Аркадий Аверченко
Смерч

I

   Услышав звонок в передней, кухарка вышла из кухни, открыла парадную дверь и впустила Кирилла Бревкова, пришедшего в гости к хозяину дома Терентьеву.
   Кирилл Бревков имел рост высокий, голос очень громкий, смеющийся и лицо веселое, открытое, украшенное светло-красным носом и парой сияющих, как звезды, глаз.
   При одном взгляде на этот треугольник, углы которого составляли два глаза и нос – можно было безошибочно определить, что Кирилл Бревков живет на земле беззаботно, радостно, много ест, много говорит и всюду находит себе материал для веселья, заливаясь всю жизнь счастливым безыдейным смехом, столь редким в наш сухой век…
   – Здравствуй, Пелагея! Как поживаешь?
   – Спасибо, барин. Пожалуйте.
   – Постой, постой… Э! Да что это с тобой, матушка, такое?!
   Он взял руками пылающее от кухонного жара лицо Пелагеи и повернул его к свету.
   – Да ведь на тебе, матушка, лица нет!! Ты больна?
   – Н-нет! – испуганно прошептала Пелагея. – А рази – что?
   – Да ведь ты же бледна как смерть… Краше в гроб кладут! Тифом была больна, что ли?
   Багровая Пелагея действительно побледнела и вздрогнула.
   – Неужто хворая?!
   – Матушка! Да ведь ежели так с тобой, не знаючи, встретиться – так тебя за привидение, за русалку примешь! Сама белая-белая, а глаза горят лихорадочным блеском! Похудела, осунулась…
   Кухарка охнула, всплеснула толстыми руками и с громким топотом убежала в кухню, а Кирилл Бревков посмотрел ей вслед смеющимся, лучезарным взглядом и вошел в гостиную.
   Его встретил 12-летний Гриша. Вежливо поклонившись, он сказал:
   – Драсте, Кирилла Ваныч. Папа сейчас выйдет.
   Напустив на себя серьезный, мрачный вид, Кирилл Бревков на цыпочках подошел к Грише, сделал заговорщицкое лицо и шепнул:
   – Папаше признались?
   – В чем?
   – Насчет недопущения к экзамену?
   Гриша растерянно взглянул в сверкающие глаза Бревкова.
   – Какое недопущение? Я допущен.
   – Да-а? – протянул Кирилл Бревков. – Вы так думаете? Ну, что ж – поздравляю! Блажен, кто верует… Хе-хе!..
   Он сел в кресло и преувеличенно грустно опустил голову.
   – Жаль мне вас, Гришенька… Влопались вы в историю!
   – В ка… кую?!..
   – А в такую, что я сегодня видел вашего директора Уругваева. «Как идет у вас, – спрашиваю, – Терентьев Григорий?» – «Отвратительно, – говорит. – На совете постановили не допустить его к экзаменам!» Вот оно что, молодой человек!
   Если бы Гриша был наблюдательнее, он заметил бы, как дрожали полные губы Бревкова и каким весельем сверкали его бриллиантовые глазки… Но Грише было не до этого.
   Он тихо побрел в детскую, спрятав голову в узкие плечи и шепча под нос:
   – Господи!

