Александр Радьевич Андреев
Вокруг Петербурга: Замки. Дворцы. Резиденции

   Всеволжск – Приютино. Колтуши. Выборг. Гатчина. Иван-город. Кингисепп – Ям. Копорье. Кронштадт. Ломоносов – Ораниенбаум. Старая и Новая Ладога. Павловск. Петергоф – Петродворец. Приозерск – Кексгольм. Пушкин. Ропша. Сестрорецк. Стрельна. Шлиссельбург.

   Культурное, историческое и природное богатство России вызывает восхищение и гордость, находит гордость во всех сердцах независимо от политических пристрастий и конъюнктуры. Для этого надо всего лишь вырваться из суеты, оказаться в правильном месте, соприкоснуться, погрузиться в окружающую красоту и поддаться очарованию. Есть уникальные уголки, обладающие особым очарованием и несущие свои неповторимые черты Великого наследия. Познакомить, привлечь внимание к некоторым из них или дать возможность ближе узнать уже любимые места – для этого и издана наша книга.
   Великолепные дворцы и парки, свидетели славных страниц отечественной истории и культуры, составляют самостоятельное явление общеевропейской культуры. На основе работ известных историков российской культуры и искусства конца XIX – первой половины ХХ века описаны знаменитые дворцы и резиденции региона во всем великолепии первоначального замысла с учетом утраченного. Рассказано об истории и культурном наследии городов, само название каждого из которых звучит особой нотой для любого культурного человека: Выборг, Гатчина, Кронштадт, Старая и Новая Ладога, Павловск, Петергоф, Пушкин (Царское Село) и другие.
   Любуйтесь, читатель, великолепием петербургской земли!

Каменное ожерелье Петербурга

   Известный исследователь начала ХХ века Н. Федотов писал о Санкт-Петербурге: «Избрано место, где должны совершиться бессмертные деяния». 300 лет назад на берегах полноводной Невы возник город Петра I – изумительное творение мирового градостроительного искусства. Одновременно со строительством Северной Пальмиры шли строительные работы в окрестностях Петербурга, в течение 200 лет украшавшихся великолепными дворцовыми ансамблями и парками, большинство из которых, построенные «на берегу пустынных волн», стали императорскими резиденциями, а в наше время, как самостоятельное явление европейской культуры – красой, гордостью и славой российской истории.
   Преемники Петра Великого продолжали дело развития Петербурга и его окрестностей. Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина Великая, Павел I, Александр I, Николай I, потратили много времени, денег, трудов, изящного вкуса, чтобы район Северной Пальмиры приобрел еще большую пышность и красоту. Число великолепных дворцов увеличилось, создав уникальное дворцово-парковое ожерелье Санкт-Петербурга.
   Шедевры мировой архитектуры – дворцы с их великолепными парками создавали лучшие зодчие того времени – В. Растрелли, А. Ринальди, Ч. Камерон, Дж. Гваренги, В. Бренна, К. Росси, А. Штакеншнейдер. Поэтому каждый дворец представляет собой глубоко оригинальное творение архитектуры.
   Дворцы окружены великолепными парками – нижний и верхний парк в Петергофе, Стрельнинский парк, Екатерининский парк в Пушкине – во французском, «правильном стиле»; Павловский и Гатчинский парки, Александровский парк Царского Села, парк Английского дворца в Петергофе – в английском «свободном».
   Исследователь первой половины XX века В. Брюллов писал: «Каждая из пригородных резиденций имеет свой господствующий стиль. Это объясняется временем его создания или особо уделяемым правителями вниманием. Петровскую эпоху можно изучить в Петергофе, Ораниенбауме и, отчасти, в Стрельне, но ее не найдешь в других местах; построенных позже. Время Елизаветы видишь в Царском Селе и отчасти в Петергофе; раннее строительство Екатерины II – в Ораниенбауме, основные его моменты в Царском Селе – ее любимой резиденции. Конец XVIII века (Павел I) – в Гатчине и Павловске; XIX век естественно рассеян повсюду. Разумеется, вкус каждой эпохи оставлял некоторые наслоения на архитектурные памятники более ранней эпохи. Николай I наиболее ярко выражен в Петергофе и отчасти в Царском Селе; Александр II – там же; время Александра III особенно ярко отразилось в Гатчине и менее значительно – в Царском Селе; Николай II – в Царском Селе и Петергофе».
   Культурное, историческое и природное наследие России, сконцентрированное в Петербурге и его окрестностях, вызывает восхищение во многих сердцах. Есть уникальные уголки, обладающие особым очарованием и несущие свои неповторимые черты великого наследия прошлого. Миллионы людей со всего мира посещают Петербург и его дворцово-парковое ожерелье, чтобы насладиться подлинным искусством, так элегантно сконцентрированном в одном месте.
   Трехсотлетняя история Новой столицы и дух задорного соперничества с древней Москвой, широкие европейские контакты – все вместе создало уникальные условия развития региона. Великолепные дворцы и парки, свидетели славных страниц отечественной истории и культуры, составляют самостоятельное явление общеевропейской культуры – явление, о котором Г.Р. Державин двести лет назад сказал: «Где спорят меж собой искусство и природа».
   На основе исследований известных историков российской культуры и искусства конца XIX – первой половины ХХ века в работе московских историков Сергея Шумова и Александра Андреева описаны знаменитые дворцы и резиденции окрестностей Петербурга во всем великолепии с учетом утраченного. Впервые в одном издании рассказано об истории и культурном наследии городов, само название каждого из которых звучит особой нотой для любого культурного человека – Выборг, Гатчина, Кронштадт, Старая и Новая Ладога, Павловск, Петергоф, Пушкин (Царское Село), Ивангород, Копорье, Кингисепп, Ораниенбаум, Кронштадт, Ропша, Стрельна, Сестрорецк, Шлиссельбург, Всеволжск, Приютино, Колтуши, Приозерск.
   Академик Д.С. Лихачев писал: «Ненавязчиво и ненастойчиво входят впечатления прошлого в духовный мир человека, и человек с открытой душой входит в прошлое. Прошлое и будущее становятся своими для человека».

Петербургская земля. 300 лет изысканности и силы

   Славянские племена начали селиться на будущих петербургских землях в V–VII веках. В повести временных лет Ладожское озеро – озеро Нево – считалось лежащим в русской земле. Древними жителями края были малочисленные финно-угорские племена: ижора, чудь, карелы, воть, весь.
   Основным населением края были ильменские славяне, на западе расселились кривичи, которые в конце VII века основали Ладогу, нынешнюю Старую Ладогу.
   С IX века по Неве, Ладожскому озеру, Волхову проходил Великий торговый путь «Из варяг в греки», путь между балтийским – «варяжским» и черным – «русским» морями. Путь «Из варяг в греки» соединял города Древней Руси с Поморьем, Швецией, Данией, Готландандом, германскими городами. На острове Котлин уже тогда были селения русских рыбаков и лоцманов.
   С древних времен земли, на которых стоит Санкт-Петербург, назывались Ижорской землей, позднее Ингреей, Ингерманладией. С XI века Ижорская земля и Карелия были соединены в один округ под названием Вотской пятины, принадлежащей Великому Новгороду.
   Шведы неоднократно пытались захватить Ижорские земли. В 1142 году в Финском заливе произошел морской бой между шведами и русскими. В 1164 году шведское войско пыталось взять Ладогу, но было разбито новгородским.
   В 1240 году, когда русские земли были разгромлены монголо-татарами хана Батыя, большой шведский флот вошел в Неву. 15 июля 1240 года недалеко от устья Усть-Ижоры дружина Александра Невского с новгородцами разбили войско Ярла Биргера.
   Зимой 1240 года крестоносцы захватили Копорье, укрепили его, взяли Лугу, Тесов, Саблю.
   Александр Невский быстро отбил у рыцарей Копорье. 5 апреля 1242 года победа Александра Невского в Ледовом побоище на длительное время закрыла крестоносцам путь на Русь.
   В 1293 в Карельских землях шведы построили могучую крепость – Выборг. В 1295 году у впадения реки Вуоксы в Ладожское озеро шведами была построена еще одна крепость Кексгольм. Новгородцы взяли крепость и разрушили ее. В 1300 году большой шведский флот вошел в Неву и шведы высадились в устье Охты. На мыске была выстроена большая восьмибашенная каменная крепость. Казавшаяся неприступной крепость, построенная присланным Римским Папой зодчим-итальянцем, получила название Ланцкрона. В 1301 году новгородцы в кровопролитных боях взяли Ланцкрону и разрушили ее, оставив за собой выход в Балтийское море.
   В 1322 году московский князь Юрий Данилович пытался взять Выборг, но неудачно. На следующий год там, где Нева вытекает из Ладоги, русские построили крепость Орешек.
   В.М. Мавродин в середине XX века в своей работе «Памятные места Ленинградской области» писал:
   «В 1323 году между Юрием Даниловичем и шведским королем Магнусом Ериксоном был заключен Ореховецкий мирный договор, устанавливающий границу между Новгородом и Швецией. Новая граница шла по Сестре реке, сворачивала на Север, оставляя в руках русских Карелу, всю восточную часть Карельского перешейка и все побережье Ладожского Озера. Но в 1348 году Магнус нарушил договор и вторгся в пределы новгородских земель. Шведские «крестоносцы» вошли в Неву и захватили Орешек. По Вотской пятине разъезжали отряды рыцарей, грабя, сжигая, убивая, новгородские ратники разбивали и уничтожали эти отряды, а вскоре ладьи новгородцев Волховом вышли в Ладожское озеро и напали на шведские суда, стоящие недалеко от истоков Невы. Учинив разгром шведского флота, новгородцы вслед за тем вернули Орешек. «Крестовый поход» Магнуса провалился».
   В 1478 году Великий Новгород со всеми землями, включая Вотскую Пятину, присоединен великим московским князем Иваном III к Московскому государству. С этого времени Ладожское озеро и Нева служили главным путем, по которому будущая Россия вела заграничную торговлю – с Турку, Колыванью-Таллином, Швецией, Данией, Ригой, Готландом, Ганзой.
   В 1492 году против Нарвы была построена русская крепость Иван-город. В Финском заливе действовала русская морская стража.
   В XV веке Ижорская земля, за исключением восточной и юго-восточной части, была покрыта непроходимыми лесами и болотами. Крупными населенными пунктами были Ям-Кенгисепп, Копорье, Иван-город, Орешек-Шлиссельбург.
   В Ливонскую войну 1558–1583 годов, в царствование Ивана Грозного, шведы в 1582 году захватили все русские крепости в Ижорской земле и владели ими, оставив России лишь узенькую полоску от Стрельны до Лисьего Носа и устья Невы. В 1595 по Тявзинскому договору Московское царство вернуло Карелию и Ингрию. В 1609 году во время Смуты, шведы начали интервенцию и вновь завладели Ингрией, построив в устье реки Охты свою крепость Ниеншанц. Город Орешек был переименован в Нотебург. Столбовский мир 1617 года сделал Швецию полной обладательницей всей Ингрией, лишив Россию выхода к Балтийскому морю.
   В.М. Мавродин писал: «Население земель, отошедших к Швеции – русские и карелы, – стало массами переселяться в Россию, спасаясь от тяжкого гнета со стороны шведских властей, феодалов, лютеранской церкви. Карельский перешеек запустел. Почти все карелы покинули свой родной край, расселяясь по новгородским, тверским, московским землям. Шведское правительство стало переселять сюда в Ингерманландию, как стала называться захваченная Швецией древняя Ижорская земля, Вотская Пятина, финнов из центральных областей Финляндии».
   В 1656 году русское войско во главе с Петром Пушкиным и Петром Потемкиным взяли Орешек. Прошло несколько кровопролитных боев, но границы не изменились.
   В период Северной войны России и Швеции Петр I, твердо желая возвратить и расширить владения России у Балтийского моря, в ноябре 1702 года взял Орешек-Нотебург и переименовал его в Шлиссельбург. В мае 1703 года был взят Ниеншанц. Отряд гвардии во главе с Петром на 30 лодках в абордажном бою захватил два корабля шведской эскадры, стоявших в Финском заливе, в устье Невы. «Под градом ядер, гранат и пуль, сыпавшихся на царскую флотилию, взлетали русские на суда, где смерть являлась во всех видах».
   В мае 1703 года на небольшом острове Енисаре-Заячьем, лежащем на большой Неве, была заложена крепость, ставшая Санкт-Петербургом, изумительной и блестящей столицей Россией. Над возведением крепости работали русские войска, карелы, олончане, новгородцы, пленные шведы. Петр повелел присылать из внутренней России рабочих и мастеровых, работавших посменно. Почти тогда же на Березовом острове был построен порт, биржа, торговые ряды, дом Петра.
   Для защиты острова с моря зимой 1703 года на острове Котлин была построена крепость Кроншлот (с 1723 года Кронштадт), в 1704 – Адмиралтейская крепость. В 1703 году русские войска взяли Ям и Копорье, в 1704 году – Иван-город. В 1710 году были взяты Кексгольм-Карела, а 13 июня – Выборг. Петербург был прочно прикрыт он нападения.
   В 1708 году Петербург, все более заселяемый, уже мог называться городом, и «городом европейским». В декабре 1708 года он стал главным городом Ингерманладской губернии. В 1710 году Ингерманландская губерния была переименована в Санкт-Петербургскую.
   Полтавская победа 1709 года упрочила существование Петербурга, о котором Петр писал с поля сражения генерал-адмиралу Апраксину: «Камень основания невского города нашего наконец утвердился». Россия стала «спокойным» властелином Ингрии и большей части Карелии. Царь повелел чтобы его министры и знать переселялись в Петербург. Во избежании пожаров было повелено строить каменные дома, хотя по началу строились и мазанки.
   С 1712 года Санкт-Петербург столица России. В городе разместился царский двор, коллегии (с 1802 года – министерства), Сенат, Правительство, гвардия. Были построены Адмиралтейство, Партикулярная, Охтинская, Галерная верфи, Арсенал, Смоляной, Канатный, Монетный дворы, Крестовский и Охтинский пороховые заводы. Открылась морская академия, инженерная, артиллерийская, медико-хирургическая школы, пажеский корпус, Кунцкамера – первый естественно-научный музей страны, Петербургская Академия наук (с 1783 года Российская Академия наук).
   Петербург быстро строился, началось возведение загородных дворцов. В начале ХХ века русский исследователь Н. Федотов:
   «Первый загородный дворе Екатерингоф, названый так в честь Екатерины, в марте 1711 года всенародно объявленной супругой царя и ей подаренной. Он был основан в память победы, одержанной близ этого места в 1703 году над двумя шведскими судами.
   Недалеко от этого места, на острове, лежащем перед входом из Большой Невы в протоке между нынешним Гутуевым островом и Екатерингофским берегом, был построен еще небольшой каменный дворец с башней, названный подзорным: из него открывался вид на море. Петр любил смотреть от туда, не идут ли к Петербургу иностранные суда.
   В это же самое время был заложен еще каменный дворец в 15 верстах от Петербурга, по финскому и карельскому берегу, между деревней Лахтою и Сестрорецком царь, прельщенный положением этого места, откуда взор простирался к Петербургу и Кронштадту, основанным одновременно с градом Петра, повелел насадить там дубовую рощу, и потому дал дворцу наименование Дубки.
   На другой стороне залива, на ингерманладском берегу, Петр избрал еще два места для постройки увеселительных дворцов, из которых один в 17 верстах от столицы, при реке Стрельне, подле моря, назвал Стрельной и подарил царевне Елизавете Петровне, украсил садом и фонтаном, и назвал Петергофом».
   Следуя Петру, первый губернатор Санкт-Петербурга и Ингерманладской губернии А.Д. Меньшиков в восьми километрах от Петербурга заложил свое загородное имение – Ораниенбаум.
   В Петербурге в 1711 году был построен Почтовый двор и начато строительство большой дороги из Петербурга в Москву с почтовыми станциями через Старую Руссу и Ржев.
   В 1713 году родилась гордость России – Невский проспект. Петр I велел прорубить от Адмиралтейства к построенному Невскому монастырю прямую дорогу в лесу, получившей название Большой перспективы, позднее Невского проспекта. Тогда же на мызе Ропша Петр создал лечебницу на местных минеральных водах.
   В 1716 году на реке Сестре был построен завод и город, названный Сестрорецком. По окончании в 1721 году Северной войны к России были присоединены Ингерманландия, часть Карелии с Выборгским районом, Лифляндия, города Рига, Дюнамюнде, Ревель, Перново, Дербд, империя приобрела Балтику.
   Н. Федотов писал:
   «Мощный духом, тая высокую мысль в пересоздание России, Петр Великий ставит ногу на берег Балтики, взоры его падают на безлюдную землю – древнее достояние русских. Избранно место, где должны свершиться великие деяния.
   Враг с моря и суши окружает клочок земли, нанесенный водою; враг сильный, опасный, гордый, воинственный, избалованный победами. Флот и армия родятся, враг будет попран, победы и слава слоняться под крыльями северного орла и сделаются неразлучными его спутниками. Природа полагает преграды – они будут опрокинуты. Пустыня исчезнет, на прахе обнаруженных предрассудков возникнет благодатное древо новой жизни; торговля, науки, искусство украсят его плодами; древо пустит глубокие корни в земле русской. Рассеется туман, солнце взойдет в полном блеске и живительными лучами понесет отсюда к отдаленным краям могущественной империи благотворный свет и теплоту благодатную».
   Начиная с Петра I двести лет его последователи украшали Петербургскую землю изумительными дворцами – резиденциями с прекрасными парками – Царским Селом, Павловском, Гатчиной, совершенствовали Петергоф и Ораниенбаум – дворцы, «которые описать трудно, забыть нельзя и можно только восхищаться».

   Враги России еще не раз угрожали Петербургу. Летом 1788 года в Выборгской бухте русские эскадры разбили шведский флот. В 1812 году французские войска Наполеона под командованием его маршалов Удино и Макдональда 30 июля были разбиты у Клястиц русскими и отброшены к Полоцку. Поход на Петербург был сорван.
   В 1854 году, во Крымской войны, англо-французский флот появился у Кронштадта. На этом его движение к Петербургу было закончено.
   К этому времени Петербургская губерния была разделена на 8 уездов: Петербургский, Шлиссельбургский, Царскосельский, Петергофский, Ямбургский, Гдовский, Лужский, Новоладожский.

   Во время Великой Отечественной войны 1941–1945 годов многие дворцы под Петербургом были разрушены фашистами почти до основания. Титаническим трудом многих тысяч реставраторов, музейных работников, ленинградцев, каменное ожерелье Петербурга было восстановлено.
   Санкт-Петербург (в 1914–1924 годах Петроград, в 1924–1991 годах Ленинград) многолетняя столица России, город герой, расположен на 40 островах дельты Невы и западной части Приневской низменности. Самые крупные острова – Васильевский, Голодай, Каменный, Крестовский, Елагин, Аптекарский, острова Петербургской стороны. В черте Петербурга 45 рек, рукавов, проток, 40 искусственных каналов, 100 озер, прудов, искусственных бассейнов. Крупные реки – Большая и Малая Нева, Большая, Средняя и Малая Невка, Фонтанка, Мойка, Карповка, Пряжка, Охта, каналы – Грибоедова, Крюков, Обводной. Прибрежная часть города подвержена наводнениям. Самое крупное – 7 ноября 1824 года (подъем воды на 4 метра выше ординаров), 23 сентября 1924 года (3,5 метра).
   В начале лета – «Белые ночи» – с 10 июня по 2 июля. В городе множество архитектурных памятников, построенных великими русскими и иностранными зодчими, более ста музеев, включая знаменитый Эрмитаж.
   Каменное ожерелье Санкт-Петербурга имеет обилие рек и озер, что способствует развитию системы каналов – Ладожское, Онежское озера, Нева, Волхов, Свирь, Луга, Сясь, Вуокса, Оредеж. Морские порты – Санкт-Петербург и Выборг, речные порты – Санкт-Петербург, Шлиссельбург, Свирица, Вознесенье, Подпорожье, Ладейной поле.
   В окрестностях Санкт-Петербурга сохранилось множество музеев в Волхове, Выборге, Гатчине, Кенгиссепе, Приозерске, Тихвине, Приютино, Музей-усадьба «Пенаты», музей в Кронштадте, краеведческие музеи во многих городах.
   В Петербургских окрестностях сохранилось много памятников старины – оборонительные сооружения, храмы XVII–XVIII веков, усадьбы, почтовые станции, старинные деревянные дома.
   В окрестностях Петербурга множество усадебных комплексов: Усадьба А.Г. Демидова XVIII века «Тайцы», усадьба П.Г. Демидова XVIII века «Сиворицы», усадьба «Рождествено», созданная архитектором И.Е. Старовым из Мызы, в начале XVIII века, принадлежавшей сыну Петра I царевичу Алексею, усадьбы «Суйда» Ганнибалов, усадьба XVIII века «Дылицы», «Котлы», усадьба «Кобринская» (матери А.С. Пушкина), усадьбы XIX века «Рябово», «Сальцы», «Ронка», многие другие имения в которых работали деятели культуры, науки, искусства России – А.Н. Верстовский, А.А. Алябьев, Бестужевы, В.Ф. Одоевский, А.Н. Радищев, М.Е. Салтыков-Щедрин, Н.А. Некрасов, Я.П. Полонский, А.Н. Майков, А.К. Толстой, А.Н. Толстой, О.А. Кипренский, В.А. Серов, В.Д. Поленов, И.И. Шишкин, И.Н. Крамской, М.П. Мусоргский, Н.А. Римский-Корсаков, М.В. Ломоносов, А.П. Болотов, И.П. Павлов, С.П. Боткин, С.О. Макаров.
   В окрестностях Петербурга множество уникальных уголков, обладающих особым очарованием и несущих свои неповторимые черты – познакомьтесь с ними.

В. Брюллов
Дворцы-музеи Ленинградской области. Стили и мастера

   Если ещё так недавно все эти окружающие Петербург летние резиденции могли представляться только «подражательными», только отражением блеска западно-европейских дворцов, пересадкой заграничных диковин на полуазиатскую почву и прививкой утончённой культуры Запада к русскому дичку, то теперь мы уже научились ценить их как самостоятельное явление обще-европейской культуры в создании которого нельзя отделить иностранцев по происхождению от их русских собратий. Растрелли, Ринальди, Гваренги, Камерон, Росси и другие являются такими же русскими мастерами, как Земцов, Воронихин, Стасов, как те, часто безымянные, многочисленные резчики, каменщики, плотники и кузнецы, без великой ремесленной выучки, гибкости которых и талантливого умения приспособляться не могли бы ожить и воплотиться грёзы и фантазии самих мастеров-изобретателей.
   Особенности этой законченной и навсегда перевёрнутой страницы истории содействовало и то, что нигде в мире не было для этого столь исключительных и благоприятных условий. Ведь, все эти величавые каменные сказки или изящные, дорого стоящие, грандиозные игрушки, все великолепные сады, фонтаны и прочие затеи создавались «на берегу пустынных волн», на финских болотах, если и на самом деле не столь пустынных, как это представляется поэтическому воображению, то, во всяком случае, мало заселённых и не тронутых городской культурой. Здесь можно было свободно распланировать местность, здесь для простора творческой фантазии были широкие, почти неограниченные возможности. И эти возможности представляла ещё безумная расточительность сильнейшей в тогдашней Европе и неограниченной государственной власти – русского самодержавия.
   Все эти резиденции, летние дворцы-дачи были не что иное, как огромные усадьбы, имения вотчинника, окруженные приписанными к ним крепостными деревнями; и лишь постепенно вокруг этих усадеб вырастали городские поселения. Этот усадебный характер вскрывается в них довольно легко. В каждой из них в центре стоит дом-дворец, с домовой церковью государя-помещика, окружённый садом-парком, с прудами-озёрами или рекой, со скотным двором или фермой, с конюшнями, банями, оранжереями и со службами. Самые городские поселения, выраставшие около этих усадеб, были как бы большим двором, населённым дворовыми – придворными и приближёнными.
   Но каждая из пригородных резиденций имеет свой господствующий стиль. Это объясняется временем её создания или особо уделяемым ей правителями вниманием. Петровскую эпоху можно изучить в Петергофе, Ораниенбауме и, отчасти, Стрельне, но её не найдёшь в других местах, построенных позже. Время Елизаветы видишь в Царском Селе и отчасти в Петергофе; раннее строительство Екатерины II – в Ораниенбауме; основные его моменты в Царском Селе (её любимой резиденции); конец XVIII века (Павел I) – в Гатчине и Павловске; XIX естественно рассеян повсюду. (Разумеется, вкус каждой эпохи оставлял некоторые наслоения на памятнике более ранней эпохи.) Николай I наиболее ярко выражен в Петергофе и отчасти в Царском Селе; Александр II – там же; время Александра III особенно ярко отразилось в Гатчине и менее значительно – в Царском Селе; Николая II – в Царском Селе и Петергофе.
   Таким образом, есть многослойные резиденции: особенно широк по обхвату Петергоф, затем – Царское Село и, наконец, Гатчина. Есть резиденции менее широкого обхвата, на зато представляющие с изумительной целостностью более краткий промежуток времени: Павловск (от конца семидесятых годов XVIII века до сороковых XIX). Таким образом, эти резиденции дают полную картину развития стилей почти за 200 лет.

   Стиль есть мироощущение во времени.
   Самое понятие «стиля» может быть дано чисто отвлечённо (как это обыкновенно и делается), то есть может быть дано определение основных качеств известного круга памятников определённой эпохи, например: для «барокко» – живописность, слитность масс, экстравагантность, неожиданность эффектов, динамичность фигур в живописных и скульптурных композициях и т. д.; для «классицизма» – спокойствие, уравновешенность, ясное членение, общая конструктивность и немногословность в выражении мысли, выделение центра и замкнутость в живописных композициях, общая скульптурность впечатления и т. п.
   Могут быть даны и присущие каждому «стилю» тематические признаки, например, для «барокко» – разорванные посредине фронтоны, широкие сильно закрученные волюты (завитки), сильно раскрепованные, словно гофрированные карнизы и пилястры, картуши (свитки) со словно разорванными и закрученными краями, парные, тройные или четверные колонны на одном цоколе (основании) и т. д.; для «рококо» – гирлянды из роз, раковины, амуры, скульптурные облака и прочее; для «классицизма» – колонны чистых античных образцов (ордеров) – дорического, ионического, коринфского и тосканского, – лавровые венки, тирсы, меандры, – вообще все элементы античной (греческой и римской) архитектуры и обихода (щиты, шлемы, тоги, панцири, вооружение, утварь и т. д).
   Но дело совсем не в этом. Как первые характеристики расплывчаты, недостаточно определены и могут быть приложимы к разным историческим стилям, так и вторые, то есть «признаки», ещё не образуют самого «стиля». Всё дело в пропорциях, в самой системе стиля и в том ощущении, с которым воспринимается тот или иной памятник и с которым он создаётся. Тут-то мы наталкиваемся на одну сложнейшую и труднейшую проблему. Иногда «барочное» здание может производить чисто «классическое» впечатление по своей строгости, в то же время классика может быть пышна, богата и являться своего рода «барокко классицизма».
   Стили не отделены один от другого непроходимыми гранями. Между основными стилями есть ряд переходов и оттенков. Разные стили могут сосуществовать во времени. И всё же в каждое время господствует определённый стиль, нечто преобладающее в мировосприятии. И этот стиль – не мода, создающая то или иное увлечение, а скорее то или иное общее, почти физическое ощущение, которое является основой стиля и создаёт моду. Вещь на первый взгляд не так легко объяснимая: почему в одну эпоху предпочитают вытянутые вверх пропорции, обилие украшений, беспокойную орнаментацию барокко, рококо, а в другую, наоборот, спокойное членение, почти гладкие стены? Мастер ли создаёт стиль или сам создаётся общим движением стиля? Трудные и сложные вопросы, требующие специального исследования.
   Одно только отметить и подчеркнуть: даже очень большие и принципиальные мастера, строя в своей молодости в одном стиле, в зрелые годы продолжали в ином стиле и заканчивали, подчиняясь духу времени – в третьем. Даже такой классик, как В.П. Стасов, выстроивший в Царском Селе совершенно классические оранжереи, ворота «Любезным моим сослуживцам» и отделавший в Царскосельском Большом дворце в двадцатых годах в духе чистой классики комнаты Александра I, Марии Фёдоровны (жены Павла I) и Елизаветы Алексеевны (жены Александра I), – в 1843 году, на старости лет, строит церковную лестницу в духе позднего «рококо», совершенно не похожую на его прежние произведения. Последователь раннего классицизма Чарльз Камерон создаёт по заказу постройки в ложно-китайском стиле (Китайская деревня Царского Села), которым увлекаются, как экзотикой, в XVIII веке. Эти недоконченные мастером постройки тот же Стасов заканчивает в 1818 году в классическом духе и не боится поставить восьмиугольный классический «храм» посередине всей этой «китайщины». В одном случае он подчиняется стилю рядом находящихся созданий Растрелли («рококо»), в другом – нарушает общий характер ансамбля (совместности), проводя излюбленную классику, господствующую в это время. Даже неповоротливый, упрямый Гваренги пробует себя в стилях ложно-турецком (Турецкий киоск в «Собственном садике» Царского Села) и ложно-китайском (Большой каприз, там же); но человек, всю жизнь говоривший языком классики, может говорить «по-турецки» и «по-китайски» только с сильнейшим акцентом классицизма.
   «Стилизация» всегда идёт в ущерб настоящему, коренному, органическому стилю. И это особенно сказалось на мастерах, работавших с сороковых годом XIX века – А. Штакеншнейдере, Н. Бенуа, И. Монигетти др., хотя, как мы видим, даже и крупные мастера, создатели стиля, подчинялись изменяющимся вкусам времени.
   Из чего же исходить, чтобы получить понятие об исторических стилях? Для ощущения стиля необходимо обладать некоторой «архитектурной грамотой». Следует помнить, что архитектуру здания должно разбирать в её основных моментах: плане, фасаде и разрезе.
   Уже самый план может служить основанием для ощущения стиля. Как характерны, например, вытянутость планов барочных дворцов с их бесконечными амфиладами зал и комнат, с их далёкими перспективами, или «концентрированность», компактность, ясное членение плана «классических» построек.
   Ещё более наглядное представление о стиле даёт фасад – лицо постройки, при чём и здесь следует прежде всего обращать внимание не на детали, а на общее соотношение масс, на пропорции: то, как архитектор прорезает стены здания окнами, какие берёт соотношения между этажами, как размещает все массы здания, какие берёт пропорции между корпусом здания и его крышами, – уже определяет тот или иной стиль.
   Наконец, тот или иной стиль характеризуется профилем или разрезом здания (как в его целом так и в частях), а также элементами его убранства, деталями его украшений: наличники окон и дверей, нишами, статуями, вазами, балюстрадами, решётками, рамами окон, орнаментацией стен, их кладкой (рустовкой), тем или иным типом колонны с её различными капителями (верхняя часть) и основаниями (ордера колонн) и т. д.
   И всё же один подбор разрозненных элементов не создаёт ещё «стиля». Подобно тому как можно говорить французские слова и не владеть французской речью, характером строения фразы, оборотов речи и произношения, так и стилем можно овладеть только при проникновении во всю целокупность, в самый дух подлинника. Самое главное, прежде всего, изучать подлинники: идти не от отвлечённого рецепта стиля к памятнику, а наоборот – от памятника к определению черт стиля.
   Стиль есть, прежде всего, общее восприятие данного памятника или данной группы памятников. Стиль, это – язык эпохи и мастеров, его выражающих. Изучение же развития стиля будет поставлено на научную почву тогда, когда будет выяснена вся механика социальной обусловленности творчества, согласованная с такой же социальной обусловленностью его восприятия.
   В эпоху строительства окрестностей Санкт-Петербурга можно заметить в развитии стилей три основных этапа или линий:
   1. Барокко с его подразделениями: а) раннее петербургское или петровское барокко, пришедшее, в свою очередь на смену барокко украино-московскому; б) барокко середины XVIII века, «елизаветинское», или «рококо»; в) к последнему можно причислить «рококо» позднее – шестидесятые годы XVIII века, начала царствования Екатерины, – ораниенбаумский Китайский Дворец (Ринальди, Бароцци).
   2. Классицизм с его подразделениями: а) классицизм XVIII века, или екатерининский – ранний (Фельтен) и эпохи расцвета (главные мастера – Камерон и Гваренги), и павловский (Бренна); б) классицизм начала XIX века, «александровский», или в обычном наименовании «ампир» – стиль империи (Воронихин, Томон, Стасов, Росси и тот же Гваренги); в) классицизм поздний, николаевский, значительно менее выраженный в архитектуре окрестностей Санкт-Петербурга, более заметный в мебели, вазах, статуях, убранстве, и совсем уже пропадающий к сороковым годам XIX века.
   3. Так называемые ложные или подражательные стили, особенно ярко заметные с концом «классики». Эти стили ставили задачею использование архитектурных форм другой эпохи для создания нового здания или памятника. В них самая установка цели иная, чем в первых двух направлениях. Здесь уже кроется некоторая несвобода, связанность, фальшь. Памятник должен был осуществляться не сам по себе, а производить готическое, мавританское, византийское, русское и т. д. впечатление. Всё внимание поэтому сосредотачивается на характерных подробностях, а не на переживании самого существа стиля или эпохи в целом. К этим стилям можно отнести: а) ложную готику, б) ложное «рококо», особенно начинающее господствовать с сороковых годов XIX века и дожившее почти до нашего времени, в) ложно-египетский, г) ложно-русский, д) ложно-мавританский и т. д. стили. Самое их обилие во вторую половину XIX века показывает отсутствие единого коренного, органического стиля. В свою очередь, каждый из этих «ложных стилей» (или «стилизаций») имеет свою историю, и теперь уже можно, например, проследить линию развития у нас в России ложной готики, эволюция которой имеет свои этапы: ложная готика XVIII века (время Екатерины – отец и сын Нееловы) и ложная готика конца царствования Александра I и времени Николая I (Адам Менелас, Шинкель, отчасти Штакеншнейдер, Н.Л. Бенуа и отчасти А. Брюллов).
   Каждое из этих подражательных течений как бы вкрапливалось в общий стиль эпохи: ложная «китайщина» Китайского Дворца в Ораниенбауме (Ринальди, Бароцци) является ответвлением стиля «рококо» в такой же мере, как ложно-русские постройки К.А. Тона – явлением вымирающего, вырождающегося классицизма и т. д.
   Общая последовательность архитектурных стилей и их мастеров может быть намечена следующим образом.
   В начале XVIII века, при Петре I, на новых местах надо было строить в новом, не московском, духе. Соответственно этому вводятся преобладавшие тогда в Европе «барочные» формы, получающие различные оттенки в зависимости от работы мастеров различных национальностей (немец Шедель в Ораниенбауме, француз Леблон в Петергофе). Господствующими, пожалуй, всё же остаются французы с их духом Версаля, в особенности в последнюю пору царствования Петра (архитектор Леблон, резчик Н. Пино, живописцы Каравакк и Пильман), как, впрочем, они задавали тон и всей остальной Европе. Работают также итальянцы (Микетти, закончивший за смертью Леблона его работы, позже живописец Тарси) и русские ученики иностранцев (архитектор М. Земцов, живописец И. Вишняков и др.).
   Весь этот сложный агломерат образует стиль так называемого «петровского барокко». Создания его очень разнохарактерны и, к сожалению, дошли до нас большей частью в Переделанном или подновлённом виде (Марли в Петергофе, дворец в Стрельне и др.) Из скульптуры многое исчезло без следа: все свинцовые статуи – Самсон, Нептун и другие, фонтаны «Фаворитка», «Драк» (дракон) Пино на Шахматной горе и пр. – в Петергофе.
   Петровское барокко в архитектуре производит сравнительно сдержанное впечатление. Здания не перегружены украшениями. Характерно выделение небольшого центрального здания с растянутыми низкими галереями при высоких крутых крышах. Из внешних украшений особенно излюблены пилястры во всю стену. Рамы окон – с переплётами из небольших стёкол. Отдельные фрагменты скульптурного и живописного убранства не лишены некоторого «провинциализма». Мебель этой эпохи большею частью так называемого стиля «чиппендель» (английского происхождения).
   Высшего своего расцвета искусство «барокко» в России достигло в творчестве Растрелли Младшего, сына скульптора гр. Варфоломея Растрелли, выписанного Петром. Гр. В.В. Растрелли, обучавшийся в Париже, в Росси является создателем стиля «русского рококо» (Большой дворец в Царском Селе, Эрмитаж, Грот, не сохранившиеся Китайская Горка и Манбижу там же, собор в Сергиеве, перестройка леблоновского дворца в Петергофе с церковью и корпусом под гербом и др.). Его создания производят сказочное впечатление необычайным богатством, пышностью и живостью форм, игрой света и тени многочисленных колонн, полуколонн, выступов, разорванных фронтонов, многослойных карнизов, атлантов и кариатид, пухлых амуров, статуй, ваз, обилием и неистощимой фантазией позолоченной деревянной резьбы, светом огромных окон, прорезающих стены. Он иногда совсем уничтожает впечатление стены, сплошь прорезая её окнами, закрывая зеркалами и золочёной орнаментацией (Большая зала Царскосельского дворца).
   Надо ещё помнить, что его создания сильно потускнели, потеряв наружную позолоту, лишившись резных ваз и статуй, стоявших на фоне блестящих металлических крыш, и изменив свою лазоревую и зелёную расцветку.
   Эта безумно роскошная и неприспособленная к нашему климату игра утомила вкус уже к началу царствования Екатерины II, и следующие мастера хотя и продолжают работать в стиле «рококо», или «рокайль» (от французского названия раковины, – излюбленного в этом стиле декоративного мотива), но уже более сдержанно: дают иную, более сдержанную ритмику (например, в широко закругляющихся, вьющихся линиях орнаментики полов, потолков и фризов). Таковы: Антонио Ринальди (Китайский Дворец и Катальная Горка в Ораниенбауме, 1760–1768 годов, Гатчинский дворец, 1766–1772 годов) – мастер, заканчивающий движение стиля «рококо», и Ю.М. Фельтен, провозвестник нового стиля – классицизма (ему принадлежат переделки перестройки елизаветинских дворцов: Царскосельского – флигели Разумовского и Зубова, и Петергофского – Чесменский и Белый залы). Одновременно идут поиски нового стиля. Отец и сын Нееловы, работающие в Царском Селе, привезли туда из Англии готические образцы и стиль, которые сочетают с не совсем ещё выветрившимся духом «рококо» (Эрмитажная кухня, Адмиралтейство, Баболовский дворец).
   Важно отметить, что некоторые мастера работают только в окрестностях столицы, и только здесь можно увидеть и изучить их работы; таковы, кроме Нееловых, Камерон в восьмидесятых годах XVIII века и Ад. Менелас в двадцатых годах XIX века. Поэтому некоторые формы стиля обнаруживаются именно здесь; быть может, стилистические нововведения легче было применять на усадебных, не столь ответственных постройках.
   В конце семидесятых годов XVIII века начинают работу два великих архитектора: шотландец Чарльз Камерон и итальянец Дж. Гваренги, и с этого же времени (в Петербурге несколько раньше – с семидесятых годов) начинается то могучее движение «классицизма», которое овладевает русской архитектурой больше чем на целое полустолетие.
   Работы Камерона: Холодная баня, Висячий сад с «Камероновой» галереей, пологим спуском, собственные комнаты Екатерины и Царскосельском дворце, собор в Софии около Царского Села (ныне предместье Детского); Дворец, Павильон трёх граций. «Храм дружбы», Колоннада Аполлона и другие постройки в Павловске. Работы Гваренги: Александровский дворец, лицей, где воспитывался впоследствии Пушкин (возобновлён Стасовым в 1811 году), два концертных зала – один на острове, законченный Стасовым, другой – в Собственном садике, кухня там же, церковь на Казанском кладбище, – всё это в Детском Селе; церкви Кузьмина и Пулкова, Английский дворец в Петергофе, отделка нижнего этажа во дворце в Павловске и др.
   Классическим традициям следуют Винченцо Бренна (флигеля Павловского дворца, отделка верхнего его этажа и тронный зал, внутренняя отделка Гатчинского дворца), В.И. Стасов, А.Н. Воронихин, Тома де Томон и, наконец, последний из этой блестящей плеяды, ученик и помощник Бренны, Карл Росси. К ним присоединяется ещё ряд талантливых мастеров менее самостоятельного значения, как Смарагд Шустов, Доменико Адамини, помощники Стасова – Гесте и Горностаев и др.
   С двадцатых годов XIX века намечается новый поворот к ложной готике (работы Адама Менеласа: Белая башня, Арсенал, Шапель – в Царском Селе, Коттедж – в Петергофе), продолжающийся и в последующее время и идущий параллельно с отмиранием классических традиций (церковь Александры в Александрии по проекту Шинкеля, готические дома Шарлеманя, Конюшни, Вокзал Н.Л. Бенуа в Петергофе, там же ряд частных домов и построек, готическая галерея Гатчинского дворца А. Брюллова).
   В эту же эпоху, то есть со времени Николая I начинается то смешение стилей, то стремление подражать самым различным образцам, которое приводит к ужасающей бессильности и упадку вкуса конца века (время Александра II и Александра III). Один и тот же мастер умеет строить в самых разнообразных стилях, подчиняясь вкусам заказчика, но почти не имеет своего собственного. Наиболее типичным и талантливым «закройщиком» на все вкусы такого рода является излюбленный архитектор Николая I – А.И. Штакеншнейдер. Он возводит постройки в самых разнообразных стилях: то классическом (Бельведер на Бибигоне), то ложно-русском (сельский Никольский домик, приказный дом и церковь царицы Александры на Бибигоне), то римско-помпеянском, то есть подражающем характеру римских домов, уяснённому тогда на раскопках в Помпее (Павильон на Царицыном острове и павильон «Озерки», заключающий одновременно элементы итальянской виллы нового времени), то полуренессансном, полу-«рококо» (Собственная дача около Петергофа). К этому же эклектизму примыкают Н.Л. Бенуа, А.И. Брюллов. Многое у них хорошо выполнено и не лишено импозантности (конюшни Бенуа, фрейлинский дом его же), держится ещё старое архитектурное ощущение целого, но постепенно это «учёное» рационалистическое творчество мельчает, становится сухим, мёртвым, гаснет фантазия, размах, оно лишается органичности и убеждённости (таков ученик А. Брюллова – И.А. Монигетти). К концу века воцаряется такая неразбериха, что появляется попытка «выдумать» совершенно новый стиль, и появляется «стиль модерн», или «декаданс» (упадок), с его причудливо изогнутыми линиями и совершенно произвольно взятыми соотношениями. В окрестностях столицы этот стиль, окончательно опошленный в фойе кинематографов и «шикарных» гостиниц, выпукло представлен в личных апартаментах последней царской четы Александровского дворца в Детском Селе (работы Мельцера) и отчасти в Нижнем дворце – в петергофской Александрии.
   Наконец, стремление вспять – к истокам старо-московского самодержавия – власти, судорожно цеплявшейся за старо-русские традиции, в связи с открытиями и более детальным изучением старо-русского художественного прошлого и увлечением древне-русской иконописью и монументальной живописью, – привело к созданию любопытного ансамбля древне-русских стилизаций (Московской, Новгородской, Псковской) – Федоровского Городка и собора, работы в которых продолжались вплоть до самой революции и не были закончены.

   Особую страницу в художественной истории представляет парковое искусство в окрестностях больших городов. Именно здесь были условия для развития этого нового в России искусства, так как в городской черте паркам негде было раскинуться, а те, которые создавались, гибли потом, разрушаемые и подавляемые стихийным ростом города (Летний сад, парки и сады вельможных дворцов Шереметева, К. Разумовского, М. Воронцова, Юсупова и др., отчасти Таврический сад и т. д.).
   Три типа парка являются главнейшими в истории паркового строительства Европы: итальянский, французский и английский. Развитию у нас первого типа (парк, расположенный террасами) не благоприятствует рельеф местности, большею частью низменной и ровной, хотя отдельные элементы его можно усмотреть в парках Петергофском и Павловском. Два же последних типа представлены у нас в отличных образцах, несмотря на то, что утрачены многие характерные парковые затеи (стриженые шпалеры, боскеты, беседки, павильоны, скамейки и прочее), самые деревья разрослись и закрыли перспективы или относятся к уже позднейшим посадкам второй половины XIX века.
   Французский тип парка – с его прямыми аллеями или дорожками, сходящимися под углом или расходящимися по радиусу, с площадками, со статуями, фонтанами и павильонами посредине, чинный, строгий, торжественный и более «искусственный» – можно видеть в нижнем и верхнем садах Петергофского Большого Дворца, в Стрельнинском парке и в Екатерининском – в Детском Селе.
   Английский – со свободно вьющимися дорожками, по которым никак не пройдёшь кратчайшим путём, свободно стоящими группами деревьев и полянками, приближающимися к «естественности» и, однако, глубоко продуманными и рассчитанными на красивые перспективы видов, – в парке Английского дворца Петергофа, в Александровском парке Царского Села, в Гатчине, в петергофской Александрии и особенно – в чуде искусства этого рода – в Павловском парке.
   Поразительно умение группировать деревья, создавать целый пейзаж, творить самую «архитектуру» органической природы, заставляет с особенным вниманием отнестись к этому, ныне совсем почти утраченному, искусству. Время неизбежно и органически меняет эти создания: сохнут, падают от старости и бурь старые гиганты, меняя ландшафт, вырастает новая поросль. Огромных усилий и денег стоило в недавнее время поддерживать, подсаживать, подчищать эти колоссальные площади с прудами и дорожками. Парки эти могут теперь только изменяться, погибать, уничтожаться, и вряд ли скоро могут создаться общие экономические условия для возрождения паркового созидательства. Тем внимательнее необходимо беречь сохранившееся.

   Печатается по изданию: Окрестности Ленинграда. Путеводитель. М-Л, 1927.

Всеволжск. Приютино. Колтуши

Всеволжск

   Районный центр Ленинградской области, в 24 км от Санкт-Петербурга, расположен на Карельском перешейке. Население более 30 тысяч человек.
   В XVIII веке на земле будущего Всеволжска была мыза Рябово, в 1721 году подаренная Петром I своему ближайшему сподвижнику А.Д. Меншикову. В 1818 году мызой стал владеть В.А. Всеволжский, проведший большие мелиоративные работы. Он провел газовое освещение, построил сахарный завод, разбил большой сад, построил оранжерею для выращивания овощей и фруктов, поставлявшихся в Петербург, создал крепостной театр и хор.
   Рябово стало излюбленным местом летнего отдыха петербургской аристократии, там бывали М.И. Глинка, А.А. Алябьев, А.Н. Верстовский.
   В городе сохранился усадебный дом, построенный в XIX веке по проекту архитектора П.Д. Шредера, а также парк.
   В 1892 году у Рябова прошла железная дорога от Петербурга до Ладога; в 1895 году построена железнодорожная станция Всеволжская, давшая толчок развитию поселка, ставшего в 1963 году городом Всеволжском.
   В городе сохранились церкви XIX века – Спаса Нерукотворного, Свято-Троицкая, работает историко-краеведческий музей.
   Всеволжск – дачная местность, благодаря мягкому микроклимату.
   На горе, откуда расстилались бесконечные дали и виднелись постройки Петербурга, находился усадебный дом, состоявший из 160 комнат. К зданию дома Всеволжского примыкали огромные оранжереи, в которых зимой вызревали персики, виноград и ананасы. На косогоре был фруктовый сад. В имении В.А. Всеволжского, богатейшего вельможи, летом часто собирался почти весь аристократический Петербург: сотни гостей со слугами.
   Постепенно местность вокруг Рябова и находящегося рядом знаменитого имения Приютино становилась все более оживленной, от Рябова проходила наиболее благоустроенная проезжая дорога к столице, что было немалым удобством и привело к появлению в округе новых мыз.
   Однако, хозяйственная деятельность аристократа Всеволжского, как, впрочем, и других, не подкреплялась должной деловитостью и хваткой капиталиста. Все имения в округе дробились и мельчали. На смену петербургским сановникам – аристократам, рассматривавших свои пригородные имения в качестве мест отдыха, развлечений и хозяйственных экспериментов, приходят предприниматели.
И.В. Венцель, Н.Д. Солохин. Всеволжск. Л., 1975.

Приютино. Усадебно-парковый ансамбль Ленинградской области

   До наших дней сохранились:
   Усадебный дом – двухэтажное кирпичное здание с красивыми окнами второго этажа. Автор усадебного дома не известен, высказывалось мнение, что это известный архитектор Н.А. Львов.
   Второй господский дом, или людской флигель – каменное двухэтажное строение.
   Беседка в парке – круглое сооружение с плоским куполом.
   Английский парк в долине реки Лубьи частично сохранил планировочную структуру XIX века. До наших дней дошел пруд, с сетью дорожек-аллей из старых елей и дубов.
   В парке сохранился мавзолей, сооруженный в память старшего сына А.Н. Оленина, погибшего в Бородинской битве.
   В парке сохранились некоторые хозяйственные постройки.

   Недалеко от Ленинграда близ станции Бернгардовка находилось селение Всеволжского района – Приютино, принадлежавшее первому директору петербургской Публичной библиотеки и вице-президенту Академии художеств А.Н. Оленину. В летние месяцы сюда приезжали известные деятели русской культуры. Тут обсуждались литературные, художественные и театральные новинки, звучала музыка М. Глинки, читали свои стихи Пушкин и Мицкевич, Гнедич и Батюшков, баснописец Крылов.
   Дочери Оленина Анне Алексеевне, гостившей в Приютине в 1828–1829 годах А.С. Пушкин посвятил 11 своих стихотворений и среди них знаменитое: «Я вас любил, любовь еще быть может…». В декабре 1974 года в Приютине открылся Художественный музей.
Памятные места Ленинградской области. Л., 1959.

Колтуши

   В 10 км к югу от Вселожска, в поселке Колтуши (бывшие Борки), работает НИИ физиологии им. И.П. Павлова. В его бывшей квартире открыт музей ученого.
   Небольшой поселок Колтуши, расположенный в 17 км от Петербурга, великий русский ученый И.П. Павлов назвал «столицей условных рефлексов». Здесь находится научный городок, у входа в который воздвигнут памятник его основателю. От памятника во все стороны расходятся дорожки и тропинки. Одна из них приводит к зданию так называемой старой лаборатории, с мемориальной доской с надписью: «В этом научном городке в 1923–1936 годах работал великий русский физиолог Иван Петрович Павлов».
   Ивану Петровичу предложили выбрать для строительства научного городка любой пункт страны. Однако, ученый отдал предпочтение Колтушам. Он любил это тихое селение, его старую березовую рощу и небольшое озеро с низкими, поросшими травой, берегами. Павлов писал: «Как я любил эту природу, вот эти, со скучной растительностью, холмы. Что-то родное и близкое я чувствую в этой природе и ни на что в мире ее не променяю».
   Один из участников Международного конгресса физиологов, состоявшегося в августе 1935 года в Колтушах, говорил: «Затрудняюсь сравнить научные учреждения в Колтушах с другими аналогичными учреждениями Европы. Двух мнений быть не может: «Колтушам принадлежит почетное место в первом ряду учреждений мира».

Выборг

   Районный центр Ленинградской области, в 130 км от Санкт-Петербурга. Расположен на побережье Карельского перешейка, островах Выборгского залива Балтийского моря. Климатический курорт, центр международного туризма с множеством пансионатов, домов отдыха, санаториев. Население более 30 тысяч человек.
   В XI–XII веках на выборгской земле существовало русско-карельское поселение. В 1293 году захвачено шведским правителем Торкелем Кнутсоном, построившим на Воловьем (Замковом) острове мощный замок, вокруг которого возник город, окруженный каменной крепостной стеной с высокими башнями, земляным валом и рвом с водой.
   С 1493 года Выборг – город.
   В 1710 году, во время русско-шведской войны 1700–1721 годов, Выборг был взят войсками генерал-адмирала Ф.М. Апраксина и остался в составе Российской империи по Ништадскому мирному договору 1721 года. Замок был восстановлен, построены новые укрепления.
   В 1713–1744 годах Выборг – центр провинции, с 1744 по 1917 годы – центр Выборгской губернии. В 1811 году Выборгская губерния была присоединена к Великому княжеству Финляндскому.
   В Выборгской крепости отбывали срок более 300 декабристов.
   В 1870 году, после постройки железной дороги Петербург – Гельсинфорс, Выборг стал крупным торговым и промышленным центром.
   С 1918 по 1940 годы Выборг, под именем Виипури, находился в составе Финляндии, вернулся в СССР после советско-финской войны.
   С 1941 по 1944 годы Выборг был оккупирован фашистами, освобожден Советской Армией. С 1944 года Выборг – райцентр Ленинградской области.
   Некоторые улицы города были вырублены в гранитных скалах, некоторые дома стоят прямо на скалах. Сам Выборг построен по регулярному плану, учитывавшему старые постройки, принятому в 1638 году.
   В проливе на крепостном острове стоит реконструированный в 1891–1894 годах. Замок-башня епископа Олафа достигает высоты 50 метров с толщиной стен 5 метров. С XVII века сохранились крепостные и береговые бастионы из гранита, дом коменданта, построенный в 1606 году.
   Сохранились круглая башня 1550 года, башня Ратуши XV века, бастион Панцерлаке 1568–1592 годов, крепость Кронверк XVIII века, 4 бастиона с равелинами, рвами и валами, Фридрихсгамские и Абосские ворота 1740 года, Равелинные ворота 1774 года, дома XIV–XV веков из необработанных камней, часовая башня XV века, монастырь доминиканцев XIV века, костел святого Гиацинта (бывший рыцарский дом), Спасо-Преображенский собор 1780 года. Сохранился парк «Монрепо», заложенный в XVIII веке.

   Город Выборг основан в 1293 году шведским государственным маршалом Торкелем Кнутсоном, внуком ярла Биргера, дядей и опекуном короля Эрика, с целью утвердиться в стране корельцев и довершить начатое Эриком IX и ярлом Биргером завоевание Финляндии. Как важный стратегический пункт, город Выборг обратил на себя внимание русских и сделался местом ожесточенной борьбы их со шведами.
   Из примечательностей города особенное внимание обращает на себя древний замок, с высокой башней.
   Парк Монрепо на берегу Сайменского канала, обязан первоначальным своим устройством бывшему выборгскому губернатору Ступишину. Императрица Мария Федоровна, жившая некоторое время в этом имении, также заботилась об украшении парка.
   Своеобразная, дикая и чрезвычайно живописная природа привлекает внимание посетителей этого парка почти на каждом шагу: вы восхищаетесь здесь и высокими берегами Сайменского канала из отвесных, иногда совершенно нависших над водой гранитных скал, – и возвышенностями из гранитных глыб, на которые с трудом взбираешься по их скользкой поверхности, цепляясь за кусты и деревья, – и чрезвычайно живописным видом с некоторых пунктов парка. Куда бы вы ни взглянули – везде встречаете массы гранита самых причудливых и разнообразных форм. Между тем, на этой гранитной почве растет хороший сосновый лес.
   Советы лицам, едущим в Выборг.
   Запаситесь в Петербурге вином и закуской, тем более, что в Финляндии в ресторанах и гостиницах торговля в выходные дни крепкими напитками разрешена только с 6 часов вечера, все же прочие торговые заведения, кроме булочных и аптек, бывают совершенно закрыты в эти дни; при том же, финляндская водка, вероятно вследствие дурной ее очистки, очень неприятна на вкус и гораздо крепче нашей водки, которую шведы и финны называют «петербургской водкой».
Н. Федотов. Выборг и парк Монрепо. СПб., 1894.

   В 1227 году князь Ярослав Всеволодович провел массовое крещение карел, о котором в летописи говорится: «Ярослав Всеволодович, послав, крести множество корел, мало же все люди».
   Во внешней политике карелы выступали как подданные Новгородского государства.
   В конце XIII века объектами вожделений шведов становятся Карельский перешеек, берега Невы и, как ключ к ним, Вуоксинский водяной путь (путь по Вуоксе из Ладожского озера в Финский залив имел большое торговое и стратегическое значение).
   С этой целью шведы предпринимают в 1293 году третий крестовый поход. Войско, собранное по инициативе правителя Швеции маршала Торгильса Кнутсона, прибыли на кораблях и высадились на берегу залива там, где впадал в нее западный рукав Вуоксы. Оценив стратегическое положение этого поста, шведы на небольшом острове заложили замок и назвали его Выборгом. В Новгородской летописи появилась запись: «Пришедшие свея поставиша город на корельской земле». Древнейшая шведская хроника «Хроника Эрика», составленная неизвестным автором XIV века, излагает факт захвата чужой территории более обстоятельно: «… и построили они крепость в том краю, где кончается христианская земля и начинается земля языческая. Эта крепость называется Выборгом и находится на Востоке. У русских стало, таким образом, меньше подвластной земли, и беда оказалась у них у самых дверей. А затем поехали господа домой и посадили в Выборге фогта. Он, наконец, покорил карелов и всю их землю».
   Основанный шведами замок стал на завоеванных землях оплотом их власти, опорным пунктом, оттуда шведы неоднократно совершали набеги на русские земли».
Н.И. Золочевская. Выборг. Л., 1980.

М. Бородкин
Взятие Выборга в 1710 году

   За далью веков трудно рассмотреть, кто положил первый камень в основу Выборга. Определенно известно, что в 1293 году «риксмаршалк» Торкель Кнутсон воздвиг каменный замок названный Выборгом, вокруг которого впоследствии разрослись и город, и крепость. Боевую свою славу Выборгу пришлось купить ценою тяжелых испытаний. Его осаждали соседи, его стены взрывались подкопами, его дома уничтожались пожарами. Долго стоял Выборг грозным и верным стражем шведских интересов на Востоке, пока не народился русский исполин Петр Великий. Через реки и болота он приблизился к Неве и решил: «отсель грозить мы будем шведу, здесь будет город заложен». Взяв невские крепости Нотебург и Ниеншанц, он основал свою крепость – Петропавловскую – и воздвиг свой город – Петербург. Лучи надвигавшейся петровской силы и энергии определенно отражались на Выборге, и старый его губернатор (Линдегиельм – Lindehjelm) предвидел, что трудно будет шведскому пограничному стражу устоять в предстоящей борьбе. Но и Петру не легко достался Выборг. Первая его попытка в 1706 г. взять крепость окончилась неудачей. Четыре дня наше войско бомбардировало его стены, но успеха не имело. Тяжелой артиллерии русские войска подвезти к городу не могли: дороги были испорчены дождями, лошади изморены. Пришлось отступать…
   Неудачный поход к Выборгу сопровождался «неслыханной акцией», которой мы, русские, в праве гордиться.
   12 октября сержант Михаил Щепотев, вместе с бомбардиром Автономом Дубасовым и унтер-офицерами Скворцовым и Синявиным, должен был, на пяти малых лодках с командой в 48 чел. солдат и «гранодеров», захватить в Выборгской бухте купеческие суда, которые тянулись от города в море. Темнота осенней ночи и туман скрыли эти суда и наши лодки, миновав их, наткнулись на адмиральский бот «Эсперн», на котором было 103 чел. команды, 5 офицеров и 4 пушки. Горсть наших храбрецов смело бросилась на абордаж и вскоре справилась с неприятелем: часть шведов была перебита, а часть загнана под палубу. На шум и ружейные выстрелы подоспел другой неприятельский бот. Герои не растерялись: шведскими снарядами и порохом, найденными на первом боте, они успешно отстреливались и счастливо отделались от преследования. От русского отряда уцелело всего 18 чел., из них не раненых было только четверо. Пали Щепотев и Дубасов. А на палубе приведенного судна было 78 трупов, да в трюме находилось 23 вооруженных неприятеля, взятых «живыми в плен». Подвиг Щепотева и его сподвижников произвел сильное впечатление на Государя. Он велел об этом неслыханном партикулярном бое на море объявить всем офицерам Преображенского полка, сообщить Меншикову и др. Тела Щепотева и Дубасова отправлены были в Петербург, где преданы земле с большой торжественностью, как воины «вечно достойные несмертельной памяти».
   Петр был не из тех, которых могла остановить неудача. Выборг нужно было взять: он являлся угрозой новой столицы, он мешал движению нашего зарождавшегося флота. И Петр взял Выборг.
   Произошло это следующим образом.
   Полтавская победа дала Петру право считать свое владычество на Балтийском побережье обеспеченным. Это он отметил в собственноручных письмах, набросанных под первым впечатлением «нечаемой виктории», приобретенной «неописуемой храбростью наших солдат» и «с малою войск наших кровью». – 27 июня 1709 г. «из лагеру от Полтавы». Царь писал адмиралу О.М. Апраксину: «Ныне уже совершенный камень в основание Санктпитербурху положен с помощью Божиею». Кн. Ромодановскому Царь сообщил 8 июля… «и ныне уже без сомнения желание Вашего Величества, еже резиденции вам иметь в Петербурге, совершилось чрез сей упадок конечный неприятеля». После Полтавской победы, находясь в Киеве, Петр установил таблицу флагов и среди них вводит морской штандарт, знаменующий владычество над четырьмя морями. Но в тоже время Петр, зная исключительное самолюбие Карла, понимал, что он на мир не согласится и что к миру его придется принудить силой. Курбатов, поздравляя царя с победой, писал: «радуйся, яко есть надежда на исполнение издавна вашего желания – Варяжского моря во одержании». Но так как враг не был окончательно сломлен, то пришлось, через несколько месяцев после Полтавы, – заключить новый союз с Саксоно-Польшею. Помощь была обещана со стороны Дании и Фридриха. Последний имел в виду потревожить Швецию со стороны Норвегии и Сконии. Петр же обязался «чинить нападения в Финляндии, чтобы там себя удержать».
   Итак участь Финляндии в известной мере была решена при Полтаве. Едва энергичный царь несколько оправился от трудов по борьбе с упорным Карлом на юге, как немедленно вновь обратил свой проницательный взор к северу. Уже 31-го июля 1709 г. командовавший войском в Ингерманландии Феодор Матвеевич Апраксин получил в Кроншлот письмо от царя из Решетиловки, помеченное 17-м июля. «…И так», – писал Государь, – «вся неприятельская армия нам чрез помощь Божию в руки досталась, которую в свете неслыханною викториею вам поздравляем. И притом прилагаем, что время еще сего лета довольно осталось для атаки неприятельских городов, а понеже к Выборгу не чаю, чтоб сею осенью за пустотою и прочими неудобствы (о чем сам ты известен) возможно какой промысел учинить, но разве зимою, и того ради мы заблагорассудили Ревель осадить… Такоже, когда к вам полки придут (которые завтра отсель рушатся), извольте тщание приложить Корелу (т. е. Кексгольм) достать, ибо к оной водяной путь невозбранной, чрез которой артиллерию и провиант без лошадей можете проводить, а людей только одних землею… Piter». Поход к Кореле не состоялся, но о том, как «достать» или «промыслить» Выборг, Царь крепко думал.
   Готовясь к новому Выборгскому походу, Царь приказал сосредоточивать полки на остров Котлин, где он предполагал произвести им смотр перед выступлением в Финляндию. 21 Февраля 1710 года состоялся указ гр. Ф.М. Апраксину, «чтобы он, собрався, шел под Выборг», а 12 марта граф «с корпусом пехоты и кавалерии через лед морем с Котлина острова марш свой восприял…мимо Березовых островов». Датский посланник Юст Юль в своих записках отметил, что осадный корпус простирался до 13.000 чел., имея с собою 24 пушки и 4 мортиры. Выступили войска «в самый ужасный мороз, какие бывают только в России; перешли они прямо через лед с орудиями и со всем обозом. Всякая другая европейская армия наверное погибла бы при подобном переходе. Но где предводителем является само счастье, там все удается. Впрочем русские так выносливы, что для солдата других наций невыполнимо».
   Иностранец оценил этот изумительный подвиг скромного русского воинства. Переход гр. Ф.М. Апраксина по мертвой ледяной пустыне из Кронштадта в Выборг – одна из славнейших и едва известных страниц нашей военной летописи. Русские знали, что войска Любекера были распущены по зимним квартирам, а часть его отряда оставалась в Выборге. Царь указал поэтому путь через залив, желая внезапно осадить сильную крепость и миновать сопротивление во время марша.
   23 Марта Апраксин донес Государю, что «за Выборг с финского берега, 21 числа в седьмом часу пополуночи с кавалериею и пехотными полками пришел благополучно и посад при Выборге чрез помощь Божию и Вашего Величества счастье овладели и пост заняли». Неприятель, «не вытерпя от наших солдат жестокого наступления», отступил. «Жители финские, – сообщал Ф.М. Апраксин, – все разбежались в глубь Финляндии. Как шел, отпущал мужиков и давал письма, чтобы жили без опасения. Ничто не помоществует! И жилищ, Государь, их единого, как пришел, нигде не сожжено – сами, прокляты, где успеют, сами жгут и бегут в непроходимые пустыни».
   Заняв позицию у Хиестала, Апраксин отрезал сухопутное сообщение крепости с внутреннею Финляндию и с войсками ген. – майора Любекера, который, незадолго до прихода наших сил, встревоженный слухами о новых планах русских, ушел на запад, чтобы руководить обороной края. Финны зажгли западный форштадт города (Сиканиеми); но русские потушили огонь и расположились в уцелевших домах. «Квартиры, – доносил Апраксин, – нарочитые и дров по нужде достать можно». – Царь письмом поздравил «всех трудившихся» с овладением, «по доброй акции, палисадом».
   Гарнизон Выборга состоял из 6 тысяч и находился под начальством полковника Магнуса Шернстроле. Работы по укреплению города, прерванные нашествием русских в 1706 г., продолжались; в них, вместе с солдатами, принимали участие горожане и крестьяне. В крепости находилось 151 орудие. Шведы предполагали, что после Полтавы Петр продолжит свое дело в Финляндии. Первоначально после Полтавы по краю циркулировали самые противоречивые слухи. Русская газета, которую наше правительство усердно распространяло и которая доставлена была в Выборг русским драгуном, сообщала о победе. Между тем Георгий Любекер, ссылаясь на слова какого-то беглеца, донес первоначально властям в Швецию, что, напротив, Карл победил под Полтавой, и взял 20.000 пленных.
   В осадном корпусе начальствование было разделено между генерал-майором Брюсом, который подготовлял атаку со стороны пролива, и генерал-майором Берхгольцем, который ведал осадой с сухопутной (Петербургской) стороны.
   По прибытии к Выборгу, гр. Апраксин, вместе с французским инженером Де-Лапатриером, осмотрел местность и составил план устройства укреплений (апрошей и шанцев). Осадные работы, начатые 23 марта, затруднялись гололедицей и каменистой почвой, почему пришлось прибегнуть к мешкам, набитым шерстью, чтобы приблизить подступы к берегу пролива. 30 марта началось уже бомбардирование, причем в город было брошено 130 бомб.
   2-го апреля запылал замок «Ланг-Герман». Гарнизон, видимо, скоро оправился и стал со стен крепости стрелять «зело жестоко и цельно». Перевес огня оказался на стороне шведов, в виду того, что у нас не имелось тяжелой артиллерии.
   Гр. Апраксин исправно доносил Царю о ходе осады. Между Выборгом и Петербургом установился частый обмен писем, несмотря на то, что шайки «кивиков» (или кивикесов) затрудняли иногда эти сношения. Чтобы унять дерзких разбойников был отправлен наш гренадерский отряд на лыжах. Набег удался. 17 кивиков попались в плен и в их числе «воровской поручик». Четверых гр. Апраксин приказал «по дорогам развешать», а остальных отправить в вечные каторжные работы.
   12 апреля из крепости произведена вылазка, от которой, как сказано в книге Марсовой, шведы «авантажу не получили, но только сами с потерею нескольких людей в город едва ушли».
   «Его Величества нижайший раб адмирал Апраксин» – как он себя называл в письмах к Царю, – начал деятельно готовиться к осаде, но тут ему пришлось преодолеть длинный ряд весьма серьезных затруднений: недоставало пушек и ядер, в конских кормах имелось «великое оскудение», а главное, – как писал Апраксин, – «провианту нет и с голоду войска помрут и ежели от атаки возвратиться, то и внутри пропитания не имея, с голоду помрут, а Выборгский уезд весь опустошен и жителей в близости нет и лошади все от глада обессилели и артиллерии отвесть не на чем». Еще ранее (2 апреля) Апраксин уведомлял, что «жители финские все разбежались в глубь Финляндии… Где успеют, сено жгут и бегут в непроходимые пустыни… Хлеба мужики… клятвенно клянутся многие сей зимы не видали, не только что едали»… Положение осаждавших было, таким образом, самое критическое. «Провианту, Государь, у нас остается почитай за нет», – писал адмирал 7 мая. Если бы не поспела помощь, – как значится в реляции, – наши солдаты принуждены были бы «есть мертвых лошадей» и потом со стыдом отступить.
   «Того ради Царское Величество» приказал Апраксину осмотреть берега залива и отыскать удобное место для склада припасов, которые велено было отправить на судах. И действительно, в Петербурге делали все, что могли, дабы провиант был своевременно выслан. Там Царь дожидался только «распаления водного», чтобы направить флот к Выборгу.
   Едва флотилия 30 апреля вышла из Кронштадта, как встретилась почти с сплошными льдами. На шняве «Лизета» Царь ходил на разведки и едва не был затерт льдинами. «Истинно всем бы сердцем рады» оказать возможно скорую помощь, – писал Петр гр. Апраксину – да «натуральный случай не допускает».
   Всех больших и малых судов, на которых перевозился провиант, орудия и боевые припасы для Выборга, насчитывалось до 270. Командовал ими Боцис. В состав экипажа вошел и Царь, хотя Его просили, «чтобы в толь опасный путь своею персоною идти не изволил»; однако Петр пошел. Флоту пришлось лавировать «среди множества льда». Льдины были настолько толсты, что некоторые суда, столкнувшись с ними, дали течь и вынуждены были вернуться в Кроншлот. Между островом Биёркэ и материком лед был так плотен, что Царь не мог пробить его острым концом железного лома. На третий день плавания лед погнало от берега с большою силою. Часть судов были затерты льдами и их относило от Карельского берега. Царь приказал кораблю «Домкрат» двинуться в плавучий лёд и ломать его. Дело принимало плохой оборот, так как около 5 тыс. царской гвардии (Преображенского и Семеновского полков) и продовольствие для Выборга находилось на этих судах. Опасались, что они или будут раздавлены льдами, или отнесены к Лифляндскому берегу, где сделаются добычею шведов. Царь повелел флоту стать за мыс у Березовых островов около мелей, и таким образом суда были спасены. Царь всю ночь (с 5 на 6 мая) присутствовал на работах. Грузовые суда, по его словам, находились, «почитай, в конечном отчаянии от льду». Наконец непогода стихла и суда с небольшими потерями 8 мая достигли Транзунда. Сюда навстречу прибыл Апраксин с генералами благодарить шаутбенахта за спасение осадного корпуса; здесь же салютовали Царю из двух укреплений, которые Апраксин заложил с противоположных сторон у входа в гавань, дабы воспрепятствовать движению шведских судов. Войска под Выборгом встретили Царя с особым восторгом, зная, что от голода они были спасены благодаря его подвигам.
   Этот морской поход был очень труден, но другого исхода не было. О трудности плавания говорит уже то обстоятельство, что суда от Котлина к Выборгу пробирались сквозь льды с 30 апреля по 8 мая. Край от Петербурга до Выборга был опустошен во время многочисленных прежних походов, лошадей там нельзя было достать, дороги были плохи и подвезти по ним осадный парк и продовольствие не имелось возможности. Оставался, следовательно, только этот рискованный морской путь. И Петр двинулся по нему с изумительной смелостью, зная, что во флоте не было людей, знакомых с фарватером, что большая часть судов построены были из ели и, следовательно, являлись непригодными для морского плавания, и что наконец на многих судах находились простые крестьяне и солдаты, едва умевшие гресть. При указанных условиях, поход к Выборгу казался иностранцам верхом безумия. И однако смелость привела к счастливым результатам. «По воли Провидения, – пишет участник этого похода датский посланник Юст Юль, – морской поход, предпринятый Царем, увенчался двойным успехом, окончившись счастливо, как для флота, так и для армии». Личное присутствие Царя имело огромное значение; можно с уверенностью сказать, что без него исход дела был бы иной и транспортные суда не подоспели бы в нужную минуту.
   Из походного журнала Петра Великого видно, что русские, подходя к Выборгу, прибегли к военной хитрости: на ластовых судах подняли флаги и вымпелы, «подобные шведским флагам, а на людей, обретавшихся на судах, надели мундир, подобный шведскому». При следовании мимо батарей Транзунда произведена пальба, которая должна была представить перестрелку с неприятелем. Видя приближение своих, комендант, «отворя ворота, вышел на встречу». Когда же суда повернули к русскому лагерю, из крепости открылась стрельба, но вреда судам не причинила.
   Русские поспешно разгрузились и с попутным ветром вернулись в Кроншлот. «Царское Величество из-под Выборга изволил с флотом ластных судов шествовать к Котлину острову». 16 мая, когда некоторые гребные суда еще не успели дойти до Котлина, шведский флот показался у Выборгского залива.
   Шведский флот из 18 линейных кораблей, под начальством адмирала Ваттранга, подошел к Транзунду, но здесь адмирал убедился, что батареи его не пропустят, почему он ограничил свою роль наблюдением за русским флотом у Кроншлота.
   В первое время положение обеих сторон – осажденных и осаждавших – было почти одинаково неблагоприятно. Русские терпели от холода и болезней, а слабая их артиллерия не могла разрушить городских валов. Все свелось к тому, кто ранее получит подкрепление. Русские оказались более энергичными и дело их было выиграно. Кроме провианта, Царь доставил 8 орудий для пробивки брешей, 50 больших мортир и 300 ручных со всеми принадлежностями.
   По получении артиллерии и других припасов, осада пошла успешнее. Корпус Апраксина был увеличен до 18 тысяч.
   Царь подробно осмотрел местность и дал собственноручную инструкцию, как программу для осадных работ. Чтобы спокойно и безопасно осмотреть Выборг, Царь два дня кряду посылал в крепость барабанщика, – переодетого офицера Преображенского полка, под предлогом доставления писем местным купцам. Перестрелка с обоих сторон прекращалась и люди ходили не укрываясь. Эта приостановка военных действий дала Петру возможность вполне исследовать местность. «В лагере при Выборхе мая в 14 день 1710 года» Петр составил «Рассуждение о добывании Выборха. Во имя Господне». Одной батареей надлежало «спутлять брешь»; с двух «катель» – разорять замок и «на брешь метать»; если возможно будет кораблям подойти к бастионам, то их «брандером сжечь», но рекомендовалось также бастион «машиною инфорналис подорвать»; штурму надлежало быть с двух сторон. «Прочее, что сделать и не упомянуто, а может быть полезно сему делу, оное полагаю на разсуждение и на волю господина адмирала и генерального совета». Преподав нужные наставления, Царь вернулся в Петербург и работа продолжалась. Замечено вообще, что Царь во время Северной войны многократно вел осадные операции и всегда удачно. В Транзунде около наших батарей затоплено было несколько русских судов, чтобы воспрепятствовать проходу неприятельских кораблей. На мысе Терваниеми насыпали траншею в 300 сажен длиною. Для штурма незаметно подготовили фашины и два плавучих моста. Трудились «без лености», – как докладывал Апраксин.
   23 Мая велись переговоры между комендантом Выборга и графом Апраксиным, причем шведскому плац-майору как бы случайно дана была, возможность увидеть вновь прибывшую нашу артиллерию. Пожимая плечами, плац-майор сказал: «не уповательно, чтоб до крайнего разорения жители Выборга оную крепость допустили, но на добрый акорд сдадут».
   28 Мая Апраксин предложил коменданту сдаться, «на окорд какого желает». Комендант «ответствовал честно»; что без принуждения крепость сдать не может.
   Царь, по просьбе Апраксина, разрешил «начать брешь стрелять». 1-го июня Апраксин, согласно полученному «указу», попросив у Бога милости, «неприятельскую крепость с обоих сторон бомбардировать и из пушек стрелять» начал. Батареи в короткое время произвели обвалы в каменных оградах старого замка и города, следовательно, бомбардирование велось весьма успешно. 5-го июня Государю было донесено, что пробита большая брешь, и что подкрепления неприятелю вблизи не имеется. На следующий день был генеральный консилиум, на котором постановили «оную крепость достать штурмом». Однако, Царь ответил: «штурмом обождать». Вообще же относительно штурма Петром преподаны были в инструкции следующие правила: «Перед оным же штурмом, Господа молить подобает всем о помощи. Понеже все дела человеческие от сердца происходят, того ради солдатские сердца Давыдом реченным веселием увеселить». Самый же приступ, по воле Государя, должно было произвести днем, «никак не ночью, в чем уже давно отведано, что ночные штурмы не удаются ради многих причин».
   Предписание (от 9 числа) «штурмом обождать» явилось очень кстати, так как уже 10 июня из крепости от храброго его защитника Магнуса Шернстроле прибыл подполковник, с просьбой выпустить гарнизон «на капитуляцию», с условием, чтобы шведы могли выйти из крепости с оружием, музыкой и знаменами. Гарнизон Выборга состоял по большей части из плохо обученных дублированных людей (dubbleringsfolk). Вместе с солдатами на валах сражались горожане, также разделенные на роты; и даже гимназисты и школьники взялись за оружие. Полковник М. Шернстроле не падал духом и возлагал большие надежды, – особенно в первый период осады, – на те губительные условия, среди которых приходилось жить русским; часть их ютилась в норах, сделанных из снега и льда; голод и болезни вывели большое количество их из строя. В городе, напротив, вначале имелись хорошие запасы и население, кроме того, рассчитывало на помощь Любекера и шведского флота. Город не знал, что Транзунд вскоре был закрыт русскими батареями. Русские засыпали город ядрами, от которых вздрагивала земля. Во время урагана стрельбы огонь орудий подобно молнии прорезывал мглу, образовавшуюся от столбов дыма.
   От дезертиров Любекер узнал, что запасы в крепости истощились и гарнизон питался овсом и ячменем, но признавал себя настолько слабым, что не решился выступить от р. Кюмени на выручку Выборга.
   Огонь крепости оказывался теперь почти не действительным, а между тем стены её были повреждены, дома разрушены; гарнизон слабел, под влиянием лишений и болезней. Получив известие о сдаче, Царь поспешил в Выборг, куда прибыл 11 июня, и предложил, через капитана гвардии Семена Нарышкина, следующие акордные пункты: 1) осажденные будут выпущены с ружьями, но без военной музыки, знамен и барабанов; 2) купцы, ремесленники, духовные и др. будут содержаны при их вере; 3) поселяне отпустятся по их землям»… Занесенному над Выборгом удару не суждено было обрушиться и «оружие войск Царского Величества удержано», так как комендант принял условия. После двенадцатинедельной защиты капитулировал последний шведский комендант Выборга.
   13 июня наведены были два моста, ранее приготовленные для штурма. К устройству их, судя по письму Царя, привлечены были также преступники. «Астраханцев и каторжных невольников ста два надобно для навожения мосту или для иных дел; и с сей стороны, из них же которым обещать невольникам ослабу, а астраханцам жалованье».
   14 июня 1710 года Петр во главе Преображенцев вошел в крепость. Царя предупредили о возможной опасности быть взорванным минами, заложенными неприятелем. Его Величество изволил благодарить за заботу о его здравии, но, «уповая на Бога», решения своего не переменил. Письмо свое от 14 июня Петр пометил: «В Выборг, а не у Выборга». «Известную Вашему Величеству, – писал Царь князю Феодору Юрьевичу Ромодановскому 14 июля из Выборга, – что комендант Выборгский… вчерашнего числа на аккорд сдался… а сегодня наш полк будет караулы у шведов всего города принимать»…
   На другой день Петр писал Императрице: «Матка, здравствуй! Объявляю Вам, что вчерашнего дня город Выборх сдался и сею доброю ведомостью (что уже крепкая подушка Санкт-Петербурху устроена чрез помощь Божью), вам поздравляю». Адмиралтейств советника А.В. Кикина Государь уведомил, что Выборгский комендант, по «изготовлении бреша, не дожидая шторма» на акорд сдался. «И тако чрез взятие сего города Санкт-Петербурху конечное безопасние получено»… В таких же выражениях радостная весть была сообщена вице-адмиралу Крюйсу (14 июня) с прибавлением: …«чем вас и всех во флоте обретающихся поздравляю». Этими несколькими сообщениями очерчено значение нового приобретения, каким оно являлось в глазах Царя. Важные происшествия, радовавшия неутомимого Государя, обыкновенно побуждали его уведомлять многих отличаемых им деятелей. Так и случилось и со взятием Выборга. И.И. Голиков утверждает, что Петр отправил до 50 писем с извещением о сдаче крепости и о том, что «городу Санкт-Петербургу конечно безопасие получено».
   15 июня совершился торжественный вход гр. Апраксина, при чем он был встречен обоими комендантами, бургомистром и купечеством. Крепостные ключи были поднесены на серебряном блюде. Со всей крепости произведена была троекратная пушечная пальба. Царь находился теперь в строю Преображенского полка и «отдал честь ружьем» гр. Апраксину. На флагштоке «Ланг-Герман» подняли царский штандарт, со всех ворот сняли шведские гербы и заменили их русскими. К городу приблизился наш галерный флот и троекратно салютовал, поздравляя Царя с победой. В походной церкви отслужили благодарственное молебствие. В крепости оказалось 135 офицеров, 3702 нижних чина и 906 городских обывателей, 65 знамен и флагов, 151 орудие, много ружей, пороха, 14 судов и пр.
   16 июня Царь торжественно вошел в крепость, где отслужен был молебен. Для въезда спешно убирались трупы и расчищались улицы, «ибо во всей крепости не было ни на единого целого места», всюду виднелись развалины и выбоины от бомб.
   «В городе и лагере победа торжествовалась только пальбою из всех орудий, при чем войска стреляли также из ручного оружия», – пишет очевидец Юст Юль. Адмирал Апраксин задал пир. Попойка у Ф.М. Апраксина вышла на славу. 16 июня в город прибыль генерал-фельдмаршал князь Меншиков и был встречен пушечной пальбой.
   Первым русским комендантом крепости назначили бригадира Григория Чернышева. Апраксину пожаловали орден св. Андрея Первозванного, князь Голицын награжден деревнями. Генерал-майоры Р. Брюс и Берхольц получили царские портреты, украшенные драгоценными камнями. Любекер писал: «Неприятель с особой похвалой отзывался о храбрости осажденных и признал стрельбу столь сильной, что нигде не находил от неё надежной защиты».
   Одна из причин больших потерь русских заключалась в том, – по рассказу современника – что они не могли в виду светлых северных ночей пользоваться для своих подступов темнотою.
   20 июня к Выборгской бухте приблизился небольшой неприятельский флот: увидев, что крепость уже взята, он ушел в море.
   Когда затем 23 июня Царь вернулся в Петербург, то за ним несли шведские знамена, взятые в Выборге. В память взятия города была выбита медаль, на задней стороне которой виден план осады с надписью: «occupat audentem»; переднюю сторону – украшал портрет Царя. Память завоевания Выборга Петр увековечил заложением Троицкого собора в Петербурге.
   Предусмотрительный Петр своевременно старался обсудить также возможность сдачи крепости; но при решении этого вопроса он несколько колебался. 1-го июня «Piter» сообщил гр. Апраксину: «Ежели Господь Бог даст свою помощь, что придет до капитуляции, то лучше не давать оным капитулянт, но воинскими полоненниками учинить оным. Буде-же в том увидите, что трата будет людем, то и на полную капитуляцию позвольте». По условию сдачи крепости, коменданту и гарнизону надлежало предоставить свободный выход из города. Но Петр приказал Апраксину и Чернышеву передать коменданту Шернстроле, по своем отъезде, что Его Величество удерживает гарнизон, в качестве военно-пленных, в виду «многие со стороны шведов неправды, учиненные против обычая всех христиан воюющих». В «Ведомостях» 1710 года № 14 – в реляции о взятии Выборга – об этом значится так: «И хотя выборгской гарнизон по той капитуляции обещано выпустить, однако за многие с неприятельской стороны не правды, чиненные против его Царского величества, а особливо за последующие (которые к нему коменданту за рукою господина адмирала графа Апраксина посланы с объявлением, да бы оные послал с нарочным офицером к стекголскому сенату) задержан». Следует перечень неправд. Прежде всего, шведы удержали, как приз, шняву «Фалк», шедшую под белым парламентерским флагом в Стокгольм с письмами от шведских пленных. Со шнявы сорвали русский вымпел. Затем резидента нашего князя Хилкова держат с начала войны в заключении, не взирая на то, что с нашей стороны резидент Швеции был отпущен. Русских генералов вероломно схватили под Нарвою и увели в Стокгольм. Русских купцов в мирное время, вопреки трактатам, задерживали с товарами. По исправлении всех «неправд» и по «оказании сатисфакции» на виновном в сорвании вымпела, всему гарнизону обещалось освобождение. Раненые же и больные, вдовы и дети были немедленно отпущены.
   В одном рукописном шведском сочинении говорится, что русские согласны были выпустить гарнизон, но при условии, что он не может выйти ни через брешь крепостной стены, ни по пантонам, наведенным русскими; вследствие этого шведские солдаты вынуждены были исправить мост через пролив разрушенный во время осады. Когда мост был готов, генерал-адмирал Апраксин дал знать, что гарнизон будет на судах отправлен на остров Биеркэ, где его примет шведский флот. Шведским солдатам для этого пришлось извлечь из воды Транзунда затопленные русские суда. Едва это было исполнено, как предъявлен был счет шведским офицерам и шведской казне и предложено было уплатить долги, сделанные горожанам Выборга шведскими офицерами и шведской казной. Только после всего этого было заявлено, что, в виде репрессалии за захваченная русские суда, необходимо задержать коменданта, офицеров и гарнизон; они были арестованы и отправлены в Петербург. Насколько правдоподобен этот рассказ Эренмальма установить не удалось.
   «Я осматривал Выборг, – пишет Юст Юль (30 июня 1710 г.), – разорение, которому он подвергся от пожаров, ядер и бомб не поддаётся описанию; большая часть его домов особенно по набережной, разрушена до основания; прочие же так повреждены, что стали почти необитаемы». Собор лежал в развалинах, ратуша сильно повреждена, огонь обуглил деревянные строения. По подсчету, сделанному впоследствии магистратом города, Выборг потерял при осаде в качестве груза 26 кораблей, до 24.000 бочек смолы, много балок и досок, кроме того лесопильни, скот и всякой движимости на 60.000 рублей. Исторический замок Выборга был разрушен.
   По взятии Выборга, «горожане присягнули Царю на верность и остались при своих домах и имуществах». Нехорошо отнеслись только, по словам Юста Юля, войска к попадавшимся на улицах женщинам, которых взяли с собою в Россию. По заявлению того же современника пленных солдат из Выборга отправили для работы на остров Ритусари (Котлин), а офицеров отвезли в Новгород. «По пути (4 июля) я встретил 2000 крестьян, шедших из Петербурга в Выборг на крепостные работы. Они должны были восстановить Выборгские стены», прибавляет Юст Юль.
   В местных кирках были объявлены разрешения всем вернуться к своим местам, повеление присягнуть русскому монарху и предупреждение партизанам «кивикесам», бродившим по краю и диким поведением причинявшим многочисленные неприятности как своим, так и русским. Из требования присяги делали тот вывод, что русская власть решила оставить этот край за собой. Народ повиновался призыву и, за малым исключением, присягнул Царю, но партизанов не выдавал. Население было так утомлено войной, что ему было все равно, состоять ли в том или другом подданстве. Даже часть Выборгского гарнизона, преимущественно из Выборгского, Карельского и Саволакского полков, около 500 человек, перешли в русскую военную службу.
   Позже, в октябре, у Петра родилась новая мысль. В «Ведомости» 1710 года № 18 читаем: Прислано из Вильны. «Его Царское Величество нарочитым торговым людям в Выборге «и Абое» (Або) указ дал своим именем в «Санкт питер бург» переходить, тамо им лес и много материалов дается, дворы и амбары строить, также и повольность в некоторых городах».
   Отсылка людей из завоеванных городов вообще практиковалась тогда. Известно, например, что из Нарвы (марта 1704 года) жители отправлены были в Россию.
   Поспешность Царя по приведению к присяге и исправлению Выборга показывает, какое значение он придавал ему, как крепости. Выборг был единственною большою крепостью Финляндии. В течение четырехсот лет он являлся передовой стеной края на восток. – По выражению же какого-то местного старого поэта, Выборг являлся могилою московитов, «Moscorum busta Wiborgum». Горе шведов при потере передового их оплота было тем более велико, что у них не сохранилось надежды на его возвращение. Выборг был важнейшим стратегическим пунктом шведов во всей Финляндии, отсюда и морем и сухим путем они грозили Петербургу; здесь находилась их единственная удобная морская станция. Выборг служил опорою и магазином для шведского флота и воротами в шхеры. Казалось бы, что шведское правительство обязано было напрячь все свои силы, чтобы отстоять его; но оно этого не сделало. С покорением Выборга для русских открывалась дорога к дальнейшему завоеванию Финляндии, а плавание нашего флота в восточной части Финского залива становится более безопасным. Выборг сделался первым этапом русских в Финляндии. Вот почему Царь решил, что Выборг «гораздо крепить надлежит».
   Датский писатель Юль находил, что по всем человеческим соображениям экспедиция Царя должна была кончиться катастрофой, а в действительности все завершилось падением Выборга и «опрометчивость обратилась в славу». Несомненно, что удача помогла Царю в том, что шведская эскадра запоздала и потому не могла захватить русской флотилии: но при случайностях и ошибках нельзя тем не менее отрицать того, что Петр обладал замечательным талантом полководца и изумляющей настойчивостью в достижении необходимого и намеченного. Недюжинные качества Петра, как военачальника, сказались в том что он начал поход в то время, когда неприятель не был подготовлен к обороне и потому флот его не мог явиться на выручку крепости. Все его дальнейшие распоряжения при осаде Выборга целесообразны и объединены одною мыслью. Петр еще раз в полном блеске проявил, кроме отваги и настойчивости в преследовании цели, свои морские способности. Он умело составил весь план и хорошо организовал тыл армии, и эти два обстоятельства явились не малыми факторами обеспечившими победу. Тот же «честный датчанин» Юст Юль в другом месте, своего дневника говорит: «лицам, заведующим осадою Выборга, успех достался легко, потому что Царь перед отъездом каждому преподал нужные наставления… так как Его Величество весьма прозорлив, отлично знаком со всяким делом и имеет верный взгляд на все… Остается только удивляться с одной стороны уму этого человека, правящего всем единолично, с другой – природным его силам, благодаря которым он без утомления выносит все труды и заботы, выпадающее на его долю». У Юста Юля встречается особое указание на то, что Царь одарен был большими способностями.
   В русском лагере у стен Выборга видимым руководителем был гр. Ф.М. Апраксин, но истинным вдохновителем всего дела являлся, конечно, гениальный Царь. Его дух оживотворял здесь все. Он задумал осаду, он ее и выполнил. Из московского письма к послу при датском дворе князю Долгорукову, от 4 апреля 1710 года, видно, что блокада Выборга была решена Царем на зиму 1710 года, «а формальная атака, Богу изволившу, начнется в последних днях апреля». Апраксин исправно из-под Выборга доносил о каждом своем намерении и о насущнейших нуждах осаждавших. На все столь же исправно следовал ответ Царя и точные указания «что и когда» надлежало делать. Войска нуждались в провианте и орудиях. Уже 24 марта 1710 года Петр сообщал Ф.М. Апраксину, что «пушки и провиант по письму вашему немедленно отпустим, первое сполна, а другое – сколько возможно… Что же ваша милость пишете, что хощете ломать Ланг-Герман, а мне мнится, ежели возможно, зело удобнее сделать брешь в стене замка того, в чем оный Герман стоит, и оной с помощью Божиею штурмовать. Сие пишу советом, а не указом, понеже вы ближе к тому месту, можете лучше осмотреть и делать, что удобнее…». Когда провиант нагрузили на галеры, Царь вызвался сопровождать транспорта. Со шнявы «Лизет» от урочища Комуры 1-го мая 1710 г. Петр уведомил графа Апраксина, что до этого урочища с провиантом пришли, но далее твердый лед до самого мыса; у урочища, имелось в виду стоять до очищения залива ото льда, почему предлагалось Апраксину взять часть провианта, если возможно, с ближайших к берегу судов. Этой возможности не представилось, и суда двинулись к Выборгу. Телом Царь отсутствовал, но всеми своими помыслами он пребывал у Выборга, содействовал своей армии и оберегал ее от всяких случайностей. 21-го мая Государь предупреждал Апраксина быть особенно бдительным, дабы шведы, «яко народ лукавый», не подкрепили Любекера. Тут же следовал совет «тоб не худо Любекера со всею конницею и счастью пехоты посетить, и то кладу на ваше рассуждение». Озабоченный тою же неотвязчивой мыслью Царь на другой день, узнав о возвращении наших пленных из Стокгольма, вновь пишет адмиралу Апраксину: «извольте хорошенько выспросить (у оных невольников), не привезли ль шведы из Стокгольма морем людей в прибавку Любекеру». «Также извольте каких-нибудь финских мужиков сыскать: ежели близко Выборга не сыщутся, то хотя из Карелы взять человек двух или трех с женами, и удовольствовав их деньгами, отпустить к Любекеру шпионами, а жен оставить у себя за караулом для того, чтобы они не солгали». Каждый полезный шаг Царь желал предусмотреть и направить. Не говорим уже о его главнейших распоряжениях, в которых все было ясно договорено. Достаточно одного примера. «С Божией помощью брешь начинайте и с обеих сторон крепко бомбардируйте без перемолку. А когда брешь будет готов, тогда и штурмуйте: а с Берхгольцовой стороны лучше штурмовать прежде». При важнейшем акте осады – при штурме – Петр желал лично присутствовать и рвался из Петербурга, где его задерживало лечение. «Если к штурму не преступлено, – писал он 8 июня графу Апраксину, – то обождать несколько дней, к которому времени могу поспеть; понеже сегодня последнее лекарство приму, а завтра буду свободен». Итак, нет сомнения, что Выборг взят был Петром. Его талант организовал все то, достойными исполнителями чего явились Апраксин, Берхгольц, Голицын, Боцис и другие.
   После взятия Выборга южная часть Сайменской водной системы досталась русским, вместе с Вильманстрандом; только Кексгольм оказал сопротивление в течение двух месяцев. В своем отзыве (в 1681 году) Эрик Дальберг представил целый ряд замечаний о малой годности укреплений Кексгольма. Замок был тесен и не вмещал большого гарнизона и магазина; стены крепости оказывались непрочными и плохими, почти без флангов и брустверов. В таком же положении находились укрепления города. Они были весьма высокие, со слабыми брустверами и небольшими флангами; ко всему этому некоторые ближайшие возвышенности господствовали над ними. Эрик Дальберг однако находил, что не трудно было обратить Кексгольм в «отличную крепость». Но таковой Кексгольм никогда не сделался. Попечением коменданта, подполковника Фокса, крепость была только несколько обезопасена против нападения неприятеля. 30 июня генерал-майор Р. Брюс был отправлен к Кареле (Кексгольму, основанному в 1279 году). Ему надлежало ограничиться одним обложением крепости и «утеснением» ее бомбардированием, а «не формально атаковать». Такое распоряжение было сделано деятельным Царем после военного консилиума (20 июня в Выборге), в виду незначительности Кексгольмского гарнизона (400 человек), и отрезанности Кексгольма, после падения Выборга. Комендант полковник Шерншанц отказался сдать крепость и тем вызвал бомбардировку, продолжавшуюся четырнадцать дней. Русские без труда взяли редут на острове реки Вуоксы, против крепости. Вскоре из Шлиссельбурга водою была доставлена осадная артиллерия. Комендант решил сдаться (8 сент. 1710 года). В начале сентября комендант соглашался подписать условную сдачу, но Брюс ее отклонил и выставил свои требования. Аккордные пункты посылались в Петербург и Царь указал Брюсу, «дабы крепость ему принять». Гарнизон выпустили «со всею их ливреею», либереею и ружьями, но без знамен и музыки. В октябре 1710 года в Кексгольм приезжал Государь для осмотра сей карельской крепости и пробыл в ней около недели. В виду краткосрочности этого путешествия и недостатка в лошадях, он не взял с собою ни одного из «министров».
   Когда Кексгольм оказался в обладании Петра, Царь вспомнил, что эта крепость являлась когда-то достоянием его предков. «И так, – писал Царь, – сия праотечественная крепость взята без великого урону людей». В этом отношении он проявил замечательную последовательность и бдительность. Возвращаясь, например, из поездки в Шлиссельбург, Царь заговорил с резидентом Вебером о своих завоеваниях и уверял, что его державные предки некогда владели всем ныне отвоеванным, что «может быть доказано имеющимися на лицо в Московском Архиве подлинными грамотами».
   Покорением Кексгольма закончил свою полезную службу родине Роман Вилимович Брюс – старший брат Якова Брюса. Роман Брюс участвовал при взята Ниеншанца и Выборга, но наибольшую известность он стяжал себе трудами по созданию Петербурга. Он свидетель основания этой столицы, он был первым её обер-комендантом, отстаивал ее от целого ряда шведских натисков; в отсутствии Меншикова он обстраивал город и под его надзором Петропавловская крепость, вместо земляных валов, получила каменные стены.
   «Летняя кампания закончена блистательно, – отметил в своих записках датский посланник (15 окт. 1710 года); о большем успехе нельзя было мечтать. В самом деле, в одно лето Царь взял восемь сильнейших крепостей, именно: Эльбинген, Ригу, Динамонд, Пернов, Аренсбург, Ревель, Выборг и Кексгольм и стал господином всей Лифляндии, Карелии и Кексгольмского округа. Ему больше ничего не оставалось завоевывать. Успех был тем блистательнее, что пороху было расстреляно при взятии названных крепостей столько, сколько в ознаменовании радости по случаю всех этих побед, при чашах в их честь».
   Вникните в наш скромный рассказ о подвигах предков. Сколько проявлено выносливости, сколько показано мужества! Взятием Выборга настежь раскрывался вход в Финляндию и укреплялось положение России на Финском залив.
   Сто лет Выборг и Кексгольм оставались в русских руках. О возвращении их финляндцы просили императрицу Екатерину II, но она усмотрела, что это не согласуется с пользою России. Прошло еще двадцать лет. Обстоятельства изменились и вся Выборгская губерния – завоевание Петра Великого – в административных видах, присоединена к Финляндии. Но на башне Выборгского замка – этом свидетеле протекших столетий – развевается русский флаг – символ нашей государственности…

   Печатается по изданию: М. Бородкин. Двухсотлетие взятия Выборга. СПб, 1910.

