-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Мария Николаева
|
| Соляной столп
-------
Мария Николаева
Соляной столп
Лирические стихи
Если бы обессилев
Если бы обессилев
Разжала холодные пальцы,
Я б долго летела вниз.
И глядя на серые скалы,
Скользящие тихо по небу,
Я верила б в нашу вечность.
И только упав на камни
В последние свои мысли
Едва уместить сумела б
Внезапное удивленье:
«Скажи, почему мне больно?»
Скажи, почему цепляюсь
Руками за сгнивший дерн,
Нависший над тишиною?
Сама я уже не знаю,
Что держит меня над нею.
Сама я уже не верю
Ни в прочность сухой травы,
Ни в крепость ее корней,
Ни в силу сыпучей земли.
…Но и в тишину не верю…
И чуть подтянувшись к краю,
Я вижу: там ходят люди,
Ногами пыль поднимая.
И мне она ест глаза.
Но я не умею плакать
И не умею звать.
(Без даты)
Стекло запотело?
«Ах ты, ночь…»
(Сергей Есенин)
Стекло запотело?
Небо мутнеет?
Гаснут мои глаза?
Как нестерпимо желты эти стены!
Холоден скользкий пол.
Кто-то здесь есть?
Что он сказал?
Как он сюда вошел?
В Бога не верю,
истин не знаю.
Что от меня – ему?
Снова беспамятство – черная яма.
Жарок тяжелый лоб.
Кто-то здесь есть!
Как Вас зовут?
Кто Вы?
Скажите – кто?
(Без даты)
Последний год (1988 = 16 лет)
Устанешь страдать
Устанешь страдать –
непременно отчаешься.
Уйдешь в облака –
на всю жизнь потеряешься,
Закроешь, забудешь, сотрешь.
Да что же ты мечешься,
что же ты маешься,
Будто конца ее ждешь.
Нет-нет –
это прошлое светится в памяти.
Нет –
это слова ужасающей давности, –
Уйди, отвернись, отмахнись.
Да что же ты плачешь,
чего ж ты метаешься,
Что же ты падаешь вниз?
Привыкни к глазам
умоляюще-ласковым
И к голосу,
льющему песни напрасные.
Уймись, успокойся, сдержись.
Так что же ты медлишь
к порогу направиться?
Что же ты хочешь? – скажи.
(8 янв. 1988)
Что с тобой стало от рукоплесканий?
Что с тобой стало от рукоплесканий?
Выжить посмела на плахе сцены.
Но видела – только один и смог
Из теплого зала – в озноб дорог,
Но слышала – в спину того, кто ушел:
«Ветер холодный, укройся плащом».
Молча откланялась,
Ночью – отплакала.
(4 фев. 1988)
Плакала музыке в такт
Плакала музыке в такт
Все у меня не так,
Все у меня не то
В этот тяжелый год.
Руки с колен – ко сну,
А чистоту на суд:
Пела заре не в тон
И не о том, не о том.
Падала на кровать:
Только бы спать, спать.
Душно от горьких книг,
Все не о том и в них.
Шепотом тихим в дверь:
«Солнцу не верь, не верь,
День для тебя – чужой,
Свет по тебе – ножом».
В форточку свежий снег.
Письма пишу не те,
Да и не тем, не тем,
А те, кто нужен – где?
Дымная пустота.
Все у меня не так,
Все у меня не то
В этот последний год.
(18 фев. 1988)
От нашей кормы
От нашей кормы
До последней корчмы –
Вода.
От этой зимы
До счастливой весны –
Года.
От жалкой свечи
Голубые лучи –
Ручьи.
До последней ночи
Миллионы кончин
Других.
(20 фев. 1988)
Отними меня у зимы
Отними меня у зимы
Обними меня – и усни.
А наутро студеные сны
Незакрытым окном объясни.
Мороз моих рук,
Озноб моих губ,
Сердца снежный стук
За веселье вьюг,
За холодный ветер прими.
(22 фев. 1988)
Спокойна. Как снег, как вечер
Спокойна. Как снег, как вечер.
Как старого неба сталь,
Как шулер колоду мечет,
Партнеру кидая шваль.
Как светская дама при встрече.
Как тусклый слепой кинжал.
Продолжить ли этот перечень?
Как царский зеркальный зал.
Как мертвых людей глаза.
(25 фев. 1988)
Не о жалости
Не о жалости.
Просто холодно
от усталости.
И от гордости
кровью солоно.
Только мало мне
прежней черствости:
все, что дорого,
будет проклято,
перечеркнуто
от бессилия.
От всесилия –
жизнь, и только-то.
А душа кричит, –
будто больно ей,
что я стала злей
и расчетливей.
(25 фев. 1988)
Вернулась измученной тенью
Вернулась измученной тенью
И притворилась сказкой.
Застыла ночная темень
В глазах иступленной лаской.
На тонких руках дождинки
Дрожат золоченым светом.
К ногам обреченно никнут
Туманы сырого лета.
Бесшумной совой взлетают
Ресницы от дуновенья.
Молитв неизбежных стаи
Качаются на коленях.
Иконы в рассветной дымке
Добры, по святому кротки,
А палец от перстня стынет
И нервно изломан ноготь.
Вернулась из старой песни,
Взошла сквозняком залетным
По тонким дощечкам лестниц,
Ведущих на колокольню.
Задумчиво отзвонила
Прощальную панихиду
И так невзначай ступила
За розовый край гранита.
(8 марта 1988)
Мне сегодня все знать
Мне сегодня все знать
Как от Господа – из первых рук.
