Владимир Ильич Контровский
Последний из бледнолицых

ПОСЛЕДНИЙ ИЗ БЛЕДНОЛИЦЫХ
Фантастическая повесть

   «У меня братишки нет,
   У меня сестрёнки нет,
   Говорят, с детьми хлопот невпроворот.
   Что же будет на Земле,
   Через сто ближайших лет,
   Если мода на детей совсем пройдёт?»
(Из популярной эстрадной песенки 70-х годов прошлого века)

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДЖЕЙН

   «Сколько у меня осталось патронов? Посчитать? А зачем? Даже если бы у меня был лучевой дезинтегратор, это ничего уже не изменит… Да и не продают такое оружие белым – нигде в пределах этой страны и, наверно, всего мира. Вот и приходится рассчитывать только на древнюю «М-16», принятую на вооружение больше ста лет назад. Музейный экспонат, конечно, но убивать – убивает…»
   Над водной гладью великого озера Онтарио стлался утренний туман, втягиваясь белыми языками между стволов могучих деревьев – молчаливых свидетелей минувшего. Трава была мокрой от росы, словно на неё пролились все слёзы женщин народа, некогда владевшего этими краями. Где они сейчас, эти племена? – Сгинули без следа и памяти… А теперь настала очередь и самих победителей, слишком безмятежно почивавших на лаврах…
   Притаившийся в кустах человек в пятнистой защитной одежде был очень стар. Время избороздило морщинами кожу его лица и заострило черты, придав им хищное выражение. Глаза поблекли, но остались по-прежнему зоркими, спина не согнулась, а руки его так же бугрились мускулами, как и во времена безвозвратно ушедшей молодости. Вот только вряд ли это уже имело какое-то значение.
   «Откуда они появятся? И на чём? Свалятся прямо на голову на винтокрыле или примчатся по озеру на слайдере? Пока маскировочное поле держит, меня не разглядят ни с орбиты, ни через систему континентального слежения. Экранировка полная – стражам сил поддержания общественного порядка не помогут даже новейшие детекторы, реагирующие не только на тепло тела, но и на тончайшее дрожание человеческой ауры».
   Человек сидел на самой оконечности далеко вдававшегося в озеро узкого мыса, густо поросшего орешником. Этот уголок в своё время по одной из федеральных программ сделали заповедным – таких мест на всём континенте осталось совсем мало, – и здесь по соседству с молодыми деревцами сохранились кряжистые дубы, помнившие ещё первопроходцев, тех…
   …что шли через лес, чутко вслушиваясь в шорохи и держа наготове длинноствольные карабины. Прежние хозяева этих мест не любили пришельцев, – и было за что! – и в любой момент из-за зелёного полога листвы могла скользнуть стрела. Дикари искусно прятались в чаще и метко стреляли, но всё равно не смогли устоять под натиском бледнолицых. Гордые воины полегли в неравных боях, жалкие остатки некогда могучих и грозных племен загнали в резервации, а индеанки стали жёнами (в лучшем случае) и служанками победителей. На месте лесов выросли шумные многолюдные города и пролегли автомагистрали, и лишь кое-где уцелели крохотные островки природы, смутно помнящие былое…
   Человека звали Нат – Натаниэль Бампо. Он жил в этих краях лет тридцать – с тех пор, как ему стало невмоготу жить среди людей. Нет, эти люди не были откровенно враждебными, напротив, они следовали тому, что некогда назвали политкорректностью, но все они были чужими, и Натаниэль был для них тоже чужим. И он ушёл – устроился рейнджером, а потом и вовсе осел в здешних лесах. Свобода от опостылевшего ему мира была иллюзорной – Нат зависел от этого мира, от денег, хранившихся на его счету, от магазинов и от всего того, что называется благами цивилизации. И он стал бороться, чтобы стать независимым.
   Это было невероятно трудно – человек XXI века был намертво привязан к обществу тысячами незримых нитей, разорвать которые казалось невозможным. Но само это общество менялось, и другого выхода не было. Натаниэль не мог жить так, как жили здесь люди триста лет назад – рыбы в озере почти не осталось, а за нелицензированный отстрел оленя можно было запросто угодить за решётку, – и поэтому был вынужден периодически наведываться на своём древнем автомобиле с допотопным двигателем внутреннего сгорания в ближайший городок, где кусочек пластмассы с кодом личного счёта мог превратиться в продукты и одежду. Хорошо ещё, что его зарплата – а потом и пенсия – регулярно переводились на этот самый счёт, так что контакты с внешним миром можно было свести к минимуму.
   Всё изменилось, когда в продаже появились синтезаторы пищи. Первые образцы были крайне несовершенными и стоили кучу денег, но Натаниэль не колебался ни секунды. Он выждал ровно столько, сколько потребовалось – пока синтезаторы не стали более-менее надёжными. Тогда Натаниэль продал свой старый дом – тот самый дом, где они с Джейн когда-то любили друг друга, – купил синтезатор (участок земли у берега озера он пожизненно арендовал как рейнджер-ветеран заповедника) и окончательно ушёл в лес. Пропади оно всё пропадом! Ах, Джейн, Джейн…
//-- * * * --//
   …Всполохи голубого света заливали тёмный зал. Они перемешивались с ритмичной, давящей на сознание музыкой так, что было не понять – то ли это звучит свет, то ли звук сделался видимым. T-shirts [1 - T-shirt (англ.) – спортивная рубашка, футболка.] парней и топики девушек отливали феерическими оттенками пронзительно-фиолетового, а белые световые пятнышки, отбрасываемые вращающимися многогранными блестящими шарами, засыпали танцующих призрачной снежной метелью.
   Эту девчонку Нат приметил сразу. Она танцевала самозабвенно, не видя никого и ничего вокруг – так, наверно, извивались в ритуальных эротических танцах жрицы каких-нибудь древних богов. Нат ловко ввинтился в толпу и скоро оказался возле девушки – лицом к лицу. Поначалу она не обратила внимания на возникшего перед ней парня, но вскоре Нат ухитрился поймать взгляд её отрешённых глаз – травки, что ли, покурила? – и заметил под густыми ресницами девчонки тень неприкрытого интереса к неожиданному партнёру. Нат определил этот интерес безошибочно – не впервой. Он был завидным парнем – атлетически сложенным (его даже прозвали Конаном-варваром) и к тому же не обиженным мозгами (преподаватели предрекали ему блестящую карьеру), – и многие девчонки спешили стащить с себя трусики и забраться к нему в постель. Пуританская мораль давно пошла трещинами, а новые birth control achievements [2 - Birth control achievements (англ.) – достижения в области противозачаточных средств.] позволяли любвеобильным девушкам не бояться ненужных последствий – так почему бы не получить удовольствие от секса с таким аппетитным парнем?
   – Как тебя зовут? – выкрикнул Нат, улучив момент, когда сотрясавшие зал децибелы чуть смирили на время свою ярость.
   – Джейн! – прокричала девушка ему в ухо. Губы её при этом коснулись щеки парня, и Натаниэль почувствовал, как по хребту его пробежала жгучая искорка.
   – А меня Нат, – представился он в ответ и тут же напрямик предложил: – Удерём?
   Девушка секунду подумала, улыбнулась, утвердительно тряхнула копной рыжеватых волос – в голубом свете они выглядели мраморными – и без колебаний протянула Натаниэлю руку. Он приобнял Джейн и ощутил кончиками пальцев, какое у неё горячее тело – там, под тонкой тканью лёгкого топика, в ложбинке вдоль спины.
   С некоторым трудом выбравшись из зала, где бушевала дискотека, они первым делом обнялись, потом жадно целовались до тех пор, пока у обоих не перехватило дыхание, – у Ната даже мелькнула мысль содрать с девчонки джинсы и завалить её прямо тут, в тёмном закутке под лестницей, среди пустых пластиковых упаковок и банок из-под пива и «кока-колы», – а потом очень скоро и очень естественно оказались в комнате Натаниэля. В кампусе студенты жили по двое, но товарищ Ната в этот вечер отсутствовал, что пришлось как нельзя кстати. Джейн отнюдь не противилась – и даже не пыталась имитировать робкое сопротивление, – когда Нат расстегивал ей «молнию» на джинсах, и позволила себя раздеть и уложить на постель. Она так же послушно развела ноги, но когда Натаниэль коснулся её, тихонько ойкнула и вздрогнула. И только тогда Нат с изумлением понял, что впервые в жизни встретил девственницу.
   Это открытие настолько ошеломило парня – как это так, такая красивая девчонка, и до сих пор ни-ни? – что он, – после того, как всё кончилось, – даже не спросил у расслабленно-томной Джейн своё расхожее: «Ну, тебе было хорошо, подружка?». Вместо этого Нат вдруг произнёс – неожиданно для самого себя:
   – Слушай, давай поженимся?
   К его удивлению, девушка отнюдь не впала в щенячий восторг. Она довольно долго размышляла, потом потянулась всем телом, прильнула к Нату, обняла, потёрлась носом о его щёку и спросила:
   – А зачем? Все эти хлопоты с белыми платьями, гостями, расходами… Давай просто: ты будешь моим парнем, а я – твоей девушкой. – И жарко выдохнула: – Мне понравилось… Ты – супер!
   При этих словах Джейн Нат вдруг почувствовал раздражение – он никак не ожидал, что его благородное, по его мнению, предложение будет так встречено. Ко всему прочему, – и Нат это явственно понял, – эта девчонка его здорово зацепила, и ему хотелось видеть её именно своей женой, а не какой-то там очередной girl-friend. Подружка – она ведь подружка и есть: сегодня она с тобой, а завтра с кем-нибудь ещё.
   Он высвободился из её объятий, сел на смятой постели и посмотрел на матово светящееся в темноте обнажённое стройное тело лежавшей рядом с ним Джейн.
   – Или ты выйдешь за меня замуж, – глухо бросил Нат, – или заводи себе какого-нибудь другого «супера». Я с тобой спать не буду, – добавил он, намереваясь встать.
   На этот раз Джейн отреагировала мгновенно. Она порывисто приподнялась, прижалась к груди Ната и прошептала:
   – Я согласна… Просто я не ожидала такого, извини… Милый, – зовуще прошелестела она, снова ложась и увлекая за собой парня, – иди ко мне…
   И только много позже Натаниэль понял, что причиной согласия Джейн была вовсе не пылкая страсть (причина, которую хотят видеть за согласием женщины все мужчины), а холодный расчёт – Нат уже заканчивал учёбу и получил пару очень хороших предложений от солидных фирм. И Джейн, – а она задолго до их знакомства обратила внимание на этого парня и прекрасно знала о его высоком рейтинге, – решила, что глупо упускать завидного партнёра, способного обеспечить ей безбедное существование на всю жизнь (да ещё такого, который испытывает угрызения совести по поводу её нарушенной девичьей невинности).
   Но даже это понимание ничего не изменило в их отношениях – Натаниэль искренне любил свою Джейн.
//-- * * * --//
   …Медовый месяц они провели в Европе. Близился Миллениум, и весь мир стоял по этому поводу на ушах. Джейн хотела отправиться на тихоокеанские острова, чтобы там одной из первых – она обожала быть первой – встретить первый рассвет нового тысячелетия. И она настояла бы на своём, но Нат сумел объяснить молодой жене, что третье тысячелетие наступит только через год, а 1 января 2000 года – это всего лишь 1 января последнего года второго тысячелетия, и незачем тратить уйму денег только для того, чтобы умножить собой толпу кретинов, плохо учивших в школе арифметику. И Джейн уступила – уступила второй раз в жизни. Первый раз она уступила, согласившись выйти за Натаниэля замуж – то, что она отдалась ему через полчаса после их знакомства, было с её стороны вовсе не уступкой, а всего лишь её собственной прихотью – этого хотелось ей самой.
   …Париж не произвёл на них особого впечатления – он выглядел каким-то сереньким и невзрачным. Не слишком интересовавшимся классической литературой молодожёнам ничего не говорили имена Дюма и Гюго, и Сена показалась им всего лишь мутноватой неширокой речушкой – ручеёк по сравнению с Миссисипи! – лишённой какого бы то ни было романтического ореола. Однако – раз уж деньги заплачены! – они добросовестно обошли все достопримечательности: побывали в Лувре, осмотрели Центр Жоржа Помпиду, посетили Плас Пигаль с её красной мельницей, пили кофе в кафе возле Нотр-Дам, поглядывая на гротескные лики химер знаменитого собора, фотографировались на фоне Эйфелевой башни и Сакре-Кёр, любовались огнями ночного Парижа с борта bateau-mouche [3 - Bateau-mouche (франц.) – речной трамвайчик.] и даже заказали всклокоченному бородатому художнику на Монмартре портрет счастливой новобрачной.
   Они спускались в метро – станции метро в Париже понатыканы густо, – и Натаниэль, машинально скользнув взглядом по кучке темнокожих парижан у ограждавшего спуск в подземку каменного парапета, подумал: «Да их тут не меньше, чем у нас в Оклахоме или Луизиане! Вот тебе и Европа…». И тут он услышал возмущённые крики.
   Полный француз с добродушным лицом – вероятно, какой-нибудь клерк средней руки, – проходя мимо оживлённо болтающих афрофранцузов, нечаянно задел плечом темнокожую женщину, явно бывшую центром внимания этой мини-тусовки. И тут же вся компания превратилась в стаю яростно галдящих галок, набросившихся на недоумённо вращающего головой голубя.
   – Vous etes raciste! Vous etes raciste! [4 - Vous etes raciste! (франц.) – Вы расист!] – Натаниэлю показалось даже, что вместо рук у негров крылья, и что они вот-вот начнут дружно клевать растерявшегося и что-то робко бормочущего прохожего. Однако до драки дело всё-таки не дошло, и когда ошарашенный клерк проходил мимо наблюдавшей за склокой молодой пары, Нат с Джейн услышали его детски-обиженное:
   – Non, je ne suis pas raciste… [5 - Non, je ne suis pas raciste (франц.) – Нет, я не расист.]
   Джейн только фыркнула, а Натаниэль вдруг ощутил неприятный холодок в спине – ощутил впервые в жизни. Впрочем, через двадцать минут они были уже в гостинице, начали заниматься любовью прямо в душе, продолжили на широкой (несомненно, только для этого и предназначенной) постели и быстро забыли об этом неприятном случае.
//-- * * * --//
   …Через десять лет у них уже было всё – купленный в кредит роскошный собственный дом, оборудованный по последнему слову техники, три новенькие автомашины – Джейн, Ната и семейная, для совместных выездов на уик-энды, – престижная и высокооплачиваемая работа и солидный счёт в надёжном банке. Натаниэль стал одним из ведущих специалистов «High Tech Corporation» – крупной компании, занимавшейся разработками и промышленным внедрением новейших технологий, – а Джейн работала в этой же корпорации экспертом по маркетингу. Звёзд с неба она не хватала, но сидеть дома отказалась категорически.
   – Ты что, приверженец ислама, который советует держать жён под паранджой? – решительно заявила она мужу. – Нет уж, мой дорогой, я не собираюсь проводить лучшие годы среди кастрюль – не для этого я заканчивала университет. В наше время женщина может очень многого достичь!
   И она действительно добилась многого, чем вызвала некоторое удивление Натаниэля, знавшего о скромных талантах своей супруги. До него доходили сплетни о том, что, дескать, карьерные достижения Джейн связаны с несколько иными её способностями, отличными от чисто деловых, но как настоящий мужчина и любящий муж, он пропускал эти сплетни мимо ушей, а однажды прямо заявил разоткровенничавшемуся с ним на эту тему доброхоту:
   – Слушай, парень, попридержи свой вонючий язык, иначе я тебе его вырву и засуну тебе же в задницу, о’кей?
   Собеседник поперхнулся на полуслове, оценил ледяные глаза Ната и его широкие плечи и счёл за лучшее не вступать в чреватую травмами дискуссию. После этого случая никто больше не пытался «открыть глаза простаку Натти Бампо на недостойное поведение его супруги». Да и было ли оно, это недостойное поведение? Джейн в ответ на острожный вопрос мужа устроила настоящий скандал с битьём посуды и потоками слёз, суть которого сводилась к старинному изречению «не пойман – не вор!». Правда, Джейн изложила эту самую суть в несколько иных, более энергичных выражениях типа: «А ты что, выгребал использованные презервативы с заднего сидения моей машины?».
   Да, у них было всё – кроме детей.
   – А зачем они нам? – вполне искренне удивилась Джейн, когда Натаниэль завёл в очередной раз разговор на эту тему, выбрав, как ему показалось, наиболее подходящий момент – они лежали в супружеской постели, отдыхая после любви.
   – Как это зачем? – не понял Нат. – Странный вопрос…
   – Ну почему же странный? – снова удивилась Джейн, слегка покалывая своими острыми ноготками обнажённую грудь мужа. – Я действительно не понимаю, зачем тебе это нужно! Мы с тобой молоды, перед нами весь мир, в котором столько всего интересного и приятного, у нас есть деньги, которые можно со вкусом потратить на массу полезных вещей и удовольствий, а ты заморачиваешься какими-то там детьми! Всю жизнь мечтала – ходить с пузом, переваливаясь с боку на бок, как глупая толстая гусыня; потом мучаться, пока этот кусок мяса будет выползать из моего тела, орать от боли, а потом ещё возиться с мокрыми памперсами! И для чего? Чтобы лишить себя всех доступных нам удовольствий? Только ради этого?
   – Подожди, подожди, – Нат перехватил руку жены, целеустремлённо и в тоже время словно ненароком переместившуюся с его груди на живот и ниже. – Но ведь мы же не вечно будем молодыми – мы состаримся! И потом, ведь до тебя миллиарды женщин рожали, и…
   – Знаешь что, дорогой, – Джейн вырвала свою руку из его пальцев, пружинисто села на кровати, и Натаниэль почти физически ощутил, как в ней закипает раздражение, – я не собираюсь следовать заветам прабабок, игравших в свиноматок! По-твоему, основное назначение женщины – это быть родильной машиной, так, да? Только не надо сказок про стакан воды, который тебе подадут на старости лет благодарные отпрыски! Да они прежде всего буду думать о том, как бы поскорее спровадить эту старую руину – то есть тебя – в крематорий и получить наследство! Да, да, именно так! Нужно зарабатывать деньги, и тогда тебя до самой смерти будут заботливо облизывать нанятые няньки-сиделки, и безропотно выносить за тобой дерьмо, потому что ты им за это будешь платить – и хорошо платить, вот так! А дети… – и она брезгливо сморщилась. – А что до россказней о продолжении рода – оставь это пасторам, лепечущим что-то про рай и ад! Мне лично наплевать, что будет здесь, на это дрянной планете, после того, как я сдохну и стану бесплатным ланчем для червей. Живём один раз, и поэтому надо взять от этой жизни всё, что можно – и даже то, что нельзя! А если тебе так надо о ком-то заботится – если тебе меня мало, – давай заведём собаку: хлопот меньше, а удовольствие то же. А пользы – пользы даже больше: хорошая собака – это престижно.
   Натаниэль смотрел на жену, на её длинные волосы, упавшие на тугую грудь, на глаза, светящиеся в полутьме спальни, как у кошки, и думал, что она чертовски хороша. И ещё он вдруг вспомнил, как Джейн без всяких угрызений совести пошла на эвтаназию своей матери, прикованной к постели, – после того как врачи сказали ей, что старушка никогда уже не встанет, но протянет ещё не один год, мучая себя и других…
   И всё-таки она уступила ему – третий раз в жизни. Уступила после того, как пару раз перехватила взгляды Ната, которые он бросал на женщин с маленькими детьми – такие ещё иногда встречались в элитном районе, где они жили. Джейн поняла своим обострённым, каким-то поистине звериным чутьём, что её муж не успокоится; и дело может кончиться тем, что их уютное гнёздышко в один не очень прекрасный день развалится – если в нём не запищит птенец. Так родилась Кэролайн.
   Весь период беременности жены остался в памяти Натаниэля как один непрерывный сюрреалистический бред на грани шизофрении – Джейн измучила его до предела своими беспричинными истериками и непредсказуемыми капризами. Он терпел, утешая себя тем, что ей, бедняжке, так трудно – ведь она такая нежная и хрупкая! – и только много лет спустя догадался: на девяносто процентов весь этот театр абсурда был срежиссирован и поставлен ни кем иным, как самой Джейн, желавшей таким способом обезопасить себя на будущее от возможного повторения подобного эксперимента. А родила она легко и быстро, несмотря на своё худощавое телосложение.
   – Поздравляю вас с первенцем, мистер Бампо, – сказала ему сиделка-филиппинка в родильном отделении больницы, куда счастливый молодой отец явился с огромным букетом цветов, чтобы забрать Джейн и новорождённую дочь. – Ваша девочка – просто ангелочек! Вам так повезло – Господь щедро наделил вашу жену здоровьем, она вам и десяток детишек нарожает!
   – Спасибо, – поблагодарил Нат, грустно подумав про себя: «А вот это вряд ли…»
   Сама Джейн отнюдь не выглядела безмерно счастливой – скорее наоборот. Она очень быстро перестала кормить дочь грудью (чтобы не испортить фигуру), не вставала к малышке ночью, когда та начинала хныкать, и не купала её, предоставив эти заботы мужу. Натаниэль ждал, что у жены вот-вот проснутся древние материнские инстинкты, но этого не произошло – нежеланный ребёнок так и остался нежеланным и нелюбимым; крохотный верещащий комочек красной плоти не вызывал у Джейн ничего, кроме брезгливости. И даже когда Кэролайн немного подросла и сделала свои первые робкие шаги, мать осталась к дочери равнодушной – в лучшем случае она её замечала, но не более того. И девочка чувствовала это – когда Джейн изредка обращала на неё внимание, ребёнок тут же заходился плачем, и успокаивался только тогда, когда Нат брал малышку на руки. Отец ухаживал за девочкой сам – в пределах возможного, работу он бросить не мог, – а потом в доме появилась пожилая дебелая мексиканка-baby-sitter. Двум молоденьким смуглым и темноволосым претенденткам на эту должность, явившимся по объявлению, Джейн мгновенно – только взглянув мельком на их ноги и бёдра – дала от ворот поворот, а «мама Роза» её вполне устроила и избавила молодую мать от необходимости самой заниматься Кэролайн.
//-- * * * --//
   Шло время, и вроде бы всё было хорошо.
   Кэролайн росла. Она уже задорно носилась по лужайке у дома наперегонки с Бобби – громадным чёрным корсиканцем [6 - Кане корсо – собака из породы итальянских молоссов. Иметь собаку такой породы стало модным в начале XXI века.], безоговорочно признавшим малышку своей любимицей и хозяйкой и безропотно терпевшим потуги Кэролайн, когда она, сопя от усердия, тягала пса за уши или за хвост. Кличку псу дала Джейн, считавшая, что он очень похож на полицейских, которых они видели в Лондоне. Натаниэль не находил в собаке особого внешнего сходства с бравыми британскими блюстителями порядка, но охранником Бобби оказался превосходным – любой выказавший (пусть даже в шутку) недобрые намерения по отношению к Кэролайн, очень сильно рисковал: клыки у этой заботливой няньки и компаньона по детским играм были весьма внушительные.
   Кэролайн росла, и в её характере всё чётче проступали черты, всерьёз обеспокоившие Ната – упрямство и откровенный эгоизм. Она привыкла к любви отца и к немому обожанию Бобби, привыкла к тому, что все её капризы тут же удовлетворяются, и привыкла считать себя центром внимания. Сам Натаниэль был единственным рёбёнком в семье, но он помнил слова деда, сказанные им когда-то давно своей дочери – матери Ната. «Ты дура, Рэйчел! У ребёнка должны быть братья и сёстры – только тогда он поймёт, что не ради него одного сотворён весь этот мир. А иначе… Вот раньше – нас было пятеро в семье, и мы…» – «Перестань, dad [7 - Dad – папа, отец (англ.).], – досадливо оборвала его Рэйчел. – Оставь ты эти свои фермерские замашки – теперь другие времена! Ты знаешь, сколько нужно денег, чтобы вывести в люди хотя бы одного ребёнка? Цены растут, как на дрожжах, жизнь дорожает, а я не хочу, чтобы мой Нат чувствовал себя хоть в чём-то обделённым». – «Дура ты, Рэйчел, – повторил старик, тяжело вздохнув, – мало я тебя драл в детстве, а теперь – теперь уже поздно…».
   Однако первую же попытку Натаниэля заикнуться на тему второго ребёнка Джейн пресекла немедленно и яростно. Сначала она закатила мужу грандиозный скандал – «ты что, смерти моей хочешь, я чуть не померла от боли в этой гнусной родилке!», – а потом, зная пиетет Ната перед печатным словом, пустила в ход тяжёлую артиллерию.
   – Вот почитай, что тут умные люди пишут! – с этими словами она швырнула на стол увесистый журнал, развёрнутый на странице с заголовком «Дети опасны для здоровья».
   – Профессор социологии госпожа Робин Саймон и её коллеги из университета Флориды подтвердили то, что все родители давно подозревали: дети действительно сводят с ума своих пап и мам, – вслух прочитал Нат и недоумённо поднял глаза на жену. – Что за бред?
   – А ты дальше читай, а потом скажешь, бред это или нет, – настаивала Джейн. – Ты читай, читай!
   И Натаниэль прочёл. Группа Саймон воспользовалась данными национального опроса семей, проведённого в США ещё четверть века назад, в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов прошлого столетия. Опросом было охвачено свыше тринадцати тысяч мужчин и женщин, и в результате учёные пришли к выводу – статус родителя не только не приносит никаких ощутимых выгод, но и попросту вреден для психического здоровья.
   «Самым поразительным в полученных нами данных, – писала профессор Саймон, – является то, что не нашлось такого родителя, которого депрессия мучила бы в меньшей степени, чем бездетного человека. И мы считаем, – продолжала автор статьи, – что устоявшаяся точка зрения, будто бы дети являются ключом к личному развитию, а без ребёнка жизнь пуста и бессмысленна – не соответствует действительности. Наше исследование окончательно это доказывает» [8 - Подлинная цитата из статьи профессора социологии Р.Саймон, 2006 год.].
   Нат отложил журнал, задумчиво посмотрел в окно, за которым на зелёной траве под присмотром «мамы Розы» играла с Бобби заливающаяся счастливым смехом Кэролайн, и перевёл взгляд на Джейн.
   – И ты этому веришь? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.
   – Я не только верю – я чувствую это на себе! – без промедления отозвалась Джейн. – Позавчера эта маленькая паршивка добралась до моего любимого косметического набора и разрисовалась до самых ушей! И ещё она пыталась накрасить помадой нос Бобби, а этот сукин сын только облизывался и смотрел на неё умильными глазами. Я чуть с ума не сошла, мне её прибить захотелось!
   – Ну-ну… – неопределённо хмыкнул Нат, и Джейн, чутко следившая за настроением мужа, тут же сменила тактику.
   – Ты ведь любишь меня, правда? – прошептала она, положив ему руки на плечи и упершись лбом в его лоб. – Ты ведь не хочешь, чтобы мне было плохо, а? У нас есть дочь, я родила её тебе, и не надо нам больше! Она действительно меня жутко раздражает – мне даже кажется, что когда-нибудь она меня просто убьёт… Я боюсь её! – голос Джейн дрогнул, а глаза наполнились слезами. – Боюсь…
   «Да, убьёт, – подумал Нат, – так же, как ты убила свою мать. Очень может быть…»
   Но вслух он ничего не сказал. Он чувствовал, что жена с ним искренна – несмотря на некоторую театральность её поведения. И она действительно на грани нервного срыва – за пятнадцать лет Натаниэль немного изучил её характер. В конце концов, нельзя же требовать от человека того, что он не в силах сделать…
//-- * * * --//
   Но с мужем Джейн была нежна – никудышная мать оказалась хорошей и заботливой женой. Были у неё какие-то интрижки на стороне, не были – никто не мог сказать этого наверняка, но сама она старалась не давать мужу ни малейших поводов для ревности. Скорее наоборот – она не спускала глаз с него самого, моментально пресекая любые попытки любых особ женского пола в возрасте от шестнадцати до шестидесяти хотя бы приблизиться к границам допустимой вежливости между мужчиной и женщиной, не говоря уже о том, чтобы попробовать перешагнуть эти границы. Как-то раз Нат, разговаривая с женой по сотовому видеофону, забыл включить канал визуализации собеседника – Джейн не видела, где находится её муж, и чем он занят. Через две минуты (супруги работали на разных этажах громадного здания «High Tech») она влетела в его офис с видом спецназовца, врывающегося в гнездо опаснейших террористов – ей понадобилось гораздо больше времени для того, чтобы убедиться в отсутствии «состава преступления» и успокоиться.
   Однако столь жёсткий контроль с лихвой окупался заботами Джейн о доме и о муже. Ни одна из тех бесчисленных бытовых мелочей, из которых соткана повседневная жизнь человеческая, не оставлялась ею без должного внимания. Для Ната, с полным правом считавшего себя ухоженным мужем, само собой разумеющимся было то, что в доме чисто, что постельное бельё всегда свежее и ароматное, что новенькая рубашка в пластиковой упаковке всегда под рукой, а на туалетном столике всегда стоит полный тюбик крема для бритья. Джейн следила за уютом в своём трудолюбиво свитом гнёздышке тщательно, и стоило любой уложенной в это гнёздышко веточке – будь то маленькая трещинка в одной из кафельных плиток бассейна или строптивая травинка, чуть выбившаяся вверх посередине аккуратно подстриженного газона, – встопорщиться, как Джейн тут же устраняла своим клювиком замеченный непорядок. Она сумела и Кэролайн, смирившись с фактом существования дочери, сделать неотъемлемой частью общего имиджа полного благополучия семейства Бампо – со вкусом одетая хорошенькая бойкая девочка неизменно вызывала восторженные ахи и охи гостей и знакомых. Конечно, далеко не всё Джейн делала своими руками – её работа в «High Tech» требовала времени и сил. Но эта же работа, будучи основой благосостояния, позволяла ей нанять прислугу – кроме «мамы Розы», ставшей почти членом их семьи, Джейн помогали по дому приходящие кухарка и уборщица, а также садовник-пуэрториканец, одновременно выполнявший обязанности дворника. И – не в последнюю очередь – умная домашняя автоматика, реагирующая на голоса хозяев.
   Джейн следила и за собой, тратя массу времени и уйму денег на фитнесс, шейпинг и врачей-косметологов. Крохотная морщинка в уголке глаза рассматривалась ею как стихийное бедствие, соизмеримое по своим последствиям с тропическим ураганом или землетрясением, и Джейн не успокаивалась до тех пор, пока эта злополучная морщинка не исчезала бесследно. И труды эти не были напрасными – в свои без малого сорок миссис Бампо выглядела лет на пятнадцать моложе. А питание вообще стало для неё чем-то вроде хобби – она выискивала самые замысловатые диеты и незамедлительно опробовала на себе их эффективность. «Ты рассчитываешь калорийность нашего ужина куда скрупулёзнее, чем специалисты из НАСА траектории космических аппаратов» – пошутил как-то Натаниэль, наблюдая за тем, как Джейн, сморщив нос и шевеля губами, следит на появляющимися на жидкокристаллическом дисплее домашнего компьютера символами. «Отстань, – буркнула она в ответ, не прекращая священнодействовать, – мне плевать, куда улетит запущенная в космос железяка – мне от этого ни жарко, ни холодно. А вот то, что мы с тобой съедим – это действительно важно!».
   В конечном счёте все многоплановые усилия Джейн были подчинены одной-единственной цели. Она следовала – почти инстинктивно – древнему постулату, почти не изменившемуся за тысячи лет развития цивилизации: «Что нужно мужчине дома? Тепло очага и ласковая, всегда готовая к любви женщина!». И тогда этот мужчина сделает всё, что этой женщине нужно – причём сделает охотно и даже с радостью.
   Джейн очень быстро отметила сексуальный темперамент Ната, и с тех пор интимная сторона их супружеской жизни сделалась для неё предметом повышенного внимания. Джейн придавала большое значение подбору косметики, духов и нижнего белья с тем, чтобы быть и оставаться для своего мужа единственной желанной женщиной – желанной всегда и везде, в любое время, в любом месте и при любых обстоятельствах. Впрочем, это не требовало от неё чрезмерного напряжения – Джейн и сама была большой охотницей до любовных утех и могла вымотать Натаниэля в постели до состояния выжатого лимона. Зато на борту лайнера, совершавшего круиз по островам Вест-Индии, их принимали за молодожёнов – и совсем не потому, что оба супруга молодо выглядели. Джейн и Нат постоянно были рядом, держались за руки и оказывали друг другу мелкие знаки внимания, что обычно присуще только-только познакомившимся юным влюблённым, но никак не мужу и жене, прожившим вместе двадцать лет. Они казались счастливой парой, и действительно были счастливы – в том смысле, который вкладывается в это понятие цивилизованным обществом на планете Земля в XXI веке.
//-- * * * --//
   Компания «High Tech Corporation» уверенно занимала свою нишу на мировом рынке высоких технологий, занимаясь перспективными направлениями в микроэлектронике, энергетике и молекулярном синтезе. Девиз у «High Tech» был простой, но очень ёмкий – «От изобретения до внедрения», – и руководство компании неукоснительно ему следовало. При этом важно было не ошибиться в оценке перспективности того или иного проекта, иначе запросто могло выйти так, что время, силы и средства будут затрачены на эфемерные – пусть даже очень заманчивые – прожекты, тогда как куда более скромные, но сулящие быстрый экономический эффект реальные изобретения останутся без должного внимания.
   Угроза глобального энергетического кризиса из-за истощения природных запасов углеводородного сырья становилась всё более реальной, и все развитые страны проявляли повышенный интерес к любым альтернативным энергоисточникам. «High Tech Corporation» не оставалась в стороне – аналитики компании отслеживали печатные и сетевые публикации на эту тему и выдавали рекомендации отделу персонала о целесообразности приглашения для работы в «High Tech» учёных из любых стран мира. «Мозги будут работать на того, кто будет им хорошо платить!» – любил говорить начальник отдела персонала Джереми Бойл, отстаивая перед советом директоров размеры щедрых окладов для «высасываемых мозгов». И он обычно оказывался прав – затраченные деньги возвращались сторицей.
   Компания не стала заниматься космическими лучами сверхвысокой энергии – самым мощным, по оценкам теоретиков, источником энергии во Вселенной после Большого взрыва, – не привлекли её внимания и поиски гипотетической «энергии времени». Принцип «синицы в руках» не предполагал концентрации усилий на фантастических проектах, которые могли быть реализованы лишь в отдалённом будущем – отдача требовалась как можно скорее.
   Зато корпорация могла похвастаться осязаемыми достижениями в области новых типов аккумуляторов для электромобилей, водородных реакторов и солнечных батарей. «Ладошки Мэгги» – так неофициально (по имени жены руководителя проекта «Solar Palm» [9 - Solar Palm (англ.) – солнечная ладонь.]) называли эти миниатюрные изделия – имели очень высокий коэффициент полезного действия и могли работать в любую погоду, пока солнце в данной точке планеты не уходило за горизонт.
   Компания охотно выполняла заказы военного министерства и правительства, принимая участие в разработке системы континентального слежения «Глаз Бога», позволявшей с точностью до ярда определить местонахождение вышедшего в Сеть компьютера или мобильного телефона – и не только это; работала она и над созданием «малоразмерных автономных боевых средств, способных выполнять специальные функции при борьбе с терроризмом», как было указано в техническом задании.
   Но главным успехом «High Tech» стали молекулярные синтезаторы. Задача была сформулирована очень просто: органические вещества имеют одну и ту же молекулярную структуру – что в мясе, что в древесине. Разница в содержании белков, жиров и углеводов не качественная, а количественная, значит, можно перестроить молекулярные цепочки так, чтобы в результате получить из стога сена жареную индейку. Нужен лишь источник энергии и программа, по которой будет осуществлена такая перестройка. И именно группе Натаниэля удалось впервые получить из недр причудливого и громоздкого агрегата горячий брикет искусственной пищи. По структуре, запаху и вкусу этот брикет сильно отличался – причём в худшую сторону – от ресторанных деликатесов, но это была еда, пригодная для усваивания человеческим организмом. А всё остальное – дело техники, точнее, технологии. Никто из коллег Ната не сомневался в том, что лет этак через десять их синтезаторы начнут бойко выплёвывать искусственные гамбургеры, неотличимые от настоящих.
   Успех группы – и самого Ната – не остался незамеченным руководством компании, и вскорости Натаниэль Бампо стал руководителем отдела (в который превратилась его группа), занимавшегося исключительно пищевыми синтезаторами. Прямым – и весьма порадовавшим Джейн – следствием такой реорганизации стал существенный рост доходов четы Бампо: через три года они полностью рассчитались с кредитом и стали владельцами своего дома. Правда, иногда Нат, увлекавшийся работой до одержимости, засиживался за компьютером и дома, причём до поздней ночи. Однако его жена быстро нашла панацею от этого заболевания – стоило ей появиться в рабочем кабинете мужа в пеньюаре облегченного типа и прошептать магическое: «Я уже заждалась тебя…», как Натаниэль тут же шёл за ней в спальню – порой даже забывая закрыть файл, развёрнутый на мониторе компьютера.
//-- * * * --//
   Политикой супруги не интересовались – после того, как на официальном уровне было заявлено, что в случае проведения «Аль-Кайдой» на территории Соединённых Штатов террористического акта с применением оружия массового поражения ответом будет одновременный удар ядерными боеголовками по всем мусульманским святыням, кошмарная угроза терроризма ушла в тень. И никто – или почти никто, в том числе и на самом верху, – не обращал внимания на тенденцию, изменившую в итоге лицо всего мира.
   Белокожие жители Америки – сытые, здоровые, получившие прекрасное образование – занимали свои престижные места в офисах банков и компаний, шелестели там клавишами компьютеров, осуществляя самый справедливый делёж всего того, что производилось, покупалось и продавалось во всём мире, и не мыслили себе иной работы. Если по каким-то причинам кто-то из них выбывал из гонки за престижем и становился безработным, он – или она – отнюдь не спешили податься в уборщики мусора или в мойщики стёкол, предпочитая жить на вполне приличное пособие и ждать, пока удача снова не повернётся к ним лицом. Или даже не ждать, а просто ничего не делать и радоваться жизни в пределах возможного минимума – причём минимум этот показался бы верхом изобилия в очень многих странах мира. А за станками, за рулями тяжёлых грузовиков и автобусов, на стройплощадках и на палубах кораблей, в кассах супермаркетов и в приёмных покоях больниц, за стойками баров и в рецепциях гостиниц белых сменяли смуглокожие люди – иммигранты из Индии и с Филиппин, из Латинской Америки и арабских стран. Они брались за любую работу – ведь здесь за неё платили так, как никому из них и не снилось у себя дома. Кое-кто из них возвращался на родину, но многие оседали здесь, доказывали свою полезность для дальнейшего процветания самой могущественной страны мира и получали американское гражданство. И они действительно были нужны этой стране – не всем же быть директорами корпораций и топ-менеджерами. И рождались в их семьях дети – много детей, становившихся гражданами США уже по праву рождения. Дети росли, и смотрели на окружающую их роскошь с завистью и жадностью, и ждали своего часа.
   Прокатившаяся в начале века по всей Европе – начиная с Франции – волна беспорядков на расовой почве не задела Америку. «Это где-то там, далеко, и нас не касается, – привычно считал законопослушный гражданин США. – Да и что с них взять, с этих бестолковых европейцев? У нас такого не может быть, потому что не может быть никогда!». Некоторое беспокойство – и то в определённых кругах, прекрасно понимавших, чем это может кончиться, – вызвало введение единой арабской валюты, быстро пошедшей в гору, зато события на Дальнем Востоке России не привлекли почти никакого внимания. И реакция Запада на эти события была несколько своеобразной.
   …Огромная толпа китайцев на берегу широкой реки, транспаранты, флаги, трибуна с ожесточённо жестикулирующим оратором… Русские танки и лица солдат и офицеров – напряжённые и сосредоточенные, как это всегда бывает в ожидании приказа к атаке, и в то же время какие-то растерянные – это что же творится-то, а? Заседание Государственной Думы России – и та же растерянность на лицах депутатов… Лицо случайного прохожего на улице Москвы и поднесённый к нему корреспондентский микрофон. «Что вы обо всём этом думаете?» – «Я? Да я…» (вместо ответа – судя по мимике, весьма красноречивого, – следует длинная череда писков, заменяющих вполне определённые энергичные выражения). Кадры видеохроники сменяются компьютерным изображением карты России, на которой на месте Хабаровского края и Приморья расползается обширное жёлтое пятно… Заседание Совета Безопасности ООН: «России следует отказаться от своих имперских амбиций – они давно уже стали достоянием прошлого. Соединённые Штаты с искренним уважением относятся к праву всех людей планеты, независимо от их цвета кожи и вероисповедания, жить по своим обычаям и традициям, в условиях свободы и демократии… Соединённые Штаты намерены признать суверенитет Малого Китая и установить с ним дипломатические отношения… Американский народ всегда…»
   – Так им и надо, – равнодушно бросила Джейн, сидя на мягком диване рядом с мужем и глядя на стереоэкран новенького домашнего медиа-центра, где шёл репортаж «Си-Эн-Эн» о провозглашении на территории России китайской автономии. – Врагами были, врагами и остались! Им, – добавила она, имея в виду русских, – надо было не с нами тягаться, а следить за тем, чтобы эти желтолицые не обосновались по-хозяйски в их собственном доме. Слава Богу, у нас такого быть не может.
   Натаниэль промолчал – уж очень неприятным было зрелище многотысячной толпы, исступлённо скандирующей что-то под плакатами с красными иероглифами, похожими на насосавшихся крови пауков. А Джейн взяла пульт и лёгким движением пальца с ухоженным ногтем переключилась с программы новостей на развлекательный канал, где сияющий белозубой улыбкой ведущий в окружении умопомрачительных смуглых девиц с минимумом одежды на соблазнительных гибких телах приглашал всех телезрителей принять участие в почти беспроигрышном интерактивном шоу с главным призом в миллион долларов.
//-- * * * --//
   Кэролайн уже училась в школе. Учёба давалась ей легко – она без всякого напряжения стала одной из первых учениц, радуя родителей – в первую очередь, конечно, Натаниэля. И даже Джейн не забывала при случае ввернуть в разговоре с соседкой: «А моя Кэрри вчера получила самый высокий балл при тестировании по истории!», делая при этом акцент на местоимении «моя», хотя её отношения с дочерью по-прежнему напоминали вооружённый нейтралитет.
   Обычно детей развозил по домам жёлтый школьный автобус, но иногда Нат и сам заезжал за дочкой. Вот и сегодня у него неожиданно высвободилось пара часов времени, и он решил доставить Кэролайн – и себе, конечно, – маленькое удовольствие. Девочке будет приятно, что папа приехал за ней на недавно приобретённой шикарной машине – такой покупки требовал статус руководителя отдела, и «High Tech» строго следила за тем, чтобы её сотрудники соблюдали статусные требования, – а ему хотелось лишний час побыть с Кэрри. «А то из-за этой чёртовой работы совсем не остаётся времени для простых человеческих радостей…» – думал Натаниэль, подъезжая к школе.
   Он припарковался неподалёку – так, чтобы Кэролайн сразу его увидела, – и стал ждать, не выходя из машины. Он ждал довольно долго – ребятишки выбегали шумной гурьбой из-за сетчатой ограды, и Натаниэль обратил внимание, что среди них почти нет белых. Были всякие – смуглокожие, желтокожие, бронзовокожие, совсем чернокожие, – однако чисто белокожих было немного. Какая-то непонятная мысль начала оформляться в сознании Ната, но тут появилась Кэролайн, радостно взвизгнула и бросилась к нему со всех ног. Он вышел из машины, поймал дочку и поднял высоко вверх, к солнцу. Кэрри весело верещала, ничего не боясь в крепких отцовских руках. Натаниэль поставил раскрасневшуюся девочку на землю, открыл перед ней дверцу машины и склонился в шутливом поклоне, подавая Кэрри руку. Та, принимая игру, с самым серьёзным видом оперлась на его ладонь и забралась на мягкое сидение с достоинством маленькой принцессы. Мотор мурлыкнул и заработал почти бесшумно, машина тронулась, и тут Натаниэль ощутил взгляды многих десятков детских глаз, смотревших на него, на Кэролайн и на его автомобиль, похожий своими обводами на космический корабль из фантастического фильма. В этих взглядах было многое, и зависть – зависть была тоже. И он вдруг представил себе этих ребят лет через десять-двенадцать – представил стоящими толпой под плакатами с причудливой арабской вязью и исступлённо что-то скандирующими. И Нат почувствовал неприятный холодок в спине – второй раз в жизни – совсем как в Париже двадцать лет назад при виде той дурацкой сцены у метро.

ГЛАВА ВТОРАЯ. КЭРОЛАЙН

   Лежавший на коленях Натаниэля небольшой плоский прибор издал еле слышный писк, и тут же засветился маленький дисплей. «Хорошо, что я успел расставить «глаза» по всему периметру участка, – подумал Нат, наблюдая за светящейся точкой, неторопливо ползущей по крохотному экрану. – Их найти не так просто – разве что стражи выпустят «ос», – а я могу видеть всё вокруг. А пока поле не погаснет, и «осы» ни черта не разглядят. Правда, уровень энергии в аккумуляторах уже заметно снизился, но это не страшно: скоро взойдёт солнце и тогда «ладошки», собирающие не только прямой, но и рассеянный солнечный свет, быстро восполнят затраченное за ночь».
   Точка укрупнилась до размеров пятнышка, и микрокомпьютер выдал идентификацию, заодно выведя на дисплей данные о расстоянии, курсе и скорости летящего объекта. «Флаер – понятное дело. А ты думал, они пойдут через лес на своих двоих, словно трапперы времён войны за независимость? Ведь эти двое – те, что остались там, возле моего дома, – приехали, а не пришли. Правда, эта самоуверенная парочка не ожидала от меня того, что я сделал… И зря не ожидала…».
   Нат знал, что лишних движений сейчас делать не стоит – разрешающая способность полицейских детекторов позволяет засечь шевеление мыши в траве с высоты тысячи футов. Маскировочное поле – штука хорошая, однако «ищейки» классифицируют цели по многим параметрам, в том числе и по динамике, и они набиты всякой хитрой электронной дрянью под завязку. Те же «осы», например, – маленькие автономные летательные аппаратики (именно такие разрабатывались в своё время в специальном отделе «High Tech Corporation» для «антитеррористических операций»), способные проникать в любую щель, подслушивать там, подглядывать, а если надо, то и атаковать по приказу, молниеносно впрыскивая под кожу человека парализующий яд. Вот ведь пакость какая – палить в них из винтовки бесполезно, «осы» чуть крупнее пули. Их, насколько было известно Нату, можно оглушить мощным электромагнитным импульсом – так, что они дождём посыпятся вниз, – вот только нечем ему сгенерировать такой импульс. Значит, надо сидеть смирно.
   «Ищейка» – флаер сил поддержания общественного порядка (из тех, что пришли на смену старинным полицейским вертолётам), – со свистом прошла над головой Натаниэля. Он не пошевелился, только проводил флаер глазами. Винтовка под рукой, и при желании старый рейнджер мог бы всадить в голубовато-серое акулье брюхо «ищейки» чуть ли не весь магазин, но смысл? Эту рукотворную бестию завалишь разве что ручной зенитной ракетой «суперстингер-2» или «шариатом» – тем самым лучевым дезинтегратором, которого у него нет, и который белым нигде не продают. Да и чёрт с ним, с дезинтегратором… «Ищейка» просто принюхивается – ну что ж, пусть попробует его учуять!
//-- * * * --//
   В двадцать четвёртом случилось то, что должно было случиться – рано или поздно. Обитатели трущоб, предместий и городов-спутников, облепивших гигантские мегаполисы, многочисленная иммигрантская молодёжь (хотя почему же иммигрантская, все они уже были гражданами этой страны и считали себя американцами); неприкаянная аморфная масса, умело направляемая невидимыми режиссёрами и желающая незнамо чего (хотя почему же незнамо чего – они хотели того же, что было у обеспеченного среднего класса, хотели независимо от суммы своих собственных усилий, затраченных на достижение такого благосостояния); взрывчатое вещество, масса которого достигла критической, – всё это выплеснулось на улицы горячим обжигающим варевом. Особых беспорядков, впрочем, не было – так, кое-где били стёкла магазинчиков, переворачивали и поджигали машины, имели место драки, не достигшие размаха массовых побоищ. Национальная гвардия – название «силы поддержания общественного порядка» появилось позже – и полиция довольно быстро утихомирили буянов. В Конгрессе шли бурные дебаты о принятии надлежащих мер, обсуждался новый пакет обширных социальных гарантий так называемым «обделённым слоям населения», который после некоторых споров и незначительных поправок и был принят. Политкорректность восторжествовала – близились очередные президентские выборы, и все кандидаты буквально охотились за голосами «разноцветного» электората, растущего с каждым годом пугающими темпами. Жертв почти не было, но в это крайне незначительно «почти», исчисляющееся единицами, попала Джейн.
   Какая нелёгкая дернула её оказаться в ненужное время в ненужном месте? Или Джейн изменило её знаменитое чутьё, не раз выручавшее маркетолога «High Tech Corporation» и в профессиональной деятельности, и в жизни вообще? Или её ангел-хранитель решил именно в этот день отдохнуть и забыть на время о своей святой обязанности? Как бы то ни было, но…
   …возвращаясь домой, Джейн быстро добралась по хайвею до въезда в центр города, заселённый почти исключительно белыми. В воздухе витал терпкий запах встревоженности – она явственно ощущала этот запах. Магазины и многочисленные кафе были закрыты, их окна закрывали опущенные металлические жалюзи. Людей на улицах почти не было видно, припаркованные машины сиротливо жались к тротуарам, но когда Джейн подъехала к кольцевой дороге, являвшейся своеобразной границей элитного района, она увидела впереди плотное автомобильное стадо. Машин здесь собралось около сотни, а над их разноцветными спинами возвышались угрюмые туши двух пятнистых бронетранспортёров с задранными вверх хищными стволами автоматических пушек. Национальная гвардия перекрыла проезд – в узкой щели, образованной стальными бортами бэтээров, стояли солдаты в бронежилетах и в касках, с автоматами наперевес. Действия гвардейцев диктовались благими побуждениями – проверяя ID у водителей въезжавших в центр автомашин, они старались не допустить «инфильтрации нежелательных элементов» в охваченный паникой элитный район, однако Джейн совсем не улыбалось проторчать в этой искусственно созданной пробке бог весть сколько времени. Кэролайн была уже дома – она звонила матери пять минут назад – одна, точнее, вдвоём с Бобби. «Мама Роза» ещё два дня назад попросила недельный отпуск, а Натаниэль улетел по делам фирмы в Нью-Йорк и должен был вернуться только завтра. И Джейн хотелось как можно скорее оказаться дома. Беспокоилась ли она за дочь? Или ей самой было страшно одной на таких знакомых, но ставших вдруг в одночасье такими неуютными и даже враждебными улицах?
   Закусив губу, она секунду размышляла, а потом решительно развернула машину. «Так будет быстрее, – думала Джейн, поворачивая руль. – Объеду центр по Ривер-стрит – авось на следующем въезде посвободнее. Да и до нашего дома оттуда ближе…»
   Улицы по-прежнему оставались пустынными, только вдалеке над крышами невысоких домов поднимался тягучий столб чёрного дыма – там что-то горело, – да тротуары сплошь были усыпаны стеклянным крошевом от выбитых витрин. Джейн уже сворачивала на улицу, ведущую к следующему въезду в благословенный элитный район, который казался ей сейчас землёй обетованной, как вдруг машину резко дернуло влево, и Джейн услышала негромкий хлопок. Руль повело – впечатление было таким, что автомобиль споткнулся и охромел на переднюю левую ногу.
   Зачем она вышла из машины? Вызвала бы по сотовому видеотелефону помощь и спокойно дожидалась приезда «аварийки», сидя за бронированными стёклами (с недавнего времени среди чуявшей надвигающееся неладное белой элиты пошла мода превращать свои авто в подобие боевых машин морской пехоты). Но Джейн вышла и увидела, что…
   …левое переднее колесо её автомобиля сплющилось чуть ли не до самого обода. Покрышка не просто лопнула – она была взрезана, и причина этого тут же стала ясна: на мостовой были густо набросаны скрученные в узлы обрезки железа с торчащими концами, заточенными до бритвенной остроты. Джейн смачно выругалась, глядя на это оружие «уличного терроризма» и на результат его применения, и в ту же секунду по лакированному боку её машины щёлкнул камень.
   На противоположной стороне неширокой улицы возле кучи щебня, приготовленного для дорожных работ, как из-под земли появилась группа смуглокожих подростков. Джейн не разобрала, кто это были – «чиканос» [10 - Чиканос (амер. сленг) – выходцы из Латинской Америки.], арабы или мулаты, – её охватил ужас при мысли о том, что вот сейчас эти малолетние подонки всем скопом изнасилуют её прямо здесь, на грязном асфальте, возле её собственной машины.
   Однако нападавшие, похоже, не имели такого намерения – они просто забрасывали попавшую в их засаду «крутую тачку» и её белую владелицу градом камней из так кстати подвернувшейся кучи. Один из камней больно ударил Джейн в коленку, другие отскакивали от стёкол и капота автомобиля. Каждое попадание сопровождалось замысловатой руганью на разных языках – Джейн разобрала лишь «Так её! Бей белую сучку!». Она втянула голову в плечи и закрыла лицо правым локтем, пытаясь левой рукой нашарить ручку дверцы. И тут раздался вой полицейской сирены.
   Увидев приближающуюся машину с мигающим на крыше разноцветным маячком, Джейн испытала невероятное облегчение – ну вот, всё уже позади.
   – Сюда! Скорее! Спасите! – закричала она, призывно размахивая обеими руками.
   Подростки бросились врассыпную, и в это время брошенный кем-то из них камень – последний! – с дьявольской точностью попал ей прямо в висок. Камни – не пули, Джейн так и отделалась бы испугом да парой царапин-ссадин, если бы не этот острый и увесистый осколок гравия…
   …Тело стало вдруг чужим и бессильным, а небо начало быстро-быстро разваливаться на куски. Нет, Джейн не вспомнила всю свою жизнь со всеми её радостями, не вспомнила она и ласки Натаниэля. Последней мыслью, промелькнувшей в её гаснущем сознании, было: «Я не успела сделать в этой жизни что-то очень важное… Кэролайн… Прости меня, моя девочка…»
   …Джейн погибла нелепо и глупо, хотя разве внезапная насильственная смерть – да и вообще смерть – бывает умной?
//-- * * * --//
   Виновных не нашли – разве найдёшь в муравейнике именно того муравья, который так больно укусил? Натаниэль выслушивал соболезнования соседей, знакомых и сослуживцев – когда искренние, когда продиктованные правилами приличия, – и молчал: внутри него медленно растекалась, заполняя и затопляя душу, гулкая и немая пустота. Он любил Джейн, любил, несмотря на всю несхожесть их натур, но только сейчас, потеряв жену, понял, насколько он её любил. Ему было больно – нестерпимо больно, так больно, что Нат хотел тут же взять винтовку, отправиться туда, где погибла Джейн, и уложить нескольких первых попавшихся ему на глаза обитателей этого района – независимо от их пола и возраста. Он не сделал этого только потому, что прекрасно понимал полную бессмысленность такого поступка. И у него оставалась Кэролайн – значит, жить ещё стоило.
   …Ночь Нат провёл без сна. Он лежал на спине, глядя в потолок невидящими глазами, словно силясь найти там ответ на безответный вопрос: «За что?». Он даже не заметил, как в его комнату проскользнула Кэролайн – Натаниэль понял, что она здесь только тогда, когда девочка прижалась к отцу всем своим худеньким, вздрагивающим от рыданий тельцем. Он гладил её плечи и рыжеватые – точь-в-точь как у Джейн – волосы, пытаясь утешить. Утешить молча – нужных слов у него не было. «Мамочка… – прошептала вдруг Кэролайн, – мамочка…». Впервые дочь назвала так свою холодную и прагматичную мать – назвала тогда, когда её уже не стало…
   Через месяц «мама Роза» попросила расчёт.
   – Я уже не нужна вам, мистер Бампо, – сказала она, пряча глаза. – Кэрри подросла, и ей уже не нужны мои заботы. А у моей младшей дочери родился четвёртый ребёнок, и она просит меня помочь. Я привыкла к вам, мистер Бампо, и к вашей малышке, но… Отпустите меня, мистер Бампо, – я вам больше не нужна.
   – Хорошо, миссис Фуэго, – ответил Натаниэль, внимательно глядя на старую добрую женщину, столько лет бывшую для Кэролайн второй (если не первой) матерью. – Но… у вас ведь есть и ещё какая-то причина уйти от нас?
   – Да, мистер Бампо, – призналась «мама Роза» после минутной заминки, – есть. Среди наших… – она снова замялась. – Ну, вы понимаете, о ком я говорю… Они начали на меня косо посматривать – мол, хватит служить белым господам. Нехорошие времена наступают, мистер Бампо, – я не хочу быть тут, когда на улицах начнут стрелять…
   – Хорошо, миссис Фуэго, – повторил Нат. – Вы, наверно, по-своему правы. Хотя мне жаль, мама Роза, – мы с Кэролайн так к вам привыкли, особенно Кэрри.
   – Храни вас Господь, мистер… Натаниэль, – голос мексиканки дрогнул. – И вас, и вашу девочку. Храни вас Господь! – И с этими слова «мама Роза» по-матерински поцеловала Ната в щёку, покрытую двухдневной щетиной – после гибели Джейн Натаниэль перестал бриться по выходным, когда ему не надо было никуда идти.
   От остальной прислуги Нат тоже вскоре отказался – их всех нанимала Джейн, и они напоминали Натаниэлю о ней. Да и не было особой нужды в помощниках – Кэролайн уже сама умело справлялась со всем автоматизированным домашним хозяйством. Она заказывала продукты, которые им привозили прямо на дом, а потом программировала кухонный компьютер, управлявший плитой, микроволновой печью и всеми прочими овощерезками-кофеварками, на приготовление тех или иных блюд. Полы подметал робот-пылесос, стиркой тоже занималась машина. Кэролайн оставалось лишь сменить постельное бельё да протереть пыль в углах, но ни отец, ни дочь – по молчаливому уговору – не дотрагивались до картин, развешенных когда-то Джейн, и до статуэток, расставленных ею. И на этих предметах, помнящих руки ушедшей хозяйки, мало-помалу скапливалась пыль, словно вещи медленно седели…
   А потом внезапно умер Бобби. Именно внезапно – пёс был хоть уже и в преклонных годах, однако на здоровье не жаловался и прежней прыти не утратил.
   Собака издохла ночью – под дверью комнаты Кэролайн. Почему умный пёс выбрал именно это место для того, чтобы переселиться в лучший мир? Может быть, он чувствовал, что его обожаемая маленькая хозяйка всего через несколько лет навсегда покинет этот дом, и хотел преградить ей дорогу? Кто знает…
   Отец и дочь остались вдвоём.
   А жизнь – жизнь шла своим чередом.
//-- * * * --//
   Друзей у Бампо не было – понятие «дружба» не очень котировалось в прагматичном обществе XXI века, однако после гибели жены он сблизился с двумя своими коллегами по работе – с язвительным и сухощавым программистом Ричардом Мэрфи и с финансовым аналитиком Джоном Колдуэллом, флегматичным и добродушным толстяком. Все трое были одногодками, и их судьбы оказались чем-то схожими: Мэрфи развёлся несколько лет назад, а Колдуэлл принадлежал к породе закоренелых холостяков. А разностью натур они, как это нередко случается, только дополняли друг друга. Приятели частенько проводили уик-энды в доме Ната за пивом (с добавлением стаканчика-другого-третьего виски) и за неспешными разговорами о разном. И как-то раз, после того как объёмистая бутылка «Black Label» уже показывала дно, Натаниэль рассказал им о том, как ему хотелось взяться за оружие в чёрный день похорон Джейн.
   – Глупости это, Нат, – резюмировал его рассказ Мэрфи. – Чего бы ты добился? Попал бы под суд, и больше ничего! Времена покорения Дикого Запада с его законом мистера Кольта и благородными шерифами прошли давным-давно. Конечно, ты бы в конце концов выкрутился – месть, состояние аффекта, и всё такое, – вот только эти прощелыги-адвокаты изрядно высосали бы из тебя деньжат.
   – А жаль, что те времена прошли, – задумчиво проговорил Колдуэлл, глотнув пива. – Парни, куда мы катимся? Их, этих браун-скинов [11 - От английского словосочетания brown skin – коричневая кожа.], развелось столько, что патронов не хватит – даже если разрешили бы отстрел.
   – Не изображай из себя наследника «Ку-клукс-клана», Кол, – досадливо поморщился программист. – Да, стрелять надо было, но только из другого ружья, и не холостыми патронами, как мы привыкли это делать, а боевыми!
   – Не понял тебя, Дик, – поднял бровь финансовый аналитик. – Из какого такого ружья надо было палить направо и налево?
   – Из того, что у тебя в штанах, Джон, – невозмутимо ответил Мэрфи. – И ты верно подметил: и направо надо было палить, и налево. Детей надо было делать, вот что, и как можно больше. Посчитай сам – ты же у нас хорошо разбираешься в математике, верно? – если у ста супружеских пар рождается по одному ребёнку, то в следующем поколении детей будет уже не сто, а всего пятьдесят; ещё через одно поколение – только двадцать пять. И это я ещё пренебрегаю погрешностями вроде бездетных пар и убылью людей детородного возраста из-за болезней и несчастных случаев. А дальше сообрази – через сколько поколений на Земле не останется ни одного белого человека? Мода-то на детей у нас прошла уже давно!
   «А ведь он прав, чёрт бы меня побрал, прав, – думал Нат, слушая Ричарда. – Что там говорила по поводу детей моя Джейн? И наверняка так думала далеко не она одна – вон он, результат, бегает по нашим улицам…»
   – Ну, прямо, – проворчал Колдуэлл, – нашёл корень всех бед! Я что ли, должен был рожать этих детей? Иметь или не иметь бэби – тут, как ни крути, последнее слово за женщиной. А мы что? Наше дело несложное…
   – То-то ты даже от этого несложного дела отлыниваешь всю жизнь, – съязвил Дик, набулькивая себе в стакан с кубиком льда очередную порцию «скотча». – Феминизм, охрана чести и достоинства женщины от сексуальных домогательств – мы дружно поём это песню вот уже лет пятьдесят. Вот и допелись, и доохранялись, умники! А теперь вступает в действие закон природы – энергично размножающаяся популяция человекообразных животных подавляет и вытесняет другую, пренебрегающую основным инстинктом. Всё очень просто. Да ещё смешанные браки – мы растворяемся в арабах, неграх, китайцах. Их кровь заменяет нашу – пройдёт ещё лет сорок, и на Земле не останется ни одного чистокровного белого, а вместе с нами уйдёт и вся наша культура. Наши женщины охотно ложатся в постели биологических победителей и рожают здоровых метисов – тут чутьё им не отказывает!
   – Тебе бы вещать с амвона о наступлении Апокалипсиса, Дик, – не выдержал Нат. – После такой проповеди остаётся только застрелиться! Можно подумать, что белые девушки напрочь пренебрегают белокожими парнями!
   – Скажи это своей дочери, Натти, – усмехнулся Мэрфи. – Она у тебя уже большая и наверняка уже посматривает на парней. Нет, ребята, всё будет именно так, как я вам говорю, попомните моё слово! Вы знаете, почему евреи выжили, несмотря на все обрушивавшиеся на их голову гонения и холокосты, а? Я вам скажу – они берегли чистоту крови и трепетно относились к детям. А мы – мы пренебрегли этой древней мудростью. Знаете, почему я развёлся со своей стервой? Нет? Она не хотела иметь детей – видите ли, прибыль не окупает затраченных инвестиций! Конечно, я могу взять себе хоть завтра какую-нибудь филиппинку, которая нарожает мне целую кучу детёнышей, но, – он сделал яростный глоток, – этого не хочу уже я! – И немного помолчав, спросил у хозяина дома, показывая на пустую бутылку. – Слушай, надеюсь, это не последняя боеголовка в твоём арсенале? А то что-то разговор у нас пошёл больно тоскливый…
   Разговор действительно оставил в душе Ната неприятный осадок – тем, что доводы Дика Мэрфи несли в себе какую-то первобытную правду, опровергнуть которую было очень трудно.
//-- * * * --//
   А Кэролайн действительно выросла, как-то незаметно превратившись из угловатой девочки-подростка в красивую девушку, притягивающую мужские взгляды и чувствующую свою привлекательность. Она заканчивала школу, и Натаниэль частенько разрешал Кэрри устраивать в их доме – благо места хватало – молодёжные вечеринки, во время которых по углам обнимались и шушукались парочки. «Ты расправляешь крылышки, малышка, – думал Нат, перехватывая направленные на дочь взгляды её сверстников (и не только сверстников), – только смотри, не обожги их…»
   Как-то раз Натаниэль вернулся домой днём – он взял с работы компакт-диск и решил обработать кое-какие данные на своём домашнем компьютере, не без основания полагая, что эта работа затянется далеко за полночь. И был очень удивлён, увидев перед домом изящный электромобиль с шутливой надписью «Carry Carrie!» [12 - «Carry Carrie!» (англ.) – «Вези Кэрри!»] на борту – эту машину он сам подарил Кэролайн на шестнадцатилетие, чтобы она ездила на нём в школу.
   «Почему Кэрри не на занятиях? – подумал Нат, отпирая магнитным ключом входную дверь. – Последний год учёбы, экзамены… Уж не заболела ли она?». Пройдя на кухню и не обнаружив там дочери, он вернулся в холл и уже собирался было окликнуть её – «Где ты есть?» – как вдруг услышал тихий смех, донёсшийся из комнаты Кэролайн.
   Натаниэль поднялся по лестнице на второй этаж, по привычке – без стука – распахнул дверь в комнату дочери и остолбенел.
   Его маленькая Кэролайн лежала нагишом на смятой постели в обнимку с каким-то смуглым парнишкой, тоже абсолютно голым, – не нужно было иметь высшее образование, чтобы догадаться, чем они тут занимались.
   Кэрри вскинулась на звук отворяющейся двери, а её приятель откатился в угол и сжался испуганным зверьком, сверкая блестящими от страха и от не схлынувшего ещё возбуждения глазами.
   – Папа?!
   – Кэрри… ты… ты… Что ты…
   – Я уже большая, папа, – быстро заговорила Кэролайн, ничуть не стесняясь пикантности ситуации и предупреждая зреющую вспышку ярости отца. – А это мой boy-friend, он хороший парень, его зовут…
   – Меня не интересует, как его зовут, – в голосе Натаниэля прорезались рычащие нотки. – Он – такой, как он! – убил твою мать! И после этого ты… – Он сделал шаг вперёд. – Я его порву пополам, этого твоего…
   – Папа, папа! – Кэролайн соскочила с постели и раскинула руки, загораживая собой замершего от ужаса парня. – Там были арабы, а Редди индус, и то не чистокровный, его мать англичанка, и он…
   – Какого чёрта… – прохрипел Нат, натолкнувшись на острые груди дочери. – Ты что, не могла себе найти белого парня? Что у этих браун-скинов, мёдом между ног намазано?! «Боже, что я несу…».
   – А среди белых нет нормальных парней! – отрезала Кэрри с неожиданной злостью. «Как она похожа на Джейн – вот тебе и папина дочка…». – Они больше присматриваются к попкам друг друга! У нас в классе половина белых парней – завсегдатаи гей-клуба! А один даже хвастался, что живёт с каким-то старым педиком, и что тот ему ни в чём не отказывает, и что даже машину ему купил! – Кэрри почти тараторила, словно боясь, что отец её перебьёт, не дав договорить до конца. – И что остаётся делать нам, девушкам? Тоже лизать друг друга? Нет уж, извини! Мне такая любовь не по нутру!
   «Вот тебе и маленькая Кэрри, которую я совсем недавно носил на руках… – смятенно подумал Натаниэль. – Семнадцатилетняя девчонка – и столько цинизма! Хотя нет, это уже не цинизм – это нормальные рассуждения взрослой женщины… Как же быстро ты выросла, моя девочка…». Но вслух он не сказал ничего – резко развернулся и вышел из комнаты, так хлопнув дверью, что жалобно звякнули оконные стёкла…
//-- * * * --//
   После этого случая отец и дочь начали потихоньку отдаляться друг от друга. Нет, теплота осталась, но что-то было утрачено – безвозвратно. Кэролайн пошла своенравностью в мать – она не терпела, когда хоть что-нибудь шло вразрез с её мнением и желаниями. Нат, смирившись, – что ж теперь поделаешь! – предложил дочери: пусть её возлюбленный живёт у них. Этим давно уже никого не удивишь – молодые парни и девчонки уже лет пятьдесят приводят домой своих избранниц или избранников и начинают жить с ними псевдосемейной жизнью на глазах у родителей. Он уже знал, что этот англоиндус – студент университета, хотя где и как они с Кэролайн познакомились, так и осталось для него тайной – дочь упорно отмалчивалась, когда отец пытался осторожно коснуться этой темы. Однако студент – это всё-таки не бездельник из предместья, и если Кэрри его выбрала, значит, он того заслужил. Кэролайн приняла отцовскую логику, но от предложения жить со своим boy-friend’ом под отцовской крышей отказалась. Они продолжали встречаться, и девушка даже приводила своего приятеля к себе, но только тогда, когда была полностью уверена в том, что отца нет дома, и что он не появится в самый неподходящий момент.
   Окончив школу, Кэрри поступила в университет – естественно, в тот же, где учился её Редди. Вступительные экзамены она сдала без труда – её не зря считали в школе одной из лучших учениц. Но в отличие от матери, заканчивавшей обучение, когда Нат уже работал в «High Tech Corporation», Кэролайн так и не окончила университет. Через два года она вышла замуж за своего Редди, получившего к этому времени диплом, бросила учёбу и уехала вместе с мужем в Индию – как оказалось, Редъярд Шриванса был сыном крупного промышленного магната и собирался, получив образование в Соединённых Штатах, продолжить отцовское дело у себя на родине.
   Свадьбу справляли дома, расставив столы прямо под открытым небом. Приготовлением блюд занималась сама невеста – к удивлению Ната, Кэрри уже очень неплохо разбиралась в индийской национальной кухне и загрузила в кухонный компьютер целый пакет новых и необычных программ. Гостей было несколько десятков человек: приятельницы Кэролайн по школе и университету и сокурсники Редьярда – индийцы. Белых парней было всего двое, и тем не менее праздник, на котором звучала не только протяжная индийская музыка, удался. Было много цветов и улыбок, и возникали стремительные романы – вряд ли кто-нибудь из гостей провёл последовавшую за этим вечером ночь в гордом одиночестве.
   Натаниэль искренне пожелал молодым счастья (Кэрри даже всплакнула на плече отца), но после отъезда дочери за два океана он потерял самое дорогое из того, что у него осталось. Они общались, конечно, по видеофону и по электронной почте, но это было уже не то. Через год Кэрри родила сына, затем дочь и ещё одного сына, и регулярно присылала отцу по Сети фотографии и видеофильмы, чтобы стареющий Нат мог видеть, как растут его внуки. И Нат заботливо развешивал по стенам своего кабинета цветные объёмные картины, на которых на фоне пальм и дома из белого камня сидел на зелёной траве сначала один малыш, потом двое, потом трое. А больше всего нравился Натаниэлю снимок, где все трое ребятишек облепили большого чёрного кане корсо, удивительно похожего на Бобби, – как видно, Кэролайн не забыла преданного пса, верного друга её безмятежного детства.
   «Интересно, – думал Нат, в который раз разглядывая эту свою любимую фотографию, – а души собак тоже возвращаются? Что там говорит об этом индийская религия? Они тоже реинкарнируют, как люди? Тогда очень может быть, что этот пёс – наш старый Бобби, снова нашедший свою маленькую хозяйку…». Собака на фото молчала, но в глазах её было такое выражение, как будто она слышит мысли Натаниэля и более того, соглашается с ними. А дети – дети на снимке были смуглыми и темноволосыми…
   Кэролайн неоднократно звала отца к себе в гости, но он так и не поехал, сославшись на деловую занятость. На самом деле причина была в другом – в памяти Ната гвоздём засела фраза Ричарда Мэрфи «женщины охотно ложатся в постели биологических победителей», и Натаниэль не смог себя пересилить, хотя ему очень хотелось увидеть своими глазами и дочь, и внуков. И главное – он не мог забыть смерти Джейн. Почему Кэролайн была так уверена в том, что соотечественники её избранника непричастны к трагедии? Ведь виновных так и не нашли! Да и не была Кэрри уверена в своей правоте – ей просто хотелось найти себе оправдание. Джейн всегда поступала именно так: если очень хочется сделать что-то, что окружающие не слишком одобряют, значит, надо найти вескую причину, оправдывающую этот поступок.
   Да, его дочь выросла очень похожей на свою мать – и внешне, и по характеру. На ту самую Джейн, которая за четверть века совместной жизни уступила своему мужу всего лишь три раза. Ах, Кэролайн, Кэролайн…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. НАТАНИЭЛЬ