Гатчина

Л. Рузов, Ю. Яблочкин
Гатчина

   В 1923–1929 годах Троцк, в 1929–1944 годах Красногвардейск. Райцентр Ленинградской области, в 46 км от Санкт-Петербурга. Расположен на Ижорской возвышенности, на шоссе Санкт-Петербург – Псков. Население около 80 тысяч человек.
   Гатчина впервые упоминается в исторических источниках под названием Хотчино, принадлежавшее Новгороду. В ходе Ливонской войны отошла к Ливонии и Швеции. Возвращена после русско-шведской войны России в 1721 году. Принадлежала сестре Петра I, царевне Наталье Алексеевне. С 1765 года Гатчинская мыза принадлежала графу Г.Г. Орлову; после его смерти Екатерина II выкупила в 1783 году Гатчину и подарила своему сыну, будущему Павлу I.
   С 1794 года Гатчина – город, главная резиденция Павла I. С 1801 года Гатчиной владела вдовствующая императрица Мария Федоровна, с 1828 года – Николай I и его наследники. Гатчину любил Александр III.
   Гордость Гатчины – знаменитый дворец, построенный в 1766–1781 годах архитектором Ринальди. В 1793–1797 годах дворец для Павла I перестроил архитектор В.Ф. Бренна. Дворец окружали изысканные пейзажные парки, красивые мосты через Белое озеро. В 1799 году архитектор Н.А. Львов построил уникальный Приоратский дворец на берегу Черного озера по случаю учреждения в России Великого Приорства Мальтийского ордена.
   В 1910 году в Гатчине открыта первая в России авиационная школа. В октябре 1917 года Гатчина – центр восстания Керенского – Краснова против большевиков.
   В 1918 году Гатчина – дворец-музей. С 1941 по 1944 года Гатчина оккупирована фашистами, практически разрушена. В советское время дворец-музей реставрирован.
   Сам город Гатчина, построенный по регулярному плану, окружают многочисленные усадьбы аристократии Российской империи.
   Гатчина с окрестностями – популярное место отдыха петербуржцев.

   Наименование «Гатчина» возникло от соединения двух русских понятий. «Гатью испокон веков называли дорогу, проложенную через болото или топкое место. Слова «чинная» означает «важная», «правильно сделанная», «добротная». Хорошая дорогая через топь».
А.С. Елкина. Гатчина. 1980.

   Среди богатых достопримечательностей пригородов Ленинграда Гатчина занимает пока более скромное место, чем Петергоф, Пушкин, Павловск. Однако, с каждым годом популярность ее увеличивается. Тысячи людей приезжают в гатчинские парки полюбоваться стройными башнями дворца, отражающимися в прозрачных водах Серебряного и Белого озер, увидеть павильоны, мосты и другие сооружения, созданные здесь по проектам архитекторов А. Ринальди, Н. Львова, В. Бренны, А. Захарова.
   Гатчинский дворцово-парковый ансамбль был создан в 1760–1790 годы. Возникновение ансамбля связано с передовыми для того времени художественными идеалами и принципами, он и по сей день сохраняет значение выдающегося памятника отечественного искусства.
В. Вороневский. Кронштадтская крепость. Л., 1926.

   Некогда на берегах Ижоры, в том месте, где теперь стоит Гатчина, и севернее, вплоть до Невы, жили племена карельского происхождения – ижора. Они возделывали землю, ловили рыбу в окрестных реках и озёрах, охотились.
   В IX веке земли ижорян вошли в расширившиеся владения древнерусского государства. Вместе с соседними племенами народности водь они составили отдельную область могущественного Новгорода – Воускую пятину. Позднее она называлась Ижорской землей.
   В конце XV века Воуская пятина вместе со всеми новгородскими землями отошла к великому княжеству Московскому. К этому времени относится первое достоверное свидетельство о существовании Гатчины. В Новгородской писцовой книге 1499 года среди других великокняжеских волостей, сел и деревень Дяглинского погоста записано «село Хотчино над озерком Хотчиным». В том, что село Хотчино и Гатчина одно и то же, сомнений быть не может. Упоминаемые в писцовой книге соседние с Хотчино селения Пудость, Парица, Тайцы и другие существуют и ныне в окрестностях города.
   Откуда же появилось название Хотчино? История не дает на этот вопрос ответа. Остается только предполагать.
   Как видно из писцовой книги, село Хотчино и озеро, возле которого оно находилось, носили одинаковые названия.
   В большинстве таких случаев селение получало свое имя по местности, а не наоборот. Так произошло, надо думать, и с Хотчино. Источник его названия следует, на наш взгляд, искать в характеристике Черного озера, на берегу которого располагалось село.
   На месте протока между Черным и Белым озерами, вокруг которых раскинулся нынешний город Гатчина, когда-то была гать (естественный завал либо искусственная насыпь), где проходила дорога. Небольшое запрудное, гаченное, или, как говорили в древности, гатчино, озеро оказалось приметой, по которой первоначально определяли место нахождения возникших около него жилищ («у гатчино озерка»). Со временем примета стала собственным именем селения. Это имя сохранилось в течение долгих столетий.
   Если же учесть, что для новгородского говора было характерно произносить букву «г» с придыханием, как «х», то станет вполне понятным, почему в устах новгородца, диктовавшего дьяку – составителю писцовой книги названия селений, слово «Гатчино» прозвучало как «Хотчино».
   В начале XVII века шведские войска захватили Ижорскую землю, включив ее в Ингерманландское генерал-губернаторство. Село Гатчина, если верить шведской карте 1675 года, было крупным населенным пунктом обширного Дяглинского погоста. Однако непомерные поборы шведских властей и обременительные постои чужеземных войск привели его к началу XVIII века в запустение.
   13 августа 1702 года у реки Ижоры, севернее Гатчины, отряды русской пехоты и конницы под командованием Ф.М. Апраксина нанесли сокрушительный удар по шведским полкам ингерманландского генерал-губернатора Крониорта. Вражеские войска откатились к Неве. Гатчина была освобождена и вошла в состав земель Русского государства.
   Петр I, основав в 1703 году новую русскую столицу – Петербург, сделал Гатчину пригородным дворцовым имением. В селе выстроили загородный дом – мызу, которую в 1708 году царь подарил своей сестре Наталье. В 1727 году мыза перешла в руки придворного медика Петра I Ивана Блюментроста, а спустя семь лет ее владельцем стал князь Б. А. Куракин.
   Первые владельцы не оставили в истории Гатчины сколько-нибудь заметных следов. В то время как в окрестностях мызы, на реках Ижора, Пудость, Парица валили лес, ломали камень и отправляли всё это на строительство Балтийского флота, дворцов и зданий новой столицы, в Гатчине за полвека ничто не изменилось. Она оставалась маленьким селением, состоявшим из двух частей – так называемой «чухонской Гатчины» и «русской Загвоздки», и имела 198 жителей.
   В 1765 году Екатерина II «пожаловала» Гатчину с окрестными деревнями генерал-фельдцейхмейстеру графу Г.Г. Орлову, присовокупив к ним села Кипень, Шенгурово, Ропша, Лигово. Подарок царицы был своеобразной наградой фавориту за его участие в дворцовом перевороте 1762 года, который возвел Екатерину на престол.
   Орлову понравилось новое поместье, где, писал он женевскому философу Жан Жаку Руссо, «воздух здоров, вода удивительна, берега, окружающие чудные озера, образуют приятные променады». Со свойственным екатерининским вельможам стремлением к роскоши этот крупнейший в России помещик-крепостник решил создать в Гатчине свой загородный дворец с парком и охотничьими угодьями, так называемым «Зверинцем».
   Началось строительство дворцово-паркового ансамбля Гатчины, ставшего ценнейшим памятником архитектуры и садово-паркового искусства XVIII века.
   Первым был создан «Зверинец». Большой участок леса северо-западнее Белого озера обнесли изгородью из крестообразно поставленных жердей. Прорубили просеки и дорожки, на скрещении которых устроили просмотровые «круги» для охотников. В «Зверинец» доставили американских ланей и красных оленей. Из Литвы привезли полевых зайцев и куропаток, не водившихся в этой местности. На окраинах леса появились загоны и сараи для содержания животных.
   В мае 1766 года на приозерном холме заложили дворец. Автор проекта, архитектор Антонио Ринальди, к этому времени уже закончил постройку Китайского дворца и «Катальной горки» в Ораниенбауме. В противоположность парадным ораниенбаумским сооружениям Гатчинский дворец он решил как охотничий замок, избрав для него строгие формы архитектурного стиля классицизма. Это наиболее соответствовало назначению создаваемого здания. Для его облицовки зодчий задумал применить местный строительный материал – пудостьский известняк.
   Дворец строился пятнадцать лет. В его постройке участвовали переведенные из Костромской и Вологодской губерний государственные крестьяне, большое число наемных квалифицированных работников и мастеров. Пудостьская плита доставлялась из каменоломен в районе деревни Себягюля.
   Одновременно с сооружением дворца создавался парк. Главным садовником числился ирландец Шпарро, но всеми работами руководили присланные в 1772 году из Петергофа садовые мастера Лев Иванов, Алексей Кряжев, Василий Ползунов и Иван Лебедев. Несколько лет ежедневно до 500 крестьян окрестных деревень трудились над созданием парка. Они расчистили дорожки, выкорчевали пни, посадили несколько тысяч деревьев тех пород, которые здесь ранее не росли (дуб, тополь, лиственница и другие), наконец привели в порядок озера, очистив их от тины и насыпав искусственные островки.
   На мысе, глубоко вдающемся в озеро, был воздвигнут по проекту архитектора А. Ринальди Чесменский обелиск – памятник славной победы русского флота в бухте Чесма 25–26 июня 1770 года. Западнее обелиска выросла декоративная беломраморная «Колонна Орла». Были прорыты осушительные канавы в парке и «Зверинце», построены оранжереи, проложена дорога из Гатчины в Царское Село.
   В 1780-х годах столица заговорила о Гатчине, как о чем-то небывалом, и приезжавшие в Петербург иностранцы спешили полюбоваться ее дворцом, парком и «Зверинцем». «Этот загородный дом, – писал в Париж французский дипломат Корберон, – является великолепным дворцом, расположенным полукругом и исполненным отличного вкуса». Дворец восхищал своим живописным местоположением в гуще деревьев, на берегу большого озера, величественным видом примыкавших к нему башен, изумительной окраской, весьма схожей с цветом северного неба, отчего в пасмурные дни казалось, что он сливается с небом, растворяется в нем.
   Не менее восторженное удивление вызывала внутренняя отделка дворца, своей роскошью и изысканностью как бы спорившая со строгим внешним обликом здания. Обилие прекрасных картин, скульптур и барельефов, великолепная мебель, богатые драпировки и люстры чудесно восполняли искусную архитектуру его помещений. Во дворце были собраны ценнейшая коллекция антикварных вещей, выполненных руками виднейших мастеров Европы и России, огромный арсенал, состоявший из 700 ружей различных систем и пистолетов, библиотека в несколько тысяч томов. В отдельной комнате хранились рукописи М.В. Ломоносова, приобретенные владельцем дворца у вдовы великого ученого.
   Даже искушенные в тайнах садового искусства люди, видевшие пейзажные парки других пригородов Петербурга, Лондона и Парижа, поражались красотам Гатчинского парка, его композиционному разнообразию, многокрасочности и искусной системе насаждения, короче, всей той кажущейся естественности, которая была умело создана большим и незаметным трудом русских садовников.
   После смерти Орлова его гатчинское поместье было куплено в казну. 6 августа 1783 года Екатерина II подарила мызу Гатчина с дворцом и окрестными деревнями своему сыну Павлу Петровичу.
   Щедрость императрицы диктовалась ее тайным намерением отдалить нелюбимого наследника престола от Петербурга. Она опасалась, что сын предъявит свои права на престол, похищенный ею у мужа, Петра III. Желание Екатерины II совпало со стремлением самого Павла быть подальше от царского двора. Он боялся, что царица, благословившая при вступлении на престол убийство отца, не остановится и перед его физическим уничтожением, лишь бы не допустить к трону.
   Вот почему Павел поспешил перебраться в Гатчину, занялся строительством военных укреплений, сколачиванием отряда верных телохранителей – гатчинского войска. Не утратив надежды на власть, он в продолжении тринадцати лет создавал там в малом виде ту своеобразную гатчинскую Россию, которая представлялась ему в будущем единственно достойным образцом для государства.
   С водворением Павла в Гатчине мирная загородная усадьба екатерининского вельможи превратилась в военный лагерь опального претендента на русский престол. По приказу нового владельца согнанные сюда с окрестных деревень крестьяне тотчас же начали возводить военные укрепления.
   При въезде в Гатчину со стороны Царского Села возникла крепость Ингербург. Небольших размеров, она была выстроена по всем правилам фортификации тех лет и имела в плане форму многоконечной звезды, образованной земляным валом и рвом с водою. Пересекавшая крепость дорога упиралась в ворота со шлагбаумами. Около Ингербурга находилась Солдатская слобода. «Эта слобода имела заставы, казармы, конюшни, – писал современник, – все строения были точь-в-точь такие, как в Пруссии, а по виду войск, тут стоявших, хотелось побиться о заклад, что они прямо из Берлина».
   Ближе ко дворцу, где от Большой дороги ответвлялась Дворцовая аллея, был насыпан другой редут. Вход в него преграждали железные ворота, около которых стояли караульные будки. На его брустверах установили шесть пушек. В 1792–1793 годах площадь внутри редута получила архитектурное оформление в виде больших солнечных часов. «Циферблатом» служили внутренние стены укрепления, на которых были нанесены почасовые деления, а «стрелкой» – тридцатидвухметровый обелиск из местного, так называемого черницкого камня (из села Черница возле Гатчины), сооруженный при участии талантливого строителя-самоучки, вологодского крестьянина К.А. Пластинина. Площадь назвали «Коннетабль».
   Подобно Ингербургу, на Красносельской дороге возвели укрепление Мариенбург. За Гатчиной, на северном берегу реки Колпанки, у пильной мельницы, раскинулись строения Солдатской слободы, обнесенной в сторону Петербурга большим валом и рвом. Здесь также был шлагбаум и посты на дороге.
   Сохранившаяся доныне башня на Красноармейском проспекте – часть бастиона, запиравшего выход из Дворцовой аллеи на Красносельскую дорогу. Построенный несколько позже других укреплений, он создавал впечатление маленького островка. Это определило его название – «Екатеринвердер».
   Замыкал всю эту систему небольших укреплений глубокий ров перед дворцовым лугом, превращенным Павлом в учебный плац. Через ров был перекинут подъемный мост, около него на брустверах вала стояло 12 пушек. Очевидно, при Павле, на случай поспешного бегства, прорыли подземный ход из дворца в парк.
   Еще несколько построек появилось одновременно с ростом гатчинского войска. За Большой дорогой выросла Бомбардирская слобода, где поселились артиллеристы. Около «Екатеринвердера» построили казармы Кирасирского полка, а рядом с парком – дом для команды озерной флотилии. Поблизости от казарм расположились конюшни, продовольственные и фуражные склады – магазины, пороховой погреб. Среди военных «учреждений» тех лет были госпиталь, военно-сиротский дом около Мариенбурга, призванный готовить музыкантов для солдатских хоров, а также церковь для иностранцев-иноверцев, которыми изобиловало павловское войско.
   В этот период Гатчина обзавелась своей промышленностью, если так можно назвать мелкие мануфактуры и мастерские. В самом посаде возникли замшевая фабрика, шляпная и золотошвейная (галунная) мастерские. В 1795 году в Бомбардирской слободе возвели существующее доныне подковообразное здание суконной мануфактуры. Его построил известный архитектор Н.А. Львов. Неподалеку от «Зверинца» начала работать казенная полотняная фабрика, севернее – стекольный завод. На берегу Колпанки действовал построенный раньше фаянсовый завод. При ферме создали сыроварню, на реках Пудость и Ижора – мукомольные мельницы. Все предприятия были малорентабельными и существовали только благодаря финансовой поддержке владельца Гатчины. Они работали на привозном сырье, выпуская низкокачественную продукцию для солдат.
   Наряду со строительством, в Гатчине муштровалось войско наследника престола. По замыслам Павла, оно должно было быть образцом, моделью для организации вооруженных сил России после его прихода к власти.
   Кроме сухопутных команд Павел завел на гатчинских озерах флотилию. Соорудили верфь, на которой в 1795–1797 годах корабельный подмастерье Курочкин построил и спустил на воду яхту «Миролюбивый» и 16-пушечный фрегат «Эмпренабль». Не велика была мощь гатчинской флотилии, но это не мешало разыгрывать на озерах целые сражения «с пушечной пальбою и абордажами».
   Ко времени прихода к власти Павла гатчинское войско насчитывало 2399 человек (в несколько раз больше жителей самой Гатчины). Армия Павла не числилась на учете в Военной коллегии и не получала от нее никаких материальных средств. Она существовала на средства, которые выколачивались из крестьян окрестных деревень, а также на деньги, отпускаемые Екатериной II сыну для содержания его «малого двора». Это сказалось на составе гатчинских войск, прежде всего офицеров.
   В армию Павла, по свидетельству современника, шли «бродяги, выгнанные за разные гнусности из армии, которые, не имея пристанища, рады были всё переносить из-за куска хлеба». Большинство офицеров были иностранцами, пруссаками, прибывшими в Россию «на ловлю счастья и чинов». Злобно презирая русских солдат, эти штейнверы, линденеры, бекманы служили верным орудием Павла по опруссачиванию гатчинских, а позднее всех русских войск. Они принесли с собою из прусских казарм мелочную регламентацию службы, бессмысленную муштру, жестокую палочную дисциплину. Не уступали им немногочисленные русские офицеры-гатчинцы, из среды которых вышел Аракчеев, или Змей-Горыныч, как прозвал его народ за бессердечие и изуверство.
   «Таланты» гатчинских офицеров проявлялись на ежедневных солдатских учениях. Под гром барабанов и взвизги флейт солдаты часами выстаивали в строю, обучаясь точному равнению «в косу», ходили взад-вперед мелким, «гусиным» шагом, делали бесконечные ружейные приемы. И, видимо, на гатчинском плацу родилась солдатская поговорка: «Где ученье – там и палки». Бесчисленными пинками и зуботычинами, зверским избиением сопровождали офицеры каждое учение. Они действовали по аракчеевскому правилу – «девять убей, десятого выучи». Не проходило дня, чтобы лазареты не пополнялись искалеченными солдатами.
   Но особенно тяжело давались солдатам вахтпарады. Еще накануне вступления в караул они должны были сделать себе прическу. На голову надевались завитые парики, к ним проволокой прицеплялись букли и косички. Парики поливались квасом и обсыпались вместо пудры белой мукой. Для белизны лица лоб и щеки натирались мелом. После этой процедуры, чтобы не испортить прически, солдаты были вынуждены или вовсе не спать ночь, или же спать сидя.
   В день парада, в девять часов утра солдат строили перед дворцом. Узкая, неудобная одежда теснила грудь, сковывала движения. Выходил Павел, раздавалась музыка, и начинался церемониальный марш. Круг за кругом двигались шеренги по лугу, производя различные перестроения и вычурные приемы ружьем. Впереди солдат пляшущей походкой шагали офицеры. Павел внимательно следил за парадом. Иногда он, озлобленный, забежав перед строем, дико выкрикивал: «раз, два! раз, два!» В полдень, утомленные бессонной ночью и трехчасовой муштрой, солдаты отправлялись на смену караула.
   Дробный звук барабанов не только давал темп занятиям войск. Он был как бы пульсом жизни всей Гатчины и ее населения. Ежедневно в шесть часов утра по улицам проходили военные патрули (рунды) с барабанщиками. Они били утреннюю зорю. Это значило, что гатчинцы из «простонародья» должны были приступать к работе. В полдень пушечный выстрел сообщал о наступлении обеда. В девять вечера рунды вновь обходили улицы, выбивая вечернюю зорю. Сразу же закрывались лавки, ворота, ставни, в домах гасили свет. Опускались шлагбаумы, прекращая доступ в Гатчину.
   Когда в ноябре 1796 года Павел вступил на престол, он попытался сосредоточить в своих руках всю полноту государственной власти, «укрепить» правительственные органы, «подтянуть» армию – вооруженную опору царизма.
   Царь вызвал из Гатчины свой «малый двор» и войско, приближенных назначил на высокие государственные посты. Сто тридцать двух офицеров-гатчинцев включили в гвардию, а солдат гатчинских батальонов распределили по гвардейским полкам. Мрачная тень павловской Гатчины легла на Россию.
   Петербург зажил по гатчинским порядкам. Полосатые шлагбаумы преградили въезды в столицу, о каждом прибывшем в город незамедлительно сообщали царю. Население обязывалось ложиться спать и вставать в строго определенное время, красить дома в узаконенный цвет, появляться на улице в установленной одежде и при встрече с императором соблюдать особый церемониал, танцевать только разрешенные танцы и в разговорах употреблять лишь дозволенные слова. За соблюдением всех этих мелочных правил неусыпно и придирчиво следили полиция и сам царь. Нарушителям грозили немедленные и беспощадные кары – разжалование, ссылка в Сибирь, заключение в крепость, а для «простолюдинов» – бессрочная каторга и непременные розги.
   Русскую армию начали уподоблять гатчинскому войску. Удобную, проверенную в походах солдатскую одежду заменили куцей формой гатчинских батальонов. На головы солдат напялили парики и косы. Ввели сочиненный в Гатчине воинский устав, основу которого составляла шагистика. На Дворцовой площади и Марсовом поле устраивали ежедневные вахтпарады. Неистовствовали офицеры, вовсю используя испытанные в Гатчине «средства воздействия» – кулак и палку. А по стране метались фельдъегеря, развозя приказы о смещении и наказаниях провинившихся и недовольных офицеров и солдат, о назначении в полки гатчинских выкормышей.
   По-гатчински действовали и в деревне. Павлу было хорошо известно, как окрестные гатчинские помещики расправлялись с бунтовавшими крепостными, и он пришел к выводу, что казенных крестьян следует передать помещикам, поскольку «у них своя отеческая полиция». Став царем, он раздал своим приближенным около 550 тысяч «душ» государственных крестьян. Крепостники ревностно исполняли полицейские обязанности, жестоко подавляя малейшее недовольство крепостных крестьян.
   11 ноября 1796 года посад Гатчина стал городом дворцового ведомства. Для лучшего наблюдения за «порядком» весь город, состоявший в 1798 году из 237 домов, был разделен на четыре части: Дворцовая с «Екатеринвердером», Ингербург с посадом, Загвоздинская с Бомбардирской слободой и Мариенбург. Во главе каждой части стоял комиссар, подчинявшийся полицмейстеру. Комиссары бдительно следили за тем, чтобы соблюдался предписанный царем «дух добропорядочности» и «строжайшего благочиния».
   В 1797 году петербургский купец Варгин открыл герберг – постоялый двор с буфетом и биллиардом. В следующем году это первое «культурное начинание» в Гатчине пополнилось еще двумя трактирами. Впрочем, открытые «увеселительные заведения» предназначались только для «благородных» горожан и приезжих. Под угрозой штрафа управление запрещало содержателям кабаков впуск в них «простова народа, как-то: крестьян, господских людей и солдат, зазорных женщин и в развращенном одеянии людей».
   Лишь через два года после этих «знаменательных» событий Гатчина получила школу. В нее зачислили 75 детей состоятельных родителей. Тогда же почтмейстер Немов открыл на Большом проспекте почтовую контору. Для жителей отпала необходимость ходить на прежнюю почтовую станцию в деревню Малое Колпино.
   Попытки увеличить торгово-ремесленное население Гатчины, несмотря на обещание льгот, не увенчались успехом. Зато быстро и неуклонно умножалось количество расквартированных войск. Город, как и раньше, оставался большим военным лагерем, а гражданское население было призвано обслуживать войска и нужды царского дворца.
   С переименованием в город Гатчина стала летней резиденцией царя, куда съезжались придворные и петербургская знать. Это вызвало изменения во внешнем облике города. Начались большие строительные работы, которыми руководили выдающиеся русские зодчие. Первым главным архитектором Гатчины был Н.А. Львов, талантливый строитель и художник. В 1797 году его сменил И.Е. Старов, автор Таврического дворца и других замечательных построек в столице. В течение двух лет, с конца 1799 года обязанности главного архитектора исполнял А.Д. Захаров, впоследствии создавший один из лучших памятников мировой архитектуры – здание Адмиралтейства в Петербурге.
   Сам город больших изменений не претерпел. Для приближенных царя возвели на казенные средства несколько каменных зданий. По проектам А.Д. Захарова соорудили для общественного пользования торговую баню и соляной магазин (склад). На улицах появились поставленные К.А. Пластининым каменные верстовые столбы.
   Попытка городского управления упорядочить застройку главной улицы – Большого проспекта – ни к чему не привела из-за недостатка средств.
   Основные строительные работы во дворце и в парке начались в 1790-х годах. Ими руководили, кроме главных архитекторов города, гениальный русский зодчий В.И. Баженов и придворный архитектор Павла I В.Ф. Бренна.
   Прежде всего подвергся перестройке дворец. Отходившие от центральной части орловского замка сквозные аркады заложили желто-красной известковой плитой. Вместо открытых лоджий над аркадами появились закрытые Чесменская и Греческая галереи. Надстроили четырехугольные помещения на крыльях дворца – каре. В одном из них – Кухонном, разместились хозяйственные службы, в другом – Арсенальном – библиотека из 40 тысяч томов и коллекция оружия. Земляные бастионы перед дворцовым плацем одели в камень.
   Переделали внутренние помещения дворца. Были заново созданы так называемая мраморная столовая, тронные залы, придворная церковь. В их оформлении участвовали виднейшие ваятели, живописцы и мастера прикладного искусства, десятки крепостных умельцев. Для украшения дворца 20 августа 1799 года из петербургского Эрмитажа привезли 158 картин Рембрандта, Тициана, Корреджо и других выдающихся живописцев Европы.
   Преобразился Гатчинский парк. Входы в него украсились вновь построенными Адмиралтейскими, Березовыми, Зверинскими, Каскадскими и Сильвийскими воротами. На «Острове любви» возник «Павильон Венеры», вокруг него – партерный садик со скульптурой. На другом острове вырос «Павильон Орла». Оригинальный павильон-сюрприз «Березовый домик» создал архитектор Львов. Домик скрывался от взоров гулявших в парке порталом «Маска» архитектора Бренна. Интересными сооружениями были насыпанный из земли «Амфитеатр», «Цветочная горка» и «Хаос». К парковым постройкам тех лет следует отнести оранжереи, а также выстроенные при участии Захарова здания «Птичника» и «Фермы».
   На Белом озере из пудостьского известняка была сложена терраса-пристань со сбегающими к воде ступенями лестниц. Террасы появились на Длинном острове, «Острове любви», над Большим проспектом. Они перемежались паромными пристанями. Проток у Длинного острова и противоположные концы Белого озера украсились изящными Адмиралтейским, Большим Каменным и Горбатым мостами.
   Пейзажный парк дополнился строго распланированными «регулярными» садами. Между дворцом и «Коннетаблем» насадили Собственный, Голландский, Верхний и Липовый садики. За Адмиралтейством возник Ботанический сад. В юго-западной части «Зверинца» отгородили большой участок леса для охоты на оленей, проложили дорожки и только за полтора года посадили тут свыше 50 тысяч деревьев. Участок получил название «Сильвия» (от латинского silva – лес). Выкопали обязательные для всех регулярных садов искусственные водоемы – Круглый, Восьмигранный, Прямоугольный и Карпин пруды, а также Водный лабиринт.
   Одновременно привели в порядок существовавшие сооружения, очистили аллеи и дорожки, подсадили новые деревья, реставрировали парковую скульптуру. Восстановлением скульптуры занимался талантливый ваятель И.П. Прокофьев.
   Несмотря на все художественные новшества, в жизни Гатчины ничего не изменилось. По-прежнему въезд в нее преграждали полосатые шлагбаумы, барабанный бой военных рундов будил и укладывал спать жителей и, как раньше, на полковых плацах муштровали солдат.
   Несколько оживала Гатчина летом, когда из Петербурга приезжал царский двор и во дворце устраивались парадные приемы и балы, а в парке и «Зверинце» – гуляния с фейерверками и грандиозная охота.
   Многолюдно было в городе и в дни ежегодных осенних маневров, когда здесь скоплялось свыше пятнадцати тысяч войск. «Относительно собственно самих маневров, – справедливо заметил современник, – сказать нечего, они были скудны в стратегии, жалки в тактике и никуда не годны в практике!»
   Дворцовые торжества и маневры не удивляли горожан. Пусть в меньших размерах, но они видели всё это и раньше. Необычным было появление в 1798 году на улицах города красных и белых плащей мальтийских рыцарей, черных сутан монахов. Павел I избрал Гатчину местопребыванием приора (игумена) монашеского Мальтийского ордена. На берегу Черного озера по проекту архитектора Львова для приора выстроили специальный дворец – Приорат.
   Белоснежный Приоратский дворец-замок – уникальный памятник строительного искусства. Он сооружен по способу землебитных строений, изобретенному Львовым. Сущность этого способа заключалась в следующем. В особых переносных станках утрамбовывался слой серой глины толщиной 5–6 сантиметров, затем вводилась тонкая прослойка известкового раствора и вновь следовал слой глины. Из полученных таким образом блоков, скрепленных между собой известью, сложены все стены дворца. Только башня возведена из известковой плиты. Землебитный способ позволил создать весь дворцовый комплекс в невиданно короткий срок – в два с половиной месяца. Вокруг Приората возник пейзажный парк. Углубили и расширили Глухое озеро, к которому подвели водопроводную канаву из Колпинского озера.
   Мартовской ночью 1801 года в Михайловском (Инженерном) замке в Петербурге Павел I был задушен своими приближенными. Гатчина перешла в собственность его жены, Марии Федоровны. Уединившись во дворце, вдовствующая императрица занялась «благотворительностью». В 1802 году на Большом проспекте открыли «сельский воспитательный дом», в который с 1817 года помещались исключительно «незаконнорожденные» дети крестьян царской усадьбы. Вслед за ним создали три дома для слепых на 50 человек и богадельню с таким же количеством мест. Город наводнили вдовы и сироты, надеясь получить приют в одном из этих заведений.
   За первую четверть XIX века Гатчина утратила свой военный вид.
   Отсутствие военного заказчика привело к закрытию суконной, кожевенной и полотняной фабрик. Прекратили свое существование шляпная и галунная мастерские, фаянсовый и стекольный заводы. Свернулась торговля. Опустели парки. Зарос травою плац…
   Только однажды, в грозные дни Отечественной войны 1812 года, город был наводнен множеством людей. По его улицам 4 сентября в направлении на Лугу прошел первый отряд Петербургского ополчения в сопровождении двух эскадронов гусар и улан, солдат Воронежского пехотного полка. Спустя сутки здесь сделал дневку второй отряд петербургских ополченцев. В рядах ополчения было 28 ратников из гатчинских мещан и 114 человек из окрестных селений – Таицкой мызы, Суйды, Рождествено. Царица же не отпустила ни одного из своих крестьян, ограничась добрыми пожеланиями и небольшой денежной суммой.
   В 1814 году поредевшее в боях ополчение возвратилось в Петербург. Оно успешно сражалось с армией Наполеона под Полоцком, Витебском, Старым Борисовом, на березинской переправе, участвовало во взятии Кенигсберга, Пиллау, Данцига. Медалями были награждены 393 ополченца из Царскосельского уезда, среди них и гатчинцы. Храбро дрались у Бородина, Малоярославца, Березины гатчинские кирасиры, принявшие участие в освободительном походе русских войск в Европу.
   В 1851 году на дворцовом лугу в Гатчине поставили бронзовую фигуру Павла I (работы известного ваятеля И.П. Витали). Бронзовый Павел был не просто памятником, сооруженным Николаем I своему отцу. Он был символом зловещих павловских порядков, возрожденных в стране новым владельцем Гатчины. Потопив в крови восстание декабристов, царь проводил политику черной реакции, жестоко подавляя все выступления против самодержавия, преследуя всякую свободолюбивую мысль, усиленно муштруя армию. При этом сын во многом подражал отцу.
   Подобно Павлу, Николай I свою деятельность в Гатчине начал с военных сооружений. В 1829–1831 годах архитектор В.А. Глинка построил в Ингербурге казармы гвардейского батальона и перестроил старые Ингербургские ворота. Рядом с казармами появился учебный плац. Тогда же расширили казармы и манеж Кирасирского полка, возвели Смоленские ворота. Часть города обнесли рвом и валом.
   Был увеличен гарнизон. Уже в 1840 году его численность достигала двух тысяч человек, а во время ежегодных маневров под Красным Селом, когда Гатчина становилась штаб-квартирой царя, город, как и встарь, превращался в большой военный лагерь с обязательными постоями солдат на «обывательских» квартирах, шумом и суетой на улицах, помпезными празднествами во дворце и парках.
   Форма одежды николаевских солдат отличалась от гатчинского войска большей парадностью и блеском. Этим обывателю стремились внушить уважение к армии самодержца. Но методы обучения остались прежними. Боготворимая некогда Павлом строевая подготовка стала вершиной воинского мастерства и для Николая, который, по меткой характеристике Ф. Энгельса, также «был по натуре посредственный ротный командир». С утра до ночи на гатчинских плацах гремели барабаны и солдаты под руководством вышколенных «дядек» и унтер-офицеров занимались бесконечной шагистикой. За этой бессмысленной, изматывавшей силы муштрой наблюдали офицеры и сам царь, не прощавшие солдатам ни малейшего промаха, ни одной ничтожной провинности.
   Палка офицера гатчинца была возведена в принцип жизни николаевской армии. Ни одна солдатская спина не избегла розог или шпицрутенов, не один «служивый» был насмерть запорот на «зеленой улице». Их били за всё, зло и методически, и так же методически регистрировали наказания в формулярных списках: «По приказу командира полка генерал-лейтенанта Туманского 1-го наказан 150 ударами розог за кратковременную из казарм отлучку». Это сказано о гатчинском солдате Чижове, наказанном, кроме того, еще 250 розгами. Подобными записями пестрят и другие формуляры.
   Тяжела была 25-летняя служба николаевского солдата. Не легче его доля становилась и в отставке.
   В 1832 году за Ингербургскими воротами возникла инвалидная слобода, которой Николай дал имя Павла I. Двенадцать новых домиков предназначались для тех, кто отслужил «верой и правдой» свой срок в гвардейских частях и не имел приюта в родных деревнях. Инвалиды водворялись на жительство в слободу с «высочайшего» разрешения. Первоначально им выделялось единовременно по сто рублей на обзаведение хозяйством. Через несколько лет субсидию сократили, а позднее и вовсе ликвидировали.
   Павловская слобода напоминала собою созданные Аракчеевым военные поселения. Дворцовому начальству было строго предписано «иметь через комиссаров своих неослабный надзор в сей слободе как за поведением жителей ее, так и за опрятностью в домах их и за всем тем, что они обязаны исполнять». Вся жизнь поселенцев регламентировалась жестким, почти воинским порядком и дисциплиной. За «дурное поведение» инвалиды подлежали суровому наказанию, вплоть до выселения.
   Павел I объявил Гатчину городом, Николай I вознамерился сделать ее уездным центром. В конце 1850 года он приказал рассмотреть вопрос об организации Гатчинского уезда, но потом почему-то раздумал. Город остался в подчинении Министерства императорского двора и к середине XIX века насчитывал свыше пяти тысяч жителей, включая местный гарнизон. Ничем не отличаясь от другие населенных мест николаевской России, Гатчина, по выражению местного литератора А.В. Эвальда, «представляла из себя нечто вроде того города, в котором общий наш знакомец Иван Александрович Хлестаков так удачно разыгрывал роль ревизора. Там были тогда и Сквозники-Дмухановские, и Ляпкины-Тяпкины, и Держиморды, и Бобчинские с Добчинскими, – одним словом все наши неумирающие приятели, носившие только другие имена, вероятно, для сохранения строжайшего инкогнито».
   Заботу о населении эти чиновные «отцы города» начали с постройки в 1836 году нового «съезжего дома» для полиции «с ее служителями и инструментами» и местной пожарной команды. Отсюда «всевидящие глаза» и «всеслышащие уши» николаевских жандармов зорко следили за «состоянием умов» жителей. Здесь немало перепороли гатчинских горожан. В расходах полицейской части для этой цели была специальная графа – «заготовка лозы», а архивные дела дворцового управления полны рапортов гатчинских держиморд, из которых следует, что «казенный штукатур Матвей Семенов… наказан 50 ударами розог», дворцовому плотнику дано 60 розог, кузнецу – 20, и так далее.
   Именно полиции Гатчина обязана тем, что Николай I сделал ее местом жительства ряда «поднадзорных» лиц. После подавления царскими войсками восстания в Польше 1830–1831 годов здесь жил «бывший польских войск подполковник Продзинский, произведенный мятежным правительством в дивизионные генералы». В 1834 году сюда на поселение направили исключенного из Дерптского университета «по прикосновенности к открытому между студентами сего университета тайному обществу» студента Мелатропуса. Спустя год в городе поселили как важного государственного преступника грузинского князя Дмитрия Иулоновича.
   Вслед за «съезжим домом» в 1840 году возвели вместо деревянных построек три каменных здания госпиталя. Открыли частную аптеку. Но здравоохранение от этого ничего не выиграло. Николай I запретил бесплатное лечение. Установленная им плата за пребывание в госпитале была непосильна для подавляющего числа горожан, которые оставались без всякой медицинской помощи.
   Не лучше обстояло дело с просвещением. Хотя в 1832 году двухклассное городское училище преобразовали в трехклассное, доступ в него девочкам был закрыт. Высокая плата лишала возможности учиться и большинство мальчиков. Только по гатчинскому дворцовому управлению в 1852 году числилось 457 детей неимущих родителей, но школ для них «за неимением средств» не открывали.
   С 1837 года прекратили прием детей «низшего сословия» в сельский воспитательный дом, который реорганизовали в институт для сирот из офицерских и чиновничьих семей. Через десять лет институт превратили в среднее учебное заведение по подготовке чиновников государственных учреждений. Царь утвердил основной принцип воспитания детей в институте – «строжайшая дисциплина», основанная на «страхе божьем» и розге воспитателя.
   В 1844 году, чтобы «дать возможность образованному классу иметь приятное рассеяние по вечерам, а также пользоваться чтением газет и журналов русских и иностранных с малыми на то издержками», открыли «Благородное собрание». Местные помещики и чиновники приветствовали создание клуба и, игнорируя его устав, переключили всё свое внимание с читального зала на буфет и зеленый карточный стол.
   Простому гатчинцу вход в «Благородное собрание» был закрыт. Ему запрещалось, если даже он служил во дворце, находиться на территории парков, окрестных лугов и лесов, отводившихся под царскую охоту. Рядовому горожанину негде было провести свой короткий досуг. «Остается только единственное место, куда вход не возбраняется и куда он в силу привычки вынужден отправиться, – писал гатчинский гофкурьер Емельянов, – это трактир со всеми последствиями». В городе бойко торговали пятнадцать различных «питейных» заведений.
   В 1846–1851 годах в Гатчине возвели новый собор. Строительством руководил архитектор Р.И. Кузьмин, а внутренним оформлением занимались известные живописцы Ф.А. Бруни, И.П. Скотти, В.А. Серебряков и другие.
   Пуск в 1837 году Царскосельской железной дороги содействовал установлению регулярного сообщения между Гатчиной и столицей. В 1838 году статский советник Серапин открыл в Гатчине контору дилижансов. В своем прошении на имя коменданта города он сообщал: «Отправление дилижансов приспособляется к отходу паровозов из Царского Села в С.-Петербург и обратно, так чтоб сими средствами жители Гатчины могли б один день побывать в С.-Петербурге и возвратиться в Гатчину к ночи».
   Спустя десять лет у чиновного предпринимателя появился конкурент – ямщик Алексей Чернов. Он пустил в обращение общественные кареты «для перевозки пассажиров между Царским Селом и Гатчиной, со взиманием с четырех мест внутри кареты по 1 рублю серебром и с двух мест на передке фаэтона по 50 копеек серебром».
   Конкурентов примирил паровоз. В 1854 году до Гатчины дошла линия строившейся Варшавской железной дороги. Наладилось прямое железнодорожное сообщение с Петербургом. Перестали курсировать дилижансы и общественные кареты.
   Всё это, однако, не облегчило доступа в Гатчину, не изменило ее склада жизни. Еще в конце 60-х годов прошлого столетия многое оставалось от павловских времен. Те же шлагбаумы и заставы на въездах в город, старый распорядок дня по барабанному бою, привычное «слуша-а-а-й» ночных будочников.
   Середина XIX века ознаменовалась волнением дворцовых крестьян. Это было первое открытое выступление в Гатчине против царизма и крепостнических порядков. Оно было вызвано чрезмерным обилием всевозможных «повинностей», которые доводили крестьян до нищеты и отчаяния.
   Помимо ежегодных денежных податей в 4 рубля 15 копеек серебром с «души» и 8 рублей 90 копеек с «тягла», крестьяне обязаны были нести «натуральную повинность». Обработка полей, доставка удобрений, дров, казенные покосы, обжиг угля, подвоз в «Зверинец» сена для оленей и другие дела заставляли их «исполнять казенной работы по 189 дней с тягла же, из коих 110 дней с лошадью». Кроме того, различные дополнительные работы выполнялись всем «миром» (деревней). Тяжелой повинностью были рекрутские наборы, вырывавшие из крестьянских семей молодые, здоровые рабочие руки.
   Еще в 1831 году в Гатчине обнаружили листовку: «Наступило тое время, в которое должно очистить матушку Россию от разбойников-дворян. Они нас не жалели, так режь их дочиста. Забушуем, забунтуем, с кровью воды все смешаем. Бей тиранов!» Призыв к бунту привел в трепет дворцовое начальство. Министр двора приказал срочно «отыскать сочинителей оного». Но найти их не удалось.
   И вот в 1852 году зревшее недовольство вылилось в бунт. Началось с того, что в 1851 году гатчинские крестьяне подали начальнику дворцового управления генералу Люце прошение перевести их «по примеру удельных крестьян на оброчное положение». Такую же просьбу направили Николаю I. Ответа не последовало. Крестьяне отказались подчиняться властям и самовольно созвали мирскую сходку всей волости.
   Усмирение крестьян дворцовое начальство возложило на местный гарнизон. Бунт подавили. В 23 деревнях установили воинский постой. Особо «непокорных» отправили в арестантские роты, а 41 человек «царской милостью» получил от 50 до 150 розог.
   В заключение расправы летом 1852 года 800 крестьян были согнаны на дворцовый плац. Перед ними выступил наследник престола. Пригрозив новыми карами, он потребовал от крепостных, чтобы они «ходили на барщину согласно воли, выраженной государем императором… слушали начальство и исполняли все приказания».
   Так состоялось знакомство гатчинцев с будущим царем-«освободителем» Александром II. Став в 1855 году хозяином Гатчины, он, естественно, продолжил политику своего предшественника в крестьянском вопросе. Лишь 3 января 1861 года гатчинских крестьян перевели, наконец, на оброк. Понятно, что и эта мера не принесла заметного облегчения.
   Александр II избрал Гатчину постоянным местом дворцовой охоты. В связи с этим в 1857 году на берегу извилистой речки Пильной (Колпанки), южнее Мариенбурга, возникла Егерская слобода. В однотипных домиках, построенных по проекту архитектора Гросса и украшенных резными изображениями оленьих голов, поселили переведенных из Петергофа егерей, стремянных, лесников и прочих служителей придворной охоты. «Зверинец» пополнили новыми животными.
   Некоторые меры благоустройства коснулись в этот период города.
   В 1855 году немецкие фабриканты Сименс и Гальске устроили в Гатчине воздушный телеграф. Вслед за этим из столицы протянули телефонную линию. В 1860 году на дороге через Приоратский парк установили первые в городе 80 керосиновых фонарей. Однако телефон и телеграф обслуживали только дворец и полицию, а фонари зажигались исключительно в часы проезда «высочайших особ».
   В 1872 году к Гатчине подошла линия Балтийской железной дороги. Спустя семь лет жители Мариенбурга построили на свои средства железнодорожную платформу. Город мог бы стать дачным пригородом Петербурга. Этому, однако, препятствовали обязательное требование ко всем приезжавшим сюда (даже на одни сутки) отмечаться в полиции, строжайшая слежка за каждым прибывшим. Город рос очень медленно, и проложенные в 1872 году три новые улицы (Елизаветинская, Константиновская и Александровская) долгое время оставались незастроенными.
   Сонно текла городская жизнь. Ее не нарушали открытая в 1876 году первая частная типография (свою же газету гатчинцам пришлось ожидать еще тридцать лет), появившиеся год спустя и начавшие прозябать общество Красного Креста и «вольная» пожарная команда. Жители, правда, охотно посещали «панораму» мещанина Крымова, за вход в которую, как гласило объявление, «каждая знатная особа платить имеет по своему благорассуждению, а простые люди – 5 копеек». Впрочем, вскоре зрелищное предприятие было закрыто.
   Единственным событием этих лет, поломавшим установившийся распорядок, было волнение воспитанников Сиротского института 19 февраля 1868 года. Доведенные до отчаяния издевательствами воспитателя Игнациуса, они отказались повиноваться начальству. Их выступление не на шутку обеспокоило царских чиновников, поспешивших подавить недовольство. Спустя несколько дней «почетный опекун» Ламсдорф доносил в Петербург, что «порядок в Гатчинском Николаевском институте восстановлен. Девять воспитанников, по сделанному много внушению, явились ко мне с повинною головою, я арестовал их и делаю распоряжение об удалении этих воспитанников из института».
   Неприглядная картина жизни в институте нарисована в акте специальной комиссии по расследованию причин событий 19 февраля. Тут унижения и избиения, длительное содержание в карцере, недоброкачественная пища, словом, вся система издевательств, процветавшая в бурсе.
   Воспитанники Мальевский, Кукарин и Красовский выразили неудовольствие пищей – их посадили под арест и под угрозой наказания накормили нарочно приготовленным обедом с примесью песка. Воспитанник Свиридов, получивший за мелкую шалость 100 розог, был отнесен в госпиталь на окровавленной простыне. Больного желудком мальчика трое суток в лазарете усиленно поили слабительным, вызвав осложнение болезни.
   Жаловаться было некому. Директор института Доливо-Добровольский заявлял: «Если вы пошлете почетному опекуну анонимное письмо с жалобой на меня, то это подло с вашей стороны; если же вы подпишете ваши фамилии, то принесшие жалобу будут строго наказаны». Он угрожал, что отдаст в солдаты всех, на кого пожалуется Игнациус. Не приходилось рассчитывать на сочувствие опекуна, который хвастался: «Поехал в Гатчинский институт – перепорол 30 человек! Перепорю 60, 600! По крови пойду!»
   Бессмысленно было обращаться и к царю. Он знал и молчаливо поощрял действия институтских властей. Об этом свидетельствует эпизод, рассказанный воспитанником Малаховским. Однажды царь посетил институт и потребовал, как полагалось, пробу пищи. Зачерпнув ложку щей, он с трудом проглотил их, но лицемерно одобрил. Царица, пригубив щи, тут же их выплюнула и всё-таки поспешно заметила: «Действительно, очень вкусно».
   В общем, жизнь воспитанников была поистине хуже собачьей. Это не только образное сравнение. На их суточное довольствие, например, давалось по 14 копеек, из которых не малую толику крали институтские экономы. На питание же каждой из пяти принадлежащих царице японских собачек, содержавшихся в особом гатчинском «пансионе» под присмотром «мужика», отпускалось по 20 копеек.
   А вскоре произошло другое событие. Оно свершилось почти незаметно для горожан, но стало крупной вехой в истории города. В нем сказались те изменения, которые происходили в стране после крестьянской реформы 1861 года, когда ускорилось развитие капитализма и на арену политической борьбы начал выходить рабочий класс.
   Известный русский металлург А.С. Лавров в 1874 году основал в Мариенбурге меднолитейный завод. Первое промышленное предприятие города было поначалу невелико (здесь занимались литьем колоколов), но с организацией капиталистического производства в Гатчине появились рабочие. И это обстоятельство, как мы увидим дальше, имело решающее значение для борьбы с гатчинскими самодержавными порядками.
   1 марта 1881 года в Петербурге бомбой народовольца И.И. Гриневицкого был убит Александр II. Спустя месяц его преемник – Александр III, насмерть напуганный террором «Народной воли», скрылся в Гатчине – самом отдаленном пригороде столицы, за стенами отдельно стоявшего Гатчинского дворца. В течение тринадцати лет отсюда направлялась правительственная политика жесточайшей реакции.
   Из 528 помещений дворца для царской семьи были выбраны три низких, полутемных комнаты в антресольном этаже, где хозяева создали подлинно мещанский уют с ситцевыми занавесочками на окнах, вышитыми диванными подушечками, прилепленными к стенам дешевыми литографированными открытками. «Эти «апартаменты», по мнению царских телохранителей, имели бесценное достоинство: все они выходили в круговой коридор, что облегчало охрану. Срочно заложили подземный ход из здания и установили сложную систему секретной сигнализации.
   Во дворце организовали 11 внутренних и 19 наружных постов охраны, на которые ежедневно наряжалось из Кирасирского полка 107 солдат и офицеров. Помимо этого, специально выделенный полуэскадрон выставлял 2 постоянных поста и высылал 2 разъезда с офицерами. Охрану парка и «Зверинца» несли назначенные от полка 4 офицера с 70 конными рядовыми. В конце марта 1881 года в помощь кирасирам прибыли казаки.
   Была поднята на ноги вся гатчинская полиция. Потерявший покой полицмейстер усилил надзор за населением, разбросав по городу сложную сеть слежки и шпионажа. С 1882 года для усиления полиции в ночное время каждый день посылался наряд из 21 солдата при унтер-офицере.
   Не полагаясь на стену штыков и отряды шпиков, преданный страж и советник Александра III, обер-прокурор синода Победоносцев составил обстоятельную инструкцию, где перечислял всё, что царь должен повседневно делать, чтобы уберечь себя от смерти. «Наблюдать каждый вечер, осматривая под мебелью, всё ли в порядке», – гласил один из пунктов инструкции. Сами по себе эти правила поведения блестяще характеризуют гатчинское бытие «обожаемого монарха», который вынужден был перед сном заглянуть под кровать в поисках террориста.
   Так жил в вечном страхе за свою «августейшую» жизнь «содержащийся в Гатчине военнопленный революции». «Ужасный, страшный год приходит к концу, начинается новый, – с отчаянием писал он Победоносцеву в канун 1882 года, – а что ожидает нас впереди?»
   Город 1880-х годов имел 830 жилых и 712 хозяйственных построек, насчитывал 11 455 жителей, причем более половины горожан составляли войска, купцы и мещане. На содержание дворца уходило в 20 раз больше средств, чем на общегородские нужды. «Промышленность» представляли завод Лаврова да 32 карликовые мастерские и кузницы. В 1887 году было всего 130 рабочих.
   Чем был богат город, так это трактирами, «ренсковыми погребами» и прочими питейными заведениями: их насчитывалось 62, или по одному на каждых 116 мужчин. Учителей же было значительно меньше; в 1895 году один педагог приходился на 526 жителей. Население наполовину было неграмотным.
   Обилие заведений, где продажа вина «сопровождается постоянным криком, шумом, песнями с гармониками, буйством и другими безобразиями», очень озаботило начальника дворцового управления. Он предлагал царю уменьшить вдвое число этих злачных мест. Но, разумеется, к этому его толкала не забота о здоровье гатчинцев.
   Ревностный страж царского спокойствия заявлял, что из-за множества трактиров город не может быть «поставлен в образцовое состояние порядка, тишины и безопасности», в каковом должна находиться резиденция царя. К тому же генерал опасался за своих блюстителей порядка – полицейских, которые, как докладывал ему полицмейстер, «весьма часто напиваются, и вообще нравственность низкая».
   Благодаря тому что Гатчина оказалась постоянным местопребыванием царского двора, город, вернее его центральная часть, заселенная придворными и чиновниками, был значительно благоустроен.
   К 1893 году замостили 25 улиц. Убрали выступавшие на дорогу палисадники частных домов, устроили плиточные и асфальтовые тротуары, местами насадили деревья. Проложили две новые дороги, в которых, как утверждала официальная история Гатчины, «город нуждался». Эти дороги вели на кладбище и скотобойню. С 1888 года начал действовать водопровод. Еще ранее на улицах установили 325 керосиновых фонарей.
   «Гатчину всю предполагается осветить электрическим освещением, – писал 2 августа 1881 года М.Е. Салтыков-Щедрин доктору И.А. Белоголовому и тут же отмечал причину этого благого намерения, – это должно сократить расходы на полицию».
   Рядом с Арсенальным каре дворца была построена временная электростанция, и 25 ноября 1881 года «16 фонарей со свечами Яблочкова» впервые осветили район дворца.
   Сам город еще долгое время оставался без электричества. Только в 1914 году дворцовая электростанция стала выделять малую толику вырабатываемой энергии на нужды города.
   После смерти Александра III Гатчина перестала быть царской резиденцией и всё более превращалась в крупный дачный пригород. Ведь в условиях быстрого роста населения столицы развивались и предместья.
   В 1904 году за Приоратским парком возникла Сергиевская слобода, еще раньше застроились Приоратский поселок, Новая Гатчина, Товарная станция. В летние месяцы город наводняли приезжавшие сюда на отдых петербургские фабриканты и заводчики, чиновники, коммерсанты и купцы.
   Наплыв состоятельных дачников побудил дворцовое управление разрешить им посещение Приоратского парка, где устраивались концерты оркестров Семеновского и Кирасирского полков. Однако это новшество не распространялось на большинство жителей. «Нижним чинам (кроме вольноопределяющихся), рабочим и лицам грязно-неопрятно одетым, – гласили парковые правила 1896 года, – вход в парк воспрещается».

   Наступили бурные месяцы первой русской революции.
   «Кровавое воскресенье» 9 января 1905 года. Правительственные войска расстреляли стопятидесятитысячную мирную демонстрацию петербургских рабочих и их семей. Убито и ранено более пяти тысяч человек. Расправой руководил дядя царя, великий князь Владимир. Самого Николая II в столице не было. «Царь бежал в Гатчину. Впереди и позади царского поезда ехало по два поезда с артиллерией и войсками», – говорилось в листовке Петербургского комитета РСДРП. «Грозные призраки жертв загнали его и его родичей в Гатчину и Царское Село, – указывал в своем обращении «К рабочим» Московский комитет РСДРП. – Сознавая свою неправоту, он укрылся в свое разбойничье гнездо, чтобы не слышать стонов избиваемых, не видеть крови на улицах…»
   Однако и Гатчина не осталась в стороне от революционных событий.
   11 декабря Гатчина была взбудоражена необычным событием. По центральным улицам города прошла демонстрация. Манифестанты, главным образом учащиеся, несли красные знамена, пели революционные песни, выкрикивали лозунги. В рядах сновали тайные агенты полиции, представившие позже дворцовому начальству списки активных участников демонстрации. Городские власти, напуганные открытым выступлением молодежи, бросили против нее Кирасирский полк. На Соборной улице солдаты-кирасиры разогнали демонстрацию.
   Под напором революции в стране царское правительство изменило закон о Государственной думе, дав ей формально законодательные права. Однако система выборов в думу ограничивала доступ в нее рабочим и крестьянам, а в Гатчине, например, вовсе исключала их участие в голосовании. Из 16 тысяч жителей города правом голоса пользовались только 998 человек – домовладельцы, богатые квартиросъемщики из чиновников и интеллигенции, торговцы.
   Разгромив Декабрьское вооруженное восстание пролетариата, царизм перешел в наступление. Как и повсюду, это сказалось в действиях гатчинских властей, всячески стремившихся оградить дворцовый город от «революционной заразы».
   Гатчинский полицмейстер Кавтарадзе в начале 1906 года возбудил вопрос об увеличении штата городской полиции. Он требовал снабдить полицейских винтовками, чтобы «на случай беспорядков в городе иметь всегда под рукой готовый кадр чинов, который можно вывести против толпы». Дворцовый комендант Дедюлин выделил 20 тайных агентов, вменив им в обязанность изучать всех прибывающих в Гатчину «с точки зрения их политической благонадежности». К составлению списков «неблагонадежных» привлекли еще десять агентов-женщин.
   В сентябре 1906 года секретным приказом штаба войск гвардии и Петербургского военного округа «для дел, возникающих по городу Гатчина с прилегающими к нему селениями, Лужскому уезду и южной части Гдовского уезда» был создан военно-полевой суд. В следующем месяце петербургский губернатор предписал дворцовому начальству в случае появления в Гатчине своих газет или журналов «обязать редакции их доставлять мне экземпляры сих изданий».
   Выявив «неблагонадежных», полиция приступила к обыскам и арестам, которые вскрыли ряд фактов революционного движения в городе. Количество арестов увеличивалось с каждым годом. В 1906 году, например, при полиции содержалось 457 арестованных, в 1907 году – 572, в 1908 году – 620. Помимо этого, все важные арестованные передавались полицией в руки военно-полевого суда, Судейской палаты и других карательных органов.

   Буржуазно-демократическая революция оживила пробудившуюся на рубеже XX века общественную жизнь города.
   В Гатчине одно за другим стали возникать различные общества, влияние которых среди жителей, однако, было мало заметным. Созданное еще раньше (1900 год) общество «Просвещение» развернуло довольно энергичную деятельность. За четыре года было организовано 39 платных лекций и несколько экскурсий. Лекции читались о литературе и искусстве, истории и географии, астрономии и воздухоплавании. Экскурсанты посетили Путиловский завод и Пулковскую обсерваторию. Начали работать курсы иностранных языков и платные курсы по ликвидации неграмотности; последние сразу же потерпели неудачу: на них записалась лишь одна слушательница. К 1914 году число членов – учредителей общества сократилось почти втрое, а материальная необеспеченность заставила их прекратить всякую работу.
   Двумя годами позднее «Просвещения» появилось общество любителей природы, занимавшееся популяризацией начал естественных и физико-математических знаний. Существовали общества любителей пения и музыки, пожарное и другие.
   Благим намерением «противодействия чрезмерному употреблению спиртных напитков» задалось гатчинское отделение всероссийского общества трезвости, оформившееся еще в 1898 году. Первое время оно пользовалось успехом у беднейших горожан и приезжих крестьян. Впрочем, успех принадлежал не столько самому обществу с его воскресными «душеспасительными» беседами, сколько открытой им на Михайловской улице чайной, где за 18 копеек отпускались горячие обеды. Поэтому, когда в 1908 году поднялись цены на продукты и вздорожали обеды в чайной, число обедающих стало быстро сокращаться и вместе с ним увядать и само общество.
   Иной характер носило так благотворительное общество, созданное в последние годы XIX века. Общество ставило перед собой цель «улучшить материальное и нравственное состояние», заботиться об «убогих и увечных». Оно контролировало 11 приютов и «убежищ», где в 1907 году содержалось 40 взрослых и 248 детей.
   К тем же годам относится возникновение в Гатчине периодических изданий. Первый номер городской газеты «Гатчинский листок» вышел 3 февраля 1906 года. С благословения властей ее начал издавать комитет партии кадетов, проводивший предвыборную кампанию. Редакция ставила весьма ограниченную цель – проповедовать программу партии, вымогая у гатчинских избирателей голоса за ее кандидатов. Несмотря на откровенно контрреволюционную политику газеты, министерство двора секретно предписало начальнику гатчинского управления следить за «Листком», и. «если направление сего издания будет действительно революционным, то немедленно донести об этом… с приложением примечательных номеров сего издания». После выборов в думу газета прекратила свое существование.
   В 1911 году начал издаваться литературно-общественный журнал «Приорат», редакция которого заявила о своем желании «пополнить пробел в духовной и общественной жизни города». Абсолютно аполитичный по содержанию, он заполнялся главным образом «трудами» обоих редакторов: один писал слабенькие фельетоны, другой – тоскливые стихи.
   Спустя два года, 24 марта газетчики начали продавать первый номер «Гатчина», а чуть позже «Гатчинскую неделю». Давая разрешение на издание, дворцовое управление обязало редакции описывать события, преимущественно местные, «в беспартийном, строго объективном освещении». Одновременно полицмейстеру Кавтарадзе было приказано «иметь наблюдение» за газетами.
   К 1916 году газеты закрылись от денежного худосочия.
   Недолговечность существования гатчинских обществ и газет, их ограниченность объяснялись прежде всего тем, что они были достоянием узкого круга населения – его материально обеспеченных слоев. Подавляющее большинство жителей – трудящиеся не читало газет и не участвовало в публичных мероприятиях обществ. Для этой цели у них не было ни досуга, ни средств, ни образования. Взрослые горожане были, как правило, неграмотными или малограмотными. Такая же участь ожидала их детей.
   В 1900-х годах город имел 8 одно-двухгодичных казенных и церковных школ («божьих храмов» было 13) да около десяти мелких частных школ, где за 3–5 рублей в месяц учеников «натаскивали» к вступительным экзаменам в средние учебные заведения. В городе таковыми были Сиротский институт, женская гимназия, реальное училище и учительская семинария, готовившая педагогов для начальных школ. В 1910 году появилась еще одна женская гимназия, через два года – мужское коммерческое училище. Как и реальное училище, эти заведения принадлежали частным лицам.
   Сравнительно большое число карликовых начальных и средних школ отнюдь не облегчало доступа сюда детям бедняков. Их образование в лучшем случае заканчивалось церковноприходской школой. Разве могла отдать сына в реальное училище какая-либо работница завода Лаврова, если оплата за обучение равнялась 50 рублям, а ее годовая зарплата не превышала 196 рублей?! Мало того. Многие дети вынуждены были сами зарабатывать на кусок хлеба. Существовало немало препятствий для поступления «кухаркиных детей» в гимназии.
   Бедна была и культурная жизнь Гатчины. Горожане не очень жаловали своим посещением спектакли заезжих артистов или благотворительные концерты. Это побудило устроителей вечеров перейти позднее к более доходным мероприятиям – демонстрации кинофильмов. Гатчинцы предпочитали ходить в Летний театр. Он размещался в «Малой Загвоздке» и получил прозвище «Шато-кабак». Владелец театра, зная вкусы своих клиентов, устраивал чемпионаты французской борьбы. На кассе театра появлялся аншлаг, и местный хроникер, захлебываясь от собственного красноречия, наполнял газетные отчеты «перлами», вроде «красавец Елизаров влепил в ковер лопатки Халты-Алека», «Черная маска распластала своего противника», «Ахиллес затрепетал под Медведем».
   К 1914 году в городе работало четыре кинематографа. Ярко размалеванные рекламы сулили кинозрителям массу удовольствий, приглашая посмотреть «Ключи счастья» или «Приключения Дурашкина». Особенно охотно обыватели посещали всевозможные «сердцещипательные» драмы: «сильную» – «Глаза в окне», «жизненную» – «Огненная женщина», «современную» – «Рыдание скрипки» и другие.
   Как и школами, обществами и газетами, основными «потребителями» культурных учреждений были состоятельные горожане. Их интересами и вкусами определялся характер этих учреждений. Отсюда понятно, почему пустовали залы художественных выставок, долгое время не развивался спорт, процветала пошлость на экранах кинотеатров, ломились залы на «чемпионатах», где обыкновенная драка с физическими увечьями преподносилась как классическая борьба.
   Уделом небогатых гатчинцев оставались трактиры и кабаки. Они насаждались и процветали под покровительством полиции, чины которой имели от этого двойной доход: получали официальные премии за контроль по соблюдению государственной винной монополии и взятки от трактирщиков за попустительство нарушениям этой монополии.
   Если в Приоратский парк с 1906 года открыли доступ солдатам и труженикам (до 6 часов вечера – начала концертов военных оркестров), то Дворцовый парк по-прежнему оставался закрытым для всех, кроме самых близких к царю сановников.
   Как ни скромны и ограничены были проявления общественной жизни в Гатчине, они всё же настораживали полицейско-бюрократический аппарат царской власти и его местные, гатчинские органы. Полиция и дворцовое управление активно вмешивались в деятельность городских учреждений, всеми средствами стремясь предупредить появление «крамолы». Полицмейстер города утверждал уставы обществ, списки членов и программы мероприятий, тексты лекций и объявлений. Он обязал общество любителей пения и музыки на своих спевках ограничиться только «исполнением изданных с надлежащего разрешения музыкальных пьес», отменил лекции общества «Просвещение» о А.И. Герцене и крестьянской реформе 1861 года. По приказу петербургского губернатора дворцовый комендант запретил отмечать 28 августа 1908 года 80-летие великого писателя Л.Н. Толстого. Власти боялись, что манифестация в этот день будет использована для «протеста общественных сил против смертной казни».
   Опасаясь террористических актов против царя, «Особая междуведомственная комиссия по вопросу о средствах борьбы с возможным осуществлением преступных замыслов при помощи воздухоплавательных аппаратов», заседавшая в сентябре 1909 года, категорически воспретила полеты гатчинских авиаторов над дворцом и дворцовым парком. Заведующему гатчинским аэродромом было предписано сообщать о политической благонадежности офицеров-летчиков, обучавшихся в авиационной школе. В 1912 году устроили секретную сигнализацию, связывавшую дворцовую канцелярию с кабинетом пристава.
   В ноябре 1910 года в совершенно секретном отношении губернатора на имя попечителей гатчинских учебных заведений передавалось распоряжение министра внутренних дел о запрещении любых сходок и собраний студентов и учащихся. Предлагалось немедленно подавлять все выступления и демонстрации учащихся, не разрешать им собираться, даже выходить группами из учебных заведений.

Иван-город

   Город в Кингисеппском районе Ленинградской области, в 147 км от Санкт-Петербурга. Расположен на правом берегу реки Нарвы, напротив эстонского города Нарва, с которым соединен мостом. Население более 10 тысяч человек.
   Основан в 1492 году великим московским князем Иваном III Васильевичем, как «контр-Нарва».
   В XVI веке Иван-город – одна из самых мощных русских крепостей с цитаделью и с 4 башнями, «Боярский город» с 4 башнями, «Замок» с 2 башнями и «Передний город» с 2 башнями. Иван-город часто отбивал нападения немцев, шведов, поляков.
   В 1581–1590 и с 1612 по 1704 год Иван-город захвачен шведами. Во время русско-шведской войны в 1704 году освобожден, позднее объединен с Нарвой. С 1919 года – в составе Эстонии. С 1940 года – в составе СССР. В 1941–1944 годах Иван-город – Нарва оккупирован фашистами, частично разрушен.
   Город – с 1954 года. До настоящего времени сохранились – остатки стен и башен крепости, церкви – Успенская 1558 года постройки, Никольская 1496 года, пороховой амбар 1690 года, арсенал 1698 года.
   После 1991 года Иван-город разделен с Нарвой.

   На берегу реки, в древности называвшейся Наровой, стоят два замка. На левом берегу – замок Нарва, ганзейский торгово-пограничный опорный пункт, и на правом берегу Ивангородская крепость постройки 1492 года.
   Иван-город стоял на пограничной реке между Россией и Ливонией, был самым западным форпостом России на границе с немцами.
   Девичья гора, на которой стоит крепость, с трех сторон окружена рекой, с четвертой – оврагом.
   Первое нападение крепость выдержала в 1496 году, отбив шведский штурм. Шведы все же вошли в Иван-город, но удержаться не смогли и покинули крепость. После этого крепость была значительно обновлена и усилена, и получила трехтысячный гарнизон. Крепость имела 6 башен, но стены бойниц не имели. Все крепостные ярусы были перекрыты каменными сводами, построена башня-ловушка – Воротная.
   К 1507 году зодчие Владимир Торокан и Маркус Грек на вершине Девичьей горы построили новое укрепление – замок.
   Ивангородская крепость изначально строилась как крепость огнестрельного боя – боевые ходы связывали все башни крепости, а защитники могли планировать сражение.
   Свое стратегическое значение Иван-город потерял в конце XVIII века, и был оставлен, как древний памятник.

В. Громов
Иван-город

   Там, где ныне расположен Иван-город, в 1470-х годах существовало новгородское «Новое Село на Нарове». Бурно несущая свои воды и почти не замерзающая в этом месте Нарва отделяла тогда русские земли от захваченной немецкими феодалами Ливонии. Древняя летопись упоминает в 1473 г. о псковских посадниках и боярах, направленных сюда к новгородским послам для встречи с ливонцами. Спустя десять лет сюда же, очевидно, приезжали новгородские бояре, посланные Иваном III на съезд «под Ругодив с немцы».
   Когда здешние земли вошли в состав централизованного Русского государства, близ Нового Села на Девичьей горе (получившей, по преданию, свое название от устраивавшихся здесь девичьих хороводов) была заложена крепость. Как рассказывает летопись, «…повелением великого князя Ивана Васильевича всея Руси заложиша град на немецком рубеже против Ругодива города немецкого на реце на Нарове, на Девичьей горе, на слуде – четвероуголен и нарече ему имя Ивангород».
   Сооружение крепости диктовалось необходимостью укрепления границы на северо-западе в связи с частыми нападениями на русские земли ливонских и шведских феодалов. Кроме того, это был опорный пункт Руси в ее борьбе за выход к Балтийскому морю.
   Иван-город возник против стоявшего на западном берегу реки средневекового рыцарского замка Нарвы – оплота немецких феодалов. Расстояние между Нарвской крепостью и русской цитаделью определялось, по образному выражению летописца, всего лишь «в кинутый камень». Подобного расположения двух крепостей, созданных разными государствами, еще не знала история.
   Отечественные летописи и ливонские документы свидетельствуют о небывало коротком сроке возведения Ивангородской крепости. Русские строители на глазах у неприятеля, рядом с его военными редутами за несколько летних месяцев 1492 года соорудили мощные каменные укрепления.
   Плитняк, из которого сложены стены Иван-города, добывался недалеко от Девичьей горы, выше по течению Нарвы. Здесь среди густого леса, скрывавшего от взоров ливонцев ведущиеся работы, тогда находилось так называемое «плитноломнище» (место естественного выхода плитнякового камня на поверхность земли).
   Иван-город представлял собой невиданный до того на Руси образец крупного военно-оборонительного сооружения. В отличие от свободных планировок крепостей, создаваемых ранее, он получил четко выраженный регулярный план. Стены его достигали высоты 15 метров, а прямоугольные башни по углам – 19 метров.
   Проходящий по стенам боевой ход ограждался с внешней стороны зубцами, напоминающими зубцы стен и башен Московского Кремля.
   Защищенная с юга и запада водной стремниной Нарвы, как бы выросшая из горы и главенствующая над окрестностями, оснащенная по последнему слову фортификационной техники того времени, Ивангородская крепость производила впечатление мощной и неприступной твердыни. Действительно за полтора столетия – с конца XV и до середины XVII вв. – Иван-город более десяти раз подвергался вражеским нападениям, но не был взят прямым штурмом.
   Однако в первоначальном виде крепость просуществовала недолго. В августе 1496 г. шведы воспользовались изменой ивангородского наместника и захватили крепость. Спустя несколько дней, узнав, что русское войско вышло из Пскова на Иван-город, они бежали из города. Отступая, враг, как говорит псковская летопись, «во граде хоромы и животы огневи предаша».
   Для возрождения цитадели сюда были посланы князь Иван Гундор и знавший технику «каменного дела» дьяк Михаил Кляпин. Но Московское государство не ограничилось только восстановительными работами. По существу, была возведена новая крепость (названная Большим бояршим городом), которая в восемь раз превышала размеры ранее существовавшей.
   Большой боярший город, пристроенный к первоначальным укреплениям, имел в плане вид прямоугольника. Семь мощных каменных круглых и квадратных башен были симметрично расположены по углам и осям крепостных стен. Расширение оборонительных сооружений потребовало значительного увеличения гарнизона. По новгородским писцовым книгам 1498–1501 годов, в Иван-городе из 198 жителей насчитывалось 108 военнослужилых людей.
   Вскоре новые укрепления Иван-города выдержали первые военные испытания – под его стенами осенью 1502 года потерпели поражение ливонские рыцари.
   Работы по усилению обороноспособности крепости продолжались в XVI и в начале XVII веков. В 1507 году с западной стороны Бояршего города соорудили трапециевидную в плане пристройку – замок; в 1557–1558 годах произвели реконструкцию башен и надстроили стены; в 1610–1613 годах возвели в северо-восточной части так называемый Передний город и стены главного вала у подошвы Девичьей горы. Этим завершилось формирование Ивангородской крепости.
   С 1613 года до начала XVIII века Иван-город находился под властью шведов. В августе 1704 года в ходе Северной войны России со Швецией (1700–1721 гг.) эта старинная русская крепость была освобождена от иноземных захватчиков войсками Петра I. В честь освобождения Иван-города и Нарвы по приказу Петра I были изготовлены специальные медали, вручавшиеся участникам боев.
   После образования в 1708 г. Петербургской губернии Иван-город вошел в ее состав и превратился к XIX веку в один из крупных промышленных центров.

   Печатается по изданию: В.И. Громов. Памятные места Ленинградской области. Л., 1959.

Копорье

   Село в Ломоносовском районе Ленинградской области, на реке Копорка.
   Впервые поселение упоминается в 1240 году, когда немцы, захватившие Копорский погост, построили там крепость. Через год ее разрушил Александр Невский.
   В 1279 году новгородцы построили в Копорье деревянную крепость, через год – каменную. Еще через два года крепость была разрушена в ходе междоусобиц.
   В 1297 году была построена новая крепость, в XV веке она была сильно укреплена. В 1581–1590 и в 1612 году, в период Великой Смуты в России, Копорье захватили шведы. В 1703 году, в период Северной войны, русские войска отбили Копорье и вернули его России. В 1708 году Копорье подарено князю А.Д. Меншикову, с 1827 года – в казне.
   В селе сохранились – стены толщиной до 5 метров, башни высотой более 20 метров, арочный мост через ров XVIII века.

   Копорье – село на реке Копорье. Здесь на высокой горке в XVIII веке находился новгородский погост. Впервые упоминается Копорье в 1240 году, когда немецкий рыцари «построили в Копорьи погосте» крепость, которую в 1241 году разрушил Александр Невский, а гарнизон крепости взял в плен и привел в Новгород. В конце XIII века новгородцы выстроили каменную крепость, имевшую значение опорного пункта на важном торговом пути к Нарве.
   В настоящее время сохранились крепостные стены толщиной около 5 метров и четыре круглые башни до 20 метров высотой из тесаного плитняка.
В.В. Мавродин. Памятные места Ленинградской области. Л., 1957.

   Новгородские летописи часто называли Ладогу, Копорье, Орешек, Корелу, Ям «пригородами» Великого Новгорода. В древности это слово, сохранившееся в русском языке и поныне, имело совсем иной смысл. В наше время пригород – это предместье, а в древности пригородами называли опорные центры, форпосты на ближних и дальних подступах к тому или иному городу. Такие форпосты, порубежные крепости, порой находившиеся за несколько сот верст, имел и Новгород.
О.В. Овсяников. Копорье. Л., 1976.