Сколько будет у людей зла –
Столько будет у меня мук.
Мне сегодня все сны
Забывать, едва открыв глаза.
Сколько б ни было огня в них –
Столько не было любви в нас.
(21 марта 1988)
Тюрьма моя крепкая, темная, душная
Тюрьма моя крепкая, темная, душная
Звякни ключом в дверях.
Я не сама постригалась в послушницы –
Выпусти же меня!
Кричала, звала, вырывалась – вырвалась.
Кончился страшный сон.
В какую небесную музыку выльется
Прошлый кандальный звон?
Я больше не пленница, не затворница.
Это последний день.
Пусть же теперь сторожа мои молятся
Серому камню стен.
(22 марта 1988)
Если есть в тебе силы, – слушай
Если есть в тебе силы, – слушай.
Я сегодня скажу тебе правду.
Я твою уже мертвую душу
Напою еще худшей отравой.
У меня есть четыре глаза,
Я увидел в твоем окне
Свет цветов из разбитой вазы
И больной силуэт на стене.
Я пришел потому, что знаю:
У таких заготовлен яд.
Слушай. Я тебе прочитаю
Две страницы из книги Правд.
У твоей любви сероглазой
В эту ночь, только час назад
Помешался от боли разум
И она свой дом подожгла.
На измятой постели сидела,
Тускло глядя перед собой,
Лишь ладони ее не сгорели,
Исцелованные тобой.
Я принес тебе эти руки.
Ты очнешься – они у ног.
Только ими мертвящий кубок
Подноси.
(8 апр. 1988)
Мне больно от твоей обыкновенности
Мне больно от твоей обыкновенности
Обыденности обывательского взгляда,
Что не гожусь на жгут или хоть перевязь
Горячего немого кровепада,
Что жизнь мне даже ран твоих не вверила,
И что еще больней – что их не надо.
(11 апр. 1988)
Я спросила: «Вы потерялись?»
Я спросила: «Вы потерялись?»
А он рассмеялся тихо
И что-то сказал устало,
Так, что никто не услышал.
И света мне стало мало –
Я вышла под звездный дождь.
Смотрю: он опять со мною,
Едва шевельнул губами:
«Я верил, что ты придешь…»
Ах, он ничего не понял!
Хлестала без состраданья:
«Нет-нет, ты напрасно ждешь,
И я с тобой не останусь.»
(22 апр. 1988)
Простила. Простила?
Простила. Простила?
Зачем? И кому?
Простила, простила,
Тоску отпустила,
Все стало постылым –
Да разве поймут
Зачем отступила?
Как окна пустые,
Простила, простила.
Перила витые,
Ступени литые
Руками гасила –
И больше не жгут.
И больше не ждут
Глаза золотые,
Веселые, злые
С отчаянной силой
Последних минут.
Простила. Простила.
(3 мая 1988)
Снова, снова одна
Снова, снова одна
Снова потеряна кем-то,
Словно доверена светом
Самому дну пустоты:
Это мои следы
Вьются в поисках боли,
Это моя доля –
Не вымолив, оставлять,
Это моя страсть –
Верить чужим людям,
Это со мной будет –
Злая тоска в зрачках,
Это мой страх –
Вечер последней веры.
Снова, снова двери,
Снова захлопнуты ветром,
Словно закрытые кем-то
Навсегда, навсегда.
29 июня 1988 г
Отречение
//-- 1. --//
Во что ты веришь?
Что для тебя – главное?
Закрытые плотно двери?
Не греющий рук огонь?
Часов течение плавное?
Вечно спокойный сон?
Что ты теперь имеешь
Самое дорогое?
Чистые светлые стены?
Теплой постели блажь?
Мне ничего другого
Ты никогда не дашь…
А этого – мне не нужно.
//-- 2. --//
Разве же все, что было
Будет со мной опять?
Будто мне надо знать
То, что она говорила,
Глядя в твои глаза?…
Мне это знать нельзя!
Пусть она тебе – безвинная – колдует.
Я сама тебя – застывшая – отправлю.
Разве ж важно: было? будет?
Я устала. Отрекаюсь.
//-- 3. --//
Надежное пока,
смыкающее губы постоянство
Непрочно, как жалка
Беспалая рука,
в беспамятстве сжимающая пальцы…
А я легка…
Я не умею падать
и опускаться.
Мне – только плакать.
Мне – страх остаться
совсем одной:
Ужели заслужила?
Темно.
//-- 4. --//
Так ждут конца света – с трепетом,
С бормотаньем молитвы.
Покорную встречу вечности
Благословлю торопливо.
Глупо перечить вечеру,
Счастья молить – тоскливо…
Я от него отказалась…
Жду зимы, чтоб замерзнуть,
А потом весны – чтоб растаять…
От всего отрекаюсь.
(Июнь 1988)
Безвременье (1988–1990)
Неодолимо тактами музыки рваться
Неодолимо тактами музыки рваться
На звуки призывов неосторожных,
Все опрометчивее смеяться
Над самой красивой ложью.
Расчесться, не каясь, колени не пачкая
Пылью лестничных ковриков…
И, не вскрывая, складывать пачками
Письма с упреками строгими.
(11 сент. 1988)
Ломкость голых веток
Ломкость голых веток
Как лучей света –
В стекле лужи,
Да в глазах друга,
не слушающего.
Смерзшихся листьев хруст –
Шепот под шагом: «Пусть!»
(11 сент. 1988)
Луч преломился в стекле
Луч преломился в стекле
косо упал в глаза –
и стали глаза светлей.
