&nbsp;-------<br>|&nbsp;Библиотека iknigi.net<br>|-------<br>|&nbsp;&nbsp;Ася&nbsp;Валентиновна&nbsp;Калиновская<br>|<br>|&nbsp;&nbsp;Калейдоскоп любви (сборник)<br>&nbsp;-------<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ася Калиновская<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Калейдоскоп любви<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стихи, повести, рассказы<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэзия<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;С любовью к Вам!<br></h3>&nbsp;//--&nbsp;Одесса, май&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Меняют кожу старые платаны,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дурманящий акации цветущей аромат,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свечами к небу тянутся каштаны<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тополя листвою шелестят.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И солнце улыбается лучисто,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оно еще по-летнему не жжет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В весеннем тоне все – светло и чисто.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как жаль, что быстро май пройдет!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сейчас Одесса будто рай цветущий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В глазах прохожих – умиротворение, покой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;От порта отошел корабль, в плаванье идущий,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А в лодках рыбаки – кортеж или конвой?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Степенны люди, никуда не мчатся,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет грубости, обид и толкотни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;У одесситов так глаза лучатся,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как будто все вокруг из их родни.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А этот говор необыкновенный!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И интонации, напевность. А слова<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Звучат сердечно и проникновенно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И всюду юмор – одесского характера канва!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Крит&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Славный, дивный остров Крит!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Солнце искрами горит<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В штормовом трехцветном море,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В белопенистом узоре.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Остров древний, добрый остров!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где глава, где хвост, где остов?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты, как рыбка в океане,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вытянут и строен в стане.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бело-голубой красавчик,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;То ли ты старик, толь мальчик?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Громовержца колыбель,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Афродитина купель.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сказка ты, легенда, миф!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только в море острый риф<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Твою древность подтверждает<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И, конечно, убеждает:<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все былое и сказанья<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И до нашего сознанья<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты довел, донес, внушил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Древен ты. Ты людям мил!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Кипр&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда всего мне было тридцать —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Активно развивалась жизнь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В Париж хотелось или в Ниццу,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И кругосветный совершить круиз!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А годы шли, неодолимо торопясь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вперед, вперед… А вот уже и сорок,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А вот уже и пятьдесят!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но возрастом нисколько не стыдясь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Признаюсь – у меня желаний ворох!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Египет посетила, дивный Крит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Прагою покорена безмерно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь на Кипр мой самолет летит,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Там древность, море голубое и таверны.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но главное – меня друзья там приютят,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В их доме всем уютно и спокойно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И на побывку к ним летят, летят, летят,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они радушно всех встречают, хлебосольно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мгновеньем пролетело время, улетать пора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И как грустна минута расставанья!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;От всей души желаю вам добра,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здоровья, мира, процветанья!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Благодарю!&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для всех я весела и беззаботна,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И только знаешь ты одна,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что жизнь моя не так вольготна<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И к подражению нисколько не годна.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты знаешь все мои тревоги и метанья,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тебе доверены все тайны и мечты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С тобой общенье уменьшает все страданья —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И добротой, и чуткостью богата ты!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тебе я благодарна. Я не знаю,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;К кому б еще могла приникнуть я душой?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Живу надеждами и уповаю —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;До дня последнего дружить с тобой!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Моей подруге посвященье&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне по жизни судьба подарила<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Много встреч, много разных людей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но не всех бы я превратила<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В закадычных своих друзей.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть такие крутые и тертые —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ненадолго они нам даны…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть простые, сердечные, теплые,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И весь срок они дружбе верны.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из них ты, милый друг! Ты сердцем велика!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всегда стремишься обогреть любого,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чья жизнь тревожна, непроста и нелегка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я только попрошу у Бога<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тебе защиту дать и Благодать,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Огромного терпения, здоровья, счастья<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За щедрость, доброту твою воздать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И не заглянет пусть ненастье<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В твой дом, где всем уютно и тепло,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гостеприимно, хлебосольно и спокойно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И пожелать, чтоб Провидение тебя вело,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И всяк, входящий в дом, чтоб был тебя достоин!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;* * *&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Господа в запасниках всего без меры<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть Гордость, Чуткость, Доброта.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет зависти и злобы, нет высокомерья,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Грациозность есть, Талант и Красота.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда на свет является Эфирное создание,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Ангел о его рожденьи возвестит,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Господь распорядится:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воля, Нежность, Созиданье! —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в добрый путь малышку он благословит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из золотых котлов огромными ковшами<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Малютке даст немеренно Добра,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Которое умножится в стократ с годами,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она на соучастье станет так щедра!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни зависти не будет в ней, ни злобы, ни высокомерья —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Убережет Господь ее от самого рожденья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лишь Преданность, Благие намеренья<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И бесконечное высокое Души паренье!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Признание в любви&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы все у Бога, как цветы —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Один красив, но ядовит, опасен,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Другой неярок, но душой прекрасен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из всех цветков – всех лучше ТЫ!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В тебе соединились незабудки скромность,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ромашки девственная белизна,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А в маке красном сердца боль видна,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в васильке – души твоей огромность.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В тюльпане – стебля стойкость, прямота,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И звонкий смех и голос – колокольчик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обидят вдруг напрасно – Розой нанесешь укольчик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;От орхидеи твоя нежность, красота.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Букет из этих сказочных цветов<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дарю тебе, как память и в любви признанье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Желаю тебе счастья и дерзанья,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И жизнь наполни разноцветьем этих лепестков.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;* * *&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;У каждого из нас свой час рожденья,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свой час любви и скорби, примиренья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И каждый час значителен и важен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А если ход часов без сбоев и отлажен,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;То жизнь течет размеренно и плавно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приятно это для других.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но для тебя – забавно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты молода, подтянута, красива.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С иголочки одета, будто из журнала мод.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И женственность твоя – такая сила! —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Завидуют все женщины, мужчины замедляют ход.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тебе в душе ведь только сорок,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А паспорт? Что с бумажки взять?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Задорный блеск в глазах мне дорог.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А нытикам вовеки не понять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что есть задор и жизнестойкость,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что есть восторг, души полет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вместе с этим – такт и скромность<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тот, с кем ты рядом, гимн тебе поет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты радостно живи! И доброту растрачивай без сожаленья!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И и властвуй и одаривай!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лови мгновенья<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Успеха и удачи, поклоненья —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тебе во всем должно сопутствовать везенье!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Юбилейное посвящение Д. П.&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здравствуй, Мальчик!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот тебе и сорок!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Незаметно время пронеслось!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Незаметно для других,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тебе же ворох<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разных, сложных дел свершить пришлось.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здравствуй, Мальчик!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А ты уже Отец степенный<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доченьки – красы и трех сынов,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Верный Муж жены своей бесценной<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Глава семьи – основы всех основ!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здравствуй, Мальчик!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Путь не прост твой, но не утомителен,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бизнесмен успешный, коллекционер.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты в делах своих настойчив и стремителен,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В своем деле Мастер, а не пионер.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здравствуй, Дима!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты уже в опеке и заботе<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Держишь старших, младших – всю родню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одаренных, верных обучил работе,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А ненужное – срубаешь на корню!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здравствуй, МУЖ – не мальчик уж теперь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Состоявшийся и зрелый человек!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В будущее светлое тебе открыта дверь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Путь твой будет долог, счастлив век!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Друзьям&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сердце мое в себя много вобрало<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Боли, забот, невзгод и тревог,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но, как и прежде добрым осталось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пусть пощадит, сбережет его Бог!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если уйти суждено, то мгновенно,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не подвергая страданьям родных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А если жить – безоглядно, отменно,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Весело, счастливо и без интриг!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я призову всех друзей в пир, в застолье,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто меня в бедах не предавал,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тех, кто делил мою горькую долю,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто дар мне дарил, а не подавал.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их, как обычно, не так уж и много —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Искренних, добрых и чутких людей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто-то ведь сдался, покинул в дороге.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот уж о чем никогда не жалей!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тех же, кто рядом остался со мною,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Буду лелеять, ценить и беречь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их не так много, не ломят толпою,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но нет драгоценнее дружеских встреч!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Грезы&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я б хотела засыпать под одеялом,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сотканным из месяца и звезд.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вместо простыни траву бы я постлала,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Окунаясь в сон, в пучину грез.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я б хотела просыпаться на рассвете,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда солнышко еще и не взошло,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И увидеть первогодку-яблоньку во цвете<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вкруг нее от лепестков белым-бело.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы первыми, кого увижу, были дети,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их улыбки и сиянье ясных глаз,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тех, кто тебе ложью не ответит,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чей правдив и искренен рассказ.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И хотела бы, чтобы моя подруга<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оказалась рядом в этот миг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы в это утро встретить друга,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы день был светлым, без интриг.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы люди жили в мире и согласьи,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы огорчений не было и слез,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И глаза искрились бы от счастья —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этой жизни, не в пучине грез.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Осень&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне на палец бы очень хотелось<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кольцо надеть обручальное,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но песня моя звонкая отпелась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ушло мое время венчальное.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я теперь, как багряный лист,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одиноко на ветке сверкаю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ветра слышу угрозу, свист<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И, сорвавшись, свой круг завершаю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Упаду я на груду таких же<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Золотых и багряных листов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этот час – он все ближе и ближе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но сейчас не до грустных слов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне сейчас улыбнулась Судьба —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влюблена я. И, может, любима?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Благодарность во мне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не мольба Быть звездою неугасимой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Милый мой, благодарна тебе,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что во мне ты увидел подругу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Благодарна капризной судьбе —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На закате вдруг встретила друга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько будет счастливых дней,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я загадывать вовсе не буду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поживу среди ярких огней,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А, прозрев, прогоню и забуду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Или сделаю вид, что забыла —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я ведь мастер маски носить!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вспомню с нежностью: было, было,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Было счастье тебя любить.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Годы мчатся…&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лет несколько назад я грустно пела,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что в спинке хруст, коленочки скрипят…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как годы мчатся! Оглянуться не успела,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И невозможно время повернуть нам вспять.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но вот сейчас мне скрипы слушать недосуг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дала я жизни установку – не сдаваться!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И даже если темное нагрянет вдруг,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Идти вперед и гордо улыбаться.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И годы, что спешат, мне не помеха,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я вся в делах, в стремленьях и в потоке грез.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В желаньи радости, веселья, смеха.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И никогда никто не видит моих слез.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все потому, что предо мною лица<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Людей, которых уважаю и люблю,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В глазах которых доброта искрится,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Которых за участие благодарю.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Гони коней во весь опор&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И надо бы уже остановиться!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И надо б было просто отдышаться!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ключевой водою из ручья напиться,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не гнать во весь опор коней, не задыхаться.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А ты – чем хуже, тем азартней,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С веселым бешенством в глазах,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как будто бы играешь в карты,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Забыв о риске и о тормозах.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да что же тормозить напрасно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В рутине жизнь, конечно же, длинней.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но как она скучна, невзрачна —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтому – гони своих коней!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гони, гони во весь опор,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стремясь достигнуть высшей цели!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жить бережно и скучно – вздор!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тех жаль до слез, кто не успели<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все радости и горести перенести,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что жизнь для каждого определила,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто не сумел, не захотел кого-то хоть спасти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Участие и доброта – вот человечности мерило!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Сердечко-сердце&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В бешенном темпе сердце помчалось,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без передышки, ритм нарушая:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Много я сделало. Много ль осталось?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Может последний я путь завершаю?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сердечко-сердце, что так спешишь ты?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да, ты устало, но надобно жить!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жить не стыдясь, а не лишь бы, не как бы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты постарайся о боли забыть.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам ли с тобой перебоев пугаться?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам ли тревожиться, паниковать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сильные люди к победе стремятся<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И им удается недуг побеждать.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сердечко-сердце! Жизнь так прекрасна!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты не спеши свой лимит исчерпать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты продолжай жить активно и страстно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Старость, не мчись! Нас тебе не догнать!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Близкие люди с нами в упряжке,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Милые, славные лица друзей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тех, кто в друзьях себя чтут без натяжки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты для меня и для них не старей!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Молитва&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Много верст отшагали мои ноженьки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;До кровавых ран ступни сбилися,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но прошу еще сил я у Боженьки<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И чтобы слезы горькие не лилися.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я прошу за грехи у него прощения,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За растраченные попусту силы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ошибки простить без отмщения,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вину не класть на родных и милых.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А еще я прошу у тебя, Господи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всем наследникам моим здравия!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И прошу у них уже прощения,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что учила жить по моим правилам.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В жизнь их вмешивалась, правила жестко,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все советы давала да указания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Помогать – помогала, да ругала хлестко,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Думая, что имею право по опыту и званию.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но они-то совсем другие,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из другого времени, на наше не похожее,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ошибки они могут совершать любые,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И лезть мне в их жизнь негоже.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так за все и всех прошу я прощения —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И у Господа, и у всех людей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поминайте меня без отмщения<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не обидьте внуков моих, правнуков и моих детей.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Мои дети&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Две дочери – две разные планеты,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они не схожи, как небо с океаном.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И каждая идет своим путем по свету,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;У каждой в жизни свои цели, свои планы.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Три внучки – Саша, Ксюша, Юля.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В них тоже сходства нет. Живут по знакам:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Октябрь-конец, июнь и центр июля,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Характеры и внешность совпадают с Зодиаком.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой внук ВладиМир – он красив, как Аполлон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он понимает, что он нам – защита и опора,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Самостоятелен, силен, надежен он,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не возникает в этом никаких сомнений, споров.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Черед пришел и правнуков коснуться —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот дал бы Бог для них еще пожить!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтоб поддержать и защитить, и улыбнуться,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И с ними чтобы удалось дружить!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наследникам моим я мама, Ксюша, Ася —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они по-разному меня зовут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надеюсь, они старость мою скрасят<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И никому в обиду не дадут.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Моим самым маленьким&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во правнуках моих смешалось множество кровей —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;От древних скифов и до их поработителей:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И греки есть, поляки и грузины, и еврей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Цыган, татар и турков кровь от прародителей.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дай вам, Господь, от каждой крови благодати!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во предках ваших – множество достоинств:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И землепашцы были, хлебопеки и аристократы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вам в наследство завещаю жить пристойно,<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взять красоту и стать от прошлых поколений,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таланты и способности без лени развивать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И никогда ни перед кем не приклонять колени,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дай, Бог, вам в здравии, в родительской любви взрастать.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А нам, родителям и прародителям гордиться<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем, что достойные наследники растут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Успеть порадоваться, насладиться<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Успехами, уверенностью – нас не подведут!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Боль и надежда&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доченька, моя маленькая доченька!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как темна была нынче ноченька.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как не весел был этот день —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Над тобою тучи и тень.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доченька, моя милая доченька,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как же сердце болит – нету моченьки!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уберечь я тебя хотела<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И стремилась, но не сумела…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доченька моя, младшая доченька,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я исплакала все свои очиньки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За тебя мне страшно, тревожно,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этот страх обуздать очень сложно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но скажу я тебе, моя девочка:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одолеешь ты все свои немощи,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты поправишься, родишь себе дочушку,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;То ли Томочку, то ли Софьюшку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И воспитывать будешь прилежно,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И любить ее сильно и нежно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А я буду тобою гордиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Силы хватит – смогу пригодиться.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Очередной юбилей&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще одна минула пятилетка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С достоинством могу вам доложить:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Намеченное выполняю; стало больше деток,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И впредь я собираюсь полноценно жить.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, годы мчатся безоглядно,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не успеваешь их остановить и сосчитать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Седин, морщин прибавилось изрядно,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но стоит ли об этом горевать?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я пристально умею в зеркало смотреть<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И быть по отношению к себе предельно честной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И знаю, ластиком морщины не стереть,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И возраст не скрываю. Вам известно,<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что мне уже сегодня – к тем плюс пять,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если хотите – сосчитайте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что, пальцев не хватает? – можно счеты взять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да стоит ли? Вы лучше до краев бокалы наполняйте!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Спешите&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спешите говорить слова признания при жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утешьте страждущего и согрейте теплотой души.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не ожидая срока неизбежной тризны<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слова любви и нежности успей, скажи.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приятель твой или, тем более, твой давний друг<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нуждается в поддержке в свой суровый час.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И нужно не случайно рядом быть, не вдруг,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А быть вчера и завтра, и сейчас.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потом слова звенят напрасным звоном,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они пусты, напыщенны и не имеют смысла,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;При жизни друга одари земным поклоном,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтоб рокового опоздания не вышло.<br>
<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Созерцание<br></h3>&nbsp;//--&nbsp;Мои пруды&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Три пруда, как звенья цепочки, едины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Три пруда со мной осенью, летом, зимой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Три пруда, вы весною светлы и невинны,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пережили вы беды и счастье со мной.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Три пруда льдом зимою закованны —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Там мальчишка рисунок наносит коньком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рыбаком-фантазером вы облюбованы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Летним утром. В вас солнце купается днем.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Три пруда постепенно затянутся тиной,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гладь воды нарушающей темным пятном.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ближе к августу весь клан утиный<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взлет-посадку научится делать на нем.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Белокрылые чайки сбиваются в стаи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где ж их столько в Москве набралось?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молодняк строго опытные обучают,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтоб в пути никого потерять не пришлось.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Улетят эти птицы не попрощавшись,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Злых метелей, морозов они избегут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А весною, к гнездовьям своим возвращаясь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вновь потомство галдящее произведут.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жизнь по кругу идет – так устроено,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За метелями снова приходит весна…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жаль, что годы бегут по дороге проторенной,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жаль, что с возрастом ночи все чаще без сна.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Зима 2008 года&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зима такая нынче хмурая!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бесснежье, ветер, слякоть под ногами,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И небо серо-пасмурно-каурое,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глумится атмосфера над мозгами…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Толкается, грубит усталый люд.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все равно – ты старше иль моложе —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Искрит любой контакт повсюду,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Интеллигент грубит и дворник тоже.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глаза усталые и грустные глядят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неудовольствие, глухое раздраженье…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В метро мужчины поскорей усесться норовят,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И нет ни к женщинам, ни к старикам почтенья.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А все это – усталость, непогода.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Малейший повод – сразу резкий срыв,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зима все некрасивей год от года —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но! – Усмири в себе и гнев, и злой порыв.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не стоит поддаваться окружающей хандре.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Закрой глаза. И вспомни солнце, лето.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чуть потерпи. Вернемся к той поре.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Учил нас древний царь – «Пройдет и это!»<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вновь загомонит весь птичий мир,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И снова солнце улыбнется и согреет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Березка соком истечет и пригласит на пир,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И люди ласковее станут и добрее.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Улетают птицы&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Осень. Пруд слегка затянут тиной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;К дороге дальней чайки учат молодняк летать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не отстает от них и клан утиный —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Готовит в долгий путь своих утят.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взлетают птицы с водной глади,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взмывают вверх и кружат виражи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А люди в небо смотрят и не сводят взгляда,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В глазах их отражается восторг души.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С восторгом – поклонение и зависть: —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вы, птицы вольные, способны дом сменить,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;От холодов московских удаляясь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стремитесь вы потомство сохранить.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Инстинкты вековые сберегая,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В край теплый вас вожак ведет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И стройным, дружным клином улетая,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вы обещаете вернуться, как весна придет.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А люди, благословляя ваш отлет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Готовы пережить метели, непогоду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И твердо верят: вновь весна придет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так изначально год идет от году.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Ожидание счастья&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Весна морзянкою стучит в сердца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глаза распахнуты навстречу счастью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вера – оно будет без конца!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как будто это в нашей власти.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нечаянно соприкоснулись руки —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Испуг! Надежда! Радость – это ОН!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не торопись, себя не обрекай на муки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И не спеши, определи, где явь, где сон?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Быть может вправду – он судьба?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А может лишь твои мечтанья?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не смешивай их с жизнью. Ведь мольба<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В твоих глазах – не повод для признанья.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Признанья в той любви, которой нет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И счастье, если он с тобою будет честен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не огорчайся, девочка, еще не твой рассвет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Придет твой срок – и будешь с милым вместе.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И еще много зим и весен, много лет<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вам вместе предстоит идти по жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты не спеши, дождись – придет он, твой рассвет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жизнь велика и далеко еще до тризны.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Веруй в чудеса&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Живую ветку отломили от ствола.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какая боль! Какое нестерпимое страданье!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Забыть все прошлое хотела. Не смогла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Волной нахлынули воспоминанья.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А вспомнилось лазоревое поднебесье,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где стая птиц вела свой хоровод,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где щебетали ласточки и стриж пел песни,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А жизнь с улыбкою звала вперед.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вперед! – К такому ожидаемому счастью! Вперед! —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рука в руке. Два сердца в унисон<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стучали. И с любовью и участьем<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глаза в глаза смотрели, и звучал шансон.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как жизнь нас награждает и карает,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дает надежду, а потом наотмашь бьет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;По шерстке гладит, что-то обещает,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И, вдруг, в ненастье неожиданно вернет.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но не гаси в себе поток стремлений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Смотри с надеждой в голубые небеса.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вдруг даже одолеют страх, сомненья —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отринь их! Снова веруй в чудеса!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;В зарок&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И хлынул дождь июньский, проливной<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На черном небе грозовые линии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он утром в ЗАГС пойдет с другой,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Льдом сердце твое сковано, покрыто инеем.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ах, как ты холоден июньский дождик проливной!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За что ей в сердце молния ударила?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она надеялась: он навсегда со мной,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любила преданно и в счастье верила.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Та, что с ним завтра в ЗАГС идет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так молода, так хороша собою!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Быть может, она счастье принесет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иль поиграет зло его любовью?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты не желаешь им невзгод, я верю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты молча и жестоко отстрадаешь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зачем, зачем ты в душу распахнула двери?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь вдогонку прошлому рыдаешь…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужчины, словно бабочки, с цветочка на цветок<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Расправив крылья так легко перелетают,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не оборачиваясь на иссохший лепесток,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нектар с другого алчно собирают.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Судья им Бог и их непостоянству…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А вам, доверчивые, в опыт и в урок:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не поддавайтесь лести и обманству<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И не влюбляйтесь до безумства. Вам в зарок.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Любовники&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какое нежное, сладкое слово – ЛЮБОВЬ!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В жилах клокочет, пульсирует кровь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А всегда ль это счастье – безумно любить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любовь возвышает. Но может убить…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;От Любви есть слово – любовник,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он пришел и ушел, и он не виновник<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночных твоих слез и терзаний —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он тебе никаких не давал обещаний.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ему так уютно, приятно, удобно<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обласканным быть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А потом без стыда на часы посмотреть —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы в срок «к очагу» подоспеть.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть еще слово – любовница.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она так сладка, как смоковница.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Упивается он ею, сладкой ягодой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не обманывайся, девонька, прогони его загодя.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пусть поможет тебе Бог от ошибок очнуться,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не дождись, когда отговорки начнутся: —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да, очень занят, совещанья, дела…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отшвырни и скажи: «Я первой ушла!»<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Одиночество&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщина умна, красива, но не молодая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В одиночестве за днем уходит день.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Получилась жизнь нескладная такая —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Раньше было солнце, а теперь все тень…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Овдовела. Сын с женой и дочкой<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;От нее живет в кварталах в двух,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А общенье только через почту,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Там не ко двору она. Другой там дух.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И уже привыкла быть наедине с собою<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В праздник, в нездоровье, в будни дни,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иногда отчаянье прольет слезою,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глядя в ночь на разноцветные огни.