-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Всеволод Емелин
|
|  Пейзаж после битвы (сборник стихотворений)
 -------

   Всеволод Емелин
   Пейзаж после битвы


   Пейзаж после битвы
   (март 1992 года)


     С утра на небо вышло солнце.
     А мне с похмелья нелегко.
     Но я заначил два червонца
     На жигулевское пивко.


     Указ о смертном бое с пьянством
     Жить нам всем долго приказал.
     И я, с завидным постоянством,
     С утра за пивом на вокзал.


     А там крутые бизнесмены,
     Палатки полные всего,
     А в них искусственные члены
     Гораздо больше моего.


     Вибратор, вибростимулятор.
     Ах, как кружится голова.
     А среди них кооператор
     Стоит, как Терминатор-два.


     Привет вам, хваткие ребята.
     Я просто счастлив видеть вас.
     Теперь каюк пролетарьяту —
     Вы наш господствующий класс.


     Для вас сияют магазины
     И носят девушки чулки.
     Для вас веселые грузины
     Из кошек жарят шашлыки.


     Я поклонюся вам три раза,
     Скажу вам русское «мерси».
     Пусть большей частью вы с Кавказа,
     Но вы – спасители Руси!


     Страна воскреснет с новой силой,
     Спасет ее капитализм.
     Жаль, что меня сведет в могилу
     До той поры алкоголизм.


     Покуда я совсем не спился,
     Сегодня в счастье и борьбе
     Пью за систему бирж «Алиса»
     И за тебя, РТСБ.


     Я пью сегодня горько, сладко
     За вас, вершители судеб,
     За эту грязную палатку
     И за тебя, мой «Менатеп».


     Мой эксклюзивный дистрибьютер
     (Звучит-то как! Эх, вашу мать!),
     Постой, потом продашь компьютер,
     Позволь тебя поцеловать.

   1992


   Городской романс


     Стоит напротив лестницы
     Коммерческий ларек,
     В нем до рассвета светится
     Призывный огонек.


     Там днем и ночью разные
     Напитки продают —
     Ликеры ананасные
     И шведский «Абсолют».


     Там виски есть шотландское,
     Там есть коньяк «Мартель»,
     «Текила» мексиканская,
     Израильский «Кармель».


     Среди заморской сволочи
     Почти что не видна
     Бутылка русской водочки,
     Стоит в углу одна.


     Стоит скромна, как сосенка,
     Средь диких орхидей,
     И этикетка косенько
     Приклеена на ней.


     Стоит, как в бане девочка,
     Глазенки опустив,
     И стоит, в общем, мелочи,
     Ивановский разлив.


     Надежда человечества
     Стоит и ждет меня,
     Сладка, как дым отечества,
     Крепка, словно броня.


     Стоит, скрывая силушку,
     Являя кроткий нрав.
     Вот так и ты, Россиюшка,
     Стоишь в пиру держав.


     Ославлена, ограблена,
     Оставлена врагу.
     Душа моя растравлена,
     Я больше не могу.


     Пойду я ближе к полночи
     В коммерческий ларек,
     Возьму бутылку водочки
     И сникерса брусок.


     Я выпью русской водочки
     За проданную Русь,
     Занюхаю я корочкой
     И горько прослежусь.


     Я пью с душевной негою
     За память тех деньков,
     Когда в России не было
     Коммерческих ларьков,


     Когда сама история
     Успех сулила нам,
     Когда колбаска стоила
     Два двадцать килограмм.


     Давно бы я повесился,
     Я сердцем изнемог,
     Но есть напротив лестницы
     Коммерческий ларек.

   1992


   «Я жил, как вся Россия…»


     Я жил, как вся Россия,
     Как травка в поле, рос.
     И вот – гипертония,
     И в печени – цирроз.


     Стал организм мой вытерт,
     Как старое пальто.
     Ни закусить, ни выпить…
     А жизнь тогда на что?


     Мне дом родной – больница,
     Хоть не пенсионер.
     Вдруг весь я развалился,
     Как мой СССР.


     Ах, доктор, доктор, доктор.
     Доктор дорогой,
     Посмотрите, доктор,
     Что у меня с ногой.


     Скакала по паркету,
     Взлетала к потолку.
     Теперь до туалета
     Едва доволоку.


     Ах, доктор, доктор, доктор,
     Доктор дорогой,
     Посмотрите, доктор,
     Что у меня с рукой.


     Как дрались эти руки
     И как ласкали грудь.
     Теперь простые брюки
     Не в силах застегнуть…


     Скакала по паркету,
     Взлетала к потолку.
     Теперь до туалета
     Едва доволоку.

   1993


   Слова песни из к/ф «Осень на Заречной улице»


     Уж не придет весна, я знаю.
     Навеки осень надо мной.
     И даже улица родная
     Совсем мне стала не родной.


     Среди моих пятиэтажек,
     Где я прожил недолгий век,
     Стоят мудилы в камуфляже
     И сторожат какой-то Ваnk.


     Как поздней осенью поганки
     Мелькают шляпками в траве,
     Повырастали эти банки
     По затаившейся Москве.


     Сбылися планы Тель-Авива.
     Мы пережили тяжкий шок.
     И где была палатка «Пиво»,
     Там вырос магазин «Night Shор».


     И пусть теснится на витрине
     Различных водок до фига,
     Мне водка в этом магазине
     В любое время дорога.


     Смотрю в блестящие витрины
     На этикетки. Ярлычки.
     Сильнее, чем от атропина,
     Мои расширены зрачки.


     Глаза б мои на вас ослепли,
     Обида скулы мне свела,
     Зато стучат в соседней церкви,
     Как по башке, в колокола.


     И я спрошу Тебя, Спаситель,
     Распятый в храме на стене:
     «По ком вы в колокол звоните?
     Звоните в колокол по мне!»


     По мне невеста не заплачет,
     Пора кончать эту фигню.
     Не знаю – так или иначе,
     Но скоро адрес я сменю.


     Зарежут пьяные подростки,
     Иммунодефицит заест,
     И здесь, на этом перекрестке,
     Задавит белый «Мерседес».


     На окровавленном асфальте
     Размажусь я, красив и юн,
     Но вы меня не отпевайте,
     Не тычьте свечки на канун.


     Без сожаленья, без усилья,
     Не взяв за это ни рубля,
     Меня своей епитрахилью
     Накроет мать-сыра земля.


     Кончаю так – идите в жопу,
     Владейте улицей моей,
     Пооткрывайте здесь найт-шопов,
     Секс-шопов, банков и церквей.

   1995


   Маша и президент


     На севере Родины нашей,
     За гордым Уральским хребтом,
     Хорошая девочка Маша
     У мамы жила под крылом.


     Цвела, как лазоревый лютик.
     Томилась, как сотовый мед.
     Шептали вслед добрые люди:
     «Кому-то с женой повезет».


     Но жизнь – это трудное дело,
     В ней много встречается зла.
     Вдруг мама у ней заболела,
     Как листик осенний, слегла.


     Лежит она, смеживши веки,
     Вот-вот Богу душу отдаст.
     А Маша горюет в аптеке,
     Там нету ей нужных лекарств.


     Сидит, обливаясь слезами,
     Склонивши в печали главу.
     Да умные люди сказали:
     «Езжай-ка ты, Маша, в Москву.


     Живет там глава государства
     В тиши теремов и палат,
     Поможет достать он лекарство,
     Ведь мы его электорат».


     Ее провожали всем миром,
     Не прятая искренних слез.
     Никто не сидел по квартирам.
     Угрюмо ревел тепловоз.


     Вслед долго платками махали,
     Стоял несмолкаемый стон.
     И вот на Казанском вокзале
     Выходит она на перрон.


     Мужчина идет к ней навстречу.
     «Отдай кошелек», – говорит.
     А был это Лева Корейчик,
     Известный московский бандит.


     Вот так, посредине вокзала
     Наехал у всех на виду,
     Но Маша ему рассказала
     Про горе свое и беду.


     Тут слезы у Левы как брызни,
     Из глаз потекло, потекло…
     Воскликнул он: «Чисто по жизни
     Я сделал сейчас западло.


     Чтоб спать мне всю жизнь у параши,
     Чтоб воли мне век не видать
     За то, что у девочки Маши
     Я деньги хотел отобрать.


     Достанем лекарство для мамы,
     Не будь я реальный пацан,
     Начальник кремлевской охраны —
     Мой старый и верный друган.


     Чтоб мне не родиться в Одессе,
     Не буду я грабить сирот».
     Довез он ее в «Мерседесе»
     До самых кремлевских ворот.


     И впрямь был здесь Лева свой в доску,
     Так жарко его целовал
     Начальник охраны кремлевской,
     Высокий седой генерал.


     Усы генерала густые,
     Упрямая складка у рта,
     Под сердцем Героя России
     Горит золотая звезда.


     Поправил он в косах ей ленту,
     Смахнул потихоньку слезу,
     И вот в кабинет к президенту
     Он нашу ведет егозу.


     На стенах святые иконы,
     Огромное кресло, как трон,
     Стоят на столе телефоны.
     И красный стоит телефон.


     Притихли у двери министры.
     Премьер застыл, как монумент.
     А в кресле, на вид неказистый,
     Российский сидит президент.


     Взвопил он болотною выпью,
     Услышавши Машин рассказ.
     «Я больше ни грамма не выпью,
     Раз нету в аптеках лекарств».


     Не веря такому поступку,
     Министры рыдают навзрыд.
     Снимает он красную трубку,
     В Америку прямо звонит.


     «Не надо кредитов нам ваших,
     Не нужно нам мяса, зерна.
     Пришлите лекарство для Маши,
     Ее мама тяжко больна».


     На том конце провода всхлипнул,
     Как будто нарушилась связь,
     А это всем телом Билл Клинтон
     Забился, в рыданьях трясясь.


     Курьеры метались все в мыле,
     Умри, но лекарство добудь.
     И Моника с Хиллари выли,
     Припавши друг другу на грудь.


     И вот через горы и реки
     Летит к нам в Москву самолет,
     А в нем добрый доктор Дебейки
     Лекарство дня Маши везет.


     Да разве могло быть иначе,
     Когда такой славный народ.
     Кончаю и радостно плачу,
     Мне жить это силы дает.

   1999


   О Пушкине
   (из цикла «Смерти героев»)


     Застрелил его пидор
     В снегу возле Черной речки,
     А был он вообще-то ниггер,
     Охочий до белых женщин.


     И многих он их оттрахал
     А лучше бы, на мой взгляд,
     Бродил наподобье жирафа
     На родном своем озере Чад.


     Играл бы в Гарлеме блюзы,
     Но поэтом стал, афрорусский.
     За это по всему Союзу
     Ему понаставили бюсты


     Из гипса, бронзы и жести
     На книжках, значках, плакатах.
     Он всех нас за эти лет двести
     Не хуже, чем баб, затрахал.


     Но средь нас не нашлося смелых,
     Кроме того пидараса,
     Что вступился за честь женщин белых
     И величие арийской расы.

   1999


   Баллада о большой любви


     В центре Москвы историческом
     Ветер рыдает навзрыд.
     Вуз непрестижный, технический
     Там в переулке стоит.


     Рядом стоит общежитие,
     В окнах негаснущий свет.
     И его местные жители
     Обходят за километр.


     В общем, на горе Америке,
     И познакомились там
     Соня Гольдфинкель из Жмеринки
     И иорданец Хасан.


     Преодолевши различия
     Наций, религий, полов,
     Вспыхнула, как электричество,
     Сразу меж ними любовь.


     Сын бедуинского племени
     Был благороден и мил,
     Ей на динары последние
     Джинсы в «Березке» купил.


     Каждой ненастною полночью,
     Словно Шекспира герой,
     Он к своей девушке в форточку
     Лез водосточной трубой.


     Утром дремали на лекциях,
     Белого снега бледней.
     Нет такой сильной эрекции
     У пьющих русских парней.


     Крик не заглушишь подушкою,
     Губы и ногти в крови.
     Все общежитие слушало
     Музыку ихней любви.


     Фрикции, эякуляции
     Раз по семнадцать подряд.
     Вдруг среди ночи ворвался к ним
     В комнату оперотряд.


     Если кто не жил при Брежневе,
     Тот никогда не поймет
     Время проклятое прежнее,
     Полное горя, невзгод.


     Как описать их страдания,
     Как разбирали, глумясь,
     На комсомольском собрании
     Их аморальную связь.


     Шли выступления, прения,
     Все, как положено встарь.
     Подали их к отчислению,
     Джинсы унес секретарь.


     Вышел Хасан, как оплеванный,
     Горем разлуки убит,
     Но он за кайф свой поломанный
     Ох, как еще отомстит.


     И когда армия Красная
     Двинулась в Афганистан,
     «Стингером», пулей, фугасами
     Там ее встретил Хасан.


     Русских валил он немерено
     В первой чеченской войне,
     Чтобы к возлюбленной в Жмеринку
     Въехать на белом коне.


     Сколько он глаз перевыколол,
     Сколько отрезал голов,
     Чтоб сделать яркой и выпуклой
     Эту большую любовь.


     В поисках Сони по жизни
     Перевернул он весь мир,
     Бил он неверных в Алжире,
     В Косово, в штате Кашмир.


     Так и метался по свету бы,
     А результатов-то – хрен.
     Дело ему посоветовал
     Сам Усама бен Ладен.


     В царстве безбожья и хаоса,
     Где торжествует разврат,
     Два призматических фаллоса
     В низкое небо стоят.


     Там ее злобные брокеры
     Спрятали, слово в тюрьму,
     Но в эти сакли высокие
     Хода нема никому.


     Екнуло сердце Хасаново,
     Хитрый придумал он план
     И в путь отправился заново,
     Взяв с собой только Коран.


     Ну а в далекой Америке
     Тужит лет десять уже
     Соня на грани истерики
     На сто втором этаже.


     Пусть уже больше ста тысяч
     Личный доход годовой,
     Пальчиком в клавиши тычет,
     Грудь ее полна тоской.


     Счастье ее, на востоке ты,
     Степи, березы, простор…
     Здесь только жадные брокеры
     Пялят глаза в монитор.


     Горькая жизнь, невеселая,
     Близится старость и мрак.
     Знай запивай кока-колою
     Осточертевший бигмак.


     Вдруг задрожало все здание,
     Кинулись к окнам, а там —
     Нос самолета оскаленный,
     А за штурвалом – Хасан.


     Каждый, готовый на подвиги,
     Может поспорить с судьбой.
     Вот он влетает на «Боинге»
     В офис своей дорогой.


     «Здравствуй, любимая!» – в ухо ей
     Крикнул он, выбив стекло.
     Оба термитника рухнули,
     Эхо весь свет потрясло.


     Встречу последнюю вымолив,
     Мир бессердечный кляня,
     За руки взялись любимые,
     Бросились в море огня.


     Как вас схоронят, любимые?
     Нету от тел ни куска.
     Только в цепочки незримые
     Сплавились их ДНК.


     Мы же помянем, как водится,
     Сгинувших в этот кошмар.
     Господу Богу помолимся…
     И да Аллаху акбар!

   2001


   Судьбы людские

   «Гаврила был».
 Н. Ляпис-Трубецкой


     «Постойте, господин хороший, —
     Спросил бездомный инвалид, —
     Подайте мелочи немножко,
     Моя душа полна обид.


     Я в жизни претерпел немало,
     Мои немотствуют уста,
     Отец мой пил, а мать гуляла,
     Я из Сибири, сирота.


     Я с детства слышал, как кряхтела,
     Шипела сладострастно мать,
     Под гарнизонным офицером
     Скрипела шаткая кровать.


     Но как-то ночью пьяный тятя,
     Вломившись в избу со двора,
     Пресек навеки скрип кровати
     Одним ударом топора.


     Убив маманю с офицером,
     Тела их расчленив с трудом,
     Сосватал высшую он меру,
     Меня отправили в детдом.


     И вот я, маленькая крошка,
     В рубашку грубую одет.
     Кормили мерзлою картошкой,
     Макали носом в туалет.


     Там били шваброй и указкой,
     Там не топили в холода,
     Там я совсем не видел ласки,
     А только горестно страдал.


     Там лишь в сатиновом халате
     К нам в спальню ночью заходил
     Заслуженный преподаватель,
     Садист и гомопедофил.


     Так проходили дни за днями,
     Мне стукнуло шестнадцать лет,
     Казенную рубаху сняли
     И выгнали на Божий свет.


     Лишь пацаны мне помогали,
     Когда я вышел налегке,
     Нашли работу на вокзале,
     Пристроили на чердаке.


     Но кто-то не платил кому-то,
     И вдруг, ворвавшись на вокзал,
     Где я работал проститутом,
     Наряд ментов меня забрал.


     И врач сказал в военкомате,
     Куда привел меня конвой:
     – Дистрофик, гепатит, астматик.
     И вывод – годен к строевой.


     И вот в Чечню нас отправляет
     Российский Генеральный штаб.
     Дрожи, Басаев и Гелаев,
     Беги, Масхадов и Хаттаб.


     Но там в горах за двадцать баксов,
     Не вынеся мой скорбный вид,
     Меня к чеченам продал в рабство
     Герой России, замполит.


     Я рыл для пленников зинданы,
     Сбирал на склонах черемшу,
     Я фасовал марихуану,
     Сушил на солнце анашу,


     Но что возьмешь с меня, придурка,
     Раз обкурившись через край
     От непогасшего окурка,
     Я им спалил весь урожай.


     Ломали об меня приклады,
     Ногами били по зубам,
     Но в честь приезда лорда Джадда,
     Решили обратить в ислам.


     В святой мечети приковали
     Меня к специальному столу,
     Штаны спустили, в морду дали
     И стали нервно ждать муллу.


     Вошел мулла в своем тюрбане,
     Взглянул и выскочил опять,
     Крича: «Аллах, отец созданий!
     Смотри, да что там обрезать?»


     Нога чечен пинать устала.
     Так и пропала конопля.
     Меня прогнали к федералам
     Прям через минные поля.


     Вокруг меня рвалось, я падал,
     Потом уже издалека
     По мне ударили из «Града»
     Родные русские войска.


     А я все полз, все полз сквозь взрывы
     И, лишь услышав громкий крик:
     «Стой, бля! Стреляю! В землю рылом!»
     Я понял, что среди своих.


     Неделю мучился со мной
     Из контрразведки дознаватель.
     Сперва подумали – герой,
     Потом решили, что предатель.


     Уже вовсю мне шили дело,
     Готовил ордер прокурор.
     Меня в санчасти пожалела
     Простая женщина-майор.


     Анализ взяв мочи и кала
     И кровь из пальца и из вен,
     Она меня комиссовала
     С диагнозом – олигофрен.


     Вот полузанесен порошей,
     Сижу, бездомный инвалид.
     Подайте, господин хороший,
     В моей груди огонь горит».


     Но господин в английской шляпе
     И кашемировом пальто
     Ответил бедному растяпе:
     «Ты говоришь щас не про то.


     Я – состоятельный мужчина,
     А ты сидишь и ноешь тут.
     А в чем, по-твоему, причина?
     Всему причина – честный труд.


     Я тоже видел в детстве горе.
     Я не гонял, как все, собак.
     Учился я в английской школе,
     Чтоб в жизни сделать первый шаг.


     И от отца мне доставалось,
     Он не миндальничал со мной.
     Из-за графы – национальность
     Он был тогда невыездной.


     Как трудно с пятым пунктом этим,
     Пройдя сквозь множество препон,
     Мне было в университете
     Быть комсомольским вожаком.


     И оказаться в моей шкуре
     Никто б, уверен, не был рад,
     Когда писал в аспирантуре
     Я ночью к празднику доклад.


     С таким балластом бесполезным
     Тебе подобных чудаков
     Нам поднимать страну из бездны
     Сейчас, ты думаешь, легко?


     Нам всем и каждому награда
     За труд даруется судьбой.
     Кончай дурить! Работать надо!
     Работать надо над собой!


     Служу я в фонде «Трубный голос»,
     И мне выплачивает грант
     Миллиардер известный Сорос,
     Когда-то нищий эмигрант.


     Не уповал на чью-то милость
     И не бросал на ветер слов,
     А взял да и придумал «Windows»
     Билл Гейтс – владелец «Microsoft».


     А разве нет у нас примеров?
     Примеры есть, и не один.
     Вагит, к примеру, Алекперов,
     Да тот же Павел Бородин.


     Чем здесь сидеть, словно придурок,
     Перебирать гроши в горсти,
     Попробуй что-нибудь придумать,
     Чего-нибудь изобрести.


     От денег толку будет мало,
     Но я даю тебе совет,
     А также книгу для начала
     «Как мне освоить Интернет».