Лохматый терьер лизал
сладкую акварель:
слюна текла как слеза
с портретов смешных людей
и капала на паркет.
В окне отражался рассвет;
пес улыбался, глуп.
Отмыла от пальцев цвет
недорисованных губ.
Грим придуманных лиц
вдруг показался груб, –
но было уже не до них.
(21 сент. 1988)
Хризантемы руки опустили
Хризантемы руки опустили
От окна тянуло темнотой
К белым лепесткам и бледным листьям.
Стебли в вазе оголенно стыли
И вода к утру покрылась льдом.
Пожелтевшие цветы смеялись
Вместе с мутным солнцем за окном,
Лепестки на книгу отрясали,
Словно пену, взбитую волной.
Лед растаял, руки поднялися,
Чтоб поправить локоны со сна…
… Значит, это вовсе не приснилось?
Даже осень кончилась у нас.
(2 окт. 1988)
Сегодня на меня глядят внимательно
Сегодня на меня глядят внимательно
Светлейшая – она познала НОЧЬ!
А я всю ночь на краешке кровати
Качала его маленькую дочь.
Сегодня сострадают мне завистливо:
Нежнейшая – она познала БОЛЬ!
А я к своей всю боль его причислила
К ладошке детской прижимаясь лбом.
(31 окт. 1988)
Небо ноет, стынет и стонет
Небо ноет, стынет и стонет
Под гипсом немых облаков…
В теплой хате с дощатого пола
Оттираю кроличью кровь…
Ветер в узкой трубе колдует,
Студит оттепель бледных снов…
Муж в нарядных стихах рифмует
Эту кровь и нашу любовь…
(5 нояб. 1988)
Если скрипка еще не умеет петь
Если скрипка еще не умеет петь
то касанье смычка – не звук,
как бы он не томился по красоте
под нажимом неверных рук.
Если голос ее обступил оркестр,
то касанье смычка – не крик.
Пусть никто не посмеет подняться с мест,
кто же бросится на пол вкривь?
(2 дек. 1988)
В старой мебели не отражается свет
Михаилу Бейдеману, узнику Петропавловской крепости времен Царской России
В старой мебели не отражается свет
и хрустит как листва пересохший паркет,
и нелепо согнулась на стыке двух стен
тень от тела, познавшего тлен.
Как пронзающий солнце полуденный шпиль
ваши руки звонки от цепей и тонки…
Их изломанный гнев над безумным лицом…
Это ветки стегают стекло.
За волною волну посылает прибой
будто слышно Неву за гранитом и льдом…
Просто каждая капля ночного окна
так для слуха резка и трудна.
Это вы. Я для Вас зажигаю свечу.
Это вы. Я от Вас зажигаю мечту.
(17 янв. 1989)
Цирк
А обруч, прирученным львам опалявший хвосты,
надел как венец, положенный всем святым.
И под смех разноцветного клоуна
позировал для иконы.
Художников и маляров – под купол набился зал.
Биноклем закрыв свои
его живые глаза
приближали жадно как женские плечи.
Любопытство сродни любострастью и плети.
(23-25 янв. 1989)
Кариатида тяжесть приняла
Кариатида тяжесть приняла
покусывая мраморные губы
под глыбой наклоненного угла,
обтесанного грубо.
Под глыбой наклоненного угла
высокий лоб сжимался год от года.
Глаза, раскрошенные ветром, унесла
вода с надтреснутого свода.
Проросший мох на выбоинах скул
состарил, обезличил на забвенье,
но по привычке не бросала купол,
сгибая утомленные колени,
покусывая мраморные губы.
(25 фев. 1989)
За голову руки закинув
За голову руки закинув
и ногу отставив на шаг,
чуть-чуть Пантеон поддержала
на белых точеных локтях.
И вполоборота прогнувшись,
под портик подставив ладони,
коленом холодным коснулась
плиты в основанье колонны.
По-прежнему вскинула локоть.
Едва оглянулась назад, –
но каменный сглаженный локон
скользнул от виска на глаза…
(25 фев. 1989)
Танцовщица Тальони
(Ринальдо Ринальди)
Стеклянный снег на ледяном стекле.
Тень танцовщицы по стене
проносит от угла к углу
венок, ловя холодный луч,
такой же мраморный, как ствол
колонны с кроной белых волн,
бегущих бликами от люстр
под сводами. Хрустально пуст
звенящий пол из белых плит.
И танец тени в мрамор влит.
(7 апр. 1989 г.)
Капитель
Капитель
в завитках человеческих тел:
лица смяты,
ноги стерты, грязны и святы.
Предел – слово
под сколотой ветром бровью –
взгляд с колоннады,
толкающий вглубь полого ада.
Мне, недотроге,
мнятся касания мокрой дороги.
(7 апр. 1989)
Осиротевшая тоска
Осиротевшая тоска
(бесплотная, коль я исчезла)
осуждена меня искать
(я спряталась за спинку кресла).
Бездумное мое дитя
(бездомное, коль я пропала)
обречено меня кричать
(я в старом кресле засыпала).
(11 июня 1989)
От «фигур в белом»
(Графика Алины Раппопорт)
В прорехе ворота трепет жалобы.
Причуда, порыв рукава.
Темный, скомканный плед (или плащ?).
Меня ль приведет не во сне дождя…
Ленивое утро портьерой сковано.
Утро сухих цветов.
Двери, вестимо, напротив окна,
выводят на длинную тень…
(11 нояб. 1989)
Глаза-мотыльки
Глаза-мотыльки
в твои угольки колотились…
Но днем не бывает таких.
