Владимир Ильич Контровский
Волны пахнут порохом

ВИНОВЕН ИЛИ НЕТ?

Злополучная русско-японская война закончилась сто лет назад, но до сих пор обстоятельства этой трагической войны вызывают массу споров и попыток найти ответ на вечный вопрос: «А что было бы, если…?». Рана, нанесённая национальной гордости России унизительным поражением, саднит до сих пор.
И накануне столетия Цусимского боя – самого, пожалуй, яркого события всей русско-японской войны – вновь и вновь разгораются жаркие споры вокруг личности вице-адмирала Рожественского и его роли в случившемся. Суждения высказываются разные, зачастую диаметрально противоположные: адмирала называют и главным виновником Цусимской трагедии, и великомучеником, раздавленным свалившейся на его плечи непомерной тяжестью. А истина, как водится, лежит где-то посередине.

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Авантюра

   Не касаясь хода и исхода всей войны, отметим, что отправка на Дальний Восток 2-й Тихоокеанской эскадры, явно уступающей японскому флоту по своему составу и уровню подготовки, была полной авантюрой и грубейшей ошибкой правящих кругов Российской империи и самого царя. Если поход 2-й эскадры и имел смысл до падения Порт-Артура, пока существовал шанс соединиться с 1-й эскадрой, то после падения крепости и гибели всех находившихся в Порт-Артуре крупных русских кораблей этот шанс исчез. Но даже если блокированная в Порт-Артуре 1-я Тихоокеанская эскадра и дождалась бы Рожественского, не было никакой гарантии того, что обе эскадры беспрепятственно соединятся. Надёжной дальней связи между эскадрами, позволяющей чётко координировать совместные действия, в те времена не существовало, значит, Того имел реальную возможность (а свои способности и умение организовать эффективную разведку он уже доказал) разгромить русский флот по частям, даже если суммарная боевая мощь двух русских эскадр превосходила бы силы японцев. И в ходе войны уже были подтверждения такой предпосылки.
   Отряд контр-адмирала Вирениуса, не успевший прибыть на Дальний Восток до начала боевых действий, был возвращён с полдороги на Балтику, так как не было уверенности в том, что корабли 1-й Тихоокеанской эскадры сумеют его встретить, и что этот отряд не станет лёгкой добычей противника. Русское командование не сумело скоординировать действия Порт-артурский эскадры и владивостокского отряда крейсеров при попытке прорыва 28 июля 1904 года – крейсера вышли в море, когда артурская эскадра уже вернулась в свой порт. А 2-я Тихоокеанская эскадра так и не встретилась с уцелевшими крейсерами из Владивостока, хотя такая встреча принималась в расчёт. Следовательно, эскадра Рожественского, учитывая очень высокую вероятность её самостоятельного боя с японским флотом, должна была быть – по меньшей мере! – не слабее его.
   Однако никто иной, как сам адмирал Рожественский, убедил царя в том, что эскадру надо отправлять немедленно, пока Порт-Артур ещё держится. Трезвые голоса, предупреждавшие, что эскадра уже не успеет, и что за время её долгого перехода на Дальний Восток осаждённая крепость неминуемо падёт, услышаны не были. 2-я Тихоокеанская эскадра отправилась в путь. Вопрос: считать ли проявленную Рожественским настойчивость его ошибкой?
   Опасения оправдались: корабли 1-й Тихоокеанской эскадры расстреляла японская осадная артиллерия, и Порт-Артур пал, когда эскадра Рожественского дошла только до Мадагаскара. Здесь 2-я Тихоокеанская застряла на два с лишним месяца, поскольку стратегическая обстановка резко изменилась и было непонятно, что же этой эскадре теперь делать. В печати появилась известная статья капитана 2-го ранга Кладо, в которой путём простейших математических выкладок доказывалось, что русская эскадра почти вдвое слабее японского флота: следовательно, продолжение её продвижения вперёд – после гибели 1-й эскадры – стало предприятием безнадёжным. Рожественский телеграфировал царю, что вверенных ему сил недостаточно для решения поставленной задачи «Овладеть морем», и что теперь он видит свою цель только в том, чтобы прорваться во Владивосток хотя бы ценой потери части своих боевых единиц. Но это же явная несуразица! Зачем рваться во Владивосток (да ещё теряя при этом корабли и команды!), коль скоро всё равно 2-я эскадра не сможет взять верх над японцами в бою? В такой ситуации истинный военачальник-патриот должен был настаивать на немедленном прекращении похода. Рожественский этого не сделал, хотя по тем либеральным временам за подобное заявление ему не угрожал ни расстрел на месте, ни отправка в колымские лагеря. Рожественский смирился с решением прислать ему в качестве подкрепления бутафорскую 3-ю эскадру и двинулся дальше – к Цусиме. Вопрос: считать ли не проявленную адмиралом настойчивость в этом важнейшем стратегическом вопросе его ошибкой?

Кто как стрелял

   Итак, трагическое Цусимское сражение. Противники Рожественского возлагают всю ответственность за разгром на адмирала; сторонники считают, что он сделать в любом случае ничего не мог, что русские снаряды никуда не годились, что стрелять эскадра не умела абсолютно, что вверенные Рожественскому корабли не обладали должной живучестью, и что адмирал всего лишь до конца исполнил свой долг, гордо идя в бой навстречу неминуемому поражению.
   Рассмотрим факты.
   Да, русская эскадра серьёзно уступала японскому флоту в артиллерийской подготовке. Но стрелять – особенно с короткой дистанции – умели и русские моряки. В.П.Костенко в своей книге «На «Орле» в Цусиме» пишет об учебных стрельбах эскадры на Мадагаскаре: «Ослябя», как всегда, бил артистически: третий снаряд после двух пристрелочных – прямо в щит!». Следовательно, для русских был выгоден ближний бой, стрельба чуть ли не прямой наводкой. Кстати, именно для такой стрельбы и готовили комендоров. До русско-японской войны военно-морские теоретики считали, что артиллерийская дуэль эскадр будет вестись на дистанциях 15–20 кабельтов (поэтому на эскадренных броненосцах всех флотов мира устанавливалась не только крупная, но и многочисленная средняя артиллерия), и только сама война опровергла это ошибочное мнение.
   Да, японские фугасные снаряды обладали огромной разрушительной силой, но, тем не менее, брони они не пробивали, и нанести гибельные повреждения броненосцам могли только при большом количестве попаданий. Эскадра вела бой в течение нескольких часов, и за это время в «Орёл» попало около ста пятидесяти снарядов только крупного и среднего калибра (логично предположить, что погибшим «Суворову», «Александру III» и «Бородино» досталось ещё больше). Очень сомнительно, чтобы японские броненосцы типа «Микаса» вынесли бы такое количество попаданий. Способность любого корабля сопротивляться боевым повреждениям имеет свой предел, и задача командира как раз и состоит в том, чтобы не допустить накопления таких повреждений. Японцам это сделать удалось (получивший тридцать попаданий японский флагман остался в строю), а русским – нет.
   Русские бронебойные снаряды считались одними из лучших в мире, но наиболее эффективны они были опять-таки на расчётной и предполагаемой дистанции 15–20 кабельтов, а не 30–40, на которой в основном происходил бой при Цусиме. Эффективность русских снарядов, кстати, была доказана в том же самом бою: броненосный крейсер «Асама» получил подводную пробоину от попадания такого снаряда и на час вышел из строя для устранения повреждения. Крейсер «Кассаги» (тоже от одного-единственного попадания!) вообще покинул поле боя. А броненосец «Фудзи» на пятидесятой минуте боя был на волосок от гибели. Русский двенадцатидюймовый снаряд пробил броню орудийной башни и вызвал возгорание зарядов. Огонь пошёл по элеваторам вниз, в погреб боезапаса; ещё минута, и… Японский броненосец спасла случайность: осколок этого же снаряда перебил водяную магистраль, и вода залила пламя.
   Так что русским для уничтожения противника совсем не требовалось ста попаданий – хватило бы и половины, но на соответствующей дистанции. Однако дистанцию артиллерийской дуэли – в общем случае – в морском бою выбирает та сторона, которая обладает более быстроходными кораблями.
   Русские броненосцы типа «Бородино» превосходили по своим тактико-техническим характеристикам японские броненосцы, построенные на пять лет раньше. Например, вся артиллерия крупного и среднего калибра на броненосцах типа «Бородино» размещалась в парных башнях, что увеличивало секторы обстрела (на японских кораблях типа «Микаса» вся средняя артиллерия была установлена в казематах и могла действовать только на борт). Но даже самый лучший корабль может быть потоплен, если окажется в заведомо невыгодных условиях. И именно в таких условиях и оказались русские новейшие броненосцы в Цусимском проливе.
   Рожественский сумел без потерь провести свою эскадру от Либавы до Цусимы, и в этом его несомненная заслуга. Но поход остался позади, а впереди был бой.

Прорыв

   Решение о выборе пути во Владивосток Рожественский принимал лично, и никто ему тут советчиком не был. Мнения не только командиров, но и младших флагманов адмирал не спрашивал, а из далёкого Петербурга подавать ему советы тоже не могли (и не делали этого). Такие вопросы решает сам командир непосредственно на театре военных действий (никто ведь не указывал Куропаткину из столицы, куда ему двинуть свои дивизии и корпуса под Ляояном и Мукденом). Рожественский, несомненно, понимал, что противника ему не одолеть, и сознательно сузил поставленную перед эскадрой задачу от «Овладеть морем» до «Дойти до Владивостока». А там Рожественского должен был сменить на посту командующего эскадрой адмирал Бирилёв – вот он пусть и разбирается с японцами как хочет. Вероятнее всего, Рожественский полагал, что противник его всё равно перехватит, – например, прямо у Владивостока, – что бой неизбежен, и поэтому нет никакого смысла мудрствовать лукаво. Он пошёл напролом (возможно даже считая, что японцы ну никак не будут ждать его у Цусимы, поскольку этот путь самый опасный). Адмирал (и не только он один) недооценивал вероятно возросшую эффективность артиллерийского огня неприятеля, но в этом Рожественского вряд ли можно обвинить, так как опыт предыдущих боёв показал, что уничтожить современные корабли артиллерией трудно (до Цусимы японцы потопили в артиллерийском бою только один слабо бронированный русский крейсер «Рюрик», и то лишь после многочасового упорного сражения). Следовательно, гибель одного-двух кораблей – это не такая уж и высокая цена за успешное завершение многомесячного похода.
   Косвенным подтверждением того, что Рожественский не ожидал такого разгромного результата воздействия артиллерийского огня противника на русские корабли, может служить одна недоумённо-горькая фраза, сказанная адмиралом командиру миноносца «Бедовый» 15 мая: «Как нас раскатали!». Куда более опасными представлялись подводные мины заграждения (а в широком и глубоком Цусимском проливе такие мины не поставишь) и торпеды, причинившие к этому времени серьёзные потери обеим воюющим сторонам, а что до артиллерии – как-нибудь вытерпим.
   Нацеленность Рожественского не на бой, а всего лишь на прорыв любой ценой и объясняет отсутствие плана боя у русской эскадры. Задача одна – дойти до родного порта, и поэтому пусть после выхода из строя головного корабля эскадру ведёт следующий по назначенному курсу норд-ост 23 градуса. Вопрос: считать ли ошибкой адмирала его решение пассивно продвигаться вперёд, заранее отдавая всю инициативу противнику?
   Но прорыв тоже надо осуществить, особенно если противник явно намерен этого прорыва не допустить. Выводы из боя 28 июля, когда японцы, выбив из строя «Цесаревича», сорвали прорыв артурской эскадры, адмирал, несомненно, сделал – тем более, что при штабе Рожественского состоял капитан 2-го ранга Семёнов (этот офицер был непосредственным участником боя в Жёлтом море и принадлежал к числу тех немногих людей, к мнению которых Рожественский прислушивался). Адмирал предполагал, что «Суворов» может разделить судьбу «Цесаревича» (принцип сосредоточения огня на головном корабле неприятельской колонны Того впервые применил именно в бою 28 июля), поэтому-то Рожественский и приказал вести колонну дальше следующему мателоту. Однако никакой тактики активного противодействия японскому маневру охвата головы (как показал Цусимский бой) разработано не было. Вопрос: считать ли это ошибкой адмирала Рожественского?
   В Цусимский пролив русские корабли вошли сильно перегруженными – прежде всего углём – на лучших броненосцах эскадры главный броневой пояс ушёл глубоко в воду. Радиус действия броненосцев типа «Бородино» при нормальном запасе угля составлял 750 миль, от Цусимы до Владивостока 550 миль. Вполне можно было это рассчитать и выжечь лишний уголь до входа в пролив и принять бой в полностью боеспособном состоянии. Вопрос: считать ли перегрузку кораблей ошибкой Рожественского?
   Перед боем вносились предложения удалить с кораблей лишнее дерево для уменьшения тяжёлых последствий пожаров. Это предложение принято не было, и пожары буквально пожирали русские корабли. Вопрос: считать ли ошибкой Рожественского то, что он не принял это разумное предложение?
   Вместе с эскадрой боевых кораблей шли четыре транспорта. Из-за этого эскадренная скорость снизилась до 9 узлов, тогда как эскадренный ход японцев составлял 15–16 узлов. Без транспортов русская эскадра давала бы 13 узлов. Есть разница между почти двойным превосходством в скорости хода и превосходством на 20 %. Вопрос: считать ли ошибкой то, что Рожественский не отправил перед боем в Шанхай все свои транспорты?
   Японский вспомогательный крейсер передовой линии дозоров «Синано-Мару» обнаружил русских ночью 14 мая по огням госпитального судна «Орёл» и по ходовым огням боевых кораблей. Рожественский за семь месяцев перехода не приучил свою эскадру идти ночью без огней (что сделал, например, адмирал Небогатов на своей 3-й эскадре за вдвое меньший срок). Позднее, в ночь с 14 на 15 мая именно неумение ходить без огней в темноте привело к тяжёлым потерям русской эскадры от атак японских миноносцев. Вопрос: считать ли это упущение ошибкой Рожественского?
   Японские разведывательные суда подтягивались к русской эскадре постепенно и порознь: сначала древний лёгкий крейсер «Идзуми», уступавший в скорости хода не только русским крейсерам, но и новейшим броненосцам; затем старые и тихоходные броненосцы береговой обороны; потом четыре лёгких крейсера адмирала Дева. Рожественский не предпринял никаких действий против вражеских разведчиков, исправно передававших адмиралу Того по радиотелеграфу исчерпывающую информацию о составе, боевом порядке, курсе, скорости и маневрах эскадры Рожественского. Начавшаяся из-за случайного выстрела с «Орла» перестрелка была прекращена через десять минут приказом русского адмирала: «Не бросать даром снаряды!». Когда со вспомогательного крейсера «Урал», оснащённого усовершенствованной и очень мощной радиотелеграфной установкой, поступило предложение вмешаться и перебить переговоры японцев, Рожественский по непонятным соображениям запретил это делать (этот факт подтверждён перед следственной комиссией после войны). Высказывались суждения, что Рожественский не хотел дробить свои силы, ожидая скорого появления на горизонте главных сил противника. Но дело в том, что адмирал и понятия не имел, где находится противник: в ста милях от русской эскадры или в десяти. Рожественский сам не вёл разведки, хотя располагал несколькими быстроходными крейсерами, вполне пригодными для этой цели и превосходящими по скорости хода крейсера японцев. Крейсер «Изумруд» после сдачи адмирала Небогатова 15 мая вырвался из кольца всего японского флота благодаря этому превосходству – противник просто-напросто не смог за ним угнаться. Вопрос: считать ли отказ от ведения своей собственной разведки и непринятие мер против разведывательных крейсеров японцев ошибками Рожественского?

Упущенный шанс

   И наконец, ключевой момент – завязка боя. Боя, который был проигран русской эскадрой через полчаса после его начала, тогда как «несовершенные и дефектные» броненосцы типа «Бородино» держались на воде под ураганным огнём ещё пять часов. Впрочем, это была уже просто затянувшаяся агония…
   Когда на горизонте появились главные силы японского флота, русская эскадра следовала в двух кильватерных колоннах (не будем останавливаться на вопросе, зачем понадобилось Рожественскому незадолго перед этим разделять единую кильватерную колонну на две, поскольку разумного объяснения этот маневр не имеет). Правую колонну из четырёх сильнейших броненосцев вёл «Суворов», левую из восьми кораблей 2-го и 3-го броненосных отрядов – «Ослябя». Рожественский поспешно начал перестраивать свою эскадру снова в одну общую колонну. Но при этом первый броненосный отряд, направляясь по диагонали к линии левой (основной) колонны, увеличил скорость по сравнению с ней всего на два узла, хотя имел запас по скорости хода шесть-семь узлов. 1-й броненосный отряд не успевал возглавить общий строй эскадры – свои места смогли занять только «Суворов» и «Александр», а для «Бородино» и «Орла» места уже не оставалось. Пропуская эти два броненосца, корабли 2-го и 3-го отрядов смешались, уменьшили ход, а ведущий левую колонну «Ослябя» и вовсе был вынужден застопорить машины. Японцы, совершавшие в это время последовательный поворот на обратный, параллельный курсу русской эскадры курс для осуществления запланированного маневра охвата головы, быстро пристрелялись к неподвижной мишени. Когда, наконец, «Ослябя» смог дать ход, этот броненосец уже имел несколько пробоин в носовой, незащищённой бронёй части. Судьба лучшего по артиллерийской подготовке русского корабля была решена – меньше через полчаса после начала сражения он вышел из строя, а ещё через двадцать минут затонул. Вопрос: считать ли такое маневрирование эскадры Рожественского ошибкой адмирала?
   Но самые жаркие споры вызывают действия обоих адмиралов – Того и Рожественского. Знаменитый и описанный позже во всех учебниках по военно-морскому искусству маневр японского адмирала, принёсший ему блестящую победу, считался чрезвычайно рискованным из-за того, что строй японского флота сдвоился, а корабли Того один за другим проходили через неподвижную точку поворота, по которой русские могли вести огонь. А так ли уж велик был этот риск? Эскадра Рожественского в это время перестраивалась и сбилась в кучу, так что вести огонь могли лишь несколько головных кораблей. Расчёты, сделанные экспертами уже после боя, показали, что в лучшем случае русская эскадра могла рассчитывать на 20 попаданий, равномерно распределённых между 12 кораблями японской колонны. Это пренебрежимо мало – разве что надеяться на удачное попадание, подобное тому, что чуть позже временно вывело из строя «Асаму». Но расстояние было великовато – свыше тридцати кабельтов. Так что…
   Риск для японцев действительно существовал, но состоял он совсем не в том, что русские корабли могли стрелять по точке поворота. Специалисты, многократно переигрывавшие на картах и моделях Цусимский бой, пришли к очень интересному выводу: если бы Рожественский атаковал японский флот в момент перестроения своими пятью лучшими броненосцами, то он получил бы реальную возможность резко переломить ход боя в свою пользу. Судите сами.
   Броненосные отряды Того описывали петлю в течение пятнадцати минут. Разделявшее противоборствующие стороны расстояние в три мили идущие полным (17–18 узлов) ходом русские броненосцы типа «Бородино» и «Ослябя» преодолели бы за 10 минут, а всего через пять минут после начала такой атаки комендоры русской эскадры смогли бы вести огонь с того самого наиболее выгодного для облегчённых бронебойных русских снарядов расстояния. Того не имел возможности прервать начатый им маневр, так как в противном случае теперь уже его эскадра сбилась бы в кучу. При стрельбе чуть ли не в упор русские почти наверняка вывели бы из строя два-три японских корабля, прежде чем противник, пользуясь преимуществом в скорости хода, вышел быть из зоны эффективного поражения. К подбитым и потерявшим ход вражеским кораблям подтянулись бы остальные корабли русской эскадры, и тогда перед адмиралом Того встала бы неприятная дилемма – или пожертвовать частью своих боевых единиц, или продолжать бой в виде беспорядочной свалки на самых невыгодных для себя условиях. Вопрос: считать ли ошибкой Рожественского то, что он не реализовал эту представившуюся ему уникальную возможность?
   Впрочем, этот вопрос – по сравнению со всеми предыдущими – не так прост. Одно дело переигрывать сражение в тиши кабинетов, и совсем другое – принимать решение в реальных боевых условиях. Рожественский с грехом пополам перестраивал свою эскадру, и на принятие нестандартного решения у него были считанные минуты. Того подготавливал свой маневр заранее, используя опыт 28 июля, а у командующего русской эскадрой даже не было плана боя…
   Нужно было быть военно-морским гением, чтобы мгновенно заметить и использовать предоставленный судьбой шанс. А единственный по-настоящему талантливый русский адмирал того времени – Макаров – давно уже покоился на морском дне среди останков броненосца «Петропавловск». Рожественский же гением отнюдь не был.

Финальный аккорд

   И в заключение об одной из финальных сцен Цусимской трагедии – о сдаче в плен миноносца «Бедовый» с адмиралом Рожественским на борту. Об ошибках (или о не ошибках, вам решать) Рожественского перед сражением и во время его уже сказано; но сдачу в плен «Бедового» нельзя обойти молчанием хотя бы потому, что вокруг этого события накопилась тьма фальсификаций.
   Существует мнение, что находившегося в бессознательном состоянии героя Рожественского сдали в плен трусы-офицеры его же штаба и командир миноносца капитан 2-го ранга Баранов. Так ли это?
   Да, Рожественский был четырежды ранен осколками, и одна из его ран была достаточно серьёзной, но на снявшем его с обречённого «Суворова» «Буйном» и позднее на «Бедовом» сознания он не терял – достаточно почитать многочисленные воспоминания очевидцев. Далее, у Рожественского была возможность перейти на крейсер «Дмитрий Донской», но он почему-то решил выбрать «Бедовый». Расставшись с тихоходным стариком «Донским», русские миноносцы «Бедовый» и «Грозный» («Буйный» из-за неисправности в машине пришлось затопить) направились во Владивосток, но вскорости, уходя от погони, сбавили ход с двадцати до двенадцати узлов. Это ещё зачем?
   И погоня не замедлила появиться на горизонте: два русских миноносца были настигнуты двумя японскими. Силы, как видите, абсолютно равные, и по скорости хода русские корабли не уступали миноносцам противника. А дальше – дальше началось самое интересное!
   На «Грозном» забеспокоились, развернули орудия в сторону противника и запросили «Бедового» (поскольку на нём находился командующий эскадрой): что делать-то будем? С «Бедового» просигналили: «Идти во Владивосток». «Почему уходить, а не принять бой?» – задал вопрос командир «Грозного» капитан 2-го ранга Андржиевский, но ответа так и не дождался…
   Японцы разделились: миноносец «Кагеро» открыл огонь и погнался за «Грозным», а «Сазанами» нацелился на «Бедового». «Грозный» без особого труда отбился от преследователя и благополучно прибыл во Владивосток, а вот «Бедовый» поднял белый флаг и сдался. Сдался один на один, равному по силе противнику, не сделав ни малейшей попытки сопротивляться или хотя бы уйти, хотя на примере «Грозного» видно, что такое было вполне возможно.
   Кто принял решение о сдаче? Ни командир «Бедового», ни офицеры штаба эскадры без ведома Рожественского такого сделать просто не могли. Бешеный нрав адмирала был хорошо известен всем его подчинённым: он стёр бы виновного в порошок за подобную самодеятельность, если бы она шла вразрез с его собственными планами. А в планы Рожественского никак не входило появиться во Владивостоке на одиноком уцелевшем миноносце и даже не знать, что ответить на неизбежный вопрос: «Ваше превосходительство, а где же ваша эскадра?». Статус раненого пленника куда почётнее статуса беглеца…
   Но это уже штрихи к портрету.
   В очерке изложены документально подтвержденные исторические факты, а выводы – выводы делайте сами.

КРЕЙСЕР ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ

Европа, на полях которой именуемые армиями толпы вооружённых людей топтались веками, в очередной раз доживала последние дни мира. Стальные желудки несгораемые сейфов уже готовы были выхаркнуть наружу толстенные папки мобилизационных планов, написанных таящими в себе огонь, кровь и страдания аккуратными строчками. Жрецы бога войны – генералы и адмиралы Тройственного союза и Антанты – приготовились к своему кроваво-торжественному ритуалу, а равнодушные стрелки ходиков на стенах домов в европейских столицах доедали оставшиеся до начала мировой бойни часы. Строго говоря, Первую Мировую войну следовало бы назвать Второй, так как пальму первенства в борьбе за этот сомнительный в своей престижности титул многие историки отдают случившейся на полтора века раньше Семилетней войне, но какое это имело значение для миллионов тех людей, которым суждено было погибнуть в ближайшие месяцы и годы…

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Погоня

   Четвёртого августа 1914 года штилевую поверхность Средиземного моря к западу от Сицилии яростно вспарывали четыре крейсера: германские «Гебен» (под флагом командующего средиземноморской дивизией немецких крейсеров контр-адмирала Сушона) и «Бреслау» и британские линейные крейсера «Неукротимый» и «Неутомимый». Клубы тяжёлого угольного дыма обильно пачкали чистое небо – корабли шли самым полным ходом, выжимая из своих машин всё, на что они были способны.
   Немцы шли посередине, а корабли флота Её Величества следовали за ними параллельными курсами, держась по бортам германских крейсеров. Строй клина, который образовала мчавшаяся на восток четвёрка, медленно заострялся – англичане мало-помалу проигрывали гонку. Снарядам уже тесно было в орудийных стволах, но пушки пока молчали: официально две империи ещё не находились в состоянии войны. Хотя немецкие артиллеристы уже размялись: на рассвете германские корабли обстреляли алжирские порты Филиппвиль и Боне. Выпущенная крейсерами сотня снарядов особого вреда французам не причинила, но переполоху наделала. Так что с Францией Германия уже воевала, а вот с Англией – ещё нет.
   Командующий французским флотом вице-адмирал Буа-де-Ляперер своей основной задачей видел обеспечение своевременной и безопасной доставки в Европу корпуса алжирских стрелков. Германские дивизии, воплощая в жизнь план Шлиффена, рвались к Франции через Бельгию, и восемьдесят тысяч зуавов очень нужны были на фронте. Почти два десятка тяжёлых кораблей французов вышли из Тулона в море со значительным опозданием (система оповещения о начале войны сработала со скрипом) и прибыли к берегам Алжира тогда, когда немцы оттуда уже ушли. Сосредоточившись на конвоировании транспортов, Ляперер плюнул на «Гебен» и не принял мер к организации его поиска. Если враг появится, то многочисленные пушки охраняющих караваны французских линкоров преподадут ему хороший урок, а если нет – так о чём тогда беспокоиться? «Гебен» избежал встречи с французским флотом, которая, скорее всего, стала бы роковой для германского корсара.
   Если французы не сумели эффективно использовать свой собственный флот против «Гебена», то связь между английским и британским флотами оказалась и вовсе никудышной. Несмотря на имевшие предвоенные планы, должное взаимодействие двух флотов налажено не было. Ляперер и Милн (командующий британскими силами в Средиземном море) имели достаточно времени для того, чтобы обговорить все детали более чем вероятных совместных действий задолго до начала войны, но прямых директив от своих правительств адмиралы не получили. В результате…
   Ни Милн, ни Ляперер не знали ровным счётом ничего о намерениях друг друга. Французы знали, что «Гебен» и «Бреслау» базируются на Мессину (как и предусматривал один из вариантов немецкого плана, разработанного на случай конфликта), однако не информировали об этом своих союзников. Ещё 2 августа Милн получил от британского Адмиралтейства разрешение связаться со своим французским коллегой и договориться с ним об облаве на немцев, но посланная радиограмма дошла до адресата только через 24 часа. А встречную радиограмму от Ляперера Милн и вовсе не получил. Каприз радиотелеграфа? Может быть…
   Новость о ночном обстреле немцами Боне и Филиппвиля облетела уже половину Южной Европы, а Милн узнал об этом лишь в половине девятого утра 4 августа: снова, надо полагать, какие-то помехи радиосвязи! А когда через час «Неукротимый» и «Неутомимый» встретили направлявшиеся к северным берегам Сицилии германские крейсера, англичане почему-то не сочли нужным оповестить об этом факте французов, горевших желанием поквитаться с врагом за обстрел алжирских портов.
   Вице-адмирал Буа-де-Ляперер свой шанс упустил, однако шестнадцать двенадцатидюймовых орудий двух британских линейных крейсеров могли очень основательно повредить здоровью «Гебена» – не зря Сушон, гробя своих кочегаров, так старался оторваться от нежелательного эскорта. Преследование длилось семь часов, но команды «Открыть огонь!» английские комендоры так и получили. Из Лондона лишь приказали «Держать «Гебен»!», но не более того.
   Ситуация странная: в Европе уже полыхает война, Франция (союзник Англии!) в эту войну уже втянута, а пушки британских кораблей истекают хищной слюной от нетерпения, но молчат. Силуэт новейшего германского крейсера, грозы всего Средиземного моря, висит в прицелах «Неукротимого» и «Неутомимого», а английское Адмиралтейство с девичьей застенчивостью решило вдруг строго следовать формальным нормам международного права! Уж в чём-чём, а в неукоснительном следовании этим самым нормам флот Её Величества (и англичан вообще) никак нельзя обвинить – особенно если на карту ставились интересы Великобритании. Всего один пример: за несколько дней до описываемых событий Англия совершила акт самого настоящего пиратства, беззастенчиво реквизировав построенные на британских верфях для Турции (и полностью ею оплаченные) два дредноута и не испытав при этом ни малейших угрызений совести. «Гебен» был для английских адмиралов неизбывной головной болью (опасались, что германский линейный крейсер может вырваться через Гибралтар в Атлантику и наделать там много шума), представилась прекрасная возможность излечить эту хворобу раз и навсегда, а медики из состава флота Её Величества не спешат браться за скальпель. Вот ведь загадка…

Решение Сушона и нерешительность Трубриджа

   Как бы то ни было, вторая по счёту возможность отправить «Гебен» на дно морское была упущена. В 16.30 4 августа германский линейный крейсер от преследователей оторвался. Немцы поспешили прямиком в Мессину тем же путём, каким они прошли для атаки африканских берегов – надо было спешно грузить уголь. Крейсера Милна могли последовать за противником (уже за противником, поскольку после нуля часов 5 августа Великобритания наконец-то вступила в войну против Германии) и караулить его прямо у Мессины, но…
   Снова «но»! Италия объявила о своём нейтралитете (сильно разочаровав этим своих партнёров по Тройственному союзу), следовательно, шестимильная зона итальянских территориальных вод оказалась закрытой для боевых кораблей воюющих стран. По этой причине английским линейным крейсерам запретили входить в Мессинский пролив. Британцы снова решили быть святее Папы Римского и выказать всемерное уважение к нейтралитету Италии.
   Сушон в авральном порядке принял на рейде Мессины топливо с немецкого угольщика «Генерал», проигнорировал пресловутый нейтралитет итальянцев и форсировал пролив, а Милну с его тремя крейсерами (флагман эскадры «Несгибаемый» присоединился к «Неукротимому» и «Неутомимому») пришлось делать изрядный крюк и огибать всю Сицилию для возобновления погони. Правда, в хвост немцам вцепился мёртвой хваткой английский лёгкий крейсер «Глостер», встретивший «Гебена» и «Бреслау» у южного выхода из Мессинского пролива, так что информация о местонахождении противника у англичан теперь имелась. И всё-таки Милн не знал одного, но самого важного обстоятельства: а куда именно намерен следовать «Гебен»?
   По мнению британского Адмиралтейства (и самого Милна), у Сушона было всего две возможности. Первая – направиться в Полу под крылышко австрийского флота (хотя Австрия, в свою очередь, ещё не вступила в войну) и вторая – прорываться через Гибралтар и Атлантику в Северное море, домой, на соединение с германским Флотом Открытого моря. В первом случае немецкие крейсера добровольно заперлись бы в мышеловке Адриатики, которую наглухо заблокировали бы превосходящие силы англо-французского флота; второй вариант выглядел авантюрно-самоубийственным. И всё-таки Милн опасался немецкого броска к Гибралтару и стремился перекрыть своими тремя лучшими кораблями именно этот путь.
   А Сушон уже и думать забыл о какой-то там войне против транспортных коммуникаций союзников в Средиземном море и уж тем более в Атлантике. Ещё 4 августа командующий средиземноморской дивизией крейсеров получил от Тирпица радиограмму с предписанием следовать в Константинополь. Из текста депеши следовало, что предварительная договорённость с турками достигнута. Похоже, кому-то пришла в голову мысль, что в разгорающейся войне «Гебен» способен сделать куда больше, нежели утопить пару-другую торговых судов с войсками и снаряжением и после этого геройски погибнуть в неравном бою (как случилось, например, с эскадрой графа Шпее у Фольклендских островов в декабре 1914 года). Однако 5 августа германское Адмиралтейство отменило своё предыдущее распоряжение: «Гебену» и «Бреслау» приказали идти в Полу, к австрийцам. Дело в том, что на самом деле с Оттоманской Империей договориться никак не удавалось: Блистательная Порта с расчётливостью старой профессиональной проститутки лихорадочно прикидывала, с кого же из двух соперников можно содрать побольше за свою благосклонность, и как при этом не получить по шее от отвергнутого. И всё-таки немецкие корабли пошли на восток, несмотря на то, что в армии из полученных приказов к исполнению принимается последний.
   В чём тут дело? Объяснение этому своему поступку, данное германским адмиралом в своих воспоминаниях, выглядит, мягко говоря, малоубедительным: «…в моей душе всё восставало против ухода в Полу на милость австрийцев. И поэтому я решил, вопреки всем приказам, следовать в Константинополь». Так может объяснить свой побег из-под венца силком выдаваемая замуж невеста, но никак не военачальник высокого ранга, да ещё принадлежащий к нации, известной всему миру своей поистине фанатичной дисциплинированностью.
   Вечером шестого августа германские крейсера, преследуемые по пятам «Глостером», пересекали Ионическое море. Адмирал Милн, всё ещё не понимая конечной цели немцев, принимал уголь на Мальте и не слишком беспокоился о будущем: если немецкие корабли повернут в конце концов на запад, они неминуемо встретится с тремя крейсерами англичан, на бортах которых написаны столь громкие имена. «Гебен» сильнее любого одного из них, двум британским линейным крейсерам придётся попотеть, чтобы справиться с германцем, но против трёх шансов у Сушона нет. «Бреслау» с его артиллерией калибром 102 мм в расчёт можно не принимать, да к тому же у англичан против немецкого лёгкого крейсера имеются четыре аналогичных корабля. Кроме того, Милн полагал, что у входа в Адриатическое море германские крейсера могут быть успешно перехвачены эскадрой контр-адмирала Трубриджа.
   Четыре броненосных крейсера Трубриджа – «Чёрный принц», «Защита», «Воин» и «Герцог Эдинбургский» – блокировали устье Адриатики. В 22.00 зоркий «Глостер» засёк поворот отряда Сушона на восток. Несмотря на то, что немцы пытались забить радиопередачу с английского лёгкого крейсера, и Милн, и Трубридж об этом повороте узнали – на этот раз связь работала как положено.
   Командующий эскадрой броненосных крейсеров понял: «Гебен» отнюдь не рвётся в Адриатическое море. Проведя несложные расчёты, Трубридж убедился: если он двинется на юг, то перехватит германские крейсера. Но что дальше?
   Шестнадцать 234-мм орудий британских крейсеров обладали гораздо меньшей дальностью стрельбы, чем десять 280-мм пушек немецкого линейного крейсера. Английские корабли уступали противнику также по бронированию и по скорости хода, так что Трубридж мог рассчитывать на успех только в ночном бою или в условиях плохой видимости. И он пошел на перехват вскоре после полуночи со своими четырьмя крейсерами и восемью эсминцами.
   Шли часы, и решимость британского адмирала навязать противнику бой постепенно таяла. На Трубридже веригами висело предписание Адмиралтейства «избегать боя с превосходящими силами», причём определить, являются ли «Гебен» и «Бреслау» такими «превосходящими силами» должен был именно он, контр-адмирал Трубридж. В пятом часу утра английские броненосные крейсера прекратили поиск отряда Сушона, о чём Трубридж тут же сообщил Милну. Так из-за нерешительности британского контр-адмирала (которому достаточно было хотя бы повредить «Гебен» и тем самым уготовить ему печальную участь) была упущена третья возможность разделаться с роковым (как показали дальнейшие события) кораблём.

Загадочная депеша

   Тем временем неутомимый «Глостер» тенью следовал за «Гебеном», не обращая внимания на радиограмму Милна с «Несгибаемого», рекомендующую «прекратить погоню во избежание риска быть уничтоженным». Кэптен Келли, командир «Глостера», оказался достойным преемником славы моряков Дрейка и Нельсона: когда утром 7 августа Сушон послал «Бреслау» отогнать дерзкого соглядатая (не мог же немецкий адмирал идти к ожидавшему его среди островов Эгейского моря угольщику «Богадир» на глазах англичан!), «Глостер» тут же открыл огонь. Британский капитан рассчитал правильно: «Гебен» не бросил своего младшего брата и вмешался в поединок. Против мощных орудий линейного крейсера «Глостер» держаться не мог; Келли вышел из-под обстрела, однако возобновил преследование, как только «Гебен» лёг на прежний курс. В недостатке упорства командира «Глостера» никто не смог бы обвинить: Келли прервал погоню только у мыса Матапан, подчиняясь категорическому приказу Милна.
   Вскоре после полуночи английские линейные крейсера вышли с Мальты и после полудня 8 августа находились на полпути между Мальтой и Грецией. Снова появился шанс настичь и утопить неуловимый «Гебен»: германские корабли сначала долго петляли между островами Эгейского моря, а затем весь день 9 августа грузили уголь с «Богадира» близ острова Денуза. Но и четвёртая – и последняя! – возможность также была упущена.
   В 14.00 8 августа Милн вынужден был внезапно и резко остановиться, так как получил сообщение английского Адмиралтейства о том, что Австро-Венгрия объявила войну Великобритании. Это в корне меняло обстановку на театре военных действий, и британский командующий поступил совершенно правильно, немедленно собирая все вверенные ему силы в единый кулак – ведь из Адриатического моря вот-вот могли появиться три, а то и четыре новейших австрийских дредноута, каждый из которых превосходил по своей боевой мощи любой из линейных крейсеров Милна в полтора раза. Для англичан возникла реальная угроза быть отрезанными от Мальты – основной базы – и вынужденными принять бой в невыгодных условиях.
   Ведя наблюдение за выходом из Адриатики, весь флот Милна простоял на месте целые сутки: до следующей радиограммы из Лондона. И в этой депеше сообщалось, что война Англии Австрией отнюдь не объявлена, а всего лишь (!) имело место досадное недоразумение: некий клерк Адмиралтейства (имя его так и осталось неизвестным) перепутал бланки заранее подготовленных разных радиограмм и передал в эфир ложное известие о начале войны между Англией и Австро-Венгрией. Случайность настолько дикая, что в случайность не хочется верить…
   Адмирал Милн незамедлительно возобновил погоню за германским крейсером-призраком, но было слишком поздно. Английские корабли прибыли к Эгейскому морю только лишь ночью с 9 на 10 августа и потом весь день 10-го августа крейсировали у его границы в поисках противника, а противник уже в 17.00 того же дня подошёл к Дарданеллам.
   Адмиралу Сушону пришлось ещё понервничать, пока военный министр Турции Энвер-Паша, известный своими прогерманским настроениями, не дал под свою ответственность разрешения германским крейсерам войти в пролив. Более того, тот же Энвер-Паша распорядился открыть огонь по английским кораблям, если те осмелятся преследовать немцев и войдут в сферу действия береговых батарей, прикрывавших Дарданеллы. Дело было сделано.