     Тут господин взглянул на «Ролекс»
     И заспешил своим путем,
     Чтобы успеть с обеда в офис,
     Поправив папку под локтем.


     Бродяга подоткнул пальтишко,
     Припрятал собранную медь,
     Открыл подаренную книжку
     И стал «Введение» смотреть.


     Так разошлись на перекрестке.
     А кто был прав? Поди пойми.
     Такие хитрые загвоздки
     Жизнь часто ставит пред людьми.

   2001


   Песня об 11 сентября


     Есть в Нью-Йорке 2 офисных центра,
     Что стоят на обрыве крутом,
     Высотой по 400 метров,
     Из них видно далеко кругом.


     Но ужасное дело случилось —
     В каждый билдинг влетел самолет.
     Они вспыхнули, как две лучины.
     Шел 2001 год.


     Заливало счета керосином,
     Как спагетти, сгибался металл.
     Программист из далекой России
     У компьютера пост не бросал.


     Приближалось багровое пламя,
     Персонал, обезумев, ревел.
     Он в Малаховку старенькой маме
     Посылал этот текст на е-mаil.


     Не убит я в сражении пулей,
     Не тону я средь бурных морей,
     Как пчела в загоревшемся улье,
     Жду я смерти в ячейке своей.


     Я имел здесь хорошие виды,
     Я РR и маркетинг учил.
     Отчего ж злой пилот «Аль-Каиды»
     Нас с тобой навсегда разлучил.


     Я умел зарабатывать баксы,
     Я бы мог даже выйти в мидлл-класс.
     Из-за спорной мечети Аль-Акса
     Замочили в сортире всех нас.


     Через месяц мне б дали грин-карту,
     Сразу в гору пошли бы дела.
     Сколько сил, сколько нервов насмарку,
     Ах, зачем ты меня родила?


     Не побрившись, не сосредоточась,
     Даже рук вымыть некогда мне,
     Ухожу я в неведомый офис,
     Где не спросит никто резюме.


     Так прощай навсегда, моя прелесть,
     Никогда уж не встретиться нам.
     Вот уж ноги мои загорелись,
     Подбирается пламя к рукам.


     Вспоминай своего ты сыночка,
     Дорогая, любимая мать…
     Не успел тут поставить он точку,
     Начал вдруг небоскреб проседать.


     Словно лифт, опустившийся в шахту,
     Как в бездонный колодец ведро,
     Небоскреб вдруг сложился и ахнул,
     Сверху сделалась зона зеро.


     Тучи пыли вставали в эфире,
     Репортеры срывались на крик.
     А народ ликовал во всем мире,
     Что Америке вышел кирдык!

   2001


   Песенка об 11 сентября


     Рейсом «Пан Американо»
     Взмах рукою из окна
     Там за морем-океаном
     Есть блаженная страна.


     Словно два хрустальных гроба,
     Вертикально на попа
     Там стоят два небоскреба,
     А вокруг шумит толпа.


     Как в водоворот сортира,
     Как на лампочку из тьмы,
     Со всего большого мира
     К ним стекаются умы.


     Там достойная работа,
     Там возможности расти,
     Продавай «Дженерал моторс»,
     Покупайте «Ай-Ти-Ти».


     И стоять бы башням вечно,
     Да подумали враги:
     Не Аллаху это свечки,
     А шайтану кочерги.


     Рейсом «Пан Американо»
     Курсом прямо на закат
     Два отважных мусульмана
     Отправлялись на джихад.


     Прозевала их охрана,
     Как орлы, поднявшись ввысь,
     Вдруг достали ятаганы
     И к пилотам ворвались.


     И два «Боинга» воткнули,
     Отомстив неверным псам,
     Как серебряные пули,
     Прямо в сердце близнецам.


     Все дымило, все кровило,
     Как в компьютерной игре.
     Это было, было, было,
     Это было в сентябре.


     Кверху задранные лица,
     Весь Манхэттен запыля,
     Две огромных единицы
     Превратились в два нуля.


     Звон стекла, и скрежет стали,
     Вой сирен, пожарных крик…
     Мусульмане ликовали,
     Что Америке кирдык.


     Горы гнутого железа,
     Джорджа Буша злой прищур.
     Я-то вроде не обрезан,
     Отчего ж я не грущу?


     У меня друзья евреи,
     Мне известен вкус мацы.
     Почему ж я не жалею
     Эти башни-мертвецы?


     Может, лучше бы стояли,
     Свет во тьме, где нет ни зги,
     И, как в трубы, в них стекали
     Наши лучшие мозги.


     Там теперь круги развалин,
     Вздохи ветра, тишь да гладь.
     А нам с этими мозгами,
     Значит, дальше куковать.

   2001


   Банальная песня


     Ах, белые березы
     Срубили не за грош,
     Пошел мой нетверезый,
     Да под чеченский нож.


     Прощался с ним по-старому
     Весь бывший наш колхоз
     С гармошкой, да с гитарою,
     Да с песнею до слез.


     Прощай ты, моя лапонька,
     Смотри не ссучься тут,
     Чечены за контрактника
     И выкуп не берут.


     За государства целостность,
     За нефтяной запас
     Спит с горлом перерезанным
     Несчастный контрабас.


     Стоит угрюмым вызовом
     Несдавшийся Кавказ,
     Маячит в телевизоре
     Ведущий-пидарас.


     Но спит контрактник кротко,
     Не видит этих рож.
     Теперь с дырявой глоткой
     Уж водки не попьешь.


     Не держит горло воздух,
     А он в горах хорош…
     Ах, белые березы
     Срубили ни за грош.

   2001


   Экфразис


     Октябрьским вечером, тоскуя,
     Ропщу на скорбный свой удел
     И пью я пятую, шестую
     За тех, кто все-таки сумел


     Ответить на исламский вызов —
     Семьсот заложников спасти.
     И я включаю телевизор,
     И глаз не в силах отвести.


     Как будто в трауре невесты,
     В цветенье девичьей поры
     Сидят чеченки в красных креслах,
     Откинув черные чадры.


     Стройны, как греческие вазы,
     Легки, как птицы в небесах,
     И вместо кружевных подвязок,
     На них шахидов пояса.


     Они как будто бы заснули,
     Покоем дышит весь их вид,
     У каждой в голове по пуле,
     На тонких талиях пластид.


     Их убаюкивали газом,
     Как песней колыбельной мать,
     Им, обезвреженным спецназом,
     Не удалось себя взорвать.


     Над ними Эрос и Танатос
     Сплели орлиные крыла,
     Их, по решенью депутатов,
     Родным не выдадут тела.


     Четыре неподвижных тела
     В щемящей пустоте рядов
     Исчадья лермонтовской Бэлы
     И ниндзя виртуальных снов.


     Сидят и смотрят, как живые,
     Не бросив свой последний пост
     Теперь, когда по всей России
     Играют мальчики в «Норд-Ост».

   2002


   Ремейк

   …А я помню только стену
   С ободранными обоями.
 А. Родионов


     И я тоже входил вместо дикого зверя в клетку.
     Загоняли меня, как макаку, менты в обезьянник.
     В подмосковной крапиве тянул землемера рулетку
     И уже с восемнадцати лет разучился блевать по пьяни.


     Набивал коноплей мятые гильзы «Памира»,
     Заливали врачи в мою кровь океан физраствора.
     На подпольных тусовках сидел с улыбкой дебила,
     Из не давших мне можно составить город.


     Изучал по книжкам проблемы пола,
     Шлифовал ступени святого храма,
     И страшнее глюков от циклодола
     Видел только глюки от паркопана.


     Ел таежный снег в бурых пятнах нефти,
     Вел неравный бой с материнским гнетом,
     И дрочил в общественном туалете
     На рекламу белья в каталоге «ОТТО».


     Забивался в чужие подъезды на ночь,
     До тех пор пока не поставили коды,
     И не знаю, уж как там Иосиф Алексаныч,
     А я точно не пил только сухую воду.


     Собрал пункты анкеты со знаком минус:
     Не сидел, не служил, не имею орден.
     Одевался в чужие обноски на вырост,
     И лишь только ленивый не бил мне по морде.


     Что сказать мне о жизни? Что оказалась короткой,
     В ней опущен я был и опидарасен,
     Но покуда рот мой глотает водку,
     Из него раздаваться будет хрип: «Не согласен!»

   2004


   Одиночество

   И не одиночество желание поссать на снег,
   Да нет, вот если посрать на снег – тогда да, того…
 А. Родионов


     Да, ты прав, Андрей, это не одиночество ссать на снег,
     Да и срать на снег тоже как-то не очень-то.
     А вот дрочить на снег, глядя на люминесцентный свет,
     И пытаться попасть его мерцанию в такт, когда, в общем,
                     не дрочится.


     Вот допустим, стоит человек в ночи,
     Он давно позабыл свое имя и отчество,
     Но он существует, а следовательно – дрочит,
     Потому что ему тоже радости хочется.


     Свершает он свой рукоблудный грех
     Где-то в темном дворе, в спальных районах за Теплым
                     Станом.


     И холод ползет под лобковый мех,
     И снег скрипит под ногой подобно пластиковым стаканам.
     Наступит ведь время, когда даже мент
     Побрезгует шарить у тебя по карманам.


     Что-то он кушал, где-то он жил,
     Когда-то даже бывал он трезвый,
     Но теперь вокруг только ракушки-гаражи,
     Да стайка подростков на детской площадке ждет его,
                     чтобы зарезать.


     Вот дожить бы ему до весны, когда станет тепло,
     И все божьи твари начнут плодиться и размножаться,
     Но на дворе февраль, пальцы правой руки свело,
     Что неудивительно при температуре минус пятнадцать.


     Люминесцентный свет все-таки не порнофильм,
     Как ни старался, ни бился, но так и не кончил он.
     И от сугроба к сугробу куда-то побрел один.
     А мне показалось, что вот оно, одиночество.

   2004


   13-й портвейн


     Едва период мастурбации
     В моем развитии настал,
     Уже тогда «Портвейн 13-й»
     Я всем другим предпочитал.


     Непризнанный поэт и гений,
     Исполненный надежд и бед,
     Я был ровестником портвейна —
     Мне было лишь тринадцать лет.


     Я был угрюмым семиклассником,
     Самолюбивым и несчастным,
     И подтирал я сперму галстуком,
     Как знамя коммунизма, красным.
     (Короче, мучился ужасно я
     Покуда не нашел лекарство.)


     И много раз бывал родителями
     Застигнут в этот миг случайно,
     Любая тварь после соития,
     По Аристотелю, печальна.


     Так, насладившись в одиночестве
     Мятежной плотию своей,
     Я понимал, какой порочный я,
     Пропащий рукоблудодей.


     И, чтоб скорей из мозга стерлися
     Похабные галлюцинации,
     В сознанье собственной греховности
     Я за портвейном шел «13-м».


     От ощущенья безвозвратной
     Развратной гибели моей
     Меня, как добрый терминатор,
     Спасал «13-й портвейн».


     Тогда я не был суеверен,
     Агностик, троечник и пьяница,
     И мог «13-й портвейн»
     Бесстрашно пить даже по пятницам.


     Еще не очень разбирался я,
     Кто там татарин, кто еврей,
     Кто представитель братской нации,
     А кто враждебных нам кровей,
     Но знал – «13-й портвейн» —
     Гармония цены и качества.


     Его мы пили пионерами
     В те непростые времена,
     Когда ни штопора-то не было,
     Ни закуси, ни стакана.


     Его открыть гвоздем железным
     Любая школьница могла.
     Он шел из банки майонезной,
     А еще лучше из горла (вариант «со ствола»).


     В подъездах без замков, без кодовых,
     На стройплощадках без охраны
     Его глотали, словно воду мы,
     Не разливая по стаканам.


     А времена были спокойные,
     Менты еще без автоматов,
     Кругом явления застойные,
     Везде уборные бесплатные.


     Террор случался только в Чили,
     Где был у власти Пиночет.
     Тогда в сортирах не мочили,
     Как обещал нам президент.
     Там только пили и дрочили,
     Ну и еще один момент…
     А если вру насчет сортиров,
     Пусть подтвердит Тимур Кибиров.


     Там загородочки фанерные
     Скрывали крошечные кельи,
     Там поцелуи мои первые
     Пахли «13-м портвейном».


     Вот унитаз журчит нам ласково,
     С бутылкой рядом я стою…
     Так море, бабы и шампанское
     Ворвались властно в жизнь мою.


     И только горлышки зеленые
     В моем качаются мозгу,
     И очи синие, бездонные…
     Пиздец, я больше не могу.


     P.S. В городском саду цветет акация,
     Снова стать березкой хочет пень.
     Ты ж меня сгубил навек, «13-й»,
     Отроческий, сладкий мой портвейн.

   2005


   Ленин в октябре в 2005 году


     А ведь выкинут, сволочи, выкинут…
     Вот и Слиска уж, и Матвеенко…
     Привезли Ильина с Деникиным,
     Ильича же под жопу коленкой.


     Сколько лет лежал в формалине,
     Никого-то пальцем не трогал.
     На асфальт среди скрещенных линий
     Его выкинут на дорогу.


     Неужели и вправду, товарищи,
     По приказу буржуйской власти
     Сволокут на Волчье кладбище
     Все его составные части?


     Сволокут под пьяные крики,
     Под церковное сладкое пение.
     Нате вам Ильина с Деникиным,
     А за это отдайте Ленина.


     Нет, не в курсе мое поколение,
     Чего там написал Ильин,
     Но все помнят работу Ленина
     «Как нам реорганизовать РАБКРИН».


     Кто ж на бой ради жизни достойной
     Призовет нас с броневика?
     Кто простому солдатику в Смольном
     Объяснит, где достать кипятка?


     Ведь ни Матвеенко, ни Слиска
     Написать не сумеют ни в жизнь
     Ничего похожего близко
     На «Материализм и эмпириокритицизм».


     Тело, правившее историей,
     Станет пищей червей и тления,
     И настанет на нашем просторе
     Сразу полное примирение.


     Стоит Ленина вслед за Сталиным
     Взять и вычистить из Мавзолея —
     Придет русское национальное
     К нам единство и примирение.


     Что ж, с почином вас всех великим!
     Только с кем теперь примиряться нам?
     Лозунг «Все на борьбу с Деникиным!»
     Актуален, как в девятнадцатом.


     А не точка ли здесь бифуркации?
     (Термин из теории хаоса.)
     Вдруг пойдут такие реакции…
     Мало, блядь, никому не покажется.

   2005


   Русский марш


     Плакала мамаша,
     Кутаясь в платок:
     «Ой, на «Русский марш» ты
     Не ходи, сынок.


     Ветер гонит тучи
     Клонит дерева.
     Там тебя замучат
     Злые антифа.


     Вдавят тебя в стену
     Станции метро,
     Попадешь чечену
     Прямо на перо.


     Ты куда собрался?
     Глянь, черней ворон
     В латах марсианских
     Сходится ОМОН.


     Выведут без счета
     Псов на свой народ,
     Тут и водометы,
     Тут и вертолет.


     Злобные собаки
     Рвутся с поводков,
     Строем автозаки
     Ждут вас, дураков.


     Если им охота,
     Пусть друзья твои
     Все идут в пехоту
     Для ДПНИ.


     Мало ль в околотке
     Есть у нас ребят?
     Обойдется Поткин,
     Чай, и без тебя».


     «Слушать, мама, грустно
     Этот разговор.
     Ясны ваши чувства,
     Но какой позор,


     Что в народный праздник,
     Граждане страны,
     Мы под страхом казни
     Прятаться должны.


     Что нам скажут предки,
     Дорогая мать,
     Если будем в клетке
     Дальше куковать?


     Были же мужчины
     В нашем государстве!
     Гражданин К. Минин
     И князь Д. Пожарский.


     Их не автозаки
     На пути встречали,
     Гордые поляки —
     Крылья за плечами.


     Не ОМОНа клюшки
     И не водомет,
     Били по ним пушки
     С крепостных высот.


     Все вокруг калеча,
     Шли живой волной.
     Их секли картечью,
     Жгли со стен смолой.


     Лезли вверх по доскам,
     Понимали ведь:
     За стеной кремлевской
     Живет наша смерть.


     Хрип надсадный в горле
     Рвался, как струна,
     Но упрямо перли
     Супротив рожна.


     Так без плача, тихо
     Объясни мне, мать,
     Пращуров таких я
     Как могу предать?»


     Мать скрутила с силой
     Уголки платка
     И перекрестила
     Голову сынка.

   2006


   Текст для программы, посвященной 90-летию Февральской революции и празднику Пурим


     Тоже мне революция,
     Всюду ложь и измена.
     Ни тебе конституции,
     Ни севрюжины с хреном.


     Вон мента, то есть, тьфу, пардон,
     Вон жандарма зарезали,
     И достали со всех сторон
     Льющейся марсельезою.


     В Думе всяк депутатишка
     Нацепил красный бант.
     Негде взять царю-батюшке
     Пулеметных команд.


     Ничего, скоро царь им,
     Ох, покажется сладким,
     Едут уж из Швейцарии
     К ним Ульяновы-Бланки.


     Кудри черные вьются
     У чудесных грузин.
     Нет, не зря революция
     Совпадает с Пурим.


     Чем словами крамольными
     Жечь народные массы,
     Вы бы лучше припомнили
     Этот праздник ужасный.


     Истреблялись убийцами
     Благородные персы,
     Наши братья арийские,
     По вине Артаксеркса.


     Он интригой придворною
     Разведен был, как фраер,
     Хитрой пятой колонною
     Во главе с Мардехаем.


     Подкрадались таинственно
     И мочили в сортире.
     Все про это написано
     В Белой книге Эсфири.


     Их давили, давили,
     Отрезали им уши.
     А теперь эта линия
     Продолжается Бушем.


     Его администрация
     Не оставит в покое
     Этих бедных иранцев
     С мудрым аятоллою.


     Лепят миру горбатого,
     Собирают армаду
     Против мирного атома
     Президента Нежада.


     Вопрошаю я с подиума:
     С кем вы, люди искусства?
     Заступитесь за родину
     Нашего Заратустры!

   2007


   Подражание Дмитрию Александровичу Пригову-3


     Вот Средний Класс спускается в подъезд,
     Вот он выходит на автостоянку,
     Конечно, у него не «Мерседес»,
     Но у него своя есть Иномарка.


     Он энергичен, словно Билли Гейтс,
     Он съел свой легкий и полезный завтрак,
     Ему не нужен даром «Мерседес»,
     Ведь он в свою садится Иномарку.


     Пускай пока весь его внешний вид
     Являет собой некоторую странность,
     В дальнейшем он многопартийность нам сулит,
     А главное, сулит нам толерантность.
     Он армию контрактную сулит
     И общество гражданское сулит,
     Но главное, сулит нам толерантность.


     Пускай не завтра и не послезавтра,
     Но все равно ведь все-таки сулит.
     Ведь правда же сулит?
     Сулит? Скажи, сулишь?
     Сулишь? Сулишь, скотина?
     Сулит.

   2007


   Про Березовского (и не только)


     Хватит гадить, англичаночка,
     Прекращай свой маскарад
     Отдавай Борис Абрамыча,
     Отдавай родного взад.


     Он полонием из баночки
     Отравил наших ребят,
     Отдавай Борис Абрамыча,
     Отдавай-ка гада взад.


     Поведет его по просеке
     В телогреечке конвой.
     А пока под психов косите,
     Хрен вам, а не Луговой.


     Вы не строгие родители —
     Нам тут делать экзекуцию.
     Свои мозги измените вы,
     А не нашу конституцию.


     Хорошо на вашем острове,
     Где традиции монархии.
     Здесь пожили б в девяностые
     Под пятою олигархии.


     Были годы девяностые
     Беспросветными и длинными,
     Над Россией Березовский
     Распростер крыла совиные.


     Секретарь сов. безопасности,
     Попирая честь и право,
     Сбережения пролетарские
     Прокрутил в альянсе АВВА.


     Люди, что ему поверили,
     Погибали под забором.
     Он сверкал плешивым черепом
     По кремлевским коридорам.


     На хрена его пустили
     В тот кремлевский коридор?
     Он аж в солнечной Бразилии
     У кого-то что-то спер.


     Наподобие Распутина
     Он маячил тут и там.
     Он и президента Путина
     Посадил на шею нам.


     Он безумствовал неистово,
     Словно дикий печенег.
     Он охранников Гусинского
     Сунул мордой прямо в снег.


     (Кстати, и тебя касается,
     Слышь, Испания франкистская?
     Отдавай назад, красавица,
     Драгоценного Гусинского.)


     Разгулялись стаи серых псов
     По стране моих родителей,
     И в коробках из-под ксероксов
     Достояние расхитили.