   Учитывая большое военное значение Копорья, новгородцы часто передавали его в «кормление» (временное владение) князьям, призываемым для охраны здешних земель.
   Вотчины крупных новгородских бояр окружали Копорье в конце XV века. Само же селение было в то время невелико: внутри крепости несколько дворов феодалов и служилых людей, а за стенами небольшой посад – около 20 дворов, где жили приказчик наместника, дьяк, воины, мелкие земледельцы. Значение Копорского посада было, очевидно, не в торговле и ремесле – он служил военно-административным центром большого Копорского уезда, занимавшего значительную часть территории современной Ленинградской области.
В.И. Громов. Памятные места Ленинградской области. Л., 1959.

   В 1703 году, при Петре I, северные исконно русские земли, города и крепости, в том числе, Копорье, были возвращены от Швеции России.
   В начале XVIII века в Копорье появляются деревянные хоромы А.Д. Меншикова и здание комендантской канцелярии. Руины этого каменного здания сохранились до наших дней.
   К середине XVIII века крепость Копорье утратила свое военное значение и осталась только памятником русской истории.
Ю.М. Гоголицын, Т.М. Иванова. Архитектурная старина. Л., 1979.

Кингисепп – Ямбург

   Районный центр Ленинградской области, в 138 км от Санкт-Петербурга. Расположен на реке Луга. Население более 50 тысяч человек.
   Город основан новгородцами в 1384 году, как крепость Ям. Во второй половине XV века крепость, имевшая сплошную каменную стену с башнями и воротами, выдержала несколько осад. В 1610 году, во время Великой Смуты в России, в 1703 году освобождена войсками Петра I, и по его указу переименована в Ямбург; в 1708 году Ямбург подарен Петром I А.Д. Меншикову, после его опалы перешел в казну.
   С 1784 года Ямбург – уездный город.
   В 1922 году Ямбург переименован в Кингисепп. Во время Великой Отечественной войны оккупирован фашистами, частично разрушен.
   В городе сохранились – Екатерининский собор 1782 года постройки, торговые ряды конца XVIII века, комплекс казарм царицынского пехотного полка XVIII века.

   Место для постройки крепости было выбрано удачно. Высокий обрыв и быстрое течение Луги не позволяли неприятелю внезапно переправиться через реку. Кроме того, по Луге шел путь в Новгород, так как верховье ее очень близко подходит к притоку Шелони – Мшаге.
В.В. Мавродин. Памятные места Ленинградской области. Л., 1957.

   «Для защиты своих владений от немецких и шведских захватчиков новгородцы стремились укрепить линии р. Луги. Летопись повествует: «Поставиша новгородцы город камян на реце на Луге, на Яме».
   Сооруженная в 1384 году, «в 30 дней и 3 дня», на высоком восточном берегу реки, крепость Ям имела сплошную каменную стену с несколькими башнями и воротами. Вокруг шел глубокий ров, остатки которого заметны и поныне. В те времена это было довольно мощное военное укрепление. Даже в XVII веке проезжавший через Ям известный немецкий путешественник А. Олеаргит отметил, что «крепость невелика, но окружена крепкими каменными стенами с 8 бастионами».
   У стен крепости не раз происходили ожесточенные битвы.
В.И. Громов. Памятные места Ленинградской области. Л., 1959.

П. Жулёв
Город Ям

   Уездными городами, которым была подчинена теперешняя территория Кингисеппского уезда, были Копорье и Ям. Копорье построено ворвавшимися в наш край ливонскими рыцарями в 1240 г. на месте уже существовавшего там погоста. Укрепившись в Копорье, ливонцы грозили перерезать новгородцам их важнейшую торговую дорогу Неву-Волхов. Вполне понятно, что новгородцы немедленно со всей энергией обрушились на рыцарей. В 1241 году Копорье было взято войском Александра Невского.
   Но постоянная борьба с Ливонией, закончившаяся только при Иване Грозном, требовала кроме Копорья, укрепленного пункта ближе к ливонской границе. Таким пунктом и был сделан город Ям.
   Местность, где стоит Ям, была захвачена новгородцами в XI веке и есть предположение, что на месте города издавна существовало значительное поселение. Предполагают, что в XIII в. здесь были земляные укрепления с деревянным тыном. С целью укрепить линию Дуги от Ливонии, новгородцы в 1384 году, как сказано в летописи «поставили городок каменный на реце на Луге – Яму, милостиею божиею и поспешением святыя София только в тридесят дней и три»… Следовательно, те стены, по остаткам которых мы теперь ходим и удивляемся их мощности, были построены в 1 месяц. Такая быстрота нас не должна удивлять. Позднее, в 1492 году, войско Ивана III на виду у неприятеля выстроило в Нарве более крупную крепость Иваньгород в 60 дней.
   Ям имел сплошную каменную стену с башнями и воротами, обращенными в сторону Нарвы. Вокруг стен шел глубокий ров, часть которого заметна и сейчас со стороны военных складов. Под стенами был подземный ход. О существовании его в «Описании Санкт-Петербургской губернии» Пушкарева, составленном в 1839 году, сказано, что «старожилы в Ямбурге уверяют, что под валом (т. е. под остатками стены) проведен был потаенный ход и за 50 лет назад сходили они в эти подземелья. При внимательном разсмотрении вала заметны теперь во многих местах ямы и рытвины, сходные с провалинами»…
   Место для постройки крепости было выбрано довольно удачно. Обрыв со стороны реки представлял сам по себе надежную защиту города. Обрывистые на довольно большом протяжении противоположные берега и быстрота течения реки не позволяла неприятелю неожиданно переправиться через реку и напасть на него. Сама Луга представляла дорогу в Новгород.
   Верховья её очень близко подходят к речке Мшаге, притоку Шелони, и как раз в этих верховьях, где надо было, выйдя из Луги, волочить лодки во Мшагу, до сих сохранилась старинная деревня Волочок. Очевидно ямляне не раз волочили через этот Волочок свои лодки, как это делали до них норманны.
   Только что отстроенной крепости очень скоро пришлось «вступить в дело». В 1395 году Ям осадили шведы, но взять не могли, в 1444 году на него сильно напали Ливонские рыцари, но тоже без успеха; в 1581 году Ям взяли шведы, а через 9 лет русские отбили его обратно и заключили со шведами мир в деревне Тявзино на Луге (теперешний Извоз).
   Как видим, Ям знал военные грозы, но, не смотря на это он не запустел, а наоборот развивался и к моменту покорения Новгорода Москвой был довольно крупным городом. При городке-крепости развился посад. В нем поселились торговцы, ремесленники и часть уездной земельной аристократии – своеземцы, сумевшие не в пример своеземцам других городов сохранить свои владения от конфискации. Оброчная Книга 1500 года описывает и Ям и по ней мы довольно точно можем выяснить как его население, так и занятия некоторой части жителей.
   Население жило внутри крепости, называемой в описи городом, и на посаде. Посад находился вблизи городских стен и делился на две стороны – Новгородскую и Копорскую. На Новгородской стороне были улицы Козная и Водяная и еще отмечены «дворы за ручьем». При перечислении дворов есть такая отметка: «от города на Козной улице на горе». По всем этим признакам надо считать, что район теперешней Грязной улицы и есть место Новгородской стороны посада. Остаток ручья и сейчас еще пересекает Грязную, а гора на Козной это – угорок, на котором стоит собор. Весьма возможно, что Грязная и есть старинная Козная улица. Водяная улица была та, по которой жители посада спускались за водой на Лугу. По всей вероятности это была улица за ручьем, на которой и посейчас заметен старинный спуск к реке.
   На Копорской стороне в описи отмечена церковь Спаса. На шведском рисунке Яма 1634 года слева, приблизительно несколько дальше бывшего высшего начального училища, нарисована церковь и около нея кладбище. Это и есть место Копорской стороны. Она была там, где теперь плац и прилегающие к нему улицы (Малая Бульварная и другие). Тут же начиналась и старинная Копорская дорога, соединявшая Ям с Копорьем.
   По описи в Оброчной книге внутри крепости стояли дворы: ямского наместника, главного управителя уезда; городчика, т. е. смотрителя сооружений крепости (по теперешнему вроде военного инженера), 8 осадных дворов своеземцовых и городских люден (в них жило 8 дворников) и еще 22 двора с 35 человеками городчан и своеземцев. В посаде на Новгородской стороне стояло 112 дворов со 160 человек, на Копорской – 97 дворов с 129 человек.
   Всего в Яме был 241 двор. Если принять, что в каждом дворе жили люди с семьями и на двор считать по 7 человек, получим, что население Яма в 1500 году было 1687 человек. Это, как видим, был довольно крупный город, особенно, если мы сравним его с другими городами Водской пятины.
   В Копорье в это время было всего 28 дворов, в Ладоге 109, в Орешке 185 дворов.
   Но мало этого. Ям был и самым промышленным, самым развитым в социальном отношении городом пятины. Среди его населения можно рассмотреть уже зачатки резкого классового деления. В описи все жители (т. е. главы семей) разбиты по следующим категориям:
   лучшие городчане – 14 человек,
   лучшие своеземцы – 59 человек,
   средние городчане – 28 человек,
   средние своеземцы – 69 человек,
   молодые городчане – 69 человек,
   молодые своеземцы – 85 человек.

   Всего было 324 семьи. Лучшие и средние жили главным образом на Новгородской стороне. Категория лучших составляла уездную аристократию. Лучшие своеземцы – это помещики, жившие на доходы со своих поместий. Лучшие городчане составляли, видимо, финансовую аристократию городка на манер новгородской боярской финансовой аристократии, только в уменьшенном уездном масштабе. Средние же молодые земцы обрабатывали землю, а часть вместе с городчанамн занималась ремеслами. Ремесленников отмечено по Яму 37 человек. Из своеземцев было: 2 сапожника, 1 лучник, из городчан: 3 кузнеца, 2 рыболова, 1 дегтярь, 2 москотинника, 1 кожевник, 3 плотника, 3 портных мастера, 1 швец, 1 корчмит, 1 колпачник, 1 ковшечник, 2 горнчара, 1 токарь, 1 мясник, 4 пастуха и 7 скоморохов.
   Чтоб найти занятия портным, швецу и 7 скоморохам, необходим был помещичий и богатый буржуазный прослоек, так как не обывателя же тешили и обшивали в 1500 году ямские скоморохи и портные. Если считать в этом прослойке только одну категорию лучших, и тогда получится 73 семьи.
   В это время в Ладоге на посаде было лучших людей только 14 человек, а в Копорье во всем городе было 2 своеземца. Ремесленников в Копорье было только 2 – седельник да колпачник, в Ладоге – 4, а в Орешке – 1 и тот пастух.
   Такому развитию Яма способствовала несомненно его связь с Новгородом с одной стороны, и в то же время удаленность его от Новгорода настолько, чтоб столица не могла задушить уездный городок. От Орешка и Ладоги, расположенных на главной торговой дороге, отнимал соки сам Новгород, а Ям мог развиваться самостоятельно. Кроме того, он был близок к Нарве и Ивангороду, где на Ивангородском посаде шла временами оживленная торговля с иностранцами.
   В числе жителей города мы не видим войска. Но оно в старину занимало город только в военное время, а в мирное – служилые люди жили в своих поместьях. В случае надобности они являлись по зову наместника.
   Самой важной персоной в уезде и городе был наместник. Ему отданы были в кормление сельца и волостки в уезде: в Окологородьи Куровичи и Вариви (несуществующая сейчас деревня против Куземкина), в Толдожском погосте: Пумалица, Войносола (часть), Пилола, Расья, Рудьелы, Ранола, Валговичи, Лужицы и т. д. – всего 165 дворов крестьян. Так как во всем Ямском уезде было 1030 дворов, выйдет, что 16 % населения «кормило» одного наместника.
   Городчик – крепостной инженер – был особой маленькой. Его имя и в описи проставлено просто: «Сенька Мустофа Шереметевский» Об его поместье в Опольском погосте сказано выше.
   Ямским своеземцам принадлежало, главным образом, Окологородье, т. е. деревни по Луге вверх и вниз от Яма.
   Про попов ямских и монахинь (на Копорской стороне был женский монастырь) в описи Шепонской пятины 1571 году сказано, что «за игуменьею Парасковьею, да за попы, за Левонтьем, да за Евстратьем, да за дьячки» числились: сельцо Липово, Захонье, Гурылево, Кут, да «деревня на Виби реке» (Наровской волости). Как хозяйничали там попы видно из пометки, что «на Виби реке, обжи были пусты». И этих самых попов с игуменьею Парасковьею допрашивал Яныш Муравьев – отчего у них деревни запустели.

   Печатается по изданию: П. Жулёв. Очерк истории Кингисеппского уезда и города Кингисеппа. Кингисепп, 1940.

Кронштадт. Крепость Кронштадт при Петре Великом

   Город в Ленинградской области, в 48 км от северной столицы, подчиняется Санкт-Петербургу. Расположен в восточной части Финского залива на острове Котлин. Морской порт с населением более 40 тысяч человек.
   Город основан Петром I в 1703 году, как морская крепость Коронный замок – Кроншлот для защиты Петербурга с моря. С 1723 года Коронный замок переименован в Коронный город – Кронштадт. С 1721 года Кронштадт – главная база Балтийского флота; часто отбивал вражеские нападения на в Петербург. В Кронштадте служили знаменитые русские флотоводцы – адмиралы Г.А. Спиридов, Ф.Ф. Ушаков, Д.Н. Синявин, М.П. Лазарев, П.С. Нахимов, В.А. Корнилов, Г.И. Бутаков, С.О. Макаров; знаменитые мореплаватели – И.Ф. Крузенштерн, Ю.Ф. Лисянский, Ф.Ф. Беллинсгаузен, Ф.М. Головин, Ф.П. Литке.
   В 1921 году в Кронштадте произошло знаменитое восстание, жестоко подавленное большевиками.
   В Великую Отечественную войну Балтийский флот, базировавшийся в Кронштадте, участвовал в обороне Ленинграда, Моонзунда, полуострова Ханко, Ораниенбаумского плацдарма.
   В городе, построенном по регулярному плану, архитекторами Ж. Леблоном и Д. Трезини, сохранились 17 фортов, казармы XVIII века, гавани XVIII века, обводной канал конца XVIII века, Толбухин маяк 1810 года.
   В центре города стоит 70-метровый Морской Никольский собор, построенный в 1903–1913 годах архитектором В.А. Косяковым – изумительной красоты, находятся более 20 памятников русским морякам и флотоводцам.

   После основания Санкт-Петербурга, Петр Великий, желая обезопасить устья Невы от нападения шведов, вознамерился построить на одном из окрестных островов крепость, и для этого избрал пустынный остров, лежащий в 41 версте от Санкт-Петербурга, называемый по-фински Рету-зари, по-русски Котлин. Пользуясь выгодным положением этого острова, Петр Великий поручил капитан-командору Лену устроить здесь сначала военную и купеческую гавани, а в 1710 году заложил город и крепость, которые в 1721 году были возведены под наблюдением самого государя и Меншикова и наименованы Кронштадтом, т. е. венцом города. Таким образом, бессмертный гений Петра вскоре превратил юго-восточный берег пустого, необитаемого острова в торговый порт и грозную крепость. В 1722 году число прибывших к Кронштадту купеческих кораблей простиралось до 119, а на другой год до 377.
   Большая часть работ Кронштадтской крепости, города и канала производилась по указаниям Петра Великого и продолжались постоянно всеми царствующими монархами, старавшимися украшать, увеличивать создание Великого предка, чтобы сделать Кронштадт неприступным морским оплотом Санкт-Петербурга и одним из красивых портовых городов в Балтике.
К 200-летию Санкт-Петербурга. Л., 1957.

Крепость Кронштадт

   Еще в древности устье Невы было началом торгового пути, по которому Северные народы отправляли свои товары на юг, в Грецию, и потому с развитием торговли Новгорода с Западными народами Нева была местом постоянных сражений со шведами. Здесь в 1240 году их разбил великий князь Александр Ярославович, названный за эту победу Невским. В 1300 году шведы овладели побережьем Невы и у реки Охты возвели город Ландскрону, но в следующем же году русские взяли его, а в 1322 году Новгородцы построили город Орешек и заключили со шведами мирный договора. Эти земли, однако, еще несколько раз переходили в руки шведов, и в последний раз царь Михаил Феодорович отказался от земли Ижорской (нынешней Петербургской губернии). Русские, однако, хорошо сознавали всю важность этой потери, и в 1656 году предположено было занять все побережье от Риги до Невы и берега Ладожского озера. Отряд воеводы Потемкина был назначен «идти за Свейский рубеж на Варяжское море», как называли тогда Балтийское. Воевода обложил Орешек, простоял около него до осени. Летом делал морской набег с казаками и у Котлина острова «взял полу-корабль и наряд», то есть пушки, а на Котлине «латышане деревни выжгли», писал он, из чего ясно видно, что Котлин был населен. Этот рассказ показывает, что берега Невы много веков служили предметом борьбы потому, что имели большое военное и торговое значение.
   Петр Великий, вступив на престол, задумал возвратить земли, занятые Шведами, и объявил Швеции войну. Начало было неудачно: до Петра Великого в России не было постоянной армии, а войска собирали только на время войны, артиллерии было мало. Поэтому Шведы разбили нас под Нарвой. Государь не смутился. Он начал устраивать настоящую постоянную армию, а также полевую артиллерию: Государь учредил первую артиллерийскую роту, называвшуюся бомбардирской, в ней был первым бомбардиром, потом поручиком и сам командовал этой ротой. Впоследствии из неё была сформирована 1-я Лейб-Гвардии Артиллерийская Бригада. С этим молодым войском Царь вытеснил Шведов с берегов Невы.
   Петербург был основан Петром Великим потому, что он изучил историю этой борьбы и верно оценил значение устьев Невы. С созданием Петербурга Государь должен был искать способы защитить его с моря и поэтому обратил внимание на Котлин, лежащий в двадцати пяти верстах от Петербурга в Финском заливе. К северу от острова фарватер считался непроходимым вследствие камней и отмелей. От южного же берега тянется мель, недоходящая до острова и оставляющая узкий, но глубокий фарватер, служащей единственным проходом в устье Невы.
   Все лето 1703 года в устьях Невы стояла шведская эскадра, и только 1-го октября ушла на зимовку. Государь, узнав об этом, приехал в Петербург, тотчас сел на яхту и вместе со льдом, шедшим по Неве, вышел в заветное море, о котором он так долго мечтал. Царь сам делал промеры вокруг острова и так хорошо выбрал место для первого укрепления, что оно было главным до появления нарезных орудий.
   Решив построить на конце отмели укрепление, Государь уехал в Воронеж и оттуда уже выслал собственноручно сделанную модель его. Строить было поручено любимому сотруднику Государя Александру Даниловичу Меншикову.
   Едва окреп на море лед, как солдаты полков Толбухина и Островского начали рубить срубы и нагружать их камнями для основания укрепления. Скажем кстати, что полки в то время назывались по фамилиям своих командиров. Кроме солдат, прислано было много рабочих. Недостаток съестных припасов, домов для жилья и сильные морозы вызвали большую смертность, но это была необходимая жертва для обеспечения успехов на водах и берегах Балтийского моря.
   Постройкой спешили, опасаясь чтобы не помешали шведы. Укрепление представляло трехэтажную башню, 40 сажень в поперечнике, и могло вместить до 70 орудий и 3000 человек гарнизона.
   К весне укрепление было готово, и 7-го мая 1704 года Царь с митрополитом Иовом и ближними людьми осмотрел работы и назвала новое сооружение «Кроншлосс», т. е. Коронный замок. Праздновали освящение три дня. Девятого же мая Государь Сам привез на корабль пушки и при себе поставил их на новую крепость, которую указом, вышедшим через несколько дней, велено было называть Кроншлотом; почему изменено было название, неизвестно. Таким образом, недалеко от Котлина появилось укрепление, по имени которого называлась долго и вся крепость. Созданием этой крепости, или форта, Петр Великий совершил одно из величайших дел своего царствования, доставив, возможность завязать торговлю со всеми европейскими государствами и в то же время защитив Петербург с моря.
   В память постройки Кроншлота была выбита медаль с изображением укрепления и латинскими надписями.
   Первым комендантом форта быль назначен полковник Трейден, полк которого стоял на укреплении. Кроншлот был вооружен 14-ю пушками, а так как по тогдашнему положению при каждом полку состояло две пушки и при каждой из них было по два пушкаря, то, очевидно, полковые пушкари не могли обслуживать всех орудий и существовала особая артиллерийская команда, численный составь которой в 1709 году был один поручик и 22 пушкаря, или артиллерийских служителя. На самом Котлине было два пехотных полка Толбухина и Островского. Против Кроншлота была батарея, называвшаяся впоследствии Старой. Оборона всей новой крепости была поручена вице-адмиралу Крюйсу, перешедшему в русскую службу из Голландии.
   Заботливый Государь заранее составил наказ коменданту Кроншлота, первые слова которого говорили: «содержать сию ситадель (крепость) с Божию помощию, аще случится, хотя до последнего человека»; этими словами Царь вполне определил насколько важно защищаемое место. Их надо всегда помнить всем чинам гарнизона. Далее говорилось: «стрельбою не спешить, по выстрелянии последней пушки, первая была бы паки готова (т. е. опять готова) и ядер даром не тратить». Здесь Государь, как первый бомбардир, дает мудрое наставление, как стрелять.
   Теперь посмотрим, какой тогда был флот, чтобы знать, с какими судами крепости приходилось сражаться. Флот был деревянный, разделялся на корабельный и галерный. К первому виду судов принадлежали корабли и фрегаты, как главная сила, галиоты, шнявы и более мелкие суда, исполнявшие разведочную службу. Все они ходили исключительно под парусами и по глубоким фарватерам. На судно ставили до 60 пушек, осадку оно имело до 20 фут, но команды небольшие. Галерный флот состоял из судов, называвшихся каторгами, галерами, скампанеями, бригантинами и т. д. Они имели осадку не более шести фут, малую, а иногда и никакой, парусности, вооружались не более восьми 24-фунтовых пушек, считавшихся тогда большими орудиями, но имели большие десантные команды; на галеру, например, садилось до 500 человек. Двигались эти суда под веслами, которых бывало до 56 на каждом. Как парусный, так и гребной флот имели свои выгоды и недостатки: корабли ходили под парусами скоро, но зависали от ветра и не могли ходить близко к берегам; гребные суда ходили под веслами тихо, но за то двигались в штиль и могли действовать по берегам. Для бомбардирования крепостей служили суда, вооруженная мортирами и называвшиеся поэтому бомбардирскими.
   Шведы, конечно, узнали о постройке крепости, и летом 1704 года против Петербурга они послали корпус в 8000 человек под командой генерала Майделя, а к Кроншлоту выслали эскадру. 9-го июля к Котлину пришло тридцать неприятельских кораблей и много мелких судов, о чем было дано знать Петербургскому обер-коменданту, пославшему на Котлин полк Гамонтова, а в Шлиссельбург лодки за пушками. Шведы писали, что их эскадра, желая овладеть проходом в Неву, неожиданно наткнулись на русскую эскадру и подверглась сильному огню береговых батарей, почему и отступила. Затем, взяв на суда тысячу человек из отряда генерала Майделя для десанта, эскадра снова подошла к Котлину. 12-го июля, когда близ Петербурга раздались выстрелы, от эскадры отделилось пятьдесят лодок и направились к острову. Лодки не могли пристать к самому берегу и шведам пришлось идти по воде. Наши солдаты, спокойно лежа, выждали приближения и дали дружный залп, причинивший большую убыль в рядах десанта. Неприятель бросился в лодки и поспешно вернулся к своим кораблям. Следующие двое суток шведы бомбардировали Кроншлот, но без успеха, затем отошли в море; а 9-го августа, одновременно с отступлением сухопутного отряда, скрылась из вида и неприятельская эскадра.
   Шведское правительство решило, что надо обратить внимание на финское побережье, а потому зимою был сделан набег на Котлин. Шведский историк рассказывает о нем следующее: в конце января 1705 года тысяча шведов ночью перешли по льду Финский залив, напали на Котлин, истребили гарнизон, сожгли город, дворец и зимовавшие корабли, только не могли взять Кроншлота, окруженного прорубью в три сажени шириной. Весь этот рассказ есть выдумка историка, так как корабли наши не зимовали у Котлина до 1706 года, дворец и город были построены еще позже. Но, вероятно, шведы были зимой на острове, так как на это есть намеки в письмах Петра Великого, но во всяком случай этот набег не задержал развития крепости.
   Весною 1705 года шведы готовились отправить сильную эскадру к Котлину, русские же силы значительно уменьшились, так как наша армия двинулась на выручку союзному польскому королю Августу II. В феврале вице-адмирал Крюйс уже подготовлял флот, зимовавший в Петербурге, а 22-го мая он стал на якорь у Кроншлота, и Крюйс выбирал позицию для береговых батарей. На острове существовала одна Старая батарея, защищавшая проход, а необходимо было обеспечить эскадру и форт от поражений с бомбардирских судов неприятеля. Для этой цели насыпали Ивановскую батарею, или Св. Яна, вероятно, близ теперешней дамбы на форт Петр I, а для трех полковых пушек Толбухин построил батарею № 1 фронтом на запад. Она была расположена впереди современного Александр-Шанца. Между батареей Св. Яна и Кроншлотом разместился наш флот, перед которым шла линия плавучих рогаток. Защитниками острова были полки Толбухина и Островского, на Кроншлоте полк Трейдена, на гребных судах (галерах) полки Мякишина и Гамонтова, а так как в полку считалось 750 человек, то всего с судовыми командами было 6150 человек при 289-ти орудиях, из которых лишь 30 были на батареях, остальные на судах.
   На рассвете 4-го июня шведский флот бросил якорь в виду крепости. Эскадра состояла из 22-х судов, на которых было 336 орудий и 2340 человек команды. На мачтах развивалось три флага: адмирала Анкерштерна, командовавшего ей, вице-адмирала Де-Ируа и шаутбенахта (контр-адмирала) Шпара. Около десяти часов часть судов подошла к рогаткам у Кроншлота, обстреливая его, но их встретили огнем Ивановская батарея и наши галеры, и заставили отступить. К полудню три корабля и боты начали осыпать конец косы снарядами, сам Анкерштерн снова двинулся к нашей боевой линии, но после перестрелки отступил. Вице-адмирал Де-Ируа, сделав разведку на Ораниенбаумском берегу, присоединился к остальному флоту. Все эти действия были лишь неудачной разведкой расположения наших сил.
   5-го июня утром часть шведского флота подошла к нашим судам на пушечный выстрел, и, став на якорь, открыла огонь. В то же время эскадра Шпара сильно обстреливала косу, не принося этим вреда, так как Толбухин велел лечь всем людям. Шведы думали, что коса не занята. Среди пушечного дыма их шлюпки подошли к ней, 128 гренадер вышли уже на берег, когда Толбухин приказал людям встать и стрелять из ружей и трех пушек. Меткость и неожиданность огня смешали неприятеля; он бросился на шлюпки, оставив на месте сорок убитых и тридцать пленных, вообще с утонувшими потери их были более 300 человек. Выдержка и спокойствие доставили нам победу над самонадеянным неприятелем. Но наши не отдыхали: в тот же день на Ивановской батарее были установлены первые три 12-ти фунтовые крепостные пушки.
   6-го июня шведы открыли жестокий огонь с бомбардирских кораблей по флоту и батареям, и уже один снаряд попал в наше адмиральское судно, но ветер усилился, суда раскачались, и стрельба сделалась безвредной. Крюйс, однако, опасался повторения бомбардировки. Созвав всех офицеров на свое судно, он сказал: «надо победить или умереть»; офицеры не только обещали, но и блестяще сдержали свое слово. В то же время Крюйс просил выслать из Петербурга орудий и в течение двух дней уже было поставлено восемь 18-фуновых пушек и четыре мортиры, благодаря чему наши силы возросли.
   10-го июня шведы вновь бомбардировали Кроншлот, батареи Св. Яна и флот. Их артиллерия действовала плохо, наша батарея Св. Яна «жестоко докучала противнику своими большими пушками, слышно было, как ядра щелкали в корабли». Так лихо стреляли наши артиллеристы! Шведские суда перешли к Кроншлоту и в час дня открыли сильный огонь по форту. Попала только одна бомба и «разорвалась таково, что весь Кроншлот потрясся». Между тем заштилело, и вице-адмирал приказал галерам атаковать неприятеля, шведы сейчас же отступили версты на три, где эскадра их стала чиниться неподалеку от берега. Наши потери были тринадцать убитых и девятнадцать раненых. На другой день были доставлены мортиры и гаубица, которые Крюйс поставил на косе в лесу, против шведского адмиральского корабля, стоявшего на пушечный выстрел от берега. Желая поразить неожиданно шведов, Крюйс приказал артиллерийским офицерам стрелять по неприятелю только по условному выстрелу с батареи Св. Яна.
   В эти дни было получено еще несколько больших орудий, и так усилены батареи, что когда 14-го июня шведы вновь попробовали подойти, то Старая и Ивановская (Св. Яна) батареи встретили их таким огнем, что они сразу отошли на прежние места.
   15-го в гости к вице-адмиралу Крюйсу приехал петербургский обер-комендант генерал Брюс, брат знаменитого ученого и генерал фельдцейхмейстера. После обеда на судне, хозяин пригласил гостей посмотреть, как шведы спустят свои марселя «решпекту ради Российского флага». У шведов играла музыка, как вдруг с батареи Св. Яна раздались два выстрела, от которых с адмиральского корабля полетели «галдареи», открыли огонь и с новой Лесной батареи. Неприятель растерялся и спустив паруса адмиральский корабль оттащили шлюпками. Все наши остались очень довольны переполохом неприятеля. Дело это показывает полное невнимание шведов к противнику и к местности.
   21-го июня уже вице-адмирал Крюйс атаковал шведов галерами, и они ушли в море, не приняв боя. За смелое наступление Крюйс удостоился похвалы от Государя в письме.
   В то время, как шведский флот бомбардировал Котлин, к Петербургу подходил генерал Майдель, но также был отбит с большим уроном.
   Пользуясь отсутствием неприятеля, старались укрепить Котлин, для чего был прислан поручик артиллерии Гильсон с транспортом пушек и снарядов, а так как артиллеристы были в то же время и инженерами, то ему поручено было усилить укрепления косы. Он увеличил Толбухину № 1 батарею, ближе неё возвел Толбухину № 2 батарею, действовавшую на север и на юг, и около неё сделал окопы на две тысячи человек. Для усиления форта Кроншлот около него поставили два бомбардирских судна. Кроме того, увеличили число войск на острове: у Толбухина было три полка и столько же на галерах. Все это производилось в виду слухов, что шведы готовятся к новой серьезной атаке на косу. Три раза действительно шведские суда делали промеры, но уходили без выстрелов: видимо, исследовали северный фарватер. Наконец, 14-го июля на рассвете у финляндского берега появился неприятель в числе двадцати четырех судов. Из них 20-ть выстроились к северу от Толбухиных батарей, четыре же пошли на юг для действия в тыл. Корабли подошли к берегу, как позволяла глубина; передовым был адмиральский, по которому батарея дала первый залп. Корабль накренился и отошел, остальные же открыли сильный, но безвредный огонь по нашим укреплениям. Стрельба же батареи была настолько меткая, что неприятельские корабли отошли и выслали вперед бомбардирские суда, составлявшие в то время главную силу в борьбы с крепостью. Три часа бросали шведы бомбы на косу, после чего от эскадры с севера отделились мелкие суда и быстро пошли к берегу. По мере приближения их к острову огонь с неприятельских судов прекращался, что позволило нам стрелять исключительно по лодкам. Мель заставила шведов выйти из шлюпок и идти по воде; перед мелью было преглубокое место, многие тонули, произошел беспорядок. Тем временем полки Гамонтова и Макишина начали стрелять залпами, а батареи перешли на картечь. Неприятель пришел в полный беспорядок, все кинулись к лодкам, боты второпях опрокидывались, отсталых не ждали и поплыли к эскадре. В два часа дня весь флот отступил. Шведы писали, что у них, убито 400, ранено 170, в плену семь офицеров и 28 рядовых. У нас было 29 убитых, 50 раненых. Бой этот был самой кровавой, но и последней попыткой шведов овладеть островом; они, как и раньше, действовали храбро, но неосмотрительно. Наши полки действовали спокойно, стойко и с большой выдержкой, не говоря уже о храбрости. 15 июля шведские суда снова подходили, но их прогнали огнем с Толбухиных батарей.
   Из описания хода всех дел мы видимо, что шведы, пытаясь высадиться, сами указали места, где необходимо было построить батареи, а перерывами блокады и частым бездействием дали нам время создать целую систему укреплений, которая в соединении с находчивостью начальников и русской удалью солдат позволила нам отстоять остров.
   Шведы ушли, и работы по вооружению еще усилились. В сентябре Крюйс уже доносил Царю, что кругом острова стоят шестьдесят пушек. Надо принять во внимание, что остров представлял болото, покрытое лесом, а следовательно много было труда доставить пушки и насыпать батареи. Крюйс даже думал пушки оставить на зиму на батареях, но Государь решительно приказал перевезти их на Кроншлот с окончанием навигации. Приказание было исполнено, после чего флот возвратился на зимовку в Петербург.
   Зимою вице-адмирал Крюйс подал записку об укреплении Петербурга с моря, в которой предлагал усилить укрепления Котлина следующим образом:
   1) У Кроншлота возвести еще форт или иметь шесть прамов (плоскодонных судов) с пушками и мортирами.
   2) На косе возвести шанц (т. е. укрепление), как опорный пункт против высадок; в нем иметь 1500 человек гарнизона.
   3) Содержать бомбардирские суда и галеры, у Котлина иметь запас мелких судов.
   В записке Крюйс говорил, что усиление укреплений Котлина освободит корабельный флот от исключительной обязанности оборонять устье Невы и позволить ему действовать наступательно.
   Государь, видимо, согласился с его мнением и оно частью было приведено в исполнение.
   На месте Толбухиных батарей построен был редут (сомкнутое четырехугольное укрепление), вооруженный сорока пушками, и назван крепостью Св. Александра. Работы велись солдатами и артиллеристами сухопутного ведомства. Здесь сосредоточилась жизнь всего гарнизона. С Олонецкой верфи доставлена была церковь и 16-го июня освящена в присутствии Государя. Она стояла у современного Александр-Шанца, но теперь все следы её исчезли. Кстати скажем, что в теперешнем крепостном Владимирской Божией Матери соборе хранится икона, писанная в 1702 году и вероятно, бывшая в одном из полков, защищавших Котлин. Во имя этой иконы и была построена около 1740 года уже в городе церковь, сделанная недавно собором.
   Морское ведомство в то же время построило батарею на восемь пушек против Кроншлота; Ивановская батарея была увеличена и вооружена 18 пушками.
   В то же время Государь задумал взять Выборг и решил доставить туда артиллерию водою через Котлин. Шведский флот, однако, помешал этому, пришлось доставлять все сухим путем, что и было одной из причин неудачной осады Выборга. Это впервые доказало важное значение Котлина для перевозки грузов по Балтийскому морю.
   Бездействие шведского флота в 1707 году позволило отправить до Березовых островов триста человек полка Толбухина, чтобы достать языков, т. о. взять пленных для расспросов о неприятеле. Это был первый набег русских гребных судов, выпавший на долю гарнизона Котлина. Шведы не замедлила выслать корабль для наблюдения за нашим флотом. Он появился 30-го октября и сделал два выстрела по крепости Св. Александра (ныне Александр-Шанц), когда там был Государь, Апраксин и другие знатные лица.
   В 1708 году шестого мая Толбухин бил послан к Березовым островам для разорения страны, и возвратился 14-го мая, разорив около Выборга сто деревень, что навело ужас на шведов. Это уже был большой подвиг, имевший влияние на всю войну. Осенью, в ожидании вторжения шведов в Ингерманландию (нынешняя Петербургская губерния), гарнизон крепости был усилен. Появлялась несколько раз шведская эскадра, а 14-го августа даже стреляла по косе, но с отступлением сухопутного шведского отряда, действовавшего на южном берегу, тоже ушла. Такими нерешительными действиями в эти годы шведы дали нам возможность усилить крепость и устроить флот. Матросов опытных было так еще мало, что на галеры давали только по два матроса для управления парусами, остальное делали все солдаты, приучавшиеся таким образом к служба на судах.
   В следующем 1709 голу шведский король Карл XII стянул свои войска на юг и грозил вторгнуться в Малороссию. Царю было не до Котлина. Но за то в день Полтавской победы он писал графу Апраксину: «ныне уже совершенный камень в основание Петербурга положен», т. е. он считал, что уже прочно утвердился на берегах Невы. Зимою начались приготовления к наступательному движение по берегам Финского залива. На Котлин начали стягивать войска, подвозить осадную артиллерию и провиант. Отряд был большой; это видно из того, что один провиант был уложен на 2609 подводах, распределенных в шестнадцать полков.
   12-го марта отряд по льду двинулся к Выборгу, под начальством адмирала Апраксина. Государь, зная, что с войсками мало провианта и припасов, 6-го мая привел сам туда же гребную эскадру и суда с провиантом, которыми управляли гарнизонные солдаты. Сдав все привезенное в отряд, флотилия наша быстро возвратилась, такт что явившийся вскоре шведский флот уже не застал её у Выборга. Опасаясь погони, полковник Толбухин приготовил Котлин к обороне, даже прислуга постоянно была у пушек, но напрасно: шведский флот не показался.
   Вскоре после Выборга были взяты нашими войсками Рига и Динамюнд (ныне Усть-Двинск), что значительно увеличило пространство для действий нашего флота, заставив его часто покидать Кроншлот, предоставляя крепость собственным силам. В течение следующих лет гарнизон почти исключительно занимался работами да перевозкой на судах фуража и провианта к Выборгу, Гельсингфорсу и т. д. Припасов требовалось много, перевозить приходилось под носом у неприятельского флота, рискуя наткнуться на сильную эскадру. Обыкновенно сам Государь весною отправлялся с передовыми судами, потом войска прибывали на Котлин, отдыхали здесь, и плыли по назначению, оставляя в крепости больных, обозы и т. п. Поэтому через Котлин проходили все полки действующей армии. Так в 1713 году от десяти полевых и двух гарнизонных полков оставлено было 915 человек при шести офицерах, из них около 600 было нестроевых.
   Утвердившись прочно на берегах Балтийского моря Петр Великий должен был подумать о гавани, так как проход флота на зимовку в Петербург представлял уже затруднения, а потому в 1709 году приказано было строить на Котлине гавань. В работах принимал участие гарнизон и пленные шведы, собиравшие камни; а в 1712 году приказано было выслать 3000 человек рабочих от всех губерний. Однако, несмотря на указы, рабочих выслали далеко не столько, как полагалось; окончание первой гавани затянулось до 1714 года. Она начиналась у теперешнего Усть-Канала и составляла часть настоящих Средней и Военной гаваней. На ней была двенадцатиорудийная батарея, помещалось в ней до сорока военных кораблей, но окончена она была тогда, когда сделалась уже мала. Единственным строителем в то время, как гавани, так и всех приморских сооружений был капитан Лейн.
   В эти же годы сухопутными войсками усиленно строились казармы. Срубы готовили на Ораниенбаумском берегу и готовые привозили на Котлин.
   О вооружении крепости того времени можно судить только по отрывочным сведениям. В 1713 году значится при Кроншлоте 159 пушек, но не упоминается о мортирах. В записке графа Апраксина, помеченной 1712-м годом значатся три мортиры. Важна эта записка потому, что на ней Петр Великий собственноручно сделал расчет, сколько надо пороху на Котлин, если на пушку положить по 300, а на мортиру по 100 зарядов. Этот расчет показывает любовь Государя к артиллерийскому делу и заботливость его о крепости.
   Что касается личного состава, то с постройкой укреплений на самом острове был назначен в 1710 году комендантом Котлина бригадир Порошин. На Кроншлот, вместо переведенного Трейдена, был назначен полковник Толбухин и в крепость Св. Александра, считавшуюся как бы отдельным укреплением, назначен полковник Островский. Оба последних коменданта, как младшие, подчинялись бригадиру Порошину, в свою очередь подчиненному петербургскому обер-коменданту генерал-майору Брюсу.
   В 1711 году были утверждены штаты гарнизонных полков, каждый состоял из двух батальонов четырехротного состава. Рота имела знамя, люди были вооружены ружьями, или фузеями, шпагами и часть копьями. В полку полагалось три штаб-офицера, 51 обер-офицер и 1216 строевых нижних чинов. На лицо же в полках имелась лишь половина людей. Гарнизон Котлина состоял из полков Толбухина, Островского и Молчанова, всего около 2500 человек; эти полки считались гарнизонными. Что касается артиллерийской команды, то она существовала зимой на Кроншлоте, развертываясь летом и переходя на Котлин. С 1708 года команда имелась и в крепости Св. Александра, из которой вице-адмирал Крюйс в 1710 году просил Толбухина прислать пятьдесят человек пушкарей на батарею Св. Яна; это показывает, что она была значительная состава. Однако гарнизонная артиллерийская команда не имела определенного состава, несмотря на то что в 1712 году Петр Великий утвердил штаты этих команд во всех крепостях, кроме Кроншлота.
   Положение нашего флота в эти годы изменилось: он вырос и окреп так, что уже мог соперничать со шведским, а 27-го июля 1714 года при Гангуте разбил шведскую эскадру и даже взял в плен шведского контр-адмирала. Этот бой упрочил наше положение на море, и Государь начал приводить в исполнение более широкие планы, не опасаясь нападений неприятельского флота. Укрепление Кроншлот, построенное в виде башни, не удовлетворяло своему назначению, и потому решено было его выстроить в виде вооруженной стенки (бастионного начертания) с гаванью в середине. Постройка была начата в 1716 году и почти окончена в три года. В восточном углу осталась башня старого Кроншлота, но в два этажа. Главная часть вооружения размещалась по стенкам, очертание которых доставляло перекрестную оборону фарватеру и ограждало гавань от нападения с тыла. Постройка гаваней, почти такого размера, как мы видим их теперь, началась в 1715 году. Окончить Военную предполагалось в следующем году. Были вызваны губернаторы для надзора за постройкой в за рабочими, высланными от губерний, но работа шла медленно, и гавани были окончены: Военная через три года, а Купеческая значительно позже. На молах гаваней были батареи с пушками.
   В 1718 году Государь приказал «всех пушкарей, находившихся на гаванях, поручить в полную команду цейхмейстеру Отто», т. е. начальнику всей морской артиллерии; подчинение батарей, находившихся на гавани, морскому начальству представляло разделение крепости между морским и сухопутным ведомством, что закончилось через десять лет.
   Гарнизонная артиллерийская команда, исключительно работавшая по вооружению, как видно, потеряла свой боевой характер. Для починки и вооружения батарей от сухопутного ведомства был послан майор Витвер, которому была подчинена артиллерийская команда. Витвер вооружал новый Кроншлот, чинил Ивановскую и другие батареи, а также вооружил их, так что в 1718 году в крепости было уже 294 орудия, защищавших главным образом южный проход.
   При таком развитии вооружения обязанности коменданта Котлина расширились, почему Петр Великий и дал новую инструкцию бригадиру Порошину, озаглавленную: «О должности его и будущим по нем комендантам в Кроншлоте и прочих крепостях на острове Котлине». В ней говорилось: «в крепостях иметь непрестанную великую осторожность, ибо приморские крепости вельми разность имеют с теми, которые на сухом пути, ибо на сухом пути стоящия крепости всегда заранее могут о неприятельском приходе ведать, понеже довольно времени требует войску маршировать; а на море так без известно есть как человеку о своей смерти, ибо получа ветр способный, без всякого ведения может внезапно придти и все свое намерение исполнить, когда не готовым застанет; того ради непрестанно готовым бить особливо чтоб батареи в добром смотрении были». Эти слова, что приморская крепость во всякий момент может быть атакована, написанные во времена парусного флота, делаются еще справедливее при современных судах, а потому всякий служащий в такой крепости должен помнить, что внезапная смерть может действительно постигнуть людей не соблюдающих этот завет Державного Бомбардира.
   Далее следовали указания о сторожевом судне, о сигнале общей тревоги, по которому всё бросали работы и становились к пушкам.
   В следующем 1719 году положение дел изменилось, Швеция заключила против нас союз с Англией. В виду этого приходилось готовиться к войне с двумя государствами. Из Москвы было вытребовано 156 пушек, так что вооружение крепости возросло до 450 орудий. В это время в первый раз встречается пополнение артиллеристами, похожее на мобилизацию. Так как люди служили целую жизнь, то много умирало стариков и было прислано 120 человек из полевой артиллерии на место умерших в гарнизонной артиллерии, в рядовые и к другим делам 930 человек.
   25-го апреля 1720 года Государь осматривал вооружение гаваней и, хотя они еще не вполне были отделаны, Он все-таки поставил в Купеческой 100, а в Военной гавани 80 пушек, так что гавани представляли тогда сильные укрепления. Петр Великий написал три указа главным защитникам крепости. Об обороне Котлина флотом был дан указ главному командиру шаутбенахту (контр-адмиралу) Сиверсу, в котором приказано было три старых корабля приготовить к затоплению, а Викторию, Лесной и Гангут поставить между Кроншлотом и гаванью. В 6-м пункте указа говорилось: «оборону флота и сего места иметь до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело». Эти слова начертаны на памятнике Петру Великому, находящемся в Кронштадте в Петровском саду. Защитникам крепости надо знать и помнить эти слова.
   Командование сухопутными силами было поручено гвардии-майору Матюшкину, ему же были поручены галеры, т. е. гребные суда, и дано право строить батареи где найдет нужным. Третий указ дан генерал-майору Корчмину, заведовавшему артиллерийской обороной. Он касался только артиллерийского дела, в нем между прочим говорилось: «стрелять как возможно скоро, однако ж с доброй прицелкой, дабы действительно были выстрелы, а не один гром». В нескольких словах высказано, как должны стрелять береговые батареи. Однако все приготовления крепости оказались напрасны, Англичане смотрели, как мы разбили шведский флот, но не помогли им.
   Подготовка к оборона не мешала оборудование Котлина для надобностей флота. В 1719 году сенатору Самарину велено было строить нынешний Петровский канал. Работали гарнизонные солдаты и полевые полки; однако, несмотря на усиление работы в начале, Петру Великому не удалось дожить до его окончания. Усилена была также оборона. Чтобы защитить Купеческую гавань от бомбардирования, переделали сначала Ивановскую батарею, а в 1721 году начали возводить против неё на отмели батарею, называвшуюся Цитаделью, переименованную впоследствии в форт Император Петр I. В этих работах участвовали полки Семеновский, Преображенский и весь гарнизон.
   Теперь посмотрим, как пополнялись гарнизоны офицерами и нижними чинами. Полевая служба была тяжелая, совершались постоянные походы, а следовательно более слабые и пожилые не могли её выносить. Гарнизоны же стояли на месте, и служба в них считалась более легкой. При назначении полков для обороны Котлина, выбраны Государем боевые полки. Но при окончании войны явились люди неспособные для походов, почему в указе 1721 года сказано, чтобы в гарнизонные полки посылать отставных офицеров из армейских полков, которые могут нести гарнизонную службу. Производили в первый офицерский чин из унтер-офицеров баллотировкой, в которой участвовали все офицеры полка. Из гарнизонов унтер-офицеров, способных к полевой службе, распределяли по полевым полкам. Для производства в следующие чины тоже баллотировали.
   Мы не можем проследить подробно быт войск того времени, но упомянем о содержании офицеров. Пехота вообще получала меньше артиллеристов, так в 1712 году полковник получал 22 руб. в месяц, капитан семь, поручик четыре. Выдавалось жалованье по третям, да и то не всегда исправно, полагались еще рационы на денщиков в зависимости от чина и должности. Артиллеристы гарнизонные получали меньше полевых, да и самые гарнизоны делились на внутренние и остзейские, т. е. прибалтийские; первые получали вдвое меньше последних. Капитан полевой артиллерии получал 180 руб. в год, гарнизонной Кронштадтской 120, а Московской или Смоленской 60. Из этого видно, что служба в прибалтийских гарнизонах считалась труднее, переводы нижних чинов из гарнизонов во флот совершались очень часто по недостатку матросов.
   Около 1720 годов на Котлин уже был назначен главный командир, капитан над портом и цейхмейстер, т. е. начальник морской артиллерийской части.
   Петр Великий любил Котлин и очень часто бывал на нем; в 1720 году 26 января Государь даже славил Христа у бригадиров Блеклова и Порошина, затем у полковника Толбухина, т. е. у всех старых защитников крепости.
   2-го мая к Государю на Котлин приехал шведский генерал. Петр Великий показал ему крепость и сказал окружающими «хотя и не обычай между воюющими сторонами показывать крепость неприятельскому офицеру, но ему то учинено; не надобно им денег на шпионов терять, понеже все видели». Это было сделано для того, чтобы шведы не надеялись на англичан; значит Царь верил в силу крепости.
   В 1721 году Швеция, опустошенная нашими войсками и истощенная войной, заключила с нами мир, по которому она уступила все балтийское побережье от Выборга до Риги включительно и другие земли. Мир был заключен в городе Ништадт.
   Торговля начала развиваться на Котлине еще во время войны, по заключению же мира она увеличилась, а потому появилось на острове много частных домов, быстро возводились разные казенные постройки, госпиталя, казармы, уже были готовы дворцы Государя и Государыни. Все это требовало охраны в случай новой войны, почему и решена была постройка центральной крепости. Город и теперь огражден валами, расположенными приблизительно на тех же местах, как и старые, но эти были выстроены уже при Императоре Николае I после наводнения 1824 года, которое смыло все древние валы.
   Петр Великий торжественно заложил центральную крепость. 3-го октября 1723 года Государь со всем флотом пришел к Котлину, на другой день утром сам чертил укрепления, а после обеда обозначал места укреплений ровиками. 5-го был сильный ветер, и вода залила место, приготовленное для закладки, которая поэтому была отложена. 7-го по утру вода убыла, и в первом часу по сигнальным выстрелам с Кроншлота все собрались на место закладки. Несмотря на сильный дождь, был отслужен молебен с водосвятием, на котором в первый раз крепость была названа Кронштадтом. Затем Государь положил три дернины, а также Государыня и все присутствовавшие. Когда положили все, то Государь угол обрезал, как быть больверку, т. е. «обозначил угол укрепления, а с Кроншлота в это время производилась пальба». Солдатам и матросам заложен был погреб, т. е. выкачены были бочки с вином. Так описана закладка в дневнике Петра Великого; и с тех пор крепость и город начали называть Кронштадт, т. е. Коронный город.
   План предположенной крепости и морских приспособлений был очень обширен. Так Петр Великий предполагал перерезать весь остров каналами, но при жизни Государя мало было выполнено, а потом план был изменен.
   Центральную крепость строил не только гарнизон, но и гвардейские полки, приходившие из Петербурга, а потому и назывались Преображенский бастион, Семеновский, Ингерманландский, Лефортовский, Морской. На косе тоже было возведено несколько укреплений. Вообще мысли Петра Великого по обороне острова шли далеко впереди всех его современников и были применены значительно позже.
   В последние годы жизни Петр Великий устроил Кронштадтскую артиллерию. Как было уже упомянуто, он не утвердил штата (величины) артиллерийской команды потому, что хотя он считал Крошнтадт очень большой крепостью, но когда флот в море, то она была в безопасности, а когда флот в гавани, то людей и пушки можно было взять с него. Поэтому приказано было иметь артиллеристов только одну роту, или, как тогда называли, компанию. Она состояла из трех офицеров, двух сержантов, 144 нижних чинов строевых и 100 мастеровых, число которых постоянно менялось. Кронштадт причислен был к Петербургской гарнизонной артиллерийской дирекции (округу).
   Начальником гарнизонной команды был капитан.
   Петр Великий не только сформировал артиллерию, но сделал так много усовершенствований по технической части, что их трудно перечислить.
   Государь любил Кронштадт. Его царствование было временем рождения и роста крепости и города, началом морской торговли России через Кронштадт, для чего он и был приспособлен.
   Мысли Петра Великого по обороне крепости сохраняли свое значение целое столетие, пока наводнение 1824 года не разрушило почти все укрепления. В то время крепости уже начали строить каменные и потому Император Николай Павлович, любивший Кронштадт так же, как и Петр Великий, перестроил всю крепость заново из деревянной в каменную. Эти постройки в виде фортов Император Павел I, Александр I существуют и теперь, а также все казармы в Кронштадте.
   Однако каменные и кирпичные постройки уже теперь не годятся, почему при благополучно царствующем Государе началась снова перестройка крепости. Батареи делают из бетона, да и пушки на них скорострельные и дальнобойные. Словом, можно сказать, что не даром Петр Великий положил всю свою мощную душу на устройство Кронштадта, теперь уж он несомненно сослужит службу Царю и Родине и не подпустит врага не только к Петербургу, но и к самому городу Кронштадту.

   Печатается по изданию: Крепость Кронштадт при Петре Великом, Кронштадт, 1904.

Ломоносов – Ораниенбаум

   Районный центр Ленинградской области, в 40 км от Санкт-Петербурга, до 1948 года – Ораниенбаум. Морской порт, расположен на южном берегу Финского залива. Население более 40 тысяч человек.
   Возник в конце XVII века, как мыза Теирис. В начале XVIII века подарена Петром I князю А.Д. Меншикову, построившему здесь великолепный дворец. С 1727 года – в казне, в 1743–1761 годах – резиденция будущего императора Петра III Федоровича, вокруг которой и возник город. С 1780 года Ораниенбаум – уездный город Петербургской губернии. С 1796 года город принадлежал будущему императору Александру I, с 1831 года – его брату великому князю Михаилу Павловичу и его наследникам.
   С конца XIX века в Ораниенбауме работала Офицерская стрелковая и Оружейная школы, в которых создавали свои виды оружия В.Г. Федоров, В.А. Дегтярев, Ф.В. Токарев.
   С 1918 года Ораниенбаум – город-музей.
   В период Великой Отечественной войны в районе города существовал знаменитый Ораниенбауманский плацдарм, так и не взятый фашистами.
   В 1948 году город переименован в Ломоносов.
   В настоящее время Ломоносов – художественно-архитектурный дворцово-парковый музей-заповедник.

   Гордость Ломоносова – Ораниенбаума – Большой дворец, построенный в 1710–1725 годах архитекторами Дж. Фонтана и Г. Шеделем, дворец Петра III, собственная дача Екатерины II, окруженные пейзажным парком, Кавалерский корпус 1767 года постройки.
   Сам город построен по регулярному плану архитекторами В.П. Стасовым и А.И. Мельниковым. Сохранились городские ворота 1829 года, Присутственные места 1815 года, деревянные жилые дома первой половины XIX века.
   Местность, где в 1703 году был заложен Петербург, и где раскинулись его живописные пригороды – районы Ладожского озера и Невы, была исконной русской землей, входившей в состав Водской пятины Великого Новгорода. Здесь находились древние русские города – крепости Орешек, Копорье, Ям, защищавшие торговые пути через Ладожское озеро в Балтику, из Руси в страны западной Европы.
И.М. Гуревич. Город Ломоносов. Л., 1961.

   Ораниенбаум А. Меншиков построил в 1714 году – первый загородный дом, развел при нем обширный сад с оранжереею, фонтанами и каскадом, прорыл канал около двух верст, с двумя бассейнами, устроил гавань и приблизил, так сказать, море к самому дому. Ораниенбаум был любимым местом пребывания этого знаменитого вельможи, где он, в период своего могущества, давал великолепные празднества для высочайшего двора и увеселяя юного Петра II.
   В 1728 году, после ссылки А. Меньшикова Ораниенбаум был отобран в казну. Императрица Елисавета Петровна в 1743 году пожаловала Ораниенбаум князю Петру Федоровичу, который большую часть времени жительствовал в нем с супругой великой княгиней Екатериной Алексеевной. В 1780 году Екатерина II наименовала эту слободу уездным городом, а в 1796 году Ораниенбаум пожалован был Александру Павловичу.
   Следующий этап развития и благоустройства города относится к 1740–1750 годам, когда Ораниенбаум стал владением Петра III. В этот период в восточной части Верхнего парка строится так называемый Петерштадт – «петровский городок», где архитектор А. Ринольди в 1758–1762 годах возводит небольшой двухэтажный дворец. Тогда же по проекту А. Ринальди в Ораниенбауме был построен Китайский дворец. В 1762–1774 годах А. Ринальди к западу от Большого дворца построил павильон «Катальная горка». Такие горки с деревянными скатами относятся к оригинальным, чисто русским постройкам XVIII века. Тогда это было одно из главных развлечений на русских народных гуляниях.
В.И. Громов. Памятные места Ленинградской области. Л. 1959.

С. Земцов
Ораниенбаум

//-- Город --//
   Как и все окрест лежащие места Ленинграда, территория Ораниенбаума в давние времена, до основания С.-Петербурга (1703), была мало заселена. До завоевания прибалтийских земель шведами, обширные пространства от Финского залива до Ладожского озера были заселены славянскими племенами (Вотская пятина Господина Великого Новгорода). Во времена шведской оккупации из-за насильственных методов насаждения католической религии и притеснений, творившихся шведскими баронами, коренное население сильно поредело. Кругом Петербурга к концу XVII века – перед Великой Северной войной, положившей конец господству шведов в русских землях, ютились небольшие финские рыбачьи деревни. И некогда заселенный край к приходу русских представлял пустынные пространства, заросшие ольхой и камышом. Низменный, болотистый, покрытый высокой травой берег тянулся на нескончаемые версты.
   После отвоевания Ингерманландии Петр Великий, заинтересованный в быстром притоке русского населения, роздал лучшие участки своим приближенным, с обязательством застроить их и организовать сельское хозяйство. В числе этих новых помещиков был и А.Д. Меншиков, получивший наибольшую часть, почти половину всей новой земли. В эту часть входили два города – Ямбург и Копорье, и множество поселений, в число которых была небольшая финская деревушка при реке Коросте. Деревушка стояла на высокой прибрежной гряде, естественными террасами спускавшейся к морю.
   Привлек Александра Даниловича Меншикова широкий морской простор и на горизонте силуэт острова Котлин, где заложили новую крепость Кроншлот.
   Существует предание, что жена Петра I – Екатерина попросила Меншикова построить тут, против Котлина «попутный» дворец, чтобы в случае бурной погоды царь мог найти пристанище. И в 1714 году произошла закладка дворца по проекту архитектора Готфрида Шеделя. Прорыли канал для улучшения подхода к морю и на плоской равнине разбили парк с газонами и померанцевыми деревьями в кадках. От этих деревьев вся усадьба и получила свое название «Ораниенбаум».
   Первые тринадцать лет после закладки дворца были для Ораниенбаума годами большого строительства и шумной придворной жизни. Вначале Петр I часто наезжал в новый дворец, затем, в период царствования Екатерины I, наступило некоторое затишье в жизни меншиковской усадьбы. При Петре II Ораниенбаум опять стал излюбленным местом пребывания двора. Огромные нетронутые лесные массивы давали место для придворной охоты. Здесь было много пернатой дичи, водились в изобилии медведи, лисицы, редкие голубые песцы и другие животные.
   К этому времени относится освящение дворцовой церкви и расширение Большого дворца.
   1727 год был роковым для хозяина Ораниенбаума. Сначала опала, а затем арест и ссылка в далекую Сибирь (в Березов, Тобольского округа) закончили блестящую карьеру Меншикова. А для Ораниенбаума закончился первый период его строительства, оставивший после себя Большой дворец и общую композицию парка.
   Все города, усадьбы и земли со всем принадлежавшим Меншикову имуществом были отписаны в казну, в том числе и Ораниенбаум, который был передан в ведение Канцелярии Строений. Спустя десять лет усадьба перешла в ведение Адмиралтейств-коллегий, которая открыло в дворцовых флигелях морской госпиталь (1737).
   Это были годы упадка, не принесшие ничего нового в строительство и внутреннее убранство Ораниенбаума.
   Наконец, императрица Елизавета вновь вспомнила дворцовую усадьбу времен правления своего отца и в 1745 году подарила ее своему племяннику, будущему императору Петру III. В 1747 году была проложена почтовая дорога, связавшая Ораниенбаум со столицей, а также проведены некоторые мероприятия по поддержанию дворца.
   В апреле 1757 года Петр III заложил на восточной стороне дворцового пруда маленькую крепость о пяти бастионах, вооружил ее двенадцатью чугунными пушками и назвал «Петерштадт». По дошедшему до нас чертежу Сент-Илера эта крепостца представляла земляное укрепление со звездообразно расположенными бастионами. В нее вели ворота с высоким шпилем над стеклянным фонарем. В башню с обеих сторон ворот вели лестницы, сложенные из кирпича в степной кладке. Во втором этаже помещались две комнаты для дежурного офицера, из которых одна была спальней, сообщавшейся потайным ходом с нижним этажом. В комнате, смежной со спальней, еще в семидесятых годах прошлого века сохранялась затея, типичная для XVIII века, – пол у этой комнаты был с музыкой, и никто не мог пройти, не будучи услышанным.
   Внутри, крепости выстроен был (по некоторым предположениям, архитектором Ринальди) для Петра III небольшой двухэтажный дворец, названный Китайским домиком, ибо в верхнем этаже, состоявшем из пяти комнат, стены были закрыты досками китайского черного лака с росписью, изображавшей фантастических птиц, деревья и сцены домашнего быта. Судя но дошедшим до нас описям, этот дворец (имевший в нижнем этаже также пять комнат) был роскошно отделан: «полы штучные, потолки лепной работы, мебель золотая с серебром, двери резной работы» и т. д.
   Внутри крепости, кроме дворца, были еще и другие небольшие постройки: комендантский дом, арсенал, казначейство, лютеранская кирка, офицерские домики для голштинцев, вывезенных Петром III и составлявших его личный воинский отряд. Здесь также находились казематы и пороховые погреба.
   После свержения Петра III о крепости никто не заботился, она пришла в ветхость, и осенью 1798 года но приказу Павла I все деревянные сооружения на ее территории были отданы на разборку. Необитаемый Китайский домик также разрушился, и к нашему времени от Петерштадской крепости сохранились только входные ворота да стены дворца Петра III.
   Третий период в истории строительства Ораниенбаума целиком связан с именем архитектора Антонио Ринальди, который по указаниям Екатерины II соорудил основные по своей художественной значимости постройки – Голландский домик, впоследствии названный Китайским дворцом, и Катальную горку, которым посвящены отдельные разделы нашего очерка.
   Вторая половина XVIII века также принесла изменения и поселку, примыкающему ко дворцу. При Меншикове в этом поселке было лишь несколько дворов, а к 1783 году это уже довольно многолюдный населенный пункт, который превратился в уездный город. Современник так описывал его в 1797 году: «Оный имеет, так сказать, одну только улицу в два ряда домов у ската возвышенной плоскости у берега залива… Кроме церкви и трактира, имеются в городе также деревянные домы».
   Город несколько оживился со времени введения парового флота.
   В XIX веке вернулись к мысли, высказанной еще Петром I, об организации здесь Торговой гавани, а в Кронштадте – стоянки флота. Прорытый в семидесятых годах XIX века морской канал дал возможность судам входить непосредственно в устье реки Невы, а Ораниенбаум сохранил за собой функции подсобной пристани, связывающей Кронштадт с материком.
   Великая Октябрьская Социалистическая Революция сделала Ораниенбаум средоточием революционных моряков Балтийского флота, здесь формировались те отряды, которые отправлялись в Петроград для завоевания власти Советами. Эти же великие революционные события отдали в руки народа и все художественные ценности дворцов Ораниенбаума. Новые люди – ученые, художники-реставраторы хранили ценности Ораниенбаумской усадьбы как великолепное достояние национальной культуры русского парода.
//-- Большой дворец --//
   Первым строителем Меншиковского дворца был архитектор Готфрид Шедель (родился в 1689 году, умер в Киеве 10 февраля 1752 года). В 1713 году он стал «княжьим архитектором», воздвигнув городской дворец Меншикова на берегу Невы в Петербурге и дворцы в Кронштадте и Ораниенбауме.
   Большой Ораниенбаумский дворец расположен плавно изогнутой дугой по краю террасы. Центр здания выделен двухэтажным корпусом. Концы дуги завершаются высокими восьмигранными павильонами, соединяющимися с центральным корпусом одноэтажными спокойных членений флигелями. В одном из павильонов помещалась церковь, в другом – Японский зал, некогда обставленный японским фарфором.
   К павильонам примыкают с юга, почти под прямым углом, две длинные одноэтажные с колоннами галереи, в которых жила дворня. Эти галереи вместе с южным фасадом дворца образуют парадный двор.
   Нам не привелось видеть подлинных чертежей Шеделя, относящихся к постройке Большого Ораниенбаумского дворца, но в архивных документах, особенно в так называемых «поденных записях Меншикова», этот архитектор значится как строитель дворца. В литературе есть попытки приписать сооружение дворца другим мастерам, но если провести аналогию между Ораниенбаумским дворцом и дворцом Меншикова в Петербурге, автором которого, несомненно, был Шедель, то мы убедимся, что единая рука создавала оба дворца.
   Игорь Грабарь пишет, что: «Ораниенбаумский дворец свидетельствует о таком широком архитектурном размахе, какого не было в Петербурге до Леблона. Отдельные детали дворца неизмеримо ниже его общего замысла, смелой циркумференции его крыльев с интересно задуманными павильонами на концах и с двухэтажным корпусом, увенчанным такою же короною, как и павильоны петербургского дворца, – в центре. Центральная часть соединялась с павильонами поверх нижней анфилады комнат открытой галереей, в настоящее время уже заброшенной и утратившей прежнее очарование. Поразительное сходство некоторых приемов и деталей в обоих меншиковских дворцах не оставляет сомнения в том, что строил его Шедель, как он об этом и сам говорит в своем прошении на имя императрицы Елизаветы Петровны. Но именно потому, что выполнение здесь далеко не на высоте замысла, хочется думать, что первая мысль этой композиции родилась в чьей-то другой голове. Особенно это приходит в голову при взгляде на дворец с моря, откуда видна эта единственная в своем роде «лестничная выдумка», – сложная система сходящихся и расходящихся линии, то пропадающих, то вновь появляющихся площадок, теряющихся и опять выплывающих перил и балясин.
   Если дворец А.Д. Меншикова «был самым пышным в городе», то, пожалуй, самым парадным изо всех тогдашних загородных дворцов был его «увеселительный дом в Оранибоме».
   До нас дошло изображение Ораниенбаумского дворца на гравюре Ростовцева 1717 года, спустя три года после начала работ.
   Тот облик дворца, который в основных своих чертах дошел до нашего времени, возник не сразу.
   Камер-юнкер Бергхольц, который в 1721 году побывал в Ораниенбауме, пишет в своем дневнике:
   «Дом построен на горе и из него превосходный вид. Он состоит из двухэтажного корпуса и двух полукруглых галерей, ведущих к двум, сравнительно слишком большим, круглым флигелям. В одном из них будет устроена очень красивая церковь, а другой занят большою залою. Внизу перед домом обширный сад, который, однако ж, еще не совсем приведен в порядок, а перед ним небольшая приятная роща, через которую просечена широкая аллея и проведен канал, находящийся прямо против главного корпуса, откуда оттого прекрасный вид на море. С высоты, на которой стоит дворец, по двум каменным террасам, устроенным одна под другой, спускаются к большому деревянному крыльцу, а с него в сад, также еще не оконченный… комнаты во дворце малые, но красивые и убраны прекрасными картинами и мебелью… Пруд, о котором я упомянул, находится по левую сторону дворца; против него выстроено длинное здание для приема князя, сквозь которое идут ворота во двор и над которыми возвышается большая башня, где будут поставлены дорогие куранты. Башня эта, впрочем, нарушает симметрию всего строения, и царь, как рассказывают, говорил уже князю, что ему надобно или сломать ее, или выстроить такую же на другой стороне двора. Думают, что князь решится на последнее и поставит другой флигель потому, что и без того уже строили здесь все по частям. Сперва он велел сделать только главный корпус, потом, для увеличения его, пристроены были галереи и, наконец, к ним флигеля. Точно так же строился и его большой дом в Петербурге. Но это плохой способ строиться; порядочного тут никогда не может выйти, особенно если работают столько разных архитекторов, сколько их было при построении Ораниенбаумского дворца».
   На гравюре М. Махаева (1753) мы уже видим дворец законченным, с боковыми павильонами и двумя флигелями, стройку которых наблюдал Берхгольц в 1721 году. Кто же завершил строительство Большого дворца?
   И.Э. Грабарь в «Истории Русского Искусства» (том III) высказывает предположение, что, может быть, Леблон или Микетти еще «прошлись» по фасадам дворца, дав элегантные по силуэту, с великолепно прорисованными деталями, Японский и Церковный павильоны дворца.
   Мы склонны думать, что здесь мы имеем дело с ранними сооружениями великого зодчего середины XVIII века – В.В. Растрелли.
   В перечне его работ, опубликованном 3. Батовским, Растрелли поставил одним из первых пунктов: «Руководил строительством каменного дворца в Ораниенбауме, точно также сада маленького увеселительного дворца, который раньше принадлежал князю Меншикову, на расстоянии девяти верст от Петергофа.»
   Под руководством Растрелли были созданы грациозные, сложные по профилю, боковые павильоны, завершающие композицию растянутой дуги дворца.
   Вспомнив все созданное Растрелли, мы убедимся, насколько закономерна в его творчестве постановка ораниенбаумских павильонов. Таким же приемом решены в Петродворце корпус под гербом и церковный флигель, перенос церкви и купола с гербом на краях фасада Екатерининского дворца. Наконец, мы видим в принципе сходное решение в Аничковом дворце в Петербурге.
   Центральный корпус Ораниенбаумского дворца, сравнительно хорошо сохранившийся, донес до наших дней архитектурные формы «Петровских примитивов», с сочностью их рисунка, цветистостью раскраски, несомненно продолживших радостные традиции московских «каменных мастеров, но в то же время и с какой-то связанностью в композиции, без той блестящей выдумки, какую мы видим у зодчих последующего этапа русского барокко. Петровские зодчие еще только робко накапливают то богатство архитектурных форм, которыми потом так блещут и Василий Мелентьев, и Савва Чевакинский, и великий Варфоломей Растрелли.
   Наглядное представление об этих двух этапах русского зодчества XVIII века – периода накопления опыта и периода щедрого творческого осуществления – дают средний корпус дворца и его боковые павильоны. По словам И.Э. Грабаря, они «сверкают благородством настоящих жемчужин. Помимо красоты, плана, дающего множество колоритных форм и сочных пятен, здесь с поразительным мастерством декорированы стены. Особенно остроумна декорация второго этажа с уступчатыми подходами к полю стены, дающими вверху необыкновенно живописный, двухъярусный карниз, дробно раскрепованный и неописуемо эффектно играющий тенями на солнце».
   И эффектные светотени, и дробная декорация стены, в каждой детали очень сочная – все это достояние уже развитого стиля русского барокко, творцом которого был Растрелли.
   Таким образом, Ораниенбаумский дворец, начатый Шеделем, был завершен Растрелли, и как образец творчества этих двух мастеров дошел до нас почти без переделок.
   Растрелли приходилось возвращаться к работам в Ораниенбауме неоднократно. В 1750-х годах Елизавета приказала Растрелли пристроить к каменным палатам Меншикова два флигеля: с правой стороны «фрейлинский», а с левой – «кухонный». Пристройка к церковному и Японскому павильонам этих флигелей, отделенных от них воротами, еще более замкнула дугу главного фасада. Для завершения планировочной композиции барочной усадьбы XVIII века не хватало только решетки, отделяющей парадный двор от дороги. Растрелли поставил такую решетку с великолепными въездными золочеными воротами по оси всего сооружения.
   В архитектуре Большого Ораниенбаумского дворца нет наслоений, есть только продолжение одной идеи и претворение в более совершенных формах замыслов предыдущих мастеров. Мы не можем, в смысле значимости в истории архитектуры, поставить Шеделя на одну доску с Растрелли: второй неизмеримо выше первого. Но Растрелли понимал идеи своего предшественника, и поэтому ему так просто было завершить композицию дворца.
   Широкой дугой главного фасада обернулся дворец к морю. Спокойные марши лестниц с террасы на террасу спускаются к зеленым газонам партера, где статуи перемежаются с фигурно подстриженными деревьями, цветочными клумбами, фонтанами. По оси к центральной части дворца прямой широкой лентой воды от моря до золоченой решетки протянулся канал и разлился бассейном у самых стен; на канале – под развернутыми парусами флот, затеянный Петром III: тут и фрегат «Андрей», и галеры «Екатерина» и «Елизавета». Таким мы видим этот дворец на гравюре М. Махаева (1753). И таким, примерно, он сохранился до наших дней, как редкий образец архитектуры раннего барокко.
   От внутреннего убранства не сохранилось ничего. Сразу же после ссылки Меншикова в 1727 году приказом Петра II вся мебель и убранство были вывезены в Петербург и частично использованы в интерьерах Нового Зимнего дворца, что был на Морской улице. Вскоре затем были сняты и замечательные штучные полы.
   В литературе сохранились сведения, что комнаты дворца были невелики, с большими голландскими печами, уютно обставлены старинной петровской мебелью.
   Продолжателем строительства ансамбля Большого дворца был затем Антонио Ринальди, архитектор, создавший великолепный Китайский дворец в Ораниенбауме. В 1756 году императрица Елизавета приказала Антонио Ринальди построить поблизости от Большого дворца «Концертную залу и оперный дом или театр-комедию». О первом из этих сооружений не осталось никаких сведений; что же касается Оперного дома, то, судя по описям, дошедшим до нас, это должно было быть одно из интереснейших ранних произведений Ринальди, творчество которого развернулось во всю ширь по соседству, в Китайском дворце.
   Театр помещался у решетки нижнего дворцового сада, по дороге, ведущей в слободу. Место, где он стоял, еще заметно было в 1941 году. Кое-где из-под земли выглядывал его кирпичный фундамент. В дворцовой описи 1762 года о нем говорится следующее: «деревянный на каменном фундаменте, оперный дом со всем прибором, при нем зала императорская и к ней три комнаты, да в боку театр в два этажа по три комнаты; да к оному оперному дому сзади для поклажи приделка в трех стенах по бокам, по три комнаты в два этажа». Все эти комнаты были обиты живописной холстиной, которую расписывал Градиций. На плафоне были изображены Аполлон и девять муз. В каждом этаже было по 12 лож; в императорской ложе стены были обиты шелковой материей; партер состоял из 22 кресел, 22 стульев и 22 скамеек. Бытописатель старого Петербурга М.Н. Пыляев сообщает, что в 1824 году этот театр был отдан в ведомство театральной дирекции, перевезен в Петербург и поставлен на площади у Чернышева моста, против здания министерства внутренних дел. На масленице открыли театр, а через неделю он сгорел.
   Так погибло одно из ранних и несомненно интересных произведений Антонио Ринальди.
   Старинные хроники окрестностей Петербурга сообщают, что по соседству о оперным домом находился «каменный картинный дом», где помещались библиотека и картинная галерея.
   Если к Большому дворцу подойти со стороны моря, от нижнего парка по центральной аллее, где сохранились еще следы газонов и несколько постаментов от статуй, то тогда перед нами будет постепенно разворачиваться этот красивый ансамбль. Как остроумно использована местность высокой гряды, на кромке которой стоит дворец! Зигзагами живописно сбегают пологие лестницы, блестя белой балюстрадой на фоне зелени. И все завершено шпицем с позолоченной княжеской короной.
   Ораниенбаумский дворец, завершивший первый этап строительства этой загородной усадьбы, – ценнейший, а сейчас, пожалуй, и единственный сохранившийся памятник эпохи становления русского барокко.
//-- Китайский дворец --//
   Ринальди приехал в Россию в 1752 году. Очевидно, он составил уже себе некоторое имя на родине, ибо был рекомендован Кириллу Разумовскому для строительства, которое тот затеял на Украине. Еще требуют исследования первые творческие шаги Ринальди в России, но, во всяком случае, известно, что уже в 1750 году он работал при дворе великого князя Петра Федоровича и в качестве его придворного архитектора строил тот оперный дом в Ораниенбауме, о котором мы говорили выше. В 1702 году он там же распоряжался строительством Китайского дворца и Катальной горки.
   Ринальди, очевидно, сам придавал особое значение тем своим ранним произведениям, какие он осуществил в России, ибо единственный увраж, изданный им в Риме, под названием «Pianta ed Elevzio delle Fabriche esistente nel nupvo Giardino di Oranienbaum. Roma MDCCXCVI» был посвящен Китайскому дворцу и всем парковым затеям Ораниенбаумской усадьбы.
   Антонио Ринальди, современник великого Растрелли, в своем творчестве уже дает элементы другого стиля.
   Наряду с живописностью и орнаментальностью, законными в предшествующей архитектурной эпохе, он смело применял новое; например, колонна овального зала Китайского дворца имеет уже принципиально другую функцию, чем в эпоху барокко. Выступая из стены, колонна не играет роли простого орнаментального украшения плоскости стены, а входит в общую композицию зала. И орнаментальное разрешение здесь также другое. Свободная плоскость стены только обрамлена, а не заполнена лепниной и позолотой, и стена резко отграничена горизонтальными тягами от перекрытия. Декор потолка не сливается с декором стены, как в творчестве барочных мастеров.
   Ринальди еще только предчувствовал эпоху классицизма, но это предчувствие наложило особый отпечаток на его творчество, в частности на композицию Китайского дворца.
   Китайский дворец теперешнее свое название получил уже позднее, первоначально же во всех официальных бумагах он именовался «Голландский домик» или «Домик маленький, собственный ее императорского величества», или «что в верхнем саду».
   Уже в XIX веке, после уничтожения Петерштадтского Петровского дворца, который тогда также назывался Китайским, новый Голландский домик получил теперешнее свое название.
   Китайский дворец строился с 1762 по 1768 год. В 1763 году были возведены стены дворца и началась укладка кровли. В 1764 году было преступлено к внутренней отделке дворца.
   Белый одноэтажный корпус поставлен на гранитный стилобат, в одну ступень. Выступая за фундаменты самого здания, стилобат как бы образует галерею, огороженную легкой низкой решеткой красивого рисунка. Вытянутый по прямой фасад дворца имеет в сторону пруда две пристройки, образующие П. Центр фасада акцентирован овальным выступом, завершенным фигурным аттиком барочного типа. В аттике – круглые люнеты, над каждым из них силуэты скульптур, еще более подчеркивающие центральную часть дворца. Весь фасад расчленен пилястрами, на которые опирается сильно раскрепованный карниз; окна богато украшены полукруглыми сандриками и лепными гирляндами. Постановка пилястров в простенках – прием характерный для Ринальди и получивший затем свое великолепное разрешение в фасаде Мраморного дворца.
   В планировке Китайского дворца и его фасадах Ринальди весьма удачно разрешил проблему связи внутреннего пространства с его внешним парковым окружением. Галерея, образованная выступающим стилобатом, как бы вводит нас во дворец.
   Из многих комнат имеются выходы в парк (больше двадцати дверей). Выйдем через одну из этих дверей на заднюю площадку, остановимся здесь на время, чтобы по совету ораниенбаумского старожила «полюбоваться искусным расположением предметов, окружающих этот волшебный домик; строй широколиственных дубов и благоухающих лип прикрывает весь задний фасад домика; у подножия их, словно серебряное блюдо, нечаянно опущенное в зеленую мураву, лежит небольшой овальный пруд, со всех сторон обставленный деревьями». Дубы и зеленая мурава смотрятся в низкие окна и широкие двери и сливаются с живописной декорацией на стенах зал и кабинетов дворца.
   Китайский дворец создавался в пору особо сильного увлечения китайскими и японскими мотивами, захватившего искусство всей Западной Европы с конца XVII века, причем эта мода проникает в искусство России не только через посредство западных мастеров, работавших у нас, но и благодаря непосредственным связям России с Дальним Востоком.
   Еще Берхгольц в своем дневнике вспоминает о привезенном из Китая капитаном Измайловым куске тканых обоев превосходного качества.
   А в 1763 году императрица Екатерина поручила через графа Алексея Бестужева-Рюмина подполковнику Якоби, отправлявшемуся из Москвы на китайскую границу, купить в Китае «для собственного монаршего употребления комнатные обои». Китайские шелковые материи для нужд русского двора обыкновенно покупались непосредственно в Китае. Так, оттуда были выписаны для Китайского дворца 360 кусков шелковой материи с разными китайскими узорами, в среднем по 100 рублей за кусок. Таких примеров можно привести множество.
   Китайские залы – почти непременная принадлежность всех дворцов. Китайские мостики, пагоды, беседки и китайские деревни – принадлежность всех дворцовых парков и богатых дворянских усадеб. В этом увлечении не было серьезного проникновения в сущность восточного искусства, попытки осмыслить цветовую гамму и законы тектоники чуждой европейскому мышлению живописи и архитектуры. «Экзотика» увлекала чисто формально, придавая новую остроту творчеству европейских мастеров. Необыкновенно увлекательная новая возможность с легкой руки английского архитектора Чемберса была принята всей Европой, вылившись затем в своеобразную струю декоративного искусства в творчестве русских мастеров второй половины XVIII века.
   Китайский дворец, пожалуй, самый разительный памятник декоративного искусства эпохи, предшествовавшей развитому классицизму, и один из самых прелестных образцов этого наивного, но творческого восприятия восточной орнаментики.
   Нам неизвестен на всем протяжении европейского искусства XVIII века другой памятник, где была бы такая согласованность общего и частностей, такая дружная работа архитектора, живописцев, резных дел мастеров, мраморщиков и паркетчиков. И с этой стороны изучение Китайского дворца было бы весьма поучительно. Дружная работа, понимание, существовавшее между мастерами, и то, что каждый художник средствами своего искусства как бы поддерживал своего собрата и развивал его идеи, объясняется принадлежностью к одной школе и высокой квалификацией.
   Ринальди в бытность свою в Италии был связан с Венецианской Академией Художеств. Очевидно, в шестидесятых годах XVIII века русское правительство передало заказ Венецианской Академии Художеств на все живописные работы в Китайском дворце. В результате внутреннее оформление дворца блещет именами итальянских художников: Тьеполо, Питтони, Дицциано, Цунио, Маджотто, Гварана, Чиньяроли, Ротари. Все они – члены Венецианской Академии, а некоторые, как Тьеполо и Питтони, – ее первые президенты (1750 и 1758), были воспитаны на образцах великолепных колористов Паоло Веронезе и Тинторетто. Правда, в эпоху, когда работали эти мастера, уже проявлялись многие признаки упадка, того маньеризма и сухости, которыми отличались академические школы. Но Венецианская Академия середины XVIII века и ее питомцы, в силу особых художественных традиций Венеции, избежали этого порока, сохранив свою самобытность. Тьеполо со всем своим феерическим богатством красок и изящной фантазией стоял во главе этих художников, давно связанных друг с другом общностью работы и художественных интересов. Этот крупнейший декоратор, выполнивший в Ораниенбаумском дворце два плафона, был недосягаемым образцом для итальянцев. К нему тянулись, ему подражали, подчинялись его творческому гению. И в этом великолепная удача Ораниенбаумского ансамбля – в работах Тьеполо и его товарищей, которые, следуя ему, вдохновляясь вольностью его композиции, смелостью в трактовке сюжетов, свободно нагромождали облака, белокурых богинь, драпировки, щедро заполняя живописью все свободное пространство. Пышность живописи соответствовала богатству архитектурных форм, чем достигалась согласованность частей, которые сливались в единое гармоническое целое.
   К произведениям мастеров венецианской школы следует еще присоединить работы Торелли и братьев Бароцци, которые вместе с Ротари непосредственно в натуре украшали интерьеры Китайского дворца. Кроме того, у скульпторов Бонаццо, Джиованни Маркиори, Джиованни Молайтер и Джузеппо Горетти в 1768 году были приобретены скульптуры, украсившие потом залы и кабинеты дворца. Наконец, к плеяде итальянских мастеров надо присоединить мозаичиста Мартини, осуществившего наборные полы и великолепные украшения из цветных мраморов.
   Таким образом, работы по сооружению Китайского дворца объединили группу художников, воспитанных одной школой, во главе о зодчим Ринальди, подчинившим всех мастеров прикладного искусства и живописцев своей единой художественной воле и тем самым обеспечившим создание поразительного по цельности архитектурного ансамбля.
   Стилистически внутренний декор Китайского дворца, как бы снова возвращает нас к дням расцвета барокко, к орнаментальной щедрости и цветистости этого стиля, но все же на каждого, кто войдет во дворец, повеет чем-то новым, более простым и величавым, предчувствием классического спокойствия и монументальности, в котором работают мастера последующей архитектурной эпохи.
   Дворец следует начинать осматривать с овального приемного или Большого зала, граненой абсидой выступающего в фасаде дворца.
   По площади пола зал невелик, по его пропорции, а главное высокий потолок с паддугами, в которых сделаны круглые люкарны, создают впечатление большого помещения. Этому способствует и объемный декор – выступающие трехчетвертные колонны, пилястры, каминные ниши. Мастер придал залу большую торжественность, приличествующую центральному помещению дворца.
   В медальонах над дверями мы видим скульптурные барельефы работы Анны-Марии Колло, портреты Петра I и императрицы Елизаветы (сделаны около 1709 года).
   Самое замечательное во всем убранстве приемного зала и, пожалуй, лучшее из сокровищ Китайского дворца – плафон Тьеполо «Триумф героя». Насколько Тьеполо как художник превосходит и как бы подчиняет себе всех своих сотоварищей по украшению дворца, настолько и картина его, развертываясь целой красочной симфонией, затмевает все остальное. Во дворце, кажущемся хрупкой, изящной игрушкой, «Триумф героя», эта торжественная живопись, потрясает своим величием.
   Художественный облик следующей после Большого зала комнаты – стеклярусного кабинета – сложился из великолепных вышивок стеклярусом и синелью (ворсистым шелком), сплошь покрывающих стены, и наборных полов из смальты, теперь уже исчезнувших.
   Стены прямоугольной комнаты разбиты золоченой резьбой в виде стволов пальм на двенадцать отдельных панно-вышивок, в общей сложности занимающих площадь стены в 45,5 м -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Вышивки синелью по стеклярусной основе изображают фантастических птиц на фоне не менее фантастического пейзажа, и все цветисто и искрится миллиардами бликов, когда вдруг неяркое северное солнце упадет лучом на стеклярусные стены затейливой комнаты.
   Вышивки стеклярусного кабинета, усиленно подражающие живописи, вошли в употребление в XVII веке, в эпоху господства стиля барокко. Уже тогда встречаются вышивки-картины как украшения стен. В XVIII веке подобные вышивки нашли себе применение для украшения мебели, и в то же время появляется новый вид рукоделия – вышивка синелью, бывшая особенно в моде около середины XVIII века. Так, в списке материй, взятых императрицей Елизаветой у купца Вейнахта (за которые она осталась должна 48 тысяч рублей), между прочим, значатся «8 кусков богатых материй с цветами синелью на золотом и серебряном фоне по последней моде».
   Вышивки Китайского дворца, исполненные синелью по редкому, вытканному из толстых ниток холсту, поражают необыкновенной слаженностью композиции. Прекрасно рассчитанные пропорции, топкий рисунок орнаментальных обрамлений, их необыкновенное разнообразие, гармония красок, делают эту рукодельную отделку выдающимся художественным произведением.
   На одном из панно сохранилась подпись мастера «de Chene Z» (де-Шен). Имеющийся в нашем распоряжении архивный материал и стилистический анализ позволяют нам назвать и художника, давшего рисунки для панно, – крупнейшего орнаменталиста XVIII века Жана Пильмана.
   В стеклярусном кабинете сразу бросается в глаза сочетание всей композиции архитектурной отделки комнаты с рисунками панно и их размерами. Ясно, что архитектор был участником художественной компоновки самих панно. Он дал идею, характер орнаментального разрешения вышивок. И в этом же характере он создал легкую орнаментальную лепнину на свободном зеркале стены над кармином с сидящими на ветках фантастическими птицами. И затем следует мысленно восстановить комнату во всем богатстве ее красок, когда вместо ныне существующего паркета был цветистый мозаичный ковер из отдельных кусочков смальты, богатый, как россыпь драгоценных самоцветов. Мозаичный пол стеклярусного кабинета был выполнен мастером гранильной фабрики в Петродворце Якобо Мартини с еще 33 рабочими, которые, будучи откомандированными в 1763 году в Китайский дворец, проработали там в течение 15 лет, вплоть до 1778 года, создав, кроме мозаичного пола, еще целый ряд шедевров наборной работы.
   Всю красочную щедрость убранства комнаты дополняет плафон «Фортуна и зависть» работы художника Гаспара Дицциано.
   Екатерина II великолепно сознавала всю художественную ценность стеклярусного кабинета. И обыкновенно, желая поразить иностранных послов богатством и великолепием русского двора, принимала их именно в этой комнате. Несомненно, убранство стеклярусного кабинета Китайского дворца в Ораниенбауме является самым разительным и единственным в истории европейского искусства XVIII века образцом художественной культуры дворянского общества, с его даровым трудом крепостных художников и мастеров, могущих бесконечно долго выполнять трудоемкие и высоко художественные произведения прикладного искусства.
   Среди помещений, дающих ясное представление о характере композиции дворца и его внутреннем убранстве, является весьма показательным «Зал муз».
   Конфигурация внутреннего объема с мягко-круглящимися линиями и масса сквозного света, льющегося через шесть застекленных дверей, заставляют воспринимать «Зал муз» как некий нарядный вестибюль, выводящий на террасу и в парк, раскинувшийся по обе стороны дворца.
   Этим приемом достигнута органическая связь и плавный переход к зеленым пространствам парка. Вместе с тем, декоративная живопись, щедро разбросанная по стенам зала, весьма характерна.
   Плафон «Венера и Грации», работы Стефано Торелли, так же, как и росписи стен, посвящены музам и Аполлону.
   На плафоне Венера, возлежащая на облаке, и лебеди, управляемые Грациями. Колорит представляет собою сладковатое сочетание блеклых тонов, голубоватого и розоватого, светотень изысканно нежная, с преобладанием ясного, равномерно распределенного света. В рисунке преобладают мягкие линии. Роспись с потолка спускается на паддуги и размещается в простенках, где изображены музы.
   Стефано Торелли не принадлежал к числу членов Венецианской Академии Художеств, и условно красивые тона его живописи, характерные для эпохи упадка, не облагорожены традициями колористов великого города. Но все же высокая культура его письма, а главное, умение ответить общему замыслу архитектора, дают великолепное сочетание лепнины и живописи.
   Вся отделка комнаты может служить образцом необыкновенной согласованности отдельных ее элементов: стены связаны с потолком и паддугами, потолок, отчасти и стены – с полом.
   Здесь следует отметить мастерски сделанные полы, которые входят в общую композицию каждого помещения. Они были выполнены из цветной древесины различных тропических пород дерева (красного, розового, амарантового и др.), причем красивая текстура древесины была умело использована русскими мастерами для тонкого изысканного рисунка по шаблонам Ринальди. Деревянные полы были закончены в 1770 году и заменили собой полы, сложенные из мрамора во время сооружения дворца.
   Из убранства «Зала муз» следует отметить два мраморных бюста Лукреции и Клеопатры, итальянской работы XVIII века, интересных по экспрессивности в передаче трагического жеста. Анфилада Китайского дворца по обе стороны от Большого зала включает сиреневую гостиную – единственную комнату, не сохранившую подлинную роспись и грубо записанную художником С.И. Садиковым в конце XIX века.
   Сиреневая гостиная замечательна тонкой изысканной белой и золоченой лепкой по сиреневому, нежно-фисташковому и палевому фону. Существенным элементом в декорацию гостиной входят картины и десюдепорты (украшения над дверями) – все любовные сцены и нежные пасторали: «Диана и Эндимион» Торелли, «Венера и Адонис» Ротари, «Анжелика и Медор» Чиньяроли. Плафон – работы Франческо Цунио «Гимн Венере».
   Малый и Большой Китайские кабинеты, а также спальня Екатерины II – три комнаты, оправдывающие название дворца Китайским, ибо Ринальди в их декоре применил ту «китайщину», которая создавала, как ему казалось, якобы, подлинные китайские мотивы. С блеском тонкого мастерства, радующего неожиданностью талантливой выдумки, Ринальди украшает этими «curiosite» личные комнаты Екатерины. Ему на помощь приходят братья Бароцци – живописцы-декораторы.
   В обрамлении пышной отделки потолка, где китайские узоры причудливо сочетаются с западноевропейскими, они дают плафон «Китайская свадьба», и все это сливается с лепниной, обрамляющей стены, и деревянными тончайшей наборной работы панно на китайские бытовые сюжеты, а стены, в свою очередь, слипаются с полом такой же тонкой наборной работы.
   И так всюду. Во всем дворце каждый угол, дверная ручка и карниз и лепнина заполнены великолепными образцами декоративного искусства, подлинными произведениями тех времен, когда ремесло было искусством и искусство насыщало ремесло, проникающее во все уголки дворцового быта.
   Среди помещений, заполненных живописью, следует также упомянуть «кабинет Ротари». Название комнаты говорит о мастере, его украшавшем. Но стенам, среди тонкой лепки, размещены портреты работы художника Пьетро Ротари.
   Мастер, работавший в духе Ватто, избирал объектами для своих портретов не знатных дам, а крестьянок, тех «пейзанок», которые свежестью своих лиц говорили о близости к природе, о простоте и безыскусственности их жизни, так соответствующей модной тогда философии Руссо.
   Китайский дворец очень своеобразный памятник русского искусства. Его своеобразие в том, что хотя мы не можем назвать ни одного русского художника, работавшего над художественной композицией в целом или над сотворением отдельных его самостоятельных частей, но весь он, от фундамента и до конька крыши – произведение русских рук, ибо архитектор Ринальди, живописцы братья Бароцци, Торелли, мозаичный мастер Мартини имели творческих исполнителей своих замыслов – русских художников, великих знатоков художественного ремесла, людей, несомненно, привнесших в выполняемую ими работу древние традиции своих профессий.
   Архивные материалы донесли до нас имена талантливых исполнителей. Все они способствовали созданию ансамбля Китайского дворца.
   По увражу, опубликованному Ринальди в Риме, мы знаем, что он, кроме Китайского дворца, соорудил в Ораниенбауме еще множество всяких увеселительных домиков, беседок, колоннад и тому подобных парковых затей, бывших тогда в моде. По бокам Китайского дворца, в линию, образуя как бы улицу, Ринальди построил небольшие фрейлинские дома в два этажа с крутыми двухскатными крышами, завершенными большим золоченым вазоном. Он как бы повторил парковую композицию дворца Людовика XIV – Марли. И все сооружения размещались в парке, с продуманной до топкости планировкой, со стрижеными боскетами и «дикими» аллеями, с прудами и знаменитым в свое время лабиринтом. Теперь все это уже не существует. Остались только пруд да буйно разросшийся парк. И в парке еще одно замечательное произведение Ринальди – Катальная горка.
//-- Катальная Горка --//
   «В Ораниенбауме есть наипреимущественнейшая в своем роде Катальная гора», – писал А. Щекатов в своем «Словаре географическом Российского Государства» (1807–1808).
   Да, это действительно одна из поразительнейших затей русского XVIII века. Древний веселый спорт – катание с ледяных гор – перешел в XVIII веке в придворный быт и вызвал к жизни такие сооружения, как растреллиевская Катальная горка в Царском селе (Пушкине) и такая же ринальдиевская в Ораниенбауме. Они не имели себе подобных за границей и поражали причудливостью архитектуры и размахом сооружения.
   Строительством Катальной горки Ринальди был занят одновременно с постройкой Китайского дворца.
   В 1762–1763 годах производились «каменные работы».
   В 1764 году уже делались купол «плотничною и столярной работой» и деревянные золоченые статуи.
   В 1766 году столяры Матвей Потапов и Василий Назаров исполняли столярные «чистые» работы. Тогда же крестьянин Козьма Платов «делал карниз по скату».
   В следующем, 1767 году живописного дела мастер Серафино Бароцци (младший) исполнял «в Катальной горе по опробованным чертежам живописные работы – писал красками и золотом плафон и стены в круглом зале», а также расписывал кабинет, убранный фарфором, и в нем «написал пол наподобие фарфора, покрыв его светлым лаком. Свои работы Бароцци продолжал вплоть до 1769 года. Все последующие годы были заняты внутренней отделкой, обивкой мебели, установкой мраморных скульптур, присланных из Италии.
   Наконец, в 1777 году слесарного дела мастер Фурквисто сделал по рисунку Ринальди две звезды из белой жести, которые увенчали купол Катальной горки, завершив ее сооружение и отделку.
   Центром всей композиции является Круглый зал, покрытый вытянутым куполом. К Круглому залу примыкают три кабинета, в фасаде выраженные тремя выступами. Все помещения стоят на цокольном этаже с овальными окнами. На высоту цоколя от земли поднимается лестница красивого рисунка. Второй этаж опоясан легкой тосканской колоннадой, поддерживающей балкон третьего этажа. Сооружение необыкновенно легко и классично логикой горизонтальных членении, белизной стен и тонкой профилировкой деталей.
   Когда-то от балкона второго этажа павильона Катальной горки шли волнистые скаты длиной 250 саженей, и по проложенным рельсам в колясках фантастического рисунка кавалеры и дамы двора Екатерины услаждались катанием с гор. А затем отправлялись в павильон, где в круглом зале был сервирован ужин.
   В 1794 году Георги так описывает Катальную горку: «Гора есть свод около 10 саженей вышины, имеющий вверху галерею с увеселительным домиком, в коем находится шесть резною работою и позолотою украшенных одноколок, наподобие триумфальных колесниц, – скат и вообще все так же, как было в Царском Селе. На каждой стороне ската есть покрытая колоннада, по коей вверху и внизу прогуливаться можно, и особливо вверху, – не токмо вольный воздух, но и весьма приятный вид имеет».
   Внутреннее убранство Катальной горки состоит почти всецело из росписей, выполненных Серафино Бароцци. Более других помещений интересен вестибюль, где Ринальди (быть может нигде, так, как здесь) с малыми средствами достиг цельного и чистого эффекта.
   Несколько строгий характер вестибюля (белые лепные украшения – трофеи – по светло-зеленому фону) смягчен удивительной игрой круглых и эллиптических линий, а также изящностью орнамента.
   Отсутствует живопись и в белом кабинете в западном выступе павильона, если не считать превосходно расписанной «гризайль» по зеленому фону двери, но декоративный эффект здесь достигается прекрасными пропорциями и удивительно изящной и тонкой орнаментикой.
   Следует здесь выйти на балкон, опоясывающий весь этаж, и по совету все того же «ораниенбаумского старожила» полюбоваться на окрестности. «…Вправо вдоль по морскому берегу тянется зеленая дубрава – сквозь ветви столетних дубов мелькает современный им Меншиковский канал, оканчивающийся пристанью; прямо перед глазами Кронштадт, грозный Палладиум нашей столицы; а вот и она сама, повитая пеленой туманов; обратите взоры налево – там необозримая равнина моря, равно очаровательного в блестящий день и в день ненастный».
   Центральный круглый зал пострадал от сырости, и часть потолка обрушилась еще в XIX веке, повредив чудесный плафон работы Бароцци, который пришлось переписать. Но еще и сейчас отлично видна красивая роспись дверей нежными гирляндами и узоры стен. Над дверями вставлены картины, изображающие Диану, работы Стефано Торелли. Еще лучше Восточный кабинет или кабинет обезьян. В нем плафон работы Бароцци и изумительная по тонкости лепная декорация стен в виде легких узоров, которые на коньках превращаются в консоли, поддерживаемые обезьянами.
   После завершения всего строительства в Ораниенбаумской усадьбе в Катальной горке все еще продолжались работы по ее украшению. Затем бесконечной вереницей потянулись ремонты: от сырости обваливалась штукатурка, гнили полы (особенно на скатах) и прочее.
   В последний раз катались с горки при Павле I, в 1799 году. Потом запретили. В 1818 году Александр I отпустил 50 тыс. рублей на перестройку и ремонт Катальной горки, но к работам не приступили.
   В 1823 году горка пришла совсем в упадок: «от зала идет скат, на котором дерево сгнило, разобрано и свезено к оранжереям на дрова, а по обе стороны ската каменные галереи с колоннадами… из коих часть колоннады от худого фундамента упала в 1813 году, длиною 45 саженей, а кирпич разобран и употреблен на разные починки».
   К нашему времени от роскошных колоннад и длинных волнистых скатов остались только следы фундаментов. Да в зеленой рамке старого парка, как кусок вздыбленной и застывшей морской пены, высится павильон Катальной горки.
   Шедель, а затем Растрелли в постройке Большого Ораниенбаумского дворца показали пути развития русской архитектуры XVIII века. Стиль барокко в творчестве этих архитекторов, в окружении русского пейзажа, и выполненный в кирпиче и штукатурке руками русских крепостных и вольных мастеров, приобретает глубоко национальные черты русского барокко, и Ораниенбаумский дворец, раскинувшийся с истинно русской широтой и размахом, явился одним из первых памятников этого стиля. В этом его историко-культурная ценность.

