-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Владимир Васильевич Гриньков
|
| Я – телохранитель. Заказ на олигарха
-------
Владимир Гриньков
Я – Телохранитель. Заказ на олигарха
© Гриньков Владимир
© ИДДК
//-- * * * --//
Директор охранного агентства «Барбакан» Роман Александрович Хамза столкнулся с Китайгородцевым в лифте. Обычно в подобных случаях Хамза только кивнёт приветственно или, в лучшем случае, спросит невнимательно: «Как дела?» и так же невнимательно выслушает непременное: «Нормально», а тут вдруг воззрился так, будто чем-то Китайгородцев сумел его внимание привлечь.
– Ты где сейчас? – спросил Хамза. – На каком объекте?
– Уже ни на каком. В отпуск ухожу. С завтрашнего дня.
– Куда-нибудь едешь? За границу? Или по родной стране на теплоходе?
– Не решил еще.
– То есть планов никаких? Ни в какое турагентство деньги не успел отнести?
– Нет.
– Вот и хорошо, – цинично порадовался чужой неустроенности Хамза. – Ты мне нужен.
– Отпуск! – воспротивился почувствовавший неладное Китайгородцев.
– Успеешь! – певуче посулил воспрянувший духом Хамза. – Толик! У меня работёнка для тебя – почти курорт. Мы сейчас с Проскуровым работаем…
– Только не это! – сразу сказал Китайгородцев.
– Почему? – вопросительно глянул Хамза.
– Наслышан, – ответил неопределенно Китайгородцев.
– Ты с ним работать не будешь. Ты с женой его работать будешь. И с его ребенком. Год мальчику.
И снова Китайгородцев сказал:
– Только не это! Ну, зачем из меня делать няньку?
– Толик! – произнес Хамза тоном, каким обычно разговаривают с людьми, не понимающими своего счастья. – Женщина с сынулей собралась на всё лето уехать из Москвы. Под Муром. Река Ока. Красивые места. Спокойно. Тихо. Там у них дача. Одна из многих. И среди этого великолепия – ты. Поди плохо! Уже считай, что отпуск. А свой отпуск ты позже отгуляешь. Когда вернёшься. И вообще – ты жену Проскурова видел? Молодая, красивая, ноги от ушей. Тебе понравится. Вот увидишь.
Только этого еще не хватало.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Про ноги от ушей и про то, что мне понравится – это шеф так пошутил. Потому что телохранителя, у которого с его подопечным возникает что-то личное, нужно сразу списывать на берег, как в подобных случаях говорит Хамза. В нашем агентстве так и происходит – при малейших подозрениях. Телохранитель – это человек-функция. Ничего личного. А если появляются личные мотивы – может произойти сбой. Последний случай такого рода был у нас года два назад. Сотрудник нашего агентства охранял дочку одного очень небедного человека. И возникла у них взаимная симпатия. То есть он продолжал её охранять вроде как по службе, только смотрел на девушку уже не просто как телохранитель – и окружающее он, соответственно, тоже видел теперь как-то иначе. И вот однажды они сидели в ресторане. Рядом веселилась компания. Мужская. Где едва ли не на каждом были синий берет и тельняшка. Бывшие десантники профессиональный праздник отмечали. И вот, когда эти ребята хорошо набрались, им женского общества захотелось. А девушка, подопечная нашего сотрудника – вот она, рядом. И с нею – всего лишь один парень. А тех, в тельняшках, было шестеро. И они полезли, ещё не зная, с кем имеют дело. Тогда телохранитель достал свой пистолет, положил вмиг протрезвевших ухажёров на пол, и спокойно вывел свою подопечную из ресторана. Наверное, он был очень горд собой. Защитил. Поступил, как настоящий мужчина. Но не как телохранитель, к сожалению. Потому что настоящий телохранитель не изображал бы из себя неустрашимого мачо, а эвакуировал свою подопечную много раньше, ещё до того, как подозрительная компания по соседству успела набраться до зелёных чёртиков в глазах. Получалось, что парень перед девушкой пофорсил, забыв о работе и своих непосредственных обязанностях. Хамза, когда узнал о происшедшем, выгнал горе-героя с работы».
//-- * * * --//
В обширном и тщательно охраняемом проскуровском поместье в районе престижного Рублёво-Успенского шоссе Китайгородцева встретил мужчина в возрасте под пятьдесят: невысокий, с аккуратной прической редких светлых волос, с неуловимым, но внимательным взглядом, вежливый и совершенно неулыбчивый.
– Вы из "Барбакана"? – уточнил он и пожал руку Китайгородцева мягким осторожным движением. – Мне Хамза звонил. Меня зовут Алексей Алексеевич. Фамилия – Котелков. Сейчас я вас введу в курс дела.
За следующие пять минут Алексей Алексеевич в присутствии Китайгородцева успел обнаружить непорядок на цветочной клумбе и указать на это мгновенно принявшему виноватый вид садовнику, потом поговорил по мобильному телефону, твердо заявив невидимому собеседнику, что вылет переносится на три часа раньше и никакие возражения не принимаются, потом ещё говорил по телефону, обсуждая подробности приобретения какого-то особняка на Мясницкой улице, и этот разговор закончил словами о том, что покупка на таких условиях нецелесообразна, и он Проскурову даже докладывать не будет о сделанном предложении, и что если у продавца возникнут новые предложения, более интересные – он готов их обсуждать.
Пока продолжались все эти переговоры, Алексей Алексеевич и Китайгородцев дошли до огромного двухэтажного дома, площадь помещений в котором наверняка составляла более тысячи метров.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
Хорошо Проскуров тут обосновался. Надежно. С умом. Здесь есть и кустарники, и низкорослые деревья, но все они на периферии поместья, ближе к забору, а непосредственно перед домом пространство открытое – всё видно, как на ладони. Все дорожки освещены. Видеокамеры установлены повсюду, но их не видно – я их нахожу только потому, что знаю, где искать. Все окна первого этажа, несмотря на летнюю жару, закрыты наглухо, и я голову даю на отсечение, что там бронестекло. Маленькая крепость, замаскированная под внушительных размеров, но всё-таки довольно легкомысленный на вид особняк.
– Дети есть?
Застигнутый вопросом врасплох, Китайгородцев вопросительно посмотрел на Алексея Алексеевича.
– Нет, – сказал после паузы.
– Это ничего, – равнодушно произнес Алексей Алексеевич. – Давно в "Барбакане"?
– Да.
– Нравится?
– Да.
– Право на ношение оружия у вас, конечно, есть?
– Есть.
Вошли в дом. Алексей Алексеевич спросил у домработницы, которая натирала и без того сияющее чистотой зеркало размерами с футбольные ворота.
– Виктория Александровна у себя?
– Да, Алексей Алексеевич.
– Скажи ей, что охранник для Мурома приехал. Мы будем у меня.
Алексей Алексеевич привел Китайгородцева в одну из комнат, которая служила ему рабочим кабинетом: рабочий стол, сейф, полки с папками и книгами, компьютер. Кивнул на кресло:
– Садитесь!
Сам сел за стол и сразу стал похож на начальника. Даже взгляд у него при этом изменился – суше и строже смотрел.
– Коротко! – сказал Алексей Алексеевич. – Виктория Александровна – это супруга Сергея Алексеевича.
Проскурова, стало быть.
– С сыном со своим, с Алешей…
В честь деда назвали, отметил Китайгородцев.
– …уезжает на дачу под Муром на всё лето, – продолжал Алексей Алексеевич. – Поедет недели через две, когда там будет всё готово. Ваш человек туда уехал…
Алексей Алексеевич заглянул в свои записи, отыскивая имя и фамилию откомандированного под Муром работника "Барбакана".
– Баранов, – подсказал Китайгородцев.
– Да, правильно, Баранов. Он там осмотрится на месте. Определится, что по вашей линии необходимо сделать, и тогда вы сразу уезжаете. Ориентировочно вы там – до сентября.
Открылась дверь кабинета и вошла высокая стройная женщина с внешностью фотомодели. Алексей Алексеевич тут же поднялся из-за стола, Китайгородцев последовал его примеру.
– Виктория Александровна, это телохранитель из того охранного агентства, с которым мы работаем, – доложил Алексей Алексеевич. – Хамза предлагает нам его для Мурома.
У неё глаза были такой голубизны, что в них хотелось смотреть, не отрываясь.
– Как ваше имя? – спросила Виктория.
– Анатолий.
– Фамилия?
– Китайгородцев.
– Давно работаете?
– Да.
– Какой вы, право, немногословный, – едва заметно улыбнулась женщина.
Китайгородцев промолчал.
– Мы уезжаем через две недели, – сказала женщина. – Но вы с нами – уже с сегодняшнего дня.
Хочет присмотреться, понял Китайгородцев.
– Идёмте, я покажу вам нашего ребенка, – сказала Виктория. – Вам доводилось прежде заниматься детьми?
– Нет.
– Придется научиться. Тут своя специфика и я надеюсь, что у вас получится.
Хотя Китайгородцев молчал, Виктория вдруг заподозрила, что у него своё мнение на этот счет, и поинтересовалась, глядя на него внимательно:
– Вы со мной не согласны?
– В чём? – уточнил Китайгородцев.
– В том, что есть своя специфика.
– Возможно, – ответил Китайгородцев с невозмутимым видом. – Но в том, что касается охраны – тут требования общие, как правило.
Женщина смотрела так, словно ждала продолжения. Продолжения не последовало.
– Но я надеюсь, в нашем доме с охраной всё в порядке? – сказала Виктория, и можно было угадать улыбку в ее словах.
– Возможно.
– Или вы заметили что-то?
– Да.
У Алексея Алексеевича поползли вверх брови.
– Что же? – заинтересовалась Виктория, заметно развеселившись.
– В коридоре третий по счету светильник не горит, там возникла тёмная зона. Входная дверь вашего дома открывается внутрь, а не наружу, при пожаре чревато. На лестнице, что ведёт на второй этаж, отсутствует ковровая дорожка, её сняли для чистки, судя по всему, но ничего временно не постелили взамен, а там полированный мрамор и очень легко поскользнуться. И еще по пути сюда я не увидел ни одного огнетушителя.
– Они спрятаны, чтобы не маячить, – пояснил Алексей Алексеевич.
– Огнетушитель должен маячить, – озвучил давно затверждённую аксиому Китайгородцев. – Неспроста у них всегда яркий красный цвет. В случае опасности огнетушитель должен увидеть даже полуслепой человек, который впервые в этом доме.
Виктория уже не улыбалась.
– Наверняка вы увидели и что-то такое, что касается ребенка, – предположила она.
– У вас электрические розетки во всех помещениях – не выше двадцати сантиметров от пола. Необходимо поставить заглушки. Пол в некоторых комнатах, как я заметил, натирают – лучше бы этого пока не делать, потому что скользко. И вообще лучше бы выделить для ребенка детскую зону, где продумать всё в смысле безопасности от и до, а за границы этой зоны его не выпускать.
– Серьёзный подход, – сказала Виктория. – Я подумаю над вашими словами.
//-- * * * --//
Виктория и Китайгородцев направились на второй этаж дома. Алексей Алексеевич неотступно следовал за ними.
– Мальчика зовут Алёша, – рассказывала Виктория. – Ему год. Славный мальчишка. Но чужих не любит. Будет плакать, когда вас увидит.
Походка у неё была, как у фотомодели. Может, она и была фотомоделью когда-то? У них с Проскуровым мезальянс. Он вдвое её старше. У Проскурова возраст – вот как у Алексея Алексеевича примерно. А она ему в дочери годится. Да, точно, она фотомоделью была. И он из-за неё ушел из семьи. Что-то там такое Хамза про проскуровского сына говорил. Школьник. Старшеклассник. И никак Виктория матерью старшеклассника быть не может. Значит, есть ещё какая-то женщина. Прежняя жена Проскурова.
Виктория открыла одну из дверей, и Китайгородцев увидел огромную детскую комнату, залитую солнечным светом, и в этой комнате – ухоженную няню в возрасте под пятьдесят и неуверенно вышагивающего по полу мальчугана в памперсе. Когда дверь распахнулась, мальчишка обернулся и воззрился на Китайгородцева с таким видом, будто вот-вот готов был расплакаться. Китайгородцев остановился в дверях и на мальчика даже не смотрел. Достал из кармана блестящую никелированную зажигалку, повертел её в руках с задумчивым видом. Мальчишка переключился с лица незнакомого ему человека на вещицу в его руках. Тогда Китайгородцев – щёлк! – зажёг пламя – щёлк! – погасил. Ребенок смотрел завороженно.
– Я не курю, – мягко произнес Китайгородцев, обращаясь к Виктории. – Но зажигалка у меня всегда с собой.
Он заговорил и мальчишка тут же забыл про зажигалку, но Китайгородцев – щёлк! – напомнил ему о её существовании.
– Зажигалка – это очень полезная вещь, – с прежней мягкостью в голосе сообщил Китайгородцев, и только теперь стало понятно, что не слова сейчас важны, а важна интонация, с которой эти слова произносятся.
Он гипнотизировал мальчика. Приучал его к себе. Приручал.
Щёлк! Вспыхнуло пламя.
Щёлк! Погасло.
Китайгородцев сделал пару шагов вперед, положил зажигалку на пол и отступил, вернулся к двери.
Мальчишка проковылял через всю огромную комнату, добрёл, наконец, до зажигалки, взял её в руки и разглядывал с завороженным видом. Потом поднял глаза на Китайгородцева. И вовсе он не собирался плакать.
Китайгородцев улыбнулся.
Мальчишка смотрел серьезно.
Китайгородцев закрыл свое лицо ладонями и издал прерывистый шипящий звук:
– Пщ – пщ – пщ – пщ – пщ – пщ – пщ…
Приоткрыл ладонь, выглянул.
Мальчишка не улыбался.
Китайгородцев снова закрыл лицо и издал те же самые звуки. Первой не выдержала Виктория, засмеялась. И мальчишка засмеялся тоже.
– Вы действительно не имели дела с детьми? – спросила Виктория. – Не очень-то мне верится.
– Просто незнакомый человек не должен сразу приближаться к ребенку. Это настораживает его. Ребёнка надо приручить, – сказал Китайгородцев.
//-- * * * --//
Днём к дому подъехал роскошный черный автомобиль. Остановился у входа. И никто из него не вышел. Потом водитель спохватился, видимо, покинул своё место, обошёл автомобиль, распахнул заднюю правую дверь и замер с каменным выражением лица, а из проёма двери сначала вынырнула нога в рваной синей штанине джинсов и стоптанной кроссовке, а после и сам человек появился – тщедушный подросток с некрасивым от злости лицом. Подросток что-то процедил сквозь зубы, адресуя слова водителю, у которого и теперь ни один мускул на лице не дрогнул – выучка, и мальчишка прошёл в дом, всем своим видом демонстрируя, какой паршивый этот дом, и день сегодня такой же паршивый, и вообще паршиво всё – без каких-либо исключений.
Наблюдавший за этой сценой из окна Китайгородцев услышал, как вздохнула стоявшая рядом Виктория. Она не смогла справиться с эмоциями. Не подавила вздох, и теперь посчитала нужным хотя бы что-то объяснить Китайгородцеву, который стал невольным свидетелем проявленной ею слабости.
– Пётр Сергеич, – сказала она. – Проскуров-средний.
Старший сын Проскурова, понял Китайгородцев. Но никак не отреагировал на слова своей собеседницы. А она решила, что Китайгородцев не понял её.
– Сводный брат моего Алёши, – пояснила Виктория. – Он здесь не живет. Сегодня первый день. Отец хочет, чтобы сын пожил у него это лето. До начала сентября.
Кажется, сама она была этому совсем не рада.
//-- * * * --//
С Петром Сергеичем Проскуровым Китайгородцев столкнулся нос к носу в тот же день. Китайгородцев находился в одной из комнат дома, когда входная дверь вдруг распахнулась – на пороге стоял старший сын хозяина. Было ощущение, что мальчишка заглянул сюда безо всякой цели. Просто шел по коридору и открыл дверь наугад. Никого он здесь увидеть не ожидал и не хотел, а когда обнаружил в комнате незнакомца, готов был проследовать дальше, но плечевая кобура с пистолетом у Китайгородцева привлекла его внимание. Обычно Китайгородцев носил либо пиджак, либо куртку, которые скрывали оружие от посторонних взглядов, а тут он был один, пиджак снял, и кобура оказалась на виду.
Мальчишка смотрел на пистолет, не мигая.
– Петя! – послышался мужской голос.
И сам господин Проскуров собственной персоной нарисовался в проеме двери.
Китайгородцев уже держал в руках свой пиджак, прикрывая кобуру с пистолетом. Проскуров только скользнул по нему взглядом, и можно было подумать даже, что он Китайгородцева даже не увидел, хотя, конечно, увидел, просто Проскуров был настоящим, стопроцентным хозяином, который обслугу не замечает – до тех пор, пока человек или не понадобится, или не провинится.
– Пойдём, – сказал Проскуров-старший сыну.
Приобнял за плечо и увлёк за собой вдоль по коридору. Дверь комнаты так и осталась распахнутой.
//-- * * * --//
– Вы должны всё время быть рядом с ребенком, – сказала Виктория. – Вы лично за него в ответе. Защищаете Алёшеньку ото всех. Даже от няни. Даже от членов семьи.
Она улыбнулась, давая понять, что это шутка. Китайгородцев промолчал.
– В доме вы – рядом с ребенком – продолжала Виктория. – Прогулки на свежем воздухе – вы опять рядом. Любой выезд в город – только с вами.
Улыбка с её лица уже стерлась, и она перечисляла свои требования с серьёзным видом школьницы, добросовестно старающейся не забыть ничего из заученного накануне.
– Вам всё понятно? – спросила она у Китайгородцева.
– Почти. Есть что-то такое, на что следовало обратить внимание?
– Это вы о чём? – уточнила Виктория.
– Может быть, какие-то ситуации вам видятся более опасными. Что-то такое, от чего надо особенно оберегать Алешу. Или какие-то люди могут создать для него проблемы.
– Нет, – сказала после паузы Виктория. – Ничего такого.
//-- * * * --//
Алёшину няню звали Оксана Петровна. Два высших образования, мягкие движения, присущие заботливым матерям, и фрикативное произношение буквы "г", отчего слышится скорее "х", что выдавало в ней уроженку Украины.
Она обходилась с Алёшей так, будто это был её собственный внук, причём любимый. Не отбывала время рядом с ним, отрабатывая свою зарплату, а постоянно общалась, что-то рассказывая и о чём-то упрашивая, вызывая его на контакт и исподволь давая тот опыт жизни, который дети в Алёшином возрасте впитывают как губка. Алёша ни разу не отказался от сока, предложенного ему няней, а это означало, что Оксана Петровна всегда точно угадывала, когда мальчик захочет пить. И уже тем более она успевала подгадать тот момент, когда необходимо подставить руки – и ни разу Китайгородцев не увидел, чтобы мальчишка, споткнувшись, упал, его няня всегда была начеку.
Алеша прогуливался по лужайке перед домом. Няня была рядом. Китайгородцев держался в отдалении. Вроде бы и рядом, и в то же время не переключает на себя внимание мальчишки, который общается с няней.
Идиллическая картина. Солнечный летний день, но не жарко. Плывут по небу причудливой формы облака. Лужайка подстрижена так ровно, будто здесь собирались в гольф играть, да после передумали. Цветочные клумбы столь прихотливы, что взгляд невозможно оторвать, и наглядно видно, что не всегда зарытые в землю деньги были потрачены напрасно…
Резкий звук – и сразу внимание Китайгородцева переключилось.
Из-за дома на тарахтящем квадроцикле выскочил Петя. Погнал своего железного скакуна через лужайку, газанул, пришпорил. На лице – восторг и упоение скоростью. Домчался до деревьев, притормозил, развернулся, вновь крутанул ручку газа.
Он мчался, и траектория движения рычащей железяки пролегала слишком близко от маленького Алеши и от няни. Китайгородцев эту геометрию вычислил без труда и пошёл к Алёше, держа в поле зрения одновременно и его, и приближающийся квадроцикл.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Не пытаться перехватить… Не пытаться остановить… Железо телом не затормозишь… Алёшу в охапку и – в сторону… Убрать мальчишку с траектории движения… Няня… няню не успеваю… Только отвлекусь… Няня пускай спасается сама…»
Китайгородцев уже был рядом с Алёшей. Оставалось только взять мальчишку на руки. И в поле зрения Китайгородцев сейчас держал квадроцикл. Расстояние было небольшим. Последние полтора десятка метров. Тут Петя качнул рулем и квадроцикл, ревя, промчался мимо. Китайгородцев проследил за ним взглядом. На пути следования квадроцикла была клумба и Петя, если бы захотел, ещё имел возможность эту клумбу объехать. Но не захотел. Пропорол в клумбе безобразную колею, убивая еще секунду назад живые цветы, и помчался дальше, унося прочь первобытный восторг дикаря.
Оксана Петровна тоже смотрела ему вслед. И Китайгородцев обнаружил, какое бледное у женщины лицо. Будто сахарной пудрой обсыпано.
– Идите в дом, – сказал Китайгородцев нарочито спокойно. – На открытом солнце ребёнку долго быть нельзя.
//-- * * * --//
Вечером в проскуровское поместье приехал Хамза. Китайгородцев увидел его случайно – Хамза как раз выходил из машины.
– Толик, здравствуй, – сказал невнимательно Хамза и протянул свою ладонь для приветствия. – Как дела? Освоился?
– Тут проблемы, Роман Александрович, – ответил негромко Китайгородцев. – И, кажется, серьёзные.
Хамза кивнул, по-прежнему рассеянно, но потом будто очнулся и всмотрелся в лицо собеседника, как человек обычно смотрит, пытаясь запоздало сообразить, что же такое он только что услышал и не послышалось ли ему.
– Похоже, что жена хозяина приставила телохранителя к своему ребенку не для того, чтобы от малыша комаров отгоняли, – сказал Китайгородцев. – Она всерьёз за малыша боится.
– Это она тебе сказала?
– Это я так понял.
– Им угрожали? – хмурился Хамза.
Ему, мол, в первую очередь должны были об этом сообщить, а он не в курсе, и это никуда не годится.
– Нет, насчёт угроз – это вряд ли, – ответил Китайгородцев. – У хозяина, у Проскурова, была семья. Был сын, Петя. А потом появилась молодая красивая Виктория, родила Проскурову другого сына, и Проскуров из семьи ушёл. И у старшенького, у Пети, теперь нет никаких оснований любить младшего братика. Виктория боится, что Петя с братиком сделает что-то плохое.
– Ты уверен?
– За этот день мне много разных подробностей открылось. Но главное – меня к младшенькому приставили с сегодняшнего дня. И сегодня же здесь появился старшенький.
– Петя?
– Он самый. Приехал, чтобы у отца пожить. На всё лето. И мы с Петей появились здесь одновременно. Вряд ли это просто совпадение. И из-за Пети, как я думаю, Виктория засобиралась в глухомань, под Муром. Она ведь до конца лета там собирается пробыть. Покуда Петя обратно к своей маме не уедет.
Хамза размышлял недолго.
– Хорошо, – кивнул он. – Я свяжусь с Барановым, подгоню его. Что-то долго он там в Муроме обстановку изучает. Пускай Викторию забирает поскорее – так и ей будет спокойнее, и нам. А ты останешься здесь.
Китайгородцев посмотрел на шефа вопросительно.
– То, что ты рассказал мне, Толик – это не проблемы, – произнес Хамза. – Вот у нашего Проскурова – действительно проблемы. Оказывается, за ним по пятам уже много месяцев ходит киллер.
Только теперь стало понятно, почему Хамза был так невнимателен при разговоре.
– Киллер ищет, как подступиться к Проскурову? – уточнил Китайгородцев.
– Ты не понял, Толик. Киллер – он здесь. Он в ближайшем окружении Проскурова. И только ждёт удобного момента, чтобы убить. А мы узнали об этом только что.
//-- * * * --//
Выводы, к которым пришел Китайгородцев, в тот же вечер подтвердил Алексей Алексеевич. Он заглянул в комнату, где перед сном ужинал малолетний Алексей Сергеич (истошно вопя и отмахиваясь от ложки с кашей, которой пыталась накормить мальца невозмутимая няня) и где присутствовал Китайгородцев – и поманил телохранителя, предлагая тому выйти в коридор.
– Я хотел с вами поговорить, – сообщил Алексей Алексеевич, когда они оказались наедине.
Вид у Котелкова был озабоченный. С первого взгляда видно – большие проблемы, он встревожен.
– Так что такое случилось на прогулке? – осведомился Алексей Алексеевич.
Вот оно что.
Китайгородцев коротко поведал об устроенном Петей Проскуровым ралли.
Алексей Алексеевич хмурился.
– Опасность действительно была? – уточнил он.
– Да, – честно ответил Китайгородцев.
– Пётр Сергеевич делал это сознательно?
– Я думаю, что да.
По лицу Алексея Алексеевича пробежала тень.
– Он не любит младшего брата, – сообщил Котелков тоном, каким обычно вынужденно раскрывают неприглядные семейные тайны.
– Я это знаю, – сказал Китайгородцев, чтобы его собеседник не чувствовал излишней неловкости.
– Да? – удивился Алексей Алексеевич и посмотрел на Китайгородцева так, словно только что обнаружил, насколько он недооценивал этого человека.
Китайгородцев промолчал.
– Хорошо, я подумаю над тем, что нам предпринять, – сказал Алексей Алексеевич. – А у меня к вам просьба – не давайте делу ход. Нельзя, чтобы Сергей Алексеевич что-либо об этом узнал. Надо его от этого оградить. В этой семье очень сложные взаимоотношения. Очень!
Он посмотрел в глаза Китайгородцеву, пытаясь определить, все ли правильно тот понял.
//-- * * * --//
Хамза оставался в проскуровском поместье до поздней ночи, его машина стояла у ворот, и Китайгородцев знал, что шеф всё еще находится здесь.
А во втором часу ночи Хамза пришел к Китайгородцеву. Был он хмур, ещё больше, чем несколько часов назад. Видимо, беседа с Проскуровым не добавила Хамзе ни спокойствия, ни уверенности.
– Все совпадает, Толик, ошибки нет, – сообщил с мрачным видом Хамза.
– Киллер?
– Возможно. Проскуров подтвердил, что знал он такого человека.
– Какого человека?
– Его фамилия Лория. Имя – Роман. Он был компаньоном Проскурова. Не то чтобы они были равноправны. Проскуров – это кит. Большая рыба. А Лория – помельче. У Лории был свой бизнес. И часть этого бизнеса, не самая большая, принадлежала Проскурову. Год или чуть более назад Проскуров и Лория поссорились. И сразу как-то так получилось, что Лория угодил в тюрьму, а его бизнес отошёл Проскурову.
– Он его посадил?
– Никто ведь в таких вещах никогда не признается, – напомнил Хамза.
– А вы как думаете?
– Посадил.
– Чтобы бизнесом завладеть?
– Этого я не знаю. Да причина сейчас и не важна. Важно, что Лория считал Проскурова своим врагом. И желал его смерти. В ходе внутрикамерной разработки Лории было зафиксировано, как он проговорился: Проскуров, мол, не жилец. Его убийца ходит рядом с ним. И Проскурова не станет даже раньше, чем он, Лория, выйдет из тюрьмы. Торопиться с этим Лорией не стали. Только ещё готовили комплекс мероприятий – чтобы прощупать его, чтобы решить, с какого бока к нему подступиться и как лучше информацию скачать. А его тем временем убили. Буквально через неделю. В камере случилась драка, и его кто-то слишком сильно приложил. И теперь у него уже не спросишь, что же такое он имел ввиду.
– И вообще, – не блеф ли это был, – подсказал Китайгородцев.
– Это не блеф, Толик. Поверь мне.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Хамза – такой человек, который никогда не скажет всего, что знает. А знает он очень много. И про Лорию этого несчастного, естественно, тоже. Я даже догадываюсь, откуда у Хамзы сведения. У большинства охранных агентств – тесные связи с МВД и ФСБ. В том числе личные контакты. Среди наших сотрудников – много выходцев из этих служб. И всегда есть возможность обратиться к своим бывшим сослуживцам, чтобы получить интересующую информацию. Когда наше охранное агентство „Барбакан“ взялось обеспечивать безопасность Проскурова, Хамза, конечно же, принялся качать всю доступную информацию об охраняемом объекте и его окружении. Это всегда делается с тем, чтобы выявить возможные риски и выработать меры по минимализации этих рисков. И вот среди прочего закинутый невод вытащил историю человека по фамилии Лория. Материалы оперативной разработки, зафиксированный внутрикамерным стукачом то ли трёп, то ли проговор Лории, стали для Хамзы сигналом тревоги, и я уверен, что Хамза уже многое успел перепроверить, если он с такой уверенностью говорит о том, что это не блеф и что киллер в действительности существует».
//-- * * * --//
Утро Алексея Сергеевича Проскурова начиналось с водных процедур в специально построенном для него маленьком бассейне – рядом с большим, двадцатипятиметровым, который предназначался, по-видимому, для его родителей. В присутствии няни и Китайгородцева мальчика плескал в воде худой жилистый мужичок, который еще год назад, как успел узнать Китайгородцев, был одним из тренеров юношеской сборной Российской Федерации по плаванию.
Водные процедуры Алексею Сергеевичу явно нравились и можно было только порадоваться за малыша, которому родители смогли создать такие превосходные условия для развития.
Мама Алеши появилась у кромки большого бассейна в коротком халатике, который она бросила небрежно на стоящий здесь же шезлонг и осталась в умопомрачительном купальном костюме, который не столько скрывал, сколько подчеркивал, и Китайгородцев снова подумал о том, что она действительно была когда-то фотомоделью.
Виктория без разбега нырнула, красиво и почти без всплеска вошла в воду, и долго плыла под водой, прежде чем вынырнула на поверхность. Проплыла до противоположного бортика бассейна, потом вернулась, потом еще раз повторила этот же маршрут, и только после этого по лесенке поднялась на бортик – мокрая, гибкая, сильная.
Взяла со стола загодя приготовленный невидимой прислугой свежевыжатый сок, приблизилась к бассейну, в котором плескался её сын.
– Что-то красное высыпало на лице, – сказала Виктория, всмотревшись. – Оксана Петровна…
Интонация не столько вопросительная, сколько требовательная.
Няня тотчас подтвердила догадку.
– Наверно, съели мы что-то не то, Виктория Александровна.
– Как – не то? Почему – съели? Алеша сам пошёл и взял что-то со стола? – поинтересовалась Виктория и в её словах угадывался сарказм. – Продукты только те, которые рекомендовал диетолог?
– Совершенно верно.
– А откуда покраснение? Передайте Алексею Алексеевичу, чтобы он вызвал аллерголога.
– Сделаю.
– И диетолог пусть приедет, посмотрит, что он там такое понаписал.
– Хорошо, Виктория Александровна.
– Возьмите-ка Алёшу на руки, – сказала Виктория, обращаясь к Китайгородцеву. – Я хочу взглянуть поближе.
Китайгородцев склонился над бассейном, тренер передал ему ребенка, Алеша заплакал, – наверное, ему не понравилось то, насколько неожиданно прервались водные процедуры.
– Да, – сказала Виктория, всмотревшись. – Это аллергия.
Склонилась над малышом. Она оказалась настолько близко от Китайгородцева, что он уловил нежный запах ее тела.
К бассейну вышел Проскуров. Лишь мельком взглянул на жену и сына, сбросил халат на мокрый бортик и нырнул в бассейн, подняв тучи брызг. Это кит, вспомнились Китайгородцеву слова Хамзы, большая рыба. Хотя кит – это не рыба, а млекопитающее, кажется.
Проскуров шумно проплыл вперед-назад, тяжело вылез из бассейна, надел халат. Виктория сделала Китайгородцеву знак рукой, увлекая его за собой, пошла к мужу.
– У мальчика аллергия, – сказала Виктория супругу. – Я вызываю врача.
Проскуров скользнул взглядом по лицу сына.
– Ничего особенного, – оценил он. – Я думаю, не о чем беспокоиться.
В его голосе угадывалось равнодушие. Не чёрствость бесчувственного человека, а способность анализировать и адекватно оценивать обстановку были ему присущи.
– А это охранник, который поедет с нами в Муром, – сообщила Виктория.
Проскуров даже не удостоил телохранителя взглядом.
– Новенький, что ли? – спросил он, ни на кого не глядя.
И получалось, что отвечать предстоит Китайгородцеву.
– Я здесь со вчерашнего дня, – сообщил Китайгородцев.
– Сейчас возьмёшь моего сына, – сказал Проскуров. – Старшего. Петра. У него там проблемы какие-то со сверстниками. Обижают. Поедешь и пугнёшь маленько, чтобы неповадно было, потом доложишь мне.
– Это невозможно.
– Что – невозможно? – неприятно удивился Проскуров.
– Я не могу никого пугать. Не имею права.
Проскуров, наконец, сфокусировал свой взгляд на собеседнике. Взгляд был тяжёл и страшен.
– Ты чего такого о себе вообразил? – будто бы изумился недалёкости собеседника Проскуров.
Китайгородцев молчал.
– Сейчас возьмёшь мальчишку и поедешь с ним туда, куда он скажет.
Китайгородцев молчал.
– И мне потом доложишь.
Китайгородцев молчал.
И это молчание было его ответом.
– С сегодняшнего дня ты в этом доме не работаешь, – сказал Проскуров, всё окончательно для себя уяснив. – Чтобы я тебя больше здесь не видел. Пошёл вон!
//-- * * * --//
Проблема была в том, что Китайгородцеву не на чем было уехать в Москву. Приехал он накануне на служебной машине и эта же машина должна была увезти его обратно сегодня – когда закончится его смена – а до конца смены еще оставалось время. И Китайгородцев вызвал из города такси.
Пока он ожидал машину, к нему успел наведаться Алексей Алексеевич.
– Как жаль! – посочувствовал Котелков. – Но наш Сергей Алексеевич не то чтобы не любит, когда ему отказывают, а вовсе не знает, что такое отказ. Просто не представляет себе.
Развёл руками – такие, мол, дела.
Потом пришла Виктория. Она уже успела облачиться в деловой костюм, но чувства под одеждой не спрячешь, и было видно, как она расстроена и взвинчена.
– Не обижайтесь, – попросила она Китайгородцева. – Всё так нелепо получилось.
Это была такая форма извинения. Китайгородцеву нечасто доводилось видеть, чтобы хозяева извинялись перед обслугой, поэтому по достоинству оценил поступок Виктории.
Машина такси прибыла через час. На территорию поместья её не пропустили и она осталась за воротами.
Китайгородцев вышел за ворота. И увидел приближающуюся машину Хамзы. Тот ещё ничего не знал о случившемся. То-то будет сюрприз для шефа.
– Толик, привет! – сказал Хамза. – Ты далеко собрался?
А за спиной Китайгородцева тем временем открывались тяжеленные, похожие на крепостные, ворота. И из тех ворот выезжал черный "Бентли" Проскурова. Китайгородцев посторонился. Но "Бентли" не проехал мимо, а притормозил рядом, бесшумно опустилось увлекаемое электроприводом стекло, открывая взорам каменное лицо Проскурова, и Хамза, соблюдая субординацию, поздоровался с работодателем первым:
– Доброе утро, Сергей Алексеевич!
– Доброе, – будто нехотя разлепил свои губы Проскуров.
– А вот это и есть тот самый Китайгородцев, – сообщил Хамза. – Я вам говорил о нём вчера. Он будет за вашу безопасность отвечать…
– Не будет, – прервал его речь Проскуров, ни на кого не глядя.
Закрыл окно, отгородившись непрозрачным снаружи стеклом, и "Бентли" умчался прочь, оставляя Хамзу в состоянии крайней растерянности.
//-- * * * --//
– Какие у тебя соображения? – как ни в чем не бывало спросил Хамза.
Это он о работе спросил. В одно мгновение переключился. Будто и не докладывал ему только что Китайгородцев об утреннем конфликте с Проскуровым.
– Если киллер действительно существует и он где-то рядом с Проскуровым – мы не знаем, где это "рядом". У Проскурова два места, где он проводит много времени и где есть так называемое "окружение". Это офис, где наверняка работают десятки или сотни людей…
– Около трехсот, – подсказал Хамза.
– И этот дом, где множество обслуги.
– Сто восемь человек.
– Не многовато? – усомнился Китайгородцев.
– Это и те, кто работает у Проскурова постоянно, и те, кто приезжает сюда время от времени – спецы по системам безопасности, по ремонту коммуникаций.
– В общей сложности – почти четыре сотни человек. Где искать, в офисе или здесь, в доме – непонятно. Это раз. Второе. Много времени теряем на проверке. Пока поднимем списки работников, пока выявим тех, кто работает у Проскурова год или около того – это очень долго. Значит, мы рискуем. Поэтому Проскурова надо увозить.
– Эвакуация?
– Да.
– За границу?
– Нет. Там охранять сложнее. Там чужое законодательство, чужая полиция, там мы не гарантируем ему безопасность стопроцентно. А здесь мы сможем изолировать его надежно.
– Где?
– В Муроме.
Хамза задумался. Не ожидал такого поворота в разговоре.
– Разве он туда поедет? – засомневался Хамза.
– Ему надо объяснить. Это ненадолго. Пока мы не прошерстим персонал. Неделя или две. Вроде как отпуск. Лето, всё равно в Москве никого нет, жизнь замерла. А если ему что понадобится – у него есть Интернет, есть факс, да он, в конце концов, может курьеров туда-сюда гонять, вертолет арендует на две недели, и решена проблема. Главное, чтобы в Муром не везти никого из тех, кто его сейчас окружает. Отсечь киллера, если он есть, чёрт бы его побрал. Полностью новое окружение. И даже жену его здесь оставить.
– Но это же она собиралась в Муром, – напомнил Хамза.
– Она в Муром собиралась, чтобы от старшего проскуровского сына быть подальше. А если Проскуров со своим сынулей уедет туда, так Виктории и нечего там делать.
– Да, кстати, о старшем сыне, – будто невзначай вспомнил Хамза. – Ты поезжай с ним, разберись с обидчиками. Сделай всё, как попросил Проскуров. Не нужно нам, чтобы Проскуров сейчас на это отвлекался и сильно нервничал. Надо, чтобы он нам доверял и знал, что мы с ним, а не против него.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«На курсах телохранителей, где я когда-то учился, один из лекторов, бывший сотрудник КГБ, говорил нам, что с охраняемым лицом отношения должны быть такими, какими бывают отношения с маленькими детьми у взрослых людей: капризы и желания ребёнка вроде бы учитываются, но одновременно взрослый незаметно для ребёнка гнёт свою линию, не мытьём так катаньем добиваясь нужного результата. Наш лектор рассказал нам, как в СССР лечили Суслова, идеолога КПСС, фактически второе лицо в партии, а, значит, и в государстве. Престарелый Суслов пожаловался врачам, что при ходьбе в холодную погоду у него начинает болеть левая рука. Он считал, что причина – в больных сухожилиях. Врачи же установили, что это связано с больным сердцем Суслова, но в силу особенностей человеческого организма боль ощущается не в области сердца, а в руке. Но Суслов слышать ничего не хотел и настаивал на том, что лечить ему надо руку. Тогда врачи, не тратя время на споры, заказали фармацевтам на Западе изготовление нужного Суслову лекарства (естественно, для лечения сердца) не в виде препарата, принимаемого внутрь, а в виде мази, и эту мазь они потом рекомендовали Суслову в качестве средства для лечения его больных сухожилий. Суслов использовал мазь, втирая её в якобы больную руку. Мазь впитывалась в организм и оказывала нужное влияние на сердце и сосуды. Боли прекратились. Суслов потом долго напоминал врачам, что он с самого начала говорил им, что дело было в сухожилиях. Врачи согласно кивали, признавая, что ошибались. И никто не сказал Суслову правды про чудо-мазь. Ведь цель уже была достигнута. Подход Хамзы к проблеме напомнил мне о той давней истории. Хамза готов был действовать с Проскуровым так, как врачи когда-то обошлись с Сусловым. Потому что у Проскурова проблемы возникли столь серьёзные, что нельзя было растрачивать драгоценное время на пустяки».
//-- * * * --//
Для поездки к обидчикам Пети Проскурова Китайгородцев выбрал в хозяйском гараже чёрный огромный «Додж-Дуранго». Машина, которая одним видом многое говорит о своих непростых пассажирах.
Петя сел на переднее сиденье рядом с Китайгородцевым. Он ехал мстить за прошлые обиды, и вид имел соответствующий: хмур и зол, выражение лица крайне неприятное.
– У тебя есть пистолет? – спросил он кровожадно у Китайгородцева.
– Есть.
– Настоящий? Или газовый?
– Настоящий.
Петины глаза загорелись нехорошим огнем.
– Значит, так, – сказал он. – Приезжаем. Выходим из машины. Оба. Я впереди, ты за моей спиной. Я с твоим пистолетом. И мы даем этим уродам оторваться.
Он замолчал. Видимо, его фантазия забуксовала.
– Оторваться – это как? – спросил Китайгородцев. – Что мы с ними будем делать?
Петя замешкался с ответом.
– Стрелять будем, что ли? – уточнил Китайгородцев.
Петя посмотрел на собеседника с сомнением. То есть пострелять этих уродов он был бы рад, да боязно. Да и нереально это – убивать. Это даже Петя понимал.
– А ты приёмчики всякие знаешь? – поинтересовался Петя. – Ну, такие, чтобы мозги по стенке.
– То есть будем убивать? – решил дойти до сути Китайгородцев.
И снова Петя засомневался. Он ехал мстить и жаждал несчастий для своих врагов, но что он будет делать, когда предстанет перед ними, он не знал.
– Смысл в чем? – сказал Китайгородцев. – Смысл в том, чтобы попугать. Правильно?
– Да, – согласился, подумав, Петя.
– А больше всего страшит – что?
– Что? – эхом отозвался Петя.
– Не то, что уже случилось, а то, что может случиться. Ожидание несчастий пугает больше, чем само несчастье.
– Да? – удивился Петя, который никогда о таких вещах, похоже, не задумывался.
– Конечно, – уверенно сказал Китайгородцев.
Петины обидчики обычно проводили время на захламленном пятачке территории, примыкающей к Дмитровскому шоссе в районе метро "Владыкино". Здесь они из досок и картона соорудили подобие сарая, где пили пиво, неумело мешая его с водкой, и пробовали курить свою первую в жизни травку. У Пети с ними общих дел не было, если не считать того, что эти ребятки время от времени Петю поколачивали и отнимали у него деньги.
Петя показал Китайгородцеву дорогу, их "Додж" пробрался меж выкрашенными грязноватой краской заборами, выехал на пустырь, и Китайгородцев увидел прилепившийся к глухой кирпичной стене хлипкий сарай.
К сараю Китайгородцев подъехал вплотную, останавливать машину не стал, а только сбросил скорость, осторожно уперся мощным бампером в стену сарая, непрочная конструкция захрустела и заскрипела, гнилые доски рассыпались, и из этого призрачной надежности укрытия сыпанула перепуганная пацанва.
Китайгородцев вышел из машины. Полдюжины подростков обездвижили и смотрели на него со страхом. Пиво, травка и взрослая жизнь как-то быстро ими позабылись, и они снова превратились в робеющую перед взрослыми ребятню.
– Привет, – сказал им Китайгородцев. – Чей гадюшник?
Никто не осмелился ему ответить.
– Кто строил? Кто хозяин? – продолжал вопрошать Китайгородцев.
Молчание в ответ.
– Значит, не перед кем извиняться, – определился Китайгородцев, – А то я немножко зацепил вот здесь. Так что – претензий никто не выдвигает?