     Об меня все ноги вытерли,
     Растащили нефть и золото.
     Доорался я на митингах
     На свою седую голову.


     Надрывая свои силы,
     Строил виллы пидарасам я.
     Не забуду до могилы
     Девяностые ужасные.


     Пил отраву без закуски,
     Побирался на помойке я.
     Не забудут люди русские
     Девяностые жестокие.


     В это время пили виски
     И ласкали тело женское
     Березовские, Гусинские,
     Ходорковские, Смоленские.


     Шли могучие и гордые,
     И сверкали, как алмазы,
     И устраивали оргии
     В штаб-квартире ЛогоВАЗа.


     Только лопнуло терпение,
     Разогнали паразитов.
     Верно говорили древние:
     «Мунди глория транзит».


     Унес ветер, словно листья,
     Девяностые продажные.
     И чекисты в руки чистые
     Взяли нефтяные скважины.


     Воры выправили ксивы,
     Что, мол, жертвы холокоста мы.
     Не вернуть им дни счастливые,
     Не вернутся девяностые.


     Отберем дворцы с удобствами
     И вернем народу денежки.
     Не вернутся девяностые,
     Все не будет, как при дедушке.


     Пусть меня зароют в землю, как
     Вымершего звероящера.
     Нам бы только вот преемника,
     Чтобы, значит, настоящего.


     З.Ы. (Послесловие автора).


     Розни я не разжигаю,
     Всех люблю на свете я.
     Двести восемьдесят вторая,
     Не губи меня, статья.


     Данный текст не юдофобный,
     Я за дружбу рас и вер.
     Есть евреи превосходные,
     Абрамович, например.


     Он трудящихся не мучает,
     Он не пиздит все подряд,
     Он главенствует над чукчами,
     Те его боготворят.

   2007


   Воспоминания о Третьем Международном фестивале поэзии «Киевские лавры»
   (из цикла «Стихи о современной русской поэзии»)


     Собирались в стольном Киеве-Вие
     Почитать своих стихов и попьянствовать
     С Украины, Беларуси, России
     Стихотворцы стран восточнославянских.


     Как на пиршество при князе Владимире,
     Над привольными днепровскими водами
     Петь слетелись Гамаюны и Сирины
     Сладкозвучные сатиры и оды.


     Были здесь старые евреи облезлые —
     Наши живые классики,
     Было будущее русской поэзии —
     Молодые резвые пидарасики.


     Представители разных поэтических каст
     Чередовались на одном микрофоне,
     Едва отчитался поэт-верлибраст,
     Уже читает силлабо-тоник.


     Хотя, на мой взгляд, большой разницы нет.
     Как они себя делят на тех и этих?
     Когда шел в буфет, выступал «актуальный поэт»,
     А пошел в туалет, выступал уже «новый эпик».


     Потом читали (друг другу) стихи в планетарии,
     Где вокруг продавались трусы и платья.
     Почему-то по планетариям больнее всего ударила
     Победившая свобода и демократия.


     Как еще Гесиод возроптал на свою судьбу,
     Нету участи горше, чем участь поэта!
     Целыми днями слушай их (и свое) «Бу-бу-бу!» —
     И ни банкета тебе, ни фуршета.


     Вот в прошлом году катали на пароходике по водам Днепра,
     До середины которого долетит редкая птица,
     А в этом году не было подобного ни хера,
     По-моему, это никуда не годится.


     Так и встретились во Киеве-граде,
     Творческими достиженьями горды,
     Мастера, изводящие единого слова ради
     Тысячи тонн словесной руды.


     А в Киеве (как всегда) выборы, площадь ревела,
     Вились прапора и клеймили кого-то позором.
     И никому до поэзии не было дела,
     Положил народ на поэзию с огромным прибором.


     А Майдан орал гайдамацкие песни,
     Славил Гонту и Железняка.
     И в тысячу раз всех стихов интересней
     Были коленца из боевого гопака.


     P.S.


     Так шо же нам робить с тем трагическим фактом,
     Что интерес к поэзии совершенно издох?
     Да писать надо лучше! Больше образов и метафор,
     Метонимий и этих, как их, блядь? Синекдох!


     А иначе обгонит нас жизнь, как трамвайный вагон,
     И не о русской поэзии будет грезить народ.
     А о том, что Ксюша Собчак опустила Катю Гордон
     Или, допустим, наоборот.
     И Белинского с Гоголем он, гондон,
     Ни за что нам с базара не понесет!

   2008


   8 Марта


     У каждого собственный творческий метод,
     И я свой долго искал,
     Пока не понял, задача поэта —
     Возведение женщины на пьедестал.


     От грозной Родины-матери
     До той, с кем в кустах переспал,
     Я всех возвожу старательно
     На бронзовый пьедестал.


     Эту свою программу
     Я выполнять не устал.
     Дама, хватит мыть раму,
     Пожалте на пьедестал.


     Ведь женщина – это не способ
     Доведения до оргазма,
     Это синтез, как скажет философ,
     Любви, красоты и разума.


     Она – то глубокая бездна,
     А то – заоблачный взлет,
     Она то хохочет резво,
     То дает, а то не дает.


     То играет, то не играет,
     То ластится, чисто котенок,
     То вдруг уедет в Израиль,
     То вдруг скажет, что будет ребенок,


     То она тонко чувствующая,
     То вдруг делит имущество,
     Бывает женщина пьющая,
     А бывает непьющая.


     Она имеет харизму
     И над мужиками власть,
     Как увидит горящую избу,
     Так в нее сразу шасть.


     И благодаря всему этому
     Дамы по ряду причин
     Являются главным предметом
     У поэтов мужчин.


     И вы уж меня извините,
     Я тупой натурал,
     Хочу женщин отлить в граните
     И воздвигнуть на пьедестал.


     Бродский, антинародный
     По своему существу,
     Писал по стиху ежегодно
     К католическому Рождеству.


     А я, сын трудового народа,
     Заветы отцов храню
     И пишу сладкозвучные оды
     К Международному женскому дню.


     Русскоязычный автор,
     Парень с родного завода,
     Всегда выпьет Восьмого марта
     И бабам напишет оду.


     Помню, молод и жарок,
     По Москве сквозь морозы
     Нес я Зине в подарок
     Желтенькую мимозу.


     Помню, тащил я Римке
     Осыпающиеся тюльпаны,
     Их на Центральном рынке
     Продавали азербайджаны.


     Помню, смертельно влюблен,
     В праздник красавице Вике
     Дарил духи «Белый лен»,
     Сам их потом и выпил.


     Где вы теперь, неизвестно,
     В какие сгинули дали?
     Но всем вам нашлося место
     У поэта на пьедестале.


     Короче, 8 Марта
     Имеет в народе традиции,
     Но всякие фальсификаторы
     Опять нам мешают напиться.


     Мол, придумали праздник евреи,
     Нигилистки – бесстыжие девки,
     Какие-то нью-йоркские швеи
     И известная Клара Цеткин.


     Что же вы, безобразники,
     Отнимаете праздники наши?
     У вас что ни день – то праздник,
     А мы, как скотина, пашем.


     И что прикажете делать,
     Раз придумали праздник евреи?
     А против бесстыжих девок
     Я вообще ничего не имею.


     Хватит умничать, наливай,
     Выпьем за баб интересных.
     За огнедышащую Коллонтай
     И за Ларису Рейснер.


     Выпьем по сто и еще повторим,
     Жаль, нам уже за сорок,
     И пусть говорят, что это Пурим,
     День древних еврейских разборок.


     Что ж нам теперь содрогаться в слезах,
     Что резали из-за бабы
     Евреи три тысячи лет назад
     Персов или арабов?


     Что был там какой-то великий визирь…
     Кому это интересно?
     А вот как представлю на ложе Эсфирь,
     Завидую Артаксерксу!


     Цеткин не Цеткин, Пурим не Пурим,
     Не надо нам тень на плетень.
     Мы этот праздник не отдадим.
     Да здравствует женский день!


     И я поднимаю свой бокал
     За наших прекрасных дам.
     И возвожу их на пьедестал,
     Чего и желаю вам.



   23 февраля


     Двадцать третьего февраля
     Праздник Советской армии
     Был установлен не зря,
     А в честь победы под Псковом и Нарвою.


     И еще живут среди нас
     Прадеды наши и деды.
     А некоторые, исполняя чужой заказ,
     Отрицают эти победы.


     Повторяют снова и снова,
     Как, бросая вооружение,
     Разбежались от Нарвы и Пскова
     Красные, не приняв сражения.


     А потом Бронштейны и Иоффе
     Продавали в Бресте Россию.
     Вот таких историков-профи
     Мы на шее своей взрастили.


     Я 35 лет, между прочим,
     Осушал в этот праздник бокалы.
     А то, что день был рабочим,
     Никому не мешало.


     Тогда не держали пост,
     К столу подавали мясо,
     Поднимали женщины тост
     За меня – лейтенанта запаса.


     Дайте высказать слово,
     Не поступиться правдой,
     Верните победу под Псковом!
     Верните победу под Нарвой!


     По дороге фальсификаций
     Мы никогда не пойдем,
     Ленин учил, что не надо бояться
     Человека с ружьем!


     Из рабочих и флотских,
     Уходящих под Нарву,
     Строил товарищ Троцкий
     Регулярную Красную армию.


     На фронт бронепоездами
     Шла народная сила.
     А если Псков тогда сдали,
     Значит, так надо было.


     Короче, нету причин,
     Чтобы в разумных количествах
     Не выпить за нас, мужчин —
     Защитников отечества.


     На праздничный корпоратив
     В праздник воинской славы
     Дружный наш коллектив
     Собрался в полном составе.


     Ловко сдвигаем столики,
     Нам не помешают нажраться
     Разные горе-историки
     С ихними фальсификациями.


     В руки, как автоматы,
     Берем мы ложки и вилки,
     А на столе, как гранаты,
     Многочисленные бутылки.


     Дружно пьем виски и джин
     В честь Вооруженных сил,
     И те, кто в них отслужил,
     И те, кто от них откосил.


     В латвийском городе Цесисе,
     Слышите, пидарасы?
     Я служил на сборах два месяца!
     Я – лейтенант запаса!


     Спокойно готовьте, женщины,
     Праздничное угощение,
     Вам мир и покой обеспечен,
     Мы все хоть сейчас в ополчение!


     Дайте винтовки Мосина
     Со штыками четырехгранными,
     И мы далеко отбросим
     Врага от Пскова и Нарвы.


     Если война народная,
     Смогут под танки броситься,
     Как батальоны с заводов,
     Батальоны из офисов.


     Все в бою пригодится,
     Хоть не бегали кроссы мы,
     Зато занимались фитнесом
     Добровольцы из офисов.


     Люди уже танцуют,
     И молодой депутат
     Николай Расторгуев
     Поет нам про Сталинград.


     Кого-то рвет в унитаз,
     Кто-то вообще затих,
     И женщины пьют за нас,
     Суровых воинов своих.


     Расходимся поздно вечером,
     Опять не вышел интим,
     Но я уверен, отечество
     Мы, если что, защитим!



   Im Memoriam


     Сумерки, сумерки
     Наших богов.
     Все-таки умер
     Сергей Михалков.


     Орден на орден,
     Букет на букет,
     Был он в народе
     Любимый поэт.


     Орден на орден,
     Венок на венок,
     Песню о Родине
     Помнишь, сынок?


     Вечности дверь
     Затворилась за ним.
     Кто же теперь
     Перепишет наш гимн?


     В книжках слова
     Грустно строятся в ряд,
     Выпьем за льва
     И за всех его львят.


     За чистый воздух
     Борясь против лжи,
     Сколько он грозных
     Вождей пережил.


     Лысых, лохматых,
     Добрых и злых.
     Вы его праха
     Не трожьте, козлы.


     Больше не стало
     Такого пера,
     Лишь русское сало
     Все жрать мастера!


     Ждут его кущи
     Горнего мира,
     Нам же, живущим,
     Остались сатиры,


     Детские пьесы,
     Рифм простота,
     Образ чудесный
     Родного мента.


     От этой напасти
     Я, как хорек
     Из его басни,
     Движусь в ларек.



   Памяти ГДР-1


     Ах, юный барабанщик,
     Не спас ты свою страну,
     Ведь ты ожидал настоящую,
     А не такую войну.


     Лилось шампанское ящиками,
     Танцевали канкан,
     А ты все стоял на башне
     И колотил в барабан.


     Оказалось, это не страшно,
     Внизу ликовал народ,
     А ты все метался на башне,
     Как маленький идиот.


     Оказалось, это не больно,
     Невидимую пехоту
     Не скосишь ни дробью троммеля,
     Ни очередью пулемета.


     Ах, юный барабанщик,
     Прошла пора мелких стычек,
     На помощь тебе не прискачет
     С индейцами Гойко Митич.


     Смешались в общее стадо
     Авангард, арьергард,
     Лишь ты смертный гул канонады
     Различал сквозь хлопки петард.


     В голове не укладывается,
     Как же могло так сдаться
     Прифронтовое, солдатское
     Суровое государство?


     Народ, поддавшись на лесть,
     Осуществлял эксцессы,
     Мечтали все пересесть
     С «Трабантов» на «Мерседесы».


     Зачем вы сломали стену?
     Что ж вы натворили сдуру?
     Воины и спортсмены,
     Бестии белокурые.


     Лучшую в мире разведку,
     Олимпийскую славную сборную
     Променяли на профурсетку
     Из тяжелого порно.


     Ответь, за что, барабанщик,
     Вам дали такую цену?
     «Мы ждали атаки, но раньше
     Из штаба пришла измена.


     Ни боя нет, ни пожара,
     Но участь наша жестока,
     Мы с запада ждали удара,
     Измена пришла с востока.


     Подкрались сзади, как тать,
     Взгляни ты на эти лица,
     Они хотят потреблять!
     Они не читали Ницше!


     Но над их стадом баранов
     На башне, на сцене, на стуле
     Я буду стоять с барабаном,
     Покуда не срежет пуля.


     А когда подыхать придется,
     Я в их витрины провою:
     «Мир принадлежит не торговцу!
     Мир принадлежит герою!»


     P.S.
     Теперь на этом месте творчество,
     Висят картинки на заборе,
     На этом, собственно, и кончилась
     Вообще немецкая история.


     И если б я был талантище
     Художественный, как Врубель,
     Я б там написал барабанщика,
     Сраженного вражеской пулей.


     Который был крепок от спорта,
     Который не предал Россию,
     Который был в кожаных шортах
     И в галстуке синем.


     Чтобы он вечной угрозой
     Висел, как нож гильотины,
     Над тусклой бюргерской прозой
     Пра-а-а-ти-вный!



   К событиям на Гаити


     Знаете что, мужчина?
     Мозги мне не ебите,
     Всем известна причина
     Произошедшего на Гаити.


     Город весь развороченный,
     Всенародная тризна —
     Есть результат порочной
     Практики вудуизма.


     И ладно бы черная магия,
     Только этого мало,
     Еще ведь антропофаги,
     По-нашему, каннибалы.


     Человеческим мясом
     Обожравшись до рвоты,
     Дружно шли поклоняться
     К трону Барона Субботы.


     Сгинувшие в гекатомбе
     Из катастрофы этой
     Тысячи новых зомби
     Выйдут бродить по свету.


     Всегда человека злого
     Покарает Крестная сила,
     По известному слову
     Патриарха Кирилла.


     В беспросветной геенне
     Скроется царство порока,
     Где маячат злобные тени
     Папы Дока и Беби Дока.


     Приоткрылись ворота ада,
     Но впрок урок не пошел.
     Не стройте из трупов баррикады —
     Это нехорошо!


     Их совершенно не жаль мне,
     Ведь я прочитал статью
     В «Ежедневном журнале
     Журналистки Латыниной Ю.».


     Глядя на весь этот ужас,
     Ясно из репортажей,
     Есть места на планете похуже
     Гораздо, чем наше даже.



   Памяти ГДР-2


     На западе, где правит мгла,
     Была одна страна,
     Ее годами берегла
     Великая стена.


     Тихонько, чтобы не потух,
     Среди своих сынов
     Они хранили прусский дух,
     Дух древних орденов.


     Давно на карте не найдешь
     Границы той страны,
     Где не вбивали в молодежь
     Сознание вины.


     Там циркуль с нового герба
     Чертил волшебный круг,
     И берегла ее судьба
     От власти жадных рук.


     Кузнец по наковальне бил,
     Крестьянин жал серпом,
     Ученый циркулем чертил
     Красивый новый дом.


     Среди продуктов ихних я
     Счастливо произрос,
     Запомнил пену для бритья
     И жидкость для волос.


     В свои тринадцать юных лет
     Дрочил любой из нас
     На их телекордебалет
     На Фридрихштадтпалас.


     Сверкал дозволенный стриптиз,
     Горел в груди пожар,
     Аж в стенке «Хельга» весь сервиз
     «Мадонна» дребезжал.


     А Гойко Митич-Чингачгук —
     Ружье, седло и лук —
     Не только был индейцам друг,
     Был всем нам лучший друг.


     Хор:


     Ах, возьмите, возьмите
     Себе Германа Грефа!
     Ах, верните, верните
     Фильмы студии ДЭФА.


     Хранила этот светлый рай
     От всяких безобразий
     Могучая Staatssicherheit,
     А сокращенно «Штази».


     Начальник «Штази» Мильке был
     Отважен и суров,
     Он в ранней юности убил
     Двух веймарских ментов.


     Сверкало пламя из стволов,
     И кровь лилась рекой,
     Когда он веймарских ментов
     Убил своей рукой.


     А Нургалиев завалил
     Хоть одного мента?
     Нема у генерала сил,
     Порода уж не та.


     Хор:


     Ах, возьмите, возьмите
     Себе Райнера Рильке.
     Ах, верните, верните
     Нам товарища Мильке!


     Эй, гуси-гуси, га-га-га,
     Спасли вы Древний Рим,
     Но не спасли вы ни фига
     Запроданный Берлин.


     В ружье не поднял генерал
     Бесчисленных полков,
     И томагавк не засверкал
     На белых, на волков.


     По мостовым троянский конь
     Скакал под звон копыт,
     Нигде божественный огонь
     Отныне не горит.


     Возликовал СССР,
     И промолчал Пекин,
     Когда погибла ГДР
     И продали Берлин.


     Хор:


     Ах, возьмите, возьмите
     Себе Эдварда Росселя.
     Ах, простите, простите
     Нас за то, что вас бросили.


     Но от всех людей российских,
     Сохранивших честь и веру,
     До земли поклон вам низкий
     За премьера, за премьера!



   Новогоднее


     Страшен был год 2010-й от РХ,
     Много знамений грозных было явлено на Руси.
     Встал, например, судья на процессе по МБХ
     И приговор обвинительный провозгласил.


     Разрушал нам кризис свободный рынок,
     Нас пожары жгли, нас, как будто зайцев,
     Травили ядовитым болотным дымом,
     Но никто не услышал призыв «Покайтесь!».


     Куда нас только не били
     Дубинками и плетьми!
     Москва подавилась автомобилями,
     Аэропорты – людьми.


     Осиротела столица
     Нашей великой страны.
     Возникли новые лица,
     Но как безнадежно бледны!


     А народ всегда недовольный,
     Снова встал нацвопрос во весь рост.
     На Манежной площади школьники
     Учинили-таки холокост.


     Если взглянуть на действительность без розовых очков,
     То удивишься, откуда она берет такую траву.
     Хорошо хоть спецслужбы не дремлют и полковник Квачков
     Не поведет своих арбалетчиков на Москву.


     Зато Москву сковал какой-то подозрительный лед,
     Превратив город в царство Снежной королевы,
     И между машинами жмущийся пешеход
     То направо упадет, то упадет налево.


     Покрывшиеся разом
     Коркою изо льда,
     Деревья бьются, как вазы,
     И рвут собой провода.


     Дорогие односельчане,
     Кричу, как диктор в эфир,
     Не разбейте случайно
     Этот хрустальный мир.


     Милые мои, пьяные, болезные,
     Едущие на метро с корпоративов,
     У наших ног разверзается бездна,
     А мы прелюбодействуем без презервативов.


     Всем желаю живыми остаться
     Среди творящейся хуеты.
     Чтобы не зарезали на бульваре кавказцы
     И не расстреляли в магазине менты.


     Недолго осталось, братцы,
     Уже при дверях нас ждут
     Не то результаты модернизации,
     Не то как минимум Страшный суд.



   Ода на возвращение интернет-журнала «Опен Спейс» в дискурсивное поле


     О, просвещенное еврейство,
     Как песня, взвейся на просторе.
     Опять колонки «Опен Спейса»
     Горят на плоском мониторе.