Результат

   Гениальный стратегический (как опять-таки подтвердили дальнейшие события) замысел, рождённый незаурядным человеческим (или, может быть, нечеловеческим?) разумом, осуществился. В турецких проливах демоном из преисподней, вызывавшим при взгляде на него чувство мистического трепета, возник корабль, одно появление которого принесло, как много позже сказал Черчилль: «…больше бедствий, крови, руин и неконтролируемых последствий, чем все другие военные корабли вместе взятые со времён изобретения корабельного компаса».
   А события развивались лавинообразно.
   Формально Турция приобрела германские корабли, присвоила им другие названия, подняла на их мачтах турецкие флаги и таким образом избавилась от претензий стран Антанты по поводу пребывания крейсеров воюющей страны в порту страны нейтральной.
   Адмирал Сушон, пользуясь поддержкой ориентирующихся на союз с Германией влиятельных лиц в правящих кругах Турции, с завидной энергией прибрал к рукам всё руководство турецким флотом и береговой обороной, фактически передав его немцам.
   Высокая Порта по-прежнему, несмотря даже на присутствие в Стамбуле «Гебена» и «Бреслау», колебалась между «хочется» и «колется» и не торопилась влезать в кровавую кашу большой войны на чьей-либо стороне.
   И тогда Сушон (не «по зову сердца», конечно же, и не по собственной инициативе, а выполняя чёткие приказы из Берлина) дерзко атаковал русские порты в Чёрном море (в том числе и Севастополь) на германских кораблях под турецкими флагами. Этот пиратский набег имел необратимые последствия.
   31 октября 1914 года послы Антанты в Константинополе потребовали свои верительные грамоты, 4 ноября Россия объявила войну Турции, а 5 ноября то же самое сделали Англия с Францией. Оттоманскую Империю втянули в европейскую свару, не очень-то и спрашивая на то согласия самих янычар и их султана. Впавшие в неконтролируемую панику турецкие сановники предлагали самые невероятные выходы из сложившейся ситуации, включая и заведомо неосуществимые (вроде ареста Сушона и разоружения «Гебена»), но все эти потуги оказались тщетными. Туркам недвусмысленно дали понять, что в ответ на любые силовые телодвижения с их стороны грозный выходец из преисподней парой бортовых залпов превратит сераль султана вместе со всеми его одалисками в груду щебня, обильно нашпигованную ошмётками человеческой плоти. «Гебен» стоял на рейде перед беззащитным городом (береговые батареи фортов прикрывали только входы в Босфор и Дарданеллы, да и сами орудия этих батарей находились под контролем германских «военных советников») и не обращал внимания на истерические вопли его обитателей.
   Черноморские проливы закрылись для торговых судов Антанты, отсекая Россию от военной помощи союзников. «Но если бы «Гебен» был атакован и задержан или потоплен 4 августа, сомнительно, вступила ли бы Турция в войну на стороне центральных держав, и весь ход исторических событий мог бы измениться» – так пишет британский историк Герберт Вильсон в своей книге «Линейные корабли в бою».
   По своему воздействию на судьбы множества людей «Гебен» оказался едва ли не самым знаменитым и самым таинственным боевым кораблём во всей истории человечества: недаром его прозвали «Разрушителем империй» (как минимум двух – Российской и Оттоманской). Такой славы не удостоился никакой другой корабль.
   И всё-таки вряд ли стоит переоценивать влияние этого знаменитого крейсера, истинного исчадия ада, на ход и исход Первой Мировой войны и особенного его роль в развитии роковых событий в России. Да, Россия очень нуждалась в помощи союзников. Да, страшные поражения русской армии в 1915 году явились прямым следствием нехватки вооружения и боеприпасов. Но вряд ли ситуация изменилась бы кардинально, останься проливы открытыми.
   «Мысль, что союзники могли снабжать Россию военным имуществом и тем помочь ей нанести немцам решительное поражение, была ошибочна, так как в это время у них самих на всех фронтах ощущался острый недостаток орудий и снарядов» – это тоже вышеупомянутый Герберт Вильсон, современник описываемых событий. Россия к 1914 году была самодостаточной страной, промышленность которой развивалась куда более бурно, чем во многих других странах. Отрезанная от снабжения извне, русская армия в 1916 году, уже после катастрофы года 1915-го, нанесла Австро-Венгрии такой удар, от которого та так и не смогла оправиться. Наивно полагать, что солдаты Брусилова шли в атаку с оглоблями и вилами! В российских арсеналах к концу семнадцатого года накопилось столько военного снаряжения собственного производства, что его хватило и белым, и красным, и зелёным на несколько лет гражданской войны – это при впавших в полный паралич военных заводах.
   Англо-французский флот настырно колотился в двери Дарданелл вовсе не для того, чтобы помочь истекающему кровью союзнику. Черноморские проливы представляли из себя лакомый кусочек, на который издавна зарились очень многие. Турция в стане врагов, у России нет сил самой захватить проливы – разве можно упускать такой замечательный шанс? Вперёд!

Вопросы без ответов

   История «Гебена» достаточно широко известна, и вряд ли стоило её ещё раз пересказывать только для того, чтобы добавить несколько страниц к уже написанным томам. Хочется обратить внимание на один странный факт: как вообще «Гебену» удался его отчаянный прорыв в Константинополь?
   Смелый и дерзкий замысел – это понятно; энергия главного исполнителя, адмирала Сушона, несомненно, в огромной степени помогла осуществлению этого замысла; но вот обстоятельства, сопутствовавшие самому прорыву…
   Вполне объяснимы неудовлетворительная координация действий флотов Франции и Англии (в истории масса примеров, когда союзники не могли толком договориться) и промахи верховного руководства, но есть и непонятное.
   Почему сбои радиосвязи проявлялись в самых ответственных случаях? Наиболее важные депеши или доходили до адресатов с большим опозданием, или не доходили вовсе. Что это за избирательность такая?
   Почему всё-таки англичане отпустили «Гебен» после семичасовой погони за ним 4 августа, так и не сделав по крейсеру ни единого выстрела?
   Почему немцы прошли Мессинским проливом, а британские корабли не последовали за ними тем же самым путём?
   Почему Трубридж, направившийся было на перехват «Гебена», не довёл дело до конца? Если он не был уверен хотя бы в ничейном исходе предстоящего боя, зачем тогда вообще было трогаться с места?
   Почему Милн приказал командиру «Глостера» прекратить наблюдение за «Гебеном»? В коротком бою английский крейсер легко вышел из-под огня немцев, значит, он с такой же легкостью уклонился бы и от других контратак, не прерывая при этом преследования. Знай англичане местонахождение врага, эскадра Милна у Денузы не оставила бы от «Гебена» даже обломков, попутно пустив на дно и «Бреслау». Германский линейный крейсер не мог двигаться к цели без угля, и его остановка для бункеровки была неизбежна. Но это если бы Милн не остановился в Ионическом море 8 августа…
   Что это за загадочная история с якобы перепутанными радиограммами о начале войны между Великобританией и Австро-Венгрией? Депеши такого уровня важности не отправляются наобум, без тщательной проверки – это ведь не время свидания перепутать или имя дамы, с которой это свидание назначено! И почему британское Адмиралтейство молчало целых двадцать четыре часа, прежде чем заметило эту роковую ошибку и сообщило об этом Милну? Именно этого времени и хватило «Гебену», чтобы окончательно оторваться от погони.
   Легче всего сослаться на нелепую случайность, однако, как говорил Воланд в бессмертном романе Булгакова: «Случайно кирпич на голову никому не падает!». И какая-то странная случайность (точнее, целая цепь случайностей) получается: все эти так называемые случайности работают только в пользу одной стороны, а другая сторона от них полностью застрахована. Так не бывает.
   Правильные ответы на все эти вопросы представляются очень и очень интересными – если, конечно, они будут именно правильными.
   И ещё одно: о судьбе тех боевых кораблей, чьи курсы в августе 1914 года пересеклись в Средиземном море с курсом «Гебена».
   Три из четырёх броненосных крейсеров (которым не хватило решимости навязать бой «Гебену» в ночь на 7 августа) Трубриджа – «Чёрный принц», «Защита» и «Воин» – погибли в Ютландском сражении, причём первые два вместе со всем личным составом. Линейный крейсер «Неутомимый» (не открывший по «Гебену» огня 4 августа) в том же Ютландском бою взорвался после нескольких попаданий в него одиннадцатидюймовых снарядов с германского линейного крейсера «Фон дер Танн». Из всего экипажа корабля спаслось только два человека.
   Создаётся впечатление, что зловещий «Гебен», как и положено посланцу из преисподней, опосредованно расправился с теми, от кого он вынужденно убегал. А вот доблестный «Глостер» провоевал всю войну, не получив даже царапины на своём стройном корпусе.
   Но это уже так, к слову.

ОШИБКА ЯМАМОТО

Пятого и шестого декабря 1941 года под Москвой началось контрнаступление советских войск, означавшее окончательный крах блицкрига, а седьмого декабря самолёты с шести японских авианосцев атаковали главную базу Тихоокеанского флота США на Гавайях – Жемчужную Гавань.
Война стала поистине мировой, втянув в свою дышащую огнём и смердящую трупами сферу почти всю поверхность нашей планеты.

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Пощёчина

   По поводу нападения японцев на Пёрл-Харбор исписаны тонны бумаги и создано множество художественных произведений – от коротких рассказов до многотомных трудов и киноэпопей. Высказано огромное количество версий события, вплоть до сенсационной: президент Рузвельт-де умышленно подставил американский флот в Пёрл-Харборе, лишь бы втянуть США в войну.
   Но самое интересное – так и нет вразумительного ответа на вопрос: «Зачем понадобилось Японии нападение на Пёрл-Харбор?». Автор и идейный вдохновитель это плана, Главнокомандующий Объединённым флотом адмирал Исороку Ямамото погиб над Соломоновыми островами в апреле 1943 года, когда самолёт с его штабом угодил в засаду, устроенную воспользовавшимися данными радиоперехвата американскими истребителями; не пережили войну командовавший ударным авианосным соединением вице-адмирал Чуичи Нагумо и почти все высшие офицеры, так или иначе посвящённые в тайны этой операции и в ней участвовавшие. Немногие уцелевшие, стоя перед дотошными послевоенными следственными комиссиями, недоумённо пожимали плечами: действительно, а зачем?
   Для Японии не было никакой необходимости начинать войну с Америкой. Да, действительно, жёсткие американские экономические санкции затрудняли дыхание молодого и хищного растущего организма Японской Империи, но Япония вполне могла решить свои экономические проблемы изощрёнными дипломатическими путями, не прибегая к очень рискованному для неё военному пути разрешения конфликта. Уж кто-кто, а Ямамото, проживший в Штатах много лет, лучше многих других представлял себе чудовищную экономическую мощь этой страны и всю опасность войны с ней. Японцы могли просто обойти Филиппины, не связываясь с американцами, и захватить богатейшие сырьевые ресурсы Индонезии, а заодно прибрать к рукам французские колонии в Индокитае – ведь и Франция, и Нидерланды уже были растоптаны Гитлером: имущество осталось без наследника. Для уничтожения символических уцелевших военно-морских сил этих стран в Тихоокеанском регионе хватило бы пары бортовых залпов любого из линкоров японского Объединённого флота. И опыт соответствующий имелся: ещё в четырнадцатом году Япония решительно захапала под шумок германские владения на Тихом океане и тут же закончила для себя Первую Мировую войну, приобретя желаемое ценой ничтожных потерь.
   Вооружённого столкновения с Великобританией генералы и адмиралы Страны Восходящего Солнца тоже не слишком опасались: у британского льва, зализывавшего полученные в Европе раны и живущего в ожидании стремительного прыжка германского «Морского льва» (кодовое название немецкого плана вторжения в Англию – примечание автора) через Английский Канал, не было сил драться за Сингапур и Малайю (так, кстати, и получилось: английский флот на Дальнем Востоке быстро и бесславно погиб в самом начале 1942 года, а Сингапур пал). Но связываться с Америкой – это совсем другое дело…
   Однако на руку Японии были господствующие в высших властных кругах США изоляционистские настроения. Шорох купюр и звон монет куда приятнее для слуха, нежели грохот пушек и стоны умирающих. США очень хорошо заработали на Первой Мировой, собирались заработать ещё больше на Второй и вовсе не горели желанием влезать обеими ногами в горячее кровавое варево. «Ваши проблемы нас не касаются, и идите вы все с ними к чёрту в задницу!» – с таким мнением Конгресса ничего не мог поделать даже умный и дальновидный президент Франклин Делано Рузвельт, несмотря на весь свой огромный к этому времени авторитет. Не стала бы Америка чересчур уж нервно реагировать на поползновения Страны Восходящего Солнца, пока они затрагивали только интересы Англии и прочих европейцев, но не самих американцев. Конечно, если все эти поползновения были бы соответствующим образом оформлены – но ведь восточной дипломатии не занимать тысячелетнего опыта коварства и искусства тонкой интриги.
   Ямамото был участником русско-японской войны и Цусимского боя, и считается, что в Пёрл-Харборе он просто скопировал атаку Порт-Артура. Естественно, с учётом изменившихся условий и характера военных действий на море. Но есть принципиальное различие этих двух внешне схожих операций.
   Если в начале прошлого века линейные корабли (броненосцы) составляли основу боевой мощи любого военно-морского флота, то к сороковым годам ХХ столетия ситуация изменилась. Уже в Первую Мировую войну весь британский Гранд Флит со своими дредноутами оказался бессилен перед лицом подводной угрозы, а когда с палуб кораблей нового класса – авианосцев – начали взлетать вооружённые бомбами и торпедами боевые аэропланы, то наиболее передовым теоретикам войны на море стало ясно: время линкоров истекло. Именно таким передовым теоретиком был сам Ямамото. Под его руководством впервые в мире было создано ударное авианосное соединение. К началу Второй Мировой войны Япония обладала наиболее удачными типами палубных самолётов, а опыты, проведённые в Америке ещё в тридцатых годах, убедительно доказали: авиация способна топить любые надводные корабли, какой бы толстой броней они не были защищены.
   Операция японцев против Порт-Артура имела реальный военный эффект: подорвав два лучших броненосца русской эскадры, японцы обрели господство на море и получили возможность беспрепятственно высаживать свои войска на материк и снабжать их всем необходимым. А чего реально добилась Япония своим столь эффектным внешне внезапным нападением на Пёрл-Харбор? Потопили несколько старых линкоров (а корабли этого класса, повторим, уже превратились в символ военно-морской мощи, и не более того) и сожгли на аэродромах пару сотен самолётов (такое количество боевых машин производил один-единственный авиазавод в США в течение месяца). Вот если бы под удар попали драгоценные авианосцы… Но их в момент атаки в Пёрл-Харборе не было. Японцы об этом своевременно узнали, однако атаку не отменили. Что за затмение такое нашло на талантливого японского флотоводца?
   Единственным осязаемым результатом Пёрл-Харбора была волна возмущения, прокатившаяся по всей Америке. Национальная гордость, оскорблённая пёрл-харборской пощёчиной, требовала немедленного отмщения «подлым азиатам». Политика изоляционизма скончалась в одночасье, и конгрессмены аплодисментами встретили президента Рузвельта и его речь – стоя!

Волна побед

   В конце 1941 – начале 1942 японские вооружённые силы уверенно одерживали одну победу за другой. Японцы оккупировали Индокитай и Малайю, захватили Филиппины и множество островов в Тихом океане. Самурайский меч навис над Индией и над Австралией, причём все эти потрясающие и неожиданные для самой Японии победы были достигнуты малой кровью при незначительном и неэффективном сопротивлении союзников. Вместе с тем ближайшие соратники Ямамото с удивлением заметили, что с их национальным героем и общепризнанным теперь военно-морским авторитетом творится что-то странное. Похоже, роковая ошибка японского адмирала – атака Пёрл-Харбора – потянула за собой целую цепь других ошибок.
   Ямамото по своей натуре был очень азартным человеком (недаром он обожал игру в покер), и эта особенность его характера ярко проявилась именно в организации нападения на главную военно-морскую базу США на Тихом океане. Риск был огромный: по образному выражению самих японцев «атакуя Пёрл-Харбор, мы чувствовали себя так, словно выдёргивали перья из хвоста у орла». Но вот после пёрл-харборского триумфа Ямамото словно подменили: он сделался крайне осторожным и зачастую не мог правильно распорядиться своим подавляющим превосходством на море над американцами и их союзниками.
   Грозное ударное соединение из шести японских тяжёлых авианосцев вихрем носилось по всему театру военных действий, сметая всё на своём пути. Это соединение в первые месяцы войны очень редко обнаруживалось и ни разу не подверглось нападению. Собранное в единый кулак, оно вымело британский флот из Индийского океана, оттеснило американцев к Гавайским, Алеутским и Соломоновым островам и нанесло сокрушительный удар по австралийскому порту Дарвин. Командование США всерьёз опасалось высадки японского десанта прямо на Оаху, австралийцы готовились встретить японское вторжение, а тихоокеанские коммуникации союзников оказались под угрозой. Японцы нацелились на Порт-Морсби и Гуадалканал.
   И тут Ямамото почему-то выделил для операции в Коралловом море всего два из шести своих тяжёлых авианосцев и один лёгкий. Казалось бы, чего тут мудрствовать: направь японцы в этом районе против флота США всё своё прославленное авианосное соединение, целиком, и оба американских авианосца неминуемо были бы потоплены. Ведь совсем недавно у Цейлона японцы отправили на дно английский авианосец «Гермес» и два тяжёлых крейсера без всяких потерь со своей стороны в кораблях и ценой гибели всего нескольких самолётов. Но японский главнокомандующий решил действовать иначе…
   Бой в Коралловом море 7–8 мая 1942 года закончился вничью при несколько большем уроне, понесённом американцами. США потеряли один тяжёлый авианосец («Лексингтон») потопленным и один («Йорктаун») повреждённым. С японской стороны погиб лёгкий авианосец «Сёхо», тяжёлый авианосец «Сёкаку» в результате попадания в него трёх крупнокалиберных бомб получил серьёзные повреждения, а авиагруппа с авианосца «Дзуйкаку» потеряла много самолётов с опытными экипажами. В стратегическом смысле это сражение стало победой американцев: угроза Новой Гвинее была ликвидирована, а японское соединение накануне операции против Мидуэя утратило треть своей боевой мощи. И снова Ямамото поступил по-своему: он счёл, что оставшихся у него в строю четырёх авианосцев будет достаточно для полного разгрома американского флота (по данным своей разведки японцы предполагали встретить у Мидуэя один, максимум два авианосца противника). Ямамото жаждал генерального сражения с флотом противника: лавры Цусимы не давали ему спать спокойно.
   Специалисты-дешифровальщики американской службы радиоперехвата сумели расколоть секретный японский код, и американцы своевременно узнали о готовящемся нападении на Мидуэй. Ремонтные работы на повреждённом в Коралловом море «Йорктауне» шли ударными темпами, и этот авианосец был возвращён в строй за рекордно короткий срок. Таким образом, США смогли противопоставить японскому флоту три авианосца («Энтерпрайз», «Йорктаун» и «Хорнет»), а вовсе не один-два, как ожидал Ямамото. Но японский адмирал был настолько уверен в успехе операции, что выделил два лёгких авианосца для демонстративной атаки второстепенной цели – Датч-Харбора на Алеутских островах – одновременно с атакой Мидуэя.
   А дальше – дальше пошла целая серия случайностей из тех, которые решают судьбы людей и целых государств и даже меняют ход истории всего человечества.

Пять роковых минут

   Завеса японских подводных лодок между Оаху и Мидуэем была развернута с опозданием. Идущие полным ходом американские корабли уже миновали линию развёртывания завесы, и Ямамото не узнал, что вражеские авианосцы вышли на перехват японского флота вторжения. В соответствии с планом операции первая волна самолётов с японских авианосцев атаковала Мидуэй, рассчитывая уничтожить на аэродромах атолла всю американскую авиацию берегового базирования. Однако изготовившиеся к отражению нападения американские самолёты заблаговременно поднялись в воздух, и удар японцев не достиг цели. Предусмотрительный и осторожный командующий ударным соединением Нагумо держал половину своих авиагрупп (вторую волну) в готовности немедленно атаковать вражеские корабли, если таковые появятся, то есть с подвешенными торпедами. Командир первой волны донёс адмиралу, что для подавления обороны Мидуэя необходим второй удар с воздуха, и тогда Нагумо отдал приказ перевооружить самолёты бомбами для поражения наземных целей.
   Американские береговые самолёты непрерывно атаковали японское соединение. Хотя из-за плохой координации этих атак и эффективного истребительного прикрытия попаданий в корабли достигнуто не было, американцы следили за армадой противника, и авианосцы США уже подняли в воздух свои авиагруппы для нанесения решающего удара. А японцы по-прежнему пребывали в полном неведении относительно присутствия в районе боя вражеских авианосцев. Разведывательный гидросамолёт с крейсера «Тонэ» на переделе своего радиуса действия обнаружил американские корабли, однако из-за неисправности радио не смог сообщить об этом. Роковая случайность: не будь её, адмирал Нагумо немедленно поднял бы свою вторую ударную волну в воздух для атаки неприятельского флота – с вполне предсказуемым результатом. К середине 1942 года обе противоборствующие стороны уже уяснили: в дуэли авианосцев преимуществом обладает тот, кто первым обнаружит противника и нанесёт по нему удар.
   Тем временем торпедоносцы с «Йорктауна» и «Хорнета» самостоятельно, без сопровождения истребителей, отважно атаковали японские авианосцы. Истребители «зеро» и зенитки японцев сбивали самолёт за самолётом, учинив «девастэйторам» настоящее избиение, и не допустили их до кораблей. В боевой рубке флагмана соединения «Акаги» отметили появление в небе самолётов авианосных типов и сделали правильный вывод: американские авианосцы здесь. Тем более, что один из японских самолётов-разведчиков наконец-то донёс: «Обнаружено десять кораблей противника. Колонну замыкает корабль, похожий на авианосец». Нагумо, поколебавшись, отменил свой предыдущий приказ и снова приказал перевооружить самолёты второй волны – теперь уже торпедами вместо бомб. Команды оружейников лихорадочно меняли оружие на подвесках, а на мостике «Акаги» нарастало нервное напряжение: первая ударная волна возвращалась, и её надо было принять на полётные палубы. Это был критический момент сражения у атолла Мидуэй: пять роковых минут, которые решили всё.
   Именно в это время, когда палубы японских авианосцев были забиты готовыми к боевому вылету самолётами (с «Акаги» уже взлетал первый), над японским флотом появились эскадрильи пикирующих бомбардировщиков с кораблей адмирала Спрюэнса. Несмотря на тяжёлые потери, пикировщики всадили по две-три авиабомбы в три из четырёх авианосцев Нагумо. Вроде бы не так много, однако подвешенные к самолётам торпеды начали рваться сериями, на палубах и в ангарах японских кораблей возникли затяжные пожары, которые в результате и привели к гибели «Акаги», «Кага» и «Сорю». Всего пять минут…
   Оставшийся неповреждённым четвёртый авианосец соединения – «Хирю» – сражался доблестно. Самолёты с «Хирю» дважды атаковали «Йорктаун», поразили вражеский авианосец тремя бомбами и двумя торпедами и вывели его из строя. Сутки спустя японская подводная лодка добила повреждённый американский корабль, но и сам «Хирю» был потоплен пикирующими бомбардировщиками с «Энтерпрайза» и «Хорнета». Хребет императорского японского флота был сломан: потеряв в бою у Мидуэя 4–5 июня 1942 года свои лучшие корабли и лучших своих пилотов, разгромивших Пёрл-Харбор и одержавших ряд других громких побед, японцы от этого поражения так и не оправились. Подавляющее превосходство флота вторжения в тяжёлых артиллерийских кораблях оказалось бесполезным: огромные орудия главного калибра девяти японских линкоров не сделали в сражении у Мидуэя ни единого выстрела.

Мавр сделал своё дело

   После Мидуэя несколько месяцев продолжался период неустойчивого равновесия сил. Враждебные флоты методично истребляли друг друга у Соломоновых островов, но если американские потери быстро восполнялись, то японцам делать это было гораздо труднее. Войну экономик Япония явно проигрывала. И снова Ямамото проявил себя далеко не с лучшей стороны.
   Британский военно-морской историк Роскилл пишет во втором томе своего известного труда «War at Sea» (в русском переводе – «Флот и война», примечание автора): «Японцы сосредоточили в районе Соломоновых островов значительные силы – не менее 5 авианосцев и 5 линейных кораблей. Но, по-видимому, Ямамото не знал, как это преимущество реализовать».
   Адмирал Исороку Ямамото своё дело сделал, ввергнув Японию в безнадёжную войну и не проявив ожидавшейся от него должной решительности после пёрл-харборской победы. Теперь ему оставалось только погибнуть. Они и погиб смертью воина под пушечно-пулемётными очередями американских перехватчиков в небе над джунглями (по свидетельствам уцелевших, адмирал был убит на борту самолёта ещё в воздухе), унеся с собой в могилу тайну атаки века – атаки Жемчужной Гавани.
   Япония проиграла войну в тот самый миг, когда первые бомбы и авиаторпеды «вэлов» и «кейтов» отделились от держателей в небе над Пёрл-Харбором – всё остальное было всего лишь долгой агонией. Заодно смертный приговор был подписан и Германии: полусоюз США и Великобритании сделался союзом настоящим. Не зря Гитлер крайне осторожно вёл себя по отношению к американским кораблям в Атлантике – он боялся войны с заокеанским монстром и не хотел этой войны.
   Единственным разумным шагом для Страны Восходящего Солнца – если вступление в войну вообще можно считать разумным деянием – было бы нападение на Советский Союз. Квантунская армия сидела в окопах в ожидании приказа, а исконный враг истекал кровью на Западе, отчаянно отбиваясь от Гитлера. Война на дальневосточных границах России фактически уже шла, то затухая до уровня пограничных перестрелок, то разгораясь до масштабов Хасана и Халхин-Гола. А сейчас, когда противник связан по рукам и ногам германским вторжением, самое время довершить начатое ещё в русско-японскую и заодно поквитаться за недавние поражения! Но Япония не напала.
   Сталин снял с Дальнего Востока десятки дивизий (на этот раз наитие не подвело вождя, да и выхода у него другого попросту не было – реальная угроза с Запада была куда грознее гипотетической с Востока), и этот «Запасный полк» решил исход битвы под Москвой. А Япония так и не напала, хотя была связана с фашистской Германией так называемым Антикоминтерновским пактом, направленным против мирового коммунистического движения, и являлась фактическим союзником Третьего Рейха. Вместо этого островная империя провела самоубийственную акцию против Пёрл-Харбора, втянув Америку в войну и непоправимо изменив баланс сил далеко не в пользу стран Оси.
   В сорок пятом, 9 августа, в тот самый день, когда вторая атомная бомба сожгла Нагасаки, советские войска – в полном соответствии с постулатом: «Хочешь победить – нападай!» – перешли границу Манчжурии и всего за пару недель превратили миллионную Квантунскую армию в толпу военнопленных. Возможно, тогда правители Японии и пожалели о том, что они сделали и чего не сделали в конце сорок первого, однако было уже поздно: время необратимо.

ДИНОЗАВРЫ МОРЕЙ

Вероятно, человечество начало воевать на море, едва научившись более-менее уверенно держаться на поверхности воды при помощи примитивных плавсредств. В первых морских баталиях, о которых, впрочем, не сохранилось сколько-нибудь достоверных свидетельств, сталкивались неуклюжие плоты и хрупкие пироги, а сама морская стихия для обеих противоборствующих сторон являлась главным противником. Основным способом ведения боя был абордаж, поскольку стрелы из луков не могли причинить серьёзного ущерба даже утлым судёнышкам. Затем, в течение сотен и тысяч лет, размеры лодок увеличивались, их конструкция усложнялась, и одновременно появлялись новые тактические приёмы.

От тарана до линкора

   Таран (считается, что изобретателями корабельного тарана именно как технического приспособления были этруски; по другим сведениям – древние египтяне) оказался эффективным боевым средством и едва ли не единственным во времена греко-персидских и Пунических войн. Умело управляемая гребная триера (судно с тремя рядами гребцов) могла также поломать вёсла вражескому кораблю, сохранив при этом свои собственные. Простейшее парусное вооружение на кораблях Древнего Мира выступало в качестве вспомогательного движителя, и лишившийся вёсел корабль терял способность маневрировать. Таранная тактика принесла грекам победу над гораздо более многочисленным флотом персидского царя Ксеркса при Саламине в 480 году до н. э. Однако римляне, не располагавшие во время Первой Пунической войны квалифицированными кадрами моряков, предпочли превратить морской бой в подобие сражения на суше. Они применили особые абордажные мостики – «вороны» – намертво вцеплявшиеся в палубы кораблей карфагенян и позволявшие римским легионерам биться врукопашную. «Ворон» взял верх над тараном, и карфагенский флот у мыса Экном в 256 году до н. э. был наголову разбит, причём большинство его кораблей не потоплено, а захвачено.
   Позднее на древнеримских биремах и либурнах начали устанавливать метательные машины. Широкое применение камней и зажигательных снарядов позволило Октавиану разгромить в 31 году до н. э. флот Антония в битве у мыса Акциум. Тяжёлые высокобортные триремы Антония, обшитые специальным деревянным поясом для защиты от таранных ударов, не устояли перед вёртким и быстроходными кораблями Октавиана, засыпавшими врага градом сосудов с воспламеняющейся смесью.
   Использование огня против деревянных кораблей напрашивалось само собой, и наиболее эффективным оказался знаменитый «греческий огонь» византийцев. Разрушительное действие этого напалма древности испытали на себе наши далёкие предки-славяне у стен Константинополя в 1043 году. Однако пользоваться далеко не совершенными огнемётными устройствами следовало с известной осторожностью, чтобы не поджечь свои же корабли.
   С появлением и развитием в Европе огнестрельного оружия на кораблях начали устанавливать пушки, но артиллерия долго ещё не выступала в качестве основного оружия в войне на море. Даже в сражении при Лепанто в 1571 году между флотами христиан и мусульман обе стороны в основном уповали на таран и на абордаж. Однако уже в 1588 году, когда испанская «Непобедимая армада» угрожала Англии, корабельная артиллерия громко заявила о себе – в прямом и переносном смысле. В сражении у Гравелина быстрые и маневренные английские корабли ощутимо пощипали испанцев, расстреливая неуклюжие галеоны издалека и не доводя дело до абордажа.
   Приоритет артиллерии установился во второй половине XVII века в ходе англо-голландских войн. Развитие парусного вооружения позволило кораблям лавировать, то есть двигать не только по ветру, но и под углом к направлению ветра и даже против ветра – галсами. Борта освободились от вёсел, – в открытом океане на волне не очень-то погребёшь – и теперь вдоль них рядами стали ставить пушки. Число батарейных палуб увеличилось до трёх-четырёх, а количество орудий доходило до сотни и более. Верхняя палуба осталась открытой, а на нижних орудийные амбразуры – пушечные порты – закрывались специальными щитами на случай непогоды. Такое расположение артиллерии диктовало и новую тактику ведения боя.
   Основные принципы новой тактики, родившейся из опыта войн второй половины XVII века, впервые были сформулированы профессором математики морского училища в Тулоне отцом-иезуитом Полем Гостом. Его трактат «Искусство военных флотов или сочинение о морских эволюциях», вышедший во Франции в 1697 году, стал Библией для флотоводцев.
   Самым целесообразным строем оказалась линия кильватера, когда корабли следовали друг за другом, не мешая один другому вести огонь по врагу всем бортом. Составлявшие боевую линию корабли, несущие многочисленную артиллерию, и получили название линейных кораблей. Боевая мощь любого флота теперь определялась количеством входящих в его состав многопалубных линейных кораблей, и в течение трёх столетий эскадры парусных линкоров громом пушек и клубами порохового дыма утверждали право той или иной державы властвовать в том или ином районе Мирового океана.
   Гребные суда сохранились вплоть до XIX века на Средиземном и Балтийском морях с их изрезанной береговой линией – в шхерах линейным кораблям делать нечего. Первую победу русского регулярного флота – над шведами при Гангуте – одержали гребные галеры и скампавеи Петра Первого.

Эра дредноутов

   Артиллерия середины XVII – начала XIX веков не имела ещё достаточной огневой мощи. Противники часами осыпали друг друга ядрами, и всё-таки корабли, получившие сотни пробоин, оставались на плаву. В войне на море широко использовались брандеры: небольшие гребные судёнышки, начинённые порохом и горючими веществами. Турецкий флот в Чесменской бухте в 1770 году был полностью сожжён в результате комбинированного удара: обстрела брандскугелями (зажигательными ядрами) и атаки русских брандеров. А в 1853 году при Синопе адмирал Нахимов уничтожил турецкую эскадру разрывными артиллерийскими бомбами.
   Технический прогресс неумолим, и гордые красавцы с белоснежными парусами уступили место чадящим колёсным, а потом и винтовым пароходам. Боевые корабли оделись в железо броневых плит, гладкоствольную артиллерию вытеснила нарезная, и началось соревнование снаряда и брони. С появлением и развитием новых средств борьбы на море – шестовой мины, мины заграждения и, наконец, торпеды – возникли сомнения в боевой ценности броненосцев, но русско-японская война подтвердила главенствующую роль бронированных линейных кораблей, вооружённых дальнобойной тяжёлой артиллерией.
   В 1906 году с британских верфей сошёл линейный корабль нового типа – «Дредноут», – и его название стало именем нарицательным для всего поколения линкоров ХХ века, истинных динозавров морей. Стремительно росли толщина брони (до 300–350 мм и более) и калибр орудий (до 380–406 мм). Со стапелей Англии и Германии перед Первой Мировой войной спускались на воду один дредноут за другим, и в лихорадочном темпе закладывались новые, ещё более мощные. Небо над Северным морем заволокло облаком густого дыма из труб десятков линкоров. Башенные орудия добрасывали многосоткилограммовые снаряды до линии видимого горизонта, скорострельная артиллерия защищала линкоры от атак миноносцев, а прочная броня, специальные утолщения бортов и противоминные наделки и переборки резко повысили живучесть динозавров. Владыки морей презрительно взирали на мир узкими просветами боевых рубок: кто осмелится встать на нашем пути?
   Но под водой уже скользили хищные веретенообразные тела первых боевых подводных лодок, и их торпеды уже вырывали первые жертвы. 22 сентября 1914 года маленькая германская подводная лодка «U-9» с экипажем всего из 28 человек под командованием капитан-лейтенанта Отто Веддигена отправила на дно три английских броненосных крейсера «Абукир», «Хог» и «Кресси» вместе с полутора тысячами офицеров и матросов королевского флота.
   Дредноуты флота Её Величества торопливо прятались в дальние порты, закутывались сетями, и любой качавшийся на волне мусор казался им хищным глазом-перископом беспощадного невидимого подводного врага. Динозавры-тугодумы (и в равной мере их создатели и повелители-люди) ещё не понимали, что час стальных монстров уже пробил. Британский Гранд Флит и германский Гохзеефлотте ещё сойдутся в Ютландском сражении, сотрясая море и небеса грохотом сотен крупнокалиберных пушек, но это будет последняя классическая битва линкоров.
   А в воздухе уже кружили первые, ещё хрупкие, неуклюжие и казавшиеся беспомощными этажерки первых самолётов. Стальные гиганты ещё не замечали этих никчёмных с их точки зрения мух, а зря. Пройдёт каких-то двадцать лет, – ничтожный срок по историческим меркам – и авиация превратится в грозную силу в войне вообще и войне на море в частности.
   Инерция мышления – страшная сила. Линкоры ещё жили, они всё ещё были предметом обожания и восхищения, но мезозойская эра в войне на море уже заканчивалась.

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Новый враг

   …25 октября 1944 года в заливе Лейте на Филиппинах произошло уникальное в истории войн на море боевое столкновение между кораблями японского и американского военно-морских флотов. В бою в заливе Лейте американские вспомогательные авианосцы (по сути дела, переоборудованные торговые суда, на которых были устроены полётные палубы) были атакованы японскими линейными кораблями и тяжёлыми крейсерами, сумевшими подойти к противнику на расстояние артиллерийского выстрела. А уникальность этого эпизода – одного из нескольких эпизодов грандиозной битвы за Филиппины – в том, что никогда доселе в войне на Тихом океане (да и вообще в ходе всей Второй Мировой войны, если не считать случайной встречи германских линкоров «Шарнхорст» и «Гнейзенау» с британским авианосцем «Глориес», закончившейся потоплением последнего) грозные орудия главного калибра тяжелых артиллерийских кораблей не имели возможности достать авианосцы. Кстати, немцы топили «Глориес» долго и трудно, и в ходе неравного боя один из двух эсминцев охранения авианосца умудрился даже всадить в «Шарнхорст» торпеду.
   Лицо морской войны изменилось, причём так стремительно, что многие адмиралы воюющих флотов этого просто-напросто ещё не поняли, хотя и вынуждены были следовать веяниям времени – если, конечно, не желали оказаться в числе проигравших. Основной ударной силой – и на необозримых просторах Тихоокеанского театра военных действий это проявилось особенно ярко – сделались авианосцы с их бортовыми эскадрильями бомбардировщиков, торпедоносцев и истребителей. Сражение протекало теперь вне пределов прямой видимости, соединения противоборствующих сторон находились в сотнях миль друг от друга, и исход боя определялся тем, кто успеет первым обнаружить вражеский флот и нанести по нему с воздуха сокрушительный удар, – прежде всего по авианосцам – преодолев завесу истребителей и зенитный огонь кораблей. Так было в Коралловом море, у Мидуэя и много где ещё.
   А линкоры? Плавучие бронированные монстры, вершина инженерной мысли кораблестроительного искусства эпохи брони и пара, изумлявшие взгляд человеческий соразмерностью пропорций воплощённой разрушительной мощи, эти динозавры морей в одночасье устарели и оказались обречёнными на вымирание подобно их живым прототипам из мезозойской эры. Реальная роль линейных кораблей во Второй Мировой войне была крайне незначительной, и вовсе не они в той войне обеспечивали господство на море. Сметавшие в былые времена всё на своём пути, дредноуты теперь сами требовали сильной охраны, чтобы не стать лёгкой добычей для подводных лодок и особенно для авиации – против этого врага морские динозавры бороться в одиночку уже не могли.
   Атакованные самолётами и не имеющие при этом воздушного прикрытия линкоры и крейсера были обречены на бесславную кончину – 10 декабря 1941 года японские бомбардировщики-торпедоносцы всего за пару часов отправили на дно английские корабли «Принс оф Уэлс» и «Рипалс», потеряв при этом только четыре самолёта. Далее список пополнялся непрерывно: «Дорсетшир» и «Корнуолл» у Цейлона, «Микума» у Мидуэя, «Кинугаса» и «Чикаго» у Соломоновых островов, «Мусаси» в море Сибуян. Зубастые хищные птички уверенно находили уязвимые места динозавров, ловко увёртываясь при этом от потоков извергаемого гигантами пламени. И вот линкорам наконец-то представилась возможность рассчитаться за все эти унижения и разорвать клыками орудийных стволов на мелкие клочья эти плавучие осиные гнёзда вместе с их так больно жалящими обитателями.

