Дин Сухов
Лхакарчун

Пролог

   Когда Неопределенная реальность предстанет передо мной,
   То, отбросив всякую мысль о страхе и трепете перед всеми видениями,
   Да сумею я понять, что они – лишь отражения моего собственного ума,
   Да сумею я понять, что по природе своей – это лишь иллюзии Бардо,
   И в решающее мгновение возможности достижения великой цели
   Да не убоюсь я сонмов Мирных и Гневных Божеств – ран-нан.
Тибетская книга мертвых (Бардо Тедол).

   Из секретного доклада капитана британского легкого крейсера HM Wogsalg (21) Ульфа Диккинсона начальнику управления военно-морскими операциями.

   …30 июня, после получения значительных повреждений при перестрелке с немецкими береговыми батареями северо-западнее Шербура, крейсер HM Wogsalg (21) выбыл из состава Западного соединения и получил приказ прибыть в Белфаст на ремонт.
   В этот же день крейсер подвергся атаке с воздуха двумя немецкими ракетоносцами типа DO-27. Атака была отбита успешно при помощи нашей корабельной зенитной артиллерии. Один вражеский самолет был нами сбит на второй заходе. Второй самолет успел сбросить корабельную управляемую ракету «Henshel Hs 293» и благополучно ушел из под обстрела. Ракета взорвалась под левым бортом крейсера, повредив рулевое управление.
   Итак, получив ранее у Шербура попадания в надстройки в районе ангара и кормы с повреждением электрических кабелей и оборудования управления огнем, крейсер, после атаки немецких ракетоносцев, вынужден был перейти на скорость с 32 до 6 узлов в час. После доклада штурмана корабля, я принял решение встать на короткую стоянку для срочного осмотра и ремонта ручного управления в бухте Лок около острова Saligia (координаты 49 градусов 43 минуты северной широты, 2 градуса 27 минут западной долготы). Остров находится в 19.5 км от Олдерни и входит в группу Нормандских островов. По нашим разведданным на Saligia не было замечено каких-либо баз или артиллерийских батарей противника. Реальную опасность для нас могли представлять три немецкие батареи (15–17 см орудий), расположенные на Олдерни и немецкие 305-мм артиллерийские батареи «Мирус» на острове Гернси. Но все же я рискнул отдать приказ встать якорем в бухте острова Saligia. Кроме того, я связался по радио с командованием 1-й военно-морской группы и попросил о помощи.
   Ночь прошла без происшествий, если не считать, замеченных нашими вахтенными офицерами неопознанных блуждающих огней на берегу. На всякий случай, я приказал усилить ночную охрану и контроль над береговой полосой. Ремонтная команда работала в две смены, торопясь устранить повреждения и неполадки. По моим расчетам, к обеду следующего дня, мы должны были сняться с якоря и продолжить путь.
   В 7-00 утра мы получили сообщение по радио о том, что нам придан для сопровождения легкий крейсер HMS Retse (62). Ко времени нашего отправления, он должен был с нами встретиться.
   В 8-30 утра радист доложил мне, что получено странное сообщение с берега. Привожу его дословное содержание: «Мы поданные британской короны просим о помощи всех кто нас слышит. Спасите наши души». Посовещавшись с офицерами, я отдал приказ поднять в воздух наш гидросамолет «Supermarine Walrus» и произвести разведку острова с воздуха. По нашим проверенным данным на острове располагалось единственное небольшое поселение, в котором проживало около сотни фермеров из Франции и Англии. Кроме того, на скалистом берегу, около бухты стоял заброшенный бенедиктинец монастырь. Теретически, при грамотном использовании его стен, в нем можно было бы оборудовать достаточно удобный наблюдательный пункт и установить огневые пулеметные и артиллерийские точки. Монастырь стоял на высокой скале, и прекрасный обзор из него позволял контролировать практически весь остров и бухту.
   В 9-30 гидросамолет вернулся с разведки. Летчики принесли данные о том, что в селении ими не было замечено каких-либо признаков присутствия людей. И, напротив, во дворе заброшенного монастыря ими было зафиксировано заметное движение неопознанных лиц, одетых во все черное. Кто это были: мирные фермеры или же солдаты противника мы не могли знать. Поэтому, мною было принято решение произвести дополнительную разведку острова. Произвести разведку вызвался лейтенант Уоррент Смит со своими молодцами из батальона Королевских морских коммандос.
   В 10–00 две шлюпки с двадцати пятью коммандос отплыли к берегу. Отряд был вооружен винтовками «Enfield», пистолетами-автоматами «Sten» и легкими пулеметами «Bren». Прибыв на берег, коммандос разделились на две группы. Одна направилась в сторону селения фермеров, другая под предводительством лейтенанта Уоррента стала подниматься к стенам монастыря.
   11-00 утра мы получили сообщение от первой группы коммандос. Они тщательно обследовали все селение, но не обнаружили никаких признаков жизни. Фермеры либо покинули его сами, либо кто-то им в этом помог. После осмотра селения, первая группа направилась в сторону монастыря, намереваясь объединиться со второй группой.
   Вторая группа тем временем обнаружила в старом монастыре несколько десятков монахов преклонного возраста. К удивлению лейтенанта Уоррента монахи совсем не говорили на английском. Они изъяснялись между собой на северном нормандском диалекте. И так как в отряде никто хорошо не владел французским языком, было неясно кто эти монахи и откуда.
   11-25 утра группы вновь объединились в отряд. Не смотря на явные протесты монахов, лейтенант приказал начать обыск в монастыре. Радиосообщение пришло с острова, а значит, где-то на нем и прятался радист с радиостанцией и поэтому, его нужно было найти и подробно допросить.
   В 12–00 со стороны монастыря неожиданно послышалась сильная стрельба из английского стрелкового оружия. Я приказал запросить по радио группу. Но только в 12–20 мы получили короткое сообщение от командира отряда Уоррента. Оно гласило: «Вызываю огонь на себя. Цель-монастырь. Прощайте джентльмены». Честно говоря, сообщение лейтенанта легендарного батальона повергло меня в легкий шок.
   В 12–25 я отдал приказ готовиться к спуску второму отряду, состоящему из смешанного взвода коммандос и моряков.
   В 12–30 вахтенный офицер Слейд увидел в бинокль бегущего по берегу к воде человека. Это был один из коммандос Уоррента Смита. Он бросился в воду и быстро поплыл к нашему крейсеру.
   В 12–40 обессилевший боец был поднят на борт корабля. Он был в очень плохом состоянии. Кроме глубоких ссадин и ран на груди и животе, у него был сильно разворочен бок. К тому же парень был явно не в себе. Он что-то все время бессвязно бормотал, и все время пытался вырваться из рук, державших его моряков. Не смотря на это, я все же смог добиться от него вразумительного ответа. Его содержание было невероятным и поистине ужасным. Перед тем как потерять сознание от ран и пережитого, он поведал мне и моему первому помощнику лейтенанту Рэю Старджесту о том, что при обыске монастыря, бойцы отряда наткнулись на охраняемую странными монахами запечатанную комнату. Сначала один из монахов принялся знаками убеждать бойцов не входить в запретную комнату, так как там их якобы ждала страшная расплата за непослушание. Но бойцы лишь посмеялись над ним и посоветовали уйти с дороги и не мешать их обыску. Тогда служители монастыря попытались силой отогнать элитных бойцов от двери таинственной комнаты. После ожесточенного сопротивления монахи разбежались в разные стороны, а бойцы, сбив массивный замок и взорвав запечатанную входную дубовую дверь, оббитую железными полосами, смогли проникнуть внутрь комнаты. Но если бы они знали, что может их ожидать в комнате, они бы сто раз подумали, перед тем как приближаться к ней. Внутри располагался внушительного вида алтарь, обставленный восковыми свечами и предметами какого-то древнего культа. В первую минуту бойцам показалось, что в комнате никого не было, но они ошиблись. И эта ошибка, явившаяся роковой, стоила им жизни. Кто-то или что-то напало на бойцов и в считанные секунды превратило их в бесформенные куски мяса. Кто-то из бойцов успел выстрелить, кто-то закричать, но выскочить живым из комнаты успел только наш рассказчик. Несмотря на страшную неведомую опасность, остальные бойцы поспешили на выручку погибающим товарищам, но и их, по-видимому, постигла та же участь. Рассказ был довольно интригующим, но не прояснил ситуацию и нагнал на наши головы еще больше тумана тревоги.
   Теперь я не знал, как поступить: высылать на выручку бойцам Уоррента второй отряд или последовать его последней радиограмме и уничтожить злополучный монастырь залпами наших 152 мм / 50 орудий? Стоило ли жертвовать жизнями парней второго отряда или же рациональнее было размозжить снарядами головы нескольким десяткам полоумных монахов в отместку за гибель наших лучших солдат и убраться восвояси?
   Решение пришло в 13–00, а именно, со стороны монастыря в нашу сторону по воздуху стала двигаться непонятная темная субстанция.
   Она одновременно напоминала и тучу, и… живое существо! На крейсере поднялась паника. Особо набожные матросы стали падать на колени и призывать Иисуса и Богоматерь на помощь. Я понял, что если не предпринять срочных решительных действий, то через минуту другую, ситуация на боевом корабле может полностью выйти из под контроля. И я принял единственное, как и теперь считаю, на тот момент решение, открыть огонь из орудий главного калибра по стенам монастыря.
   13-05 начался артиллерийский обстрел.
   13-20 я приказал прекратить обстрел монастыря и прилегающей к нему территории. Зловещая туча на небе рассеялась так же внезапно, как и появилась до этого.
   13-30 в бухте появился легкий крейсер HMS Retse (62) и я почему-то понял, что больше нам здесь ничего не грозит.
   14-00 наш крейсер снялся с якоря и в сопровождении систершипа отправился курсом на Белфаст. Дальнейший наш путь прошел без происшествий и 3 июля мы прибыли в Тайн и встали на ремонт на верфи Palmer,s Yard в en: Hebburn…
(1 августа 1944 г. Штаб управления военно-морскими операциями).

   Выдержка из статьи английской газеты «Illustrated London News» под заголовком «Уничтожена секретная немецкая база» на острове «Saligia».

   … 15 мая на остров Saligia, входящий в группу Нормандских островов, при огневой поддержке легкого крейсера HM Wogsal (21), высадился английский морской десант. В ходе ожесточенного боя, королевскими морскими пехотинцами были уничтожены все курсанты из секретной диверсионной школы, расположенной в древнем бенедиктинском монастыре. После тщательной проверки найденных документов уцелевшего архива базы выяснилось, что почти все погибшие курсанты были выходцами из Украины и Грузии ранее захваченные в плен на Восточном фронте. Сначала они содержались как «добровольцы» на острове Олдерни в лагерях для военнопленных в Борнуме и Гельголанде, а после отбора переведены в секретную диверсионную школу на Saligia.
   Безвозвратные потери с английской стороны: двадцать четыре морских пехотинца против семидесяти двух иностранных диверсантов.
   «Не смотря на всю безнадежность положения, бывшие „красноармейцы“ отказались капитулировать и дрались как настоящие львы. Этим и объясняются столь высокие потери личного состава штурмовой роты морской пехоты». – Так прокомментировал нашему корреспонденту минувшие события боя капитан Ульф Диккинсон капитан легкого крейсера HM Wogsal (21), с борта которого и производилась атака морской пехоты Ее Величества. …
(1 сентября 1945 г. Лондон).

   Отрывок из стенограммы, записанной со слов доктора психиатрических наук Питера Стендаля и его подопечного бывшего рядового (marine) батальона Королевских морских коммандос Сэм-Юнга.

   – Сэм расскажи мне, пожалуйста, что тебе приснилось прошлой ночью. …Не волнуйся. Не торопись… Говори, когда сможешь, я подожду. …
   – Док, я снова был там. Черт побери, каждую ночь я попадаю в это проклятое темное место!
   – Хм, ну в первый раз ты мне говорил, что там достаточно светло и светит яркое солнце! Что не так на этот раз?
   – Все не так док, все не так. Солнце или то, что там ярко светит и в самом деле присутствует, но оно… оно злое!
   – Почему ты так решил Сэм?
   – Оно не светит. Оно жжет. Жжет до самых костей. Лучи его сжигают мою память и душу. Я начинаю забывать кто я такой на самом деле.
   – А кто ты Сэм на самом деле?
   – Я… я рядовой батальона Королевских морских коммандос. Моя миссия уничтожать фашистских ублюдков и их приспешников. Уничтожать без суда и жалости. Всех до одного! Всех до одного к черту! К черту! …Но почему в это место попал именно я, а не кто-то из убитых мною врагов? Вы даже не можете представить себе док как мне страшно! Мне очень страшно, док!
   – Я пытаюсь тебе помочь Сэм. Ты только доверься мне и делай то, что я говорю.
   – Ты, дурак док и ровным счетом ничего не знаешь о том, что со мной происходит. Я участвовал при высадке в Дьеппе. Да в сорок втором, будь он проклят этот сраный Дьепп и наши глупые самоуверенные штабисты. Да, да, я был в Дьеппе и выжил в отличие от многих других бедняг, которые шли со мной на убой.
   Я был в Италии в сентябре сорок третьего. Участвовал в боях при Салерно и в Калабрии. Было ли мне страшно тогда? Конечно, мне всегда было страшно. Я живой человек и вид сотен изувеченных, орущих от невыносимой боли товарищей не может не подействовать на здоровую психику. Чтобы совсем не сойти с ума в этом Аду, я много пил. И это мне помогало, но не всегда. Память солдата трудно залить спиртным.
   – Ты устал от войны Сэм, ты устал от войны.
   – Да, я устал док. Я смертельно устал. Так устал, что забыл даже о женском смехе и ласке. Все это для меня теперь находится по другую сторону стеклянной стены. Здесь покой и белая тишина, а там где я провожу свою ночи лишь кипящая тьма, которая пожирает меня изнутри. Я больше не принадлежу этому миру док потому, что он забрал его у меня.
   – Кто Он, Сэм? Кто такой Он, ответь мне?
   – Дуднагчун!
   – Не понял, повтори, пожалуйста, еще раз Сэм.
   – Повторяю док, Дуднагчун, Дуднагчун!
   – Это Он? Это Он, Сэм?
   – Да это Он, тот, кого я больше всего боюсь. Тот, кто забрал в плен мою душу и медленно сжигает ее, превращая в горсть серого пепла. Это то, что нельзя преодолеть и сравнить с тем, что я пережил на войне.
   – Сэм, успокойся Сэм! Это просто твои страхи, обличенные в образ, придуманный тобой. Это просто аккумуляция твоих страхов, Сэм!
   – Пошел вон, вон отсюда, дурак! Какой же ты дурак док! Какой же ты дурак, о боже!!! …
1 февраля 1946 г. Гринвичский королевский военно-морской госпиталь (Royal Naval Hospital).

   …Моя увеселительная поездка в Нью-Йорк обломилась на неопределенное время. Солнце померкло в моих глазах, и вокруг сгустился свинцовый туман обреченности. Всего сутки назад мне казалось, что моя мечта сбылась и я, наконец, смогу побывать в андерграундом музыкальном клубе CBGB и воочию узреть восходящих звезд американской нью-вейф и панк-сцены! И вот, как назло, перед самой моей поездкой из Боливии звонит моя мать и просит навестить моего родного отца на Saligia. Якобы у него случился сердечный приступ, он лежит при смерти и все такое!
   Отец… Отец. Последний раз я видел своего отца ровно десять лет назад. С тех пор минула почти половина моей жизни и у меня все как – то не получалось навестить своего старика. Жизнь в Манчестере бурная и я часть этой бурной жизни. Мне нравится мой разноликий город и я никогда не понимал своего родного отца с тех пор, как он поселился в такой глуши как остров Saligia.
   Мои родители развелись, когда мне не было еще и пяти лет. Мы всегда жили на западе, в живописном пригороде Манчестера и для отца он тоже когда-то был любимым городом. Здесь он родился и здесь же начал заниматься живописью. Моя мать окончила Манчестерский университет и со временем стала известным археологом и специалистом по древним народам Южной Америки. Я плохо помню из за чего именно разбежались мои старики, но то, что одной из веских причин стали длительные экспедиции моей матери в Перу, Боливию и Мексику, это я знаю точно. В отличии от непоседливой и деятельной матери, мой старик всегда был заядлым домоседом и его меланхоличный склад характера лучше всего отображался в его депрессивных и мрачных полотнах в стиле раннего импрессионизма. Но все же творчество моего отца пользовалось некоторой популярностью не только в Манчестере, Бирмингеме и Лондоне, но и за пределами туманного Альбиона. Я слышал от матери, что отца почитали в парижской богеме и называли «новым гением 60-хх». О боги, но как давно все это было!
   Прожив вместе около шести лет, мои предки мирно разбежались. Отец неожиданно прекратил свою творческую деятельность и к недоумению многих своих друзей и коллег переехал на новое место жительства на крохотный остров Saligia, что находится в проливе Ла-Манш между Бретанью и Нормандией. На деньги, скопленные от продажи своих картин, он приобрел себе курортный отель «Golden beach» с видом на глубоководную бухту Лок. В Манчестер отец приезжал лишь однажды по какой-то финансовой надобности. Все же остальное свое время он теперь проводил в пределах Нормандских островов, впрочем, посещая иногда Францию.
   Мать моя горевала недолго и уже через год вышла замуж за профессора-археолога из Манчестерского университета, в котором преподавала с некоторых пор в ранге доктора исторических наук. Этот выбор матери, как мне всегда казалось, был наиболее удачным, чем предыдущий опыт замужества за унылым меланхоличным гением склонным к занудству. Грех конечно говорить так о родном отце, но сэр Рэйли выглядел просто суперменом на фоне моего блеклого отца. Высокий, стройный с копной непослушных пшеничных волос, всегда веселый и дружелюбный, иногда он напоминал мне вымышленного героя из приключенческих романов Майн Рида и Фенимор Купера. Мой отчим был одновременно похож как на бывалого ковбоя, так и на лощенного джентельмена из палаты лордов. В Америке таких роковых красавцев называют «мачо».
   Мать от него была без ума и это чувство как я видел было взаимным, так как моя мать, по мнению сэра Рэйли была настоящим воплощением богини инков Мамы-Киль. Я никогда не видел богини Луны инков, но судя по тому, как трепетно отчим относился к моей матери, думаю, он говорил правду!
   Мать с отчимом были просто помешаны на истории инков, моче, уари, чиму, наска и пукину и нередко участвовали в экспедициях в Южную Америку, финансируемых Манчестерским университетом и Британской археологической ассоциацией. Сотни километров по непроходимой сельве, по гниющим тропическим болотам и коварным горным кручам нельзя было назвать тихой и спокойной прогулкой и поэтому, я нередко волновался за своих одержимых родителей.
   Однажды я и сам принимал участие в одной из их научных поездок в столицу Перу-Куско. Мы приехали по приглашению одной местной общины на празднование «Инти Райми». Этот красочный традиционный фестиваль приурочен к дню зимнего солнцестояния, которое происходит около двадцать четвертого июня. Праздник длится, целые девять дней и сопровождается церемониальными условными жертвоприношениями, народными танцами, песнями и обильными пиршествами. В Куско в эти дни приходят и приезжают жители со всех земель Тауантисуйу, а именно из Перу, Болии и Эквадора. Также там бывает немало туристов практически со всех стран мира.
   Древний город поразил мое сознание и за две недели я облазил его практически сверху донизу. Я посетил Морай-памятник инкской культуры, что находится недалеко от столицы Перу, а также видел геоглифы на склонах окружающих гор, созданные руками перанской армии. Я вдыхал древность храма солнца Кориканча и обещал себе обязательно вернуться сюда когда-нибудь. В Куско путешествуя по местным шумным базарам и магазинчикам, я приобрел немало интересных сувениров, но особенно я был рад, когда купил инкскую трехступенчатую чакану (ритуальный крест) с изображениями змеи, пумы и кондора. Вот уже несколько лет как она занимает почетное место в моей комнате, наряду с другими занимательными сувенирами и безделушками, привезенными моими родителями из многочисленных экспедиций. После полной впечатлений поездки в Куско я твердо решил пойти по стопам матери и отчима и стать археологом. Поэтому, я и поступил год назад в Манчестерский университет, на факультет археологии и антропологии. Учеба мне нравится и мои предки тем более, с радостью поддержали мой выбор.
   Единственное в чем у меня назрели в последнее время разногласия с ними, а точнее с матерью, это мои музыкальные предпочтения. На дворе шел семьдесят шестой год: время расцвета альтернативной рок-музыки в Америки и Англии. Моя занятая мать кое-что слышала о панк-роке и «новой волне» и называет это «чумой для ушей». Поэтому день моего признания в любви группам Ramones,Stooges, Sex pistols и MC5 стал для нее началом моего нравственного падения. А революционные изменения в моем внешнем виде стали приводить ее к вспышкам кратковременного бешенства, сопровождаемые крепкими ругательствами на языке древних инков-кечуа. Отчим был более снисходителен к моим юношеским увлечениям и лишь слегка усмехался, когда слышал из открытых дверей моей спальни энергичный драйв «боевиков» Ramones: «I wanna sniff some glue», «Judy is a punk», «Beat on the brat». Семьдесят шестой год стал для меня годом длинных немытых волос, драных джинсов, кожаных курток, мексиканских кед, и началом посещения местных, бирмингемских и лондонских рок-концертов и тусовок. В начале семьдесят шестого я открыл для себя ЛСД и марихуану, и знаете, был весьма счастлив этому факту! И если моя мать еще и не пронзила меня разноцветной стрелой из индейского лука, то только благодаря моей высокой успеваемости в университете.
   4 июня и 20 июля я удачно посетил концерты, набирающих обороты «Sex pistols» и новой манчестерской панк – команды «Slaughter and the dogs» во Фри Трейд Холле.
   А четвертого июля этого года случился один из самых заметных для меня, после давней поездки в Куско, дней: я побывал в Лондоне на живом выступлении «Ramones». Вернувшись в Манчестер, я загадал на каникулах, объединившись с друзьями, поехать в Нью-Йорк на Манхэтем и там посетить клуб CBGB. Один из моих лондонских знакомых очень лестно отзывался о молодой группе «Television» и его пылкие рецензии в адрес их первого сингла очень меня заинтересовали. Итак, панк и нью-вейф отныне рулят мной!
   Первого августа, в день окончания 21-х Олимпийских игр в Монреале, мои предки отправились в очередную научную поездку на север Боливии, хотя с девятого июня там было очень неспокойно. В ответ на стихийные забастовки в горнорудных районах страны, президент Боливии Уго Бансер для подавления мятежа поднял на ноги правительственные войска. Перед отъездом, нагнав на себя серьезный вид, мать наказала мне – «Ама суа, ама льулье, ама келья», что на языке кечуа обозначает главные жизненные принципы – «Не воруй, не лги, не ленись».
   На что я пожелал Пача-Маме и Инти (иногда я называл свою мать и отчима именами индейских главных богов) обязательно найти таинственный город инков Пайтити и привезти мне оттуда подарок в виде золотого изображения Виракочи. На том мы и расстались и обещали друг другу встретиться не ранее начала сентября в Лондоне.
   В воскресенье восьмого августа, после телефонного разговора с матерью, я купил авиабилет компании Aurigny Air Services и с тяжелым сердцем, вылетел на злополучный остров Saligia, который последний раз посещал, когда мне было девять лет.
   Что я помню о Saligia? Я помню скалистую бухту Лок и десятки малых лодок, прогулочных яхт и пароходиков в порту, песчаный белый пляж перед отелем моего отца и конечно же старую церковь Св. Иакова. У отца был свой двухэтажный роскошный дом на главной улице королевы Анны, в котором он и проживал до сего времени в покое и довольстве. Его отель приносил неплохой доход и учитывая, что отец не был обременен семейными и иными обязательствами, могу сказать, что он мог считать себя далеко не бедным человеком. Главным его увлечением после живописи был гольф и насколько мне известно, он был одним из почетных членов местного гольф-клуба. Также, насколько я помню, у него была небольшая яхта, на которой он любил выходить в открытое море на ловлю макрели, камбалы и устриц. В общем, жизнь у моего папаши протекала как в инкубаторном уголке земного Рая: тихо и без происшествий.
   Еще из своей поездки десятилетней давности я помню, как дружил целое лето с десятилетней дочерью друга отца. Хотя в то время мы были маленькими, и теперь я думаю, она уже давно превратилась во взрослую симпатичную девушку. Как – то, наблюдая за нашей прогулкой по берегу моря, отец вслух заметил своему молчаливому другу:
   – Дэвид, ты не думал о том, что когда-нибудь из моего парня и твоей малышки вышла бы отличная пара?
   Я не помню, что ответил моему отцу его друг Дэвид, но точно помню, что я был тогда по-детски наивно влюблен в его единственную дочь. С тех пор я вырос и как всякий молодой парень влюблялся бессчетное количество раз. Кто-то из девушек отвечал мне взаимностью, а кто-то из них лишь посмеивался над моей настойчивостью. Когда мне надоедало петь дифирамбы очередной смазливой пассии, я отправлялся с верными друзьями в злачные притоны и упивался страстью молоденьких мексиканских проституток. Общение с ними мне давалось легко, учитывая мое неплохое знание испанского. Иногда я их особенно удивлял какими-нибудь яркими возгласами на кечуа. В общем, я всегда любил привлекать к себе внимание. Это у меня от моего отчима Рэйли Стилса. Ну почему не он мой родной отец?
   При мысли о больном отце мне вдруг стало досадно за свои эгоистичные мысли. Что не думай, но мой старик любит меня и то, что я его давно не видел и не слышал, это только моя вина. Я сам отдалил себя от него. Когда он звонил нам домой по телефону, я старался не отвечать на его звонки и поэтому все новости о своем отце я узнавал только от своей матери. Каждый год она настаивала, чтобы я съездил в гости к «зануде Дрю», так мать называла моего отца, но я всячески старался увильнуть от ее просьб, ссылаясь на загруженность учебой. Мой отчим, как и мать, не особо поощрял моей непонятной отчужденности по отношению к отцу, но никогда не давил на меня. Я и так прекрасно его понимал. У моего отчима Райли есть одна отличительная особенность: его выразительный взгляд. Взглядом он мог сказать о многом, но когда он молча укорял меня за несправедливость к отцу, я старался не смотреть ему в глаза.
   И вот пришла плата за мои черствость и отчуждение. Мой родной отец Дрюон Стинсон лежит при смерти, а я еду, чтобы возможно, проводить его в последний путь! Признаюсь, пока летел в самолете, старался нагнать на себя стыд и раскаяние, но все как-то не получалось. Молодость-время жестоких. Все мои родственники пока были живы и здоровы, и я не мог до конца поверить в смерть. Пройдет совсем немного времени и наконец-то, я пойму как жестоко ошибался!

   «Trislander (G-Goey)» мягко приземлился на посадочную полосу и прокатившись несколько сот метров по травяному покрову, остановился напротив небольшого здания аэропорта. Когда я спустился по трапу самолета, то увидел как по направлению ко мне, придерживая на бегу серую фетровую шляпу, семенит тучный человечек небольшого роста. Шумно дыша, он протянул мне мокрую мягкую ручку и вежливо представился:
   – Помощник управляющего отелем «Golden beach» Яков Филлипсон. Рад нашей встрече сэр Стэнли. Хм, я… прав, Стэнли, сэр?
   – Да, да, Стэнли, меня зовут Стэнли, – вяло пожал я руку помощнику отца.
   – Позвольте мне вам помочь. Передайте мне, пожалуйста, ваш чемодан.
   – Нет, что вы, что вы, я и сам справлюсь! – отрицательно помотал я головой и, переложив багаж в правую руку, направился за энергичным толстяком.
   – Как долетели сэр Стэнли? – полуобернувшись ко мне, с вежливой улыбкой полюбопытствовал помощник управляющего.
   – Нормально. Хотя если честно, я не очень хорошо переношу воздушные путешествия.
   – Да, я вас очень понимаю. Я например, не очень люблю морские прогулки на катерах и яхтах. Укачивает, знаете ли, хм.
   Мы пересекли летное поле и пройдя сквозь безлюдный прохладный холл местного аэропорта, вышли на автомобильную стоянку.
   – На мой взгляд, сюда редко летают такие гости. Со мной к примеру летело пять напыщенных господ и по виду они совсем не местные. – Кивнул я головой в сторону усаживающихся в два автомобиля четырех солидных мужчин в черных костюмах.
   – Да, пожалуй, вы правы, господа эти не совсем местные. Например, один из них сэр Ллойд Паркинсон владелец местного банка и он большую часть времени проводит в Лондоне, где у него во владении еще несколько банков и собственная биржа. – Пояснил мне помощник управляющего и учтиво распахнул передо мной двери новенького BMW E 21.
   – А те господа, что с ним, как на счет них? – продолжал я машинально любопытствовать.
   – Эти господа прилетают к нам на остров уже второй раз. Они из лондонской аудиторской независимой комиссии и приезжают по личному приглашению сэра Ллойда, – заводя машину, терпеливо ответил сэр Филлипсон. – Ну что, едем к вашему отцу, сэр Стэнли?
   – Однозначно! Это единственная причина, по которой я к вам пожаловал.
   От местного терминала до дома моего отца было не больше десяти минут. Пока сэр Яков вел машину и без умолку трещал, восхваляя местные природные красоты и преимущества местного курорта по сравнению с тем же курортом на острове Олдерни, я безучастно разглядывал пробегающий перед моими глазами зеленый ландшафт и с досадой размышлял о потерянном времени. То о чем рассказывал сейчас сэр Яков, мне было известно задолго до его появления здесь. Десять лет назад я протопал вдоль и поперек этот гранитный кусок суши, покрытый скудной растительностью и белым морским песком. Длина острова не превышала четырех километров, а ширина его была и того меньше: около двух с половиной километров. И только благодаря его неприступному скалистому берегу, остров был в относительной безопасности во время сильных штормов и приливов. Во время же длительного зимнего сезона штормов высадиться на остров не было практически никакой возможности, и в этот период местное морское судоходство снижало свою активность. Население острова составляло около двух тысяч человек. И все его жители проживали в единственном городке под названием святой Иаков, построенном в стиле позднего романтизма. Основными достопримечательностями города являются уже упомянутая мною церковь Св. Иакова и мощеные булыжником улицы. В городке есть начальная средняя школа, а также небольшое почтовое отделение, банки, гостиницы, несколько магазинов и даже рестораны. Основные разговорные языки на острове английский и французский, но некоторая часть жителей говорит и на старо-нормандском наречии. Это один из диалектов французского языка. Главная денежная единица местных банков-английский фунт стерлингов, но на острове также выпускаются собственные монеты и марки.
   Еще одной из особенностей Saligia является минимальное количество автомобильного транспорта и насколько мне известно на некоторых Нормандских островах существует запрет на его приобретение. Это естественным образом связано со скромными размерами островов и с желанием сохранить в первозданном виде местную флору и фауну. Поэтому здесь большой (или вынужденной) популярностью пользуется велосипедный транспорт. Также некоторые землевладельцы на Saligia, занимающиеся огородничеством и тепличным хозяйством, вынуждены покупать мини-трактора, но на их покупку, на острове запрета нет.
   Климат на Saligia очень мягкий и здоровый и поэтому понятен интерес сотен туристов и отдыхающих, ежегодно посещающих шикарный отель моего отца. Многие из них бывали на острове многократно и это, конечно, благотворно отражается на экономическом благосостоянии коренных жителей крохотного острова. Основной приток приезжающих на отдых идет из Северной Франции и Южной Англии. Поэтому помимо основных ремесел, таких как рыболовство, лоцманский промысел, огородничество и цветоводство на острове не плохо развита система сервиса. Например, в обслуживании отеля моего отца участвуют не меньше ста человек, а это в процентном соотношении от общего числа населения Св. Иакова, я считаю не так уж мало.
   …Дом своего отца, построенный в викторианском стиле, я узнал сразу. Он нисколько не изменился со времени моего последнего здесь пребывания. Это было двухэтажное каменное строение с крышей, покрытой красной черепицей и торчащей к верху четырехугольной трубой дымохода. К дому примыкал вход с белой аркой в неоготическом стиле. Территория дома была огорожена низким кирпичным забором, унизанным по всей длине черными тонкими пиками, оплетенными стальными кельтскими узорами. Под окнами с белыми рамами по-хозяйски были разбиты аккуратные цветники с розами, хризантемами и георгинами. На заднем дворе, насколько мне не изменяла память, у отца был небольшой сад с беседкой и шезлонгом для отдыха. Таким по представлениям моего отца должно было выглядеть убежище одинокого холостяка: просто, неброско, с долей известного английского консервативного вкуса.
   Попрощавшись со словоохотливым помощником отца, я вышел из машины и неуверенно подошел к массивным каменным воротам со стальной дверкой в виде огромной стальной черной розы. С любопытством заглянув во двор, я тщетно поискал взглядом свое десятилетнее отсутствие. Но к моей легкой досаде, ностальгия останется сегодня голодной: все признаки моего детства давно стерлись сорокоразовой сменой сезонов года. Немного помедлив, я оглянулся в сторону соседнего дома. Именно на его пороге десять лет назад я ждал каждое утро голубоглазую девочку по имени Элия. Мое сердце забилось чуть быстрее, а в сердце закралась приятная истома так хорошо знакомого мне чувства. Влажный воздух сгустился надо мной и в его очертаниях и тонком манящем аромате, я смог уловить на секунду скользкий призрак безвозвратно ушедшего счастья.
   «Нужно обязательно навестить родителей Элии и что-нибудь узнать о ней. – Отметил я с теплотой в душе. – Они всегда были ко мне так добры, и думаю, на этот раз встретят меня не хуже. Или возможно мне повезет, и я встречусь с ней лично, если конечно она не в Англии».
   Взяв себя в руки, я отогнал от себя набегающую волну воспоминаний из далекого детства, и тяжело вздохнув, решительно толкнул ладонью стилизованную стальную дверку ворот. Войдя во дворик и пройдя по узкой каменной дорожке до дома, я позвонил в дверь.
   «Совсем старик плох, даже открыть мне не может. А куда же подевалась его верная африканская горничная? Хм, она ведь шага от него не отходила»? – Подумал я с недоумением, продолжая жать на кнопку звонка.
   Наконец дверь отворилась и на пороге возникла пышная фигура уже знакомой мне по детству пожилой горничной отца. Окинув меня с ног до головы равнодушным взглядом, она недовольно буркнула:
   – Ну и кто вам нужен, молодой господин?
   – Сара, неужели ты не узнаешь меня? Я сын сэра Стинсона, Стэнли! Ну, давай вспоминай, пудинг йоркширский, – скривился я в легкой усмешке, хитро посматривая на грузную чернокожую Сару.
   – Ох, Стэнли, да неужели это ты?! Да, твой отец говорил мне, что сегодня должен был приехать его родной сын. Да, я это знаю, но я все никак не могу свыкнуться с мыслью, что наш маленький Стэнли уже большой мальчик. Прости, дорогой мой, выжившую из ума старую йоруба, прости. – всплеснув руками, Сара отошла в сторону, приглашая войти меня в дом.
   – Ничего, ничего Сара, бывает. Я тоже очень рад тебя видеть, и скажу тебе честно, что в отличие от меня ты совсем не изменилась, – приветливо улыбнулся я расчувствовавшейся горничной. – Кстати, а где мой отец, Сара? Как он себя чувствует?
   Сара внезапно потупилась и нехотя выдавила:
   – Ваш отец еще всех нас переживет.
   – Ты этому, не рада, что ли? – с подозрением посмотрел я на смущенную горничную.
   – Вы знаете, как я отношусь к сэру Дрюону, молодой господин. Просто мне сегодня не очень нравится его сумасбродная посетительница.
   – Что за посетительница, позволь узнать? – переобувая обувь, заинтересовано спросил я.
   – Проходите в гостиную и сами все увидите. Прошу вас, сэр Стэнли, а я пока пойду, приготовлю что-нибудь вам покушать. – тяжело приваливаясь на левый бок, Сара удалилась на кухню, а я тем временем пошел здороваться со своим больным отцом.
   Из-за закрытых дверей гостиной доносились звуки классической музыки. Звучала симфония № 40 Моцарта, часть первая Molto Alegro в сонатной форме исполнения. Я не особенный любитель классической музыки, но зато мой родной отец слыл ярым почитателем творчества Моцарта, Вагнера и Стравинского и поэтому, я прекрасно помню на слух многое из произведений этих «могучих перцев». Кроме звуков музыки из комнаты доносились громкие голоса. Точнее два голоса и их неровный тембр говорил о затянувшемся споре двух людей. Уверенный женский голос настаивал и напротив тихий мужской старался охладить яростный напор невидимой спорщицы. Я распахнул двери гостиной как раз в тот момент, когда только начала играть вторая часть симфонии № 40 Andante. Сразу же голоса в гостиной замолкли и на меня воззрился изумленно-восхищенный взгляд отца и заносчивый, непринужденный взгляд незнакомой мне дамы средних лет. Одеты они тоже были довольно контрастно в тон своего разговора. Худой нескладный отец, облаченный в синий расшитый цветами сакуры японский халат и в коричневых тапочках на босу ногу, смотрелся просто не уместно на фоне своей блистательной собеседницы. Она была облачена в модный брючный костюм от Сен-Лорана и красные туфли на высоком каблуке. Рыжие вьющиеся волосы на ее голове были аккуратно уложены под стильным шелковым платком, увенчанным «лисьими» летними очками. А хорошо знакомый мне тонкий запах духов Эрнесто Бо марки «Chanel 5» я уловил уже с самого порога.
   – Стэнли, сын мой как я рад тебя видеть! – сделал отчаянную попытку привстать с мягкого кресла отец. Не могу сказать, что мой отец сильно изменился с момента нашей последней встречи, но изможденность длительной сердечной болезнью у него была на лицо.
   Я бросился к отцу на встречу и приобняв его за плечи осторожно вернул в кресло.
   – Не вставай отец, сиди. Тебе же нельзя, наверное, пока двигаться, или это не так? – с заботой в голосе произнес я.
   – Так, так, молодой Стинсон. Твой отец на той неделе перенес самый настоящий инфаркт и этим заставил нас изрядно поволноваться. – осматривая меня все с тем же самодовольным видом, низким грудным голосом ответила гостья.
   – Стэнли, сынок как ты сильно изменился. Ну что же ты так, неужели для того чтобы встретиться со мной тебе нужна такая веская причина? – растроганно пробормотал отец, роняя из глаз слезы.
   «Да, все – таки время берет свое! Никогда не видел, чтобы отец так сентиментальничал передо мной», – отметил я про себя.
   – Что ж давай знакомиться, юный Стинсон, меня зовут Агни де Бусьон. – протянула мне изящную узкую кисть, увенчанную алмазным перстнем, гордая дама.
   – Стэнли. – Я слегка пожал холодные холеные пальцы Агни и пристально посмотрел в ее изумрудно-зеленые глаза. Они были холодны и безжизненны, как мне показалось тогда. Но как говориться, первое впечатление всегда обманчиво и как показало будущее я в самом деле заблуждался на счет ее жизнелюбия и теплоты характера.
   – Да, да Стэнли познакомься с моей почетной гостьей из Парижа. Она очень известная в Европе художница и иногда приезжает ко мне в гости. – сверкая влажными глазами, отозвался из кресла отец.
   – Ну уж не настолько известная как например, Сальвадор Дали. Так, удачно продала десяток-другой картин и, пользуясь поддержкой влиятельных друзей, провела несколько выставок в Париже и Лондоне, – с ложной скромностью опустила длинные черные ресницы зеленоглазая Агни.
   – Ну не скромничай чертовка, скажешь мне тоже, несколько выставок! Ее гениальные произведения с успехом выставлялись в Берне, Лозанне, Вене, Сант-Галлене, Гейдельберге, Чикаго, Балтиморе и даже в Советской Москве, а это что-то да значит, сын мой! – Восторженно взмахнул кистями рук мой «больной» отец и неожиданно потянулся за открытой бутылкой шампанского, стоящей в ведре со льдом на низком журнальном столике с резными ножками из тика.
   – Что-то я не понял, неужели у тебя не постельный режим? – удивленно проследив за тем, как отец наливает себе полный фужер розового брюта, с негодованием выпалил я.
   – Не кипятись сын, самое тяжелое уже позади и теперь мне уже намного лучше. А один, другой глоток «Dom Perignon Prestige Cuvee» мне пойдет только на пользу, тем более есть повод. – оправдывая себя, пожал плечами отец.
   – Ну да, ну да, красиво жить не запретишь. – понимающе покачал я головой и присел на широкий диван, напротив отца и Агни де Бульон. – А что за повод для пьянки средь бела дня позвольте полюбопытствовать?
   – Гениальная Агни воспроизвела на свет новый художественный шедевр, – с пафосом в голосе воскликнул отец и перевел восхищенный взор на свою давнюю знакомую. Кстати, я так пока и не понял, кем она ему являлась в настоящий момент! Ну, уж точно не больше чем любовница, любить такую даму, по – моему, было верхом безрассудства: от нее за версту разило развратом парижской богемой.
   Прикурив от зажигалки тонкую сигарету «Vogue l,emotion», Агни недоуменно приподняла вверх тонко подведенную бровь.
   – Ты так сейчас вульгарно сказал Дрюон, как будто бы я выродила еще одного теленка олдернейской породы! – слегка нетрезвым обиженным голосом протянула импозантная художница.
   – Ну что ты такое говоришь, дорогая? Тебе просто так показалось…
   – Как я посмотрю вам тут и без меня весело, – нервно побарабанил я кончиками пальцев по коленке.
   – Сын не обижайся на своего старого больного отца. Неужели ты совсем не рад меня видеть? – отец снова попытался встать с кресла, но Агни быстро усадила его обратно.
   – Рад, конечно, рад отец, просто я еще не совсем освоился. Ведь ка как-никак уже десять лет прошло с тех пор как я был здесь в последний раз, – мягко ответил я отцу, решив не отыгрываться на нем за свою несостоявшуюся поездку. В конце концов мне следовало бы радоваться, что он не при смерти и даже очень сносно себя чувствует.
   – Стэнли, ты знаком с творчеством великого английского поэта-мистика Уильяма Блейка? – Агни грациозно поднялась с кресла и цокая каблуками по выложенному паркетной мозаикой полу, подошла к укрытому грубой холстиной полотну, стоящему на треножнике около камина.
   – «Вместо душистых цветов, Мне предстали надгробья, ограды, и священники в черном, вязавшие терном Желанья мои и отрады»…
   – Браво, браво молодой человек, вы я вижу помимо современной нигилистической культуры, знаете, что такое хороший вкус и тянетесь к прекрасному. – Слегка похлопала в ладоши Агни, удивленная моими познаниями и эрудицией.
   – Это вовсе не моя заслуга: в отличие от моей матери, которая в основном помешана на культуре древних народов Америки, мой отчим Рэйли не забывает и о самой высокой культуре мира-о культуре Запада.
   – Как я вижу, Джейн очень повезло с этим профессором Рэйли, – с еле скрываемой ревностью в голосе обронил отец.
   – Ты все еще не можешь забыть свою первую жену, Дрюон? – ехидно сморщив нос, поддела Агни насупившегося отца.
   – Вот еще, с чего ты так решила…
   – Вы что-то хотели мне продемонстрировать, – вовремя пресек я начало занудной тирады своего меланхоличного отца.
   – Да, – встрепенулась Агни, – мы тут спорим о явных достоинствах и недостатках моей новой картины. Я написала ее под впечатлением от знаменитой картины Уильяма Блейка «The Ancient of Day» и назвала ее в свою очередь, «Замысел небесного Создателя». Твой отец – первый, кто увидел это полотно. Я начала писать картину здесь на Saligia почти две недели назад и ты теперь тоже можешь увидеть ее одним из первых. Мне было бы интересно послушать свежее мнение из уст представителя молодого поколения. Тем более ты хорошо знаком с творчеством великого поэта и художника.
   Изящным движением руки Агни смахнула холстину с полотна и повернувшись ко мне спиной, отошла к приоткрытому окну. Приобняв себя за маленькие плечи, она казалось, полностью ушла в себя.
   С чего эта эпатажная дама решила, что я смогу составить авторитетное мнение о ее мазне, я так и не понял. Но, все же я решил проявить учтивость и уважение к чужому труду, привитые мне моими родителями с детства. Обидеть художника легко, а вот понять его, дело не из легких. Век двадцатый-век экспериментов во всех областях науки и искусства. И пройдя через горнило двух страшных мировых войн, потрясенное человечество стало творить и создавать такие плоды творчества, что пытаться классифицировать многие из них здравым разумом, я считаю, по – крайней мере, потерей времени. Я всегда думал так: или тебе дано понять непонятное или отойди в сторону и не делай вид, что ты понимаешь. То, что я сейчас лицезрел перед собой намазанное или наляпанное на стандартном холсте, я не мог назвать шедевром. На моем месте здесь должен был стоять другой человек. С другим мировоззрением и полюсом в голове.
   – Что это, извините? – нахмурив лоб, внимательно вглядывался я в картину написанную Агни.
   – Это виженари-арт, дорогой. Неужели ты не знаком с искусством виженари-арт? – ледяным холодом пахнула рыжеволосая художница от окна.
   – Я не особо увлекаюсь современными художественными течениями. Мне нравятся некоторые работы Иеронима Босха, Макса Эрнста, Альбрехта Дюрера и Сальвадора Дали, ну вот картины того же Хуано Миро для меня уже слишком. Не судите меня строго, но я в самом деле не могу понять в чем здесь «фишка»?
   В гостиной воцарилось тягостное молчание, нарушаемое только звуками симфонии Моцарта.
   Наконец Агни отошла от окна и присев на корточки, задумчиво взяла в руки край упавшей грубой холстины.
   – А ведь придет время и ты… ты, Стенли, поймешь, что говорил когда-то Уильям Блейк о нашем едином небесном Творце: «Он единый Бог, и таков же я, и таков же ты».
   – Агни, Стэнли, …да что вы, в самом деле. Агни, Стэнли, вы, что это загрустили. Давайте опрокинем по фужеру шампанского за встречу и поговорим о чем нибудь более веселом. Агни, ну неужели ты не видишь, что мой сын только, что с самолета?! Я не видел его целые десять лет и вот смотри в кого он превратился: нацепил на себя кожаную куртку, драные джинсы и уже наверное, не посещал парикмахерскую по меньшей мере год. – Засуетился в кресле отец, пытаясь развеять минутное охлаждение между Агни и мной.
   – В мире набирает обороты «нью вейф». Ты отчаянно отстал от жизни Дрюон Стинсон, – к моему облегчению вышла из оцепенения французская творческая дива.
   – Что еще за «нью вейф»? Только Англия отошла от «битников» и «хиппи» и вот молодежь поразила новая чума: «нью вейф»! – Наполняя фужеры шипящим шампанским, наигранно закатил глаза к верху отец.
   – Ты говоришь совсем как моя мать, – ткнул я в отца пальцем и громко засмеялся.
   – Не обращай внимания на этого черного меланхолика, Стэнли. Если бы все думали как он, то мир бы уже давно погряз в болоте консерватизма, – принимая бокал из рук отца, ободрительно улыбнулась мне Агни.
   – А если бы все делали как я, то мир превратился бы в один сплошной курортный остров, – удачно отбился отец от легкой колкости Агни.
   – Да неужели?! Кстати, Стэнли, завтра, обязательно навести меня в отеле твоего отца. Я покажу тебе, как изменился его внешний и внутренний облик после прошлогоднего ремонта. Кстати, я принимала участие в проектировании некоторых комнат и залов в отеле, – отпив маленький глоток из фужера, похвалилась довольно Агни.
   – И была самым дотошным членом проектной комиссии, – благодарно склонил голову перед своей французской музой, сэр Дрюон Стинсон…

   На другой день, встав около полудня, я отправился с отцом на экскурсию в его обновленный отель. Нас подвозил уже знакомый мне сэр Яков Филлипсон. Он был, как мне показалось, искренне рад видеть моего отца в хорошем здравии и бодрости духа. Минуя улицу Le Pelteval, сэр Яков сначала свернул на Route de Picaterre, а после направил автомобиль по Route de Crabby ведущую на восток в сторону порта. Минуя оживленный порт бухты Лок, мы медленно подъехали к парковочной стоянке у отеля.
   Мадмуазель Агни де Бусьон встретила нас у парадного входа в отель. Она была одета в легкое платье в фольклорном стиле от Сандры Родес и выглядела такой бодрой и свежей, что я бы никогда не сказал, что не далее как вчера вечером эта женщина побила все рекорды по уничтожению шампанского. Вот она французская богемная закалка! Недаром говорят, что солдаты и художники пьют как лошади.
   …Экскурсия по отелю продолжалась около двух часов и я, уже порядком притомившись от бесконечного жужжания Агни и поддакиваний помощника управляющего сэра Якова, желал только одного: скорее оказаться в ласковых объятиях Атлантического океана.
   В час дня, к моему большому облегчению, наша познавательная экскурсия подошла к концу, и мы с Агни, сэром Яковом и отцом плавно переместились в ресторан отеля. Разморенный духотой роскошных апартаментов, я едва попробовал устрицы в нормандском соусе, и вяло потягивая бокал белого «Shablis», с легким раздражением слушал шумную трескотню мадемуазель Агни. То и дело я с нескрываемым вожделением посматривал через распахнутое окно на бархатную плоть океана, втиснутую в каменное кольцо бухты. Он был так близок и так далек от меня. С каждой секундой я чувствовал, как все больше превращаюсь в погибающую донную рыбу, выброшенную волной на раскаленный песок. Мне нечем дышать и мои растопыренные красные жабры, скручиваются от жара небесного светила, ослепившего мои выпученные глаза. Разорвав распухший рот в немом крике, я бьюсь в последнем приступе смертельной агонии. …
   – Стэнли дорогой, надеюсь, тебе понравилась наша экскурсия, что скажешь? – услышал я далекий приглушенный голос неугомонной Агни.
   – А, …д-да, конечно, это, в самом деле, грандиозно! Вы поработали на славу, и если бы у меня было желание с пользой убить лишние фунты, то я обязательно посетил бы «Golden Beach», – выскальзывая из шкуры умирающей рыбы, с силой выдавил я из себя вежливость.
   – Да, за последний год мы неплохо поработали и я вполне доволен результатами. На данный момент из шести островных отелей, наш самый популярный…
   – Но и заметь самый дорогой, по сравнению с тем же «Harbour Lights Hotel», – осторожно добавила Агни.
   – Да, это так, но и наш сервис на класс выше и ничем не уступает «Brae Beach Hotel» на Олдерни, – хвастливо оттопырил нижнюю губу отец, откидываясь на спинку стула.
   – М-да, полностью с вами согласен сэр Стинсон, – подобострастно поддакнул помощник управляющего, промакивая широкий лысый лоб шелковым платком.
   – Стэнли, сынок, ты что-то совсем сник. Кажется, я знаю, что тебя может сейчас оживить: сходи, развейся на пляж, искупайся! Ну, как ты? – отец заботливо посмотрел мне в глаза и ободряюще улыбнулся.
   – Да, меня, в самом деле, что-то разморило. Да, я, пожалуй, оставлю вас ненадолго и схожу, искупаюсь, – едва сдерживая приступ радости, вскочил я с места и, стараясь соблюдать достоинство, отблагодарил всех присутствующих за приятное времяпровождение и быстро покинул ресторан.
   Выйдя из дверей отеля, я почти бегом спустился к пляжу и, увязая в горячем белом песке, устремился к воде. Скинув на бегу легкие сандалии, шорты и ямайскую рубаху, я с наслаждением прыгнул в объятия пенистых волн. Тысячи приятных колючих иголок тут же пронзили мое тело с головы до пят, и я не в силах сдержать щенячьего восторга, завопил во все горло:
   – Свобода, свобода, свобода!!!
   Уверенными взмахами рук, разрезая взлохмаченную морскую гладь, я поплыл на восток. Отплыв от берега добрую сотню метров, я перевернулся на спину и, раскинув руки в стороны, встретился глазами с бездонной синевой неба. Мною вдруг овладело счастливое состояние безмятежности и искусственного небытия. Я превратился в маленькую инертную песчинку мировой Космогонии, подсоединенную к гигантской психоэнергетической цепи океана. Я с душевным трепетом и возбуждением чувствовал, как через меня проходят мощные информационные токи, пронизывающие бескрайнюю плоть Атлантической мокроты. Сейчас я был микромембраной водной макро Вселенной, через которую получал всю информацию, накопившуюся в ее глубинах за миллионы земных лет.
   Очистившись от суетных мыслей и обретя относительный покой, я нехотя вернулся в собственную оболочку, покрытую гусиной кожей. Теперь я вполне был готов к принятию солнечных ванн.
   Пляж в этот жаркий чудесный день на удивление был почти пуст. Лишь кое-где по берегу бегали с веселыми криками маленькие дети и загорали в разноцветных шезлонгах с десяток пожилых мужчин и женщин.
   Подобрав с песка свою одежду, я медленно побрел вдоль кромки воды. За мной, слизывая темные следы с мокрого песка, ползли, в обрамлении белой пеной, синие языки. Я шел в сторону порта Лок. Постепенно песчаная полоса передо мной сузилась, и надо мной нависли пики потрескавшихся скал, на которых суетливо копошились колонии крикливых буревестников, тупиков и бакланов. Придерживаясь пальцами за жесткие каменные грани, я миновал последний отрезок пути и вышел к длинному пирсу, покрытому мощным деревянным настилом. Рядом были пришвартованы несколько небольших торговых пароходиков и целая флотилия прогулочных яхт и лодок. На шумном пирсе, громко обмениваясь шутливыми замечаниями и советами, загорелые портовые рабочие разгружали суда от объемистых ящиков и бочек. Среди них важно вышагивали бравые моряки в белых штанах и рубахах, направляющиеся в сторону местного паба.
   Поднявшись вверх по крутой лестнице, вырубленной в скале, я присел на ступеньку, решив немного перевести дух.
   Отсюда мне открылась захватывающая дух панорама с видом на бухту Лок. Сверху она напоминала огромную овальную чашу с длинной ручкой, в виде далеко выдающегося в океан каменного мола откосного типа. Кипящая громада солнца, склонившись над мятежными прядями волн, заполнивших ковш бухты, норовила запустить свои острые щупальца в их бархатные локоны. Насмехаясь над коварством небесного светила, океан плевался в небо миллиардами мелких брызг, отражающихся в свете солнечных лучей сказочной палитрой красок.
   – Красиво, не правда ли! – послышался за моей спиной хриплый голос, скованный легким немецким акцентом.
   Я резко обернулся на голос и увидел стоящего за моей спиной мужчину средних лет в камуфлированных штанах, обрезанных ниже колена. Он был выбрит под «ноль», а в левом его ухе посверкивала массивная золотая серьга. Чешуя плотного бронзового загара, покрывавшая его стройное мускулистое тело, удачно маскировала европейское происхождение, и если бы незнакомец сейчас заговорил на языке кечуа, я бы без сомнения решил, что он чистокровный индеец из Южной Америки.
   – Да, красиво, – прищурив левый глаз, с подозрением посмотрел я на «лысого» снизу вверх.
   – Давай знакомиться. – дружелюбно улыбнулся мне незнакомец и протянул широкую ладонь.
   – Меня зовут Стэнли, можно коротко Стэн. А как тебя зовут? – пожал я крепкую руку мужчины.
   – Все зовут меня Тибетец. Можешь и ты меня так звать, Стэн. Разрешись? – мой новый знакомый присел подле меня на ступеньку и, достав пачку «Marlboro Gold Tuch Fine», протянул ее мне.
   – Нет, не курю, – отрицательно помотал я головой.
   – Тогда я закурю с твоего позволения, – Тибетец закурил сигарету и обратился ко мне со следующим вопросом. – Говорят, что ты сын нашего хозяина, это так, Стэн?
   – Хм, узнаю Saligia: здесь все про всех все знают! – удивленно цокнул я языком.
   – Не все, почти все, Стэн, – выдыхая из легких ароматный дым, протянул Тибетец. – Так ты не ответил на мой вопрос: ты, правда, сын нашего хозяина?
   – Да, я родной сын сэра Дрюона Стинсона. Приехал сюда ненадолго навестить его.
   – Не знал, что у сэра Дрюона есть сын? – искоса глядя на меня, тихо обронил Тибетец.
   – А ты давно знаешь моего отца? – раздраженно бросил я.
   – Да, вот уже почти пять лет как я работаю на него. Я вожу на его яхте приезжих туристов и отдыхающих на морские прогулки и рыбную ловлю. Я штурман, но иногда подрабатываю лоцманом. Провожу грузовые суда по фарватеру, по местам представляющим опасность для судоходства.
   – Ясно, и как тебе мой отец? – настороженно поинтересовался я.
   – Мы большие друзья с твоим отцом и часто выезжаем вместе на рыбалку. Ты ведь знал, что он заядлый рыбак. Он много рассказывал мне о своей жизни, но вот только никогда не говорил мне, что у него есть взрослый сын, прости за подробности Стэн.
   – Да, я не часто навещал отца и если честно, до сего дня не был здесь десять лет, – отведя глаза в сторону, смущенно выдавил я.
   – Ну, это ваши внутрисемейные дела и меня это не должно касаться, – докурив сигарету, Тибетец поднялся со ступеньки и пристально посмотрел вдаль. – Пять лет живу здесь и никогда не устаю восторгаться красотой этой бухты. Может поэтому я здесь уже, столько времени?
   – А почему тебя зовут Тибетец? – не утерпев, спросил я нового знакомого.
   – Это не секрет и я обязательно отвечу тебе на этот вопрос, но только не сейчас, идет? Я предлагаю вот что, приходи сегодня в паб «Nuclear sub»: там сегодня собирается узкий круг моих друзей. Надеюсь, тебе будет приятно пообщаться с нами, и мы будем рады новому хорошему человеку. Как ты относишься к регги, Стэн? – выжидающе посмотрел Тибетец мне в глаза.
   – Вообще – то я люблю панк и «нью вейф», но и регги сойдет. Почему бы нет, конечно, приду. – Снисходительно пожал я плечами, чувствуя, что если не соглашусь, то неизбежно обреку себя в этот вечер на скучное время провождение в стенах отцовского дома.
   – Ну, вот и отлично, Стэн! Значит, забились до вечера, оʼкей? – звонко хлопнул Тибетец в ладоши и разведя длинные руки в стороны попятился назад.
   – Оʼкей! – соединив указательный и большой палец, я в ответ продемонстрировал магический знак согласия из международной азбуки жестов.