     И над землей запахло свежестью,
     И солнце разума взошло,
     И разогнало мрак невежества —
     Добро перебороло зло.


     Пускай на Триумфальной путь
     Закрыт теперь для демонстраций,
     Мы в «Опен Спейсе» почерпнуть
     Правдивой сможем информации.


     Не из продажной желтой прессы,
     Засилья порно и гламура,
     Мы, наконец, из «Опен Спейса»
     Узнаем новости культуры.


     Здесь мыслей золотые россыпи,
     Здесь колумнистов стройный хор,
     Не «Взгляд» какой-то, прости Господи,
     И не какой-нибудь «ЧасКор».


     Еще одна в цензуре брешь
     Свободой разума пробита,
     А здесь его хоть жопой ешь,
     Хоть наливай ведром в корыто.


     Лампаду знанья негасимую
     Они хранили на мели,
     Пока источник финансирования
     Себе опять не обрели.


     Но вот посрамлено злодейство,
     И добродетель торжествует,
     И интерфейсы «Опен Спейса»
     На всех дисплеях существуют.


     И мы, смиряя скверный нрав,
     Пойдем дышать эфиром мудрости
     В неотцветающих садах
     Присущей меньшинству культурности.


     Пусть в головах царит разруха
     И огрубели наши чувства,
     Здесь продолжается пир духа
     И обсуждается искусство.


     Просите, верьте и надейтесь,
     Не слушайте дуэт «Тату»
     И перекидывайте пейсы
     На эту сторону и на ту!



   Э.В. Лимонову


     Снова воронок у перехода,
     Камуфляж мышиный у ларьков.
     И сама московская погода
     В ноябре похожа на ментов.


     В камере бомжи и наркоманы,
     Гражданин, подравшийся с женой,
     И на этом фоне очень странный
     Человек в очках и с бородой.


     Припев:


     Ах, гандоны, гандоны вы,
     Отпустите Лимонова.
     Он годится вам в дедушки,
     Но моложе всех вас,
     Его мышцы из пластика,
     Его книжки все классика,
     Дома ждет его девушка,
     Вам такая не даст.


     Вечному поэту и солдату,
     Что ему баланда и менты?
     Он ходил в атаку с автоматом,
     Выбивал боснийцев с высоты.


     Что ему ваш карцер полутемный?
     Что ему дубинки и конвой?
     Ах, какие реяли знамена
     Над его седою головой!


     Припев.


     Зря вы напрягаетесь, товарищи,
     В результате выйдет снова хуй.
     Этого мужчину не сломаешь,
     Хоть его прессуй, хоть не прессуй.


     Не понять майорам Евсюковым,
     Не понять им в жизни никогда:
     Солнце останавливают словом,
     Словом разрушают города.


     Припев.



   Стих протеста


     Пока обыватель в удобной позе
     Устраивается в кровати и выключает ночник,
     Грудью идут на эскаваторы и бульдозеры
     Мужественные жители поселка Речник.


     Таково отношение правительства к своему народу.
     Это вам не Ленин, блядь, и печник.
     Выбрасывают из домов в невыносимо холодную погоду
     Мужественных жителей поселка Речник.


     А все ради того, чтобы Батурина-Каца
     Распухшая от миллиардов семья
     Могла на этом месте возвести очередные палаццо
     Для приближенного к ним ворья.


     Ненасытна семья Батурина-Каца,
     И ты, обыватель, выключающий мирно ночник,
     Сам можешь завтра легко оказаться
     На месте жителей поселка Речник.


     Но я верю, когда-нибудь восторжествует свобода,
     Не станет больше палаццо черт знает чьих,
     А постройки и земли вернут трудовому народу,
     И в первую очередь жителям поселка Речник.



   Экфрасис-2


     Сколько трудящимся ни толкуй,
     Не перестают удивляться они,
     Что эпическому полотну «Литейный хуй»
     Дали Госпремию 400 тыс. рублей ассигнациями.


     Я сам сын трудового народа
     И еще не очень давно
     Считал современных художников за уродов,
     А их произведения за говно.


     А потом случайно оказался в связи
     С одной девушкой-знатоком контемпорари-арта.
     Можно сказать, попал в князья из грязи,
     Я до сих пор не осмыслил произошедшего факта.


     Но зато я стал в искусстве подкован,
     И даже своих работяг-друзей
     Могу просвещать добрым поэтическим словом,
     Типа экскурсовода в музее.


     Для того, чтобы понятна стала
     Суть этой картины большой,
     Надо подойти к ней с открытым забралом
     И чистой душой.


     И сразу станет ясна тема,
     Что означает этот член —
     В нем скрыта тайная эмблема
     Вставания Руси с колен.


     Имеют место в данной акции
     Разнообразные аллюзии:
     Начало десталинизации,
     Победа славная над Грузией.


     И против Дома на Литейном
     Поднялся он не просто так —
     В том есть глубокая идея.
     Есть яркий образ, символ, знак.


     Там, над бескрайней гладью водной,
     Встает не сам он по себе,
     А возбужденный, вдохновленный,
     Руководимый ФСБ.


     Он сам в каком-то смысле орган,
     И перед Органами он
     Встает во весь свой рост огромный,
     «Спартак», короче, чемпион.


     И вертикаль российской власти,
     Та, на которой все и держится,
     Помимо сил госбезопасности
     В огромном члене том прослеживается.


     Ведь точно так над самой бездной
     Учреждения силовые
     С одра предсмертного нетрезвую
     Буквально подняли Россию…


     Петра работы Фальконета
     В нем невозможно не узнать.
     Так как же им за все за это
     Несчастной премии не дать.



   Стихи из соли


   К полугодовой годовщине мегапортала «Соль»


     Казалось, было еще вчера
     Мы жили при Лужкове-мэре,
     Еще не началась жара,
     Еще весна стучалась в двери,


     Еще торфяник не дымил,
     В сердца вселяя страх и боль,
     Когда был утвержден в Перми
     Мегапортал с названьем «Соль».


     За ней вставал седой Урал,
     Горели древние огни.
     Мне предложили, чтоб писал
     Туда рифмованной херни.


     Полгода я не ел, не спал,
     Стал абсолютный импотент,
     Но регулярно посылал
     Туда заказанный контент.


     Бывает утром, только встал,
     Пылая творческим огнем,
     И сразу лезешь на портал
     Узнать, что нового на нем.


     А там заметки кинокритиков,
     О жизни здравые сужденья,
     Колонки политаналитиков —
     Глубокой мысли порожденье.


     Всегда чрезвычайно дельные
     Там поднимаются вопросы:
     Обзоры малой блогодельни,
     Проекты, новости, опросы…


     Писали журналисты лучшие
     На этом, на мегапортале,
     И шапка радовала душу,
     Мол, где мы только не блевали.


     Уйдет на сторону жена,
     Разрушит печень алкоголь,
     Но на душе всегда весна,
     Когда портал читаешь «Соль».


     Он словно пир среди чумы,
     Он словно лист среди травы.
     В нем пишут лучшие умы
     Перми, Урала и Москвы.


     Для всех имеющих досуг
     Играет главную он роль —
     «В контакте», «Твиттер» и «Фейсбук»
     Пестреют ссылками на «Соль».


     Слагаю я заздравный стих
     Порталу уж полгода —
     От скрипа перьев золотых
     Трясутся своды небосвода.


     Я верю, что мегапортал,
     Который весь прекрасен столь,
     Еще взойдет на пьедестал
     И отольют в граните «Соль».


     Я осушаю свой бокал
     И бью его, словно король,
     Чтоб процветал мегапортал
     С названьем лаконичным «Соль»!



   Стихи о Киргизии


     Снова звон витрин и звон сервизов,
     Улиц грозный рев.
     Призывал же не будить киргизов
     В. Милитарев.


     Посбивали вновь запоры с тюрем,
     Вышла молодежь,
     Кто обманут, беден и обкурен,
     Бей вельмож.


     Вот идет с разбитой в мясо мордой
     Ихний главный мент,
     И в бега подался прежде гордый
     Бывший президент.


     Говорил все Путину Бакиев
     Льстивые слова,
     Деньги взял, а никуда не вывел
     Базу США.


     Впереди уже маячит стенка,
     Срок за воровство.
     И не продал только Лукашенко
     Брата своего.


     Возродилась грозная Монголия,
     Север встал на юг.
     Бродит призрак древней ханской воли
     Среди юрт.


     Поменялись в сотый раз местами
     Верх и низ.
     С золотыми звонкими зубами
     Пой, киргиз!


     Зря тебя держали за барана,
     Ты не раб!
     Вспоминай заветы Чингисхана,
     Русских грабь!


     Вновь идут земель самозахваты
     У чужих.
     Что бы тут сказал Чингиз Айтматов,
     Будь он жив?


     Шум далекой драки, редкий выстрел.
     Самосуд.
     А у нас они пока что чисто
     Улицы метут.



   Баллада о Кате Муму


     В мире не нужен я никому,
     Злую судьбу кляня.
     Всем дала Катя Муму.
     Кроме меня.


     Разве я мало лаял на власть?
     Грозил кровавой гебне?
     Всем Катя Муму насытила страсть,
     Только не мне.


     Я ль не кипел возмущеньем ума,
     Поэт-оппозиционер.
     В результате евреям – Катя Мума,
     А русским один лишь хер!


     А я ведь не меньше других хотел
     Лобзаний трепетных губ,
     Хотел сплетений горячих тел
     И ролик чтоб на YouTube.


     Нам пропадать в беспросветной тьме,
     А им веселиться в баре.
     И фрикции делать на Кате Муме
     Под линзами видеокамер.


     Квартира моя пуста, как тюрьма,
     Лишь в ярких, коротких снах
     Ко мне является Катя Мума
     И с кем-то уходит нах.


     Она стегает его хлыстом,
     Член достает резиновый.
     А я в одиночестве холостом
     Мечтаю, как мы отомстим им.


     Я в лодку веревку и камень возьму,
     Как хрестоматийный Герасим,
     Не в силах смириться, что Катя Муму
     Досталась опять пидарасам.



   К эллинам


     Вот и у греков сорвало болт,
     Не выдержали нервы.
     И Евросоюз, чтоб не вышел дефолт,
     Сует им 110 млрд евро.


     А я помню, как лет двенадцать назад
     Цены на нефть упали.
     В России дефолт и конкретный ад,
     А нам ни хера не дали.


     Народ скупал мыло, спички и соль
     (Продукт, а не эту газету).
     А в сердце горела обида и боль,
     Что нас продала планета.


     Ведь мы, напрягая последний ресурс,
     Чтоб было всем хорошо им,
     Держали рубля завышенный курс,
     Чтоб экспорт наш был дешевым.


     И все же Россия стала с колен,
     Заняла достойное место в мире,
     Порешала кучу своих и чужих проблем
     И всех, кого надо, замочила в сортире.


     И вот уже нынешним жарким апрелем
     Промчались долгие годы.
     И что же мы налицо имеем —
     Опять двойные подходы.


     Угораздило, греки, вас оказаться
     В этой компании скверной.
     Колыбель европейской цивилизации,
     А связались с каким-то евро.


     На Платона, Гомера и Гесиода,
     На трехтысячелетие Эллады,
     На уровень жизни трудового народа
     Плевать они хотели, гады.


     Они не понимают ваших традиций,
     Долгих дискуссий в кафе или на Агоре,
     У них злобные от трудоголизма лица,
     Они ненавидят узу, солнце и море.


     Им свойственна протестантская этика,
     Они не уважают православную душу,
     Они заставят вас подниматься с рассветиком
     И пахать, как они пашут в своем Франкфурте скучном.


     Греки! Православные дети мои!
     Послушайте большого северного брата!
     Мы не меняли на евро наши рубли
     И живем сейчас чрезвычайно пиздато.


     Греки, не слушайте этих засранцев.
     У них свои грязные интересы.
     Не за это бились триста спартанцев
     И Еврипид сочинял свои пьесы.


     Побеждает лишь тот, кто на жертвы готов,
     Их глобализм все равно кончится крахом.
     Сожгите банк, побейте ментов.
     И возвращайтесь к родимым драхмам.


     Правда – она всегда победит.
     Это из ваших мифов известно.
     Ну а свой 110-миллиардный кредит
     Пусть засунут себе в одно место.


     У вас есть все, что для жизни надо.
     Гоните финансовую бюрократию
     И на отдельно взятом пространстве Эллады
     Стройте суверенную демократию!



   Поздняк метаться


     В Кузбассе на шахте «Распадской»
     Взорвался горючий метан,
     Бессмысленно было спасаться,
     Искать безопасный карман.


     В кошмаре подземных пожарищ,
     Где плавится сталь, словно воск,
     Сгорел мой любимый товарищ,
     С которым с рожденья я рос.


     Во рту пыли угольной горечь,
     Затихло биенье сердец,
     Себе закупил Абрамович
     Под Веной шикарный дворец.


     Он смотрит направо-налево,
     Ступив на роскошный балкон,
     Его от народного гнева
     Хранит толстомясый ОМОН.


     Он хочет на шахты китайцев
     Ввезти под защитой вояк,
     А нам, он считает, метаться
     Приходит на веки поздняк.


     Для них будет импорт рабсилы,
     Для нас – череда похорон,
     Но в недрах замолкшей России
     По-прежнему тлеет огонь.



   Резистенция бобров


     Выйдешь в широкое во поле,
     И не страшно ФСБ.
     Это не песня о Соколе,
     Это песнь о бобре.


     Песнь про зуб его острый,
     Про его плоский хвост.
     Тонут Краков и Вроцлав,
     Гробы несут на погост.


     Поляки, сыны свободы,
     Теряют твердь под ногами,
     Их заливают воды,
     Вызванные бобрами.


     Пугали ученые олухи
     Свиным гриппом, коровьим бешенством.
     Вам, господа футурологи,
     Пора на осинах вешаться.


     Пока мы глотали виски
     И требовали икры,
     Мир наш консьюмеристский
     Подгрызали бобры.


     Ждали всемирный кризис,
     А произошел сюрприз —
     Бобр из хатки вдруг вылез
     И плотину прогрыз.


     Шляхтичи жили сладко,
     Задавали пиры.
     Воротники и шапки
     Припомнили им бобры.


     Стало теперь не до смеха
     Ясновельможным панам,
     Что щеголяли мехом
     По дорогим ресторанам.


     Воды речные смыли
     Прежний гонор с панов,
     И они обвинили
     В наводнении грызунов.


     Воды бескрайней Вислы
     В хлипкие дамбы бьются,
     Вот вам за серебристость,
     Вот вам за темнобрюхость.


     В недрах дамб уже вакуум,
     Им не сдержать прибой.
     И только трубач над Краковом
     Возносится с трубой.


     Над окончательными итогами
     Второй мировой войны,
     Над костелами и синагогами
     Навис мутный вал волны.


     И для нашей номенклатуры
     Есть серьезный резон
     Вспомнить бобровые шкуры
     На круглых плечах их жен.


     А ты, российский оппозиционер,
     Скромен будь и суров,
     Не с Че Гевары бери пример,
     А с братских польских бобров.


     Ты в небесах не пари орлом
     Белым польским и русским двуглавым,
     А вгрызайся упорным и скрытным бобром
     Для победы, а не для славы!



   Он вернулся в свой город, знакомый до слез…


     Когда встречается лидер нации
     С так называемым мозгом нации,
     Возможны всякие провокации
     И неприятные ситуации.


     Помню, в школе мы изучали
     Тему «Пушкин и царь».
     А нынче над чашкой чая
     Куражится всякая тварь.


     Казалось – чего тебе надо еще?
     Посадили с премьер-министром.
     Правильно называл их Хрущев —
     Педерасты и абстракцисты.


     Приличные люди про бродячих собачек,
     Про тигров и проблему грудного молока,
     Но это совершенно ничего не значит
     Для музыканта Юры Шевчука.


     И ведь звонили, предупреждали
     Базар фильтровать гнилой,
     И Путин срезал в самом начале —
     А ты, вообще, кто такой?


     Другие с премьером про экспорт бананов,
     Про участь старых артистов несчастных,
     А этот знай про ментов поганых
     И будут ли пиздить «Марш несогласных».


     А не маршируйте у детской больницы,
     Не мешайте людям ездить на дачу и с дачи,
     И не будет проблем с милицией,
     И никто вас не будет херачить.


     Как же вы заебали вашей свободой.
     Короче, всем стало чрезвычайно неловко,
     Выпили за все хорошее минеральную воду
     И пошли смотреть театральную постановку.



   Подражание Д.А. Пригову-5


     Я снова юный пионер,
     Мне хочется сойти с ума,
     Когда стоит милицанер —
     У ног огромные дома.


     Он грозен, словно Эверест,
     И, словно Вертикаль, высок,
     И копошащийся протест
     Не достает ему до ног.


     Благополучий наших страж,
     Для жителей почти не страшный,
     Он не допустит «Русский марш»
     И злобных несогласных марши.


     Пусть недовольны неудачники,
     А что им нравится на свете?
     Ему спасибо скажут дачники,
     Вручат цветы больные дети.


     Пока стоит боец милиции
     На страже интересов нации,
     В страну приходят инвестиции,
     И происходят инновации.


     Ведь им добро вознаграждается,
     И им карается порок,
     Им Маяковский восхищается —
     Милицанер его сберег.


     Не знает корысти и страха,
     Вручив стране свою судьбу,
     Что вдруг его пристрелят на хуй —
     Не умещается в мозгу.


     Вдруг не стоит он, а лежит,
     Как будто яблок на снегу,
     Направо меч, налево щит,
     Пускай «Кто может, тот вместит»,
     Я не могу.


     Ведь это же не мент лежит,
     А мирозданье.



   Петербургский фаллоцентризм


     Над балтийской Пальмирой —
     Аж видать за версту —
     Член восстал эрегированный
     На Литейном мосту.


     Над прославленным городом,
     Над свинцовой Невой
     Встал сурово и гордо
     Хуй мужской, половой.


     Не пришел сюда Бродский
     Умирать на погост,
     Фаллос длинный и толстый
     Поднялся во весь рост.


     Над землею бесплодной,
     Над бедою народной
     Белой птицей свободной
     Орган взмыл детородный.


     И хоть адресовались
     Авторы к ФСБ,
     Они вызвали зависть
     И во мне, и в тебе.


     Там, где белые ночи
     Ярче черного дня,
     Он ложиться не хочет.
     Вот бы так у меня!


     От всего его вида,
     Как он рвется в зенит,
     Ощутил я либидо,
     И пропал простатит.


     Я, как прежде, успешен,
     Мной довольна жена.
     Замечательный экшен!
     Слава группе «Война»!


     И спасибо «военным»,
     Так прославившим член,
     Что висел до колена,
     Но поднялся с колен!


     Петербург – город вольный,
     Город трудной судьбы.
     Здесь хуи, словно кони,
     По ночам – на дыбы!


     Этот хуй, он товарищ,
     Полон сил и огня.
     И его не взнуздаешь
     Как у Клодта коня.


     Крепок, как из железа.
     Он сверкает сквозь тьму,
     Только вот не обрезан ли?
     Я никак не пойму.



   Подвиг разведчиков


     Расправляют сутулые плечи
     Русских людей миллионы,
     И у нас еще есть разведчики,
     А не только у них шпионы.


     Не только бюджеты пилятся
     Да с Интернетом борются.
     Есть у нас свои Штирлицы
     И свои Банионисы.


     Не все еще проебали
     Наши спецслужбы, друг,
     Есть у нас свои Абели,
     Целых одиннадцать штук!


     Сидят в кабинетах лубянских
     Новые Пиночеты.
     Но, как Зоя Космодемьянская,
     Борется Анна Чепмен.


     Московские фээсбэшники получают дивиденды с «РосНефти»
     И живут себе кучеряво, а хули?
     А их коллеги ходят по краю смерти,
     Страшной смерти на электрическом стуле.


     Одни здесь снимают пенки,
     Строят здания карьер.
     Других пытают в застенке
     Кровавого ФБР.


     Одни здесь облагают налогами
     Деятелей честного бизнеса.
     Другие во вражьем логове
     Молодыми рискуют жизнями.


     Одни широко подставляют карман
     Для взяток в форме долларов и рублей.
     Другие окурки за борт бросают в океан
     И проклинают красоту островов и морей.


     Они не спиздят ни доллара, ни рубля,
     Они болеют не за «Челси», а за ЦСКА,
     Они пекут картошку в камине к 23 февраля
     И никогда не думают о мгновеньях свысока.


     Они скромны и даже застенчивы,
     Они чтут заветы отцов и дедов,
     И с представителями американской военщины
     Они пьют виски «За нашу победу!».