Бой у острова Самар

   Прорыв японской центральной группы крупных надводных кораблей к американским авианосцам стал следствием целого ряда ошибок, допущенных командованием 3-го флота США, и подтверждением высокого самурайского духа: японцы пробивались к цели с самоотверженностью, граничащей с фатализмом, потеряв за сутки потопленными и повреждёнными половину своих кораблей от ударов из-под воды и с воздуха. И пробились-таки…
   Адмирал Спрэгью, командовавший 7-м флотом, был ошеломлён – и это ещё мягко сказано. Его вспомогательные (эскортные) авианосцы ни в коем случае не предназначались для упорного артиллерийского боя с линкорами, и в лучшем случае могли бы какое-то время выполнять роль мишеней для учебных стрельб. К чести адмирала следует сказать, что он сделал всё от него зависящее для предотвращения катастрофы. Взвывая во всех радиодиапазонах о помощи, авианосцы суматошно расползались кто куда, пытаясь выйти из-под обстрела, а юркие эсминцы, укутывая своих подопечных увальней дымовыми завесами, ринулись в отчаянную и самоубийственную торпедную атаку – с духом у американских моряков тоже было всё в порядке. С авианосцев, не оказавшихся непосредственно в зоне огневого контакта, взлетали и взлетали самолёты, выскребая из хранилищ любой боезапас, пригодный для поражения тяжёлых кораблей. Их старания увенчались успехом: три японских тяжёлых крейсера – «Судзуя», «Тикума» и «Тёкай» – пошли на дно (ставший к этому времени уже типичным исход встречи надводных кораблей с авиацией), но японцев это не остановило. И впервые за всю войну полуторатонные 18-дюймовые снаряды гигантского линейного корабля «Ямато» летели к надводной цели.
   К счастью для американцев, японцы ждали встречи с линкорами Хэлси или Олдендорфа и били бронебойными снарядами, предназначенными для этих кораблей. Рассчитанные на встречу с бронёй стальные болванки насквозь прошивали оба тонких борта авианосцев и взрывались уже за бортом. Именно поэтому потери американской стороны были невелики: затонул только один эскортный авианосец «Гэмбиер Бэй», ещё несколько кораблей получили разной степени повреждения и погибли расстрелянные в упор три эсминца, до конца выполнившие свой долг.
   И всё-таки от второго Пёрл-Харбора, который по своим последствиям был бы куда тяжелее Пёрл-Харбора первого, американцев спасло только то, что дух самураев не оказался несгибаемым до конца. Адмирал Курита, уже державший победу в руках, неожиданно начал отход; и ожидавшие с минуты на минуту приказа покинуть свои горящие корабли экипажи эскортных авианосцев долго ещё не могли поверить в это чудо. Динозавры морей так и не сумели полностью использовать выпавший им шанс…
   Вторая Мировая вынесла окончательный и не подлежащий обжалованью приговор линкорам: время броненосных монстров ушло безвозвратно.
   Судьба линкоров общеизвестна, и вряд ли стоит особо задерживаться на её деталях, интересующих лишь профессионалов и любителей истории военно-морского искусства. Однако есть одно обстоятельство, на которое обратить внимание небезынтересно не только им.

Аллергия на авианосцы

   Перед Великой Отечественной войной в Советском Союзе была принята грандиозная программа создания Большого (океанского!) флота. Намечалось построить сотни и сотни надводных кораблей, в том числе шестнадцать мощных линкоров типа «Советский Союз» и четыре линейных крейсера типа «Кронштадт». В дополнение к ним – десятки лёгких крейсеров и эскадренных миноносцев, а также многие сотни подводных лодок. Огромный флот, предназначенный действовать вдали от своих берегов, в составе которого даже не предполагалось иметь хотя бы один авианосец.
   Сталин авианосцы терпеть не мог, причём настолько, что даже сам этот термин в его присутствии употреблять было опасно для карьеры и жизни (много лет спустя по инерции авианосцы в СССР всё ещё именовали авианесущими крейсерами). А линкоры вождь просто обожал наперекор всему, даже здравому смыслу: уже после войны, когда всем стало ясно, что линейные корабли с их всесокрушающим главным калибром и толстенной бронёй ушли в прошлое, когда владычица морей Британия пустила свои новенькие дредноуты на слом, в Советском Союзе началась постройка двух линейных крейсеров, заранее гордо и абсолютно безосновательно названных убийцами авианосцев. Бредовость этой затеи была очевидной, но кто же мог рискнуть возразить Самому! Понятное дело, после смерти Сталина недостроенных динозавров с глубоким вздохом облегчения быстренько разрезали на металл прямо на стапелях, но поначалу…
   Диктаторы всех времён и народов страдали гигантоманией, они нуждались в зримом подтверждении величия своей власти. С этой точки зрения всё понятно – линкор поражает воображение своими размерами и убийственной красотой исполинской разрушительной плавучей машины, он олицетворяет морскую мощь державы. Но надо же считаться с реалиями и понимать разницу между символом могущества и истинным могуществом…
   Однако дело ещё и в психологии тоталитарного режима, в самом взгляде на вооружённые силы и на людей, из которых эти силы состоят. С этой точки зрения есть принципиальное отличие между матросом (и даже офицером) линейного корабля или тяжёлого крейсера и пилотом торпедоносца или пикирующего бомбардировщика. Член экипажа линкора – это винтик, придаток к конкретному рычагу или клапану, и всё, что от этого винтика требуется – это чётко и беспрекословно выполнять полученный приказ, не сомневаясь и не размышляя. То есть в какой-то мере линейный корабль подобен государству, во главе которого стоит вождь (командир) – полновластный владыка над жизнью и смертью всех своих подданных (матросов), ведущий корабль к горизонту, на страх всем врагам!
   А лётчик – это боец-одиночка, обязанный чётко знать и понимать свой маневр, как говаривал Суворов. Конечно, и самолёты атакуют врага стаей, и есть командиры, координирующие действия авиагрупп, но в конечном счёте именно сам пилот прорвётся или не прорвётся сквозь полыхающий занавес зенитного огня (хватит ли у него духу?), сам пилот попадёт или не попадёт бомбой или торпедой в цель, сам человек (один!) справиться с управлением и доведёт или не доведёт свой летательный аппарат до объекта атаки и обратно. Тоталитарный же режим рассматривает войско как безликую массу, готовую беспрекословно умирать по приказу. Отсюда, кстати, и разное отношение к собственным потерям у тех же американцев и у советских военачальников – мы своих потерь никогда не считали и даже гордились этим…
   И ещё одна аналогия напрашивается: крылатый воин, рыцарь, бросающий вызов чудовищу, один-одинёшенек, одним-единственным удачным попаданием решает судьбу огромной жёсткой структуры и отправляет её в небытиё. Человек выходит победителем в поединке с монстром, Давид сокрушает Голиафа! Какая нехорошая аналогия…

АХИЛЛЕСОВА ПЯТА

В 1940 году танки Гудериана остановились перед Дюнкерком. Впереди, за матово-серой водной лентой Ла-Манша, лежала Британия, отгородившаяся от материка Каналом, словно средневековый замок рвом. Вермахт, ставший к тому времени самой боеспособной армией мира, без особых проблем выпустил бы потроха защитникам острова, но для этого требовалось переправиться через пролив. Мелочь, но морем владел флот Её Величества, воспитанный в духе непобедимости на славных традициях длинной череды корсаров и адмиралов. Флот, в течение веков служивший основой могущества Империи, над которой никогда не заходило солнце – Британской империи.

Торпедирование торгового судна подводной лодкой

Каперы и рейдеры

   Экономика любой страны в огромной степени зависит от транспорта. Бесперебойное функционирование морских коммуникаций особенно важно для относительно небольших или для островных государств с незначительными собственными сырьевыми ресурсами. Жизненную важность этой питательной артерии – своеобразной ахиллесовой пяты державы – и её очень высокую уязвимость во время военных действий поняли давно. В ходе соперничества между Англией и Испанией, англо-голландских войн и борьбы Англии с Францией за колонии крейсера и каперы (то есть пираты на государственной службе) враждующих сторон нанесли весьма ощутимый урон торговым флотам и портам всех стран-участниц этих конфликтов, потопив и захватив тысячи и тысячи кораблей противников. А во время Гражданской войны в США всего несколько неуловимых рейдеров южан попортили немало крови северянам, чей гораздо более многочисленный военный флот годами не мог их изловить.
   Англичане умели делать правильные выводы из уроков истории. Вплоть до Первой Мировой войны Англия придерживалась политики двухдержавного стандарта, по которому её военно-морской флот должен был быть равен двум самым сильным флотам любых двух стран мира. Островная империя куда больше континентальных государств зависела от подвоза морем и весьма болезненно реагировала на малейшую угрозу своему благополучию. Когда в конце ХIХ века Россия ввела в строй три броненосных крейсера, предназначенных для действий в открытом океане, Британия немедленно ответила на это введением в состав своего флота двенадцати более быстроходных и лучше вооружённых крейсеров аналогичного назначения. По всему миру англичане создали разветвлённую сеть базирования, позволявшую практически в любой точке земного шара обеспечивать всем необходимым отряды крейсеров-охотников за рейдерами потенциального противника.
   И всё-таки в Первую Мировую войну германские крейсеры причинили известный ущерб и самое главное – создали напряжение на коммуникациях. Для нейтрализации действий «корсаров кайзера» Британия была вынуждена отвлечь с главного театра военных действий значительные силы – вплоть до линейных крейсеров Гранд Флита.
   Готовясь к новой войне и рассматривая Англию как одного из основных соперников в борьбе за мировое господство, Германия особое внимание уделила строительству крейсеров. Был даже создан оригинальный тип боевого корабля, получивший несколько странное название «карманный линкор». Эти боевые единицы («Адмирал граф Шпее», «Адмирал Шеер» и «Дойчланд», позднее переименованный в «Лютцов») обладали высокой автономностью, могли с успехом выдержать бой с любым английским крейсером и благодаря скорости хода уйти от любого британского линкора. Кроме того, значительное число быстроходных торговых судов было подготовлено к переоборудованию во вспомогательные крейсера-рейдеры.
   И на первом этапе Второй Мировой войны, до широкого внедрения радаров и организации эффективной воздушной разведки, действия немецких крейсеров оказались достаточно успешными. «Шеер» с триумфом возвратился домой 1 апреля 1941 года, потопив и захватив за пять месяцев рейда 16 судов противника общим тоннажём 113 тысяч тонн; линейные корабли «Шарнхорст» и «Гнейзенау» под командованием адмирала Лютьенса в январе-марте того же года совершили успешный рейд в Атлантику, атакуя одиночные суда и конвои; вспомогательные крейсеры топили торговые суда и ставили мины в самых укромных уголках Мирового океана. Немцы потеряли только один боевой корабль – «Граф Шпее», взорванный своей командой в Монтевидео. Но перед этим «карманный линкор» выстоял в бою против трёх крейсеров англичан и имел шанс уйти от погони.
   Воодушевлённый успехами своих рейдеров адмирал Редер, командующий германским военно-морским флотом, подготовил новый удар в Северной Атлантике. Непосредственное руководство рейдом вновь было поручено адмиралу Лютьенсу.

Первый и последний поход «Бисмарка»

   …18 мая 1941 года новейший германский линейный корабль «Бисмарк» в сопровождении тяжёлого крейсера «Принц Ойген» покинул Гдыню и направился в Атлантику. Замышлялась грандиозная операция по нарушению судоходства на основной коммуникации, снабжающей Британские острова всем необходимым для продолжения войны и для существования вообще.
   Ранним утром 23 мая немецкие корабли встретились в Датском проливе с англичанами. Результаты короткого боя оказались ошеломляющими: линейный крейсер «Худ», краса и гордость Королевского флота и самый крупный боевой корабль мира, взорвался и затонул со всем экипажем после первых же попаданий немецких девятисоткилограммовых снарядов 380-мм калибра; получивший повреждения линкор «Принц Уэлльский» вышел из боевого соприкосновения.
   Состояние, в котором оказались гордые островитяне, лучше всего характеризуется коротким словом «шок». По просторам Северной Атлантики прокатилась волна паники: конвои рассредоточивались и спешили укрыться в ближайших портах, английские боевые корабли устремились со всех сторон к тому месту, где авторитету Великобритании был нанесён столь болезненный удар.
   А «Бисмарк» описывал гигантскую дугу, огибая Британские острова с запада и стремясь прорваться в один из захваченных немецкими войсками французских портов. Цель рейда в принципе была достигнута, и его следовало в ближайшее время повторить всем располагаемым боевым флотом. В умах германских морских стратегов замаячил призрак победы над гордым Альбионом.
   Преследователи то теряли линкор, то вновь брали след. Чопорные лорды Адмиралтейства были близки к тому, чтобы начать рвать на себе благообразные седины: соединения тяжёлых кораблей Её Величества не успевали перехватить быстроходного корсара. Авианосцу «Арк Ройял» было приказано атаковать линкор своими самолётами – без особой надежды на успех, в отчаянной попытке сделать хоть что-нибудь (аналогичная попытка, предпринятая торпедоносцами с «Викториес» ещё 24 мая, окончилась ничем – угодившая в броневой пояс торпеда не причинила «Бисмарку» никакого вреда).
   Древние, тихоходные и неуклюжие бипланы «суордфиш» шли сквозь ураганный зенитный огонь «Бисмарка», и казалось чудом, что все они ещё не попадали в волны в виде горящих обломков. Ни один из пятнадцати атаковавших линкор самолётов не только не был сбит, но даже не получил серьёзных повреждений. При этом им удалось всадить в громадный линейный корабль две торпеды: одна снова попала в броню и только поцарапала краску, зато вторая…
   Вторая авиационная торпеда относительно небольшого калибра 450 мм с незначительным зарядом взрывчатого вещества нашла самое уязвимое место в совершенной защитной системе корабля: она взорвалась в район винторулевой группы в тот самый момент, когда «Бисмарк» описывал циркуляцию, уклоняясь от воздушной атаки, и руль линкора был положен на борт. В этом положении его и заклинило взрывом. Потом специалисты рассчитают, что вероятность попадания торпеды именно сюда и именно в этот момент составляла всего одну стотысячную. Но это будет потом.
   А тогда, вечером 26 мая 1941 года, гигантский корабль, совершеннейшая плавающая боевая машина, рассчитанная на боевую устойчивость в упорном бою против целой эскадры, сделался полностью беспомощным от одного-единственного шального попадания и обречённо ковылял по ночному бурному океану восьмиузловым инвалидным ходом, приличествующем разве что какой-нибудь утлой барже, но никак не лучшему линкору флота Третьего Рейха.
   Утром 27 мая английская эскадра настигла искалеченный «Бисмарк», и за полтора часа огромные орудия «Роднея» и «Короля Георга Пятого» – по почти неподвижной мишени легко стрелять – превратили германский линкор в груду пылающего железа, продолжавшую, однако, упорно держаться на плаву. Затем крейсер «Дорсетшир» выпустил торпеды, и всё было кончено.
   Германское командование пыталось помочь своему загнанному линкору, но обещанные люфтваффе бомбардировщики так и не появились над полем неравного боя «Бисмарка» с половиной британского флота. Две подоспевшие в этот район подводные лодки также ничего не смогли сделать: «U-74» была повреждена до небоеспособного состояния, а на «U-556» кончились торпеды. Командир субмарины Герберт Вольфарт, находясь между авианосцем «Арк Ройял» и линкором «Родней», имел редкую возможность дать одновременный залп из носовых и из кормовых торпедных аппаратов по обоим этим кораблям! Вот только стрелять ему было уже нечем…
   Невероятно удачное попадание торпеды в руль «Бисмарка» имело очень далеко идущие последствия. Запланированный удар по торговому судоходству Британии не состоялся, и никогда более за всю войну немецкие тяжёлые корабли не появлялись на просторах Атлантики. У Гитлера исчезли последние сомнения в правильности выбора следующего противника и решения отложить расправу над Англией на «потом».

Подводная война

   Если Редер (и руководство фашисткой Германии) уповали в основном на крупные надводные корабли (была принята большая программа строительства флота, но к началу войны её осуществили лишь частично), то адмирал Карл Дениц считал, что победу на море Германии смогут принести только подводные лодки. Именно подводные лодки едва не поставили Британскую Империю на колени в Первую Мировую, а Дениц командовал подлодкой ещё в ту войну. Он упорно отстаивал свою точку зрения на морскую войну, и всё-таки к началу боевых действий Германия располагала всего-навсего 57 подводными лодками (меньше, чем у любой другой крупной морской державы), причём из них для дальних походов в океан годилась едва лишь половина. Довод консервативно настроенных высших чинов рейха был прост: да, в Первую Мировую лодки изрядно пощипали шерсть британскому льву, но не сломали ему хребет. Так что делать ставку на силу подводного оружия неоправданно. Возражения Деница, доказывавшего, что времена изменились, что возможности лодок возросли, что проигрыш подводной войны в 1917–1918 годах был обусловлен прежде всего нерешительностью и колебаниями германского адмирал-штаба и самого кайзера в вопросе о переходе от действий лодок в соответствии с доставшимся в наследство от времён парусного флота призовым правом к неограниченной подводной войне, хоть и выслушивались, но во внимание не принимались.
   Англичане оказались немногим дальновиднее немцев. Доказавшая свою эффективность система конвоев была введена далеко не сразу. Британский флот распылял свои силы, гоняя эсминцы от одного места потопления торгового судна к другому – ко времени их появления субмарина давным-давно успевала скрыться. Эскортных кораблей отчаянно не хватало, и Англия заключила беспрецедентную сделку с США, получив от них 50 старых эскадренных миноносцев в обмен на долгосрочную аренду английских военно-морских баз у побережья Центральной Америки. Горстка германских подлодок опустошала британские конвои: вцепившись в обнаруженный караван, лодки преследовали его и топили один транспорт за другим, пока не расстреливали все торпеды. Немецкие подводники отправили на дно авианосец «Корейджес» («U-25») и линкор «Ройял Оук» («U-47»), причём последний прямо в главной базе флота метрополии – в Скапа-Флоу. После захвата немцами портов Норвегии и Франции, расширения сети базирования германских субмарин, приближения её к маршрутам следования трансатлантических конвоев и применения немцами тактики «волчьих стай» (групповых атак) угроза капитуляции Англии стала более чем реальной. Между Рузвельтом и Черчиллем было даже заключено секретное соглашение, по которому Великобритания обязалась ни в коем случае не сдавать свой военно-морской флот немцам, а перевести его в порты США. Американский президент очень хорошо себе представлял, как именно Гитлер сможет использовать трофейные английские боевые корабли.
   В конце 1941 года в войну вступила Америка, но поначалу это никак не отразилось на ходе битвы за Атлантику. Немецкие подводники даже называли первую половину 1942 года «золотым временем». Самоуверенные янки не спешили перенимать приобретённый ценой тяжких потерь горький опыт своих союзников-англичан и вводить систему конвоев. В результате германские субмарины безнаказанно учинили настоящую бойню у берегов США (операция «Паукеншлаг»), потопив там около двухсот неохраняемых торговых судов (в том числе десятки танкеров).
   После гибели «Бисмарка» немцы наконец-то поняли тщетность надежд на свой надводный флот. Число вводимых в строй подводных лодок непрерывно возрастало, пока не достигло требуемых Деницем тридцати единиц в месяц. Но время было уже упущено…

Стратегический просчёт

   Противолодочные силы союзников в Атлантике быстро росли. С верфей США потоком сходили всё новые корветы, фрегаты и эскортные авианосцы – «морских волков» «папы Деница» давили числом. Кроме того, улучшилось качество средств ПЛО. Усовершенствованные радары сделали невозможными ночные атаки лодок из надводного положения, а подводная скорость субмарин была недостаточной для долгой погони за конвоями. Авиация перекрыла почти всю Атлантику, в Бискайском заливе самолёты создали огромные трудности для выходящих из баз и возвращавшихся немецких лодок. Объявленная Деницем «война за тоннаж» стала бессмысленной, как только число вновь строящихся транспортов сравнялось с уровнем потерь, а затем и превзошло его. Суда типов «Либерти» и «Виктори» строились за две недели; и существовало расхожее высказывание, что стоимость такого штампованного судна ниже стоимости требующейся для его потопления немецкой торпеды.
   Отчаянные попытки немцев изменить ситуацию (усиление зенитного вооружения лодок, использование «шнорхеля» – устройства для работы дизелей под водой, применение самонаводящихся акустических торпед) успеха не принесли. Подводные лодки Вальтера с принципиально новой энергетической установкой на перекиси водорода в серию так и не пошли, а лодки старых типов ежемесячно гибли десятками. Изменилось и соотношение потерь: если в 1942 году на одну погибшую лодку приходилось 12 потопленных транспортов, то в 1943 – всего два. А в 1944 году за один отправленный на дно транспорт Дениц платил уже двумя своими субмаринами.
   Потеряв 700 подводных лодок и около 35 тысяч моряков-подводников, Германия проиграла битву на морских коммуникациях.
   После денонсации англо-германского морского соглашения у Германии не было достаточного времени для создания мощного надводного военного флота, способного бросить вызов британскому, но время выстроить многочисленный подводный флот имелось. Однако Германия снова наступила на те же грабли: несколько линкоров и тяжёлых крейсеров (несмотря на великолепные характеристики этих кораблей) без единого авианосца и даже без собственной морской авиации не могли тягаться с сильными эскадрами англичан. Флот Открытого моря с его двумя десятками дредноутов во время Первой Мировой единственный раз столкнулся с Гранд Флитом в открытом бою, и этого боя (Ютландского) хватило немцам для понимания простого факта – победы в генеральном сражении им не достичь. Двадцать лет спустя соотношение сил стало ещё более неблагоприятным для Германии. И всё-таки решение о массированном строительстве U-boats принято не было (точнее, было принято, но слишком поздно, когда даже сотни субмарин оказались бессильными перед усилившейся противолодочной обороной англо-американцев).
   Страшно даже представить, что случилось бы, если сотни подводных лодок Гитлера вышли бы в океан не в 1943-м, а 1940-м году. Скорее всего, Англия капитулировала бы перед германским фашизмом. Но – к счастью для всего человечества – этого не произошло. Союзники выиграли битву за Атлантику прежде всего из-за промедления Германии в вопросе о массовом строительстве подлодок. В свете этого стратегического просчёта заправил Третьего Рейха роковое попадание в ахиллесову пяту броненосного чудовища по имени «Бисмарк» и пустые торпедные аппараты «U-556» выглядят всего-навсего случайностями…

ЗАЛОЖНИК АТОМНОЙ СМЕРТИ

…Летние ночи над океаном в тропиках особенно темны, и лунный свет только подчёркивает густоту и вязкость этой тьмы. Тяжелый крейсер ВМС США «Индианаполис» рассекал влажный мрак ночи с 29 на 30 июля 1945 года, неся на борту 1200 человек экипажа. Большинство из них спали, бодрствовали только вахтенные. Да и чего мог опасаться мощный американский военный корабль в этих давно очищенных от японцев водах?

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Конец войны

   После сокрушительных поражений сорок четвёртого года – у Марианских островов и на Филиппинах – японский императорский флот, некогда наводивший ужас на весь Тихий океан, просто перестал быть. Подавляющая часть его боевых единиц лежала на дне, а несколько уцелевших крупных кораблей самолёты с авианосцев 5-го флота добили прямо в гавани военно-морской базы Курэ. Краса и гордость Японии, символ её морской мощи и всей нации – великолепный «Ямато», самый могучий из всех созданных человечеством линейных кораблей, – был потоплен авиацией адмирала Марка Митчера 7 апреля 1945 года во время последнего похода линкора к берегам Окинавы. «Ямато» не спасли ни необычайно толстая броня, ни конструктивные особенности, делавшие корабль очень труднопотопляемым, ни двести зенитных стволов, превращавших небо над линкором в сплошную огненную завесу.
   Что же касается японских ВВС, то их никто уже не принимал всерьёз. Ветераны, разгромившие Пёрл-Харбор, погибли у Мидуэя и у Соломоновых островов; а неоперившиеся лётчики-новички становились лёгкой добычей для куда более опытных и гораздо лучше обученных пилотов многочисленных американских истребителей. Война неумолимо катилась к своему победоносному для Америки завершению.
   Оставались, правда, лётчики-камикадзе, бестрепетно таранившие корабли, но сквозь воздушные боевые патрули и плотный зенитный огонь к цели пробивались единицы, так что воздействие этого оружия было, скорее, чисто психологическим. Один такой смертник врезался в палубу «Индианаполиса» во время боев за Окинаву, ну и что особенного? Возник пожар (который быстро потушили), кое-что было разрушено или повреждено… и всё. Не обошлось без жертв, но экипаж отнесся к этому с равнодушием закалённых солдат – ведь крейсер в результате этой атаки отправился на ремонт в Сан-Франциско, где простоял два месяца вдали от войны. Куда приятнее пить виски на берегу, чем ожидать, когда тебе на голову свалится следующий сумасшедший японец. Война вот-вот кончится – а погибать под занавес вдвойне обидно.
   Можно было также напороться на какую-нибудь шалую субмарину противника, – по данным разведки, какое-то количество этих морских волков-одиночек всё ещё рыскало в водах Тихого океана в поисках незащищённых объектов для атаки, – но для быстроходного боевого корабля вероятность такой встречи очень мала (гораздо меньше, чем риск угодить под колёса автомобиля при переходе улицы в Нью-Йорке).
   Впрочем, подобные мысли мало кого занимали на борту «Индианаполиса» – пусть голова от этих проблем болит у того, кому такая хвороба по штату положена. У капитана Маквея, например.

Командир крейсера

   Командир крейсера кэптен Чарльз Батлер Маквей в свои сорок шесть был опытным моряком, вполне заслуженно оказавшимся на командном мостике тяжёлого крейсера. Он встретил войну с Японией в звании коммандера, будучи старшим помощником крейсера «Кливленд», участвовал во многих боях, в том числе в захвате островов Гуам, Сайпан и Тиниан и в крупнейшем в истории войн на море сражении в заливе Лейте; заслужил «Серебряную Звезду». И в эту ночь, несмотря на поздний час, – одиннадцать вечера – он не спал. В отличие от большинства своих подчинённых, Маквей знал гораздо больше любого из них, и знание это отнюдь не добавляло ему спокойствия.
   …Всё началось в Сан-Франциско. Ремонт корабля на верфи острова Мар, что милях в двадцати от города, приближался к концу, когда Маквея неожиданно вызвали в штаб Калифорнийской военно-морской базы. Полученный приказ был кратким: «Корабль к походу изготовить». И следом поступило распоряжение перейти на другую верфь, Хантер-Пойнтс, и ждать прибытия высокопоставленных гостей из Вашингтона. Вскоре на крейсере появились генерал Лесли Гровс, руководитель секретного «Манхэттенского проекта» (а в чём суть этого самого проекта, Маквей, естественно, не имел ни малейшего представления), и контр-адмирал Уильям Парнелл. Высокопоставленные лица сжато изложили капитану суть дела: крейсер должен принять на борт спецгруз с сопровождающими и доставить его в целости и сохранности по назначению. Куда – не сказали, это командир должен был узнать из вручённого ему пакета от начальника штаба при верховном главнокомандующем вооружёнными силами США адмирала Уильяма Д. Леги. Пакет украшали два внушительных красных штампа: «Совершенно секретно» и «Вскрыть в море». О характере груза капитана также не проинформировали, Парнелл так и сказал: «Ни командиру, ни, тем более, его подчинённым знать об этом не положено». Но старый моряк чутьём понял: этот чёртов специальный груз дороже самого крейсера и даже жизней всего его экипажа.
   Часть груза разместили в ангаре для гидросамолёта, а другую часть – вероятно, наиболее важную (в упаковке, напоминающей внушительных размеров коробку для женских шляпок), – в командирском салоне. Молчаливые офицеры-сопровождающие расположились там же. Заметив у них эмблемы химических войск, Чарльз Маквей подумал с брезгливостью настоящего солдата, привыкшего к честным методам ведения боя: «Вот уж не ожидал, что мы докатимся до бактериологической войны!». Однако вслух он ничего не сказал – многолетняя служба на флоте научила его в соответствующих ситуациях уметь держать язык за зубами. Но вся эта история не понравилась капитану с самого начала – было в ней что-то слишком зловещее…

Роковой груз

   Экипаж и пассажиры (на борту «Индианаполиса» возвращались на Гавайи армейские и флотские офицеры) проявили живейшее любопытство в связи с загадочной «шляпной коробкой». Однако любые попытки разузнать хоть что-нибудь у безмолвных часовых потерпели полный крах.
   В 08.00 16 июля 1945 года тяжёлый крейсер «Индианаполис» снялся с якоря, миновал Золотые Ворота и вышел в Тихий океан. Корабль взял курс на Пёрл-Харбор, куда и прибыл благополучно через трое с половиной суток – почти всё время следуя полным ходом.
   Стоянка на Оаху была недолгой – всего несколько часов. Крейсер отдал левый якорь и, подработав машинами, ткнулся кормой в причал. Пассажиры покинули борт, а корабль торопливо принял топливо и провизию и всего через шесть часов после прибытия покинул Жемчужную Гавань.
   К острову Тиниан в Марианском архипелаге «Индианаполис» прибыл ночью 26 июля. Луна, вставшая над океаном, заливала своим мертвенно-призрачным светом бесконечно катящиеся к песчаному берегу вереницы волн, украшенных белыми плюмажами гребней. Первобытная красота этого зрелища совсем не приводила кэптена Маквея в восторг: из-за волн и глубин близко к берегу не подойти, а тут ещё эта проклятая луна висит над головами, как огромная осветительная ракета, превращая все корабли на рейде острова в идеальные мишени для ночных торпедоносцев. Авиация США полностью господствовала в небе над Марианами, но Маквей уже достаточно изучил отчаянность самураев и их склонность к авантюрным выходкам.
   Но всё обошлось. С рассветом к борту «Индианаполиса» подошла самоходная баржа с шишками из командования местного гарнизона – на острове располагалась авиабаза, откуда «сверхкрепости» Б-29 летали бомбить метрополию Японской империи. От спецгруза освободились быстро – его и было-то всего ничего: несколько ящиков да пресловутая «шляпная коробка». Люди работали проворно и слаженно, подстёгиваемые строгим приказом и неосознанным желанием поскорее избавиться от этого загадочного барахла вместе с его угрюмыми, не отвечающими на шутки сопровождающими.
   Кэптен Маквей наблюдал за выгрузкой со смешанными чувствами: чёткое выполнение приказа радовало сердце старого служаки, но к ощущению исполненного долга примешивалось и ещё кое-что, непонятное и тревожащее. Командир вдруг поймал себя на мысли, что он дорого бы дал за то, чтобы никогда не видеть в глаза эту дурацкую «шляпную коробку»…
   На барже застучал дизель, боцманская команда убрала швартовы. Руководивший выгрузкой кэптен Пэрсонс (он же «Юджа» – у всех сопровождающих были клички, словно у чикагских гангстеров) вежливо коснулся козырька своей фуражки и крикнул Маквею с отходящей самоходки: «Благодарю за работу, капитан! Желаю удачи!».

Странный приказ

   Тяжёлый крейсер ещё несколько часов стоял на открытом рейде Тиниана в ожидании дальнейших распоряжений из штаба командующего Тихоокеанским флотом. И ближе к полудню распоряжение поступило: «Следовать на Гуам».
   А дальше – дальше началось что-то малопонятное. Кэптен Маквей вполне разумно предположил, что его корабль задержится на Гуаме: чуть ли не треть из экипажа «Индианаполиса» составляли салаги-новобранцы, не видевшие толком моря (не говоря уже о том, чтобы понюхать пороху!), и для них безотлагательно требовалось провести полный цикл боевой подготовки. Да и, собственно говоря, куда и зачем отправлять боевой корабль такого класса в настоящее время? С кем воевать? Где противник, который может оказаться достойной мишенью для восьмидюймовых пушек тяжёлого крейсера? Позднее, быть может, когда начнётся давно запланированная операция «Айсберг» – вторжение на острова собственно Японии, – о которой поговаривают в штабах (и не только в штабах), тогда да. Крейсеру уже приходилось оказывать огневую поддержку десанту – с этой работой его командир хорошо знаком. Но сейчас? Зачем гонять корабль из одной точки океана – с Марианских островов на Филиппины – в другую, жечь топливо, если пребывание крейсера в любом тихоокеанском районе равнозначимо с военной точки зрения?
   Однако оказалось, что логика старшего морского начальника района коммодора Джеймса Картера несколько отличается от логики кэптена Чарльза Маквея. Картер безапелляционно заявил командиру крейсера, что океан, дескать, достаточно просторен, и учиться можно где угодно. Ссылки Маквея на то, что уже во время перехода «Индианаполиса» из Сан-Франциско в Пёрл-Харбор выяснилось неготовность его команды к решению серьёзных боевых задач, не произвели на коммодора ровным счётом никакого впечатления. «Начальник всегда прав!» – этот афоризм справедлив везде.
   Последнее слово осталось за Картером, и командир крейсера молча взял под козырёк. Тем не менее, у Маквея сложилось впечатление, что его корабль стремятся как можно скорее выпихнуть куда угодно, избавиться от него, словно на мачте «Индианаполиса» развевался жёлтый карантинный флаг – как над зачумлённым судном.
   Более того, кэптен не получил никакой информации о наличии или отсутствии подлодок противника в районе следования корабля, для эскорта не нашлось хотя бы парочки фрегатов или эсминцев, а в заливе Лейте (куда было приказано отправиться крейсеру) его совсем не ждали и даже не знали, что он вообще к ним направился.
   …И вот «Индианаполис» вспарывает тёмную поверхность ночного океана, оставляя за кормой белопенный, светящийся во тьме бурунный след. Лаг торопливо отсчитывает милю за милей, словно корабль убегает от того, что он сделал – пусть даже не по своей воле…

Морские камикадзе

   Подводная лодка «И-58» под командованием капитана 3-го ранга Мотицуро Хасимото уже девятый день находилась у Марианских островов. Здесь стягивались в тугой узёл линии многих коммуникаций американцев, и перехватывать их корабли гораздо удобнее тут, нежели дальше в океане, где конвои и отдельные суда следуют произвольными курсами, что резко снижает вероятность обнаружения врага. Правда, этот район опаснее, – над ним постоянно летают самолёты берегового базирования и противолодочные «каталины» – но такой риск неизбежен и приемлем для истинного воина.
   Но именно из-за этих проклятых гидросамолётов янки «И-58» несколько дней назад упустила прекрасную возможность атаковать обнаруженную крупную быстроходную цель, следовавшую куда-то на запад, к Тиниану. Спасибо радиометристам – они засекли патрульную «летающую лодку» вовремя, «И-58» ушла на спасительную глубину. Однако в подводном положении преследовать противника оказалось невозможно, – скорости не хватало – и Хасимото с сожалением отказался от торпедной атаки. Ещё в большей степени расстроились рвавшиеся в бой водители человекоуправляемых торпед «Кайтен», горевшие желанием как можно скорее отдать жизнь за обожаемого Тенно – императора.
   На борту «И-58» «Кайтенов» было шесть. Торпеды эти – морской аналог лётчиков-камикадзе – скорее походили на миниатюрные подводные лодки, чем на торпеды в привычном смысле этого слова. В торпедные аппараты они не влезали, а крепились прямо на палубе субмарины. Непосредственно перед атакой – когда такое решение принималось – водители через специальные переходные люки забирались внутрь своих мини-лодок, задраивались изнутри, отцеплялись от лодки-носителя, запускали работавший на перекиси водорода двигатель и отправлялись навстречу ими самими выбранной судьбе. Взрывчатки человекоторпеда несла втрое больше (по сравнению с обычной японской торпедой «Длинная пика»), и поэтому повреждения, наносимые ею подводной части атакуемого корабля, предполагались гораздо более значительными.
   И похоже, что так оно и было на самом деле. Удача улыбнулась японскому подводнику не далее как вчера: «И-58» нанесла удар двумя «Кайтенами» (их выпустили одну за другой) по крупному танкеру, следовавшему в сопровождении эсминца. Атакованное судно исчезло из поля зрения – затонуло так стремительно, словно у него разом вырвали всё днище; и Хасимото поздравил свой экипаж с первым боевым успехом [1 - На самом деле небольшие повреждения при взрыве одного из «Кайтен» получил эсминец «Лоури».].
   Командир «И-58» отнюдь не обольщался – он прекрасно понимал, что война проиграна, и что никакие его усилия уже не спасут Японию от неминуемого поражения. Но настоящий самурай гонит от себя прочь подобные ослабляющие дух мысли: есть долг воина, который надлежит исполнять с честью, не допуская при этом никаких недостойных колебаний.
   Однако самолёт – слишком опасный противник для подводной лодки, практический недосягаемый для ответного удара. От него можно только спрятаться…
   Когда несколько дней спустя та же надводная цель появилась на экране радара «И-58», никаких помех для успешной атаки не было…

Командир субмарины

   Мотицуро Хасимото стал подводником по призванию. В военно-морском училище на острове Этадзима по традиции лучших выпускников направляли на тяжёлые артиллерийские корабли, а в авиацию и на подводные лодки посылали середнячков. Удивительный факт для флота, первым создавшего ударное авианосное соединение, разработавшего тактику его боевого использования и применившего теорию на практике с потрясающими результатами! А недооценка роли субмарин привела к нерациональному расходованию подводных сил японского императорского флота.
   Но даже в таких условиях японцы добились кое-каких успехов. Именно подлодки прикончили авианосцы «Йорктаун» у Мидуэя и «Уосп» у Соломоновых островов. Заветной мечтой каждого офицера-подводника было потопить линкор, и Хасимото, побывавший командиром нескольких лодок, не представлял собой исключения из этого правила.
   …В 23.00 29 июля поступил доклад гидроакустика: зафиксирован шум винтов цели, двигающейся встречным курсом. Командир скомандовал всплытие.
   Первым вражеский корабль – визуально – обнаружил штурман, и тут же пришёл доклад о появлении отметки на экране радара. Поднявшись на верхний ходовой мостик, Хасимото убедился лично: да, на горизонте чёрная точка; да, она приближается.
   «И-58» снова нырнула – совсем ни к чему, чтобы радиолокатор американцев тоже обнаружил лодку. Скорость хода у цели приличная, и противник легко сможет уклониться. А если враг их не заметит, то встреча неизбежна – курс корабля ведёт прямо на субмарину.
   Командир следил через окуляр перископа, как точка увеличивается и превращается в силуэт. Да, крупный корабль – очень крупный! Высота мачт (с двадцати кабельтовых это уже можно определить) более тридцати метров, а это значит, что перед ним либо большой крейсер, либо даже линкор. Заманчивая добыча!
   Вариантов атаки два: либо разрядить в американца носовые аппараты шеститорпедным веером, либо использовать «Кайтены». Корабль движется со скоростью не менее двадцати узлов, значит, – с учётом ошибок при расчёте залпа – можно надеяться на попадание одной-двух, максимум трёх торпед. На борту «И-58» не было самонаводящихся акустических торпед – такое оружие слишком поздно появилось у императорского японского флота. Хватит ли пары «Длинных пик» для того, чтобы сломать хребет тяжёлому крейсеру?
   «Кайтен» с его мощным зарядом надёжнее, да и система человеконаведения не менее – если не более – эффективна, чем хитроумная техника. Кроме того, водители «Кайтенов», спеша погибнуть с честью, вели себя чересчур экспансивно, нервируя своим пылом остальной экипаж. Настоящий подводник должен быть хладнокровен и спокоен, ибо малейшая ошибка одного может привести к тому, что лодка превратится в один просторный стальной гроб для всех. Поэтому Хасимото не прочь был поскорее избавиться от смертников.
   Оторвавшись от перископа, командир «И-58» бросил короткую фразу: «Водителям «пять» и «шесть» занять свои места!». У морских камикадзе – «кайтенов» – не было имён, их заменяли порядковые номера.

Возмездие

   Когда перевитая огнём и дымом вода взметнулась над бортом «Индианаполиса», Чарльз Маквей подумал, что в крейсер снова угодил камикадзе. Командир корабля ошибся, но не слишком.
   Самолёт и «Кайтен» несли примерно одинаковое количество взрывчатого вещества, однако воздействие подводного взрыва было гораздо более мощным. Крейсер сразу осел, содрогаясь под бешеным напором врывающегося в громадную пробоину моря (ближайшие к точке попадания водонепроницаемые переборки перекосились и лопнули). Больше половины его экипажа – те, кто находились в машинном отделении или спали в кубриках, – погибло сразу же. Но как выяснилось позже, участь их была ещё не самой худшей [2 - Есть и другая версия гибели «Индианаполиса»: Хасимото, находясь на поверхности, заметил военный корабль примерно в 5 милях восточнее себя. Он немедленно погрузился и приготовил торпедные аппараты, а кроме того приказал одному из пилотов «Кайтен» занять место в торпеде. Когда цель подошла на расстояние 4000 м, командир лодки опознал ее как линкор типа «Айдахо» и решил использовать обычные торпеды. Тем временем смертники стали дружно просить разрешить им атаковать такую заманчивую цель. В 23 час. 32 мин. Хасимото дал залп 6 торпедами с дистанции 1200 м и добился двух попаданий в носовую часть крейсера. Таким образом, командир «И-58» не использовал «Кайтен» в этой атаке. Когда «Индианаполис» сразу не пошел на дно после попаданий торпед, пилоты снова начали уговаривать командира разрешить им нанести последний удар. Но этого не понадобилось: через 15 минут крейсер перевернулся и затонул.].
   В воде оказались более пятисот человек, в том числе и раненые. В воду попала кровь, а что может быть лучшей приманкой для акул? И акулы появились, и кружили вокруг находящихся в воде моряков, методично выхватывая свои жертвы. А помощь всё не приходила…
   Пока на Гуаме (где, как уже упоминалось, крейсер вовсе не ждали) узнали, что «Индианаполис» не прибыл по назначению, пока отправили на поиски корабли и самолёты, пока нашли и подбирали уцелевших…
   Из 1199 человек, находившихся на крейсере в момент атаки «И-58», спасли 316. Погибли 883 человека. Сколько от зубов акул – неизвестно, но 88 трупов, подобранных с воды, были изувечены хищницами, а у многих выживших остались следы укусов [3 - Любопытно, что донесение Хасимото своему командованию с указанием координат атакованного корабля было перехвачено, однако в нем говорилось о потоплении линкора, поэтому американская разведка приняла радиограмму за очередной японский трюк. Уже после войны Хасимото привезли в Вашингтон, чтобы он выступил свидетелем на заседании военно-морского трибунала по делу о гибели «Индианаполиса». Японец честно подтвердил, что Маквей подверг свой корабль опасности, не использовав противолодочный зигзаг. Командира крейсера признали виновным, однако, учтя старые заслуги, наказывать не стали, а тихо спровадили на пенсию.].
   «Индианаполис» стал последним крупным американским военным кораблём, потопленным в войне на Тихом океане, и очень многое в обстоятельствах гибели крейсера осталось загадочным. А наиболее интересно следующее: если бы случайно отклонившаяся (из-за неисправности навигационной аппаратуры) от обычного маршрута патрулирования «каталина» не загнала под воду «И-58», то «Индианаполис» имел все шансы оказаться на дне несколькими днями раньше, то есть тогда, когда на его борту находились компоненты двух (или даже трёх) атомных бомб. Тех самых, что были сброшены на японские города.