   Вечером, одолжив у отца его автомобиль «BMW Е 21», я отправился по приглашению Тибетца в портовый паб. Было где-то около семи и полуденная жара, сдобренная свежим юго-западным ветерком, уже порядком спала.
   Когда я подъехал к автомобильной стоянке у паба, там было уже с десяток автомобилей. У главного входа в клубах табачного дыма толпились подвыпившие матросы и местные туристы. Протиснувшись сквозь галдящую биомассу разгоряченных тел, я зашел в просторное помещение паба, окутанное приглушенным светом. Паб был поделен на два одинаковых зала. В одном всю стену занимала дубовая барная стойка, заставленная разнообразными спиртными напитками и стеклянной посудой. Но основное его пространство занимали бильярдные столы и столы под пул и кикер. Здесь в основном отдыхали заядлые игроки в дартс и бильярд. Поискав взглядом своего нового знакомого, я подошел к барной стойке и обратился с вопросом к высокому усатому бармену лет пятидесяти:
   – Добрый вечер. Извините, вы не подскажете мне, где я могу найти Тибетца? Он еще не приходил?
   «Пабликэн» не переставая натирать пивной бокал белой салфеткой, молча, кивнул подбородком на дверь, ведущую в соседний зал, из которого доносились звуки «живой» музыки. Поблагодарив «разговорчивого» усача, я пересек пространство, заполненное сосредоточенными игроками и, вдохнув полную грудь воздуха, ввалился во второй зал. Мои уши тут же наполнились ритмами ямайского регги, а в нос ударили спертые запахи табака и пивных паров. За двумя рядами четырехместных столиков у противоположной от входной двери стены высилась небольшая овальная сцена. Ее занимала группа поющих и играющих чернокожих музыкантов в цветастых африканских нарядах. Перед самой сценой медленно раскачивались в такт ритмичной музыке несколько молодых парней и девушек. Большинство же из присутствующих в зале посетителей сидели за столами и совсем немногие из них проявляли интерес к громкой музыке. Громко чокаясь бокалами со спиртным и чадя сигаретным дымом, шумные компании дружно коротали приятный летний вечер.
   За одним из столов я приметил Тибетца в обществе молодого крепкого парня и ярко накрашенной девушки с обесцвеченными волосами. Они о чем – то оживленно разговаривали и, смеясь, иногда поглядывали на сцену.
   Увидев меня, Тибетец приветливо махнул мне рукой и, перекрикивая музыку, коротко рявкнул:
   – Стэн иди к нам!
   Не заставляя себя долго ждать, я сел на предложенный стул и громко представился:
   – Меня зовут Стэн. А как вас зовут?
   Молодой крепыш, сидящий около Тибетца, стянул с головы джинсовое кепи и, склонив выскобленный блестящий череп, глухо выдавил:
   – «Панцер».
   Я перевел взгляд на свою хорошенькую соседку. Облокотившись на ладонь, она с интересом осмотрела на меня и томно выдохнула:
   – Я, Ева, Стэн.
   – Ну вот, кажется, все формальности соблюдены. Теперь можно приступить к самой важной части нашей вечеринки, – с облегчением выдохнул Тибетец, и вожделенно окинув густой ряд пивных бутылок, стоящих на столе, добавил. – Сегодня мы здесь не просто так Стэн: сегодня мы празднуем день рождения нашего дорого друга Маркуса.
   А где сам виновник торжества? – недоуменно осмотрелся я по сторонам.
   – Виновник торжества торжествует на сцене! Он в центре внимания, – и Тибетец, привстав со стула, с уважением показал на поющего в микрофон чернокожего парня с гитарой «Gibson Les Paul» в руках. В его исполнении звучала знаменитая кавер-версия песни Боба Марли «No woman, no cry». Я слышал ее несколько раз по радио в семьдесят пятом в Лондоне.
   – Давай «ска», Маркус – зараза! – неожиданно с силой грохнув кулаком по крышке стола, вызывающе крикнул «Панцер».
   – Заглохни «Панцер», тебя еще не спросили, что играть, а что нет! – Тибетец, обхватив друга за голову, с силой потер ему ладошкой лысую макушку.
   – Отпусти Генри, отпусти, кому сказал! – словно молодой бычок, скрученный петлей лассо, забился «Панцер» в железных объятиях Тибетца.
   – Ребята, может, хватит, а? Стэн, не обращая внимания на этих мужланов. Они находят любой повод, чтобы побравировать друг перед другом. – Коснувшись моей руки прохладными пальцами, улыбнулась мне Ева. Заглянув в ее густо подведенные тушью синие глаза, я отметил для себя, что если с нее смыть всю эту косметику, то она превратится в настоящую красавицу.
   «Неужели она не видит, что краска ее только уродует»? – машинально подумал я и тут же отвел горящие глаза, опасаясь, что Ева сможет прочитать в них мои не приличные мысли.
   Извинившись за несдержанность, Тибетец отпустил голову «Панцера» и стал быстро откупоривать бутылки со светлым элем.
   – Бронзовый «Pale Ale» из Бертона самый популярный у нас сорт эля. Он нередко согревает наши сердца и души в скучные вечера на Saligia и именно ему мы обязаны тем, что находимся сейчас все вместе за этим замечательным столом. А чем замечателен этот стол, спросишь ты меня Стэн? Да хотя бы тем, что именно за этим столом мы собрались все вместе ровно год назад, – чокаясь со всеми бутылкой со светлым элем, с пафосом в голосе рассказывал мне историю своей компании Тибетец. – И с тех самых пор это место стало нашим rub-a-dub-dub.
   – Мне нравится. В Манчестере, где я живу, у меня с друзьями тоже есть такое место. Мы тусуемся во Фри Трэйд Холле, где слушаем местные панк и «нью вейф» команды. Но из-за плотного графика учебы у меня не всегда получается там бывать, – отхлебывая терпко-горьковатый эль, сказал я.
   – О, тебе нравится английская панк-волна, Стэн?! – вдруг встрепенулась Ева и вплотную придвинулась ко мне.
   – Да и не только, например, позавчера я собирался в Нью-Йорк, чтобы живьем увидеть Television, но из-за роковых обстоятельств моя поездка временно обломилась, – улыбнулся я Еве, почувствовав, как она вдруг стала симпатизировать мне.
   – Все что не делается Стэн, все делается к лучшему и если бы не эти роковые обстоятельства, то ты бы никогда не познакомился с такими хорошими людьми как мы. – перегнувшись через стол, дохнул на меня Тибетец свежими пивными парами.
   – Да, да, так и есть. В самом деле, тогда я бы точно не сидел сегодня здесь! – рассмеялся я и звонко чокнулся бутылкой с Тибетцем.
   – А так бы ты сидел с какими-нибудь молодыми «янки» и бухал их «Budweiser», под звуки местного панк-рока, – отозвался со своего места «Панцер», переворачивая кепи козырьком назад.
   – Да, Тибетец, ты обещал мне рассказать, почему тебя так странно зовут, – решил перевести я разговор в новое русло.
   – Ну почему странно, просто я люблю Тибет и все что с ним связано, – пожал плечами Тибетец.
   – И все же, можно поподробнее. Я люблю узнавать новое и хорошо забытое старое. Это у меня профессиональное, – выжидающе посмотрел я на Тибетца.
   – Не прокурор ли ты часом, парень? – напрягся вдруг «Панцер» и с недоверием посмотрел на меня.
   – Нет, какой я прокурор, я всего лишь учусь на археолога, ха-ха! – успокоил я «Панцера».
   – Мой покойный батюшка был немецким офицером и состоял на службе в СС. Слышал ли ты когда-нибудь об исследовательском обществе СС «Аненербе»? Так вот мой отец занимал одно время важный пост в Исследовательском отделе Центральной Азии и экспедиций и отвечал за информацию по Тибету и Индии. Он был лично знаком со знаменитыми исследователями Тибета Эрнстом Шефером, Бруном Бегером и входил в узкий круг доверенных лиц Гиммлера и Адольфа Гитлера. Круто? Еще бы! Я родился в сорок третьем в Берлине и естественно был слишком мал, чтобы помнить своего отца. Он погиб через год после моего рождения в Восточной Пруссии девятого апреля. Намного позже я узнал, что он был одним из последних защитников крепости Der Dona в Кенигсберге, – Тибетец вдруг замолчал и тяжело вздохнув, склонил вниз голову.
   – Вы часом не нацисты ли, мужчины? – Нахмурился я, вспомнив прошлогоднюю кровавую стычку с местными «скинами» в Бирмингеме.
   – Я человек терпимый в расовом отношении и не приемлю чрезмерной агрессии, не смотря на то, что в шестидесятых служил два года в западногерманском «Bundeswehr» в военно-морских силах. А что касается этого лысого «кокни» из Лондона, то он просто помешан на своем кумире Курте Мейере, командире дивизии «Gitlerjugend». И ты сам понимаешь, что ничего хорошего ждать не приходится от парня, наизусть знающего все немецкие военные марши.
   – Ладно, ладно ты, Тибетец. Зачем пугаешь новенького всякой словесной ерундой. Не верь ему Стэн, я совсем не такой как он говорит. Если бы я был реальным нацистом, то никогда бы не дружил с Маркусом, – толкая Тибетца в плечо, стал оправдываться «Панцер».
   – Шучу, шучу, не толкайся! – отбиваясь от кулаков друга, заржал как конь Тибетец.
   – Итак, узнав про биографию своего отца, ты решил всерьез продолжить его дело, я правильно понял? – терпеливо подождав пока успокоится «Панцер», задал я очередной вопрос Тибетцу.
   – Не совсем так. Во-первых, я в отличие от отца не состоял в СС, а во-вторых, никогда не был на Тибете. Просто мне близок по духу буддизм, и я стараюсь поступать в своей жизни так, как поступил бы на моем месте просветленный бодхисатва из Тибета.
   – Я встречал разных религиозных типов, но они, как правило, нудные и скучные. Но ты как я вижу, не такой и мне интересно слушать тебя.
   – Сам не люблю всех этих доморощенных фанатиков, думающих только о собственной наживе, но никак не о душе человеческой, – скрипнул зубами Тибетец.
   – Ты говорил, что живешь на острове уже пять лет, а как насчет «Панцера» и Евы? – повернулся я к скучающей девушке.
   Та, смахнув с себя легкое оцепенение, мягко улыбнулась мне и не спеша заговорила:
   – Я местная. Мои родители родом из Северной Ирландии, но они переехали на остров, когда меня еще и в проекте не было. В восемнадцать лет я уехала в Бирмингем и поступила в университет Астон на факультет международных отношений и политологии. Учусь там уже два года, но мне не очень нравится. Скукотища там страшная. Столько разных «рыцарей печального образа» и нелепых персонажей вокруг, что иногда хочется все бросить и уехать, куда глаза глядят. Вот приехала отдохнуть от учебы, чтобы повидать своих родителей и друзей непутевых.
   – Глядя сейчас на тебя, я никогда бы не подумал, что ты учишься в таком крутом университете. – Обводя взглядом стройную фигурку девушки, заметил я. Ева была «прикинута» в ирландский клетчатый килт со спорраном, английские армейские ботинки, приталенную «косуху» на молнии и в белую майку с очень жизнерадостной надписью «Dead».
   – Ха-ха, ты это точно заметил Стэн. На учебе я стараюсь быть хорошей девочкой и наши университетские профессора во мне души не чают, а вот когда я принимаю участие в городских роковых тусовках, то тут уж держись! – глаза у Евы разгорелись как у игривого котенка и она, клацнув белыми зубками на «Панцера», коротко рыкнула.
   – Она у нас бешеная Стэн: если переберет эля, то начинает смеяться и танцевать до тех пор, пока не упадет, – показав розовый язык Еве, брякнул «Панцер». – А если курнет «травки» то тогда вообще полный аврал!
   – Кстати, Стэн, если как нибудь надумаешь посетить Бирмингем, то милости просим. Я тебе напишу свой телефон: созвонимся, словимся и оттопыримся по полной, можешь мне верить, – взяв меня за руку, предложила Ева.
   – Меня долго упрашивать не нужно. Тем более я уже был в Бирмингеме и не раз. У меня там есть хорошие знакомые в местной рок-тусовке.
   – Тогда какие могут быть вопросы: добро пожаловать на Родину великих «Black Sabbath»! – протянула мне девушка открытую ладонь.
   – Заметано Ева, – согласно кивнул я головой и накрыл своей ладонью ее маленькие розовые пальцы.
   – Ну а как на счет тебя «Панцер»? Остался только ты, расскажи, если хочешь, откуда ты, – обратился я к хмелеющему парню.
   – Да, что особо рассказывать. Я из Лондона из семьи рабочих. Учебу бросил рано и сразу пошел работать в лондонский порт. Особых увлечений у меня никогда не было. Так, кроме работы, тусовался со своими одноклассниками. Играли в футбол, дрались с «узкоглазыми» и арабами, терпеть их не могу. Естественно квасили немилосердно в местных пабах с девками легкого поведения. Кстати, я большой фанат стретфордских «Манчестер Юнайтед». Болел как-то за них на одном из матчей в семьдесят пятом. Они как раз тогда по итогам сезона 74/75 в Первой дивизион вернулись. Помню, побили мы там одну борзую братву, так мне в той драке передний зуб один сучонок выставил. – «Панцер» наглядно продемонстрировал всем новый зуб, отсвечивающий стальным блеском. – Вот, пришлось новый вставлять. Здесь я уже год. Работаю грузчиком в порту. Мне нравится: красиво здесь, воздух, пляж. Да и самое главное, «узкоглазых» и арабов почти нет. Одним словом культура! Думаю, если бы я остался в Лондоне, то меня бы уже давно посадили или прирезали враги.
   – У тебя так много врагов «Панцер»?
   – Да есть немного, хе-хе. – «Панцер» извлек из кармана джинсов пачку «Dunhill Fine Cut blue» и закурил, – советовался тут на днях с Тибетцем: может мне пойти в армию? К примеру, в САС, а почему бы и нет? Там нужны такие крутые парни как я. Как ты думаешь, а, Стэн?
   – Решай сам, я тебе не советчик. Хотя, я тоже слышал, что САС это круто. … «Панцер», могу я тебя попросить не дышать на меня. Извини, просто не выношу запаха табака, – отгоняя от себя клубы сигаретного дыма, поморщился я.
   – А как насчет «волшебного дымка», а чувак?! – раздался над моим ухом смешливый высокий голос.
   Я обернулся и увидел долговязого чернокожего парня с густой копной афрокос на голове. Его смеющиеся слегка на выкате глаза бесцеремонно заглядывали прямо мне в душу. В это мгновение у меня появилось такое ощущение, как будто кто-то шумный и непоседливый забрался ко мне внутрь и громким голосом пытается меня разбудить. Я сразу понял, что этот странный парень далеко не такой как все. От него веяло такой чистой энергией и не лицемерной доброжелательностью, что я сразу же проникся к нему симпатией.
   – Я Маркус, а ты, наверное, Стэн, я угадал, чувак? – по-дружески хлопнул меня по плечу Маркус и, подтянув стул от соседнего стола, шумно плюхнулся в него. – Так, народ, я сегодня спел все, что хотел. Пора и честь знать!

   В «Nuclear sub» мы пробыли до самого закрытия, а после Маркус предложил нам прогуляться до заброшенного бенедиктинского монастыря и покурить там «забойного волшебного дымка» для крепкого сна. Оказаться на чистом воздухе после душного помещения паба, для меня показалось верхом блаженство. На улице уже вечерело и на лазурном покрывале неба выступили первые точки далеких звезд. Багровый диск солнца, достойно выдержав суточное искушение манящей прохладой океана, теперь медленно погружался своими округлыми боками в темнеющую бездну. Там в глубине небесное светило найдет уютную колыбель и, забывшись глубоким сном, будет нежиться в ней до самого утра.
   Останки древнего монастыря мирно покоились на вершине одной из скал, опоясывающих бухту. Ориентиром для нас был каменный мол, начинающийся от основания самой высокой скалы, и заканчивающийся полутораметровым возвышением, увенчанным сверкающим сигнальным огнем, что служил ориентиром для кораблей. Поднявшись вверх по старой каменной лестнице, мы очутились на широкой прямоугольной площадке, поросшей редкой травой и кустарником. Две трети ее занимали руины монастыря, спрятанные за полуразрушенной кладкой забора.
   – Мрачноватое место! Никогда здесь раньше не был, если честно, – слегка присвистнул я, опасливо разглядывая бесформенную тушу монастыря, зловещей тенью возвышающуюся над нами.
   – Совершенно согласна с тобой Стэн: место и вправду немного брутальное, – взяв меня под локоть, дрожащим голосом прошептала Ева.
   – А мне здесь нравится. Не знаю почему, но мне это место напоминает мой родной кингстонский район Тренчтаун. Там тоже всяких развалин хватает, – с ностальгией в голосе, выдохнул Маркус и извлек из кармана тугой целлофановый пакет.
   – Ты с самой Ямайки Маркус? – обратив внимание на объем пакета, спросил я.
   – Да чувак! Я родился на Ямайке в Кингстоне. Именно в том районе, где родился и великий Боб Марли и я этим очень горжусь, в натуре, – с гордостью посмотрев на меня, ответил Маркус.
   – Короче, мы зачем сюда приперлись: чтобы вспоминать о твоем вонючем Дрочтауне или курить «дурь»? – Нетерпеливо посапывая, рыкнул на Маркуса «Панцер».
   – Обожди немного старичок. Скоро, уже скоро начнется наше долгожданное путешествие в страну бога Джа, – ободряюще засмеялся Маркус. – Кто что предпочитает, чуваки и чувихи: есть первоклассный «шарас» и улетный «киф».
   – Конечно «шарас», не трави ты нам душу, панджаби! – воскликнул Тибетец, обнимая за плечи Маркуса и «Панцера». – Ты как, Стэн, с нами?
   – Еще бы, куда я от вас, – положительно кивнул я головой.
   – Ты как, Ева, будешь? – Тибетец перевел взгляд на девушку.
   – А ты еще сомневаешься, Тибетец? – притворно обиженным голосом, отозвалась Ева.
   – Тогда поехали ребята! Держитесь крепче на поворотах! – Маркус передал каждому по туго набитой папиросе и первым «взорвал» свою «торпеду». Все остальные тут же последовали его примеру.
   – А-а-а, хорошо-о-о, продрало до самой задницы! – с наслаждением выдохнул ароматный дым музыкант. – Чуваки, а вы знаете, что мы курим?
   – Знаем, самую классную «дурь» на свете: бханг, в натуре! – чертыхаясь в складках «волшебного» тумана, прогудел «Панцер».
   – Ни фига вы не знаете! Вчера с Луны на Землю вернулся советский космический спутник «Луна 24». Но вернулся он не пустой. …Провел Маркус пальцем по звездному небу.
   – Ну и что за подарок привез этот спустник «советам» с Луны, уж не розового ли Лунтика? – пьяно хохотнул «Панцер», сильно шатаясь на ногах.
   – Не угадал, чувачок. Он привез с Луны пробы грунта, взятые с глубины двух метров, так-то, – понизив голос до шепота, ответил Маркус.
   Я сразу «прорубил» что будет какой-то прикол и потому, заранее придерживая ладонью живот, приготовился к веселому сумасшествию.
   – А причем здесь «дурь» которую мы курим, старик? – делая глубокую затяжку, просипел Тибетец.
   – А притом, что на глубине двух метров местный абориген Лунтик припрятал серебристый пакетик, набитый классным лунным Cannabis. Но ему не суждено было его покурить, потому что его выкопал советский луноход и привез на Землю, – продолжал рассказывать Маркус медленным голосом.
   – Так ты что, спер что ли его у самих «советов»? – ошарашенно произнес «Панцер» и, не удержавшись на ватных ногах, бухнулся спиной на землю.
   – Какой ты догадливый «Панцер»! Да, именно эту траву мы сейчас и курим чуваки. Это самый настоящий лунный Cannabis! – торжественно возвестил Маркус, воздев руки к небу. – О великий бог Джа, я уже на пути к тебе.
   – Спасибо тебе Лунтик! – отозвался снизу «обдолбленный» «Панцер».
   – Большое спасибо тебе Лунтик! – задыхаясь от приступов гомерического смеха, наперебой закричали мы с Евой.
   Тибетец же, не особо проникшись шуткой Маркуса, сел на край каменной площадки и о чем-то глубоко задумался. Отойдя немного от смеха я, шатаясь, подошел к Тибетцу и сел рядом.
   – Ты что грузишься Тибетец? Тебя хоть немного вставило? – толкнув его плечом, осторожно спросил я.
   – Да, Стэн, так вставило, что я неожиданно почувствовал себя птицей, – сосредоточенно глядя вниз на сверкающий сотнями огней, порт, отозвался Тибетец.
   – Маркус тоже сейчас куда-то летит. К какому-то богу Джа или что-то типа этого, – оглядываясь, я с глуповатой улыбкой на лице наблюдал за танцующим по площадке ямайским rude boy. Ева, также пребывающая в глубоком трансе, пыталась подражать бессистемным движениям Маркуса. Она громко смеялась, и казалось, была очень счастлива.
   – Эфиопский бог Джа это прототип христианского Иисуса Христа. Ямайцы верят, что когда они искупят все свои грехи перед ним, он вернется за ними и уведет их из современного Вавилона в Рай. А земной Рай по их представлениям находится именно в Эфиопии. – Прочитал мне короткую лекцию о боге Маркуса, Тибетец.
   – Не знал, что Иисус был чернокожим? – с легкой иронией в голосе, заметил я.
   – Да ну их всех на фиг! Каждая жаба хвалит свое болото. Бог един для всех на Земле. И нет никакой разницы: черный ты или белый. – Фыркнул Тибетец, зябко поводя широкими плечами.
   – Хотел тебя спросить Тибетец…
   – А ты любопытный Стэн! – сверкнув глазами, усмехнулся Тибетец. – Я редко откровенничаю с малознакомыми людьми, но ты мне нравишься, Стэн. Так уж и быть, валяй, спрашивай, я сегодня добрый.
   – Спасибо за доверие. … Сегодня в обед я заметил на твоей руке странную татуировку. Она что-то означает?
   – Хм, хороший вопрос! Это главная мантра Ченрази «Слава драгоценности лотоса». Она гласит: Ом Мани Падме Хум.
   – И кто такой этот Ченрази?
   – Авалокитешвара-великий и сострадательный Повелитель, зрящий зоркими глазами, – ровным бесстрастным голосом произнес Тибетец.
   – Круто, а что значит эта главная мантра? – не унимался я.
   – Смысл ее настолько глубок и столько в ней заложено мудрости, что мне не хватит и часа, чтобы подробно рассказать о ней. Скажу лишь одно: на Тибете верят, что каждому человеку при жизни просто необходимо знать ее, чтобы не заблудится в Бардо. Постоянное повторение этой мантры как при жизни, так и после смерти способствует завершению круга смертей и рождений и открывает путь в Нирвану. Так что если после смерти я ненароком попаду в Ад, то повторив эту мудрую мантру я, возможно, спасу свою душу. А если я вдруг позабуду ее, испугавшись видений и мук Ада, то моя заветная татуировка всегда напомнит мне о ней.
   – Здорово, получается так, что простому человеку достаточно всего лишь запомнить эту мантру и после не париться мыслями о наказании за грехи на том свете, я прав? – удивленно вопросил я Тибетца.
   – Не совсем так: все зависит от того насколько чиста твоя карма. Самый наш главный судья это наша собственная совесть. Чем больше мы порождаем грязи в мире, тем страшнее нас ждет наказание за наши поступки. По моему собственному мнению, эта мантра помогает праведному не отчаяться в трудную минуту. Она питает его душу священной силой, заложенной в ее коротком содержании.
   – Странно: Маркус верит в бога Джа, ты почитаешь Авалокитешвару, а мои предки полагаются на мудрость древних легенд южноамериканских инков. Они верят в то, что мир создал небесный Творец Виракоча (Великолепное (сияющее) основание и Бездна-Хранилище всех вещей).
   – Упомянув три имени главных богов трех великих цивилизаций, ты упомянул единого небесного Творца. Просто, все называют его по – разному, но имеют в виду одно и то же. Ты понял Стэн?
   – Конечно, понял!
   – Ребята, а о чем это вы тут разговариваете? Можно мне к вам? – на мои плечи легли мягкие ладони Евы.
   – Конечно, детка, присоединяйся. Что там с нашим Маркусом? – Тибетец нехотя встал на ноги и, кряхтя, потянулся.
   – Маркус общается с богом Джа, а тот ему диктует новую музыку и тексты песен, – смеясь, показала Ева на сидящего на камне Маркуса. Он медленно раскачивался в такт, одному ему доступной космической музыке и что-то бессвязно бормотал.
   – М-да, привалила парня лунная «пыль», – задумчиво протянул Тибетец и взглянул на часы. – Мне пора домой. Завтра я выхожу в море: какой-то толстосум захотел насладиться местной рыбалкой. Так что мне осталось спать не больше пяти часов. Вы как, со мной?
   – Забирай «Панцера» и Маркуса, а мы следом, – кивнула Ева на лежащее неподвижно на земле, тело молодого английского «кокни».
   – Оʼкей! Эй, брат, просыпайся, вставай, уже утро! – Тибетец толкнул ногой в бок спящего «Панцера» и направился к скрюченному на камне Маркусу. – Эй, чувак, попрощайся скорее со своим другом Джа, и пойдем домой.
   – Не трогай Джа, чувачок. Это моя надежда на лучшие времена. Это все что у меня есть, Тибетец. – Вяло ворочая языком, не сразу ответил Маркус. Но, все же послушавшись Тибетца, он встал с камня и, заплетаясь непослушными ногами, последовал за ним. За Тибетцем и Маркусом по-солдатски задирая ноги в ботинках, протопал пришедший в себя «Панцер».
   – Эй, Стэн, Ева пойдемте домой, а то глядите, ненароком заберут вас призраки мертвых, живущие в чертовом монастыре. – Остановившись около нас, предостерегающе погрозил нам пальцем «Панцер».
   – Идем, идем «Панцер»! – обнимая меня рукой за талию, отозвалась Ева.
   Сквозь куртку я почувствовал, как бьется сердце в груди Евы. Возбужденный ее близостью и доступностью, я почувствовал приятное головокружение.
   – С тобой все в порядке, Стэн? – Ева положила мне голову на плечо и взяла за левую руку.
   – Все хорошо, Ева, – провожая взглядом исчезающих в темноте парней, мягко ответил я.
   – Ты какой-то напряженный! – игриво хохотнула Ева и потерлась носом о мою щеку.
   – Да нет, с чего ты так решила? – смущенно ответил я Еве, чувствуя, как с каждой секундой растет во мне волна желания.
   – Ева, скажи, о каких таких призраках сейчас говорил «Панцер»? – задал я Еве неожиданный вопрос.
   Отстранившись в сторону, Ева внимательно посмотрела на меня и вдруг громко засмеялась:
   – Ты что дурашка, боишься призраков?
   – А ты нет? – обижено насупился я.
   – Ладно, не обижайся на меня, красавчик. Говорят, что во время войны в этом монастыре была немецкая диверсионная школа. В сорок пятом году здесь высадился английский десант и уничтожил всех диверсантов. Все бы ничего, ведь тогда во всем мире шла страшная война, но спустя два года, после того как на остров стали приезжать новые поселенцы, здесь начались странные вещи. – Ева встала и медленно зашагала по направлению к освещенному серебристым светом Луны заброшенному, монастырю. Я словно завороженный, тихо последовал за ней.
   – Что именно за странные вещи? – заинтригованно обронил я.
   – По ночам жители нашего городка якобы видели здесь яркий свет. Некоторые считали, что там все еще скрывались не добитые диверсанты из уничтоженной школы. По просьбе генерал-губернатора и жителей святого Иакова, монастырь не раз проверяла полиция, приезжавшая с Олдерни. Но она так никого и не обнаружила в руинах монастыря. Но и это еще не все. Кто-то однажды заметил, что на руины избегают садиться птицы и как огня боятся собаки, – продолжая двигаться к монастырю, зловещим голосом вещала Ева.
   – Откуда здесь могли появиться собаки, здесь же высоко? – не поверил я.
   – Туристы иногда приходят сюда со своими четвероногими друзьями. Некоторые психи специально водят их сюда, чтобы убедиться в том, что это правда.
   – А внутрь кто нибудь из них заходил?
   – Ты что! Местные за милю обходят это место, а заезжие туристы крайне хлипкий и пугливый народ, чтобы так рисковать. – Пренебрежительно бросила Ева.
   – Ну, вы же ходите сюда, и как я уже понял, это одно из ваших любимых мест отдыха!
   – Мы, Стэн, не такие как все и нас местным фольклором не испугаешь, – Ева присела на корточки, и взяв в руки гранитный камешек, с размаху швырнула его в полуразрушенную стену, опоясывающую монастырь.
   Камень с глухим стуком ударился о кладку и, отскочив, упал в кусты. Через секунду до моего слуха донеслось странное шипение и мне показалось, что через кусты метнулась какая-то тень.
   – Что это? – С ледяной дрожью в голосе, вскрикнула Ева и бросилась мне на грудь. Я вытащил из кармана джинсов зажигалку «Zippo» и, чиркнув кремнем, вытянул вперед напряженную руку.
   Тьма, отброшенная ярким языком пламени, сгрудилась за освещенным кругом. В середине круга, подслеповато щуря глаза, на нас смотрел крупный белый еж. Недовольно сопя, он поводил по воздуху мокрым носом, и громко чихнув, быстро исчез из поля зрения.
   – Ой, Стэн, ты знаешь, я так испугалась, – дрожа всем телом, прошептала Ева и преданно посмотрела мне в глаза.
   – Не бойся, это был всего лишь безобидный белый еж. Видишь, как быстро мы разгадали тайну монастырских призраков. Оказывается, роль призрака все это время исполнял ворчливый белый еж, – мягко гладя Еву по волосам, произнес я спокойным голосом. Меня неудержимо влекло к ней и все, что я видел это только манящий взгляд ее сверкающих серебром глаз.
   – Поцелуй меня Стэн! – распахнув влажные раковины пунцовых губ, страстно выдохнула Ева и крепко прижалась ко мне всем телом. …
   В город мы вернулись, когда на востоке уже начинала алеть заря. Расставшись с Евой на Church street, я оставил автомобиль на ближайшей стоянке и, добравшись до дома отца, как подкошенный рухнул в постель. Проспав до одиннадцати часов, я еще немного повалялся в кровати с открытыми глазами, пока меня не пригласила к обеду Сара.
   Наскоро приняв душ и одевшись в легкие черные брюки и шелковую рубашку, я спустился на первый этаж в столовую. Там за накрытым столом уже сидел отец и его ненаглядная муза Агни де Бусьон. Они радостно поприветствовали меня, приглашая, присоединится к lunch. На обед Сара подавала суп c трюфелями, ростбиф традиционный с йоркширским пудингом и жареным картофелем и на десерт вареный пудинг с изюмом «пятнистая собака».
   Без особых церемоний я сел за стол и с большим аппетитом принялся за еду.
   – Как вкусно! Мне кажется, что я никогда не пробовал такого вкусного мяса, – уплетая за обе щеки жареную мраморную говядину, пробубнил я.
   – Да, Сара настоящий ас своего дела. Не смотря на то, что Сара йоруба по происхождению, готовит она не хуже лучших английских шеф-поваров, – с удовольствием наблюдая за моей трапезой, хвастливо заявил отец.
   – Я присоединяюсь, дорогой Дрюон, к твоему восхищению кулинарными талантами Сары. Поистине она готовит не хуже моего знаменитого соотечественника гениального шеф-повара и ресторатора Поля Бокюза. Мне в прошлом году посчастливилось принять участие в торжественном президентском приеме в Елисейском дворце, по случаю награждения великого Поля Бокюза орденом Почетного легиона. После приема состоялся грандиозный обед, на котором, между прочим, подавали суп из трюфелей, приготовленный самим Бокюзом. Блюдо получило название V.G.E – в честь, участвовавшего на приеме, президента Франции Валери Жискар дʼЭстены. Я тоже удостоилась чести попробовать его и с этих пор являюсь одной из горячих почитательниц кулинарных талантов великого мастера.
   А этой весной в Вене, я посетила старейший ресторан-трактир «Griechenbeisl» на Fleischmarkt-11, где мне довелось попробовать восхитительный ростбиф с луком по-швабски. Австрийцы называют его цвибельростбратен и, как правило, подают к воскресным обедам. – Запивая мясо красным «Grand Vinde de Chateau Labour» урожая 1961 года, присоединилась к нашему разговору Ева. – Кстати, сэр Дрюон, как вам мой любимый сорт вина из Бордо.
   – О, дорогая ты меня балуешь! В прошлый раз ты привозила из Франции восхитительное розовое вино «Cabernet dʼAnjou» из отборных луарских сортов винограда, а в этот раз не устаешь меня удивлять лучшими винами из Бордо. – Любуясь рубиновым цветом напитка, восхищенно воскликнул отец.
   – Я уже говорила тебе однажды Дрюон, что хочу приобрести себе винодельческое хозяйство, где нибудь между Серраном и Вуврэ и я это сделаю. Да, я знаю, что это обойдется мне в довольно кругленькую сумму, но зато на старости, я точно знаю, что не умру от меланхолии и нужды, – с надеждой во взгляде посмотрела французская дива на отца.
   – Кажется, я догадываюсь, о чем ты, Агни. Намекая на мои древние французские корни, ты предлагаешь мне стать твоим компаньоном на ближайшие сто лет, я правильно тебя понял, дорогая? – заметно волнуясь, ответил мой отец.
   – Ты правильно понял меня дорогой, – слегка улыбнулась Агни.
   – Хорошее предложение и мы еще вернемся к нему, моя дорогая муза, – обдав Агни пламенным взглядом, засмеялся отец и вдруг обратился ко мне. – Да, сынок, ты не хочешь поделиться с нами впечатлениями от вчерашней прогулки? Нам было бы интересно послушать тебя.
   – Почему бы и нет. – оторвавшись от тарелки с едой, сказал я отцу. – Вчера я немного посидел в местном пабе и там познакомился с девушкой.
   – С девушкой? – обрадованно всплеснул руками отец.
   – С девушкой отец, а что это тебя так удивило? Или ты думаешь, что я знакомлюсь только с парнями?
   – Да нет, что ты Стэн. Просто я рад за тебя. А как зовут девушку, если не секрет, и откуда она?
   – Не секрет, девушку зовут Ева, и живет она на Church street.
   – Ева Свенсон?! Я хорошо знаком с ее родителями. Они вполне достойные люди и дочь у них умница. Она, кажется учиться в Бирмингеме, если я не путаю?
   – Да, это так.
   – Свенсоны владеют тремя первоклассными отелями в городе и кроме того еще десятком парусных швертботов и двумя крейсерскими яхтами. По силе влияния в туристическом бизнесе на Saligia Свенсон-старший нисколько не уступает мне. К примеру, у меня в собственности всего одна крейсерская яхта и пять парусных швертботов.
   – То есть ты хочешь сказать, что на данный момент он твой самый влиятельный конкурент?
   – Добрый, добрый конкурент. Не смотря на суровые законы нашего бизнеса, мы со Свенсоном-старшим хорошие приятели.
   – Зубастые приятели! – съязвил я.
   – Можно и так сказать, – хитро подмигнув мне, согласился отец.
   – Отец, я еще вчера хотел спросить тебя, помнишь, я дружил в детстве с соседской девочкой по имени Элия. Где она сейчас и чем занимается, ты не знаешь? – пользуясь хорошим расположением духа отца, спросил я.
   Тот вдруг перестал улыбаться и, поставив бокал с вином, растеряно посмотрел на Агни. Агни в свою очередь, неожиданно нахмурилась, и не глядя на меня, тихо произнесла.
   – Я тоже знала ее Стэн.
   – Почему знала? – внутренне напрягся я. – Почему знала, Агни? С ней… с ней что-то случилось?
   – Случилось Стэн, – нехотя ответил за Агни отец. – Я ждал, что ты спросишь про нее. Вы ведь так дружили в детстве. Я даже знаю, что ты ей писал одно время.
   – Писал, долго писал. Но, последние пять лет, я ничего о ней не знаю, – чувствуя, что нечаянно затронул неудобную тему для разговора, неуверенно ответил я.
   – Элии больше нет, сынок, – с усилием выдавил из себя отец.
   В гостиной повисло неловкое молчание. Чтобы хоть как-то сгладить его, я захотел увести от тягостных воспоминаний отца и Агни. Я видел и чувствовал по их смущению и тревоге, что они каким-то образом имели отношению к тому, что случилось с бывшей подругой моего детства.
   – Хорошо, хорошо, если не хотите об этом говорить то, пожалуйста, не говорите. Я просто…
   – Элия была хорошей девушкой. Я помню, как она уехала поступать в Англию в университет в Кембридже. …Да, она проучилась ровно год, а после приехала на лето в св. Иаков. Когда это с ней началось Агни, ты не помнишь? – собравшись с духом, решил все же продолжить отец.
   – Где-то в начале сентября прошлого года. Элия стала какой-то странной. Она стала совершать такие поступки, которых от нее никто прежде не ожидал, тем более ее родители. Девушка стала куда-то пропадать по ночам и нередко ее находили избитой в изорванном платье около развалин старого монастыря в бухте. Сначала все думали, что ее кто-то похищает из местных и подвергает насилию. Но местная полиция, после тщательного, но безуспешного расследования лишь развела руками. Тут было что-то другое. Родители Элии сначала обратились к нашим докторам, а после к нашему священнику отцу Павлу. Наш психиатр советовал отправить ее в Англию на обследование, а отец Павел все время бубнил о том, что ею овладел какой-то могущественный демон. Но как ты сам понимаешь, в нашем просвещенном веке это прозвучало, по меньшей мере, смешно и нелепо для родителей Элии. И поэтому его предложения об осуществления сеанса экзорцизма, были ими с негодованием отвергнуты. А между тем девушка слабела с каждым днем как физически, так и умственно. Последние дни своей жизни она провела в заточении в доме родителей. Она быстро слабела, и мы были одними из последних кто навестил ее накануне смерти. – Скорбным голосом вещал отец, перебирая в руках столовую бумажную салфетку.
   – Когда мы пришли к ней попрощаться, она была в горячем бреду. Я помню, как она все время упоминала старый заброшенный монастырь и какого-то страшного человека в черном. …Перед самым нашим уходом Элия пришла ненадолго в себя и пребывала в твердой памяти около получаса. Мы еще немного поговорили с ней и после оставили ее. На следующий день Элия умерла, – тихо всхлипывая, вспоминала Агни.
   Отец встал из-за стола и, подойдя к возлюбленной, мягко положил ей руки на вздрагивающие плечи.
   – Где ее похоронили, отец? – чувствуя, как тяжелеет у меня на сердце, задал я последний вопрос.
   – На нашем местном кладбище Rue de Longis, до него можно добраться через северо-западную Hight street. Мы когда-то ездили по ней с тобой в наш гольф-клуб, помнишь?
   – Помню, конечно, помню, а вот кладбище никак не могу вспомнить, – задумчиво протянул я.
   – А зачем запоминать такие вещи в детстве, сынок? – дрожащим голосом сказал отец и прикусил нижнюю губу.
   – Могу я хотя бы с родителями Элии увидеться?
   – Нет, Стэн, не можешь. Они уехали в Англию сразу же после смерти дочери. Теперь в их доме живет другая семья, – отрицательно помотал головой отец.
   – Все мужчины, я больше не могу об этом думать, извините, но мне пора! – убирая с плеч руки отца, категоричным тоном заявила Агни.
   – Постой Агни, я позвоню Якову, и он довезет тебя до отеля, – взяв француженку за тонкие пальцы, воскликнул отец.
   – Пожалуй, не стоит Дрюон, я вызову такси. Тем более у меня есть кое-какие дела в городе. Кстати, передай Саре большое спасибо за чудесный обед. Я как нибудь обязательно щедро отблагодарю ее за золотые руки, не смотря на то, что она откровенно недолюбливает меня, – Оглядываясь в дверях, игриво улыбнулась Агни, с мастерством хорошей актрисы, маскируя нотки грусти в голосе.
   Когда мы остались с отцом наедине, я осторожно спросил его.
   – Как ты себя чувствуешь отец?
   – С тех пор как ты приехал мне становится все лучше с каждым часом. Хотя мой доктор и настаивает на продолжении постельного режима, – взъерошив на моей голове длинные волосы, ответил отец.
   – Так может все-таки стоит послушать своего лечащего доктора? Кому как не ему лучше судить о состоянии твоего здоровья.
   – Никаких постельных режимов. Завтра мы отправляемся на моей яхте на ловлю рыбы. Надеюсь, ты уже познакомился с моим лучшим штурманом Генри?
   – Познакомился.
   – Симпатичный молодой человек и настоящий профессионал. Он работает на меня уже пять лет, и я ему неплохо плачу. Так как насчет рыбалки, Стэн? Ты еще не забыл что это такое, а? – с боевым задором в голосе, воскликнул отец и энергично потряс кулаками.
   – Нет, не забыл, но все же обещай мне пригласить завтра на рыбалку своего лечащего доктора. – Поставил я жесткое условие.
   – Ай, он такой зануда, этот терапевт Кристиан, – в сердцах махнул рукой отец, падая в кресло.
   На его бледном лбу выступила испарина.
   – Отец, прекрати, обещай мне… – я видел, что за открытой бравадой отец скрывает лишь желание не казаться передо мной слабым, чтобы не огорчать меня.
   – Хорошо сын, хорошо, – отец почти умоляюще посмотрел мне в глаза, – Стэн, ты надолго ко мне?
   Не в силах созерцать тяжелое отчаяние, отражавшееся в его взгляде, я не думая, ответил:
   – До начала сентября отец. В начале следующего месяца в Лондон прилетает моя мать и отчим Рэйли. Я договорился с ними, что встречу их там.
   – Спасибо сын, ты меня очень обрадовал! – с облегчением выдохнул отец, вытирая мокрый лоб ладонью. – Да, хотел тебя спросить: как, …как у тебя сложились отношения с твоим отчимом?
   – Нормально, отец, – ровным голосом ответил я.
   – А мама…
   – Что мама? – сделал я вид, что не замечаю внутреннего волнения отца.
   – Ничего, ничего сынок, забудь! Еще вопрос: как тебе мадемуазель Агни?
   – Милая! – Не нашел я что больше ответить.
   – Ха-ха-ха, милая, точно милая, сынок. Ну, спасибо, спасибо, уважил, …милая. – от души развеселился отец.
   – Почему бы тебе не жениться на ней, отец.
   – Хм, Стэн, как ты уже понял, мадам Агни от мозга до костей принадлежит богеме, той самой богеме, от которой я когда-то благополучно сбежал. Это и вечная хандра, перепады настроения, депрессии, срывы, излишнее самомнение и искусственная надуманность. Богемные люди любят внимание и очень быстро устают от постоянства. Они кормятся из рук госпожи музы, не менее капризной, чем ее дети. Их кровь и вино это Впечатление!!! Им они живут и ради него кладут на алтарь все человеческое, тщетно стремясь всю жизнь покорить небеса. Но по – моему, сколько не промакивай небесных слез, никогда не поймешь о чем они плачут. Это говорит тебе талантливый и популярный в прошлом художник Дрюон Стинсон! Все суета сует. Знаешь, когда я в первый раз приехал на Saligia, то к своему стыду открыл самую большую правду о себе. А может быть это и есть та самая Истина, в поисках которой бегают миллионы слепцов по всему миру.
   – И что же это за самая большая правда жизни, которая так изменила тебя, отец?
   – Я глупый и самонадеянный человечишко, возомнивший себя одним из величайших художников современной эпохи, неожиданно понял, что самым великим и неподражаемым художником в мире, всегда была и остается Мать-Природа. Только она может претендовать на этот титул, но она не претендует и поэтому, она лучше и сильнее чем мы. Природа творит просто так: не из за алчности, денег и славы. Она просто творит и не надоедает нашим глазам и ушам повышенным вниманием со своей стороны. А мы, так называемые люди творчества, мечемся бестолково всю свою жизнь, пытаясь придумать какой-то смысл придуманному нами гнусному миру и совсем не хотим понимать, что то, что мы творим это пошлая мазня и безвкусица. За нас все уже давно придумано и засистематизировано во Вселенной. И нет смысла разводить всякую athenaeum, пытаясь переделать привычный ход вещей в природе. Я уже давно пришел к этому. Агни, к сожалению, еще пока нет.
   – Может, ты просто завидуешь ее успехам, отец?
   – Я умоляю тебя Стэн! Ты видел ту мазню, которую она показывала тебе вчера? …Ну вот, теперь ты и сам можешь судить о степени ее «гениальности».
   – Но ее, же картины пользуются всемирным успехом, ты, же сам мне об этом говорил? Неужели ты притворялся, отец?
   – Пойми меня правильно Стэн. Во-первых, она мне нравится как женщина. Во-вторых, как я могу обидеть женщину, да еще такую как Агни! Популярный спрос быстро превращается в ширпотреб, а после только мусорная корзина. Вспомни Ван Гога: при жизни он не имел ничего. Его картины никто не покупал, а между тем он был по-настоящему гениален. И теперь его картины стоят миллионы долларов на аукционах Сотбис и Кристис и они доступны только избранным.
   – Ты против того, чтобы художник стремился своим творчеством добиться богатства или славы?
   – Я не против, Стэн, совсем не против богатства и славы. Как ты наглядно видишь, я и сам люблю сладко пожить. Но я не приемлю, когда художник творит только ради того, чтобы стать богатым и знаменитым.
   – А как же Сальвадор Дали со своей знаменитой поговоркой: Если ты не мечтаешь об икре и шампанском и довольствуешься черствым куском хлеба и квасом, то тебе никогда не стать выдающимся художником.
   – Сальвадор Дали это редкое исключение из правил. И тут нужно разграничить. Его великое творчество это одно, а его скандальный образ жизни это совсем другое. Все-таки больше его вспоминают с уважением за его гениальные картины, а не за бесконечные амурные похождения и раздражающую привычку везде рекламировать свои усы.
   – Я все понял отец, тебе не нравится, что Агни больше интересуется наслаждениями, чем глубиной мук творчества. Тебе кажется, что она не достаточно страдает для художника такого ранга и популярности, так?
   – Можно сказать и так. Хотя это и достаточно прямолинейно и грубо.
   – Зато в точку. Но я надеюсь, что ты не желаешь, чтобы она не дай бог, отхватила себе садовым секатором уши в приступе гениальности, хе-хе?
   – Упаси Господи, сын мой! О чем ты говоришь? Мне очень нравятся ее уши. И вообще, пусть она лучше остается такой как есть.
   – Да, отец, мне кажется, ты немного перегибаешь палку в ее адрес.
   – Помнишь, твоя мама когда-то называла меня «занудой Дрю»? Думаю, она была права. Я безнадежный эгоист и всегда хочу, чтобы все было, по-моему.
   – Мне кажется, что ты еще немного максималист!
   – Возможно, ты прав и даже не немного, а больше чем возможно.
   – А как же насчет предложения Агни объединиться с ней совместными усилиями, после того как она приобретет виноградники во Франции? Мне кажется это очень хорошая мысль. Виноделие это очень доходный бизнес и прикрепляет человека к земле.
   – Стэн, я умоляю тебя! Агни говорит об этом каждый раз как приезжает отдохнуть на Saligia, а знаю я ее уже семь лет.
   – Ты думаешь, она говорит это несерьезно?
   – Это ее мечта Стэн и мечта несбыточная. Я не верю, что она когда-нибудь купит виноградники и займется вполне земным делом. Да, я не отрицаю, что у нее вполне хватит средств и на несколько хороших поместий в не самом дешевом районе Франции как долина реки Луара. Но я повторяю еще раз: она блефует!
   – Ладно, отец это все ваши личные дела и мне, если честно, до них нет особого дела. Но я все равно рад знакомству с Агни. У тебя хороший вкус отец!
   – Мне очень приятно об этом слышать из уст своего сына. Я знал, что Агни тебе непременно понравится.
   – А как вы общаетесь, когда она уезжает в Европу?
   – Так и общаемся: скучаем на расстоянии и бередим друг другу души телефонными звонками. Но иногда я приезжаю к ней в Париж. У нее большая квартира на Монмартре около площади Тертр. Я очень люблю этот район. Там я когда-то провел два счастливых года своей жизни. В последний раз я был в Париже в прошлом году на рождественских праздниках. …Советую и тебе сынок съездить в Париж на Рождество, а хочешь… хочешь в этом году съездим вместе! Я столько интересного могу рассказать тебе о Париже, а Агни не даст нам с тобой заскучать. Как тебя такая идея, сын?
   – Идея заманчивая отец, но пока ничего определенного не могу тебе сказать. В последнее время в моей жизни происходит столько разных перемен.
   – Конечно, конечно, сынок, я прекрасно понимаю тебя. Ты молод и тебе всего хочется попробовать. Но если что… ты только позвони, хорошо?
   – Обязательно отец. Да, хотел тебя еще кое о чем попросить…
   – Говори, не стесняйся!
   – Можно я еще раз сегодня воспользуюсь твоим автомобилем? Я хочу съездить на кладбище к Элии.
   – Без вопросов. Конечно, бери. Может съездить с тобой?
   – Не беспокойся. Лучше отдыхай. Я съезжу с Евой.
   – Стоит ли брать ее с собой?
   – Я обязательно спрошу ее перед этим.

   В три часа дня я позвонил Еве и предложил ей встретиться со мной. Получив согласие от своей новой подруги, я забрал автомобиль отца с автостоянки и уже через несколько минут был у дома Евы. Она ждала меня на улице, нетерпеливо посматривая по сторонам. Если честно, то я не сразу узнал ее без вчерашнего радикального прикида и яркой кричащей косметики. Сегодня на ней было простое белое платье с узким пояском и легкая вязаная кофточка, которые придавали ей внешний вид простой провинциальной девчонки по воскресениям прилежно посещающей воскресные церковные мессы.
   Резко затормозив возле опешившей Евы, я распахнул дверь и чужим грубым голосом, подражая американским гангстерам, обратился к ней.
   – Эй, церковная цыпа, не желаешь прокатиться с настоящим мужиком?!
   Ева легко впорхнула на переднее сиденье и, захлопнув за собой дверь, с вызовом в голосе ответила:
   – Легко, ковбой! А куда мы с тобой поедем?
   Я привлек Еву к себе, и нежно поцеловав в губы, окунулся в живительный источник ее синих как небо глаз.
   – Я успел соскучиться по тебе, крошка.
   – Ты ранил мое сердце, Стэн, – потершись о мою щеку кончиком носа, горячо шепнула Ева. – Так куда мы едем?
   – На кладбище Rue de Longis. Ты поедешь со мной, Ева? – испытывающе посмотрел я на девушку.
   Ева откинула ладонью с лица непослушную прядь белых волос и с недоверием протянула:
   – Ты шутишь Стэн?
   – Я серьезно, Ева. Сегодня я узнал от отца, что моя подруга детства умерла, и вот решил ее навестить. – Пряча глаза за темными стеклами пляжных очков, серьезным тоном ответил я.
   – А как ее звали? Я ведь местная и всех здесь знаю. – Ева сняла с меня очки и надела их на себя. – Ну как тебе, красавчик?
   – Обворожительно. В них ты смотришься просто сногсшибательно! – я провел пальцами по шелковистым волосам Евы и слегка пощекотал ее за ухом. – Ее звали Элия.
   Ева резко сняла очки и с затаенным страхом посмотрела на меня.
   – Стэн, ты знал нашу сумасшедшую красотку Элию?
   – Мы дружили когда-то с ней, а после того как я уехал с Saligia, еще долго переписывались, – нахмурившись, буркнул я и завел автомобиль. – Так ты поедешь со мной, Ева?
   – …Я была год назад на ее похоронах. Да весь город тогда собрался, чтобы проводить ее в последний путь. Так-то девушка она была хорошая тихая, но после того как вернулась из Англии в нее словно сам черт вселился, – не сразу ответила Ева и, глядя прямо перед собой, сделала мне знак ехать вперед.
   – Как это: сам черт вселился? – нажимая педаль газа, недоуменно воскликнул я.
   – Ее часто видели, как она карабкалась по лестнице, ведущей к заброшенному монастырю. Там она проводила почти каждый день, исследуя старые развалины. Мы с ребятами тоже однажды видели ее там. Это была не очень приятная встреча. Мы как раз хорошо покурили «травки» и тут откуда не возьмись, вылезла эта самая Элия. Она была вся грязная, покрыта ссадинами и синяками. Мы сразу поняли, что с ней что-то не так. Она все время, как заведенная, вторила о каких-то семидесяти двух черных птицах, которые задали ей сложную задачу. Якобы для того, чтобы решить птичью головоломку, она должна собрать в развалинах монастыря семьдесят два кусочка священного камня. И если она не сделает это, то птицы обязательно выберутся из ее головы и убьют всех ее родственников. Ты бы это слышал Стэн! У нас волосы на голове дыбом встали, – дрожа всем телом, вспоминали Ева.
   Свернув налево у Hautchville museam, я выехал на северо-западную Hight street и прибавил скорости. Мимо быстро замелькали цветные фасады аккуратных домов и толстые столбы деревьев, покрытые шапками сочной зелени.
   – Стэн не гони так, пожалуйста, здесь нельзя так быстро ездить. Тем более до кладбища не так далеко, – затеребила меня за плечо Ева.
   – Извини, что-то задумался, – я резко сбавил скорость и перешел на «черепаший» ход. – Так что было дальше?
   – Дальше, дальше мы отвели ее домой, но это с ней еще не раз повторялось. А перед самой смертью, она говорят, несла такое, что даже у местного священника за одну ночь поседели волосы. …Я помню, как ее хоронили. Хороший был день: тихий, погожий. Это было в начале сентября. Мы с ребятами шли в самом конце длинной колоны провожающих. Б-р-р, не могу больше это вспоминать. Знаешь, ее родители так плакали и убивались, что мне казалось еще немного и Элия внезапно оживет и встанет из гроба. Но нет, этого не произошло. Кстати, ее хоронили в закрытом гробу.
   – Почему, не знаешь?
   – Ой, Стэн, зачем тебе все это. Такие вещи происходят нечасто с людьми и если все-таки происходят, значит это так кому то нужно там на небесах. Или ты другого мнения? – Ева достала из маленькой сумочки сигареты с зажигалкой и нервно закурила.
   – Я понимаю тебя Ева. Если хочешь, давай я поверну назад? – я резко нажал на тормоза и остановил машину.
   Ева приоткрыла дверь автомобиля и спустила ноги на дорогу.
   – Смотри Стэн как здесь красиво! – кивнула Ева на лежащую перед ней поляну покрытую ковром диких цветов.
   – А какой здесь запах, выходя из машины, с наслаждением вдохнул я густой острый аромат летних цветов.
   – Слышишь, о чем поют птицы, Стэн? – с интересом прислушалась Ева к громкому пению птиц, спрятавшихся в кронах капустных деревьев.
   – И о чем же Ева? – присаживаясь на корточки около девушки, поинтересовался я.
   – Они поют о жизни и любви Стэн. О жизни и любви, – многозначительно посмотрела Ева на меня.
   – К чему это ты все, детка? – усмехнулся я, глядя сверху вниз на симпатичную мне девушку. В этот момент она была похожа на египетскую царицу Нефертити. Задумчивая гордость была ей к лицу. И я ей откровенно любовался.
   – Зачем преждевременно отравлять свою жизнь мыслями о смерти. Ее и так слишком много кругом. Неужели тебе не достаточно впечатлений от красоты окружающей тебя, Стэн?
   – Что-то тебя тянет сегодня на философию. Ты начиталась Ницще, Ева? – положив руку на обнаженное колено девушки, улыбнулся я.
   – Не угадал, я предпочитаю Шопенгауэра и Платона! – откинув назад голову, засмеялась Ева.
   – Сильно! Так мы едем или поворачиваем назад?
   – Хорошо, поехали, – Ева погасила носком туфли тлеющую сигарету и откинулась на спинку автомобиля. Остаток пути до кладбища мы ехали молча. Все это время Ева затуманенным взором смотрела вверх на пробегающие перед нами молочные сгустки облаков.
   Местное кладбище занимало весь склон холма Rue de Longis, сразу после которого начинался парк Waterloo. За парком же находился городской гольф-клуб «777», почетным членом которого был мой отец.
   Кладбище было старое, но ухоженное. Дорожки между могилами и памятниками были аккуратно выложены камнями. Деревья и кустарники, растущие по всему периметру недавно покрашенной железной изгороди, аккуратно подстрижены.
   Ева, выйдя из машины, посмотрела на меня долгим грустным взглядом и, кивнув головой, пригласила следовать за собой. Я закрыл автомобиль и, звеня на ходу ключами, послушно пошел за Евой. Миновав несколько рядов могил с гранитными стелами в виде витиевато вырезанных плит, кельстких крестов и изображений в виде ангелов и святых, мы подошли к большому памятнику в виде летящей птицы. В застывшем полете она напоминала распятого мученика, навечно превращенного в камень. Около могильного памятника лежал ворох полуистлевших прошлогодних цветов, переплетенных траурными лентами с посмертными некрологами. На памятнике были красиво выбиты слова неизвестного поэта:
   «Мечтала ты стать птицей и летать по небу. О нем ты тосковала, расправляя крылья. И вот сама мечтой ты стала, превратившись в птицу. Оставив нам тоску, по тебе вспорхнувшей в небо».
   – Она была на год старше нас… Элия Глостер. Дата рождения 5 сентября 1946 года. Дата смерти 5 сентября 1975 года. Бедняжка умерла в день своего рождения. – Сквозь тугой комок в горле, выдавил я и смахнул внезапно набежавшие на глаза слезы. Я никак не мог связать далекий воздушный образ маленькой хрупкой Элии с этим громоздким гранитным монолитом, под которым лежало истлевшее тело моей маленькой подруги детства. Это казалось таким страшным и нелепым для меня.
   – Да, Стэн, ей бы еще жить да жить. Страшный конец для красивой молодой девушки, – взяв меня под локоть, отозвалась Ева.
   Я осмотрелся по сторонам:
   – Знаешь, здесь так спокойно и совсем не страшно.
   – Ты так говоришь, как будто бы хочешь остаться здесь жить, – фыркнула Ева, пытаясь заглянуть мне в глаза.
   – Интересно, могут мертвые видеть тех, кто к ним приходит? – увлекая Еву за собой по каменной дорожке, задал я сам себе вопрос.
   – Стэн, ты со мной или смотришь в землю? – затеребила меня Ева за локоть.
   – А, да, да, крошка, я с тобой. Просто меня на секунду выключило, – встряхнув головой, я остановился около одной из старых могил и пристально посмотрел Еве в глаза.
   – Ты так загадочно улыбаешься, что мне становится не по себе. О чем ты думаешь, Стэн? – вздрагивая всем телом, потянулась ко мне на цыпочках Ева.
   – Ты знаешь, о чем я думаю, моя обворожительная леди, – обвивая тонкую талию, очаровательной спутницы, проворковал я.
   – Кравчик, а ты оказывается маньяк. Тебя возбуждает вид кладбища и все что связано с темой смерти, я права? – проводя накрашенным розовым ноготком по моим губам, томно прошептала Ева.
   – Это от меня не зависит, чаровница. Ты околдовала меня и я не в силах уже сдерживать страсть, – покрывая открытую шею и лицо девушки горячими поцелуями, ответил я.
   Всепоглощающая страсть овладевшая мной, передалась и Еве. Не в силах противостоять моему напору, она сладострастно вскрикнула и обмякла в моих объятьях. Я уже ничего не соображал и видел и чувствовал только ее, желанную и желающую вкусить со мной сладкий яд всесильной богини Любви.
   Подхватив стонущую Еву на руки, я прижал ее к гранитной глади кельтского креста и стал лихорадочно срывать с нее нижнее белье. Проведя ладонью по ее упругому белому животику, я скользнул ладонью в горячий бархат, кипящий между ее бедер.
   Вздрагивающая от моих неистовых поцелуев Ева, обхватила меня стройными загорелыми ногами и, заломив назад руки, застонала раненой птицей.
   – Давай любимый, возьми меня. …
   Я провалился с головой в омут и тут же оказался в царстве пушистых облаков, вылепленных из розового ванильного мороженого и взбитых сливок с клубникой. Обмазавшись с головы до ног сладким наваждением, я провалился сквозь хрупкую мягкую массу и на большой скорости упал в распахнутые объятия неба. Мое обнаженное липкое от сахара тело облизала упругим языком синеглазая Роза ветров. Ее длинные распущенные волосы опутали меня с головы до ног, и я почувствовал, как внутри меня раскрывается алый цветок любви. …
   …Когда я пришел в себя, утомленная Ева лежала на моем плече и, казалось, не дышала. Я провел ладонью по ее влажной спине и тихонько поцеловал ее в мочку уха.
   – Любимая, ты слышишь меня.
   Ева медленно приподняла голову, и едва шелестя пересохшими губами, трогательно прошептала:
   – Я чуть не умерла Стэн! Что ты со мной сделал?
   – Тебе было больно? – осторожно опуская Еву на землю, всколыхнулся я.
   – Нет, что ты дурачок. Я другое имела в виду. Что ты со мной сделал, в смысле, ты вскружил мне голову и лишил воли, – ласково улыбнулась мне Ева.
   – Ты сводишь меня с ума, и я не могу ничего с собой поделать, когда нахожусь рядом с тобой, – привалившись спиной к памятнику, виновато произнес я.
   – Ты так говоришь всем своим случайным подружкам, – поправляя на себе помятое платье, хитро посмотрела на меня Ева.
   – Ты не случайная подружка, ясно тебе, – обижено бросил я, и надув губы потянулся рукой к Еве.
   – Смотри, что ты наделал с моим нижним бельем. …Ты настоящий маньяк, Стэн, – Ева спрятала в дамскую сумочку надорванные трусики и укоризненно посмотрела на меня.
   – Сначала я хотел разорвать на тебе платье, но вовремя сдержался! – я обнял Еву на плечи и поцеловал в шею.
   – Все, все, хватит Стэн, а то я сейчас снова захочу, и тогда мы уйдем отсюда только следующим утром, – сделала Ева попытку, освободится из моих рук.
   – Я согласен. Давай снимем с себя всю одежду и будем заниматься любовью на могилах до самого утра, – снова почувствовал я растущую во мне волну желания.
   – А вот и нет, маньяк! Я хочу на берег моря. Мне надоело это скучное место, – Ева вырвалась из моих цепких объятий и резко побежала от меня по дорожке.
   – Стой красавица, все равно ты от меня не уйдешь! – весело вскрикнул я и как ветер помчался за Евой.
   Неожиданно девушка как вкопанная встала около памятника покойной Элии и, прижав ладонь к губам, с ужасом вскрикнула:
   – Стэн, смотри, что это?
   Я подошел к могиле и внимательно осмотрел ее:
   – Ну и что случилось вдруг с тобой? Ты выглядишь так, как будто бы увидела привидение!
   – Смотри на голову птицы: она смотрит прямо на нас! Так не было. Я точно помню, что голова птицы была повернута к небу. – Не слыша меня, Ева ткнула дрожащим пальцем в каменный глаз птицы, который уставился прямо на меня.
   – Д-да, ты права. Чертовщина какая-то. Тьфу ты, как такое могла случиться, Ева? – озадаченно поскреб я ногтями затылок. Неприятный озноб пробежал по моей спине, как будто бы кто-то невидимый провел по ней холодной мертвой рукой.
   – Стэн, давай быстрее уйдем отсюда. Мне становится не по себе от этого места. – Ева порывисто схватила меня за руку и поволокла за собой. Я, безвольно передвигая ноги, шел за ней и время от времени оглядывался на странный памятник, так напугавший нас. В последний раз, оглянувшись на место успокоения Элии, я вдруг увидел или это мне показалось от нервного перенапряжения, как гранитная птица встрепенулась на могильной плите и широко взмахнула крыльями. Ледяная волна ужаса сковала меня с головы до ног. Мое взбесившееся сердце набатом забилось в груди, заполняя уши невыносимым звоном.
   Когда мы добрались до выхода с кладбища, мне показался вечностью тот путь, который мы проделали от могилы Элии.
   – Все Стэн, я не знаю как ты, а меня сюда теперь и миллионом не затащишь, – жадно хватая воздух распахнутым ртом, выдохнула Ева.
   – Да, теперь сюда только ногами вперед, – сломавшись пополам, нервно рассмеялся я.
   – Да ты что такое говоришь, маньяк? Я же вижу как ты и сам испугался! – непослушными пальцами доставая сигарету из сумочки, с негодованием в голосе, крикнула мне в лицо Ева.
   – Все, все, давай забудем и больше ни слова об этом, – я поднял вверх ладони и упал на колени перед Евой. – Прости меня за то, что притащил тебя сюда!
   – Тебе не за что себя винить. Я уже взрослая девочка и сама принимала решение ехать с тобой. Тем более не все было так плохо, – Ева привлекла мою голову к себе и запустила пальцы в волосы.
   – Поехали на море.
   – Поехали!
   …Когда мы отъехали от кладбища, с нас постепенно сошло напряжение и я почувствовал такое облегчение как будто бы нес на себе до этого огромный неудобный камень. Ева, достав зеркальце и пудреницу, молча, прихорашивалась. Я, искоса глядя на нее, тихо улыбался и вспоминал детали минувшей любовной бури, жестоко закрутившей нас обоих.
   – Здравствуйте уважаемые радиослушатели! Вас приветствует Джон Пил и Джон Уотерс на BB 1 Radio. И чтобы сразу поднять ваше настроение на 212 градусов по Фаренгейту, мы для начала предлагаем вашему вниманию композицию группу Ramones с песней «Blitzkrieg bop». Итак еще раз, встречайте группу Ramones с песней «Blitzkrieg bop»! … – Вдруг прорвался из динамиков радио далекий голос знаменитого ди-джея British Broadcasting Corporation.
   – Господи, да что же это такое!!! – выронив от неожиданности из рук косметичку, тонко завизжала Ева.
   – Успокойся, любимая это всего лишь радио! – зашелся я в приступе громогласного смеха, наблюдая за перепуганным выражением лица Евы.
   – Правда, правда, это всего лишь Ramones, – приходя в себя от шока, растерянно улыбнулась Ева, ошалевшими глазами уставившись на меня.
   – Ева, это группа Ramones! – повышая голос до самой высокой ноты, закричал я и с силой вдавил в пол педаль газа.
   – Я слышу Стэн, это группа Ramones! – забившись в припадке дикого восторга, перекрикивая меня, завизжала Ева.
   Громко подпевая вдвоем знаменитую песню группу Ramones «Blitzkrieg bop», мы счастливо улыбались, глядя перед собой полными наивной надежды глазами. Впереди нас ждала сама Вечность, окутанная манящей тайной и пьянящим запахом Свободы. Впереди была бесконечная Молодость и бесконечная счастливая Любовь, посетившая нас в это лето.