   Флаер не вернулся – вместо него на озере появился экраноплан. Натаниэль узнал о его приближении задолго до того, как серебристая машина выскочила из редеющего тумана, – «глаза» работали исправно, – но всё равно экраноплан возник неожиданно: его хищный силуэт словно соткался из белой дымки. «Понятно, – мысленно усмехнулся Нат, – «ищейка» нашла на месте моего дома только дымящуюся чёрную яму да клочья металла, вот они и хотят разобраться, что же там произошло. С воздуха несподручно – надо посмотреть с воды. А потом, когда они не заметят ничего подозрительного, – а они не заметят! – экраноплан выберет местечко, где можно пристать к берегу – не будет же он высаживать стражей в воду, они ведь ножки промочат!».
   Нат не ошибся – через десять минут острый нос экраноплана нацелился туда, где на стыке мыса с общей береговой линией был крохотный заливчик, окаймлённый полоской песка. Отрезали отступление – но разве ему, Натти Бампо, есть куда отступать? Натаниэль сжал ствол винтовки, не отрывая глаз от дисплея. «Сколько вас там? – думал он, следя за сигналами «шпиона». – Двое? Нет, трое. Четверо! Ну что ж, давайте, парни, идите… Вы, конечно, в бронекомбинезонах, но это ничего. «Шариата» у меня нет, зато бронебойными пулями с сердечниками из обеднённого урана я всё-таки сумел разжиться. Патронов с такими пулями у меня немного, но вам – вам хватит. И вашу броню они прошивают превосходно – это уже проверено…».
//-- * * * --//
   «Мама Роза» ошиблась – стрелять на улицах не начали, хотя белые американцы, напуганные беспорядками двадцать четвёртого года, активно запасались огнестрельным оружием. Покупали пистолеты, помповые ружья и даже куда более серьёзные игрушки – вплоть до гранатомётов и тяжёлых многоствольных пулемётов. Владельцы оружейных лавок потирали руки, подсчитывая бешеные барыши, а домохозяйки занимались в стрелковых клубах, старательно решетя молчаливые мишени. Но до настоящей стрельбы дело так и не дошло – события развивались совсем по-другому.
   «Новые варвары» не штурмовали твердыни белой цивилизации, не взламывали таранами неприступные стены, не забрасывали на зубцы башен крючья верёвочных лестниц. Их пригласили внутрь этих крепостей сами их обитатели – пригласили для того, чтобы варвары подметали двор, чистили котлы на кухне, ухаживали за скотом и прислуживали господам. А потом – потом случилось неизбежное: многочисленные пришельцы заявили о своих претензиях на место под солнцем.
   Коренное белое население Америки и всех развитых стран Европы старело. Стариков становилось всё больше и больше, молодых – всё меньше и меньше. По закону всего живого и дышащего старики уходили, уходили рано или поздно, несмотря на все достижения медицины и на увеличение продолжительности срока жизни, и некому было их сменить – у господ было мало детей и ещё меньше внуков, не говоря уже о правнуках.
   А рядом бушевал и кипел жизненной энергией совсем другой мир, отличный от сытого и упорядоченного мира белых. Этот мир молодел, ему было уже тесно в своих естественных границах, и молодые, полные сил выходцы из этого мира искали применение своим силам. И находили – в стареющем и дряхлеющем мире белых.
   К середине тридцатых политическая карта планеты начала изменяться. Рождался Новый Халифат – арабские страны объединялись. Процессу объединения способствовала экономическая интеграция – единая арабская валюта оказалась ниткой, сшившей отдельные лоскуты веры, обычаев и традиций в общий ковёр сверхдержавы.
   Новый Халифат стремительно расширял свои границы. Африканские страны одна за другой входили в его состав – волна катилась с востока на запад и с севера на юг, от Египта до Мавритании и Марокко и от Ливии до Мадагаскара и Южно-Африканской республики. Движение шло и на север – бывшие среднеазиатские республики исчезнувшего Советского Союза становились владениями Нового Халифата. Россия съёживалась до границ XVI века, оскаливаясь клыками ядерных боеголовок в ответ на попытки «новых бедуинов» проверить прочность её рубежей. Однако страсти кипели и внутри России – мусульманские республики – Татарстан, Башкирия, Калмыкия – требовали выхода из состава федерации с тем, чтобы воссоединиться с единоверцами и стать частью Халифата.
   Турция легко рассталась с европейскими ценностями, быстро возвращаясь во времена Сулеймана Великолепного и Оттоманской империи, и на Балканах – в который уже раз за долгую историю этим мест – всё туже затягивался узел противоречий. «Возьмут ли новые варвары Рим?» – вопрошали итальянские газеты, а в Испании всерьёз поговаривали о новой Реконкисте, если мавры вновь захватят Кастилию и Арагон. Франция, формально оставаясь президентской республикой, всё больше напоминала восточный эмират, а потомки викингов, силясь оградить свой дом от наплыва пришельцев с востока, ужесточали иммиграционные законы. Праправнуки сипаев появились в британском парламенте, и Шотландия с Ирландией заявили о своём выходе из Соединённого королевства.
   А на Дальнем Востоке и в Тихоокеанском регионе во весь голос заявила о себе другая сила. Япония, Китай и Корея образовали Азиатский Союз «жёлтых драконов» – технические достижения Страны Восходящего солнца соединились с неисчерпаемыми человеческими ресурсами Поднебесной империи. Новорождённый Союз, запустив щупальца в Сибирь и вобрав в себя Малайзию с Индокитаем и множество мелких островных государств Тихого океана, энергично проникал в страны Центральной и Южной Америки, используя застарелую неприязнь латиноамериканцев к бледнолицым гринго и прибирая к рукам нефтяные поля Венесуэлы. Индия, Индонезия и Филиппины оказались на границе сфер влияния арабского мира и «жёлтых драконов», и мусульманские сепаратисты играли в этих странах роль мины замедленного действия. И чесали головы меланхоличные австралийцы, размышляя, удастся ли остановить новый самурайский натиск, куда более масштабный, нежели тот, который был отбит в прошлом веке. И что лучше – женщины в парандже на улицах Мельбурна или девушки в кимоно на пляжах Сиднея?
   Глобальный процесс набирал силу и в Соединённых Штатах Америки – смуглокожие американцы карабкались вверх по ступеням общественной пирамиды. Им было труднее, нежели их белым собратьям, они встречали сопротивление – когда скрытое, а когда и явное, – однако браун-скины брали упорством и главное – числом. Белой молодёжи было слишком мало, чтобы полностью заменить тех, чьё время истекало; белые старики вынужденно уступали свои места людям с другим цветом кожи, и они становились мэрами городов, конгрессменами и губернаторами штатов. Работал естественный отбор и закон чисел: если из тысячи человек найдётся сотня энергичных личностей, рвущихся к власти, то среди десяти тысяч таковых наберётся минимум пятьсот, а при прочих равных условиях, обеспечиваемых демократией, – и вся тысяча. А если ещё к тому же на выборах их поддерживают многочисленные единоплеменники… И набирали силу восточные религиозные конфессии, опирающиеся на миллионы и миллионы верующих.
   Проникновению выходцев с востока в большой бизнес способствовали арабские нефтяные капиталы – золотой динар уверенно теснил доллар. К тому же кое-кто из старой финансовой элиты, почуявшей, откуда дует ветер, без колебаний переходил на сторону победителей. Динар или доллар – какая, в конце концов, разница? Деньги – они ведь не имеют цвета кожи. А менеджеры среднего звена давно уже «посмуглели» – бизнесмены тоже люди, и они тоже стареют, и они тоже смертны.
   Дольше всех удерживали свои позиции военные. Генералы и адмиралы оказывали всемерную поддержку любому мало-мальски перспективному белому, пробивающемуся к заветным большим звёздам на погонах и притормаживали его конкурентов. Но беда в том, что любой генерал когда-то был лейтенантом, а среди выпускников военных училищ всё больше появлялось смуглокожих лейтенантов. И браун-скины становились командирами атомных подводных лодок и авианосцев, ракетных баз и крупных войсковых соединений. А белые ветераны, помнившие «Бурю в пустыне», уходили в отставку, с тоской вспоминая «старые добрые времена».
   Мир менялся – изнутри.
//-- * * * --//
   Да, до уличных боёв дело не дошло, но кровь – кровь всё-таки пролилась. По-другому, наверно, и быть не могло.
   Их называли эйпиррами [13 - Эйпирр – аббревиатура от Adherents of the Pureness of the Race (англ.) – ревнители чистоты расы.]. Движение это родилось стихийно, хотя почти наверняка за ним стояли кое-кто из сильных мира сего – из числа тех, для кого перемены означали утрату богатства, власти и влияния. А ряды боевиков пополняли простые обыватели, ошалевшие, напуганные и не понимающие, что происходит – привычная и размеренная жизнь рушилась на глазах, словно подмытый бурным течением обрывистый берег. Страх трансформировался в злобу, в неистовое желание найти того, кто во всём этом виноват, и спросить с него по полной. Люди меньше всего склонны винить в своих бедах и несчастьях самих себя – возложить вину на других всегда легче и удобнее.
   Никакой политической – или иной – программы у эйпирров не было. Они следовали примитивному девизу: «Бей цветных, пока они не съели белых!», следовали тупо и яростно. Движение было подавлено в течение нескольких лет, хотя отдельные вспышки расовой ненависти продолжались гораздо дольше. Преступления такого рода против граждан страны в новой Америке рассматривались как преступления против государства, и реакция властей была жёсткой. Главари эйпирров попали на электрический стул (а кое-кому из них, следуя новым веяниям, отрубили головы), уцелевшие рядовые исполнители рассеялись и затаились. Движение эйпирров было обречено изначально, но оно запомнилось целым рядом кровавых побоищ – жестоких и бессмысленных.
   – Сограждане! – голос миловидной дикторши-мулатки дрожал от волнения, а в глазах явственно просматривалась тень испуга. – Сегодня, в семь часов утра, мы стали свидетелями нового преступления эйпирров. В одном из пригородов Чикаго…
   «Идиоты, – подумал Натаниэль. – Неужели они не понимают, что таким способом ничего не исправишь? Браун-скинов слишком много, и они не замедлят принять ответные меры…»
   Он сел перед экраном, отставив в сторону чашку с недопитым кофе. Приходя домой, Нат сразу же включал медиа-центр, чтобы быть в курсе новостей – на работе ему было не до этого. Он обычно ужинал, слушая новости, но эта новость заставила его забыть о еде.
   На экране стлался чёрный дым, прошитый острыми языками пламени, а голос за кадром комментировал события:
   – Группа эйпирров – по предварительным данным, их было около двадцати человек, – ворвалась в этот район на автомашинах. Люди мирно спали в своих жилищах, а нападавшие открыли огонь из гранатомётов. Точное число погибших…
   «Этот коттедж сложился от попадания, как карточный домик, – вряд ли хоть кому-то удалось выбраться из-под развалин. И этот тоже, и тот – да, эти парни не жалели зарядов…».
   – Но самое страшное произошло потом…
   Нат увидел искорёженный остов жёлтого школьного автобуса, завалившийся набок.
   – Эйпирры подожгли этот автобус – подожгли вместе с детьми. Никто из детей не спасся – уцелевших добивали автоматными очередями…
   Дети лежали неподалёку от автобуса, и никто из них не подавал признаков жизни. А затем стали видны согнутые фигуры людей в тёмных комбинезонах, с оружием в руках. Они торопливо залезали в машины, которые, надсадно взревев моторами, исчезали в клубах дыма и пыли.
   – Смотрите, вот их лица! Обязанность каждого законопослушного гражданина страны известить власти, если кто-то из этих людей появится…
   «Положим, лиц не разобрать, – подумал Нат, когда на экране появилось укрупнённое изображение, – они в масках. Но всё равно – не завидую я этим парням. Теперь их будут травить, как бешеных волков, травить, пока не затравят. Эти снимки сделаны через систему континентального слежения – вряд ли в это время и в этом месте мог оказаться дотошный корреспондент с видеокамерой. После соответствующей компьютерной обработки на основе этих фотографий можно получить портреты нападавших – пусть даже примерные. И тогда… Помнится мне, у нас в «High Tech» работали на этой задачей ещё лет пятнадцать назад. А эту запись, наверно, гоняют целый день – ведь сейчас уже…».
   Он посмотрел на большие настенные часы – их когда-то купила Джейн, – и тут запищал сигнал: кто-то стоял у ограды его дома, и этот кто-то явно хотел войти.
   Бампо бросил взгляд на миниатюрный монитор камеры внешнего обзора. Да, так и есть – у ворот переминался с ноги на ногу человек, одетый в короткую коричневую кожаную куртку поверх тёмного комбинезона.
   Сигнал повторился. Нат выдвинул ящик стола, достал оттуда автоматический пистолет, сунул его за пояс и вышел на улицу. Он шёл по дорожке, ведущей от двери дома к воротам, не спеша – он уже знал, кто там стоит, и ему хотелось подумать, как поступить.
   – Брат! – выдохнул человек у ограды, когда Натаниэль подошёл к воротам и включил «привратника» – дисплей, позволяющий гостю и хозяину видеть друг друга и говорить. – Белый брат! Мне нужно пересидеть до утра, пока эти собаки не успокоятся. А утром…
   Нат молчал, глядя в глаза эйпирра – в безумные глаза, где были перемешаны злоба и страх, – и видел перед собой сначала восковое лицо Джейн в морге, потом смеющуюся Кэролайн в белом платье, с фатой на голове; и снова Джейн, и снова Кэролайн, но уже с детьми, которых он так и не видел никогда в реале. А потом он увидел горящие дома, остов сожжённого школьного автобуса и разбросанные в беспорядке детские тела, разорванные пулями со смещённым центром тяжести, нелепые в уродливых позах смерти, словно сломанные игрушки… Нат молчал бесконечно долго – наверно, целую минуту, – а потом сурово произнёс каким-то чужим голосом, как будто говорил не он, Натаниэль Бампо, руководитель департамента новых разработок «High Tech Corporation», а человек из другого времени или даже из другого мира:
   – Я тебе не брат. Уходи. Я не буду прятать в своём доме убийцу детей. Если ты ступил на тропу войны, воюй с мужчинами, а не расстреливай из автомата ребятишек. Я всё сказал.
   Парень судорожно сглотнул – кадык на его горле дёрнулся вверх-вниз, – повернулся и побежал вдоль ограды, затравленно озираясь по сторонам. Нат долго смотрел ему вслед, пока фигура в мешковатом комбинезоне не растаяла в сгустившейся темноте.
   Но в полицию он звонить не стал.
//-- * * * --//
   «High Tech Corporation» процветала по-прежнему, несмотря на то, что в её штате всё больше было смуглокожих сотрудников, причём отнюдь не только на должностях курьеров или секретарш. Ведь мозги у всех людей устроены одинаково, всё зависит лишь от уровня общего и специального образования, а университеты год за годом выпускали тысячи и тысячи «небелых» выпускников. И они оказывались ничуть не худшими специалистами, чем их белые предшественники, и приносили компании солидную прибыль, зачастую поражая даже ветеранов «High Tech» своими нестандартными техническими решениями. «Ладошки» и «супераккумуляторы» давно появились на рынке, и уже пошли в серийное производство первые пригодные для массового потребителя образцы пищевых синтезаторов.
   В тридцать девятом Натаниэль получил новый, сокрушительный удар – совершенно неожиданный и оттого особенно болезненный. В коридорах многоэтажного головного офиса «High Tech Corporation» давно уже циркулировали неясные слухи о каких-то грядущих уже в скором будущем серьёзных переменах, но всё случилось как-то слишком быстро. Сначала почти полностью сменился совет директоров, а однажды утром в кабинете Ната замурлыкал коммуникатор, и вкрадчивый голосок секретарши проворковал:
   – Мистер Бампо, вас хочет видеть директор по персоналу господин Аль-Мансур!
   «Аль-Мансур? Это что ещё за хрень? А куда девался старина Бойл? – недоумевал Нат, поднимаясь на скоростном лифте на административный этаж. – И что ему от меня надо?».
   Аль-Мансур оказался стройным, безукоризненно одетым моложавым арабом. Вежливо предложив Бампо сесть, он без промедления перешёл к делу, явно демонстрируя неплохое знакомство со старой истиной «время – деньги».
   – Мистер Бампо, – английский у Аль-Мансура был превосходным, с едва уловимым акцентом, – компания высоко ценит ваш огромный опыт и ваши заслуги. К сожалению, обстоятельства против нас – вы прекрасно знаете, что такое конкурентная борьба. Нас теснят, и мы вынуждены защищаться. В сложившейся ситуации у нас нет другого выхода – нам придётся уменьшить заработную плату большинству служащих «High Tech». Конечно, мы не можем платить вам, – директор по персоналу выдержал короткую паузу, – в вашем прежнем статусе главы департамента новых разработок меньше, чем платили раньше. Это было бы несправедливо, – ещё одна пауза, – …и мы предлагаем вам стать инструктором по подготовке молодых специалистов. Зарплата у вас будет меньше, но и работы тоже будет меньше – гораздо меньше. Да и ответственности тоже будет куда меньше.
   – А кто придёт на моё место? – спросил Нат, сохраняя спокойствие. Сотрясать воздух патетическими высказываниями вроде «Я никогда не боялся ответственности!» или задавать идиотский вопрос «Но почему?» было бессмысленно – ясно ведь, что всё уже решено.
   – На ваше место, – глаза Аль-Мансура похолодели, – придёт новый перспективный работник. Из Саудовской Аравии – такова политика нового руководства компании. Вам хватит трёх дней на передачу дел?
   – Я… могу подумать? – ошеломлённо выдавил Нат.
   – Думайте. До завтра, но не больше, – жёстко произнёс Аль-Мансур. – Вам до пенсии ещё несколько лет – вряд ли стоит отказываться от выгодного предложения. Особенно принимая во внимание, – добавил он, глядя в глаза Натаниэлю, – настоящие и будущие перемены. Вы меня понимаете? – закончил директор по персоналу, вставая и давая понять, что аудиенция окончена.
   Вернувшись к себе в офис, Бампо отключил внешнюю связь и вышел через свой личный терминал в базу данных своего департамента. Ещё пару лет назад с помощью Мэрфи он создал на одном из жёстких дисков укромный уголок – настолько укромный, что его объём даже не отображался на диаграмме заполненности диска, а открыть его можно было только еженедельно менявшимся кодом, известным лишь самому Нату. В этот скрытый сектор он записывал свои последние идеи и разработки, касавшиеся маскировочного поля – «шапки-невидимки», как его называли. Введя код доступа, Натаниэль подождал, пока на экране появится запрос на подтверждение, и снова набрал код, изменив в нём всего один из пятнадцати символов. «Неверно! – тут же появилось на экране. – Внимание! Повторная ошибка приведёт к уничтожению массива!». Нат усмехнулся и повторил неверный код. Дело сделано – программа-убийца запущена, и всё то, что Натаниэль сюда записывал, стёрто без возможности восстановления.
   Нат отнюдь не обольщался – над «шапкой-невидимкой» работало множество людей, и рано или поздно кто-нибудь из них додумается до того, что уже пришло в голову ему, Нату. Один человек не остановит технический прогресс – наивно на это надеяться. Но как бы то ни было, он, Натаниэль Бампо, не будет помогать новым хозяевам его страны.
   А что именно случилось с «High Tech Corporation», Нату этим же вечером разъяснил Колдуэлл – разъяснил предельно доходчиво, несмотря на то, что они на пару осушили целую бутылку виски.
   – Нас купили с потрохами, старина, – сказал Джон угрюмо. – Арабский мир сколотил огромные деньги на продаже нефти – настолько большие, что Восток уже не в силах их переварить! Арабы уже давно – где-то с конца прошлого века – активно инвестируют эти деньги в западную экономику, получая на этом бешеные дивиденды. Потом началось долевое участие, а затем и скупка контрольных пакетов акций. Потомки бедуинов наловчились владеть ultimate weapon [14 - Ultimate weapon (англ.) – абсолютное оружие.] современности – деньгами – не хуже, чем их предки владели кривыми саблями… Ты не найдёшь сейчас на всём нашем континенте ни одной мало-мальски значащей фирмы, где не был бы задействован арабский капитал! Эр-Рияд заинтересовался нашими разработками, – кстати, и разработками твоего отдела по синтезу пищевой органики, – и решил прибрать всю корпорацию к рукам. Ты представляешь, какие им светят прибыли, если удастся наладить серийный выпуск синтезаторов в промышленных масштабах? А мы с тобой, – Джон горько покачал головой и со щелчком распечатал банку пива, – отработанный материал. Тот, кто тебя сменит, – он ведь выходец из саудовской элиты, так что брыкаться бестолку. Тем более что ты – белый.
   – Я не буду учить браун-скинов тому, что знаю и умею сам, – глухо сказал Нат. – Они убили Джейн.
   На следующий день Натаниэль подал заявление об увольнении. Его не удерживали, хотя выразили вежливое сожаление. Причитающие ему деньги он получил полностью, до последнего цента, – никто не собирался обманывать его по мелочам и добивать упавшего.
//-- * * * --//
   Целый год Нат ничего не делал, благо за без малого сорок лет работы в «High Tech» его текущий счёт изрядно вырос. Он не знал, куда себя деть, и зачастую просто сидел на кухне, тупо наблюдая, как по оконному стеклу стекают дождевые капли. И одна и та же мысль назойливо стучала в его голове – раз за разом: «Мы проиграли демографическую войну – остаётся только подписать безоговорочную капитуляцию…». «Мы растаяли, как кусочек холодного белого сахара в чашке горячего чёрного кофе…» – думал Натаниэль, размешивая сахар и глядя на поднимающийся над фарфоровой чашкой лёгкий дымок.
   Он почти никуда не выходил, покидая свое одинокое жилище только в случае крайней необходимости, а Дик Мэрфи и Джон Колдуэлл навещали его нечасто – у них хватало своих проблем. «Каждый выживает в одиночку» – похоже, это циничное выражение становилось будничным.
   Иногда Нат по многолетней привычке возвращался мыслями к работе, размышлял о векторе напряжённости маскировочного поля, о его конфигурации, об эмиттерах и о расходе энергии, но он тут же гнал эти мысли прочь. Всё, с прошлым покончено, и возврата нет.
   Однако были и другие мысли, которые Натаниэль анализировал, стараясь довести до логического завершения. Белые проиграли – это факт, но это всего лишь констатация факта. Остаётся ещё вопрос: почему это произошло? Почему энергичная раса, преобразившая мир и достигшая невиданных доселе высот, тянущаяся к звёздам и к тайнам материи, вдруг начала угасать, совершая то, что можно было с полным правом назвать расовым самоубийством?
   Нат думал. Времени у него было предостаточно, а привычка думать над той или иной проблемой вошла в плоть и кровь. Освободившись от жесткого ритма, навязываемого всем образом жизни и работой в корпорации, он вдруг получил возможность поразмыслить над темами, которые раньше полагал отвлечёнными, бесполезными, поскольку от них вряд ли можно было ожидать реальной экономической выгоды, исчисленной в денежных единицах.
   «Мы жили хорошо, даже очень хорошо – у нас было всё. Мы поднялись на вершину, огляделись и… поняли, что дальше идти некуда, да и незачем. И нам стало тепло и уютно, и мы перестали понимать тех сумасбродов, которые когда-то плыли через бушующие моря, ломились сквозь непролазные джунгли и карабкались по скалам. Хотя нет, мы их понимали – если в конце пути героев ждали груды золота или алмазные россыпи. Тогда да, тогда стоит сворачивать шеи на преградах и в кровь обдирать руки. Но для нас всё это было уже позади – мы шагали по протоптанным дорогам, точнее, мчались по ним на своих роскошных машинах. Нам не надо было ломать голову над тем, как нам жить – рецепт уже приготовлен. Добейся успеха и наслаждайся жизнью – регламентированной и до последней клеточки расчерченной жизнью, где каждому отведено соответствующее место. Нам объясняли, что хорошо и что плохо, что надо кушать и как нужно одеваться, какую машину купить и какую передачу смотреть, какой пастой чистить зубы и за какого кандидата голосовать на выборах. И мы слушались, и следовали предписаниям, и радовались тому, как хорошо всё у нас устроено – мы ведь искренне в это верили. И когда нам говорили, что дети нам не нужны, потому что они сводят с ума своих родителей и мешают им жить, мы тоже этому верили. И мы забыли о том, что любой народ живёт только до тех пор, пока продолжает себя в детях.
   Нас приучили к тому, что нам некуда больше стремиться – мы уже всего достигли. А раз так, то зачем заботиться о тех, кто придёт тебе на смену? И мы расслабились… Мы жили для себя – только для себя. Мы начали воспринимать необходимость заботиться о ком-то другом как досадную помеху нашему безмятежному существованию. Мы перестали думать о будущем – зачем, когда есть прекрасное настоящее? Только вот сами ли мы додумались до этого мудрого откровения, или же нам его ненавязчиво подсказали?».
//-- * * * --//
   В сороковом году президентом США стал негр. Это событие никого особо не удивило – в Европе подобное наблюдалось сплошь и рядом. Президентом Франции был араб, премьер-министром Великобритании – индус, канцлером Германии – турок, а на последних президентских выборах в России победил чеченец.
   Однако Натаниэля это событие, как ни странно, встряхнуло – он вышел из состояния душевного оцепенения. Просматривая объявления в Сети, Нат обнаружил вакансию, которая пришлась ему по душе – прежде всего потому, что эта работа предполагала минимум общения с людьми. Так Натаниэль Бампо стал рейнджером заповедника Великих Озёр.
   Новые обязанности оказались несложными – с ними физически сильный и энергичный мужчина справлялся без всякого труда. Зато теперь он мог часами бродить по лесу и дышать его древними запахами – Нат словно остановился на бегу и с изумлением увидел, что рядом есть другой мир, которого он прежде не замечал в сумятице дел; мир, с которого и началась та Америка, где он родился и вырос. Рейнджерам по штату и по традиции полагалось носить оружие, и Нат быстро выучился метко стрелять, влёт прошибая из винтовки подброшенную высоко вверх пустую жестянку из-под пива или кока-колы.
   А ещё он пристрастился к чтению – и новейших AV-книг [15 - AV-книга – электронная форма книги на аудиовидеоносителе (на диске или на кристалле).], и особенно старинных бумажных. Нат и не предполагал, что это занятие может оказаться настолько увлекательным. Долгими вечерами, сидя в своём лесном доме у горящего камина, он перелистывал таинственно шуршащие белые страницы, наполненные мыслями и переживаниями людей, живших до него на маленькой планете по имени Земля. Так он узнал, к своему удивлению, что триста лет назад по этим самым местам бродил его тёзка – охотился на оленей, сражался с кровожадными ирокезами и спасал попавших в беду бледнолицых девиц. «Вот ведь как интересно, – подумал Нат, прочтя книгу, – всё кончается там, откуда начиналось. Как там звали этого последнего из могикан?».
   …И оживал лес за стенами дома, и звучали таинственные голоса, и мелькали неясные тени. И холодил ладонь гранёный ствол карабина, и надо было пройти через враждебную тёмную чащу, полную недобрых и зорких глаз, чтобы известить коменданта форта о том, что гуроны вновь вступили на тропу войны, и что нужно быть начеку. И что надо укрыть от случайной стрелы женщин и детей – в первую очередь детей, потому что иначе…
   А другая книга – сборник рассказов Джека Лондона, отчаянного парня, жившего сто пятьдесят лет назад, оставила горький осадок. Вернее, горечь вызвала не вся книга, а один из рассказов, называвшийся «Лига стариков» – про старика-индейца, вступившего в неравную и заведомо безнадёжную борьбу с могучей расой белых пришельцев. А больше всего поразила Ната одна фраза – вопрос, заданный дюжему полисмену этим стариком, увидевшим хорошенькую белокурую девушку: «Как такие хрупкие скво могут рожать таких сильных мужчин, как ты?». «Знал бы ты, индеец, – с горечью подумал Натаниэль, – что придёт время, и эти скво перестанут рожать воинов… Тебе тогда, наверно, легче было бы умирать…».
//-- * * * --//
   Покидать своё лесное жилище Натаниэль старался как можно реже – особенно после того, как вышел на пенсию. Он делал это только тогда, когда надо было посетить ближайший городок и сделать там необходимые закупки. Кончено, Нат мог бы оформить доставку всего нужного и на дом, но он не хотел, чтобы кто-то нарушал его уединение. Уж лучше самому выбраться на час-полтора в этот чужой мир – тогда, когда ты сам этого захочешь, – чем позволить этому миру стучаться в твою дверь, когда это будет удобнее ему.
   И только один раз Натаниэль ночевал в своём старом доме в городе – в последний раз.
   …Агент по недвижимости – шустрый метис лет тридцати – не скрывал своей радости. Ещё бы – приобрести такой великолепный дом в прекрасном районе по цене гораздо ниже той, которую он ожидал. Этот бледнолицый старик не стал торговаться, хотя легко мог бы получить процентов на сорок больше, и агент уже прикидывал в уме, сколько он заработает на продаже этого роскошного жилища.
   – Вы хотите забрать что-нибудь ценное, сеньор Бампо? – спросил он хозяина – уже бывшего хозяина.
   – Нет, сеньор Мендес, – ответил Нат, окинув взглядом холл. «Все действительно для меня ценное, – подумал он, – фотографии Кэрри и внуков, картины и статуэтки – память о моей Джейн, книги – я уже забрал. Это уже не дом – это пустая скорлупа»
   – Вот и прекрасно. Распишитесь, – агент зашуршал бумагами, – вот здесь, здесь, и ещё вот тут. Вы как хотите получить деньги – динарами или долларами? Если вы собираетесь хранить их в банке, то особой разницы нет, а вот в магазинах сейчас куда охотнее принимают динары. Зачем терять процент при конвертации, верно?
   – Всё равно, – равнодушно бросил Натаниэль – Хотя… Давайте динарами – вот на эту карту, – он протянул агенту пластиковый прямоугольник, – с доступом на всю сумму.
   Сеньор Мендес вставил карту в портативный сканер и проворно набрал комбинацию цифр, усердно шевеля при этом своими аккуратными чёрными усиками.
   – Готово, – сказал он, возвращая Нату кредитку. – Проверьте, всё ли правильно.
   Бампо кивнул, активировал доступ и скользнул глазами по семизначному числу, высветившемуся в окошке банк-сканера.
   – Всё верно, – подтвердил он. – Вы знаете свою работу, сеньор Мендес. Набор ключей – от дверей, от ворот, от гаража – возьмите. Если новый владелец захочет сменить коды, то это несложно.
   – Да, да, конечно. – Глаза агента поблёскивали – его распирало от удовольствия, и он не мог молчать. – А вы знаете, сеньор Бампо, на ваш дом уже есть покупатель. Бизнесмен-араб – у него три жены и тринадцать детей! Такая большая семья – им нужно много места. А в вашем доме… – но тут Мендес осёкся, заметив выражение глаз Ната. – Извините, сеньор Бампо, я не хотел… Извините…
   – Не извиняйтесь, сеньор Мендес, – спокойно произнёс Натаниэль, – я всё понимаю. Могу ли я здесь переночевать? Уже поздно, а мне довольно далеко ехать. А утром я просто захлопну дверь – она запирается автоматически.
   – Да, да, конечно, – закивал головой незадачливый агент, кляня себя за то, что коснулся столь щекотливой темы, и явно обрадованный тем, что собеседник не стал её развивать. – Я приеду завтра, часов в десять, не раньше, и вы…
   – Я уеду в восемь, – перебил его Нат всё тем же ровным тоном. – Так что прощайте, сеньор Мендес. Вряд ли мы с вами снова увидимся – недвижимости у меня больше нет.
   Ночью Натаниэль долго не мог уснуть, думая о том, что этот дом он так и не сумел наполнить детским смехом, и что за него это сделают другие. А дом молчал, и даже призраки прошлого – если они здесь были – безнадёжно вязли в толстом слое пыли, скопившемся за долгие годы необитаемости этого жилища.
//-- * * * --//
   Продавец был подчёркнуто вежлив и предупредителен – ещё бы, не часто появляются покупатели, готовые сделать такую крупную покупку. А то, что этот белый – интересно, сколько ему лет? пятьдесят? шестьдесят? семьдесят? – действительно хочет купить пищевой синтезатор, а не просто разглядывает эту занимательную и очень дорогую игрушку, Хасан понял очень быстро. Понял он и то, что этот парень – спец, и что пытаться рассказывать ему сказки о невероятных возможностях синтезатора нет никакого резона.
   – Разъём стандартный, а источник можете подключить любой – хоть водородный реактор, хоть аккумулятор. Можете даже подсоединиться к автомобильному генератору – только вот расход топлива… На полфунта еды вы затратите столько бензина, сколько вам хватит на двести миль езды. Куда экономичнее использовать систему «ладошек», тогда…
   Нат слушал молча, не перебивая, лишь изредка кивая головой. «Да, они довели наших мастодонтов до кондиции, – думал он, рассматривая изящный блестящий корпус с откидной крышкой. – И вес – первые опытные образцы мы перетаскивали вчетвером, пыхтя от натуги, а этот я легко унесу один – на руках».
   – Подробная инструкция, – продавец показал толстенную книжицу, похожую на иллюстрированный журнал, – и набор программ, – он извлёк пачку разноцветных компакт-дисков. – Диапазон исходного органического сырья, пригодного для переработки, не столь обширен, как хотелось бы, но в гарантийное обслуживание входит и модернизация агрегата в течение трёх лет – без дополнительной оплаты. Если, конечно, вы не будете оформлять долгосрочный кредит – в этом случае…
   – Я заплачу всё сразу, – прервал его Нат, заметив, как при этих его словах округлились глаза продавца.
   – Динарами? – осторожно поинтересовался Хасан. – Хотя, конечно, я приму и доллары, если вам так удобнее.
   – Динарами, – усмехнулся Натаниэль. – Меня уже предупредили. Зачем терять процент при конвертации, верно?
   От помощи – довольный Хасан вызвался лично донести синтезатор до машины – Нат отказался. Уже уходя, он встретился в дверях с женщиной в тёмном платье и в хиджабе.
   – Здравствуй, почтенный Хасан, – певуче произнесла она, лишь мимоходом зацепив взглядом Натаниэля.
   – Здравствуй, почтенная Мариам, – приветствовал её продавец, и его улыбка, в отличие от официально-вежливой, с которой он разговаривал с Бампо, была искренней. – Я слышал, твоя средняя дочь уже родила первенца! Это правда?
   Что ответила Хасану женщина, Нат не услышал, но когда он уже выходил на улицу, до него донёслось негромкое:
   – Эти бывшие ещё попадаются на наших улицах. А я думала, они уже все вымерли…
   В глазах у Натаниэля потемнело, он скрипнул зубами, но сдержался. Уложив покупку в багажник, он захлопнул заднюю дверцу и тут заметил невдалеке двух смуглокожих детей лет четырёх-пяти – мальчика и девочку. Они с явным любопытством смотрели на… Нет, не на автомобиль – эта древняя колымага их ничуть не заинтересовала. Дети рассматривали блестящими глазёнками самого Ната – с таким видом, словно перед ними появилось вдруг сказочное существо, которое невозможно встретить в обычной жизни.
//-- * * * --//
   За событиями в мире Натаниэль следил, и очень внимательно: в отличие от Ната Бампо XVIII века Нат Бампо века XXI располагал куда более совершенной техникой.
   В пятьдесят четвёртом две новые сверхдержавы, оспаривавшие друг у друга власть над изменившимся миром, столкнулись – разразился тихоокеанский кризис. И Натаниэль поймал себя на том, что испытывает чувство, очень похожее на откровенное злорадство – пусть бьют друг друга! Но когда конфликт между Новым Халифатом и Азиатским Союзом вплотную подошёл к той грани, за которой начинается широкомасштабная война, ему стало не по себе. «Неужели всё это, – думал он, следя за скользящей над гладью озера белокрылой чайкой, – и этот лес, и эта птица в один миг может рассыпаться радиоактивным пеплом?». А потом Нат вспомнил о Кэролайн, и его обдало леденящим холодом – если над Индостаном встанут атомные грибы, то у его маленькой Кэрри с детьми (неважно, что они уже выросли) не будет ни единого шанса уцелеть.
   Соединённые Штаты, формально оставаясь независимой страной, практически вошли в состав Нового Халифата. Однако активного участия в противостоянии они не принимали – хватало внутренних проблем. Всё тихоокеанское побережье – от Калифорнии до Аляски – было охвачено этническими беспорядками, в которых схлестнулись латиноамериканцы и китайцы из многочисленных диаспор с одной стороны и тёмнокожие мусульмане – с другой. О происходящем по официальным каналам сообщалось глухо и невнятно, хотя дело шло к самой настоящей гражданской войне. Число жертв с обеих сторон исчислялось десятками тысяч, и обоюдная жестокость далеко превзошла ту, с которой действовали двадцать лет назад приснопамятные эйпирры.
   В полыхающие штаты восточного побережья Америки были введены отряды наскоро сформированного корпуса «сил поддержания общественного порядка» и правительственные войска. Они именовались миротворцами, хотя частенько превращались в обыкновенных карателей – информационные каналы Азиатского Союза захлёбывались сообщениями о расправах над проживающими на территории «полыхающих штатов» китайцами и японцами. Китайские подводные лодки прорывались к берегам Калифорнии и выплевывали из своих торпедных аппаратов прямо на песчаные пляжи самоходные капсулы-контейнеры с оружием для желтокожих «повстанцев», как их называли в Пекине и Токио, а через мексиканскую границу потоком шло японское военное снаряжение.
   Тем временем флот Нового Халифата высадил десант в Индонезии, поддерживая мусульманских сепаратистов. Горели джунгли, и арабские винтокрылы расстреливали с воздуха джонки и сампаны, переполненные беженцами. Вдоль индо-пакистанской границы разгорелись ожесточённые встречные бои бронетанковых соединений, а сверхзвуковые «джинны» заливали напалмом и забрасывали термобарическими бомбами города Кашмира и Пенджаба. Кровавый «мятеж на Минданао», по терминологии «желтых драконов», – или «восстание», выражаясь языком «новых бедуинов», – был беспощадно подавлен китайскими войсками, и Филиппины вошли в состав Азиатского Союза. Японо-индийская эскадра пресекла попытку высадки отборных частей африканской морской пехоты – «Зулусов Зимбабве» – на Цейлон. На дно пошли сотни кораблей, волны выбрасывали на берег обломки и трупы, акулы обжирались человеческим мясом, и тогда Новый Халифат потянулся к атомной бомбе. На улицах европейских столиц многотысячные толпы под зелёными знамёнами призывали покарать «неверных азиатов», а в России было введено военное положение. И люди, затаив дыхание, смотрели на стереоэкранах домашних медиа-центров переписанные на кристаллы старинные хроники времён Второй Мировой, где выли сирены, рушились дома и полосовали чёрное небо узкие белёсые клинки прожекторных лучей – неужели всё это повторится? К счастью, до обмена ядерными ударами дело всё-таки не дошло – враждующие стороны сумели придти к разумному компромиссу.
   В результате долгих переговоров Индия сохранила свою независимость, а Индонезия была разделена на два государства. Было принято решение о массовой депортации «лиц азиатской национальности» с территории США – транспортные корабли Азиатского Союза перевозили вынужденных эмигрантов в Южную Америку в течение трёх лет. В качестве компенсации США передали Японии Гавайские острова – через сто с лишним лет после Пёрл-Харбора над Оаху и Мидуэем поднялись флаги Страны Восходящего солнца.
   Конфликт затих, оставив тлеющие искры, угрожавшие новой вспышкой. А рейнджер заповедника Великих озёр Натаниэль Бампо испытал новую утрату: в бою у берегов Шри-Ланки получил прямое ракетное попадание и затонул со всем экипажем фрегат индийских военно-морских сил «Бенгал», на котором служил сублейтенант Джонатан Шриванса – его старший внук.
//-- * * * --//
   Кэролайн связалась с отцом по Сети. Это было не так просто – несмотря на мирный договор между Новым Халифатом и Азиатским Союзом и на прекращение военных действий в районе Тихого океана, Индия отныне считалась врагом Соединённых Штатов, и частные контакты граждан США с этим врагом пресекались. Кэрри плакала, и Нат заметил, как она сразу постарела – а ведь ей не было ещё и пятидесяти. Она сказала отцу, что двое других её детей, Лакшми и Радж, живы и здоровы, и что их дом не попал в зону бомбёжек. А ещё она сказал, что Лакшми уже замужем, и что скоро у Натаниэля будет правнук. И это немного утешило старого Бампо – жизнь продолжается. Но этот сетевой разговор отца с дочерью оказался последним – провайдеры блокировали связь с «враждебной державой».
   Натаниэль остался совсем один.
   А в шестьдесят седьмом году начались волнения на Аляске. Сеть переполнял поток противоречивых сообщений, разобраться в которых было не так просто. И только сравнивая новости из разных источников и отметая бред о «сумасшедшем бледнолицем генерале», якобы угрожавшем запуском ракет с кассетными водородными боеголовками из шахт на Аляске чуть ли не по всем крупным городам планеты, Натаниэль смог составить более-менее чёткую картину происходящего.
   Этот конфликт назревал давно. Немногочисленное население Аляски сумело сохранить прежний этнический состав – суровые условия севера не слишком нравились выходцам из жарких стран. И спаянные теми же суровыми условиями белые жители этого края не забыли чувство локтя и простую истину «любой народ живёт до тех пор, пока продолжает себя». До поры до времени аляскинцы так и жили особняком, но когда дело дошло до принудительной исламизации, они воспротивились.
   Командующий ракетными войсками на Аляске генерал Юджин Уайт поднял мятеж. Строго говоря, мятежом это выступление можно было назвать разве что с юридическо-казуистической точки зрения, поскольку генерала поддержало практически всё население штата. Жертв почти не было – двое оказавших сопротивление при аресте и застреленных на месте офицеров-браун-скинов не в счёт, – однако в Вашингтоне на эти события реагировали очень болезненно. Правительственные радикалы потребовали направить к берегам Аляски соединения боевых кораблей и немедленно подавить «мятеж сепаратистов» силой. Ситуация явно накалялась, но «сумасшедший бледнолицый генерал» оказался не так прост.
   Аляска заявила о своём суверенитете, в считанные часы провела референдум, а затем и президентские выборы, на которых Юджин Уайт одержал безоговорочную победу, став таким образом легитимным президентом новорождённой республики. После этого он тут же обратился к лидерам Азиатского Союза с просьбой защитить его страну от агрессии в обмен на долгосрочные концессии по разработке аляскинских полезных ископаемых. «Жёлтые драконы» плотоядно облизнулись, оскалили зубы, и японские тяжёлые ракетные крейсера преградили дорогу торопившимся к Анкориджу и Кадьяку американским авианосцам и десантным судам. Ко всему прочему, независимая Республика Аляска располагала ядерным оружием – ракетные базы были созданы там ещё сто лет назад – и недвусмысленно дала понять, что применит его, если её не оставят в покое. Тем не менее, Аляска стала новым яблоком раздора, вокруг которого сошлись интересы самых могущественных сил планеты – к границе Канады с Аляской шли колонны американской бронетехники, над арктическими льдами сменяли друг друга самолёты, оснащённые крылатыми ракетами, а возле Алеутских островов скользили в тёмной глубине Тихого океана обтекаемые тела атомных субмарин.
   Из всего этого Натаниэль сделал очевидный вывод – вся эта история непременно коснётся и его самого, отсидеться в сторонке, как в прошлый раз, не удастся. Конфликт имел ярко выраженный религиозно-расовый характер, причём между браун-скинами и белыми, а значит… Значит, новые хозяева новой Америки будут «зачищать тылы» – обязательно будут.
   И Нат снова почувствовал неприятный холодок в спине – знакомое, хоть и забытое ощущение. Ну да, конечно, – он уже дважды чувствовал этот холодок: первый раз в Париже, в двухтысячном году, а второй раз – в две тысячи двадцать втором, возле школы, в которой училась Кэрри.
   И старый Бампо начал готовиться к неизбежному, несмотря на то, что здравый смысл подсказывал ему – любое сопротивление заведомо безнадёжно.
//-- * * * --//
   Нат истратил все свои сбережения – зачем они ему теперь? – но не сумел бы сделать и десятой доли задуманного, если бы не помощь Мэрфи. Натаниэлю удалось разыскать его по Сети, и Ричард искренне обрадовался вызову старого друга. Они не виделись четверть века, с того времени, как Натаниэль подался в рейнджеры, но Дик не забыл Ната.
   А вот с Колдуэллом связаться не удалось. На вызовы он не отвечал, и Натаниэль так и не узнал, что с ним сталось – уехал ли Джон куда-то очень далеко или, скорее всего, уже переселился в лучший мир.
   Мэрфи прибыл на невзрачном старом грузовичке, доверху набитом разнокалиберными ящиками и коробками – Нат в общих чертах рассказал ему, что от него требуется. Ричард стал совершенно седым и как-то усох, сделавшись похожим на старого воробья. Но этот воробей всё ещё хорохорился – его движения не утратили знакомой Нату порывистости, и глаза Дика Мэрфи всё так же вызывающе-колюче смотрели на мир из-под поредевших седых бровей.
   Заметив удивление во взгляде Натаниэля, когда тот увидел допотопное транспортное средство, Мэрфи только усмехнулся.
   – Так надёжней, Натти, и безопаснее, – объяснил он, – меньше привлекает внимание. Было бы как-то не с руки, если бы стражи вдруг заинтересовались моей машиной да хорошенько порылись в содержимом её кузова. Хоть браун-скинов и не очень волнует моя скромная персона, но всё-таки… А так – старый чудаковатый бледнолицый отправился в гости к приятелю на древнем драндулете, на котором они когда-то вместе возили девчонок на пикники, – ну и пусть себе прослезятся, вспоминая былое!
   – Так ведь и рыться-то не обязательно, – возразил ему Нат, – можно и через систему континентального слежения посмотреть. Она сейчас, я так думаю, куда совершеннее, чем тридцать лет назад.
   – А вот на этот случай, – снова ухмыльнулся Дик, – у меня кое-что имеется. – Он извлёк из нагрудного кармана куртки небольшой цилиндрик, подбросил его и ловко поймал. – Кнопка от складного «зонтика» – блок управления портативным генератором локального маскировочного поля. «Глаз Бога» узрел бы только коробки с пивом да пакеты с едой, что стоят сверху. Ну, об этом мы с тобой ещё поговорим – тебе ведь, как я понял, это и нужно. Соберём тебе такую же «шапку-невидимку», соберём – только помощнее. Пойдём-ка в дом, старина, опрокинем по стаканчику да побеседуем.
   Насчёт «скромной персоны» Ричард явно преувеличивал – это Нат быстро уяснил. Мэрфи сумел устроиться – и неплохо – при «новом порядке» благодаря своему таланту хакера высочайшего класса. Конечно, специалистов обучают, и незаменимых людей нет, но истинные таланты – в любых областях – попадаются крайне редко, и их ценят. И Дика ценили – он даже получил статус «гражданина вне подозрений», и это несмотря на белый цвет кожи. А когда приятели разгрузили машину, Натаниэль понял, что две трети того, что находилось в кузове, он сам не купил бы нигде и ни за какие деньги – связям Мэрфи можно было только позавидовать. Нат рассчитался с другом, перебросив через банк-сканер деньги со своего счёта на его счёт, и Ричард не отказывался.
   – Деньги как были деньгами, так ими и остались, – сказал он, пряча пластиковую карту, – в этой стране они по-прежнему решают всё. Но вот это, – и он протянул Натаниэлю увесистый металлический ящичек, – подарок. Бронебойные патроны к «М-16» – сто штук. Из экспериментальной серии. Пришлось потревожить коллекционеров и музейных крыс – они тоже любят деньги. Правда, «шариат» я тебе так и не достал – уж не взыщи.
   …Они работали неделю, работали как одержимые, прерываясь только для того, чтобы наскоро перекусить и поспать часов пять-шесть. Маленький Дик оказался двужильным – не обиженный здоровьем Нат не переставал удивляться кипучей энергии своего друга.
   Они собрали из привезённых Мэрфи комплектующих дополнительную энергосистему миниатюрных солнечных батарей – «ладошек Мэгги» девятого поколения, – смонтировали эмиттер маскирующего поля и всю периферию следящего устройства – «шпиона». А потом Ричард долго возился с программным обеспечением, изредка бормоча под нос замысловатые ругательства, вышедшие из обихода лет двадцать тому назад.
   Закончив, друзья уселись за стол и потихоньку осушили бутылку «Black Label» – совсем как в старые добрые времена, – закусывая ломтиками искусственного бекона, вышедшими из утробы синтезатора. Правда, пили осторожно, не мешая виски с пивом, – всё-таки им обоим было уже очень хорошо за восемьдесят, а не пятьдесят, как когда-то. И выпив, Ричард не повеселел, а сник, и в глазах его появилось грустное выражение.
   – Наша жизнь кончилась, Натти, – негромко произнёс он, глядя в огонь камина, – и наша, и нашего народа. Здесь теперь совсем другая страна – не та, которую мы с тобой так хорошо знали. И люди – люди тоже другие. Нет, они не гонят нас, как паршивых собак, – пока не гонят, – но мы здесь чужие. И мы, последние из бледнолицых, потихоньку уходим, уходим один за другим. И никто не замечает нашего ухода…
   – Оставь, Дик, – попытался ободрить его Натаниэль, – ты же сам сказал – деньги по-прежнему решают всё в этой стране. Неужели у тебя не хватает долларов, то есть, тьфу, динаров, чтобы обеспечить себе пожизненные услуги опытной сиделки?
   – А ты знаешь, как это выглядит, а, Нат? – Дик посмотрел на друга, и Бампо поразила тоска, до краёв затопившая взгляд бойкого «старого воробья». – Да, конечно, эта сиделка добросовестно выполняет свои обязанности – она меняет бельё, она моет тебя, и она будет сидеть рядом с тобой, пока твоё сердце не перестанет биться. И сиделка отметит – отметит равнодушно и холодно, что лучик на дисплее медицинского компьютера больше не пляшет.
   – А не всё ли тебе равно, что она подумает в этот миг? – спросил Натаниэль, положив свою тяжёлую ладонь на худое плечо друга. – Тебе-то – не всё ли равно?
   – Нет, Натти, нет, – возразил бывший ведущий программист «High Tech Corporation» с неожиданной горячностью, – мне не всё равно! Провожать стариков без грусти – это как зачинать детей без любви. У браун-скинов мудро устроено – они уважают своих стариков, уважают – и дети, и внуки, и правнуки. И старики уходят легко, потому что знают – их есть кому вспомнить. А мы – мы не бросили в землю семя, и теперь позади нас не поле с цветами, а голая пустыня, закиданная использованными презервативами. Так-то, Натти…
//-- * * * --//
   Они расстались на следующий день – расстались навсегда, это чувствовали оба.
   – Бросил бы ты эту свою затею, а? – сказал Ричард на прощанье. – Глупость всё это. Кому и что ты докажешь?
   – А ты можешь помочь мне перебраться на Аляску? – спросил его Натаниэль вместо ответа. – Можешь или нет?
   – Нет, старина, этого я не могу, – чуть виновато произнёс Мэрфи и развёл руками, – туда сейчас и скунс не проскользнёт. А идти официальным путём… – он безнадёжно покачал головой. – Это совсем глухо. Браун-скины совсем взбесились: их там вдоль границы – как муравьёв в муравейнике. Новый Халифат вот-вот объявит джихад Республике Аляска, и наши, конечно, тоже в стороне не останутся.
   – У аляскинцев есть атомные бомбы, – медленно проговорил Нат. – И Азиатский Союз – они ведь тоже решительно настроены. Это всё может очень плохо кончится, Дик.
   – Может, – согласился Дик. – Ещё как может, Натти. Но на Аляску тебе не попасть.
   И Нат знал, что Мэрфи прав, и не переоценивал свои силы. Он, Натаниэль Бампо, далеко уже не юноша – ему не прорваться через канадские леса, кишащие солдатами, тем более что в приграничной полосе, насквозь просматриваемой самыми современными техническими средствами, он будет выглядеть «белой вороной» – в прямом смысле этого слова. «И почему я не спохватился раньше? – подумал Нат, когда раритетный грузовичок Мэрфи исчез за поворотом дороги. – Лень было оторвать задницу от уютного кресла. Ждал-ждал, и дождался! А теперь уже поздно сожалеть…»
   И он не сожалел – он работал. На мысе Натаниэль вырыл себе убежище – с помощью парочки механических землероек-киберов, тоже доставленных Мэрфи, – на дом надежды не было. Землеройки оказались великолепными машинами – Нат загрузил в их управляющие микрокомпьютеры программы с объёмной моделью будущего подземелья, и киберы врылись в податливый мягкий грунт. Они работали безостановочно, расширяя и углубляя каверну, прокладывая подземные ходы и утрамбовывая стены и пол. Машины работали посменно – пока одна трудилась, другая подзаряжалась – сотни «ладошек» с лихвой обеспечивали землероек энергией. Нату оставалось только следить за подзарядкой да за маскировочным полем, которое он активировал сразу же, как только начал строить убежище. Попутно он разобрался с системой «шпиона» и проверил в работе «ведьмин пояс» – носимое, точнее, надеваемое устройство, стирающее следы. Примятая трава распрямлялась, и опечатки ног разглаживались – мощное узконаправленное поле «ведьминого пояса» восстанавливало структуру почвы. Правда, «пояс» был очень прожорлив, но энергии у Ната хватало. Да и не собирался он бегать кругами по лесу, сбивая со следа свору собак, – ему надо будет пройти от дома к озеру всего один раз, не оставив при этом никаких следов.
   Убежище было готово за шесть дней. «Я словно Господь Бог, – подумал Нат, оглядывая стены своего нового (и судя по всему, последнего) жилища, – который создал мир за шесть дней. Правда, мирок это несколько тесноват, но ничего – один я тут как-нибудь помещусь». Натаниэль перенёс в подземелье пищевой синтезатор (благо пригодной для переработки растительной органики тут имелось вдоволь), центральный энергоблок (сами «ладошки» солнечных батарей последних моделей были почти неотличимы от широких листьев) и вообще всё самое ценное, в том числе и книги. Убежище станет ему домом на весь остаток жизни – Натти Бампо надеялся встретить здесь свой девяностый день рождения, до которого осталось совсем немного.
//-- * * * --//
   …Он чуть-чуть не успел всё закончить – оставалось лишь запустить таймер-детонатор и уйти, навсегда простившись с домом, в котором он прожил столько лет, – гости прибыли раньше.
   Они приехали под вечер на слайдере-амфибии – территорию заповедника рассекало прекрасное шоссе, пригодное и для колесных автомашин, и для этих новомодных штучек. Приехали вдвоём на трёхместке – третье место, как потом понял Нат, предназначалось ему, Натаниэлю Бампо.
   Он был в это время в доме, в последний раз оглядывая стены своего жилища, и не сразу понял, что означает басовитое урчание за дверью – не понял потому, наверно, что не хотел верить очевидному: за ним приехали. Секунду помедлив, он тяжело вздохнул, отложил в сторону пульт дистанционного управления таймером, открыл дверь и шагнул за порог. Со своей антикварной «М-16» Нат не расставался – он ведь всё ещё числился рейнджером, имел право носить это оружие, и винтовка всегда висела у него на плече.
   Каплевидный слайдер убрал воздушную подушку и сел, примяв сочную зелёную траву. Обе его дверцы поднялись вверх, словно надкрылья гигантского жука, из машины вылезли двое в бронекомбинезонах – в боевой форме сил поддержания общественного порядка – и пошли к нему. Скорее всего, эти молодые парни, годящиеся Натаниэлю в правнуки, не испытывали к нему лично никакой неприязни – они просто выполняли приказ. К тому же они не ждали никаких неожиданностей от этого замшелого осколка прошлого, и поэтому их короткоствольные «рашиды» не были взяты наизготовку, а тонированные забрала шлемов остались поднятыми.
   – Гражданин Натаниэль Бампо, рейнджер заповедника Великих озёр? – осведомился один из них, со значком сержанта, остановившись в шаге от Ната.
   Нат молча кивнул, разглядывая лицо сержанта – смуглое («Браун-скин – а ты что, ожидал увидеть белого?»), с тонкими правильными чертами и красивыми чёрными глазами.
   – Тогда прослушайте предписание, – вежливо, но твёрдо произнёс сержант, вынул из кармашка на поясе небольшую чёрную коробочку и вставил в неё прозрачный пластиковый диск.
   – Внимание и повиновение, – эмоций в механическом голосе было не больше, чем в ящике с гвоздями. – Повелением верховного муфтия североамериканского континента – да продлит Аллах его дни! – вам надлежит…
   Что именно надлежит, Нат понял сразу. Его направляли в RRR – резервацию расовых реликтов, нечто среднее между зоопарком и хосписом, где Нату предстояло окончить свои дни. «Если бы не угроза войны с белой Аляской, меня бы не тронули, – с тоской подумал Натаниэль, – но теперь власти хотят обезопасить себя от любых случайностей…».
   – Сдайте оружие! – сурово сказал сержант, протягивая руку. – И не беспокойтесь – ваша собственность не пострадает. Мы оценим стоимость всего вашего имущества, и все средства будут переведены на ваш счёт, которым вы будете пользоваться в резервации.
   Второй страж тем временем настроил портативный сканер-оценщик и направил его на дом, чуть шевеля губами при виде замелькавших на дисплее прибора цифр и символов. Да, парни знали свои обязанности и не теряли времени зря. Но одну большую ошибку они всё-таки сделали, опрометчиво сочтя Натаниэля дряхлым и никчёмным стариком.
   Нат медленно снял с плеча винтовку, взял её за верхнюю скобу, и…
   Он даже не осознал, как и почему его тело вдруг – само! – выполнило единственное нужное движение, как будто он, Натаниэль Бампо, всю жизнь прослужил в «коммандос» и ничем другим не занимался. Или это проснулась генная память, впитавшая в себя навыки поколений воинственных предков? Или распрямилась пружина, которую сжимали годами?
   Перехватив винтовку второй рукой, Нат со страшной силой ударил прикладом в лицо сержанта – в молодое смуглое лицо с тонкими правильными чертами и красивыми чёрными глазами. Сержант рухнул как подкошенный, второй браун-скин уронил сканер и схватился за парализатор, но щёлкнул выстрел, и в нагруднике стража появилась аккуратная чёрная дырочка – как раз напротив сердца.
   Третьим движением Нат повернулся к упавшему, секунду смотрел, как тот, давясь осколками выбитых зубов и захлёбываясь кровью, силится дотянуться до тревожной кнопки, и выстрелил вторично.
   «Хорошо, что я догадался зарядить свою старушку бронебойными, – отрешённо думал старый рейнджер, глядя на мёртвые тела. – А ведь эти парни ни в чём не виноваты – во всём виноваты мы сами; мы, упустившие подаренное нам судьбой… А этим – этим просто не повезло: приедь они на полчаса позже, остались бы живы».
   Потом он загнал слайдер в примыкавший к дому гараж, затащил туда же убитых, зашёл в своё обречённое жилище и запустил таймер. Уходя, он аккуратно – как будто это имело какое-то значение – закрыл за собой дверь и зашагал в лес. Натаниэль не оглянулся ни разу – даже тогда, когда земля под его ногами вздрогнула. Он не поскупился, минируя свой дом, – такое количество взрывчатки превратило бы в груду щебня многоэтажное бетонное здание. Нат был уверен: и бунгало, и гараж, и амфибию, и тела стражей разметало так, что теперь даже не установить, сколько именно людей погибло при взрыве.
//-- * * * --//
   Неподалёку чуть слышно хрустнула ветка. На дисплее «шпиона» прорисовался белёсый призрачный силуэт. Страж – один из тех, что прибыли на экраноплане. Идёт сюда – уверенно и спокойно, не скрываясь. А чего ему опасаться? Он идёт по своей земле – разве может кто-нибудь стать на его пути? Нат невидим – точнее, дистанционно необнаружим поисковыми приборами, – но когда страж наткнётся на него, в ход пойдёт древнейший инструмент, имеющийся у любого здорового человека: обыкновенное зрение. Браун-скин просто увидит Натаниэля Бампо – без всяких ухищрений.
   Люк под ногами, активатор – на поясе. Стоит старому рейнджеру коснуться пальцем сенсорной кнопки, и он бесшумно и стремительно скользнёт вниз, и крышка люка тут же закроется над его головой. На крышке слой земли в полтора ярда, с травой и молодыми побегами деревьев, идеально совпадающий с окружающей почвой, – не зная, что здесь что-то есть, страж равнодушно пройдёт мимо. А Нат укроется в убежище – в обширной каверне со сложной системой ходов, тянущихся на десятки метров. Он затаится там, невидимый и неслышимый, чутко следя «глазами» «шпиона» за всем происходящим наверху. А страж вернётся к своим и доложит – так, мол, и так, ничего не обнаружено. И другие браун-скины не найдут ровным счётом ничего – они осмотрят громадную воронку, оставшуюся на месте бунгало рейнджера, и изложат начальству вполне правдоподобную версию случившегося – старый свихнувшийся бледнолицый взорвал свой дом и себя вместе с ним. К сожалению, при взрыве погибли и двое бойцов сил поддержания общественного порядка – на то воля Аллаха! И анализ подтвердит наличие микрочастиц органики – следов распылённых вихрем взрыва человеческих тел. А проверка записей системы континентального слежения ничего не даст – дом был под «зонтиком», а к моменту взрыва Нат уже вошёл в зону действия эмиттера маскировочного поля убежища, и «ведьмин пояс» затёр все следы.
   На этом всё и кончится, а Натаниэль Бампо останется жить под землёй. На здоровье он не жалуется и сможет протянуть ещё долго – синтезатор пищи надёжен, а «ладошки» обеспечат его энергией и для «шапки-невидимки», и для повседневных нужд. Да, последний бледнолицый в окрестностях Великих озёр наверняка – особенно если не будет лишний раз пользоваться Сетью – доживёт до того часа, когда у него не хватит сил открыть выход и выйти наружу, чтобы в последний раз взглянуть на солнечный свет. Он будет тянуться немеющими пальцами к активатору, тянуться – и не дотянется. И подземная нора, заботливо выстроенное им самим убежище, станет его могилой.
   Правда, есть и другой вариант – принять бой. Браун-скины ещё ничего не подозревают, и он сможет перестрелять их всех поодиночке. А если постараться, то можно отправить на дно и экраноплан, имитировав, например, взрыв пошедшего вразнос двигателя. Но даже если удастся проделать всё это незаметно – что очень и очень проблематично, стражи наверняка поддерживают непрерывную двустороннюю связь со своим штабом, – покоя уже не будет. Два странных несчастных случая подряд – это многовато для простой случайности. Браун-скины вернутся – и уже не вчетвером. Они буквально перероют весь этот участок, и тогда…
   Высокая фигура в бронекомбинезоне появилась в двадцати шагах от Ната из-за ствола старого дуба, помнящего, наверно, ещё боевые кличи краснокожих воинов. Тёмное забрало шлема опущено – страж похож на оживлённую злыми чарами безликую статую, ломящуюся сквозь кустарник. Натаниэль Бампо глубоко вздохнул, поднял винтовку, прицелился чуть ниже и правее нижнего края забрала и плавно нажал на спуск.
   …Вспугнутая звуком выстрела пичуга сорвалась с вершины высокого дерева, описала в воздухе круг, суматошно трепеща короткими крылышками, и вернулась обратно. В гнезде её ждали голодные птенцы, и их надо было кормить. И это было для неё самым главным.