И тут из "Доджа" Петя появился. Вышел из машины, хлопнул эффектно дверцей, и встал рядом с Китайгородцевым, старательно Китайгородцева копируя: ноги по-хозяйски широко расставлены, руки в карманах джинсов. Его появление произвело на подростков огромное впечатление. Никак они прежде не могли бы связать не раз ими битого Петюню с этим крутым дядькой на дорогущем внедорожнике. А Петя прошёлся вдоль строя вмиг обмерших сверстников и остановился перед одним из них. Тот пацан отчего-то сразу изменился в лице. Побледнел даже. Наверное, он ждал удара. Китайгородцев тоже ждал и готов был в любую секунду вмешаться. Но удара не последовало. Петя развернулся и пошел к машине.
– Поехали! – повелительно бросил он Китайгородцеву.
Китайгородцев послушно сел за руль. Развернул машину. Подростки провожали их взглядами, где смешались изумление и почтительность.
– Йес! – удовлетворённо сказал Петя.
Похоже, что трудно было сейчас сыскать на земле человека более счастливого, чем он.
– Вот видишь, – сказал Китайгородцев. – Всё получилось. И хорошо, что ты бить его не стал.
– Я его пожалел.
– Ты не пожалел его. Ты побоялся, – спокойно сказал Китайгородцев.
И Петино лицо залилось краской.
– Но он этого даже не заметил, – с прежним спокойствием продолжал Китайгородцев, демонстративно не замечая состояния собеседника. – Потому что он сам сильно испугался. И он вот этот свой страх запомнит навсегда. Запомнит то, как испугался. И это гораздо лучше, чем, если бы ты просто его ударил.
//-- * * * --//
Китайгородцев загнал «Додж» на кручу у Воробьевых гор, куда и пешком не каждый захочет взобраться. Отсюда был виден изгиб петли Москва-реки и стадионная чаша в Лужниках. И вокруг – ни одной живой души.
– Клёвое место, – оценил Петя. – Здесь никто не найдёт. Да?
– Да, – подтвердил Китайгородцев.
– Клёво, когда никого нет. Когда ты сам.
– Не всегда так, – не согласился Китайгородцев. – Я где-то вычитал фразу: "Одиночество – прекрасная вещь, но обязательно нужно, чтобы рядом был ещё кто-то, кому ты мог бы рассказать о том, что одиночество – это прекрасная вещь".
Петя хлопал глазами. Не понял. Для него все это было слишком сложным.
– Я тебе сейчас объясню, – сказал Китайгородцев. – Ты говоришь, что одиночество – это хорошо. Тебе бы хотелось, чтобы ты сейчас был один? Чтобы меня здесь не было?
– Н-нет, – не очень уверенно ответил подросток.
– А два часа назад там, на пустыре у "Владыкино", ты хотел бы оказаться без меня?
– Нет, – замотал головой Петя и засмеялся, представив себя перед полудюжиной своих врагов без спасительного присутствия Китайгородцева у него за спиной.
– Бывают ситуации, когда одиночество – это не так уж хорошо, – сказал Китайгородцев.
– Я знаю.
– На своём опыте?
– На своём. На мамином. Она у меня одна, – сказал Петя, на глазах мрачнея.
Наверное, он имел ввиду, что отец бросил его мать. Но Китайгородцев дипломатично всё переиначил.
– У твоей мамы есть ты. А это значит, что она не одна, – подсказал он.
Сбросил пиджак. Обнажилась кобура.
– Дай мне пистолет, – попросил Петя.
Китайгородцев извлек из пистолета обойму, проверил, нет ли в стволе патрона, и только после этого передал оружие мальчишке. Петя разглядывал пистолет с завороженным видом. Потом взводил курок, нажимал на спусковой крючок, слышался щелчок. В очередной раз передёрнул затвор, потом вдруг приставил пистолет к виску, нажал на спусковой крючок.
– Зачем? – вырвалось у Китайгородцева.
– Самоубийство, – пожал плечами Петя. – Прикольно.
//-- * * * --//
С сотрудниками проскуровского офиса должны были разбираться другие люди, а вот сто восемь человек обслуживающего персонала в доме на Рублево-Успенском шоссе достались Китайгородцеву. Хамза определил ему место в доме охраны, где Китайгородцеву выделили отдельную комнату, сюда же привезли файлы с информацией, всё, чем поделился департамент кадров проскуровской фирмы плюс то, что раздобыл по своим каналам Хамза. Здесь, на территории поместья, все люди были под рукой, да и вездесущий Алексей Алексеевич мог по любому из работников подсказать всё, что потребуется, о чём Хамза предусмотрительно договорился с Проскуровым.
– Ты, главное, на глаза Проскурову не попадайся, – посоветовал Китайгородцеву Хамза. – А там оно само собой как-нибудь рассосётся.
По причине дефицита времени Китайгородцев начал с изучения файлов тех работников, которые появились в окружении Проскурова год или около того назад. К его удивлению, таких оказалось немного – всего пятеро из ста восьми человек. Четверо мужчин и одна женщина. Все четверо мужчин были в возрасте до тридцати лет. Это Китайгородцеву сразу не понравилось.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Скадовский Юрий Германович… Восьмидесятого года рождения… Город Тюмень… Образование среднее… Холост… Не привлекался… Служил в армии… Войска какие? Войска внутренние… Где служил? Подмосковье… Посмотреть, что есть на Скадовского у Хамзы… Так, Скадовский… Тюмень… Среднее… Холост… Внутренние войска… Водитель… А у Проскурова работает электриком… Да, это тот парень, который розетки заглушками закрывал, я его видел… Был водитель, стал электрик. Допустим… А это что? Оружие на Юрия Германовича Скадовского зарегистрировано… Карабин „Сайга“… В Тюмени оружие хранится, если судить по бумагам… Внутренние войска, карабин… А работает электриком… А как он вообще к Проскурову попал? Как простой парень из Тюмени в одночасье переместился в элитный дом на Рублевке?.. Вот он работает в Тюмени… И тоже водителем, между прочим, а никаким не электриком… Четвертого апреля он увольняется, а уже шестнадцатого принят на работу в дом Проскурова… Электриком… Хорош электрик… С карабином…»
//-- * * * --//
Вечером Китайгородцеву позвонил Алексей Алексеевич, пригласил в свой кабинет, сказав, что дело неотложное.
В том кабинете Китайгородцева дожидалась Виктория. Коротенькая юбка и топик – фигура у нее чудо как хороша.
– Почему вы нас оставили? – спросила Виктория, и в её голосе не было ни сухости, ни раздражения хозяйки, а лишь участливость не чужого собеседнику человека. – За Алёшей надо бы присматривать.
Китайгородцев знал, что нельзя говорить о новом задании, которое ему дали, и нельзя ссылаться на Хамзу.
– Вы ведь знаете о распоряжении вашего супруга, – сказал Китайгородцев. – Он вообще хотел удалить меня из дома. Но я не ушёл. Я пересижу тихонько смутные времена и вернусь, я обещаю.
Он обращал всё в шутку и даже улыбнулся. Виктория купилась на этот дешёвый трюк и тоже улыбнулась в ответ. Только Алексей Алексеевич сидел в своём кресле с непроницаемым выражением лица, и вид имел такой неприметный, будто его здесь и не было.
– Хорошо, я поговорю с мужем, – сказала Виктория.
Китайгородцев дипломатично промолчал.
Виктория поднялась из кресла. Алексей Алексеевич тут же вскочил, словно под ним сработала мощная пружина. Он провожал Викторию до выхода из кабинета и лично распахнул перед нею дверь.
– Там розетки закрыли, – вдруг вспомнила Виктория и остановилась в дверях. – Ну, такими штучками пластмассовыми. Вы видели?
– Да, – ответил Китайгородцев.
– Они такие, как нужно? Правильные штучки?
– Правильные, – улыбнулся Китайгородцев. – Электрик всё сделал, как следует. Скажите, а вы сами людей для работ по дому набираете? Или кто-то это делает за вас?
– По-разному бывает. Иногда обращаемся в агентство, иногда берём по рекомендации знакомых. А почему вы спрашиваете?
– Я скажу, только вы не говорите об этом, пожалуйста.
– Кому не говорить? Мужу?
– Нет, этому человеку. Электрику. Он каким-то таким чудесным образом к вам попал. Переместился из далёкой Тюмени прямо в ваш дом. И ему на такой карьерный взлет понадобилось меньше двух недель.
– А что тут странного? – не понимала Виктория.
– За неполные две недели работу подыскать, проверки все пройти, к вам ведь без проверки не берут…
– Может, он специалист хороший?
– Он до того электриком не работал. Он был водителем.
Виктория озадаченно посмотрела на Китайгородцева. Но поскольку задачка оказалась для нее неразрешимой, а потому неинтересной, она махнула рукой:
– Я не знаю. Этим занимаются специальные люди, вот хоть Алексей Алексеевич, через него, по-моему, все проходят, кто к нам на работу попадает.
Котелков с готовностью кивнул.
Виктория ушла.
– Удивительное дело, – сказал Китайгородцев. – Из ста восьми человек, которые заняты в доме, только пятеро новеньких, тех, кто принят за последний год. А остальные здесь работают давно, уже считай что ветераны.
– Ничего удивительного, – пожал плечами Котелков. – Сергей Алексеевич неохотно расстаётся с людьми. Уж если кто попал к нему в обойму – держать возле себя будет до последнего, покуда человек совсем не дискредитирует себя.
– Он так любит людей?
– Скорее, это синдром собственника, – нешироко улыбнулся Алексей Алексеевич. – Он ведь настоящий хозяин. А такой человек никогда ничего не выпускает из своих рук. И никого, – добавил Котелков и снова улыбнулся. – Я, например, рядом с ним со времен института. Учились вместе. В одной группе. Потом он на завод попал работать, быстро стал начальником цеха, меня взял к себе. Потом бизнесом занялся и снова я ему пригодился. Он держит людей возле себя. Старается не отпускать.
– Я вас еще про электрика хотел спросить, – вернулся к интересующей его теме Китайгородцев.
– У вас глаз – алмаз, – сказал Алексей Алексеевич и уже в третий раз за короткое время улыбнулся, что было крайне необычно для этого всегда занятого и озабоченного человека. – Видите ли, в чём дело… Я, извиняюсь, вашего имени-отчества не помню…
– Меня зову Анатолий.
– А отчество?
– Можно без отчества.
– К такому человеку обращаться можно только по отчеству, – не согласился Котелков. – Потому что специалист. Профессионал. Так что – только уважительно.
– Иванович я.
– Так вот, Анатолий Иванович, всё очень правильно вы с Юрой Скадовским поняли. Легко и быстро он к нам на работу попал. Потому что родственник он мне. Племянник. Сын моей родной сестры.
И Котелков развёл руками. Что хотите, мол, со мной делайте, а я никак не мог устоять в тот раз, очень уж хотелось родственнику порадеть.
– У меня вопросов больше нет, – улыбнулся Китайгородцев.
Скадовский отпадает.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Тесадзе Реваз Шалвович… Семьдесят восьмого года рождения… Тбилиси… Среднее образование… Холост… Не привлекался… Служил в армии… В Грузии… А что там было? Война была? В каком году?.. Надо выяснить… Он там настрелялся, может быть… Руку набил… А чего он в Москве делает?.. Как тут оказался?.. Посмотреть в файлах у Хамзы, у Хамзы много всего интересного… В Москве Тесадзе с двухтысячного года… Работает в фирме „Вектор Плюс“… И ни разу место работы не поменял… Так ему работа нравится… Или ему другое что-то нравится?.. Так, а что это за „Вектор Плюс“ такой… Фирма… Возведение кровель… Зарегистрирована… Лицензия… Генеральный директор Тесадзе… И у нас Тесадзе… Так они родственники?.. Тесадзе Шалва… Он отец… А этот – сын… И тут по-родственному… А что мне тут не нравится?.. Ведь не нравится же… Жирную галочку напротив фамилии Тесадзе поставить и – думать!.. Ведь он меня напрягает, этот Тесадзе… Что-то в нём настораживающее… Воевал… В Грузии… Не только это… В Грузии… Грузия… Грузин… А про киллера кто обмолвился? Лория! Лория – это грузинская фамилия? Очень похоже! Лория, Берия… Какой-нибудь мингрел или что-то в этом роде… Но – из Грузии!.. Вот что напрягло! Проскуров упёк Лорию в тюрьму. Отнял бизнес. И после этого Реваз Тесадзе пришел работать к Проскурову… Или папа его туда направил?.. Шалва Тесадзе… Фирма „Вектор Плюс“… Жирная галочка… Надо проверять…»
//-- * * * --//
Ночью, когда Китайгородцев сидел за компьютером, ему почудилось, будто кто-то постучал в окно. Погасил экран компьютера. Замер. Вслушался.
Действительно, стук. Осторожный и едва различимый.
Китайгородцев приблизился к окну, выглянул. В свете близкого фонаря – силуэт тщедушного человечка. Китайгородцев распахнул окно.
– Петя?
– Ага. К тебе можно?
– Давай.
Китайгородцев протянул руку, мальчишка ухватился за неё, перемахнул через подоконник.
– Слышал новость? – спросил подросток. – Отца хотят убить!
– Да ну?! – вполне правдоподобно изобразил удивление Китайгородцев. – Кто?
– Какие-то козлы.
– Это он тебе сказал?
– Нет, он сказал этой…
Скривился, будто его при одном только упоминании корёжило. Значит, о Виктории шла речь. Такая уж у мальчишки к ней нелюбовь.
– Я подслушивал, – легко признался Петя.
– Подслушивать нехорошо, – дежурно исполнил свой долг взрослого Китайгородцев.
– Я знаю. И всё равно подслушиваю. А ты?
– И я подслушиваю.
– Правда?! – изумился Петя такой откровенности. – А почему?
– Мне интересно.
– И мне, – засмеялся Петя, вдруг обнаруживший, сколь много общего у них с собеседником. – А ты прикольный.
Китайгородцев молча пожал плечами в ответ. Уж какой, мол, уродился, так что ты, брат, извиняй.
– Мне, допустим, моя мать тоже может сказать, что нехорошо подслушивать. И сама она типа не подслушивает никогда. А получается враньё.
– Ну, может быть, она правду говорит, – предположил Китайгородцев.
– Ха! – как смог, изобразил сарказм подросток. – Врёт! Всегда! На каждом шагу! Вот есть какой-то дядя, с которым она встречается, я ей говорю – ну ладно, ну есть он, ну и, пожалуйста. А она говорит – нет никого. Враньё!
Было видно, как переживает по этому поводу.
– Так что ты там про покушение подслушал? – перевёл разговор на другую тему Китайгородцев.
– Отец сказал этой, что он уедет скоро, потому что тут опасно. И я уеду с ним.
– Далеко?
– Город Муром. Там у нас дача. Там классно. Я там был. Я там жил. Ну, раньше ещё, в смысле, – помрачнел мальчишка.
Вспомнилась прежняя жизнь, когда они были вместе, и мать его жила с его отцом.
– Как думаешь, его и вправду могут убить? – спросил Петя.
– У него охрана, – ответил неопределенно Китайгородцев. – Телохранители.
– Думаешь, смогут помочь?
– Люди специально учились. Много чего умеют, – сказал Китайгородцев.
– А прикольно было бы увидеть.
– Что?
– Покушение.
– Это страшно.
– А ты видел?
– Да.
– Расскажи!
– Ты стреляешь, в тебя стреляют – ничего интересного. Это только в кино смотрится красиво.
– Да, – сказал Петя. – В кино всегда клёво. Эти такие нападают, а телохранители – бах! бах! бах! Мочат всех без разбора. Чтобы мозги по стенке. Было такое, чтобы ты кого-то убил?
– Да.
– Расскажи!
– Нет, этого я тебе рассказывать не буду.
– Ну, пожалуйста!
– Нет!
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Шаров Геннадий Алексеевич… Одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения… Город Оренбург… Образование среднее… Холост… Не привлекался… Армия… ВДВ… Воздушно-десантные войска… Голову даю на отсечение – побывал в Чечне… Это надо посмотреть в файлах у Хамзы, там обязательно будет… Да, Чечня… Две командировки по два месяца… Итого четыре месяца стресса… А год назад его взяли на работу к Проскурову, в охрану… Я его видел, этот парень стоит на воротах… Открыл ворота, закрыл, машина въехала, машина выехала… И это он ключницей Агафьей согласился стоять на воротах после своего десантного прошлого?.. А кем он работал?.. Охранник… На рынке… Но как к Проскурову попал?.. Узнать… Зарегистрирован автомобиль БМВ… Девяносто пятый год… Это выпущен в девяносто пятом, а Шаров приобрел его в две тысячи втором… В мае месяце… Весной и в начале лета многие автомобили покупают… Начало сезона… А оружие у него есть? Смотрим… Оружия гражданин Шаров не приобретал и на себя не регистрировал… Так, водительское удостоверение… Номер… Серия… Выдано… В городе Оренбурге… Все правильно, по месту прописки… Прописан он до сих пор в Оренбурге… Стоп!.. Выдано в сентябре две тысячи второго… А машину он купил в мае… Обзавёлся машиной и только через четыре месяца получил права… Так бывает?… Так бывает… Но что-то странное тут есть…
//-- * * * --//
Утром Китайгородцева вызвали к Проскурову. Алексей Алексеевич лично сопровождал Китайгородцева до кабинета своего хозяина, выглядел он при этом крайне озабоченным и непрерывно вздыхал.
– Не в духе! – сразу предупредил он своего спутника.
Так что, мол, держись, тут я тебе ничем помочь не смогу.
– Я вас вот о чём хотел спросить, – сказал Китайгородцев. – У вас работает Реваз Тесадзе.
– Да, грузинчик, по крышам лазает, протечки устраняет.
– А Шалва Тесадзе, директор фирмы "Вектор Плюс" – он этому грузинчику кто?
– Отец! – с готовностью доложил Котелков.
– Они из Грузии?
– Да. Но отец давно в Москве живет, еще с начала девяностых.
– А Лория – он тоже был грузин?
– Кто? – будто опешил Алексей Алексеевич и даже вроде бы споткнулся.
– Лория, – спокойно ответил Китайгородцев. – Знали вы такого?
– Я-то знал. Но меня удивляет, что вы знаете.
Алексей Алексеевич смотрел на Китайгородцева, будто ждал, что тот ему объяснит, как такое может быть. Китайгородцев молчал.
– Лория – он родственник Тесадзе, – сообщил Котелков.
– Да ну! – вырвалось у Китайгородцева.
– Именно, – подтвердил собеседник. – Он очень дальний родственник, седьмая вода на киселе, у нас в России таких родственников знать не знают, но грузины – это другое дело. Они друг за друга держатся, знают, кто кому сват, кто брат, и друг другу помогают. Лория был компаньоном Сергея Алексеевича. И когда Проскуров стал строить этот дом, Лория привел своего родственника, Тесадзе, сказал, что тот крыши хорошие делает, что его фирма половину коттеджей под Москвой крышами накрыла. Дал, в общем, заработать родственнику.
– А Проскуров знает?
– О чём?
– О том, что Тесадзе и Лория – родственники.
– Конечно!
– И его это нисколько не тревожит?
– Что именно?
– Он ведь Лорию, родственника этих Тесадзе, фактически посадил. Не боится, что будут мстить ему?
– Ну, что вы, – с необыкновенной беспечностью сказал на это Котелков. – Шалва Тесадзе как раз и помогал этого Лорию сажать.
– Неужели?! – вырвалось у Китайгородцева.
– Так и было, – с прежним спокойствием кивнул Алексей Алексеевич. – Тесадзе поссорился с Лория. Прям врагами стали. А тут как раз и у Сергея Алексеевича с Лория вышел конфликт. И Тесадзе этот на своего родственника показания давал.
Значит, Реваза Тесадзе из числа подозреваемых можно исключить. Почти наверняка личной неприязни к Проскурову у него нет и быть не может.
//-- * * * --//
В кабинете Сергея Алексеевича Проскурова Китайгородцев оказался впервые. Много дорогого дерева, картины на стенах, наверняка они куплены на аукционах за большие деньги, хотя на взгляд несведущего человека – мазня мазнёй, ничего особенного. И вещицы по кабинету тут и там разбросаны: закладка для книг из желтого металла (почти наверняка золото), в очень похожем исполнении нож для разрезания книжных страниц, на столе лежат наручные часы, какие Китайгородцеву доводилось видеть только у людей по-настоящему богатых, да в журналах, которые эти богатые читают (стоимость часов, наверное, под сто тысяч евро). Ну и много другой всякой всячины – почти любую из таких вещей многие могут себе позволить купить, пускай даже поднапрягшись (квартиру, например, продав), но собрать всё это в одном месте и пользоваться с небрежностью и даже не задумываться о стоимости этих вещиц способны единицы.
В кабинете, кроме Проскурова, была еще Виктория. Она выглядела расстроенной и не могла этого скрыть. Проскуров с Китайгородцевым не поздоровался и сесть не предложил. А сам сидел, откинувшись на спинку кресла, нижнюю его половину скрывал массивный стол, отчего Проскуров казался бюстом самому себе, и Китайгородцев с порога догадался, что будет выволочка.
– Что с Петром – ездили? – осведомился Проскуров, не удостоив взглядом собеседника.
– Да.
– Это было первое мое поручение, – сказал Проскуров. – А второе?
Китайгородцев молчал, поскольку никакого второго поручения, кажется, не было.
– Я велел доложить, – напомнил Проскуров. – Ты доложил?
Вот какой повод он выбрал для того, чтобы Китайгородцева физиономией по столу повозить.
– Так точно, – сказал Китайгородцев. – Доложил.
– Кому? – удивился наглому вранью собеседника Проскуров.
– Своему шефу, Хамзе Роману Александровичу.
– А мне?
– А вам он должен был доложить. У нас субординация. Как в армии. Вся информация передаётся по команде.
Китайгородцев валял Ваньку, а лицо оставалось серьёзным, как у ретивого служаки. Но Проскуров все понял.
– Пшёл вон! – сказал он с хмурым видом.
Китайгородцев щёлкнул каблуками. Выглядело это как издёвка. Даже Виктория поняла.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
Ярыгин Дмитрий Игоревич… Одна тысяча девятьсот семьдесят седьмой год… Город Москва… Образование незаконченное высшее… Учился… МГТУ имени Баумана… Один семестр… Отчислен… Причина отчисления?.. Надо узнавать… Холост… Они все холостяки, эти новенькие… Не привлекался… В армии служил… Сразу после отчисления из вуза… Под Питером, части ПВО… После армии… Место работы… Валютная биржа… Потом «Лукойл»… Он системный администратор… Компьютерщик… И у Проскурова он по компьютерам… Здесь в доме много компьютеров?.. Ну, конечно… Здесь не дом, а целое предприятие… Много всякой техники… И всё управляется компьютерами… Система охраны… Система связи… Система теплоснабжения… Система водоснабжения… Даже продукты закупают, наверное, по подсказке компьютера, а иначе поди разберись, чего и сколько потребуется на такую ораву работающих и проживающих… Валютная биржа и «Лукойл»… И везде он работал подолгу, по несколько лет… А там ведь проверяют хорошо, там в службах безопасности профессионалы… И ничего компрометирующего они по этому Диме Ярыгину не накопали… Это хорошо, это хоть какая-то гарантия… Но почему он был отчислен после первого семестра?.. Может, ему не до учёбы было?.. Заигрался со своими компьютерами?.. У них, у компьютерщиков, это сплошь и рядом… Они все не от мира сего, эти компьютерщики…»
//-- * * * --//
Антон Баранов приехал из Мурома загоревшим, посвежевшим и упитанным, будто на хорошем курорте побывал. Во взгляде безмятежность, а в повадках – неспешность человека, который уже отвык куда-либо спешить и по какому-либо поводу излишне волноваться.
– Мы вас там заждались, – объявил Баранов Китайгородцеву, едва того увидев.
Радушный хозяин, заждавшийся дорогих гостей.
– Там так здорово, Толик, ты представить себе не можешь. Простор, тишина, воздух такой, что его надо в банки закатывать и в городах задымленных продавать, – рассказывал Баранов, а сам тем временем доставал и доставал из портфеля какие-то бумаги. – Там ещё надо, конечно, повозиться-поработать, я вот отметил, что предстоит сделать…
И выложил на стол перед Китайгородцевым свои бумаги.
Листов было много. Длинный перечень того, что предстоит сделать сотрудникам охранного агентства, прежде чем на объекте появятся охраняемые лица. Китайгородцев в бумаги не заглянул. И даже сдвинул эти бумаги на край стола. Будто они ему были без надобности.
– Всё меняется, Антон, – сказал Китайгородцев. – В Муром поедет не Виктория, а сам Проскуров. А Виктория остаётся здесь. Так что перечень мероприятий придется перерабатывать – под Проскурова.
– Это я с удовольствием, – широко улыбнулся Баранов.
Обрадовался возможности возвратиться в полюбившийся ему Муром.
Китайгородцеву не хотелось его разочаровывать.
– Поговори с Хамзой, – только и сказал он.
– О чём? – с прежней безмятежностью осведомился Баранов.
– Возможно, в Муром он кого-то другого пошлёт.
– Почему? – вырвалось у Антона.
И улыбаться перестал.
– Ты, наверное, будешь хозяйку опекать. Викторию. И её сына, Алешу Проскурова. А они остаются здесь. Так что Хамза, наверное, в Москве тебя оставит.
– А ты? Ведь ты тоже с Викторией…
– Нет, я с Проскуровым. У него, похоже, большие проблемы.
//-- * * * --//
– Ты едешь с нами в Муром? – спросил Петя у Китайгородцева.
Значит, уже знает об эвакуации.
– Да, – ответил Китайгородцев.
– Клёво, – оценил Петя. – Ты будешь там нас охранять?
– Да.
– Йес! – сказал подобревший взглядом Петя. – Хочешь, я с отцом договорюсь, чтобы ты лично меня охранял?
– А у тебя в Муроме есть враги?
– Ну, какие там враги? – пожал плечами мальчишка. – Там до ближайшей деревни десять километров, нет никого вокруг.
– Тогда я смогу не только тебя охранять, а и всех, кто там будет, раз работы мало.
– Как хочешь. Слушай, а ты не знаешь, что такое асфиксия?
– Знаю. Это кислородное голодание. Кислород перестает в легкие человека поступать и человек задыхается.
– Фу! – сказал Петя. – Какая мерзость.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Ляшенко Оксана Петровна… Одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года рождения… Город Донецк… Образование высшее… Филфак университета… Ещё одно высшее образование… Факультет иностранных языков… Преподаватель в школе… Всю жизнь – в одной школе… Замужем… Муж… директор школы… Школа другая, не та, в которой работала Оксана Петровна… Две дочери… восьмидесятого и восемьдесят второго года рождения… А в восемьдесят шестом она получила второе высшее образование… При двух малолетних дочках… Целеустремлённая и трудолюбивая… Уже есть внук… У старшей дочери родился мальчишка… И больше информации по Оксане Ляшенко практически нет… Ничего кроме того, что она сама о себе сообщила при поступлении на работу к Проскурову… И у Хамзы на неё ничего нет… Абсолютно… Потому что дама эта с Украины, и Хамзе неоткуда информацию взять… Значит, надо срочно отправить человека на Украину… Пускай потопчется там, разузнает… Если всё это подтвердится… Два высших образования, муж – директор школы, дочери и внук… Тогда к этой няне никаких вопросов… Если подтвердится… Не с её биографией в киллеры наниматься… Растила дочек, работала, старалась… Второе высшее образование получила… Действительно, старалась… Но знания оказались невостребованны… Зарплата низкая, а у неё две дочери и внук… И для неё работа у Проскурова – находка… Она держаться будет за это место и работать на совесть… Руки не опустит… Целеустремлённая… На рожон не полезет… И в петлю не полезет… В петлю не полезет… Не полезет в петлю… Асфиксия… возникает при удушении… не поступает кислород… Петя спросил про асфиксию… А ещё раньше он сказал, что самоубийство – это прикольно!..»
//-- * * * --//
Поговорить об этом можно было только с Алексеем Алексеевичем. Китайгородцев мысленно перебрал всех, кто мог бы ему помочь, и обнаружил, что Котелков – единственный, к кому он может обратиться.
Когда Китайгородцев вошёл в кабинет, где находился Алексей Алексеевич, тот тотчас поднялся из-за стола и поспешил навстречу гостю. Алексей Алексеевич с недавних пор проникся уважением к Китайгородцеву и нисколько этого не скрывал.
– Я про Петю хотел поговорить, – сообщил Китайгородцев.
– Опять чего-то отчебучил? – нисколько не удивился Алексей Алексеевич.
– Нет, нормально всё, – пожал плечами Китайгородцев. – Вы давно его знаете?
– С самого рождения.
– Что за ребёнок? Проблемы у родителей с ним были?
– Как у всех родителей.
– Не больше?
– Но и не меньше, – в тон собеседнику произнес Котелков и улыбнулся. – Он раньше, кстати, был помягче. Когда родители жили вместе.
Еще совсем недавно.
– Он тяжело пережил развод?
– Он его и сейчас еще переживает, – сообщил Алексей Алексеевич.
– Он ведь с матерью живёт?
– Да.
– Вы не знаете, насколько у них с матерью доверительные отношения?
– Похоже, что о доверительности там речи нет.
– Может быть, тогда с отцом?
– Увы! – развёл руками Котелков. – По-видимому, у мальчика переходный возраст. Сложное время. Родители – уже не авторитет. А почему вы так заинтересовались?
– Мне кажется, что у мальчишки сейчас какой-то хаос в голове. И мысли всякие глупые к нему приходят.
Алексей Алексеевич кивнул, давая понять, что полностью согласен.
– Например, мысли о самоубийстве, – сказал Китайгородцев.
И у Котелкова вытянулось лицо. Он изумился так, что не сумел совладать с эмоциями.
– Отчего же? – сказал Алексей Алексеевич. – Почему вы так решили?
А сам шарил руками по столу, словно был слепой.
Китайгородцев пожал в ответ плечами.
Алексей Алексеевич нащупал, наконец, что-то, и протянул Китайгородцеву.
Книга.
– Вот, взгляните, – пробормотал он, и вид при этом имел такой, будто находился под впечатлением только что ему продемонстрированного удивительного фокуса.
Китайгородцев увидел название книги. "Самоубийства: их история, способы осуществления и вообще всё, что вы хотели об этом знать".
– Это что? – в свою очередь опешил Китайгородцев.
– Это книга, – ответил мрачно Котелков. – Ее прислали на этот адрес, но на имя Пети Проскурова. Как раз сегодня.
– Кто прислал?
– Какой-то магазин, продающий книги через Интернет.
– Петя заказал себе такую книгу?
– Вполне возможно. По крайней мере, книга уже оплачена – кредитной картой, которой пользуется Петя.
– Вы уверены?
– Эту карту Сергей Алексеевич специально сделал для Петра – к его приезду в этот дом.
– И что вы собираетесь делать с книгой?
– Пока ничего. Вся почта, которая приходит на этот адрес, проходит через мои руки. Я получил книгу. Я удивился. И я не знаю, что мне делать. Пете я, по крайней мере, ничего пока не сказал.
– Правильно сделали, – оценил Китайгородцев. – Пускай пока потомится в ожидании этой книги.
//-- * * * --//
Хамза приехал утром и сразу прошёл к Китайгородцеву.
– Толик! Ты просил Шарова проверить. Охранника, что на воротах.
– Да. Он права получил позже, чем купил машину, – вспомнил Китайгородцев.
– Так вот лажа сплошная там с правами и с Шаровым этим тоже. Псих он.
– Что?
– Псих, – повторил Хамза. – На учете в психоневрологическом диспансере стоит в своём родном Оренбурге. Не зря ты к его правам прицепился. Он машину по случаю купил, а прав не было. И права решил купить. Ему бы права сделали, да там нужна медицинская справка, а справку не дали из-за того, что для ее получения нужна другая…
– Из диспансера.
– Именно! А он там на учёте! И всё затормозилось. Пока он нашёл врача, который согласился ему справку дать, пока ему потом сделали права – время шло.
– Диагноз у него серьёзный?
– Диагноз серьёзный, – кивнул Хамза. – Его надо от Проскурова убирать. Сейчас пойдём к этому завхозу, который за всё тут у Проскурова отвечает…
– Надо прямо к Проскурову идти, – подсказал Китайгородцев. – Он никого так просто от себя не отпускает. Без его решения никого ни переместят, ни уволят.
//-- * * * --//
Проскуров плескался в бассейне и не прервал своего занятия, когда на бортике появились Китайгородцев и Хамза.
Бирюзовая гладь манила, и Китайгородцев поймал себя на мысли о том, что с удовольствием покувыркался бы в этой ласковой воде. Да, хорошо было Баранову в Муроме, вдруг подумалось ему. Река. Раздолье. И никакого начальства рядом. Курорт.
– Баранов привез предложения по Мурому, – сказал вполголоса Китайгородцев.
– Я видел, – кивнул Хамза. – Сорок семь страниц. И всё теперь коту под хвост.
– Почему же всё? – пожал плечами Китайгородцев. – Там многое пригодится, даже если вместо Виктории поедет Проскуров. Но кое-что менять придется, безусловно. Кто будет этим заниматься?
– Баранов.
– Да? – удивился Китайгородцев.
– Просится, – сказал Хамза с невозмутимым видом.
– Но он же будет по Виктории работать.
– Будет, – кивнул Хамза. – Отработает в Муроме, а потом вернётся сюда.
Проскуров вынырнул из-под воды близко к бортику, поднялся по лесенке, закутался в халат.
– Доброе утро, Сергей Алексеевич, – поприветствовал его Хамза с той сдержанной почтительностью, какая присуща людям рангом ниже, чем имеет собеседник.
Проскуров молча кивнул в ответ.
– Срочная информация, – сообщил Хамза и с готовностью распахнул свою папочку. – Я займу всего пару минут вашего времени.
Он действительно очень сжато, но вполне информативно поведал собеседнику о подозрительном охраннике. К его удивлению, Проскуров отреагировал совсем не так, как ожидал Хамза.
– Ну и что? – спросил Проскуров.
Стоило ли, мол, меня беспокоить по таким пустякам.
– Его надо убирать, – сделал неверный шаг Хамза, хотя он и не знал, что сейчас совершает ошибку.
А Китайгородцев знал. Потому что Алексей Алексеевич Котелков рассказывал ему, как держит людей рядом с собой Проскуров и как неохотно с ними расстаётся.
– Как это – убирать? – хмурился Проскуров.
– Уволить! – совершил следующую ошибку Хамза. – Он опасен. У него серьёзное заболевание. От него чего угодно можно ждать.
– Опасен – для кого?
– Для вас, Сергей Алексеевич.
– Чем он может навредить, стоя за воротами? – пожал плечами Проскуров.
Он один мог тут казнить и миловать.
И тогда Китайгородцев поспешил на помощь шефу – пока тот следующую ошибку не совершил.
– Проблема не столько в том, что Шаров психически болен, сколько в том, что он скрыл много важной информации, когда оформлялся на работу к вам, – сказал Китайгородцев. – Его надо проверить на предмет того, не скрыл ли он ещё что-то важное.
Проскуров молчал.
– И об увольнении речь, конечно, не идёт, – продолжал Китайгородцев, хотя будь его воля, он бы этого Шарова вышвырнул отсюда тотчас. – Просто на время проверки его надо держать на расстоянии. Так положено. Обычная предосторожность.
Он всё правильно рассчитал. Сначала сказал о том, что Шаров кое-что утаил, а это почти то же самое, что обманул, чего ни один хозяин, конечно же, не любит. А потом дал понять, что увольнять никого не придется, а речь всего лишь о проверке, что совсем другое дело, если разобраться.
Проскуров смерил Китайгородцева тяжёлым взглядом. Будто впервые обнаружил его присутствие.
– И как же ты его на расстоянии… Под каким соусом… Отправишь в отпуск?
Это он так съязвил. Китайгородцев понял.
– Отпуск – это отпуск, – ответил Китайгородцев. – В отпуске человек – вольная птица. А нам надо, чтобы он не летал, где ему хочется, а под присмотром был. Закрыть его надо.
– В смысле? – не понял Проскуров.
– За решётку.
– Под каким предлогом? – изумился Проскуров.
– А предлог придумывать не нужно, – сказал Китайгородцев. – Парень получил права, предъявив фальшивую справку. Милиция может закрыть его на десять суток без предъявления обвинения.
Проскуров вопросительно посмотрел на Хамзу. Действительно ли, мол, мы можем такое провернуть.
– Хоть сегодня, – невозмутимо подтвердил Хамза. – Если вы не возражаете, конечно.
//-- * * * --//
И ещё с одним из проскуровских работников надо было проблему решать – Китайгородцев попросил на пару дней удалить из дома Диму Ярыгина, специалиста по компьютерам, потому что он своим присутствием создавал некоторые неудобства. Проскуров не возражал. Тогда с подачи Хамзы районный военкомат призвал рядового запаса Ярыгина Дмитрия Игоревича на двухдневные сборы, а на самом деле он устанавливал за бесплатно поступившие в военкомат новенькие компьютеры, и всем было хорошо, даже Диме, которому в эти два дня не надо было ездить за тридевять земель на Рублёвку, а достаточно было лишь проехать две остановки на трамвае.
В эти два дня присланный Хамзой из "Барбакана" толковый компьютерщик пошарил по тем компьютерам в проскуровском поместье, к которым имел доступ старший сын хозяина, и со своими находками пришел к Китайгородцеву.
– Хозяйский сын много где бродил по Интернету, – сказал компьютерщик. – То порнушка, то войнушка. Обычные, в общем, в его возрасте дела. Но особый интерес – сайт для самоубийц. Он ежедневно там бывает.
– Покажи, – попросил Китайгородцев.
Компьютерщик набрал адрес сайта. Способы самоубийства. Эффективные способы. Как умереть безболезненно. Как умереть быстро. Какими способами лучше не пользоваться – когда слишком больно или нет стопроцентной гарантии, что умрёшь.
– Зачем он ежедневно заходит на этот сайт? – не понимал Китайгородцев. – Не может выбрать способ самоубийства?
– Там форум есть. Ну, где можно общаться. Ты какую-то информацию сообщаешь или вопрос задаешь. Потом тебе так же, через компьютер, отвечают. А читать могут все. И ты можешь чужие тексты прочитывать. Как бы общий разговор, в большой компании. Только виртуальный, никто друг друга не видит. Оно и к лучшему, наверное. Можно обсуждать всё откровенно.
Компьютерщик набрал адрес форума.
Длинный, нескончаемый поток сообщений.
… Не хочу жить, сплошная депра…
… Депра проходит, у меня так было, отпустило, надо подождать…
… Мой друг резал вены два раза, и оба раза живой…
… Резать надо в воде, в ванне, тогда кровь не сворачивается и вытекает вся…
… Сидеть в кровище, да меня стошнит…
… А какая уже разница, все равно собрался умирать…
… Лучше всего таблетки. Наглотался, заснул и тебя нет…
… Я глотала. А потом проснулась. Во, блин! Мамочка моя рыдает! Тоже типа наглоталась? И мы с ней вместе умерли? Ха! Таблеток было мало, оказывается. В следующий раз возьму больше…
… Ублюдки все, кто здесь тусуется. В жизни много кайфа. У меня вчера было в первый раз. С одноклассницей. Взяли пива. Потусовались. Я ей говорю: давай. Она говорит: давай. Сплошной улёт!..
… Если она залетела и родичи ее узнают – вот тогда посмотрим. Наедут так, что вены будешь резать…
… Зачем резать? Он женится на ней…
… Жениться – это хуже, чем вены…
… В нашем доме жили двое. Собирались пожениться. Узнали, что у них СПИД. Тогда они всё равно поженились и сразу после свадьбы покончили с собой. Прям как были: он в красивом костюме, она в платье невесты. И их похоронили в общей могиле…
… Не в общей, а в одной…
… Это всё трёп, что здесь пишут. А я стопудово себя убью. Только я ещё не знаю – как…
– Это он написал, – сказал компьютерщик и ткнул пальцем в строчки, где было про "стопудово".
– Петя?
– Да. У него ник Pedro. Ну, кличка как бы, которой он подписывается в сети.
Pedro оставил на форуме ещё несколько сообщений. В ответ на чьё-то послание, в котором его отговаривали от суицида (похоже, что это была девушка), он сообщил, что обсуждать тут нечего. В другой раз, когда на форуме возникла дискуссия на тему: "Что есть самоубийство?", Петя – Pedro рубанул лаконично: «Самоубийство – это месть!»
//-- * * * --//
Стража ворот Гену Шарова не успели взять под стражу. Он работал у Проскурова по графику сутки через трое и у него как раз началась череда трёхдневных выходных, а когда приехали к нему в Раменки, где он снимал квартиру, его не оказалось и там, и оставалось только ждать, когда он снова выйдет на работу.
В эти дни Хамза и принес удручающую информацию. Шаров, судя по всему, входил в ОПГ, организованную преступную группировку, которая контролировала рынок, где Шаров еще год назад числился охранником. Рынок этот был вотчиной Романа Лории и отошёл к Проскурову вместе с бизнесом несчастного грузина, позднее погибшего в колонии. Осталась ли связь с прежними дружками у перешедшего на службу к Проскурову Шарова, Хамза не знал. Но в том, что Шарова надо брать в разработку, теперь не оставалось ни малейших сомнений.
Прошло три дня. Шаров на работу не вышел. Хамза распорядился усилить охрану дома и самого Проскурова.
//-- * * * --//
Список дополнительных мероприятий по Мурому занимал полтора десятка страниц. В довесок к тем материалам, которые Баранов подготовил ранее. Прежде чем показать этот список Хамзе, Баранов принёс его Китайгородцеву, поскольку именно Китайгородцеву предстояло охранять Проскурова в Муроме.
Только два пункта в списке привлекли внимание Китайгородцева.
– Оборудование вертолётной площадки, – ткнул в бумагу пальцем Китайгородцев. – Разве её там нет?
– Есть, – кивнул Баранов. – На заброшенном поле в двух километрах от поместья. И до поместья эти два километра надо ехать через лес. Я предлагаю сажать вертолёт прямо в поместье. Так безопаснее.
Логично.
– И вот ещё, – сказал Китайгородцев. – Привезти из Москвы повара. Там нет повара? А кто же там готовит?
– Там женщина одна. Но она не повар. То есть готовит она, конечно, и очень даже неплохо, но это ей не по профилю, ей бы домашними делами заниматься – уборка там, предположим, или с детьми…
Китайгородцев всё ещё ничего не понимал.
– Она толковая очень, – сообщил Баранов. – И есть смысл перевести ее сюда, в Подмосковье.
Китайгородцев поднял глаза на приятеля. Увидел его взгляд. В том взгляде было бесстыдство, присущее людям влюблённым.
– Ты же вылетишь с работы, – попытался образумить собеседника Китайгородцев.
– Не хотелось бы, – честно признался Баранов.
– Хамза, если узнает…
– Ну, когда он ещё узнает, – нетерпеливо отмахнулся Баранов. – Вот тогда и будем думать.
Он брал Китайгородцева в сообщники.
//-- * * * --//
Проскурова-старшего Китайгородцев увидел выходящим из «Бентли». Ступил на посыпанную мелкими камешками дорожку, шофер тут же захлопнул дверцу, распахнул другую – оттуда с важным видом, копируя отца, появился Петя Проскуров.
Отец и сын пошли по дорожке, что-то обсуждая. И тут Петя увидел Китайгородцева. Щёлкнул пальцами, сделал приглашающий жест – так маловоспитанные люди подзывают в ресторане официанта. Китайгородцев демонстративно этого жеста не заметил.
– Эй! – крикнул нетерпеливо Петя.
Китайгородцев обернулся к мальчишке и остановился.
– Ты мне нужен! – крикнул Петя.