   Поздним вечером, вернувшись с пляжа, я поднялся на второй этаж в свою комнату и, не раздеваясь, лег на кровать. Я пытался восстановить в голове события прошедшего дня, но обрывки мыслей в моей голове сплелись в один сплошной клубок лишенный всякого смысла и логики. Усталость укрыла меня с головы до пят чугунным пледом и не в силах больше бороться с естественными потребностями своей физической природы, я отключил кнопку разума и окунулся в тонкий мир бессознательного.
   Видение пришло внезапно без стука и приглашения с моей стороны. Оно тихо впорхнуло через окно, и плавно передвигаясь по воздуху, зависло над моей кроватью. Я с усилием приподнял набухшие веки и непонимающим взором уставился на полупрозрачную светящуюся фигуру, похожую на ночную фею. Я не видел ее лица, но почувствовал тонкий аромат розового масла, источаемый ею. Привстав на постели, я попытался дотронуться рукой до широкого, переливающегося фиолетово-голубоватым светом, капюшона закрывающего лицо видения. Но только мои пальцы коснулись края ее одежды, как тут же их пронзила острая боль, словно сквозь них прошел высокий разряд тока.
   Вскрикнув, я кубарем скатился с кровати и с опаской посмотрел на странное существо, вторгшееся в мои сны и причинившее мне боль.
   – Кто ты? – спросил я, но не сказал вслух, а сделал это мысленно.
   – Я Элия, твоя бывшая подруга. Неужели ты меня уже забыл? – опускаясь на пол посреди спальня, также мысленно ответило мне существо из моего сна.
   – Этого не может быть? Я точно знаю, что нахожусь сейчас во сне и что ты не настоящая Элия. Ты призрак мертвой Элии! – зажмурившись, попытался я отогнать от себя ночное наваждение.
   – Ты думаешь, что ты спишь, Стэн, – раздался в моей голове насмешливый детский голос. – Я без особого труда могу убедить тебя в обратном.
   – И каким же образом, если ты всего, лишь призрак из сна? – не поверил я.
   – Подойди ко мне Стэн, и я открою тебе иную реальность, не менее ясную, чем ту на которой держится твое представление о мире. – Сняв с головы капюшон, привидение быстро приблизилось ко мне.
   – Стой, не приближайся ко мне! – протестующе вытянул я перед собой руки и отпрянул к стене.
   – Не бойся, неужели ты не видишь, что это я Элия?
   Добрый детский голос лишил меня воли к сопротивлению и я, опустив руки, посмотрел в прозрачное лицо призрака. Да, это была Элия. Я всегда помнил ее милое нежное личико с тонкими правильными чертами. Ее длинные каштановые волосы, перевязанные розовым бантом. Я всегда помнил ее миндалевидные зеленые глаза с искринкой и обворожительную прелестную улыбку, с которой она встречала меня каждый день. Да, это была та самая Элия, которая навсегда осталась в моей памяти именно такой, какой я ее сейчас видел перед собой.
   – Элия, как ты оказалась здесь! – не мог я поверить своим глазам и, поддавшись порыву, шагнул ей навстречу.
   Элия склонила вниз кудрявую головку, и пелена грусти набежала на ее глаза.
   – Стэн ты должен нам помочь, – услышал я ее умоляющий голос.
   – Нам, почему нам? И как я могу тебе помочь, если ты уже мертва? – дотронувшись подрагивающими пальцами до лица Элии, вопросил я.
   – Я мертва, но ты еще пока жив, Стэн, – призрак Элии, качнулся в воздухе и стал трансформироваться в новую форму, внешними очертаниями напоминающую птицу.
   – Что с тобой происходит, Элия? – отшатнувшись назад я, крепко зажмурил глаза и приготовился к худшему.
   – Ты такой пугливый Стэн! Почему ты так боишься меня, если ты сейчас спишь? – услышал я в голове неприятный холодный голос.
   – Я уже не знаю: сплю я или же сошел с ума? – почувствовал я, как холодеют пальцы на моих руках и ногах.
   – Открой глаза Стэн и все твои сомнения исчезнут! Ты не спишь и ты не сошел с ума. Все что ты можешь сейчас увидеть – настоящее, более настоящее, чем тот мир, в котором ты жил до этой ночи.
   Управляемый чужой волей, я медленно разлепил зажмуренные глаза и увидел перед собой гигантскую черную птицу с кривым желтым клювом. Она нависла надо мной подобно туче и, склонив на бок голову, изучающе смотрела на меня. Я маленький и ничтожный червячок, тут же весь съежился у ее когтистых лап и со страхом, стал ждать решения своей жалкой участи.
   Все решилось в краткие доли секунд! Птица, распахнув широкие створки клюва, издала низкий гортанный клекот, и грубо схватив меня когтями за голову, быстро выпорхнула в открытое окно.
   …Мое ночное наваждение не закончилось бешеным полетом по извивающимся скользкими змеями, спиралям астрала. Полузадушенный и почти лишившийся рассудка от страха, я был брошен своей пернатой похитительницей в мрачной раскаленной пустыне. Словно ненужную куклу, она швырнула меня на горячий желтый песок и быстро скрылась за плотной завесой багровых облаков. Я не знаю, сколько прошло времени пока я приходил в себя, но это мне немного помогло и кое-какие силы все же вернулись ко мне. Поддерживая рукой раскалывающуюся от боли голову, я встал на ноги и огляделся по сторонам. Да, это была самая настоящая пустыня, которую я не раз видел на фотографиях и по телевизору, но я даже не мог представить себе, что здесь может быть так жарко. Это было не то слово жарко! Это было настоящее адское пекло, смешанное с невыносимым зловонием, которое источал раскаленный воздух. Сняв с себя разодранную в полете рубашку, я обмотал ее вокруг головы и куском ее рукава закрыл нос и губы. Дышать стало тяжелее, но зато я стал меньше ощущать зловоние и резкие приступы тошноты.
   Пустыня представляла собой плоскую равнину без барханов и холмов. Лишь на самом горизонте, я смог различить сквозь качающуюся завесу раскаленного воздуха размытые очертания какой-то горы. Мои ноги сами самой пошли в ее сторону, а голова моя пребывала в таком плачевном состоянии, что сейчас я вряд ли мог о чем-то думать и что-то пытаться систематизировать. Словно гаитянское зомби, управляемое волей невидимого бокора, шел я к заветной цели, о которой не имел ясного представления. Путь мой был долог. Я не знаю, сколько времени шел к зыбкой темной точке, колыхающейся передо мной. А может она была просто нарисована в моем воспаленном воображении? Может я просто сошел с ума и безнадежно потерялся в бесконечных лабиринтах своих кошмарных фантазий? Я понял одно, чем дольше я шел вперед, тем все больше отдалялась от меня моя безымянная цель. И вот, вконец вымотанный как морально, так и физически, я рухнул на колени и, надрываясь, закричал голосом отчаявшегося человека:
   – Проклятая птица верни меня обратно в мою комнату! Где я? Что со мной происходит?
   Я закусил зубами запястье руки и тут же почувствовал солоноватый привкус крови. Вид собственной крови полностью отрезвил мое подавленное сознание. Только сейчас я полностью поверил, что я не сплю и что это не американский фильм ужасов. Опрокинувшись навзничь, я горько зарыдал. Но на моих глазах не выступило ни одной слезинки. Жар проклятой пустыни постепенно превращал меня в живую мумию, лишая живительной влаги. Я протянул ладонь к далекому миражу и с надеждой представил, будто бы он вырос прямо из моей ладони. Прищипнув большим и указательным пальцем тонкую нитку горизонта, я тихонько потянул ее на себя и к своему изумлению и сумасшедшей радости, почувствовал, как далекий холм быстро приближается ко мне. Теперь я понял, как могу выжить в нереальном мире, невольным пленником которого стал этой ночью. Здесь не действовали привычные мне законы земной физики. Здесь все было именно так, как и должно быть в Аду: абсурдно и нелепо, что впрочем, вполне нормально для сумеречной зоны, созданной по обратным законам мироздания.
   Когда гора не смогла дойти до Магомета, Магомет сам дошел до нее, а после написал священную для всех мусульман книгу «Коран».
   Когда Стэн не смог дойти до горы, гора сама приблизилась к Стэну и после он, уверовал в то, что человек может постичь все, кроме собственного разума.
   То, что принял безумный юноша за гору, оказалось настолько кошмарным по виду, что он пожалел о только, что обнаруженных у себя экстрасенсорных способностях. Гора оказалась громадным зеленым осьминогом, покрытым сплошным панцирем скользкой слизи. Поводя по сторонам мутным единственным глазом, он хватал длинными щупальцами с земли большие круглые камни и жадно отправлял их в черную яму рта.
   «Неужели Ктулху на самом деле существует или это все-таки продолжение моего кошмара»? – Вздрагивая от омерзения и страха, я стоял как вкопанный на одном месте и молча, созерцал, как вокруг пустынного чудовища морского происхождения снуют сотни истощенных оборванных людей, больше похожих на тени. Громко стеная и падая от бессилия, люди поднимали с потрескавшейся земли тяжелые круглые камни и подносили их осьминогу. Но чем больше они таскали камней, тем все сильнее хотел гадкий моллюск есть. Утробно рыча и громко хлюпая пастью, он переваливался с боку на бок всей своей студенистой массой, норовя ухватить какого-нибудь неосторожного носильщика камней. Но, не смотря на общее истощение и жалкий вид, люди успевали, бросив очередной камень осьминогу, проворно отбежать прочь. Видно постоянный страх быть проглоченным таким уродом придавал им сил и стимул к выживанию. Вонь здесь была еще невыносимее, чем когда я только оказался в пустыне. Но зато в этом месте не было песка и было не так жарко.
   Было еще одно открытие, которое сразу удивило меня: на небе затянутом багровыми неподвижными тучами, не было привычного мне желтого паука-солнце. Его или просто не было никогда в Аду или же оно сбежало из этой чертовой дыры в более приятное измерение. И небо здесь было совсем не то, к которому я привык в своем мире: оно было не настоящее. И я был уверен, что оно было нарисовано на гигантской прозрачной призме стекла рукой или копытом всесильного сумасшедшего мизантропа в лице гнусно воняющего рогатого козла Пана. Да, вкус у него еще был тот: кровавые тухлые разводы с примесью серого, напоминающего размазанные по лобовому стеклу кровавые сгустки мозга, пьяного автолюбителя. В этой безвкусной небесной палитре не хватало только большой черной нудно жужжащей, мухи. Зато был огромный вонючий желеобразный осьминог, перебравшийся в мой ночной мир из высохшего черепа покойного Говарда Лавкрафта. Одно пока для меня было секретом: я не знал своих сил и реальных возможностей. И поэтому боялся всего того, что сейчас видел и поэтому не знал, что мне делать и как поступить.
   Мое купированное шестое чувство подсказывало мне, что если меня проглотит осьминог, то я больше не вернусь в свой мир таким как был прежде. Единственный путь, который меня ожидал после не очень приятного путешествия по пищеводу морской глубоководной твари это смирительная рубашка и постоянная комната с мягкими стенами в «доме скорби». Но все равно, я должен был сдвинуть себя с места и заставить действовать смерти на зло. Так, как если этот сон есть порождение моей подсознательной фантазии, то только я могу сдвинуть часы на мертвой точке застывшего пространства. И вот я решился!
   Не сводя глаз с трапезничающей злобной твари, я приблизился к одному из носильщиков и громко окликнул его:
   – Извините, можно я вас на минутку отвлеку?
   Изможденный человек, выронив из натруженных рук тяжелый камень, распрямился и посмотрел на меня пустыми глазами. Они не выражали ничего, кроме глубокой скорби и обреченности, которая бывает только у тех, кто решается на последний в своей жизни шаг. Он был похож на самоубийцу, и я был не так далек от истины. Левый рукав его грязной изодранной в клочья рубашки, был подвернут до локтя. И я с ужасом смог рассмотреть на его левом запястье глубокие засохшие порезы, явно оставленные укусами бритвы. Раны еще сочились сгустками застывающей крови, в которой в изобилии копошились маленькие белые черви.
   – Что тебе нужно, незнакомец? Ну же говори? – слепыми глазами посмотрел на меня самоубийца и поводил носом по воздуху.
   – Кто вы и что здесь делаете? – остановившись в нескольких шагах от живого мертвеца, вопросил я.
   – Можешь звать меня Сэм-Юнг. Я бывший солдат Ее Величества, – удивил меня своим ответом истощенный носильщик.
   – Что ты здесь делаешь, Сэм-Юнг? – решился я задать ему еще один вопрос.
   – Я собираю свои грехи и скармливаю этой восьмилапой скотине, которая никак не может ими нажраться, – устало склонив голову вниз, процедил сквозь зубы Сэм-Юнг.
   – Как ты оказался здесь, солдат? – я присел на корточки и стал с интересом разглядывать лежащий у моих ног камень греха. Он был необычный, или точнее необычный для моего дневного мира, но не для сумеречной зоны. На ощупь камень был не твердый, а скорее упругий и заметно пульсировал. Я сильно надавил на него пальцами, и из еле заметных пор живого камня заструилась зловонная сукровица.
   – Да что здесь другого запаха нет, кроме этой гниющей дряни! – в сердцах вскрикнул я, отшвыривая камень в сторону слепого солдата.
   – Я выпил слишком много снотворного, чтобы больше никогда не просыпаться. Но врачи смогли спасти меня и привязали к постели кожаными ремнями. Я просил их пожалеть меня и не обрекать на пожизненное существование в темноте. Никто меня не послушал, и мне пришлось перерезать себе вены спрятанной бритвой, – поднимая отброшенный мною камень греха, покорно ответил Сэм-Юнг.
   – Но зачем ты это сделал, солдат? Ты как я вижу не калека в отличие от сотен тысяч других солдат, лишившихся в Великой войне рук и ног.
   – Меня свел с ума Дуднагчун, и я не мог больше выносить его в моей голове! – с мукой в голосе, застонал Сэм-Юнг.
   – Кто это, Дуднагчун?
   – Маленький черный демон без лица. Власть его бесконечна и зло, которое сокрыто в нем способно уничтожить десятки миров, подобных тому, который я когда-то добровольно покинул. Я видел его всего один раз, но мне было этого достаточно, чтобы возненавидеть жизнь на Земле. Мне было достаточно одной секунды в его присутствии, чтобы понять всю ничтожность и зыбкость собственного бытия. Я вдруг понял, что ужас, завладевший мной, никогда не покинет меня, пока я жив. Он отравил мою душу ядовитым плодом страха. Пока я был жив, мне всюду мерещились лишь черви и тлен, источающий мерзкое зловоние. Я не мог любить больше женщин. Я не мог больше радоваться встречам с друзьями. Я не мог чувствовать аромата цветов и сигарет. Мне пытался помочь один умный доктор, но и он стал потихоньку сходить с ума после общения со мной. Я устал от одиночества в собственном Аду, подаренным мне маленьким черным демоном без лица. …Он еще там Стэн! Ты слышишь меня? Он еще там! – Сэм-Юнг поднял вверх палец и ткнул им в пышущие жаром угли облаков.
   – Откуда ты знаешь, как меня зовут, солдат? – я не мог поверить своим ушам: этот мертвец назвал меня по имени!
   Сэм-Юнг обнажил в улыбке поеденные кариесом зубы и снисходительно посмотрел на меня:
   – Не забывай Стэн, что я вот уже как тридцать лет не принадлежу твоему миру. А здесь как ты уже, наверное, понял, а если еще не понял, то скоро поймешь, все совсем не так как там! – самоубийца еще раз ткнул пальцем на небо и, покачав головой, пошел прочь от меня.
   – Постой Сэм-Юнг, постой! – натыкаясь на безмолвные тени носильщиков, бросился я за солдатом-самоубийцей.
   Тот неожиданно повернулся ко мне и, схватив пальцами за горло, зло прошептал:
   – Не ходи больше за мной смертный! Я и так слишком много тебе сказал. Придет время, и ты обязательно сюда вернешься. Но только не сейчас. Еще рано, еще рано для тебя, потому что Дуднагчун еще там, слышишь там!
   Я вырвался из железных объятий мертвого Сэм-Юнга и почти умоляя его, вопросил:
   – Скажи солдат, куда мне идти дальше? Я не знаю, как попал сюда и тем более не знаю, как выбраться отсюда!
   Сэм-Юнг приставил ладонь к выгоревшим от жара бровям и задумчиво произнес:
   – Среди нас нет ни одного бывшего человека, которому бы светило помилование в будущем. Мы покусились на святая святых: на собственную жизнь. Я не могу одарить тебя надеждой, так как сам безнадежен.
   – Ты христианин, Сэм-Юнг?
   – Протестант и до сих пор верую в христианского Бога. Только я его никогда не видел, – горькое сожаление прозвучало в голосе самоубийцы.
   – Может поэтому ты, и находишься здесь, Сэм-Юнг?
   – Ты хочешь сказать, что уверовав в христианского Бога, и добровольно приняв заповедь о том, что самоубийство самый худший из всех грехов, я обрек себя на собственное проклятие? Об этом ты хотел мне сказать?
   – Именно! Если бы ты не верил, что самоубийство худший из всех грехов на свете, то возможно бы не оказался в этом гнилом месте.
   – А где бы я, по-твоему, оказался? – изобразив на исхудалом лице нечто напоминающее удивление, отозвался Сэм-Юнг.
   – Ну я не знаю, например, в том мире в который попадают японские самураи, после того как делают себе харакири.
   Сэм-Юнг некоторое время смотрел на меня невидящими глазами и наконец, изрек:
   – Ты как я посмотрю умный парень, но еще ничего так и не повидавший в жизни. Я в твоем возрасте убил уже не одного человека и пережил настоящее нравственное падение в бездну собственной совести. Перед тем как уйти на фронт, я проплакал целую ночь в своей казарме.
   – Почему же ты плакал Сэм-Юнг? – не сразу понял я.
   – Я плакал о тех, кого мне предстояло убить на войне. Не знаю плакали ли они обо мне, перед тем как выстрелить мне в лицо, но моя совесть понятие сугубо индивидуальное и я не могу пойти против нее. Она мой суд и только она может казнить меня и миловать. Я все сказал! – отрезал Сэм-Юнг, и больше не отвлекаясь на меня, пошел к жадному до чужих грехов осьминогу.
   – Постой, а мне теперь куда идти прикажешь? – крикнул я вслед слишком «правильному» солдату.
   – Тебе нужно идти в ту сторону, на Восток, – донеслись до меня последние слова солдата. – Там ты увидишь толпы «ищущих прощения». Иди с ними, и ты обретешь свой путь.
   Проводив взглядом сгорбленную тщедушную фигуру самоубийцы, я брезгливо скривился и с досадой прошипел:
   – Придурок блаженный.
   Грубо расталкивая локтями снующих вокруг меня оборванных мертвых самоубийц, я выбрался на свободное пространство и обратил все свое внимание на восток. По крайней мере, показав в ту сторону пальцем, Сэм-Юнг сказал, что это восток. Хотя он мог и ошибиться: ведь он был слепой. Но ведь не обычный слепой, а слепой мученик Ада!
   Неблизкое расстояние я преодолевал по уже опробованной схеме-натяжением тетивы горизонта на себя. Жаль только я не мог проткнуть пальцем скучную размазанную рожу неба, чтобы выдавить из него немного влаги. Я был согласен даже на «крокодильи» слезы грешников. Лишь бы они только плакали!
   Хотел я слезы грешников-получил слезы грешников, а в придачу и добрую сотню самих грешников.
   За горизонтом, в который я уткнулся носом, ничего больше не было. Не было и самого горизонта. Была лишь бесконечная вертикальная плоскость, в самую высокую точку которой упирались багровые пятна облаков. Недоуменно постучав пальцами по гладкой серой поверхности, я обреченно застонал:
   – Теперь я точно никогда отсюда не выберусь. Это конец!
   – Поставив точку на пути своих долгих и трудных странствий, ты сам определяешь протяженность своего пути и всего-то. Если ты не поймешь этого, то уподобишься мелкому узколобому существу. Так что не стоит отчаиваться, потому что это не конец. Бесконечность не имеет конца и начала, – услышал я за спиной незнакомый мне голос.
   Обернувшись, я увидел лежащего под громоздким каменным валуном голого бородатого мужчину средних лет. По его вальяжной позе и насмешливому виду, я понял, что это какой-то местный пророк или же сумасшедший, выпрыгнувший из скоростного поезда земной жизни.
   – Это еще что за персонаж? …Ты кто, чудак? – я присел рядом с мужчиной на корточки и уничтожающим взглядом посмотрел на него.
   – Я Любомудр! – равнодушно ответил мне босяк из Преисподней и, заложив руки за голову, устало прикрыл глаза.
   – Прелюбодей что-ли? – не понял я.
   – Идиот! …Сам ты прелюбодей. Философ я, философ, – обиженно встрепенулся мужчина и, обхватив ладонями грязные натертые колени, уставился вдаль. – О, смотри, ползут очередные вожделеющие прощения, хе-хе! Вот кто по-настоящему счастлив в своем неведении: блаженные и невинные.
   С запада в нашу сторону тащилась вереницей длинная цепь мужчин и женщин всех возрастов. На каждом из идущих была одета длинная до пят белая хламида. Они шли, молча, не издавая ни единого звука. Впереди медленно бредущей колоны степенно вышагивала горбатая обезьяна, покрытая клочками коричневой шерсти. В ее длинных волосатых пальцах поблескивала тонкая серебристая флейта. Важно надув щеки, и выпучив круглые глаза, обезьяна исполняла витиеватый еврейский клезмер. Подчиняясь звукам мелодичной музыки, «немая» колона быстро приближалась к нам.
   – Кто это? – уже привыкнув удивляться, спросил я своего нового знакомого.
   – … «Сокрою лицо мое от них и увижу, какой будет конец их», «Ибо они народ потерявший рассудок, и нет в них смысла»! Второзаконие, может, читал когда? Хотя, видя твою молодость, я думаю, ты пока находишься в стадии самолюбования. Тебе еще не рано готовиться к сезону печали. Тело твое сильное и гладкое. Мысли твои чистые и пустые. Ты вчерашний ребенок и ты не мертвец! Но тогда зачем ты здесь?
   То, что сейчас говорил этот босяк, не имеющий даже рваных штанов, чтобы прикрыть свой срам, напоминало мне бред сумасшедшего. Нет, это был не философ. Это был настоящий псих, и теперь я понял, почему он был здесь один. Скорее всего, этот придурок и в Аду всем быстро надоел своими пространными речами, и ему нигде не нашлось места, кроме этого клочка пустыни с камнем.
   – Может ты и прав, Стэн. Может я и вправду сумасшедший. Но кто из нас не был сумасшедшим на Земле? – без труда прочитал мои мысли Любомудр и продолжил философствовать дальше. – Тот мир, который когда-то покинул я, о чем ни капли не сожалею, был круглым домом идиотов, мечтающих сбежать от собственного идиотизма на Луну. А знаешь, почему на Луне нет идиотов? …Потому что на ней нет людей, ха-ха-ха!
   С брезгливой миной на лице я наблюдал как дергается на земле от смеха никому не нужный циник и совсем не чувствовал к нему ни капли жалости или понимания. Меня всегда настораживали «конченые» циники и «недобитые» философы. В каждом из них прослеживалось какое-нибудь откровенное отклонение от нормы, заложенное с раннего детства. По-моему собственному мнению, практически у всех «философствующих» мужчин были при жизни проблемы с женщинами или же они мучились всю свою жизнь между выбором половой ориентации.
   «Быть или не быть, вот в чем вопрос»! – эта гениальная в своей глубине и простоте фраза философа-драматурга Шекспира, обозначила собой всю эту бесконечную трескотню «великих неудачников».
   – Кажется, я знаю кто ты, придурок! Ты этот, Диоген! – хлопнул я себя ладонью по лбу, ошеломленный неожиданным открытием. Ведь не каждый день увидишь, пусть и в Аду, человека, жившего еще до нашей эры.
   – Какой именно Диоген: Синопский, Аполлонийский или из Эноанды? – явно польщенный моим сравнением, живо откликнулся Любомудр.
   – Как какой? Тот, что жил в бочке!
   – А, прославленный «маргинал»! Ну, ты хватил, парень, какой я тебе Диоген? Я умер всего несколько лет назад. У меня был свой автомобиль, хороший дом и как у всех людей, большая семья. По профессии я был бухгалтером: считал чужие деньги. Говорят, я был хорошим бухгалтером, – открыл свое истинное лицо философ из Преисподней.
   – А чего тебе не жилось то на Земле? И каким образом ты попал в мой кошмарный сон?
   – Во-первых, я не по собственной воле попал сюда. За мной пришла худая угрюмая баба с косой и силой загнала меня в этот скотомогильник, – с негодованием сплюнул под ноги Любомудр. – А во-вторых, с чего это ты решил, что все это сон?
   – С чего решил? Ты говоришь с чего решил, да с того решил, что мне еще умирать рано! Не мог я просто так умереть во сне, – вцепился я опешившему философу-бухгалтеру в длинную свалявшуюся бороду.
   – А просто так умереть не мог: без причины? Или для того чтобы умереть, нужна обязательная причина в виде старости, болезни или увечья?
   – И просто так не мог. У меня только вчера был сумасшедший секс со своей любимой девушкой. Я люблю ее и хочу, чтобы мы были вместе, а тут такая «засада»! – я закрыл лицо ладонями и горько заплакал. Мне до зубовного скрежета надоел этот инфернальный «цирк» с безвкусными декорациями и странными персонажами.
   – Да, парень, понимаю тебя. …Ты это, особо не злись на меня. Я ведь тоже когда-то любил девушек, и они меня любили. Только вот отлюбился я уже парень, – успокаивающе похлопал меня по плечу Любомудр. – Ты вот что, иди с «ищущими прощения». Может, и выберешься отсюда.
   – А куда они идут, тут ведь тупик? – сквозь слезы, всхлипнул я.
   – Ты забыл, что я тебе говорил, а? Могу сказать по-другому: «Ищущие, да обрящут». О, я тоже вспомнил, кого ты мне вдруг напомнил!
   – И кого же? – вопросительно уставился я на философа-любителя.
   – Вергилия, спустившегося в дантов Ад, вот кого.
   – Какого на фиг Вергилия? Не хочу я спускаться в твой дантов Ад, мы сегодня с отцом на ловлю рыбы собирались.
   – Беда человека в том, что он все время пытается спланировать свою жизнь на будущее. Но у тебя есть прекрасная возможность на практике убедиться в бесполезности гаданий, гороскопов и астрологических прогнозов, составленных глупыми для глупых. Может, когда ты отсюда выберешься, ты отвыкнешь от привычки планировать и станешь жить настоящим. Потому что человек не может сказать со стопроцентной точностью, что ожидает его впереди. А все попытки впихнуть в пятьдесят шесть карт Таро весь смысл собственного Бытия попросту одна из сотен глупейших попыток потешить собственное самолюбие, искусственной принадлежностью к Знаниям. Никто ничего не знает!
   – Зато, как я посмотрю, ты все знаешь! – вставая в полный рост, не удержавшись, съязвил я.
   – Все знает только Бог! Потому и молчит. Ему нет смысла доказывать смысл Бытия и всего происходящего во Вселенной, – опершись спиной о шершавую поверхность камня, философски ответил на мою насмешку Любомудр.
   – Говоришь: «Ищущие, да обрящут»! Ну, тогда я пошел.
   Дождавшись, когда мимо меня пройдет последний «ищущий прощения», я незаметно пристроился в хвост колоны.
   – Ищи в себе человека, Стэн, – помахал мне на прощание мученик собственной мудрости.
   – Пойдем со мной Любомудр, – кивнул я головой философу-одиночке.
   – Я никогда не любил карусели, Стэн и поэтому, не люблю возвращаться к уже виденному мной, – услышал я его последние слова.

   Любомудр оказался прав: конец горизонта в виде вертикальной плоскости не был концом моего пути. Он явился началом моих неожиданных приключений в бездонном омуте тонкого мира.
   Колона блаженных во главе с играющей на свирели обезьяной прошла, как нож сквозь плоскость и я остался последним, кто на две четверти секунды запнулся у открывшего «червячного перехода» в пространстве. Но долго размышлять в моем положении было глупо, так как мне совсем не нравилась идея стать напарником болтливого Любомудра. И уже на третьей четверти секунды я прыгнул вслед за исчезающими во тьме «ищущими прощения». Ощущение тьмы было недолгим, по крайней мере, мне так показалось. Я уже понял, что здесь все действует по иным законам времени, нежели на Земле. При мысли о мире, который я покинул не по собственной воле, сердце мое остановилось в груди. Поперхнувшись, я выплюнул его себе на ладонь и крепко сжал пальцами. Пронзительная боль вернула меня в реальность и я вновь почувствовал себя живым. Нет, сдаваться нельзя! Стоит мне только запаниковать, как тут же все полетит в тартарары.
   Но Тартар оказался ближе, чем я мог себе представить! Когда наша странная процессия вынырнула из тьмы «червячного» перехода, на нас тут же обрушился град из свинцовых пуль. Да, это был настоящий свинцовый град, сопровождаемый частым грохотом ружейных выстрелов.
   Несмотря на первые потери, блаженные не бросились назад. Тогда бы они обязательно затоптали меня своими босыми ногами. Переступая павших, толпа «ищущих прощения» упорно шла вперед. Прячась за спинами бегущих, я едва поспевал следом за всеми. Мы бежали по узкой горной тропинке и под нами буквально плавились камни. Сцепив изо всех сил зубы, я быстро бежал по раскаленной тропе, с опаской поглядывая по сторонам. Слева от меня высились исполинские пики скал, наподобие зубов сказочного дракона. Справа край тропинки обрывался в глубочайшую пропасть, со дна которой поднимались гигантские языки бело-черно-красного пламени.
   Вдруг в поле моего зрения попал тот, кто стрелял в нас. Это не был мускулистый волосатый демон со свиным рылом и козлиными копытами. В нас стрелял из охотничьего ружья обычный по виду человек, стоящий на склоне одной из скал. Он был одет в национальный баварский tracht: в кожаные штаны «ледерхозен», рубашку, жилет, сюртук (loden). Его голову покрывала шляпа с перьями и волосяными щетками (seppel), а его короткие толстые ноги были обуты в ботинки на толстой подошве. Рядом с незнакомцем, ощетинившись грязно-белой шерстью, плевалась пеной от злости молодая немецкая овчарка Грайф. Стреляя в нас практически в упор, безжалостный модник сопровождал каждый выстрел отборной бранью на немецком языке. Я пробежал мимо него как раз в тот момент, когда он добивал выстрелом в голову моего соседа слева. Обливаясь остатками влаги, оставшейся во мне после муторного перехода через гниющую пустыню, я бежал вперед, пока не увидел выползающее из пылающей холодным огнем пропасти кошмарное страшилище. И если меня почти до смерти напугал пустынный осьминог, то это не говорило о том, что я получил «прививку бесстрашия» от созерцания других, не менее страшных обитателей сумеречной зоны. То что, выползло с противным шипением и воем из глубокой ямы, было до такой степени омерзительным, что меня тут же вывернуло наружу. Это Что-то напоминало и насекомое и человека, и было по размерам со слона. Перегородив своим мешкообразным желтым хвостом, тропу, безобразный мутант прошипел человеческим голосом:
   – Бывшие подонки, убийцы, растлители и алчущие злата и вожделеющие занять место единого Бога на его небесном троне! Думаете, если вам прочистили мозги в Чистилище, то вы уже полностью очистились от скверны и дурных мыслей? Эй, Дзара, пойди ко мне, а остальные стойте на месте.
   От скомканной на узком пространстве безликой массы отлепилась сгорбленная тушка обезьяны.
   – Да, Нона, я вся к твоим услугам, – говорящая обезьяна распласталась ниц перед говорящей медведкой (Gryllotalpa) с головой древней старухи.
   – Дзара, что здесь делает живой человек? – нервно прошипела образина Нона, роняя с белых кривых клыков склизкую слюну.
   – Я не понимаю о чем ты говоришь, старшая Парка? – не поднимая головы, отозвалась дрожащая от страха Дзара.
   Сомкнув острые клещи на шее горбатой обезьяны, медведка Нона повторила свой вопрос:
   – Дзара, что здесь делает живой человек?
   Я уже понял, что речь шла о моей несчастной персоне. Спрятавшись за спинами покорно ждущих своей участи «ищущих прощения», я стал мысленно прощаться с жизнью собственной. Интересно, если эта «симпатяшка» Нона отхватит мне голову, то в каком обличье я проснусь в своем мире? Успеет ли прирасти к моему туловищу голова, когда я буду подниматься из глубины чудовищного сна? На этот вопрос я не знал ответа, потому и боялся так сейчас потерять свою голову.
   – Пощади Нона, ты же знаешь меня уже сто лет. Неужели я могу соврать тебе?! – жалостливо заверещала Дзара.
   Гадкая медведка, зловеще прищурившись, обвела бедных бывших грешников ненавидящим взором.
   – Не прячься человек. Я не пропущу ни одного из «ищущих прощения», пока не найду тебя. Ты же здесь, я чувствую запах твоей невинности. Ты ведь не знаешь, как пахнут грешники и как пахнут невинные? Выходи, я не трону тебя. Мне просто нужно знать, зачем ты появился здесь. Ведь ты явно неспроста затесался в стадо этих безмозглых скотов? – громко вопрошала она к моей сознательности, но я был нем. Страх убил во мне все. Сейчас я не думал ни о чем, только о собственном спасении и мне, почему то казалось, что если я не выйду на голос этого жуткого насекомого, то поживу подольше. Пусть даже в центре самого Ада.
   Вдруг я почувствовал, как чья-то сильная рука оторвала меня от земли и потащила за собой сквозь плотную толпу блаженных.
   – Да вот же он Нона! Вот этот penner. Я его, кстати, сразу заметил. Смотрю, бежит и по сторонам глазками лупает, holzkopf. Ну, думаю, что-то здесь не так. Поэтому и не убил его сразу, – услышал я мягкий голосок, тащившего меня незнакомца.
   – Хорошо, что не убил Херинг из Розенхайма. Кто знает, что повлекло бы за собой смерть этого таинственного человека, – склонив надо мной свою безобразную морду, прошипела Нона.
   – Да, пожалуй, пусть с ним ворон Черчилль разбирается! – поддакнул баварский охотник, обнаруживший меня в толпе бывших грешников. Гордо подбоченившись и выпятив вперед круглое пузо, он важным взглядом обвел стадо человекообразных баранов.
   – Жить хочется. По глазам вижу, что жить хочется. Сейчас, наверное, каждый из вас думает, что если выживет после Чистилища, то вернувшись на Землю, обязательно начнет творить Добро. Ну-ну, посмотрим! Я тут вам на прощание устроил маленькое сафари, ну да не серчайте. Это будет вам впрок уроком. Знайте впредь, что наказание за ваш Гнев, Похоть и Невежество могут настигнуть вас в любую минуту. Помните меня и бойтесь, «ищущие прощения». – И уже обращаясь к Ноне, добавил мягким домашним голосом. – Я надеюсь, Нона сегодняшней добычи будет достаточно тебе и твоим скромным сестрицам?
   – Да, сегодня мы не умрем с голода, хе-хе! – оскалилась в мерзкой усмешке людоедка Нона.
   Охотник Херинг бережно потер наколотый на жилет прусский орден «Pour le merite» за военные заслуги и, сняв с головы шляпу с перьями, грациозно раскланялся перед недавними мишенями:
   – Aufwiedersehen, meine kleine, aufwiedersehen!
   – Finita la comedia, Дзара. Теперь давайте проваливайте отсюда, пока я не передумала! – звонко щелкнув хитиновым хвостом с длинными шипами на конце, истерично рявкнула Нона и сползла с тропинки в пропасть.
   Я просто не мог поверить в случившееся! Ну и пусть что запуганная толпа выживших в свинцовом смерче тут же втоптала меня в обжигающую струю тропы, но зато меня не сожрала эта громоздкая уродина, похожая на медведку, обитающую в садах и полях в моем мире.
   Закрыв руками голову, я подождал, когда надо мной перестанут мелькать грязные и обожженные пятки бегущих, а после встал и огляделся. Охотник со своей нервной собакой уже скрылся среди скал, а толпа «ищущих прощения» в панике умчалась вперед. Не смотря на некоторую досаду за их свинское отношение ко мне, я их по-человечески понимал. Им повезло и они выжили в Чистилище и вот, когда до призрачного, но обещанного прощения остались какие-то шаги, их снова попытались уничтожить и отобрать обещанное право. Конечно, я их понимал, но никто не запретил мне их обругать. Это был единственный способ, хоть немного, но отомстить им за то, что они чуть было, не затоптали меня до смерти.
   – Вот сволочи, чтобы вы все с кривыми ногами родились и с прыщавыми рожами! – с отчаянием рассматривая свое расцарапанное покрытое синяками тело, всхлипнул я.
   – Эй, человек, ты не понял о чем я только, что говорила с Херингом из Розенхайма о тебе! – услышал я знакомый голос кошмарной уродины Ноны.
   У меня снова застыла кровь в жилах. Позади меня, загромоздив всю тропу своими насекомообразными тушами, ползала по трупам уже не одна, а целых три Ноны. Они хватали мохнатыми лапами и клешнями тела «человеческих индеек» и жадно пили кровь из их рваных ран. Одна из них, с треском раздирая передними лапами ребра одного из павших, зло пробуравила меня мертвыми глазами:
   – Уходи отсюда, тля земная. И для тебя будет лучше, если это встреча с нами окажется у тебя последней, ха-ха-ха!!!
   Я никогда до этого не знал, что человек может так быстро бегать. Да, в своем родном городе я был лучшим нападающим сборной по футболу манчестерского университета. За мной не мог угнаться ни один игрок из любительских команд Большого Манчестера, а тем более отыграть у меня мяч. Но тот рекорд по бегу, который я поставил сегодня в этом богом проклятом ущелье, на Земле мог бы вывести меня в плеяду лучших бегунов мира. Не дай бог вам когда-нибудь пережить такой страх, чтобы так быстро бегать. И я знал, о чем говорил!

   Если и было в загробном мире самое тихое и спокойное место, то думаю, что я нашел его. Мои быстрые, обожженные раскаленными камнями ноги, привели меня к зеркальным воротам неизвестного города, исполинских размеров. Я сразу же догадался, что если мне посчастливиться попасть внутрь таинственного города, то мои бесконечные муки на этом закончатся. Защищенный сверху прозрачным светящимся куполом неба, он весь блистал и переливался подобно рождественской елке. Но пройти в город было не так просто, как мне хотелось. У самых ворот ведущих в сказочный город стоял огромного роста страж в доспехах нормандского викинга с полосатой тигровой шкурой на плечах. Он крепко держал в руках остро заточенный меч и всем своим суровым видом выражал строгость и непреклонность скандинавского воина. Внимательно осматривая стоящую перед воротами притихшую толпу «ищущих прощения», он казалось чего-то ждал.
   Около его круглого щита оббитого стальными бляхами, расположилась горбатая обезьяна, явно на правах старой знакомой сурового воина.
   Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, длинноволосый воин задрал вверх голову. Все стоящие перед ним тут же последовали его примеру. Там, высоко в прозрачном небе мельтешила какая-то маленькая точка. Она стремительно приближалась спиралью к земле, издавая гортанные звуки «крук, крук, крук». И вот, наконец, шумно махая черными крыльями, на землю спустился черный пустынный ворон. На нем была коричневая жилетка, с серебряными пуговицами, из кармана которой торчала золотая цепочка карманных часов. На левом глазу ворона поблескивало круглое пенсне с треснувшим стеклом. Важно поводив по сторонам шоколадно-бурой головой, пустынный ворон звонко щелкнул черным клювом и прокричал гортанным голосом:
   – Кажется вовремя! Я ничего не пропустил Микаэль?
   – Ты как всегда вовремя Черчилль, хотя мне иногда кажется, что ты когда-нибудь опоздаешь, – добродушно произнес страж Микаэль и указал острием меча на стоящих перед ним «ищущих прощения». – Этим беднягам сильно досталось у Трехцветной огненной пропасти. Тебе не кажется, что Херинг из Розенхайма в последнее время перегибает палку. Ты видел этих трех Мантикор? Они так разжирели на трупном мясе, что скоро их призовет к ответу Дух Вечного города.
   – М-да, Микаэль, то, что творит Херинг из Розенхайма мне и самому не по душе. Но ведь они исправно несут свою службу, а определять границы их служебных полномочий не наше дело. Ты ведь знаешь об этом, а если забыл, то можешь повторить, не сходя с места основные законы нашего города. – И «премудрый» ворон указал крылом на золотую вывеску, нависающую над зеркальными воротами, с выбитыми на ней японскими иероглифами.
   – Мизару, киказару, ивазару! – тонким голоском пискнула снизу горбатая обезьяна, заискивающе улыбаясь ворону Черчиллю.
   – Не надо мне напоминать зловредная тварь, отвергнутая Богом, то, что я хорошо знаю и без тебя. Тоже мне Сидзару! – угрожающе сдвинул белесые брови на переносице воин, раздраженный подсказкой рыжей обезьяны.

   – Не гневайся Микаэль, это тебе не к лицу. Тем более, сейчас не время и не место для этого. А с охотником и тремя Парками, я после поговорю. Надеюсь, мы договоримся, как и прежде без ссор и обид, – тут же постарался остудить гнев Микаэля, ворон Черчилль.
   – Ну что ж, приступим, господа! Я приветствую вас от лица Духа Вечного города «ищущие прощения»! Вы прошли полное очищение в Чистилище и очистились от былой скверны и дурных мыслей. Наш небесный Создатель дает вам еще один шанс вернуться на землю и оправдать высокое звание человека. В Вечном городе вы проведете месяц неопределенности, лишившись своей привычной формы. То кем вы будете в Вечном городе, и покажет, насколько каждый из вас переосмыслил свое былое бытие, отношение к Вечности и какое избрал место в бесконечной Вселенной мыслеформ и образов. По истечению срока испытания, каждый из вас сам выберет путь, по которому ему идти. А именно, или вернуться в мир людей или остаться навсегда в стенах Вечного города, – ворон Черчилль взмахнул крылом, подавая знак Микаэлю. Неторопливо достав из кожаной сумки костяной охотничий рог, страж Вечного города торжественно протрубил в него три раза.
   – Идите сквозь ворота блаженные, идите, не стесняйтесь! – с плохо скрываемой завистью в голосе, завизжала горбатая обезьяна и, прижав к толстым губам свирель, заиграла уже знакомый мне еврейский клезмер.
   «Ищущие прощения» робко подходя к зеркальным воротам, протягивали вперед напряженные руки и с головой окунались в жидкое серебро. Это зрелище не вызвало у меня особого удивления: я уже на собственном опыте убедился в безопасности «червячного перехода». Другое дело, куда ты попадал потом! Но если можно было верить словам говорящего пустынного ворона, этим «убогим» бояться было нечего. Самое страшное для них уже осталось позади у Трехцветной огненной пропасти. При воспоминании о жуткой картине поедания трупов Парками-людоедками, мне снова стало дурно.
   Когда в зеркальные ворота провалился последний «ищущий прощения», следом прыгнула горбатая обезьяна. Но к ее огорчению, ей не удалось пройти сквозь «червячный переход» в Вечный город. Больно стукнувшись низким лбом о твердую гладь зеркала, обезьяна с истеричным болезненным криком отлетела в сторону.
   – Ха-ха-ха, Дзара, ты все надеешься очиститься от своих былых грехов. Ну, ты же знаешь, что в ближайшую тысячу лет тебе это не грозит. В каком обличье ты выползла из Чистилища, а? В облике рыжей обезьяны с большим горбом. Черти избавили тебя от всех твоих грехов, кроме тех, от которых у них случился понос. Даже черти надорвались выжаривать из тебя на сковороде твои червивые грехи. И что они сделали? Они зашили тебе в спину все твои самые пакостные и неизлечимые грехи. И ты теперь до конца своих дней будешь мучиться в своем уродливом теле, пока не излечишься от своего самого главного греха! – раскатисто смеясь, облил страж Микаэль бедное животное обидными словами.
   Потирая ушибленный лоб, Дзара обиженно бросила воину:
   – Ты сам-то давно оттуда, откуда выползла, по-твоему, я? Или ты уже забыл, кем был до своей почетной должности?
   Быстро налившись краской гнева, страж Микаэль вознес лезвие широкого меча над головой перепуганной своей необдуманной дерзостью, обезьяной Дзарой.
   – Остановись немедленно Микаэль! – протестующе прокаркал ворон Черчилль. – Или ты забыл имя своего главного врага-Ira, который завел тебя в огонь Чистилища?
   Страж ворот немедленно убрал в ножны свой грозный меч и тихо произнес, не обращаясь ни к кому:
   – Да, я когда-то поплатился за свой излишний гнев и мне до сих пор отказано в посещении Вечного города. Но как можно сравнивать мой единственный грех с бесконечным бесстыдством, коварством, лживостью и бесчувственностью этой глупой уродливой скотины?
   – Пусть меня не особо почитают христиане и буддисты, но у меня есть верный защитник в лице индуистского Ханумака и индейского бога Северной Звезды. И не забывайте о трех верных спутницах голуболицего бога Семэн-Конго, защитника людей от духов, болезней и злых демонов, – быстро оправившись от страха, гордо выпятила вперед впалую грудь Дзара.
   – Не обижайся Дзара на Микаэля. Придет скоро и твое время для перевоплощения в доме Вечного города, – ободряюще воскликнул ворон Чечилль, вдыхая новый глоток надежды в ущербное существо.
   – Мне, пожалуй, пора, – обезьяна исподлобья посмотрела на стража зеркальных ворот и робко вопросила к нему. – Микаэль, а где дань Херинга из Розенхейма? Я уже вот как месяц маковой росинки во рту не держала, а мне еще идти через Призрачную пустыню!
   Микаэль, немного помялся и достал из маленького мешочка, привязанного к широкому красному поясу, три увесистые золотые монеты.
   – На, держи Дзара, заслужила! – Микаэль высыпал монеты в протянутую ладонь горбатой обезьяны.
   Дзара жадно схватив монеты, быстро сунула их прямо в рот. Судорожно дернув головой, она, как мне показалось, проглотила их. Так и есть, сыто икнув, повеселевшая Дзара сказала на прощанье:
   – Sayonara, друзья мои! Если что, то не таите обиду на старую глупую обезьяну.
   – И ты нас прости Дзара! – поклонились в ответ рыжей обезьяне, страж Микаэль и пустынный ворон Черчилль.
   Когда Дзара неожиданно растворилась в воздухе, ворон Черчилль обратил, наконец, внимание на мою скромную персону:
   – Специально ждал пока болтливая Дзара покинет нас. Ну-с, молодой человек расскажите-ка по какому такому делу вы прибыли к нам. Давненько, давненько я не видел живых людей!
   C опаской посматривая на угрюмого Микаэля, я приблизился к ворону Черчиллю и как на духу выпалил:
   – Меня забрала из моего мира черная птица. Она бросила меня одного в пустыне и улетела. После долгой дороги я пристроился к колоне «ищущих прощения» и, миновав Трехцветное огненное ущелье, пришел к вам.
   – Это все? – с подозрением посмотрел на меня ворон Черчилль и, полуобернувшись к стражу Микаэлю, спросил того. – Ты ему веришь, Микаэль?
   Страж зеркальных ворот с неожиданной симпатией в голосе, живо ответил своему пернатому приятелю:
   – Чист как агнец перед закланием!
   – Ну, тогда разрешите представиться: corvus ruficollis Черчилль, бывший премьер-министр одной высокоразвитой европейской страны! – пустынный ворон картинно раскланялся передо мной, отставив назад черную тонкую ногу, с короткими кривыми когтями.
   – … «и вот стоит пред ним человек, и в руке его обнаженный меч»! – слегка склонив предо мной голову, с гордым достоинством представился мне страж зеркальных ворот.
   – Где то я уже это слышал! – воскликнул я, пытаясь вспомнить однажды уже слышанную мною фразу. – Да, вспомнил, я слышал это в детстве, когда посещал наш центральный Manchester cathedral на улице Виктории.
   – Это весьма похвально молодой человек, что вы помните о явлении Иисусу Навину архангела Гавриила. И также похвально то, что вы посещали англиканскую церковь, но бываете ли вы там и сейчас? – поправив упавшее на черный треугольный клюв потрескавшееся пенсне, спросил у меня ворон Черчилль.
   – В наше время, чтобы тебя считали достойным и хорошим человеком вовсе не обязательно посещать церковь. Это слишком старомодно и насколько я знаю, в той же Англии больше 70 % жителей вовсе не верят в Бога. Они придерживаются атеистической точки зрения и при этом не отрицают присутствие во Вселенной неизвестной высшей силы, – спокойно глядя в темные бусины глаз «премудрого» ворона, заявил я.
   – Вот как! Это же надо как мы безнадежно устарели и стали не актуальны для неблагодарных обитателей грубого белкового мира. Мы тут, понимаешь ли, исправляем грешников: вправляем им мозги и делаем из них разумных людей, а они, возвращаясь обратно на Землю, отказываются верить в единого Бога. По-моему, это полный абсурд: отрицать существование отца, который создал тебя по своему образу и подобию?! – Вдруг весь нахохлился пустынный ворон, выпучив на меня свои круглые маленькие глазки.
   – Да, Черчилль меняются времена и меняются боги. Было время, и я поклонялся Одину, пока не узнал настоящее имя Создателя, – озадаченно поскреб себя по мощному загривку страж Микаэль.
   – Что же нам с тобой делать, молодой человек. Вы как я посмотрю, умны, но крайне невежественны. Оставлять вас здесь, я думаю, крайне опасно и бессердечно с нашей стороны. Прогнать вас мы тоже не можем. Такова наша природа: помогать страждущим и нуждающимся в помощи и поддержке, – в раздумье повозил по земле кривым ногтем пустынный ворон.
   – Ты забыл Черчилль, кто его затащил к нам? По почерку я сразу понял, что это был посланник из клана Семидесяти двух посвященных. Они снова ищут того, кто оживит их жестокого Дингира! – ускорил решение моей судьбы страж зеркальных ворот.
   – Я тоже сразу об этом подумал, Микаэль… Ну, хорошо, следуйте за нами, молодой человек!
   И ворон, окончательно согласившись с веским мнением Микаэля, поманил меня за собой к зеркальным воротам.
   Долго упрашивать меня не пришлось: я все всегда понимал с полуслова, тем более сейчас, когда решалось, не только где я буду ночевать, но и то, выберусь ли я отсюда живым.

   Мне трудно описать чувство восхищения, которое на меня произвел вид Вечного города. Мои родители тщетно искали потерянный город инков Пайтити в непроходимой сельве и топких болотах Южной Америки. В то время как я, совершенно не прилагая никаких усилий, нашел его здесь, в хитросплетениях загробного мира.
   Теперь я понимал алчные чувства испанских конкистадоров Франсиско Писаро и Гансело Хименеса, когда загорались их глаза при упоминании о «золотом» El Dorado. Наверное, эти ненасытные искатели сокровищ лучше меня представляли каким должен был быть священный город языческих богов. И как показала моя сюрреальная действительность, он оказался именно таким: Вечный город был целиком построен из чистого золота и драгоценных камней! И если бы эти печально знаменитые испанцы были сейчас здесь, их бы точно, хватил апоплексический удар от жестокого приступа «золотой» лихорадки.
   Мой серый современный мир с его абсурдными идеями глобальной индустриализации показался мне маленьким захолустным вокзалом при виде такого невероятного совершенства грандиозных монументальных форм. Это был настоящий сказочный город, состоявший из множества храмов, церквей, базилик и пагод, выполненных в традиционных для них стилях.
   Здесь были старинные церкви, построенные в романском стиле с ярким архитектурным силуэтом и лаконичной наружной отделкой. Они вполне гармонично вписывались в окружающий ландшафт и выглядели особенно прочными и основательными со своими массивными толстыми стенами с узкими проемами окон и ступенчато-углубленными порталами.
   Рядом с романскими церквями, несколько оттеняя их пространственным размахом, слитностью и текучестью сложных криволинейных форм, соседствовали римские церкви, оформленные в стиле барроко. Они поразили мое воображение обилием изящных скульптур на фасадах и в интерьерах и развернутыми масштабами колоннад.
   Также я увидел в городе много соборов, церквей и монастырей, выполненных в готическом стиле. Они выделялись заостренными арками, узкими и высокими башнями и колоннами, богато украшенными фасадами и многоцветными стрельчатыми окнами, украшенными изображениями орнаментального характера.
   Кроме средневековых западноевропейских архитектурных стилей, в Вечном городе было немало храмов выполненных в ионическом и дорийском ордере. В отличие от суровой монументальности готики и основательной прочности романского стиля, вид классических ионических храмов с высокими портиками и колоннами внушал веселье, южную ветреность и приветливость, что напомнило мне асимметричность капризного рококо времен Людовика шестнадцатого.
   За архитектурными чудесами Запада, следовали не менее удивительные чудеса восточной архитектуры: огромные мусульманские мечети, c бесконечным числом минаретов, покрытых круглыми золотыми куполами. Рассматривая причудливые арабески, включающие в себя стилизованные растительные мотивы и арабскую вязь, я вспомнил о сказках Шахерезады из «Тысячи и одной ночи» и понял вдруг, что в каждой сказке есть реальная доля правды.
   А асимметричная воздушная стилистика многоярусных китайских буддистских пагод и японских синтоистских храмов лишь добавила сказочной красоты и гармоничного единства в невероятный архитектурный ансамбль Вечного города.
   Все дороги и площади между храмами и дворцами были вымощены красочными мозаиками из драгоценных камней, изобилующими изображениями сцен из жизни земных святых или же изображениями сотен известных и неизвестных мне животных и птиц.
   Но не только огромные дворцы и храмы из чистого золота поразили меня до глубины души и повергли в настоящий религиозный экстаз. Помимо грандиозных инженерных сооружений и монументальной скульптуры, Вечный город был невероятно богат многоцветной палитрой живых цветов и фантастическими божественными запахами своей флоры и фауны. Священный город просто утопал в свежей зелени множества парков, садов и огромном количестве цветников, опоясывающих весь город живым многоцветным ковром.
   И все это нерукотворное великолепие было заключено под громадным иссиня-голубой куполом, вспыхивающим прозрачными сполохами серебристого пламени.
   Какие-то невидимые токи пронизывали все пространство вокруг меня и все мне здесь казалось до того кристально-прозрачным, что я мог видеть сквозь стены. И тем удивительнее для меня была реальность этой сказочной нереальности. Я как будто бы сам вдруг стал неотъемлемой частью Вечного города и почувствовал такой покой, умиротворение и легкость внутри, что мне захотелось летать. Летать также свободно и весело как тысячи маленьких разноцветных шаров, заполнивших собой все небесное пространство Вечного города. Там, высоко, в бездне чистого неба, свободно парили души тех, кто наконец-то обрел прощение и надежду на новую жизнь. И я, невольно завидуя им, захотел быть рядом с ними.
   Всю дорогу ворон Чечилль молчал, предоставив мне возможность сполна насладиться невиданной красотой и могуществом Вечного города. Когда я останавливался, пораженный красотой очередного дворца или храма, ворон Черчилль терпеливо ждал меня, пока я с благоговейным трепетом утолял свой внезапно проснувшийся, эстетический голод.
   Я смотрел на чудесные виды расширенными от удивления, глазами. Я вдыхал чудесные запахи, трепещущими от волнения и перенасыщения чистейшим кислородом, легкими. Я впитывал своим пораженным слухом чудесную божественную музыку, источаемую невидимыми небесными струнами. Я чувствовал сердцем, пронизывающие меня мощные токи бесконечной любви и добра. Я добровольно тонул в океане вселенской гармонии, заключенной под куполом Вечного города.
   Не знаю сколько времени прошло, пока я отошел от первого шока, после того как попал в Священный город. Мне это время показалось короткой вечностью, длинною в бесконечный миг. Так, наверное, бывает только во сне и то далеко не у всех. Но как назвать то, что видел, вдыхал, слышал и чувствовал я? Нет, это был не сон и я до сих пор не мог поверить в то, что это реальность. Так что же это было, и был ли я на самом деле? Так как если я признаю реальность увиденного мною, то, как я мог попасть в этот мир, без помощи сна? Или же тот мир, в котором я жил до этого и есть сон, и значит я только лишь блеклая тень, рожденная его призрачной фантазией! Решить так, значит стереть себя из собственной памяти и принять новую реальность с чистого листа. Наверное, так сходят с ума люди подверженные шизофрении: пока в них теплится жизнь, они мучаются от нерешенности выбора между двумя половинками сознания. И обе эти спорные половинки сознания, по их мнению, заслуживают того, чтобы сконцентрировать на них собственную «точку сборки». Однако ограниченная дуалистичность моего мира еще признает существование «пограничного состояния», между вымышленным и реальным, между видимым и невидимым, между тонким и грубым миром. Наверное, я был «между»! Оставалось только узнать, когда я вернусь обратно и вернусь ли вообще отсюда? И кем я стану после этого или же уже не стану?
   На это мне могли ответить только авторитетные существа или духи, живущие по законам Вечного города. Ворон Черчилль прекрасно знал, о чем я думал и вел меня верной дорогой. Ему и самому было интересно узнать о том, выберусь ли я из Небесного царства или же нет.
   Наш долгий и удивительный путь по лабиринтам Священного города привел нас в центр к величественному египетскому храму и по выразительному взгляду Черчилля, я понял, что мы на месте. Храм был выстроен в виде гигантского прямоугольника, огороженного массивной стеной. К его воротам вела широкая дорога, подчеркнутая парадным строем золотых сфинксов. Вход в храм был оформлен в форме башнеобразного сооружения в форме усеченной пирамиды. Ворота были сооружены по обеим сторонам узкого входа в храм, с внутренней стороны которого две лестницы вели на верхнюю платформу. К наружной стороне ворот были прикреплены высокие деревянные мачты с флагами, а перед ними стояли гигантские статуи фараонов и золотые обелиски, покрытые драгоценными камнями.
   Вход привел нас на открытый, обнесенный колоннадой двор, заканчивающийся портиком, построенным немного выше уровня двора.
   В центре двора находилась прямоугольная золотая платформа, над которой, переливаясь всеми цветами радуги, зависал таинственный огненный шар.
   – Все, пришли. Ждите меня здесь, молодой человек. Я скоро вернусь, – коротко проинструктировал меня ворон Черчилль и исчез среди многочисленных колонн большого зала храма, расположенного за портиком.
   Ждать мне пришлось недолго. Не успел я толком осмотреться по сторонам, как из глубины зала до меня донеслись незнакомые голоса. Они приближались, и вот я увидел возвращающегося пустынного ворона в сопровождении небольшой группы людей. Незнакомцы выглядели, как священнослужители и все были одинаково наголо выбриты и одеты в просторные белые одеяния. По цвету их кожи и типу лиц я не мог причислить незнакомцев к какой-то определенной этнической группе. Выглядели они как восточные монахи, но возможно это было и не так. При их приближении, я спрятал все свои бренные мыслишки на замок, боясь обнаружить свое внутреннее невежество. Здесь в этом мире я был как на ладони и каждый из ранее встреченных мною обитателей загробного мира мог без труда читать мои мысли. И если раньше я не особо скрывал своих не всегда чистых мыслей, то теперь, предчувствуя встречу с нечто сверх-неординарным, призвал себе на помощь все свое благоразумие и выдержку.
   Незнакомцы, неспешно приблизившись, остановились напротив меня и один за другим вежливо представились:
   – Я, Хем Нетер, «пророк Бога» и главный служитель храма Света.
   – Я, Мер Уннут, распорядитель часов и наблюдатель за звездами.
   – Я, Ами Уннут, толкователь часов и наблюдатель за звездами.
   – Я, Ур Хену, «обладатель священных сил Хеку» и целитель телесных болезней.
   – Я, Уаб Сехмет, «белый маг» и целитель болезней души.
   – Я, Ур Маа, толкователь событий, сновидений и небесных знамений.
   – Я, Кхер Хеб, храмовый писец и хранитель священных книг храма Света.
   Это были древние египетские жрецы самых высоких рангов.
   – А я… я, Стэн, – оробев от неожиданности, не нашелся я, что больше сказать.
   – Мы знаем кто ты такой, пришелец из грубого мира, – бесстрастным ровным голосом, произнес Ур Маа, толкователь событий, сновидений и небесных знамений.
   – И мы также знаем, почему ты оказался в тонком мире, – добавил таким же ровным лишенных всяких эмоций, голосом Хем Нетер, «пророк Бога» и главный служитель храма Света.
   – О, великие мудрецы, простите меня за мое невежество и излишнюю нескромность, но я бы очень хотел, чтобы вы помогли мне вернуться обратно, – чуть не падая на колени, взмолился я.
   – Тебе не понравилось в нашем мире? – глядя мне в глаза пронизывающим насквозь взглядом, спросил меня Ур Хену, «обладатель священных сил Хеку» и целитель телесных болезней.
   – Нет, что вы, что вы, мне очень понравился ваш великолепный город и это самое удивительное и прекрасное, что я видел в своей жизни! Но поймите меня правильно, я еще только начал осмысливать свою жизнь в грубом, как вы говорите мире, и у меня там еще очень много дел, – неуклюже попытался я оправдаться перед очами всевидящих небесных жрецов.
   – Да, как человека мы понимаем тебя. Там на Земле у тебя есть родители и девушка, в которую ты, кажется, влюблен. Было бы нечестным лишать тебя главных земных радостей. Тебе еще и, в самом деле, рано думать о Вечном, так как ты, просто, не готов к этому. Та культура, в которой ты вырос, совсем не способствует укреплению духа и правильному выбор ценностей, полезных для бессмертной души. Ты простой, заурядный человек, зараженный мелкими суетными страстями. И даже зная то, что тебя вводят в обман фальшивые ценности твоего призрачного мира, ты добровольно принимаешь их и наслаждаешься ими, – сказал мне Уаб Сехмет, «белый маг» и целитель болезней душ.
   – Не судите меня строго, о, мудрые небесные жрецы. Не такой уж я плохой и пустой как вы, наверное, думаете. Я могу быть лучше и чище, но в моем мире нужно жить по его правилам, чтобы выжить, простите меня за прямоту, – немного волнуясь, ответил я мудрым жрецам.
   – Да, правила твоего мира жестоки и неумолимы. Не такие уж мы бесчувственные, чтобы не знать и не видеть этого. И поэтому мы не судим тебя. И поэтому мы поможем вернуться тебе в тот мир, из которого тебя похитило Зло в обличье черной птицы. – Ответил мне Мер Уннут, распорядитель часов и наблюдатель за звездами.
   – Но зачем она это сделала? – задал я жрецам главный вопрос, который мучил меня все время пока я был в загробном мире.
   – Черные жрецы из клана Семидесяти двух посвященных хотят, чтобы ты возродил к жизни их спящего хозяина Дингира. Они уже недавно попытались сделать это с помощью человека, но к их досаде, этот человек не подчинился полностью их воле. – начал мне объяснять жрец Ами Уннут, толкователь часов и наблюдатель за звездами.
   – Я знаю, о ком вы говорите! Этим человеком была моя подруга детства Элия! – осенила меня неожиданная догадка.
   – Да, это была молодая девушка. Она из-за собственного любопытства и невежества угодила в силки, расставленные черными служителями Дингира и этим погубила свою душу, – продолжил свой рассказ жрец Ами Уннут.
   – Они убили ее?! – невежливо перебил я священного жреца храма Света.
   – Нет, это было бы для нее пол-беды. К несчастью, она сама наложила на себя руки, не в силах справится со злом в одиночку, – терпеливо ответил на мой вопрос Ами Уннут.
   – И она теперь вероятно, кормит «камнями грехов» мерзкого зеленого осьминога в пустыне! – обхватив себя руками за голову, коротко простонал я, охваченный жалостью к погибшей Элии.
   – Да, она там и теперь ей долго не видать нашего прощения. Никто из людей не вправе прерывать нить собственной жизни, связанную не им. Только единый Бог может решить, кому и сколько жить на земном свете и кому и как покидать его.
   – Это жестоко, это очень жестоко, по-моему! – не в силах сдержать захлестнувшие меня эмоции, громко скрипнул я зубами. – Она ведь была совсем одна и никто, никто не мог ей помочь.
   – Каждый человек сам должен побороть свое собственное Зло и избавить свою бессмертную душу от грехов. Никто не сделает за него того, что он должен сделать сам, – не обращая внимания на мои порывы и стенания, терпеливо ответил мне Ами Уннут.
   – Вы хотите сказать, что, то Зло, с которым столкнулась Элия, было неизбежностью или роком?
   – Люди не могут избежать борьбы со Злом, но только от них зависит конечный результат этой битвы. Из этого и строится вся ваша судьба. Бог лишь начертал для вас путь, но вы можете пройти его и укрепить свою душу добрыми делами перед следующими перевоплощениями и путешествиями в тонких, более совершенных мирах или же затмить ее черными делами, избегая борьбы со Злом или встав на его сторону.
   – Вечная борьба Добра и Зла, я понимаю, о чем вы говорите, о мудрые жрецы. Но что теперь будет со мной и что мне делать? – обреченно склонил я остывшую голову перед верховными небесными жрецами.
   – Мы поможем тебе выбраться отсюда, но для этого ты должен стать смелым и непреклонным перед лицом угрожающей тебе опасности, – сказал мне Кхер Хеб, храмовый писец и хранитель священных книг храма Света.
   – Я сделаю все, что вы мне скажете, о мудрые небесные жрецы! – стараясь смотреть жрецам прямо в глаза, взволнованно ответил я.
   – Ты должен покинуть город завтра и идти все время на Восток. Тебе нужно пройти сквозь Мертвый лес. Старайся не сбиться со своего пути и идти все время прямо. И чтобы тебе не встречалось во время твоего пути, не отвлекайся и иди вперед. К вечеру ты должен дойти до опушки Мертвого леса, на которой растет гранатовое дерево Жизни. Там тебе уже не будет угрожать опасность. Ты должен обязательно добраться до дерева и сделать все, что тебе скажет большой Серебряный змей. Это очень важно для тебя и если ты сделаешь все, что он скажет тебе, то ты вернешься обратно в свой мир. Есть только одно условие, и оно может тебе не понравится… – внезапно замолчал жрец Кхер Хеб и внимательно посмотрел мне в душу.
   – Что за условие? – напрягся я, предчувствуя, что путь мой будет не таким гладким, как мне сначала показалось.
   – В свой мир ты вернешься в теле маленького несмышленого ребенка и есть вероятность, что ты больше никогда не увидишься со своими нынешними родителями, – ошарашил меня «приятной» новостью небесный жрец Кхер Хеб.
   – Что, как так? Не может быть и что мне теперь делать? – с отчаянием в голосе закричал я, внезапно позабыв, перед кем сейчас стою. – Что мне теперь делать прикажете, о небесные жрецы. Вы же очень могущественные, я же вижу. Если вы лично знакомы с единым Богом, то неужели вы не можете сделать так, чтобы все вернулось на круги своя?
   – Мы не в силах изменить законы мироздания и находимся здесь не для того чтобы творить Хаос, в угоду своим и чужим интересам. Мы поставлены здесь затем, чтобы сохранять единое Равновесие, – не меняя ровного тона, ответил мне жрец Кхер Хеб.
   Покружившись по двору в приступе невыносимого отчаяния, я, наконец, опустился в бессилии на колени подле, переливающегося всеми цветами радуги, священного огненного шара. Завороженный его феерическим магическим сиянием, я совершенно успокоился и ответил бесстрастным голосом:
   – Хорошо, я все понял. Чему быть того не миновать. Если уж суждено было этому случиться, то я подчинюсь воле небес. Кто знает, может, я вернусь в свой мир новым воплощением бога Атагучу?
   – Ты вернешься чистым и непорочным дитем человеческим, – ответил мне Хем Нетер, «пророк Бога» и главный служитель храма Света. – Завтра в Вечном городе состоится очередная церемония Возвращения душ. После окончания церемонии, мы по традиции отпускаем наши души, которые перевоплотившись в разноцветных бабочек, следуют по воздуху в сторону Востока. Там у гранатового дерева Жизни, большой Серебряный змей окунет кончик своего хвоста в застывшую гладь Серебряного озера и ненадолго отворит двери Вечных ворот. Те, из душ, которые не погибнут во время перелета до Гранатового дерева, переселятся в земной мир, однажды уже покинутый ими.
   – А что за опасность будет им угрожать во время этого полета? – спросил я жреца Хем Нетера.
   – Наш главный враг здесь это черный клан Семидесяти двух посвященных. Именно черные жрецы этого проклятого Богом клана каждый раз стараются уничтожить освобожденные души, выпущенные из стен Вечного города. Это и есть то самое Зло, о котором мы тебе говорили, – ответил мне жрец Хем Нетер.
   – А что мне делать до завтра? – чувствуя окончание нашего «познавательного» разговора, поднялся я с колен.
   – Хранитель, займись, пожалуйста, судьбой этого молодого человека, – обратился Хем Нетер к скучающему в сторонке ворону Черчиллю. – Познакомь его с Открывающим путь, так как именно, он будет завтра сопровождать его.
   – Слушаюсь Вас, Ваше Мудрейшество! – на французский манер угодливо расшаркался пустынный ворон перед главным служителем храма Света.
   – Надеюсь, мы увидимся с вами завтра, молодой человек, на священной церемонии Возвращения душ, – слегка кивнул мне головой жрец Хем Нетер и сопровождаемый остальными шестью верховными небесными жрецами, плавно заскользил в сторону большого зала.
   Чувствуя невероятную усталость и чугунную тяжесть в голове, я еле стоял на ногах.
   – Ну что же, как я вижу, вы совершенно вымотаны трудной дорогой и внутренними переживаниями. Пойдем-те я напою вас чудесным цветочным нектаром, прекрасно восстанавливающим телесные и душевные силы. А после я познакомлю вас с вашим Проводником. Он отличный малый и надеюсь понравиться вам. Пойдемте, молодой человек! – поманил меня за собой ворон Черчилль к выходу священного храма.

