-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Аркадий Тимофеевич Аверченко
|
| Конец графа Звенигородцева
-------
Аркадий Аверченко
Конец графа Звенигородцева
(Рассказ из жизни большого света )
Граф Звенигородцев проснулся в своем роскошном особняке, отделанном инкрустацией, и сладко потянулся. Позвонил…
– Вот что… – сказал он вошедшему камердинеру. – Приготовь мне самое дорогое шелковое белье и платье от английского портного… Я через час пойду в баню. Никогда не был в бане: посмотрю, что это такое.
Прислуга в доме графа была вышколена удивительно: камердинер действительно пошел и сделал все так, как приказал граф.
Через час граф Звенигородцев вышел из своего роскошного особняка и, вскочив в дорогой, отделанный инкрустацией автомобиль, крикнул шоферу:
– В самые лучшие бани! В дворянские!
…Облака пара застилали глаза… Мелькали голые тела, слышался плеск горячей воды, гоготанье… Брезгливо посматривая на эту неприглядную картину, граф лежал на скамье и морщился, когда высокий долговязый парень слишком сильно тер ему шею.
Этот долговязый парень давно уже не нравился графу своей непринужденностью и фамильярным обращением! Он хватал графа за руки, за ноги, мылил ему голову и часто выкрикивал какое-то непонятное слово: «эхма»!
«Боже ты мой! – думал граф. – Где этот человек получил воспитаниe?.. Прямо-таки ужасно».
Мытье подходило уже к концу. Граф предполагал сейчас же встать и, даже не поклонившись долговязому человеку, – уйти, чтобы этим подчеркнуть в деликатной форме свое неудовольствие.
Уже граф, поддерживаемый парнем, поднялся со скамьи… Уже он, окаченный горячей водой, взмахнул руками и отряхнул миллион светлых брызг… Уже.. Как вдруг произошло что-то до того тяжелое, до того кошмарное – чего не могло бы предположить самое разнузданное воображение: парень неожиданно изловчился и, хлопнув графа по белой изящной спине, с хладнокровием истого бреттера сказал:
– Будьте здоровы!
Граф вздрогнул, как благородный конь, которому вонзили в бока шпоры, повернул свое исковерканное гневом лицо и грозно вскричал:
– Эт-то что такое?!!
– Будьте здоровы, говорю, ваше сиятельство! – повторил негодяй, делая иронический поклон.
– А-а, негодный!.. Зная, кто я такой, ты позволяешь себе то, что смывается только кровью?!! Я не убиваю тебя, как собаку, только потому…
И, сделав над собой страшное усилие, граф отчеканил более спокойным голосом:
– Милостивый государь! Завтра мои свидетели будут у вас. Ваше имя?
– Алеша, ваше сиятельство. Так пусть меня и спросят, если помыться али что. В это время я завсегда тут. На чаек бы с вас.
Эта убийственная ирония, это последнее оскорбление уже не произвело на графа никакого впечатления… Он молча повернулся и вышел в предбанник. Вызов был сделан, и все неприличие и бестактность противника не могли задеть теперь графа.
Сжав губы и нахмурившись, граф быстро оделся, вышел, вскочил в свой элегантный автомобиль и помчался к своему другу барону Сержу фон Шмит.
Барон фон Шмит тоже жил в богатом особняке, отделанном мореным дубом и бронзой.
– Серж, – с наружным спокойствием сказал граф, хотя подергиванье губ выдавало его внутреннее волнение. – Серж! Я сегодня был оскорблен самым тяжелым образом и вызвал оскорбителя на дуэль. Ты будешь моим секундантом?
– Буду.
Граф рассказал все происшедшее барону, который молча выслушал его и потом спросил:
– Слушай… А вдруг он не дворянин?
Граф похолодел.
– Неужели… Ты думаешь…
– Весьма возможно… Тогда ясно – тебе с ним драться нельзя.
– Боже! Но что же мне делать?!
– Видишь ли… если он не дворянин – тебе нужно было сейчас же после нанесения оскорбления выхватить шпагу и убить подлого хама на месте, как бешеную собаку…
– Что ты такое говоришь: выхватить шпагу! Откуда же выхватить – если я был совершенно голый? Да если бы я был одет – не могу же я носить шпагу при сюртуке от лучшего английского портного?
– Тебе нужно было задушить его голыми руками, как собаку.
– О господи! – застонал граф, хватаясь за голову холеными руками. – Но, может быть, он дворянин? Ведь бани-то дворянские?