Две судьбы

   Кэптен Чарльз Батлер Маквей уцелел при гибели своего корабля. Выжил только для того, чтобы попасть под суд по обвинению «в преступной халатности, повлекшей за собой гибель большого числа людей». Его разжаловали и выгнали с флота, но позднее министр ВМС вернул его на службу, назначив командующим 8-м военно-морским районом в Новом Орлеане. С этого поста он и ушёл в отставку четырьмя годами позже в звании контр-адмирала. Маквей вёл на своей ферме холостяцкий образ жизни вплоть до 6 ноября 1968 года, когда старый моряк покончил жизнь самоубийством – застрелился. Почему? Считал ли он себя причастным к трагедии Хиросимы и Нагасаки и виновным в гибели почти девяти сотен людей из экипажа «Индианаполиса»?
   Командира «И-58» Мотицуро Хасимото, оказавшегося к концу войны военнопленным, тоже судили американцы. Судьи пытались добиться от японского подводника ответа на вопрос: «Как же всё-таки был потоплен «Индианаполис»?». Точнее, чем он был потоплен – обычными торпедами или «Кайтенами»? От ответа зависело очень многое: если Хасимото применил «Длинные пики», то Маквей виновен в гибели своего корабля, а вот если в ход пошли человекоторпеды… Тогда почему-то обвинение в халатности с Маквея снималось, зато сам Хасимото автоматически переходил в разряд военных преступников. Понятно, что такая перспектива японцу совсем не улыбалась, и он упорно отстаивал версию потопления американского крейсера обычными торпедами. В конце концов судьи оставили упрямого самурая в покое.
   В сорок шестом он вернулся в Японию, прошёл фильтрацию и успешно выстоял под напором журналистов, желавших знать правду о ночи с 29 на 30 июля 1945 года. Бывший подводник стал капитаном торгового флота, а уйдя на пенсию – бонзой в одном из синтоистских храмов Киото. Командир «И-58» написал книгу «Потопленные», повествующую о судьбе японских подводников, и умер в 1968-м – в один год с бывшим командиром «Индианаполиса», – так и не рассказав всё о гибели этого корабля.

СУДЬБА АДМИРАЛА

Имя Степана Осиповича Макарова (1848–1904 гг.) – вице-адмирала, океанографа, полярного исследователя, кораблестроителя – в России широко известно. Известно не меньше, чем имя Нельсона в Британии, где своего знаменитого соотечественника знает каждый школьник. И накануне 101-й годовщины со дня гибели самого незаурядного, пожалуй, русского адмирала и 100-летия окончания русско-японской войны Макарова вспоминают снова и снова. Тем более что обстоятельства его смерти не так просты, как это кажется на первый взгляд.

В начале пути

   Степан Осипович Макаров родился 27 декабря 1948 года (8 января 1949 года по новому стилю) в городе Николаеве, в семье прапорщика флота. Его отец начал службу простым матросом и выслужил первый офицерский чин – прапорщика – только к 35 годам. И всё-таки отец будущего адмирала стал офицером, и это обстоятельство сыграло огромную роль в судьбе его сына. Когда в 1865 Макарову было присвоено звание гардемарина, звание, которое открывало ему дорогу к адмиральским чинам, это стало возможным только потому, что было доказано дворянское происхождение Степана Осиповича. А будущему флотоводцу, что называется, на роду было написано стать моряком. Его крёстный отец был офицером флота, а крёстная мать – дочерью офицера.
   Когда Степану исполнилось девять лет, его отца перевели на новое место службы – в Николаевск-на-Амуре. Там находилось морское штурманское училище, и Осип Федорович сумел устроить туда сына. Устроить не в современном смысле слова – развитый и смышлёный мальчик прошёл бы любой экзамен. Основным препятствием служили сословные ограничения, и попытайся юный Макаров поступить в Морской кадетский корпус в Санкт-Петербурге, – в кузницу офицерских кадров российского военного флота – вряд ли подобное предприятие увенчалось бы успехом. А в штурманское училище поступить удалось – ведь в те времена штурмана и механики считались «чёрной костью». Ходило даже приписываемое Петру I высказывание: «…штурмана, хоть натура подлая, но за знание редкостных наук в кают-компанию допускать». Любой флот нуждается в резерве подготовленных специалистов, – флотского офицера не обучишь за полгода – и такой резерв и создавали подобные училища. Кстати, Высшее мореходное училище имени Макарова (ныне академия) в Санкт-Петербурге в те времена называлось «Водоходным училищем» и с 1876 года тоже готовило именно такие кадры.
   Нравы в Николаевском штурманском училище были весьма далеки от благочинных. «Жили мы довольно дружно», – писал впоследствии адмирал, – «только старшие обращались с нами довольно гадко. Они наказывали нас, оставляя, за всякую малость, без обеда…». Организация обучения кадетов также оставляла желать лучшего – преподаватели за свою работу жалования не получали, и потому не слишком усердствовали, действуя по принципу «абы как». Большинство кадетов такое положение дел вполне устраивало – и в те времена зачастую единственной целью было получить соответствующий документ, на основе которого можно делать карьеру привычным способом: по протекции.
   Макаров же мог рассчитывать только на себя самого – влиятельных дядюшек у него не было. И он учился самостоятельно: очень много читал, штудировал математику, прилежно изучал английский язык. Этим он резко выделялся из среды своих товарищей, и дело дошло до того (счастливый случай, которому помог сам юноша – своим усердием), что на не по годам серьёзного и вдумчивого кадета обратил внимание военный губернатор Приморской области контр-адмирал Казакевич, пожелавший лично встретится с Макаровым. Молодой человек произвёл на адмирала впечатление; и по личному ходатайству Казакевича Макарова, окончившего в 1865 году училище первым по успеваемости, в виде исключения произвели не в штурмана, а в гардемарины.

Дальние плавания

   Если теоретическая подготовка будущих моряков в провинциальном учебном заведении, каковым было штурманское училище в Николаевске-на-Амуре, осуществлялась спустя рукава, то ежегодная (с весны до поздней осени) плавательская практика (причём не на учебных, а на действующих кораблях), напротив, была превосходно организована. За восемь лет – с 17 мая 1861 года, когда двенадцатилетний кадет Степан Макаров впервые вышел в открытое море на клипере «Стрелок», и до 24 мая 1869 года, когда двадцатилетнему Макарову после двух лет обучения в Морском корпусе было присвоено звание мичмана, – молодой моряк успел послужить на одиннадцати кораблях и набрать большой опыт: он пробыл в море 1970 дней – две трети этого срока!
   Шестьдесят пять с лишним месяцев чистого плавания – это очень много. Достаточно сказать, что будущим офицерам современного военно-морского флота (и специалистам флота торгового) для получения звания и морского диплома требуется в несколько раз меньший стаж. Поэтому Макаров мог с полным правом написать в своём дневнике: «В море я – дома, на берегу – в гостях».
   Период учёбы Макарова совпал с гражданской войной в США. Россия занимала в этой войне позицию дружественного нейтралитета по отношению к северянам, а Англия с Францией поддерживали южные штаты. Британцы построили для южан рейдеры «Алабама», «Шенандоа» и «Флорида», обеспечивали их успешные действия и разрабатывали планы совместной с Францией интервенции против Севера. Одновременно этот союз был направлен и против России. В этой сложной международной обстановке русский флот провёл дерзкую операцию.
   В полной тайне российским правительством были снаряжены две океанские эскадры, составленные из быстроходных, автономных и сильных по тому времени боевых кораблей. В 1863 году в Нью-Йорк прибыла из Кронштадта эскадра контр-адмирала Лесовского, а в Сан-Франциско из Николаевска-на-Амуре – эскадра контр-адмирала Попова. Атлантический океан был поделён на районы, в которых надлежало действовать одиночным русским крейсерам. Задача ставилась простая: «избегать встречи с военными судами противника и бить его в самое чувствительное место – по торговле, имея только одного союзника – беспредельность океана, плавая по которому не оставляешь за собою следа».
   Внезапное появление одиннадцати русских крейсеров у истоков мировых торговых путей произвело эффект разорвавшейся бомбы. Англичане знали, что только за одной «Алабамой», нанёсшей очень чувствительный ущерб торговому флоту Севера, безуспешно гонялись пятнадцать кораблей северян – несложно подсчитать, сколько понадобится боевых единиц для нейтрализации русских рейдеров. Банкиры лондонского Сити прикинули возможные убытки, воинственный тон газетных публикаций исчез, и англо-французский союз расстроился. Не состоялись ни интервенция в США, ни выступление против России под предлогом помощи польским повстанцам. Дружественный визит российских военных кораблей в порты Америки стал самой удачной крейсерской операцией русского флота. Операцией, достигшей своей цели без единого выстрела – за исключением залпов салюта в гаванях Нью-Йорка и Сан-Франциско.
   Четырнадцатилетний кадет Степан Макаров принимал участие в этой операции на борту корвета «Богатырь». Заграничный поход тихоокеанской эскадры можно считать первой военной кампанией будущего адмирала – ведь война могла начаться в любой момент. В крюйт-камерах крейсеров лежали боевые снаряды, а экипажи были укомплектованы по штатам военного времени. Не тогда ли родилась знаменитая фраза: «Помни войну!»?
   После Сан-Франциско Макаров побывал на Аляске, над которой ещё развевался флаг России, а в 1866–1967 совершил плавание на корвете «Аскольд» в Японию и в Африку с возвращением в Кронштадт.
   Начиналась дорога от гардемарина до адмирала – дорога длиною в двадцать пять лет.

Теоретик и практик

   Один только перечень опубликованных трудов С.О.Макарова займёт целую страницу. Работоспособность этого человека поражает: он написал столько, что непонятно, как ему хватало времени на что-то ещё. Он принадлежал к тем людям, которых называют людьми с пытливым умом. Любое событие, относящееся к сфере его интересов, заставляло Макарова задуматься над вызвавшими это событие причинами и сделать выводы – как правило, новаторские и неожиданные.
   Авария броненосной лодки «Русалка», на которой служил мичман Макаров, едва не повлекшая за собой гибель корабля, привела к появлению на флоте «пластыря Макарова» и, в конёчном счёте, к разработке Макаровым теории борьбы за живучесть судов. До Макарова самого термина «непотопляемость» не существовало, а основные постулаты этой теории стали классическими и не утратили своей практической ценности и в наши дни.
   Во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов лейтенант Макаров предложил использовать против турецких кораблей взамен неуклюжих шестовых мин буксируемые мины-крылатки собственной конструкции. Правда, до боевого применения этих мин дело не дошло: на вооружение уже поступали куда более эффективные самодвижущиеся мины – торпеды. И не кто иной, как капитан второго ранга Макаров стал тем человеком, который впервые в истории войн осуществил успешную торпедную атаку.
   А идея использовать для транспортировки минных катеров в район боевых действий на специально оборудованном судне вообще оказалась революционной. «Минный крейсер» «Константин» стал прообразом будущих авианосцев. Схема та же: мобильный корабль-матка является базой малоразмерных и высокоэффективных носителей оружия. Разница только в том, что на авианосце эти носители не плавающие, а летающие.
   Будучи в 1881 году командиром русского стационера «Тамань» в Константинополе и заинтересовавшись чисто военным аспектом, – возможностью минирования Босфора для преграждения дороги английскому флоту в Чёрное море – Макаров провёл гидрологические исследования пролива и установил наличие там двух встречных течений на разной глубине. Исследования проводились с помощью самодельных приборов, однако оказались настолько точными, что опубликованный в 1885 году труд «Об обмене вод Чёрного и Средиземного морей» был удостоен премии Российской Академии наук.
   В 1886–1889 году капитан первого ранга Макаров совершил кругосветное плавание на корвете «Витязь». В результате появился капитальный труд «Витязь» и Тихий океан», также отмеченный премией Академии наук. И это притом, что финансирование каких-либо исследовательских океанографических работ на борту корвета не предусматривалось.
   Осенью 1892 года инспектор морской артиллерии контр-адмирал С.О.Макаров присутствовал на одном из петербургских полигонов при испытании английских гарвеевских броневых плит. Встречая эту броню, снаряды или отскакивали, или раскалывались на куски. И вдруг очередную плиту пробило без особого труда. Присутствующие были ошарашены – сенсация! Но всё оказалось очень просто – при установке бронеплиту случайно перевернули незакалённой стороной к орудию. Свидетели события сочли его не более чем курьёзом, все – за исключением Макарова. Адмирал же задумался: а почему, собственно говоря, подобное могло произойти? Ответ был найден, и в итоге родилась идея снабдить головки снарядов бронебойными наконечниками. Реализация идеи в металле потребовала много времени и усилий для разрешения технических трудностей (например, как крепить наконечник на теле снаряда?), но Макаров не отступил и добился успеха. К сожалению, бюрократическую броню ему пробить не удалось, и в серию «макаровские колпачки» не пошли. Уже из Порт-Артура, готовясь к генеральному сражению с японским флотом, адмирал затребовал для тихоокеанской эскадры два вагона колпачков, но так их и не получил…
   В 1897 году Макаров выдвинул идею освоения Арктики при помощи ледоколов. Этот проект имел огромное значение для экономики России – в условиях северного бездорожья единственным видом эффективного транспорта мог быть только морской. Но арктические моря скованы льдами, значит…. И по проекту Макарова строится первый мощный морской ледокол «Ермак».
   Крещение детище адмирала получило в Финском заливе, прибыв зимой в Кронштадт. «Ермак» дважды ходил в Арктику, к берегам Новой Земли и Земли Франца-Иосифа, но для победного сокрушения тяжёлых полярных льдов индикаторных лошадиных сил первенца большого ледокольного флота не хватило. Мечта Макарова: «К полюсу – напролом!» осуществилась только спустя восемьдесят лет, когда в 1977 году атомный ледокол «Арктика» стал первым надводным судном, достигшим в свободном плавании седой от вечных льдов макушки планеты. А «Ермак» долго и успешно работал на Балтике, спасая боевые корабли и торговые суда (и даже снимая со льдин любителей зимней рыбалки – и в те времена презирающих все запреты фанатиков подлёдного лова хватало). Именно «Ермак» в 1918 году спас от захвата немцами корабли Балтийского флота, проведя их сквозь льды из Гельсингфорса в Кронштадт.

Адмирал…

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Эпоха брони и пара в корне изменила характер и способы ведения морской войны. Скорострельная нарезная артиллерия, мины заграждения и торпеды, всёвозрастающая насыщенность боевых кораблей техническими новинками – всё это выдвигало новые, куда более жёсткие требования к матросам и особенно к офицерам. Крымская война показала предельно чётко – технически отсталый флот обречён на поражение. А техника развивалась стремительно, корабли зачастую устаревали ещё на стапелях, и требовались немалые усилия, чтобы не отстать от прогресса.
   И кроме того, все тактические наставления и боевые приёмы времён парусного флота устарели в одночасье, сделались анахронизмом вместе с белокрылыми фрегатами и бригами. В конце XIX века ни один из военных флотов мира не имел чёткой системы взглядов на тактику боя новых классов кораблей – броненосцев и миноносцев – в новых условиях. По сути дела, адмиралы того времени весьма смутно представляли, как вести современный морской бой. Теория «морской силы» Мэхена и Коломба, исходя из боевой практики прошлого, гласила, что для достижения победы на море достаточно простого подавляющего превосходства. Но при этом совершенно не принимались во внимание возможности новых видов оружия, – прежде всего минно-торпедного – которое с успехом может быть применено с быстроходных малых кораблей.
   Адмирал Макаров был первым военным моряком, сумевшим восполнить этот пробел. Его «Рассуждения по вопросам морской тактики» стали классическим сочинением на эту тему. Книгу перевели на английский, итальянский, испанский, японский и турецкий языки, но в России она увидела свет только в журнальном варианте. Макарову так и не удалось подержать свою главную книгу в руках – первое издание вышло уже после смерти автора. А предложенный Макаровым тактический приём – охват колонны противника – с успехом применил адмирал Того в Цусимском сражении. Нет пророка в своём отечестве…
   Наряду с рассмотрением тактических и технических аспектов, большое внимание в «Тактике» уделялось тому, что сейчас принято называть «человеческим фактором». Не стоит считать циничными рассуждения Макарова о «человеческом материале» – адмирал прежде всего был истинным военачальником. И он прекрасно понимал: без страшного умения забывать о том, что его подчинённые не просто одетые в форму боевые единицы, но ещё и живые люди, нельзя посылать их на смерть, и нельзя достичь победы. «Военный человек должен свыкнуться с мыслью о смерти, и она должна казаться ему даже заманчивой…». Да, поистине достойный противник сынам богини Аматерасу – японским самураям… Но вместе с тем адмирал считал, что победы следует добиваться ценой минимальных потерь, и что любые потери должны быть оправданы. Какой контраст с взглядами на «цену победы» подавляющего числа полководцев советского периода истории России!
   Скорейшая подготовка корабля к бою представлялась Макарову чрезвычайно важной. Он понимал, что прошли те времена, когда эскадры собирались не спеша, и так же не спеша следовали из портов к местам будущих баталий. Рыцарство уступало место прагматичности, а новые виды оружия предоставляли нападающей стороне заманчивые перспективы для нанесения внезапного удара. Время сжалось, и мобилизацию флота требовалось проводить не за недели и месяцы, а за дни и даже часы. Адмирал предвидел, что грядущие войны будут начинаться без ритуальных объявлений об открытии боевых действий…
   Макаров был человеком «вне политики», он не разделял ни либеральных, ни тем более революционных взглядов. И на Чёрном море в русско-турецкую войну 1877–1878 годов он оказался совсем не из-за того, что увлёкся идеей помощи братским славянским народам, а потому, что именно здесь России нужны были его знания, умение и опыт. Долг и честь – понятия, девальвированные в наше время, – никогда не были для Макарова пустым звуком. Он был сторонником жёсткой дисциплины, но не прибегал к рукоприкладству и не допускал его на вверенных ему кораблях – в отличие от «героя Цусимы» адмирала Рожественского, собственноручно увечившего «нижних чинов».
   Корыстолюбие процветало в России, но Макаров был чужд стяжательству. Решительно возражая против введения на русском флоте принятой на иностранных кораблях практики денежного вознаграждения матросов за геройские поступки, адмирал писал: «Русский воин идёт на службу не из-за денег, он смотрит на войну как на исполнение своего священного долга, к которому он призван судьбой. Отучать его от этих правил – значит подкапывать тот принцип, на котором зиждется вся доблесть русского солдата».

…и человек

   По натуре Макаров был самолюбив, что зачастую приводило к конфликтам с такими же неординарными личностями (например, с Менделеевым). Адмирал стремился к славе, но ведь заслуженные почести сами по себе никому ещё не принесли вреда. Скромность хороша, но в меру, иначе она превращается в наилучший способ остаться безвестным. И добиваться своего Макаров умел – настырностью, убеждением, а если требовалось, то мог и по столу стукнуть кулаком. Добиваться любыми способами – кроме тех, которые несовместимы с честью русского офицера. Эта была цельная натура, человек со стрежнем, для которого главное – это дело, которому он предан.
   Но вот семейная жизнь Макарова сложилась не слишком удачно (как и у знаменитого Суворова). Избранницей моряка стала Капитолина Николаевна Якимовская, девушка из родовитой дворянской семьи. Они познакомились в 1978 году на пароходе «Константин», совершавшем рейсы с Балкан в порты Чёрного моря. Макаров, не избалованный женским вниманием (для амурных дел у него никогда не было времени), влюбился пылко и страстно. Что же касается девушки, то вряд ли неуклюжий кавалер произвёл на неё впечатление. Скорее её привлёк ореол одного из самых известных героев только что окончившейся войны, прославленного капитана второго ранга и победителя турецких броненосцев. Внимание такого человека льстило, и поэтому, когда в конце рейса Макаров сделал ей предложение, оно было принято. 2 сентября 1879 года они обвенчались в морском соборе в Одессе.
   Супруги оказались очень разными людьми, с разными взглядами и с очень разными жизненными ценностями. Макарову нужна была домовитая жена, хранительница очага и заботливая мать, хозяйка тихой семейной гавани, где можно отдохнуть после океанских штормов. А Капитолина Николаевна обожала светские развлечения, без оглядки делала долги, которые её мужу приходилось потом оплачивать, и не слишком хранила супружескую верность. Сохранились письма к ней от одного известного адмирала, и содержание этих писем не оставляет сомнений в характере их отношений. Не будем никого осуждать – наверное, слишком много места в жизни Макарова занимали корабли и море, а женщины редко довольствуются всего лишь вторыми ролями…
   И всё-таки Макаров любил свою жену и троих детей, которых она ему подарила. Когда умерла его старшая дочь Ольга, для Макарова-отца это было тяжелейшим ударом. А его единственный сын стал морским офицером и служил на крейсере «Адмирал Макаров». К сожалению, потомков знаменитого адмирала в России нет (как нет и потомков командира «Варяга» Руднева), и это маленький штрих огромной трагедии, пережитой русским народом в ХХ столетии.
   Россия знала многих славных адмиралов в своей истории, но Макаров среди них занимает особое место благодаря многогранности своего таланта. По разносторонности интересов его смело можно сравнить с Ломоносовым. Оба эти самородка сделали себя сами и выбились из низов только благодаря своим незаурядным личным качествам.
   И всё-таки Степан Осипович Макаров прежде всего был и оставался военным человеком, офицером боевого российского флота. И то, что даже на его запонках было выгравировано «Помни войну!», отнюдь не являлось экстравагантной выходкой знаменитости…

Война первая

   В ходе Крымской войны Черноморский русский флот, едва смыв с бортов пороховую гарь победоносного Синопа, вынужден был затопиться в Севастополе, бессильный перед паровыми кораблями объединённой англо-французской эскадры. Война была проиграна, и андреевский флаг на двадцать лет изгнан с Чёрного моря. Поэтому в русско-турецкой войне 1877–1878 годов России практически нечего было противопоставить броненосному флоту турок.
   Но выход был найден – во вспомогательные крейсера переоборудовали быстроходные пароходы Добровольного флота. Эти суда наносили большой ущерб турецкому торговому флоту и уходили от преследования тяжёлых турецких мониторов – в артиллерийском бою полувоенные пароходы не могли состязаться со столь грозными противниками. Но были ещё и мины.
   Тогдашние носители минного оружия – утлые катера, способные действовать только у берегов, – являлись средством сугубо оборонительным. Но для борьбы за господство на море требовалось наступать, и тогда у лейтенанта Макарова родилась идея доставлять катера к вражескому побережью на вспомогательных крейсерах. Разрешение на реализацию смелого замысла было получено только благодаря тому, что сам автор идеи брался за осуществление опасного предприятия. Макаров получил под командование пароход «Великий князь Константин», принял на борт четыре минных катера и 28 апреля 1877 года вышел в море.
   Первую атаку катера провели в ночь на первое мая на рейде Батума, причём одним из катеров командовал сам Макаров. Надо сказать, что тактика применения оружия – шестовых мин – выглядела почти самоубийственной. Лёгкое судёнышко должно было приблизиться к атакуемому кораблю вплотную (длина шеста не превышала 10 метров) – под обстрелом! А взрыв 40-килограмового заряда пироксилина в равной степени угрожал и противнику, и команде катера. Не менее опасным делом (требующим к тому же виртуозного управления катером) было и использование Макаровым буксируемых мин-крылаток, подводимых к борту и под днище атакуемого корабля. Неудивительно, что первый блин вышел комом – не было опыта.
   Неудача не обескуражила Макарова – он продолжал атаки. 18 мая у Сухума – срыв из-за погодных условий. 28 мая у болгарского порта Сулин – подорван и выведен из строя до конца войны турецкий корвет «Иджлалиле». 8 июня у анатолийских берегов – потоплены минами четыре грузовых судна. В конце июля у Босфора – потоплены шесть торговых судов. Но капитан «Константина» был недоволен – он искал достойную цель. В начале августа у Гагр – поиск неудачен, напуганные турки соблюдали тщательную маскировку. Но здесь крейсер сумел отвлечь турецкий броненосец от обстрела русских войск на берегу. И наконец, в ночь с 11 на 12 августа катера подорвали у Сухума четырьмя минами турецкий корвет «Ассари-Шевкет». За эти успехи Макарова наградили золотым кортиком и орденом Георгия 4-й степени и произвели в капитан-лейтенанты.
   Однако эффективность шестовых мин и мин-крылаток не устраивала Макарова – для уничтожения кораблей требовалось более действенное оружие. И он сумел получить самодвижущиеся мины – торпеды. Случаев боевого применения торпед ещё не было, и никто не знал, как же ими надо пользоваться. Начинать пришлось с нуля, и сразу в реальных условиях, поскольку учебных стрельб Макарову произвести не разрешили, ссылаясь на дороговизну импортных торпед.
   В ночь на 16 декабря катера атаковали у Батума турецкий броненосец «Махмудие». Были выпущены две торпеды, и с катеров наблюдали взрыв с огромным фонтаном воды у борта броненосца. Но, как выяснилось позже, торпеда взорвалась от удара о толстую цепь, крепившую брёвна противоминного заграждения, поставленного вокруг броненосца. А через месяц, в ночь на 14 января 1878 года спущенные с «Константина» катера «Чесма» и «Синоп» атаковали двумя торпедами стоявший на рейде Батума сторожевой пароход «Интибах». Обе самодвижущиеся мины попали в цель. «Интибах» затонул, открыв собой длинный – из тысяч и тысяч боевых кораблей и торговых судов – список жертв торпедного оружия, далее непрерывно пополнявшийся в ходе всех войн на море.
   Во время русско-турецкой войны Макаров, получивший за свои торпедные атаки чин капитана 2-го ранга, приобрёл боевой опыт и сделал несколько важных выводов. Во-первых, умелые действия крейсеров могут влиять на общий ход военных действий, в том числе и на суше. Во-вторых, мины и торпеды – это серьёзнейшая угроза любым, даже самым крупным, кораблям. И в-третьих (исходя из второго) – господство на море в современных условиях не может быть абсолютным.

Война последняя

   Русско-японская война началась внезапно. В ночь с 26-го на 27-е января 1904 года двенадцать японских миноносцев беспрепятственно вошли на внешний рейд Порт-Артура и атаковали торпедами стоявшую там без всяких мер предосторожности (без опущенных противоминных сетей, без соблюдения светомаскировки и без организованной должным образом дозорной службы) русскую эскадру. Результат скоротечного боя оказался печален – были подорваны два лучших эскадренных броненосца «Цесаревич» и «Ретвизан» и крейсер 1-го ранга «Паллада». Русские с опозданием открыли беспорядочную стрельбу, выпустив в темноту несколько сотен снарядов, однако вражеские миноносцы отошли без потерь.
   Российская империя явно недооценивала противника, и результаты этого не замедлили сказаться – японцы действовали быстро и решительно. Японский флот приступил к захвату в море русских пароходов, а днём 27 января эскадра контр-адмирала Уриу блокировала корейский порт Чемульпо с находившимися там стационерами – «Варягом» и «Корейцем». Геройская гибель крейсера «Варяг» явилась прямым следствием нерасторопности русского высшего командования, не удосужившегося отозвать в Порт-Артур – несмотря на грозные признаки надвигающегося военного конфликта – свои разбросанные по чужим портам корабли. Кроме «Варяга» и «Корейца» Тихоокеанская эскадра потеряла канонерскую лодку «Манджур», которая была вынуждена интернироваться в Шанхае, а под Порт-Артуром в первые же дни войны подорвались на собственных минах и затонули лёгкий крейсер «Боярин» и минный заградитель «Енисей». Отряд контр-адмирала Вирениуса, направленный для усиления русского флота на Тихом океане, вернулся назад с полдороги из-за опасения встречи с превосходящими силами японцев. Крейсер владивостокского отряда «Богатырь» в результате навигационной аварии вышел из строя до конца войны. Все эти прямые и косвенные потери серьёзно ослабили военно-морские силы России на Дальнем Востоке.
   Парализовав русский флот, японцы обстреляли с моря Порт-Артур и Владивосток, высадились в Корее, обеспечили бесперебойное снабжение своих армий всем необходимым и начали стремительно продвигаться в Манчжурию, нанося русским сухопутным войскам одно поражение за другим. Создалась непосредственная угроза высадки японского десанта на Ляодунский полуостров и блокады Порт-Артура не только с моря, но и с суши. А русская эскадра укрылась на внутреннем рейде Порт-Артура и не высовывала оттуда носа.
   В возмущённом хоре проклинавших «коварного супостата» звучали трезвые голоса тех, кто возлагал ответственность за случившееся на беспечных русских адмиралов, проспавших «внезапное нападение». Макаров не присоединил свой голос к разоблачавшим, хотя мог бы. Именно он незадолго до начала войны предупреждал морского министра Авелана о возможности японской атаки, и теперь, когда его пророчество сбылось, можно было сказать что-то вроде: «А ведь я говорил!». Вероятно, так и поступил бы кто-нибудь другой, но только не адмирал Степан Осипович Макаров. Для этого патриота неудачи русского оружия и позор России были тяжким оскорблением, и Макаров предпочёл действовать во благо Родины, а не сводить счёты. И он немедленно попросил направить его на Дальний Восток.
   Вице-адмирал Макаров со своим авторитетом и широчайшей популярностью оказался самым подходящим кандидатом для назначения на пост командующего Тихоокеанским флотом. Он великолепно знал театр военных действий (ведь здесь начиналась его морская служба), неоднократно бывал в Японии и изучал тогда ещё вероятного противника. В 1895 года русская Средиземноморская эскадра под его командованием была направлена для усиления флота на Тихом океане и для обуздания непомерных аппетитов Японии в отношении потерпевшего поражение в японо-китайской войне Китая. По прибытии эскадры на Дальний Восток Макаров стал младшим флагманом Тихоокеанского флота России, и именно тогда он понял неизбежность предстоящего военного столкновения с вынужденной до поры до времени отступить Японией.
   И наконец, общеизвестные знания, опыт и энергия «беспокойного адмирала». Где как не войне этим качествам его личности (не слишком нравящимся вышестоящему начальству в условиях мирного времени) найдётся наилучшее применение? И вечером 4 февраля, на девятый день войны, Макаров покидает Санкт-Петербург. Императорский рескрипт гласил: «Ввиду же возможности перерыва сообщений между Порт-Артуром и главной квартирой его императорское величество повелеть соизволил предоставить вице-адмиралу Макарову все права командующего флотом, предусмотренные Морским уставом, и права главного командира портов Тихого океана».
   Адмирал ехал через всю Россию на свою последнюю войну.

Спаситель отечества

   Во все времена в годину тяжких испытаний правящие Россией всегда полагались на очередного спасителя отчизны – будь то гражданин Минин с князем Дмитрием Пожарским или опальные генералиссимус Суворов и фельдмаршал Кутузов. Так получилось и на этот раз, тем более что спасителя и искать не пришлось – сам явился! Теперь оставалось только ждать чуда – вплоть до молниеносного разгрома вражеского флота и бомбардировки Токио.
   Макаров прибыл в Порт-Артур 24 февраля. И всего через несколько часов броненосец «Ретвизан», повреждённый 27 января, удалось снять с мели и отбуксировать во внутреннюю гавань. Это совпадение казалось залогом того, что положение дел изменятся к лучшему. А то, что адмирал по прибытии поднял свой флаг на быстроходном крейсере «Аскольд», означало: время бездействия кончилось.
   И действительно, уже через двое суток высланные Макаровым в ночной дозор четыре русских миноносца встретились с четырьмя японскими. В ночном бою один неприятельский корабль был подорван торпедой. Этот незначительный успех имел большое значение для подъема боевого духа: одержана первая с начала войны победа в открытом море! А утром сам командующий флотом пошёл на лёгком небронированном крейсере «Новик» на помощь погибавшему в неравном бою «Стерегущему». Спасти миноносец не удалось, но поступок адмирала вызвал восхищение на всей эскадре.
   Макаров энергично готовил эскадру к решительным действиям. Выходы в море стали регулярными (причём не только по высокой воде), создавалась надёжная оборона внешнего рейда, выставлялись минные заграждения, оборудовались новые батареи, наблюдательные и прожекторные посты, налаживалось взаимодействие флота и берега. Адмирал форсировал ремонтные работы на подорванных кораблях (вместе с ним в Порт-Артур прибыло большое число рабочих) и намеревался после возвращения их в строй дать бой японскому флоту. А пока он высылал в море свои миноносцы для разведки и атаки неприятельских судов. Отряду владивостокских крейсеров предписывалось активизировать свои действия с целью оттянуть на себя японские броненосные крейсера и уменьшить численный перевес вражеского флота. Для русских даже равные потери в морских боях были выгодны, поскольку имелся резерв на Балтике, и Макарова вполне устраивал размен один к одному.
   Возросшую активность русской эскадры сразу отметил противник. «Он, должно быть, дельный человек, – писал один из японских офицеров о Макарове, – и я надеюсь, что в скором времени японский снаряд прервёт его деятельность против нас». Адмирал Того предпринял контрмеры, однако все они парировались русским адмиралом. Выставляемые на внешнем рейде мины вытраливались (Макаров организовал специальный тральный отряд), повторная попытка закупорить выход из гавани брандерами была отбита, а когда японцы обстреляли русские корабли во внутренней гавани Порт-Артура перекидным огнём, Макаров организовал ответную корректируемую стрельбу и заставил противника отступить.
   Ремонт повреждённых кораблей продвигался успешно. Стоявший в доке крейсер «Паллада» предполагалось ввести в строй в апреле, а заделку пробоин на «Ретвизане» и «Цесаревиче» (к броненосцам были подведены кессоны) завершить в мае. Японский флот блокировал Порт-Артур, но до полного господства на море ему было очень далеко, да к тому же для нейтрализации действий владивостокских крейсеров, причинявших известный ущерб и вызывавших угрозу коммуникациям, японцам пришлось выделить эскадру вице-адмирала Камимуры. Макаров, хорошо усвоивший уроки своей первой войны, придерживался активно-оборонительной тактики, призванной держать флот противника в постоянном напряжении и затруднить ему переброску войск на материк.
   Сложилось некое подобие неустойчивого равновесия, и чаши весов могли качнуться в ту или иную сторону – например, в случае своевременного прибытия на Дальний Восток 2-й эскадры с Балтики или в случае падения Порт-Артура и гибели 1-й эскадры до подхода подкреплений. И очень важным фактором, способным качнуть это равновесие в пользу России, и был агрессивный и энергичный вице-адмирал Степан Осипович Макаров, в которого искренне верили. Воюют люди, и одно-единственное действие (или бездействие) облечённой соответствующей властью личности способно вызвать очень далеко идущие последствия.

Катастрофа

   Ночь с 30 на 31 марта 1904 года Макаров провёл без сна. Он ожидал на борту крейсера «Баян» возвращения отряда русских миноносцев, посланных в рейд к островам Эллиот. Имелись данные, что там японцы создали базу своего блокадного флота, и что у островов стоят на якорях транспортные суда и боевые корабли противника. Хороший шанс повторить достигнутое ещё в русско-турецкую войну! Командующему верят, но любая вера нуждается в подкреплении. Успех требовался настоятельно, окончательного перелома в настроении моряков эскадры можно было достичь не призывами «не пощадить живота своего за Расею и за царя-батюшку», а реальными результатами предпринимаемых командованием действий.
   И адмирал дождался доклада. Но с канонерской лодки «Бобр» пришло сообщение не о русских миноносцах, а о подозрительных силуэтах неопознанных кораблей, совершавших какие-то маневры на внешнем рейде Порт-Артура. Анализ информации показал: скорее всего, японцы в очередной раз проводят минную постановку в непосредственной близости от входа во внутреннюю гавань. Однако Макаров воспринял это сообщение со странным равнодушием и не сделал никаких соответствующих распоряжений. Он не отдал приказ ни направить в этот район для прояснения ситуации дозорные корабли, ни провести незамедлительно контрольное траление, ни даже просто осветить загадочные силуэты прожекторами и обстрелять их с береговых батарей. Очень и очень странно и нетипично для Макарова…
   А потом вернулись миноносцы разведывательного отряда. Вернулись ни с чем: противника не удалось ни атаковать, ни даже обнаружить. Более того, возвратились только семь кораблей из восьми – в темноте была потеряна связь с шедшим концевым миноносцем «Страшный», и что с ним случилось, никто не знал. Это выяснилось ранним утром, когда с наблюдательных постов обнаружили в предрассветной дымке одинокий русский миноносец, отчаянно отбивавшийся на подступах к Порт-Артуру от целой своры японских кораблей.
   Макаров немедленно приказал «Баяну» идти на помощь, а сам перешёл на броненосец «Петропавловск» и распорядился готовиться к выходу в море.
   Когда «Баян» подоспел к месту неравного боя, всё было уже кончено – изрешеченный снарядами «Страшный» пошёл ко дну. Русский крейсер отогнал беглым огнём японские миноносцы и подобрал нескольких уцелевших членов экипажа «Страшного». И это всё, что удалось сделать – из утреннего тумана появились четыре японских крейсера, и «Баян», отстреливаясь, начал отходить к Порт-Артуру, навстречу выходящей в море эскадре.
   На горизонте показались главные силы адмирала Того, и русская эскадра легла на обратный курс. Учитывая почти двойное численное превосходство неприятеля, Макаров не собирался принимать бой в невыгодных условиях, без поддержки батарей Порт-Артура, а Того, в свою очередь, отнюдь не горел желанием подставляться под меткий огонь береговой артиллерии. Бой прекратился, так толком и не начавшись.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   В 09.39 минут 31 марта (13 апреля) 1904 года броненосец «Петропавловск» подорвался на японской мине, выставленной минувшей ночью. Затем произошёл второй сильнейший взрыв, и корабль затонул в течение двух минут вместе с командующим русским флотом на Тихом океане вице-адмиралом Степаном Осиповичем Макаровым и почти всей командой. Несмотря на близость берега, спаслись очень немногие (в том числе великий князь Кирилл Владимирович, состоявший при штабе).
   Сказать, что гибель Макарова потрясла порт-артурцев и всю Россию – это значит не сказать ничего. Недаром родилась злая и горькая присказка: «Почему великий князь выплыл, а адмирал потонул? – Да потому, что золото завсегда тонет, а дерьмо поверху плавает…». Потеря «Петропавловска» – далеко не нового, тихоходного и слабо бронированного корабля – решающего значения не имела, а вот смерть командующего флотом стала невосполнимой утратой. «Вместе с адмиралом Макаровым в волнах Жёлтого моря утонула надежда России на победу в войне» – эта фраза современника описываемых событий не кажется чрезмерным преувеличением.