   Санкт-Петербург, 2006 год

ИМПЕРИЯ UNITED MANKIND

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЙНА
Фантастический рассказ

   Астероид медленно плыл по своей орбите, подчиняясь законам небесной механики: безжизненный кусок камня, покрытый слоем замёрзших газов. Внешне он был неотличим от сотен и тысяч своих собратьев, вращавшихся вокруг Солнца в астероидном поясе между орбитами Марса и Юпитера. Резкие тени, отбрасываемые острыми зубцами-выступами, бесшумно удлинялись и укорачивались, ползая по мёртвой поверхности каменного обломка, – по поверхности, на которую никогда не ступала нога разумного существа. Никогда?
   Астероид не был астероидом, и его каменная шкура служила всего лишь прикрытием для того, что затаилось под видом заурядного небесного странника. На самом деле астероид был замаскированным галактическим крейсером высокоразвитой техногенной цивилизации с планеты Крагг, находившейся на расстоянии двухсот световых лет от Земли. Цивилизация краггов претендовала на господство в этой области Галактики и по этой причине давно уже присматривалась к Земле и к её обитателям-людям.
   В рубке крейсера находились двое: командир корабля по имени Здоровенный Ух и его первый помощник Злющий Ю. Оба крагга развалились в креслах перед подковообразным пультом, наблюдая за синтезированной следящими машинами панорамой звёздного неба.
   – Что скажешь, помощник? – нарушил молчание командир.
   – А что говорить? – индифферентно отозвался Злющий Ю. – Хватит говорить – пора действовать! Сколько лет уже летаем вокруг да около…
   – Действовать, – недовольно буркнул Здоровенный Ух, скривив треугольный рот. – Ты ещё скажи стартовать к этой планете, которую туземцы называют Земля, и дать по ней хороший бортовой залп!
   – Я этого не говорил, – поспешно возразил помощник. – Что я, травмированный, что ли? Я ведь понимаю, что след от залпа наших орудий ещё не растает в вакууме, как целая эскадра миротворцев под флагом Объединённых Планет вывалится из гиперпространства прямо нам на головы – мы и щупальцем дёрнуть не успеем, как нас скрутят и обвинят в геноциде Разума. И светит нам тогда, командир, лет этак триста в рудниках Чёртова Мира. Я уж молчу о скандале на всю Галактику – наши сенаторы и не подумают за нас заступиться.
   – Это точно, – Ух почесал третьим правым щупальцем свой левый глаз, обрамлённый фиолетовыми ресничками. – Они там только директивы горазды выдавать – примите меры, изыщите возможность, найдите способ! А какой тут способ может быть, если эти гуманоиды ну никак не вписываются в наше сообщество!
   Командир крейсера был абсолютно прав. Цивилизация краггов была негуманоидной – предки Здоровенного Уха и Злющего Ю миллионы лет назад выползли из океанов на сушу и завоевали её, вытеснив в долгой и упорной эволюционной борьбе все конкурирующие виды вроде пернатых ящеров и волосатых обезьян. Выйдя на космические просторы, крагги расширяли свою экспансию – прежде всего в этой области Галактики, закреплённой за ними многосторонним соглашением Союза Объединённых Планет. По этому соглашению в сферу влияния цивилизации Крагг никто не лез – ни гуманоиды, ни птицеподобные, ни разумные кустарники, – за это можно было не беспокоиться. Однако в том же соглашении имелась оговорка, согласно которой все цивилизации «сектора Крагг» имели право на самобытность – любые насильственные действия по отношению к «братьям меньшим» находились под строжайшим запретом. Мирно ассимилировать – пожалуйста, а вот пускать в ход лучевые пушки и планетарные коллапсоры – да упаси Бог Галактики! За этим Совет Союза следил, и следил очень строго. И командир, и первый помощник хорошо помнили, какие карательные «меры воздействия» были применены боевыми кораблями миротворцев к летучим кошкам, мимоходом выжегшим парочку планет, населённых разумными собаками.
   Но с другой стороны, какой может быть симбиоз между мыслящими головоногими моллюсками и потомками хвостатых обезьян? А если оставить всё как есть, то существует вероятность того, что земляне в конце концов выйдут в межзвёздное пространство и станут конкурентами краггам. И что тогда? Война? Причём война с весьма проблематичным исходом – большая часть планет Союза населена гуманоидными расами, и они наверняка помогут своим родственникам по биологии.
   Здоровенный Ух раздражённо зашарил всеми шестью свободными щупальцами – двумя он удерживался в кресле, выполненном в форме плоской раковины со спинкой, – под пультом. Отыскав там тюбик с веселяще-взбадривающим веществом, командир приложил его к своему клювообразному носу и с наслаждением выдавил всё содержимое увесистого цилиндрика себе в ноздрю. Злющий Ю посмотрел, как глаза старшего по званию быстро подергиваются радужной плёнкой удовольствия, и последовал его примеру.
   Какое-то время оба крагга молчали, тихо наслаждаясь и стараясь не сползти с кресел на палубу рубки, а потом командир задумчиво пробормотал:
   – Я бы и не против иметь людей в соседях, но уж больно они, – он вызвал на дисплее объемное цветное изображение мужчины и женщины, – отвратительно выглядят. Бр-р-р… Да ещё этот их мерзкий способ размножения… То ли дело у нас, краггов: программируемое почкование! И никаких тебе проблем с воспитанием детей – они получаются именно такими, какими их хочет видеть родитель. И пару искать не надо, как делают эти примитивные, – это же огромный и совершенно никчёмный расход сил, здоровья и эмоций, которые гораздо рациональнее употребить на что-нибудь куда более важное. Дикари…
   – Дикари, – согласился Злющий Ю, лениво рассматривая чуть затуманенным взором изображения землян. – Способ размножения… Да, способ размножения… Стоп!
   Он дёрнулся в кресле и чуть не упал на пол – командиру пришлось даже поддержать его сразу четырьмя щупальцами.
   – Да, способ размножения! – Ю возбуждённо забарабанил щупальцами по пульту. – Это и есть их уязвимое место! Не надо их убивать – они сами вымрут!
   – Не понял… – Здоровенный Ух недоумённо воззрился на своего коллегу. – Ты чего, перебрал, что ли?
   – Мой разум чист и ясен, как вода в Первородном Океане, командир! Я просто понял, что нам надо делать. Гипнотическое воздействие – направленное облучение Земли с орбиты! А цель, – крагг торжествующе поднял вверх первое левое щупальце, – привить землянам стойкое отвращение к деторождению, вот и всё. Лет через двести планета почти опустеет, мы инициируем там развитие земных головоногих – и дело в ракушке! И ни один гуманоид из Совета ничего не сможет возразить: сектор наш – наш, планета не имеет своей оригинальной цивилизации – не имеет. Медуза плоская, как это я раньше не догадался!
   – Ну, помощник, быть тебе адмиралом, – уважительно произнёс Здоровенный Ух, и лоснящаяся кожа головы Злющего Ю от похвалы и смущения пошла лиловыми пятнами. – Так, готовь сообщение на Крагг – бездна и звёзды, они одобрят наше решение! – а я разбужу экипаж. Хватит им дрыхнуть в анабиозных аквариумах – пора за работу. Выйдем на орбиту естественного спутника Земли, укроёмся на нём, и за дело. Вычислитель выдаст нам точные параметры излучения, требуемые для достижения нужного эффекта, и расчётное время, но я уже сейчас могу сказать, что оттуда мы накроем гипноконусом всю планету или хотя бы её самое продвинутое в техническом отношении полушарие. Эта планета станет нашей, не будь я Здоровенный Ух!
//-- * * * --//
   – Поздравляю, мистер Крюкофф, – продюсер посмотрел на подпись, поставленную молодым человеком на контракте, и вложил листы в прозрачную пластиковую папку. – Вам удалось найти неожиданный сюжетный ход и выжать что-то новенькое из избитой темы о злобных пришельцах из космоса. С завтрашнего дня мы начинаем работу над фильмом по вашему сценарию. Этот фильм обречён на успех, не будь я Самуэль Питкинс! Да, аванс вы можете получить прямо сейчас – хоть наличными, хоть на ваш банковский счёт. До завтра, молодой человек! – он привстал и протянул сценаристу руку. – Приятного вам вечера!
   – Благодарю вас, мистер Питкинс, – на лице Алека Крюкова, третий год безуспешно пытавшегося пристроить хоть один из своих сценариев, от похвалы и смущения проступили розовые пятна. – Я тоже надеюсь на успех – очень надеюсь. До завтра!
   Проводив сценариста, продюсер ласково погладил пухлой ладонью компакт-диск, оставленный Крюковым. «Хорошо иметь дело с новичками, – подумал он. – Они согласны на мизерные гонорары, лишь бы сделать первый шаг по лестнице успеха. А я согласен на этом зарабатывать – и неплохо зарабатывать, не будь я Самуэль Питкинс! А на этом фильме я заработаю не меньше, чем… Сейчас прикинем…».
   От приятных размышлений о грядущих прибылях его оторвала мелодичная вызывная трель мобильного телефона.
   – Питкинс слушает. Что? А с кем я говорю? Что?
   По мере того, как невидимый собеседник излагал мистеру Самуэлю Питкинсу суть дела, лицо последнего меняло выражение – из безмятежно-самодовольного оно сделалось сначала недоумённым, а затем откровенно испуганным. Преуспевающий продюсер пытался вставить хоть слово, но так ничего и не сказал – лишь виновато пробормотал в самом конце разговора:
   – Да, сэр… Конечно, сэр… Я всё понял, сэр…
   Отключившись, он положил телефон на стол осторожно и опасливо, словно это было взрывное устройство или ядовитая тварь. Секунду помедлив, мистер Питкинс стёр на своём компьютере файл со сценарием Крюкова, сжёг в большой керамической пепельнице недавно подписанный контракт и разломал чуть подрагивающими пальцами хрупкий компакт-диск. Потом он вытер со лба бисеринки пота и тихо прошептал в пустоту:
   – Не было никакого сценария, и вообще ко мне сегодня никто не приходил…
//-- * * * --//
   Алек возвращался домой в радужном настроении. Карман приятно оттягивала пачка купюр, и главное – это ведь только начало! Заехав по дороге в продуктовый супермаркет, Крюков основательно запасся там закусками и выпивкой, начиная с пива и кончая дорогим коньяком. А что? Гулять так гулять! Подъезжая к дому, он подумал о том, что скоро приедет Мэгги, и что она отнюдь не будет вопить на весь квартал о его сексуальных домогательствах и угрожать судом, а наоборот – воспримет эти самые домогательства с удовольствием и даже ответит на них вполне адекватно. Улыбаясь этим своим мыслям, молодой человек быстро пропарковался и вышел из машины, волоча обеими руками объёмистый пакет с логотипом супермаркета. Он не смотрел по сторонам и не обратил внимания на неприметного парня, шедшего ему навстречу вдоль стены многоэтажного дома, в котором Крюков снимал себе квартиру. Толкнув дверь парадной и поднимаясь по лестнице, Алек не заметил, как этот парень тенью скользнул вслед за ним.
   Выстрела он не услышал, как не услышал и того, как покатились вниз по ступенькам банки с пивом, вывалившиеся из большого пакета с логотипом продуктового супермаркета.
//-- * * * --//
   – Разрешите? – крепкого сложения мужчина с военной выправкой приоткрыл дверь большой полутёмной комнаты и сделал два шага вперёд. В каждом его движении сквозила хищная грация, выдававшая в нём бывшего бойца элитного спецподразделения.
   – Ликвидирован, сэр, – коротко доложил он, обращаясь к человеку неопределённого возраста, сидевшему возле камина в мягком кожаном кресле, выполненном в форме согнутой человеческой ладони.
   – Благодарю, – человек в кресле поднял глаза и посмотрел на вошедшего. – Вы о чём-то хотите спросить?
   – Да, сэр, – ответил офицер. – Мне не совсем понятно, какую угрозу нам представлял собой этот парень со своим дурацким сценарием. Ну, инопланетяне-осьминоги, задумавшие обезлюдить Землю, ну и что из этого? Мало таких страшилок штампует Голливуд? Одной больше, одной меньше – что это изменит?
   – Вы отличный солдат, – ласково произнёс человек у камина, – но вам нужно усвоить одну простую истину: мозги существуют не только для того, чтобы их вышибать, – иногда ими стоит и пошевелить. Реакция толпы зачастую непредсказуема – а вдруг какой-нибудь идиот, возомнивший себя мессией-спасителем, бросит клич: «Рожайте, пока не поздно, иначе совсем скоро нашу старушку Землю захватят скользкие твари из космоса!». А вдруг к нему прислушаются и, не дай Бог, поверят? Ничто так не объединяет людей, как общая опасность извне, которой надо противостоять. Пусть даже эта опасность мнимая – в данном случае это не имеет никакого значения: рождаемость-то и в самом деле падает!
   «Спецназовец» молчал – он внимательно слушал.
   – Мы затратили огромные усилия на формирование новых стереотипов, – продолжал между тем человек в кожаном кресле. – Сорок лет назад на улицах наших городов бушевала сексуальная революция, а теперь мужчины обходят женщин по дуге большого круга, дабы не быть привлечёнными к судебной ответственности за неосторожное слово, жест или даже взгляд, который может быть истолкован как сексуальное домогательство. И мы добились своего – население медленно, но верно сокращается. На этой планете развелось слишком много людей – абсолютно никчёмных людей. Они не умеют думать и разучились мечтать – они хотят лишь сытно и уютно существовать, словно простейшие в тёплом бульоне. Они бесполезны, но их надо кормить, отвлекать и развлекать, что требует постоянных затрат, и немалых. Наш способ сокращения населения планеты куда эффективнее ядерной войны с её сплошными разрушениями и миллиардами жертв, но он требует от нас постоянного внимания ко всему, в том числе и к мелочам. Крошечная песчинка, попавшая в подшипник, может вывести из строя гигантский сложнейший механизм – если её не заметить и не убрать вовремя. Тем более это важно сейчас, когда мы готовим второй этап.
   – Второй этап?
   – Ах, да, вы ведь ещё не информированы. Активность мужской части населения уже снижена до практически безопасного предела, теперь пора браться за женщин. Мы готовим соответствующие законопроекты и обрабатываем общественное мнение – толпой можно и нужно управлять. И всего лет через двадцать – вот увидите! – дуры, осмеливающиеся носить короткие юбки или выставлять напоказ голые животы, будут попадать в сумасшедшие дома с диагнозом «помешательство на сексуальной почве». Это в лучшем случае, а в худшем им будет грозить тюремное заключение за сексуальное провоцирование лиц противоположного пола. Быдло выполнило свою задачу – оно построило для нас совершенную цивилизацию, и теперь это быдло нам больше не требуется. Время пришло – на планете должны остаться только мы, избранные и достойные, плюс некоторое количество тупых слуг, потребных для выполнения разного рода вспомогательных функций. Мы выиграем нашу войну, и тогда наконец-то наступит золотой век человечества!
//-- * * * --//
   – Ну что ж, молодой человек, – редактор посмотрел на парня лет двадцати, сидевшего перед ним на краешке стула. – Я беру ваш рассказ в следующий номер журнала. Поздравляю, вам удалось выжать кое-что новенькое из затрёпанной темы о мировом заговоре. Два номера журнала вы получите бесплатно в качестве авторских экземпляров, – добавил он, глядя, как на лице парня от похвалы и смущения выступил яркий румянец.
   «Хорошо иметь дело с начинающими авторами, – подумал редактор, когда за автором принятого в номер рассказа закрылась дверь кабинета. – Они согласны и на безгонорарную публикацию, и вообще на всё, что угодно, лишь бы увидеть своё детище напечатанным на бумаге. А я – я согласен зарабатывать на этом деньги. Журнал покупают хорошо, и можно уже прикинуть, на каком экзотическом курорте провести отпуск. А заодно можно подумать и о том, какую красотку прихватить с собой…».
   От приятных размышлений о грядущих радостях плоти на фоне пальм, солнца и моря его оторвала мелодичная вызывная трель мобильного телефона.
   «Какого чёрта! – недовольно подумал редактор, нехотя принимая звонок. – Надоели… Хм, и номер не высветился – кто бы это мог быть?».
   – Слушаю! – раздражённо бросил он.
   Однако по мере того, как невидимый собеседник излагал ему суть дела, лицо преуспевающего литератора и редактора престижного фантастического журнала постепенно меняло выражение – из безмятежно-самодовольного оно сделалось сначала недоумённым, а затем откровенно испуганным.
   – Не с-суй с-свой хвос-с-ст, куда не прос-с-сят, человек, – шелестело в трубке, – или ты умрёш-ш-шь гораздо раньш-ш-ше, чем выродитс-c-cя и прекратит с-с-своё с-с-сущ-щ-щес-с-ствование вс-с-ся твоя глупая рас-с-са…
   Стекленеющий взгляд редактора упал на лежавший на его столе томик Роберта Говарда.
   «Древняя раса… – мелькнула у него в голове сумасшедшая, но пронзительно-острая мысль. – Змеелюди – те самые, с которыми воевал Кулл-атлант, король Валузии! Они вернулись? Не может быть…»
   А шипящий змеиный шёпот медленно и неумолимо выдавливал из него жизнь…

   Санкт-Петербург, 2007 год

ПОСЛЕДНИЙ ЧИТАТЕЛЬ
Фантастический рассказ

   А книги сохранят так: для больших оказий
А.С. Грибоедов, «Горе от ума»

   Тэг шёл никуда.
   Несмотря на усталость – денёк был напряжённый, – Тэгу не хотелось возвращаться в свою ячейку-квартиру, напичканную электроникой. Он представил себе, как синтетический голос «домового» запрограмированно приветствует его, на самом деле не испытывая к нему, человеку по имени Тэг, ни малейшего тёплого чувства, советует принять душ и рекомендует на ужин новейший продукт компании «Health, Life & Pleasure», только что синтезированный специалистами «HLF», но уже доказавший свою высочайшую полезность и продающийся по доступным ценам. А потом, когда Тэг будет есть фальшивый бифштекс, обманывая ноздри искусственным запахом жареного мяса, «домовой» активирует стереоэкран и сообщит ему все новости из разряда положенных законопослушному полуфабу: криминальная хроника, сплетни мира шоу-бизнеса, «немножко рекламы» и сегодняшняя программа Центра Веселья, ничем не отличающаяся от вчерашней.
   А квартира – она вообще-то не его. Кредит тянется, как резиновый, и любой рост цен тут же индексируется увеличением конечной стоимости жилья. И стоит только полуфабу по имени Тэг перестать быть законопослушным или хотя бы потерять работу – по собственной вине, и никак иначе! – как он тут же окажется на улице, а всё электронное великолепие его обиталища перейдет к другому полуфабу, более законопослушному. «No money – no honey!» – эта старинная поговорка отнюдь не вышла из моды.
   Мышцы ныли – Тэгу целый день пришлось корячиться с ремонтом древнего авто. Мало того, что у этой колымаги потекла коробка передач (архаичная конструкция, которой и в помине нет на современных глайдерах или слайдерах), и запах масла въелся Тэгу в кожу и волосы, несмотря на душ и патентованный дезодорант, «в семь раз превосходящий по своей эффективности обычные дезодоранты», так ещё владелец этой машины оказался на редкость склочным типом. Он осматривал свою железяку так придирчиво, словно собирался лететь на ней на Марс, заметил две свежие царапины на кузове, устроил скандал, и в результате по итогам рабочего дня на персональный чип Тэга было перечислено на шесть энергоединиц меньше. Это плохо – у теневых драг-дилеров порция нелицензированной «прелести» стоит пятёрку, а это значит, что из-за этого сволочного клиента Тэг сегодня не сможет откатиться и хоть на несколько часов уйти из этой дерьмовой действительности. Правильно говорит Хэп-Счастливчик: «Не умеешь работать головой – работай руками». Да, умники сидят в офисах, и машинным маслом от них не воняет, а неудачники строят дома, прокладывают дороги и ремонтируют машины. И мало кому из полуфабов удаётся выйти в мидлы…
   Вокруг Тэга грохотал и переливался разноцветными огнями гигантский мегаполис. Стеклобетонные скалы многоэтажных зданий уходили вверх, к небу, которого и не видно из-за переплетения трасс монорельсовых поездов, густой паутиной опутавших весь город. Трассы шли в несколько ярусов, одна над другой, – на земле, закованной в панцирь асфальта, давно уже нет места для общественного транспорта. Там течёт сплошной поток машин, и редкие новейшие слайдеры, оснащённые энергоисточниками, безнадёжно вязнут в унылой железной толпе автомобилей с примитивными двигателями внутреннего сгорания. А воздух – он для продвинутых мидлов (и, конечно, хайлевелов): только им разрешено пользоваться летающими машинами. Тэг помнил, что случилось с Рэбом-Упрямцем, когда тот решил проверить на ходу отремонтированный глайдер-«попрыгун». Ему бы предупредить полицию, но Рэб решил не терять времени (к тому же могли и не разрешить) – кто заметит пару коротких прыжков? Однако заметили, и Рэб больше не работает в мастерской. Тэг так и не узнал, что сталось с бедолагой парнем, страстно хотевшим хоть раз взмыть вверх и вкусить запретного: задавать нефункциональные вопросы небезопасно (это он очень хорошо знал).
   Тэг тяжело вздохнул. Куда идти? В Центр Веселья? Лицензированное «блаженство» ему не по карману, однако можно оглушить себя и спиртным. И ещё – в Центре можно без проблем найти другую особь, ищущую полового контакта. Конечно, можно осуществить такой контакт и через Сеть: раздеться, сесть перед компом, надеть на гениталии имитатор, на голову – шлем, и отыскать в виртуале партнёра-партнёршу любой ориентации. Дешевле, а ощущения те же. Всё так, но с некоторых пор Тэгу стало неуютно заниматься виртуальным сексом. С каких именно пор? А с тех самых, когда Лэк-Электронщик как-то сказал ему под балдежом, что Сеть контролирует всех в неё включившихся, и что даже «домовой» шпионит за человеком, которому он служит. После этого Тэг не мог избавиться от ощущения мухи под микроскопом, которую внимательно рассматривают во всех подробностях, и охладел к сексу с компьютером: ему вдруг почему-то стало стыдно. Чувство это было нелепым (как и любое нефункциональное чувство), но Тэг ничего не мог с собой поделать. Ребята из мастерской говорили, что всё это фигня – мол, слушай больше, – однако Тэг верил Лэку. Во-первых, тот был специалистом по электронике и разбирался в таких штуках, а во-вторых – вскоре после этого разговора Лэк исчез. Значит, он сказал что-то такое, чего говорить не следовало: сказал правду.
   И тут Тэг понял, чего он хочет: почитать книгу – настоящую. Он знал, что это такое – ему доводилось читать книги, несущие смысл. Тэг помнил шуршание бумажных страниц и радостное осознание того, что его мозг стряхивает с себя вялую дремоту. Тэг помнил, как это здорово: ощущать себя человеком, способным думать. И сейчас он хотел именно этого.
   А потом Тэг испугался: оттого, что ему захотелось нефункционального. Он воровато огляделся по сторонам, словно кто-нибудь из редких прохожих, занятых самими собой, мог прочесть его неправильные мысли. «Какая нелепость! – смятенно подумал Тэг. – Читать книги! Ведь мне ещё в школе говорили, что…».
//-- * * * --//
   – …все вы должны вырасти достойными гражданами нашей великой страны, – голос учителя походил на молоток, вколачивающий в головы учеников железные гвозди истины, – и добросовестно трудиться для её дальнейшего процветания: каждый на своём месте. А всё нефункциональное мешает и отвлекает от выполнения этой вашей важнейшей жизненной задачи, и потому должно быть искоренено. Человечество дорого платило за разные бредовые идеи, оборачивавшиеся реками крови и морями страданий, – учитель сделал эффектную паузу и внимательно оглядел класс, – пока не родилась империя United Mankind: идеальная и предельно совершенная структура, вобравшая в себя тысячелетний опыт государственно-экономического устройства социума. Истина проста: что функционально, то хорошо и полезно, что нефункционально – плохо и вредно. Например, – он на секунду задумался, – ещё не так давно выпускались так называемые книги: массивы информации, напечатанные буквами на белых листах бумаги. Это нефункционально: даже при определённых навыках в скорочтении восприятие информации с печатного листа не так удобно, как восприятие на слух или визуальное, с мнемокристалла. Правда, книги использовались и для развлечения, но тут они проиграли аудиовидеоносителям. Читать – нефункционально: приходиться напрягать мозг, чтобы представить себе картину происходящего или услышать голоса героев. А мозг человека имеет ограниченные ресурсы – рациональнее тратить их на что-то функциональное и полезное. Я уже не говорю об уничтожении лесов для производства бумаги. Леса – это лёгкие нашей планеты, и человечеству грозила опасность задохнуться оттого, что деревья бездумно превращались в бумагу, на которой печатались книги. Слава Господу, что у наших Правителей хватило мудрости остановить это безумие!
   «Безумие? – удивился подросток по имени Тэг. – А «большая мама» говорила, что книги…».
//-- * * * --//
   – …это мысли и чувства, застывшие на бумаге. Людей, написавших эти книги, уже нет в живых, они давно умерли, но частицы их душ остались на шуршащих страницах. Эти люди сказали нам, живущим, то, что хотели сказать, и эхо их беззвучных слов сохранилось в книгах. Книги – это память человечества, малыш.
   – Память? – Тэг недоумённо посмотрел на бабушку. – Память человечества – это ведь Сеть, там есть всё. Набираешь в поисковике нужный запрос, и…
   – Не путай информацию и память души, – бабушка ласково взъерошила Тэгу волосы. – Одно дело справочный материал, и совсем другое дело – тень человеческих переживаний и мыслей, упавшая на страницы. Это трудно объяснить словами – это можно понять, только прочитав много книг. Настоящих книг, малыш.
   Тэг называл свою бабушку «большой мамой» [16 - От grandmother (англ.) – бабушка.] – мысленно и тогда, когда был с нею наедине. Тэгу всего десять лет, но он уже знает, что говорить маме «мама» неприлично или, как выражаются взрослые, неполиткорректно. Невежливо озвучивать то, что у женщины есть ребёнок – невелика заслуга, а звучит оскорбительно для других женщин: для тех, у кого нет детей. И слова «муж» и «жена» тоже неприличны – они подчёркивают сексуальный статус особи и разницу между мужчиной и женщиной, а ведь всем известно, что семья – это личное дело каждого, и что мужчины и женщины равны. А кроме того, определения «жена» и «муж» унизительны для однополых семей – там ведь нету ни мам, ни пап. Тэг сам из такой семьи – его родителями были две лесбиянки. Они сдали свои яйцеклетки в генетический банк и через положенный срок получили Тэга, зачатого в пробирке и рождённого суррогатной матерью, профессионально вынашивавшей и рожавшей чужих детей – работа как работа, нужная и полезная. Одна из мам (или один из пап?) Тэга была (был?) из мидлов, однако чрезмерное пристрастие к «прелести» сыграло с ней (с ним?) злую шутку, отбросив «папомаму» в касту полуфабов. Занятые работой и личной жизнью «без комплексов», папомамы Тэга забирали его только на выходные, а в остальные дни мальчик жил у бабушки, возившейся с ним так, как это делали поколения женщин в стародавние времена.
   – А информация, – бабушка понизила голос, хотя они с Тэгом были одни, – кто-то ведь выкладывает её в Сеть, верно? И если этому кому-то будет нужно, он легко и просто сможет заменить эту информацию на другую – на такую, которую сочтёт выгодной. Вот так, малыш. Об этом рассказано в одной старинной книге [17 - Дж. Оруэлл, «1984-й год».] – их называли фантастическими, хотя очень часто писатели-фантасты предвидели будущее. Они предупреждали, но их не слушали – люди вообще предпочитают слышать то, что они хотят услышать, и не слушать то, что им неприятно. А ещё есть книга – тоже фантастическая, она написана сто лет назад, – о том, как пожарные не тушили пожары, а сжигали книги [18 - Р. Брэдбери, «451 градус по Фаренгейту».]. Сжигали, чтобы они не беспокоили сытых и не заставляли их задуматься. Я дам тебе почитать эти книги, Тэг, – они у меня есть.
//-- * * * --//
   «Да, я помню, – думал Тэг, – за этим парнем-пожарником ещё гонялся робот-убийца, Механический Пёс. Но как же его звали? Забыл… А книгу эту теперь уже не найдёшь… Нет, так не пойдёт – такие мысли до добра не доведут. Отключи мозг – так будет надёжней».
   Он встряхнулся и решительно двинулся к ближайшему терминалу монорельса.
//-- * * * --//
   Вагон монора, идущего к Центру, был не то чтобы набит битком, однако народу – в основном молодёжи, сверстников Тэга, – хватало. Понятное дело, вечер пятницы – впереди выходные, и самое время оттянуться по полной. По углам салона светились стереоэкраны: на одном шла эротическая программа, на другом крутой комикс-боевик, на третьем клипы со звёздами эстрады, на четвёртом какое-то интерактивное шоу. Но почти никто из сидевших и стоявших людей не смотрел на мониторы – почти у всех были воткнуты в уши горошины плееров, а на лица надвинуты экран-очки, проецирующие изображение прямо перед глазами. Очень удобно – ты один в своём собственном мире, и плевать тебе на всех остальных. «Кто-то мне говорил – не помню, кто, – подумал Тэг, – что раньше в метро читали книги. Враньё, наверно, – представляю, что бы было, если бы кто-нибудь сейчас начал читать здесь книгу! На первом же терминале такого чудилу сняли бы с поезда и отправили в «мозголомку» с диагнозом «нефункциональное поведение». Развлекаться никому не запрещено, но для этого есть аудиовидеозаписи на мнемокристаллах, а чтение бумажных книг, как известно, давно приравнено к запущенной форме наркомании и является социально опасным заболеванием. И это правильно – содержимое мнемокристаллов проверяется при каждом скачивании на них новых развлекательных файлов из Сети, а как проверить то, что напечатано на бумаге раз и навсегда? У United Mankind много врагов, и враги эти хитры и коварны». Но несмотря не все эти правильные мысли, Тэг знал: он дорого дал бы за то, чтобы почитать настоящую книгу – не здесь, конечно, а где-нибудь в укромном уголке. И ещё – он очень хотел вспомнить, как же всё-таки звали того парня-пожарника, за которым гонялся Механический Пёс.
//-- * * * --//
   Центр Развлечений походил на исполинский термитник. Вернее, на множество термитников: полусферические купола соединялись разноуровневыми туннелями в единое целое, в структуру, назначением которой было дать правильным полуфабам развлечения на любой вкус – естественно, не выходящий за рамки дозволенного. Здесь были дансинг-холлы и диско-бары; подиумы, на которых изгибались в эротических танцах обнажённые женские тела; сцены, начинённые аппаратурой, изрыгающей ревущие музыкальные децибелы. Здесь можно было напиться допьяна, подраться, пострелять – сбросить агрессию – и купить любой вид наркотиков – как лицензированных, так и контрабандных. Здесь были казино, залы игровых автоматов и залы рискованных аттракционов для любителей погонять адреналин. И здесь торжествовал секс – свободный секс: в специальных ячейках, оборудованных ложами, предавались лихорадочной любви парочки и целые группы – истерично, словно в последней день перед концом света. Над куполами Центра Развлечений витала аура безумия…
   Но чёрными глыбами торчали тут и там фигуры полицейских в бронекомбинезонах, с парализаторами и с огнестрельным оружием, – не столько для поддержания порядка внутри Центра, сколько для того, чтобы вулканическая лава разнузданности не выплеснулась за его пределы. Предоставляя разрушающий отдых своим рабам, империя United Mankind готова была в любую минуту отхлестать кнутами обезумевшее человеческое стадо, если оно только попробует выйти из повиновения.
   Сканер на входе успокоительно пискнул, когда Тэг предъявил свой персональный чип, – мол, добро пожаловать, правильный полуфаб. Войдя, Тэг на минуту задумался – куда дальше? – и направился к стойке бара, где продавали крепкое и недорогое спиртное. Этот бар завсегдатаи Центра Развлечений назвали «стартовой площадкой» – здесь можно было разогреться перед началом турне по куполам. Чиркнув по чипу Тэга кэш-индикатором и уменьшив его счёт на одну энергоединицу, бармен поставил перед ним порцию бренди.
   «Лучше бы, конечно, «блаженства» или «прелести», – подумал Тэг, вертя в пальцах гранёный стакан с коричневой жидкостью, – но левые драг-дилеры предпочитают наличные, а «голубых» у меня нет. Я ведь не Хэп-Счастливчик, который ухитряется обналичивать чуть ли не половину своего счёта – тут нужен особый талант. Держава не любит, когда у её слуг появляются наличные деньги – она предпочитает, чтобы они держали деньги на виртуальных счётах: в этом случае любого из них очень быстро можно взять за яйца. Чик – и ты нищий».
   Алкоголь расползся по жилам, и настроение у Тэга слегка улучшилось; отступило и назойливое желание послать всех очень далеко и услышать шуршание страниц настоящей книги. В конце концов, не всё так плохо – он, Тэг, молод и здоров, он правильный полуфаб, у него есть работа, его защищает от всех бед вся мощь великой империи United Mankind. Что ещё надо человеку? Там, в залах Центра, его, Тэга, ждут развлечения и удовольствия, а книги – даже настоящие – они ещё никому в этом мире не принесли счастья.
   Покинув «стартовую площадку», Тэг перешёл в следующий купол. Он не спешил – на его чипе имелось достаточно энергобаксов, чтобы напиться до полной невменяемости (и ещё останется), но зачем? Есть ведь множество других удовольствий. Вечер – он длинный, а ночь ещё длиннее.
   В куполе танцевали. Тэг оглядел зал, в котором под музыку шевелилось в полутьме многоглавое и многоногое чудище по имени «толпа», и двинулся дальше: танцы – это потом. Игровой купол, где звенели истошные крики, гремели выстрелы, и пахло гарью и порохом, он миновал без остановки, не стал задерживаться и среди шеренг игровых автоматов – ему никогда не везло, и Тэг давно к этому привык. Ему захотелось ещё выпить, и в следующем куполе, на втором ярусе, он нашёл себе местечко в очередном баре. Заказал сразу две порции бренди и сел за низкий столик напротив огромного стереоэкрана.
   На экране шли новости то ли из Африки, то ли из Азии – бежали люди с автоматами, чадно горел танк, с подвесок серого боевого винтокрыла срывались управляемые ракеты. Тэг смотрел на эту далёкую войну без особого интереса – какое ему дело до каких-то дикарей, убивающих друг друга? Но тут хроника сменилась заставкой, зазвучала зловещая музыка, и Тэг насторожился, поняв, что он сейчас увидит. И не он один это понял – Тэг почувствовал, как подобрались и другие посетили, до этого занятые только своими делами.
   На экране появился большой прозрачный шар, плавающий в пустоте. Конечно, на самом деле шар к чему-то был прикреплён, но спецэффекты создавали полную иллюзию того, что он свободно плавает в чёрной вселенской бездне. Затем в боку шара распахнулась дверь, и от неё в темноту протянулась светящаяся дорожка, напоминавшая лёгкий висячий мостик. А потом на дорожке появился человек в белом балахоне.
   Он медленно шёл по дорожке-мостику к шару, сопровождаемый четырьмя чёрными фигурами полицейских в полном боевом – преступник, идущий к месту казни. В баре висела атмосфера жадного предвкушения зрелища: зрелища реальной чужой смерти. «Кажется, он-лайн казни показывали по телевизору ещё в начале века, – подумал Тэг, – и раньше, ещё в средние века, когда народ собирался на площадях поглазеть, как кому-то отрубят голову: по-настоящему. Новое – это хорошо забытое старое…».
   Осужденный подошёл к шару, задержался перед дверью, распахнутой, словно пасть чудовища, и безропотно шагнул внутрь прозрачной сферы. «Наверно, его накачали наркотой, чтоб не суетился» – подумал Тэг. Дверь закрылась, не оставив на гладкой поверхности шара ни щели, ни следа.
   Изображение укрупнилось – весь экран заняло изображение шара и чётко различимая фигура обречённого, стоявшего внутри него с опущенной головой. Люди в баре задвигались и жарко задышали. Они с постыдным нетерпением соглядатаев ждали – и дождались.
   Со стенок шара внутрь его ударили тугие дымящиеся струи, и человек в белом балахоне задёргался, инстинктивно продляя мучительную агонию. Его балахон стремительно почернел и расползся клочьями, следом поползли лоскуты кожи и мяса, отслаивавшегося с костей приговорённого. Через несколько секунд шар наполнился, но внутри прозрачной жидкости хорошо была видна фигура казнимого, быстро терявшая форму и превращавшаяся в нечто амёбоподобное. Она ещё дёргалась, хотя человек этот был уже мёртв…
   Тэг не знал, сколько минут продолжалась казнь: он загипнотизировано смотрел на экран, пока смутные контуры растворяемого преступника не исчезли, и жидкость в шаре не сделалась равномерно-мутноватой. Во рту Тэга скопилась горькая слюна, и он поспешил смыть её большим глотком бренди. Горло обожгло – к счастью, не кислотой…
   – Империя сурова, но справедлива, – возвестил с экрана металлический голос, – она карает врагов, но она защищает всех своих подданных. Помните об этом!
   – Интересно, а что сделал этот парень? – услышал Тэг.
   Вопрос задала молоденькая девчушка, сидевшая за соседним столиком в компании с ещё одной девчонкой и двумя парнями.
   – А какая разница? – пожал плечами один из парней. – Империя зря не наказывает. Зато какое зрелище, а?
   – А я думаю, – с расстановкой проговорил другой парень – здоровенный, с покатым лбом и широкими плечами, – это был писатель.
   – Кто-кто? – удивилась девчонка, задавшая вопрос.
   – Писатель, – терпеливо повторил амбал, – ну, из этих, которые книжки сочиняют. От них ещё мозги вскипают, поняла?
   И громила гулко захохотал, довольный собственной эрудицией.
   Тэг отвернулся, и в глаза ему бросилось размашистое граффити на противоположной стене бара: «Атключи моск или убей сибя ап стену, красавчег!».
//-- * * * --//
   – Эй!
   Тэг поднял голову.
   Перед ним стояла девушка с платиновыми волосами, одетая в длинное искрящееся платье. Симпатичная – стройная фигурка, чистая бархатная кожа, в глазах живой огонёк. А глаза разноцветные: один карий, другой зелёный – цветные контактные линзы, дежурный писк моды. Эге, так она же из мидлов – из тех, которые иногда приходят в Центр за острыми ощущениями. Ну-ну…
   – У тебя свободно? – непринуждённо спросила девушка и, не дожидаясь ответа Тэга, грациозно опустилась на соседний стул. Обернулась к стойке, щёлкнула пальцами, и ей тут же принесли какой-то мудрёный коктейль. «Это гламурное пойло стоит сумасшедших денег, – раздражённо подумал Тэг, – а толку с него… У мидлов всё не как у людей».
   Он беззастенчиво разглядывал девушку – а что, она сама сюда припёрлась! – и вскоре понял, что её наряд – искусственный. Искристое платье мидлы от глубокого выреза до пят было соткано из световых лучей и представляло собой многоцветную голограмму. Красиво, спору нет. И удобно: с помощью пульт-браслета – вон он, на левом запястье незнакомки, – можно изобразить на себе хоть джинсы, хоть деловой костюм. А можно и вообще убрать всю эту засветку и остаться голой – тоже очень удобно… в определённых ситуациях. И никаких проблем с законом о нравственности, запрещающим сексуальные провокации: внешне всё пристойно. Стоимость дресс-генератора – эмиттерного пояса, ожерелья и сенсорного пульта – превышает годовой заработок любого полуфаба, но эта Барби наверняка не считает каждый энергобакс – их у неё, похоже, навалом: личный чип в форме кулона оправлен в золото, и титановая шейная цепочка к нему тоже золочёная.
   «Красивая особь, – думал Тэг, разглядывая мидлу, – но какая-то… синтетическая. Из реальной одежды на ней, надо думать, одни трусы – здесь тепло. А всё остальное – обманка. Может, и личико у неё сделанное – фокусы пластической хирургии или тоже голограмма. Спецэффект ходячий – ребята рассказывали о сексуально озабоченных старухах, выдающих себя за молодых девчонок. Накачиваются стимуляторами, маскируются – и вперёд, урвать под занавес жизни половых радостей. Хотя… Движения-то у неё как у танцовщицы, их не подделаешь. А может, она жена какого-нибудь крутого мидла и решила развлечься на свой манер, пока её муж оттягивается со «сладкими девочками»? Бывает и такое…».
   Он почувствовал, что у него слегка кружится голова. От девушки пахло аттрактантом – известная фишка. Это как в рекламе, где на парня, обрызгавшего подмышки «суперспреем» от пота, бабы кидаются из всех углов, на ходу срывая с себя тряпки. Или наоборот – мужики (все подряд) заворожено тянутся за девицей, использующей крышесносный дезодорант, как самцы за самкой во время течки.
   А девушка лениво потягивала через соломинку свой коктейль и наблюдала за Тегом, наслаждаясь произведённым впечатлением и не сомневаясь в собственной неотразимости. Что видел этот парень в своей жизни? Простушек-полуфабок да виртуальных шлюх, а тут до него снизошла полубогиня! Она его выбрала, и она им попользуется – этот молодой полуфаб наверняка сумеет помять её как следует. Мидла змеиным движением облизнула губы.
   Тэг не сомневался в её намерениях – на правой руке девушки ярко светился зелёным браслет-интентор. Зелёным – это означало, что носительница браслета готова к половому контакту и добивается его. А чисто зелёный цвет говорил о том, что она ищет традиционного секса, без всяких извращений, – лесбиянки (в дополнение к зелёному) расцвечивали свои интенторы розовыми полосками, любительницы садо-мазо – чёрно-белыми. Удобно и очень функционально, и нет опасности быть обвинённым в сексуальных домогательствах. Вот если бы браслет был погашен или, хуже того, светился бы красным… А так – всё ясно, и не надо ходить вокруг да около и зря терять время. Тэг чувствовал, что он хочет эту холёную особь, – природу не обманешь, и разве не за этим он и сам сюда пришёл? – но почему-то молчал, удивляясь самому себе.
   Девушке надоела игра в молчанку. Она отодвинула бокал с недопитым коктейлем и обволакивающе-томно произнесла, слегка растягивая гласные:
   – А я знаю, чего ты хочешь…
   И тут Тэга прорвало, словно внутри него долго зрел нарыв, болел и наконец лопнул. В этом его внутреннем нарыве годами копилось всё: раздражение от монотонной работы, приносящей Тэгу только деньги, но не радость; осточертевший фальшиво-заботливый голос «домового»; безлюбая виртуальная любовь второпях; ненависть к этому громадному городу, перемалывающему людей с равнодушием мусороперерабатывающей машины; глухая тоска от ощущения того, что он, правильный полуфаб по имени Тэг, ежедневно принимающий наркотики, – не человек, а всего лишь крохотный винтик этой чудовищной машины, и если этот винтик станет нефункциональным, его тут же выбросят и заменят новым, исправным винтиком. И последней каплей стала сегодняшняя он-лайн казнь, за которой с наслаждением наблюдали такие же винтики-люди – люди, которым уже мало потоков крови, льющихся с экранов стереовидения, и которым нужна реальная кровь и реальная смерть, и как можно более мучительная. Тэг почему-то верил сказанному верзилой за соседним столиком – он не сомневался, что в прозрачном шаре действительно растворили в кислоте писателя: человека, осмелившегося напомнить винтикам о том, что они – люди, и поэтому они должны думать. Таких преступлений империя United Mankind не прощает…
   – Нет, ты не знаешь, чего я хочу, – сказал он, глядя в разноцветные глаза мидлы, в которых плескалась откровенная похоть. – Я хочу почитать книгу – настоящую. Зачем? А затем, чтобы вспомнить, что я человек, и что Господь наделил меня мозгом совсем не для того, чтобы я его всё время отключал. Поняла, животное?
   Мидла испуганно отпрянула. На лице её проступило гадливое выражение, как будто вместо симпатичного молодого парня она увидела перед собой мерзкое ядовитое насекомое. А Тэг резко встал, чуть не опрокинув столик, и быстро пошёл к выходу.
//-- * * * --//
   Девушка с платиновыми волосами не задержалась в баре. Проводив глазами Тэга, она прошипела сквозь зубы что-то нечленораздельное, поднялась и тоже покинула бар. Выйдя на галерею, она сначала нашла взглядом оскорбившего её сумасшедшего полуфаба – он быстро поднимался по лестнице на следующий ярус купола, – а потом направилась к ближайшему полицейскому, стоявшему на стыке лестниц. Мидла шла танцующей походкой, провожаемая жадными мужскими взглядами, – ни дать, ни взять фея, скользящая по стеклопластику пола.
   – Офицер, – коротко бросила она, подойдя к полисмену, – я обнаружила преступника.
   – Преступника? – в голосе охранника прозвучала нотка недоверия.
   – Я забыла представиться, офицер.
   С этими словами она перевернула свой личный чип и, удлинив цепочку, поднесла его к портативному идентификатору, висевшему на бронированной груди полицейского.
   Глаза охранника округлились; с его лица мигом слетело безразличие. Он вытянулся и торопливо пробормотал:
   – Извините, леди хайлевел. Кто преступник? Где он?
   – Вон там, – она кивнула в сторону лестницы, ведущей вверх, – вот этот, смуглый и темноволосый, в синих брюках и серой рубашке. Он читает книги, офицер. – И добавила со злобой отвергнутой самки, не привыкшей к тому, что ею пренебрегают: – Вы понимаете, что это значит?
   – Конечно, леди. Сейчас мы его возьмём. Вам полагается вознаграждение, леди.
   – Вознаграждение? – она улыбнулась, оценивающе посмотрела на молодого парня в броне, взяла его широкую ладонь и провела по ней краем своего чипа. – Это мой приватный мобильный номер – позвони, когда всё закончится. Ты когда сменяешься?
   – В полночь, леди хайлевел, – через полтора часа.
   – Вот и прекрасно – я буду ждать. Ночь – она длинная… А теперь действуй, офицер.
   «Вот это повезло, – подумал охранник, бросив взгляд на цифры, высветившиеся на его ладони. – Да я бы ради такой шикарной бабы, да ещё хайлевелки, подрался бы с целой сворой бандитов-террористов! Где тут у нас этот задрипанный читатель книг?».
   Он чуть повернул голову и сказал в коммуникатор, обращаясь к своему напарнику, дежурившему ярусом выше:
   – Грэг, там к тебе поднимается один придурок, приготовься его брать. Сейчас я переброшу тебе его изображение. Нет, он не опасный, но ценный – я тебе говорю. Нам светит премия, Грэг!
//-- * * * --//
   Острое чувство опасности настигло Тэга, когда он поднялся на третий ярус. Он заметил, что ближайший к лестнице охранник фильтрует взглядом разношёрстную толпу, периодически поглядывая на дисплей наладонника и держа другую руку на парализаторе. И Тэг сразу понял, кого он высматривает. «Проклятая сука, – подумал он, вспомнив девушку с платиновыми волосами. – Заложила, чтоб ей сдохнуть от оргазма. И я сам виноват – нашёл, перед кем выпендриваться».
   К счастью, поднимаясь по лестнице, Тэг нагнал целую компанию полупьяных парней и девчонок и смешался с ними – у него оставалось по крайней мере несколько секунд. Тэг свернул, стараясь, чтобы между ними и охранником находилось как можно больше народу. Пригнувшись, он бросился к лифту – идти по лестнице нельзя, полицейские на всех ярусах наверняка уже оповещены, – и, расталкивая попадавшихся ему навстречу, успел втиснуться в его переполненную кабину за миг до того, как двери закрылись.
   Лифт шёл вверх, но у Тэга не было выбора. И дресс-генератора у него тоже не было – он не мог сменить свой внешний вид и сбить охранников с толку. Оставалось попробовать уединиться с кем-нибудь в «каморке любви» – желательно, чтобы этот кто-то был бы уже в полубессознательном состоянии, – раздеть его и попытаться выбраться из огромной западни, в которую превратился Центр Развлечений для правильного полуфаба по имени Тэг. Хотя нет, уже не для правильного: Тэг перестал быть правильным, как только пожелал запретного. И если его поймают… Отпираться бесполезно: у блюстителей законности и порядка масса способов узнать правду.
   Этот не самый плохой план Тэга рухнул, как только лифт остановился на последнем, десятом ярусе пятидесятиметрового купола: на площадке его уже ждали двое полицейских. Каким-то чудом Тэгу удалось метнуться в сторону, но толпа быстро рассеивалась, и вот-вот должен был последовать грозный окрик: «Стой!». Тэг, ощущая спиной ищущие взгляды охранников, кинулся к ближайшему переходному туннелю, соединявшему купол с соседним, – такие туннели были на каждом ярусе. С каждой истекавшей секундой он всё отчётливей понимал безнадёжность своего положения, но остановиться уже не мог – будь что будет.
   По туннелю ползла движущаяся дорожка, но она ползла слишком медленно, и Тэг побежал, отчаянно надеясь, что его ещё не заметили и не опознали.
   Тщетно. Он не добежал и до середины туннеля, когда увидел впереди две чёрные фигуры, идущие ему навстречу. Тэг оглянулся – двое других полицейских нагоняли его: не спеша, уверенные, что преступник всё равно никуда не денется. Тэг затравленно сжался, и тут в лицо ему пахнуло лёгким ветерком. Он поднял голову.
   Прямо над ним, на высоте двух метров, там, где стенка туннеля закруглялась, плавно переходя в потолок, зияла узкая щель. Лист металлопластика, которым был обшит тоннель, отошёл: то ли здесь дрались, швыряясь тяжёлыми предметами, – такое случалось в Центре, – то ли обшивка была повреждена ударом снаружи. Тэг не стал ломать себе голову над тайной происхождения этой щели: он отчаянно прыгнул вверх и ухватился за край трещины.
   Подтянувшись, он упёрся головой в упругий металлопластик и почувствовал, что лист подаётся, выгибаясь наружу. Извиваясь червяком и обдирая одежду вместе с кожей, Тэг протиснулся в расширившуюся щель и прижался щекой к холодной обшивке туннеля – уже снаружи.
   Вокруг него бушевали огни города. Тэгу на миг почудилось, что в чёрной темноте таится злой тысячеглазый зверь, высматривающий человека, который осмелился задуматься. Лёжа ничком, Тэг вытянулся во весь рост, упёршись подошвами в край щели, осторожно привстал на колени, рискуя свалиться с пятидесятиметровой высоты, и дотянулся до троса, закреплённого на метровых металлических стойках на крыше туннеля по всей его длине, – за этот трос цеплялись карабинами рабочие-монтажники и ремонтники.
   У него теперь оставалась единственная возможность уйти от погони: добраться до купола и съехать по его гладкой сферической поверхности вниз. Головоломный трюк – к концу спуска он наберёт бешеную скорость и разобьётся всмятку, попадись внизу какое-нибудь препятствие. Но должно же ему повезти хоть раз в жизни! Конечно, в покое его не оставят, но это уже следующая проблема. И проблема решаемая: изгои умудряются годами скрываться в трущобах от властей и даже образуют сообщества, живущие по своим законам. А пока бывшему правильному полуфабу по имени Тэг надо дойти до ближайшего купола – всего лишь. И он пошёл по округлой спине туннеля, крепко держась за трос.
//-- * * * --//
   Флаер вылетел из темноты ночным призраком, блеснув остеклением кабины – оно напоминало сросшиеся фасеточные глаза гигантской стрекозы, учуявшей добычу.
   «Вот и всё, – обречённо подумал Тэг. – Сейчас они поймают меня «липучкой», а там – или «мозголомка», превращающая человека в амёбу, или штрафной батальон в «горячей точке», где потери солдат-полуфабов никто не считает. Будьте вы все прокляты!».
   Флаер на секунду завис, развернулся, готовясь к атаке, и…
   …Тэг разжал пальцы, намертво, казалось бы, вцепившиеся в страховочный трос.
   И уже падая в гудящую тёмную пропасть, простреленную буйством разноцветных огней, он вдруг вспомнил, как звали того парня-пожарника, не хотевшего сжигать книги.
   Его звали Монтэг.