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вдруг в метро наткнулась взглядом на мужчину —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Словно в зеркале увидела себя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Грусть в глазах увидела, кручину —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так забытые, ненужные скорбят.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вдруг сплелись два взгляда понимающих,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но в смущеньи взоры отвели.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их сердца откликнулись страдающие,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но гордость пообщаться не велит.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако вышли из вагона они вместе,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Познакомились и встретиться решили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гордые и глупые! И каждый ждет известья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так они друг другу и не позвонили…<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Крот&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неудержимо жизнь идет вперед,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А человек порою остается на обочине,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Живет уныло, серо, ничего не хочет и не ждет —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А в юности ему так много напророчили.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В болоте мелких дел житейских<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Талант, что Богом ему дан, зароет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С досадой отмахнется от идей он,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глаза, как конь впряженный, шорами закроет.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не станет он безумствовать, страдать,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любить не сможет буйно, страстно,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любя, ведь, много нужно отдавать,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А для рутины это так опасно!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И для здоровья, и тугого кошелька —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любимой без остатка следует отдаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет, пруд стоячий он, не горная река!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не будет он любить и увлекаться.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он домик взгромоздит, засадит огород,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Огурчиков засолит впрок на пару-тройку лет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;От всяких искушений спрячется. Он – Крот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ему в норе уютно и не нужен яркий свет.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Хулиган&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шел хулиган, в зубах обслюненный окурок<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Толкаясь, нарываясь на скандал,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дымил и сквернословил. Вдруг – «придурок» —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;То ль девушка, то ль паренек сказал.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Косая сажень резко оглянулась,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В толпе выискивая смельчака.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Окурок выплюнув на землю, замахнулась<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На крохотку. В ответ ему: «Ха-ха!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ужель такая сила неспособна<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Себе достойного противника найти?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ударить малолетку – как удобно,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не напрягаясь покалечить и уйти!»<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не опуская смелых глаз, девчушка<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Амбалу в наглые глаза глядит —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Презрение, укор, усмешка —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как будто бы словами говорит<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И хулиган невольно отступая,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глаза потупил, от стыда побагровел<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девчушка будто бы кнутом стегала,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ничего ей возразить он не посмел.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Шутка (с моралью)&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приняла красотка душ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот румяна, тени, тушь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот помада, пудра, лаки —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Возрастные спрятать знаки.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В зеркальце свое глядит<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И с кокетством говорит:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;(по A.C. Пушкину)<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Свет мой, зеркальце, скажи,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да всю правду доложи:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я ведь лучше всех на свете,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лучше Катьки, Верки, Светки?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молвит зеркальце в ответ:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Надоело! Много лет<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вру тебе напропалую!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты возьми спроси любую<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из своих подружек лживых —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты красива или нет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все с три короба наврут: —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лучше всех ты там и тут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И сплетут венок из фальши —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жить с тобою нужно ж дальше!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их слова глупы, пусты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А на самом деле ты<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заурядна и спесива,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И нисколько не красива.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тут красотка обозлилась,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Злой слезою прослезилась,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зеркальце по полу – шварк!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И случился с ней инфаркт…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мораль: Будь попроще и добрее,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот и станешь красивее,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Возрастом своим гордись<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И морщинок не стыдись.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;* * *&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ветер, холод, начинается пурга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;То вдруг голову прихватит, то болит нога.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Там давление упало – в организме поднялось,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Невезуха вдруг настала, нездоровье началось.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром запершило в глотке,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Помолчи и не болтай! —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Полощи ты глотку водкой —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Врач сказал. – И внутрь глотай!»<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мазь к ноге, во внутрь – таблетка,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;К голове компресс клади,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не сиди в дому, как в клетке,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На работу, друг, иди.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так и вылечим болячки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Главное – не дрейфь, друг мой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выходи из зимней спячки<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Веселись и песни пой!<br>
<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проза<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Три попытки любви<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елене Васильевне с каждым днем становилось все хуже и хуже: бесконечная рвота, нестихающая боль, боль и боль. Из двухместной палаты ее перевели в отдельную – Елена Васильевна, пытаясь шутить, назвала ее «камерой-одиночкой». Капельница за капельницей, обезболивающие каждые 3–4 часа, предельно внимательное отношение персонала и друзей – все говорило о приближающемся конце.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она, врач с большим стажем и опытом, понимала, что умирает. Было нестерпимо страшно и тоскливо, но пострадав несколько дней, она сумела договориться сама с собою: у каждого есть своя путеводная звезда, свой час разочарования… А теперь подошел мой час, значит нужно все вспомнить, оценить, простить тех, кого не простила в свое время за слабость, за измену и предательство, за многие другие человеческие грехи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она не пыталась просить отсрочки у той, которая со временем приходит к каждому из нас, которой пугаются и которую хотят отдалить еще и еще, кто из страха, кто из эгоизма, а некоторые святые души думают, что после их ухода их близким станет хуже, их никто не сможет защитить и уберечь от невзгод, что все пойдет наперекосяк и, вообще, мир рухнет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К своей смерти, поплакав и посокрушавшись некоторое время, Елена Васильевна стала относиться спокойно-философски; ее здоровый врачебный цинизм, ее здравый смысл и ее железная воля помогли ей не впасть в глубокое отчаяние, в эгоистическое желание возложить на плечи окружающих свои страдания, но умирать, конечно же, не хотелось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сама смерть Елену Васильевну не пугала, она прожила долгую и достойную жизнь, сполна получила от этой жизни всего – счастья, и страданий, и разочарований.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Некоторое время назад, заподозрив неладное, она, естественно, обратилась за помощью к своему бывшему однокурснику, а ныне процветающему и знаменитому хирургу-онкологу. Он и стал ее лечащим врачом. Отношения у них были искренно-доверительными. Сделав все необходимые обследования, врач долго-долго смотрел на Елену Васильевну с укором и сожалением:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ленка, Ленка! Ну как же ты так себя не полюбила? Что же нам с тобой теперь делать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Поздно, Вадик?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Поздно, Леночка. Я помогу тебе всем, чем только смогу, но смогу я теперь не слишком много…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И уложил ее в свою клинику сразу после завершения обследования, а через несколько дней перевел в отдельную палату. – Вадька, совсем мне мало осталось?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Леночка, я добавлю тебе обезболивающих, ну всего нужного, какое-то время продержимся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вадька! – прервала его Елена Васильевна, – Мне нужно точно знать, сколько времени у меня осталось – месяц, неделя?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вадим Михайлович смотрел на свою однокурсницу, на умницу Ленку, которая если не полкурса, то уж точно треть его, и, в том числе, его, Вадима Перфильева, выволакивала на сессиях на своих знаниях, на своих конспектах и которая, наверняка, сама определила, что осталось ей совсем немного, что она просто сгорает, но, продолжая держать марку, давала ему возможность соврать ей, утешить и отвлечь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мало осталось, Леночка. Я сделаю все, что смогу. Я все сделаю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спасибо, Вадик. Я дам тебе список телефонов тех людей, с кем мне до ухода нужно встретиться. Обзвони их, назначь встречи, дня три-четыре я продержусь? Конечно, я должна хорошо выглядеть, ты уж наколи, обезболь меня, да пусть сестричка вымоет мне голову и подрисует меня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хорошо. Ты сейчас отдохни, а часика через полтора я зайду и ты мне скажешь, что я должен сделать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна задумалась – с кого же начать? Совсем недавно ей исполнилось 55 лет, эдакий рубеж в женской жизни, когда человек отправляется на пенсию с безжалостной формулировкой «По старости». Она была с этим не согласна и праздник устроила с размахом, пригласила друзей и полудрузей, и даже просто знакомых. Набралось пять к десяти, да еще двадцать, она сама в списке была уже тридцать шестой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Было весело, шумно, люди говорили благодарственные слова – кто-то повторял уже услышанное. А некоторые просто выпивали, поднимая в приветственном жесте бокал, и вкусно закусывали, все как всегда… И никто, кроме Вадима, не знал, что это последний вечер встречи, последнее свидание со многими присутствующими…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На этот вечер Елена Васильевна пригласила своего бывшего мужа, отношения с которым со временем стали терпимыми, они созванивались, когда кто-то из них получал весточку от дочери и внучки, живущих за тридевять земель – в Америке. Дочка звонила еженедельно то отцу, то матери, коротко сообщала о своей жизни, приглашала в гости и спрашивала, не нужна ли какая-нибудь помощь? А внучка иногда добавляла несколько слов на очень плохом русском языке, она и разу не была в России после отъезда в раннем-раннем детстве.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Муж, естественно, на юбилей не пришел, его вторая, молодая, да теперь уже, пожалуй, и не очень молодая, почти под сорок лет, но все же намного моложе Елены Васильевны, жена неодобрительно относилась к общению своего стареющего мужа с прежней женой – мало ли, что ему в голову взбредет? Возьмет да составит завещание на дочку или на Елену Васильевну? И на юбилей она его, конечно же, не отпустила. Напрасно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна ни на него, ни на его имущество никаких видов не имела. После того, как молодая и красивая подруга ее дочери «увела» ее мужа, Елена Васильевна кроме опустошенности и омерзения никаких чувств к нему не испытывала, ну, может быть, еще чувство жалости, противной и брезгливой, иногда возникало, если им приходилось где-нибудь нечаянно встретиться. Даже мысль, что они могли бы «все забыть» и вернуться к совместной жизни приводила ее к возмущению и отвращению. Долгие совместно прожитые, иногда не простые, а иногда счастливые годы были навсегда перечеркнуты черным жирным крестом. Но она знала, что это была бы последняя встреча и что она должна была бы, не посвящая его в свои проблемы, настроить его на более внимательное отношение к дочери и внучке – он у них теперь оставался единственным родным человеком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот его-то она и поставила в списке первым. Вадим Михайлович принял этот список, состоящий из трех человек, из трех мужчин – для каждого был назначен свой день и час.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А еще, Вадик, позвони моей дочери в Америку, скажи, что мне очень нужно увидеть ее и внучку. Может быть, успеет? И пригласи срочно нотариуса, тебя я очень прошу присутствовать, прости, ради Бога, что я отнимаю твое драгоценное время, но вот видишь, ты, как бы, становишься моим душеприказчиком, я без твоей помощи не обойдусь. А потом, по списку, позвони им всем, чтобы они могли спланировать свое время заранее. Пожалуйста, сделай это; и еще – никаких других посещений в эти дни не должно быть. Я не выдержу, а видеть меня жалкой и беспомощной никто не должен. Даже мои лучшие друзья.<br>
&nbsp;//--&nbsp;День первый – нотариус&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сделаны все процедуры, Елену Васильевну умыли, причесали, чуть-чуть подрумянили щеки и подкрасили губы. Она протянула тонкую, прозрачную руку для пожатия, открыто и дружелюбно улыбнулась вошедшему в сопровождении Вадима Михайловича нотариусу и, не тратя время на излишние любезности, приступила к делу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я, Зимина Елена Васильевна, находясь в здравом уме и твердой памяти, доктор это подтверждает, завещаю: мою квартиру (адрес), машину (марка) – передать в фонд онкологической клиники под руководством профессора Перфильева В.М. Это не такие уж огромные деньги, но вполне достойные – квартира в центре и дорогая иномарка помогут приобрести какую-то аппаратуру или препараты, Вадим Михайлович сумеет их правильно использовать. Дачу, перешедшую мне от моих родителей, я хочу передать моей внучке, а до ее совершеннолетия – в управление дочери. Они обеспеченные люди, если им не захочется возиться с этой «развалюхой» – так они говорят о нашем фамильном гнезде, то и дача перейдет в фонд клиники. Будет жалко, потому что в доме жили мои прабабушка и прадедушка, родились бабушка и мама, и там же родилась я. Конечно, дом ремонтировался и осовременивался, я тоже содержала его в достойном состоянии. А уж природа чего стоит!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– На излучине Москвы-реки, среди березовых рощ так легко дышится! И земля теперь там дорогущая, и соседи – знаменитые. Чтобы дом не пошел с молотка – до совершеннолетия внучки имение продавать нельзя. Вдруг русская кровь победит, проснется русская душа? Зафиксируйте пожалуйста, это мое требование в завещании.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вадим Михайлович иногда вскидывал на Елену удивленный взгляд, но не проронил ни слова, знал – она все обдумала и решение ее непоколебимо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Завещание было составлено и подписано, нотариус простился и вышел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вадик, очень больно. Пусть меня уколят.<br>
&nbsp;//--&nbsp;День второй – муж&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;К двенадцати часам пришел «бывший». Елена смотрела на него с удивлением и сожалением: он был в измятом, крепко поношенном костюме, в несвежей рубашке, а галстук – зачем он его надел? – старый, замызганный, бесформенный, она дарила ему этот галстук и дорогущую паркеровскую ручку в последний год их совместной жизни, в день защиты докторской диссертации, почти двадцать лет назад. Он был талантливым молодым ученым, они были бедны, но так счастливы! И, кажется, очень любили друг друга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуй, Лена, ты хорошо выглядишь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ха-ха-ха – про себя подумала Елена. Уж как я выгляжу, я-то знаю. А вслух сказала: – Стараюсь. А ты что-то неважно смотришься, какой-то изношенный и нерадостный. Не ухаживает молодая жена? Или завела любовника, а до тебя руки не доходят?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бывший муж не вспылил, не огрызнулся, молча примостился на краешек стула, как воробышек на сучок, и стал глазами обследовать палату.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ладно, профессор, не сердись. Эту тему мы закрыли почти 20 лет назад. По делу: у меня рак, осталось несколько дней…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Муж попытался прервать Елену, сказать, что это может быть ошибка, что она все напридумывала, что хорошо выглядит – ну, все это говорят, когда хотят утешить. Он хотел утешить, глаза его увлажнились и голос задрожал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не трать время, слушай внимательно. Я составила завещание, наше имение я передаю внучке. Постарайся, пусть девочка потянется к России, мне так хотелось бы, чтобы на наших лужайках, под нашими березами бегали мои правнуки и говорили на русском языке, убеди дочку, сделай это для меня и для них.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Знаешь, Лялька, мне давно хотелось встретиться с тобою, просто посидеть, поговорить. Мы ведь долго прожили вместе, и нищету пережили, и счастье. Помнишь…? Помнишь, Лялька, наши вечеринки – одна бутылка вина на всех, вареная колбаса, хлеб, а как было всем весело, помнишь? А как мы все пели хором? А потом купались в речке? А когда родилась наша Катюшка и орала по ночам, никому спать не давала…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена резко, почти грубо прервала эту пламенную запоздалую речь:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Прекрати! Ты имеешь то, что захотел иметь 20 лет назад – молодую, красивую, необремененную заботами о ребенке жену. Ты прости меня, я давно тебя не видела, а сейчас у меня к тебе только чувство жалости, ни обиды, ни боли, ни сожаления. В кого ты превратился, доктор наук, профессор? Какой-то мужичишка из заштатного городишка. Все. Уходи. Я устала. Позаботься о внучке, это моя единственная и последняя просьба.<br>
&nbsp;//--&nbsp;День третий – любимый&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вадик, очень тебя прошу, я должна выглядеть здоровой и красивой, сделай все возможное!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И, как и вчера, в двенадцать часов вошел посетитель. Елена смотрела на него с нескрываемой любовью и с состраданием: пришедший сильно припадал на правую ногу, каждое движение давалось ему с трудом, боль уже давно оставила свои грубые отметины на когда-то красивом, но теперь состарившемся и изборожденном морщинами лице.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуй, Леночка! Я не знал, что ты больна, я бы давно тебя навестил, – проговорил мужчина, целуя Лену в щеку и вручая ей букет белых тюльпанов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бог мой! Он не забыл, что это ее любимые цветы! Тогда, много лет назад, в тяжелые перестроечные годы, он умудрялся каждую неделю приносить хоть несколько таких тюльпанов, где он только мог добывать их? А уж если тюльпанов не было, то розы или хризантемы заменяли их. И продолжалось это три счастливых года, и казалось – не будет этому конца…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуй, любимый! А я болею не так уж долго, но, как всегда, все делаю быстро и, к сожалению, бесповоротно. Я не беспокоила тебя все эти годы, я знала, что у тебя все складывается так, как ты планируешь, радовалась за тебя. Общие знакомые иногда рассказывали, а я никаких вопросов не задавала, но все время знала, что ты вполне успешен и благополучен. А что сейчас с тобою, что с ногой? Кто тебя лечит, кто консультировал? Почему ты мне ничего не сказал, ты же знаешь, что у меня много знающих знакомых светил и с ними хорошие связи?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ох, Леночка, меня кто уже только не смотрел и не лечил! И традиционная медицина, и лекари-самозванцы, и травники. И бесплатно, и за большие деньги, но никто так и не понял, от чего меня нужно лечить. Да не будем об этом больше. Ты скажи, почему лежишь в этой клинике? Все очень серьезно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У меня, мой любимый, рак, причем, агрессивный и уже неоперабельный, свалился неожиданно на мою голову, да и почти уже сожрал меня, осталось совсем мало времени, очень хотелось повидаться и попрощаться с тобою.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена говорила так спокойно, как будто речь шла о легком недомогании, а не об уходе из жизни, будто просто о предстоящей командировке. И смотрела на мужчину ласковым, открытым, любящим взглядом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я хотела еще раз увидеть тебя и сказать, что все эти годы я так сильно любила тебя! Ты снился мне ночами, я берегла твои вещи, как величайшую драгоценность, только ножи и вилки выбросила – вышло-то по поверью, «отрезали» они нас друг от друга. Скажи мне, теперь мне врать нельзя, почему ты тогда не женился на мне? Ведь ты по-настоящему любил меня, любил еще когда я была замужем. И любовь свою ни от моего мужа, ни от тогда еще живого отца не скрывал. Ты струсил, испугался, что придется жизнь начинать с нуля, с тех вилок и ножей? Или главнее всего была карьера? А если бы я тогда не поставила жесткие условия: или со мною только, или совсем без меня – ты продолжал бы рвать себя на части между мною и семьей? И почему ты все эти долгие годы звонил и молчал в трубку и в праздники, и в мои дни рождения? Я всегда знала, что это ты, и тоже молчала, ждала, что ты осмелишься заговорить, назваться. Мне так хотелось услышать твой голос! Ты ведь не был счастлив все эти годы? Ты был благополучен, спокоен, но несчастлив? И я была все эти годы несчастлива настолько, что в какой-то момент жизнь показалась бессмысленной и захотелось из нее уйти. Но Господь вразумил меня – у меня ведь была дочь и только что родилась внучка! Наверное, теперь меня Бог карает за те грешные помыслы. Расставание с тобою, когда ты молча, не отвечая на мои вопросы, ушел навсегда, было намного тяжелее, чем предательство мужа. Никто не дал мне такой лучезарной любви и такого бабьего счастья, сколько за три года дал ты. И, потеряв тебя, я решила, что моя жизнь закончилась навсегда, что я уже никогда не сумею порадоваться ни весне, ни пению птиц, ни ясному солнышку. Я даже попала в больницу с жуткой депрессией, но прошло время, я стала вспоминать о нашей любви с тихой грустью и, представь себе, с благодарностью. Ты подарил мне счастье любить, любить нежно и преданно. И ты остался моим самым дорогим, самым любимым мужчиной, и с этим чувством я и уйду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Прости меня, Леночка. Я много и часто винил себя. Винил и тут же оправдывался, человек всегда находит оправдание своим поступкам – то нужно было защищаться, то укреплять позиции, то устраивать жизнь сыновей. Потом я казнил себя за нерешительность и за то, что обрек себя на многолетнее душевное одиночество. Да, я живу в семье, за мною ухаживают, обо мне заботятся, но душа моя осталась неприкаянной и одинокой. Прости меня! – мужчина взял невесомую, истаявшую руку Елены, поцеловал ее и добавил: – Все эти годы я продолжал любить и уважать тебя, но вот как нескладно все случилось в этой жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спасибо, что пришел. Я счастлива, что повидалась с тобою. Погоди, подай мне записную книжку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна полистала странички, нашла нужный номер: – Запиши. Позвонишь и скажешь, что я просила тебя посмотреть. Это очень знающий специалист и техника у него в клинике самая-самая современная. Дай мне слово, что позвонишь? Меня обманывать нельзя. Позвонишь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я позвоню, даю тебе слово. Когда тебя можно снова навестить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Уже никогда, любимый. Не успеешь. В память о нашей любви, береги себя. Прощай. И уходи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он поцеловал Елену в щеку, поцеловал обе ее руки и вышел. А она разрыдалась горько и безутешно, впервые за много-много лет. Эта душевная боль была настолько сильной, что заглушила боль физическую.<br>
&nbsp;//--&nbsp;День четвертый – любовник&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна осмотрела себя в зеркальце, поправила непослушную челку, подвела чуть-чуть губы и приготовилась к встрече.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эта встреча не предполагала ни радости, ни удовлетворения. Но она должна была состояться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После разлуки с любимым Елена Васильевна страдала долго и тяжело. Кровоточащая рана затянулась, но боль не проходила. Шли годы. Ей уже было 49, когда в гостях у своих друзей она оказалась за столом рядом с молодым человеком лет 30–35, обаятельным и умным, ухоженным до лоска, умеющим разговорить и увлечь. Он галантно ухаживал за Леночкой – он сразу осмелился называть ее именно так, потом стал настойчиво предлагать себя в роли провожатого. Он был очень мил, внимателен, но Елена наотрез отказалась и домой ее подвезли друзья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через несколько дней новый и недолгий знакомец позвонил и предложил встретиться. Елена удивилась, где он раздобыл номер ее телефона, и отказалась от встречи деликатно, но очень твердо. А еще через несколько дней, выйдя за ворота клиники, она увидела перед собою этого человека, с букетом цветов, улыбающегося безмятежной улыбкой, как будто бы он встречал если и не собственную жену, то, по крайней мере, невесту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена вышла вместе с приятельницей; пока машина была на профилактике, они вместе ездили на общественном транспорте. Неожиданный кавалер смело шел навстречу, вручил Елене цветы, приветливо поздоровался с ее спутницей, но тут же продемонстрировал, что она его больше не интересует, повернувшись к ней спиной и обращаясь только к Елене с предложением подвезти ее до дома.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А, может быть, заедем и посидим где-нибудь за бокалом вина или чашечкой кофе?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И нагло, как будто был давно с нею знаком, поцеловал Елену в щеку и стал называть «Ленок, Аленочка» – она с детства ненавидела всякие преобразования своего имени и никому не позволяла себя называть Лену сей, Ленком… Ее покоробила эта вольность обращения, в голове искрой мелькнула мысль: от этого типа нужно избавиться сразу и навсегда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но неожиданно появившийся ухажер был настойчив. Поняв, что прыгнул слишком высоко, и увидев в глазах Елены холод и отчуждение, он переключился на спутницу Елены, стал популярно объяснять, что в транспорте в час пик толкотня и давка, что его услуга никого ни к чему не обяжет. А приятельница Елены, приняв мужчину за давнего ее знакомого, откровенно обрадовалась, что хоть сегодня не нужно будет трястись на маршрутке, потом втискиваться в вагон метро, совершать двойной переход через лестницы и длинные душные проходы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, Леночка, соглашайся, быстро доберемся, себя побережем. Вот спасибо вам, молодой человек. Кстати, а как вас зовут?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужчина назвался по имени, в свои 35 лет он не считал нужным при знакомстве называть отчество, упрощал, так сказать, общение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Очень Елене не хотелось пользоваться его услугами, но под просящим взглядом своей спутницы она согласилась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Внутреннее чутье шептало ей: остерегись этого навязчивого и напористого доброхота! И чтобы не подъезжать к своему дому, она вышла из машины за целый квартал раньше, сославшись на необходимость куда-то зайти и кого-то навестить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кто это, Лена? – спросила приятельница. – О какой интересный мужчина, и молодой, и красивый, и одет так прилично. А машина какая, а?! Кто он?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не имею понятия. Я вижу его второй раз в жизни, ума не приложу, откуда он узнал, где я работаю и когда заканчивается мой рабочий день.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Распрощавшись со спутницей, Елена зашла в универсам, проследила, как отъехала машина, облегченно вздохнула и спешным шагом помчалась домой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А наутро, выйдя из подъезда, к огромному своему удивлению и смятению, она увидела ту же шикарную машину и стоящего рядом того же самого кавалера. И опять с букетом цветов. Он распахнул дверцу и жестом пригласил Елену в машину, приговаривая при этом:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Моя королева! Карета подана, прошу!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена отступила на шаг, хотела вернуться в подъезд, но любопытный взгляд соседки, выгуливающей свою собачонку, остановил ее и заставил сесть в машину. Ну, не разыгрывать же в ее присутствии мексиканский сериал!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Скажите, что вам от меня нужно? Мы, практически, не знакомы, а вы знаете и место моей работы, да еще и место жительства узнали. Кто вы? Зачем вы меня преследуете?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Милая Леночка! Ты мне очень понравилась, можно сказать – я почти голову потерял. Я знаю, что ты живешь одна, мужа у тебя нет, а я тоже человек свободный, так почему бы нам не познакомиться поближе? Почему бы не задружиться? Елена посмотрела на мужчину с сомнением – нормален ли он? Не псих? Или просто нахал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы знаете, я не просто удивлена, я ошарашена. За всю мою долгую жизнь, а мне уже, между прочим, 50 исполняется, я почти пенсионерка, так вот, за всю жизнь таких прецедентов не случалось. Я даже имени вашего не знаю, да и знать не хочу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А я хочу, – прервал Елену на полуслове мужчина, – хочу взаимной любви, совместной жизни и большого счастья и себе, и тебе. Соглашайся! Про годы нечего вспоминать, ты выглядишь хорошо, лет на сорок – сорок пять, и мне будет когда-то сорок, у нас прекрасный альянс сложится!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы странный человек и вы пугаете меня! Пожалуйста, остановите у метро, я выйду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да ладно, ладно! Не нервничай! Я нормальный мужик, одинокий, истосковавшийся по домашнему уюту, по женской ласке. А ты мне показалась настоящей женщиной, умной, спокойной, вот я и решил начать новую жизнь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Странный вы человек! И для вас, как мне кажется, главное слово «Я», а остальное к нему просто должно прилагаться. Остановите машину и больше меня не преследуйте!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слава Богу, в тот же день позвонили из автосервиса, и она забрала свою машину. Теперь она добиралась до работы загодя и уезжала или чуть раньше, или чуть позже, выходя через запасной выход во внутренний двор клиники, где была припаркована ее машина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через неделю, придя на работу, Елена увидела на своем столе букет, в который была воткнута визитка, где была незнакомая ей фамилия, незнакомое имя и отчество, номер мобильного телефона. И никакой другой информации.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Валюша, откуда букет? Кому предназначен? – спросила Елена Васильевна медсестру, сдающую смену.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это вам, это принес мужчина, он сказал, что он ваш старинный знакомый и просил вас ему перезвонить. Он еще очень просил номер вашего телефона, но я не дала, сказала, что номеров медперсонала мы никому не даем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну молодец! Хватило ума! И, пожалуйста, ни у кого не бери ни букеты, ни коробки. Визитку Елена порвала – она сразу догадалась, кто был этот ранний посетитель, а клочки выбросила в корзину для мусора. Но душевное равновесие, пришедшее за последние дни вновь было нарушено.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А после работы, подъехав к своему гаражу, Елена увидела стоящего возле него настырного ухажера, довольно, даже нагловато улыбающегося и держащего в руках очередной букет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Леночка, прости, но я не могу без тебя жить. Я хотел согласиться с тобою и больше тебя не тревожить, но – не могу! Это выше моих сил! Не гони меня, пожалуйста! Давай хотя бы пообедаем вместе, поговорим!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У тебя классная машина! – за обедом отметил кавалер. – И одеваешься ты стильно. Вообще, ты женщина моей мечты – такая самостоятельная, независимая, умная! Я буду твоим верным пажем, буду исполнять все твои прихоти и желания!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена сопротивлялась еще несколько месяцев, отказывалась от встреч, совместных обедов и ужинов, но кавалер был настойчив, и уже все отделение знало, что он ухаживает за Еленой Васильевной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Друзья собрали вечеринку по поводу дня рождения, и опять за столом рядом с Еленой оказался ее настойчивый ухажер. Он был чрезмерно внимателен, влюблено смотрел на нее, танцевал только с нею и, конечно, настойчиво предложил себя в качестве провожатого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена все-таки сдалась и впустила его в свою жизнь. Ну что мне терять? – оправдывала она себя. – Пусть это счастье будет коротким, но как же приятно, когда тебя ожидают дома; когда приготовлен, пусть даже нехитрый, ужин; когда вечером есть с кем обменяться впечатлениями о прожитом дне, рассказать о своей работе, о том что происходит в мире… И какое же счастье, когда любимый внимателен, когда дарит цветы!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Счастье, действительно, оказалось недолгим. Друг Елены – она не спешила называть его мужем, даже гражданским, а слово «сожитель» унижало и казалось отвратительным, – вскоре стал вести себя странно: Елене он сказал, что меняет работу, а где он работал до этого времени и чем занимался за почти год знакомства и несколько месяцев совместного проживания Елена так и не узнала, он всегда умело уходил от этой темы. Теперь же он часто уходил до возвращения Елены с работы, пропадал сутки, иногда двое; иногда приходил подавленным и раздраженным, а в другой раз – возбужденным, веселым и с цветами, с шампанским. Но всегда его одежда была пропитана запахами табака, тяжелых женских духов, запахами еды и каких-то увеселительных заведений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В последний раз он не появлялся больше недели, отзвонив единственный раз, сказал, что волноваться не нужно, что он в полном порядке и придет, когда ему будет удобно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена приняла решение: пока узел взаимоотношений не затянулся намертво, его нужно разрубить. Она собрала вещи своего, да чего уже стесняться – сама себе сказала она – именно «Сожителя», написала записку: «До моего возвращения с работы тебя в квартире быть не должно. Забирай вещи и исчезни из моей жизни навсегда».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он заявился после этого длительного отсутствия, прочитал записку, рассмеялся и написал на обратной стороне: «Ну и кукуй тут одна до конца своей жизни, дура!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Человеком он оказался с «широким» размахом, прихватив со своими вещами и некоторые Еленины. Пропала норковая шубка, старинное родовое драгоценное кольцо и кредитная карта. Елена не сразу обнаружила пропажи, было лето, чехол от шубы имитировал ее присутствие в шкафу, а посмотреть свои вещи – ей даже в голову такое не приходило!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда Елене понадобились деньги, обнаружилось отсутствие карты. Она позвонила в банк, оказалось, что она уже обналичена и денег на ней нет. Заявлять в милицию было бессмысленно – прошел месяц. Да и стыдно было – на кого заявлять? Где искать этого проходимца, если ни его настоящей фамилии, ни адреса Елена не знала, ее деликатность подвела ее в очередной раз. Жалко было и шубу, и деньги, о кольце и говорить не приходилось: помимо номинальной ценности, оно имело значение, как память о маме и о бабушке, передававшими это кольцо из поколения в поколение, и теперь оно должно было бы перейти к дочери, потом к внучке и так далее…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена вдруг вспомнила, что в первый вечер встречи с мерзавцем за столом у друзей на ее руке было именно это кольцо, а начавший за нею ухаживать этот мерзавец уже тогда обратил на него внимание и со знанием дела оценил его очень высоко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жалко было и кольцо потерять, и деньги и шубу. А уж как жалко было себя! И как стыдно было перед самой собою! Как же ее, уже немолодую, умудренную жизненным опытом, так околпачил этот прохвост!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Света, ты давно знаешь Сергея! – позвонила Елена подруге.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да нет, я его, можно сказать, не знаю. Его привел коллега моего мужа, сказал, мол, одинокий, уж извините. Так он и попал за стол. Что-то случилось?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, ничего не случилось. Я с ним рассталась, так и не поняв, кто он, где и кем работает. Как-то не случилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рассказать о краже у Елены не хватило духа. Да и зачем? То, что пропало – пропало навсегда. Вернуть не вернешь, а стыда будет немерено.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Незаметно подошла зима, вместо украденной шубы Елена Васильевна купила недорогую мутоновую. Она старалась не огорчаться – подумаешь, шуба! Да и новая ее одежка была легкой и удобной, и не переживала Елена, что ее кто-то попортит в дороге, и за рулем в ней было удобно. Она была великой оптимисткой, даже в чем-то горестном и неприятном умела найти положительные моменты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зимой Елена редко садилась за руль, было боязно ездить в плотном потоке по обледенелой дороге, всегда плохо расчищенной и неуютной. Она зимой предпочитала метро и неизбежную маршрутку. В какой-то очень несчастливый день, выходя из маршрутки, она поскользнулась и едва не упала. Ее удержали крепкие мужские руки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спа… – не договорила Елена оглянувшись и увидя перед собою Сергея.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он смотрел на нее ясными бесстыжими глазами и, не отпуская ее, говорил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Привет, Ленок. Я тебя встречу после работы, поговорим? Ты молодец, настоящий друг, не сдала меня. Я виноват, я тебе вечером все объясню, я зайду за тобою, пойдем домой и я все-все тебе расскажу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Заходи. Ровно в 16 часов я освобожусь. – Елена взяла себя в руки, говорила спокойно, будто ничего не случилось и будто они не расставались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К этому времени через подругу все-таки появились сведения об этом Сергее. Он был картежником и альфонсом. Когда ему не очень везло, он заваливался под бок к какой-нибудь, если уж не очень богатой, но все же вполне состоятельной женщине старше себя, жил у нее и за ее счет. А когда везло, игра его поглощала, деньги были, было и веселье, и загул, и молоденькие девицы. Тогда, после расставания, Елена справилась со своим стыдом, иногда даже сама над собою подтрунивала, что, мол, кровь забурлила? Слов любви захотелось услышать? На молодого потянуло? Перестыдилась, пережила да и успокоилась. А теперь он нагло появился – без звонка, без предупреждения, с полной уверенностью, что его уже простили и ждут не дождутся, чтобы он вернулся!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Положение было безвыходное, Елена собрала всю свою волю и позвонила давнему своему пациенту, которого вылечила, а теперь лечила и всю его родню, большому милицейскому начальнику.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуйте, Михаил Иванович! Вы сейчас заняты?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что вы, что вы, Елена Васильевна, я внимательно вас слушаю. Что-то случилось?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вообще-то по телефону не очень удобно говорить, но помощь нужна срочная. Один человек некоторое время назад доставил мне большие неприятности, а теперь он появился и, наверняка, будет меня преследовать. Он будет у входа в клинику в 16 часов. Я вам обо всем расскажу в его присутствии, если вы сможете подъехать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Без вопросов, все будет сделано. К 16 часам я буду на месте, выходите спокойно, ничего не бойтесь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И точно. К 16 часам у самого входа в клинику стоял неброский с виду микроавтобус. Елена вышла, стала спускаться по ступенькам, к ней уже бросился Сергей, правда, сейчас без цветов, да и одет он был намного проще, очевидно, он сильно проигрался, нигде не смог пристроиться, и видок у него был сильно потрепанный. Едва он прикоснулся к Елене, из микроавтобуса выскочили два крепких парня в гражданском, взяли визитера под белы рученьки и в одно мгновение, без единого звука засунули его в машину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В машине сидел генерал милиции, при погонах, ошибиться в его статусе было нельзя. Сергей трусливо, непонимающим взглядом смотрел на этих здоровенных ребят, на генерала, скукоживаясь все больше и больше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кто вы? Почему вы меня арестовали? – запинаясь спросил Сергей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пока еще задержали, но, вполне возможно, что арестуем. Елена Васильевна, идите сюда, а вы, ребятки, погуляйте тут рядом – ответил генерал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна вошла в машину, села напротив Сергея и прямо посмотрела ему в глаза. – Ты ничего не докажешь, – взвинтился Сергей. – Ничего!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена, не отвечая ему, собралась с силами и стала рассказывать генералу, как некоторое время назад этот человек стал за нею настойчиво ухаживать, как она все-таки поверила ему и уступила, он стал жить в ее доме, но вел какой-то странный образ жизни, то исчезал, то появлялся, не объясняя своих поступков. Поняв, что их отношения тупиковые, она попросила его оставить ее дом раз и навсегда, со всеми вещами и до ее возвращения с работы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не сразу, а спустя месяц я обнаружила пропажу, исчезла кредитная карта со значительной суммой денег, норковая шуба, а, главное – дорогое кольцо. Дорогое и по стоимости, и по значимости. Его мне мама передала после смерти бабушки, оно мне было очень дорого как память. Я в тот момент смирилась с пропажей, доказать, действительно, уже ничего не было возможно. Через друзей я узнала, что он картежник и приживала у состоятельных женщин. И было мне мучительно стыдно за себя, за наивность и доверчивость, за недальновидность. А сегодня он снова объявился, мне крайне неприятно, он человек, по-моему, не совсем нормальный, он опять будет мучить меня, он не отстанет. И, вдруг, может быть кольцо все-таки сохранилось?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А ты докажи, что я его взял! Чем ты через полгода докажешь? Ничего я у тебя не брал! Дура стареющая, сама на меня клюнула, вон как ластилась, извивалась в постели, будто девка молодая, вон как старые дрожжи забро… – резкий удар под дых прервал этот унизительный монолог. Сергей задохнулся, скрючился и замолк.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Извините, Елена Васильевна, я все понял. Идите, вас подвезут домой, а мы тут поговорим с вашим обидчиком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена, когда рассказывала о своем нерадостном приключении, проходила тяжелейшее испытание, но когда подлец стал унижать ее, касаясь самого уязвимого – ее возраста, доверчивости и открытости в близких отношениях, едва не лишилась сознания. Багровая от пережитого позора, она на нетвердых, как будто ватных ногах, выползла – именно выползла из машины, Михаил Иванович распорядился отвезти ее домой, а добры молодцы подсели в микроавтобус и уехали в другую сторону.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночь для Елены не прошла даром. Сон не шел, она глаз не сомкнула, а наутро давление зашкалило так, что пришлось вызвать скорую. Она казнила себя, что доверилась проходимцу, что осмелилась призвать на помощь человека очень занятого и до этого времени относящегося к ней с глубоким уважением. Что же теперь он станет думать о ней?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович позвонил утром, справился о ее здоровье, о планах на предстоящий день, и по ее голосу понял, что не райские птицы поют в ее сердце, извинился, предложив помощь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна была очень сильным и мужественным человеком. Она сумела пережить и стыд, и позор, но не сломилась. Но несколько глубоких борозд навечно поселились на ее лице, верхняя губа собралась в гармошку – говорят, это морщины нелюбимых женщин…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошло некоторое время. Михаил Иванович довел дело до конца: подлец и вор признался в своих преступных действиях. Конечно, шубу и деньги вернуть не удалось, все было спущено до копейки. К счастью, перстень нашелся: выигравший в очередной раз картежник, как всегда, когда он был при деньгах, облюбовал известную красотку, молодую и властную, и за одну ночь любовных утех подарил ей украденный перстень. Девица понимала толк в дорогих украшениях и перстень оставила у себя, надевая его, когда шла на завоевание очередного «кошелька». К ней и привел Сергей следаков. Девица отпиралась, перстень возвращать не хотела, но ей объяснили очень четко, что она пойдет как соучастница по статье. «Групповое ограбление с покушением на убийство».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, уж нет! Я этого прохвоста покрывать не буду, вот вам это кольцо, оно вовсе не стоит того, чтобы испортить мою жизнь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она достала из потайного местечка перстень, надела его на палец и наотмашь дала дарителю «бабушкиного» перстня две такие затрещины, что из его щек и из носа брызнули струи крови, сопроводив пощечины отборной бранью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дело повернули так, что ни имени Елены Васильевны, как заявительницы, ни наименования изъятого предмета в деле не упоминалось. Жулика задержали за кражу, доказанную «найденными» вещами в присутствии понятых, показаниями «свидетелей», добавили еще пару эпизодов, да еще и за «нанесение телесных повреждений» работникам правоохранительных органов. И припаяли хороший срок с отбыванием в местах не столь отдаленных…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна гнала все эти годы постыдные воспоминания о своей ошибке. Но перед самой смертью пришла какая-то умиротворенность, и посмотрела она на все произошедшее с нею другими глазами. Бог мой, думала она, его же нужно пожалеть и простить. Разве он жил? Он существовал, придумывая себе какое-то счастье, и как, должно быть, презирал себя и ненавидел ту женщину, которая в момент его краха пригревала и кормила его. Ему теперь уже за сорок, а он не знал ни радости настоящей любви, ни что такое обнимающие за шею маленькие нежные детские ручонки. Большей обездоленности Елена себе представить не могла и предполагала, что все нормальные люди думают именно так.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К приходу Сергея она была тщательно подготовлена. Он появился в назначенное время, весь лоск с него как будто наждаком счистили. Перед Еленой стоял лысый, с обвисшей морщинистой кожей землистого цвета и потускневшим взглядом человек в поношенном костюме и стоптанных башмаках. Взгляд был злобным и загнанным, казалось, что он сейчас начнет ругаться и кричать. Боже мой, подумала Елена, ну зачем я его позвала? Вон как его жизнь отделала, ничего от прошлого не осталось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуй, Сергей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Привет, старушка. Плохо выглядишь. Зачем звала? Ты со мною рассчиталась, отсидел я от звонка до звонка, тебя частенько недобрым словом поминал, не икалось тебе?