Так что же случилось?

   По заключению Морского технического комитета, взрыв мины вызвал детонацию боезапаса в носовом артиллерийском погребе, что и привело к быстрой гибели броненосца. Но этот документ – просто свидетельство о смерти, и не более того. Вопросы остаются.
   То, что адмирал не выжил в страшной катастрофе, объяснимо: у не слишком молодого уже человека было мало шансов выплыть (хотя вот великий князь сумел). Интересно другое.
   Одновременно с «Петропавловском» подорвался броненосец «Победа». Но этот корабль отделался незначительными повреждениями и вскоре вернулся в строй. Его погреба не сдетонировали, такое (как по заказу!) произошло только на «Петропавловске». Опять случайность?
   Далее, а почему вообще Макаров оказался на мостике броненосца? Зачем он покинул крейсер «Баян»? Макаров недолюбливал броненосцы и выдвигал теорию руководства боем с быстроходного крейсера, находящегося вне боевой линии. Во время пребывания в Порт-Артуре он почти всегда находился на крейсерах и неоднократно выходил на них в море. Да, на «Петропавловске» располагался штаб, но это совсем не означало, что и сам адмирал непременно должен быть там. Даже если предположить, что Макаров «по инерции» решил всё-таки действовать по старинке и в данном конкретном случае не нарушать традиций, ясности не добавляется. Ведь решающий бой вовсе не планировался, выход эскадры был скорее учебно-тренировочным.
   И главное: почему командующий, располагая сведениями о постановке противником мин, не принял соответствующих мер и повёл эскадру в опасный район? Кто-то, а Макаров был очень хорошо осведомлен о разрушительной силе минного оружия. В «Истории русско-японской войны на море» приводится весьма неубедительное объяснение: «События в это утро нарастали очень быстро, и минированный японцами район остался непротраленным». Не было никакого стремительного нарастания событий, и не было никакой необходимости в экстренном выходе эскадры. «Баян» справился с задачей самостоятельно, и помощь крейсеру не требовалась – он успешно оторвался от преследовавших его японских кораблей.
   Все эти случайности складываются в логическую цепочку, и напрашивается жутковатый вывод: Макаров с фатальной неизбежностью должен был погибнуть. Россия должна была проиграть войну, а адмирал мог этому помешать. Уже после гибели Макарова было несколько возможностей переломить ход этой злополучной войны, упущенных только из-за нерешительности командования флота.
   А можно взглянуть на эту «случайную закономерность» и шире. Почему Макаров, несмотря на все его прошения, не был направлен на Дальний Восток до начала войны? На Чёрное море он попал вовремя, за год до русско-турецкой войны, а вот на Тихий океан – опоздал. Можно смело предположить, что многое изменилось бы, окажись адмирал в Порт-Артуре хотя бы в 1903 году. Во всяком случае, внезапное нападение японцев, о возможности которого Макаров предупреждал, русский флот встретил бы во всеоружии.
   Что определило роковую судьбу адмирала? Закономерность исторического развития, обрекшая Россию на поражение и на всё последовавшее за этим поражением? Или злая воля чудовищного нечто, медленно, но неотвратимо вызревавшего в огромной стране? Это самое нечто прикидывалось воплощением вековечной мечты великого народа о свободе и всеобщем счастье и беспощадно устраняло любые помехи на своём пути – тому есть и другие примеры. Как бы то ни было, Макаров был обречён – как не горько это сознавать…

ИСТОРИЯ КРЕЙСЕРА

Для нескольких поколений советских (и не только советских) людей имя этого крейсера стало своеобразным фетишем. Легендарный корабль, возвестивший своим залпом наступление новой эры в истории человечества, символ Великой Октябрьской социалистической революции – это самое растиражированное клише. А какова в действительности история крейсера «Аврора»?

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Корабль, рождённый на стыке веков

   В конце ХIХ века русский военный флот рос и пополнялся новыми кораблями. По классификации того времени существовал такой подкласс крейсеров – бронепалубные, то есть имеющие броневую палубу для защиты жизненно важных частей корабля от навесного огня вражеской артиллерии. Бортовой брони бронепалубные крейсера не несли и для дуэли с броненосцами не предназначались. Именно к такому типу боевых кораблей и принадлежал заложенный 23 мая 1897 года в Петербурге (в Новом адмиралтействе) крейсер «Аврора», однотипный с заложенными ранее «Палладой» и «Дианой».
   В российском флоте существовала (и существует) традиция преемственности названий кораблей, и новые крейсера унаследовали имена парусных фрегатов. Постройка корабля заняла более шести лет – «Аврору» спустили на воду 11 мая 1900 года в 11 часов 15 минут, а в состав флота (после завершения всех достроечных работ) крейсер вошёл только 16 июля 1903 года.
   Каким-то уникальным по своим боевым качествам этот корабль отнюдь не являлся. Ни особо резвой скоростью хода (всего 19 узлов – эскадренные броненосцы того времени развивали скорость 18 узлов), ни вооружением (8 шестидюймовых орудий главного калибра – далеко не потрясающая огневая мощь) крейсер не мог похвастаться. Корабли другого принятого тогда на вооружение русского флота типа («Богатырь») бронепалубных крейсеров были гораздо быстроходнее и в полтора раза сильнее. И отношение офицеров и команд к этим «богиням отечественного производства» было не слишком тёплым – крейсера типа «Диана» имели массу недостатков и постоянно возникающих технических неполадок. Тем не менее, своему прямому назначению – ведение разведки, уничтожение торговых судов неприятеля, прикрытие линейных кораблей от атак вражеских миноносцев, дозорная служба – эти крейсера вполне соответствовали, обладая солидным (около семи тысяч тонн) водоизмещением и, вследствие этого, хорошей мореходностью и автономностью. При полном запасе угля (1430 тонн) «Аврора» могла без дополнительной бункеровки дойти от Порт-Артура до Владивостока и вернуться обратно.
   Все три крейсера предназначались для Тихого океана, где назревал военный конфликт с Японией, и первые два из них уже находились на Дальнем Востоке к моменту вступления «Авроры» в строй действующих кораблей. Третья сестра тоже спешила к родственницам, и 25 сентября 1903 года (всего через неделю после укомплектования, закончившегося 18 сентября) «Аврора» с экипажем в 559 человек под командованием капитана 1-го ранга И. В. Сухотина покинула Кронштадт. В Средиземном море «Аврора» присоединилась к отряду контр-адмирала А. А. Вирениуса, состоявшего из эскадренного броненосца «Ослябя», крейсера «Дмитрий Донской» и нескольких миноносцев и вспомогательных судов. Однако на Дальний Восток отряд опоздал – в африканском порту Джибути на русских кораблях узнали о ночном нападении японцев на порт-артурскую эскадру и о начале войны. Следовать дальше было признано слишком рискованным, поскольку японский флот блокировал Порт-Артур, и существовала высокая вероятность встречи с превосходящими силами противника ещё на подходе к нему. Высказывалось предложение выслать навстречу Вирениусу отряд владивостокских крейсеров в район Сингапура и идти вместе с ними во Владивосток, а не в Порт-Артур, но это вполне разумное предложение принято не было.

«Любимица» адмирала Рожественского

   5 апреля 1904 года «Аврора» вернулась в Кронштадт, где её включили в состав 2-й Тихоокеанской эскадры под командованием вице-адмирала Рожественского, готовившейся к походу на Дальневосточный театр боевых действий. Здесь на ней шесть из восьми орудий главного калибра прикрыли броневыми щитами – опыт боев артурской эскадры показал, что осколки фугасных японских снарядов буквально косят незащищённый личный состав. Кроме того, на крейсере сменился командир – им стал капитан 1-го ранга Е. Р. Егорьев. 2 октября 1904 года в составе эскадры «Аврора» вторично отправилась в путь – к Цусиме.
   Адмирал Рожественский был, скажем так, личностью оригинальной. А среди многих «причуд» адмирала была следующая – он имел привычку давать вверенным ему боевым кораблям прозвища, весьма далёкие от образчиков изящной словесности. Так, крейсер «Адмирал Нахимов» именовался «Идиотом», броненосец «Сисой Великий» – «Инвалидным убежищем», и так далее. В составе эскадры были два корабля с женскими именами – бывшая яхта «Светлана» и «Аврора». Первый крейсер командующий прозвал «Горничной», а «Аврора» удостоилась и вовсе скабрёзного титула «Проститутка подзаборная». Знал бы Рожественский, какой корабль он так малопочтительно именует!
   «Аврора» состояла в отряде крейсеров контр-адмирала Энквиста и в ходе Цусимского боя добросовестно выполняла приказ Рожественского – прикрывала транспорты. Задача эта была явно не по плечу четырём русским крейсерам, против которых действовали сначала восемь, а потом шестнадцать японских. От геройской гибели их спасло только то, что к ним случайно подошла колонна русских броненосцев, отогнавших наседавшего неприятеля. Чем-то особенным крейсер в бою не отличился – автором приписываемых «Авроре» советскими источниками повреждений, которые получил японский крейсер «Идзуми», на самом деле был крейсер «Владимир Мономах». Сама же «Аврора» получила около десятка попаданий, имела ряд повреждений и серьёзные потери в людях – до ста человек убитыми и ранеными. Погиб командир – его фотография экспонируется ныне в музее крейсера в обрамлении пробитого осколком японским снарядом стального листа обшивки и обгорелых досок настила палубы.
   Ночью же, вместо того, чтобы прикрыть израненные русские корабли от бешеных минных атак японцев, крейсера «Олег», «Аврора» и «Жемчуг» оторвались от своих главных сил и направились на Филиппины, где и были интернированы в Маниле. Впрочем, обвинять команду крейсера в трусости нет никаких оснований – ответственность за бегство с поля боя лежала на растерявшемся адмирале Энквисте. Два из этих трёх кораблей впоследствии погибли: «Жемчуг» был потоплен в 1914 году германским корсаром «Эмден» в Пенанге, а «Олега» в 1919 году потопили английские торпедные катера в Финском заливе.
   На Балтику «Аврора» вернулась в начале 1906 года вместе с несколькими другими кораблями, уцелевшими от японского разгрома. В 1909–1910 годах «Аврора» вместе с «Дианой» и «Богатырём» входила в состав отряда заграничного плавания, специально предназначенного для прохождения практики гардемаринами Морского корпуса и Морского Инженерного училища, а также учениками Учебной команды строевых унтер-офицеров. В спасении жителей Мессины от последствий землетрясения 1908 года команда «Авроры» не участвовала, но медаль за этот подвиг от благодарных жителей города получили русские моряки с «Авроры» при посещении крейсером этого сицилийского порта в феврале 1911 года. А в ноябре 1911 года авроровцы принимали участие в торжествах в Бангкоке в честь коронации сиамского короля.

Первая мировая на Балтике

   Первую модернизацию крейсер прошёл после русско-японской войны, вторую, после которой принял сохранённый ныне внешний облик, – в 1915 году. Усилили артиллерийское вооружение корабля – число 152-мм орудий главного калибра сначала было доведено до десяти, а затем и до четырнадцати. Многочисленную 75-мм артиллерию демонтировали – размеры и живучесть эсминцев возросли, и трёхдюймовые снаряды уже не представляли для них серьёзной опасности. Крейсер получил возможность принимать на борт до 150 мин – минное оружие широко применялось на Балтике и доказало свою эффективность. А зимой 1915–1916 на «Авроре» установили новинку – зенитные пушки. Но до второй модернизации славный крейсер мог и не дожить…
   Первую Мировую войну «Аврора» встретила в составе второй бригады крейсеров Балтийского флота (вместе с «Олегом», «Богатырём» и «Дианой»). Русское командование ожидало прорыва мощного германского Флота Открытого моря в Финский залив и удара по Кронштадту и даже по Санкт-Петербургу. Для парирования этой угрозы спешно ставились мины, и оборудовалась Центральная минно-артиллерийская позиция. На крейсера же возлагалась задача несения дозорной службы в устье Финского залива с тем, чтобы своевременно известить о появлении германских дредноутов.
   Крейсера выходили в дозор парами, и по истечении срока патрулирования одна пара сменяла другую. Первого успеха русские корабли добились уже 26 августа, когда у острова Оденсхольм сел на камни германский лёгкий крейсер «Магдебург». Подоспевшие крейсера «Паллада» (старшая сестра «Авроры» погибла в Порт-Артуре, и эта новая «Паллада» была построена после русско-японской войны) и «Богатырь» попытались захватить беспомощный корабль противника. Хотя немцы и сумели взорвать свой крейсер, на месте аварии русские водолазы нашли секретные германские шифры, которые в ходе войны сослужили добрую службу и русским, и англичанам.
   Но русские корабли ждала новая опасность – с октября на Балтийском море начали действовать германские подводные лодки. Противолодочная оборона на флотах всего мира находилась тогда в зачаточном состоянии – никто не знал, как и чем можно поразить скрывающегося под водой невидимого врага, и как избежать его внезапных атак. Ни ныряющих снарядов, ни, тем более, глубинных бомб и гидролокаторов ещё и в помине не было. Надводные корабли могли рассчитывать только на старый добрый таран – ведь не принимать же всерьёз разработанную анекдотическую инструкцию, в коей предписывалось накрывать замеченные перископы мешками и сворачивать их кувалдами.
   11 октября 1914 года на входе в Финский залив германская подводная лодка «U-26» под командованием капитан-лейтенанта фон Беркхейма обнаружила два русских крейсера: заканчивающую дозорную службу «Палладу» и подошедшую ей на смену «Аврору». Командир германской субмарины с немецкой педантичностью и скрупулёзностью оценил и классифицировал цели – по всем статьям новый броненосный крейсер представлял собой куда более заманчивую добычу, нежели ветеран русско-японской войны.
   Попадание торпеды вызвало на «Палладе» детонацию погребов боезапаса, и крейсер затонул вместе со всем экипажем – на волнах осталось только несколько матросских бескозырок…
   «Аврора» развернулась и укрылась в шхерах. И снова не стоит обвинять русских моряков в трусости – как уже говорилось, бороться с подводными лодками ещё не умели, а русское командование уже знало о случившейся десятью днями раньше трагедии в Северном море, где немецкая лодка потопила сразу три английских броненосных крейсера. «Аврора» вторично избежала гибели – судьба явно хранила крейсер.

В огне революций и войн

   На роли «Авроры» в событиях октября 1917 года в Петрограде особо задерживаться не стоит – об этом сказано более чем достаточно. Заметим только, что угроза расстрелять Зимний дворец из орудий крейсера была чистой воды блефом. Крейсер стоял в ремонте, и потому весь боезапас с него выгрузили в полном соответствии с действовавшими инструкциями. А штамп «залп «Авроры» неверен чисто грамматически, поскольку «залп» – это одновременно произведённые выстрелы из как минимум двух стволов.
   В гражданской войне и в боях с английским флотом «Аврора» участия не принимала. Острая нехватка топлива и прочих видов снабжения привела к тому, что Балтийский флот сократился до размеров ДОТа, – «действующего отряда» – состоявшего всего из нескольких боевых единиц. «Аврору» вывели в резерв, а осенью 1918 года часть орудий с крейсера сняли для установки на самодельных канонерских лодках речных и озёрных флотилий.
   В конце 1922 года «Аврору» – единственный, кстати, корабль старого императорского российского флота, сохранивший своё данное ему при рождении имя, – решено было восстановить в качестве учебного корабля. Крейсер отремонтировали, установили на нём десять 130-мм орудий вместо прежних 6-дюймовых, две зенитки и четыре пулемёта, и 18 июля 1923 года корабль вышел на ходовые испытания.
   Затем в течение десяти лет – с 1923 по 1933 год – крейсер занимался уже знакомым ему делом: на его борту проходили практику курсанты военно-морских училищ. Корабль совершил несколько заграничных плаваний, участвовал в маневрах вновь возрождавшегося Балтийского флота. Но годы брали своё, и из-за плохого состояния котлов и механизмов «Аврора» после очередного ремонта в 1933–1935 годах стала несамоходной учебной базой. В зимнее время её использовали как плавбазу подводных лодок.
   Во время Великой Отечественной войны старый крейсер стоял в гавани Ораниенбаума. Орудия с корабля в очередной раз сняли, и девять его установленных на береговой батарее «стотридцаток» обороняли подступы к городу. Немцы не обращали особого внимания на дряхлого ветерана, стремясь прежде вывести из строя лучшие советские корабли (такие, как крейсер «Киров»), однако свою порцию вражеских снарядов корабль всё-таки получил. 30 сентября 1941 года повреждённый в результате артиллерийского обстрела полузатонувший крейсер сел на грунт.
   Но корабль снова – уже в третий раз за свою более чем сорокалетнюю историю – выжил. После снятия блокады Ленинграда в июле 1944 года крейсер вывели из состояния клинической смерти – подняли с грунта и (в который уже раз!) поставили в ремонт. С «Авроры» сняли котлы и бортовые машины, гребные винты, кронштейны бортовых валов и сами валы, а также часть вспомогательных механизмов. Установили вооружение, стоявшее на корабле в 1915 году, – четырнадцать 152-мм орудий Канэ и четыре 45-мм салютные пушки. Теперь крейсеру предстояло стать кораблём-памятником и одновременно учебной базой Нахимовского училища. В 1948 году ремонт был закончен, и восстановленная «Аврора» встала туда, где она стоит и по сей день – к Петроградской набережной напротив здания училища нахимовцев. А в 1956 году на борту «Авроры» открыли Корабельный музей, как филиал Центрального военно-морского музея. Учебным кораблем для воспитанников Ленинградского Нахимовского училища «Аврора» перестала быть в 1961 году, однако статус корабля-музея сохраняет и поныне. Дальние плавания и морские сражения остались в прошлом – пришла пора заслуженной и почётной пенсии. Кораблю редко выпадает такая судьба – ведь корабли обычно или гибнут в море, или заканчивают свой путь у стенки завода, где их режут на металлолом…

Ветеран широкого профиля

   В советские годы, естественно, основное (да, пожалуй, и единственное) внимание уделялось революционному прошлому крейсера. Изображения «Авроры» присутствовали везде, где только можно, и силуэт трёхтрубного корабля сделался таким же символом города на Неве, как Петропавловская крепость или Медный всадник. Всячески превозносилась роль крейсера в Октябрьской революции, и существовала даже шутка-анекдот: «Какой корабль в истории имел самое мощное вооружение?» – «Крейсер «Аврора»! Один выстрел – и целая держава рухнула!».
   В 1967 году в Советском Союзе широко праздновалось 50-летие Великой Октябрьской социалистической революции. В Ленинграде у Смольного горели костры, возле которых, опершись на винтовки, стояли люди в солдатских шинелях и в бушлатах революционных матросов семнадцатого года с непременным атрибутом – с перекрещенными на груди и на спине пулемётными лентами.
   Понятно, что заслуженный корабль просто не могли обойти вниманием. К юбилею был сделан фильм «Залп «Авроры», где крейсер играл главную роль – самого себя. Для вящей достоверности изображаемых событий все съёмки производились на натуре. «Аврору» отбуксировали на историческое место к Николаевскому мосту, где снимался эпизод захвата авроровцами вышеупомянутого моста. Зрелище было впечатляющее, и тысячи ленинградцев и гостей города следили за тем, как серая трёхтрубная красавица медленно и величественно плывёт по Неве.
   Впрочем, самой «Авроре» не впервой было выступать в роли кинозвезды. Ещё в 1946 году, в ходе ремонта, «Аврора» сыграла роль крейсера «Варяг» в одноимённом кинофильме. Тогда «Авроре», как истинной актрисе, пришлось даже загримироваться под свой персонаж – с орудий сняли щиты (на «Варяге» их не было), и установили четвёртую фальшивую трубу для правдивости образа самого геройского крейсера русско-японской войны.
   Последний ремонт «Аврора» прошла в середине 80-х годов прошлого века, и с этим связаны слухи о «ненастоящей «Авроре». Дело в том, что у крейсера полностью заменили днище, а старое отволокли в Финский залив и там бросили. Вот эти ампутированные останки и породили слухи.
   На корабле в 1992 году вновь подняли андреевский флаг, крейсер числится в составе военно-морского флота России, и в настоящее время на корабле служат офицеры и матросы (пусть даже их вдесятеро меньше, чем было когда-то). Конечно, отойти от места вечной стоянки «Аврора» сама уже не сможет, но все вспомогательные механизмы и системы жизнеобеспечения поддерживаются командой крейсера в работоспособном состоянии. В рабочем ухоженном состоянии и корабельные орудия.
   Сегодня основное занятие крейсера «Аврора», возраст которого уже перевалил за сто лет, – это служить музеем. И музей этот очень посещаемый – на борту корабля бывает до полумиллиона гостей в год. И честное слово, музей этот стоит посетить – и не только тем, кто ностальгирует по безвозвратно ушедшим временам.
   Прекрасно, что «Аврора» дожила до наших дней. Во всём мире подобные корабли-памятники можно пересчитать по пальцам: «Виктория» и «Катти Сарк» в Англии, «Куин Мери» в США, «Микаса» в Японии. Остаётся только пожелать ветерану доброго здоровья на следующие сто лет; ведь холостой выстрел в октябре 1917 года – это всего лишь одна из многих страниц долгой биографии славного крейсера. А из неё, как из песни, слова не выкинешь…

РУЖЬЁ НА СТЕНЕ, ИЛИ ОПАСНЫЕ ИГРЫ

Есть такое широко известное театральное высказывание, гласящее: «Если на сцене в первом акте висит ружьё, то в третьем акте оно обязательно выстрелит». Атомное ружьё висит на стене нашего общего дома под названием планета Земля уже без малого шестьдесят лет; и за это время уже не раз складывались ситуации, когда казалось, что выстрел вот-вот прозвучит – случайно или преднамеренно…

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

В небе над Испанией

   В понедельник, 17 января 1966 года стратегический бомбардировщик ВВС США «Б-52 Стратосферная крепость» осуществлял стандартный патрульный полёт, предусмотренный принятой во времена «холодной войны» доктриной Запада. Согласно этой доктрине бомбардировщик, являвшийся частью стратегической триады носителей атомного оружия, находился в полной боевой готовности, и должен был в случае возникновения критической ситуации и при получении соответствующего приказа немедленно нанести ядерный удар по заранее намеченным целям на территории потенциального противника – Советского Союза и стран-участниц Варшавского договора. Для выполнения этой задачи «стратофортресс» нёс на борту четыре водородные бомбы В28 калибром (тротиловым эквивалентом) по одной мегатонне. Каждая из этих четырёх бомб была в 50 раз мощнее той, что сожгла Хиросиму.
   Над Средиземным морем, неподалёку от маленькой испанской деревушки Паломарес бомбардировщик встретился для дозаправки в воздухе с авиатанкером «КС-135». Машины выровняли скорость (600 км/час) и высоту полёта (9000 метров), самолёты соединил гибкий шланг, и в 09.52 перекачка топлива началась. И почти сразу же на огромном косом крыле бомбардировщика вспух огненный шар – загорелся один из восьми двигателей «Б-52».
   Заправочный шланг мгновенно превратился в пылающую нить, и «летающая цистерна» вспыхнула. Командир «стратофортресса» произвёл аварийный сброс боезапаса и приказал экипажу покинуть горящий самолёт. Несколькими секундами позже выбросившиеся с парашютами лётчики увидели, как в небе вспыхнул грандиозный фейерверк – обе машины взорвались, расплёскивая во все стороны потоки пламени.
   Спастись удалось далеко не всем – семь членов экипажей сгорели в воздухе. А из четырёх Н-бомб, аварийно сброшенных с борта горевшего «Б-52», до земли безопасно – на парашютах – долетели две. Погружение одной из них в пучину моря наблюдал капитан рыболовецкого судёнышка Франсиско Симо, а вторая относительно мягко приземлилась на помидорные грядки. Но две другие врезались в землю на огромной скорости, набранной за счёт ускорения свободного падения.
   Инициирующие заряды обычного взрывчатого вещества – тротила, предназначенные для мгновенного сближения разделённых частей обогащённого урана-235 и оружейного плутония-239 в общую массу, превышающую критическую, сдетонировали от силы удара, взорвались, но… Атомного взрыва, чудовищная температура которого в свою очередь запустила бы неуправляемую реакцию термоядерного синтеза – водородный взрыв, не произошло. Сдвигающие заряды сработали несинхронно, и в результате ядерную взрывчатку распылило окрест вместо того, чтобы сжать её в эмбрион ядерного пекла. Потом, правда, американцам пришлось вывезти из Испании полторы тысячи тонн заражённой почвы и злосчастных помидоров, но это уже мелочи по сравнению с тем, что могло случиться.
   Позже, когда всё было позади, на многочисленных пресс-конференциях представители военного ведомства США утверждали, ссылаясь на авторитет учёных-специалистов, что аварийно сброшенные бомбы ни в коем случае не взорвались бы – такое невозможно в принципе. Вот только верили ли они сами тому, что говорили для публики?

Под поверхностью Средиземного моря

   Эскадра из восемнадцати кораблей под командованием контр-адмирала Уильяма Гэста, заместителя командующего ударными силами флота в Южной Европе, почти три месяца утюжила море у берегов Испании. Сто тридцать военных аквалангистов и новейшее оборудование для подводных работ: гидролокатор «Вестингауз», батискафы «Триест-2» и «Дип Джип», специальные аппараты «Кабмарин», «Элвин» и «Алюминаут» вели поиск в районе общей площадью около семидесяти квадратных километров. Со дна морского извлекли сотни обломков весом от фунта до десяти тонн, но бомбы – той самой, четвёртой, – среди них не было. И только когда военные вняли свидетельским показаниям капитана Симо, совершенно точно запомнившего место падения парашюта, фортуна им улыбнулась.
   «Элвин» обнаружил опасную игрушку 15 марта 1966 года. Через 80 минут после погружения, когда аппарат, следуя изгибами крутого каньона, достиг глубины 777 метров, экипаж аппарата увидел в иллюминатор серый парашют, накрывший собой зловещий трёхсполовинойметровый цилиндр диаметром в двадцать четыре дюйма.
   Люди, увидевшие «Роберта» (такое кодовое название присвоили объекту поиска) глазами телекамер, молчали. Криков восторга не было, поскольку бомба покоилась в донном иле на склоне подводного ущелья, в опасной близости к краю недоступной расщелины. Если она туда соскользнёт…
   Были многократные попытки «Элвина» и «Алюминаута» зацепить стропы тросами с корабля, и после каждой такой попытки упрямая бомба всё ближе пододвигалась к обрыву. Через трое суток эти потуги прекратили. Потом пришёл четырёхдневный шторм, и корабли качались на волнах, ожидая у моря погоды.
   Со второго захода «Элвин» зацепил «Роберта» якорем. Спасательное судно «Хойст» начало подъём, но всего через какую-то сотню метров вверх по склону подводной горы нейлоновый трос перетёрся об острую лапу якоря и оборвался. Бомба закувыркалась вниз по направлению к расщелине и глубоко зарылась в донный ил.
   Новое свидание – после очередного шторма – состоялось уже на глубине в 870 метров. К счастью, к парашюту успели прикрепить маяк-ответчик, и «Алюминаут» относительно легко нашёл бомбу по его сигналам. И снова всё начались сначала.
   Большинство из занятых в поисково-спасательной операции людей уже свыклись с мыслью, что они имеют дело с чудовищно опасной штукой, пребывающей в прирученном состоянии. Сыграли свою роль разъяснения специалистов, в один голос твердивших, что бомба абсолютно инертна, и что все усилия предпринимаются только лишь для того, чтобы не оставлять на морском дне железяку с радиоактивной начинкой. И только очень немногие понимали, что везение, имевшее место в случае с двумя разрушившимися бомбами, запросто может не повториться с «Робертом».
   Однако судьба хранила благосклонность. Бомба не рухнула в подводную пропасть и не напоролась там на каменный клык, контакта с которым было бы вполне достаточно для того, чтобы дремлющая в стальном цилиндре дьявольская сила проснулась. В конце концов гирлянду «бомба»-«парашют»-«подводный аппарат КУРВ-3» вытянули из тёмной глубины, и тогда люди (особенно те, которые знали, что к чему) вздохнули с облегчением.
   Утром 7 апреля пролежавшую на дне 79 суток 22 часа 23 минуты Н-бомбу вытащили и ещё через 1 час 29 минут обезвредили. Паломаресский инцидент завершился благополучно. 84.000.000 долларов (стоимость самой дорогостоящей подводной спасательной операции XX века) – это не слишком высокая цена за невоплотившийся термоядерный кошмар.

Новый раунд опасных игр

   Через два года и четыре дня, 21 января 1968, другой «Б-52 Стратофортресс» загорелся в воздухе над Гренландией, недалеко от Туле. Экипаж покинул самолёт, который ударился о лёд с большой скоростью и взорвался. Произошла детонация ВВ в четырёх водородных бомбах, находившихся на борту – снова несинхронная детонация. Плутоний распылился на значительной площади ледяной поверхности, но поскольку помидоры в Гренландии не растут, а общественное мнение эскимосов можно не принимать в расчёт, то на это раз глыбы радиоактивного льда с самого большого в мире острова не вывозили.
   После этого было официально объявлено о прекращении патрульных полётов «Б-52» с термоядерными бомбами на борту, однако игры с огнём продолжались – на новом уровне.
   В семидесятые годы прошлого столетия советские стратегические бомбардировщики дальнего действия «Ту-95» регулярно летали через Арктику к побережью Аляски. Они были вооружены уже не бомбами, а ракетами, несущими водородные боеголовки. «Девяносто пятым» не было нужды пробиваться непосредственно к объектам атаки – радиус действия крылатых ракет позволял производить боевые пуски, находясь на значительном удалении от целей на территории США.
   Естественно, американцы адекватно реагировали на подобную угрозу, и истребители-перехватчики «фантом» немедленно поднимались в воздух, как только радары системы ПВО засекали у побережья североамериканского континента бомбардировщики потенциального противника. Истребители пристраивались к советским самолётам и летели с ними бок о бок часами – чуть ли не крыло в крыло.
   Пилоты двух враждебных блоков быстро привыкали к присутствию друг друга и вели себя почти по-добрососедски. Американские лётчики через прозрачные колпаки своих кабин демонстрировали нашим пилотам журналы «Плэйбой», прислоняя цветные развороты с обнажёнными красотками к остеклению, и показывали бутылки с виски, словно приглашая выпить на брудершафт.
   Конечно, такая идиллия была кажущейся – «фантомы» имели приказ немедленно сбить советский самолёт по команде, а также самостоятельно – при первых признаках запуска или подготовки к запуску ракеты. Последнее условие оставляло достаточно места для вольной трактовки степени действительной и мнимой опасности – пилотам «фантомов» просто могли показаться подозрительными манёвры самолётов с красными звёздами на крыльях.
   Катастрофа с непредсказуемыми последствиями могла произойти и случайно, так как малейшая неосторожность привела бы к столкновению в воздухе двух машин, одна из которых была буквально начинена ядерными боезарядами.
   Аварии с носителями атомного оружия постоянно имели место на протяжении всей второй половины ХХ века. Падали самолёты, тонули подводные лодки и даже надводные корабли – так, во время Фольклендского кризиса 1982 года ракетой «Экзосе» был потоплен британский эсминец «Шеффилд» с ядерным оружием на борту. Пока все эти аварии не привели к непоправимому, но это совсем не означает, что можно спать спокойно.
   Считается, что несанкционированного применения самого страшного из имеющегося у человечества оружия не может быть по определению. Каналы прохождения команд многократно дублированы и работают по схеме «и», то есть должны придти несколько подтверждений, что по идее полностью исключает любое ложное срабатывание.
   А хранящиеся боеголовки неактивированы, и сами по себе взорваться никак не могут – так, по крайней мере, нам говорят. Но ведь даже незаряженное ружьё раз в год стреляет – никакая гарантия не может быть стопроцентной. Склады боеприпасов иногда взрываются, несмотря на все меры предосторожности. И можно допустить, что от удара молнии взорвётся пролежавшая в земле десятки лет мина времён Второй мировой войны – пусть даже вероятность такого события исчезающе мала. Но эта вероятность отлична от нуля, а в случае с атомным оружием даже один шанс из миллиона – это уже слишком много.

Человек, спасший весь мир

   Основную заслугу в благополучном разрешении Карибского кризиса – самого острого кризиса за всю «атомную историю» человечества – приписывают Никите Хрущёву и Джону Кеннеди. Эти облечённые властью люди нашли в себе достаточно благоразумия и здравого смысла, чтобы сделать шаг назад от края пропасти. Но был ещё один человек, державший в конце октября 1962 года в своих руках судьбу всей планеты – капитан 2-го ранга Валентин Савицкий, командир советской крейсерской подводной лодки «Б-59».
   Когда Кеннеди объявил о блокаде Кубы (точнее, о карантине, поскольку термин «блокада» автоматически переводил СССР и США в состояние войны друг с другом), к берегам Острова Свободы были направлены четыре дизельные подводные лодки проекта 641 («Фокстрот» – по классификации НАТО) 69-й бригады Северного флота: «Б-4», «Б-36», «Б-59» и «Б-130». Задача у всех лодок была одна – не допустить атаки советских торговых судов и (в случае развития конфликта) атаковать противника (читай – американские корабли) любыми имеющимися средствами. Любыми – а на борту каждой субмарины имелись «изделия Т-5», то есть торпеды с АБЗО (атомное боевое зарядное отделение).
   Американцы стянули в кризисный район очень значительные силы своего флота, в том числе и противолодочные. Советские лодки были обнаружены и подверглись длительному преследованию. В конце концов, три из них (кроме «Б-4») вынуждены были всплыть – срок пребывания под водой для дизельных субмарин ограничен. А «Б-59» вцепившиеся в лодку американские эсминцы атаковали. Взрыватели РГБ (реактивных глубинных бомб) были отрегулированы на подрыв на малой глубине, над лодкой Савицкого, чтобы дать понять подводникам – вам не уйти, всплывайте! Но капитан 2-го ранга Валентин Савицкий не мог быть уверен в том, что с ним просто-напросто играют. О предельной напряжённости ситуации ему было хорошо известно – перед выходом в море командиров лодок тщательно проинструктировали. Но сейчас у него не было никакой связи ни с кем – ни с командованием, ни с другими лодками. Он не знал, что творится там, наверху, – а вдруг весь мир уже охвачен ядерным пожаром? Этот человек был предоставлен самому себе, и на принятие страшного по своей тяжести решения у него было очень мало времени – следующая серия бомб вполне могла поразить его лодку.
   «Мы сейчас по ним шарахнем! Сами погибнем, их потопим всех, но флот не опозорим!» – вот какую фразу услышали подводники от своего командира. Командир БЧ-3 (минно-торпедной боевой части) получил приказ подготовить атомную торпеду к выстрелу – в служившейся ситуации командир субмарины имел полное право отдать такой приказ. И его команда «Пли!» тоже была бы выполнена без промедления и без каких-либо колебаний. По своему тротиловому эквиваленту торпеда с борта «Б-59» превосходила суммарную мощь всех снарядов, выпущенных в ходе всех войн прошлого столетия со всех линейных кораблей всех стран мира. Вся группа преследовавших субмарину американских кораблей была бы мгновенно уничтожена, а Земля – Земля рухнула бы в атомную пропасть…
   Валентина Савицкого уже нет в живых, и мы никогда не узнаем, что именно удержало его у последней черты, и почему уже готовый прозвучать роковой приказ так и не прозвучал. Политики уже одумались и умерили свои амбиции, однако быть или не быть первой – и, наверно, последней – в истории человечества термоядерной войне решил простой флотский офицер в звании капитана 2-го ранга, каких были сотни и сотни (если не тысячи) в рядах военно-морского флота Советского Союза. И никакие хитрые блокировки ничего уже не изменили бы – ведь предварительное разрешение на применение ядерного оружия «по обстановке» командиры подводных лодок уже получили.

Новый фактор

   Человек ко всему привыкает. Человечество столько пугали «ядерной зимой» и всеми прочими ужасами, связанными с атомной войной, что оно, похоже, и бояться уже перестало. А что? Подумаешь, вон, в Хиросиме и Нагасаки люди-то живут, как ни в чём не бывало! И появляется опасный соблазн сыграть всё-таки в термоядерную рулетку – а вдруг повезёт? Зато какой приз – власть над всем миром! Не к этому ли призывал «великий кормчий» Мао – пусть погибнут девять человек из десяти, но мы сокрушим империалистического дракона!
   Ядерное оружие расползается по планете, и остановить этот процесс практически уже невозможно. Число стран-участниц «атомного клуба» – как явных, так и тайных – росло, растёт, и будет продолжать расти. Уж больно соблазнительная эта вещь – завёл себе пару-другую таких сокрушительных игрушек, и можно плевать на окрики и угрозы сильных стран мира сего – пусть только попробуют надавить на меня! Себе дороже станет!
   «Холодная война» закончилась, но у Мао Цзэдуна, кажется, появились подражатели – правда, в несколько другой ипостаси. Информация о наличии у «Аль-Кайды» атомных зарядов вряд ли является газетной уткой чистой породы, запущенной только для запугивания обывателей и для оправдания силовой политики американской администрации. Секрет ядерного оружия давно уже перестал быть тайной за семью печатями, и с принципом действия водородной бомбы знаком каждый школьник.
   А кроме того, в мире, где всё продаётся, и всё покупается, атомное оружие и технологии его изготовления тоже подпадают под категорию «товар». И совсем не обязательно приобретать готовую боеголовку – атомное взрывное устройство не так сложно собрать где-нибудь в укромном уголке мира. Были бы компоненты, комплектующие и специалисты, не отягощённые высокими морально-этическими соображениям (и таковые наверняка найдутся). И деньги – а в деньгах международный терроризм недостатка явно не испытывает.
   Новоявленные борцы за свободу и противники империализма и сионизма готовы на всё для достижения своих целей и для осуществления далеко идущих планов. А для доставки портативных атомных зарядов к намеченным целям вовсе не потребуются стратегические бомбардировщики и межконтинентальные ракеты – есть биороботы, готовые хладнокровно расстреливать детей и исполнять роли «живых бомб».
   Существует масса способов дотащить ядерную адскую машину туда, куда потребуется организаторам вполне вероятного в современных условиях атомного террористического акта, и наверняка придумываются всё новые и новые. А последствия такой акции могут быть чудовищными – вплоть до термоядерной мировой войны. Остаётся только уповать на то, что соответствующие спецслужбы и силовые структуры всех стран мира не зря едят свой хлеб, просчитывают любые возможные варианты и принимают меры, адекватные существующей угрозе.
   Первый акт пьесы во всемирном театре, где человечество одновременно и зритель, и актёр, исполняющий главную роль, уже сыгран. На сцене идёт второй акт, а может быть, и третий. А ядерное ружьё всё висит на стене, угрожающе покачиваясь, а за кулисами в последние время появились типы, так и норовящие дёрнуть за курок…

ЗАБЫТАЯ ВОЙНА НА БАЛТИКЕ

Летом 2004 года Санкт-Петербург посетил с дружеским визитом британский HMS (корабль его величества) «Корнуолл». За время стоянки фрегат королевских ВМС посетили тысячи петербуржцев и гостей города. Но, наверно, вряд ли кому из них пришла в голову мысль, что 85 лет назад британцы прибыли на Балтику отнюдь не с дружественными намерениями. И что самыми первыми кораблями противника, потопленными молодым советским флотом в 1919 году, в самом начале истории этого флота, были именно английские военные корабли.