     Отреклась от героев Родина-мать,
     У ФСБ все из рук валится вон.
     Не насбивали пилотов Пауэрсов, чтобы их обменять.
     Не менять же их на сраный «камень-шпион».


     Их там усиленно перевербовывают,
     Угощают жевачкой, показывают картинки с сиськами
                                                                     и хуями.
     И тем, кто склонит перед вражиной голову,
     Обещают виллу на залитом нефтью пляже в Майами.


     Но крепок у наших разведчиков облик моральный.
     Они наплюют палачам в их наглые рожи.
     Их не соблазнит ни оральный секс, ни ональный.
     А Родина вспомнит, она поможет!


     Я не знаю, чем кончится эта трагедия,
     Я не в курсе сверхсекретных разборок,
     Но я верю, Данила Багров («Брат-2») к ним туда приедет,
     И американцам будет кирдык, а к нашим придет свобода.



   Накануне


     Что же за жизнь такая?
     Это не жизнь, а ад,
     С одной стороны разжигают,
     С другой стороны стучат.


     Который год уже длится
     Битва жандармов в рясах
     Супротив абстракцистов
     И пидарасов.


     Вечное возвращение, по Ницше, чисто
     Все повторяется опять и опять.
     Любят дразнить православных перформансисты,
     Православные любят на перформансистов стучать.


     Галерейщики оголтелые
     Выставляют порнуху,
     В ответ клерикалы шьют им дело
     И лепят чернуху.


     И граждане, оскорбленные в своих лучших чувствах,
     Пишут доносы родному начальству,
     Чтобы организаторов выставки «Запретное искусство»
     Надолго отправили на кичу чалиться.


     Поднявшие кисть на Бога
     Подлежат судебной расправе.
     Хорошо хоть ислам не трогали,
     Это не кроткое православие.


     И, хоть сами они по себе деятели культуры,
     Т. е. люди не от нашего мира,
     Они понимают, что лучше иметь дело с сотрудниками
                                     прокуратуры,
     Чем с гвардейцами Рамзана Кадырова.


     Идет в судах за процессом процесс.
     Все нервничают, как дети,
     А вот раньше было КПСС,
     Ебало и тех и этих.


     Давайте еще похихикаем,
     Давайте еще попиздим,
     Пока с колокольни Ивана Великого
     Не прокричит муэдзин.


     Настанет спокойствие и благодать,
     Когда вожди халифата
     И тех и других будут ебать,
     Как КПСС когда-то.


     Тогда мракобес и пидарас
     Под властный крик с минарета
     Послушно пойдут совершать намаз,
     Лицом обратясь к рассвету.



   Восток – дело тонкое


     Пришли из Франции свежие вести:
     Там запретили для баб
     Носить в общественном месте
     Паранджу и арабский некаб.


     Во славу светского государства
     Мусульманскую женщину-мать
     Можно тащить в участок
     И безжалостно штрафовать.


     Могут привести к возмущению
     Эти репрессивные меры,
     Лучше заниматься просвещением,
     Основываясь на наглядных примерах.


     Это довольно жестоко —
     Накануне Дня взятия Бастилии
     Насильно освобождать женщин Востока,
     А не как в кино «Белое солнце пустыни».


     А у нас этих фильмов столько
     Было, ей-ей не пизжу,
     Как женщина на Востоке
     Сжигала свою паранджу.


     Она с гражданским мужеством
     Свершала этот шаг,
     И замирал от ужаса
     Неразвитый кишлак.


     Ее отсталый муж бросал,
     Ее кляла свекровь,
     Зато ей юный комиссар
     Дарил свою любовь.


     Он ей про пятилетний план
     Подробно объяснял,
     Раскрыв пред ней, словно Коран,
     Пузатый «Капитал».


     Пока не протянул рассвет
     Свой луч из-за дувала,
     То, что ученье Маркса – свет,
     Она не забывала.


     И слушали кочевники
     От девушки доклад,
     В руках у ней учебники
     «Истмат» и «Диамат».


     Она хлопкоуборочный
     Ведет в полях комбайн.
     В нее, такая сволочь,
     Стреляет местный бай.


     Стрелял не по-джигитски он,
     Стрелял из-за угла.
     Его нарушить госзакон
     Подбил подлец мулла.


     Попал ей прямо в сердце он,
     Но не смертельна рана.
     И снова поле, Маркс, райком
     И выполненье плана.


     И вот уж строится канал
     В безводный их район.
     Декханин дружно ликовал,
     Махая кетменем.


     Идет в московский наркомат
     Она с подруг гурьбою.
     Украшен шелковый халат
     На ней звездой героя.


     Доставлен хлопка урожай
     На фабрики России.
     Какая на хуй паранджа,
     Когда дела такие?


     Короче, была и у нас пора,
     Когда женщин Востока освободили.
     Вот только сейчас часто думаешь: «А на хера?
     Может, лучше бы так в парандже и ходили?»



   Поэма жары


     Известный поэт Евг. Лесин
     Пишет в своем ЖЖ,
     Что водка в него не лезет
     По этой жаре уже.


     Для тех, кто понимает,
     Это опасный знак.
     Сохнет и погибает
     На наших нивах злак.


     Пишут эксперты модные,
     Что вследствие неурожая
     Пельмени и макароны
     Резко подорожают.


     Слышите, люди русские,
     В двери стучит беда!
     Это ж наша с вами закуска!
     Это ж наша с вами еда!


     Вот мент стоит с пистолетом
     Табельным в кобуре,
     А что у него в башке-то
     По такой-то жаре?


     На рыбных фермах, на Волге,
     Не выдержав жары,
     Гибнут многопудовые
     Бесценные осетры.


     Больше им не попасться
     На крючок к браконьеру,
     Больше не целоваться
     Им с российским премьером.


     Жар воспаленно-белый
     Злые сущности множит,
     Нас Лукашенко предал,
     И Янукович тоже.


     Сколько мы их ни кормили,
     Как волка из поговорки.
     В сторону Саакашвили
     Смотрят эти двустволки.


     У них демократии мало,
     У них исчезают люди!
     Все НТВ показало,
     А оно врать не будет!


     А у нас водка будет за триста,
     Что в своей развязной манере
     Санитар Онищенко высказал
     Пациентам на Селигере.


     Занимайтесь проектом «Сколково»,
     Нефтяные делите краники,
     Но не трогайте нашу водку вы,
     Пожалейте себя, начальники.


     Или память у вас короткая?
     Ведь недавно была пора:
     Замахнувшиеся на водку
     Лоханулись, как фраера.


     Это вам не модернизация
     И не прочее бла-бла-бла,
     Как же можно водки касаться,
     Если всюду такая жара?


     Ведь мы же гипербореи,
     Мы из чистого льда,
     И без водки по этой жаре
     Нам быстро придет пизда.


     Единственный наш союзник —
     Водка крепкая, белая.
     Она лучше, чем подгузник,
     Забирает жидкость из тела.


     Поэтому мы не потеем.
     А что хуево с утра,
     То в этой прискорбной теме
     Виновата жара.


     Выпью зло и невесело,
     Сяду и буду грезить,
     В меня, в отличие от Лесина,
     Водка пока еще лезет.



   Пикник журнала «Афиша» 31 июля 2010 года


     В то время, когда мальчиши-кибальчиши
     Подставляют дубинкам ОМОНа свои молодые фигуры,
     Развлекаются на пикнике журнала «Афиша»
     Модные деятели гламура.


     Резвятся себе в Коломенских рощах,
     Словно пейзане со старых французских картин,
     А в это время на Триумфальной площади
     Ломают кости членам «Движения 31».


     Бетонными блоками площадь уже перекрыта,
     Бьется толпа об ограждения,
     А тут попивают коктейль «Мохито»
     И продолжают свои наслаждения.


     Там люди выходят на площадь, чтоб защитить свободу,
     И злые менты бьют ногами по яйцам их,
     А здесь заказывают себе ананасную воду
     Колумнисты журналов глянцевых.


     А в это время тянется огненная полоса
     От Нижнего Новгорода до Рязани
     (Интересно, зачем вырубают и жгут леса?
     Чтобы гражданам не было, где партизанить?).


     Пока страна полыхает пожарами,
     Хозяева дискурса и пидарасы
     Торгуют модными аксессуарами
     И проводят кулинарные мастер-классы.


     Они ни во что святое не верят,
     Им чужды наши национальные интересы,
     Им насрать на чудовищную инсталляцию на Селигере
     И на судьбу защитников Химкинского леса.


     Вот лицо нашей желтой продажной прессы,
     Ей бы только спрятаться от Русской земли,
     От Триумфальной площади, от Химкинского леса,
     Да подальше спрятаться, чтобы не замели.


     Говорят, если ты не занимаешься политикой,
     То политика займется тобой.
     Берегитесь, ресторанные критики
     И аналитики по теме голубой.


     Я, поэт, бросаю вам в лицо свое «Нате!»,
     Чтобы вы задумались, чтобы вы услышали,
     Вы же натуральные социал-предатели,
     Пафосно тусующиеся на пикнике «Афиши».


     Доктор, выпишите мне нейролептики,
     Мне страшно за будущее страны,
     Когда ходят вокруг только циники и скептики
     И ни хуя не посрамлены.



   Письма о рынде


     Свергли большевистский режим, да?
     Захотели жить, как немцы живут?
     В результате – спизженна рында
     И засыпан пожарный пруд.


     Провели в деревне модернизацию,
     Вместо рынды поставили телефон,
     Но как скажет Путин: «Юра, это провокация!»
     Он оказался не подключен.


     До пенсии все равно не дожить,
     Пожарной машины нету,
     И если вспыхнет село, то его тушить
     Придется тогда пионерским методом.


     Требует рынду вернуть ему,
     Выкопать пруд, отменить налоги
     В своем послании Владимиру Путину
     Один безымянный блогер.


     Но Путина не возьмешь на испуг,
     Он поумней любой синагоги,
     Его не срезал Юра Шевчук,
     Не срежет и безымянный блогер.


     Вместе с несчастными москвичами
     Вдыхая отравленный дымом воздух,
     Путин блогеру отвечает
     Вдумчиво, взвешенно и серьезно.


     Отзывается о нем как о талантливом литераторе,
     Призывает таланта не зарывать,
     Советует съездить на остров Капри
     И написать что-то типа романа «Мать».


     И если не подключили телефон провокаторы (инноваторы),
     То, разделяя боль и тревоги его,
     Отвечает Путин неизвестному блогеру,
     Рынду он получит у губернатора.


     P.S.
     Да хуй с ней, с рындой, дело не в рынде,
     Дело гораздо хуже
     Как говорил В.С. Черномырдин:
     «Вечно у нас в России стоит (висит) не то, что нужно».


     Никакой причины не видно
     Для того, чтоб так волноваться.
     Ну скажи, зачем тебе рында?
     Ты что, боцман, лоцман и Кацман?


     Вместо рынды возьми кусок ржавого рельса,
     Привяжи на дуб над рекой
     И с разбегу башкой об него побейся,
     Постучи с разбега башкой.



   Август 2010


     Средь ясного дня за окошком темно,
     Не светят кремлевские звезды.
     И воздух в столице такое ж говно,
     Как тексты в журнале «Воздух».


     Сегодня я в Интернете прочту
     Про пылающий лес,
     Про птиц, умирающих на лету
     И падающих с небес.


     О том, что пшеницы, овса и ржи
     Сгорел на корню урожай
     И вымерли от жары все ежи
     До одного ежа.


     И что по внешней обочине МКАД,
     Пока не взойдет луна,
     Мертвые с косами в ряд стоят
     И тишина.


     И среди трупов ежей и синиц
     Сквозь желтоватый чад
     Плывут пятна в маски закутанных лиц,
     Вдыхая легкими яд.


     Химический кашель и кожный зуд,
     Сплошной санитарный барак.
     Кого не хватит сегодня инсульт,
     Того сожрет завтра рак.


     Молились, молились, а дождь не пошел.
     Как видно, слаба наша вера.
     И нету в Москве, как мечтал Макашов,
     Ни мэров, ни пэров, ни херов…



   Песня про румынского шпиона для Вертинского или О’Шеннона на слова Северянина или О’Шеннона


     Румынский шпион
     Идет в ресторан.
     Весь в смокинге он
     И так элеган.


     В петлице его
     Алеет бутон.
     Румынский шпион,
     Ах, румынский шпион.


     Берет он бульон
     И Дом Перильон,
     Безумье мое,
     Румынский шпион.


     В прическе пробор
     У него, как струна,
     Столовый прибор
     И бутылка вина.


     В массивах оправ
     Его перстни горят,
     Мой Дракула граф,
     Мой гений Карпат.


     И я майским днем
     Вспоминая о нем,
     Пылаю огнем
     Под французским бельем.


     Пока в его рту
     Исчезает бульон,
     Лежит на счету
     У него миллион.


     Пусть выпил как надо,
     Но вовсе не пьян.
     О мой Элиаде!
     О мой Чоран!


     Морской офицер
     Получает приказ:
     «Дредноуты, сэр,
     Выдвигаются с баз».


     Пусть устрицы ест он
     И ест ананас,
     Ему все известно
     Про секретный приказ.


     Слегка поправляю
     Китайский шиньон.
     Скажи, как сладка я,
     Румынский шпион.


     Сверкать в его блеске
     Я век не устану,
     О мой Ионеско!
     О мой Кодряну!


     Изысканно мил
     Мой румынский шпион.
     Ни разу не пил
     Он одеколон.


     Горит, как звезда,
     Он на светском приеме.
     И будет пизда
     Ему в нашем районе.


     Но выпал он, милый,
     В район из гнезда.
     Ему наступила
     Реально пизда.



   22 августа – День Государственного флага Российской Федерации


     Сажусь за стол, поэт, отбросив лень,
     И слезы капают на серую бумагу,
     Поскольку наступил печальный день
     России Государственного флага.


     Не рвать рубах и не вставать с колен,
     Не кланяться толпе на месте Лобном,
     Но нам за этот странный праздник всем,
     Буквально всем ужасно неудобно.


     И тот, кто в результате получил
     Богатство или власть сверх всякой меры,
     Он в этот праздник в тряпочку молчит,
     Чтобы не вспомнить старт своей карьеры.


     Что взять с меня, который сир и мал,
     Кто в эти ночи сквозь дожди косые
     Последнее навеки потерял —
     Мечту о светлом будущем России?


     Я помню, как над башенкой с часами
     Взыграл национальный русский флаг
     И ликовал в толпе Шамиль Басаев.
     Нас отделял от счастья только шаг.


     О небеса, откройте мне секрет,
     Куда девались мужество и сила?
     Сейчас в стране евреев столько нет,
     Сколько тогда на площадь выходило.


     Еще чего-то значили слова,
     И сотни модных девок были рады
     Изображать собой Делакруа
     Бессмертную «Свободу на баррикадах».


     Мои друзья, с которыми к плечу
     Я там стоял, пропахнувший кострами,
     Спросить в печальный праздник я хочу,
     Как мы победу сразу же просрали?


     Сжирает печень вкрадчивый цирроз,
     Не пригодится пенсионный полис,
     Но мучает гамлетовский вопрос.
     За что боролись? Для кого боролись?


     Они плевать хотели на всех нас,
     Они нас всех ебали толстым хуем.
     Ликует мент, буржуй и пидарас,
     Чиновник тоже радостно ликует.


     Вокруг снуют сотрудники охраны.
     Узнать бы, блядь, чего они хранят.
     Болят к дождю суставы, травмы, раны.
     В Чечне введен реальный шариат.


     А нам осталось только вспоминать,
     Как на ветру трехцветный флаг полощет.
     Мы перестали нищим подавать
     И выходить на Пушкинскую площадь.


     На площади сейчас поет Шевчук,
     От всей души желаю им удачи.
     А мы с тобой давай напьемся, друг.
     Не жду, не верю, не зову, не плачу.



   Не отдадим родного хуя


     Последнее с кровью выдрали,
     И вот остались мы без.
     Отобрали свободные выборы,
     Отобрали Химкинский лес.


     И без выборов, и без леса
     Как-нибудь мы просуществуем,
     Но они в развитии процесса
     Дотянулись руками до хуя.


     Перероют всю Триумфальную,
     Не купить станет ночью водку,
     Эти вынесем испытания:
     Мы народ богоносный, кроткий.


     Но не Гитлер и не Мамай,
     Не Иван IV, не Сталин
     Не додумались, что давай
     Мы их всех без хуя оставим.


     Ох ты, Русь, невеста моя,
     Я гляжу на тебя, тоскуя,
     И так не было ни хуя,
     А теперь оставят без хуя.


     Посягнули на душу русскую,
     На святыню национальную.
     «Не несет смысловой нагрузки,
     Несет только эмоциональную».


     Знать – завидуют хую бабы,
     Как об этом писал Жак Лакан,
     В институте им. Виноградова
     РАН.


     Знаю, будет гореть в аду
     Академик Наталья Вавилова.
     Почему-то свою пизду
     Она вовсе не запретила.


     Тоже мне экспертный совет —
     Да откуда взялись эти судьи?
     У самих если хуя нет,
     Значит, пусть у других не будет?


     Наше счастье, беда, проблема —
     От головки и до яиц —
     А для них это просто «морфема»
     И «лексическая единица».
     Мы сейчас представляем едва ли,
     Сколько крови могло пролиться,
     Если б вовремя не употребляли
     Ту лексическую единицу.


     Слово «хуй» для них – паразит,
     Да они хоть раз его видели?
     Современные инквизиторы
     И языковеды-вредители.


     Обращаюсь я к президенту,
     Обращаюсь к премьер-министру,
     Вы поймите серьезность момента,
     Вы уймите ваших лингвистов.


     Прочь от хуя грязные руки,
     Или будет полный кирдык.
     Не кастрировать лженауке
     Наш Великий Русский Язык.



   Желание быть премьер-министром


     Если б был я примером,
     Занимался дзюдом,
     Я бы мог стать премьером,
     Ну а стал мудаком.


     Каждый лидер наш прежний
     Был на собственный лад.
     Леонид Ильич Брежнев
     Вечно делал доклад.


     До десятого пота,
     Окружен референтами,
     Борис Ельцин работал
     По ночам с документами.


     Каждый пел свои песни,
     Каждый рвался из жил,
     Но никто интересней,
     Чем В. Путин, не жил.


     Не сложилась карьера,
     Микро я организм.
     Но хочу я премьера
     Интересную жизнь.


     Не стучали б дубиной
     По башке мне менты,
     А рулил бы «Калиной»
     Я до самой Читы.


     Не дышал бы я газом,
     Не толкался с толпой,
     Красной краской не мазал
     Череп стриженый свой.


     И копытами, с горя
     По асфальту стуча,
     Не ходил в сторону моря,
     Где белеет причал.


     Я тушил бы пожары
     С неба, как демиург,
     Мне бы руку пожал бы
     Знаменитый хирург.


     Отдавая Россию
     На съеденье ментов,
     Я бы сам биопсию
     Брал у серых китов.


     Одним выстрелом метким
     Поразил бы я цель
     И стоял с арбалетом,
     Как Вильгельм на хуй Телль.


     Я бы был славный парень,
     Но с врагами суров.
     Сладко б в ейные хари
     Целовал осетров.


     Я б летел на «Калине»,
     Тормозил, где хочу,
     И не знал бы фамилий
     Ходорковский, Шевчук.


     Шли бы белые снеги,
     Как по нитке скользя,
     Собрались бы коллеги,
     Но не там, где нельзя.


     Олигархов в сторонку
     Равно бы удалил,
     Но зато пастушонку
     Я б часы подарил.


     Несогласных всех на фиг
     Я б легко посылал
     И нырял в батискафе
     В пресноводный Байкал.


     В истребителе реял
     Я бы выше всех птиц,
     В уссурийской тайге я
     Усыплял бы тигриц.


     С Берлускони и Блером
     Пил бы красное я.
     Я б хотел быть премьером,
     А живу как свинья.


     И распив в магазине,
     Я свой дом не найду,
     Среди скрещенных линий
     На асфальт упаду.


     Я себя успокою,
     Телом землю нагрев,
     Прижимаясь щекою
     К равнодушной РФ.



   Защита Лужкова


     Из глубины души поднимается протест,
     И я не в силах сдержать поэтическое слово,
     Видя, как разворачивается наезд
     На Юрия Михайловича Лужкова.


     Он такой же, как ты и я, например,
     Работящий, простой человек из массы,
     А то, что жена у него миллиардер,
     Так она делает красивые тазики из пластмассы.


     И пока жена занята производством тазиков,
     А ей завидуют разные гады,
     Супруг защищает нас от пидаразиков,
     Не разрешая в Москве гей-парады.