– Будем надеяться, мой бедный друг, – качая головой, прошептал барон.
На другой день барон поехал по данному графом адресу, нашел оскорбителя и, сухо поздоровавшись, имел с ним долгий горячий разговор.
Когда он возвращался в свой особняк к ожидавшему его графу, лицо его было сурово, губы сжаты, а брови нахмурены.
Он легко взбежал по лестнице, остановился на секунду у дверей своего роскошного кабинета мореного дуба, пригладил волосы и с холодным лицом вошел…
– Ну что?! – бросился к нему граф, протягивая трепещущие руки.
Барон отстранил его руки, свои засунул в карманы и медленно отчеканил:
– Вы получили оскорбление действием от наглого мещанина и не сделали того, что должен был сделать человек вашего происхождения: не убили его, как собаку.
– Он мещанин? – болезненно вскричал граф, закрывая лицо руками.
– Да-с! Мещанин… И трус вдобавок. По крайней мере, он сейчас же испугался, струсил и стал просить извинения. Говорил, что у них такой обычай – хлопнуть по спине на прощанье… Вы не убили его, как собаку, на вашей спине еще горит оскорбительный удар… Граф! Прошу оставить мой дом… Не считайте больше меня своим другом. Я не могу протянуть руки опозоренному человеку.
Граф застонал, схватился изящными руками за голову и, не оправдываясь, выбежал из кабинета…
Он долго бродил по городу, потрясенный, уничтоженный, с искаженным горем и страданием лицом. Запекшиеся губы шептали:
– За что? За что на меня это обрушилось?
Потом его потянуло к людям.
Он кликнул извозчика и велел ехать в роскошный особняк княгини Р.
…Лакей, одетый в дорогую ливрею, расшитую золотом и инкрустацией, преградил ему путь:
– Не принимают!
Граф удивился.
– Как не принимают? Сегодня же приемный день?
– Да-с, – нагло сказал сытый лакей, перебирая инкрустации на своей ливрее. – Приемный день, но вас не приказано принимать.
Граф застонал.
– Вот что, голубчик. На́ тебе сто рублей – только скажи правду: барон фон Шмит был сейчас у вас?
– И сейчас сидят, – осклабился лакей. – Эх, ваше сиятельство… Нешто можно так? Нужно было убить его, как собаку!.. А еще дворяне…
– И этот знает, – болезненно улыбнулся граф, вскочил на извозчика и, взглянув на свои золотые часы с инкрустацией, крикнул извозчику:
– К невесте!
Невеста графа, княжна Нелли Глинская, жила с родителями в изящном особняке и очень любила графа.
– Нелли, – шептал граф, подгоняя извозчика. – Милая Нелли… Только ты меня поймешь, не осудишь…
Он подъехал к воротам изящного особняка князей Глинских и радостно вскрикнул: из ворот как раз выходила Нелли.
– Нелли! Нелли! – крикнул граф гармоничным голосом. – Нелли!..
Невеста радостно вскрикнула, но сейчас же отступила и, подняв руки на уровень лица, пролепетала:
– Нет, нет… не подходите ко мне… я не могу быть вашей…
– Нелли?!! Почему?!!
Она сказала дрожащими губами:
– Я могла принадлежать чистому незапятнанному человеку, но вам… на теле которого горит несмываемое оскорбление… Не оправдывайтесь! Барон мне всe рассказал…
– Нелли! Нелли!! Пойми меня… Что же я мог сделать?!
– Что? Вы должны были выхватить шпагу и заколоть оскорбителя, как бешеную собаку!!
– Нелли! Какую шпагу? Я ведь был совсем без всего…
С криком ужаса и возмущения закрыла ручками пылающее лицо Нелли – и скрылась в воротах.
– Один… – с горькой улыбкой прошептал граф. – Всеми брошенный, оставленный, презираемый… Кровно оскорбленный…
На лице его засияла решимость.
Пробило полночь… Роскошный особняк графа Звенигородцева был погружен в сон, кроме самого графа.
Он сидел за старинным письменным столом, украшенным инкрустацией, и что-то писал… На губах его блуждала усталая улыбка.
– Нелли, – шептал он. – Нелли… Может быть, сейчас ты поймешь меня и… простишь!
Он заклеил письмо, запечатал его изящной золотой печатью и поднес руку с револьвером к виску… Грянул выстрел… Граф, как сноп, рухнул на ковер, сжимая в руках дорогой револьвер с инкрустацией…