Китайгородцев не двинулся с места, ждал. Петя взглянул на отца. Тот принял такой вид, будто происходящее его нисколько не занимало. Петя вздохнул и пошёл через лужайку к Китайгородцеву.
– Мы едем в Москву, – сообщил он. – Я и ты. Отец в курсе.
– Куда едем?
– В Отрадное.
В Отрадном мальчишка жил со своей матерью, Китайгородцев об этом знал.
– Надолго? – спросил Китайгородцев.
– Нет.
– На чём едем?
– На "Хаммере". Отец разрешил.
Снова королевский выезд, понял Китайгородцев. Пустим пыль в глаза обитателям хрущёвских пятиэтажек.
Предчувствие не обмануло его.
Петя всю дорогу до Отрадного тихо лучился счастьем и со спесью малолетки-недоросля поглядывал из своего высокого окошка на крыши обгоняемых ими машин. На подъезде к Отрадному он проинструктировал Китайгородцева:
– Приезжаем. Поднимаемся в квартиру. Ты типа мой телохранитель. Я пробуду там недолго. Потом уезжаем.
– Квартира – чья? – уточнил Китайгородцев.
– Какая разница? – пожал плечами мальчишка.
– Для меня разница большая. К кому идем? Друзья? Враги? Я должен знать и быть готовым.
– К чему?
– Ко всему, – сказал Китайгородцев.
– Не парься, – посоветовал Петя. – К матери мы моей едем. Наша это квартира.
– Понятно.
– И дверь мне открой, – сказал Петя. – Ну, мы приедем, типа, ты мне дверь откроешь, я из машины выйду.
– Оно тебе надо? – усмехнулся Китайгородцев.
– Надо, – серьёзно ответил мальчишка.
– Хорошо, – сказал Китайгородцев. – Сделаю.
На огромном "Хаммере" они едва протиснулись меж припаркованных у дома автомобилей. Китайгородцев, как договаривались, распахнул перед Петей автомобильную дверцу. Из окон дома на невиданное зрелище дивились любопытствующие. Петя с мрачным выражением лица обременённого масштабными проблемами человека прошествовал до двери подъезда и даже на лестнице, где его никто не видел, не смахнул с лица этой старящей его маски. Пешком поднялись на самый верхний, пятый этаж – здесь не было лифта. Петя своим ключом отпер дверь – снаружи обшитую деревом, но внутри железную, достаточно прочную, как оценил Китайгородцев, но со скверными ненадежными замками, кое-как слепленными то ли отечественными, то ли турецкими заводиками.
Петя вошёл в квартиру. Китайгородцев последовал за ним. Сам он в таких жилищах бывал неоднократно, но никогда ему не доводилось сопровождать опекаемых им лиц в столь убогие апартаменты. Теснота, низкие потолки и запах старого жилья, который не смог заглушить даже недавно сделанный, судя по всему, косметический ремонт, и любая дорогая вещь, которую здесь видел Китайгородцев, смотрелась чужеродной, будто попала она сюда по какой-то нелепой ошибке. Очень хорошие фирменные беговые лыжи явно не могли найти себе места и покоились под самым потолком – их подвесили на замурзанной бечёвочке, прикрученной к кое-как вбитым в стену гвоздям. Огромная плазменная панель телевизора занимала в небольшой комнате столько места, что было видно – этот предмет из другого мира. Шторы были изготовлены из материала, из которого в чтящем традиции театре сделан занавес, но в стекле самого окна за этой шторой пошла трещина, и никому до этого, похоже, дела не было.
Из крохотной лилипутской кухни вышла миниатюрная женщина – только такая и может в подобной тесноте перемещаться, не задевая углов, – и это и была мать Пети, как понял Китайгородцев.
Женщина увидела Китайгородцева и взгляд её стал холодным и настороженным, каким обычно смотрят на людей не просто чужих, а совершенно чужих, почти врагов или друзей своих врагов, так что можно было догадаться, что всё правильно женщина про Китайгородцева поняла: он был человеком из окружения её бывшего мужа, а это значит – её врагом.
– Привет! – бросил Петя матери.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Китайгородцев.
Петя скрылся в смежной комнате, и было слышно, как он там громыхает ящиками стола.
Женщина и Китайгородцев остались наедине. Обоим было неловко и оба тяготились этим нечаянным нежеланным сосуществованием.
– Обедать будешь? – спросила женщина у сына, чтобы хоть что-то сказать.
В ответ Пётр с грохотом захлопнул дверь своей комнаты. Прав был Алексей Алексеевич. Совсем не солнечные отношения у мамы с сыном.
Женщина поджала губы. Наверное, не будь здесь сейчас Китайгородцева, она бы сорвалась на крик.
– Вы – мама Петра, – произнёс негромко Китайгородцев.
Не спрашивал, а констатировал факт. Женщина молча кивнула в ответ.
– Я хотел с вами поговорить.
Получалось, что на кухне. Женщина поняла.
– Идёмте, – сказала она недружелюбно.
Прошли в кухню. Китайгородцев прикрыл за собой дверь, и здесь стало совсем тесно.
Мягкий уголок, холодильник, стол, плита – всё не старое, но копеечной цены. Вот она, жизнь брошенной миллионером женщины. Он ей денег вовсе не даёт, что ли? В чёрном теле держит? А как же раздел совместно нажитого имущества и всяких прочих акций?
– Мне кажется, что у вашего сына сейчас очень сложный период, – сказал Китайгородцев.
– А вы кто? – спросила резко женщина.
– Я телохранитель.
– Чей? Проскурова?
– Нет. Это профессия у меня такая, телохранитель. Но сейчас непосредственно я никого не охраняю.
– Вы у Проскурова работаете? – гнула свое женщина.
Для неё, похоже, всякий, кто работал на Проскурова, был её личным врагом.
– Я работаю в охранном агентстве "Барбакан". Директор наш – Роман Александрович Хамза. Так что я у Хамзы, считайте, работаю. Наше агентство обслуживает множество заказчиков. Один из этих заказчиков, видимо – господин Проскуров. Или его фирма. Я в подробности не посвящён, – старательно плёл словесную паутину Китайгородцев. – Но это и не важно сейчас. Я хотел о вашем сыне поговорить.
– По чьему поручению? – продолжала в чём-то подозревать своего собеседника женщина. – Проскуров вам поручил?
– Нет. Он вообще не в курсе. Я ему не сказал ничего.
Вот тут женщину проняло. Смог Китайгородцев ее удивить.
– Это такой вопрос, который надо с мамой обсуждать, а не с папой, – доверительно сообщил Китайгородцев.
– Да? – не смогла скрыть растерянности женщина.
– Ведь Петя с вами живет, – продемонстрировал осведомленность Китайгородцев. – Вы сына лучше знаете.
– Наверное, – не очень уверенно подтвердила женщина.
– Я вас спросить хотел… Вы только не пугайтесь… Хорошо?
– Хорошо, – тут же испугалась женщина.
– Вы никогда не замечали, чтобы ваш сын задумывался о самоубийстве?
– Очень часто! – с необъяснимой беспечностью махнула женщина рукой.
Даже успокоилась, кажется. Мол, я-то думала, что там о серьёзном чем-то, а тут всего лишь самоубийство. Фи!
– Часто? – переспросил обескураженный Китайгородцев.
– Да порой на дню три раза, – с прежней беспечностью сообщила женщина. – Как что не по его – грозится с жизнью поквитаться. Стращает так, – пояснила с сарказмом.
Да, если в день по три раза – какое уж тут серьёзное отношение. Привыкла уже. И Китайгородцев привыкнет. Так следовало понимать.
– Такой возраст, – сказала женщина. – Ветер в голове. У них это модно.
– У кого – у них?
– У придурков этих малолетних. Таких, как мой. Обсуждают на полном серьёзе. И в Интернете…
– Так вы знаете? – вырвалось у Китайгородцева.
– О чём?
– О том, что в Интернете есть сайт для самоубийц.
– Ну, конечно, – равнодушно ответила женщина, словно они приступили к обсуждению вопросов совсем уж скучных. – Я же говорю – придурки. Перебесятся.
– А если это серьёзно?
– Что серьёзно? – с неприкрытой насмешливостью осведомилась женщина. – Петька руки на себя наложит? Да никогда в жизни!
– Почему?
– Потому что это не… Как они там говорят… Это не клёво…
– Это не круто.
– Да, это не круто. И еще не прикольно. Вот если бы это круто было, повеситься, к примеру, или застрелиться, они бы пачками уходили в мир иной. А так – спасибочки, так мы не хотим. Это выпендрёж такой. Друг перед другом. Вас он зачем с собой притащил? Вы его серьёзно – охраняете? – всё с той же насмешливостью говорила женщина. – Это он во дворе всем показать, каким он стал крутым. А закончится лето, вернётся он в хрущобу нашу, и вся крутизна испарится. Тогда он, может, снова самоубийством начнет меня стращать. А сейчас – нет. Сейчас выпендриваться будет перед сверстниками, сейчас ему есть чем заняться.
Спокойна она была за сына, никаких сомнений.
//-- * * * --//
Хамза навел справки. На рынке, который теперь контролировал Проскуров, и где когда-то работал невесть куда запропастившийся Гена Шаров, перестали выходить на работу два охранника – в то же самое время, когда исчез Шаров. И эти двое с Шаровым были связаны. Прежде, когда работали вместе, они считались друзьями. Это обстоятельство Хамзу насторожило.
По поручению Хамзы проверили адреса, по которым проживали эти двое. Там они, как оказалось, в последнее время не появлялись.
– Я бы обыскал квартиру Шарова, – сказал Китайгородцев, когда узнал об открывшихся обстоятельствах.
– Обыск? – задумчиво глянул на него Хамза. – В принципе, возможно. Милиция возбуждает уголовное дело против Шарова. В рамках этого дела выписывается ордер на обыск. И если они там что-то найдут, я об этом узнаю.
– Нам милиция не нужна, Роман Александрович. Они искать будут не то и не там. Они запросто пропустят то, что важно. Нам самим туда надо идти. Вскрыть квартиру и прошерстить всё досконально.
Хамза не возражал.
//-- * * * --//
В квартиру к Шарову Китайгородцев взял Баранова – тот когда-то служил в органах и специализировался по замкам, все домушники и медвежатники проходили через него.
Замков было два. Оба стандартные и оба открылись без проблем.
Однокомнатная квартира с балконом.
Прежде чем приступить к осмотру, Китайгородцев выглянул в окно. Напротив не оказалось близко стоящих зданий – никто не мог увидеть их даже случайно.
– Твои кухня и ванная, – сказал Китайгородцев Баранову. – Я проверю комнату.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Съёмное жилье холостяка… Неуютно… Неудобно… Некрасиво… Кровать, телевизор, шкаф и стол с пустыми пивными бутылками… Спальная комната, гардероб и гостиная – всё это на восемнадцати квадратных метрах… Пиво… Немецкое… Настоящее… Хорошо Гена Шаров живет, кучеряво… Окурки… Разные сигареты… Не один он тут был… И много окурков, одному не выкурить столько… Это он перед тем, как исчезнуть, здесь чаёвничал… Телевизор… Обычный… Самсунг… Смотрим винты… Царапины, свежие… И пыль местами потревожена… Снимали крышку, совсем недавно… Правильно, снимали, вот отвёртка на подоконнике… Винты… Крышка… Вот здесь он что-то прятал… Где пыли нет… Что такого размера может быть?.. Свёрток… небольшой… Пачка денег?.. Возможно… Теперь шкаф… А из вещей-то почти ничего… Одно старьё… Он в приличную одежду одевался… В простую, но приличную… Это точно, я помню… И той одежды я не вижу здесь… Джинсовый костюм я помню… Еще у него была куртка лёгкая, вроде ветровки… Ни здесь нет, ни в прихожей… И ещё я здесь не вижу ни кофты, ни свитера, будто для него всегда одно только лето… Нет вещей… Барахло оставил, а остальное всё забрал… С концами съехал, что ли?.. Полки в шкафу застелены газетами… Бесплатные газеты… Те, что по ящикам разбрасывают пачками… Судя по датам, это Гена газетками полки застелил… Диван… Две подушки… Одеяло… В пододеяльнике… Ничего не прощупывается… Матраца нет… Простыня… Под простынёй… Ничего… А в шкафу я не видел, кстати, постельного белья… У него один комплект?.. Так не бывает… В диване?.. Да, выдвигается нижняя часть… Вот бельё… Перетряхнуть… Листок… Бумажный… Выпал… Цифры и буквы… Буквы и цифры… Похоже на переписанные номерные знаки… В разное время записывали – цвет пасты у авторучек разный… А ведь вот это – номер проскуровского „Бентли“… Точно!.. И это действительно номера автомобилей… Раз… Два… Шесть… Шесть автомобильных номеров… Два из шести зачёркнуты… Надо проверить, но уже почти уверен, что это номера машин из проскуровского гаража».
В комнату вошел Баранов. В руке держал коробку из-под пряников. Молча протянул ее Китайгородцеву. Китайгородцев повертел коробку в руках, потом прошел к телевизору, который по-прежнему стоял без задней крышки. В телевизоре коробка встала точно в свободный от пыли прямоугольник. Оставалось понять, почему на эту вещицу обратил внимание Баранов. Китайгородцев открыл коробку. Внутри она была пуста. Но был запах. Китайгородцев принюхался и поднял глаза на товарища.
– Это было на кухне, – сказал Баранов, кивнув на коробку. – На столе. И там же, на столе, лежало вот это…
Тряпка. В пятнах. И запах от тряпки тот же самый.
– Оружейная смазка, – уверенно сказал Китайгородцев. – Он здесь оружие хранил. Скорее всего, пистолет.
//-- * * * --//
Все шесть номеров принадлежали автомобилям из гаража Проскурова. Шесть автомобилей насчитывалось в гараже – шесть номеров. Два зачеркнуты. Что это значило – непонятно. Вычеркнутыми оказались «Хаммер» и «Дуранго».
– Может быть, на этих машинах не ездит сам Проскуров? – неуверенно высказал предположение Хамза.
– Он ездит, – покачал головой Китайгородцев. – Я видел.
По предложению Китайгородцева список автомобилей показали Проскурову в надежде на то, что тот сумеет определить, по какой причине два автомобиля из списка вычеркнули. Проскуров объяснения не нашёл. Тогда список предъявили Алексею Алексеевичу, но не стали посвящать его в подробности происходящего, а сформулировали вопрос в общей форме:
– Это список автомобилей из гаража Сергея Алексеевича Проскурова. Предположим, два вот этих автомобиля будут исключены из списка. Вопрос: "Почему именно они?"
Котелков долго раздумывал, но и ему эта головоломка оказалась не по зубам.
//-- * * * --//
– Тебе Баранов показывал перечень мероприятий по Мурому? – спросил Хамза.
– Показывал, – ответил Китайгородцев.
– Замечания у тебя есть?
– Замечаний у меня нет.
– Баранов мне сказал, что ты посоветовал ему перевести из Мурома кого-то из обслуги, – произнес Хамза и посмотрел вопросительно.
Китайгородцев мысленно чертыхнулся. Баранов бессовестно прикрылся им. И даже не предупредил.
– Да, – сказал Китайгородцев, на ходу сооружая более-менее правдоподобную версию. – В Муроме нужен хороший повар, вы в курсе…
Хамза кивнул на всякий случай, потому что как же может шеф быть не в курсе.
– А женщина, которая готовит там сейчас, остаётся не удел, – продолжал Китайгородцев. – Вот её и надо сюда перевести. Она с детьми ладит хорошо и будет здесь Виктории помогать. А просто уволить её нельзя, Проскуров со своими людьми неохотно расстаётся, и не надо бы его сейчас лишний раз дразнить.
– Не надо! – поддержал собеседника Хамза.
Китайгородцев понял, что вывернулся.
//-- * * * --//
На всякий случай Китайгородцев продолжал отслеживать подробности жизни Пети-Pedro в Интернете. Какая-то девушка, скрывавшаяся под ником Swiss'да, вступила с Петей в переписку. Она писала, что самоубийство не может быть местью кому-то, потому что месть – это не самое красивое чувство и уж точно не самое достойное из всех, а самоубийство – это такой серьёзный шаг, самый главный в жизни шаг, это настоящий поступок, потому что после самоубийства уже нет жизни, ничего нет, самоубийством человек самостоятельно завершает свой жизненный путь, и этот главный поступок своей жизни человек не имеет права сделать под влиянием чувств недостойных или причин малозначимых. Нельзя делать этого из чувства мести. Или назло кому-то. Или только потому, что у тебя плохое настроение. Нельзя свою жизнь продать за пятаки. Нельзя так себя не уважать.
Петя огрызнулся по-мальчишески неуверенно, сообщив своей собеседнице, что он себя очень даже уважает.
Проницательная Swiss'да в следующем своем послании предположила, что у Pedro есть персональный враг.
Pedro думал недолго и в тот же день сообщил, что врагов у него много, и вообще все вокруг – враги.
Так не бывает, чтобы все, не согласилась Swiss'да.
Бывает, заупрямился Pedro.
Есть хороший способ, написала Swiss'да. Возьми ручку и лист бумаги. Сядь, хорошенько подумай, вспомни всех своих врагов, каких сможешь, перечисли в столбик на бумаге, и против каждого персонажа поставь цифру, которая покажет меру твоей ненависти к этому человеку. Тот, кого ты ненавидишь больше всех, кто для тебя – самое главное зло, получит сто баллов. Стопроцентное Зло. Главное Зло в твоей жизни. Кто-то провинился перед тобою меньше. Допустим, восемьдесят баллов. Или восемьдесят два. Или вовсе даже только двадцать. Ты увидишь, что все наберут разное количество баллов. Кто-то больше перед тобою провинился, кто-то меньше, и кого-то, возможно, даже можно простить. Не все окажутся врагами. Но зато и настоящих своих врагов ты сразу выделишь. Настоящих врагов не бывает много. Настоящие враги – это достойные враги. Они наперечёт.
//-- * * * --//
Чтобы помочь Баранову побыстрее воссоединиться в Москве с его пассией-муромчанкой, Китайгородцев предложил, не мешкая, составить на женщину анкету со слов самого Баранова. Это позволило бы запустить процедуру проверки будущей работницы и ускорило ее переезд в поместье на подмосковном Рублёво-Успенском шоссе.
– Расскажешь, что знаешь, – предложил Китайгородцев. – Тем временем подойдут подтверждающие документы. Хамза кому-нибудь поручит, её проверят. Получится быстро.
– Заодно я узнаю, всегда ли она мне говорила правду, – засмеялся Баранов. – Главное, чтобы мне потом объективку на неё дали почитать. Мне ж на ней жениться как-никак. Лучше сразу знать всю подноготную, – и снова засмеялся.
У него было прекрасное настроение всё последнее время. Он был влюблён.
– Фамилия, имя, отчество.
– Потапова Людмила Антоновна.
– Антоновна? – приподнял бровь Китайгородцев. – И ты у нас Антон…
– Даже здесь какое-то совпадение. Мы с нею совпадаем, – подтвердил Баранов.
– Дата и место рождения.
– Восьмидесятый год, четвертое сентября. Город Муром.
Конечно, Муром.
– А сама-то она в Москву переехать хочет? – осведомился Китайгородцев.
– Она не в Москву хочет. Она ко мне хочет.
– Образование?
– Техникум какой-то заканчивала.
– Я пока напишу "средне-специальное". Адрес проживания… Муром…
– Улицу я не помню, – предупредил Баранов. – И дом не помню.
– Позже впишем. Семейное положение?
– Пацанёнка воспитывает. Одна.
– Разведена?
– Да она и не была замужем, – дернул плечом Баранов.
Не слишком приятным оказалось это дело – обсуждать с посторонними подробности жизни своей пассии.
– Сколько ребёнку?
– Да маленький он, – неопределенно ответил Баранов.
– Позже впишем. Привлекалась ли к уголовной ответственности?
– Нет.
– Где работала? Когда?
– В садике она… Нянечкой…
– Годы какие?
– Этого я не знаю.
– А сколько она на Проскурова работает?
– Давно.
– "Давно" – это сколько? – уточнил Китайгородцев. – Год, два, три?
– Не знаю точно. Года три, наверное.
//-- * * * --//
Петя-Pedro написал Swiss'де:
Это правда. Настоящих врагов оказалось не так много, как я думал.
Swiss'да:
Я же тебе говорила. Тех, кто в твоем списке получил от тебя мало баллов ненависти, ты можешь вовсе вычеркнуть и навсегда о них забыть. Они недостойны того, чтобы ты помнил о них. Не надо растрачиваться на никчёмных людей. Они этого не стоят.
Петя – Pedro:
Зато теперь я знаю, кто мои самые главные враги. И я их ненавижу ещё сильнее, чем прежде.
//-- * * * --//
Виктория садилась в свой любимый «Мерседес». Кабриолет с открытым верхом. Красивая женщина в красивой машине. Они были созданы друг для друга.
Увидела Китайгородцева, улыбнулась, кивнула.
Низкая тяжёлая туча нависла над Рублевкой и готова была вот-вот пролиться обильным дождем, но Виктория крышу машины не торопилась поднимать, и Китайгородцев вдруг догадался, что это из-за него, и надо бы к машине подойти.
Он приблизился.
– Я услышала случайно, что кто-то из наших работников пропал, и что с этим человеком какие-то проблемы, – сказала Виктория. – Это правда?
– Надеюсь, всё это не слишком серьёзно, – осторожно улыбнулся Китайгородцев.
– А мне кажется, что серьёзно.
Она не ответила улыбкой на улыбку собеседника.
Няня Оксана Петровна вынесла из дома маленького Алёшу, усадила его в специальное автомобильное детское кресло, установленное в "Мерседесе".
С неба сорвались первые крупные капли дождя. Виктория поспешно нажала кнопку. Механизмы пришли в движение, выстраивая крышу над салоном "Мерседеса". Виктория кивнула на прощание Китайгородцеву.
– Вы едете без охраны? – спросил он.
– Я бы с удовольствием взяла вас с собой, – улыбнулась Виктория. – Но впереди мы с ребенком, а сзади вам будет слишком тесно.
Это она так отшутилась. И совсем получилось невесело. Помнила ту историю, когда Проскуров свой нрав показал. И она лишилась телохранителя, на которого рассчитывала.
Хлынул дождь. Няня ушла в дом. Теперь только поливаемый дождем Китайгородцев стоял у "Мерседеса", деликатно дожидаясь, когда хозяйка тронет машину с места. Виктория оценила преданность телохранителя служебному долгу.
– Когда-нибудь я, наконец, соглашусь ездить на этих ужасных огромных машинах, – пообещала она с мягкой улыбкой. – Тогда и для вас найдётся местечко.
Она подняла, наконец, стекло, "Мерседес" поехал. Китайгородцев смотрел им вслед. Его заливало дождем, и чувствовал он себя мерзко. Из-за дождя? Нет, что-то другое было причиной. Тревога поселилась в его душе. Он хотел бы вернуть Викторию. Не дать ей уехать. Удержать. Уберечь. Она его растревожила. Чем? Что она ему сказала? Она сказала, что едет без охраны. Нет, не это. Про машину. Мало места. Впереди – мы с ребёнком, сказала она. Мало места. Но вот когда она согласится ездить на большой машине…
Он рванул следом. Прямо через клумбу, как совсем недавно Петя на квадроцикле. Он хотел догнать "Мерседес", который клумбу уже объехал и теперь катился по неширокой дорожке меж деревьями, но расстояние было велико. Перед поворотом кабриолет чуть притормозил, насмешливо подмигнув Китайгородцеву своими стоп-сигналами, и скрылся за деревьями.
Китайгородцев мчался через лужайку, которая под проливным дождем мгновенно напиталась водой, и Китайгородцев, поскользнувшись, рухнул в эту воду, подняв такую тучу брызг, словно упал он в наполненный водой бассейн. Рванул из кармана переговорное устройство, которое здесь, на территории поместья, он всегда держал при себе. Крикнул:
– Это Китайгородцев! Заблокируйте ворота! Не выпускайте хозяйку!
Вскочил, помчался сквозь дождь. Но не успел. Не было "Мерседеса". Из домика при воротах вышел охранник. Свой, из "Барбакана". Развел виновато руками.
– Я слышал, – доложил он разгорячённому погоней Китайгородцеву. – Но они уже выехали. Какие-то секунды.
– Скажи! – выдохнул задыхающийся от быстрого бега Китайгородцев. – Ты её…
Он никак не мог отдышаться.
– Её… видел… когда-нибудь на большой машине…
– На какой большой? – не понял охранник.
– Она когда-нибудь… за ворота… выезжала…
– Я недавно здесь, – напомнил охранник. – Проскуровскую охрану только несколько дней как заменили…
– В курсе! – оборвал Китайгородцев. – Но ты же тут на территории работал?
– Да.
– Ты видел когда-нибудь… чтобы Виктория на большой машине… на "Хаммере" там, допустим…
– Нет, на "Хаммере" – никогда.
И на "Дуранго" никогда. Две машины из проскуровского гаража, которыми Виктория не пользуется. Не любит она больших машин. И на них не ездит. И эти две машины Геной Шаровым вычеркнуты из списка проскуровских автомобилей.
Они не на Проскурова нацелились! Они на Викторию охотятся!
//-- * * * --//
Любимую женщину телохранителя Баранова Китайгородцев увидел очень скоро. Невысокая. Симпатичная. С подчеркнуто небрежной стильной причёской мелированных волос, отчего Люда Потапова была похожа на подростка и на воробья одновременно. Несмотря на свою модную прическу, Люда сильно смущалась и норовила спрятаться за спиной Баранова.
– Вот, – сказал Баранов. – Это Люда Потапова. А это Толик Китайгородцев. Он кое-что по анкете уточнит.
Он оставил Люду в кабинете у Китайгородцева и оставил папку с бумагами – те документы, которые требовались при оформлении на работу в дом Проскурова.
Китайгородцев решил пройтись по документам, а Люду Потапову пока не тревожить – чтобы у неё было время освоиться. Заглядывал в документы, сверял данные с тем, что они с Барановым уже успели занести в анкету.
Потапова Людмила Антоновна. Проверяем по паспорту. Совпадает. Свидетельство о рождении. И здесь она тоже Потапова.
– Вы замужем были?
– Нет.
– Фамилию никогда не меняли?
– Нет.
Дата и место рождения. По паспорту. Совпадает. По свидетельству о рождении. Совпадает.
Образование. Техникум. Диплом.
Семейное положение. Замужем не была.
Ребёнок. Маленький ещё совсем. Свидетельство о рождении. Отец не указан.
– Ребёнок с вами живет?
– Нет, у мамы.
– Будете его сюда перевозить?
– Нет.
– Почему?
– Дополнительные проблемы. Меня сюда переводят, а я ещё и ребёнка тащу – это никаким хозяевам не понравится.
Боится нарваться на отказ. Осторожничает. Переедет сюда, осмотрится, освоится – и тогда уже будет думать, что предпринять.
– Может быть, совсем не писать, что у меня есть ребёнок? – несмело предложила Люда.
Все правильно понял про неё Китайгородцев. Осторожничает.
– Как же – не писать? – пожал он плечами.
– Это мне Антон подсказал! – поспешно сообщила женщина, словно её только что уличили в чём-то предосудительном.
Сговорились они с Барановым. И долго совещались, наверное, как им держать оборону.
– Это невозможно, – сказал Китайгородцев, стараясь, чтобы его слова звучали мягко. – Даже если спрятать куда подальше свидетельство о рождении вашего малыша, в паспорте всё равно есть запись. Лучше с этими вещами не шутить. И ещё вас будут проверять. А проверяют у нас тщательно. Так что смысла нет хитрить.
Люда покраснела, как школьница.
Где работала. Трудовая книжка. А где трудовая книжка?
– Где ваша трудовая книжка?
– В садике, – сказала Люда.
– В каком садике?
– В детском.
– Почему?
– Я числюсь там. В отпуске по уходу за ребенком.
– Но работаете на даче у Проскурова?
– Неофициально. Просто подрабатываю. Деньги нужны, а у него платят хорошо.
– Вам уволиться придётся, – сказал Китайгородцев. – Из садика. Потому что без трудовой вас не возьмут к Проскурову.
– Почему? – не поверила Люда.
– Такие правила.
//-- * * * --//
При поездках в Москву Викторию теперь сопровождала машина с охраной. Люди в охране менялись. Нападение случилось в тот день, когда в смене работал Баранов.
Виктория с Алёшей отправилась по детским магазинам, хотела побаловать ребенка покупками, но по дороге заехала в бутик – для себя. Ребёнка оставила в "Мерседесе", куда из машины сопровождения пересел напарник Баранова, а сам Баранов сопровождал Викторию, так теперь было заведено.
Бутик был небольшой, из покупателей никого, Баранов встал ближе к дверям, Виктория разглядывала блузки, девушка-продавец стояла на неустойчивой стремянке и безуспешно пыталась закрепить на витринном стекле объявление о скидках. Баранов попросил девушку со стремянки сойти, потому что та нависала над разглядывающей товар Викторией и это могло закончиться неприятностями. Девушка подчинилась, но было заметно, что она недовольна. Виктория отобрала несколько блузок и с этим ворохом отправилась в примерочную. Девушка-продавец тотчас взгромоздилась на стремянку. Баранов с места не двинулся, он видел отсюда и кабинку, в которой скрылась Виктория, и стоявшую у входа машину с Алёшей и охранником.
Гену Шарова Баранов увидел, когда тот уже подходил к "Мерседесу". Баранов его сразу узнал – фотографию Гены ему показывали, поскольку именно от этого человека могла исходить угроза охраняемой им Виктории.
Шаров дернул за ручку "мерседесовской" двери, но она была заблокирована, и тогда Шаров, не раздумывая, прямо через стекло выстрелил в охранника из пистолета, который до того прятал под одеждой. К "Мерседесу" подскочил какой-то парень, ударил монтировкой по стеклу.
Баранов толкнул вперед стремянку с завизжавшей девушкой, круша огромное витринное стекло, а второй рукой уже выхватил пистолет из кобуры. Те двое у "Мерседеса" среагировали на шум, обернулись, и Гена Шаров оказался сообразительнее своего напарника. Он присел, спрятавшись за "Мерседесом", а его подельник замешкался, и это стоило ему жизни. Баранов свалил его выстрелом, когда тот ещё только заносил для удара свою монтировку. Гена Шаров показался из-за машины. Он пятился, беспорядочно паля в Баранова из пистолета, который держал двумя руками, а Баранов не мог стрелять – у Гены за спиной были машины, а в тех машинах люди. Шаров, пятясь, укрылся за машинами и, обнаружив, что его не преследуют, развернулся, наконец, помчался по тротуару, ввалился в припаркованный у перекрестка "жигулёнок", где его, судя по всему, дожидался ещё один подельник, и машина умчалась, ревя чадящим движком.
Баранов заглянул в салон "Мерседеса". Его напарник был мёртв. На Алёше Проскурове ни царапины, но малыш был напуган и истошно кричал.
//-- * * * --//
Викторию в шоке увезли в больницу, Алёшу забрала вызванная Барановым охрана, а самого Баранова до позднего вечера продержали в ОВД, где его допрашивали и откуда его вызволил Хамза.
– Там был этот человек, – сказал Баранов шефу. – Который раньше на воротах у Проскурова стоял.
– Шаров?
– Да. Шаров Геннадий Алексеевич. Он стрелял в Гришу. Я не мог ошибиться.
– Ты не ошибаешься, – вздохнул Хамза. – Тот, которого ты застрелил – он из парочки друзей Шарова, которые когда-то работали в охране рынка вместе с ним. И которые вместе с Шаровым недавно исчезли и залегли на дно. Всё правильно сказал Китайгородцев: они не на Проскурова охотились, а на Викторию с ребёнком. Им ребёнок нужен. Хотят заработать свой миллион на похищении.
//-- * * * --//
Даже на следующий день Виктория всё ещё была плоха. Из больницы она приехала накануне поздно вечером, ночь провела в родных стенах, с утра возилась с малышом и даже отдавала какие-то распоряжения обслуге, но по ней было видно, что она до сих пор не оправилась от пережитого потрясения. Китайгородцев убедился в этом лично, когда Алексей Алексеевич в его присутствии представлял хозяйке новую работницу, Люду Потапову.
– Да-да, – сказала невнимательно Виктория, глядя куда-то сквозь женщину. – Очень хорошо.
И Китайгородцев подумал о том, что неплохо бы вызвать к Виктории врача, чтобы она была под присмотром. Виктория и сама, наверное, чувствовала, что с нею происходит что-то неладное. Наткнулась взглядом на Китайгородцева, улыбнулась ему жалкой улыбкой и вдруг взяла за руку.
– Идёмте, – сказала она, не дослушав Алексея Алексеевича. – Я вас отведу к своему мальчику. Отныне он всегда будет под охраной.
Алексей Алексеевич растерянно смолк. Люда Потапова во все глаза таращилась на свою новую хозяйку, явно ничего не понимая. Уж не пожалела ли она, что согласилась переехать из своего спокойного Мурома в Москву к этой странной женщине?
Виктория отвела Китайгородцева в комнату к малышу.
– Будьте с ним, – сказала она. – Вы отвечаете за него головой.
Китайгородцев не нашелся, что сказать ей. Не знал, как объяснить, что не она распоряжается, кому на каком быть месте. Да и не объяснишь ей сейчас. Не в себе она.
//-- * * * --//
Едва ли не единственным обитателем проскуровского поместья, сердце которого не наполнилось тревогой при известии о покушении, оказался Петя Проскуров.
Первым делом он помчался в гараж, чтобы лично осмотреть пострадавший при нападении "Мерседес", но машины там не обнаружил, поскольку с места происшествия ее увезли на милицейскую стоянку, и тогда Петя отправился к Китайгородцеву за подробностями случившегося.
Мальчишка выглядел радостно возбуждённым. Словно у него впереди был день рождения, и он уже сейчас жил в предвкушении давно ожидаемых подарков.
– Ты там был? – выпалил он с порога.
– Где? – уточнил Китайгородцев, хотя превосходно понял, о чём идет речь.
– Где стреляли!
У Пети горели глаза. Прямо лучились.
– Нет, – покачал головой Китайгородцев.
– А твои друзья?
– Да.
– Ух! – восхитился Петр Сергеич. – Ну и как?
– Там погиб мой товарищ, – сухо сказал Китайгородцев.
– Вау! – сказал Петя.
И Китайгородцеву показалось, что сейчас Петя еще добавит, что это клёво. Но этого, к счастью, не произошло.
– Ты зачем пришёл? – с прежней сухостью осведомился Китайгородцев.
– Чтобы ты рассказал.
– Меня там не было!
Петя, наконец, обнаружил, в каком состоянии пребывает его собеседник.
– Ты обиделся? – спросил мальчишка.
Он недоумевал и был совершенно искренен – Китайгородцев это видел.
– Ты можешь понять, что моего товарища убили? – произнёс Китайгородцев. – Вот ты представь, что у тебя не стало друга. Был и погиб. Представил?
– Нет.
– Почему?
– А у меня нет друга.
– Совсем? – не поверил Китайгородцев.
– Ага.
И это было правдой, никаких сомнений. Китайгородцев молчал. А что тут говорить? Посочувствовать мальчишке? Они друг друга не поймут.
– Кругом одни уроды, – уверенно сказал Петя. – Все – враги. У тебя их тоже, наверное, полным полно.
– Я не считал, – отозвался Китайгородцев.
– А зря. Уродов надо знать, – наставительно произнес мальчуган. – Особенно – самых главных. Есть хороший способ. Составляешь список. Всех уродов, какие тебя достали. Потом каждому приписываешь баллы. Чем больше тебя урод достал, тем больше ему баллов. Тех, кто баллов набрал мало, потом вычеркиваешь.
– Почему? – спросил Китайгородцев, чтобы поддержать разговор.
На самом деле он всё знал.
– Потому! – веско сказал Петя. – Чтобы на мелких уродов время не тратить. И у тебя на примете остаются только главные. Те, кто набрал сто баллов.
– А зачем?
– Что – "зачем"? – не понял Петя.
– Зачем нужен этот список самых главных уродов?
Вопрос Китайгородцева явно поставил Петра Сергеича в тупик. Для него, похоже, этот список был самоцелью. И что с ним делать дальше, он пока не знал.
– Ну как – "зачем"? – сказал он неуверенно. – Он очень нужен.
И снова Китайгородцев спросил:
– Зачем?
– Чтобы ненавидеть! – сформулировал, наконец, задачу-максимум мальчишка.
//-- * * * --//
Pedro:
Составил список. Врагов знаю. А легче не стало. Всё равно ненавижу этих уродов. А дальше что?
Swiss'да:
Если уродов больше, чем один, значит, ты ещё не пришел к финишу. Смысл в чём? Смысл в том, чтобы определить главное зло. Того, кого ты ненавидишь сильнее всех. Сколько у тебя сейчас уродов в списке?
Pedro:
Шестнадцать.
Swiss'да:
?!
Pedro:
Думаешь, это много?
Swiss'да:
Настоящие уроды наперечёт. Их не может быть так много.
//-- * * * --//
Китайгородцев воспользовался тем, что в Петиной комнате наводила порядок новая домработница, Люда Потапова, и устроил маленький обыск.
– Мне хозяева поручили присматривать за мальчишкой, – будничным тоном сообщил он женщине. – Негласно, разумеется. Сложный возраст у него. Коленца выкидывает такие, что отец боится за сына.
Ничего особенного, мол, такие здесь порядки. Люда, будучи человеком новым и неискушённым, приняла это как должное. Поверила и не удивилась даже, кажется.
Вещей в комнате у Пети было не так уж много, не успел ими обрасти, и обыск надолго не затянулся.
В книге с бандитскими физиономиями на обложке обнаружился сложенный вчетверо листок, заполненный неровным мальчишеским почерком. Список. Фамилии, имена, а кое-где просто клички. В два столбика. И еще на обороте. На одной стороне не поместились. Всего – шестьдесят два человека. Каждому присвоены баллы. Компания тех, кто набрал максимальные сто баллов, оказалась на удивление многочисленной – больше десятка человек. Китайгородцев их пересчитал. Шестнадцать. Это и был список уродов, составленный малолетним мизантропом Петей Проскуровым. Большинство этих людей были Китайгородцеву незнакомы, но кое-кого он смог идентифицировать.
Отец. Это Проскуров-старший.
Мать. Шла вторым номером в списке и её Петя тоже наградил сотней баллов ненависти.
Эта. "Этой" Петя обычно называл Викторию.
Плоха. Наверняка это Петин брат, которого Петя не раз дразнил Лёха-плоха.
Хахаль. Это про друга матери, не иначе. Петя его не видел ни разу в жизни, но на все сто баллов ненавидит всеми силами своей неразборчивой души.
Ну и другие всякие фамилии, имена и клички.
Китайгородцев мысленно посочувствовал Петру. Когда тебя окружает такое множество уродов, попробуй среди них определить самого тобою ненавидимого.
//-- * * * --//
Баранов возвращался с Рублёвки в Москву и предложил подбросить Китайгородцева до города. Был поздний вечер. Узкая извилистая Рублёвка выглядела пустынной. Фонари. Светящиеся дорожные знаки. Спрятавшиеся за деревьями особняки.
– Милиция от тебя отстала? – спросил Китайгородцев.
– Да, – ответил Баранов. – Спасибо Хамзе.
– Ствол тебе вернули?
– Нет. Но Хамза выдал другой.
– Значит, всё обойдется.
Баранов жил в Кунцево. А Китайгородцеву предстояло ехать дальше.
– Поехали ко мне, – вдруг сказал Баранов. – Комнату я тебе выделю. А завтра вместе поедем на службу. Ночь уже. Не выспишься.
Китайгородцев не стал возражать.
– Только я не один, – признался Баранов, когда они подъехали к его дому.
– Догадываюсь, – сказал Китайгородцев.
В проскуровском поместье Баранов и Люда Потапова вполне правдоподобно изображали отсутствие интереса друг к другу. Но от Китайгородцева у Баранова секретов не было, он давно взял Китайгородцева в сообщники.
Люда, действительно, была здесь. При появлении Китайгородцев зарделась и сказала едва слышно:
– Здравствуйте!
Хотя за истекший день они в проскуровском доме сталкивались несчётное количество раз.
Она накрыла стол так споро, будто прожила с Барановым долгую-долгую жизнь, что выработало автоматизм во всём: в движениях, в мыслях, в поступках. И когда они сели рядышком с Барановым, это ощущение только усилилось. Счастливая семейная пара, не иначе.
– Я разговаривал с Хамзой, – сказал Китайгородцев. – Из-за того, что стряслось, он хочет эвакуировать Викторию.
Баранов сделал упреждающий жест: не надо, мол, о делах.
Но то, что собирался сказать Китайгородцев, касалось напрямую этой пары.
– И в сопровождение он хочет дать тебя, – поведал Китайгородцев.
Тут до Баранова, наконец, дошло.
– А куда он её эвакуирует? – насторожился он. – В Муром?
– За границу. Хамза говорит, что эти придурки, которые на малыша устроили охоту, всего лишь мелкая шушера. Недоумки. Не того полета птицы, чтобы смогли Викторию вычислить за границей. И там она будет в безопасности.
– Но это же невозможно! – пробормотал Баранов.
Всё так чудесно прежде складывалось. Он Люду сюда привёз. Они вместе. И вдруг его отправляют за границу. Без Люды, естественно.
– Нет, это невозможно! – покачал Баранов головой. – Я откажусь!
Китайгородцев неопределенно пожал плечами.
– Я так и скажу, что не могу, – уже твёрже сказал Баранов. – По семейным обстоятельствам. Не буду раскрывать подробностей. А просто скажу: по семейным обстоятельствам.
Ему такой ход, по-видимому, казался беспроигрышным. Но Китайгородцев понимал, что этот номер не пройдёт. Он хотел сказать об этом Баранову, но Люда его опередила.
– Нет, надо не так, – сказала она, смущаясь в присутствии Китайгородцева. – Тебе надо паспорт потерять, Антон. Заграничный. Когда вам визы будут делать. В общем, в последний момент. И тогда вместо тебя кого-то другого отправят. У кого документы будут в порядке. Потому что твой паспорт восстанавливать – это время. А никто ждать не будет. И ты останешься здесь.
//-- * * * --//
Уже ночью, улучив момент, когда Баранов вышел из кухни, Люда спросила у Китайгородцева, понизив голос почти до шёпота:
– А это правда, что Антон убил бандита?
Китайгородцев замешкался с ответом, не зная, что именно Баранов говорил Люде, и понимая, что своим ответом может навредить Баранову.
– Он ведь вам рассказывал, – произнес осторожно Китайгородцев. – То, что знает сам.
– Я не от него подробности узнаю, а от тех, кто работает в доме, – пожаловалась Люда. – Мне сказали, что на Викторию Александровну напали, что в это время там был и Алёша, и что Антон стрелял в бандитов и одного убил. Это правда?
В её взгляде угадывалось не беспокойство даже, а страх. Она боялась за Баранова. Но Китайгородцев уже знал, как ей ответить.
– В чужом пересказе всё всегда выглядит не так, как было на самом деле, – сказал он. – И в этом случае – тоже. Антон вам ничего не рассказывает не потому, что там было что-то ужасное, а потому, что это нам запрещено по службе. Служебная тайна. Только и всего.
Ничего, мол, серьёзного. Больше слухов, чем стрельбы.
Но Люда ему не поверила. Это было видно по её глазам.
//-- * * * --//
На крыше проскуровского особняка Китайгородцев увидел человеческую фигуру.
– Кто это? – спросил он у проходившего мимо Алексея Алексеевича.
– Резо, – коротко ответил тот. – В профилактических целях.
Китайгородцев обошел дом, нашел лестницу, по которой человек поднялся на крышу, и дождался, пока тот спустится на землю.
Грузин был худ и тщедушен. Но взгляд выдавал в нем человека сильного. Жёсткий был взгляд.