   Печатается по изданию: С. Земцов. Ораниенбаум. М, 1946.

Т. Сапожникова
Ораниенбаум

   «Сим Ораниенбаумском Конторе повелеваю приезжающих в Ораниенбаум для просмотрения во дворец впускать, точию подлого народа и в серых кафтанах не впускать»
6 Окт. 1703 г. Граф Сиверс.

   Ораниенбаум, как и Петергоф, возник в первые годы захвата Балтийского побережья и первоначально имел непосредственное значение как пункт, создававший возможность удобного сообщения с только что укреплявшимся Кронштадтом. Место то, округленное до размеров большого поместья, с приписанными к нему деревнями и лесными угодьями, было подарено Петром I Меншикову и быстро превратилось в роскошную увеселительную резиденцию, мало уступавшую царской.
//-- Большой дворец --//
   Большой дворец, построенный придворный архитектором Меншикова Шеделем в 1712–1720 гг., поставлен, как и Петергофский, на гребне кряжа, с террасными спусками к широкой лужайке, прежде расцвеченной узорным ковровым партером с фонтанами в куртинах. За главными воротами, замыкавшими волнистую линию ограды, состоящую из чередующихся больших и малых столбов, связанных пикообразной решеткой, находилась пристань.
   Внешний вид дворца
   Дворец состоит из небольшой средней части с высокой крышей, завершенной княжеской короной.
   С обеих сторон от него идут плавно изогнутые дуги низких флигелей, законченные высокими восьмигранными павильонами. В западном павильоне помещается церковь, в восточном – «японский зал», предназначавшийся для коллекции китайского и японского фарфора, Несмотря на большой размах в постройке, архитектура дворца носит провинциальный характер, особенно ярко сказывающийся на его средней части. Обычные для русского барокко пилястры с коринфскими картелями, изогнутые, разорванные или приподнятые крышками наличники окон – слишком мелки по общему масштабу. Со двора, – где нет такого подъема, который стороны моря дают террасы, – это сказывается с особой остротой. Дворец оттуда имеет вид помещичьего дома, в котором чувствуются маленькие комнаты, низкие потолки и, вообще, наивное убранство русских палат, только что начавших тянуться за западными образцами.
   По обо стороны от дворца идут длиннейшие одноэтажные галереи, в которых при Меншикове размещалась многочисленная дворня; позже, при Петре III, в них квартировали голштинские офицеры, состоявшие при его дворе. Ворота, присоединяющие галереи к основному зданию, типичны для начала ХVIII века низкой аркой своего перекрытия, крупными овалами и вообще прекрасными пропорциями в своей отделке.
   Разнокалиберность отдельных частей всего дворца была отмечена еще современниками и объяснялась ими тем, что постройка дворца, растянутая на несколько лет, поручалась различным архитекторам. Пока ни одного имени, кроме Шеделя, вскрыть не удалось, но отсутствие единого плана – несомненно и является характерной чертой этого громадного, но раскинутого жилища одного из крупнейших вельмож, который все же не мог подняться до царского великолепия.
   Несмотря на все это, Большой дворец в Ораниебауме, сохранившийся почти без изменений с начала ХVIII века, является одним из самых интересных памятников так называемой «петровской архитектуры».
   После ссылки Меншикова в 1727 г. Ораниебаум был разорен и надолго заброшен: всю иностранную мебель, пудовые серебряные люстры, картины, зеркала, – все было приказано вывезти в Москву, украсившуюся для Петра II.
   В 1743 г. Ораниенбаум был подарен Елизаветой будущему Петру III и Екатерине II. Сравнительно скудные средства, отпускавшиеся Елизаветой нелюбимому племяннику – «голштинскому чертушке» – и еще больше нелюбимой «немке», едва давали возможности поддерживать уже сильно обветшавший дворец.
   Все же в 1756 г. пришлось произвести капитальный ремонт, порученный только что приехавшему в Россию итальянскому архитектору Ринальди. Весь дворец он оставил в первоначальном виде и, вероятно, только несколько усложнил внешнюю отделку церкви и «Японского зала», более нарядно разработав примыкающие к их граням пилястры и выступы, лежащие на колоннах. Главные изменения коснулись террас, прежде земляных и обложенных дерном, теперь – обрамленных каменными стенами с балюстрадами. При этом прямая, широкая лестница, сплошным маршем спускавшаяся от главного входа, была заменена расходящимися зигзагами двойных, то расходящихся, то сходящихся лестниц. Полукруглая площадка у подножия террас и главная аллея, пересекающая партеры, была уставлена мраморными итальянскими статуями. Часть из них, работы Бонацци, 1757 г., сохранилась до сих пор и представляет собой прекрасные образцы садовой скульптуры.
   Церковь Ораниенбаумского дворца была отделана при Меншикове и освящена 2 сентября 1727 года. Она помещена в восьмигранным павильон дворца и поэтому лишена, в узком смысле слова, церковной архитектуры, вследствие чего эффект сосредоточен в ней на иконостасе. Деревянный, резной, покрытый серебром и позолотой, он поставлен в узкую грань, где он оказался сжатым и в высоту.
   Первый ярус иконостаса, с выдвинутой среднюю частью, уставлен серебряными колоннами, увитыми золотой цветочной гирляндой и законченными золотыми коринфскими капителями. Сверху он отделен богатым карнизом, дробно профилированным и лежащим на частых, мелких модильонах. Царские врата совсем обычны: на них представлены фигуры четырех евангелистов, поучаемых сходящим к ним Христом. Серебряный голубь парит в золотом круге над вратами. Пышный серебряный балдахин, драпировки которого поддерживаются золотыми головками ангелов, осеняет вход.
   Второй ярус так сжат, что занимает только среднюю; часть, по бокам которой стоят резные золоченые фигуры ангелов. Иконостас завершается резной группой «Оплакивания», с фигурой богоматери, держащей в руках мертвенно обвисающее тело Христа. Позади группы стоит крест, по бокам – высокие фигуры ангелов.
   Несмотря на золото и серебро, иконостас носит суровый характер. Аскетические, удлиненные формы фигур, строгие лица, все имеет вид торжественный и церковный, в противоположность Петергофской церкви, светской и веселой. Стены церкви были реставрированы Ринальди, украсившим их гирляндами и золотыми головками ангелов в серебряных облаках. Отделка эта никакого отношения к иконостасу но имеет.
//-- Нижний и Красный пруды --//
   К востоку от Большого дворца еще при Меншикове был выкопан большой пруд, так называемый «Нижний», в который впадает речка, текущая из «Красного пруда». Вдоль по этим прудам расположены живописнейшие места Ораниенбаума, даже получившие прозвище «Швейцарии», благодаря глубоким лесистым оврагам и большим прудам, напоминающим скорее озера. Но они не голубые, как в Швейцарии или в Гатчине, а красноватые, что объясняется мшистостью болот, из которых берет начало речка.
//-- Петерштадт --//
   За «Нижним» прудом, на высоком правом берегу речки, в 1757 году Ринальди построил для Петра III «Петерштадт», т. е. Петровский городок или крепость была одна из тех игрушечных военных затей, которые составляли отличительную слабость Петра III, унаследованную Павлом I уже в размерах военной мании.
   Там, за миниатюрными валами и рвами, были арсеналы, пороховые погреба и, между прочим, небольшой павильон-дворец для Петра III. В настоящее время сохранились только этот павильон и ворота.
   Ворота каменные, широкие, несколько грузные с низкой аркой, с чугунной решеткой, в виде трельяжной сетки с цветами на перекрестах. На них деревянный застекленный «фонарик» в виде беседки, завершающийся высоким шпилем.
   Павильон каменный, двухэтажный, почти квадратный в плане, с выемкой на месте четвертого угла очень строен. Нижний, цокольный этаж – рустован, верхний – прорезан высокими окнами-дверями, заделанными узорчатыми решетками, что придает французский вид. Это единственный из сохранившихся павильонов Ринальди. Внутри он был отделан китайскими лаковыми панно и цветными штофами, но во вторую половину XIX века все это было подновлено.
//-- Ораниенбаум Екатерины II --//
   В противоположной части парка, к юго-западу от Большого дворца, вправо от проезжей дороги, ведущей в деревни, Екатерина II создала свой, новый Ораниенбаум.
   Казалось бы, что это место, где она долго скучала рядом с почти не вытрезвляющимся грубым мужем, не могло хранить для нее приятных воспоминаний, но она ценила Ораниенбаум за ту свободу и непринужденность, которой можно было пользоваться в этой сравнительно отдаленной резиденции. В Царском и Петергофский все было на виду и на счету; здесь же, в молодые годы, она могла охотиться, разъезжая в челноке по взморью, и стрелять в тростинках уток, скакать по лесам в мужском костюме, свободнее интриговать и заводить романы. Ее «Записки», относящиеся к годам до переворота, ясно показывают, какую роль играл Ораниенбаум в ее жизни.
   Естественно, что первые постройки, которым она вообще придавала большое значение и которыми искренне увлекалась, относятся именно к Ораниенбауму. Еще до переворота, энергично подготовлявшегося ею, она поручила Ринальди составить проекты нового дворца, Катальной горки и новой разбивки парка. Они и были исполнены с большой тщательностью и, вероятно, с увлечением, потому что на склоне лет Ринальди, вернувшись в Италию, издал альбом именно этих проектов. С осени 1762 года, как только Екатерина II получила возможность свободно распоряжаться средствами, в Ораниенбауме начались работы, и в первое десятилетие ее царствования он был ее излюбленной резиденцией.
//-- Китайский дворец --//
   Китайский дворец задуман скорее как павильон, рассчитанный на лето, солнце и окружение, чем как дворец царской резиденции. Одноэтажный (со стороны южного фасада в XIX веке были пристроены антресоли), с низкой крышей, приподнятой невысоким куполом с резными деревянными статуями, он поставлен вровень с землей. Северный фасад его втянут почти по прямой с выделенным центральным округлым залом и чуть отступающими от основного корпуса краевыми залами. Южный фасад увеличен двумя перпендикулярными выступами, отходящими от главного здания так, что они ограничивают два боковых квадратных садика у краевых зал дворца. Таким образом, план в основе своей остается еще барочным образом, но все детали его смягчены. Особенно ярко это сказывается во внешней отделке стен, где тонко прочерченные, редко поставленные пилястры, почти прямолинейные наличники окон и слабо свисающие гирлянды носят характер крайней изысканности, свойственной уже отживающим, последним моментам стиля Людовика XV. Первоначальная раскраска в два цвета, вероятно голубым по фонам и белым по пилястрам и лепке, с золотом статуй и балюстрады, прежде обрамлявшей крышу, делала дворец очень нарядным.
//-- Внутри дворца --//
   Вход во дворец ведет через переднюю, пристроенную во второй половине XIX века. Зал муз прежде непосредственно примыкал к саду и, открытый в обе стороны высокими, застекленными дверями, служил как бы переходом от сада к зданию. Высокий потолок его спускается к стенам мягко-круглящимися паддугами, при чем все это покрыто росписями и тончайшей золоченой лепкой, сплетающей золотые вьющиеся ветки с нежно окрашенными цветами. Паркет, набранный из цветных деревьев, темно-коричневых и желтых тонов, застилает весь пол как ковром. Роспись вся принадлежит итальянскому художнику Торелли. В каждом простенке, на голубеющих блеклых фонах, нежатся музы, немножко грузные, немножко томные, скорее возглавляемые чувственно-светской Венерой, чем Аполлоном. Венера царствует на плафоне Торелли, сладостно-томная, почти тающая в атмосфере мягкого облака. Белые лебеди, амур с торжествующе-взмахнутыми крыльями и три грации составляют ее окружение. Эта атмосфера любовности, охватывающая с первых же шагов, была тем воздухом, которым привычно и бездумно дышали Екатерина и все ее общество.
   Кабинет Екатерины Михайловны, правнучки Екатерины II, искажен переделками XIX века, снабдившими стены грузными копиями с картины Альбани – «Похищение Европы» и Ван-Дейка – «Мадонна», откуда, впрочем, взят лишь хоровод ангелочков. Только благодаря плафону Цуньо, венецианского мастера XVIII века, – «Наука в объятиях вечности», росписи Торелли – «Нептун» и «Амфитрида», тончайшей лепке на паддугах и наборному паркету, с венком роз, брошенных на золотистый фон, можно еще судить о прежнем колорите этого кабинета.
   Стеклярусный кабинет весь затянут вышивками, вставленными в пышные обрамления резных позолоченных гирлянд; на серебристо-текучих стеклярусных фонарях раскинуты шитые синелью узоры фантастических, ярко расцвеченных птиц, цветов, бабочек, кораллов и раковин, экзотических и по-китайски капризных. Исполнены они французским мастером де-Шэн в 1767 году. Плафон Дициани «Фортуна и зависть», вероятно, был помещен здесь не без некоторой мысли об Екатерине как богине счастья. Если вспомнить, что, например, костюм фаворита Корсакова стоил 99 тысяч руб., а одна шляпа к такому костюму стоила 33 тысячи, что ежемесячно счета ювелиров доходили до 200 тысяч, не считая экстраординарных покупок, то станет понятным, что в Екатерине в буквальном смысле иные могли видеть Фортуну, сыплющую драгоценностями. Мозаичные столики итальянского мастера Мартини, работавшего в 1760–1770 гг. на Петергофской гранильной фабрике, поражают смелейшим красочным сочетанием пестрых мраморов и стекловидных сплавов – смальта. В ХVIII веке здесь были такие же мозаичные полы и панели лазоревого камня.
   Не говоря о том, что эти стеклярусные вышивки и мозаичные работы являются единственными в своем роде, нигде более не сохранившимися, вещи эти поражают своей живописностью, являющейся ярким показателем того, что в данном случае мастера умели извлечь из материала – стекла и стекляруса – наивысший эффект, который может быть им свойствен.
   Большой приемный зал занимает середину дворца и выступает в сад тремя высокими застекленными дверями. Овальный, он покрыт куполом, прорезанным четырьмя люнетами – округлыми окнами, бросающими свет на роспись потолка. Весь белый, с колоннами по длинным стенам, он обнаруживает стремление Ринальди внести известную стройность в отделку и, тем самым, отойти от стиля Людовика XV, еще вполне господствующего в Стеклярусном кабинете.
   Плафон Тьеполо, одного из величайших художников-декораторов XVIII века, дает наивысшую точку в живописном убранстве дворца. В торжественной картине – «Триумф героя» (вероятно, Сципиона Африканского) – он заставляет героизм звучать в поражающем роскошестве красок. Слева – фигура воина, словно пронизанная отблеском жгучего солнца, полулежит на фоне палатки розового шелка и ковра горячих красных фонов; лиловеющая драпировка спадает ниже на суровые серые плиты руин; справа – резким контуром вырисовывается настороженная волчица; выше нее, в мягком голубеющем облаке, две богини: одна – белокурая, другая – смуглая, окутанная желтым плащей, жестом зовущая героя в даль; голубизну неба разрывают посередине крылатый конь – Пегас и фигурки амуров. Если верхняя часть картины и была тронута реставрацией, то все же она сохраняет и все мастерство композиции, и весь подлинный колорит основных групп.
   Полотна Торелли – «Юнона» и «Похищение Нифимеда» – над каминами продолжают ту же чувственную нотку, но оставляющую даже этот, наиболее торжественный зал. Мебель – банкетки, обитые расписным шелком, – повторяет мебель XVIII века. Японский фарфор, состоящий из больших ваз с пейзажами и флейтообразных с цветущими ветками сливы, весь относится к XVIII веку. Барельефы белого мрамора – Петр III и Елизавета – в мозаичных рамах, исполнены в XVIII веке.
   Сиреневая Гостиная, когда-то уставленная мебелью сиреневого цвета, едва хранит воспоминание о ней в раскраске стен, задекорированных картинами и тончайшей лепкой. Этот кружевной рисунок веток, скрещенных в овальном венке вьющихся стеблей с мелкими га ми, переплетение белой лепки с золоченой представляет одну из особенностей Китайского дворца, в которой сказывается все та же изощренность стиля, овладевшего всеми достижениями и ищущего выхода в утонченности.
   Картина Торелли – «Диана и Эндимион» – иллюстрирует один из любимых анекдотов XVIII века: влюбленная богиня, как всегда у Торелли, тающая в розово-сиреневых тонах, спускается к пастуху, лежа в серебристом серпе полумесяца. Десюпорты Торелли «Венера» – молочно-нежная на фоне красного плаща, и «Марс», медно-суровый, являются образами тех богов, которым с наибольшим увлечением поклонялись в XVIII веке, во времена гремящей воинской славы, соперничавшей шумом любовных побед. Картина Чиньяролли «Пастораль» и школы Амикони «Венера и Адонис» гораздо слабее по исполнению, но по содержанию остаются в том же круге любовных сюжетов.
   Милый Китайский кабинет обращает внимание своей игрой, резкой раскраской: зеленые стены, обведенные красным орнаментом, зеленый фриз по коралловому тюлю, в углах потолка – золотые драконы, все это – некая попытка создать китайский фон для драгоценных китайских ваз. Плафон Дициани «Фортиция» продолжает серию работ венецианских художников. Бюро, раскрашенное но белому фону «китайскими» рисунками – русской работы середины XVIII века.
   Большой Китайский кабинет, отделанным Бароцци, представляет собой любопытную декорацию «Китая» русских дворцов XVIII века. Все стены облицованы панно, набранными из цветных деревьев и слоновой кости: диковинные пейзажи с чудовищными птицами в небесах и уродливыми деревьями на скалах, дома с острыми крышами, у которых сидят китаянки, должны были изображать Китай. Потолок и высоко поднимающиеся паддуги богато расписаны; над зеркалом и передней дверью – фигурки китайских богов; над внутренними дверями качаются в кольцах белые какаду, в углах – перевиты золоченые драконы, и все это переплетено золотыми ветвями, пестрыми драпировками. В центре – плафон Бароцци «Китайская свадьба»: нарядный китаец-жених ведет белоснежную как фарфор, невесту, длиннобородый бог восседает в облаках, гости и приносители даров окружают новобрачных. Живопись эта, пестрая и плоская, далеко уступа плафонам венецианских мастеров, умеющих с роскошествующей непринужденностью расположить фигуры, взвить золотистые с зеленью драпировки по теплым голубым фонам неба, но она любопытна по своему стремлению воплотить «Китай» Расставленные повсюду китайские вазы были доставлены особой экспедицией, снаряженной при Екатерине II, и представляют собой прекрасные образцы фарфора XV и XVIII веков. Особенно хороши большие синие вазы с мимическими сценами в белых медальон: (XVII век) и большая ваза у зеркала, мельчайшие орнаментированная желтым, розовым, зеленым тонам с фантастическими птицами, выступающими по синей земле.
   Среди мебели есть настоящие китайские буфетики и ширмы; великолепная шкатулка красного лака. Биллиард – английской работы начала XVIII века, славившийся своей резьбой, вероятно был выписан еще Меншиковым.
   Спальня Екатерины II также называется китайской. Стены ее затянуты белым китайским шелком, от руки списанным пейзажами и фигурками. Альков весь убран зеркалами, вставленными в углы, потолок и стены, и зеркала создают в алькове перспективы уходящих коридоров, повторяют опрокинутые в потолке частицы комнаты и наполняют все изменчивым миром отражении. В алькове стояла парадная кровать, задрапированная алым и зеленым шелком, с султанами из страусовых перьев над золоченым балдахином. Она исчезла в половине XIX века. Плафон Гверана «Жертвоприношение» тоже принадлежит венецианцу, но отличается от других работ своим мелким рисунком и тонкой отделкой. Ему, до известной степени, соответствует мелкий, чисто ковровый узор пола.
   Камер-юнгферская была комнатой для дежурных придворных дам. Стены ее украшены пастельными портретами дам двора Екатерины II первых лет царствования. Они рисованы не первоклассным художником, но хорошо передают облики русских красавиц, несколько грузных и неуклюжих, по моде изображенных в костюмах богинь, времен года, весталок, нимф.
   Кабинет Ротари украшен головками работы этого художника, модного в России XVIII века. Головки удачно включены в декорацию стен, обведены лепными рамками и гирляндами. Мебель, крашенная зеленый с золотом орнаментом, середины XVIII века.
   Золотой кабинет, маленькая комната в одно окно отделана как драгоценная шкатулка. Позолоченные стены и паддуга расписаны Торелли, представивши там изящные сценки «Диана и Эндимион», «Венера и Парис» и подвижную фигурку «Меркурия». Плафон «Наука» принадлежит неизвестному венецианскому художнику XVIII века. Бюро красного дерева, выложенное розовым, заключало в себе письменный и туалетный прибор, теперь утраченный. Судя по наклейке магазина, оно французской работы и сделано в 1745 году.
   Чтобы осмотреть другую часть дворца, надо вернуться в Большой зал, откуда вход в так называемую Столовую, прежде непосредственно примыкавшую к саду. В XIX веке с этой стороны фасада была пристроена стеклянная галерея, в котором стоят пазы цветов и фарфоровые садовые табуретки, времени Николая I, подражающие по раскраске китайским или японским. Вся роспись столовой, исполненная Торелли, подновлена до неузнаваемости, и только мифологическая сцена «Диана и Актеон» – разгневанная богиня превращает дерзкого охотника в оленя за то что он подглядел ее купанье, – напоминает о настроениях, преобладавших в живописном убранстве дворца.
   Буфетная сохранила от XVIII века плафон «Суд Париса» и роспись над дверями «Марс и Венера», «Геркулес и Омфала». В шкалике наплывного ореха, прекрасной английской работы первой половины XVIII века, выставлены фигурки мейсенского фарфора, уцелевшего от знаменитых мифологических групп, исполненных известным лепщиком Кендлером для Ораниебаума по заказу Екатерины II. Особенно хороша группа четырех скачущих коней, влекущих за собой колесницу Аполлона, группа Нептуна и Амфитриды, стоящих в раковине, и слона с тремя воинами в седле-бойнице. Фарфор этот никогда не был повторен и считается одной из лучших работ Мейсенского завода.
   Спальня Екатерины Михайловны вся погружена в безнадежно розовый фон, распестренный живописными медальонами с амурчиками, – слащавыми созданиями Неффа. Только потолок с прекрасной лепкой веток по трельяжной сетке, как бы отраженной в рисунке паркета, и плафон Дициани «Диана» – принадлежат к XVIII веку.
   Спальня Павла, с богато обрамленным резьбою альковом, обладает великолепным потолком, украшенным сочной лепкой переплетающихся белых веток и золотых венков. Плафон венецианского художника XVIII века изображает богиню неба Уранию, поучающую юношу законам вращения небесных светил.
   Уборная Павла, так же как и Стеклярусная, единственная в смысле изысканности отделки. Стены ее облицованы персидским орехом с крупным волнистым рисунком, обрамленным в розовое дерево темноватого густого тона. Панно эти расписаны Торелли, сумевшим искусно использовать всю глубокую красочность материала – цветного дерева – и слить ее с нежными узорами, сплетенными из голубых тонких лент, букетов и тонких фигур богов – Марса и Дианы.
   Кабинет Павла, такой же крохотный, как Золотой кабинет Екатерины, очень курьезен по своей отделке, китайские красные доски с переливчатыми фигурками мыльного камня, мраморные белые дощечки с синими китайскими буквами, расписанные узкие дощечки фарфора и вставки мрамора со странными черными волнами по белому фону – все эти разнообразные декоративные частицы, собранные как будто для забавы, захвачены живописными арабесками, переплетающими живописные фигуры с орнаментами, ветками цветов и зелени. Правильный квадрат комнаты завершен мягким круглым куполом с прекрасным плафоном венецианского художника XVIII века и богатейшим наборным паркетом пола.
//-- Катальная Горка --//
   Одновременно с Китайским дворцом Ринальди устроил Катальную Горку. Она находится к западу от большого дворца; из Китайского же к ней можно пройти по прямой липовой аллее, свернув влево у лютеранской церкви. «Катальные горки» были любимым спортом XVIII века, которым увлекались все, начиная с императрицы и двора и кончая так называемым «подлым народом», для которого в городах устраивались особые горы, составлявшие одно из главных развлечений на народных гуляньях. Увлекательная прелесть их заключалась в высоких, крутых спусках, на которых от быстрой езды захватывало дух. Окаты делали деревянные, с рельсами, по которым скользили в особых санках, фигурных, в виде лебедей, раковин, драконов, – для царицы и двора, и всяких самодельных – для «простого народа».
   В Ораниенбауме горы были устроены у сохранившегося до сих пор павильона и шли с высоты верх него балкона до конца луга. По обе стороны, где сейчас дорожки, были открытые галереи, в виде колоннад, где можно было прогуливаться внизу и вверху и плоской крыше. Большой начальный павильон служил для отдыха, встреч, а иногда и для небольших банкетов.
   В XIX веке «Горы» вышли из моды и были повсюду разобраны или сами разрушились. Несмотря на то, что в Ораниенбауме от самих гор ничего не сохранилось, павильон остался одним из самых любопытных архитектурных памятников XVIII века.
   Внешний вид
   В противоположность Китайскому дворцу, насквозь проникнутому изнеженной, женственной роскошью, Катальная Горка – совершенно иного характера, носящего на себе отпечаток начинавшегося увлечения Ринальди классицизмом. Она выстроена в три этажа, тремя выступами, расходящимися от круглого остова. Первый, цокольный этаж ее прорезан только большими овальными окнами в массивных наличниках; второй обведен колоннадой, в которой перемежаются одиночные колонны с парными и угловыми, осложненными пилястрами; третий этаж, где помещаются главная зала и кабинеты, обведен открытыми балконами, лежащими на колоннах. Все здание вершается высоким деревянным барабаном и вытянутым куполом, на котором прежде стояла золоченая статуя.
   Внутреннее убранство
   Две пологие, зигзагом расходящиеся лестницы ведут во второй этаж. Небольшие сени, отделанные лепкой по зеленоватому полу, лежат между лестницей и кухнями и буфетной, занимающими весь этаж.
   Круто изгибающаяся лестница поднимается далее в Главный зал, захватывающий весь круглый остов здания. Освещенный высокими, узкими дверями, прорезанными между выступами кабинетов, он покрыт высоким куполом. Живопись, легко и смело наброшенная на весь зал рукой Бароцци, потускнела и поблекла, но на плафоне еще видны струйки фонтанов, бьющие из золотых чаш, среди которых скачут золотые олени. По стенам, на узких лентах, висят увядшие гирлянды, флейты, тамбурины и стрелы амура. Здесь, за круглым столом, накрытым золотым сервизом с хрустальными бокалами, обделанными в золото, собиралась после катанья веселая, шумная компания, которой удавалось добиться милости царицы.
   «Кабинет обезьян», занимающий северный выступ был отделан Ринальди для «мифологических» груш мейсенского фарфора, находящихся теперь в Китайском дворце. Они стояли на резных консолях с изгибающимися фигурками обезьян. Живопись – лишь брошенные по стенам зеленые ветки – необыкновенно изысканна.
   Западный кабинет, отделанный лепкой, весь почернел и осыпается. Состояние Катальной Горки печально, но в ней нет ничего подновленного, и то, что осталось неоспоримый XVIII век.
//-- Заключение --//
   Из всех пригородных резиденций Ораниенбаум находится в наиболее ветхом состоянии, что объясняется различными причинами. Вместе с тем редко где встречаются в такой сохранности и достоверности архитектурные памятники и декоративное убранство XVIII века. Большой Меншиковский дворец является едва ли не единственным зданием начала XVIII, в котором нет ни новых частей, ни слишком очевидных следов реставрации. Китайский дворец отличается от других исключительной изысканностью отделки, принадлежащей не только лучшим иностранным мастерам, но также и такому художнику, как Тьеполо. Катальная горка – последний остаток построек, совершенно исчезнувших.

   Печатается по изданию: Т. Сапожникова. Петергоф-Ораниенбаум. Стрельна. М.-Л., 1927.

Новая Ладога

   Город в Волховском районе Ленинградской области, в 140 км от Санкт-Петербурга, в месте впадения реки Волхов в Ладожское озеро. Население более 10 тысяч человек.
   Город основан в 1703 году около Николо-Медведовского монастыря XV века. Сюда из Старой Ладоги по приказу Петра I были переселены жители и учреждения. Город развивался в связи со строительством Ладожских обводных каналов и работой судостроительной верфи.
   В Новой Ладоге проходила Успенская ярмарка – главная ярмарка Санкт-Петербургской губернии.
   Во время Великой Отечественной войны в Новой Ладоге находился штаб Ладожской флотилии, обеспечивший работу «Дороги жизни».
   В Новой Ладоге сохранились – Клементовская церковь постройки 1740-х годов, Гостиный двор 1841 года, здание бывшего офицерского клуба Суздальского полка XVIII века, которым в 1764–1768 годах командовал А.В. Суворов, деревянная церковь 1768 года.
   В 9-ти километрах от Новой Ладоги находится Старая Ладога – древнее поселение на севере России, возникшее в IX веке, крупный торгово-ремесленный центр на древнейшем торговом пути «из варяг в греки» и из Балтики на Волгу. Каменная крепость была построена в 1114 году. Постоянно подвергалась нападениям шведов. После 1721 года крепость утратила свое военное значение.
   Сохранилась крепость с 5-ю башнями, деревянная церковь Дмитрия Солунского постройки 1731 года, Георгиевская церковь конца XII века, Успенский собор XII века, Никольский монастырь с собором XVII века.

   С Ладогой связывает летописная легенда призвание в 862 году варяжских князей: «И избраша трие брата с роды своими и придоша к славяном первее и срубиша город Ладогу и седее старейший в Ладоге Рюрик».
   Через Ладогу проходили многие торговые пути. Она славилась своими ярмарками, на которые со всей России везли – мех, рыбу, мед, лес.
   Каменная ладожская крепость, построенная в 1114 году, выдержала немало вражеских приступов. Крепость была рассчитана на круговую оборону и имела форму пятиугольника, с 5 мощными башнями, имевшими несколько этажей – ярусов боя. Толщина стен у основания башен составляла около 10 метров. Крепость имела подошвенный и верхний ярусы боя.
   Крепость несколько раз подвергалась нападению, особенно в XVII веке.
   Военное значение крепость утратила в конце Северной русско-шведской войны к 1720 году.
   Старая Ладога была стоянкой доисторического человека, участвовала в торговле по великому древнему пути, была первой столицей нашего нарождавшегося государства, принимала участие в вековой борьбе из-за моря, а теперь тихо дремлет под звон монастырских колоколов.
Е. Нелидова. Старая Ладога. СПб., 1912.

В. Громов
Старая Ладога

   Селение Волховского района, в 12 км к северу от ж.-д. ст. Волховстрой-1; от Ленинграда до ст. Волховстрой-1 – 121 км.
   Величественные стены и башни древней крепости, силуэты церквей, курганы по берегу широкого Волхова придают своеобразную живописность этому старинному русскому селению. В глубокую древность уходит его история.
   Люди в окрестностях Старой Ладоги появились около 5 тыс. лет тому назад. При археологических раскопках так называемого «Земляного городища», примыкающего к южной стороне каменной крепости, и против нее (на правом берегу Волхова) были обнаружены различные каменные и костяные орудия, изготовленные древними жителями края.
   Первые славянские поселения возникли здесь в VII–VIII веках н. э. Обнаруженные при раскопках остатки жилых и хозяйственных построек, а также большое количество предметов хозяйственного обихода (изделия из керамики, железные ножи, топоры, деревянные ковши, ложки, бочки, куски кожи, тканей, детали ткацких станков, предметы украшений и т. п.) ярко характеризуют быт и культурный уровень славян начиная с VII–VIII веков. н. э. Археологи нашли сельскохозяйственные орудия, зерна ячменя, проса, конопли, обширные стойла для скота, много костей домашних животных.
   Любопытны остатки крупных деревянных, так называемых большесемейных домов; они характерны для общинно-родового строя.
   На славянские поселения в районе Приладожья в VIII–IX веках. стали совершать грабительские набеги шайки скандинавских феодалов. Борьба с иноземными захватчиками сплотила разрозненные до этого племена Приладожья в единый военный союз. «…И всташа Словене, и Кривичи, и Меря, и Чудь на Варягы, – рассказывает об этом летописец, – и изгнаша я за море и начаша владети сами собе и городи ставити». Ладога (так называлась Старая Ладога до XVIII в.) была в то время политическим центром объединенных племен. В IX в. здесь стали появляться свои князья – выходцы из родоплеменной знати.
   По мнению некоторых историков, Ладога возникла раньше Новгорода, чем, кстати, и объясняется название последнего – «Новый город».
   Летописная легенда связывает с Ладогой начало княжения легендарного Рюрика. По летописному преданию, в 922 году вблизи Ладоги умер от укуса змеи князь Олег. «Иде Олег к Нову городу и оттуда в Ладогу… И уклюни его змиа в ногу и с того умре, есть могила его в Ладозе», – повествует летопись. И действительно, одну из сопок около Ладоги народное предание называет «Олеговой могилой».
   Позже, в Х-XI веках, Ладога становится крупным торгово-ремесленным центром и важным укрепленным пунктом Новгородской Руси, оборонявшим низовье реки. Такое значение города определялось главным образом его положением на великом торговом пути «из варяг в греки». Характерно, что при раскопках были найдены остатки больших дощатых ладей длиной 18–20 м, рассчитанных на 15–20 пар весел и один прямой парус.
   Поселение в Старой Ладоге было защищено глубоким рвом и земляным валом, по гребню которого шли деревянные стены. Внутри укреплений находились дворы городской администрации и военной дружины.
   До XV в. экономическая и политическая жизнь Ладоги направлялась и контролировалась могущественным Новгородом, земли которого простирались от Уральских гор до Мурманского побережья, от верховьев Западной Двины и берегов Чудского озера до Архангельска. Но в Ладоге существовало и свое городское вече (самоуправление).
   Двенадцатое столетие было временем экономического развития Старой Ладоги. Посад занимал тогда площадь, протянувшуюся на 2 км по левому берегу Волхова до устья р. Заклюки, впадающей в речку Ладожку. Территория его делилась на улицы. В 1114 году на узком мысу, образованном при слиянии рек Ладожки и Волхова, была заложена крепость. «Павел, посадник Ладожский, заложил Ладогу город Камян», – рассказывает новгородская летопись. Позже, в середине XV и в начале XVI вв., стены крепости были полностью перестроены: толщина их у основания достигла 8-10 м, а высота – до 20 м; этого требовал рост военной осадной техники.
   По сооружениям, сохранившимся до наших дней, а также по данным раскопок видно, что Ладожская крепость имела форму вытянутого треугольника. По углам и в центре стен было расположено пять башен (Климентовская, Воротная, Стрелочная, Тайничная и Раскатная). Вооруженная по последнему слову тогдашней фортификационной техники, защищенная водами рек Ладожки, Волхова и глубоким рвом, который в случае осады мог заполняться водой. Ладожская цитадель на протяжении нескольких веков была неприступна для врагов.
   На территории Староладожской крепости находится один из выдающихся памятников древнерусского зодчества – Георгиевская церковь, построенная в конце XII века. Эта сравнительно небольшая по величине, почти квадратная в плане четырехстолпная церковь замечательна суровой простотой и лаконизмом своей архитектуры. Здание построено из кирпича, булыжника и известняковой плиты.
   Дубовые связи кладки очень хорошо видны на внутренней стороне западной стены, по которой проходит узкая каменная лестница на хоры.
   Внутренняя поверхность стен была когда-то покрыта фресками; некоторые из них сохранились и являются важнейшим памятником древнерусской монументальной живописи XII века. Интересна их судьба. Сначала они были погребены под несколькими слоями штукатурки. Раскрытые в 1780 году, они просуществовали до 1849 года, когда по приказу местных церковных властей были варварски сбиты. Только несколько фресок, скрытых под известкой, случайно оказались нетронутыми и уцелели. В 1927 и 1933 годах были произведены большие реставрационные работы по закреплению и раскрытию старой живописи. Тогда же был восстановлен в основных чертах и прежний декоративный ансамбль, дошедший до наших дней в неполном виде.
   Одна из наиболее известных в истории живописи фресок – «Чудо Георгия о Змие» – находится в так называемом диаконнике. В основе ее композиции легенда о Георгии Победоносце – популярном в старой России мифическом образе христианской религии, герое многочисленных сказаний и песен, предстающем обычно покровителем воинства, земледелия и скотоводства, защитником слабых и угнетенных. Староладожская фреска, запечатлевшая момент укрощения Георгием змея, – замечательное по выразительности произведение. Монументальность сочетается здесь с исключительным лаконизмом и ясностью в трактовке образов, строгостью художественного языка. Необычайно простыми, сдержанными средствами неизвестный художник создал возвышенный суровый образ героя-воина. Другие фрески сохранились частично – на южной и западной стенах церкви и на своде купола.
   К тому же времени, что и Георгиевская, относится сооружение Успенской церкви. Недавно закончены работы по ее реставрации. Кроме того, археологическими раскопками в Ладоге открыты остатки церкви Климента (к югу от каменной крепости), а на посаде – фундаменты двух небольших церквей XII–XIII веков.
   До начала XVII века город оставался важным военно-оборонительным и административным пунктом на северо-западных рубежах России. Долгое время в Ладоге в одной из церквей сохранялся колокол, подаренный городу Борисом Годуновым, с надписью: «Ладоге – оплоту государства моего».
   В течение XIV–XVI веков в Ладоге и ближайших к ней окрестностях возводится ряд монастырских зданий: церковь Василия Кесарийского, собор Никольского монастыря и церковь Иоанна Предтечи на Малышевой горе. Все эти постройки сохранились и представляют собой интересные памятники архитектуры.
   Так же как Новгород и Корела (ныне гор. Приозерск), Ладога в 1610–1617 годах пережила период шведской оккупации. Но после Столбовского мирного договора (1617 года) она была возвращена в состав русских земель. Новая граница Московского государства прошла недалеко от Ладоги. «От немецкого свойского рубежа город Ладога всего 30 верст», – говорится в одном из документов середины XVII века.
   А когда в начале XVIII века Россия воевала со Швецией, Ладога в последний раз играла роль передового форпоста в героической борьбе за освобождение исконно русских земель.
   По приказу Петра I в 1703 году возле устья р. Волхов был заложен город, который стал административным центром местного края и получил название Новой Ладоги. Сюда были переведены из Старой Ладоги все административные учреждения.
   История Старой Ладоги XIX века связана с творческими биографиями крупных деятелей русской культуры. Находившуюся здесь близ Успенского монастыря усадьбу известного коллекционера, любителя и знатока русского искусства А.Р. Томилова часто посещали многие художники начала XIX века Гостивший в имении Успенское в 1812 и 1814 годах художник О.А. Кипренский рисовал крестьян Старой Ладоги, а также членов семьи Томиловых. Летние месяцы 1831–1837 годов в Успенском проводил И.К. Айвазовский. Богатейшее собрание картин Томилова оказало влияние на формирование художественных вкусов знаменитого художника-мариниста.
   В первой четверти XIX века (начиная с 1805 года) в Старую Ладогу приезжал летом А.О. Орловский, по образному выражению Пушкина, быстрым карандашом запечатлевший всю современную ему эпоху. Художник здесь много работал. Пастух, играющий на дудочке, крепостные крестьяне, соседка Томилова по имению, часто гостивший архитектор Гваренги – все они в рисунках Орловского воскрешают страницы из жизни старинного «дворянского гнезда».
   Поездку в Старую Ладогу в 1820 году совершил известный польский археолог и этнограф Зориан Доленга-Ходаковский – один из первых исследователей древних славянских городищ в этом районе. Жил он также в усадьбе Томилова. Ходаковский проводил археологические раскопки; он исследовал, в частности, большой курган – «Полую сопку». Свое пребывание в Ладоге Ходаковский описал в книге «Путешествие по России».

   Печатается по изданию: В.И. Громов. Памятные места Ленинградской области. Л, 1959.

Павловск

   В 1918–1944 годах Слуцк, город в Ленинградской области, в 30 км от Санкт-Петербурга, на берегу реки Славянка. Население около 25 тысяч человек.
   Город основан в 1777 году, как резиденция будущего императора Павла I. Земли села Павловского были подарены Екатериной II сыну по случаю рождения внука Александра, будущего императора. С 1796 года – город Павловск.
   С конца 1780-х годов Павловск принадлежал супруге Павла I, императрице Марии Федоровне, с 1828 года – великим князьям Михаилу Павловичу, Константину Николаевичу.
   После строительства железной дороги Петербург – Царское село – Павловск, город и окрестности стали популярным дачным местом петербуржцев.
   С 1919 года Павловск – город-музей, полностью разрушенный фашистами в 1943–1944 годах и восстановленный к 1977 году.
   С 1983 года Павловск – художественно-архитектурный дворцово-парковый музей-заповедник.
   В Павловске находится выдающийся памятник архитектурного и садово-паркового искусства в стиле классицизма – Дворец, построенный в 1782–1786 годах архитектором Ч. Камероном, в 1797–1799 годах достроен архитектором В.Ф. Бренной, в 1804 году после пожара восстановлен архитектором А.Н. Воронихиным. У Дворца пейзажный английский парк 1777–1828 годов с прудами и несколькими павильонами, скульптурами.
   Расположенный в 26 км к югу от Петербурга, город Павловск славится своими художественными достопримечательностями. Павловский парк, занимающий территорию в 600 гектаров, дворец и павильоны, созданные выдающимися архитекторами, скульпторами, являются шедеврами садово-паркового искусства конца XVIII – начала XIX веков.
Достопримечательности Ленинграда. Л., 1957.

К. Грузинский
Павловск

   Координаты Павловска:
   Северная широта 59°41′
   Восточная долгота 48°7′от о. Ферро.
   30°29′от Гринвича.
   Павловск лежит в 25 верстах от С.-Петербурга и в 23 верстах от Финского залива в окруженной со всех сторон холмами котловине с плоским дном, высота которой над уровнем моря свыше 130 футов.
   В наносной почве и подпочве этой котловины преобладают лежащие на известняках Силурийской системы песчано-глинистые слои, расположенные, большею частью, в таком порядке: под слоем чернозема, местами от 4 до 5 дюймов глубины, лежит слой чистого песка толщиною более сажени, затем, следует слой галек и залегает пласт глины. Лишь в немногих кочковатых и болотистых местах почва этого района иловатая. Для растительности, свойственной северной полосе России, почва Павловска вполне благоприятна, для огородничества и плодоводства достаточно хороша и удобна, но для земледелия малопригодна.
   Речка Славянка, протекающая неглубокою долиною почти по средине павловской котловины, точно так же, как и приток её Тызва (Анненский ручей), не отличается обилием воды и только благодаря многим запрудам – плотинам она образует в Павловском парке ряд ниспадающих прудов. Начинаясь из болот, расположенных ближе к Гатчине, Славянка не может давать здоровую питьевую воду, а потому для нужд города сюда проведена вполне доброкачественная вода из известных Таицких ключей. Принимая, сначала, в пределах города приток Тызву, речка Славянка посредством протоков с каскадами и подземных труб сообщается, затем, уже в парке, с левой стороны, с двумя рядами соединенных между собою прудов, и, с правой стороны, с одним рядом таких же прудов. Парковые пруды, часть которых по особой открытой водопроводной канаве питается водою из царскосельских прудов, увеличивают общее количество надпочвенных вод и способствуют более правильному орошению всей местности. Подпочвенных вод в районе Павловска много, но горизонт их особенно высоко поднимается обыкновенно лишь в начале весны и к концу осени.
   Климат Павловска в главных и общих чертах мало отличается от климата Петербурга, однако по некоторым свойствам он, все же, во многих отношениях лучше или, точнее, мягче петербургского. Сравнительно с Петербургом воздух в Павловске отличается значительно большею чистотою, прозрачностью и, в то же время, гораздо меньшею суровостью, что особенно заметно весною и осенью. Большое влияние на климат Павловска, главным образом, на влажность и температуру оказывают ветры, но и ветров теплых здесь бывает обыкновенно более, чем в Петербурге. Преобладающие и вместе с тем самые сильные здесь ветры: южный и юго-западный; южный ветер летом – самый теплый, юго-западный зимою – самый теплый и самый влажный. Северный и юго-восточный ветры – самые слабые в этом районе, при чем северный ветер является сухим зимою, а юго-восточный летом – теплым. Из остальных наблюдаемых здесь ветров оказываются: летом холодным – северо-западный, влажным – западный и сухим – восточный; зимою же холодным и сухим – северо-восточный. По количеству атмосферных осадков выделяется июль; по числу ненастных дней с осадками – октябрь; тогда как самым сухим временем года оказывается вторая половина марта и первая половина апреля. Солнечным сиянием богаче других месяцев июнь, а самые пасмурные месяцы – ноябрь и декабрь. Сплошные туманы наблюдаются довольно редко. Количество влажности бывает выше нормы здорового комнатного воздуха лишь в туманные дни, при холодных северо-западных ветрах и при покрытом небе; в ясные же и сухие дни воздух довольно сух и количество влажности часто бывает даже ниже нормы; однако, летом вечером и ночью Славянка и пруды оказывают иногда заметное влияние на увеличение влажности. Среднее годовое давление воздуха в Павловске – 755 m.m., повышение барометра выше этой нормы почти всегда указывает: летом наступление хорошей погоды, зимою возможность наступления морозов; а понижение предвещает: летом ненастье и холод, зимою теплую погоду или снег.
   Вся местность, занимаемая Павловском, богата лесом, где в диком естественном состоянии растут: кудрявая береза, сосна, ель, горькая осина, плакучая ива, орешник, акации и сирень; древесные и кустарниковые породы, переносящие климат окрестностей Петербурга, как например: липа, клен, вяз, дуб и тополь, а также многие плодовые деревья и кусты. Из травянистых растений на парковых полянах и лужках произрастают: клевер, кашка, курослеп, душица, тысячелистник, колокольчики, анютины глазки, вероника, гвоздика, дятлина, лисий хвост, зверобой, незабудки, мокрец, папоротники, крапива, репейник, пырей, щавель, укроп и другие. Из водяных растений: водяная лилия, частуха, ляприсчник и другие. Мохом покрыты некоторые низменные места. Из северных ягодных растений можно встретить: бруснику, чернику, гонобобель, костянику, полянику, ежевику, можжевельники, землянику. Из грибов попадаются: сыроежки, рыжики, маслянки, сморчки, свинушки, березовики, моховики, красные и белые грибы, дождевики, шампиньоны и мухоморы.
   Особенно заметное и приятное оживление вносят в парк многочисленные представители пернатого царства: соловьи, снегири, сойки, трясогузки, перепела, овсянки, малиновки, коростели, жаворонки, дятлы, синицы, кукушки, голуби, вороны, галки, сороки, воробьи, стрижи, скворцы, ласточки, ястреба, совы и неясыти. Из зверей водятся в парке: векши, зайцы, землеройки, хорьки, кроты, барсуки, полевые и летучие мыши и водяные крысы. В прудах много карасей и плотвы, а в р. Славянке попадаются: налимы, щуки, голавли, плотва, язи, уклейки, пискари и красноперка. Находят себе приют и гады: улитки, слизни, ужи, лягушки и мелки ящерицы; ядовитые змеи встречаются крайне редко. Из насекомых водятся: стрекозы, кобылки, кузнечики, сверчки, разновидные жуки, божьи коровки, пчелы, шмели, осы, муравьи, комары, мухи, сороконожки, пауки, шершни, клещи, бабочки – белянки, желтушки, капустницы, ночницы, сумеречницы, боярышницы, перламутровки, пестрянки, адамова голова и многие другие насекомые.
//-- Павловский парк --//

     Славянка тихая, сколь ток приятен твой,
     Когда, в осенний день, в твои глядятся воды
     Холмы, одетые последнею красой,
     Полуотцветшия природы!

Жуковский.
   Красу и достопримечательность Павловска составляет роскошный обширный парк, живописно раскинувшийся по обеим сторонам узкой с холмистыми берегами долины, по дну которой несет свои воды небольшая извилистая речка Славянка, принимающая справа одну, а слева две системы соединенных между собой прудов. Богатая лесом, лесными полянами и лужками площадь парка, равная 6–7 квадратным верстам, изрезана вдоль и поперек прекрасно содержимыми дорогами, аллеями и дорожками, общее протяжение которых свыше 200 верст. Местами парк украшен красивыми зданиями различного назначения, большая часть которых сооружена известным архитектором Баженовым, изящными монументами, частью принадлежащими резцу знаменитого скульптора Мартоса, прекрасными мраморными и бронзовыми статуями, изваянными и вылитыми в подражание лучшим произведениям античного искусства, оригинальными беседками, искусственными руинами, прелестными цветниками, боскетами и многими каскадами. Но самым лучшим и замечательным украшением парка являются, однако, красоты местной природы, с редким художественным вкусом выделенные и едва заметно оттененные искусным художником-декоратором Гонзаго при планировке и устройстве этого чудного живописнейшего уголка окрестностей Петербурга. Красиво расположенные купы лиственных и хвойных дерев на полянах; пруды и луга, окаймленные деревьями и кустарниками с зеленью самых разновидных оттенков; пригорки и холмики, прикрытые роскошными коврами из густой травы и массы полевых цветов; небольшие долины с дивными видами: вот что является главным и самым лучшим украшением парка; вот что производит на всех и каждого поистине чарующее впечатление.
   Для более удобного обозрения Павловский парк можно разделить на три главных части: центральную, восточную и западную.
   Центральная часть парка, начинаясь в пределах города Павловска, тянется по направлению с юга на северо-восток, от крепости Мариенталь к Елизаветинскому павильону на Красной долине. С восточной стороны граница её, сначала, идет параллельно правому берегу Славянки в черте города; затем границу его составляют: Садовая улица и ряд длинных прудов, начинающийся у прежней «Матросской слободки» и оканчивающийся почти у Пиль-башни, и, наконец, отсюда до Красной долины – левый берег Славянки. С западной стороны граница её проходит вблизи левого берега Славянки в черте города, а, затем, по Садовой улице от Большого каменного моста до Николаевских или Триумфальных ворот и от них до Елизаветинского павильона по Вокзальной и Краснодолинной дороге.
   Восточная часть парка примыкает к центральной части парка одной стороной, с востока же границу её составляют: Ям-Ижорская дорога от Константиновского дворца до селения Этюп, отсюда до деревни Нововес Ижорская пограничная дорога и, далее, Славянка до Красной долины.
   Западная часть парка примыкает к центральной части парка одной стороной, с запада же границей ей служит: Садовая улица от Николаевских ворот до Белого столба, Тярлевская пограничная дорога и граница с землей крестьян деревни Глазово до Красной долины.
   В распланировке и устройстве центральной и восточной части парка преобладает английская система устройства садов и парков, изредка сменяемая французской и только лишь очень немногие места в центральной части парка устроены по голландской системе. Западная часть парка представляет из себя лес, пересекаемый грунтовыми и шоссейными дорогами.
   Центральная часть Павловского парка
   Находящаяся в пределах города Павловска почти вся юго-западная сторона центральной части парка занята довольно большим прудом, образуемым Славянкой. Только около крепости Мариенталь на высоком прибрежном пригорке или полуострове, омываемом водами речки Славянки и притока её Тызвы, разбит небольшой сад, да по правому берегу пруда пролегает неширокая дорога к Трельяжу или Зеленой беседке.
   В средине центральной части парка между Каменным мостом и Пильбашенным речка Славянка делает несколько изгибов, омывает своими водами остров у Каменного моста и остров между Горбатым и Черным мостами и образует два пруда, один небольшой – напротив Большого дворца, другой – вблизи Крика, с этим последним прудом соединяется протоком Круглое озеро. Здесь через речку Славянку перекинуты мосты: два деревянных, Центаврский, Горбатый, Черный, Чугунный, Висконтиев и Пильбашенный. Внизу параллельно левому берегу Славянки от Каменного моста до Пильбашенного пролегает пешеходная Михайловская дорожка, а вверху по береговому пригорку, начинаясь у Храма Аполлона, проходит до Старого Шале пешеходная Мариинская дорожка. По правому берегу Славянки от Каменного моста до озера под Старой Сильвией, то поднимаясь на пригорке, то опускаясь вниз к берегу, извивается пешеходная Еленинская дорожка. От Большого дворца рядом с Садовой улицей идет пешеходная Николаевская дорожка к Николаевским воротам в город, а от них через центральную часть парка пролегают пешеходная Ботаническая и для экипажей Вокзальная дороги. Между всеми этими дорожками проложены в разных направлениях менее длинные соединительные дорожки. От замечательной Тройной липовой аллеи против Большого дворца в северном направлении тянутся: пешеходная Философская дорожка, рядом с ней верховая и для экипажей Театральная, разветвляющаяся на Криковую и Пильбашенную.
   В средине центральной части парка расположены: «Дворцовый сад»; местность, прорезанная несколькими Парадными дорожками и носившая прежде название: «Парадное поле»; Розовопавильонный пруд с островом княгини Ливен и «Старая Сильвия», где от одной центральной площадки расходятся в разные стороны, в виде лучей, несколько дорог и дорожек, концы которых выходят на одну общую круговую дорожку.
   В северо-восточной стороне центральной части парка русло речки Славянки не имеет крутых изгибов; через речку здесь перекинуты два Краснодолинных горбатых моста, под которыми устроены шлюзы. Внизу по левому берегу речки тянется пешеходная Михайловская дорожка, а вверху в некотором расстоянии от берегового пригорка Краснодолинная дорога для экипажей. Между этими дорогами вблизи Пиль-башни находится древесный питомник и огороды. В конце северо-восточной стороны центральной части парка находится местность «Красная долина», отличающаяся чудными видами.
   В юго-западной стороне центральной части парка находятся:
   Крепость Мариенталь или Бип (1778 г.). Крепость расположена на высоком береговом выступе у Славянки, имеет вид древнего замка, вокруг неё на валах расставлены крепостные пушки. На мраморной доске у единственных Никольских ворот её сделана надпись: «Вал сей остаток укрепления, сделанного Шведским генералом Крониортом в 1702-м году, когда он, будучи разбит окольничьим Апраксиным при реке Ижор, ретировался через сей пост к Дудоровой горе». В настоящее время в здании крепости помещаются: Павловское городовое и дворцовое правление и Начальная школа для мальчиков и девочек.
   Крак – деревянный охотничий домик, построенный еще до основания Павловска на высоком берегу Славянки против крепости Мариенталь. Домик этот некоторое время арендовался г-жою Швабе, а теперь сдается на лето дачникам.
   Адмиралтейство или Голландия – большой деревянный сарай, где хранится несколько небольших судов, катеров, лодок и байдарок, принадлежавших особам Императорской фамилии. Около Голландии на берегу Славянки устроена пристань и спуск для лодок.
   Памятник основания Павловска (1782 г.). Памятник имеет вид обелиска, основанием которому служить красиво нагроможденная груда камней с каменной скамейкой внизу; на памятнике надпись: «Павловское начато строить в 1777-м году»; поставлен он у берега пруда на одном из холмов «Швейцарских горок».
   Трельяж или Зеленая беседка (1793 г.) – красивая большая решетчатая беседка, верх которой когда-то был увенчан куполом. Отсюда открывается прекрасный вид на пруд, образуемый Славянкой, покрытые лесом «Швейцарские горки» с несколькими красивыми дачами и памятником основания Павловска и виднеющуюся вдали крепость Мариенталь. От беседки вниз к пруду идет тремя уступами широкая каменная лестница, украшенная мраморными вазами и заканчивающаяся пристанью для лодок.
   Дворцовые оранжереи. Оранжереи занимают обширную площадь земли по левому берегу Славянки у Большого каменного моста. По количеству, разнообразно и редкости содержащихся в них растений нельзя не причислить их к лучшим в окрестностях С.-Петербурга. Боковой фасад одной из оранжерей, построенной на самом краю берегового пригорка, у Садовой улицы, украшает статуя Флоры.
   В средине центральной части парка находятся:
   Дворцовый сад
   Дворцовый сад раскинулся вокруг Большого дворца и отделяется от остальных частей парка Славянкой, шпалерником и местами простым деревянным невысоким барьером. В состав сада входят: любимый садик императрицы Марии Феодоровны, цветники и склон пригорка перед фасадом Большого дворца на Славянку, островок у Большого каменного моста, семейная роща с деревьями, посаженными особами Императорской фамилии, красивое место против галереи Гонзаго, Вильгельмово место, полукруглое место, два круга больших цветников, Тройная липовая аллея, боскет у Вольера и площадка для лаун-тенниса.
   В Дворцовом саду обращают на себя внимание:
   Большой дворец (1782-84 г.). Дворец состоит из главного здания, построенного архитектором Камероном и двух боковых полукруглых флигелей, пристроенных (1797 г.) архитектором Бренна. В бельэтаже главного здания расположены два роскошно отделанных и великолепно убранных обширных зала, из которых одно было посвящено миру, а другое войне. В боковом флигеле дворца у Садовой улицы помещается дворцовая церковь во имя св. Апостолов Петра и Павла. В другом боковом флигеле над галереей Гонзаго находится дворцовая библиотека, большое зало которой устроено (1822 г.) архитектором Росси; в ней собрано много редких книг, драгоценных рукописей и эстампов, тут же размещена богатая минц-коллекция, редкая коллекция оттисков гемм, хранящихся в Петербургском Эрмитаже и некоторые другие редкости. В превосходной картинной галерее дворца собраны замечательные произведения кисти: Вернета, Баттони, Гвидо-Рени, Грёза, Рембрандта, Гаккерта, Лебрюна, Миньярини, Карла Дольчи, Веронеза и многих других знаменитых художников. В отличающихся прекрасной отделкой и роскошным убранством залах «греческой», ротонде, столовой, «фонарике», кабинетах, гостиных и прочих дворцовых покоях также хранится много прекрасных произведений искусства и художественной промышленности. Замечательная галерея Гонзаго, по фасаду имеющая пять пролетов, поддерживаемых ионическими колоннами, украшена мраморными статуями, деревьями и цветами, на задней стене её искусною рукою художника Гонзаго изображено продолжение галереи вдаль.
   Колоннада, построенная Камероном. Крышу колоннады поддерживают 16 ионических колонн. Посреди неё поставлена группа поддерживающих чашу трех граций, изваянных из одного куска мрамора скульптором Трискорни в подражание знаменитой группе Кановы. Колоннада находится на краю садика императрицы Марии Феодоровны у самой Садовой улицы, от которой отделяется балюстрадой с бюстами римских императоров.
   Каменный домик (1860 г.), построенный при ближайшем участии августейших детей великого князя Константина Николаевича в садике императрицы Марии Феодоровны.
   Памятник великой княгине Елене Павловне (1810 г.). Украшенный золоченою бронзою четырехугольный пьедестал из розового мрамора с одной стороны имеет прекрасный мраморный барельеф работы Мартоса, с другой – надпись: «Сентября 12 дня 1803 года», на верху пьедестала поставлена ваза с птенцами голубей; перед памятником находится мраморный жертвенник. На барельефе изображен опирающейся на повернутый вниз факел печальный гений с поникшей головой, в правой руке он держит венок из роз. Надпись обозначает год и день кончины великой княгини. Памятник сооружен на островке Славянки «под флагом» у Большого каменного моста.
   «Урна Судьбы», находящаяся по середине Семейной рощи, где растут березки, посаженные в годы рождения и бракосочетания некоторых особ Императорской фамилии.
   Меркурий, поднимающейся на воздух дуновением зефира. Прекрасная статуя, украшающая лужок с цветниками против галереи Гонзаго, является повторением известной статуи Джиованни Болонья во Флоренции.
   Четыре времени года – статуи, помещенные перед галереей Гонзаго.
   Бронзовые бюсты на Липовой полукруглой аллее у Большого дворца.
   Вильгельмово место, откуда открывается один из лучших видов в Павловском парке. По середине этого места среди цветов на колонке помещен мраморный бюст германского императора Вильгельма I.
   Каменная лестница, украшенная наверху мраморными львами. Особенно красив вид на эту лестницу с противоположного берега Славянки от Старого Шале.
   Большие круглые цветники. Посреди каждого из этих двух цветников устроены обложенные цоколем площадки со ступенями. На площадках помещены прекрасные мраморные статуи Цибелы и Беллоны; затем, в одном конце цветников четыре мраморных статуи, изваянных в подражание древним, а в другом конце мраморная урна на маленьком холмике. В цветниках расположены правильных форм куртины с массою цветов.
   Воздушный или Садовый театр (1811 г.) окружен со всех сторон высокими старыми липами. Крыши в нем нет, стены и кулисы из шпалерника; небольшое углубление в земле, служащее помещением для оркестра, отделяет сцену от партера, устроенного маленьким амфитеатром.
   Тройная липовая аллея. Липы для этой аллеи привезены из Голландии. Сбоку около неё находится терраса со скамьями и каменной лестницей.
   Памятник Павлу I (1872 г.). Памятник этот представляет из себя точную копию с памятника Павлу I, находящегося в Гатчине и исполненного скульптором Клодтом; сделан памятник из цинка мастером Соколовым. Император изображен в мундире с большою треугольною шляпою на голове и с тростью в руках. На памятнике надпись: «Императору Павлу I, Основателю Павловска». Воздвигнут он на площадке перед Большим дворцом.
   Вольер (1782 г.) Каменное здание, середина которого не имеет стен, крышу поддерживают здесь колонны. Внутри по стенам и потолку оно красиво раскрашено; снаружи и внутри его размещено несколько статуй. Построено вблизи Большого дворца в небольшом боскете с прудом, по середине которого на пьедестале поставлена мраморная статуя Афротиды Каллипиги. Прежде здание было «Птичником»; потом (1797 г.) теплицей для редких растений; затем (1871 г.) опять птичником, и, наконец, теперь обращено в обширную беседку.
   Лаун-теннис. Красиво обсаженная декоративными деревцами и кустарниками площадка для лаун-тенниса устроена в недавнее время на месте прежнего «Лабиринта»; на ней поставлена изящная беседка, а у входов бронзовые бюсты на пьедесталах.
   Солнечные часы (1797 г.). Часы эти сооружены в 1787 году в Царском Селе, откуда были привезены и установлены на каменном пьедестале вблизи «Вольера».
   Турецкая беседка (1815 г.). Около Тройной липовой аллеи находится красивая беседка в виде шатра, деревянные решетчатые стены её обсажены деревьями, кругом неё посажены кусты и расставлены на низких пьедесталах большие вазы. Построена она по рисунку архитектора Росси и называется «Турецкой», потому что находившаяся прежде на её месте действительно была турецкой; её рисунки сохранились.
   Молочный домик или «Молочня» (1782 г.). Домик построен из дикого камня, покрыт высокой соломенной крышей с очень большими свесами, опирающимися на ряд столбов, расставленных в некотором расстоянии от стен с трех сторон домика. В нем расположены: три мрачных и прохладных летом комнаты, стены которых выложены изразцами, а пол каменными плитами.
   Памятник Родителям (1786 г.). Философская дорожка подходит почти к самому памятнику «Родителям». Решетка с красивыми черными воротами окружает небольшую площадку с мраморным жертвенником и вазою посредине; в конце площадки находится полукруглый каменный мавзолей с перестилем, поддерживаемым двумя колоннами розового мрамора; в углублена на пьедестале из серого мрамора поставлена красного гранита пирамида с медальонами, изображающими родителей императрицы Марии Феодоровны, и барельефами внизу. П. Шторх описывает самый памятник так: «Посредине изваяна из мрамора резцом Мартоса сетующая женщина с венцом на главе, опирающаяся на обломок столба, на котором, в виде медальона, изображены лики герцога Фридерика Евгения и герцогини Фридерики Софии Доротеи Виртембергских, – то императрица Мария Феодоровна, пришедшая к памятнику родителей своих с тем, чтобы сойти на несколько минут в их могилу, но пересиленная чувством, ставит она лампаду, принесенную с собою для освещения могильного мрака, на сказанный столб и, увлеченная горестью, преклоняет голову, беседуя мысленно с умершими, между тем как гений сбрасывает покрывало с печальных урн. Прекрасный барельеф увековечивает некоторые черты из жизни сих высоких особ: здесь Гименей сочетает браком Герцога с Герцогиней, там Марс зовет Герцога к победам, а время (Сатурн) указывает ему на пальму бессмертия». На фронтоне мавзолея надпись: «Родителям», а на черных досках внизу надписи: «Сестре моей Фридерике 1783 г. Ноября 15-го», «Сестре моей Елисавете 7 Февраля 1790 г.», «Брату моему Карлу 11 Августа 1791 г.»
   Памятник великой княгине Александре Павловне (1814). На берегу Славянки у Висконтиева моста построена круглая беседка, крыша-купол которой поддерживается восьмью двойными колоннами; кругом беседки между колоннами решетка. Внутри беседки на пьедестал коричневого цвета с пропластками аметистового оттенка поставлено мраморное изваяние женщины и преклонившего колени ангела, – «Юная женщина, существо как бы сверхземное, над которою взошла звезда новой жизни, готова покинуть мир сей; жизнь в виде гения, тщетно силится удержать удаляющуюся – она улетает, вперяя взоры свои в небеса». (Шторх). Памятник этот воздвигнут в любимом садике великой княгини Александры Павловны.
   Старая Сильвия
   Круг муз (1798 г.). На центральной круглой площадке в Старой Сильвии посередине поставлена статуя Аполлона Бельведерского, а вокруг неё размещены статуи: Терпсихоры, Эрато, Меркурия, Венеры, Полимнии, Каллиопы, Евтерпы, Урании, Флоры, Клио, Мельпомены и Талии. На концах некоторых лучеобразных дорожек, исходящих от круглой площадки, находятся статуи детей Ниобеи. Все статуи отлиты из бронзы и представляют из себя точные копии с древних статуй; исполнены они профессором Ф. Гардеевым, отлиты же и чеканены были художником Махаловым и мастером L.Gostecloux.
   Крик. Охотничий домик этот был построен еще до основания Павловска. В настоящее время он убран так же, как и прежде; в нем находится старинная мебель и картины Семена Щедрина и Мартынова с прежними видами Павловска. Рядом с ним построен дом для сторожа.
   «Первое свиданье», или «Никсе». Вблизи от берега Славянки на холмистом выступе устроен полукруглый открытый амфитеатр, обнесенный каменным барьером и скамейкой. Амфитеатр украшен мраморной статуей, под которой помещен портрет наследника цесаревича Николая Александровича (сына Александра II); на мраморной доске надпись: «Возлюбленному и незабвенному племяннику и другу нашему Никсе». Отсюда открывается прекрасный вид на долину Славянки.
   Памятник великому князю Вячеславу Константиновичу. Под сенью изящной беседки на груде, красиво нагроможденных камней, обросших папоротниками, поставлена мраморная статуя ангела, имеющего в своих руках портрет почившего великого князя.
   Сильвийский каскад устроен между озером под Старой Сильвией и Славянкой вблизи Пиль-башни. Мост над каскадом украшен полуразрушенными вазами, обломками колонн и кусками мраморных капителей.
   Храм Любви (1816 г.). Построенный в память бракосочетания великой княгини Анны Павловны с принцем Оранским павильон на острове княгини Ливен в Розовопавильонном пруду принято называть «Храмом Любви». Павильон имеет вид арки, поддерживаемой несколькими колоннами.
   Памятник княгине Ливен. Памятник – колонна, увенчанная бронзовым шаром, воздвигнут против Константиновского дворца на противоположном берегу Розовопавильонного пруда.
   «Полевые укрепления» – остатки практических работ из полевой фортификации императора Александра II. Остатки эти обнесены низким барьером и находятся на самом краю парка у Садовой улицы, вблизи «Каменных ворот», при въезде в него с улицы «Под дубками». В отроческие годы своей жизни Александр II иногда жил в Павловске, тогда и возникли «Полевые укрепления».
   Храм Аполлона (1780 г.). На пригорке против Большого дворца посреди частью разрушенной двойной колоннады, увенчанной карнизом, стоит на круглом пьедестале металлическая статуя Аполлона Бельведерского, у подножия её разбросаны обломки колонн и карнизов. Начинаясь у разрушенной части колоннады, вниз к Славянке двумя уступами спускается широкий каскад, через который перекинут небольшой горбатый каменный мостик. В прежние времена по каскаду ниспадала вода, протекавшая водопроводом из Таицких ключей.
   Холодная ванна (1792 г.) – круглая каменная постройка, вмещающая в себя уборную и купальню; сооружена на берегу Славянки у Центаврского моста. Вблизи неё на пьедестале поставлена красивая ваза.
   Хижина пустынника (1778 г.). В леске на склоне берегового пригорка у Горбатого моста отгорожен деревянным забором небольшой пустырь, где стоит хижинка с выложенными древесною корою стенами. У одной из стен снаружи сделана дымовая кирпичная труба, внутри имеется печь.
   Старое Шале (1780 г.). Вблизи вокзала рядом с Ботанической аллеей, в обнесенном низеньким шпалерником саду выстроен швейцарский сельский домик с соломенною крышею, на которой устроен маленький навесик для колокола. В домике несколько комнат и кухня. Внутреннее их убранство составляют: старинная мебель, хрустальные люстры и зеркала, на которых нарисованы наполненные цветами вазы. Тут же сохраняются: самопрялка императрицы Марии Феодоровны, садовые и земледельческие орудия её августейших детей, некогда обрабатывавших землю в Старошалейном саду.
   Большой каскад (1789 г.). На площадке по соседству с «Старым Шале» устроена каменная балюстрада, от неё вниз но склону пригорка к Круглому озеру нагромождены разной величины камни, кругом все густо заросло кустарниками. Каскад питается водою из ближайшего Старошалейного пруда по подземным трубам. Сверху от балюстрады открывается прекрасный вид на долину Славянки.
   Храм Дружбы (1780-82 гг.) – красивая величественная ротонда, окруженная колоннадой из 16 колонн дорического ордена; по фризу украшена барельефами. Внутри здания довольно обширное зало, освещаемое окнами в куполе. В зале поставлена статуя императрицы Екатерины II, в виде Цереры; меблировку его составляют скамьи, расставленные у самых стен. Над входом в здание надпись: «Любовь, почтительность и благодарность посвятили». Храм построен почти на краю особенно крутого берегового изгиба Славянки. Около храма высится огромный кедр, посаженный в Петергофе в год рождения Павла I и перевезенный сюда по его повелению.
   Круглая будка – хорошенькая будка, обитая берестой, с конической крышей. Будка поставлена у пристани для лодок на берегу пруда – Славянки против Крика. Прежде тут был паром, пристани его на обоих берегах существуют и теперь.
   Амфитеатр. В конце Ботанической аллеи против места «Первое Свиданье» в Старой Сильвии устроена большая площадка у самого края высокого пригорка, по склону которого расположено несколько уступов, красиво засаженных мелкими подстриженными кустарниками. Отсюда открывается один из лучших видов в Павловском парке.
   В северо-восточной стороне центральной части парка находятся:
   Пиль-башня (1785 г.). Каменная башня на берегу Славянки построена на месте когда-то бывшей здесь, по преданию, мельницы. Крыша у башни соломенная, стены снаружи окрашены в подражание внутреннему остову здания. Наружная каменная лестница ведет в комнату верхнего этажа, в ней два окна и дверь с выходом на небольшой балкон, откуда открывается дивный вид на долину Славянки, на Старую и Новую Сильвию. Комната окрашена в светло-розовый цвет; над дверьми и на плафоне написаны картины, изображающие игры амуров и зефиров; над камином помещены два гипсовых барельефа; у стен расставлены небольшие диваны. Вблизи Пиль-башни на противоположном берегу Славянки устроена деревянная решетчатая беседка, обсаженная подстриженными деревьями.
   «Боде». Красивый большой охотничий дом, выходящей фасадом на Краснодолинную дорогу; позади дома расположены питомник и огороды. В доме отведено помещение для заведующего садовыми работами в парке и помещение для садовников, десятников и рабочих.
   Красная долина
   Елисаветинский павильон (1799 г.) – каменное здание, к которому с одной стороны примыкает обнесенная перилами площадка на арке с прислоненной к ней широкой каменной лестницей; расписанный с внутренней стороны навес прикрывает эту площадку; отсюда деревянная лестница ведет на крышу здания, где устроена терраса-бельведер. Один из фасадов павильона украшен античным перистилем, другой – обрубками колонн, поддерживающими балкон, к третьему примыкает простой навес. Внутренность павильона представляет из себя прямоугольное зало со стенами из серого и пилястрами из зеленого стюка, на плафоне изображен свод, посредине которого в круглом отверстии виднеется голубое небо и ветка березы или ольхи. Окон в павильоне нет, их заменяют имеющиеся со всех сторон его двери со стеклами. Павильон этот называется «Елисаветинским» в честь супруги Александра 1 императрицы Елисаветы Алексеевны. Отсюда можно обозревать всю «Красную долину» с её прелестными видами.
   Руины. Вблизи Елисаветинского павильона расположены искусственные развалины: небольшой полуразрушенный кирпичный грот; рядом с ним арка, от которой идет вверх на пригорок полуразвалившаяся каменная лестница; всюду кругом около грота и арки лежат разной величины обломки статуй, колонн и карнизов; на пригорке в стороне от лестницы валяются остатки античной мраморной статуи.
   Купальни. Славянка между двумя Краснодолинными мостами является местом купанья; здесь среди прибрежных кустов устроены две небольших открытых беседки-уборных, дамская и мужская.
   Восточная часть Павловского парка
   В восточной части Павловского парка у правого берега Славянки расположена Новая Сильвия. В этой местности по направленно течения Славянки от Пильбашенной дороги, то сходясь и образуя площадки, то снова расходясь в стороны, тянется до Красной долины ряд пешеходных дорожек, обсаженных с боков подстриженными акациями, а по краям три грунтовых дороги для экипажей; внизу у самого берега речки извивается пешеходная Еленинская дорожка. У Красной долины по береговому пригорку, любимому месту прогулок императора Александра II, проходят две дороги, из которых одна поворачивает у последнего Краснодолинного моста на соединение с Краснодолинной дорогой, а другая, Нововестинская, направляется к границе парка у деревни Нововес.
   В средине восточной части парка находится небольшой лесок с поляною, в центре которой растет «Белая береза», окруженная тесной группой берез, образующих круг. Со всех сторон лесок у «Белой березы» окружают окаймленные лесом поляны с красиво разбросанными на них купами дерев. От центральной поляны «Белой березы» в разные стороны, в виде лучей, расходятся дороги: Розовопавильонная I, Черной шляпы, Липецкая, Розовопавильонная II, Черной шляпы II, Будочная и Белосултанная. Вокруг леска у «Белой березы» и окружающих его полян обходит Константиновская дорога, а по лесу, окаймляющему поляны – Английская (круговая) дорога, соединяющаяся у Розового павильона с Константиновской. По самой границе парка пролегает Ижорская пограничная дорога.
   В восточной части парка находятся:
   Аполлон Мусагет – бронзовая статуя, возвышающаяся среди сиреневых кустов, при входе в Новую Сильвию против моста над Сильвийским каскадом.
   Памятник Павлу I (1810 г.). Черные решетчатые ворота в Новой Сильвии служат входом в окруженный валом мрачный сад, в средине которого стоит мавзолей с памятником Павлу I. Мавзолей построен архитектором Т. де Томоном из песчаника на гранитном цоколе, фасад украшен перестилем с четырьмя монолитными красного гранита колоннами, широкая каменная лестница с большой площадкой ведет к чугунным решетчатым входным дверям. Два полукруглых окна в боковых стенах освещают внутренность мавзолея; пол в нем устлан мраморными плитами; с потолка спускается на цепях бронзовая урна в античном стиле.
   В одном из своих лицейских произведений А.С. Пушкин дает такое описание самого памятника: «Величественная жена, облеченная в порфиру, в неутешной скорби преклонила венчанное чело свое на урну и горькими слезами обливает ее. Скорбь беспредельна, сетование чрезмерно. – Кажется, с прахом усопшего она все свое счастье и часть самой себя предала тут земле; глубокая печаль тесным союзом сочетала плачущую с прахом оплакиваемого. Утро, улыбающееся в небесах, застает ее в горести, теплое солнце не осушает слез её, и дщерь молчаливой ночи – светлая луна, находит ее в той же тоске».
   «Величественная жена» – императрица Мария Феодоровна изображена в верхней части памятника, в высокой пирамиде; там же над её фигурой помещен рельефный медальон с изображением Павла I. Пьедестал памятника занят барельефом, на котором воспроизведена такая картина: император Александр 1, преисполненный глубокой скорби, с закрытым руками лицом сидит, опершись на меч, у ног его щит с двуглавым орлом; пред Императором стоят, удрученные горестью, великие князья: Константин Павлович, в одежде бога брани, Николай Павлович и Михаил Павлович; несколько в стороне – повергнутые в безысходную печаль, великия княгини: Мария, Анна и Елена Павловны; над ними в облаках великая княгиня Александра Павловна, в виде гения, стремящегося в небесную обитель, где приветствует ее великая княжна Ольга Павловна, окруженная херувимами.
   Памятник исполнен скульптором Мартосом в 1801 году; фигура Императрицы изваяна из цельного куска мрамора.
   На переднем фронтоне мавзолея имеется надпись: «Супругу Благодетелю»; на заднем фронтоне – другая надпись: «Павлу I-му Императору и Самодержцу Всероссийскому, родившемуся Сентября 20-го дня 1754 года, скончавшемуся Марта 11-го дня 1801 года».
   «Обелиск» – Ионическая колонна. Воздвигнута она на холмике у берега Славянки, против «Боде».
   Платформа или бельведер. Вблизи деревни Нововес у края Ижорской пограничной дороги, среди деревьев устроена земляная платформа с мраморной лестницей. С платформы открывается довольно красивый вид на окрестности.
   Розовый павильон. Вблизи Розовопавильонного пруда сооружено обширное деревянное здание, с двумя фасадами, украшенными колоннами, поддерживающими фронтоны и с куполом-фонарем на кровле. Внутри здания или павильона устроено: большое бальное зало, круглый кабинет и несколько комнат. Зало павильона, освещаемое с обеих сторон большими стеклянными дверями, по стенам, колоннам и потолку украшено гирляндами из роз; обмеблировано оно табуретами и скамейками, обтянутыми шелковой материей. Средний круглый кабинет, получающий свет из полукруглых окон в купол-фонарь, и другие комнаты в павильон убраны с необыкновенным изяществом; здесь хранятся: лондонское фортепьяно 1774 года, роскошные фарфоровые сервизы и многие другие редкие старинные вещи.
   В Розовом павильоне 27-го июля 1814 года состоялись празднества по случаю возвращения императора Александра I в Россию из Франции. Название свое Розовый павильон получил от множества розовых кустов, произраставших в прежнее время в раскинувшемся вокруг него саду.
   На площадке против павильона для развлечения детей устроены: карусели, качели, горы и гигантские шаги. За этой площадкой находится сторожка, а несколько в стороне на полянке домики для матросов и служащих.
   Пристань для лодок. В небольшом расстоянии от Розового павильона у берега Розовопавильоннаго пруда имеется пристань для лодок, отпускаемых посетителям парка, желающим прокатиться по пруду, самому большому в парке.
   Дворцовые конюшни. Все строения конюшен выходят фасадами на Розовопавильонный пруд. Кроме хорошо устроенных помещений для лошадей и экипажных сараев тут же построено несколько жилых зданий с разными службами при них.
   Летний манеж – небольшая круглая, обнесенная шпалерником площадка, расположенная позади «Дворцовых конюшен».
   Константиновский дворец (1798 г.). Это большое деревянное здание обращено фасадом к Розовопавильонному пруду, построено вблизи дороги в Ям-Ижору. Из всех внутренних его помещений выделяется только прекрасное зало в два света, украшенное многими очень хорошими картинами. В остальных комнатах дворца от прежнего роскошного убранства сохранились лишь очень немногие вещи. Около дворца раскинулся большой сад, в котором сохраняются «остатки саперных практических укреплений» императора Николая I.
   Чугунные ворота (1834 г.). Очень красивые ворота при въезде в парк по Ям-Ижорской дороге построены по воле великого князя Михаила Павловича.
   Западная часть Павловского парка
   Красивый сплошной лес, прорезываемый несколькими большими полянами и прерываемый многими прудами, занимает почти всю эту часть Павловского парка, в средине находится Круглое зало с небольшой шоссированной площадкой, отсюда, по направленно к Красной долине, расположен ряд лесных прудов: 1-й и 2-й Круглозальные, 1-й Новошалейный, Глазовский, 2-й Новошалейный, озеро Венеры и Краснодолинный, соединяющийся каскадом и протоком с р. Славянкой. Параллельно Вокзальной дороге расположен другой ряд прудов: Вокзальный, Старошалейный, Ботанический и Фонтанный.
   Царскосельская линия Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги проходит через всю эту часть парка, пересекая площадку у Круглого зала, от которой, в виде лучей, расходятся дороги: в первом полукруге, Водопроводная к Николаевским воротам, Славянская, Красного Молодца к Золотым воротам, Зеленой женщины, Старошалейная и Богатого поля, конечные пункты которых соединены окружной Ново-Садовой дорогой; во втором полукруге, Водопроводная к дер. Тярлево, Славянская к ферме, Красного Молодца к «Боде», Зеленой Женщины к Ботанической аллее, Старошалейная к Старому Шале и Богатого Поля к вокзалу. Все эти дороги по направлению с севера на юг пересекаются дорогами Грибной и Красного Солнца от театра к ферме; и по направлению с запада на восток – дорогами: Дружеской, Молодого Жениха, Красного Бугра и Поперечной. Кроме того, в восточной стороне западной части парка проходят в разных направлениях дороги: Светлая, Лесная, Оконечная, Красная, Фонтанная, Тенистая, Прибрежная, Куртинная, Тепличная, Елизаветинская, Луговая и Новошалейная.
   В западной части парка находятся:
   Круглое зало (1799 г.) – каменное здание, вмещающее в себя зало для концертов и балов. Оно украшено несколькими гипсовыми статуями. В 1838 году здесь был кафе-ресторан, просуществовавший до 1840 года; теперь здание является в зимнее время местом хранения парковых скамеек.
   Белый столб. Каменный столб этот поставлен на границе Павловского имения в том месте, где скрещиваются: Пограничная тярлевская дорога, Павловское шоссе, дорога в Гуммолосары и Садовая улица. Справа от него въезд в Павловский парк украшают «Золотые ворота» с вензелями августейших основателей Павловска. У «Белого столба» находится красивое здание станции Павловск II.
   Новое Шале (1799 г.). Шале представляет из себя строение, состоящее из каменного полусвода с соломенной крышей, на которой устроен небольшой бельведер. Полусвод с внутренней стороны был расписан художником Гонзаго, но даже и следов этой живописи не сохранилось. Новое Шале построено у самого берега 1-го Новошалейного пруда.
   Питомник – большой участок земли между Глазовским и 1-м Новошалейным прудами. В нем произрастают молодые деревья и кустарники, предназначенные к рассадке по всему парку. Кругом питомник обнесен высоким шпалерником.
   Беседка на о. Амура. Остров Амура находится на озере Венеры. Посреди острова возвышается обсаженная деревьями и кустами решетчатая деревянная беседка, внутри которой поставлен мраморный пьедестал, напоминающей о когда-то стоявшей здесь статуи «Бога любви».
//-- Павловская ферма --//
   Павловская ферма (1802-5 гг.) находится между деревнями Тярлево и Глазово; земля фермы тесно примыкает к парку; на ней построены: Главный или Царский павильон, несколько красивых беседок, дом фермера, хозяйственные постройки и службы.
   Царский павильон – двухэтажный дом с восьмиугольным бельведером построен в смешанном готическом и голландском стилях. В нижнем его этаже имеется пять скромно обмеблированных комнат с кухнею; в них хранится разная старинная столовая и кухонная посуда. В верхний этаж идет красивая дубовая лестница; в оконные рамы первой верхней комнаты вставлены цветные стекла, дающие возможность рассматривать окрестные виды как бы в разные времена года; восьмиугольное зало имеет выход на маленький балкон. Убранство комнат верхнего этажа составляет прекрасная мебель в готическом вкусе; здесь же хранятся вещи императрицы Марии Феодоровны, её письменный стол с разложенными на нем: портфелем с мозаиковыми по углам медальонами, ящиком с рисовальными принадлежностями, украшенным портретом великой княгини Марии Павловны, книгами, часами и другими мелочами. Против главного подъезда Царского павильона разбит большой цветник, устроены навесы и беседки, а в стороне находится небольшой пруд.
   Около дома фермера в открытых беседках посетители фермы могут получить за плату молочные продукты, кофе, чай и разные простые кушанья.
   Участок земли Павловской фермы окружает красивая Березовая аллея.