   Санкт-Петербург, 2009 год

ПОСЛЕДНИЙ РОБИНЗОН
Фантастическая новелла

   «Красиво, – думала Хэннеси, глядя в дымчатое стекло. Стратоплан шёл на огромной высоте, в верхних слоях атмосферы, и с этой высоты было видно, что земная поверхность, подёрнутая тонким туманным флером, не плоская, а закруглённая. – Вот уж действительно «лучше один раз увидеть»… Все вроде знают, что Земля круглая, но знание это абстрактное: когда мчишься по хайвэю, асфальт под колёсами ровный как стол, и любая его кривизна – это просто недосмотр дорожных рабочих. А вот теперь я верю, что прожила тридцать пять лет на глобусе».
   Далеко внизу уплывал назад тёмный контур евразийского континента, уступая место бледной сини Тихого океана, тут и там заляпанной кляксами больших и малых островов. А в чёрном небе над головой горели яркие звёзды: стремительно несущийся стратоплан обгонял восход, неспешно ползущий с востока.
   «Красиво, – снова подумала женщина. – Надо будет заказать себе такую игрушку: бело-голубой шар с разводами материков, окутанный облачной дымкой, а вокруг него – огни звёзд на чёрном бархате. И чтобы всё это медленно вращалось – можно под тихую музыку. Я поставлю эту штуку в своём будуаре – да, в будуаре, а не в спальне: у старинных королев, знавших толк в жизненных наслаждениях, были будуары, – в изголовье. Нет, лучше в ногах, чтобы видеть эту мини-Землю, не отрывая головы от подушки. Видеть – и чувствовать себя отдыхающей богиней-повелительницей, созерцающей принадлежащий ей мир. Да, это будет великолепно… Только надо поспешить, пока эта идея не пришла в голову кому-нибудь ещё – на стратопланах летают многие, и у всех, кто может позволить себе полёт на стратоплане, хватит денег на любые прихоти. Стратопланы – это транспорт хайлевелов, хозяев жизни».
   Хэннеси Делюкс, киноактриса с мировым именем, чуть повернула голову и лениво посмотрела в салон. Двенадцатиместный VIP-салон был почти пуст: двое мужчин дремали в мягких креслах, повторявших форму тела садившихся в них людей, и ещё один – судя по внешнему виду, милитар – потягивал из высокого бокала золотистую жидкость, отрешённо глядя перед собой. Суперсониками стратосферного класса, «пожирателями расстояний», летали немногие – это было слишком дорогим удовольствием, доступным только хайлевелам и кое-кому из официалов, которые платят не из собственного кармана. Дорого – зато удобно: час полёта – и ты переносишься из Азии в Австралию, да ещё в то же самое время, в какое вылетел из аэропорта отправления.
   Да, Азия, век бы её не видеть… По своей воле Хэннеси ни за какие коврижки не отправилась бы в Поднебесную Империю, в это гнездо тоталитаризма, гнойную язву на теле свободного мира. Но – контракт, а контракт – это святое. Его составители знали своё дело: стереофильмы с роскошной Хэннеси Делюкс в главной роли приносят сотни миллионов прибыли, а лицезрение звезды в реале оживляет денежный поток. Китайцы – они тоже люди со всеми их человеческими слабостями, и недаром её главный продюсер любит повторять: «Ханна, детка, по эффективности и разрушительной мощи ты превосходишь мегатонную боеголовку! Десяток таких девочек, как ты, – и Поднебесная сложит оружие и станет частью United Mankind! Ты умеешь себя подать – после твоего визита в Гонконг десятки миллионов азиатов потратят сотни миллионов энергобаксов на посещения твоего интимного сайта! Ты – наше ultimate weapon [19 - Ultimate weapon – абсолютное оружие (англ.)], крошка!».
   «Да, оружие, – подумала актриса, – примитивные создания, именуемые мужиками, не могут думать ни о чём другом, и умная женщина всегда добьётся от них чего угодно». Ханна имела основания так считать: её мать, побывав замужем за крупным оружейным магнатом, быстренько забеременела и проворно расторгла свой кратковременный брак, обвинив мужа в супружеской неверности. Дело техники: среди мидлов, не говоря уже о полуфабах, хватает смазливеньких шлюшек, готовых за деньги разыграть в нужное время и в нужном месте – перед скрытой видеокамерой, само собой, – акт пылкой любви. Слава политкорректности – вина похотливого самца была доказана, и несчастная жертва адюльтера получила миллиард энергоединиц отступных на воспитание дитяти, преданного своим блудливым папашей. И девочка выросла в полном достатке и даже в роскоши, впитав с молоком матери основные принципы борьбы за сосуществование, грамотно выбрала свою стезю и шла по ней уверенно, не обращая внимания на попадавшихся ей под ноги – недаром в шоу-бизнесе Ханну Дрессер называли «Беспощадная Хэн», хотя весь мир знал её как Хэннеси Делюкс.
   Она вновь оглядела салон и почувствовала лёгкое раздражение: милитар сидел в той же дурацкой позе, присосавшись к своему бокалу, и, похоже, даже не замечал присутствия «несравненной Хэннеси». Можно подумать, он каждый день видит полубогинь в паре ярдов от своего носа и поэтому предпочитает хлебать виски – примитивное существо, что с него возьмёшь! Ханне не то чтобы хотелось общения, однако некий дискомфорт от выпадения из привычной атмосферы всеобщего почитания на грани преклонения она ощутила.
   Она досадливо поморщилась (уверенная, что этого никто не видит), и тут же возле её кресла мягко и бесшумно появилась хорошенькая стюардесса в синей униформе.
   – Чего желает госпожа? – на смуглом личике девушки застыло выражение готовности услужить. – Тоник, кофе, коньяк?
   – Вина, – отрывисто бросила Ханна. – Красного, французского, урожая первой трети двадцатого века.
   Стюардесса кивнула и исчезла. Хэннеси не сомневалась, что её заказ будет выполнен – в конце концов, она не заказала чего-то сверхэкстравагантного: вино столетней давности – это нормально для меню стратопланов. Другой вопрос, сколько это вино будет стоить, но это уже несущественно: на счетах Хэннеси Делюкс хватит энергобаксов даже если ей вздумается принимать ванны из коллекционных вин.
   Не прошло и минуты, как стюардесса вернулась, грациозно неся небольшой поднос с открытой бутылкой, хрустальным бокалом и вазочкой с фруктами. Остановившись у кресла Хэннеси, она ловко наполнила бокал – красная струя напомнила Ханне кровь, хлынувшую из колотой раны. В этот момент стратоплан еле заметно повело в сторону. Девушка слегка покачнулась, и смуглое лицо её заметно побледнело: она прекрасно знала, что будет, если хоть капля вина капнет на светлый брючный костюм леди хайлевел, стоивший больше, чем зарабатывает – со всеми бонусами – стюардесса суперсоника за год безупречной работы.
   Однако всё обошлось, и стюардесса даже сумела не выказать свой испуг слишком явно, хотя её смятение не укрылось от опытного глаза Беспощадной Хэн. «Хорошо вас здесь дрессируют, – подумала она, наслаждаясь испугом полуфабки и своей над ней властью. – Всё верно: слуга должен знать своё место и должен бояться своего господина – на этом стоит всё величественное здание United Mankind».
   Это минутное наслаждение было острым и сравнимым с оргазмом – Хэннеси чуть прикрыла глаза, смакуя свои ощущения, и пригубила бокал, вдыхая аромат драгоценного вина, изготовленного за семьдесят лет до её рождения. Да, оргазм… Это приятно, да… И нет необходимости следовать древним рецептам под названиями «любовь», «брак», «семья». Прогресс отменил все эти архаичные рудименты: для сексуального наслаждения есть масса других способов, куда более удобных и практичных. Полуфабы, например, – и не только полуфабы, – оголтело предаются виртуальной любви, реализуя за жалкие гроши любые свои эротические фантазии (ну, или почти любые). Генитальный имитатор «унисекс», одинаково пригодный и для мужчин, и для женщин и совмещённый с персональным компьютером с выходом в Сеть – это величайшее изобретение человечества. Некоторые анахореты, правда, предпочитают реал, но это примитив, распространённый только где-нибудь среди дикарей Африки, Нового Халифата и в заснеженной России – цивилизованный мир его не приемлет. Человек должен прежде всего думать только о себе – и это правильно, – а реальный секс требует совпадения желаний в одно и то же время, что случается достаточно редко. Значит, кто-то должен подчиниться желанию партнёра, а это насилие над личностью, не говоря уже о том, что половой акт сам по себе унизителен для женщины, ощущающей себя сосудом для похоти.
   Слава богу, что эта дикость уходит в прошлое. Сторонники традиционного секса так долго продержались только лишь потому, что бубнили о деторождении, но теперь новейшие методы искусственной репродукции выбили этот козырь из их блудливых лап. Женщина стала сегодня по-настоящему свободной, избавившись от своего вековечного сексуального рабства, и недалёк тот час, когда мужчины вообще будут не нужны – так, по крайней мере, считали многие.
   Но Хэннеси не придерживалась столь радикальной точки зрения. Она тоже любила реал, но такой, в котором она была полновластной хозяйкой – так же, как и в жизни. Кое-кто из хайлевелок маскировались и посещали Центры Веселья, где резвились полуфабы, но Ханна не любила экстрим: в Центре могут и покалечить, а тело и внешность актрисы – это её капитал и основа её благосостояния. Она пользовалась услугами VIP-интим-департамента концерна «Health, Life & Pleasure», специализировавшегося на обслуживании хайлевелов и состоятельных мидлов: выбирала по каталогу приглянувшуюся ей особь мужского пола, оговаривала детали – время, место, антураж, – и вносила задаток. И ещё не было случая, чтобы капризная звезда экрана осталась недовольной.
   На недостаток воображения Хэннеси не жаловалась: актриса была изобретательна в оформлении своих сексуальных игрищ. Она наслаждалась партнёрами, игравшими роли первобытных вождей и пиратов, королей и жрецов древних культов, воинов и проходимцев, монахов и робких юношей, впервые познающих любовь. И всё это в мрачной келье или на качающейся палубе разбойничьего брига, в густом лесу у тлеющего костра или среди руин горящего города, только что взятого штурмом, когда ещё стонут раненые и не остыли тела убитых, – техника виртуальной реальности позволяла превратить её апартаменты во что угодно. Она была царицей и рабыней, жертвой насилия и желанной невестой, амазонкой, пользующейся пленником перед тем, как перерезать ему горло, и впервые соблазнённой девственницей, робко и стыдливо раздвигавшей колени. И при этом она оставалась самой собой – всё той же Беспощадной Хэн, способной в любую минуту прервать игру, как только она ей надоест. Её партнёры были реальными мужчинами из плоти и крови, следовавшими всем её желаниям, – это вам не копеечный виртуал. Реал стоил дорого, но Хэннеси Делюкс, хозяйка жизни, могла за него платить – зачем зарабатывать деньги, если не тратить их на драгоценную себя?
   Она была довольна «живыми манекенами» «Health, Life & Pleasure»: все заказанные ею самцы фирмы, искушённые в технике секса и накачанные стимуляторами, оставили после себя приятное послевкусие. И никаких проблем – ни финансовых, ни этических, ни физико-биологических. Все «секс-сервис-бойз» были красивы, здоровы, и всем им на генетическом уровне была привита некроспермия: беременность богатой заказчицы после сеанса – это несмываемое пятно на репутации VIP-интим-департамента и очень ощутимый материальный ущерб. И зачем это нужно, когда в трущобах полно здоровых парней-полуфабов, готовых пожертвовать способностью в будущем стать отцом ради безбедной жизни в настоящем? Всё должно быть рационально – на том стоит великая империя United Mankind.
   О браке Хэннеси пока не задумывалась – вернее, подумывала, но абстрактно. У неё впереди ещё много лет молодости – хвала медицине цивилизованного мира и образу жизни высшей касты, – а потом, когда её счёт ещё больше разбухнет, можно будет совершить этот чисто юридический акт с кем-нибудь из хайлевелов во исполнение принципа «деньги идут к деньгам». Однако до этого, полагала Ханна, ещё далеко: ей вполне достаточно «сеансов любви», после которых у неё появляется дьявольская работоспособность, изумляющая всех её продюсеров. Нет, жизнь – это прекрасная штука, особенно когда ты молода, красива, у тебя много денег, и ты никому ничем не обязана (разве что точным выполнением требований контрактов). Так что пусть живут самцы, только пусть знают своё место: место рабочих домашних животных. К тому же от них есть и другая польза: в мире неспокойно, и должен же кто-то стрелять в «новых бедуинов» и «новых чингизидов», чтобы Хэннеси Делюкс и ей подобные могли спокойно наслаждаться жизнью.
//-- * * * --//
   Стратоплан вздрогнул, словно споткнулся на бегу.
   Это было настолько неожиданно, что Хэннеси подумала даже, что это ей показалось. Однако затем суперсоник задрожал гораздо ощутимее – долгий трепет прошёл по всему его длинному телу, от скошенного хищного «клюва» до хвоста, – и провалился. Еле слышный мерный гул мощных двигателей, скрадываемый превосходной звукоизоляцией VIP-салона, но ощущаемый на пределе слуха, затих. Невероятно, невозможно, но все четыре реактивных мотора «абсолютно надёжного» самолёта заглохли – одновременно! Стратоплан падал вниз, и женщина физически ощутила четырнадцать миль разверзшейся под её ногами пустоты, отделявшей её уютное мягкое кресло от волн Тихого океана.
   Милитар поперхнулся своим виски и бестолково закрутил головой, не понимая, что происходит; один из дремавших проснулся и растеряно хлопал глазами, ещё не перейдя грань между сном и явью; освещение в салоне мигнуло и погасло.
   Суперсоник завалился набок. Вспыхнуло аварийное освещение, скудное и зловещее, и Ханна увидела, как стюардесса, четверть часа назад подававшая ей вино, упала в пустое переднее кресло, беспомощно и жалко сверкнув коленками, выскочившими из-под её синей форменной юбки; что-то неразборчивое прохрипела бортовая трансляция и умолкла, как будто испустила последний вздох. Стратоплан падал камнем, брошенным в пропасть.
   И тогда Хэннеси Делюкс стало страшно – так страшно, как никогда в жизни. Это был не страх даже, а ужас: тёмный пещерный ужас перед небытиём, неотвратимо надвигавшимся на маленькую слабую женщину, привыкшую считать себя повелительницей всего и вся. Она хотела закричать – и не закричать даже, а завизжать на одной ноте, тонко и пронзительно, – но подкатившая к горлу тошнота, выжимаемая из желудка стремительным падением, забила ей дыхание.
   Самолёт падал. Экипаж боролся, пытаясь превратить его беспорядочное падение в управляемое планирование – краем глаза Хэннеси видела, как шевелятся крылья, изменяя стреловидность и силясь уцепиться за сгущавшийся воздух. Пару раз взрыкивали двигатели, возвращаясь к жизни, выравнивая стратоплан и давая обезумевшим людям искру надежды, но тут же замолкали снова, и погребальная тишина наотмашь била по нервам пассажиров.
   А Хэннеси Делюкс, обезумев от ужаса, где-то в глубине сознания не могла поверить, что всё это происходит с ней, и что это не спецэффект очередного блокбастера-катастрофы. Корка бесчувствия, наросшая на душах людей двадцать первого века, привыкших видеть на экранах затейливо раскрашенные чужие муки и чужую смерть, сопротивлялась очевидному: это может случиться с тобой самим, и это будет совсем не так приятно и зрелищно, особенно если ты сам будешь исполнять главную роль в этом реалти-шоу – роль жертвы. И Хэннеси не могла поверить, что через какие-то минуты её роскошное и ухоженное тело, над которым заботливо трудились визажисты и косметологи, медики и специалисты по шейпингу, вот так вот просто возьмёт и разлетится вдруг мелкими кровавыми брызгами, сгорит в жарком огне взрыва и растворится в океане, миллионы лет равнодушно катящем свои волны.
   За дымчатым стеклом иллюминатора мелькнула водная гладь, подсвеченная лучами восходящего солнца. Стратоплан пробил редкие облака и приближался к поверхности воды: четырнадцать миль – это, оказывается, не так уж много.
   Двигатели снова взревели. Пилоты всё-таки сумели перевести стратоплан в пологое планирование, дали реверс и выпустили закрылки, гася скорость воздушного лайнера. Вода, взлохмаченная белыми гребнями волн, приближалась, но Хэннеси этого уже не видела, уйдя в спасительное беспамятство.
   А потом был удар.
//-- * * * --//
   В уши заползал вкрадчивый и монотонный шуршащий шум.
   По лицу плавал тёплый пятнистый свет, лаская кожу невесомыми прикосновениями.
   «Я жива? – тихо прошептала острожная мысль, вылезшая из потайных закоулков ещё сонного сознания. – Или это уже загробный мир? А где же тогда ангелы?».
   Она лежала на чём-то мягком – Хэннеси чувствовала это мягкое затылком и шеей, всего своего тела она почему-то не ощущала. «Неужели от меня осталась одна голова?».
   Эта мысль пронзила её горячей острой иглой, и женщина поспешно открыла глаза, с трудом разомкнув непослушные вялые веки. Над её головой шевелились зелёные глянцевые листья, широкие и продолговатые. В них путались солнечные лучи, силясь пробраться сквозь преграду; когда это им удавалось, они радостно вспыхивали, рассыпаясь яркими золотыми брызгами.
   Возвращалось ощущение тела – кажется, все его составные части были на месте, – и Ханна поняла, что она лежит, укрытая чем-то вроде одеяла, но вот где – это было пока не ясно. Она попыталась приподнять голову и услышала:
   – Как вы себя чувствуете, леди?
   На фоне неба и пальмовых листьев появилось мужское лицо. Хэннеси сфокусировала взгляд, пытаясь рассмотреть обитателя загробного мира. Получилось, однако результат её заметно разочаровал: на ангела обладатель мужской физиономии походил очень отдалённо. Средних лет мужчина, светлокожий и светловолосый; черты лица не то чтобы корявые, но какие-то неизысканные. Незнакомец не только не был ангелом, но и явно не принадлежал к высшим слоям общества – это намётанный глаз Хэннеси Делюкс определил сразу, невзирая на её полуобморочное состояние. Волосы взлохмачены, лицо основательно ободрано, большая кровоточащая царапина – судя по всему, совсем свежая, – тянулась по всей левой щеке, от уголка глаза до подбородка. Мужчина был одет в форменную голубую рубашку, помятую и порванную на плече, а над карманом рубашки Хэннеси разглядела золотистые крылышки. Это была пилотская эмблема – у ангелов, насколько помнила Ханна, крылья (причём гораздо большего размера) растут на спине. Значит, это не рай – но и не ад, что уже можно считать плюсом. А лежит она на мягком пледе – из тех, которые выдают пассажирам в полёте, – заботливо укутанная другим таким же пледом.
   – Как вы себя чувствуете? – повторил поцарапано-взлохмаченный и, не дожидаясь ответа, приподнял левой ладонью (ладонь была сильной) голову Хэннеси и поднёс к её губам что-то округлое и тёмное.
   Прохладная жидкость омыла пересохший рот актрисы. Это было кокосовое молоко – Ханне уже доводилось его пробовать. Сознание прояснилось. Она сделала несколько жадных глотков и закашлялась.
   – Спасибо, – проговорила она слабым голосом и попыталась сесть.
   Попытка удалась – при помощи пилота, осторожно поддержавшего Ханну за плечи.
   Перед ней расстилалась синяя океанская гладь. Она уходила вдаль до горизонта, а начиналась ярдах в пятидесяти от её ног. Океан был величественно спокоен, но на берег набегали волны прибоя. Они негромко шуршали в такт шороху листьев, и Хэннеси поняла, из чего складывался тот фоновый шум, который она слышала, приходя в сознание. А налево и направо тянулся белый песчаный пляж, изгибавшийся плавной дугой. Плед соскользнул с груди Ханны, и она вдруг заметила, что на ней нет ничего, кроме кружевного нижнего белья.
   Хэннеси Делюкс, закалённая двадцатью годами волчьей жизни в шоу-бизнесе, была далека от того, чтобы покраснеть или хотя бы ощутить неловкость. «Хм, а этот красавец, часом, не отымел меня, пока я пребывала в беспамятстве? – подумала она, добавив парочку сочных нецензурных идиом. – Чего ещё можно ждать от мужчины?».
   Вероятно, мысли Ханны каким-то образом отразились на её лице, но пилот понял их по-своему.
   – Простите меня, леди, – сказал он поспешно. – Мне пришлось снять с вас одежду, чтобы проверить, нет ли у вас травм – прибой был очень сильным. К счастью, вы отделались лёгкими царапинами. Нас учили оказывать первую помощь, и я сделал вам тонизирующий, обеззараживающий и профилактический уколы. Хорошо, что аптечку выбросило волнами, и мне не пришлось за ней нырять.
   Из всей его тирады Хэннеси выхватила слова «прибой», «травмы» и «нырять», после чего пришла к логическому выводу, что раем это пляжное местечко не является – скорее всего, это какой-то остров, возле которого рухнул в море злосчастный стратоплан. Ну что ж, остаться в живых – тоже неплохо, и к тому же на основе этого приключения можно сделать роскошную пиар-акцию, которая поднимет и без того высокий рейтинг Хэннеси Делюкс: кто ещё из звёзд может похвастаться тем, что выжила в страшной авиакатастрофе?
   – Ваш костюм пострадал, леди, – продолжал между тем её скромный спаситель. – По правде сказать, от него остались одни лохмотья. Я приготовил вам вот это, – он показал на аккуратно свёрнутый лёгкий комбинезон, лежавший на песке. – Конечно, для вас эта одежда убога, но больше ничего нет. Может быть, позже я сумею найти вам что-нибудь получше – из багажа, если он уцелел.
   – Ладно, не переживай, – придерживая одной рукой прикрывавший её плед, актриса другой рукой дотянулась до комбинезона и встряхнула его, разворачивая. – Сойдёт. А теперь отвернись и быстренько расскажи мне, как всё произошло – ну, это, как мы здесь очутились.
   Пилот послушно отвернулся, и пока Хэннеси осматривала свои синяки и ссадины – а, пустяки! – залезала в комбинезон и бегло приводила себя в относительный порядок, коротко изложил либретто драмы «Суперсоник падает в море».
   Слушая его, Ханна вновь почувствовала леденящий смертельный ужас, но этот ужас был уже в прошлом, и поэтому одновременно она испытала ни с чем не сравнимое чувство ликования: она жива, жива, жива! Ей – точнее, им обоим, – несказанно повезло. Стратоплан воткнулся в воду под острым углом, но на большой скорости, и удар оказался роковым для всех людей на его борту. Корпус суперсоника лопнул на стыке VIP-салона и пилотской кабины, однако в эту щель выбросило только двоих: Хэннеси и этого парня – только они оказались баловнями судьбы. Они упали в воду неподалёку друг от друга, метрах в трёхстах от полосы прибоя, а стратоплан, разваливаясь на куски, врезался в коралловый атолл и взорвался. Пылающие обломки машины перелетели через пляж и упали в лагуну, а пилот ухватил за волосы тонувшую женщину и сумел выбраться вместе с ней на берег, вырвав у бурлившего океана часть его добычи. Убедившись, что спасённая жива, пилот уложил её под пальмой и занялся поисками других уцелевших, попутно подбирая всё, что могло бы им пригодиться. Людей он не нашёл, зато выловил из воды целёхонькую водонепроницаемую аптечку и подобрал на берегу пледы, кое-что из одежды и несколько вакуумных упаковок с едой. Пока Хэннеси лежала без сознания, он залез на дерево, сорвал пару кокосовых орехов, а заодно понял, что они попали на остров: небольшой и, похоже, необитаемый.
   – А потом вы пришли в себя, – закончил он свой рассказ и добавил, вытащив из кармана рубашки маленький пластмассовый цилиндрик: – И ещё у меня есть зажигалка. Она работает: значит, у нас будет огонь.
   – Можешь повернуться, – разрешила Хэннеси. – Огонь? А зачем? Как я понимаю, нас должны очень скоро найти, даже если твоя летающая жестянка не передала сигнал бедствия. Наши чипы, – она тронула висевший у неё на шее золотой медальон, выполненный в форме монеты с вычеканенным на её аверсе профилем Ханны в одеждах античной императрицы, – детектируются за сотни миль. Нас будут искать, и любой флаер…
   – Тут вот какое дело, леди, – остановил её пилот. – Наши чипы сдохли: и мой, и ваш. То есть идентификация-то работает, а вот маячки… Наши стратопланы действительно очень надёжны – всех их основные системы дублированы. Это была не случайная авария, а теракт: нас атаковали.
   – Атаковали?
   – Ну да. В нас попал очень мощный узконаправленный электромагнитный импульс, и вся бортовая электроника, в том числе и командный управляющий компьютер, сошла с ума. А заодно отшибло мозги и у всей прочей бижутерии. Ваш коммуникатор, – он кивнул на изящный браслет на запястье актрисы, – тоже скис, посмотрите сами.
   Ханна коснулась браслета, пытаясь его активировать. Тщетно: её дорогостоящий VIP-коммуникатор, способный нащупать любого провайдера в радиусе нескольких тысяч миль, стал всего лишь красивой безделушкой, перестав быть средством связи.
   – И что теперь? – растерянно спросила она.
   – Теперь мы будем завтракать, – спокойно ответил её спаситель. – А потом вы будете отдыхать, а я буду искать «капсулу надежды». Это такой очень прочный и удароустойчивый небольшой контейнер, что-то вроде «черного ящика», в котором хранится то, что нам нужно: портативный компьютер с источником питания и беспроводным коммуникатором. Капсула хорошо заэкранирована, и я думаю, она не пострадала от этого чёртова импульса. Её нужно всего лишь найти, и я этим займусь.
   – А… А кто мог запустить этот импульс?
   – Кто? – пилот криво усмехнулся. – Арабы, например. Или китайцы. Да кто угодно – вы же знаете, как все эти неприсоединившиеся любят United Mankind. А мы с вами стали подопытными кроликами, на которых испытывают новое оружие – я прямо-таки всю жизнь мечтал о такой профессии!
   – А… А как тебя зовут? – неожиданно для самой себя спросила Ханна.
   – Стиг, – с готовностью отозвался мужчина. – Второй пилот Стиг Дэвис, с вашего позволения, леди хайлевел.
   «Ага, – подумала Хэннеси, не удивившись такому обращению: экипажи суперсоников знали, кого возят, – имя как у полуфаба, но есть фамилия, значит, этот парень сумел выйти в мидлы, пусть даже в низы этой касты. Упорный – это хорошо, может далеко пойти. Правда, внешне он совсем не Аполлон… Впрочем, какое мне дело!».
   – А вас я знаю, – сказал Стиг. Ханна уловила в его голосе привычную для неё нотку почтительного восхищения, но всё-таки переспросила с деланным удивлением:
   – Знаешь? Откуда?
   – Кто же не знает несравненную Хэннеси Делюкс, самую платиновую блондинку цивилизованного мира! – пылко произнёс второй пилот разбитого самолёта. – Ребята умрут от зависти, когда узнают, что я вытащил вас из воды! Хотя, признаться, тогда я не разобрал, кого спасаю. Мне было как-то не до того, и я сначала подумал даже, что это малышка Сью, наша стюардесса. Не повезло бедняжке: всего третий полёт, и такая незадача…
   – Ты можешь звать меня просто Ханна, – милостиво разрешила женщина, хотя её и покоробило упоминание о какой-то стюардессе-полуфабке, которую этот парень готов был спасть с таким же рвением, как и звезду мирового экрана. В конце концов, он её всё-таки спас и заслужил награду: мало кто может похвастаться, что называл знаменитую на весь мир Хэннеси Делюкс «просто Ханна». – Только вот чтобы ты мог похвастаться перед ребятами своим подвигом, нам надо выбраться с этого дурацкого кораллового кольца. И ещё: ты вроде бы что-то там говорил о завтраке?
   – Сейчас, леди, – Дэвис упруго вскочил на ноги и направился к невысокой кучке трофеев, собранных на месте самолётокрушения.
   А Хэннеси Делюкс снова прилегла на мягкий плед. Она ещё слаба после пережитого – ей не стоит без необходимости напрягать свой организм. Да и зачем это делать, если она леди хайлевел (пусть даже из нижнего слоя этой касты), а рядом есть вчерашний полуфаб, ухмылкой судьбы ставший мидлом?
   Она закрыла глаза, наслаждаясь теплом и покоем, и ей почему-то даже в голову не пришло сказать «спасибо» второму пилоту Стигу Дэвису за то, что он спас ей жизнь.
//-- * * * --//
   Завтрак не напоминал привычные Ханне утренние трапезы: он был предельно прост и состоял из холодного бекона, тонких ломтиков хлеба и консервированного салата. В меню не было изысканных вин – даже если бутылки не разбились, они остались на дне лагуны, среди искорёженных обломков стратоплана. Пришлось довольствоваться соком, хотя Хэннеси с удовольствием выпила бы чашечку горячего кофе. Но чего нет, того нет: сам по себе завтрак на коралловом атолле, под лучами тропического солнца, да ещё после катастрофы, в которой выжили только двое, – это уже экзотика. Не надо делать из еды культа – в юности Хэннеси доводилось питаться урывками, в коротких перерывах между съёмками, сессиями, а также иными, гм, мероприятиями, которыми была наполнена жизнь восходящей звезды.
   «Какой сюжет для сценария! – размышляла она, искоса посматривая на Стига Дэвиса, сосредоточенно двигавшего челюстями. – Красавица и чудовище на необитаемом острове… Кажется, была уже похожая история: когда-то давно парень, которого звали Робзон Круз, после кораблекрушения попал на такой остров и жил там один-одинёшенек, пока не встретил дикарку по имени то ли Среда, то ли Суббота. Или это были два гея, скрывшиеся на острове от людей, ещё не знавших политкорректности? Вот не помню точно… Была вроде бы такая книжка, но книг уже давно нет. И слава богу: читать книги, как говорят медики, вредно для мозга. А фильм – фильм надо будет сделать. Идея на миллиард, особенно если в титрах будет указано «на основе реальных событий»!».
   – Я пойду, – сказал Стиг, закончив есть и свернув пустую пластиковую упаковку, – поищу по берегу что-нибудь ценное. А вы отдыхайте, леди: вам стоит пока полежать. Если захотите выкупаться, не забирайтесь далеко, чтобы не попасть в течение. А лучше не лезьте в воду, если меня не будет рядом: мало ли что. Здесь всё-таки дикий остров, а не чистый пляж цивилизованного мира.
   Он помолчал, словно хотел сказать что-то ещё, и пошёл вдоль полосы прибоя, зорко глядя по сторонам. Хэннеси проводила его взглядом: проявленную о ней заботу она приняла как должное, но ей всё равно было приятно. Она полежала, греясь на солнце и наслаждаясь ничегонеделанием, потом встала, скинула комбинезон и побродила в прибое, окатывавшем ей до пояса. Освежившись, Ханна вернулась под пальму и снова вытянулась на песке. «Как хорошо… – думала она, разнежившись. – Не надо никуда бежать, чтобы успеть к сроку, и не надо держать в голове десятки разных дел, важных и не очень. Спасибо этим неведомым террористам: если бы они не атаковали суперсоник, я никогда бы не узнала, что можно вот так просто лежать на горячем песке и ни о чём не думать – ни о контрактах, ни о деньгах, ни о конкурентах. Интересно, этот Стиг хочет меня трахнуть? Наверно, хочет, – все мужчины одинаковы и думают только об одном, глядя на женщину. Но насиловать меня он не будет – побоится. Нас скоро найдут, и тогда ему мало не покажется: за изнасилование знаменитости можно получить не только многолетний тюремный срок, но и растворительную камеру – тут всё зависит от того, как это подать. Хотя если быть честной, мне почти хочется, чтобы он попытался взять меня силой. Это было бы даже оригинально: безлюдный затерянный остров, беззащитная полураздетая женщина и сексуально озабоченный дикарь… Надо будет ввести эту линию в будущий сценарий…».
   Пилот вернулся через три часа. Он приволок целую кучу разного барахла, свёрнутого в узёл, – упаковки с едой, две пластиковые бутылки с тоником, металлическую кастрюлю и даже спинку кресла, на которой сидеть удобнее, чем на песке, – но был сумрачен. Хэннеси это заметила и поняла, что «капсулу надежды» Стиг не нашёл.
   – На берегу её нет, – сказал он, словно услышав её мысли, – нет и под водой у берега – я искал. Скорее всего, капсула осталась в кокпите – пока отлив, придётся лезть в лагуну.
   – Ну и что? – удивилась Хэннеси. – Вода-то тёплая. Или там всё равно глубоко?
   – Не в этом дело, – Дэвис посмотрел на актрису долгим изучающим взглядом.
   – А в чём?
   – Акулы. В лагуне полно акул, и они, – он запнулся, – уже попробовали человечьего мяса. Там были трупы. Я не хотел вам говорить, леди, но… Я видел, что они с ними делали, а у меня нет даже перочинного ножика.
   У Ханны перехватило дыхание. Она вдруг очень ясно осознала, что запросто может остаться одна на этом поганом атолле, чёрт бы его побрал, и сияющее над её головой небо сразу же потускнело.
   – Тогда, может, не надо, а? – проговорила она с непривычной для Беспощадной Хэн робостью. – Нас ведь всё равно ищут, и найдут – исчезновение суперсоника заметили, и над океаном уже наверняка снуют десятки поисковых винтокрылов.
   – Во-первых, нас могут не заметить или заметить слишком поздно – таких атоллов тут сотни. И мы…
   – Что значит «слишком поздно»? – перебила его Хэннеси. – И что «во-вторых»?
   – Это нехороший район, леди, – ответил Стиг, немного поколебавшись: Хэннеси видела, что он не хочет её пугать. – Здесь пошаливают индонезийские пираты-мусульмане. Они, правда, не проявляют интереса к необитаемым атоллам, предпочитая ловить джонки и торговые суда севернее, у населённых берегов, но по закону подлости… Эти пираты хватают красивых женщин и продают их в гаремы Нового Халифата. И я не хочу, чтобы…
   Он не договорил, однако Хэннеси поняла, что он хотел сказать, и её окатило теплом: приятно, когда о тебе беспокоятся, и когда лишний раз напоминают (пусть даже косвенно), что ты красива.
   – Вот поэтому нам надо дать о себе знать как можно скорее, а для этого надо найти «капсулу надежды». Кроме комп-коммуникатора, в капсуле есть и другие полезные штучки – например, оружие: пистолет лучше голых рук.
   – Да что ты сделаешь, если здесь высадится десяток головорезов с автоматами? – раздраженно выкрикнула Ханна, испуганно оглядываясь на синеющий океан, как будто там уже появился быстроходный пиратский катер.
   – Я буду вас защищать, потому что вы женщина, а я – мужчина. Как же иначе?
   Стиг сказал это просто и естественно, без ненужного пафоса или желания произвести впечатление, и Хэннеси безоговорочно поверила, что так оно и будет, пусть даже он сумеет подарить ей всего лишь несколько лишних секунд свободы.
   – Тогда я пойду с тобой, – решительно сказал она. – Если тебя покусают эти милые рыбки, я, может статься, помогу тебе вылезти из воды. И не спорь, потому что я женщина, а ты мужчина!
   …Стиг Дэвис трижды нырял в лагуну, и каждый раз Хэннеси, следя, как он скользит в глубине среди смятых останков суперсоника, – вода была прозрачной, позволяя видеть всё до мельчайших деталей, – шептала обрывки молитв, застрявших в её памяти со времён далёкого детства. То ли помогли молитвы, то ли наевшиеся акулы ушли спать, но всякий раз пилот возвращался целым и невредимым, и только на третий раз, забравшись внутрь кабины, порезал руку об острый край обшивки стратоплана. Но эта лишняя царапина стоила добычи: торжествующий Стиг выволок на берег объёмистый оранжевый шар, состоявший из двух плотно пригнанных ребристых полусфер.
   – Вот она, – сказал он, слизывая кровь с руки и откатывая шар подальше от воды, чтобы его не накрыл начавшийся прилив. – Теперь дело в шляпе: дадим сигнал, и через пару часов за вами, леди, прибудет комфортабельный флаер со всеми удобствами.
   – За нами, – поправила его Хэннеси и осекалась.
   Зеркальную поверхность лагуны рассёк острый акулий плавник. Зловещий чёрный треугольник описал дугу и скрылся под водой. Акула – она была крупной, а в воде казалась вообще огромной, – нырнула, с убийственной быстротой и лёгкостью метнулась туда-сюда, словно обнюхивая обломки стратоплана, и замерла, зависнув над самым дном.
   «Кровь из царапины… – подумала Ханна. – Она учуяла кровь, попавшую в воду… О господи, если бы эта тварь появилась парой минут раньше…».
   И Беспощадная Хэн не выдержала: она кинулась к Стигу и прижалась к нему, еле сдерживаясь, чтобы не разреветься.
   – Ну что вы, леди, – смущённо пробормотал пилот, осторожно обнимая её за плечи. – Ведь всё обошлось, верно? Пойду собирать аппаратуру – нам нельзя терять время.
   «Мог бы меня и поцеловать» – разочарованно подумала Хэннеси Делюкс.
//-- * * * --//
   Однако шляпа оказалась маловатой – дело в неё никак не лезло. Стиг вскрыл капсулу, вытащил из неё лэптоп, источник питания, провода, собрал зонтик солнечной батареи для подзарядки, но на этом всё и кончилось. Установка не работала: дисплей оставался тёмным и мёртвым. Хэннеси злилась, хотя злость её подогревалась не тем, что «капсула надежды» не оправдала надежд, а тем, что пилот, похоже, не видел в ней женщину и строго держал себя в рамках того, что цивилизованные граждане United Mankind называют политкорректностью.
   – Не волнуйтесь, леди, – успокаивал он её, не замечая соблазнительной груди Ханны, расположенной на расстоянии протянутой руки. – Во всей электронике и электротехнике есть только две неисправности: отсутствие контакта, когда они нужен, и наличие его, когда он не нужен. Я перетряхну всё эту полупроводниковую требуху, и она у меня заработает!
   И он часами разбирал и снова собирал компьютер, блок питания и всю периферию, тщательно пересоединяя разъёмы и штекеры. А Хэннеси смотрела на него и думала: «Лучше бы ты завалил меня прямо на песке, чем рассказывать мне сказки про электронику и возиться с этим долбанным железом! Тоже мне, нашёл занятие… Нас всё равно найдут, а что касается пиратов – что им делать в этом богом забытом уголке океана?». Но она не высказывала своих мыслей вслух: разве могла несравненная Хэннеси Делюкс просить ласки у примитивного создания, именуемого мужчиной? Да никогда и ни за что! И она молчала.
   А Стиг три дня возился с дохлой аппаратурой, бормоча под нос что-то невнятное – то ли технические термины, то ли ругательства. Хэннеси не могла ему помочь: в технике она не понимала ровным счётом ничего. Она знала, какую кнопку нажать на пульте дистанционного управления, чтобы ожил экран стереовизора, и что надо сделать, чтобы её слайдер тронулся с места и набрал скорость (или наоборот, остановился), и ей был всё равно, работают ли это законы физики или древняя магия – какая разница?
   Между тем Дэвис, упрямо стараясь реанимировать комп-коммуникатор, не забывал и обязанности кормильца. Он приносил Хэн свежие кокосовые орехи, с обезьяньей ловкостью забираясь на верхушки высоченных пальм, и во время отлива собирал крабов, забившихся в щели кораллового рифа. Стиг варил крабов в солёной воде на костре из плавника, и Хэннеси с удивлением узнала, что вообще-то крабы имеют буро-зеленоватую окраску, а краснеют они только после варки. Потом он деловито разбивал камнем жёсткие крабьи панцири и кормил женщину нежным белым мясом, аккуратно разложив его пряди на куске пальмового листа. И вкус этого мяса был почему-то совсем другим, чем у мяса таких же крабов, поданных на стол в роскошном ресторане.
   И Хэннеси ловила себя на том, что ей всё это нравится: и остров, и океан, и солнце, и яркие звезды на чёрном бархате ночного неба. Ей казалось, что она провалилась на машине времени в далёкое прошлое, когда предки людей каждый день боролись за выживание и не надеялись, что завтра за ними придёт флаер со всеми удобствами. И эти люди в конце концов одолели враждебный мир, переделали его под себя и создали то, что назвали цивилизацией. Но чем они за это заплатили, и стала ли их жизнь однозначно лучше – не легче, а именно лучше? И ей почему-то хотелось, чтобы комфортабельный флаер прилетел за ней не завтра.
   Она не ощущала дискомфорта от отсутствия привычных житейских мелочей вроде тёплого туалета (они же всё-таки попали не в полярную тундру) или косметических кремов и радовалась, что перед ней не маячат каждый день осточертевшие рожи, масленые глазки и жадные липкие ручонки её продюсеров, помешавшихся на деньгах. Ей было хорошо.
   По правде сказать, Ханне не хватало только лишь одного: сильных и одновременно нежных рук Стига – не абстрактного мужчины, а именно его, Стига Дэвиса, второго пилота разбившегося стратоплана, простого и надёжного парня, волею судьбы оказавшегося рядом с ней на необитаемом острове, – обнимавших её в ночи, на мягком ложе, под звёздным небом, среди рокота прибоя и шёпота пальмовых листьев. И это было не сексуальное голодание пресыщенной избалованной самки, привыкшей пользоваться «живыми манекенами», а что-то другое, могучее и древнее, как сама Земля. Она чувствовала себя первобытной женщиной, рядом с который мужчина, добытчик и защитник, – глупые архаичные рудименты, которые она всегда презирала, прорастали в её циничной (значит, не до конца циничной) душе и давали всходы. И ещё ей казалось, что она как-то не у дел: всё, что она умела делать и чем занималась всю жизнь, в этом первобытном мире оказалось ненужным.
   Она поймала себя на том, что может просто приказать пилоту ублажить её – так, как это принято в цивилизованном обществе, где мужчины и женщины равны, – и он не посмеет ей отказать. Но тут же Хэннеси поняла, что это её не устроит: ей очень хотелось, что бы между ней и Стигом всё произошло так, как это происходило тысячелетиями, когда мужчина добивался благосклонности женщины и до самого конца не был уверен в том, что не получит отказ. Наверно, это было глупо с точки зрения свободной женщины двадцать первого века, но Хэннеси ничего не могла с собой поделать. «Неужели я, Беспощадная Хэн, влюбилась, как сопливая девчонка? И в кого – в человека, стоящего по социальной лестнице неизмеримо ниже меня?» – с ужасом подумала она и вдруг поняла, что от одной этой мысли у неё на душе, пустой и выжженной, внезапно потеплело, словно где-то там внутри, очень глубоко, внезапно затлел крохотный огонёк. И Ханна, слушая в ночи сонное дыхание Дэвиса, твёрдо решила ждать, пока он сам не сделает первый шаг.
   Днём, во время еды, и поздними вечерами, когда смеркалось, и пилот с сожалением оставлял в покое непокорный агрегат, они разговаривали. Хэннеси Делюкс привыкла давать интервью, привыкла, что вся беседа ведётся вокруг неё, несравненной и неповторимой, и с удивлением обнаружила, что она может внимательно слушать собеседника, не перебивая его и не срываясь на пустую болтовню, не несущую в себе ровным счётом никакого смысла. Так она узнала историю Стига, полуфаба из предместий гигантского мегаполиса на западном побережье, где каждый день дрались насмерть разноцветные молодёжные банды, не давая и не прося пощады. Многие тамошние сверстники Стига, погнавшись за лёгкими деньгами, пошли по кривой дорожке, и многие из них очень плохо кончили. А он не сдался, упорно пробиваясь к своей цели, хватаясь за любую работу и не соблазняясь карьерой наркокурьера или драг-дилера. Этот парень умел держать удар и добился своего: стал пилотом дальних авиалиний, а потом попал на суперсоник. Правда, мечта его осуществилась только после тридцати: он был белым, и это ему мешало – на чистокровных белых в United Mankind давно уже смотрели косо как на отщепенцев, цеплявшихся за архаичные понятия «нация» и «раса», тогда как все люди должны быть единообразны.
   Слушая Стига, Ханна сравнивала его карьеру со своей и вынуждена была признать, что кое в чём он её превосходил. Да, этот парень не сумел урвать миллион, но он был честен и не подличал, подставляя ближнего ради того, что зовётся выгодой, измеренной в условных единицах. И Хэннеси почувствовала раздражение: ей было неприятно понимание того, что кто-то в чём-то может превосходить её, хозяйку жизни Хэннеси Делюкс, Беспощадную Хэн, пусть даже превосходство это неосязаемо-эфемерное. И её раздражение стало обжигающе острым и злым, когда она, глядя в серые глаза пилота, в которых отражался огонь костра, вдруг очень отчётливо поняла, что ещё немного, ещё пара слов Стига, и она, звезда мирового экрана, о которой мечтают в горячечных снах миллионы мужчин планеты, опустится на песок у его ног и прошепчет просяще-жалобно, глядя на него снизу вверх: «Возьми меня… Пожалуйста… Я хочу быть твоей…».
   Спасаясь от самой себя, она резко вскочила и пошла к берегу атолла, оставив Стига в недоумении. А когда он, забеспокоившись, разыскал её в ночной темноте, Хэннеси грязно выругалась и потребовала «прекратить домогательства» и оставить её в покое: она свободная женщина и хочет побыть одна. Стиг растеряно пожал плечами и вернулся к костру, а Ханна только тогда сообразила, что своими неосторожными словами она разрушила хрупкое здание доверия, появившегося между нею и Дэвисом. Ей нельзя было произносить этих слов – ей ли было не знать, как воспитывают мальчиков, юношей и мужчин United Mankind, с каждым годом всё меньше и меньше похожих на мужчин. Сексуальным домогательством считался даже заинтересованный взгляд, брошенный в сторону женщины, или неосторожное слово, и обвинение это было серьёзным и чреватым неприятными последствиями для обвинённого в этом преступлении (как минимум солидными отступными в пользу истицы, не говоря уже о гонорарах адвокатам, очень любившим дела о сексуальных домогательствах). Это был тот самый случай, когда мужчина должен был доказывать, что он не верблюд: «презумпция виновности» априори приписывала ему похотливые намерения по отношению к женщине – только на том основании, что он мужчина. И даже продюсеры Хэннеси, тёртые и мытые во всех щелоках, держались с ней настороже, несмотря на их фамильярные «детка» и «крошка»: они хорошо знали, что с Беспощадной Хэн шутки плохи – она своего не упустит.
   – Какая же я дура… – прошептала актриса, глядя из темноты на Стига, неподвижно сидевшего возле костра.
//-- * * * --//
   Спала она плохо. Её раздражало всё: и просторное мягкое ложе, и шум прибоя, и даже тент над её головой, заботливо натянутый Стигом для защиты от солнца и возможного дождя. Хэннеси ворочалась с боку на бок, отбрасывала плед и снова натягивала его на себя. Дважды она вставала, шла к берегу и подолгу сидела там, обхватив руками плечи и глядя на фосфоресцирующую пену. Не удержавшись, она на цыпочках подошла к Стигу, спавшему у потухшего костра, завернувшись в одеяло. Лицо его было безмятежным – в лунном свете оно было отчётливо различимым, – и Хэннеси, сердито фыркнув, вернулась на своё смятое ложе и попыталась заснуть, проклиная и пилота, и этот отвратительный остров, и саму себя. Заснуть она сумела только под утро, когда уже начало светать, и поэтому не слышала, как проснулся Дэвис, как он готовил завтрак, и как, не дождавшись её пробуждения, ушёл к «капсуле надежды». И Ханна, проснувшись, снова испытала приступ раздражения – почему это он не подаёт ей завтрак в постель? – не признаваясь сама себе, что совсем не это является причиной её раздражения.
   – Леди! – услышала она.
   Стиг бежал к ней, размахивая руками. Рубашка его была расстёгнута и развевалась от быстрого бега, обнажая загорелый торс.
   – Получилось! – выдохнул он, опускаясь на песок. Глаза его радостно блестели. – Я его всё-таки добил – заработало! И я связался с Сингапуром, там уже знают, что мы с вами живы, и знают, где мы. Всё, леди Ханна, конец всем печалям, – спасатели будут здесь через несколько часов!
   «Да, вот и всё, – подумала Хэннеси, и ей почему-то стало грустно. – Ну и ладно…».
   Торжествующий Стиг потащил её к компьютеру – ему хотелось похвастаться. Ханна равнодушно посмотрела на монитор, где мелькали кадры выпуска новостей (пилот вышел в Сеть). Это был её привычный мир, он звал актрису и требовал её возвращения: приключение кончилось. Хэннеси стало тоскливо, и когда Стиг предложил ей связаться с кем-нибудь из её друзей или деловых партнёров, она отрицательно покачала головой – не горит.
   – Собирайте багаж, леди, – весело сказал пилот, – а то не успеете. Времени у вас не так много.
   – Я лучше пойду лягу, – сказала Ханна, глядя ему в глаза, – отдохну перед дорогой, а то не успею. Времени у нас, – она подчеркнула это слово, – не так много… как хотелось бы.
   Она была уверена, что Стиг её понял – не дурак же он, в конце-то концов. Но пилот промолчал и опустил глаза, и тогда Хэннеси повернулась и пошла к своей «гостинице под пальмой».
   Забравшись под тент, она сняла комбинезон, потом, немного подумав, и лифчик, и легла на спину, укрывшись до пояса пледом. Закинула руки за голову, закрыла глаза и выгнулась всем телом, подставляя тёплому ветру обнажённую грудь. «Придёт или нет? – думала она. – Или струсит? Если струсит, значит, он такой же, как и прочие его гендерные собратья, переставшие быть мужчинами». Не открывая глаз, она прислушивалась, пытаясь разобрать в шелесте пальмовых листьев и шуме прибоя скрип песка под ногами Стига, и не заметила, как задремала – сказалась бессонная ночь.
   И она не услышала, как пришёл Дэвис, не видела, как он стоял в двух шагах и долго на неё смотрел, и как он, вздохнув, повернулся и зашагал прочь, возвращаясь к установке, вновь связавшей их с цивилизованным миром.
//-- * * * --//
   Её разбудил прохладный ветер, прилетевший с океана, – погода портилась. Стига не было. Ежась, она оделась и поискала его глазами – пилота нигде не было видно. «Струсил» – с горечью подумала Хэннеси. Ей захотелось немедленно его найти и высказать ему всё, что она о нём думает, отхлестать его – хотя бы словесно. Быстрыми шагами она пересекла пляж, направляясь к лагуне, на берегу которой, с внутренней стороны кораллового кольца острова, обосновался Дэвис со своим комп-коммуникатором.
   Идти было недалеко (остров вообще был невелик), и вскоре Хэннеси увидела Стига. Он сидел на найденной им спинке кресла перед дисплеем, установленном на перевёрнутой половинке «капсулы надежды», спиной к Ханне, и не заметил ей появления. Она хотела его окликнуть, но потом передумала, сберегая заряд злости для ближнего боя тет-а-тет. А когда Хэннеси подошла ближе, ей показалось, что её с размаху ударили по голове чем-то тяжёлым: такого она никак не ожидала.
   Светлые шорты Стига – вместе с плавками – были спущены и болтались на икрах, а его бёдра и низ живота покрывала искрящаяся тёмная плёнка, ритмично пульсировавшая. Это было оно, величайшее изобретение человечества: генитальный имитатор «унисекс», в мужской «вогнутой» конфигурации (в отличие от «выпуклой» женской). Тончайшая плёнка, созданная на основе нанотехнологий, плотно облегала взбудораженное мужское естество Стига Дэвиса и, подчиняясь хитрой компьютерной программе, сокращалась и растягивалась, вызывая те же ощущения, которые возникают при реальном половом контакте. Глаза Стига были закрыты, на лице блестели капельки пота. Он шумно дышал, дёргая бёдрами, – пилот был не здесь, а там, в мире виртуального секса, уйдя в него с головой.
   А на цветном объёмном дисплее изгибалась и стонала в пароксизме страсти женщина. Она была обнажена и видна по пояс – лицо, шея, грудь, живот, – и Хэннеси сразу её узнала: трудно не узнать саму себя, особенно если ты каждый день смотришь на себя в зеркало…
   Гонорары несравненной Хэннеси Делюкс за роли в фильмах, получавших престижные премии, исчислялись десятками и сотнями миллионов энергоединиц, но куда больше денег ей приносил её интимный сайт, защита которого от несанкционированного проникновения и взлома непрерывно совершенствовалась. И на этот сайт мог зайти любой мужчина в любом уголке земного шара – не бесплатно, разумеется, далеко не, – и насладиться её роскошным телом. Ханна сама снималась в своём интим-ролике – она была талантливой актрисой, и ещё никому не удалось смоделировать достаточно точную компьютерную копию, повторявшую все нюансы её мастерской игры. А техника двадцать первого столетия творила чудеса: к визуальному и акустическому восприятию добавилось осязательное – Хэннеси видела руки Стига, лежавшие на скошенных панелях тактильного интерфейса, выдвинутых с боков комп-коммуникатора, и знала, что пилот не только слышит её страстные стоны, но и ощущает под пальцами бархатистость её кожи и горячую упругость ягодиц.
   Эффект соучастия был полным – настолько полным, что против актрисы выдвигались даже обвинения в оскорблении общественной нравственности и виртуальной проституции. Однако все судебные процессы она с блеском выиграла, изрядно облегчив карманы истцов, – нанятые Хэннеси лучшие адвокаты доказали, что поскольку реального секс-контакта нет, то о проституции не может быть и речи, и что интим-сайт знаменитой актрисы – это всего лишь разновидность интерактивного шоу, в котором, как известно, может принять участие любой желающий, и поэтому является абсолютно законным способом зарабатывания денег. Что же касается оскорбления нравственности, то разве леди Делюкс виновата в том, что мужчины мастурбируют, видя на стереоэкранах откровенные сцены из широко известных фильмов с её участием? Что поделаешь, если у особей мужского пола физиология превалирует над разумом – таков уж их примитивный менталитет!
   – Скотина, грубая скотина! – взвизгнула Ханна. – Какая же ты скотина… Ведь я сама здесь, рядом с тобой, живая, а ты…
   Но Стиг Дэвис её не услышал – он был в наушниках, в которых раздавались сладкие стоны виртуальной Хэннеси Делюкс. Она огляделась, ища камень, чтобы хряснуть с размаху сначала по дисплею – вдребезги его, в пыль! – а потом по башке этому тупоголовому самцу. Ей попался на глаза пистолет, лежавший во второй половинке капсулы, – он был заряжен, Стиг при ней проверял оружие, прострелив навылет пустую бутылку, – и Ханне захотелось всадить пулю в ненавистный затылок пилота, этого животного в человечьем обличии. Но она не сделала ни того, ни другого – она повернулась и бросилась прочь, давясь злыми слезами…
   – Струсил, струсил, струсил, – повторяла она на бегу. – Примитивная скотина, кретин с мозгами, разжиженными спермой… Ненавижу!
   Оскорблённая до кончиков волос, Хэннеси накручивала сама себя, не давая вылезти наружу мыслям, копошившимся в её сознании. «Дэвис не струсил – он просто не поверил в твою искренность и не захотел быть игрушкой для распутной куртизанки-хайлевелки: ты сама во всём виновата. А может, всё было проще: мы живём в мире, где перемешались реал и виртуал, где правда неотличима от лжи, где нет никакой разницы между искусственным и настоящим, натуральным и синтезированным, подлинным и смоделированным, и твой Стиг, законопослушный раб этого мира, не принял тебя за женщину, которую можно любить. Для него существует только виртуальная Хэннеси Делюкс, несравненная Хэннеси Делюкс, мечта мужчин всего мира – доступная мечта, были бы деньги. И это ещё страшнее…». Она яростно затаптывала эти мысли, но они появлялись снова и снова.
   Ханна бежала вдоль полосы прибоя, разбрызгивая пену. Над ней проносились рваные серые облака; на волнах появились гребни – усилившийся ветер трепал ей волосы, предмет её гордости. Она бежала, пока не споткнулась и не упала ничком на белый коралловый песок и не разрыдалась. Хэннеси плакала так, как не плакала с детства, когда она впервые узнала, что мир взрослых совсем не так хорош, как его расписывают. Она плакала, и её горячие злые слёзы оставляли на песке маленькие ямки-следы, похожие на раздавленные чечевицы…
   Наревевшись, она замерла, уткнувшись лицом в ладони, – ей не хотелось ни вставать, ни даже шевелиться. Ханна лежала в полузабытьи, пока не услышала какой-то посторонний звук, вплетавшийся в шум океана. Она подняла голову.
   Над островом кружил серебристый флаер, заходя на посадку. «Вот и всё, – подумала актриса, – экзотика кончилась. Пора возвращаться в мой привычный мир, в котором мне так уютно. А с этим ублюдком я рассчитаюсь – я сделаю всё, чтобы он попал в кислотный шар! Я заявлю, что он насиловал меня все эти дни – царапин на мне хватает, – угрожая сбросить в лагуну на корм акулам, если я ему не уступлю. И поверят мне, а не ему: хотя бы потому, что он мужчина, а я – женщина. И ещё – кто он, и кто я? У меня много денег, которые могут всё. Так что – прощай, Стиг Дэвис».
   Скривив губы в злой усмешке, она встала, отряхнула с комбинезона налипший песок, поправила волосы – Хэннеси Делюкс должна быть несравненной всегда, в любой одежде, – и спокойно пошла вдоль полосы прибоя навстречу флаеру, садившемуся на пляж.

   Санкт-Петербург, 2009 год

ПОСЛЕДНИЙ КАЗАК
Фантастический рассказ

   А власть твоя, – уж как хочешь – а поганая власть.
М. Шолохов «Тихий Дон»

   2041-й год

   Они отбили вторую атаку.
   Поднятая разрывами тягучая пыль оседала медленно, словно раздумывая – а стоит ли? Только уляжешься, как тебя снова потревожат и подбросят вверх огненными смерчами…
   И всё-таки она оседала, и затянувший всё вокруг густой бурый дым тоже мало-помалу рассеивался. Из-под его тяжёлого полога уже проступили искалеченные домики окраины и развороченный асфальт автострады, перетекавшей в центральную улицу городка. И стал виден уродливый силуэт «диплодока», похожий на гигантскую перевёрнутую миску.
   Тяжёлый штурмовой танк почти прорвал оборону повстанцев. Когда машина вошла в зону плотного огня, её бортовой компьютер оценил степень противодействия и отдал приказ на изменение боевой конфигурации. В ходовом режиме «диплодок» напоминает обводами гоночный электромобиль, только способный с хищной стремительностью перемещаться по любому бездорожью. Но если этому электромобилю что-то угрожает, он мигом втягивает голову под панцирь: бронеплиты ползут и смыкаются в полусферу, пряча многоствольные контейнеры управляемых ракет и кургузое рыло напалмомёта. И взять вражину в этой его ипостаси ой как нелегко…
   Однако ж взяли – сподобились. Поймали момент начала трансформации и хлестнули противополем. «Диплодока» перекосило, «раскорячило вшивую черепаху» – по выражению, брошенному кем-то в коммуникатор в злом азарте боя. Вот тут-то бойцы из первого взвода и влепили ему под шкуру пару кумулятивных «змеюк». И всё – встал, сволочь, смрадно коптя и похабно выметнув из-под бронированного подола длинные ноги перебитых гусениц.
   А вокруг чадящего остова валялись тела глобов. Как только припекло, экипаж быстро покинул разбитую машину, но далеко уйти никому из них не удалось. Самый шустрый успел пробежать шагов тридцать, пока его не клюнула игольчатая пуля, вошедшая между нижним краем шлема и воротником бронекомбинезона. Шелихов видел через бинокуляры забрало убитого, сплошь залитое изнутри красным, – иголки, на которые разделилась эта пуля после попадания, просверлили голову глоба десятками аккуратных сквозных дырок.
   Глобы отошли, как только штурмовой танк загорелся, – зрелище полыхающей боевой машины, рекламируемой как «абсолютно неуязвимая», было впечатляющим. «Жлобы», как называли врагов повстанцы (и не только потому, что первая буква слова «globals» называется «джи»), не любили боя грудь в грудь. Смешивать непокорных с землёй в однородную расплавленную массу с безопасного расстоянии, сидя перед дисплеем, – это да, такая война им по нраву. А вот если надо посмотреть противнику в глаза, в которых мечется твоя смерть…
   Возвращались звуки, съеденные надсадным гулом канонады и грохотом взрывов. Что-то тихонько позвякивало – Григорий даже потряс головой: уж не мерещится ли? Нет, это трепетал под прилетевшим с Дона ветром тоненький металлический лоскут, свисавший с простреленной крыши коттеджа, под которым находился командный бункер.
   – Умыли мы их, командир, – негромко произнёс Зыков, оператор электронных систем и заместитель Шелихова. – «Два» – «ноль» в нашу пользу. И ещё умоем, если опять полезут, – спасибо Каргину, боеприпасов у нас до второго пришествия хватит. А там, глядишь, и в столице решат так, как надо… Это наша земля.
   «Не совсем «ноль», наверно, – подумал Григорий. – Как там у Константина в первом взводе? Потери большие? «Диплодок» мёл огнём, как заправский Змей Горыныч, – вряд ли всем Костиным бойцам удалось отсидеться за слоями термопласта… Да и остальным было несладко – перепахан весь периметр. А с боеприпасами – да, спасибо атаману. И сам мошной потряс, и другим не дал жадничать – найдётся, чем попотчевать гостей-миротворцев…».
   – Запроси о потерях, – коротко распорядился он.
   – Есть, командир, – отозвался Прохор и зашелестел клавишами пульта связи. Личные коммуникаторы были у всех повстанцев, но лучше работать по экранированному каналу.
   Шелихов переключил визор на панорамное сканирование.
   Несмотря на две яростные атаки и на предшествующие им ракетно-артиллерийские обстрелы, притулившийся в излучине реки городок пострадал не сильно. Досталось жилым домикам окраин, но здание автоматизированного завода и окружавшие его параллелепипеды служебных и подсобных помещений остались целёхонькими. И Григорий знал, почему – по этой причине его отряд и зацепился именно за этот городок, и теперь торчал у глобов костью в горле – ни проглотить, ни выплюнуть. А миротворцам непременно надо выковырнуть эту досадную кость, и поскорей. В столице-то оно может по-всякому обернуться…
   Панорама разворачивалась неспешно, следуя стандартной компьютерной программе. Безоблачное синее небо и голубая дуга Дона выглядели безмятежно спокойными – и небо, и древняя река вдоволь насмотрелись на дела рода человеческого за века и тысячелетия. И пепельно-рыжая степь, располосованная надвое серым шрамом автомагистрали, тоже была спокойной. Чему ей, седой степи, так уж изумляться, на какую такую диковину дивиться? Видела она разные племена-народы, спешившие, суетившиеся и силившиеся возвести вековечное величие. Прошли они, прокатились и сгинули, позабыв на курганах каменных баб с изъеденными временем лицами. И равно упокоились в безымянных могилах порубленные татарскими саблями и скошенные казачьими пулемётами – им уже всё едино…
   И только в одном месте – там, где автострада ныряла в редколесье, – шевелилось что-то, словно там ползали какие-то насекомые. Они. Глобы. Миротворцы, мать их в матрицу…
   Глобы пришли на рассвете и с ходу атаковали отряд Григория, не утруждая себя переговорами. Да и о чём им было говорить с теми, кого они считали бандитами? Атаковали – и осеклись, подавились кровавой юшкой. Перегруппировались, прощупали боевые порядки казаков электроникой и пошли снова – уже основательней. И снова получили по зубам – вон он, их хвалёный «диплодок» (точнее, то, что от него осталось). А четыре лёгких бронепрыга и вовсе не дошли до переднего края обороны повстанцев – разлетелись ошмётками металла, разодранного прямыми попаданиям. И густо лежат вдоль дороги убитые – шелиховцы не попусту тратили огневой припас.
   – Затихли, – пробормотал Григорий, следя за изображением на дисплее визора. – Это вам не…
   Он не договорил.
   Над деревьями сгустилась и задрожала белая завеса. А потом на ней прорисовались чётко различимые чёрные буквы кириллицы, сложившиеся в русские слова.
   – Глянь-ка, Прохор, никак «жлобы» побеседовать с нами намерены. О чём, интересно мне знать?
   – «Примите парламентёров» – прочёл тот через плечо командира и посмотрел на Григория. – Примем, Григорий Палыч?
   – А почему нет? – Шелихов пожал плечами. – Всё равно вестей ждать. Пиши ответ турецкому султану. Можно без оборотов, труднопереводимых на международный.
   Зыков кивнул и развернул над крышей коттеджа голографический псевдоэкран.
//-- * * * --//
   Они встретились на шоссе, в полукилометре от переднего края обороны. Григорий не собирался принимать парламентёров на позициях повстанцев, где «жлобы» запросто могли обернуться обыкновенными шпионами. Не будешь же раздевать их до трусов… Да и то нет гарантии – мини-сканер можно спрятать и во рту, или в какую другую дырку сунуть.
   Глобов было двое. Без оружия – индикатор успокаивающе мигнул зелёным, а что в броне – так она давно уже стала почти повседневной военной формой, особенно в «горячих точках». Оба, судя по всему, не полуфабы, а из мидлов, и оба – смуглокожие.
   «У них там все перемешались, – думал Шелихов, вглядываясь в тёмные лица врагов. – Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца – всякой крови по стакану, в каждой койке папуас погостевал. Да пусть хоть полосатые будут или в горошек – можно подумать, русские сохранили чистоту расы со времён Ярослава Мудрого! Не за цвет кожи я их ненавижу…».
   – Вы Григорий Шелихов? – спросил один из глобов – точнее, вопрос прозвучал как утверждение.
   – Он самый, – Григорий кивнул, – вы не ошиблись.
   «Ещё бы, – промелькнуло у него в голове, – через наших коллаборационистов вы нас разве что под микроскопы не клали. И всё вам обо мне известно – от биометрии до вредных привычек. А ты мужик ничего, крепкий – шея как у бугая… Вояка-профессионал – тебя и в рукопашной не враз заломаешь».
   Словно прочитав его мысли, вмешался второй глоб – этот был статью пожиже.
   – Мы знаем всех полевых командиров непримиримых, а вы среди них один из самых выдающихся.
   – Полагаю, вы прибыли не для того, чтобы говорить мне комплименты? – ответил Григорий, подумав при этом: «А вот ты, парень, не из армейцев. По-русски говоришь чисто и правильно, почти без акцента. Переговорщик – пришёл уговаривать террориста отпустить невинных женщин и детей, да?»
   – Мы пришли предложить вам сложить оружие, – холодно произнёс крепкошеий. – Кровопролитие бессмысленно – вы обречены. И я, майор Спрэгью, командир семнадцатого батальона миротворческих сил, предлагаю вам сдаться. В противном случае…
   – Не пугайте, – оборвал его Григорий. – Вы лучше туда посмотрите, – он показал на отчётливо различимый силуэт сгоревшего «диплодока», – и ещё во-о-он туда, на обочины. Не собрали ещё всех своих битых? Понимаю, понимаю – объём работ серьёзный.
   Лицо майора окаменело, и переговорщик поспешил перехватить инициативу.
   – Мы рассчитываем на ваше благоразумие, господин Шелихов. Присядем?
   С этими словами он снял с пояса небольшой контейнер – Григорий почувствовал, как мгновенно напрягся стоявший рядом с ним Прохор, – и раскрыл его. Послышалось лёгкое шипение, и через минуту у ног переговорщика надулся небольшой, но удобный стул, за ним второй.
   – А нам этого не надо, – бросил Григорий, наблюдая за манипуляциями глоба, – нам и на своей земле сидеть мягко. Садись, Зыков, – добавил он, опускаясь на травянистый взгорок у края дороги.
   – Это не ваша земля, – вкрадчиво поправил его переговорщик. Майор Спрэгью хранил высокомерное молчание. – Акт купли-продажи совершён на законных основаниях, и ваши действия есть нарушение принципа неприкосновенности частной собственности.
   – Расскажите это тем нашим аферистам, которые ловко втюхали чужую землю вашим лохам. А купчую можете засунуть себе в… вот-вот, именно туда, вы меня правильно поняли.
   Шелихов хорошо знал, что западные трейдеры не были простаками – они понимали, что делают, заключая многолетние договоры аренды через своё лобби в правительственных кругах атакуемых стран и осуществляя продуманный план мирного и «законного» захвата чужой территории. Но в нём уже закипало раздражение, и он не смог отказать себе в удовольствии лишний раз щёлкнуть «жлобов» по носу.
   – Боюсь, – переговорщик лучезарно улыбнулся, – вы не до конца уяснили ситуацию. В настоящее время, – он мельком взглянул на часы, – в Москве идут переговоры по целому ряду вопросов. И как только решение будет принято…
   – А вы уверены, что решение будет в вашу пользу? Вы уже нас взвесили, оценили и вписали в свои файлы? – отпарировал Шелихов. – Кроме «колли», в Москве есть и другие люди. И есть ещё такая штука, как армия, и она молчать не будет.
   По лёгкой тени на лице майора, по-прежнему хранившего молчание, Григорий понял, что глобы отнюдь не уверены в благоприятном для них исходе переговоров о вхождении России в United Mankind. Поэтому-то они и торопились выбить повстанцев из городка – судись потом да разбирайся! – и приступили к переговорам только тогда, когда встретили решительный отпор. И о настроениях российских военных «жлобы» – с их-то источниками информации! – осведомлены. Так что – мы ещё поглядим, чья переможет…
   – В любом случае ваш отряд считается незаконным вооружённым формированием, – в отличие от майора, глоб-переговорщик куда лучше владел собой. – Территориальная казачья армия не признаётся нашим командованием частью вооружённых сил России.
   – Вы хорошо говорите по-русски, значит, вы знаете и наши пословицы. У нас есть и такая: «В чужой монастырь…».
   – Я знаю.
   – А раз знаете эту, напомню другую: «Вот вам Бог, а вот порог!». Здесь наша земля, и вам здесь делать нечего.
   – Не понимаю, – глоб деланно вздохнул. – Вы ведь умный человек и знаете историю. Когда-то люди жили небольшими кланами, потом появились племена, потом державы. Феоды сливались в королевства, рождались империи. А теперь пришло время объединения всего человечества. Это неизбежность, с которой бороться бесполезно – её можно только принять.
   – Принять? – Григорий зло сузил глаза. – Сто двадцать лет назад наши предки в этих самых местах приняли одну такую неизбежность, обещавшую им светлое будущее и рай на земле. Не устояли перед соблазном и склонились перед силой. Второй раз мы не сделаем ошибки – мы будем жить на своей земле так, как считаем нужным, а не так, как нам будут диктовать. И наши женщины останутся женами и матерями, а не…
   – Вы уверены, что все они хотят именно этого? – мягко остановил его переговорщик.
   – Кто не хотел – те ушли, мы никого не держали. Оставшиеся – остались, и теперь уйти придётся вам, гости непрошеные. Не хотите – попробуйте нас взять.
   – Наивный вы человек, господин Шелихов. Не пытайтесь остановить колесо истории – оно вас раздавит.
   – Раздавит? Бывает и так, что колесо ломается, наехав на острый камень. И не о чем мне с вами больше говорить.
   – Мы не будем вас брать, – подал голос набычившийся майор. – Мы накроем вас тяжёлыми термобарическими ракетами. Мобильные установки на подходе.
   – Тогда мы пошли, – Григорий поднялся. – Я должен быть там, со своими казаками.
   …Когда до ближайших домов оставалось шагов сто, Зыков, не проронивший за всё время переговоров ни слова, сказал опасливо:
   – Термобарические – это серьёзно, командир. Настоящих бункеров у нас – раз-два и обчёлся, а в окопах не спрячешься. Размазанный взрыв – дело такое, в любую щель затечёт, сучий выкидыш.
   – Не будут они бить объёмками, – усмехнулся Шелихов. – Блефуют.
   – Почему ты так уверен?
   – Потому что знаю. Будем стоять намертво – не место United Mankind на нашей земле. Этот зверь нам ведом – изучали мы его анатомию.
//-- * * * --//
   – Господа офицеры! – дежурный вытянулся перед входящим в аудиторию седым человеком с погонами генерала, а слушатели военной академии поднялись со своих мест за персональными терминалами. – Господин профессор, двенадцатая группа готова…
   – Прошу садиться, – прервал его седовласый. Он занял место за кафедрой-пультом и окинул взглядом амфитеатр аудитории. – Итак, тема сегодняшней лекции: социологическая модель United Mankind – Объединённое Человечество. Теоретические основы этой модели были сформулированы в начале двадцать первого века Айсфельдом, Рамбовски и Мэлори, хотя есть основания полагать, что практическое её построение началось гораздо раньше.
   За спиной лектора ожил псевдоэкран, по которому заскользил лучик лазерной указки.
   – Апологеты United Mankind считают эту модель наиболее совершенной – более того, единственно приемлемой. Согласно выводам Айсфельда и Мэлори, она на практике доказала своё преимущество перед всеми общественно-экономическими формациями, известными человечеству – как реальными, так и утопическими. Это подтверждается и тем, что империя United Mankind сформировалась во времена Обвала, благополучно его пережила, и с тех пор существенно окрепла и усилилась. Рамбовски же доказывал, что United Mankind органична, поскольку наиболее полно переносит принцип естественного отбора на общество людей.
   Размеренный голос человека в генеральском мундире был хорошо слышен в любой точке просторной аудитории – сидевший на шестом ярусе Григорий отчётливо различал малейшие оттенки этого голоса. И Шелихов слушал – слушал очень внимательно.
   – Модель достаточно проста – я изложу вам суть, пренебрегая словесной шелухой. Вы слушатели элитного военного учебного заведения, поэтому будем называть вещи своими именами. Общество United Mankind состоит из трёх слоёв, или каст. Нижний слой – это «человеческие полуфабрикаты», компост, питательная и воспроизводящая среда. Полуфабы используются на вспомогательных работах и в сервисе. Это рабочая сила и пушечное мясо. В семьях полуфабов высокая рождаемость – в среднем три-четыре ребёнка. Нижняя каста – фундамент, на котором выстроена вся пирамида United Mankind.
   Григорий представил себе возносящийся ввысь сверкающий конус – красивый и тянущийся к облакам. А у его подножья копошилась тёмная безликая масса…
   – Далее, – световой луч коснулся ряда разноцветных прямоугольников. – Средний класс, костяк. Квалифицированные работники, медики, учёные, интеллектуалы, военные. К мидлам относятся и те, кто обеспечивают бесперебойное функционирование всей системы – юристы и чиновники, а также предприниматели, не достигшие высот в бизнесе. И наконец – высшая каста, хайлевелы. Вершители судеб, – генерал сделал паузу и оглядел слушателей. – Повелители мира – по крайней мере, считающие себя таковыми… Крупные бизнесмены, финансисты, топ-менеджеры всемирной корпорации, в которой бывшие страны – не более чем департаменты.
   Он ещё немного помолчал и продолжил:
   – Наименее довольны своим статусом, естественно, полуфабы. Но они – и не только они – находятся под непрерывным воздействием исполинской и отлаженной машины масс-медиа, ориентирующей людей на сиюминутные примитивные потребности. Стереовидение с гипноэффектом, психотропная музыка, новейшие виды наркотических веществ, которые, как вам известно, свободно продаются в странах United Mankind. И самое главное – формально полуфабы не считаются рабами. Они имеют те же гражданские права, что и мидлы, и любой из них может выбиться в среднюю касту, если проявит должную хватку. Негативная энергия раздражения на систему перенацелена на достижение личного успеха и на желание обойти всех конкурентов. И наиболее энергичные полуфабы действительно выходят в люди, подавая пример своим менее удачливым собратьям по касте. Эта возможность заложена в модели United Mankind, более того, она необходима. Всё очень просто, – профессор коснулся пульта.
   На экране высветилась диаграмма соотношения численности различных каст.
   – Дело в том, что обеспеченный средний класс не слишком склонен обзаводиться детьми. В семьях мидлов даже два ребёнка – большая редкость, не говоря уже о троих. А многие вообще не заводят детей, предпочитая им карьеру и жизненные удовольствия. Эта тенденция проявилась ещё в прошлом веке, сто лет назад, и с тех пор только усилилась. С каждым новым поколением численность обеспеченных слоёв уменьшается, но пополняется за счёт выходцев из низшей касты – баланс соблюдён. Хитроумная пирамида завёрнута в красивую демократическую обёртку – теоретически полуфаб может даже стать хайлевелом. Теоретически, – повторил генерал и усмехнулся, – шансы есть. Вопросы?
   – Это и есть естественный отбор по Рамбовски? – флотский офицер со второго яруса первым использовал предоставленную возможность.
   – Да, – кивнул профессор. – Похоже, не правда ли? Пробиваются самые энергичные – кого винить, если ты сам не проявил достаточного упорства в достижении намеченной цели? Когда-то это называлось обществом равных возможностей.
   Генерал произнёс эти слова ровным тоном, по которому невозможно было понять его собственное отношение к описанной социальной модели, – он информировал, предоставляя слушателям самим делать выводы.
   – А почему модель называется «Объединённое Человечество»? – спросил сидевший на третьем ярусе капитан-танкист. – Открытое декларирование поставленной задачи?
   – Да, – спокойно ответил генерал, – именно так. Процесс объединения всей планеты в единую структуру идёт полным ходом. Вопрос только в том, какая социальная система будет господствовать. По прогнозам аналитиков, наибольшие шансы у United Mankind.
   – Значит, она совершенна? – не выдержал Шелихов.
   – Хороший вопрос, ротмистр, – профессор внимательно посмотрел на Григория, – то есть, простите, есаул. Вы ведь из казаков?
   – Так точно, господин генерал! – ответил Григорий, подумав про себя: «Ну и зрение у старика – разглядел мои знаки различия…». – Территориальные войска – южная мобильная группа.
   По аудитории пронёсся сдержанный шум, и Шелихов ощутил уважительные взгляды. Здесь хорошо знали, что творится на южных границах России…
   – Хороший вопрос… – медленно повторил генерал. – Отвечу вам так: совершенных систем не бывает – это противоречит вселенским законам. Что же касается United Mankind, то её недостатки следующие. Во-первых, отсутствие обратной связи между кастами и смены правящей элиты. Да, эта элита пополняется, но приток свежей крови недостаточен для её эффективного обновления. А старая элита костенеет и вырождается, превращаясь в некое подобие наследственной аристократии – каста хайлевелов куда более замкнута по сравнению с мидлами. Во-вторых, идёт сужение слоя хайлевелов – их становится всё меньше. В итоге власть над миром окажется в руках небольшой группы людей, а в предельном случае – одного человека, монарха или диктатора, терминология не имеет особого значения. И в-третьих – хотя это скорее во-первых – сам принцип «естественного отбора по Рамбовски». Я не уверен, что в результате этого отбора на вершине социальной пирамиды действительно окажутся лучшие из лучших – хотя бы потому, что для достижения успеха в обществе глобалистов совсем не нужны совесть, доброта и великодушие. Скорее наоборот… И я не хочу даже думать, во что может превратиться человечество, утратившее понятие «любовь»… И от вас, русские офицеры, – седой человек в генеральском мундире вскинул голову, – во многом зависит, станет наша страна частью United Mankind или нет.
   «Кажется, – подумал Григорий, – наш ментор наконец-то скинул маску «человека вне политики и убеждений». Но я его понимаю – на его месте я поступил бы точно так же».
//-- * * * --//
   Шелихов смял пустую консервную упаковку-самогрейку и поискал глазами, куда бы её деть.
   В командном бункере было тесновато – аппаратура, аппаратура и ещё раз аппаратура. Многоцелевой дисплей, панель управления, узел связи. Две раскладные койки, вместо кресел – старинная деревянная табуретка, оказавшаяся здесь неведомо как, и пара контейнеров из-под зарядов к ручным ракетомётам. Крохотный стол, впритык притиснутый к пульту. Мозг обороны – какие уж тут излишества.
   И причудливо смотрелась в прошитой миганием индикаторов полутьме обнажённая казачья шашка, лежавшая на этом столе по соседству с компьютерными кристаллами.
   Разные суеверия бывают у людей, постоянно идущих на войне вдоль зыбкой грани, отделяющей живых от мёртвых. Бойцы Григория носили под бронёй нательные кресты (а кое-кто – и языческие обереги), а сам он перед каждым боем обнажал и клал перед экраном на очередном командном пункте эту вот шашку, полученную им в далёкой юности.
   …В станицах молодёжь обучали воинской премудрости – на том испокон веку стояло казачество, – но современной, для которой рубка лозы или умение разворачиваться лавой было уже чем-то вроде ролевой игры. И всё-таки на всю жизнь запомнил пацан Гришка Шелихов, как старый казак Демьян, вихрем пронёсшись на коне вдоль барьера с торчком стоящими на нём тонкими и гибкими ивовыми прутьями, трижды взмахнул шашкой – как бы играючи. И запомнилось Григорию изумление в глазах сверстников при виде наискось срезанных упругих прутов – верхние их половинки не упали, а воткнулись острыми концами в мягкую землю под бревенчатым барьером. И никому из мальчишек – он был в этом уверен – даже не пришла в голову мысль: «Подумаешь… Что эта железка против боевого лазера…».
   Есть у холодного оружия древняя магическая сила.
   А когда Шелихов уезжал поступать в военное училище, Демьян неожиданно позвал его к себе и вручил ему шашку с кратким словом-напутствием:
   – Храни её. Добрым казаком будешь – чую. Удар с потягом – это уметь надо.
   И Григорий хранил подарок. И снились ему иногда странные сны, в которых метался огонь, храпели кони, и капала горячая кровь с узкого голубого лезвия… И не мог понять молодой казак, что это за наваждение такое? Отзвук минувшего, генная память или ещё что-то, доселе неведомое?
   А когда он уже стал офицером, и когда зачавкало вдоль южных границ России липкое кровавое месиво, шашка всегда была с ним – всегда и везде. Он не пускал её в ход – война теперь другая, – но всякий раз обнажал перед очередной стычкой и заботливо вкладывал в ножны после боя, обычно заканчивавшегося победой.
   Есть у холодного оружия древняя магическая сила…
   – Что слышно, Прохор? – спросил Григорий, оторвавшись от воспоминаний.
   – Почти ничего, – Зыков отложил прижатую к уху ракушку ресивера. – У глобов в Крыму мощная станция радиоподавления, вот и стараются, заразы. Понял только, что вроде переговоры ещё не закончились. В Москве тихо, и во всех армейских диапазонах тишина – нехорошая тишина, Григорий Палыч.
   «Затишье перед бурей? – подумал Шелихов. – Похоже на то, очень похоже…».
   Он не сомневался – сегодня всё решится. Тягомотная неопределённость должна была разродиться – вот только чем?
   Глобалисты всасывали Россию в структуру United Mankind десятилетиями, медленно, но целеустремлённо и безостановочно. На обострение «жлобы» не шли – чёрт их знает, этих непредсказуемых русских с их ядерной дубиной. Да и зачем рисковать, если есть надёжные и многократно проверенные экономические методы? Норовистого коня можно объездить по-разному.
   Опорой для глобов стали «новые нерусские», для которых присоединение России к United Mankind означало возможность наконец-то вздохнуть спокойно, перестать с опаской поглядывать на очередного чересчур самостоятельного российского президента или на не в меру активных сторонников «собственного пути развития» и стать настоящими хайлевелами. Оппозицию убеждали, подкупали или запугивали «жёлтой угрозой» – Поднебесная Империя всё уверенней хозяйничала в Сибири. «Между двумя жерновами не уцелеть, – доказывали со стереоэкранов хорошо одетые ясноглазые люди, – не пора ли стать частью цивилизованного мира? Вы хотите жить так, как живут на Западе? Вы можете – делайте свой выбор!».
   Но далеко не все хотели жить «как на Западе». Офицерский корпус сумрачно взирал на суетливую возню политиков, шевеля желваками на скулах, опалённых огнём бесконечных «малых войн». «Лига русских офицеров» имела простой, но ёмкий девиз: «Россия должна быть!» и неукоснительно ему следовала.
   И крайне отрицательно относилось к перспективе братания с глобалистами избывшее лихолетье двадцатого века и возродившееся казачество. Крепкие фермеры и умелые бойцы, стойко отбивавшие на юге и на востоке набеги «новых бедуинов» и «новых чингизидов», не хотели мира дымных мегаполисов с его искусственной пищей и синтетическими чувствами, грозящего снова – и теперь уже навсегда – порушить привычный жизненный уклад казаков. И всё чаще между отрядами «миротворцев», появившимися на юге России под нажимом «мирового сообщества», и частями территориальной армии происходили «недоразумения», а по сути – прямые вооружённые столкновения.
   «Что там, в Москве? – думал Григорий. – Устоит ли президент под совместным натиском «жлобов» и «колли»? А если не сможет устоять – что тогда?».
   Как член «Лиги», Шелихов знал: глобы добиваются передачи под контроль «мирового сообщества» ядерного оружия, допуска капитала хайлевелов в ключевые сектора экономики и, конечно, разоружения и роспуска всех «незаконных вооружённых формирований». После этого Россия станет картонным государством с декоративным правительством и её полное растворение в United Mankind будет лишь вопросом времени.
   Но знал казачий есаул Григорий Шелихов, с молчаливого одобрения атамана южной мобильной группы пресекший попытку миротворцев перейти Дон, и многое другое: он знал, что пружина сжата до предела.
   Десантные войска в центре России были приведены в полную боевую готовность за неделю до начала переговоров в Москве. И вышли в океан все готовые к походу атомные подводные ракетоносцы – вышли и затаились в глубинах, чутко слушая эфир: что скажет штаб флота? А если штаб промолчит или пробормочет что-то невнятное, капитаны имели право действовать самостоятельно – «по обстановке», как принято говорить среди военных.
   К тому же на околоземной орбите висит боевой комплекс «Святогор», под завязку начинённый ракетами с ядерными кассетными боеголовками. И командиром там полковник Александр Сурков: для этого человека слова «Родина» и «честь русского офицера» – не пустой звук. Да, он верен присяге, и он будет выполнять приказы, но вот приказы «колли» – это вряд ли. А с Земли до «Святогора» так просто не дотянешься – если наблюдатели на его борту зафиксируют взлёт орбитальных челноков-истребителей (а они зафиксируют, экипажу не запорошило глаза космической пылью), полковник тут же всё поймёт. И тогда он…
   Григорий не сомневался в том, что именно сделает командир «Святогора» – они знали друг друга ещё с курсантских времён. Шелихов вспомнил, как когда-то они с Сашкой лежали на берегу моря, на горячих камнях южного полуострова и косили глазом на двух загорелых девчонок, расположившихся неподалёку. Девчонки внешне выглядели индифферентными, однако было заметно без применения средств технического наблюдения, что внимание парней не осталось безответным. Это было ясно хотя бы по ленивым, но наполненным влекущей грацией движениям девушек, когда они поправляли волосы или небрежно-плавно устраивались поудобнее на нагретой солнцем плоской скале.
   – Ну, что, казак, на перехват? – в глазах Александра заплясали озорные янтарные чёртики.
   – А то!
   Саша уже было приподнялся, но тут же помрачнел. Григорий проследил взгляд друга и понял причину.
   На фоне синеющих гор и буйной зелени тёмно-серой враждебной кляксой торчали строения военной базы глобов. Очертания их были ломаными, резкими, чуждыми всему здешнему и наполненными угрозой, словно откуда-то из вселенских бездн рухнуло на Землю злое нечто, угнездилось и теперь прикидывало, что же ему делать дальше. И это нечто тоже разглядывало своими неживыми окулярами и сенсорами девчонок на пляже – разглядывало как законную добычу…
   – Мать их в матрицу, – Александр зло сплюнул. – Властители мира…
   Да, Григорий знал, как поступит полковник Сурков. Так что – мы ещё поглядим, чья переможет…
//-- * * * --//
   Шелихов не ошибся – глобы не пустили в ход термобарические реактивные снаряды.
   Причиной был завод, выстроенный на инвестиции United Mankind и принадлежащий кому-то из хайлевелов. Майор Спрэгью прекрасно понимал, что за ущерб, причинённый по его вине священной чужой частной собственности, ему придётся отвечать. Вот люди – это другое дело, они ничьей собственностью не являются, и в суд исковое заявление никто не подаст. Правда, общественное мнение на Западе очень болезненно воспринимало сообщения о потерях контингента миротворческих сил, однако из двух зол выбирают меньшее. К тому же солдаты-полуфабы – они полуфабы и есть, а информацию о потерях и причесать можно, эка невидаль.
   …Солнце давно перевалило за полдень и катилось к вечеру, выжимая из разбитых домов угловатые удлиняющиеся тени. Глобы молчали, не делая попыток начать третью атаку и никак не выдавая своих намерений. Потери казаков оказались невелики, а мирные жители городка в большинстве своём переправились на другой берег Дона ещё вчера.
   – Чего они ждут? – вслух размышлял Прохор, прогоняя на дисплее компьютерную модель периметра обороны. – До их «кумы» бы дотянутся – я б ей устроил чесотку. Жаль, не могу – «занавеску» повесила, парша подхвостная…
   Григорий взглянул на экран, где разноцветными символами были высвечены бункеры, окопы и врывшиеся в землю бронекоконы генераторов силовых полей, и где среди красных, синих и жёлтых квадратов, треугольников и ромбов, обозначавших орудия, ракетомёты и прочее убийственное железо, пульсировали зелёные точки. Похоже на компьютерную игру, если забыть, что за этими зелёными пятнышками – люди. Живые люди.
   И как в компьютерной игре с частично открытой картой верхняя четверть экрана была залита нейтрально-серым: «кума» – командный компьютер глобов – прикрыла расположение миротворцев экранным полем. Серая пелена дышала, но не двигалась: глобы чего-то ждали. И дождались.
   Из-под «занавески» вынырнули три фиолетовые искорки, и через секунду анализатор выдал идентификацию: беспилотные летательные аппараты типа «вампир», специально предназначенные для уличных боёв. Радиус действия у них невелик, но «вампиры» способны действовать автономно, без оглядки на «поводыря» – наземную станцию наведения. Скорее всего, прибытия транспортёров с беспилотниками и ждал майор Спрэгью.
   Первый «вампир» поймал зенитную «бабочку» почти сразу. Смачно полыхнуло, и беспилотник рассыпался пеплом, словно всамделишный упырь, застигнутый лучами восходящего солнца. Но два других, с невыносимыми для пилотов-людей перегрузками меняя высоту и скорость полёта и сбивая хлёсткими лиловыми молниями высоковольтных разрядов устремившихся к ним со всех сторон «бабочек», проскочили.
   Второго спалили уже над домами, однако третий пронёсся быстрой тенью, завис, и… Подбрюшье летающей машины распахнулось, и оттуда хлынул плотный серебристый поток.
   – «Осы»… – выдохнул Григорий. – Импульс, Прохор, импульс!
   Счёт пошёл на секунды. Шелихов видел, как из развалин выскочила вспугнутая воем «вампира» собака и тут же ткнулась кудлатой мордой в землю. Миниатюрные киберы-убийцы самонаводились на теплокровных существ, а нейротоксин действовал мгновенно.
   Григория скрутило резкой судорогой. Терпи, казак, иначе все бойцы твоего отряда через полминуты станут мертвецами. «Осы» проникают в любую щель, и против этих тварей мощный электромагнитный импульс – самое лучшее средство.
   На асфальт пролился шелестящий дождь. «Осы» падали, маленькие и такие красивые, словно завёрнутые в блестящую фольгу рождественские орешки. Но что сталось с их маткой, Шелихов уже не увидел.
   Бункер содрогнулся от страшного удара и вскрылся, термопластовая дверь медленно вывалилась наружу, уступая место густому чёрному дыму. Григория швырнуло; он с трудом удержался на ногах, одновременно ухватив подвернувшуюся ему под руку рукоять шашки.
   Атака глобов была комбинированной. Вместе с «вампирами» на повстанцев с трёх сторон ринулись бронепрыги: боевые глайдеры-«блохи», вёрткие и вместительные машины, берущие на борт отделение солдат и способные перескочить через двухэтажный дом.
   Большинство из них казаки стреножили «змеюками», но один, самый везучий – или ведомый самым умелым командиром – прорвался к командному бункеру. Бронепрыг шёл по пеленгу и знал, куда бить. И «блоха» успела накрыть цель и даже выбросить десант до того, как получила своё.
   Из дыма выдвинулась безликая фигура в броне. Прохор Зыков не успел выстрелить – двадцатимиллиметровый снаряд из подствольника попал ему в грудь. Тело казака дёрнулось, спинная броня лопнула, и по дисплею растёкся, разбрасывая извилистые тонкие струйки, липкий кровавый ком.
   Думать было уже некогда, и Григорий Шелихов сделал то единственное, что он ещё мог сделать. Шашка стала продолжением его руки, воплощением его естества, средоточием всего того, что он любил и что ненавидел. И средоточием древней Силы.
   Коротко взвизгнувшее лезвие наискось упало на дымчатое забрало, и бронепластик треснул, как молодой лёд под колуном, пропуская сталь. Шашка просекла лицо глоба всего на ладонь, остановленная заушинами шлема, не позволившими клинку срезать голову, но этого хватило – с лихвой.
   Григорий взял свой автомат, бросил взгляд на тело Прохора, перешагнул через труп глоба и нырнул в тягучий дым. Автомат он нёс в левой руке – правая намертво прикипела к рукояти шашки.
   Вокруг шла яростная стрельба, что-то взрывалось и горело. Шелихов знал – его отряд не остался без командира, кто-нибудь из хорунжих уже принял командование, и управление боем переведено в один из запасных бункеров. И Григорию стало легко – он просто шёл драться вместе со своими казаками и, если будет надо, умирать вместе с ними.
   Дым поредел. Григорий увидел мёртвого глоба, лежавшего ничком, чуть поодаль – ещё одного. Напротив руин бункера догорал бронепрыг, завалившийся набок и подмявший под себя распластанные останки «вампира»; покорёженный асфальт был усыпан «дохлыми» «осами».
   И тут над головой зарокотало, словно кто-то раскатил по небу горсть тяжёлых шаров.
   Эскадрилья боевых винтокрылов вынеслась откуда-то из-за Дона и густо раскрасила вечереющее небо дымными следами пущенных ракет. И над автострадой, там, где окопались миротворцы, расплескалось слепящее зарево, словно туда опрокинули гигантский ковш расплавленного металла.
   Пошатываясь – в ушах звенело, перед глазами мельтешили цветные пятна, – Шелихов добрёл до ближайшего дома и сел, прислонившись спиной к уцелевшей стене. Он выпустил автомат и коснулся ладонью земли, на которой за такой длинный сегодняшний день вдоволь попировал огонь.
   Но вместо горячего пепла рука Григория встретила влажную нежность живой земли.
   Земля была тёплой и мягкой, словно щека любимой женщины.
   И тихо-тихо зазвучал в сознании Григория Шелихова голос Анюты: «У нас будет сын, Гришенька… Сын…».