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я тебя позвала, чтобы сказать, что зла на тебя не держу. Мне просто тебя очень жаль, так беспутно ты растратил и жизнь свою, и красоту, и достоинство. Хотела дать тебе совет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Иди ты со своими советами, – в злобе захлебнулся Сергей. – Вот лежишь ты здесь, как свечка угасающая, что, помог тебе твой проклятый перстень? Да, беспутно я жил, но весело. Таких дур, как ты – пруд-пруди, с удовольствием под бок подкладывали. Это ты долго кочевряжилась, я даже зауважал тебя за неприступность, долго ты меня мурыжила. Если бы ты меня не выгнала, ничего бы и не случилось, жили бы мы да поживали. А тебе семейной жизни хотелось, верности… Я вот в колонии стал с бабенкой переписываться, освободился да и причалил к ней. Без требований бабенка-то, рада и благодарна, что теперь не одинока. Да тоска-то какая видеть ее каждый день, ее улыбку заискивающую, смех дурацкий. Она на работу меня не пускает, молится на меня. И, между прочим, не у станка стоит, свой магазинчик держит, обещает одеть-обуть, да в кино водит. А мне от заботы ее и нежности удавиться хочется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергей на минуту замолк, вопросительно глядя на Елену:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, а ты чего, болеешь? Помирать собралась? А добро-то кому отписала? Может, и мне за мои страдания чего-нибудь перепадет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Иди с Богом, – прервала его Елена. – Еорбатого и могила не исправит. Каким ты был, таким и остался. Нет, хуже стал, злее и циничнее. Мне жаль тебя!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да уж и ты не похорошела! – Сергей встал и пошел к двери. Вдруг резко обернулся – слезы лились по его щекам, лицо исказилось страданием.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Прости! Ради Бога, за все прости! Ты самое лучшее, что было в моей жизни, ты замечательная, ты прекрасная, я, наверное, даже любил тебя. Но вот так плохо все заканчивается. Прости! – и выскочил из палаты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена обессиленно откинулась на подушки, закрыла глаза и стала думать: все три ее мужчины, каждый ее любил, но ни с кем из них не сложилось счастье. Нет, неправда! Она была счастлива. Просто ее мужчины оказались слабыми, их слабость обращалась в предательство по отношению к ней. А, может быть, она сама во всем виновата? Сила характера, неумение прощать, неумение делить мужчину с кем-то еще не сослужили ей добрую службу. А если бы можно было все вернуть назад, поступила бы она иначе? Нет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она всегда была искренней и честной в отношениях, и этого же требовала от других. А теперь она умирала в одиночестве, любимая, но всеми оставленная. Конечно, у нее были верные друзья, которые поддерживали и утешали ее, завтра они тоже будут говорить ей добрые слова, она станет слушать их с благодарной и загадочной улыбкой, жалея их за необходимость врать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;День пятый не наступил. Елена ушла ночью в тот, другой мир с умиротворенной и облегченной душой. Насовсем. Навсегда. Безвозвратно.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Преданность<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы с Мишкой знакомы с детства – росли в одном дворе, в старом московском дворе с древними скрипучими качелями, с полуразвалившейся песочницей, с обязательным для таких дворов грубосколоченным столом, отполированном от многолетнего употребления для забивания «козла», с лавочками возле подъездов, где почти круглосуточно восседали старухи, толковавшие обо всем и обо всех. Они были самыми главными знатоками: кто женился – кто развелся, кто у кого родился, кто умер; кто гуляет, кто в дом все тащит – мимо их зоркого и любопытного взгляда ничего не ускользало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Двор был большой – несколько парадных выходили к нему, а выйти из него можно было на две разных улицы. Жизнь в окружающих домах шла своим чередом: рождались, вырастали и женились дети, у них уже рождались свои дети и они выгуливали их на той же площадке с качелями и песочницей. Одни старухи умирали и освобождали место на лавочках другим, уже состарившимся к этому сроку женщинам…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Старики редко присаживались к галдящим бабкам, их всегда было почему-то меньше, чем старух. Они обособлялись, толковали о футболе, о политике, играли в домино, а иногда «раздавливали» бутылочку, расстелив на деревянном столе газетку и разложив нехитрую закуску, втихую скраденную у своей зазевавшейся бабки. Это бывало редко, но всегда очень весело: разговор становился громким, до детских ушей долетали незнакомые, но такие звучные словечки, которые запоминались с первого раза и за повторение которых, вовсе без осознания их смысла, детишки получали по губам и по попкам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Среднее поколение – кормильцы – работали кто где и кто кем: в доме тогда жил и директор завода, и врачи, и токари высшего разряда, и другие работяги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дети разделены не были – в музыкальную школу, в разные кружки ходили вне зависимости от социального статуса родителей, а по склонности к чему-то и по интересам. Меня, правда, силой запихали в музыкальную школу, приходилось два раза в неделю ездить на трамвае и учиться играть на фортепиано – мои родители были «интеллигентской прослойкой», им очень хотелось, чтобы я была образованной и гармонично развитой. В нашем доме появилось пианино, деньги на которое собирали всей родней: мама его обожала, следила, чтобы на его блестящей поверхности не было ни пылинки, ни следов пальчиков. Она бесконечно протирала его какой-то особенной тряпочкой, ее лицо в это время освещалось задумчивой нежностью – наверное, она видела меня в будущем великой пианисткой. Не случилось. Я была подвижным и беспокойным человечком, меня больше всего интересовали мальчишеские игры, устройство всяких механизмов, работа пилой и молотком, а когда мы мастерили скворечники, я была самой ловкой и умелой, только один раз прибила себе пальчик, из-за чего больше недели не подходила к музыкальному инструменту и из-за этого же меня пытались отлучить от мальчишеской компании. Родители в свое время очень хотели мальчика, наверное, так сильно, что в их белокурой, с кудряшками вьющихся волос, доченьке очень выражено проглядывались мальчишеские черты характера. Я дружила с мальчишками с упоением и верностью, а больше всех – с Мишкою. Он для меня был и братом, и другом, и даже, наверное, я была в него влюблена в свои осознанные 4–5 лет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Время шло быстро и неумолимо, мы вырастали, разъезжались по новостройкам – «расселялись»; детские и подростковые дружбы разделялись расстояниями, новыми знакомствами, новыми коллективами и несовпадением интересов. Я знала, что Мишка хотел поступить в военное училище и стать летчиком, а я, на удивление и вопреки воле родителей, подалась в медицинский и стала врачом. Хирургом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В какой-то из зимних дней в мое отделение «по скорой» поступила женщина с высокой температурой и жесточайшими болями внизу живота. Посмотрели, прокрутили со всех сторон – операция была очевидной и неизбежной. Я делала запись в истории болезни, мельком прочла фамилию пациентки, чем-то она зацепила меня. Прочитала снова – что-то очень знакомое, но вспомнить и соотнести с кем-то не смогла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На вторые и третьи сутки состояние женщины оставалось тяжелым, мне нужно было поговорить с родственниками и я пригласила в кабинет мужчину, пришедшего навестить женщину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вошедший был высоким, крепко сложенным, со светлыми волосами и глубокими залысинами, с очень умными, внимательными глазами. Бог мой! Да это же Мишка! Повзрослевший, заматеревший, – но Мишка! Вот отчего фамилия больной показалась мне знакомой! Это была фамилия Мишки, которого я не видела около 30 лет!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он смотрел на меня с тревогой и нетерпением, с надеждой и мольбой, молча ожидая начала разговора. Естественно, ему было не до далеких воспоминаний, перед ним был врач, в руках которого была жизнь его жены, как видно, горячо и нежно любимой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я рассказала – в доступном и профессионально-корректном объеме – о степени сложности операции, о сегодняшнем состоянии его жены и о желаемой тактике совместных действий по восстановлению ее здоровья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил слушал молча и внимательно, не отводя от меня взгляда, и только страдание и соболезнование на всякое мое тревожное слово о его жене вспыхивали в его глазах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Доктор! Самое дорогое, что у меня есть на этом свете – это моя Катюша. У меня двое сыновей, я их очень люблю, но Катюша – весь смысл моей жизни. Спасите ее, спасите во что бы то не стало! Все, что нужно – уход, лекарства, питание – я все обеспечу. Без Катюши я пропаду, нет, мы все пропадем!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Искренность порыва, откровенность, надежда и доверие – все это меня, врача со стажем, много раз бывшего в сложных ситуациях и повидавшего всякого и разного, покорили и восхитили: так редко теперь такие чувства испытывают, а еще реже проявляют при посторонних! Да, волнуются, интересуются. Предлагают деньги, угрожают – все бывает! Но вот такие глубокие и нежные чувства почти никогда не демонстрируют.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я не стала в столь тяжелый момент напоминать ему о нашем древнем знакомстве, сейчас это было ни к чему. Да и состояние Михаила никак не располагало к воспоминаниям о далеком детстве и юности. Врач– пациент– родственник. Пока все. Слава Богу, женщину мы «вытащили». Муж и сыновья посещали ее ежедневно, были заботливы и трепетно за нею ухаживали, ежедневно меняли ее больничный «гардероб», делали те процедуры, которые часто не под силу и дочерям. Из серо-зеленой, со свалявшимися от страшных болей и метаний волосами, с погасшими, мутными глазами стала прорисовываться необыкновенно милая, по своему красивая женщина. Промытые волосы природного каштанового цвета, слегка вьющиеся, каскадом опускались на узенькие плечи: темно-карие глаза были небольшими, но с очаровательным миндалевидным разрезом, и очень выразительными. Они загорались задорным огоньком, когда она встречала своих «мальчиков», светились счастьем и благодарностью. Щечки стали румяными, на них обозначились привлекательные ямочки. Катюше было 43 года, она была миниатюрной, с точенной фигуркой, рядом со своими мужчинами она казалась крохотной статуэточкой. Сыновья, очень похожие друг на друга, мастью и глазами пошли в мать, а рост и косая сажень в плечах передались им, видимо, от отца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Настал день выписки. Михаил и мальчики – одному 25, другому 16 лет – прибыли с двумя огромными букетами. Один для Катюши, другой, очевидно, предназначался мне. Из этого другого деликатно выглядывал краешек конверта, в котором, наверное, лежала «благодарственная» сумма.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я пригласила всю эту замечательную семью в свой кабинет, вынула конверт и, укоризненно улыбаясь, сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Эх ты, Мишка Селезнев! Как же тебе не стыдно своей соседке, своей давней подружке совать этот конверт?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опешили и замерли все. Мишка, застыв на мгновение и впившись в меня взглядом, вдруг схватил меня на руки, поднял почти над головой и заорал, именно заорал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сонечка! Ах ты разведчица, ах ты шкода! Господи! Катюша, пацаны, это же наша маленькая Сонечка, наша атаманша!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И, уже обращаясь ко мне, бережно поставленной на свое место, продолжал: – Я чувствовал, мне казалось, что я тебя знаю, но другая фамилия, профессия – тебя же хотели сделать великой пианисткой! Сонечка! Сонечка, как я рад, как счастлив, хоть к этой встрече привела наша беда. И правду говорят: нет худа без добра! Все, теперь мы не потеряемся, Катюша, Гена, Славка! Смотрите, это наш добрый гений, наша спасительница и моя давняя – давняя подружка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша подошла, обняла меня, из ее глаз лились слезы; всхлипывая, она благодарила меня, говорила, как она любит свою семью, и добавила, чуть успокоившись:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Если вы, Софья Андреевна, не против, вы тоже станете членом нашей семьи, моей или Мишиной сестрой. Мы будем вас ждать, вот я чуть-чуть оправлюсь и мы обязательно встретимся.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;И мы действительно встретились и подружились. К моменту нашей встречи моя дочь стала взрослой, вышла замуж, а мой муж сбежал от меня к ее бывшей подружке, роман с которой при разнице в возрасте почти в 25 лет, продолжался до его раскрытия больше двух лет и был в самом разгаре. Чувство притяжения почти не скрывалось, оно светилось в глазах, в прикосновениях рук, в неожиданных вспышках страсти…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только я, занятая своей беспокойной работой, вечно задерживающаяся возле прооперированных больных, всецело поглощенная этой работой и остатки сил и любви отдающая своему крохотному внуку, к которому я забегала утром или вечером – а это совсем в другом конце города, такая я, вымотанная и замученная, не видела этой любви, этого романа… А когда это тайное стало откровенно явным, другого выхода, чем развод, я не видела. Долгая и непростая совместная жизнь разрушилась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я анализировала: дочь, зять, друзья – как они встретят это известие, как отнесутся к нему? Как вообще объяснить причину? Как можно было говорить о человеке, с которым была прожита долгая, трудная и счастливая жизнь? Стыд, обида, брезгливость и разочарование смешались в моей душе в один липкий, скользкий комок, который разрастался и сдавливал все внутри, не давал дышать, думать, жить – как об этом можно было говорить?! И жить по старому уже было невозможно. Решение было принято раз навсегда. Без объяснений и без толкований.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оглянувшись назад, на долгие прожитые со мною годы, и заглянув вперед, в свое неминуемое старение и, в общем-то, в бесперспективность будущей жизни с молодой, здоровой, красивой женщиной, глуповатой, но красивой, пока еще заглядывающей ему в рот и восхищающейся им, муж оценил ситуацию и пытался вернуть наши прежние отношения, стал оправдываться моей вечной занятостью, усталостью, утраченной сексуальностью, а главное – моим характером, который его, якобы, подавлял. Я же четко понимала, что прежних отношений уже не будет никогда. Можно усилием воли сдержать слова укоров и упреков, но глаза все равно выдадут обиду и отвращение. Я оказалась хирургом и по жизни – отрезала раз и навсегда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как раз шло заживление этой раны, когда мне Бог послал встречу с Мишкой и Катюшей. Мы встречались не очень часто, я приходила к ним в дни их семейных праздников, а они ко мне – в общепринятые, если те не совпадали с моими дежурствами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я полюбила эту семью. Мишка был добрым, заботливым, «пахал» без продыху, чтобы создать семье условия для нормальной жизни. Старший сын был успешным программистом, «отпочковался», жил отдельно по модели современной семьи – в гражданских, часто меняющихся браках. Отец этого не понимал, но в личную жизнь сына пытался не вмешиваться, лишь иногда вопросительным взглядом встречал новую подругу своего сына. Младший заканчивал школу, мама его обожала до полного безумства: перед его пробуждением заранее согревала его тапочки на батарее, надавливала поочередно всякие свежие соки, готовила ему по заявке персональный завтрак. И до пятнадцати лет называла его то рыбкой, то птичкой, то «сладеньким», пока однажды он не возразил ей басовитым голосом:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мам, я уже взрослый, что ты меня как маленького зовешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От «рыбки» и «птички» он отказался, но остальные мамины заботы принимал с царственной снисходительностью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша до операции работала в каком-то НИИ, она была историком и занималась редактурой и составлением современных учебников – благо такие времена пришли, что несчастную историю кроили и перекраивали бесконечно и, в общем-то, почти бесконтрольно; безработицей в их цехе не пахло. Работа ее не задавливала, частично она могла осуществлять ее не выходя из дома, а в «присутственные» дни отправлялась в свой институт. После операции Михаил настоял, чтобы она вообще оставила работу, чтобы берегла себя, чтобы жила с радостью для себя и для семьи. Это была самая большая Мишкина ошибка. Катюша окрепла, энергия из нее била ключом, она успевала буквально «вылизать» квартиру, наготовить всякие вкусности, побегать по модисткам, массажам и выставкам, где с нею однажды случилось приключение…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уже несколько лет, как я сдружилась с семьею Селезневых. Я ровесница Михаила, Катюша на пять лет моложе нас. Мы сошлись с нею во многом, хотя расхождения во взглядах на какие-то вопросы были. Я не совсем приземленный человек, но Катя – это порыв, вихрь, это клубок эмоций. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ей удавалось вытащить меня, выжатую и обескровленную работой, то в театр, то на выставку, то попить кофейку в каком-нибудь кафе. Она прижалась ко мне всем своим сердечком, доверилась мне полностью и однажды, с неожиданной и потрясающей откровенностью, раскрыла мне свою тайну за семью замками, оголила всю душу и рассказала о своей жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В неполных 17 лет Катюша окончила школу и приехала из своего далекого городка поступать в институт, да не в свой, Смоленский, а, конечно же, в Москву. Ну-у, а тут ее прямо-таки с распростертыми объятиями ждали! Необходимость предоставления места в общежитии, заявленная при сдаче документов, предопределила результат: ей не хватило ровно одного проходного балла именно на последнем экзамене по истории, которую она очень любила и знала намного шире школьного объема.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не найдя себя в списках принятых, Катюша была поражена и, буквально, сбита с ног. Из общежития отселяли сразу, но вернуться домой она не могла: в большой семье год собирали деньги, чтобы справить ей новые туфли и платье, чтобы оплатить дорогу и существование на время экзаменов. Банальная, сто раз повторявшаяся история!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день девочка пришла за документами, и вдруг ей, совершенно неожиданно, предложили год поработать лаборанткой на кафедре истории, но сразу предупредили, что зарплата копеечная, зато место в общежитии ей дадут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хочешь учиться – учись вертеться, – сказали ей со свойственной москвичам циничной откровенностью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Катюша, без долгих раздумий, согласилась, отпросившись только на недельку, чтобы съездить домой и собрать свои нехитрые пожитки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Поступила! Даже стипендию мне будут платить! – с чистыми и безгрешными глазами врала она своим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А как можно по другому? Родители с гордостью объявляли соседям об успехах дочки, еще раз напряглись и собрали еще немного денег – на первое время.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катя стала работать. Справившись с делами, урывала немного времени и присаживалась скраешку в аудитории, чтобы послушать лекцию. Она на кафедре, как говорят, пришлась ко двору: безотказная, быстрая, исполнительная; ее любили и поступление на следующий год гарантировали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полюбил Катюшу и молодой доцент, высокий, интересный, похожий на француза – такими они представлялись Кате по французским фильмам. Он потихоньку делал ей маленькие подарочки, если никого не было рядом – целовал ей ручку. Потом поцелуйчики переместились на щечку, потом на нежную шейку. Он никуда ее не приглашал: во-первых, он слыл закоренелым холостяком, во-вторых, Катин гардероб не выдерживал никакой критики, обновить его она еще не успела, лишних денег, даже при жесточайшей экономии на еде, почти не оставалось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поцелуйчики сводили Катю, девочку неискушенную и чистую, с ума. Она грезила ночами, старалась попадать на все лекции Евгения Сергеевича, не отрываясь восхищенно слушала его замечательные, умные, разбавленные умеренной дозой юмора лекции и с ревностью ловила влюбленные взгляды других девчонок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наступил день, когда Евгений Сергеевич, улучив момент, шепнул Катюше на ушко:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Поужинаем вместе, котенок? – и сунул ей бумажку с адресом и указанием времени свидания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он любит меня! Меня одну! Он из всех выбрал меня! – ликовала Катюша и стремглав понеслась в общежитие, переоделась в лучший свитерок и юбочку, и помчалась, полетела по указанному адресу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Моя девочка, моя крошка, моя Дюймовочка! – он обволакивал ее нежностью и необыкновенными словами, снимая с нее старенькое, изношенное пальтишко, шарфик… Поцелуи становились все горячее и длительнее, а одежды на Катюше все меньше и меньше. Она не сопротивлялась, а просто неумело отвечала на эти ласки, на эту, казавшуюся ей настоящей, любовь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночь они провели вместе, им было хорошо, и только один телефонный звонок потревожил их безмятежность. Евгений Сергеевич говорил как-то нервно и, как бы, оправдывался. С кем он говорил Катюша не поняла: он не сказал, а она и не спрашивала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А рано утром в квартире появилась красивая, уверенная, по хозяйски уверенная женщина лет сорока, в дорогой красивой шубке, с высоко взбитыми крашенными волосами. Она подошла к постели и хрипловатым голосом скомандовала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Подъем «молодожены»! Как первая «брачная» ночь? Хорош мужик, а? Не опростоволосился? – спрашивала она у испуганной и одеревяневшей девочки. – Ну, сколько раз он тебя трахнул? Меня больше одного не осчастливливает, приелась, наверное? С тобой, красавчик, поговорим позже, а ты, детка, вставай, собирайся и чтобы ноги твоей здесь больше никогда не было!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не раздеваясь, она села в кресло, закинула ногу на ногу, закурила длинную черную сигаретку и с нескрываемым любопытством стала рассматривать встающую с постели, пытающуюся стыдливо прикрыть свою наготу, девочку и комментировать:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, сукин сын! Все-таки вкус у тебя отменный! Девочка сложена, как богиня! И кожа нежная, атласная. Небось, еще нетронутая никем была? Попалась, дурочка! Сама-то хороша, а вещички-то сколько лет ношены?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катя спешно, неловко натягивала свои сношенные сапожки, а дама продолжала и продолжала унижать и уничтожать ее. Со стороны Евгения Сергеевича не было слышно ни звука, он даже, кажется, дышать перестал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В тот же день Катюша уехала домой, не получив расчета, не забрав свои документы… Дома объяснить свое появление она внятно не могла: не справляюсь с учебой, не на что жить – ну, невнятный лепет несмышленыша. Мама была мудрой и доброй: она прекратила все вопросы и допросы и только сказала, что жить будешь с сестрами, одну комнату они сдали военному летчику. Катюша была благодарна маме за понимание, за ее деликатность, за то, что мама не торопила ее с откровенным разговором.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стоял конец ноября. Осенняя дождливая и серая погода добавляли тоски и вины за произошедшее, Катюша осунулась, почти не улыбалась и никуда не выходила. Квартиранта долго не встречала – он приходил поздно, да и не каждый день: то служил, то проводил время с друзьями, наверное, весело и с участием девушек, потому что из его комнаты иногда шел легкий запах вина и женских духов. В какой-то день он вернулся раньше обычного и почти столкнулся с Катюшей в дверях. Он ошарашенно отпрянул, стал рассматривать ее с нескрываемым любопытством и с восхищением.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Откуда в нашем доме появилась эта неземная красота? – спрашивал он, глядя в смущенные Катины глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я здесь живу, просто я ненадолго уезжала, а теперь вернулась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И чем же вы занимаетесь? Учитесь? Работаете?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, поступила учиться, но не справилась, уехала. Теперь буду работать, а на следующий год, может быть, снова пойду учиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, поступила так поступила. Или поступишь на следующий год. Хочешь, я помогу тебе подготовиться?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он так легко понял ее обман, не стал задавать никаких ненужных вопросов и так легко перешел на «ты», что Катюше стало легче и она улыбнулась ему благодарной улыбкой, открывшей ее ровные жемчужные зубки и очаровательные ямочки на щеках.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Меня зовут Михаилом, а тебя?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Катя, – ответила девушка и улыбнулась еще раз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь Михаил стал приходить домой регулярно, как только освобождался на службе. Он влюбился сразу и не скрывал этого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А, Катюша, не дождавшись в положенный срок того, что обязательно приходит к девушкам ежемесячно, испугалась и решилась на разговор с матерью, поведав ей всю историю своей недолгой жизни в Москве. Мать гладила дочку по склоненной голове, слушала не перебивая рассказ девочки. Вместе поплакали, а что делать дальше – не знали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил приглашал Катю в кино, на танцы, он все больше утопал в любви к этой умненькой, маленькой, прелестной девочке, которая рядом с ним казалась еще меньше и незащищеннее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А ближе Новому году он получил назначение на новое место службы, о чем сразу сообщил Катюше и без остановки добавил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я тебя, Катюша, люблю и буду любить всегда, буду беречь тебя и защищать. Выходи за меня замуж и вместе поедем служить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша, обомлев от неожиданности, покраснела, потом побледнела и не нашлась, что ответить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечером, когда вся семья собралась за ужином, Михаил повторил свою просьбу, обращаясь теперь и к Катюше, и к ее родителям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отец смотрел на парня одобрительно: тот ему нравился своим спокойным нравом, да еще и собою хорош, да еще и офицер, летчик. Но слово отцовское:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Молодая еще, подрасти еще должна, да учение продолжить нужно, – мать прервала словами:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Утро вечера мудренее. Вот мы с Катюшей пошепчемся и тогда решим, как поступить. А доучиться – она доучится, она девочка умная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На том и разошлись. Уединившись, мать с дочкой «пошептались»:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не могу я, мамочка, за Мишу замуж пойти, он хороший, добрый, но он не поймет меня и не простит. Может, мне аборт сделать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать взглянула строго, с негодованием:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А кто тебе дал право жизнь убивать? А если потом никогда родить не сможешь? Не дам тебе жизнь свою калечить. Миша добрый и надежный, если он тебя любит, то и ребенка твоего полюбит. Расскажи ему все без утайки. Поймет – простит. А не поймет – хорошо, что его переводят, уедет и все забудется. А ребеночка оставим и вырастим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мама, да ведь я его так не люблю, как он меня. Вдруг никогда не полюблю?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Знаешь, девонька, любовь, конечно, великое чувство, да вот не всем она приносит счастье. А то, что за Михаилом ты с дитем будешь как за каменной стеной, это точно. А за эту любовь и заботу ты его полюбишь другой, еще более сильной любовью, это уж точно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подумав еще некоторое время, мать взяла голову дочери обеими руками и, глядя в заплаканные, страдающие глаза девочки, сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да вот что. Мы ему о твоей беременности ничего не скажем, пусть это будет его ребенок. Ради него Господь нам этот грех простит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша очень любила маму и во всем ей доверяла. И в этот раз она последовала мудрому совету матери.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вопрос был решен. Молодой летчик сумел договориться в ЗАГСе, и через неделю молодых расписали, хотя Катюше еще не было 18 лет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жили Миша с Катюшей в закрытом городке, он летал, Катюша возилась с малышом, родившимся «недоношенным», но с хорошим весом и ростом. Миша обожал сынишку, в свободное от службы время он помогал Катюше, хотя она почти всегда самостоятельно управлялась и с домашними делами, и с ребенком: в доме всегда было чисто, еда была свежей и вкусной. Мишка, пообедав в летной столовой, с удовольствием уминал наготовленные Катей борщи, сырники и котлеты. И играл со своим первенцем, гулял с ним и все время благодарил Катюшу за этот подарок, за сына.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шло время. Катюша заочно училась в институте, она все-таки стала историком. А у Миши нашли какое-то заболевание, несовместимое с его профессией. Он уволился из армии, семья перебралась в Москву. Пожили некоторое время с Мишиными родителями, они души не чаяли и в Катюше, и во внучонке, который незаметно-незаметно, а уже дорос до поступления в первый класс.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил осваивал гражданскую жизнь, гражданскую профессию: он метался, искал работу, где мог бы не чувствовать себя «шестеркой» и зарабатывать более или менее достойные деньги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша тоже подыскала себе дело: она пошла работать вначале корректором в НИИ истории, потом стала участвовать в создании новых учебников для школ, подбирала и редактировала материал, встречалась с учеными, с авторами статей, спорила или соглашалась с отдельными положениями, была до всего любопытна и любопытство свое удовлетворяла бесконечным чтением, копанием в архивах, беседами со знающими людьми. Работа приносила ее огромное моральное удовлетворение и минимальное – материальное.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но Миша закрывал все бреши в семейном бюджете, работая на износ, постепенно осваивая азы бизнеса и делая начальные шаги в создании собственного дела. Он не ездил за дешевыми китайскими тряпками и не перепродавал их; он занялся оргтехникой, быстро поняв, что это перспективное дело, которое постепенно набирало обороты и стало приносить доходы. Но дело требовало времени, времени и еще раз времени. И сил, и ума, и знаний.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На обсуждение очередных статей для очередного учебника был приглашен профессор, доктор исторических наук, завкафедрой истории из ведущего ВУЗа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша увидела Евгения Сергеевича, уверенно вошедшего в огромный редакционный кабинет, сразу узнала его, побледнела, опустила глаза, но огромным усилием воли справилась с волнением, спокойно посмотрела на него, протянула руку и представилась:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Селезнева Екатерина Петровна, редактор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Евгений Сергеевич, с видом знатока женской красоты, мгновенно оценил Катюшину привлекательность, улыбнулся обворожительной улыбкой закоренелого Дон Жуана, наклонился и поцеловал Кате ручку. Он стал поплотнее, но это не портило его фигуру, а скорее прибавляло ему красоты и шарма.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Боже мой! – думала Катюша, – он по-прежнему красив и галантен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сердце ее билось тревожно и неровно, словно пыталось вырваться из груди и жить своей жизнью, не согласовывая ее с разумом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Деловое совещание, шумное и со спорами, не было завершено и переносилось на следующий день. Катюша сказалась больной и на нем не присутствовала. Все последующие дни она была немного рассеянной, сон ее был беспокойным, она осунулась, иногда раздражалась на обычном пустяке, неожиданно срывалась почти на крик, удивляя и мужа, и сына несвойственной ей вспыльчивостью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но работу нужно было продолжать. Во время обсуждения материала Евгений все время вскидывал на Катю вопросительный взгляд, в его глазах она читала: я тебя узнал, я тебя узнал. После совместного совещания он нашел предлог, чтобы остаться с Катюшей наедине, и сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я узнал тебя, котенок. Ты стала очень-очень красивой и уверенной в себе. Я очень хочу и прошу тебя – давай встретимся, просто встретимся, поговорим?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я замужем, Евгений Сергеевич. У меня растет сын. Вы, наверное, тоже женаты?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Катюша, я тебе все, все расскажу. И ты расскажешь о себе, о своей семье, только давай встретимся, посидим где-нибудь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он передал ей свою визитку, где была золотом вытеснена его фамилия и имя – отчество, все его звания и телефоны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша спрятала эту визитку подальше, но сердце ее металось и металось, билось, как птица в тесной запертой клетке, и звало-звало-звало на эту запретную встречу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Встреча состоялась. Потом еще одна, еще и еще. Евгений и Катя стали встречаться, теперь у него была прекрасная квартира, женат он не был, но свидания были нечастыми и короткими. Катюша торопилась уйти поскорее, она как будто воровала это счастье; он не отпускал ее, удерживал нежностью и ласками. Потом она хватала такси и мчалась домой, переделывала кучу всяких дел и, как будто оправдываясь, дарила Михаилу столько страсти и ласки, что он просто пугался такого натиска.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Евгений так и не женился. С той женщиной, что разлучила его с Катей, он расстался; он казнил себя за то страшное утро, когда Катюшу не просто унижали, ее стирали в порошок, а он, зависимый в своем положении от той женщины, жены его шефа, его научного руководителя, не сумел, не посмел ее защитить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он вспоминал тот вынужденный роман с грустной и злой иронией: был молод, красив, глазами пожирал понравившуюся ему женщину и едва ли не с первого раза совращал ее и укладывал к себе в постель. И так же решил «поиграть» с нею, ан – нет! Щучка оказалась зубастой и хваткой. Покувыркавшись с нею с неделю, Евгений решил все закончить как всегда – быстро, без последствий и объяснений. Но! – неожиданность! Шеф вдруг дает в разработку перспективную тему; в институте для МНС выделяют отдельную квартиру, однокомнатную, но в уютном, чистом и спокойном районе, и торопят, торопят с получением ордера.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А когда он с этим ордером явился по указанному адресу, в квартире уже во всю шел ремонт под руководством его полуторанедельной знакомицы. Она определила, как и что красить, какие обои клеить и неусыпно контролировала ход ремонта, чтобы все было сделано быстро и без брака.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Щука хищным взглядом посмотрела на Евгения и, называя его именем, которое ей пришлось по вкусу, не обращая никакого внимания на рабочих, громко заверещала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, Жека, нравится? Я думаю… – И понеслось, понеслось… Какой диван ОНА купит, где ОНА его поставит, а напротив дивана ОНА повесит огромное зеркало:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот уже тут мы покувыркаемся! И ты мне все-все компенсируешь! Ты обязан утешить бедную девушку для ее удовольствия! И для собственного здоровья не помешает, правда?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она звала его словно бездомного пса «Жека, Жека», тон ее был повелительным, а слова бесстыжими и наглыми. «Вот и вляпался» – подумал про себя Евгений. Отступить? Отказаться от свалившегося на него счастья – науки, квартиры? Без гадалки было ясно, что все это случилось благодаря этой наглой бабе, державшей своего дряхлеющего профессора в ежовых рукавицах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Бежать, бежать! – билась мысль в голове, но Щука уже прижалась к нему горячим, трепещущим, жадным телом, не обращая никакого внимания на рабочих, затаскивала его в ванную, расстегивала ремень на его брюках. Он грубо развернул ее, отделывая как уличную шлюху, а она все шипела и шипела:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Еще! Еще, Ну еще!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Купчая была подписана, отступать было некуда. Щука приходила, когда хотела, без предупреждения, и уходила, насытив свою неуемную плоть могучим, красивым телом молодого любовника.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда он и предал и свою честь, и достоинство, и зарождавшуюся любовь к Катюше. Он не осмелился спросить, куда исчезла лаборантка с кафедры, да никто бы не сумел ему это объяснить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша продолжала любить его в его сыне и в своих воспоминаниях, избегая только воспоминаний о том ужасном утре.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жизнь с Михаилом была спокойной и размеренной, не было особых всплесков и неожиданностей. Он не очень любил шумные компании, предпочитая в редкое свободное время посмотреть футбол или полистать журнальчик. Иногда он пытался развеселить Катюшу и рассказывал какую-нибудь, на его взгляд, смешную историю или услышанный «свежий» анекдот. Все ему Господь дал, а вот с юмором был полный прокол; Катюше не было смешно, но обидеть Мишу ей не хотелось и она отходила, якобы, по неотложному делу, оставляя его хохочущим над собственным анекдотом… Миша не понимал, зачем нужно ехать за тридевять земель на какое-то море, когда рядом есть лес, речка, рыбалка. Что нового он узнает за границей – вон по телевизору весь мир показывают. Он не умел и не хотел «летать», он просто был хорошим, добрым, но приземленным человеком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зато Катюша была обеспечена всем необходимым, она за Михаилом не имела понятия, что такое жить от первого до первого, от зарплаты до зарплаты, денег всегда и на все хватало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да и в постели Мишка был умелым, нежным, сильным и стойким. И жила бы Катя в этом спокойном, уютном, может быть, не очень веселом, но в обеспеченном царстве, не встреть снова Евгения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вскоре Катя поняла, что беременна. У них с Мишкой разговоров о втором ребенке не водилось, он, при всей своей половой могучести, очень берег Катюшу и она уже много лет надеялась только на него. Ребенок был от Евгения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что делать? Как быть? – мысль метрономом билась в голове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Время шло, но она ничего не предпринимала. Михаил заметил, что Катюша побледнела, ее подташнивало, обеспокоился и стал гнать ее к врачу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я беременна, Миша. У меня будет ребенок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мишка опешил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как же так? Я так берег тебя и где-то недосмотрел? – И тут же – фонтан восторга и радости: – Катька! Ты умница! Я так хотел, чтобы ты родила мне дочку! Вот неожиданный подарок! Спасибо тебе, девочка моя! Как мы назовем нашу девочку?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мишка, как очумелый, метался по комнате, хватал Катюшу на руки, кружил ее, смеялся и продолжал говорить:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Моя Катюша отважилась! Жизнь продолжается! Нет-нет, я знаю, я все решил, это будет вторая Катюша, такая же замечательная, славная, умная и красивая, как ты!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Животик начал округляться. Неопытный в таких делах Евгений не сразу обратил внимание на этот факт. И только, когда малыш своей пяточкой стал постукивать, заявляя о себе, Катюша положила руку Евгения на трепещущее место и спокойно сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Женечка, там твой сын.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Удивление, недоумение – откуда берутся дети? И радость, и счастье– все смешалось в удивленном:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А-а-а?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, Женя, я беременна от тебя, я так много лет любила тебя и сейчас очень люблю. Поэтом я рожу себе сына. Твоего и моего сына.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Боже мой! У меня будет сын! У нас с тобою будет сын?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сын, Женя, будет у меня. Я не знаю, что делать дальше, как поступить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как не знаешь? Как, что делать? Ты завтра же уйдешь от мужа. Мы будем жить нашей семьей. Это же судьба, Катюша, она испытывала нас, потом снова свела; это же подарок от Бога и решение всех проблем. Сегодня же ты скажешь Михаилу, что уходишь от него, что любишь меня, что беременна и это мой ребенок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но есть еще Гена, мой старший сын.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюше давно хотелось рассказать Евгению о том, что Геннадий его сын, сын от той первой и единственной ночи. Но она сдерживала себя, все не решалась открыть ему эту многолетнюю тайну…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И замечательно! Познакомь меня с ним. Мы обязательно подружимся и у нас будет большая и дружная семья!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хорошо, только немного подожди. За нашу долгую жизнь с Михаилом он не сделал мне ничего плохого, наоборот, он любил и любит меня. Мне нужно хоть немного его подготовить, нельзя же вот так, сразу, бить наотмашь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А про себя Катя думала: это Миша может взять на плечи еще одного ребенка. А Женя? Он всю жизнь прожил для себя, думал и заботился только о себе. И не он опекал старенькую маму, двух одиноких немолодых сестер, а они слали ему посылки, звонили и беспокоились о «младшеньком». Он сбежит от нее, как только поймет, что такое дети, бессонные ночи, болезни, мокрые пеленки, шум и крик…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Время шло, Катюше уже нужно было бы идти в декрет. Она все отсрочивала свой уход от Михаила. Выдался случай и она познакомила Геночку с Евгением. Ему было уже 8 лет, она повела его в кафе – угостить мороженным. А через несколько минут к их столику подошел Евгений, поздоровался с Катей, как со старой знакомой, протянул руку Генке:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Привет! Я старый друг твоей мамы, меня зовут Евгений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Генка вначале насторожился, стал рассматривать Евгения, потом неожиданно сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне кажется, что я вас знаю. Вы приходили к нам домой? Нет-нет, я точно с вами знакомился, только когда и где – не помню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша побледнела, а Евгений, вглядываясь в Генку, почувствовал что-то странное, неизведанное.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне тоже кажется, что мы с тобою где-то пересекались. Я бываю иногда в школах, там встречаюсь с ребятами. А, может быть, ты ходишь в бассейн?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катя прервала обмен вопросами:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да нет, мальчики! Это я давно-давно, очень давно познакомила вас, только вы оба об этом забыли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Два мужчины внимательно посмотрели на Катю, потом друг на друга, еще раз на Катю и дружно рассмеялись:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Должно быть, ты был полным несмышленышем, а я уже страдал склерозом, – сказал Евгений и еще раз пристально посмотрел Кате в глаза, потом – на Гену. – Пожалуй, мама права, только, как я мог этого не вспомнить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Генка играл на автоматах, преследовал на экране преступников и побеждал их с радостным, шумным восторгом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша и Евгений смотрели друг на друга, на Гену, опять друг на друга, не отводя взгляда. Катюшины слезы ставили точку в догадках и недомолвках. Евгений спросил, когда Гена родился – никаких сомнений у него больше не оставалось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это мой сын? – спросил Евгений, глядя в заплаканные, страдающие и, одновременно, счастливые глаза Катюши. – Почему ты мне не сказала об этом тогда? Или, хотя бы, при нашей первой встрече?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Потому что я узнала о беременности тогда, когда ты был очень далеко от нас. Да и принял бы ты тогда ребенка, был ли ты готов к отцовству? Я была совершенно растеряна, а тут Миша со своею сумасшедшей любовью. Он считает Гену своим сыном, он растил его, он вместе со мною пережил все его болезни, он обожает его. И никогда, слышишь, Женя, никогда он не должен узнать, что Генка не его сын. Это мое условие. Я уйду к тебе, Генка сразу воспринял тебя, кровь узнала свою кровь, и ты теперь знаешь, что оба сына – твои, завтра же ты приедешь за нами, заберешь нас. Я соберусь и буду готова. Мише я все объясню потом, он сильный, он все переживет, хотя, наверное, возненавидит меня… И поделом…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром, проводив Михаила и отправив Генку в школу, Катя стала собирать свои и Генкины вещи. Их было так много, что Катюша поняла – брать нужно только самое необходимое, а на это необходимое потребовалось три огромные сумки. Генка пришел из школы, увидел эти баулы и недоуменно спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А куда мы едем? А школа?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша приобняла сына и попросила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сынок, поешь и побудь пока в своей комнате, я тебе потом все объясню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уже прошел назначенный час, еще час, еще и еще… Катюша вздрагивала на каждый шорох, доносящийся из-за двери; звук лифта, как никогда, был громким и близким, но в дверь никто не звонил…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил пришел вовремя, дверь открыл своим ключом, снял туфли и неслышно, в мягких комнатных тапочках, подошел к обессиленной ожиданием и вдруг задремавшей Катюше:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что моя птичка спит в таком неудобном кресле? Давай-ка в постельку, я тебе сейчас чайку горячего принесу, с лимончиком, с витаминчиками. И, увидев, три большие сумки, вопросительно посмотрел на Катюшу:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У нас гости? Или мы куда-то едем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, – отчужденно сказала Катюша. – Это приготовлено для химчистки. Должны были приехать и забрать, да вот почему-то не приехали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А в голове билась одна и та же мысль: он опять предал меня, он никогда не любил меня, он испугался изменений в своей безмятежной жизни, испугался ответственности. Он бросил нас снова, только теперь уже троих…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пережив страшную ночь боли, разочарования, отчаяния, осунувшись и сразу постарев на несколько лет, с ввалившимися глазами и черными кругами под ними, Катя механически приготовила завтрак, накормила мужа и сына, не притронувшись к еде сама. Михаил обеспокоено смотрел на жену, несколько раз справился о ее самочувствии, предложил вызвать врача, но Катюша монотонно отвечала на его вопросы и отклоняла все предложения о помощи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отправив своих мужчин – одного в школу, другого на работу, она, собрав все силы и всю волю, отправилась домой к Евгению. На звонок дверь сразу распахнулась и Катя увидела высокую, сухощавую женщину лет сорокапяти, очень похожую на Евгения, с переполненными горем и страданием глазами, в черном траурном платке и в черном платье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы Катя? – спросила женщина. – А я сестра Жени, Вера. Женя говорил нам о вас, о своей любви к вам и о будущих переменах в ваших жизнях. Мы думали приехать к рождению вашего мальчика. Мальчик, правда?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, мальчик. А где же Женя?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Жени больше нет. Он ушел от нас навсегда, не успев ни с кем попрощаться, ни с вами, ни с нами. У него остановилось сердце. Врачи ничего не смогли…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Продолжить женщина не успела – Катя лишилась чувств и кулем свалилась на пол.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Придя в себя, она увидела лицо Веры, встревоженное и страдающее, увидела людей в белых халатах, которые хлопотали возле нее, ставили капельницу, измеряли давление и одновременно укладывали Катюшу на носилки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Женечка, Женечка, – одними губами, беззвучно произносила Катюша и снова впала в беспамятство…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этот день родился маленький, беспомощный, недоношенный мальчик. Он даже кричать не мог, только попискивал, словно выброшенный двухдневный котенок, он еще не вырос, не набрался сил, он еще должен был жить в чреве своей матери долго-долго, целых два месяца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А утром доктор, веселый и смешной, сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пацан будет боевым. Хоть маленький, да очень славненький, уже голос стал подавать. Вот, мамочка, мы его немного укрепим и через несколько дней будете кормить грудью, а пока не ленитесь, сцеживайтесь, мальчишку нужно откармливать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Славненький, славненький, – повторила Катюша. – Да, он будет моим Славненьким, моим Славочкой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После обеда пришла нянька с передачами и записками, она была в старом помятом халате, тележка с передачами громыхала, а нянька громыхала еще громче, приправляя свою речь матерком да прибаутками:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, курочки-несушки, петухами топтаные, вот вам почтовый голубь письма принес, разбирайте свои мешки, да тетю Люсю угостить не забудьте. А твой-то, твой – со вчерашнего дня не можем выгнать, сидит, ждет, всем надоел: как моя да как моя? – обратилась она к Катюше. – Это же ты Селезнева будешь? Ты недоношенного вчера родила? Ну, не реви, врачи сказали, что парнишка еще всем шороху даст, маленький да удаленький.