   Немного попетляв по бесконечным лабиринтам Вечного города, мы вышли на огромную площадь, покрытую красочными мозаиками, с изображениями впечатляющих сцен битв кентавров с латифами и фрагментами амазономахии и мифической гигантомахии. По обеим сторонам площади застыли ровными рядами сотни золотых статуй древнегреческих воинов с длинными копьями и круглыми щитами.
   Прямо перед нашим взором расположился гигантский античный храм в виде сильно удлиненного периптера, покатую кровлю которого поддерживали шесть рядов толстых колонн по пятнадцать в каждом ряду. Передний дорический фриз храма был оформлен метопами, содержащими различные горельефы из жизни богов. В тимпане фронтона над самым входом особенно выделялась статуя греческой богини Афины Парфенос.
   Пересекая пустынную площадь, я вдруг услышал мелодичный женский смех и плавные, подобно журчанию ручья, звуки лиры. Остановившись, я напряг свой слух и недоуменно окликнул Хранителя.
   – Что это Черчилль?
   Ворон, щелкнув коротким крепким клювом, указал крылом на сад, благоухающий розами, расположенный сразу же за левой шеренгой золотых греческих солдат.
   – Но кто там так заразительно смеется? – вымученно улыбнулся я, прислушиваясь к звукам веселого смеха.
   – А, это музы развлекаются. Кстати, они нам и нужны. Точнее не мне нужны. Скорее они нужны вам, молодой человек. – уточнил Черчилль и снова поманил меня за собой.
   Пройдя сквозь строй задумчивых золотых солдат, мы погрузились в душистые заросли розового сада. Здесь были розы со всех концов и уголков света. Это были самые любимые цветы моей матери и мой отчим Рэйли, прекрасно зная о ее слабости, почти каждый день дарил ей самые красивые и дорогие розы. Здесь, к примеру, росли благородные белые розы Alba с душистым незабываемым ароматом, махровые сильно плетистые розы Ayrshire розовой окраски, французские розы Bourbon старинной формы и с сильным ароматом, розово-лиловые Boursalt с гибкими побегами красного отлива, густо махровые круглые розы Centifolia, розы Galica, выращиваемые еще в древности на Востоке и даже знаменитые античные розы Damascene Mell.
   – По правде говоря, уважаемый Черчилль, я уже устал удивляться местным красотам и достопримечательностям. Мне кажется, простому смертному достаточно увидеть и десятой части того, что увидел сегодня я, чтобы считать себя самым счастливым человеком на Земле. – С наслаждением вдыхая аромат небесного розового сада, восторженно сказал я Черчиллю.
   – Так будьте этим самым счастливым человеком на Земле, кто вам мешает? – всплеснул крыльями пернатый Хранитель.
   – Для начала мне нужно вернуться на Землю и… вырасти, чтобы осмыслить свое счастье, не так ли? – слегка съязвил я, в ответ Черчиллю.
   – Все что не делается, юноша, все делается к лучшему! – философски изрек Хранитель, тяжело переваливаясь с боку на бок при ходьбе.
   – Глупые слова, которые больше подходят для восточных софистов, чем для современных реалистов, к коим я причисляю и себя, – не согласился я с «премудрой» птицей.
   – Неужели сегодняшнего опыта вам не хватило для того, чтобы понять всю призрачность и нестойкость вашей так называемой реальности? – больно задел меня за «живое» Хранитель.
   – Не злорадствуйте Черчилль! Вам легко, так как вы на своей территории, – раздвигая густые зеленые заросли колючих стеблей, обреченно вздохнул я.
   – Я нисколько не хотел вас обидеть. А на счет своей территории, то вы это зря. Я здесь тоже не засижусь. Все мы странники вечного пути!
   Взмахнув сильными крыльями, Черчилль проскользнул мимо меня на большую зеленую лужайку, на которой весело резвилась группа молодых девушек в длинных просторных одеяниях.
   Ступив на мягкое полотно поляны вслед за Хранителем, я смущенно стал осматривать девушек. Те в свою очередь, прекратив веселую игру, уверенно направились в нашу сторону.
   – Доброго вам здравия уважаемый Хранитель! А это кто с вами пожаловал? – бесцеремонно указала на меня пальцем, одна из девушек. Она была красива лицом, прекрасно сложена и стройной легкой походкой напоминала танцовщицу.
   – Этого молодого красивого юношу зовут Стэн. Он у нас в гостях и уже завтра отбывает обратно в свой мир. Но перед этим, прошу вас мои юные прелестницы, не дайте ему заскучать. Напоите его чудодейственным нектаром из лепестков небесных роз и спойте ему свои дивные песни. Этому молодому человеку довелось сегодня пережить много тяжелых потрясений, но он достойно все вынес, не смотря на то, что он… он – живой человек! – витиевато и слегка напыщенно, представил меня мифическим музам Хранитель.
   – Как живой человек? Но это же невозможно! Как он мог попасть в Вечный город, уважаемый Хранитель? – искренне удивились сказанному красавицы музы и посмотрели на меня так, как на Земле смотрят на пришельцев с того света. Только здесь получается, я был пришельцем с другого света. Ситуация была и впрямь комичная, судя по выражению вытянутых лиц обитательниц Парнаса.
   – Это долгая история мои хрупкие трепетные голубки. Не забивайте этим свои умные головки. Лучше разбудите свое вдохновение и помогите скорее этому измученному мальчику. Неужели вы не видите, как он бледен и изможден?! – трагически заломил крылья ворон Черчилль, подымая свой хриплый низкий голос до высокой ноты с фальцетом.
   Музы тут же обступили меня со всех сторон, с открытой жалостью и участием заглядывая мне в глаза. Оказавшись в таком плотном «цветнике», я вдруг совершенно онемел и не знал, как мне реагировать на происходящее.
   – Все девочки, я оставляю вам на попечение этого искреннего порывистого юношу и удаляюсь по делам. Завтра я вернусь за ним и надеюсь, до моего возвращения он будет в форме, – шутливо сказал на прощание Черчилль музам, и легко поднявшись в воздух, исчез за золотой громадой античного храма.
   Одна из муз с лирой в левой руке, с улыбкой осмотрев меня с головы до ног, сказала мне:
   – Давайте знакомится мужчина. Меня зовут Эвтерна увеселяющая. Я покровительница лирической поэзии. Вы случайно не поэт?
   – Нет, не поэт, – с сожалением в голосе ответил я, любуясь ее тонкими чертами лица и стройным станом.
   – Жаль, я так давно не встречалась с мужчинами поэтами, – вздохнула в свою очередь муза Эвтерна, отходя в сторону.
   – Каллиопа прекрасноголосая. Я муза эпической поэзии. И не смотря на то, что вы не поэт, вы мне симпатичны, – приятным густым голосом представилась мне хрупкая тонкобровая муза с длинными черными волосами, перевязанными розовым шелковым бантом.
   – А я, Талия, муза комедийных актеров. Люблю свободу самовыражения и безудержное веселье! – игриво посматривая на меня, обнажила белые коралловые зубки муза с венком из витого плюща на голове.
   – Я, Мельпомена, муза трагедии. Я, конечно, не такая веселая, как сестры Эвтерна и Талия, но и мне иногда не чуждо веселье, – мило улыбнулась мне муза с венком из листьев винограда на голове.
   – Зовите меня Эрато. Я покровительница любовной чувствительной поэзии, – слегка помахала кифарой в воздухе, златокудрая муза с зелеными лучистыми глазами.
   – Терпсихора, муза танцоров, – с серьезным видом изящно кивнула мне головой муза, в которой я сразу приметил искусную танцовщицу.
   – Я, Клио, муза истории, – тихим застенчивым голосом, представилась мне покровительница моей будущей профессии.
   – Я учусь на археолога – историка, Клио и для меня это настоящая удача встретиться здесь с тобой! – ободряюще улыбнулся я маленькой скромной девушке.
   – Это правда?! – засияли радостным блеском глаза моей небесной покровительницы.
   – Правда и мои родители тоже историки. Они сейчас в Южной Америке ищут затерянный город инков Пайтити, – порывисто стал я рассказывать Клио о своей жизни.
   – Полигимния! – слегка оттолкнув локтем в сторону хрупкую Клио, представилась мне с серьезным видом следующая муза. – Я муза пантомимов и гимнов.
   – А я, Урания, покровительница астрономии, – наконец, закончила список последняя муза из свиты греческого бога Аполлона. Она была одета в лазоревое одеяние, а на ее голове лежала звездочная серебряная корона.
   Польщенный широким вниманием столь знаменитых небесных особ, я расплылся в щедрой довольной улыбке и, всплеснув открытыми ладонями, громко рявкнул:
   – Зовите меня просто, девчонки: Стэн!!!

   Один мой хороший товарищ рассказывал как во время путешествия по Северной Индии, а именно в штате Раджастан ему довелось попробовать удивительный напиток. Индусы называют его «Бханг ки тхандан». Изготавливается он на основе любой холодной жидкости с добавления миндаля, специй, молока и сахара, но главной изюминкой в его составе является конопля.
   Так вот мой товарищ, осведомленный о чудодейственных свойствах диковинного напитка, по глупости и неопытности выпил его столько, что чуть было не переместился в пантеон индийских богов. По его словам, его посетили такие яркие мощные видения, что он еще долго после этого не мог прийти в себя и месяц смотрел с тоской на небо.
   Теперь настал и мой черед попробовать небесного Бханга, изготовленного греческими музами по старинным рецептам из лепестков роз эдемского сада.
   Первый кубок ароматного рубинового напитка поднесла мне Эвтерна увеселяющая. Подбадриваемый остальными музами, я без опаски опорожнил кубок до дна и тут же наполнился такой энергией и бодростью тела и духа, что на время забыл о всех своих злоключениях в загробном царстве. Благородные музы предложили мне выпить еще и дружно поддержали меня, опорожнив по небольшому золотому кубку «райского нектара».
   После второго кубка, мною овладело безумное безудержное веселье. Потеряв голову от непривычных возлияний и окружения стольких красивых девушек, я стал, как сумасшедший гоняться за ними по всей лужайке. Игривые музы, смеясь и поддразнивая меня, ловко ускользали из моих ватных рук, но их нисколько не обижали мои настойчивые приставания. Напротив, находясь под воздействием паров «райского нектара», они распалились не меньше меня, и я теперь представлял для них лишь очередной объект развлечения. Не каждый же день к ним захаживали в гости молодые мальчики с Земли! То же самое я мог сказать и о легендарных музах. Думаю, если бы я кому заикнулся на Земле о том, что я пил и заигрывал на небе с древними музам, меня бы точно определили в «дом скорби». Экзотика, одним словом!
   Через очень короткое время воздействие «райского напитка» усилилось и я, уже почти ничему здесь не удивляясь, обнаружил, что могу летать. Первыми поднялись вверх разгоряченные бегом музы. Они стали смеяться и призывно махать мне сверху руками, приглашая присоединиться к их небесному хороводу. Недолго думая, я оттолкнулся от упругой поверхности лужайки ногами и плавно взмыл вверх. От необычного ощущения полета у меня все похолодело внутри, но это был не страх, а настоящий восторг. Я кричал и смеялся как маленький ребенок, кувыркаясь в мягких объятиях голубых небес. Немного придя в себя и научившись сохранять равновесие в невесомости, я подлетел ближе к музам. И дружно взявшись с ними за руки, я долго кружился в сумасшедшем ритме хоровода. Прямо под нами, блистая панцирем из золота и драгоценных камней, лежал в Священный вечный город. Сверху он напоминал огромное благородное животное с главным храмом Света в виде головы, устремленной в сторону Востока. На мгновение мне показалось, что протяни я сейчас ладонь, то без труда мог бы прикоснуться к божественному созданию чьих-то нерукотворных рук. Но это были лишь видения и желания моего затуманенного «райским нектаром» разума.
   Вокруг меня, сплетаясь в причудливые узоры, парили тысячи разноцветных шаров. Это были перевоплощенные души тех, кто получил прощение, вернувшись из смрадной пасти Purgatorio. Сейчас они были чисты и свободны от своих темных грехов и прошлого, что привело на грань гибели их бессмертные души. Но я не завидовал им сейчас, хотя бы потому что я был человеком во плоти, наполненным естественными природными желаниями. Желаниями, которые ставили жесткую невидимую границу между миром живых и мертвых. Сейчас я хотел того, что хочет каждый молодой человек в моем возрасте: любви и ласки. И я получил то, чего так страстно желал в этот короткий миг счастья.
   Устав от сумасшедшего ритма полета, я схватил в охапку златокудрую музу Эрато и повлек ее за собой вниз. Мягко приземлившись на бархатное зеленое полотно поляны, мы упали на траву и погрузились в бездну всепоглощающей страсти. Я горячо целовал и ласкал зеленоглазую музу, упиваясь ее божественной красотой и свежестью. И она словно плененная голубка, смеялась и плакала в моих сильных объятиях, сходя с ума от поглотивших ее сладостных чувств.
   Но мой естественный любовный порыв не закончился на одной из девяти муз, и вскоре мне пришлось заниматься любовью со всеми ними сразу. Это была настоящее небесное любовное приключение из серии европейских эротических фильмов. Только здесь в роли раскованных актрис участвовали не утомленные сексуальными оргиями силикованные красотки из популярных журналов «Playboy» и «Penthouse», а настоящие небесные жрицы любви, лично знакомые с главным развратником всех времен и народов Аполлоном.
   «Райский нектар» был без всякого преувеличения лучшим из того, что могло бы изобрести человечество в области виноварения. Он придавал силы телесные и силы душевные. Он открывал врата невидимого прекрасного мира. Он учил летать и наслаждаться собственной свободой и полетом. Ничего такого люди до сих пор не изобрели. И я думаю, что и знаменитый напиток «Бханг ки тхандан» вряд ли можно было сравнивать с чудодейственным «напитком богов». Но, не смотря на его столь очевидные достоинства, был и у «райского нектара» минус, ставивший его в один ряд с «земным зельем». После нескольких часов возбуждающего воздействия на организм, он затем вызывал утомляемость и легкую опустошенность.
   Так произошло и со мной. Внезапно я почувствовал опустошенность внутри и прилив сильной усталости. И на смену желанию обладать красивыми женщинами, пришло простое желание сомкнуть глаза и заснуть мертвым сном. Да, это было очень необычно: видеть на Земле сны о загробном царстве, а в загробном царстве видеть сны о Земле!
   Мне снилась Южная Америка, моя мать Джейн и отчим Рэйли. Они сидели на вершине каменной пирамиды Уака-Ларга в долине Ламбайеке, что находится около горы Ла-Райя и молча, созерцали ритуальный танец перуанского шамана из племени моче. Я тоже был там, а точнее мое тело было там. Я неподвижно лежал посередине ритуального круга, а вокруг меня, завывая диким голосом и ритмично ударяя в кожаный бубен ладонью, скакал старый перуанский шаман. Моя душа в это время витала в небе, не в силах вернуться обратно в беспомощное тело. Ни мать, ни отчим Рэйли не видели меня. Их стеклянные неподвижные глаза были устремлены в никуда, и мне показалось, что они тоже мертвы.
   Но вот разукрашенный черными татуировками и перьями птиц шаман, внезапно прекратив ритуальный танец, встал как вкопанный и затем, упав на колени, вознес ладони к небу.
   – Я вижу нуну! Душа, она там! – глухим гортанным голосом прокричал шаман, увидев в небе мерцающий огонек моей души.
   Встав на ноги, шаман отстегнул от пояса небольшой тыквенный сосуд и, откупорив пробку, поднес его к губам моей окаменевшей матери.
   – Выпей это и поговори с ним! – властным голосом приказал ей шаман.
   – Что это, курандерос? – выйдя из оцепенения, удивленно приподняла брови моя мать.
   – Это напиток айауаска – «лиана мертвых», выпив его, ты станешь прозрачной для духа айауаски и сможешь увидеть то, что ты сейчас желаешь.
   Осторожно глотнув из узкого горлышка напиток, сваренный из лианы Banisteriopis caapi, мать сунула тыквенную флягу неподвижному Рэйли. Очнувшись от настойчивого толчка в бок, отчим механически отпил из фляги добрый глоток и передал его в руки шаману.
   Я видел, как загорелись глаза моей матери и отчима и как они, следуя за указательным пальцем шамана, одновременно посмотрели в небо. Да, теперь они видели меня и их глаза лучились чистой радостью.
   – Стэн, сынок, что ты там делаешь? Мы так переживаем за тебя. Ну же, вернись к нам обратно! – Дрожащим голосом обратилась ко мне мать, роняя из глаз прозрачные слезы.
   – Стэнли вернись к нам. Мы очень скучаем по тебе. Я понимаю, что ты нашел свой Пайтити, но и ты пойми нас. Все что мы делаем в этой жизни, мы делаем только для тебя. Вся наша жизнь потеряет смысл, если ты уйдешь от нас и останешься в своем Священном вечном городе. Вернись к нам, я очень прошу тебя. – Еле сдерживая бурные эмоции, уговаривал меня вернуться в свое тело мой отчим-«супермен».
   Мне стало искренне жаль своих родителей, и я медленно спустился с неба на свое мертвое тело. Мать и отчим зачарованно наблюдали за тем, как мерцающий ярким светом огонек моей души скользнул по остывшему челу, покинутого мной тела.
   Склонившись надо мной, корандерос что-то тихо прошептал на языке кечуа, и я вдруг почувствовал, как меня захватывает в свои сети невидимая вращающаяся спираль. Постепенно теряя равновесие и чувство пространства, я с громким воплем сорвался в штопор и стал падать в глубокую пропасть, закрытую пеленой молочного тумана. Вместе с завыванием ветра до моего слуха донесся далекий голос перуанского шамана:
   – Вернись в свое тело Стэн, вернись в свое тело! … Просыпайтесь, молодой человек. Ну, проснитесь же вы, наконец!
   Я открыл глаза и пошевелил головой. Надо мной, закрывая голубой купол неба, крыльями цвета ночи, стоял ворон Черчилль и настойчивым противным голосом просил меня проснуться.
   Осторожно, стараясь не разбудить, я убрал со своей груди руку спящей музы Каллиопы и слегка приподнялся, опираясь локтями в землю.
   – Доброе утро Черчилль. Не рано ли ты пришел за мной? – недовольным голосом буркнул я, глядя на Хранителя заспанными глазами.
   – Доброе утро, молодой развратник! Вы как я вижу, неплохо провели здесь время, – прищелкнул клювом пустынный ворон, насмешливо рассматривая своими маленькими черными глазками лежащих вокруг меня вповалку обнаженных спящих муз.
   – Я мужчина и было грехом с моей стороны не полюбить ближнего. Тем более если он так прекрасен и хорош собой, – с довольной улыбкой победителя, произнес я и хитро подмигнул Черчиллю.
   – Странные у вас представления о грехе и не очень оригинальный способ любви к ближнему! – укоризненно покачал головой Хранитель и поддел клювом с земли мои скомканные штаны.
   – Зато эффективный! – поймав на лету одежду, сдержанно хохотнул я.
   Мне было жалко расставаться с веселыми и любвеобильными музами и если бы не настойчивость Черчилля и не известные обстоятельства, я бы еще «завис» с ними на пару деньков. Не каждый день и далеко не каждому судьба преподносит царский подарок, в виде прекрасных небесных богинь, коим не чужды человеческие желания и чувства.
   Еще раз, окинув печальным взором сладко посапывающих во сне спящих обитательниц Парнаса, я обреченно последовал за неумолимым Хранителем. Мысленно я был с милыми моему сердцу музами и всю дорогу задавал себе лишь один вопрос: встречусь ли я с ними еще когда-нибудь.
   Теперь я и сам на собственном опыте убедился в чудодейственной силе «райского нектара» и непроходящее чувство тоски овладело всем моим сознанием. Только тосковал я не по небу, как когда-то мой приятель, через край вкусивший Бханга. Моя печаль была о потерянной небесной любви, которой щедро поделились со мной любвеобильные жизнерадостные музы.
   Теперь я, кажется, знаю, какой должна быть настоящая любовь. Она должна быть без страданий и боли. Без чувства стыда и сожаления. Свободная и доступная для тех, кто ее ищет!
   Сексуально-оскопленная любовь к Богородице и деве Марии: что может быть безобразнее популяризации этого бесплодного культа, порождающего лишь ненависть, отчаяние и чувство стыда за собственное физическое совершенство и естественное влечения плоти к совокуплению с себе подобными!
   Милые мои музы я влюблен в вас навеки и храмом моего сердце отныне станет Парнас!

   Мы пришли в храм Света, когда до начала церемонии Возвращения душ, по словам Черчилля, осталось всего несколько минут.
   Но я не увидел, как ожидал, на церемонии большого количества гостей или приглашенных, кроме меня и Хранителя во дворе храма присутствовал лишь… большой, палевого окраса ирландский волкодав. Он свободно расположился у стены и, положив мохнатую морду на передние лапы, тихо дремал.
   Кроме этого, я сразу обратил внимание на огромное количество маслянисто-прозрачных коконов лежащих в беспорядке по всему двору. С живым интересом разглядывая груды яйцевидных коконов, я спросил у Хранителя:
   – Это еще что за мутанты, Черчилль?
   – Это не мутанты, молодой человек. Это души прощенных! – с благоговейным трепетом в голосе ответил мне Хранитель.
   – Они похожи на коконы бабочек. Я видел такие и не раз, я прав? – приблизившись к одному из коконов, я осторожно приложился ухом к его хрупкой стенке.
   – Осторожнее, молодой человек! Вы можете навредить им, осторожнее! – делая мне предостерегающий жест, хрипло каркнул Черчилль.
   – Я слышу, как он там шевелится! – не обратив внимание на предостережение Черчилля, радостно улыбнулся я.
   – Приветствую вас, юноша. Вы как я вижу, уже совсем освоились в Вечном городе! – донесся до меня монотонный голос из-за спины.
   Я тут же отстранился от кокона и резко обернулся назад.
   Позади меня, у самого входа в большой зал храма стояли уже знакомые мне семеро священнослужителей. Бесстрастными глазами они смотрели на меня и я, встретившись с ними взглядом, оробел не меньше, чем это было вчера.
   – Здравствуйте, о, мудрые небесные жрецы! – Склонился я в легком поклоне перед главными хранителями заповедей единого Бога. Черчилль еще раньше начал подобострастно расшаркиваться перед ними, почти задевая клювом золотую плиту под ногами. Даже ирландский волкодав, прекратив свой сон, живо вскочил на ноги, и мелко подрагивая, теперь помахивал своим изогнутым концом.
   – Как я вижу все в сборе… – обведя нас строгим взглядом, торжественно начал Хем Нетер, «пророк Бога» и главный служитель храма Света. – Вот и минуло еще тридцать закатов и рассветов, и мы вновь открываем священную церемонию Прощания с душами. Для нас это радостное событие, олицетворяющее собой начало новой жизни. Но для нас также это и печальное событие. В этот день мы расстаемся с прощеными душами, которые обрели свет и надежду в нашем Вечном городе. После того как они покинут пределы небесного царства их будут ждать новые трудные и сложные испытания. И мы надеемся, что на этот раз не сможет их затмить черный цвет Зла, и они достойно пройдут испытание соблазнами земной бренной жизнью. А после, пройдя полный круг отписанных им лет, они, наконец, навсегда вернутся в дом единого Бога – в царство чистого света и Добра.
   – Да свершится воля единого Бога, – единодушно выдохнули все семь жрецов и вскинули вверх открытые ладони.
   Я увидел, как с орбиты над золотой платформой сошел огненный шар и, подчиняясь движениям рук священных жрецов, поднялся высоко над храмом и вспыхнул подобно небесной звезде. Это было похоже на ярчайший взрыв бомбы без звука.
   В панике я закрыл глаза рукой и упал на колени. Но ослепление прошло быстро, и я снова мог видеть своими глазами все происходящее. Как оказалось, это было еще не все.
   Неожиданно весь двор наполнился сначала шелестом, а следом сухим громким треском. Почти прижавшись к ворону Черчиллю, я с недоумением стал озираться по сторонам. По всему двору, перекатываясь с боку на бок, лопались коконы, из которых начали появляться скрюченные мохнатые лапки и безобразные головы насекомых с большими глазами. Это действо, занимающее в природе длительное время, здесь было представлено в скоростном эволюционном режиме. Как я уже понял, за всем этим стояли небесные жрецы, наделенные магической силой титанов. Не опуская открытых ладоней, они что-то монотонно шептали с закрытыми глазами. И казалось, что все происходящее сейчас совершенно не интересует их. Но это было не так.
   И вот, спустя короткое время зеленовато-белые куколки насекомых покинули свои временные жилища и, шатаясь на еще пока слабых ногах, стали медленно заползать на стены храма. Вскоре они покрыли своими уродливыми телами все стены и затихли, словно чего – то выжидая.
   – Черчилль, что это за хрень такая?! – открыв рот от страха и неподдельного удивления, выдавил я.
   – Это имаго Morpho Microphalmus! – не сводя завороженного взгляда с шепчущих тайные заклинания египетских жрецов, тихо шепнул мне Хранитель.
   – Какое на фиг имаго? Это гуманоиды какие-то из фильмов ужасов, – проворчал я про себя, не удовлетворенный ответом Черчилля и уже громче снова спросил его. – Чего они ждут?
   – Молчи, смертный! – дрожа всем телом, змеей прошелестел Хранитель.
   Тем временем, Хем Нетер медленно отделился от группы священных жрецов и взошел на золотую платформу посреди двора, заваленного остатками разорванных пустых коконов. Набрав полную грудь воздуха, он вновь воздел руки к небу и провозгласил громким стальным голосом:
   – Да свершится воля единого Бога!
   Подчиняясь движениям его длинных пальцев, сверху в ладони «пророка Бога» послушно опустился огненный шар. Но он не причинил своим огнем вреда могущественному жрецу, напротив, свет его стал менее ярким и спустя мгновение, он погас совсем.
   Тем временем свежеиспеченные куколки, неподвижно сидящие на стенах священного храма, стали быстро видоизменяться приобретать новые более привлекательные формы. Постепенно их прозрачные тонкие крылья стали твердеть и расправляться. Это было похоже на небесную радугу после сильного дождя. И вместе с тем, потухший шар в руках Хем Нетера стал снова наполняться мерцающим светом.
   И вот, наконец, перед изумленными взглядами нескольких зрителей, воздух наполнился шумом бархатных крыльев гигантских бабочек. Они меняли свой цвет в зависимости от угла падения света исходящего из лучей вновь вспыхнувшего шара. Крылья бабочек приобретали то нежно-голубой, то темно-сине-зеленый оттенок. Нижнюю сторону их крыльев покрывали несколько пар коричневых глазков различного размера. Никогда еще в своей жизни я не видел такого парада природного великолепия. Изящность и красота этих экзотических бабочек были неповторимы, а нереально яркий металлический отблеск их сверкающих крыльев мог, кого угодно свести с ума. Наверное, я уже и сам сошел с ума, чувствуя, как трепещет внутри моя душа при виде этого неповторимого зрелища. Она как бабочка билась внутри меня, прося меня выпустить ее наружу. Не в силах выдержать волнительных душевных терзаний, я заплакал. Заплакал как маленькое дитя, чувствуя неведомую до сего мига тоску по потерянному однажды Раю. Связь с ним, потерянная при моем рождении, теперь была восстановлена, и я вдруг почувствовал, как мне не хватает моего небесного отца, которого я никогда не видел.
   Ворон Черчилль растроганный, как и я, феерической сценой божественного творения, оттирал краем крыла слезы, струившиеся из уголков его глаз. Что тут было говорить, плакал и мохнатый ирландский волкодав. Плакал по-своему, он громко выл, задрав к небу грустную добрую морду.
   – Теперь вы свободны, небесные посланники. Возвращайтесь на землю и передайте людям, что Бог любит их всех!
   По знаку Хем Нетера в воздух одновременно вспорхнули сотни голубых Морфо и затмили своими огромными крыльями весь купол неба.
   – Какая красота! – молитвенно сложив на груди крылья, восторженно воскликнул ворон Черчилль.
   За моей спиной надрывно залаял ирландский волкодав подскакивая на месте, он словно пытался допрыгнуть до неба и присоединиться к освобожденным душам в виде экзотических бабочек.
   Перекрывая шум крыльев, из глубины купола неба раздались глухие удары, подобные ударам в большой барабан, а следом тонкое серебристое позвякивание, словно звуки цимбал, шелест, подобный шелесту ветра в листьях, звон напоминающий звон колокольчика, резкий стук, как у бубна, жалобные стоны, подобные звукам рожка, низкие хрипы, как у большой трубы, и пронзительные звуки, вроде звуков флейты. Строгая небесная музыка расплескалась рекой по широким золотым улицам и, отражаясь тысячекратным эхом о стены монолитных зданий, заполнила собой Вечный город.
   – Что это? – невольно пригибаясь к земле, крикнул я Хранителю.
   – Это говорит Дух Вечного города! – радостно вскричал ворон Черчилль, размахивая черными крыльями.
   Когда, сверкая своим великолепием и чистотой, сотни освобожденных душ скрылись в небесах, главный жрец Хем Нетер сошел с золотой платформы и звонко хлопнул в ладоши. Звуки величественной музыки постепенно стихли, и во дворе храма наступила тишина.
   Ошеломленный глубокой философией и красочным действом священной церемонии, я стоял как вкопанный и не мог отвести глаз от неба. Моя душа все еще трепетала во мне, не находя покоя. И я полностью находился во власти своих скрытых до этого чувств.
   У меня было такое состояние, словно бы я и сам только, что выкарабкался из кокона. Из кокона слепого невежества и грубого понимания окружающего, с удивлением обнаружив вокруг себя богатый одухотворенный мир вещей.
   Хем Нетер неслышно приблизился ко мне и положил горячую ладонь мне на плечо. Посмотрев ему прямо в глаза, я увидел такое выражение бесконечной доброты в них, что слезы вновь затопили мою душу.
   – Запомни то, что ты видел сегодня здесь, юноша. Запомни и никогда не забывай, – теплым отеческим голосом, произнес Хем Нетер и кивнул на сидящего подле меня ирландского волкодава. – Это твой «ведущий» по имени Упуат, если ты еще не знаком с ним. Он поведет тебя через Мертвый лес. Вы должны уйти из города сейчас, пока черные жрецы охотятся на освобожденные души, летящие к дереву Жизни. Если вы поторопитесь, то успеете, не подвергая себя опасности, добраться до Серебряного озера. Мы благославляем вас.
   Хем Нетер простер руки надо мной и сидящим в умиротворенной позе «ведущим» Упуатом и я почувствовал невидимый поток тепла и благодати, излучаемый ладонями священного жреца.
   – Прощайте мудрые жрецы, я никогда не забуду того, что увидел здесь. Я сохраню в своем сердце память о священном Вечном городе., – низко поклонился я в ноги Хем Нетеру и другим шести жрецам, застывшим в неподвижных позах за спиной «пророка Бога».
   – До свидания, юноша, – хором ответили мне жрецы, вежливо кивая на прощание.
   Не оглядываясь, я поспешил к выходу храма. За мной следом легкой трусцой бежал мой четвероногий «провожатый» Упуат и последним, грузно переваливаясь с боку на бок, семенил ворон Черчилль.
   У ворот храма я трогательно попрощался с «премудрым» Хранителем, поблагодарив его за доброту и живое участие в моей судьбе. Пустынный ворон, пожелав мне приятного пути и долгих лет жизни, взмахнул широкими крыльями и полетел в сторону Запада, где начинался Вечный город.
   Провожая завистливым взглядом доброго Хранителя, я вновь пожалел, что не умею летать.
   – Эх, сейчас бы глоток «райского нектара» и в небо на часок! – мечтательно протянул я, вернувшись в сладкий миг воспоминаний о вчерашней божественной «оргии» с греческими музами.
   – Не время, парень, думать сейчас о развлечениях в «райском саду». У нас не так много времени, как ты, наверное, думаешь. Если мы до темна не преодолеем Мертвый лес и не выйдем к опушке, где растет дерево Жизни, то,… я не завидую нам! – как гром среди ясного неба прозвучало в моих ушах.
   – Упуат, ты тоже умеешь говорить?! – удивленно улыбнулся я, радуясь возможности общаться в пути.
   – И не только говорить! – клацнул острыми белыми зубами Упуат в обличие ирландского волкодава.
   – А ты не так прост, как я посмотрю, – хитро погрозил я пальцем мохнатому «ведущему».
   – Не бойся, парень, есть тебя, я не буду, – съехидничал Упуат, обгоняя меня.
   – А я и не боюсь. Я не вкусный! – пожав плечами, скромно потупился я, следуя за своим новым другом.
   Миновав несколько бесконечных городских улиц, мы, наконец, вышли на окраину Вечного города. У восточных зеркальных ворот, через которые шла дорога к Мертвому лесу, нас встретила обнаженная молодая всадница верхом на белой кобылице. У нее были густые черные волосы, перевитые красными шелковыми лентами, а на голове золотая корона, увенчанная двенадцатью чистейшими алмазами. В руках божественная дева держала лук и стрелы, сделанные из свежих цветов. Кутаясь в широкий алый плащ, она ласково сверкнула мне карими глазами.
   – Ты и есть тот самый живой человек, по воле рока попавший в наш город? – чарующе улыбаясь, высоким грудным голосом произнесла незнакомка.
   – Д-да! – невнятно промямлил я, наливаясь краской смущения.
   Пораженный ее неземной красотой, я с головой провалился в омут изумрудных глаз гордой всадницы.
   – Упуат хороший «провожатый» и тебе с ним ничего не грозит! – грациозно кивнув головой моему мохнатому «провожатому», обнадежила меня обнаженная красавица.
   – Ты тоже богиня? – немного оправившись от смущения, спросил я всадницу.
   Я, Курукулла, восточная покровительница магии, любви, чародейства и целительства. Бываю в Вечном городе каждый месяц после церемонии Возвращения душ, – весело подмигнула мне тибетская богиня, сверкнув белыми ровными зубками.
   – Прощай Курукулла. Наверное, мы больше не увидимся, – с легкой грустью в голосе, посмотрел я на богиню.
   – Кто знает, Стэн, кто знает! – Курукулла ловко склонилась с седла и нежно провела ладонью по моим взъерошенным волосам. – Боги там, где их почитают. Они живут в сердцах верующих и любят тех, кто в них нуждается! …До свидания, Стэн. Удачи тебе и да пребудут с тобой боги.
   Божественная красавица слегка пришпорила белую кобылицу и медленно тронулась в сторону центра Вечного города.
   – Красивая женщина, нечего добавить! – восхищенно посмотрел я вслед отъезжающей восточной богине.
   – А как же музы или ты уже забыл о них, парень? – почесывая задней лапой длинное ухо, вопросительно посмотрел на меня Упуат.
   – Ты, кажется, уши чешешь, вот и чеши, юморист! – наигранно разозлившись, рявкнул я на пса и направился к зеркальным воротам.

   Да, после сказочных красот Вечного города, путь через Мертвый лес показался мне дорогой в Ад. Он и в самом деле соответствовал своему мрачному названию. Теперь меня окружали лишь сухие корявые деревья без листьев, щедро посыпанные серым пеплом. Пепел был кругом: на деревьях, на земле, в воздухе. Я непрестанно чихал, вдыхая грязный спертый воздух и чтобы совсем не задохнуться, мне пришлось всю дорогу затыкать рот ладонью. В мертвом лесу не было птиц, не было насекомых, и самое главное не было надежды. Здесь царили лишь тяжелое уныние и тоска, нагнетающие мысли о смерти и серости бытия.
   В отличие от меня мой провожатый Упуат вел себя относительно спокойно и уверенно вел меня вперед через пепельные барханы, с торчащими из них крабообразными корягами и гранитными кусками скал. Не обращая внимания на мою усталость и горячие просьбы приостановиться на отдых, Упуат настойчиво пробивал себе дорогу сквозь пепельные заносы. Разумом я понимал, что он всего лишь выполняет наказ верховных жрецов храма Света, но мое тело бунтовало против такой нечеловеческой нагрузки. Моя одежда окончательно превратилась в рваные лоскуты и лохмотья, и я был теперь похож на настоящего голодранца. Все мое тело покрылось кровоточащими царапинами и грязными разводами из пепла, пота и крови. Я уже не мог бежать и идти. Я полз на четвереньках за неутомимым псом и, смотря ему вслед запорошенными пеплом глазами, слезно умолял его про себя, остановиться на короткий отдых. Окончательно мои силы подорвал неглубокий овраг, встретившийся на нашем пути. Я смог сползти в него, но вот выбраться из пасти оврага оказалось для меня непосильной задачей.
   – Все Упуат, не могу я больше. Оставь меня здесь и возвращайся назад, – упав на спину у вывороченного корня сухого дуба, бессильно выдохнул я. Моя грудь ходила ходуном, а изо рта с шумом вырывалось частое дыхание.
   Ирландский волкодав, поскуливая, подбежал ко мне и ткнулся мокрым носом мне в щеку.
   – Нужно идти парень или ты погибнешь. Возьми себя в руки, и пойдем дальше. Нам осталось не так много, как ты думаешь. Мы уже прошли две трети пути, а там, на опушке леса тебя ждет свобода, – облизывая языком мои глаза, старался подбодрить меня ирландский волкодав.
   – Что со мной сделают эти гадкие птицы, когда найдут, как ты думаешь Упуат? – обнимая пса за шею, бессильно выдохнул я.
   – Они заставят тебя совершить их волю. Ты знаешь, о чем я говорю. Все, вставай, парень! – нетерпеливо потоптался на месте волкодав.
   – А что они сделают с тобой, Упуат? – делая попытку подняться на ноги, спросил я у пса.
   – Со мной они ничего не смогут поделать. Что можно сделать с тем, кто покровительствует мертвым и служит их проводником в Дуат-царство мертвых? – с тревогой наблюдая за моими попытками принять вертикальное положение, ответил Упуат.
   – Ну, пойдем что ли Египтянин?! – Собрав остаток воли в кулак, я стал с усилием вскарабкиваться на стену оврага, густо покрытую одеялом скоксованного пепла. Когда я уже почти выполз из него и собирался идти дальше, прямо передо мной выросла длинная угловатая фигура в черном. Я инстинктивно пригнул голову к земле и стал ожидать самого худшего. Так оно и произошло. Свершилось то, о чем меня недавно предупреждал Упуат: я наткнулся на одного из черных жрецов из клана Семидесяти двух посвященных.
   Пока я мысленно прощался с жизнью, длинное худое существо, молча, наблюдало за мной. Проснувшийся во мне скомканный страх стал быстро странсформироваться в слепое животное, когда до моего слуха донесся жалобный визг Упуата. И я понял, что моему доброму ирландскому волкодаву повезло меньше чем мне.
   Тем временем, фигура в черном приблизилась ко мне, и до моего слуха донеслись леденящие кровь слова:
   – От судьбы не уйти Стэн. Вот мы и снова встретились, и как ты уже понял это не сон. Это явь!
   Я неуверенно поднял голову и посмотрел на говорившего. Это было человекообразное существо высокого роста с черной птичьей головой. Оно было одето в плотного покроя черный комбинезон, а его глаза закрывали затемненные круглые очки. Протянув ко мне узкую длинную ладонь, одетую в зеленую перчатку, существо обратилось ко мне замогильным голосом:
   – Теперь ты должен идти с нами Стэн. И если ты все сделаешь, как мы тебе скажем, то с тобой все будет в порядке.
   Я, шатаясь, встал на ноги и осмотрелся по сторонам. Пока я лежа, сходил с ума от страха, вокруг меня собралось не меньше десятка этих мрачных уродов. Они сплотились в широкий круг и сумрачно посматривали на меня, изредка прищелкивая короткими кривыми клювами.
   – Что вы от меня хотите? – через силу спросил я, жалко сгорбившись в центре круга.
   – Ты очень скоро все узнаешь, а пока следуй за нами, Стэн! – властно поманил меня за собой один из черных жрецов с птичьей головой.
   В очередной раз мне пришлось подчиниться неумолимым обстоятельствам, лавиной обрушившихся на мою жизнь. Как всегда в моем случае выбора было два: или жить, или умереть. Я предпочитал жить, еще не догадываясь какую цену мне придется заплатить за это.
   Но к моей великой радости, черные жрецы не убили моего доброго провожатого Упуата. Они крепко связали его веревкой и, продев ее через деревянную перекладину, понесли с собой. Подойдя у Упуату, я жалостливо посмотрел ему в грустные глаза.
   – Тебе больно Упуат? – рассматривая сочившуюся кровью рану на его боку, с глубоким сочувствием спросил я.
   – Нет, парень, пока терпимо. Послушай, что я тебе скажу: не слушай их и не делай того, что они тебя попросят. Они хотят через тебя оживить своего кровожадного Дингира, а после уничтожить Вечный город. … – предостерегая меня, заговорил Упуат.
   Но договорить до конца ему не дал один из сопровождающих нас черных жрецов.
   – Заткнись падаль и подумай лучше о том, как тебе выбраться из пасти смерти? – обрушив сильный удар на голову волкодава, зарычал жрец темного культа.
   Громко взвизгнув от боли, Упуат послушно замолчал, но его глаза продолжали говорить и умолять меня. В отличие от него, я пока не знал, о чем он предостерегал меня. А если бы и знал, что бы я мог изменить в этой из ситуации? Может, если только смог бы набраться мужества и откусил бы себе язык, как это делали в древности японские шпионы-ниндзя, чтобы избежать позорного плена? Но я был не ниндзя, исповедующий дзэн-буддизм и даже не современный японец и мое западноевропейское сознание отказывалось принимать мысль о добровольной смерти. Смерть для западного европейца это конец всего сущего и сотни лет поклонения христианским догматам не смогли переубедить его в обратном. Мой христианский бог был далек от меня, так как он уже давно сгнил, распятый на кресте Голгофы. А в его второе пришествие не верили уже даже те, кто служили ему на Земле. Иначе бы они уже давно переселились на небо к своему милосердному богу.
   Скоро мы пришли к широкой плоской равнине, расположенной в центре леса, часть которой занимала внушительного вида каменная пирамида. Когда мы подошли ближе к пирамиде, я смог лучше рассмотреть ее. Это был огромный конусообразный формы сплошной монолит с вырубленными на нем по четырем сторонам ступенями. На самом верху пирамиды находилась плоская четырехугольная площадка, по-видимому, предназначенная для ритуалов или наблюдения за небом. Вход в пирамиду находился с северной стороны и когда меня толкнул в открытую каменную дверь один из черных жрецов, то я оказался внутри мрачного храма, состоящего из двух обширных помещений. В центре у южной стены возвышалась каменная статуя мифического дракона с расправленными стреловидными крыльями. Злобно сверля меня выпученными глазами, каменный дракон ощерился на меня распахнутой зубастой пастью. Прямо под статуей на небольшом возвышении стоял каменный трон из позолоченных человеческих костей, покрытый пятнистой шкурой ягуара. На троне что-то шевелилось и огонь, чадящих удушливым дымом, смоляных факелов не мог полностью осветить все пространство древнего храма.
   Кроме меня за мной в храм вошли еще двое черных жрецов в зеленых перчатках. Они схватили меня за руки и силой потащили к позолоченному трону. Хотя я особо и не сопротивлялся, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет.
   – На колени, янакун! – услышал я сдавленный злобой, голос одного из черных жрецов.
   Послушно встав на колени, я склонил вниз голову, не смея смотреть на того, кто сидел на троне. На несколько минут в храме воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь треском смоляных факелов, укрепленных на каменных стенах храма. Но вот мне послышался глубокий вздох и следом слабый скрипучий голос:
   – Подними голову смертный и смотри мне в глаза!
   Стоявший позади меня черный жрец резко схватил меня за голову и направил прямо.
   – Смотри, раб на своего господина!
   Я открыл глаза и увидел того, кого жестокий черный жрец называл «моим господином».
   Это был маленький лысый карлик с кривыми ножками и тонкими птичьими ручонками. Он был омерзителен и черный цвет его кожи только усиливал мое первое впечатление от его вида. Большая овальная голова черного карлика была непропорциональна телу и, казалось, принадлежала другому существу. Из одежды на нем была только набедренная повязка из перьев птиц. На хрупких запястьях рук и на щиколотках ног карлика были надеты золотые браслеты, а на тонкой шее висел круглый амулет в виде золотой головы дракона.
   – Я твой господин Дингир! – кривя в омерзительной улыбке толстые мясистые губы, прощебетал невзрачный карлик. Вращая жабьими темными глазами навыкате, он с видимым интересом рассматривал меня.
   – Зачем я вам нужен… Д-дингир? – решился я спросить мерзкого урода.
   – Господин Дингир! – тут же получил я жесткую оплеуху от своего мучителя – жреца.
   – Зачем я вам нужен господин Дингир? – чуть не плача от отчаяния пролепетал я.
   – Мы нужны друг другу, Стэн. Ты нужен мне, а я нужен тебе, – безобразно чавкая мокрыми губами, ответил мне черный карлик.
   – Я не совсем понимаю, о чем вы мне говорите, господин Дингир? – недоуменно уставился я на врага Света.
   – Не бойся, правильно, спрашивай, а я отвечу на все твои вопросы! – живо зашевелился на шкуре ягуара карлик, пытаясь поудобнее сесть в троне. – Как я понимаю, ты собрался сегодня домой и твоим провожатым был Унуат, не так ли? Угу, верховные жрецы храма Света обещали тебе, что ты обязательно попадешь домой и не стали таить от тебя, что вернешься ты в свой мир только в образе маленького ребенка, так? Хм, неплохо и ты согласился? Неужели ты так хочешь вернуться в свой мир, после того как увидел всю прелесть Вечного города? И тебя даже не смутило то, что в свой мир ты вернешься несмышленым и слабым дитем человеческим? Что ж, а как же быть с твоими родителями, друзьями и с твоей девушкой по имени Ева? Они, вероятно, сойдут с ума, обнаружив твою пропажу! Представляешь, ты вернешься в свой мир, в котором тебя уже нет и никто не знает где ты и кто ты. И также нельзя исключать вероятность того, что ты родишься далеко не в такой благополучной семье, в какой жил до этого дня. Внезапно ты обнаружишь, что твой разум старше твоего тела, но ты ничего не сможешь поделать со своей физической слабостью, пока не научишься говорить. Да и кто тебе поверит, если однажды в возрасте трех лет ты объявишь своим новым родителям из города Тегусигальпа, что ты не их сын и что твои настоящие родители вполне успешные англичане из богатого пригорода Манчестера. Вот уж, наверное, подивятся они не свойственной твоему возрасту фантазии! Может быть, тебя еще бы и выслушали в Индии, но в Южной Америке полюса всех местных религий давно сдвинули холодные глыбы христианской ереси, завезенной средневековыми конкистадорами из Испании и Португалии. А эти двигатели варварского прогресса никогда по-настоящему не верили в реинкарнацию и эманацию божественного духа!
   Твое невзрачное детство пройдет на западном побережье столицы Гондураса в самом ее бедном районе Комаягуэла. С утра до ночи ты будешь в поте лица трудится со своим невежественным отцом на рыбном рынке и до того пропахнешь запахами несвежей рыбы, что твои сверстники во дворе будут называть тебя «тухлой рыбиной». Так и пройдут твои годы: бездарно, пусто и без всякой надежды на благоприятный исход. Ты проживешь не свою жизнь в тесной тюрьме чужого тела, и когда будешь умирать от непосильной работы и ранних болезней, то проклянешь тот миг, когда послушал совета верховных жрецов храма Света. Ты согласен на такую жизнь, Стэн?
   Мерзкий карлик пытливо посмотрел на меня, но как я понял, он уже знал, что я отвечу. И это было естественным с моей стороны. Да на моем месте любой бы ответил то же самое!
   – Нет, не согласен, господин Дингир, – покорно склонил я голову.
   – Не отчаивайся Стэн, не все так безнадежно для тебя. Если ты согласишься выполнить то, что я тебе скажу, ты вернешься в свой мир таким, какой есть сейчас. И проснешься ты в той же самой комнате, откуда тебя забрал мой жрец Морок, – довольный моим ответом, продолжил говорить Дингир.
   – Что я должен исполнить господин Дингир?
   Знакомое чувство обреченности вселилось в меня, вытеснив все кроме желания выжить любой ценой.
   – Ты должен помочь мне переместиться в твой мир, Стэн! – бетонной плитой обрушились на мою голову слова черного карлика.
   – Но, как и зачем?! – изумленно воскликнул я, порываясь грудью вперед.
   – Стой на месте, раб! – сильной рукой одернул меня назад черный жрец.
   – Как, мы тебе покажем немного позже, а зачем это уже не твоего ума дело. Так ты согласен или нет? – опустив вниз нижнюю губу, выпучил на меня белые с красными прожилками глаза Дингир.
   – Что мне остается делать? Конечно, я согласен. Все равно, ведь если я откажусь, вы меня убьете, как убили до этого Элию, – отведя взгляд в сторону, буркнул я.
   – Ну, на счет твоей подруги Элии ты не совсем прав, Стэн, – недовольно поморщился мерзкий карлик, пуская изо рта клейкую слюну. – Элия была любопытной девочкой, и никто ее не заставлял входить в заброшенную бенедиктинскую церковь. Также ее никто не заставлял ковыряться в заброшенных могилах моих черных братьев. Что она там искала я до сих пор не пойму. Да, мы сначала хотели воспользоваться ее услугами и пройти в ваш мир, но она внезапно стала сходить с ума. В общем, оказалась слабой для таких дел, и мы отказались от нее. Она наложила на себя руки, если ты еще не знаешь об этом. И способ выбрала такой крайне жестокий: выколола маникюрными ножницами себе глаза и отрезала язык. Ужас какой-то! Неужели ты думаешь Стэн, мы бы стали так издеваться над помешанной молодой девчонкой? Не думай о нас так плохо. Да, мы живем в тени и не так красивы, как божественные музы с Парнаса, но и мы имеем сочувствие и можем быть благодарными к тем, кто нас почитает.
   – И как же вы благодарите тех, кто вас почитает, господин Дингир? – безразличным тоном произнес я, стараясь не смотреть в мерзкую рожу Дингира.
   – Мы наделяем могуществом при жизни, тех, кто почитает нас. Они становятся нашими друзьями, и мы покровительствуем им и защищаем их, – повышая голос до писка, нарисовал мне заманчивые перспективы черный карлик.
   – А что же после смерти? Я видел вчера тех, кто был в Чистилище. Им еще повезло. А как быть с теми, кто до сих пор находится там и будет находиться всегда, искупая свои черные грехи?
   – Ты можешь жить вечно, если захочешь сам. Если ты выберешь путь овец и будешь внушать себе за каждый свой проступок, что не прав, то жизнь твоя превратиться в кошмар. Но есть и другой путь: ты можешь сам судить себя за свои поступки и сам решать, что тебе делать, а что нет. И я могу помочь тебе в этом. Нет, я не стану заставлять тебя заучивать наизусть скучные молитвы и следовать определенным ритуалам. Просто ты поможешь мне, а я освобожу тебя от совести, навязанной тебе твоими «добрыми» богами.
   – Но они не желают мне зла, и я лично убедился в этом. Зачем мне предавать тех, кто добр со мной?
   – Они добры с тобой, пока ты послушен как овца и не требуешь больше, чем хочешь. Но стоит тебе только возгореться настоящими желаниями и проявить индивидуальную свободу, они без сожаления положат тебя на жертвенный алтарь, проявив «милосердие», когда будут резать тебя. У твоих богов руки в крови не меньше чем у нас, только в отличие от нас они предпочитают об этом не говорить. И пусть тебя не смущает наш черный цвет. Наш цвет это цвет тайного могущества и власти. Недаром его так ценили первобытные люди Земли, считая черный цвет лучшим защитником от сглаза и порчи, а африканцы из племени Ндембу считают его символом страсти. Черный цвет многогранен и вмещает в себя все краски мира. В том числе и белый цвет-цвет глупой невинности! Я не прошу тебя носить черные одежды и становиться подобным нам, но ты можешь изменить свое сознание. С пользой для себя расширить границы своих познаний и увидеть множество окружающих тебя вещей своими глазами. Ты можешь брать все что хочешь и наслаждаться этим, не боясь укусов искусственно навязанной тебе совести. В конце концов, ты сам можешь стать богом и умело и мудро управляя собой, получить власть над всем. Неужели этого мало для того, чтобы решится на правильный шаг?! Ответь мне Стэн! – вминая меня в каменную плиту пола тяжелым взглядом, властным голосом спросил меня Дингир.
   – Да, я согласен, господин Дингир. Это стоит того и поэтому я помогу вам! – уже не колеблясь, произнес я ровным заколдованным голосом.
   Железная хватка на моей шее ослабла, и я почувствовал, как черный Дингир наполняется надеждой. Я слышал, как слабый поток крови в его жилах заструился с новой силой, и как застучало ровно и уверенно в груди его маленькое черное сердце. С этой минуты мы становились с ним одним целым, и мне предстояло пережить всего один ритуал для полного слияния с черным богом и получения долгожданного освобождения от оков загробного мира.
   Сразу же после окончания моего плодотворного разговора с Дингиром, черные жрецы приступили к подготовке церемонии, целью которой было возвращение меня и черного карлика в мир людей. Меня вывели из храма и попросили подняться на самый верх пирамиды. Покорившись неотвратимой судьбе, я стал медленно подниматься вверх по крутым каменным ступеням. Следом за мной шли двое черных жрецов. Они несли на своих плечах нарядный золотой паланкин, в котором затаился черный карлик Дингир. Последним замыкал процессию жрец Морок в кожаном фартуке мясника, надетого поверх черного комбинезона. В руках он держал внушительного вида топор и кривой нож с костяной ручкой, по-видимому, предназначенные для кровавых жертвоприношений.
   Оглядываясь со страхом назад, я мысленно гадал, для чего Мороку понадобился топор и нож:
   «Если они решили убить меня, то, как я смогу вернуться назад? Нет, это абсурд! Возможно, они хотят убить кого-то другого? Да, точно, они хотят убить Упуата и использовать его кровь для ритуала»!
   При мысли об этом мне стало дурно:
   «Бедный, бедный Египтянин! Они лишится головы только по моей собственной вине, а я даже пальцем не ударил, чтобы спасти его. Какая же я сволочь»!
   Поднявшись на каменную площадку, я хмуро осмотрелся по сторонам. Окружающий меня мрачный пепельный ландшафт не способствовал поднятию духа. И если еще вчера, очарованный красотами Вечного города, я еще колебался при выборе между миром живых и миром мертвых, то сейчас желал только одного. Мне не терпелось покинуть это пепелище любой ценой. Снизу копошились тени черных жрецов. Размахивая длинными худыми руками, они длинной цепочкой поднимались на пирамиду, и каждый из них занимал по одной ступеньке.
   Тем временем двое носильщиков поднялись следом за мной и поставили на каменную гладь площадки свою драгоценную ношу. С содроганием посматривая на Морока с топором в руках, я ждал, когда ему поднесут бедного Упуата. И вот когда все слуги черного Дингира заняли свои места и обратили птичьи головы в затянутое свинцовыми тучами небо, я услышал его тонкий неприятный голосок:
   – Стэн, посмотри на меня Стэн! … Теперь делай все, что тебе будет говорить и показывать мой верный Морок. Если все сделаешь, как должно быть, то очень скоро ты окажешься в своей комнате в своем мире. Пусть тебя ничего не пугает и не удивляет. Возьми себя в руки и приготовься. До встречи в твоем мире, Стэн! – черный карлик тихо захихикал и, отодвинув легкий полог паланкина, выразительно посмотрел на меня. В его водянистых глазах я не увидел ничего кроме предчувствия близкой смерти. И она не заставила себя долго ждать. То, что произошло дальше, привело меня в полное замешательство, и я из последних сил держался, чтобы не закричать от ужаса.
   Черный жрец, выполнявший роль палача, стремительно подскочил к паланкину, в котором восседал на пуховых подушках Дингир и грубо схватив карлика за скрюченные ножки, бросил его в центр каменной площадки. Я подумал, что схожу с ума, наблюдая за тем, как в замедленном действии палач перерезает своему господину пульсирующую жилку на горле. При этом сам Дингир ни делал, ни единой попытки, чтобы защитить себя от мучительной казни. Перерезав горло тщедушному карлику, палач с птичьей головой отбросил в сторону окровавленный нож и подставил под бьющую струю крови большую золотую чашу, выкованную в виде летящей птицы.
   И когда кровавая струя перестала бежать из глубокой раны мертвого карлика, палач подошел ко мне и торжественно вручил ритуальную чашу.
   – Это теонанакатл: «божественный гриб» перемешанный с кровью нашего великого господина. Ты должен отпить из чаши один глоток, – тоном, не терпящим возражений, произнес черный палач.
   «Если эти чудовища не пожалели своего господина, тогда что они сделают со мной, если я откажусь пить это ужасное пойло»?! – принимая золотую чашу из рук изверга, подумал с ужасом я. Заглянув в глаза палача, я понял, что он не может обещать мне благополучного исхода в случае моего отказа. Зловеще прищелкнув клювом, он сделал мне угрожающий знак рукой.
   Крепко зажмурив глаза, я быстро отпил из чаши дурно пахнущую жидкость и едва не лишился чувств от отвращения и тошноты, тугим комком подкатившей к горлу.
   Пока я приходил в себя от омерзения, Морок выхватил чашу из моих рук и, сделав из нее крупный глоток, передал ее другому жрецу. Спокойно отпив из нее, тот в свою очередь передал ее следующего. И так продолжалось пока все семьдесят два черных жреца не попробовали на вкус крови своего мертвого господина.
   Подождав пока все жрецы попробуют кровавый теонанакатл, палач продолжил свою «мясницкую» работу. Своим огромным острым топором он стал тщательно рубить маленькую тушку мертвого Дингира на мелкие кусочки. Стоящий рядом жрец тихим голосом считал падающие в стороны куски. И когда тело черного карлика было поделено на семьдесят два мелких куска, палач отложил в сторону свой окровавленный топор и, взяв в ладонь один из дымящихся теплых кусков, поднес его мне.
   – Это плоть нашего великого господина. Ты должен съесть его сердце, чтобы ваши души воссоединились.
   Я только, что переборол невыносимую дурноту от выпитого гадкого напитка и тут этот изверг преподнес мне очередное «лакомство». Это было уже через чур для моей пошатнувшейся психики! Попятившись назад, я с замешательством в глазах, смотрел на неумолимого палача.
   – Ты должен съесть его сердце, иначе сам окажешься в роли пищи! – Грозно насупившись, рыкнул мне в лицо черный жрец.
   Схватив с его ладони теплое сердце Дингира, я затолкал его себе в рот, и судорожно дергаясь всем телом, стал глотать его. Но чтобы проглотить сырое сердце, мне нужно было его сначала прожевать. И я стал через силу жевать резиновое с прожилками кровеносных сосудов, черное сердце божественного карлика. Отрыгивая, я просунул в рот пальцы и силой протолкнул в свое горло, сочившийся солоноватой на вкус кровью, кусок. Жестокий палач, подождав пока я полностью съем сердце мертвого Дингира, стал раздавать остальные куски мяса. В отличие от меня черные жрецы с видимым удовольствием съедали куски божественной плоти.
   И вот, когда Дингир был съеден целиком, палач велел привести на площадку для жертвоприношений моего бывшего проводника Упуата.
   «Неужели эти варвары убьют Египтянина и заставят меня есть еще и его»? – Чувствуя, как меня охватывает с ног до головы жар, в панике подумал я. Со мной стало происходить что-то неладное. Сначала я стал ощущать во всем теле непонятную тяжесть. Язык мой налился свинцом, а глаза стали вылазить из орбит. От резко подскочившего давления из моих ушей и рта хлынула черная кровь. Я пытался остановить кровь, зажав пальцами ноздри и задрав кверху голову. Но кровь бежала из меня не переставая, и вскоре я уже весь был вымазан в собственной крови.
   Одновременно я почувствовал сильнейший зуд во всем теле. У меня было такое ощущение, что под моей кожей шевелятся тысячи насекомых. Они грызли изнутри мои внутренности и кости, изматывая меня невыносимой болью. Я не мог говорить. Я не мог дышать. Мне стало казаться, что я умираю. Так продолжалось до тех пор, пока я не потерял сознание и не упал. …
   Я не знаю, как долго это продолжалось, но когда я пришел в себя, то почувствовал себя значительно лучше. Встав без труда на ноги, я увидел стоящего напротив меня Морока, держащего за шею понурого ирландского волкодава. Но в добрых глазах Упуата я не увидел и тени страха перед неминуемой смертью. Он смотрел на меня с таким укором и состраданием, что я, не выдержав его взгляда, удивленно спросил его:
   – Упуат, почему ты так смотришь на меня?
   То о чем я сказал, не услышал никто кроме меня, так как я не мог сказать этого вслух. Мне мешал длинный треугольный клюв. Я лишь беспомощно щелкал им, издавая отрывистые гортанные звуки.
   «Господи, неужели я превратился в птицу»? – с ужасом подумал я, осматривая свое новое тело, покрытое густым слоем разноцветных перьев. Да, это было именно так. Мое превращение в птицу и было основной целью черного ритуала Семидесяти двух посвященных. Вкусив крови и свежей плоти Дингира, я воссоединился с его бессмертной душой и теперь мы стали неотъемлемым целым, приняв облик священной для древних ацтеков птицы кетцаль.
   Тем временем Морок отпустил шею ирландского волкодава и с силой пихнул его ногой к краю каменной площадки, заляпанной свежими пятнами крови.
   – Иди Упуат и расскажи своим дряхлым египетским служителям, что ты здесь только что увидел. Надеюсь, вам будет этого достаточно, чтобы понять кто в Дуате настоящий хозяин! – Грозно рыкнул он Египтянину и, встав на левое колено, покорно склонил передо мной птичью голову. Вслед за ним все стоящие на ступенях жрецы встали на левое колено и молча, склонили передо мной головы.
   – О, Дингир, свершилась твоя священная черная воля, и теперь ты стоишь на пороге долгожданной свободы. Лети божественный пернатый змей в царство живых и не забывай о своих верных слугах в царстве мертвых. Мы будем ждать тебя с благой вестью для всех нас. Teoqualo, teoqualo! – громким голосом, полным мрачного торжества, проревел черный палач и поднял вверх сжатый кулак в зеленой перчатке.
   – Teoqualo! – хором подхватили крик Морока все остальные жрецы и подняли вверх сжатые кулаки в зеленых перчатках.
   Подхваченный неведомой силой, я неумело взмахнул крыльями и взмыл высоко над каменной пирамидой. Снизу меня провожали, горящие взгляды черных жрецов. Они смотрели на меня с немым обожанием и завистью, горя желанием присоединиться к моему полету в мир живых.
   Но был и еще один взгляд полный осуждения и мучительного сострадания: взгляд Упуата моего доброго проводника в царстве мертвых. Наверное, он знал больше меня и совсем не хотел, чтобы я узнал тоже самое!