Дальние соседи

   О существовании на далёком острове царства-государства под названием Англия нашим далёким предкам было известно ещё во времена Киевской Руси, задолго до того, как рыцари Вильгельма Завоевателя в 1044 году высадились на британских берегах. Но связи были непрочными и контакты эпизодическими – Русь и Англию разделяли моря, расстояние и множество других больших и малых королевств и княжеств. По этой же причине русские и англичане не сходились и на ратном поле – делить-то им было нечего.
   Интерес в Европе вообще и в Англии в частности к огромной, богатой и загадочной Московии существовал всегда, а после освобождения последней в 1480 году от монгольского ига интерес этот значительно усилился. И как водится, первыми в неведомое устремлялись купцы. Начало регулярным торговым сношениям между Русью и Англией было положено при Иване Грозном, в 1553 году, когда англичане снарядили экспедицию Уиллоби для отыскания северо-восточного пути в Индию и Китай. Два судна экспедиции погибли во льдах у Мурманского берега, а третье под командой Р.Чанслера прошло в Белое море и достигло устья Двины. Иван IV предоставил английским купцам значительные льготы, и товарооборот быстро возрастал. В 1584 году в устье Северной Двины был основан город Архангельский, ставший на длительное время главным (а по сути единственным) морским портом России. Туда по указу царя перевели всю торговлю, ранее осуществлявшуюся через Колу и Холмогоры.
   Впервые поведение пробуждающегося русского медведя обеспокоило британского льва в начале XVIII века. Русские рвались к Балтийскому морю, и у боровшейся за титул «Владычицы морей» Англии это обстоятельство отнюдь не вызывало особого восторга. В конце Северной войны Англия заключила со Швецией союзный договор против России, и английский флот появился на Балтике. Правда, до открытого столкновения дело не дошло – появившаяся в 1720 году у Ревеля эскадра адмирала Норриса убедилась в готовности русского флота и гарнизона дать отпор союзникам и сочла за лучшее отступить. Но с этого момента и началось соперничество между Англией и Россией на международной арене.
   В Семилетней войне 1756–1763 годов (которую вообще-то правильнее называть первой мировой войной из-за её масштабов и географии военных действий) Англия выступала союзником Пруссии против Австрии, Франции, Испании и России, однако воздерживалась от активных действий на европейском континенте, сосредоточив все усилия на борьбе за колонии в Азии, Африке и Америке и ограничившись лишь финансовой помощью прусскому королю Фридриху II.
   Выход России к Чёрному морю через Крым и создание русского Черноморского флота добавило Англии головной боли, но торговые интересы и англо-французские противоречия заставили британское правительство пойти на сближение с Россией. В 1766 году был подписан англо-русский торговый договор. Англия обязалась также поддерживать русскую политику в Польше и Прибалтике. Русские боевые корабли, направлявшиеся в ходе русско-турецких войн с Балтики на Средиземное море, пополняли припасы и ремонтировались в британских портах.
   Английская дипломатия всегда придерживалась принципа «У Британии нет постоянных друзей, а есть только постоянные интересы». В сложном переплёте наполеоновских войн вчерашние противники становились союзниками, и наоборот. Нельсон был для воевавшего с французами на Средиземном море Ушакова товарищем по оружию, а после подписания Тильзитского мира и присоединения России к континентальной блокаде английский флот в 1807 году заблокировал в Лиссабоне эскадру адмирала Сенявина. От захвата русские корабли спасли только решительные действия и дипломатический такт Сенявина: эскадра была передана англичанам «на хранение», и в 1812 году, после окончания англо-русской войны, Англия их вернула. В Наваринском сражении 8 октября 1827 года против турецко-египетского флота русский линейный корабль «Азов» поддержал огнём союзника – флагманский корабль английского вице-адмирала Кодрингтона «Азия», а в ходе кавказских войн англичане обеспечивали Шамиля деньгами и оружием – «цивилизованная Европа» давно имеет в этом районе свой собственный интерес.

Решительное столкновение

   Вопрос о черноморских проливах Босфор и Дарданеллы – наследстве «больного человека», как называли Турцию в XIX веке, – обострялся по мере дряхления Высокой Порты и привёл в конце концов к Крымской войне 1853–1856 годов. До этого лев и медведь только принюхивались друг к другу, сдержанно рычали и скалили клыки, но вот пришло время пустить эти клыки в ход.
   Россия с вожделением посматривала на черноморские проливы ещё со времен Вещего Олега, приколотившего к вратам Царьграда свой щит. При Екатерине II «русская угроза» проливам и Константинополю стала более чем реальной, что ни в коей мере не устраивало «Владычицу морей». Позднее в концентрированной и весьма энергичной форме мнение Великобритании по этому вопросу высказал Черчилль: «Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Россия уселась своим чугунным задом на проливы!». Англия поддерживала Турцию, и офицеры флота Её Величества надевали фески и становились на мостики турецких кораблей.
   Блестящая победа Нахимова при Синопе, где был истреблён турецкий флот, стала той последней каплей, которая переполнила бочку. Сделалось очевидным, что Турция не в состоянии противостоять могущественному северному соседу. 15 марта 1854 года Англия и Франция объявили войну России, а 1 сентября союзный флот в составе 89 военных кораблей и 300 транспортов подошёл к Евпатории. В течение нескольких дней на Крымский полуостров была высажена шестидесятитысячная англо-французская экспедиционная армия, и уже 13 сентября эти войска осадили Севастополь.
   Крымская война названа так по имени главного театра военных действий, однако шла она не только там. Упорные бои, закончившиеся взятием русскими турецкой крепости Карс, развернулись на Кавказе, мощная эскадра адмирала Нейпира появилась в Балтийском море, англичане атаковали Соловецкий монастырь в Белом море и даже Петропавловский Порт на Камчатке. Героическая оборона Севастополя закончилась 27 августа 1855 года оставлением русскими Южной стороны города, но на остальных фронтах Крымской войны союзники не добились впечатляющих успехов – даже при всём своём техническом превосходстве.
   Англо-французский флот вошёл в Финский залив, но не решился на артиллерийскую дуэль с кронштадскими фортами (а тем более на нападение на Санкт-Петербург с моря) без поддержки сухопутных войск. В системе обороны русскими впервые были применены подводные мины, на которых подорвались два английских парохода, что также не добавляло желания штурмовать русскую морскую твердыню. Союзникам удалось захватить небольшую крепость Бомарзунд на Аландских островах, но атака Свеаборга кончилась ничем, несмотря на 20 тысяч выпущенных кораблями союзников тяжёлых снарядов.
   Монахи Соловков оказались неплохими вояками, умеющими обращаться с пушками. 6–7 июля 1854 года несколько английских кораблей обстреляли монастырь, пробив ядрами в двух местах икону, и попытались высадить десант на остров. Однако островитяне встретили бравых «томми» весьма негостеприимно, эскадра отошла в Онежскую губу, а в сентябре и вовсе покинула Белое море.
   На Дальнем Востоке поставленная перед союзниками боевая задача также осталась нерешённой. Два высаженных англичанами в Авачинской губе десанта (20 и 24 августа 1854 года), имевшие целью захват Петропавловского Порта, были отбиты защитниками городка с большими потерями для атакующих.
   Взятие Севастополя стоило союзникам большой крови и показало, с чем им придётся столкнуться, реши они продолжать войну. Британский лев не горел желанием влезать по уши в берлогу русского медведя для затяжной драки с риском поморозить себе лапы (не говоря уже о союзниках-французах, среди которых ещё живы были очевидцы кошмарной компании Наполеона 1812 года). Пришлось ограничиться достигнутым: Россию лишили права держать на Чёрном море военный флот, но Севастополь возвратили в обмен на взятый генералом Муравьёвым Карс. Решительное столкновение не привело к решающему результату.

Сердечное согласие

   На протяжении второй половины XIX и в начале XX века Британия последовательно проводила антирусскую политику. Объяснялось это постоянным столкновением интересов этих двух стран. Продвигаясь в Средней Азии, Российская Империя приближалась к Индии, которой интересовались ещё Пётр I и Павел I. Естественно, Англия болезненно реагировала на любые попытки русского медведя протянуть свою тяжёлую когтистую лапу к жемчужине британской колониальной короны. Да и пресловутый «дарданелльский вопрос» так и остался на международной повестке дня. Не нравилось Англии и быстрое строительство русского военного флота, и усиление влияния России в Манчжурии и Китае. Поэтому Британия неизменно поддерживала противников оправившейся после поражения в Крымской войне Российской Империи. Турецкий броненосный флот, с которым пришлось иметь дело русским в русско-турецкой войне 1877–1878 годов, был выстроен на английских верфях, и английские инструкторы обучали турецкие экипажи обращаться с новейшей техникой. И флот Японии явился детищем британской судостроительной промышленности, а герой русско-японской войны адмирал Того получил первоклассное военно-морское образование в Англии. Забегая вперёд, скажем, что японцы сполна и искренне рассчитались со своими учителями и благодетелями, уничтожив в 1942 году британский флот на Дальнем Востоке и взяв Сингапур. Кстати, предшественник прибывшего в 2004 году к невским берегам фрегата – тяжёлый крейсер «Корнуолл» – был потоплен японскими самолётами.
   Политическая ситуация резко изменилась после русско-японской войны. По спорным вопросам удалось более-менее придти к консенсусу, а угроза со стороны молодой и хищной германской империи представлялась стратегам из Уайтхолла куда более значимой, нежели традиционная и ставшая уже привычной угроза со стороны империи российской. Прикинув и взвесив все «за» и «против», мудрые британские дипломаты сочли более выгодным играть с Россией в одной команде. Англия примкнула к франко-русскому союзу – родилась Антанта.
   В Первой Мировой войне мы были союзниками, и Британия довольно добросовестно выполняла свои союзнические обязательства. В Россию через Архангельск и новорождённый Мурманск из Англии потоком шло оружие и военное снаряжение (вплоть до турбин для строившихся на Чёрном море русских дредноутов), а действовавшие против кайзеровского флота на Балтике английские подводные лодки базировались на русские порты. Так продолжалось до октября 1917 года.
   Революция и выход России из войны поставили перед Британией нелёгкий вопрос: а что делать дальше? И судя по действиям британского льва, однозначного ответа на этот вопрос Англия так и не нашла.
   Британия поддерживала Белое движение, но делала это не слишком рьяно, дотошно прикидывая ценность для Англии того или иного белого генерала. Скорее всего, англичане просто хотели половить рыбку в мутной водичке и получить для себя сиюминутную выгоду. Британские корабли прибыли на Чёрное море и на Балтику, бросили якоря на рейдах Мурманска и Архангельска. Для содействия войскам генерала Миллера в Северную Двину вошли английские мониторы. В Англии был интернирован геройский «Варяг», выкупленный из японского плена и следовавший на Север, а на самом севере России захвачен ряд русских боевых кораблей, в том числе другой славный крейсер российского флота – «Аскольд». Там же английские траулеры черпали сельдь в богатом рыбой Баренцевом море, а прикрывал рыбаков лёгкий крейсер «Корнуолл» – «дедушка» упомянутого фрегата 2004 года.

Девятнадцатый год

   В чём-чём, а в склонности к авантюрам моряков флота Её Величества никогда нельзя было обвинить. Британская эскадра на Балтийском море в 1919 году не собиралась атаковать Кронштадт и Петроград – для этого она была слишком слаба. Англичане помнили уроки Крымской войны и не хотели подставлять дредноуты Гранд Флита под огонь тяжёлых орудий береговых фортов в нашпигованном минами Финском заливе. Они должны были поддержать Юденича, прорвись его войска к городу, но не более того. Тем не менее, на Балтике в ходе гражданской войны имели место самые настоящие морские бои.
   К 1919 году некогда сильный русский Балтийский флот из-за острой нехватки всех видов снабжения и некомплекта личного состава (особенно офицерского) сократился всего до нескольких боевых единиц, сведённых в ДОТ (действующий отряд) в составе линкоров «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», крейсера «Олег» и нескольких эсминцев и подводных лодок.
   Первые боевые столкновения произошли уже в конце 1918 года. 5 декабря английский лёгкий крейсер «Кассандра» подорвался на мине у острова Нарген (Найссар) близ Таллинна и затонул. В связи с успешным продвижением 7-й армии красных был запланирован выход целого отряда кораблей для прорыва на Таллиннский рейд и обстрела береговых укреплений. Как водится, прекрасный план остался на бумаге, и к Таллинну направились только эсминцы «Спартак» и «Автроил» (да и те порознь). Первый блин вышел комом: 26 декабря «Спартак» обстрелял острова Найссар и Аэгна, но на отходе сел на камни банки Девельсей и был захвачен англичанами. 27 декабря у острова Мохни (Экхольм) «Автроил» атаковали британские корабли, эсминец получил серьёзные повреждения и также был захвачен (оба трофея победители передали Эстонии). Затем наступившая зима и сковавшие Финский залив льды примирили враждующие стороны до весны.
   В мае 1919 года началось наступление Юденича на Петроград. Балтийский ДОТ поддерживал части Красной Армии, что привело к серии стычек с британскими кораблями, преследовавшими прямо противоположные цели.
   В Копорском заливе 18 мая эсминец «Гавриил», прикрывая тральщики, выстоял против четырёх английских эсминцев, а 31 мая эсминец «Азард» отбился от восьми эсминцев противника, подведя их под огонь линкора «Петропавловск». А 4 июня тот же «Азард» в том же Копорском заливе выстрелом из носового орудия потопил английскую подводную лодку «L-55», не сумевшую удержаться под водой после неудачной торпедной атаки.
   Две недели спустя, 18 июня, англичане взяли реванш: в 04.00 крейсер «Олег» был потоплен английским торпедным катером у Толбухина маяка. Водонепроницаемые переборки на крейсере не были задраены – у многих «революционно настроенных» матросов понятия «дисциплина» и «выполнение приказов» ассоциировались с «проклятым царским режимом». В результате крейсер затонул всего через 12 минут после попадания торпеды. А 18 августа группа базировавшихся на финские шхеры (Бьёрке) английских катеров атаковала Кронштадт.
   Целью комбинированной (кроме катеров, в ней принимали участие гидросамолёты с авиаматки «Виндиктив») атаки было вывести из строя все боеспособные корабли ДОТа. В набеге приняли участие семь торпедных катеров с опытными экипажами, и двум из них удалось прорваться в Среднюю Гавань Кронштадта. Остальные катера отошли, не выдержав меткого огня дозорного эсминца «Гавриил», причём один из них был потоплен прямым попаданием. Прорвавшиеся катера потопили старый крейсер «Память Азова», служивший базой подводных лодок (к счастью, лодок у борта корабля не было), и торпедировали линкор «Андрей Первозванный». Но на выходе их уже ждали – орудия «Гавриила» превратили оба катера в пылающие обломки.
   «Азард» и «Гавриил» стали первыми заслуженными кораблями Красного Флота. В ночь на 21 октября 1919 года «Гавриил» вместе с эсминцами «Свобода» и «Константин» погиб на минах, но «Азард», переименованный сначала в «Зиновьев», а потом в «Артём», прожил долгую жизнь и умер смертью морского воина – в море, во время трагического Таллиннского перехода 1941 года.
   В том же 1919 году был открыт и боевой счёт советских подводников. Подводная лодка «Пантера» под командование А.Н.Бахтина вышла из Кронштадта в 5 ч. 30 мин. 31 августа в трёхсуточное крейсерство в район Копорский залив – остров Бьёрке с целью поиска и атаки кораблей противника. В течение дня подводники трижды обнаруживали английские миноносцы, а в 19.15, подняв перископ, увидели два британских эсминца на якоре у острова Сейскари. Подвсплыв на глубину 7 метров, лодка в 20.15 направилась к острову, чтобы атаковать со стороны заходящего солнца. В 21.19 с дистанции 5 кабельтов «Пантера» выпустила торпеду из правого носового торпедного аппарата, а через полминуты – из левого. На лодке услышали сильный взрыв и беспорядочную артиллерийскую стрельбу – уцелевший эсминец ошалело бил во все стороны ныряющими снарядами. Благополучно оторвавшись от растерявшегося противника, «Пантера» днём 1 сентября вернулась в Кронштадт – с победой: добычей «хищницы» стал английский эскадренный миноносец «Виттория».
   Британские корабли находились на Балтике до конца гражданской войны, базируясь на порты Финляндии, но в бои больше не ввязывались. Забытая ныне война на Балтике, по сути, кончилась ничем – постреляли друг в друга и разошлись в разные стороны, – но она стала боевым крещением нового Балтийского флота.
   Во Второй Мировой войне мы снова были союзниками, и английские моряки доставляли к причалам Мурманска и Архангельска военные грузы под градом бомб и торпед с фашистских самолётов и подводных лодок. Хотелось бы верить, что русским и англичанам не придётся больше встречаться на поле брани, и что британские боевые корабли будут теперь приходить к нам только с дружественными визитами.

РУССКИЙ ФЛОТ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ

Великая Отечественная война была войной на суше, её ход и исход определялся в сухопутных сражениях, в которых сходились многомиллионные армии и огромное количество военной техники. Однако и флот сыграл в той войне определённую и весьма важную роль. О вкладе советского военно-морского флота в Победу написано много, но, к сожалению, подавляющее большинство работ советского периода нашей истории страдают крайней тенденциозностью и необъективностью и не могут быть приняты в качестве серьёзного исторического свидетельства. Точно так же неприемлема и другая крайность, проявившаяся в ряде публикаций последнего времени (если ей следовать, то непонятно, как вообще Советский Союз смог одержать победу). Истина, как водится, лежит где-то посередине…

Накануне

   К июню 1941 года военно-морской флот СССР представлял собой внушительную силу. Он насчитывал около 600 боевых единиц, в том числе 3 линейных корабля, 7 крейсеров, 59 эскадренных миноносцев, 216 подводных лодок и большое количество сторожевиков, тральщиков, катеров и других кораблей и вспомогательных судов. В силу географического положения страны эти силы были разделены на четыре флота: Балтийский, Черноморский, Северный и Тихоокеанский. Часть кораблей досталась советскому ВМФ в наследство от русского императорского флота (линкоры типа «Гангут», лёгкие крейсера и эсминцы типа «Новик»), а часть (крейсера типа «Киров», лидеры и эсминцы проектов «7» и «7У») были новыми и вполне современными кораблями. А подводный флот, в состав которого входили лодки типов «Д», «Щ», «М», «С», «Л» и «К», являлся детищем уже советского судостроения. По числу подводных лодок советский флот превосходил флот любой крупной морской державы (лодок у нас было столько, сколько у Германии, Англии и США, вместе взятых).
   Перед войной была принята обширная программа строительство Большого флота, для которого проектировались и строились линейные корабли типа «Советский Союз», тяжёлые (точнее, линейные) крейсера типа «Кронштадт», лёгкие крейсера типа «Чапаев», новые типы эсминцев и подводные лодки уже опробованных серий. Перед этим флотом ставилась задача достижения господства на морях и океанах – по своим тактико-техническим данным заложенные советские линкоры, например, превосходили любой из уже находящихся в строю линкоров мира. Однако руководство страны исходило из устаревших взглядов на роль кораблей того или иного класса в будущей войне на море – строить авианосцы даже не предполагалось. К началу войны большинство из строящихся кораблей (в том числе все тяжёлые) достроены не были. Серьёзно отставало и техническое оснащение флота – не было ни гидролокаторов, ни радаров, ни других новейших образцов военно-морской техники.
   Однако куда хуже было другое. Развитие событий в будущей войне предполагалось по одному-единственному сценарию – «малой кровью на чужой территории» (то есть в чужих водах), и сомневаться в этом не рекомендовалось. Опыт Первой Мировой войны показал высокую эффективность минного оружия и важность тральщиков (особенно для закрытых и мелководных морских театров военных действий), но этим «оборонительным оружием» пренебрегали. Балтийский флот очень дорого заплатил за это пренебрежение…
   Не существовало никаких планов обороны собственных военно-морских баз в случае атаки их с суши – такое представлялось попросту нереальным. Грозные жерла тяжёлых орудий береговых батарей смотрели в море, ожидая появления дредноутов потенциального противника и не беспокоясь за тылы. Сухопутную оборону в Таллинне, Севастополе и в других местах пришлось создавать второпях, и это тоже стоило большой крови…
   Репрессии 30-х годов выкосили командный состав флота – погибли и оказались в лагерях тысячи прекрасно подготовленных морских офицеров, многие из которых начинали службу ещё под андреевским флагом. На их место приходили неопытные новички, что не могло не сказаться на боеспособности флота. Кадры стремительно растущего подводного флота комплектовались вообще по произвольному принципу – на лодки направляли не только гражданских моряков (один из прославленных советских офицеров-подводников Матиясевич был капитаном торгового флота), но и офицеров из других родов войск, вплоть до кавалеристов. Но моряка (а особенно военного моряка-специалиста) не подготовишь за месяц…
   Очень много сделал для флота Николай Герасимович Кузнецов, ставший в 1939 году наркомом ВМФ. Он сумел приостановить обескровливание флотских кадров и даже, рискуя собственной головой, добился возвращения на флот части репрессированных. Этот человек понимал, что воевать придётся скорее всего без всякой фантастики, в реальных условиях, а не так, как предполагалось по предвоенным планам. Именно благодаря Кузнецову, заранее (21 июня 1941 года) отдавшему своей властью приказ по флоту о полной боевой готовности, ни один советский боевой корабль не был потоплен или повреждён 22 июня в результате внезапного нападения. Ничего подобного Пёрл-Харбору советский флот не испытал.

Краснознамённый Балтийский флот

   Балтийский флот (командующий – вице-адмирал В.Ф.Трибуц) был наиболее мощным – почти половина военно-морских сил страны. К началу войны в его состав входили 2 линкора, 2 крейсера, около 30 эсминцев, свыше 80 подводных лодок. Главной базой флота являлся Кронштадт, но в 1940 году ею стал Таллинн – закупоренный в Финском заливе флот вышел в открытую Балтику, готовясь к активным наступательным действиям.
   С самого начала войны всё пошло не так, как ожидалось. Немецкого флота на Балтике по существу не было – Гитлер приберегал свои корабли для противоборства с англичанами. Германское командование возлагало задачу уничтожения русских морских сил на авиацию и на мины, пока в результате наступления вермахта не будет взят Ленинград вместе со всеми боевыми кораблями Балтийского флота. А мины немецкие заградители скрытно выставили заранее, ещё до 22 июня. На одной из таких минных банок погиб эсминец «Гневный» и был тяжело повреждён новейший крейсер «Максим Горький».
   Захватив сходу Лиепаю и Вентспилс, немецкие войска в августе блокировали Таллинн. Финские части отрезали полуостров Ханко, а гарнизоны Моонзундских островов оказались в тылу противника. Огромные потери советской авиации в первые же дни войны и потеря береговых аэродромов привели к тому, что воздушного прикрытия над кораблями флота не было. Плотные минные заграждения (за время войны только в Финском заливе было выставлено свыше 60 тысяч мин) и катастрофическая нехватка тральщиков сковывали флот – корабли и суда гибли на минах почти ежедневно. И при этом достойного противника на море не было – торпедное оружие советские эсминцы ни разу не применили за всю войну.
   Мощная морская артиллерия сказал своё слово при обороне Таллинна – наступление немецких частей сразу же замедлилось, как только они вошли в зону досягаемости орудий эсминцев и крейсера «Киров». Позднее этот опыт очень пригодился при обороне Ленинграда. А потом был трагический таллиннский переход, когда набитые войсками транспорты шли в Кронштадт по сплошным минным полям под непрерывными атаками с воздуха. Потери были тяжелейшими, но флот всё-таки вырвался из мышеловки, и смог обеспечить в ноябре 1941 года эвакуацию гарнизона Ханко.
   И именно тяжёлая артиллерия кораблей стала одной из причин провала немецкого штурма Ленинграда. Разрывы 12-дюймовых снарядов опрокидывали танки или сдергивали с них гусеницы – атаки гитлеровцев захлёбывались одна за другой. Немецкое командование оценило эту угрозу и приняло меры для её ликвидации, бросив на Кронштадт пикирующие бомбардировщики. В результате налётов 21–23 сентября 1941 года ряд кораблей Балтийского флота получили повреждения. Особенно сильно пострадал линкор «Марат» – взрывом ему оторвало всю носовую часть. Корабль сел на грунт, но три его уцелевшие орудийные башни вели огонь вплоть до снятия блокады города в январе 1944 года.
   Потерявший за 1941 год на минах и от авиабомб почти половину своего состава флот был заблокирован в Кронштадте и в устье Невы, но его артиллерия продолжала энергично действовать. Корабельные орудия сыграли важную роль в обороне Ленинграда, при прорыве блокады в январе 1943 года и при снятии блокады города в январе 1944 года. А в 1942 году балтийские подводники постоянно прорывались из Финского залива в открытое море и потопили около 60 немецких транспортов. Для устранения подводной опасности немцы в 1943 году полностью перегородили устье Финского залива тяжёлой противолодочной сетью – сам масштаб этой операции говорит о том, что они очень серьёзно отнеслись к боевым возможностям советских подводных лодок и болезненно восприняли нанесённый ими ущерб. К сожалению, мины не позволили Балтийскому флоту эффективно противодействовать этой заградительной операции, а предпринятые попытки прорыва успеха не имели – в 1943 году на минах и в сетях погибли несколько наших лодок.
   Флот снова вышел в море в 1944 году, поддерживая наступление сухопутных войск и высаживая десанты на острова. В шхерах успешно действовали малые корабли нового типа – бронекатера с установленными на них танковыми орудийными башнями. Теперь всё было с точностью до наоборот – советское командование, памятуя горькие уроки 1941-го, не сочло нужным рисковать уцелевшими крупными кораблями Балтийского флота в кишащем минами Финском заливе, и возложило задачу по пресечению коммуникаций противника на подводные лодки, торпедные катера и авиацию. И эта задача была выполнена: авиация флота потопила крейсер ПВО «Ниобе» и старый линкор «Шлезиен», а также сотни боевых кораблей и транспортных судов. К этому следует добавить несколько десятков транспортов, потопленных подводными лодками, в том числе лайнер «Вильгельм Густлов» (свыше 25.000 тонн) и войсковой лайнер «Генерал Штойбен» (около 15.000 тонн), отправленных на дно лодкой «С-13» под командованием А.И.Маринеско в январе-феврале 1945 года.

За полярным кругом

   К началу войны силы Северного флота (командующий – вице-адмирал А.Г.Головко) были незначительны – флот располагал всего 8 эскадренными миноносцами, 15 подводными лодками и рядом сторожевых и вспомогательных кораблей и катеров. Строительство главной военно-морской базы в Полярном не было закончено, а Иоканьга и другие базы ещё только строились. Основными задачами флота были защита важнейшей полярной транспортной артерии СССР – Северного морского пути и нарушение коммуникаций противника у побережья Норвегии, по которым вывозилось стратегическое сырьё из района Петсамо и Киркенеса и шло снабжение немецких и финских войск на севере. В ходе боевых действий добавилась ещё одна задача приоритетной важности – прикрытие союзных полярных конвоев, доставлявших в Мурманск и Архангельск военные грузы по ленд-лизу.
   В 1941 году германские военно-морские силы на Севере также были незначительны, однако уже в 1942 году немцы перебросили в Норвегию основные силы своего надводного флота: линейные корабли «Тирпиц» и «Шарнхорст», тяжелые крейсера «Адмирал Шеер», «Лютцов», «Адмирал Хиппер», лёгкие крейсера и эсминцы. Сюда же были направлены подводные лодки и крупные соединения авиации. И в первую очередь вся эта ударная группировка нацеливалась на маршруты следования полярных конвоев: Англия и Исландия – северные порты России.
   Мурманск избежал судьбы других советских приморских городов и военно-морских баз – наступление немецкого горнострелкового корпуса «Норвегия» было остановлено на рубеже реки Западная Лица. На Севере гитлеровцам удалось продвинуться вглубь советской территории меньше, чем где бы то ни было на всём протяжении советско-германского фронта. Важную роль в срыве немецких планов захвата Мурманска сыграл Северный флот, неоднократно и успешно высаживавший десанты на занятое противником побережье.
   На внутренних советских морских коммуникациях периодически появлялись немецкие подводные лодки, а в августе 1942 года (операция «Вундерланд») в Карское море проник карманный линкор «Адмирал Шеер». Рейдер потопил ледокольный пароход «Александр Сибиряков» и обстрелял порт Диксон, но задачу по нарушению судоходства на Северном морском пути выполнить не сумел и прекратил рейд. Однако и командование Северного флота не смогло перехватить «Шеер» из-за нехватки сил.
   Подводные лодки Северного флота (их число увеличилось за счёт вновь построенных и переведённых с Тихого океана) атаковали одиночные суда и конвои противника у норвежского побережья, в основном у входов в фиорды и близ портов. Трижды советские субмарины («М-172», Фисанович; «М-174», Егоров; «М-171», Стариков) прорывались в гавань Линахамари, топили транспорты и разрушали торпедами причалы. Никель из Петсамо покрывал 70 % нужд всей Германии, и удары подлодок по транспортам, перевозящим руду, наносили реальный ущерб военной машине Третьего рейха – подводники Северного флота отправили на дно десятки вражеских судов. В честь командиров прославленных лодок были названы северные посёлки (базы) Видяево и Гаджиево.
   Охранение союзных конвоев в основном осуществляли английские и американские боевые корабли, но в операционной зане Северного флота (восточнее 20 меридиана в.д.) это охранение усиливалось советскими кораблями и авиацией. «С подходом русских эсминцев дышать стало легче» – писал один из участников перехода конвоя «PQ-18» в 1942 году. Немцы атаковали конвои с полным напряжением сил, применяя подводные лодки, самолёты и надводные корабли. Потери конвоев были очень тяжёлыми – конвой «PQ-17» в июле 1942 года был разгромлен полностью. Корабли Северного флота собрали уцелевшие суда конвоя и провели их в Архангельск.
   Прикрывая конвой «PQ-17», подводная лодка «К-21» (Лунин) 5 июля к северу от порта Хаммерфест атаковала немецкий линкор «Тирпиц». Результаты этой атаки оспариваются до сих пор – преследуемый эсминцами охранения Лунин не смог поднять перископ, а запись в вахтенном журнале линкора была фальсифицирована. Как бы то ни было, фашистская эскадра легла на обратный курс и вернулась в Альта-фиорд.
   В 1944 году Северный флот поддерживал наступление советских войск в Заполярье огнём и высадкой десантов. К концу войны флот был усилен переданными в счёт репараций линкором, крейсером и несколькими эсминцами и подводными лодками (после окончания войны эти корабли вернули Англии).

На Чёрном море и на Тихом океане

   Черноморский флот (1 линкор, 5 крейсеров, 19 эсминцев, 26 подлодок; командующий – вице-адмирал Ф.С.Октябрьский) не имел серьёзного противника на море. Турция в войну не вступила, и Черноморский флот (в отличие от Балтийского) пытался действовать в рамках предвоенной наступательной доктрины. Но предпринятая набеговая операция на румынский порт Констанцу закончилась гибелью на минах лидера «Москва», а в дальнейшем роль флота свелась почти исключительно к поддержке сухопутных войск (артиллерийским огнём и десантами) и к снабжению и эвакуации осаждённых портов и баз (Одессы, Севастополя, Керчи, Новороссийска). Противник ставил мины, однако главной угрозой для флота стала авиация – немецкие самолёты потопили крейсер «Червона Украина» и несколько эсминцев.
   Флот отступал вместе с армией до Кавказа, а потом прошёл обратный путь, высаживая десанты и отбивая захваченное врагом. И Черноморский флот (как, впрочем, и все другие флоты) постоянно отдавал моряков на сухопутный фронт. Похоже, это русская традиция, начавшаяся в Крымскую войну в Севастополе и продолжившаяся в русско-японскую в Порт-Артуре. И в Великую Отечественную сотни тысяч моряков сменили палубы и кубрики на окопы и блиндажи.
   О героизме русских моряков в боях на суше сказано очень много. Но как-то остаётся за рамками мемуаров и исторических трудов простая мысль: мера эта была вынужденной, и ни в коем случае не может служить примером для подражания. Военный моряк должен воевать на море, для этого его и готовят. Бросать не обученных приёмам сухопутного боя моряков (речь не о специальной морской пехоте) в штыковые атаки так же нелепо и нерационально с военной точки зрения, как использовать для этой же цели лётчиков или танкистов. А уж отправлять в огонь курсантов военно-морских училищ, без пяти минут морских офицеров, будущее флота, – это всё равно, что топить печь денежными купюрами. Но это было, и моряки с честью выполнили свой долг, умирая там, куда их послали.
   Тихоокеанский флот непосредственного участия в Великой Отечественной войне не принимал. Кампания против Японии – это уже совсем другая война (ведь День Победы мы празднуем в мае, а не в сентябре). С Тихого океана на Север по Северному морскому пути в годы войны прошли лидер «Баку» и эсминцы «Разумный» и «Разъярённый», а через Тихий и Атлантический океаны – шесть подводных лодок. И точно так же моряки-тихоокеанцы сражались на всех фронтах в бригадах морской пехоты.
   А в августе 1945 года Тихоокеанский флот быстро, профессионально и с минимальными потерями (опыт, оплаченный кровью четырёх лет Великой Отечественной) высадил десанты на Сахалине, Курильских островах Шумшу и Парамушир и в портах Северной Кореи Унги, Начжинь, Чхончжинь, Соньчжинь и Вонсань. Спустя сорок лет русские вернулись и в Порт-Артур, который они оставили во время русско-японской войны в декабре 1904 года.
   В рамках короткого очерка невозможно уделить внимание всем ярким страницам, вписанным в историю русского военно-морского флота в 1941–1945 годах. Иногда возникает вопрос: «А всё ли сделал советский военно-морской флот в годы войны из того, что он мог сделать, и все ли его боевые возможности были реализованы?» Ответить на этот вопрос очень сложно, поскольку приходится принимать во внимание массу объективных и субъективных факторов, влиявших на советских флот как до начала Великой Отечественной, так и в ходе её. Но если несколько изменить формулировку и поставить вопрос так: «А всё ли сделали моряки для того, чтобы приблизить Победу?», то на этот вопрос с уверенностью можно ответить утвердительно.

ТАЙНА ГИБЕЛИ КРЕЙСЕРА «ХЭМПШИР»

5 июня 1916 года на траверзе мыса Броф оф Бирсей, западнее главного острова Оркнейского архипелага взорвался и затонул английский броненосный крейсер «Хэмпшир». В катастрофе погибли британский военный министр лорд Китченер, его штаб и вся команда крейсера – спаслось только 12 человек. С тех пор вот уже почти 90 лет по поводу гибели «Хэмпшира» и его высокопоставленного пассажира выдвигаются всевозможные гипотезы – вплоть до самых невероятных. И прежде всего это связано с особой миссией, выполнение которой было возложено на Китченера.

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Фельдмаршал с особым поручением

   Гораций Герберт Китченер родился 24 июня 1850 в Листоуэле (Ирландия) в семье офицера. Ирландец по крови, он был признан одним из самых примечательных полководцев своего времени. Этот человек сознательно выбрал военную карьеру и принёс в жертву этой своей главной цели всё остальное, так и оставшись холостяком. Впервые Китченер понюхал пороху на полях франко-прусской войны, будучи с 1870 года волонтёром французской армии. Затем последовала служба в британских колониальных войсках: Палестина, Кипр, Турция, Египет, Судан, Южная Африка, Индия – список впечатляющий. В 1882 году Китченер – генерал-квартирмейстер оккупационного корпуса в Египте. В 1886–1888 годах – генерал-губернатор Восточного Судана. С 1895 он командует британскими войсками в Египте и руководит подавлением восстания махдистов в Хартуме (Судан). К этому времени Китченер стал кумиром всех шовинистов Великобритании, железной рукой устанавливая власть «империи, над которой никогда не заходит солнце» всюду, куда эта рука могла дотянуться. С именем Китченера связано первое боевой применение пулемётов: в битве при Омдурмане установленные на тележные колёса неуклюжие и громоздкие детища Х.Максима буквально выкосили густые толпы повстанцев – 40-тысячная армия мятежных суданцев была разгромлена наголову.
   Следующий виток карьеры Китченера – англо-бурская война. И здесь его новаторские наклонности проявились в полной мере. Китченер был одним из тех, кто настаивал на введении в армии рассыпного строя и защитной формы цвета хаки – густые колонны англичан в красных мундирах представляли собой отличную мишень для скорострельных винтовок снайперов-буров. И именно Китченеру принадлежит сомнительная слава автора «тактики выжженной земли» и «отца» концентрационных лагерей. Против партизанской тактики буров, которую они противопоставили подавляющему численному превосходству англичан, Китченер выдвинул свою тактику: жестокую, но эффективную.
   Боевой состав армии буров был непостоянным – часть их находилась на своих фермах, пока другая часть воевала. Кроме того, бурские партизаны снабжались за счёт гражданского населения. И Китченер начал сгонять это население вместе со скотом и всем имуществом в специальные лагеря, где они должны были находиться до тех пор, пока буры не сложат оружия. Справедливости ради отметим, что Китченер не был инициатором массовых репрессий – они начались ещё до того, как он стал командующим. Более того, ещё испанцы, боровшиеся с повстанцами на Кубе, создали для них «реконсентрадос» – концентрационные лагеря. Испанцев забыли, однако термин, которому была суждена печально-долгая жизнь на протяжении всего ХХ столетия, остался. И за Китченером закрепилась «честь» изобретателя новой формы заключения – ведь это он начал создавать концлагеря-загоны для женщин и детей.
   В 1902–1909 годах Китченер (с 1909 года – фельдмаршал) командует британскими войсками в Индии. В 1911–1914 он английский агент и генеральный консул в Египте (ему были подчинены все английские войска, расположенные в Египте и Судане) и фактический правитель страны. С 1914 года – военный министр Великобритании. И на новом поприще Китченер проявил себя с неожиданной стороны.
   Мировая война заставила Англию резко увеличить свою армию. Китченер оклеил всю страну плакатами, с которых властно смотрел сам военный министр с указующим перстом и надписью: «Вы нужны родине и королю!». И численность британских войск всего за год возросла с 200 тысяч человек до 2,5 миллионов. Впоследствии эту эффективную новинку переняли и другие – вспомним хотя бы красноармейца с его бескомпромиссным вопросом: «А ты записался добровольцем?».
   И вот этот человек в разгар войны отправляется в Россию. Зачем?
   Полномочия у лорда Китченера были самые широкие. Он должен был на месте узнать положение дел союзницы и определить размеры требующейся ей военной помощи и кредитов. На борту «Хэмпшира» Китченер вез с собой первый взнос будущего кредита – 10 миллионов фунтов стерлингов в золотых слитках, упакованных в металлические ящики. Предполагалось также согласовать планы будущих совместных операций против Германии. И самое главное – для «Интелледженс Сервис» не представляли секрета германские планы экспорта революции в Россию и заключения с ней сепаратного мира. А выход России из войны никак не устраивал Англию – в 1916 году исход Первой Мировой был ещё далеко не ясен. Для нейтрализации этой угрозы следовало действовать энергично и незамедлительно.