   Санкт-Петербург, 2006 год

ПЕРПЕНДИКУЛЯРНЫЕ МИРЫ

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ УМЕЛ ТВОРИТЬ ЧУДЕСА
Фантастический рассказ

   Давайте разберёмся, что такое чудо.
   Это нечто не совместимое с законами
   природы и произведенное усилием воли,
   нечто такое, что не могло бы произойти,
   если бы кто-то не сделал подобного усилия.
Герберт Дж. Уэллс «Чудотворец»

   Казалось, шарик был живым. Он прыгал по поверхности стола, останавливался, менял направление движения, замирал, поворачивался – и всё это с неуловимой грацией, присущей только живому созданию. А если шариком всё-таки управляли, то, надо признать, делалось это очень умело. Правда, непонятно, как это можно управлять обыкновенным шариком для пинг-понга…
   За столом на кухне, служившей одновременно и гостиной небольшого одноэтажного дома (таких в этом провинциальном захолустье большинство, цивилизация с её элитными строениями улучшенной планировки сюда ещё не добралась), сидели три человека.
   Во внешности хозяина дома не было ничего особо примечательного. Ему можно было с равной долей вероятности дать и тридцать пять, и пятьдесят пять лет. Его непослушные светлые волосы лежали так, как им хотелось, напрочь игнорируя вмешательство расчёски, а лицо было лицом человека, ведущего здоровый образ жизни и не злоупотребляющего теми соблазнительно-приятными излишествами, которые могут быть предложены современным обществом тотального потребления платёжеспособному индивидууму. И одет он был так, как одевается человек, равнодушный к веяниям моды и к существующим условностям – в рубашку с короткими рукавами и в выцветшие джинсы. Судя по всему, визит гостей был для него важным событием, но многолетняя привычка хозяина дома ставить во главу угла удобство и утилитарность всё равно взяла верх, и он не стал облачаться во что-то солидное, более соответствующее протоколу официально-деловых встреч.
   Самым интересным в облике этого человека было именно его лицо – открытое, с чистыми и ясными глазами, как будто хозяин дома никогда и не встречался с мелкими и крупными гадостями огромного и сложного мира начала двадцать первого века от Рождества Христова. И улыбка – так могут улыбаться только дети, верящие в волшебные сказки и не набившие ещё на своём коротком жизненном пути болезненных шишек и ссадин. Соседи называли его Чудаком; и это имя-прозвище как нельзя лучше подходило владельцу домика на окраине, за которой кончался асфальт и начинался лес.
   Двое других людей разительно отличались от хозяина дома – они выглядели столь же неуместными в скромным интерьере кухни, как неуместными выглядят роскошная машина на раскисшей грунтовой дороге в деревне или бриллиантовое колье на девчонке-подростке в застиранной футболке.
   Внешний вид одного из гостей свидетельствовал о его принадлежности к той касте, которая причисляет себя к хозяевам жизни. И этим свидетельством был вовсе не дорогой костюм, сидевший на Большом Боссе с непринуждённым изяществом, словно вторая кожа, а неуловимые штрихи его облика, буквально кричавшие: «Господин – это я!». Нет, наглость отнюдь не сквозила в чертах Большого Босса – приёмы на высшем уровне и великосветские рауты придали его натуре необходимый внешний лоск, – однако одного взгляда на его холёное жёсткое лицо с холодными глазами стального цвета было достаточно, чтобы вспомнить строчку из досье знаменитого предпринимателя Генри Моргана: «Умён, жесток, беспринципен». Все движения Большого Босса, сидевшего прямо напротив Чудака, были мягкими и неторопливыми, и этим он напоминал хищника, выжидающего удобного момента для броска.
   Второй гость – а он действительно казался вторым на фоне Большого Босса, однако вторым, который со временем надеется стать первым, – сидел чуть сбоку от шефа, как и положено референту. Встречу эту организовал именно он, и он же надеялся извлечь из этой встречи максимум для себя выгоды. Помощник Большого Босса старался, очень старался, но без излишней угодливости – Второй Человек знал себе цену и был готов стребовать эту цену с кого угодно и любыми способами. Одет он был также строго по-деловому – костюм, ослепительно белая рубашка, галстук, – но с соблюдением всех мелочей, подчёркивающих неукоснительное следование неписаной табели о рангах. Например, материал пиджака или запонки Второго Человека ни в коем случае не должны были быть дороже, чем у Большого Босса, и в то же время цена этих атрибутов статуса не должна была быть ниже некоего установленного для Вторых Людей уровня.
   В общем, компания эта была очень странная: ну что может быть общего у воротил большого бизнеса с анахоретом с внешностью свободного художника из заштатного городка, скорее даже посёлка?
   А шарик всё продолжал свой танец, выделывая замысловатые пируэты на столе и над ним.
   – Ну и что вы этим хотите сказать? – Большой Босс нарушил наконец затянувшееся молчание, с известным интересом продолжая наблюдать за маленькой белой сферой. – Пока я не вижу ничего, что выходило бы за рамки ловкого фокуса. Не уверен, что это стоит хотя бы того бензина, который мы сожгли по пути сюда, не говоря уже о потери времени.
   Чудак улыбнулся, а шарик мягко опустился на пластик крышки стола и замер, чуть покачиваясь.
   – Дело в том, – произнёс он с улыбкой, – что я умею творить чудеса, то есть делать то, что считается лежащим вне пределов человеческих возможностей. Шарик – это так, гимнастика мысли, а мои способности гораздо шире.
   Если Большой Босс и был удивлён, то никак этого не выказал. Второй Человек явно намеревался что-то вставить, но передумал – молчать зачастую гораздо полезнее.
   – Конечно, я рискую быть принятым за шарлатана или, хуже того, за сумасшедшего, – невозмутимо продолжал хозяин дома, – но мне хотелось бы, коль скоро вы ко мне всё-таки приехали, быть выслушанным до конца. Вы об этом не пожалеете…
   С этими словами Чудак поднялся, подошёл к электрическому щитку в дальнем углу кухни, открыл дверцу и щёлкнул выключателем – урчавший холодильник поперхнулся и затих. После этого Чудак закрыл щиток и перевёл взгляд на разлапистую трёхламповую люстру, висевшую над столом. И под его взглядом все лампы – одна за другой – послушно загорелись, а потом так же послушно погасли.
   – А чтобы уменьшить ваши сомнения, я сделаю так. – Он дотянулся до одного из плафонов, вывернул лампу и положил стеклянный пузырь на стол. – Смотрите.
   Нить накала засветилась, стала ярче, и вот уже лежавшая на столе лампочка горела, как ни в чём не бывало – как и положено подключенному к сети электротехническому изделию.
   – Жалко пластик – расплавится, – сказал Чудак и выключил горевшую непонятно как лампу. – Я не буду демонстрировать вам телекинез и кое-что ещё, могу только сказать, что я готов предъявить свои способности любой экспертизе – лишь бы ко мне отнеслись серьёзно и непредвзято. У меня уже есть негативный, скажем так, опыт общения с общепризнанными научными авторитетами… А пока – не пора ли нам перекусить? Изысков не обещаю, но…
   На столе медленно возникли, сгустились из ничего, обрели форму и плоть три тарелки, на каждой из которых аппетитно дымилось по куриной ножке с поджаристой корочкой в обрамлении риса и свежих овощей. Процесс материализации занял около минуты, в конце которой Чудак поморщился и вытер со лба капельки пота.
   – Это всё-таки не так просто, – сказал он извиняющимся тоном, – но, как видите, вполне возможно. Ешьте, это вкусно, и неотличимо от настоящего. Впрочем, это и есть настоящее, только полученное иным способом, без помощи плиты или микроволновки.
   Гости приняли приглашение к трапезе с известной осторожностью, но уже через пару минут попробовавший непонятно откуда появившееся блюдо Большой Босс посмотрел на Чудака гораздо более внимательно. Этот человек умел делать выводы и принимать решения – иначе он вряд ли стал бы Большим Боссом.
   – Предположим, что вы действительно можете творить чудеса, – веско произнёс он, – хотя, естественно, требуется тщательнейшая проверка. Но остаётся ещё целый ряд вопросов: границы ваших возможностей, сферы их применения и так далее. И два самых главных вопроса: как вы это делаете и зачем вам мы? Опускаю вопрос о нашей выгоде – это само собой разумеется.
   – Как делаю? Как бы вам объяснить покороче и попонятнее, я ведь понимаю, что ваше время дорого стоит… Я очень много занимался пограничными областями человеческих знаний, теми, которые лежат на стыке науки и мистики. Это отняло у меня лет шестьдесят, – при слове «шестьдесят» оба гостя недоумённо воззрились на Чудака, но он этого словно не заметил, – не меньше, но мне удалось много достичь. Полагаю, что у меня есть и природный дар – талант, сродни таланту художника или мыслителя.
   Я старался выделить рациональное зерно из вороха мусора, – заметно было, что Чудак постепенно воодушевляется, – и, кажется, мне это удалось. Прежде всего надо было понять – правильно понять! – суть окружающего нас мира и принципы взаимодействия его категорий: материи, пространства, энергии, времени, и, конечно, мысли – разума, причём не только человеческого. Не буду утомлять вас подробностями философских воззрений, скажу только, что мысль и в самом деле материальна, более того, она способна инициировать – в прямом смысле слова – любые процессы: химические, физические и иные-прочие.
   – Вы сказали «шестьдесят лет», – не выдержал референт, – так сколько же вам…
   – Я очень хорошо помню времена англо-бурской войны, – ответил Чудак, и лицо его вновь осветилось всё той же простодушно-детской улыбкой. – Дело в том, что вся эта… – он провёл ладонью своей левой руки по кисти правой, – …биоорганика может регенерировать, если её хорошенько попросить, точнее, заставить. Это уже к вопросу о выгоде – как вам перспектива весьма продолжительной молодости, а? Бессмертия не обещаю – вряд ли это у меня получится, но лет сто пятьдесят – да ещё каких лет! – реально. А как я это делаю…
   Возьмём процесс создания человеком чего угодно. Сначала замысел рождается у него вот тут, – Чудак коснулся собственного лба своими тонкими и чуткими, как у музыканта, пальцами, – а уже потом при помощи орудий труда становится осязаемой вещью, чем-то таким, что можно потрогать, и чем можно воспользоваться. Иногда требуется ещё некое промежуточное звено – набросок, чертёж, модель, – а под осязаемой вещью я подразумеваю не только предметы, но и продукты интеллекта: скажем, научную теорию или произведение искусства. А инструмент – это необходимый на данном этапе развития человеческого разума посредник между мыслью и результатом творчества. Вы бизнесмены, и прекрасно знаете, что посредников лучше не иметь, правда? Ведь это гораздо выгоднее!
   Когда мы с вами что-то обдумываем, – продолжал хозяин дома, – то нашим сознанием рождается мыслеформа – мысленная модель того, что мы хотели бы видеть в реальности. Но наши мыслеформы – твари хиленькие, и самостоятельно они существовать не могут – за редким исключением. Их ещё нужно воплотить в жизни – кстати, эта лексическая форма очень точно отображает суть процесса творения. Вот я и подумал: а если… Над этим я работал много лет, используя методики совершенствования сознания, описанные в древних трактатах самых разных народов. И мне повезло – у меня оказались соответствующие способности, их только надо было пробудить и развить. Вот так – в общих чертах, конечно же…
   – Для любого производственного процесса, – эмоций в голосе Большого Босса было не больше, чем у телефонного автоответчика, словно речь шла всего лишь о запуске новой поточной линии; и непонятно было, верит он Чудаку или нет, – кроме идеи-концепции и оборудования, нужны сырьё и энергия. С этим как?
   – Профессионала видно сразу… – усмехнулся Чудак. – Да, вы совершенно правы: эти составляющие необходимы. Сырьё – это окружающая нас материя, существующая в разнообразных формах. Формы эти изменяются под воздействием объективных законов Мироздания, без вмешательства человеческого разума – стихийно.
   Но стихиями можно научиться управлять – научился же человек плыть под парусами не строго по воле ветра, а именно туда, куда ему, человеку, нужно. А энергия – она везде. Что происходит в двигателе вашего автомобиля? Химическая энергия топлива превращается в тепловую при реакции окисления кислородом углеводородных соединений; механическая энергия, полученная в результате теплового расширения газообразной материи, через трансмиссию поступает на колёса – вы едете. А энергия, совершив работу и переместив вашу машину, никуда не исчезает: она просто меняет форму своего существования и рассеивается.
   Это как с водяной мельницей: вода стекла вниз, и теперь её надо зачерпнуть, подать наверх, и она будет работать снова. Вот я и черпаю из этого океана вселенской энергии – когда угодно и сколько угодно. И океан этот поистине неисчерпаем – всё зависит только от моих сил, от того, насколько тяжёлое ведро с водой я смогу поднять. Этой энергией я наполняю творимые мною мыслеформы, и они облекаются плотью.
   Правда, надо ещё чётко представлять себе, что именно ты хочешь сотворить, какими заранее заданными свойствами будет обладать сотворённый тобой объект или явление – очень чётко представлять. Точно скопировать что-нибудь малознакомое не так-то просто – поэтому-то я и предупредил, что побаловать вас деликатесами мне будет несколько затруднительно… Впрочем, эта проблема неразрешимой не является: просто в каждой области должен будет работать специалист, знающий суть и свойства вещей, которые он будет творить, вот и всё.
   – А разрушать вы тоже можете?
   На это раз Чудак посмотрел на Большого Босса уже без улыбки.
   – Я знал, что вы зададите мне этот вопрос. Разрушение, или разупорядочивание, – это то же творение, только со знаком минус. Да, я могу и это. – Стоявшая на столе тарелка начала таять, и через несколько секунд исчезла совсем. – А можно и эффектнее…
   Огненный столб в метр высотой, без следа испаривший тарелку перед Вторым Человеком, заставил того невольно отпрянуть – жар вспышки был очень ощутимым.
   – Можно разрушить и не только мною созданные предметы, просто мне не очень хочется выбивать стёкла – вставляй потом снова – или ломать ни в чём не повинные деревья… Вам, помнится, хотелось узнать о пределах моих сил – в первую очередь, вероятно, разрушительных? Вашу машину, – Чудак бросил взгляд в окно, за которым был виден джип, припаркованный перед домом, – я могу превратить в металлолом или даже, попотев, и вовсе развоплотить, а вот возьмись я за многоэтажный дом или попытайся зажечь-погасить свет в целом городе… Тут и надорваться недолго – для масштабных процессов творения-разрушения нужны совместные усилия. Вот здесь-то мы и подходим к вашему вопросу: «А зачем мне вы?».
   Я уверен, что имеющиеся у меня способности не уникальны, наверняка есть и другие люди, способные творить чудеса, – только они сами об этом ещё не знают. И наверняка есть гораздо более талантливые, чем я. Научить играть на каком-то музыкальном инструменте можно почти любого, но подлинный талант – в любой сфере человеческой деятельности – это явление редкое. А таких людей надо искать, и мне одному с этим не справиться. Нужна организация, финансирование, наконец… А вы – вы в любом случае внакладе не останетесь. Мировая слава отцов человека нового типа – разве этого мало? Да вас запросто могут причислить к лику святых – ещё при жизни!
   – А разве вы сами не умеете делать деньги – в прямом смысле этого слова? – Второй Человек снова нарушил обет молчания. Вероятно, впечатлений он получил достаточно, а может, просто брал на себя ответственность за глупые вопросы, на которые сам Большой Босс права не имеет – это прерогатива его помощника.
   – А зачем мне деньги? Это искусственный инструмент, условность, атрибут нашей экономической системы. Всё мне потребное я могу получить и так. И потом, если речь идёт о банкнотах, то могут возникнуть определённые трудности с неотличимостью от оригиналов – номера серий, степени защиты и так далее. Я ведь не представляю себе во всех деталях процесс печатания бумажных купюр, поэтому могу и ошибиться.
   – Допустим, я вам верю, верю в эту изложенную вами околонаучную теорию, – медленно процедил Большой Босс, сделав ударение на «допустим». – А вам-то что от всей этой затеи с поиском людей, наделённых колдовскими способностями? Насколько я сумел понять, вы самый счастливый человек на Земле – ведь практически любое ваше желание может быть реализовано. Это ли не счастье – разве не так? Вы уникальны, так зачем же вам выращивать себе конкурентов?
   – Не знаю, поймёте ли вы меня… Не всё в нашей жизни меряется мерками деловых взаимоотношений, поверьте. Я просто хочу, чтобы люди стали счастливее, чем сейчас. Вы только представьте себе, сколько самых болезненных проблем человечества может быть решено, если люди – пусть даже часть из них – смогут стать такими, как я! Энергетический кризис, социальное неравенство, конфликты из-за нехватки ресурсов – перечислять можно долго. Я с вами откровенен – других целей у меня не было, и нет.
   – Скажите, а мы, – снова встрял Второй Человек, – мы сможем… это, как бы сказать, колдовать? После соответствующего обучения? Я имею в виду нас двоих…
   Чудак некоторое время внимательно смотрел на гостей – им показалось даже, что они попали под очень мощную рентгеновскую установку.
   – Вы – нет, – произнёс он наконец сурово, но с оттенком жалости. – Поздно. Работать надо с детьми, которые ещё не задавлены стереотипами общества и сохранили свежесть восприятия. Только среди них можно будет отыскать настоящие жемчужины.
   – Золотой век человечества… – задумчиво сказал Большой Босс, и непонятно было, серьёзно он это говорит или иронизирует. – И вы верите во всё это? Верите, что люди, истребляющие друг друга и вырывающие друг у друга кусок из глотки, станут ангелами, а не сожгут сами себя с помощью пробуждённой с вашей помощью возможности творить чудеса – в том числе и разрушительные?
   – Верю, – твёрдо сказал Чудак. – У тех, кто настолько примитивен, просто-напросто ничего не получится. Существует достаточно совершенный механизм самозащиты, – сейчас не важно, объективный он или субъективный, – который охраняет Вселенную от подобных шалостей глупых детей.
   – Хорошо, – неожиданно произнёс Большой Босс и встал из-за стола. Он умел чётко вычленять информативную составляющую из общего потока сведений – без этого человеку его уровня никак. – Вы меня заинтересовали. Полагаю, что в ближайшее время мы с вами встретимся снова – для подробного обсуждения деталей. Берегите себя, хотя, – добавил он со странной интонацией, – ваша магия, наверно, дарует вам неуязвимость от несчастных случаев?
   – Ну что вы, – ответил ему Чудак, обезоруживающе улыбаясь своей замечательной детской улыбкой, – я не сверхсущество, я обычный человек. Ну разве что умею творить чудеса…
   Гости направились к двери, но хозяин дома остановил их.
   – Подождите! Одну минуточку… Возьмите это.
   На столе, рядом с так и лежавшими там белым шариком и вывинченной из люстры лампой, возник дивный цветок – великолепная роза с нежными лепестками.
   – Подарите жене. Роза настоящая, – и тонкий аромат подтвердил слова Чудака. – Она, конечно, завянет со временем, как и любой цветок, но довезти её вы довезёте. Вашей жене понравится… До свиданья!
   – Прощайте! – сказал Большой Босс и шагнул за порог.
//-- * * * --//
   – И как вам моя находка? – спросил сидевший за рулём Второй Человек, когда джип выбрался с просёлка и резво побежал по асфальту шоссе. – Кажется, мы не зря потратили время?
   Шеф на заднем сидении молчал. Референт поднял глаза, взглянул в зеркальце, и его хорошее настроение как ветром сдуло. Глаза Большого Босса напоминали глаза разозлённой ящерицы, а Второй Человек хорошо знал, что может случиться, когда его шеф так смотрит.
   – Сто лет молодости… Даровая энергия и хлеб с маслом для всех… Только вот кто будет решать, кому дать, а кому и не дать такую благодать? Ты же слышал, что сказал этот социалист-утопист – мы с тобой на волшебников не тянем! Зачем нам новый мир, в котором мы уже не сможем быть первыми? И он думает, что я за свои же деньги сам буду рыть себе яму? А вот … ему в …! – грязно выругался Большой Босс, разом позабыв все свои бережно взлелеянные утончённые манеры, и резким движением швырнул в темноту за приоткрытым окном машины лежавший рядом с ним на сидении цветок, подаренный человеком, который умел творить чудеса.
//-- * * * --//
   Маленький сонный городок был потрясён – такого здесь никогда не случалось. Ночью в его же собственном доме застрелили Чудака. Действовали, судя по всему, профессионалы – каждая из двенадцати ран на теле жертвы была смертельной. О высоком профессионализме киллеров свидетельствовал и тот факт, что никаких следов следствие не обнаружило. И ещё, похоже, ночные убийцы боялись Чудака: как только хозяин – труп лежал на пороге – открыл дверь, они сразу же буквально изрешетили его – чтобы наверняка. А это было уже и вовсе непонятно – Чудак по праву слыл самым безобидным человеком во всей округе, и никто не мог сказать о нём худого слова.
   Врагов у покойного не было, наоборот, его все любили – особенно дети. Родители не возражали, когда их чада часами пропадали в доме на окраине посёлка – им почему-то было даже как-то спокойнее за своих отпрысков. Правда, потом ребятишки иногда рассказывали какие-то сказки о фокусах, которые им показывал хозяин дома, но пусть уж лучше дети сочиняют сказки, чем смотрят телевизор или занимаются чем-нибудь сомнительным.
   Возможных мотивов этого очень странного убийства установить также не удалось. Опрос жителей городка не дал ровным счётом ничего, никаких зацепок – вот разве что упоминание о навороченном джипе, стоявшем у дома Чудака за пару дней до убийства. Такие машины появлялись в захолустье крайне редко, и любопытные мальчишки обратили внимание на этого пришельца из другого мира.
   Молодой и энергичный инспектор, расследовавший преступление и горящий желанием отличиться и заявить о себе как о подающем большие надежды криминалисте, затратил уйму времени и сил на розыск джипа. Ему удалось найти эту машину, и даже выяснить, кому она принадлежит. Но когда инспектор, преисполненный энтузиазма, доложил о результатах своему непосредственному начальству, то вместо похвалы получил ушат холодной воды.
   Начальник внимательно перелистал кропотливо собранное досье, и брови его чуть дрогнули, когда он наткнулся на фамилию владельца автомобиля. Помедлив, умудрённый зубр уголовного розыска выдвинул ящик письменного стола и спрятал туда принесённую инспектором папку. Потом начальник поднял глаза и посмотрел на инспектора, стоявшего перед ним с видом охотничьей собаки, взявшей след и рвущейся с поводка.
   – Я считаю, – произнёс он бесцветным голосом, – что дело следует закрыть. Почему, спросите вы? Отвечу. Подрастёте – поймёте, молодой человек.
//-- * * * --//
   – Я всё-таки не совсем понимаю, – Второй Человек нервным движением поправил идеально завязанный галстук, – почему вы прибегли к столь радикальным мерам. Я полагал, что на невероятных способностях этого большого ребёнка можно было заработать хорошие деньги. Дэвид Копперфильд и прочие ему в подмётки…
   – Заработать деньги?! Да ты хоть понимаешь, с чем мы столкнулись? Что будет с нашим упорядоченным цивилизованным обществом, если каждый обладающий талантом, как выразился этот верящий в сказки мечтатель, сможет творить – в буквальном смысле слова! – всё, что ему вздумается?! Ты представляешь себе экономические и социальные последствия этого явления, получи оно хотя бы некоторое распространение? Нет? Значит, так, – Большой Босс бросил цепкий взгляд на циферблат огромных старинных часов на стене. – Через полчаса ты подготовишь мне детальный доклад на эту тему. И если ты не сможешь этого сделать – или если твои соображения и выводы не покажутся мне достаточно обоснованными и убедительными, – то подыскивай себе новую работу: мне – нам – твои услуги больше не понадобятся.

   Санкт-Петербург, 2005 год.