– Вы – Реваз Тесадзе? – спросил Китайгородцев.
– Да, – ответил грузин односложно.
– Работаете в фирме "Вектор Плюс"?
– Да.
– А фирма эта принадлежит вашему отцу?
– А вы по какому вопросу? – спросил Тесадзе таким тоном, что стало понятно: дальнейшие расспросы невозможны.
Но Китайгородцев всё-таки сделал попытку.
– Я хотел спросить вас о Лории, – сказал он.
Глаза Тесадзе сузились. Прищур прицелившегося человека. Словно он в Китайгородцеве распознал врага.
– При чём тут Лория? – медленно произнес Тесадзе.
– Мне говорили, что он рассорился с вашим отцом.
– Вы кто?
Китайгородцев продемонстрировал собеседнику свое удостоверение. Ничего особенного Тесадзе в том удостоверении не обнаружил. Ну, частное охранное предприятие. Ну, охранник. Ну, и что?
– Ну, и что? – произнес Тесадзе равнодушно.
Развернулся и пошёл прочь. Метров сто прошёл, а тут примчался Петя на своем квадроцикле, увидел уходящего Реваза, нагнал его, квадроцикл бросил и они с грузином пожали друг другу руки. Потом Тесадзе и вовсе приобнял мальчишку за плечо и дальше они уже вместе пошли. Со стороны глянешь – друзья. Будто и нет у них разницы в возрасте.
//-- * * * --//
Китайгородцев разыскал Алексея Алексеевича в доме. Искал целенаправленно, но сделал вид, будто наткнулся случайно. И разговор поначалу пошел о вещах малозначимых, и только потом, будто между прочим, Китайгородцев коснулся интересующей его темы.
– Увидел этого грузина, – сказал он. – Тесадзе. По крышам прыгает. Странно.
– Что странно? – не понял Алексей Алексеевич.
– Как простой работяга. Будто и не его отец хозяин фирмы. Мог бы должность какую-то занять. Отдельный кабинет, персональная машина, секретарша в мини, все дела. Поспособствовал бы папаша.
– А он не хочет.
– Кто?
– Реваз. Ничего ему от отца не нужно. Просто работает. Как все. И никаких поблажек.
– Он в контрах с отцом? – предположил Китайгородцев. – Поссорились?
– Любви там нет, – витиевато ответил Алексей Алексеевич. – А что?
– Ничего, – пожал плечами Китайгородцев. – Теперь понятно.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Сказать Хамзе… Грузина этого убрать… Он с самого начала был у меня на подозрении… С Лорией связан… Может мстить Проскурову… А я его потом с контроля снял… После того, как мне сказали, что отец этого Тесадзе поссорился с Лорией и встал на сторону Проскурова… А младший Тесадзе со старшим, оказывается, в контрах… Враг моего врага – мой друг… Убрать его из дома… И как можно скорее…»
//-- * * * --//
Люда Потапова пылесосом снимала несуществующую пыль с роскошных диванов в огромной гостиной проскуровского особняка. Увидев проходящего Китайгородцева, улыбнулась ему несмелой улыбкой. Он улыбнулся в ответ, прошёл дальше, но тут вдруг до него дошло, что улыбка не несмелой была, а жалкой, и он, растревоженный, вернулся в гостиную. Он не ошибся. Люда оставила включённый пылесос и шла торопливо через гостиную, но слишком гостиная была велика и Люда не успела укрыться от сторонних взоров. Согнулась пополам и ее стошнило на дорогущий паркет хозяйского дома. Китайгородцев уже был рядом, но Люда старательно от него уворачивалась, некрасиво размазывала мокроту по лицу, и стыдливо бормотала:
– Я сама! Не надо подходить! Я вас очень прошу! Я сама!
Она беременна, понял Китайгородцев.
//-- * * * --//
Swiss'да:
Шестнадцать уродов в твоём списке – это полная лажа. Надо выбрать главного. Это не очень трудно.
Pedro:
У меня не получается. Когда три, когда пять, но один – никогда.
Swiss'да:
Есть хороший способ. Из всех уродов оставь двоих. Или троих. Не больше. Потом новую пару или тройку составь. Можешь туда вместе с новыми уродами кого-то из первой пары-тройки включить, если кажется, что его там не хватает. Потом ещё одну пару-тройку составь. И таких комбинаций у тебя может быть сколько угодно, хоть десять, хоть пятьдесят. В этих парах-тройках то одни уроды будут, то другие. Но когда ты посчитаешь, кого и сколько раз ты в эти комбинации включил, окажется, что есть среди них чемпион. Тот, кто чаще всех.
//-- * * * --//
Хамза распорядился не допускать на территорию проскуровского поместья Реваза Тесадзе. Узнав об этом, отец Реваза, Шалва Тесадзе, позвонил Проскурову. Тот пришел в бешенство, вызвал к себе Хамзу, устроил разнос, и велел отменить распоряжение по поводу Реваза. Все доводы Хамзы отметались с порога. Выйдя от Проскурова, Хамза вызвал Китайгородцева и предложил ему уладить вспыхнувший конфликт любыми способами. А способ у Китайгородцева был один: поговорить с Шалвой Тесадзе. И он поехал к Тесадзе-старшему.
//-- * * * --//
Хотя о встрече договаривались и Китайгородцев даже заранее поведал – в самых общих чертах – какие именно вопросы они будут обсуждать, но когда он появился в кабинете у Тесадзе-старшего, первым вопросом того был:
– Ты кто?
Нарочито грубо спросил. С демонстративной неприязнью.
Китайгородцев всё понял правильно, но сделал вид, что не расшифровал интонаций собеседника. Добросовестно забубнил о том, что он из охранного агентства "Барбакан", что они охраняют Проскурова, и что кроме всего прочего они присматривают за работающими на Проскурова людьми…
– Ты кто такой? – прервал его своенравный грузин. – Кто такой, чтобы решать, кто будет работать, кто не будет? Ты президент? Или царь? Или вовсе даже бог?
Он закипал на глазах и, учитывая его грузинское происхождение, дальнейшее общение могло получиться очень бурным. Китайгородцев понял, что Ваньку валять не надо, а надо говорить начистоту.
– Мы присматриваем за теми, кто работает на Проскурова, – сказал Китайгородцев. – И удаляем от него нелояльных. Тех, кто может его за что-то не любить.
– Хе! – зло прищурился Тесадзе. – Ты сам не понимаешь, что говоришь. Мы с ним друзья. Я могу вот этот телефон сейчас взять и ему позвонить. И меня с ним сразу соединят. Ты так можешь?
– Нет.
– А я могу, – веско произнес Тесадзе.
– А ваш сын?
– Что – мой сын? – сердито осведомился грузин.
– У него такие же отношения с Проскуровым?
– Нет, но он молодой ещё.
– А с вами?
– Что? – не понял Тесадзе.
– А с вами у Реваза какие отношения?
– При чём тут это?
– Плохие отношения, – предположил телохранитель.
– Какое тебе дело? – возмутился Тесадзе.
– У вас с сыном плохие отношения, – упрямо повторил Китайгородцев. – Поэтому то, что вы дружны с Проскуровым, ещё совсем не значит, что Реваз к Проскурову относится хорошо.
– Тебе какое дело? – все больше мрачнел грузин.
– Мне не было бы дела, – ровным голосом произнёс Китайгородцев. – Если бы не история с Лорией.
Лицо Тесадзе вытянулось.
– Какой Лория? – пробормотал он. – Зачем тут Лория?
Китайгородцев молчал.
– Зачем ты говоришь про Лорию? Откуда знаешь вообще? – хмурился Тесадзе.
Он так разволновался, что теперь у него отчетливо проявлялся грузинский акцент, который прежде был мало заметен.
– Я всё сказал, – сообщил Китайгородцев. – А большего сказать не могу. Извините.
Тесадзе шумно вздохнул. Разволновался.
– Я у вас спрошу, если позволите, – сказал Китайгородцев. – Как ваш сын воспринял эту историю с Лорией?
– Пошёл ты к черту! – растерянно огрызнулся грузин.
– Я так и думал.
Похоже, что сынуля не разделял отцовских взглядов. И даже, может быть, осуждал старшего Тесадзе за то, что тот принял сторону Проскурова, и помог ему посадить родственника.
– У меня к вам просьба, – сказал Китайгородцев. – Пожалуйста, сегодня же позвоните Проскурову и скажите ему, что ваш сын по семейным обстоятельствам уезжает из Москвы, и поэтому не будет работать у Проскурова.
– Вот!
Тесадзе с огромным удовольствием продемонстрировал собеседнику кукиш. Пальцы у грузина были пухлые и короткие, и кукиш получился смешной. Но Китайгородцев не засмеялся.
– Ваш сын у Проскурова работать не будет! – сухо произнес он.
– Очень даже будет! – мстительно сообщил Тесадзе.
– Мы – охрана. Наше дело – охранять человека, который нам доверился. И тех, кто у нас на подозрении, мы к охраняемому лицу не подпустим никогда. Любой ценой. Тут все средства хороши.
– Угрожаешь?! – изумился наглости гостя Тесадзе.
– Нет, у нас всё в рамках приличий, – поспешил уверить собеседника Китайгородцев. – Не то что эти беспредельщики… Такое вытворяют иногда… В одном агентстве однажды было… Не в нашем, повторюсь… Они охраняли семью… Ну, не обязательно фамилию называть… Известный человек, он то в правительстве, то в бизнесе… А у него дочь. Хорошая девочка. Умница. Но к ней приклеился какой-то хлыщ. Никчёмный парень. Казино, ночные клубы. В общем, дурно на девочку влиял. И ничего поделать не могли. Не хотела его бросать, ходила, как приклеенная. Ему объясняли, что так нельзя. Хотели, чтоб отстал. А он тоже ни в какую. И вдруг такое дело. Его машину останавливают гаишники, в машине находят наркотики, и таким вот образом проблема на ближайшие три года решена.
– Только попробуй! – зло процедил Тесадзе.
– Я тоже против таких методов, – уверил собеседника Китайгородцев. – Это просто беспредел какой-то. Ну, разве можно так?
//-- * * * --//
Проскуров вызвал к себе Китайгородцева. Без Хамзы. Для разговора с глазу на глаз. Опять это был кабинет Проскурова. И опять Проскуров не предложил Китайгородцеву сесть.
– Мне звонил Тесадзе, – сказал Проскуров, глядя мимо собеседника в окно. – Ты был у него?
– Да.
– Как ты посмел ему угрожать?
– Разве я угрожал? – умеренно изобразил удивление Китайгородцев. – Я рассказал историю, которая приключилась не в нашем агентстве…
Он сделал упор на словах "не в нашем".
– А Тесадзе, видимо, не так что-то понял.
– Он всё правильно понял, – сказал Проскуров. – И позвонил мне.
Перевёл, наконец, тяжелый взгляд на Китайгородцева, и смотрел так долго, что будь на месте Китайгородцев какая-нибудь впечатлительная девушка из девятнадцатого века – непременно хлопнулась бы в обморок.
– Мне Хамза сказал, – произнёс хозяин кабинета после долгой паузы, – что это ты первый додумался до того, что нападать будут не на меня, а на Викторию с ребенком. Это правда?
– Да.
– Как догадался?
– Так получилось, – пожал плечами Китайгородцев.
– А по поводу Тесадзе – это тоже догадки?
– Случай с ним – даже не догадки, а так – дую на воду, – честно признался Китайгородцев. – На всякий случай его удаляю.
– Но ведь уже было нападение. Шаров проявил себя.
– Они охотились за вашим сыном, а не за вами. А Лория говорил про вас. Значит, есть кто-то другой. Не Шаров.
Проскуров приподнял бровь и посмотрел вопросительно, будто ждал, когда Китайгородцев назовет фамилию.
– Я не знаю, кто он, – ответил на его безмолвный вопрос Китайгородцев.
– Может, его и вовсе нет? – предположил Проскуров.
– Для меня он есть. Пока не будет доказано обратное.
Проскуров подумал.
– Тесадзе я уберу, – сказал он после паузы. – Пока с ним действительно чего-нибудь не приключилось. Наркотики, про которые ты его отцу рассказывал – это ведь не в другой фирме было? У вас?
– У нас, – подтвердил Китайгородцев со спокойствием человека, которому не стыдно ни за один из эпизодов своей бурной жизни. – Но тот парень действительно был наркоманом.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Мы не подбрасывали наркотики. У того парня были свои. Мы только подсказали знакомым оперативникам, в какой момент наркотики точно будут в его машине. Если бы не наркотики, мы отвадили бы опасного ухажёра любым другим способом. Да, любым. Потому что мы отвечаем за безопасность охраняемых нами лиц. Безопасность во всех смыслах».
//-- * * * --//
Оксана Петровна Ляшенко привела Алёшу Проскурова к цветочной клумбе и о чем-то мальчику рассказывала, показывая на цветы. Баранов высился за их спинами неподвижной статуей.
– Приехал человек с Украины, – вспомнил Хамза. – Вся информация по этой женщине подтвердилась.
– По Ляшенко? – уточнил Китайгородцев.
– Да. Из нового – только то, что внучка у неё родилась. Два месяца малышке.
– Такой бабушки ей будет не хватать.
– Толковая? – спросил Хамза.
– Да.
– Что делать? Денег нет – возись с чужими.
– А деньги есть – тем более чужих наймёшь возиться со своим ребенком, – в тон шефу добавил Китайгородцев.
– Странно жизнь устроена.
– Но у Ляшенко мамочка с ребенком будет сидеть?
– Да, возьмёт отпуск, – равнодушно произнес Хамза. – Сколько им сейчас дают сидеть с ребенком? Полтора года? Или больше? Года три?
– Три года никто рабочее место держать не будет. Полтора – и то под вопросом, – пробормотал Китайгородцев и вид у него был такой, будто он что-то вдруг вспомнил. – А вы новенькую проверяете?
– Какую новенькую?
– Люду Потапову.
– Занимаются, – коротко ответил Хамза. – А что?
– Она у Проскурова на Муромской даче работает давно. Два или три года, как мне сказали. А официально числится в детском саду. Там трудовая книжка её лежит. Я не пойму, как это за ней три года место держат.
– Что из этого следует?
– Не знаю. Просто вдруг вспомнилось.
– Проверишь, – пожал плечами Хамза. – Ты ведь как раз туда едешь.
//-- * * * --//
Китайгородцев ехал в Муром, чтобы проверить готовность объекта к приезду Проскурова.
Он уложился в два дня. Перечень обнаруженных недоработок составил шесть страниц. Ничего серьезного, в основном это были мелочи, которые легко устранялись: в список попали и отсутствующее второе стекло в оконной раме, и перегоревшие лампочки в светильниках, и просроченный фильтр в системе водоснабжения дома.
На третий день Китайгородцев отправился в детский сад. Загодя придумал легенду, в которой правда и вымысел были смешаны в ровных долях, и рассчитывал, что без труда выполнит задуманное.
Заведующая оказалась милой тётенькой, какие и встречаются только в провинциальных городах. Китайгородцев показал ей своё удостоверение, и оно произвело впечатление на неискушенную женщину, как производила, наверное, любая бумага с печатью.
– Я приехал из Москвы, – сказал Китайгородцев. – Работаю в охране у одного человека. Он собирается сюда приехать на отдых. Примерно на месяц. И с ним сын. Так вот сына он хочет устроить в детский сад на месяц. К вам.
– К нам? – не поверила женщина.
Такие люди, мол, – никогда в это не поверю. Даже растерялась.
– Вы всё правильно поняли, – кивнул Китайгородцев. – Это человек с деньгами. С возможностями. И в Москве его сын в обычный детский сад, конечно, не ходит. И тут ходить не будет. То есть будет… Как бы… На час или на два… И то, не каждый день… Через день, допустим… Потому что на вашу область этого человека ставят.
– Я не поняла, простите, – растерянно улыбнулась женщина.
– У вас во Владимирской области… Вы ведь к Владимирской области относитесь?
– Да! – ответила заведующая с таким несчастным видом, будто она очень пожалела в эту минуту, что их Муром именно во Владимирской области оказался, а не в Тюменской, предположим, или вовсе даже в Новосибирской.
– Так вот у вас в области скоро будет новый глава, – поведал Китайгородцев с задушевностью заезжего афериста. – Из Кремля назначат. Уже решено. А пока ему биографию лепят. Чтобы образ положительный создать. Чтобы к народу ближе. В отпуск он якобы приедет. Сразу фотографии в газетах. Что хоть и в отпуске, а время не транжирит. Всё больше по делам. С народом встречается. Школы посещает…
– Так ведь лето, – напомнила заведующая. – Каникулы.
– А подготовка к учебному году? – нисколько не смутился Китайгородцев. – Подарит школе телевизор. Или целый компьютерный класс. Поди плохо?
– Конечно, хорошо, – признала очевидное женщина.
– То-то и оно. В общем, будут людей готовить к тому, что у них появится новый руководитель. И сын его в детский сад – чтобы вроде как к народу ближе. Мы ваш сад выбрали потому, что посоветовали нам. Так совпало. Мы проверяли новую работницу… Её один человек там, в Москве, на работу принял, а мы того человека тоже охраняем. И всех, кто на работу поступает, мы проверяем. И вот мы эту девочку проверяли, беседовали с ней, а она нам сказала, что есть хороший детский сад. Люда Потапова. Работала у вас такая?
– Да! – просияла заведующая, услышав знакомую фамилию.
На неё за последние три минуты обрушилось столько информации, которую она осмыслить не могла и потому в нее поверить – тоже, но упоминание о Потаповой вдруг многое объяснило и даже сделало повествование гостя логичным. Потому что Люда Потапова действительно уехала в Москву, действительно к богатому человеку, и увёз ее влюбившийся в нее охранник того человека – и всё остальное, что заведующая сейчас услышала, тоже правда, соответственно.
– Скучает, кстати, – сказал Китайгородцев. – Вам привет просила передать.
– Спасибо, – зарделась заведующая.
– И работница хорошая.
– Да.
– Как же вы ее отпустили так надолго? Сколько она уже ваш садик обходит стороной? Два года? Или три?
– Ну почему? В декрете она. Год всего.
– Год как не работает у вас? – продолжал якобы благожелательный трёп Китайгородцев.
– Да. С июня прошлого года она не выходит.
– А на дачу она устроилась работать…
– Это неофициально, – сказала заведующая. – Без оформления. Деньги всем нужны.
– То есть она после рождения ребенка – туда…
– Да.
– И получается, что где-то год…
– Да, – снова сказала заведующая.
– Её трудовая книжка у вас хранится. Мне бы в неё одним глазком взглянуть.
– А это зачем?
– Чтобы доложить начальству, что трудовая этой девушки в полном порядке. У нас о ней был разговор. Там, в Москве. Хотят ей работу предложить хорошую. Как раз по профилю. За детишками присматривать. Одного очень большого человека. Но требование – чтобы документы были в порядке. Чтобы образование, чтобы трудовая книжка…
– Так она тогда и вовсе не вернется к нам, – сказала заведующая, запечалившись, но сама уже направлялась к сейфу.
– Надеюсь, вы не встанете на её пути к счастью, – шутливо произнёс Китайгородцев.
– Нет-нет, – заверила его собеседница. – Она давно в Москву хотела. Уже пыталась даже…
– Пыталась в Москве на работу устроиться?
– Да. Ещё в прошлом году. И у неё там ничего не получилось. А теперь работает и, видимо, довольна. Так дай ей бог!
Китайгородцев не ошибся: трудовая книжка Люды Потаповой хранилась вместе с её личным делом. И Китайгородцев, увидев тонюсенькую папочку в руках у заведующей, тотчас заинтересовался:
– Это личное дело Потаповой? Позволите взглянуть?
И раскрыл папку, не дожидаясь разрешения. Черно-белая фотография привлекла его внимание.
– Это кто? – спросил он, всматриваясь.
Незнакомая совершенно девушка.
– Это Люда. Ой, она так изменилась! Её вовсе не узнать. Правда? Вы её видели там, в Москве? – говорила заведующая.
А Китайгородцев не мог глазам своим поверить. Довольно упитанная девица с копной роскошных волос. Её легко было представить в белом поварском колпаке где-нибудь в рабочей столовой.
– Это она, когда к нам на работу поступала, – сказала заведующая. – Вот какая она была. А сейчас и не узнать.
Что правда, то правда. Ничего общего с той Людой Потаповой, которую знал Китайгородцев. Едва-едва что-то угадывается.
– А изменилась она – когда? – прозревал постепенно Китайгородцев. – Когда устраивалась на дачу к богатым этим людям работать?
– В то самое время, – подтвердила заведующая.
Люда Потапова, прежде чем устроиться на работу к Проскурову, изменила внешность до неузнаваемости. И случилось это год назад.
//-- * * * --//
Павел Семёнович Никодимов пять лет проработал управляющим в имении Проскуровых – именно так, на старый манер, он прежде предпочитал представляться при общении с людьми незнакомыми и малознакомыми. Хозяева на свою Муромскую дачу наезжали крайне редко, поэтому работа Никодимову нравилась, и он не против того был, чтобы и далее за хозяйским добром приглядывать, да не сложилось. В далёкой Москве Сергей Алексеевич Проскуров надумал вдруг нанять профессиональную охрану, взамен той, что раньше у него была, и это не имеющее, казалось бы, к Никодимову никакого отношения событие повлекло катастрофические последствия для карьеры Пал Семёныча.
От новой охраны, из агентства "Барбакан", на дачу приехал молодой, но очень уж смурной человек по фамилии Баранов, чтобы посмотреть, что и как надобно подправить в хозяйстве перед прибытием хозяев, накатал сорок страниц разных предложений и замечаний, в чём ему безо всякой задней мысли помогал и Никодимов лично, и только уже позже выяснилось, что едва ли не первым из предложений Баранова было уволить Павла Семёновича – этим вопросом Баранов озаботился сразу, едва узнал о том, что в давние времена, ещё при социализме, Никодимов отмотал пятёрочку за растрату.
Пал Семеныча уволили с такой обидной для него поспешностью, что он в считанные недели после этого превратился из человека что-то значащего в здешних местах в завсегдатая грязной столовой при местном рынке – там торговали дешёвой водкой и всегда было с кем выпить, а переставшему чураться земляков Никодимову его былое зазнайство быстро простили, поскольку он теперь нередко платил за своих собутыльников, что окружающие не могли не оценить по причине редкости столь благородного поведения.
Китайгородцеву подсказали, где Никодимова искать. Там Пал Семёныч и нашёлся. Сидел за грязным неустойчивым столиком в самом углу столовой в компании с двумя столь же достойными джентльменами и приканчивал первую за этот день бутылку водки. Китайгородцев сел на пустующий четвёртый стул, выставил бутылку коньяка и сказал, глядя Никодимову в глаза:
– Есть разговор.
Насторожившийся Павел Семёнович разглядывал незнакомца: хорошо одет, хорошо выбрит, и одеколон хороший у него – тут добра не жди, тут какая-то будет неприятность, не иначе.
Китайгородцев глянул на собутыльников Никодимова так, что они сразу поняли: не для них коньяк. Встали, мрачнея на глазах, и переместились за другой столик, всё же любопытствуя, чем дело кончится.
– Наливай, – предложил Никодимов, по-прежнему осторожничая.
Китайгородцев подчинился. Выпили. Китайгородцев тут же налил ещё. Снова выпили. Китайгородцев налил по третьей. При этом собутыльники перебрасывались ничего не значащими фразами.
– До скольких работают? – спрашивал Китайгородцев, обводя равнодушным вздором неприглядное заведение.
– До семнадцати, – отвечал Никодимов, сверля собеседника взглядом.
Снова выпивали.
– Народу мало, – оценивал посещаемость заведения Китайгородцев.
– Понедельник потому что, – мрачно напоминал Пал Семёныч.
Он хотел знать, в чём всё-таки дело, но не решался торопить события, поскольку было у него предчувствие, что ничего хорошего его не ждет. Струсил он, в общем. Только виду пока не подавал.
Прикончили бутылку коньяка. Должно было последовать какое-то продолжение.
– Выйдем на улицу? – предложил Китайгородцев. – Спокойненько поговорим.
Спокойненько – это без свидетелей. Это Никодимов понял. Он бы с удовольствием остался здесь, в столовой, но вовремя смекнул, что его страх тотчас обнаружится.
– Пойдём, – произнес он с неискренним равнодушием в голосе.
Вышли за порог.
– Вы ведь у Проскурова трудились? – осведомился для затравки Китайгородцев.
– А что такое? – спросил мрачно Пал Семёныч.
– У вас женщина работала. Потапова Людмила Антоновна.
Никодимов промолчал, лихорадочно соображая, чем сей факт может лично ему аукнуться.
– Меня интересует, как она на работу к вам попала, – сказал Китайгородцев.
И Никодимов сильно испугался.
– А вы откуда? – спросил он хриплым голосом.
Китайгородцев смотрел так, как могут позволить себе смотреть люди, способные стереть собеседника в порошок.
– Я ничего не будут признавать! – сообщил Никодимов, стремительно трезвея от страха.
– За взятку вы её на работу приняли, – поделился Китайгородцев результатами собственных изысканий среди местных жителей и бывших подчинённых Пал Семёныча.
– Я не буду признавать! – ещё сильнее испугался Никодимов. – И подписывать не буду тоже!
– А мы бумаг не будем составлять, – проявил великодушие Китайгородцев. – Вы сказали, я услышал, и тут же всё забыл.
Не очень-то Пал Семёныч поверил собеседнику, но сама мысль о том, что они могут договориться, очень ему понравилась.
– Вы из милиции? – спросил он.
– Угу, – невнимательно отозвался Китайгородцев. – Она сама к вам пришла?
– Кто? – от страха перестал соображать Никодимов.
– Потапова.
– А-а, да!
– То есть не вы ей работу предлагали?
– Нет-нет! Сама добивалась! Очень активно!
– А это как – активно? – захотелось Китайгородцеву подробностей.
– Неоднократно приходила. Уговаривала. На любую, говорит, работу.
– Чего это ей так загорелось? Мёдом там намазано было, что ли?
Пал Семёныч, услышав шутку, подобострастно засмеялся.
– Сильно хотела, – сказал он. – И деньги предложила сама. Подсунула. Я отказывался, а она подсунула.
– Много?
– Десять тыщ.
– Да-а-а?! – непритворно изумился Китайгородцев, поскольку нянечкой Потапова в детском саду такие деньжищи зарабатывала долгие несколько месяцев.
У Никодимова упало сердце. Всё-таки пьян был и слишком поздно обнаружил, насколько он болтлив. Он ужаснулся собственному безрассудству. Но уже поздно было.
– Как она объясняла? – спросил Китайгородцев. – Почему этого места так добивалась?
– Я не знаю, – пробормотал вконец расстроившийся Никодимов. – Ума не приложу.
//-- * * * --//
Алексей Алексеевич попался на глаза Китайгородцеву в первые же минуты появления последнего в поместье Проскуровых на Рублёвке. Помахал приветливо рукой издалека:
– С возвращением!
Он куда-то спешил по делам, но Китайгородцев его нагнал.
– Как обстановочка? – спросил Китайгородцев.
– Работаем! – изобразил озабоченность собеседник.
– Новенькая как – справляется?
– Старается. Но кажется мне, как бы она не в положении…
– Я тоже заметил. А вы её не знали, кстати, раньше?
– "Раньше" – это когда?
– Год назад, к примеру. Не появлялась она здесь?
– Каким таким образом? – удивился Алексей Алексеевич.
Да, действительно. Что же она – пришла, в ворота постучала, и на работу попросилась? Нелепо это, конечно.
– А как к вам на работу люди устраиваются? – спросил Китайгородцев. – Где вы их находите?
– Через агентство.
– Через агентствА? Или через агентствО?
– Мы с одним работает агентством. По подбору персонала. Называется "Друг семьи".
– Адресочек дадите?
– Конечно.
– И ещё один вопрос, – сказал Китайгородцев и достал из кармана фотографию Люды Потаповой годичной давности, ту самую, где Люду было не узнать. – Вам эта девушка знакома?
– Нет, – уверенно ответил Алексей Алексеевич. – А кто это?
Значит, год назад он с нею не общался.
//-- * * * --//
Сначала Котелков позвонил в агентство «Друг семьи», и только после этого туда отправился Китайгородцев, – а иначе беседа могла и не состояться.
Милую девушку, которая отвечала за подбор персонала для Проскуровых, звали Рита.
– Примерно год назад вы могли видеть эту женщину в вашем офисе, – сказал Китайгородцев и выложил на стол перед своей собеседницей фото Люды Потаповой, где она нисколько не была похожа на себя сегодняшнюю.
Рита добросовестно изучила фотографию. Даже на обороте посмотрела. На оборотной стороне никакой подсказки не было.
– Нет, – покачала головой. – Она мне не знакома.
Тогда Китайгородцев выложил вторую фотографию – на ней Люда выглядела так, какой её знал сам Китайгородцев.
– Ой, я её знаю! – сказала Рита.
У Китайгородцева сжалось сердце.
Рита посмотрела на него. Как будто замялась. Так бывает, когда человек сомневается, можно ли говорить всю правду или надо бы помягче как-то.
– Воспоминания остались не очень хорошие? – понимающе произнес Китайгородцев.
– Да ничего особенного, в принципе, – всё ещё осторожничала Рита. – Настойчивая очень.
– Достала вас? – подбадривал Китайгородцев. – К Проскуровым на работу, наверное, так рвалась, что всем тут надоела?
– Мы не знали, как её отвадить, – осмелела Рита. – Настырная – ужас!
– Но вы ей от ворот поворот, как я понимаю…
– Естественно.
– А почему? Не подходила вам?
– А мы до этой стадии, когда определяют квалификацию претендента, даже не дошли. У неё с самого начала шансов не было. Мы всегда сами подбираем работников – из большого числа соискателей. А такого, чтобы человек сам определял, что он будет работать только у кого-то конкретно – у нас не бывает. Потому что подозрительно. Почему человек рвётся в эту конкретную семью? Что ему за интерес? Может, он маньяк какой. Или вор. Или мстить надумал. В общем, таких мы отправляем. От греха подальше.
– Как она вышла на вас? – спросил Китайгородцев. – Вспомнить сможете?
– Я это помню. Говорю вам: она нас так достала, что запомнилась надолго. Сначала она к нам пришла, сказала, что на работу устроиться хочет. Мы ей анкету дали заполнить, резюме помогли оформить, но неувязка у нее была с рекомендациями. Мы без рекомендаций не берем. Так что мы её отправили за этой бумагой. Где-то она до того работала…
– В детском саду.
– Вот, точно! – подтвердила Рита. – Я ещё тогда подумала, что её можно будет предложить в семью, где есть маленькие дети. А она нам вдруг ставит условие: я пойду работать только к Проскуровым!
– Как она это объясняла?
– Будто они едва ли не земляки. Вроде бы дача у Проскурова где-то есть, и эта женщина – оттуда. Она ведь не москвичка, как мне помнится.
– Она из Мурома.
– Возможно.
– Ну и отравили бы ее к Проскуровым, – сказал Китайгородцев. – К тому же у них действительно маленький ребенок есть.
– Нет-нет, – покачала головой Рита. – Это невозможно. Она так к Проскуровым рвалась! Это было очень подозрительно.
//-- * * * --//
Уже через два часа после визита Китайгородцева в фирму «Друг семьи» Алексей Алексеевич Котелков подошёл к Люде Потаповой, занятой уборкой одной из многочисленных комнат проскуровского дома, и, всмотревшись в её лицо, тут же объявил, что она очень скверно выглядит и ей необходимо немедленно показаться врачу. Тут же выяснилось, что в доме присутствует врач, который здесь, оказывается, дежурит круглосуточно и ежедневно, что было удивительно слышать Люде Потаповой, поскольку она никогда никакого врача в доме не видела, но очень скоро она про своё удивление забыла, поскольку появившийся мужчина в белом халате быстро взял её в оборот. Он как-то сходу определил состояние женщины, почти с уверенностью предположил, что она беременна, и Люда это подтвердила, покраснев. Прозорливый доктор тут же огорошил её фразой «Так ведь нельзя с такими вещами шутить!», и тут Люда по-настоящему испугалась, и все последующее она воспринимала сквозь призму охватившего её страха.
За воротами проскуровского поместья уже стояла карета "скорой помощи", неизвестно кем и когда вызванная, и бригада была на месте, Люду повезли в Москву и привезли в какую-то больницу, в которой она оказалась впервые. Тут её осмотрели врачи, ничего настораживающего они не обнаружили, после чего сказали ей, что продержат до завтрашнего дня, но это исключительно для очистки совести, а на самом деле всё с Людой в порядке. И она очутилась в больничной палате – просторной, светлой, с телевизором и душем, и была там одна. И после всех этих передряг последних двух часов Люда так обрадовалась тому, что всё обошлось и тревога оказалась ложной, что даже не обратила внимания на то, что мобильный телефон у неё забрали вместе с остальными её вещами, на окне её палаты установлена решетка, а входная дверь палаты снаружи заперта на ключ.
Ещё когда её осматривали врачи, ей сделали какой-то укол, и она вскоре уснула в своей палате.
//-- * * * --//
Днём Баранов сопровождал Викторию в её поездке в Москву, а когда вернулся на Рублёвку, обнаружил отсутствие Люды, обеспокоился, принялся расспрашивать, куда она пропала, кто-то сказал ему про «скорую помощь», Баранов бросился к Алексею Алексеевичу, поскольку тот всё всегда про всех знал, а Котелков предусмотрительно перевёл стрелки на Китайгородцева, и так Баранов оказался в комнате, которую Китайгородцеву отвели в проскуровском доме для работы.
Баранов смерчем ворвался в комнату.
– Толик! Что с Людой?!
Китайгородцев от неожиданности замешкался с ответом. И смотрел он почему-то не на Баранова, а куда-то ему за спину. Баранов обернулся, увидел Хамзу, и смешался. Китайгородцев смущённо крякнул.
– А мы как раз тут говорили о Потаповой, – сказал Хамза.
Баранов заподозрил, наконец, что не просто так здесь "скорая помощь" засветилась, и дело, возможно, вовсе не в здоровье его Люды.
– Что случилось?! – насторожился он.
– Антон, – произнес Китайгородцев, мучаясь оттого, что именно ему выпало этим заниматься. – Роман Александрович уже в курсе, я ему сказал…
Это об отношениях Баранова и Люды. Баранов понял.
– Дело в том, что вскрылись какие-то вещи непонятные, – продолжал Китайгородцев. – Скажи, пожалуйста, не заметил ли ты… ещё там, в Муроме… что Люда очень хочет переехать в Москву…
– Я не понял, – процедил сквозь зубы Баранов.
– Не подталкивала ли она тебя к мысли, что неплохо бы, мол, было, если бы ты посодействовал ей в переезде.
– Я не понял, – зло повторил Баранов.
И Китайгородцев осознал, что надо ему всё сразу объяснить. Иначе не избежать скандала. Он выдвинул ящик стола, достал оттуда две фотографии, положил их перед Барановым на стол.
– Вот это Люда, – сказал Китайгородцев. – И это тоже Люда. Но только год назад. Антон! Год назад Люда Потапова кардинально изменила внешность и настойчиво пыталась устроиться на работу сюда, в дом к Проскурову. А когда это ей не удалось, она вернулась в свой Муром и всё равно устроилась к Проскурову, но не сюда, а на его дачу. Причём, чтобы войти в тот дом, она дала управляющему… которого ты, кстати, порекомендовал выгнать… она всучила ему огромную по тамошним меркам взятку. Работала там. А потом всё равно оказалась здесь. Как того и добивалась. Скажи, ты знал о том, что год назад она уже пыталась устроиться сюда?
– Нет, – хрипло ответил Баранов. – Об этом слышу в первый раз.
На него было больно смотреть.
//-- * * * --//
Хамза ушел, но вскоре вернулся.
– Сейчас поедем к твоей Людмиле, – сказал он Баранову, но на него не смотрел, и можно было догадаться, что он сильно злится. – Раз уж нам так подфартило, что у нас есть кому поговорить с нею по душам.
Точно, злился. Просто в состоянии бешенства был.
– Она должна тебе сказать, какого черта она здесь оказалась и кто ее послал. Я ничего не имею против неё лично, но шутки шутить мы не будем. Теперь сдай оружие.
Баранов безропотно передал Хамзе свой пистолет.
– И еще, Антон, заранее предупреждаю: про любые глупости забудь! Ты свой лимит на глупости исчерпал!
Баранов полыхнул полным ярости взглядом.
– Исчерпал! – зло повторил Хамза. – Говорить с нею будешь только по делу. Я скажу, о чём ты будешь спрашивать. Ничего личного, ни единого слова! И без глупостей, прошу тебя, чтобы мы там свалку не устроили, не напугали беременную женщину.
Открыл входную дверь.
– Войдите!
В комнату ввалились трое крепышей. Все они служили в "Барбакане" и про каждого из них Китайгородцев твёрдо знал: по первому знаку Хамзы бросятся вперёд, не раздумывая, и будут ломать, пока не обезвредят, кто бы там перед ними ни был. Вот зачем отлучался Хамза. Баранов тоже всё понял, побледнел.
– Я поеду с вами, – сказал Хамзе Китайгородцев.
– Зачем? – хмуро осведомился шеф.
Не было у него такого в планах.
– Я ведь этим делом занимался, информацией владею, – поспешил обосновать собственную нужность Китайгородцев.
На самом деле он хотел, чтобы рядом с Барановым в эти трудные для него часы хоть кто-то был, кто не против Баранова, у кого хоть капля сочувствия будет.
– Хорошо, – кивнул Хамза.
То ли не расшифровал Китайгородцева, то ли всё понял, да не нашёл причины отказать.
//-- * * * --//
Ехали двумя машинами. Китайгородцев сел в ту, где были Хамза и Баранов. Хамзе это, кажется, не очень понравилось, но он промолчал.
Баранов оказался зажатым на заднем сиденье между Китайгородцевым и другим охранником. Хамза сидел впереди и сказал, не оборачиваясь:
– Антон, тебе глаза сейчас завяжут. Так надо.
И сидевший рядом с Барановым охранник тут же достал из кармана траурный черный платок – и это у них было готово, оказывается, и снова Китайгородцева происходящее покоробило.
Баранов не возразил. Ему завязали глаза. Наверное, Хамза не хотел, чтобы Баранов знал, где прячут его Люду, и не попытался потом ее разыскать.
Поехали в Москву. По дороге Хамза инструктировал Баранова, о чём тот должен расспрашивать Людмилу, а о чём не имеет права говорить ни в коем случае.
Китайгородцев отрешённо смотрел в окно. Город за тонированным стеклом выглядел мрачным, словно на него во внеурочный час вдруг опустились сумерки.
Въехали на территорию какой-то больницы, проехали через всю территорию, огибая один за другим бесчисленные корпуса, и, в конце концов, въехали в распахнувшиеся перед ними ворота, оказавшись в довольно большом, способном вместить еще две или три такие же машины, плохо освещённом помещении. Ворота закрылись, отгораживая их от дневного света. Двое мужичков в медицинской униформе топтались неподалеку. Один из охранников "Барбакана" их прогнал, и только когда помещение обезлюдело, Баранова вывели из машины и сняли с его глаз повязку. Лучше бы пока этого не делали. Когда вслед за Хамзой процессия направилась к дверям грузового лифта, обнаружилось, что тут сторожили изгнанные на время санитары. У лифта стояла каталка, а на каталке лежал труп. Кто это был – не понять, простыня скрывала покойника, но угадывался силуэт и торчали голые задеревеневшие ступни. Китайгородцев видел, с каким ужасом смотрел на страшную каталку Баранов – не мог отвести взгляд всё то время, пока не пришел лифт.
Маршрут был странный: сначала поднялись на один этаж вверх, прошли по безлюдному коридору, после чего по узкой и тоже безлюдной лестнице спустились вниз. Здесь, в небольшом закутке, у запертой двери дежурил знакомый Китайгородцеву охранник из "Барбакана". Стало понятно, что они уже на месте.
Охранник отпер дверь ключом.
Гурьбой вошли в палату. Люда Потапова, облачённая в больничный застиранный халат, сидела на кровати. Увидев Баранова, просветлела лицом, но только на мгновение, потому что выглядел он ужасно и еще людей с ним было так много, что Потапова смекнула, видимо, что это неспроста – и она побледнела, о чём-то догадавшись.
– Ты как? – первым делом спросил Баранов.
– Нормально, – осторожно ответила Люда.
Она стремительно прозревала и эта больничная палата уже представлялась ей тюремной камерой, что в данной ситуации было не так уж далеко от истины.
– Меня попросили узнать, – сказал Баранов, самим построением фраз отделяя себя от сопровождающих его людей, демонстрируя Потаповой, что он с ней, а не с ними. – Спросить у тебя, действительно ли ты год назад уже пыталась устроиться на работу в дом к Проскуровым. Здесь, в Москве.
– Разумеется, нет. А что? – ответила на это Люда с напряженной улыбкой, которая нисколько не украсила её лицо.
– Люда, никто не сделает тебе ничего плохого, – произнес глухим голосом Баранов. – Я тебе это обещаю. Только ты скажи…
– Нет! – твёрдо сказала Потапова, даже его не дослушав. – Я же сказала – нет!
– Подумайте хорошо, – посоветовал стоящий у окна Хамза. – Потому что если ваши ответы будут неискренними, возникнет вопрос, зачем вы лжёте. Давайте лучше говорить начистоту.
Люда хмурилась и молчала.
– Вам известно такое кадровое агентство – "Друг семьи"? – приоткрыл карты Хамза.
У Люды ещё оставались пути для отступления. Но она не воспользовалась ни одним из возможных.
– Нет, я первый раз слышу! – ответила Люда с холодной решимостью лжеца, решившего отпираться до последнего.
Хамза сделал движение рукой. Ему тотчас передали тонюсенькую папку. Из этой папки он извлек несколько листков, один из них протянул Люде со словами:
– Это анкета.
Люда вчиталась в текст и покраснела. Это была ксерокопия анкеты, которую она год назад собственноручно заполняла в агентстве "Друг семьи".
– Мы можем устроить вам встречу с девочками из этой фирмы, – ровным голосом, без малейшего намека на угрозу, сообщил Хамза.
– Ну и что! – дерзко ответила Люда, зло прищурившись.
– Это ваш почерк?
– Нет! – быстро сказала Потапова.
И стало понятно, что она до последнего будет всё отрицать.
– В этом ничего страшного нет! – не выдержал Баранов. – Скажи им – и все дела!
Люда полыхнула злым взглядом. Ощущение было такое – будто ударила Баранова. Он смолк.
– Ещё вопрос, – негромко произнес Хамза. – Не доводилось ли вам в последние год-два кардинально менять внешность? Так, чтобы мама родная не узнала.
Смотрел вопросительно на Люду. Та молчала. Тогда Хамза показал ей ещё один листок. Ксерокопия фотографии Люды – когда она была совсем другой, нисколько не похожей на себя сегодняшнюю. Потапова только взглянула на фотографию и тут же отвернулась.
– Ты выйди, – попросил Хамза Баранова. – Подожди там, в коридорчике.
Баранов не посмел ослушаться. А следом за ним по молчаливой команде Хамзы вышли и трое "сопровождающих" – чтобы Баранов не оставался без присмотра. И теперь в палате оставались только Люда, Хамза и Китайгородцев.
– Я так понимаю, что Антона ты дурила, – сказал женщине Хамза. – И теперь при нём говорить не хочешь. Свои тайны у тебя. Но я – не он. От меня тайн быть не может. Я за безопасность Проскурова отвечаю. И я обязательно должен знать, почему ты так рвалась к Проскурову в обслугу. Итак, я ещё раз спрашиваю: зачем ты год назад пыталась устроиться к нему на работу?