Соло. Неразделенный дождь –
взаимная светскость
и безответная дрожь.
(29 нояб. 1989)
Владеть как владеют тенью
Владеть как владеют тенью
ветреной и слепой,
ее неотступным телом –
мнительною душой.
Снижается голос на руку.
Так больно хотеть и ждать.
Смежаются пальцы от муки,
воскрещенной пропадать.
(4 дек. 1989)
Ты станешь повторяться как закат
Ты станешь повторяться как закат
с размытыми далекими глазами, –
их окнами и крыльями касались.
Ты станешь неизбежен, как закат
лохматыми еловыми ночами, –
они над ним смыкались и качались.
Ты станешь однотонным как закат,
когда его уже не замечают.
(13 дек. 1989)
Мольберт
(словами сбоку портрета)
Из меня уходят люди, изменяя меня.
Понять ли как мог жить?
– Я хотел тебе ночь нарисовать. Нарисовать?
Кистью свечи он перечеркнул мой мольберт. Распластанный мир полыхнул, покоробился и замер черным.
Глаза нашлись в темноте.
Припав к окну Ваших глаз, я вглядываюсь из этой маленькой комнаты в бесконечный дождь. Так же опять слущиваются ветром тучи, и не унять. Вас не увести под крышу, не накинуть плащ на влажные плечи. Даже не постоять с Вами молча под этим дождем.
Стекла страшные: их сперва не видно, а потом они звенят.
Ваш мир за вздохнувшим окном: ночь, дождь.
(23 дек. 1989)
Размякнут пряничные крыши
Размякнут пряничные крыши
размокнут окон леденцы,
печатный город сдавит в нишах
комки узорных сладких птиц.
Глазурь польется на картонку
кругами лакомой фаты.
На разоренную коробку
уронят головы цветы.
(30 дек. 1989)
Бросали все и искали все
Бросали все и искали все
В угоду – краденный, крашенный город,
где некто, себя растревожив, канет.
Руки (для рук же) – недолгий воск:
скоро сомнется, развеется скоро,
неловко, укромно стает…
Бросали все и искали все:
руки (для рук же) – недолгий воск:
В угоду – краденный, крашенный город
скоро сомнется, развеется скоро.
Некто, себя растревожив, канет,
неловко, укромно стает…
(30 дек. 1989)
Оплавляясь себе под ноги
Может быть, другие дороги
не кончаются зеркалами.
(Дж. Родари)
Оплавляясь себе под ноги
отраженьями и тенями:
«Может быть и не все дороги
опаляются зеркалами».
Оплывая на все пороги
Одиночеством и следами:
«Может быть, другие дороги
не кончаются зеркалами».
(30 дек. 1989)
Выманил из кресла, выменял на крест
«Ревность по доме Твоем снедает меня».
(Евангелие от Иоанна)
Выманил из кресла, выменял на крест
Осязанье крепа тело эхом ест.
Вымарал из дома, правя пустоту.
Бог неизреченный – предвкушенье пут.
Вымолил падучую, рвущую вину.
Близкому, певучему сопричастен дню.
И накликал ревность, острую как жест,
выгоревшим креслом выпрошенный крест.
(24 фев. 1990)
Канун Прощеного Воскресенья
Осень пришла и раздела
«Но Он, прошедши посреди их, удалился».
(Евангелие от Луки)
Осень пришла и раздела
посмотреть: не Он ли в миру…
От разлада вещей до раздела
недосказан обман поутру.
Транжирю Тебя и пустею.
Боль уютно, зло залегла.
Сокровенным теплом потеют
отпечатки Его – зеркала.
В тягость всем дорогое тело.
В самом деле, время зеркал.
Осень пришла и раздела –
посмотреть: не Он ли пропал.
(25 фев. 1990)
Прощеное Воскресенье
Саркофаг изнутри
Саркофаг изнутри
Из умершего люди его
уходят не дальше своих же мраморных фигур.
Саркофаг снаружи:
умершему люди его
только по камню себя вернут.
(16 апр. 1990)
Людно во мне и лютня
Людно во мне и лютня
/Лютня им не слышна.
Пусто во мне для лютни./
Вмешивается в меня
глохнущий мир Бетховена,
выслушанный до дна.
Рана меня. И рано.
/Рано итог меня.
Мир без меня – подранок,
подрамник без полотна./
(3 мая 1990)
Тебя окрестили людьми
Тебя окрестили людьми
Каждый – возможность распятья
и будущий вкус кутьи.
Ты будешь терпеть запястья.
Ты будешь любить.
(5 мая 1990)
Мы об одном
Мы об одном
когда от нас стемнело:
как отпускает стянутое тело
за скудные свои пределы
в пробелы смутных стен.
(8 мая 1990)
На синий шар нанесена душа
На синий шар нанесена душа
(как белый гость).
Шар надувается.
(Приходит гость, дыша,
как дышится в него;
и близится щека из белых пор,
и белый пот.)
Сквозь этот шар синее и мудрей
игрушки смотрят на ручных зверей.
(11 мая 1990)
(В сторону – )
«Любить нелюбимых,
любимых беречь от себя,
от глаз нестерпимых,
потупясь, хранить
дающихся сгибом стебля
слому».
(21 мая 1990)
От самых глаз
От самых глаз
начинаются норы в сырую почву
(В глубине стерегут и боятся.)
Кукушонок на лбу растет из серых птенцов.
(Неуместно-крупным крылом
скоро себя столкнет в лес над норами.)
Будешь,
раз будишь в себе птиц и зверей.
(Пусть охотятся друг на друга в густых цветах.)