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нянька отдала Кате письмо, написанное четким Мишиным почерком и потрепала Катюшу по голове:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да ты не плачь, за таким мужиком не пропадешь. Первенец, что ли? Вроде мужик уже взрослый, чего так поздно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, – ответила Катюша, продолжая тихо плакать. – Второй.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Записка была большой, на два полных листа. «Родная моя девочка, спасибо за сына и прости меня, что я не досмотрел, что оставил тебя…» – и клялся, и клялся в любви, и обещал, что выходит Катюшу и сынишку, писал, что он всегда жил и будет жить только для нее и для их сыновей. Катя плакала все горше и горше, она оплакивала Женю, оплакивала свою ушедшую любовь, оплакивала свою вину перед Мишей, перед его преданностью…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мальчонка действительно оказался живучим, он стал набирать вес, сосал так активно, что у Кати заболели и потрескались соски. К выписке их из роддома Миша срочно сделал ремонт, украсил квартиру шарами и накупил всякого нужного и ненужного. Он даже игрушечную железную дорогу купил…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катя старалась быть с ним приветливой и мягкой, но, еще не справившись со своим горем, улыбалась редко и целиком ушла в жизнь маленького сына, она растворилась в нем. Он спал только с нею, а не в своей кроватке, на каждое его движение, писк она реагировала, как тигрица, у которой могут отнять ее детеныша. И только, держа его на руках, кормя его грудью, она оживала, в ее глазах оттаивали льдинки и уходила из них печаль.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Споров об имени малыша не было: Катя непреклонно сказала – «Слава. Владислав»; Мишу устраивало все – лишь бы его птичка поскорее оправилась от таких тяжелых родов, неожиданных, преждевременных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша не знала, где и когда похоронили Женю: это мучило ее и не давало ей покоя. А через три месяца приехала Вера, позвонила Кате и попросила о встрече.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она пришла в том же черном платье, но без платка, осунувшаяся и постаревшая. Женщины обнялись и молча стояли, думая об одном и том же – о Жене.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я хотела приехать раньше, но после ухода Жени слегла мама, нужно было выхаживать ее. Как ты назвала племянника? Мы хотели бы и просим тебя назвать его Женей, Евгением. Мама просит сохранить память о Жене и его сыне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У меня уже есть Геночка, Генечка, первый сын Жени, он не знал о нем до последнего времени, но, слава Богу, я их успела познакомить и они сразу восприняли друг-друга, сразу нашли общий язык. Женя корил меня, что я не рассказала ему о Генке. Вера, ты слышишь – Евгений, Генечка – это же я все время, все эти годы помнила о Жене, все время звала его. А этот будет Славой, Владиславом, славной памятью о своем отце. Вера, Вера! В тот день он должен был приехать за нами. Боже мой! Я ждала его несколько часов, эти часы были настоящей пыткой, какие только мысли не приходили мне в голову: что он испугался ответственности, передумал забрать нас, что он предал нас. А его уже просто не было, он умер. Прости меня, Женечка, прости. И ты, Вера, тоже прости за эти мысли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Катюша, Женя очень любил тебя. Наверное, и та давняя вина перед тобою и тревога о вашем будущем – все это оказалось не по силам его сердцу. Мы забрали его на родину, похоронили рядом с папой. А меня прислали, чтобы я тебе все рассказала и, если ты решишься, забрать тебя и мальчиков к нам, вместе поставим их на ноги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Послышался щелчок дверного замка, на пороге появился Михаил с тяжелыми сумками и с цветами. Он удивленно посмотрел на Веру, на Катюшу:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуйте! У нас гости?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, Миша, это моя двоюродная сестра, Вера. Она приехала из Астрахани, мы много лет не виделись, а вот она нашла нас. Приглашает лето провести у нее, там арбузы, фрукты, свежий воздух. Вера, – обратилась Катюша к гостье, – ты погостишь у нас несколько дней? Миша, приглашай, пусть Вера поживет у нас, мне будет полегче, повеселей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вера прожила в Москве почти неделю. В отсутствии Михаила и Гены они говорили о Жене, о его детстве, о его одаренности – все о нем, о нем и о нем. Катюша рассказывала, как она сразу и навсегда влюбилась в неприступного институтского красавца, как он потом из всех – всех влюбленных в него девчонок выбрал ее. И как мама запретила ей даже думать об аборте, и какое это счастье – иметь двоих сыновей от единственно любимого человека.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вера наблюдала жизнь этой семьи, ей очень симпатичен был Михаил, который приходя с работы, брал на себя заботу о детях и делал еще что-то по дому. Он и ночью старался уберечь сон Катюши, вскакивал к малышу, перепеленывал его, поил водичкой и шепотом уговаривал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тихо, сынок, ты же мужик, терпи, мамочке нужно набраться сил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вера смотрела на эту жизнь, у нее было странное, смешанное чувство: восхищения и ревности. Таких отцов и мужей ей встречать не приходилось, но ведь это были не его сыновья, это были сыновья Жени, ее любимого брата Жени.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил часто ловил на себе пристальный, испытывающий взгляд женщины и однажды спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вера, ты смотришь на меня, как на будущего зятя. Так на меня смотрела Катюшина мама. Я тебе чем-то не нравлюсь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну что ты, Миша! Ты самый замечательный из всех мужей и отцов. Я очень, очень рада за Катюшу и за мальчиков. Они за тобою, как за каменной стеной. Дай Бог тебе здоровья и долголетия!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И ты мне, Верочка, очень симпатична, и Катюша с тобою ожила. Я смотрю на тебя и думаю: ты двоюродная, с Катюшей вы совсем не похожи, а Генка – прямо, как твой отпрыск! И Славик такой же, он очень похож на маленького Гену. Вот что значит наследственность, что значат гены, – и все рассмеялись на этот нечаянно получившийся каламбур.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша вся внутри сжалась в комок, холод подступил к самому сердцу:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, наследственность – великая загадка. Так мы поедем летом в Астрахань? Верочка, тебя не утомил наш шум и гам? Ты не передумала нас приглашать? Мы ведь приедем всей нашей большой семьей? – она акцентировала «всей НАШЕЙ» семьей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На том и порешили: дождаться лета и ехать на Волгу, в Астрахань. Всем вместе – Михаилу, Катюше и их сыновьям.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лето подошло незаметно быстро, поездка состоялась, правда, Миша пробыл всего несколько дней и уехал – неотложные дела звали его в Москву. А Катюша и мальчики, буквально, купались в любви, заботе, в опеке – и Вера, и вторая сестра Жени, и его старенькая мама обожали мальчишек и отдавали им ту безмерную любовь, которую не успел дополучить их Женечка…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так все годы и тянулось – поездки друг к другу, встречи и расставания. Катя всегда несла Жене корзину живых цветов, а мальчики всегда сопровождали ее на это траурное свидание.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шли годы, ребята выросли. Старший был совсем самостоятельный, он очень сильно напоминал отца – походкой, жестами. И так же, как отец, не собирался жениться, менял девушек, легко с ними расставался. «Ев-Гений второй» – про себя называла его Катюша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Славка рос барчуком, его интересовали только компьютер и гитара. Ни в мать, ни в отца не пошел, читал очень мало, да и кто теперь много читает? И пользовался материнской сумасшедшей любовью: подай, убери, погладь, купи, дай денег – все исполнялось Катюшей безоговорочно. Правда, со временем пришлось эту опеку припрятать от Михаила, который был настоящим мужиком и хотел сына видеть тоже мужчиной, а не маменькиным сынком. Иногда он выговаривал Кате:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что ты из него делаешь? Ты что, его служанка? Он уже взрослый, многие вопросы должен решать самостоятельно. А Катюша улыбалась тихой улыбкой и говорила: – Да он же маленький, Славенька мой, сыночек мой ненаглядный…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катюша рассказывала долго и сбивчиво. Она то как будто бы оправдывалась, то как будто возвращалась в молодость и в свою запретную любовь, и была в это время откровенно счастлива и весела. Ее не глодало чувство вины перед Михаилом, она убедила себя, что дети, рожденные от большой любви не могут быть грехом. Да, считала она, и Миша не был обделен ее вниманием, был всегда ухожен, вкусно накормлен, был всегда безотказно удовлетворен в своих мужских желаниях, а он по-прежнему был силен и активен. Катюша, отдаваясь ему с ответной сумасшедшей страстью, закрывала глаза и видела перед собою своего первого, своего любимого и навеки ее покинувшего мужчину…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После смерти Евгения Катюша патологически боялась за своих сыновей, и когда однажды Гене делали операцию, удаляли воспаленный аппендикс, она металась, не находила себе места, она боялась за сына и еще больше, что по анализу крови выяснится, что Гена не сын Миши, что у них группа крови не совпадает – кто-то ее просветил в этом вопросе. А парень уже через неделю благополучно был выписан и никакой крови ему не нужно было переливать, никаких анализов на совместимость никто не собирался делать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил очень ценил свою Катюшу за хозяйственность, ее заботу о них обо всех, ее женскую привлекательность и ее пылкость в момент близости. Когда родился Гена, он был еще стеснен в деньгах и подарил Катюше за первенца тонюсенькое золотое колечко с крохотным розовым камешком, но за Славку она получила в подарок совершенно изумительный перстень с бриллиантом, а на шестнадцатилетие Генки – еще один такой же красивый драгоценный перстень. Катюша принимала подарки с бурной благодарностью и восторгом. Она, кстати, вообще умела принимать подарки – восхищалась, благодарила, даже когда ей преподносили всякую безделицу, которую она потом засовывала в какой-нибудь уголок и забывала о ней или тихонько передаривала ее то своей массажистке, то маникюрше, то еще кому-нибудь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мишка одевал ее как куклу: несколько шубок и полушубочков из разных дорогих мехов висели в шкафах, платья и костюмы из модных бутиков, хорошая обувь и неисчислимое количество сумочек, шарфиков, перчаток, всякой другой женской мелочи аккуратно обитали на разных полочках… Благосостояние росло – Мишка умел зарабатывать правые и иногда левые деньги: подошел момент, когда от отправил Катюшу на курсы вождения и к ее сорокапятилетию подарил ей машину.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщина расцвела, это был тот прекрасный возраст, когда «уже» и «еще» дают ей такой толчок, такую необузданную энергию, которая без правильного русла может увести далеко-далеко… «Уже» – выросли дети, забот стало меньше: и «еще» – она была красивой, молодой и здоровой. После операции она оправилась быстро и зацвела той зрелой женской красотой, мимо которой, не оглянувшись, не пройдешь. Да еще уйма свободного времени! Она открыла в себе потребность ходить на выставки, буклеты и книги по искусству стали заполнять дом. И интерес у нее был настоящий, неподдельный. Постепенно ее стали примечать и в художественных салонах, и на выставках, и уже воспринимать как завсегдатая, приветствовали кивком или здоровались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Открылась выставки молодого художника, хотя уже не мальчика, но в этих кругах он считался «молодым». Два зала были заполнены его картинами, он был по характеру экспериментатором и в залах были выставлены совершенно разные по темам и технике письма картины: нежнейшие букеты сирени были выполнены акварелью, городские пейзажи – мазковой манерой и, наконец, написанные в классическом стиле портреты. Каждое полотно было хорошо по-своему: Катюша задержалась возле «Вечернего Парижа» – совершенно потрясающая картина, она притягивала, как магнит, да еще Катюша грезила, мечтала хоть когда-нибудь побывать в Париже! Она обошла оба зала, подолгу рассматривала полотна. Ее потряс портрет старушки с изборожденным глубокими морщинами лицом и натруженными руками. В глазах старушки запечатлелась великая мудрость, пережитые беды и бесконечная доброта. Она были живыми, эти глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Художник уже видел эту нарядную и ухоженную женщину в выставочных салонах, иногда ее сопровождал мужчина, именно, сопровождал. Катюше совсем нечасто удавалось вытащить Михаила на очередной вернисаж, чаще она была одна. Он неслышно подошел сзади и тихо спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нравится?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, очень, – не оборачиваясь ответила Катюша. – Она как живая, особенно глаза. Я видела много портретов, там, конечно, великолепная техника, а здесь – просто живой человек, так и ожидаешь, что она сейчас заговорит. Я восхищена. Она обернулась к собеседнику.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это мои работы. Меня зовут Вахтангом. Вахтанг Смирнов. Нелепое сочетание правда? Моя бабушка разбавила грузинскую кровь, вышла замуж за русского. Но дочку назвала Софико, а Софико тоже вышла замуж за русского, за моего отца, но по воле бабушки меня назвали таким звучным грузинским именем, а от папы досталась совершенно русская фамилия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перед Катюшей стоял высокий, стройный мужчина, на вид ему было около тридцати, может быть, чуть больше, со смуглой кожей, темными волосами и необыкновенно синими, васильковыми глазами, смотрящими на нее восхищенным взглядом художника и мужчины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Екатерина, – представилась Катя и протянула руку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он руку не пожал, а поцеловал. Его отвлекли: что-то кому-то нужно было объяснить, кому-то представиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Приходите завтра, я буду свободнее и сам покажу вам работы и расскажу историю их создания. Пожалуйста, приходите часов в одиннадцать, я буду ожидать вас, Екатерина! Екатерина Великая! – добавил он, оглядываясь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катя пришла на выставку на следующий день, Вахтанг обходил с нею залы по периметру и рассказывал о картинах, о своей бабушке, которая еще в детстве научила его рисовать и следила за его художественным развитием вплоть до окончания Строгановского училища. Она была его самым первым и самым строгим критиком, его поддержкой в дни и годы неприятия его работ, поддержкой моральной и материальной, это она оплачивала его учебу, его поездки, она купила ему мастерскую. Наверное, бабушкина грузинская кровь не давала ей покоя, ей очень хотелось прославления внука, ее дорогого Вахтанга, уже почти совсем обрусевшего грузина. Он с почтением и уважением рассказывал о маме, об отце, но бабушка была в его жизни главным дирижером, самым любимым и почитаемым. Она не дождалась этой выставки, не дождалась правнука, очередного грузина, она ушла тихо и незаметно, завещав внуку все свое добро – и духовное, и материальное…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вахтанг предложил Кате написать ее портрет, он хотел изобразить ее в царском одеянии. Катюша обрадовалась и испугалась: от Вахтанга шли такие мощные флюиды, она поняла, что не сможет противостоять, и ей было страшно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все-таки она приехала в назначенное время на сеанс, ей очень льстило это предложение и ей очень хотелось получить свой портрет. Вахтанг стал усаживать ее, искал правильное освещение, переставлял кресло с места на место, наконец он удовлетворился поисками и стал делать первые наброски.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шла постепенная работа, во время сеансов они беседовали на разные темы, кругозор у обоих был достаточно широк, им было интересно вместе, время шло, нет – летело незаметно. Катя стала задерживаться. В один из вечеров Вахтанг стал помогать ей снимать портретный костюм, взятый напрокат в каком-то театре; снимал, не останавливаясь, отбрасывая все одежды на кресло, пока Катя не осталась совершенно обнаженной. Она нисколько не сопротивлялась и не возражала, ее тревожила только одна мысль:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Боже мой! Я намного старше, мое тело прекрасно смотрится рядом с Михаилом, а тут мальчик, художник, как он воспримет меня?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ни одной мысли о Мишке, об измене, о новом предательстве Мишкиной любви…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Вахтанг, не отрывая глаз от Катюши, от ее точенной фигурки, быстро сбрасывал с себя нехитрую одежду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Аполлон! – подумала Катюша и отдалась воле страсти, провалилась в небытие.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;И завертелся новый хоровод – яркий, безудержный и всепоглощающий. Катюша, как-будто бы, окунулась в чан с живой водой или объелась молодильными яблоками. Ее хватало и на молодого любовника с крепким, смуглым, мускулистым телом, и на сдающего позиции мужа, который уже давно не следил за своим весом, у него появилось дряблое брюшко, которое стало раздражать Катюшу все больше и больше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После каждого свидания с Вахтангом ей хотелось петь и плясать и делать счастливыми всех окружающих, и на Мишку ее хватало с избытком…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но еще ей ужасно, просто невыносимо хотелось в Париж! Да, именно в Париж! На Елисейские Поля, на Монмартр! И стала она педантично и планомерно добиваться исполнения этой цели: Михаил только и слышал о Париже, о том, что все уважающие себя люди должны, просто обязаны побывать в Париже, что все ее знакомые там побывали и только она одна такая несчастная и обездоленная…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, Мишенька, милый! Мне ничего не нужно, я не стану покупать обновки, я даже машину готова продать, – врала она и сама пыталась в это вранье верить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где мытьем, где катаньем – Мишка не смог отказать своему солнышку, своей Катюше. Он сдался. Загранпаспорта сделали быстро, а за оформление тура Катя взялась сама. То есть, вместе с Вахтангом. Они забронировали два номера в одной гостинице – один Кате и Мише, а другой – для Вахтанга. Летели они одним рейсом, «нечаянно» места оказались рядом, «познакомились», обаяли друг друга за время полета и, к самой посадке, выяснилось, что у них одна и та же гостиница! Это же надо, как повезло, лететь одним самолетом и жить рядом с земляком!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Париж, конечно же, очаровал Катюшу и даже Михаил был счастлив. Вахтанг, бывавший здесь не раз, вызвался быть их гидом. Они гуляли, ходили в музеи: Катюша и Вахтанг говорили, как бы, на одном языке, а Михаил уставал до невыносимости и после обеда с обязательным бокалом вина быстро ретировался в номер и засыпал крепким, безмятежным сном праведника.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Катюша со своим возлюбленным гуляла по Парижу, они обошли все музеи, все вернисажи и, несмотря на огромные цены, приобрели по картине с одинаковым городским пейзажем – чтобы дома смотреть и быть, как будто, всегда рядом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сидя в уличных кафешках, наслаждаясь и кофе, и окружающей обстановкой, и близким общением, и пониманием друг друга, они все глубже погружались в свою любовь. Катюша не напоминала себе, что ее Генка чуть-чуть моложе Вахтанга, да и какое это имело значение! Она бросались в любовные утехи, Катюша блаженно отдавалась молодому любовнику, а этажом выше так же блаженно спал Михаил по нескольку часов кряду…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бог мой! Есть мужчины, которые ревнуют своих жен на пустом месте, как говорится, к каждому столбу. Но Мишка, этот умудренный жизнью мужик, он даже не догадывался, что этот милый, обаятельный молодой человек, уделяющий им столько личного времени, любовник его жены, что он и его Катюша имеют какие-то отношения, кроме тяги к искусству. Он был совершенно искренне благодарен Вахтангу за то, что он взял Катины послеобеденные прогулки на себя, иначе бы Мишка не выдержал этот сумасшедший марафон. Да и интереса у него к музеям особого не было, ему все картины казались похожими друг на друга, а кто их «рисовал» – он так и говорил «рисовал», – больно раня трепетные уши знатоков – он не знал и не запоминал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На Мишкиной голове выросли уже такие огромные рога и на них уже звенели колокольчики, а он, святая душа, ни на секунду не задумывался о другой стороне Катиной жизни. Она была счастлива и он, глядя на нее, тоже был счастлив.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как раз после этой поездки Селезневы и пригласили меня в гости, вручили несколько приятных сувенирчиков. Катюша демонстрировала купленную картину, взахлеб рассказывала о Париже, о художниках на Монмартре, обо всем-всем-всем… Мишка за ее спиной подмигнул мне и пожал плечами, с доброй улыбкой и даже с восхищением. На пике этой сумасшедшей любви Катя мне все и рассказала…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мишка! Мишка! Мне было жаль его до слез. За что ему дана эта роковая любовь к Катюше, непроходящая и преданная? За что ему выпала эта карта жизни? За годы нашей дружбы я привязалась к Катюше, я свято хранила тайну рождения ее сыновей, я даже уважала ее за сохраненную любовь к Евгению, за ее житейскую мудрость, когда она ни одним словом, ни одним жестом в самые тяжелые для себя времена не обидела и не унизила Михаила. Я думала о том, что Господь не напрасно рано прибрал Женю, он сохранил Катю для Михаила. Да, Мишка был немного приземленным, и чувство юмора обошло его стороной, но он был самым замечательным, добрым, заботливым. И так любить, как он любил свою Катюшу, так теперь любить не умеют, это, наверное, один случай на миллионы супружеских пар. Для него одно солнце светило все прожитые почти тридцать лет – его Катюша. А Катюша его просто принимала, ценила, нет, пожалуй, даже любила благодарственной любовью, но сердце ее никогда ему не принадлежало.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я возненавидела Вахтанга, даже не увидев его ни разу. Моя ненависть к нему, жалость к Мишке чуть не разрушили наши с Катюшей отношения. Господи! Господи, прости меня! Прости! Но я благодарю тебя за Мишу и Катюшу, за то, что ты снова вернул их друг другу!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вахтанг со своей мамой полетел в Грузию – навестить могилы предков, могилу любимой и почитаемой бабушки, отдать им дань памяти и уважения. Они не сумели этого сделать – самолет при посадке разбился. Не выжил, к сожалению, никто. Катя никогда не тратила время на просмотр «Новостей», но в тот роковой день она включила телевизор именно в тот момент, когда сообщали об этой авиакатастрофе. Ее сознание не восприняло страшную весть, она просто окаменела. А в оглушенной голове вдруг замелькали картинки парижской жизни, их с Вахтангом необъемное счастье: сознание предательски возвращало и возвращало ее в то ее последнее счастье. И ручьями лились из ее глаз слезы неизбывной боли, отчаяния и – вины…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бог отнимал у Кати тех, кого она горячо любила. Но у нее остались сыновья Евгения. У нее осталась парижская картина и ее портрет, написанный Вахтангом с любовью и трепетом… И рядом был верный, преданный Мишка, не знавший и не понимающий причину Катиных слез, ее отчужденности, апатии и раздражительности, но точно знающий, что его солнышко, его Катюша должна быть здоровой и веселой и что он в лепешку разобьется, но Катюша, его Катюша снова станет счастливой. Чего бы это ему не стоило!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А я, глядя на них, предполагаю, что обсохнут слезы на щеках Катюши, обсохнут перышки на ее крыльях и снова полетит она и будет счастлива. И от ее счастья снова заживет радостно ее Мишка – преданный, любящий, верный…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сука<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинка не спешила идти домой, но на улице было промозгло и холодно, она продрогла, слоняясь между домами, переходя из затишка на продувной сквозняк и снова отыскивала защищенное от ветра место. Она не ела со вчерашнего дня, голодный желудок болел, голова кружилась и, наверное, только от пронзительного холода она не теряла сознание. Холод загонял ее в дом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Открыв дверь, не зажигая света, она стала тихонько раздеваться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты пожрать чего-нибудь принесла? Хоть хлеба кусок? – спросила мать хриплым голосом, прокуренным и пропитым.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Возле кровати стояла ополовиненная бутылка дешевой водки; в блюдце была горка вонючих обслюнявленных окурков. От матери и от этих окурков шел отвратительный смрад; постель была грязной и скомканной; халат, купленный год назад в дорогом бутике, имел вид замызганный и жалкий. Лицо матери было отекшим и одутловатым, волосы немытыми и нечесаными, а сама она кашляла, заходясь в этом кашле, пытаясь отхаркать скопившуюся от курения, пьянства и постоянного лежания мокроту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинка с брезгливой жалостью смотрела на нее и вспоминала, как еще год назад они с матерью ходили к хорошему парикмахеру, позволяли себе ужинать, а в выходные дни и обедать в кафе, а то и в ресторане – мать тогда очень хорошо зарабатывала. Она были одеты, как куколки, вообще они были куколками – маленькие, хорошо скроенные, со светлыми волосами и славными личиками, с одинаковыми огромными карими глазами. От них взгляд нельзя было отвести – две статуэточки, несравненно хорошенькие и миленькие.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинке было около пятнадцати, матери 35. Ужинали почти всегда с вином – и мать, и Нинка. Домой приходили истомленными и усталыми, но с чувством удовлетворения и чванливой гордости – они себе могут позволить так жить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинке после такого ужина было уже не до уроков, мать не очень давила на психику, не особенно требовала от нее усилий в усвоении наук. Время от времени она наносила визиты в школу и «благодарила» учителей за успешное обучение дочери. Она всегда считала, что женщина должна быть красивой и обеспеченной, а умным должен быть мужчина, владеющий этой красотой. Мать в то время была уверена, что жизнь всегда ей будет улыбаться и никогда не повернется к ней спиной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приходящий ухажер Анны – женатый мужик, вовсе не думающий о перемене своей жизни и открыто об этом говорящий – был вполне доволен сложившимися отношениями: эта женщина сама себя обеспечивала, принадлежала ему в удобное для него время, всегда безотказная и утоляющая его мужской голод так умело и так страстно! Это было и удобно, и льстило его мужскому самолюбию: когда хочу и как хочу – всегда имею!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А тут еще кукленыш подрастает, такая ягодка созревает – слюни у него текли даже при виде Нинки, глазки становились масляными, он в мыслях уже раздевал девочку и обладал ею. Мать несколько раз ловила этот его жадный взгляд, ревновала и полушутливо укоряла его, а Нинку отсылала из дому под любым предлогом и старалась изо всех сил нравиться ему, доставляя всякие новые радости и удовольствия, ластясь к нему, нашептывая, как он хорош, красив и силен, как она его любит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Красавец уже насытился матерью, ее умелость ему уже надоела и была неинтересна, ему хотелось свежатинки, уже не елось – не пилось, не спалось – так хотелось добраться до Нинки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В какой-то осенний, будь он проклят, выходной день он предложил любовнице поехать к нему на дачу – жена уже съехала в Москву, никто мешать не будет, отдохнем, попаримся. Да Нинку нужно взять, чего ей одной без присмотра оставаться?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анне не очень хотелось, чтобы дочка мешалась под ногами, ей хотелось поехать вдвоем, оторваться по полной программе, но на ее удивление и к ее досаде, мужик приводил такие резонные доводы, мол, компанию приведет или испугает кто малолетку? Возразить было нечего, мужик был очень убедительно заботлив.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К ночи затопили баньку, попарились, хозяин себе с устатку водки стакан налил, а девочкам предложил наливки сладенькой, домашней. Выпили по одной, да чего уж, повторить нужно, так уж уговаривал да следил, чтобы до дна пили, своя ведь наливочка, сладенькая… По третьей наливать не пришлось, девчонки вдруг сморились, да так в банных полотенцах и заснули.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром мать никак не могла открыть глаза, голова была тяжелой и сильно больной, от подушки оторвать ее было невозможно. И все-таки, напрягшись, она приподнялась, осмотрелась и даже через эту больную голову вдруг осознала весь ужас случившегося: Нинка лежала на кровати, бледная, с черными кругами под глазами, обнаженная; грудь, шея, губы ее были в синяках; простынь была измятой, вся в кровяных пятнах. Девочка стонала и плакала. А кобель спал рядом с нею, тоже голый и, видимо, сильно пьяный…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать стала трясти его, бить по щекам, но он только нечленораздельно мычал и, кажется, вовсе не чувствовал этих ударов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чем он их опоил, знал только он сам. Мать колотила его, заодно отвешивая звонкие оплеухи несчастной девочке, называя ее сволочью и шлюхой и обвиняла, что она сама во всем виновата.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Головы болели страшно у обеих, но превозмогая эту боль, они собрались и вышли из дома. Было воскресенье, кто-то из соседствующих дачников готовил дома к зиме, кто-то, собрав последний урожай, выезжал с участков и направлялся в город. И все они с брезгливым отчуждением смотрели на незнакомок, одетых богато, но имеющих очень неприглядный, потрепанный вид, особенно девочка. И все их объезжали и даже не собирались подвезти до города. Наконец, уже на шоссе, какой-то дядька на «копейке» притормозил и посадил их в свой драндулет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И где же вас так потрепало? Видок у вас незавидный. Что, кто-то девочку обидел?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Довезите нас, пожалуйста, до дома, – мать назвала адрес. – И ничего не нужно говорить, нам и так очень плохо. Я хорошо заплачу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да уж довезу. Дите жалко, вон как ее отделали. А куда ж ты смотрела, мамашка?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В другой раз норовистая Анька и нагрубила бы, и не стала бы ехать на этой развалюхе, скрипящей и гремящей на каждом ухабе, да сейчас было не до жиру, вот и проглотила молча этот презрительный укор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она отмывала Нинку в ванне, плакала вместе с нею, одновременно хлестала мочалкой и пытала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что ж, ты разве не чувствовала, что он делает? Что же не сопротивлялась, меня не звала? Сама, сука, виновата, ходила тут, хвостом виляла. Показывала себя, а он чего ж? Мужик. Ну да устрою я ему разборочку, кобелю, попляшет он у меня, скотина ненасытная.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разборку устроила. Жене его позвонила и сказала, что есть у него женщина, он на дачу ее возит, водит по ресторанам, покупает ей меха и бриллианты, что… – и шло перечисление всех его «достоинств». Наверное, не в первый раз жена услышала и узнала о «подвигах» своего благоверного. Она слушала молча, не перебивала, не задавала никаких вопросов и не бросала трубку. Анна иссякла и умолкла, ожидая ответа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он вас бросил? Заменил на другую, более молодую и красивую? – унизительные вопросы задавались тихим, спокойным голосом один за другим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты с кем говоришь? – неожиданно прозвучал мужской голос. – Кто это звонит?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Звонит твоя очередная, называет себя благодетельницей и описывает твои подвиги. Хочешь сам с нею поговорить? А тебе, милочка, я скажу: когда он тебя одаривал и обхаживал, ты же не звонила? Тебя все устраивало? Или надеялась вообще его увести? Не ты первая, не ты последняя. От меня он никуда не денется, а меня устраивает, что он меня обеспечивает и не мешает мне жить. Нашляется да и угомонится. И ты, дорогая, живи себе дальше, как тебе Бог положит. – Пи-пи-пи-пи – из трубки шли короткие гудки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анна сидела с этой пикающей трубкой и смотрела на нее ничего не понимающими глазами. Она могла ожидать прекращения разговора, грубости, оскорблений, но то, что она услышала, никак не укладывалось в рамки ее понимания. Она ревновала своего хахаля, как будто имела на это право, устраивала бурные сцены, если замечала, как он ненароком гладил спинку или коленочку какой-то другой женщине, или если от него шел аромат чужих духов. А тут законная жена – так спокойна!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А на работе, куда ее пару лет назад устроил на хорошую должность и хорошую зарплату именно этот мужик, в течение одной недели прошла реорганизация и «под сокращение» попала именно Анна. Ей выдали пособие в размере одной «белой» зарплаты, сущие копейки, но по закону придраться было не к чему. И остались Нинка с матерью без средств к существованию. Анна металась в поисках работы, она уже привыкла жить на широкую ногу, и когда ей предлагали низкую, по ее мнению, зарплату, она оскорблялась и уходила. И вдруг запила горькую, уходя из реального неустроенного мира в другой, в мир воспоминаний, в мир мнимого будущего счастья…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А приходилось возвращаться к своим проблемам. Нинка после той беды немного оправилась, она сама никогда не вспоминала о случившемся на даче, зато мать, приняв очередную дозу «успокоительного», начинала ее ругать и винить, что именно она, Нинка, разрушила ее жизнь, называя девочку шлюхой, мерзавкой, сукой. Девочка сжималась в комочек и тихо и безутешно плакала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Училась Нинка так себе, ей не было интересно, да и не приучил ее никто к обязательности, к прилежанию в учебе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь двойки посыпались, как из рога изобилия. Если раньше мать таскала учителям подношения и они подтягивали Нинку хотя бы к «тройке», а иногда и к «четверке», то теперь Анна дорогу в школу забыла, не с чем было идти, да и видок у нее от месяца к месяцу становился все более живописно-убогим… Нинка, не бравшая успехами в учебе, раньше была привлекательна хорошей одеждой, возможностью угостить выбранных в «друзья» одноклассников кока-колой, классной жвачкой, а то и подарить какую-нибудь приевшуюся ей шмотку. Теперь же она стала для них неинтересна, ее обносившиеся джинсы и свитерочки, стоптанные кроссовки вызывали ехидные взгляды и реплики – это была расплата за пережитую зависть. Учителя стали более жесткими и не стесняли себя возможностью лишний раз уколоть, унизить девочку перед одноклассниками и за «тупость», и даже за изношенные вещи… Стала Нинка школу ненавидеть, прогуливать вначале стала, а потом и вовсе перестала ходить. Девятый класс она не осилила…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жить нужно было, есть хотелось. Потихоньку-потихоньку, да за год все украшения Анны перекочевали в ломбард, выкупать их было не на что. Тоненькие Нинкины цепочки и колечки были вынесены в частный магазинчик в подвале их дома – за 1–2 бутылки паленой водки и за какую-нибудь еду, за хлеб. Дом был запущен, белье не стиралось неделями, плита на кухне была покрыта горелым налетом, отскрести который теперь уже кажется, было невозможно никогда. Воздух и вещи были пропитаны вонью перегара и дешевого курева. Шторы на окнах были cepo-дымчатого цвета и сиротливо провисали и нескольких оставшихся крючках.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать уже не ходила устраиваться на работу. Она просто лежала неумытая, нечесаная на грязной скомканной постели в неопрятном, когда-то дорогом и нарядном пеньюаре, прожженном в нескольких местах непогашенной сигаретой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И давно уже в доме не было ни мяса, ни масла, ни молока… Даже сухой корки и было…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, чего молчишь? Принесла пожрать чего-нибудь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Где я возьму, мама? Воровать мне, что ли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да хоть и своруй, да принеси! Я тебя кормила и поила, а ты для матери хлеба достать не можешь? Ну, воровать не хочешь, так иди продавай!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да мы уже все продали, все вынесли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Себя иди продавай. Много за тебя не дадут, да на еду-то хватит. Я бы сама пошла, но видок у меня нынче не товарный. А тебе уже почти шестнадцать, можно, беречь уже нечего, уже свою драгоценность разменяла. Иди к дороге, кто-нибудь да подцепит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мамочка, мама, что ты говоришь? Я завтра пойду устроюсь на работу, буду почту разносить или уборщицей где-нибудь пойду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Дура! Кому ты нужна! На тебя ветер дунет, и ты упадешь! Да это же еще завтра будет? А я хочу сегодня пожрать! Иди, я сказала, и без еды не заявляйся!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинка горько плакала, вспоминала бабушку, которая недавно умерла. Бабушка очень любила Нинку, она и мать любила, да вот Бог смилостивился и прибрал ее раньше, чем они превратились в то, во что превратились, и не увидела она этого ужаса. Вторая бабушка жила в другом городе, после развода родителей они с Анной больше не встречались, Нинка не видела бабушку больше 10 лет и даже не знала, где она живет, да и жива ли? Отец давным-давно уехал в Америку, процветал ли он там или бедствовал – Нинка не знала. И никого-никого, кроме матери, у нее не было. А мать гнала ее на панель, она хотела пить и есть, есть и пить, и уже не совсем понимала, что же она делает, что творит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, что стоишь? Иди, я сказала! – закричала мать и швырнула в Нинку стоптанную старую тапку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинка стояла на остановке, пропускала автобусы и троллейбусы. Люди входили и выходили из них, и никому не было никакого дела до щупленькой, не по сезону одетой, сжавшейся в комочек, продрогшей и безмерно одинокой девочки в этом передвигающемся потоке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Черная машина с затемненными стеклами проехала мимо, резко затормозила и стала сдавать назад, пока не поравнялась с Нинкой. Задняя дверца распахнулась и повелительный мужской голос из глубины салона приказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Садись!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинка отступила на несколько шагов, но голос стал еще строже:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я сказал, садись!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девочка шагнула вперед, сильная рука буквально втащила ее в машину, дверцу захлопнули, хозяин дал команду водителю:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Домой!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинка еще больше ссутулилась, обхватила заледеневшими руками острые коленки и не произнесла ни звука. Она не помнила, что делал с нею опоивший их материн любовник, она помнила лишь страшную головную боль и боль на губах, бесконечную нестерпимую боль внизу живота, длившуюся долго-долго. Она понимала, что теперь с нею будут делать то же самое, и ей снова будет больно-больно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужчина тоже молчал, лишь изредка взглядывал на сжавшуюся в комочек девочку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сергеевна! Вымой девочку, переодень, накорми и уложи спать. Только глаз с нее не спускай, чтоб не пустилась в бега. Пусть отоспится, разговаривать будем завтра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергеевне было лет 55–60, она была аккуратно одета и причесана, наверное, она была домоправительницей. Женщина с удивлением посмотрела на девочку, на хозяина, снова на девочку, но, не задавая никаких вопросов, стала выполнять распоряжение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тебя как зовут?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давай-ка, Нина, сбрасывай свои лохмотья, я тебе сейчас ванну приготовлю, халат и тапочки принесу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нина погрузилась в теплую душистую воду, вспомнила, что когда-то мама наполняла ванну, добавляла пену и Нинка блаженствовала в этих ароматных белых пузырьках.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергеевна мочалкой вымыла худенькую шейку и спинку девочки, мягким пушистым полотенцем растерла ее и предложила чаю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А можно кусочек хлеба?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергеевна молча посмотрела на девочку, покачала головой и приказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давай-ка, идем на кухню. Суп будешь есть, котлеты?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Буду, буду, – глаза Нинки расширились, в них прочитались недоверие, удивление и благодарность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Где же тебя Владимир Сергеевич нашел? Ты совсем голодная?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я уже второй день ничего не ела, и мама тоже голодная. Дайте мне два кусочка хлеба и котлетку и отпустите меня домой, я маме отнесу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А что, твоя мама больна?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, она больна, она голодная, она одна сейчас дома лежит, ждет еду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что у нее за болезнь, почему она лежит и куда она тебя за едой отправила?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинка, потупив голову, молчала, а беззвучные слезы катились по ее щекам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, девонька, тебя-то я накормлю, да никуда не отпущу, хозяин так велел. А утро вечера мудренее, завтра он сам решит, опустить тебя или нет. Убегать не пробуй – кругом охрана. А мне неприятности доставить можешь, поэтому глупости не делай. На, ешь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На столе появилась тарелка с куринным супом; на другой тарелке котлеты, ароматные и огромные – у Нинки живот заныл только от одного запаха этих давно невиданных ею яств.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девочка с мольбой смотрела на женщину, слезы катились градом из ее прекрасных, но измученных глаз…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщина подошла к девочке, погладила ее по голове, поцеловала в макушку и стала кормить из ложки, приговаривая:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну ешь, ешь, видишь супчик вкусный, и котлетку съешь, и соку попей. А мамке твоей завтра отвезем чего-нибудь, будь она неладна!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинка спала на широченной кровати, охмелевшая от вкусной и сытной еды и от сочувствия и неожиданной ласки Сергеевны. Спала и сквозь сон плакала и звала: мама, мамочка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром ей дали надеть новые джинсы, футболку. Владимир Сергеевич посадил ее за огромный стол слева от себя, молча наблюдал, как Нинка старается не набрасываться на еду, в то время как глаза ее жадно бегали по наполненным гренками и бутербродами тарелкам, но она отводила от них свой голодный взгляд и, съев один бутерброд, поблагодарила за чай и сказала, что она уже сыта.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, раз сыта, давай поговорим. Кто ты? Почему ночью стояла на остановке? Ты кого-то ждала?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинка молчала, опустив глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Девочка! Нина! С тобою случилось что-то плохое? У тебя есть мать, я правильно понял? Где твоя мать, что она делает и почему ночью отпустила тебя на улицу?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинка продолжала молчать, а Владимир Сергеевич продолжал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я потерял дочь, нет, она не голодала, она имела все, чего только хотела. И, однажды, уйдя от моих укоров и моего негодования в такую же ночь, она больше не вернулась… И не вернется никогда. Она погибла. Моя вина в том, что я давал ей все, но не сумел направить ее по правильному пути. Я только укорял и поучал ее, а она нуждалась в другом – в понимании, в общении. Что же случилось с тобою, девочка?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нинка заплакала, вначале тихо всхлипывая, потом всхлипы переросли в рыдание и истерику. И через эти слезы и рыдания она все время повторяла:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Taм мамочка, ей плохо, помогите ей!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Владимир Сергеевич вызвал охранника, назвал адрес Нинкиного проживания, дал взятые у Нины ключи от ее квартиры и велел съездить и посмотреть на Нинкину мамочку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девочка с мольбой смотрела на него:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я поеду тоже, там мамочке плохо, только, Сергеевна, дайте хлебушка и котлетку ей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хозяин сильно нахмурился, подумал несколько минут и принял решение:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Поедем вместе. Я сам посмотрю на твою «мамочку» – презрительно произнеся последнее слово.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;То, что отразилось на лице Владимира Сергеевича, когда он вошел в квартиру Анны и Нинки, описать невозможно: смешалось отвращение, удивление, брезгливость и еще много-много негативных чувств.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать лежала почти в беспамятстве, постель под нею была мокрая – видимо, уже сил не хватило добраться до туалета, от нее воняло, как из давно нечищеного мусорного ящика; глаза смотрели непонимающе-удивленно. И вдруг – проблеск сознания: она узнала Нинку:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нинка, ты пожрать ничего не принесла? Плохо мне, доченька!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Владимир Сергеевич велел Нинку увести, тут же связался с какими-то нужными людьми. Приехала машина с красным крестом, мать завернули в одеяло, положили на носилки, она сопротивлялась и сквернословила, но молодые санитары «зафиксировали» ее и куда-то повезли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нина жила у Владимира Сергеевича уже около полугода. Все это время она не встречалась с матерью, беспокоилась, скучала по ней, спрашивала где же она, на что Владимир Сергеевич отвечал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Потерпи, ради матери и своего будущего потерпи. С нею все в порядке, она в хорошей клинике и скоро ее отпустят домой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он нанял для Нины преподавателей, к занятиям относился строго и требовательно, сам проверял ход обучения. Если у него выдавалось свободное время каким-то вечером или в выходной день, он учил Нину игре в шахматы или беседовал на разные темы, а если она заходила в глухой тупик, тут же подсовывал ей нужную книжку и рекомендовал ее почитать; рекомендации же скорее звучали как приказы. Постепенно их отношения становились все более доверительными и в один из вечеров он рассказал Нине о трагической смерти своей дочери, а Нинка рассказала все-все о себе, об их с матерью жизни, о том злосчастном случае на даче…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мать погнала тебя на панель?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, нет, мама хорошая, добрая. Она просто слабая, она сломалась. И ей очень хотелось есть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Понятно. Все объяснимо и все прощаемо. Ну вот, завтра твою маму выписывают и ты с нею встретишься.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать привезли после обеда, Нина как раз закончила занятия с педагогами и в это же время Сергеевна позвала их к обеду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анна сидела за столом, она похудела, побледнела, но в глазах у нее было чистое и ясное сознание и, когда она увидела Нинку, взгляд ее стал радостно-изумленным и восторженным – ведь за все время лечения в клинике ей не говорили, кто ее туда устроил и кто оплачивал очень дорогое лечение; на вопросы о дочери ей отвечали, что она в очень хороших и надежных руках.