     А вы заставьте своих супруг
     Освоить изготовление тазиков,
     И сами удивитесь, как быстро вдруг
     Пересядете на «Мерседесы» с «газиков».


     Он приобщал нас к благам цивилизации,
     Был дипломатом, строителем, пасечником,
     А его обзывают за это Кацем
     Всякие озлобленные неудачники.


     Они хотят остановить прогресс,
     Чтобы по Москве маршировали горластые пидарасы,
     Чтобы шумел сурово дремучий Химкинский лес,
     А не прямая, как стрела, автомобильная трасса.


     Он руководил сложнейшим городским организмом,
     Москва колосилась, как щедрая нива,
     Он боролся с гомосексуализмом, антисемитизмом
                                     и алкоголизмом
     И устраивал в Лужниках праздники пива.


     Он не оставлял всех нас своею заботой,
     Он воздвигал великолепные храмы,
     Давал пенсионерам всевозможные льготы.
     И украсил город наружной рекламой.


     Кто ж эту красоту осудит?
     Не отвести восхищенного глаза.
     Недаром в Москву съезжаются лучшие люди
     Из Средней Азии и с Кавказа.


     Он уберег нас от оранжевой революции,
     А ведь не было страшнее беды.
     А его обвиняют в какой-то несчастной коррупции
     И в каком-то жалком давлении на суды.


     Вызывает он реакцию истерическую,
     Что точечной застройкой центра ползучей
     Он уничтожает памятники исторические.
     А он на их месте строит новые, гораздо лучше.


     Стыдитесь, защитники городских развалюх
     И замусоренных подмосковных лесов,
     Любители порассуждать вслух
     О стоимости чужих наручных часов.


     Язык без костей, как гласит пословица,
     Уже до того доклеветались уроды,
     Что он на реставрацию великой скульптуры «Рабочий
                                                     и колхозница»
     Потратил больше, чем американцы на статую своей
                                                     лицемерной «Свободы».


     Да если бы жил я в полной разрухе,
     Если бы глотал только хлеб да воду.
     Я бы хлеб и воду отдал на скульптуру Мухиной
     И ни хера на их в кавычках «Свободу»!


     Все на Лужкова хотят повесить —
     Взятки и ментовской произвол,
     И что в страшное лето-2010
     Он спасал от отравления пчел.


     Повсюду пылали деревни и села
     В офисах не хватало кондиционеров,
     Но не они, а сраные пчелы
     Занимали вниманье московского мэра.


     А что было, по-вашему, делать надо?
     Москвичей, что ли, эвакуировать заодно?
     Да в москвичах больше, чем в пчелах, яда,
     Но пчелы вырабатывают мед, а москвичи лишь одно говно.


     И уж совсем отдельная тема,
     Что ожидает Лужкова расплата
     За то, что пытался вбить клин в щель тандема,
     Или, напротив, дуумвирата.


     Что ж, если б я был дуумвиратом,
     Я бы тоже обиделся, блин,
     Если б какой-то ассенизатор
     Попытался вбить в меня клин.


     Но не пытался вбивать он клина!
     Он же не плотник, а все-таки мэр.
     Он исключительно умный мужчина,
     И жена у него миллиардер!


     Ю.М. Лужков ни в чем не виноват!
     Взывают москвичи в моем лице.
     Он нам построил ХХС и МКАД.
     Он взял Париж, он основал лицей.



   Цыганочка


     Спой ты песню мне, цыган,
     Спой, черноголовый мой,
     Как из Франции ажаны
     Отправляли вас домой.


     Оборвался звон гитары,
     Не горят костров огни,
     Уходил печальный табор
     Из района Бобиньи.


     Гнали вас по автобанам,
     А вокруг царил расизм.
     Не забыть вовек цыганам
     Лицемерья Саркози.


     Так и гнали, как баранов,
     Сквозь туннели и мосты
     Их французские ажаны,
     А по-нашему – менты.


     Шли, прося на хлеб и воду,
     Сгорбившись под тяжким грузом.
     Депортировать народы
     Так привычно для французов.


     Против этого демарша
     Выступила за цыган
     Только еврокомиссарша,
     Только Рединг Лилиан.


     Пой, гитара, с укоризной
     Про прохвоста Саркози.
     Он мультикультурализма
     Утопил мечты в грязи.


     Ближе им своя рубашка,
     Для них люди как трава.
     Ксенофобские замашки
     У французских буржуа.


     Их нисколько не волнует,
     Что в отсутствие цыган
     Эсмеральда не станцует
     У собора Нотр-Дам.


     Чистоту блюдя сортиров,
     Содержимое карманов,
     Отправляют в край вампиров
     Толпы буйные цыганов.


     Подрывают тем они
     Толерантности основы.
     Жомини да Жомини!
     А об водке – ни полслова!


     Прочь, проклятое унынье,
     Гряньте, струны золотые,
     На хер вам страна Румыния?
     Приезжайте к нам в Россию.


     Тут у нас такое поле,
     Тут у нас такие реки!
     Скачут здесь, как конь на воле,
     Русские всечеловеки.


     Всем на жительство есть виды.
     Нет у нас двойных стандартов.
     Принимаем мы езидов,
     Ассирийцев, курдов, татов.


     Мы в России гуманисты,
     Толерантность, наше знамя —
     Всевозможные меньшинства
     Неспроста ведь правят нами.


     Люди всех ориентаций
     Проживают дружно рядом
     Ну а жертвам депортаций
     Платим мы оброк изрядный.


     За столом у нас не лишний
     Да еще такой фартовый,
     Пой, гуляй, цыган парижский,
     Эй, ходи, черноголовый.


     У нас тоже есть проблемы,
     Скажем, ранен дед Хасан.
     Но уж он-то, несомненно,
     Был езид, а не цыган.


     И пускай мусью французский
     Пялится на свой канкан,
     Мы, сыны культуры русской,
     С детства влюблены в цыган.


     Я последнюю рубашку
     Сам отдам для вас, гонимых (вар. любимых),
     Вы ж у нас играли Яшку
     В фильме про Неуловимых.


     Вашу удаль, вашу волю,
     Ваши странствия без цели
     Пушкин, Лермонтов, Григорьев
     В хрестоматиях воспели.


     Приезжайте к нам, цыгане,
     Становитесь на постой.
     Ездил слушать вас по пьяни
     Наш великий Лев Толстой.


     Приезжайте без волненья,
     Не страшна нам грязь в сортирах.
     Мы писали сочинения
     «Образ пушкинской Земфиры».


     Там сворачивать палатки
     Вам велит какой-то хрен.
     А у нас на Ленинградке
     Есть для вас театр «Ромен».


     Ждет вас сцена, а не нары,
     Ждет вас слава, а не стыд.
     Соколовская гитара
     До сих пор в ушах звенит.



   Город Солнца (утопия)


     В перешитом пальтишке,
     Сторонясь пидарасов,
     Я по полю с ружьишком
     Шел, как будто Некрасов.


     Шел я с верной двустволкою
     Под Москвой в сентябре,
     Вдруг волшебный град Сколково
     Засиял на горе


     Новым Иерусалимом
     И небесным Нью-Йорком,
     Перед ним я голимым
     Ощутил себя орком.


     Величаво-уютный,
     Весь как будто хрустальный
     И притом абсолютно
     Экстерриториальный.


     Прямо райские кущи,
     Я б сказал сеттльмент,
     И туда не допущен
     Ни бандит и ни мент.


     Неплохой городишко
     Посредине России,
     По периметру вышки,
     А на них часовые.


     Он на нас, деградантов,
     Воззирал сверху вниз,
     Как сверкал из серванта
     В моем детстве сервиз.


     Там царят инновации,
     Технологии нано,
     А вокруг резервации,
     А вокруг бантустаны.


     Там сражаются с Кацами,
     Правят модернизацией.
     Здесь же люмпенизация
     И деквалификация.


     Интеллект отделился
     От нечесаной Рашки,
     Ах, зачем Солженицын
     Написал про шарашки?


     Там сейчас создается
     Колоссальная база.
     Выдает руководство
     Там ученым заказы.


     А вокруг ходят эти,
     Без айпедов, смартфонов
     Неумытые дети
     Мрачных спальных районов.


     Чтоб вовлечь в инновации,
     Надо грязную плоть
     Этих сонных мерзавцев
     Лет пятнадцать пороть.


     Стариною завещано,
     А не куцею конституцией,
     Им опричнина, нам же земщина,
     Разделение функций.


     Я в своей коротайке,
     Недостаточно поротый,
     Постоял, как Незнайка
     Перед Солнечным городом.


     И зачавкав по глине
     В направлении деревни,
     Я побрел по долине,
     Но отнюдь не по Кремниевой.


     Где заросшие мехом,
     Чуя мясо сырое,
     Одичавшие йеху
     Поджидают элоев.



   Тризна (политическая)


     Кто за водкой, кто за чайником
     Под нехитрые харчи
     Вспоминать градоначальника
     Соберутся москвичи.


     Вспомнят люди его пасеки,
     Его честные глаза,
     Его стройки, его праздники,
     И покатится слеза.


     Помянут автолюбители
     МКАД и Третье кольцо.
     Вспомнят храм Христа Спасителя,
     Его скромное лицо.


     Помянет интеллигенция
     Его добрые дела,
     Что при нем, как во Флоренции,
     Жизнь культурная цвела.


     В небеса вздымались статуи,
     Длилось пиршество искусств.
     Что имело результатами
     Услажденье наших чувств.


     Он доплачивал помногу
     Ветеранам за свой счет,
     Молодым была дорога,
     Старикам здесь был почет.


     Всевозможными диаспорами
     Мэр столичный был любим,
     Не делил людей по паспорту,
     А смотрел он в души им.


     Над Москвою флаги веяли,
     Был родным здесь каждый гость.
     Только отчего-то с геями
     У Лужкова не срослось.


     Позавидовали бесы
     Благолепию у нас
     И шакалам желтой прессы
     Отдали команду «Фас!».


     Ведра клеветы хулители
     Вылили на кепку мэра.
     Он предстал для телезрителей
     Чем-то вроде Люцифера.


     Говорил ведущий бойкий
     Вслух ужасные слова,
     Снес старинную застройку
     Наш московский голова.


     Что дошла в Москве коррупция
     До невиданных высот.
     Для хулителей презумпция
     Невиновности не в счет.


     В каждой пробке на столице
     Мэр, конечно, виноват.
     И посмел он покуситься
     Даже на дуумвират.


     Что чудовищными суммами
     Оперирует жена…
     Порешили люди умные:
     Наше дело – сторона.


     Били тысячи орудий,
     Шел неправый, скорый суд.
     И гляди, уже на блюде
     В кепке голову несут.



   Пейзаж после битвы


     Настойчиво думая о прогрессе,
     На пост ВРИО московского мэра
     Заступил Владимир Ресин,
     И в людях воскресла вера.


     Покуда мы сопли жевали,
     И все ждали – доколе,
     Он остановил строительство депозитария
     И отрешил Митволя!


     И уволил Рябинина он,
     Разрешил провести гей-пикет,
     И часы у него не за миллион,
     У него таких денег-то нет.


     Разбудил Москву чародей,
     Изменилась к лучшему доля.
     Разговор пошел меж людей —
     Воля! Вышла нам воля.


     Вспоминают время Двадцатого съезда,
     На людей просто посыпались подарки.
     Так, гляди, и Петра уберут с его места,
     И из Лондона вернется Чичваркин.


     И с московского телеканала
     За защиту Лужкова ужасного
     Руководство уже прогнало
     Караулова подобострастного.


     И Высшее руководство, конечно,
     Поддерживает линию ту —
     Показали на НТВэшниках
     Венедиктова, Латынину и меня, сироту.


     Над страной свежий ветер веет,
     Возвратился в медиасферу
     Соловьев с программой своей «Три еврея»,
     Или как ее там? «Поединок»? «К барьеру»?


     Снова возвратились к нам в гости
     Времена перестройки и гласности,
     Поднимаются темы острые,
     Ставятся вопросы опасные.


     Например, что в кремлевской горнице
     Губернаторов накормили червяками.
     Было последний раз это, помнится,
     В 1905 году с моряками.


     В фильме всех времен и народов С. Эйзенштейна
     Моряки червяков жрать не стали,
     Перевешали офицеров на кронштейнах
     И революционно восстали.


     Наша жизнь не похожа на киносъемку,
     А губернаторы на революционных моряков,
     И Кремль не похож на броненосец «Потемкин»,
     Но интересно, Шварценеггер тоже ел червяков?


     Он прилетел из Калифорнии братской,
     Где Голливуд и Силиконовая долина.
     Учить нас привлекать инвестиции в инновации,
     А сам в метро входить не умеет, дубина.


     Короче, событий разных приятных
     Много, как в 1988 году,
     Одно только беспокоит, ребята.
     Что это все кончится тем же, в пизду.



   Медведев и Черт


     Рок-н-ролл мертв, а они еще живы.
     А тут на излете такой момент,
     Предложил музыкантам попить с ним пива
     Нашей бескрайней страны президент.


     Русский рок всегда был не секс, а поллюция.
     Настоящих рокеров иностранных
     Президент пригласил бы белым ширнуться
     Или как минимум на марихуану.


     Но не все ж им лабать на корпоративах,
     Выполняя заказы нетрезвых клиентов.
     Можно попить иногда и пива
     С нашей бескрайней страны президентом.


     А завтра снова ломящиеся столы,
     Пьяные поцелуи, заблеванный сортир,
     «По просьбе нашего друга, бизнесмена из Махачкалы,
     Песня «Не стоит прогибаться под изменчивый мир».


     Куда приятней чокнуться в тосте
     С президентом, поклонником музыкальных талантов.
     Тем более что он сам набился к ним в гости,
     По выражению одного из музыкантов.


     Рок-н-ролл умер, но рокеры живы пока.
     Президент продемонстрировал демократизм,
     Не позвали, естественно, Юру Шевчука,
     Которому «свойственен подростковый нонконформизм».


     Ах, как стремительно время течет.
     Где моя юность, прыщи, онанизм?
     И уже БГ, Макаревичу и кому-то по прозвищу Черт
     Свойственен старческий конформизм.


     Короче, были довольно узкие
     Рамки встречи в кафе с президентом Медведевым.
     Дабы из царившего там духа музыки
     Не родилось, не дай бог, какой-то трагедии.


     А вообще-то хватит шипеть мне ревниво
     На красивую жизнь, лузеру и уроду.
     В любом случае лучше попить с президентом пива,
     Чем с премьером чай и минеральную воду.


     Глядя на поседевших кумиров своих,
     Взгрустнул, что осталось их наперечет.
     Зато придумал, как назвать этот стих,
     Назову его «Медведев и Черт».



   Песня о Собянине


     Родился Собянин в Сибири,
     Где водится птица и зверь,
     И ветры холодные выли,
     Качая его колыбель.


     На сопках там золото рыли,
     В болотах качали бензин,
     Слагали там сказки и были,
     И вал шевелил Баргузин.


     Родился в таежном селе Няксимволь,
     По правую руку Урала.
     Короче, он вам ни какой-то Митволь,
     И жизнь его не баловала.


     А дальше в сибирском селе Когалым,
     Где жили лишь ханты и манси,
     Собянин совсем пареньком молодым
     Крепил вертикаль нашей власти.


     Покуда я горькую водку глотал,
     Ленясь приподнять свою жопу,
     Собянин стремительно приобретал
     Большой управленческий опыт.


     В дальнейшем была у него высока
     Серьезная должность в Сов. Феде,
     А это покруче, чем средь сосняка
     С рогатиной лезть на медведя.


     Затем он возглавил собою Тюмень,
     Энергоносителей край.
     А ими лишь распорядиться сумей —
     В России построим мы рай.


     Под властью его процветает Тюмень
     Не хуже далекой Европы,
     А он продолжал накоплять каждый день
     Большой управленческий опыт.


     В дальнейшем он взял на себя Аппарат
     Всех дел президента страны,
     Министры к нему в длинный строились ряд,
     Проблемы их были важны.


     Вникал он в суть каждого дела,
     Тянул ариаднину нить,
     Решая, о чем смысл имело
     Владыке страны доложить.


     В Кремле под ковром лишь бульдоги рычат,
     Собянин не ведал там страха,
     В тайге он зверей пострашнее встречал,
     И рысь встречал, и росомаху.


     И вот дорогая столица
     Пред ним трепеща возлегла,
     Как в брачном убранстве девица,
     Раскинув свои купола.


     А кто же красавицу оплодотворит,
     Избавит от взяток и пробок?
     Не бледный и нежный цветок-московит,
     Который задумчив и робок.


     В надежных ладонях у сибиряка
     Воскреснет столица страны,
     Но годы ближайшие, наверняка
     Они будут тоже трудны.


     Назрело принятье решительных мер
     По пробкам и по социалке,
     И ежели кто у нас коррупционер,
     Пора по рукам ему палкой.


     Но есть и такие, кто думают, что
     Их митинги им разрешат.
     Но им никогда не позволит никто
     На дачу нам ездить мешать.



   Ноябрьские праздники 2010 года


     Сижу, строчу стихотворенье
     Ко Дню согласья и единства,
     А за окном то избиенье,
     То многолюдное убийство.


     На кадрах съемки полутемных
     Примет не видно супостатов.
     План «Перехват», опять введенный,
     Не дал реальных результатов.


     Стоят расстрелянные «ВАЗы»,
     Толпится без толку охрана.
     Похожи новости с Кавказа
     На новости из Пакистана.


     Да что там горные окраины,
     И в Белокаменной столице
     У нас царит чрезвычайное
     Национальное единство.


     Министр и губернатор с мэром
     Были взяты под подозренье,
     А тут седьмого праздник херов
     Какого-то нацпримиренья.


     По заявленьям руководства,
     Дела отныне «под контролем».
     Понахватались у пиндосов
     Подобных выражений, что ли?


     Народ, конечно, веселится,
     Напитки потребляет разные,
     Но даже славный День милиции
     Уж как-то неудобно праздновать.


     Как много в нашем государстве
     Событий страшных и ужасных
     И это только резонансных.
     А сколько их нерезонансных?


     Еще кого-то загасили,
     Кому-то прострелили ногу.
     Однообразные в России
     У нас известия, ей-богу.


     И в этом радостном контексте
     Убийств, разборок и судов
     Сидит и пишет манифесты
     Киномыслитель Михалков.


     Вокруг замоченный сортир,
     Он пишет текст про симфонию,
     Блажен, кто посетил сей мир
     В его минуты роковые.


     Я зажимаю нос от вони
     И прячусь глубоко в санузел.
     Какая в задницу симфония?
     Сплошной сумбур заместо музыки.


     Ноябрь. Тепла 15 градусов
     На градуснике у меня.
     Похоже, вы, друзья, доправились,
     В стране какая-то хуйня.



   Песня о Буте


     Во глубине тайландских руд
     Сидел на нарах Виктор Бут.
     Однако больше не сидит,
     Просрал его российский МИД.


     Мы обещали им мазут
     По демпинговой по цене,
     Чтоб босоногий Виктор Бут
     Мог бегать по родной стране.


     Они же в морду нам плюют,
     Доморощенные Джеймс Бонды,
     Чтоб только заточен был Бут
     В остроге с неграми обдолбанными.


     И вот в Америку везут
     Весь его крупный габарит,
     А он и вправду очень крут,
     И пусть твердят, что он бандит,
     Но лучше русским быть бандитом,
     Чем тайским быть гермафродитом.


     Как много в ихней жизни злого,
     Его не разведешь рукою.
     Про композитора Плетнева
     Они придумали такое…


     Но Виктор Бут, он будет с нами,
     Ему дадут звезду героя
     Над их продажными судами,
     Над пулеметами конвоя.


     Ведь человек, он главной частью
     Является у нас в системе,
     Ведь мы спасли же Анну Чапмен
     От гибели во вражьем плене.


     Всех встретит нас и проводит
     Моя Россия синеокая.
     И допьяна всех напоит
     Она березовым, блядь, соком.


     Зря подают жена и мать
     Ему безумные советы,
     Что надо все бы рассказать.
     Как раз не стоит делать это.


     Ведут его на поводке,
     Вокруг шумит базар-вокзал,
     Как в «Бриллиантовой руке»,
     Он просто слишком много знал.


     На свет родился в Душанбе,
     Жил в Эмиратах и Мапуту.
     Как не завидовать судьбе,
     Которая досталась Буту.


     Эмиры, партизаны храбрые.
     В руках ПЗРК «Игла».
     Жирафы, пальмы, баобабы,
     Жена французского посла.


     Отели, бляди, рестораны,
     Стрельба, бриллианты, миллионы.
     А тут живешь баран бараном.
     Советским лопнувшим гандоном.