АЭЛИТА С ПЛАНЕТЫ ЗЕМЛЯ
Фантастическая новелла

//-- Он --//
   Эск [20 - Эски (авторское) – древняя разумная вселенская раса, обитающая в иных измерениях и наделенная магическими способностями. Фонетическая аббревиатура от Super Creature – сверхсущество (англ.).] очутился в Мире, именуемом аборигенами планета Земля, случайно, в результате сильнейшего астралотрясения, вызвавшего подвижку смежных измерений. Бывает. Ему еще повезло – этот Мир оказался почти точной копией его родного Мира, с той лишь разницей, что населявшая его раса Носителей Разума была совсем еще юной по сравнению с расой эсков. А ведь мог бы оказаться у каких-нибудь полуразумных пресмыкающихся или среди зарослей псевдоразумных хищных растений – и что тогда прикажете делать? Или вообще угодить на необитаемую планету, где ему пришлось бы незамедлительно прервать свое воплощение из-за «несовместимых с жизнедеятельностью биологических организмов условий окружающей среды».
   Везение (как и невезение) – явление серийное. При перемещении эск очень удачно совместился с неким туземцем лет тридцати, пребывавшим на больничной койке в бессознательном состоянии вследствие черепно-мозговой травмы. Благодаря идентичности строения физических тел и метаболизма человека и эска, совмещение произошло быстро, да и пол совпал, что существенно поспособствовало успешному протеканию процесса. Тела слились, а тот факт, что землянин был без сознания, позволил эску без особых трудностей присвоить себе память этого человека и освоиться на новом месте, не вызывая ненужного беспокойства врачей некоторыми странностями в поведении пациента. Ментальная мощь существа древней звездной расы без труда подавила ослабленное человеческое сознание, и из больницы выписался уже не человек, а эск. Эск с памятью, жизненным опытом и всеми идентификационными свидетельствами – здесь они назывались «документы» – человека. Точнее, существо с двойным «я».
   Вернуться домой эск не мог. Он был обычным белым эском, и ему не по силам было совершить переход в другую мерность (да еще целенаправленно) самостоятельно. В его Мире магию признавали и даже пользовались ею, но Маги – настоящие маги – среди эсков встречались нечасто, и он к ним отнюдь не принадлежал. Оставались две возможности: или впасть в отчаянье и вскорости погибнуть, или же попытаться как-то устроиться и провести отмеренный ему остаток жизни на Земле. Подумав, – а мыслительные способности эсков сделались весьма незаурядными в ходе долгого развития и совершенствования интеллекта, – этот белый эск пришел к логичному выводу, что вторая возможность все-таки несколько предпочтительнее. В конце концов, этот Мир не так уж плох…
//-- * * * --//
   Поначалу ему пришлось туго. Реалии Земли существенно отличались от принятых в обществе эсков мотивов, и он никак не мог уразуметь, почему подавляющее большинство людей трудится только для того, чтобы поддерживать свое существование, а вовсе не для удовольствия. И уж совсем непонятной для эска была маниакальная погоня многих землян за внешними атрибутами успеха и за призрачными ценностями. Но он отнюдь не собирался переделывать этот Мир, значит, надо было принимать его таким, каков он есть.
   Эск умел многое. Подайся он в густые ряды доморощенных экстрасенсов и кудесников в пятом поколении или слесарей-рихтовщиков шероховатой кармы, оглушительный успех со всеми вытекающими отсюда последствиями был бы ему гарантирован. Однако знакомые с реальной магией эски не уважали шарлатанов, и тут он ничего не мог с собой поделать. Он мог влиять на ситуации, мог корректировать погоду и настроение, мог даже лечить, но всего этого – с его точки зрения – было явно недостаточно, чтобы возложить на себя титул Мага. И поэтому ему пришлось помаяться, прежде чем он нашел свое место в этом Мире – профессия захваченного им человека эску не очень нравилась. Одно время он даже пристрастился к алкоголю, но вовремя остановился – земное средство для оглушения мозгов начало вызывать у него неадекватную реакцию.
   Так продолжалось несколько лет. Ему уже иногда казалось, что он никогда и не был эском, и что память о далеком-далеком, навсегда утраченном родном Мире – это всего лишь результат сотрясения мозга, этакое своеобразное умственное расстройство. Эск мало-помалу становился самым обычным человеком, каких миллиарды на планете по имени Земля…
   Все изменилось пятнадцать лет назад, в тот день, когда он встретил Ее. У него уже были интимные контакты с местными женщинами – ведь все функции организма у людей и у эсков аналогичны. Кроме того, прежний владелец доставшейся эску физической оболочки не пренебрегал этой приятной особенностью бытия, и его память помогала. Оказалось даже, что у эска (то бишь у человека) здесь есть бывшая жена и дочь, но встречаться с ними явно не стоило – это еще зачем?
   Однако в целом отношения с аборигенками складывались не очень. И они чувствовали в нем что-то не от мира сего, и сам эск не слишком стремился к продолжительным связям – ему это казалось не слишком важным. Но вот с этой землянкой все вышло по-другому…
   Они оказались удивительно подходившими друг другу во всем – эск подумал даже, что и ее занесло сюда ветром звездных дорог невесть откуда. Во всяком случае, он понял, что она и есть Его Женщина, и это понимание наполнило его теплом – тем самым теплом, которое здесь, на Земле (да и во всей Познаваемой Вселенной) называют любовью.
   Они были счастливы. Даже то, что у них не было детей – репродуктивный период у земных женщин краток, и эск поздно встретил свою половинку, – не казалось эску особой трагедией. Нет детей – ну и что с того? Зато ни с кем не надо делиться нежностью и заботой – Его Женщина дарит всю свою любовь только ему одному.
//-- * * * --//
   Шли годы, неумолимое время брало свое, и Его Женщина начала потихоньку увядать. Эск тоже старел (точнее, старело его человеческое тело), но медленнее. Земные женщины живут дольше мужчин, зато стареют и теряют интерес к любовным утехам раньше. Она уже не так пылко отвечала на его ласки, и у привыкшего к ее страстности эска это обстоятельство вызвало беспокойство. Конечно, можно было завести любовницу-другую и не пренебрегать случайными подружками, но эск не хотел обижать Свою Женщину. И еще – ему нужна была именно она, прежняя, и никакие заменители его не устраивали.
   К сожалению, магических способностей эска не хватало, чтобы радикально исправить ситуацию. Все его усилия привели лишь к тому, что Его Женщина выглядела гораздо моложе своих лет и куда лучше подавляющего большинства своих сверстниц. Но это внешне, а ее здоровье уже нет-нет, да и напоминало о себе. Эск любил и искренне жалел подругу, и ломал голову над тем, как же все-таки можно ей помочь. И еще – он слишком хорошо помнил, на что была способна в любви Его Женщина…
   И вот однажды, тщательно порывшись в своей уже начавшей подергиваться легкой дымкой забвения исконной памяти, памяти существа древней расы, эск нашел решение.
   Там, за тридевять Миров и измерений, в своем прежнем Мире, эск был кем-то вроде археолога. Он раскапывал следы минувшего, заботясь о том, чтобы ничего из прошлого не было утрачено бесследно. Но с наибольшим интересом и азартом он распутывал отпечатки старинных заклятий, оставшиеся во времени и пространстве. Несколько лет он провел среди руин древнейших городищ одного воинственного племени, исчезнувшего с лика Вселенной тысячи и тысячи лет назад. Тогда-то эск и натолкнулся на тень загадочной магии сгинувших, и даже кое-что сумел прочесть и понять.
   Эти древние воины, сразив в бою врага, умели при помощи специфического ритуала отнять у поверженного противника остаток его жизни и забрать эти неиспользованные годы себе. Их вожди любили сходиться в ритуальных поединках с молодыми соперниками – ведь в случае победы приз был куда как заманчив! В конце концов завистливым соседям надоело это безобразие, они объединились и истребили вампирствующих чародеев поголовно. Тайну их магии победителям разгадать не удалось, хотя именно ради этого и затевалась война. Эск тоже не мог похвастаться, что разобрался во всем досконально, но самое основное он усвоил. Вряд ли он сумел бы изъять всю жизнь целиком у потенциального донора, но ему этого и не требовалось. И убивать эск не собирался – это было бы слишком жестоко по отношению к другому разумному существу, пусть даже принадлежащему к подростковой расе. Ему было вполне достаточно отобрать малую толику жизни – и все! Возможно, жертва почувствует краткую боль, но легкую и почти незаметную.
   Подготовка заняла около месяца. Эск работал над своим разумом, вспоминая все, что когда-то знал. Он выглядел настолько осунувшимся и отрешенным, что Его Женщина даже забеспокоилась – уж не заболел ли ее возлюбленный?
//-- * * * --//
   Автобус был набит битком. Эск ощущал ауру раздражения невыспавшихся людей – впрочем, сейчас еще ничего, а вечером, когда эти уставшие за день люди будут возвращаться с работы, вот тогда будет нечто… Обычно он не ездил автобусом, предпочитая маршрутки, но сейчас перед ним стояла четкая задача – ему нужен был человек. Молодая женщина.
   К этой девушке лет девятнадцати его притиснул поток впрессовывавшихся в автобус. И как только эск вдохнул запах ее волос, защекотавших ему лицо, он тут же понял – подойдет. Смуглая чистая кожа, молодое здоровое тело – чего еще надо? А молодость у обитательниц этой планеты длится несколько тысяч дней, так что один день ничего не значит для этой молоденькой девчонки. Зато этот день очень пригодится ему, эску.
   Он сосредоточился, творя интимный мыслеобраз…
   …небольшая комната, постель с откинутым одеялом, вечерний сумрак, лунный свет, сочащийся между оконными шторами. Девушка стояла перед ним, свет отражался в ее глазах и дрожал на полураскрытых ждущих губах. Она была рядом – живая, желанная; эск ощущал тепло ее дыхания и еле уловимый аромат женщины, сотканный из целого букета запахов. Он расстегнул одну за другой пуговки на ее блузке и застежку лифчика, высвободив упругие груди с набухшими ягодками сосков. Тело девушки было жарким и податливым, и смесь ее робости, смешанной с ее же нарастающим желанием, распаляла. С шуршанием разошлась «молния» на юбке, и под пальцами эска соскользнула с бедер девушки кружевная ткань трусиков. Он мягко и бережно опустил ее на постель; она откинулась на спину, прикрыв глаза чуть затрепетавшими ресницами и, подчиняясь его рукам, развела колени. И лунный свет окрасил серебром тугие колечки волос, отчертивших сладкий треугольник на смуглой коже в низу ее живота. Девушка тихо застонала, когда он…
   Эск поспешно погасил видение. Его магия уже работала, и совсем ни к чему, чтобы эмоции, овладевшие им при этой очень реальной и донельзя соблазнительной картинке, проявились бы на физическом уровне и были замечены «донором» – а вдруг она возмутится и все испортит? Он сконцентрировался, потянувшись к тому горячему, что наполняло саму суть юной аборигенки. Так… Зацепить… А теперь…
   Девушка вздрогнула и бросила на эска удивленный и чуть испуганный взгляд. Однако странный человек неопределенного возраста молчал и вроде бы не пытался приставать к ней, и она успокоилась – сам по себе этот тип явно не заинтересовал девчонку ни с какого боку.
   На следующей остановке эску пришлось выйти. Кружилась голова, и ему казалось, что он крепко выпил. На него уже недоуменно косились, и благоразумнее было дальше идти пешком. Но в груди пульсировал горячий комочек, и эск знал – у него получилось.
   Вернувшись домой, он не стал звонить, хотя сразу почувствовал, что Его Женщина уже дома – он всегда чувствовал ее присутствие. Открыв дверь своим ключом, эск сразу прошел на кухню, даже не скинув куртку. Его Женщина мыла виноград – она знала, что ее муж очень любит эти ягоды, и хотела доставить ему маленькое удовольствие. Эск подошел к ней и крепко поцеловал – так крепко, что ей даже показалась, что он намерен немедля развивать сюжет дальше. А эск просто ждал, пока горячий комочек из его груди перетечет в ее грудь, и знал, что сегодня она не постареет на один день. Не постареет, потому что он подарил ей целый день молодости, отнятый им у той беззаботной глупой девчонки в автобусе…
//-- * * * --//
   С тех пор ежедневная охота сделалась для эска привычным, почти рутинным занятием. Но теперь, чтобы урвать желанный лакомый кусочек молодости, ему уже не надо было долго прицеливаться, ходить вокруг да около и подбираться к намеченной жертве как можно ближе – хватало одного короткого взгляда на облюбованную девушку. Эск атаковал быстро и безошибочно, как бьющий влет зазевавшуюся птаху кречет. И ему уже не надо было особо напрягаться, дорисовывая полускрытые не слишком целомудренными одеяниями прелести попадавшихся ему на глаза красоток или мысленно моделируя постельные сцены с его и их участием – срабатывало и без этого. Цепляя взглядом длинноногих девчонок, выставивших по летнему времени напоказ свои талии до того самого места, где животик начинает плавно закругляться книзу, эск оставался равнодушным. Он знал, что дома его ждет неувядающая женщина, которой все эти юницы и в прокладки не годятся. И он выпивал по одному дню у каждой понравившейся ему, чтобы, вернувшись домой, подарить этот день Своей Женщине. Угрызения совести его не мучили – экая мелочь, никто из обкраденных и не заметит потери! Мало ли подобных потерь несет любой человек, постоянно оставляя где-то деньги, нервы, частичку самого себя в погоне за призрачным? Зато Его Женщина не потеряет, а приобретет, и она по-прежнему будет оставаться такой, что при одном взгляде на нее эск будет забывать обо всем во Вселенной…
   Скоро он сообразил, что одного дня в день мало – ведь это всего-навсего возмещение той дани, которую ежедневно платила Его Женщина всемогущему времени. И тогда эск стал приносить ей по три-четыре, а потом и по пять-шесть кусочков чужой молодости ежедневно. Именно молодости – женщины старше тридцати его уже не интересовали, поскольку отнятые у них дни не могли пригодиться Его Женщине. Эск стал матерым хищником; он уже не впадал в похожее на опьянение состояние после каждого укуса. Однако силы его были все-таки ограничены – эск не мог собрать больше десяти трофеев за день. Как-то раз приволок одиннадцать, но после этого лежал пластом, на следующий день не пошел на охоту (а заодно и на работу) и зарекся жадничать. Достаточно и того, что всего за два месяца Его Женщина помолодела на целый год!
   Но ей о своих подарках он не говорил – пусть думает, что это оттого, что он ее любит. Если человек чувствует себя кому-то чем-то обязанным по гроб жизни, это может привести к непредсказуемым последствиям. Эски – одна из древнейших и мудрых рас во Вселенной, хотя и они могут ошибаться…
//-- * * * --//
   Шли годы, и возлюбленная эска менялась – но уже в обратную сторону. Разгладились наметившиеся было морщинки, бесследно исчезли прорезавшиеся в ее длинных и густых темных волосах серебряные нити, и вся ее фигура, на которую она и без того не жаловалась, обрела гибкость юности. А ночи с ней (а бывало, что и дни, если ночи им не хватало) стали такими, какими не были даже пятнадцать лет назад, на заре их любви. Она уже казалось его взрослой дочерью, и мужчины на улице провожали ее однозначно расшифровываемыми взглядами. Заметив это, эск испытал малознакомое его утратившей первобытные эмоции расе чувство: гордость от обладания тем, чем хотели бы обладать и многие другие.
   Однако пора было останавливаться – не хватало еще, чтобы на Его Женщину стали пускать слюни прыщавые подростки! Были и другие причины – их знакомые заметили, конечно, разительную перемену во внешнем облике подруги эска, и это могло привести к некоторым осложнениям. Пока еще все можно было объяснить здоровым образом жизни, применением дорогой элитной лечебно-питательной косметики и чудодейственных пилюль (благо реклама взахлеб расписывала потрясающие омолаживающие эффекты порошка из толченых глаз отловленных в полнолуние ночных бабочек с острова Борнео или вытяжки из семенных желез летающих ящериц Амазонии, настоянной на слезах индийских девственниц), но это пока, до поры до времени.
   А кроме того, сам-то эск продолжал стариться. Пара, в которой ему шестьдесят, а ей тридцать – это еще куда ни шло, но вот соотношение семьдесят и двадцать… Законы природы едины для всех биоорганических существ во Вселенной, и тут уж ничего не поделаешь. Эск попытался тем же макаром изъять излишек молодости у особей мужского пола (уже для себя самого), но потерпел полную неудачу. Дело в том, что его чары были густо замешаны на тантрической магии, а эск придерживался традиционной сексуальной ориентации и к адептам однополой любви не испытывал никаких иных чувств, кроме брезгливости. И тогда эск смирился – ведь главного он достиг, а лучшее, как известно, враг хорошего. Возможно, ему удастся что-нибудь сделать и с собой – время у него еще есть.
//-- * * * --//
   Теперь ему приходилось много работать, ибо молодая и красивая женщина требует повышенных материальных затрат. Впрочем, особых проблем в связи с этим не возникло – эск уже очень хорошо ориентировался в социуме землян, и знал, как можно получить все необходимое в условиях господствующей в этом Мире экономической системы. И все-таки время на зарабатывание денег приходилось тратить. Вот и сегодня пришлось задержаться в офисе на лишнюю пару часов.
   Подойдя к двери своего дома, эск вдруг почувствовал – что-то не так. Прежде всего, он не ощущал присутствия Своей Женщины, и это было странным. Войдя в прихожую, он зажег свет и позвал ее, но ответа не услышал. И это было еще более странным – обычно она встречала мужа у порога, и он сразу окунался в нежность ее глаз. Эск прислушался – дома было тихо. Чувствуя, как сердце начинает сдваивать удары и частить, он торопливо прошел на кухню – там никого не было, хотя над столом горел небольшой светильник в форме цветка. Эск подарил этот причудливый осветительный прибор Своей Женщине на день рождения (непонятно, правда, на какой – если по паспорту, то на пятьдесят девятый). И тут в глаза ему прыгнул аккуратный квадратик бумаги, лежавший на середине стола. Ничего особенного, они часто оставляли друг другу ласковые записки, но сейчас почему-то эск сразу почуял недоброе. И не ошибся…
   Он взял письмо и четкие строчки (у Его Женщины был красивый, как и она сама, почерк) показались ему ядовитыми насекомыми, готовыми ужалить.
   «Прости меня, пожалуйста, прости и пойми. Я не могу больше разрываться, мне надо сделать выбор. Нам было очень хорошо вместе, но теперь я должна уйти. Человек, который меня полюбил, зовет, и я не могу…».
   Эск не стал читать записку до конца. Ноги его стали ватными, и он тихо опустился на табурет. Мысли шевелились еле-еле, словно гусеницы под наркозом.
   «Как же так… Почему… Где и в чем ты ошибся, мудрый эск?… И кто теперь будет приносить Моей Женщине – хотя нет, уже не моей, – кусочки молодости?»
   И тут где-то далеко-далеко – дальше даже, чем остался навеки потерянный эском его родной Мир, на самом краю Вселенной, – он услышал многоголосый женский смех. И самым краешком своего уже гаснущего сознания эск успел понять – это хихикают тысячи и тысячи дрянных девчонок с планеты по имени Земля. Девчонок, у каждой из которых он зачем-то отобрал по одному дню молодости.
//-- Она --//
   – Оснований для беспокойства нет – теперь нет. Ваш отец, – врач говорил вежливо, с оттенком профессионализма, однако от женщины не укрылся его типично мужской взгляд, которым он скользнул по ее выглядывающим из-под короткой юбки коленкам, – будет жить. Полагаю, ему придется еще дней десять провести в нашей клинике, но кризис уже миновал.
   – Спасибо вам, доктор, – женщина, сидевшая напротив него, прерывисто вздохнула. – Только это мой муж, а не отец.
   У доктора чуть дрогнула бровь – не оттого, что у пожилого пациента (причем явно не принадлежащего к власть или деньги имущим) оказалась столь юная жена (в конце концов, в жизни – оно всяко бывает!), а потому, что эта красавица вполне искренне была благодарна медикам за спасение жизни своего мужа. «Похоже, этот старый пень ей действительно дорог, – подумал врач, – вот ведь загадочные существа эти бабы! Хотел бы я, чтобы такая цыпа так беспокоилась обо мне…». Эта мысль почему-то вызвала у доктора неприятное чувство – он, молодой и здоровый мужик, не жалующийся на недостаток женского интереса к своей персоне, вдруг почувствовал себя обделенным. И следующая его фраза была продиктована именно этим чувством – гаденькой смесью зависти и мелкой мстительности, приправленной откровенным и острым желанием, которое вдруг вызвала у него эта женщина.
   – Вот только говорить о полном выздоровлении, боюсь, преждевременно, как и… э-э-э… о восстановлении мужских функций организма. «Завалить бы тебя где-нибудь или прямо встояка…». Вы меня понимаете? Мне не хотелось бы предполагать инвалидность, но…
   Глаза женщины, только что теплые и благодарные, внезапно сделались ледяными.
   – Благодарю вас за эту информацию, – холодно ответила она. – Но ведь вы кардиолог, а не сексопатолог, не так ли? – С этими словами она встала, намереваясь уйти, и тут врачу, никогда не считавшему себя суеверным человеком, стало как-то не по себе. «А ведь эту даму лучше не злить, – очень отчетливо проскочило у него в сознании. – Вот только почему я в этом так уверен?»
   – Извините, пожалуйста, – промямлил он, когда посетительница уже взялась за ручку двери кабинета, – это просто мой врачебный долг… я вовсе не намеревался… «Черт побери, какие у нее ноги! С ума можно сойти!». И видя, что женщина вот-вот уйдет, неожиданно сказал то, чего говорить не собирался. – Скажите, а вы не замечали за своим мужем каких-либо странностей? Вы ведь давно вместе?
   – Давно, – как-то странно усмехнулась она, обернувшись и остановившись у самой двери. – А что вы имеете в виду под «странностями»?
   – Анализы у него… очень нетипичные, – окончательно стушевался доктор, только сейчас обнаружив, что он уже не сидит чуть вальяжно, как в начале разговора с женой своего пациента, а стоит. «Что это со мной? Словно пацаненок, впервые увидевший, как раздевается взрослая женщина, не подозревающая, что за ней наблюдают… Баб у меня, слава богу, не одна, не две и даже не десять было! Хотя с такими невероятными глазищами – не было. Прям ведьма средневековая…». – И компьютерная томография… Картинка получилась такая, что… Нет, нет, ничего опасного, просто непонятное что-то… Я даже хотел созвать консилиум – мы с подобным никогда не сталкивались.
   – Ну зачем же сразу консилиум, – женщина смотрела врачу прямо в глаза. – Мало ли какие неполадки бывают с аппаратурой? Вы же говорите, что опасности нет? – Доктор поспешно закивал, не говоря ни слова. – Вот и прекрасно. Для меня главное, что мой муж будет жить. А остальное, в том числе и проблемы сексуального характера… Возможно, мне понадобится ваша консультация, – в глазах ее заплясали золотистые огоньки, – …когда-нибудь. Всего вам доброго.
   – А… Сколько вам лет? – ляпнул доктор первое, что пришло ему в голову – лишь бы задержать ее еще хоть на несколько секунд. – И… как вас зовут?
   – А разве вы не знаете, что ваш первый вопрос невежливо задавать женщине? Если я вам скажу, что мне шестьдесят два, вы ведь все равно не поверите. А зовут меня Марина. До свидания.
   Дверь за женщиной закрылась, а врач рухнул в кресло, едва не опрокинув стоявший на его рабочем столе монитор компьютера. «Юмористка… Значит, ей двадцать шесть – цифры переставила. Но если я через пять минут кого-нибудь не оприходую, то сам займу место на одной из коек нашей клиники с диагнозом внезапный приступ гипертонии…».
   В дверь робко постучали. «Блин, ну кто там еще! Меньше всего я сейчас расположен выслушивать жалобы очередной старой грымзы на ее немощи…».
   – Вы не заняты, Андрей Андреевич? – в кабинет впорхнула молоденькая медсестра из практиканток – одна из многих, которые заглядывались на импозантное восходящее светило отечественной медицинской науки и практики. – Мне бы получить ваше разрешение на доступ к базе данных с историями болезней. Для отчета по практике…
   – Рита… «Вот черт, даже горло пересохло». Ты очень кстати. Дверь закрой.
   – Мне уйти? – не поняла девушка.
   «Вот же бестолковка!». Андрей вскочил, подбежал к двери, отодвинул Риту в сторону, запер замок и сгреб медсестру в объятья.
   – Ой, вы что… Не надо… В рабочее время…
   – Ерунда, – жарко выдохнул он в ее раскрасневшееся ушко, торопливо расстегивая на Рите белый халат. – Будем считать, что у нас обеденный перерыв. «Надо будет хоть кушетку в кабинете поставить, а то несподручно…»
   Доктор подтащил Риту к своему столу, отбросив ногой кресло, где десять минут назад сидела так зацепившая его женщина, – слабые попытки девушки сопротивляться не принял бы за настоящее сопротивление самый что ни на есть недотепа в амурных делах. Так и не справившись до конца с пуговицами халата – руки у него тряслись, словно с перепоя, – он просто задрал медсестре подол и стащил с нее колготки вместе с трусиками.
   – Ой, Андрюша, – прошептала Рита, покорно наклоняясь и опираясь ладонями о край стола. – Значит, я тебе все-таки немножко нравлюсь? А-а-ах…
   – Угу, – пробурчал Андрюша без отрыва от производства.
//-- * * * --//
   Эска выписали через неделю. Он быстро приходил в себя и даже порывался вскоре выйти на работу, но Марина, окружившая мужа заботой, резко воспротивилась.
   – Нечего делать! – решительно сказала она. – Твоя контора без тебя не развалится. Деньги у нас есть, так что набирайся сил. Или, может быть, тебе плохо дома, со мной?
   О случившемся они не говорили. Эск, следуя принятым в его мире правилам, не счел нужным упрекать жену – что поделаешь, женщинам свойственно совершать не слишком обдуманные поступки, руководствуясь не рассудком, а эмоциями. В конце концов, именно то, что она вернулась домой в тот печальный вечер с полдороги (так и не сумев объяснить, что побудило ее вернуться), нашла мужа лежащим на полу без сознания и вызвала «скорую», спасло эску жизнь. Марина же и вовсе не хотела вспоминать об этом неприятном эпизоде, и когда ее приятель однажды позвонил, она сказала ему всего три слова: «Не звони мне» и повесила трубку. Ее сейчас куда больше занимало совсем другое.
   Выглядевшая совсем молоденькой, Марина обладала опытом пожившей женщины, а дурой она не была никогда. Она догадывалась, что с ее неувядающей молодостью не все так просто – достаточно было посмотреть на свои собственные фотографии пятнадцатилетней давности. Не раз и не два она слышала, как эск говорил во сне на каком-то непонятном языке, помнила она и необычное – почти физическое – ощущение горячего, заполнявшего все ее существо, когда вернувшийся домой супруг целовал ее прямо в прихожей. Был в этих поцелуях привкус чего-то совершенно неведомого, чему не было объяснения, а последней каплей стали слова доктора о странных результатах анализов мужа. И вот однажды ночью, когда они отдыхали после любовных ласк, – предположения чересчур заботливого врача не подтвердились, эск ничуть не утратил своих сексуальных сил и способностей, – Марина спросила его напрямик.
   – Послушай, а ты ничего не хочешь мне рассказать?
   – Ты о чем? – не понял эск (или сделал вид, что не понял).
   – Да-а-а… – задумчиво протянула она, пытаясь разобрать в темноте выражение его глаз, – актер из тебя – никакой. Во всяком случае, гораздо худший, чем колдун. Разве я не права? Может, пришла пора рассказать мне все? И кто ты есть на самом деле, и откуда, и каким образом я – разменявшая седьмой десяток! – стала такой, – она сбросила одеяло, села на постели и провела ладонью по своей упругой груди, – что мужики влетают лбами в фонарные столбы, провожая меня взглядами? Мы вместе уже двадцать пять лет – примерно на столько я сейчас выгляжу – срок вполне достаточный для того, чтобы ты перестал таить от меня свои секреты. Ну так как, загадочный мой, будем и дальше запираться?
   Эск долго молчал, потом вздохнул и начал рассказывать – все, с самого начала. Марина, как ни крути, была права – да и трудно ему было устоять перед древним оружием, пущенным в ход Его Женщиной: она пресекала все его попытки притянуть ее к себе до тех пор, пока он не закончил свой рассказ.
   – Нет, дети, это фантастика! – заявила Марина, выслушав до конца всю невероятную историю эска. – Хотя, – она пружинисто спрыгнула на пол, подошла к большому зеркалу и посмотрела на отражение своего обнаженного великолепного тела, – это уже не фантастика – это можно потрогать руками и убедиться в обратном. Ладно, примем как данность, – тем более что эта данность меня очень даже устраивает. Не иначе как сам Всевышний уберег меня в тот вечер от самой большой дурости в моей жизни… Неизбежные проблемы мы с тобой решим – уедем в другой город, а обзавестись новыми документами и биографией в нашем семимильными шагами демократизирующемся обществе не так сложно, если есть деньги. Но есть одно «но» – было бы очень желательно, чтобы ты тоже несколько изменился. Ты надежный спутник жизни, и ты мне дорог – я окончательно поняла это тогда, в тот вечер, когда увидела тебя на полу. Ты хороший любовник – не знаю, как с этим делом обстоит в вашем мире, но для обитательниц нашей планеты это немаловажно. Как говорится, все при всем, но я хочу иметь от тебя детей, – полагаю, что теперь я на это способна, – и я хочу, чтобы у них был молодой отец. Да и вопросов у окружающих будет меньше. А кроме того, я хочу просто-напросто подстраховаться – да, да, не удивляйся! – на тот случай, если меня начнет обхаживать какой-нибудь молоденький смазливый плейбой. Мы ведь такие – иногда думаем не головой, а совсем другим местом. Природа, блин… А мне совсем не хочется потерять тебя по собственной вине, и не потому, что ты у нас, оказывается, черте откуда взялся, да еще с небывалыми способностями! Я люблю тебя – есть у нас, землян, такое понятие. Или вам, эскам, оно неведомо?
   – Не получилось у меня омолодиться самому, – признался эск. – Тантрическая магия ориентирована на противоположный пол – я не могу отбирать у мужчин кусочки молодости.
   – А я на что? – спросила вдруг вновь забравшаяся в постель и прижавшаяся к мужу Марина.
   – Ты? А при чем здесь ты? Ты ведь не эскиня, и тебе неведома магия!
   – Знаешь, мне кажется, что за эти годы ты одарил меня не только чужой ворованной молодостью. Мне доводилось замечать, что я как-то воздействую на людей своей волей – они мне подчиняются. Значит, я кое-чего от тебя нахваталась или у меня самой есть некие способности. Почему нет? Будешь меня учить всему, что умеешь сам, вот и все. А потом – потом я буду приносить тебе подарки!
   – Не знаю, получится ли у тебя. Эски и люди – это разные расы, у нас способности к магии врожденные: как у вас способности к музыке, например…
   – Я думаю, что-нибудь получится, – прошептала Марина, касаясь губами груди мужа. – Я буду очень понятливой ученицей…
   «А ведь это выход… – подумал эск. – У нее действительно есть кое-какие задатки – это заметно по оттенкам ее ауры… В самом деле, почему бы и нет?».
   Но в это время скользившие уже по его животу губы Его Женщины опустились еще ниже, и эск тут же забыл и о теоретической, и о прикладной магии.
//-- * * * --//
   Марина действительно оказалась способной и прилежной ученицей. Эск не ошибся – способности у нее действительно были, только дремавшие до поры до времени. И их тесное общение в течение многих лет также сыграло свою роль – жена бессознательно переняла от своего мужа и впитала кое-что присущее не людям, а эскам. Она упорно и настойчиво, раз за разом, проделывала все то, что объяснял и показывал ей он, и приходила в неподдельный детский восторг, когда, подчиняясь ее мысленному приказу, спичечный коробок поднимался над столом, а пламя свечи послушно гасло. Марина научилась управлять своим сознанием – в определенных пределах, конечно, – и теперь оттачивала технику: ее интересовала не магия вообще, а только один ее вполне определенный аспект.
   Но именно это давалось ей с большим трудом. Вроде бы она делала все правильно – настраивалась, цепляла, тянула на себя (роль жертвы исполнял сам эск), – но перелить в себя захваченное ей никак не удавалось. Марина раздраженно вскакивала, металась по комнате, словно дикая кошка, и бормотала под нос «заклинания», составленные из наиболее ярких образчиков ненормативной лексики. Однако она быстро брала себя в руки, снова садилась рядом с мужем, терпеливо ожидавшим, пока Его Женщина успокоится, и начинала все с начала. Наконец, после долгих трудов, у нее начало что-то получаться, и эск, проверив и посмотрев контуры ее заклинания, разрешил ей выйти на охоту – в первый раз.
   Первый блин вышел комом – и точно такими же комами получились и второй, и третий, и десятый блины. Марине не составляло труда выбрать жертву, войти с ней в контакт и присосаться. Но добыча не попадала к ней – она ускользала, протекала между пальцами, словно талая вода, оставшаяся в ладони от горсточки снега. Поцелуи, которыми Марина одаривала своего эска по возвращении с охоты, были пылкими (как правило, за ними тут же следовало очень логичное их продолжение в постели), но пустыми – начинки (той самой, желанной!) в них не было. Марина злилась на себя и на мужа (хотя он делал все, что было в его силах) и снова шла на охоту – с тем же неутешительным результатом.
   – Не переживай так, – говорил ей эск. – Вы, люди, – не эски.
   – Нет, – упрямо отвечала она, – я своего добьюсь! Я женщина, значит – ведьма!
   Ко всему прочему, охота оказалась занятием небезопасным – нельзя безнаказанно дразнить стихию Янь, – и Марина получила возможность в этом убедиться.
   Как-то раз она выбрала высокого плечистого парня лет двадцати пяти, сидевшего на автобусной остановке с банкой пива в руках и глазевшего на проходивших мимо него девушек. Контакт устанавливался плохо – мешала алкогольная муть, заполнявшая сознание парня, – и Марина бросила это занятие. «Ладно, подберем другого» – думала она, шагая по неширокой аллее, ведущей от дороги к домам, когда вдруг услышала за спиной торопливые шаги. И даже еще не обернувшись, Марина уже поняла – за ней бежит тот самый парень.
   – Эй, – хрипло выдохнул он, догоняя Марину, – как тебя… Постой!
   Его аура светилась багровым и казалась горячей – хотя и без всякой магии можно было догадаться, что парень предельно возбужден, и что мимоходом скользнувший по нему взгляд красивой молодой женщины подействовал на этого праздного созерцателя стройных ножек и обнаженных пупков, словно красная тряпка на племенного быка.
   Марина остановилась, лихорадочно соображая, что же ей теперь делать, а парень подбежал к ней и грубо схватил за плечи.
   – Ну ты вааще… Скучаешь, да? Пошли в кусточки, потолкуем…
   «Если этот тип сейчас начнет насиловать меня прямо на ближайшей скамейке, никто из редких прохожих даже не подумает вмешаться, – отстраненно, словно наблюдая издалека за ситуацией, в которой оказалась не она сама, а какая-то другая женщина, подумала Марина, задыхаясь от истекавшего от парня густого винного запаха. – Разве что найдется парочка доброхотов, желающих дать совет, как лучше организовать этот процесс…».
   Руки парня переместились на ее грудь, затем его потные ладони нырнули под край ее топика, добираясь до сосков, но тут Марина поймала взгляд парня и зафиксировалась на нем.
   Парень вздрогнул. Его подернутые дымкой глаза стали стеклянно-прозрачными, из них быстро уходили вожделение и пьяный кураж, уступая место откровенному испугу. Марина оттолкнула его руки, и от этого совсем несильного ее движения парень резко отшатнулся, да так, что с силой ударился спиной в раскидистое дерево на краю аллеи.
   – Запомни, – медленно и раздельно произнесла она, глядя в расширяющиеся черные зрачки любителя быстрого секса. – Если ты еще раз попытаешься проделать что-то подобное – неважно с кем – станешь импотентом. Это я тебе обещаю.
   Затем Марина спокойно повернулась и пошла дальше. Она ни разу не обернулась, хотя до самого поворота аллеи ощущала затылком сопровождавший ее взгляд парня, оставшегося стоять под деревом и так и не понявшего, что же с ним произошло.
   После этого случая ученица эска стала осторожнее, избегая контакта в сомнительных случаях и предпочитая теперь исключительно людные места. Она поняла, что может сама себя защитить, но предпочла не рисковать без особой на то необходимости. Но главного ей так и не удавалось – несмотря на то, что число попыток давно уже перевалило за сотню, Марина всякий раз оставалась ни с чем и возвращалась домой пустая. И это обстоятельство все сильнее ее беспокоило – неужели у нее так ничего и не выйдет?
//-- * * * --//
   На этого мальчишку она поначалу не обратила внимания. Точнее, она его заметила, конечно, но сочла слишком молодым – на вид ему было лет шестнадцать-семнадцать – и потому неподходящим. Но когда в автобусной давке ее неожиданно прижало к этому юнцу, Марина изменила свою первоначальную оценку потенциальной добычи. А когда она почувствовала низом живота – их притиснуло лицом к лицу – тугой комок, вздувшийся в джинсах мальчишки, она вдруг ощутила к «объекту» определенный интерес. «Посмотрим, посмотрим, – думала Марина, входя в контакт. – Ох, сколько же в тебе молодой и бестолковой энергии! Моему эску очень бы пригодился денек-другой твоей молодости… А, черт, опять ничего не получается!».
   Заметно было невооруженным глазом, что мальчишка стесняется ситуации, но ему одновременно невыразимо приятно ощущать тугую грудь, живот и бедра плотно прижатой к нему женщины, вдыхать запах ее волос, и что он готов на многое, лишь бы растянуть это удовольствие. И когда Марина выбралась из автобуса на очередной остановке, она ни секунды не сомневалась в том, что парень пойдет за ней, как привязанный. Так оно и вышло.
   Марина умышленно замедлила шаг, позволяя юноше ее догнать. «Ну, давай, теленок, – мысленно поощрила она мальчишку. – Заговори со мной, а там посмотрим…»
   – Извините, – голос у парня был чуть запыхавшийся – торопился, бедняга! – Можно вас… проводить? «Ну слава богу, отважился…»
   – Только проводить?
   Паренек поперхнулся заготовленной было фразой и выдавил смущенно:
   – Меня Сергеем зовут…
   – Ольга, – представилась Марина. – Но вообще-то я тороплюсь – муж у меня очень ревнивый. Тебе не расхотелось меня провожать?
   – Нет, – насупился мальчишка, хотя подобная информация явно не привела его в восторг. – А вы… ты где живешь?
   – Да здесь, рядом, – усмехнулась Марина. – Только не рассчитывай, что я приглашу тебя на чашку кофе, договорились? «Вести тебя к себе домой никак не входит в мои планы, да и топать отсюда до моего дома с полчаса, не меньше, – я ведь не доехала целых четыре остановки».
   Парень молча шагал рядом, похожий на нахохлившегося воробья, который изо всех сил хочет казаться орлом. Они дошли до ближайшего трехэтажного дома и зашли в первый же подъезд, показавшийся Марине подходящим – она почему-то была уверена, что здесь ей не помешают. Дом был старым, с широкими подоконниками на лестничных клетках – теперь таких уже не строят. Поднимаясь на второй этаж, Марина вдруг очень естественно оступилась, покачнулась и ухватилась за своего спутника, чтобы не упасть. Как-то не менее естественно она приникла к растерявшемуся парню всем телом, и губы их – совершенно случайно, конечно же! – встретились.
   Целовался мальчишка жадно, но неумело, хотя Марина почувствовала, что его поцелуи ее возбуждают – ей даже пришлось сделать над собой усилие, чтобы отсечь ненужные и мешающие эмоции и сосредоточиться на главном. Добыча стоила затраченных усилий, но вот удастся ли ее выудить? Зацепив, Марина осторожно потянула на себя, но тут же поняла, что опять упустит захваченное. Контакт был не полным, ее муж прав, люди – не эски.
   Решение пришло мгновенно – Марина не привыкла отступать от задуманного. «Ах, так – ну, заяц, погоди!» – подумала она и быстрым движением расстегнула юбку. Легкая ткань соскользнула по ее ногам на каменный пол, и Марина осталась в топике да в той детали женского туалета, которую в народе называют «трусиками-невидимками». Паренек жарко задышал, и она вдруг поняла, что перед ней девственник. «Вот это повезло на старости лет – он ведь мне во внуки годится, если считать по-настоящему…». Тем временем мальчишка попытался расстегнуть «молнию» на своих джинсах, но ее почему-то заклинило. «Ах ты, щеночек ласковый, и все-то за тебя тетя должна делать!». Она разодрала заевшую «молнию», – язычок отлетел и звонко щелкнул по оконному стеклу за спиной Марины, – извлекла на свет божий напружиненный мальчишеский любовный стержень, чуть сдвинула в сторону узкую полоску ткани, составлявшую фасадную часть ее полупрозрачных «невидимок», и помогла своему неумелому партнеру попасть туда, куда нужно.
   Дорвавшись, мальчишка задергался так яростно, что отчаянная охотница едва не вышибла головой окно.
   – Тише, тише, малыш, – прошептала Марина, крепко обнимая парня и помогая ему движениями бедер, насколько это позволяла не слишком удобная поза. «Хорошо, что лето, тепло, да и подоконник деревянный. Зимой бы голыми ягодицами да на холодный камень – б-р-р-р…». Ей было приятно, но главное – она сумела опутать добычу целиком; на этот раз контакт был полным. А приятные ощущения пришлось приглушить – она уже знала, когда именно надо будет подсечь, и опасалась пропустить этот момент.
   Мальчишка разрядился быстро, как это обычно и бывает у юнцов, и Марина подсекла. Подсекла – и тут же поняла: получилось! Во-первых, ее окатило горячей волной, словно она выпила жидкое пламя; во-вторых, парень всхрапнул-всхлипнул и обмяк – потерял сознание. Марина высвободилась и осторожно опустила бессильное тело своего случайного любовника на пол лестничной клетки, прислонив его к батарее. На долю секунды ей даже показалось, что мальчишка умер, – но нет, на его шее билась тоненькая синяя жилка, и он тихо, но дышал. «Отлежится, ничего страшного… Интересно, сколько же я у него отобрала? Похоже, больше, чем один день – куда больше…».
   Она натянула юбку, отряхнув с нее пыль, поправила волосы и еще раз посмотрела на парня – тот сидел на полу мешком, свесив голову. Марина наклонилась, поддернула и запахнула ему джинсы – простудит все оборудование, а оно ему в жизни еще пригодится, – и пошла по ступенькам вниз. Ее качало, стены подъезда плыли перед глазами, и ей пришлось взяться за перила, чтобы не упасть. Выйдя на улицу, она сосредоточилась и постаралась держаться как можно прямее – не хватало еще быть принятой за пьяную. В принципе ничего страшного, но может прицепиться какой-нибудь «сердобольный» провожатый, обуреваемый альтруистическим желанием помочь подгулявшей молодой симпатичной девушке добраться до дому – до своего собственного, понятное дело (хотя можно и до девушкиного – если она, конечно, живет одна, и дома ее не ждут беспокоящиеся родители или, хуже того, супруг).
   Идти было не так далеко, на улице было тепло, и порывы свежего ветерка освежали. Но главное – Марину переполняло ликование: у нее получилось! Она все-таки смогла это сделать! Теперь бы только донести и не расплескать…
   Свою дверь она открыла с трудом, борясь с желанием свернуться у порога в клубочек и безмятежно заснуть. Однако дело еще не было завершено, и Марина боролась до конца – зря, что ли, она отобрала у этого юнца добрую толику его жизни!
   Эск встретил жену у двери и с первого взгляда понял, что она пришла с добычей. Он осторожно приобнял ее за талию и помог добраться до постели и лечь. Марина обвила шею мужа руками и впилась в его губы долгим-долгим поцелуем.
   – Ты… умф… как тебе удалось… столько… – эск чуть не задохнулся от хлынувшего в него обжигающего потока.
   «А тебе совсем не нужно знать, как именно мне это удалось» – мысленно улыбнулась она, уходя в освежающий сон.
//-- * * * --//
   Марина быстро стала профессиональной охотницей. Возраст она теперь определяла безошибочно, с точностью до полугода (это было очень важно, мужчины старше тридцати не подходили), равно как и ценность предполагаемой добычи. И так же безошибочно Марина различала следы алкоголя, наркотиков и скрытых заболеваний в аурах объектов – таких она отметала немедленно. Она была яркой женщиной, и очарованные жертвы сами обращали на нее внимание, однако применяемая ею технология отъема чужой молодости создавала определенные трудности. Эску в свое время было гораздо проще: заметил, выбрал, укусил, отобрал малую толику желаемого – и все. Его жертвы даже не замечали того, что с ними происходило, – неприятное ощущение, сопровождающее потерю одного дня молодости, было мимолетным, и девушки никак не связывали это ощущение с мужчиной неброской внешности и неопределенных лет, случайно оказавшимся в этот момент поблизости и не делавшим попыток познакомиться с ними.
   Марине же надо было раскрутить полноценный мини-роман с кульминацией, после которой жертва теряла сознание – такое не забывается. Правда, придя в себя и не обнаружив пропажи денег или документов, мужчины вроде бы не имели повода особо расстраиваться, но кто знает, что будет, если кто-то из них встретит свою обольстительницу снова. Марина меняла имена, районы охоты – слава богу, город достаточно велик! – и осторожно подходила к выбору места для финальной сцены. Импровизация в подъезде была всего лишь импровизацией – вряд ли она годилась для всех случаев. Марина предпочитала уютные квартиры, в которых удачливые молодые бизнесмены встречались со своими подружками, а также автомашины. Приглашений на вечеринки она не принимала, – нетрудно представить себе реакцию окружающих, ставших свидетелями того, как один из них лишился чувств в ее объятьях, – соглашаясь только на свидания наедине. Не пренебрегала Марина и мелочами вроде постоянно носимых с собой презервативов, которые она покупала, выходя на охоту и выбрасывала неиспользованные перед возвращением домой, чтобы не вызывать у мужа подозрений, – не хватало еще заразиться какой-нибудь дрянью или случайно забеременеть.
   Марина не тратила на очередного донора больше двух дней – длительные отношения не входили в задачу охотницы. Мужчины были готовы забраться к ней под юбку уже через десять минут после знакомства, но Марине не хотелось выглядеть голодной самкой или обыкновенной шлюхой. Была и куда более веская причина – оттенок естественности (пусть даже привнесенный) облегчал ей захват добычи. Иными словами, жертвы, уверовавшие в то, что прекрасная незнакомка отдается им «по любви», раскрывались перед ней полностью. Поэтому она искусно разыгрывала осаду крепости, которая открывает ворота победителю вовсе не потому, что ее укрепления бутафорские, а исключительно в силу несомненных достоинств штурмующего твердыню рыцаря (обычно на все хватало нескольких часов, но иногда апофеоз переносился на следующий день – для вящей достоверности). Срабатывало безотказно – любой мужчина охотно поверит в то, что именно он и есть «самый-самый», и умной женщине нужно лишь умело поддерживать в нем это наивное заблуждение.
   Однако результат стоил затраченных усилий. Когда эск оценил добычу, принесенную Мариной на третий раз (с первыми порциями у него это не получилось – сбивался со счета), он был ошеломлен: его жена и ученица захватила около года чужой молодости!
   – Как же ты сумела? – спросил он. – Лихо – даже чересчур лихо…
   Марина мгновенно уловила подозрительность в голосе мужа, но не растерялась.
   – Ты эск, – мурлыкнула она, прижимаясь к нему, – а я землянка. Я лучше чувствую людей, чем ты. А самое главное – ты выбирал девчонок на свой вкус, но безответно, и тебе были безразличны их эмоции. Конечно, и я выбираю симпатичного мне донора – ведь его молодость достанется моему мужу, а значит, и мне. Но мне мужчины сами идут навстречу – сами! – и сами отдают, и щедро отдают! Мне остается только подобрать – что я и делаю.
   Объяснение выглядело логичным, и эск успокоился – тем более что он стремительно молодел. С такой добытчицей – даже если она будет приносить ему подарки не каждый день – он за пару месяцев выровняет их разницу в возрасте, и можно будет начать жить сначала.
   По правде говоря, Марина колебалась: а не рассказать ли мужу все как есть? За проведенные вместе годы она хорошо изучила рациональность мышления существа древней вселенской расы (еще не зная, кто он такой на самом деле) и не без оснований полагала, что эск ее поймет. И в самом деле, в чем трагедия? Ну переспит его подруга мимоходом (без продолжения и без ненужных последствий) с тремя десятками других мужчин, ну и что из этого? Убудет с нее, что ли? Ведь она уже ему изменяла, и он простил ее. Или она разлюбит мужа? Так это вряд ли – это она с виду молоденькая, а на самом деле живет уже вторую жизнь, и научилась ценить то, что имеет. И ради чего Его Женщина пошла на это? Да ради него же самого – другого-то выхода все равно нет! Все так, но оставался один маленький нюанс, из-за которого Марина не могла рассказать эску о том, каким именно способом она охотится.
   Дело в том, что ей нравилась такая охота. Ей нравилось подчинять себе своей магией приглянувшихся ей мужчин, нравилось пользоваться ими и получать от этого удовольствие – и психологическое, и чисто физическое. Она даже как-то поймала себя на мысли, что вряд ли охота показалась бы ей настолько увлекательным занятием, если бы все сводилось только к ментальному контакту. Мысленно рисовать эротические картинки – занятие для подростков, вошедших в пору полового созревания. А вот когда все это реально, горячо, осязаемо – вот это уже совсем другое дело! И Марина поняла холодным рассудком опытной женщины, что здесь она уже выходит за рамки «секса по необходимости», и что рассказывать об этом мужу нельзя. Эск непременно догадается, – с его-то способностями! – что именно привлекает Его Женщину в охоте за чужой молодостью, и это ему наверняка не понравится. Она уже знала кое-что об эсках – их этические принципы позволяли многое, но некоторые вещи считались среди сородичей ее мужа недопустимыми. Нет, пусть уж будет так, как оно получилось. Два месяца – срок небольшой, а мелкие укусы совести (Марина действительно любила эска, в этом она не лгала ни себе, ни ему) можно успокоить рассуждениями о необходимости такого образа действий – ведь она действительно старается ради своего эска, и это тоже правда. А сопутствующие приятные ощущения – так это что-то вроде премии за хорошую работу! Разве она не заслужила эту маленькую тайную радость?
//-- * * * --//
   Марина чувствовала, что пора заканчивать свою головокружительную эпопею. Ее муж стал уже тридцатилетним, выглядел превосходно, и она всерьез забеспокоилась – как бы ей самой не оказаться в положении брошенной жены! Уж кто-кто, а она-то прекрасно знала все хитрые уловки, применяемые ее сестрами по полу для того, чтобы заарканить мужчину. «Нет уж, – думала Марина, подходя к дому, – моего эска я никому не отдам! Завтра схожу на охоту в последний раз – и все, точка, начинаем новую жизнь! Разве пропадут колдун с ведьмой в этом суматошном мире?»
   Марина возвращалась пустой, но в хорошем настроении. Днем в одном из бутиков она познакомилась с респектабельным молодым человеком, подбиравшим для своей жены шубу. Он обратил внимание на Марину (она этого и добивалась!) и попросил ее примерить шубу.
   – У вас фигура, как у моей жены, – сказал он, восхищенно глядя на нее. – Почти…
   – «Почти» в лучшую или в худшую сторону? – лукаво улыбнулась она, пряча лицо в густой мех.
   После этого они пили кофе в ближайшем кафе, и Марина чувствовала, что молодой человек – его звали Денисом – медленно, но верно дозревает. Добыча была аппетитной, не говоря уже о «сопутствующих ощущениях». Можно было бы через часок переходить и к завершающей фазе (тем более что Денис был на машине и предложил Марине подвести ее туда, куда ей нужно), но охотнице хотелось растянуть удовольствие – она уже решила, что этот парень будет последним. Поэтому Марина, старательно изображая смесь желания и смущения, убрала его руку, «случайно» соскользнувшую на ее колено с рычага коробки передач, когда они остановились за квартал до ее дома.
   – Нет, нет, Денис… Я не могу, – прошептала она и добавила после маленькой паузы, – …сегодня не могу.
   – А завтра? – тут же ухватился за подсказку Денис.
   – Только если днем…
   – Вот и ладушки! – взял быка за рога молодой человек. – Встретимся завтра, – он на секунду задумался (вероятно, прикидывая в уме список своих завтрашних дел), – в два часа. Номер моего сотового, – он протянул Марине визитку, – а адрес я сейчас нарисую. Придешь? Не обманешь?
   – Приду, – ответила Марина, ощущая горячую истому в низу живота. – Не обману.
   Они скрепили соглашение поцелуем, и Марине пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы избежать дальнейшего развития сюжета. «Какой парень! Кажется, финал моей охоты будет великолепным, – пронеслось у нее в голове, и она поспешила остудить сама себя. – Ой, девушка, теряешь голову… Смотри, это добром не кончится…»
   Помогло. Марина выскользнула из объятий Дениса, многообещающе шепнув ему на прощанье: «До завтра… Я обязательно приду…», и выскочила из машины.
   …Беспокойство она ощутила, открыв дверь своей квартиры. Эск не встречал ее, хотя он чувствовал ее приближение, как только Марина входила в подъезд, и это было странным.
   – Вот ты где, – облегченно вздохнула она, войдя в комнату и увидев мужа сидящим на диване и смотрящим телевизор. – Что случилось?
   – Ты обманула меня, – спокойно сказал эск, выключил телевизор и отложил пульт. – И ты обманывала меня два месяца. Садись, – он кивнул в сторону мягкого кресла. – Будем говорить.
   Марина почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. «Допрыгалась… Запретного сладенького захотелось, видите ли… Ах ты, дура, дура!»
   – Я… – растерянно выговорила она, опускаясь в кресло и ощущая подкатывавший к горлу ком. – Я… не хотела…
   – Я скучал в четырех стенах, – все так же спокойно произнес эск, – но я не терял даром время. Я вспоминал – и вспомнил многое из того, что я умел и знал когда-то. Два дня назад я повесил на тебя следящее заклятье – теперь я знаю, что ты делала вчера, что ты делала сегодня, и что ты собираешься делать завтра. Ты мне не веришь? Человека, которому ты намерена завтра отдаться после двух часов дня, зовут Денис. Разве не так?
   – Но я же делала это ради тебя! – закричала Марина, из последних сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. – У меня никак не получалось, а я так хотела, чтобы ты тоже помолодел, и чтобы у нас были дети, и чтобы мы прожили с тобой долгую и счастливую жизнь! Я делала все это только ради тебя!
   – Не только, – эск говорил по-прежнему бесстрастно. – Заклинание считывает эмоции. Тебе надо было все мне рассказать, а ты тешила свои инстинкты. Разве я не прав?
   Марина кинулась к мужу и уткнулась ему в колени, захлебываясь слезами.
   – Ну, бей, бей, меня… Я дура… Дрянь… Но я же люблю… люблю тебя…
   – Я не буду бить тебя, – голос эска впервые дрогнул. – Ты была для меня огоньком в этом вашем бестолковом Мире, пропитанном ложью, жадностью, завистью и злобой. А теперь этот огонек погас. Я убью тебя – а потом себя.
   Марина подняла мокрое от слез лицо, посмотрела в бездонные черные глаза существа древней и мудрой расы и с ужасом поняла, что эск действительно это сделает. И тут…
   – Очень интересно! Эск собирается убить несовершенное существо Юной Расы? И за что же? Ты забыл правила эсков в отношении Юных, сородич?
   У окна стоял человек в золотистой одежде, сшитой без единого шва. Но человек ли?
   – Мы все-таки нашли тебя. Астралотрясение задело несколько Миров, и жертв было много. Нашли всех, даже погибших, а вот тебя пришлось искать долго. Совмещение с оболочкой аборигена – редчайший случай, такого не было в этой области Познаваемой Вселенной со времен Древних. Мы отыскали тебя по отблеску сознания – оно осталось прежним. Я Маг-Искатель, и я пришел за тобой. Собирайся, твой Мир ждет тебя.
   Марина не поняла смысла мелодичных звуков, издаваемых незнакомцем, но звучание речи она узнала – именно на этом языке разговаривал во сне ее эск. Так вот оно что…
   – Собирайся, – повторил Искатель. – Янтарные Маги держат канал перехода. Или ты намерен остаться в этом диком Мире навсегда?
   – Подожди, – ответил ему эск. – Я хочу взять с собой эту женщину – мою жену. Законы эсков этого не запрещают, но я должен узнать, хочет ли этого она сама. У всех есть право выбора. Ты пойдешь со мной туда, в мой Мир? – спросил он Марину, положив ладони ей на плечи. – За мной пришли спасатели – я могу теперь вернуться домой. Там мы с тобой начнем все сначала, оставим все плохое в этом Мире. Но назад пути уже не будет.
   – Я пойду с тобой куда угодно, – прошептала она. – Лишь бы с тобой…
   – Хорошо, – облегченно вздохнул эск. Он до последней секунды не знал, что ответит ему это непредсказуемое существо, женщина с планеты Земля – особенно после того, как он ее чуть не убил. – Но только учти: если ты, оставаясь моей женой, снова выкинешь что-то подобное тому, что ты вытворяла здесь последние два месяца…
   «Что за дурацкая манера выяснять отношения при постороннем – он ведь наверняка все понимает!» – подумала Марина, имея в виду спасателя, однако потупилась и смиренно кивнула, словно пай-девочка. Но последние мысли Марины, промелькнувшие в ее сознании, когда вокруг двоих эсков и женщины из рода людей уже начали таять контуры захваченных энергетической воронкой стен комнаты, ее муж не прочитал – он ведь был обычным белым эском с обычными для этой звездной расы паранормальными способностями, а не Магом, выбравшим цвет магии.
   «Я хочу быть тебе верной женой, и хочу от тебя детей, потому что люблю тебя. Однако зарекаться не стоит – а вдруг какая блажь нахлынет? Жизнь теперь впереди долгая, а за долгую жизнь – всякое может случиться…».

   Санкт-Петербург, 2005 год

ОХОТНИК НА БАРМАГЛОТОВ
Фантастический рассказ

   О, бойся Бармаглота, сын,
   Он так свирлеп и дик!
   А в глуще рымит исполин
   Злопастный Брандашмыг…
Льюис Кэрролл, «Алиса в Стране Чудес»

   Мальчишка был исцарапан, грязен и худ. Его трясло (и явно не только от холода), но в чёрных его глазах страха было куда меньше, чем упрямой злости. Лет ему на вид было одиннадцать-двенадцать, и одет он был так, как обычно одеваются жители подземелий – в невообразимую смесь затрёпанных и утративших изначальный цвет брюк и куртки (хотя это могла быть и тёплая рубашка – могла быть когда-то давно, в те времена, которые ушли безвозвратно). Зато с обувью мальчишке повезло – тяжёлые армейские ботинки с высокими голенищами куда как хороши в подземельях, щедро усыпанных каменной крошкой и острым железом.
   – Есть хочешь? – спросил мужчина.
   Мальчишка не ответил, только судорожно кивнул. Мужчина порылся в дальнем тёмном углу – свет в пещеру проникал через узкий лаз, да и снаружи уже темнело, – извлёк откуда-то металлическую банку со стёршейся цветной наклейкой и ловко вскрыл её своим охотничьим ножом. Затем он со сноровкой фокусника достал краюху хлеба и прозрачную бутыль с тёмной жидкостью, поставил всё это перед мальчиком и коротко бросил:
   – Ешь.
   Мужчина молча наблюдал, как мальчик жадно глотает прямо с ножа куски холодного мяса, и только когда маленький оборвыш утолил голод и жажду, задал второй вопрос:
   – И на что ты надеялся? Опоздай я на секунду, бармаглот размазал бы тебя по скале в кровавую кашицу!
   …Зверь кинулся на мальчика из ущелья. Заметив человека, он развернулся, глухо взревел, оттолкнулся всеми четырьмя лапами, и… Мальчишка сжался, остановившимися глазами следя за приближающейся к нему широкой мордой, но в самый последний момент сильная рука дёрнула его за шиворот и отбросила в сторону. Бармаглот с хрустом врезался в скалу и взвыл, а неожиданный спаситель сгрёб мальчика в охапку и нырнул вместе с ним в узкую щель между высокими утёсами.
   Потом они бежали, петляя между скалами и слыша позади урчание бармаглотов и злые крики зомби; бежали, пока не добрались до входа в эту пещеру. Мужчина буквально впихнул мальчика в дыру, а затем залез в неё сам – мальчишка так и не понял, как такой плечистый охотник сумел протиснуться сквозь такое узкое отверстие.
   И вот они в безопасности – во всяком случае, пока. В эту пещеру не пролезет ни один бармаглот, хотя если людей начнут разыскивать зомби-пастухи… Однако снаружи было тихо – затянувшая тайное убежище Плёнка работала исправно.
   – Спасибо, – поблагодарил мальчик своего спасителя, отодвигая пустую банку. – Да не оставит тебя благодать Духа свободных людей!
   Мужчина усмехнулся.
   – Ты не ответил на мой вопрос, малыш. И почему бармаглот кинулся на тебя, а? Звери редко забираются в узкие проходы, они обычно бродят по широким главным ущельям – там их владения.
   – Я выстрелил в него.
   – Ты? – брови мужчины изумлённо приподнялись. – Из чего же?
   Мальчишка молча вытащил из-за пазухи стрелялку, секунду поколебался – отдавать своё оружие в чужие руки! – но всё-таки протянул её мужчине. Ведь этот охотник спас ему жизнь…
   Мужчина повертел стрелялку в руках, попробовал тетиву. По лицу его нельзя было понять, о чём он думает, хотя мальчишке казалось, что взрослый охотник смотрит на это его детское оружие с явным пренебрежением.
   – Ты смел, – сказал мужчина, возвращая стрелялку, – но глуп. Это дразнилка – из неё ты в лучшем случае поцарапаешь бармаглоту шкуру!
   – Два дня назад, – набычился мальчишка, – я выбил из неё глаз большому бармаглоту! Я попал с первого выстрела, – добавил он с гордостью.
   – Ты глуп, – повторил мужчина, покачав головой. – Тебе просто повезло – тебя не растерзал сам бармаглот, и не поймали зомби. И ещё неизвестно, что было бы хуже. А глаз… Разве ты не знаешь, что бармаглоты умеют отращивать себе новые глаза, и лапы, и куски потерянной шкуры?
   Мальчишка знал об этом, но после того, как на его глазах бармаглот растоптал зазевавшуюся светловолосую девчушку…
   – Они убивают людей, – произнёс он с недетской мрачностью. – Ты большой, скажи, как они появились? В пещерах разное говорят…
   – Их вывели люди, – мужчина тяжело вздохнул. – Люди надеялись, что бармаглоты станут им помощниками: сильными, неутомимыми, надёжными. А получилось по-другому…
   …Да, получилось по-другому. Сначала бармаглотов было мало, и владевшие ими люди холили и лелеяли своих питомцев и гордились друг перед другом статями своих зверей. А потом – потом бармаглотов становилось всё больше и больше, они заполнили все ущелья и оттеснили людей. Люди даже не заметили, как из хозяев бармаглотов они превратились в их рабов, а город в скалах стал владением зверей. Стада бармаглотов бродили по ущельям, они требовали от людей пищи, соглашаясь взамен покатать их на себе. Звери пачкали всё вокруг, отравляя своим смрадным дыханием воздух и оставляя на камнях липкие вонючие следы. Они дрались между собой, беспощадно увеча друг друга, но с особым удовольствием бармаглоты начали убивать людей. Зверь был гораздо сильнее человека, и ему требовалось очень мало времени для того, чтобы смять и растерзать хрупкое человеческое тело. А сами люди мало-помалу менялись, превращаясь в зомби. Зомби жили в верхних пещерах утёсов и каждый день выходили из своих клеток для того, чтобы служить бармаглотам. И только немногие остались людьми…
   Те, кого называли Ищущими Ответы, создали ментальную Плёнку, искажавшую Реальность и скрывавшую укромные норы уцелевших, – свободные люди отступили во мрак нижних пещер и подземных лабиринтов, не в силах противостоять захлестнувшей мир волне тёмного безумия. Свободные прятались вне, но были вынуждены время от времени выходить в мир бармаглотов и зомби – прежде всего в поисках еды.
   Там было опасно – очень опасно. На людей бросались бармаглоты, их преследовали зомби-пастухи, и очень трудно было добывать пищу среди скал мёртвого города. И всё-таки свободные не сдавались, лелея надежду, что захваченный бармаглотами мир ещё можно изменить…
   – Они убивают нас, – мальчик сжал кулаки. – Значит, мы должны убивать их!
   – Твоя стрелялка для этого непригодна, – губы мужчины искривила усмешка. – Здесь нужно кое-что посильнее…
   Охотник отошёл в дальний угол, сдвинул в сторону ворох тряпья, заменявший ему постель, и поманил к себе мальчишку.
   – Смотри.
   Мальчик увидел продолговатый деревянный ящик, меченый чёрными иероглифами. Мужчина откинул крышку – под ней лежали короткие копья с огромными толстыми наконечниками.
   – Гром-стрелы… – благоговейно выдохнул мальчишка. – Ты великий охотник!
   – Да, это гром-стрелы. Сейчас ты будешь отдыхать два часа, а потом мы с тобой, – мужчина положил мальчику на плечо свою тяжёлую руку, – пойдём на настоящую охоту. Тут неподалёку есть большое лежбище бармаглотов – их там сотни, если не тысячи. А когда они спят, то…
//-- * * * --//
   – Слушай, но это же стопроцентный глухарь! Ни мотивов, ни подозреваемых – чушь какая-то!
   Лейтенант, не отвечая на пылкую речь коллеги, перелистал бумаги, относящиеся к странному ночному происшествию. Из них следовало следующее.
   В три часа ночи на платной автостоянке началась серия взрывов. Перепуганный сторож вызвал патрульную машину. К моменту её прибытия на стоянке полыхал настоящий костёр – как выяснилось, было уничтожено свыше тридцати автомашин. Большинство сгорели, но некоторые были разворочены прямыми попаданиями реактивных гранат, выпущенных из гранатомёта. Стреляли из подвала строящегося неподалёку дома. Сторож утверждал, что видел двоих убегавших людей – мужчину и мальчика, одетых в лохмотья, – но большего разглядеть не успел. Мимо его уха свистнула пуля, разбившая стекло сторожки, и охранник резво залёг, бормоча матерные идиомы. Пулю не нашли – нашли обычную гайку: то ли брошенную рукой, то ли выстрелянную из рогатки. И это обстоятельство окончательно завело следствие в тупик.
   – Бред… – лейтенант с силой потёр ладонями виски. – Бомжи с гранатомётами и с рогатками, истребляющие автомобили. И откуда им взяться? Район-то элитный, очищенный. Нет, это триллер какой-то…
   – Ага, триллер, – подхватил его помощник. – А ты знаешь, что среди уничтоженных машин «шестисотый» мерс Игрока? Да этот авторитет с нас живых не слезет! Он нам такой триллер устроит – мама, не горюй!
   – Игрока? – лейтенант на секунду задумался. – Вот и ладушки! Намекнём ему, что это дело рук его… э-э-э… соратников по бизнесу. Охотились-де специально за его тачкой, а остальные авто покрошили до кучи, для отвода глаз. Вот пусть у Игрока голова и болит! Да и для начальства эта версия сгодится. Во всяком случае, ничего лучшего мне в ум не лезет – не искать же, в самом деле, снайпера-рогаточника!
   – Гениально, шеф! – лицо помощника расплылось в радостной улыбке облегчения. – Так и сделаем! Пивка по этому поводу?
   «Гениально… – уныло подумал лейтенант, глотая пиво из банки. – Тоже мне, нашёл наследника Шерлока Холмса… А, плевать – в городе миллионы автомашин, так что если даже сотней будет меньше, этого никто и не заметит. Да, кстати, машина – надо забрать мою колымагу из ремонта. Интересно, сколько сдерут с меня народные умельцы? Эта железная зверюга из меня все соки выпьет – вот ведь тварь ненасытная…».

   Санкт-Петербург, 2006 год

ВЕДЬМА, ЛЕТЕВШАЯ НАД ВОЛНАМИ
Фантастическая новелла

   Но это сон… Волны веселой пену
   Давным-давно не режут клипера
   И парусам давно несут на смену
   Дым тысяч труб солёные ветра…
И. Ефремов

   …Ветер, ветер, ветер – густой, тугой, солёный ветер нёсся над морем; весело играл, похохатывал, умывая буйное лицо своё пригоршнями пены, сорванной с круто выгнутых спин тяжёлых океанских валов, катящихся к горизонту за ответом на вечный вопрос: «А что там, на краю земли? И есть ли он, этот край?».
   Сквозь бурю шёл прекрасный парусный корабль – лучший из всех созданных людьми за века парусного флота. Корабль этот был невелик – двести шестнадцать футов длины и меньше тысячи тонн водоизмещения, – но он был совершенен, как может быть совершенным только творение природы и лишь изредка – рук человеческих. Потомок тысяч неуклюжих предков, бороздивших моря и похороненных на дне, он, в отличие от них, не боялся шторма, как не боится его белокрылый альбатрос, для которого ветер над океаном – родная стихия. Корабль танцевал на волнах, играя с их чудовищной силой; корабль скользил и нежился в объятьях ветра, как женщина, отдающаяся любимому: ведь корабль по-английски – «она». Корабль не превозмогал и не покорял – он сливался со стихией в единое целое, и стихия принимала его, а не отторгала, как принимает мать своё родное дитя.
   Люди на борту дивного корабля горланили старинный пиратский напев, ощущая себя в полной безопасности и наслаждаясь океаном, ветром и стремительным бегом своего судна – клипера, «стригущего волны», лучшего из всех клиперов мира. И капитан Вуджет разделял чувства своих матросов. «Разве это не счастье, – думал он, стоя на кормовой палубе и глядя на бушующий океан, – плыть, нет, лететь на таком корабле – на всех парусах! – к горизонту, навстречу восходу, оставив позади все мелочные заботы, кажущиеся людям такими важными там, на берегу? Да, это – счастье…».
   А вместе с людьми на корабле плыла ведьма – она появилась на его борту с самого его рождения, с двадцать третьего ноября тысяча восемьсот шестьдесят девятого года, когда новорождённый клипер приняли воды реки Клайд. Прослышав, что новый корабль назван её именем, ведьма пробралась на него и поселилась здесь, на судне, незримая для людских глаз – это совсем не сложно для существа, владеющего древней магией, неведомой расе людей.
   Ведьму переполнял ликующий восторг – ведьма тоже была счастлива. Забравшись в носовую фигуру чудесного корабля, она купалась в потоках воды и смеялась – только смех её, заглушаемый свистом ветра, не был слышен людям. Она беззаботно болтала со своими сёстрами – ведьмами моря и неба, которых в разные времена разные народы называли по-разному, – приветствуя их взмахом руки: левая рука деревянной статуи, украшавшей нос клипера, была вытянута вперёд и вверх и сжата в кулак. Водяные и воздушные ведьмы удивлялись, увидев соплеменницу: «Как ты здесь очутилась, дочь земли?», а некоторые даже сердились: «Зачем ты живёшь среди людей? Ведьме тут не место!». И тогда ведьма земли отвечала: удивлённым – «Захотела – и очутилась! Мне нравится этот корабль – посмотрите, как он прекрасен!», сердитым – «Настоящей ведьме везде есть место! Ещё неизвестно, кому принадлежит этот мир – людям или нам!». И снова смеялась.
   Ведьму звали Нэн.
   Корабль назывался «Катти Сарк».
//-- * * * --//
   Костёр догорал. Товарищи Джона, с которыми молодой Уиллис отправился на охоту, давно уже спали, утомлённые трудным днём и вечерней беседой у костра, а он всё сидел, завернувшись в тёплый плед, и смотрел на рдеющие багряные угли, подёрнутые сизой золой. По лощинам между холмов, густо поросших можжевельником и вереском, беззвучно ползли широкие змеи белого тумана, где-то ухал филин, нарушая первобытную тишину кельтских предгорий. Тёмный полог облаков раздёрнулся, и на небе ярко светила полная луна, заливая таинственным светом холмы Шотландии.
   Джону почему-то не хотелось спать, несмотря на усталость и на изрядное количество выпитого эля и вина. «Полнолуние, – подумал он, глянув в небо, – время ведьм. В такие ночи по холмам и болотам бегут они, торопясь на шабаш… И среди них – она: Нэн, Нэн Короткая Рубашка…».
   …Мысли о вечно юной ведьме не случайно бродили в голове юноши, уже вошедшего в пору пробуждения желаний и осознания влекущей силы женщины. Вечером, после охоты, его приятели, молодые шотландцы, поминали прекрасную и обольстительную Нэн, героиню народных преданий и поэмы Бёрнса.
   – Она распутница, – говорил один из них, – и горе тому парню, который встретит её ночью, особенно в полнолуние. Нэн заставит несчастного бежать за ней, сломя голову, до тех пор, пока он не рухнет без сил, не завязнет в болоте или не сойдёт с ума. А парень всё равно бежит, надеясь поймать её за рубашку, да только ещё никому это не удавалось. Бывает и наоборот – ведьма сама гонится за мужчиной, и бежит так быстро, что догонит любого. Тэм О'Шентер удрал от неё только потому, что скакал верхом на своей серой кобыле Мэг, и то ведьма Нэн умудрилась вырвать пучок волос из хвоста его лошади.
   – Ещё бы ей не бежать быстро, – сказал другой, – ведь из всей одежды на ней одна лишь короткая девчоночья сорочка! Да и сложена Нэн так, словно создана для быстрого бега, – она стройная и гибкая, как молодая ивовая ветвь.
   – Её никому не догнать, – подхватил третий, – это верно. А вот она – догоняла, если, конечно, хотела. И тогда… – он понизил голос и огляделся по сторонам. – Старина Тэм не зря от неё удирал – мужчины умирают в её объятьях! Но умирают счастливыми – говорят, на их лицах видели улыбки…
   – Сказки всё это, – иронично процедил четвёртый юноша, – выдумки простонародья.
   Пятый из молодых людей, Джон Уиллис, молчал – он слушал.
   – Нет, это не сказки.
   Юноши удивлённо посмотрели на старого егеря Робина, сопровождавшего их на охоте. До сих пор он молчал, поддерживал огонь и следил, чтобы кружки молодых господ не пустовали, а тут вдруг заговорил.
   – Простите, что я вмешиваюсь в ваш разговор, – егерь прокашлялся, – но только это, про Нэн, чистая правда.
   – Откуда ты знаешь?
   – А я видел её – вот так, как вижу вас. – Робин произнёс эти слова просто и буднично, но так, что все, включая даже скептика, ему поверили.
   – Тогда расскажи!
   – Я видел Нэн, – повторил старик. – Это было давно, когда я был молод, как молоды сейчас вы. Молодость проходит – память остаётся. На континенте шла тогда долгая война с французами. Я записался в полк шотландских стрелков и уходил на войну. В мой последний вечер дома я поругался со своей подружкой, послал её ко всем чертям и отправился в холмы – мне захотелось побыть одному. Я шёл и ругался, поминая всех святых и проклиная всех женщин на свете, особенно мою подружку, посмевшую отказать в ласке воину, уходящему на войну, – Робин грустно улыбнулся.
   Юноши молчали, ожидая продолжения рассказа.
   – Это было в этих самых местах, в такое же полнолуние, – с этими словами старый егерь, смотревший на костёр, поднял голову, и в глазах его отразился лунный свет. – Я шёл и ругался, как вдруг услышал женский смех – серебристый, как звон колокольчиков эльфов. Я обернулся на этот дивный смех, и…
   – Это была… Нэн? – не выдержал кто-то.
   – Да, это была она, ведьма Нэн, – я сразу её узнал. Она стояла от меня в десяти шагах и гладила ладонью вереск. На ней была светлая тонкая рубашка, не доходившая до колен, и ноги её утопали в траве – я не видел её ступней. Зато я видел её лицо, и волосы, и глаза, и кое-что ещё. Она была прекрасна, как только может быть прекрасна женщина, и мне не было страшно – совсем. «Нэнни…» – прошептал я. «За что ты так костеришь весь женский род?» – спросила она со смехом, а я стоял и молчал, как деревянный чурбан, только смотрел на неё. «Впрочем, можешь не отвечать, – сказала тогда ведьма, – я уже знаю. Тебя обделили лаской, бравый шотландский стрелок! Не беда, это поправимо». Сказала так – и скользнула ко мне по траве порывом ветра, не пригибая стеблей. «Вот она я, распутница Нэн, – возьми меня! Тебе нужна женщина – хочешь меня?». «Я люблю тебя…» – ответил я тогда, а почему – я и сам не знаю. И даже не шевельнулся, хотя Нэн стояла рядом – только руку протяни. А она была живая – он неё веяло теплом, а не могильным холодом.
   Молодые люди слушали, затаив дыхание.
   – И тогда её лицо переменилось, – продолжал Робин, – оно стало грустным. «А ведь ты не врёшь, шотландец, – сказала Нэн, чуть склонив голову набок и внимательно глядя на меня, – ты действительно в меня влюбился. Вот только тут я уже не могу тебе помочь, – она вздохнула, да так, что у меня защемило сердце, – ты человек, а я вересковая ведьма. Разные у нас с тобой дороги, парень. В таких случаях – когда в меня влюбляются по-настоящему – я иногда вселяюсь в девушек из рода людей. Но в Шотландии, не говоря уже обо всей Англии, очень много девушек – сумеешь ли ты меня найти?». «Я найду тебя, Нэн» – ответил я. «Ну, что ж, попробуй. Только знай – если ты не найдёшь меня, быть тебе одиноким холостяком». Сказала так – и пропала. А я побежал обратно и пил дома до утра, стараясь заглушить боль в сердце…
   – И много ты тогда выпил, Робин? – оживился скептик. – А может, ты начал пить ещё раньше – до того, как ты якобы ушёл гулять в холмы? Может, твоя подружка выгнала тебя, потому что ты был уже ни на что не годен; ты продрых до утра в какой-нибудь канаве, и тебе всё это приснилось, а?
   Он громко расхохотался, однако его никто не поддержал.
   – Я шотландец, сэр, – вежливо, но с достоинством ответил егерь. – Я могу осушить не одну пинту эля, я могу прихвастнуть, но сейчас я рассказал вам правду – чистую правду. Я воевал с Наполеоном пятнадцать лет, побывал во многих боях, дрался в страшной битве при Ватерлоо, но пули меня миновали. Это сделала Нэн – она хотела, чтобы я нашёл ту девушку, в которую она для меня вселилась. Но я так и не смог её найти, и теперь доживаю старость в одиночестве – как она мне и обещала. Она не злая, ведьма Нэн, но человеку лучше с ней не встречаться…
   Старый егерь замолчал и опять стал смотреть в огонь, окрасивший в багровый цвет его кустистые седые брови…
//-- * * * --//
   – Послушайте, мистер Линтон, – Джон Уиллис раздражённо чуть сдвинул назад свой излюбленный белый цилиндр, за привычку к которому его прозвали «Белой Шляпой», – я хочу, чтобы мой новый клипер был лучшим в мире, понимаете? А вы мне говорите, что он не будет самым быстрым!
   – Послушайте, мистер Уиллис, – Херкьюлес Линтон, молодой, но уже известный инженер-кораблестроитель, опёрся локтями о стол, заваленный справочниками, таблицами и чертежами, и хрустнул пальцами, – самый быстрый не значит самый лучший.
   – Да что вы говорите! – в голосе судовладельца отчётливо прозвучало ехидство. – А я и не знал!
   – Да, именно так, – спокойно повторил судостроитель компании «Скотт и Линтон», – ваш клипер будет лучшим в мире, но не самым быстрым.
   Уиллис сердито засопел. Это было верным признаком того, что раздражение Белой Шляпы нарастает, однако Линтон остался невозмутим.
   – Рекорд скорости установлен американцами, – терпеливо пояснил он, – их клипера «Флайинг Клауд», «Лайтнинг» и «Джеймс Бэйнс» выжимали при попутном ветре и двадцать, и даже двадцать один узёл, лёгко покрывая четыреста миль в сутки. Но какой ценой? Эти их винд-джаммеры – выжиматели ветра – это уже не корабли: это ветряные мельницы, бешено машущие крыльями. Парусность чудовищная, рангоут непомерно велик. Грот-рей «Джеймса Бэйнса» вдвое больше ширины корабля – сто футов длины! Он сборный – в лесах нет таких деревьев. А водоизмещение? Две-две с половиной тысячи тонн – это слишком много, мистер Уиллис, да ещё при таком хиленьком наборе корпуса, какой был у этих заносчивых янки. Гнать такую махину с такой скоростью – это безумие. Они, эти рекордсмены, служили всего несколько лет, а потом разваливались, надорвавшись, словно негр на плантации под бичом – под бичом океанских ветров. А море нельзя покорить – с ним нужно жить в гармонии.
   – Эти американцы всегда и везде прут напролом, – буркнул Уиллис. – Покорять – это у них в крови… Я видел «Джеймса Бэйнса» одиннадцать лет назад, когда шёл из Кейптауна в Сидней, – он продирался сквозь волны вепрем, давя их и топча. Мерзкое зрелище, мистер Линтон.
   – Вот-вот, – судостроитель кивнул в знак согласия со словами Белой Шляпы. – А наш клипер будет играть с волнами – он будет не кабаном, а лисицей, ловко скользящей в кустах. Когда-то люди восхищались подвигами моего тёзки Геракла, – судостроитель усмехнулся, – ах, герой поднял такой большой камень! А ведь поднять тяжёлый камень, чуть подержать его и бросить – это ещё не всё. Камень ещё надо отнести и уложить в стену Храма Красоты, а это не получится, если он будет слишком тяжёлым. Нужен вам минутный рекорд, о котором через год все забудут? Нет, мистер Уиллис, мой – ваш – корабль будет другим. Наш клипер будет верхом совершенства и проживёт долгую и красивую, – Линтон подчеркнул это слово, – жизнь. Этот клипер станет легендой… – глаза молодого инженера слегка затуманились. – А скорость, – добавил он, возвращаясь с небес на грешную землю, – скорость будет. Не двадцать узлов, конечно, но семнадцать-восемнадцать – наверняка, причём постоянно и без всякого вреда для здоровья нашей будущей красавицы. Всё равно быстрее него не будет никого – разве что тот клипер, который строит Худ в Абердине. Я видел его данные – они почти такие же, что и у нашего с вами корабля. Но это даже и хорошо – у нашего клипера будет достойный соперник. Кажется, он называется «Фермопилы».
   – Да, я знаю, – проворчал Джон Уиллис. – Идиотское название… Хорошо, мистер Линтон, вы меня убедили. Используйте лучшие материалы: отличный чугун, выдержанное дерево – отборный ильм, тик, красную сосну, – мюнц-металл для обшивки. Это дорого, но я хочу, чтобы мой корабль стал истинным шедевром – легендой, как вы сказали.
   – Он будет легендой, – заверил судостроитель. – Да, а что насчёт названия? Вы уже решили, как будет называть ваш новый корабль? Мне нужно название – мы заложим клипер на днях.
   – Название? – судовладелец на секунду задумался. – Будет вам название, мистер античный герой.
//-- * * * --//
   Где-то неподалёку снова ухнул филин, и Джон Уиллис поёжился. «Пора идти спать, – вяло подумал он, – становится холодно, да и поздно уже». И тут он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Молодой Уиллис медленно повернул голову, догадываясь, – нет, уже зная! – кто на него смотрит.
   Нэн стояла в дюжине шагов от потухшего костра, и выглядела она точь-в-точь так, как описывал её старый Робин, – что для вечно юной ведьмы тридцать пять лет человеческой жизни. Лунный свет падал на неё сбоку и чуть спереди, и под тонкой светлой рубашкой Нэн отчётливо были видны изгибы её прекрасного тела: крутое бедро и молодая грудь, упругая даже на взгляд и увенчанная тёмными горошинами сосков. Стройные ноги, руки, открытые плечи и шея казались облитыми слабо светившимся слоем серебра, а чёрные волосы Нэн были теми нитями, из которых соткано колдовское полотно ночи. Однако она не выглядела статуей – от красавицы-ведьмы веяло теплом жизни, молодости и любви. «Так вот ты какая, Нэн Короткая Рубашка…» – растерянно подумал Джон, не в силах шевельнуться.
   – Да, я такая, – весело сказала Нэн и звонко рассмеялась. – Я тебе нравлюсь?
   «Серебряные колокольчики эльфов… – вспомнил Уиллис, услышав её смех. – Всё, как рассказывал Робин. А собаки не слышат этот смех – спят, и ни одна даже не тявкнула».
   – А зачем собакам слышать мой смех? Собаки мне не интересны, а вот ты…
   Легко ступая босыми ногами, Нэн приблизилась – бесшумно, словно клочок тумана, гонимый ветром, – и остановилась от Джона на расстоянии протянутой руки. Теперь ведьма стояла так, что свет луны падал на неё спереди и освещал всю её фигуру. Уиллис видел Нэн всю – он видел плавные линии её груди и живота, перетекавшие в лоно, притаившееся между бёдер, и видел лукавые и зовущие глаза ведьмы.
   – Я тебе нравлюсь? – тихо повторила Нэн. – Твои сны уже тревожат женщины, а я – я твой воплощённый сон. Ты хочешь меня? Я распутница – возьми меня… Возьми…
   Уиллис почувствовал, как у него кружится голова. Он готов был схватить Нэн, но его что-то удерживало, и это был отнюдь не страх умереть в объятьях прекрасной ведьмы.
   – Ты не распутница, Нэн, – проговорил он, с трудом разжав стиснутые зубы. – Ты – красота, ты само совершенство, и я люблю тебя…
   Ведьма отпрянула.
   – А ведь ты не врёшь, – задумчиво произнесла она, – как не врал тот, другой, – Нэн повела взглядом в сторону палаток, где вместе с остальными спал и старый егерь, – которого я встретила здесь, в этих местах, тридцать пять лет назад… Ты действительно любишь… Да, дурные примеры заразительны… Что же мне делать с вами, люди, ищущие свою мечту? С теми, кого обуревает только похоть, мне всё ясно, а вот с тобой и с тебе подобными…
   – Я знаю, Нэн, что ты можешь вселяться в девушек из рода людей, – сказал Джон, еле ворочая языком. – Сделай это для меня! Я буду тебя искать, и я тебя найду!
   – А если не найдёшь? – ведьма прищурилась. – Или, хуже того, найдёшь, а я, твоя любовь, окажусь не аристократкой, а простолюдинкой? Я ведь выбираю девушек по чистоте души, а не по знатности происхождения и не по богатству – для нас, ведьм, ни первое, ни второе не имеет никакого значения. Ты не сможешь на мне жениться – тебе не позволят это сделать правила твоего круга и твои собственные родители. Возьмёшь меня в содержанки? А если девушка, в которую я вселюсь, откажется от такой незавидной для неё участи? Тебе грозит одинокая старость, молодой Джон Уиллис! Подумай хорошенько!
   – Я люблю тебя, – упрямо повторил юноша, – и я готов на всё!
   – Будь по-твоему, – Нэн вздохнула и грустно покачала головой. – Только потом не жалей о сказанном тобой и не проклинай меня, Джон. Прощай, и попробуй меня найти.
   – Подожди! – выкрикнул Уиллис, но крик его получился похожим на задавленный хрип. Он потянулся к ускользавшей ведьме – нет, нет, без всякого дурного умысла, он просто хотелось дотронуться до неё и убедиться в том, что Нэн, его Нэн, и в самом деле живая! – дёрнулся, и… проснулся.
   Костёр давно потух. Светало, на траве блестели капли росы. Лагерь спал, а вокруг на многие мили не было видно ни единой живой души…
   С тех пор минуло сорок лет. Джон Уиллис давно стал полновластным хозяином дома Уиллисов, давно к его прозвищу «Белая Шляпа» добавляли прилагательное «старая», а он так и остался холостяком, теперь уже тоже с добавлением «старый» – у судовладельца Джона Уиллиса не было ни жены, ни детей. Поговаривали, что в юности он страстно любил какую-то сельскую девчонку – называли даже её имя: её звали то ли Джэн, то ли Нэнси, – но его чопорные родители и слышать не хотели о таком неравном браке, и любовь юного Джона растаяла вешним снегом. Ходили также сплетни, что молодой Джон Уиллис отверг не одну выгодную партию с девушками «своего круга», но ни первый слух, ни второй никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть – угрюмый судовладелец Джон Уиллис умел хранить свои семейные тайны.
   …Вернувшись от Линтона, Уиллис сидел в своём кабинете, потягивал горячий грог и вспоминал встречу сорокалетней давности – встречу с ведьмой на вересковой пустоши. «Ты была права, Нэн, – думал он, – я не смог на тебе жениться: у меня не хватило духу пойти наперекор всем. Но я всё ещё люблю тебя, Нэн, и поэтому у меня будет корабль, носящий твоё имя. Линтон честен – он построит замечательный клипер, который будет пенить моря даже тогда, когда меня уже не будет. А это значит, Нэн, что моя к тебе любовь переживёт меня самого. Итак, решено: мой новый клипер будет называться «Нэн Катти Сарк» – Нэн Короткая Рубашка».
//-- * * * --//
   Джону Уиллису не удалось выполнить своё намерение полностью. «Моряки – народ суеверный, – говорили ему. – Как вы будете набирать команду на клипер, названный именем ведьмы?». И судовладелец уступил – убрал из названия «Нэн». «Пусть будет просто «Катти Сарк», – подумал упрямый шотландец. – Всё равно в подлунном мире нет другой Короткой Рубашки – есть только Нэн, ведьма вересковых холмов: моя Нэн…».
   Новый клипер был великолепен. Его корпус блестел черной краской; седловатость – изгиб палубы – подчеркивалась двумя наложенными на борта линиями из тонкого листового золота. Золотом были покрыты буквы названия клипера и порта приписки, а также узор – переплетение гирлянд из лавровых листьев. На его корме красовались вырезанные из дерева рыцарский орден «Звезда Индии» с круговой надписью «Небесный свет указует нам путь» и знак судовладельца, фирмы Джона Уиллиса: буква «W» в лучах восходящего солнца.
   «Хороша, – думал старый Уиллис, глядя на женскую резную фигуру, украшавшую нос клипера, – мастер Хельер постарался. Складки одежды плавно перетекают в волнорез, и она выглядит не ведьмой, а древней богиней. Здравствуй, Нэн…».
   «Здравствуй, Джон, – тихонько отозвалась ведьма, устроившаяся внутри деревянной носовой фигуры, – вот мы и снова встретились…»
   В начале тысяча восемьсот семидесятого года «Катти Сарк» под командой капитана Джорджа Мьюди вышла в свой первый – «девичий», как говорят англичане, – рейс. Клипер ждали шестнадцать тысяч миль пути до Шанхая.
   Ему предстояло пересечь «вдоль» почти весь Атлантический океан, обогнуть мыс Доброй Надежды, не случайно именуемый ещё и мысом Бурь, перечеркнуть «поперёк» океан Индийский, пройти сквозь тайфуны юго-восточных морей и не позднее мая прибыть в Китай, чтобы принять в свои трюмы чай нового урожая, и желательно первым. А потом – в обратный безостановочный путь к причалам Лондона. Один виток туда и обратно длился около восьми месяцев – очень долго для века двадцать первого и очень быстро для века девятнадцатого.
   В «чайных гонках» участвовало множество клиперов, а лучшим среди них считался «Фермопилы», появившийся на этой линии всего год назад, однако сразу же прославившийся и ставший непревзойдённым. Но «Катти Сарк», как истинная ведьма, настигла клипер Худа, вышедший в очередной рейс незадолго до неё, и пришла в Шанхай вместе с ним. С этого и началось состязание между двумя лучшими парусниками мира, длившееся четверть века.
   Нэн была счастлива – она летела над волнами, навстречу солнцу и горизонту, слушая песню ветра в снастях. Под бушпритом кипела жемчужная пена, скользила по бортам, лаская стройное тело «Катти», и оставался за кормой длинный след, светящийся в ночи. Ведьма не боялась океана – она нашла с ним общий язык. Клиперу всё было нипочём – его не страшили ни внезапные шквалы, ни бешеные тайфуны китайских морей, ни тяжёлая ярость «ревущих сороковых». И даже в штиль Нэн умудрялась ловить слабый ветерок верхушками парусов и резала зеркальную океанскую гладь шестиузловым ходом, изумляя бывалых моряков.
   Но счастье было недолгим. Суэцкий канал, разрубивший тонкую перемычку между Африкой и Азией, открыл дорогу пароходам, и чадящие железные чудища, принимавшие в свои вместительные утробы тысячи тонн груза, пошли на восток косяками. Покупатели-эстеты ещё брезгливо принюхивались к выгруженному с них чаю – мол, пахнет антрацитом и железом, – но официальные эксперты не смогли отличить чай, привезенный пароходами, от чая, доставленного клиперами. И прозвучало магическое слово «невыгодно», означавшее конец для всех клиперов «чайного флота».
   Старая Белая Шляпа ещё боролся, изыскивая для своей «Катти» небольшие партии груза в укромных уголках Китая, но борьба эта была уже безнадёжной – паруса проиграли. И тогда клипер перешёл на австралийскую «шерстяную» линию, где уже работал его вечный соперник «Фермопилы». На этой линии пароходам пока приходилось туго: на всём пути от Дурбана до Фримантла не было ни одной точки, где они могли бы принять уголь – корм для своих прожорливых котлов. Пароходы были вынуждены неуклюже ползти под парусами, и тут уж быстроногая ведьма играючи брала над ними верх, скользя мимо них стремительной белой птицей. И это время стало временем славы, «звёздным часом» «Катти Сарк».
   На шерстяной линии клипер под командой капитана Вуджета не знал себя равных – в офисе Ллойда регистрировали всё новые и новые его рекорды. На этой кругосветной линии был побеждён единственный достойный соперник «Катти» – «Фермопилы»: побеждён и раз, и другой, и третий. Слава о «суперклипере» гремела по всему миру, и старый Джон Уиллис был счастлив: его мечта сбылась. Была счастлива и Нэн – оттого, что был счастлив он, её Джон.
   Живя среди людей, ведьма с удивлением обнаружила, что многие сыны человеческой расы, презираемой племенем ведьм, не так уж и плохи. И Нэн, разглядев в душах капитана Вуджета и его матросов светлые нити, помогала им, как могла. Она знала: её корабль должен прибыть в порт назначения как можно раньше, опередив всех – это был для клипера вопрос жизни и смерти. Нэн узнала значение слова «бизнес», выучила его законы и поняла, что её корабль будет жить только до тех пор, пока Бизнес – он казался ведьме угрюмым и жестоким богом – будет им доволен. Нэн не понимала, почему красота – это ещё недостаточно само по себе, почему должно быть что-то ещё, но она не собиралась переделывать мир людей. Да она и не сумела бы этого сделать – даже если бы захотела. Ведь Нэн была всего лишь вересковой ведьмой, а не могучей древней богиней.
   Она понимала моряков своего корабля – ведь она читала их простые и честные души. Но многие из ведьм моря и ветра не понимали Нэн. «Зачем ты помогаешь людям? – кричали они ей и били её по щекам волнами. – Люди жестоки, алчны, им не нужна красота! Люди уродуют этот мир – пройдёт каких-нибудь сто лет, и ты увидишь, во что он превратится!». «Не все люди такие! – кричала в ответ Нэн, принимая удары. – Посмотрите, как красив мой корабль, созданный людьми! Людям, построившим его, нужна красота!». Но ведьмы океана не слушали Нэн и трепали её, пока не вмешивались их более добрые сёстры и не прекращали драку. Деревянная статуя на носу клипера не раз теряла в этих сварах вытянутую руку и даже голову, но люди всякий раз восстанавливали повреждённую скульптуру, и ведьма снова летела над волнами вокруг мыса Горн. И старый Джон Уиллис гордился своим кораблём, а Нэн была рада за своего Джона.
   В тысяча восемьсот восемьдесят девятом газеты сообщили о новом триумфе клипера: «Катти Сарк» по пути в Сидней обогнала «Британию» – один из лучших почтовых пароходов того времени. Поначалу крутой бейдевинд не позволил клиперу развить больше двенадцати узлов, и пароход оставил «Катти» позади – железные суставы паровой машины исправно выдавали четырнадцать миль в час. Но затем ветер стал попутным, ладони воздушных ведьм расправили паруса, и через трое суток суперклипер настиг «Британию». Все пассажиры и команда «Британии» восторженно приветствовали Нэн, когда она в шипении пены и гудении снастей пролетела восемнадцатиузловым ходом в двух кабельтовых от натужно пыхтящего парохода и унеслась вперёд, к горизонту, чтобы придти в Сидней раньше «Британии».
   Но старый Джон Уиллис уже не порадовался очередной – и последней – победе своей мечты над ненавистными пароходами: он уже упокоился под гранитной могильной плитой. И тогда летящая ведьма Нэн поклялась сохранить для людей «Катти Сарк» – это было всё, что осталось у неё от человека, который любил её, и которого любила она.
//-- * * * --//
   Мир менялся.
   Кончилось время отважных первопроходцев и свирепых конкистадоров – наступило время беспринципных дельцов. «Весёлый Роджер» покинул морские просторы, перекочевав на страницы романов о благородных пиратах. Гордые индейские вожди, загнанные вместе с остатками своих племён в резервации, отложили томагавки и сняли головные уборы из орлиных перьев. Колониальные империи перешли от прямого вооружённого грабежа целых континентов к неспешному и деловитому высасыванию соков из покорённых народов Азии и Африки. И разбухали банки, впитывая в себя богатства мира, превращённые в денежные купюры и в акции синдикатов и концернов.
   Люди осваивали планету, гордясь безмерно своими «победами над природой» и всё новыми и новыми достижениями науки и техники. Вырубались леса, и на их месте строились города; стальные змеи железных дорог ползли всё дальше и дальше; шахты вгрызались в землю, выбрасывая на поверхность уголь и металл; трубы заводов извергали в небо клубы чёрного дыма. Люди овладели электричеством, подбирались к тайнам атома, и выражение «Переделаем мир под себя!» обретало осязаемый смысл. Ускорялся темп жизни: автомобили начали вытеснять кареты-дилижансы, на смену воздушным шарам в небо поднялись первые аэропланы, а трансатлантические лайнеры мчались всё быстрее, сокращая и сокращая время плавания от Лондона до Нью-Йорка.
   Энергичные люди, не слишком отягощённые человеколюбием, вцеплялись зубами в самые жирные куски, подхлёстывая ленивых и будоража щепетильных, и вовлекая и тех, и других в безумную гонку за лидером, за успехом и просто в борьбу за выживание. Шедевры живописи оценивались в звонкой монете, и тускнеющее слово «романтизм» уступало место шершавому слову «прагматизм».
   Мир щетинился оружием – молодые хищники точили зубы и когти, присматриваясь к сокровищам, накопленным в берлогах хищников старых, и уже взрыкивали, требуя нового дележа добычи. Германия, объединённая жёсткой дланью «железного канцлера» Бисмарка, быстро наращивала мощь, угрожая соседям тевтонским мечом – Седан показал, что меч этот может наносить глубокие раны. Япония, вырванная пушками американских фрегатов из дремотного средневековья, изумляла мир – самураи, сменив катаны на скорострельные орудия, шли от победы к победе. И разминала крепкие мышцы Америка, походя вырвавшая из хилых рук одряхлевшей Испании Кубу и Филиппины и уже строившая далеко идущие планы. Но зорко, в оба глаза, следила за происходящим «добрая старая Англия», беспощадно подавляя сопротивление вольнолюбивых буров и поддерживая броненосными эскадрами звучный девиз «Правь, Британия, морями!».
   И маячил над всей этой жадной суетой призрак грядущей мировой бойни.
   Мир менялся, и в нём уже не было места белокрылым парусным красавцам-клиперам.
//-- * * * --//
   Наследники Белой Шляпы не думали о красоте. «Ваш клипер становится убыточным, капитан Вуджет, – говорили они. – Слава? А что такое слава? Нам нужны фунты, шиллинги и пенсы, капитан Вуджет, а славу – славу вы можете оставить себе на память: делайте с ней, что хотите!».
   Все прежние успехи «Катти» – штормовые гонки, победы, кругосветные плавания – поблекли и обесценились. Перевозка небольшого количества груза обходилась всё дороже, и парусные клипера вытеснялись уже и с австралийских линий новыми, более надёжными и куда более экономичными пароходами.
   Невыгодность знаменитого корабля надоела наследникам Джона Уиллиса, и в тысяча восемьсот девяносто пятом году «Катти Сарк», гордость британского флота, была продана – точно так же, как были уже проданы «Фермопилы». Капитан Вуджет простился со своим кораблём – четверть века верной службы суперклипера была забыта его хозяевами…
   Но судьба двух вечных соперников сложилась по-разному, хотя оба клипера попали к португальским судовладельцам. «Фермопилы», переименованный в «Педро Нуньес», служил учебным судном португальского военно-морского флота, и в тысяча девятьсот седьмом году, когда славный клипер одряхлел, он был похоронен в море – его торжественно торпедировали перед строем португальских боевых кораблей под звуки траурного марша. Потомки Фернао Магильяша оказались настоящими моряками…
   А «Катти», переименованная в «Ферейру», ещё много лет возила грузы в Атлантике, счастливо избежав во время Первой Мировой роковой встречи с немецкими рейдерами и подводными лодками, и продолжала жить – пусть даже не самой достойной жизнью. А ведь она могла оказаться на месте «Фермопил» – решающую роль сыграла небольшая разница в сроках оформления официальных документов о купле-продаже обоих клиперов, и учёбным кораблём стали «Фермопилы». Всё решила маленькая такая разница по времени…
   Нэн, в отличие от капитана Вуджета, осталась на борту «Катти Сарк» и выполняла свою клятву – летящая ведьма делала всё, чтобы её корабль жил.
//-- * * * --//
   На английский порт Фалмут сеялся мелкий дождь тысяча девятьсот двадцать второго года.
   Старый моряк шагал вдоль пирсов, подняв воротник плаща и надвинув поглубже фуражку. Моряк был погружён в свои мысли и лишь изредка, по привычке, бросал взгляд на корабли, стоявшие у причалов. Он думал о своём и вздрогнул от неожиданности, услышав тихий шёпот, донёсшийся ниоткуда:
   – Посмотри на этот корабль, капитан Доумен… Внимательно…
   Старый моряк повертел головой – никого, лишь у ближайшего пирса стояла какая-то грязная и запущенная баркентина.
   – Смотри внимательней… – настойчиво прошептал неведомый голос.
   Сердце капитана Доумена зачастило. «Да ведь это же… Это же она! Как же я сразу её не узнал!». Да, это была «Катти Сарк» – старый моряк узнал клипер, на котором он когда-то ходил практикантом под началом капитана Вуджета. Теперь капитана Доумена уже не могли обмануть ни грязь, ни уныло висящие снасти, ни португальское название, ни фальшивые пушечные порты, грубо намалёванные на бортах баркентины.
   – Эй! – окликнул он нахохлившегося вахтенного у трапа. – Могу я видеть капитана?
   Матрос неопределённо пожал плечами, однако на палубе показался офицер, такой же сумрачный, как и его подчиненный.
   – Что вам угодно? – не слишком приветливо осведомился он. – Я старший помощник этого корыта.
   – Корыта? – возмутился Доумен. – Да вы хоть знаете, что это за корабль?
   – Да разве это корабль? – португалец равнодушно пожал плечами. – Он уже ни на что не годен, разве что под плашкоут или под плавучий склад. Хотите, можете его купить – цена мизерная.
   – Что?! Вы сказали «купить»? Я не ослышался?
   Цена действительно оказалась бросовой – меньше четырёх тысяч фунтов. Капитан Доумен стал владельцем «Катти Сарк», ушедшей тем временем в Лиссабон, и отбуксировал клипер из Португалии обратно к родным берегам. И когда корабль вновь ошвартовался у причала Фалмута, моряк снова услышал таинственный голос:
   – Спасибо, капитан Доумен. Ты настоящий человек…
   И капитан Доумен усмехнулся – он наконец-то догадался, чей это голос.
//-- * * * --//
   Клипер восстанавливали всем миром – к счастью, нашлись среди старых английских капитанов и другие настоящие люди и настоящие моряки, помнившие гордость британского флота. Доумен сделал из клипера учёбное судно. Он намеревался оснастить «Катти Сарк» – старое название снова появилось на борту корабля – полным комплектом парусов и выйти на ней в море, чтобы летящая ведьма учила будущих капитанов, и только смерть помешала ему осуществить эту мечту.
   Вдова капитана Доумена подарила судно Морскому колледжу и в тридцать восьмом «Катти Сарк» отбуксировали из Фалмута на Темзу и поставили рядом с учебным кораблем «Уорчестер». Клипер стал учебно-тренировочной базой для будущих моряков.
   Нэн снова была счастлива. Её корабль жил, по его палубе ходили кадеты, вдыхавшие магию дальних морских дорог. Они тоже хотели плыть навстречу рассвету и горизонту, и на душе у ведьмы теплело – у ведьм, оказывается, тоже есть душа…
   Но снова пришла война. Над высокими мачтами «Катти» гудели самолёты, и падали с неба бомбы, и полыхали пожары. Нэн ненавидела войну и очень любила свой корабль. И она поднимала к небу руки и закрывала клипер, отводя от него железо, начинённое взрывчаткой. И люди удивлялись чуду – корабль простоял на Темзе всю войну и остался невредим. Бомбы рвались неподалёку, но ни одна из них не попала в «Катти Сарк», и ни один осколок даже не поцарапал её стройное тело.
   Война кончилась, но беспокойство за судьбу корабля не покинуло ведьму. Клипер старел – даже у самых крепких кораблей есть свой срок жизни, – и Нэн опасалась, что в один не самый прекрасный день её «Катти» попросту разберут на дрова. В Англии хватало людей, для которых слово «память» не было пустым звуком, но не они решали и определяли судьбу клипера. И тогда ведьма Нэн, за много лет жизни среди людей очень хорошо изучившая все хитросплетения законов и правил, по которым жил гигантский муравейник, именуемый «цивилизованным миром», взялась за дело. Невидимая и неслышимая, она летала по улицам Лондона и по всей Англии, проникала в дома и во дворцы очень важных персон, слушала, запоминала и шептала, шептала, шептала в уши, не желающие слышать и слушать. Слова её были разными, но смысл их сводился к одному: «Мой корабль должен жить».
   И маленькая, но по-шотландски упрямая вересковая ведьма добилась своего. Было создано специальное Общество сохранения «Катти Сарк», и это общество приняло решение превратить «Катти Сарк» в национальный памятник. Десятого декабря тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года – кораблю уже исполнилось к этому времени восемьдесят пять лет – знаменитый клипер совершил свой самый последний рейс: короткий переход по Темзе в Гринвич, к месту вечной стоянки. Во время прилива судно ввели в железобетонный котлован шестиметровой глубины, а когда вода ушла, и клипер сел на выставленные под его днищем кильблоки, вход в этот сухой док заделали бетонной стенкой. И на этой стенке появилась надпись: «Здесь сохраняется «Катти Сарк» как памятник своего времени, как дань уважения людям и кораблям эпохи паруса».
   «Ну что ж, – думала ведьма, рассматривая эту надпись. – Значит, я старалась не зря. Есть, есть ещё среди людей те, кому нужны и память, и мечта, и красота».
//-- * * * --//
   Нэн осталась жить на своём корабле, ставшем музеем, – куда же ей было ещё идти? Она побывала в родных местах, но ей там не понравилось. Цивилизация наступала: города расползались вширь, рассыпая по зелёным лугам цветную мозаику коттеджей, и асфальтовые ленты автострад рассекали и выглаживали вересковые холмы. Мир принадлежал людям – племя ведьм уходило в горы, прятались в свои тайные укрывища крошки-эльфы, и уже давно никто не слышал по ночам звон их серебряных колокольчиков. Родные места стали чужими для Нэн Короткой Рубашки…
   Летящая ведьма жила на «Катти Сарк» – она была истинной хозяйкой корабля-музея. Она радовалась, что спасла свой корабль от смерти и, хуже того, от забвения, но со временем радость её всё явственней обретала оттенок горечи. Мир людей продолжал меняться – Нэн это видела, и ей не нравились эти изменения. Ей не нравилась лихорадочная «деловая» суета, теснившая знаменитую английскую сдержанность и верность традициям; не нравился темп жизни, оставлявший всё меньше и меньше места для настоящего – для мечты и красоты. Да и сама красота всё чаще оборачивалась каким-то уродливым гротеском, пародией на красоту, злым шаржем компьютерной графики, бездушной поделкой шоу-бизнеса.
   Ей не нравились корабли, заходившие в Темзу. Пароходы, которые так не любил её Джон, и теплоходы, пришедшие на смену пароходам, всё-таки ещё походили обводами на корабли, а вот контейнеровозы и автомобилевозы были уже просто угловатыми плавучими ящиками. «Они похожи на корабли не больше, чем банковский сейф похож на белого лебедя, – раздражённо думала Нэн, разглядывая с верхушек мачт унылые серые громады. – На таких кораблях нет моряков – там работают рабочие, обслуживающие конвейер по доставке груза с континента на континент. Они работают там, как на любом береговом заводе, и даже не замечают, что их завод плывёт по океану. Я не удивлюсь, если узнаю, что «моряки» этих «кораблей» ни разу не вдыхали полной грудью солёный морской ветер. Им этого и не нужно – их заботит совсем другое».
   И ей всё чаще и чаще не нравились люди, посещавшие её корабль. Она слушала их разговоры, иногда читала мысли, простые и незатейливые, и Нэн не нравились ни эти мысли, ни эти разговоры. Многие люди приходили на её корабль не для того, чтобы прикоснуться к истинной красоте и увидеть воочию кусочек славного прошлого, а ради престижа, ради того, чтобы потом небрежно обронить «Видел я эту «Катти Сарк» – ничего особенного», или же просто потому, что посещение знаменитого суперклипера входило в программу тура.
   Иногда ведьма Нэн ещё замечала огонёк в глазах мальчишек, заворожено глядевших на высокие мачты, уходящие к небу.
   – Мам, – спрашивал мальчик, теребя руку матери, – а это правда, что на этом корабле можно было под парусами доплыть до Австралии?
   – Говорят, – уклончиво отвечала мамаша, заботливо укрывая чадо от лёгкого ветерка, долетавшего с Темзы, – только это было давно. Да и зачем это нужно? До Австралии сегодня можно всего за несколько часов долететь самолётом, сидя в мягком кресле и попивая сок.
   И потухал огонёк в глазах мальчишки, а Нэн становилось грустно. «Люди меняются, – с горечью думала она, – и не в лучшую сторону. Им уже ни к чему плыть навстречу солнцу и горизонту…».
   И ведьма приходила в ярость, слушая «знатоков», обсуждавших устроенную в трюме «Катти» выставку фигур из коллекции капитана Камберса, прозванного «Длинным Джоном Сильвером». Эти деревянные скульптуры украшали носы кораблей девятнадцатого века, но «знатоков» мало интересовало, как назывались эти корабли, и какие моря видели деревянные глаза этих статуй. «Знатоки» оценивали скульптуры на свой лад – в долларах, евро и фунтах, когда восхищаясь и откровенно завидуя «Какое богатство!», а когда и брюзгливо морщась «Я никогда не стал бы платить такие деньги за этот кусок раскрашенного дерева!».
   Такие люди доводили Нэн до белого каления, и как-то раз, не вытерпев, она убрала на секунду ступеньку трапа из-под модного ботинка одного такого «знатока». Респектабельный господин грохнулся во весь рост, разбил себе нос, а ведьма с удовольствием наблюдала, как его надменное лицо сделалось вдруг глупым и по-детски обиженным.
   Однако приходили и другие люди, смотревшие на её корабль с настоящим восторгом, и ведьма успокаивалась: в конце концов, люди – они ведь такие разные.
   Нэн владела магией, но не знала, что самое страшное для неё ещё впереди.
//-- * * * --//
   Эти двое не понравились Нэн с первого взгляда. Едва они ступили на борт «Катти», как ведьма тут же насторожилась: она почувствовала исходящую от них смутную угрозу.
   Она знала эту породу людей, считавших себя хозяевами жизни и хозяевами мира. Они были и похожи, и не похожи на тех, кто полтора века назад вздыбили этот мир, свергая древних воинственных богов и прекрасных богинь и сооружая из обломков их разрушенных алтарей храм своего бога – нового бога по имени Бизнес. Те, прежние, были беспощадны, но, перекраивая планету, они не жалели и себя, заражая других своей неуёмной энергией. Эти же, новые, были уже не такими: современники Джона Уиллиса, варварски разрушая старое, всё-таки созидали своё новое, а их потомки только пожирали, стараясь, чтобы этот процесс был как можно более комфортным. Взяв на вооружение проверенный способ узаконенного грабежа – ростовщичество, – хозяева мира давали в долг (теперь это называлось красивым словом «инвестировали») деньги целым странам, нимало не заботясь о конечном результате (об этом пусть думают другие – те, кому эти деньги так остро нужны), но в то же время не забывая исправно получать проценты и полностью подчиняя должников своей воле. Они были пауками, засевшими в узловых точках золотой паутины, плотно окутавшей планету, и внимательно следившими своими немигающими паучьими глазками за трепыханием бабочек и мух, вляпавшихся в эту паутину. И хозяев мира почему-то не беспокоило, что планета не так уж и велика, и что в конце концов длинные шеренги нулей на их банковских счетах сольются и превратятся в один большой, издевательски хохочущий ноль…
   – Красивая игрушка, – сказал один из них, оглядев палубу «Катти Сарк».
   – Красивая, – согласился другой, но странно прозвучало в его устах это слово: он не восхищался – он ставил диагноз.
   Двое обошли весь корабль, и ведьма незримой тенью следовала за ними по пятам.
   – Неплохо, неплохо, – оценивающе сказал первый, осмотрев твиндек и трюм.
   – Да, достойная вещичка, – сказал второй, и это прозвучало как приговор. – Жаль, что она стоит без дела.
   – Знаешь, – сказал первый, – мне пришла в голову забавная мысль.
   – Какая? – заинтересовался второй.
   – Всё в этом мире должно давать прибыль – даже египетские пирамиды и каменные идолы с острова Пасхи. Из этого клипера можно сделать элитный развлекательный центр. «Катти Сарк» – это раскрученный бренд: табак, виски, несметное количество всевозможных кафе и клубов по всему миру. Любая известная личность, политик или бизнесмен, почтёт за честь посетить ресторан, устроенный на борту этого клипера, и любая звезда кино или шоу-бизнеса с радостью оставит здесь не один десяток тысяч долларов – престиж стоит дорого. Этот старый корабль может приносить большие деньги!
   – А если ещё развить инфраструктуру этого элитного центра, – воодушевился его собеседник, – и устроить здесь ещё и казино, и подобрать штат красавиц для интимных услуг VIP-класса…
   – А если ещё одеть этих девочек в короткие рубашки… – усмехнулся первый. – Секс с ведьмой на знаменитом корабле, названном именем ведьмы, – это ново, не так ли?
   – Да, – согласился с ним второй, – идея очень интересная. На низменных инстинктах делаются самые большие деньги: так было, есть, и будет всегда. Конечно, могут возникнуть некоторые сложности – как-никак, «Катти Сарк» считается национальным символом, – но я полагаю, что эта проблема решаемая: всё продаётся, и всё покупается, и деньги могут всё – особенно большие деньги.
   Дальше Нэн уже не слушала, оглушённая чудовищным деловым спокойствием, с которым эти двое говорили о таком. Ведьма не задумывалась о том, насколько серьёзны намерения этих двоих – ей было достаточно того, что такие мысли пришли им в голову. Она знала – эти двое действительно могут сделать это с её кораблём, если захотят. Эти двое и им подобные действительно были хозяевами мира, и миллиарды людей шли по указанному ими пути, не в силах вырваться за рамки страшной системы, задавившей весь мир, – системы, не признававшей ни мечты, ни красоты, и требовавшей только прибыли.
   И ей впервые в жизни – а ведьма видела не только нормандских рыцарей Вильгельма Завоевателя, но и римских легионеров Цезаря, – захотелось убить: не задушить в объятьях любви, а именно убить – так, чтобы кровь этих двоих брызнула во все стороны и окропила потемневшее от времени дерево палубы и бортов её корабля.
   Спасаясь от самой себя, Нэн спряталась в одну из деревянных статуй, стоявших в трюме «Катти Сарк», и закрыла глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать. Она запретила бы себе и думать, но этого ведьма уже не могла сделать. Нэн сидела внутри деревянной скульптуры, изображавшей какого-то чернокожего то ли воина, то ли демона, и чувствовала, как у неё в груди растёт комок – ледяной, но почему-то обжигающий. «Неужели морские ведьмы были правы? – думала она с отчаяньем. – Люди уродуют этот мир, а я, помогавшая им, была не права…». А комок в груди Нэн всё рос и рос, причиняя ей острую боль.
   Она не заметила, как прошло время, как ушли последние посетители, как наступила ночь, и как она осталась одна в своём пустом корабле-музее. Хотя нет, Нэн была не одна – с ней осталась её боль, становившаяся всё сильнее и сильнее. И когда боль в груди сделалась нестерпимой, Нэн заплакала.
   Ведьмы не плачут – Нэн не плакала ни разу в жизни, даже тогда, когда умер старый Джон Уиллис, её Джон. Но теперь она заплакала – от боли, от обиды и от бессилия что-либо изменить. Что с того, что среди людей ещё попадаются настоящие люди? Ведь миром правят совсем другие люди, которых ей даже не хотелось называть людьми…
   Из глаз ведьмы катились жгучие слёзы – огненные слёзы. Пылающие капли слёз Нэн выжгли на деревянной фигуре воина-демона извилистые следы, похожие на причудливую татуировку, скатились на деревянный настил палубы и прогрызли его. Раскалённые слёзы ведьмы Нэн исчезли в досках палубы, но вскоре вернулись – вернулись огненными змеями, быстро расползавшимися по бортам и переборкам. И очень скоро в трюме славного клипера «Катти Сарк» забушевало пламя. Оно перекинулось на твиндек, поползло выше, а затем огонь охватил всё судно…
//-- * * * --//
   «Ранним утром двадцать первого мая 2007 года на «Катти Сарк» возник пожар. Огонь быстро охватил всё судно, уничтожив около восьмидесяти процентов деревянной обшивки и палубных перекрытий. Как сообщил представитель фонда «Катти Сарк» Крис Ливетт, судно будет восстановлено, так как более половины всех его элементов были сняты с корабля во время проводимой сейчас реконструкции и вывезены. Свою поддержку в восстановлении национального символа Великобритании пообещало оказать и британское правительство. Восстановление после пожара обойдётся дополнительно примерно в десять миллионов фунтов стерлингов. Смета проекта по реконструкции «Катти Сарк», начавшегося в ноябре 2006 года, оценивалась в двадцать миллионов фунтов».
   «Большие деньги, – задумался деловой человек, «гражданин мира», прочтя короткую газетную заметку. – Тратить такие деньги на никому не нужные старые дрова – глупость, тем более сейчас, во время бума на рынке ценных бумаг, когда любые деньги можно утроить в считанные месяцы. Разумный ход – так их и надо использовать, а потом вернуть начальную сумму – естественно, за вычетом миллионов моей прибыли, – пусть восстанавливают этот обветшавший и погоревший символ нации на радость старым чудакам и молодым дуракам. Но сначала…».
   Он уже прикидывал в уме многоходовую комбинацию, предназначенную обогатить её инициатора и опустошить карманы тысяч простаков во всех уголках земного шара, когда в тёмном углу его роскошной гостиной, обставленной в викторианском стиле и освещённой пламенем старинного камина, шевельнулась тень. Потом она сгустилась, приняла очертания женской фигуры, и прагматичный «деловой человек» двадцать первого века, свободный от всех суеверий, вдруг почувствовал, как волна ледяного ужаса затопляет его с головы до пят.
   Женщина выглядела странно – на ней была только короткая сорочка, оставлявшая открытыми стройные ноги выше колен и не скрывавшая, а подчёркивавшая соблазнительные формы её тела. Однако деловому человеку было не до эротических эмоций – убийственный взгляд женщины не обещал ему ничего хорошего. «Ведьма! – истошно завопил в сознании «гражданина мира» его собственный страх. – Она хочет меня убить!». Но человек в мягком кресле даже не дёрнулся – он почему-то был уверен, что против этой женщины он бессилен.
   – Если ты посмеешь это сделать, нелюдь, – в голосе женщины звучала презрительная ненависть, – ты умрёшь страшной смертью: это тебе обещаю я, Нэн Короткая Рубашка. Я не убиваю людей, но ты не человек, и тебя я убью. Пусть мой корабль восстановят, а потом уже я решу, заслуживают ли люди этого мира – те, которые ещё остались людьми, – того, чтобы им вернули красоту. Ты меня хорошо понял?
   Не дожидаясь ответа, ведьма исчезла, исчезла мгновенно и бесшумно, словно её тут и не было. А «деловой человек», «гражданин мира», остался сидеть в своём удобном мягком кресле, уставившись остановившимися глазами в пустой тёмный угол роскошной гостиной, слабо освещённый отсветом пламени старинного камина…