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чем больше просветливал ее ум, тем больше и чаще она спрашивала о Нинке, она скучала и тревожилась о ней. Она просила нянечку позвонить ей домой – там никто не брал трубку. Тогда, стоя на коленях, упросила женщину съездить по адресу на квартиру, узнать у соседей, живет ли там Нинка, появляется ли? Женщина съездила, разузнала: оказалось, что девочку никто ни разу не видел, а в квартире идет ремонт…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот наступил этот долгожданный день, счастливый и радостный. Нинка и Анна то обнимали друг друга, то плакали, то молча смотрели друг на друга, как бы заново изучая, то целовались и смеялись…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечером Владимир Сергеевич, плотно закрыв дверь кабинета, долго беседовал с Анной. О чем они говорили – никто не знает по сей день. Со следующего дня Анна стала работать то ли садовником, то ли дворником – пол-года с утра и до вечера. Нина в редкое свое свободное время помогала матери, Владимир Сергеевич против этого не возражал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечерами, если Владимир Сергеевич был занят и у Нины было свободное время, она уходила в комнатку матери. Первые недели эти встречи были веселыми и радостными, она говорили о том о сем, но никогда – о случившемся на даче и о лечении матери. Мать не особенно интересовалась учебой девочки, а все разговоры стала сводить на Владимира Сергеевича – кто он да чем занимается, с какого интересу он Нинку содержит и обучает, зачем он оплачивал лечение в клинике, куда подевалась его жена? А дети? Многое Нинка не могла объяснить, а о многом не хотела говорить. Вскоре приходы дочки стали Анну тяготить, ей было интереснее смотреть душещипательные сериалы или разгадывать кроссворды…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через пол-года Владимир Сергеевич перевел Анну секретарем в свой офис. На скопленные деньги-зарплату хозяин платил регулярно на договорной основе, а питание было бесплатным. Анна прикупила себе одежду, обувь – Владимир Сергеевич разрешал ей несколько раз выехать в город, правда, только в сопровождении охранника. Анна выглядела теперь очень хорошо, яркий румянец от обилия свежего воздуха, здорового физического труда и питания, играл на округлившихся щеках, фигурка у нее была без изъянов – в общем, она снова стала очень привлекательной женщиной.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Изредка в глазах ее мелькало чувство вины, когда она смотрела на Нинку. И озлобленность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Владимир Сергеевич предложил Анне, если она хочет, вернуться в свою квартиру, но при условии, что Нинуля – ее теперь никто и никогда не звал Нинкой! – останется в его доме, пока не получит достойное образование.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно же, Анне очень хотелось получить полную независимость и жить в своей квартире, но отказаться от прав на дочку она не хотела. Она стала уговаривать Владимира Сергеевича отпустить Нину с нею, обещала, что будет следить и за учебой, и за свободным временем дочери, она каялась и клялась, что никогда ничего из прошлой жизни не повториться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет и еще раз нет! – голос Владимира Сергеевича стал жестким. – Девочка заканчивает школу, ей нужно поступать в институт. Свободного времени у нее не предвидится, а достойный уровень знаний она получит только здесь и только у этих педагогов. Да и вам, Анна, еще нужно адаптироваться в новых условиях и самой организоваться. Я вас предупреждаю: при возврате к той жизни, из которой я вас вытащил, я сделаю все, чтобы вы с Ниночкой больше никогда не увиделись, слышите, никогда! Слишком много она пережила. А сделать я могу очень многое, вы убедились в этом.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Было заметно, что придя в себя после лечения и реабилитации в форме работы дворником, Анна похорошела, вней опять проснулась женщина, и она нет-нет, да и вскидывала на Владимира Сергеевича заинтересованный взгляд. Ему было за сорок пять, красивым его назвать можно было с большой натяжкой, но в нем была настоящая мужественность, которая для мужчины значительно важнее, чем внешняя оболочка. Поймав однажды такой взгляд, он сказал Анне жестко и недвусмысленно:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не надейтесь. Вы для меня существуете только потому, что вы Ниночкина мать, и она вас любит. Будь иначе – я бы вам руки не подал. Девочка, наверное, вас простит, но я не прощу никогда. Все что я делаю – делаю ради Ниночки, она заменила мне дочь, и я очень к ней привязался. Она славная, добрая и очень чистая девочка. Я поставлю ее на ноги, дам ей достойное образование, а как сложатся ваши отношения дальше – это дело будущего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анна была посрамлена и унижена. Она понимала, что жить ей в этом доме больше невозможно. Единственное, о чем она попросила Владимира Сергеевича, помочь ей устроиться на работу в другом месте, на что он также жестко ответил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет. Вы будете работать в моем офисе, под моим контролем и наблюдением. И будете навещать Ниночку, когда это будет удобно для вас, а, главное, для нее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анна умом понимала, что Владимир Сергеевич прав во всем, но женская ее, бабья сущность взбунтовалась против такого унижения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ниночке Владимир Сергеевич объяснил, почему он так поступает. Девочка бесконечно любя свою мамочку, просила Анну остаться жить с нею, на что та резко, почти грубо ответила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да кто он такой? Кто он тебе? Что ты у него, как марионетка, прыгаешь и танцуешь? Я буду жить в своей квартире, конечно, спасибо ему, что все отремонтировал и мебель купил, да никто его об этом и не просил! Выбирай, с кем ты будешь жить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ниночка с удивлением смотрела на мать и не могла понять: откуда эта злоба и неблагодарность? Откуда столько ненависти к спасшему их человеку? Когда мать в запое называла ее сукой и дрянью, когда обвиняла девочку в совращении любовника, даже когда погнала в промозглую ночь на «заработки» – даже тогда Ниночка прощала ей, оправдывала ее «болезнью», жалела.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А сейчас? Ниночка на мгновение оцепенела и онемела, потом тихо сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я останусь с Владимиром Сергеевичем. Он меня любит, обо мне заботится; он и о тебе позаботился, он вылечил тебя?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да конечно же, он тебя любит? Видно, ждет, когда подрастешь да завалит в свою постель, для этого и старается! – почти кричала мать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Уходи, мама! Ты очень быстро забыла, что с нами произошло и из чего он нас вытащил! А в постель он мог меня, как ты говоришь, «затащить» еще в ту ночь, когда ты отправила меня «на заработки». Ты все забыла…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ниночка развернулась и ушла в свою комнату. Анна под укоряющим взглядом Сергеевны, невольно ставшей свидетельницей неприятного разговора, сложила свои вещи в сумку и, не попрощавшись вышла из дома.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Позвонила она недели через две, сказала Ниночке, что нашла себе другую работу, добрые люди помогли, и она уходит из фирмы Владимира Сергеевича. Говорила она как-то с надрывом и вызовом, как будто сводила с кем-то счеты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потом, месяца через полтора-два, позвонила еще раз, похвасталась, что снова «заарканила» своего прежнего, он клянется в любви, говорит, что тогда было какое-то наваждение, что Нинка сама запрыгнула к нему в кровать, ну, в общем, она его простила, им вместе хорошо, он теперь живет с нею.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ниночке показалось, что мать была навеселе, голос ее звенел, она смеялась и была, как будто, счастлива…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Владимиру Сергеевичу Нина о звонке матери ничего не сказала – боялась и его огорчить, и мать подвести. Но она и не подозревала, что Владимир Сергеевич не выпускал Анну из своего поля зрения, он знал, где она работает, знал, что она стала под разными предлогами иногда не выходить на работу, что она сошлась со своим «прежним», покалечившим и ее жизнь, и, главное, жизнь ее дочери. И знал, что она снова начала выпивать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он стал относиться к Ниночке еще бережнее и заботливее. Все свободное время, его, к сожалению, было не так уж много, он проводил с девочкой, ходил с нею в театр, в оперу, которую сам плохо понимал и не любил, но ради Ниночки был способен и на это; он с нею разговаривал много и обо всем.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ко времени поступления в институт Ниночка экстерном сдала экзамены за среднюю школу, аттестат у нее был очень приличным и соответствовал уровню ее знаний – Владимир Сергеевич нанимал действительно лучших педагогов и они действительно обучали девочку дотошно и достойно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ниночка училась легко, она была открытой и веселой девочкой, умела дружить, умела помогать в учебе другим, не стеснялась обращаться за помощью, если что-то недопонимала. Она была хорошо и стильно одета, не всегда, но бывало, что Владимир Сергеевич утром подвозил ее до института, но ни спеси, ни бахвальства в ее поведении не было. За нею ухаживали, предлагали дружбу и объяснялись в любви, но она вела себя со всеми ровно и спокойно, в вечеринках и тусовках не участвовала и только, может быть, этим отличалась от основной массы студентов. Она всегда спешила домой, дел у нее было полным полно – дополнительные занятия языком, музыка, Интернет, а, главное вечерние беседы с Владимиром Сергеевичем, – возвращения которого она с нетерпением ждала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергеевна стала и ее няней, и бабушкой, она искренне полюбила эту славную девушку и очень трогательно о ней заботилась. Постепенно она рассказала Ниночке о семье Владимира Сергеевича, о неожиданной смерти его жены, о дочке, которая в 12 лет осталась без матери, а отец тогда не имел ни времени – он создавал свой бизнес, ни опыта одинокого отцовства. Он только потакал дочери во всех ее капризах, баловал и ни в чем не отказывал. Девочка оказалась в дурной компании, подсела на наркотики. Отец отправил ее в знаменитую клинику, ее там как будто бы вылечили, но уже через месяц она снова сошлась со старой компанией и снова подсела на иглу. Отец ограничил ее во всем: никаких свободных денег, в школу – в сопровождении охранников, из школы – таким же образом. А однажды она просто сбежала из школы, выпрыгнув из окна туалета; ее искала милиция, искала собственная служба безопасности, а нашли совершенно случайно рабочие, строящие дома в дачном поселке, мертвую, изнасилованную и изуродованную. Это было за 2 года до того, как Владимир Сергеевич подобрал Ниночку на остановке в поздний осенний промозглый вечер.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пять лет учебы прошли как одно мгновение, они были насыщенными, веселыми и увлекательными. Мать Ниночки то пила, то устраивалась на работу. Она клянчила у Ниночки деньги, иногда девушка потихоньку отдавала ей свои вещи – размер подходил, а вещи были добротными и модными. Мать наряжалась, шла опять устраиваться на работу и вызывала у работодателей чувство удивления и недоверия: женщине за 40, образование достойное, а на работе больше полугода нигде не удерживается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать уже отвыкла от Ниночки, ее хахаль то появлялся в ее жизни, то исчезал снова, а она становилась все безвольнее и безвольнее.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В награду за успешное окончание института, за «красный диплом» Владимир Сергеевич купил тур, прежде спросив Ниночку, где бы ей хотелось побывать и что увидеть. Ниночка выбрала Англию. Они объездили половину этой страны, были восхищены и Лондоном, и отдаленными графствами, и самими англичанами. Ниночка с удовольствием совершенствовала свой английский, общаясь с окружающими только на этом языке и сама смеялась, если ее язык отличался от местного диалекта и был почти непонимаем местными жителями. Владимир Сергеевич с гордостью и восхищением смотрел на воспитанницу, он не знал ни одного иностранного языка, для ведения переговоров была штатная единица, а ему самому было не до этого. И необходимости изучать язык он не видел. А вот глядя на Ниночку, он завидовал ей доброй завистью и гордился, гордился, гордился ею…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В последний вечер их пребывания в Лондоне, после прекрасного ужина при свечах, Ниночка постучала в номер Владимира Сергеевича и вошла к нему, сияющая и счастливая. Она сбросила халат, оставшись в воздушной прозрачной рубашечке, подошла к окаменевшему Владимиру Сергеевичу и дрожащим голосом сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я люблю тебя. Я хочу быть с тобою. Не гони меня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Владимир Сергеевич встал с кресла, посадил Ниночку на свое место и ответил очень мягко и нежно:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, Ниночка, это не любовь. Это твое доброе сердце приняло благодарность за любовь. Детка, мне уже за пятьдесят, а тебе только двадцать три. Ты моя дочка, очень-очень любимая, и ты еще ничего в своей жизни не успела, еще просто не встретила того единственного, которого действительно полюбишь, с которым нарожаешь детей и будешь бесконечно счастлива. Я не сказал еще тебе, я сомневался, правильно ли я поступил, но теперь думаю, что правильно. Я имею предварительную договоренность о твоей стажировке и о получении диплома магистра в Лондонском университете. С сентября ты будешь жить здесь, квартиру я подыскал недалеко от университета, тебе будет удобно добираться. Поверь мне, это разумно, ты должна пожить без моей постоянной опеки, ты должна окунуться в другую жизнь, должна начать создавать свою личную жизнь. До этого момента все вопросы решал я, конечно, я советовался с тобою, согласовывал некоторые позиции, но все-таки все делалось так, как я считал правильным. Иди, девочка моя, спи спокойно и пусть тебе снятся радостные сны, а утром все туманы и в Лондоне, и в твоей славной головке рассеются, и мы обо всем поговорим спокойно и рассудительно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он поднял Ниночку с кресла, поцеловал в щеки и макушку и подтолкнул к двери:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спокойной ночи, доченька!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наутро Владимир Сергеевич постучал в дверь к Ниночке. Она встретила его открытым взглядом и без тени смущения произнесла:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, это моя благодарность. Ты сделал для меня все и даже, наверное, больше, чем все возможное. Но я тебе еще раз повторю: я тебя люблю, я хочу быть с тобою всегда и навсегда. Я буду рожать детей только от тебя и только от тебя. Ты хочешь отослать меня подальше только потому, что тоже любишь меня, и не только, как дочку. Я согласна, я проживу в Лондоне два года. И если ты за это время не разлюбишь, не забудешь меня, если не умудришься жениться, то ровно через два года мы пойдем с тобою под венец.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошли два долгих года в разлуке. Все это время Ниночка и Владимир Сергеевич общались только по телефону – никаких каникул он ей не позволял и никаких встреч не организовывал. Один раз в неделю она сообщала ему как идет процесс обучения, а он спрашивал, в чем она нуждается, какая ей нужна помощь. Они за два года не увиделись ни разу. Однажды она спросила о матери, Владимир Сергеевич ответил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сейчас она в лечебнице. Ей уже лучше. К твоему возвращению она, надеюсь, реабилитируется. Об этом не думай и не переживай. Как твоя личная жизнь, что в ней нового?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нового много: я обошла все музеи и выставки, была на спектаклях Большого театра – они гастролировали в Англии почти месяц. В ту личную жизнь, о которой ты спрашиваешь, я никаких изменений не вношу. До моего возвращения в Москву.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец настал долгожданный день возвращения Ниночки в Москву. Она сэкономила деньги и сумела накупить подарки и сувениры всем-всем: Владимиру Сергеевичу, Сергеевне, водителям, охране. И, конечно, матери. Владимир Сергеевич в аэропорт не приехал, приехал начальник его охраны, встретил, вручил цветы от имени хозяина и привез Ниночку домой, где ее радостно встретила Сергеевна и тут же поведала, как страдал, мучился и переживал все это время Владимир Сергеевич, как он осунулся и похудел.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он все время ходил в твою комнату и сидел подолгу за твоим столом. Я ему сказала: что, мол, так мучиться, сел бы да слетал в Англию, или бы Ниночку сюда вызвал. А он все отнекивался, дескать, у нее своя жизнь, я не должен в нее вмешиваться…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ниночка приняла душ, переоделась и спустилась в гостиную. И почти в этот же момент открылась наружная дверь, в нее вплывала огромная корзина с цветами, которую с видимым трудом вносили два дюжих охранника, а за ними появился Владимир Сергеевич. Он смотрел на Ниночку с восторгом, с восхищением, с нескрываемым счастьем и радостью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ниночка рванулась к нему навстречу, повисла у него на шее, целовала его глаза, лицо, губы и плакала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я так тебя люблю! Я так по тебе тосковала! Я без тебя больше не могу жить! – приговаривала она между поцелуями. – Возьми меня замуж, пожалуйста, возьми!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она не стеснялась Сергеевны, которая тоже плакала, глядя на них, не стеснялась охранников, в смущении пятящихся к выходу. Она была счастлива, что видит своего любимого, что вдыхает запах его тела, что может быть в его объятиях, целовать его и не отпускать от себя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свадьба была скромной – только свои. После венчанья мать подошла к молодым, чтобы, якобы, поздравить их. Но в глазах ее не было ни радости, ни счастья и от нее опять пахло вином… Улучив момент она шепнула Ниночке:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну что, сучка, я ведь правду говорила, затащит он тебя в постель. Ненавижу его. Всю жизнь мне сломал. Моего засадил, а меня все время отслеживает да все лечит. Я не хочу. Мне нравится моя жизнь. И не лезьте в нее! – повернулась и ушла, не оборачиваясь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оказывается, после очередной пьянки, рассказывал Владимир Сергеевич, сожитель избил мать до полусмерти, ее едва спасли, а его посадили. Убедившись, что она уже неизлечима, что она сама хочет этого и сопротивляется лечению как только может, он принял решение поместить ее в очень хороший пансионат, где был хороший уход и строгий присмотр. Долго-долго Ниночка не видела мать, а та и не пыталась встретиться с дочерью, ненавидя теперь и ее, и Владимира Сергеевича, и весь мир.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ниночка через год родила девочку, а еще через год – мальчишку. Жизнь шла своим чередом, со своими тревогами, неожиданностями, радостями и заботами. Года через три Ниночка, все-таки, упросила Владимира Сергеевича привезти из интерната ее мать, чтобы она хотя бы внуков своих увидела.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сама мать ничем, что касалось Ниночки и ее семьи, не интересовалась. К телефону не подходила. Через привозившего ей передачи водителя говорила, чтобы ее не беспокоили, она никого не хочет видеть и ни с кем встречаться не собирается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все-таки ее удалось привезти. Мать была в хорошем теле, в приличной одежде, но в глазах ее кроме отчуждения не было ничего. Она без всякого интереса посмотрела на резвящихся на лужайке малышей, не подошла, не взяла на руки и не приласкала, от обеда наотрез отказалась и при прощании с дочерью сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Больше меня не тревожьте. Я не хочу вас видеть. Конечно, я плохая мать, я сука, но я такая и другой не буду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни слова любви, ни слова восторга, ни слова благодарности… Настоящая сука!<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зинка. Зинуля. Зинаида Михайловна<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Cекретарша хорошо поставленным голосом сообщила по внутренней связи:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зинаида Михайловна, пришли представители фирмы «ЭГОС».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Отлично! – ответила Зинаида, – Сейчас десять пятьдесят пять, пусть ожидают в приемной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она прошла в заднюю комнатку, где был встроен шкаф для одежды, стоял маленький столик с чайным прибором и возле него – глубокое, уютное кресло. Совсем нечасто она позволяла себе зайти в эту комнатку, включить тихую музыку и на десять – пятнадцать минут выключить свой мозговой «компьютер». В шкафу висела пара сменных костюмов: иногда после рабочего дня намечалась какая-то публичная тусовка, где в неделовой обстановке решались ой какие деловые вопросы! И выглядеть там надо было свежей, привлекательной и элегантной. Зеркало на стене шло от пола до потолка: Зинаида отражалась в нем в полный рост – от макушки до каблучков стильных туфелек с перехлестиками, которые подчеркивали красоту ее узеньких ступней, длину и стройность ее ног. Черная прямая юбка облегала узкие бедра и была чуть выше округлых колен: пиджак с четким силуэтом очень ей шел и делал ее еще более стройной и подтянутой. Она выглядела строго, но до той границы, когда бы захотелось назвать ее «синим чулком».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отличная бледно-розовая блузка оттеняла ее нежную, бархатистую кожу и светло-карие, в густых длинных ресницах, тонко и умело подведенные глаза. От природы густые, хорошо ухоженные и стриженные опытным стилистом волосы, мягким каскадом опускались на плечи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зинаида смотрела в зеркало с удовольствием и легкой улыбкой: в свои сорок она выглядела лет на десять моложе. Подмигнула себе в зеркале и с юмором повторила присказку бабушки Веры: «Така баба, а пропадат зря».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Легким движением она подвела губы, перешла в кабинет, сконцентрировалась, не давая себе возможности даже легких воспоминаний о человеке, с которым она не виделась более двадцати лет и которого любила с первой, давней встречи и до сегодняшнего дня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Наталья, проводите посетителей в мой кабинет, – распорядилась Зинаида.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В кабинет вошли двое мужчин: один высокий, несколько полноватый, красивый барской, вальяжной красотою, в дорогом костюме, сшитом явно не на «моссельпромовской» фабрике, в шикарных полуботинках; рубашка и галстук гармонировали друг с другом. Все это очень подходило и к костюму, и к самому хозяину костюма. Умелые руки парикмахера скрадывали приближающееся оскуднение волосяного покрова густо поседевшей головы. Легкий с табачным оттенком парфюм венчал образ этого человека.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Второй был попроще. Стоял он на полшага дальше, чем его хозяин. В руках он держал увесистую папку, а в его глазах читалось предупредительность с оттенком угодливости. Видно, крепко держался за хлебное место: уже по движению обремененных мышцами и жирком лопаток шефа в полсекунды угадывал любое его распоряжение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зинаида с первого же взгляда оценила вошедших, их статус и характер их взаимоотношений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Проходите, присаживайтесь к столу, – пригласила она вошедших, не подходя к ним ни для пожатия, ни для целования рук.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Визитеры сели с одной стороны торцевого стола, Зинаида с другой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Итак, с чем пожаловали? – спросила Зинаида. – Мой заместитель вкратце доложил суть вашего запроса, но мне хотелось бы сразу уточнить, чем занимается ваша фирма, каков ваш финансовый фонд и насколько вы платежеспособны. Вы просите открыть кредит на очень солидную сумму; естественно, банк должен иметь гарантии погашения ссуды, поэтому хотелось бы поближе познакомиться с деятельностью вашей фирмы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Крепыш, хозяин фирмы, сидел напротив Зинаиды, вперив в нее достаточно уверенный, даже чуть нагловатый взгляд; в легкой усмешке можно было прочесть некоторое снисхождение: дескать, я-то подольше пожил да побольше видел, чем эта молодая банкирша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он стал пояснять цель запрашиваемого кредита, значимость и устойчивость своей фирмы, но стиль его общения больше напоминал объяснения учителя своим нерадивым и тупоумным ученикам, почему Земля вертится.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зинаида изредка вскидывала взгляд на этого уверенного и в себе, и в успешном решении вопроса бизнесмена, дала ему высказаться, а затем стала задавать вопросы по существу, без излишней скромности демонстрируя свои глубокие познания в бизнесе и в банковских делах. Вопросы были конкретными и требовали таких же четких и конкретных ответов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хозяин – барин, приняв ее за новобранца – что возьмешь с этой девчонки? – был несколько растерян и недостаточно подготовлен. Его помощник пытался достать какие-то бумаги, но Зинаида жестом остановила его и вопросы свои демонстративно адресовала именно хозяину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пригласив заместителя, в присутствии гостей она распорядилась проверить деятельность этой фирмы, длительность пребывания ее на рынке, финансовую состоятельность, проанализировать все данные и предоставить ей. Сама же она уже имела полную информацию: фирма была устойчивой и успешной, для банка этот заем был выгодным и обеспечивался своевременным погашением. Но просто вот так, сразу, она не спешила объявить о своей готовности совершить сделку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она смотрела на своего будущего партнера с едва уловимой усмешкой и одновременно с любопытством и удивлением – неужели она так изменилась, что ни в ее голосе, ни в ее облике не осталось от той, прежней, Зинули?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Прошу простить, через десять минут у меня назначена следующая встреча, я должна к ней подготовиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гости правильно поняли предложение покинуть кабинет, но задержавшись в проходе, фирмач оглянулся и спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Простите, а мы с Вами уже где-то встречались? – в глазах его было напряженное внимание.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да наверняка наши пути где-то пересекались, – спокойно ответила Зинаида.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рабочий день шел своим чередом, одни дела завершались, другие начинались. Обычный напряженный рабочий день. А в некоторых промежутках между решением разных вопросов воспоминания вставали в памяти Зинаиды. Она гнала их, оставляла на вечер, но они все-таки мелькали и мелькали в мозгу, как острые и яркие кусочки разбитого цветного стекла…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сын позвонил около семи вечера, предложил заехать за нею и где-нибудь вместе поужинать. Мальчик уже стоял на твердых ногах: он от природы был умен, школу закончил с медалью в неполных шестнадцать лет, в двадцать один год блестяще защитил диплом, овладел английским и немецким языками до той степени, что с удовольствием читал и Диккенса, и Шопенгауэра на языках этих авторов, и мог свободно общаться на этих языках на деловом и светском уровне. Он был очень целеустремленным и ответственным. В свои младые годы он был уже ведущим специалистом в каком-то секретном-пресекретном учреждении; чем он там занимался – было тайной за семью печатями и никаких разговоров на эту тему они с Зинаидой не вели.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А почему и нет? – ответила Зинаида и стала собираться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сынок вошел в ее кабинет, – высокий, красивый, полная копия своего отца, только глаза были Зинаидиными, светло-карими, очень умными и добрыми.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зинуля, с тобою, как с невестой идешь. Ты такая красивая и молодая. Только почему до сих пор одна? Неужели у мужиков шоры на глазах? Я бы на тебе обязательно женился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спасибо сын! Мне тоже жаль, что я не могу выйти замуж за тебя, ты прекрасен, умен, надежен. Такого другого в мире не существует! Но ты не должен искать себе спутницу, которая будет похожа на меня. Мы с тобою два штучных экземпляра, единственных и неповторимых.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отношения Зины и сына всегда отличались доверием и открытостью, честностью, заботой друг о друге. Мальчик вырос, ему уже двадцать три года, живет он отдельно, но не было такого утра, чтобы он не позвонил ей, не предложил помощь и не пожелал ей удачного и счастливого дня.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отужинав, сын довез маму до ее дома, помог выйти из машины, довел до подъезда и нежно-нежно поцеловал ее в щеку:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спокойной ночи, Зинуля!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спокойной ночи, сын!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Квартира у Зинаиды не была огромной, но устроена она была очень рациональна, со вкусом и современно. Зинаида любила свой дом, свою кухню, заставленную цветами, любила гостиную. А спальня была тем местом, где не нее нападали воспоминания о прожитой жизни, о той порою нелегкой, трагичной жизни, что досталась ей. Стерегло ее здесь одиночество, гложущее чувство личной неустроенности. Ждала ее здесь роскошная, но холодная и одинокая кровать, и вечная спутница одиночества – бессонница…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошедший день как будто всколыхнул, взорвал уже устоявшийся мир Зинаидиной жизни. Воспоминания, запрещенные давно и навсегда, вломились без спроса и разрешения, вернув ее в юные суровые годы.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина выросла в подмосковном поселке, где рабочие места, в основном, были на трикотажной фабрике. Отец ее был мастером-наладчиком, а мать работала в местной больничке медсестрой, ей часто приходилось задерживаться, брать дополнительные дежурства – там всегда был недокомплект персонала, да и материальное положение семьи было не ахти какое: одеть да прокормить троих детей было непросто.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зинка была старшей, на ее долю выпадала забота о младших, содержание дома, и еду на семью готовила она. В школе и во дворе она дружила только с мальчишками, с ними было легче и проще, они не обращали внимание на ее немодные платья, сношенные башмаки… Она была «своим парнем», была ловкой и смелой, и звали ее ни по-девчоночьи – Зинка. В нечастые свободные часы она с пацанами гоняла на стареньком отцовском велосипеде, играла с ними в футбол, подтягивалась на турнике и ловко сигала через заборы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ей пошел семнадцатый год, когда на фабрику из столицы приехали студенты текстильного института. Они стали играть с поселковыми в футбол и были удивлены, что девчонка всем дает фору. К этому времени она уже вполне оформилась, фигурка у нее была гибкая и стройная, ножки крепкими, точеными. А особенно в ней привлекали ее замечательные, живые глаза с длинными густыми ресницами. Со своими пацанами отношения оставались прежними – друг, товарищ и брат. А эти, приехавшие, сильно отличались от местных. И говорили они по-другому, и много знали, видели много интересного – Москва-то не фабричный поселок!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А один из этих парней отличался особенно: и кроссовки у него были, и джинсы с иностранной нашивкой, и сам собою он был хорош. Он стал оказывать Зинке разные знаки внимания, дарил ей полевые цветы, покупал конфеты, короче, «запал» на нее. Он говорил ей:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зиночка, Зинуля! Какие у тебя прекрасные глаза! Ты очень красивая и умная! Ты мне очень нравишься!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он говорил ей эти слова изо дня в день, а она, оглушенная потоком нежности, внимала его словам. И однажды, вовсе не в счастливый для Зинаиды вечер, они загулялись до самой ночи. Андрей читал ей стихи, потом поцеловал ее в щечку, потом в губы, стал обнимать Зинку. Его горячие руки гладили ее голову, плечи, потом соскользнули по спине, прикоснулись к крепкой девичьей груди, губы его впились в Зинкины губы. И произошло что-то странное и страшное – Зинка ощутила никогда раньше неиспытанное чувство: голова кружилась, тело стало невесомым и как будто воспарило ввысь, сердце бешено колотилось, а непослушные руки обхватили шею Андрея, и губы ее стали жадно искать его губы, жарко отвечать на его поцелуи…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Непоправимое произошло. Назавтра Зинка не вышла на футбольное поле, она сидела дома, ошарашенная и подавленная. Ей казалось, что теперь все узнают о случившемся, все будут ее осуждать и смеяться над нею, смеяться глумливо и жестоко, как это заведено в таких поселках.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечером Андрей вызвал Зинку на разговор, подослав к ней ее младшего братишку. Она не вышла. На другой вечер вызов повторился и повторилось свидание, и повторилась сумасшедшая, обжигающая страсть. Зинка слушала и слушала слова нежности и поклонения, какие прежде ей встречались лишь в книжках да в кино. А теперь они адресовались ей, только ей, она верила им и млела от любви.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Время практики заканчивалось; в последний вечер Андрей, всматриваясь в Зинкины глаза, искренне, нисколько не лукавя, поклялся ей в любви и верности. Они договорились, что будут каждый день писать друг другу письма, что при первой возможности он приедет в поселок, что, как только Зина окончит школу, они поженятся, она будет поступать в институт, а он поможет ей подготовиться к вступительным экзаменам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина не плакала, не требовала от Андрея этих клятв и обещаний. Она только кивала головой и молча смотрела в его глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Письма действительно писались ежедневно, Зина выкраивала из оставленных матерью на продукты денег копейки на конверты с марками и писала, писала, писала. А месяца через два она поняла, что беременна и написала об этом Андрею…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От Андрея письма приходили регулярно, письма нежные и тревожные:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Почему ты, Зинуля, так давно не пишешь, что случилось?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Зинуля недоумевала, почему же он не получает ее писем, и снова писала и писала…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать стала смотреть на Зинку с все большим подозрением: в футбол с пацанами не играет, на велике не гоняет, побледнела, похудела. И в глаза не смотрит. Мать-то в своей загнанной жизни не видела ничего, кроме работы и домашних дел. Она не видела ничего кроме унижений от почти всегда подвыпившего мужа – и фигура у нее усохла, и в постели она доска-доскою, и многое-многое другое, убившее в ней ту женственность, которая притягивает и удерживает. Она была робкой и неуверенной, но свято верила, что она более счастлива, чем другие женщины в поселке – у нее есть муж. Да, есть муж! Она досмерти боялась потерять его и остаться с тремя детьми на руках при своей мизерной зарплате, да и любила она его досмерти. И ума у нее, у бабы, не хватило, чтобы поговорить откровенно с дочерью, наедине выведать все, подумать, как жить дальше, дать добрый совет, помочь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она решила посоветоваться с мужем в ту редкую ночь, когда он был навеселе, но дома, и когда торопливо справил свой долг, осчастливив ее своим мужским вниманием. Она шептала ему на ухо, что вроде, Зинка понесла, что нужно дознаться от кого и советовалась, что же теперь дальше делать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил, начавший уже крепко задремывать после своих мужских трудов, отмахнулся:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, ты спи ты, потом расскажешь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вдруг сквозь эту дрему и полупьяное сознание, до него дошло, о чем говорит его жена. Он отбросил ее к стене, вскочил и заорал на весь дом:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что? Что ты сказала? Эта сучка принесет дитенка? Когда? С кем? Куда ты, курица бесхвостая, смотрела?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он с силой ударил жену в лицо и еще громче заорал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Разорву сучку на две части! Доигралась, паскуда, в футбол? Вся футбольная команда отцом будет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дети проснулись, они испуганно смотрели на Зинку и ничего не понимали. Зинка торопливо натянула на себя халатик и с ужасом смотрела на дверь, ожидая над собою жестокой расправы.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ее отец был поселковым красавцем, на фабрике он налаживал не только станки, но успевал «наладить» и станочниц. Одиноких баб в поселке было пруд пруди, каждая хотела любви и ласки, пусть даже недолгой, а уж если Мишка осчастливливал! И не было ему отказа в утехах никогда – ни в рабочее время, где он умудрялся облагодетельствовать трикотажницу прямо возле станка, ни ночами, когда его благоверная брала дежурства сутки через сутки. И уже по поселку шел шепоток, что у Зинки, по крайней мере, еще несколько сестренок и братишек имеются…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дверь, открытая ногою, отлетела на полный раствор, отец стоял в проеме в трусах и в майке, всклоченный и огромный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Правда? – спросил он у Зинки. – Кто? Когда?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он с ненавистью и угрозой пожирал Зинку бешеными глазами. Младшие сжались в комочки и замерли, а Зинка стояла посредине комнаты и, опустив голову, молчала, ожидая расправы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отец тяжелой походкой приблизился к Зинке, приподнял ее голову, заглянул в глаза и, выдохнув на нее перегаром, с ненавистью произнес:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пошла вон. Чтобы я тебя больше не видел. Увижу – разорву. Мне твоего позору не надо. Чтоб до утра твоей ноги здесь не было!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ушел спать. Мать стояла в дверях, в старенькой, застиранной ситцевой рубашке, худая, безгрудая, простоволосая и некрасивая, безвольная и бессильная перед решением мужа. В ее затравленном взгляде были смешаны жалость, отчаяние и укор. Она не могла перечить мужу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зинка оделась, сложила свои учебники, школьную форму, халатик и старенькие стоптанные тапочки в отцовский вещмешок, осмотрелась, поцеловала братишек, подошла к молча плачущей матери, постояла, глядя в ее несчастные, безвольные глаза, и вышла из дому.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вышла из родительского дома, переступить порог которого ей уже не придется никогда, и никогда больше она не увидит ни своего великого грешника – отца, вдруг ставшего великим праведником, жестоко судящим свое дитя; ни матери, несчастной всеми несчастьями мира; ни братьев, подчинившихся воле отца и ни разу не встретившихся с нею…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Темнота сомкнулась вокруг, только где-то ближе к фабрике тускло мерцали редкие огни. Поселок спал. Давящая ночная тишина изредка нарушалась одиноким собачьим лаем. Девочка стояла оглушенная и совершенно беспомощная. Куда идти? К кому? Бабушка по матери живет в десяти километрах от поселка, ночью ей туда не добраться. Бабушка добрая, она не прогонит, а что же делать дальше? Тетя – младшая сестра матери – живет в Москве, но они очень редко виделись, и их взаимоотношения нельзя было назвать близкими, да и как сейчас добраться до Москвы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина, поддавшись какому-то внутреннему толчку, направилась на другой конец поселка, постучала в дверь дома, где жила ее первая учительница, одинокая и строгая, ее тезка по имени, выучившая в начальной школе и Зину, и ее братьев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зинаида Ивановна по ту сторону двери встревожено спросила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кто там?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зинка молчала, она уже пожалела, что пришла сюда, уже хотела убежать, но дверь открылась, Зинаида Ивановна в полумраке увидела сгорбленную девичью фигурку, узнала в ней Зинку и позвала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, что же ты стоишь? Заходи, а то мы обе замерзнем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она молча взяла Зинкин мешок, раздела девочку, молча провела на кухоньку, нагрела чайник, заварила чай с мятой, напоила горячим и душистым напитком Зину, погладила по голове застывшую, неподвижную девочку и мягко сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Утро вечера мудренее. Сейчас спать, а утром обо всем поговорим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она поцеловала Зинку в затылок, уложила ее на маленьком диванчике и погасила свет.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зинка еще месяца полтора ходила в школу, училась она всегда легко и с удовольствием, была бы претенденткой на медаль, но все прекрасно понимали, что медаль до поселковой школы не доберется никогда, и никто не вел на эту тему разговоров. Но постепенно стала округляться Зинина худенькая фигура и иногда она ловила на себе любопытные взгляды… В общем, нужно было решать, что же делать дальше?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как раз подошли осенние каникулы, Зинаида Ивановна с Зиной поехали в Москву и по имеющемуся адресу без особого труда нашли дом, где жил Андрей. Дом был серьезным, тяжеловесным, построенным еще в сталинские времена для определенной номенклатуры; в просторном вестибюле за застекленной стойкой сидел осанистый мужчина, строго взглянувший на вошедших:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы к кому?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зинаида Ивановна подтолкнула Зинку к стекляшке и шепнула:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Иди, детка, я тебя здесь подожду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я к Варламовым. На каком этаже их квартира? – робко спросила Зинка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Охранник с нескрываемым удивлением осмотрел скромно одетую девушку и с усмешкой ответил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Варламовы-то живут на шестом этаже. А вы что, тоже на свадьбу приглашены?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ошарашенная сутью вопроса, Зинка все-таки нашлась и ответила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет. Я по другому, но очень важному вопросу. Разрешите мне подняться?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, поднимайся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зинка подошла к нужной квартире: из-за массивной двери слышались музыка, смех, какие-то голоса. Нажав на кнопку звонка, она отошла чуть подальше и огромными глазами стала смотреть на дверь, не зная, что ее ожидает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дверь распахнулась, красивая, ухоженная женщина в нарядном платье, увешенная золотыми цепочками, с огромными серьгами в ушах и с такими же огромными перстнями почти на всех пальцах рук, с радостной улыбкой на красивом, молодом, гладком, совсем без морщин лице, вдруг увидела бледную, худенькую девочку. В ее глазах мелькнули одновременно удивление, подозрение и испуг:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вам кого? Вы, наверное, ошиблись дверью?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из-за спины женщины выглянул сверкающий, счастливый, с радостной улыбкой на лице Андрей, в черном костюме, с белым цветочком в нагрудном кармашке. Улыбка медленно сползла с его лица.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Андрюша, я писала тебе, а ты не отвечал. И не приезжал. А я вот сама приехала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свободная куртка с плеча Зинаиды Ивановны скрадывала ее животик, но опытный взгляд матери Андрея сразу определил, что девочка беременна. В ее памяти мгновенно встало письмо, в котором какая-то девочка из какого-то поселка сообщала сыну о своем «положении». Она была очень любящей и заботливой матерью, она отслеживала все знакомства своего единственного сынка. И пока письма носили безобидный любовный характер, они доходили до Андрея, но после того злополучного сообщения о беременности, мать все письма прочитывала и уничтожала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ах, это вы? Чего же вы хотите? Сегодня у Андрея свадьба, надеюсь, вы на нее приглашения не получали?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей, опустив глаза, молча слушал мать и также молча круто развернулся и ушел вглубь квартиры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ведь не получали? – мамаша издевательски повторила свой вопрос.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Извините, – ответила Зина, – я действительно не туда попала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И пошла вниз по лестнице, запрокинув голову, чтобы слезы не брызнули из глаз. Через пролет она остановилась, ноги подкашивались, в глазах было темно, сердце громко стучало. Но маленький человечек, который жил под этим сердцем, вдруг стал стучать своими пяточками и как будто говорил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, я же с тобой! Ты мне очень нужна!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отдышавшись, Зина спустилась в вестибюль, где к ней с молчаливым вопросом в глазах, бросилась Зинаида Ивановна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мы с вами приглашены на свадьбу, – для ушей охранника сказала Зина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они молча вышли на улицу; Зинаида Ивановна остановила такси, назвала адрес и они поехали, не начиная никаких разговоров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина, как послушная кукла, вышла из машины возле какой-то пятиэтажки, последовала за Зинаидой Ивановной, не спрашивая, куда и зачем они идут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На втором этаже дверь сразу открыла хрупкая женщина, кого-то смутно напоминавшая Зине, но девочка была оглушена свалившемся на нее известием и делала все действительно, как заводная кукла: разделась, села возле стола, сложив руки на своем кругленьком животике и вслушиваясь в ту жизнь, которая жила в ней.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она осталась жить у своей родной тетки. Оказывается, Зинаида Ивановна сумела разыскать ее, списалась с нею, даже съездила в Москву и при личной встрече поведала ей историю Зининой жизни. Две этих добрейших и замечательных женщины обсудили создавшуюся ситуацию – в поселке Зине нельзя больше оставаться: ни мать, ни братья ни разу с нею не встретились – отец запретил; рожать там было нельзя, ее бы затюкали, засмеяли, народ в поселке был не слишком добр и не слишком умен. Вот и приняли решение – Зина будет жить у тети, а Зинаида Ивановна постарается помочь ей закончить школу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И помогла. Она сумела своим непререкаемым авторитетом убедить весь учительский коллектив помочь, попавшей в беду девочке. Зина писала все контрольные, сдавала письменные работы по всем предметам и, наконец, ей разрешили экстерном сдать выпускные экзамены, хотя к этому времени у нее уже был крошечный сынишка…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тетя была младшей сестрой Зиной матери, они были чем-то похожи, но если в глазах матери всегда была загнанность и тоска, то глаза тети смеялись, сверкали, были полны жизни. Она однажды побывала замужем, Бог детишек не дал, но зато муж ее так «веселил» и «радовал» своими пьянками и похождениями, что, отбыв срок замужества в три года, она дала ему отставку. Были у нее мужчины, клявшиеся в верной и безумной любви, но! – одному была нужна московская прописка, а другой метался между нею и женой, обеих утешая и обещая быть только с нею. Им тетка тоже дала полную свободу. И осталось у нее мнение, что или у нее хроническая невезучесть на мужиков, или мужики настоящие выродились. А уж Зинину мать она нисколько не понимала, к Зининому отцу относилась с презрением и негодованием:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кобель фабричный, он даже ко мне подкатывался, когда я еще девчушкой была.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А уж после истории с изгнанием Зины из дому, тетка ни о нем, ни о матери не говорила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С Зиной они сразу договорились – никаких тетей и племянниц, а просто Тоня и Зина, две кровинушки, две сестренки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошел ноябрь, Зина усердно занималась, Тонечка в ней души не чаяла, она мчалась с работы домой, где ее ждал нехитрый, но свежий и вкусный ужин – пригодилось Зинуле ее умение готовить. Зинаида Ивановна время от времени переправляла им то картошечки, то солений – это было серьезным подспорьем при их более чем скромном бюджете. Тоня не разрешала Зинуле делать тяжелую работу, в ее обязанности входило обеспечить семью хлебом да молоком, да еще, может быть, пыль вытереть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты еще слабенькая, а ребеночек нам нужен крепенький да здоровенький, – говорила Тоня строго.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина была безмерно благодарна за эту трогательную заботу и Тонечке, и Зинаиде Ивановне, но по ночам долго не могла уснуть: все думала, как же дальше жить? Она не плакала. Она с детства отучилась плакать. Все невзгоды она воспринимала с какой-то недетской мудростью: ну, сегодня плохо, а завтра будет лучше. Обиду на Андрея не лелеяла и не давала ей разрастаться – ее же никто не заставлял полюбить его и ему довериться. А что он перестал писать и ни разу не приехал в поселок – что ж, значит не смог. Или не захотел. А теперь он женился, и знать ему о ребенке ничего не нужно.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пришла настоящая зима, погода стояла солнечная, морозная. Красота была необыкновенная: деревья в инее сверкали на фоне ярко-голубого неба, солнышко разноцветно отблескивалось в каждой снежинке, и красногрудые снегири развесились на ветках, как спелые яблоки. Зина загляделась на эту красоту и, не заметив накатанной на тротуаре ледяной дорожки, поскользнулась и резко упала на спину. Пронзительная боль со спины метнулась на живот, стало больно-больно, до темноты в глазах. Кто-то помог ей подняться, довел до квартиры: она легла на диванчик и попыталась расслабиться. Боль стала затихать, а детеныш постучал ей пяточкой под самое сердце: я с тобою, мамочка!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А ночью Зина родила своего семимесячного сыночка, не богатыря, а маленького, сморщенного, синенького цыпленочка, весом в один килограмм семьсот граммов…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отлежав положенный срок, Зина с сыном выписались под самый Новый год. Тоня принесла в роддом детские вещи, все голубенькое и нежное, крошечку упаковали в теплое одеяльце, перевязали толстой голубой лентой, завязали бант величиной с самого младенца. А дома их с нетерпением ожидали приехавшие Зинаида Ивановна и бабушка Вера, с накрытым праздничным столом, со свежим пирогами…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И зажили они вчетвером: малыш, Зина, Тонечка и бабушка Вера; тесновато и бедно, да душевно и в понимании.