– Это что – допрос? – спросила Люда. – А вы кто такие? Вы из милиции? Вы имеете право меня допрашивать? Или это просто самоуправство такое? Так я в милицию заявление на вас напишу! О том, что вы меня похитили, что вы мне угрожали…
– Ну, про угрозы – это ты загнула, – невозмутимо сообщил Хамза. – И про похищение. Тебя "скорая" увезла, с заполнением всех бумаг, с оформлением формальностей. А что касается милиции… Скоро ты у них окажешься. Потому что сообщить о тебе туда – мой долг. На Проскуровых открыли охоту. Недавно было нападение. Заведено уголовное дело по этому факту. А тут ты со своей странной историей. Так что займутся тобой всерьёз. Я просто без милиции хотел. По-свойски. Ты бы мне всю правду выложила и – до свидания. Я тебе под зад коленом, и иди на все четыре стороны. А с милицией так не будет. Им палки нужны, у них отчётность, с них раскрываемость требуют. Так что статью они тебе мигом нарисуют. И рожать ты будешь уже в тюремной больнице.
– А я аборт сделаю! – сказала Люда, с ненавистью глядя на Хамзу.
Ничего она ему не скажет.
Китайгородцев вышел из палаты. За дверью был один охранник. Баранов и его опекуны уже ушли. Сидели, наверное, в машине.
Через несколько минут из палаты вышел злой Хамза. Коротко бросил Китайгородцеву:
– Пошли!
Значит, и с глазу на глаз ничего ему Люда не сказала, подумал Китайгородцев. И тотчас Хамза эту его догадку подтвердил.
– Лживая сучка! – сказал в сердцах Хамза.
В его интонациях угадывались одновременно ярость и растерянность.
Он разговорил бы эту дамочку, не останавливаясь ни перед чем, – но тут был замешан работающий у него Баранов, и это обстоятельство путало Хамзе все карты.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Мы охраняем. В нас стреляют. Мы стреляем тоже. Когда стрельба на поражение, когда есть чёткое разделение, без полутонов, на „мы“ и „они“, на „свои“ и „чужие“ – это, в сущности, война. А на войне свои правила. Там, где убивают, всякие некрасивости случаются. То, что в обычной жизни считается недопустимым или даже преступным. С врагами на войне не церемонятся. И если взяли языка, выражаясь терминологией военного времени, его разговорят любой ценой. Потому что информация, которой он обладает и которую утаивает до поры, может помочь избежать проблем нам и охраняемым нами людям, а порой и вовсе спасти кому-то жизнь. На войне как на войне. Кто-то может возразить, что не война сейчас. И вообще, у нас ведь есть милиция – пускай она и разбирается. Про войну вообще можно не рассуждать – её нет для тех, в кого ни разу не стреляли и у кого не убивали друзей и коллег. А что касается милиции – там не ангелы работают и признания там тоже выбивают. Я даже не о тех громких случаях последних лет, когда подозреваемых забивали насмерть на допросах, и только потому становилось известно о случившемся. Я про гораздо более многочисленные истории, о которых в газетах ежедневно пишут и по телевизору показывают – в криминальной хронике. Как часто в этих историях упоминается о том, что задержанный по какому-то поводу гражданин на допросе признался ещё в целом ряде преступлений, совершённых им ранее. Вы можете себе представить вменяемого человека, которого задержали за кражу кошелька с чьей-либо пенсией, что в самом худшем случае грозит ему мизерным тюремным сроком, а на него вдруг ни с того ни с сего такая словоохотливость напала, что он добровольно ещё про пять других своих преступлений рассказал, хотя такая искренность грозит ему длительной отсидкой? У такой словоохотливости должны быть какие-то основания веские. Или увесистые».
Я найду, как к ней подступиться, Роман Александрович, – пообещал Китайгородцев. – Я даже примерно знаю, как действовать.
Они подошли к кабине лифта. Хамза молчал, насупившись.
– Надо разыскать её ребенка и её мужа, – сказал Китайгородцев.
– Мужа у неё нет. Прочерк в свидетельстве о рождении.
– Я помню. И всё равно надо разыскать. А ещё её родственников близких. Тех, кто с нею в контакте, если есть такие.
Пришел лифт. Старый лифтёр в белом халате с невозмутимым видом распахнул дверь.
– А чего ты так стараешься? – спросил Хамза у своего спутника, входя в лифт.
– Баранова жалко, – коротко ответил Китайгородцев.
//-- * * * --//
– Ты мне нужен! – сказал Петя Проскуров Китайгородцеву.
– Уезжаю я, дружище. Командировка у меня.
– Когда?
– Да прямо сейчас, – сказал Китайгородцев. – Сяду в машину и – в Муром. Не хочешь со мной прокатиться? – почти серьёзно предложил он.
– Ты мне нужен! – проявил упрямство Петя. – Два часа займет. Туда – обратно.
Китайгородцев всмотрелся в лицо мальчишки. Вдруг вспомнилось, что давненько ему не доводилось читать переписку Pedro со Swiss'дой. Насколько далеко эта дамочка продвинулась в деле воспитания непутёвого Pedro? И какие такие мысли она ещё смогла вложить в его вихрастую голову?
– Далеко едем? – поинтересовался Китайгородцев.
– В Отрадное.
– К тебе домой?
– Не-а. Вещицу одну заберём и назад.
– Но не дома?
– Нет.
А где? Интересно.
– Ладно, поехали, – сказал Китайгородцев.
Он хотел взять "Хаммер" из проскуровского гаража, но неожиданно запротестовал Петя.
– Нам светиться ни к чему, – сказал мальчишка. – Надо быть попроще.
Взяли самую маленькую машинку. Ауди ТТ. Два места. Шестьдесят тысяч долларов. Вряд ли они на такой машине будут неприметными в Отрадном, ведь это не Рублёво-Успенское шоссе. Но никакого другого подходящего варианта не было.
– Как дела вообще? – спросил Китайгородцев.
– Нормально всё, – коротко ответил Петя.
Хмур был и загадочен. Как какой-нибудь агент в шпионских фильмах.
Когда приехали в Москву, Китайгородцев хотел, как в прошлый раз, свернуть с Алтуфьевского шоссе к метро "Отрадное", но у Пети были свои соображения, и они проехали до станции метро "Владыкино", миновали промзону, на перекрестке повернули направо и оказались на небольшой безлюдной площадке: навес, рядом запертая будка, стенд с информацией для автолюбителей, в отдалении – закрытый на множество замков пункт технического контроля.
Площадка прохождения техосмотра, понял Китайгородцев. Сегодня понедельник? У них, по-видимому, выходной.
– Оставь меня здесь, – сказал Петя. – Вернёшься через десять минут.
– Нет, – покачал головой Китайгородцев. – Когда ты без меня – ты делаешь, что хочешь, я ничего не имею против. Но если ты взял меня с собой – я всё время рядом, потому что несу ответственность.
– Я тебе сказал! – обозлился Петя.
Вместо ответа Китайгородцев газанул и они поехали с этой площадки прочь.
– Хорошо! – сдался Петя.
Вернулись на площадку. Петя вышел из машины и скрылся за будкой. Он отсутствовал всего минуту. Когда вернулся, было видно, что он взволнован.
– Поехали! – скомандовал отрывисто и зыркнул обеспокоено по сторонам.
Похоже, он действительно ощущал себя шпионом.
Он говорил Китайгородцеву перед поездкой, что заберет какую-то вещицу. У него здесь тайник? Что вообще происходит?
Надо бы почитать, что ему за последнее время написала Swiss'да.
//-- * * * --//
Вечером этого же дня Китайгородцев был в Муроме. Мать Люды Потаповой жила в деревне километрах в тридцати от Мурома, об этом он узнал без труда. И дом её в деревне нашёл легко. Вот только в дом попасть оказалось непросто.
За грязным и никогда, похоже, не мытым стеклом в призрачном неярком свете угадывался человеческий силуэт. Как возник там, едва Китайгородцев постучал в оконце, так и маячил бессловесно, словно это был не человек, а неодушевлённый предмет.
– Мария Петровна! – взывал Китайгородцев. – Я от вашей Люды!
Безуспешно.
Он ещё стучал.
– Я друг Антона, – сказал Китайгородцев. – Он здесь у вас работал… не здесь, а с вашей Людой, в смысле… И он помог ей перевестись в Москву…
Только это возымело действие.
Силуэт пропал, а вскоре звякнула щеколда на двери. На хлипкое полуразвалившееся крыльцо, кутаясь в пропахший насквозь нищей старостью платок, вышла пожилая женщина невысокого росточка, настороженным взглядом всматривалась в лицо незнакомца.
– Я из Москвы, – сказал Китайгородцев. – Приехал в Муром по служебным делам и заодно решил заехать к вам. Гостинцы вот.
Он продемонстрировал увесистые пакеты со снедью, предусмотрительно закупленной в Москве.
Пакеты женщину явно заинтересовали. Но осторожности у неё не убавилось.
– У Люды всё нормально, – продолжал ровным голосом гипнотизировать собеседницу Китайгородцев. – Снова мамочкой будет – вы об этом знаете?
– А то! – сказала женщина.
И совсем было непохоже, чтобы она радовалась такому обстоятельству.
– Передавала, чтобы вы не волновались. И просила фотографию сыночка привезти.
Китайгородцев продемонстрировал женщине цифровой фотоаппарат.
– Скучает, – пояснил он.
– Не очень верится, – сухо оценила женщина.
– Всё-таки на расстоянии, – примирительно произнес Китайгородцев. – Тут чувства обостряются.
– Пускай потоскует. Может, чувства материнские у неё и проснутся.
Похоже, что в вопросах воспитания ребенка у мамы и у бабушки существовали определенные разногласия.
– Одежду передала, – сказал Китайгородцев. – Для малыша. Заботится. Не сильно новое, конечно. Но очень качественное. Всё заграничное.
На самом деле по его просьбе няня, Оксана Петровна, подобрала кое-что из вещей Алёши Проскурова – то, из чего он либо вырос, либо пятна какие посадил и теперь неудобно было надеть.
– И денег передала, – сделал ещё одну попытку Китайгородцев.
Достал бумажник, демонстрируя готовность тут же отсчитать дензнаки. Подействовало, наконец. Не хотела, наверное, женщина, чтобы гость на крыльце демонстрировал деньги – ещё увидит кто.
– В дом пройдите! – сказала поспешно и зыркнула по сторонам, пытаясь высмотреть в сгущающихся сумерках недоброжелательных алчных соседей.
В доме стоял тот же жуткий запах. Здесь всё пропахло насквозь нищетой. Убогость быта, способная свести с ума. Почерневшие от сырости стены, кое-как слепленная из необструганного горбыля лежанка, заваленная вонючим тряпьем, которое заменяло и матрац, и постельное бельё одновременно. Засиженная мухами единственная лампочка под потолком освещала комнату так тускло, что Китайгородцев не смог разглядеть, за какой год был висевший на противоположной стене календарь.
– Давайте деньги! – сказала женщина и жадно протянула руку.
Чего же, мол, откладывать дело в долгий ящик.
Китайгородцев достал из бумажника две пятисотрублевые бумажки, протянул их женщине.
– Хорошо, видно, зарабатывает, – ровным голосом дала оценку та.
Без зависти и без радости сказала.
– Теперь ещё вещи, – разбирал сумки Китайгородцев. – Куртка здесь, потом всякие ползунки. Хорошо бы сразу примерить.
Он не видел ребенка и хотел, чтобы тот здесь появился. Но женщина перебирала вещи и не спешила предъявить внука.
– Теперь Люда будет вам помогать, – пообещал Китайгородцев. – Вещи для ребенка… Одежда, обувь…
Он обещал то, что был способен выполнить. Не помощь Люды, естественно. Но и без неё мог кое-что привозить, сам.
Мария Петровна перебирала дары, удивлялась качеству материалов, из которых была пошита одежда – такого она в руках не держала никогда, это было заметно.
– Отец-то помогает? – спросил сочувственно Китайгородцев.
– Какой отец? – подняла на него глаза женщина.
– Ну, мальчика этого… Сынишки Людиного…
– Помогает! – зло сказала Мария Петровна. – А потом догоняет и ещё помогает!
С яростью последние слова произнесла.
– Но хоть наведывается? – все с тем же сочувствием в голосе поинтересовался Китайгородцев.
– Куда? – в сердцах спросила женщина.
– Сюда, к сынишке.
– А он его видел, сынишку своего? – все больше озлоблялась Мария Петровна. – Или вообще – хоть знает, что у него есть сын? Он же матрос!
– Матрос? – опешил Китайгородцев. – Моряк?
– Моряк с печки бряк! Он просто Людку поматросил и бросил, потому моряк! Ну, какой моряк? Где бы ему взяться? Поди пойми, кто он такой? Шустрик городской, там у них всё быстро! А дура эта уши развесила, шмяк-бряк, и родила! Получился тоже маленький матросик! Вот, сидит, и жизни радуется! – махнула женщина рукой.
Китайгородцев проследил направление и увидел дверь, которую прежде не заметил – его глаза уже привыкли к полумраку. Он схватился за фотоаппарат.
– Так я его сфотографирую? – вопросительно посмотрел он на женщину.
Та нервно дернула плечом. Не очень-то ей эта идея нравилась. Но теперь, после московских подарков, вроде как неловко было отказать. Для себя Китайгородцев решил, что разрешение получено. Прошёл в смежную комнату. Женщина последовала за ним. Здесь света было ненамного больше. За невысокой выгородкой, сооруженной из обломков досок, ползал Людин сын. Грязненький и почти голый. Вместо соски у него была тряпица с хлебным мякишем – малыш жадно сосал её, причмокивая, – а вместо игрушек – пустая пачка из-под сигарет, обломок расчёски и порядком раздёрганный на клочья журнал "Работница" за одна тысяча девятьсот семьдесят девятый год.
– Виктор Геннадьевич собственной персоной, – сказала женщина.
Мальчишка лежал в своем закутке, посасывая мякиш и глядя на незнакомого дядю задумчивым взглядом. Быть может, в этом полумраке все были для него на одно лицо?
Китайгородцев сделал снимок. Яркая вспышка заставила мальчишку встрепенуться. Он вскочил, неловко заковылял к Китайгородцеву и наткнулся на непреодолимое препятствие из досок.
– Привет! – ласково сказал ему Китайгородцев и улыбнулся.
Мальчишка смотрел настороженно.
– Я знаю, что братьев и сестер у Люды нет, – вспомнил Китайгородцев подробности анкеты Люды Потаповой.
– Одна она у меня, – подтвердила женщина.
– А ещё какие-то близкие родственники есть у Люды? Дяди, тёти.
– Нету никого. Поумирали.
– Так вы и вот ещё сынишка, получается, и есть вся её семья?
– Семья без копья, – со вздохом произнесла Мария Петровна.
– Ну и ещё этот матрос, – скупо улыбнулся Китайгородцев. – Витькин папа. Звать его Гена. А фамилию вы хоть знаете?
– Чью?
– Гены этого.
– На что он мне сдался?
– В общем, да, – не стал перечить Китайгородцев.
Ей Гена не нужен. Он Китайгородцеву нужен – чтобы понимать, через кого из близких родственников Люды на нее можно повлиять. Или у кого можно узнать какие-то подробности, которые помогут понять причину Людиных поступков.
– Где он хоть работает? – спросил Китайгородцев. – Люда вам не говорила?
– Спекулянт он. Или бизнесмен. Черт их разберет.
– Торгует, что ли?
– Не знаю. Ну, наверное. На рынке он.
– На каком?
– В Москве.
– Это я понимаю. Но там рынков много.
– Мне то неведомо, я там не была.
Оно и правда.
В общем, вряд ли им торгаш этот пригодится. Люда с ним не в контакте, судя по всему.
//-- * * * --//
– С прошлого года Витюня у вас в доме? – предположил Китайгородцев.
– Угу.
– Как родила Людмила, так вам и подбросила. А сама Москву поехала покорять.
– Да-а… Москва… Бьет с носка, – вздохнула женщина.
– Ну, сейчас всё нормально у Люды, – напомнил Китайгородцев. – Это сначала трудно было. Она мне рассказывала, как готовилась к московской жизни. Подстриглась, перекрасилась и вообще…
– Я не признала, – сказала женщина.
– Тогда? Год назад?
– Ага. Приехала ко мне, а я – мамочки мои родные! Кто это?
– Это перед Москвой она?
– Да, перед Москвой.
– А зачем? – спросил Китайгородцев с доброжелательной улыбкой.
– А это, говорит, для Москвы. Чтобы не Фёкла я какая, а вроде настоящая москвичка.
– Может, требования такие были? Хозяева хотели? Или она не к кому-то конкретному ехала на работу?
– Говорила, есть у ней один адресок.
– Знакомые, что ли?
– Мне откуда знать? Не моё дело.
– А не получилось у неё тогда, она рассказывала.
– Ага, вернулась.
– Она здесь где-то работу нашла.
– У господ работала. Тут богатые есть. Сами московские, а тут ихняя дача.
– Почему Люда к ним пошла?
И снова женщина сказала:
– Не знаю, не моё это дело.
Или осторожничала в разговоре с незнакомцем, или действительно была не в курсе.
//-- * * * --//
Время было позднее и Китайгородцев заночевал на проскуровской даче. Сел за компьютер, чтобы просмотреть, наконец, переписку Pedro со Swiss'дой.
Pedro:
Настоящих уродов четыре. Или три. Но меньше никак.
Swiss'да:
Четвертый, который то ли урод, то ли не очень – он кто? Или это она?
Pedro:
Один мозгляк. Ему всего год.
Swiss'да:
В год уродом быть невозможно. Не успеешь ничего такого сделать, чтобы считаться уродом. Он тебе кто ваще – родственник?
Pedro:
Типа да.
Swiss'да:
Братик, небось?
Pedro:
Типа да.
Swiss'да:
Он не виноват, что родился. Это не его выбор. Это выбор взрослых уродов.
Pedro:
Я уже просёк. Из-за них все плохо.
Swiss'да:
Тогда я понимаю. Твой отец вас бросил и живёт с другой. Угадала?
Pedro:
Ну.
Swiss'да:
Тогда про двух уродов я поняла. А третий кто?
Pedro:
Мать.
Swiss'да:
Она осталась с тобой, она тебя не бросила, поэтому она не может быть главным злом. Главное зло – это тот, кто бросил. Я тоже живу без отца, потому что он урод. Они все уроды – те, кто нас предал.
//-- * * * --//
Еще Swiss'да написала, что ей не нравится, когда её переписку с Pedro читают все, кому не лень, и предложила общаться так, чтобы по-прежнему взаимно сохранять инкогнито, но уже без посторонних. Она пообещала оставить послание для Pedro в месте, координаты которого она расписала очень подробно, но так путано, что посторонний человек ни за что не смог бы догадаться, о каком районе мегаполиса вообще идет речь, а Китайгородцев понял, что это та площадка техосмотра, куда они с Петей ездили недавно, – понял только потому, что Петя взял его с собой.
//-- * * * --//
Утром Китайгородцев поехал в родильный дом. Тот самый, в котором рожала Люда Потапова. У него была слабая надежда на то, что могли сохраниться какие-нибудь сведения об отце ребенка. Мало ли как там ситуация могла развиваться. При поступлении в роддом со слов будущей мамочки какие-то координаты близких обязательно должны записывать – на случай непредвиденных обстоятельств. Может, и о непутёвом муже что-то сохранилось. Это уже потом, когда свидетельство о рождении выправляли, Люда могла не упомянуть об отце ребенка. А в роддоме – почему бы и нет? Так Китайгородцев сам себя уговаривал.
К главврачу Китайгородцев не пошел, справедливо рассудив, что чем ниже служебное положение собеседника, тем легче с ним общаться, и начал он с акушерки, которую встретил в коридоре, а уж она подсказала ему фамилию врача, к которому следовало обратиться.
Это была женщина, не очень пожилая, худенькая, с глазами добрыми, но лицом усталым, какие бывают у людей, обременённых множеством забот.
В Китайгородцеве она мгновенно распознала приехавшего издалека человека и у нее, наверное, ни малейших сомнений не было в том, что без серьёзной на то причины в дальний путь не отправляются, и на лице её тотчас отразились готовность гостю всячески помочь, и еще – та робость, которая часто присуща обитателям провинциальных городков в общении с начальством "из центра", а Китайгородцев ей таким начальством, похоже, и виделся.
– В прошлом году у вас рожала Потапова Людмила Антоновна, – сказал Китайгородцев. – Мальчик у неё родился. Назвали Виктором.
– Да! – с готовностью подтвердила врач и нервно улыбнулась.
Китайгородцев понял, что эта женщина скажет ему всё, что он пожелает. Не придётся из неё информацию выдавливать по капле.
– Вы её помните? – будто бы даже удивился Китайгородцев.
– А как же! Мы всех помним!
Китайгородцев показал ей две фотографии: на одной Люда Потапова была запечатлена в ту пору, когда она еще работала няней в детском саду, а на второй – такая, какой её знали сейчас в Москве.
– А вот она! – тут же признала свою бывшую подопечную врач и несмело указала на фото "детсадовской" поры.
– А эту девушку вы знаете? – придвинул вторую фотографию Китайгородцев.
Женщина долго всматривалась.
– Нет, – покачала головой. – А кто это?
Значит, в новом обличье Люда Потапова перед врачом не появлялась.
Китайгородцев спрятал фотографии, не ответив на вопрос.
– Вы не помните, кто из родственников к Потаповой приходил? – поинтересовался он.
– Тогда, когда она лежала здесь? – судорожно вздохнула собеседница.
– Да.
– Мать.
– А ещё?
– А кто ещё? – удивилась женщина.
– Отец ребенка, – подсказал Китайгородцев.
– Сама она. Без мужа.
– Неужто не приходил?
– Нет. Я не помню. Наверное, не приходил.
– И неизвестно, кто он?
– Можно посмотреть, – сказала врач. – В карте Потаповой. Там может быть. Если она давала сведения, конечно.
Вопросительно посмотрела на гостя. Китайгородцев благосклонно кивнул, в глубине души приятно удивляясь тому, как легко ему здесь всё удается. Врач тотчас зашуршала бумагами.
– Вот, – сказала она. – Есть сведения. В графе "отец": Шаров Геннадий Алексеевич.
– Кто?! – не сдержал изумления Китайгородцев.
– Шаров, – упавшим голосом повторила врач, словно на ней была вина большая.
Гена Шаров, год продежуривший на воротах проскуровского имения, и недавно участвовавший в вооружённом нападении на жену Проскурова и её ребенка, был гражданским мужем Люды Потаповой. И никакой он не торгаш, как предполагала мать Потаповой, хотя действительно на рынке обретался год назад. Не торговал он там, а был охранником. А так всё совпадает.
//-- * * * --//
Проскуров был чернее тучи. Он сидел за столом в своем кабинете и выглядел так, как, наверное, выглядит бизнесмен, только что узнавший о том, что он разорён и впереди – ничего. Полный крах.
– Кто это раскопал – про Шарова? – спросил Проскуров.
– Вот он, – кивнул на присутствовавшего в кабинете Китайгородцева Хамза.
Проскуров посмотрел на Китайгородцева тяжёлым взглядом.
– Девка эта где? – спросил Проскуров.
– Она сейчас в больнице, – доложил Хамза. – Под присмотром.
– Есть предложения – как с нею быть?
– Ментам её надо отдавать, – жёстко сказал Хамза.
Тогда и его Проскуров одарил недобрым взглядом.
– Она связана с Шаровым, против Шарова возбуждено уголовное дело, – пояснил Хамза. – Так что закроют её надёжно, на всё время следствия. И разговорят, конечно. Лучше милиция пусть этим занимается, чем мы.
– А мы-то что? – не понял своего счастья Проскуров.
– Если мы её раскручивать начнём, можем под статью попасть. Самоуправство, незаконное лишение свободы… Там целый букет статей УК.
– Всё равно её уже закрыли, – напомнил Проскуров. – Пусть даже и в больнице.
– Пока что всё законно, – сообщил Хамза. – Женщина почувствовала недомогание, вызвали "скорую", было принято решение о госпитализации, сейчас она под присмотром врачей и ей уже лучше… Но долго так продолжаться не может.
И получалось, что сдать её милиции придётся. По выражению лица Проскурова можно было понять, что лично он поступил бы иначе. Возможно, что "закатать в асфальт" – это не такая уж неправдоподобная страшилка из баек про злобных отморозков, вдруг подумал Китайгородцев. И счастье Люды Потаповой заключается в том, что раньше Проскурова о странных превратностях ее судьбы узнали Хамза и Китайгородцев, и это дополнительная гарантия того, что она не исчезнет бесследно.
– Хорошо, – неохотно согласился с планом Хамзы Проскуров. – Но я хочу её увидеть – прежде чем её заберут.
Тут Хамза замялся.
– Разве есть проблемы с этим? – приподнял бровь Проскуров.
– Да вроде нет, – пробормотал Хамза. – Какие могут быть проблемы?
Под присмотром охранников из "Барбакана" Потапову перевезли из больницы в дом Проскурова. Точнее, не в сам проскуровский дом, а в одноэтажное здание в глубине участка, где жила прислуга. Дневное время, во всём здании не было никого.
В комнату, где находилась Потапова, в сопровождении Хамзы и Китайгородцева пришёл Проскуров. Потапова смотрела на них затравленным зверьком.
– Мне сказали, что ты давно ко мне устроиться хотела, – сообщил Проскуров. – Зачем ты так сюда рвалась?
Было видно, как метнулся беспомощный взгляд Потаповой.
– У тебя ведь есть ребёнок, – сказал Проскуров.
Прозвучало, как угроза. Потапова заметно испугалась. Но Проскуров имел в виду другое.
– А у ребёнка есть отец, – продолжил он.
Потапова пребывала в напряжении.
– Кто он? – спросил Проскуров.
Молчание в ответ.
– Я тебе могу фамилию назвать, – решил помочь собеседнице Проскуров. – Шаров Геннадий – тебе такой известен?
Потапова снова не ответила, но взгляд её выдал. Так растерялась от неожиданности, что уже и не было необходимости отвечать. Чтобы она не тратила времени на бессмысленное враньё, Хамза попросил Китайгородцева продемонстрировать Потаповой, что такого интересного тому удалось накопать в Муроме. Китайгородцев развернул к женщине экран ноутбука, на который вывел сделанную цифровым фотоаппаратом фотографию из карты роженицы Потаповой Людмилы Антоновны.
– Это документы из роддома, – пояснил Хамза. – Вот, видишь, здесь написано, что отец твоего ребенка – Шаров.
Проскурову всё было ясно. Он убедился, что ошибки нет. И не сумел сдержаться, дал волю ярости. Вцепился в блузку Потаповой, притянул к себе и процедил, некрасиво брызгая слюной:
– Если с головы Алёши хоть один волос упадет – тебе не жить!
Он был страшен. И Хамза, опасаясь худшего, попытался высвободить Потапову из проскуровского захвата. Женская блузка затрещала по швам. Потапова упала на стул, закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Я вас прощаю! – бормотала она в каком-то безумии. – Я прощаю вас!
Потом те же самые слова она стала выкрикивать. У нее начиналась истерика. Китайгородцев, не дожидаясь чьей-либо подсказки, принес Потаповой воды. Она оттолкнула его руку. Проскуров, стоя у окна, смотрел на женщину с брезгливой миной. Хамза переминался с ноги на ногу, не зная, как ему выпроводить Проскурова – он боялся, что последует ещё одна вспышка гнева и Потапову придется спасать. Китайгородцев сделал вид, что занят ноутбуком. Просматривал одну за другой фотографии. Дошла очередь и до снимка Вити Потапова. Там, в полутемной комнате деревенского дома, где делался снимок, у Китайгородцева не было возможности толком разглядеть мальчишку, зато на снимке, сделанном при фотовспышке, физиономия мальчугана была видна превосходно. Отлично просто видна. На загляденье.
Изумлённый Китайгородцев поднял глаза на Проскурова. Потом снова перевел взгляд на снимок мальчика. Отец и сын. Одно и то же лицо. С поправкой на разницу в возрасте. Или это у Китайгородцева крыша поехала – после всех треволнений последних дней?
//-- * * * --//
Когда ушел Проскуров, Китайгородцев попросил Хамзу уделить ему пару минут. Вышли в коридор, подальше от чужих ушей.
– Не надо никакой милиции, – сказал Китайгородцев. – По крайней мере, сейчас.
– А что такое? – нахмурился Хамза.
– Я сам её разговорю.
– Нам этого не нужно! – отмахнулся Хамза. – В милиции так запоёт, что не будут успевать за ней записывать.
– И она надолго сядет.
– Это уже не к нам.
– Она этого не заслуживает, возможно.
– Толик! – хмурился Хамза. – Её муженёк – бандит, который едва не натворил делов, с этой дамой в сговоре…
– Есть сомнения.
– Какие? – быстро спросил Хамза.
Он хотел закончить этот разговор.
– Мне не очень верится, что Шаров её подослал, – сказал Китайгородцев. – Потому что когда на такие аферы идут, беременность является помехой. А она беременна, между прочим.
– Она сказала, что сделает аборт.
– Она в сердцах сказала. Когда действительно решится на аборт, она не будет рассуждать и обсуждать, а пойдет и сделает.
– Чего ты хочешь? – со вздохом осведомился Хамза.
– Поговорить с ней.
– Я час тебе даю!
//-- * * * --//
Потапова демонстративно отвернулась, когда вошел Китайгородцев.
Он сделал знак охраннику, тот вышел, плотно закрыв за собой дверь, и Китайгородцев остался наедине с Потаповой.
– Они хотят передать вас милиции, – сказал Китайгородцев.
Женщина не шелохнулась даже.
– Есть уголовное дело, – продолжал Китайгородцев. – По факту нападения на семью Проскурова. Вас, наверное, попробуют привлечь по этому делу обвиняемой.
Потапова продолжала молчать, но вид она теперь имела озадаченный.
– Я не верю в вашу вину, – сказал Китайгородцев. – И не хочу, чтобы вы были осуждены. Но есть обстоятельства, которые требуют объяснения. Например, такой вопрос: почему вы скрыли тот факт, что ваш муж – Шаров Геннадий Алексеевич?
– Он мне не муж! – ответила Потапова зло.
– Хорошо, скажем иначе: он – отец вашего ребенка.
– Кому какое дело!
– Нам! – сказал на это Китайгородцев. – Нам есть дело. Вы связаны с Шаровым…
– Я с ним никак не связана!
– Он – отец вашего ребенка, – терпеливо повторил Китайгородцев.
– Ну и что?!
– А то, что Шаров Геннадий Алексеевич в составе вооружённой преступной группы участвовал в нападении на Полянскую Викторию Александровну и Проскурова Алексей Сергеевича.
Потапова посмотрела озадаченно. Не всё она поняла.
– Нападение на жену Проскурова и на его младшего сына. На Алёшу, стало быть, – пояснил Китайгородцев.
В глазах Потаповой добавилось растерянности.
– Это та недавняя история, про которую вы слышали, – сказал Китайгородцев. – Когда ваш Антон стрелял…
Он следил за реакцией собеседницы и обнаружил вдруг, как она ошеломлена.
– В этом нападении участвовал Шаров, – сказал Китайгородцев. – Теперь он в розыске.
– Я вам не верю! – сообщила Потапова.
– Мы можем вызвать Антона, – пожал плечами готовый к подобному развитию событий Китайгородцев. – Он вам подтвердит.
– Вы все лжёте! – все более укреплялась в своих подозрениях женщина.
– Я вам не враг. А уж Антон – тем более.
– Все вы заодно! – произнесла Потапова в сердцах.
Она озлоблялась на глазах и уже почти не оставалось сомнений в том, что на контакт она не пойдет.
– Нам нужен Шаров, – сказал Китайгородцев. – Только он. Скажите, где его искать…
Потапова состроила фигу и торжествующе продемонстрировала ее Китайгородцеву. Он не обиделся. Не до обид сейчас было.
– Даже если бы я знала, – сказала мстительно Потапова, – и тогда я не сказала бы!
– Почему? – кротко осведомился Китайгородцев.
– Я вас всех ненавижу!
Она понимала, что здесь ей больше не работать, и теперь не сдерживала эмоций.
– Вам придётся мне сказать, – начал было Китайгородцев, но ему снова была показана фига.
А до того, как сюда прибудет милиция, оставалось меньше часа.
– И не надо ссориться со мной, – сказал Китайгородцев, с неискренней внимательностью разглядывая фигу. – Потому что только я один… кроме вас, разумеется… знаю, что мальчик, которого называют Алёшей Проскуровым – это ваш сын.
Он видел, как фига дрогнула.
Тогда он посмотрел женщине в глаза.
– Бред какой! – сказала Люда.
И жалко улыбнулась.
Китайгородцев включил ноутбук и продемонстрировал собеседнице фото Вити Потапова.
– Я был в деревне у вашей матери, – сообщил Китайгородцев. – Этот мальчишка поразительно похож на Проскурова. Вы со мной согласны?
– Нет! Ничего общего!
– Это легко установить. Возьмут анализ у Проскурова, возьмут у этого мальчика – и медицина даст ответ.
– Я на это разрешения не дам! – быстро сказала Потапова.
– Вы думаете, Проскуров будет дожидаться вашего разрешения? – пожал плечами Китайгородцев. – Да и потом – вы ведь всё равно будете в тюрьме. Вы не сможете воспрепятствовать.
Женщина была деморализована и надо было не дать ей опомниться.
– Здесь, – повёл рукой вокруг Китайгородцев, – никто, кроме меня и кроме вас, не знает о том, что Алёша – это ваш сын. Я раскопал это дело, но пока никому не сказал. А когда скажу – тогда у вас начнутся настоящие проблемы.
– Это всё неправда! – сказала женщина беспомощно.
Ещё какая правда! Китайгородцев и сам был поражен сделанным им открытием, но не было времени удивляться, он хотел добраться до Шарова – это сейчас было самое главное.
– Это неправда! – говорила Потапова, едва не плача. – Витя – мой сын, а Проскуров тут вовсе ни причём! Где я и где Проскуров? Ну что такое вы говорите?
– Хорошо-хорошо, – примирительно сказал Китайгородцев. – Давайте не будем это обсуждать. Мы просто с вами договоримся. Я вообще не поднимаю этот вопрос. Про мальчика. Какое мне дело? У меня своих забот полно. Так что с этим – не ко мне.
Собеседница слушала его с напряжением.
– Но вы за это рассказываете мне про Шарова. Вы ведь знаете, что он работал здесь охранником.
– Где? – удивилась женщина.
– Здесь, у Проскурова.
– Н-нет, – ответила она, ещё больше удивившись.
Такое не сыграешь. Китайгородцев, например, не смог бы изобразить удивление настолько выразительно. В принципе, могло быть правдой – то, что она не знала. Она оказалась в доме Проскурова вскоре после того, как Шаров исчез. Временной зазор в несколько дней.
– Когда вы видели Шарова в последний раз?
– В прошлом году.
– Подумайте хорошенько, прежде чем ответить, – посоветовал Китайгородцев, давая собеседнице понять, что если она сказала неправду, всё ещё можно поправить, и он не обидится на нее за эту ложь, если она одумается и будет искренней.
– В прошлом году, – повторила Потапова.
Она, кажется, не хотела, чтобы он на неё рассердился, потому что поспешно добавила:
– Он приезжал ко мне. После того, как я родила.
– В роддом? – уточнил Китайгородцев.
– Нет. Уже после.
А в глазах её такой был испуг, какой можно обнаружить у нашкодившего ребенка – набедокурил, но признаться не хочет, и теперь со страхом ждёт, а вдруг у него все-таки спросят, и тогда придется либо отвечать правдиво, либо выкручиваться, что нелегко.
– А зачем он приезжал? – спросил Китайгородцев, заподозрив, что где-то здесь и кроется разгадка.
– Проведать.
Не то.
– Сколько раз он приезжал?
– Несколько. Не помню.
Занервничала. Где-то здесь.
– А потом вы перестали с ним встречаться.
– Да.
Какой-то короткий промежуток времени. Ни до, ни после, а именно в этот короткий промежуток он к ней зачастил. Даже в роддом не приезжал к ней. Потом несколько визитов. И снова пропал.
– Вы к нему не ездили? – уточнил Китайгородцев.
– Нет.
– Это он к вам туда приезжал?
– Да.
Она была нужна ему зачем-то. И дело вряд ли в родившемся сынишке. Потому что потом Шаров уже не ездил в Муром. Для чего он мог приезжать раз за разом?
– Он вас уговаривал? – спросил Китайгородцев.
Взгляд женщины заметался.
Уговаривал.
– О чём? Чего хотел?
У неё нервно дернулась щека.
– Все претензии будут к нему, – увещевал Китайгородцев. – Он уже накуролесил, его ищут и он будет отвечать. Хуже вы ему уже не сделаете.
– Мне он ни к чему! – заплакала Потапова.
Она запуталась и растерялась окончательно.
– Он вас о чём просил? – проявил настойчивость Китайгородцев.
– Он про Викторию расспрашивал.
– Про жену Проскурова? – заторопился Китайгородцев.
– Да.
Вот оно, уже теплее.
– А разве вы её знали тогда? – не поверил Китайгородцев.
– Знала.
– Откуда?
Потапова подняла залитое слезами лицо и посмотрела на собеседника – что же, мол, тут непонятного.
– А, ну да, конечно, – поспешно "вспомнил" Китайгородцев, поскольку его непонятливость могла подсказать собеседнице, что не так уж много он и знает. – А он, значит, по поводу Виктории…
– Ага.
– Что именно его интересовало?
– Всё. Как да что. Вынюхивал.
– Для чего?
– Ну, теперь-то ясно, для чего! – в сердцах сказала Люда. – После того, как он… как вы сказали… что он напал…
– Так он нападение готовил? Тогда, год назад?
– Если этим все закончилось, тогда вы думаете – как? Не я ему была нужна, а Вика.
– Зачем она ему?
– Не Вика лично. Ребенок.
– Зачем?
– Чтоб деньги получить.
– Выкуп? За ребёнка?
– Ну да!
– Это он вам сказал?
– Такое разве говорят? – спросила Люда. – Это я сейчас так думаю. После того, как вы сказали, что было нападение. Он меня тогда зачем расспрашивал? Вынюхивал, совершенно понятно. Как да что. И меня подбивал.
– На преступление?
– Нет, он хотел, чтобы я к Вике устроилась работать.
– Шпионить, что ли?
– Думаю, что да.
– А вы?
– А я отказалась.
– Почему?
И снова заметался её взгляд.
– А он откуда про Викторию узнал? – спросил Китайгородцев.
– Я ему сказала.
– А вы откуда её знаете? – рискнул ещё раз вернуться к интересующему его вопросу Китайгородцев.
И снова он Потапову озадачил.
– Так ведь она у нас рожала, – сказала Люда.
– Где? – опешил Китайгородцев.
– Там, где дача.
– В том роддоме? – никак не мог поверить Китайгородцев. – Не в Москве?
Он видел тот роддом и потому никак не мог себе представить в его обшарпанных стенах блистательную Викторию Александровну.
– Да. Она на даче отдыхала и схватки начались. Раньше, чем думали, – сказала Люда.
– И вы рожали там, – постепенно прозревал Китайгородцев.
– Да.
– В то же самое время?
– Почти. Я – чуть раньше.
– А как вы познакомились с Викторией?
Забегал взгляд.
– Как вы познакомились с Викторией? – с нажимом повторил Китайгородцев, демонстрируя, что своего добьётся.
– У неё не было молока…
– Так!
– Ребенка надо было кормить…
– Её ребенка?
– Да, – с усилием ответила Потапова.
Она ребенка подменила! Кормила двоих, своего и чужого, и её ребенок в итоге оказался у Проскуровых!
– Как вам это удалось?! – пробормотал Китайгородцев, не сумев сдержаться.
И Люда разрыдалась, не выдержав этой пытки.
– Я не хочу ему такой жизни, какая у меня была! – билась она в истерике. – Я хочу, чтобы он рос в человеческих условиях! Я счастья ему хочу, ну как вы не поймёте!
Она так кричала, что дежуривший за дверью охранник забеспокоился и заглянул в комнату.
– Всё нормально! – быстро сказал ему Китайгородцев и направился к двери, чтобы охранника выпроводить. – Ты тут один?
– Один, – ответил охранник.
В коридоре, действительно, больше никого не было.
– Ты иди, погуляй пока, – сказал Китайгородцев. – Там, на улице.
– Мне Хамза сказал…
– И мне сказал, – оборвал собеседника Китайгородцев. – Проверять будешь?
– Я верю, – смешался охранник.
– Ну, иди тогда, – сказал Китайгородцев доброжелательно. – Я тебя позову.
//-- * * * --//
Всё изменилось с того самого момента, как Китайгородцев женщину сломал. Не было уже необходимости сюсюкать. Она полностью была в его руках.
Он лишь напомнил ей:
– Уговор остается в силе. Я никому ничего не скажу, если вы мне поможете.
Но никаких гарантий он не дал.
Она и этому была рада. Благодарно кивала в ответ и смотрела на Китайгородцева преданным собачьим взглядом.
– Как вы связаны с Шаровым? – спросил Китайгородцев.
– В смысле? – не поняла женщина.
– Какие с ним сейчас дела?
– Никаких.
– То есть с прошлого года вы с ним не пересекались?
– Нет.
– Ни здесь, ни в Муроме?
– Нет.
– Откуда вы его знаете? Как вы познакомились?
– Он к нам приехал.
– В Муром?
– Да.
– К вам – это куда? К вам лично?
– Нет. Я его не знала. Мы познакомились на улице.
– То есть он к вам подошел: опаньки, давайте познакомимся, – приподнял бровь Китайгородцев.
– Я шла. Он сидел в машине. Красивая такая. "Мерседес".
– Он на "Мерседесе" приехал к вам знакомиться?
Потапова невесело улыбнулась шутке собеседника.
– Не ко мне он приехал. Он начальника привез. Два человека были с ним. Ну, не с ним, это он их ждал, а они позже подошли. Грузины.
Грузины? Китайгородцев насторожился.
– Он из Москвы их привёз?
– Да, – сказала Люда.
– Зачем?
– Он мне потом сказал, что они на даче у Проскуровых меняли крышу.
Шалва Тесадзе, фирма "Вектор Плюс". А кто второй? Сын? Резо Тесадзе?
– А грузины были: один молодой, другой постарше? Вроде как сын и отец? – уточнил Китайгородцев.
Потапова задумалась и покачала головой. Не угадал.
– Одного возраста примерно. Такие… Немолодые, – подобрала определение.
Значит, Шалва… И кто еще?
– Но точно был грузин?
– Похож, – неопределенно ответила Люда.
Фото Шалвы Тесадзе в ноутбуке Китайгородцева отсутствовало. А вот Лория был.
Китайгородцев нашел нужный снимок.
– Это он? – спросил у женщины.
Всмотрелась и сразу сказала:
– Да. Это начальник Шарова.
Сходится. Тогда Лория был на свободе и хозяйничал на рынке, где Шаров служил охранником.
– Что было дальше? – спросил Китайгородцев.
– Ничего. Мы познакомились. Он потом ко мне приезжал. Иногда.
– На "Мерседесе"? – скупо улыбнулся Китайгородцев.
– Нет. На БМВ.
Да, правильно, у Шарова был БМВ. Свой, собственный.
– Когда вы с ним познакомились, вы работали – где? – уточнил Китайгородцев.
– В детском саду.
– То есть о Виктории вы ещё ни сном, ни духом…
– Ага.
– И Шаров – тоже?
– Тоже.
– А потом вы и вовсе расстались, – предположил Китайгородцев.
Потому что он даже в роддом не приходил.
– Да, – сухо подтвердила Люда.
– Когда это произошло?
– Когда я ему сказала, что ребёнок будет.
– И с тех пор он уже не появлялся?
И снова Люда сказала сухо:
– Да.