     И ты совсем не Виктор Бут,
     А просто ты родился в Бутово.
     И все вокруг тебя ебут,
     Как сроду не ебали Бута.


     Не знаешь ничего такого,
     Живешь все жизнь раздет-разут.
     А кончишь все равно хуево,
     Хуевее, чем Виктор Бут.


     Но никогда российский МИД
     Твой скорбный путь не отследит
     И не возвысит гневных слов
     В твою защиту, Иванов.


     Покойница родная мать
     Мне в детстве говорила так:
     «Рожденный ползать, ты летать
     Будешь лишь с крыши на чердак».


     А я не верил ей, мудак…



   Хотят ли русские «Войны»?


     Ах, «Война»! Что ж вы сделали, подлые,
     Взяткоемкие, злые менты?
     Вы в тюрьму за колючую проволоку
     Заточили творцов Красоты.


     О прекрасное ноги вы вытерли,
     Утопили в сортире звезду,
     Кто же хуй нам воздвигнет над Питером?
     Кто засунет индейку в пизду?


     Их палитрами сделались площади,
     Им мосты заменили холсты.
     А теперь за Ахматовой в очередь
     Становись с передачей в Кресты.


     А на нарах в тюрьме спят по сменам,
     Вонь параш, духота, онанизм.
     Заплатили вы полную цену
     За отчаянный русский леттризм.


     Год подходит 2012-й,
     Кто же будет, ах ебаный стыд,
     За наследника дружно ебаться,
     Не менты же, у них не стоит.


     Пусть твердят, что границы нарушили,
     Перепутали текст и контекст.
     Всяких умников, люди, не слушайте,
     Это был радикальный артжест.


     Никогда себя не было жалко им,
     Я за этих ребят подпишусь,
     Кто по крышам скакал над мигалками
     Бронированных черных марусь.


     Среди полной инфляции лозунгов,
     Симуляций вставанья с колен,
     Возвратились к конкретности образов,
     Иногда член, он просто есть член.


     И пускай возмущаются бляди,
     Но картины прекраснее нет.
     Спящий мент в перевернутой «Ладе»
     Символ наших двухтысячных лет.


     Как мне нравится эта картина!
     Я ее к себе в офис хочу.
     Хорошо, что не «Лада-Калина»,
     Это было б уже чересчур.



   Бразильская песня А. О’Шеннону


     Четвертые сутки пылают фавелы,
     Штурмует трущобы бразильский спецназ.
     Держись, генералы песчаных карьеров,
     В осенней России мы сердцем за вас.


     Оставьте, дон Педро, пакетики с белым.
     Сегодня не время для поисков вен,
     Их танки подходят, возьми «парабеллум»,
     Ведь мы генералы, позорен нам плен.


     И вы, Габриель, не тянитесь к кашасе,
     Вам друг не поднимет навстречу стакан,
     Прошил его грудь ослепительный трассер,
     И дух через рану взлетел к облакам.


     А мы залезаем все выше на гору.
     Уже наступает последний парад.
     Враг занял фавелы Росинья и Моро,
     Лишь Вилла Крузейру есть наш Сталинград.


     И мы не сдадим своего Сталинграда,
     Пусть танки идут, расплываясь в жаре,
     Но девушки наши на наших баррикадах
     Стоят, как Свобода у Пуанкаре.


     Они уже близко, стреляем в упор им,
     По нам пулеметы безжалостно бьют.
     Нет, ты не Негоро, нет, ты не Негоро,
     Под черною маской тебя узнаю.


     Товарищ Умберто, мы все здесь погибнем,
     Подруга Мария, бинты приготовь.
     Приблизилось лето, и теплые ливни
     С дорожных покрытий сотрут нашу кровь.


     Здесь к Олимпиаде все будет в порядке,
     Лишь гриф озирает кострища фавел.
     Лети, мой товарищ, расскажешь мулатке,
     Как верного парня вели на расстрел.


     А где-то внизу голосят рестораны,
     Там хипстеры самбу танцуют под джаз,
     И гордо идет через Копакабану,
     Играя бедром, молодой пидарас.


     О Рио, мой Рио, ты город контрастов,
     Как скажет О. Бендер – все в белых штанах.
     Мы все здесь поляжем назло педерастам,
     И память о нас сохранится в веках.


     Ах, грязное дело, карателей дело,
     Их руки кровавы, продажен их суд.
     Сегодня они сожгли ваши фавелы,
     А завтра и нашу Капотню сожгут.


     В Москве же ведь тоже до черта контрастов,
     И я сокрушаюсь, слагая свой стих,
     О том, как страдают народные массы,
     Все те, кто в трущобах рожден городских.



   Литература и жизнь


     Президент огласил послание Совету Федерации,
     В нем остроту демографической проблемы отметил он.
     А «Русский Букер» присудили книге, предлагающей ебаться
     В афедрон.


     Это, как говорят в Одессе, две большие разницы,
     Две совершенно отдельные темы.
     Либо будут граждане ебаться в задницу,
     Либо решать демографическую проблему.


     Страна заслужила чемпионат мира по футболу,
     Будут строиться современные стадионы,
     Но кто будет на них играть, если внутрь противоположному
                                                     полу
     Мужские сперматозоиды будут проникать через афедроны?


     В этих случаях залеты ужасно редки.
     Те, кому такие сношения кажутся раем,
     Должны понять, что в афедроне нет яйцеклетки,
     И поэтому нация вымирает.


     Ты хоть сотри афедрон до крови
     Но в результате отсутствия в нем яйцеклетки
     Никогда не возникнет вершина любви,
     Это счастье великое – детки.


     То, что многие литераторы увлечены афедронами,
     Ни для кого уже не секрет.
     Государство на рождаемость тратит бюджет миллионами,
     А результата все нет!


     И не надо ждать разоблачений Викиликса,
     Не надо реагировать на доносы и стуки,
     Для того чтобы убедиться —
     Вредители проникли в жюри «Русского Букера».


     Я прозреваю сквозь сизую мглу
     Зловещий их офис, где вместо иконы
     Или Медведева с Путиным в красном углу
     В дубовых рамах висят афедроны.


     Такие писатели, граждане, у нас есть,
     В жюри Букеровской премии засевшие.
     Они девичью гордость и девичью честь
     Считают понятиями устаревшими.


     У нас суровый климат и отвратительная погода,
     Враги окружают Россию со всех сторон.
     В этом смысле геноцидом народа
     Является награждение книжки про афедрон.


     В человеческом теле столько отверстий,
     Оно открыто миру со всех сторон.
     Так почему лишь в одном сосредоточены месте
     Интересы людей, дающих бабки книжке про афедрон?


     Вот я много лет проживаю совместно с законной женой,
     Наш брак зарегистрирован в ЗАГСе Гагаринского района.
     Но мне не приходит в голову даже весной
     Ничего подобного насчет ее афедрона.


     Так что же это такое, товарищи?
     Книжка выйдет большим тиражом,
     И внимание молодежи от ртов и влагалищ
     Будет решительно перенаправлено в направлении жоп.


     Пора применить строгость наших законов
     Против продажных, растленных писак,
     Кому эти самые афедроны
     Затмили солнце и небеса.


     Нет, не об этом книги должны награждаться,
     А о том, как пленительны подмосковные ночи,
     О разворачивающейся модернизации
     И о строительстве олимпийских объектов в Сочи.


     Мне стыдно за вас, коллеги по цеху.
     Президент сообщил в послании ежегодном,
     Что третьими детьми были Некрасов и Чехов.
     А у вас на уме одни афедроны.



   Еще раз про нежность

   Теперь, когда нежность над городом так ощутима…
 А. Родионов


     Мы, русские, очень нежные,
     Пальни по нам из травматики – мы и помрем.
     Чьи-то друзья придут на Манежную
     И устроят погром.


     Потому что конкретно по жизни
     Наши русские существа
     Чрезвычайно склонны к фашизму,
     Как давно установил центр «Сова».


     А лица кавказской национальности
     По строению своего организма,
     Напротив, склонны к интернациональности
     И антифашизму.


     Как увидит русский фашист кавказца,
     Сразу плетет вокруг него интриги.
     А если тот не поддается на провокации,
     Начинает кидать в него зиги.


     Это подло зигами кидаться,
     Можно попасть человеку в глаз.
     И тут, отложив свою толерантность,
     Кулаки сжимает Кавказ.


     Антифашисты фашистов всегда побеждали,
     Вот русский лежит с простреленной головой.
     С его стороны конфликт был национальный,
     С противоположной стороны – бытовой.


     И милиция тоже за антифашистов,
     Они вспомнят битву под Курской дугой,
     Поглядят на их смелые, честные лица
     И отпустят с почетом в горы, домой.


     Но пока еще обезврежены
     Далеко не все провокаторы,
     И волнуется площадь Манежная,
     И твердят «Погром» комментаторы.


     Вот они шагают, русские фашисты,
     Стройными рядами навстречу судьбе.
     Двоечники, троечники и хорошисты
     Из 10-го «А» и 9-го «Б».


     Ах, куда вы, пареньки, ах куда вы?
     Непонятно ж никому, пареньки,
     Кто удавы здесь, а кто волкодавы,
     Кто здесь кролики, а кто здесь волки.


     Никому вы не нужны здесь ни разу,
     Вы показываете вредный пример.
     То ли дело ваши братья с Кавказа,
     Голосующие сплошь за ЕР.


     И поэтому зовут вас фашисты,
     И любое ваше дело – погром,
     И поэтому встречают вас выстрелы
     И холодные клинки под ребром.


     И к тому же мы очень нежные,
     Мы подвластны резиновым пулям и острым ножам,
     По весне расцветают наши трупы-подснежники
     По большим затаившимся городам.


     И когда наши тела расцветут над свалками
     Теплым светло-розовым цветом,
     Мимо них пролетит кавалькада джипов с мигалками,
     Салютуя из золотых пистолетов.



   11.01.2011


     Кончаются праздники вроде.
     У всех свои развлечения —
     Одни из запоя выходят,
     Другие из заключения.


     Побледневшие и посиневшие,
     Один другого краше,
     Смотрит Россия сидевшая
     В глаза России бухавшей.


     Радуются хорошей погоде,
     Думают: «Слава Богу».
     А некоторые не выходят
     Ни из того, ни из другого.


     Алкоголики и герои —
     Два различные вида,
     Когда-нибудь из запоя,
     Наверно, и я не выйду.


     Очнувшись, каждые два часа
     Я буду глотать сто грамм,
     И буду слышать сквозь сон голоса
     Праздничных телепрограмм.


     И на залитом водкой столе
     Много темных январских дней
     Салат заветренный оливье
     Будет закуской моей.


     А под броней черепной коры
     Будет идти процесс,
     Я увижу ползущих на берег рыб,
     И птиц, падающих с небес.


     Меня преследовать будет мент,
     Судья творить произвол,
     Я тоже буду сидеть в тюрьме,
     Вернее сказать, в СИЗО.


     Затянется праздник мой, как срок,
     Запахнет спиртом из пор,
     Когда я выпью последний глоток,
     Добавит мне прокурор.


     И как я домой возвращусь назад,
     Когда меня, алкоголика,
     Помилует властный дуумвират
     В лицах кота и кролика.


     Давайте-ка мы нальем,
     Взглянем в родные лица,
     Пожеванные, как узелок с бельем
     У выписавшегося из больницы.


     Давайте водки нальем полней,
     Провозглашая тост,
     Чтобы она пробрала до корней
     Отсутствующих волос.


     Мы поднимем тост из-под глыб,
     Как писал Солженицын,
     За здоровье выползших на берег рыб,
     И чтоб земля пухом птицам.


     За тех, кто здесь, и за тех, кто там,
     За тех, кто уже не придет,
     За независимый Южный Судан.
     За новый веселый год.



   Философская лирика Владимиру Тору


     Вот и в Россию эпоха пришла
     Равновесия нелицемерного,
     Националистов пакуют 11-го числа,
     Либералов – 31-го.


     Этот практический дуализм
     Имеет славный генезис,
     Вспомним диалектический материализм —
     Тезис и антитезис.


     Пора, россиянин, чтоб ты выбирал
     Сердцем горячим и чистым.
     Ты за кого? За либералов?
     Или за националистов?


     Пора решаться – Инь или Янь?
     Ормузд или Ариман?
     Скорее на чью-нибудь сторону встань
     И выходи на майдан.


     И из Кремля в последний момент
     Перед принятием мер
     Либералов ободрит сам президент,
     А националистов – премьер.


     И если за либералов ты,
     То тебя неизбежно
     На Триумфальной примут менты,
     А если нет, на Манежной.


     А дальше в вечной борьбе и грозе
     Осуществится синтез,
     Примет радостно КПЗ
     Либералов и националистов.


     С изумлением смотрят на этот контент
     Обычные граждане пьяненькие,
     Составляющие основной контингент,
     Заполняющий обезьянники.


     Происходит обмен мнениями,
     Функционируют университеты барачные.
     Так количественные изменения
     Переходят в злокачественные.


     Странные слова, достигшие слуха,
     Разлетятся в лагеря и колонии.
     Так происходит саморазвитие Абсолютного Духа
     И установление вселенской гармонии.


     Кругом торжествует учение Гегеля,
     И я призываю трудящихся срочно
     Не держать его книги заместо мебели,
     А конспектировать первоисточники!


     Короче, сажать – не пересажать.
     Лишь одна мысль будоражит сознание:
     Как бы в результате всего этого, блядь,
     Не произошло вдруг отрицание отрицания.



   К событиям в Тунисе


     Где расстилается древний Магриб,
     Есть государство Тунис.
     Там в городишке Сиди-Бузид
     Жил Мохаммед Буазиз.


     Бедный торговец, бывший студент,
     Духом он был высок.
     Когда обобрал его местный мент,
     Он сам себя поджег.


     Черным столбом поднимался ввысь
     Человечины смрадный дым,
     Но в результате восстал Тунис
     И сверг прогнивший режим.


     Рвут автоматные выстрелы
     Бархат южных ночей,
     Дружно братья-тунисцы
     Режут своих сволочей.


     Хочу вложить я в эту строфу
     Грозный разбойный свист —
     Борись, Борис! Вернее, тьфу,
     В смысле, борись, Тунис!


     Вы правнуки прадедов славных,
     Ваш предок был Ганнибал,
     Еще в сражении при Каннах
     Он Рим надменный ебал.


     Смотрят на вас из геенны
     Через разломы скал
     Божества Карфагена,
     Молох их и Ваал.


     Под разоренными лавками
     Кровь засыхает в пыли.
     Эх, напрасно тер лампу ты,
     Зин эль-Абидин Бен Али.


     Вызвал ты древний ужас,
     Расколотил кувшин,
     Вырвался с воем наружу
     Злобный магрибский джинн.


     Запирайте же вечером
     Крепче свои етажи,
     Вот уж живыми свечками
     Заполыхал Алжир.


     Но я, простой российский пиит,
     Могу сказать не по лжи,
     Не за Тунис мое сердце болит,
     И даже не за Алжир.


     У нас ведь тоже неправый суд,
     Полно коррупционеров,
     Но, слава богу, пока не жгут
     Себя оппозиционеры.



   Дресс-код


     Жизнь, бывает, такое
     Людям преподнесет.
     Выйдешь вдруг из запоя,
     А в России дресс-код.


     Ходят девушки милые,
     Скромный делая вид,
     Их никто не насилует,
     Ведь на них не стоит.


     Отец Всеволод Чаплин
     Хороводы ведет
     Рядом с Анною Чапмен,
     Приодетой в дресс-код.


     Скачут серые зайки,
     Славный выпал денек.
     Президент с балалайкой
     Скромно сел на пенек.


     Он сидит на опушке,
     Возрождает фольклор,
     Распевая частушки
     Про плывущий топор.


     Нам затем это нужно,
     И фольклор, и дресс-коды,
     Чтоб усилилась дружба
     Между разных народов.


     А вдали тьма кромешная
     Да казачий кордон.
     И дресс-код не прошедшие
     Волочкова с Гордон.


     Они, словно волчицы,
     На агнцев собрались
     Сквозь дресс-код просочиться
     И устроить стриптиз.


     Вам придется, подружки,
     Нарядиться в уродов,
     Чтоб усилилась дружба
     Между разных народов.


     Чтоб не мучила зависть,
     Кому не с кем ебаться.
     Чтобы не возбуждались
     Ни попы, ни кавказцы.


     И тогда у нас, значит,
     Будут сплошь хороводы
     Вместо свадеб собачьих
     И крысиных разводов.


     Будет дружба соседей
     Леса, поля и гор,
     Плюс, как скажет Медведев,
     Очень важен фольклор.


     P.S.
     Меня на торжество
     Не пустила дресс-кодина.
     Так узнал я, с чего
     Начинается Родина.



   Камень


     Обозревая раскаленный эфир,
     Где народные массы выражают свое возмущение,
     Метко кидаясь камнями на площади Тахрир,
     Я наткнулся на короткое сообщение.


     Плечи мои ссутулились,
     Стало на сердце гадко,
     В Москве на Баррикадной улице
     Закатают в асфальт брусчатку.


     Расширят улицу узкую,
     Потоком джипы польются.
     В асфальт закатают русскую
     Первую революцию.


     Здесь впервые в России
     Поднимались на баррикады,
     Здесь рабочие пули косили
     Преображенцев-гадов.


     Здесь жандармов пролетариат
     Встречал булыжников градом.
     «Верхи не могут, низы не хотят».
     (Это цитата-цикада.)


     Память об этом стирают нах,
     Ах, как гадко на сердце,
     Ведь прошло на политых кровью камнях
     Мое босоногое детство.


     Сегодня, когда заполыхал
     Весь Арабский Восток,
     Начальство решило убрать от греха
     Серой брусчатки кусок.


     Меж трех океанов встает халифат,
     Продажная власть виновата.
     «Верхи не могут, низы не хотят»,
     (Это цикада-цитата.)


     У гонителей демократии
     Заиграло очко,
     Вышла из правящей партии
     Танцовщица Волочкова.


     Будет власть реагировать
     На вызовы жестче и жестче,
     Придется заасфальтировать
     Им и Красную площадь.


     Выйдя на демонстрации
     Против существующего порядка,
     Чем будут люди кидаться,
     Если нету брусчатки?


     Снова покажут кукиш
     Трудящимся издалека,
     Асфальт – его не укусишь
     Без отбойного молотка.


     Граждане, защитимте свой интерес,
     Как наши прадеды в 1905-м,
     Хватит бороться за сраный Химкинский лес,
     Спасем брусчатку – оружие пролетариата!



   Рамки со звоном


     Нам бросают подлянки
     Раз по десять на дню,
     Прохожу я сквозь рамки
     И чуть слышно звеню.


     А когда-то, ребята,
     Был я молод и смел,
     Стопудовым набатом
     На всю рощу звенел.


     Был по жизни неистов,
     Презирая покой,
     Я звенел серебристым
     Бубенцом под дугой.


     Уходили вагоны,
     Подавая сигнал,
     И малиновым звоном
     Я их в путь провожал.


     И стрелков из охраны
     Провожал меня взгляд —
     Ни копейки в карманах,
     Только яйца звенят.


     Был быстрей горностая,
     Был хитрей, чем змея,
     И друзья Дар Валдая
     Называли меня.


     И по медиазонам,
     Где слагают стихи,
     Я прослыл мудозвоном
     С чьей-то легкой руки.


     И на дружеских пьянках,
     Выжрав первый пузырь,
     Не держал себя в рамках,
     А гулял во всю ширь.


     Не вернуть старикашке
     Тех безумных ночей,
     И звенит только пряжка,
     Только связка ключей.


     Всюду служба охраны
     Да тоска лагерей.
     Понаставили рамок
     По России моей.


     Не проникнет предатель,
     Не пройдет провокатор,
     Где металлоискатель,
     Газоанализатор.


     Помешать мы не в силе,
     Как над Волгою стон,
     Так стоит над Россией
     Этот рамочный звон.


     Черной шашкою в дамки,
     Как в князья из грязи,
     Прохожу я сквозь рамки,
     Словно пешка в ферзи.


     Напряженно и прямо,
     Типа хуя в пизду,
     Галереей из рамок
     Я по жизни иду.


     Террористов я трушу,
     Ну а все-таки, блядь,
     Нашу русскую душу
     В рамки им не загнать.


     Мне осталась, подранку,
     Неизбывная грусть,
     Скоро в черную рамку
     Я навеки впишусь.


     Мне напишут на бланке
     Месяц, год и число —
     Он ходил через рамки
     Но его не спасло…



   Февральские революции


     Всюду знамена вьются,
     Дожили мы, ребята,
     Началась революция
     По всему халифату.