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бабушка Вера нравом была доброй и веселой, она только что вышла на пенсию и готова была вынянчить своего первенца-правнука, названного Антоном, «Тонечкой» – от этого имени тетка Тонечка была в полном восторге!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Малыш был слабеньким, в первые месяцы жизни беспокойным, и доставалось всем. И Тоня, и бабушка по ночам вскакивали на каждый писк, именно писк, потому что сил у Антошки еще не было никаких, они пытались дать Зинуле возможность окрепнуть, набраться сил. Девочка, со своей стороны, оберегала Тоню, которая утром шла на работу и пахала там, как ломовая лошадь, чтобы принести в дом лишнюю копейку; и бабушку Веру, которая тянула на себе весь дом. Антошка еще только думал запищать, а Зина уже хватала его на руки, прижимала к груди и уговаривала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, сыночка, ну, маленький, не плачь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И малыш, как будто бы понимая, замолкал. А с приходом весны с ним стали больше гулять, молока у Зины, несмотря на молодость, было море, малыш наедался, играл, спал, снова наедался, снова играл и спал. И рос. Он так заметно подрастал, что детский врач, заполучивший недоношенного ребеночка от несовершеннолетней мамочки и приготовившийся ко всяким неприятностям, с удивлением и удовольствием смотрела на растущего Антошку и приговаривала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И в кого же ты такой могучий, и в кого же ты такой пригожий, и чем же твоя мамочка тебя кормит? – и стала относиться к Зине не просто с уважением и симпатией, а даже с некоторой долей любви, и опекала их, как только могла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина в перерывах между кормлениями и прогулками с малышом, усердно занималась, а весной экстерном сдавала выпускные экзамены. Останавливалась она в эти дни у Зинаиды Ивановны, с матерью и братьями не встречалась…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А потом рассудили в две взрослые головы – Тони и бабушки, да в одну молодую – Зинину, и решили, что должна Зина закончить бухгалтерские курсы, найти работу, а там уж как карта ляжет.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Карта легла правильно. Шли годы, Антошка рос очень смышленым, рано научился читать и считать, ему еще не было шести лет, когда Зина, ближе к сентябрю пошла оформлять его в школу. Директор смотрела на девочку – маму мало сказать с недоумением, смотрела, как на ненормальную, и слушать даже не хотела об этой авантюре. Зинаида не упрашивала и не унижалась: она попросила лишь об одном – посмотрите моего ребенка, просто посмотрите. И добилась – таки. Ее собственная серьезная и спокойная настойчивость сломила эту много видевшую директрису.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В назначенный день и в назначенный час Зина с Антоном были в кабинете директора, где уже восседали завуч и три учительницы, набиравшие первые классы. Антошка ростом был выше своих сверстников, внешне он вполне подходил под первоклассника, и даже сидеть ему по росту за первой партой не грозило. Он отвечал на вопросы, читал, решал задачки, читал стихи – делал все, что от него требовали, а когда устал, вдруг обратился к одной из учительниц:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пожалуйста, возьмите меня в свой класс, я dас не подведу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взрослые были сломлены, его взяла выбранная им учительница, а директор сумела убедить инспектора РОНО, и Антон стал учиться, опережая своих одноклассников, и доставлял огромную радость Зине, Тоне и Вере – так он называл маму, бабушку и прабабушку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Зинаида училась, работала и училась, и снова училась. Со своим ясным умом и, врожденной хваткой, она росла и двигалась по карьерной лестнице с завидной целеустремленностью. Девяностые годы для кого-то были годами утрат, потерь и краха, а кто-то смог выстоять и подняться. Зина со своими двумя высшими образованиями, со своим аналитическим умом, будучи в то время главным бухгалтером, предотвратила развал фирмы, спасла своего шефа от полного краха. Мужик оказался настоящим и глубоко порядочным. Через определенное время создали свой банк, где Зина стала вице – президентом, а позднее владелицей, хозяйкой этого банка. Она набиралась опыта, умела и не стеснялась советоваться со знающими людьми, завела надежных партнеров и, как шахматист, просчитывала свои действия на десять, двадцать ходов вперед. Банк набирал и набирал силу, имел своих пользователей, с достоинством пережил все финансовые крахи, постигшие всю страну, и не потерявший своего лица перед своими клиентами.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такое нечастое соединение внешней привлекательности, воли, ума, целеустремленности редко встречаются у женщин. Зинаида, пережив и душевный надлом в самой юности, и тяготы необеспеченной жизни, когда и она, и Тоня, и бабушка могли иметь только по одной паре, сто раз ремонтированной летней и зимней обуви; когда приобретение пальтишка планировалось за год и на его покупку вкладывались и бабушкина пенсия, и зарплата Тони и Зины; когда они не могли себе позволить покупку цветного телевизора, она не сломилась, не обозлилась на жизнь, она была устремлена в будущее и, главное, делала все, чтобы дать Антошке обеспеченное во всем детство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Парень рос среди трех сумасшедше любящих его женщин, можно сказать, он был облизан от пяточек до макушки, его обучали и музыке, и английскому, он плавал и занимался в спортивной секции. Зина делала карьеру, зарабатывала деньги, а бабушка Вера и Тонечка все свободное время отдавали Антошке, мотаясь с ним по всему городу – на английский, в бассейн, в спортклуб. А Тонечка еще и работала, но все равно уделяла Антошке очень много сил и времени. А уж бабушка Вера! – она лепила для него пельмешки, пекла пирожки, обстирывала и отмывала парня. Он очень их всех любил, но мама была его самой лучшей собеседницей и соучастницей в занятиях, играх и затеях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мальчишки иногда спрашивали у него:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А у тебя отец есть?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Антон всегда отвечал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Раньше был, а теперь нету, – и тема была закрыта.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Зины об отце он впервые спросил в пять лет отроду. Зинаида ответила ему, как взрослому, глядя в его вопрошающие глаза:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Твой папа жив и здоров, но он живет сейчас далеко, не в России, и не может временно с тобою встретиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я его увижу? Он придет за мной в садик?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, сынок, в садик он не придет. Но ты с ним обязательно встретишься.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;То же самое отвечали Тоня и бабушка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во второй раз вопрос был поднят, когда Антон заканчивал школу. Он колебался в выборе будущей профессии и вопрос уже звучал по-другому:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зинуля, а кем был мой отец? Мне бы очень хотелось посоветоваться именно с мужчиной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А моему мнению ты не доверяешь? Я не смогу обсудить с тобою эту проблему?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Знаешь, Зинуля, я не видел человека умнее тебя, но все-таки ты женщина, а моя профессия будет чисто мужской.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина, глядя сыну в глаза, поколебавшись и подумав несколько секунд, все-таки сочла его уже достаточно взрослым и здравомыслящим, поведала ему историю его появления на свет, не акцентируя внимания на тех трудностях, которые они с Тоней и бабушкой превозмогли, а в рассказе своем упирала на то, что отец порядочный человек, просто в то время так сложились обстоятельства, да еще на то, что Антон – замечательный сын и внук, что он ни в чем не подвел свою семью, что он одарен и настойчив и что ему самому нужно определиться с выбором ВУЗа и профессии, и самому достигать своей цели.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Говоря сыну об отце, Зина никогда не позволяла себе не единым словом его опорочить, унизить – она и себе самой не позволяла думать о нем плохо и все прожитые годы старалась помнить только светлые чувства, ту нежность и ласку, которых она до встречи с Андреем никогда не испытывала. Она не могла забыть те нежные слова, от которых ее голова шла кругом, она помнила в его глазах любовь и тепло, его ласковые и сильные руки. Откуда в ней, росшей, практически без участия родителей, воспиталось это чувство, это умение сохранить доброе и не утонуть в обиде, в разочаровании, в желании очернить человека, который был отцом ее ребенка? Откуда в ее еще такие юные годы взялась эта целеустремленность и железная воля? И каким образом она в свои семнадцать лет стала такой замечательной матерью, такой мудрой, что сумела стать своему сыну не просто матерью, а настоящим другом? Они с сыном понимали друг друга с полуслова и очень трепетно и бережно относились друг к другу.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Большим потрясением в семье стала неожиданная, и стремительная болезнь Тони, от которой ее не смогли спасти даже самые именитые доктора. Она недолго обременяла своими страданиями, ушла тихо и быстро… И бабушка Вера, которая, не смотря на свой возраст, держала на своих плечах весь дом, стала заметно сдавать, все чаще примащивалась на диван, говорила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что-то я ленивая стала. Так и ищу, куда бы тело свое приложить. Ну, сейчас, сейчас, пять минуток полежу и встану.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И меньше, чем через год после Тонечки проводили в последний путь и бабушку… И осиротели. В доме было тихо и пасмурно, и ни Антон, ни Зинаида не торопились возвращаться в эту опустевшую квартиру, где раньше у каждого была своя комната, но вечером все собирались и гомонили на кухне или в гостиной. Ту квартиру Зина купила при первой возможности, в Тониной малогабаритной двушке им было совсем тесно. А теперь она стала грустным напоминанием о счастливой совместной жизни такой дружной и преданной друг другу семьи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина с Антоном погоревали-погоревали, подумали и пришли к наимудрейшему решению: эту квартиру продать и купить две отдельные, Антон вырос, у него должна быть своя жизнь, во всех отношениях – своя, личная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А ты, Зинулечка, тоже должна изменить свою жизнь, выходи замуж или просто встречайся с кем-то, пусть этот кто-то станет для тебя надежным плечом, опорой. И ты, наконец, имеешь полное право на то, чтобы тебя опекали, берегли и о тебе заботились, чтобы тебя любили, и чтобы ты была счастлива.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина, по мере своего карьерного роста, действительно стала главой семьи, что относилось и к материальному обеспечению, и к решению важных для семьи проблем. Она отсылала деньги матери и братьям – отец все-таки ушел к какой-то разбитной бабенке, оставив свою рано постаревшую, всегда обремененную заботами и совсем разучившуюся не только смеяться, а даже улыбаться жену. Мать переводы получала, но ни разу не ответила ни на приглашение приехать, ни просто словом благодарности. Братья жили каждый сам по себе – один женился там, где проходил службу, он там и остался, не подавая о себе никаких вестей. Другой жил с матерью, этот видно весь в отца пошел – и пил, и гулял, да еще и мать по отцовскому примеру по пьяни поколачивал. Но деньги требовал от нее, будто сам был инвалидом. Бабушка Вера, бывало, говаривала: как сухие ветки у дерева – ни красоты, ни толку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина всегда помнила о Зинаиде Ивановне, о ее добром участии в своей судьбе, которая могла бы быть намного горше и трагичнее, если бы в ту промозглую ночь изгнания ее из родительского дома, эта мудрая и добрая женщина не ответила бы на беду девочки, не стала бы ее ангелом-хранителем. Она до последнего дня жизни Зинаиды Ивановны опекала постаревшую женщину, за несколько лет до Тонечки ушедшей тихо и незаметно. И, впервые за много лет, Зиночка приехала в поселок, чтобы попрощаться со своей названной матерью, отдать последний долг… Приехала и в тот же день уехала…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так в заботах и в вечной занятости, Зинаида и мчалась по жизни, не замечая ни весенней изумрудной зелени, ни осеннего багряного пожара листвы. Конечно, знаками внимания противоположного пола она не была обделена. Ей предлагали руку и сердце, ей предлагали интимную связь, ей много чего предлагали. Невестой она была привлекательной во всех отношениях: красивая, молодая, да еще и богатая. И однажды она все-таки отважилась, как говаривала бабушка Вера, «сойтись» с мужчиной. Внешне он был интересен, обеспечен, и к Зинаиде воспылал горячими чувствами. Впустила она его в свою жизнь, позволила себе помечтать о светлом будущем, о защищенности, о соучастии, в конце концов…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И началось! С утра он капризничал, потому что он ест омлет только с беконом, а кофе недостаточно крепкий, а рубашка сегодня должна подходить к его настроению и быть зеленой, и туфли со вчерашнего дня стоят нечищеные, и вообще – зачем он женился?! Вечером он приходил хронически злым и неудовлетворенным: на работе все дураки, никто не ценит по заслугам его светлейшую голову, никто не улавливает его мысли, а они гениальны. И на улице мрак и грязь. И дома до него никому нет дела – Зинаида не успела приготовить и поставить на стол свежий ужин, а то еще и пришла позже него! Жена должна жить для мужа, посвятить всю себя его капризам и прихотям. Очень скоро общие темы для разговоров иссякли как-то сами собою; он то просматривал вскользь газеты, а чаще – вел диалоги с выступавшими по телевизору представителями медицины, политики, литературы, ядовито отрицая все, что говорилось по ту сторону экрана. Он слышал только себя, любил и уважал только себя, знал по своему твердому убеждению все и обо всем…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А уж надвигающаяся ночь вызывала у Зины чувство обреченности, которое со временем перешло в омерзение… Закусив, традиционные три– четыре рюмки водки традиционным лучком, не утомляя себя гигиенической подготовкой ко сну, он настойчиво звал в спальню Зину, просил ее обязательно раздеться, чтобы «полюбоваться» ее по-девичьи стройной фигурой, как зверь бросал ее на кровать и, навалившись своим немалым весом, выдыхая в нее запахи вечерней трапезы, скоропалительно и суетливо совершал несколько телодвижений, в изнеможении, как после тяжелой работы, отваливался в сторону, поворачивался к Зине спиной и в мгновение ока засыпал, с первой же минуты захрапывая громко, заливисто, с подхрюкиванием, причмокиванием и свистом. Зинаида лежала опустошенная и униженная, брезгливо отодвигаясь от него. Потом, стоя под душем и смывая с себя эту гадливость, она невольно вспоминала далекие летние ночи, ласковые руки Андрея, незабываемые слова любви. И плакала, плакала, плакала…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это же надо! Зина лила бессильные слезы обиды и омерзения! Сильная, умная, красивая женщина, плакала от отчаяния, брезгливости унижения! Конечно же, прожив с этим человеком под одной крышей несколько месяцев и придя к полному пониманию абсолютной несовместимости, Зинаида пришла однажды домой еще днем, упаковала все вещи так называемого мужа – благо еще не додумалась штамп в паспорте поставить! – вызвала слесаря, поставила новые замки, выставила весь багаж постояльца за дверь и, без лишних объяснений, ушла к Антону.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мудрый сын не слишком удивился, ничего не спросил, обнял мать, поцеловал не по-сыновьи, а по-отечески – в макушку, и повез ее ужинать в маленький уютный ресторанчик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такой счастливой ночи и такого светлого утра у Зинаиды не было никогда… Антон стоял возле нее, улыбался и говорил с нежностью, заботой и легким, необидным юмором:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мадам, Ваш кофе ждет Вас!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так закончился Зинаидин опыт побывать замужем. Пришлось, конечно, поотбиваться от назойливого «бывшего», даже откупиться, но решение было окончательным и необсуждаемым.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После этого опыта ей ужасно захотелось поменять жилье: ей казалось, что заливистый храп по ночам на цыпочках подкрадывается к ней, что квартира провонялась луково-водочным перегаром, даже принять ванну ей было противно. И вот, наконец, она обрела покой в этих стенах, где все-все было продумано и придумано ею, где каждая вещь была любимой и имела свое значение; где каждый уголок был уютным и теплым. И только спальня оставалась местом необходимо-функциональным, там Зина всегда была одинокой-преодинокой…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;После с встречи с фирмачом прошла неделя. Зинаида была приглашена на юбилей сотрудничавшей с ее банком фирмой. Чтобы быть защищенной от ненужных ухаживаний, она попросила Антона сопровождать ее на эту вечеринку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда они вошли в сверкающий огнями, украшенный воздушными шарами и огромными корзинами цветов зал, народу собралось уже великое множество. Дамы сверкали истинными и поддельными бриллиантами и оголенными плечами и спинами, мужчины были в строгих костюмах и даже смокингах, при белых рубашках с бабочками и затейливыми галстуками. В этом человеческом муравейнике вдруг промелькивали лица знаменитостей, политиков, знакомых партнеров по бизнесу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Раскланиваясь и здороваясь, Зинаида с Антоном передвигались от группы к группе, обменивались малозначительными фразами и вдруг Зинаида, буквально, наткнулась спину стоящего впереди мужчины, который держал в руках бокал с шампанским и от толчка плеснул это шампанское себе на пиджак. Мужчина с недоумением и досадой обернулся и увидел Зинаиду, которая с искреннем раскаянием смущенно произнесла:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Простите, пожалуйста!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они смотрели друг на друга, она с виноватым видом, а его взгляд из недоуменного и раздраженного становился удивленно – восторженным – перед ним стояла восхитительно красивая женщина, в черном вечернем платье, с ниткой жемчуга на стройной шее, с великолепными каштановыми волосами и с глазами орехового цвета, опушенными длинными, густыми ресницами. Потом его взгляд перешел на Антона, потом снова на Зинаиду – с вопросом и удивлением: все-таки Антон казался ему значительно моложе Зинаиды. И снова на Антона. В глазах выражение менялось ежесекундно: восхищение, недоумение, удивление…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец, молчаливая дуэль закончилась, и фирмач сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуйте, Зинаида Михайловна, очень рад вас видеть, вы выглядите великолепно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спасибо, – ответила Зинаида и, чтобы заполнить паузу, спросила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А ваша жена, она, наверное, красивая?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я теперь без жены. Уже больше десяти лет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Простите мою бестактность. Познакомьтесь, это мой сын, Антон Андреевич.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Антон протянул фирмачу руку и тот представился:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Варламов Андрей Дмитриевич. А у меня есть дочь, ей двадцать два года, она начинающий журналист, вот согласилась меня сопровождать, а сама уже что-то выведывает, записывает чьи-то нечаянно образовавшиеся интервью. Она намеренна работать именно в сфере экономики и бизнеса. Умная девочка и с характером.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он в толпе присутствующих поискал глазами дочь и, не обнаружив ее, развел руками:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот вам и «сопровождающие лица».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разговор, как бы, самоисчерпался, деловые вопросы ни с одной стороны не были подняты, собеседники вежливо раскланялись и разошлись.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потолкавшись еще немного, в этой уже начавшей веселится толпе, Зинаида с Антоном покинули вечеринку и отправились по домам. По дороге Антон вскинул на притихшую Зинаиду взгляд и сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Очень интересный мужчина этот Варламов. Ты с ним давно знакома?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давно, сын, очень давно. Но встречаемся мы крайне редко. Сейчас, возможно мы станем деловыми партнерами, у него есть интерес к нашему банку, да и мне он кажется выгодным клиентом. Посмотрим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Попрощавшись с сыном, Зинаида поднялась в квартиру, из нарядного платья нырнула в уютный домашний халатик, прикрыла ноги мягким пушистым пледом, устроилась в глубоком кресле и задумалась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Снова перед ее глазами встал ее поселок, ее юность. Она снова видела перед собой того молодого, красивого, умного, нежного Андрея, из чьих уст она впервые услышала, что она замечательная, необыкновенная, самая лучшая. Она вспоминала его руки, его губы, его ласки и снова любила его той единственной, чистой, первой любовью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бабушка и Тоня очень хотели ей счастья, очень хотели выдать ее замуж, но не встретился ей человек, который смог бы затмить образ Андрея.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однажды, когда Антошке было лет семь – восемь, ее познакомили с мужчиной. Он был старше, занимал хороший пост, его возили на служебной «Волге» – по всем понятиям он был завидной партией. Уже несколько лет он был, по его словам, в состоянии полу-развода, жена его круглый год жила на даче, а он обитал в московской квартире и считал себя почти свободным мужчиной. Познакомившись с Зиночкой, он безумно в нее влюбился, стал активно за нею ухаживать, приглашать к себе и клялся, что развод вот-вот состоится. Зиночка никогда не оставалась у него на ночь, ей не хотелось врать Антону по поводу своего отсутствия, а уж правду сказать вовсе не было возможно – как это мама ночует у какого-то чужого дяди? Пока отношения не определились, Зина не могла сказать сыну об этом человеке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но однажды она все-таки сломалась под натиском просьб и перед мольбами кавалера и осталась. Даже сейчас Зинино лицо залилось краской невыносимого стыда и на глаза навернулись слезы от тех ужасных воспоминаний…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они поужинали при свечах, все было красиво и романтично, была нежная любовь – он действительно относился к Зиночке трепетно и нежно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зиночка вышла из ванной и услышала, как ее только что пылкий, нежный, влюбленный мужчина договаривает севшим, хрипловатым подобострастным голосом:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Конечно дома, милая. Я очень рад, что ты приедешь, мне так и не удалось выбраться на дачу. Ты уже подъезжаешь? – и увидел Зиночку, которая с немым вопросом в широко распахнутых глазах смотрела на него.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глаза героя-любовника забегали воровато-виновато, он не смел посмотреть прямо в глаза Зиночке и заблеял каким-то противным верещащим голосом:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Прости, прости, сейчас жена подъедет, ей нужно с утра быть в городе, какие-то дела с утра, она будет ночевать, она уже возле дома, пожалуйста, одевайся, иди. Я не смогу тебя проводить, вызови такси, ну что-нибудь придумай! Только скорей уходи, иначе будет скандал, моя жена умеет устраивать скандалы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он говорил, суетился, совал Зине ее одежду, и, буквально, выталкивал ее из своего жилища.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Собрав все силы, Зиночка спокойным голосом, глядя прямо в глаза несостоявшемуся кавалеру, с несвойственным ей цинизмом, сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да не дергайся ты! Не суетись! Выкрутишься, видно не в первый раз сдаешься?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина, собрав всю волю, сжав все жилы, пытаясь сохранить хоть какое-то достоинство, вышла за порог.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слезы обиды и униженного самолюбия ручьями лились из глаз. Ночь промозглая, осенняя, обступила, обволокла своим мраком: струи дождя смешивались со струями слез. Зина губами ощущала соленость этих потеков, стыд сжимал сердце, а ноги не слушались, буквально подкашивались. Она почти упала на мокрую скамейку и стала биться в истерике от безысходного отчаяния. Потом громкие судороги перешли во всхлипы, холод пробрался через промокшую одежду почти до самых костей; мозг стал работать четче. Нужно было добираться до дома. Она шла по улице, и не было ни одной припоздавшей машины: вода чавкала в легких туфельках; дождевые струи стекали и стекали по голове, плечам, по спине. На счастье, вдали мелькнули фары. Зина жестами просила остановиться, но машина, не замедляя хода, обдав ее дополнительным «душем» из-под колес, промчалась мимо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обреченно вздохнув, Зина продолжила свой путь, но, услышав сзади рокот работающего мотора, отступила на обочину. Водитель, включив задний ход, поравнялся со странной ночной путешественницей, тормознул, открыл дверцу и без злобы, но с легкой издевкой спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Откуда, парнище? Из какого лесу? Чего по ночам гуляешь? Куда тебе надо-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина назвала свой адрес, мужик присвистнул:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, мать, занесло тебя! Туда час езды, а мне с утра на работу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он поразмышлял секунды 3–4, все-таки сжалился и сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ладно, садись. Только на заднее сидение, а то жена сядет завтра утром в лужу – отчитывайся потом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он довез Зину до дома, она стала доставать из сумочки деньги, но мужчина остановил ее жестом и добавил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да оставь, вижу как тебе хреново. Все мы можем попасть в какой-нибудь переплет. Бывай, да побереги себя!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Простой мужик, на стареньком «Жигуленке», но с таким тактом и сочувствием! Он не задал ни одного вопроса, не ругал и не жалел, просто среди ночи взял да довез на другой конец города, поняв и приняв ее несчастье. Среди осенней, холодной, промозглой ночи. Такое же доброе сердце, как то, которое встретило ее много-много лет назад в такую же ненастную ночь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина стала тихонько открывать дверь: навстречу ей уже спешили Тоня и бабушка Вера с немым вопросом во встревоженных глазах. И Антошка. Он подошел к Зине, приник головою к мокрому материнскому платью, по-взрослому вздохнул и сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну вот, слава Богу, ты уже дома, теперь давайте все будем спать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пережив этот позор, обиду, унижение, стыд за поруганную доверчивость, стыд перед терпеливо ожидавшим ее возвращения и отказавшимся лечь спать сыном, перед бабушкой и Тоней, Зина дала себе зарок никогда не повторять опытов по устройству личной жизни, по крайней мере, пока Антон не вырастет. И она была верна своему зароку: никаких ухаживаний, никаких романов в ее жизни не повторялось – на первом месте был Антон, потом ее семья и бесконечная учеба и продвижение по карьерной лестнице, пока Антон не встал на свои собственные ноги и когда уже не было Тонечки и бабушки Веры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Деловая встреча с Варламовым после памятного вечера состоялась через несколько дней. После заключения договора Андрей Дмитриевич задержался на пару минут и тактично и ненавязчиво предложил отужинать с ним в ресторане. Зинаида, чуть поколебавшись, неуверенно спросила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А нужно ли? Будет ли это прилично по отношению к Вашей семье? Деловые вопросы мы решили, как бы на этом можно поставить точку?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Будет вполне прилично. У меня взрослая и умная дочь. А вечером мы обо всем поговорим. За вами машину прислать к которому часу? К девятнадцати вам будет удобно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На этом до вечера и расстались. Зинаида к назначенному часу переоделась, чуть подправила макияж и, удовлетворившись своим видом, отправилась на свидание…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она ждала этого свидания целых двадцать четыре года, ждала терпеливо и трепетно, загнав это ожидание глубоко-глубоко, боясь надеяться на него, ждала, ждала…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечер прошел замечательно. Первые минуты присутствовало обоюдное стеснение, а потом пошел доверительный, добрый разговор. Андрей рассказывал о своей жизни: рано женился, после института родители обеспечили распределение в одну из развивающихся стран на интересную и хорошо оплачиваемую работу. Но поехать туда мог только женатый человек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я женился не по огромной любви. Катя была моей однокурсницей, мы были друзьями, наши родители были из, как говорят, одного круга – никаких минусов, одни плюсы. Катя была хорошенькой, за ней увивалось пол-курса, но под влиянием обстоятельств и мнения родителей она согласилась на этот брак. Мы прожили вместе почти одиннадцать лет, и я благодарен ей за эти годы. Она была заботливой и доброй, она предугадывала мои желания, а заграницей, где она не была востребована как специалист, отлученная от всей семьи, от родителей, она всю нежность и ласку отдавала мне. А через полтора года у нас родилась дочка, она больше походила и походит на меня. Катюша очень любила нас, всю свою жизнь положила на нас. Когда Алене исполнилось одиннадцать лет, Кати не стало. Африка отняла у нее здоровье, мы ничем не могли ей помочь, она нас покинула, продолжала нас любить до своего последнего дня. С тех пор мы с Аленкой вместе преодолеваем все трудности и вместе радуемся удачам друг друга. Она очень стойкая, сильная. Пока была жива моя мама, она опекала нас, но теперь мы одни, правда вместе проводим мало времени – у меня дела, у нее учеба, а теперь – интересная работа, карьера.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зиночка слушала этот спокойный рассказ, вопросов не задавала. И только, когда Андрей выговорился, она долго-долго, пристально посмотрела ему в глаза и стала рассказывать ему о себе. Но ни словом она не вспомнила подмосковный поселок, трикотажную фабрику, футбол… Она рассказывала, что Антон рос среди любящих людей, женщин, но, к сожалению, без отца. Зина ни разу не вспомнила, как ей приходилось одну пару обуви носить и два, и три года, когда бюджет их семьи был рассчитан на несколько лет вперед; ни бабушке Вере, ни Тонечке, ни ей самой «совсем не хотелось» ни яблочка, ни виноградинки, потому что они растили Антона, и все яблоки, и весь виноград предназначались ему. Она рассказывала о доброте и мудрости бабушки Веры, о ее удивительных и метких присказках; о самопожертвовании Тони и о способностях, целеустремленности, о душевном благородстве Антона.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей умел слушать. Он смотрел в глаза Зины, кивал или молчаливо удивлялся ее рассказу. Зина закончила свое повествование, и только тогда он спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А вы? Как же жили вы все это время?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я сражалась и шла вперед.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы гордитесь этим?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не знаю. Я достигла очень многого. А главное я вырастила достойного сына, настоящего мужчину и человека…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А Ваша личная жизнь? Вы не разу не сказали о себе, об отце Антона? Вы сейчас замужем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, я свободная женщина, свободная и вполне самостоятельная. Я не встретила человека, который смог бы заменить отца Антона, мои попытки были немногочисленны, но всегда печальны и приносили только разочарование, – и на этом прервала беседу. – Мы что-то разоткровенничались. Не много ли для первого раза? – В глазах ее светилось тепло и плохо скрываемая нежность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зинаида, простите, мне кажется, что я сегодня продолжил беседу с очень давно знакомым мне человеком, которого долго не видел. Вы очень напоминаете мне девушку, с которой я был знаком давным-давно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина испугалась и прервала его:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Знаете, Андрей, я тоже испытываю чувство давнего знакомства и понимания. Но давайте не будем углубляться в историю, впереди у нас, даст Бог, длительные партнерские отношения и мы сможем еще не раз встретиться и поговорить. Вечер был прекрасным, благодарю Вас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей довез Зиночку до ее дома, галантно поцеловал ей руку, правда, задержал ее в своей руке чуть дольше, чем следовало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина, входя в подъезд, а потом в квартиру, несла эту руку, как великую, хрупкую драгоценность, прижимала ее к щеке, к губам и слышала того, единственного Андрея, которого любила безысходно много-много лет…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;За зимой пришла весна. Андрей звонил по делу, а иногда деловым вопросом прикрывал желание просто пообщаться; иногда он приглашал ее поужинать, но Зина, любившая его всегда и бесконечно, чего-то боялась и откладывала предлагаемые встречи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей в очередной раз позвонил в канун майских праздников, весна в этом году была ранняя и дружная, погода стояла теплая и солнечная. Четко без обиняков он предложил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Знаете, Зинаида, у нас прекрасная, просторная дача в райском уголке Подмосковья. Приезжайте с сыном, познакомимся ближе. Аленка с этим предложением согласна и присоединяется к нему. А уж шашлыками я вас угощу – в жизни вы таких не едали. Давайте, приезжайте, вас это ни к чему не обяжет, но я обещаю, что организую вам прекрасный отдых.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зиночка попросила повременить с ответом, чтобы поговорить с Антоном и услышать его мнение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Антон был замечательным сыном. Он спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зинуля, тебе этот Варламов по душе? Тебе хочется с ним увидеться?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да! – выдохнула Зина. – Очень! – и зарделась, как маков цвет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вопрос решен. Узнай маршрут, время и мы поедем на шашлыки, – с удивлением и улыбкой сказал умный и деликатный сын.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подъехав к даче, Антон посигналил, помог выйти из машины Зиночке, одетой в полуспортивный костюм, красивой и взволнованной, что не укрылось от внимательного взгляда сына:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спокойно, самая умная и красивая женщина! Все будет в порядке, я тебя никому в обиду не дам!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в этот самый момент отворилась калитка, в ее проеме стояла девушка, светловолосая и голубоглазая, в ярко-голубом костюме и с видеокамерой:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуйте! Я Алена. Проходите, пожалуйста! – говоря это, она снимала их в фас, в профиль, забегала вперед, и с боку и без остановки говорила: – Вы, Зинаида Михайловна, а вы – Антон. Папа уже готовит угли, сейчас мужчины пусть занимаются своим делом, а мы с вами, Зинаида Михайловна, посмотрим дачу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей шел на встречу, приветливо и радостно улыбаясь. Он пожал руку Антону, долго-долго посмотрев ему в глаза; поцеловал Зиночке руку и преподнес ей букет очаровательных тюльпанов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужчины стали заниматься приготовлением шашлыков, о чем-то тихо разговаривая, а Алена провела Зиночку по участку, показывая ей цветущие кусты сирени и рассказывая, что эти кусты сажала ее бабушка, но ее уже нет почти пять лет, и дедушка умер сразу за ней. Вот они с папой и живут здесь, ухаживают за домом и участком, поддерживая память о родителях Андрея.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В доме Алена подвела Зину к висящей на стене большой фотографии в рамке, где в свадебный день был запечатлены Андрей, Катя и их родители. Андрей выглядел несколько растерянным, Катя спокойно улыбалась, а родители были откровенно счастливы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Зины закружилась голова – все двадцать четыре года она не позволяла раздавить себя той боли и тому отчаянию, которые ей пришлось пережить в тот самый день, для всех по-своему памятный день…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зинаида Михайловна, Вы знали мою бабушку? – спросила Алена и посмотрела Зине прямо в глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зина растерялась от неожиданного вопроса и не знала, что ответить. Она могла бы сказать, что не знала, и это была бы чистая правда. Но, немного поколебавшись, Зина ответила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я один раз видела твою бабушку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В день свадьбы моих родителей? Это вы тогда приходили? Бабушка стала серьезно болеть и перед смертью рассказала мне, что перехватывала ваши письма, письма от какой-то девушки из какого-то поселка, ее пугала эта связь ее сына с неизвестной беременной девчонкой из провинции. Папа ничего не знал о вашей беременности. Нет, не думайте, бабушка была очень хорошей и доброй, и у них с мамой был прекрасные отношения. Но бабушка никогда не могла себе простить, что выставила за порог беременную молоденькую девчонку, она даже пыталась вас найти по старому адресу, но на ее письма никто не отвечал. Особенно она переживала после смерти моей мамы. Она мне рассказывала и всегда плакала: как вы стояли на площадке перед дверью, с какой любовью и отчаянием смотрели на папу, а он, оказывается, сильно обижался, что вы перестали писать, что отказались от него. Он-то не понял, что вы были беременны, а бабушка и не стала ему говорить. Она очень страдала, поверьте мне. А когда папа встретился с вами, он ходил такой взволнованный, не мог успокоиться и несколько дней повторял ваше имя. Я почему-то решила, что вы и есть та Зина из папиной далекой юности. После встречи с вами папа стал искать в своем студенческом альбоме какую-то фотографию. И нашел. Он все время ее рассматривал. Я спросила его, что это за фотография, и попросила показать мне. Это был старый любительский снимок, там большая группа парней и в середине – одна девчонка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алена достала из шкафа маленькую любительскую фотокарточку, пожелтевшую от времени, где были сняты футболисты из поселка и студенты, а между ними, рядом с Андреем стояла молоденькая, хрупкая девочка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это вы, Зинаида Михайловна? Когда я увидела Антона, все сомнения у меня развеялись: мы с ним очень похожи, только у меня глаза папины, а у Антона ваши.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девочка говорила, а глаза ее, не отрываясь, смотрели прямо в глаза Зинаиды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так это вы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не было смысла врать и Зина, продолжая рассматривать фото на стене, тихо ответила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, Аленушка, это я. А Антон – твой брат, он на год старше тебя. Я всю жизнь любила Андрея, но после его свадьбы никогда не пыталась восстановить с ним отношения. И об Антоне он узнает только сегодня, так же как Антон впервые познакомится со своим отцом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взрослая и молодая женщины обнялись и молча стояли у фотографии: одна знакомилась с лицами, а другая с нежностью и любовью вспоминала своих родных…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надежда<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну надо же было такому случиться! Даже во сне такое не привидится! – Надюша, сладко потягиваясь, вспомнила вчерашний вечер и удивилась себе, полету своих фантазий, своей безрассудной храбрости, неожиданной и несвойственной ей…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подруга праздновала свой юбилей, она была постарше, и лет ей уже было ого-го! Да и почти вся ее компания была одинаковой с нею «весовой категории», говорили в основном о дачах, соленьях, вареньях, о болезнях – и странное дело! – симптомы у всех были похожи, а лечение им назначали разное?! Говорили о недовольстве властями, которые обрекли этих рано ставших стариками людей на полунищенскую жизнь, на копеечные пенсии, на дороговизну и прочее, прочее, прочее…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они были едины в этом порыве жалости к самим себе и друг к другу, и чем дольше они говорили, тем лучше понимали и воспринимали друг друга, и тем несчастнее чувствовали себя, и жалели себя все больше и больше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, не все присутствующие были обездоленными: здесь был и именитый оперирующий профессор, попасть под нож к которому считалось большущей удачей, и который получал немалые деньги – меньше от государства, а главный поток шел от родственников страждущих. По просьбе кого-то из присутствующих за праздничным столом, наивно полагающих себя теперь уже хорошо знакомыми с ним, он барственно выделял тисненную золотом визитку, где, наверняка, были указаны телефоны секретарей его секретарей, то есть, до самого этого профессора без посредников вряд ли кому-то удалось бы добраться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Был в гостях и писатель, правда, его творений никто из присутствующих и в руках не держал, и в глаза не видел. Ну, у этих-то, у «великих», воспаленное чувство собственной значимости, их нисколько не смущает их малоизвестность, если не сказать – неизвестность. Эти в своих кругах выпендриваются друг перед другом, злобно завидуя тому, кто правдами и неправдами сумел протиснуться в какой-нибудь известный журнал или альманах, и тихо ненавидят счастливчика… Писатель подарил юбилярше свой «шедевр», напечатанный мелким шрифтом на газетной бумаге и облаченный в тонкую обложечку, сделав дарственную надпись в присутствии гостей, размашисто расписался и оповестил собравшихся, где можно эту книжицу приобрести…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще один гость выделялся среди массы необыкновенно яркой рубашкой и пестрым галстуком; приближенный к искусству, он эдак небрежно, всуе, упоминал деятелей кино, фамилии были значимы и на слуху у населения. Так вот, этот, от искусства, без тени смущения вел телефонный разговор с каким-то неведомым абонентом, голос у него был громким и хорошо поставленным, и говорил он так, чтобы окружающая публика узнала, что сегодня он на юбилее, завтра у него встреча с… – называется имя знаменитости, а вот послезавтра его нужно «отловить» на студии; да-да, он уже почти подготовил контракт и почти решил все вопросы… И нисколько не смущаясь, заглушал своих голосом, своим разговором всех. И юбиляршу тоже.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сообщество гостей разделилось на удачливых и обиженных жизнью. Противно было и от одних, и от других. Величие заслуженное и мнимое как бы подавляло остальную массу, а эта масса после первого же тоста жадно и бесстыдно набросилась на закуски, наваливая в свои тарелки из всех блюд, которые были в досягаемом длине их рук пространстве, и алчно прицеливая взгляд на то, что стояло подальше. Вставные челюсти в бешенном темпе перемалывали еду, с сопением и причавкиванием; жуя, масса еще умудрялась вести разговоры с полными ртами, разбрызгивая слюну вперемешку с перемолачиваемой пищей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несчастная юбилярша еле-еле разбирала, о чем говорит очередной тостующий гость, чего же он ей желает; тамада на первых порах пытался усмирить, утихомирить жрущую, пьющую и гудящую публику, старания его были тщетны и он бесславно сложил с себя свои почетные полномочия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И стало Надежде так грустно от этого зрелища, от созерцания этой несовместимости величия и высокомерия, алчности и невоспитанности, что она потихоньку-потихоньку стала пробираться к выходу из зала. Уйти сразу, не попрощавшись, было неприлично, нужно было дождаться, когда нажравшаяся публика насытит свое чрево и когда объявят перерыв, чтобы поблагодарить хозяйку и уйти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя стояла возле колонны, рядом с оркестром и танцевальным пятачком, наблюдая, как молодежь выделывает такие замысловатые движения, что невольно возникал вопрос: сколько же в их руках и ногах суставов? А подвыпившие старцы, пришедшие с молоденькими подружками, пытались подражать молодым и были так смешны в этих потугах, что даже их малоразвитые подружки смущенно оглядывались по сторонам или опускали взор долу. Но уйти от этого раскрасневшегося, потного, задыхающегося «кошелька» не стремились – знали, зачем шли, и надеялись на вознаграждение за терпение и непритязательность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надежда с легкой улыбкой созерцала эту картину. Ей было жалко и этих девчонок, и их кавалеров, пытающихся выпрыгнуть из собственных штанов. Ей было жалко и юбиляршу, и ее гостей…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И стало жалко себя саму. Так быстро прошла жизнь, особенно последние 10 лет, когда нужно было заново научиться жить, научиться быть одинокой… Очень редко она позволяла себе подобное настроение, а тут, вдруг, среди мерцающих огней, веселья и музыки, накатило. И захотелось немедленно, сейчас же уйти в свой дом, в свою крепость, открыть альбом с фотографиями и насладиться милыми, дорогими лицами дочери и внука, позвонить им, услышать их родные голоса, защитить свою душу от одиночества…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надежда стала отступать за колонну и наткнулась спиной на чью-то спину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Простите! – одновременно сказала она и сказал мужчина, с которым она столкнулась…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И оба рассмеялись. В полумраке ресторанного зала трудно было рассмотреть его лицо и определить возраст, но что он был моложе – это было точно. Лет сорок, не больше. Роста он был среднего, крепко сложен, глаза его улыбались и продолжали смотреть на Надежду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Почему вы грустите? У вас такой печальный взгляд, а в этом заведении нужно раскрепощаться и веселиться. Разрешите пригласить вас на танец, под эту музыку молодежь дрыгаться не будет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Звучало старое-старое танго, площадка перед оркестром почти опустела. Надежа согласно кивнула, положила левую руку на крепкое плечо мужчины, а правую вложила в ладонь партнера, и начался завораживающий танец – так танцевали давно, в ее ранней молодости, с переходами и отступами, выходами и оборотами. Крепкие руки партнера удерживали ее, когда ей казалось, что она не справится с этим движением и вот-вот упадет. Танго всегда был любимым танцем Нади, но ей уже много лет не приходилось его танцевать, она почти разучилась выделывать эти сложные па, но неожиданно у них сложилось и сладилось. Музыка закончилась, партнер спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вас куда проводить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя смотрела на него почти счастливыми глазами и, вдруг, неожиданно для себя самой, предложила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Потанцуйте со мной еще, мне очень понравилось!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тут же смутилась:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Извините, это я так, не подумав, ляпнула. Извините! Я здесь у друзей на юбилее, просто вышла отдохнуть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Отдохнуть? Там так весело? Или безумно скучно? Вы не согласитесь присесть за наш столик? Мы с друзьями празднуем годовщину нашей давно сложившейся компании в очень, очень узком кругу. Соглашайтесь! Вас это ни к чему не обяжет. И мы еще обязательно потанцуем, Вы замечательная партнерша – и повел Надежду к столику, стоявшему в укромном уголке, за которым сидело трое мужчин, взглянувших на Надежду с удивлением:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И где же ты, старче, такую рыбку золотую выудил?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они встали и начали представляться Надежде, видимо предположив, что она старая знакомая их друга, случайно (а может быть и нет?!) встреченная на этом празднике чревоугодия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сергей!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Матвей!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Дмитрий!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И протягивали руки для знакомства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Надежда!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Надежда!