Страх – это их внезапные встречи
(с сытым концом).
(26 мая 1990)
Продолжаю себя до всех
Продолжаю себя до всех
Истолкуют меня: «ветвится».
(Если себя не прятать).
(1 июня 1990)
Вспомнил меня
Вспомнил меня
Сронил меня с губ.
Никто тебя не услышал.
Не повторить меня.
(4 июля 1990)
Темное Царство (1990–1992)
Отделима
Отделима
как икона от имени иконописца.
Ты безвестен,
первым поверивший мною в Бога.
Отдалима,
как икона от времени иконописца.
Светлым концом нарастает вдали дорога.
Одолима,
как икона, сожженная иконописцем
ради нового лика, стоящего ближе к Богу.
(8 июля 1990)
Сибирь. Сургут
Август кончается
Август кончается
Сказочник будет заботлив ночами
и скоро состарится.
Бессонный ребенок сладкие пальцы
сожмет на его рукаве,
боясь и уснуть, и разжать.
(Так жалко его терять.)
Светает до света.
(Глаза к темноте привыкают.)
В ладошке твоей опять
растаявшая конфета.
(2 сент. 1990)
* * *
– Но тогда я буду уже не с тобой.
– Но перечитывать свои стихи?..
(20 сент. 1990)
На Земле и ныне нелюбим
Мы не будем любимы –
нас нет на Земле.
(Ладо)
На Земле и ныне нелюбим
Тень Себя, далекого до света
и в Себя уже невозвратим.
Ветру свет сквозь тень Его и стынь
жертвует лицо Его и веру.
(10 окт. 1990)
Ты и утро – руки в молитве
Ты и утро – руки в молитве
темно-белые руки старца,
белых крыльев пустая старица.
…………………………………
И ложится утро на посох,
и тобой уходящий крестится.
(11 дек. 1990)
Падают каменьями колени
А ты хочешь, чтобы за твою любовь тебе чем-то заплатили?
Падают каменьями колени
Только Бог не мешает себя любить
/ни встречать в слезах, ни просить побыть/
не боится любви, как каменьев.
Только Бог не желеет собой платить,
как огонь собой – за поленья
только.
/Что я невольно сделаю с Богом?/
(7 янв. 1991)
Старая серебряная крыса
Старая серебряная крыса
и маленький скрипач в сыром снегу.
В плотные туманные кулисы
светлой пылью наметает звук
с синей скрипки низкий дряхлый ветер…
Открытые закрытые глаза.
Как шарф размотанный, разметанные руки.
Их спящие летящие рисунки…
Скрипач и крыса нарисованы на свете.
(26 янв. 1991)
Пятна тепла от пальцев
Пятна тепла от пальцев
и пролежни от лучей
(тусклых, скупых постояльцев)
на гаснущем лбу точней.
Теперь мне тихо и твердо –
столпа соляного след
во взгляде безлюдно-мертвом,
как бывший автопортрет.
(7 апр. 1991)
Вкус ладони, локтя, плеча
Вкус ладони, локтя, плеча
глоток за глотком ослабнет,
и ты уснешь, бормоча
о незакрытых ставнях,
а вещь об утре, свеча,
как зеркало под платком
притихнет, не завенчав
и не развенчав твой сон.
(7 апр. 1991)
Как вы живете невечно?
Как вы живете невечно?
– Так же, как и без нас…
Мастером дел заплечных;
на обух облокотясь…
Застелет глаз обокравший
вуаль из недолгих лиц.
От редкого слова – кашель
(поймет, наклоняясь, принц).
(9 апр. 1991)
В потемках
В потемках
возилась с ветошью света –
старой одеждой ребенка:
свет на локтях так тонок
истерт между телом и тенью…
…правила сон о тебе,
как войну о богатой стране
/до точных сравнений-смертей,
до верной измены/
у стен ее.
(15 апр. 1991)
Был старик очень ветхий одеждой
Был старик очень ветхий одеждой
нитки сыпались с каждого жеста.
Люди сохнут всей красной глиной:
был старик всегда очень пыльный.
Где он часто сидел подолгу,
жизнь вокруг покрывалась пленкой.
(20 апр. 1991)
Наряду-слепцу поводырь от подворья
Александру II (Федору Кузьмичу)
Наряду-слепцу поводырь от подворья
запекшийся пояс-позыв.
Прошлого не было скоро.
Редко доносятся слабые люди,
пустотами царство изрыв.
Прошлого больше не будет.
Снятый слепец в их глазах убывает?
и спав, ничего не открыв.
Прошлого и не бывает.
(18 мая 1991)
Пауза после тебя
Пауза после тебя
тяжелая, как ребенок.
Время имени дальше встречи.
Дорога лица станет вещей,
встречной, недолгой…
Время имени дальше дороги
о неважном и понемногу…
(31 мая 1991)
Остров Валаам
В головне монастырской печи
В головне монастырской печи
начинается новый послушник
протаиной в прежнем, жаром набухшем.
Прерывна зеркальность углей,
раскрывшихся и вернувших.
(4 июня 1991)
О-в Валаам. Монастырь
С нескрываемым скажешь холстом
«Я хотел нарисовать место, где его нет».
(Ван Гог о Гогене)
С нескрываемым скажешь холстом
натюрморт: желтый стул и потухшая трубка.
С полотна тускловатые струпья
отсыхают мазок за мазком.
(26 сент. 1991)
В груди и издалека
Богоматерь Успения (икона)
В груди и издалека
Кажется – на руках,
младенец… младенцы спят,
в землях чужих не бедствуют!