Город Павловск

   Павловск – заштатный город С.-Петербургской губернии, Царскосельского уезда находится у линии С.-Петербургско-Витебской железной дороги (ст. Павловск II) и в конце линии Царскосельской железной дороги (ст. Павловск I).
   Город просторно раскинулся в здоровой лесистой местности около берегов речки Славянки и притока её Тызвы. Застроен он деревянными и немногими каменными дачами среди множества садов, благодаря чему издали кажется как бы утопающим в роскошной зелени дерев. Въезд в город со стороны Царскаго Села украшают Николаевские («Чугунные») триумфальные ворота.
   Речка Славянка, а затем узкая полоса парка с большим прудом между крепостью Мариенталь и Трельяжем делит город на две части, из которых 1-я расположена на более возвышенном правом берегу речки, 2-я – на менее возвышенном левом берегу.
   В состав 2-й части города входят: 1, местность, где прежде была деревушка Линна; 2, участок земли с гарнизонною церковью, казармами и плацем; 3, Солдатская улица с прилегающими к ней Крепостной, Надгорной, Фридерицинской, Обводной, Запасной и Новой улицами и Пустым, Солдатским и Запасным переулками (прежде – Солдатская слободка); 4, три Матросские и Загородная улицы с Пиковым и Глухим переулками (прежде – Матросская слободка); 5, участок с улицами 1-й и 2-й Под Дубками и переулками Учебным и Зверинецким и 6, «Зверинец», значительная часть которого застроена теперь дачами, с улицами: Учебной, Бесценной, Ясного Неба, Главной и Зверинецкой.

   Печатается по изданию: К. Грузинский. Павловск. СПб, 1911.

В. Курбатов
История Павловска

   Павловск основан 12-го декабря 1777 года, когда Императрица Екатерина II подарила местность по течению реки Славянки Великому Князю Павлу Петровичу и его супруге – по случаю рождения Александра Павловича, будущего Императора. До этого времени, местность была покрыта сосновым бором и в нем находились два домика, «Крак» и «Крик», куда Цесаревич Павел Петрович приезжал не раз, чтобы отдохнуть вдали от шумного дворца Императрицы. Местность, видимо, нравилась Великому Князю и Его Супруге, так как они тотчас принялись за постройку двух небольших дворцов: «Паульлуста» («Павлова Утеха»), недалеко от современного дворца, и «Мариенталя» (Марииной долины») в том месте, где теперь крепость; и тот и другой домики были построены Ч. Камероном. Для первого было выбрано то место, где «Славянка» образовывала несколько островов. Наверху откоса, приблизительно на месте нынешней библиотеки дворца был построен небольшой двухэтажный домик со стенами, прорезанными пилястрами и невысоким, но широким куполом, окруженным небольшою верандою. Двор Паульлуста, расположенный там же, где и двор нынешняго дворца, был почти замкнут двумя изогнутыми флигелями, за коим находился еще один флигель, расположенный покоем. Таков был скромный Паульлуст, прообраз центрального флигеля Дворца. К домику прилегал довольно большой балкон.
   Мариенталь находился там, где теперь крепость Бин. Это была так же двухэтажная построечка с мезонином и плоским куполом. Фасад, обращенный к реке, был украшен колоннадою, а противоположный был обращен к прилегающему холму и соединен с ним подъемным мостом (там, где теперь ворота и мост крепости). Старые шведские укрепления были приведены в порядок, на них стояли пушки, но, в противоположность этому воинственному виду здание назначалось для сельского хозяйства и было окружено цветниками. Выше Мариенталя, приблизительно там, где дача Брюллова, была расположена деревня Линна, а там, где теперь госпиталь, деревня Кузнецы или Рысь-Кабачек.
   В то же самое время, вдоль по течению «Славянки» была начата разбивка парка несколько меньшего по площади, чем современный. Его граница от Чугунных ворот проходила к Старому Шале, оттуда к мосту у Крика и, охватывая место, где памятник «Любезным родителям», вдоль проезжей аллеи (Театральной) подходила к садовой улице.
   Парк был разбит по модному тогда, английскому образцу, что очень легко было сделать, пользуясь красивыми склонами реки, тогда еще не урегулированной и потому имевшей вид ручья. В парке был устроен ряд павильонов, из коих не все сохранились до нашего времени. Несомненно, что одним из первых были: «Хижина монаха» (1778 г.), трельяж и беседка в китайском стиле, находившаяся на берегу, против дворца. Затем была беседка в стиле Людовика XVI, большая руина в виде полуразвалившейся башни, нескольких арок и хижина угольщика, т. е. двускатная деревянная палатка. Руина находилась там, где теперь большая каменная лестница, а хижина (или Шарбоньер) недалеко от нынешней Турецкой беседки. На островах под дворцом были устроены цветники, а между островами каскады.
   Как сказано выше, Паульуст и Мариенталь выстроены Ч. Камероном, кроме коего на строительную деятельность оказывал влияние и Гваренги, производивший в 1781 году постройку церкви и госпиталя.
   Неизвестно, кто был устроителем парка, но можно думать, на это дело оказал очень большое влияние Камерон, проектировавший большинство построек. Из писем великой княгини Марии Федоровны к первому директору Павловска Карлу Ивановичу Кюхельбекеру (1780–1789) видно, что Камерон давал указание об устройстве просек, и что эти указания придали много красоты парку. Уход за деревьями парка был в руках садовника Визлера.
   Не успели кончить Паульлуст, как он стал тесен, и было необходимо строить дворец большего размера.
   Чарльз Камерон приехал из Англии в эпоху увлечения садами английского стиля, античными постройками, и, только что привезенными в Европу китайскими и японскими изделиями. Неизвестно, под влиянием ли желания Великой Княгини или считаясь с ограниченностью средств, он задумал дворец – сравнительно, скромных размеров.
   В 1782 г. уже по отъезде Великого Князя и Княгини за границу, был заложен Большой дворец. Одновременно начата постройка Колоннады Аполлона, Храма Дружбы, Большого Каскада, Молочни, Дворцовой Бани, Вольера и перестройка трельяжа. Все по проектам Ч. Камерона, которому помогал смотритель над строениями Г. Пильников. Закладка была произведена 25-го мая 1782 года, очень скромно, в присутствие директора Павловска Кюхельбекера, Камерона и нескольких друзей последнего. Священника каменщики привезли из Славянки; для рабочих было устроено очень скромное угощение. На другой день приезжали великие князья Александр и Константин Павловичи: еще дети, они забавлялись работой по кладке фундамента. Директор Павловска К.И. Кюхельбекер непрерывно доносил Великой Княгине о ходе работ, которые несколько замедлялись, вследствие недостатка рабочих.
   Чертежи Камерона пересылались за границу Великой Княгине, согласно ее желанию, пришлось изменить некоторые детали. Камерон не мог относиться к этому равнодушно, но, особенно, огорчался от тех изменений в конструкции, которые происходили от недостатка средств у Великого Князя. Так Камерон жаловался, что кладут слишком длинные балки, а Великая Княгиня беспокоилась, в свою очередь, что слишком дорого обойдется перекрытие подвала на сводах. Камерон, прошедший строительную школу в Англии, не мог не заботиться о прочности здания, и дворец, действительно, до сих пор отлично сохранился.
   Ходом постройки интересовалась и Императрица, как видно из ее письма от 3-го мая 1782 года в Италию к сыну и невестке:
   «Третьего дня я прокатилась в Павловск, где нашла по обеим сторонам дороги много снегу. Подъехавши к калитке сада, я вышла из кареты и взошла на гору по тропинке. Подошедши к дому (Паульлуст), я вошла и нашла комнаты и мебель очень чистыми и весьма хорошо содержимыми. На дворе выкапывают фундамент нового дома и флигеля с левой стороны. Из дома мы отправились к Руине по дороге, ведущей вдоль горы, а отсюда по дороге, только что проведенной и сделанной нами удобной, сошли с горы очень близко от Храма, строимого Камероном. Эта постройка почти окончена, и внешний вид ее очень красив. Внутренность же была заставлена лесами, которые придавали ей весьма мрачный вид. Вода в реке очень низка, потому что опасения по случаю таяния снегов мешали закрыть шлюзы. Оттуда мы через мост, проходя мимо каскада не спущенного, отправились в Шале, которое нашли чистым и хорошо содержимым. Там я села и нашла вид оттуда очень приятным; заметьте, что лужайки еще не зелены, и что нет еще ни листочка. От Шале мы пошли по дороге, проходящей по опушке леса, и осматривали колоннаду, которую уже начали работать. Оттуда пошли к колонне, на которую поставят Флору. Эта последняя – единственная вещь, которую я позволила себе критиковать, потому что нашла у нее подозрительное сходство с Мадонной на большой дороге. Но эта ошибка, конечно, не ошибка, потому что и последняя, без сомнения, весьма достопочтенна. У новых ворот, которые стоят при выходе с лужайки на большую дорогу, мы прошли меж материалов и сели в кареты, побродив порядочных два часа, полазивши по всем покатостям, крутым и некрутым, и уставши до смерти. Мы сказали: жалко, что нет хозяев, они бы заставили нас побольше побегать и показали бы нам вещи в более приятном виде, а теперь, как их нет, все глядит так печально и пусто, что у меня сердце сжалось. Возвращайтесь же скорей, хотя бы для того, чтобы снять с Павловска этот грустный вид. Дети ваши здоровы и бегают так быстро, что никто не может следовать за ними. Прощайте, милые дети! Обнимаю Вас».
   Великая Княгиня так же не переставала интересоваться Павловском. Так, в 1781 году, она писала Кюхельбекеру: «Да, добрый мой Кюхельбекер, – свой домашний уголок, Колоннада, Храм в Павловском – доставляют мне больше удовольствия, нежели все красоты Италии». Несколько позже она вспоминает про молочную и пишет из Турина: «Особенно препоручаю вам, любезный Кюхельбекер, Молочню, которая мне весьма близка по сердцу, ибо мой сад чрезвычайно интересует меня, и я думаю, что это украшение ничем ему не повредит». 25-го октября того же года она беспокоится о ходе построек: «Что делает Молочня? Будет ли она под крышей?». Еще более беспокоилась она о постройке дворца, и в письмах торопила Кюхельбекера. Как ни старался Кюхельбекер спешить, но не мог в 1782 году подвести здание под крышу, и лишь в 1783 году оно было закончено вчерне и начата внутренняя отделка. Тогда же были получены из-за границы подарки, поднесенные Цесаревичу, в том числе ценный севрский сервиз. В 1785 году начали устройство колонн в залах и прибыли живописцы Скотти, Руфини, Ламони, Данилов, Козлов, Марков, Семенов, несколько живописцев канцелярии от строений и театральных, резчик фарфорового завода И. Нестеров и формовщик Г. Васильев. В то же время прибыла ценная мебель от Рентгена, тульские стальные изделия (подушечка для мотания щелка и туалет), несколько изделий Императорского фарфорового завода (в том числе стол с видами Павловска). Из заграницы были доставлены бронзовые изделия, фарфор, в изобилии закупленный Августейшею четой за границей, и знаменитый севрский сервиз.
   Окончательно дворец был отделан к лету 1785 года. В 1789 году были произведены небольшие переделки уже под руководством В. Бренна и привезены ценные гобелены. В это время дворец состоял из центрального здания, соединенного низкими крытыми переходами (нижний этаж нынешних галерей) с боковыми одноэтажными флигелями. Внутреннее расположение комнат мало отличалось от современного нам. В то же время переделывался парк. Славянка была запружена, часть островов уничтожена и устроены обширные пруды. Паульлуст был мало помалу разобран. Липовая аллея была устроена и в конце ее была расположена веерообразная площадка с мраморной колонной, что теперь в Новой Сильвии. Пространство парка увеличивается мало помалу. Сначала присоединяют пространство вокруг Круглого зала, но, проложив в нем аллеи, не устанавливают окончательно. Затем присоединяется Старая Сильвия, и границей парка делается мыльня у Пиль Башни. Позже прибавляют Новую Сильвию и, далее парк увеличивается так, что в 1794 году достиг своего настоящего объема, хотя во многих частях еще не был отделан. Около 1793 года, только что приглашенный в Петербург, знаменитый декоратор Гонзаго вызывается в Павловск и принимает деятельное участие, как в росписи дворца, так и в убранстве парка. Работы по отделке зданий продолжались с некоторыми затруднениями, в виду того, что Великий Князь нередко не имел достаточного количества денег, так что ему неоднократно приходилось производить займы. С большой готовностью ему ссужал деньги, закладывая часто свои деревни для этого, кн. Александр Борисович Куракин – товарищ Цесаревича с самого юного возраста.
   Со вступлением на престол Императора Павла I и минованием нужды в деньгах, происходившей оттого, что Императрица Екатерина II очень скупо отпускала деньги сыну и невестке, в Павловске началась усиленная деятельность. Однако характер построек изменился. Главное место занимает Бренна, значение Камерона умаляется. Ко дворцу пристроили боковые флигеля, тронное зало и церковный флигель в стиле, несколько отличающемся от центрального здания. Предполагалось даже совершенно замкнуть строениями площадь перед дворцом, но это не было исполнено.
   Еще в 1788 г., будучи Великим Князем, Император подарил Павловск Супруге, и с 1796 года дворец считается принадлежащим по преимуществу Императрице, а Император берет себе Мариенталь. Изящная построечка Ч. Камерона в это время заменена довольно несуразным произведением В. Бренна – крепостью «Бин».
   В тоже время, «Славянка» ниже крепости была запружена и, вообще, все течение реки урегулировано, образованы обширные пруды и, чтобы не было недостатка в воде, устроен подземный водопровод из реки Ижоры в «Славянку».
   Хотя Император и бывал в Павловске, и сосредоточил там довольно много войск, но все-таки предпочитал Гатчину, в Павловск же приезжал не надолго и обыкновенно ранней весной или осенью. Записки современников не вполне согласно описывают жизнь Двора. По-видимому, характер Императора Павла сказывался очень сильно. Вечерние собрания во дворце, где собиралась вся семья Императора и придворные, были утомительны и скучны, тем более, что придворные не могли принимать участие в разговорах. Днем постоянно происходили смотры мелким отрядам войск и вахтпарады. Строгий и исключительно требовательный Государь замечал малейшие недочеты и провинившихся офицеров отправлять под арест в крепость Бин.
   Не мудрено, что в войсках назревало раздражение и нервность. Вечером 2-го августа 1798 года произошла, по неизвестной причине, тревога, и все войска спешно собрались ко дворцу. Это повторилось на другой день, возбудило подозрение мнительного Императора и беспокойство у Его Супруги. Понятно, что жизнь была очень нервной и разсеивалась только прогулками, пикниками, а вечером концертами и театральными представлениями, которые очень любил Император. 23-го июня 1798 года в Павловске было совершено торжество возжжения костров по уставу Мальтийского Ордена, последним Гроссмейстером коего был Павел I. Для этого из Петербурга были перевезены регалии Мальтийского ордена и помещены на особом поставце во вновь отстроенном тронном зале. На площадь перед дворцом к 6 часам вечера собрались все жившие в Петербурге мальтийские рыцари и там же были выстроены гвардейские полки в парадных мундирах. Особенно красива была форма гусар, носивших через плечо барсовые шкуры, подбитые красным сукном с серебряною застежкою – вензелем Павла I.
   Этой застежкою прихватывалась одна из лап шкуры к хвосту так, что сама застежка приходилась на груди. Рыцари были в красных супервестах и черных мантиях и имели на голове береты с перьями. Император через все парадные комнаты прошел вместе с Императрицею в тронную залу, возложил на себя корону и занял место на троне. Туда вошла процессия рыцарей, и великий сенекал поднес Императору на золотом блюде факел, а рыцарям таковые же были поднесены пажами. Затем вся процессия вышла из дворца, причем впереди шли младшие кавалеры с зажженными факелами, а затем старшие, в том числе и архиепископ Амвросий – «призритель бедных». В конце липовой аллеи, там, где теперь за кустами жасмина по дороге к Розовопавильонному пруду простирается луг, был плац, так называемое «парадное место». На нем были сложены 9 костров, убранных гирляндами из ельника и усыпанных сверху цветами. Поодаль была раскинута палатка из полотна с черными, белыми и красными полосами. Император шел в конце процессии, имея рядом оруженосцев: графа Кутайсова и князя В.И. Долгорукова – шефа Кавалергардского полка. Императрица, Августейшее семейство и придворные дамы подошли к палатке. Процессия обошла три раза жертвенники – так рыцари называли костры. Император, Великий князь Александр Павлович и князь Салтыков зажгли свои факелы от факелов младших кавалеров и подожгли костры. Сначала показались клубы черного дыма, затем костры начали гореть ярким пламенем. В полном молчании стояли рыцари, пока костры не рухнули, и только тогда процессия вернулась во дворец. На другой день, 24-го, был парад войскам.
   В 1799 году в крепости Бин была устроена капелла ордена Св. Иоанна Иерусалимского.
   Летом 1799-го и 1800-го Двор провел несколько месяцев в Павловске. В царствование Императора Павла в парке был выстроен мост у Крика по проекту В. Бренна и театр на той площадке, где недавно еще была «сетка», Круглое Зало и Елизаветинский Павильон. Город к этому времени значительно разросся, как вследствие постройки казарм, так и планировки второй части города – около церкви. Жители деревень Кузнецы и Линна были переведены во вновь выстроенные Глазово и Новую Весь.
   После скоропостижной кончины Императора Павла (в ночь 11–12 марта 1801 г.) императрица Мария Федоровна переселилась в Павловск ранней весною. Туда она перевезла много вещей из Михайловского Замка, в том числе обстановку комнаты, в коей скончался ее Супруг (теперь эта обстановка в Гатчине) и всю мебель его кабинета, между прочим две его любимых картины: «Архангел Михаил» и «Богоматерь» Гвидо Рени.
   В 1803 году пожар опустошил внутри дворец и хотя удалось спасти часть мебели, гобелена и фарфора, тем не менее погибли многие картины (Гюбер Роббера и Верне). За восстановление дворца принялись очень усердно, на это отпущено было Кабинетом Его Величества около 230000 р. Архитектурною стороною возобновления руководил, вероятно, Воронихин, из художников работал Скотти и, конечно, Гонзаго, кроме того М. Александров, мраморщик Трискорни и другие.
   Одновременно устраивали парк, парадное место было уничтожено и вместо него был устроен красивый луг. В 1802–1805 устраивают «Ферму» уже за пределами парка. В 1806 г. был поставлен памятник скончавшейся Великой Княгине Елене Павловне и начата постройка великолепного памятника-храма Императору Павлу I – «Супругу Благодетелю». Около этого времени парк разросся до его современных пределов и в 1811-12 году Императрица создает для себя новый уютный уголок – Розовый Павильон, который для Павловска то же, что и Малый Трианон для Версаля. Там она проводит свои досуги и собирает вокруг себя выдающихся людей того времени: И. Крылова, Н. Гнедича, Ореста Кипренского и т. д.
   В это время придворная жизнь, вследствие отъезда Императора в армию, приостановилась. Императрица Мария Федоровна вела в Павловске жизнь помещицы. Уже в 6 утра была на ногах, и обходила в сопровождении своей дочери Анны Павловны парк, замечая все изменения и недостатки. Каждый день в церкви было богослужение с молебствием о благополучном возвращении Императора. В два часа к обеду и в 8 вечера все придворные собирались во дворец, причем настроение было непринужденное и веселое. Иногда по вечерам устраивались прогулки в Розовый Павильон, на ферму и в Шале. От 10 до 11 ужин заканчивал день. Таким образом, жизнь носила характер помещичий, но отличалась вместе с тем обилием художественных интересов. Во всех помещичьих имениях, как и в Павловске, воздвигали различные монументы, однако, лишь в Павловске это носило строго выдержанный характер. Вокруг Императрицы была собрана группа художников и архитекторов: Гонзаго, Матрос, Скотти, Воронихин и Томон. В Павловск приезжали поэты, например Крылов, Гнедич. Императрица радушно принимала их в Розовом Павильоне и там на память сохранялись в альбомах стихи Крылова и рисунки Кипренского. Материи для покрытия мебели в Павильоне, были вышиты Принцессами Вюртембергскими и придворными дамами.
   На ферме и старом Шале жизнь была еще проще. В скромном павильоне фермы Императрица вела свои заметки и занималась молочным хозяйством. Там по утрам она приказывала разливать свежее молоко в фарфоровые и хрустальные чаши и в месте с хлебом и сыром разносить гуляющим в парке. А по окончании полевых работ во дворе фермы, накрывали столы, и за них, в присутствие Императрицы, усаживались рабочие. До заключения Парижского мира, жизнь была, конечно, полна тревог и беспокойства длящейся войны. Празднества, если и были, то весьма скромные. Так весной 1811 года гр. П.Г. Головин устроил неожиданно для Императрицы воздушный театр. В нем стены и кулисы были устроены из зеленых трельяжей, обсаженных зеленью, и небольшого амфитеатра для зрителей. По приезде в Павловск 25-го мая Императрица была приглашена в театр. Там дети придворных сначала разыграли французскую пьесу, а затем исполнили небольшой балет. В виде апофеоза, они, держа в руках венки и гирлянды, окружили бюст Императрицы, стоявший в глубине сцены на пьедестале, окруженном зеленью. После спектакля, в Турецкой беседке для маленьких актеров был устроен завтрак.
   По заключении мира настроение изменилось, и с 1814 года начался ряд торжеств. Первое из них состоялось в честь В. Кн. Константина Павловича, приехавшего 9-го июня 1814 года с известием о заключении Парижского мира (18-го мая). В воздушном театре была исполнена оперетка «Казак Стихотворец» (текст князя Шаховского, музыка Кавоса) и балетный дивертиссемент, под конец которого был исполнен общий танец с гирляндами, которые образовали вензель Великого Князя. В апофеозе явилась фигура Славы с государственным гербом и вензелем Великого Князя в руках. После спектакля в Розовом Павильоне состоялся бал.
   Приезд Императора Александра I был особенно торжественно отпразднован грандиозным спектаклем. Это было одно из самых последних театральных празднеств, где зрители и участники сливались в общую картину. Такие празднества были нередки до XIX века (Версальские балеты при Людовике XIV, празднества в Шантильи во время посвящения Марией Антуанеттой и т. д. и т. д.), но в XIX веке они мало помалу вывелись и заменены торжественными представлениями в театрах. Мало того, описываемое торжество было устроено кружком художников, уже объединенных до известной степени, и, конечно, могло вылиться в строгую по стилю картину, что с таким трудом давалось в более позднее время.
   Для этого празднества к Розовому Павильону спешно (в две с половиной недели) пристроили большой зал для танцев, окруженный невысоким помостом. (К великому сожалению этот помост был не так давно уничтожен). Зал был покрыт бумажной крышей. Люстры и канделябры были очень эффектно, хотя и чисто бутафорски, сделаны из раскрашенной жести. К потолку были подвешены гирлянды искусственных роз. Они сохранились до сих пор и представляют изумительную по красоте и оригинальности декорацию. Фронтоны и фризы на стенках павильона были расписаны Гонзаго и Бруни.
   Представление происходило с четырех сторон павильона и главное с той стороны, где теперь качели. В глубине этой естественной сцены была поставлена грандиозная декорация, написанная П. Гонзаго с изумительным совершенством. Она не сохранилась, но некоторое понятие о ней дают описания современников (см. ниже).
   Приготовления к празднеству начались еще с июня и Императора ожидали со дня на день. Наконец, 12-го июля он прибыл в Царское Село. По дороге оттуда были расставлены конные казаки. Вся дорога (т. е. Садовая Улица) была полна жителей. Императрица же с нетерпением ожидала сына в своем садике около павильона Трех Граций. После долгого ожидания, жители Павловска увидали вестового и следом за ним открытую коляску Императора. Императрица с Великими Князьями Николаем и Михаилом Павловичами и Княжною Анною Павловною встретила Его у входа в собственный садик, и торжественная встреча произошла при благоговейном молчании присутствующих.
   Празднество было предположено на 26 июля, но, вследствие дождя, оно было отложено и заменено небольшим балом в греческом зале дворца. 27-го Император с Императрицей Марией Федоровной отправились из дворца в Розовый Павильон. По пути были воздвигнуты триумфальные ворота с надписью: «Тебя, грядущаго к нам с бою, врата победы не вместят» (Стихи А. Буниной). Около них Император был встречен хором в русских костюмах, исполнивших гимн: «Гряди, гряди Благословенный» (Музыка Нелединского). У входа в садик павильона другой хор пропел стихи кн. И. Вяземского «О, твердый в бранех муж и кроткий победитель!» Затем с четырех сторон Павильона была исполнена интермедия артистами оперы Зловым, Самойловым, Семеновою, Прево и Спиридоновою и воспитанниками и воспитанницами театрального училища. В первой сцене дети пляскою и пением выражали радость по поводу возвращения Императора и родных, во второй юноши занимались различными работами, плоды коих собирались поднести Императору, в третьей жены воинов спешили навстречу мужей и Императора, даровавшего мир Европе, и в четвертой при возвращении войск престарелые родители возносили молитвы за Монарха. Возвращение войск было представлено гвардейскими отрядами, проходившими с музыкой и песнями сквозь село, изображенного на декорации Гонзаго. Под конец Самойлов исполнил кантату Державина: «Ты возвратился благодатный…» (музыка Антополини). Затем в зале состоялся бал, во время которого был сожжен великолепный фейерверк. Весь парк, особенно долина Славянки, был иллюминован, и гулянье продолжилось до утра.
   6-го июля 1816 года было устроено подобное же празднество в честь новобрачных: В. Кн. Анны Павловны и Вильгельма, принца Оранского. Декорация села была заменена новой, исполненной тем же Гонзаго и изображавшей швейцарскую деревню на фоне гор. Перед декорацией были разбиты палатки, изображавшие стан союзных войск. Там находились гвардейские полки, только что вернувшиеся из похода. В 8 часов начался праздник. Известные певицы Сандунова и Семенова пели русские песни, а Самойлов куплеты, написанные для этого случая. Когда стемнело, в лагере зажгли костры, запели хоры песенников и загремели оркестры. Затем они разошлись по всему парку, который был иллюминован. Тихая теплая ночь придавала празднеству необычайную прелесть.
   В память того же события на острове у княгини Ливен была сооружена беседка.
   В следующем году в Павловск приехала принцесса прусская Шарлотта, впоследствии Великая Княгиня и будущая Императрица Александра Федоровна. После свадьбы Великий князь Николай Павлович с супругою поселились в Павловске. Жизнь во дворце не отличалась особенным блеском и прерывалась небольшими семейными праздниками.
   Так, 5-го сентября 1818 года, Великий Князь устроил небольшой спектакль, для которого была устроена специальная сцена. Была представлена картина «Родриг и Химена».
   До самой своей смерти Императрица не переставала заботиться о Павловске. Летом каждое утро она обходила или чаще объезжала парк, следила за всеми изменениями, расспрашивала инвалидов, бывших сторожами при павильонах, одаривала их деньгами. Улучшения в убранстве парка продолжалось непрерывно. В 1815 году был сооружен памятник В. Кн. Александру Павловичу, в 1816 году Храм Любви на острове Кн. Ливен. Росси, производивший в это время большинство работ, представил целый ряд проектов новых построек.
   Не все, что задумывала Императрица удалось выполнить. Так, в Библиотеке Дворца хранятся проекты беседки и памятнике 12-го года работы Жилярди, бельведера руки Гонзаго; целый ряд проектов беседок Росси и Воронихина находится в Архиве, но выполнены не были.
   В 1822 году Росси выстроил дворцовую библиотеку, Гонзаго расписал галерею под нею.
   Императрица позаботилась и о будущности своего любимого имения, составив обстоятельное завещание, в котором предусмотрела и будущее дворца и парка и тех благотворительных учреждениях, что были созданы Ею в Павловске. В 1828 году Императрица скончалась; в честь Ее кончины остановлены навсегда часы на северном флигеле дворца.
   Согласно шестому пункту завещания Императрицы Павловск перешел во владение Великого Князя Михаила Павловича, который, живя обыкновенно в Константиновском дворце, старался сохранить все постройки Павловска неприкосновенными: так, например, он запретил разрушать домик «Крик».
   В 1849 году Павловск перешел во владение Великого Князя Константина Николаевича и, по его кончине, во владение Великой Княгини Александры Иосифовны. Со смерти Императрицы Марии Федоровны, облик Павловска изменился немного. В парк прибавлены памятники Государю Наследнику Николаю Александровичу, Великому Князю Вячеславу Константиновичу, Императору Вильгельму I. Проложены: Еленинская дорожка в 1830–1831 году еще при жизни П. Гонзаго, а в 1873 году Константиновская аллея.
   Дворцовая жизнь уже со времени В.К. Михаила Павловича, сделалась довольно скромною, но еще при Великом Князе Константине Николаевиче в театре давались спектакли. В 1856 году театр был разобран и на месте его устроено гимнастическое упражнение – мачта с «сеткой». В 1872 году была устроена картинная галерея дворца. 27 октября 1836 года была открыта первая в России Царско-сельская железная дорога, прорезавшая часть парка, называемую Звездою и расположенную вокруг круглого зала. Вокзал был построен вблизи пруда и недалеко от Шале и Храма Аполлона. Влияние железной дороги сказалось на том куске парка, который был отрезан линией. О нем публика стала мало помалу забывать, и эта часть парка пришла в запущение. По мысли строителя дороги Гертнера, конечный пункт должен был образовать увеселительное заведение, подобное Лондонскому Wauxhall. Уже с 1838 года в специальном здании играл оркестр и пели цыгане. Позже за пюпитром побывали все знаменитости танцевальной музыки в том числе Иоанн, Эдуард и Иосиф Штраусы. За последнее время в определенные дни происходят симфонические концерты, познакомившие петербуржцев со многими новостями серьезной музыки.

   Печатается по изданию: В. Курбатов. Павловск. СПб., 1890.

Петродворец – Петергоф

   Петродворец, город в Ленинградской области, в 29 километрах от Санкт-Петербурга. Расположен на южном берегу Финского залива. Порт. Население более 80 тысяч человек.
   Строительство летней резиденции Петра I началось в 1709 году на месте прибрежной мызы Петров двор – Петергоф – здесь Петр I всегда останавливался по дороге в Кронштадт. В течение XVIII–XIX веков здесь был создан крупнейший в России дворцово-парковый комплекс. Одновременно вокруг резиденции рос город – Старая и Новая Слобода, в которых жили дворцовые служители и строители. Основной улицей города стала Петергофская перспектива.
   С 1762 года Петергоф – город. С 1849 года – уездный город. До 1917 года Петергоф – главная летняя резиденция императорской семьи.
   В 1918 году Петербургский дворцовый комплекс был национализирован и стал музеем.
   Во время фашистской оккупации 1941–1944 годов немецкие солдаты практически уничтожили весь город. К настоящему времени по проекту архитекторов А.Э. Гессена и А.А. Оля 1945 года дворцовый комплекс полностью восстановлен.
   С 1944 года Петергоф – Петродворец.
   С 1983 года Петродворец – художественно-архитектурный дворцово-парковый музей-заповедник.

   Гордость Петергофа – крупнейший в России дворцово-парковый ансамбль площадью более 1 000 гектаров – Большой дворец, закончен к 1755 году архитектором В.В. Растрелли; Верхний сад с 5 фонтанами, включая знаменитый «Нептун», созданный к 1725 году; Нижний парк с Большим каскадом фонтанов 1721 года, гротом, водопадными лестницами, бронзовыми позолоченными статуями и скульптурными группами, созданными скульпторами И.П. Мартосом, Ф.И. Шубиным, Ф.Ф. Щедриным; Римские фонтаны 1739 года, Шахматная горка 1739 года, Золотая гора 1724 года, фонтаны-шутихи; дворец Петра I «Монплезир», созданный к 1725 году архитекторами И.Ф. Браунштейном, Ж.Б. Леблоном, М.Г. Земцовым с регулярным «голландским» садом, павильон «Эрмитаж», 1724 года, дворец «Марли» 1723 года (архитектор И.Ф. Браунштейн); павильоны-колоннады, созданные архитектором А.Н. Воронихиным в 1803 году; пейзажные парки «Английский» с дворцом 1794 года архитектора Дж. Гваренги, «Александрия» с дворцом, «Коттедж» 1829 года архитектора А.А. Менеласа; «Александровский», «Колонистский», «Луговой» с дворцом «Бельведер» 1856 года архитектора А.И. Штакеншнейдера. Именно из Петергофа императрица Екатерина Великая уехала завоевывать престол.

   История Петергофа восходит к началу XVIII века. Он создавался, как памятник побед, одержанных Россией в ее борьбе за выход к просторам Балтии, и почти все элементы его декоративного убранства понизаны идеей прославления морского могущества страны. Этот идейно-художественный замысел воплощался выдающимися зодчими и скульпторами, живописцами и садовниками, резчиками, позолотчиками, «мастерами фонтанных дел», и другими русскими мастерами.
Достопримечательности Ленинграда. Л., 1957.

   «Петергоф расположен при Кронштадтском заливе, на гористом месте. В 1711 году здесь Петром Великим был построен загородный дворец по плану архитектора Леблона. По представлению Миниха, государь велел на половине пути остановить водопровод, который тогда проводили из деревни Лапиной в Стрельну, и, запрудив речку Шинкарку, обратить все воды к Петергофу. После этого построены в Петергофе беседки Монплезир и Марли.
К 200-летию Санкт-Петербурга. СПб., 1903.

   По кончине Петра Великого Петергоф оставлен был без внимания, пока императрица Елисавета Петровна его не возобновила и не довела до такого состояния, что он мог равняться фонтанами своими с версальскими. Екатерина II развела Английский сад, который, однако, не был тогда же окончательно окончен совершенно. Особенным усовершенствованием и приведением в очаровательный вид Петергоф обязан Александру I, избравшему его местом празднества тезоименитства императрицы Марии Федоровны 22 июля. Петергоф – постоянное летнее местопребывание Высочайшего Двора.
К 200-летию Санкт-Петербурга. СПб., 1903.