     Огромная часть планеты
     К свету свободы рвется,
     Жаль, не увидит этого
     Лев Давидович Троцкий.


     Люди в огромном количестве
     Демонстрируют за свободу,
     Но сквозь явления эмпирические
     Просвечивают имманентные коды.


     Глядя на необычную
     Потных толп экзальтацию,
     Видим за этим типичную
     Сионистскую провокацию.


     Горшки разбивают не боги,
     А неоколониализм.
     Одни скажут – конспирология,
     Другие – структурализм.


     У ЦРУ и Израиля
     Есть и свои идеи,
     В пломбированном лайнере
     Привезли Барадея.


     Как это могло случиться?
     Хоть кричи караул.
     Офицеров-героев и принцев
     Хотят заменить на мулл.


     Вот Муамар Кадаффи
     Прожил всю жизнь в палатке,
     Теперь учиняет мафия
     Против него беспорядки.


     В бушующей интифаде
     Буксуют мирные танки.
     Все англичанка гадит,
     А пуще американка.


     Кто от супружеских клиторов
     Оторвал угнетенные классы?
     Кто посредством фейсбуков и твиттеров
     Возбуждал трудящихся массы?


     Мы дети крестьян и рабочих,
     Нам не надо ходить на их чат,
     Мы видим знакомый почерк,
     Мы знаем, чьи уши торчат.


     Мы помним, как на Майдане
     Они вырывали руль.
     Им надо горящих зданий,
     Им надо кричащих бурь.


     В РФ не меньше коррупция,
     И тандем несменяемый,
     Но от нас они не добьются,
     Поскольку мы все про них знаем.


     Пусть восстают непокорные
     Североафриканцы,
     Их все равно прокормят
     Французы и американцы.


     Вокруг нас снега да льдины,
     Пустоши да овраги,
     Недаром они – бедуины,
     Ну а мы – бедолаги.


     Трудно жить не на юге,
     Климат здесь холоднее,
     Поэтому наши ворюги
     Нам гораздо милее.


     Вроде бы и не принцы,
     Вроде и не герои,
     Ну а все-таки в принципе
     Что-то свое, родное.


     Мы, русские люди кроткие,
     Привыкли терпеть унижения.
     Вот зря только против водки
     Власть делает телодвижения.



   Поиски мостовой под пляжем
   (рифмованные новости)


     Великий русский поэт А. Блок,
     Проснувшись в нумерах у очередной своей Мани,
     Услышал газетчика голосок:
     «Затонул суперлайнер «Титаник»!»


     Поэт, мечтавший быть партизаном,
     Написал в дневнике, опрокинув стакан:
     «Гибель «Титаника» порадовала несказанно.
     Еще есть океан».


     С тех пор прошло почти ровно 100 лет,
     Появились айпод и смартфон,
     И стало казаться, что океана нет,
     А тут вдруг вот он.


     Чего только в мире не стряслось,
     Пока в честь 8 Марта пил я —
     Земля налетела на небесную ось,
     А в Японии пробудился Годзилла.


     В воспаленных глазах двоится солнце,
     Уплыть бы отсюда, да кончились шлюпки.


     А ведь среди нас как раз японцы
     Лучше всех понимали, как все здесь хрупко.


     Сказал я своей удивленной бабе,
     Писатель – пророк, без всякой иронии.
     Все это предсказал еще Кобо Абе
     В своем романе «Гибель Японии».


     Мы пережили в Москве это лето,
     Мы пережили дождь ледяной,
     Но если это все-таки конец света,
     То ты посиди пока рядом со мной.


     Тем более все равно некуда деваться,
     От конца света не спрячешься под диваном.
     Мир Божий давится нашей цивилизацией,
     Как начинающий алкоголик «Агдамом».


     Вперилась зачарованная аудитория
     В жидкокристаллические экраны,
     Где, опровергая конец истории,
     Взрывается АЭС «Фукуяма».


     Давай поговорим о Блоке,
     Давай досмотрим программу «Вести».
     Что бы написал Блок в своем блоге,
     Если б проснулся он с нами вместе


     И увидел гигантскую пробоину в борту
     Главной наномастерской современного мира?


     Пожалел бы суда, перевернутые в порту,
     Или порадовался, что теперь им не до Кунашира?


     Дальше в Ливии отвращение и страх.
     Здесь где-то сгинул фельдмаршал Роммель.
     А нынче Каддафи в тех же песках
     Панарабскую революцию хоронит.


     Хоронит ее под печальный звон
     Церквей францисканских и доминиканских,
     Хоронит ее под слезный стон
     Английский, французский и американский.


     Но, похоже, лидер ливийской революции
     Эту вашу революцию порвет, как тузик,
     Несмотря ни на какие резолюции
     В ООН и Евросоюзе.


     Телеоператоры с трудом сгоняют массовку,
     В глазах у восставших другие мысли.
     Они по приказу корреспондентов вскидывают винтовки.
     Видно, что им платят за каждый выстрел.


     Бродят люди с гранатометами, похожими на муляж,
     Время от времени шмаляя то в одну сторону, то в другую.
     В 68-м искали под мостовой пляж,
     Эти, кажется, ищут под пляжем мостовую.


     Короче, очень грустные новости.
     Одно лишь исключение из правила —
     Явка на выборах в Калининградской области
     41,48 % составила.



   Еще раз не про любовь


     Хотел написать о любви я,
     О вселенской гармонии,
     А в новостях все Ливия
     Да Япония.


     Объяли Японию воды
     До души.
     Где же теперь мы купим айподы,
     Суши, сашими?


     Там под горами зелеными,
     Где сакура в цвету,
     Над реакторами раскаленными
     Распыляют борную кислоту.


     В юности был я горяч, как гром,
     Помню, служил в солдатах.
     Там нас охлаждали не бором, а бромом,
     Наконец пришли результаты.


     Летит там цезий или полоний
     В давящийся небосвод,
     Но за Японию я спокоен,
     А за Ливию наоборот.


     Где над горящими пальмами
     Истребители кружат
     И мужчины брутальные
     Машут разным оружием,


     Клеймят своих оппонентов позором,
     Корчат зверские рожи.
     Может, опрыскать их бором (бромом),
     Вдруг поможет?


     Но не безвредные седативные,
     Успокаивающие лекарства,
     А «Томагавки» реактивные
     Сыплют на Ливию империалистические государства.


     Как тут было цели не поразить
     И не начать бомбить за свободу,
     Если Каддафи-сын клоуном назвал Саркози
     И денег на выборы дал нищеброду?


     И у нас это может произойти,
     Мировому сообществу придется нас разнимать.
     Уже против письма 55-ти
     Написали другое письмо 45.


     С этого все и начинается,
     Сначала в письмах ругаются матом,
     Потом на площади самосжигаются,
     Потом прилетает авиация НАТО.


     А эти как начнут бомбометание,
     Имея на то ООНа санкции,
     Не остановятся, пока ценности либеральные
     В бескрайней России не воцарятся.


     Чтобы этого не произошло,
     И нас в демократию не вбомбили по самые яйца,
     Мы должны сеять вокруг добро,
     А не эпистолярным творчеством заниматься.


     Мы живем в окружении врагов,
     Тыщу лет живем, а не десять, не двадцать.
     Хорошо хоть нету у нас мудаков
     На главной площади самосжигаться.


     Яснее, товарищ, сказать не могу,
     Пока ты читаешь эти строчки простые,
     Рифмуются в чьем-то воспаленном мозгу
     Слова Россия – Джамахерия.


     В данном тексте использованы риторические фигуры,
     Различные синекдохи и коннотации,
     Надеюсь, что в прокуратуре
     Не будет повода им заинтересоваться.



   День поэзии
   Посвящается прошедшему дню поэзии по версии ЮНЕСКО


     Я всю жизнь мечтал быть поэтом,
     Иметь голос сильный и редкий,
     И ломиться к столам на фуршетах,
     Сметая с них тарталетки,


     Торопливо глотать халявную водку.
     Поэзия ведь вся езда в незнаемое.
     Писать тексты длинные и короткие,
     Но одинаково никогда и никем не читаемые.


     Посещать международные фестивали,
     Восседать, надув щеки, в президиуме.
     Это же насрать, читали тебя или не читали,
     Главное, чтобы тебя в поэты выдвинули.


     Вокруг тусовались бы депутаты,
     Те, которые в культурной теме,
     И Орфеем чтобы цитаты-цикады
     Пели в каждом моем катрене.


     Бил бы в рынду, как на пожаре,
     Создавал бы художественный вымысел,
     Смыслы разные умножал бы
     Безо всякой необходимости.


     Чтобы печатали меня толстые журналы
     И публиковали статьи обо мне.
     Увеличивалось бы количество символического капитала,
     А вдали маячили бы премии, не символические вполне.


     Я вносил бы свой вклад, однако,
     В развитие самовитого русского слова.
     И меня бы включили в список профессора Бака
     И удостоили беседы у критика Костюкова.


     Ни к чему моих чувств первоцветье.
     Вою я, словно дикий зверь.
     Как когда-то Незнайке Цветик,
     Указали мне поэты на дверь.


     Мой язык грешный на хуй вырвали,
     Оболгали, как Пастернака,
     Не включили меня в список Шиндлера,
     То есть, тьфу, профессора Бака.


     Несмотря на наличие лая
     Вокруг скорбной моей фигуры,
     И меня никто не читает,
     Кроме следователей прокуратуры.


     Жизнь прошла, словно страшный сон,
     Со слезами грущу об этом.
     Я такой же, как ты и он,
     Я бы тоже мог стать поэтом.


     Я ведь той же проклятой масти.
     Зря меня обложили со всех сторон,
     Я такой же, только еще несчастней,
     Не пишу верлибров и не даю в афедрон.



   Новости недели


     Вот такие дела,
     Весеннее небо в тучах,
     А в Москве умерла
     Актриса Людмила Гурченко.


     В стране с официальным отсутствием секса
     Трудно быть секс-звездой, да еще такой яркой,
     Но за печальное рукоблудие моего детства
     Я Вам навсегда благодарен, Людмила Марковна.


     В Ливии, охваченной миротворческим угаром,
     Разбомбили колонну союзных инсургентов.
     В Ингушетии ликвидировали Доку Умарова
     Как минимум на 75 %.


     Зато остальные 25 % Доку Умарова
     Привезли в столицу на генетическую экспертизу.
     Мы существуем в чем-то вроде кошмара,
     Все к этому привыкли, и сверху и снизу.


     В Ливии, чтобы демократию установить,
     Свергнуть диктатора-кровопийцу,
     Надо плохих ливийцев убить,
     Оставить только хороших ливийцев.


     Вот настала весна, прилетели грачи.
     Грача легко отличить от синицы.
     А ты попробуй в истребителе отличи
     Хорошего ливийца от плохого ливийца.


     В это время элита вся мировая
     Собралась на юбилей Горбачева М. С.
     Это у нас он что-то вроде Мамая,
     А у них олицетворяет гуманизацию и прогресс.


     Широкому юбилею места было мало,
     Воздымать бокалы устала рука.
     Хорошо хоть обошлось без скандала,
     Т. к. не позвали Юру Шевчука.


     Впрочем, элите Евросоюза
     Скоро станет не до юбилеев генсекретарей.
     Сначала у них отберут Лампедузу,
     Потом Сицилию и так до полярных морей.


     А в России пока все лишь говорили
     О мирном переходе от социализма к капитализму,
     М. Прохоров ударил своим Е-мобилем
     По бездорожью, разгильдяйству и бюрократизму.


     И я знаю теперь, что к могиле,
     Отключив навсегда телефон,
     Отвезут меня в черном, как ночь, Е-мобиле
     С голубым огоньком.



   Памяти «Живого журнала»


     Вставайте, люди рабочие,
     Пожар на этаже.
     Враги три дня, три ночи
     Рушат наш ЖЖ.


     Говорят, под хакерской личиной
     ЖЖ обрушил В.Ю. Сурков,
     Но я так скажу, что искать причину
     Надо внутри нас самих, мудаков.


     Получив пространство в интернет-эфире,
     Что мы рассказали про наши достижения?
     Как подняли авторитет России в мире,
     Где гремят жестокие информационные сражения?


     От нас ожидали позитивного контента
     Про нано, например, технологии,
     А мы зубоскалили над президентом
     В каждом вонючем блоге.


     В стране привлечение инвестиций
     Стоит на первой строчке в меню,
     А мы не преодолели своих амбиций
     И писали всякую хуйню.


     Мы должны были служить примером
     Государственного подхода,
     А мы недовольны даже премьером,
     Национальным лидером нашего народа.


     Для того учили нас бесплатно в вузе,
     Чтобы мы подъебывали да подначивали?
     Никакие мы не юзеры, а лузеры,
     Это совершенно однозначно.


     Завладев российской блогосферой,
     Мы не стали сеять ни разумное, ни доброе, ни вечное,
     А взялись травить несчастных милиционеров,
     Вызывая у них приступы сердечные.


     Мы могли стихи слагать одические
     Про историю родную и природу,
     Но утехи предпочли педерастические
     Мы в верлибрах проповедовать народу.


     И вот, естественно, уже,
     Как когда-то газету «Искра»,
     Беспощадно ломают и валят ЖЖ —
     Коллективного организатора и пропагандиста.


     Я теперь из-за вас, гандонов,
     Из-за ваших личных интересов
     Не смогу смотреть Никиту-Бесогона,
     Стало быть – останусь одержимым бесом.


     Не победить в информационной войне,
     Государству бросая вызов,
     Вот и сидите теперь в говне,
     Смотрите телевизор!



   Рыд матерный по поводу присуждения Госпремии «Инновация» артгруппе «Война»


     Слагая новые сюжеты,
     Узнал в нетопленой избе,
     Что дали премию бюджетную
     За «Хуй в плену у ФСБ».


     Перехватило сразу горло,
     И сердце екнуло больное,
     Уж лучше б эти деньги сперли,
     Как спиздили все остальное.


     Да у меня в стихотворениях
     Такое множество хуев,
     Побольше, чем у вас в весенних
     Шумящих рощах соловьев.


     И слово звонкое «пизда»,
     Хоть для меня она не фетиш,
     Там наподобие дрозда
     В любом четверостишье встретишь.


     Я не беру на лапу мзду,
     Но мне обидно за державу,
     Писал в стихах я про пизду
     Но для души, а не для славы.


     В моих стихах не только мат,
     Не только «хуй», «пизда», «ебаться»,
     Звенит в них хор цитат-цикад
     И всевозможных коннотаций.


     Но наплевать на коннотации
     Сегодняшним культурминистрам,
     Госпремию за инновации
     Они дают акционистам.


     Они не думают о качестве,
     Для них искусстово – чисто средство.
     Недаром прачечной-хуячечной
     Давно зовут их министерство.


     Но дело даже не в пизде,
     И даже, видимо, не в хуе,
     Там оскорбляют ФСБ,
     Мою милицию родную.


     Есть в этом признаки зловещие.
     Менты за общество рискуют,
     На деньги налогоплательщиков
     Оно показывает хуй им.


     Вот я такой весь тонкий, нервный,
     Обожествляющий прекрасное,
     И не хожу я 31-го
     На эти марши несогласные.


     Я уважаю Конституцию,
     С мигрантами живу я в мире,
     Не лезу в вашу я коррупцию —
     Чего и сколько распилили.


     Я проповедую смирение
     И сохранение уклада.
     Так дайте, наконец, мне премию!
     Чего еще вам, сукам, надо?



   Молитва лейтенанта запаса


     Боже, храни полковников,
     Их легкие и сердца,
     Их хрупкие кости лобные
     От горячих капель свинца.


     Храни ты их от контузий,
     Ран во время войны,
     Храни ты их от иллюзий,
     Что они кому-то нужны.


     От любви и гнева начальства
     В штабах и на передовой,
     От многодневного пьянства
     На пару с самим собой.


     От полуденных бесов,
     Пляшущих на броне,
     От судебных процессов,
     Показанных всей стране.


     От репортерского сглаза,
     От обложек журналов,
     От внимания пидаразов,
     От Гаагского трибунала.


     Убереги от нас ты
     Командующих полков,
     Мрачных, уставших насмерть
     Немолодых мужиков.


     От крупных звезд на погонах,
     От возвращенья домой.
     От нарушенья законов,
     Необъявленных войн.


     Спаси от ночных кошмаров.
     Смири в их душах протест.
     Убереги от кровавых,
     Жестоких, безумных зверств.


     Не допусти, чтобы горец
     Взял их в свой кавказский плен.
     Спаси от вечных бессонниц,
     От половых проблем.


     Не дай им, Боже, харизмы,
     Пусть просто выполнят долг.
     Помилуй их от пожизненного,
     Не выпускай по УДО.


     Выполнявшим задания
     Командующим частей
     Дай, Господь, покаяние,
     Как разбойнику на кресте.


     Спаси их от планов НАТО,
     Спаси от интриг Моссад,
     Открой ворота солдатам
     В их привычный солдатский ад.


     И пока за «Единую Россию»
     Голосует дружно Кавказ,
     Пресвятая Дева Мария,
     Сохрани и помилуй нас.



   Голос из немого хора


     Безбрежна милость Аллаха.
     Когда наступал развал,
     Он Кадырова дал вайнахам,
     А русским Путина дал.


     Выбор власти нельзя доверять
     Нищим и маргиналам.
     Хорошо, наконец, понимать
     Это стали интеллектуалы.


     И я 8 июля
     Прочитал поутру
     Колонку Латыниной Юлии
     На портале «Газета. ру».


     Про то, что богатые люди культурные —
     Это одно.
     Но нельзя допускать к избирательным урнам
     Всякое говно.


     Тех, которые бедны и убоги,
     Которые тупы и корявы,
     Которые не платят налоги
     И живут на халяву.


     Чтоб не прошла демократия,
     Чтобы не выбрала фюрера
     Быдла халявного партия,
     Так пишет Латынина Юлия.


     Власть богоданную благословлять
     Призывал еще сборник «Вехи».
     Вот и благословляйте, блядь,
     А то выйдет вам на орехи.


     Я сам представитель быдла,
     И подпусти меня к щели,
     Я б вам такое выбрал
     Что вы бы остолбенели.


     Пришлось, господа либералы,
     Вам бы менять пеленки
     И, как Путин сказал бы,
     Сбрить свои бороденки.


     Покуда этого не стряслось,
     Я господ в бороденках кудрявых
     Прошу ответить на конкретный вопрос:
     Где мне получить халяву?


     А то мне бросают предъявы
     Трудолюбивые граждане,
     Которым выдали на халяву
     Комбинаты и скважины.


     Надо жарче молиться просто,
     И, в небе услышав вас,
     Господь вернет Ходорковского
     И Прохорова вам даст.


     А у русского быдла есть поговорка:
     «На Бога надейся, а сам не плошай»,
     Бери охотничью двустволку
     Картечью ее заряжай.


     Пока сохранились силы,
     Пока не добило пьянство,
     Точи свои старые вилы,
     Авось еще пригодятся.



   Не ложьте плитку!


     Выйду за калитку,
     Да и ебнусь по пьяни,
     Всюду велел ложить плитку
     Новый мэр Собянин.


     На взломанном асфальте
     Копошусь, как улитка,
     Вместо него гастарбайтеры
     Ложат бетонную плитку.


     Солнце безумным жаром
     Всем обжигает кожу,
     Загородив тротуары,
     Плитку все ложат, ложат…


     Народ на проезжей части
     Рискует попасть под колеса,
     Вот какие несчастья
     Замысел мэра принес нам.


     Время такое, о Боже!
     Новости только послушаешь,
     Надо не плитку ложить,
     А спасать свои души!


     Рушится еврозона,
     Америка – полный банкрот,
     Снова рекорд сезона
     Температура бьет.


     Кризис грозит уничтожить
     Наши кредитные карты,
     А они знай себе плитку ложат,
     Словно зеркала в парты.


     Сейчас не то что столицу
     Расширять за Можай,
     Надо сидеть под плинтусом,
     Мелкой дрожью дрожа.


     Свечи ставить во храме,
     В сердце тая свою боль,
     И закупать мешками
     Спички, мыло и соль.


     Рейтинги, как альпинисты,
     Падают в бездну с воплем,
     На экране экономисты
     Жуют рукава и сопли.


     Какие ужасные рожи
     И как безнадежно бледны!
     А тут еще плитку ложат
     На все четыре стороны.


     Как хочется удавиться,
     Дойдя до последней черты
     Среди расширенья столицы,
     Плитки и духоты.


     Но если удастся выжить,
     Не забывайте, ребята,
     Что плитка типа булыжника —
     Оружие пролетариата!