Так дальше себя, Себя
тоской по его детству.
(14 окт. 1991)
Сырая оболочка матери
Сырая оболочка матери
распавшаяся на младенце,
лежит неубранною скатертью,
вся в крошках хлебца.
Лицо, протравленное мукою
до свет лучащего кристалла,
подергивает первой скукою
забота: как запеленала?
(3 нояб. 1991)
В толще слоеных живых витражей
В толще слоеных живых витражей
пласт из неровных цветных зеркал
со сценой ссоры двух ворожей
нарушен мутным клубком зрачка.
Отраженья смотрятся сквозь себя,
по лекалам ссоры кроясь и рвясь.
Взгляд грубой нитью в двойных сетях
зрачок разматывает, катясь.
(6 нояб. 1991)
Распавшийся ангел себя напряг
Распавшийся ангел себя напряг
под тенью крыльев отлета.
В тугом тряпичном теле набряк
страх тягот горба и плода.
(Обмылок оборотня ослаб
под сетью присохшей пены.
Все тело книзу тянул, сосал
страх перед насущным тленом.)
(28 нояб. 1991)
Под внутреннюю тень руки в лице
Под внутреннюю тень руки в лице
обратным светом сведена лампада:
держать себя в слепце.
(Колтун движения лица внутри руки
раздерган повтореньями разлада:
сознать себя таким.)
(12 дек. 1991)
В зеркальном пару дыханья
В зеркальном пару дыханья
отогревать – терять…
Вновь, по иным, обретать
по мере его замиранья.
И долго над ним не дышать.
Старуха со слепой сестрой
почти соснилась
и кормила
ее размякшей кожурой.
Та подола сестры держалась,
непрочно возмещая свет.
Меж сближенных морщин их скрался
прорехой дымный силуэт.
(28 янв. 1992)
Музыка – время Баха в повторах
Музыка – время Баха в повторах
и перекрытиях времени-музыки Баха
пахотой воздух храма на хорах
переплетает.
Сумрака света проткет,
канвой в полотняных наборах
насквозь одевая.
(28 янв. 1992)
Садовником выйдешь из дерева
Садовником выйдешь из дерева
в сад.
Сдержит пустую листву
дупло, переросшее дерево
в сад.
(27 апр. 1992)
Два времени, живущие друг друга
Два времени, живущие друг друга
одним лицом, не ближе, чем никто.
(Май 1992)
Экзистенционализм (1992–1996)
Оплывающий плотью взор
Оплывающий плотью взор
подмывает твердые руки
в подплетающийся узор
своих едких и клейких струек.
Развивается в руки с век
тело топкое и пустое.
Это мог быть один человек,
и так же могли быть двое.
(15 мая 1993)
Тело будет теперь встревожено
Тело будет теперь встревожено
и двигаться мне не позволит –
так полно во взгляд Ваш вложено,
так плотно…
…Тело теперь скарежено
и двигаться мне не даст –
так полно во взгляд свой вложено,
так враз…
(15 июня 1993)
Доведена почти до простоты
Доведена почти до простоты
была рука, когда благословила,
усилившись из самой пустоты…
Но я ее на что-то опустила,
и подмешались лишние черты.
(Сент. 1994)
Сфинксам встречи не суждены
Сфинксам встречи не суждены
Только судят они навстречу,
в теле вывернутой стены
заключась от возврата речи.
Выйти в сфинкса легко хотеть,
пропуская сплошные двери, –
чтобы не было встреч и впредь,
разве лишь в самой крайней мере…
(20 апр. 1995)
Нетерпимостью шедшую карту
Нетерпимостью шедшую карту
передернет в колоде лица.
И повысив не ставку, а касту
встанешь пред сораспятьем Истца.
Всуе прежде него совоскреснуть.
Да минует Тебя мой ответ.
И по вере такой да ослепнуть
вплоть до новых младенческих лет.
(7 июля 1995)
Третий аркан колоды Тарот
Беременность, в две трети под щитом,
сквозь спину проминавшая лучи,
слежится под опавшим животом
и выпуклым орлом оттянет щит.
Нарушится устойчивость руки,
притянутой за жезл овалом звезд.
Орел, расширив новые круги,
другой рукой все тело поведет.
(16 июля 1995)
Шестой аркан колоды Тарот
Левой, правой зеркально, рукой
жрец влечет за собой Добродетель,
разлучая с глубокой дугой
к перевалу над Гением смерти.
Он уводит с собой и Порок,
на который нацелился Гений, –
несмотря на распутье дорог
на крылатой его полутени.
(21 июля 1995)
В молитву перед чистым зеркалом
«И когда он дал повеление человеку с прибором писца, чтобы отмечать знаком скорбящих о мерзостях, сказав: «Возьми огня между колесами, между херувимами», – и когда он вошел и стал у колеса…»
Книга пророка Иезекиля: 10.6.
«…где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них».
Евангелие от Матфея: 10.20.
В молитву перед чистым зеркалом
до отражения креста
и дальше. В сретенье с проверкою
всей белизны его листа
к себе вплотную подвести его,
затронув обод, полный глаз.
И дальше колеса, вместимого
в невосполнимость среди вас.
(2 авг. 1995)
Искуситель припавший ко мне
Искуситель припавший ко мне
и пропавший во мне искупитель
расстаются наедине.
Вдвойне простывает обитель:
не хранитель, отпавший к себе
но запавший в себе разоритель –
стерпелись.
(11 июня 1996)
Поровну кроме «рядом»
Поровну кроме «рядом»
песочные часы на боку:
не до-перевернуть,
не сблизить подставки.