II

   В гостиную вышел сам Терентьев и облобызался с гостем.
   – Здорово, Кирилл! Сейчас и жена выйдет.
   Вышла и жена.
   Она была худощавая, тонкогубая, с прической, взбитой высоко-высоко над желтым лбом.
   – Анна Евграфовна! Неизмеримо рад видеть вас! Ручку-с! Давно вернулись из Москвы?
   – Позавчера.
   Она оглядела мужчин пытливым взором и с деланным равнодушием спросила:
   – Ну а вы, господа, как проводили без меня время?
   Кирилл Бревков хотел заявить, что он не виделся с мужем со времени ее отъезда, но пытливое лицо Анны Евграфовны показалось ему таким забавным, что он ухмыльнулся и загадочно сказал:
   – Было всего!
   – Да? – криво улыбнулась Анна Евграфовна. – Вот как!
   – Кстати! – обернулся к мужу Бревков. – Вчера я встретился с той полькой!
   – С какой? – удивился Терентьев.
   – Ну с этой, знаешь… Станиславой. Которой ты платье тогда токайским облил. Вспоминали тебя.
   При этом Бревков многозначительно подмигнул Терентьеву одной стороной своего подвижного лица. Но Терентьеву не нужно было и этого подмигивания. Терентьев знал своего веселого, замысловатого друга и сейчас же решил, что он, Терентьев, не ударит перед ним лицом в грязь.
   Он сделал фальшиво-испуганные глаза и погрозил Бревкову пальцем:
   – Кирилл! Ведь ты же дал слово молчать!
   Кирилл расцвел. Мистификация получилась хоть куда.
   – Молчать? Но я знаю, что Анна Евграфовна женщина передовая и простит мужчинам их маленькие шалости. Тем более – больших денег это не стоило. Сколько ты тогда заплатил? Сто сорок?
   – Сто сорок, – подтвердил Терентьев. – Да на чай десять рублей.
   Жена переводила взоры с одного весельчака на другого и наконец убежденно воскликнула:
   – Да вы врете! Хотите подшутить надо мной. Дразнитесь.
   Бревков никогда не мог примириться с тем, чтобы его шутки так легко разгадывались.
   – Мы шутим? Ха-ха! Ну, хорошо! Да-с, Анна Евграфовна, мы шутим! Не придавайте нашим словам значения…
   Он помолчал и затем обернулся к Терентьеву:
   – А знаешь, насчет этой испанки Морениты ты оказался прав!
   Терентьев никогда не знал никакой испанки Морениты, но вместе с тем счел необходимым обрадоваться:
   – Видишь! Я говорил, что буду прав.
   – Да, да, – медленно кивнул головой Кирилл. – Она сейчас же от тебя и поехала к этому жонглеру. Ха-ха! А ведь как уверяла тебя в своих чувствах.
   Бревков ударил себя ладонью по лбу.
   – Кстати! Все собираюсь спросить тебя: это ты засунул мне в карман тогда утром желтый шелковый чулок?
   – Так он был у тебя? – захохотал Терентьев. – А мы-то его искали…
   Жена сидела не шевелясь, опустив глаза.
   – Вы это серьезно… господа? – спросила она странно спокойным тоном.
   Кирилл Бревков вздрогнул:
   – О черт возьми! Я, кажется, наболтал лишнего! Простите, сударыня. При вас не следовало вспоминать о таких вещах…
   Она вскочила.
   – Вы эт-то серь-ез-но?!
   В тоне ее было что-то такое, отчего муж поежился и рассмеялся бледным смехом.
   – Милая, но неужели ты не видишь, что мы шутим с самого начала? Никуда я не ездил и все время сидел дома. И с Кириллом не виделся…
   Муж думал, что Бревков тоже сейчас расхохочется и успокоит жену. Но Бревков был не такой.
   – Неужели вы так близко принимаете это к сердцу, Анна Евграфовна? Ну что здесь, в сущности, ужасного? Все мужья это делают и остаются по-прежнему любящими мужьями. Из-за мимолетной встречи с какой-нибудь канатной плясуньей не стоит…
   Жена закрыла лицо руками, заплакала и сказала сквозь рыдания:
   – Вы негодяи! Развратные подлецы…
   – Кирилл! – вскочил с места Терентьев. – Перестань. Довольно! Аничка… Ведь он же это нарочно…
   – Не смей ко мне прикасаться, негодяй! Я тебе не испанка!
   – Сударыня! – сказал Бревков. – Он больше не будет, он исправится…
   Анна Евграфовна оттолкнула мужа и ушла в спальню, хлопнув дверью.
   – Началась история! – сказал муж, обескураженно почесав затылок. – И нужно было тебе выдумать такую чепуху!..
   Сидя в кресле, Кирилл Бревков хохотал, как ребенок…