   Было ли это простым пробуждением после глубокого сна? Нет, это не было простым пробуждением после глубокого сна! Было ли это нервным пробуждением от ночного кошмара? Нет, это не было нервным пробуждением после продолжительного ночного кошмара! Было ли это пробуждением после тяжелого похмелья? Нет, это не было пробуждением после тяжелого похмелья! Может, это было похоже на пробуждение после длительной комы? Нет, это было не похоже даже на пробуждение после комы!
   Так что же это было за состояние, в котором я сейчас пребывал? Представьте себе на минуту, если вы можете себе представить, бездонную мрачную дыру, доверху заполненную свинцово-серой холодной массой соленой жидкости. Она не прозрачная и сквозь нее не пробивается солнце. Она тяжелая и обволакивающая и мерзкая на ощупь, напоминающая шкуру глубоководного кита и морского льва. Это волосы мифического чудовища Левиафана, спящего на дне этой бездонной холодной дыры. Это его скользкие живые пряди, перевязанные вонючими пучками зеленых водорослей, по которым ползает всякая безмозглая жесткопанцирная гадость. Это живой мерзкий сгусток мокрых молекул смерти. Это пищевая кишка, наполненная желудочным соком, переваривающим все, что попадает ей внутрь. Это порог, за которым нет надежды на возвращение в мир живых. Ничто, мокрое безжалостное Ничто! Море смерти и безнадеги!
   Я поднимался из Бездны. Дюйм за дюймом. Фут за футом. Ярд за ярдом. Я выдирался из холодных свинцовых клещей мрака подобно водолазу, единственным желанием которого было поскорее выбраться из этой подводной преисподней. Но разум, которого был холоден и отстранен от мрачной суровой действительности. Здесь на этой глубине спешка была бы излишней для неокрепшей психики молодого путешественника по бескрайним просторам Ада. Кто-то сдерживал мои робкие порывы, сковав мое сознание спасительной коркой полярного льда. Сквозь глазированную призму разума, я равнодушно смотрел в безумный лик бездны, вожделенно облизывающей меня своим шершавым смердящим языком. Она не торопилась меня задушить, разорвать или переварить до состояния планктона. Бездна заполнила меня изнутри, и я постепенно чувствовал, как сам становлюсь с ней единым целым. Отныне я становился порождением ее тысячелетней грязи. Ее сыном и ее посланником в мир живых. И ей не нужно было выворачивать свое гнилое нутро и мучительно выблевывать сгустки желудочного сока на прекрасные цветущие берега прекрасной страны Атта-ланте. Сегодня Tiergott Jawia бог злобных чандалов сам явится в страну Альтофара и да погрузится она в скором времени в хаос кровавых войн и смут. И да падут жертвами «зверобога Явии» все «Сыны Божьи», коим предначертано кормить своей кровью вселенское Зло.
   Так было ли это простым пробуждением от глубокого сна, спросят те, кто еще не совсем понял, что испытывал я-посланник маленького черного демона по имени Дингир. Я, тот, кто съел его сердце и выпил чашу крови из его вен. Отныне, мое собственное Я стало уже не только моим. Мое сердце теперь стучало в унисон пульсу черного сердца Дингира. Моя красная девственная река жизни помутнела от вязких рубиновых капель ядовитой крови черного демона Дингира.
   Кто я? Я-Бохика Эссе Амаута тринадцатый из двенадцати правящих Айев бездумно позволивший переселиться народам Аска и Эмблы в благословенные районы Айев, где когда-то был Рай и царство Божие на Земле! Я тот, кто предал Allvater-Gott и своим легкомыслием и глупой недальновидностью обрекший благословенную Атта-Ланте на разграбление и уничтожение жадными до крови детьми удуму и чандалы!
   Но пока все это было только впереди и мне еще только предстояло понять то, что совершил я своими руками.
   …Я почувствовал, как длинная острая игла проткнула прозрачный пузырь, в котором пребывало мое замороженное сознание и мое невесомое тело, подталкиваемое кем-то снизу, выскользнуло из темного мокрого лона бездны. Разрезав рот острой бритвой крика, я впустил в себя жизнь. Сморщенные мешки моих легких тут же заполнили капли чистого воздуха и я, чертыхаясь на скомканной постели, судорожно задышал. Обведя мутным непонимающим взором колеблющееся пространство, я стал постепенно приходить в себя после длительного подъема из тысячелетнего осадка вселенской грязи. Сколько еще я так пялился бы по сторонам, пытаясь вспомнить себя в своем вновь обретенном теле, если бы на стене вдруг не забили старинные английские часы. Их удары семь раз ударили молотом по наковальне моего размягченного мозга, превратив его в сбитые сливки нового дня. Часы вернули меня в реальность, не по своей воле оставленную мною в прошлую ночь.
   Затаив дыхание я осторожно ощупал свое ватное тело. У меня были руки и ноги и они не были покрыты перьями. У меня была голова, и на ней не было перьев и клюва. Радостно улыбаясь, я вновь почувствовал себя человеком в своем привычном обличье.
   Я вспомнил, что в прошлую ночь не раздевался. Так и есть: на мне были синие джинсы и изрядно помятая летняя рубашка. Господи, что со мной произошло! Я вспомнил, что совсем не пил вчера и уж точно не употреблял «травку». Сон? Сон, точно это был всего лишь перенасыщенный сверхреальностью кошмарный сон. Самый кошмарный сон, который я только испытал в своей жизни. Нет, не видел, а именно испытал!
   Стряхнув с себя остатки переживаний вчерашнего кошмарного сна, я облегченно вздохнул и решительно поднялся с постели. Мне это удалось без труда. Мое молодое тело пылало бодростью и здоровьем. Потянувшись на цыпочках к потолку, я с удовлетворением почувствовал, как хрустнули во мне все косточки. После я подошел к открытому окну и, облокотившись на белый подоконник, вдохнул всей грудью свежий утренний воздух. Ласково прикасаясь к моему лицу невидимыми нежными пальцами, августовское утро исцелило меня от тяжелых ночных переживаний и окутало мой молодой разум пеленой спасительного забвения.
   После освежающего душа я спустился в столовую и застал там завтракающего отца и «колдующую» по кухне Сару. Весело поздоровавшись со всеми, я присоединился к трапезе. Сегодня искусный кулинар Сара потчевала нас здоровым континентальным завтраком. В меню были свежие круассаны с джемом, горячие пышные пончики, тосты, апельсиновый сок, мармелад и великолепное бразильское кофе.
   Отец, с наслаждением отпивая зеленый чай «Hua Shen» из китайской фарфоровой чашки, живо поинтересовался у меня:
   – Как спалось сынок? Не мучили кошмары?
   Вздрогнув от неожиданности, я едва не подавился куском горячего аппетитного пончика.
   – Хм, да так, нормально спалось. А причем здесь кошмары? – внутренне напрягся я.
   – Ты так привычен до посещений мест успокоения усопших? – слегка удивился отец и аккуратно поставил чашку на хрупкое блюдце.
   – Я не хочу об этом говорить, отец. – Нервно покрутив тяжелую вилку в пальцах, сумрачно буркнул я в ответ.
   – Ну, хорошо, хорошо сынок, давай не будем о грустном. …Так ты еще не забыл о наших планах на сегодня? – Почувствовав, что затронул не совсем приятную для меня тему, открыл отец помеченную страницу ежедневника.
   – Честно говоря, вылетело из головы, – неуклюже улыбнулся я.
   – Ну как же, Стэн, а рыбалка на моей лучшей яхте «Agartha», а? Или у тебя какие-то другие планы на сегодняшний день? – Вопросительно уставился на меня отец.
   – Нет, нет, что ты! Рыбалка так рыбалка, тем более с нами в компании будет Генри. Кстати, а почему именно «Agartha», а не, например «Агни»?
   – А, это все мой штурман Генри. Он всерьез увлекается историей Тибета. Однажды, когда у меня возникла заминка с присвоением имени для новой яхты, Генри предложил мне назвать ее именно так. По его словам Agartha это таинственный подземный город в Тибете, в котором якобы живут только великие мудрецы и просвещенные. Название мне понравилось, хотя я не особенный любитель восточной мистики и вот уже год как моя лучшая яхта носит это экзотическое название.
   – Узнаю почерк Тибетца. Да, человек он достаточно интересный и от него можно почерпнуть много познавательного для себя! – с воодушевлением воскликнул я и слегка прикоснулся к руке отца. Она была холодна как лед.
   Нахмурив лоб, я строго посмотрел отцу в глаза:
   – А ты не забыл, что тебе следует пригласить с нами твоего лечащего врача Кристиана? Ну, мы с тобой еще вчера об этом договорились.
   – Ах да, да, знаешь, пожалуй, стоит ему позвонить, – вдруг замешкался отец, виновато посмотрев на меня.
   – Конечно, стоит, очень даже стоит, отец! Ты пойми, что у меня один отец и второго уже не будет, – поднимаясь из-за стола, я знаком указал отцу следовать за собой.
   – Хм, а как же твой отчим Рэйли, неужели он не заменил тебе меня? – следуя за мной, осторожно поинтересовался отец.
   – Ты правильно заметил, что Рэйли мой отчим и, не смотря на мои теплые к нему чувства, он никогда не станет мне отцом. Тебе все ясно, отец? Тогда звони доктору Кристиану! – строгим голосом ответил я и, войдя в гостиную, взял в руки телефонную трубку и передал ее отцу.
   – Спасибо тебе сынок, не ожидал! – растроганно произнес отец и, блеснув намокшими глазами, быстро набрал телефонный номер.
   Пока отец разговаривал по телефону со своим лечащим доктором, я с интересом рассматривал большую коллекцию статуэток расставленных на мраморной каминной полке. Здесь были фарфоровые и глиняные статуэтки различных божков и святых из Древнего Китая, Маньчжурии и Кореи, нецке с изображениями диковинных зверей, вырезанные из моржового зуба и привезенные из Японии, изящные фигурки многоруких богинь из слонового бивня из Индии, Лаоса и Непала, северо-африканские и египетские каменные и костяные амулеты и кое-что из пантеона богов древних месоамериканских культур.
   Неожиданно мой взгляд остановился на небольшой статуэтке из красной глины, изображающей танцующую фигуру полуптицы-получеловека. Меня словно всего пронзило током, и волосы неприятно зашевелились на голове. Отпрянув назад, я едва не сбил с ног отца.
   – Стэн, что с тобой: на тебе лица нет?! – громко воскликнул отец, придержав меня за плечи.
   – Что? – непонимающим взором уставился я на отца.
   – Стэн, не пугай меня сынок! Ты не заболел? Знаешь, а то смотри, я скажу Кристиану, и он посмотрит тебя, – испуганно заглянул мне в глаза отец и заботливо провел холодной сухой ладонью по моему взмокшему лбу.
   – Да нет, …не беспокойся. Со мной все в порядке. Так, знаешь ли, нашло что-то, – неуверенно улыбнулся я и обессиленно опустился в кожаное кресло «честерфилд».
   – Может тебя что-то напугало? – присаживаясь напротив меня, внимательно посмотрел на меня отец.
   – Да нет, что ты. …Отец? – опустив голову вниз, вопросил я глухим голосом.
   – Да, сынок!
   – Хм, … откуда у тебя эта статуэтка?
   – Не понял, какая из них? – пожал плечами отец и, встав с кресла, медленно подошел к каминной полке.
   – Танцующий полуптица-получеловек, – не поднимая головы, указал я пальцем на мраморную полку.
   – А, кетцалькоатль! Так это все что осталось мне на память о твоей матери. Однажды она силой затащила меня в поездку в Мексику. Да, да, мы посещали с ней руины древнего города майя Чичен-Ицу на полуострове Юкатан. Знаешь, даже меня, человека, не особо интересующегося древней историей и археологией, поразил вид пирамиды El Castillo. Поистине творение нерукотворных рук! У меня на тот момент вдруг возникла идея запечатлеть Кукулькан на своем следующем полотне. М-да, но по возвращении в Англию у меня окончательно разладились отношения с твоей матерью и, …и, в общем, я так никогда и не написал картину, посвященную священному дому бога майя Кетцалькоатлю. На память о той поездке у меня осталась только эта маленькая статуэтка. Довольно забавная вещица, учитывая, что ее мне подарил местный шаман или колдун, по-нашему. Так вот этот старый шаман рассказал нам, что майя очень почитали местную птичку кетцаль и считали, что она служила посланником из мира мертвых в мир живых. Вот именно поэтому они и отводили ей такую роль в своей языческой религии и нарекли ее именем одного из своих главных кровавых богов. А, по-моему, Стэн все это мракобесие и полная чушь! Ты сам как считаешь-то? – взяв с полки фигурку кетцалькоатля, отец машинально помял ее в руках.
   – Не знаю отец, моя мать, например, очень серьезно относится к этой теме, и для нее всегда было непререкаемым авторитетом то, как жили древние. Она всерьез верит во все, о чем говорят древние легенды ацтеков и майя. Да ты и сам прекрасно об этом знаешь!
   – Да, да Стэн, как я могу об этом забыть, ха-ха. Твоя мать всегда была помешана на этой древней южноамериканской мистерии. И говорить о трухлявых трупах забытых богов ей всегда доставляло больше удовольствия, чем уделять внимание мне: живому и любящему ее всем сердцем. Ай, да что об этом вспоминать теперь! – В сердцах махнул рукой отец, и небрежно поставив статуэтку зловещего бога на полку, быстрыми шагами вышел из гостиной.
   – Так что с доктором, отец, ты договорился с ним? – крикнул я ему вслед.
   – Собирайся сын, все в порядке. Пилюли и инъекции на природе мне гарантированы! Твоя взяла, ха-ха! – снисходительно посмеялся в ответ отец.
   Сбросив с себя неприятное оцепенение, я встал с кресла и еще раз посмотрел на крошечную танцующую фигурку языческого бога. Так сначала напугавший меня глиняный Кетцалькоатль, теперь вызвал во мне лишь чувство легкого раздражения.
   «Неужели, я и в самом деле превращаюсь в суеверного молодого неврастеника? Что за ерунда, в самом деле? Если я расскажу о своих страхах Еве, она точно поднимет меня на смех и станет относиться ко мне как к изнеженному молокососу. Прочь дурные мысли! Настала, наконец, пора по-настоящему взбодриться»!
   Я постарался взять себя в руки и, поднявшись в свою комнату, стал переодеваться для предстоящей морской ловли.

   Последующая неделя пролетела незаметно и была насыщена морскими прогулками и туристическими десантами по Нормандским островам. После удачной рыбной ловли у берегов Олдерни, мы с отцом посетили на его яхте «Agartha» остров Гернси и побывали в гостях у бейлифа (британского наместника). Он был давним другом моего отца и поэтому, мы не отделались от него кратковременным визитом вежливости. В Сент-Питер-Порте мы пробыли целые два дня, наслаждаясь не только хлебосольным гостеприимством семьи бейлифа, но и любуясь местными достопримечательностями и красотами острова. Я попросил отца взять с нами свою девушку Еву, на что он к моей великой радости легко согласился.
   На побережье Гернси было возведено в свое время множество замков, фортов, крепостей и вышек, что привлекало сюда ежегодно большое количество туристов со всех концов света. И мы с Евой также не стали исключением из общего числа восторженных поклонников истории острова. За двое суток мы облазили почти весь остров, сделав сотни снимков понравившихся нам видов. Большую часть кадров я посвятил позированию Евы на фоне древних строений и колоритного природного ландшафта.
   Погостив у гостеприимного бейлифа, мы отправились на Олдерни, где у отца была запланирована деловая встреча с одним из своих старых компаньонов. На Олдерни я уже бывал не раз, так же как и Ева и поэтому, здесь нам было не так интересно как на Гернси. Но, все, же поддавшись на уговоры своего нового друга Тибетца, мы втроем посетили местную железную дорогу, работающую как музей. Протяженность ее была не больше трех километров и ее связывали всего две маленькие станции: Mannez Quarry и Brаye Road. Наше короткое путешествие закончилось быстрее, чем хотелось Генри, так как он был от него в таком восторге, что хотел все повторить еще раз. Наши же эмоции были более сдержанными, но чтобы не обижать своего очень взрослого друга, мы дипломатично поддержали его и тоже выказали восхищение поездкой в поезде.
   Во время Второй мировой войны Олдерни имел репутацию печально знаменитого места, где в концентрационных лагерях насильно содержались тысячи военнопленных и гражданских заключенных. Кроме того на побережье Олдерни, как и на Гернси, немцы построили мощную береговую батарею, контролировавшую значительное морское пространство пролива Ла-Манш. Я слышал об этом еще в детстве, но мой новый друг Тибетец значительно расширил мои познания по этой теме, который в свою очередь многое узнал от «Панцера», бывшего ярым фанатом истории Третьего рейха.
   Осмотрев прибрежный форт Клонкью и сигарообразный маяк с видом на Лайтхаус Олдерни-замок на крохотном острове Каскетс, мы, наконец, покинули скудные скалистые берега Олдерни, населенные колониями бакланов и буревестников.
   Пока мы путешествовали, нас на Saligia с большим нетерпением ожидали растоман Маркус и неугомонный кокни «Панцер». По возвращении мы отметили нашу бурную встречу неограниченным количеством светлого эля и убойного «шараса». Вечер как обычно начался в «Nuclear sub» и плавно перетек в захватывающее психотропное путешествие около стен старого бенедиктинского монастыря. Там я, будучи в веселом ударе, рассказал ребятам о том, как в северной части Перу, а именно в долине Салас индейские маэстро (целители) с помощью растительных галлюциногенов лечат разные телесные и душевные недуги. Растоман Маркус проникшись моим рассказом о чудодейственных свойствах кактуса Сан-Педро, возгорелся идеей немедленно посетить Перу и на себе лично проверить воздействие мескалина, американского происхождения. Его боевой пыл изрядно поугас после «взрыва» четвертой «торпеды». Приняв изрядную дозу «чудесного дыма», легкая душа молодого музыканта вознеслась в небеса прямо в объятия чернокожего бога Джа.
   Следующие несколько дней я провел в обществе Евы, которая становилась мне все ближе. Я уже не так торопился уехать в Нью-Йорк и с тяжелым сердцем считал дни до своего отъезда, боясь нарушить наши отношения с Евой, и любовное очарование друг другом. Да, ее и мои родители были далеко не бедными людьми, и мы могли без труда позволить себе регулярные встречи в Англии и не только. И кроме этого нам ничего не мешало быть вместе все время. Не смотря на мой слегка «бунтарский» внешний вид, я произвел весьма приятное впечатление на родителей Евы. Им понравились мои изысканные врожденные манеры и то, как я обращался с Евой. Тем более Свенсон-старший прекрасно знал, кем был мой родной отец, и ему импонировало внимание, оказываемое Стинсоном-младшим его любимой дочери.
   Нам было трудно скрыть на людях чувства, пылавшие в нас подобно вселенскому пожару, да мы с ней особо и не пытались это делать. Мы были молоды и счастливы и старались не давать друг другу поводов для грусти. Все свое свободное время мы проводили на пляже около «Golden beach». Иногда нам составлял компанию Тибетец или Маркус, сопровождаемые своими двумя новыми подружками изящными мулатками из Южной Франции. Когда нам надоедало барахтаться в океане и обгорать на ярком солнце, мы с Евой посещали возлюбленную моего отца Агни де Бусьон, проживающую в шикарных апартаментах в его отеле. Она, как правило, была занята работой в своей художественной мастерской, которую отец построил рядом с ее постоянным номером. Агни всегда радушно встречала нас с Евой и угощала лучшими французскими винами из Луары и Бордо. В отличие от меня Ева неплохо разбиралась в живописи и вскоре мое вынужденное участие в жарких дискуссиях с именитой художницей и Евой, заметно углубило мои познания в области модных художественных течений. Я испытывал нескрываемую гордость за Еву, наблюдая за растущим уважением к ней со стороны слегка заносчивой французской богемной дивы. Мой родной отец также полностью поддерживал мой выбор и старался всячески выказать Еве свое доброе расположение. Это, например, выражалось в частых приглашениях присоединиться к совместному ужину в шикарном ресторане его отеля или у нас дома. Иногда Ева соглашалась, и мы весело проводили вчетвером время за бутылкой отличного французского вина и увлекательной беседой.
   Так незаметно и беззаботно проходили мои каникулы, и я совсем позабыл о том, что произошло со мной в ночь с десятого на одиннадцатое августа семьдесят шестого года. Жаркие поцелуи и нежные объятья Евы растопили во мне подсознательную тревогу, подобно весеннему солнцу, превращавшему холодный лед в прозрачную воду. Обмениваясь клятвами любви с любимой девушкой, я совсем позабыл о клятве данной мною ранее маленькому черному демону из океана кошмарных снов. Но, то, что так легкомысленно забыл молодой и наивный юноша, не собирался забывать черный Дингир. Да и как он мог позволить мне забыть о таком, если отныне он был моей неотъемлемой частицей не только души, но и тела? Как он мог простить мне поедание его живой плоти и дать позабыть о моем обещании, возродить его в новом теле? Так в мой мир пришла Тьма, поглотившее солнце моего счастья и окрасившая синее небо моего мира в багрово-кровавый фон, посыпанный серым погребальным пеплом.
   Он пришел ко мне ночью, в тот момент, когда я беззаботно купался в океане своих ночных иллюзий. Демон грубо схватил меня за волосы и выволок на золотой песок, усыпанный высохшими нитями водорослей и хрупкими панцирями глубоководных моллюсков. Пытаясь вырваться из железных тисков черного Дингира, я громко застонал от страха и боли.
   – Как ты мог позабыть обо мне Стэн? Это совсем не делает тебе чести, юноша! Неужели ты так еще и не понял, с кем имеешь дело? – низко наклонившись надо мной, черный демон заслонил собой небо. Он был темен, велик и ужасен в этом моем новом кошмарном сне и совсем не напоминал того тщедушного карлика плоть которого я недавно поедал.
   – Господин Дин-Дингир это вы?! – все что мог, ответил я могущественному демону.
   – Не пытайся сделать из меня дурака, Стэн! Ты прекрасно знаешь, кто я и что я, – сильно хлестнул меня мокрой ладонью по щеке Дингир.
   – Да-да, вы мой господин и я это помню! – заикаясь от непреодолимого страха, выдавил я.
   – Не только твой господин, но и твой брат! Или ты забыл как ел мое сердце и пил мою кровь, Стэн? Я спас тебя от горькой участи стать сыном бедного торговца рыбой из Комаягуэла и ты согласился мне помочь перейти в твой мир. Я все сделал, как ты просил Стэн. Теперь очередь за тобой. Теперь ты должен помочь обрести мне новую плоть, – опустившись подле меня на песок, примирительно произнес черный демон.
   – Но ты, же и так часть меня. Как я могу отделить тебя от своего тела? – стараясь не смотреть в ужасное лицо Дингира, испуганно пролепетал я.
   – Ты прав: я часть тебя, и всегда буду связан с тобой одним целым. Но это не помешает мне жить в своем собственном теле. Или ты полагаешь, что должен один наслаждаться красотами своего мира, позабыв о своем новом друге? – ехидно хохотнул черный демон, привлекая меня за шею к себе.
   – Н-нет, конечно, я так не думаю! Что я должен сделать господин Дингир, чтобы вы обрели новую плоть? – собравшись с духом, выпалил я.
   – Вот это другое дело Стэн, совсем другое дело! – на мое плечо опустилась тяжелая холодная рука демона. – Во-первых, больше никогда не забывай о том, что я тебе буду говорить. Только от твоей покорности и внимательности будет зависеть не только твоя собственная судьба, но и судьба твоих самых близких людей. Хотя, сейчас у тебя нет никого ближе, чем я. Может, ты пока и не совсем это понимаешь, но это так, Стэн.
   – Но причем здесь мои родственники, мы ведь договаривались только с вами, господин Дингир? – зябко повел я плечами, чувствуя, как ледяной холод охватывает меня с головы до ног.
   – Притом, Стэн, притом же что и ты! Все мы теперь связаны одной веревочкой и только от тебя будет зависеть насколько будет, крепка эта веревочка. Шутки закончились юноша. За все в жизни нужно платить Стэн!
   – Я думал, что люди отвечают за свои черные поступки и платят такие долги только в Аду.
   – Ты уже в Аду юноша! В самой его Бездне, ха-ха! – запрокинув назад голову, громогласно рассмеялся черный демон.
   – Нет, я не в Аду! Это мой очередной кошмар и только! – выскользнув из рук Дингира, я вскочил на ноги и бросился в спасительную волну океана бессознательного.
   Но бежать во сне и тем более в кошмарном сне оказалось занятием бесполезным, а в моем нелегком положении крайне опасным. Без труда настигнув меня, Дингир вырвал мое тело из скользких объятий волн и поднял за шею вверх.
   – Ты что сдохнуть хочешь щенок?! Как ты смеешь обманывать меня? Неужели ты не понимаешь, что мне ничего не стоит сломать тебе шею и уже утром твой бездыханный труп найдет в постели твой отец? Или тебе совсем не жалко твоего отца, придурок? – Гневно рыча, плеснул мне в лицо зеленой ядовитой слюной черный Дингир.
   – Я испугался, очень испугался, гос-господин Дингир, – хрипя от удушья, выдавил я через силу.
   – А мне кажется, что ты лжешь мне! Ведь если бы ты на самом деле серьезно боялся меня, то никогда бы, слышишь, никогда бы не решился на такую глупость!
   Демон швырнул меня песок и, повернувшись ко мне спиной, о чем-то задумался. И пока он думал, я внутренне прощался со своей жизнью. Такого поступка он бы никогда не простил мне. Зло не бывает снисходительным. Оно не имеет человеческих чувств и руководствуется только скотскими законами природы. И как не пытается человек подчинить себе эти самые законы, они неизбежно оказываются сильнее его. В этом сне черный Дингир был для меня олицетворением самой природы: черным судьей, безжалостно решавшим мою жалкую судьбу. Он был сильнее и умнее меня, и не было никакого шанса переубедить его и заставить играть по своим правилам. И я понимал, что если он даже и пощадит меня, то его милость будет страшнее и циничнее чем сама смерть. Так оно и произошло. Черный демон сменил гнев на милость, и кривая мерзкая улыбка на его лице свидетельствовала именно об этом. Значит, я все-таки еще был нужен Дингиру, если он сразу не убил меня.
   – …Хорошо, Стэн, я еще раз постараюсь поверить тебе. Но, но ты заплатишь за свою легкомысленную ошибку. Да, ты заплатишь за свой бездумный порыв и заплатишь сегодня. Впредь тебе будет уроком как правильно себя вести в моем обществе. Ведь предавая меня – ты предаешь и себя, не забывай об этом, прошу тебя!
   – Кто ответит за мою ошибку, господин Дингир? – понурившись, вопросил я.
   – Твой отец, за твою ошибку ответит твой родной отец, Стэн! – выпятив вперед мощную грудь, взревел Дингир.
   – Нет, нет только не отец, господин Дингир, только не мой отец! Ведь он и так тяжело болен, – умоляюще протянув руки к черному демону, жалобно взмолился я.
   – Ну, если не твой отец, то пусть тогда за тебя ответит твоя возлюбленная Ева, – пытливо посмотрел мне в глаза Дингир.
   – Нет, только не Ева, господин Дингир!!! – отчаянным голосом закричал я, бросаясь в ноги своему мучителю.
   – Ха-ха-ха, ну тогда отец, решено! …Так, все хватит этих сентиментальных отступлений, теперь вернемся к тому, с чего начали, – Дингир приподнял мой подбородок указательным пальцем и пронзил меня строгим взглядом. – Ты сегодня же должен вылепить мою новую плоть. Ты слышишь, Стэн сегодня же! И не заставляй меня делать тебе больно. Ты сам отворачиваешься от меня, твоего кровного брата, что может неизбежно привести тебя к трагическому финалу. Запоминай: вечером ты проникнешь в старый бенедиктинский монастырь и найдешь там комнату с алтарем. Ты умный юноша и не мне тебе объяснять, что такое алтарь! Так вот, под алтарем находится тайник. Он закрыт куском гранита. Подними кусок гранита и извлеки из тайника запечатанный глиняный сосуд и холщовый мешочек с землей. Эта земля с могил моих семидесяти двух братьев, погибших мученической смертью. После, дождавшись полуночи, смешай священную землю с водой из сосуда и замеси крутой раствор. Затем ты должен вылепить мой образ из этого раствора и в завершении смазать его своей кровью. И не забывай, что в твоих венах течет не только твоя, но и моя собственная кровь. Поэтому не жалей ее: вскрой себе вену и сцеживай кровь пока в мой образ не вселится жизнь. И самое главное, ничего не бойся и делай, так как я тебя прошу. Помни, все, что ты теперь будешь делать, послужит в будущем нашему общему благополучию. И если все пойдет, так как я задумал, то скоро мы обретем такую власть и могущество, что ты будешь благодарить и славить мое имя всю свою жизнь, а жить ты сможешь вечно!
   – Я все сделаю, как вы меня просите, господин Дингир. Но как же мои близкие: вы не причините им вреда? – осторожно спросил я, надеясь на отсрочку приговора для своего больного отца.
   – Все теперь зависит только от тебя Стэн, только от твоего полного послушания и благоразумия. Ты меня понял, Стэн, ты меня понял?! – гипнотизируя меня ледяным жестоким взглядом, наставительно произнес черный Дингир.
   Мрачный образ демона вдруг стал таять в воздухе подобно утреннему туману, разрываемого на клочки когтями свежего ветра. Спустя несколько мгновений черный Дингир полностью исчез, оставив после себя только глубокие следы в золотом песке. Ошарашено осмотревшись по сторонам, я сделал робкую попытку встать на ноги. Но они меня совсем не слушались. Тогда я припал грудью к пахнущему йодом горячему песку и быстро пополз к спасительной воде. Морская волна, окаймленная грязно-белой пеной, упруго ударила мне в лицо и, мягко взяв за руки, повлекла за собой в глубокую бездну сна.

   Утром я был разбужен сильным шумом, доносившимся из коридора. Вскочив с кровати, я распахнул дверь спальни и столкнулся нос к носу с Сарой.
   – Молодой господин у вашего отца снова случился сильный приступ! – всплеснув руками, со слезами в голосе вскрикнула она.
   – Как, не может быть? Вчера весь вечер он веселился, шутил от всей души, и ничто в его поведении не говорило о том, что ему может быть плохо. – испуганно пролепетал я, чувствуя, как холодный пот выступает на моем лбу.
   Черный Дингир сдержал свое слово. Все свое недовольство и гнев он решил, как и обещал, выместить на моем бедном отце. Получалось, что только я был ответе за страдания, причиненные моему отцу всесильным демоном. И что только по моему малодушию и наивной трусости мой родной отец может лишиться жизни.
   – Вам плохо, молодой господин? – донесся до меня далекий голос старой служанки отца.
   Вынырнув из плотного тумана отчаяния, я вяло бросил в ответ:
   – Нет, Сара, со мной пока все нормально. Где Агни? Ты вызвала доктора, Сара?
   – Доктор Кристиан только что приехал. Он осматривает твоего отца, – услышал я голос Агни де Бусьон. Она вышла из спальни отца, дверь, которой находилась напротив моей спальни.
   – Агни, как все это произошло? – порывисто бросился я к встревоженной художнице.
   Дрожащей рукой, поправляя на голове всклоченные волосы, Агни посмотрела на меня грустными заплаканными глазами:
   – Это случилось около получаса назад. Я уже не спала и собиралась вставать, как твой отец неожиданно захрипел и забился в конвульсиях. Это было похоже на то, как если бы его душил кто-то невидимый…
   – Душил кто-то невидимый! Мне нужно немедленно увидеть отца, – весь похолодел я внутри и машинально схватил Агни за хрупкие пальцы.
   – Доктор попросил пока его не тревожить. Стэн, Стэн отпустите меня немедленно. Мне же больно, неужели вы не видите?! – отстранившись от меня, запричитала французская дива.
   – Ах, да, да, простите меня мадам! Но, прошу вас, продолжайте! – отпустив тонкие холеные пальцы любовницы отца, смущенно попросил я.
   – Дрюон стал очень бледным, а на его лбу выступил холодный пот. Я схватила с тумбочки пузырек с нитроглицерином и попыталась разжать его зубы, чтобы положить ему таблетку под язык. Мне это удалось не сразу. После я сразу же позвонила лечащему доктору Дрюона. Первый приступ тоже произошел в моем присутствие, но в тот раз мне не было так страшно, так как я еще не знала что это. Теперь же я понимаю насколько это все серьезно. Твоему отцу Стэн предстоит серьезное лечение и как мне кажется, отныне ему нужно забыть о многих радостях этой жизни, – судорожно провела рукой по лицу Агни, и устало привалилась к стене.
   – Может, пока доктор занят, вы позавтракаете? – робко предложила Сара, в растерянности глядя мне в глаза.
   – Да какой уж тут завтрак, Сара! – понуро произнес я, пытаясь унять собственное сердцебиение. Я чувствовал себя убийцей, которого застали на месте преступления. Только теперь до меня дошла вся опасность намерений моего призрачного мучителя из снов. Фантастический кошмарный сон превратился во вполне осязаемую кошмарную реальность, бежать из которой было намного труднее, чем из пут неприятного сна.
   Черный Дингир нашел мое самое слабое место и решил действовать наверняка. Теперь я был в его полной власти, а власть его, как я уже понял, была поистине безмерной.
   – Если мы будем здесь стоять и киснуть от горя и печали, то твоему отцу не станет от этого легче, Стэн. Доктор Кристиан хороший специалист и я просто уверена, что все будет в полном порядке. А пока, я предлагаю спуститься в столовую и выпить по чашечке горячего кофе, – вымученной улыбкой попыталась разрядить гнетущую атмосферу Агни.
   – Пожалуй, вы правы, Агни. Я тоже верю, что все будет хорошо, – улыбнувшись ей в ответ, произнес я, пряча за своей наигранной оптимистичностью тяжелый душевный испуг.
   …Ожидание доктора показалось мне томительными годами ожидания приговора в камере предварительного заключения. Вяло помешивая ложечкой в кофейной чашке, я тупо смотрел перед собой, пытаясь прийти в себя. Спутанные мысли, словно перепуганные крысы, метались по трюму моего тонущего корабля, и их мерзкий визг возвещал перигей их скорой смерти. На стенах, украшенных панелями золотистого дерева, мерно стучали часы, отмеряя секунды до начала Апокалипсиса моего персонального мира. Каждый их удар был каплей чистой крови, бегущей из вен жизни моей души. Остывающее кофе в моей чашке напоминало мне Тьму, окутавшую мой разум и лишившую меня воли. Свиваясь плотными кольцами в бесконечную спираль, она сгущалась вокруг меня, окутывая непроницаемым мраком и слепотой.
   Первой общее молчание нарушила Агни, неподвижно сидевшая до этого на высоком стуле напротив меня. Ее тонкий печальный силуэт подчеркивал всю трагичность ситуации, в которой мы сейчас оказались. Грациозно надломившись в мою сторону, она со страданием посмотрела на меня своими прекрасными изумрудно-зелеными глазами:
   – Стэн не мучай себя так. Все обойдется, вот увидишь.
   – Не обойдется Агни, не обойдется. Теперь никогда не будет, так как было прежде, – не глядя на художницу, обреченно обронил я.
   – Почему так пессимистично, Стэн?! Это так не похоже на тебя, – недоуменно воскликнула Агни и, достав из пачки тонкую сигарету, нервно закурила.
   Я исподлобья посмотрел на нее. Тихо всхлипывая, Агни роняла прозрачные слезы в кофейную чашку. Ее тонкие пальцы мелко тряслись, и сигарета то и дело выскальзывала из ее рук, осыпая пеплом ее розовый шелковый халатик. Мне стало жалко ее. Зачем я сказал ей это? Какое я имею право переваливать свои личные проблемы на хрупкие плечи этой пусть и далеко не беззащитной, но все же женщины? Какая ее вина в том, что я предал свою душу и подставил под тяжелый удар своего родного отца? Она была ни в чем не виновата в том, что любила моего отца. И, по-видимому, Агни любила его больше, чем любил его кто-либо на этом свете.
   Себя я не включал в это число. Разве можно было назвать любовью к отцу мое личное отношение, проявляемое в течение минувших десяти лет? Конечно же, нет!
   Я был молодым эгоистом, возомнившим с некоторых пор, что весь мир вертится только вокруг меня. Я играл со своей жизнью, не воспринимая всерьез всего того, что происходило вокруг меня. Я населил свой мир эфемерными эгрегорами и придал им слишком большое значение, вдохнув в них некий смысл. В моем мире жили только те персонажи, которые лишь мне доставляли полное удовлетворение и защищали меня от той скуки, в которой, по-моему, пребывало, большинство моих знакомых. И тот факт, что именно я попался на удочку демона Дингира, говорил как раз о той внутренней изоляции, на которую я сам обрек свой собственный мир. Мир, наполненный мифами и сказками. Мир, сокрытый от взгляда постороннего чужака, а такими чужаками в моем мире были все, кто хоть раз пытались проникнуть за его границы.
   Вчера Стэн был закрытой шкатулкой, заполненной диковинными сказочными секретами. Сегодня Стэн превратился в «ящик Пандоры» переполненный кровожадными чудовищами пришедшими из самой Бездны. И если сам Стэн не желал выпускать их наружу в реальный мир, то сами чудовища очень даже хотели поохотиться в новых неосвоенных ими угодьях, в которых обитали невинные души праведников и черные как смоль бездушные плоти грешников.
   Еще вчера Стэн думал, что он единоличный хозяин собственной жизни и властелин собственного мира, от воли которого зависело благополучие всего, что его окружало.
   Но уже сегодня Стэн понял, что он всего лишь мелкая пешка в мировой космогонии, от воли которой не может зависеть не только благополучие окружающих, но и его собственная жалкая жизнь.
   Его хрупкий мир, населенный вымышленными и мифическими персонажами становился все призрачнее и смешнее с каждой минутой. Она – его «фантастическая армия непобедимых» постыдно бежала с поля боя, бросив на произвол судьбы своего напыщенного самоуверенного предводителя.
   И тем все более угрожающей становилась ситуация для него и его близких в реальном, не вымышленном мире. В живом мире, который подвергся серьезной опасности, рожденной в не менее живом бездонном океане бессознательного.
   За всем этим стоял Стэн – голый наивный король, вовремя не заметивший коварства и зла своих жестоких подданных-мыслей.
   За всем этим стоял Стэн – наивный идеалист и жертва своих невинных фантазий, принявших облик глубоководных чудовищ из кошмарных снов.
   Из невеселых мистических размышлений меня вывел голос доктора Кристиана:
   – Молодой человек с вами все в порядке?
   – Да, да, конечно, не беспокойтесь сэр! – вздрогнув от неожиданности, отозвался я.
   – Что с Дрюоном дорогой доктор? – нетерпеливо воскликнула Агни, заламывая на груди тонкие руки.
   Доктор, нахмурив белесые брови, долгим внимательным взором посмотрел на страдающую французскую диву и наконец, произнес:
   – Угостите меня кофе, пожалуйста.
   Сара заботливо поднесла доктору чашку горячего Arcaffe Gorgona и бесшумно вышла из столовой. С наслаждением сделав крупный глоток, доктор Кристиан весело блеснул глазами и ободряюще улыбнулся Агни:
   – Мадам вы заставляете меня сейчас волноваться больше, чем я волновался за жизнь сэра Дрюона!
   – Отчего же сэр Кристиан? – непонимающе уставилась Агни на улыбающегося доктора.
   – То, что произошло с сэром Дрюоном, настоящие пустяки по сравнению с той бурей, которая бушует в вашей душе. Не изводите так свое бедное сердечко ведь все уже в порядке! – почесав короткими толстыми пальцами густую белую бороду, воскликнул доктор Кристиан.
   – Ну, слава богу! – шумно выдохнул я, откидываясь на высокую спинку стула.
   – Все в порядке и нам уже можно навестить сэра Дрюона, дорогой доктор?! – сквозь слезы радости, тихо пролепетала Агни.
   – А вот это пока увольте! Больному нужен покой и только покой. По крайней мере, пока я не вернусь, – доктор озабоченно посмотрел на свои золотые часы и продолжил. – Инфаркт миокарда это вам не шутки! Сэр Дрюон, как только ему стало немного легче, сразу же стал пренебрегать моими рекомендациями по лечению. В прошлый раз я настоял на его госпитализации, но известное упрямство сэра Дрюона взяло вверх над благоразумием, что естественным образом привело к печальному исходу. При таком образе жизни, который вел больной, рано или поздно прогрессирующий атеросклероз венечных артерий приведет к обширному инфаркту. Вы понимаете меня, мадам Агни?
   – Конечно, конечно доктор, я прекрасно понимаю, о чем вы говорите, – подавленным голосом отозвалась Агни, смущенно поправляя на себе короткий халатик. В общей суматохе и беспокойстве за здоровье сэра Дрюона, она совсем забыла переодеться.
   – Отлично, что вы меня понимаете. …Хм, как хочется курить! – хлопнул себя по карманам серого пиджака доктор, вспоминая, куда засунул свои сигареты.
   – Я принесу вам сигары отца, доктор! – срываясь с места, крикнул я.
   – Не нужно так беспокоиться молодой человек. Не стоит, в самом деле, – удержал меня за руку доктор Кристиан и усадил на свое место. – Я скоро пойду и покурю на свежем воздухе. Так вот, начнем с сигар вашего отца, молодой человек. Отныне никаких сигар! Кроме этого никаких возлияний вин. Пусть это будут даже самые лучшие и дорогие французские вина. Не знаю ни одного случая, когда чрезмерное употребление красного вина излечило хотя бы одно больное сердце и это факт. Хотя вы можете и не согласиться с этим, но это уже ваше собственное дело. Отныне не только больной должен выполнять все мои предписания по лечению, но и вы, его самые близкие люди. Ваша активная поддержка и влияние просто необходимы сэру Дрюону, если он вам дорог. Хорошей профилактикой послужит употребление свежих фруктов: авокадо, арбузов, винограда, а также свежевыжатых соков. С прогулками на чистом воздухе, я думаю, проблем не будет. И старайтесь поменьше волновать больного. Старайтесь не затрагивать темы, которые могли бы нарушить его душевное равновесие. Вот так-то!
   – Когда можно будет навестить отца, доктор Кристиан? – с надеждой посмотрел я на бородатого великана.
   – Я вернусь в пять вечера, а после решим. Ну, а пока я сделал укол морфина сэру Дрюону и теперь он должен немного поспать. После, когда ему станет легче, его непременно нужно отправить в Magnet hospital и сделать электрокардиограмму. Меня беспокоит периодичность приступов больного. М-да, ну, мне пора! Если что звоните мне на домашний номер. У меня сегодня прием двух пожилых дам и кое-какая бумажная работа, поэтому я неотлучно буду находиться дома. – Доктор встал со стула и протянул мне широкую ладонь.
   – Доктор Кристиан, вы говорите, что если что-то случится до вашего прихода, то звоните. А как мы это узнаем, если вы не разрешаете нам навещать отца? – пожимая мясистую ладонь доктора, озабоченно спросил я.
   – В самом деле, да, вы можете навещать сэра Дрюона, но ни в коем случае, слышите меня, ни в коем случае не беспокойте его по пустякам! Хорошо? Я не прощаюсь с вами, – доктор почтительно кивнул головой Агни и вышел из столовой.
   – Конечно доктор. Мы будем ждать вашего прихода, – облегченно вздохнула Агни, провожая потеплевшим взглядом уходящего великана.
   …После обеда нас навестил помощник управляющего отеля отца Яков Филлипсон. Он не стал долго задерживаться у нас и, справившись о здоровье больного, сразу же уехал. Сэр Филлипсон был хорошим помощником управляющего, и он не хотел, чтобы ухудшение здоровья его патрона также отразилось и на его бизнесе.
   Утром я позвонил Еве и рассказал ей о случившемся. Она тут же изъявила желание приехать к нам домой, чтобы морально поддержать меня и Агни. Но я успокоил ее и попросил не беспокоиться по данному поводу. Кроме этого я решил перенести нашу с ней встречу на завтра, о чем ей сказал с тяжелым сердцем. Наши отношения с Евой сейчас находись в той фазе, когда влюбленные с трудом переносят любую разлуку. И если бы на то была моя воля, то я бы первым побежал сейчас к ней. Моя душа трепетала и истекала кровью от тоски по любимой девушке, но разумом я понимал, что до тех пор, пока я не выполню то, что обещал ночью черному Дингиру, я не вправе приближаться к ней. Кто знал, на что еще был способен этот кровожадный мерзкий ублюдок? И если бы вдруг что-нибудь произошло еще и с Евой, для меня бы это стало непереносимым ударом. Я был виноват в беде, случившейся с отцом и, думая об этом, чувствовал, как схожу с ума. Нужно было что-то делать и делать немедленно! И если черный Дингир настаивает на том, чтобы я вытащил его «с того света», я это сделаю, а после буду думать как уничтожить его на своей территории. Все-таки здесь пока не инферно и воля человека имеет здесь большее значение и силу, чем в тонком мире.
   Мысленно я настраивался на борьбу со Злом, заигрывая с которым позволил ему поставить себя в незавидное положение. В то же время страх и отчаяние душили меня, превращая в низкое малодушное животное. Но переживания и опасения за жизнь дорогих мне людей все же понемногу пересиливали во мне страх и я, сцепив зубы, с нетерпением и трепетом ждал наступления ночи. Ждал и надеялся, что может все еще обойдется, и мне не нужно будет убивать животное, которое шевелилось внутри меня. Надежда умирает последней, но и она не дает право закрывать глаза на действительность, порожденную нашими необдуманными поступками и деяниями. Надеяться должен тот, кто имеет право на эту надежду. Я же этого права не имел, по причине своего глупого невежества и кому как не мне было об этом знать лучше всех.
   Я был омерзителен сам себе, и мерзость эта должна была обрести этой ночью вполне реальные формы. Смогу ли я посмотреть без страха в глаза чудовищу, созданному моими руками? Смогу ли я победить свой собственный страх, прячась от которого, я позволил ему управлять мною? Получу ли я когда-нибудь прощение от своей совести за мысленно совершенное Зло по отношению к своему миру, который меня выпестовал и дал шанс стать разумным для того, чтобы оправдать высокое звание Человека?
   На полуразложившихся гигантских трупах моих погибших эгрегоров копошились миллионы бессмысленных мыслеформ. Вгрызаясь в мертвую плоть, они еще пытались сохранить себе жизнь и воспрянуть вновь в былом величие и силе, но времена их мнимого могущества были сочтены. Мой оцепеневший внутренний мир сейчас находился в стадии осмысления своего подлинного «я» и возвращение в сгоревшие «замки иллюзий» не вернуло бы мне прежнего покоя и равновесия.
   Голого короля застигла лютая зима, и спасти себя от холода и вернуть весну мог только он сам и никто кроме…
   …Доктор Кристиан вернулся, как и обещал к пяти часам вечера. Все это время я и Агни неотлучно находились у постели отца, стараясь не нарушить его сон. Но приход доктора разбудил отца и мы, чтобы не мешать доктору, на время покинули спальню. После осмотра больного, доктор разрешил нам немного поговорить с ним.
   Когда мы вошли в спальню, отец встретил нас слабой растерянной улыбкой.
   – Боже мой, Дрюон как ты нас напугал! – жалобно всхлипнув, припала ему на открытую грудь Агни.
   – Ничего, ничего, вроде все обошлось и на этот раз. Простите меня, я и сам не ожидал, что все так получится, – тихим голосом отозвался отец, виновато посматривая на меня.
   Я растерянно потупился, стараясь не смотреть в глаза отцу. Мне было так жалко его и так стыдно за свое малодушие, что я готов был провалиться сквозь землю. Хорошо все-таки, что люди не умеют читать мысли друг друга! Это было бы концом Рая всех лжецов и обманщиков, а может быть и… и концом всего. Но сейчас речь шла о моей персональной черной лжи, которую отныне я культивировал в себе.
   Объемная двуспальная кровать моего отца неожиданно напомнила мне каменный саркофаг, а его тщедушное слабое тело, закутанное в покрывало в стиле pachwork, было удивительно похоже на тело египетского фараона, приготовленного к погребению. Безутешная «царица» Агни, чувствуя скорое приближение смерти своего возлюбленного и господина, готова была разделить его горькую участь и уйти вместе с ним в Дуат. В загробный мир, двери которого отворить для них должен был я – слуга черного демона Дингира!
   – Стэн, сынок, о чем ты задумался? – услышал я дрожащий голос отца.
   – Так, пустяки. Не обращай внимания. Как ты себя чувствуешь, папа? – Я присел на кровать рядом с Агни и с глубоким состраданием посмотрел на отца.
   – Значительно лучше, сын. Обидно одно: сколько расстройств я тебе приношу. Столько лет не виделись и я вместо того чтобы полнокровно общаться с тобой, лежу сейчас как старое разбитое корыто. Неужели это старость? – сокрушенно вздохнул отец, прикрывая припухшие веки.
   – Не расстраивайся так милый, все будет в порядке. Доктор Кристиан сказал нам, что если ты будешь следовать всем его предписаниям, то скоро выздоровеешь. Ну же, улыбнись милый! – Агни нежно провела ладонью по слипшимся от пота волосам отца и ободряюще улыбнулась ему.
   – А кто сказал, что я собираюсь сдаваться, любовь моя. Мы еще станцуем с тобой зажигательный twist и shake, а Стэн нам в этом обязательно поможет. Правда, сынок! – попытался приподняться на постели отец.
   – Обязательно отец, только я лучше буду исполнять rock-n-roll.
   – Дрюон милый, тебе пока нельзя вставать с постели. Лежи, лежи, я прошу тебя! – поспешно придержала за плечи отца Агни.
   – Спасибо тебе за заботу, любовь моя. У меня к тебе небольшая просьба.
   – Какая? – напряглась вдруг Агни.
   – Ты… можешь оставить нас наедине с сыном. Нет, ненадолго, всего на несколько минут. Мне нужно сказать ему кое-что важное. Хорошо, милая? – с любовью посмотрев на Агни, мягко попросил отец.
   – Конечно, милый. Я пока спущусь вниз и попрошу Сару, чтобы она приготовила тебе куриный бульон с гренками, – Агни нежно поцеловала отца в лоб и тихо вышла из спальни.
   Пока отец, молча, собирался с мыслями, я с немым трепетом ждал, что он мне скажет. Но, то, что я услышал из его уст, было совершенно неожиданно и пугающе для меня.
   – Знаешь Стэн, у меня был такой странный приступ в этот раз, – тщательно подбирая слова начал, наконец, говорить отец.
   – Почему ты так решил, папа? – сжав пальцы в плотный замок, глухо отозвался я.
   – Ты веришь во сны, сынок? – прозвучало для меня подобно грому среди ясного неба.
   – Как это?! – выразив на лице искусственное недоумение, пожал я плечами.
   – Сегодня ночью мне приснился весьма странный сон. Как будто бы я находился посреди руин древнего города, засыпанного серым пеплом. Я был там один, если не считать десятка огромных черных птиц, паривших в мрачном небе. Они кружились над моей головой и хрипло каркали, предвещая скорую беду. Пока я стоял, не шелохнувшись на месте, птицы меня не трогали, но как только я попытался сделать шаг в сторону, как они тут же набросились на меня. Не смотря на мои усилия и попытки убежать от них, черные птицы быстро настигли меня и стали яростно клевать в голову, пытаясь сбить с ног. Знаешь, вспоминая сейчас минувший кошмарный сон, я, почему-то, ни на секунду не сомневаюсь в его реальности. Боль, боль, которую я испытывал, была настоящей! Вкус крови, струившейся из моей разбитой головы, тоже был настоящим!
   – Этого не может быть, папа! Это был всего лишь кошмарный сон! – обуянный ужасом, воскликнул я. Меня колотило как в лихорадке и чтобы не напугать больного отца, я держался изо всех сил, чтобы не заплакать от страха. Ведь я прекрасно понимал, о чем мне сейчас рассказывал мой бедный отец!
   – Этого не может быть, но это было со мной на самом деле. Может, может, я просто схожу с ума, Стэн? Что ты мне можешь сказать на это?
   – Успокойся папа, успокойся, прошу тебя! Я обещаю тебе, что все будет в полном порядке.
   Не выдержав, я закрыл трясущимися ладонями лицо и горько зарыдал.
   – Сын, сын, что с тобой, ну что с тобой? Неужели твой старый дурак отец так напугал тебя каким-то странным сном? – обеспокоенно воскликнул отец и привлек меня к себе рукой.
   Я, словно маленький ребенок, прижался к его плечу и ливень соленых слез беспрерывной струйкой полился из моих глаз.
   – Ну-ну, Стэн сынок не плачь ты так, а то и я заплачу вместе с тобой, – растроганно прошептал отец, и еле сдерживая слезы, прикусил нижнюю губу. – Помнишь сын, как в детстве я показывал тебе старую скалу в бухте Лок?
   – Помню папа. Ты еще называл эту скалу Draugr, – отстранившись от отца, сквозь слезы улыбнулся я.
   – В скандинавской мифологии этим словом называли вид «нежити», выходящей после погребения из своих могил. Частыми жертвами этой «нежити» становились те, кто боялись ее больше других и поэтому, победить ее мог только тот, кто для начала, победил свой собственный страх.
   – Бр-р-р, жуткое чудовище! – поежился я от суеверного страха.
   – Однако это не помешало тебе бросить вызов Draugr! – с удовольствием вспоминал отец. – Ты смастерил своими руками деревянный меч и в одиночку отправился на бой со спящим каменным монстром.
   – Помню, помню, папа! Один, господи, ночью пошел воевать с огромной скалой, – сменив печаль на веселье, улыбнулся я отцу.
   – Но что самое интересное это то, что ты хотел победить Draugr не для собственной славы, а для того чтобы уберечь от опасности маленькую Элию, – восхищенно воздел вверх указательный палец отец.
   – Да, да, бедная маленькая Элия. Я часто вспоминаю ее и мне, честно говоря, до сих пор не верится, что ее уже нет, – с глубокой ностальгией в голосе произнес я.
   – Это жизнь сынок, жизнь и мы все простые актеры в ее театре! – успокаивающе похлопал меня отец по руке, и внезапно сосредоточившись, строго произнес. – Ну а теперь о главном, сын.
   – Я весь во внимание, папа.
   – Ты уже взрослый Стэн и все прекрасно понимаешь, не так ли?
   – О чем это ты, отец? – недоуменно нахмурился я.
   – Последние печальные события должны были наглядно показать тебе, каким жестоким и непостоянным может быть этот мир и чтобы не оказаться однажды на обочине жизни, ты должен всегда иметь трезвую голову на плечах.
   – Ты что-то хочешь мне предложить, папа? – все еще не понимая, куда клонит отец, вопросил я.
   – Да, именно так. Я хочу, если что-нибудь со мной случится, чтобы все мои дела взял в руки ты, мой единственный сын Стэн, – на одном дыхании выпалил отец.
   – Что, ты шутишь, папа?! Что с тобой может случиться? Ну, подумаешь, ты перенес два сердечных приступа, но ведь доктор Кристиан говорил нам, что если ты будешь следовать всем его указаниям, то обязательно выздоровеешь! Да мало ли в мире людей, имеющих слабое сердце. Нет, нет, нет, рано еще тебе говорить мне о таких вещах. Тебе ведь нет еще и пятидесяти! Ты достаточно богат и владеешь собственным курортным отелем. Ты живешь в приличном месте, где живут отличные люди, которые хорошо к тебе относятся. Здесь чистый здоровый воздух, мягкий морской климат и много солнца. Отец, да в таком месте, можно прожить без труда добрую сотню лет, а может и больше, – вскочив с места, заметался я беспокойно по комнате.
   Но мои нервные жестикуляции и ободряющие речи, внезапно остановил холодный голос отца:
   – Кто тебе сказал, что я собираюсь умирать прямо сегодня, сынок? Я не собираюсь умирать, по-крайней мере, в этом веке. Так что не беспокойся по этому поводу. Просто я хочу знать, будет ли согласен мой сын с моим завещанием и сможет ли он продолжить в будущем дело своего отца?
   – Папа, ты же знаешь, кем я буду через несколько лет. Я хочу стать археологом и возможно, когда-нибудь буду тихо преподавать в каком-нибудь университете. Посмотри на меня, ну какой из меня бизнесмен? – усмехнувшись, развел я в сторону руками.
   – Не боги горшки обжигают! Я тоже когда-то не помышлял ни о чем кроме занятия живописью. Но как видишь, времена меняются, а вместе с ними наши вкусы и пристрастия. Придет время, и ты меня поймешь. Может не сразу, но поймешь. В твоих жилах течет моя кровь, а значит и ты склонен к приземленному прагматизму и мещанской рациональности. Я ничего не имею против твоих юношеских устремлений и желания побить рекорды твоей матери и отчима Рэйли.
   При упоминании имени моего отчима, отец в очередной раз болезненно поморщился. Не смотря на давний развод с моей матерью, он до сих пор ревновал ее к Рэйли. И может, это было смешно для меня, но не для моего отца. Поэтому, я всегда делал вид, что не замечаю его неспокойных чувств по отношению к своему отчиму.
   – И если ты никогда не найдешь золотое Эльдорадо, то ты ничего не потеряешь, кроме собственного тщеславия, которое обычно проходит к старости. А вот если я потеряю однажды все то, что нажил непосильным трудом и умом и если все это достанется какому-нибудь проходимцу, вот это будет настоящая трагедия! – продолжил говорить с жаром мой отец.
   – Ты предлагаешь мне обратить особое внимание на золотое Эльдорадо, которое ты создал своими руками, я правильно тебя понял, папа? – скрестив на груди руки, я встал у окна и выжидающе посмотрел на отца.
   – Вот именно сынок, вот именно. Советую тебе в будущем получить еще одно образование, связанное с бизнесом. Я могу тебе поспособствовать в этом. Ты можешь выбрать любой университет мира на свой вкус. И еще, по-моему, вести дела на расширение собственного влияния в бескрайнем мире бизнеса намного увлекательнее, чем ковыряться в древних черепках, вылепленных когда-то руками примитивных туземцев. Да, не спорю, история это интересно и ты можешь продолжать попутно увлекаться своими археологическими проектами, но при этом не забывать и о хлебе насущном. Так как важнее борьбы за выживание в этом жестоком мире нет ничего. И если ты хочешь в будущем жить в комфорте и полном достатке, то должен обеспечить его себе прежде, чем нужда задавит тебя. Жить в бедности намного труднее, чем жить в достатке, помни об этом сын мой! Тебе повезло родиться в обеспеченной семье, и ты никогда не будешь нуждаться ни в чем. Для этого живет и работает твоя мать, и для этого живу и работаю я, твой отец. Но чтобы все это не потерять когда нас не будет на свете, ты должен будешь научиться приумножать унаследованное от нас. Только так ты сможешь достойно обеспечить себе жизнь и доброе имя, а именно, в неустанных трудах и мыслях о хлебе насущном. Научись управлять деньгами, и они станут твоими самыми послушными и надежными друзьями, ха-ха! Ты понимаешь, о чем я тебе говорю, сынок?
   – Да отец, я подумаю над твоим предложением, – согласно кивнул я головой.
   – Нет, ты не подумаешь над моим предложением, а примешь его к сведению как факт! – не удовлетворившись моим ответом, воскликнул отец.
   – Хорошо, я принимаю твое предложение как факт и обязуюсь подчиниться всем твоим требованиям относительно будущего завещания, – нетерпеливо притопнул я ногой. Меня уже если честно, начинал утомлять этот нравоучительный разговор больше напоминающий лекцию в университете. – Ты доволен, наконец, папа?!
   – Вот, то-то же! – облегченно вздохнул отец, стирая ладонью пот с бледного чела.
   – Мальчики, вы уже закончили? – распахнув широко дверь спальни, на пороге возникла улыбающаяся Агни. Она была в полном своем блеске и красоте. Кокетливо поправив на голове красиво уложенные волосы, она, картинно покрутилась на месте, продемонстрировав нам свой очередной оригинальный наряд в стиле «Prкt-a-Porte» от Карла Лагерфельда.
   – Ну как я вам, господа?
   – Блеск! – восхищенно захлопал в ладоши отец, не смея сдерживать своего восторга.
   – Не слабо! – весело подмигнул я блистательной художнице, и быстро проскользнул мимо танцующей Агни, намереваясь выйти из спальни. Но на пороге путь мне преградила грузная фигура Сары. Она несла на серебряном подносе запоздалый lunch моего отца.
   – Молодой господин, осторожно, не то вы меня затопчете! – отшатнувшись в сторону, запричитала в голос Сара и следом, увидев скачущую по спальне нелюбимую ею знаменитую француженку, ядовито добавила. – Со всем не к месту ваши легкомысленные танцы, мадам Агни. Пожалейте моего старого господина, ведь ему нельзя сейчас волноваться!
   – Сара, Сара, ну с чего ты взяла, что я старый. Надо же определила меня в старики, – услышал я протестующий голос отца.
   – Не спорьте со мной господин Дрюон. Только я могу позаботиться о вас, а никак не эта избалованная французская вертихвостка, – ворчливо вещала Сара, потчуя моего отца горячим куриным бульоном с гренками.
   – Вы совсем меня не любите, Сара. Совсем меня не любите, – обиженно откликнулась Агни.
   – Вы не мужчина чтобы вас любить мадам. Лучше поправьте моему господину подушки, чтобы он мог удобно сесть, вот-вот!
   – Сию секунду-с, сию секунду-с, мой милый Дрюон!