   Санкт-Петербург, 2009 год

НАУКА УМЕЕТ МНОГО ГИТИК
Фантастический рассказ

   …Волна накатилась и схлынула, омыв стеклянный глаз перископа. Корветтен-капитан Курт Хартвиг, чуть сгорбившись, всматривался в серую дымку, сочившуюся в окуляр. Где этот чёртов эсминец, выскочивший, словно дьявол из преисподней? И шум винтов пропал – акустик молчит. Застопорил машины и вслушивается? Но почему тогда исчез монотонный стук посылок английского гидролокатора, зловещим градом осыпавших корпус «U-213»? Враг нащупал субмарину, сомневаться не приходилось, и вдруг, вместо грохота рвущихся глубинных бомб – тишина. И ещё эта серая муть, непонятно откуда взявшаяся – пару минут назад видимость была более-менее сносной. Zum Toifel – чертовщина какая-то…
   И тут серая пелена рассеялась – разом, словно стёртая, – и подводник кригсмарине невольно зажмурился от яркого солнечного света, расплескавшегося по штилевой глади моря. Как же так, недоумённо подумал Хартвиг, ведь только что было волнение три-четыре балла, и суда атакованного им конвоя грузно раскачивались, и шустрые корветы охранения подпрыгивали на волнах, и небо над Атлантикой затягивала пасмурная хмарь, а теперь…
   Но довести свои размышления до конца ему не удалось, потому что, открыв глаза, Курт увидел прямо перед собой, на расстоянии всего нескольких кабельтовых, белый лайнер. Цель была идеальной: она находилась на курсовом угле, близком к нулю, и стояла без хода – не нужно напрягать «форхальтерехнер» [21 - «Форхальтерехнер» – автомат торпедной стрельбы на немецких подводных лодках времён Второй мировой войны.] расчётом торпедного треугольника, бей в упор! Он успел удивиться странным очертаниям лайнера – стремительным и зализанным, Хартвигу ещё не доводилось видеть таких кораблей, – но инстинкт охотника сработал автоматически. Думать особо некогда, а в том, что это противник, сомнений не было – кто ещё может шляться в этих водах? И водоизмещение приличное, не меньше десяти тысяч тонн – «папа Дениц» будет доволен.
   И корветтен-капитан Курт Хартвиг, командир «U-213», без колебаний нажал кнопку на стойке управления стрельбой, размещенной в центральном посту.
   …Джон Бишоп полурасслабленно сидел в удобном вращающемся кресле, поглядывая на экран сонара. Именно полурасслабленно: привычки, вколоченные в подсознание Бишопа годами службы во флоте Её Величества, въелись намертво. Старший гидроакустик элитной яхты, принадлежавшей одному из известнейших олигархов мира, работал, работал честно и добросовестно, тем более что работа его оплачивалась хозяином белокурой красавицы куда щедрее, чем служба на кораблях британского военно-морского флота, и Джон ни в коем случае не желал её потерять. Весь экипаж «Элиты» состоял из бывших морских офицеров королевского флота – строгий отбор прошли лучшие из лучших, причём лучшие не только по уровню профессионализма, но и по отношению к работе. Мультимиллиардер трепетно относился к своей драгоценной персоне – даже своих личных телохранителей он набирал из ветеранов службы SAS [22 - SAS – специальная воздушная служба британской короны.]. Яхта вообще была хорошо защищена от всяких нежелательных случайностей: при скорости в сорок узлов она имела превосходную непотопляемость и живучесть, пуленепробиваемые стёкла, систему обороны от ракетного нападения и даже двенадцатиместную подводную лодку, на которой хозяин и его приближённые могли уйти, если нападение на «Элиту» всё-таки увенчается успехом. И частью защитного механизма яхты был её старший гидроакустик Джон Бишоп, исправно выполнявший свои обязанности.
   Пискнул сонар. Джон бросил взгляд на экран и похолодел: там красовалась очень характерная отметка. Это была подводная лодка – бывший офицер флота Её Величества умел классифицировать подводные цели. Но он не мог понять одного: почему сонар засёк цель так близко, всего в трёх кабельтовых от яхты, когда должен был обнаружить её гораздо раньше, за три мили? Откуда появилась эта проклятая лодка, из какой преисподней вывалилась она – внезапно и молниеносно! – в безмятежные глубины Карибского моря? Но думать над этим было уже некогда.
   – Мостик – акустику! Подводная цель… пеленг… глубина погружения…
   На мостике отреагировали мгновенно – под кормой «Элиты» вспух белый бурун, выбитый копытами ста тридцати тысяч лошадей, запряженных в судовые машины.
   Поздно.
   От большой отметки отделились четыре маленькие.
   «Торпедный веер…» – отрешённо подумал Бишоп.
   Законы физики неумолимы – «Элита», роскошная яхта водоизмещением тринадцать тысяч тонн, не могла в считанные секунды рвануть с места, как гоночный глиссер.
   Первая торпеда ударила в корму, разворотив её и подняв высоченный столб воды, перемешанный с огнём, дымом и обломками. Ещё две смертоносные рыбины пощадили начавшую двигаться яхту, пройдя мимо, а четвёртая воткнулась в середину корпуса, но, к счастью для всех находившихся на борту, не взорвалась.
   Пассажиры изувеченной «Элиты» с ужасом ждали «контрольного выстрела», однако его не последовало.
   Джон Бишоп не верил своим глазам – экран сонара был девственно чист.
   Таинственная субмарина бесследно исчезла в никуда – так же необъяснимо, как и появилась.
//-- * * * --//
   …Вице-адмирал Тюити Нагумо был мрачен. Всё шло не так, как задумывалось перед началом операции против острова Мидуэй. Подавить береговую авиацию американцев не удалось, значит, начавшиеся с раннего утра воздушные атаки будут продолжаться. Богиня Аматерасу пока что хранит своих сыновей – все корабли ударного соединения невредимы, – но уповать на милость богов опрометчиво: настроение небожителей переменчиво. И главное – где-то рядом притаились вражеские авианосцы: об этом говорило появление палубных торпедоносцев янки, причём в большом числе. Американцы знают, где находятся корабли Нагумо, и наносят по ним удар за ударом, а японский адмирал пребывает в неведении. Итог предсказуем: в бою авианосных соединений победит тот, кто первым обнаружит противника. На палубах четырёх лучших авианосцев Императорского флота готовы к вылету десятки боевых машин, пилотируемых ветеранами Пёрл-Харбора, – сила, способная пустить на дно целую эскадру, – но воин не может направить остриё меча в пустоту: воин должен видеть врага. О, боги…
   – Господин адмирал, – на скуластом лице штабного офицера отражалась вся гамма эмоций, от облегчения до восторга, – донесение разведывательного самолёта с крейсера «Тонэ». Обнаружен корабль, похожий на авианосец – очень крупный. Расстояние до цели…
   – Авианосец или похожий на авианосец? – переспросил Нагумо.
   – Пилот не уверен, – офицер замялся, – в районе местонахождения цели туман. Но судя по размерам и очертаниям…
   – Поднимайте ударную волну, – перебил его адмирал. – Ждать больше нельзя!
   Тягучее напряжение лопнуло порванной струной. Самолёты взлетали один за другим: пикирующие бомбардировщики «Аити-99», бомбардировщики-торпедоносцы «Накадзима-97», истребители «Мицубиси-00». Выстроившись, крылатые машины полетели к победе и славе – адмирал следил за ними в бинокль, пока они не скрылись за горизонтом.
   Теперь оставалось только ждать – и, конечно, молиться.
   …Настроение у капитана Ивенса Маклоски было превосходным. С каждым оборотом винта «Тексако Пасифик» приближался к родным берегам, удаляясь от Персидского залива. Конечно, сомалийские пираты резвятся западнее, и американский флаг внушает им страх и уважение (что в принципе одно и то же), но кто их знает, этих безбашенных черномазых – с них станется полезть на рожон. Интересно, а как политкорректно называют африканских негров? Афроафриканцы? А, неважно: в мыслях (да ещё при том, что вокруг от горизонта до горизонта океан и ни одного адвоката) можно называть вещи своими именами. И хорошо, что эти афро-как-их-там остались далеко за кормой, за тысячи миль.
   Капитан окинул взглядом просторную ходовую рубку, вышел на крыло мостика и с наслаждением вдохнул свежий морской воздух без малейших следов автомобильного смога. Даже на ходу ему тут делать нечего: корабль ведёт авторулевой, и сигнализация немедленно сообщит, если что-то будет не так. Новейшие супертанкеры предельно автоматизированы: кораблём управляет компьютер. По расчётам, при такой степени автоматизации достаточно иметь команду всего из шести человек, и только вмешательство психологов, опасавшихся неадекватных действий членов столь малочисленного экипажа, месяцами находившегося в недрах исполинской стальной коробки водоизмещением четыреста тысяч тонн (где запросто можно заблудиться), заставило судовладельцев увеличить количество людей на борту вдвое.
   – Прекрасная погода, сэр! – услышал он за спиной и обернулся.
   Жизнерадостная физиономия старпома Мюррея излучала полное довольство бытиём.
   – Кофе, капитан?
   – Не откажусь, Фред.
   Чиф скрылся в рубке, а капитан ещё раз обвёл взглядом океан и чуть не выругался: ну надо же, накаркал!
   Сияющее небо быстро затягивала какая-то сероватая дымка, выглядевшая довольно зловеще. Ивенс никогда раньше не видел такого странного тумана, и это ему не нравилось: неизвестное и непонятное всегда таит угрозу – эту аксиому знали ещё первобытные люди.
   Вернувшийся Мюррей тоже увидел расползавшуюся серую дымку, потом посмотрел на озабоченное лицо Маклоски и молча нырнул обратно в рубку.
   – Показания всех приборов в норме, – доложил он через минуту. – Температура воды и воздуха, атмосферное давление, скорость ветра – всё без изменений. Непонятка какая-то…
   Несколько минут они оба созерцали загадочное явление природы, подозревая какую-то пакость, однако ничего страшного не произошло, хотя серый туман колыхался уже рядом, у самых бортов «Тексако Пасифик».
   – Ну, и где обещанный кофе? – нарочито бодро спросил капитан, разрушая тягостное молчание.
   – Момент!
   Так прошло полчаса. Супертанкер шёл в сером мареве, но экран радара был чист, и оба моряка окончательно успокоились – стоит ли сходить с ума из-за какого-то там тумана? В конце концов, это же не ядовитый газ, иначе они давно уже откинули бы копыта. А потом зыбкая завеса раздёрнулась, и Маклоски с Мюрреем почти одновременно увидели в небе рой чёрных точек. Точки приближались, превращаясь в крестики.
   – Самолёты, – произнёс Мюррей, подняв к глазам бинокль. Особого беспокойства в его голосе не было: самолёты и самолёты, подумаешь. Мало их летает? Неподалёку военные базы Пёрл-Харбор и Мидуэй, где этих самолётов – как пчёл в улье.
   Но капитан, тоже рассматривавший в бинокль приближавшуюся эскадрилью, почему-то не разделял спокойствия своего подчинённого. Ивенсу что-то не нравилось, и вскоре он понял, что именно.
   – Странные они какие-то, – проговорил он, не отрываясь от бинокля, – как будто…
   Он не договорил, но чиф его понял, потому что и сам уже заметил эту странность. Самолёты были старинными, словно выпрыгнувшими из кадров кинохроники времён Второй мировой. И с помощью мощной оптики на их плоскостях можно было различить красные круги: опознавательные знаки японских военно-воздушных сил.
   – Кино снимают, что ли? – неуверенно предположил Мюррей. – «Пёрл-Харбор-2»?
   А через пару минут обоим стало не по себе: самолёты начали пикировать на мирный танкер, не имевший на борту никакого оружия. Чиф хотел что-то сказать, но поперхнулся, глядя округлившимися глазами на боевые машины – их неубирающиеся шасси напоминали хищные когти, – падавшие на корабль и уже хорошо видимые без всякого бинокля.
   Первый самолёт с рёвом пронесся над мостиком. У борта «Тексако Пасифик» вырос столб вспененной воды. Громыхнуло.
   – What fuck is it? – ошеломлённо выдохнул капитан. – What fuck is going on?
   Вопрос выглядел риторическим, но ответ был получен незамедлительно: следующая бомба вспорола палубу, разодрав проложенные по ней трубопроводы. И все звуки исчезли в ликующем рёве пламени, вырвавшемся на свободу.
   …Адмирал Нагумо имел основания быть довольным. Пикировщики доложили о пяти прямых попаданиях в атакованный американский авианосец и о сильнейшем пожаре на его борту. А когда к месту боя подоспели торпедоносцы, делать им было уже нечего. Горящий корабль исчез, и это могло означать только одно: он потоплен.
//-- * * * --//
   …Во рту скопилась тягучая слюна. Алексей погонял её языком и сплюнул. Плевок повис на тонкой травинке, раскачав её своей тяжестью. «Вот если бы можно было так же выплюнуть страх» – подумал Алексей. Ему было страшно всякий раз, когда он отправлялся к железке на очередную операцию – себя не обманешь. И Алексей не обманывал себя – он давил свой страх, нещадно размазывая его по тёмным закоулкам сознания, и бросился бы в драку с любым, кто только посмел бы назвать его трусом. И было у Алексея верное средство для борьбы со страхом: каждый раз, когда страх выползал и начинал покусывать, вспоминал он выжженную карателями родную деревню, и печные трубы на месте изб, и трупы женщин и детей, и мерзкий сладковатый запах тлена, и душный смрад горелого человечьего мяса. И тут же страх его исчезал бесследно, смытый потоком жгучей ненависти, утолить которую можно только кровью тех, кто пришёл из Германии сюда, в Россию, и сотворил такое.
   Он скосил глаза на лежавшего рядом с ним Мишку, напряжённо всматривавшегося сквозь кусты в железнодорожную насыпь. Мишка, наверно, тоже боялся, идя на задание, хотя Алексею иногда казалось, что в душе у этого тринадцатилетнего паренька, на глазах у которого убили всю его семью, от мала до велика, не осталось ничего, кроме ненависти. Алексею эта мысль впервые пришла в голову, когда Мишка, по-волчьи ощерившись, при нём перерезал глотки троим раненым немцам, оставшимся лежать на раскисшей от дождя дороге после того, как партизаны распушили немецкую колонну, неосторожно сунувшуюся в лес.
   Со стороны насыпи донеслось тарахтение дизельного движка. Постукивая колёсами на стыках, проехала патрульная дрезина; сидевшие в ней солдаты смотрели насторожённо, не выпуская из рук карабинов – неуютно чувствовали себя завоеватели в здешних лесах.
   – Пошли, – негромко сказал Алексей, как только дрезина скрылась за поворотом. Он знал: немцы ездят по расписанию, и у них с Мишкой на всё про всё есть минут пятнадцать. Вроде бы и немного, но при известной сноровке… А сноровка у обоих была – не впервой. И ещё – очень кстати из лощин по обе стороны насыпи на всём её видимом протяжении пополз плотный серый туман. Это хорошо, это просто здорово – в таком тумане и за десять шагов не различишь, что кто-то копошиться на рельсах.
   Они ящерицами скользнули к насыпи, волоча за собой ящик с тротилом. Сапёрные лопатки вгрызлись в податливую землю; яма под рельсом быстро углублялась. Так, теперь запихнуть, присыпать, утрамбовать. И ещё – приладить «вертушку»: две метровые тонкие рейки, закреплённые под прямым углом другу к другу и связанные с взрывателем. Немцы в последнее время начали прицеплять к эшелонам – впереди паровоза – платформы, гружёные камнем. При взрыве платформа летела под откос, зато паровоз оставался цел, и подорванный железнодорожный состав мигом ощетинивался и начал отплевываться огнём во все стороны. Но на хитрую задницу, как говорится, найдётся инструмент с нужной резьбой: партизаны в ответ стали снабжать подрывные заряды самодельными реечными «приборами кратности». Ось первой колёсной пары платформы пригибала торчавшую первую рейку, одновременно заставляя вторую рейку встать вертикально. Задние колёса платформы-трала поворачивали и эту рейку, взводя взрыватель, и когда натужно пыхтевший паровоз наезжал на мину… Алексей знал, что происходит тогда: он не единожды это видел.
   – Всё, – выдохнул Алексей. – Уходим!
   Они кубарем скатились с насыпи и, пригибаясь, бросились к спасительным кустам. Серый туман не рассеивался, и это было хорошо – это было просто замечательно.
   В серой пелене за их спинами раздался долгий ноющий гудок, а потом послышался шум приближавшегося поезда.
   …Пассажиры скоростного экспресса были заняты своими делами. Кое-кто смотрел в окно, хотя на что там смотреть? Чай, не Анталия и не Египет, да ещё какая-то серая взвесь затянула всё вокруг. Каждый из пассажиров – кроме тех, кто дремал, и видел (или не видел) сны, – был занят своими обычными повседневными мыслями: мыслями о бизнесе, о деньгах, о предстоящих встречах, о любовниках и любовницах, о прошлом, будущем и настоящем. Они ещё не знали, что у многих из них настоящего скоро не будет, а будущего уже нет.
   Взрыв ударил тепловозу под дых и сбросил его с рельсов. За ним с высокой насыпи посыпались вагоны, сминаясь как игрушечные и превращая в кровавую кашицу сидевших в них пассажиров со всеми их мыслями, надеждами и чаяниями.
//-- * * * --//
   …Журналистов на пресс-конференции набралось чуть ли не больше, чем учёных, получивших приглашения или прибывших по собственной инициативе. Нюх у акул пера и осьминогов клавиатуры был отменным: им хватило одних намёков на то, что речь пойдёт о чём-то крайне необычном, из ряда вон выходящем. А необычное – это такой факт, который (если, конечно, его хорошенько поджарить) обыватель схрумкает за обе щёки и попросит добавки. Интриговало и главное действующее лицо предстоящего шоу: Роберт Ли, будучи сыном афроамериканца и китаянки, мало того что олицетворял собой политкорректность, но ещё и прославился как учёный «новой генерации» – у этих ребят, в отличие от яйцеголовых ортодоксов, таланты и способности прекрасно сочетались с умением (и большим желанием) пиариться на все сто.
   Зал загудел, когда профессор Роберт Ли – моложавый, спортивного вида, в хорошем костюме и с улыбкой в тридцать два зуба, – поднялся на трибуну.
   – Господа, – произнёс он с отрепетированным артистизмом, – я хочу сообщить вам о событиях фантастических, но, – он сделал хорошо рассчитанную паузу, – подкреплённых неопровержимыми доказательствами. Эти события, господа, могут заставить нас полностью изменить все наши представления о Мироздании.
   Зал затаил дыхание – начало было многообещающим. Журналисты вовсю насиловали свою аудиовидеоаппаратуру.
   – Начнем с того, – Роберт коснулся пульта, установленного на трибуне, и на стенном экране возникло изображение корабля, хорошо знакомого многим обитателям планеты, – что месяц назад на яхту «Элита», принадлежащую весьма уважаемому гражданину мира, было совершено пиратское нападение. Яхта была торпедирована, и не затонула только благодаря высочайшему качеству своей постройки. Однако это всего лишь преамбула, главное в этом событии – загадочные обстоятельства нападения. Подводная лодка, атаковавшая «Элиту», появилась и исчезла совершенно необъяснимо: показания гидроакустика Джона Бишопа подтверждены видеозаписью. А самое главное: в корпусе яхты осталась неразорвавшаяся торпеда, выпущенная таинственной субмариной. Вот копия выписки из акта технической экспертизы, – на экране появилось укрупнённое изображение листа бумаги. – Установлено, что это торпеда типа «G7»: такими торпедами был вооружён флот гитлеровской Германии. Эта торпеда был изготовлена в сорок втором году.
   – Международные террористы вооружены музейными экспонатами? – насмешливо спросил кто-то. – Наверно, поэтому-то она и не взорвалась.
   – Международные террористы вооружены современным оружием, – невозмутимо парировал докладчик, – денег у них предостаточно. Ваша гипотеза имела бы право на существование, если бы не одно «но». Благодаря немецкой педантичности и дотошности расследования, удалось установить, что торпеда с таким заводским номером находилась на борту германской подводной лодки «U-213», потопленной 31 июля 1942 года глубинными бомбами британских шлюпов «Эрн», «Рочестер» и «Сэндвич» в Атлантике, восточнее Азорских островов. Возникает вопрос: как могла эта торпеда семь десятилетий спустя быть выпущенной в Карибском море? Номер подлинный – ни о какой фальсификации не может быть и речи.
   Зал потрясённо молчал. Несмотря на всю шумиху, поднятую всеми мировыми СМИ вокруг «Карибской атаки», такие подробности до сих пор не стали достоянием публики – оставалось только изумляться пронырливости мистера Ли, сумевшего выцарапать их у государственных и частных комиссий, занимавшихся расследованием «нападения века».
   – Далее, – продолжал учёный, довольный произведённым эффектом. – Три недели назад в Тихом океане подвергся воздушному нападению супертанкер «Тексако Пасифик». В результате пяти попаданий бомб танкер загорелся, выгорел полностью, и через сутки затонул во время попытки спасательного судна «Эдвенчурер» взять его на буксир. К счастью, экипаж спасся, покинув пылающий корабль в специальной огнезащищённой шлюпке. И у меня есть фотографии, сделанный старшим помощником «Тексако Пасифик» на мобильный телефон.
   Изображение на экране вновь сменилось: теперь там были самолёты архаичного вида.
   – Экспертами установлено, – торжественно заявил профессор, – что это палубные пикирующие бомбардировщики типа «99» – D3A «Аити», известные также под названием «вэл». Такие машины стояли на вооружении авианосцев Императорского флота Японии в 1942–1945 годах, в ходе войны на Тихом океане. Именно такие бомбардировщики атаковали Пёрл-Харбор, господа. Хотел бы я побывать в музее, – он поискал глазами автора ироничной реплики, – в котором выставлены подобные экспонаты, да ещё в боеспособном состоянии и в таком количестве.
   По залу пронёсся малочленораздельный, но явно взволнованный ропот.
   – Кроме того, – веско уронил Роберт Ли, – за последние две недели в мире произошло ещё несколько загадочных случаев. Это и крушение поезда в России, и авария во Франции, где на скоростном шоссе автомобиль столкнулся с дилижансом девятнадцатого века, и появление в Лондоне, на Трафальгар-сквер, лохматого субъекта в звериных шкурах и с дубиной в руке. Упомянутый субъект рычал, пугал прохожих, проломил дубиной стёкла трёх автомобилей, а когда блюстители порядка попытались его задержать, он бесследно исчез, – последовала ещё одна многозначительная пауза, – …так же внезапно, как и появился. Да, многие из этих случаев могут быть объяснены тривиально – теракт, мистификация, но…
   – Простите, – подал голос седовласый мужчина в первом ряду. – Всё это, конечно, представляет известный интерес. Для них, – седовласый небрежно махнул рукой в сторону журналистов, исправно державших охотничью стойку, – но не для серьёзной науки, которую мы здесь представляем, коллега.
   – Я с этого и начал, мистер Лоуренс, – с еле уловимым сарказмом ответил Роберт, – сказав, что речь пойдёт о событиях, которые, – он процитировал самого себя, – могут заставить нас полностью изменить наши представления о Мироздании. Во всех упомянутых случаях есть одна общая черта: все свидетели говорили о каком-то сером тумане, неизменно появлявшемся там, где эти события имели место быть. Я консультировался с климатологами, пытаясь понять, что же это за туман, появляющийся как по заказу, но вразумительного ответа так и не получил. И тогда я сделал предположение, которое на первый взгляд может кому-то, – он посмотрел на Лоуренса, – показаться сумасшедшим.
   Зал замер, почувствовав, что профессор подошёл к самому главному. Журналисты превратились в символ напряжённого внимания.
   – Как известно, теория Эверетта [23 - Многомировая интерпретация Эверетта (англ. Many-world interpretation) – интерпретация квантовой механики, которая предполагает существование «параллельных вселенных».], не признанная серьёзной наукой, – с этими словами профессор ещё раз бросил короткий взгляд на седовласого, сидевшего с недовольным видом, – но и не опровергнутая, весьма изящно постулирует существование параллельных миров. И я скажу следующее: все упомянутые загадочные случаи легко объяснимы с точки зрения многомерности Мироздания, более того, они являются доказательством его многомерности!
   В тишине зала шуршащие щелчки фотокамер казались орудийными выстрелами.
   – Существует множество Реальностей-копий нашей Реальности – той, в которой все мы с вами живём, – и ход событий в этих Реальностей несколько иной. Пространственно-временной континуум «дышит», если так можно выразиться, он не статичен, он, как и всё во Вселенной, движется. И при определённых условиях параллельные Реальности касаются друг друга и взаимопроникают одна в другую, причём с рассогласованием в пространстве и времени – я назвал это явление коррозией континуума. Вот так и появились в нашем мире немецкий подводник, жаждавший топить всё, что плавает; японские самолёты, выполнявшие боевую задачу; и неандерталец, охотившийся на автомобили в Лондоне. А серый туман – это своего рода оптический эффект, сопровождающий явление темпоральной коррозии.
   – А почему тогда этого не происходило раньше? – спросили из зала.
   – Во-первых, очень может быть, что происходило. В анналах истории человечества есть масса упоминаний о труднообъяснимых событиях, причинами которых могло быть соприкосновение Реальностей. Однако сведения об этих событиях скудны и погребены под ворохом домыслов, поэтому отделить зёрна от плевел весьма затруднительно. А во-вторых – вполне вероятно, что мы сами качнули континуум и резко усилили его коррозию. Большой адронный коллайдер развил невиданную мощность – энергия протонных пучков измеряется тераэлектронвольтами. Равновесие в нашей области Вселенной нарушилось, и…
   – Ну, знаете ли! – побагровевший Лоуренс вскочил с места. – Весь ваш предыдущий околонаучный бред я ещё как-то воспринимал, но это уже профанация! Я сильно сомневаюсь в вашей компетенции, коллега, – вы хоть представляете себе, что такое БАК, как он работает, и для чего создан? Что вы вообще знаете, профессор Ли?!
   – Как сказал один мудрый человек, – с достоинством ответил Роберт, – я знаю, что ничего не знаю. А вы, коллега, точно знаете, к чему могут привести попытки нащупать бозон Хиггса, или, как его ещё называют, частицу бога? Что будет, если любопытное человечество тронет своим шаловливым пальчиком этот гипотетический первокирпичик?
   Лоуренс молчал, открывая и закрывая рот, не находя слов от возмущения.
   А профессор Роберт Ли, умело ведя своё хорошо отрежиссированное шоу и уже не обращая внимания на взбешённого учёного, обратился к аудитории:
   – Вот, собственно, и всё, господа. Если у вас есть вопросы…
   Зал забурлил. Журналисты неистовствовали. В воздухе отчётливо пахло сенсацией…
//-- * * * --//
   Министр пребывал в очень пасмурном расположении духа (и это ещё мягко сказано). Надо было что-то говорить по поводу катастрофы пассажирского поезда и, хуже того, надо было что-то делать. А он, как назло, не знал, кому и что можно и нужно говорить (не говоря уже о каких-то реальных действиях – тут вообще полный мрак). Министру хотелось сорвать на ком-нибудь накопившуюся злость, но все его зашуганные подчинённые, хорошо знавшие нрав своего начальника, предусмотрительно попрятались по норам.
   – Разрешите, Сергей Сергеич?
   Министр обернулся. В дверях кабинета стоял его референт: стройный, подтянутый, невозмутимый. Управленец «новой генерации», которых теперь называют менеджерами.
   – Чего тебе? – буркнул хозяин кабинета, борясь с желанием запустить в голливудскую физиономию своего помощника чем-нибудь тяжёлым.
   Референт, нимало не смутившись – привык, знаете ли, поднаторел, – подошёл к столу, за которым восседал грозный шеф и положил перед ним на стол нетолстый журнал в цветной обложке.
   – Что это? – брюзгливо процедил министр, скосив глаза на журнал. – «Фантастика»? Б…, ты бы мне ещё «Плейбой» приволок! На кой мне эта макулатура?!
   – Сергей Сергеич, эта макулатура может быть вам полезной, – кротко ответствовал референт. – Там есть один рассказик небольшой – вот закладочка. Прочтите, уделите время. И обратите внимание на третью часть и финал, я там подчеркнул наиболее важные моменты. Мне кажется, это именно то, что нам нужно.
   Хмыкнув, министр развернул журнал. Референт замер у стола в позе почтительной покорности, исподтишка наблюдая за выражением лица хозяина кабинета.
   Министр читал. Когда он добрался до помеченных абзацев, брови его шевельнулись, из чего референт сделал вывод, что до шефа дошло. И не ошибся.
   Закончив читать – рассказ действительно был коротким, – министр поднял голову. В глазах его явственно прослеживались искорка интереса и шевеление мысли.
   – Да, небезынтересно, – задумчиво протянул он. – Вот что, братец, зайди ко мне, – он бросил взгляд на часы, – минут через двадцать. Я тут пока помозгую, а потом мы с тобой это дело обсудим.
   Референт дисциплинированно исчез, а хозяин кабинета погрузился в размышления.
   «Параллельные миры, значит… Партизаны Великой Отечественной, подрывающие эшелоны… А что? Это идея! Электорат верит в гороскопы, в конец света по календарю майя, в заряженную воду, приложение которой к больному месту придаёт заднице здоровый цвет лица, в контактёров-инопланетян. Так почему бы электорату не поверить и в параллельные миры, воздействующие на наш мир? Шикарная версия, особенно если подать её с размахом и завернуть в красивую научную обёртку, сославшись на авторитеты (которым ой как нужны деньги)! Наука – это, знаете ли… Наука умеет много гитик, – вспомнилось ему (был когда-то карточный фокус, закодированный этой фразой), – вот пусть она все эти свои гитики на гора и выдаёт. Власть должна всё знать и быть в себе уверенной – только тогда русский человек будет её уважать. А когда власть мямлит что-то нечленораздельное, русский человек мигом чует эту неуверенность, и тут уже ни о каком уважении к власти говорить не приходится. Но покаместь ни одна из версий катастрофы не работает на авторитет власти. Если свалить всё на террористов, то возникает вопрос, а куда же вы смотрели? Почему у вас на одном и том же месте каждый год через год поезда подрывают? А если признать техногенную аварию, это вообще ни в какие ворота – тут у электората уже другие вопросы возникнут. А вот ежели своё веское слово скажет наука, которая умеет очень много гитик… Темпоральная коррозия – звучит-то как завлекательно, прям как блатная музыка! Головастый всё-таки парень этот мой манагер…».
   Он ещё раз прочёл последнее предложение фантастического рассказа, подсунутого ему референтом. «В воздухе отчётливо пахло сенсацией…» – да, это именно то, что нужно!
   Настроение заметно улучшилось. Министр бодро встал из-за стола, пересёк кабинет, подошёл к стенному бару, замаскированному деревянной панелью, и привычно набулькал в маленький хрустальный стаканчик коньяка «для поднятия тонуса и конуса». Выпил одним глотком, удовлетворённо крякнул, и тут вдруг ощутил затылком, как за его спиной что-то изменилось, причём сильно. Не выпуская из рук пустого стаканчика, он обернулся.
   В первую секунду ему показалось, что он сошёл с ума – вот так просто и без затей, в одночасье. Его знакомый кабинет выглядел странно. От евростандарта не осталось и следа, и назвать кабинет кабинетом язык уже не поворачивался: к этому… м-м-м… помещению со сводчатым потолком, массивными лавками вдоль стен, дубовым столом, изразцовой печью и узкими окошками более всего походило старинное название «хоромы». А за окнами была Москва – но не привычная Москва двадцать первого века с её высотными зданиями и морем огней, а низенькая, деревянная, украшенная золотыми луковицами многочисленных церквей. Впрочем, разглядеть толком эту заоконную Москву министру не удалось: панорама была подёрнута какой-то серой хмарью, накрывшей город и облепившей оконные стёкла.
   А в следующую секунду он заметил, что изменилась и его одежда: на ногах появились мягкие сапоги, а вместо привычного делового костюма министр – или уже не министр? – был одет в нечто вроде длинного распахнутого пиджака, густо шитого золотом. «Как же оно называется? – растерянно подумала жертва галлюцинаций. – Сюртук? Кафтан? Охабень? Или похабень? Я не обязан знать названия всей старинной мануфактуры, мне деньги платят не за это…».
   Умственное расстройство тем временем прогрессировало: к зрительным галлюцинациям добавились слуховые. Из-за тяжёлых резных дверей – там вроде бы раньше находилась приёмная? – донёсся испуганный вскрик, быстро перешедший в придушенный хрип. Министр похолодел, нутром чуя недоброе.
   Двери с треском распахнулись, и в кабинет-хоромы ворвались троё дюжих молодцев, бородатых и неулыбчивых. Они были в красных кафтанах, а в руках держали топоры на двухметровых древках; железные лезвия топоров, напоминавшие формой молодой месяц, тускло поблескивали.
   «Стрельцы, – автоматически отметило сознание. – Бердыши».
   Из-за спин одетых в красное появился одетый в чёрное. И судя по тому, как шустро потеснились стрельцы, давая ему дорогу, он был старшим этой экзотической группы захвата. Министр посмотрел чёрному в глаза, и нутряной холодок усилился. У одетого в чёрное были глаза профессионального убийцы и одновременно любителя – не в смысле непрофессионала, а в смысле любителя терзать и мучить, и предавать смерти.
   – Ну, боярин, – хрипло сказал чёрный, ухмыльнувшись волчьей усмешкой, – выпала тебе честь великая: сам Малюта Скуратов видеть тебя желает. Ведомо ему, что возгордился ты безмерно да злоумышлять начал против царя-батюшки. И хочет Малюта-милостивец тебя кой о чём спросить да услышать, что ты ему на это ответишь собственноустно. Пошли, мил человек, – негоже Малюту-благодетеля ожиданием томить.
   Министр стиснул в кулаке хрустальный стаканчик – последний привет его прежнего мира, исчезнувшего незнамо куда, – и крепко зажмурился, твёрдо решив не открывать глаза как можно дольше: авось галлюцинация рассосётся.
   Но поиграть в жмурки не получилось. Уже через мгновение он широко открыл глаза, а заодно и рот, громко вскрикнув от боли, – стрельцы деловито и сноровисто заломили ему руки за спину и поволокли на выход.
   …Референт сидел у себя, то и дело поглядывая на часы. Выждав положенное время – сказано был зайти через двадцать минут! – он направил стопы в начальственный кабинет. В приёмной никого не было – ни секретаря, ни охраны, – что несколько удивило референта, как удивила его и полуоткрытая дверь министерского кабинета.
   – Сергей Сергеич, – спросил он дверную щель, – к вам можно?
   Тишина.
   Референт бочком протиснулся в кабинет, и брови его – личный индикатор удивления – поползли вверх. Кабинет был пуст, хотя референт был уверен на все сто процентов, что министр никуда не уходил, и даже не собирался этого делать. Но – факт оставался фактом: в кабинете никого не было, только лежал на монументальном столе журнал «Фантастика», да на полу под приоткрытой панелью стенного бара искрился серебром маленький хрустальный стаканчик, опрокинутый набок.

   Санкт-Петербург, 2009 год

В КАЖДОЙ ШУТКЕ…

ОЧЕНЬ МЕЛКАЯ ПАКОСТЬ
Сказка

   Всевышний был раздосадован. Точнее, раздражение Создателя не имело границ. Эти его творения осмелились действовать самостоятельно! Они, продукт его высокоразвитого интеллекта и результат его трудов праведных, пренебрегли его же ценными указаниями и отмочили такое, что впору прибегать к крайним мерам для наказания виновных. А этот его якобы помощник? Вот ведь гад! Ведь чуял же Творец, печёнкой-селезёнкой чуял: чересчур шустрый ангел замышляет какую-то пакость. Надо было доверять предчувствиям… Ничего, поползает теперь на брюхе, аспид, попресмыкается, змей подколодный!
   А как всё славно было задумано! И началось так гладенько, в полном соответствии с принятым планом развития и реконструкции, утверждённым в таких высоких инстанциях, что и не разглядишь – нимб свалится голову задирать! А сколько сил потрачено – хотя бы для того, чтобы добыть в смежных Реальностях дефицитные стройматериалы для возведения небес, тверди и всего прочего антуража! И первые этапы работ прошли в ударном темпе, в рекордно сжатые сроки – всего за одну рабочую неделю. Без сверхурочных! Зато потом…
   Первая проблема возникла с Первой Женщиной. Эта особь сразу выказала норов! А уж он так старался сотворить её по своему образу и подобию – то есть такой, какой и должна быть идеальная женщина в его божественном представлении. Не получилось… Да наверно, и получиться не могло – Бог понял, что всё дело в той давней романтической истории его юности, случившейся за тридевять Миров и измерений отсюда. Была там у того, кто ныне зовётся Создателем, первая любовь. И, как очень часто бывает, – неразделённая. До сих пор горько… Где-то сейчас эта подлая Она, посмеявшаяся над ним так жестоко? По слухам, сделала карьеру, руководит крупным районом Вселенной и, конечно, думать не думает о маленьком курьёзе из далёкого прошлого. А вот он помнит… С тех самых пор и поселилась в глубине его божественной души стойкая неприязнь ко всему, в чём есть хоть капелька женского начала.
   Когда Бог сотворил Лилит, то чуть не вздрогнул, едва взглянув на неё – получилась почти точная копия той самой первой его любви (хорошо ещё, подручные не обратили внимания на смятение руководителя). И очень скоро выяснилось, что сходство оказалось не только внешним, но внутренним. Лилит чётко и недвусмысленно дала понять Творцу, что она женщина; следовательно, существо самодостаточное и своенравное; и терпеть его, Бога, указаний и рекомендаций по любым вопросам (особенно относящимся к сексуальной сфере) отнюдь не намерена. Хорошо ещё, что Создателю удалось грамотно составить рапорт наверх. В указанном документе Бог сообщил, что по форс-мажорным обстоятельствам в Первой Женщине доверенного его попечению Мира реализовалось тёмное (сиречь бесовское) начало, а посему данный образчик Человека Разумного является бракованным и подлежит немедленной экстерминации. Бог изложил все свои соображения достаточно убедительно, получил соответствующее разрешение, и Лилит исчезла. Адам немного похныкал, но Творец успокоил чадо, пообещав сделать ему новую игрушку (а заодно аккуратно стерев из памяти Первого Мужчины все сладкие воспоминания об испытанном в объятьях Лилит).
   Со Второй Женщиной вышло гораздо удачнее. Создатель решил прибегнуть к клонированию, дабы мужское начало донора (Адама) бесповоротно задавило бы любые взбрыки женского начала клона (Евы). И результат генетического эксперимента вполне удовлетворил Творца – поначалу.
   Сладкая парочка безмятежно разгуливала в райских кущах (в экологически идеальной среде обитания), не ведая никаких забот-хлопот и радуя сердце Отца-Вседержателя. При этом Адам и Ева никак не реагировали на то, что их тела открыты взглядам друг друга во всех внешних анатомических подробностях. Адам ничего не помнил, а Ева попросту ничего не знала о том, почему это строение тел мужчины и женщины имеет некоторые незначительные отличия, и для какой надобности эти самые отличия введены. Честно-то говоря, в голову Бога закралась крамольная идея указанные различия ликвидировать, однако, подумав хорошенько, он не решился на столь радикальную корректировку руководящих директив. Генеральный план застройки и заселения Мироздания предусматривал принцип «Плодитесь и размножайтесь!» для всех без исключения существ, и отнять у произведений своего искусства саму эту возможность означало бы пойти на конфликт с вышестоящими начальниками. Попробуй-ка высказать сомнения в мудрости их решений – мигом нарвёшься на неприятность! Так получишь по голове – нимб треснет!
   Однако и достигнутым можно было гордиться. Душу Бога грела мысль о маленькой осуществлённой мести – мести предмету его безответной первой любви. Вот пусть теперь её сестра по Инь бесстыдно выставляет напоказ все свои прелести – тщетно! Мужчина не обращает никакого внимания на самые укромные уголки предельно соблазнительного тела, предпочитая созерцать красоты природы. И для отчёта концы с концами сходятся: люди сотворены – сотворены, средствами производства для продолжения рода снабжены – снабжены. А то, что эти инструменты простаивают – так это не Всевышнего вина! Эксцесс исполнителей, знаете ли…
   И тут вмешался змей-искуситель. И как ведь всё точно рассчитал, злыдень, – за мужчину и браться не стал! Адам пребывал в состоянии блаженного ничегонеделания, бережно лелея мудрое откровение: «Я мыслю, следовательно, существую!», а вот Ева… Это неуёмное Инь-существо (вот все они такие!) отнюдь не довольствовалось абстрактными умозаключениями, нет! Ей, видите ли, требовалось нечто вещественно-осязаемое, то, что можно потрогать (а ещё лучше – взять и унести собой!) и употребить для удовлетворения своих всёвозрастающих потребностей. И змей, конечно, тут как тут…. Ко всему прочему, рептилия искусно сыграла на общеизвестном женском любопытстве. Подумаешь, яблоко, – в Раю этих плодов-овощей хоть заешься! А вот ежели намекнуть, что яблочко сие не просто съедобное нечто, а ещё и артефакт запретного знания – тогда всё, попалась птичка! Так оно и вышло.
   Ева хоть и побаивалась Всевышнего, но любопытство одолело. А когда она откушала запретного, да поняла, что за этим кроется… Мигом помчалась к своему увальню и скормила ему фрукт (понятное дело, что же ей, всё про всё узнавшей, без партнёра мучаться?). Чем всё в итоге кончилось – понятно не только ежу, но и какой-нибудь инфузории-туфельке.
   Бог уныло взглянул вниз, туда, где среди рваных облаков проглядывала земная твердь. Ему захотелось даже плюнуть в сердцах, однако Творец удержался от такого опрометчивого поступка. Плюнешь – а внизу прольётся какой-нибудь кислотный ливень и причинит массу неприятностей всем тварям земным. Отвечай потом за последствия своих необдуманных действий… Это ведь только для новорождённого человечества Создатель – это Всемогущий, Всеведущий, Всеблагий и прочие «все». На самом деле он всего-навсего один из бессчётного количества надзирающих за рождением и развитием великого множества Миров необъятной Вселенной. И БОГ – это только аббревиатура от «Безусловно Ответственный Гарант». То-то и оно, что «безусловно ответственный» – перед сложнейшей вселенской иерархией, в коей он занимает более чем скромное место (подумаешь, захудалый мирок на окраине одной из бесчисленных галактик – песчинка, и даже меньше того). Вот эта-то ответственность и не давала Вседержателю учинить скорый суд и расправу над ослушниками.
   Творец тяжело вздохнул и огляделся по сторонам. Посоветоваться было не с кем. Все его ангелы с архангелами предусмотрительно попрятались, чуя настроение Отца Небесного. Попадаться ему на глаза сейчас (особенно после того, что он сделал с подставившим ему ножку сотрудником) никто из них явно не горел желанием. А чего тут советоваться? Всё и так ясно. Теперь Бог с полным основанием изгонит людей из Рая, а жизнь на Земле пойдёт своим чередом, со всеми её радостями и гадостями – как и во всех прочих Мирах. Вот только с мыслью о мести той высокомерной звёздной красавице придётся расстаться. А ведь не хочется…
   Можно, конечно, устроить Всемирный Потоп. Но вот только средство это крайнее и одноразовое – вторая катастрофа такого масштаба приведёт к окончательному уничтожению жизни во вверенном ему Мире. После этого он, Бог, автоматически станет безработным (да ещё с репутацией неудачника) – перспектива та ещё! Следовательно, прибегать к высшей мере наказания нежелательно. Ну утопит он эту Еву (вместе в Адамом, против которого Творец вообще-то ничего не имеет, это ведь она во всём виновата), и что дальше? Опять всё сначала? А если нагрянет сюда ревизор-координатор из Центра, да начнёт разбираться в деталях случившегося? Ведь нагрешить-то люди толком и не успели! Да, проблема…
   Уязвлённое самолюбие не давало покоя. Итак, любые глобально-радикальные меры воздействия отпадают по причине их неприемлемости. Надо что-нибудь малозаметное, но вместе с тем эффективное. А если сделать так, чтобы любовный акт сопровождался у людей не приятными, а, например, болевыми ощущениями? И чтобы эти ощущения в наиболее концентрированном виде испытывала бы именно женщина? Не пойдёт! Непременно возникнут проблемы с размножением, и тогда проверки опять же не избежать. И вряд ли подобное рационализаторское предложение вызовет восторг у полномочных представителей контролирующих органов. Нет, надо тоньше… У людей имеется разум – значит, морально-этические терзания для них могут оказаться куда мучительнее боли физической. А в этом что-то есть…
   И тут его осенило. Гениально! Ма-а-а-аленькое конструктивное изменение в женском организме – практически незаметное и не несущее никакой ценности с точки зрения анатомии и физиологии. Такое вполне допустимо и укладывается в разрешённые экспериментальные рамки (вроде изменения цвета кожи и волос, формы носа и разреза глаз). Мотивы? А забота о повышенной стойкости женских детородных органов к инфекции! У животных нету? Так это же люди, венец творения! Имею право, Творец я или как? Зато что будет – ух! Болевые ощущения по первому разу (пустячок, но всё-таки), а главное – реакция мужчин на наличие/отсутствие свидетельства невинности! Какой простор для упрёков в развращённости! Будут теперь знать, почём вкус мёда!
   Творчески развивая идею, Бог задумался было об установлении у женщин счётчика фактов интимной близости, однако вскоре отбросил эту мысль – сложновато, да и аналогов нет. Тем не менее, настроение заметно улучшилось. Нимб засветился ярче, а из-за облаков появились физиономии осмелевших подчинённых. Господь потёр ладошки и махнул рукой:
   – Так, все сюда! Объясняю задачу…
   Ангелы, почтительно склонив головы и сложив крылья, внимательно слушали ценные указания начальства. Ведь для них Бог – авторитет непререкаемый. До Центра Мироздания далеко, а Он, Господь Всемогущий, Всеведущий, Всеблагий и прочие «все» – тут, рядом.
//-- * * * --//
   И с тех пор все дочери Евы появляются на свет с атрибутом девственности. А что из этого следует – вы и сами, наверное, знаете.