Петергоф

//-- Возникновение Петергофа --//
   Петергоф был первой резиденцией, возникшей у «Питербурха», на берегу только что захваченного у шведов моря, – резиденцией, знаменовавшей победу над водной стихией, расстилавшейся у ее подножья и тучей брызг вздымавшейся в фонтанах, служивших как бы основанием самому дворцу. Фонтаны – этот символ плененной стихии, играющей по воле человеческого каприза, – вот что прельстило Петра I, когда он видел Версаль, и как бы не отличался от него Петергоф, все же по духу он является русским Версалем, в котором отразились характерные черты русской монархии за все два века «петербургского» периода, поскольку это могло найти выражение в искусстве.
   Первый приказ о постройках в Петергофе был дан Петром I в 1707 г. Место между Петербургом и Кронштадтом, откуда можно было наблюдать за всем заливом, было намечено как наиболее удобное перепутье между возникавшей столицей и поспешно строившейся крепостью. Заключение архитектора Леблона в 1716 году о наличности богатых источников для фонтанов дало Петергофу перевес над Стрельной, Дубками, Екатерингофом, всеми почти одновременно затеянными царскими поместьями, и превратило его в излюбленную резиденцию, ставшую самой торжественной и пышной из всех окрестностей Петербурга.
   С 1716 г., т. е. с приезда Леблона, начинается, собственно говоря, строительство Петергофа, так как до этого времени не было опытных архитекторов, чтобы развернуть там работы в должном масштабе. Что же касается Леблона, то хотя он был парижанином, воспитанных на классических мастерах архитектуры, хотя он и выступил в России с грандиознейшим, но невыполнимым планом Петербурга, – в Петергофе он сразу же проникся суровой первобытностью страны и органически слил с ней весь свой план работ.
   Все внимание Леблон прежде всего обратил на Нижний сад, суживающийся клином между берегом моря и невысоким кряжем, и на использование этого кряжа как подножья для дворца. Большой канал, проложенный от дворца к морю, являлся главной конструктивной осью, от верхней точки которой расходились радиальные аллеи, с одной стороны – от дворца к фонтану «Адам» и Монплезиру, с другой – к «Еве» и Эрмитажу. Этот, типичный для французского сада, развернутый веер аллей он пересек во всю длину средней аллеей с двумя боковыми дорожками, по условию берега не параллельными, а устремляющимися под легким углом к западной оконечности сада, – к Марли. Каскады Шахматной и Золотой горы, декорируя склоны кряжа на восток и на запад от Большого Дворца, положили начало двум дополнительным перспективам, ведущим к Монплезиру и Марли. Таким образом план основной части Петергофа, т. е. Нижнего сада и петровских дворцов, создался на основе особенностей местности, тесно соединенных с отвлеченными правилами французских поместий, и никакие позднейшие изменения в подробностях, никакое одичание сада, превратившегося из низкого, подстриженного в разросшийся парк, но лишило Петергофа выразительного французского облика.
//-- Нижний сад --//
   Монплезир. Строительство в Петергофе начинается с Монплезира, маленького голландского домика, поставленного на самом берегу залива. Одноэтажный домик, сложенный из узких кирпичей с типичной белой обводкой, кажется совершенно сквозным благодаря окнам-дверям, застекленным в мелкую клетку. Крыша – высокая, в три уступа, красная, под черепицу, завершается резной золоченой вазой. Вытянутые вдоль моря галереи, состоящие из узких пилястр и больших закругленных плоскими арками, застекленных дверей, делают постройку еще более сквозной и слитой с морем, особенно живописно воспринимаемым, если смотреть из сада. На террасе, откуда открывается вид на Кронштадт и Ленинград, непосредственно чувствуется связь Петергофа с морем, с городом-портом и крепостью, под прикрытием которой создался этот идиллический голландский уголок.
   Внутри Монплезир распределен экономно и симметрично, с сохранением основных бытовых особенностей голландского дома. Большой зал находится посредине. Он вымощен черными и белыми мраморными плитками и обшит по стенам темным дубом с вставленными в филенки картинами голландских мастеров XVII века. Марины Сило с парусными кораблями в мягко-сером море, батальные сцены в характере Вувермана, полные воспоминаний о горячих схватках с испанцами, натюрморты с рыбами, фруктами и цветами, все это – обычные и верные друзья каждого богатого голландского дома.
   Совершенно иной характер носит потолок: он раскинут над средней частью залы подобно пышной императорской палатке; четыре ската его расписаны Пильманом, лепные работы исполнены Микеттии представляют собой один из лучших образцов итальянской лепки того же времени. Стиль «регентства», стремящийся к нарядности, хотя бы и легкомысленной, вырвавшийся на волю после строгих канонов Людовика XIV, выражен здесь во всем французском блеске: голубоватые медальоны с группами богов, олицетворяющих стихии, изысканно сочетаются с цветочными гирляндами; в зеркале плафона Аполлон окружен персонажами итальянской комедии; с золотых фонов веерообразных раковин смеются головки ветров-детишек. Лепка, в прежнее время расцвеченная, по богатству форм не уступает живописи: каждая, даже парная кариатида моделирована своеобразно, в живом, как будто ей одной свойственном повороте головы, торса, рук. Лепной фриз с маленькими кронштейнами и сценками амурчиков, изображенными во временах года, и камин с бесчисленными венчиками цветов сделаны совершенно ювелирной манерой. Это богатство лепки и росписи потолка по сравнению со все простотой комнаты объясняется тем, что плафон заканчивался после смерти Леблона, в 1722–1723 г., когда главным руководителем работ был Микетти, всегда отличавшийся стремлением к нарядности. В конце XIX в. роспись была реставрирована, а расцвеченная лепка забелена, но и в таком искаженном виде чувствуется былая пышность отделки.
   Кухня находится рядом с залой, где могли накрываться обеденные столы. Стены ее облицованы голландскими изразцами и заняты длинными полками с оловянными блюдами и фаянсовыми тарелками (Дельфт), на которых подавались сельди, устрицы, омары, маринованные лимоны и прочая морская и заморская снедь. Огромный очаг, занимающий почти треть всего пространства, обставлен – вдоль полки, обходящей высокое его чело, – штофами для водки и флягами для вина; на плите под очагом стоит чугунный таган с медным противнем для жарева; на низком кухонном шкафу – исполинские кастрюли, сковородки, с расчетом на яичницу в полсотни яиц, и прочая медная посуда. Тут же устроен водопроводный кран, место для мытья посуды, спуск в погреб, – все, что нужно в хорошем хозяйстве.
   Спальня – маленькая, чисто выбеленная комната с окнами на море – соприкасается с кухней. Кровать деревянная, почти походного типа, покрыта одеялом, сшитым из шелковых и парчовых лоскутов; на подушках – вязанный колпак; на вешалках и в ногах кровати – два шелковых восточных халата, на столике – умывальный прибор: металлический, покрытый черной эмалью с цветочками кувшинчик на плоском блюде. Все эти вещи принадлежали лично Петру I.
   Два кабинета расположены по западную сторону залы. Выходящий на море – обшит дубом с профилированными филенками и обложен по панели голландскими кафелями с корабликами. Потолок посредине расписан Пильманом экзотическими фигурами обезьян по золотому фону и в остальной части покрыт лепным орнаментом работы Микетти. По стенам стоят стулья начала XVIII в. Небольшое ореховое бюро, с откидной доской и маленькими ящичками и отделеньицами внутри, относится тоже к началу XVIII в.; медная резная шкатулка – русской работы того же времени. Подзорная труба была выписана Петром I из Англии.
   Второй кабинет, обтянутый зеленой материей, завешан картинами голландской школы. Стулья начала XVIII века особенно любопытны своей обивкой, которая, может быть, представляет собой образцы русской гобеленовой ткани, несколько грубой, но очень колоритной. Стол, довольно неуклюжий, с толстой ореховой доской, положенной на ножки в виде составленных друг на друга шаров, интересен врезанным в него вензелем Анны Иоановны. На нем стоит хрустальный кубок «Большого Орла»: при Петре I его наполняли крепким вином и заставляли провинившихся выпивать одним духом.
   Секретарская, выходящая в сад, облицована дубом; нарядный лепной камин Микетти уставлен по кронштейнчикам крохотными китайскими чашечками.
   Японский кабинет, при входе в восточную галерею, представляет собой настоящую драгоценность; стены его задекорированы черными японскими лаковыми панно с мелкими золотыми и цветными фигурками; рамки между панно усыпаны множеством золоченых резных кронштейнов, поддерживаемых разнообразными фигурками: крылатыми сфинксами, мальчиками-музыкантами, ажурными раковинами и листьями Все это заполнено китайскими и японскими чашечками, вазами и вазочками с синей или цветной росписью.
   Галереи особенно живописны, когда солнечные пятна ложатся квадратами на мраморный черный с белым пол. Все простенки там заполнены голландскими картинами той же коллекции Петра I, являвшейся первым художественным собранием, привезенным с Запада в Россию. Вдоль окон стоят голландские стулья начала XVIII века.
   С течением времени, так как Монплезир продолжал оставаться любимым местом в Петергофе, где можно было располагать личным уютом, к «Голандскому домику», вопреки художественному плану, но в ответ на жизненные запросы, пристроили в начале XVIII века целый ряд зданий: мыльню, пекарню, помещения для служащих и Ассмблейную залу. Часть этих деревянных флигелей, с типичными окнами в мелкую клетку, сохранилась и до сих пор, часть их была перестроена при Александре II под баню и ванны.
   Ассамблейная зала была построена при Анне Иоановне. Стены ее, с большими окнами и узкими простенками, сравнительно низки, потолок поднимается высокой палаткой. Главное и необычайно редкое по сохранности убранство состоит в шпалерах первой русской мануфактуры, копирующих знаменитую серию «материков» Гобеленовой мануфактуры. Африка представлена в виде негритянского царя, которого рабы несут в гамаке, кругом – пальмы, бананы, много цветов и богатейший морской улов; Азия – в виде экзотического пейзажа, на фоне которого леопард, нападая на коня, впивается ему в спину. Четыре узких шпалеры принадлежат к серии «Итальянской комедии», с фигурками актеров на голубых фонах. Благодаря тому, что все простенки задекорированы шпалерами, соприкасающимися таким образом с пространством окон и дверей, вся зала насыщенно-колоритна. Здесь происходили ассамблеи, тесные от толкотни тяжелых роб и камзолов, душные от табачного дыма, копоти свечей и плошек; здесь шумно и пьяно веселился полудикий русский двор.
   К западу от «Голландского домика» сохранились деревянные флигели елизаветинского времени; в одном из них находится спальня – большая комната, затянутая старым голубым шелком; отсюда Екатерина II бежала утром 29 июня 1762 г. в столицу, чтобы поднять ее против Петра III.
   Екатериненский флигель. Екатериненский каменный флигель был первоначально построен Растрелли для Елизаветы, но затем перестроен Гваренги и окончательно отделан для Александра I. Вследствие этого снаружи он не производит цельного впечатления, но внутри он выдержан в стиле ампир. Большие залы, с высокими узкими окнами, окрашенными правильными, немного резкими тонами – синим, желтым, зеленым, подчеркнутыми теневыми росписями фризов и потолочных паддуг, исполненными в классическом духе. Обстановка дополнена в настоящее время мебелью Английского дворца, также отделывавшегося для Александра I.
   Сад Монплезира. Сад Монплезира первоначально был разбит на голландский манер, т. е. засажен всевозможными привозными цветами в плоских узорных клумбочках, Уставлен лавровыми, апельсиновыми, померанцевыми деревьями; посредине вздымался высоким снопом фонтан, обложенный туфом, переполняющийся и спускающий воду в крестообразно расположенные широкие сливы. Сад этот не раз менял свой облик в зависимости от вкусов времени; наконец, дубы, посаженные еще в XVIII веке, так разрослись, что погрузили когда-то открытый, солнечный садик в свою густую тень, с которой тщетно спорят цветы и пальмы, отдаленно напоминая о той любви, с которой голландцы культивировали у своих домиков диковины, привозимые из колоний, и с которой Петр I собирал отовсюду редкости для своего «огородца».
   Вольер. В нескольких шагах от Монплезира, вправо от большой аллеи, ведущей к Шахматной горе, стоит павильончик «Вольер». Потерявший в значительной степени свою отделку из туфа и раскрашенных устричных раковин, извне он не кажется интересным, но внутри он сохраняет роспись Пильмана, сделанную в начале XVIII века и нетронутую реставрацией. Это лучшая роспись во всем Петергофе, но она доживает последние годы: золотые сеточки фонов почернели, бегущие фигурки юных богов и богинь поблекли, теневые медальоны с играющими амурчиками, пухленькие тела которых еще чуть белелись года два назад, стали совсем тусклыми.
   Против Вольера находится восстановленный в 1925 г. екатериненский фонтан «Солнце». По другую сторону главной поперечной аллеи стоит слева фонтан «Грибок», справа – «Дубок», окруженный четырьмя высокими металлическими цветами; все эти фонтаны бьют внезапно, когда сторож вдруг открывает кран, и обрызгивают водой тех, кто присаживается на скамейки.
   На перекрестке аллей в 1883 г. была воздвигнута статуя Петра I работы Антокольского, немало мешающая перспективе, которой необходимо быть свободной.
   Несколько восточнее, если пройти глубже в сад по средней аллее и свернуть к горе, находится один из любимейших петровских фонтанов – Пирамида. Прельщенный в Версале затеей, когда из отдельных с различным напором бьющих струек составляется текучая, подвижная пирамида, кажущаяся особенно легкой, потому что вся она состоит из вылетающих и падающих капелек воды, Петр I заказал такую же и для Петергофа.
   Пройдя по косой аллее от Пирамиды к кряжу, можно вернуться к той же Монплезирской аллее, но у другого ее конца. Здесь, на большой площадке, занятой двумя зелеными прямоугольными партеров, находятся Римские фонтаны, напоминающие по форме фонтаны, стоящие в Римме у собора Петра. Их каменные линии, может быть жесткие для петергофского сада, скрадываются водой, бьющей над верхними чашами четырьмя струями и скатывающейся пеленой с верхней чаши на большую нижнюю и с нее – в бассейн.
   Шахматная гора. Шахматная гора, декорирующая склон, была задумана Леблоном как «руинная». В 1722 г. Пино вырезал для нее дракона, которого расписал Каравакк; на вершине был устроен грот, выложенный туфштейном, а сплошной деревянный скат окрашен, в подражение мраморному голландскому полу, черными и белыми квадратами. Драконы, возобновленные при Александре I, были заменены при Николае I новыми, металлическими, с прибавлением орла. Зимой 1925 г. они были похищены. Мраморные статуи, вереницей спускающиеся вдоль ската, очень хороши в зелени деревьев. В отдельности статуи эти менялись в течение XVII в.; некоторые из них, бросающиеся в глаза благодаря неуклюжести пропорций – большие головы и короткие ноги, – самые старые и относятся к концу XVII в. Несколько грубоватые, вероятно немецкой работы, они декоративны и выразительны, с их резко повернутыми частями тела, резко обнаруженным движением, свойственными барочному искусству. Статуи более поздние, второй половины XVIII века, отличаются, наоборот, своей мягкостью и как бы текучестью форм: их движение, такое необходимое в садовой скульптуре, как будто растекается по их телу, струится в их волосах и одежде.
   От Шахматной горы широкая дорога поднимается к Большому дворцу; вправо остается Оранжерея. Построенная в половине XVIII века, простая по архитектуре в зависимости от своих утилитарных свойств, она уютна своей дугообразной линией фасада. Виноград и шпалеры сливовых деревьев по ее стенам, шпалеры яблонь, которыми обставлен устроенный в половине XVIII века фонтан – Тритон, разрывающий пасть крокодилу, грядки цветов, – все создает здесь своеобразно-замкнутый, солнечный, душистый уголок Петергофа.
   За оранжереей, от западного из Римских фонтанов, косая аллея ведет к «Адаму», возвращая к главной поперечной оси сада. Этот фонтан, с мраморной статуей, типично женственной и мягкой по формам, работы Бонацци, копировавшего с Рицци, исполнен в 1718 г. Сильные струи, вырывающиеся у подножья, бьют высокими, крутыми дугами, образуя вокруг Адама шумящий и блистающий высокий сноп воды. Так же устроен и фонтан «Ева», находящийся на такой же аллее, по другую сторону канала. Первоначально эти фонтаны были окружены низкими подстриженными шпалерами и возносились высоко над зеленью: в половине XVIII века они были обставлены восемью трельяжными беседками и расцвеченными. При Александре I сохранившиеся четыре павильона были обновлены академиком Н. Брюлловым.
   Эрмитаж. От «Адама», по этой же средней аллее, можно выйти к Большому каналу и перейти в западную часть Нижнего сада. Она была задумана, поскольку это позволяла местность, симметрично восточной. От фонтана «Евы» косая дорожка ведет к Эрмитажу, стоящему, как и Монплезир, на берегу моря. Спроектированный Леблоном, он был достроен Микетти в 1722–1723 г. Задуманный как маленький, изолированный павильон, вмещающий одну только залу для интимного «стола», он, несмотря на соседство с морем, окружен еще каналом, через который раньше был перекинут подъемный мост. Почти квадратный в основании, двухэтажный, с крышей невысокой, но приподнятой богато-профилированным карнизом с аркой над входом, он легко и стройно заканчивает ведущую к нему аллею, вид на которую начинается с балкона Большого дворца. Стены его сверху донизу прорезаны пилястрами с коринфскими капителями, лежащими по рустованным углам. Высокие окна-двери, особенно среднее широкое верхнее окно, раскрывают его насквозь, навстречу саду и морю. Тонкий наряд балконных решеток, сделанных по рисункам резчика Мишеля в 1724 г., лепные консоли под балконом, принадлежащие Микетти, сообщают ему такую ювелирность в отделке, что он кажется слишком тонким для петровского времени, но в этом именно и сказалась способность Леблона переносится от практически-спокойных форм к фантастически-искусственным, а также и рука Микетти, под которой все так легко приобретало изысканность.
   Внутри – весь нижний этаж занят громоздкой деревянной машиной, служащей для «эрмитажного» стола, т. е. для подъема тарелок и блюд; верхний – представляет собой одну небольшую залу, стены которой сплошь убраны картинами голландских мастеров XVII в. Такое убранство создает необыкновенно богатый колорит. Теньирс – с грубо-комичными сценами в кабачках, Вуверман – с баталиями и всадниками, Фербрюген – с букетами цветов, итальянизирующие голландцы – с мифологическими сценками, – все они прекрасно использованы декоративно. Картина «Полтавская баталия» Каравакка, висящая над лестницей, интересна по непосредственному соприкосновению с временем Петра I.
   Овальный стол, со спускающейся серединой для блюд и четырнадцатью тарелками, в настоящее время скромно уставлен голландской фаянсовой посудой Дельфт. В XVIII веке он ломился от яств, вина и дорогой посуды, объединяя избранную компанию интимно близких придворных, создавал для них возможность непринужденного пиршества, вольного разговора и жеста в этой атмосфере, полной изысканностью искусства и свободного летнего комфорта.
   Марли. В западном конце Нижнего сада есть еще один из петровских домиков – Марли. Поставленный у большого, прямоугольного пруда, он отгорожен от моря высоким валом, внутренний склон которого выложен по низу кирпичной стенкой с рядом ниш для шпалерных яблонь. Марли – скромный дом, не павильон, не дворец. Он двухэтажный, с высокой, двускатной красной крышей; нижний этаж его несколько выше второго, поэтому окна его сделаны на две клетки больше верхних, почти квадратных. Фасады к большому пруду и к секторальным прудам, лежащим за ним и разделенным радиальными мостиками, прорезаны посредине большими застекленными входными и вверху балконными дверями. По боковым фасадам идут подряд пять окон. Все окна обрамлены одинаковыми прямолинейными наличниками с небольшими замковыми камнями; этажи закончены карнизами. В этом состоит и все украшение дома, главная прелесть которого – в необыкновенно удачных, гармоничных пропорциях.
   Внутри он так же прост: большая передняя с каменным полом гладко забелена и только обведена фризом с легко расцвеченными деревянными резными медальонами. Единственным украшением должны служить картины любимых Петром голландцев. Прямо от двери домик разделяется широким коридором, выводящим к прудам и поэтому сияюще-светлым. Влево от входа – денщицкая, в которой интересен стол с аспидной доской, русской работы начала XVIII века. Спальня обтянута набойкой, обновленной, но повторяющей старый образец; большая кровать под балдахином, задвигающаяся полами, очень типична для того времени; стулья с высокими мягкими спинками, на слегка изогнутых ножках, кончающихся копытцами, такие, как можно видеть почти на всех голландских интерьерах, только обивка носит русский характер. Особенно курьезен здесь ночной туалетный шкафчик, тщательно инкрустированный различными деревами и перламутром.
   Кабинетик за спальней облицован чинаровыми панно и сохранил (с частичной реставрацией) старый паркетный пол, выложенный дубом и чинарой. Маленькое ореховое бюро относится к началу XVIII в. Портреты жены Петра I – Екатерины I – с Наттье, его дочерей – с Каравакка и его сына Петра – с неизвестного художника – представляют собой уменьшенные копии, сделанные в 1902 г. после пожара, при котором особенно пострадала эта часть дома.
   Кухня, находящаяся по другую сторону коридора, не так хороша, как Монплезирская: кафели на стенах обновлены, очаг не так внушителен, но в общем она такого же характера. В смежной с ней буфетной любопытен пресс для салфеток, начала XVIII века.
   Вдоль лестницы – кованая железная решетка, золоченая там, где надо подчеркнуть вензель, арматуру или другие интересные детали.
   В верхнем этаже комнаты ниже, кажутся меньше и уютны благодаря необыкновенно удачным размерам окон. К сожалению, от первоначальной обстановки здесь почти ничего не осталось на месте, но все же мебель вся относится к XVIII в.: в столовой – стол, окруженный ореховыми стульями половины XVIII века; в библиотеке – книжный шкаф и голландские стулья; в кабинете – облицовка дубом с тончайшими резными орнаментами Пино, в остальных комнатах – интересный гарнитур мебели наплывного ореха, начала XVIII века, зеркала – в резных золоченых рамах, комод наборного дерева. Все это дополнено голландскими картинами, как всегда обильно декорирующими простые беленые стены.
   За Марли, у большой дороги, стоит еще старый дуб, по преданию посаженный Петром I. За мостом через ручей, отведенный от Гранильной фабрики, виднеющейся под горой, стоит заброшенное здание петровской кузницы, когда-то необходимой и в увеселительном поместье и поставленной на традиционном месте – у моста на большой дороге.
   Здесь кончаются земли Нового Петергофа, и дальше дорога ведет в Ораниенбаум, на полпутик к которому стоит Собственная дача.
   Золотая гора. Золотая гора, декорирующая склон, представляет собой широкую лестницу из крупных мраморных ступеней, которые должны быть покрыты золочеными листами; вода, изрыгаемая уродливо-забавными маскаронами, находящимися у верхней стенки, катится каскадом по ступеням. Статуи, украшающие здесь уступы каскада, тоже разновременны, как и на Шахматной горе, но среди них совсем не сохранилось первоначальных: лучше всего статуи половины XVIII века, приятно выделяющиеся своими плавно текучими формами, как например, трубящий тритон на вершине каскада, в то время как копии с античных статуй и подражания им кажутся засушенными и жесткими в разлитой мягкости воздуха, света и тени.
   Менажерные фонтаны. У подножья Золотой горы при Анне были устроены Менажерные фонтаны, главная особенность которых заключается в том, что они бьют сплошным могучим столбом воды. Аллея, проходящая мимо, тогда же была уставлена «клошами», – фонтанами в виде мальчиков-тритонов, держащих над головами чаши, с которых колоколом падает вода.
   Львиный каскад. Львиный каскад был поставлен Воронихиным при Павле I без связи с первоначальным планом сада. Он состоял из верхнего бассейна, уставленного по балюстраде круглыми чашами-вазами, и нижнего, куда стекала вода, быстро переполняющая верхний резервуар. При Николае I Штакеншнейдер дополнил этот фонтан мраморной колоннадой, поставил в центре фигуру «Данаиды», работы Ф. Толстого, льющую воду из кувшина, и по бокам поместил двух мраморных львов.
   Большой каскад. Большой каскад был спроектирован Леблоном и закончен в деталях Микетти. Он служит подножием Большому дворцу, который при Леблоне был в ширину грота, так что боковым флигелем соответствовали лестницы каскада. Средний грот сделан в три арки, в соответствии с тремя световыми осями средней, выступающей части дворца. Эта единая композиция дворца и каскада создает теснейшую связь архитектуры с садом и фонтанами и является самым блестящим достижением в Петергофе. Сверху каскад ограничен балюстрадой из каменных балясин с расставленными по ней вазами конца XVIII века; такая же балюстрада поставлена над выступающим вперед более низким гротом. В XVIII веке он был богато убран туфом и устричными раковинами; внутри находился клокшпиль со стеклянными колокольчиками, о которые ударялись пробочные молоточки, в то время как вода извлекала звуки из трубок органа. Над каскадом находится фонтанная группа – два тритона, пускающие две тонкие дугообразные струи из раковин, обращенных в разные стороны. Задняя стенка каскада обработана четырьмя попарно расположенными нишами с бюстами, олицетворяющими времена года (итальянской работы половины XVIII века). Между ними, т. е. над началом каскадов, помещены два больших комично-чудовищных маскарона, исполненных в 1724 году по рисунку Земцова. Эти маскароны пускают воду на уступы, где водяная пелена все время возрастает благодаря тому, что на каждой ступени бьют по две высоких прямых струи, при чем, так как начало они берут из одного водоема (квадратные бассейны Верхнего сада), то и поднимаются до одной высоты, создавая над резко падающими каскадами своеобразную конструкцию водяных столбов. Кроме того, по уступам идут чередуясь статуи и вазы. Эффект золоченых фигур среди струй был создан Леблоном; может-быть еще при жизни его были выписаны из-за границы свинцовые золоченые статуи, расставленные в 1723 году, но в 1804 году все старые статуи были проданы на свинец и заменены отлитыми в Академии Художеств по античным или подражающим античности оригиналам. Тогда же были заменены и вазы, ампирные формы которых вполне соответствуют введенному новшеству. Нельзя вообразить себе, сколько пышности, роскоши и разнообразия потерял Большой каскад с гибелью старых барочных статуй, оставивших по себе одно воспоминание в золотом колорите фигур, который заставляет любоваться именно им и забывать, как мало он соответствует классичности форм, требующих белого мрамора. Из прежнего убранства каскад сохранил барельефы работы Растрелли-отца, помещенные на уступах между лепными кронштейнами; они должны быть также позолочены, по фонам покрыты зеленым или синим, и процвечивать падающую сверх них пелену воды. Несмотря на то, что они играют такую служебную роль, почти каждый из них представляет особую сценку, разработанную может-быть грубовато, но разнообразно и декоративно. Все они исполнены Растрелли-отцом, и на одном из них имеется его подпись.
   Площадка у подножья грота занята фонтаном, состоящим из группы прямых водометов, обведенных корзинкой дугообразных, заходящих друг за друга струй.
   Композиция каскада заканчивается фигурами Гладиаторов, стоящими на противоположных площадках; устремление их друг на друга подчеркнуто змеями, данными им в руки, из которых бьют сильные струи, почти скрещивающиеся у вершины ковша; последняя отмечена, кроме того, встречными струями лягушек, расположенных по углам террас. Вся масса воды в средней части падает прямо в ковш, с боковых же каскадов – собирается в скрытые трубы и вырывается сильными потоками из урн аллегорических фигур «Волхова» (Щедрина) и «Невы» (Прокофьева), могучего водяного старца и девы, возлежащих у стен ковша. Далее весь ковш оживлен группами наяд и тритонов. У средних фигур очень хорошо сочетание дугообразных, далеких струй, вылетающих наяд, с прямолинейно изливающимися вниз потоками из пастей дельфинов. Такими же группами, с далеко бьющими тройными дугами, заканчивается ковш у входа в канал.
   Центр ковша занимает Самсон: он дает наиболее значительную из скульптурных фигур и вздымает самую высокую струю, поднимающуюся почти до уровня крыши дворца (первоначально 10 сажен, затем снижен до 7-ми, так как брызги при ветре захватывали дворец). Этот фонтан, поставленный при Екатерине I, был тесно связан по значению с Петром I, так как должен был олицетворять торжествующий символ одержанный в день Самсония победы над шведами при Полтаве. Как и другие статуи, первоначальный «Самсон» был заменен. Статуя Козловского, поставленная при Екатерине II, представляет могучую титаническую фигуру Самсона. Он поставлен с упором на обе ноги в профильном положении, в сильном повороте всего корпуса почти в фас, при резко оставленной левой руке, которая упирается, как и правая, в разверстую пасть льва, присевшего на задние лапы и уже бессильно пытающегося захватить врага передними. По сравнению с другими работами этого времени и даже этого мастера, «Самсон» поражает смелостью в передаче движения и напряжения, далеко не свойственной этому периоду. Вообще все скульптуры ковша, хотя и исполненные на переломе XVIII–XIX веков, так непосредственно выразительны, так органически связаны с основной композицией, что заставляют забывать о своем позднем, для Петергофа, происхождении.
   По каналу в начале XVIII века тянулись шпалеры с трельяжными нишами, в которых стояли фонтаны с деревянными резными фигурами, сделанными по рисунку Пино. В конце XVIII века они были заменены рядами плоских чаш с прямыми высокими струями, бьющими между елями.
   Таким образом фонтанная композиция Большого каскада естественно продолжается по линии Большого канала и соединяет ее с морем.
   Фонтан Фаворитка, также принадлежащий Пино, сохранился в переделанном виде и находится за западным павильоном. Он представляет собаку, гоняющуюся за утками.
   Пространство между Большим каскадом и лесистой частью парка остается открытым. По нему расстилаются ковровые партеры, в центре которых поставлено по большому фонтану, бьющему высокой струей из круглых каменных чаш.
   Линия парка отграничена длинными павильонами с открытыми колоннадами и золочеными куполами, которые омываются пеленой воды, вырывающейся из вершины купола. Первоначально резные, деревянные, они были перестроены Воронихиным в начале XIX века.
//-- Верхний сад --//
   Верхний сад, примыкающий ко дворцу с юга, носит типично французский характер. Вся средняя часть его широко раскрыта и занята зелеными партерами, вправо и влево от которых лежат такие же четкие плоскости квадратных бассейнов, с низкими фонтанами, выбивающими дугообразные струи из морд дельфинов, полускрытых в группах камней. По средней перспективе, ближе к дворцу, лежит низкий круглый бассейн, которому соответствует такой же бассейн с клошем у главных ворот. Центр занят большой фонтанной группой «Нептуна».
   Нептун. «Нептун» был куплен Павлом I в Нюренберге в 1782 г., но исполнен в конце XVII века мастером Рихтером и, по своим барочным формам, вполне соответствует характеру петергофского сада. Фонтан этот состоит из фигуры Нептуна, поставленного на высокий пьедестал, окруженный плоским, заложенным туфом постаментом, на котором расположены морские божества – обнаженные мужские фигуры на морских конях, нереиды и, по углам, – ребятишки, погоняющие дельфинов.
   Все фигуры взяты в резком и разнообразном движении, прекрасно гармонирующем с подвижностью струй, вырывающихся разно наклоненными дугами из пастей животных. Нептун стоит, сильно выставив правую ногу вперед, отведя назад правую руку с трезубцем, подбоченясь левой, повернув голову к левому плечу; волосы его струятся крупными локонами по плечам, широкий пояс вьется у бедер волнистыми складками, весь он мускулистый, нервный и подвижный. Большой, с извилистыми краями, бассейн наполнен, кроме того, дельфинами, плавающими по поверхности воды.
   Бронзовая статуя Аполлона Бельведерского поставлена также при Павле I.
   Памятник Франциску I, основателю Гавра, был получен в подарок Николаем II и носит совершенно случайный характер.
   Боковые части сада, когда-то засаженные низкими стриженными деревцами, заросли высокими густыми рощами.
   Верхний сад окружен высоким забором, состоящим из кирпичных оштукатуренных столбов на общем фундаменте, соединенных оградой из деревянных пик. Главные ворота, поставленные по средней оси дворца, очень эффектны: они состоят из двух устоев, составленных из выходов парных белых колонн на оранжевом фоне, завершенных антаблементом и высоким, крутым, разорванным слоистым карнизом.
//-- Большой дворец --//
   Внешний вид дворца. 24 января 1715 года Петр I, в инструкции князю Черкасскому, приказал архитектору Бронштейну приступить с весны к постройке большого каменного дворца в Петергофе. В 1716 году сменившему Бронштейна Леблону пришлось начать постройку почти заново, так как даже фундамент не был достаточно крепко заложен.
   К 1717 году была закончена главная часть дворца, состоявшая из трех выступающих частей, по три окна в каждой, соединенных между собою остовом здания; здание с южного фасада имело два выступа по два окна, соответствовавшие отступающим частям северного, морского фасада. Средняя часть была облегчена аркообразными прорезами окон-дверей и приподнята вторым светом антресольных окон. Дворец завершался фронтоном и крутой палаткой крыши. Пилястры, выделявшие среднюю часть, рустованные углы и наличники окон украшали фасад. С южной стороны, во фронтоне, сохранилась прекрасная резьба начала XVIII века, где корзинка с розами и музыкальные инструменты напоминают о гораздо более интимном облике первоначального дворца. Далее, к этому главному зданию были присоединены длинные одноэтажные галереи с аркообразными прорезами дверей, которые заканчивались павильонами. Таким образом, по проекту Леблона, законченному Микетти и Земцовым, петровский дворец захватывал весь современный фасад, растянутая линия которого характерна для начала XVIII века.
   В 1745 году Елизавета приказала приступить к перестройке дворца, казавшегося слишком маленьким и скромным по сравнению с той пышностью, которую теперь развертывал императорский двор. Но, как и в Царском, надо было сохранить старый дворец, и поэтому новая растреллиевская постройка, несмотря на свои обширные размеры, могла только обволакивать старое ядро дворца, сочетаясь с ним стилистически, благодаря чему удерживались характерные черты первоначальной архитектуры.
   По линии прежнего фасада Растрелли расширил и поднял на антресольный этаж боковые части дворца, вытянул залы за счет галерей, от которых остались небольшие отрезки, поставил перпендикулярно большие флигеля южного фасада и заменил краевые павильоны церковью и «Корпусом под гербом». Прежние маленькие, почти квадратные, редко посаженные окна Растрелли заменил по всему парадному этажу высокими, аркообразно-закругленными, охваченными лепными наличниками, с раковинами и завитками, несколько увеличив при ютом и нижние, что придало совершенно иной характер фасаду, ставшему гораздо более нарядным. Крыша, при общей растянутости, утратила свою крутизну и приподнятость и, в сущности, колоритно-крепкая оранжевая окраска с белизной пилястр и наличников, главным образом, поддерживает иллюзию петровского здания, не ставшего вместе с тем и елизаветинско-растреллиевским.
   Своеобразны и очень выразительны заново исполненные Растрелли церковь и «Корпус под гербом». В петергофской церкви он в первый раз пробовал себя на русском пятиглавии. С точки зрения архитектурной он сделал немало промахов: краевые башенки врезались в главный купол, алтарь остался не выделенным, вся церковь вставлена в Здание жилого характера, в котором не чувствуется ее границ, но живописно она очень хороша букетом своих золотых куполочков, охваченных по ребрам выпуклыми гирляндами листьев и сочетанием угловых белых башенок с серебром большого купола.
   Не менее выразителен и «Корпус под гербом». Его широкий четырехскатный серебристый купол, охваченный по ребрам гирляндами, прекрасно завершается верхним золотым куполом, увенчанным трехсторонним гербом-орлом под короной. Несмотря на совершенно иную форму, архитектурно он уравновешивает церковь.
   Что касается позднейших реставраций Большого дворца, то они не носили характера перестроек и, в основном, не нарушали облика, созданного Леблоном и Растрелли, остающегося одним из самых значительных памятников русского барокко первой половины XVIII века.
   Парадные комнаты. Внутри дворца смена вкусов, начиная от Петра I до Николая II, сказалась настолько резко, что в нем не только не чувствуется единства какой-нибудь эпохи, а наоборот, пестрое разнообразие жизни за два века его существования.
   Купеческая лестница, отделанная Растрелли, вводит в атмосферу буйной фантазии рококо; по белому фону стен, над арками окон, над дверями и нишами, всюду брошены золоченые ветки, причудливо изогнутые картуши и завитки, по своей линии напоминающие раковины. Лестница ограничена ажурной решеткой, в легкий чугунный узор которой вплетены золотые листики. По углам перил расставлены деревянные золоченые вазы, напоминающие всплеск волны, выносящей на своем гребне цветы и разрезы раковин. На верхней площадке и в нишах стены стоят деревянные золоченые фигуры богинь, олицетворяющих времена гада. Их неправильные текучие тела, в струистых одеждах, полны движения, к передаче которого с увлечением стремилось барочное искусство.
   Вход в Купеческую залу обрамлен белыми парными ионическими колоннами с золочеными капителями, на которых лежит пышный фронтон с мелко-раскрепованным карнизом. Он разорван посредине большим картушем, окруженным раскрытыми листьями, на одном из которых смело посажена корона, несколько легкомысленно парящая не совсем над серединой входа и уравновешиваемая в своем положении аллегорическими фигурами, сидящими по скатам фронтона. Только плафон, написанный в густых, несколько темных тонах, смягчает блеск своими глубокими небесами. Плафон этот написан Вишняковым в 1750 году и изображает Аврору – богиню утренней зари, выезжающую на колеснице, запряженной золотисто-красными конями и рассыпающую белые цветы по облачному, еще насыщенному ночной тьмой, небу, разрываемому первыми лучами солнца. Живопись эта, тяжеловатая, но декоративная, типична для русской живописи половины XVIII века.
   Купеческий зал представляет собой как бы одно целое с парадным входом, но здесь еще ярче сказывается стремление Растрелли избавиться от плоскости стен, задекорировав их зеркалами, зеркальными окнами и окнами в сад, наполняющими зал солнечным светом и зелеными бликами веток, бесконечно повторяющихся в зеркалах, обрамленных золотыми ветвистыми деревьями – стенниками для бесчисленных свечей. Плафон Тарсиа, итальянского мастера, приглашенного еще Петром I и исполнившего здесь одну из последних своих работ, такой же густой по колориту, как и плафон Вишнякова. Гора Парнас, Аполлон, окруженный музами, Пегас, возносящийся от Кастальского ключа, – все это любимые мифологические образы, исполненные далеко не первоклассной рукой, но чрезвычайно характерные для своего времени. Мифологические сценки над зеркалами, написанные Валериани, гораздо более вялы по колориту и, возможно, тронуты реставрацией.
   Зал этот, самый блестящий из всех дворцовых зал, созданный по примеру Версальского И повторенный в Царском Селе, служил в XVIII веке для торжественных приемов и парадных выходов. Возможно, что здесь принимали и именитых купцов, не допускавшихся дальше, но здесь также устраивались придворные костюмированные балы и танцы, которые так страстно любила Елизавета. В 1904 году здесь происходили заседания, обсуждавшие проект созыва Государственной Думы, здесь же был накрыт банкет в честь президента французской республики в июле 1914 г., накануне объявления войны.
   Пикетный зал был переделан Фельтеном при Екатерине II. Рококо, с большим наружу здоровым весельем, стал казаться невыносимо ярким и крикливым, и, во вторую половину XVIII века, с так называемым стилем Людовика XVI, стилем изжившей себя французской монархии, создалось увлечение мягкими, блеклыми тонами, белыми лепными украшениями, прямыми линиями и общей сдержанностью в отделке. Так, в этом зале, по-своему изящном, выступили на первый план плоскости стен, разбитые прямоугольными рамами картин, обведенных лепными гирляндами: по верху стен протянулся фриз, аккуратно повторяющий султаны и полумесяцы; над дверями и зеркалами в прямоугольных рамах помещены барельефы, изображающие победные трофеи. Место чистой декоративности заняло стремление наполнить комнату особым содержанием, в данном случае прославлением победы при Чесме. Художнику Гаккерту была заказана серия полотен, которая навеки свидетельствовала бы о всех блестящих моментах боя. На первом от двери в Петровский зал полотне показана малочисленность русского флота перед большим турецким, готовым охватить его своей массой; на следующем, верхнем, – трагическая гибель русского адмиральского корабля и пожар на турецком командном корабле, вызвавший перерыв боя. Ниже – момент ночной атаки, произведенной русскими судами в турецкой гавани, и напротив, вверху, самая эффектная картина – взрыв турецкого корабля, для изображения которого было приказано взорвать старое русское судно в Ливорно, что наделало шуму на всю Европу. В серию эту было включено еще несколько других эпизодов и, для заключения – пожар в Митиленской гавани и поднятие русского флага на башне в момент спуска турецкого.
   Успехом этих картин, показанных предварительно в Европе и подробно описанных Гете, Екатерина II имела основание дорожить и отводить им почетное место.
   В этом же зале обыкновенно собирались играть в пикет, в ломбер и другие карточные игры, сменившие моду на танцы. В простенках здесь стоят превосходные пикетные или ломберные столики английской работы, выложенные ветками цветов, бабочками, бантами, набранными из различных дерев – розового, пальмового, грушевого. Кресла, находящиеся здесь, интересны как образцы мебели второй половины XVIII века, сохранившие и обивку того времени.
   Единственное, что сохранилось от елизаветинской отделки зала, это – плафон и хрустальные люстры. Плафон, написанный Вернером в 1753 году, представляет собой один из лучших образцов декоративной живописи того времени. По мягкому песочному фону легко наброшена посредине небольшая группа: Церера поучает людей земледелию. Весь борт охвачен богатым узором, который сплетен из цветочных гирлянд, удлиненных коралловых и голубых раковин и зеленых трельяжей.
   Петровский зал, так же как и предыдущий, был переделан Фельтеном в начале семидесятых годов XVIII века. Прекрасные размеры зала, занимающего всю ширину здания и прорезанного двумя рядами окон, вероятно давали Растрелли возможность развернуть тут одну из самых блестящих декораций, но под рукой Фельтена все выпрямилось и застыло. Стена, смежная с Пикетной, занята четырьмя картинами Райта, английского художника, повторяющего, но может быть свободнее и живописнее, мотивы Чесменского боя. Над дверями помещены портреты в рост Петра I, Екатерины I, Елизаветы и Анны; между окнами – овальные портреты романовской семьи; все это – копии, сделанные довольно ремесленно с оригиналов, находившихся в Зимнем дворце. Стена, где теперь находится гобелен, была занята портретом Екатерины II на коне, работы Эриксена. Гобелен, исполненный с картины Штейбена, изображающий Петра I, управляющего рыбацкой лодчонкой во время бури на Ладожском озере, сохраняет всю патетичность картины, но яркие тона его и резко выделенные фигуры плохо вяжутся с ковровой техникой, которая особенно хороша, когда украшает, но не нарушает плоскости. Гобелен этот был заказан еще Наполеоном I в 1804 г. как подарок для Александра I, но, из-за возникших враждебных отношений, оставался во Франции и был доставлен в Россию только при Николае I, когда заменил собой портрет Екатерины II.
   Многочисленные официальные портреты, обрамленные традиционными гирляндами, отсутствие росписи на потолке и регулярно повторяющиеся орнаменты паддуги создают некоторую торжественность, но вместе с тем и бездушную сухость, свойственную залам, в которых происходили тронные приемы. Даже превосходные люстры XVIII века, мягко лиловеющие своими хрустальными листьями-подвесками, не в состоянии изменить этого холодного тона, особенно вследствие того, что мебель – банкетки и стулья, сделанные в середине XIX века, с красноватой обивкой, – и красные занавесы на окнах поддерживают все тот же казенно-дворцовый дух.
   Статс-дамская сохранила прежнюю растреллиевскую отделку. По стенам – любимые им встречные зеркала, уводящие в темнеющие фантастические перспективы. Повсюду – золотые обрамления из длинных листьев тростника, переплетенные цветами и перевязанные вьющимися шарфами. Над дверями – фигурки мальчишек, олицетворяющие различные искусства. Бра золоченой бронзы, прикрепленные у зеркал, относятся ко второй половине XVIII века, к стилю Людовика XVI, но они превосходны по работе и хорошо вяжутся с общим колоритом стен. Что же касается мебели, то она не имеет никакого отношения к данной комнате: обычные по фасону, так называемые «петровские» стулья, крепко привившиеся к дворцовому быту, обновлявшиеся и повторявшиеся на протяжении полутора веков, от Петра I до Николая I, – могли быть поставлены здесь скорее всего именно при Николае; ломберные столики, большею частью английской наборной работы второй половины XVIII века, также не идут к этим разнаряженным стенам, нарушая цельность их орнаментов. Модель памятника адмиралу Лазареву, поставленная здесь при Александре II, поражает своей неуместностью и может служить только иллюстрацией к тому, как мало ценили исторические и художественные достоинства дворцов их прежние хозяева.
   Плафон, принадлежащий Балерине, может-быть не очень высок по своим художественным достоинствам, но любопытен по композиции, – возможно, что он представляет Елизавету в образе Дианы: напудренная, завитая, с полумесяцем в прическе, окруженная толпой придворных, она принимает поклонение от разряженного в шелк и бархат охотника.
   Белый зал, переделанный Фельтеном в семидесятых годах XVIII века и, еще раз, Штакеншнейдером, хорош только своими старыми пропорциями стен и великолепными хрустальными люстрами русской работы XVIII века. Мебель – резная, крашенная белой масляной краской, с мягкой кремовой расцветкой, крытая кремовым штофом, подражает мебели рококо, но ее густо уснащенные завитки и нелепые петлистые стенки жидких стульев так трафаретно и пошло исполнены, что не позволяют ее причислить даже к хорошей мебели середины XIX века.
   Китайский кабинет начинает собою петровскую часть дворца. Маленький, низкий, насыщенный темным колоритом китайских черных лаков с золотыми фигурками, он только досадно распестрен обновленным в XIX веке потолком. Мебель – черные с легкими золотыми резными частями стулья на выгнутых ножках, начинающихся распластанной маской и законченных лапой, – вероятно английской работы; бюро, сделанные в Китае по европейским образцам, представляют собой редкие экземпляры начала XVIII века, особенно любопытные своим соединением декоративных элементов с европейской формой. Так же хороша и голландская печь, выложенная дельфтскими изразцами с «китайскими» рисунками, на которых старательно воспроизведены пагода, зонтик, драконы, китаец в остроконечной шляпе и китаянка с чашкой чая, по грузности скорее напоминающая голландку с шоколадом. Среди расставленного китайского и японского фарфора большинство вещей если и относится к XVIII веку, то не к началу, и не представляет собой лучших образцов этого производства.
   Галерея – двухцветная зала, расположенная по главной оси дворца, поражает своей воздушностью и связанностью с садами: на север раскрывается вид на Большой каскад, канал и море, на радиальные аллеи расходящиеся вправо – к Монплезиру и «Адаму», влево – к Эрмитажу и «Еве»; на юг – зеленеют плоские партеры Верхнего сада с четкой бронзовой группой «Нептуна».
   От первоначальной петровской отделки зала остался только плафон с запутанной аллегорией, сочиненной, вероятно, Тарсиа, подреставрированная паддуга и тонкий лепной фриз с кронштейнами, работы Микетти. Облицовка стен головками Ротари относится к шестидесятым годам XVIII века, к периоду несомненного упадка в смысле измены чистой декоративности. Коллекция эта, с барышнями, крестьянками, торговками, финками, написанные с влюбленной внимательностью, населяет залу женскими образами, любопытными с бытовой точки зрения и создающими особую атмосферу кокетливой женственности, владевшей XVIII веком.
   От Растрелли здесь остались только обрамления дверей с фантастическими цаплями в сильно и свободно скомпонованных ветвях и листьях. Им же, вероятно, были даны рисунки для зеркал над каминами и разлученных с ними, переделкой XIX века, подзеркальников, находящихся под простеночными зеркалами екатерининского времени. Эти зеркала с подзеркальниками, составленные из отдельных зеркальных частей, охваченных резьбой, с фантастичными птицами и крылатыми головками амурчиков, поддерживающими полочки для фарфора, в соединении с наличниками дверей, красноречиво свидетельствуют об утраченной декоративной роскоши середины XVIII века.
   Мебель – стулья обычной формы Для второй половины XVIII века, с прямыми спинками и прямоугольными сиденьями, – была перебита ярким голубым штофом уже во второй половине XIX века.
   Китайский кабинет, второй, отделан в том же духе, что и первый: черные лаки с богатейшей сценой смотра китайских войск, среди разбросанных, раскрытых насквозь домиков, или со сценами полевых работ (боковые панно у двери в гостиную) украшают стены. Ящикообразные бюро китайского лака, банкетки, черные с золотым орнаментом, крытые старинной китайской вышивкой шелком и золотыми нитями, относятся к той же поре увлечения экзотикой и создают в комнатке колорит первых лет Петергофа.
   Гостиная, с нишей, украшенной резьбой XVIII века, несомненно утратила основную прелесть своей отделки. При Екатерине II затянутая серебристо-серым шелком с золотисто-коричневыми куропатками и роскошными гирляндами цветов и колосьев, сделанным по рисунку Ф. де Лассаль, она, вероятно, обладала мебелью, соответствовавшей великолепному дивану, стоящему в нише и принадлежащему к одному из лучших французских образцов стиля Людовика XV, но при Николае II шелк был повторен заново и при этом утратил всю прелесть первоначального колорита, а мебель была подобрана разновременная, объединенная только новой блистающей позолотой и яркой обивкой. Экран, стоящий влево от ниши, относится несомненно к первым годам XVIII века, к так называемому стилю Регенства: львиная морда и лапы вверху, бомбы, пушки и другая арматура по низу рамы, широкие, с важностью поставленные ноги, все это говорит о величественности только-что миновавшего века Людовика XIV; вещь эта могла принадлежать Петру I. Саксонская люстра начала XVIII века, с фигурками, моделированными знаменитым Кендлером, очень хороша, но все это остается несвязным вследствие разнокалиберности, несомненно внесенной рядом переделок и перестановок. Портрет Екатерины II, копия с Рослена и портреты «смольнянок», копии с Левицкого, заменили здесь оригиналы, взяты в Русский Музей.
   Диванная при Елизавете и Екатерине представляла одно целое с Коронной и служила парадной спальней, при чем кровать помещалась в нише. Обе эти комнаты затянуты старым китайским шелком XVIII века, расписанным от руки и воспроизводящим рисунки альбома фарфорового производства. Собственно «диванная» помещается за так называемой «турецкой» перегородкой, которые были введены в моду Потемкиным после турецкой войны, так же как и огромные диваны, складывающиеся из матрасов и колоссальных подушек. Остальная мебель обычного, хорошего, екатерининского фасона. Маленький столик и стульчики, вероятно, были сделаны для внуков Екатерины II. Убранство этого уголка, своеобразно уютного, дополняется двумя портретами Елизаветы в роскошных рамах того времени: над диваном висит копия с Каравакка, с большой нежностью умевшего написать Елизавету девочкой, полулежащей обнаженной на горностаевой мантии и держащей в приподнятой ручке миниатюрный портрет отца. На портрете Ван-Лоо Елизавета написана в парчовой золотой мантии с гербами, с эгретом в волосах и милостивой полуулыбкой на устах. Ван-Лоо писал ее уже на склоне лет и стремился дать в ней образ царицы во всей неувядаемости, обладать которой она должна была в глазах подданных.
   Далее идет ряд комнат, переделанных при Николае I: растреллиевские украшения дверей дают еще превосходное обрамление уходящей перспективе, но стены, затянутые пестрыми штофами, перезолоченная и заново перебитая мебель – создают впечатление не цельного художественного ансамбля, а обыденных дворцовых помещений, с непонятным предназначением и необходимой скукой. Только отдельные вещи там первоклассны и говорят о том, что в XVIII веке и эта менее парадная часть дворца имела свою прелесть.
   Туалетная императрицы, затянутая малиновым шелком с рисунком – цветами, лентами, птицами, возобновленным по образцам XVIII века, служила при выходах в церковь, особенно при свадьбах, когда невесту «убирала» царица. Туалетное зеркало работы одного из лучших французских мастеров серебра, Жермена, относится к середине XVIII века: текучая линия рамы, мягко слитые с ней гирлянды цветов, переходящие в чеканные веточки, картуш герба с двумя головками амурчиков – живо воплощают изнеженность и изысканность стиля Людовика XV. Мебель, относящаяся к половине XVIII века, курьезна по форме, но загублена новой позолотой. Шкафчик-кабинет, выложенный черепахой, работы XVII века, мог принадлежать и Петру I. Портреты Екатерины I – с Наттье, Петра I – с Люддена и Елизаветы – с Каравакка представлены в копиях.
   Кабинет императрицы затянут штофом цвета крема с разбросанными по нему корзинками и букетами цветов, также возобновленным по образцам XVIII века. На фоне его, довольно приятном, прекрасно гармонирует портрет Екатерины II c Торелли: она в пышном белом, затканным гербами платье и бриллиантовой короне. Громадный камин, весь, вместе с зеркалом, облицованный розовым фарфором с яркой живописью цветов и фруктов, сделан при Николае I на фарфоровом заводе. Люстра с изогнутыми рожками, фигурками, сидящими у их основания, и подвешанными букетиками, повторяют в несколько более грубых тонах саксонскую модель. Золоченая мебель подновлена. Очень хорош маленький овальный столик перед кушеткой, на крышке которого наборной работой исполнена сцена: Эней выносит на плечах своего старого отца Анхиза; по тонкости рисунка и гармоничности общих форм столик этот можно приписать известному мебельщику второй половины XVIII века Рентгену.
   Штандартная, обтянутая золотисто-желтым шелком, предназначалась для помещения императорского знамени – штандарта. В ней находятся портреты Александра I и Константина мальчиками, работы неизвестного художника, и портрет Марии Федоровны, с Виже-Лебрен.
   Кавалерская затянута малиновым штофом. Голландская печь, с веселыми, разнообразными картинками на кафелях, сохранилась от елизаветинского времени. Аллегорический портрет Петра I, шествующего среди военных символов, предводительствуемого «Славой», представляет собой хорошую копию с картины Амикони. Портрет Елизаветы – копия с Токкэ. Комната эта служила в XVII веке местом собрания «кавалеров», имевших право приезда ко двору и здесь дожидавшихся «выхода», т. е. появления царицы.
   Голубая гостиная приятна по своему мягкому тону. Мебель, перезолоченная и обитая заново, вероятно французской работы середины XVIII века. Диван, сочно разукрашенный богатой резьбой стиля Людовика XV, представляет собой один из лучших образцов того времени. Портреты: Екатерины II с Шибанова и ее внучек, копии с Боровиковского и Левицкого; великолепный портрет Екатерины II, с профилем, отражающимся в зеркале, – с Эриксена; портрет Мариии Федоровны – с Лампи и Павла I – со Щукина, украшают стены.
   Секретарская, затянутая зеленым штофом, сохранила любопытную мебель середины XVIII века, вероятно, русской работы.
   В настоящее время осмотр дворца заканчивается церковью, куда ведет галерея, соприкасающаяся с Секретарской. По южную же сторону фасада остаются комнаты так называемой «Запасной половины». Менее цельные в смысле художественной отделки, они все же богаты отдельными вещами. Там сохранились голландские печи середины XVIII века, столики наборной работы XVIII века, рояль начала XIX века и проч. Последние две комнаты южного фасада – Коронная и кабинет Петра I – входят в основные дворцовые апартаменты.
   В Коронной комнате, кроме прекрасных обоев китайского расписного шелка, на котором особенно удобно рассмотреть сценки фарфорового производства, начинающиеся с приготовления глины и кончающиеся лавочкой с выставленной по полкам посудой, находится бюро наборной работы с нарядными «китайскими» сценками, расцвеченными разными деревами которое можно приписать Рентгену, первого периода его работ. Ломберный стол и два комода, вероятно, русской работы, судя по неуклюжести их форм, любопытны по китаезным рисункам, набранным из дерев и слоновой кости. Стоящая посреди комнаты подставка резного золоченого дерева с большим стеклянным колпаком служила при Павле I для хранения всюду возимой за ним короны великого магистра Мальтийского ордена. На стене, слева от ниши, на бронзовой консольке – часы, работы одного из знаменитых часовщиков и бронзовщиков середины XVIII века Каффьери.
   Кабинет Петра I весь облицован дубовыми панно, вырезанными Пино. Каждая доска заполнена сложнейшими арабесками, которые начинаются то классически правильной головой бога, богини, то головой сатира или русского мужика в ямской шапке, то чем-нибудь иным, поразившим воображение мастера, и продолжаются виноградными лозами, акантовыми листьями, завитками, с висящими на них музыкальными инструментами: флейтами, бубнами и проч. Средины панно заняты такими же неповторяющимися, словно брошенными из рога изобилия, атрибутами искусств, войны и власти, с особо выделенным панно, посвященным славе Петра I».
   От первоначальной обстановки ничего не сохранилось. Мебель, находящаяся там, представляет собой остатки прекрасного гарнитура начала XVIII века, сделанного из наплывного ореха, может-быть даже английской работы, но она бесцеремонно подновлена и потеряла всю прелесть старинности.
   На камине, в особой рамке, выставлены «Пункты в Питергофе», продиктованные Петром I и собственноручно им подписанные; прежде они находились в Монплезире для сведения гостей, теперь же они служат прекрасным документом, обнаруживающим и тесноту тогдашней дворцовой жизни, когда не хватало постелей, и неумение гостей бережно обращаться с хозяйским добром, и первобытную грубость привычек, господствовавшую среди обстановки, которая, сквозь призму двух веков, воспринимается нами как исключительно художественная и изысканная.
   «1. Никто не имет ехать вкомпании или после, кому нумер постеле не дан будет, разве стаким делом, которое времени не терпит.
   2. Людей своих, которые впяти классах, более не должен взять как одного, а которые ниже – никакого служителя.
   3. Кому дана будет карта снумером постеле, тот тут спать имеет, не перенося постеле, ниже другому дать, или от другой постели что взять.
   4. Неразуфся ссапогами или башмаками неложится на постели.
   5. Равным же образом посему и сяхтою поступать во всем».
   Из кабинета Петра I двойные дубовые двери ведут на балкон, расширенный при Николае I. С балкона – выход на так называемую Петровскую лестницу, дубовую с резными фигурными балясинами, сделанными, вероятно, Мишелем. Простая, по сравнению с «Купеческой», но первоклассная по материалу и работе, эта лестница со всей наглядностью показывает разницу между сдержанным петровским стилем и почти разнузданной нарядностью елизаветинского.
   Церковь. Церковь, построенная и отделанная Растрелли, предназначавшаяся для царицы и двора, носит тот же характер, как и дворцовые залы. Иностранец, незнакомый с русскими церквами, чуждый типично-церковному, мрачному духу, Растрелли едва соблюдал канонические правила, создавая прежде всего что-то упоительно-нарядное и жизнерадостное. Сама церковь – небольшая, с сравнительно низким притвором, имеющим вид комнаты. Средняя часть ее покрыта высоковзвитым куполом, в котором, над строгими темноватыми фигурами святых, порхают золотые ангелочки. Иконостас, поставленный без амвона, подчеркивает впечатление домашней, интимной церкви. Весь золоченый, он богато украшен резьбой: царские врата выделены витыми колонками, охваченными гирляндами, сложным карнизом, на котором в веселых позах сидят ангелочки. Вензель Елизаветы, в нарядном картуше, помещен над царскими вратами и еще раз над распятием, где вся композиция завершается короной. Главный образ в третьем ярусе иконостаса исполнен в том же духе: «Господь-Вседержитель» восседает на золоченом резном троне, исполненном в чистейшем стиле рококо. Не менее эффектен образ архангела на северных вратах, одетый в латы и каску с красным страусовым пером, как у театрального римского воина.
   Не трудно представить себе, как в праздники здесь собирался двор, во главе с царицей, одетой в парчовую пышную робу, с алмазным эгретом в пудреной прическе, как велегласно служило дворцовое духовенство, облаченное в такую же парчу, сверкающую нашитыми алмазными крестами. Созданная для торжеств – крестин, свадеб и прославления побед – церковь дает живое представление об этой «религиозной» странице дворцовой жизни.
   Половина Ольги. В восточном, перпендикулярно выступающем флигеле дворца находились интимные комнаты Елизаветы, затем Екатерины, Павла I, Александра I. При Николае I все они были совершенно заново отделаны для его дочери Ольги, выходившей замуж за принца Вюртембергского. Отделка их была поручена придворному архитектору Штакеншнейдеру, развернувшему здесь обновленную роскошь «второго рококо», т. е. подражательного стиля половины XIX века, вскормленного французской реставрацией Бурбонов, стремившихся воскресить блестящую видимость дореволюционной монархии.
   В России этому соответствовало стремление Николая I выявить монархию в самых торжественных и поражающих великолепием чертах.
   Картина Зауервейда «Развод перед Петергофским дворцом», висящая в первой комнате, даст некоторое понятие о лощености войск, являвшихся главным украшением власти, о туалетах дам, об атмосфере военно-бюрократической торжественности, наполнявшей тогда дворец.
   Приемная затянута ярким штофом с крепко-фиолетовым узором по золотисто-оранжевому полю: зеленая фарфоровая люстра, золоченая мебель, подновленная из остатков елизаветинской или сделанная по этому фасону, два бюро розового дерева с фарфоровыми вставками, подражающими Севру, крупный, декоративно-яркий, но грубоватый по формам фарфор, исполненный на императорском заводе времени Николая I, все стремится сделать комнату исключительно-нарядной, но все яркие пятна существуют сами по себе, не сливаясь в общий колорит, не создавая общего художественного целого.
   Гостиная, отделанная малиновым узорным штофом, с живописными вставками, подражающими французским галантным художникам XVIII века, но исполненными самым безвкусным образом, уставлена такой же золоченой мягкой мебелью. На камине – фарфоровые вазы XIX века с крупными цветами, грубо подражающими саксонским.
   Будуар особенно «роскошно» отделан: пол затянут узорчатым ковром, стены и золоченая мебель – пестрейшим шелком с букетиками цветов в ажурном синем узоре; посреди комнаты спускается громадная двухъярусная люстра золоченой бронзы с множеством закручивающихся рожков, несущих голубые гнезда для свеч. Камин и подзеркальник уставлены часами и канделябрами, комбинирующими тот же голубой расписной фарфор с обрамлениями, фигурками и ветвями золоченой бронзы. На столе, сплошь резном, с зеркальной доской сверху, расставлен туалетный прибор – белый с цветными выпуклыми цветочками.
   Спальня, предназначавшаяся для новобрачных, вся погружена в белизну шелка и фарфора. Громадную золоченую кровать в нише, задрапированную белым штофом, отгораживает двустороннее трюмо в фарфоровой рамке, украшенной густыми гирляндами выпуклых цветов, работы императорского фарфорового завода времени Николая I. В трюмо отражается стол с таким же туалетным сервизом. В позолоченных резных витринах должны были лежать драгоценности; теперь вместо них разложены веера середины XIX века, также типичные своими розовыми амурчиками и богинями на голубом фоне небес или волн. Камин обрамлен голубым фарфором с живописными цветами и голубыми же часами и канделябрами.
   Ванная комната, прелестная по своим маленьким размерам и замечательному виду на церковь, как будто сохранила в себе что-то свойственное старым комнатам XVIII века. Но зеркальная ниша для ванны (заставлена диваном) и пестрый штоф с яблоневыми веточками на стенах и мебели ярко подновлены.
   Любопытно обратить внимание на медную дощечку, прикрепленную к притолоке двери, на которой отмечен постепенный рост Павла I.
   Оставшиеся комнаты так называемой «принцевой» половины представляют мало интереса, так как были приспособлены для служебных целей.
   После отъезда Ольги Николаевны в Вюртемберг, комнаты, которыми она пользовалась в течение нескольких дней, сохранялись для приезда знатных иностранцев: здесь останавливался Вильгельм, приезжавший в 1897 г. еще наследником, здесь же гостил Лубе и, наконец, перед самым объявлением мировой войны – Пуанкаре.
//-- Александрия (Строительство Николая I) --//
   Вторым периодом в жизни и строительстве Петергофа было время Николая I. Великолепная, но старомодная резиденция, созданная для показных торжеств и празднеств, лишенная личного уюта, тяготила уже Екатерину II, и к концу XVIII века ее едва поддерживали и почти совсем не посещали. Александр I также почти не бывал в Петергофе, в зависимости отчего подновления касались только самых показных частей и нескольких комнат, необходимых для кратковременных остановок. Даже Английский дворец, предназначавшийся для Александра I и порученный одному из лучших архитекторов – Гваренги, более десяти лет стоял недостроенным и необставленным, и в конце концов так и остался без личного хозяина, который придал бы ему живой вид.
   Николай I, хорошо учитывавший значение дворцового блеска для поддержания престижа монархической власти, снова оценил Петергоф, его выигрышное местоположение и значительность в связи с воспоминаниями о Петре I, игравшем роль как бы основателя династии. По приказу Николая I весь Большой дворец был отремонтирован и приведен в то состояние внешнего блеска, которое сказывается на нем и до настоящего времени. Вместе с тем, тяготясь и побаиваясь публичности, Николай I старался создать юля себя условия жизни, соответствующие личному стремлению к обособленности и интимности. В зависимости от этого в Петергофе, рядом с петровской резиденцией, сохраненной, чтобы в торжественных случаях появляться в рамке прежнего династического блеска, было создано личное, замкнутое имение – Александрия, а обширные местности по главному каналу были распланированы заново и образовали новое, николаевское поместье.
   Вместе с тем, в отношении искусства это была пора, когда вскормленные монархией традиции не давали пробиться никаким свежим силам и когда творчество мастеров, работавших по заказу, не могло быть плодотворным и цельным. Подражание всем стилям – вот характерная черта искусства этого времени, нашедшая себе отражение и в Петергофе.
   Но какой бы суровый приговор ни был вынесен эклектизму времени, нашедшему в Николае I и его архитекторе Штакеншнейдере усердных поклонников и исполнителей, их строительство, составляя органическую половину Петергофа, рассматриваемого как одно целое, представляет такой же интерес для восприятия XIX века, как основной Петергоф – для XVIII века.
   Путь к Александрии. Путь к Александрии от Большого дворца лежит по большей дороге, начинающейся за воротами Верхнего сада, у церкви, и направляющейся на восток (к Ленинграду). Вправо, параллельно ограде, отходит ряд низеньких дворцовых домиков служебного характера, построенных Руска в начале XIX века, в которых в настоящее время помещаются кладовые и Управление Дворцами-Музеями. Дальше, влево от дороги, остаются Оранжереи; вправо – бывшие «Фрейленские дома» построенные Н. Бенуа в пятидесятых годах XIX века. С большим вкусом и знанием он хотел дать в них тот стиль рококо, который воплотил в Большом дворце Растрелли, но и общие пропорции, и измельченность орнаментов сразу выдают их подражательность. (В первом из них в настоящее время помещается ресторан, во втором – Исполком).
   За изгибом дороги, когда впереди показывается ограда Александрии, начинается ряд так называемых «Готических домов», великолепных дач, построенных при Николае I архитектором Шарлеманем для особо важных лиц свиты.
   Конюшни. Конюшни, построенные Н. Бенуа в 1847–1852 годах, занимают весь квартал и производят впечатление огромной готической крепости, почти города: внушительные здания – то в виде прямоугольных башен, обведенных плоскими зубцами, кренелюрами, с бойницами по углам, то в виде большой, высокой часовни, прорезанной ажурными арками окон, – выдвигаются по линиям каре; квадратные башни, поставленные внутри каре, прорезаны арками ворот и дают эффектные перспективы. Постройка эта производит тем большее впечатление, что она вся возведена из прекрасно выложенного кирпича и только детали – наличники и карнизы – штукатурные, подражающие песчанику.
   Размеры и великолепие этих конюшен красноречиво свидетельствуют о том, какое место занимала одна конюшенная часть в аппарате придворной жизни.
   Александрия. Но это все относилось еще, по своему масштабу, к Петергофу, как к императорской резиденции, от которой Николай I резко отмежевался в своем личном имении. Еще при жизни Александра I он получил от него в подарок бывший «зверинец», где императрицы XVIII века любили скакать за козами, сернами и лосями, специально содержавшимися там. В 1826 году Николай I поручил Менеласу, английскому архитектору, устроить там поместье в английском вкусе, с парком, маленьким помещичьим домиком – Коттеджем, такой же миниатюрной Фермой и другими необходимыми принадлежностями образцового романтического имения.
   Сочетание моря и широких, спускающихся к нему влажных зеленых полян, пересеченных глубокими оврагами, давало возможность развернуть там живописный пейзаж английского парка. Естественные рощи были подчищены, подсажены разнообразными деревьями, на лужайках были расположены одинокие дубы и группы красных кленов, в оврагах оставлена густая мрачная растительность, весь парк был прорезан двумя длинными, извивающимися широкими дорогами и, действительно, получилась на редкость красивая местность.
   При самом въезде в 1832 году была построена церковь, посвященная Александру Невскому, облеченная в форму настоящей готической часовни. Шинкель, которому Николай I заказал ее проект, один из знаменитых немецких архитекторов, возрождавших готику, снабдил ее всеми необходимыми особенностями: высокими гранеными башенками по углам, ажурным парапетом, аркообразными порталами большими «розасами» с трех сторон. Скульптурные фигуры ангелов и святых, поставленных под балдахинчиками, оживляют ее стены вопреки всем православным правилам.
   Фермерский дворец. Ферма, находящаяся несколько дальше по верхней дороге, была перестроена Штакненшнейдером при Александре II. Первоначально главный домик выходил к дороге, за воротами был козий двор, садик отделялся виноградной перголой, все было окружено густыми зарослями цветущих кустарников, а входы обсажены диким виноградом. В 1855 году Ферма превратилась в небольшой дворец, так как Коттедж, с его устарелыми «готическими» затеями, не давал современного комфорта. Штакеншнейдер сохранил основной план здания, ему удалось также распределить фасад так, что каждая комната определяется снаружи своим выступом, углом, балконом, благодаря чему значительно удлиненный фасад не производит впечатления растянутости и однообразия. В отношении стиля Штакеншнейдер сохранил в нем признаки готики, но уже совершенно разжиженные и лишенные смысла: так, над частью, выступающей к дороге, оказались квадратные крепелюры, как на бойницах, кое-где протянулись, в виде орнамента, ни на что не опирающиеся верхушки арочек.
   Внутри дом был расположен и меблирован соответственно жизненным удобствам и потребностям.
   Приемная обставлена светлыми ореховыми стульями, обитыми тканью «Обюссон». Стены, окрашенные масляной краской, завешаны подбором имевших тогда успех картин: это – сценки из жизни Наполеона I, в массе изготовлявшиеся Штейбеном, и сцены из франко-прусской войны.
   Коридор, завешанный картинками, в которых трудно искать художественного содержания, ведет в одну из главных комнат дворца.
   Кабинет, расположенный в выступе, прекрасно освещен двумя балконными дверями и таким же большим окном. Он представляет собой тип комфортабельного кабинета какого-нибудь из высших бюрократов: два больших письменных стола: один – для приема докладов, другой – личный, аккуратно уставленный портретами жены, сына, отца и матери. Большой кожаный диван, такие же стулья и кресла – удобны и сделаны первоклассным мебельщиком по самой дорогой цене и без всяких эстетических претензий. На главной стене – недурной портрет Павла I мальчиком, приписываемый Эриксену. Написанный с нарядной сочностью XVIII в., с блеском белого атласа и золотого шитья на костюме, с пикантным сочетанием мальчика – Павла и гротескной фигуры сопровождавшего его арапченка, этот портрет и портрет Петра I – неизвестного, посредственного мастера – являются единственными старыми полотнами во всем дворце. Здесь же висит рисунок Крамского – портрет старшего сына Александра II, Никса, умершего от чахотки, фотография жены Александра II и олеографии с Зауервейда – парады перед Петергофским дворцом. Что же касается ниш, то все они заполнены фотографиями родственников российских и заграничных.
   Уборная, с ванной, скрытой под диваном, и душем, вделанным в стену, также вся завешана фотографиями, но более мелкими, более интимными и доставляющими хороший материал для изучения эпохи.
   Гардеробная с литографиями скаковых лошадей и подвигов, совершенных в турецкую кампанию, заканчивает комнаты Александра II.
   Гостиная с с традиционной для Александрии Светлой «готической» резной мебелью, проажуренной арочками, оббита английским ситцем – серым с розовыми цветочками фуксий. Картины Айвазовского – степь при закате, Корроди – пейзажи римской области, с нарядными развалинами, статуями, придорожными крестами и красивыми поселянками, были бы типичны для любой богатой гостиной того времени. Только фарфоровые статуэтки, взятые, вероятно, из Большого дворца, представляют собой настоящую маленькую коллекцию превосходнейших саксонских фигурок XVIII века.
   Столовая затянута пестреньким ковром, на большом столе лежит плюшевая скатерть. По стенам развешан Айвазовский с голубеющим морем, Мещерский с видами подмосковного имения «Ильинское» и трогательные немецкие сценочки. Старый «петровский» шкаф так подновлен, что старого в нем почти ничего не осталось.
   Кабинет Марии Александровны – узкая, длинная комната, выступающая в сад, – иллюстрирует крайнее измельчание и снижение вкуса. Комната разгорожена трельяжем, диванами и кушетками на мелкие уголочки. Вкось поставленный письменный столик заставлен чернильным прибором, вазочками, лоточками, бюварчиками так, что почти немыслимо к нему присесть. Стулья, кресла, добавочные столики, этажерочки для книг и для безделушек, шкафики, экраны загораживают всю комнату, дополняют ту тесноту, которая считалась уютом. «Трогательные» картиночки в немецком духе и пейзажики, изготовленные для подарка сыновьями, завершают убранство.
   Спальня с обширной двуспальной кроватью увешана гравюрами религиозного содержания; в углу стоит молельный стул для царицы, жены Александра II, не проявившей способностей к «обрусению». При Николае II комната вся была перетянута модным английским ситцем.
   Уборная также была подновлена; плохие копии с фресок помпейских бань очевидно были размещены здесь соответственно назначению комнаты.
   Приемная Марии Александровны, являвшаяся вернее комнатой для ожиданья, поражает своей казенщиной: в ней нет ничего кроме ясеневых стульев по стенам и полной коллекции гравюр и литографий времен франко-прусской войны, с беззастенчивым восхвалением германских подвигов, включая сюда и разрушение французских городов или таких художественных ценностей, как дворец в Сен-Клу.
   Дорога к Коттеджу. За Фермерским дворцом, в десяти минутах ходьбы, большая дорога, пересекающая глубокий овраг, через который перекинут так называемый руинный мост с большими каменными вазами, исполненный Менеласом. За ним, влево, в гуще деревьев, сохранились остатки кирпичной стены, которую легенда приписывает дому Меньшикова, будто бы начатого постройкой в петровские времена, а затем заброшенного. Положение стен в таком тесном месте, у самого оврага, говорит скорее о том, что здесь был какой-нибудь из павильонов прежнего «зверинца», но романтическое воображение начала XIX века предпочитало связывать эти руины с трагическим и мрачным именем временщика.
   Коттедж. Сейчас же за поворотом влево, на краю высокого ската, с которого открывается широкий вид на море, находится Коттедж. Построенный в 1826–1828 г. Менеласом и увеличенный, со стороны столовой, Штакеншнейдером, он весь проникнут романтической готикой XIX века. «Готика» эта совершенно условна и выражается в заострении всех профилей здания и в повторении таких внешних деталей, как арки, розасы и проч. Весь дом будто составлен из отдельных частей, из которых средние выделены гранеными выступами, угловые – покрыты высокими крутыми крышами. Многочисленные террасы украшены ажурными арками; в стену пристройки, со стороны столовой, вделана ниша с мраморной статуей Мадонны (работы Витали). Над входом помещен герб-меч в венке из белых роз, – воспоминание о турнире, устроенном в Потсдаме в 1829 году, в честь приезда Николая I.
   Внутреннее убранство Коттеджа, насыщенное вещами того же «готического» характера, представляет собой один из интереснейших и редчайших историко-бытовых интерьеров, отражающих целую полосу жизни XIX века, когда в мечтах о средневековье, замках, рыцарях и дамах думали найти вдохновенную и возвышенную красоту жизни.
   Передняя и стены лестницы расписаны тонкими арочками и колонками; над дверями вделан камень, взятый из стен турецкой крепости Варны, который являлся как бы новым трофеем борьбы с «неверными», как во времена крестовых походов. За незначительной малой приемной идет столовая. Задняя стена, выходящая в буфетную, задекорирована деревянными, аркообразными, резными панно, представляющими как бы вход в часовню; впечатление еще усиливается такой же арочной ширмой, закрывающей буфетный стол, и потолком, покрытым лепным узором розас. Резная мебель светлого дерева с колончатыми ножками и трилистниками в орнаменте, люстра хрустальная с серебром, вышитый шерстями ковер «турецкого» рисунка, все бытовые и даже просто обыденные вещи украшены полуцерковным готическим рисунком. На полках в арочной перегородке стояло раньше немецкое серебро XVII века – кубки, блюда и проч., теперь они переданы в Государственный Эрмитаж и заменены столовым хрусталем с гербами Александрии. Картины – «Босфор» Айвазовского, «Внутренний вид собора» и «Монастырский дворик» Вайнмюллера, «Итальянки» Пеффа и проч., – иллюстрируют увлечение югом, особенно же Италией, оказавшейся исключительно прекрасной страной.
   Большая приемная, подновленная при Александре II, утратила цельность своего убранства. Очень любопытна там серебряная люстра с розочками и отдельные вещицы на полочках, подражающие часовенкам над колодцами, церковным чашам и проч. На столе перед диваном стоит совершенно исключительная по исполнению ранняя мейсенская ваза (марка Augustus Rex) с богатейшей росписью; по-видимому, она представляет собой последнюю реликвию большого сервиза, заказанного Петром I и исполненного в 1727 году.
   Из картин приятно полотно Каспар Фридриха «Исполиновые горы» а также пейзажи Воробьева и Сильвестра Щедрина. Курьезен мрачный пейзаж с дымящимся вулканом, на котором имеется подпись Кипренского.
   Библиотека выдержана в готическом духе: черные резные книжные шкафы – как стенки церковных хор, пианино – напоминает орган, письменный стол уставленный ажурными часовнями, звонарнями, арками и проч., на этажерке – бронзовые часы в виде Руанского собора.
   Гостиная находится в средней части дома, выходящей на море. Два трельяжа, увитые плющом, масса ваз и вазочек, заполнявшихся цветами, должны были роднить ее с садом и создавать в ней благоуханную атмосферу для «дамы», для хозяйки дома. Резная мебель светлого ореха, много безделушек: часы-соборы, замки из слоновой кости, хрустальная чаша, напоминающая чашу св. Грааля, и на среднем столе – большой серебряный жбан с гербами всех рыцарей потсдамского турнира, – говорят все о том же, что и бесконечные тома вальтер-скоттовских романов.
   Кабинет Александры Федоровны, жены Николая I, с цветными стеклами в окне и отвечающим ему по колориту вышитым ковром, ширмой, расписанной рыцарскими сценками, и вышитыми диванами, заставленными по полкам фарфором, особенно насыщен средневековой романтикой. Портрет дочери Николая I, написанный в средневековом костюме, и миниатюра Александры Федоровны, сидящей в высоком кресле, почти троне, находящемся здесь же, показывают, что и сами обитательницы Коттеджа стремились следовать облику идеализированной эпохи.
   Спальня кажется торжественной благодаря огромной кровати, резным аркам ширмы и церковному орнаменту пышного потолка.
   Ванна затянута белым тюлем по голубому фону, шитым голубым ковром и большим зеркальным трюмо.
   Второй этаж. Чугунная лестница с вылитыми орнаментальными розами в угольниках ступеней круто поднимается среди расписанных арками стен. Направо вход в Уборную Николая I и его Кабинет, приходящийся в выступе на море. Большая комната с широкими окнами блещет лощеностью не покрытого ковром пола. От строго вытянутой по стенам мебели, крытой зеленой кожей, и от двух пустынных, покрытых зеленым сукном столов отдает холодом и суровостью самого Николая I. Стены кабинета увешаны голландскими картинами.
   В простенках у окон висит несколько редких миниатюр: Александр I – Лагрене, Екатерина Павловна – Изабэ, Марья Федоровна – Иполье и неизвестного художника портрет Александры Федоровны в берете с пером, яркий и сочный.
   Далее прежде были комнаты дочерей Николая I, но после смерти Николая III его вдова переделала их для себя, заказав придворному поставщику Мельцеру мебель карельской березы с длинными полочками на финско-датский образец; последние она уставила бесчисленным множеством фотографий родственников и блекло-серыми зверушками копенгагенского фарфора.
//-- Нижний дворец --//
   Нижний дворец, выстроенный в 1897 г. для Николая I архитектором Томишко, поставлен, как и первый дворец Петергофа, у самого моря, но в то время как Монплезир весь связан и вдохновлен морем, дворец Николая II не представляет собой даже хорошей прибрежной дачи, а скорее городской дом – высокий в три этажа, с неуклюжей башней и совершенно искусственно налепленными балконами. Дворец этот составился из части, примкнувшей к бывшей «телеграфической» башне Николая I, и «детской половины», пристроенной позже. Ни о каком художественном замысле здесь не было и намека: архитектура должна была быть «приличной», а дом – комфортабельным и предназначенным только для тесного круга семьи.
   Этому соответствует бездарное и безвкусное внутреннее убранство.
   Мизерная передняя с узкими диванами, почти под лестницей, на случай если кому-нибудь придется ждать перед аудиенцией.
   Гостиная обставлена Мельцером: фисташковый ковер, мебель, крашеная белой масляной краской, обитая белым кретоном с розами, белое пианино и вазы «под Копенгаген». На стенах – «трогательный» любительский портрет Александры Федоровны в розовых тонах меланхолической царицы, залихватская «атака» Самокиш-Судковской и конфетные бояре – Соломко.
   Кабинет Николая II – «под дуб», с полагающимся для кабинета тяжелым письменным столом, диваном и стульями. Яркий серовский портрет Александра III в красном английском мундире на белом фоне Александровского дворца только подчеркивает буржуазную трафаретность обстановки.
   Столовая почти пароходного типа, с гигиенически-белой окраской мебели и панелей стен. Среди таких любительских картин, как «Клумба в Ливадии», «Штандарт в море» и др., этюд Репина к «Запорожцам», его же этюд к венчанию Николая II кажутся интересными.
   Кабинет Александры Федоровны тесно заставлен мягкой мебелью и завешан множеством мелких акварелей с сценками и видиками. Дрянные, но несомненно интимные, безделушки и семейные фотографии заполняют этажерки. Благодаря этим мелочам комната кажется изолированной от всего мира и погруженной в свой исключительный круг, для которого все чуждо, все враждебно, кроме Ники, Бэби, дочерей, сестер и отца, спокойного, отяжелевшего буржуа, портрет которого водружен над ее столиком.
   Второй этаж занят Ванной, Туалетной и общей Спальней – самой значительной комнатой в жизни императрицы. Больная и физически, и душевно, она чувствовала себя спокойно только в спальне. В отсутствие мужа она иногда целыми днями не выходила из этой комнаты. Стена с двуспальной кроватью завешана большими и малыми иконами, образками, крестиками, освященными поясками и другими «благословениями» монастырей, святителей и старцев, включая Илиодора и Распутина, нетвердой рукой писавшего на обороте икон имя «Григорей».
   Уголок около дивана, на котором она часто проводила дневные часы, отмежевывался от жизни теми же образами, но облеченными в более утонченную, мистическую оболочку. Христос с распростертыми руками на тени дающими крест, Мадонна в экстазе, граничащем по выражению с любовным, молящиеся девы, беклиновский монах-скрипач и проч., – все репродукции и рамочках модных магазинов – сплошь завешивают стену.
   На стене у комода, так, чтобы его можно было видеть с постели и с дивана, – большой фотографический портрет офицера Орлова, мистического друга Александры Федоровны и защитника династии, командовавшего карательным отрядом в Прибалтийском крае.
   Рядом со спальней имеется Кофейная комната, где утром пили кофе и где родились все дети, потому что в изолированности этого петергофского дворца Александра Федоровна чувствовала себя наиболее спокойно.
   Выше, в так называемой Корабельной, был интимный кабинет Николая II, куда также никто не допускался.
   Комнатка в башне служила беседкой.
   Детская половина, находящаяся в пристройке, соединена с главным домом двухэтажным переходом. В верхнем этаже помещаются комнаты дочерей – маленькие спальни, затянутые ситцем, с никелированными кроватями и умывальными столами как в гостиницах.
   Только спальня Ольги обставлена более затейливо модернистым зеленым гарнитуром, и для общей гостиной подысканы кресла и стулья самых невиданных форм, считавшихся тогда изысканными.
   Детская Алексея и его спальня производят впечатление солнечных комнат, где все чисто, гигиенично и приспособлено для жизни больного ребенка, требующего максимума забот и внимания. Комната матроса Деревеньки, ходившего за Алексеем, носит тот же характер.
   Приемная Алексея, т. е. угольная комната между лестницей и нижним переходом, светленько обставленная детскими картинками и акварельками Соломко, отмечена вкусом Александры Федоровны к мелочам, цветам и вообще тому Что, как ей казалось создавало красивый, милый дом.
   Время и революция, отбросившая от этих миловидностей и модничества, с беспощадным спокойствием обнажает теперь бессодержательность, проникающую в этот дом, и весь он является выразителем не только упадка художественного вкуса, но и воли и всех жизненных сил последних Романовых.
//-- Павильоны --//
   Строительство Николая I цельнее всего развернулось в местности, расположенной вдоль большого Самсоньевского канала, проложенного еще Леблоном для снабжения водой фонтанов и поднимающегося к холмам Бабигона. Прежде всего на месте прилегавших болот были выкопаны пруды, а из вынутой земли образовано два островка, на которых Штакеншнейдер построил павильоны, и вообще задекорировал их так, чтобы они создали пейзаж Италии в том условном виде, как воспринимали ее в XIX веке.
   Царицын остров. Царицын остров, устроенный в 1842–1844 гг., исполнен в так называемом «помпейском духе». Низкий павильон с четырехгранной башней примыкает к самой воде; от выдвинутого портика каменная лестница спускается прямо в пруд, балюстрада с вазами завершает каменную стену укрепляющую прибрежную террасу. Весь остров вокруг павильона погружен в густо-разросшиеся цветущие кустарники сирени, жасмина и жимолости, и сообщается с берегом только паромом. Часть сада перед павильоном носит совершенно обособленный характер. У берега поставлена большая полукруглая скамья белого мрамора с бюстами Зевса и Геры, со статуями Флоры и Цереры по высокой сплошной задней стенке. Посредине – круглый мраморный бассейн с склоненной над водой мраморной же фигурой Нарцисса, работы Климченко.
   По другую сторону павильона сад разбит в виде партера с расставленными в клумбах вазами и капителями колонн, подражающими античным. У берега, в густой заросли сирени, сгруппированы огромные куски карниза, пилястр и капителей римских строений. Эти гигантские осколки древности, присланные папой Пием IX в дар Николаю I, невольно подчеркивают своей внушительностью слабосильность новой подражательной затеи.
   Внутри павильона также стремится повторять помпейский дом: посредине – атриум, т. е. общая зала; в ней открытый застекленный потолок и имплавиум – квадратный бассейн, окруженный парапетом с колоннами внутри которого возвышается ваза с фонтанчиком. По стенам – живописный фриз в «античном» вкусе, по парапету бассейна – бронзовые и мраморные вазы и копии с знаменитых античных статуй. Вправо эта зала продолжается комнатой с тремя нишами, на темном фоне которых эффектно белеет мраморная статуя Психеи (копия с Кановы); влево, за колонны, она открывается в гостиную, сообщающуюся большими стеклянными дверями с террасой. Мебель окрашена под зеленую бронзу и стремится повторить античную форму. Круглые столы с мозаичными досками, на одной из которых узор набран из осколков античного стекла, говорят о том, что обстановка была когда-то цветиста и нарядна.
   Столовая выдвинута в сторону портика; ее ярко-синие стены имеют типично-николаевский вид; колоритно их сочетание с мраморными красновато-коричневыми досками столов. Мозаичный пол, средняя часть которого подлинная, помпейская, представляет большую редкость.
   Уборная интересна глубокой нишей, выделенной витыми колонками византийского происхождения XII–XIII веков, принятыми, вероятно, за помпейские. Мебель частью подражает римской, частью бытовая, николаевская. Любопытен умывальный прибор с выпуклыми кораллами и живописными раковинами.
   Из средней залы-атриума зеленая, под бронзу, дверь идет в оранжерею. Это дворик, отгороженный от сада стеной, перекрытый балясинами, по которым дикий виноград должен расстилать свой зеленый покров. Прямоугольная мраморная скамья уставлена по широкому парапету мраморными бюстами, копиями с античных. По уступам лестницы, ведущей на башню, стоят мраморные вазы. Мраморные барельефные вставки на стене очень хорошей работы и относятся к итальянскому Возрождению. Мраморные дощечки в садовой стене, работы Ф. Толстого, изображают в классическом духе брак Ольги и Игоря и присягу Рюрику. Фонтан в противоположной стене представляет аллегорического орла, сжимающего горло змее, бессильно разевает пасть и льет при этом воду в мраморную чашу. Все это, несмотря на свою разновременность и разнокалиберность, все же создает интересный декоративный уголок.
   Ольгин остров. Ольгин остров лежит на том же пруду и также сообщается паромом. Павильон, в виде широкой прямоугольной башни, очень стройно выдержан во вкусе римских вилл. В настоящее время он доживает свои последние недели, потому что бутафорски, в два месяца, построенный к приезду дочери Николая I в 1847 г., он непрочен, и поддерживать его сейчас очень трудно.
   Розовый павильон, или Озерки. Озерки находятся приблизительно верстах в двух вверх по каналу и, как Царицын остров, построены Штакеншнейдером в «помпейском» вкусе. Павильон состоит из совершенно нессиметричных частей, что придает ему легкость и живописность, свойственную южно-итальянским виллам. Главная часть его, прямоугольная, с двумя выступами, с плоской крышей и вазами на углах, присоединяется к квадратной башне открытым переходом с колоннами. С другого фасада от башни выдвигается пристройка с двускатной крышей, а между башней и главной частью заполняется трельяжным потолком, лежащим на массивных гранитных гермах с женскими головами, работы Теребенева. За павильоном канал продолжается уже без труб. Начало его обделано полукруглым бассейном с мраморными тритонами по углам.
   Внутри комнаты расписаны в том же вкусе легкими орнаментами. Сочнее были медальоны с итальянскими пейзажами в стенах первой залы, но часть их исчезла. Мебель, обычного николаевского типа, совершенно не связана с павильоном, и только бронзовые статуэтки – вакханки, сатиры и женские обнаженные фигурки классического типа – дополняют затею. Любопытно отметить фарфоровый умывальный прибор в Проходной и чернильный прибор в кабинете, сделанные на императорском фарфоровом заводе в стиле черно-фигурных ваз.
   Никольский домик. Пруд к западу от Озерков создает совершенно иное настроение. Там, среди густых деревьев, построена большая двухъярусная изба со светелкой, под высокой крутой крышей. Ставни и наличники ее окон белые, расписаны лубочными цветами; крыльцо и балкон на резных столбах. Это – Никольский сельский домик, одна из первых работ Штакеншнейдера (1834 г.), – сюрприз, устроенный Николаем I для Александры Федоровны, которую он попросил навестить «семью ветерана», т. е. его самого с детьми.
   Внутри домик представляет собой такую же нарядную избу с резными лавками, столами, полками. Это называлось тогда «национальным духом»; этой игрой думали соприкоснуться с русской сельской простотой.
   Царская мельница. Выше по каналу, идущему от Озерков, стоит Царская мельница. Здесь окрестные крестьяне могли молоть свой хлеб, а царь заезжать отдохнуть и умилиться тем, что и он, принимает участие в хозяйственной жизни своих деревень, названных в честь его жены и детей Луизино, Сашино, Санино, Олино, Марьино, Костино, Мишино.
   Руина. Такое включение в пейзаж, задуманный как будто во вкусе античной Италии, бытовых русских домиков не смутило ни Штакеншнейдера, ни Николая I, и дальше, в нескольких шагах от Мельницы, на островке в пруду, была устроена Руина, возвышавшая над кустарником несколько колонн, связанных архитравом.
   Бельведер. Вся эта серия павильонов завершается Бельведером, действительно прекрасно поставленным на Бибигонских высотах, так что оттуда виден Петергоф со всеми окрестностями. Само здание величественно доминирует над всей расстилающейся перед ним местностью. Он построен также Штакеншнейдером, но закончен только к 1856 году, и, впервые в Петергофе, для павильона употреблены благородные материалы – гранит и мрамор. Он имеет вид строгого греческого храма, высоко поднятого цокольным этажом, с окруженной колоннадою верхней частью. К нему ведет гранитная лестница с вазами и мраморными статуями. Вход выделен портиком, лежащих на четырех кариатидах.
   Почти весь первый этаж занят белой мраморной залой с колоннами и выдержан в той же холодной строгости. Гостиные ворота этажа были обыденно-нарядно обставлены при Александре II и заключали только интересную серию барельефов Ф. Толстого, изобразившего Отечественную войну в строго-классическом духе.
   Собственная дача. Собственная дача принадлежит также к николаевским постройкам. По дороге из Петергофа в Ораниенбаум, в том месте, где при Петре I был дом Феофана Прокоповича, а позже дача, перестроенная Фельтеном для Екатерины II, Штакеншнейдеру было поручено (в 1850 году) построить новый маленький дворец для наследника, будущего Александра II. Всесторонний архитектор исполнил новый заказ во вкусе рококо, действительно выдержав в нем все, до последних мелочей, но так, как это понимало его время. Двухэтажный с мансардными круглыми окошками в высокой крыше, с высоким вторым этажом, углы и средние части которого несколько мелко, но красиво выделены колоннами, опирающимися у крылец на мужские кариатиды, он производит, на первый взгляд, приятное впечатление, но его преувеличенная и вместе с тем однообразная изукрашенность быстро надоедают.
   Передняя, облицованная светлым буком с резными украшениями, с большой лестницей, копирующей петровскую лестницу в Петергофском дворце, довольно приятна по колориту.
   Дежурная интересна своей коллекцией цветных фотографий (пятидесятых годов), изображающих легкомысленно-светские сюжеты в духе XVIII века.
   Кабинет Александра II отделан дубовыми резными панно, подражающими кабинету Петра I в Петергофском дворце, и обставлен такой же резной мебелью.
   Столовая, центральная комната с выходом на террасу, утяжелена сложнейшей отделкой во вкусе Возрождения. Двери и мебель сделаны в стиле «Буль», но мастерство этого драгоценнейшего из мебельщиков, отделывавшего свои вещи черепахой черным деревом и чеканной бронзой, передано самой дешевой и поверхностной подделкой.
   Кабинет Марии Александровны, затянутый желтым шелком, и ее же Голубая приемная – маленькие комнатки, заставленные фарфором, – приятны по краскам; они увешаны картинами, подражающими французским художникам XVIII века: Буше, Ланкре, Ватто.
   Комнаты второго этажа должны были быть парадными, и потому крикливее и беспокойнее.
   Библиотека затянута полосатым малиновым шелком и обставлена мебелью розового дерева, распестренного вставками голубого фарфора. Много картин в золотых рамах, грубо копирующих знаменитые полотна Буше, Патера и других «нежнейших» художников бесцеремонно-поддельный фарфор, образцами которого избраны известнейшие вещи, поражают мишурностью своего внешнего великолепия.
   Будуар, задекорированный пестрым штофом и полосами зеркал с золочеными резными кронштейнами, на которых расставлены саксонские фигурки XIX века, повторяющие модели XVIII в., производит то же впечатление.
   Большая гостиная, более просторная и хорошо освещенная застекленными дверями, кажется несколько спокойнее, хотя характер ее отделки тот же. Копии портретов Павла I и Марии Федоровны с Рослена и Александра I с Вуаля сохраняют долю приятности своих оригиналов, но совсем странно видеть рядом с ними портрет дочери Николая I, работы Неффа, жесткий и сухой.
   Спальня носит характер парадных спален XVIII века с их огромной кроватью под золоченым балдахином с страусовыми перьями и пышнейшей резьбой. Яркий зеленый штоф с букетами красно-розовых цветов покрывает стены и мебель.
   Ванна разукрашена полосками зеркал в стенах, а в потолке, золочеными кронштейнами и фарфоровыми фигурками. Стенка за ванной занята повторенным подновленным во всей голубизне, розовости и зелености «Триумфом Галатеи» Буше.
   Дежурная с легкомысленными картинками заканчивает дворец.
   Сад, с узорными клумбами и мраморными статуями музыкантов в придворных костюмах XVIII века, расстилал перед дворцом нарядный партер. Дача эта все же осталась необитаемой: ни Александр II, ни кто-либо после него не прожил там ни одного дня, ею пользовались только для пикников.
//-- Английский дворец и парк --//
   Английский парк лежит совершенно особняком: он находится около станции Старый Петергоф и, вместе с Английским дворцом, должен был образовать отдельное имение в новом вкусе, вошедшем в моду в восьмидесятых годах XVIII века. Постройка дворца и разбивка парка были поручены Гваренги, который создал великолепное здание в строгом классическом духе на фоне свободного живописного пейзажа. Вся местность пересечена наискось длинным извилистым прудом, к западу от которого оставлен хвойный лес, едва затронутый дорогами. К востоку подсажены лиственные деревья и проведены дорожки, запутывающиеся неправильной сеткой и выводящие после неожиданных поворотов к Березовому домику – павильону, искусно скрытому в лесу.
   Английский дворец. Английский дворец поставлен у широкой части пруда, к которому он обращен своим главным фасадом, так близко, что все здание отражается в спокойной воде и, удваиваясь, приобретает необыкновенную стройность. Общий облик его обладает той строгостью и простотой, в которой несмотря на условность, чувствуется классичность форм. В плане он расположен буквою «П», выходящей перекладиной к пруду, средняя часть выделена ризалитом в восемь колонн под фронтоном, от подножья которых спускается широкая каменная лестница. Ни одно украшение – ничего кроме тонко-профилированных тяг, отделяющих этажи – не нарушает гармонии трех этажей, из которых нижний – цокольный – выделен гранитной облицовкой. Частые и большие прорезы окон оставлены во всей своей чистоте, даже не тронуты наличниками.
   Березовый домик. Березовый домик сохранился прекрасно. По внешнему виду, это – изба, сложенная из неочищенных от коры березовых бревен, крытая соломой. Внутри, это – изысканный павильон с легким декоративным убранством в стиле Людовика XVI. Первая комната по фасаду светло-зеленая с теневой росписью, охватывающей включенные в стену рисунки пером – античные сцены и профильные портреты римских героев и героинь. Белая мебель, с ажурными овальными спинками и накладными зелеными подушками, интересна как тип павильонной мебели и очень изящно сочетается с комнатой.
   Зала с овальным выступом, светлая и легкая благодаря застекленным дверям, прорезающим абсиду, покрыта цветной, но тонкой росписью (реставрирована).
   Маленькие комнатки справа и слева увешаны гравюрами XVIII века, среди которых много политических карикатур восьмидесятых годов.
   Диванная, находящаяся в глубине домика, вся полна интимным ароматом середины XVIII века: стены ее сплошь зеркальные, забраны трельяжной сеткой из искусственных цветочков повилики и зеленых листиков. Такая же живописная сетка покрывает застекленный выступ. Всю глубину комнаты занимает большой мягкий диван, около которого стоит столик наборного дерева.
//-- Заключение --//
   1707–1917. Больше двухсот лет отразил Петергоф в своем строительстве. От Петра I до Николая II почти непрерывной цепью росли его дворцы и парки, воплощая в XVIII веке стремление к созданию роскошной резиденции, соответствующей мощи и блеску монархии, в XIX веке – иллюстрируя слабость, все глубже проникавшую в представителей власти и окружавшую их среду. От воли Петра I иметь русский Версаль, созданный одним из лучших европейских мастеров, до жалкой безвкусной дачи Николая II, поручавшего одному и тому же архитектору постройку своего дома и тюрьмы «Кресты», – вот путь Петергофа и, вместе с тем, иносказательный путь русской монархии.

   Т. Сапожникова.

Приозёрск – Корела – Кексгольм

   До 1611 года Корела, до 1948 года Кексгольм, районный центр в Ленинградской области, в 145 км от Санкт-Петербурга. Расположен на Карельском перешейке при впадении реки Вуокса в озеро. Население около 20 тысяч человек.
   Поселение Корела упоминается в летописи в 1143 году, по легенде в Кореле в 879 году умер князь Рюрик. В XIII–XIV веках поселение неоднократно отбивало нападения шведов. В начале XIV века была сильно укреплена старая крепость на острове Детинец. С 1323 года Корела вошла в состав Новгородской республики, с 1479 года – в состав Московского государства.
   В 1581–1595 и 1611–1710 годах город был захвачен шведами. Тогда же недалеко от старой крепости была выстроена новая крепость – от нее сохранились остатки крепостных стен и развалины.
   В 1710 году Кексгольм был взят войсками Петра I и возвращен России. В крепости бывали А.В. Суворов, М.И. Кутузов.
   Крепость упразднена в 1810 году, использовалась как политическая тюрьма.
   В 1918–1940 годах Приозерск захвачен Финляндией, в 1940 году во время русско-финской войны возвращен СССР. В ходе Великой Отечественной войны в 1941–1945 годах город был оккупирован фашистами и финнами; отбит Советской Армией в сентябре 1944 года.
   Сохранились: Круглая башня 1364 года постройки, с небольшой оборонительной стеной и земляными валами; Старый Арсенал 1591 года; Новый Арсенал 1776 года.
   Одно из любимых дачных мест петербуржцев.

   Хроника Приозерска:
   XII–XIII века. Строительство города Корелы.
   1295 год. Первое упоминание о Кореле в русской летописи.
   1320 год. Возведение новгородцами крепости в Кореле.
   1360 год. Большой пожар в Кореле.
   1364 год. Строительство крепостной башни в Кореле новгородцами во главе с новгородским посадником.
   1478 год. Вхождение Корелы в состав Московского Великого княжества.
   1580 год. Осада и взятие Корелы финнами.
   1609 год. Заключение Выборгского договора России и Швеции, по условиям которого Корелу отдали шведам.
   1610–1611 годы. Героическая оборона Корелы и занятие ее шведами.
   1611–1710 годы. Корела – Кексгольм в составе Швеции.
   1656 год. Осада Кексгольма русскими войсками.
   1710 год, июль. Осада и освобождение Кексгольма русскими войсками.
   1791 год. Осмотр военный укреплений Кексгольма А.В. Суворовым.
   1798 год. Приезд в Кексгольм М.И. Кутузова.
   1808–1809 годы. Присоединение Финляндии к России на правах автономного княжества.
   1810 год. Упразднение Кексгольмской крепости, утратившей военное значение.
   1811 год. Передача в состав автономной Финляндии Выборгской губернии с Кексгольмом.
   С 1820 года Кекскольмская крепость используется как тюрьма.
   1917 год, 31 декабря. Предоставление независимости Финляндии большевиками.
   1940 год. После русско-финской войны передача Кексгольма СССР по мирному договору.
   1944 год, сентябрь. В ходе Великой Отечественной войны и перемирия с Финляндией Кексгольм возвращен Советскому Союзу.
   1948 год, 1 октября. Переименование Кексгольма в Приозерск.
   Приозерск принадлежит к числу старейших городов нашей Родины и имеет богатую и славную историю. Возникнув много столетий назад среди глухих лесов Карельского перешейка, этот город скоро стал важным форпостом Русского государства у его северо-западных рубежей. На протяжении ряда веков город носил свое исконное русское название – Корела и вписал немало ярких страниц в славную летопись борьбы русского народа против иноземных захватчиков.
В.И. Громов. Приозерск. Л., 1960.

А. Громов
Приозерск

   Приозерск (в прошлом Корела и Кексгольм) расположен на западном берегу Ладожского озера при устье реки Вуоксы. Это – один из самых древних русских городов на северо-западе нашей страны.
   Через Карельский перешеек (по р. Вуоксе из Ладожского озера в район современного Выборгского залива) на Балтику проходил в XII–XIII вв. торговый путь, имевший большое значение в связи с участившимися тогда вторжениями северо-западных соседей Руси в район Невы и южное побережье Финского залива. В конце XIII в. шведские захватчики проникли в северные районы Карельского перешейка через территорию современной Финляндии. К этому времени и относится первое летописное упоминание о Кореле (русско-карельское поселение существовало здесь и раньше). Летопись за 1295 г. гласит: «Поставиша свея [шведы] с воеводою своим Сигом город [крепость] в Кореле. Новгородцы же, шедши, город разгребоша [т. е. уничтожили шведские укрепления], а Сига убиша, не пустиша ни мужа».
   Понимая возможность повторения шведской агрессии на Корелу, новгородцы возвели здесь вскоре военно-оборонительные сооружения. В 1310 г. русский летописец сообщает: «Ходиша новгородцы в лодьях и лойвах [род судов] в озеро [подразумевается Ладожское] и идоша в реку Узерву [Вуоксу], и срубиша город на порозе нов, ветхий сметаша».
   С XIV в. Корела превращается в главный административно-хозяйственный и военно-оборонительный пункт на Карельском перешейке, западная часть которого по условиям Ореховского мира 1323 г. находилась у шведов. Как свидетельствует летопись, в 1364 г. новгородским посадником Яковом была построена в Короле каменная башня (существует и поныне).
   Постепенно Корела становится одним из крупных городов Русского государства. Из писцовых книг видно, что к концу XV в. Карельский перешеек был хорошо обжитым русским краем, где находилось много деревень с типично русскими названиями (например, Гаврилово, Марьино, Якимцево. Подлесье, Макарове, Бурлаково, Киселеве, Каменка, Наумове). Только в ближайших окрестностях Корелы насчитывалось более 150 таких населенных пунктов.
   Центральная часть города в 1500 г. находилась на Спасском острове (ныне район санатория), отделяемом с севера и востока р. Федоровской (протоком Вуоксы, ныне обмелевшим). С юга и запада Спасский остров омывали воды р. Узервы (Вуоксы). Южная часть города, «за Узервою за рекою», именовалась Ореховской стороной. В северной части города были два «конца» (района): Иломанский и Егорьевский.
   Во второй половине XVI в., во время войны России с Ливонией (1580–1597 гг.), агрессивным силам Швеции впервые удалось захватить город на продолжительное время. Шведский полководец Понтус Делагарди с крупным отрядом войск 25 октября 1580 г. подошел к Кореле и начал осаду. Применив раскаленные ядра – новое средство в военной технике того времени, шведы подожгли постройки города и некоторые сооружения крепости. Русский комендант Корелы Квашнин вынужден был согласиться на вывод гарнизона из крепости.
   Стремясь надежнее закрепиться в Кореле (шведы называли его Кексгольм, в буквальном переводе «Кукушечий остров», а финны – Кякисальми), иноземцы возвели вокруг Спасского острова крепостные валы с пятью угловыми башнями (площадками) для фронтального обстрела подступов.
   По условиям русско-шведского мирного договора, заключенного в 1595 г. в деревне Тявзин (ныне Извоз), город был освобожден от шведов.
   В феврале 1609 г., в период польской интервенции, русский царь Василий Шуйский заключил договор со Швецией об оказании военной помощи в борьбе против Польши. Швеция обязалась выделить России 5000 солдат, а Шуйский в тайном условии обещал передать Швеции город Корелу и выплатить денежное вознаграждение шведским солдатам.
   Решение о передаче Корелы вызвало возмущение здешних жителей. Они даже не допустили присланных сюда царских послов. Русские и карелы, населявшие Корелу и уезд, категорически отказались подчиниться царскому указу, твердо решив остаться в составе Русского государства.
   Когда умер Шуйский, шведское правительство решило силой захватить северо-западные земли Руси, в первую очередь Карельский перешеек, и в июне 1610 г. начало военные действия.
   Осенью того же года для руководства осадой Корелы прибыл шведский полководец Яков Делагарди. Несмотря на большое численное превосходство, неприятелю не удалось сломить патриотизм защитников Корелы. Одним из руководителей обороны города был Иван Михайлович Пушкин – предок великого поэта. Корелянам помогали партизаны – жители уезда. Однако перевес был на стороне врага. Русские воины несли большие потери от заболеваний и вражеских обстрелов, но не сдавались.
   Только в феврале 1611 г., после шестимесячной борьбы, когда из 3000 жителей города в живых осталось около 100 человек, защитники Корелы, учитывая безнадежность дальнейшего сопротивления, решили начать переговоры. Кореляне потребовали беспрепятственного выхода их из города с эвакуацией всего ценного имущества, в противном случае крепость было решено взорвать вместе с гарнизоном. Решимость и стойкость осажденных вынудили шведов принять условия почетной капитуляции.
   Героическая оборона Корелы сыграла важную роль в ходе исторических событий на Руси в начале XVII века. Мужественный гарнизон Корелы более чем на полгода отвлек на себя основные силы захватчиков. Это задержало развертывание шведской интервенции и облегчило подготовку сил для освободительного движения русского народа против главного врага – польских захватчиков.
   Шведские власти установили на захваченной территории Карельского перешейка режим жестокого феодального и национально-религиозного гнета. Они насильственно принуждали оставшееся местное население принимать лютеранскую веру; русская культура преследовалась.
   Население Карельского перешейка с первых же дней оккупации повело борьбу с захватчиками. Страдая от невыносимой эксплуатации и морально-политического гнета, русские и карелы стали стихийно переселяться с родных земель в глубь России. К 1660-м гг. на территорию Тверской губернии с Карельского перешейка эвакуировалось около 50 тыс. крестьян.
   На место исконных обитателей Карельского перешейка шведские власти переселяли финских крестьян из внутренних районов Финляндии, территория которой с XII до XIX вв. находилась под властью Швеции. Старые русские географические названия на Карельском перешейке были заменены в этот период финскими и шведскими. Город Корела почти на целое столетие был отторгнут от России.
   Русское государство не могло примириться с захватом шведами Карельского перешейка и бассейна Невы. Оно неоднократно предпринимало энергичные попытки вернуть свои территории, утерянные в тяжелые годы. Эта историческая задача была решена русско-шведской (так называемой Северной) войной 1700–1721 годов.
   Близ Корелы на Ладожском озере в августе 1702 г. произошло крупное сражение со шведской флотилией вице-адмирала Нумерса. В ее составе было восемь хорошо вооруженных парусных судов. Около тысячи русских солдат под командой полковника Тыртова на 30 больших лодках внезапно атаковали врага. Штиль сковал действия судов Нумерса, и это обстоятельство умело использовали русские воины. Под сильным артиллерийским огнем они смело приблизились к шведам и пошлина абордаж. Неприятель потерпел крупное поражение: два его судна были захвачены, два сожжены и одно потоплено. Остатки вражеской флотилии поспешно вышли из боя, воспользовавшись поднявшимся ветром. Это сражение закрепило господство русских на Ладожском озере, подготовив условия для дальнейших операций в районе Невы и Карельского перешейка.
   В 1710 г. войска Петра I взяли Выборг, а осенью того же года русские отряды под водительством генерала Романа Брюса начали осаду Корелы.
   Крепостные сооружения располагались на двух островах Вуоксы: на небольшом острове посреди реки находилась Старая крепость с круглой воротной башней, а от нее шел мост на Спасский остров, где была так называемая Новая крепость, модернизированная шведами в период оккупации.
   Обе крепости были окружены спускавшимися отвесно в воду земляными валами с каменной наружной кладкой. Доступ к крепостям затрудняли скрытые в воде колья и валуны. Кроме того, течение реки было в то время настолько быстрым, что вода здесь не замерзала даже зимой. При этом крепости имели сильную артиллерию и значительный гарнизон. Русским войскам предстояло взять сильно укрепленную цитадель. После двухмесячной осады 8 сентября Корела была освобождена. Победителям достались богатые трофеи: 84 пушки, много пороху, ядер, картечи, бомб, гранат и два знамени.
   Петр I, получив известие о победе, писал: «И тако, сия праотечественная крепость взята без великого урону людей». А вскоре, в октябре 1710 г., Петр I посетил Корелу, подробно осмотрев крепость и город. По указанию Петра I, в память о взятии Корелы была изготовлена специальная медаль.
   После окончания войны со шведами по условиям Ништадтского мира 1721 г. Карельский перешеек полностью вошел в состав России. Граница со шведами определилась в северо-западных окрестностях Выборга, примерно по той линии, где ныне проходит государственная граница СССР с Финляндией.
   Кексгольмская крепость в связи с агрессивными устремлениями шведских правителей сохраняла свое военное значение до 1810 года. Здесь в конце XVIII в. неоднократно бывал А.В. Суворов, принимавший активное участие в укреплении русско-шведской границы.
   Во второй половине XVIII в. Кексгольмская крепость использовалась не только как военно-оборонительное сооружение, но и как место заточения политических узников.
   Одними из первых заключенных были здесь члены семьи Емельяна Пугачева – предводителя Крестьянской войны 1773–1775 гг. После казни Пугачева в 1775 г. его жена Софья и трое детей были в секретном порядке доставлены в крепость. Сыну Пугачева тогда было 10 лет, а младшей дочери всего 3 года. Тем не менее, правительство Екатерины II считало их опасными «политическими преступниками». В Кекстольмскую крепость была брошена и так называемая «вторая жена» Пугачева – Устинья, дочь яицкого (уральского) казака Петра Кузнецова, которую Пугачев, называвший себя «царем» Петром III, выдавал за императрицу Екатерину.
   Дочери Пугачева содержались в крепостных казематах до 1826 г. – более 50 лет. А.С. Пушкин, изучавший историю «пугачевского бунта» и глубоко интересовавшийся судьбой самого Пугачева и его семьи, узнал о дочери Пугачева лишь спустя три недели после ее кончины в 1833 году. Он с большим сожалением отметил это в своем дневнике (за 17 января 1834 года).
   После подавления восстания 14 декабря 1825 г. в крепость были заточены в 1826–1828 гг. декабристы А.П. Барятинский, Ф.Ф. Вадковский, И.И. Горбачевский, М.К. Кюхельбекер, М.Ф. Митьков, А.В. Поджио и М.М. Спиридов. Их поместили в Круглой башне Старой крепости, а дочерей Пугачева перевели отсюда на поселение в Кексгольмский посад.
   Узниками крепости в 1828–1829 годах были члены тайного общества братьев Критских. Это общество находилось в Москве и состояло в основном из студенческой молодежи, проявлявшей возмущение жестокой и массовой расправой над декабристами. В Кексгольме отбывали заключение главные участники тайного общества – Петр Критский и Николай Лушников.
   В стенах крепостной тюрьмы содержался три года замечательный русский человек, один из новаторов отечественной техники в области воздухоплавания Р.А. Черносвитов, осужденный по «делу петрашевцев» в 1849 году. Он работал здесь над созданием «воздушного локомотива» (прототипа дирижабля). Вскоре после освобождения из тюрьмы Черносвитов опубликовал свою работу «О воздушных локомотивах», завершенную, как отмечает это сам автор, в Кексгольме.
   Подробности из жизни Кексгольма в XIX в. содержатся в письмах известного русского ученого-филолога Я.К. Грота, не раз посещавшего город в качестве инспектора народных училищ. В письме из Кексгольма от 21 мая 1846 г., адресованном П.А. Плетневу, Грот сообщал, что в местной школе училось тогда всего 10 человек.
   Писатель Н.С. Лесков, посетивший Кексгольм в 1873 г. проездом на остров Валаам, использовал свои впечатления о городе в очерке «Очарованный странник».
   В предреволюционное время Кексгольм был небольшим городком Выборгской губернии. Некоторой известностью пользовалась здешняя фарфоро-фаянсовая фабрика, основанная в 1841 г. и выпускавшая столовые и чайные сервизы.
   Весной 1918 г. Кексгольм вошел в состав буржуазной Финляндии.
   По условиям мирного договора с Финляндией, 19 марта 1940 г. этот старинный русский город был возвращен Советскому государству. Короткий мирный советский период в его истории сменился вскоре событиями Великой Отечественной воины. Осенью 1941 г. город был оккупирован вражескими войсками.
   Война принесла Кексгольму огромные разрушения: был уничтожен почти весь жилой фонд, промышленные и коммунальные предприятия. В послевоенное время в Кексгольме, который с 1 октября 1948 г. стал называться Приозерском, проведены большие работы по восстановлению и развитию городского хозяйства.

   Печатается по изданию: В.И. Громов. Памятные места Ленинградской области. Л., 1959.

Пушкин – Царское Село

   До 1918 года Царское Село, до 1937 года Детское село, город в Ленинградской области, в 24 км от Санкт-Петербурга. Население около 100 тысяч человек.
   Город возник на месте шведской мызы Саари мойс – Возвышенное место, по-русски стал называться Сарская мыза, Сарское село. В 1703 году Петр I подарил ее князю А.Д. Меншикову. С 1710 года – владение жены Петра I Екатерины Алексеевны.
   С 1725 года – одна из крупнейших летних резиденций русских императоров и императриц; с 1728 года – Царское Село. Основные дворцово-парковые ансамбли были созданы в Царском Селе в XVIII веке. Около них возникли слободы с жителями.
   С 1808 года Царское Село – город.
   В 1811–1843 году в дворцовом флигеле работало закрытое высшее учебное заведение – Царскосельский лицей – который закончил А.С. Пушкин, многие другие видные деятели науки, культуры и искусства.
   Первая в России железная дорога была построена в 1837 году от Санкт-Петербурга до Царского Села.
   В 1918 году дворцово-парковый ансамбль Царского Села национализирован и стал музеем.
   В 1942–1944 годах город был оккупирован фашистами и разрушен, была украдена Янтарная комната Большого дворца. В начале 1990-х годов восстановление Пушкина было завершено.
   В состав дворцово-паркового ансамбля Пушкина, названного так в 1937 году в честь столетия со дня рождения великого поэта, входят – Екатерининский дворец, построенный в 1743–1751 годах архитекторами А.В. Квасовым и Ф.И. Чевакинским, в 1756 году закончен В.В. Растрелли, Александровский дворец 1800 года архитектора Дж. Гваренги, Екатерининский парк в составе Старого сада 1720 года, Английского сада 1780 года; Александровский парк с Новым садом 1745 года, Зверинцем 1718 года, со скульптурами, гротами, памятниками, павильонами, каскадами, прудами с Чесменской колонной; Большая оранжерея 1823 года, Конюшенный корпус 1823 года, Манеж 1821 года, Софийский собор начала XIX века.

   Возникновение города Пушкина относится к началу XVIII века, когда вокруг строящейся столицы создавались загородные царские резиденции и дачи сиятельных вельмож. Первой здешней постройкой была маленькая усадьба «Саари мойс» – «Возвышенная местность», или по-русски, Саарская мыза. В 1910 году земли этой мызы Петр I подарил своей жене Екатерине Алексеевне. С тех пор местность именовалась Саарским Селом, а после 1725 году – Царским Селом.
Достопримечательности Ленинграда. Л., 1957.

   Величие России, ее исполинская сила и могущество находили отражение в грандиозных сооружениях, сохраняющих и поныне значение драгоценных памятников русской художественной культуры.
   Значение ансамбля Царского Села в истории русской культуры и искусства было понято уже в начале XIX века.
А.Н. Петров. Пушкин. Л-М., 1964.