   Около семи часов вечера я отправился к заброшенному бенедиктинскому монастырю. Оставив автомобиль на стоянке около «Nuclear sub», я быстро поднялся по крутой каменной лестнице и, выйдя на площадку, решил немного перевести дух. То, что мне предстояло сегодня совершить, было невероятно и думаю, расскажи я сейчас об этом кому-нибудь из своих новых друзей, они бы, наверное, подняли меня на смех. И хотя мне сейчас было совсем не до смеха, я все же представил как Тибетец или «Панцер» отреагировали бы на это. Ну, может Тибетец бы еще не стал надо мной смеяться в силу его со мной разницы в возрасте, а уж «Панцер» и Маркус уж точно бы не удержались от колких шуточек и замечаний в мой адрес.
   А как бы отнеслась к моей безумной затее Ева? Что сказала бы она мне, узнав, что я решился на это не только из за страха за себя, но и за нее тоже? Стала бы она смеяться и шутить надо мной после этого? Почему-то, мне казалось, что Ева отнеслась бы более чем серьезно к этому. И если этот так, то ей тем более не следует рассказывать о моих «фантастических» проблемах.
   Уродливая мрачная глыба монастыря, опоясанная хвостом зубчатой стены, зловеще сгрудилась на краю каменной площадки, поросшей редким кустарником и капустными деревьями. Темные глазницы его стрельчатых окон, не мигая, смотрели на меня, равнодушно ожидая следующего моего шага.
   Я вспомнил, как отец упоминал сегодня о скандинавском мифическом чудовище Draugr и о том, как я когда-то смог победить свой детский страх, бросив вызов окаменевшему монстру на берегу моря. К чему он это вспомнил? Может отец интуитивно догадывается о проблемах настигших меня или же он случайно затронул забытое приключение из детства, поразительно напоминающее аллегорию с прозой моего нынешнего дня? Да, в этом и в самом деле что-то было. Я также борюсь со своим страхом и собираюсь спасти чужие жизни. Вот только монстр на этот раз был не из камня, и облик его был далеко не так романтичен, как легендарная «нежить» из старой скандинавской сказки. На этот раз мне предстояло сразиться с врагом более страшным и беспощадным, которого вряд ли остановят деревянные мечи или серебряные пули, заговоренные фанатичным христианским пастырем. Это был настоящий языческий кровавый монстр для которого не существовало никаких преград ни в грубом, ни в тонком мире.
   Вот только, перед тем как уничтожить монстра, мне предстояло сначала оживить его в моем мире. И что самое прискорбное, я знал как его оживить, но я не знал как его победить. У меня не было ни достаточных знаний, ни надежных союзников на этом пути. Была лишь слабая надежда на свои моральные и физические силы и сильное желание спасти себя и своих близких.
   И вот, в последний раз взглянув с тоской сверху на раскинувшуюся подо мной бескрайнюю морскую гладь бухты и аккуратные ряды красных черепичных крыш тихого городка св. Иаков, я сделал первый шаг в сторону заброшенного монастыря. Первый шаг был самым трудным, но желание быстрее закончить то, о чем «любезно» просил меня черный Дингир, прибавило мне решимости. Солнце на небе было еще достаточно высоко и мне еще не так сильно досаждали приступы страха. Я старался не думать о том, что мне предстоит пробыть в этом дурно пахнущем «могильнике» до самой полуночи, а в худшем случае и дольше.
   Но может, может, все это было только сон и то, что случилось с моим отцом, лишь роковое совпадение? Если все будет именно так, то тогда черный Дингир никогда не появится в моем мире и не сможет причинить вред моим родным и близким! Но пока все это не подтвердилось, мне стоило проверить, правда ли это или ложь. И для начала мне нужно было проникнуть в старый монастырь.
   …Я не без труда пролез через колючие заросли кустарник и, найдя заросший витым плющом провал в высокой стене, проник на территорию заброшенного двора. Моим глазам предстал полный хаос и разруха, говорившие о том, что здесь произошла страшная трагедия. Весь монастырский двор был полностью завален огромными кусками битого камня и гранита, вырванного из массивных древних стен чьей-то страшной силой. Одна из трех узких острых башен монастыря громоздкой стрелой лежала среди расколотых статуй ангелов и херувимов, прямо напротив главного входа. Ева говорила мне, что в сорок пятом году здесь была уничтожена немецкая диверсионная школа. Да, было похоже на то, что здесь и в самом деле кипел жаркий бой. Я на секунду представил себе, как когда-то, в богато украшенный причудливым орнаментом и фигурами, красочный фасад монастыря вгрызались крупнокалиберные снаряды и пули. Как с криками боли и отчаяния на устах здесь погибали десятки людей, сделавшие из этого христианского капища свой последний бастион надежды.
   Возможно, и сейчас прозрачные тени погибших все еще бродят среди этих роковых развалин, не в силах покинуть свою каменную темницу.
   Зябко поежившись, я постарался отогнать от себя и без того мрачные мысли. Сейчас мне нужно было думать только о задании черного Дингира. Ведь он обещал мне оставить в покое моих близких и не причинять мне вреда, если я удачно проведу ритуал по его оживлению. А это стоило того, чтобы пойти на такое жуткое испытание в зловещем темном месте.
   Массивная входная дверь готического храма, сорванная с железных петель, лежала на густо усыпанных осколками цветных стекол, ступенях. Вход же внутрь, обрамленный сверху заостренным выпуклым архивалом, был перетянут всего лишь двумя черно-желтыми лентами с предупредительной надписью Caution. Я грустно улыбнулся:
   «Да, со стороны местной полиции это было любезно заранее предупредить любопытных от посещения сего подозрительного места».
   Одно для меня было секретом: почему никто из властей не додумался разобрать или взорвать к чертовой матери этот бесполезный хлам? Какая от него была польза маленькому курортному острову, где на вес золота ценился каждый кусок земли? Нервы, нервы, это всего лишь мои нервы. Ведь не случись со мной то, что случилось прошедшей ночью, я вряд ли задумывался сейчас о том, как рациональнее могли бы с монастырем распорядиться местные власти. Проще говоря, до недавнего времени бывшая обитель бенедиктинцев меньше всего занимала мои мысли.
   Оказавшись внутри полутемного храма, я c тревогой осмотрелся по сторонам. Здесь был не меньшие хаос и разрушения и постоянное многолетнее воздействие природных явлений, лишь усиливало гнетущие чувства от созерцания бывшего «дома Бога». На голых выщербленных стальными осколками и пулями стенах кое-где еще проступали блеклые краски фресок. Но, то, что было изображено на них, теперь вряд ли можно было рассмотреть. В высоком куполе храма зияла гигантская дыра от попадания снаряда корабельного орудия и сквозь эту дыру в пол храма бил узкий яркий сноп дневного света. Осторожно переступая через разбитые части каменных статуй, я с тревожным любопытством осматривал зал для богослужений. Мои робкие шаги гулким эхом ударяли в массивные стены, свиваясь шипящим мистическим клубком звуков под разбитой сферой огромного купола. Обойдя главный зал храма, я приблизился к высокому алтарю, над которым свисала тощая фигура Христа, вырезанная из сосны и густо покрытая золоченой краской. Подняв глаза, я встретился с Его страдающим взглядом. Терновый мученический венец давил на окровавленное чело Иисуса из Назарета, причиняя ему неимоверные муки. Весь его худой изможденный лик словно предостерегал меня от совершения еще больших глупостей, чем я уже совершил. Но чем он мог помочь мне, безмолвный пророк иудеев, которые предав его же, обрекли себя на вечное проклятье? Этот бог был слишком слаб, чтобы помочь мне в грядущей битве против могущественного черного Дингира. Ведь чтобы победить демона из моего ночного кошмара, мне было мало простой молитвы и кроткого послушания. Явно не в моем положении было подставлять левую щеку под удар врага, так как каждый его удар был смертелен. В одном я был согласен с сыном Бога: чтобы спасти свою душу, нужно было отдать в жертву свое тело. Но у меня пока что все происходило наоборот: я продал свою душу, чтобы спасти свое физическое тело и эту ошибку, мне нужно было исправить как можно скорее. На кону стояло слишком многое, чтобы я мог отступить от своего намерения.
   Сразу же за алтарем, я увидел дверь, вероятно, ведущую в еще один зал. Мое сердце больно екнуло. Я понял, что это именно то, что мне было нужно, точнее нужно больше не мне, а моему черному мучителю. Железная дверь была не заперта и, по всей видимости, ранее ее пытались взорвать. Об этом свидетельствовали многочисленные отметины от стальных осколков на покореженном косяке и железной створке двери. Затаив дыхание, я с усилием распахнул тяжелую дверь и тихо вошел в таинственный темный зал без окон. Меня тут же окутала непроницаемая тьма, сдавив тисками страха мое трепещущее сердце. Я торопливо извлек из кармана куртки карманный фонарик и надавил на круглую кнопку включателя. Пучок яркого света, кинжалом прорезав невесомую плоть тьмы, осветил часть зала с низким потолком. Дрожа от суеверного страха, я стал осматриваться. Со всех сторон со стен на меня смотрели десятки оскаленных пастей каменных драконов с ощетинившимися крыльями. Их глаза, выкрашенные в красный цвет, злобно щурясь, посматривали на меня. Казалось еще секунда и эти кошмарные гады оживут и дружно вонзят в меня свои кривые изогнутые когти. В первые мгновения, пораженный реалистичностью каменных монстров, я чуть было не выбежал из страшной комнаты. Но помня строгий наказ черного Дингира, я прикрыл глаза и постарался взять себя в руки. Немного успокоив взбесившееся сердце, я продолжил свой осмотр. Ступая по серым каменным плитам, я все время натыкался на старые стреляные гильзы от автоматического оружия и тарелкообразные английские шлемы, времен второй мировой войны. Вероятно, здесь тоже был жестокий бой, о чем и свидетельствовали сотни стреляных гильз и фрагменты брошенной воинской амуниции.
   Напротив двери, в которую я вошел, в стене была выбита квадратная каменная ниша, и в глубине ее я увидел, покрытый густой паутиной, трон в виде десятков каменных человеческих черепов. Я вспомнил, что видел почти такой же трон в семидесяти двух ступенчатой пирамиде, в которой обитал до недавнего времени черный Дингир. Не хватало только ягуаровой шкуры, но зато был на месте огромный дракон с расправленными стреловидными крыльями. Как будто бы насмехаясь над моей ничтожностью и слабостью, он гордо посматривал на меня свысока, всем своим видом показывая, кто в этом мире настоящий хозяин.
   Мне вдруг стало дурно от всех этих тупых злобных харь, вдобавок и воздух здесь был не такой чистый как снаружи. Но нужно было терпеть, затем чтобы раз и навсегда закончить начатое дело.
   Перед каменной нишей с троном стоял удлиненный алтарь из гранита. Он был пуст, если не считать четырех черных свечей, стоящих по его острым краям. Обойдя алтарь, я подошел к нему со стороны трона и встал на колени. Сантиметр за сантиметром я стал ощупывать холодные стенки гранитного алтаря, пока не наткнулся на небольшое углубление в нем. Просунув ладонь внутрь, я нащупал плотный мешочек из холстины, плоскую флягу, обтянутую кожей и кривой нож с костяной ручкой, выполненной в виде головы уже знакомого мне кетцалькоатля. Тяжелый вздох горечи и одновременно облегчения вырвался из моей груди. Я нашел то, что искал и что так не хотел найти. Теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что я видел и пережил в своих снах, это не было снами. Это были вполне реальные путешествия в потустороннем царстве, приведшие меня и моих близких на край гибели. Черный Дингир оказался намного реальнее, чем я мог себе представить.
   Вытащив из гранитного алтаря увесистый холщовый мешочек и флягу с плескавшейся внутри жидкостью, я сел на пол и обхватил голову руками. Волчья тоска навалилась на мою душу, объятую тревожными сумерками.
   «Вот кажется и все. Осталось только вылепить из земли и воды фигурку черного Гелема и напоить его своей молодой кровью. Вот только раввин Лев создавал его для защиты еврейского народа и глиняный Гелем подчинялся ему. Мой же Голем должен был служить Злу, а я всецело подчиняться его злой неумолимой воле».
   Света карманного фонарика было не вполне достаточно для выполнения моей тайной миссии и поэтому, я зажег дополнительно четыре ритуальные свечи, стоящие на алтаре. После этого я снял кожаную куртку и закатил до локтей длинные рукава рубашки. Теперь можно было приступать к делу.
   Срезав веревку с мешочка кривым ритуальным ножом, я вытряхнул из него комки отвратительно пахнущей массы на гранитную крышку алтаря и брезгливо морщась, осмотрел ее. Это была смесь земли с сухими обрывками трав, мелких камней, осколков белых костей, птичьего помета и перьев. В довершении ко всему среди всей этой мерзости копошились жирные земляные черви. Меня едва не вытошнило, когда я собирал содержимое холщового мешочка в плотную кучу. После мне нужно было открыть плоскую флягу с жидкостью. Подняв ее с пола, я отвернул в сторону голову и, зажмурив глаза, откупорил флягу. К моему, удивлению спертый затхлый воздух тут же наполнили приятные запахи неизвестных мне благовоний. От их терпкого аромата у меня с непривычки закружилась голова. Справившись с собой, я проделал пальцами левой руки в куче земли глубокую ямку и тонкой струйкой стал медленно заливать в нее ароматную жидкость.
   Все остальное со мной происходило как в тумане. Возможно, это подействовали на меня чудесные цветочные запахи, источаемые жидкостью из фляги. Меня охватило полное спокойствие и безмятежность, словно бы я сейчас находился не внутри страшного языческого храма, а, к примеру, в Эдемском саду в компании обворожительных муз и пухлых херувимчиков.
   Я с отрешенным видом наблюдал, как мои пальцы механически лепили из вязкой мокрой массы плоть моего главного врага. И это делал не я. Это делал кто-то другой за меня. Мой мозг находился сейчас в частичном состоянии анабиоза, и я не мог сам руководить своими действиями. Кто-то или что-то завладело моим разумом, пытаясь моими руками создать чудовище из моих кошмарных снов.
   Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, пока фигура черного Дингира была полностью готова. Но я все еще не мог прийти в себя от дьявольского наваждения. И вот он стоит передо мной: мой черный мучитель и господин, силой склонивший меня на свою сторону и обещавший мне власть и могущество в моем мире наравне с ним. Осталось только напоить его своей кровью, что бы он обрел жизнь и превратился из мокрого слепка мертвой земли в жестокого демона, отравившего мою жизнь. Последний штрих был нанесен острым лезвием ритуального ножа по моей вене на предплечье левой руки. Руководимый чужой волей, я сделал глубокий надрез на коже и сцедил струю рубиновой крови на застывшие губы Дингира. Кровь, не переставая, текла из моей надрезанной вены, пока мокрая полуметровая фигура демона, вылепленная из могильной земли, не зашевелилась. В ту же секунду кровь перестала течь из моей раны, и наваждение спало с моих затуманенных глаз. Выронив из рук окровавленный кинжал, я в ужасе отстранился назад.
   – Ну, здравствуй мой верный брат. Вот мы, наконец, и встретились в твоем мире, Стэн! – услышал я знакомый едкий птичий голосок мерзкого карлика.
   Оживший демон, неуклюже сполз с гранитного алтаря и, семеня тонкими кривыми ножками, приблизился ко мне.
   – Ты боишься меня, Стэн? Почему ты боишься меня, ведь это глупо? Теперь мы с тобой одно целое и отныне должны помогать друг другу.
   Черный Дингир простер ко мне руки и капризным тонким голоском добавил:
   – Помоги мне сесть на трон!
   Переборов в себе страх и отвращение, я взял склизкого холодного демона на руки и осторожно усадил на его на каменный трон в нише.
   – Да, давно я здесь не был, – свободно откинувшись на спинку трона, произнес с легкой ностальгией в голосе Дингир. – Ну да, ничего Стэн, с твоей помощью, мы все поправим и заживем лучше прежнего.
   – Неужели я еще должен что-то для вас сделать? – недоуменно посмотрел я на пришельца из потустороннего мира.
   – Стэн, ты удивляешь меня! Все только начинается или ты забыл о том, что я тебе говорил? – насмешливо хмыкнул Дингир и, опершись узким подбородком на ладонь, посмотрел на меня пронизывающим гадливым взглядом.
   – Я беспокоюсь за здоровье своего отца, господин Дингир, – стараясь не смотреть черному карлику в лицо, выпалил я.
   – Ничего с твоим отцом не произойдет Стэн. Мы теперь с тобой одна команда и между нами не должно быть недомолвок. Ты выполнил то, что обещал мне, а я в свою очередь, сделаю шаг тебе навстречу. Пока ты со мной, твоим родственникам и друзьям вряд ли что будет грозить. По-крайней мере, с моей стороны.
   – Спасибо вам, господин Дингир, – с облегчением выдохнул я.
   – Одного спасибо мало, Стэн. Нужны конкретные действия. – Остудил мой радостный пыл неумолимый демон. – Для того, чтобы мне достичь былого могущества и власти, ты должен еще кое-что сделать для меня, а соответственно и для себя. Так как теперь только от наших совместных действий и желаний будет зависеть наше общее благополучие. Ты меня правильно понимаешь, брат мой?
   – Вполне, я хорошо понимаю, о чем вы говорите, господин Дингир, – покорно закивал я головой, чувствуя, что на этот раз меня ждет не менее серьезное и «черное» дело.
   – Тогда слушай, слушай меня внимательно Стэн. Как ты видишь, возродившись в этом мире, я не сильно изменился внешне. Я все также слаб и болен и, не смотря на свою внутреннюю силу, мне не хватает сил физических. Кроме этого, со мной рядом нет моих верных крылатых слуг. А ведь я, перед тем как покидал их, обещал забрать их с собой в этот мир. …
   – Так чем же я могу помочь вам, господин Дингир? Я не маг и чародей, чтобы посильно помогать вам в таких немыслимых вещах! – не к месту перебил я коварного демона.
   – Не перебивай меня глупый янакун, я не люблю когда меня перебивают! – вдруг встрепенулся на троне мерзкий карлик, гневно потрясая змеевидными руками.
   – Простите меня, господин Дингир, простите! – испуганно попятился я к алтарю.
   – Мне нужно чтобы ты нашел в городе одного человека. Я не знаю его имени, и где именно он живет, но я чувствую, что он где-то рядом.
   – Кто это и зачем он вам нужен? – снова не удержался я от любопытного вопроса.
   – Этот человек имеет самое прямое отношение к одной очень важной вещи, сильно интересующей меня. Без нее мне будет трудно вытащить из потустороннего мира своих верных слуг и поправить свое физическое здоровье, – выпучив водянистые жабьи глаза, Дингир с подозрением взглянул на меня. – Ты должен найти этого человека и попытаться забрать у него эту важную для меня вещь, Стэн?
   – Так что это за вещь, господин Дингир? – привалившись спиной к твердой глади алтаря, робко посмотрел я в мутные глаза Дингира.
   – Это древняя книга заклинаний. Она нужна мне как воздух, Стэн! Ты должен непременно разыскать этого человека и спросить его об этой книге, – Дингир молитвенно сложил перед собой ладони и с плохо скрываемой надеждой посмотрел на меня.
   – Мне нужно знать больше о цели моего будущего дела. Расскажите мне все, что вы знаете об этом, господин Дингир, – тяжело вздохнул я, понимая, что у меня нет пока иного выхода, кроме как только помогать черному Дингиру.
   – Хм, хорошо, Стэн. Тогда слушай и запоминай! …
   …Заброшенный монастырь я покинул, когда было уже далеко за полночь. Получив необходимые указания от черного карлика Дингира, я оставил его наедине с самим собой. Глубоко потрясенный пережитым, я спешил поскорее выбраться из каменной темницы. Но выбравшись через пролом в каменной изгороди, я едва не наткнулся на своих новых знакомых. Это был «Панцер» и Маркус в компании ранее представленных мне миловидных мулаток Милы и Джесси. Как видно вечер у них удался на славу, и они от всей души веселились, щедро угостившись природными психотропами. Если бы не яркий свет от костра, который они разложили прямо посередине узкой площадки, я бы смог незаметно ускользнуть от их внимания. Но, к сожалению, мне это не удалось, и как только я выбрался из зарослей колючего кустарника, до меня донесся низкий грубый голос английского кокни:
   – О, ребята, а кто это к нам в гости пожаловал? Да это же монастырское привидение в образе нашего молодого кореша Стэна!
   – Черт! – вполголоса выругался я про себя, и быстро придумывая на ходу «липовую» историю о моем нелепом здесь появлении, направился в сторону весело трещавшего костра.
   На меня недоуменно и слегка испуганно смотрели четыре пары, ошалевших от «чудесного дыма», глаз.
   – Стэн, чувак, ты, что это забыл в такую позднюю пору в этом богом проклятом месте?! – встречая меня с распростертыми объятиями, глупо хохотнул Маркус.
   – Привет ребята! Здравствуйте девочки! – нервно улыбнулся я своим молодым друзьям и, протянув ладони к огню, присел на корточки. – Вы давно уже здесь?
   – Давно, давно, Стэн. Так ты нам не ответил, что ты тут один делал? – не отставал от меня с расспросами Маркус.
   – Долго рассказывать дружище, но можешь быть спокоен ничего криминального я там не совершал. – Отозвался я ровным голосом, не сводя глаз с тлеющих углей в костре.
   – Ну-ну, а почему у тебя руки в крови? – пьяно икая, схватил меня за рукав куртки «Панцер».
   – Ерунда, порезался, да и только. Ну, не верите что ли? – с досадой в голосе воскликнул я и, чувствуя, что мне не поверили, закатил до локтя рукав куртки.
   – Ой, Стэн это совсем не похоже на простой порез. – охнули в один голос stiff kittens Мила и Джесси, со страхом рассматривая глубокий порез на моей руке, из которого проступали капли засыхающей крови.
   – Ты что это сводил счеты с жизнью?! Ты не пугай нас так, чувак! – ошарашенный увиденным, упал подле меня на колени Маркус.
   – Давай мы тебя перевяжем, Стэн! – заботливо предложил «Панцер», снимая с себя белую майку.
   – Ничего не нужно, ребята! Все нормально, можете мне поверить! – Раскаиваясь за то, в какое неловкое положение поставил себя и друзей, стал отмахиваться я.
   – Ты вот что, лучше снимай свою куртку и помалкивай, – решительным движением, разрывая на части тонкую материю, оборвал меня «Панцер».
   Подчиняясь настойчивым доводам друзей, я послушно снял с себя куртку и позволил перевязать себе руку. Перед этим «Панцер» промыл мою рану шотландским виски из серебряной фляжки, которую он всегда носил при себе и еще заставил меня немного выпить из нее.
   Пара добрых глотков крепкого ячменного напитка марки «The famous grouse» сделали свое дело, и вскоре я почувствовал, как меня окутывает мягкий туман хмеля. Посматривая на друзей подобревшими глазами, я добродушно произнес:
   – Как я вас всех люблю, если бы вы знали ребята!
   – Кто же может о тебе так позаботиться как не твои верные друзья, Стэн, – приобняв меня за плечи, ободряюще пророкотал «Панцер». – Правда же я говорю, Маркус, девочки?
   – Конечно, правда, «Панцер»! Стэн, ну неужели ты не мог сначала поговорить с нами, перед тем как совершать такой жуткий поступок? Может ты с Евой поругался, расскажи нам не стесняйся! Завтра мы с ней поговорим о тебе по душам, чувак. Надо же, такого парня едва до пропасти не довела! – забивая очередную толстую «торпеду», громко сокрушался молодой растафари.
   – Нет, нет, о чем ты говоришь Маркус? С Евой у меня все в полном порядке и она здесь не причем, – отрицательно помотал я головой, принимая из рук Маркуса порцию «шараса».
   – Ну, тогда зачем ты ходил ночью в монастырь, и как тебя угораздило порезать себе вены на левой руке?
   – Маркус, милый, отстань от парня. Неужели ты не видишь, что ему еще не по себе? – сильно пихнула в бок Маркуса стройная черноокая мулатка Джесси.
   Не удержавшись на ватных ногах, под общий смех Маркус рухнул во весь рост на спину.
   – Ладно, молчу, я не особо жадный до чужих секретов. Сам все потом нам расскажет, когда созреет, правда Стэн? – лежа на спине, вялым голосом спросил меня Маркус.
   – Расскажу, обязательно расскажу, Маркус. Только не здесь и не сейчас, – согласно кивнул я головой, с наслаждением вдыхая в себя ароматный дым индийской конопляной смолки.

   На другое утро, проснувшись около десяти часов утра, я первым делом проведал своего отца. Но в спальне его не оказалось, и я уже было решил, что его отвезли в Magnet hospital. Но какова, же была моя радость, когда я застал отца в гостиной на первом этаже. Удобно расположившись на кожаном кресле «честерфилд», он внимательно читал книгу в сером переплете. Он выглядел вполне бодро и совсем не был похож на человека, не далее как вчера, пережившего второй сердечный приступ. На нем был одет его любимый синий японский халат и коричневые тапочки на босу ногу. Завидев меня, отец приветливо улыбнулся мне:
   – Доброе утро сынок, как спалось?!
   – Здравствуй папа, я так рад тебя видеть в добром здравии! Ну как ты себя сегодня чувствуешь? – бросаясь к отцу, радостно воскликнул я.
   – Знаешь, мне кажется, как будто бы я только сегодня родился. Во всем теле такая легкость и голова такая чистая как у младенца. Никаких тебе дурных мыслей или переживаний. В общем, для доктора Кристиана мое сегодняшнее состояние здоровья будет настоящей загадкой! – небрежно обмахиваясь открытой книгой, самодовольно рассмеялся отец.
   – Слава богу, все обошлось отец, но все равно тебе нужно неуклонно следовать всем рекомендациям твоего лечащего доктора и обязательно обследоваться в Magnet hospital, – присаживаясь на кресло напротив отца, с заботой в голосе заметил я.
   – Конечно, конечно, теперь я не буду, относиться так легкомысленно к своему здоровью, как позволял это себе ранее. – Согласно закивал мне головой отец.
   – Что читаешь, если не секрет, папа? – потянулся я рукой к книге, брошенной отцом на журнальный столик.
   – Мадам Агни несколько дней назад принесла ее мне для ознакомления. Мы с ней как раз спорили о корнях возникновения во Франции художественного стиля арт-брют. Вот она и решила углубить мои познания в данной области, хотя если честно, во мне эта тема уже не вызывает такого интереса, как скажем, лет двадцать назад.
   – «Душевнобольной как художник» монографии психиатров Ханса Принсхорна (1920 г) и Вальтера Монгерталера (1921) г. Да, серьезная литература для такого времени суток. И как тебе тема душевнобольных, возомнивших себя художниками? – криво улыбнувшись, негромко присвистнул я.
   – Я же сказал тебе, полная ерунда. Сегодня художниками возомнили себя все кому не лень и отвратительно не то, что они малюют, а то, что к их мнению стали прислушиваться во всем мире. Какой кошмар и безвкусица все это примитивное искусство! – с негодованием покачал головой отец, считавший себя высоким эстетом в области прекрасного.
   – Да отец, каждый мнит себя Фернаном Леже и Эгоном Шиле, но на выходе лишь сплошной цветовой сброд с претензией на неповторимый шедевр.
   – Вот, вот и я о том же. Все непризнанные гении якобы глубоко страдают, неизменно оценивая свои искусственные страдания кругленькими суммами. Безграничные извращения человеческого разума рано или поздно приводят к безумию, порожденному бесплотными плодами лже-творчества. Или наоборот, сумасшествие сумасшедших приведет склонное до пороков человечество к культивированию атавистических навыков, против которых оно боролось тысячи лет, пытаясь построить высокодуховное общество просвещенных людей. Черпая вдохновение со дна высохшего моря идей, ничего не обретешь кроме илистой грязи и гнили отживших организмов.
   – Отец, серебряная пуля справедливого приговора для активных деятелей примитивного искусства, выпущенная из револьвера твоего непререкаемого авторитета в области прекрасного, поразила меня в самое сердце, – схватившись за грудь ладонью, картинно откинул я назад голову.
   – Я не Понтий Пилат и не собираюсь плодить мучеников веры на идейных крестах вымышленной Голгофы. Мне достаточно того, что в моем узком кругу таких деятелей нет, и не будет. И все попытки мадам Агни де Бусьон приобщить меня к ярым почитателям примитивного искусства, я считаю пустым времяпровождением, – торжественно подвел отец жирную черту под краткими, но категоричными размышлениями о культуре арт-брюта.
   – Папа, у меня к тебе есть вопрос, – вставая с кресла, неожиданно обратился я к отцу.
   – Слушаю тебя, сынок.
   – Знаешь ли ты, что нибудь о близких родственниках морского капитана Ульфа Диккинсона? По моей информации, они сейчас проживают где-то на Saligia.
   – Зачем они тебе понадобились, Стэн? – настороженно отозвался отец.
   – Что-то не так, папа?
   – Да нет, все нормально. У тебя есть какое-то дело к Бернарду Диккинсону?
   – Кто это?
   – Это старший сын покойного капитана Ульфа Диккинсона. Он директор местной частной школы, кстати, когда-то построенной на деньги своего отца. Ему тридцать пять лет и он женат на уроженке Saligia Деборе Фишер. Младший сын и вдова покойного капитана проживают в Портсмуте. Это все что я о них знаю. Могу добавить, что Бернард Диккинсон весьма приятный и достойный джентльмен с хорошими манерами.
   – Ты знаешь адрес, по которому он проживает? – едва веря своей удаче, удовлетворенно потер я ладоши.
   – Я знаю адреса и имена почти всех жителей святого Иакова. Диккинсон-старший проживает на Little street-34, к северу от Hauteville museam. Не могу ручаться, что ты сможешь застать его дома именно сегодня, так как, насколько мне известно, он заядлый рыбак и яхтсмен. Впрочем, как и его покойный отец Ульф. Преинтереснейший был старик и отличный собеседник. Именно он в свое время помог мне приобщиться к яхт-бизнесу и научил многим тонкостям этого увлекательного дела. Жаль, очень жаль старика! – с грустью произнес отец, вставая с кресла.
   – А что с ним произошло, и как он умер? – поддержав отца за локоть, поинтересовался я.
   – Странно, очень странно ушел из жизни капитан Диккинсон. Его нашли мертвым на палубе своей яхты, стоящей на причале в бухте, – резко повернувшись ко мне, таинственно прошептал отец.
   – Хм, я не нахожу в его смерти ничего странного. Как я понимаю, он был человеком преклонного возраста и вероятнее всего, умер в результате сердечного приступа. Тем более, он был почетным ветераном второй мировой войны, которая, несомненно, подорвала его силы, – логично предположил я.
   – Ты прав Стэн, последующее вскрытие показало, что старый капитан скончался в результате обширного инфаркта, но сам факт его смерти очень насторожил меня, – продолжал нагонять на себя таинственность отец.
   – Что именно в его смерти так насторожило тебя, папа?
   – Перед самой смертью у меня был разговор со старым капитаном. Так вот, он рассказал мне, что за сутки до нашего разговора, к нему приходил ночью черный человек похожий на птицу и просил капитана вернуть ему старый долг. В противном случае, он угрожал убить его!
   – Черный человек похожий на птицу?! – не веря своим ушам, остолбенел я на месте.
   – Да, да, да, черный человек похожий на птицу. Старый Ульф не рассказал мне о каком долге шла речь, но упомянул, что это было якобы связано с военными событиями, произошедшими в старом бенедиктинском монастыре.
   – Вот оно что! – понурившись, пробормотал я, догадавшись, наконец, кто, возможно, был роковым посетителем старого капитана Ульфа.
   – На следующий день после нашего разговора капитан умер. Я, как один из его близких друзей, был на его похоронах и естественно рассказал обо всем услышанном от покойного капитана, его сыну Бернарду. Но его старший сын был так убит горем и занят приготовлениями к похоронам, что, как мне показалось, не придал особого значения моему рассказу. Или может, не захотел придавать этому значения, я не знаю, но факт остается фактом, по-моему, капитан умер не просто так. – Распахивая двери гостиной, закончил свой рассказ отец.
   – Может сын тоже о чем-то знает, просто боится об этом говорить? – задал я сам себе вслух вопрос.
   – Не понял, что именно, знает? – резко повернувшись, вопросительно посмотрел мне в глаза отец.
   – Да так, не обращай внимания. Это мое предположение, не больше, – искусно маскируя свой живой интерес, тут же отвел я глаза в сторону.
   – Ладно, не будем ворошить старое. Пойдем лучше отобедаем, пока меня не приковал наручниками к постели мой мучитель доктор Кристиан. Он должен уже скоро появиться. Сара приготовила аппетитного цыпленка «тикка масала» с рассыпчатым рисом «басмати». А после я еще может, успею выкурить хорошую гаванскую сигару, – приобняв меня за плечи, отец повлек меня в столовую, из которой доносились пряные запахи чеснока, кари и корня имбиря.
   – Отныне никаких сигар, папа! Ты забыл, что я вчера обещал доктору Кристиану? В отсутствие доктора вся забота о твоем здоровье ложится на меня, Сару и мадам Агни. Прошу тебя не забывать об этом, если не хочешь чтобы я все рассказал твоему терапевту, – строго пожурил я отца, за высказанное вслух запретное желание.
   – Конечно, я все помню, сын. Я просто пошутил, просто пошутил, не казни меня строго! – смеясь, потрепал меня отец по голове и, входя в столовую, добавил веселым голосом. – А вот и мы Сара, милая кудесница, пришли, не в силах устоять перед дивным запахом твоих чудесных блюд. Ну же, накорми нас скорее!
   …После обеда у меня было в планах навестить сэра Бернарда Диккинсона, а после уже встретиться с Евой. Мне было, что скрывать от любимой подруги и поэтому, я не очень-то хотел, чтобы она стала свидетелем моего разговора со старшим сыном покойного капитана. А разговор между нами, как я догадывался, предстоял не простой. И это будет крайне удивительно если сэр Диккинсон после моего появления в его доме не выставит меня вон или не вызовет врачей скорой помощи. Предвидя все нежелательные для меня последствия, я, тем не менее, отправился судьбе навстречу.
   Но Ева немного опередила меня и, не желая ждать пока я навещу ее, сама пришла ко мне. Она застала меня как раз в тот момент, когда я выходил из дома. Немного оторопев от неожиданности, я встал как вкопанный перед девушкой, не в силах произнести ни слова. Ее внезапное появление здесь повергло меня в легкий шок.
   Ева, заинтригованная моим нелепым поведением, с растерянной улыбкой спросила меня:
   – Стэн здравствуй! Ты… что не рад меня видеть?
   Нужно было что-то говорить, а не стоять подобно каменному истукану с острова Пасхи и поэтому, я машинально брякнул:
   – Ева, что ты здесь делаешь?
   Ева нахмурила тонкие светлые брови, и обиженно оттопырив розовые губки, обиженно всхлипнула:
   – Фу-у-у, какой ты сегодня Стэн. Я совсем не узнаю тебя.
   Пытаясь разрядить напряженную обстановку, я фальшиво рассмеялся и протянул Еве открытую ладонь. Но моя обиженная подруга отпрянула назад, обдав меня холодным независимым взглядом.
   – Если ты не рад меня видеть Стэн, я уйду. Как вижу я совсем не ко времени и у тебя, наверное, личные дела. – Поворачиваясь ко мне спиной, чужим голосом сказала Ева и, не дожидаясь моего ответа, захлопнула ворота перед моим носом.
   – Стой, ну постой же котенок! – запоздало бросился я за Евой.
   – Котенок на тебя обиделась. – не оборачиваясь, громко фыркнула Ева.
   Быстро догнав уходящую Еву, я порывисто схватил ее за руку и попытался объясниться с ней:
   – Котенок, ну постой же, прошу тебя! Я тебе сейчас все объясню.
   – Не стоит. Если у тебя срочные неотложные дела и совсем нет для меня времени, я не буду тебе мешать. Ты свободен в своих действиях и не должен передо мной отчитываться, – отталкивая меня от себя, воскликнула Ева.
   – Ну, зачем, зачем ты так, котенок. Я просто не хочу, чтобы ты из-за меня попала в беду, вот и все, – не утерпев, крикнул я ей в раскрасневшееся от волнения лицо.
   Кажется, мои последние слова возымели полезное действие, и Ева неожиданно сменила гнев на милость.
   – Что? – бусинки слез набрякли на ее пушистых черных ресницах. – Что ты сказал, Стэн? Ты не шутишь со мной и тебе, в самом деле, что-то угрожает?
   Я с досадой осмотрелся по сторонам. Мимо нас шли люди, и они с нескрываемым любопытством смотрели на нас. Для меня было сейчас лишним привлекать ненужное внимание или становиться объектом чужого любопытства. Святой Георгий был спокойным культурным городком, и здесь редко происходило что-то, что могло бы поколебать безмятежную жизнь горожан. Здесь не избивали и не грабили по ночам запоздалых прохожих. Здесь не горланили по ночам похабные песни опустившиеся алкоголики и не дефилировали распутные девицы легкого поведения. На острове практически не было воровства и уж тем более не происходило тяжких преступлений. И если кто-то из горожан умирал время от времени, то только своей смертью от болезней или глубокой старости.
   Практически все жители города являлись добровольными агентами и помощниками местной полиции и добросовестно выполняли свой высокий гражданский долг. Таким образом, Saligia превратился в хорошо охраняемый маленький рай для всех желающих обрести здесь спокойную и размеренную жизнь вдали от беспорядочной мирской суеты и какофонии больших городов.
   Но я чувствовал, что постепенно становлюсь той диссонантной нотой в райском хоре блаженных, которая легко может разрушить волшебную палитру чудесных жизненных звуков. Тот, кто владел моей душей, отныне стал и моим дирижером и подчиненный его неумолимой жестокой воле, я становился опасным для этого города. И уже была выбрана первая жертва черного Дингира, которая пока не подозревала о своей печальной участи, но которой уже скоро предстояло встретиться лицом к лицу с вестником смерти в моем лице.
   То, чего я так пытался избежать, не получилось. Ева сама выбрала свой путь и вынудила меня признаться о причинах моего странного поведения. Я решил ей рассказать о том, что собирался встретиться с сэром Диккинсоном, но не собирался открывать Еве всех деталей предстоящей встречи. Пусть она услышит то, что хочет услышать, но она не должна знать всего во-избежании новых неприятностей.
   – Я должен навестить одного господина, с которым у меня, возможно, будет не очень приятный разговор. Меня попросили переговорить с ним и уговорить его вернуть одну вещь, не принадлежащую ему. Если, конечно же, она еще у него, – понизив голос до шепота, ответил я Еве и, видя, как расширяются у нее от страха глаза, добавил. – Это не опасно и в этом деле нет никакого криминала. Все законно, но… как это сказать правильно, несколько щекотливо.
   – Странно как-то это все Стэн. Ты на острове не больше двух недель, а уже успел залезть в какую-то темную историю, – не отводя от меня настороженного взгляда, огорошила меня Ева.
   – С чего ты решила, котенок, что я влез в темную историю. Неужели я, по-твоему, так похож на проходимца или хулигана? – наигранно обиделся я.
   – Ты не похож на хулигана Стэн, да и если бы ты был хулиганом, для меня бы это не играло особой роли. Хулиганы не самые плохие люди, но с тобой произошло нечто более опасное, чем ты пытаешься мне внушить. Ведь я права, так? – продолжала допытывать меня Ева.
   – Ну, все, с меня хватит! Пойдем со мной и чтобы развеять все твои напрасные опасения, можешь лично поучаствовать в моем разговоре с сэром Бернардом Диккинсоном, – теряя терпение, рубанул я воздух ребром ладони.
   – Да ладно, ладно, тигренок, что ты так разволновался! Так значит у тебя дело к директору нашей местной школы по кличке «Salty dog», ну так бы сразу мне и сказал! – вдруг развеселилась Ева и, подхватив меня под руку, повлекла в сторону Hauteville museam.
   – Почему именно «Salty dog»? – не понял я.
   – Ну конечно не потому, что он соленый или похож на пса. Просто он сын моряка и сам очень любит море. Так его прозвали местные яхтсмены и рыбаки, а мы так звали его в школе.
   – Угу, теперь все понятно, – сосредоточенно глядя перед собой, буркнул я.
   – Я соскучилась по тебе, Стэн. А ты по мне скучал? – прижавшись ко мне, тихо произнесла Ева.
   Меня обдало плотной волной жара с головы до ног и если бы мы сейчас были не на улице, а скажем, на пляже, я бы не стал скрывать свои эмоции и зацеловал бы Еву. Но я ограничился лишь сдержанной улыбкой и более теплым ответом в адрес любимой девушки:
   – Я сходил с ума без тебя последние тридцать шесть часов, любимая!
   – Мне тоже так не хватало твоих горячих поцелуев, любимый! – дрожащим голосом проронила Ева и, не удержавшись, прикоснулась к моей небритой щеке бархатными пунцовыми губами.
   – Ты колешься как ежик, Стэн!
   – Я не ежик, я тигренок, р-р-р! – обнимая Еву за плечи, ласково прорычал я. – Как провела вчерашний день, котенок?
   – Познавательно! Днем слушала прошлогоднюю дебютную пластинку «Horses» Патти Смит, а вечером читала сборник стихов Шарля Бодлера «Цветы зла».
   – О, уважаю, котенок! Как там у него сказано в «Метаморфозах вампира»: «Мозг из костей моих сосала чаровница, как будто бы постель уютная гробница; И потянулся, было, я к любимой, но со мной лежал раздувшийся бурдюк, в котором гной» – театральным слогом продекламировал я во весь голос, приятно удивив своими познаниями великой нетленной поэзии, свою подругу.
   – Неплохо, неплохо! А как тебе строчки из поэмы «Лесбос»: «Да не осмелятся судить вас лицемеры, О, девы, чистые средь гибельных услад, Вы были жрицами возвышеннейшей веры, И рай был вам смешон, и пресловутый ад!» – не менее театрально парировала мне Ева, еще раз дав повод для проявления моей личной гордости. Я всегда преклонялся перед умными красивыми девушками и мне было особенно приятно, если они делили со мной любовное ложе.
   – Да не осмелятся судить вас лицемеры! Так?
   – Так, тигренок. Ты растешь в моих глазах с каждой минутой, – подарив мне очередной приятный поцелуй, подогрела мое тщеславие Ева. Она была умной девушкой, и как показало будущее, намного умнее и прозорливее чем я ожидал. И тот легкий скандал, который она мне устроили на пороге дома моего отца, случился не просто так. Ева на самом деле любила меня и сразу почувствовала приближение беды, грозившей нам обоим. Я был глуп и самонадеян и собирался решить свои проблемы своими силами, но думая так, я плохо понимал, как рискую и чем рискую. Моя беда оказалась общей с самого начала, и решать ее нужно было только сообща со своими близкими людьми. Самонадеянность самый главный враг всех одиночек и отшельников. Может именно поэтому общество всегда настороженно относилось к ним? Чего можно ожидать от человека, который надеется только на себя и который не понимает, что его искусственно созданное одиночество не лишает его ответственности за судьбы целого мира. Родившись однажды в образе человека, ты должен умереть человеком, и чтобы не стать проклятым изгнанником из своего общества, поступать только как человек, человек, живущий по законам своего общества. Наверное, это и есть то самое предназначение данное нам небом? Но добро это или зло ответить трудно, а может и не нужно. Иначе что останется делать в этой жизни романтичным мистикам, если они заранее будут знать ответы на все волнующие человечество вопросы!
   Дойдя до белого здания Hauteville museam, мы спустились на северную Little street и уже через несколько минут были на пороге двухэтажного коттеджа под номером 34. Внешне дом Диккинсонов ничем не отличался от десятков рядом стоящих домов, что нельзя было сказать о роскошном цветнике под его окнами, благоухающего терпкими ароматами множества экзотических цветов. Десятки желтых пчел и толстых полосатых шмелей деловито перелетали с цветка на цветок, наполняя громким жужжанием прозрачный летний воздух. И сладкие трели мелких голосистых птиц, доносящиеся из сочных зарослей грандиозного цветника, делал его похожим на живой муравейник со своими законами и уставами.
   – Не правда ли красиво, Стэн! – восхищенно воскликнула Ева, нежно прикасаясь кончиками пальцев до крупных розовых соцветий chrysanthemum koreanum.
   – Очень красиво, котенок, – присоединился я к трепетному восторгу своей подруги. – А ты слышала, что хризантема была когда-то символом японских пилотов-камикадзе, отправляющихся в свое последнее задание?
   – Нет, я не слышала о таком, – удивленно приподняла тонкую бровь Ева. – Зато я знаю, что жена сэра Диккинсона считается в городе самым большим знатоком цветов. У Диккинсонов есть собственные оранжереи, в которых они уже много лет выращивают цветы для продажи. Основные заказы на их прекрасную, но хрупкую продукцию поступают из Франции, но я слышала, что и в Южной Англии у них тоже есть свои постоянные заказчики.
   – Молодые люди, вы кого-то ищите?! – вдруг услышал я за своей спиной низкий приятный баритон.
   Мы с Евой одновременно оглянулись и увидели стоящего на пороге дома высокого худощавого мужчину средних лет. Он был одет в просторную хлопковую рубаху и темно-синие шорты до колен. Клочковатая рыжая борода и завивающиеся кольцами волосы на его продолговатой голове, выдавали в нем принадлежность к ирландской нации. Сквозь круглые очки в тонкой оправе на нас с искоркой веселости смотрели синие умные глаза. Особого внимания заслуживал его колоритный слегка удлиненный нос с ярко выраженной горбинкой. Я довольно неплохо к своим молодым годам разбирался в физиогномике и поэтому для меня не составило особого труда понять, что передо мной стоит очень сильная эмоциональная личность со слегка авантюрным и демоническим складом характера. С таким человеком было трудно соскучится, тем более женщине и если она хотела чтобы он уделял ей постоянное внимание, той, по-крайней мере, нужно было обладать не менее сильными качествами и неукротимой энергией. Как я убедился после, сэру Бернарду Диккинсону очень повезло с выбором своей второй половины.
   – Здравствуйте сэр Диккинсон! Вы узнаете меня, я, Ева Свенсон, ваша бывшая ученица? – приветливо улыбнулась Ева своему бывшему директору и учителю.
   – А, как же, как же, Ева Свенсон лучше всех знающая историю из своего выпуска! Я угадал? – Комично зажмурив глаз, ткнул длинным пальцем сэр Бернард в сторону своей бывшей ученицы.
   – Угадали сэр Диккинсон, это я! – весело засмеялась Ева, протягивая руку своему учителю.
   – А как вас зовут молодой человек, а то я что-то вас не припомню? – обратил сэр Диккинсон внимание на меня.
   – Я Стэн, сын Дрюона Стинсона, – пожимая сухую сильную ладонь директора школы, ответил я.
   – Знаю, знаю, Стэн. Мой покойный отец был очень дружен с вашим отцом. У них было много общего по яхт-бизнесу и, конечно же по рыбалке. Они ведь были заядлые рыбаки, и мне всегда было за ними не угнаться. Эх, время, время! – сокрушенно вздохнул сэр Диккинсон, и тут же встрепенувшись, воскликнул: – Да что же это я вас держу на пороге? У вас видно ко мне какое-то дело. Проходите, проходите в дом.
   Немного помявшись, мы вошли в просторную прихожую, где нас встретила красивая стройная женщина с распущенными платиновыми волосами. Я немного обомлел, загипнотизированный взглядом ее бездонных синих глаз. На секунду мне показалось, что в них живет лучшая частица Атлантического океана. В ее прекрасных глазах была глубоко скрытая тайна, превращавшая их обладательницу в италийскую богиню мудрости Minerva. Пришел я в себя только после того, как Ева не сильно, но настойчиво пихнула меня в бок. Отойдя от оцепенения, я робко представился госпоже Диккинсон:
   – Стэн, Стэн Стинсон.
   – Агнес, зовите меня просто Агнес, – мило улыбнулась мне обворожительная супруга Сэра Диккинсона, указывая ладонью путь. – Проходите, прошу вас.
   Я повернулся к стоящей за мной Евой и неуверенно произнес:
   – Тут такое дело. В общем, мне нужно переговорить с сэром Диккинсоном с глазу на глаз. Надеюсь, ты не против, котенок?
   Диккинсоны, ожидая, что ответит Ева, с вопросительными улыбками смотрели на нас. К моему облегчению, моя умная Ева не стала упираться и задавать лишних вопросов. Согласно кивнув мне, она обратилась к Агнес:
   – Пусть мужчины решают свои дела, а я осмелюсь просить вас преподать мне короткий урок ботаники и цветоводства. Вы не против, Агнес?
   – Конечно, я буду очень рада Ева, если окажусь тебе полезной! Но сначала я угощу вас своим фирменным ледяным чаем с грейпфрутом и медом. Никто не против? – радушно улыбнулась нам жена сэра Диккинсона и повлекла Еву за собой на кухню.
   – Ну-с, молодой человек, если у вас ко мне, в самом деле, серьезное дело, тогда пойдемте в мой рабочий кабинет. Там не так жарко и никто не сможет помешать нашему разговору, – пригласил меня следовать за собой колоритный директор школы, и он же популярный местный яхтсмен.
   Пройдя в тесный, но достаточно прохладный кабинет, полностью заставленный стеллажами с книгами, мы расположились на уютных креслах и начали неспешный разговор. Первым начал сэр Диккинсон:
   – Мы только, что вернулись с морской прогулки и немного устали, но думаю, за полчаса мы с вами вполне сможем исчерпать чашу общего любопытства.
   – Вполне, сэр Диккинсон. Наш разговор займет не так много времени, как вы думаете. – Согласно кивнул я головой. Я уже собирался перейти непосредственно к теме разговора, как в кабинет еле слышно шурша складками юбки в морском стиле, вошла Агнес. На круглом серебряном подносе она принесла нам, как и обещала по высокому стакану ледяного чая с грейпфрутом и медом.
   – Угощайтесь мужчины и не скучайте. Если захотите еще чего-нибудь, то позовите. Мы с Евой в зале.
   Проводив ангелоподобную жену сэра Диккинсона благодарным взором, я, наконец, перешел к разговору:
   – Сэр…
   – Зови меня просто Бернард, Стэн. К чему лишний официоз и барьеры, ведь я не на работе, – мягким жестом руки остановил мою речь сэр Диккинсон.
   – Хм, как скажете, м-м-м Бернард. Сразу хочу вас предупредить, что вам может, не понравится то, что я вам скажу. Но это важно, очень важно не только для меня, но и для вас, – положив внезапно взмокшие ладони рук на подлокотники кресла, твердо произнес я.
   – Ты говори, Стэн, а там мы уже решим-приятным будет для меня сказанное или же нет, – отпивая маленькими глоточками холодный чай из запотевшего стакана, нетерпеливо откликнулся Бернард.
   – Хорошо, – собравшись с духом, кивнул я, – извините, но я начну с не очень приятной для вас темы. …Помните на похоронах вашего отца, у вас был странный разговор с сэром Дрюоном?
   – Да, я что-то припоминаю, – внезапно посуровевшим голосом произнес Бернард и с подозрением посмотрел мне в глаза. – А какое ты имеешь к этому отношение, Стэн.
   – Вы не поверите Бернард, самое прямое отношение. Я имею самое прямое отношение к тому давнему разговору, – не отводя упрямых глаз от Бернарда, продолжал я. – Так вот, я вам напомню. Разговор шел о неком черном человеке, просившем вашего отца накануне его физической смерти, вернуть ему старый долг времен второй мировой войны.
   Сэр Диккинсон пребывал в некотором замешательстве, оглушенный только, что услышанным от меня.
   – Господи, до чего же вы, однако странный юноша! Вы сказали «накануне физической смерти», но что вы имели в виду, Стэн, – озадаченно почесав ногтями рыжую бороду, пробасил сын покойного капитана Ульфа.
   – Что же тут удивительного. Ваш отец, благослови господь его вечную душу, покинул грубый мир и переместился в более совершенный тонкий мир, – спокойно пояснил я удивленному директору местной школы.
   – Вы через чур часто посещаете англиканскую церковь, молодой человек, – с легкой насмешкой в голосе, заметил Бернард.
   – Последний раз посещал в детстве. Почему бы и нет. Наш Manchester cathedral на улице Виктории заслуживает особого внимания. Это же бесплатный музей для всех желающих приобщится к высокому искусству церковного зодчества! Но вы не подумайте, я не «поповский кликуша» и не «толкователь Бога». По мне это скучно и глупо рассказывать всю жизнь всем о том, чего никто не видит или не хочет видеть.
   – Но вы все же верите в загробное царство, ведь так? – продолжал допытывать меня сэр Диккинсон.
   – Я не верю, я знаю и прошу вас, давайте вернемся к истоку разговора, – неожиданно резко для себя отрубил я.
   – Хорошо, продолжай Стэн. Мне интересно слушать тебя, – закинув руки за голову, покорно согласился Бернард.
   – Как я понял, вы не отнеслись тогда серьезно к тому, что передал вам мой отец.
   – Допустим. Как я могу верить в то, чего просто не может быть? – недоуменно пожал плечами Бернард, закатив глаза к потолку.
   – Сейчас я заставлю вас поверить в то, в чем вы сомневаетесь до сих пор, Бернард, – предупредительно воздел я палец к верху.
   – Ну, попробуй Стэн убедить старого скептика по кличке «Salty dog». Я получил ее не только за то, что до безумия люблю океанские просторы, но еще и по причине природной ирландской упрямости. Я не верю в сверхъестественное. Не верю даже при наличие солидного багажа знаний за своей спиной.
   – Не стоит зарекаться на всю жизнь. Ведь мы учимся и познаем новое до самой своей смерти. Простите за излишние нравоучения, сэр Диккинсон.
   – Нет, что-ты, что-ты продолжай, прошу тебя, Стэн, – со снисходительной улыбкой, откликнулся Бернард.
   – Тридцатого июня 1944 года по приказу вашего покойного отца капитана Ульфа Диккинсона, крейсер HM Wogsalg (21) обстрелял старый бенедиктинский монастырь, стоящий на скале в бухте Лок. В результате мощного артиллерийского обстрела были убиты все монахи, находившиеся в то время на территории монастыря. После этого крейсер HM Wogsalg (21) покинул негостеприимную бухту, в которой было безвозвратно потеряно целое воинское подразделение из батальона Королевских морских коммандос.
   Но пятнадцатого мая сорок пятого года крейсер HM Wogsal (21) снова проявился у Saligia. На этот раз высадка морской пехоты прошла спокойно и без боестолкновений. Тем более война была уже закончена и вице-адмирал Хюффмаер, командующий вооруженными силами на Нормандских островах, подчинился приказу Деница и капитулировал.
   После того как морские пехотинцы «зачистили» весь остров, капитан Ульф Диккинсон, гложимый любопытством, спустился на берег и посетил расстрелянный ранее монастырь. Каково же было его удивление, когда он вошел в заброшенный храм и нечаянно открыл его тайну. Оказывается под сенью старого бенедиктинского монастыря скрывался тайный храм чернокнижников из клана Семидесяти двух посвященных. Ваш отец нашел комнату, в которой мрачные монахи в зеленых перчатках служили черному демону Дингиру. В этой комнате среди полуистлевших скелетов королевских коммандос ваш отец наткнулся на странную книгу, лежащую на алтаре. Он не стал ее приобщать к документальному отчету и скрыл от всех факт ее находки. Я думаю, ваш отец изначально знал, что это была за книга.
   Не смотря на тщательные поиски в монастыре не было обнаружено ни одного трупа из числа черных монахов. Зато в монастырском дворе лежали повсюду хрупкие скелеты погибших крупных птиц. Спонтанно составленная комиссия быстро составила описание места гибели отряда Королевских коммандос и на этом дело закрыли. Для официального представления и объяснения случившегося была сфабрикована «липовая» версия гибели элитного отряда. Ну, кто бы поверил что лучших солдат Англии убили при помощи магии какие-то бродяги-монахи? Поэтому вскоре в публичной прессе и вышли десятки ярких статей, посвященных жестокой героической битве морских пехотинцев с русскими «хиви» из немецкой диверсионной школы. О том же что на самом деле произошло в июне сорок четвертого на Saligia, знал только узкий круг лиц из Штаба управления военно-морскими операциями. В том числе и ваш покойный отец, сэр Диккинсон. Ведь это он написал подробный отчет о случившемся в тот злополучный день. Да, был, правда, еще один свидетель из числа коммандос, участвовавших в первой высадке. Солдат по имени Сэм-Юнг был единственным, кому «посчастливилось» выжить в «кровавой бане» сорок четвертого. Но от его свидетельских показаний толку было не много, по причине его психического состояния на тот момент. Вскоре его упрятали в Гринвичский королевский военно-морской госпиталь, где он спустя год и скончался в результате полного психического истощения. Думаю доктор, под наблюдением которого он находился, так и не понял, что за пациент оказался в его руках. А если бы и понял, то, наверное, бы уже тоже был мертвым, хе-хе, извините!
   Дальше я расскажу, ориентируясь уже по собственным догадкам и умозаключениям. Меткий огонь дальнобойных орудий крейсера, убил всех черных монахов в обличьи птиц, но не смог уничтожить демона Дингира. Он вернулся! Вернулся через много лет и попросил вернуть вашего отца то, что по праву не принадлежало ему. Но видно ваш отец не внял предупреждению своего ночного посетителя и не смог сразу оценить ту опасность, которую тот представлял для его жизни. За что, извините меня, вскоре и поплатился.
   Сэр Диккинсон, Бернард, теперь я обращаюсь к вам: верните книгу, найденную вашим отцом ее хозяину. Верните и забудьте о нашем разговоре. Вы даже не представляете, какую бомбу держите в своем доме! – Пылко закончил я, подаваясь грудью вперед.
   «Salty dog» в эти мгновения был похож на выходца из психиатрической лечебницы. Рыжие кольца волос на его голове встали дымом, синие глаза наполнились ядовитым нектаром безумия, а из перекошенного на бок натянутого рта появилась белая пена. Содрогаясь всем телом от прилива невыносимого страха, он склонился ко мне, и громко стуча зубами, пробормотал мне прямо в лицо:
   – Кто ты?! Ты человек или пришелец с того света?
   Зловещая улыбка осветила мое лицо. Сам того не желая, я до смерти напугал бесстрашного сэра Диккинсона, но признаться, сейчас мне это доставило некоторое удовлетворение. Недавно я и сам побывал в его положении, став жертвой своей излишней самоуверенности. Испытав то, что кажется невозможным для обычного смертного, я чувствовал теперь лишь жалость и глубокое презрение по отношению к себе в прошлом. Мой зыбкий мир, очерченный границами розовых иллюзий рухнул как карточный домик, похоронив под собой все надежды на на возвращение в сладкое невежество.
   И сейчас, глядя на мокрое растерянное лицо сэра Диккинсона, я ликовал, догадываясь, какая буря поднялась в его душе, опечатанной семью замками гнилой европейской морали.
   Безграничное невежество современного человечества отодвинуло от нас небо, создав жесткие границы между землей и небесами. Мы не помним своих настоящих корней и имен. Мы не чтим свои старые традиции и постепенно забываем богов. Мы боимся смерти, ничего не зная о ней. Мы порождаем страх и ужас, заражая океан подсознательного своими глупыми предрассудками и догадками.
   Кто замуровал тот коридор, через который мы переходим в другой мир? Кто сказал, что после смерти нас ждет лишь пустота и забвение? Может это сделал тот, кто не любит жизнь и поэтому, боится прихода смерти?
   – Я человек, вернувшийся с того света! – ровным ледяным голосом произнес я, не сводя глаз с трясущегося Бернарда.
   – Не может быть! Но как же так?! …Нет, но ты же откуда-то узнал про книгу, хотя о ней знали только мы с отцом? Может, может ты телепат? …Нет, нет, ну какой ты телепат. Ты, ты шпион и работаешь на английскую разведку! Ха-ха-ха, да что это со мной в самом деле, – совершенно теряя голову от нервного потрясения, стал бредить сэр Диккинсон.
   Я поднялся с кресла и, взяв с подноса стакан с чаем, любезно предложил его, съезжающему с «катушек», Бернарду.
   – Прошу вас успокоиться, сэр Диккинсон. Возьмите себя в руки и успокойтесь, прошу вас, – сильно потряс я его за левое плечо.
   – Да, что, что, что?! – отбрасывая мою руку со стаканом в сторону, возбужденно крикнул Бернард. От сильного неконтролируемого толчка, я выронил чай и с криком негодованием отпрянул назад.
   Звон упавшего на паркет стакана, кажется, привел его в чувство и «Salty dog» стал понемногу успокаиваться. С минуту понаблюдав, как расползается по паркету мокрое пятно с мелкими кусочками фруктов, он, вдруг заговорил низким загробным голосом:
   – Я покажу тебе Стэн интересующую тебя книгу. Ты будешь третьим человеком, который видел ее со времен войны. Но в свою очередь, хочу, и я тебе в кое в чем признаться. Как говорится, откровенность за откровенность. Ни отец, ни я, так и не смогли расшифровать книгу, найденную им в заброшенном монастыре. И может дело не в том, что она не поддается расшифровке. Просто нам нужно было обратиться к специалисту, который бы нам помог в этом. Но, как ты уже понял, отец не хотел, чтобы о его находке знал еще кто-то.
   Он показал мне ее, когда мне уже исполнилось двадцать пять лет, а после рассказал, при каких обстоятельствах приобрел ее. Поначалу я не поверил отцу, но не стал вслух подвергать сомнениям его рассказ. Мой отец был очень вспыльчивым человеком и всегда говорил мне, что никогда не лгал в своей жизни. Чистокровный ирландец-гордый, независимый и упрямый. Он считал, что для настоящего мужчины честь превыше всего в этой жизни.
   До своей смерти, отец прятал ее в своем доме. После же он завещал ее мне. Долгое время я считал эту книгу древней ценной рукописью, не более. Но кое-что произошло год назад, что изменило мои взгляды на эту вещь.
   – Год назад в городе умерла молодая девушка по имени Элия! – опередил я мысль сэра Диккинсона.
   – Точно, так ты и об этом знаешь Стэн! Вы самый удивительный юноша, которого я только встречал в последнее время, – прищелкнул языком Бернард, посмотрев на меня с почти религиозным страхом и почтением.
   – Вы мне льстите, Бернард. Я обычный человек, испытавший немного больше в жизни, чем другие, – снисходительно улыбнулся я.
   – И это уже необычно Стэн. И если ты на самом деле тот за кого себя выдаешь, то я не завидую тебе.
   – Я сам себе не завидую, сэр Диккинсон, но и вам советую прислушаться к тому, что я вам рассказал. Так как получилось, что смерть Элии повлияла на ваше мнение о таинственной книге?
   – Я помнил Элию с самого детства, так как хорошо знал ее родителей. Это была уважаемая и почтенная семья в городе. Элия хорошо училась в школе и отличалась примерным поведением и послушанием. Но то, что с ней случилось спустя год после окончания школы, было ужасно.
   Не интересуясь чужими разговорами, я, тем не менее, слышал, что она сильно болеет и болезнь ее носит психопатический характер. Ее не раз и не два находили рядом с монастырем в плачевном состоянии. Говорят, врачи были бессильны что либо сделать для облегчения ее недуга и предлагали родителям отправить ее в психиатрическую лечебницу в Англию. Может быть, так оно и произошло бы, но неожиданно Элия скоропостижно скончалась. Вокруг ее смерти ходило много слухов и сплетен. Кто-то говорил, что она покончила сама с собой. Другие предполагали, что ее убило что-то неведомое и страшное. Но было ясно одно: смерть девушки была странной и многих напугала в св. Якове. Если ты знаешь, хоронили ее в закрытом гробу.
   – Элию никто не убивал. Ее довел до самоубийства слуга Дингира Морок, – озадачил я бедного Бернарда новой нереальной информацией. – Через Морока Дингир руководил действиями беззащитной Элии. И когда она однажды воспротивилась и отказалась подчиняться ему, он наслал на нее безумие.
   Опасливо посматривая на меня, сэр Диккинсон продолжил свой рассказ:
   – Так это или нет, но сразу после похорон Элии, ко мне приходил наш священник отец Павел. Я не сразу узнал его. Отец Павел отказался отпевать Элию и поэтому, не был на кладбище. Родители Элии прокляли его и поклялись больше никогда в своей жизни не посещать христианских служб. Свой отказ отец Павел мотивировал тем, что якобы, при жизни Элия служила могущественному языческому демону. Священник настойчиво предлагал родителям провести с больной сеанс экзорцизма по изгнанию нечистого духа, но родители Элии отказались от его услуг, боясь навредить ей.
   Я не знаю, что отец Павел испытал, когда встречался с больной девушкой, но он сильно изменился внешне. Он весь поседел и сгорбился за одну ночь. Он рассказывал мне, что имел опыт изгнания нечистого духа еще по своей миссионерской юности в Испании и Южной Америке. Но то, что он увидел в безумной Элии, потрясло его до глубины души.
   Внимательно выслушав печальный тревожный рассказ священника, я постепенно пришел к выводу, что между книгой из старого монастыря и гибелью Элии существует какая-то связь, очевидная связь. Помню, как я чуть было не проболтался отцу Павлу о таинственной находке отца, но природная склонность к авантюризму остановила меня в последний момент. После я даже возгорелся желанием посетить злополучный монастырь, но что-то удерживало меня все время. Страх, скажешь ты, нет, не страх. Тут было что-то другое, что-то глубоко спрятанное внутри меня. Я почему-то знал, спусти я эту пружину однажды и остановки уже не будет. И вот смотри-ка, теперь уже и я оказался втянутым в водоворот роковых событий. – Закончил свой рассказ сэр Диккинсон и, поднявшись с кресла, поманил меня пальцем за собой.
   Я, молча, проследовал за ним, догадываясь, куда он меня ведет. Из тесного кабинета, мы вошли в еще более тесную комнату, больше похожую на пыльный склад антиквара. Все углы в ней были завалены целыми стопами старых картин и беспорядочными грудами скрученных холстов. Посреди комнаты стоял черный прямоугольный стол из тика, на котором тесными связками лежали толстые книги в потрепанных переплетах.
   Сэр Диккинсон смахнул со стола пару стопок пожелтевших журналов и водрузил на их место потрепанный морской рундучок с навесным замком английской работы. Звякнув маленьким ключиком, он бережно открыл крышку рундучка и глазами указал мне на его содержимое.
   – Вот она, Стэн, книга из заброшенного бенедиктинского монастыря.
   Испытывая неимоверное волнение, я подошел к столу и извлек из рундучка небольшую книжицу в желтом кожаном переплете. Руки мои тряслись, так как будто бы я сейчас держал в руках гранату с вырванной чекой или гремучую змею, готовую меня укусить.
   – Смелее Стэн, ты ведь за этим шел сюда, ведь так! – усмехнулся сэр Диккинсон, искоса наблюдая, с каким трепетом, я открываю книгу черного демона Дингира.
   Волнение мое стало стихать по мере того, как я перелистывал страницы таинственной книги заклинаний.
   – Возможно это язык чольте, используемый древними майя в качестве лингва-франка. Не могу сказать точно, но считается что многие классические тексты и государственные кодексы, майя печатали на литературном варианте языка чольте, – показывая сэру Диккинсону на знакомые иероглифы, записанные в колонки по две, заметил я.
   – Однако сколькими познаниями ты обладаешь Стэн для своего возраста. Надо же, а мы с отцом изначально считали, что книга написана на египетском, – искренне подивился моей эрудиции и знаниям владелец и директор частной школы.
   – Да, иероглифика языка майя очень напоминает египетскую, но между этими языками мало общего. Вы спросите, откуда я это все знаю, да все очень просто. Моя мать известный археолог и лингвист, и я решил пойти по ее стопам. Я с детства наслышан от матери о древних месоамериканских культурах и естественно, смог запомнить много такого, чего не знают другие.
   Кроме этого, год назад советский лингвист и историк Кнорозов опубликовал свою сенсационную монографию «Иероглифические рукописи майя». Моя мать подробно ознакомилась с переводом рукописей майя в его интерпретации и настоятельно советовала мне сделать тоже самое. Я просмотрел монографию, но признаюсь, не успел полностью прочитать ее. Ведь помимо этого мне в университете приходится изучать столько материала, вы и представить не можете, сэр Диккинсон. Я ведь тоже изучаю археологию и хочу пойти по стопам матери и отчима.
   – Ну почему же не могу. Я тоже когда-то закончил университет, правда, с уклоном на филологию. Ну что еще ты можешь добавить к вышесказанному, Стэн? – положив руку мне на плечо, попытался улыбнуться рыжебородый Бернард.
   Я поднял голову и долгим изучающим взглядом смотрел в синие умные глаза «Salty dog» в глубине которых свернулся в жалкий комок, перепуганный на смерть, человечек. Я чувствовал за его напускной бравадой лишь одно желание, чтобы я поскорее прекратил этот разговор, больше напоминающий пытку для сына покойного капитана. Не вдаваясь больше в красноречивые рассуждения и отступления, я коротко, но жестко сказал:
   – Верните книгу назад, пока не случилось беда!
   Сэр Диккинсон, убрал руку с моего плеча и, нагнав на лицо тучи тяжелых раздумий, повернулся ко мне спиной. Я захлопнул книгу и, положив ее в рундучок, стал ждать, что ответит мне упрямый ирландец Бернард. И вот, вновь повернувшись ко мне лицом, он решительно выдохнул:
   – Хорошо, решим этот вопрос раз и навсегда! Я верну книгу в монастырь и забуду о ней, как будто бы ее и не было, так, Стэн.
   – Так, Бернард, но у меня к вам еще одна просьба, – выдержав краткую паузу, добавил я.
   – Слушаю тебя Стэн, – нервно поддернул щекой Бернард.
   – Я прошу вас никому не говорить о нашем с вами разговоре. А еще лучше забудьте о том, что я к вам приходил. Это возможно, сэр Диккинсон?
   – Да будь проклято мое имя и отсохнет мой язык, если я когда-нибудь посмею упомянуть о твоем появлении в моем доме, сэр Стинсон! – клятвенно заверил меня сын покойного морского волка и для большей убедительности с силой ударил себя в грудь кулаком.
   …Покинув гостеприимную чету Диккинсонов, мы с Евой прямиком направились в «Nuclear sub». Маркус любезно пригласил нас на очередной концерт своей молодой сборной группы «Dream Africa band». Сегодня он обещал побаловать наш слух лучшими хитами из арсенала «The Abyssinians», «Burning spear», «Bob Marley», «Layrel Aitken» и «Gudje Dread».
   Следом за нами в паб пришли Тибетец и «Панцер», сопровождаемые смуглыми красотками Милой и Джесси. Нашу горячую радостную встречу мы обмыли бодрящими экзотическими коктейлями мохито с ромом и уже полюбившимся всеми нами, «Pale Ale» из Бертона.
   Весь вечер мы с Евой обнявшись, качались под звуки расслабляющего ритмичного roots reggae и казалось наша романтическая идиллия продлится вечно. Все переживания дня остались позади, а приятный вечер постепенно перешел в жаркую ночь любовных признаний и ласк. Теплый ночной пляж стал молчаливым свидетелем нашей необузданной страсти, в которой тлели наши сердца, согревая нас до самого рассвета. И утомившись к утру от бесконечных сумасшедших слияний и сладких поцелуев, мы поклялись друг другу в вечной любви, наивно полагая, что лишь от нас зависят наши судьбы и желания.
   В очередной раз, я недооценил коварство и подлость черного Дингира, глупо надеясь, что все плохое решится само собой. Молодость-время наивных милых мечт. Они помогают нам не разбиться о камни суровой реальности, поддерживая на хрупких легких крыльях заблуждений.
   Но обязательно приходит то время, когда эти крылья ломает свежий ветер перемен и мы падаем на камни, на которых нам предстоит прожить остаток своей жизни, со скрытой надеждой на возвращение в покинутые небеса юности.
   …Беда пришла в пятницу двадцатого августа, через день после нашего посещения четы Диккинсонов. В обед мне позвонила Ева и взволнованным голосом предложила срочно встретиться. Она сама вскоре подъехала за мной на их семейном автомобиле марки Rover SD 1, и громко посигналив, стала ждать пока я выйду из дома. Предупредив отца и Сару о своем уходе, я спешно накинул куртку и торопливо выскочил из дома.
   Когда я сел в автомобиль и попытался обнять Еву, она, молча, отстранила меня рукой и без объяснений, сразу повела автомобиль в сторону северо-западной Hight street.
   – Что-то случилось, котенок? – недоуменно посмотрев на любимую девушку, спросил я. Но ответом мне была лишь тишина.
   – Почему ты молчишь, Ева, ну что произошло, говори? – попытался я еще раз растормошить насупившуюся девушку. Но Ева, сурово сжав губы, продолжала молча вести автомобиль вперед.
   – Ну, хорошо, хорошо, я подожду. – Обижено буркнул я и, скрестив на груди руки, отвернулся в другую сторону.
   Пока мы ехали, я всю дорогу лихорадочно размышлял над неизвестной причиной плохого настроения Евы. Что могло случиться за минувшие сутки, что так настроило против меня любимую девушку?
   К моему удивлению Ева привезла нас на кладбище Rue de Longis. Когда автомобиль, громко скрипя тормозами, остановился у знакомой кладбищенской изгороди, Ева, наконец, заговорила:
   – Приехали. Выходи из машины Стэн.
   – Для чего мы сюда приехали, котенок? – настороженно выглянул я из открытого окна автомобиля. Не ответив на мой вопрос, Ева вышла из трехдверного зеленого авто и быстрыми шагами направилась к закрытым воротам кладбища. Широко распахнув скрипящие створки ворот, она резко обернулась ко мне и посмотрела на меня долгим странным взглядом.
   – Иди за мной, Стэн! – услышал я ее напряженный холодный голос.
   Я уже понял, что произошло что-то очень нехорошее, и что мне лучше подчиниться своей строгой спутнице. Но вспомнив свой первый и последний приезд к месту успокоения усопших, мне стало вдруг не по себе. Я еще не забыл «чертовщину» с гранитным памятником на могиле Элии. Неужели Ева хочет, чтобы мы снова пошли туда. На это я был не готов, даже после «беспощадной закалки» в ночь воскрешения черного Дингира. Но, все же видя как Ева, не дожидаясь меня, в одиночку вошла на кладбище, я, скрепив сердце, послушно поплелся за ней.
   Да, так и есть, целью нашей поездки оказалось очередное посещение могилы бывшей подруги моего детства. Минуя ряды громоздких могильных памятников, Ева остановилась напротив распластанной в полете гранитной птицы.
   «Что же она здесь забыла»? – с тоской подумал я, невольно любуясь миниатюрной стройной фигуркой своей возлюбленной, неподвижно застывшей у могильной плиты. Склонив на бок красивую головку, она о чем-то задумалась. Глубокая тень грусти легла на ее нежное лицо, придавая ей налет фатальной прелести и очарования.
   Я медленно приблизился к Еве и зарылся носом в ее распущенные белые волосы. Затем обхватив ее руками за тонкий пояс, я томно прошептал любимой в ухо:
   – Твои волосы пахнут полевыми цветами и летним дождем… Зачем ты привела меня сюда, Ева?
   Не сопротивляясь моим ласкам, Ева, вздрогнув всем телом, тихо выдохнула:
   – Что ты скрываешь от меня, Стэн?
   Я провел горячим языком по пульсирующей синей жилке на обнаженной шее любимой и стал осторожно протискивать пальцы за пояс ее джинсов. Но Ева вдруг забилась в моих руках и, вцепившись в мои пальцы длинными ногтями, нервно вскрикнула:
   – Ты знаешь, что сегодня утром в бухте нашли мертвого сэра Бернарда Диккинсона?
   От услышанного в моих глазах все потемнело, а в голове стал быстро нарастать шум. Безвольно опустив руки, я машинально стал пятиться назад от Евы.
   – Этого не может быть, этого просто не может быть! – бессвязно забормотал я, не сводя глаз с гранитной птицы, летящей над могилой самоубийцы Элии.
   – Что, что ты скрываешь от меня? – придушенно всхлипнула Ева и протянула ко мне дрожащую руку. Закрыв левой ладонью рот, она, глазами полными слез, смотрела на меня, с невыносимым укором и тоской.
   – Я, я не виноват, не виноват, Ева. Это все он, все он! – тыкая пальцем в надломленную в полете гранитную птицу, покачал я головой.
   – Кто, кто он, Стэн? Скажи мне Стэн, кто он? – схватив меня рукой за рукав куртки, закричала Ева.
   – Я не могу, не могу сказать тебе об этом. Не обижайся на меня, котенок, – падая на колени, навзрыд заплакал я.
   – Почему, ну почему, Стэн? Давай пойдем в полицию, и ты там все расскажешь. Ведь если ты не виноват, то тебе ничего не грозит! – обняв меня руками за голову, заикаясь от слез, предложила Ева.
   – Нет, нет котенок, полиция нам не поможет. Будет только еще хуже. – Отрицательно помотал я головой и, прижавшись к мягкому теплому животу Евы, зарыдал еще сильнее.
   – Почему ты так считаешь, Стэн? Неужели тебя так запугали, милый, ну скажи, что с тобой произошло? – настойчиво вопрошала ко мне Ева, нежно гладя меня по взъерошенным волосам.
   – Послушай меня котенок, тебе лучше не знать моего врага. Он способен на все, понимаешь на все. Если мы попытаемся уничтожить его, то он первый убьет нас! – глядя неподвижными стеклянными глазами перед собой, загадочно прошептал я.
   Ева выпустила мою голову из рук и, указав пальцем на могилу, неуверенно спросила меня:
   – Все началось после нашей поездки на кладбище, ведь так?
   – Так, – уронив на грудь голову, понуро отозвался я.
   – Я так и думала, так и думала Стэн, что все началось именно отсюда! – облегченно выдохнула Ева и неожиданно для меня громко рассмеялась.
   Мне стало не по себе от ее зловещего смеха, не к месту нарушавшего скорбную тишину кладбища.
   – Что с тобой, Ева? Почему ты смеешься? – поднимаясь с колен на ноги, с затаенным страхом, воскликнул я.
   Но она, не обращая на меня никакого внимания, продолжала громко хохотать и размахивать руками. Я сделал решительный шаг в сторону Евы и коротко замахнувшись, ударил ее ладонью по щеке. От хлесткого удара, голова Евы откинулась назад, а из носа тонкой струйкой брызнула кровь. Наступило минутное молчание в течение, которого я и Ева изумленно и настороженно смотрели друг на друга. Струя рубиновой крови сбежала по губам и подбородку Евы и закапала на ее джинсовую блузку, расшитую бутонами ярких цветов. Ева медленно провела пальцами по губам и, отняв их от лица, растерянно посмотрела на них.
   Я взял любимую девушку за кисть руки и, глядя ей прямо в глаза, осторожно слизал кровь с ее пальцев.
   – Ты мне сделал больно, Стэн. Я этого не заслужила, – жалобно всхлипнула Ева, растирая кровь со слезами по лицу.
   – Прости меня, котенок, я не хотел, – привлекая к себе плачущую Еву, смущенно извинился я.
   – Стэн? – подняла на меня мокрые глаза Ева.
   – Да, любимая, – неловко улыбнулся я ей.
   – Я знаю, кто нам поможет, – быстро прошептала Ева.
   – Кто нам поможет? – эхом отозвался я.
   – Отец Павел. Нам поможет отец Павел. Говорят, он когда-то практиковался в изгнании нечистой силы в Испании и Португалии, – продолжала горячо шептать Ева, лихорадочно сверкая голубыми глазами.
   – А ты слышала, о том, что он пережил после общения с покойной Элией? – кивнул я головой на могильную плиту, под которой покоилось истлевшее тело моей подруги детства.
   – Да, отец Павел сильно изменился за последнее время, но кто еще кроме него сможет помочь нам на Saligia, Стэн? – Умоляюще посмотрела на меня Ева, еще не зная о смертельной мощи моего инфернального врага. Но, даже не зная моего врага, она уже была готова пострадать за меня, совершенно не задумываясь о дальнейших последствиях.
   Тронутый ее любовью и верностью, я взял ее лицо в свои ладони и стал трепетно целовать ее в печальные глаза и губы.
   – Ева, моя милая и нежная Ева! Я очень люблю тебя и поэтому, не хотел подставлять под удар. Но видит бог, что это невозможно и то, что должно произойти, рано или поздно все равно произойдет, – страстно целуя любимую, ронял я скорбные слова.
   – Если тебе было суждено встретить меня в такое время, значит, мы должны быть вместе не только в радости, но и в печали. – Отвечая на мои поцелуи, стонала раненой птицей в моих объятьях Ева.
   – Я знаю, к кому мы поедем, Ева. Мы поедем к Тибетцу! – вдруг осенила меня новая мысль, и она почему-то показалась мне спасительной. Генри был старше нас и имел больше опыта в жизненных делах. Тем более, он неплохо разбирался в восточной религии и возможно, мог помочь нам найти выход из опасного положения.
   – К Тибетцу, а почему бы и нет? – озадаченно наморщила острый носик Ева. – Генри постоянно читает столько мистической чуши, что кому как не ему, знать об этом больше.
   Я смахнул кончиками пальцев слезы с глаз Евы и, взяв ее за теплую ладонь, повлек за собой:
   – Пойдем отсюда быстрее. Возможно, Генри сегодня не на яхте и мы застанем его дома.
   …По дороге к дому Тибетца, я подробно расспросил Еву обо всех обстоятельствах гибели сэра Бернарда Диккинсона. Его нашли утром в бухте Лок двое старых портовых рабочих. Безвольное тело директора частной школы лежало лицом вниз в воде около стенки каменного мола. После того как «Salty dog» вынули из воды, на место трагедии прибыла полиция и врач. В растерзанном мертвеце не сразу признали сэра Диккинсона. На это потребовалось не меньше часа. Его узнал один полицейский по имени Тедди по татуировке на левом плече, изображающую оскаленную голову пса на фоне двух скрещенных якорей с надписью «Salty dog». Они однажды рыбачили вместе, и он случайно запомнил отличительный характерный знак на плече частного учителя и заядлого яхтсмена. Новость о нелепой смерти уважаемого директора школы и бизнесмена с быстротой молнии распространилась не только по Saligia, но и по всем Нормандским островам.
   В частности, сам генеральный атторней (прокурор) острова Гернси поставил на особый контроль это дело и попросил как можно быстрее разобраться в случившейся трагедии.
   Изначально рассматривались две версии происшедшего: жестокое убийство и самоубийство. О том, что опытный физически крепкий морской спортсмен мог по чистой случайности свалиться со скалы в воду, никто не верил. Все кто знал сэра Бернарда Диккинсона при жизни, утверждали, что помимо выдающихся качеств яхтсмена, он неплохо разбирался в скалолазном деле. В студенческие годы сэр Бернард не раз бывал в Швейцарских Альпах, где брал уроки у профессиональных альпинистов и скалолазов.
   Но кому могла быть выгодна смерть приветливого и всеми уважаемого джентельмена, этого никто не мог понять? И также никто не верил в версию его самоубийства, так как причин для этого у жизнелюбивого сэра Бернарда просто не могло быть. У него как у бизнесмена никогда не было особых финансовых затруднений и судебных тяжб с банкирами. Его частная школа расширялась и цветочный бизнес, налаженный совместно с женой-красавицей приносил неплохие стабильные барыши. Сэр Бернард был из той редкостной породы благородных людей, которые будучи достаточно гордыми и знающими себе цену, тем не менее, не наживали себе врагов. Может не все понимали его за некоторые экстравагантные выходки и поступки, но откровенного зла ему никто не желал. Тем более не малый авторитет Диккинсону-сыну создал при жизни покойный Диккинсон-старший, освободитель острова Saligia от немецко-фашистских оккупантов.
   Выходило, чем безупречнее была репутация в обществе у сэра Бернарда Диккинсона, тем сложнее местной полиции было найти причину смерти покойного.