III

   – Анюта! А Анюта!.. Отвори мне. Ну, брось глупить. Мы же шутили…
   Молчание было ответом Терентьеву.
   – Анюта, Аня! Что ты там делаешь? Открой! Кирилл хотел подтрунить над тобой, а ты и поверила… Ха-ха.
   – Не лги! Хоть теперь не лги… в память наших прежних отношений. Все равно твои жалкие оправдания не помогут…
   За дверью послышались рыдания. Потом все стихло. Потом дверь распахнулась и из спальни вышла Анна Евграфовна, в шляпе, с чемоданчиком в руках.
   – Я уезжаю к тете. Потрудитесь не разыскивать меня – это ничему не поможет. Приготовьте Гришу ко всему этому. Мне было бы тяжело его видеть. Прощайте, Бревков.
   – Анна Евграфовна, – кинулся к ней Кирилл. – Неужели вы поверили? Мы же шутили!!
   Она слабо улыбнулась и покачала головой.
   – Не лгите, Бревков. Дружба великое дело, но за негодяев заступаться не следует.
   – Анна Евграфовна…
   – Прочь!! Довольно.
   Она отстранила мужа и вышла из комнаты, высоко подняв голову (еще 10 минут тому назад она решила выйти из «этого дома» с «высоко поднятой головой»).
   – Чтоб тебя черти взяли, Бревков, – вырвалось у мужа совершенно искренно. – Ты еще что?! Тебе еще чего надо?
   – Чего? – прищурилась вошедшая Пелагея. – А того, что изверги вы все, кровопийцы. Вам бы только вдовью кровь пить, чтобы вдове скорее в могилушку снизойти. Этого вам надо?! Да?! Пожалуйте расчет.
   – С ума ты сошла? Кто твою кровь пьет?
   – Да уж поверьте!.. Посторонние люди-человеки замечают… Уходили вы меня, чтоб вам ни дна ни покрышки! Может, мне и жить-то через вас неделька-другая осталась, да чтоб я молчала?! Нет в вас жалости! Как же – пожалеете вы! Посторонний человек пожалеет, это верно… «бледненькая вы, Пелагея Васильевна, скажет, хворенькая»… А вам – что? Работает на вас дура – и хорошо. Хы! хы!
   Она села на пол и залилась слезами.
   – Вон! – закричал Терентьев. – Вот тебе деньги, вот паспорт и проваливай. Э… да ну вас всех к черту!
   Терентьев схватил шляпу, нахлобучил ее на глаза и убежал. Слышно было, как в передней хлопнула дверь.
   Пелагея тоже поднялась с пола и ушла.
   Уходя, поклонилась Кириллу и сказала:
   – Балдарим покорно, батюшка! Хуть ты вдову пожалел!
   Изумленный Кирилл почесал затылок и, бормоча что-то под нос, стал прохаживаться по опустевшей комнате…

IV

   В детской послышался шорох.
   Крадучись, вышел маленький Гриша, увидев Бревкова, отскочил, бросил на пол какую-то бумажку и помчался к выходу.
   – Куда ты? – крикнул ему вслед Бревков. Гриша взвизгнул на ходу:
   – Убегаю! В Америку.
   Кирилл поднял бумажку и прочел:

   «В смерти моей прошу никого не винить. Виноват директор Уругваев. Уезжаю с Митей Косых в Америку. Примечание: не знал, как начинаются записки, и потому написал про смерть. А вообще едим в Америку. Ученик 2-го класса Григо. Терентьев».

//-- * * * --//
   Кирилл еще минут пять бродил по пустой квартире. Потом ему сделалось жутко.
   Он оделся, вышел, запер на ключ наружную дверь и, отдавая ключ дворнику, сообщил ему:
   – Терентьевы уехали за границу, а все вещи подарили тебе за верную службу. Старайся, Никифор!
   И пошел по улице, усмехаясь.

Аркадий Аверченко Смерч

I

II

III

IV

Аркадий Аверченко
Смерч