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Надежда – отвечала на каждое пожатие руки Надя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подошла очередь знакомится с приведшим ее сюда кавалером:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Меня зовут Надя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А меня зовут Вадим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рассмеялись все дружно и весело. Мужчины стали за Надей ухаживать, предлагать вино, закуски. Ей было неловко: во-первых, совершенно легкомысленно познакомилась и присела к столу мужчин; во-вторых, она, видимо, разрушила их мужской разговор – не напрасно же они пришли сюда без жен, им хотелось и нужно было побыть в своем, чисто мужском коллективе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но, прервав свои разговоры, никто из мужчин не проявил ни малейшего раздражения или недовольства, наоборот, каждый из них стремился вступить с Надей в разговор, который становился все более оживленным и непринужденным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заиграла музыка, Вадим положил свою руку на руку Надежды и заговорщицки подмигнул ей. Она ответила тем же и они снова пошли танцевать. Боже мой! Сколько же удовольствия, можно сказать – счастья, испытала Надя в этот вечер! Музыка, легкий флер ухаживания, сильные руки мужчины, то притягивающие ее к себе плотно-плотно, то отпускающие, и взгляд, прожигающий до самого сердца. И уже не хотелось, чтобы этот вечер закончился, время теперь не тянулось, оно даже не бежало – оно неслось. Гости с юбилея стали постепенно отбывать, наконец, подруга заметила отсутствие Надежды и стала ее высматривать. Взгляд ее зацепился за танцевальную пару, она стала делать призывные движения руками, как матрос-телеграфист на мостике, но не обнаружив Надиного ответного жеста, сама стала продираться сквозь орду танцующих и, придержав Надю, возвестила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тебя ждут Никоновы, они тебя отвезут домой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все. Команда была выдана, ответить нечем, нужно исполнять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя с Вадимом подошли к его друзьям, она с улыбкой поблагодарила всех и стала прощаться. И Сергей, и Матвей, и Дмитрий вручили ей свои визитки и тоже поблагодарили ее за компанию, за ее улыбку, за хорошее настроение, Вадим пытался проводить Надю, но ей вовсе не хотелось, да и не имело смысла демонстрировать нового знакомого – ее многолетнее присутствие на всех сходках в единственном числе уже было принято как должное и неизменное, зачем же создавать почву для вопросов и пересудов? Вадим дал свою визитку, а Надин телефон записал на подвернувшемся клочке бумажки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Благополучно доставленная домой, Надюша разоблачилась, сняла пропитанную запахами еды и табака одежду, приняла душ и стала рассматривать и прочитывать визитки своих неожиданных знакомых. Ничего себе ребятки! Генеральный директор; профессор, доктор медицинских наук; директор издательства и, наконец, Вадим – главный энергетик какого-то «ОАО».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хорошая компания – по возрасту от 40 до 50 лет, профессии разные, а вот страсть к экстремальному спорту объединила этих людей. Они познакомились на каком-то горном маршруте; уже несколько раз вместе спускались на байдарках по горным рекам и много ныряли с аквалангами на большие глубины, это была настоящая мужская дружба.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя в эту ночь плохо спала, в голове стали возникать картинки – они с Вадимом танцуют, гуляют по осеннему лесу, ходят в театр, на выставки… Как же истосковалось ее сердце по вниманию, заботе и участию, если в голову полезли такие нелепые мысли…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда Надя осталась одна, она очень страдала. Страдала от одиночества, от того, что нужно было по новому выстраивать отношения со своими подругами, а главное с их мужьями, которые за редким исключением, рвались оказать ей «любую помощь». Каждый считал себя вправе предлагать ей свои «услуги», каждый считал, если не он, то кто?! И нужно было время, терпение, такт, чтобы сгладить все углы, и мягко, но навсегда пресечь все эти ухаживания. А одиночество глодало душу. И тогда она, утешая себя, обескровленная собственной бедой и тревогой за свою девочку – у той был период первой настоящей любви, когда душа то воспаряет в небеса, то утопает в сомнениях, неуверенности, необоснованной ревности, и которую нужно поддерживать, успокоить, ободрить мягко и тактично, именно тогда она перед сном стала придумывать сны-фантазии – «мультики». Она придумывала сказочного кавалера, который был, безусловно, красив, умен и добр и к ней, и к ее дочке. И, если бы она эти предсонные бредни куда-нибудь записывала, то получился бы целый роман под общим названием «Записки тихопомешаной». В этих своих сказочных грезах она и засыпала, а утром напрочь забывала, что за видения у нее были в состоянии дремы. Так и заказывала себе: сегодня «мультик» будет про моряка, потом про героя, потом, как ее неизлечимо больную, выхаживал доктор и влюблялся в нее… Порою «мультики» были грустными, ей становилось жалко себя, она утыкалась носом в подушку и плакала горько и безутешно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эти придумываемые видения стали привычкой, каким-то наркотиком, и Надежда в один прекрасный вечер закрыла эту развлекательную программу, заварила горький – прегорький пустырник, пожелала себе здоровья и счастья и выпила это снадобье. Сон пришел быстро, он был легким и спокойным, так она постепенно отучила себя от полетов фантазии, угомонила в себе женщину и зажила спокойной размеренной жизнью.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Встреча с Вадимом, с его друзьями вдруг всколыхнула спокойствие и смирение, она страшилась поверить, что может быть интересна мужчине, да еще явно моложе нее. Выглядела Надя, несмотря на пережитое, очень молодо, фигурка у нее была стройной, она была всегда ухожена и никто не давал ей ее лет, но она-то знала, что уже скоро, через два года, ей стукнет 50, а там уже и 55 – и пенсия «по старости» – такая замечательная формулировка существует в нашей стране. Не по выслуге лет, по стажу, по возрасту в конце концов, а «по старости». Пригвоздят так пригвоздят! Надя выпила свой пустырник и стала постепенно погружаться в сон, но вокруг играла музыка, и ее держали в объятиях крепкие мужские руки…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром она с усмешкой рассматривала себя в зеркале и приговаривала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ночью-то все кошки серые, – улыбалась и видела свои морщинки, и не такую уже безупречную шею, и нахально пробивающуюся на висках седину, хотя совсем недавно красила волосы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давай-ка, Наденька, берись за дела, их за неделю вон сколько накопилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя надела «уборочный» наряд и принялась мыть, драить, оттирать все подряд, смахивать пыль и полировать мебель. И откуда только берется эта пыль, этот мусор? Одна живет, а вот поди – каждую неделю дел невпроворот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А где-то глубоко-глубоко в подсознании все-таки теплилась надежда – вот сейчас раздастся звонок, позвонит этот Вадим, а что она будет говорить? А если он предложит встретится? А где? Она за годы одиночества одичала и с трудом могла представить, что к ней придет мужчина, понятно же зачем он придет, не книжки же читать или кроссворды разгадывать, и что ей тогда делать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Переделав все дела, Надя позволила себе отдохнуть, уселась в удобное кресло, взяла журнал и включила телевизор – она всегда что-нибудь еще делала при включенном экране – или вязала, или читала, или разгадывала кроссворд. А в перерывах между отгадыванием очередного слова ее мысли нет-нет, да и возвращались ко вчерашнему вечеру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошла неделя, потом вторая, потом еще неделя, а звонка не было. Да и не могло быть. Просто маленькое происшествие, маленькое развлечение; этот Вадим и думать о ней забыл… Жизнь шла старым руслом, все вернулось на круги своя…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вдруг как-то вечером позвонила подруга, недавняя юбилярша и сразила Надю наповал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Надь, а Надь! Тут мужик тебя домогается, представляешь, поднял всех в ресторане на ноги и по корешку счета нашел мой телефон, как мне быть?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Какой мужик? Какой телефон?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да какой – какой? Наверное, с которым ты в ресторане танцевала. Прямо требует – дай ему твой номер и все! Что делать-то? Не давать? Может, он маньяк какой-нибудь? Он еще сказал, что у тебя есть его координаты и что его зовут Вадим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надежде совсем не хотелось посвящать любознательную подругу в свои дела и она ответила достаточно сухо:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я не знаю никакого Вадима, если этот человек будет тебя беспокоить – направь его подальше и скажи, что я его не знаю и знать не хочу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да ведь представляешь, как он мой телефон откопал? Нашел администратора, который у меня заказ оформлял, по этой квитанции буквально вырвал номер моего телефона, Надь, а Надь, может дать ему твой номер, может мобильный? Он сегодня уже три раза звонил, он меня в покое не оставит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, хорошо, дай мобильный. Я сама его отважу. Я даже не знала, как его зовут, а он Вадим оказывается?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подруга обрадовалась дважды: от надоедливого мужика отделается, да еще Надеждины секреты теперь повыведает. Ишь ты, тихоня-тихоня, а мужика-то заарканила!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надежда через несколько минут отвечала на звонок Вадима. Тот ресторанный угар прошел, «мультики» она прервала сразу и резко и теперь заговорила с Вадимом спокойным, ровным голосом, а он почти кричал в трубку:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я еле-еле нашел тебя, ту бумажку, где записал твой номер не могу найти до сих пор, прости, пожалуйста, но почему ты не перезвонила, ты же обещала! Наденька, я очень-очень хочу видеть тебя, пожалуйста, давай встретимся на том же месте, когда тебе будет угодно? Не отказывай мне, очень тебя прошу!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя не могла вставить в этот бурный поток ни одного слова, и, когда Вадим, наконец, сделал паузу, она с усмешкой спросила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А зачем? Потанцевать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, если хочешь – и потанцевать, но больше всего я хочу смотреть в твои замечательные глаза и говорить обо всем долго-долго. Пожалуйста, Наденька, я тебя очень прошу! Ну не отказывай мне, пожалуйста!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хорошо, я подумаю и через день-два перезвоню, – нужно же было как-то прервать разговор!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты твердо обещаешь? Ты знаешь, даже если ты сменишь номер телефона, я тебя теперь не потеряю, я тебя обязательно найду. Позвони, я буду ждать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Может быть, он действительно маньяк, думала Надя. Такого натиска ей никогда не приходилось испытывать – за всю свою долгую жизнь. Но ведь нашел! Таким необыкновенным способом, но нашел!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А подругу уже разрывало любопытство, уже задребезжал звонок городского телефона, и в нем противно задребезжал голос:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, что? Он дозвонился? Кто он? Ты с ним встретишься? Ну, Надежда, удивила ты меня, такая ни на кого не смотрящая, а мужика в ресторане захомутала?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ради Бога! Уйми свои фантазии. Я никого не хомутала, это действительно тот мужчина, с которым я потанцевала, но что его зовут Вадим – я даже забыла. Я обещала ему устроить тур, но совершенно об этом забыла, просто из головы за разными делами вылетело.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Какой тур? Куда он хочет поехать? Один? С семьей? Или он тебя хочет пригласить? – хихикнула подруга. – И как ты вдруг забыла? С тобой это никогда не случалось – молотила она без остановки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И на старуху бывает проруха. В конце концов, это нужно ему, и он должен был подсуетиться, так что точки поставлены и вопрос исчерпан. Ты лучше расскажи, какие подарки ты получила на юбилее? Они тебя порадовали? – перевела Надя разговор в другое русло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да ты разве не знаешь, что дарят эти старики? Все, что у них завалялось. Всякие безделушки, куда их девать – ума не приложу. Да ладно, тоже кому-нибудь передарю при случае. Лучше б по 200 рублей в конвертах дали, хоть немного бы расходы перекрыть. Нет, Надь, – без остановки перескочила она, – мужик то он вроде ничего, ты уж его не отталкивай, вдруг на что сгодится? – и засмеялась таким противным, гаденьким смешком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты себе сколько лет приписала в паспорте? Что-то не по годам азартная! Это посторонний человек, успокойся! И дыши полной грудью, не переживай!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На том разговор и закончился. А Наде нужно было решать: соглашаться на встречу с Вадимом или нет? Одичала она в своей одинокости, страшно было разрушать устоявшийся ритм жизни, страшно было ошибаться и потом казнить себя за эту ошибку. Она не была полной самоедкой, но свои неудачи и промахи в жизни переживала тяжело; стыд, наверное, родился раньше нее и был ее вечным спутником всю жизнь. Она стеснялась одеваться ярко, слишком модно, украшения одевала не часто, и совершенно напрасно, у нее были очень красивые, до сих пор сохранившиеся руки и вполне приличная шея. Она стеснялась своей давно не ремонтированной квартиры, хотя у нее всегда был порядок и было очень уютно. Даже когда в ее присутствии кто-то горячо выяснял отношения – она тоже стыдилась, стыдилась за них и за свое присутствие в этой ситуации. В общем, она всегда находила, чего стесняться и стыдиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А теперь она очень боялась, что встреча принесет разочарование: Вадим будет смотреть на нее трезвыми глазами, поймет, что она старше, и начнет искать способ, чтобы избавиться от этого знакомства. Это было бы убийственно стыдно, она этого уже не сможет пережить… Ну зачем, зачем создавать себе неудобства и огорчения? Нет, никаких встреч. Звонить она сама не будет, а на его звонок ответит твердым отказом. Кстати, куда же запропастилась его визитка, я же ее где-то здесь положила, думала Надежда и рылась-рылась в ящичках комода…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночью ей снился Вадим, они кружили в вальсе, кругом были огни и дивная, дивная музыка. И сильные руки держали Надю в объятиях, и глаза смотрели в глаза…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чуть свет зазвонил телефон, его звук был громким и неожиданным, Надя с испугу не могла отыскать трубку, а он звонил и звонил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Доброе утро, Наденька! Я желаю тебе удачного дня и с нетерпением жду твоего звонка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это был Вадим. Выпалил на одном дыхании и отключился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рабочий день был напряженным, решаемые вопросы требовали полного сосредоточения, казалось, секунды не оставалось свободной, но на Надюшином лице время от времени появлялась легкая, скользящая улыбка, освещавшая ее лицо какой-то счастливой умиротворенностью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А что я в конце концов потеряю, невинность девичью, что ли? И чем я рискую, встретившись с мужчиной в людном месте? И вообще, жизнь прекрасна и удивительна, – разговаривала Надя сама с собой, убеждая себя в правильности принятого решения. И убедила. И позвонила. И согласилась на встречу, только место встречи определила сама – в своем любимом, уютном кафе на Каретном, где они с подружками устраивали 2–3 раза в год свои «девичники».<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вадим и Надя стали встречаться то у нее, то у него на даче. Иногда туда заявлялись Дима, Сергей и Матвей, то вместе, то по отдельности. Никто никогда не говорил о жене Вадима, вообще эта тема не поднималась никогда. Из каких-то нечаянных слов в разговорах она поняла, что у Вадима есть сын, что с женою они живут «в мирном сосуществовании». Надя никогда не развивала эту тему и не задавала ему никаких вопросов о его семье – она же не собиралась за него замуж, просто ей было с ним хорошо, спокойно и интересно. Тем для их бесконечных разговоров было неисчислимое множество и разговаривали они, как говорят, на одном языке, понимая друг друга с полуслова, умея слушать и слышать друг друга. Вадим был замечательным рассказчиком – он так говорил о путешествиях на байдарках, о спусках со снежных гор на лыжах, куда они по давно заведенному обычаю отправлялись вчетвером, что Надюша как будто воочию все представляла, и ей было то страшно, то забавно, то весело – в зависимости от повествований Вадима.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда на дачу приезжали ребята, начинался настоящий пир, потом Дима играл на гитаре, у него был приятный голос, все включались в пение, даже Надя постепенно стала подтягивать этой спевшейся компании. Они все приняли ее, относились к ней с теплом и симпатией.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошло почти два года, была зима. Вадим заехал за Надей, и они отправились на дачу. Он был опытным водителем, но гололед был ужасный, навстречу неслись машины, какой-то лихач на джипе, не сбавляя скорости, нарушая все правила, стал обгонять их справа. Навстречу неслись огни встречных машин, Вадим хотел уйти правее, но джип стукнул их в бок с такой силой, что их машину прокрутило несколько раз, встречная машина врезалась в них и отбросила к обочине. Последнее, что помнила Надя – летящий на них с бешенной скоростью толстый ствол огромного дерева…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У вас, душенька, верный и сильный Ангел-хранитель, вы в рубашке родились, – заговорил с ней пожилой хирург. – Из такой мясорубки живой выскочили. Ну, немного косточек переломали, голову ушибли, да легкое проткнули, а так ничего, смотрите-ка, и глазки у вас ясные, и понимаете вы все, правда?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А где я? Что со мною? – Наде показалось, что она говорит не своим, а каким-то хриплым и чужим голосом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Возле кровати, на которой лежала загипсованная женщина, стоял какой-то сложный агрегат, от которого к Наде тянулись трубочки и провода; потолок был чистым и очень белым, а стены бежевыми и пустыми.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рядом стоял доктор, кругленький и румяный, чистый колобок, он улыбался и говорил мягким голосом:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А вы, душенька, в травматологии, в больнице. Мы все ждем да ждем, когда вы в себя придете, вот и дождались. И слава Богу! И будем теперь восстанавливаться! Ваш муж очень внимательный, он каждое утро звонит, а вечером обязательно заезжает. Он очень заботлив, и нам во многом помог, и за вами очень трепетно ухаживал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кто? Муж? Вадим? Он приходит? Значит, с ним все в порядке?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Врач посмотрел на Надежду с некоторым недоумением и опаской:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да нет. Ваш муж, Дмитрий Иванович. Он и сегодня придет к вам. Я его уже обрадовал, позвонил и сказал, что вы пришли в себя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А я выходила из себя? – попробовала пошутить Надя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да уж, вышла так вышла! И не спешила возвращаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надюша попыталась осмотреться, стала поворачивать голову, но острая боль пронзила все тело.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тише, тише, осторожней, – удержал ее доктор. – Не все сразу. Вам пока нельзя делать никаких резких движений, потерпите.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вошедшая медсестра сделала Наде укол, и она стала засыпать, но сон был неглубокий, она слышала, как врач отдавал распоряжения, как он поздравлял сестричку с завтрашним праздником 8 марта.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сквозь этот сон Надя не могла понять: какое же 8 марта, если мы вчера, 28 января, в субботу, ехали на дачу? Она не в состоянии была додумать эту думу и отключилась, уплыла в новое забытье…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Восстановление шло медленно, постепенно и трудно. Врач не рекомендовал длительных и частых посетителей, только Дима приезжал ежевечерне, с фруктами и цветами, с улыбкой и нескрываемой нежностью в глазах. Несколько раз ее навещал Сергей и Матвей, они шутили, рассказывали всякие небылицы, Наде слова вставлять не давали, но ни разу никто не вспомнил о Вадиме.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дело шло к выписке, Дима считал, что дома она восстановится быстрее, он даже нашел сиделку, которая будет с Надей весь день, а вечером он с работы будет приезжать к Наде.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несколько попыток Надюши спросить о Вадиме наталкивались на уклончивые ответы. Единственно, что Надя выяснила – он жив, здоров и благополучен. Разговор уводился в совершенно другое русло, никто из троих друзей тему о Вадиме не поддерживал. Надя поняла, что их отношения с Вадимом закончились и однажды, выбрав момент, когда Диме некуда было деться и не было возможности отвести глаза в сторону, она в упор спросила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Значит у Вадима все хорошо? Он меня просто бросил?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дима, наверное, всегда ожидал этого вопроса, но все равно растерялся от его прямоты:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Знаешь, Наденька, бросают какие-то вещи, ненужные и надоевшие. Тебя нельзя бросить. Он просто изменил свою жизнь. Сейчас он уехал на полгода в заграничную командировку, уехал с женой, вернется осенью. Я не думаю, что тебе захочется с ним встретиться или созвониться, мне кажется, эта ситуация разрешится сама по себе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Значит бросил… Нет, Дима, ты не думай, я ведь никогда не считала, что наши отношения с Вадимом будут длиться вечно… Дима, а почему ты за мною ухаживаешь? Мне врач и сестры уши прожужжали: какой замечательный у вас муж, какой заботливый и чуткий! Почему ты назвался моим мужем? Зачем этот маскарад? – Надюша начинала заводиться и дерзить: – Тебе так жалко мои переломанные кости? Или тебе кажется, что я руки на себя наложу, если узнаю, что Вадиму я не нужна? Да я с самого начала была готова к расставанию, я знала, что я старше и что он когда-то начнет этим тяготиться. Тебе-то зачем все эти хлопоты обо мне? Чего ты хочешь? Зачем ухаживаешь за мною?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дмитрий, глядя на Надю, взял ее руку в свою, поцеловал и спокойно, но твердо ответил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А потому, что я очень давно люблю тебя. Я не мог в этом признаться, пока рядом с тобою был Вадим, он был моим другом, и ты была с ним счастлива. А теперь я тебя никому не отдам, и мы будем жить с тобою долго и счастливо и умрем в один день, нет, нет, не перебивай, ты сейчас еще не готова принимать решения. Просто поверь мне и доверься мне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он смотрел на Надю с нежностью и любовью, держа ее руки в своих руках.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Дима, ты сейчас уйди. Мне нужно побыть одной. Спасибо за все, но сейчас уходи. Немедленно! И не приходи, пока я сама не позвоню!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дмитрий позвонил утром и без предисловий объявил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вчера я говорил с врачом. Сейчас тебе сделают контрольные снимки, возьмут какие-то анализы, а завтра после двух я заеду и заберу тебя домой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он говорил спокойно, как будто и не было вчерашнего разговора, как будто вопрос о выписке они обсудили вдвоем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя была человеком благоразумным и сильным. За вчерашний взрыв и несдержанность было стыдно, она собралась с силами и попросила прощения у Димы за вздорность и несдержанность. Уж как ее жизнь била – не пожелаешь никому, и она научилась все удары принимать с философским спокойствием – «пройдет и это». Она, конечно, по обрывкам слов навещавших ее ребят, догадывалась, что Вадим оставил ее, но верить в это не хотелось, им было вместе интересно и хорошо, и расставание до аварии как бы и не предполагалось. Она доверилась ему до такой степени, что не могла даже предположить, каков будет финал. Да, конечно, она не вещь, но он именно бросил ее, безжалостно бросил в тяжелом состоянии, бросил искалеченную и беспомощную.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Было стыдно так, что прерывалось дыхание, сердце сбивалось с ритма и бешено неслось куда-то. Всю ночь она не спала, страдание переполняло ее, оно раздавливало ее, это страдание. И к утру она приняла решение – ни с кем из друзей Вадима она больше не будет встречаться. Ни с кем. Больно. Стыдно. А перед Димой она испытывала не только стыд, но еще и чувство какой-то вины за то, что он, оказывается, помогал сестрам менять ей белье и обрабатывать спину, чтобы не было пролежней, он закупил ей несколько рубашек, халатов, тапочки. Он ее давно любит? Да нет! Они сдружились, симпатизировали друг другу, а потом он ее просто пожалел и поэтому стал за ней ухаживать, как будто искупая вину Вадима.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Звонок взвинтил Надю до предела, она заметалась по палате, то садилась у окна, то ложилась, пока медсестра не позвала ее делать снимки и сдавать анализы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день, ровно в два часа, дверь в палату открылась, и вошли три верных друга – Матвей, Сергей и Дима. Все с букетами и улыбками. Увидев их, Надя расплакалась, она плакала горько и безутешно, она выплакивала свою боль, свое страдание, обиду и стыд.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матвей приобнял ее, гладил по голове и приговаривал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Поплачь, поплачь. Это ничего, не стесняйся. Мы же все свои, почти родные?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дима собирал по палате всякие Надины мелочи, складывал в пакеты и молчал. Сергей и Матвей говорили с Надей, говорили, что уже весна, уже солнышко пригревает и уже прилетели птицы, значит, жизнь начинается заново и все в этой жизни наладится. Надя переоделась в привезенные Димой вещи, новые, красивые, дорогие, и удивительно подошедшие ей по размеру. И все вместе покинули больницу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дима попытался предложить ей пожить у него, некоторое время, но Надя твердо отвергла его предложение. Дима, конечно, предвидел этот отказ, он был умным и прозорливым, и он за время знакомства узнал характер Нади, ее щепетильность и независимость. У нее дома холодильник был забит всеми необходимыми продуктами; нанятая им сиделка сделала генеральную уборку в Надиной квартире, приготовила обед.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дима посадил Надю на заднее сидение, Матвей и Сергей сели в свои машины караван отправился в путь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А ключи? Где мои ключи от квартиры? – растерянно спросила Надя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У меня, Надюша. Я после аварии взял твою сумку, остальные вещи восстановлению не подлежали, их выбросили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя молчала, молчал и Дима. Войдя в свой дом, Надюша с удивлением увидела, что в квартире идеальный порядок, в вазах стояли яркие цветы, а на стене, напротив дивана, висела новая картина – огромные солнечно-желтые подсолнухи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подъехавшие Сергей и Матвей в мгновение ока накрыли стол – шампанское, конфеты и фрукты, раскупорили бутылку, игристые пузырьки брызнули из нее и оросили каждого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– За тебя, Наденька! За твое выздоровление, за твое счастье!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матвей поцеловал Надю в щеку, Сергей в другую, а Дима стоял в стороне и смотрел на Надю с любовью и надеждой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Раздался звонок, Дима, не спрашивая, открыл дверь и впустил женщину лет 40–45, одетую скромно и очень аккуратно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это Елена Михайловна, Надюша, она будет тебе помогать, пока ты не восстановишься полностью. Мы сейчас уедем, а ты отдохни, Елена Михайловна уже приготовила обед, она тебя накормит. Я вечером позвоню, – он подошел к Наде, приподнял ее подбородок, посмотрел в глаза и добавил, – Все будет хорошо. Я очень тебя люблю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сказал тихо, спокойно, но в словах была такая твердость и убежденность, что не поверить было нельзя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спасибо, Дима! – Надя приподнялась на цыпочки и поцеловала Диму в щеку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На том и расстались. Мужчины уехали, а две женщины стали знакомиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Михайловна была очень деликатной, она напоминала о своем присутствии, когда Наде нужно было принять лекарства или нужно было ее накормить. Она была медсестрой и ухаживала за Надей профессионально и по-человечески заботливо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Переломленные ребра продолжали напоминать о себе, любое неловкое и более резкое движение вызывало острую боль, иногда сильно кружилась и болела голова, но больше всего болела душа. Надя убеждала себя, что нет ничего неожиданного в ее расставании с Вадимом – они никогда на касались в разговорах тем, обязывающих их к каким-то обещаниям; его очень устраивала ситуация существования в 2-х мирах: неделю он проводил с семьей, выходные – с Надей. Иногда они выбирались в театр, но это было нечасто. А отдыхать он ездил то с семьей, то они своей дружной мужской компанией отправлялись кататься на горных лыжах, или на лошадях в горы, или плавали на байдарках. Они и познакомились, и сдружились именно во время какого-то экстремального похода. Дима был чуть постарше, они все вместе, уже при Наде отмечали его 50-летие, двое имели по 45 лет отроду, а Вадим был самым молодым. Вадим очень ценил эту дружбу, он с воодушевлением и гордостью описывал Наде их походы, богатырскую силу Матвея, ловкость Сергея, добрый и веселый нрав Дмитрия. Он гордился своими друзьями. Личной жизни своих друзей он старался не касаться, только как-то раз разоткровенничался и назвал жену Матвея мегерой. Да о Диме обмолвился – во время одного спуска на байдарках по горной реке, погибла его жена, он уже несколько лет живет бобылем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они поддерживали отношения и вне коллективных поездок; иногда собирались, но встречи частыми не были.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь у Нади было много свободного времени – сослуживцы позванивали, редко-редко кто-нибудь забегал на 15–20 минут, передавал от остальных приветы и фрукты. На ее место взяли нового работника – дело-то не должно стоять! Она все понимала, но было очень и очень обидно, что вот так, сразу и внезапно закончилось все хорошее в ее жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дочка решила рожать второго ребенка, она была занята своей беременностью, своим токсикозом, ей трудно было через весь город тащиться с ребенком в общественном транспорте, и отделывалась она телефонными звонками. И ее Надя тоже понимала и оправдывала, но от этого понимания горечи не убавлялось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И только Дима неизменно утром и днем звонил, а вечером приезжал, привозил все необходимое для жизни. Он долго не задерживался, Надя старалась быть с ним на определенной дистанции, она вежливо предлагала ему чаю, но он понимал, что это просто вежливость, не более. Он не давил на нее, он терпеливо ждал, когда ее сердце оттает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однажды он притащил ей несколько папок с бумагами:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Наденька, задыхаюсь, завалили графоманы продукцией. Но чтоб не пропустить случайно «искру Божью», нужно все прочитывать. Очень тебя прошу, считай с листа, там где будет какая-то белиберда, пометь папку: «в урну», а если тебе понравится что-то, сделай милость, оцени и переложи на мои плечи дальнейшую обработку. Ты ведь по образованию филолог, ты с этим справишься.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя изумленно смотрела на Диму:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я никогда этим не занималась, я не умею этого делать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но читать-то ты умеешь? Вот просто читай и оценивай именно как читатель. Для меня твое мнение важно, я доверяю и твоему вкусу, и твоему восприятию. Пожалуйста, помоги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потихоньку, исподволь Дима втянул ее в новую работу, неведомою раньше, но интересную и начавшую поглощать Надино внимание и время почти целиком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что только не несли в издательство! Собственные истории, написанные неумелым, косным языком, примитивные по сюжету, изложенные в хронологическом порядке – прямо протокол судебного расследования! Писали молоденькие девчонки, пережившие первую несчастную любовь, неудачную и оскорбительную, тут шла кричащая боль и брань, брань, брань. А уж стиль изложения и сленг – читать было трудно и неинтересно, все у всех повторялось почти зеркально. Но среди этой свалки макулатуры вдруг бриллиантиком вспыхивал яркий образ, интересный сюжет, хороший язык с нужной дозой юмора. Он брал за душу, хотелось перечитать, осознать, посоучаствовать. Этих бриллиантиков было не так уж много, и, чтобы их откопать, нужно было перелопатить груды исписанных листов, бездарных и неинтересных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надюша все больше погружалась в эту деятельность, ее влекло новое занятие, и к вечеру она уже с нетерпением ожидала Диму, выносила свои вердикты одним и пела хвалебные песни другим, талантливым, редким.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дима, отвергнутые Надей «произведения» уже не перечитывал. А вот то, что она принимала своей душой, уносил, прочитывал, сопоставлял свое мнение с Надиным, иногда они обговаривали материал, даже спорили…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Нади действительно был острый ум и тонкое восприятие, она умела очень точно охарактеризовать прочитанные повести, рассказы, стихи. А спорила она отчаянно, доказывала свою правоту в оценке и убеждала Диму, что именно этот материал достоин его внимания и положительной оценки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чем глубже Надя уходила в работу, тем больше они сближались с Димой. Надя окрепла, полученные травмы реже напоминали о себе ноющей болью, да и Надя старалась к ним не прислушиваться, домашнюю работу она потихоньку осиливала и от услуг Елены Михайловны с благодарностью, но твердо отказались. Но продукты по-прежнему закупал и завозил Дима. Иногда он спрашивал: что купить? – и, получив от Нади очередное «спасибо, все есть, ничего не нужно», сам, на свое усмотрение, забивал Надин холодильник продуктами, фруктами, овощами, соками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И цветы. Одни не успевали увять, а другие, свежие, уже прибывали им на смену. Дима за годы знакомства усвоил, что Надя любит белые цветы – и тюльпаны, и розы, и хризантемы, и дарил ей поочередно одни, другие, третьи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В один солнечный, теплый июньский день Дима позвонил среди дня и сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Наденька, у нас сегодня торжество и придут гости. Готовь праздничный стол.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Какое торжество? Кто придет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Стол на четверых. Остальное скажу потом. К шести мы будем. Целую.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Огорошил и озадачил. Даты в эти дни ни у кого из близких не отмечались. Кого же ожидать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надюша была прекрасной хозяйкой. Она могла из трех картофелин сделать восемь блюд. А холодильник был полон, продуктов было изобилие, особых трудов и прилагать не пришлось. К шести часам вечера стол был накрыт, он сиял белизной накрахмаленной скатерти, блеском хрустальных бокалов, красиво сервирован и уставлен разными закусками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ровно в шесть зазвенел звонок в прихожей и пред Надиными глазами предстали три богатыря – Матвей, Сергей и, конечно же, Дима. Каждый принес свой букет – Дима белые розы, так любимые Надей, Матвей – красные, а Сергей принес ослепительно белые ромашки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Трам-та-та-та-там! – мужчины хором воспроизвели мелодию парадного туша. И каждый поцеловал Надю по традиции: Матвей в одну щеку, Сергей в другую, а Дима – в лоб.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И какой же у нас праздник? Что это вы задумали? – Надюша с радостной улыбкой смотрела на друзей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как что? Сегодня ты получаешь в издательстве первую зарплату, – Дима вынул из папки конверт и какой-то листок. – Вот ведомость, распишись. И будем кутить и пропивать твой первый заработок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Дима, я же не работаю в издательстве, какая зарплата?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Работаешь. Вот только заявление напиши, нужно тебя официально оформить. Я мечтал о таком редакторе, вот мне судьба и подарила подарок. Ты будешь кормить голодных мужиков, или мы тут на пороге и умрем? Давай, хозяюшка наша, угости нас яствами твоими волшебными! – тон Димы был строго-шутливо-хозяйским, а глаза смотрели на Надю с нежностью и любовью. Она смутилась от этого взгляда, но, удерживая интонацию Димы, таким же тоном скомандовала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что ж! По ранжиру становись! Мыть руки – шагом марш! И – к столу, скорей-скорей, пока все свежее и горячее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечер был чудесным. Матвей рассказывал о поездке в Лондон на симпозиум кардиологов, о встрече с ведущими коллегами, огорчался тем, что наша медицина плохо оснащена и бедствует, но с гордостью отмечал, что в некоторых областях наши врачи делают такие открытия, что Запад удивляется и завидует.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сережа всегда был самым немногословным. Он умел очень хорошо слушать, и был необыкновенно благодарным собеседником, но в этот вечер он тоже был весел и раскован.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вдруг раздался резкий неожиданный звонок в дверь. Кто бы это мог быть в такой уже не ранний час?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дверь открыл Дима. На пороге стоял улыбающийся Вадим, в руках которого был большой букет белых роз. Он улыбался так, как будто бы был тут вчера. В его глазах была спокойная уверенность – его здесь всегда ждут!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Куда там классику, написавшему полотно «Не ждали»! Надя от неожиданности выронила из рук чашку с чаем. Сергей и Матвей посмотрели друг на друга, на Диму, на Надю, на Вадима.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А что, мне не предложат войти? – Вадим сделал шаг вперед, но Дима, сделал шаг на встречу и оказался лицом к лицу с Вадимом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы, наверное, ошиблись этажом?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да нет. Я пришел к своей любимой женщине, и уж позволь мне прийти и поздороваться с нею.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не позволю. Мы с женою сегодня принимаем друзей. Наденька, – обернувшись, Дима увидел испуганные, вопрошающие и страдальческие глаза Надежды, – Наденька, ты никого больше не приглашала?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергей и Матвей выдвинулись к двери, и, буквально, выдавили Вадима за ее порог.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;О чем говорили четверо мужчин за плотно закрытой дверью, Надя не знала. В ее памяти всполохами замелькали картинки – ресторан, танцы, счастливые поездки с Вадимом… И ее разорванное тело, которое хирурги собрали по частям и скрепляли швами, бинтами, гипсом… И жуткое чувство одиночества, обиды и стыда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вошедшие в квартиру Матвей, Сергей и Дима были напряжены и суровы. Матвей потирал правую руку, Сережа смотрел на него с удивлением и гордостью:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ничего себе доктор! Я тобою горжусь. Ты прости нас, Наденька, мы спустили его с лестницы. Мы не правы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давайте пить чай, ребята! – голос Нади дрожал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечер был испорчен, и как не старались все вместе сделать вид, что ничего не произошло, переломить настроение уже не удалось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергей и Матвей засобирались по домам, Дима тоже стал собираться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты справишься с посудой? Я позвоню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя взяла Диму за руку, долго-долго посмотрела в глаза и сказала спокойно и рассудительно:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты, Димочка, проводи ребят и возвращайся. Не дело оставлять на меня всю уборку. Как же я без хозяина справлюсь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Надюша, тебе не нужно побыть одной? Ты уверена в этом? – в Диминых глазах светилась любовь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне нужно чтобы ты скорее вернулся. Ты нужен мне, Дима!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вадим позвонил на следующий день. Надежда предвидела этот звонок и была готова к разговору, ей хотелось, чтобы он был коротким и последним. Но Вадим, видимо, долго и тщательно готовился. Он начал с далеких воспоминаний об их общих счастливых днях, о том, что он любил и любит Надю по-прежнему. Его командировка закончилась, от жены он устал почти до полной ненависти и готов снова начать встречаться с Надей. И не словом не обмолвился об аварии, из которой он выбрался невредимым, с легкими царапинами, о том, как бросил Надю в самый трудный момент ее жизни и за прошедшие полтора года ни разу не справился, жива ли она, в каком она состоянии и нужна ли ей помощь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надюша слушала его напористый голос, в душе у нее уже не было ни сожаления, ни обиды. Только перегоревший пепел, холодный и безразличный. И презрение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она молча кивала головой, слушая бредни Вадима, а на лице отражалась брезгливость. И еще удивление – как же она могла любить этого человека?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вадим иссяк. Поток заготовленных штампов закончился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что же ты молчишь? Я говорю, говорю, а ты ни слова в ответ? Что, ты уже забыла меня? Кто же из этих троих занял мое место?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Твоего места не было. Была глупая вера, она умерла. А эти трое, как ты говоришь, они все со мною. Все. И тебе с нами не по пути. Не звони и забудь номер моего телефона.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как бы она не готовилась к разговору, как бы ни была спокойной внутри, вдруг резкая страшная боль сдавила голову, как будто железным обручем, к горлу подступила тошнота – эти приступы после аварии время от времени напоминали о той беде. Надя неловко повернулась и без чувств упала возле стола. Ее тело сводили судороги, но она их не чувствовала. Телефон издавал короткие гудки, которые были как бы музыкальным сопровождением к судорожным подергиваниям, следовавшими одно за другим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дима вбежал в комнату, поднял Надю, положил ее на диван, вызвал скорую, накапал какие-то подвернувшиеся капли, пытаясь влить их в рот Надюше. Врач осмотрел Надю, спросил, не было ли черепно-мозговой травмы и что могло спровоцировать этот страшный приступ?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дима не знал точно, но вполне догадывался, что это мог быть Вадим. Он звонил Наде несколько раз, в ответ шли короткие гудки. Сердце подсказало, что с Надюшей что-то случилось, он мчался по улицам, нарушая все правила – обгоняя другие машины, на красный свет светофора, по встречной полосе – и его уже сопровождал гаишник, сигналя и приказывая немедленно остановиться…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надюшу увезли в клинику. Дима был с нею, ему поставили в палате вторую кровать. Он вздрагивал от каждого Надиного движения, жеста или звука, подскакивал к ней, вызывал врача и почти не спал – одни сутки, вторые, третьи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За эти трое суток Надю осмотрели несколько специалистов, сделали ей полное обследование и, вынесли вердикт: не переутомляться, исключить нервные перегрузки, избегать стрессов…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из клиники Надюша снова запросилась к себе домой, но Дима твердо решил: нужно полностью изменить обстановку и, в том числе, – место жительства. Никакие Надины доводы не смогли изменить его решение. Если говорить откровенно, Надя тоже не очень хотела к себе домой, она подозревала, что Вадим не даст ей покоя, звонки и визиты, скорее всего, будут продолжаться. Но она просто не могла и еще больше не хотела закабалять Диму. Он еще достаточно молод, вполне успешен, он еще встретит женщину, с которой создаст нормальную семью и которая, может быть, нарожает ему детей. А что она, Надежда? Инвалид, перекроенный и перешитый хирургами, еще немного приволакивающий ногу, да еще с этими страшными припадками, о которых доктор деликатно сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– К этому нужно относиться спокойно, это часто бывает после травмы головы. Лечитесь, голубушка, лечитесь и не нервничайте, тогда они вас будут посещать реже.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зачем Диме такой багаж? За что она должна его наказывать? Он и так много сделал, то есть, сделал все возможное и невозможное, чтобы поднять Надю, как же она может обременять всю его жизнь своим нездоровьем? Ну, потерпит-потерпит, а потом будет жить с нею из жалости или будет молча страдать, начиная постепенно ненавидеть?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И решила умная наша Наденька взять да и уехать к единственной дальней-дальней родственнице, к какой-то троюродной тетке по матери, которую видела лет тридцать назад и с которой общалась, отсылая ей редкие, короткие письма и получая еще более короткие ответы. Жила эта тетка – 6 часов лету, да еще 150 км на перекладных в такой тьмутаракани, которая была отмечена только на карте местного масштаба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Переживая свою неполноценность, осознавая, какое бремя на себя берет Дима, Надя, конечно же, ему о своем решении не сказала, только стала потихоньку складывать самые необходимые вещи и лекарства – ей теперь без лекарств никак нельзя было! И, получив очередную зарплату, Надя наметила день отлета, заказала билет на самолет и стала писать Диме прощальное письмо, в котором пыталась объяснить свой поступок. Письма получались или длинными, или совершенно бестолковыми, или жестокими, она рвала их на мелкие клочки, писала новые и снова рвала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В день вылета, Надя проводила Диму до порога, обняла его и застыла, понимая, что делает это в последний раз, и что сделает ему больно, и что этот ее поступок не прощаем. Но побеждала ее твердая убежденность: обида пройдет, Дима ее станет забывать, а потом, позднее, будет благодарен ей за полученную свободу. Дима чуть отстранился, внимательно посмотрел в Надины грустные глаза и спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что-то случилось?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет-нет. Я сегодня хочу сходить к врачу, ты не тревожься.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Действительно, все в порядке?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В полном порядке, мой капитан! – стараясь показаться веселой и невозмутимой, ответила Надюша.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Достав заранее приготовленную сумку, Надя вызвала такси, обошла всю квартиру, присела к столу и на большом листе написала маленькое послание.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Дорогой Дима! За все-все, что ты для меня сделал – огромное спасибо! Я никогда не забуду твоей доброты и твоего участия. Прощай. Живи своей жизнью и будь счастлив!<br>