   Дом Тибетца, выгодно для его работы, находился перед самым заездом в порт. Это был небольшой одноэтажный дом из красного кирпича с большими окнами и покатой черепичной крышей. Вот уже пять лет как Тибетец снимал его у одного из крупных владельцев недвижимостью на Saligia. Помимо его дома здесь стояло еще с десяток однотипных жилых строений, образующих короткую улицу La marette. Здесь в основном проживали семьи моряков и портовых рабочих. Я до этого не был в гостях у Генри и поэтому, мне было любопытно увидеть его в бытовых условиях.
   Пока Ева припарковывала машину на стоянке магазина быстрого обслуживания, я пересек пустынную улицу и позвонил в дверь под номером 13. Несмотря на мой настойчивый повторный звонок, дверь открылась только после того, как подоспела Ева и позвонила в дверь в третий раз.
   – Отдыхает от трудов и увеселений праведных, мужчина. – Коротко усмехнулась Ева, прислушиваясь к приближающимся шаркающим шагам за дверью.
   К нашему удивлению, когда Тибетец распахнул дверь, он не выглядел заспанным и помятым. Напротив, он был весел, бодр и гладко выбрит.
   – О, какие неожиданные гости для такого времени суток. Ну, проходите, проходите, друзья. Я искренне рад вас видеть. – Сердечно улыбаясь нам, всплеснул руками Тибетец.
   – Привет Генри! – быстро поцеловала его в щеку Ева. – Мы к тебе по важному делу.
   – Привет! – неловко пожал я сильную руку лоцмана и философа.
   Шаркая стоптанными домашними тапочками, Тибетец сразу же повел нас на кухню.
   – Ух, ты, как у тебя вкусно пахнет в доме! – с аппетитом причмокнула Ева, втягивая в себя ароматные запахи, несущиеся с кухни.
   – Вот, вот, вы как раз во время. Я тут пивка родного немецкого подкупил, ну и решил соединить все это дело с настоящими немецкими bockwurst! Напротив меня, если вы обратили внимание, стоит неплохой магазинчик быстрого обслуживания. Так вот его хозяин мой большой приятель и к тому же он чистокровный немец. И естественно, где на Saligia как не у него я могу разжиться настоящим крепким bockbier и свиными копчеными сардельками! – Входя на кухню, возбужденно рассказывал Тибетец, в предвкушении хорошего позднего обеда.
   Кухня была немного тесная, но все же уютная. Все предметы в ней были оформлены в белых тонах, таким образом, создавая ощущение приятной пространственности и комфорта. Усадив нас за квадратный столик со стеклянной крышкой, Генри засуетился со столовыми приборами.
   – Генри, Генри, давай я тебе помогу, – искренне предложила свою помощь Ева, с веселым интересом наблюдая за Тибетцем, выступающим в роли домашнего повара.
   – О, нет, что ты Ева, как можно, вы же мои гости?! – искусно раскладывая жареные колбаски с прованской горчицей по тарелкам, воскликнул Генри, и комично нагибаясь в полупоклоне, подал их на стол. – Оʼкей, осталось только достать холодную батарею «doppelbock» и можно начинать.
   Закончив сервировать стол горячим, Генри извлек из большой холодильной камеры несколько запотевших бутылок пива и водрузил их в середине стола.
   – Ну что могу сказать, нет у меня на столе тибетской цампы, зато есть настоящее немецкое пиво! Let’s start, guys! – Откупоривая пробку одной из бутылок, произнес он короткий тост и звонко чокнулся стеклом со мной и Евой. Мы, молча, приступили к трапезе, запивая горячие knacker,s холодным мартовским пивом. Не смотря на веселое оживление Генри, мы с Евой пребывали в некотором напряжении, скованные неприятными событиями дня. Но Тибетец, если даже и заметил наше состояние, вида не показывал и не оставлял попыток нас развеселить. Весь обед он рассказывал нам веселые байки и анекдоты времен своей службы в западногерманском «Bundeswehr». И вскоре мы с Евой убедились, что и в немецких Marineschutzkrдfte предостаточно своих остряков и шутников.
   – «Сидит морпех в парикмахерской, стрижется, – озорно посмеиваясь, рассказывал нам очередной солдатский анекдот Генри.
   – Где Вы служите? – спрашивает парикмахер.
   – В морской пехоте!
   Парикмахер усердно работает ножницами. Через некоторое время опять спрашивает:
   – Так, простите, где Вы служите?
   – В морской пехоте!! – отвечает морпех.
   Парикмахер опять работает. Через минуту спрашивает:
   – Ну-с, пардон, где Вы все-таки служите?
   – В мор-р-рской пе-хо-те!!! – четко отвечает морпех.
   – Нет-нет, ну что Вы, успокойтесь ради Бога, – продолжая работать ножницами, восклицает парикмахер.
   – Просто когда Вы говорите „в морской пехоте“, волосы у Вас встают дыбом и стричь их гораздо удобнее».
   – Генри скажи, а ты, если не секрет, в людей стрелял? – неожиданно прервала Ева веселые воспоминания бывшего немецкого морпеха.
   – Нет, не приходилось. Участвовал, правда, в серьезных учениях, но чтобы стрелять боевыми патронами в живых людей до такого не доходило. Я служил в специальном подразделении Mobile protection elements на большом ракетном крейсере. Мои основные специализации снайпер и подрывник. – Не удивившись вопросу, просто ответил Тибетец.
   – А если так сложится, что нужно будет выстрелить в человека, ты выстрелишь? – не прекращала допытывать Тибетца любознательная Ева.
   – Что-то я не пойму тебя, крошка, тебе что, кто-то угрожает и его нужно по быстрому грохнуть? – снисходительно посмотрел на Еву Генри. – Стэн, что это с Евой? Мне кажется, она желает чьей-то крови.
   – Котенок отстань, пожалуйста, от Тибетца. Дай ему спокойно поесть, – положил я ладонь на руку любимой девушки. Она немного подрагивала от нервного возбуждения, причину, которого я прекрасно знал.
   «Неужто она решила обратиться к Тибетцу за тем, чтобы он застрелил моего врага»? – горько усмехнулся я про себя.
   – Если мне придется выбирать между жизнью и смертью моей или близких мне людей, то я выстрелю без колебаний. – Отодвинув от себя пустую тарелку, серьезным голосом произнес Тибетец и, достав из кармана пачку «Marlboro Gold Tuch Fine», не торопясь закурил.
   – Ну и как вам мои немецкие bockwurst, не правда ли просто и со вкусом! – похвалился Тибетец знаменитыми берлинскими копчеными колбасками и, дождавшись нашей положительной реакции, удовлетворенно кивнул головой.
   – А теперь расскажите мне ребята о деле, из-за которого так киснут ваши физиономии, – выдыхая клубы прозрачного дыма, резко перешел к главной цели нашего прихода Генри. – Как я уже понял, у вас случилось что-то не очень приятное, я прав?
   – Да, пожалуй, что ты прав Генри. Но возможно то, что ты сейчас услышишь, покажется тебе бредом сумасшедшего или выдумкой «обдолбившегося» студента. Но прошу тебя, выслушать Стэна до конца и после не делать поспешных выводов. Это очень важно Генри, крайне важно для многих людей, – произнесла горячую вступительную речь Ева, готовя бывалого немца к значительному нервному потрясению.
   – Что ж, послушаем твой рассказ Стэн, а после уже будем решать, что это-бред сумасшедшего или развеселая байка молодого «травокура», – легко согласился Тибетец и приготовился внимательно слушать мой непростой рассказ.
   Я рассказал Генри и Еве все без утайки. Начиная с минувших событий кошмарной ночи с десятого на одиннадцатое августа до позавчерашнего дня, когда мы с Евой посещали гостеприимную чету Диккинсонов.
   Все время пока я говорил, Ева, неподвижно смотрела перед собой в одну и ту же точку, и лишь мелкое подрагивание ее губ и пальцев, выдавало в ней сильное душевное волнение.
   Генри же не переставая, нервно закуривал одну за другой сигареты, но, не докурив и до половины, вминал очередной окурок в переполненную пепельницу.
   Особенно трудно мне было рассказывать о событиях в заброшенном монастыре, так как это происходило уже не во сне, а в самой настоящей реальности, где я полностью отдавал отчет своим действиям. Но понимая это, я все равно старался не утаить ничего из того, что испытал или передумал за это время.
   Когда я закончил говорить, Ева и Генри еще долго сохраняли молчание, потрясенные моими черными откровениями.
   – М-да, и не знаю, что сказать на все это, – наконец, сломав немой барьер, подавленным голосом отозвался Тибетец. – Если бы я не знал тебя Стэн, то, наверное, послал бы подальше, а так, просто не знаю как реагировать.
   – Ты не веришь Стэну, Генри? – напряженно выдавила Ева. На ее ресницах в который раз за день заблестели крупные слезы. Взяв любимую за руку, я мягким поглаживанием постарался успокоить ее. Мне было стыдно и не по себе за то, что я стал невольным виновником ее скорби. Теперь рассказав все ей и Тибетцу, я безвозвратно втянул их в свою страшную тайну и теперь вероятнее всего, черный всемогущий Дингир, узнав о моих откровениях с друзьями, попытается наказать меня за излишнюю разговорчивость.
   – Мне трудно описать свои ощущения, так как я никогда не слышал ничего подобного. Ведь одно дело читать об астральных путешествиям в книгах мудрецов, а другое дело слышать это от живого человека, побывавшего в загробном мире.
   Я уже понял, что вы обратились ко мне потому, что я неплохо разбираюсь в восточной религии и возможно, знаю как решить проблему Стэна. Но я спешу вас огорчить ребята – я не пророк Бога и далеко не монах, постигший состояние самадхи.
   Знаете, что-то подобное я уже читал в «Бардо Тедол» и это что-то вполне напоминает мне о тяжелых испытаниях умершего на Страшном суде в Сидпа Бардо. Впрочем, если вам интересно, я могу зачитать вам кое-какие строки из этой священной книги.
   Тибетец стремительно сорвался с места и суетливо, поправляя на себе помятую белую рубашку, выскочил из кухни. Вернувшись, он продемонстрировал вам толстую красную книгу с пугающим названием «Тибетская книга мертвых». Подобрав под себя ноги и усевшись на стуле в позе лотоса, Генри открыл нужную страницу книги и торжественным голосом начал читать:
   – …О благороднорожденный слушай! Причина твоих страданий-твоя собственная карма; только она и ничто иное. Поэтому молись усердно Трем Сокровищам-они защитят тебя. Если ты не будешь молиться и не знаешь, как сосредоточенно размышлять о Великом Символе и о божествах хранителях, тогда явится рожденный вместе с тобой Добрый Дух Покровитель, чтобы счесть твои благие деяния с помощью белых камешков, и явится вместе с тобой Злой Дух Покровитель, чтобы счесть твои деяния с помощью черных камешков. Это очень тебя напугает и устрашит, ты ужаснешься и вострепещешь, ты попытаешься солгать, сказав: «Я не совершал никаких злодеяний».
   Тогда Бог Смерти скажет: «Я погляжу в Зеркало Кармы».
   С этими словами он посмотрит в Зеркало, в котором отражаются все добрые и злые дела человека. Лгать здесь бесполезно.
   И тогда один из Палачей – Мучителей Бога Смерти набросит тебе на шею петлю и повлечет за собой. Он отсечет тебе голову, вырвет сердце, вывернет чрево, высосет мозг, выпьет кровь; он пожрет твою плоть и изгложет кости, но ты не сможешь умереть. Хотя твое тело будет разорвано на мелкие части, оно оживет вновь. И так будет повторяться снова и снова, причиняя тебе ужасную боль и муку.
   Но даже теперь, когда камешки сочтены, не бойся, не ужасайся. Не лги, не страшись Бога Смерти.
   Твое тело-духовное тело, оно не может умереть, даже если его обезглавить или четвертовать. Природа твоего тела – пустота, тебе нечего бояться. Боги Смерти-твои собственные видения. Твое тело желаний есть тело склонностей, оно пусто. Пустота не может причинить вред пустоте. Бескачественное не может причинить вред бескачественному.
   И Бог Смерти, и божества, и демоны, и Буйвологоловый Дух Смерти не существует вне человека, все они-иллюзии. Сделай все, чтобы постичь это.
   Сделай сейчас все для сознания того, что ты в Бардо. Сосредоточься на самадхи Великого Символа! Если ты не умеешь медитировать, тогда поразмысли над истинной природой того, что тебя пугает. В действительности все лишено формы, все-Пустота, Дхарма-Кайя. …
   – Да, поистине впечатляюще! Остается дело за малым-преодолеть после своей физической смерти собственный животный страх перед духовной смертью, чувствуя то же, что чувствуют живые люди. – Потрясенно покачал я головой. В пророческих строках этой древней книги, я неожиданно нашел ответ на то, как мне избавить себя и свой мир от черного демона Дингира.
   – Ты говоришь Стэн, тебе понравилось в Вечном городе. Он, правда, настолько прекрасен, как ты говоришь? – закрыв «Бардо Тедол», со скрытой завистью в голосе спросил меня Тибетец.
   – Да, Генри там на самом деле очень красиво. По-крайней мере, было еще красиво, когда я покидал его, – с оттенком грусти улыбнулся я Тибетцу.
   – Очень жаль «Salty dog», настоящий был моряк, – помолчав, сокрушенно вздохнул Генри и закурил новую сигарету. – Значит ты, Стэн считаешь, что сэр Бернард Диккинсон погиб по вине твоего демона из снов?
   – Да, я так считаю. Скорее всего, сэр Бернард прислушался к моей просьбе и понес книгу в злополучный монастырь, а после Дингир сделал так, чтобы он не дошел до дома.
   – Выходит Стэн, ты тоже причастен к смерти сэра Диккинсона. Ведь именно ты настоял на том, чтобы он отнес книгу в монастырь! – с жалостью и осуждением посмотрела на меня Ева, очнувшись от глубоких раздумий.
   – Ты права, котенок, я больше всех виноват в случившемся, но откуда мне было знать, что все закончится смертью невинного человека? – отводя глаза в сторону, тихо ответил я.
   – Ладно, ребята, хватит заниматься самопоеданием. Теперь уже ничего не изменишь и сейчас нужно думать о том, как уничтожить это порождение Ада. Судя по твоему описанию демона, Стэн, применение к нему моих боевых навыков будет бесполезным. Здесь нужно искать оружие посерьезнее, – попыхивая сигаретой, логически размышлял Тибетец.
   – К примеру? – настороженно откликнулась Ева.
   – К примеру, магия, самая настоящая магия! – понизив голос, шепотом выдохнул Генри.
   – Где же мы сейчас найдем настоящего мага, способного уничтожить языческого дьявола во плоти? – невесело усмехнулся я.
   – Стойте, стойте, кажется, я знаю, кто нам, возможно, поможет! – осенила Тибетца неожиданная мысль. – Сара, нам поможет Сара, домработница сэра Дрюона. Ну конечно, как я мог об этом забыть?!
   – Генри, погоди, но причем здесь Сара? – вопросительно посмотрел я на ликующего Тибетца.
   – Да, причем здесь Сара? – в свою очередь, удивилась Ева.
   – Да притом, что в молодости Сара жила в Западной Африке в Бенине и исповедовала религию вуду. Я слышал, что местная африканская диаспора до сих пор почитает ее как мамбо, т. е. колдунью. Кому как не ей знать, как избавиться от черной языческой нечисти, а?! – энергично жестикулируя руками, встрепенулся на стуле Тибетец.
   – Вуду это типа такие колдуны, которые всех своих врагов превращают в зомби, так? – приглушая ладошкой зевоту, без интереса в голосе, откликнулась Ева.
   – Зомби это классика для «чайников» и «параноиков». Религия вуду намного разнообразнее и интереснее чем думают многие европейцы. Кроме традиционных верований народов Африки-дагомеи, йоруба, вуду впитала в себя множество элементов, из христианской религии европейских народов. Главный и обязательный элемент во всех таинствах вуду это змей Уроборосу, заглатывающий собственный хвост. Он является символом гармонии Вселенной и Вечности в древнем мире. Гаитяне называют его Damballah wedo и считают его началом и концом всех вещей; он же Океан Вечности, со всех сторон окружающий материальный мир; безбрежное пространство, из которого все вышло и к т которому все рано или поздно вернется вновь.
   Кроме этого поклонники вуду очень почитают богиню любви Эрзули и что самое интересное, она очень похожа как на египетскую Изиду, греческую Афродиту, римскую Венеру, так и на христианскую деву Марию. В общем, вудуисты взяли понемногу от всех религий и получили собственную универсальную и ни на что не похожую религию с мощными языческими корнями. – Вновь блеснул своими книжными познаниями Тибетец.
   – Не смотря на налет некоторой романтической экзотики, мне все – таки кажется, что эта религия больше злая, чем добрая, как ты думаешь Генри? – облокотившись подбородком на ладони, лежащие на столе, вопросила Ева.
   – Хм, однако, вопрос не простой. Мы европейцы считаем добрым нашего бога, сделавшего жертвой невежественных людей своего родного сына. Но вспомните уроки истории, сколько было сожжено и распято в Средние века простых людей во имя одного божественного мученика. А сколько было истреблено огнем и мечом уникальных малых народов и племен, не пожелавших отказываться от своей исконной веры и признавать власть какого-то пришлого черствого папы. По-моему, христианство в чистом виде и есть самая кровожадная религия на свете. Как говорят русские-опиум для народа, есть что-то в этом. Хотя, вы имеете право, не согласится со мной, но это моя собственная точка зрения и я никогда не изменю ее. Если вас так пугает публичное жертвоприношение животных и птиц, то могу сказать, что вы не очень объективны и не хотите замечать очевидных вещей. Христиане во время своих крестовых походов на Восток принесли столько кровавых невинных жертв своему белому еврейскому богу, что все эти сказки про зомби и отрезание голов петухам, просто меркнут на фоне чудовищных злодеяний неистовых христиан. – Задетый за живое, разошелся Тибетец. – Да, только мы, высокоцивилизованные немцы, одни из главных носителей христианских ценностей в Западной Европе за шесть лет второй мировой войны сожгли в печах Майданека, Бухенвальда, Аушвица и Треблинки столько людей, что все самые кровавые жертвоприношения в честь языческого вавилонского бога Мардука-Ваала сейчас кажутся невинной детской забавой.
   – Убедил, ты нас убедил Генри, – мягким жестом руки приостановил я бурную речь яростного поборника христианского фундаментализма. – Так что насчет Сары?
   – Хм, извините, немного увлекся. – Смущенно кашлянул в сжатый кулак Генри. – А что Сара? Я все сказал, теперь дело за тобой, Стэн. Расскажи ей все, что ты только, что рассказал нам. Я думаю, она не останется равнодушной к твоей беде. Но тебе нужно поторопиться. Если ты говоришь, что этот мерзопакостный карлик уже заполучил в свои руки книгу заклинаний, то вероятнее всего, от него следует в скором времени ожидать новых черных сюрпризов. Если он меньше чем за полчаса смог уничтожить подразделение элитных боевых коммандос, то, что тогда говорить о наших мирных жителях, которые отродясь не видели войны и большой крови.
   – Генри, но ты с нами? – с нескрываемой надеждой посмотрела Ева на Тибетца.
   – Ребята, какой разговор, конечно же я с вами! – ободряюще улыбнулся нам Генри. – Вы вот что, займитесь пока Сарой, а я послезавтра свяжусь с вами. Завтра у меня очередной лоцманский промысел и я буду весь день занят работой, а вот послезавтра мы окончательно решим, что делать. Надеюсь эта грязная мразь ничего не успеет сотворить гнусного за один день? Ну как, по рукам?
   – По рукам, Тибетец! – Протянув ладонь через стол, я крепко пожал руку Генри. – Послушай, а как насчет Маркуса и «Панцера»? Я знаю, что они почти каждый вечер ходят курить «дурь» к стенам монастыря.
   Тибетец, наморщив широкий лоб, задумался:
   – Насчет Маркуса могу сказать сразу. Его нельзя посвящать в нашу тайну. Маркус хороший парень и музыкант, но у него проблемы с сохранением тайн, вернее, он совсем не может их хранить. Если он узнает о черном Дингире, то уже через час об этом будет оповещен весь город. Вы представляете, какая паника поднимется на Saligia. Конечно, никто не поверит, что в заброшенном монастыре затаился настоящий языческий демон, но в то, что это кровожадный маньяк по кличке Дингир, поверят все. И я уже вижу как на вершину скалы, возглавляемые юным, ветреным растаманом Маркусом, карабкаются сотни людей с камнями и палками. Вот они подходят к обветшалым стенам зловещего монастыря, полные решимости совершить справедливый самосуд, а оттуда им навстречу выползает жуткая мерзкая субстанция, с разверзнутой бездонной пастью. Я думаю, последующие комментарии излишни.
   – Хорошо, про Маркуса я уже все понял, а как насчет «Панцера»?
   – С «Панцером» может получиться все намного хуже. Наш молодой дерзкий кокни просто рвется в бой и мечтает когда-нибудь, в недалеком будущем превратиться в настоящую машину убийств. Он читает много литературы о САС и войсках СС. Он неплохо дерется на кулаках и никого не боится. И я думаю, что такой бравый парень, как только узнает от нас о каком-то языческом слизняке, мечтающим сравнять нас с землей, сразу же попытается по-мужски разобраться с ним. Он ведь, как я понял, мужского пола этот Дингир. Представьте себе на секунду такую картину: «Панцер» с титановой битой ползет по скале, уверенный в своем правом деле и тут ему навстречу выползает гигантская хренотень, размером с небоскреб. Я не сомневаюсь, что наш отважный «Панцер» ни на шаг не отступит перед какой-то инфернальной сранью, но вот только кому будет нужна его добровольная жертва? Вывод: пусть парни спят спокойно и не грезят о подвигах греческого Геракла.
   – Но все же стоит им как-то намекнуть, чтобы они, хотя бы на некоторое время, забыли о посещении своего излюбленного места. Не хватало нам лишиться еще и своих друзей, из-за какого – то пришельца из могилы! – горячась, щелкнула по прозрачной крышке стола Ева.
   – Это я беру на себя, ребята. Я сегодня же переговорю с ними на эту тему. Наплету им какой-нибудь чуши и сошлюсь на вымышленный запрет полиции на посещение территории старого монастыря в связи с расследованием смерти сэра Диккинсона.
   – Звучит убедительно, Генри! Хорошо, что ж мы, пожалуй, поедем, а то и так заняли у тебя много времени, – нехотя поднимаясь со стула, кивнул я Тибетцу.
   – Да Генри, ты уже прости, что мы тебя «грузим» своими проблемами, но не в полицию же нам идти! – извиняюще улыбнулась Ева Тибетцу и, обняв меня за талию, прижалась ко мне.
   – Ева, ну что за разговор, как я могу оставить в беде своих друзей? – убирая посуду со стола, наигранно обиделся Тибетец.
   – Ладно, Генри, спасибо тебе еще раз за классное пиво и берлинские сосиски, ты реально крутой перец и отличный повар! – поблагодарил я на прощание бывшего морпеха и восточного философа.
   – Присоединяюсь к вышесказанному Стэном. Ты самый классный Генри! – смеясь, добавила Ева, увлекая меня к выходу.
   – Ладно, проваливайте, красноречивые вы мои. Если что, я на связи до завтрашнего утра, – гремя пустыми тарелками и стеклянной тарой из под пива, крикнул нам вслед Тибетец.
   …Вечером этого же дня, выбрав подходящее время, я попытался поговорить с чернокожей домработницей отца на волнующую меня тему. Но мне помешали отец и мадам Агни, вернувшиеся из очередной увеселительной прогулки. И вместо того, чтобы просить необходимого совета и возможной помощи у Сары, мне пришлось весь остаток вечера терпеливо слушать воспоминания отца о временах его творческой молодости. Дабы не обидеть своего больного старика, я пересмотрел целую кипу старых фотографий, почивших в бозе и ныне здравствующих, многочисленных дальних и близких родственников. После же того, как я лег спать, меня еще долго кружило во сне в бесконечном калейдоскопе знакомых и незнакомых лиц, выглядывающих из пожелтевших от времени фотографий.
   Утром следующего дня меня навестила Ева и осведомилась о моих успехах в общении с Сарой. Получив отрицательный ответ, Ева стала действовать также решительно, как она это проделала вчера у Тибетца. Подождав, когда Сара отправится в свою комнату на послеобеденный отдых, Ева попросила ее переговорить с нами по неотложному делу.
   Отец с мадам Агни отъехали сразу же после обеда по неотложным делам, так, что лучшей минуты для разговора было не придумать.
   Сара, заинтригованная нашим серьезным официальным видом, провела нас в свою вотчину на кухню, и тяжело водрузившись на стул, приготовилась нас слушать.
   Я с минуту собирался с мыслями, пытаясь начать с нужного места, но в этот раз слова не шли на язык.
   – Что случилось, молодой господин, на вас просто лица нет? – словно угадав мое внутреннее смятенное состояние, заговорила первая Сара. Неуклюже поправив толстой рукой белый матерчатый платок на голове, она вопросительно посмотрела на меня своими черными навыкате глазами.
   Исподлобья взглянув на старую верную домработницу отца, я просто не мог поверить, что та исповедует таинственный культы вуду. Вся ее грузная большая фигура и добродушное полное лицо отсвечивали таким уютом и покоем, что мне вдруг показалась бесконечно глупой наша затея, посвящать в свою мрачную тайну пожилую женщину.
   – Хм, Сара, дорогая Сара, – наконец, решился все-таки я, – нам нужна твоя помощь.
   – И в чем-же, если не секрет? – все еще не понимая сути дела, удивленно надула рыхлые толстые губы Сара.
   – Я попал в беду, в большую беду Сара! Это связано с черной магией и колдовством, – следом взволнованно выпалил я.
   – Где это вас так угораздило, молодой господин? На Saligia нет никакой магии и колдовства. Может, вы просто ошибаетесь и преувеличиваете реальную опасность? – искренне удивилась Сара и, сложив на круглом животе натруженные руки, окинула строгим взглядом молчавшую Еву.
   – Сначала, послушайте, что вам расскажет Стэн, Сара. Он, в самом деле, попал в жуткий переплет и невольно стал виновником трагических событий, – утвердительно кивнула Ева, ежась под оценивающим взглядом чернокожей йоруба.
   – Но почему вы решили, что только я смогу помочь вам в вашей беде? Ведь вы можете обратиться в местную полицию и решить свою проблему с помощью закона, – бесстрастным голосом сказала Сара, делая вид, что теряет терпение.
   – Мы обратились к вам потому, что знаем, что вы в прошлом были настоящей мамбо и исповедовали вуду, – прямо в лоб ответил я опешившей Саре.
   – Кто-кто вам мог рассказать об этом, дети мои? – шумно заерзала на стуле Сара, бегая по стене хитрыми глазками.
   – Не важно, откуда мы об этом узнали. Важно то, чем вы можете нам помочь, уважаемая Сара! – постарался я убедить отпирающуюся африканскую колдунью.
   – Ладно, допустим, я когда-то жила в Порто-Ново в Дагомее и одно время обучалась у одного уважаемого бокора некоторым ритуалам вуду и гаданию Ифа, но с тех утекло очень много воды. И я уже теперь не та и Дагомея с прошлого года стала Бенином. – разведя маленькие ладони в стороны, притворно вздохнула Сара.
   – Сара, я никогда не поверю, что ты все забыла. Что-то ты все равно должна помнить из прошлых уроков. Это ведь у вас в крови! – настойчиво напирал я на Сару.
   – Что у нас в крови? – осклабилась в широкой улыбке африканская мамбо.
   – Склонность к колдовству, магии и всяческим чудесам. Ну, Сара, милая, добрая, умная тетушка Сара, ну помоги нам. Я прошу тебя об этом в первый и последний раз, и если ты боишься, что мы кому-нибудь расскажем о твоих тайных талантах, то можешь не беспокоиться, – чуть было, не брякнувшись на колени со стула, натужно взмолился я.
   – Ну, пожалуйста, ну тетя Сара, помогите, помогите нам! – жалобно запричитала Ева, со слезами в голосе.
   – М-да, – почесав кончик приплюснутого чуть вздернутого носа, задумчиво протянула Сара, – хорошо, расскажите мне все, молодой господин, а там я уже подумаю, чем вам помочь.
   С меня и Евы тут же спало тяжелое напряжение и мы, не сдерживая радостных чувств, заключили друг друга в тесные объятия.
   Мой рассказ занял почти час и в отличие от Тибетца, не произвел на Сару ожидаемого нами эффекта. У меня постепенно сложилось такое впечатление, что она уже не раз за свою жизнь сталкивалась с такими невероятными случаями. Время от времени Сара прерывала мой рассказ и уточняла некоторые фрагменты и детали из рассказанного мною. Особенно ее заинтересовало то место, где я рассказывал о своей встрече со священными жрецами храма Света. Услышав же о гранатовом дереве Жизни и Серебряном змее, она и вовсе, громко рассмеялась, и как мне показалось, что-то поняла для себя. По-моему, то, что я считал, станет шокирующей тайной для Сары, стало для нее лишь подтверждением хорошо заученных ею уроков бокора. Но когда я дошел до тяжелых для меня воспоминаний о ритуальном воскрешении черного Дингира, и далее, рассказал о подробностях трагедии, произошедшей с сэром Бернардом Диккинсоном, Сара заметно встревожилась и нервно затеребила пальцами золотые кольца в своих ушах.
   И я, к своему удовлетворению, понял, что теперь старая колдунья точно не останется равнодушной к моей беде, грозившей превратиться в общественную катастрофу. Нетерпеливо дослушав мой невероятный рассказ до конца, Сара тут же начала разрабатывать план действий.
   – Сара поверила вашим словам, молодой господин. Вам действительно угрожает серьезная опасность, следующими жертвами которой можем стать все мы. Дело действительно зашло слишком далеко и нужно действовать немедленно. Поэтому, я постараюсь помочь вам, но и вы взамен должны мне кое-что обещать. – Выпучив на нас свои круглые черные глаза, старая колдунья пронзила нас пронизывающим взглядом.
   – Что мы должны делать, тетушка Сара? – нетерпеливо воскликнул я.
   – Вы должны молчать, хорошо молчать. Никто не должен узнать о том, что вы увидите завтра вечером, – убедительно погрозила нам коротким толстым пальцем Сара. – Слышите, ни кто кроме вас, вашего друга Тибетца и нескольких моих хороших знакомых.
   – Что это за хорошие знакомые Сара, они надежные люди? – насторожился я.
   – Надежнее не бывает. Я должна буду завтра совершить магический ритуал по вызыванию добрых духов, и мне будет необходима их помощь. Мои хорошие знакомые простые люди и тоже исповедуют вуду, но на Saligia об этом никто не знает. Не знает, и я надеюсь, не узнает никогда. Белые слишком суеверны и пугливы и рассказывают о нас всякие небылицы. Поэтому, я не хочу, чтобы, однажды меня и моих знакомых выгнали вон с этого острова, давно ставшего моей второй Родиной. Вы меня понимаете, дети мои? Вы не подведете свою старую йоруба Сару?
   – Мы клянемся тебе тетушка Сара, что будем немыми как рыбы!!! – в один голос пообещали мы чернокожей колдунье.
   – Хорошо, дети мои, я верю вам, но смотрите не подведите меня! – еще раз строго пригрозила нам пальцем Сара и, посмотрев на часы, стоящие на буфетном шкафу, добавила. – У меня есть еще пять минут, после мне нужно заниматься ужином.
   – Что от нас потребуется завтра, тетушка Сара? – поинтересовался я.
   – Завтра часов около девяти, вы втроем должны подъехать к кладбищу Rue de Longis. Там вас уже будет ждать один мой знакомый. Вы сразу же поймете, что это он, а не кто-то другой. После, вы должны тихо следовать за ним и не задавать ему никаких вопросов. Когда вы придете в нужное место, я уже буду там. Остальное увидите своими глазами. Настоятельно советую вам сегодня воздержаться от шумных вечеринок и постараться хорошенько настроиться на предстоящий ритуал, молодой господин. – Многозначительно намекнула мне на важность грядущего события старая колдунья. – У вас завтра должна быть свежая и ясная голова и для того, чтобы усилить положительную энергетику вам нужно сегодня пораньше лечь спать. Мои предсказания в силах решить проблему до момента ее возникновения, но когда беда все-таки случается, гадание становится бесполезным. Я должна попросить помощи у ориши Эшу Опина, открывающему дорогу в иные миры, у Эшу Транка Руас, дающего защиту от врагов, у Эшу Жеки Эбо Да, которому приносят в жертву животных и у Эшу Айеде, дарующему мистические и пророческие видения. И я надеюсь, что они услышат мои молитвы и явят свою мудрость и силу.
   – Тетушка Сара, ты искренне веришь, что древние африканские духи смогут победить кровожадного языческого демона с месоамериканскими корнями? – с нескрываемой надеждой посмотрел я на яркую представительницу религии вуду.
   – Победить Зло, засевшее в старом христианском монастыре должны не священные духи моего народа, молодой господин, а ты сам. Ты сам должен победить черного Дингира, которого по малодушию и невежеству привел в наш мир. Духи йоруба могут лишь помочь тебе обрести уверенность и силу перед предстоящей борьбой с лютым врагом, обманом, заставившим тебя воскресить его. Они откроют тебе врата, закрытые для простого смертного, но так как ты теперь уже не простой смертный, то сможешь вернуться обратно в царство мертвых и совершить справедливую волю неба. Я верю, что у нас все получится и хочу надеяться, что вы тоже в это искренне верите, молодой господин, – испытывающе разглядывая меня, терпеливо объяснила мне Сара.
   – Я верю, тетушка Сара! – прошептал я трясущимися от возбуждения губами и гордо подняв голову, твердо посмотрел в глаза черной мамбо.
   – Да пребудет с нами милость и сила Олодумаре! – громко хлопнула в ладоши Сара, ставя точку на сегодняшнем разговоре.
   …Вечером этого же дня мне позвонила из Боливии мать. Совместно с членами Археологического института Америки, она и отчим Рэйли принимали участие в раскопках Тиуанако. Это было древнее индейское городище, которое находилось в 72 километрах от неофициальной столицы Боливии Ла-Паса и вблизи восточного берега священного озера Титикака. Тиуанако когда-то был центром государства Пукина и играл важную роль в мифологии инков. Они считали бывшую столицу Пукинов местом, откуда прибыл их первый правитель – сапа Манко Капак и его родная сестра и супруга Мама Окльо. Именно этот факт приковывал особое внимание моей матери и отчима Рэйли к заброшенному городищу древних индейцев. Они долго и тщательно готовились к этой экспедиции, надеясь обнаружить новые артефакты, свидетельствующие об происхождении исторических инков из региона Тиуанако.
   После короткого доклада о местных достопримечательностях и климате, мать стало расспрашивать меня об отце. Чтобы сильно не волновать ее, я не стал упоминать о последнем сердечном приступе отца и сразу перешел к рассказу о нашем путешествии по Нормандским островам. Я был очень рад слышать голос матери, которую безумно любил и поэтому, старался не затрагивать по телефону грустных тем. После взаимного обмена последними впечатлениями, я открылся матери, рассказав ей о своем знакомстве с Евой. Искренне порадовавшись за мои успехи на личном фронте, мать передала привет отцу и, пообещав позвонить мне на следующей неделе, прервала дорогостоящий разговор.
   Положив трубку, я почувствовал щемящую тоску по родному и бесконечно далекому Манчестеру и своим бесшабашным молодым друзьям, ожидающим меня в Англии. Мне захотелось вдруг бросить все насущные дела и сломя голову бежать прочь с проклятого острова. Но мрачные события уже надвигались на меня подобно снежной лавине и, не смотря на мои скрытые желания, не было никакой возможности остановить их. Демон Дингир все равно не оставил бы меня в покое и нашел везде, куда бы я не сбежал.
   Теперь кроме моей любимой девушки и Тибетца, в мою черную тайну была посвящена еще и Сара, которая перед тем как обещать нам свою помощь, прекрасно осознавала, что отныне становится в один ряд с потенциальными жертвами могущественного Дингира. Поэтому, сейчас я не имел никакого права на малодушие и душевную слабость. Именно я был теперь в ответе за жизни близких мне людей, и, бросив их на произвол судьбы, я непременно обрек бы их всех на верную смерть.
   Не смотря на то, что я лег спать около девяти часов вечера, сон не шел ко мне. Нелепая страшная смерть сэра Бернарда Диккинсона к вечеру вызвала во мне приступ бесконечного отчаяния и угрызения совести. Я долго и тщательно перебирал в голове все детали нашего последнего разговора с покойным директором частной школы, пытаясь найти хоть какое-то оправдание своим действиям. Но нет, успокоение не приходило ко мне. Вместо этого мне стало еще только хуже, и я стал горько плакать, проклиная себя за трусость. Но выплаканные слезы, полностью опустошили и обессилили меня и я, наконец, забылся тревожным сном.
   События следующего дня еще более омрачили мое настроение и подвинули на грань полного отчаяния.
   Отец встал рано, и плотно позавтракав, сразу же уехал по делам, а Сара, спустя час, отправилась на местный рынок за покупками.
   Впервые, оставшись один дома, я решил немного посмотреть телевизор, как в дверь кто-то настойчиво позвонил. Нацепив на босу ногу домашние тапочки отца, я поспешил на звонок, полный уверенности, что это приехала Ева. Но каково же было мое удивление, когда я распахнул входную дверь и увидел посетительницу, которую никак не ожидал здесь увидеть. Из под черной траурной шляпки на меня с невыразимой скорбью и мукой смотрели прекрасные голубые глаза Агнес. Широкая улыбка на моем лице тут же сменилась жалкой гримассой испуга и смущения.
   И все же опомнившись от краткого замешательства, я отступил назад, жестом приглашая войти в дом вдову покойного сэра Бернарда. Но на мое немое приглашение, прекрасная Агнес отрицательно покачала головой и сдержанно поприветствовала меня:
   – Доброе утро молодой человек. Вы я вижу, удивлены моим посещением и даже слегка напуганы, ведь так.
   Стараясь не потерять полностью нарушенное самообладание, я вежливо ответил вдове:
   – Доброе утро Агнес. Приношу вам искренние соболезнования в адрес вашего покойного мужа.
   – Спасибо Стэн, – дрогнув надломанными губами, с усилием произнесла Агнес. – Однако я пришла не за тем, чтобы принимать от вас соболезнования. Вы, наверное, понимаете, что мне от этого не станет лучше. Я пришла к вам по просьбе моего покойного мужа.
   – По просьбе вашего мужа?! – не поверил я своим ушам.
   – Да, Стэн, по просьбе моего покойного мужа Бернарда, – настойчиво повторила вдова, пронизывая меня взглядом раненой волчицы. – Я до сих пор почти ничего не знаю о цели вашего визита к моему мужу и если честно, не очень хочу знать. Но я догадываюсь, что вы каким-то образом причастны к его смерти. Нет, я не обвиняю вас и уверена, что если даже вы в чем-то и виноваты, то ваша вина минимальная. Поэтому я ничего не рассказала полиции о вашем разговоре с Бернардом. После смерти отца Бернарда, я чувствовала, что с ним что-то происходит. Он как будто бы чего-то ждал все время. Скажу больше, я знала и о той таинственной книге, которую он прятал от всех и берег как зеницу ока. Я однажды случайно слышала от покойного сэра Ульфа, что с ней была связана какая-то нехорошая история. И зная это, я все равно не вмешивалась в тайну мужа. Такая у нас была договоренность с Бернардом, уважать и не нарушать личное пространство друг друга. После того как вы ушли от нас, Бернард словно с цепи сорвался. Он целый день, молча, метался по дому, и как мне показалось, о чем-то тяжело думал. На следующий день, муж закрылся в своем кабинете и пробыл там до вечера. Я пыталась до него достучаться, но Бернард не открывал мне дверь. Это было совсем не похоже на него, и я вдруг поняла, что должно произойти что-то нехорошее. Вечером муж, наконец, вышел из кабинета и ничего мне не объяснив ушел из дома. Уходя, он лишь горячо поцеловал меня и, прихватив старый морской рундучок своего отца, исчез за дверью. Не знаю, почему я не остановила его тогда? Ведь мое сердце, верно, подсказывало мне, что с мужем не все в порядке!
   Агнес достала из кожаной дамской сумочки белый надушенный платок и приложила его к мокрым глазам. Все время пока вдова говорила, я угрюмо смотрел в пол, чувствуя, как мне становится дурно от ее душераздирающих откровений. Хорошо, что со мной не было Евы, тогда точно можно было ожидать целого потока соленых слез и горьких причитаний. Я никогда не любил смотреть, как плачут другие и если я становился виновником их слез, мне становилось вдвойне не по себе.
   – Я ждала мужа всю ночь, но он так и не появился, – убрав слезы с глаз, продолжала тихим дрожащим голосом Агнес. – Я пыталась успокоить себя мыслями, что он, возможно, был на яхте, на которой собирался менять снасти после нашей последней морской прогулки. Но сердце мое ныло и истекало кровью, предчувствуя беду. Дождавшись утра, я сразу же поехала в порт, где меня уже встречала полиция и врачи. Что было после, я не помню. Кажется, я потеряла сознание. Все в моей голове смешалось, и я до сих пор нахожусь в каком-то тумане. Вчера врачи дважды делали мне укол успокоительного, но я так и не смогла успокоиться и заснуть. Меня нет в этой жизни без моего мужа Бернарда. Мне незачем жить без него. Как я могу жить и дышать, когда он мертв?!
   Агнес, задыхаясь от судорожных рыданий, стала падать на меня. Я еле успел подхватить вдову под руки и осторожно завел ее в дом. Проведя ее в зал на первом этаже, я заботливо усадил ее в кресло и любезно предложил стакан воды. Немного успокоившись и придя в себя, Агнес извинилась за свое состояние, на что я в растерянности лишь развел руками. Сложив изящные кисти рук на круглых коленях, прикрытых шелковым траурным платьем, она благодарно кивнула мне и продолжила свои тяжелые воспоминания.
   Ее дрожащий бархатный голос и скорбная неземная красота взволновали меня до глубины души, и я еле сдерживался, чтобы не упасть перед ней на колени, горько раскаиваясь за несчастье принесенное в их дом.
   – Вчера вечером, я перебирала в кабинете деловые бумаги мужа и наткнулась на его прощальное письмо-завещание, написанное им в предчувствие близкой беды. В письме в основном все касалось наших личных и финансовых дел, но в самом конце было упомянуто и ваше имя Стэн.
   Услышав свое имя, я вздрогнул и со страхом посмотрел в синие бездонные глаза Агнес. Мне показалось, что именно сейчас она произнесет что-то обличительное и жестокое в мой адрес. Но это не произошло. Смерив меня потухшим безвольным взглядом, Агнес продолжила:
   – В письме мой муж просил меня, если с ним что-нибудь случиться передать вам вот эти предметы.
   Агнес раскрыла сумочку из крокодиловой кожи и извлекла наружу, туго стянутый капроновой веревкой, сверток.
   – Держите, теперь это ваше, – вдова протянула мне сверток и, закрыв сумочку, встала с дивана.
   – Что это Агнес? – принимая тяжелый сверток из ее рук, удивился я.
   – Я выполнила волю своего покойного мужа. Мне пора Стэн, – на прощание кивнула мне головой безутешная вдова и быстро направилась к выходу.
   Когда за моей нежданной посетительницей закрылась дверь, я некоторое время ошарашенно смотрел на сверток, не решаясь его открыть. Я даже не предполагал, что могло быть внутри него. По весу и виду бумажного свертка было похоже, что возможно внутри лежит длинный металлический предмет.
   «Уж не мину ли мне напоследок завещал покойный сэр Диккинсон»? – мелькнула и тут же потухла в моей голове беспокойная мысль. – «Нет, не может быть. Говорят, сэр Бернард был глубоко порядочный человек и не был способен на подлость и грубое насилие».
   Я прошел на кухню и лезвием швейцарского ножа решительно срезал капроновую веревку, стягивающую увесистый сверток. С затаенным сердцем, развернув мятую газетную бумагу на обеденном столе, я увидел два кривых стальных ножа с костяными ручками. По знакомому рисунку на рукоятке и по выделке стали, они были очень похожи на ритуальный нож, найденный мною в заброшенном монастыре в ночь оживления черного Дингира. Но что они могли означать, и для чего были предназначены, на это я не знал ответа. Может его, знал покойный сэр Бернард, но теперь он ничем уже не мог мне помочь. Я бесцельно повертел в пальцах остро отточенные ножи уникальной ручной работы и, завернув их обратно в сверток, отнес их наверх в свою комнату. Только я успел убрать ножи в комод для белья, как в дверь снова позвонили.
   На этот раз приехала моя любимая Ева. Как только я открыл дверь, она с порога бросилась мне на шею и горько зарыдала.
   Обеспокоенный ее поведением, я взял Еву на руки, и крепко прижимая ее к себе, поднялся в свою комнату. Открыв ногой дверь спальни, я уложил любимую на постель и, встав на колени подле нее, спросил ласковым голосом:
   – Что с тобой котенок и почему ты так горько плачешь?
   – Стэн, любимый мой, у меня все ночь были дурные предчувствия. С нами должно случиться что-то очень и очень плохое. – не отнимая рук от лица, проронила сквозь слезы Ева.
   «Да что же за день сегодня, все женщины плачут, – с невольной досадой подумал я – Впору мне начинать плакать»!
   – Успокойся, котенок, я прошу тебя. Вот увидишь, все будет хорошо! – гладя Еву по мягким белым волосам, постарался успокоить ее я.
   – Стэн, милый давай все бросим и уедем отсюда! – всхлипывая от рыданий, неожиданно предложила мне Ева.
   Я тяжело вздохнул и, встав с колен на ноги, медленно подошел к распахнутому окну. Легкий шаловливый ветерок, шурша зелеными листьями дерева, растущего под моим окном, спрыгнул с ветки на подоконник и провел по моему лицу прохладной прозрачной рукой. Прикрыв на мгновение глаза, я с удовольствием прислушался к пению птиц, беззаботно поющих в саду. В их высоких звонких трелях жизнь была прекрасной и безоблачной, как синее глубокое небо над Saligia. Словно в насмешку над нашими чувствами, окружающая природа радостно торжествовала и упивалась своим летним триумфом. Жаркий томный август, насыщенный опьяняющими запахами созревших плодов и забродившего молодого вина, праздновал свои последние славные дни, в преддверии приближающихся осенних холодных штормов и дождей.
   «Люди странные существа! – С легкой иронией подумал я. – Чувствуя приближение беды, они отравляют страхом свои последние дни, отпущенные им для радости. Казалось бы, радуйся пока ты жив, не думая о плохом, которое должно рано или поздно случится. Мы никогда не станем птицами. В нас нет их жизнерадостности и легкости. Наш бесконечный фатализм делает нас несчастными и роковыми. Почему мы не умеем ценить настоящее и так боимся наступления будущего, а открывая дверь нового дня, с тоской смотрим назад в прошлое»?
   – Ты должна немедленно уехать Ева. – Задумчиво произнес я, глядя перед собой невидящими глазами. – Я же должен остаться здесь и до конца разобраться со своими проблемами. Сара поможет мне, ты же слышала. Уезжай сегодня же любимая.
   Ева встала с постели, и вплотную подойдя ко мне, прижалась к моей спине всем телом.
   – Что ты такое говоришь, Стэн. Как ты мог подумать, что я брошу тебя здесь одного. Нет, я останусь с тобой до конца. Помнишь, что я тебе обещала? Что бы с нами не случилось, мы всегда должны быть вместе!
   – Если я брошу вызов Дингиру и не смогу одолеть его, он уничтожит меня, а после возьмется за всех моих близких. Как ты понимаешь, ты тоже входишь в этот круг. Неужели тебе не страшно, котенок? – я повернулся к Еве лицом и взглядом обреченного посмотрел в ее грустные глаза.
   – Если тебя не будет, тогда и мне незачем будет жить! – на одном дыхании выдохнула Ева, не сводя с меня печальных глаз.
   – Ты говоришь совсем как Агнес вдова сэра Диккинсона, – нахмурился я.
   – Что, Стэн, ты виделся с Агнес, но когда? – искренне удивилась Ева и, отстранившись от меня, прислонилась спиной к стене.
   – Она была здесь перед твоим приходом, – нехотя ответил я.
   – Зачем она приходила к тебе? Что она говорила?
   Я подошел к комоду и немного помявшись, извлек из него сверток с ритуальными ножами.
   – Что это Стэн? – непонимающе посмотрела на меня Ева.
   – Это языческие ножи, по-видимому, предназначенные для ритуалов, – разворачивая сверток, пояснил я. – Как сказала Агнес, сэр Бернард завещал мне их перед своей смертью, но вот с какой целью он это сделал, я не знаю. Может они имеют отношение к книге заклинаний? Пока я затрудняют ответить на этот вопрос.
   Ева с суеверным страхом осмотрела стальные зубы, увенчанные костяными божками, и робко поинтересовалась у меня:
   – Это и есть тот самый кетцалькоатль?
   Я утвердительно кивнул головой, и плотно замотав ножи в бумажный сверток, снова убрал их в комод.
   – Если Сара поможет мне проникнуть в царство мертвых, я попытаюсь найти способ избавиться от черного Дингира. И если мне придется убить его именно этими ножами, то я сделаю это, – решительно рубанул я ребром ладони воздух.
   – Стэн. – Отделившись от стены, неслышно приблизилась ко мне Ева.
   – Что любимая? – беря ее за тонкие пальцы, с нежностью в голосе отозвался я.
   – Поцелуй меня, Стэн, – томно прошептала Ева, потянувшись ко мне распахнутыми лепестками пунцовых губ.
   – Как ты вкусно пахнешь, котенок! – страстно впился я в губы Евы, с наслаждением вдыхая божественные аромат ее духов. Мне показалось, что это была волшебная смесь бергамота, мандарина и черной смородины, придававшая особое магическое очарование каждому любовному моменту.
   – Это мои любимые First Van Cleef & Arpels, тигренок. Прошу не останавливайся, целуй меня, милый, – вздрагивая от возбуждения, простонала в ответ Ева.
   …Утомленные, мы лежали на смятой влажной постели и молча, слушали трепетно – печальный голос Роберта Планта и мелодичную фолковую гитару Джимми Пейджа, исполняющих свой бессмертный «боевик» Stairway to heaven:
   «There, s a lady who, s sure, all that glitters is gold, and she, s buying a starway to heaven».
   Забыв о проблемах, мы тихо плыли по течению своих грез, отдавшись на волю волн синей реки. Ее прозрачные воды уносили нас все дальше от печалей и забот в сказочную страну под названием Счастье. Там так же светило днем яркое солнце, а по ночам тускло мерцала серебряная Луна. Там небо было соткано из разноцветных диковинных бабочек, а ночь одевалась в черное бархатное платье, вышитое искрами тысяч далеких звезд. Там был дом Вечности, покой которой никогда не смела нарушать коварная Смерть. Мы путешествовали там когда-то в детских забытых снах и вот, мы снова находимся на пути в неведомую страну. Волны синей реки тихо баюкают нас в уютной колыбели, унося все дальше от ненужных проблем и забот. …
   …Около восьми часов домой приехали отец и мадам Агни. Они были слегка не в духе, что возможно было связано с близким отъездом знаменитой художницы во Францию. Отец просил свою возлюбленную богемную диву остаться с ним еще на неделю, но Агни отказалась, ссылаясь на неотложные обстоятельства. По словам мадам Агни, ей пришло письмо из парижской Академии изящных искусств, как одному из главных номинантов на вручение престижной премии Бастьен-Лепажа. Естественно от такого предложения высокоодаренному творческому человеку было отказываться глупо, и мадам А гни стала спешно готовиться к отъезду на Родину, воодушевленная высокими оценками ее творчества авторитетными светилами Академии.
   В знак утешения, она пригласила моего отца на открытие ноябрьского Парижского художественного салона, ежегодно проводившегося в павильоне Эйфель-Брантли. Но мой меланхоличный отец, отличавшийся склонностью к резким перепадам настроения, отнесся к ее идее без особого энтузиазма, и как мне показалось, пребывал в депрессивной прострации.
   На завтра мадам Агни заказала четыре столика в лучшем ресторане Saligia-Germes-X и сделала для меня с Евой официальные приглашения. Мы с радостью согласились и, договорившись обязательно встретиться завтра, отправились за Тибетцем.
   Сара, приготовив ужин, покинула дом двумя часами ранее. Она еще утром предупредила отца, что должна отлучиться по делам, и что вернется не раньше, чем к полуночи.
   Когда мы подъехали к дому Тибетца, он уже ждал нас на улице. Сжимая в крепких зубах дымящуюся сигарету, он ввалился в салон автомобиля и шумно поздоровался с нами:
   – Привет ребята!
   – Здорово Генри! – обрадованно пожал я руку своему старшему другу. В компании Тибетца мне стало намного спокойнее и мысль о предстоящем таинственном ритуале вуду уже не так сильно пугала меня.
   – Что, Стэн, страшно? – заметив мое волнение, беззлобно усмехнулся Генри.
   – Не страшнее чем жертвам коронации Монтесумы, ха-ха! – подрагивая от нервного возбуждения, наигранно хохотнул я.
   – А что стало с жертвами этого самого Монтесумы? – выдыхая струйку дыма в открытое окошко, поинтересовался Тибетец.
   – В честь восхождения Монтесумы в 1502 году всех пленных, которые в огромном количестве находились в его власти, жестоко казнили. Но это еще далеко не все. Их всех съели, а сердца несчастных были принесены в жертву богу. После ритуального жертвоприношения все присутствующие на празднике гости умылись теплой кровью жертв. После гости начали пировать. На этом знаменитом пиру помимо вина, было съедено большое количество сырых грибов теонанакатл, вызывающих сильные галлюцинации и помутнение рассудка. И многие из гостей, придя в состояние, намного худшее, чем, если бы они выпили столько же вина, получили настоящее откровение свыше. Их посетили жуткие видения и кошмары и кое-кто из пировавших впоследствии утверждал, что общался с самим дьяволом. Многие из гостей, полностью лишившись разума, там же на пиру предпочли покончить жизнь самоубийством. – Мрачным голосом поведал я Тибетцу историю, ранее слышанную от моего отчима Рэйли.
   – М-да, поистине впечатляет, любили эти краснокожие дикари впадать в крайности! – негромко присвистнул Тибетец, закатив глаза вверх.
   – Какой ужас, Стэн! Зачем ты сейчас думаешь о таких вещах? Уж не думаешь ли ты, что Сара заставит нас пить твою кровь и есть сырые поганки? – не отвлекаясь от дороги, раздраженно воскликнула Ева.
   – Нет, котенок, конечно, я так не думаю. Думаю, Сара не станет заставлять вас пить мою кровь и есть сырые грибы. Она же цивилизованный человек и естественно, перед тем как скормить меня гостям ритуала, пожарит мое мясо вместе с грибами на чугунной сковороде, – перешел я на черный юмор.
   – О, в самом деле, было бы неплохо сейчас отведать жаркого с грибами на оливковом масле! – живо подхватил мою волну острослов Генри.
   – Хватит говорить глупости, придурки, а то я никуда не поеду! – снова возмутилась Ева и, надавив на тормоза, остановила машину. – Генри, прекрати ржать как лошадь, неужели ты не видишь, как я волнуюсь?
   – Оʼкей, Ева, молчу до самого кладбища, а там тем более молчу! – давясь от смеха, скорчился на заднем сиденье Тибетец.
   – Сейчас как шлепну по носу, несчастный! – шутливо замахнулась на меня ладошкой Ева.
   – Котенок, котенок, прошу тебя, только не по носу. У меня очень слабый нос! – притворно-жалостливым голосом запричитал я, припадая к коленям Евы.
   – Молчите, а то сделаю из вас покойников, – добавила черного юмора Ева и, обведя нас строгим взором, надавила на педаль газа.
   Подъезжая к кладбищу Rue de Longis, мы увидели одинокую фигуру человека в строгом светлом костюме в полоску с зеленым галстуком. Это был худощавый чернокожий мужчина средних лет с гладко выбритой головой и черной курчавой бородкой.
   Он жестом попросил нас остановиться и, дождавшись, когда мы все выйдем из автомобиля, коротко поздоровался с нами. Незнакомец не называл своего имени и мы, помня наказ черной мамбо Сары, не стали задавать ему никаких вопросов. Спросив наши имена, мужчина указал головой в сторону парка Waterloo, приглашая нас следовать за ним. Прилепив к лицу нелепую застывшую улыбку, я первым последовал за нарядным незнакомцем. За мной уверенным шагом шла Ева и последним замыкал движение нашей группы Тибетец.
   Мы шли около десяти минут, все время, продираясь сквозь густые заросли колючего кустарника, опутавшие толстые вековые деревья. Один раз, не удержавшись, я упал на землю и, разорвав штанину, сильно разбил левое колено. Мне на помощь тут же подоспел Генри. Он подхватил меня под правую руку и осторожно повел за собой. Незнакомец же, не обращая на нас никакого внимания, упрямо продирался сквозь зеленые спутанные заросли растений, и казалось, спешил.
   По мере приближения к невидимому месту ритуала до нашего напряженного слуха стали доноситься глухие ухающие звуки барабанов. Они звучали в определенной последовательности, выдерживая каждый собственный ритм. Заслышав необычные звуки тамтамов, мы тревожно переглянулся с Евой, но Тибетец в отличие от нас был настроен более оптимистично. Он ободряюще подмигнул мне, и как ни в чем не бывало, быстро повлек меня за собой.
   Скоро, с небольшим отставанием от молчаливого проводника, мы вышли на небольшую овальную поляну в центре которой, сгорбившись на бок, стояла одинокая хижина. Она состояла из нескольких столбов и конусообразной соломенной крыши. Для вудуистов хижина играла роль святилища-хунфор. Над входом в хижину висела толстая пеньковая веревка с нанизанными на ней пальмовыми листьями. То был символ К, по-божества леопарда, священного животного Дагомеи. Перед хунфором у огромного дерева со стволом, окрашенным в белый цвет, на небольшом костре стоял большой красный котел, доверху наполненный горячей водой. Также перед хижиной, образовывая полукруг, лежала «чертова дюжина» пальмовых орехов с вырезанными на них геометрическими символами в виде треугольников, кругов, квадратов и пятиконечных пентаграмм. Эти орехи символизировали знак Ахо, божества мудрости.
   Около ветхой хижины, не переставая бить в барабаны ладошками, стояли в ряд три полуобнаженных чернокожих мужчины с нарисованными белыми «масками смерти» на лицах. При виде белых страшных рож с красными глазами навыкате, Еве едва не стало дурно. Прижавшись ко мне, она прошептала со страхом:
   – Стэн, милый, кто это?
   Я нежно поцеловал Еву в щеку и успокаивающе улыбнулся ей:
   – Не бойся, так надо, котенок.
   – Фантастика, не прошло десяти минут и мы уже оказались в Африке! – с интересом разглядывая барабанщиков, дерзко оскалился Тибетец.
   На наши голоса из хижины вышли еще три персонажа, которые, по-видимому, должны были исполнять главную роль в предстоящем ритуале. Это была женщина в мешкообразной белой рубахе и такого же цвета и размера, длинной юбке. За ней шли двое чернокожих стариков, наряженные также же щеголевато, как и наш молчаливый проводник. Только на одном из мужчин был белый костюм и черный галстук, а на другом черный костюм и красный галстук.
   Женщина, а это была сама Сара, знаком попросила меня подойти ближе и встать напротив дерева с окрашенным белым стволом. Выдуисты называли ритуальное дерево или столб «дорогой богов». Еве и Генри, мамбо Сара указала на вход в хунфор. Подчиняясь черной колдунье, гости ритуала зашли внутрь хижины и, опустившись на соломенный пол, стали молча наблюдать за церемонией вызывания духов вуду.
   Между тем ритм барабанов значительно усилился и черная мамбо и двое ее помощников – унси и ла-плас, сжимая небольшие кувшины в руках и приплясывая на ходу, стали описывать круг вокруг меня и белого дерева. Наклонив кувшины к земле, они тонкими струйками воды очертили магический круг. Затем, войдя в него, Сара густо осыпала весь круг белой мукой из холщового мешка и тонкой палкой стала тщательно вычерчивать на земле многочисленные таинственные символы. После этого мамбо резким гортанным голосом стала произносить песнь – прощение на языке йоруба, обращенное к невидимым духам лоа:
   «Папа Легбе, отвори ворота и дай мне пройти. Отвори ворота, чтобы я могла возблагодарить лоа». …
   Закончив песнь прошение, Сара и ее помощники продолжили экстаическую пляску под звук барабанов. Я не могу сказать точно, сколько она продолжалась, но когда Сара прекратила плясать и подошла, наконец, к красному котлу с кипящей водой на небе уже появились первые звезды. Барабанщики же, как мне казалось, распалились еще больше и, сверкая атласной черной кожей, продолжали наращивать запутанный ритм музыки африканских барабанов. Я не видел, как обстоят дела у моих друзей, но если бы они сейчас спали глубоким сном, то я бы не очень удивился. Неподвижное стояние на одном месте повергло меня в состояние полной опустошенности и усталости и если бы не важность обстоятельств, я бы вряд ли, наверное, отстоял до конца. Грохот дикой первобытной музыки полностью оглушил мои барабанные перепонки, а глаза, как назло, закрывались помимо моей воли.
   Тем временем, черная мамбо Сара отвязала от пояса небольшой мешочек и, развязав на нем веревки, стала высыпать его содержимое в бурлящий котел. Высыпав в него смесь серого неизвестного порошка и сухих бурых листьев, она забормотала какие-то заклинания. Пока она колдовала над котлом, помощник ла-плас поднес к кругу плетеную квадратную корзину и, открыв на ней крышку, выпустил из корзины большого черного петуха. Бедная глупая птица, не подозревавшая о своей печальной участи, переминаясь с ноги на ноги, стояло на одном месте, и искоса посматривала на меня коричневыми круглыми глазами. Другой помощник унси, достав из коротких ножен, обшитых шкурой быка, сверкающий широкий нож, схватил жертвенного петуха за тонкую шею и резким движением перерезал ее. Обезглавленная птица, брызжа во все стороны теплой кровью, рефлексивно бросилось в круг и размахивая крыльями, стало биться в предсмертных судорогах. Я был морально готов к подобным сценам и если беспокоился, то только за состояние Евы. В очередной раз описывая круг, обезглавленный петух ткнулся мне изуродованной шеей в ноги и, суча когтистыми лапами затих. Ко мне немедленно подскочил помощник унси и, подняв петуха, стал мастерски снимать с него шкуру. Я с брезгливой миной на лице наблюдал за его действиями, но не смел, закрывать глаза. После того как с петуха была снята кожа и выпотрошены все внутренности, помощник унси подвесил его окровавленную тушку к священному дереву богов кверху ногами. Я завороженным взглядом следил за тем, как тонкие струйки крови быстро потекли вниз по крашеному стволу дерева, образовывая причудливый плетеный рисунок на его коре.
   И вот здесь со мной началось то, что никак нельзя было объяснить одной лишь физической усталостью и душевным волнением! Я стал чувствовать, как впадаю в быстрый транс, а вместе со мной и все участники таинственного церемониала. Закатив глаза и мелко сотрясаясь и дергаясь всеми членами тела, они стали неистово плясать, издавая дикие бессвязные вопли. Добрая пожилая Сара была не похожа сама на себя. В эти моменты на нее было просто страшно смотреть. Вращая белыми навыкате глазами и раздувая мясистые толстые щеки, она с безумными выкриками быстро прыгала по кругу, превратившись из грузной старухи в настоящую неутомимую черную мамбо. Ее двое худощавых помощников, обливаясь горячим потом, не отставали от mambo asogwe и проявляли настоящие чудеса гибкости, никак не вязавшиеся с их преклонным возрастом. Бешеная пляска тайных вудуистов закрутила меня в плотный магический круг, постепенно выпадающий из общего пространства. Границы его стали приобретать все более плотные формы и вскоре я уже не мог видеть не только лиц танцующих, но и контуры их беснующихся фигур. Вместе с тем от меня стали постепенно отдаляться звуки мучительной барабанной музыки древних африканцев. Последнее, что я слышал, это был одинокий звук одного из тамтамов, провожающий меня к воротам потустороннего мира.
   Белое священное дерево богов внезапно стало расплываться перед моим взором и через некоторое время обрело формы гигантской мохнатой собаки палевого окраса. Склонив надо мной длинную волосатую морду, собака посмотрела на меня полными до краев грусти глазами и я услышал знакомый до боли голос Упуата:
   – Здравствуй, парень. Вот мы и снова с тобой свиделись. Как ты себя чувствуешь?
   Я снова оказался в сумрачном царстве мертвых, но на этот раз по собственной воле и желанию. Я не знал, что меня ожидает впереди и смогу ли я вообще вернуться домой из опасного путешествия. Тысячи спутанных мыслей роились в моей голове, пытаясь найти спасительный выход из опасной ловушки. Но все они быстро испарялись в раскаленном воздухе пустыни, не успевая трансформироваться из жалкого зародыша в какую-нибудь стоящую идею. Возможно, мой молчаливый проводник Упуат знал больше чем я и мог бы помочь мне развеять мои тревоги и сомнения. Возможно, но на этот раз Египтянин был еще более необщительным, чем две недели ранее.
   Высунув длинный красный язык и поводя тощими боками, он, понурившись, шагал впереди меня и практически не обращал на меня никакого внимания. Увязая в горячем красном песке, я послушно брел за Упуатом, все время, ожидая, что он заговорит. Наконец, когда мое терпение окончательно истончилось, я остановился и, задыхаясь от жары, бросил в сердцах вслед своему мохнатому проводнику:
   – Египтянин, стой Египтянин! Ну, может хватить уже молчать, как ты думаешь, а? Затащил меня, понимаешь ли, в эту зловонную песочную клоаку и ни хрена не объясняя, куда-то ведешь?!
   К моему удивлению, ирландский волкодав остановился на мой крик, и я услышал его ответный голос:
   – Я тебя никуда не тащил, парень. Ты сам искал со мной встречи, вот я и пришел на твой зов. А куда мы идем, ты и сам прекрасно знаешь. В прошлый раз мы не закончили наш путь и на этот раз должны обязательно это сделать. Но перед этим мы пройдем тем же путем, который ты прошел две недели назад. Я не буду тебе рассказывать, что произошло за время твоего отсутствия. Ты должен все увидеть своими собственными глазами. А теперь пойдем парень, прошу тебя.
   Ирландский волкодав вяло помахал мне изогнутым хвостиком, и гордо подняв голову, засеменил дальше.
   – Стой Египтянин, зачем мы сбиваем свои ноги, если можно значительно сократить наш путь? – Снова крикнул я в спину уходящему Упуату.
   – Я не против, если ты еще помнишь, как это можно сделать! – снова остановился ирландский волкодав, и устало опустился тощим брюхом на песок. Зарывшись носом в передние лапы, он стал равнодушно следить за моими попытками прищипнуть тонкую линию расплавленного горизонта. Стирая ладонью обильный соленый пот, струившийся с лица, я делал попытку за попыткой, пытаясь представить, что натягиваю на себя тетиву лука. Не сразу, но все получилось. Я вдруг почувствовал, как мне в нос ударила невыносимая волна телесного гниения.
   Горячий песок под моими ногами сменился плотной каменистой почвой с останками высохших травяных стеблей. Мне было знакомо это место по прошлому разу. Где-то рядом находился постоянно трапезничающий грехами самоубийц гигантский осьминог и его многочисленные вечные рабы, без права на прощение. Но оглянувшись по сторонам, я не увидел ничего кроме большой зеленой зловонной лужи и одинокой сгорбленной фигуры, сидящей на корточках подле нее.
   Мой проводник Упуат вдруг резко встрепенулся, и шерсть на его шкуре встала дыбом. Оскалив острые клыки, он угрожающе зарычал, и неуклюже подбрасывая вверх задние лапы, бросился к неизвестному. Но одинокий человек даже не пошелохнулся, когда к нему подскочил рычащий Упуат и сделал попытку укусить за ногу. Затыкая пальцами нос, и через силу сдерживая невыносимые приступы тошноты, я быстрым шагом приблизился к одинокому человеку. Когда же я подошел к нему вплотную, то Упуат уже успокоился и мирно лежал у грязных избитых в кровь ног человека.
   – Сэм-Юнг, это ты?! Точно ты! Ну, надо же какая встреча! – радостно хлопнул я себя руками по бедрам, узнав в изможденном мужчине в выцветшей рваной рубашке жертву маленького черного демона без лица.
   Слепой солдат, не меняя безразличного выражения лица, поднял голову и уставился на меня невидящими глазами:
   – А, это ты смертный. Зачем ты снова вернулся к нам, неужели тебе так плохо живется среди живых людей?
   – Нет, мне хорошо живется в моем мире Сэм-Юнг, – присаживаясь на корточки около солдата, грустно выдохнул я.
   – Судя по твоему печальному вздоху, ты здесь возможно не по своей воле, я прав? – продолжал допытываться у меня солдат о цели моего очередного путешествия по злачным окраинам Ада.
   – Как бы тебе правильнее сказать, я здесь больше по своей глупости и невежеству, чем по собственной воле, – смущенно ответил я бывшему британскому солдату.
   – Я не хочу быть копилкой секретов святой Магдалины, у меня и своих грехов за душой хватает. Так что если не хочешь, можешь ничего мне не рассказывать, – отвернув от меня голову, безразличным тоном сказал самоубийца.
   – Можешь мне не верить, но я, так же как и ты стал жертвой маленького черного демона, – неожиданно огорошил я Сэм-Юнга.
   – Неужели тебе было не достаточно моего примера, чтобы сломя голову бежать от всего, что может навлечь Зло? – осуждающе посмотрел на меня Сэм-Юнг и, задрав рваный рука рубахи, продемонстрировал мне безобразные гниющие порезы на левом запястье.
   – Выходит, что не достаточно! – оскалившись в зловещей улыбке, ответил я бывшему солдату.
   – Почему ты смеешься, смертный? Разве может смеяться человек, попавший в такую страшную беду? – возмущенно вскрикнул Сэм-Юнг, выпрямляясь в полный рост.
   – Ты лучше скажи мне солдат, куда подевался твой зловредный моллюск – обжора? – не ответив на вопрос слепого самоубийцы, спросил я.
   – Никуда не подевался, в очередной раз обожрался нашими грехами и превратился в вонючую лужу, – криво усмехнулся Сэм-Юнг и указал длинным кривым ногтем на зловонную зеленую жижу, расплывшуюся по сторонам.
   – Неужели сдох, троглодит треклятый, ха-ха-ха! – громко захохотал я, и слегка хлопнув Упуата ладошкой по узкой спине, ткнул пальцем в то, что осталось от мерзкого морского чудовища.
   – Что-то не на шутку ты развеселился, парень. Как бы скоро плакать тебе не пришлось, – осуждающе посмотрел на меня Египтянин, и недовольно рыкнув, отпрыгнул назад.
   – А куда подевались все остальные грешники? Неужели все разбежались? – вопросительно посмотрел я на Сэм-Юнга.
   – Так и есть, смертный, все разбежались. А что им еще оставалось делать? Никому они теперь не нужны со всеми своими грехами. Наверное, бродят сейчас где-нибудь, умоляя Бога сделать с ними что-нибудь, – предположил Сэм-Юнг и, приложив ладонь ко лбу, стал смотреть в сторону горизонта.
   – Ты что-то видишь, Сэм-Юнг? – насмешливо посмотрел я на бывшего солдата.
   – Для того чтобы видеть не обязательно иметь глаза. Кроме них у меня есть собственное внутреннее зрение, и оно намного вернее, чем лучший армейский дальномер, – не обратив внимания на мою усмешку, ответил ровным голосом Сэм-Юнг.
   – Ты смотришь на восток, не так ли солдат?
   – Да, я смотрю туда, куда ушли все мои несчастные товарищи.
   – Мы тоже с Упуатом идем на восток. Пойдем с нами, Сэм-Юнг. Как я понимаю, тебе здесь уже делать нечего. Твой мучитель издох, и все твои товарищи покинули тебя, – беря самоубийцу под локоть, предложил я дружелюбным тоном.
   – Ты прав, мне здесь делать нечего, но простит ли меня Бог, если я без его ведома покину это место? Я не слышу его голоса. Я не вижу его. Я не чувствую его и я не знаю как мне поступить, – сокрушенно покачал головой Сэм-Юнг.
   – Не знаю, что там решил на твой счет Бог, но я знаю точно, что ты должен пойти с нами. По-моему, это самое верное решение, ты со мной согласен, солдат? – поставил я окончательную точку на глубоких сомнениях надломленного грешника.
   – Что-ж, решено, я пойду с вами, а там что будет, то будет, – согласно махнул рукой Сэм-Юнг, и резко одернув на себе рваную рубаху, по-солдатски вытянулся передо мной.
   – Да, в любом случае хуже уже не будет, а будет еще только хуже, хе-хе! – снова не к месту пошутил я.
   – Эй, парень, ты уверен, что это хорошая идея, брать с собой в дорогу самоубийцу? – укоризненно посмотрел на меня Упуат.
   – Молчи Египтянин, может быть, спасая Сэм-Юнга, я спасу и себя! – упрямо сдвинув брови, процедил я сквозь зубы.
   – Ну-ну, мое дело-дорога, ваше дело-душа! – снисходительно фыркнул тощий Упуат и почесал задней лапой длинное ухо.
   – А теперь смертельный номер-встреча с болтуном Любомудром, если он, конечно еще там, где я его видел в прошлый раз! – Торжественно воскликнул я, простирая открытую левую ладонь в сторону востока.