И губы поджала. Переживала.
– Но потом он всё-таки приехал, – напомнил Китайгородцев. – Вы ему позвонили, да?
– Да.
– Из роддома? Или позже?
– Позже, – ответила Потапова. – Подумала, что он может, передумает. Всё-таки сын у него. Может, захочет посмотреть. Я позвонила. Он приехал. Я думала, что из-за сына. А теперь думаю, что хотел к Виктории подобраться.
– Что он вам говорил? Что предлагал?
– Иди, работай у неё. Выгодно. Зарплата. И за одним ходить – это не то же самое, что тридцать горшков помыть за полчаса.
– Оно ведь так, – сочувственно поддакнул Китайгородцев. – А вы почему-то не пошли…
Он хотел понять, на чём не сошлись Потапова и Шаров.
– А я категорически! – сказала Люда.
Ведь её мальчик уже был у Виктории, вдруг понял Китайгородцев. Люда уже сделала шаг, а к следующему шагу ещё не была готова. Боялась выдать себя, наверное. И тяжело было решиться войти в семью Виктории. Это только позже, когда она немного успокоилась, решилась на эту авантюру. А зачем?
– Вы отказались устроиться на работу в дом к Проскуровым, – сказал Китайгородцев, – и рассорились с Шаровым на этой почве. Так?
– Да.
– А потом все равно оказались здесь, – развёл руками Китайгородцев, давая понять, сколь удивительна непоследовательность собеседницы.
– Стосковалась, – сказала тихо Люда, и такая взаправдашняя тоска была в её глазах, что никаких других пояснений уже не требовалось.
– Здесь, в Москве, вы видели Шарова?
– Нет.
– Созванивались?
– Нет.
– И даже не знаете, где он живет?
– Почему же не знаю? – пожала плечами Люда.
– Где? – встрепенулся Китайгородцев.
– В Раменках. Район такой в Москве. Он там снимал квартиру.
– Да, – подтвердил Китайгородцев и вздохнул.
Про Раменки он и сам знал.
– А другие какие-то адреса? – сделал еще одну попытку. – Друзья его. Или родственники. Где его можно ещё искать?
– Я не знаю, – пожала Люда плечами. – Я была у него в Москве только пару раз. Там, в Раменках. А так он сам ко мне в Муром наезжал. Я ведь работала. Когда мне ездить?
– А Шаров знает об этом? – спросил Китайгородцев. – О том, что его сын – у Проскуровых.
– Нет! – замотала головой женщина.
Даже испугалась, кажется, подобной перспективы.
Значит, не своего сына Шаров пытался вызволить, а охотился за мальчиком именно как за сыном Проскурова. Похоже, что действительно из-за возможности крупно заработать лез под пули.
– И не надо никому об этом говорить! – умоляюще произнесла Люда. – Про то, что мальчик мой – он у Проскуровых.
Китайгородцев не знал, что ответить ей на это. Не мог ничего пообещать, кроме того, что спешить не будет и возьмёт паузу, а там видно будет.
– Во-первых, вам самой сейчас лучше бы молчать, – сказал Китайгородцев. – Ни в коем случае о мальчике не проговориться.
Женщина закивала часто, давая понять, что от неё никто и никогда об этом не узнает.
– А во-вторых, вам сейчас непросто придется, – продолжил Китайгородцев тоном, который не должен был оставлять сомнений в том, что он на этот момент играет на стороне Люды. – Возможно, вами даже милиция займется.
Потапова посмотрела испуганно.
– Это из-за Шарова, – пояснил Китайгородцев. – Возможно, будут проверять, не связаны ли вы с ним. Вам только надо это выдержать. Это неприятно, но надо сцепить зубы и терпеть. И тогда от вас отстанут.
И снова она закивала согласно.
– А может, и вовсе вас в покое оставят, – подсластил пилюлю Китайгородцев. – Это уж как повезёт.
//-- * * * --//
– Я бы не отдавал её ментам, – сказал Китайгородцев. – Там она будет уже не в нашей власти…
Хамза не дослушал до конца, махнул раздражённо рукой: вопрос давно решён, мол, и нечего тут обсуждать.
– Она с Шаровым давно не общается…
– Да не можем мы её держать! – сказал раздраженно Хамза. – Привлекут нас за самоуправство!
– А если она сама у нас останется? Из-за ребенка.
– Из-за какого?
– Из-за своего, – сказал Китайгородцев. – Из-за того, который в Муроме. Ребенка вывезем. Вместе с бабушкой…
– В заложники возьмём?
– Обставим всё прилично, – пообещал Китайгородцев. – Потапова сама отправит их куда-нибудь подальше. Для их собственной безопасности. Чтобы от Шарова уберечь. Например, в пансионат какой-нибудь дальний. Даже сама путёвку оплатит. Так что никаких претензий к нам не будет.
– Ну, какой пансионат? – поморщился Хамза. – Если мы ни мальчика, ни бабушку не будем контролировать, мы и Потапову тогда не контролируем, так получается.
– А мы будет контролировать.
– Кого?
– Мальчика и бабушку. Потапова путевку купит на троих. Туда еще Баранов поедет. Он и присмотрит.
– А Потапова заявит, что это было под давлением, – упрямился Хамза.
– Не скажет. Баранов – не чужой ей человек. Она от него беременна. Так что это их внутрисемейные дела.
Хамза подумал. И не нашёл изъянов в предложенной схеме.
– Я начинаю бояться тебя, Толик, – сказал он со вздохом. – Схемы у тебя получаются… иезуитские какие-то… и ведь не к чему придраться. Но ты уверен, что у неё с Шаровым – никаких дел?
– Стопроцентно! – кивнул Китайгородцев. – И потом, она теперь здесь будет жить. В доме для прислуги. Без права покидать пределы территории. Для её же безопасности.
И снова Хамза не нашёл изъянов в предлагаемой схеме.
– Ладно, пусть будет так, – сказал он. – Ты сможешь устроить, чтобы она лично оплатила пансионат?
– Смогу.
– Получше место выбери, – посоветовал Хамза. – Чтобы никакого жилья вокруг и всего один рейсовый автобус в сутки – так они не сбегут.
– Сделаю.
– И Баранов с ними.
– Хорошо.
– А ты теперь опекаешь младшего Проскурова.
– Алёшу? – недоверчиво уточнил Китайгородцев.
– Да.
– А как же Проскуров… В смысле – Сергей Алексеевич…
– Это как раз он и распорядился. Кажется, подостыл Проскуров малость. Уже не злится на тебя.
//-- * * * --//
Виктория выглядела как человек, которого всё последнее время преследуют одни неприятности. Осунулась и подурнела, и никакой сверхдорогой макияж не мог этого скрыть.
– У меня болят зубы, – сказала она. – У меня всё время болят зубы. Мой стоматолог сказал, что это от нервов.
У Китайгородцева даже сомнений не возникло в том, что неизвестный ему стоматолог прав.
– Скоро всё наладится, – пообещал Китайгородцев. – К поездке всё готово, там остались какие-то мелочи, это решаемо. Ещё несколько дней, и вы будете за границей. Там спокойно, сытно и тепло, – он улыбнулся, предлагая собеседнице оценить его шутку.
– Я не очень люблю заграницу, – с равнодушием ответила на это Виктория.
– Правда? – заинтересованно посмотрел на собеседницу Китайгородцев.
Ему представлялось, что великолепная Виктория регулярно совершала набеги на чужие земли, и в калейдоскопе её впечатлений сменяли друг друга каналы Венеции, пляжи карибских островов, парижские улицы и лыжные трассы на склонах альпийских гор.
– Если бы я была как все, – сказала Виктория. – Ездила бы туда отдыхать. И у меня заграница была бы связана только с такими приятными вещами. Тогда, конечно, мне это нравилось бы. А так мне всё осточертело давным-давно. Налеталась я туда до самой до тошноты. Это как работа проводника в поезде Москва – Владивосток. Кто-то позавидует: такое путешествие, через всю страну. А спроси проводника – он никаких красот не вспомнит. Совок да веник, пассажиры пьяные да хамоватые, и вечная недостача постельного белья, за что приходится платить.
– Вы были стюардессой? – осенило Китайгородцева.
– Да. На международных линиях.
На одном из рейсов и познакомилась, наверное, с Проскуровым.
– А сейчас бы мне в Муром, – сказала Виктория мечтательно. – Вот где красота.
И сразу появился повод задать волнующий Китайгородцева вопрос.
– Извините, что я об этом спрашиваю, – произнес он. – Алеша – он ведь в Муроме родился?
– Да, – просто ответила Виктория.
На Китайгородцева даже не посмотрела. А взгляд её затуманился, будто вспомнилось ей, как оно там, в Муроме, было год назад.
– Хотя это, конечно, планировалось сделать за границей, – призналась она. – Подальше от нашей медицины. А получилось так, что к нашим врачам угодили. Да к тому же не в Москве, а на периферии. Бр-р-р! – передёрнула плечами и засмеялась. – Это я тогда так думала – что кошмар и ужас. Схватки раньше времени начались, меня в машину и в больницу. Я как увидела роддом, сразу подумала, что там меня и зарежут, – снова засмеялась. – А в итоге всё прошло гладко. И Алёша родился живой, и меня не покалечили. Люди там хорошие. Я обрыдалась вся, когда выписывалась оттуда.
– Но условия, наверное, были там не очень, – осторожно предположил Китайгородцев. – По десять человек в палате…
– Я одна была. Муж всё устроил.
– И ребёнок с вами?
– Приносили.
– Он не в палате с вами был?
– Нет. Первые сутки я спала. Перетряслась во время родов, а потом отключилась. Вроде и не сплю. Тут болит, там болит, только повернёшься – боль везде, а глаза открывать не хочется. Хочется, чтобы оставили в покое. А потом, когда пришла в себя, у меня молока не было. Так что ребенка мне приносили только посмотреть.
– А чем же малыша кормили?
– Молоком. Грудным. Там женщина лежала. Из местных. У неё как раз тоже мальчишка родился. Она и начала кормить двоих. Хорошая такая женщина. Людой ее звали. Так что у нашего Алёши есть сейчас где-то молочный брат.
//-- * * * --//
Вечером на площадке для барбекю развели огонь. Проскуров лично зажаривал по-воробьиному мелкие тушки перепелов. Здесь же находились Виктория, Алеша и няня, Петя Проскуров и Алексей Алексеевич. Этот наспех организованный пикник со стороны выглядел как прощальный семейный ужин. Таким он, впрочем, и был. Виктория и Алеша вскоре отбывали за границу, а Проскуров-старший с сыном уезжали в Муром, и оттого под проступившими на летнем небе звёздами всем было грустно и чуточку тревожно, как часто случается с людьми перед дальней дорогой.
Через время Проскуров передоверил свои поварские обязанности Пете, а сам взял на руки Алёшу и разговаривал с ним, показывая на огонь, на улетающие в небо искры, и на это небо, постепенно пропитывающееся чернотой близкой ночи.
Мальчику пора было ложиться спать. Но прежде чем его и няню отпустить, Проскуров затребовал Китайгородцева. За ним послали. Когда Китайгородцев пришёл, Проскуров сказал ему при всех:
– Ты едешь с Викторией Александровной и Алешей. Их безопасность – целиком на тебе.
Для Китайгородцева это не было новостью. Документы на визу для него подали еще несколько дней назад.
– И Алексей Алексеевич с вами поедет, – сказал Проскуров. – Он там будет за старшего.
А вот это был сюрприз. До сих пор ни о чём подобном даже речи не было. Наверное, сегодня все решилось. Проскуров приставил к жене опекуна, надёжного и проверенного человека. Как свекровь. Или как евнух. Чтобы честь жены была вне подозрений.
Алексей Алексеевич при словах шефа даже бровью не повёл. Значит, с ним это уже обсуждали. В курсе он. И морально к поездке готов.
– Тебе понятно? – спросил Проскуров, поскольку Китайгородцев до сих пор молчал.
– Так точно! – по-военному чётко ответил Китайгородцев.
Проскуров поцеловал Алёшу и передал его няне. Не без сожаления. Кажется, он с удовольствием оставил бы мальчишку здесь, на пикнике, если бы не столь позднее время.
Китайгородцев впервые видел Проскурова проявляющим искренние добрые чувства к кому бы то ни было.
– Проводи их, – велел Китайгородцеву Проскуров.
Китайгородцев пошёл вслед за няней. Никто не последовал за ним.
Вошли в дом. Многие светильники были включены, но огромный дом пустовал – прислуга покинула его до завтрашнего утра, а единственный охранник скучал в холле первого этажа.
Китайгородцев проводил няню наверх, до дверей детской спальни. Здесь няня поблагодарила его кивком, дав понять, что его присутствие теперь необязательно. Они распрощались. Китайгородцев пошёл прочь. Он слышал, как за его спиной закрылась дверь детской. На всякий случай оглянулся. Действительно, никого. Он направился в комнату Пети. Дверь оставил открытой – для того, чтобы в случае чего услышать шаги на лестнице. Комнату он осматривал быстро, приблизительно представляя себе, где необходимо искать в первую очередь.
Листок бумаги он нашел в той же самой книге с бандитскими физиономиями на обложке – при прошлом обыске Китайгородцев обнаружил там спрятанный Петей список уродов, которых Петя ненавидел. Шестьдесят два человека, как помнилось Китайгородцеву. А сейчас – страничка текста, набранного на компьютере. Даже подпись – Swiss'да – набрана компьютерным шрифтом. Никаких рукописных добавлений или пометок.
Чтобы не терять времени, Китайгородцев, не читая, переснял текст цифровым фотоаппаратом, а бумажный листок вернул на место.
//-- * * * --//
"Давай с тобой договоримся: ты будешь возвращать мне все письма, которые я тебе пишу. Это для конспирации, чтобы никаким уродам в руки не досталось. Ты напишешь мне ответ, будешь прятать его в наш тайник, и это мое письмо положи в тайник тоже.
Ты правильно понял, что главный урод – это твой отец. Когда отец бросает своего ребёнка – он преступник. Только других преступников в тюрьму сажают и даже расстреливают, а эти живут в свое удовольствие, и ничего им за это не делается. У меня тоже был такой отец. Сначала всё было хорошо и он жил с нами. Со мной и с мамой. У меня были игрушки какие хочешь, и мобилка самая крутая, а ещё мы все жили в большом доме за городом и у нас было много всяких домработников и домработниц, а ещё охранники с пистолетами, и это было круто, потому что мне в школе все завидовали. Но отец, значит, не любил меня, если он нас бросил, и мне сразу стало плохо. Теперь мы с мамой живём в квартире, там тесно, и во дворе у нас уроды всякие, и это всё из-за отца, потому что это он нас бросил. Теперь уроды, какие прятались, все повылезали. Они мне мстят за то, что раньше у меня всё было и они тогда мне завидовали, а теперь назло мне говорят, что так мне и надо. Отец хотел мне доказать, что он меня любит, и брал к себе на лето в дом, я там могла кататься на крутых машинах и на великах крутых, но это всё туфта, потому что раньше оно было моё всегда, а сейчас, получается, только дают попользоваться, а потом, когда я снова уеду в свою уродскую квартиру, у меня там ничего этого не будет. Отец думал, что я дура и что я ничего не понимаю, что можно меня бросить и все крутые вещи себе оставить, а у меня чтобы не было этого всего, а я знаю, что тоже имею на это право. Если я отцу подчинилась, если я ему поверила, то я, когда вырасту и стану взрослая, буду как все эти уроды в нашем дворе. Я рожу сопливых детей, буду жрать растворимый суп из пакетиков, буду за пятьсот или пускай даже за тысячу пятьсот рублей каждый день ездить на работу на автобусе, и у меня никогда не будет денег, чтобы поехать в Диснейленд или даже мобилку крутую купить. А уроды эти все вокруг будут надо мной смеяться только. А они не имеют права. Потому что это они уроды, а я не урод. Я крутая. Я не маленькая. Я всё понимаю. И я всем хочу доказать. Только крутой имеет право! А уроды не имеют!
Я пока больше не пишу. Я тебе только потому пишу, что поняла, что мы с тобой похожи. Хотя я ещё не знаю. Может, ты вовсе не такой. Может, я ошиблась. По компу не поймёшь, в компе все крутые на словах. Я вот однажды взяла спичку, зажгла, а потом пальцами ее потушила. Было больно, а я не плакала. Вот так. Ты мне напиши. Письмо оставь на том же месте в понедельник вечером. Swiss'да".
Понедельник – это завтра.
А пальцы на левой руке у Пети Проскурова обожжены, Китайгородцев обратил внимание сегодня.
//-- * * * --//
В понедельник, во второй половине дня, Петя Проскуров разыскал Китайгородцева и объявил ему:
– Надо съездить в Москву.
– Куда? – изобразил неосведомленность Китайгородцев.
– Где мы с тобою были. Где Отрадное, там недалеко.
В другое время Китайгородцев отказался бы, возможно, сославшись на занятость – но не теперь.
– Быстро обернёмся? – осведомился с озабоченным видом.
– Туда-обратно.
– Машину неприметную берем?
– Угу.
Приехали на уже знакомую Китайгородцеву площадку техосмотра, где по случаю понедельника было безлюдно. Петя скрылся за постройкой и очень скоро вернулся. Руки были пусты, но под одеждой у него что-то предательски топорщилось. Письмо он там прятал, не иначе. Китайгородцев вполне правдоподобно изобразил равнодушие.
– Едем? – спросил невозмутимо.
– Ага! – сказал взмокший от волнения мальчишка и нервным жестом поправил под одеждой свою добычу.
Точно, письмо.
Почитаем.
Нам интересно.
//-- * * * --//
"Я, когда первое письмо прятала, я подумала, что мы с тобой как шпионы. Вокруг одни уроды и опасно, а мы с тобой прячемся и делаем вид, что мы как они, а на самом деле мы другие. Мы крутые.
Я тебе еще забыла написать про отца. Про своего. Ещё он делал вид, что он меня любит, когда он на лето брал меня к себе. Ну мы же родные типа. Получалось, что как собачку – взял меня к себе, когда захотел, косточку дал, радуйся собачка, а потом надоела и тогда снова уезжай в свою конуру. А я ему не собака. Я ему живой человек. А он не понимает этого. Он маму не любил и меня тоже. Он маму, получается, тоже когда-то взял к себе, на ней женился, когда захотел, а когда расхотел, он её выгнал. А мама тоже не собака. Он урод и это навсегда до самой смерти.
Я с мамой живу хорошо. Я раньше думала, она меня не любит, а она меня оказывается любит. Это она из-за урода этого плакала и ей было не до меня. А я её спросила, она меня любит или нет. Она тогда заплакала и сказала, что точно любит. А я ей сказала, что не плачь, и что давай лучше вместе куда-нибудь поедем. И мы поехали с ней в Диснейленд, который был во Франции. Я там на всех аттракционах покаталась и мама тоже, и нам было очень хорошо. Ещё мы сделали фотки. Я их показала уродам с нашего двора, а они такие спрашивают, а это где. А я им говорю, что в Диснейленде типа. Они потухли сразу, потому что сразу поняли, какие они уроды, и снова меня зауважали. Теперь я могу говорить им всё что хочу и они меня слушают. Потому что мы с мамой скоро снова едем в Диснейленд, только в другой уже, в Америке. А ты собираешься с мамой в Диснейленд? Напиши. Может, мы вместе тогда поедем. Я жду от тебя письмо в эту среду вечером. Swiss'да".
//-- * * * --//
Хамза показал Китайгородцеву милицейскую сводку за прошедшие сутки. Происшествий по обыкновению было много, но взгляд сразу зацепился за сообщение, отчёркнутое красным фломастером. А в этом сообщении – ещё и выделенное специально: «Вектор Плюс». Рука Хамзы здесь трижды оставила кроваво-красные тревожные отметины. В ночь с понедельника на вторник на территории Южного административного округа города Москвы неустановленными лицами было совершено нападение на склад строительных материалов, который арендовала фирма «Вектор Плюс». Погибли два охранника. Похищены два помповых ружья и боеприпасы к ним.
– Я узнавал через своих, – сказал Хамза. – Там только оружие пропало. Больше ничего на складе не взяли.
– За оружием шли?
– Да. И ещё там особенность такая. Мне ребята рассказали. Склад арендованный – это такой большой ангар, отдельно стоящий. Два охранника запираются на ночь внутри и сидят там взаперти до самого утра, покуда люди на работу не придут.
– А тут они кому-то дверь открыли ночью…
– Вот именно.
– Открыть могли тому, кого они знают.
– Ну! – уже заинтересовался Хамза.
– Тесадзе! – пробормотал Китайгородцев. – Где Резо Тесадзе?
Других версий у него пока не было.
//-- * * * --//
Алексей Алексеевич Котелков улыбнулся Китайгородцеву, как родному. Дал понять, что прекрасно помнит о той совместной поездке, которая им предстоит вскоре, и что ничего против не имеет, поскольку лучшей кандидатуры для заграничного пребывания трудно себе представить.
– Вы Резо Тесадзе помните? – спросил Китайгородцев.
И тотчас улыбка на лице Котелкова погасла. Догадался, что будут говорить о делах, притом о неприятных.
– Естественно, – сказал Алексей Алексеевич с серьёзным видом.
– И Шарова Гену тоже помните?
Тут Котелков и вовсе загрустил. Как же, мол, можно не помнить о человеке, который совершил нападение на семью хозяина, и при этом ещё и люди погибли.
– Как вы думаете, они знакомы были друг с другом? – спросил Китайгородцев.
– Да!
Котелков ответил сразу и твердо. И у Китайгородцева от этого сильно испортилось настроение.
– Они общались? – спросил Китайгородцев.
– Довольно часто. Мне кажется, что каждый раз, когда Резо сюда по работе приезжал.
– И в последнее время – тоже?
– Да. До тех самых пор, пока Шаров не исчез.
//-- * * * --//
Шалва Тесадзе не принял Китайгородцева.
Китайгородцев смог беспрепятственно миновать пост охраны на входе в здание, он лишь сказал охраннику, что от Проскурова, и тот Китайгородцева пропустил, записав, правда, его данные в специальный журнал, а вот секретарша к Тесадзе никакого без предварительного доклада не пропускала. Китайгородцев представился, сообщил, что дело срочное, секретарша скрылась в кабинете и возвратилась очень скоро с таким выражением лица, что безо всяких слов было понятно: Китайгородцев не будет принят ни сегодня, ни завтра, и вообще никогда.
Секретарь всё-таки произнесла эти ненужные слова:
– К сожалению, Шалва Георгиевич не сможет принять вас сегодня. Он очень занят.
Китайгородцев достал из плечевой кобуры свой пистолет, из пистолета извлек обойму, из обоймы – один патрон, и этот патрон протянул секретарше со словами:
– Передайте, пожалуйста, это Шалве Георгиевичу.
– З-зачем? – спросила женщина, сильно испугавшись.
– Он знает, – соврал Китайгородцев с максимальной доброжелательностью, на какую только был способен.
– Да? – растерянно хлопала ресницами секретарша.
– Разумеется, – продолжал гипнотизировать ее Китайгородцев.
Она несмело, двумя пальцами, взяла патрон и скрылась за дверью. И почти сразу там, за дверью, случился сильный шум. Бедный Шалва Георгиевич взвыл-закричал так, что даже в приёмной было слышно, а потом он и сам появился, толкая перед собой перепуганную насмерть секретаршу с патроном в руке и истошно вопя:
– Это провокация! Не смейте мне подбрасывать боеприпасы! У меня никогда патронов не было!
Он так побагровел, что его запросто мог хватить удар. Даже сильнее испугался, чем его секретарша.
Китайгородцев забрал патрон и вогнал его в обойму. Шалва Георгиевич следил за его манипуляциями остановившимся взглядом. Китайгородцев уверенным движением вставил обойму в рукоять пистолета. Клацнул металл. Тесадзе от этого звука будто очнулся и посмотрел Китайгородцеву в глаза.
– Сын ваш, Резо Тесадзе – где?
Лицо у Тесадзе-старшего сделалось такое, словно он осознал, что настоящие проблемы для него только теперь и начинаются. На арендованный его фирмой склад накануне совершили нападение, двух его охранников убили, и всё это ужасно было, но до сих пор он за всеми бедами про сына, похоже, даже не вспоминал, и вообще никак его с происшедшим не связывал, а вот появился Китайгородцев со своим провокаторским патроном и про Резо спросил – и сразу Шалва Георгиевич ужаснулся, поскольку тоже, наверное, он размышлял с утра, кому такому его охранники-недотепы могли среди ночи дверь открыть, кого они могли знать хорошо и доверять до такой степени, и вот ему Китайгородцев разгадку подсказал, а разгадка получалась ужасная.
– Не знаю – где, – шевельнул губами Тесадзе, и было видно, как трудно ему говорить.
– Давно?
– Несколько дней уже, – сказал Тесадзе. – Дайте мне воды. Мне плохо.
//-- * * * --//
– Я не замечал, что он пропал куда-то, – рассказывал Тесадзе, пытаясь удержать сигарету в дрожащих руках.
Получалось у него плохо и пепел всё время падал куда-то не туда: то на ковер, то на одежду.
– Что он мне не звонит, я об этом не подумал, – говорил Тесадзе. – Мы с ним редко созванивались. В последнее время.
– Он из-за Лории с вами поссорился? – спросил Китайгородцев.
– Да, из-за Лории. Особенно – когда Роман погиб. Совсем плохо стало. Ничего мальчику нельзя было объяснить, ничего не слушал.
– Он считал, что это вы виноваты?
– Ну, в общем, да, – с видимым усилием признал Тесадзе.
Не был бы он в таком жалком состоянии, ни за что бы не признался.
– А сегодня это несчастье, – сказал Тесадзе. – У меня охранников убили…
– Да, я знаю.
– И даже тогда я не подумал, что надо позвонить Резо, – продолжал задумчиво Тесадзе, и казалось, что он в эти секунды напрочь позабыл о Китайгородцеве, хотя тот сидел напротив. – У нас тут милиция, шмилиция, с утра допрашивают всех, такие неприятности…
Поцокал языком…
– Вы думаете, он мог это сделать? – вдруг спросил он у Китайгородцева.
Ему, наверное, очень хотелось услышать в ответ, что собеседник так не думает.
– А вы как думаете? – вопросом на вопрос ответил Китайгородцев.
– Я не знаю, – сказал Тесадзе с такой тоской, что можно было догадаться: он ничего не исключает.
– Вам известна такая фамилия – Шаров?
– Нет, – покачал Тесадзе головой.
– Гена Шаров. Он у Лории на рынке служил охранником.
– Там много охранников было, – пожал плечами Тесадзе.
Нет, не знал он о Шарове.
– Может быть, от сына своего вы слышали, – подсказал Китайгородцев.
Нет, и от сына не слышал.
– А где живет Резо? – спросил Китайгородцев.
– В Мневниках.
– Снимает квартиру?
– Наша квартира. Купили по случаю. Деньги можно было выгодно вложить. Мы вложили. Четыре комнаты. Большая. Светлая, – перечислял Тесадзе уныло.
Нисколько его сейчас не радовало удачное вложение средств. Пришла беда – отворяй ворота.
– У вас ключи есть?
– Какие ключи? – непонимающе глянул Тесадзе.
– От той квартиры в Мневниках.
– Есть.
Тесадзе выдвинул ящик стола, загремел ключами – вот они, мол, куда им деться.
– Может, проедем туда? – предложил Китайгородцев. – Посмотрим.
Тесадзе был в таком состоянии, что даже не спросил – зачем.
– Хорошо, – сказал печально. – Посмотрим, конечно.
//-- * * * --//
Только позже, уже по дороге в Мневники, Китайгородцев понял, почему Тесадзе оказался таким сговорчивым. Грузин пока ещё надеялся, что всё обойдется, и что Резо тут вовсе ни при чём, и до последнего пытался оттянуть момент, когда о возникших в отношении Резо подозрениях придётся ставить в известность милицию.
– Может, всё-таки ошибка? – спрашивал Тесадзе и смотрел вопросительно на Китайгородцева.
Спустя какое-то время он повторял свой вопрос. Китайгородцев каждый раз отмалчивался.
Квартира располагалась в новом доме. Наверняка половина квартир до сих пор пустует, а в другой половине ведется нескончаемый ремонт, там сменяют друг друга рабочие бригады, и в этом мельтешении десятков и сотен лиц вряд ли кто-нибудь запомнил бы Гену Шарова, даже если тот здесь и появлялся.
Квартира действительно оказалась большой и светлой, но выглядела совершенно необжитой: минимум мебели, кругом беспорядок, который вряд ли потерпят в своем доме хозяева, но посчитают вполне допустимым временные обитатели. Немытая посуда, окурки в пепельнице…
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Как мне напоминает это квартиру Гены Шарова в Раменках. Тот же беспорядок, те же окурки… Пустые бутылки… Из-под пива… Немецкое пиво, точно такое, как в Раменках…»
– Ваш сын пиво пьёт?
– Пьёт… Наверное…
– Такое вот? Взгляните.
– Я не в курсе. Мы с ним не очень были в контакте, вы же знаете.
«Все равно для простого совпадения это слишком… Марок пива в Москве продают сотни… В том числе немецкого – десятки…»
– Вы здесь не трогайте ничего. Не надо.
– А что такое?
– Возможно, тут милиция будет работать. Отпечатки пальцев. Это важно.
– Вы так думаете?!
– Да не пугайтесь вы так. Это в том случае, если надо будет определить, кто у вашего сына гостил. Если Гена Шаров, про которого я вас спрашивал…
– Тогда – что?
– Тогда плохо дело. Гена в розыске.
«Фотографии… Почти везде – Резо… Какой серьёзный мальчик, с характером…»
– На этих фотографиях есть Лория?
– Есть.
– Покажите мне, пожалуйста.
– Вот он. И вот здесь тоже.
– Я вижу, у них с Резо хорошие были отношения.
– Да.
– А почему вам это не нравилось?
– Ну почему же не нравилось?
– Потому что я вижу ваше лицо сейчас.
– Да никакое у меня не лицо! Что за чепуха!
«Он ревновал сына к Лории… Никакому отцу не понравится, если у него с родным сыном нет взаимопонимания, зато с каким-то дядей, пускай даже и родственником, у сына крепкая дружба… Он говорил, что с Резо отношения особенно испортились после того, как Тесадзе-старший помог Лорию посадить… А это что такое?»
– А эта фотография где сделана?
– Я не знаю.
– Вы знаете.
– Чего вы пристали ко мне?
– Потому что вы знаете. Я же вижу, как вам неприятно говорить. Это где Резо сфотографировался?
– Откуда мне знать? Я там не был!
– А где вы не были?
– Тьфу ты! Ну, это он к Роману ездил, наверное.
– К Лории?
– Да.
– Уже когда тот был осуждён и срок отбывал?
– Да.
– А где он срок отбывал?
– Где-то под Салехардом. За Полярным кругом.
– И Резо туда ездил?
– Да.
– Что за дружба у них такая крепкая была?
– Откуда мне знать?!
– Ну вот, опять вы сердитесь. Не может быть, чтобы вы не знали.
– Вам – зачем?!
– Я пытаюсь понять, чем этот Лория так мальчишку зацепил, что ваш Резо в итоге в такое дерьмо вляпался – с кровью и стрельбой.
– Так вы всё-таки думаете, что это он?
– Боюсь, что да.
– Это из-за урода этого! Он мальчика моего сбил с толку! Он нашептал ему, что я не отец! Что он – отец!
– Кто – отец?
– Лория!
– Кому отец? Резо?
– Да! Что Резо – он сын ему! Он это специально, чтобы мне отомстить! А это всё неправда! Если Резо мне не верит, то он врачам поверит! Можно анализ сделать! Можно доказать!
«Поздно доказывать… Лория своего добился…»
//-- * * * --//
Среди прочих фотографий нашлась и такая, на которой Резо был запечатлён в одной компании с Шаровым.
– А вот это Гена Шаров, – сказал Китайгородцев. – Вы его видели когда-нибудь?
Тесадзе всмотрелся.
– Да, – кивнул он. – Он приезжал к нам в Подъячево.
– Подъячево – это где?
– Здесь, в Московской области. В сторону Дмитрова.
– У вас там дача?
– Мы дом там строим. Не для себя, а чтобы сдавать. Там очень выгодное место, там дачники не только летом, а круглый год. Летом хорошо, потому что место тихое, спокойное. Хотя и близко к Москве, а вроде как на отшибе. Люди это любят, чтобы лишних не было. А зимой оттуда близко до всяких этих горнолыжных трасс…
Он был очень многословен, этот Тесадзе. О чём угодно готов был рассуждать, только бы не касаться больных тем. Но Китайгородцев торопился.
– Шаров приезжал в Подъячево, – прервал он собеседника. – Когда?
– В последний раз я видел его весной.
– Так он не один раз там был?
– Раза три, наверное.
– И ночевать там оставался? Там вообще есть, где жить?
– Дом построили не до конца. Но пара комнат там уже вполне.
– Туда можно позвонить?
– Там нет телефона.
– Тогда, может, съездим туда?
– Зачем? – попытался увильнуть Тесадзе.
– Вдруг Резо там.
– Не сейчас, – сказал Шалва Георгиевич умоляюще.
– Именно сейчас!
– Ну почему? – страдал Тесадзе.
– Потому что вы всё равно туда помчитесь, – сказал Китайгородцев. – Сразу, как только выпроводите меня. Но вся штука в том, что я отсюда не уйду и одного вас не оставлю. Поэтому для вас только два варианта есть. Самый хороший – это поехать со мной.
– А второй вариант какой?
– Поехать со мной и с милицией.
– Хорошо, – сдался Тесадзе. – Поехали, я согласен.
//-- * * * --//
Они ехали по Дмитровскому шоссе, потом с него свернули, проехали через Яхрому, и дальше по узкой пустынной дороге – до Подъячево. На самой окраине посёлка в недлинном ряду свежепостроенных коттеджей Тесадзе показал на дом за сплошным забором:
– Здесь!
Китайгородцев к воротам вплотную подъезжать не стал, остановил машину на дороге.
– Я не буду из машины выходить, – сказал он. – Ваш Резо меня знает в лицо, и сразу заподозрит неладное.
– А он там есть вообще? – с сомнением произнес Тесадзе, разглядывая кажущийся безлюдным дом.
– Вы сейчас пойдёте туда, – напутствовал собеседника Китайгородцев. – Вы хозяин. Вы всё там знаете. Вы по каким-то только вам известным признакам сможете понять, есть там кто-то в доме или нет. Не спешите в дом войти. Дом – это ловушка. Постарайтесь, ещё находясь снаружи, понять, здесь ваш сын или нет.
– Кого мне бояться? Сына? – сердито спросил Тесадзе.
– Не сына, а тех, кто может быть с ним.
– И что мне делать, если он в доме?
– Сразу уходите. Сделайте вид, что вспомнили о чём-то, и возвращайтесь к машине.
Тесадзе мрачнел на глазах.
Китайгородцев заподозрил, что у него с этим грузином запросто могут быть проблемы.
– Не пытайтесь поступить иначе, – настойчиво произнёс Китайгородцев. – Делайте так, как я вам говорю. Они убили ваших охранников, не пощадят и вас.
– Ладно, посмотрим, – пробормотал Тесадзе и вышел из машины прежде, чем Китайгородцев успел ещё что-либо ему сказать.
Грузин прошёл к воротам тяжёлой походкой уставшего смертельно человека, потоптался у запертой двери, доставая из кармана ключи, открыл замок, распахнул дверь, и сразу же шагнул в проём, хотя Китайгородцев ждал, что прежде Тесадзе окинет взглядом двор, оценивая обстановку. Дверь Тесадзе тут же за собой прикрыл, но Китайгородцев за долю секунды успел увидеть часть безлюдного двора и краешек кормы стоявшей в том дворе легковушки. Собственно, только один задний фонарь той машины взгляд Китайгородцева и зафиксировал, но он по одному фонарю безошибочно определил марку машины.
БМВ!
У Шарова – БМВ!
Китайгородцев вывалился из салона машины и бросился к дому, на бегу фиксируя детали.
В окнах второго этажа движения нет…
Ведущая во двор дверь осталась приоткрытой…
Звуков нет, только шаги Тесадзе…
Китайгородцев толкнул дверь и вбежал во двор.
Тесадзе идет через двор…
БМВ…
В окне первого этажа дрогнула занавеска…
Китайгородцев рванул пистолет из кобуры, заорал в спину идущему Тесадзе:
– Ложись!!! На землю!!!
Со звоном посыпалось выдавленное оконное стекло, Китайгородцев уже увидел помповое ружье, и Тесадзе погиб бы, несомненно, если бы не Китайгородцев – он на бегу стрелял в проём окна и мчался к застывшему столбом грузину, налетел на него, сбил с ног, впечатал в землю, прикрывая собой, но дальше нельзя было действовать так, как учили на многочисленных тренировках, потому что Китайгородцев был один, без подстраховки, и патроны из обоймы он отстреливал последние. Соскользнул с Тесадзе, продолжал стрелять в проём окна, а сам тем временем пинал обмякшего от страха грузина, крича:
– Под стену! Под стену ползи!!!
Так он пинал Тесадзе и гнал его к дому, здесь, под стеной, уже было легче, Китайгородцев, не спуская глаз с опасного окна, за шиворот поднял на ноги Тесадзе, прошипел ему:
– За угол беги!
И наподдал ему, потому что обычных слов деморализованный грузин сейчас не понимал.
За углом стена дома была глухая, без единого окна, и это было спасением.
Воспользовавшись передышкой, Китайгородцев перезарядил свой пистолет, у забора подсадил Тесадзе, помог ему перевалить через забор, и уже здесь они услышали, как взревел за домом двигатель БМВ, потом взвизгнули покрышки.
– Уходят, – сказал Китайгородцев. – Ну, скажи на милость – ты зачем во двор поперся? Я с тобой о чем договаривался, дорогой мой Шалва Георгиевич?
//-- * * * --//
Китайгородцев и Шалва Георгиевич так некстати прервали чей-то ужин. В одной из комнат дома на столе остались немудрёные блюда скромной трапезы: вермишель быстрого приготовления, шпроты, овощи и пиво. Китайгородцев пересчитал вилки на столе. Четыре. Резо. Шаров. Приятель Шарова, который бывший охранник. Четвёртый – кто?
Шалва Георгиевич двинул было по комнатам, но Китайгородцев силой усадил его на стул и строго-настрого приказал с места не двигаться. Сам быстро осмотрел дом. Здесь жили. Ели. Спали. И не один день.
В одной из комнат Китайгородцев наткнулся на оставленную на спинке стула куртку. Он бы так сразу внимания на неё не обратил, быть может, если бы не материал, из которого куртка была пошита. Джинса. А он неоднократно видел Гену Шарова в джинсовом костюме. Пошарил по карманам, нашел бумажник. Там были деньги, несколько тысяч рублей, и ещё водительские документы: водительское удостоверение, техпаспорт на машину, страховка. Шаров Геннадий Алексеевич – написано в удостоверении. И фотография соответствующая. В куртке и паспорт Шарова нашёлся. Теперь никаких сомнений не оставалось в том, что здесь был Гена.
Китайгородцев разбирал бумаги, а у самого такое чувство было, что не бумажки эти ему сейчас в руках держать бы, а пистолет. Тревожно, словом. И он взял в руки пистолет.
Он ничего не видел угрожающего. И ничего не слышал настораживающего. Хотя… Не звук, не шум, а будто бы вибрация какая-то, которую услышать ухом невозможно, а можно только кожей почувствовать или уловить нутром. Ему почудилось, что это там, где шкаф. Он обошел шкаф и увидел за ним человека. Дядя в возрасте под пятьдесят сидел на полу, подпирая шкаф плечом, и дядю колотило так, что всё его тело ходило ходуном.
– Руки вытяни вперед, – сказал Китайгородцев. – Чтобы я их видел.
Он целился дяде прямо в лоб.
Дядя вытянул руки. Ничего в руках у него не было.
– Ты кто? – спросил Китайгородцев.
Дядя завращал глазами и попытался что-то сказать. Не получилось с первого раза.
– Ладно, не старайся, – разрешил Китайгородцев великодушно и позвал Шалву Георгиевича.
Когда Тесадзе пришёл, трясущийся дядя вибрировать не перестал, но как-то вроде бы приободрился.
– Вы его знаете? – спросил у Тесадзе Китайгородцев.
– Это Коля. Он тут сторож у меня.
– В доме этом живёт?
– Да, присматривает.
– А чего ж вы не сказали? – произнёс Китайгородцев с досадой. – Ведь по-другому сделали бы всё. Не лезли бы мы сами. А подослали к дяде Коле кого-то из соседей. И выглядело бы всё это естественно и совсем не страшно.
Плох был Тесадзе. Много чего упускал из-за свалившихся на его голову несчастий. Из-за его промашки, в принципе, и началась стрельба. Сказал бы заранее, что здесь есть сторож, и совсем по-другому можно было всё организовать.
Китайгородцев выдернул дядю Колю из-за шкафа и усадил на стул. Сторож сидел, сжавшись в комок, и почти не занимал в этой комнате пространства, как казалось – настолько он сейчас хотел быть неприметным и невидимым.
– Это ты там за столом ужинал? – показал на дверь смежной комнаты Китайгородцев.
Дядя Коля часто закивал.
– Сколько вас там было?
– Че-четыре, – ответил, заикаясь, сторож.
– Кто там был – кроме тебя?
– Реваз…
– Это Резо? Тесадзе?
– Да.
Услышав это, Шалва Георгиевич потемнел лицом и стал совсем плохо выглядеть.
– Кто ещё? – спросил Китайгородцев.
– И его друзья, – ответил дядя Коля.
– Сколько их, этих друзей?
– Д-двое, – заикался дядя Коля. – Г-гена и Саша.
Китайгородцев ткнул сторожу под нос водительское удостоверение Шарова.
– Этот Гена?
– Да! – с готовностью подтвердил Коля.
– Они что – жили здесь?
– Ага.
– Давно?
– Ага.
– "Ага" – это сколько дней?
– После выходных приехали.
– Точнее!
– Щас! – испугался дядя Коля и глазами завращал, изображая мыслительный процесс. – В понедельник! Или вторник! Ночью! Перед вторником! Не этой, в смысле, ночью, а в прошлую! Под самое утро приехали!
В ночь с понедельника на вторник на складе фирмы "Вектор Плюс" убивали охранников.
Всё совпадало.
//-- * * * --//
Хамза примчался в Подъячево так быстро, будто не по забитому машинами вечернему Дмитровскому шоссе он ехал, а прилетел на вертолете. Он спешил, чтобы прикрыть Китайгородцева, который применил оружие не в ходе выполнения своих обязанностей телохранителя – это было чревато последствиями не только для самого Китайгородцева, но и для всего охранного агентства.
– Они в тебя стреляли? – спросил Хамза.
Китайгородцев продемонстрировал пробитую полу своего пиджака.
– Очень хорошо! – мрачно оценил Хамза. – Значит, когда будешь бумажки для ментов писать, напишешь, что они в тебя стреляли первыми. Из свидетелей у тебя кто?
– Тесадзе, хозяин дома, – сказал Китайгородцев. – Но из него свидетель замечательный: что скажем, то он подтвердит. Он в шоке до сих пор и ничего не помнит.
И снова Хамза оценил:
– Это хорошо.
Прошёлся по дому, стараясь не наступать на попадающийся под ноги мусор.
– Значит, грузинчик этот всё-таки, – качал он головой. – И Шаров с ним в доле. Как думаешь, на чём сошлись? Обоим денег захотелось?
– У них интересы различные на самом деле, – ответил Китайгородцев. – Шаров за деньгами охотится, он хочет Проскурова немножко потрясти. А для Резо Тесадзе Проскуров – личный враг. И деньги, как кажется, тут даже ни при чём. Он хочет уничтожить Проскурова. Физически. А поскольку и у Тесадзе, и у Шарова есть интерес к проскуровской семье – они на этом и сошлись, наверное. Объединили усилия.