А. Успенский
Царское Село

   Начало Большому Царскосельскому дворцу положено было летом 1718 года, когда были заложены каменные палаты в два этажа. Строителем этого первоначального Царскосельского дворца был архитектор Бронштейн. Между прочим, мы нашли следующее письмо Бронштейна от 1 июня 1721 года к мызнику Царского Села: «Господин мызник Алексей Иванович! Писал ты к нам, чтоб мы приехали в Царское Село для осмотра работ. И я буду к вам в воскресенье, а ныне мне есть дела много. А церковный фундамент готов и каменщикам вели делать в палатах своды, и лестнице фундамент класть, которая будет на улицу. Мастер же знает, как класть; столярам вели, чтобы делали доски на пол в палаты». Печи в палатах расписывал кафельный мастер, иноземец Угонт. Дворец этот был в 15 сажен длины и 9 сажен ширины. К 1724 году он был совершенно отделан, в обоих его этажах находилось 16 комнат.
   Пред освящением Благовещенской церкви в Царском Селе в 1724 году, для украшения комнат дворца были присланы из Петербурга зеркала, шпалеры, несколько портретов из Летнего дворца и из Шафировского дома два портрета Императора Петра I и Екатерины I, из дворца царевны Натальи Алексеевны портреты польских короля и королевы, «цезаря Иосифа» и «королевы французской» и прочие вещи.
   Император Петр I бывал иногда в Царском Селе на даче своей супруги Екатерины Алексеевны, но эти посещения его не были так часты, как поездки в Петергоф, Стрельну и др. 4 мая 1719 года «царское величество и с государынею царицею пошел в Царскую мызу». 7 августа 1724 года, согласно камер-фурьерским журналам, «его императорское величество и государыня императрица изволили восприять свой путь в Село Царское, 8-го приехали сюда все министры и знатные особы, 9-го, в воскресенье, в Царском Селе было освящение церкви; после литургии палили из 13-ти пушек трижды; кушали все министры и синодские члены (Архиепископы Георгий Дашков-Ярославский, Феофан Прокопович Псковский и Алексей Титов-Вятский) в том селе в палатах, и были до полуночи; а в то время палили всегда из пушек. 19-го его императорское величество и государыня императрица изволили прибыть из Царской мызы в С.-Петербург в вечеру».
   Существуют описания (официальные) Большого дворца в Царском Селе от 1727 года и 1737 года.
   В 1728 году Село Царское было отписано в вотчину цесаревне Елизавете Петровне. Цесаревна, живя в Царскосельском дворце, любила здесь иметь птиц. В документах бывшего Царскосельского Архива нередко встречаются записи, подобные следующим: «1735 года 22 ноября, лакей двора его высочества просит рябицы птицам, которые в спальне государыни цесаревны». Любила цесаревна и особую траву с огуречным запахом, и ее приказывала класть в свою спальню. 27 апреля 1738 года, – читаем мы в одном архивном документе, – «её высочество благоверная государыня цесаревна Елизавета Петровна именным своего высочества изустным указом указала, чтоб изготовили в верхних апартаментах про её высочество спальню, также и травы набрали, которая пахнет огурцами, и оную траву положили в той же спальне, и чтоб все это приготовили к 29-му сего апреля». Елизавета Петровна сама следит за исправным содержанием своего дворца и делает распоряжения о производстве в нем ремонтов.
   Вступив на престол, Елизавета Петровна не забыла Царского Села и постепенно, в несколько лет, из скромного Петровского дворца создала целый фантастически-роскошный мир, соперничающей с Версалем.
   В 1744 году «в прежде построенных палатах» переделываются в зале панели, а во всех вообще комнатах – полы. В том же году во дворец было прислано 11 тканых ковров (из них один половой), некоторые «малороссийской работы», все они были взяты из конфискованного имущества Головкина, Левенвольда и Менгдена. В следующем году два покоя дворца были обиты штофными желтыми обоями с серебряным позументом.
   В I744-ом же году под наблюдением архитектора Трезини, крестьянин Иван Иванович Крутов строил по обе стороны палат флигели, в два этажа, внизу – погреба, своды под одним правым флигелем, в другом же стены были подняты лишь для симметрии. Каждый флигель имел в ширину 3,5 сажени и в длину 14,5 сажень. Лаковый мастер Яган Неймер делал в зале дворца лаковые шпалеры (может быть, те самые, которые находились в Китайском зале). 26 июня 1745 года императрица Елизавета Петровна во время своего пребывания в Царском Селе «повелела в нижних апартаментах обоих флигелей употреблять такие обои, какие делаются на известной в XVIII столетии Ярославской «фабрике Затрапезного». В декабрь того же года живописец Каравак посылает в Царское Село для письма плафона нескольких русских художников.
   В 1745 году устраивается картинная комната дворца. Для неё, по приказанию государыни, живописец «зверей» Грот приобрёл за 12.000 рублей 115 редких картин в Праге и Богемии, исполненных лучшими художниками. Прекрасное представление об этом интересном художественном собрании дает нам опись картин, составленная самим Гротом.
   В этом же году в Царскосельском дворце производятся столярная, резная и живописная работы. Происходит починка плафонов.
   В высочайшем повелении от 17 апреля 1747 года говорится о железных воротах против дворца, при чем сказано, что чертежи к ним были сделаны архитектором Чевакинским и что для делания решеток по обеим сторонам этих ворот иноземцу Кордони уже дан план. Однако, как ворота, так и решетки (те и другие очень красивы) сделаны были Кордони по чертежам обер-архитектора графа Растрелли.
   «17 апреля 1749 года, – пишет обер-архитектор граф Растрелли, – её императорское величество, по представлении от меня чертежей, изволила их опробовать и приказала мни объявить в контору строения в Селе Царском дворцов: две галереи, которые сделаны по проекту моему, выкрасить снаружи цветом подобно, как каменное строение, а разную работу вызолотить. Гербы также вызолотить, а в средину клейма сделать имя её Императорского величества, а внутри галерей убрать столярною и резною работою, окрасив внутренние стены зеленою краскою и вызолотив резьбу. А другие фронтоны, которые стоят над палатами, также вызолотить и сделать имя блаженные и вечнодостойные памяти её Императорского величества государыни императрицы Екатерины Алексеевны. Флигель против церкви, где быть большому залу для портретов фамилии её Императорского величества (где теперь картинный зал), место купола, как показано на чертеже, сделать с пьедесталами и лучшим украшением, а на каждом пьедестале корону императорскую и вызолотить».
   С 1749 года идут деятельные работы по украшению и отделке новой придворной Царскосельской церкви. Граф Растрелли сочиняет чертеж для живописца Георга Грота, с указанием, какого размера должны быть написаны им 37 икон в придворную церковь Воскресения Христова. Вместе с Гротом пишут живописцы Вебер и Николай Папафил и «живописный мастер» Фанцель. Императрица пожелала сама разместить на рисунке иконостаса, где должна быть та или иная икона. На белом листовом железе Грот написал для царских дверей иконы Благовещения и четырех евангелистов.
   Елизавета Петровна, весьма интересовавшаяся как вообще всеми работами, происходившими в Царскосельском дворце, так и трудами Грота в частности, 10 апреля 1749 года требует сообщить ей точный размер написанной Гротом иконы Тайной Вечери. 7 ноября, по приказанию государыни, контора строений Села Царского предписывает Гроту, «который в силу именного её императорского величества указа в Село Царское пишет исторические картины», немедленно сообщить, сколько и каких успел он написать картин и икон. «Писал ко мне, – читаем мы в одном рапорте архитектора Земцова, – господин обер-архитектор граф Растрелли, во-первых, о печи (с приложением рисунка), где ей быть в новой Царскосельской придворной церкви, во-вторых, о святых иконах, каким быть вверху в иконостасе и на плафоне. Я ныне докладывал её императорскому величеству, и её императорское величество изволит спрашивать рисунок иконостаса, а о плафоне изволит упоминать, что, если в местных иконах будет Воскресение, то на плафон изобразить Вознесение; однако, надобно прислать рисунок и плафон. А о печи в церкви государыня упоминала, что еще будет время решить этот вопрос, только сомневалась о перегородке, так как графом де-Растрелли ни письменно, ни на рисунке не показано, где должна быть та печь – в нижнем или верхнем этаже, и если в нижнем, то там не нужно делать перегородки, кроме одних столбов и на них перемычек, вверху же устроить одну решетку. Поэтому прикажите господам живописным мастерам, чтобы Грот сделал абрис иконостасу, хотя бы и без украшения, с одними только местами и с показанием литер, какие из икон не написаны, и где какая будет, свободные же места оставить просто для разметки её величеству, а Валериани написать на плафоне, буде в местных образах есть Воскресение, то Вознесение; и эти рисунки прислать поскорее. А о церкви, чему быть как в верхнем, так и в нижнем этаже, от её императорского величества опробовано».
   Предполагалось было, что Грот напишет и плафоны в церковь, но он отказался от этой работы и умер, не успев окончить и всех упомянутых икон. 18 декабря 1749 года по возвращении из Москвы, государыня «в высочайшее свое пребывание в Царском Селе соизволила указать: начатые и еще не оконченные покойным живописцем Гротом образа в новую церковь дописать его подмастерью Веберу», а также ему же немедленно кончить те иконы, которые писал самостоятельно сам Вебер. Ровно через год (21 декабря 1750 года) Елизавета Петровна приказала «к написанным покойным живописным мастером Гротом и его подмастерьем Вебером образам – остальные писать живописным мастерам Караваку, Валериани, Тарсию, Вишнякову «с живописцами, находящимися в его ведении, и упомянутому подмастерью Веберу». Относительно же размещения икон в иконостасе и на боковых стенах между резным убором «по пристоинству и согласно храма» – просить указаний от Святейшего Синода.
   Но лишь чрез 2,5 года после этого высочайшего повеления к петербургскому архиерею было послано приблизительно следующее отношение от царскосельской конторы: «Преосвященнейший владыко, милостивый государь и архипастырь! По именному её императорского величества указу, повелено требовать наставления, каким образом в новостроящейся в Царском Селе церкви Воскресения Христова на боковых стенах расположить образа. А так как при сем приложен чертеж мест для икон в иконостасе и прочих местах, с надписями, в какие места иконы уже написаны, то просим ваше преосвященство, во исполнение упомянутого повеления государыни, надписать на свободных местах этого чертежа, как разместить иконы, и затем чертеж прислать обратно». Три года спустя, 16 мая 1753 года, контора строений Села Царского предписала архитектору Чевакинскому, чтобы он, по разметке с. – петербургского преосвященного, назначил писать иконы тем живописцам, «которые умеют лучше, – на передней стене в иконостасе, а которые похуже, – тем вверху по стенам».
   17 апреля 1749 года государыня приказала стены придворной церкви внутри «выкрасить краской синего цвета, а орнаменты, резьбу и прочие украшения вызолотить». К осени Елизавета Петровна передумала и пожелала отменить это свое распоряжение. 27 сентября, – говорится в одном архивном документе, – «её императорское величество изволила приказать в церкви стены выкрасить под лак самым пунцовым колером из лучшего кармина, орнаменты же, резьбу и прочие украшения высеребрить, а не золотить». Однако, первое распоряжение императрицы, объявленное 17 апреля, более, чем наполовину было уже исполнено. «Об украшениях церковных Царского Села, читаем мы в донесении архитектора Земцова, что они уже в большей части вызолочены до получения указа её императорского величества о серебрение – я доносил её величеству, и её императорское величество указала быть тому украшению золоченому, как уже начато, а грунт на стенах употребить лучше и приличнее к золоту из берлинской лазори – темно-синий. Иконы местные обождать писать до прибытия её величества в Петербург, так как государыня намерена, с помощью Вышняго, совершенно быть в Селе Царском к торжественному дню своего рождения, то есть к 18 декабря, и для отъезда уже учинен и наряд подводам».
   Интересная опись придворной Царскосельской церкви составлена была в 1757 году архитектором Нееловым.
   24 апреля 1752 года Елизавета Петровна «изустно соизволила указать в Петергофском её императорского величества дворце галерею резною и золотарною работою не убирать, а убрать ее живописными картинами, которые взять из здешних дворцов и из Царского Села». Картины эти, реставрированные Фанцелем, вероятно, некогда помещались в комнатах дворца и впоследствии были снесены в кладовую. Они, впрочем, так и остались в Царском Селе, так как 9 июня государыня изменила свое желание и Петергофскую галерею приказала украшать не картинами, а резьбою «и прочим». Курьезный список всех этих картин, бывших в Царском Селе, сохранился.
   В 1752-1753 гг. во Дворце производятся резные и столярные работы.
   В 1753 году наружные стены дворца были окрашены. Живописец Градици пишет плафон в аванзале; писались также плафоны в только что отстроенных антикамерах и в галерее, Художественные работы во дворце производят и многие другие живописцы. «Живописец, театральный архитектор, Императорской Академии Наук профессор перспективы» Иосиф Валериани написал плафон в новый зал, что между средним домом и антикамерами.
   3 марта 1753 государыня приказала золотарному мастеру Лепренцу выписать «из-за моря» зеркала для внутреннего украшения новопостроенного большого зала.
   В конце марта обер-архитектор граф де-Растрелли писал: «Сего марта 23 дня её императорскому величеству, всемилостивейшей государыне была представлена мною модель лестницы, которую её императорское величество опробовать соизволила. В новый эрмитаж большого дворца её величество соизволила сделать стол для восьми персон.
   В правом флигеле государыня, по желанию действительного тайного советника Ивана Антоновича Черкасова, назначила один покой для убирания стен драгоценными камнями, а в каком покое то украшение будет, также, где разместится сочиненная мною декорация, это указано на плане под литерами, согласно опробованным уже чертежам».
   В апреле архитектор Савва Чевакинский делает распоряжение о том, чтобы все стены в антикамерах были «убраны, согласно утвержденным самою государыней чертежам, столярною работой с резьбою от пола до потолка».
   6-го апреля Елизавета Петровна приказала прислать для работ в Царскосельском дворце всех художников, которые числились в гвардейских полках и на шпалерной мануфактуре, и двух братьев Мину и Федота Колокольниковых. Последнему из братьев пришлось особенно много поработать в дворце.
   4-го декабря 1753 года бригадир Григорьев доносил о работах по Царскосельскому дворцу: «В новопостроенную церковь святые образы все в нынешнем месяце будут окончены. Во дворце и в среднем зале и в новопостроенных до правого флигеля покоях штучные полы положены на места, и во всех комнатах производятся столярная и резные работы. В новой галерее плафон (кроме средины) написан и подымается к потолку; в левом флигеле в двух антикамерах плафоны пишутся». Комнаты дворца обивались обоями: соломенковыми по зеленой земле с золотыми травами, штофными желтыми, зелеными, пунцовыми, голубыми, малиновыми. В нижнем этаже дворца комнаты обиваются бумажными обоями и красным сукном, в верхнем же этаже – белым штофом. Сюда же пошли взятые от графини Анны Карловны Воронцовой «гирлянды» белые с фиолетовыми, алыми, голубыми и зелеными большими цветочками, белые же с разными мелкими цветками, с городками на одной стороне.
   В 1755 году императрица Елизавета Петровна приказала украсить зало в среднем доме картинами, 6-го апреля того же года государыня, одобрив представленный ей графом Растрелли план «циркумференции с флигелями», приказала разобрать старое здание весною же «в сырое время, чтобы разобранные строения и золоченые орнаменты не могли запылиться». В то же время художественные работы по украшению «среднего дома» дворца шли своим чередом.
   В 1755 же году в Царскосельском дворце устраивается так называемая янтарная комната.
   Относительно этой комнаты Георги замечает: «Знатная комната обита вместо обоев янтарными дощечками и украшена четырьмя досками на которых изображены пять чувств мозаической работой. Король Пруссии Фридрих Вильгельм Первый подарил императрице Анне Иоанновне сии янтарные дощечки, а императрица ему обратно 80 больших рекрут».
   Однако, это сведение, сообщенное академиком Георги, неверно, – янтарная комната, как видно по документам Главного Московского Архива Министерства Иностранных Дел, была прислана прусским королем императору Петру I 13-го января 1717 года.
   7-го января 1717-го года император Петр I писал из Амстердама Бестужеву в Курляндию: «Monsieur, Когда прислан будет в Мемель из Берлина от графа Александра Головкина кабинет янтарный (который подарил нам королевское величество Прусский) и оный в Мемелъ прими и отправь немедленно чрез Курляндию на курляндских подводах до Риги с бережением с тем же посланным, который вам сей наш указ объявит, и придайте ему до Риги в конвой одного унтер-офицера с несколькими драгунами; також дайте тому посланному в дорогу до Риги на пищу денег, дабы он был доволен, и ежели будет требовать под тот кабинет саней, и оныя ему дайте». В Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел в «деле о присылке от прусского короля в дар к государю Петру I янтарного кабинета» находим, между прочим, особенно интересную для нас опись (на немецком языке) янтарных досок на имя французского мастера, делавшего их в Данциге. Что касается до уверения Георги относительно того, будто король прусский Фридрих Вильгельм получил (во всяком случае, не от императрицы Анны Иоанновны) в подарок, в обмен за янтарные дощечки, 80 больших рекрут, то хотя в Московском Главном Архиве и находится дело об отправлении Петром Великим к сему королю с камер-юнкером Толстым, в июле месяце 1718 года, не 80-ти, а 55-ти самых великорослых солдат, – однако ж, за отсутствием в сем деле каких-либо определенных указаний, остается догадываться, что эта посылка великанов служила выражением признательности российского монарха его союзнику за присылку янтарной комнаты.
   Первоначально камора устроена была в Зимнем дворце в Петербурге. До перенесения в Царское Село янтарный кабинет был несколько раз исправляем.
   О перенесении янтарной комнаты в Царское Село нам удалось найти следующее интересное сведение в протоколах Канцелярии от строений: «11-го июля 1755 года обер-архитектор граф де-Растрелли, прибыв из Села Царского, объявил генерал-лейтенанту Фермеру именной изустный указ государыни, чтобы из зимнего дома янтарный кабинет чрез трех матросов, которые его поставили в парадную комнату, бережно разобрать и отправить в Царское Село на руках рабочих». Канцелярия от строений приказала мастеру Мартелли собрать кабинет в ящики и отправить в Царское Село, 1-го августа того же года янтарная камора уже в Царском Селе и устраивается на место.
   На других янтарных дощечках в янтарном кабинете Большого Царскосельского дворца мы нашли две следующие надписи, – на одной: «Anno 1709», на другой «Anno 1760».
   В 1756 году при «циркумференции» большого дворца были сломаны старые корпусы, и строится каменная галерея между средним домом и правым флигелем.
   Императрица Елизавета Петровна нередко посещала Царское Село. В камер-фурьерских журналах отмечены следующие её посещения. – Вскоре после своего восшествия на престол (25-го ноября 1741 года), именно 18-го января 1742-го года, Елизавета Петровна «по утру в девятом часу изволила путь восприять в дворцовое свое село Царское, которое по подписанным верстовым от Фонтанной реки столбам расстояниям имеется в 21-й версте. По той дороге имеются деревни, а именно, – в 14-ти верстах именуемое Пулки, от оной в пяти Кузьминское. Во время прибытия её императорского величества в том Царском Селе стреляли из имеющихся там пушек, сперва 31 раз, а потом, как изволили сесть кушать за стол, стреляли же неоднократно. Потом в восьмом часу в вечеру изволили быть в хоромах, кои в огороде и называются трактир, где была прежде мыльня, и тут изволила забавляться до 10-го часа, а потом в палатах, куда прежде приехали, немного позабавясь, тут ночевать». На следующий день в седьмом часу утра государыня с придворными кавалерами и некоторыми лейб-кампанцами гуляла и выезжала на охоту. Вернулась она в полдень. После обеда был бал, «танцевали, пели и играли в карты». 30-го января также в 7-м часу утра Елизавета Петровна отправилась на охоту. Вернувшись в Царское в 11-м часу, она была в каменной Знаменской Царскосельской церкви восприемницей «трем персианам и двум туркам». Заезжала императрица в Царское Село и 22-го февраля, на пути в Москву.
   29-го июля в Царском Селе Елизавета Петровна «пополудни в 6-м часу изволила шествие иметь с птичьею охотою около зверинца и скрозь зверинца, откуда возвратиться во дворец изволила пополудни же в 8-м часу». 10-го сентября «в оном же Царском Селе, во дворце в зале, при поставленном столе на 12 штуках, при обеденном кушанье имелось трактование обретающихся во оном селе при работах Невского и Кабардинского пехотных полков штаб и обер-офицеров, при котором столе изволила присутствовать её императорское величество с генералитетом и бывшими при свите придворными кавалерами, також и статс-дамами и дамами. Во время того кушанья при питии за здравие имелась пальба из пушек. По окончании кушанья пополудни в 4-м часу её императорское величество изволила шествие иметь из Села Царского и в церкви Николая Чудотворца, которая в оном селе, изволила слушать вечерню. По окончании вечерни изволила следовать в путь в каретах». 9-10 декабря государыня в Царском Селе ездила «на чучелы». 26-го декабря пополудни в 1-м часу её императорское величество изволила шествовать из нового зимнего дома в Царское Село и обеденное кушанье кушать в том селе. В присутствие её императорского величества в том селе на новосделанном в покоях малом театре представлены были две русские трагедии – первая 28-го, вторая 29-го чисел, кадетами».
   1-го августа 1755 года императрица Елизавета Петровна обедню слушала «в комнатной церкви, и водоосвящение было в оной же церкви, а на Иордани водоосвящения не было за случившеюся тогда непогодою». 22-го числа того же месяца в Селе Царском, по высочайшему её императорского величества повелению, был английский посол, с которым был польский граф господин Понятовский, российские вице-канцлер граф Михаил Ларионович Воронцов и князь Борис Григорьевич Юсупов, с супругами, который приехал по утру в 12-м часу и в начале приема смотрел новых покоев в верхнем апартаменте и ездил на шлюпке на пруд, в галерею и оттуда в эрмитаж, где было обеденное кушанье. Стол состоял в трех переменах с десертом. Её императорское величество обыденное кушанье изволила кушать во внутренним своих покоях. И после обеденного кушанья изволила поехать на поле со псовой охотой, а на Пулковской горе поставлены были шатры, куда её императорское величество с охоты прибыть изволила, також и вышеописанный посол и граф Понятовский приглашены были. И на оной горе в шатрах, в присутствие её императорского величества, был вечерний стол. И после вечернего кушанья её императорское величество изволила возвратиться в Село Царское, а посол отправлен возвратно в Петербург». В следующем году Елизавета Петровна провела в Царском Селе также не мало дней. 9-го июля вечером «на сделанном в доме конференции театре в присутствии её императорского величества, отправлялась французская комедия. 30-го июля, во вторник, в Селе Царском освящена церковь Воскресения Христова; а порядок оного освящения был следующий: 29-го числа, к вечеру, из С.-Петербурга в Село Царское приехал преосвященный архиерей С.-Петербургский Сильвестр с архимандритом Софронием Богоявленского Костромского монастыря. 30-го дня, по утру, сперва начался благовест и во оной церкви водоосвящение; потом её императорское величество, в препровождении всех находящихся кавалеров и дам, из своих покоев изволила следовать в церковь, и по прибыли помянутый преосвященный с собором начал отправлять освящение церкви; по окончании освящения была пальба из 51 пушки, потом началась литургия и молебен; при окончании литургии сказана была от его преосвященства проповедь. По окончании всей службы её величество изволила со всеми знатными персонами пройти в свои покои и в верхнем апартаменте, в новом большом зале, с помянутыми духовными и знатными всего в 40 персонах, изволила кушать обеденное кушанье, а как кушали за высокие здоровья, происходила пальба из пушек. А как тот стол стоял, и кто в котором сидел, приложен рисунок». 1-го августа, в присутствии государыни, в придворной церкви литургию совершал «преосвященный архиерей Сильвестр С.-Петербургский; после сего духовною церемонию пошли на Иордань, которая сделана была в верхнем саду на пруде, и там, в присутствия её величества, его преосвященство отправлял водоосвящение; и при погружении креста выпалено из 51 пушки. Обеденный её величество стол изволила иметь во внутренних своих покоях, а кавалеры и дамы кушали в том зале, в котором всегда стол бывает; духовных же персон его высокопревосходительство господин обер-маршал и кавалер Дмитрий Андреевич Шепелев трактовал в Эрмитаже». В 1757 году Елизавета Петровна снова вдоволь пожила в Царском Селе.
   «6-го июля, в воскресенье, императрица Елизавета литургию слушала в комнатной церкви. В этот же день прибыл от армии майор Романиус, который привез ключи и знамена города Мемеля; по этому случаю после обедни в придворной церкви, в присутствии императрицы, был отслужен благодарственный молебен, «при пушечной пальбе». За обедом, состоявшемся в картинном зале, – когда «кушали про высокие здоровья, – палили из пушек». 17-го августа, в воскресенье, в Царском Селе, «её императорское величество, отслушав в комнатной церкви литургию, изволила прибыть в большую придворную церковь со всеми случившимися тогда обоего пола знатными персонами, где объявлен и прочитан секретарем конференции Волковым манифест, какие случаи побудили её императорское величество подать высоким своим союзникам помощь и учинить во областях короля прусского диверсию и принять в войне участие. По прочтении отправляемо было с коленопреклонением молебное пение о прошении от Всевышнего благословения оружию её императорского величества».
   21-го августа 1758 года «Турецкий посланник, по отъезде из Петербурга в свое отечество, но высочайшему её императорского величества повелению заехал со всею свитою в Царское Село, где ему отведена была квартира в покоях левого флигеля, против самой средины дворца. Трактован он был со всею свитою вечерним обеденным столом; во дворце водим по всем покоям и в эрмитаж, возим на остров, на гору и в зверинец, для показания в покоях любопытства достойного украшения и прочих редкостен, где, побыв полтора дня, 25-го сего месяца отъехал прямо в Турцию».
   В 1759, 1760 и 1761 годах государыня провела в Царском Селе по нескольку дней.
   В феврале 1762 года в Царском Селе идут приготовления к приезду императора Петра III. Инженер-капитан Андрей Григорьев устраивает при дворе ледяную иллюминацию или ледяной фейерверк, на большой галерее и в китайском зале потолки обиваются войлоками; расставлено было 900 плошек с салом, часть их помещена на крыльцах для ношения во время присутствия государя в Царскосельском дворце в ночное время. Петр III приказал к 10-му февраля, по случаю имеющего быть его приезда в Царское Село, топить во дворце верхние покои, кроме большой галереи, китайского зала и янтарной комнаты, а чтобы галерея, китайский зал и янтарная комната, где нет печей, были теплыми, следует потолки их устлать в два войлока и нагревать водкой и вином.
   Немало перемен в Царскосельском дворце произошло в царствование императрицы Екатерины II.
   Особенно много было сделано с 1782 года во дворце художником Шарлеман, под руководством архитектора Камерона. Он исполнял живописные резные, бронзовые и мраморные работы и сделал несколько великолепных кресел и другой мебели в парадные покои дворца.
   В 1776–1788 гг. произведены были весьма важные работы по украшению комнат Большого Царскосельского дворца, при чем главными деятелями из художников являются Шарлеман, архитектор Камерон и академик Мартос.
   В 1783 и следующих годах архитектор Камерон в левом флигеле Царскосельского дворца устраивает баню для императрицы Екатерины II с необыкновенною роскошью.
   Одна внутренняя отделка бани обошлась в 250.000 руб.; общая же стоимость постройки обошлась в 463–560 р. (в настоящее время это составит около 1.500.000 руб.). Все внутренние украшения и живопись в бане были исполнены почти одним мастером Шарлеман.
   В 1782–1788 гг. формейстер Императорского фарфорового завода Рашет делал по рисункам Камерона барельефы и другие фигуры в холодную баню и «отливал их самоискуснейшим образом в комнату верхнего этажа, в покой, называемый овальный портик, в агатную купальную и во вторую агатную комнаты, на лестницу, в библиотеку, в один покой нижнего этажа, в комнату отдыхальную, по сторонам холодной и жаркой бани».
   Одновременно с постройкой холодной бани Камероном была построена колоннадная галерея, носящая в настоящее время его имя.
   В конце XVIII века (около 1794 г.) Георги так описывает Царскосельский дворец:
   «Замок имеет два высокие и в верху один низкий этаж и в каждом конце назад вдавшийся флигель.
   Главный фасад на дворе замка имеет 140 сажень длины и в каждом этаже 79 окошек. Перед средним входом есть небольшая возвышенность для въезда, оба же входа по сторонам имеют мраморные ступени. Сей фасад имеет преимущественно много столбов, пилястров, фестонов, балконов и других архитектурных украшений, на карнизе статуи, вазы и прочее с великою, богатою, следовательно, и прочною позолотою, каковая в наружности дворца ни в каком другом месте не бывает. Восточный флигель содержит великолепную церковь, чья кровля пятью крепко позолоченными куполами украшена, в западном же находится императорская баня.
   Внутренность дворца учреждена с изящным великолепием в нижнем и верхнем этаже для императорских придворных особ и императорских гостей; средний же или главный этаж для её императорского величества и императорского дому. К сему этажу проведена большая парадная лестница, чьи перила из красного дерева сделаны. В комнатах, из которых наибольшие и наивеликолепнейшие имеют окошки на дворе замка, а меньшие жилые покои в саде, царствует в живописи потолков, в полах, в богатых по большей части обоях и занавесах, в живописных картинах, настольных часах, вазах и во всем домашнем приборе, наибольшая многообразность. Западный флигель имеет в среднем этаже меньшие, по собственному начертанию монархини расположенные и убранные комнаты. Из комнат в главном этаже хочу я еще особенно назвать достопамятнейшие, несмотря, однако же, на порядок, по которому они во дворце одна за другою следуют. Знатная комната обита вместо обоев янтарными дощечками и украшена четырьмя досками, на которых пять чувств изображены мозаическою работою… Некоторые комнаты составляют галереи с редкими и прекрасными историческими, мифологическими и другими живописными картинами, также и многими портретами. Большая комната имеет чернолакированные стены, с выпуклыми китайскими… украшениями. В одной стены вместо обоев покрыты большими литыми зеркалами» (уборная Екатерины II).
   «Из меньших комнат подле бани стены покрыты в одной полированною мятою бумагою» (фольгой; Диванная?), «в другой лазуревым камнем, еще в других агатовыми, яшмовыми и мраморными дощечками, цветною битью, бронзою и прочим. Одна убрана совсем в арабеск; в одной выложен пол перламутром и редкими родами дерев. Императорская баня в правом флигеле замка выстроена в два этажа и имеет в нижнем большой оловянный водоем, в который на оловянных ступеньках спускаться можно; большую купальную ванну и в особливой комнате в стороне малую российскую баню с печью, котлами, полками и прочим. В верхнем этаже бани есть большая комната с нишами, убранными софами, туалетным прибором и прочим, также имеются здесь книги для чтения. Из сей комнаты можно итти в малый на сводах сделанный, прекрасный воздушный или висящий сад. У южного флигеля замка начинается аркада, имеющая около 50 саженей длины и 5 саженей ширины, которой полы, по-видимому, в 4 фута возвышенного здесь и насыпью снабженного сада.
   На спуске аркады… стоят друг против друга колоссальные бронзовые статуи – Геркулес Фарнезский и Флора. Геркулес сделан по модели Афинянина Глейкона, найденной в развалинах Антонинских теплых вод, в коей Академии художеств профессор Гордеев прибавил львиную кожу и образовал его упирающегося на булаву; по сей модели отлит оный в Академии литейным художником Можаловым. Столь же великая и с таким же искусством работанная Флора есть произведение сих двух художников. Сверх аркады есть великолепная под крышкою колоннада из мраморных столбов, в коей в точном смысле на вольном воздухе прогуливаться можно и пользоваться прекрасным видом сада, и всей различными переменами обогащенной страны».
   Императрица Екатерина II наслаждалась роскошью, комфортом и красивым местоположением своих дворцов, дач, оранжерей, садов. В своих письмах к разным лицам Екатерина весьма нередко пишет обо всем этом. Она очень довольна, когда иностранные гости, архитекторы, художники, специалисты в устройстве садов и парков хвалят её вкус и восхищаются роскошью и прелестями Царского Села, Петергофа. Она сама любит описывать роскошь и изящество зеркал и колоннад, картин и статуй, пышность и уютность своих царских покоев. Свою любовь к разведению садов и постройке красивых дворцов она называет «плантомание» и «batissomanie». Екатерина не знала меры в своей склонности к роскоши и великолепию. Из всех загородных мест государыня более любила Царское Село и почти ежегодно летом жила здесь. Приведем некоторые сведения из жизни Екатерины II в Царскосельском дворце.
   Обычно императрица утром гуляет в саду, в гроте пьет утренний кофе, при чем фрейлины, дамы и кавалеры здесь имеют малый фриштик; затем идут во дворец и в янтарной, картинной, или иной комнате, или на балконе парадного крыльца играют в карты или шахматы. Обед происходит по большей части в столовой комнате (что пред галереей) или на галерее, иногда на балконе, за круглыми столами. Около 6 часов дня в китайском зале дается концерт. После прогулка в саду. Вечером – ужин. Иногда государыня отправляется со свитой «на горы», качаться на качелях, или идет на большой пруд и катается «на ботике».
   Вот образцы камер-фурьерских записей 18, 19 и 20-го марта 1766 года: Государыня «забавляется в карты» в янтарной комнате, а 21 и 22-го в картинной комнате, 23-го обедает в галерее. В журнале за 2-е мая, между прочим, упоминается столовая комната, что перед галереей. 11 мая государыня «выходила в портретную комнату, и на балконе с кавалерами забавлялась в шашки», 14-го во время обеда во дворце играет инструментальная музыка с хором певчих. Императрица затем «качалась на качелях и смотрела веселящихся в хороводе женщин и девиц, коих изволила жаловать деньгами».
   Особое торжество состоялось в Царском Селе 28 октября 1770 года по случаю приезда туда принца прусского Генриха. В 5-м часу пополудни Екатерина с великим князем Павлом Петровичем, принцем Генрихом и с большой свитой выехала в Царское Село. Лишь только её величество, читаем в камер-фурьерском журнале, соизволила подняться из зимнего своего дворца, то превеликое множество карет старались вслед ехать за дворцовыми и сочинили такую цепь, что от самого города до урочища, называемого Три Руки, на расстоянии 14-ти верст, беспрерывно карета за каретою следовала. У Трех Рук сделаны были торжественные ворота, освещенные горящими огнями, с надписью в честь его королевскому высочеству принцу прусскому Генриху, дражайшему гостю, коего и главные добродетели на оных зримы были; оттуда до самой Пулковой горы, включая и оную, на 8-ми верстах расставлены были, расстоянием друг от друга в полуверсте, разные огненным сиянием озаренные щиты, а именно: 1. Китайское капище. 2. Фонтан. 3. Пирамида. 4. Обелиск. 5. Великолепное и огромное здание с пышным выходом. 6. Дом. 7. Башня в крепости, каменною окруженной стеною. 8. Мост чрез реку, судами проплываемую, с частию близ стоящего здания. 9. Отверстие каменного утеса, сквозь которое видно строение, лес, гора и по дороге едущая карета. 10. Корабль. 11. Радуга, краями своими касающаяся темных облаков. 12. Столб с горящими на нем огнями, или маяк. 13. Развалины падшего прекрасного здания. 14. Гора, над нею облака, из коих является комета. На самом верху горы крепкий замок, пред которым внизу разрушившиеся твердые ворота; по отлогостям горы, столпы, ходы, храм, сад и другие в разных местах строения, но крепкий тот замок вскоре ниспал, а на место его показалась страшная огнедышащая гора с текущею из неё огненною рекою, или так называемою лавою; прочее все в прежнем своем состоянии осталось. Все сии щиты, разными огнями великолепно украшенные, служили для освещения дороги; а как дорога сия до самой горы прямо простирается чертою, то можно было их всех уже от Трех Рук вдали видеть; наипаче же Пулковская гора между прочими прекрасным блистанием отличалась. Поднявшимся на гору новое представлялось позорище. Последние отсюда до Царского Села пять верст расцвечены были фестонами из разноцветных бумажных фонарей, протянутых чрез дорогу, по коей ехали, между ими поставлены были пирамиды, убранные огнями, а по обоим сторонам дороги горели плошки. Тут, расстоянием друг от друга в 300 саженях, построены были большие деревенские светлицы, утыканные ельником, и иллюминованные вышеописанными пестрыми фонарями; в трех из них представлялась русская крестьянская свадьба, из коих в одной ужинали, в другой песни пели, в третьей плясали, в четвертой же и пятой отправлялась чухонская свадьба. Против Царскосельского училища, по приказанию обер-егермейстера Семена Кирилловича Нарышкина и под смотрением егермейстера фон-Польмана, у ручья в лесу, сооружена была гора Дианина со храмом её, вся иллюминованная, на коей слышна была роговая охотничья музыка. Оттуда такая же иллюминация продолжалась до самого Царскосельского дворца, куда в 8 часов её величество прибыть соизволила и встречена была на трубах и литаврах, с балкона, который над подъездом к большому крыльцу; потом начался маскарад. В продолжение оного зажжен был на дворе пред палатами фейерверк, который, так как иллюминация от Трех Рук до Пулковской горы, под повелениями генерала-фельдцейхмейстера графа Григория Григорьевича Орлова, устроен был. Изображение сего огненного представления по средине показывало курящийся жертвенник Дружбы, пред которыми Союзничество и Чистосердечие обнимаются, попирая ногами своими змию зависти, кинжал злобы и свечу несогласия. Россия, да не погаснет сие благоприятное кадило, сыплет в огонь фимиам; по прошествии в верху облаков, в ясном Сиянии представилось Благополучие с рогом изобилия, из которого падали цветы и плоды на российский императорский и на королевский прусский гербы над жертвенником связанные; на стороне России видима была Победа, под лавровым деревом, держащая в руке российский штандарт, ногами же наступающая на трофеи, в нынешнюю с турками войну приобретенные; против оных, на другом краю, стоял Марс, под пальмою, опирающийся на трофеи и держащий одною рукою королевский прусский штандарт, другою лавровый венец; над вензелевым именем его королевского высочества принца прусского Генриха подпись на середине: «Соберет и потомства плоды»; под победою вторая надпись: «За отечество и за союзников». На другом краю надпись третья: «Заслужил на бранех».
   В 11 часов её величество с принцем прусским и многими знатными особами в картинной зале ужинать соизволила на 26-ти кувертах; а его императорское высочество с послом английским, с чужестранными министрами и со множеством знатных особ вечерний стол имел в своих покоях; прочие же, находящиеся в маскараде, угощаемы были столом в разных других залах великолепного Царскосельского дворца; после ужина маскарад еще продолжался до 4-х часов пополуночи. Во все время всего маскарада видна была из окон Дворца иллюминация из разноцветных фонарей, как Парнасской горы, пред оным стоящей, так всего и окружного строения, называемого «циркумференцией». Императрица и принц возвратились в Петербург из Царского Села 30-го октября.
   «В 1771 году 8 апреля Екатерина II была, между прочим, на балконе парадного крыльца, в нижних покоях и в картинном зале; 10-го в 7-ом часу пополудни её величество из внутренних своих апартаментов соизволила выйти и проходить на балкон парадного крыльца, где побывав малое время, возвратилась в картинную залу и забавлялась с кавалерами в карты до девяти часов; в продолжение сего придворными музыкантами играно на скрипицах с пением малолетних певчих. 21-го, в день своего рождения, Екатерина II со всеми персонами следовала в галерею, где и состоялось обеденное кушанье.
   В продолжение стола галереи в правой комнате (в серебряной) к парадному крыльцу играла музыка на валторнах и скрипицах с хором певчих. В сей день поутру и на бале дамы были в робронах, а кавалеры в цветных платьях. Ливрейные служители носили статс-ливрею». 1-го мая, в воскресенье «по утру в комнатах отправляема была утреня, а в 1-м часу её императорское величество божественную литургию соизволила слушать в придворной церкви. По окончании оной прибыла в картинную залу, в которой её императорскому величеству митрополит Киевский Гавриил для отъезда своего в Киевскую епархию приносил подданейшее поклонение, при засвидетельствовании усерднейшей своей благодарности за высочайшие к нему благодеяния, причем говорил и краткую приличную речь; по окончании оной, поднес её величеству святую икону. По принятии её величеством той святой иконы, помянутого митрополита всемилостивейше соизволила пожаловать к руке, також и синода члена, преосвященного архиепископа Платона Тверского и Кашинского к руке ж жаловать соизволила. Обеденное кушанье её императорское величество соизволила кушать с означенными преосвященными, также и с прибывшим из Петербурга генералитетом и с находящимися в свите своей обоего пола в 29 персонах. А в вечеру, в обыкновенное время, соизволила её величество выйти в янтарную комнату и с кавалерами забавляться в карты до 10-го часа».
   В 1772 году государыня переехала в Царское Село 23-го апреля и вскоре по прибытии своем во дворец вышла в пилястровую комнату «с дамами и кавалерами продолжать время в разговорах». 30-го в 7 часов вечера, в присутствии императрицы, «на театре, что за галерею, представлена была новая российская комедия с пьесой, без балета, после которой в портретной комната её величество соизволила всех актеров жаловать к руке». 7-го мая, на том же театре дается французская комедия. 12-го мая, в 5-м часу Екатерина с дамами, фрейлинами и кавалерами «проходила в галерею и забавлялась в мячики». Игра в мяч была одним из любимых развлечений Екатерины в Царском Селе. 25-го «на балконе большого парадного крыльца», в присутствии императрицы, Лев Александрович Нарышкин «для увеселения играл на скрипице, а госпожи дамы и фрейлины с кавалерами танцевали». 19-го июня Екатерина и великий князь Павел Петрович со свитою в 4 часа дня «проходили в комнату, где театр, и смотрели представление, состоящее в разных фигурах, представленных нововыезжим англичанином». Через месяц, 19-го августа, в китайской комнате Екатерине были представлены старшины запорожских войск, которых она и великий князь Павел Петрович «жаловали к руке». В тот же день «в покоях была представлена на небольшом театре госпожами фрейлинами и господами придворными кавалерами комедия, на российском диалекте, называемая «Бригадир», для которой всем знатным обоего пола персонам для входа смотрения оной и билеты в С.-Петербург посланы были. В 6-м часу пополудни из С.-Петербурга госпожи фрейлины и знатные персоны имели приезд в Село Царское и проходили в театральную комнату, куда в начале 7-го часа её императорское величество и его императорское высочество, в провожании придворного штаба, прибыть соизволили, и тотчас началась комедия, которая и кончилась в половине 8-го часа. После оной, прибыв в картинный зал, её величество повелеть соизволила быть балу, для которого прибывшие из Петербурга фрейлины и приглашены были, и начался в картинной зале увеселительный бал и продолжался до начала 11-го часа. По окончании оного, её величество и его высочество отбыли в свои апартаменты, а бывшие на балу персоны пошли в столовую комнату, в которой приготовлен был ужин».
   Описывая госпоже Бьелке веселую жизнь в Царском Селе летом 1772 г., Екатерина II говорит: «Никогда мы так не веселились, как в эти девять недель, проведенных в Царском Селе с моим сыном, который делается хорошеньким мальчиком. Утром мы завтракали в прелестной зале, расположенной близ озера, и расходились, нахохотавшись досыта. После этого каждый занимался своим делом; потом обед; в шесть часов прогулка или спектакль, а вечером подымался шум во вкусе всех шумил, которые меня окружают и которых здесь много. Сын мой не хочет отставать от меня ни на шаг, и я имею честь так хорошо его забавлять, что он иногда подменивает билеты, чтобы сидеть за столом рядом со мною. Я думаю мало найти согласия в расположении духа».
   15 июня 1773 года в Царское Село прибыла ландграфиня Гессен-Дармштадская с своими дочерьми и между ними с невестой великого князя Павла Петровича (Натальей Алексеевной). Вечером комнаты и галереи Царскосельского дворца были иллюминованы. Царскосельские сады очень понравились ландграфине. Екатерина и во время пребывания гессен-дармштадтских гостей не изменила своего обычного распределения дня.
   Осенью того же года великий князь со своею молодой супругой и императрица несколько дней (с 9 по 25 ноября) провели в Царском Селе. 10 ноября Екатерина писала ландграфине: «Дети наши, кажется, очень рады переезду со мною на дачу в Царское Село. Молодежь заставляет меня по вечерам играть и резвиться или, если угодно, я заставляю их этим заниматься».
   14 апреля 1776 года скончалась первая супруга Павла Петровича Великая Княгиня Наталия Алексеевна. В тот же день Екатерина с великим князем и принцем Генрихом переехала в Царское Село. 26 апреля в Невской Лавре состоялось погребение покойной Великой Княгини. Екатерина была на нем, а Павел Петрович нет. Два месяца, следовавшие за кончиною Натальи Алексеевны (до 13 июня), провели императрица с своим сыном в Царском Селе, совершая увеселительные поездки в Таицы, Гатчину и Петергоф, присутствуя на крестинах, свадьбах, представлениях офицеров и сержантов кавалергардского корпуса, на концертах и спектаклях, которые возобновились немедленно после похорон Натали Алексеевны. В самый день погребения, 26 апреля, государыня посетила Смольный монастырь, а 30 апреля монастырь праздновал первый выпуск своих питомиц. Из числа окончивших курс воспитанниц Екатерина взяла ко двору Алымову, Борщову, Левшину, Молчанову и Нелидову. Их привезли в Царское Село, где и начали применять к делу познания, приобретенные ими в течение двенадцатилетнего курса, под главным руководством Ивана Ивановича Бецкого. Познания эти заключались в умении бегло говорить по-французски, петь и играть на театре.
   31 августа того же 1776 г. в Царское Село прибыла вторая невеста Павла Петровича, впоследствии императрица Мария Феодоровна.
   В 1777 году Екатерина переехала в Царское Седо 25 апреля. На следующий день в китайском зале, в присутствии государыни, Павла Петровича и великой княгини Марии Феодоровны, состоялся концерт «такой же, какие бывают в С.-Петербурге. Певицы и музыканты привезены были из Петербурга и трактованы были обедом и ужином». 7 мая в 6 ч. вечера Екатерина играет в карты в картинном зале, «притом музыкант Пальцо играл на вновь сделанных клавикордах с органами», 10 мая, на праздник преполовения, в 10 ч. утра в комнатах дворца совершается утреня, в начала 12-го Екатерина, великий князь и великая княгиня и герцогиня Курляндская идут в придворную церковь и слушают литургию с хор; пред окончанием её сходят с них в церковь и по отпуске, в преднесении хоругвий, за священниками идут садом для освящения воды на пруд, где грот. По сторонам идут ливрейные служители, Крест погружали с поставленного у берега судна. Императрица, Павел Петрович и Мария Феодоровна приложились к кресту и пили святую воду, затем, проводивши процессию обратно до церкви, обедали на галерее.
   «Около 6 ч. вечера Екатерина, их высочества и герцогиня были в гроте и у гор её величество и его высочество качались на качелях». Отсюда Павел Петрович «ездил с кавалерами на карусели».
   На Духов день, 6 июня, в Царское Село приехал шведский король Густав III.
   В Царском Селе королю пришлось быть на трех великосветских свадьбах во дворце.
   Особое торжество происходило в Царском Селе 22 июля в день тезоименитства великой княгини Марии Феодоровны.
   2 сентября «в обыкновенное время» императрица играла в карты с Григорием Орловым в белой портретной комнате, при чем была музыка «во-первых, на гуслях, а потом с пением фрейлинами Екатериною Алексеевною Синявиною и Александрою Петровной Левшиной по-итальянски на клавицинах».
   27 апреля 1779 года в 9 часу утра в Царскосельском дворце родился великий князь Константин Павлович. Крещение происходило в том же дворце 5 мая. К купели младенца несла герцогиня Курляндская на золотой глазетовой подушке, поддерживаемой справа обер-шенком Александром Александровичем Нарышкиным, а слева – генерал-аншефом Николаем Ивановичем Салтыковым. Крестил Константина Павловича духовник императрицы протоиерей Иван Иванович Панфилов.
   23 апреля 1780 г. Екатерина приехала в Царское Село.
   В 1780 году в Царском Селе несколько дней гостит Австрийский (Римский) император Иосиф II, прибывший в Россию под именем графа Фалькенштейна.
   Бригадир Безбородко 26 мая названного года уведомил генерала Кашкина, что граф прибудет в Царское Село не ранее 20 июня; «а как он нигде кроме трактиров не останавливается и сего обычая ни почему не переменяет, и потому угодно её величеству, чтобы в новой бане (в мыльне их высочеств) запереть комнату, где поставлены ванны, изготовя все потребные мебели, назвать Сие здание постоялым или вольным домом, поставить наверху вывеску, подобную на присланном тогда пакете, и чтобы вся прислуга была по обыкновенно трактирному; комнату, где ванна, покрыть полом, дабы и она могла служить комнатою для графа, баню запереть, а садовник Буш в виде содержателя трактира, чтобы получше приготовился сыграть сию роль, ему назначенную».
   Император приехал в Царское Село раньше 20 июня. 18 июня в четверг, поутру, в 10 часов, – говорится в камер-фурьерском журнале, – «прибытие имел из С.-Петербурга в Царское Село его сиятельство граф Фалькенштейн с цезарским министром, обретающимся при здешнем императорском дворе посланником графом Кобенцелем, которые по прибытии ко дворцу, вышед из кареты у делающегося вновь крыльца парадного, следовали: его сиятельство граф Фалькенштейн чрез средний большой подъезд по деревянной лестнице в покои, где в картинной комнате и встречен был г. гофмаршалом князем Федором Сергеевичем Барятинским и препровожден во внутренние её величества апартаменты, а г. посланник граф Кобенцел, не входя с его Сиятельством графом Фалькенштейном вверх, следовал же в циромференц». Побывав с императором в большом зале, новостроящемся флигеле, что с садовой стороны, Екатерина обедала «в зале» с гостем и «с прибывшими из города знатными придворными персонами на 36-ти кувертах». За обедом «играла итальянская инструментальная и вокальная музыка с хором придворных певчих. Стол сервирован ординарным сервизом в две перемены. Для его сиятельства графа Фалькенштейна столовый прибор положен был золоченый, кушанье подавал его сиятельству бывший за его стулом камер-паж, принимая оное от форшнейдера. При этом же столе хрустальная посуда была золоченая». В половине 7 часа вечера в картинной комнате состоялся концерт, с хором придворных певчих». «Её императорское величество во время концерта, продолжая разговор, потом с его Сиятельством графом Фалькенштейном шествовать изволила в нижний сад, где, гуляя по разным местам, была в адмиралтействе в Голландском домике». Около 9 часов вечера император уехал ночевать в Петербург.
   На следующий день он прибыл в Царское Село утром в половине 11 часа. Граф Фалькенштейн остановился на «тот раз в назначенном к пребыванию его сиятельству доме, на тот случай приготовленном близ дворца, в котором до того жительство имели господа гофмаршалы и в который определены были для услуг его Сиятельству под названием лон-лакеев два придворные лакея без казенной ливреи».
   Вечером 30-го Екатерина, император, великий князь Павел Петрович и великая княгиня Мария Феодоровна были в нижнем саду, «где, во время высочайшего пребывания, на острове играла роговая музыка». Император в этот день ночевал в Петербурге, 21 – он в Царское Село не приезжал, 22 – провел в Царском Селе и ночевал «в своей квартире», 23 – выехал совсем из Царского Села.
   Таким образом, как видно из настоящих выдержек из камер-фурьерского журнала, «графу Фалькенштейну» в Царском Селе не удалось провести несколько дней вполне «по-трактирному».
   Летом 1783 года Екатерина в Царском Селе занималась со своими внуками и была в восторге от них, особенно от Александра.
   Вот что, между прочим, писала она 3 июня из Царского Села Гримму: «Поговорим о приятных предметах. Если бы видели, как господин Александр копает землю, сеет горох, сажает капусту, пашет сохой, с плугом, боронит, потом весь в поту идет мыться в ручье, после чего берет свою сеть и с помощью сударя Константина принимается за ловлю рыбы. Они отделяют щук от окуней, потому что щука, – говорит Александр, – поедает других рыб, стало быть ее надо держать особо. В виде отдыха он разыскивает своего учителя письма или рисования; он учится у обоих по методе нормальных школ. Все это делается по собственному почину и с одинаковым рвением не замечая даже, что мы все это делаем; нас ни к чему не принуждают; зато мы веселы и живы, как рыбка. Нет ни выговоров, ни дурного расположения, ни упрямства, ни слез, ни крика. Мы берем книгу, чтоб читать, с тою же охотой, с какою вскакиваем в лодку чтоб грести. И надо еще посмотреть на нас, когда мы находимся в лодке. Александр обладает удивительною силою и ловкостью. Недавно генерал Ланской принес панцирную рубашку, которую я едва могу поднять одной рукою. Господин Александр схватил ее и принялся с нею бегать так проворно, что его с трудом можно поймать».
   17 апреля следующего года Екатерина II в 11 ч. утра выехала в Царское Село в шестиместной карете, в которой с ней сидели: камер-фрейлина Анна Степановна Протасова, граф Кирилл Григорьевич Разумовский, граф Иван Григорьевич Чернышев, Александр Дмитриевич Ланской, генерал-адъютант граф Ангальт. Сзади в каретах ехала свита, в числе первых – фрейлины Марья и Наталья Васильевны Шкурины. «В 5 минут 2-го часа пополудни, прибыв императорское величество в Царское Село, на двор к большому подъезду, шествовала чрез большое зало и парадные покои в комнату лионскую, куда вскоре прибыли из своих покоев их императорские высочества великие князья Александр Павлович и Константин Павлович, а потом прибыли туда ж государь цесаревич и государыня великая княгиня». В этот свой приезд государыня обедает обычно в зеркальной комнате дворца.
   4 июня после полудня Екатерина гуляла с великими князьями в саду, и здесь, «по соизволение её императорского величества, для забавы их императорских высочеств великих князей представлены были обезьяны, и оные при битье в бубны плясали, потом помянутым цесарцам от её императорского величества пожаловано денег 60 руб., а их императорские высочества соизволили возвратиться в свои покои».
   25 июня Екатерина уже «обеденного кушанья иметь не изволила и из внутренних покоев выхода не имела. На сие 25-ое число, пополудни, в половине 5 часа скончался его превосходительство Александр Дмитриевич Ланской, от армии генерал-поручик, её императорского величества генерал-адъютант, кавалергардского корпуса поручик, действительный камергер и орденов святого Александра Невского, Шведского Северной звезды, Гольштинского святыя Анны и польских – Белого Орла и св. Станислава кавалер».
   28-го июня, в день торжества восшествия на престол, и 29-го, в день тезоименитства великого князя Павла Петровича, государыня из своих покоев не показывалась, во время стола музыки не было и кубки на оный не ставлены; пред покоями дворца поздравления не было.
   Потеря Ланского произвела ужасное впечатление на государыню, она заболела с тоски, и ей пришлось пустить кровь.
   «Здоровье её величества, – писал Безбородко князю Потемкину 26 ноля, – продолжает быть в таком состоянии, как я доносил вашей светлости последним моим письмом. Кровопускание вчерашнее сделало, кажется, облегчение. Из выпущенной крови первые две чашки были чрезвычайно инфламированные. Боль в горле еще не проходит, но, по уверенно Рожерсона, она не опасна. Сию ночь проводила её величество весьма беспокойно, чувствовала ветры и стеснение в груди; с помощью лекарства, обыкновенно ею в таких случаях употребляемого, боль сия утушена была; сегодня поутру приняла соль для очищения груди и желудка. Рожерсон уверяет, что при известном её величества от пищи воздержании физическое состояние вскоре поправится; но нужнее всего находить стараться об истреблении печали и всякого душевного беспокойства, кои и поныне в самой высшей степени продолжаются. К сему одно нам известное есть средство – скорейший приезд вашей светлости, прежде которого не можем мы спокойны быть. Государыня меня спрашивала, уведомил ли я вас о всем происшедшем, и всякий день наведывается, сколь ожидать вас возможно. По сию пору еще её величество, кроме великого князя, великой княгини, Н.И. Салтыкова, графа А.П. Шувалова и меня, никого к себе допускать не изволит; большею же частью хочет все одна оставаться. Погребение вчера поутру в городе Софии совершено. Сколько мы ни старались отправить его, взяв все распоряжения на себя и ни о чем не докладывая, но беспрерывно о том выспрашивали, и сие только умножало более печаль».
   Императрица воздвигла над могилою Ланского церковь, а великая княгиня Мария Феодоровна нарисовала его портрет, который с этого рисунка вырезан был Валькером.
   Поспешивший на помощь Екатерине Потемкин занялся приискашем нового кандидата на должность фаворита.
   «Императрица, – говорит Энгельгардт, – очень обрадована была приездом князя» (в Петербург); «потерею любимца своего она огорчилась, на некоторое время при дворе оставлены были увеселения. В придворной церкви у обедни сколько молодых людей вытягивались, кто сколько-нибудь собою был недурен, помышляя сделать так легко свою фортуну».
   Через год императрица уже снова жила спокойною жизнью в Царскосельском дворце и утешалась внуками.
   10 августа 1785 года она пишет Гримму: «В эту минуту господа Александр и Константин очень заняты. Они белят снаружи дом в Царском Селе, под руководством двух шотландских штукатуров, и, Бог знает, какими мастерствами они уже не занимались».
   1 июля 1786 г., в понедельник, в день праздника Сошествия Святого Духа, в 10 часу утра, по словам камер-фурьерского журнала, в покоях её императорского величества начата и отправлялась священником утреня. А как сего числа, по соизволение её императорского величества, назначено в Царскосельской придворной церкви посвящение из архимандритов Грузинского царевича Антония в архиепископы, и для того поутру же в 9 ч. имели приезд в Царское Село первенствующий член синода преосвященный Гавриил, митрополит Новгородский и С.-Петербургский, и члены же синода преосвященный Иннокентий, архиепископ Псковский и Рижский, и Амвросий, епископ Олонецкий и Каргопольский, с прочим знатным духовенством, и собирались в помянутой церкви. Потом, в обыкновенное время собирались же в покои её величества как находящиеся в свите, так и съехавшиеся в Царское Село знатные российские обоего пола персоны, и в то же время в апартаменты её величества прибыть изволили из своих покоев их императорские высочества государь цесаревич и государыня великая княгиня и государи, великие князья Александр Павлович и Константин Павлович. Посему в половине 12 часа её величество, обще с их высочествами, вышед из внутренних своих покоев в арабесковую комнату, из оной, в преследовании придворных кавалеров и в провожании камер-фрейлины, фрейлин и знатного генералитета, шествовать изволила чрез парадную лестницу и потом садом в придворную церковь, и при входе в оную встретили её величество и их высочества преосвященный митрополит и прочее духовенство с крестом, к которому приложась, её императорское величество и их императорские высочества потом стать изволили на свои места. Потом начался обряд и посвящение помянутого архимандрита Антония в архиепископа, которое во время литургии и совершено преосвященным митрополитом Новгородским и С.-Петербургским и прочим знатным духовенством. По окончании литургии, в церкви же её величество и их высочества изволили жаловать к руке как синода членов, так и прочих духовных, при чем вновь посвященный Антонии архиепископ приносил всенижайшее благодарение. По возвращении из церкви, в покоях её императорское величество изволила жаловать к руке знатных особ и придворных кавалеров, а потом, обще с их императорскими высочествами государем цесаревичем и государынею великою княгинею, изволила иметь обеденное кушанье в большом зале на 46-ти кувертах, при обыкновенной во время стола музыке».
   11 мая 1793 года великий князь Александр Павлович и принцесса Луиза, после обручения, прибыли в Царское Село. Составленное по этому случаю стихотворение «Амур и Психея» было переложено придворным музыкантом Пашкевичем на музыку и пето на Царскосельской колоннаде.
   Об этом времени Ф.В. Растопчин писал графу С.Р. Воронцову: «Пребывание в Царском Селе необыкновенно пышно; образовался новый Двор; много дам, следовательно, много суеты, и историям нет конца. Великая княжна Елизавета пользуется всеобщею любовью».
   18 июля 1792 года в Царском Селе происходило крещение великой княжны Ольги Павловны, при чем «никакого произвождения не было».
   Интересны воспоминания Башилова (камер-паж при дворе с 1793 г.) о пребывании Екатерины и Двора в Царском Селе. «Когда императрица, – говорить он, – жила в Царском Селе, то все семейство царское жило с нею, а Павел Петрович с супругой в Павловске. Выход императрицы на гулянье было торжество для знатных, которые добивались благосклонности и взгляда. Для нас она казалась богинею, и лицо её сияло, как солнце. Тут во время прогулки на лугу игрывали в игры почти военные, de barre и были две стороны войска, одна под командою Александра, другая – Константина; офицеры все были ребята славные, веселые, а именно – граф Чернышев, граф Эльмпт и многие другие; войско были великие княжны и амазонки-фрейлины. Императрица потешалась внуками и любовалась той непринужденностью, какою все пользовались, несмотря на царицу, обладательницу полушара земного. Тут брали в плен стариков, как-то: князя Несвицкого, графа Строгонова, Черткова, князя Барятинского. Они служили аманатами. Князь П.А. Зубов также бегал, воевал, и его сотрудник был С.Л. Львов. В один прекрасный вечер в Царском Селе императрица во время прогулки шла медленно, за нею – вся свита, а в конце кортежа – пажи. Расставленные копны с сеном представляли собою деревню, с тою только разницею, что луга Екатерины были эдем; целые поля розовые. Князь Зубов, подозвав меня, сказал: «Возьмите генерала Львова и бросьте на копну». Повиноваться должно было, но как схватить Львова: генерал в ленте, старик, любим царицею; ну как осердится: беда, опять розги! Что же? Чтобы гулянье сделать веселье и царицу посмешить, князь Зубов осмелился взять клочок сенца и очень вежливо положил на плечо царице. Это было сигналом штурма; безначалие, и кто во что горазд – пошли разметывать копны, бросать на фрейлин и кавалеров, а нас, стая пажей, бросилась на Львова, повалили на копну, и ну его заваливать сеном; он кричит, бранится, а князь Зубов с великими князьями – ну его тащить за ноги. Копны все разметали; императрица села на скамейку, смеялась. Тут досталось и другим, старухам статс-дамам, камер-фрейлине Протасовой и графине Ливен; но все шутили, бегали, не сердились, за нами гонялся Львов, и наши вержеты растрепались; и мы Барятинскому также услужили: царица кивнула, мы забыли страх, и князь Барятинский был осыпан сеном. Иногда, лучше сказать, весьма часто императрица любовалась великими княжнами, и они в русском сарафане плясали по-русски под две скрипки, на которой на одной играл старик капельмейстер Паскович, полковничьего ранга, в большом пудренном парике, в шитом кафтане, при шпаге, а secondo играл тоже какой-то 70-летний детина. Судите сами, с каким мы восторгом смотрели на умилительное лицо Великой Екатерины, на её радость и, наконец, на обнимание двух ангелов в сарафанах. Недостает сил все описать, памяти не станет, когда вспомнишь, что это было в 1794 или 1795 году».
   «Не могу не рассказать еще один вечер в Царском Селе, – продолжает Башилов – государыня, нагулявшись, всегда садилась играть в шахматы вчетвером, а иногда в вист. Кавалеры все были дети по 80 лет, и это всегда было в биллиардной комнате. Великие князья, великие княжны играли всегда в фанты, а главные коноводы были: любезнейший из придворных граф Чернышев и любезно-дерзкий граф Эльмпт. Всегда бывало играли в муфти «par ordre de moufti», и муфти всегда был Эльмпт. Он дурачился, обманывал, ловил, и фантов набиралась целая шляпа, фанты вынимала А.С. Протасова, и достался фант «le docteur et le melade» больной был А.П. Нащокин, а лекарь граф Эльмпт. Сняты были чехлы с кресел, устлали биллиард, положили Нащокина, оборотили стул вместо подушки, повязали голову салфеткой, убрали тело чехлами белыми и сделали халат. Повели пред царицею кругом биллиарда; все шли по два в ряд, а граф Эльмпт сзади шел. Привязали к петлицам несколько пустых бутылок, длинные бумажные ярлыки, каминная кочерга коротенькая вместо клистирной трубки; положили Нащокина, и ну ему ставить клистир. Государыня так хохотала, что почти до слез. Я думаю, каково было и Нащокину. Он сердился, вертелся, но повиновался, как тот вельможа в «Горе от ума». Потом опять фант: «ambassade turque»; камергер Олешев избран, он был очень тих, скромен, родня Суворову, и желал так веселиться, как иному весело лезть на виселицу; но делать нечего: «il fallait des plastrons». Эльмпт, главный церемониймейстер, а пажи всегда были его прислужниками и все мигом достанут. Опять чехлы с кресел, сделали на Олешева чалму, нажгли пробку, намарали брови, сделали бороду черною, одели в чехлы и навешали шалей. Он морщился, просил пощады, но без этой процессии веселья бы не было. Шутка эта впоследствии имела весьма неприятное окончание. Олешев, которого Павел Петрович любил, бывши дежурным в Павловске, говорил об этой насмешке и, когда государь Павел Петрович вошел на престол, то граф Эльмпт выключен был из службы и отослан к отцу в Ригу.
   Державин в своих записках, между прочим, рассказывает: «Однажды (именно 15 июля 1792 года) по наступлении 7 часа, в который обыкновенно государыня хаживала с придворными в Царском Селе в саду прогуливаться, вышел Державин из кабинета в свою комнату, дабы отправить некоторые её повеления по делам, по коим он докладывал и, окончив оные, пошел в сад, дабы иметь участие в прогулке. Статс-секретарь Петр Иванович Турчанинов, встречая его, говорил: «Государыня нынче скучна, и придворные как-то никаких не заводят игр; пожалуй, братец, пойдем и заведем хотя горелки, – Державин послушался. Довелось ему со своею парою ловить двух великих князей Александра и Константина Павловичей, – он погнался за Александром и, догоняя его на скользком лугу, покатом к пруду, упал и так сильно ударился о землю, что сделался бледен, как мертвец. Он вывихнул в плече из сустава левую руку. Великий князь и прочие придворные побежали к нему и, подняв едва живого, отвели его в его комнату. Хотя вправили руку, но он не мог одеться и должен был оставаться дома обыкновенных шесть недель, пока несколько рука в суставе своем не затвердела».
   25 июня 1796 года в Царском Селе родился великий князь Николай Павлович. В это время Екатерина, Павел Петрович и Мария Феодоровна жили в старом дворце, – великий князь и великая княгиня – в комнатах близ церкви, выходящих окнами в сад, где впоследствии жила императрица Елизавета Алексеевна. 25 июня в половине четвёртого утра Екатерине дано было знать чрез камердинера, присланного из комнат их высочеств, что великая княгиня должна скоро разрешиться от бремени; чрез четверть часа тот же камердинер доложил о рождении нового великого князя. Тогда государыня прибыла на половину цесаревича и, в её присутствии, царский духовник протоирей Савва Исаев совершил молитву над новорожденным, которого нарекли Николаем. О рождении великого князя было объявлено в Царском Селе пушечною пальбою и колокольным звоном.
   Ранним утром того же дня великий князь Павел Петрович один отслушал благодарственный молебен в Царскосельской придворной церкви. В 10 ч. утра он принимал поздравления от придворных особ, при чем жаловал их к руке. В полдень было совершено торжественное молебствие в присутствии Екатерины и всего Двора; затем она принимала поздравления и жаловала к руке. По случаю рождения великого князя Николая Павловича, в царскосельском дворце того же 25 июня состоялся парадный обед на 64 куверта, но без пушечной пальбы, а 29 июня в день тезоименитства Павла Петровича – большой бал для особ первых пяти классов, назначенный, по словам камер-фурьерского журнала, как для празднования сего тезоименитства, так и для принесения поздравления государыне и великому князю с рождением Николая Павловича.
   Крещение новорожденного происходило в воскресенье 6-го июля.
   По случаю рождения великого князя Николая Павловича Екатерина написала два очень интересных письма к Гримму.
   25-го июня она сообщает: «Сегодня в три часа утра мамаша родила громадного мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него бас, и кричит он удивительно, длиною он аршин без двух вершков, а руки немного поменьше моих. В жизнь свою в первый раз вижу такого рыцаря. Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом».
   5-го июля Екатерина пишет тому же Гримму: «Рыцарь Николай уже три дня кушает кашку, потому что беспрестанно просит есть. Я полагаю, что никогда еще восьмидневный ребенок не пользовался таким угощением; это неслыханное дело: у нянек просто руки опускаются от удивления; если так будет продолжать, то придется по прошествии шести недель отнять от груди. Он смотрит на всех во все глаза, голову держит прямо и поворачивается не хуже моего».
   Император Павел I терпеть не мог Царского Села. Во все свое царствование он едва ли не один только раз жил здесь в любимом дворце его матери, – это с 17 по 31 июля 1800 года, и то, должно прибавить, довольно неудачно.
   С государем случилось здесь неприятное происшествие.
   Княгиня Гагарина находилась в числе приближенных лиц, следовавших за Двором, и ей отведена была квартира в самом дворце. Император заходил к ней, по обыкновенно, весьма часто и не переставал твердить ей о своей любви. Однажды княгиня решилась бежать в Петербург. Не без препятствий, однако, удалось ей это исполнить. Придворная челядь, всегда чуткая к своим выгодам и, вероятно, уже понимавшая желания государя не отпускать княгиню от себя, отказала ей в придворной карете. Тогда Анна Петровна решилась уйти из дворца пешком, чтобы отыскать какой-нибудь частный экипаж. Эта решимость заставила прислугу одуматься, и, едва княгиня вышла из дворца, как подана была придворная карета, в которой она и уехала в Петербург. Брат же её, князь Лопухин, пожелал следовать за нею, но не мог уехать без разрешения государя. Явился к Павлу, но тот был не в духе и закричал: «Болван! на что тебе?» Когда князь объяснил государю о причине своего намерения, то Павел очень встревожился и, отвечая на собственную свою мысль, сказал: «Tout cela, ce sont des exagerations», отпустил Лопухина и тут же решил, что сам повидается с княгиней Гагариной.
   До 1820 года в Большом Царскосельском дворце произошло мало перемен.
   В мае 1820 года во дворце случился пожар, который повредил церковь и двенадцать прилегающих к ней дворцовых комнат.
   Император Александр Павлович был чрезвычайно огорчен этим и сказал, что «до сих пор он был так избалован счастьем, что с сего времени страшится противного себе».
   «На сей случай, – говорит Л.Н. Энгельгардт, – Л. Нарышкин сказал, что дворец Царскосельский сгорел от того, «Que la cuor n’a pas de pompe», ибо там не было пожарных инструментов.
   После пожара деятельно принялись за поправку дворца. В донесении архитектора Стасова от 16 сентября 1820 года князю Волконскому о производстве художественных работ во дворце, между прочим, читаем: «Живопись на холсте из масла производят художники: Академии профессор Шебуев – плафон в церковь за сорок тысяч рублей в 18 месяцев с августа, профессор Егоров – 15 образов в иконостас и два на хоры за 8900 рублей в шесть месяцев с августа, профессор Иванов – три образа в алтарь за 2400 руб. в шесть месяцев, профессор Тупылев – вверх на стены четыре образа за 1200 руб. в четыре месяца, академик Бессонов – плафон в картинную галерею за двадцать тысяч рублей в 11 месяцев с августа и академик Брюллов два плафона в гостиную» (Флора и Зефир) и столовую (на половине государя) за десять тысяч рублей в октябре сего года».
   В алтаре церкви плафон («Слава Святого Духа») был написан в 1822 г. академиком Антонелли за двадцать тысяч рублей.
   На хоры плафон (св. София и её дочери Вера, Надежда и Любовь) был написан за тридцать тысяч рублей художником Отто Игнациусом; впрочем, он не имел возможности докончить свою работу, и плафон дописывал художник Густав Гиппиус в 1824 году.
   Что касается до икон церкви, то 23 из них (взамен такого же числа сгоревших) было написано новых, а из 92 уцелевших старых многие были подклеены на новый холст, с поправкою живописи, другие же починены в испорченных, прорванных и измятых местах; на иконах, написанных на дереве и жести, заделаны трещины.
   Часть испорченных картин в картинной галерее была, под наблюдением Лабинского, исправлена художниками Императорского Эрмитажа Бриоски и Бенчини; многие из картин были переведены и подправлены.
   Плафон был окончен Шебуевым в 1823 году.
   1-го июня 1823 года Шебуев писал президенту Императорской Академии Художеств Алексею Николаевичу Оленину: «Наконец, Бог меня сподобил благополучно окончить великую для меня работу, – плафон Царскосельской церкви поставлен на место 19-го сего мая месяца и удостоился всемилостивейшего государя императора воззрения! Итак, мне бы оставалось только радоваться, если б я не имел жену и детей, для которых одна слава моих работ, буде таковая может мне принадлежать, недостаточна, ибо мне нужно моих детей воскормить, воспитать и наградить, хотя и весьма малым состоянием. Я подрядился по малой опытности в столь огромных произведениях искусства написать помянутый плафон в полтора года за сорок тысяч рублей, полагая получить достаточную от него выгоду. Но дело вышло совсем иначе. Вместо полтора года времени, я, при неослабном труде, принужден был работать без малого три года. К сей первой для меня неудаче во времени присоединился убыток в денежной сумме, ибо принужденным нашелся (дабы столько же времени не потерять в отделке архитектурных украшений и позолоты около главной плафонной картины) нанять несколько человек живописцев, которыми принужден был заплатить почти половину условленной суммы, другую же половину употребил большею частью на разные к сему делу пособия, как-то: холстину, грунтовку, краски и более всего на особенного рода станки, которые я должен был придумать для удобнейшего производства столь большого размера картин. В прежние времена за подобные работы платилось по 80.000 р. О подобной цене я и помышлять не смею, но дерзаю всеподданнейше просить хотя о малой прибавке к условленной мною сумме».
   18-го июня А.Н. Оленин просил Министра Императорского Двора, князя Голицына «о милостивом внимании к отличному художнику (Шебуеву) как поведением, так и талантами своими, тем более, что таланты сии он ныне посвящает особенно на пользу Императорской Академии Художеств. В скором времени я буду иметь честь, – писал Оленин, – представить вашему сиятельству превосходные его опыты по части анатомической для художников. Звание живописца его императорского величества подобно тому, как сие водится при многих европейских дворах, с небольшим жалованием, и выдача ныне не более 5000 рублей единовременно составили бы верх его счастья».
   23-го июня государь жалует Шебуеву 5000 рублей из кабинета, в подарок за плафон, а через пять дней приказывает профессора Шебуева определить к Эрмитажу и дать ему звание живописца его императорского величества, с жалованьем по 3500 рублей в год, т. е. на 500 руб. больше того, что получали состоящие при том же Эрмитаже художники Кюгельхен, Игнациус и Босс.
   Плафон Шебуева – замечательное произведение, отличающееся богатством фантазии, высокорелигиозным характером, изумительным рисунком и блестящей живою живописью, чуждой крайностей.
   Император Александр I остался в восторге от этого произведения.
   Вот что, между прочим, говорил Шебуеву князь Александр Николаевич Голицын в день освящения Царскосельской придворной церкви: «Василий Кузьмич! государь еще раз – после службы – посетил церковь и долго восхищался вашим плафоном. Император так много доволен вашим произведением, что приказал вам просить у него все, что вам угодно».
   Император Александр Павлович любил Царское Село и нередко жил в нем.
   Здесь он, между прочим, 16 августа 1833 года подписал манифест об отречении великого князя Константина Павловича от прав престолонаследия и о назначении наследником великого князя Николая Павловича.
   После выхода в день Богоявления, 6-го января 1824 года и сопровождавшего его парада войск гвардии, государь, по обыкновению, отправился в Царское Село; 12-го, прогуливаясь в саду, он почувствовал сильные приступы лихорадки с жестокою головною болью, вскоре затем появилась тошнота и рвота, Александр Павлович в тот же день уехал в Петербург.
   Весною того же 1824 года Император переехал в Царское Село, где, по рассказу Тарасова, соблюдался следующий порядок: Государь «в седьмом часу утра кушал чай, всегда зеленый с густыми сливками и с поджаренными гренками из белого хлеба; потом, сделав свой начальный туалет, требовал меня для осмотра и перевязки ноги; после того, одевшись окончательно, выходил в сад чрез собственный выход в свою аллею, из коей постоянно направлялся к плотине большого озера, где обыкновенно ожидали его главный садовник Лямин и все птичье общество (лебеди, гуси и утки), обитавшее на птичьем дворе, близ этой плотины. К приходу его величества птичники обыкновенно приготовляли в корзинах разный для птиц корм. Почуяв издали приближение государя, все птицы приветствовали его на разных своих голосах. Подойдя к корзинам, его величество надевал особенно приготовленную для него перчатку и начинал им сам раздавать корм. После сего давал садовнику Лямину разные свои повеления, относящиеся до сада и парка, и отправлялся на дальнейшую прогулку. В 10 часов возвращался с прогулки и иногда кушал фрукты, особенно землянику, которую он предпочитал всем прочим фруктам. К этому времени г. Лямин обыкновенно приносил большие корзины с разными фруктами из обширных царскосельских оранжерей. Фрукты эти, по собственному его величества назначению, рассылались разным придворным особам и семействам генерал-адъютантов, кои занимали домики китайской деревни. После того государь, переодевшись, принимал разных министров, по назначению приезжавших с докладами из Петербурга, и начальника главного своего штаба. Окончив свои занятия, в третьем часу отправлялся в Павловское к вдовствующей императрице, августейшей своей матери, целовать её руки и, возвратясь оттуда, в четыре часа обедал. В девятом часу вечера кушал чай, после коего занимался работою в своем маленьком кабинете; в одиннадцать часов кушал иногда простоквашу, иногда чернослив, приготовляемый для него без наружной кожицы. Часто случалось, что его величество, откушавши сам, приказывал камердинеру своему простоквашу или чернослив отсылать на ужин мне. Перед тем, как ложиться в постель государю, я обязан был войти, по требованию его, в опочивальню и перевязать ему ногу; после чего его величество, перекрестясь, ложился в постель и тотчас засыпал, всегда на левом боку. Государь засыпал всегда тотчас и самым крепким сном, так что шум и крик дежурного камердинера и лакеев, прибиравших обыкновенно в опочивальне его платье, белье и разные вещи, нимало не препятствовали сну его».
   После кончины императора Александра I, 28 февраля (12 марта), печальная процессия с его телом приблизилась к Царскому Селу. Император Николай Павлович с великим князем Михаилом Павловичем выехали навстречу шествию. Государя сопровождали из приехавших иностранных гостей принц прусский Вильгельм и принц Оранский. Здесь же находились и царскосельские обыватели и духовенство. День был солнечный и довольно теплый, так что на шоссе таял снег, и была грязь. Выйдя из коляски, государь, приблизясь к колеснице, поклонился в землю, потом, поднявшись на колесницу, упал на гроб и залился слезами; с другой стороны колесницы то же сделал и великий князь. Николай и Михаил Павловичи были в траурных плащах и распущенных шляпах, они пошли пешком за колесницей до придворной церкви, куда был затем внесен гроб и поставлен на катафалк.
   На следующий день «1-го (13) марта от князя Голицына я получил, – пишет в своих воспоминаниях лейб-медик Тарасов, – приказание поспешнее явиться к нему. Он с озабоченным видом спросил меня: «Можно ли открыть гроб и может ли императорская фамилия проститься с покойным императором?» Я ответил утвердительно и уверил его, что тело в совершенном порядке и целости, так что гроб мог бы быть открыт даже для всех. Потом он мне сказал, что император мне приказал, чтобы в 12 часов ночи я при нем и графе Орлове-Денисове со всею аккуратностью открыл гроб и приготовил все, чтоб императорская фамилия могла вся, кроме царствующей государыни, которая была тогда беременна, родственно проститься с покойным. В половине 12 вечера священники и все дежурные были удалены из церкви, а при дверях вне оной поставлены были часовые; остались в ней князь Голицын, граф Орлов-Денисов, я и камердинер покойного императора Завитаев. По открыли гроба, я снял атласный матрац из ароматных трав, покрывавший все тело, вычистил мундир, на который пробилось несколько ароматных специй, переменил на руках императора белые перчатки (прежние несколько переменили цвет), возложил на голову корону и обтер лицо, так что тело представлялось совершенно целым, и не было ни малейшего признака порчи. После этого князь Голицын, сказав, чтобы мы оставались в церкви за ширмами, поспешил доложить императору. Спустя несколько минут, вся императорская фамилия с детьми, кроме царствующей императрицы, вошла в церковь при благоговейной тишине, и все целовали в лицо и руку покойного. Эта сцена была до того трогательна, что я не в состоянии вполне выразить оную. По выходе императорской фамилии, я снова покрыл тело ароматным матрацем и, сняв корону, закрыл гроб по-прежнему. Дежурные все и караул снова были введены в церковь ко гробу, и началось чтение Евангелия».
   Прусский генерал Герлах, сопровождавши сына короля в Россию, пишет в своем дневнике, что при вскрытии в Царском Селе гроба императора Александра присутствовал также принц Вильгельм. По его рассказу, императрица Мария Феодоровна несколько раз целовала руку усопшего и говорила «Qui c’est mon cher Alexandre. ah! comme il a mougri». Трижды возвращалась она к гробу и подходила к телу. Принц Вильгельм, по свидетельству Герлаха, был также глубоко потрясен видом усопшего государя.
   5-го марта тело императора Александра Павловича перевезли в Чесму и поставили в церкви дворца, а 6-го шествие двинулось в Петербург.
   После вышеупомянутого пожара в царскосельском большом дворце, в течение XIX столетия было произведено несколько починок и реставраций; из них самые значительные и наименее удачные: переделка парадной лестницы и лионской гостиной по проекту Моничетти, а также безобразная реставрация плафонов в большой зале и некоторых других комнатах.
   Мы видели, как постепенно изменялись наружный вид и внутреннее убранство большого царскосельского дворца.
   От первоначальной постройки Бронштейна не осталось и следа.
   Сохранился лишь Растреллиевский дворец с пристройками Камерона.
   От времени императрицы Елизаветы Петровны уцелели: парадные апартаменты (за исключением лестниц императора Александра II), циркумференция и церковь, от Екатерининского царствования – парадные же комнаты, холодная баня и агатовые комнаты в верхнем этаже и Камеронова галерея. Из художественных работ до нас дошли во дворце произведения знаменитых художников Елизаветинского, Екатерининского и Александровского времен.
//-- Павильон Эрмитаж --//
   Постройка Царскосельского Эрмитажа начата была в 1745 году. В 1747 году императрица Елизавета Петровна приказала вокруг «Эрмитажа» сделать каналы с подъемными мостами, по указанию архитектора Чевакинского. В самом Эрмитаже государыня приказала наличники, двери и панели украсить резьбою и вызолотить или высеребрить, «как пристойнее», сообразуясь с цветом обоев; в зале написать плафоны, а в корпусе, где подъемные стулья, сделать скамейки и обить их зеленым бархатом с позументом; для подъема столов и «прочих принадлежностей» определить особых 12 человек, которые, будучи обучены этому, должны быть всегда «в том деле» исправными. Постройку Эрмитажа императрица повелела окончить в возможно скорейшем времени, обить его лаковыми обоями. В корпусы Эрмитажа шпалеры были написаны с серебром. Обратила внимание Елизавета Петровна на светлые переходы и пожелала, «что, хотя от эрмитажной залы к четырем вокруг стоящим корпусам светлые переходы сделаны, а надлежало бы вместо деревянных построить каменные». 21 июля 1748 года императрица приказала обер-архитектору графу де-Растрелли представить ей модель украшения строившегося Эрмитажа. Делал ее мастер Нильсен.
   В 1752 году «живописец, театральный архитектор и Императорской Академии Наук профессор перспективы» Иосиф Валериани пишет плафон в Эрмитаже.
   Здесь же пишет живописный мастер Антоний Перезинот с своими живописцами. Живописный подмастерье Иван Бельский золотил плафоны.
   «Десюдепорты» пишет Валериани. Последний 28 мая 1752 года получил следующее предписание: «Господин живописный мастер Валериан! При Царском Селе в Армитаже надлежит вам написать восемь картин самою чистою живописною работою в восемь сделанных десюдепортов, а какие изображения должны быть на этих картинах, о том вам (должно) согласиться с обер-архитектором Растреллием». В то же время идет отделка резьбы в комнатах и на куполе Эрмитажа.
   В 1757 году была составлена следующая опись Царскосельского Эрмитажа. «В Эрмитаже, в верхнем этаже, в средней зале – пол штучный, цветной, из разноцветных дерев; в потолке и по поддугам плафон живописный и около него резной карниз позолоченный. Столов подъемных пять. Труб, в коих подымаются тарелки, обитых кровельным черным железом, – 35. В столах тарелок, ходячих по шкивам, серебряных с аспидными досками – 35. При тарелках и машинах колокольчиков медных – 46, навешенных на проволоке и веревочках. В зале светлых створчатых с панелями фрамужных дверей – 12, с золоченым переплетом, в каждой по 13 богемского стекла. Панели и резьба везде позолочены. В простенках зеркал больших составных, в резных золоченых рамах – 8; над ними живописных десюдепортов в таковых же рамах – 8. Подле зеркал жирандолей, подобных дворцовым, – 16, каждая о 5 ручках, коих всех – 80. Подле зала две подъемные машины, на коих стоит канапе, зеленым сукном обитое, и пол. В машинных покоях стенной столярный убор; в потолках живописные плафоны и под ними резной золоченый карниз. От залы к корпусам четыре галерейки, в коих полы штучные, плафоны живописные с золочеными карнизами, по стенам такой же столярный золоченый убор. «Подле галереек четыре корпуса со штучными полами, живописными плафонами, золочеными карнизами и резьбою. В каждом корпуса зеркал составных по 8, жирандолей о 3 ручках по 16. Во всех четырех корпусах жирандолей 64, чашек двутрубочных 192, окон по 3, с дубовым створчатым золоченым переплетом, каждый в 8 богемских стекол. В каждом корпуса, по одной створчатой светлой двери с позолоченною с обеих сторон резьбою. Над дверьми с обеих же сторон живописные десюдепорты в резных золоченых рамах. В нижнем эрмитажном этаже полы простые дощатые, потолки и стены штукатурные; дверей светлых, створчатых, фрамужных с панелями 22, с простыми стеклами; окон в корпусах и сенях 24. В этом этаже расположены подъемные машины для столов, рам и тарелок со всеми принадлежностями, канатами, веревочками и колокольчиками». – В конце XVIII века архитектор Неелов описывает Эрмитаж очень кратко: «Эрмитаж посредине рощи, между поперечным каналом и нижними прудами, длиною и шириною крестообразно по 16 сажен. При нем отделенная кухня подле продольного канала, длиною 14, шириною 5,5 сажен, с каменным на Садовую улицу мостом». Георги о Царскосельском Эрмитаже замечает: «Пустынька и эрмитажная столовая построена императрицею Елизаветою Петровной в лесу в виде круглого греческого храма. Стол расположен на 18 кувертов и совершенно подобен столу в Эрмитаже, в С.-Петербурге находящемуся».
   Императрицы Елизавета Петровна и Екатерина II неоднократно имели в Эрмитаже «столовое кушанье». 12 июля 1755 года «Турецкий посланник, – читаем мы в камер-фурьерском журнале, – Тефтердар Дервиш Магмед Эфендий со всею своею свитою из Петербурга приехал в Село Царское и ночевал в тех покоях, кои во флигельцах деференций, и вечернее про него кушанье готовили турки; а на другой день для смотрения показаны ему тамошние покои и все увеселительные места. И в Эрмитаже его превосходительство господин гоф-маршал и кавалер Семен Кириллович Нарышкин трактовал обеденным кушаньем, за большим столом, придворные кавалеры и посланничий пристав; а чиновные свиты его трактованы там же за одним малым столом. После стола подчиваны кофеем и шербетами. Потом он был в своей квартире и оттоль отправился прямо в свое отечество». 30 июля «английские милорды, по высочайшему её императорского величества повелению, были в Селе Царском и смотрели покои зверинцев и в Эрмитаже трактованы обеденным столом». 22 августа того же года в Эрмитаже обедают английский посол с графом Понятовским, граф Михаил Илларионович Воронцов и князь Борис Григорьевич Юсупов, оба с супругами. 31 июля 1756 года в Эрмитаже имеет обыденное кушанье императрица Елизавета Петровна «со всеми кавалерами и дамами». 1 августа здесь же обедают духовные персоны – Петербургский архиерей и другие, служившие в этот день в царскосельской придворной церкви, а 8 июля 1759 года, в среду, для праздника Смоленские Пресвятые Богородицы литургию её императорское величество соизволила слушать в большой придворной церкви. «А после литургии изволила следовать в большой Эрмитаж, что в верхнем саду, и кушать обеденное кушанье; в продолжение стола при питии за высочайшие здоровья происходила пушечная пальба, откуда обратно возвратиться изволила в свои апартаменты по полудни в пятом часу». На следующий день императрица обедала «в малом Эрмитаже, что внутри комнат. Во время оного стола, при питии за высочайшие здоровья, происходила пушечная пальба. А по полудни в 10 часу её императорское величество соизволила следовать на линейках в большой Эрмитаж, что в верхнем саду, и кушать вечернее кушанье, и по окончании оного стола по полуночи в первом часу обратно изволила возвратиться на линейке в свои комнаты», 16 августа Елизавета Петровна обедала в царскосельском «малом Эрмитаже, в 16 персонах, и при питии за высочайшее здоровье происходила пушечная пальба – 51 выстрел». 17 июля 1760 года, в понедельник, государыня обедала «в саду, в большом Эрмитаже, с дамами и придворными кавалерами, за четырьмя столами; на первом большом положено было семнадцать кувертов, а на втором и третьем малых столах по пяти кувертов на каждом, а на четвертом малом четыре куверта, всего тридцать один куверт. Во время стола играли на галерее на валторнах. Столы были переменяемы три раза, которые окончились пополудни в 8 часов. А после обеденного кушанья ее императорское величество соизволила с некоторыми дамами прогуливаться на линеях». 6 сентября 1761 года Елизавета Петровна в последний раз в своей жизни в Царском Селе обедала «в саду, в большом Эрмитаже, с духовными персонами, с дамами и кавалерами, в 34 персонах. Стол состоял в трех переменах, в продолжение которого в саду играли на валторнах».
   3-го мая 1766 года императрица Екатерина II «изволила шествовать в Эрмитаж и там с дамами, кавалерами и фрейлинами кушать обеденное кушанье в 25-ти персонах; в продолжение стола играли на трубах с битьем в литавры и на валторнах. По окончании стола ее императорское величество изволила проходить на сделанный горы». 19-го мая 1772 года в 12-м часу дня Екатерина вышла «в картинную залу, потом проходила в галерею, куда и его императорское высочество из апартаментов своих прибыть изволил, где, пробыв несколько времени, имела шествие с дамами, фрейлинами и кавалерами в Эрмитаж и там за приуготовленным столом кушала обыденное кушанье». Обедает здесь императрица 5-го июня: стол был «на 28 кувертах; в продолжение стола играно на кларнетах с валторнами».
   В XIX столетии в Царскосельском Эрмитаже состоялся в 1817 году обед в высочайшем присутствии, по случаю бракосочетания великого князя (впоследствии императора) Николая Павловича с вел. кн. Александрой Феодоровной.
   Посредине Эрмитажа устроен колодезь с прекрасной ключевой водою, которая здесь всегда находится на одном уровне, благодаря особому механизму.
   В Эрмитаже устроено пять подъемных столов и тридцать пять труб, по которым поднимаются тарелки.
//-- «Монбеж» --//
   «Каменный дом» или «Монбеж» (mon bijou) в царскосельском зверинце построен при императрице Елизавете Петровне обер-архитектором графом Растрелли. В 1747 году 7-го апреля государыня приказала «в зверинце в зале (Монбеж) и верхних павильонах на шпалерах и в плафонах писать всякого звания и всяких родов птиц и зверей брату живописца Грота, и для того ему даны были от архитектора верные меры; а наличники, коробки и прочую столярную работу убрать золоченою резьбою». 20-го апреля 1749 года Растрелли писал из Москвы в контору строений Села Царского: «Ее императорское величество соизволила опробовать мой чертеж строения, которое имеется при зверинце и называется Монбижу, – как быть его украшение, так и рисунок лестницы для входа в верхний зал, как показано на плане. Что же касается до крашения, то, в бытность мою в Царском Селе, буду со временем предлагать. А около той лестницы вместо баляс по обе стороны сделать решетки железные и вызолотить, как на фасаде показано». В 1754 году «в Монбеже или новопостроенном во зверинце каменном доме» устраиваются балконы над малыми крыльцами, под наблюдением «архитектурии гезеля» Андрея Мыльникова и делаются «сосновые кронштейны и в окна потолки». В 1756 году «живописный ученик» Алексей Шерснев пишет «в зверинец в каменный дом от охоты восемь десюдепортных картин. Тогда же разного дела мастер Дункер (Johann-Franz Duncker), по чертежу обер-архитектора графа Растрелли, делает для Монбежа «штукатурные, отливные из алебастра штуки, именно – «кубы орнаментные с раковинами с деревьями, машкарами и дичью».
   Гротом написаны были для Монбежа следующие картины, как они описываются в архивных документах: 1) Белый заяц, на рогоже лежащий вместе с рябчиками и тетеревами, также фузея с охотничьей сумкой. 2) Урочище поля и два глухие тетерева, голуби и другие мелкие птицы, на столе лежащие. 3) Вечерняя заря с большим дубом, подле него застреленные две утки и другие птицы с собакою, которая их стережет. 4) В урочище две лисицы, из коих одна теребит курицу, а другая лежит вблизи. 5) При вечерней заре лежат убитые тетерева, дикие голуби и утки; на дереве висят дикий гусь и фузея с охотничьей сумкой. 6) Ровное поле с большим орлом, который теребит тетерева. 7) В темном дремучем лесу кабан, гонимый тремя собаками, из коих у одной брюхо клыками распорото. 8) Темный дремучий лес с дубовыми и другими деревьями, болотным местом и тростником, в коем лисица гоняется за диким гусем и его схватывает. 9) Свод каменный со столом и тремя старыми досками, на коих лежать кулики и цапля с соколом, у коего на голове шишка. 10) Открытый воздух, в коем сокол убивает цаплю. 11) Пруд с тростником и осокою, где плавают разные утки; позади кустарника охотничья собака, в них всматривающаяся; утки, услышав дух ее, одна утят своих защищает, другие же отчасти в воду ныряют, отчасти улетают. 12) Две драхвы на птичьем дворе, из коих одна пьет из корыта. 13) Такой же птичий двор с черным и белым аистами и с персидскою синею куропаткою. 14) Каменный свод со старым столом, на котором лежат: белый заяц, дикие утки, куропатки, рябчик и разные мелкие птицы с охотничьей сумкой и фузеей. 15)Река с птицею-бабой, проглатывающей большую щуку, которой часть к хвосту еще видна. 16) Густой лес с рябчиками и белою охотничьей собакой, которая стрелку знак дает правою лапой. 17) Часть поля с рощею, лесом и белою лисицей, поймавшей петуха, – представлено, как он издыхает. 18) Поле с большим орлом, схватившим зайца, издыхающего в его когтях. 19) Часть поля с рощею, где волк терзает овцу. 20) Урочище (часть поля) с павлином, распустившим хвост свой, а пава клюет из корыта. 21) Лебедь, при воде стоящий и обороняющийся от собаки. 22) Урочище с болотом и тростником, где большой лебедь от двух собак защищается. 23) Дикое поле и густой лес с разными сухими старыми деревьями и кустарником, с двумя рысями, из коих одна нападает на зверя, а другая, сидя на старом дубу, вниз смотрит. 24) Каменная стена при луговом поле, где барс терзает овцу. 25) Отворенное окно, сквозь которое видны на рогожке серый кот, держащий во рту снегиря; тут же голубь и другая птичка, на коих собака быстро смотрит. 26) Белый, с большими рогами, убитый олень, изо рта коего течет кровь. 27) Сухой дуб, на коем лев лапами раздирает медведя, и из него течет кровь. 28) Высокий холм с белым медведем, на коего нападают две собаки. 29) Большие дубы и болото с осокою и сухими плахами, наподобие моста; на дубу глухой тетерев, а внизу пестрая тетерка. 30) Дубы с холмом, болотным местом и осокою, где рысь достает из западни лапой что-то такое. 31) Два тетерева и небольшой холм с частым лесом, где на одном дереве сидит белая сова, и из дупла большого дерева смотрит на нее быстро птичка, а над нею дрозд. 32) Большой дуб и болото с осокой, где серый маралл с большими рогами, на которого нападают пять собак. 33) Окно с разбитым стеклом, сквозь которое видно на столе, как пестрая кошка теребит голубя, а собака злится. 34) Два дерева, небольшой холм с болотом и лесом и из сухих кряжей мост, на коем ястреб теребит голубя. 35) Гора с лесом, где лежит убитый черный кабан и при нем копье и рог охотничий. 36) Большие дубы и холм с небольшим лесом, в коем две пестрые тетерки и сизый тетерев. 37) Воздух и два сухих дерева с лесом где белая собака заедает зайца. 38) Два больших дерева и болото с осокой, где два бобра: один грызет кору, а другой злится на осоку, будто бы в ней что видит. 39) За строением воздух и лес с двумя пестрыми птицами, у коих носы красные, а на шеях ожерелья перяные сизые; одна стоит над кадкою, другая на земле. 40) При строении два журавля, один серый, другой сизый с красною головою, меж ними кадка с водой. 41) Сухой лес, холм, болото и из сухих кряжей мост, на коем черный волк теребит дикого гуся. 42) Лес и болото с осокою, где пестрый большой кот теребит китайскую утку. 44) Большие деревья с мелким лесом и болотом с осокою, где белая цапля глотает лягушку, а другая смотрит на сидящую на дереве белку. Грот же расписал и купол Монбежа, где им изображено было: а) В среднем плафоне воздух с большим орлом, схватывающим тетерева, а прочие тетерева улетают. b) Большой сокол, убивающий цаплю. с) Травля птиц соколом. d) Сокол, схватывающий голубя. е) Большой журавль. h) Большая сова, держащая в когтях белого сыча. g) Павлин с разными птицами. j) Большой голубой журавль. i) Тетерев с другими разными птицами.
   В 1757 году архитектор Неелов так описывает Монбеж: «В каменном доме, что в зверинце, называемом Монбеж, в верхнем этаже пол штучный, цветной, потолок на восемь граней. Между граней и по всему куполу убрано лепною работою, наподобие резьбы, штукатурными рамами разными золотыми фигурами, также расписано и живописью по приличным местам. В гранях, над слуховыми верхними окнами, также и в средине купола изображены заморские птицы. Оных круглых восемь окон, каждое о 20 гамбургских стеклах и с разными золочеными наличниками, сверху и снизу клейма и другие золоченые украшения и фигуры. Карниз и рама вокруг купола разные, золоченые. Между окнами в простенках и над дверьми 56 живописных картин, в резных золоченых рамах. Внизу Монбежа, в среднем покое пол штучный, потолок с карнизом и стены штукатурные: в средине покоя убрано 16-тью колоннами, со столярной работой, под белой краской; карнизы и капители столярные же, под краскою. В боковых четырех корпусах восемь покоев. Двери и окна окрашены в шафранный цвет. Над внутренними восьмью дверями по одной десюдепортной картине, в золоченых рамах: всех рам узких, подле средних дверей, восемь, да четыре над дверями, кои в средний покой. Столярная вся работа ольховая под лаком. Около дома четыре крыльца с железными решетками, между которыми, на подножиях, поставлены алебастровые вазы с украшением, ступени и площадки дубовые».
   Около 1771 года ремонтируется Монбеж и при нем кухня и скатертная.
   18-го июля 1800 года император Павел Петрович повелел: «Состоящий в Селе Царском зверинец, по проспектам его дороги и в нем каменный монбеж и прочие строения отделать и привести в совершенную исправность под присмотром архитектора Неелова, а проспекты и дороги под распоряжением садового мастера Буша; воротам же из нового саду в зверинец, вместо ныне находящихся, сделать новый план архитектору Камерону».
//-- «Храм дружбы», или «Концертный зал» --//
   Построение «Храма дружбы» или Концертного зала в Царском Селе относится к 1782 году. Строителем был архитектор Гваренги. От 20-го января упомянутого года мы имеем следующий указ императрицы Екатерины II Кабинету: «Повелеваем из Кабинета Нашего отпустить в нынешнем 1782 году города Софии к городничему майору Токареву 30000 рублей на производство каменных строений в том городе, да в Контору строения Села Царского, на построение храма в саду по плану архитектора Гваренги и на китайскую деревню, от Нас назначенную, 30000 рублей».
   Место для «храма» было отведено «в английском саду, на островке, позади обелиска, поставленного в честь графа Румянцева-Задунайского против первого от дворца каприза». Храм был построен из кирпича, на каменном фундаменте крестьянами Андреем и Тихоном Ивановыми Пелевиными. Пол в храме был сделан из цветного мрамора. В октябре 1782 года уже вставлены окна, а к 15 июня 1783 года постройка совершенно окончена, за исключением внутренней отделки.
   Вход в храм был устроен портиком, овальный свод расписан живописью, с изображением на поддугах созвездий зодиака, над дверями помещены «десюдепортные картины». Стены и пилястры здания покрыты разноцветным фальшивым мрамором.
   В конце XVIII века архитектор Неелов, описывая царскосельские дворцовые здания, о храме кратко замечает: «Концертная зала длиною десять, шириною семь сажен, и при ней маленькая руина».
   При императрице Екатерина II в «храме», или Концертном зале поставлены были следующие бюсты из белого мрамора: 1) Антиной; 2) Аякс в шишаке; 3) Минерва в шишаке; 4) Антик в виде Меркурия; 5) Веспасиан Тит; 6) Дометиан; 7) Аполлон; 8) Юлия; №№ 9 – 28 – неизвестные лица. Здесь же находились две столовые доски из черного мрамора весом в 20 пудов 30 фунтов и «пьедестал в пяти штуках».
   На руинной кухне, «принадлежащей к Концертной зале, в нишах», находились статуи – Геркулеса и Римского консула, бюст Екатерины II; барельефы белого мрамора: Центавр ведет Вакханку, Драка купидонов, 2 мужских лица, Наяды или нимфы (этот барельеф из серого мрамора, Фригийский пастух убивает быка, Река, Бык; две ноги в обуви из желтого антика на подножиях, одна из которых из черного мрамора, другая из белого; нога большая в обуви же из желтого африканского алебастра, пальцы приделаны из восточного алебастра, подножие из белого алебастра. За исключением двух статуй Геркулеса и Римского консула, остальные барельефы были в XVIII же веке отданы в Императорскую Академию Художеств, а бюст императрицы Екатерины II – в Академию Наук.
   В концертном зале императрице Екатерине II приходилось бывать нередко. Укажем некоторые из этих посещений. Вечером 8-го июня 1786 года государыня была «с российскими и иностранными обоего пола особами» в нижнем саду в зале, именуемом «Храмом Дружбы», 16-го июля того же года в 7 часу вечера императрица, великий князь Павел Петрович, великая княгиня, принц и принцесса Виртемберг-Штуттгардтские, с фрейлинами и кавалерами «шествовали в состоящее в нижнем саду каменное концертное зало», где «был концерт», который «продолжался до 9 часа; в продолжении же оного её императорское величество с их императорскими высочествами, их светлостями и знатными особами изволила играть в лото». 28-го июля «после полудня» императрица Екатерина II «с находящимися в свите особами изволила выход иметь в сад, а гулявши в оном благоволила прибыть в зал, что именуется «Храм Дружбы», и тут играть в лото до восьми часов вечера». Заходила на некоторое время Екатерина и 1-го августа «в Концертной зал, или который наименован «Храм Дружбы». С 7 до 10 часов вечера 16-го мая 1788 года государыня проводить здесь время в разговорах с камер-фрейлиною, фрейлинами и прочими, составляющими высочайшую её свиту, знатными персонами. В 1789 году императрица была в Концертном зале 13-го, 20-го и 21-го мая и 17-го июля. Каждый раз в её присутствии здесь поют певчие и играет музыка. 13-го мая «в седьмом часу вечера, – читаем мы в камер-фурьерском журнале, – её императорское величество обще с их императорскими высочествами изволила шествовать в сад и прогуливаться по оному со всеми состоявшими в свите особами, при чем в саду играла духовная и роговая музыка. Потом ее императорское величество благоволила прибыть к Концертной в саду зале и у оной иметь изволила пребывание на площадке; в продолжение сего времени близ оной залы певчие пели с хором музыки, после чего её императорское величество из сада отсутствовала в колоннаду, состоящую близ дворца».
//-- Оперный дом (Императорский Китайский театр в Царском Селе) --//
   При Елизавете Петровне в Царском селе театр был устроен в «новой» оранжерейной зале. В июле 1750 года императрица приказала театральному архитектору Валериани и машинного дела мастеру Жибеллию в царскосельской новой оранжерейной зале устроить театр для играния комедий.
   При императрице Екатерине II в Царском Селе различаются до постройки «оперного дома» два театра: один «маленький комнатный» за галереей в первой комнате, другой – «в оранжерее».
   В 1777 году государыня пожелала заложить в новом царскосельском саду оперный дом, существующий и в настоящее время.
   9-го сентября упомянутого года архитектор Неелов сообщил конторе строений Села Царского следующее собственноручное повеление Екатерины: «Китайский снаружи театр в назначенном квадрате строить против зверинца; буде отыщу план, пришлю, а буде нет, то надлежит план делать, взять за основание внутреннее расположение Ораниенбаумского театра».
   Архитектор Неелов представил государыне план и фасад оперного дома, которые удостоились высочайшего одобрения.
   Для постройки отведено было место во второй левой куртине нового сада.
   Оперный дом вчерне был отстроен в 1778 году; в октябре того же года приступлено было к отделке внутри – плотничной и столярной работы.
   Здание имело в длину 32 сажени и в ширину 10 сажен. Внутренние украшения оперного дома были сделаны в китайском вкусе.
   29-го июля 1779 года в оперном доме Екатерина уже присутствует на представлении. «После полудня в четыре часа, – читаем мы в камер-фурьерском журнале, – приезд имели в Село Царское знатные как российские, так и иностранные обоего пола особы и собирались во вновь построенный оперный дом, в саду. В исходе шестого часа в оперный же дом шествовать изволила её императорское величество с их императорскими высочествами для смотрения вновь сочиненной итальянской оперы «Буф». Вход в театр был по билетам. После оперы её императорское величество благоволила быть в покоях его императорского высочества государя великого князя Александра Павловича. Сего числа для смотрения оперы приглашены были и приезд имели в Царское Село Синода члены и следующие персоны: Гавриил, архиепископ Новгородский и С.-Петербургский, Иннокентий, Архиепископ Псковский и Рижский, Епископ Грузинский, духовник её императорского величества протопресвитер Иван Иванович Панфилов, Преображенский протоиерей. И для оных духовных особ в театр ложа была назначена с левой стороны, подле средней большой парадной ложи».
   На следующий день императрица писала Гримму: «Вчера опять давали «La pulmonia» в моем прелестном театре, где помещается до пятисот человек. Я смеялась до упаду, слушая эту арию, а также другую, начинающуюся словами: «Salve Tu Domine Argatiphontidas salutem Tibi per me». Святейший Синод также присутствовал на вчерашнем представлении, и все смеялись до слез вместе с нами». Таким образом, приглашая в театр архиереев и невольно заставляя их смеяться до слез, императрица Екатерина II сама отмечала их присутствие на веселых представлениях.
   19-го августа Екатерина и их императорские высочества с фрейлинами и кавалерами следовали в оперный дом и смотрели представленную вновь сочиненную итальянскую оперу, называемую «Идол Китайский».
   19-го июня 1780 года в царскосельском оперном доме был император Австрийский (Римский) Иосиф II. «После полудня в шесть часов ее императорское величество с их императорскими высочествами и с его сиятельством графом Фалькенштейном шествовать изволили из картиной комнаты чрез малую круглую лестницу садом в оперный дом, где представлена была вольного театра актерами немецкими комедия, которая в восемь часов кончилась банкетом. Во время театрального представления присутствовать изволила ее императорское величество с его сиятельством графом Фалькенштейном в парадной средней ложе, в которую приглашены были господа генерал-фельдмаршалы, их сиятельства князь Голицын и граф Петр Александрович Румянцев, а их высочества присутствовали в своей ложе».
   22-го июня в 5-м часу в царскосельский оперный дом начали съезжаться приглашенные «как российские знатные обоего пола персоны, так и господа чужестранные министры». В половине шестого прибыли сюда государыня и их высочества. Шла итальянская опера «Идол Китайский». «Перед окончанием оной в театр же прибытие имел его сиятельство граф Фалькенштейн и во-первых проходил в ложу их императорских высочеств, а потом, до окончания своего театрального представления, пребывал в ложе Цесарского министра графа Кобенцеля».
   27-го июля в оперном доме, в присутствии Екатерины, их высочеств, свиты и чужестранных министров, дается французская комедия и балет.
   В 1781 году на царскосельском оперном доме идут: 26 мая – немецкая комедия, 31-го – французская комедия с балетом; в июне, 2-го – комическая русская опера «Мельник», 7-го и 14-го – французская комедия с балетом, 21-го – итальянская комическая опера (то же 21-го июля), 26-го июля – русская комедия под названием «От восточной Индии купец», 23-го августа – французская комедия «Метромания» с балетом, 6-го сентября – французская комедия «Сельский цирюльник» с балетом, 15-го мая 1783 года – французская комедия «Журналист» и балет с маскарадом, 22-го мая – итальянская комическая опера «Буф», без балета («при чем ее величество до окончания оперы присутствовать не изволила»), 29-го – новая немецкая комедия с балетом (играли «вольного театра актеры»), 5-го июня – русская комедия; 8-го июня 1786 года – немецкая комедия «Солдатский набор», 13-го июля – русская комедия «Обманщик» и балет.
   В театре в этот день присутствуют государыня, цесаревич Павел Петрович с супругой, великие князья и принц и принцесса Виртемберг-Штуттгардтские.
   20-го июля, в высочайшем же присутствии, на царскосельском придворном театре была представлена итальянская комическая опера «Философ», «точно при оной балета не было». Екатерина, Павел Петрович и великая княгиня прослушали лишь половину оперы и отправились из театра в Киоску.
   27-го июля шла российская опера «Февей» (сочинение самой императрицы Екатерины). У подъезда в театре Екатерину встретил гофмаршал, а перед среднею ложею встретили ж прибывшие пред тем из Павловского их императорские высочества – государь цесаревич и государыня великая княгиня, при чем, учиня взаимное приветствие, ее императорское величество прибыть изволила в среднюю ложу, а их императорские высочества следовали в свою боковую ложу. На сей случай в театр приглашены были французские морские штаб и обер-офицеры, которым дано было место против оркестра – вторая и третья лавки.
   Опера эта была напечатана, и издание это до сих пор хранится в Московском Отделении Общего Архива Министерства Императорского Двора.
   26-го июля 1792 года Екатерина была в оперном доме с Павлом Петровичем, Марией Феодоровной, Александром и Константином Павловичами, с великими княжнами – Александрой Павловной, Еленой Павловной и Марией Павловной. «По высочайшем прибытии в театр представлены на оном придворными французскими актерами в пяти действиях комедия, с малою пьесою, между оными был балет, в котором точно танцевали пара солистов из принятых к придворному театру танцоров и танцовщиц, оставшихся после покойного его светлости князя Григория Александровича Потемкина-Таврического. Во время представления ее императорское величество и их императорские высочества изволили присутствовать в партерах в первых лавках.
   В 1805 году оперный дом ремонтируется под наблюдением архитектора Неелова и штукатурного дела мастера Миклавда.
   В 1821 году вокруг оперного дома сделаны желоба, над карнизами – подзор и сточные трубы, починена и окрашена крыша, переменены стропила и связи, кирпичный сход, дощатый спуск с площадкой и пять малых крылец, по наружным стенам штукатурка, оконные переплеты и дверь с коробками выкрашены.
   При императоре Николае Павловиче в царскосельском оперном доме летом нередко давались французские спектакли.
   В 1892 году в царствование императора Александра III в Китайском театре великосветскими любителями в высочайшем присутствии впервые разыграны «Плоды просвещения» Л. Толстого. Наконец, в апреле 1910 года там сыграна участниками Измайловского досуга «Мессинская невеста», Шиллера, в переводе К. Р.
//-- Александровский дворец --//
   В 1792 году императрица Екатерина II приказала заложить в новом царскосельском саду для великого князя Александра Павловича дворец, постройку которого поручила архитектору Гваренги.
   В 1795 году под наблюдением архитектора Гваренги, во дворце Александра Павловича производятся работы живописные, лепные и фальшивого мрамора, за исключением полуциркульной комнаты и большого зала.
   Работы по отделке Александровского дворца закончились лишь летом 1796 года. 22 мая этого года государыня повелела: «В почивальне прибавить места на четверть для кровати; в фонарике в бане вынуть из купола стекла; вход для солдат караульных в их комнаты сделать спуском без ступеней; у обоих спусков ступеням не быть; цветного садика и решетки прибавить и осенью засадить; в уборной вставить зеркало в трюмо; на колоннаде устроить решетку; для Шуваловой сделать особую лестницу в садик; исполнять все приказания государя великого князя Александра Павловича и вести всему особый счет, дабы после ассигновать на все таковые работы потребную сумму».
   В сентябре 1810 года в Александровском царскосельском дворце производится ремонт под наблюдением архитектора Руско.
//-- Турецкая беседка, или Киоск --//
   Деревянный Киоск построен в 1777–1781 годы резным и золотарным мастером Францем Брилем, под руководством архитектора Камерона. Беседка почти вся в окнах; в ней было поставлено двенадцать деревянных колонн, обитых пальмовыми жестяными раскрашенными листьями. Три пальмы были сделаны Брилем к зеркалу, стоявшему в Киоске. Бриль же отделывал и мебель в беседку: так, он золотил сюда шкафы и красил английскими белилами 34 канапе. По описанию архитектора Неелова, «Турецкая Киоска длиною и шириною по семи сажен».
   Турецкий Киоск принадлежал к одним из любимых императрицей Екатериною II мест в царскосельском саду. Вечером 27 июня 1783 года государыня со свитою и Александром и Константином Павловичами отправилась в сад и здесь, «гуляя в разных местах, напоследок изволила присутствовать у Киоска, близ которого в то время их высочества великие князья благоволили в пруду купаться, а потом одеты оные в киоске». Во время вечерней прогулки 8 июня 1786 года Екатерина с гостями «прибыть благоволила к Киоску, где перед тем изготовлен был вечерний стол, за которым в присутствии ее императорского величества угощаемы были господа чужестранные министры с их фамилиями; тоже обще с оными кушали находящаяся в свите придворные и прочие обоего пола персоны, и в продолжении стола играла музыка с хором придворных певчих. При столе находились чужестранные следующие персоны: 1) Великобританский чрезвычайный посланник и полномочный министр господин Фицгерберт, 2) Испанский министр господин Нормандес, 3) Неаполитанский полномочный министр господин Деболий, 5) Португальский полномочный министр барон Остен-Сакен, 7) супруга его, 8) Тосканский полномочный министр барон Седделер, 9) супруга его. Для бывшего в Киоске вечернего кушанья употреблено было пять круглых разных столов, которые поставлены были – один посредине залы, четыре поменьше первого – по сторонам залы. По окончании стола в девять часов вечера ее императорское величество, отсутствовав из Киоски, в препровождении российских особ и чужестранных министров, шествовать изволила садом вокруг пруда, в которое время в мраморной галерее играла инструментальная музыка с хором всей придворной капеллы певчих. 12 июня в 7 часу вечера Екатерина со свитой и гостями гуляла в нижнем саду, была в Киоске и играла в лото». 6 июля вечером из оперного дома императрица «в преследовании российских знатных особ и придворных обоего пола персон, также господ чужестранных министров, прибыла в новое строение и там присутствовала несколько времени; а пред тем в Киоске приготовлено холодное кушанье с десертом, и трактованы оным кушаньем, по прибытии в Киоск ее императорского величества, помянутые российские обоего пола особы и чужестранные министры, при чем в саду играла духовая и роговая музыка с хором придворных певчих». 18 июля вечером же Екатерина в Киоске играет в лото с фрейлинами и кавалерами.
   10 мая 1789 года государыня с великим князем Павлом Петровичем и великой княгиней Марией Феодоровной вечером гуляла в саду «несколько времени со всеми, составляющими свиту знатными обоего пола особами; в продолжение сего времени в саду играла духовая и роговая музыка; потом ее императорское величество, прибыв к Киоску, и в оной имела пребывание с час времени, при чем, по соизволение ее императорского величества, в Киоске пели певчие арии из оперы «Горе-Богатырь» и играла музыка».
   30 мая 1792 года в Киоске, в присутствии Екатерины II, «играла камерная музыка с разными хорами певчих… и в других местах играли ж разные музыки».