Поделено – и поделом:
со временем так и надо.
(21 июля 1996)
Божественность (1996–2000)
Нужды нет в Господнем прасаде
Нужды нет в Господнем прасаде
преосмысленном паче вкуса,
так что в теле и не осядет.
Скорби нет в отброшенном взгляде,
ненаправленном разминуться.
Будет больше, чем просто будет.
Сплава нет и в таком раскладе.
Все, потребное Богу, – в людях
возместилось. В иных сосудах –
только тягость.
(27 дек. 1997)
Индия. Прашанти Нилаям.
Господи, дай мне забыть все это
Господи, дай мне забыть все это
Он подходит ближе и вытесняет все мысли,
даже мысли о Нем.
Никогда не пытаюсь остановить Его перед собой,
ибо Он проходит мимо совершенно.
Только снова и снова повторяю,
как Он идет.
Господи, дай мне просить все это…
Он проходит дальше и вызывает все мысли,
кроме мыслей о себе.
Больше ничего не остается хотеть само собой,
ибо во всем нуждается Он, Он и Он…
Только в конце концов придется
все для Себя.
Господи, дай мне любить все Это…
(29 дек. 1997)
Индия. Прашанти Нилаям.
Все – Тебе
Все – Тебе
Ты раздаришь точнее,
сокровенней предлогов моих,
отвлеченней от тихих течений
преизбытка событий Твоих.
Всем – Тобой.
Твой испытанней выход
и несходней движений иных.
Сотворив все-Твои вдох и выдох,
говори в них, совсем говори.
(6 фев. 1998)
Деньги – воплощенное ничто
Деньги – воплощенное ничто
Отреченья век не занимать,
впрок нисколько не запоминать:
что на счет ложится, то не в счет.
Прибыльная плата за расход
жизни в продолженье жития,
милостыня – милость Бытия,
преосуществленного Никто.
(13 фев. 1998)
Гнева ядро в скорлупе навета
Гнева ядро в скорлупе навета
с вести Твоей отведенной ветви
ветром, порывисто свитым с рассвета
вечности в вечности, двери в двери.
Реже нажим возложив над жизнью
срежет Твой взор и Твой говор ниже.
Гневайся веским и всяко излишним:
чище от чище, То, ближе к ближе.
(16 апр. 1998)
Вкровь провернулось вовне острие
Вкровь провернулось вовне острие
с нетерпением прозналось в обряд:
вложенность всем бытием в окоем
не ожидает Тебя.
Словно несметная слитность слюды
пламя спластала в тенях:
точно смыкаемся Ты и не-Ты
в вечно-взаимных телах.
Вытяжка света в пустом развороте
вслед быстрине высоты:
всем поименно на самом исходе –
равное То, или Ты.
Встречным накалом расходится цельность
к цепи всего существа.
Пред-данным взором снижается тленность
пред-Твоего вещества.
(5 июня 1998)
Индия. Бриндаван.
Пусть Господь меня приберег
Пусть Господь меня приберег
на самую крайнюю милость:
кто бы только не пренебрег
тем, что мне сегодня простилось…
Шаг Господень не преминул
впутать лоб мой в следов просветы, –
чей бы голос ни помянул,
понижался в пол безответно…
Ближе к Господу не пройти,
чем отходит Он сам обратно.
Исследи мой взгляд по пути,
допусти к Себе безоглядно…
Возвышенность внимания проникает в дали.
Свет над головой – значит свет под ногами.
(11 июня 1998)
Индия. Бриндаван.
От Господа до Господа ты видим
От Господа до Господа ты видим
Земля обетованная сквозит
в изысканные борозды покрытий
ладонями протянутых молитв.
С начала до конца прострись вдоль них.
До Господа от Господа ты видишь
промятый вздох под стопы над землей.
Кругами долгожданная обитель
расходится; ободья – колеей.
С конца все до начала вверь в нее.
(28 сент. 1998)
Две стороны одной одежды
Две стороны одной одежды
Господь и Его сыновья.
Пергамент завета сношен, прорежен,
перелицован, снят.
Тот, кто одет, от Того оделся,
Кто ради него нищ и наг.
Две стороны одной завесы
рвет вертикальный мрак…
…Мы жили долго и счастливо
и умерли в один день…
…Господи, память прячется
в Твою вездесущую тень…
(18 окт. 1998)
Пятна вибхути событий
Пятна вибхути событий
на пышащем зрелище сердца:
пястью из горсти наитий,
и поверх всего – наглядеться…
Самосожжение взгляда
на хворосте прочерков взмаха
(сеящей вспышек заплаты)
руки; убывание страха
в самозабвенном наклоне
туда, где все темное тонет
в пламени узком проеме.
Господи, Господи, вонмемъ…
(12 дек. 1998)
Испрашивать, плашмя кладя разрез
Испрашивать, плашмя кладя разрез
взлетевшей стали, мягкое призренье
в Твоих словах – от всех Твоих чудес,
в Твоих стопах – от всех Твоих хождений
по мукам наших душ или промеж
мук наших тел… Молить о совпаденьи
беспамятства с нетленной пустотой
густого света вобранного бденья
над той, плашмя повернутой, судьбой.
И не сносить – иного снисхожденья.
(12 дек. 1998)
Сколько «не раз»
Сколько «не раз»
падал Твой взгляд мимо дна,
ссекая нарез на спирали вворота в твердынь…
Только сейчас, с углубления стольких «со дня»,
поднят Твой взгляд, отведен от святынь, как мосты
вверх, на тот берег, нависший над этим песком,
мелко раскрошенным мельницей круглой реки,
ввинченной накрепко в полость под веским мостом.