– Чем Проскуров грузину насолил?
– Он его отца убил.
– Кто убил? – опешил Хамза. – Какого отца?
– Проскуров разорил Лорию и в тюрьму его упек. Лория там погиб. А Резо Тесадзе считает, что его настоящий отец – Лория.
– Кто тебе сказал такое? – еще сильнее изумился Хамза.
– Тесадзе-старший. Шалва. Это ведь он помог Проскурову Лорию посадить. И Резо теперь его тоже ненавидит. Ужасное дело – все эти семейные скелеты в шкафу. Где правда, где вымысел – не всегда поймёшь, зато судьбы людям эти скелеты калечат будь здоров.
//-- * * * --//
В Москву Хамза и Китайгородцев возвращались ночью. Придорожные посёлки скупо освещались редкими фонарями и в этой воровской темноте таилась какая-то угроза.
– Проскуровых завтра же надо вывозить, – сказал Китайгородцев. – Вывозить и прятать.
– Ты думаешь, эти всё-таки полезут? – спросил Хамза.
– Они упорные, Роман Александрович. Они попробовали раз, своего человека потеряли, и всё равно не отступились. Решили, что это стволов у них маловато, пошли оружие добывать. Людей поубивали, не остановились перед кровью. К своей цели идут напролом. Они не остановятся. И будут спешить. Резо наверняка вместе с Шаровым участвовал в налёте на склад, а после нападения не спрятался где-то далеко, а приехал на дачу, где и он бывал неоднократно, и Шаров. Хотя не мог не понимать, что сюда и отец мог заявиться, да и милиция – если догадаются, что Резо участвовал в налёте. Значит, долго здесь сидеть они не собирались.
– А больше и негде им, наверное, сидеть, – предположил Хамза.
– Так что надо Проскуровых эвакуировать. Уже завтра. Или послезавтра – это как крайний срок. Причём всех вместе. Не так, как мы до сих пор предполагали: Викторию с ребенком – за границу, Проскурова – в Муром. Всех надо за границу, от греха подальше. Мы Проскурова предполагали в Муроме спрятать, потому что не знали, кто из его окружения ему смертельный враг. Про кого Лория сказал, что это киллер, который рядом с Проскуровым ходит.
– Лория мальчика этого имел ввиду? Резо?
– Да. Он знал, что Резо будет мстить. Резо – он и есть тот самый киллер.
//-- * * * --//
Проскуров ещё не спал. Хамза попросил его принять. Он доложил Проскурову о случившемся и предложил уехать из России.
– Из-за горстки придурков? – поморщился Проскуров.
Он вообразить себе не мог, что из-за каких-то шалопаев, которых он знать не знал, и уж тем более не считал ни равными себе, ни заслуживающими хоть какого-то уважения, он должен был всё бросить, сорваться с места и уехать за границу.
– Они опасны, – сказал Хамза. – Мы практически стопроцентно можем спрогнозировать, что они предпримут нападение. Это не гипотетическая угроза, когда ещё возможны варианты. Это – реальная угроза. Для нас не вопрос, нападут ли они. Для нас вопрос только – откуда нападут и когда.
Проскуров задумался. Было заметно, что поспешный отъезд за границу ещё совсем недавно не входил в его планы.
– Надолго уезжать? – спросил Проскуров.
– Недельки на две, – бодро ответил Хамза.
Не то чтобы он думал, что двух недель достаточно, просто знал наверняка, что любой срок, больший, чем две недели, будет отвергнут. И даже две недели – это не понравилось Проскурову.
– Долго! – сказал он недовольно. – Ну, что-то же можно сделать! Вы, в конце концов, охрана или кто?
– Правильная охрана – не тогда, когда в клиента уже стреляют и его надо собой прикрывать, – веско произнес Хамза. – Правильная охрана – это та, которая заранее знает, где наверняка будут стрелять, и которая не допустит, чтобы охраняемое лицо в том месте оказалось.
– Тебе бы в рекламном агентстве работать, – поморщился Проскуров. – Ладно, что ты предлагаешь?
– Предполагалось, что Виктория Александровна с вашим младшим сыном отправится в Италию. Вы как насчет Италии?
– Конечно, я поеду с ними, – сказал Проскуров.
//-- * * * --//
И Петя Проскуров не спал, как оказалось, – несмотря на поздний час.
– Куда ты пропал? – спросил он у Китайгородцева таким недовольным тоном, что стало понятно: давно караулит и нервничает.
– У меня работа, – нейтрально сообщил Китайгородцев и инстинктивно прикрыл рукой простреленную полу пиджака.
– Ты мне нужен – в Отрадное сгонять.
Какой сегодня день? Среда. В среду Swiss'да ждет от Пети ответного послания. Вот отчего малец так разнервничался.
– Сейчас? – не поверил Китайгородцев.
– Ну! – ответил Петя хмуро.
– Это невозможно.
– Почему? – капризно спросил Петя.
Как объяснить ему – почему.
Как сказать, что завтра или послезавтра, в крайнем случае, семья Проскуровых спешно отбывает за границу, и обеспечить их отъезд – хлопотный и долгий труд, потому времени лишнего нет ни минуты.
– Ты поедешь! – сказал Петя и это не жёсткость была, а отчаяние.
А что он сможет сделать, если Китайгородцев откажет ему? Даже пожаловаться некому. Не скажет же он отцу, что телохранитель отказался поехать с ним среди ночи к тайнику. Потому что тайник – это тайна. Одна на двоих. Только Петя и Китайгородцев в курсе. И никого больше Петя в эту тайну посвящать не собирался.
А уцелеет ли письмо Swiss'ды, если за ним приехать через день-другой? Не факт.
– Хорошо, – сказал Китайгородцев. – Поехали.
//-- * * * --//
Проспекты ночной Москвы даже в столь поздний час не были пустынными. Залитый огнями город жил призрачной жизнью подлунного царства: улицы были красивее и чище, чем днём, витрины магазинов наряднее, зато благообразная публика отсутствовала напрочь, а вместо неё на городской асфальт повылезала всяческая нечисть.
Петя смотрел на этот город сквозь стекло, но мыслями, как оказалось, был далеко отсюда.
– Как ты думаешь, – вдруг спросил он у Китайгородцева. – Диснейленд – это круто?
– Прикольно, – сказал Китайгородцев.
– А ты там был? – заинтересовался Петя.
– Был.
– В натуре туда ездил?
В голосе Пети проявились нотки уважения к собеседнику.
– Да. Я одну семью охранял. А у них дети. Детям захотелось в Диснейленд.
– Ты в каком был? В американском?
– Да.
– Клёво! – процедил безрадостно мальчишка.
Похоже, ему поездка в Диснейленд представлялась неосуществимой.
– А это дорого? – спросил он, и стала понятна причина охватившего его уныния.
– Если отсюда ехать?
– Предположим, да.
– Билет на самолет туда – обратно. Долларов семьсот, а то и тысяча – как повезет. Гостиница. Виза. Страховка. Тысячи полторы, не меньше.
– На одного?
– Конечно.
– На двоих получается три, – справился с арифметической задачкой мальчик и заметно приуныл.
– Тебе отец деньги дает? – спросил Китайгородцев.
– На мороженое, – скривился Петя. – Он даёт маме. А она их копит. У неё мечта: купить квартиру.
Да, с такой мечтой все прочие радости жизни задвигаются далеко на периферию. Бедный мальчик. Он не увидит Диснейленд и поэтому его так и не начнут уважать все уроды из его двора.
Приехали на знакомую площадку. Петя отлучился ненадолго и вернулся с письмом, которое прятал по обыкновению под одеждой.
//-- * * * --//
«Ты, наверное, и вправду сильно на меня похож. В смысле, что нас колбасит одинаково. Конкретно плющит жизнь. Что у тебя отец урод, что у меня. От этого большие у нас проблемы. Только мы маленькие вначале были и думали, что беда идёт от нас самих, что это мы какие-то фрики такие. Я плакала всё время и тоже думала, ну почему так плохо мне. И тоже умереть хотела, как и ты. А потом я стала взрослая и поняла, какая же я дура была. Потому что это не из-за меня мне плохо, а из-за урода этого, который меня и маму предал. Ему было хорошо жить, а нам с мамой плохо, а это неправильно. И хорошо, если бы его не было совсем. Так я думала. И мама говорила тоже, что он урод и сволочь. И я поняла, что он не может жить, что он урод. Я была у него в то лето в гостях, и я ему незаметно насыпала порошка в еду такого специального и он потом быстро умер. А когда его не стало, мы с мамой зажили хорошо. Потому что мы получились наследники, и всё досталось нам. Его дом, все его машины и все деньги, и мы стали богатые. Теперь те уроды, кто смеялся надо мной, они все притухли. Они хотят дружить со мной и чтобы я с ними тусовалась, а я не хочу, потому что они фрики отмороженные и ещё они бедные. А я хожу в ночные клубы, потому что с деньгами можно ходить, даже если ты ещё не взрослая, а в школе учишься. И ещё я скоро буду учиться на права, чтобы на крутой машине ездить. А после школы я поеду учиться за границу, и буду там сама жить и тусоваться, а мама будет ко мне приезжать, если я буду по ней скучать. Swiss'да».
//-- * * * --//
Китайгородцев прочитал этот текст ранним утром. Увидел в окно бредущего по росистой траве Петю, удивился было раннему по-старчески подъему столь юного мальчишки, а в следующий миг его осенило, что другого столь же удобного случая ознакомиться с содержанием письма Swiss'ды сегодня уже может и не представится – слишком много дел предстоит.
Он прошёл по сияющему проскуровскому дому, вошёл в комнату Пети. Письмо лежало на столе. Китайгородцев прочитал его. Осмотрел лежащий рядом конверт. В конверте ничего не было. Тогда Китайгородцев сфотографировал текст письма цифровой фотокамерой и отправился на поиски Хамзы, который на эту ночь тоже остался в проскуровском поместье.
Хамзу он нашёл в доме для охраны. И ещё здесь был Баранов. Неожиданность для Китайгородцева. Когда он вошёл в комнату, их с Барановым взгляды встретились, и Баранов с мрачным выражением лица поприветствовал вошедшего:
– Здравствуй!
– Ты иди пока, – сказал Баранову Хамза. – Но только к Потаповой – ни ногой. Я дам тебе возможность встретиться. Попозже.
Баранов вышел, стараясь ни с кем не встречаться взглядом.
– Психует сильно, – сказал Хамза со вздохом. – Злой, как чёрт.
– На кого? На Потапову? – уточнил Китайгородцев.
– На неё меньше всего. Любовь-морковь, ёлы-палы, кто бы мог подумать. А злится он так, вообще. На обстоятельства. На жизнь, словом. Ничего, поедет с бабкой этой и с пацаном в глухомань, посидит там, поостынет… Ты с чем пришел? – спохватился Хамза.
Китайгородцев вкратце пересказал историю Петиной переписки с девушкой Swiss'дой, после чего дал почитать Хамзе её последнее письмо.
– Девица шустрая, – оценил Хамза. – И врёт напропалую.
– Вранья тут выше крыши, – кивнул Китайгородцев. – Начнём с того, что возраста эта девушка совсем не детского, есть у меня такое подозрение. Потому что не подростковый это трёп, а самое настоящее зомбирование. Она мальца подводит к мысли, что неплохо было бы ему отцу отомстить за все обиды разом. И вот когда я это понимаю, возникает у меня ощущение, что девушка эта – никакая не девушка, а матёрая тётка…
Тут он фразу оборвал.
Потому что он сидел лицом к окну и в то окно увидел, как к проскуровскому дому подкатил развозной фургон с рекламой фирмы "Вектор Плюс" на борту.
– Вы разве не отдали вчера приказ по поводу машин? – спросил почуявший неладное Китайгородцев.
Они обсуждали накануне, возвращаясь из Подъячево, что на те два дня, пока Проскуровы ещё в России будут оставаться, необходимо закрыть доступ на территорию поместья всей обслуге без исключения – это раз, и запретить въезд любых машин на территорию – два.
– Я приказывал, – пробормотал Хамза. – Как пропустили?
Из машины вышел человек и легко взбежал по ступеням ко входной двери.
– Тревогу объявляйте! – крикнул Хамзе Китайгородцев, выбегая из комнаты. – Это нападение!
Он выскочил из дома охраны и сразу с порога, выстрелил в воздух – раз и другой. Он рассчитывал, что охранники, дежурившие в доме, услышат выстрелы и не откроют дверь тому человеку на пороге, но они уже открыли, к сожалению, какой-то секунды не хватило Китайгородцеву, и послышался прозвучавший там, на пороге проскуровского дома, сухой щелчок пистолетного выстрела. Тотчас из фургона выскочили двое с ружьями и бросились ко входной дери.
Китайгородцеву предстояло преодолеть ещё половину огромной лужайки и он понимал, что опоздал. Боковым зрением видел ещё одного охранника из "Барбакана", одного из тех, кто дежурил на территории – тот был ко входу ближе, чем Китайгородцев, но и он не успел добежать, потому что по нему открыли стрельбу из двух стволов одновременно, и он упал. Со стороны всё выглядело так, будто просто споткнулся. Сейчас встанет и снова побежит. Не встал. Не побежал. И даже не пошевелился.
Китайгородцев метнулся за угол дома. Здесь была дверь чёрного хода, которым пользовалась прислуга во времена более спокойные, а сейчас дверь была заперта на электронный замок, но у Китайгородцева был ключ-карточка, и он замок тот без труда открыл.
В подсобных помещениях дома было темно, светились только контрольные лампы водонагревателей, да впереди по ходу пробивалась полоска света в проёме неплотно прикрытой двери. Китайгородцев приблизился к двери, прислушался. Неясный шум где-то далеко наверху. Возможно, налётчики метались по бесчисленным комнатам огромного дома в поисках своих жертв. Китайгородцев бесшумно распахнул дверь, пробежал через безлюдную кухню, поднялся по лестнице и замер в конце недлинного коридора, который вывел его к гостиной. Он видел огромное, как футбольные ворота, зеркало, и в том зеркале отражались два неподвижных тела на полу – охранники из "Барбакана". Ночью в доме дежурили по двое. Значит, там, наверху, охраны уже нет. Больше никого он здесь не видел, но не верилось ему, что никого налетчики не оставили для подстраховки у входной двери. Даже если бы законченные придурки они были, всё равно должны соображать, что вход контролировать необходимо.
По-прежнему бесшумно он спустился вниз, выключил рубильник, обесточив дом, и стремительно вернулся к гостиной. Его расчёт оправдался. Его невидимый прежде противник занервничал, заметался, переместился ближе к лестнице, ведущей на второй этаж, и теперь перед Китайгородцевым он был как на ладони. Он стоял спиной к Китайгородцеву, сжимая в руках помповое ружье, и с напряжением вслушивался в звуки наверху. Поэтому приближение Китайгородцева и проворонил. Угадал присутствие человека за своей спиной слишком поздно и даже обернуться не успел, – Китайгородцев вырубил его одним ударом и придержал немного вместе с оружием, чтобы шума лишнего не было. Незадачливый страж опустился на пол. Китайгородцев его перевернул. Не Шаров и не Тесадзе. Похоже, что третий из их невеселой гоп-компании.
Китайгородцев бесшумно поднялся наверх по ковровой дорожке.
Где были детская и спальная комната хозяев он знал, перемещался туда, и уже слышал в той стороне какой-то шум.
Там ругались.
Ссора была серьёзная.
Мужские злые голоса, как лай собачий.
И еще истошный детский плач.
Все двери вдоль коридора была заперты, и только одна распахнута, это был вход в детскую, и это Китайгородцева по-настоящему испугало, потому что так не должно было быть. Сразу после первого нападения, того самого, во время которого Баранов застрелил налётчика, некоторые двери в доме у Проскуровых срочно заменили на усиленные – в кабинете хозяина, во взрослой спальне, в детской комнате – и снабдили их закрывающимися изнутри замками, которые настоятельно рекомендовали хозяевам запирать. И то, что в детской дверь сейчас была распахнута, означало, что произошёл какой-то сбой.
В призрачном свете раннего утра, который лился из дверного проёма, Китайгородцев угадывал мужские силуэты. Он в темноте смог к ним приблизиться вплотную.
– Или он выходит, или хана ребенку!
Чей голос? Тесадзе? Очень похож.
– Слышишь, ты! Твоему ребенку хана!
Удар в дверь. Дверь крепкая.
– Слышишь! – еще удар.
Это уже ярость настоящая.
Глаза Китайгородцева пообвыклись в темноте и он вполне сносно видел, что здесь происходит.
Да, Резо Тесадзе. Зло пинает дверь хозяйской спальни. Пистолет в руке. А Шаров стоит поодаль, держит помповое ружье и орущего Алёшу Проскурова.
– Не трогайте его! – визжала за запертой дверью обезумевшая от ужаса Виктория.
И еще какой-то шум там, в спальне. Будто борьба какая-то происходила. Наверное, Виктория хотела дверь открыть, а Проскуров её удерживал.
– Я ребёнка сейчас замочу! – орал обезумевший Резо. – До трёх считаю! Понял? Один… Два… Три…
– Подожди! – проскуровский голос из-за двери. – Я выйду! Мы поговорим! Но ребёнка ты не тронешь!
– Давай! – поддакнул Тесадзе.
И вскинул пистолет на уровне головы взрослого человека.
Он Проскурова убьёт. Проскуров – не жилец. Потому что как раз за его жизнью и пришёл сюда Резо.
Щёлкнул замок двери.
Сейчас она откроется – и умрёт Проскуров.
Китайгородцев выстрелил в голову Резо – чтобы наверняка. Грузин повалился на пол. Перепугавшийся Шаров развернулся и выстрелил наугад в темноту, но Китайгородцев был к этому готов и успел пригнуться.
– Я тебя не трону! – быстро сказал он. – Уходи!
Он знал, что у него есть какие-то секунды, когда он может выстрела не ждать. Шаров после выстрела должен передёрнуть затвор, а с ребенком на руках сделать это трудно, но и ребёнка нельзя бросить, потому что это единственная защита и хоть какое-то прикрытие для Шарова – потому он непременно замешкается.
– Смотри, я выхожу, – сказал Китайгородцев и ступил в полосу лившегося из дверного проема света.
Пистолет он демонстративно держал вниз стволом.
– Ты узнал меня? – спросил Китайгородцев. – Я в охране. Мне нужно, чтобы все были живы. Больше – ничего. Я застрелил Резо, потому что он хотел убить Проскурова. Но тебе-то этого не надо – чтобы Проскуров умер. Тебе Проскуров нужен живой. Чтобы он выкуп тебе потом за сына заплатил. Если он умрёт – с выкупом проблемы. Ты денег можешь тогда совсем не получить. Правильно? Поэтому мы с тобой не такие уж враги. Тебе Проскуров нужен живым и мне тоже, хотя и по разным причинам.
Шаров смотрел недоверчиво. Не верил он, конечно, что проскуровский охранник волею случая оказался с ним едва ли не заодно, но в то же время Китайгородцев действительно не выказывал агрессии и даже пистолетом не пугал.
– Ты брось пушку! – потребовал Шаров.
– Нет, не брошу, – качнул головой Китайгородцев. – Потому что так мы с тобой на равных. Оба друг друга боимся. А если я свой пистолет брошу, ты, может быть, чудить начнёшь… А теперь уходи.
– Ребёнка пусть оставит! – заорал из-за двери Проскуров.
Китайгородцев кивком головы дал понять Шарову, что слушать этот бред не надо, а надо уходить.
– Я тебя не трону, – пообещал он. – Повторяю: мне надо, чтобы все были живы. Я знаю, что пацану ты ничего плохого всё равно не сделаешь. Потому что за мёртвого тебе не заплатят ничего. Ты будешь его беречь. И договариваться о выкупе.
– Чего он хочет? – кричал из-за двери Проскуров. – Он денег хочет? Сколько ты хочешь? Назови!
Шаров дрогнул. Ему показалось, что удача где-то близко. Сама к нему в руки плывет.
– Десять миллионов! – сказал он громко. – Баксов! По сто баксов пачки!
– Хорошо! – тут же отозвался Проскуров. – Ты их получишь!
Он излишне поспешно согласился. Так с миллионами не расстаются. Так обещают, когда уверены, что ничего не придётся отдавать. Даже Шаров это понял. Лицо у него сделалось совсем злое.
– Уходи! – увещевал его Китайгородцев. – Тебя тут просто разведут! Втянут в переговоры, а сами будут ждать спецназ!
Шаров колебался.
– Здесь Рублёвка! – втолковывал ему Китайгородцев. – Считай что режимная зона! Ты отсюда не ускользнёшь потом со своими миллионами. Если тебе их, конечно, дадут.
Ударил, можно сказать, по больному. Шарова аж перекосило от бессильной ярости.
– Переговоры не под прицелом снайпера надо вести, – гипнотизировал Китайгородцев. – А сидя в безопасном месте.
– А чего ты так стараешься? – заподозрил было неладное Шаров.
Китайгородцев не успел ответить.
Распахнулась дверь спальни, оттуда вышел Проскуров – в халате, по-домашнему. Виктория рвалась за ним следом, он втолкнул ее обратно в комнату и захлопнул дверь.
– Назад!!! – рявкнул Шаров и рефлекторно наставил ствол ружья на Проскурова.
Китайгородцев знал, что выстрелить Шаров не сможет, а Проскуров этого не знал, поэтому остановился.
– Назад! – повторил Шаров.
Не уйдёт Проскуров, подумал Китайгородцев. От своих он не отказывается, как говорил Алексей Алексеевич. Уж если кто-то с ним – так навсегда. Тем более, когда о сыне речь. Он Алёшу не отдаст.
– Послушайте! Не надо ему мешать! – громко сказал Китайгородцев. – Пускай уходит.
– Ты что делаешь, сволочь? – крикнул ему Проскуров.
Казалось, что не стой между ним и Китайгородцевым Шаров – бросился бы и задушил Китайгородцева голыми руками.
– Послушайте! Вы потеряете ребенка! – сказал Китайгородцев. – Когда здесь будет спецназ, вы уже не сможете ни на что влиять. Вас выведут отсюда, а он останется. И у него будет Алёша. Будут вести переговоры. Это будет игра на нервах. И если у этого парня сдадут нервы – Алёша умрет. А если будет штурм? Вы знаете, как наши умельцы штурмуют! Стреляют без разбора.
– Я не допущу! – прошипел Проскуров.
– Да вас никто не спросит! – сказал с досадой Китайгородцев. – В том-то и беда! Я ещё раз повторяю: вы ни на что не сможете влиять. Вот когда он будет в безопасности, – кивнул на Шарова, – и все переговоры будут через вас идти – тогда с вами будут считаться. Вы отдадите ему деньги и получите ребенка. Живого!
Проскуров замешкался с ответом.
– Уходи! – сказал Шарову Китайгородцев и посторонился, освобождая путь.
Ему было нужно, чтобы Шаров вышел из сумрака и ступил в полосу света. И тогда Китайгородцев его убьёт. Точно так, как три минуты назад он убил Резо Тесадзе. Но Резо был сам по себе и Китайгородцев в него выстрелил без раздумий. А Шаров держал на руках маленького Алёшу, и нельзя было ошибиться. Стрелять только наверняка.
– Иди! – сказал Китайгородцев.
Шаров попятился от Проскурова и, когда расстояние между ними увеличилось, он вдруг поставил у стены свое бесполезное ружье, и вступил, наконец, в полосу света. И Китайгородцев сразу же увидел гранату. Шаров держал её в руке, которой удерживал и мальчика, а освободившейся рукой он на глазах у Китайгородцева выдернул чеку и протянул ее Китайгородцеву:
– Держи!
Китайгородцев не шелохнулся.
– Пока я удерживаю рычаг, граната не взорвется, – на всякий случай сказал Шаров. – Но если со мной что-то случится и я рычаг не смогу держать – мальчишку в клочья разнесет.
– Я в курсе, – кивнул Китайгородцев.
Правдивость слов Шарова он подтвердил специально для Проскурова – чтобы тот глупостей не натворил.
– И пистолет свой дай! – требовательно сказал Шаров и протянул свободную руку.
– Я не дам его тебе. Я жить хочу.
– Я в тебя стрелять не буду, дурачок, – осклабился Шаров.
– Не уверен.
Шаров улыбаться перестал. Обозлился. Но ничего поделать он сейчас не мог. У него одна только граната и он её до последнего будет беречь. И он понимал это, и Китайгородцев. Так что в этой партии у них случилась боевая ничья.
Шаров пошёл мимо Китайгородцева. Проскуров сделал было шаг следом, но Китайгородцев встал между ним и Шаровым. И теперь Китайгородцев видел ту часть детской комнаты, которую не видел прежде. Там на полу лежала несчастная няня, Оксана Петровна. Бесформенное кровавое пятно на ее ночной рубашке разрасталось буквально на глазах. Наверное, налётчики смогли усыпить её бдительность, и она открыла им дверь, позабыв о данных ей инструкциях.
– Оставайтесь на месте! – сказал Китайгородцев Проскурову и у него сейчас был хриплый голос.
Шаров шёл по коридору. Китайгородцев двинулся за ним следом, но старательно держал дистанцию, чтобы его визави не занервничал.
– Я могу поехать с тобой, – предложил Китайгородцев.
Шаров только выругался в ответ.
– Тебе будут нужны заложники, – подсказал Китайгородцев. – Одного мальчишки мало. Вдруг тебе не удастся сразу скрыться? Вдруг тебя обложат? С тобой будут торговаться, ты пойми. Так делают всегда. Они тебе автомат – ты отпустил заложника. Они тебе вертолет – ты еще одного отпустил.
Они дошли до лестницы, ведущей на первый этаж, и тут Шаров остановился и даже сделал шаг назад. Выругался.
На лестнице стояли два охранника из "Барбакана". И еще Хамза маячил внизу, на первом этаже.
– У него граната без чеки! – громко сказал Китайгородцев.
Все услышали. Увидели. И замерли, не зная, что им предпринять.
– Надо дать ему уехать! – сказал Китайгородцев специально для Хамзы.
И смотрел он на Хамзу.
Он хотел, чтобы Хамза его понял. Он очень выразительно смотрел. Можно было не бояться, что Шаров расшифрует этот взгляд Китайгородцева, потому что Шаров вжался спиной в стену и смотрел только на своих врагов на лестнице, и Китайгородцев мог семафорить Хамзе, как ему заблагорассудится. Он даже, осмелев, продемонстрировал Хамзе зажатый в руке пистолет. Хамза понял и велел охранникам на лестнице освободить дорогу.
Шаров пошёл вниз. Китайгородцев за ним следом.
Вышли из дома. И здесь были ещё два охранника. Они стояли у фургона, в котором приехали налётчики, и их присутствие здесь спутало Китайгородцеву все карты. Потому что Китайгородцев уже собирался стрелять. Готов был открыть огонь на поражение. Он все рассчитал. Он стреляет Шарову не в спину, а в голову. В спину нельзя, потому что к груди Шаров прижимает мальчика, и тот может пострадать, если пуля пройдет навылет. А в голову – совсем другое дело. После этого у Китайгородцева есть несколько секунд до взрыва гранаты. И ему тогда останется одно из двух. Схватить гранату и отбросить как можно дальше – если убитый им Шаров гранату выронит. Схватить мальчика и прикрыть его собой – если с гранатой Шаров так и не расстанется. А эти двое у фургона всё испортили. При них нельзя было стрелять. Потому что при взрыве гранаты им не уцелеть.
– Хамза велел не мешать, – сказал охранникам Китайгородцев.
И сам Хамза тотчас появился в дверях, крикнул:
– С дороги! Дайте ему уехать!
Шаров забрался на водительское место с проворностью, какой Китайгородцев от него не ожидал. Но теперь ему мешал ребенок. Трудно вести машину, когда держишь в руках такое орущее существо.
– Я могу поехать с тобой, – с готовностью вызвался Китайгородцев. – Буду держать ребенка.
Шаров заколебался. Китайгородцев поспешил обрисовать, чем еще он может быть полезен.
– И не факт, что за ворота тебя выпустят, – сказал он. – А так я им скажу…
Да, это правда. Он не раз помог Шарову в последние пять минут.
– Садись! – скомандовал Шаров.
Не знал ещё, что тем самым он подписал себе смертный приговор.
Прежде, чем сесть в машину, Китайгородцев прикрикнул на топтавшихся неподалеку охранников:
– Уходите отсюда! Не нервируйте его!
На самом деле он жизни им спасал.
Они неохотно пошли прочь.
Китайгородцев сел в машину. Шаров завёл двигатель. И только после этого передал ребенка Китайгородцеву.
Китайгородцев принял Алёшу левой рукой и как только прижал его к себе покрепче – выстрелил в лицо Шарову. Того отбросило. Китайгородцев рванул ручку двери. Дверь не открылась. При включенном двигателе замки дверей заблокировались. Китайгородцев знал о подобной особенности многих автомобилей, но здесь он вспомнил об этом слишком поздно. И остающихся до взрыва гранаты пары секунд ему теперь хватало только на то, чтобы попробовать спасти мальчишку. Китайгородцев повернулся спиной к Шарову, Алешу положил на сиденье, сам навалился сверху, прикрывая мальчика собой.
Ничего больше он сделать не мог.
Он ничего больше и не делал.
Лежал на мальчишке и ждал взрыва.
Взрыва не случилось.
//-- * * * --//
Шаров криво сидел за рулем, навалившись левым боком на дверцу. Где-то там, под ним, наверняка и была сейчас граната. Возможно, он её прижал своим телом и только потому граната не взорвалась, – рычаг не сместился и не воспламенился запал.
Китайгородцев осторожно протянул руку и повернул ключ в замке зажигания. Двигатель умолк. Двери разблокировались. Всё так же осторожно Китайгородцев потянул за ручку и открыл дверь. Ему оставалось только шагнуть наружу. Но тут случилось неожиданное. К водительской двери автомобиля подскочила растрёпанная и безумная на вид Люда Потапова, рванула дверь на себя, та распахнулась, и мёртвый Шаров вывалился из машины под ноги Люде. Вместе с гранатой.
– Ложись!!! – заорал Китайгородцев.
Прикрыл мальчика собой.
Громыхнул взрыв. Оглохший на время Китайгородцев выскочил из машины и побежал к дому, прижимая к себе орущего от страха Алёшу.
//-- * * * --//
Виктория была в шоке после случившегося и Китайгородцев не решился отдать ей Алёшу. Он передал мальчика Проскурову. Сергей Алексеевич тоже был не в себе, но в меньшей степени, чем Виктория. Взял Алёшу, ушёл с ним в кабинет, прижимая к себе бережно. Алёша кричал, не переставая. И ничто не помогало.
– Его надо покормить, – сказал Китайгородцев. – И будет лучше, если грудью. Привезите сюда мамашу какую-нибудь кормящую.
– Хорошо, я сейчас распоряжусь, – пробормотал Проскуров.
Похоже, что необходимость действовать и что-то делать возвращала его к жизни.
Пришел Хамза. По его расстроенному виду можно было всё понять, но Китайгородцев всё-таки коротко спросил:
– Люда?
Хамза покачал головой.
Погибла.
– Ну, зачем она туда полезла? – сказал в сердцах Хамза.
Китайгородцев знал. Люда, позабыв обо всём, бросилась спасать Алёшу. Но для Хамзы он придумал другую версию.
– Возможно, ей показалось, что в машине Баранов.
– Кстати, – вспомнилось Хамзе. – Баранов… Ты побудь с ним пока. Там у нас проблемы.
Он посмотрел просительно на Китайгородцева.
– Плохо дело? – произнёс Китайгородцев понимающе.
– Он как безумный. Рвался к Люде, еле удержали. Закрыли его в доме охраны.
К Людмиле ему нельзя. Китайгородцев это понимал. Люда лежит у машины, а к машине сейчас никто не имеет права подходить – пока не приедут саперы. Неизвестно, что там есть ещё внутри фургона. Да и у Шарова могут быть сюрпризы.
– Иди к Баранову, – попросил Хамза. – Просто с ним побудь. О чём хочешь разговаривай. Лишь бы он был не один.
Баранова Китайгородцев нашел в запертой комнате с решеткой на единственном окне. Тот сидел на полу: кисти рук свесились с колен, плечи ссутулились, голова опущена. Он выглядел как спортсмен, проигравший свой главный поединок. Всё пошло прахом и впереди ничто его не ждет.
Китайгородцев сел на пол рядом с Барановым. Тот даже не пошевелился.
– Она ни в чем не виновата, – сказал Китайгородцев. – И то, что она рвалась сюда работать, а тебе не сказала – это ничего не значит. Может, постеснялась она. Может, побоялась, что ты как-то не так поймёшь.
Он хотел бы примирить Баранова с погибшей Людой.
– Зачем ты мне это говоришь? – спросил Баранов.
– Хочу, чтобы ты знал, что её вины здесь нет.
– Какая вина? – произнёс Баранов горько. – О чём ты? Её нет! И никогда уже не будет!!!
Китайгородцев почувствовал себя полным идиотом.
– Прости, – только и смог сказать он. – Ты прав, конечно.
//-- * * * --//
Из-за того, что стрельба на Рублёвке – явление из ряда вон, да и Проскуров был не рядовым обывателем, а человеком со связями, в его дом съехались множество людей с большими звездами, и даже выставленный на въездных воротах милицейский заслон, основной целью которого было не допустить на территорию журналистов, возглавлял полковник.
Только во второй половине дня начальство разъехалось, а вечером территорию покинули и те, кто работал "на земле" – оперативники и эксперты.
Проскуров собрал совещание в своём кабинете. Присутствовали Хамза, Китайгородцев и Алексей Алексеевич. Котелков выглядел подавленным. Утром он, как обычно, приехал из Москвы в проскуровский дом, а тут трупы, милиция, саперы. Это произвело на несчастного Алексея Алексеевича такое сильное впечатление, что он так и не смог оправиться от шока. Как и Виктория. Да и Проскуров тоже. Проскуров хотя и держался внешне, но потрясение было слишком сильным, и это давало о себе знать. Что-то изменилось в его поведении, что-то неуловимо поменялось в нём, будто не один день прошёл, а много-много лет, в течение которых Проскуров здесь отсутствовал, и вот вернулся, но он уже совсем другой и будто незнакомый, поскольку пережитое за эти годы сильно изменило его. Всё тот же человек, и фамилия у него Проскуров – но он уже не тот, что прежде.
– Я так понимаю, что те опасности, о которых вы меня предупреждали, и которые мы ждали – они позади, – сказал Проскуров.
Кажется, он постарел, вдруг подумал Китайгородцев.
– И можно было бы сыграть отбой, – продолжал Проскуров.
Да, глаза у него какие-то тусклые. И не может сфокусировать взгляд.
– И даже можно было здесь остаться. И никуда никому не ехать.
Он будто размышлял вслух.
– И всё равно уедем, – сказал Проскуров. – В этом доме сейчас оставаться невозможно. Мы уедем в Муром. Всей семьёй.
Это бегство. Он сегодня испугался. Вот что с ним произошло.
Проскуров, наконец, сумел сфокусировать свой взгляд. На Китайгородцеве.
– Я хочу, чтобы ты охранял мою семью. Стал личным телохранителем.
Да, он испугался. И очень сильно. Боится до сих пор. Не отпускает его страх.
– Это пожалуйста, – сказал за Китайгородцева Хамза. – Это правильный выбор.
Могло быть воспринято как скрытая издёвка. Если бы Проскуров вспомнил, как он Китайгородцева гнобил, хотя как раз и предполагалось изначально, что Китайгородцев будет охранять его семью. Но он не вспомнил. Не до воспоминаний.
– Я так понимаю, что в Муроме к нашему приезду всё готово, – сказал Проскуров.
– Так точно, – подтвердил Хамза.
– И ты поедешь с нами, – посмотрел на Котелкова Проскуров.
– Разумеется, Сергей Алексеевич, – с готовностью ответил Котелков.
– Займись сборами, – произнес Проскуров неожиданно просительным тоном. – Чтобы мы как можно скорее отсюда уехали.
Прозвучало очень доверительно. Так не с подчиненными разговаривают, а с близкими родственниками.
– Я сделаю, Сергей Алексеевич, – сказал Котелков.
А так клянутся оставаться рядом до конца и обещают в беде не бросить.
Проскуров посмотрел на Алексея Алексеевича благодарно. Этот человек ему действительно родственником стал. За много-много лет превратился в члена семьи. По крайней мере, его он знает намного дольше, чем Викторию, к примеру.
– Когда мы сможет выехать? – спросил Проскуров, обращаясь сразу ко всем.
Хамза посмотрел на Котелкова. Котелков посмотрел на Хамзу. Случилась заминка.
– Мы готовы хоть завтра, – сказал Хамза.
– У меня так быстро не получится, – удрученно вздохнул Алексей Алексеевич. – Мне ещё нужно отдать распоряжения.
Казалось, он испытывает сильную неловкость оттого, что из-за него отъезд откладывается, и он так сильно подводит шефа и его семью. Но Проскуров не высказал претензий, а напротив, дал понять, что целиком Алексею Алексеевичу доверяет.
– Ты не спеши, – сказал Проскуров. – Я знаю, что ты всё сделаешь, как надо. Все свободны. Я еду в Москву. Из-за этого кошмара всё пошло наперекосяк, весь график встреч к чёрту полетел. Со мною кто поедет? – посмотрел вопросительно на Хамзу.
– Да вот хотя бы Китайгородцев.
– Нет, он здесь пусть остается, – сразу же сказал Проскуров. – С Викторией и сыном.
//-- * * * --//
Виктория наотрез отказалась ночевать там, где ещё днём лежали убитые и пол был залит кровью, и перебралась в дом для прислуги – он пустовал, поскольку до сегодняшнего дня всю прислугу вывели за пределы поместья и возвратиться эти люди должны были не ранее завтрашнего дня. Здесь места хватило всем: Виктория, Петя, Китайгородцев, Алёша, ещё женщина, которую по распоряжению Проскурова отыскали где-то в Москве для кормления маленького Алёши, а молоко у этой женщины было только потому, что она как раз в это время собственную восьмимесячную дочурку кормила грудью, и эта девочка тоже поселилась здесь.
Кормящая мать и Виктория заняли две смежные комнаты. Петя демонстративно обособился и поселился в каморке в самом конце коридора. Китайгородцев остался в помещении, которое служило кухней: огромная комната, в которой одновременно могли бы отобедать два десятка человек, нисколько друг друга не стесняя. Кроме нескольких столов, здесь были сразу три плиты для приготовления пищи, а ещё печь, железный куб с дверцей из жаропрочного стекла, который при некотором воображении можно было воспринимать как камин.
В подсобном помещении Китайгородцев отыскал аккуратно сложенную поленницу дров, растопил печь и сел перед нею на пол, привалившись спиной к стене. Смотрел на огонь, но огня не видел, а сменялись в его мозгу картинки сегодняшнего дня, одна другой ужаснее. Он знал, что ничего поделать с этим нельзя. Невозможно заставить себя думать о чем-то другом. Должно пройти время. Только оно поможет примириться с тем, что произошло.
Приближающиеся шаги он услышал задолго до того, как человек появился на кухне. Это была Виктория, Китайгородцев догадался по звуку шагов. Он не поднялся с пола. Свет в кухне был погашен, только сполохи огня в печи освещали неярко небольшой пятачок, и это вряд ли привлекло бы внимание Виктории, но она вошла. И поздно было вставать, это могло быть воспринято как запоздалая демонстрация показушного служебного рвения.
Виктория приблизилась. Склонилась над Китайгородцевым. Обнаружила, что он не спит. И тогда ему улыбнулась, хотя он знал, что ей не до улыбок.
– Отдыхай, – сказала Виктория, будто извиняясь за свое несвоевременное вторжение.
– Я не сплю, – отозвался Китайгородцев. – Минут тридцать назад с территории выехала какая-то машина, десять минут назад Петр Сергеич, прошу прощения за подробности, сходил в туалет, а три минуты назад часы над моей головой пробили полночь.
Виктория посмотрела на часы, циферблата которых Китайгородцев видеть никак не мог, и снова улыбнулась.
– Ты всё замечаешь, – сказала она и запросто села на пол рядом с Китайгородцевым.
Прямо как была, в своем роскошном и даже на вид мягком и нежном белоснежном халате. Она была босая. Вытянула ноги по направлению к печи, словно так надеялась их согреть.
– Мне страшно до сих пор, – сказала Виктория. – Такой кошмар, я не могу уснуть.
Китайгородцев понимал её. Она за короткое время дважды пережила нападение со стрельбой и трупами. Тут люди с более крепкими нервами могут потерять покой и сон.
– Я не могу понять, почему у них почти что получилось, – сказала Виктория. – Они добрались до нас, несмотря на все предосторожности.
– На самом деле у них не получилось ничего, – пожал плечами Китайгородцев. – Они имели две цели. Резо хотел убить Сергея Алексеевича, Шаров хотел похитить Алешу. Ни то, ни другое им не удалось.
– А мой шок – это не в счёт? – слабым и почти что жалобным голосом осведомилась Виктория.
– Невозможно защитить от всего на свете. Теоретически возможно, а на практике слишком сложно и фантастически дорого. У вас не хватит средств, – честно сказал Китайгородцев.
Ещё вчера его слова могли быть восприняты как неслыханная дерзость. Сегодня же это нисколько не покоробило Викторию. Разве что посмотрела на собеседника с сомнением. Китайгородцев это обнаружил и сказал спокойно:
– Мы не можем перекрыть движение транспорта там, где проезжает ваш автомобиль. Мы не может закрыть для посторонних сквер, по которому вы решили прогуляться пешком. Мы не можем проверить всех зрителей в зале, где вы смотрите новый фильм, и заранее отсеять тех, кто покажется нам подозрительным. А ведь только тотальные меры предосторожности снижают риск до минимума. Наш Роман Александрович рассказывал…
– Хамза?
– Да, Хамза… Он рассказывал, что учился в одном украинском институте, когда этому институту стукнуло сто лет, и по этому случаю его наградили орденом.
– Хамзу? Или институт? – со слабой улыбкой спросила женщина.
– Институт. Был социализм. Тогда всех награждали. Институты, заводы, города. Так вот вручать орден приехал лично Щербицкий. Он был первым секретарём ЦК украинской компартии. Хозяин Украины, в общем. Он посетил сам институт. Студенческие общежития. И даже столовую студенческую собирался навестить. Хамза как раз про столовую и рассказал. Как туда отбирали. По списку.
– Кого отбирали? – не поняла Виктория.
– Студентов. Тех, кто якобы случайно там оказался в тот момент, когда туда со свитой заглянул Щербицкий. Отбирали только комсомольских и профсоюзных активистов. Проверенных ребят, от кого можно было не ждать неожиданностей. Кто на виду, кто на пятёрки учится, у кого никаких изъянов в биографии. Их в столовой собрали в нужный час. Рассадили за столы. На столах уже стоят тарелки. Картошка там, котлетки всякие, в супе мясо плавает настоящее. А трогать ничего нельзя – пока Щербицкий не придет. Сидят и ждут. Вот это высший пилотаж. Стопроцентно надежная работа охраны. Когда охраняемое лицо куда-то приходит, а там все свои, все подсадные.
– А Щербицкий не заметил?
– Чего?
– То, что все там – подсадные.
– Хамза сказал, что первый секретарь со свитой в столовой так и не появился. Мимо прошел.
– А с массовкой что же?
– Выставили их. Свою роль сыграли. До свидания.
Виктория засмеялась.