Многочисленные версии случившегося

   Гибель «Хэмпшира» (точнее, самого Китченера) вызвала широкий резонанс в самых разных кругах – слишком многое зависело от удачи или неудачи его миссии.
   Прежде всего, как водится, всплыли самые романтические и наиболее приемлемые для падкой до сенсаций публики «шпионские версии». Одну из них связывали с именем легендарной шпионки Маты Хари. Согласно этой версии, роковая женщина, пустив в ход древнюю «дипломатию подушки», вызнала у одного из своих многочисленных любовников точную дату отправления и маршрут следования крейсера. Затем она сообщила эти сведения германскому генеральному штабу, немецкие подводные лодки были высланы для перехвата «Хэмпшира», и одна из субмарин и всадила в злополучный корабль пару торпед.
   По другой версии, утечка информации произошла в России – на самом верху пирамиды власти. Встревоженная обвинениями в измене русская императрица попросила Распутина «при помощи его сверхъестественных способностей указать виновника гибели Китченера». «Святой старец» провел собственное расследование, выясняя, кому Николай II сообщал содержание шифрованной телеграммы, как и через кого её текст мог оказаться известен немцам. Результаты этого расследования не оглашались.
   Правда, как выяснилось, причиной гибели «Хэмпшира» были не торпеды, а подводные мины заграждения, но это не смутило горячих сторонников «шпионских версий». Мина, торпеда – какая разница? Главное – маршрут крейсера стал известен врагу, и ловушку подготовили специально для «Хэмпшира».
   Согласно третьей версии, взрыв крейсера – это дело рук ирландских повстанцев-шиннфейнеров. Политическая ситуация в Ирландии в то время обострилась до предела, а предшественники нынешней Ирландской республиканской армии очень часто использовали в борьбе против британского владычества террористические методы. «Хэмпшир» проходил модернизацию в ирландском Белфасте – вот там-то шиннфейнеры и начинили корабль замаскированными ящиками с динамитом. Модифицированный вариант третьей версии – взрыв крейсера организовали английские спецслужбы. Жёсткий, властный и популярный фельдмаршал многим был не по нутру, многим мешал (в том числе и Уинстону Черчиллю), и многие зарились на его портфель военного министра. Однако у этой версии множество слабых мест.
   Во-первых, при тогдашних относительно слабых взрывчатых веществах требовалось разместить в корпусе крейсера значительное количество взрывчатки, а это проблематично при наличии на борту экипажа. Во-вторых, синхронность взрыва зарядов – сложная задача для техники начала ХХ века. В-третьих, как инициировать взрыв в заданное время и в заданном месте? С помощью хитроумного часового механизма – практически нереально, а радиоуправляемых взрывателей в то время ещё не существовало. И смертников-шахидов на борту «Хэмпшира» явно не имелось. Ко всему прочему, успех миссии лорда Китченера был жизненно важен для Великобритании, и вряд ли явные и тайные враги фельдмаршала пожертвовали бы интересами империи ради сиюминутной выгоды – не то воспитание. В конце концов, для политического (и даже физического) устранения намозолившего глаза соперника есть масса других методов, опробованных за века придворных интриг.
   И наконец, мистическая версия «сбывшегося предсказания». Дело в том, что ещё в 1894 году английский прорицатель Хейро, изучив линии ладони Китченера и предсказав ему успехи на воинском поприще и славу, заключил, что через двадцать лет линию жизни лорда пересекает величайшая опасность. «Я вижу катастрофу на море на шестьдесят шестом году вашей жизни», – заявил предсказатель. И в последующие двадцать лет всё шло в полном соответствии с этим пророчеством – блестящая военная карьера лорда Китченера увенчалась постом военного министра. А затем (в указанный Хейро срок) – взрыв крейсера «Хэмпшир» и гибель фельдмаршала в холодных волнах Северной Атлантики. Но эту версию невозможно рассматривать с позиций рациональной человеческой логики – она принадлежит к сфере иррационального. И была ли жизнь самого сэра Горацио – с точки зрения судеб человечества – значимее, нежели результат его миссии? Ведь дойди крейсер «Хэмпшир» до Архангельска благополучно, 1917 год мог быть наполнен совсем другими событиями…
   Однако попробуем проследить ход событий 5 июля 1916 года.

Как всё случилось

   Минное заграждение из 22 мин, на котором погиб «Хэмпшир», было выставлено ещё 29 мая немецкой субмариной «U-75» в протраленном фарватере к западу от Оркнейских островов. Эта постановка была частью масштабной операции, задуманной командующим германским Флотом Открытого моря адмиралом Шеером и приведшей к Ютландскому бою. По плану Шеера вблизи английских баз – и прежде всего главной базы, Скапа-Флоу, – в ожидании выхода главных сил Гранд Флита разворачивались завесы подводных лодок и ставились минные заграждения. Командующего «Хохзеефлотте» не интересовал устаревший броненосный крейсер 1903 года постройки – его целью были новейшие дредноуты флота Её Величества.
   И самое главное – эта роковая минная банка появилась вовсе не на маршруте, которым должен был следовать «Хэмпшир». Вначале предполагалось, что крейсер пойдет регулярно протраливаемым восточным проходом, но в день отплытия разразился сильнейший шторм с крупной волной с норд-оста. Командующий Гранд Флитом адмирал Джеллико советовал подождать улучшения погоды, однако Китченер настоял на немедленном отплытии. С одной стороны, очень странное упорство военного министра, с другой – этот факт сводит на нет версию «заранее запрограммированного» взрыва: корабль запросто мог остаться в гавани.
   Скрепя сердце, Джеллико разрешение дал. Но крейсер было решено послать западным проходом, где Оркнейские острова защитили бы его от северо-восточного ветра. Данное обстоятельство не оставляет камня на камне от «шпионских версий». Маршрут изменили в последнюю минуту, и никакие вражеские разведки не только организовать засаду, но и даже узнать об этом изменении просто не успевали. Более того, при движении западным проходом у крейсера было два пути: первый – мимо уединённого маяка Сьюл Скерри среди открытого бушующего моря в 30 милях к западу от Оркнейских островов, и второй – вплотную к островному побережью, где было значительно тише. Был избран второй путь, поскольку он был более защищён, находился под постоянным наблюдением и часто использовался вспомогательными судами. Считалось, что немецкие субмарины сюда ещё не добрались.
   …Около 17.30 5 июля 1916 года крейсер «Хэмпшир» снялся с якоря, за ним двинулись эсминцы «Виктор» и «Юнити». Вскоре после выхода ветер переменился на северо-западный, быстро набравший силу шторма. Волна, разведенная встречным ветром, тормозила эскорт, и легкие эсминцы приотстали. Быстроходный крейсер лидировал, идя вдоль скалистого берега. В 19.35 достигли траверза мыса Броф оф Бирсей. Начали сгущаться сумерки…
   Внезапно мощный взрыв, а за ним другой, потрясли весь корабль. «Хэмпшир» начал быстро погружаться носом, кренясь на правый борт. С эсминцев заметили, как от гибнущего крейсера отвалили четыре переполненных шлюпки, и каждую из них перевернуло волнами. Через 15 минут все было кончено. Из 680 человек в живых осталось только двенадцать – вода была ледяной, а спасение уцелевших осложнялось сильным волнением моря. Лорда Китченера среди спасённых не оказалось. Очевидцы видели военного министра перед самой гибелью корабля спокойно разговаривающим с офицерами на верхней палубе. Он был чужд паники, равно как и желания спастись. Но те же очевидцы утверждали, что с самого момента отплытия сэр Китченер пребывал в беспричинно мрачном настроении…

Недоступные сокровища

   Итак, причиной гибели «Хэмпшира» стали якорные мины, выставленные подводной лодкой. Вскоре после катастрофы в том же месте английские тральщики обезвредили еще 15 таких мин. Однако история гибели крейсера получила продолжение, и тоже с мистическим оттенком.
   Подводной лодкой «U-75» командовал капитан-лейтенант К.Бейцен. До конца войны этот немецкий подводник не дожил совсем немного – он погиб в сентябре 1918 года вместе со своей новой лодкой «U-102». Ещё раньше виновница гибели «Хэмпшира» разделила участь своей жертвы: 14 декабря 1917 года «U-75» подорвалась на английской мине в Северном море и затонула со всем экипажем.
   Зато выжил штурман «U-75» лейтенант М.Вайсфельт, определявший координаты рокового для «Хэмпшира» минного поля. Сохранилась и памятная карта со всеми отметками. В начале тридцатых годов прошлого века известный толстосум русского происхождения, миллиардер Бэзил Захаров увлекся идеей подъёма затонувшего клада «Хэмпшира». Он же и финансировал всю поисково-водолазную операцию.
   Летом 1932 года спасательное судно «КСР» под британским флагом отдало якорь на траверзе мыса Броф оф Бирсей. Экипаж судна был интернациональным: капитан Брайндт, водолаз Крюгер и консультант Вайсфельт – немцы, эксперт по сейфам Мэнсфилд и ас-глубоководник Картней по документам считались подданными США, а третий водолаз, Костелло, представлял Австралию.
   После долгих усилий место гибели обнаружили. Крейсер покоился на 80-метровой глубине, требовавшей особого снаряжения для работы. Это обстоятельство и нагрянувшая осенняя непогода вынудили отложить операцию.
   Работы возобновились весной 1933 года. Выяснилось, что из-за сильного течения корабль свободен от ила, и в его внутренние помещения можно проникнуть через зияющие пробоины в носовой части. В ход пошли газовые резаки, с помощью которых проделали лаз на нижнюю палубу. Но работа шла медленно, к тому же постоянно запутывались воздушные шланги. Тогда пустили в ход взрывчатку, невзирая на опасность детонации погребов боезапаса крейсера – таким рискованным, но куда более эффективным способом расчистка дороги к сокровищам пошла куда быстрее. Каждодневная игра со смертью принесла первые плоды: из капитанского сейфа извлекли судовые документы, шифровальные таблицы и 15 тысяч фунтов стерлингов – судовую кассу крейсера. Но заветных ящиков не было.
   И тут, словно в ответ на дерзость осквернителей подводной могилы, после очередного взрыва проснулась торпеда, семнадцать лет дремавшая в торпедном аппарате «Хэмпшира», и устремилась из глубины вверх. Спасательному суденышку чудом удалось увернуться от привета с того света – или от мести погибших моряков?
   Но алчность превозмогла суеверный страх. Не остановила кладоискателей и дурная примета – два разложившихся трупа, преградивших путь к заветному отсеку. Водолазы даже обменялись дружеским рукопожатием с утопленниками – на счастье.
   И вот, наконец, искомые металлические ящики с золотом обнаружены. Подводные золотоискатели вздохнули с облегчением – опаснейшие взрывные работы можно прекратить. Осталось рутинное дело – извлечь добычу и вытащить её наверх. В спорой работе незаметно пролетело два дня, и часть ценностей уже оказалась на борту «КСР». Но внезапно, без всяких причин, корпус крейсера дрогнул и сдвинулся. От резкого крена обломки покорёженных судовых конструкций обрушились на находившихся под водой людей…
   Водолазов вытащили на поверхность, однако у Картнея оказалась сломана рука, у Вайсфельта – позвоночник. Мэнсфилд получил обширные внутренние повреждения, Костелло – переломы ребер. Крюгер был мертв. «КСР» полным ходом ринулся в ближайший порт, но и госпиталь не помог: Мэнсфилд и Вайсфельт скончались.
   После этого британское Адмиралтейство запретило все работы на «Хэмпшире». Золото так и осталась в распоряжении сэра Китченера и сомкнувшихся над ним волн.
   Тайна гибели броненосного крейсера «Хэмпшир» так и остаётся тайной. «Гибель лорда Китченера и семисот человек личного состава корабля была вызвана двумя случайностями: штормом, который помешал идти обычным путём, и переменой ветра, из-за которой эскадренные миноносцы не смогли сопровождать крейсер. Если предполагать предательство, то никто не мог рассчитывать на эти неудачи», – так охарактеризовал эту трагедию английский военно-морской историк Херберт Вильсон.
   Действительно, вряд ли самая могущественная разведка (или любая другая структура на нашей планете) способна была вызвать неожиданный шторм (и даже не один, а два!) и направить крейсер тем единственным путём, где его ждала неминуемая гибель. Значит, роковая случайность? Возможно. Только слишком уж роковая, если принять во внимание исторические последствия провала миссии лорда Китченера…

ЕЩЁ РАЗ О «ВАРЯГЕ»

О нём написано и сказано очень много. В России имя этого легендарного крейсера – самого знаменитого корабля российского военного флота – знают все от мала до велика. И всё-таки есть в истории «Варяга» страницы, малоизвестные широкому кругу читателей.

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Крейсер нового типа

   В конце XIX века военно-морской флот России быстро увеличивался, изменялся количественно и качественно. В строй один за другим вступали новые корабли, отвечающие новым требованиям войны на море. В связи с большой загруженностью отечественных верфей ряд заказов размещался за границей: во Франции строились броненосец «Цесаревич» и крейсер «Баян», в Германии – крейсера «Аскольд», «Новик» и «Богатырь», в Америке – броненосец «Ретвизан» и крейсер «Варяг».
   Крейсера типа «Богатырь» представляли собой развитие крейсеров типа «Паллада»: переход от «чистых» разведчиков и «истребителей торговли» к кораблям, способным вести бой в составе эскадры (в том числе и против броненосных кораблей неприятеля).
   Эти новые крейсера отличались от своих предшественников высокой скоростью хода и гораздо более мощным артиллерийским вооружением. В качестве главного калибра на них были установлены 152-миллиметровые скорострельные орудия, представлявшие серьёзную угрозу даже для броненосцев. Эффективность этих орудий была доказана в недавней японо-китайской войне и подтвердилась в русско-японской: в боях при Чемульпо и в Жёлтом море русские лёгкие крейсера «Варяг» и «Аскольд» нанесли серьёзные повреждения своим бронированным противникам «Асама» и «Якумо».
   «Варяг» был заложен 10 мая 1899 года на верфи завода «Чарльз Уильям Крамп и сыновья» в Филадельфии, спущен на воду 1 ноября 1899 года, в январе 1901 года вошёл в состав русского флота и 3 мая того же года прибыл в Кронштадт. Крейсер предназначался для усиления Тихоокеанской эскадры, и поэтому вскоре отправился на Дальний Восток.
   «Варяг» производил впечатление. «Внешне он был похож скорее на океанскую яхту, нежели на боевой крейсер. Явление «Варяга» Кронштадту было обставлено как эффектное зрелище. Под звуки военного оркестра на Большой рейд вошел изящный крейсер в ослепительно белой парадной окраске. И утреннее солнце отразилось в никелированных стволах орудий главного калибра. 18 мая знакомиться с «Варягом» прибыл сам Император Николай Второй. Царь был пленен – он даже простил строителю некоторые сборочные недочёты» (Р.Мельников).
   «В Копенгагене меня ждал новый крейсер – создание сколь совершенное, столь и трагическое. Редкостная красота сочетается в нем с исключительной выучкой, восторженный экипаж встретил свою государыню по всем правилам этикета, манеры его офицеров были безукоризненны. Он дает удивительное ощущение строгой сдержанной уверенности и силы…» (Императрица Мария Федоровна о «Варяге»).
   Но что скрывалось под изящным внешним видом нового корабля? Какие такие «некоторые сборочные недочёты» простил Крампу очарованный российский самодержец? И что значили слова Марии Фёдоровны: «Среди свитских чинов ходят слухи, что американец, строивший это совершенное чудо, обманул русский флот, и будто бы крейсер имеет некий ущерб и практически безнадежен. Не знаю, верно ли говорят, но в этом случае держится он стоически: за трехдневный визит мне не удалось заметить в экипаже никаких признаков привычной при технических неполадках суеты и тревоги»?

Под лакированной обёрткой

   Увы, «ходившие среди свитских чинов слухи» было более чем обоснованы – Крамп действительно сдал русскому флоту самый настоящий брак. Новый крейсер считался экспериментальным, техническое задание было сформулировано только в общих чертах, что открывало простор для «рационализаторской мысли». И фирма Чарльза Крампа постаралась, стремясь всячески сэкономить, чтобы получить максимальную финансовую выгоду.
   Руль для «Варяга» был изготовлен чуть ли не вдвое меньшего размера, чем у других кораблей такого водоизмещения. Крамп выгадал при этом в затратах на бронзу и прочие дорогостоящие металлы, а вот для крейсера подобная экономия обернулась недостаточной маневренностью.
   Желая сэкономить несколько тонн веса за счёт противоосколочной брони, американцы пренебрегли защитой для пушек – на «Варяге» не было не только орудийных башен (как на «Олеге» или на «Богатыре»), но даже щитов (как на «Аскольде»); палубные орудия стояли совершенно открыто. В результате за час боя при Чемульпо «Варяг» потерял от осколков японских снарядов убитыми и ранеными больше ста человек – почти четверть экипажа.
   На крейсер при постройке был установлен бракованный радиотелеграф (это выяснили уже в Порт-Артуре), и «Варяг» до начала русско-японской войны так и не смог получить зачёт по радиосвязи.
   Но самой большой проблемой оказалась силовая установка. Американцы поставили на крейсер паровые котлы новой и недостаточно испытанной системы Никлосса (они были дешевле) вместо надёжных котлов системы Бельвилля. Поначалу новинка зарекомендовала себя отлично, на испытаниях «Варяг» показал рекордную по тем временам скорость 23,5 узла.
   Однако через несколько недель, на переходе через океан, корабельные котлы начали сдавать. К тому же обнаружились серьезные дефекты в машине, некоторые детали которой были сделаны, как выяснилось позднее, из «неудовлетворительного металла». Когда крейсер добрался до России, он был уже близок к «параличу», и все попытки русских инженеров вернуть четырёхтрубному красавцу его первоначальную резвость окончились неудачей.
   По прибытии на Дальний Восток обнаружилась полная непригодность крейсера к боевой службе – новому кораблю требовался капитальный ремонт. На ходовых испытаниях постоянно лопались котельные трубки, перегревались подшипники – машинная команда после многочисленных аварий уже боялась подходить к этому «заморскому чуду техники». «Варяг» с большим трудом и риском мог давать на короткое время не более 19 узлов, а рекомендованной скоростью для него теперь стало всего 14 узлов.
   Рекламации посыпались, как из рога изобилия.
   Мнение вице-адмирала П.П.Тыртова: «Что же это за такие котлы, в которых после года службы надо менять массу трубок и сорок коллекторов?»
   Вице-адмирал Скрыдлов, командующий эскадрой: «Стоическое поведение экипажа похвально. Но молодёжи не пришлось бы мобилизовывать все силы для преодоления простой учебной программы, если бы проклятая судьба в лице одного американца не поставила их в такие условия своей некомпетентностью в вопросах инженерного дела».
   Вывод порт-артурской комиссии Успенского по результатам испытаний: «Крейсер не сможет выходить на скорость выше 20 узлов без риска получить тяжелые повреждения котлов и машин».
   Особое мнение флаг-инженера И.И.Гиппиуса: «Крейсер безнадежен. Выправить то, что с завода выпущено неисправным – задача крайне сложная, если вообще она реальна».
   Чарльз Крамп реагировал на претензии своеобразно: «Надо самим лучше следить за их состоянием, а не валить все на завод, отдавший немало сил и средств на создание столь исключительного по своим боевым качествам корабля. Россия из моих рук получила лучшее, чем я располагал, и досадно слышать, что неумелое обращение за год довело шедевр технической мысли до столь плачевной судьбы». При этом обидчивый американец как-то упускал из виду, что на других новых кораблях «русские неумехи» с подобными проблемами не сталкивались, тогда как его «шедевр» требует полной замены энергетической установки.

Годен к нестроевой

   В условиях удаленной от метрополии Порт-артурской базы произвести полную замену котлов на крейсере было невозможно. Командующий тихоокеанской эскадрой вице-адмирал Старк послал в Кронштадт запрос, возможно ли будет вывести «Варяга» из состава боевой эскадры и отправить с сопровождением на Балтику для ремонта. «Штаб ответил Старку, что надо бы, конечно, но пусть крейсер хотя бы один год участвует в полноценной боевой учебе» (капитан I ранга В.Ф.Ставинский.).
   И командование флота смирилось с «Варягом» в составе эскадры, уже зная о том, что полноценная служба разведчика крейсеру совершено недоступна. Сначала корабль хотели направить стационером в Иокогаму, но из-за очередной аварии в машине «Варягу» пришлось уступить это место «Аскольду». И в Чемульпо оказался именно «Варяг» только потому, что другого применения дефектному крейсеру попросту не было. А для того, чтобы лишний раз не нагружать больную машину корабля, ему придали в качестве курьера канонерскую лодку «Кореец».
   Состояние энергетической установки «Варяга» подтверждается и такими фактами.
   Перед началом знаменитого боя английский коммодор Бэйли, знавший о состоянии механической части русского крейсера, предложил ему «интернирование под английскими флагами – как нестроевому, не способному участвовать в боевых действиях» (!).
   Японцы, обследовавшие затонувший «Варяг», были крайне удивлены. Инженер Араи доложил адмиралу Уриу, что вся его эскадра «целый час не могла утопить безнадежно неисправный корабль». Уриу не удивился – вероятно, это ему было хорошо известно.
   Вердикт японских специалистов был суров: «Врожденный дефект ходовых систем, помноженный на боевые повреждения, оставляет этому русскому слишком мало шансов. Спасательные работы экономически невыгодны, и даже если его тощий корпус выдержит перегрузки при подъемной операции, поставить корабль в строй будет невозможно».
   И всё-таки крейсер подняли, затратив на эту операцию миллион йен, – по личному распоряжению микадо. На корме «Варяга» сохранили его имя – в знак уважения к доблести противника. Крейсер долго ремонтировали, но полноценным боевым кораблём он так и не стал – «врождённые дефекты» оказались слишком серьёзными.
   Из вышеизложенного следует очевидный вывод – никаких шансов на прорыв у инвалида «Варяга» с его машиной не было. Командир крейсера Руднев знал об этом (потому, кстати, и пошёл в бой вместе с тихоходным «Корейцем», а не в одиночку), однако честь офицера русского флота не позволила ему сдаться или сразу затопить свой корабль без единого выстрела. На что он рассчитывал? На то, что ему удастся нанести врагу хоть какой-то ущерб (один удачный выстрел может отправить на дно даже сильный корабль) или, быть может, на невероятное стечение обстоятельств, которое позволит ему всё-таки совершить невозможное и вырваться из мышеловки.
   И только когда Руднев понял, что возможности сопротивления исчерпаны, и что чуда не произошло, он вернулся обратно на рейд Чемульпо, чтобы избежать бессмысленной гибели команды крейсера. Возможности сопротивления действительно были исчерпаны: «Варяг» уже тонул от подводных пробоин (их было, по разным источникам, четыре или пять), так что даже открывать кингстоны не было особой необходимости.
   Этот бой был самым настоящим подвигом, и «Варяг» увековечен по заслугам.
   С этим ясно, однако остаётся вопрос: как всё-таки удалось Крампу всучить заказчикам недоброкачественный товар? Понятно, что «не обманешь – не продашь!», эта известная русская пословица очень точно отражает основной принцип торговли, но куда же смотрели покупатели?

Ищите женщину?

   Приёмка крейсера осуществлялась придирчиво. Судостроительному заводу «Крамп» были выданы сотни замечаний. Кроме того, приемной комиссии не раз пришлось пресекать попытки сдатчиков скрыть брак. Однако устранить все замечания было невозможно – время поджимало, а многое (в том числе и проблема с котлами) всплыло гораздо позже.
   Главный Морской штаб торопил с приёмкой нового крейсера, и к тому же русское правительство избегало жёстких конфликтов с иностранными судостроительными фирмами, зачастую проявляя непростительную мягкотелость. Вот если бы недостатки были вскрыты раньше, во время постройки корабля…
   Наблюдающим за постройкой «Варяга» был капитан 1-го ранга Владимир Иосифович Бэр, ставший первым командиром нового крейсера. Он находился в Филадельфии два года – от закладки «Варяга» до сдачи его флоту.
   В.И.Бэр был очень опытным моряком, проплававшим за тридцать лет на двух десятках разных боевых кораблей в должностях от вахтенного начальника до командира. Он владел тремя иностранными языками – английским, французским и немецким, – был слушателем офицерских минных курсов и курса военно-морских наук Николаевской морской академии.
   Бэр проявлял граничащую с жестокостью требовательность к подчинённым, не чурался и рукоприкладства по отношению к нижним чинам, однако умел добиваться впечатляющих результатов. Под его командованием крейсер «Варяг» в Порт-Артуре брал призы за меткую стрельбу, а броненосец «Ослябя» стал лучшим кораблём 2-й Тихоокеанской эскадры по артиллерийской подготовке.
   И вот этот опытный офицер и ревностный служака проглядел вопиющие недочёты при постройке вверенного ему крейсера. Почему?
   Что касается машинно-котельной части, то здесь его можно было ввести в заблуждение – Бэр всё-таки был палубным, строевым и артиллерийским офицером, начинавшим службу ещё на парусных кораблях, а не инженером по паросиловым установкам. Хотя при малейших сомнениях он мог бы запросить мнение авторитетных специалистов – времени для этого было предостаточно. Но уменьшенный руль? Это ведь в пределах его компетенции! Что же касается отсутствия щитов на орудиях, то это бросалось в глаза – в самом прямом смысле слова.
   Может быть, Бэру «позолотили ручку», следуя весьма распространённой практике? Но ведь ему самому предстояло командовать крейсером, и самому расхлёбывать все неприятные последствия! И кроме того, в среде плавающих офицеров российского флота бытовали твёрдые представления о чести – в частности, эти офицеры в подавляющем большинстве своём не считали, что всё продаётся и всё покупается.
   Что же касается капитана 1-го ранга Бэра, то его преданность принципам офицерской чести подтверждается таким его поступком: перед отправкой эскадры Рожественского на Дальний Восток Владимиру Иосифовичу было предложено остаться в Кронштадте с последующим производством в контр-адмиралы. Бэр отказался и ушёл на борту «Ослябя» к Цусиме.
   Несостоятельным выглядит и предположение о том, что его могли отвлечь от дел пиры – Бэр совершенно не пил вина. И всё-таки была у этого доблестного офицера одна слабость.
   Владимиру Иосифовичу было уже под пятьдесят, но он оставался холостяком, хотя никогда, по его собственному выражению, «не упускал случая разделить компанию с дамами нашего круга». Никак, наверно, не мог выбрать среди множества женщин единственную жену и на этом успокоиться…
   Пылкая любвеобильность Бэра подтверждается прозвищем, данным ему адмиралом Рожественским, – «Похотливая стерва». Причём немаловажен факт, что это прозвище было дано именно Рожественским. «Герой Цусимы» сам очень любил женский пол – во время перехода 2-й эскадры на Дальний Восток «штатную» любовницу адмирала, старшую сестру плавучего госпиталя «Орёл» Сиверс, принимали на флагманском броненосце «Суворов» с большой помпой. Её встречали шампанским, а затем она уединялась с Рожественским в его адмиральской каюте.
   Так что прозвище, данное Бэру Рожественским, свидетельствует и о типичной мужской зависти одного донжуана к другому – тем самым Рожественский признавал, что командир «Ослябя» далеко обскакал своего адмирала в этом виде спорта.
   Поэтому кажется весьма вероятным, что в «Деле «Варяга» замешана женщина (или даже не одна). Зная об этой слабости Бэра, ушлые американцы вполне могли подобрать пару-тройку бойких дамочек с тем, чтобы наблюдающий за постройкой крейсера русский офицер поменьше интересовался бы ходом строительных работ и конструктивными особенностями корабля, предпочитая им тщательное изучение других «конструктивных особенностей», скрытых под блузками и юбками очаровательных американок.
   Достоверных сведений об амурных подвигах капитана 1-го ранга Бэра в Филадельфии в 1899–1901 годах нет, однако подобное предположение выглядит достаточно логичным.
   Но даже если Владимир Иосифович Бэр и виновен (косвенно) в некачественной постройке «Варяга», то эту свою вину он с лихвой искупил своей геройской гибелью на броненосце «Ослябя» в Цусимском бою. Капитан 1-го ранга Бэр остался на мостике своего расстреливаемого корабля, командуя отплывающим от гибнущего броненосца матросам: «Дальше от бортов! Чёрт возьми, вас затянет водоворотом! Дальше отплывайте!».
   Мертвые сраму не имут…

МИЛОСТЬ И ГНЕВ БОГИНИ АМАТЕРАСУ

Невероятное везение всегда привлекало внимание людей к любимцам Фортуны – к тем, кто, как говорится, «в рубашке родился». Однако в истории человечества можно найти примеры, когда такими баловнями судьбы оказывались не только отдельные личности, но и целые государства. И если рассмотреть повнимательнее подобные случаи, поневоле ощущаешь какой-то мистический оттенок…

Очень странная война

   Ход русско-японский войны подробно рассматривался историками. И неудивительно – ведь прямым следствием этой войны было не только изменение расстановки сил на Дальнем Востоке, в Китае и в бассейне Тихого океана, но и революция 1905 года в России – первый натиск бури, в полную силу разразившейся в 1917 и потрясшей всю нашу планету. Глобальный социальный катаклизм, втянувший в свою орбиту множество стран и народов и круто изменивший судьбы сотен миллионов людей, начался именно с поражения Российской империи в русско-японской войне.
   Объективные и субъективные причины, определившие исход этой роковой войны, также тщательно изучались и анализировались. Научно обоснованные выводы учёных и военных теоретиков изложены в сотнях и тысячах томов. Большинство этих выводов достаточно логичны и в целом верно отображают реалии столетней давности. Но есть и ещё один фактор, выпадающий за рамки причинно-следственных связей, – на стороне Японии в ходе этой войны было труднообъяснимое постоянное везение. И слишком часто именно эти счастливые для японцев случайности определяли дальнейший ход событий.
   О загадочных обстоятельствах гибели адмирала Макарова уже рассказано в очерке «Судьба адмирала». Напомню только один факт: в роковой день 31 марта 1904 года на японских минах подорвались два русских корабля – «Победа» и «Петропавловск». Но если первый отделался незначительными повреждениями и вскоре вернулся в строй, то на втором сдетонировали артиллерийские погреба, и сильнейший взрыв привёл к быстрой гибели флагманского броненосца и почти всех людей на его борту. И главное – погиб незаурядный русский адмирал, на которого возлагались большие (и вполне оправданные) надежды.
   В ходе боя в Жёлтом море 28 июля 2004 года прорыв русской эскадры из осажденного Порт-Артура практически уже состоялся. Неудачу прорыва и возвращение большей части русских кораблей обратно в блокированную гавань предопределило попадание японского тяжёлого снаряда в броненосец «Цесаревич». Этим снарядом был убит командующий русской эскадрой адмирал Витгефт, и это решило исход равного боя и дальнейшую судьбу кораблей 1-й Тихоокеанской эскадры.
   История, как известно, не знает сослагательного наклонения, но если бы прорыв во Владивосток состоялся, то с прибытием на Дальний Восток 2-й эскадры Рожественского перевес в морских силах был бы на стороне русского флота. Был бы – если бы не один-единственный злополучный японский снаряд.
   Русских адмиралов вообще преследовал злой рок – Макаров и Витгефт погибли, а Рожественский в Цусимском сражении был ранен и перестал руководить эскадрой. А вот японский командующий флотом адмирал Хейхациро Того, совершенно открыто стоявший во всех сражениях на верхнем мостике своего флагманского броненосца «Микаса», не получил ни единой царапины, хотя в его корабль в ходе боёв попали десятки русских снарядов (только при Цусиме на «Микаса» было убито и ранено сто тридцать человек – 15 % экипажа).

Редкий каприз погоды

   Почти одновременно с выходом русской эскадры из Порт-Артура с целью прорыва во Владивосток навстречу ей вышел отряд владивостокских крейсеров: «Рюрик», «Россия» (под флагом адмирала Иессена) и «Громобой». 1 августа 1904 года, когда корабли порт-артурской эскадры уже вернулись обратно в своё обречённое убежище, русские крейсера в Корейском проливе перехватила эскадра вице-адмирала Камимуры.
   Этот бой, в отличие от боя в Жёлтом море, был неравным. Четыре броненосных крейсера Камимуры – «Идзумо», «Ивате», «Токива» и «Адзума» – превосходили русский отряд по всем статьям: по весу бортового залпа, по бронированию, по скорости хода; а с выходом из строя «Рюрика» и подходом к месту сражения крейсеров контр-адмирала Уриу – «Нанива» и «Токачихо» – этот перевес стал подавляющим. Неудивительно, что в результате ожесточённого пятичасового боя «Рюрик» погиб. Повреждённые, но сохранившие скорость «Россия» и «Громобой» сумели оторваться от преследования – точнее, погоню прекратили японцы, поскольку корабли Камимуры расстреляли почти весь боезапас.
   Да, японские крейсера превосходили русские во всём, кроме одного. Высокобортные автономные крейсера владивостокского отряда специально проектировались и строились для длительных рейдов в океане на коммуникациях потенциального противника (таковым в ту пору для России являлась Англия). В открытом же океане, как правило, бывают волны, и зачастую высокие. Поэтому казематная бортовая артиллерия русских океанских крейсеров была расположена высоко и могла эффективно вести огонь даже при сильном волнении моря без риска заливания водой батарейных палуб.
   Японские крейсера типа «Асама» имели меньшую площадь небронированного борта, и их бортовая артиллерия была расположена гораздо ниже. Эти корабли предназначались не столько для крейсерских действий, сколько для участия в эскадренном бою в одном строю с линейными кораблями. При волнении моря в четыре-пять баллов низкорасположенные бортовые орудия японцев вообще не могли вести огонь – их попросту захлёстывало волнами.
   В подобной ситуации оказались в 1914 году однотипные с крейсерами Камимуры британские крейсера адмирала Крэдока «Гуд Хоуп» и «Монмот» у острова Коронель при встрече с германской эскадрой адмирала Шпее. В условиях сильного волнения «Шарнхорст» и «Гнейзенау» меньше чем за час отправили оба английских корабля на дно, не получив при этом никаких повреждений – погода была на стороне немцев.
   Если бы 1 августа 1904 года в Корейском проливе была бы волна, то половина бортовой артиллерии японских крейсеров не смогла бы принять участия в бою. Но в этот день море там было идеально спокойным, что не слишком часто случается в этом районе…

Духи синто в орудийных стволах

   Эффективность огня японской артиллерии в Цусимском бою поразила военных моряков всех стран. И дело не в разрушительной мощи фугасных снарядов, начинённых шимозой, а в количестве попаданий. Фугасные снаряды сами по себе малоэффективны против хорошо бронированных крупных кораблей – сколько-нибудь существенный эффект наблюдается только при большом числе попаданий такими снарядами. И японцы при Цусиме сумели этого добиться.
   После боя иностранные наблюдатели (английские и американские морские офицеры, находившиеся во время Цусимского сражения на кораблях адмирала Того) подсчитали процент попаданий японских снарядов в русские корабли. Количество выпущенных японцами снарядов было точно известно, а число попаданий (пусть даже примерное) было установлено на основе анализа повреждений сдавшегося в плен русского броненосца «Орёл».
   Результаты получились ошеломляющие – процент попаданий японских снарядов достиг как минимум десяти (!). Это было невероятно много – одиннадцатью годами позже, в Ютландском бою (при улучшившихся за эти годы методах управления стрельбой) немцы добились 3,3 % попаданий, а британцы – и того меньше: всего 2,2 %. Примерный процент попаданий русских снарядов при Цусиме составил около 4 % (при том, что дистанции боя в среднем были куда меньше, чем в Ютландском сражении). И на фоне всего этого – 10 % у японцев!
   Заметим, что в бою в Жёлтом море результаты стрельбы японских комендоров были гораздо скромнее: всё те же традиционные 3–4 % (примерно так же стреляли и русские). А вот в решающем сражении войны…
   Капитан 2-го ранга Семёнов, участвовавший в обоих сражениях – и в Жёлтом море, и при Цусиме – писал. «Я собирался вести подсчёт попаданий в «Суворов», но скоро понял, что это невозможно… Снаряды падали непрерывно… Нет, это совсем не было похоже на бой 28 июля…».
   Американский лейтенант Уайт на «Асахи» был ошеломлён темпом стрельбы орудий главного калибра японцев. «Двенадцатидюймовые орудия перезаряжались в положении на борт, без возвращения в диаметральную плоскость, словно скорострельные митральёзы… Я ждал, что «Асахи» вот-вот взорвётся от такой бешеной стрельбы…».
   Конечно, японские артиллеристы имели уже солидный боевой опыт, и их тщательно готовили к решающему генеральному сражению. И всё-таки…
   Уже после войны стало известно, что перед Цусимой японское командование собрало лучших наводчиков со всех кораблей своего флота и укомплектовало ими орудийные расчёты на кораблях главных сил – на броненосцах и броненосных крейсерах. Сама по себе мера вполне разумная, однако японцы пошли дальше.
   Отборных японских комендоров готовили по специальной программе «цакуга-дзён», включавшей в себя элементы самурайского кодекса «бусидо» и методики стрельбы из лука. По этой методике стрелок отождествлял себя со стрелой и находил мишень усилием воли, не вводя разумом всевозможные поправки на расстояние, ветер и движение цели. Мистика? Возможно, однако результаты Цусимского боя говорят сами за себя…

Выстрел, не ставший «золотым»

   В истории морских сражений существует такое понятие – «золотой выстрел». Это выстрел, приведший к очень удачному попаданию, вызвавший гибель неприятельского корабля и даже решивший исход боя. Именно такой выстрел имел в виду адмирал Макаров, писавший: «Стреляйте, стреляйте, стреляйте до конца, и может быть, последний выстрел сделает вас победителем!». Такие выстрелы были у русских моряком в ходе «очень странной войны», вот только «золотыми» они так и не стали…
   На пятидесятой минуте Цусимского боя, когда расстрелянный русский броненосец «Ослябя» уже исчез с поверхности моря, а пылающий флагманский корабль Рожественского «Суворов» покинул строй, русский двенадцатидюймовый снаряд пробил броню кормовой башни главного калибра на японском броненосце «Фудзи». В башне вспыхнули заряды, и яростно гудящее пламя, сожрав оказавшихся на его пути японских комендоров, ринулось по элеваторам вниз, в артиллерийские погреба.
   Британский наблюдатель капитан Пэкенхэм, увидев с борта «Асахи» полотнище огня на корме «Фудзи», окаменел. Он хорошо знал, что должно произойти, и ждал глухого рёва чудовищного взрыва, громадного дымного облака над японским кораблём и летящих во все стороны обломков – всё, что остаётся от корабля после взрыва погребов боезапаса. Английский нитроцеллюлозный порох – кордит – был очень склонен к взрыву при быстром сгорании. Броненосец «Фудзи» был на волосок от мгновенной гибели – на кораблях японского императорского флота применялся английский порох.
   Но… Случайный осколок того же самого русского бронебойного снаряда перебил трубу магистрали, и тугая водяная струя скосила и затушила пламя.
   Зловещий фейерверк Пэкенхэм – уже адмирал – увидел одиннадцать лет спустя, когда в Ютландском бою под германским огнём один за другим взорвались три (!) британских линейных крейсера. После попаданий немецких снарядов в их орудийные башни заряды кордита вспыхивали, огонь проникал в погреба, и… Но это была уже совсем другая война.
   А другой русский бронебойный снаряд, проникший при Цусиме в жизненно важную часть японского флагманского броненосца «Микаса», попросту не взорвался. В очередной раз счастье оказалось на стороне воинственных сынов Страны Восходящего солнца и детей богини Аматерасу Амиками [4 - Аматерасу Амиками – одна из главных богинь синтоистского пантеона. Богиня Солнца и легендарная праматерь японской императорской династии.].

Опоздавший взрыв

   Россия с фатальной неизбежностью проиграла русско-японскую войну. Мир был подписан, и Япония облегчённо вздохнула – она находилась уже на грани экономического коллапса, и продолжение войны грозило ей катастрофическими последствиями. Однако и Российской империи было уже не до войны с внешним врагом и не до реванша: в стране началась революция. К тому же воевать с Японией на море России было уже нечем – почти все русские боевые корабли лежали на дне Жёлтого и Японского морей.
   А в первых числах сентября 1905 года, всего через неделю после заключения мира между Россией и Японией, в порту Сасебо – в главной базе японского флота – взорвался и затонул «Микаса»: флагманский корабль адмирала Хейхациро Того, выдержавший десятки попаданий тяжёлых русских снарядов в боях в Жёлтом море и при Цусиме. Причиной взрыва стал случайный пожар в артиллерийском погребе, вызвавший возгорание боезапаса. При взрыве погибло двести пятьдесят членов экипажа «Микаса» и ещё триста пятьдесят было ранено – это больше, чем потерял весь японский флот в Цусимском сражении.
   «Ну почему этот злосчастный взрыв не произошел хотя бы четырьмя месяцами раньше?! – с горечью говорили русские морские офицеры, сворачивая газеты с кратким сообщением о взрыве в Сасебо. – Почему фортуна перестала улыбаться противнику только сейчас, когда уже ничего не изменишь и не вернешь к жизни тысячи наших погибших товарищей?».
   Этот взрыв поставил точку в яркой боевой жизни знаменитого броненосца. Корабль был поднят, восстановлен и впоследствии превращён в мемориал. Но в сражениях «Микаса» больше не участвовал – корабль уже внёс свою посильную лепту в судьбы Японии, России и всего человечества.
   А суровая богиня Аматерасу Амиками, похоже, сменила милость на гнев: взрыв флагманского броненосца адмирала Того стал только началом в длинной цепи катастроф, обрушившихся на японский военно-морской флот.