   Александр Успенский. Москва. 1912 года, 2 марта.
   Печатается по изданию: Историческая панорама Санкт-Петербурга и его окрестностей. СПб, 1912.

В. Яковлев
Охрана царской резиденции

   Охрана лиц, стоявших во главе государственной власти, очевидно, существовала во все времена, но в различной степени и, надо полагать, всегда более или менее связывалась с охраной государственного строя. Здесь, разумеется, немыслимо подробно касаться всех ее форм и придется, по возможности, ограничиться рассмотрением тех из них, которые могли иметь применение к охране данной царскосельской резиденции. Охрана эта преимущественно была военной, властью считалась почетной и, обычно, выполнялась гвардейскими частями местных гарнизонов. Еще при основании царскосельской резиденции цари предусмотрительно переселили местных земледельцев-финнов или маймистов подальше от своего жилища, предоставив их угодья благонадежным и зажиточным («добрым, нескудным и семьянистым») переведенцам из Московской губернии, в число которых безземельные, так называемые бобыли, разумеется, не входили.
   Во времена Петра I, Екатерины I и Елизаветы Петровны, по-видимому, опасность была преимущественно от разного рода люда, бродившего в опустошенных войною окрестностях столицы. Известно, что по распоряжению последней, когда она была еще царевной, для охраны Царского покупались порох, пули и дробь. В порядке же охраны вообще государственного строя уже применялись «Преображенский приказ» Петра, тайная канцелярия Екатерины I, канцелярия тайных розыскных дел Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, тайная экспедиция Екатерины II. Хотя В.А. Бильбасов в своем труде «История Екатерины второй» пишет:
   «В прошлом столетии дворцы, особенно же загородные, не охранялись военными часовыми, полицейские чины не ходили ночью по улицам, дворников-сторожей вовсе не было», между тем в «Военно-энциклопедическом словаре» читаем: «В 1774 г., ноября 19, кн. Потемкин-Таврический предложил войску донскому командировать в Москву 65 человек казаков знатнейших (!) фамилий. Команда сия, сделавшаяся основанием лейб-гвардии казачьего полка, названа была придворного конвойного войска донского казачьею командою». Дальше, из «Истории лейб-гвардии казачьего полка» видно, что в 1776 году установлены и изданы были штаты этой команды, учрежденной «для конвоирования императрицы Екатерины II во время проездов ее из С.-Петербурга в Царское Село, а во время нахождения ее в Царском Селе – для содержания караулов и разъездов». Уже в то время, но, может быть, без понимания смысла, предлагалось присылать казаков «знатнейших фамилий», а не очередных по призыву, хотя бы это были и не простые «неизвестные» пролетарии.
   Тогда одновременно прибыли ко двору донская и чугуевская команды и поступили под начальство полковника Орлова; кроме того к ним присоединился и вошел в конвой царицы лейб-гусарский эскадрон, набранный из разных гусарских полков. В последние годы царствования Екатерины II была при дворе еще одна команда от войска донского, входившая в состав так называемого «гатчинского гарнизона», который имел три рода оружия и непосредственно подчинялся Павлу Петровичу. Команда эта в ноябре 1796 года, по вступлении на престол Павла I, вошла в состав вновь учрежденного лейб-гусарского казачьего полка, который конвоировал царя в Москву и охранял его там во время коронации; в то же время полк раздвоился на лейб-гусарский и лейб-казачий.
   5-го сентября 1805 года учрежден «комитет высшей полиции» на время отсутствия царя из столицы. 13 января 1807 года организован «комитет охранения общей безопасности», просуществовавший до 17 января 1829 года.
   В 1811 году при лейб-гвардии казачьем полку сформирована Черноморская сотня.
   12 апреля 1813 года, при вступлении Александра I в Дрезден, а также по пути к Парижу и во время прерывания его там, лейб-казаки и черноморцы составляли его конвой.
   В 1817 году появились жандармы внутренней стражи или, как их тогда частенько называли, – «конная городская полиция».
   После восстания в 1820 г. части семеновского полка, надо полагать недовольной родными порядками после похода в Европу, была учреждена 4 января 1821 года особая секретная военная полиция в гвардейском корпусе и во второй армии. Но и эта организация, образованная несомненно для политического сыска и специально в войсках, была настолько еще несовершенной, что, следя за мелочами, не заметила готовившегося в то время восстания декабристов. Кстати сказать, во время восстания Николай I считал, что Царское, в охранном отношении, безопаснее Петербурга и потому распорядился заготовить экипажи, чтобы, в случае дальнейшего развития событий, отправить туда свою семью под прикрытием кавалергардов.
   Лейб-казачий и черноморский эскадроны присутствовали при встрече праха Александра I и участвовали в погребальном шествии в Петропавловскую крепость. Были они и на похоронах его жены Елизаветы Алексеевны.
   Черноморский 7-й эскадрон был в составе охраны и при коронации Николая I в Москве. Черноморцы же в 1849 году охраняли царя в Польше и находились в Москве, в отряде гвардии и гренадер, в 1856 г. в дни коронации Александра II.
   Непосредственная служба их в охране царя прекратилась в 1861 году, когда произошли крупные административные перемены на Кавказе. Несмотря на уничтожение «навсегда» придворного застенка Петром III и отмену «навсегда» тайной канцелярии Александром I, указом 25 июня 1826 года, перед жестокой расправой с декабристами, основана жандармская полиция, как самостоятельное установление, и шефом жандармов назначен генерал-адъютант Бенкендорф; тот Бенкендорф, который соперничал с Николаем I в выборе способа казни героев 14-го декабря 1825 г.; указом 3 июля преобразована особая канцелярия министра внутренних дел в третье отделение с. е. и. в. канцелярии и передана в ведение Бенкендорфа же, а 28 апреля 1828 года появилось «положение о корпусе жандармов». Начальником III отделения был назначен фон-Фок. Основной целью деятельности этого института было охранение существовавших устоев российского государства, конечно, в политическом смысле.
   В 1828 г. был сформирован из высших представителей кавказских горцев полуэскадрон для конвойной службы при дворе Николая I. При расквартировании в Петербурге, его тщательно изолировали от «салдусов», как они называли солдат. Горцы, за редкими исключениями, совершенно не знали русского языка, что значительно облегчало их изоляцию, очевидно, столь необходимую после декабрьского восстания. Внешность и вооружение горцев особенно нравились иностранным гостям двора и многие из них, по просьбе, получали в подарок их полное вооружение.
   Царским распоряжением полуэскадрон был подчинен шефу жандармов и командующему императорской главной квартирой, – тому же генерал-адъютанту Бенкендорфу.
   В 1832 г., очевидно, по инициативе того же Бенкендорфа, состав собственного царского конвоя пополнился командою кавказских линейных казаков, назначенною специально для охраны царя и набранною из сборно-линейного казачьего полка, находившегося тогда в царстве польском и проявившем там свирепость в подавлении восстания.
   В марте 1833 года состав команды линейных казаков удвоен и разделен на две смены – служившую в Петербурге и льготную. С этих пор встречаются сведения о постоянных правильных нарядах конвоя, которые, как и вообще все передвижения последнего, делались всегда на основании личных приказаний царя. Тогда же было дано распоряжение, чтобы во время жизни царя на Елагином острове ежедневно туда посылались два конных черкеса «в полном вооружении и будничном одеянии, т. е. в синих черкесках», а не в красных праздничных.
   Команде же линейных казаков приказано находиться в Петергофе во все время пребывания там двора, где первое время чины ее посылались лишь в парки «для наблюдений», но вскоре расставлены они были на определенные посты: один – к домику на берегу по пути в Александрию, другой – к Монплезиру, третий – к Марли и четвертый – конный урядник – посылался на целые сутки в Александрию «на вести». Когда царь выезжал на весенние прогулки и бывал в загородных дворцах, конные линейные казаки находились «при подставах»; иначе говоря, расставлялись на заранее определенных обер-шталмейстером двора местах. Даже когда царские лошади отправлялись в какое-либо место, вне окрестностей Петербурга, их всегда сопровождали наряды горцев и казаков.
   Николай I, в августе 1833 года, уезжая за границу для свидания с австрийским и прусским королями, команде линейных казаков приказал находиться при его жене. Двор был тогда сначала в Царском, потом в Петербурге на Елагином острове. 30 августа, в день именин наследника, когда царица с семьей ехала в Александро-Невскую лавру, собственный конвой гарцевал впереди ее парадной кареты.
   В начале сентября двор снова был в Царском; туда же 16 сентября вернулся Николай I.
   Конвой посылал тогда своих линейных казаков в Петербург только по особым приказаниям начальства. Командир команды, кроме экстренных донесений, извещал обо всем Бенкендорфа ежедневными репортами. В 1834 году линейцы оставались в Царском Селе всю осень и зиму и занимали первое время казарму № 3 больших конюшенных зданий, а потом кирасирскую казарму; лошадей же они имели при штабе лейб-гвардии гусарского полка. С тех пор Царское Село стало постоянным местом пребывания линейцев. Горцы же по-прежнему оставались в Петербурге. При смене чинов конвоя, Николай I обращал внимание на то, чтобы они имели военные знаки отличия; Бенкендорф же наблюдал, чтобы не было среди них слишком молодых и неловких; но начальство на местах понимало, что требуются люди расторопные, благонадежного поведения и хорошие наездники и джигиты. Николая I и заграницей сопровождали конвойцы. В 1835 году в Данциг были отправлены графом Паскевичем из Варшавы урядник Герасим Подсвиров и казак Макар Рубцов «как бы для встречи, имеющих прибыть в Данциг экипажей» царя.
   Оба конвойца оставались там в ведении русского генерального консула и находились до приезда Бенкендорфа в приготовленной для него квартире. За службу в Богемии оба конвойца получили от Николая I по сто рублей награды за усердие. Подсвиров в следующем году был определен ко двору камер-казаком и предпочел это звание производству в офицеры; по словам Бенкендорфа он выделялся «отменным поведением, трезвостью, и в повиновении начальству всегда служил примером своим товарищам, а с тем вместе росту большого и наружности самой удовлетворительной». Это был первый камер-казак из линейной команды собственного конвоя, а несколько позднее, по желанию царицы, был назначен к ней на ту же должность и Макар Рубцов.
   В Царском Селе линейные казаки несли образцово службу царской охраны, тем не менее Николай I не был спокоен за свое благополучие и потому нередко лично проверял бдительность своих конвойцев. Он устраивал им линейное ученье по тревоге, кончавшееся стрельбой и джигитовкой. Но среди чеченцев бывали и такие, про одного из которых Бенкендорф писал: «позволил себе в присутствии всех товарищей такие выражения на счет службы своей здесь, что я нашел необходимым от полуэскадрона его удалить».
   Подобные неприятности происходили, по мнению Бенкендорфа, вследствие назначения в конвой царя людей низкого происхождения и потому им были выработаны ограничительные правила для смены конвойцев, в которых предлагалось, между прочим, чеченцев в конвой не назначать, за исключением лиц знатнейшего происхождения, или имеющих под властью своей целые аулы. Оставшихся же в конвое чеченцев он удалял под тем или иным благовидным предлогом, что вполне понятно, так как генерал Вельяминов писал: «Чеченцы почитают себя равными всем князьям в мире, не признавая над собою никакой власти. Такого образа мыслей все народы, не имеющие князей». И потому появилось царское распоряжение «присылать для смены одной половины чинов л. – гв. кавказско-горского полуэскадрона, людей только из тех народов, которые имеют князей и узденей». Итак Николай I расписался в данном случае в том, что царя могут охранять только представители имущих классов, а не бедняков. Кавказское же начальство направляло в конвой, кроме чеченцев, кумыков, кабардинцев, осетин, абазинцев и ногайцев.
   В апреле 1836 года, по приказанию Николая I, призваны на службу этого полуэскадрона лезгины горного Дагестана. Эта часть конвоя называлась восточной.
   Собственный конвой охранял Николая I и во время его путешествия на Кавказ, а «штаб-ротмистр Рассветаев с 4-мя конвойцами ни на шаг не отставал от государя…,» – пишет С. Петин. После этого становится очевидным истинный смысл пресловутого мнения о храбрости этого царя.
   Собственный же конвой в сентябре 1839 г. участвовал вместе с гусарами в переезде царицы с невестою наследника Марией Гессен-Дармштадской из Гатчины в Царское Село и, затем, во въезде в столицу.
   Находясь постоянно в Царском, конвой не имел своего помещения и принужден был, когда были уничтожены конюшни запасного двора, разместиться в ближайшей деревне дворцового ведомства Красной слободке или, как было уже сказано, в одной из кирасирских казарм; поэтому, по приказанию Николая I, для них было построено вновь, на одном из обширных дворов артиллерийских казарм, двухэтажное здание с конюшней, ледником и кладовой, которое линейцы заняли 23 сентября 1845 года. От команды этих казаков ежедневно выставлялись посты под Камероновой галереей и у зубовского подъезда Екатерининского дворца; на ночь прибавлялись от нее еще один пост к этому дворцу и один к Александровскому. Об ее постах внутри дворцов документальных сведений не имеется, так как они выполнялись или по словесным нарядам или по личным приказаниям царя командиру команды.
   В 1845 году командующим царской главной квартирой был уже граф Орлов. В следующем году Николай I был снова заграницей и при нем, как и прежде, находились три конвойца, получившие также награду по возвращении в Россию.
   При Николае I и Александре II кроме того командировались для охраны царскосельских дворцов нижние чины служительской команды и офицеры семеновского, павловского и финляндского полков из Петербурга, причем довольствовались они в этом случае в 4-м стрелковом императорской фамилии батальоне.
   В 1851 году, по образцу упраздненной команды в. к. Михаила Павловича, появляется собственный конвой наследника и помещается в казармах л. – гв. жандармского полуэскадрона. Постоянно беспокоясь за свое благополучие, Николай I зорко и с большим вниманием наблюдал за вероисповеданием команды линейных казаков. Это видно хотя бы из того, что он замечал даже кто не молится на молебнах. Был случай, когда он приказал было одного казака, старообрядца, уволить, говоря: «я не желаю, чтобы у меня в конвое служили те люди, которые со мной вместе не молятся», но потом, после ходатайства начальства и увещевания казака священником придворной царскосельской церкви, отменил свое решение. Вообще же казаки и линейцы были охранниками на хорошем счету, чего совсем нельзя было сказать про восточный конвой, причинявший начальству не мало волнений.
   После смерти Николая I (18 февраля 1855 года) существенных перемен в конвое не произошло, хотя и были некоторые переформирования: команда наследника слилась с собственным конвоем.
   В день своего венчания на царство Александр II назначил впервые флигель-адъютанта полковника князя Багратиона командиром собственного конвоя. В 1858 году произошло сосредоточение всего конвоя в 4-х частных домах Софийской части Царского Села, а перед этим в состав его вошли грузины, имеретины, мингрельцы, гурийцы и армяне.
   30 августа 1858 года Багратиона сменил флигель-адъютант полковник Скобелев.
   Вскоре праздник конвоя был перенесен с 6 декабря, Николая чудотворца, на 4 октября – день св. Иерофея, покровителя лейпцигских героев.
   Во время жизни Александра II в Царском Селе выставлялся караул под колоннадой из одного унтер-офицера, 4-х казаков и еще нескольких человек при офицере для встречи царя в часы утренних выходов его на прогулку в парк.
   Конвойцы получали тогда порционное довольствие в виде суточных: офицеры по 2 рубля кроме жалованья и нижние чины по 31 коп.
   Положением 12-го февраля 1861 года произведено распределение казачьих эскадронов по войскам.
   Назначенный 8 марта 1864 года командиром конвоя флигель-адъютант полковник Шереметев предложил считать сборными пунктами льготных эскадронов: для кубанцев – Екатеринодар (станица Пашковская) и для терцев – станица Екатериноградская.
   Казаки, служа в собственном конвое, вели себя, с точки зрения царской охраны, безукоризненно, восточные же представители часто исключались за дурные поступки, под которыми разумелись не только их азиатская дикость и свирепость, но и их недовольство порядком вообще и дисциплиной в частности. Во время турецкой войны даже некоторые офицеры из азиатцев, фактически исповедовавшие магометанство, понесли кару, как бы за измену русскому правительству: одни были повешены, другие сосланы на каторжные работы. Вот почему в загородные дворцы командировались конные взводы при одном офицере всегда от казачьего эскадрона. Так, в 1869 году отправлен в Царское Село взвод терцев для придворной службы, которая была тогда исключительно пешая и состояла, как и раньше, в наружной и внутренней охране дворца. Конные ординарцы не наряжались.
   24 мая того же года командиром конвоя назначен полковник Черевин, а его предшественник отчислен в свиту.
   9 июня взвод одних конвойцев сопровождал парадный поезд, следовавший из Александровского дворца в Екатерининский и обратно с младенцем Александром для его крещения. Чины собственного конвоя назначались также для встречи, сопровождения и охраны иностранных гостей высокого положения. Терцы и кубанцы вместе с командой крымских татар несли охрану царя на Балканах во время войны с Турцией. Кроме того, для охраны его там был сформирован так называемый почетный конвой от гвардейских и шефских армейских частей. Казаки же и татары охраняли двор, когда он бывал в Ливадийском дворце в Крыму. По возвращении с Балкан, Александр II 16 мая 1878 года переехал в Царское Село, где уже служил 2-й кубанский эскадрон. Через день, по указанию царя, к нему присоединились 1-й кубанский и терский эскадроны. Здесь, очевидно в большом зале – галерее Екатерининского дворца, 1-го июня царь раздавал георгиевским кавалерам из нижних чинов конвоя серебряные значки. В Царском же, на средней аллее Екатерининского парка, возле Большого дворца, в годовщину перехода через Дунай, 15 июня был устроен церковный парад конвойцам, участвовавшим в этом деле. Царь, сказав: «здорово, молодцы терцы», обошел их по фронту и поздравил с годовщиной геройской переправы. На параде присутствовали наследник с женою, великий князь Константин Николаевич, Алексей, Сергей и Павел Александровичи и герцогиня эдинбургская Мария Александровна. По окончании богослужения, конвойцы прошли церемониальным маршем; на правом фланге 1-го отделения терского взвода шел, рядом с офицером, Александр II, представляя парад Марии Федоровне. На террасе дворца для нижних чинов был приготовлен обед.
   Александр II пил чарку водки за здоровье участников, наследник – за здоровье отца. Офицеры были приглашены к царскому столу. Это не единичный случай, когда стены Екатерининского дворца были немыми свидетелями общения царской семьи с ее охранниками. Подобных случаев было много до этого и после в особенности.
   Порядок караулов, занимавшихся терскими и кубанскими эскадронами, оставался прежний. По праздничным и воскресным дням офицеры присутствовали при царских выходах во дворце, приглашались к столу и участвовали в развлечениях.
   По заключении мира с Турцией, конвой был сокращен. Перед уходом домой на льготу некоторых частей, на дворе Екатерининского дворца царь произвел 1-го августа смотр конвою, закончившийся джигитовкой. Тогда казак кубанского эскадрона Пальчун разбил себе череп о железный щит дренажа при падении вместе с лошадью у самых ног царя. Чтобы не портить впечатления парада, он тотчас же был подобран своими товарищами. Когда в тот же день за обедом Александр II интересовался судьбой пострадавшего, – офицеры конвоя давали сведения успокоительного характера, между тем он вскоре скончался. Ложь при дворе – явление довольно обычное, особенно, когда дело касалось «маленьких». После обеда офицеры поднесли Александру II золотую шашку, клинок которой изготовлен из дамасской стали в XVI столетии. До отъезда царя в Крым оставалось 2,5 эскадрона для его охраны.
   13 августа генерал-майора Черевина сменил флигель-адъютант полковник Ивашкин-Потапов.
   Весною 1879 г. царь жил в Екатерининском дворце, охранявшемся 2-м кубанским эскадроном.
   Конвойцы же провожали труп умершей 26 мая 1880 года царицы из Зимнего дворца в Петропавловский собор.
   15 августа, за несколько месяцев до смерти, Александр II смотрел в Царском Селе конвой снова, как твердыню своей охраны, остался доволен отличным его состоянием, за что объявил в приказе своем признательность министру двора графу Адлербергу и монаршее благоволение прочим начальствующим лицам, особенно чинам 2-го кубанского эскадрона, отправлявшимся на льготу «за усердие и примерную службу при особе его величества».
   1 марта 1881 года, в роковой для него час проезда по набережной Екатерининского канала, его также сопровождали конвойцы и не спасли от бомбы, метко и твердо направленной рукою революционера.
   2 марта, после принесения войсками присяги в Зимнем дворце, Александра III, при его переезде в Аничков дворец, сопровождали также конвойцы.
   7 марта, в процессии при похоронах тела Александра II, вслед за церемониймейстером открывали шествие два эскадрона собственного конвоя.
   С переездом двора в Гатчине, выступил туда и терский эскадрон. Дворцовая охрана была усилена и наличного состава конвоя оказалось недостаточно. Александром III было приказано, чтобы находившийся в Варшаве кубанский дивизион был «неотлагательно» переведен в Петербург. Придя в Гатчине и сменив кирасир, этот дивизион выставлял посты в помещениях дворца и конные разъезды вокруг зверинца. Вскоре в составе конвоя произошли некоторые изменения и кавказский эскадрон был расформирован. Остался лишь на время в дворцовой охране кубанский дивизион.
   Охрана города Гатчино, в его частях Мариенбургской и Ингербургской, увеличена ночными объездами по 4 человека.
   Конвой перемещался одновременно с переменой царской резиденции.
   Конвойцы несли охрану и в Москве во время коронации Александра III.
   30 августа 1887 года Ивашкина-Потапова сменил флигель-адъютан полковник Шереметев.
   В 1890 году штат казачьего эскадрона увеличен, а команда крымских татар расформирована.
   В марте 1891 года эскадроны переименованы в сотни и всем чинам их присвоены обще-казачьи названия.
   По смерти Шереметева, 6 мая 1893 года командиром конвоя назначен полковник барон Мейендорф. К тому времени конвой вполне сформировался и состоял из четырех сотен.
   Но если не считать собственного конвоя и часовых местных гарнизонов, то для охраны дворцов только лишь в 1860-х годах, по царскому приказанию, специально сформировывается особая команда, которая потом, в 1881 году, переименовывается в дворцовую полицию.
   Правда, в то время при Арсенале в Александровском парке, до передачи хранившихся в нем коллекций в Петербургский Эрмитаж, находилась команда в 20 человек «инвалидов» из отставных унтер-офицеров гвардии, которые по очереди дежурили и в комнатах царя в Екатерининском дворце, но это были все же инвалиды и старики – участники еще войны 1812 года.
   В 1862 году, при переезде двора в Царское Село, дается распоряжение об осуществлении того внутреннего «полицейского порядка», который по царскому повелению введен в Зимнем дворце.
   В соответствии с этим, применительно к Царскому Селу, в этом же году вводятся установленные царем правила для охранения наружного и внутреннего порядка по Большому царскосельскому дворцу.
   В следующем году, распоряжением царскосельского коменданта, усиливаются патрули к дворцам и в парках, отправляемые с главной гауптвахты дворца в дозор и действующие по данной им инструкции в смешенном составе из унтер-офицеров, рядовых солдат, дворцовых сторожей и городовых из унтер-офицеров (из числа командируемых от Зимнего дворца). Кроме того, устанавливаются тем же комендантом патрули по городу в «надлежащем числе от стрелковых рот лейб-гвардии Преображенского и Семеновского полков» и, вместе с этим, им же рекомендуется главноуправляющему дворцовыми правлениями и городом Царским Селом учредить особый надзор со стороны городской полиции за точным исполнением патрульными предписанных им обязанностей в инструкции от 15 декабря 1859 года. В то же время производится наблюдение за поляками, связь которых с восстававшими по возрасту еще возможна, за всеми сектантами, которые не совершают молитвы за царя, за селением иностранцев, очевидно, из опасения, чтобы они не распространяли революционных идей и террора. Но все же охрана царских дворцов в столице и пригородах была сравнительно не сложна до 5 февраля 1880 года, когда взрыв в Зимнем показал насколько она уже отстала от революционного движения. Царь даже во дворце не был вне опасности. Это обстоятельство побудило власти к немедленному изменению самой системы наблюдения за целостью царских жилищ.
   В связи с этим сочинялись царскими генералами и приспешниками разные проекты охраны. Тогда были введены тщательные осмотры не только всех помещений, но и технических оборудований; для чего была избрана команда из фельдфебелей и унтер-офицеров гвардейских частей, которая находилась там, где жил царь, и постовой службы не несла. В царскосельском Екатерининском дворце после этого в подвале и на чердаке были сделаны фирмой Сан-Галли железные двери и вход на чердаки разрешался только трубочистам, дежурным пожарным и, в случае надобности, мастеровым для починки крыши и других работ, но не иначе, как в сопровождении унтер-офицеров и по предварительном осмотре ими трубочистов, пожарных и рабочих. Сверх того, другие унтер-офицеры должны были заходить на чердаки для наблюдения в неопределенное время. Особенно же много внимания уделялось помещениям, расположенным по сторонам, сверху и снизу комнат Александра II. Охранникам казалось, что даже самой близкой прислуге нельзя доверять и поэтому предпочитали держать эти помещения на запоре, но и в этом случае не знали покоя, боясь, что они будут открыты изобретательными революционерами подобранными ключами и в них будет заложен динамит. За истопниками и трубочистами установлено было особо внимательное наблюдение.
   В царскосельский сад без пропускного билета не допускались даже офицеры.
   Выдавались бляхи за нумерами служителям капеллы на право входа в дворцовую кухню при загородных резиденциях.
   Одно время должны были иметь при себе билеты и все придворные для свободного входа в занимаемые ими помещения при дворцах.
   От смотрителей за наружною чистотою требовалось, чтобы они сообщали о времени очистки выгребных ям, находившихся во дворе старого дворца, для учреждения наблюдения во время производства работ в них. Подробности осмотра доходили иногда до того, что, например, перед коронацией Александра III в Москве 15 мая 1883 года осматривались не только палаты и сооружения Кремлевского дворца, но и водосточные трубы. Это выполнялось тогда уже сводно-гвардейской ротой, спешно сформированной в марте 1881 года, спустя всего несколько дней после убийства Александра II, по образцу почетного конвоя, охранявшего его во время войны 1877–1878 годов. 22 марта она была уже выстроена у Аничковского дворца для смотра, на котором присутствовали, кроме царя и царицы, наследник Николай Александрович и его брат Георгий. Тотчас после этого на нее была возложена почти целиком охрана комнат в этом дворце; к ней, по-видимому, перешли и обязанности команды, состоявшей из фельдфебелей. Вскоре одной роты для этой цели показалось мало и 17 ноября 1883 года она была развернута в «сводно-гвардейский батальон»; но потребности в надзоре росли и 5 сентября 1907 г. последний был преобразован в «собственный его величества сводно-пехотный полк». Праздником его сначала был день 17 октября – день «чудесного» спасения царской семьи, а с 1905 г. – 23 марта, день основания роты. Эта специального назначения военная организация, пополнявшаяся отборными монархистами-солдатами и лучшими, в смысле политической благонадежности, офицерами, главным образом и занималась как изысканием, так и проведением в жизнь всех способов охранения царского местопребывания. Она наблюдала не только за помещениями дворца и районом царских прогулок, но и за дворцовой прислугой, за проживавшими во дворце и за всеми временно приходившими в него.
   Разумеется, в эту воинскую часть попадали солдаты только после тщательной проверки их прошлого. В 1907 году, в связи с развертыванием батальона в полк, с. – петербургский губернатор предписывал совершенно секретно исправникам и полицеймейстерам «с особым вниманием относиться к выполнению отдельных требований начальников губернских жандармских управлений и охранных отделений по делам специально предварительного обследования благонадежности предположенных к откомандированию в сводный полк нижних чинов за все время до принятия их в военную службу».
   По мысли еще командира роты полковника Богаевского, впервые, в 1881 году, были установлены так называемые «пропускные» посты, когда нашли необходимым ввести усиленное наблюдение над арсенальным карре гатчинского дворца, где располагались комнаты царской семьи. Основною обязанностью этих постов было знать в лицо всех допускавшихся во дворец, для чего были выделены из состава особые офицеры и нижние чины.
   В Петергофе, неся часть охраны дачи «Александрия», нижние чины роты в том же году принимали участие в практических упражнениях наследника по стрельбе и строю и потому он многих из них знал не только в лицо, но и по фамилии. Чины этой же роты несли тогда и охрану местности, где производились упражнения.
   В силу такой близости к Николаю II, эта военная часть всегда, до последних дней своего существования, пользовалась большими преимуществами перед другими и особым расположением последнего Романова. Начальствовавшими от ее состава требовалось постоянное напряжение, сметливость, память, образцовое знание службы и уменье быстро и толково отвечать на вопросы.
   В Царском Селе для них, а также для собственного конвоя, железнодорожного полка, дворцовой и городской полиции и других чинов охраны устраивалась в две смены в придворном манеже елка в присутствии царской семьи и многих придворных; в зале-галерее Екатерининского дворца с ними царь христосовался, там же прощался, когда они уходили в запас; во всех этих случаях раздавались им подарки, конечно, за счет государства.

//-- Приказ по управлению дворцового коменданта --//
   5 июня 1906 г. № 37. Петергоф.
   Объявляю по вверенному мне управлению утвержденную 2-го сего июня министром императорского двора инструкцию дворцовому коменданту для сведения и руководства.
   Инструкция дворцовому коменданту
   I. Общие положения.
   1) На обязанности дворцового коменданта, под высшим руководством министра императорского двора, лежит наблюдение за безопасностью императорских резиденций и надзор за безопасностью пути во время высочайших путешествий.
   2) В случае болезни или отлучки, дворцовый комендант не может ни уделить своей власти кому либо, ни поручить своей должности другому, без особого на то высочайшего соизволения, испрашиваемого через министра императорского двора.
   3) Все вопросы, требующие доклада государю императору, представляются дворцовым комендантом через министра императорского двора, кроме случаев экстренной надобности, во время отсутствия министра из императорской резиденции, или доклада по исполнению полученных дворцовым комендантом лично от его императорского величества высочайших повелений.
   4) Места и лица, состоящие при дворцовом коменданте, а также подчиненные ему, по роду его деятельности, постоянно и временно, и условия этого подчинения указаны в высочайше утвержденном 25 апреля 1906 года положении о дворцовом коменданте и других законоположениях, определяющих права и обязанности дворцового коменданта.
   II. Обязанности дворцового коменданта по охране дворцовой территории.
   5) Дворцовый комендант устанавливает правила несения караульной службы на территории дворца для частей ему непосредственно подведомственных, как-то: дворцовая полиция, сводно-гвардейский батальон, собственный его величества конвой, а также для чинов других войсковых частей, командируемых в его распоряжение с целью охраны императорской резиденции.
   6) Инструкции, определяющие круг обязанностей постовых чинов и порядок отбывания постовой службы, издаются и утверждаются дворцовым комендантом.
   7) Дворцовый комендант устанавливает распределение постов охраны в районе дворцовой территории.
   8) Наблюдает за точным и правильным отправлением постовой службы.
   9) Дворцовому коменданту принадлежит главное руководительство действиями подчиненных ему дворцовых команд охранных и тех из команд служительских, которые несут полицейские обязанности.
   10) Порядок их деятельности, в части, касающейся охраны, дворцовый комендант определяет инструкциями, им издаваемыми и утверждаемыми.
   11) В качестве главного начальника дворцовой охраны дворцовый комендант наблюдает за благонадежностью лиц, имеющих по своему служебному положению доступ, как во внутренние помещения дворца, так и вообще на площадь дворцовой территории.
   12) Он устанавливает порядок впуска таких лиц в дворцовые помещения и на дворцовую территорию и наблюдает за точным исполнением сего порядка.
   13) Наблюдает в местах пребывания высочайшего двора за точным исполнением утвержденных министром императорского двора правил о порядке найма рабочих для поденных и помесячных работ в садах, парках и оранжереях дворцового ведомства и за тщательной проверкой благонадежности этих рабочих до допуска их на работы.
   14) Наблюдает за тщательной проверкой лиц, проживающих в дворцовых зданиях и прибывающих к ним на жительство, и своевременной их прописке в полиции.
   15) Наблюдает за появлением заразных заболеваний в районе императорской резиденции и за точным исполнением правил, предписанных на сей предмет в ст. ст. 734, 735 устава врачебного.
   16) В случаях появления означенных заболеваний в районе императорской резиденции, дворцовый комендант, если он признает нужным принять какие либо особые, меры, представляет о сем министру императорского двора.
   17) Дворцовый комендант вообще наблюдает заточным исполнением всех правил, мер и распоряжений, относящихся до охраны безопасности императорской резиденции.
   III. Обязанности дворцового коменданта по заведыванию делами городских полиций в городах дворцового ведомства.
   18) В городах дворцового ведомства дворцовый комендант является начальником городских полиций. Он руководит их деятельностью и объединяет таковую в порядке надзора.
   19) Для наблюдения за деятельностью городских полиций в городах дворцового ведомства и согласования их работы, дворцовый комендант через чинов, ему подведомственных, производит периодические ревизии всего строя полицейской службы в дворцовых городах и делопроизводства местной полиции.
   20) Работу городских полиций дворцовый комендант согласует с мероприятиями, принимаемыми по охране императорской резиденции с целью объединить и направить по одному общему плану действия всех органов ему подчиненных для обеспечения безопасности территории дворца.
   21) Объем служебных прав дворцового коменданта но отношению к делам городских полиций определяется высочайше утвержденным 25 апреля 1906 года положением о дворцовом коменданте.
   22) На особое попечение дворцового коменданта возлагается надзор за безопасностью путей высочайшего следования в городах ему подведомственных.
   23) Порядок действий и круг действий охранной стражи, обслуживающей выезды их императорских величеств, устанавливается инструкциями, издаваемыми и утверждаемыми дворцовым комендантом.
   24) В особую обязанность дворцового коменданта вменяется также предупреждение и пресечение действий, угрожающих безопасности императорских резиденций и поддержание общественного порядка и спокойствия в районе дворцовых городов.
   25) О всех происшествиях в районе императорских резиденций, равно о выдающихся происшествиях в дворцовых городах дворцовый комендант докладывает министру; императорского двора, независимо от донесений, представляемых по тому же предмету г. министру начальниками дворцовых управлений.
   IV. Обязанности дворцового коменданта по отношению к полициймейстерам императорских театров.
   26) Дворцовый комендант дает полициймейстерам императорских театров руководящие указания по вопросам охранения внутреннего порядка и безопасности в означенных театрах, на случай посещения оных их императорскими величествами.
   27) О распоряжениях, им отданных полициймейстерам императорских театров, дворцовый комендант поставляет в известность управляющих театральными конторами, для согласования действий дирекции театров с его распоряжениями.
   V. Обязанности дворцового коменданта по надзору за безопасностью пути во время высочайших путешествий.
   28) Права и обязанности дворцового коменданта по надзору за безопасностью пути во время высочайших Путешествий указаны в высочайше утвержденной 27 августа 1905 года инструкции по охране императорских железнодорожных поездов при высочайших путешествиях.
   29) Дворцовый комендант наблюдает за точным исполнением правил, предписанных в сих положении и инструкции.
   30) Дворцовый комендант наблюдает за эксплоатацией пригородного императорского пути и сооружений, лежащих в полосе отчуждения под этот путь.
   31) Порядок эксплоатации императорского пути и правила охраны оного определяются инструкциями дворцового коменданта, состоящему в его подчинении первому железнодорожному батальону, каковые инструкции издаются и утверждаются дворцовым комендантом.
   Подписал министр императорского двора генерал-адъютант барон Фредерике.
   Дворцовый комендант свиты его величества генерал-майор (подп.) Трепов.

   Печатается по изданию: Яковлев. Охрана царской резиденции. СПб, 1907.

Ропша

   Поселок в Ломоносовском районе Ленинградской области, на реке Стрелка.
   Поселок известен с 1500 года как село Храпша. С XVII века Храпша – шведская мыза (до нашего времени сохранились кирха и церковь Петра и Павла постройки начала XVIII века).
   В 1713 году Петр I создал в поселке, получившем наименование Ропша, «лечебную усадьбу» на местных минеральных источниках.
   В 1762 году в Ропше был убит низложенный император Петр III. С 1796 по 1917 годы Ропша принадлежала императорской семье.
   В Ропше сохранился дворцово-парковый ансамбль – дворец, достроенный в 1750-х годах В.В. Растрелли, парк с прудами XVIII века.

   Ропша, в 36 верстах от Санкт-Петербурга. Дача эта принадлежала первоначально шведскому генералу Гасферу, но по завоевании Ингерманландии пожалована была князю Ромодановскому. Петр Великий построил в Ропше дворец в голландском вкусе, существовавший до 1780 года.
   Князь Ромодановский отдал Ропшу в приданое дочери своей, выданной за графа Головкина, после ссылки которого в Сибирь эта дача обращена была в собственность казны. Екатерина II подарила вотчину эту князю Г.Г. Орлову, а затем она перешла к надворному советнику Лазареву, который купил ее от наследников Орлова за 12 000 рублей. Затратив на украшение этой мызы до 300 тысяч рублей, Лазарев продал ее императору Павлу I за 400 тысяч рублей, и с тех пор она остается имением императорской фамилии.
К 200-летию Петербурга. СПб., 1903.

   В ознаменование побед в русско-шведской войне, Петр I в 1710 году раздал отличившимся приближенным участки земли, получившие названия дач (от слова «дать»). На дарственных участках велено было «украшать огороды» – создавать сады и парки, строить «забавно домы» для отдыха и увеселений.
   Несколько пригородных участков Петр I оставил за собой, в том числе в Стрельне, Петергофе и Ропше. Эти три петровские усадьбы тесно связаны. У Княжьей Горки, у Ропши, был сильный источник минеральных вод – Иордань. Поэтому в Ропше возникла именно лечебная усадьба Петра I, появившаяся не позже 1713 года.
Ю. Дужников. Ропша. Л., 1973.

   В 1714 году Петр I подарил князю Ф.Ю. Ромодановскому. Сын канцлера Головкина, усадьба которого находилась поблизости, женился на дочери Ромодановского – две старинные усадьбы объединились. Архитектор Г.М. Еропкин расширил усадебный дом.
   После вступления на престол Елизаветы Петровны Головкин оказался в опале – Ропша перешла в казну.
   Императрица поручила архитектору Растрелли перепланировать и расширить усадебный дом – место ей понравилось.
   После убийства в Ропше Петра II она была заброшена. Екатерина II подарила ее графу Г. Орлову, а его наследники продали Ропшу купцу И.Л. Лазареву, превратившему ее в великолепный петербургский пригород. Был полностью реконструирован парк, в котором появились пруды, фонтаны.
   Ропшинский дворец сохранился до наших дней, простое и строгое двухэтажное здание на высокой террасе. Сохранились и два флигеля для гостей.
   На территории поселка кроме дворца и здания Ропшинской бумажной фабрики сохранились руины нескольких старинных каменных строений.
К 200-летию Петербурга. СПб., 1903.

В. Громов
Ропша

   Еще в XV в. здесь было селение Храпша. Название это впоследствии в несколько измененном виде (Ропша) осталось не только за селом, но и за высотами, на котором оно расположено. Возвышенность достигает 80 метров над уровнем моря.
   В начале XVIII в. по указанию Петра I в Ропше были сооружены дворец и церковь, а в парке прорыты каналы и устроен невысокий вал. Вскоре владельцем ропшинских земель стал Ф.Ю. Ромодановский – один из сподвижников Петра I. Во время заграничного путешествия Петра I в 1697–1698 гг. Ромодановский управлял столицей, возглавляя правительство, и титуловался «князем-кесарем». Позднее он ведал «Преображенским приказом», в котором были сосредоточены все дела о борьбе с политическими противниками царя.
   В Ропше при Ромодановском содержались государственные преступники. Побывавший здесь в конце XVIII в. известный русский историограф и писатель Н.М. Карамзин сообщал: «Я видел глубокие ямы, где сидели несчастные, видел железные решетки в маленьких окнах, сквозь которые проходили воздух и свет». Ромодановского за его жестокость прозвали «пытошным мастером». Еще долгое время после смерти «князя-кесаря» на Ропшинском дворце лежала тень зловещей славы владельца, а имение Ромодановского с его прудами, беседками, зеленой рощей, где каждое дерево напоминало дыбу, наводило ужас на окрестных жителей.
   История села связана с дворцовым переворотом 1762 года. В результате заговора гвардейских офицеров был свергнут с престола и заключен в Ропшинском дворце русский император Петр III. Спустя неделю после прибытия его в Ропшу он был убит здесь группой заговорщиков во главе с Алексеем Орловым. Действовали они с ведома воцарившейся на престол Екатерины II.
   Новый владелец Ропши (с 1762 г.) фаворит императрицы Григорий Орлов занимался главным образом благоустройством своей гатчинской резиденции, и здешняя усадьба пришла в упадок. Лишь в 1780-х гг. снова начались большие строительные работы.
   Среди сооружений того времени – достроенное и расширенное здание дворца и возведенное по проекту известного архитектора Ю.М. Фельтена здание бумажной фабрики.
   Ропша связана с именами известных деятелей культуры. Н.А. Некрасов, И.А. Гончаров, И.И. Панаев приезжали сюда 15 июля 1847 г. на похороны литературного критика В.Н. Майкова (его могила находится на местном кладбище близ церкви). В 1858 г. Ропшу посетил французский романист Александр Дюма.
   Самые яркие страницы в истории Ропши – годы Великой Отечественной войны. Здесь 19 января 1944 г. произошла встреча танковых частей войск Ленинградского фронта, наступавших с «Ораниенбаумского пятачка» и от Пулковских высот. У въезда в селение с восточной стороны на историческом месте встречи танкистов сооружен величественный памятник. На большом зеленом холме установлен советский танк «Т-34». Это – прославленная боевая машина, на которой отважный танкист Герой Советского Союза Анатолий Полюткин первым ворвался в Ропшу.
   Недалеко от здания дворца, близ спортивной площадки, находится могила Героя Советского Союза летчика Г.Г. Петрова, погибшего в боях за Ленинград в 1944 году.
   После Великой Отечественной Войны в Ропше были расположена Центральная экспериментальная станция Всесоюзного научно-исследовательского института озерного и речного рыбного хозяйства (ВНИОРХ). Сотрудники станции в 62 искусственно созданных прудах выводили миллионы мальков разнообразных рыб, которых затем расселяли в водоемах Ленинградской, Псковской, Новгородской и других областей. Ежегодно станция выпускала в водоемы нашей страны 300 тыс. мальков байкальского омуля, несколько тысяч северных карпов и ряпушки. В Ропше разводятся радужная и ручьевая форель, пелядь, привезенная из далекого Салехарда, и другие ценные и редкие породы рыб.

   Печатается по изданию: В.И. Громов. Памятные места Ленинградской области. Л., 1959.

Сестрорецк

   Город в Ленинградской области, в 35 километрах от Санкт-Петербурга. Курорт. Расположен на Карельском перешейке, на северном побережье Финского залива при впадении в него реки Сестра. Население более 30 тысяч человек.
   Город возник в 1714 году. В 1721 году по указу Петра I здесь был основан крупнейший в России оружейный завод, выпускавший самое высококачественное оружие в стране. На заводе работали выдающиеся конструкторы-оружейники – С.И. Москвин, В.А. Дегтярев, Ф.В. Токарев, В.Г. Федоров.
   Город был укреплен в период русско-шведской войны 1741–1743 годов и Крымской войны 1854–1856 годов.
   Со второй половины XVIII века окрестности Сестрорецка – одно из популярнейших дачных мест петербуржцев. В 1898 году здесь был создан климатический и бальнеогрязевой курорт. В настоящее время город – один из центров Петербургской курортной зоны.
   В 8 км от Сестрорецка в поселке Репино (Куоккала) – усадьба-музей И.Е. Репина «Пенаты», здесь он жил с 1899 по 1930 годы.

Стрельна

   Комплекс дворцово-парковых ансамблей XVIII – первой половины XIX века на реке Стрелка, на южном берегу Финского залива, недалеко от Петергофа.
   С XV века деревня, в XVIII веке – Стрелина мыза. В первой половине XVIII века принадлежала Петру I, хотевшему построить здесь «русскую Версалию» – свою резиденцию.
   Сохранились: деревянный дворец Петра I 1711 года, в 1750 году перестроен архитектором В.В. Растрелли, в 1839 году реставрирован архитектором Х.Ф. Мейером; Большой Константиновский дворец 1726 года, достроенный архитектором В.В. Расстрели, А.Н. Воронихиным; Стрельнинский парк 1710–1800 годов, Орловский парк с усадебными постройками 1830–1840 годов.

   Стрельна, в 17 верстах от Санкт-Петербурга. На возвышенном берегу, в одной версте от стока речки Стрелки, впадающей в Финский залив, положено было Петром Великим в 1711 году начало основания Стрельнинского дворца. Здание было построено по плану Леблона и по образцу Версальского дворца немецким архитектором Брантом и представляло каменный четырехэтажный замок. Из среднего этажа был сделан парадный сход на великолепную террасу, выложенную плитами из Пудожского камня. От террасы проведен канал длиною в 260 и шириною 15 сажен, пересекаемый в средине двумя каналами, соединяющимися с пограничным садовым каналом, другим, шириной в 10 сажен. Средний широкий канал, при впадении в замок, образует круглый остров в 70 сажен в окружности. Он лежит против дворца и усажен собственною рукою Петра Великого смолистыми соснами, семена которых он собрал во время путешествия своего за границу. В 1722 году Петр Великий подарил Стрельну своей дочери Елисавете Петровне, в день сговора ее за герцога Голштинского.
   Близ оранжерей стоит огромная липа, которой полагают несколько сот лет. При Петре Великом построена была на этой липе беседка, в которую вела высокая круглая лестница. Здесь монарх любил пить чай и наслаждаться зрелищем моря.
К 200-летию Санкт-Петербурга. СПб, 1903.

Т. Сапожникова
Стрельна

   Стрельна лежит на южном берегу Финского залива, в 7½ км на юго-восток от Петергофа. С моря далеко виден большой дворец, стоящий, как и все дворцы этого берега, у склона высокого кряжа. Место это было намечено Петром I еще в 1709 г., так как речка Стрельна соблазняла его на только своей живописностью, но и обилием воды, благодаря чему можно было рассчитывать на устройство фонтанов, достаточно сильных и обильных, чтобы они могли бить день и ночь.
//-- Дворец. Строительство Петра I --//
   Итальянскому архитектору Чиприани был заказан проект дворца, но, судя по его чертежу, сохранившемуся в Государственном Эрмитаже, дворец должен был быть таким роскошным, что до приезда Леблона в 1716 г. некому было за него взяться. Пока же на Стрельнинском мысе были построены небольшие домики, в которых можно было остановиться по дорого в Петергоф или Ораниенбаум. Главное внимание обращалось на разбивку сада; там непрерывно шли работы по планировке грунта и посадке лип, которые привозили туда тысячами. Много труда стоило сооружение дамбы, которая должна была поднять уровень воды у пристани, так как море здесь так мелко, что к берегу нельзя было подойти даже на небольшой лодке.
   Судя по архивным документам, постройка каменного дворца в Стрельне началась летом 1715 г., но, как и в Петергофе, до приезда Леблона почти ничего не было сделано. В 1717 г. Леблон составил новый проект, судя по чертежам – один из самых удачных. В плане дворец предполагался в виде буквы «П» с большим центральным павильоном, выступающим за линию фасада и завершенным куполом. Декорация здания с длинными легкими галереями и перемеживающимися павильонами, прорезанными высокими арками дверей, заключалась в стройном убранстве парными колоннами с непрерывно тянущимся фризом.
   Смерть Леблона в 1718 г. прервала постройку в самом начале, и в 1720 г. дворец был заложен снова уже по проекту Микетти, итальянского архитектора, к которому перешли почти все незаконченные работы Леблона. Совершено неожиданно интерес Петра I вдруг возвратился к Стрельне, и в течение двух лет там велась такая лихорадочная работа, что на нее не жалели ни средств, ни рабочих рук, часто снимаемых с других построек, лишь бы, наконец, воздвигнуть дворец.
   В противоположность Леблоновскому дворцу, растекающемуся низкими галереями от осторожно выделенных павильонов, Микетти собрал все здание в высокий, большой корпус, прорезав его в средней части тремя сквозными пролетами, охваченными устоями, в виде сжатых колонн и пилястр. Широкие окна над пролетами и барочный фронтон с фигурами резко выделяли среднюю часть, от которой по обе стороны шло почти четырехэтажное здание с двумя парадными, цокольными и антресольными рядами окон, дробно пронизывавшими фасад. Сложно профилированные тяги отграничивали цокольный и антресольный этажи; лепные наличники окон с приподнятыми фронтончиками и лепные кронштейны между окнами антресольного этажа богато украшали здание. Архитектурная обработка склона в виде аркообразных гротов – вероятно, единственная часть, сохранившаяся от Леблона, – делала постановку дворца более эффектной. Вообще, надо сказать, что на этом дворце лежит несомненный отпечаток итальянского вкуса и чувства архитектурной формы, свойственной зданиям эпохи Возрождения.
   В 1722 г. дворец, еще не вполне законченный, был подарен Петром I его дочери Елизавете, и Петр так же внезапно перестал им интересоваться, как два года назад стремился создать там вторую резиденцию, которая не только должна была соперничать с Петергофом, но, по свидетельству иностранцев, поражала шпротой замысла, вызывавшего у них воспоминание о Версале – в то время нарицательном обозначении великолепнейших поместий государей.
//-- Реставрация дворца в XIX веке --//
   При императрице Анне дворец сгорел, и реставрация его была поручена Растрелли, но работы не были завершены. К последним годам XVIII века здание пришло в такое запущенное состояние, что в нем не только нельзя было жить, но опасно было и проходить по залам: крыша текла, окна были выбиты, штукатурка осыпалась. В 1797 году Павел подарил этот дворец своему сыну Константину, и здание было наскоро отремонтировано, но в 1803 году сгорело опять, так что от него остался один остов. Возобновление дворца было поручено Воронихину, но, за его перегруженностью, работами руководил архитектор Руска. Распоряжение реставрировать дворец в прежнем виде никто не понимал буквально, и исполнение этой задачи свелось к тому, что стены были сохранены в прежних размерах и пропорциях, но вся декоративная сторона была буквально вытравлена нивелирующим духом новых архитекторов, увлекавшихся строгим классицизмом, для которых барокко, презрительно брошенное в одну кучу с готикой, казалось верхом безвкусия.
   Самая интересная, средняя часть дворца была, выровнена почти в одну линию с фасадом, для чего был снят третий ряд колонн у передних устоев, фронтон был также снят, крыша понижена, лепные кронштейны уничтожены, наличники окон, несколько вытянутых в высоту, сухо пролинованы, вообще заретушировано все, что делало его нарядным и торжественным.
   При этой перестройке дворец был отделан внутри в ампирном стиле: средняя большая двусветная зала обставлена колоннами искусственного мрамора, над дверями и окнами вделаны в стены лепные сцены в античном духе, поставлены камины из белого мрамора.
   В половине XIX века дворец был еще раз заново отделан внутри архитектором Штакеншнейдером для Константина, сына Николая I. Так как все, что могло остаться в нем барочного, было уже подчищено Воронихиным и Руска, дополнительное введение модного тогда «помпейского» стиля не вызвало коренных перестроек, и главные изменения состояли в том, что потолки и фризы стен были покрыты новыми росписями в помпейском вкусе, с преобладанием едких синих и зеленых тонов. Что касается обстановки, то она совсем не сохранилась, и трудно судить, насколько было цельным и художественным его убранство.
//-- Парк --//
   Парк, вызывавший с первых лет основания Стрельны неустанные заботы Петра I, развертывался быстрее и, успешнее, чем строился дворец. Положение его выгоднее Петергофского, потому что пространство между кряжем и берегом моря больше и позволяет свободнее раскинуть сад.
   Главной и единственной среди всех других парков особенностью его является то, что в основе его плана лежат не линии аллей, а линии каналов, благодаря чем необычайно конкретно воспринимается слитность парка с морем. От средней оси дворца, где предполагалось устройство каскада, идет широкий средний канал, который прорезает почти весь сад. Не доходя до моря, он впадает в поперечный канал, пересекающий сад параллельно фасаду дворца и охватывающий двумя рукавами небольшой остров, на котором предполагалось устроить гроты и беседки. Два боковых, таких же широких канала спокойно текущих в покрытых дерном берегах, отграничивают сад, впадая прямо в море.
   Квадраты луга, лежащие перед террасой, где в гротах должны были струиться каскады, предназначались для цветочных партеров и, вероятно, для главных фонтанов. Липовые рощи должны были быть подстрижены, прорезаны круглыми площадками боскетов и звездообразными линиями дорожек. Судя по плану Руска, парк был очень богат и затейлив. Теперь липы роскошно разрослись, как нигде на этом побережье, а вместо всех искусственных причуд осталось только спокойное единение зеленых лугов, гладкой водной поверхности каналов и сероватого северного моря.
//-- Окрестности Стрельны --//
   Аллея, идущая мимо дворца, ведет на запад к воротам, построенным в начале XVIII века. Возможно, что они построены Земцовым, которому после отъезда Микетти была поручена Стрельна. Дальше аллея расширяется в дорогу, проложенную вдоль моря. По ней расположены имения сыновей Николая. В 3-х км к северо-западу от Стрельцы находится имение Михайловка (Михаила Николаевича), построенное Штакеншейдером в духе римских вилл, с выступающими павильонами, террасами, портиками навесами для винограда – перголами, а в 2½ км от нее – Знаменка, первоначально выстроенная Растрелли для Кирилла Разумовского, а в половине IV века переделанная Штакеншейдером для Николая Николаевича (Старшего) во вкусе второго рококо. Неподалеку от дворца сохранилась церковь, построенная при Петре I. На расстоянии 1 км от Знаменки доходит ограда парка Александрии в Петергофе.
//-- Заключение --//
   Таким образом, вся эта часть побережья, начиная от Екатерингофа, дворца Екатерины I, теперь находящегося в полном запустении, мимо Сергиева, одного из крупных монастырей XVIII века, куда ездили на поклон императрицы, где часто приказывали хоронить и представителей знати, была занята поместьями государей или их сыновей. Целая сеть дворцов развертывалась по южному побережью от Петербурга до Ораниенбаума, превращал болотистые берега с чахлой растительностью в густые парки с Фонтанами и каналами.

   Печатается пор изданию: Т. Сапожникова. Петергоф-Ораниенбаум. Стрельна. М.-Л., 1927.

Петрокрепость – Шлиссельбург

   До 1612 года Орешек, до 1702 года Нотербург, в 1944–1992 Петрокрепость, город в Ленинградской области, в 64 км от Санкт-Петербурга, на левом берегу реки Нева у ее истоков из Ладоги. Население более 10 тысяч человек.
   Основана новгородцами в 1323 году как крепость на острове Ореховый для защиты от шведов, в 1352 году стала каменной. В конце XV века перестроена – имела цитадель с 10 башнями, гавань.
   В 1612 году крепость захвачена шведами.
   В октябре 1702 года крепость была взята штурмом русскими войсками Б.П. Шереметева с участием Петра I.
   В 1705–1715 годах значительно усилена – сооружены 5 земляных бастионов, позднее перестроенных в камне.
   В начале XIX века Шлиссельбургская крепость утратила военное значение и стала и стала политической тюрьмой, одной из самых страшных в России.
   После Октябрьского переворота тюрьма сожжена, в 1828–1839 годах в крепости работал филиал музея Октябрьской Революции. В настоящее время Шлиссельбургская крепость реставрируется. Восстановлена Королевская башня, Старая тюрьма XVIII века.
   Город Шлиссельбург вырос в первой половине XVIII века из посада вокруг крепости, к концу XVIII века – крупной порт. С 1780 года – уездный город.
   Оккупирован фашистами в 1941–1943 годах, сильно разрушен и восстановлен.
   В городе находится филиал Музея истории Санкт-Петербурга. У выхода в Неву сохранились гранитный шлюз 1836 года, мост на колоннах 1832 года.
   Сохранился Гостиный Двор XVIII века, Благовещенский собор и Никольская церковь XVIII века.

В. Громов
Шлиссельбург

   У истока Невы в юго-западной части Ладожского озера на небольшом острове расположена старинная русская крепость, которая в древности (с XIV до XVII века) называлась Орешком, потом – Нотебургом, а начиная с 1702 и до 1944 года – Шлиссельбургом. Крепость эта, игравшая важную роль на многих этапах истории Русского государства, была заложена здесь в 1323 г. для защиты торгового пути. Как говорят древние летописи, новгородцы в 1323 г. «ходиша с князем Юрьем и поставиша город на усть Невы, на Ореховом острове…»
   По соседству, на левом берегу Невы, выросло поселение, бывшее когда-то центром Спасского Городенского погоста – одного из самых значительных районов Новгородской земли. Впоследствии на месте этого поселения был образован город Шлиссельбург (ныне – Петрокрепость).
   В первый год существования крепости здесь был заключен русско-шведский мирный договор, получивший широкую известность как Ореховский мир 1323 года. По этому договору впервые устанавливалась постоянная линия границы между новгородскими землями и Швецией.
   Однако, несмотря на заключенный «вечный мир», шведские феодалы через несколько лет возобновили нападения на приневские земли. Много раз под крепостными стенами происходили ожесточенные сражения со шведскими интервентами, пытавшимися отрезать Россию от Балтийского моря. Владычеству иноземцев в истоке Невы был положен конец в 1702 году, когда русская армия под водительством Петра I блокировала крепость и, сломив упорное сопротивление шведов, заняла ее. Комендант передал русским ключи от крепости; по приказу Петра I они были прибиты к Западным воротам, а цитадель переименована в Шлиссельбург («шлиссель» – ключ, «бург» – город).
   До сих пор в центре крепостной территории находится братская могила русских воинов, павших в боях 1702 года. В память о победоносной Северной войне Шлиссельбург в 1944 г. был переименован в Петрокрепость. В дни празднования 250-летия Ленинграда летом 1957 г. в Петрокрепости открыли памятник Петру I, выполненный по авторской модели выдающегося скульптора М.М. Антокольского.
   После окончания Северной войны, отодвинувшей границы России на север, крепость потеряла свое военное значение и была превращена в государственную тюрьму. Еще при Петре I здесь находилась в заточении его сестра – царевна Мария, а впоследствии сюда была переведена из Ладожского монастыря и первая жена Петра – Евдокия Лопухина.
   В 1756 г. в Светличную башню Шлиссельбургской крепости привезли «безымянного колодника». Это был наследник русского престола Иван Антонович. В строгом секретном заключении он просидел здесь до 1764 года. Царская инструкция и указ о содержании «безымянного колодника» гласили:
   «Буде кто бы отважился арестанта у вас отнять, в таком случае противиться сколько можно и арестанта живого в руки не давать». В ночь на 5 июля 1764 г. служивший в гарнизоне крепости подпоручик В.Я. Мирович сделал попытку освободить узника, при этом офицеры из крепостной охраны, согласно царскому указу, убили Ивана Антоновича.
   Изолированность крепости и в то же время не слишком далекое расположение ее от столицы Русской империи способствовали тому, что царское правительство сделало Шлиссельбург местом заточения политических узников. Одноэтажное каменное здание, с трех сторон окруженное высокими стенами, темные камеры, напоминающие склепы, – такова была Шлиссельбургская тюрьма, именуемая в официальных актах царского правительства «Безысходной». Обычно узников заточали сюда на всю жизнь.
   В Шлиссельбургской крепости отбывали заключение многие выдающиеся деятели революционного движения.
   Сюда в 1792 г. был заточен русский общественный деятель, один из просвещеннейших людей России Н.И. Новиков. Имя Новикова, выступавшего против жестокостей крепостного права, было хорошо известно современникам. Издаваемые писателем журналы «Трутень», «Живописец», «Пустомеля» и другие гневно обличали помещиков и Екатерину II, стремившуюся разыгрывать «просвещенного монарха», давали сочувственное изображение крестьян – «питателей Отечества». Более четырех лет провел писатель в казематах крепости и вышел оттуда лишь после смерти Екатерины II.
   Перед отправлением на сибирскую каторгу в Шлиссельбурге находились декабристы братья Николай и Михаил Бестужевы, В.К. Кюхельбекер, И.И. Пущин, Иосиф Поджио и другие.
   24 декабря 1830 г. сюда привезли одного из деятелей польского национального движения – Валериана Лукасиньского. Заключенного сопровождал приказ царя: «присланного государственного преступника Царства польского содержать самым тайным образом». В связи с этим Лукасиньского поместили отдельно от всех прочих узников в нижний подземный этаж Светличной башни в мрачную и холодную камеру с земляным полом. Около 38 лет просидел здесь Лукасиньский. Шлиссельбург стал для него прижизненной могилой. Здесь он и умер 27 февраля 1868 года. Так земля Шлиссельбургского острова приняла прах еще одной жертвы царского самодержавия.
   В Шлиссельбурге было загублено не только много жизней, но и много талантов. Здесь содержался в 1829 г. участник польского освободительного движения Казимир Черновский. Еще до ареста он начал работать над изобретением подводной лодки. В 1829 г., будучи узником Петропавловской крепости, Черновский написал царю подробное изложение своего проекта на 32 листах. Он предлагал в короткий срок соорудить такое подводное судно, которое было бы пригодно как для военных, так и для промышленных целей. Проектом заинтересовалось военное министерство. Однако царское правительство не освободило Черновского, а перевело вскоре в Шлиссельбург. Здесь его постигла участь всех заключенных Шлиссельбургской крепости: правительство забыло и его и его проект. Известно, что Казимир Черновский был отправлен из Шлиссельбурга на далекий север, где, очевидно, и скончался.
   Напуганный революционным подъемом, Александр III приказал построить внутри шлиссельбургских бастионов новую тюрьму, рассчитанную на еще более строгую изоляцию узников. С этой целью на слуховых окнах в крыше были устроены решетки, обычные стекла в рамах заменены матовыми, форточки в камерах в связи с введением так называемой «искусственной вентиляции» упразднены. Царь стремился к тому, чтобы новая тюрьма – 40 мрачных одиночных камер – была местом замаскированной смертной казни.
   К 1884 году, времени перевода в Шлиссельбург большой группы заключенных, был произведен ремонт и в других частях крепости. В качестве мер предосторожности против побега заключенных были заделаны все отверстия в стенах и башнях, заложен выход с крепостной территории старого канала; замурованы даже некоторые двери и окна. Ночью 2 августа 1884 г. в новое здание тюрьмы были переведены из Петропавловской крепости первые узники – народовольцы Н.А. Морозов, В.Н. Фигнер, М.Ф. Фроленко, Г.П. Исаев, М.Н. Тригони и другие.
   В Шлиссельбургской тюрьме царил произвол. Режим здесь определялся инструкциями, которые превращали узников в заживо погребенных. Они содержались в условиях полной изоляции, усугублявшейся запретом всякого умственного и физического труда. Отсутствие труда тяжелее всего переносилось заключенными. В.Н. Фигнер в своих воспоминаниях о Шлиссельбурге писала: «Шел день, похожий на день, и проходила ночь, похожая на ночь. Приходили и уходили месяцы, приходил и прошел год – год первый; и был год – как один день и как одна ночь».
   Узники вели борьбу против запрета труда и за право чтения книг. В этой борьбе они стояли насмерть. Так, 21 сентября 1884 г., через месяц и три недели после открытия новой тюрьмы, здесь был казнен революционер Е.И. Минаков. Он ударил по лицу тюремного врача, узнав об отказе удовлетворить его требование о предоставлении книг для чтения.
   Заключенный И.Н. Мышкин в декабре 1884 г. бросил в лицо смотрителя тюрьмы медную тарелку. На допросе он сказал, что его поступок был вызван стремлением добиться более гуманного отношения к узникам. Мышкин был казнен; он отдал жизнь в борьбе за улучшение положения товарищей.
   Страшный тюремный режим у многих заключенных вызывал мысль о самоубийстве. Всего два месяца провел в казематах крепости революционер М.Ф. Клименко. В октябре 1884 г. он повесился на вентиляторе своей камеры. Революционер М.Ф. Грачевский заживо сжег себя, облившись керосином. Из-за этого «происшествия» был уволен смотритель тюрьмы Соколов, за жестокость прозванный заключенными иродом.
   «Крепостью мертвецов» называли в народе Шлиссельбургскую тюрьму. Томившийся здесь более 20 лет почетный член Академии наук СССР Н.А. Морозов в своих воспоминаниях писал: «Мы ясно понимали, как мало шансов было у нас на то, что мы переживем своих сторожей в этом месте заточения, куда никто не мог войти без записки императора и… выйти живым без нее же. Большинство из нас считало себя заживо погребенными…»
   Шлиссельбургская крепость была не только местом заключения, но и местом казни революционеров.
   8 мая 1887 г. на крепостном дворе были повешены организаторы покушения на Александра III – А.И. Ульянов (брат В.И. Ленина), П.Я. Шевырев, В.О. Генералов, П.И. Андреюшкин и С.С. Осипанов.
   Невероятная жестокость царских палачей сказалась и в самом процессе казни. В то время когда вешали Андреюшкина, Генералова и Осипанова, два других осужденных – Ульянов и Шевырев – стояли тут же в ожидании своей очереди.
   В Крепости были казнены и другие активные борцы с царским самодержавием – С.В. Балмашов, И.П. Каляев и З.В. Коноплянникова.
   После подавления революции 1905–1907 гг. в Шлиссельбург были доставлены новые политические узники – моряки и солдаты – участники восстаний в Кронштадте, Севастополе, Киеве.

   Печатается по изданию: В.И. Громов. Памятные места Ленинградской области. Л., 1959.

Александр Радьевич Андреев Вокруг Петербурга: Замки. Дворцы. Резиденции