   Санкт-Петербург, 2005 год

ПОМОЩНИК
Фэнтези

   Леший был кряжист, коренаст и напоминал оживший корявый ствол могучего дуба с парой узловатых цепких рук и маленькими глазками-буравчиками, угнездившимися над впечатляющим бугрообразным носом. Тем не менее, леший служил секс-символом местного значения, и вся женская часть многоразличной нелюди-нежити – ведьмы, кикиморы и даже пребывавшие в летах преклонных бабки-ёжки – просто мечтала оказаться хоть разочек в его крепких мужественных объятьях. А ещё он слыл существом мудрым и справедливым, и недаром его прозвали Сердеч Нососудистый, то есть чующий сердцем и выносящий суждения на основе тонкого нюха. И конечно, на брифинге, созванном по чрезвычайному поводу, леший занимал законное место председателя.
   – Итак, братие и сестрие, – прекрати булькать! – замечание относилось к водяному, высунувшемуся из болотины на краю поляны, где заседало почтенное лесное собрание, и издававшему противные утробно-всхлипывающие звуки, – мы здесь собрались по случаю чрезвычайному! Экспансия пришлых, – несмотря на всю свою любовь к родной речи, леший, следуя веяниям времени, не чурался иноземной терминологии, – обрела масштабы поистине угрожающие! Этак скоро людская детвора – и не только детвора! – вообще позабудет о нашем с вами существовании, а будет знать только этих, как их, эльфов, гномов и губ… гоб…
   – Гоблинов! – участливо подсказал кто-то.
   – Во-во, блин-гоблин, кикимора его защекочи…
   – Да я не супротив, – жеманно отозвалась упомянутая особа, эротично потягиваясь. – Ежели ентот зелёный на что способен – как мужик, – то отчего ж его и не пощекотать?
   – Тьфу на тебя, девка срамная, – осадил рабу любви Сердеч, – одно у тебя на уме! Не об этом сейчас размыслить требуется, а о том, как нам отстоять своё законное вековое право на самобытность! Вот чем, скажите на милость, наш Горыныч хужее ихних драконов, а? Ну чем? Летает не медленнее, температурные параметры выхаркиваемого пламени не ниже, чем у лучших зарубежных образцов. И насчёт всяких там принцесс-царевен любому импортному ухажёру фору даст! Верно я говорю?
   Одобрительный гул голосов выказал полное согласие всех присутствующих с пылкой речью председателя. Сам же Змей, пребывавший в одноглавой ипостаси, скромно потупился и ковырнул внушительным когтем прелые листья. Имидж неукротимого любовника ценился Горынычем куда выше репутации бойца со всякими там Русланами-Муромцами – недаром Змей (понятное дело, втихаря) вытатуировал у себя на брюхе, возле причинного места, заморский девиз: «Make love not war!». Прибегать в отношениях с прекрасным полом к грубому насилию отечественная летучая рептилия считала неэстетичным и неэтичным, полагаясь исключительно на своё мужское обаяние. И надо признать – Горыныч преуспевал на амурном поприще, применяя подобную методику.
   – Ну, на ратном поле переведаться с супостатами – это мы запросто, – веско произнёс крепкий седобородый старец (сомнений в его словах не возникало – достаточно было только взглянуть на сильные руки ведуна, уверенно сжимавшие колдовской посох). – Наши волхвы вражьим магам в ворожбе не уступят. Да и прочее воинство – никакие их подгорные воители в броне да стрелки остроухие не устоят…
   – Да не в том дело, Ставр! – досадливо поморщился леший, стряхивая с бровей лесной мох. – Писатели наши, эти фэн… фун… фантазёры, которые сказки всякие сочиняют – вот где хвороба! Не воодушевляет их, вишь ты, родимый паноптикум – экзотику им подавай! А мы чахнем, понимаешь, без ментальной поддержки населения… Где уж тут с ворогом биться-ратиться!
   – Дедушка леший, – подал голосок маленький домовой, притулившийся возле пенька, – на этот счёт у меня тут одно соображенье имеется… Эхх!
   – Соображение? – с некоторым удивлением переспросил ведун. – А чего ты тогда стонешь-стенаешь, Федя?
   – Я не стенаю – я зову, – пояснил домовой, оглядываясь по сторонам. – Эхх! Нужен ты мне!
   Ответа не было, только лёгкий ветерок чуть шевельнул листву, да по траве пробежала почти невидимая тень – словно клочочек истаивающего утреннего тумана…
//-- * * * --//
   Сидор Артемьевич Маститый, издающийся под псевдонимом Орк Полуэльфийский, любил работать на даче. Лепота! Лесные запахи входят прямо в распахнутое настежь окно, шелестят деревья, и птичье пение создаёт нужный настрой. Вдохновляет! Хотя куда больше воодушевляет мысленный подсчёт гонорара, причитающегося ему, автору, за рукопись его готовящегося к печати нового романа «Злые огры в Запорожье». А в голове уже так и роятся творческие планы – из дилогии рождается трилогия! И называться третий роман будет… Ну, скажем, «Роковая гоблинша муромских лесов». А что? Антураж! Колорит!! Пипл хавает!!!
   Сидор Артемьевич бойко стучал по клавишам, заполняя экран монитора аккуратными строчками. Муза тихонько помахивала крылышками, и объём очередного шедевра быстро увеличивался. Волшебник печатного слова на секунду отвёл взгляд от экрана, дабы помочь руке безошибочно дотянуться до чашечки с кофе, а когда снова взглянул на сотворяемый текст, то обомлел, не веря своим глазам.
   Вместо только что отпечатанного «Гоблинша по имени Урра кошачьим движением расстегнула юбку, призывно и плотоядно поглядывая на остолбеневшего юношу» появилось «Баба-Яга сурово отпихнула ногой ступу, многозначительно помахала помелом, сплюнула, предъявив белому свету редкие жёлтые зубы, и заявила витязю:
   – А не пошёл бы ты, вьюнош, отсель, а? А то ведь съем ненароком…»
   О.Полуэльфийский помотал головой, прогоняя морок, выделил абзац и решительно нажал «Delete». Экран очистился, и пальцы писателя снова запрыгали по клавиатуре.
   «Г-о-б-л-и-н-ш-а… – мысленно произносил он, следя за чёрными символами, – по имени…»
   «Да не гоблинша! – назойливо зажужжало вдруг в мозгу мастера фэнтези. – Русалка, да русалка обыкновенная, скинувшая хвост и выставившая напоказ стройные белые ноги. Тут-то богатырю и плен сладкий! Чего ты там пишешь, бестолковка!»
   Маститый откинулся на спинку стула, заворожено наблюдая, как его пальцы послушно выколачивают подсказанную фразу. «А может, так оно и надо, а?»
   – Да конечно! – раздался где-то рядом шепелявый голосок. – И до чего ж туго до вас, писателей, простые вещи доходят – уму непостижимо!
   Сидор Артемьевич испуганно огляделся – никого. «Вот дьявол… Померещилось…»
   – Не дьявол! – на сей раз в том же голосе зазвучали сердитые нотки. – Чёрт – или бес! Запомнил? То-то! И не балуй тут мне, писатель…
//-- * * * --//
   – Ну, рассказывай, малый, – строго сказал леший, располагаясь в хозяйском кресле. – Вышло-то оно у тебя ладно, слов нет, да вот только на друга твоего взглянуть желательно…
   Маститый уехал в город по своим неотложным писательским делам, и славная троица (с лешим явился и ведун Ставр, как специалист по всякого рода магическим закавыкам) без помех проникла в дом, где уже давно обитал Федя.
   – Сейчас, дедушка, – засуетился домовой: слово Сердеча всегда было весомым для всей нечисти-нежити. Пока ведун с видимым интересом разглядывал стеллажи с книгами (и с некоторой опаской – компьютер), Федя деловито пошурудил у стола – засветился монитор.
   – Поднаторел ты, парень, однако, – пробормотал Нососудистый и осёкся – на экране появилось лицо светловолосого и ясноглазого мальчугана.
   – Привет, эхх, – помахал ладошкой домовой и добавил. – Ну вот, знакомьтесь!
   – Магия есть, и сильная, – прошептал ведун, тогда как леший только проскрипел что-то нечленораздельное.
   – Здравствуйте, – очень дружелюбно произнёс эхх, улыбаясь. – Ну что, теперь вам легче будет, да?
   – Уг-хум… – прокашлялся леший. – Это… да… спасибо… как тебя… эхх.
   – Да не за что! – ответил эхх, всё так же улыбаясь. – Мы ведь с вами одной крови, верно? А мне идти надо.
   Изображение сменилось заставкой, и Сердеч со Ставром шумно выдохнули.
   – Вот так так… – задумчиво молвил ведун. – И где ж это они такие живут? Раньше-то о подобных отроках и слуху не было!
   – Да он и не отрок вовсе, – ответил домовой. – Эххи – они такие, какими ты хочешь их видеть, нету у них личины-образа. Могут и вообще дымкой туманной обернуться, или вовсе шорохом лесным представиться.
   – А как же ты с ним знакомство-то свести сумел? – спросил пришедший в себя леший.
   – Так это не я – он сам ко мне пришёл. Эххи живут там, – домовой неопределённо повёл мохнатой маленькой лапкой, – в другом измерении – в своём собственном.
   – Чего-чего? – не понял леший, а Ставр только забористо крякнул. – Ты яснее толкуй, шельмец!
   – У них свой мир, – терпеливо объяснил Федя. – Раньше эххам к нам пути не было – пока люди со своими машинами не создали мир виртуальный. Это как бы калитка-мостик для эххов – допрежь-то они только со своими людьми общались. А мой эхх сюда явился – любознательный! А столковаться – так и столковались: родственники, чай, нечисть-нелюдь-нежить. Правда, понимать друг друга иногда трудновато – уж очень мы разные. У них ведь даже имён-то нет: эхх – и всё. Вон, видали, взял – и ушёл! Дела у него, видите ли… Зато в этих вот ящиках, – домовой ткнул пальцем в монитор, – они как у себя дома. Что хошь вытворить могут!
   – И как же ты его помочь уговорил? – подозрительно осведомился ведун. – Раз эххи живут незнамо где, то им ничего здешнего и не надо. А родственники – так и родня ворогом злым стать может!
   – А он, это… – смутился маленький домовой, – сказки он наши любит. Очень… Я их ему читал.
   – Да, Фёдор Елпидифорович, – подытожил Нососудистый, уважительно именуя Федю по отчеству, – вижу, от книг людских польза наблюдается. Да и от грамотности – тоже. Чую, переможем невзгоду! Тысячи лет жили-здравствовали, и ещё поживём! Ладно, пошли отсель. Хозяин вернётся, нас узреет, да и брякнется с перепугу – одним писателем меньше станет. А это уже негоже – он ещё пригодится. Ежели, конечно, толк с него будет.

   Санкт-Петербург, 2005 год

ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ
Сказка

   Петрович по жизни был мужчиной обстоятельным – то есть знал, что ему нужно, и чего он реально сможет достичь на земле нашей грешной. А посему он философически воспринимал все житейские катаклизмы, и даже обрушившийся на Россию в конце ХХ века шквал перемен не смог выбить его из колеи. Зависть он почитал грехом смертным, и отнюдь не истекал желчью, наблюдая кое-кого из былых своих сотоварищей по НИИ восседающими в роскошных иномарках в окружении дюжих охранников и умопомрачительных девиц. Каждому своё – Петрович полностью разделял сию несложную житейскую мудрость.
   Не чувствовал он себя ущербным и от того, что его достойная супруга выбилась в бизнес-леди и успешно руководила небольшой, но крепко стоящей на ногах туристической фирмой. Жена оказалась более приспособленной к новой жизни – так что ж теперь, вешаться из-за этого? Не всем же звёзды с неба хватать – умейте довольствоваться тем, что имеете!
   Поэтому в настоящий момент Петрович пребывал в состоянии умиротворённом. Супруга укатила в очередной рекламный тур (как и с кем она проводит там время, наш герой предпочитал не думать), и Петрович был предоставлен самому себе – причём в преддверии выходных. Не так плохо, не правда ли?
   Изначально он намеревался зазвать к себе кого-нибудь из старых приятелей, но затея завяла на корню – все друзья оказались при делах. Мысль об адюльтере в рассудительной голове Петровича даже не возникла: он трезво оценивал свои скромные шансы в амплуа Дон-Жуана, а идея воспользоваться услугами жриц свободной любви никогда не находила у него отклика. Просчитав возможные варианты (и отбросив заведомо фантастические), Петрович остановился на реальном, а именно: скоротать вечерок у телевизора под рюмку-другую да под бередящий душу «Штрафбат». Приняв решение, эстет направился в «24 часа», где его внимание привлекла притулившаяся в уголке оригинальной формы бутылка без ценника. Озадаченный вопросом продавец почесал затылок, посмотрел в потолок и (видимо, узрев там подсказку) жадничать не стал. Петрович расплатился и возвратился с вожделённой емкостью под родимый кров. Поставив на столик перед телевизором высокую рюмку на тонкой ножке и блюдце с колбаской-сыром, он недрогнувшей дланью свинтил пробку и….
   Ему показалась, что сработала подсунутая хитроумным террористом адская машина – всю комнату заволокло синеватым дымом. Огня и грохота не последовало (равно как и ран-увечий), но в дымном облаке материализовалась неулыбчивая восточная физиономия. «Террорист всё-таки…» – обречённо подумал Петрович.
   – А вот хрен тебе! – раздражённо буркнула рожа. – Джинн я, а не террорист! Слыхал, небось? Ну, там, Алладин-Хоттабыч. Сказки читал?
   – Э… я… да… – промямлил ошарашенный хозяин. – Это, конечно! Ты… желания, да? Выполняешь? А?
   – Угу, – по-прежнему недружелюбно подтвердил джинн. – Работа такая. Но учти: ты тут особо губу не раскатывай – всякие там дворцы-принцессы… Нету!
   – Почему? – не въехал в тему Петрович.
   – Потому! – отрезал джинн. – Я в этом вашем лабазе по собственной дурости оказался – в кости ифритам проиграл. Пятьдесят желаний! После каждого – опять полезай в бутылку, бутылка в магазин – другого клиента ждать. Лимит желаний выбран – тебе могу предложить одно.
   – Какое? – тупо спросил так ничего и не понявший Петрович.
   – Смерть на выбор.
   – К-ка-а-ак?
   – Смерть на выбор, – терпеливо повторил джинн. – Объясняю: я тебе предлагаю три варианта, а ты выбираешь – по вкусу. Да не трясись – тут же не окочуришься! Помрёшь выбранной смертью через энное количество лет. Я тебе даже дату не назову – чего зря волновать? Скажем, так – в годах преклонных. Дошло? Выбирай давай – ждать некогда, мне отыграться охота!
   – А…. А если я, это, и не желаю вовсе? – Петрович не мог поверить в реальность происходящего, а при словах «выбрать вариант ответа» у него в памяти всплыло абсолютно неуместное в данной ситуации «позвонить другу».
   – А вот тогда я тебя и спрашивать не буду! – враз посуровел джинн. – Секир башка – шайтан карачун! Усёк? То есть: укокошу по моему собственному выбору – тут же! Слушай, не нервируй меня, ладно, да?
   Рассудительность всегда была присуща Петровичу. Наконец-то сообразив, что всё это не понарошку, и что спорить с этим дымным типом бессмысленно, он смирился. В конце концов, помирать «в годах преклонных» всё равно придётся, тогда почему бы и не выбрать, как именно помирать? Ему, Петровичу, повезло – ведь подавляющее большинство людей такой возможности не имеют! Окончательно успокоившись, он спросил нервного джинна:
   – И что ты имеешь мне предложить?
   – О! Давно бы так! – повеселел тот. – Вариант первый: пасть в бою за отечество – как герой! Как эти, триста спартанцев у Фермопил. Историю знаешь, да?
   – Не хуже тебя, перегар летучий! – дерзко ответил осмелевший Петрович, припомнив кое-какие правила обращения со всякими там чертями по вызову. – Дальше!
   – Хм-м-м, – пробормотал джинн. – Борзеешь, однако. Вариант второй: в конце долгой и счастливой жизни умереть в один день с любимой супругой. Как древнегреческие….
   – Знаю, – перебил его Петрович, – Девкалион и Пирра!
   – Смотри-ка… – в рокочущем голосе джинна прорезались уважительные нотки.
   – А то! Что я, по-твоему, лох чилийский? А третий вариант?
   – Третий? Помереть в постели, лаская молоденькую девицу, – как договаривались, на склоне лет. Говорят, ваш генерал Скобелев так умер – вах, джигит был!
   Петрович не ответил – думал. И его осенило – недаром матмех окончил в своё время – граничные-то условия строго не заданы! Значит…
   – Значит, так, – он приосанился, и джинн изобразил почтительное внимание. – Я хочу в почтенном возрасте, – джинн подтверждающе кивнул, мол, верно, – погибнуть за Родину в постели с юной любовницей в один день с горячо любимой супругой! – выпалил Петрович на одном дыхании. – Вот!
   Джинн побагровел – визуально это выразилось в резком потемнении дыма, из которого было соткано его тело. Он приоткрыл рот, силясь выразить обуревающие его чувства.
   – Ничего не знаю! – тут же пресёк эти поползновения находчивый заказчик. – Запрета на совмещение услуг не было, а за пределы предложенного я не вышел! Я ж не требую скончаться далай-ламой или там олигархом каким…. Так что всё, будь любезен!
   Джинн разразился длинной тирадой на фарси (или на бенгали? Петрович не шибко разбирался в восточных языках) и вознамерился исчезнуть, но не успел.
   – И ещё одно: ты меня без выпивки оставил! Смерть смертью, а мне теперь что, опять в лабаз топать? Моральный ущерб налицо – и материальный, кстати, тоже! У нас, как-никак, правовое государство, понимаешь…
   Узник азарта не нашёл, что возразить, – вероятно, с подобным не сталкиваться. Вместо ответа он извлёк из ниоткуда бутылку «Камю» и молча поставил её на стол.
   – Держи, – буркнул джинн. И добавил. – Шайтан твоя душа!
   С этим словами он бесследно растаял, пропала и служившая ему обиталищем бутылка странной формы. Выпив пару рюмок отменного коньяка, Петрович задумался: а упомянутую юную любовницу ему предоставят уже перед самой кончиной? Лучше бы пораньше – лет этак на двадцать. И как он будет биться с врагами Родины, если будет занят совсем другим делом? Надо было уточнить… Впрочем, до этого ещё далеко. Придёт время – узнаем!
   Санкт-Петербург, 2005 год

ВЕЛИКИЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬ
Фантастическая миниатюра

//-- Любовь – двигатель прогресса --//
   – Зачем это…. Не надо… – прошептала Надя, когда Виктор прикоснулся губами к её губам. – Не надо… – повторила она, но на поцелуй ответила.
   «Как хорошо, – мелькнула в голове у Виктора неуместная (а может, наоборот, очень даже уместная) мысль, – что мать в командировке, а отец явится с работы не раньше, чем через два часа. А то отирались бы по подъездам…»
   …Надя безропотно позволила усадить себя на широкий диван, а Виктор примостился подле неё на полу – стоя на коленях. Она обнимала его робко, но целовались они так жадно и долго, что у обоих перехватывало дух. Молния на надиной кофточке была короткой, и даже когда он её расстегнул, ситуация не сделалась более интимной. Чуть задрав кофточку, Виктор добрался до застёжки лифчика, расцепил неумелыми пальцами незнакомую конструкцию и осторожно дотронулся до обнажившегося под его рукой соска. Надя молчала, только дыхание её сделалось прерывистым. И тут Виктор растерялся. Он ожидал сопротивления, традиционного «Да что это ты!», но ничего подобного не последовало. И эта неожиданная реакция девушки на его робкую смелость обезоруживала – Виктор просто-напросто не знал, что же ему дальше делать.
   – Не бойся, – сказал он, отстранившись и чувствуя себя невероятно благородным, – ничего больше не будет.
   Надя не ответила, только закрыла лицо ладонями, и Виктор не мог видеть выражения её глаз. Зато он вдруг увидел расстёгнутую пуговицу слева на её юбке – там, где начиналась молния. И Виктор мог поклясться чем угодно, что он и мизинцем не дотрагивался до этой проклятой пуговицы. Значит…. Значит, это она сама её расстегнула? Но как-то вовсе не с руки было – после сказанных слов – начинать всё сначала.
   …Они встречались ещё несколько раз, даже ходили вместе в театр, а потом как-то незаметно разошлись в разные стороны и потеряли друг друга среди миллионов людей и многих тысяч встреч. Ничего не было, и вспоминать нечего…
//-- * * * --//
   – Зачем это…. Не надо… – прошептала Надя, когда Виктор прикоснулся губами к её губам. – Не надо… – повторила она, но на поцелуй ответила.
   «Как хорошо, – мелькнула в голове у Виктора неуместная (а может, наоборот, очень даже уместная) мысль, – что мать в командировке, а отец явится с работы не раньше, чем через два часа. А то отирались бы по подъездам…»
   …Надя безропотно позволила усадить себя на широкий диван, а Виктор примостился подле неё на полу – стоя на коленях. Она обнимала его робко, но целовались они так жадно и долго, что у обоих перехватывало дух. И девушка не сопротивлялась, когда Виктор снял с неё кофточку и лифчик, только попыталась прикрыть локтями обнажённую грудь.
   Молчала Надя и тогда, когда он мягко и осторожно поднял её с дивана, расстегнул молнию на юбке и уверенным движением сдвинул вниз юбку вместе с трусиками. И лишь когда Виктор, снова усадив Надю на диван, притянул её к себе, одновременно раздвигая локтем судорожно стиснутые девчоночьи коленки, она прошептала:
   – Ой, Витя, зачем…. Не надо… Я никогда ещё… Я ещё ни разу…
   – Наденька…
   …Восемнадцатилетний парень – это мальчишка, но восемнадцатилетний парень с опытом пятидесятилетнего мужчины – это совсем другое дело…
//-- * * * --//
   Пулемётные очереди фотовспышек и многоголосый шум сливались в монотонный гул, напоминавший мерный рокот прибоя. «Хм-м, – подумал Виктор Игоревич, – наверно, это и есть звук славы…»
   – Скажите, пожалуйста, господин профессор, – молоденькая журналистка в ладно облегавшем её фигурку тонком светлом свитере и тёмных брючках прорвалась в первый ряд и настырно подсовывала нобелевскому лауреату микрофон. – А с чего всё началось? Почему вы всю жизнь посвятили решению именно этой проблемы? Ведь машина времени, – она скосила глаза на зажатую между пальцев шпаргалку, – переносящая энергоинформационную составляющую человеческой личности вдоль оси времени в его же собственное тело в прошлом, считалась вещью абсолютно фантастической, пока вам не удалось…
   – С чего началось? – усмехнулся учёный, мужским взглядом скользнув по её обтянутой синтетикой груди. – Вы знаете, мне всю жизнь хотелось вернуться в один день из моей далёкой юности – мне тогда было всего восемнадцать… Наверно, мне очень-очень этого хотелось – вот я и сделал невозможное.

   Санкт-Петербург, 2005

ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
ФАНТАСТИКА «ШЕСТОЙ ВОЛНЫ», ИЛИ ПОЛИТЭКОНОМИЯ И СОЦИОЛОГИЯ МАГИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА (вопросы и ответы)

   Многие читатели рассматривают фантастику (во всех её многоразличных ипостасях) исключительно как развлекательный жанр. Вместе с тем, имеются и такие (и их немало), которые не считают фантастику (особенно её «серьёзные» направления) всего лишь лёгким чтивом. Эта статья – в первую очередь для них.

   Сейчас об этом почти забыли, а когда-то фантастику считали в волнах.
   Первая волна: от начала начал и до Ефремова (и включительно, и исключительно). Почему так? Нипочему. Считать легче. КЛАССИКИ
   Вторая волна: «шестидесятники». По срокам волна примерно и уложилась в это славное победами и поражениями десятилетие. РОМАНТИКИ
   Третья волна: семидесятые и добрая половина восьмидесятых – да чуть ли и не все восьмидесятые. ПЕССИМИСТЫ
   Четвёртая волна: пришлась на «великую сушь» – конец восьмидесятых и первую половину девяностых. САМЫЕ ШУСТРЫЕ ПОДРАЖАТЕЛИ
   Пятая волна: со второй половины девяностых и по настоящее время. МАССОВИКИ
   Шестая волна: НЕ ПОРА ЛИ ЗАДУМАТЬСЯ?
   …Время её пришло. Характерные черты можно только предполагать, идеалы – прогнозировать и предчувствовать. А пока – просто читаем.

О чём мы пишем и что читаем?

   Казалось бы, писатели-фантасты распахали и засеяли все темы, способные дать хоть какие-то всходы. Освоены и заселены неуёмными землянами далёкие звёздные системы (и даже соседние галактики), дайвинг в гиперпространство стал привычнее заурядного полёта на Луну. Путешественники во времени шныряют в давно минувшее и наводят там свои порядки, перекраивая историю всяк на свой манер так же непринуждённо, как рядовой обыватель заходит в соседнюю комнату своей собственной квартиры и переклеивает обои. Генетические эксперименты и нанотехнологии порождают сверхсовершенных существ, кои оборачиваются злобными монстрами и стирают бедное человечество в тонкодисперсную пыль, а виртуальный мир грозит окончательно заменить мир реальный. Усилиями фантастов внеземной Разум облечён в любые мыслимые и немыслимые формы – от интеллектуальной плесени до наделённых собственным разумом звёзд и планет. И вместе с тем – налицо явное перенесение привычных реалий Земли в любой, даже самый невероятный антураж.
   Злобные пришельцы с этикой конкистадоров (и с теми же ценностными доминантами) спят и видят, как бы им (не мытьём, так катаньем) поработить старушку Землю. Или герой-землянин, боец и самец, крошит в мелкий винегрет кучу многоликой нелюди и с триумфом затаскивает на брачное ложе высокопоставленную инопланетянку. Отважная писательская мысль, с легкостью дарующая людям бессмертие и презирающая объективные физические законы, пасует перед субъективными законами, действующими в созданном самими же людьми довольно-таки примитивном социуме. Полёта фантазии не хватает на то, чтобы попробовать описать общество, подобное нашему, человеческому (а не колонию разумных микроорганизмов), но существующее по принципиально иным, нежели наши, законам. Галактические империи, всесильные межзвёздные корпорации и, конечно, «священная корова» – деньги (кредиты, «мерцающие галактические банкноты» и проч.). Ну не мыслит себе человек с планеты Земля начала XXI века чего-то иного. Оно и понятно – осязаемой и реальной альтернативы после крушения величайшей утопии ХХ века – идеи коммунизма, обернувшейся на деле кровавым кошмаром тоталитаризма, – не наблюдается. А ведь фантасты прошлого, ставшие классиками, – в первую очередь великий англичанин Уэллс, – во главу угла ставили фантастику социальную, для которой любые технические новшества – всего лишь подручное средство, позволяющее акцентироваться на основной идее: а как это всё отразится на человеке (человечестве) и к чему приведёт?
   Антиутопии ещё появляются, но на редкость однообразные: постъядерный мир (или переживший какую иную катастрофу), в котором одичавшие потомки «цивилизованных» людей решают все свои проблемы, сводящиеся к элементарному выживанию, с помощью кулака (и, конечно, пистолета). А вот с утопиями – туго. Времена Кампанеллы и Томаса Мора давно прошли, человечество разочаровалось в былых светлых идеалах. Как вариант, появился жанр фэнтези, позволяющий реализовать неосуществимое в мире реальном (пусть даже напичканном сверхсовершенными технологиями). Вот там в чистом виде идёт извечное противостояние Добра и Зла (пусть даже носители этих начал предельно схематичны), там остаётся место для высоких помыслов и свершений – потому-то этот жанр так популярен. А в традиционной фантастике места всему этому не осталось – вроде бы. Последней утопией можно назвать миры Стругацких – Землю не столь уж и далёкого будущего, гармоничное и совершенное общество, высокоразвитое и одновременно гуманистическое. Но вся беда в том, что Стругацкие так и не дали ответа на самый важный вопрос: откуда же взялись эти идеальные люди? Прошло всего каких-то несколько веков от наших кровожадных дней – и нате вам, тут как тут люди, каждый из которых наделён чертами, достойными полубогов или ангелов. В споре дона Руматы с Будахом («Трудно быть богом») прогрессор-землянин очень логично доказывает незаурядному аборигену, что все усилия напрасны, что человеческая природа несовершенна, а посему остаётся только ждать до тех пор, пока… пока не придёт время, и пока всё не разрешится (само собой?). При этом сам Антон-Румата и его коллеги по прогрессорскому ремеслу настолько контрастируют по своим этическим качествам с реальными и очень узнаваемыми обитателями Арканара, что… что перестаёшь верить в их земное происхождение. Откуда они сами-то взялись, такие хорошие? Ответа нет, поскольку его не знали и сами авторы. Уместна аналогия: где же то «недостающее звено» (над поиском которого давно ломают голову учёные-антропологи) между обезьяночеловеком и человеком разумным?
   Из всего вышеизложенного можно сделать вывод об определённом кризисе в фантастике. Но слава Богу, пытливая человеческая мысль не стоит на месте, и мало-помалу оформляются контуры новой – «шестой» – волны в фантастике: направления, обращённого прежде всего к самому человеку, к возможностям его сознания и… к возможности трансформации современного человеческого общества в нечто более совершенное. Для этого направления характерен синтез многих жанров и поджанров – вплоть до сказок. Этакий оригинальный сплав, впитавший в себя качества всех его компонентов. Однако механическая компиляция (например, дракон за пультом гиперзвездолёта) не даёт нужного эффекта. Миры «шестой волны» должны быть предельно логичными – только тогда они станут осязаемыми.

Что есть магия?

   Сказки (фольклор, ставший, по сути, первой формой фантастики) ответ на этот вопрос дают простой и однозначный: «По щучьему велению, по моему хотению!» или «Крэкс, пэкс, фэкс!». А если серьёзно? Например, «Прямое (без участия каких-либо технических или иных посредников) воздействие сознания разумного существа (человека) на окружающий его Мир». Ну, это уже сказки! А почему, собственно говоря, сказки?
   На данном этапе развития человечества мы даже не можем толком ответить на вопрос «Что такое разум (сознание) по сути своей?», не говоря уже о том, какими способностями и возможностями он (оно) обладает. «Разум есть свойство высокоорганизованной материи» – подобное определение абсолютно неинформативно и недалеко ушло от пресловутого «Учение марксизма всесильно, потому что оно верно!». Почему априори надо отметать (как заведомо невозможную) мысль о том, что сознание способно влиять на материю и на все иные понятийные компоненты Мироздания – время, пространство, энергию – напрямую? Каждый человек лёгко может представить себе всё, что угодно: образ, предмет, ситуацию и т. д. Правда, с реализацией этих мыслеформ в материальном мире пока туго, но это… пока?
   Любой творческий процесс начинается с того, что замысел рождается в сознании творца. А дальше идея обретает плоть (при помощи посредников-инструментов) по цепочке: эскиз – модель – законченное и готовое к употреблению изделие. А так ли уж необходим посредник, в свою очередь тоже являющимся продуктом творения? Управление машинами (то есть инструментами воздействия сознания на материю) непрерывно совершенствуется: сенсорные кнопки и дистанционное управление пришли на смену рычагам и рубильникам. В принципе уже осуществимо и мысленное управление (если знать доподлинно, с какими именно электромагнитными импульсами связана конкретная мысль). И напрашивается идея: а если вообще убрать этого «посредника»? Почему бы и нет? Вот вам и та самая магия в чистом виде, так красочно описанная в мифах и преданиях всех времён и народов. А кстати, к чему бы это? Почему эта идея столь живуча? Только ли из-за того, что человеку так свойственно мечтать о небывалом?
   Вселенная бесконечна во времени и пространстве – этот постулат хорошо известен. Но если так, то почему бы не допустить, что когда-нибудь изменившееся человеческое сознание приобретёт способность к магии? Более того, а что если подобные «магические расы» уже где-то существуют? Ведь граница между реальным и фантастическим проводится весьма субъективно, исходя из уровня имеющихся у человечества знаний – было время, когда Земля считалась стоящей на трёх китах. А чем показался бы сотовый видеотелефон современнику Пушкина (не говоря уже о современниках Колумба), как не амулетом чёрной магии? Это нам с вами известно о радиоволнах и свойствах полупроводников, а наши не столь уж и далёкие предки о таком и слыхом не слыхивали.
   Повышенный интерес людей к паранормальным явлениям и к «сверхъестественным» человеческим способностям обусловлен именно таким подходом к магии. Как говорится, сказка ложь, да в ней намёк. Кроме того, бурное совершенствование техники таит в себе немалую и вполне реальную угрозу: качественно изменившийся посредник-инструмент сам будет считать своего создателя (человека) «слабым звеном» в цепочке творения. Недаром «бунт машин» – это также одна из любимых тем фантастов, неизменно сводящаяся к теме очередного Апокалипсиса. И опасения писателей во многом разделяют и создатели машин – дыма без огня не бывает.
   К тому же (как нельзя кстати!) появились (и в большом числе) так называемые «дети-индиго», в избытке наделённые загадочными «паранормальными способностями». Кто они? Досужая выдумка падких до сенсаций СМИ, досуха высосавших тему «летающих тарелок» и жадно кинувшихся на что-то новенькое (и явно интересующее публику)? Или же те самые первенцы «новой расы», «магические кроманьонцы», идущие на смену «техническим неандертальцам»? Однозначно на этот вопрос ответить трудно, но можно с уверенностью сказать, что тут открывается широкое поле деятельности для писателей-фантастов.
   Конечно, это не абсолютно непаханая целина (поджанр «техномагия» уже существует, и не первый год), однако цельной картины пока не наблюдается – скорее уместно сравнение с видеоклипом. И прежде всего это связано с крайне упрощённой прорисовкой «магических миров», заимствованной у фэнтези. Для читателя Толкиена совершенно не важно, чем питались многотысячные орды сарумановых орков в каменистой пустыне и как пополнялись их оружейные арсеналы – важно, что они носители Зла. Это игра: в условных декорациях (Средиземье, Хьёрвард, Хайборийская эра) расставлены фишки (герои, короли, нелюди, маги), оговорены правила (мечи и стрелы, заклинания, но никаких водородных боеголовок), установлены призы (обычно – спасение мира, на худой конец – удовольствие от прочтения). По таким же рецептам делаются всевозможные серии «боевой» или «приключенческой» фантастики, где разрешены бластеры и гиперпространственные перелёты. Герои здесь тоже условны – экономические и социальные аспекты их миров остаются на заднем плане (а чаще всего – вообще на никаком). И всё-таки для массового сознания землянин-космопроходец куда более реален, нежели принц эльфов или «Чёрный Маг из Ордена Бледного Ужаса» (в космос – пусть и недалеко – люди летают, а вот путешествия в смежные измерения…).
   Но фантастика всё настойчивее стучится в двери нашего дома – здесь, а не за тридевять измерений (путешествий в параллельный сказочный мир уже недостаточно). «Городская фэнтези» и техномагия – это только начало. Читателю думающему (а таковые, как это ни странно, ещё очень даже встречаются) мало отвлечься-развлечься – ему хочется получить серьёзные ответы на серьёзные вопросы. И не только на вечные, типа «В чём смысл жизни?» или «Как устроена Вселенная?», но и на куда более насущные. Например, что нас ждёт в обозримом будущем (и ждёт ли вообще) и каковы перспективы дальнейшего развития человечества (и есть ли таковые). Причём эти ответы должны быть логично обоснованы, а не рождены одной лишь безудержной (или даже болезненной) фантазией авторов. И фантастика «шестой волны» как раз и пытается дать ответы на эти вопросы.

С чего начинается общество?

   С самого простого: с ответа на вопрос «Как данное общество существует?». То есть – с экономики. История человечества знает три вида экономики (позволю себе привести иную классификацию, несколько отличную от общепринятой).
   Первый – экономика первобытного коммунизма. Источник существования – охота и собирательство, начатки земледелия и скотоводства. Отсутствие частной собственности, натуральный обмен, хотя разделение труда уже существует. Совокупный продукт – мясо забитых дубинами зверей – делится под зорким оком вожака по принципу «всё на всех» исходя из субъективно оцениваемой полезности того или иного родовича для всего племени, но прежде всего – из элементарного постулата: человеческая стая должна выжить в суровых условиях. Поэтому обессилевшие старики (накопленные абстрактные знания ещё не в цене) оставляются на поживу хищникам при очередной откочёвке к новым охотничьим угодьям, упустивший огонь нерадивый страж приговаривается к смертной казни через съедение (при незамедлительном приведении приговора в исполнение), а попытки отдельных чересчур эгоистичных особей урвать сочный шмат мяса от доли женщин и детей для себя лично караются ударом каменного топора по черепу. Все в поте лица (и в меру своих сил и способностей) вносят свою лепту в изнурительный процесс добывания хлеба насущного, постоянно балансируя на грани голодной смерти: хочешь жить – иди на охоту.
   Второй – экономика, основанная на принуждении. Новые способы добывания пищи позволяют получить излишки, кои присваиваются наиболее энергичными и сильными (в прямом смысле слова) без неминуемой угрозы гибели всего клана (и самих энергичных вместе с ним). Углубляется разделение труда, появляются ничего не производящие (но интенсивно потребляющие) члены общества, развивается торговля, и появляется условный эквивалент всего и вся – деньги. Подчеркнем – условный: вне организованного общества деньги не представляют ровным счётом никакой ценности. Оказавшийся на необитаемом острове Робинзон не считает нужным даже нагнуться за валяющейся на песке монетой, а попавший в сокровищницу Белой Кобры Маугли недоумённо спрашивает у Каа: «И зачем всё это? Разве это можно есть?».
   Принудительная экономика включает и рабовладение, и феодализм – разница между этими двумя общественными формациями крайне условна. И там и там есть бесправные рабы и всесильные господа, а понятия «феодальная революция» не существует. Образно выражаясь, это экономика грубой силы, экономика «эпохи меча», эпохи откровенного принуждения одних людей другими к подневольному труду при условии отъёма вторыми у первых произведённого продукта и распределения его по собственному произволу. Но эта экономика имела большой недостаток: труд из-под палки не может быть эффективным. Раб никогда не будет проявлять инициативу с тем, чтобы увеличить производительность труда – зачем ему это? И кроме того, откровенно угнетаемый всегда будет стремиться сбросить ненавистное ярмо – при первой же возможности.
   Тем временем в недрах «экономики принуждения» копились и копились излишки производства, получившие способность к длительному хранению путём их трансформации в деньги. Бездумно растранжириваемое королями и рыцарями переходило в другие руки, куда более цепкие. И пришло время, когда масса накоплений превысила критическую. Золото бросило вызов мечу – и победило. Подобные попытки делались и гораздо раньше, ещё до великих революций (английской, голландской, французской), но оказывались неудачными. Наиболее яркий пример – Пунические войны, в ходе которых «золотой» Карфаген уступил «железному» Риму. Но золото (и его дальновидные адепты) проявили многосотлетнее терпение, и в конце концов добились своего под ликующие вопли наивной толпы «Свобода! Равенство! Братство!».
   Пришла эпоха третьего вида экономики – «экономики соблазнения». Реализовалась старинная притча – спор между ветром и солнцем о том, кто быстрее разденет женщину: ласка оказалась куда надёжнее тупого изнасилования. Экономическая система невероятно усложнилась и стала всемирной. А деньги – деньги сделались самодостаточной категорией, диктующей свои правила игры самим создателям этого фетиша. Из простого подручного средства упрощения товарообмена они превратились в единственное мерило всех ценностей, причём далеко не только материальных (или, по крайней мере, претендуют на этот титул).
   А сама схема изъятия одними у других производимого этими другими по сути ничуть не изменилась – она всего лишь сделалась гораздо более изощрённой. За труд стали платить, а деньги позволяли получить всё необходимое – дело только в их количестве. На первых этапах становления экономики соблазнения владельцы золота старались платить наёмным работникам как можно меньше (лишь бы те не умерли с голоду), но этот путь оказался порочным – работникам такой подход к вопросу не слишком нравился, и они оказывали сопротивление (вплоть до вооружённого). Хозяева, учтя уроки истории, решили щедро платить своим рабочим – лучше потерять часть, чем всё. И кроме того, была разработана и приведена в действие модель «общества потребления» – поистине гениальное изобретение (второе по хитроумности после изобретения самих денег). А суть её очень проста: львиная доля выплаченного работникам возвращается к хозяевам в результате непрерывного потребления платёжеспособными людьми широчайшего ассортимента производимых товаров (многие из которых или имеют сомнительную реальную ценность, или не имеют вообще никакой ценности). Для успешного функционирования этой модели была запущена гигантская машина рекламы, шоу-бизнеса и средств массовой информации, главной (и единственной!) целью которой является тотальное оболванивание потенциальных потребителей на радость распределителям.
   Деньги добились полной власти над миром, то есть достигли того, к чему безуспешно стремились с мечом в руках великие завоеватели прошлого. И вместе с тем, всё явственней обозначается тупик – а что же дальше? Человечество не может останавливаться в своём развитии (в том числе и духовном), в противном случае мы все так и жили бы до сих пор в глинобитных хижинах, довольствуясь теми незначительными излишками натурального хозяйства, которых вполне достаточно для поддержания жизнедеятельности организма.

А что, разве есть альтернатива?

   На первый взгляд, ответ на это вопрос отрицательный. И действительно, попытка возродить «пещерный коммунизм» на новом уровне, предпринятая в России в ХХ веке, с треском провалилась (хотя строго говоря, моделировалась скорее не «первая экономика», а «вторая» – явный регресс по сравнению с куда более гибкой «третьей экономикой»). Как бы то ни было, силовая метода распределения всего производимого в масштабах одной отдельно взятой державы оказалась непригодной – меч не смог разрубить всё плотнее окутывающую всю нашу планету золотую паутину. Но и у победительницы имеются веские основания для беспокойства.
   Экономика, основанная на товарно-денежных отношениях, исчерпала свой позитивный движущий потенциал. Ни к каким дальним планетам (не говоря уже о звёздах) человечество при условии сохранения господства «третьей экономики» не полетит по одной простой причине – это экономически невыгодно. Чего ради, если эксплуатация рудников на Луне заведомо нерентабельна? А если и найдётся какой-нибудь экстравагантный деятель типа Говарда Хьюза или мистера Солли из беляевского «Последнего человека из Атлантиды», то его капиталов всё равно не хватит для финансирования широкомасштабных проектов, а коллеги по бизнесу его не поддержат. Ко всему прочему, «золотая» экономика сознательно тормозит ряд научных изысканий, способных пошатнуть «статус кво». Почему, например, так и не осуществлена до сих пор управляемая термоядерная реакция? Только ли из-за непреодолимых технических трудностей? А может, потому, что кое-кому просто не нужно появление дешёвых альтернативных энергоисточников, способных заменить нефть – кровь современной экономики? И кроме того, кажущаяся столь совершенной «третья экономика» весьма уязвима: её ахиллесовой пятой является сам условный эквивалент всех ценностей – деньги (как это ни парадоксально звучит).
   Помнится, упомянутый уже дон Румата получал «золотые кружочки с профилем Пица Шестого, короля Арканарского» из железных опилок с помощью малогабаритного полевого синтезатора «Мидас». Что произойдёт, если основа основ «экономики соблазнения» легко и просто будет синтезироваться в неограниченных количествах (и не только драгметаллы, но вообще всё, что может выступать в роли «условной единицы»)? Коллапс – ответ на этот на этот вопрос дал пробившийся к Оливиновому слою инженер Гарин. А подобный аппарат – не такая уж и фантастика, если вдуматься. Отсюда вывод: рождённый «третьей экономикой» научно-технический прогресс угрожает самому её существованию.
   Есть и ещё один очень важный аспект: «третья экономика» с её слепым поклонением Её Величеству Прибыли отрицательно воздействует на духовные ценности человечества, на мораль и этику. Это неизбежно: поскольку духовные ценности очень трудно перевести в «условные единицы», их надо просто-напросто нивелировать до минимально возможного уровня. В противном случае господство «экономики соблазнения» окажется под угрозой. Всего два примера для пояснения тезиса об этической деградации человечества.
   Сто лет назад, во время русско-японской войны обе воюющие стороны неукоснительно соблюдали рыцарские нормы по отношению к военнопленным. Пленные русские моряки жили в Японии почти на вольном поселении, совершенно свободно общались с местными жителями, а многие даже умудрились оставить в Стране Восходящего солнца потомство в результате романов с японками. И пленные японцы содержались в Сибири в не менее комфортных условиях, обитая в добротных домах, а вовсе не в ямах за колючей проволокой. А сорок лет спустя союзники (не фашисты!) хладнокровно и целенаправленно истребляли мирное население той же Японии и Германии беспощадными бомбёжками с воздуха ради достижения своих военных, политических и экономических целей. Эту тенденцию подметил ещё Алексей Толстой в романе «Хождение по мукам»: «Сентиментальные постановления Гаагской конференции, – как нравственно и как безнравственно убивать, были просто разорваны. И вместе с этим клочком бумаги разлетелись последние пережитки никому уже более не нужных моральных законов». (с) А это была ещё только Первая Мировая.
   Злодей доктор Хайд совершает чудовищный (по этике XIX века) поступок – ударяет беззащитного ребёнка. А современный обыватель только усмехнётся: вот если бы этот парень изнасиловал дитя в извращённой форме, а потом медленно распилил его бензопилой (или растворил живьём в кислоте), тогда ещё можно о чём-то говорить! Всё это иллюстрация к известному постулату «Бытие определяет сознание». А что определяет бытиё, то есть саму жизнь общества? А мы с этого и начинали – экономическая система.
   А теперь подойдём к вопросу с другой стороны. Если бы человеку для поддержания жизнедеятельности организма было бы достаточно всего лишь дышать, сильно он нуждался бы в сложной экономике с её разделением труда и хитроумной системой распределения совокупного общественного продукта? А если человек способен сам сотворить для себя всё необходимое: пищу, одежду, жилище, медицинские услуги – этакий «минимальный набор для выживания»? Что тогда? Вывод однозначен: в обществе оперирующих магией разумных существ экономика в её современном понимании абсолютно не нужна.
   Почему-то этот простой вывод не приходит на ум никому из авторов фэнтези, где (в отличие от фантастики) магия является неотъемлемым атрибутом: могущественным магам зачем-то непременно нужно золото в качестве платы за свои магические услуги. Они что, на досуге паяют электронные схемы? Или волшебники, способные наколдовать что угодно, не могут сотворить себе мешок-другой золотишка для удовлетворения личных потребностей? Но это вопросы, конечно, риторические – всё дело в сильнейшем стереотипе мышления, буквально вколоченном в массовое сознание веками и тысячелетиями господства злата.
   Так что альтернатива есть, но она должна быть основана на самодостаточности каждого члена общества или, по крайней мере, на появлении дешёвых и доступных всем без исключения практически неисчерпаемых энергоисточников и портативных синтезаторов материальных объектов с заданными свойствами. Вот только второй вариант кажется ещё более фантастическим, чем перспектива овладения человечеством прикладной магией хотя бы на бытовом уровне – появления подобных технических устройств современные «хозяева жизни» не допустят ни в коем случае.

Разве хлебом единым жив человек?

   Вопрос вполне правомочный. Человек не ограничивается «прожиточным минимумом», ему нужно и многое другое (да и само понятие «минимума» весьма растяжимо и меняется со временем). Пчёлы и муравьи как таскали миллионы лет нектар и гусениц в свои гнёзда, так и продолжают их таскать – состояние равновесия достигнуто. Человек же к такому не придёт никогда – ему не даст остановиться и успокоиться на достигнутом его беспокойный разум. И здесь же – в сознании человека – кроется ответ на вопрос «Почему идеальное общество так и остаётся до сих пор утопией и несбыточной мечтой?».
   В ходе тысячелетней борьбы за лучшую долю радетелям за счастье народное иногда удавалось добиться желаемого результата: свергался злобный тиран, слуги деспота топились в ближайшем водоёме, и даже менялась политическая система: место монархии занимала долгожданная республика. Но проходил кратчайший по историческим меркам срок – и благодетель становился ещё худшим тираном, а его сподвижники с удвоенным энтузиазмом сосали соки из ими же «освобождённого» народа. Именно об этом говорит Штильмарк в своём романе «Наследник из Калькутты» устами одного из героев.
   Чарльз Райленд. Меня захватила идея о Солнечном острове. Он будет действительно счастливым, потому что солнце там должно светить одинаково для всех. Там люди будут жить справедливой жизнью, трудиться сообща, поровну делить плоды своего труда, сами выбирать себе руководителей для разных видов работ, сами строить свой Город Солнца…
   Бернардито. Стой, замолчи! Я плохо разбираюсь в красивых мечтах…. Где же это видано, чтобы один человек не завидовал другому, не обманывал другого, не пытался бы подчинить себе другого? …Не больно я верю в ваш Город Солнца. (с)
   Мудрый старый пират, в отличие от юного мечтателя, хорошо изучил человеческую натуру…
   Напрашивается малоутешительный вывод: при современном состоянии человеческой этики построение иного общества попросту невозможно. Нет (и, вероятно, никогда доселе не было) таких людей, которые, дорвавшись до власти, будут думать только о благе других, напрочь забывая при этом свои собственные интересы. Справедливости ради стоит отметить, что отдельные «белые вороны» встречались в истории, но судьба их оказывалась незавидной – человеческий социум беспощадно уничтожал подобных мутантов, пытавшихся изменить правила игры. Но это отнюдь не означает, что таких людей и вовсе быть не может.
   Современное общество, основанное на «третьей экономике», в какой-то степени идеально: оно полностью соответствует нравственному уровню человечества, и само же этот уровень и поддерживает – по обратной связи. Есть только одно (зато очень большое) «но»: дальнейшего поступательного движения и развития это общество не предполагает.
   А если исходить от противного: не новое общество создаёт «человека нового типа» (такое уже испробовано, и результат плачевен), а новые люди строят новое общество? Неандертальцы, лишённые абстрактного и ассоциативного мышления, не создали даже зачатков культуры – это оказалось по плечу лишь пришедшим им на смену кроманьонцам. Так может, стоит внимательнее присмотреться к упомянутым детям-индиго? Ведь возникает вопрос: а зачем нужны этим «новым детям» их паранормальные способности в условиях нашего социума? Как и где они смогут найти им применение? Что это, всего лишь каприз природы? Или всё-таки свет в конце туннеля и возможность выхода из тупика? И здесь уместно вернуться к одному из героев братьев Стругацких.
   Максим Каммерер («Обитаемый остров») обладает целым набором удивительных паранорм: невероятно живуч, способен к ментальному целительству, может «ускоряться» усилием воли и даже радиация не представляет для него особой опасности – супермен, да и только! Но супермен не просто с крутыми бицепсами, но ещё и с чёткими гуманистическими принципами (очень необычный супермен!). А что если Максим и есть тот самый «новый человек» (только не продукт, а наоборот, творец нового общества)? Может быть, классики советской фантастики всё-таки знали ответ на вопрос «Откуда взялись земляне-прогрессоры, сподвижники Руматы Эсторского?», но по понятным причинам не могли дать этот ответ на страницах своих книг? Кстати, нечто подобное (мысль о «новых людях») высказывал ещё Уэллс («Пища богов»). Что если мы имеем дело с гениальным предвидением талантливых писателей-фантастов?
   К тому же, согласно вышеизложенному, самодостаточная в экономическом смысле слова личность должна владеть магией (оставим этот термин, как всем понятный). Нетрудно себе представить, что произойдёт, если подобное умение получит современный средний человек, продукт общества, основанного на принципе вырывания куска из глотки ближнего своего – причём любым способом. На что способен так называемый «цивилизованный» человек – стоит только чуть ослабнуть желёзной узде закона и порядка – с полной ясностью показали недавние трагические события в Новом Орлеане. Или поставьте мысленный эксперимент и ответьте на вопрос: много ли найдётся людей, которые остановятся перед убийством себе подобного (особенно если призом за это деяние будет сумма, скажем, в миллион «условных единиц») из этических соображений, а не из страха перед наказанием? Так что магию человеку начала XXI века давать, мягко говоря, рановато.
   Отсюда следует очень важный вывод: новые люди (точнее, эски [24 - «ЭсК» – авторская аббревиатура фонетики английских слов Super Creature (сверхсущество).]) должны обладать не только природной склонностью к магии (например, благодаря особенностям головного мозга или специфике генетического кода), но и куда более качественной этикой по сравнению с людьми. Образно говоря, эски имеют иммунитет не только к вирусным заболеваниям, но и к отрицательным свойствам личности. Более того, просматривается чёткая корреляция между «моральным обликом» сверхсущества и реализацией его «чародейских» способностей – не зря все практики духовного совершенствования акцентируются на подавлении негатива.

Эски – кто они?

   Это пример реализации рассмотренных в статье тезисов. Гипотетическая гуманоидная (какие-нибудь кристаллоиды не особо интересны: фантастика пишется людьми, для людей, и поэтому – про людей) межзвёздная раса, получившая в ходе длительного развития те самые магические способности, о которых и шла речь. Говорить о человечестве будущего в этом ключе преждевременно (степень достоверности существенно снижается – не очень верится в подобную благодать, когда перед глазами яркие примеры обратного). Ареалом расселения эсков является практически вся Вселенная, включающая иные галактики и параллельные реальности – один какой-то Мир (планета) им несколько тесноват.
   С экономической основой общества эсков более-менее понятно – они самодостаточны с точки зрения элементарного выживания. Но остаётся вопрос: а нужно ли им общество как таковое, коль скоро они могут в одиночку без особых проблем существовать практически в любой точке Мироздания (не только на планетах и других небесных телах, но и в открытом пространстве, благо доступ к энергии и материи можно получить везде)?
   Общество у эсков существует. Во-первых, Носитель Разума – существо социальное, и постоянный контакт с себе подобными ему необходим для дальнейшего развития (иначе мы получим вселенский вариант реальных, а не литературных Робинзона и Маугли, одичавших без такого общения). Во-вторых, несмотря на всё своё могущество, расширяющие границы познания эски неминуемо сталкиваются с чем-то (или даже кем-то) враждебным, и тогда даже магических возможностей одного разумного сверхсущества может просто-напросто не хватить для успешного разрешения кризисной ситуации (при осуществлении масштабных проектов сил и способностей одного эска также недостаточно). Но если общество у эсков существует, то оно должно быть как-то организовано, должно подчиняться вполне определёнными ценностными ориентирами и управляться некими «правилами общежития».
   Понятно, что приоритета материальных ценностей у эсков быть не может. Нет смысла и в угнетении себе подобных – зачем оно нужно? Рудиментарные инстинкты выживания (в том числе и за счёт других) эсков уже не беспокоят – вопрос снят. Что осталось? Осталось вечная тяга к познанию и к движению вперёд – неотъемлемое свойство Разума. До какого предела – это уже выходит за рамки данной статьи. И осталась личностная разница между эсками – все разумные существа уникальны и неповторимы (каждое по-своему). Разделение труда сохранилось, но основано оно исключительно на склонностях и свободном выборе: кому что нравится – общество самодостаточных сверхсуществ может позволить себе такую роскошь. Может быть даже такое – некоему имяреку хочется просто сидеть и смотреть на звёзды, изредка отвлекаясь для того, чтобы наколдовать себе чашку кофе с бутербродами. Если это всё, что этому типу нужно, – да пожалуйста, воля ваша! Делайте что угодно, но до тех пор, пока ваши действия не мешают другим. А соблюдение этого принципа далеко не всегда возможно. Вот тут-то (если конфликтующие стороны не пришли к консенсусу) и обязано вмешаться общество. Кроме того, в определённых ситуациях необходима общая переориентация (художник может быть призван в армию в случае острой необходимости), а значит, есть противоречие между личным и общественным. Сохранился и репродуктивный принцип на основе соединения двух взаимодополняющих начал, в результате которого рождается новое. Необходимость в семье как таковой отпала, но поиск идеально подходящей конкретному индивиду «половинки» остался. Поэтому в сфере межличностных отношений остаётся место для конфликтов и на этой почве (правда, здесь уже к третейскому судье, как правило, не обращаются).
   Теоретически эски бессмертны (изношенную или повреждённую биологическую оболочку/тело – если не превышен критический уровень износа/повреждения – можно регенерировать), однако на практике физическое бессмертие неприемлемо по целому ряду причин, подробное рассмотрение которых является предметом особого разговора. Поэтому у эсков принята естественная для всех форм жизни смена поколений. И само собой разумеется, что роль общества в воспитании молодого поколения традиционно очень велика.
   Основной ценностью общества эсков является ценность личности – причём её реальная ценность, а не условная. Талантливый эск непременно будет замечен собратьями и оценен по достоинству – примитивная зависть (равно как и многие другие эмоции) не имеет у эсков особого значения. И магия позволяет достоверно оценить, кто на что способен – выражение «вижу тебя насквозь» становится буквальным. А самым талантливым доверяют принятие наиболее важных (для всего социума) решений (и они же несут ответственность перед всеми прочими за последствия этих решений). Можно сказать, что у эсков воссоздан естественный отбор, от которого человечество давно отошло, заменив его отбором искусственным (в «беге в мешках» побеждает не тот, кто лучше бегает, а тот, кто лучше бегает в мешке).
   Действительно, люди разве что в древние времена могли воочью убедиться в талантах соплеменника. Вот этот завалил голыми руками зубробизона – силён, может быть военным вождём. Или – вот этот справедлив, всегда делит добычу честно, никого не обижая. А потом появились деньги, затем политтехнологи, и мы пришли к тому, что имеем.
   Истинная демократия возможна только тогда, когда все члены общества принимают коллегиальные (и претворяемые в жизнь) решения на основе достоверной, а не дозированной информации (причем независимо от мнения вождей – пусть даже признанных). За вождями (как их не назови) остаётся право действовать по собственному усмотрению в экстремальных ситуациях при недостатке времени на общий опрос (пусть даже магия даёт все возможности этот опрос осуществить) – на то они и вожди, которым доверяют. Именно такая демократия (в общем случае) и существует у эсков. Исключение составляют имеющиеся внутри социума эсков самостоятельные и жёсткие иерархические структуры, спаянные общей сверхзадачей, которая является смыслом бытия для членов таких структур (аналогия с многочисленными орденами из истории Земли и в некоторой степени с научными коллективами, одержимо добивающимися поставленной цели). Однако сосредоточившиеся на своих задачах ордена не диктуют свои нормы всему обществу и не пытаются подмять его под себя. Вступают в них исключительно по доброй воле, а сам характер задач весьма серьёзен: например, разведка Непознанного на самых дальних его границах с риском для жизни.
   Конечно, остаётся ещё соперничество (особенно внутри орденов) из-за первенства (власти), так что и общество эсков не идеально. И одной из функций этого общества как раз и является контроль социума за самим собой – вероятность «выброса» личностного негатива есть всегда. А влияние владеющего магией существа (даже одного) на Вселенную может быть весьма значительным – если человечество успешно запакостило свою среду обитания в результате бездумной хозяйственной деятельности, то легко представить, что можно натворить с вышедшими из-под контроля сверхспособностями на галактическом уровне. Хотя вероятность проявления негативного у эсков минимальна ввиду их высокой этики, но всё-таки она отлична от нуля.
   Из бережного отношения эсков к окружающей среде – а таковой для них является вся Вселенная – проистекает и их отношение к младшим «братьям по разуму» (существование многочисленных разумных рас/цивилизаций примем как данность – добавим ещё один штрих в нашу красочную картину). Эски не вмешиваются активно в развитие и становление «младенческих» и «подростковых» цивилизаций (в том числе и человеческой) – пределы допустимого вмешательства ограничены объективными вселенскими законами – и уж тем более не навязывают «младшим» свой образ жизни: вряд ли даже человеку придёт в голову устанавливать свои порядки в муравейнике или в стае дельфинов. Но отслеживание всего происходящего постоянно имеет место, причём многоступенчатое: пилоты «летающих тарелок», кружащих над живущим в раннем средневековье миром, сами являются объектом пристального внимания со стороны эсков.
   Тем не менее, не исключена возможность и силового воздействия эсков на любую известную им цивилизацию в случае, если дальнейшее существование этой цивилизации (из-за её явной агрессивности) представляет собой несомненную угрозу для других (точно таким же принципом руководствуется человек при отбраковке больных домашних животных, грозящих заразить здоровых). Заметим, однако, что критерии степени опасности той или иной формы жизни (разумной расы) у эсков с их высокой этикой несколько отличаются от тех, которыми руководствовались США при вторжении в Ирак. Так что судьба человечества в руках самого человечества – вряд ли стоит ждать сложа руки прибытия машины «скорой помощи» или полицейского наряда извне для быстрого и безболезненного решения наших собственных насущных проблем.

   Общая картина получилась не слишком радующая душу человека, привыкшего считать себя пупом земли и венцом творения. Но без чёткого понимания своего места в невероятно сложной системе Мироздания можно ведь и ошибок понаделать – непоправимых ошибок. И как мне кажется, именно фантастика «шестой волны» может хоть чуть-чуть помочь нам в этом понимании.

   Санкт-Петербург, 2005 год

Владимир Ильич Контровский Последний из бледнолицых

ПОСЛЕДНИЙ ИЗ БЛЕДНОЛИЦЫХ Фантастическая повесть

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДЖЕЙН

ГЛАВА ВТОРАЯ. КЭРОЛАЙН

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. НАТАНИЭЛЬ

ИМПЕРИЯ UNITED MANKIND

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЙНА Фантастический рассказ

ПОСЛЕДНИЙ ЧИТАТЕЛЬ Фантастический рассказ

ПОСЛЕДНИЙ РОБИНЗОН Фантастическая новелла

ПОСЛЕДНИЙ КАЗАК Фантастический рассказ