Погибшие не в бою

   Три года спустя, в 1908, взлетел на воздух броненосный крейсер «Мацусима» – тоже от случайного возгорания в погребах.
   В июле 1912 года у острова Уруп разбился в шторм крейсер «Нанива». Этот корабль, которым во время японо-китайской войны командовал будущий знаменитый адмирал (тогда ещё капитан) Того, прославился в ходе русско-японской. «Нанива», флагманский корабль адмирала Уриу, начал войну боем при Чемульпо, стреляя по геройскому «Варягу». Снаряды «Нанива» добили тяжело повреждённый крейсер «Рюрик» в бою в Корейском проливе и не дали уйти от погони доблестно отбивавшемуся от шести японских крейсеров «Дмитрию Донскому» на второй день Цусимского сражения. Заслуженный ветеран двух войн стал жертвой стихии.
   В августе 1916 года в Сангарском проливе вылетел на мель и переломился пополам бронепалубный крейсер «Касаги», на котором во время «странной войны» держал флаг вице-адмирал Дева. Отряд лёгких крейсеров во главе с «Касаги» при Цусиме вёл разведку, неотступно следил за русской эскадрой и успешно наводил на неё главные силы японского флота.
   Через год у берегов Японии погиб крейсер «Отава», а ещё через пять лет, в августе 1922-го ещё один ветеран русско-японской войны – крейсер «Нийтака»: у берегов Камчатки корабль попал в тайфун, был прижат к скале и перевернулся, унеся с собой на дно четыреста человек. Эти два последних корабля известны тем, что при Цусиме они расстреляли подбитый, но не пожелавший сдаться и героически сопротивлявшийся крейсер «Светлана» и ушли, не оказав помощи оставшимся в воде уцелевшим русским морякам.
   Не обошла судьба и японские миноносцы, дерзко атаковавшие Порт-Артур в ночь с 26-го на 27-е января 1904 года – в первую ночь роковой для России войны. «Инадзума» в декабре 1909 года столкнулся со шхуной, получил тяжёлые повреждения и был сдан на слом. Миноносец «Харусаме» в ноябре 1911 года во время шторма в Японском море перевернулся и затонул вместе с сорока пятью членами экипажа. А десятого октября 1913 года в разных местах одновременно погибли сразу два эскадренных миноносца: «Икадзучи» пошел ко дну от взрыва парового котла, а «Сазанами» – тот самый, которому при Цусиме сдался в плен русский миноносец «Бедовый» с Рожественским на борту, – был выброшен волной на камни.
   Если же к этому списку добавить корабли послевоенной постройки – броненосный крейсер «Цукуба» и линкор «Кавачи», погибшие от взрывов боезапаса в январе 1917 года и июле 1918 года соответственно (при этом общее число убитых японских моряков превысило тысячу), а также небоевые потери кораблей до 1904 года (включая пропавший без вести в октябре 1887 года новейший крейсер «Унеби»), то наблюдается любопытный факт: японский флот вплоть до начала Второй мировой войны страдал от аварий и несчастных случаев куда больше, чем от непосредственного воздействия противника. И это несмотря на то, что за это время флот Японской империи активно участвовал в трех войнах – с Китаем, с Россией и в Первой мировой (причём не только на Тихом океане, но и на Средиземном море).
   Конечно, взрывы и другие аварии и катастрофы происходили (и происходят) по вполне понятным причинам на военных флотах всех стран мира, однако японский флот в период сразу же после русско-японской войны уверенно держит первенство по процентному отношению числа катастроф к общему числу кораблей в составе флота. Поневоле приходишь к мысли, что таким образом императорский флот Страны Восходящего солнца расплатился с богиней Аматерасу за своё постоянное везение во время «странной войны»…

РЕПЕТИЦИИ ХИРОСИМЫ, ИЛИ НОВАЯ СТРАТЕГИЯ

В 2005 году человечество встретило трагическую дату – шестидесятилетие атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Но в этом же году есть и ещё два мрачных шестидесятилетних юбилея – 13 февраля 1945 англо-американская авиация разрушила Дрезден, а в ночь с 9 на 10 марта 1945 года американские «Б-29» сожгли Токио. Оба эти авианалёта с полным основанием могут рассматриваться как репетиции ядерных ударов не только по количеству жертв, но и по новому подходу к задаче бомбардировок: отныне таковой стало сознательное и целенаправленное уничтожение мирного населения для достижения поставленных стратегических и политических целей.

Репетиция первая. Тройной «Удар грома»

До рокового февраля 1945 Дрезден счастливо избегал судьбы Гамбурга, Кёльна и многих других немецких городов, уже испытавших на себе кошмар «ковровых бомбёжек». К четвергу 13 февраля поток беженцев, спасающихся от наступления Красной Армии, которая находилась уже в 60 милях, увеличил население города до миллиона с лишним. И вот в 22.09 на город была сброшена первая бомба. Восемьсот тяжелых английских бомбардировщиков «ланкастер» первой волны за 24 минуты обрушили на Дрезден почти полторы тысячи тонн фугасных и около тысячи двухсот тонн зажигательных бомб.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Атака была комбинированной – по уже отработанной в предыдущих операциях «Миллениум» (Кёльн) и «Гоморра» (Гамбург) технологии. Сначала сбрасывались мощные фугасные бомбы – многотонные «блокбастеры». Такие бомбы пробивали дома насквозь, до первого этажа. Взрывами напрочь срывало крыши и вышибало окна, а огнеупорные перегородки внутри зданий разрушались. Затем на вскрытые строения градом сыпались фосфорные бомбы и зажигательные стержни. Пустая коробка дома превращалась в печь с превосходной тягой, и гудящий воздух раздувал любой маленький очаг возгорания до огромного костра. А напоследок сбрасывалась заключительная порция – осколочно-фугасные бомбы с механизмами замедленного действия, предназначенные для поражения людей из спасательных отрядов и пожарных команд: они ведь могли помешать отдельным пожарам слиться в единое всепоглощающее огненное море.
   Цель была достигнута – сотни пожаров соединились в один громадный. Гигантские массы воздуха всасывались в образовавшуюся воронку и создали искусственный смерч. Тех несчастных, которых поднимали вихри, швыряло прямо в пламя горящих улиц. Те, кто прятался под землей, погибали от удушья (кислород попросту выгорел) или умирали от жара (температура воздуха резко повысилась до 1000 градусов). Человеческая плоть превращалась в пепел или плавилась – от людей оставались лишь горячие влажные пятна.
   «Я ничего толком не могла рассмотреть, – вспоминает очевидец тех страшных событий Нора Ланг, – из-за искр, которые летели отовсюду прямо в лицо. Мы с братом бежали из дома на набережную Эльбы. В реке плавали обуглившиеся трупы».
   Через три часа (в 01.22) над горящим Дрезденом появились американцы. На этот раз самолётов было вдвое больше, но несли они исключительно зажигательные бомбы. Перед бомбардировщиками стояла задача распространить пламя на всю территорию города, и они эту задачу успешно выполнили – над городом встал трёхкилометровый столб бурого дыма.
   Затишье выманило людей из бомбоубежищ. Спасаясь от страшного жара, тысячи и тысячи жителей бежали в центральный парк Дрездена – Гросс-Гартен. Там их и накрыла рукотворная огненная волна – свидетели рассказывают о земле, пропитавшейся на несколько футов вглубь растопленным человеческим жиром…
   Утром 14 февраля, в 10.35, прогремел третий «Thunderclap» («Удар грома» – название операции): город атаковала последняя волна самолётов. Американские бомбардировщики «работали» 38 минут. Эта атака была не столь масштабной, как две первые, но отличалась изощрённой и хладнокровной жестокостью: лётчики добивали вырвавшихся из огненного ада абсолютно беззащитных людей.
   Кроме бомбардировщиков, в налёте участвовало большое количество истребителей «Мустанг». Они летели очень низко и расстреливали все, что двигалось, включая колонну спасательных машин, которые прибыли эвакуировать выживших. Одна атака была специально направлена на берег Эльбы, где после ужасной ночи сгрудились уцелевшие горожане и беженцы, – старики, женщины, дети, – среди которых было множество раненых.
   Вероятно, точное количество жертв «ночи, в которую погиб город» (был такой фильм в 60-е годы прошлого столетия), никогда не будет установлено. По официальным английским (отдела британских Королевских ВВС) и американским данным («Отчёт по стратегическим бомбардировкам»), в Дрездене погибло около 36.000 человек (считая пропавших без вести, то есть тех, чьи тела так и не были найдены – по понятным причинам), и ещё столько же было ранено. Самая «скромная» цифра – 25 тысяч погибших. Называют 120–150 и даже 500 тысяч. Усредняя эти жуткие сведения, можно с высокой долей вероятности предположить, что в ночь с 13 на 14 февраля 1945 года в Дрездене оборвались жизни около 80.000 человек. В любом случае кровавый итог соизмерим с числом жертв Хиросимы (там насчитывалось 78.000 погибших от взрыва – четверть населения города – и ещё 65.000 умерших в течение года от вторичных поражающих факторов).
   Всё вышеизложенное – отнюдь не вымысел, а подлинные факты. О трагедии Дрездена свидетельствовали очевидцы, историки (и далеко не только немецкие!) и американский писатель Курт Воннегут. Журнал «Шпигель» в 1982 году писал: «По меркам Нюрнбергского процесса Черчилль должен был быть повешен, как минимум за бомбардировку Дрездена, ведь это было сделано тогда, когда Германия была почти уже разгромлена русскими». А вот имена других чинов королевских ВВС Великобритании, ответственных за это злодеяние: маршал авиации Артур Харрис, известный под кличкой «Бомбер» (ему в 1992 году открыт памятник в Лондоне), маршал Роберт Саундби, советник авиаминистерства Арчибальд Синклер, командовавший первым налетом Моррис Смит.

Репетиция вторая. Операция «Молитвенный дом»

   В 1945 году война вплотную подошла к воротам японской Империи. После захвата летом 1944 года Марианских островов Сайпан, Тиниан и Гуам американцы построили там аэродромы для тяжёлых бомбардировщиков «Б-29 Суперфортресс» и получили возможность наносить бомбовые удары по городам Японии. С конца 1944 года бомбардировки японских городов стали принимать систематический характер. А с начала 1945 года эти бомбёжки превратились просто в массовую бойню.
   С 25 февраля 1945 года по приказу командующего 21-ой воздушной армией генерал-майора Кертиса Лимэя американская авиация начала массированные бомбардировки Токио, пик которых (операция «Молитвенный дом») пришелся на ночь с 9 на 10 марта 1945 года. В этот день из 325 «сверхкрепостей», вылетевших для бомбардировки японской столицы, на цель вышли 279 машин. Каждая из них несла на борту от 6 до 8 тонн зажигательных бомб и боевой новинки – напалма. Сбросив в общей сложности 1665 тонн смертоносного груза, американские самолеты нанесли самый опустошительный удар по Токио из всей серии бомбёжек. 40 % городских построек полностью выгорели, при этом было уничтожено свыше четверти миллиона домов.
   Следует отметить, что уже тогда Токио был самым перенаселенным городом мира, и застройка японской столицы была очень плотной. Типичный японский домик того времени представлял собой деревянное строение с внутренними перегородками из прессованного картона и вспыхивал огромным факелом в один момент. И американцы прекрасно об этом знали. Именно поэтому «Б-двадцать девятые» не несли на борту шеститонных фугасок – для разрушения игрушечных строений «блокбастеры» не требовались. Зато (наряду с кассетами мелких зажигательных бомб) в объёмистых фюзеляжах «сверхкрепостей» тесными рядами были установлены канистры с напалмом – их просто сталкивали по направляющим вниз, и напалм огненными лентами лился на обречённый город.
   «Тесно прижатые друг к другу деревянные домики вспыхивали, как солома. Переулки разом превратились в пылающие ручьи. Толпы обезумевших людей бежали к берегам реки Сумиды. Но даже речная вода, даже чугунные пролеты мостов стали обжигающе горячими от чудовищного жара. Над городом бушевали огненные смерчи ураганной силы. Вызванные ими турбулентные воздушные потоки швыряли американские «сверхкрепости» так, что летчики едва сохраняли управление» – так писал в своей книге «Горячий пепел» журналист Всеволод Овчинников.
   Вспыхнул огненный шторм (такой же, как в Дрездене и в других немецких городах). Пламенные смерчи взмывали к небу, мгновенно выгорали целые кварталы, спасения от огня не было. Гигантский пожар (его пламя было видно за 300 км) пожирал колоссальное количество кислорода, становясь центром, куда дули бешеные горячие ветры. Люди задыхались, массами кидались в мелкие пруды, но вода в них закипала, и несчастные варились заживо. Американские лётчики рассказывали, что даже на большой высоте они чувствовали запах горелого человеческого мяса, но продолжали методично опустошать свои бомбовые отсеки, расстилая над жилыми кварталами Токио убийственный «ковер».
   Это была ещё неядерная бомбардировка, но за одну ночь (точнее, всего за два с небольшим часа) погибло до 90 000 токийцев (по другим данным – свыше 110 тысяч) – то есть больше, чем в Хиросиме. Потом пожар Токио будет использован для моделирования последствий атомных бомбардировок – это лишний раз подчёркивает, что репетиция вполне удалась.
   Через девять дней такие же налеты были совершены на города Осака, Кобе и Нагоя. За десять дней было сброшено почти 10 000 тонн зажигательных бомб, в результате погибло около 120 000 японцев. После кратковременного затишья, вызванного истощением запаса напалма, в начале апреля бомбардировки возобновились с новой силой, и в июле было сброшено в три раза больше бомб, чем в марте.
   Для японцев, прежде всего для населения столицы страны – Токио, самым страшным оружием стали не атомные «Little Boy» («Малыш») и «Fat Boy» («Толстяк»), сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, а зажигательные бомбы. Точное количество погибших при налетах на Токио и другие японские города оспаривается до сих пор. От 300 тысяч до миллиона – такими данными оперируют историки.
   Непосредственная ответственность за всё это – если оставить за рамками командиров авиагрупп и самих пилотов, которые, как водится, «всего лишь выполняли приказы», – лежит на маршале авиации США Карле Спаатсе. И конечно, на самом президенте Франклине Делано Рузвельте – стратегические военные операции такого масштаба не проводятся без ведома и одобрения верховного главнокомандующего. Однако так уж повелось, что военных преступников всегда находят только среди побеждённых…

Новый лик войны

   Зачем же нужны были все эти опустошительные налёты? Человек, даже совершающий нечеловечески жестокие поступки, обычно чем-то руководствуется – наивно полагать, что Черчилль и Рузвельт были всего лишь заурядными серийными убийцами-маньяками.
   Механизированные войны ХХ столетия потребовали чёткой и бесперебойной работы тыла, поставляющего на фронт танки, пушки, самолёты и прочие хитроумные инструменты уничтожения. Кроме того, требовалось непрерывное воспроизводство расходной части вооружения – всевозможных боеприпасов. Рыцарь времён Столетней войны мог провоевать дедовским мечом не один год, а современным армиям были нужны в огромных количествах патроны и снаряды. Война стала невозможной без развитой тыловой инфраструктуры – промышленности и транспорта. Теперь исход войны определялся не только и не столько доблестью солдат и талантом полководцев, но, прежде всего, способностью экономики той или иной страны обеспечить победу. Появилось новое понятие – битва экономик. Именно в такой битве США победили Японию – в отдельных боях японцы не раз брали верх. Однако любую экономику обслуживают люди – сами по себе заводы работать не будут.
   Японская промышленность сороковых годов была весьма специфичной – наряду с гигантскими предприятиями в неё входило множество мелких мастерских, производящих детали и комплектующие. И американцы пришли к выводу, что для парализации всей этой разветвлённой сети куда эффективнее уничтожать рабочих, то есть бомбить жилые кварталы японских городов. Под бомбы попадут женщины и дети? Ну, «лес рубят – щепки летят» (говоря языком диктаторов) или «издержки производства» (говоря языком бизнесменов). Да и женщины – они ведь тоже стоят у станков! В конце концов, спят с солдатами, поднимая тем самым их боевой дух, значит… Нечеловеческая, но всё-таки логика.
   Была и ещё одна причина. В феврале 1945 года американские войска высадились на остров Иводзима, где столкнулись с отчаянным сопротивлением японцев. В ходе боёв (при подавляющем численном превосходстве) американцы потеряли 5324 человека убитыми и свыше 16.000 ранеными, потери японской стороны составили 21 тысячу убитыми и 212 пленными. Итог обескураживающий и ясно иллюстрирующий, с чем придётся встретиться при высадке на острова собственно Японии. Массовое применение «камикадзе» показало их непонятную американцам и европейцам готовность к самопожертвованию, и перспектива десанта на Японские острова откровенно пугала американское командование возможными потерями. С американским прагматизмом были подсчитаны (до сотых долей) потери в боях на островах Тихого океана: в среднем на каждую тысячу человек приходилось 4,45 убитыми, ранеными, пропавшими без вести за один день боевых действий. По представлениям американцев такие потери были недопустимы, особенно если учесть, что по плану «Даунфолл» силы вторжения должны были насчитывать 5 миллионов человек. И тогда было решено сломить дух самураев массовым избиением беззащитного мирного населения и заставить Японию капитулировать, не доводя дело до кровопролитных боёв на её территории. Требовался жестокий шок.
   Причины беспощадных бомбёжек немецких городов сложнее. Присутствовал и мотив мести за рейды «люфтваффе» на Лондон и Ковентри в 1940 году – это нельзя сбрасывать со счётов (хотя не стоит и преувеличивать). Как и в случае с Японией, имелось и намерение подорвать экономический потенциал Германии путём уничтожения рабочей силы. Налёты на сами военные заводы оказались малоэффективными, – высокоточного оружия ещё не было – и выпуск всех видов вооружения в Германии возрастал вплоть до 1945 года, пока советские армии и войска союзников не вторглись на немецкую территорию.
   Вообще отношение союзников к германской промышленности было, мягко говоря, странным. Например, на нефтеперерабатывающие заводы до мая 1944 года приходилось лишь 1,1 % всех бомбометаний. Дело в том, что эти объекты были построены на англо-американские средства – к строительству привлекался капитал «Standart Oil of New Jersey» и английской «Royal Dutch Shell». Разве можно сбрасывать бомбы на священную частную собственность – это же неэтично! Убивать людей – другое дело, они чужим имуществом не являются, и в суд исковое заявление никто не подаст. А кроме того, не испытывающие проблем с горючим танковые дивизии вермахта смогут максимально долго сдерживать рвущиеся вперёд советские войска – не хватало ещё, чтобы русский медведь наложил свою лапу на всю Европу!
   Бомбардировки рабочих кварталов Гамбурга и городов Рура преследовали и другую цель. В британских правящих кругах долгое время бытовала бредовая идея: если систематически бомбить немецкий пролетариат, то он, в конце концов, восстанет против фюрера (!). Это уже чем-то сродни надеждам Гитлера на восстание советских людей против сталинской тирании и надеждам Сталина на классовое самосознание германских солдат.
   Наконец, целью бомбардировок было устрашение – как противника, так и союзника, который в самом скором времени должен был стать новым противником.
   В августе 1944 года Черчилль ознакомил американского президента со своим планом, называвшимся «Операция Гром» (тот самый, который прогремел над Дрезденом). Целью плана являлось уничтожение двухсот тысяч берлинцев путем массированной бомбардировки города двумя тысячами бомбардировщиков. Рузвельт поспешил согласиться с этим планом, поскольку его личное отношение к гражданскому населению Германии было однозначным: «Мы должны быть жестокими по отношению к немцам, я имею в виду немцев как нацию, а не только нацистов. Либо мы должны кастрировать немецкий народ, либо так с ними обращаться, чтобы они не производили на свет потомство, способное и дальше себя вести так, как в прошлом». Чтобы выжившие запомнили и детям и внукам передали…
   Подчёркивалось, что бомбардировка «Гром» должна производиться исключительно по жилым домам. «Главная цель таких бомбардировок в первую очередь направлена против морали обычного населения и служит психологическим целям, – говорилось в обосновании операции, – весьма важно, чтобы вся операция начиналась именно с этой целью…»
   Кроме желания «вбомбить» в генетическую память немецкого народа ужас и навсегда отбить у него охоту когда-либо снова бороться за мировое господство, стратеги английских и американских ВВС рассчитывали «превращением больших городов в пустыню убедить наших русских союзников, а вместе с ними и руководителей нейтральных государств в непомерной мощи военно-воздушных сил англо-американской коалиции». Чтобы знали, кто в мире хозяин, и с кем дело иметь придётся, если что…
   Собственно говоря, авторы войны против мирного населения не изобрели ничего особенно нового: за семь веков до них точно такую же методику применял Чингисхан. Монгольская орда для устрашения покоряемых народов прибегала к тактике тотального геноцида – достаточно вспомнить знаменитое: «Вырезать всех, кто дорос до оси тележной!». Наследники Потрясателя Вселенной лишь привнесли технические усовершенствования да взяли за основу расчётливый рационализм. Но остаётся вопрос: о какой «цивилизованности» может идти речь, если в недавнем прошлом, в ХХ веке, да и в наши дни война стала не менее (если не более) жестокой, чем во времена дикого средневековья?

ЗЛОВЕЩИЙ СИМВОЛ

Американский доллар знают все. В 90-е годы прошлого столетия доллар практически стал второй (если не первой) валютой России. И до сих пор, несмотря даже на нынешнее падение «вечнозелёного», пресловутая и загадочная «условная единица» у нас фигурирует сплошь и рядом. Все видели долларовые купюры, а многие даже знают, какой президент США изображён на какой банкноте. А многие ли задумывались над тем, что ещё (кроме портретов американских государственных деятелей прошлого) изображено на этих денежных знаках?

Кругом тринадцать

На лицевой стороне невзрачной серо-зелёной бумажки – банкноте достоинством в один доллар – не наблюдается ничего особо примечательного (по крайней мере, такого, что разительно отличало бы американский доллар от любой другой валюты). Обычный официоз: достоинство купюры, обозначенное буквами и цифрами, название государства, заявление о том, что данная бумага является законным средством платёжа, номер и серия банкноты, зелёная печать казначейства, воспроизведённые подписи и портрет Джорджа Вашингтона в центре.
Экзотика начинается на зелёном аверсе. Между прочим, всем нам хорошо известное словечко «бакс» происходит от green backs – «зелёные спинки». Так (по вполне понятной причине) прозвали первые американские бумажные доллары, появившиеся в 1861 году. И что же мы видим на этой самой «зелёной спинке»?

   В левом круге – усечённую пирамиду, увенчанную обрамлённым ярким сиянием треугольником, который и завершает всё строение, придавая ему законченную форму. А в треугольник заключен внимательный и не слишком доброжелательный глаз. Над пирамидой латинская надпись: «ANNUIT COEPTIS», а внизу, на ленте, – другая: «NOVUS ORDO SECLORUM». На основании пирамиды римским цифрам нанесено число «1776» – это год принятия Декларации Независимости США. Первое словосочетание переводится как «время начала» (и дата вроде указана), или же как «он содействовал нашим начинаниям» (тогда, наверное, «он» – это не кто иной, как угнездившийся на верхушке пирамиды глаз или даже сам владелец означенного глаза). Надпись же на ленте можно перевести как «новый порядок для поколений (грядущих)», допустим и несколько более вольный перевод «новый порядок времён» («seculum» в классической латыни означает «поколение», но иногда это же слово имело значение «век», то есть некоторый длительный период времени). Поэтому сейчас более употребителен другой перевод – «новый мировой порядок» (если принять значение «seculum» как «эпоха» – в самом широком смысле слова). Существует и совместный перевод всех пяти слов: «Предуказан новый (мировой) порядок (на веки вечные)». Что именно хотели сказать авторы таинственных слоганов, сказать трудно. Во всяком случае, «новый порядок» декларируется – тут сомнений нет.
   Надпись «Великая печать» под кругом с глазастой пирамидой разъясняет, что же оно такое есть – не что иное, как оборотная сторона так называемой Большой Государственной Печати США. Кстати, этой оборотной стороны печати в металле не существует (её так и не отлили), так что на долларовой банкноте изображён виртуальный предмет. А в правом круге изображена лицевая сторона всё той же Большой Печати – с гордым орлом. Вот только орёл этот тоже со странностями.
   Число тринадцать не пользуется любовью у большинства людей. В хороших отелях и на круизных лайнерах отсутствуют номера и каюты «13», а «Пятница, 13-е» вообще стало триллер-символом. А вот на лицевой стороне Большой Печати (то бишь в правом круге на долларовой купюре) упомянутое зловещее число встречается неоднократно.

   На щите, прикрывающем грудь орла – тринадцать вертикальных полос (как, кстати, и горизонтальных полос на американском флаге), в левой лапе хищной птицы – тринадцать стрел, в правой – оливковая ветвь с тринадцатью листьями. В орлином клюве – лента с надписью «E PLURIBUS UNUM» – «Единое из многого» (количество букв – тринадцать). А в сияющем ореоле над головой орла – тринадцать пятиконечных звёзд, складывающихся в большую шестиконечную звезду Давида – Могендовид. Вдобавок, пирамида в левом круге имеет тринадцать слоев, в девизе ANNUIT COEPTIS – тринадцать букв, а штатов при провозглашении независимости новорождённой державы было тоже тринадцать. Америка – это единственная страна мира, вся государственная символика которой построена на числе тринадцать.
   И, наконец, лаконичное – IN GOD WE TRUST (мы верим в бога). Вопрос: о каком боге идёт речь? Христианская религия (а США официально считается христианской страной) не терпит «чёртовой дюжины», равно как и не приемлет оккультно-языческих пирамид со всевидящим оком. Есть только одна религия, в которой вышеупомянутое число является сакральным – это иудаизм. Однако отцы-основатели Америки (а именно они привнесли в государственные атрибуты страны подобные символы) не были ни этническими евреями, ни иудеями. Но зато они были «вольными каменщиками» высоких степеней посвящения, а масонство издавна черпало из сокровищницы древней эзотерической мудрости Каббалы.
   Что же всё это значит? Государственный Департамент США предлагает официальное толкование картины. Согласно ему, пирамида (сам по себе символ довольно зловещий) есть всего-навсего олицетворение надёжности страны и прочности её устоев. Недостроенность пирамиды, оказывается, означает, что Соединённые Штаты всегда будут расти и становиться все более совершенными. Ну хорошо, совершенство – это прекрасно, но вот насчёт роста… Размеры земного шара ограничены, и естественный предел этого пресловутого роста – это вся наша планета. Следовательно, цель государства, запечатлевшего на своих денежных единицах подобную символику, однозначно определена – достижение мирового господства под недремлющим оком неведомого божества.
   Расшифровка всех изображённых на долларе символов совпадает с такой сверхзадачей, однако интересно другое: Америка на протяжении всей своей не столь уж долгой истории всегда (и неукоснительно!) следовала предначертаниям её основателей.

Абсолютное оружие

   Хорошо известно изречение царя древней Македонии Филиппа, отца Александра Македонского: «Стены укреплённого города не перепрыгнет боевой конь, однако легко перешагнёт осёл, нагруженный золотом». Куда меньшую известность имеет высказывание, сделанное в 1910 году американским президентом В.Тафтом: «Доллары будут сражаться вместо солдат, доллары будут разить гораздо эффективнее, чем снаряды». А ведь второе выражение куда значимее первого: крылатая фраза македонского царя – это просто афоризм, констатация факта, тогда как слова президента – это стратегия и руководство к действию. И доллар действительно стал настоящим ultimate weapon (абсолютным оружием) США.
   Интересно, что американский доллар – это не первая транснациональная валюта. Предшественником доллара и первым носителем этого почётного титула был серебряный талер, – монета весом около 30 граммов – появившийся в конце XV – начале XVI века в Европе (в Чехии и Германии). Талер находился в обращении вплоть до XIX века, до того, как окрепшие национальные валюты европейских стран вытеснили этого космополита со своих территорий. И талер принимали в качестве платёжного средства повсеместно, хотя называли его по-разному. В Англии эта монета получила имя «доллар».
   В Новом Свете первой валютой стал испанский песо, специально отчеканенный для заморских колоний Испании. Английские поселенцы окрестили песо «испанским долларом» или «долларом с колоннами», поскольку на этой монете присутствовало стилизованное изображение геркулесовых столпов, или столпов Мелькарта древних карфагенян – скал на мысах Сеута и Гибралтар. Кстати, всем известный знак доллара $ символизирует именно Гибралтарский пролив – предел античной Ойкумены.
   Во время войны за независимость в североамериканских колониях Англии в ходу была временная бумажная банкнота – «континентальный доллар», курс которого был привязан к курсу «доллара с колоннами». При создании финансовой системы своего государства отцы-основатели приняли название «доллар» для денежной единицы этой новой страны, а Томас Джефферсон лично предложил для чеканки монет взять за образец «испанский доллар». В 1785 году согласно постановлению Конгресса в США начали чеканить собственную монету, а в 1792 году в этой стране впервые на Западе ввели десятичную денежную систему (в отличие от чрезвычайно сложной английской денежной системы).
   Таким образом, первый американский серебряный доллар, выпущенный в 1794 году, стал наследником талера – с явной претензией на то, чтобы в будущем занять место своего прародителя и стать всемирной денежной единицей.
   Если проанализировать все военные конфликты, в которых участвовали США, то в глаза бросается характерная особенность: Америка сама начинала войну тогда (и только тогда!), когда ей противостоял заведомо уступающий ей во всём противник, и когда победа была обеспечена. Так было в войне 1846–1848 против Мексики, в результате которой эта страна потеряла более половины своей территории, а из захваченного родилось целое созвездие новых штатов; в испано-американской войне 1898 года, позволившей США отнять у Испании Кубу и Филиппины; во множестве «малых войн» и локальных конфликтов – вплоть до последней военной операции США против Ирака. Такой подход к вопросу характерен для сделок – ведь бизнесмены всегда стремятся свести любые риски к минимуму.
   А вот попытка захватить Канаду в ходе англо-американской войны 1812–1814 годов не увенчалась успехом, из чего был сделан абсолютно правильный вывод – не надо связываться с сильным противником. В таких случаях лучше действовать исподтишка, зато наверняка. И методика финансовой экспансии быстро принесла ощутимые плоды – к концу XIX века вся Латинская Америка оказалась американской вотчиной.
   Считается, что в Первой Мировой войне США изначально симпатизировали странам Антанты, однако это далеко не так. Антианглийские и прогерманские настроения были очень сильны в этой стране – ведь с Германией США никогда ещё не воевали, а с Англией были старые счёты. Но самое главное – Америка заняла очень удобную позицию, осуществляя свою сверхзадачу и не мешая воюющим сторонам ослаблять друг друга. США продавали оружие всем, не забывая исправно получать по счетам, и в итоге увеличили свой золотой запас в полтора раза. А в войну Америка вступила тогда, когда победитель уже определился – до этого США ограничивались только нотами протеста по поводу потоплений германскими субмаринами лайнеров с американскими гражданами на борту.
   Аналогичная ситуация сложилась и в начале Второй Мировой войны. Воодушевлённая результатами Первой Мировой, Америка придерживалась политики изоляционизма, желая повторить и закрепить уже достигнутый успех. В войну Америку втянуло бессмысленное нападение Японии на Пёрл-Харбор, а отнюдь не собственное желание правящей элиты США. Тем не менее, деловые контакты между американскими монополиями и японскими дзайбацу не прерывались и в ходе военных действий. Впрочем, это общее правило – ведь и английские корпорации продавали стратегическое сырьё Германии, и британские солдаты гибли от немецких пуль, снабжённых рубашками из английского никеля. Война – войной, а коммерция – коммерцией: недаром именно США воспротивились предложению усадить на скамью подсудимых в Нюрнберге промышленников Рура, до зубов вооруживших Гитлера.
   С появлением ядерного оружия война между великими державами стала невозможной – слишком уж велик шанс «китайской ничьей» (это когда все фигуры просто сбрасываются с шахматной доски). И тогда-то доллар окончательно стал не только главным, но и основным оружием «строителей пирамиды» в борьбе за мировое господство. Именно доллар добил старого конкурента, – Великобританию – опустив в 1992 году курс английского фунта чуть ли не в полтора раза. И именно доллар выиграл «холодную войну».
   Да, Советский Союз в той форме, в которой он существовал, не выдерживал борьбы на международной арене. Неуклюжесть и неэффективность экономической и политической системы СССР предопределило его судьбу. Однако Советскому Союзу помогли рухнуть – стоило снизить мировые цены на нефть, и Горбачёву просто-напросто не хватило денег на настоящую перестройку (в отличие, например, от Китая). А дальше всё случилось в полном соответствии с классикой – это когда «верхи не могут, а низы не хотят». И доллар сделался «оккупационной маркой» в побеждённой стране.

Успешный эксперимент

   Для решения какой-либо задачи (особенно широкомасштабной) необходима триада: идея (замысел, программа), инструмент (орудие, оружие) и, наконец, субъект (человек или целый народ). И третья составляющая была создана.
   Очень много сказано о провалившемся эксперименте по созданию «человека нового типа», имевшем место в России, и практически ничего не говорится о другом эксперименте, поставленном гораздо раньше на североамериканском континенте, и – в отличие от первого – успешном.
   В России великий народ с многовековой историей, традициями и укладом, усыпили наркозом «светлого будущего и справедливости для всех» и произвели над ним жестокую хирургическую операцию, беспощадно ампутируя всё, что хирурги сочли ненужным – так действовал сумасшедший и гениальный вивисектор в знаменитом романе Уэллса «Остров доктора Моро». В итоге появился зубастый, но нежизнеспособный уродец, не оправдавший надежд экспериментаторов.
   На другой стороне земного шара к вопросу подошли куда основательнее. Во-первых, была обеспечена лабораторная чистота эксперимента. В неизведанные края собирался только качественный человеческий материал, отрицавший старые устои и тянущийся к новому. Над этими людьми не довлели привычки и традиции – наоборот, от рудиментов прошлого они стремились как можно скорее избавиться. Новая нация начиналась с чистого листа, куда умело вписывалось всё необходимое. Во-вторых, имелся предварительный опыт – подобная процедура уже проводилась две с половиной тысячи лет назад, в Карфагене (кстати, именно там появился прообраз современных банкнот – в самом городе имели хождение кожаные деньги). Схема та же: колония, где перемешавшиеся племена и народы ассимилируются в новый социум, получает самостоятельность и начинает жить своим умом, не оглядываясь на метрополию. В-третьих, «программное обеспечение» эксперимента за минувшие столетия было усовершенствовано, а товарно-денежные отношения развились и окончательно оформились. Хирургия была отвергнута – воздействие предполагалось исключительно медикаментозное, причём в гомеопатических дозах (зато непрерывно и целенаправленно).
   Образно говоря, в России мощный вектор «сверху» пытался переориентировать все индивидуальные векторы (устремления) отдельных людей в заданном направлении силовым путём, а в Америке результирующий (и гораздо более мощный!) вектор сложился сам по себе вследствие суперпозиции множества частных векторов личностей, действовавших в том направлении, которое казалось (точнее, подсказывалось) данным личностям оптимальным.
   Динамизму и энергии отборного человеческого сырья было найдено превосходное применение. Действуйте, всё в ваших руках (причём для своего собственного сиюминутного блага, а не ради эфемерного «светлого завтра для потомков» или «интересов коллектива»)! И вообще – вы избранный народ, и именно вам предназначено править миром!
   Всё необходимое – национальная идея, нравственные императивы (чего стоит хотя бы знаменитый афоризм Бенджамина Франклина: «Деньги суть отчеканенная свобода!») – было привнесено. И самое главное – была создана новая религия, религия Золотого Бога. Кстати, есть некая аналогия с коммунистической неорелигией, созданной в СССР. Под Капитолием устроили склеп, куда поначалу хотели поместить прах Джорджа Вашингтона (потом, правда, подумав, превратили этот склеп в выставочный зал) – похоже на мавзолей на Красной площади, не правда ли? А новый бог – в отличие от всех прежних богов – щедро и незамедлительно вознаграждал всех истово в него уверовавших, причём вполне осязаемыми благами.
   Не упустили и такую мелочь, как наличие постоянного врага, которого по завершении процесса можно ликвидировать, но который не даст избранному народу зажиреть и забыть, с какого конца браться за меч, в ходе эксперимента. И гордые ирокезы и команчи превосходно сыграли свою роль – любовь к оружию вошла в плоть и кровь американского народа, и все попытки хоть как-то ограничить законом право простых американцев держать у себя дома пару-тройку стволов неизменно терпят крах. Доллар долларом, но старый добрый «кольт» нам совсем не помешает!
   И кроме того, идеи «нового порядка» не афишировались – никаких громких воплей на весь мир о «расовом превосходстве» (Гитлер) или о «мировой революции» (Ленин-Сталин). Зачем настораживать людей? В бизнесе действует принцип – меньше слов, больше дела!
   Результаты этого успешного эксперимента превзошли все ожидания. На исторической сцене появился уникальный народ: энергичный, очень многого достигший и прекрасно живущий (особенно на фоне многих других народов планеты). И вместе с тем – полностью управляемый, считающий себя верхом совершенства и «нацией номер один» и ничуть не сомневающийся в своём праве главенствовать над всеми и навязывать всем свой образ жизни.
   Интересно, что на долларовых купюрах конца XIX века и первой трети XX века отсутствовали и глаз, и пирамида, и лозунг, провозглашающий «новый порядок на веки вечные». Зловещая символика появилась на долларе только в 1935 году, после провозглашения президентом Рузвельтом «нового курса». Означало ли это, что творцы «новой системы бытия» для всего человечества сочли, что их время пришло, и что сил уже достаточно? Можно сбросить маски, заявить о себе во всеуслышанье и предъявить всему миру свои визитные карточки-банкноты?
   Россия уже сталкивалась с «новым порядком». Шестьдесят пять лет назад апологетов фашистского NEUE ORDNUNG (кстати, у них на пряжках солдатских ремней тоже было написано «Gott mit uns!» – «С нами бог!») остановили. И что теперь, всё сначала?
//-- * * * --//
   Планету Земля правильнее было бы назвать Водой – две трети её поверхности заняты океаном. И волны этого океана очень сильно пахнут порохом…

Владимир Ильич Контровский Волны пахнут порохом

ВИНОВЕН ИЛИ НЕТ?

Авантюра

Кто как стрелял

Прорыв

Упущенный шанс

Финальный аккорд

КРЕЙСЕР ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ

Погоня

Решение Сушона и нерешительность Трубриджа

Загадочная депеша

Результат

Вопросы без ответов

ОШИБКА ЯМАМОТО

Пощёчина

Волна побед

Пять роковых минут

Мавр сделал своё дело

ДИНОЗАВРЫ МОРЕЙ

От тарана до линкора

Эра дредноутов

Новый враг

Бой у острова Самар

Аллергия на авианосцы

АХИЛЛЕСОВА ПЯТА

Каперы и рейдеры

Первый и последний поход «Бисмарка»

Подводная война

Стратегический просчёт

ЗАЛОЖНИК АТОМНОЙ СМЕРТИ

Конец войны

Командир крейсера

Роковой груз

Странный приказ

Морские камикадзе

Командир субмарины

Возмездие

Две судьбы

СУДЬБА АДМИРАЛА

В начале пути

Дальние плавания

Теоретик и практик

Адмирал…

…и человек

Война первая

Война последняя

Спаситель отечества

Катастрофа

Так что же случилось?

ИСТОРИЯ КРЕЙСЕРА

Корабль, рождённый на стыке веков

«Любимица» адмирала Рожественского

Первая мировая на Балтике

В огне революций и войн

Ветеран широкого профиля

РУЖЬЁ НА СТЕНЕ, ИЛИ ОПАСНЫЕ ИГРЫ

В небе над Испанией

Под поверхностью Средиземного моря

Новый раунд опасных игр

Человек, спасший весь мир

Новый фактор

ЗАБЫТАЯ ВОЙНА НА БАЛТИКЕ

Дальние соседи

Решительное столкновение

Сердечное согласие

Девятнадцатый год

РУССКИЙ ФЛОТ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ

Накануне

Краснознамённый Балтийский флот

За полярным кругом

На Чёрном море и на Тихом океане

ТАЙНА ГИБЕЛИ КРЕЙСЕРА «ХЭМПШИР»

Фельдмаршал с особым поручением

Многочисленные версии случившегося

Как всё случилось

Недоступные сокровища

ЕЩЁ РАЗ О «ВАРЯГЕ»

Крейсер нового типа

Под лакированной обёрткой

Годен к нестроевой

Владимир Ильич Контровский
Волны пахнут порохом