– Наглядно, – сказала она. – Теперь я понимаю.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Мы не можем просеять всех в радиусе километра или двух. Нас слишком мало. И полномочий многих у нас нет. Мы можем действовать только на ближних подступах к объекту. И в случае опасности прикрыть его собой. Хорошо ещё, когда удаётся выстроить несколько рубежей обороны. Тогда, если даже на каком-то из рубежей случится вдруг осечка, есть шанс, что следующий рубеж окажется непреодолимым. Как сегодня. Фатальное стечение обстоятельств плюс изощрённость нападавших. Они угнали фургон фирмы, которая реально обслуживала Проскурова, поэтому, когда фургон подкатил к воротам, охранник не заподозрил ничего, и вышел к машине. Они его убили. И дежурившие в доме охранники тоже дверь открыли, потому что налетчик был в форме охранника. Успел переодеться, пока доехали от ворот до дома. И няня им открыла. Ей сказали, что было нападение и необходимо срочно эвакуироваться, она поверила. Они брали один рубеж за другим. И всё равно споткнулись».
//-- * * * --//
– Я так сильно испугалась! – сказала Виктория и судорожно вздохнула. – Я никогда не испытывала такого сильного страха. Даже когда летала. Даже когда мы попали в турбулентный поток. Ты знаешь, что это такое?
– Нет, – ответил Китайгородцев.
– Это когда завихрения воздуха сильные и самолет трясет так, что он вот-вот развалится. Ну, это как вода. Воздух и вода – физические законы для них одинаковые. И вот лодка может плыть по спокойной воде. А может в бурлящем потоке. Так и самолет.
– Да, я понимаю.
– Знаешь, я тогда с жизнью распрощалась. Я думала, что нам пришел конец. Но даже тогда мне не было так страшно, как сегодня. Потому что сегодня я увидела, как испугался Сергей.
Это она о Проскурове. Обнаружив его страх, она испугалась ещё сильнее.
– Страх испытывают все, – сказал Китайгородцев. – Смелый не тот, кто не боится, а тот, кто сможет себя в руки взять.
– Это ты по службе стараешься? – заподозрила Виктория. – По соображениям профессиональной этики не хочешь о хозяине сказать худого?
– Сергей Алексеевич себя мужественно вёл. Он был без оружия и всё равно к бандитам вышел. Это поступок.
– А ты боялся?
– Да, – признался Китайгородцев. – Было страшно. Особенно когда понял, что в машине заперт и граната вот-вот взорвётся.
Виктория долго смотрела на огонь, о чём-то думая. Потом сказала:
– Все боятся, ты прав. Про собаку слышал? Про охранную, которая у нас в вольере заперта. Когда стрельба и взрывы начались – померла. Разрыв сердца. Тоже жертва, если разобраться.
//-- * * * --//
Проскуров вернулся уже под утро. Он тоже не захотел проводить остаток ночи в своём огромном доме, а пришел туда, где была Виктория.
Был он чернее тучи. То ли устал так сильно, то ли перенесённые на ночь встречи на него повлияли. Зашёл на кухню, где коротал время в одиночестве Китайгородцев, одарил телохранителя тяжёлым взглядом, ничего не сказал, хотел уйти, но вдруг сказал:
– Я сегодня с Шалвой разговаривал. С Тесадзе. Грузина жалко.
Его сын погиб в проскуровском доме.
– Завтра уезжаем, – объявил Проскуров. – Никаких отсрочек.
//-- * * * --//
Приехавший ранним утром Хамза застал Китайгородцева у плиты, тот колдовал над парящей кастрюлей.
– Что у нас на завтрак? – без улыбки осведомился Хамза.
– Манная каша.
Вот тут Хамза рассмеялся.
Большой и мрачный дядя с пистолетом в кобуре и манная каша – не очень-то это вязалось друг с другом.
– Что нашёл, то и варю, – буркнул Китайгородцев.
– Проскуров здесь?
– Да. Спит. Приехал два часа назад.
– Что говорит?
– Сегодня уезжаем.
– Почему заторопился?
– Нервы.
– А-а, понятно. Ты сам-то как?
– Нормально.
– На ногах всю ночь?
– Я подремал.
– Сейчас тебя сменю, – пообещал Хамза.
Сидел и смотрел в окно, за которым уже угадывалось восходящее солнце.
– Ты молодец, – сказал Хамза. – Ты их вычислил. Только поэтому мы и были готовы.
– Вы же сами загодя предупредили, – пожал плечами Китайгородцев. – И весь "Барбакан" давным-давно на ушах стоял.
– О чём предупредил?
– Про Лорию. Про то, как он в тюрьме сказал, что рядом с Проскуровым ходит убийца.
– Это выглядело как трёп.
– Но вы, наверное, ещё что-то знали, – предположил Китайгородцев.
– Нет.
– Правда? – не поверил Китайгородцев.
Ему до этого момента представлялось, что у Хамзы ещё есть какая-то закрытая информация, только ему и известная, и Хамза до поры не хочет карты раскрывать.
– Ничего, кроме этой фразы, не было, – сказал Хамза. – Совсем ничего. Никаких зацепок. Я тебе подбросил эту фразу, чтобы побудить тебя искать. Я знаю, как ты ищешь. Как у тебя получается. Я подумал, что ты сможешь найти какие-то зацепки, если они вообще в природе существуют. Ты их и нашёл в итоге.
//-- * * * --//
Несмотря на то, что Проскуровы легли спать в разное время, к завтраку все вышли одновременно. Поваров решили на работу не вызывать. Еду заказали в работающем круглосуточно ресторане. Китайгородцев ел свою манную кашу. И Петя к нему присоединился. Китайгородцев заподозрил, что дело тут не в любви к манной каше, а в демонстративном противостоянии сына и отца.
Петя сидел напротив Китайгородцева и нехотя ковырял в каше ложкой.
– Может, сахара добавить? – пришел ему на помощь Китайгородцев.
Поставил перед Петей сахарницу, стилизованную под бочонок.
Тот зачерпнул ложкой сахар…
Но в кашу его сыпать не стал…
А разглядывал задумчиво…
Перевёл взгляд на сахарницу…
Разглядывал задумчиво…
Он сделал открытие…
Он примерялся…
Он белый, этот порошок…
Как сахар…
И собачка умерла…
От разрыва сердца…
Никакой там не разрыв…
Тут Петя словно очнулся и поднял глаза на Китайгородцева. Их взгляды встретились. И мальчишка отчего-то вдруг напрягся.
– Ты куда вчера ходил? – спросил Китайгородцев и прищурился, будто примерялся, как бы ему этак изловчиться и пронзить Петю взглядом насквозь?
– Куда ходил? – неприятно удивился осведомлённости собеседника мальчишка.
– Рано утром. Перед самым нападением.
– Никуда я не ходил! – счёл за лучшее всё отрицать Петя.
– К вольеру! Где собака!
Точно, в той стороне вольер.
Китайгородцев видел вчера утром, как брёл по росе Петя. В той стороне, куда он шёл, ничего другого и не было. Один только вольер. И там вчера собака умерла.
Семейство Проскуровых, ставшее невольным свидетелем этого странного разговора, оставило свои тарелки и с напряжением прислушивалось. Петя, обнаружив это, обвёл присутствующих взглядом затравленного волчонка, и вдруг встал из-за стола.
…Я насыпала отцу в еду специального порошка, написала в письме Swiss'да…
И когда отца не стало…
Это яд…
Белый, как сахар…
Яд был в том, последнем письме…
В конверте его не было…
Он носит его с собой…
Петя пошёл к выходу. Убыстряя шаг. Сильно нервничал и непроизвольно спрятал руки в карманы джинсов.
– Подожди! – сказал ему в спину Китайгородцев.
Даже не обернулся.
Китайгородцев бросился за ним следом. Проскуров поднялся со стула, всё ещё ничего не понимая. Петя, услышав за спиной шаги, бросился бежать, но было поздно. Китайгородцев нагнал его, схватил за руки, Петя рванулся, не удержал равновесия, упал, Китайгородцев его не отпускал, выдернул его руки из карманов, завернул их за спину.
– Что ты делаешь! – заорал изумлённый Проскуров.
Китайгородцев не ответил, одной рукой удерживал мальчишку, другой обшаривал его карманы с лихорадочной поспешностью.
– Прекрати! – рявкнул Проскуров. – Ты с ума сошёл!
В кармане брюк Китайгородцев нащупал пластиковый пакетик. Достал. Белый порошок.
– Это он? – спросил у Пети.
Мальчишка плакал. То ли от страха, то ли оттого, что Китайгородцев, не церемонясь, причинил ему боль.
– Это тот порошок, который был в конверте? – не отставал Китайгородцев.
– Да, – сказал Петя сквозь слезы.
Тогда Китайгородцев бросил пакет на пол. Прямо под ноги подоспевшему на помощь сыну Проскурову.
– Это яд! – сказал Китайгородцев. – Должно быть, очень сильный!
//-- * * * --//
Петя сидел на стуле, который поставили посреди комнаты. Голову он опустил и глаза прятал. Ещё здесь были Проскуров, Хамза и Китайгородцев. Посмотреть со стороны – так оперативники допрашивают преступника. Проскуров, стоя у окна, одно за другим прочитывал письма Swiss'ды, которыми снабдил его Китайгородцев, сказав, что эти письма регулярно получал Петя. Дочитал, поднял глаза на Китайгородцева:
– Откуда это у тебя?
Нехорошо, конечно, что надо при Пете отвечать. Но было не до сантиментов.
– Я осматривал комнату вашего сына, – сказал Китайгородцев. – В его отсутствие.
– Вот урод! – проскрипел Петя, не поднимая головы.
Проскуров-старший готов был, кажется, с ним согласиться, но тут он вдруг сообразил, что у подобного безобразия могла быть какая-то веская причина.
– И что же заставило тебя… шарить по углам? – не сразу подобрал нужное слово Проскуров.
– Вам известно, что ваш сын задумывался о самоубийстве?
Проскуров в ответ сделал движение рукой, в которой были зажаты копии писем Swiss'ды. Здесь, мол, о чём-то таком упоминается, только я не понял, что к чему.
– Пётр! Это правда? – спросил Проскуров.
Петя нервно дернул плечом. Пошли вы все к чертям собачьим – вот что это означало. Проскуров понял.
– Кто эта девица? – спросил Проскуров у сына. – Ты ее знаешь?
– Нет, – с нескрываемым удовольствием ответил Петя.
Хоть чем-то он сможет этим гадам досадить. Им нужна Swiss'да, но ничего они от него не добьются. Пускай даже пытают, он и под пыткой ничего не скажет, потому что сам не в курсе. Какая жалость! Обрыдаться можно!
– И ты действительно собаку отравил? – спросил Проскуров.
Наверное, он хотел другой вопрос задать. Хотел спросить, действительно ли Петя хотел его, отца отравить. Но страшно было спрашивать. Даже не ответ услышать, а просто спросить – и то жутко.
– Будут делать экспертизу, – сказал Китайгородцев, глядя на Петю. – Собаке. И всё равно выяснят, что ты ей в миску с едой подсыпал этот порошок. Так что спокойно можешь отвечать. Хуже не будет.
Снова Петя дёрнул плечом. В общем, всё понятно было. Проскуров никак не мог прийти в себя. Он еще от предыдущего не оправился, а тут судьба его снова больно приложила.
– Но ведь это же враньё! – пробормотал он, потрясая зажитыми в руке бумажными листами. – Какой-то Диснейленд, ночные клубы! Здесь смысл совсем не в том!
– Это зомбирование, – повторил Китайгородцев свою версию, которую он накануне сформулировал для Хамзы.
Проскуров от ярости скрипнул зубами. Петя вжал голову в плечи.
– Может, отпустим пока мальчика? – предложил Китайгородцев.
– Пускай сначала скажет! – зло бросил Проскуров.
А что скажет?
– Он ничего не знает, – пожал плечами Китайгородцев.
Сейчас мальчишка ему мешал. Невозможно было в присутствии Пети беспрепятственно всё обсуждать.
– Давайте отпустим, – снова предложил Китайгородцев.
Хамза посмотрел на него. Как это "отпустим", мол. За мальчишкой сейчас нужен глаз да глаз.
– Баранова к нему для компании, – подсказал понятливый Китайгородцев. – Чтобы не скучно было.
Не забалуешь с Барановым. Да и занять Антона надо было чем-то. С ума сходит. И лучше бы ему хоть что-то поручить.
– Пойдём, – сказал Хамза мальчишке. – Я провожу тебя.
Петя не противился. Напротив, даже обрадовался возможности покинуть общество отца. Хамза и Петя вышли из комнаты.
– Я в шоке! – сказал Проскуров.
– У вас есть враги?
– А ты сам как думаешь?
– Я не абстрактно, – пояснил Китайгородцев. – Я про тех, кто мог реально решиться на такое.
Он кивнул на письмо Swiss'ды.
– Это не девочка писала, у которой завихрения в мозгах, – сказал Китайгородцев. – Это сделал взрослый человек, которому вся ситуация в вашей семье известна изнутри. И этот человек вас сильно ненавидит.
– Взрослый человек. Ненавидит. И знает ситуацию, – эхом повторил Проскуров.
Будто примерял в уме эту характеристику на людей, которые его в последнее время окружали.
– Я вас кое о чем расспрошу, – сказал Китайгородцев. – Только вы, пожалуйста, не обижайтесь. Потому что ситуация критическая и не до обид сейчас.
– Да, я понимаю, – с хмурым видом ответил Проскуров.
– Вы брачный контракт заключали?
– С кем?
– С женой.
– Нет.
– То есть в случае развода доля Виктории в ваших деньгах не определена?
– При чём тут Виктория?
– То есть как? – опешил Китайгородцев.
Мамочка моя родная!!!
– Так вы с прежней своей женой не в разводе?! – всё ещё не мог поверить в догадку Китайгородцев.
– Нет. Мать Петра – формально моя жена, – ответил Проскуров.
И когда он эту фразу произнес, ему самому стало понятно, наконец, какой догадке так сильно изумился собеседник.
– Вот сука! – потрясенно выдохнул Проскуров.
Взрослый человек. Ненавидит. И знает ситуацию. Ну, кто бы мог подумать, что эта сволочь на подобное решится!
//-- * * * --//
Проскуров порывался звонить своей брошенной жене. Китайгородцев его отговорил.
– Нельзя допустить, чтобы она поняла, что вы знаете, – сказал Китайгородцев. – Уничтожит улики и ничего тогда мы с ней не сделаем.
– А что ты делать собираешься?
Китайгородцев озвучил итог своих размышлений:
– Она представляет опасность для вас. Её надо нейтрализовать. Допустим, тюрьма. Хороший вариант. Это надолго. Там статья – приготовление к убийству. Или покушение на убийство. Плюс вовлечение несовершеннолетних. Плюс оборот запрещенных веществ – всё-таки яд. Если с судьёй поработать хорошо, она по совокупности статей надолго сядет. Так что надо привлекать милицию. Обыск, понятые, в доме яд.
– А если яда нет?
– Он будет, – сказал уверенно Китайгородцев. – Прямо отсюда и отсыпем. Из пакетика, который я у Петра забрал.
– Хорошо, – кивнул Проскуров. – Зови ко мне Хамзу.
Его душила ярость и он едва себя сдерживал.
//-- * * * --//
После разговора с Проскуровым Хамза уехал в Москву. Будет встречаться со своими людьми в органах и готовить обыск, понял Китайгородцев.
У Пети Проскурова забрали мобильный телефон и рядом с ним всё время был Баранов – хотели иметь стопроцентную уверенность в том, что мальчишка не свяжется с матерью и не сообщит ей о том, в какой переплет он попал. Ну и от Проскурова его надо было оберегать, конечно.
В воздухе будто было разлито напряжение. Казалось, ещё чуть-чуть – и заискрит.
Петя Проскуров совсем сник. Наверное, ожидал скорой расправы. Китайгородцев даже счёл необходимым с ним поговорить. О вещах отвлечённых, никак не связанных с событиями этого дня. Просто, чтобы парень успокоился. Не думал, что вокруг одни враги и все его ненавидят.
К удивлению Китайгородцева, ещё одним защитником Пети стала Виктория. Китайгородцев оказался невольным свидетелем разговора Виктории и Проскурова.
– Серёжа, в таких случаях дети виноваты меньше всего, – сказала Виктория. – А Петя – он ещё ребенок.
– Этот ребенок едва не стал убийцей!
– На нем вина, никто не спорит. Но на нас на всех вины гораздо больше.
– Щас! – зло сказал Проскуров.
– Мы все своими делами были заняты. И никто не подумал, как ему тяжело. Никто с ним не поговорил. Его бросили и про него забыли. Для него это шок. Он не знал, как с этим справиться.
– Я ему создал условия!
– Никаких таких условий ты не создал!
– Ты что такое говоришь? – нахмурился Проскуров.
– Серёжа, он не с Луны к нам прилетел, этот Петя. Он твой сын и ты его воспитывал. Ты жил рядом с ним, ты должен был вырастить нормального мальчишку, а у тебя… именно у тебя!.. вырос вурдалак…
– Ты что говоришь?! – взорвался Проскуров. – Ты отдаёшь себе отчет? Зачем ты это делаешь?
– Я боюсь, как бы такое не повторилось с Алёшей, – ответила Виктория и заплакала. – Понимаешь, мы рожаем нормальных детей. Рост, вес – полный порядок! А вот какие будут у него мозги, какие мысли в голове – тут нужен труд! Чтобы урод не вырос!
– Тьфу ты! – сказал в сердцах Проскуров.
Злился. Но зацепило его, это было видно.
//-- * * * --//
Вечером Китайгородцеву позвонил Хамза.
– Приезжай в Отрадное, – сказал он.
Китайгородцев помчался в Москву.
С Хамзой он встретился у станции метро.
– Обыск там уже идёт, – сообщил Хамза. – Но женщины нет.
– А где она? – насторожился Китайгородцев.
– Соседи говорят, что днём ушла. Торопилась.
– Чёрт! Неужели почувствовала что-то?
– Всё может быть, – мрачно подтвердил Хамза. – Ждать её не стали. Квартиру вскрыли в присутствии понятых.
– Нам бы посмотреть, – подсказал Китайгородцев.
– Мы позже зайдём, когда там все закончится. Посторонние при обыске – лишний повод результаты обыска потом опротестовать. Так что всё гладко должно пройти, без всяких осложнений.
Они подъехали к дому, в котором жила Проскурова, но оставались в машине. Сидеть пришлось долго, до самой ночи. Женщина так и не появилась.
Около полуночи из подъезда вышел незнакомый Китайгородцеву человек в штатском, коротко переговорил с Хамзой, после чего Хамза сделал знак Китайгородцеву: можно идти.
Пока шли к подъезду, Хамза успел сказать Китайгородцеву:
– Ничего они не нашли. Кроме Петиного яда, разумеется.
В квартире было людно. Мужчины в форме и в штатском. Некоторые здоровались с Хамзой.
Кругом царил беспорядок. Перевернули квартиру вверх дном. Китайгородцев прошёлся по комнатам, внимательно всё разглядывая, но ни к чему не прикасаясь. Из всего, что он увидел здесь, его внимание привлек только паспорт.
– Можно взглянуть? – спросил он у оперативников.
– Да на здоровье! – отмахнулись от него.
Раскрыл паспорт. Да, это жены Проскурова документ.
– Извините, у меня вопрос, – сказал Китайгородцев. – Когда квартиру вскрывали – дверь на сколько замков была закрыта?
– На один, – ответили ему.
А всего замков три, Китайгородцев это помнил.
Женщина ушла из дома, дверь заперев только на один замок. И паспорт свой оставила. В Москве без документов давно уже редко кто ходит. Так что она уходила на минутку и недалеко. А пропала надолго. Пропала – ключевое слово.
– У меня уже почти нет сомнений в том, что с ядом – это всё-таки она, – сказал Хамзе Китайгородцев. – Но вот это её паническое бегство… Я не понимаю. Как она могла узнать о том, что Петя попался?
У Хамзы версий не было.
Китайгородцев поднял голову и встретился взглядом с женой Проскурова. Она смотрела на него с фотографии на стене. И там, на фотографии, женщина не выглядела ни брошенной, ни несчастной. Смеялась и смотрела в объектив вполне счастливым взглядом.
– У нее есть ухажёр, – вспомнил Китайгородцев.
– Ты его знаешь? – спросил Хамза.
– Нет. Но мне мальчишка говорил. Может, через ухажёра того её искать?
– Для начала ухажёра надо бы найти, – подсказал один из оперативников.
– Какие-то следы должны остаться. Номер телефона в записной книжке. Или даже вместе они сфотографировались, – кивнул Китайгородцев на фотоальбомы.
И сам принялся перелистывать страницы альбомов.
Если на фотографиях обнаруживались какие-то мужчины, Китайгородцев такие снимки откладывал в сторону. Он обратил внимание на то, что фотографий самого Проскурова здесь не было. Судя по обрезанным неровно фотокарточкам, его жена с помощью ножниц запоздало пыталась подправить кое-что в своей незадавшейся семейной жизни.
В третьем или четвертом по счету альбоме, в самом его конце, где бессистемно хранились снимки неудавшиеся, он наткнулся на фотографию проскуровской жены: неведомый фотограф, делая снимок, ошибся, когда наводил объектив, и в фокусе оказалась не женщина, а пейзаж за ее спиной. Детали пейзажа просматривались четко, а изображение проскуровской жены получилось размытым, но все равно по её причёске, по улыбке и по платью можно было понять, что это она. Китайгородцев этот бракованный снимок приложил к фотографии в рамочке, висящей на стене. Это были кадры одной и той же съемки. В один день все делалось. С разницей, возможно, в несколько секунд.
– Я знаю это место, – ткнул пальцем в бракованный снимок Китайгородцев. – Вот это место за ее спиной – гаишная площадка. Мы туда с Петей Проскуровым наведывались и письма забирали. Это недалеко отсюда.
Недалеко. И Проскурова ушла недалеко. Без документов. И дверь заперла на один замок из трёх.
– Похоже, что это жилой дом напротив той площадки. На балконе фотографировались. Там ухажёр её живет, – сказал Китайгородцев. – И там её надо искать.
//-- * * * --//
Уже наступила ночь, но до утра поиски откладывать не стали. Возле дома, в котором, как предполагалось, находилась искомая квартира, оперативники наткнулись на засидевшуюся допоздна весёлую компанию подростков. Показали им фотографию проскуровской жены. Её узнали. Её здесь видели. Указали нужный подъезд. Правда, с квартирой так легко не получилось. Даже этаж не могли назвать точно. Пришлось искать. Первые несколько этажей из поисков исключили сразу – слишком низко и гаишная площадка оттуда не видна. По остальным прошлись, для начала выбрав наугад по одной квартире на каждом этаже. Извинялись перед жильцами за то, что тревожат в столь поздний час, и показывали фотографию проскуровской жены. Оказалось, что восьмой этаж. Съёмная квартира.
– Вы уверены, что съёмная? – спросили у соседей.
– Да. Мужчина и женщина вот эта. А хозяин редко появляется.
Китайгородцев уже понимал, что они находятся на верном пути.
– Да, это ухажёр, – сказал он. – Он снимает здесь квартиру для свиданий.
Рядом с домом проскуровской жены. Ей удобно.
У соседей раздобыли телефон хозяина квартиры. Оставил номерок на тот случай, если что-то непредвиденное вдруг приключится. Приключилось. Ему позвонили. Он жил в Кузьминках. Сильно испугался, узнав, что ему звонят из милиции. Ему посоветовали взять такси и дуть в Отрадное на всех парах. С ключами от сдаваемой квартиры. И ни в коем случае не вызванивать своих жильцов. В противном случае, посулили ему, будут большие неприятности.
Хозяин приехал быстро. Рыхлый мужчина с неопрятной прической и трясущимися руками. Проскуровскую жену он на фотографии признал.
– Да, это она, – сказал хозяин. – Я ей сдаю квартиру. Мария ее звать. А что случилось?
Он сильно переживал и был напуган.
– Ты не волнуйся, – сказал ему кто-то из оперативников. – Твоё дело – дверь открыть. А остальное не твоя забота.
– Оно часто так бывает: сначала не твоя забота, а потом вдруг – глядь! – она уже твоя, – скорбно ответил на это умудренный недобрым житейским опытом хозяин.
Предчувствие его не обмануло.
Когда вошли в квартиру, практически сразу наткнулись на Проскурову. Её тело лежало в комнате на полу и было обмотано скотчем так, что стало похоже на мумию.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Я думал, что это она… А это ухажер её… Вот от кого он узнавал о ситуации в проскуровской семье… Мария с ним делилась… Интересно, она с ним была заодно?.. Или он её втёмную использовал?..»
Китайгородцев подошел к окну. Отсюда гаишная площадка была как на ладони. Удобно. Можно наблюдать за тем, как приехал Петя. Одно письмо мальчик забрал из тайника, другое положил в тайник. И сразу можно за письмом идти. Достаточно с восьмого этажа на лифте спуститься.
Китайгородцев вышел из квартиры к её хозяину, который в неведении топтался на лестничной площадке.
– Кроме этой женщины, чью фотографию вам показывали, ещё мужчина был, – сказал Китайгородцев.
– Я не в курсе! – тотчас сообщил хозяин.
– Соседи говорят, что был мужчина.
– Я не в курсе! – повторил хозяин. – Я Марии сдавал квартиру, а кто тут у неё бывал – забота не моя.
На хозяина надежды нет. Он только с несчастной Марией был в контакте. А ухажёр старался не светиться. Даже квартиру не он снимал, а Мария этим занималась.
Надежда только на соседей. На тех, кто ухажёра видел.
Нужен фоторобот.
//-- * * * --//
Хамза с Китайгородцевым приехали на Рублёвку уже под утро. Было время самых сладких снов, но Хамза попросил охранника разбудить Проскурова. Трагическая гибель жены, с которой пускай и расстались плохо – тот самый случай, когда не до церемоний.
Сонный Проскуров пришёл в кухню. Щурился от света. Был мрачен, понимая, что только плохие новости могли бы побудить поднять его так рано. Но он не знал, насколько эти новости плохие.
Когда Хамза сказал ему о гибели жены, Проскуров обессиленно опустился на стул, уставился в пол и так сидел долго.
Слишком много плохих новостей, подумал Китайгородцев. Как бы ты ни был духом крепок, а начнёт тебя жизнь вот так дубасить и корёжить, и ссутулишь плечи, думая, что неспроста так бьёт, и что это расплата за грехи, за то, что жил неправильно.
Проскуров поднял голову, наконец, и посмотрел на Хамзу и на Китайгородцева.
– Я не верю, что она могла, – сказал Проскуров и покачал головой. – Что она всю эту историю с ядом затеяла.
– Это не она, – согласился с ним Хамза.
– Не она, – подтвердил Китайгородцев.
– А кто? – спросил Проскуров.
– У Марии кто-то был, – сказал Хамза. – Какой-то мужчина. Мы думаем, что это он. Узнал от Марии, что она и вы когда-то жили вместе. О том, что у вас успешный крупный бизнес. И о том, что формально вы до сих пор остались мужем и женой. А значит, случись с вами что, Мария становится наследницей.
– Она бы на это не пошла! – замотал головой Проскуров.
– Она не в курсе была, как мы думаем, – сказал Хамза. – Возможно, он всё делал за её спиной. И даже разговоров у них на эту темы не было. Вот когда бы все произошло… с вами… извините, – завиноватился Хамза.
Проскуров досадливо махнул рукой: до чего тут церемониться, все люди взрослые, понимаем, мол.
– Думаю, тогда бы он Марии подсказал, как лучше вашими деньгами распорядиться. Такой у него, по-видимому, был расчёт.
– Но кто он?! – спросил Проскуров, непроизвольно сжимая кулаки.
– Мы не знаем, – сказал Хамза.
– Мы можем только догадываться, – добавил Китайгородцев.
– Кто?! – резко повернулся к нему Проскуров.
– Я не знаю. Но этого человека знает ваш сын.
– Петя?!
– Да. Только мальчишка, как я думаю, даже не подозревает, что это и есть тот самый человек. Но он знает его в лицо. А может быть, даже с ним общается. Мне Петя рассказывал, что этот знакомый вашей супруги… бывшей супруги… он ни разу не появился и даже факт его существования мать от сына скрывала. Потому что он её об этом попросил.
– Кто?
– Он. Ухажёр. Он не хотел, чтобы Петя знал о его связи с вашей бывшей женой. А когда человек не хочет, чтобы его знали в лицо… Если милиция расследует дело о нападении на квартиру, офис или склад, и там есть трупы… хозяев квартиры, к примеру, при налёте застрелили, или сотрудника офиса при ограблении… тогда первая версия: погибшие кого-то из нападавших могли знать в лицо. И в большинстве случаев эта версия подтверждается. Я думаю, что и мы должны от этой печки танцевать. Я хочу поговорить с Петей. Вы не возражаете?
– Ты думаешь, это что-то даст? – пожал плечом Проскуров.
– Мне кажется, что Петя многое знает об этом человеке. Только не отдает себе отчета.
//-- * * * --//
О смерти матери Пете не сказали. Китайгородцев попросил повременить, поскольку после известия о случившемся с мальчишкой уже не поговоришь.
Петя смотрел волчонком.
– Тебя развели как лоха, а ты повёлся, – сказал Китайгородцев беззлобно и даже сочувствующе.
Петя глянул зло.
– Нет никакой девушки по имени Swiss'да, – сказал Китайгородцев.
Петя дернул плечом.
– Мы уже проверили, – соврал Китайгородцев. – Сведения точные. Это мужик.
Петя посмотрел недоверчиво.
– А знаешь, что за мужик? – спросил Китайгородцев и выложил на стол бумажный лист.
Это был полный список уродов, собственноручно составленный Петей. У мальчишки даже вопроса не возникло, как эта бумага к Китайгородцеву попала. Сидел молча и заворожено смотрел, как скользит по списку палец собеседника.
– Вот! – сказал Китайгородцев и его палец замер.
Петя всмотрелся.
Хахаль.
– Хахаль? – сильно удивился Петя.
На кого угодно мог подумать, мол, но чтобы хахаль…
– Да, – сказал Китайгородцев.
– А зачем? – все больше удивлялся Петя, и вот такого, удивлённого, его можно было брать голыми руками.
Потому что он уже поверил. И не пытался перечить и протестовать.
– Есть интерес у человека, – туманно пояснил Китайгородцев.
– Какой?
– Работаем над этим, – сказал Китайгородцев. – Ты мне скажи: что ты о нём знаешь?
– Ничего.
– Совсем?
– Ага.
– Может, его вовсе нет? – неискренне заколебался Китайгородцев.
– Он есть!
– Откуда знаешь?
– Догадываюсь.
– Для догадок должна быть какая-то причина, – подсказал Китайгородцев. – Не бывает, чтобы подозрения – совсем без повода. Что-то такое должно произойти, после чего человек начнет задумываться. Вот смотри – ты говоришь, что хахаль. Именно хахаль, а не подруга новая и не родственника. Правильно?
– Ну!
– Так почему хахаль?
– Ну, видно же! – сказал Петя. – Уходит и не говорит – куда. А возвращается – настроение у неё – зашибись. Аж песни напевает. Ну, в смысле, мать.
– А уходит – как часто? – быстро спросил Китайгородцев.
– По воскресеньям.
– Только по воскресеньям?
– Да.
– Ну, это ещё не значит, что хахаль, согласись, – провокационно засомневался Китайгородцев, понуждая собеседника вспомнить что-нибудь ещё.
И тот на удочку попался.
– А еще звонит! – сказал Петя мрачно.
– Хахаль?
– Ну! Звонит и дышит в трубку!
– Так ты его голоса ни разу и не слышал?
– Не слышал.
Кто бы сомневался.
– А если мать подходит к телефону – он с нею разговаривает, и я знаю, что это он.
– А если нет? – продолжал дразнить мальчишку Китайгородцев.
– Ну как же это нет? – сердился Петя. – Только что дышал в трубку, потом сразу новый звонок, мать подошла – есть разговор.
– А как ты думаешь, он старше или младше твоей матери?
– Откуда же мне знать? – искренне удивился Петя.
– Понимаешь, иногда по косвенным признакам можно определить. Если мама твоя, к примеру, вдруг стала покупать какие-то лекарства, которых ты в доме никогда прежде не видел, и эти лекарства не для тебя, и не для неё – тогда вполне возможно, что она ухаживает за человеком пожилым. А если она собой занялась, прическа новая, одежда молодёжная… Она не стриглась в последнее время, кстати?
– Нет.
– И вообще такого ничего ты не заметил?
– Нет.
Можно считать, что одного с нею возраста мужчина. Или чуть старше.
– Ещё она могла тебе вопросы задавать какие-то, – сказал Китайгородцев. – Или не вопросы, а просто что-то говорить. Ну, например: "Следующим летом мы поедем в Крым". Или: "Зимой будем учиться на горных лыжах кататься". То есть планы строить.
– Не было такого.
– Может, спрашивала тебя о чём-то? "Петя, ботинки ЕККО – это круто?" – женским голосом спросил Китайгородцев.
Петя засмеялся и замотал головой. И перестал смеяться.
– Машина! – сказал он.
– Какая?!
– "Субару".
– Что – "Субару"?
– Она меня спросила: "Это хорошая машина?".
– А почему спросила?
– Я не знаю.
– Давно это было?
– Ну, в прошлом, может быть, году.
– А ты ей что ответил?
– "Субару" – это круто.
– А ещё про какие-нибудь машины она тебя расспрашивала? – торопился Китайгородцев.
– Нет.
– Точно?
– Точно.
Он одного возраста с Проскуровой. Он занят все дни недели, кроме воскресенья. Он ездит на "Субару". И он в курсе всех дел семьи.
Алексей Алексеевич, черти бы тебя побрали!!!
Или это просто совпадение?
//-- * * * --//
Оставив Петю под присмотром охранника из «Барбакана», Китайгородцев помчался к Проскурову. Тот беседовал с Хамзой.
– Сергей Алексеевич! – выпалил с порога Китайгородцев. – Где сейчас Котелков?!
– Он у себя, – сказал Проскуров.
– К нему пошёл Баранов, – добавил Хамза.
– Зачем? – спросил Китайгородцев.
– Факс забрать. В "Барбакан" из милиции прислали фоторобот, я их просил. Из "Барбакана" переслали мне. А факс здесь – у Котелкова в кабинете. А что случилось?
– Это он! – сказал Китайгородцев.
– Кто?
– Котелков!
Тут они поняли.
– Не может быть! – пробормотал Проскуров.
Китайгородцев на его слова не обратил внимания.
– Я в дом! – сказал он. – Поднимайте охрану!
Последние слова выкрикнул уже на бегу. Добежал до проскуровского дома, переступил порог и замер, вслушиваясь в звуки. А звуков не было. Совсем. Пустой дом. Здесь только Котелков. Баранов. И больше никого. Направился к кабинету Котелкова, стараясь ступать бесшумно. Дверь была закрыта. Замер и прислушался. Ни звука. Повернул ручку. Дверь легко открылась. На полу кабинета лежал Баранов. Китайгородцев из кобуры достал свой пистолет, передернул затвор, досылая в патронник патрон, и только после этого переступил через порог.
В кабинете Котелкова не было. Китайгородцев склонился над Барановым. Вместо глаза – страшная рана. Скорее всего, это травматический пистолет. Котелков в упор выстрелил Баранову в лицо и убил его наповал. Резиновая пуля угодила в глазницу и разрушила мозг. И здесь же, на полу лежал листок полученного факса. Очень похоже Котелков на фотоработе получился. Приметливые соседи оказались, точно описали внешность человека, который по воскресеньям наведывался в квартиру на восьмом этаже.
Дом по-прежнему был беззвучен.
А ведь он вряд ли в доме, осенило Китайгородцева. Дом – это западня. Он не дурак, он это понимает, и постарается покинуть дом как можно скорее.
И не через центральный вход!
Китайгородцев уже знал, куда бежать. Вниз, где вспомогательные службы. Там чёрный ход.
Он бросился вниз по лестнице, пробежал через кухню. Дверь чёрного хода приоткрыта. Он не ошибся. Выбежал из дома и остановился. Лужайки, деревья, кустарник, и никого не видно. Уехать он не мог. Хамза сыграл тревогу и ни одну машину за ворота сейчас не выпустят. Значит, где-то рядом Котелков.
Китайгородцев пошел через лужайку, озираясь по сторонам. Охранник. Слева. Далеко. Наверняка Котелков не там. Принять правее. А вот тут следы. Примятая трава на стриженом газоне. Китайгородцев прибавил шаг, потом побежал. Он уже понял. В той стороне забор, а за забором не смежный участок, а дорога. Добежал до забора. Не мог Котелков здесь через забор перемахнуть. Высоко. Еще правее, где вольер. На крышу вольера, с крыши на забор… А всё же высоко! Китайгородцев прыгнул. Обошлось. Дорога. С двух сторон забор. Налево или направо по дороге? Направо – там дома и там тупик, вспоминал лихорадочно Китайгородцев. Дорога упирается в чьи-то ворота. Налево – трасса. Он побежал налево. Заборы. Заборы. Справа нет забора. Провал. Гастарбайтеры роют траншею.
– Мужик тут пробегал? – крикнул им запыхавшийся Китайгородцев.
– Нет, – ответили ему.
Он побежал дальше.
То есть как это не пробегал?!
Остановился.
Не может быть!
Бросился обратно.
Они не могли его не видеть!
Работяги обмерли, когда Китайгородцев вернулся. Смотрели со страхом. У него в руке был пистолет.
– Всем на землю! – крикнул Китайгородцев. – Лежать!
Ему не нравилось, что у них в руках лопаты и ломы.
Они подчинились.
Путь к траншее был открыт. Но Китайгородцев не торопился заглянуть в нее.
– Он в траншее? – громко спросил, ни к кому конкретно не обращаясь.
Один из работяг поднял голову и закивал.
– Кто-нибудь из ваших есть внизу?
Мужичок замотал головой. Нет. Один там Котелков.
Китайгородцев поднял с земли чью-то ветровку, скомкал ее и швырнул в траншею. Испуганно хлюпнул торопливый выстрел.
– Урод! – зло сказал Китайгородцев.
Он разрядил бы в Котелкова всю обойму. А нельзя. Потому и злился.
//-- Эпилог --//
Проскуров уехал в Муром. Вместе с семьёй. Даже Петю с собой взял. Тот не в восторге был, конечно, но подчинился. А когда отец ему подарил водный мотоцикл, мальчишка немного оттаял. Но всё равно норовил время проводить с Китайгородцевым, а не с остальными. Китайгородцев всё видел, но не пытался учить Петю уму-разуму и в его отношения с отцом никак не вмешивался. Время вылечит, если сможет.
Вскоре после приезда на дачу Виктория вспомнила о несчастной Люде Потаповой, которая в этих краях жила когда-то, и которая была молочной матерью Алёши Проскурова, а ведь у неё был сын, как помнилось Виктории.
– Он где-то есть, этот мальчик, – сказала Виктория Китайгородцеву. – Он где-то здесь. Правильно?
– Наверное, – осторожно ответил Китайгородцев. – А что такое?
– Мамы больше нет. Он с кем? Он с папой?
– Наверное, – снова сказал Китайгородцев.
– Его как-то можно разыскать?
– Зачем?
– Узнать, что с ним. Мне хочется ему помочь.
Потом она ещё разговаривала с Проскуровым. Китайгородцев слышал.
– Она погибла в нашем доме там, в Москве, – говорила Виктория. – А сын её остался.
– Ну и что? – отвечал Проскуров невнимательно.
– Можно же ему помочь. Денег дать. Как-то поучаствовать в его судьбе.
– Ты выйди за ворота. В любую деревню зайди, посмотри, как там живут, кто там живет. Кому ты деньги собираешься дарить? Мальчишке этому? Ему ни копейки не достанется. Всё пропьют.
– Кто? – не понимала Виктория.
– Родственники. Те, у кого он живет. У него своя жизнь и ты в его судьбе никак не поучаствуешь. Как ни старайся. Денег дашь – их пропьют. Захочешь в ясли его какие-то пристроить – так там наверняка воды горячей нет, и продукты на кухне воруют. Ты не можешь на все это повлиять.
– Ну почему?
– Потому что это другой мир, Вика. И нам его законы никак не изменить.
Спустя время Виктория всё-таки попросила Китайгородцева разыскать мальчишку. Китайгородцев привёз Витю к Проскурову на дачу. Вместе с бабушкой, мамой Люды. Привёз женщину, как она была – в грязных, пропахших нищетой одеждах. Да и Витя, хотя был облачен в ношеные Алёшины одежды, смотрелся настоящим сиротой – грязный, со свалявшимися волосами, худой. Рядом с Алёшей это было особенно заметно. Для Проскурова, который не был предупреждён, увиденное оказалось шоком.
– Что это такое? – спросил он, кривясь брезгливо.
Витя сделал шаг по направлению к своему молочному брату.
– Уберите! – не выдержал Проскуров.
Виктория беззвучно плакала. То ли малыша жалела, то ли вспоминала несчастную Люду Потапову.
Проскуров искал глазами, кому бы поручить выпроводить эту парочку. Наткнулся взглядом на Китайгородцева.
– Убери их! – сказал нервно.
Тут ему почудилось плеснувшееся во взгляде Китайгородцева осуждение.
– Куда ты их уберёшь? – сквозь слезы произнесла Виктория. – С глаз долой?
– Что ты предлагаешь? – осерчал Проскуров.
– Пускай живёт у нас! – вдруг брякнул Петя.
Китайгородцев понял, что делает он это назло отцу. И Проскуров это, конечно же, почувствовал.
– Щас! – отмахнулся Проскуров.
– А что – еды не хватит? Или шмоток? – продолжал прессинговать отца мальчишка.
Такие глупости, что и отвечать не стоило.
– Он, может быть, мне брат! – сказал Петя и Китайгородцев дрогнул при этих словах. – По несчастью брат!
Ах, вот о чём он. В общем, прав малец. У обоих недавно матери погибли. Так он считает.
И Проскуров понял, что не только в том смысл Петиных поступков, чтобы отца позлить. Он растерялся, это было видно. Отсутствовало готовое решение, потому что слишком неожиданно складывалось всё.
– А что? – сказала Виктория сквозь слезы. – Хотя бы и у нас пускай поживёт!
Вдруг наклонилась и взяла чумазого Витю на руки.
– Алёшенькин молочный брат. Я буду любить его, как сына.
"Еще бы!" – подумал Китайгородцев.
И Алёшу Виктория тоже на руки взяла. Так и держала двоих.
Проскуров смотрел на них, не зная, что сказать. Потом перевёл взгляд на Петю.
– Нельзя бросать своих!!! – просипел яростным шепотом Петя.
Он вообще-то о себе говорил. Это он страшным шёпотом кричал о том, что Проскуров бросил его и мать, и им обоим было плохо. Сначала было просто плохо, а потом совсем кошмар и ужас. Мать погибла, потому что не с Проскуровым была. И у Пети мамы теперь нет. И никогда уже не будет.
– Нельзя бросать своих!!! – как заклинание повторял Петя.
А получалось, что за Витю он сражался.
Потому что либо они все с Проскуровым. Либо он их всех теряет. Рано или поздно.
Проскуров понял.
– Я подумаю, – пообещал он.
Все-таки растерян был.
– Немножко подумаю.
Сделал попытку взять себя в руки.
– И приму решение.
Самообладание возвращалось к нему.
– Да что я говорю! – сказал в сердцах, будто устыдился вдруг того, как только что дал слабину. – Какого чёрта! Будет всё, как надо!
Ткнул в Витю пальцем.
– Прокормим!
Как будто дело было только в этом.
Виктория разрыдалась.
– А знаешь, у меня с ним много общего! – говорила она сквозь слёзы. – Он – Виктор! Я – Виктория!
Смеялась, плача.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Связи между людьми порой гораздо более причудливые, чем мы предполагаем…
Только мы не знаем этого…
К сожалению…
Или к счастью…»