Ты это ввидел, и Ты оттого отвлекись
вверх, в крону взгляда, укорененного здесь,
в тихой излучине на наносном берегу…
Господи, радость Твоя, приречная предречная взвесь
заполонила собой весь Твой взгляд по слепому песку.
(15 янв. 1999)
Как до смерти уставшую меня
Как до смерти уставшую меня
Господь застанет на границе дня;
с какой к Нему протянется рука
неточностью, касаясь каблука
прохожего на лествице с небес;
каким тот перестанет быть – невесть.
Источник дна и вытяжка высот
за кем меня, недвижную, ведет
по тишине, натянутой вокруг…
Исканием невыпрастанных рук
на кромке загустевшей пелены
к Тебе перенаправлены они.
(16 июня 1999)
Жили впроголодь все эти годы
Жили впроголодь все эти годы
Хлеб над-сущный и виноград.
До конца претерпевший отходит
со словами: «Господь виноват!»
Тайно вечеря длится и длится
под покровом сует суеты.
Ты вернешься, и все повторится:
вновь и вновь это будешь не Ты.
Упование убережется –
не согреется впредь у огня
кто хоть раз на Тебе ожжется
от Страстного до Судного дня.
(9 авг. 1999)
Чуть изморозь на изгородь легла
Чуть изморозь на изгородь легла
одна другую внешность обрела.
На утвержденьи глаз затвердевает мгла.
Протает лед и колья прорастут,
едва их поместят в один сосуд
из цельной внешности к их общему теплу.
Твердынь претверже твердь Твоя гостит:
помимо внешности Единый не сместим,
сцепляя стынь и пыл – что пыль и дым.
(23 дек. 1999)
Пустотность (2000 – 2004)
Небыль уклончива
Небыль уклончива
Ты забываешь почти…
Невидаль сточена – впредь и не выжечь пути
из колеи, из-под даль измотавших колес.
Голос тот дальше и дольше непрошеных слез.
Запоминаю, да запонимается вкось.
Нас с Тобой порознь ни потерпеть, ни пронять.
Сговор встревоженный старость прикрыла опять.
Кто по нам небыль, и невидаль – кто сквозь кого?
Въявь – от себя и (изволь) про Себя одного.
Припоминаюсь, не припонимаю всего.
(19 июня 2000)
Над листом ничто не тяготеет
Над листом ничто не тяготеет
Все слова предчувствия сбылись.
Этой тишине и тот поверит,
чьи траншеи в борозды вплелись.
Не успевшим перейти трехполье,
перепаханное вдоль и поперек,
ломкий серп положен в изголовье.
А во сне и вовсе невдомек,
даст ли глина красная сам-восемь –
взять хотя бы то, что посадил.
Исповедуя расхристанную осень,
тихий омут под листом застыл:
обмелеет под бумагой взбухшей.
Прочерк повторит ухабы дна.
Сведать ли, когда в заре потухшей
не была земля прокалена…
(31 июля 2000)
Переместимся выше
Переместимся выше.
Люди дожгут тело.
На бесконечность крыши хлопьев поналетело…
Ангелов не хватало – вот и стряхнули мусор.
Как бы там ни бывало, нас это не коснулось.
Переместимся глубже. Выел костер поросль.
Каменность сплошь не тужит, чем порастет после.
Демонов не осталось – превоскурили слишком.
Чем бы тут ни казалось, нам уже не припишут.
(2 мая 2001)
С рубцом на лбу от проясненных Стоп
С рубцом на лбу от проясненных Стоп
возвыситься сквозь поредевший свод
придется нехотя, побрезговав светло
неповторимостью умаленных невзгод.
Вполне слежалась под судьбой страна
по вертикали: от озимых – к ледникам.
Через дальнейшее – сплошная пелена
лишь поименно нераздельна по Богам.
В исчерпанном колодце кверху дном
зияет ясностью невыбранная твердь,
подтягивая повод знать одно
пристанище, куда не тщетно уцелеть.
(14 нояб. 2001)
Обступивший порядок мерцает
Обступивший порядок мерцает
Прорываются дни пустоты.
Мимоходом в венце умирает
все, чем был обозначен не Ты.
Постарение старчества скоро
промелькнет отходящей чертой.
Преломление нудного слова
отзовется вослед пестротой.
Скоро станет конец беспредметным,
Не нацеленным на переход
сквозь последние проблески света,
отнесенного к «этому» – в «тот».
(Май 2002)
Ничего – кроме лишней печали
Ничего – кроме лишней печали
по Твоим заповедным стезям.
Взгляд задержится в самом начале
и отхлынет к своим берегам.
Неотступна Твоя беспредельность,
чувство близости давит вовне.
От любви Твоей некуда деться,
хоть по самой кромешной вине.
(10 июня 2002)
Исчерпана Чья-то милость…
Исчерпана Чья-то милость…
Таланты сквозят в рудниках,
да тело свой срок отжило
в душе Твоей и руках…
Не спутать мужа и Бога,
обоих успев предпростить,
смещая в тишь понемногу,
с пристрастием: не возвратить.
(Август 2003)
Что считалось Твоим – останется
Что считалось Твоим – останется
словно всполохи крыльев в куске янтаря,
с пустынным песком безуспешно смешается,
проступая повсюду сквозь все моря,
пересечь которые тщетно тянется
каравана тень вдоль воды миража,
будто мысль о Тебе отныне касается
лишь Тобой предрешенного рубежа.
(Сент. 2003)