&nbsp;Надежда».<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дорога была на удивление свободной, машина шла на хорошей скорости, и Надя добралась за три часа до отлета. Посадку не объявляли, сумка теперь казалась тяжеленной; нужно было где-нибудь примоститься и дождаться объявления о посадке. Она остановилась возле колонны, голова начала болеть, стало страшно и очень одиноко. Прикрыв глаза, Надя пыталась отвлечь себя какими-нибудь посторонними мыслями, но мысли образовывались помимо ее воли и возвращали ее к прошлому, такому счастливому и несчастному одновременно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вадим заметил Надю, стал высматривать – а где же Дмитрий? И подозрение шевельнулось в его голове – Надя убегает! Убегает от Димы? Почему? Или от самой себя?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После лечения в клинике и выписке Нади домой, Дмитрий, Матвей и Сергей встретились с ним и очень доходчиво и убедительно «посоветовали» ему забыть раз и навсегда Надин адрес и номер ее телефона, т. е. исчезнуть из ее жизни. «Совет» был жестким, как ультиматум. Вадим согласился, очень кстати появилась возможность уехать в новую дальнюю и долгосрочную командировку, и сегодня он вместе с женой улетал в Штаты. И вдруг – Надя! Отойдя от жены, он набрал номер мобильника Димы, номер был заблокирован. Тогда он позвонил Матвею, Матвей ответил резко и раздраженно:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я на обходе! Перезвони позже! Вадим снова набрал Димин номер, снова номер Матвея и, не давая ему возможности отключиться, выпалил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я в Шереметьево -1. Надя куда-то улетает. Она с сумкой. И одна. Дмитрий не отвечает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, да, я сейчас! – Матвей распорядился провести обход без его участия и бросился к выходу, вызывая и вызывая Диму. Дима не отвечал. Сергей, услышав неожиданное сообщение, также молниеносно сел в машину и тоже погнал в аэропорт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Димин телефон молчал. Матвей и Сергей подъехали почти одновременно, парковаться было некогда, и они бросили машины у входа и вбежали в зал ожидания. Объявляли посадку на Омск, и народ потянулся на регистрацию. В этой толпе медленно-медленно двигалась сгорбленная, маленькая фигурка, тащившая, казалось, из последних сил большую сумку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя шла к стойке регистрации, обреченно опустив голову. Слезы ручьями стекали по лицу. Люди, спешащие на свой рейс, обгоняли и обгоняли эту плачущую женщину, и никому из них не было дела ни до ее слез, ни до нее самой, и ничего кроме раздражения, что она задерживает поток пассажиров, она ни у кого не вызывала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матвей с Сергеем догнали Надюшу, Сергей взял сумку, а Матвей повернул Надюшу к себе лицом, посмотрел в заплаканные, полные горя и отчаяния глаза женщины, поцеловал ее в щеку, приобнял, и повел к выходу из аэровокзала…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дима вернулся немного позже обычного. У него был насыщенный и напряженный день, он, вопреки установившейся традиции, не сумел даже позвонить Надюше. Помимо текущих дел, были переговоры с поставщиками. И в этот же день он созванивался с профессором из Швейцарии, согласовывал дату консультации и госпитализации Нади в его клинике. И, договорившись, спешно завершал неотложные дела, выкупил в агентстве билеты на Цюрих. И сделав эту огромную работу, он пришел счастливый и удовлетворенный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Войдя в дом он очень удивился: что это за неожиданный сбор друзей? По какому поводу? И почему его не предупредили?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До его прихода ребята сердечно и заботливо поговорили с Надей и успокоили ее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Для Димы, Надюша, ты самый дорогой человек. После гибели его жены он долго не мог прийти в себя, ему казалось, что никогда в жизни у него не будет другой женщины; только наша дружба помогла ему снова смотреть на мир спокойно и с радостью. Тут судьба послала тебя, Димка сразу, в первый день знакомства, там, в ресторане, влюбился в тебя, но молчал и молча страдал, видя, как ты относишься к Вадиму. А после несчастного случая, когда Вадим просто сбежал, как последний трус и предатель, он тогда сказал нам: «Я выхожу Надю и никогда никому ее не отдам». И если бы ты сегодня улетела, то нанесла бы ему страшный удар в самое сердце. Он бы, конечно, оправился и нашел бы тебя, можешь в этом не сомневаться, но каких же сил это потребовало бы? И сколько черных дней пришлось бы вам обоим пережить? Надя, Надя, никогда, слышишь, никогда не повторяй эту глупость, ты теперь тоже несешь ответственность за Диму, за его жизнь на этой земле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так что за неожиданный сбор друзей? По какому поводу и без меня? А я с хорошими вестями: послезавтра мы улетаем в Цюрих. Профессор Нейман предоставляет Надюше место в своей клинике и, в случае необходимости – к этому нужно быть готовыми, сам прооперирует тебя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дима прошел к Надюше, поцеловал и вручил билеты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А что у нас глазки такие? Мы плакали? Признавайся!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, я просто долго спала, глаза заспанные.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, да. Мы звоним, а Надюшка не открывает. Разбудили ее. А повод к нашему визиту – завтра исполняется 15 лет нашего первого общего похода в горы. Ты забыл? Это же день – праздник нашей Дружбы!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я сейчас накрою стол, а вы пока повспоминайте о своих подвигах и приключениях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя вышла на кухню, подошла к окну и задумалась. Она, много лет прожившая одна, привыкшая свои проблемы решать самостоятельно и приучившая себя к мысли, что ее жизнь – это ее жизнь, со всеми бедами и радостями, она напрочь отвыкла от посторонней заботы, от опеки. Друзья, с которыми она сохраняла добрые отношения, по сути, были больше приятелями: общие застолья в праздники да в дни рождений, нечастые телефонные разговоры и постепенное отдаление сердец. У всех были свои дела, интересы, люди отчуждались, душевности в отношениях было все меньше и меньше. Когда она заболевала, никого никогда об этом не извещала и лежала одна-одинешенька, всеми забытая и никому ненужная. Вот парадокс – одиночество. Его почти не ощущаешь в будни, в суете и работе. А в дни нездоровья оно наваливается на тебя, как каменная глыба. И в праздники, особенно если они многодневные, оно напоминает – ты одинокая, одинокая, одинокая…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Научилась Наденька и с этим справляться, и это побеждать. А на привычные, стандартные вопросы – «ну как ты? как себя чувствуешь?» – всегда с улыбкой отвечала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Прекрасно! Бывает лучше, но редко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вдруг, Господь послал ей это великое счастье – этих замечательных друзей, которые не оставили ее в беде. Которые все время были рядом и которые не дали ей возможности совершить глупость, и непросто глупость, а страшную ошибку, которая, наверняка, привела бы только к ухудшению ее здоровья, а может быть и к смерти – кто в глубокой провинции смог бы, да и захотел бы лечить ее болезнь? Да и к кому она хотела отправиться? К какой-то теперь уже почти чужой и далекой тетке, уже старой – престарой. Да и жива ли она, Надя не знала наверняка. Сейчас только она с ужасом подумала об этом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Горячая волна благодарности захлестнула Надю, она снова заплакала, теперь бурно, со всхлипами и рыданиями, чем испугала смеющихся мужчин, вмиг переставших смеяться и бросившихся на кухню с вопросами, что же случилось?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя рыдала и сквозь эти рыдания говорила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как я вас люблю, ребята! Как я вам благодарна! Какое счастье, что вы есть и что Бог мне вас послал!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дима прижал дрожащую плачущую женщину к своей груди, как будто спрятал от всех невзгод и, гладя по голове и целуя мокрые глаза и губы Нади, спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А как ты любишь меня, глупенькая моя?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сильно – сильно, Надя подняла виноватые, но сейчас сияющие счастьем глаза на Диму и добавила, – я очень тебя люблю. Я никого за всю свою жизнь так не любила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Значит, ты согласна выйти за меня замуж?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Согласна! Конечно, согласна! Вот подлечимся и поженимся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да уж нет. Что это я буду возиться с какой-то чужой теткой? Я буду лечить свою жену, ты согласна?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но мы же послезавтра улетаем в Цюрих?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Конечно, улетаем послезавтра, а завтра нас ожидают в ЗАГСе к 12 часам, потом мы все вместе отметим это событие, и в Цюрих полетят супруги Корнаковы – Дмитрий Сергеевич и Надежда Николаевна. Ты согласна, Наденька?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надя растерянно смотрела на Диму, на Матвея и Сергея, и не знала, что же ей нужно говорить, вот так, сразу?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Твоя вольная жизнь закончена, гражданка Иванова. Хватит командовать самой собою. Ты поступаешь в мое полное распоряжение и все серьезные вопросы буду решать я! А ты будешь моим цветком, моим деревцем, за которым нужно ухаживать и которое нужно холить и нежить, – тон Димы из шутливо-командного становился ласковым и заботливым.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так что, друзья, ЗАГС – в 12 часов, потом, не утомляя Надюшу, отобедаем в ресторане и – в добрый нам путь!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустя два года, вся дружная компания впервые во всем составе отправилась отдыхать. Выбрали Кавказ. Надя после успешной операции восстановилась, профессор Нейман гордился своей пациенткой, он снял все ограничения и велел Наде жить полнокровной, активной жизнью. Самолет набирал высоту, а сердце Надежды выбивало ритм слова – СЧАСТЬЕ, СЧАСТЬЕ, СЧАСТЬЕ…<br>
<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рассказы<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взрывная смесь<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женька опять взбрыкнула, да так, что возникла мысль: теперь уже точно пора показать ее психотерапевту или хорошему психоаналитику. Вспышки бешенства у Женьки, на взгляд окружающих, были немотивированными и необоснованными, а, главное, она ничего никому никогда не объясняла в момент яростного всплеска, просто исключала того или иного человека из числа своих контактеров. Тогда она шла ко мне и начинался процесс очищения, сложный и долгий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мысль о психоаналитике была правильной и своевременной, даже сама Женька это поняла, а раньше только намек на необходимость консультации у этого специалиста приводил к ярости, протесту, к отторжению и к очередному одиночеству души. Несколько всплесков в ее жизни пришлись на время нашего знакомства, я наблюдала Женьку в этой ситуации и пыталась не дать ей наделать глупостей.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Замуж Женька вышла рано, по любви, по собственному желанию и с неизбежного согласия своих родителей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отец у Женьки был строгим, да еще и кавказцем – со своими представлениями о жизни, о поведении и чести девушки. Мать была украинкой, мудрой и приспособившейся к сумасшедшему темпераменту своего мужа, умело регулирующая этот темперамент. Они прожили уже почти двадцать лет, она знала своего Казбека до такой степени, что определяла его настроение по вытиранию ног у входной двери.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этот день он шел не спеша, тщательно пошаркал подошвами ботинок о шершавый входной коврик, открыл дверь и с порога добродушно позвал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Женщины! Хозяин пришел, встречайте! Что я вам принес, отгадайте?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Навстречу бросились и жена, и дочка – знали, гостинцы, как всегда, будут замечательными и дорогими.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Красавицы мои! Девочки мои! Вот вам по маленькой коробочке, тебе Гаянэ – красная, а тебе, Дженька – синяя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В те времена процветающего дефицита Казбек всегда умел приобрести для своих девочек самые дорогие и изысканные украшения, и деньги у него были, и вкус, и – связи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Казбеку было уже за пятьдесят, жене его, Галочке – Гаянэ, всего тридцать шесть. Он выкрал свою жену в ее неполных 16 лет из украинской деревушки, где гостил у своего бывшего сослуживца и верного друга, с которым прошел Афган и которого считал своим братом, спасшим его в одном из боев. Увидел Казбек дочку друга, влюбился сразу, сразу жениться предложил. Знал отец Галочки горячий нрав Казбека, знал, что джигит слов на ветер не бросает, перепугался, да ночью и увезли Галю к бабке за три деревни от дома.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Галочке-то горец понравился, показался героем из сказки, хоть и страшноватым. Да только ему и в подметки никто из селян не годился: взрослые и молодые парни пили в запой, дети и подростки слонялись без дела и время от времени устраивали себе какую-нибудь потеху, после которой или сарай где-то загорался, или из колодца воду больше пить было нельзя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А этот был другим – страшным, загадочным, но совсем другим. И хоть годочков ей еще шестнадцать не исполнилось, однако загорелась душа, любопытство переполняло – и сбежала Галюня от бабы с дедом. В деревню не входила, в бурьянах пряталась, а как дядька Никита Казбека до станции стал везти, так и вышла на дорогу, да в глаза кавказцу прямо смотрела, не смущаясь и не страшась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дядька Никита, еще не просохший от ночного пития, изумился, сказал кобыле «тпрру», а Казбек соскочил с телеги, взял девочку двумя руками, поднял выше своей головы и сурово спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Замуж пойдешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пойду! – не опуская огромных глаз, ответила Галюня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так и уехали на Север, Казбек там был начальником на буровой, уважаемый, властный – хозяин!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Квартира была, мебель всю обновили, да все Галочку Казбек спрашивал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тебе нравится? А обивка нравится? А кресло удобное? – и если Гаянэ пожимала плечами, вещи вывозились, а им на смену ввозили другие; пока Гаянэ не одобрила и не улыбнулась – вещь в доме не задерживалась. И с тех самых пор, стала Галочка-Гаянэ управлять своим Казбеком спокойно и умно, ласково и хитро, всегда глядя ему в глаза своими красивыми, в пушистых ресницах глазами. Если взгляд ее вдруг становился ледяным, Казбек отступал и больше никогда с нею не спорил. А если глаза Галочки становились горячими от желания, Казбек терял власть над собою, становился нежным и безвольным юношей, влюбленным до безумия. Он целовал чудесные глаза, шею, плечи, упругие груди с твердыми сосками, целовал ее с головы до ног и отдавал ей всю свою мужскую силу и страсть, они безумствовали, наслаждаясь друг другом, своей близостью, нежностью и любовью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И от этого неземного блаженства и неукротимой страсти родилась Женька, с бешенным темпераментом, с яростной ревностью, со светлым умом и красивым лицом и телом, взяв у своих родителей все их замечательные и отрицательные качества. Отец хотел назвать ее Джейран, козочка, но все в этом доме решала молодая жена – она чуть-чуть уступила и получилась Евгения – Джейран, отец же звал дочку Дженькой.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Характер у Женьки был жестким и стойким. Если она чего-то хотела – можно было это «что-то» немного оттянуть, но оно все равно всегда наступало. Поэтому, когда она в тот вечер привела своего парня и сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я за него замуж пойду, – мать посмотрела на щупленького, не очень высокого да еще в очках юношу и ответила, спорить не стала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Отец решит, – и ушла на кухню подготовить ужин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как она готовила и украинский борщ, и вареники, и кавказские блюда – описать было невозможно; вероятно, и этот дар был еще одним приворотным зельем, которое покорило Казбека так же, как неутолимая страсть Гаянэ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Казбек вернулся вовремя, стол к ужину был накрыт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вошел, увидел юношу, нахмурился:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты кто?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я ваш будущий зять, меня Игорем зовут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А кто тебя думает взять, а, зять?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ваша дочка, моя невеста, да уже, можно сказать, жена.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Побагровел Казбек, замахнуться хотел – кто смеет его Джейран позорить, до свадьбы женой называть? Да Женька смело между ними встала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Иди, папка, руки мой, будем ужинать и разговоры разговаривать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За ужином, выпив по рюмочке отборного коньячку, начали разговор. Парень с виду-то хлипковатый, а оказался смелым, даже нахальным:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мы с Женей поженимся и будем жить у меня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Где у тебя?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У меня однокомнатная квартира, – и назвал район где-то на окраине. Казбек и улицы-то такой не знал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет. Жить будете у нас, квартира большая, пять комнат. Если, конечно, я разрешу вам женится.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Поздно, папочка, поздно. Я уже спала с Игорем, – ничуть не смущаясь вставила свое слово Женька.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Галя метнула взгляд на дочь – с вопросом; на Игоря – с удивлением; на мужа – с легкой усмешкой: вот оно, повторение истории.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Казбек захлебнулся вдохом, побагровел, закашлялся, встал и вышел из столовой.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молодые поженились через месяц, Галя зятя как бы и приняла, да особо не приваживала. А Казбек и квартиру обставил, и телефон установил – какая очередь, если он дочку не может услышать?! И ни на один день не оставлял вниманием, и заходил частенько. Стали они с Игорем друзьями, могли весь вечер в шахматы играть, могли рюмочку пропустить – и все время говорили – о политике, о футболе, обо всем – нашли общий язык и уважительно выслушивали друг друга. Очень Женьке нравились их отношения, она поощряла их, а Галя потихоньку ревновала мужа к зятю и дочке, но вслух не высказывалась, терпела. Грустно ей было этими одинокими вечерами, ужин стыл, не дождавшись едока. И подруг она себе не заводила, ни на буровой, ни позже. Образование у нее было ниже среднего; ни она, ни Казбек не говорили, что ей нужно учиться. Но талант жены и хозяйки дома компенсировал недостаток знаний, ей хватало Казбека, а Казбеку нужна была именно такая – заботливая, нежная, горячая жена. Просто жена.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наше с Женькой знакомство состоялось в служебном кафе, хотя работали мы в разных офисах и на разных этажах. Первый раз посидели за одним столом вынужденно – не было свободных столиков; во второй – стояли друг за другом в очереди за салатами, да вместе и уселись, а потом уже высматривали друг друга и занимали друг другу место. Слово за слово, познакомились, потрепались о просмотренных фильмах, пообсуждали современную моду и мелькавших модниц в коротеньких юбчонках – мнения почти всегда совпадали. И постепенно поведали друг другу кое-что о своих жизнях.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Характер у Женьки был взрывной, если что-то было не по ней или не по ее настроению, она могла встать и, ничего не объясняя, уйти. И ревнива она была до крайности: и к подругам, и к мужу. Если две ее подруги уезжали вдвоем куда-то отдохнуть, она переживала это как тяжелое заболевание: она теряла аппетит, становилась вялой; она никого в это время не любила, у нее даже температура могла подняться. И дружбы разрушались. Заводились новые – и опять они были недолгими.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А мужа она ревновала ко всему одушевленному и неодушевленному: к его успешности на работе – он был одаренным ученым, хорошо зарабатывающим и пользующимся авторитетом и спросом; ревновала к женщинам любого возраста: если он отзывался о 60-летней коллеге восхищенно, говоря о ее одаренности, об умении стильно одеваться, о приятном внешнем виде, Женька, люто возненавидив эту, никогда ею невидимую женщину, время от времени с ехидцей замечала мужу:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, как там твоя старуха Шапокляк поживает, что нового изобрела? – Или: – У старушенции, небось, все зубы вставные, а юбки до колена носит. Ноги на каблуках не боится переломать? – и все это со злом и беспричинной неприязнью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в то же время провоцировала мужа, неожиданно приглашая какую-нибудь из своих сотрудниц к обеду или ужину и создавая ситуацию, где нужно было за ней поухаживать, потанцевать с нею, или вдруг на 10–15 минут выходила к соседке, якобы, по срочному делу, потом вихрем врывалась в комнату, ловила выражение глаз, позу, близость стоящих стульев и делала свои выводы – что же без нее с ними происходило?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот очередной взбрык, очередной слабо мотивированный поступок. Она ушла от мужа. Просто потому, что он перешел на работу в другое ведомство, не согласовав свои действия с нею. Переход по всем параметрам был своевременным и выгодным для него, о чем он убедительно рассказывал за столом, во время ужина, при приглашенных к этому ужину его коллегах, рассказывал спокойно и весело.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Когда? Почему? Почему ты мне сообщаешь об этом в присутствии чужих людей? Их мнение для тебя важнее моего? Они тебе ближе, чем я? Почему при них? – и, оставив гостей в полном недоумении и растерянности, выскочила из-за стола и стала спешно сбрасывать в дорожную сумку какие-то свои вещи, рыдая и выкрикивая слова упрека, вспоминая все бывшие и придуманные обиды и несуществующие грехи. Собравшись, осмотрела недобрым взглядом присутствующих, ничего не понявших и не знающих, как себя вести в этой ситуации, выскочила из квартиры, яростно захлопнула ни в чем неповинную тяжелую входную дверь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ее неожиданный звонок, возбужденный голос с промежуточными всхлипами всполошили меня и я, конечно же, согласилась на ее приход.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;История не стоила выеденного яйца, Женька сама это понимала, но сдаваться и признавать свою неправоту вовсе не собиралась. Я предложила ей чаю с мятой, но она предпочла коньяк, выпила несколько рюмок, успокоилась и позвонила мужу:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я у Катерины, приезжай за мною, у меня сумка тяжелая, – говорила она так, как будто бы только что вышла из магазина и как будто бы до этого ничего не произошло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моя хорошая знакомая, психоаналитик, войдя в Женькину ситуацию, сказала мне позднее:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тяжелый случай, запущенный и отягощенный наследственностью и неправильным воспитанием. Муж ее очень любит, но и дорогая чаша имеет свою последнюю каплю. Поработаю, попробую научить ее тормозить свои всплески, но полной уверенности в положительном результате нет. Слишком большое, разбухшее и любимое «Я».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошло время. Вспышки гнева у Женьки время от времени возникали, она, руководствуясь рекомендациями психоаналитика, с которым часто встречалась и которому поверила раз и навсегда, пыталась их гасить. И живут они себе с Игорем поживают, но нет у них настоящих друзей, так – знакомые, спутники по совместному отдыху, иногда нужные люди – все входящие – выходящие, на вечер, на неделю, на месяц…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отродье<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нелька родилась без отца, в конце войны. Тогда это было сплошь и рядом, байстрюков было – море пруди. И виноватых в том не было – война все списывала. Мать у Нельки была статной, высокой красавицей, темноволосой, с яркими голубыми глазами. Из трех родных сестер она была самой избалованной и много о себе мнившей. Когда она родила Нельку, ей не было и восемнадцати. И ребенка она сразу скинула на руки уже немолодой матери – девчонка мешала ей устраивать личную жизнь. Да не только девчонка мешала: ее говенный характер отпугивал от нее мужиков после нескольких дней или недель совместного проживания, они не выдерживали ее высокомерия, претензий и требований.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нелька внешне была копией матери, только волосики у нее были светлыми и вьющимися. А уж характерец у нее был – даже ее маме такой не снился. Она, и не глядя в волшебное зеркальце, была твердо убежденна, что именно она на свете всех милее, всех румяней и белее…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подружек у нее не было – кому охота подчиняться ее капризам? Да еще она обязательно хотела, чтобы все парни хороводились вокруг нее. Отобьет у подружки ухажера, погуляет день-другой, да и отшвырнет, и еще унизит и оскорбит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вдруг! Откуда он только взялся?! Маленький, тощий, юркий, почти на голову ниже Нельки, мордочкой похож на хорька, с быстрыми круглыми глазенками, поставленными рядом друг с другом, с маленькими острыми зубками и каким-то нелепым чубчиком. Ну, ни рожи, ни кожи, а парни вокруг Нельки вдруг сразу перестали виться. Этот сморчок ее под руку, ну и гулять по поселку, иногда в кино сводит, а чаще на лавке возле дома любил сидеть с нею да семечки лузгать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нелька, эта норовистая кобылка, цены себе не знавшая, красавица писаная, вдруг сразу присмирела, бояться его стала до смерти и подчинялась ему беспрекословно. Туфли на каблуках не надевала – без каблуков-то он по плечо ей был, а на каблуках – хоть подмышку бери. Через два месяца он добился, чтобы их расписали, и увез шестнадцатилетнюю девчонку к себе на родину, в донскую казачью сторонку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Родители невестку приняли, скрежеща зубами: делать ничего не умеет, никакого добра не привезла, да еще и Ванечку их околдовала. И желали ей от первого же дня появления снохи в их доме и вслух, и про себя:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Чтоб ты сдохла, чтоб дите твое не родилось! – а была Нелька тогда уже беременна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Идет Нелька в баню, а свекруха сантиметром мыло измеряет, чтоб потом упрекнуть, что много мыла смылила. Борщ разливает по тарелкам, а из Нелькиной быстро мясо выловит да Ивану переложит, да оговорит:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он работяга, а ты дармоедка нищая, да еще вот рот прибавится, еще одного нужно будет кормить, – и указывала на Нелькин растущий живот со злобой и ненавистью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И «жизни» учила. Курице голову срубит, а Нельке велит это еще трепыхающее, прыгающее без головы существо хватать да ощипывать и потрошить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ванька за молодую жену не вступался, матери не прекословил, а если Нелька плакать начинала, то и поколотить мог сильно, не жалея ни ее, ни ребенка. Нельку он любил, но любил какой-то жестокой, варварской любовью, редко мог сказать ласковое слово, чаще щипал или с силой хлопал пониже спины – это было проявлением внимания. И мужскую свою потребность удовлетворял, никогда не обращая внимания на Нелькино недомогание, вызванное тяжело протекающей беременностью, недоеданием, недосыпанием и постоянной униженностью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Работал Иван шофером, между городами грузы перевозил. Дома его не бывало по 3–4 дня, а иногда и неделю. Так однажды уехал он в зимний день, вернуться должен был через два дня, да не доехал до дома. На обледенелом мосту груженая машина пошла юзом, сбила перила, полетела с моста и, проломив лед, ушла в реку. Ночью никто этого не увидел, а уж только на следующий день кто-то заметил торчащий из воды борт машины, машину извлекли, а в кабине был зажат синий, застывший, с выпученными глазами труп Ивана.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свекровь выла во весь глосс, делая короткий перерыв только для того, чтобы наорать на невестку:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Все ты, окаянная, будь ты проклята, ты беду нам принесла, из-за тебя он помер, из-за тебя в ночь поехал, переспал бы с той своей бабой, а вот, поди, околдовала ты его, чтоб ты не разродилась, чтоб ты сдохла и чтоб выродка твоего мои глаза не увидели.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ваньку похоронили, а ночью Нельку отправили рожать. Появился мальчик, маленький, худенький, синенький, голосок тихий, сил покричать нету. И похож на отца, как две капли воды, с глазками – бусинками, страшненький, страшненький. Один раз посмотрела Нелька на него и больше не взглянула. И кормить отказалась. Акушерки да няньки срамотили ее, как только могли, а она лежала, повернувшись лицом к стене, до скрежета сцепив зубы и шепча:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это ваше отродье, это вы чтобы все посдыхали, а я буду жить, как сама захочу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через два дня, ночью, в больничном халате и тапочках на босу ногу перелезла Нелька через окно и исчезла в зимней темени, и след ее простыл.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дед да баба забрали пацана из больницы – куда деваться? Малец действительно оказался копией сыночка ихнего, безвременно погибшего. Им самим-то в то время всего по сорок пять было, сил еще было полно, да и приросли они к Ванечке – так в память о сыне решили назвать внука. Попробовали мать его, Нельку, поискать, написали в тот поселок, никто им не ответил. Обрадовались они, что Нелька сгинула, и никто на мальчонку не претендует, опеку оформили, усыновить не удалось – мать-то не отказалась, и в мертвых нигде не значилась. И стал Ванечка расти и подрастать, в заботе и любви, и баловали его, и лелеяли, и всю жизнь на него положили, и были они для него мамкой да папкой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вдруг пришло письмо, Ванюшке уж четвертый годок пошел. Конверт дрожащими руками открывали, думали: Нелька нашлась, дите забрать хочет, ан – нет. Это бабушка ее попросила соседскую девчонку написать, отчего это Нелька столько лет не приезжает и письма не пишет? Думали – думали опекуны, да и сожгли и письмо, и конверт с адресом…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошло 12 лет с тех пор, как увез Иван Нельку. И вдруг она появилась у матери, неожиданно и без предупреждения, с законным мужем и двумя детьми. Мать от Нельки совсем отвыкла, даже не вспоминала ее и бабушку обрывала, когда та пыталась говорить о внучке и просила поискать ее. Приезду дочери она вовсе не обрадовалась, да деться было некуда, остались гости незванные как бы на пару недель свежих фруктов поесть да свежим воздухом подышать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лучше бы вовсе не приезжали. Как-то ночью с их подворья раздались вопли, билось стекло, мат-перемат и детский испуганный плач. Соседи перепугались, повскакивали, а потом стали с любопытством вслушиваться в пикантные высказывания дерущихся женщин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оказывается, крепко подвыпивший зять хозяйки, помочившись ночью у заборчика «перепутал» постель жены с постелью тещи, ублажал ее спьяну яростно и громко, то ли соблазнившись вполне еще сохранившей формы женщиной, то ли действительно перепутал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром лица у всех троих были живописно украшены синяками разных размеров и разной окраски – от ярко-фиолетового до бледно-желтого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отоспались, к вечеру выпили «мировую», а рано утром гости отправились восвояси.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нелька потом еще несколько раз приезжала с детьми, благоверного не брала, и с первого же дня между нею и матерью начинались разборки, частенько переходящие в драки. Дети сжимались в комочки и прятались в малюсенькой, врытой в землю постройке у старенькой бабушки, а та, не имеющая никакого права голоса, утешала детей, а сама горько плакала – откуда у нее такое отродье – ее дочка и ее внучка?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однажды, в очередной приезд, сильно напившись, Нелька вдруг стала судорожно куда-то собираться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Полоумная, куда ты такая поедешь? Проспись да и катись на все четыре стороны, да детей забирай, не собираюсь я тут с ними… – и шло словцо, которое без напряга переводилось – «возиться».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И снова ругань, ругань, вопли и мат. Вдруг, Нелька резко замолчала, а потом поведала, как много лет назад бросила в родильном доме младенца, и ничего с тех пор о нем не знает. Где он, и жив ли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Найду, ему уже, должно бы, двадцать исполнилось? Пусть знает, что мать у него есть родная, будет, кому за мной в старости смотреть. А куда он денется? Я отказа-то не писала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Даже Нелькина мать, никогда не имевшая к единственной дочери никаких материнских чувств, враз протрезвела и, почти в полном сознании, высказалась:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, ты и сука, ну ты и…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А бабушка ночью умерла. От стыда и горя. Переполнили они ее изношенное сердце.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нелька не приезжала больше. Ее мать года через три умерла – соседи забеспокоились, что не слышно ее, обнаружили уже остывшую на полу, хотели Нельку оповестить, в бумагах порылись, нашли ее давнее письмо, телеграмму отправили по указанному адресу, но ни Нельки, ни ответа не получили, схоронили и помянули женщину на собранные по поселку деньги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через два года могилку найти было невозможно, вначале крест деревянный кто-то выбросил, потом и холмик затоптали, а потом кого-то другого «подселили» на то место…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А как тебе живется, Нелька? Кто тебя проводит в последний путь? И не дай Бог, чтобы дети твои стали таким же отродьем…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;P. S.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А, может быть, и корить ее не за что? Что видела она в своей жизни? Чья любовь могла согреть ее и поселить в ее сердце добро, сострадание? Без материнской любви не цветы возрастают, а чертополох…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девчонки<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать и дочь были одной душевной неделимой сущностью, воплощенной в двух разных телах. Они всегда смотрели в одну сторону, всегда одновременно недоуменно пожимали плечами, увидев что-то для себя странное, или заливисто хохотали над тем, что казалось им смешным. Шмотки у них были общими, носили они их поочередно, на каждой шмотка смотрелась по-другому и создавалось впечатление что у них огромный гардероб! Они умудрялись и борщи варить одинаково, хотя говорят, что и у одной хозяйки одинакового борща не бывает. И внешнее сходство было потрясающим, только дочь была светловолосой – в отца. Но, радуясь внешнему сходству, мать не хотела, чтобы дочка повторила ее трудную женскую судьбу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дина с отличием закончила школу, сразу поступила в институт и на третьем курсе вышла замуж за мужчину старше нее на 18 лет – он показался ей умным, интересным, красивым. И у него в Москве была комната. Муж, действительно, был начитанным, многознающим и умеющим заинтересовать собеседника. Он был классным, от Бога врачом, но – запойным пьяницей, которого брали на работу за его знания, доброту, отзывчивость. И увольняли «по собственному желанию» после неожиданного витка, который всегда почему-то приходился на самое неподходящее время – или в сезон массовых отпусков коллег, или во время эпидемии гриппа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Человеком он был добрым, но со странностями: в восьмиметровую комнату в большущей многонаселенной коммунальной квартире, где они проживали с Диной, он вдруг притащил щенка двух месяцев отроду, который в столь юном возрасте уже занимал одну треть узенькой тахты, на которой теснились Дина с мужем. Дининой стипендии и неровного заработка мужа едва-едва хватало на проезд в транспорте, оплату жировок и на кое-что поесть. Собаченция была красивой и миролюбивой, но росла не по дням, а по часам, лопая больше хозяев и твердо, с первого дня появления, усвоившая, что тахта – ее место, ее и только ее! И невозможно было ее согнать или передвинуть, и теперь Дина с мужем подставляли стулья, ящики и спали скорчившись поперек тахты на оставшемся от собаки месте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в этих условиях Диночка умудрилась забеременеть! Что было делать? Муж ни за что не соглашался отдать собаку – огромную, с длинной густой шерстью, с сильными лапами – настоящий сторожевой пес! – в другие руки. Для него это был верный друг, с которым он общался и очень доверительно беседовал, когда наступали дни долгих черных запоев. Пес воротил морду от нестерпимого многодневного перегара, но ни разу не рявкнул, не зарычал на лежащего рядом хозяина. А когда тот растрогался таким пониманием и начинал плакать, кляня себя, свою судьбу, свои «хоромы», пес подскуливал и слизывал большим шершавым языком слезы с лица своего друга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Муж не сказал – делай аборт. Он просто чаще напивался и дольше не выходил из запоя. Теперь он не вызывал у Диночки ни восхищения, ни любви, а только брезгливая жалость к этому опускающемуся все ниже на дно, немытому неделями человеку, эта жалость да необходимость выгуливать пса, который был вдвое больше и сильнее ее самой, удерживали ее от ухода. Она теперь спала на двух ящиках ставящихся к ночи возле самой двери, скрючившись в три погибели…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Врач, осмотревший Дину, сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Девочка, у тебя врожденный дефект детородных органов. Чудо, что ты вообще забеременела, и думаю, что это твой единственный шанс стать матерью. Береги себя и ребенка!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Об аборте Дина больше не думала, и в ней росла и росла новая жизнь, новый человек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однажды Дина, вернувшись из института, застала в их комнате целую компанию пьяных в самый дым сомнительного вида мужиков, сидящих и лежащих где только можно было сесть или прилечь. Они с бестолковым недоумением рассматривали молодую женщину, стоявшую в дверном проеме, не понимая, кто это и зачем она появилась. А муж Диночки лежал на полу между тахтой и узким столиком, где громоздились пустые бутылки, грязные стаканы и жалкие объедки, в таком непотребном виде, что Дина едва смогла добежать до туалета, где ее вывернуло до самых печенок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Участковый, вызванный соседями, выселил «гостей», Дине пришлось вымыть мужа, и все вокруг; вонь стояла жуткая, густая, не уходящая. Дина открыла и форточку, и дверь, вышла на кухню хоть голого чаю попить – есть было вовсе нечего, даже корки хлеба, видно «гости» подъели все остатки, а денег оставалось только на дорогу до института и обратно. Хоть милостыню проси!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Диночка была из обыкновенной семьи, отец был мастером на заводе, мама учила детей в начальной школе, они оба были порядочными и внутренне глубоко интеллигентными людьми, в девочек своих они тоже вложили и порядочность, и интеллигентность. Они даже не представляли, в каких условиях живет их умница – дочка Диночка, они гордились, что она уже заканчивает институт, что у нее муж – врач, что они живут в Москве и в помощи не нуждаются. И эта девочка, стесняющаяся своего нынешнего положения и не умеющая жаловаться и плакаться, ни разу даже не намекнула о своих бедах, всегда солнечно и улыбчиво рассказывала о жизни в лучшем городе, в Москве.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подошла последняя сессия, а за нею уже наступали госэкзамены. Дина старалась изо всех сил – и у нее получилось! – сдать сессию досрочно. И в следующую ночь родила крошечную девочку, которая дважды «мяукнула» и заснула.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хорошая девка будет, спокойная и послушная – сказала старая акушерка, принимавшая роды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дина смотрела на кроху и плакала горько – счастливыми слезами. Горькими оттого, что идти ей с Олесей – так она сразу назвала малышку – было некуда, просто некуда! И через две недели начинались госэкзамены. И перемешивалась эта горечь с огромным счастьем – она родила свою доченьку, свою единственную, золотую крошечку!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наутро пришел пожилой врач, похвалил Дину за то, что она не орала на весь родильный дом и что самостоятельно и без осложнений родила дочь. Дина заплакала, и многоопытный врач, глядя на эти слезы, понял – что-то не очень складное происходит с молодой женщиной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты не хочешь ребенка? Хочешь отказаться от него?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да что вы? – сквозь рыдания еле проговорила Дина. – Нам просто некуда идти, нет у нас дома. И госэкзамены надо сдавать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так-так, ну не реви, молоко для ребенка нужно сохранить. Успокойся, лежи, сил набирайся, что-нибудь придумаем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И придумали. Связались с главным врачом дома ребенка, куда иногда отправляли «отказных», объяснили ситуацию и уговорили-таки через пару недель перевести туда младенца на несколько месяцев, мать-то от него не отказывается, но ей нужно помочь именно сейчас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А может откажется? Молодая, неустроенная, потом еще родит. У меня целая очередь усыновителей, есть очень приличные люди, можно отдать в хорошие руки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не похоже, что отдаст. Да сами с нею поговорите. Я ее с девочкой дней десять подержу, пусть грудью покормит. А уж там – как у нее все сложится?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Диночка пришла к Елене Павловне, так звали главного врача дома ребенка, поговорили, обсудили проблему. Диночка до слез была тронута пониманием и участием. Елена Павловна, уже много лет видевшая женщин в похожих ситуациях, часто не выдерживавших свалившихся на них обстоятельств, или просто профурсеток, без ума, без сердца, без ответственности, которые писали отказные, опытным взглядом сразу поняла, что эта девочка будет настоящей матерью, и разговора об отказе от ребенка даже не стала начинать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Диночка сдавала госэкзамены, а все оставшееся время проводила с малышкой – гуляла с нею, помогала воспитателям и нянечкам – одевала детей на прогулку, кормила их, не гнушалась перемыть и посуду, и горшки, и лестницы – лишь бы ее не прогоняли! И с молчаливого согласия «главного» оставалась в помещении и готовилась к очередному экзамену то в прачечной, то в раздевалке, а то и в уголке под лестницей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В какой-то замечательный день Елена Павловна позвала Диночку к себе в кабинет и сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давай-ка, девонька, сдавай анализы и после экзаменов пойдешь работать в группу, ты ведь учительницей готовишься стать? Вот и потренируйся с малышами. Ночевать пока будешь в моем кабинете, ночью не мелькай, сиди тихо, не все люди, к сожалению, братья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так Диночка вместе с дочуркой там и прижились почти на три года. Ей выкроили каморочку, бывшую бельевую, без единого окошка, крошечную и темную, только тумбочка да раскладушка, которую на день складывали и прятали – ну как пожарники или санэпидемстанция нагрянут?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Диночка иногда ездила в ту свою комнату, возила остатки после кормления детей для собаки, покупала хлеб да крупы своему бывшему – они развелись, когда Олесе исполнился год, и оплачивала коммунальные услуги. Муж ее опустился на самое дно, Дине было бесконечно жалко видеть этого человека, которым она в свое время восхищалась, которым гордилась и которого любила, в состоянии полного распада. Он все это время отказывался от ее помощи в организации лечения и, как все клинические алкоголики, больным себя не считал, твердил, что пьет он не всегда, а когда хочет. А когда не хочется – он не пьет, только вот состояние «не хочется» посещало его все реже и реже. В редкие моменты просветления он униженно плакал и просил показать ему дочку, привезти ее. Да куда же можно было ее везти? Даже присесть в его комнате было негде – все было грязным, засаленным и вонючим.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;К счастью, по крайней мере, для Диночки, подошло то время, когда богатенькие стали скупать коммуналки в центре города и расселять жильцов по окраинам в дешевые, но отдельные квартиры. Диночке с дочкой досталась малюсенькая, с низким потолком, с четырехметровой кухней, без балкона и на последнем этаже – будь трижды вспомянут «гениальный» архитектор, создавший этот проект! И запущена она была до такой степени, что и обои, и краску на окнах и дверях, и линолеум нужно было снимать до самого бетона. Грохот машин, круглосуточно мчавшихся в обе стороны кольцевой дороги, вплотную проходящей возле дома, дым и гарь дополняли невзрачную картину Диночкиного нового жилья. Но она не возражала, она была счастлива – теперь у нее будет свой собственный дом!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Денег на ремонт не было, но Елена Павловна и тут оказалась Великим творцом добра: собрали в коллективе немного денег, оформили профсоюзную материальную помощь, купили дешевенькие, но веселенькие обои, собрали после ремонта в доме ребенка краску, перемешали белую, бежевую, салатовую – получился цвет не подходивший ни под одно определение, ободрали стены, старую краску с дверей и окон, все оклеили и покрасили. А линолеум состоял из кусков разной величины и рисунка, но его прикрыли списанным ковром, и стало в квартирке светло и чистенько. Для Олеси был куплен небольшой диванчик, а Диночка на ночь расставляла себе раскладушку, ту самую, из дома ребенка, давно списанную, многократно штопанную и скрипящую еще до того, как Дина думала перевернуться с боку на бок…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошли многие годы, дочка закончила школу, поступила в институт, а мама целенаправленно шла к лучшей жизни, получила второе высшее образование и стала зарабатывать приличные деньги. Личная жизнь у нее наладилась, встретился ей достойный человек, ей уже стало казаться, что, наконец, у нее появилось плечо, на которое можно опереться, есть понимающий ее человек, который добротою своей и мудростью сумел стать близким и для Олеси. Засветило ярко солнышко, согрела их забота и внимание Петра Сергеевича, да недолгим оказалось счастье – умер ее мужчина неожиданно и быстро, не вскрикнул, не позвал на помощь, а лишь глубоко-глубоко вздохнул и затих. Навсегда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Милые мои девчонки! Как они страдали и горевали! И как помогали друг другу! Олеся проводила все свободное время с Диной – поникшей и безутешной. Она иногда разрешала матери поплакать, утешала ее и плакала вместе с нею, а иногда напускала на себя суровость и запрещала Дине впадать в тоску и уныние, почти насильно вытаскивала маму то в театр, то на выставку, то просто попить в кафе чаю и погулять по Москве.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во время очередной вылазки, сидя в парке на скамейке и наблюдая за прогуливающимися с детьми мамами и бабушками, Олеся, прищурив глаза, лукаво посматривая на Дину, сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А не хочется ли тебе, душенька моя, вот так с колясочкой погулять? Я готова сделать тебе такой подарок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Диночка, всегда предельно внимательно относившаяся к здоровью и состоянию дочери, впав в свою тоску и печаль, утонув в ней, не замечала, что фигурка Олеси округляется, что походка меняется, что глаза светятся по-другому. Ничего не замечала!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не так часто ей делали в жизни подарки, но тут судьба так расщедрилась! Это был не подарок, это был Божий дар, это была награда за все пережитые страдания и невзгоды, за лишения и тяготы. Диночка с обожанием смотрела на Олесю и задала только два вопроса – знает ли о ребенке Юрий и когда предполагаются роды?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Роды предполагаются в январе, а Юрий о ребенке не знает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Олеся рассказала матери о бурной реакции жениха, когда после смерти Петра Сергеевича Олеся отложила свадьбу на неопределенное время. Юрий был возмущен, если не сказать – взбешен, уже были оповещены его родители и готовились приглашения знакомым.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Если человек не смог понять, что в тот момент было главным, сумеет ли он в дальнейшей жизни понимать меня?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И он перестал звонить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, он не звонил почти два месяца, а теперь я не хочу с ним говорить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И впервые мать не поняла дочку, ее гордость сейчас не порадовала Дину, а скорее огорчила. Конечно, Олесе не придется пережить тех мытарств, что выпали на ее долю, они всегда будут вместе и вырастят ребенка, но как же Дина не хотела, чтобы ее девочка, выросшая без отца, лишенная отцовской любви и ласки, стала матерью-одиночкой! Не должна женщина ночами плакать в подушку, не должно женское сердце тосковать и рыдать от одиночества! Вот отчего она порою ловила отстраненный и печальный взгляд дочери! А она приписывала этот взгляд переживаниям по поводу ее горя и утраты! И стыдно-стыдно стало Диночке за свой эгоизм, за то, что поддавшись собственным горестям и печалям, она просмотрела Олесины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Олеся уже была озадачена другими мыслями: где рожать, какую кроватку покупать и где ее поставить. И впервые возник спор, да какой! Всю дорогу домой они шли и строили планы, смеялись и шутили и обе были счастливы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дина долго раздумывала, сообщать ли Юрию о ребенке? И все-таки позвонила и спокойно сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В январе у нас с вами будет ребенок, девочка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она не успела договорить, Юрий бросил трубку телефона на рычаг, просто ошеломив Дину. Она в растерянности смотрела на пикающий в руке аппарат, потом отключила его и стала корить себя за совершенный поступок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И напрасно! Через час – полтора раздался звонок в дверь и на пороге появился Юрий – сияющий, счастливый с огромными букетами для Дины и для своей любимой Олеси. Он просил прощения за свою недостаточную настойчивость, за все-все существующие и придуманные ошибки и клялся Олесе в любви к ней и к будущему ребенку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И снова поселились в их доме радость и счастье, любовь и забота друг о друге, понимание и нетерпеливое ожидание прихода нового человека, которому Диночка, без сомнения, отдаст всю неизрасходованную любовь, ласку и заботу.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но очень хочется, чтобы она была счастливой женщиной, чтобы сердце ее еще расцвело, чтобы ушло от нее чувство недолюбленной и недолюбившей, она еще так молода и полна сил и она заслужила свое огромное женское счастье!<br>
&nbsp;//--&nbsp;* * *&nbsp;--//&nbsp;<br><img border=0 src="pic_1.png"><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все, знакомы с процессом развития Творческого объединения литераторов газовой промышленности по произведениям его участников, публикуемых в «Литературном факеле» и других изданиях, смогли познать и талантливость, и душевность поэтических произведений Аси Калиновской, в своей профессиональной работе логопеда ведущего восстановление речи у детей и взрослых как специалист высшей категории.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как и в уже опубликованных ранее литературных произведениях в данной книге читатель встретит стихи, повести, рассказы, полные любви, сочувствия, на редкость доброго женского внимания к участникам событий, представленных автором по глубоким впечатлениям вообще от жизни, реальность которой всегда нуждается в милосердном отношении к ней.<br>
<br><br><br>