   «Я всегда знал, что люди не любят тех, кто учит их правильно жить и прямо указывает им на их недостатки. Поэтому, наверное, мы больше чтим мертвых, чем живых героев. При их жизни нам часто бывает неуютно рядом со своими кумирами от осознания собственного ничтожества. Мы втайне завидуем им и ненавидим их. И как только кому-нибудь из нас подворачивается удобный случай насолить предмету своего обожания и унизить его достоинство, то мы это с удовольствием делаем. Что поделать, ведь мы все люди и все человеческое нам не чуждо!
   Мы часто смотрим с тоской в небо, не понимая причины этой самой тоски. Почему-то нам кажется, что живем мы скучно и противно и поэтому, после смерти, возможно, удостоимся лучшей участи. Время от времени к нам спускаются с облаков редкие небесные небожители и пытаются вдохнуть в нас искру надежды. Они пишут для нас красивые песни и книги, рисуют одухотворенные картины и творят чудесную музыку. И все это они делают лишь для того, чтобы мы не падали духом и не поддавались серому унынию.
   Мы же вместо того, чтобы жить ярко и без сожаления, всю жизнь ищем подвох в красках нового дня и предпочитаем прятать свои чернильные души за покрывалом лунных ночей. Мы ежедневно приносим в жертву культу Луны беззаботных детей Солнца, из-за страха заболеть их чистой непосредственностью и доброжелательностью ко всему окружающему.
   Мы не умеем любить просто без ревности и цепей. Наша любовные чувства неотрывно связаны с предчувствием несчастья и скорой смерти. Только что, встретившись, мы уже готовим себя к расставанию. Наша любовь до гроба попахивает тленом разочарования, и именно этот тлен так возбуждает наши чувства и обостряет страсти.
   Зато мы все знаем о смерти! Смерть это наш постоянный спутник от самой материнской колыбели до самого последнего шага. Приобщаясь сами к смерти, мы приобщаем к ней всех, кто не согласен умереть по нашим правилам. Мы даже не дали как следует пожить сыну Бога Иисусу, распяв его в тридцать три года. Надо же, как он мог кормить людей такой ересью, будто бы мы можем жить вечно?! Зачем нам вечная жизнь, если мы не можем, как следует прожить положенных нам земных лет? Кому нужен наш бесконечный пессимизм и тяга к трагическому финалу всего сущего?
   Какой смысл дальше плодить человечество, если всего один англичанин по имени Уильям Шекспир мог бы стать символом и олицетворением этого мрачного человечества?
   Ничего не меняется под Луной и все остается как прежде. Мы возносим на пьедесталы новых циников и нигилистов, и снисходительно усмехаемся над потугами солнечных поэтов и пророков, призывающих нас радоваться каждому новому дню и мгновению жизни.
   Да, по-моему, Бог всегда был справедлив к нам, только мы никогда не понимали и наверное, уже никогда не поймем этого. Мы достойны своей жалкой и никчемной участи»! – Такое вот словесное откровение постигло философа Любомудра, когда он висел, подобно христианскому мученику, привязанный к деревянному кресту.
   Когда я, с помощью инфернальной физики, приблизил к нам горизонт, ограниченный вертикальной гладкой плоскостью, нашему вниманию предстала картина неизвестного художника «Распятие разочарованного человека». Роль распятого исполнял мой недавний знакомый философ по имени Любомудр. Кто-то не очень добрый, но оригинальный привязал бывшего бухгалтера к двум косым перекладинам и вкопал их, в виде креста, подле огромного камня. Голое изможденное тело горе-философа было сплошь сизым от синяков и багровых кровоподтеков, а нечесанная разбитая голова безвольно свисала на впалую грудь.
   Забравшись на громоздкий валун, служивший до этого пристанищем для одинокого философа-отшельника, я громко окликнул распятого беднягу.
   – Эй, Любомудр, ты жив?
   Не сразу, но постепенно бывший бухгалтер, а ныне мученик Ада, открыл слипшиеся от крови глаза и, пуская в изорванную бороду кровавые пузыри и слюни, с усилием произнес:
   – Смертный, зачем ты здесь?
   – Хм, может я по тебе соскучился, болтун! – мрачно пошутил я, без тени сожаления и страха, рассматривая мученика собственной мудрости.
   – Неужели тебе доставляет удовольствие наблюдать за теми, кто умирает в муках? – сплюнув в мою сторону, презрительно скривился философ.
   – Я не достоин твоего ядовитого презрения, мудрец. Если тебе надоело висеть на кресте, я могу помочь тебе обрести свободу, – обиженным голосом, предложил я Любомудру.
   – С чего ты решил, что сняв меня с креста, ты подаришь мне свободу, ха-ха? – Искры безумия вспыхнули в мутных глазах распятого. – Да, я сейчас обладаю большей свободой на мученическом кресте, чем ты, приговоривший к проклятию свою душу!
   – Ты совсем ума лишился или как? Не хочешь, чтобы я тебе помог, так и быть, болтайся здесь до тех пор, пока аспиды и насекомые не обожрут твою вонючую плоть с костей, – совершенно обозлившись на полоумного книгочея, выкрикнул я. И уже было собирался слезть с камня, как вдруг услышал поспешные оправдания Любомудра:
   – О, нет, что-ты, смертный! Ты не так понял бедного одинокого философа. Я вовсе не хотел тебя обидеть, просто…
   – …Угу, просто ты через чур вошел в роль святого мученика, так? – усмехнулся я, наблюдая за жалкими чертыханиями полудохлого философа.
   – Да, вполне вероятно, может ты и прав, смертный, я слишком много болтаю.
   – Что-то мне подсказывает, что пострадал ты именно за свою бесплодную болтовню и будь я трижды проклят, если это не так! – дотянувшись руками до верхней перекладины креста, выдохнул я.
   – Я только сказал правду и все, – с новой надеждой в голосе произнес философ, с преданностью дворовой собаки глядя мне в глаза.
   К моему облегчению, веревка, которой были привязаны к кресту худые руки Любомудра, была ветхой, и мне не составило особого труда распутать на ней узлы. Снизу, развязать ноги распятого острослова, мне помог слепой солдат Сэм-Юнг. И когда, наконец, мы осторожно спустили Любомудра на землю, он неожиданно заплакал, словно маленький ребенок и стал хватать нас за руки, пытаясь их поцеловать.
   – Благодарю вас, о, мои спасители. Спасибо вам от всей моей грешной души. Видит Бог как мне тяжело нести мученический крест философа и когда-нибудь, возможно, он простит меня и сделает блаженным и неведающим, – обливаясь слезами умиления и радости, дурным голосом заорал Любомудр.
   – Ладно, ладно, хватит с нас панагериков. Ты лучше расскажи, кто тебя изувечил-то так. – ткнул я бывшему бухгалтеру в распухший глаз.
   – Иштар это была, сука вавилонская со свитой своей сволочной! – бешено завелся Любомудр, брызжа мне в лицо кровавой слюной. – Знаете сколько их здесь прошло? По-моему, все здешние обитатели Чистилища прошли сквозь эти ворота!
   Я недоверчиво посмотрел на гладкую зеркальную стену, надежно отгородившую путь из Ада в Вечный город. Как могли пройти сквозь закрытый «червячный переход» грешники, не получившие право на прощение Бога?
   – Может, ты все врешь, Любомудр? Ты же знаешь, что это невозможно! – схватив философа за слипшуюся бороду, крикнул я голосом отчаявшегося человека.
   – Хм, с некоторых пор стало возможным, не то кто, по-вашему, зверски избил меня, а после, надругавшись надо мной, привязал к кресту? – Выдергивая бороду из моих пальцев, сипло пропищал униженный философ.
   – Да хрен тебя знает, кому ты тут насолил, пока меня не было? – задумчиво протянул я и обернулся к молчаливо стоящему за моей спиной Сэм-Юнгу. – Солдат, ты как думаешь, правду он говорит.
   – Правду, смертный, он говорит правду, – эхом отозвался Сэм-Юнг.
   – Да, этот страдалец говорит правду, – присоединился к мнению слепого солдата, мирно дремавший в стороне, Египтянин.
   – Тогда беда, ребята, – я бессильно привалился спиной к камню и, обхватив руками голову, тяжело задумался. Все стало проясняться в моей голове, и я неожиданно понял, что оживление демона Дингира в моем мире каким-то образом связано с последними тревожными событиями в мире мертвых.
   – Беда, смертный, всем нам беда, – согласно кивнул грязной головой Любомудр, разминая руками оттекшие стопы ног.
   – Что это еще за Иштар и ее свита, Любомудр? – поинтересовался я у философа.
   – Тварь каких еще поискать! Довелось тебе когда-нибудь читать «Откровение Ивана Богослова», смертный? – кося на меня заплывшим глазом, задал мне вопрос знаток умных книг.
   – Слышал что-то, но не читал, – отрицательно помотал я головой.
   – …Увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её; и на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и видя её, дивился удивлением великим.
   – Что это еще за хрень, Любомудр? – с суеверным страхом посмотрел я на торжественно вещающего мудреца.
   – Это не хрень, а классическое описание вавилонской шлюхи, посланной на погибель человечества!
   – А что там насчет зверя багряного, я не совсем понял?
   – Ну, зверь, на котором восседала эта развратная гадина, конечно, был не с семи головами и десяти рогами, но все же, я точно уверен, что это была та самая богиня Иштар! – страшно вращая глазами, фанатично прошептал Любомудр.
   – Была ли это Иштар или римская императрица Мессалина, мне от этого не станет легче. Важно то, что грешники, ведомые кем-то очень сильным и опасным, смогли проникнуть сквозь границу между Адом и Раем, – прервав трескотню мудреца, сделал я для себя неутешительное заключение.
   – Неужели ты веришь в Рай, смертный? – осклабился в глупой улыбке побитый острослов.
   – Я там был, Любомудр, пока ты тут надоедал сам себе своей никому не нужной мудростью! – щелкнув пальцем по лбу философа, невесело улыбнулся я в ответ бывшему бухгалтеру.
   – Не может этого быть! – опешившим голосом воскликнул Любомудр и недоверчиво посмотрел на Упуата. – Эй, Египтянин, этот смертный и, правда, был в Раю?
   Упуат подняв голову с земли и широко зевнув, нехотя ответил:
   – Смертный не врет, он правда был там, но только ничего хорошего из этого не вышло.
   – Это почему же? – набычившись, посмотрел я на Упуата.
   – Не нужно тебя было пропускать в город Вечных, видит Бог не нужно, – вяло отозвался Упуат и сев на задние лапы, стал передней чесать себе забитый пылью нос.
   – А что, нужно было, отдать меня на растерзание Херингу из Розенхайма и трем прожорливым Мантикорам, так выходит? – зло рявкнул я на Упуата, спокойно чесавшего свой нос.
   – И убивать тебя тоже не нужно было, зачем ты так? – глядя на меня добрыми влажными глазами, примирительно ответил мне Упуат.
   – Тогда что нам делать дальше, Египтянин? – с надрывом в голосе, крикнул я.
   – Продолжать путь до тех пор, пока мы не дойдем до гранатового дерева Мудрости и не найдем Серебряного змея. Только он может помочь нам решить наши проблемы. Но для этого нам еще стоит побывать в Вечном городе, чтобы ты сам увидел, на что ты обрек наш мир! – безжалостно резали меня по сердцу справедливые слова проводника из мира живых в мир мертвых.
   – Пожалуй, я тоже пойду с вами. – неуверенно произнес Любомудр. – Если вы конечно, не против?
   – А как же на счет надоевшего тебе до чертиков круговорота Сансары? – толкнул я в плечо философа.
   – Вот именно, до чертиков! Досиделся я здесь до чертиков в голове. Пора бы уже освоиться на новом месте, – кряхтя, поднимаясь с земли, ответил бывший бухгалтер.
   – Тем более, ты, как я понял, здесь надолго, – помогая Любомудру принять вертикальное положение, усмехнулся я.
   – Не смешно! Хотя, признаться в этом мире тоже есть свои плюсы, – благодарно кивнул мне философ.
   – Плюсы?! Какие плюсы, не понимаю тебя? – удивленно поднял голову сумрачный Сэм-Юнг.
   – Такие плюсы! К примеру, здесь меня недостает моя бывшая жена и сумасбродная дочь. Ведь все, что им было нужно от меня при жизни это только деньги. Да, деньги, деньги, деньги! Я всю свою жизнь вкалывал, как проклятый на всяких держиморд, лелея тайную мечту прикупить себе маленький домик на берегу Адриатического моря. Но, злодейка судьба распорядилась по-своему, – горестно вздохнул Любомудр, вспомнив о своей неприметной земной жизни.
   – Так значит тебе не обидно за то, что ты умер так рано? – поинтересовался я у вздыхающего философа.
   – В принципе, не обидно. Вот только иногда курить сильно хочется, – с ностальгией в голосе, улыбнулся бывший бухгалтер.
   – Что, ты так любил курить?
   – Очень, очень любил курить. От этого и умер. Бронхогенная карцинома съела меня меньше, чем за год и не подавилась, – слегка похлопал себя Любомудр по впалой груди.
   – Все это конечно печально, друзья мои, но нам пора в путь! – устав от банальных откровений очередного грешника, нетерпеливо рыкнул Упуат.
   – Минуту вашего внимания, господа мертвецы! Впереди нас ждет душещипательная встреча с метким охотником и его истеричным псом, а также с тремя прожорливыми насекомыми, похожими на бенгальских слонов, – уподобившись добровольному гиду по темным порталам загробного мира, картинно взмахнул я руками.
   – Ох, чует мой нос, что скоро ты дошутишься, парень, – осуждающе покачал мохнатой головой Упуат и, сделав крупный скачок, исчез во мгле «червячного перехода».

   Египтянин как в воду глядел: очень скоро мои плоские нервные шутки застряли в моем горле, как толстая задница Winnie-the-Pooh в узкой норе братца Кролика.
   Как только мы прошли сквозь темный «червячный коридор», навстречу нам вышел, только, что упомянутый мной всуе, Херинг из Розенхайма в пыльном баварском национальном костюме. Важно подбоченившись и выставив напоказ свое внушительное брюхо, он приветствовал нас мягким высоким голосом:
   – Guten morgen, клоуны!
   – Здравствуйте и вы господин Херинг из Розенхайма, – опасливо посматривая на безотказный «Зауэр» баварца, поздоровался я с беспощадным охотником.
   – Какая встреча, я так рад! – радушным голосом воскликнул Херинг из Розенхайма и, переваливаясь с боку на бок, стал приближаться к нам. Следом за ним, порыкивая на нас из-за спины хозяина, ступал грязно-белый Грайф.
   – Правда, не может быть?! – невольно пятясь назад, робко обронил я.
   – Почему же нет, вы даже не представляете, молодой человек, с каким нетерпением я вас ждал. И вот, хвала арийским богам, наконец-то дождался, – цепко хватая меня за рукав рубашки, яростно взревел кровожадный охотник. От милого выражения на его полном лице не осталось и следа. Теперь его круглые синие глаза метали грозные огни и молнии, а широкий жабий рот скривился в волчьем оскале. Сделав неловкую попытку вырваться из пухлых пальцев охотника, я нечаянно поскользнулся, на отполированной тысячами ног, раскаленной каменной тропе и со всего размаху упал на спину. Не успел я встать, как мне на грудь опустилась массивная стопа, обутая в башмак на толстой подошве.
   – Не дергайся, witzbold! Не то я выпущу тебе кишки наружу, arschloch! – сдавленным от ярости голосом, предупредил меня Херинг из Розенхайма и сделал знак своей собаке сторожить меня.
   – Господин охотник, простите меня за дерзость, за что вы так не справедливо обходитесь с этим молодым человеком? – Сделал героическую попытку вступиться за меня синий от побоев философ.
   – Halt die Fresse, лживый вор, не то натравлю на тебя сестру Морту. Она быстро отучит тебя говорить глупости, обглодыш еврейский! – С нескрываемой ненавистью брызгнул слюной в лицо опешившему философу– jude «чистокровный ариец».
   – Нет, что вы, не стоит беспокоиться. Я все прекрасно понял, уважаемый господин Херинг из Розенхайма, – выставив перед собой ладони рук, испуганно заверещал ранее уже битый за свой язык философ.
   – Ну и как мне прикажешь с тобой поступить, смертный, а? Может придушить тебя собственными руками и скормить сестрицам Паркам или сначала отрезать тебе нос, уши и язык, чтобы ты смог ощутить настоящую боль, способную свести с ума любого? – грубо тыча в меня стволом ружья в скулу, решал мою судьбу горный кровосос в обличье баварского охотника.
   – Не нужно этого делать Херинг из Розенхайма, ведь будет еще только хуже. – дружелюбно помахивая кривым хвостом, подступил к охотнику мой проводник Упуат.
   – И что прикажешь мне с ним делать, уважаемый Упуат? – Болезненно пихнул меня башмаком в бок упитанный баварец.
   – Отпусти его и все. – смерив немецкого Грайфа уничтожающим взглядом, коротко рыкнул Упуат.
   – Du leck mich am arsch, Упуат! Ты меня за дурака, что ли держишь, как я могу просто так отпустить эту зловредную stinkstiefel? – недоверчиво посмотрел на Египтянина, жаждавший выпустить мне кишки, охотник.
   – Он здесь затем, чтобы исправить свою роковую ошибку. Но как он сможет ее исправить, если ты убьешь его, Херинг из Розенхайма? – пытался переубедить охотника мой добрый заступник Упуат.
   Лежание на спине приносило мне крайне болезненные ощущения. Раскаленные острые камни прожигали мою рубашку и впивались мне в кожу, раздирая ее до крови. Но опасаясь острых клыков Грайфа, я старался крепиться изо всех сил, чтобы не дать ему повода загрызть меня.
   – Как этот слизняк сможет исправить нынешнее положение в загробном мире, он ведь не бог, а всего лишь простой смертный? – наконец, смягчил свой первоначальный гнев Херинг из Розенхайма и, оттащив от меня за кожаный ошейник Грайфа, знаком приказал мне сесть.
   – В этом и заключается его сила!
   – Не понял, в чем именно? – перезаряжая «Зауэр», переспросил недоуменно баварский охотник.
   – В том, что он выходец из другого мира и в его жилах течет теплая кровь, – терпеливо объяснил Упуат охотнику.
   – Допустим, что пока в его жилах течет теплая кровь. Но, что с ним сделает эта schlampe Иштар, когда он явится ей на глаза? Она же невменяемая и ей ничего не стоит уничтожить этого глупого слизня! Я уже вижу, как она отрывает ему голову своими кривыми ногтями, а после жадно пьет эту самую живительную теплую кровь из разорванной шейной артерии, – тщательно прицеливаясь мне в голову, кратко обрисовал мое трагическое будущее Херинг из Розенхайма. – Давай-ка Упуат, я его лучше сам шлепну и он умрет быстро, не успев почувствовать боли. И возможно, он переместится в чертоги Бога и пополнит ряды младших ангелов, так как смерть его будет считаться чисто мученическим актом. Вот и сказочке конец, как ты думаешь, а?
   – Идея заманчивая. Только нам от смерти этого парня проку не будет. Он должен жить, по-крайней мере, пока не исправит свою ошибку, – гнул свою линию Египтянин.
   Пока мой проводник и баварский охотник решали мою судьбу, мой зад быстро превращался в раскаленную сковородку и вот, не выдержав пытки раскаленными камнями, я резко дернулся вверх.
   – Setsen sie sich auf ihre funt buchstaben, affeglatze! – не теряя бдительности, сбил меня прикладом с ног Херинг из Розенхайма.
   – Что он говорит Упуат, что он говорит? – испуганно закричал я, опасаясь, что на этот раз толстобрюхий кровосос точно убьет меня.
   – Не стоит так унижать парня, Херинг из Розенхайма. Он и так напуган до смерти. – преградив путь, взбешенному моим непослушанием, охотнику, вовремя вступился за меня Упуат.
   – Он напуган до смерти! Видели бы вы, как мы испугались, когда здесь появилась эта развратная сука Иштар вместе со всем своим сатанинским выводком, gott mich uns! Я пытался остановить ее, но эта arsch mit ohren лишь посмеялась надо мной и натравила на меня и моего пса, разъяренную толпу гнусных выродков! Я истратил почти все заряды к ружью, но так и не смог остановить их. – Херинг из Розенхайма обернулся назад и с негодованием ткнул на огромную гору изуродованных трупов, перегородивших своими телами всю тропу. По этой кровоточащей дурно пахнущей массе, совершенно не обращая на нас внимания, ползали три ожиревшие от трупного мяса Парки: Нона, Децима и Морта. Клацая громоздкими острыми клешнями, они безжалостно потрошили туши голых женщин и мужчин, извлекая из их развороченных животов лакомые куски.
   Философ Любомудр при виде такого отталкивающего зрелища, быстро спрятался за спиной слепого солдата и жалобно заплакал.
   – Что ты увидел впереди, философ? – угрюмо спросил Сэм-Юнг у бывшего бухгалтера.
   – Там пахнет смертью и безысходностью, солдат! – запинаясь, не сразу отозвался Любомудр.
   – Что, напугался мерзкий жалкий jude! Где твое былое красноречие и презрение к жизни? Чего ты так боишься, лживый вор, ведь ты уже мертв? – издеваясь, над подавленным ужасами Трехцветной пропасти, философом, жестоко рассмеялся Херинг из Розенхайма.
   – Оставьте его, господин охотник! – закрывая телом дрожащего от страха философа, возмущенно крикнул Сэм-Юнг.
   – А ты кто такой будешь, голодранец? – замахиваясь ружьем на бывшего солдата, удивленно воскликнул баварский охотник и, видя, что Сэм-Юнг никак не реагирует на его угрозу, добавил. – Tomaten auf den augen!
   – Да, я слеп и ничего не вижу, господин охотник. – глядя прямо перед собой невидящими глазами, ответил Сэм-Юнг. – Но это не мешает мне понять, кто стоит передо мной.
   – Ты был когда-то солдатом, я прав, несчастный слепец? – опуская ружье на землю, с интересом посмотрел Херинг из Розенхайма на самоубийцу.
   – Вы правы, господин охотник, я бывший рядовой батальона Королевских коммандос, – нехотя ответил Сэм-Юнг.
   – Я тоже бывший солдат и поэтому, отношусь с уважением ко всем тем, кто пал на войне, – снимая шляпу с перьями с головы, слегка склонил охотник голову перед изможденным солдатом.
   – Тогда я не достоин вашего уважения, господин охотник. Моя жизнь оборвалась в больничной палате, а не на бранном поле. Пули пощадили меня, и я сам перерезал нить своей жизни, – тяжело скрипнул зубами Сэм-Юнг и закрыл лицо ладонями.
   – Ты жертва войны и нет в том твоей вины, что твоя душа не смогла перенести всех ее ужасов. Я знаю, о чем говорю, боец, – успокаивающе похлопал растрогавшийся охотник плачущего солдата по плечу.
   – У нас мало времени и нам нужно идти Херинг из Розенхайма! – окликнул, впавшего в ветеранскую сентиментальность, охотника Упуат.
   – Что-ж идите, если нужно. – Пожал круглыми плечами охотник, – только мне что-то не очень верится в успех вашего дела.
   – Помоги нам пройти мимо трех Парок, а то боюсь, они ненароком сожрут нас, – ткнул носом Упуат в сторону громко чавкающих омерзительных медведок. Роняя изо рта куски рваной плоти, они с плотоядным интересом рассматривали нашу убогую компанию.
   – Не вопрос, я помогу вам пройти мимо трех ненасытных сестричек, при условии, что вы отдадите им на откуп этого вонючего жиденка, – злорадно покосился Геринг из Розенхайма на морально стертого страхом, философа Любомудра.
   – Зачем он им, Херинг из Розенхайма, разве им мало трупного мяса и крови?! – пораженный коварством и кровожадностью горного бандита, воскликнул Упуат.
   – Ненавижу этих лживых изворотливых schwein! – смачно сплюнул в сторону, приговоренного к мучительному концу, философа «истинный баварский ариец».
   – Пусть он идет с ними, прошу тебя Херинг из Розенхайма. Лучше отдай меня на съедение Паркам, ведь от меня все равно нет никакой пользы, – неожиданно подался грудью вперед Сэм-Юнг.
   – Вот оно истинное самопожертвование солдата! – восхищенно щелкнул пальцами Херинг из Розенхайма. – Посмотри внимательно никчемный философ на этого бедного слепого самоубийцу. В отличие от тебя, он не умеет сочинять высоких витиеватых цитат, но при этом знает все о жизни и о смерти. Кто как не он, человек испытавший все тяготы и ужасы войны, достоин был прожить счастливо остаток своих лет на Земле. Презрев смерть, он не разучился любить жизнь и только неумолимые роковые обстоятельства заставили его пойти на смертный грех.
   Ты же, навозный червяк, живший всю жизнь в неге и относительном спокойствии, презирал земную жизнь, ничего не зная о смерти. Сколько низких пошлостей высказал ты в адрес тех, кто любит жизнь во всех ее проявлениях. Сколько раз ты проклял свое рождение и всюду, где бы не находился, сеял лишь уныние, порожденное убогостью собственной жизни.
   И вот теперь ты стоишь перед выбором, умереть еще раз и тем самым спасти своей жертвой более достойных, чем ты или продолжить свое скотское существование в загробном мире, предав еще одной смерти того, кто готов умереть за тебя.
   Ну же jude решись хотя бы раз на праведный поступок в своей жизни, и твои попутчики будут всегда поминать тебя добрым словом. Спаси свою скользкую темную репутацию и сделай шаг на эшафот искупления!
   Пока, красный от возбуждения, Херинг из Розенхайма декламировал свой яростный speech, я с возрастающей тревогой следил за активными манипуляциями одной из мерзких слонообразных Парок. Почуяв потенциальную жертву, огромная медведка, выставив перед собой окровавленные клешни, медленно сползла с истерзанной горы трупов и двинулась в нашу сторону.
   – О боже, что-же мне делать? – пуская кровавую слюну изо рта, вцепился мне в руку, потерявший от страха голову, философ.
   – Я чувствую здесь присутствие смертного. Я слышу, как по его венам бежит горячая кровь и как мелодично стучит в груди его упругое молодое сердце. Запах его свежей кожи сводит меня с ума.
   Я уже представляю, какое сладкое и нежное на вкус его мясо. – Приближаясь к нам, зловеще шипела старшая Парка, не сводя с меня бешеных голодных глаз.
   – Нет, Нона, к сожалению и на этот раз, нам придется отпустить этого witzbold. По словам уважаемого Упуата его нельзя убивать, так угодно Богу. – С глубоким сожалением глядя мне в глаза, объяснил, вожделеющей моего молодого мяса, Парке охотник. – Будь моя воля, я бы с огромным удовольствием вспорол ему брюхо и заставил сожрать собственные кишки.
   – Но ты же должен кого-то убить, они ведь не могут пройти просто так ничем не откупившись? – возмущенно ощетинилась Парка на баварского охотника.
   – Естественно, правила есть правила! Они оставляют нам на съедение этого синего жиденка. Он называет себя Любомудром и, между прочим, считает себя очень образованным, не так ли еврей? – С желчной гримассой на лице, точно обрисовал сущность философа Херинг из Розенхайма.
   – Хм, но он выглядит намного хуже той падали, которой я только что давилась. Ты издеваешься надо мной, баварец! – замахнулась массивной клешней людоедка Нона на охотника.
   – Что-ты, что-ты милая, как можно?! Я где-то слышал, что у философов объем мозга намного превышает мозг обычного человека, а ведь это, согласись, отличный деликатес! – притворно испуганным голосом заверещал охотник, хитро поглядывая на злобную тварь.
   – Что-ж, так и быть, подавай мне сюда этого философа, а я посмотрю какой он на самом деле умник, – сменив гнев на милость, опустила вниз громоздкую клешню Нона. – И пока я не передумала, этим слизням лучше убраться с моих глаз как можно быстрее.
   – Все ясно, Упуат, бегите отсюда, пока эта blode kuh, в спокойном расположении духа, – скороговоркой крикнул охотник Упуату и стал отрывать от меня верещавшего от страха Любомудра.
   – Оставьте меня, ну прошу вас, оставьте меня, пожалуйста, а-а-а!!! – по-бабьи завыл Любомудр, вцепившись в меня, как маленький ребенок в родную мать.
   Мне вдруг стало его в первый раз по-настоящему жалко. Выходило так, что именно я был виноват в том, что ему сейчас грозила неминуемая смерть. Но помочь ему я был бессилен, так как сам только, что находился на волосок от гибели и лишь заступничество авторитетного персонажа загробного мира Упуата, спасло меня от саблевидных зубов Парки.
   – Уходи смертный и помни, что ты обязательно должен исправить свою глупую ошибку. Упуат, проследи за тем, чтобы этого солдата никто не обижал. Если у вас будет возможность, доведите его до Серебряного озера. Может Великий Шемхамфораш простит его тяжкий грех и позволит вернуться в чистую колыбель душ. Это моя личная просьба, Упуат! – Наставил нас на прощание Херинг из Розенхайма и, оторвав от меня орущего философа, бросил его в растопыренные клешни Парки.
   Раздался сухой щелчок и откушенные клешнями, ноги Любомудра отвалились от туловища. Черная кровь ручьем брызнула из его огромной раны, залив баварскому охотнику кожаные башмаки.
   – Тьфу ты, Нона, ты могла сделать это аккуратнее. Это мои последние праздничные башмаки, ты же знаешь! – В сердцах заорал на терзающую умирающего философа, Парку охотник.
   Не слыша мещанских причитаний баварца, Нона ухватила несчастного философа за голову и сомкнув на ней мощные челюсти, с хрустом разгрызла черепную коробку. Из дыры в сплющенной голове наружу потекли сгустки серого мозга вперемешку с кровью.
   Крепко взяв за холодную ладонь бывшего солдата, я стал в панике карабкаться на мягкую смердящую массу из человеческих трупов.
   – Нет больше философа. – Печально обронил Сэм-Юнг, с усилием подымаясь за мной на гору почерневших вздутых от жары трупов.
   – Эй клоуны, willkommen zu schmutzig mistbeet! Hals und beinbruch, armes schwein! – услышал я за своей спиной ехидный злой голос Херинга из Розенхайма.
   – Что сказал этот паршивый фашистский ублюдок, Египтянин? – задыхаясь от тошнотворной вони и трупного гниения, быстро спросил я у Упуата.
   – Добро пожаловать в грязный бордель, так он сказал, – не оглядываясь на меня, ответил Упуат и прибавил скорости.
   – А что он там добавил про свиней, я не понял?
   – Да, пожелал нам сломать шеи и ноги и обозвал жалкими свиньями. Давайте, поторапливайтесь, а то ненароком попадете в зубы младшим Паркам.
   – Он лучше бы на себя посмотрел в зеркало, боров фашистский. Сэм-Юнг, бежим, бежим быстрее! – таща за собой, спотыкающегося о трупы, слепого солдата, закричал я умоляющим голосом. Видимо желая мне досадить на прощание, баварский изувер натравил на меня своего психически неуравновешенного пса. Получив одобрение своего хозяина, немецкий Грайф быстро нагнал нас и вцепился мне в ногу. Я изо всех сил отбивался от хорошо тренированной боевой псины, но силы были не на моей стороне. И если бы не подоспевший вовремя Упуат, то я бы, скорее всего, достался на корм, ползущим на звук моих жалобных воплей, младшим Паркам. Египтянин сильными лапами сбил с меня сумасшедшую овчарку и после короткой борьбы, принудил ее к позорному бегству. И пока побитый Грайф бежал от нас, мы со всех ног бежали от него.
   И пока мы бежали, нас еще долго преследовал зловещий смех Херинга из Розенхайма и скрежет зубов, алчущих свежего мяса кровожадных мантикор.
   …Первое, что меня глубоко встревожило, когда в поле моего зрения появились башни дворцов Вечного города, это изменившийся цвет неба. Оно больше не блистало серебром и светом. Оно больше не радовало глаз и душу. Нынешний его цвет больше походил на раздувшуюся иссиня-черную морду покойника, висящего в тугой петле. Казалось, полосни сейчас бог Тор бритвой молнии по этой окаменевшей роже и из глубоких порезов поползут наружу толстые могильные черви.
   И как будто бы, кто-то невидимый и могущественный, прочитав мои убогие мысли, тут же швырнул мне с размаху в лицо спутанный клубок шевелящихся червей.
   – А-а-а господи, Упуат, что это?! – сбрасывая с себя скользких пожирателей мертвого белка, блаженно заголосил я.
   – Это твои материализовавшиеся мыслеформы. То ли еще будет, парень! – не сбавляя темпа бега, как ни в чем не бывало, отозвался мой проводник.
   – Что ты хочешь этим сказать, Египтянин? – крикнул я вслед ирландскому волкодаву.
   – Сам потом все поймешь, парень.
   – Смертный брось меня здесь. Я устал и не могу за тобой поспеть, – задыхаясь от интенсивного бега, стал просить меня Сэм-Юнг.
   – Нет солдат, осталось совсем немного. Ты же знаешь, я не могу тебя бросить. Потерпи еще немного, Сэм-Юнг, – постарался я подбодрить самоубийцу и, обхватив его за талию, упорно потащил вперед.
   – Зачем ты меня тащишь в Вечный город, ты же знаешь, что мне уже не помочь? – продолжал уговаривать меня бывший солдат, бросить его.
   – Нам нельзя сдаваться Сэм-Юнг, сначала нужно попасть в Вечный город, а там, чем черт не шутит! – не слушая Сэм-Юнга, гнул я свою линию.
   Прошло еще около часа пока мы добрались до Зеркальных ворот Вечного города, и нашим глазам предстала ужасающая картина варварского разграбления солдатами Эрнандо Кортеса великого Теночтитлана.
   Невиданное чудо под названием Зеркальные ворота были разнесены вдребезги неисчислимой проклятой ордой темной богини Иштар, и тысячи мелких блестящих осколков усеяли все пространство перед нами, напоминая сюрреалистическую картину звездного неба, упавшего на грешную Землю. Пропал и грозный страж Микаэль в тигровой шкуре, возможно, уже растерзанный безумной толпой окаянных.
   Крупные слезы навернулись на мои глаза при виде такого варварства. Упав на колени перед потемневшими золотыми стенами, я горько заплакал, отказываясь верить своим глазам.
   «Куда смотрел небесный Бог, власть которого простиралась далеко за пределы этих стен? Неужели это было угодно ему, и он решил наказать обитателей Вечного города в отместку за какие-то грехи? Нет, не может быть, этого просто не может быть»! – Так с отчаянием думал я, все еще не до конца понимая, на ком лежит настоящая вина за поругание священного города Света.
   – Плачь смертный, плачь. Слезы это не только признак отчаяния, но и спасительного раскаяния. Теперь-то ты понимаешь, что натворил, и к чему привела твоя юношеская глупость? – присаживаясь около меня на задние лапы, с нескрываемой укоризной и презрением обратился ко мне Упуат.
   – Что? – поднял я красные от слез глаза на проводника. – Ты хочешь сказать, что только я виноват в том, что произошло с городом?
   – Да, парень, а кто же еще, если не ты! – теряя терпение, рявкнул на меня Египтянин. – Мысли имеют свойство приобретать материальную форму и становиться носителями качеств своего инспиратора. Неужели ты так глуп, что до сих пор не понял этого?!
   – Упуат, не пугай меня! Ты сейчас пытаешься убедить меня в том, что мир, в котором я сейчас нахожусь, был создан мною. – Чувствуя, как зашевелились волосы на моей голове, сдавленно прошептал я.
   – Именно так, парень! Твое подсознание стало фундаментом для построения индивидуального тонкого мира, не видимого и не осязаемого для других смертных. Воздвигнув стены этого мира и населив его миллионами собственных нравственных и безнравственных мыслеформ, ты стал Богом, оказывающим прямое влияние на все процессы в тонком мире. Ты также связал невидимой пуповиной грубый и тонкий мир, поставив их в прямую зависимость друг от друга. Ты-Творец альтернативного подсознания, Стэн! – Словно именитый ученый на кафедре философии, монотонным голосом вбивал в мой раскисший мозг гвозди неведомых знаний, Египтянин.
   – Это полная чушь то, что ты мне только что сказал, Упуат! – воспротивился мой разум принять на веру невероятные слова всезнающего проводника. – И все что я увидел здесь две недели назад, я точно видел впервые в жизни. Ты меня водишь за нос, и все время пытаешься в чем-то обвинить.
   – Ты заигрался сам с собой, парень и как следствие, потерял контроль над своими чувствами. Твои же мысли стали твоими врагами, которые с твоей помощью смогли материализоваться в твоем белковом мире.
   – Этого не может быть, ты все врешь, ирландский пес! Как я мог создать чудовище подобное Дингиру, это же бред сумасшедшего? – скрежеща зубами от захлестнувшей меня ненависти, воскликнул я.
   – Это трезвая и жестокая реальность, парень. Маленький черный демон есть мощная аккумуляция твоих темных подсознательных ассоциативных образов, воплотившихся в языческого месоамериканского бога Кетцалькоатля, – ощетинив мохнатую шкуру, прорычал мне в перекошенное от гнева лицо Упуат.
   – Да как я мог придумать в уме Дингира, если он существовал еще задолго до моего рождения? Сэм-Юнг расскажи этому фантазеру про того, кто лишил тебя покоя и довел до самоубийства, – ища помощи, повернулся я к слепому свидетелю нашей бурной полемики.
   – Тот, кого вы зовете Дингиром, я называю Дуднагчуном. По крайней мере, во время моего пребывания на Земле, он называл себя этим именем.
   – Твое подсознательное черпает информацию из бескрайнего океана коллективного бессознательного, и ты сам выловил Дингира из этого океана, закинув сеть мыслеформ в его бездонные глубины. Сэм-Юнг, же один из тех персонажей, которые пришли в наш мир вместе с маленьким черным демоном, – продолжал крушить десятитонным молотом мое взбесившееся сознание неумолимый Египтянин.
   – А как насчет Чистилища, его что, тоже я создал? – все еще не желая принимать на веру слова Упуата, нервно рассмеялся я.
   – Чистилище это место, где обитает твоя Совесть, а невежественные грешники, проходящие оздоровительный комплекс процедур на раскаленных сковородах и в кипящих котлах, есть твои грязные мыслеформы, подлежащие тотальной чистке. Да, и блудница Иштар тоже плод твоего подсознания. Ты – Бог нашего мира и сотворен он по твоему уму и подобию, Стэн. – окончательно добил меня всезнающий Упуат.
   – Похоже, я схожу с ума, Египтянин. Зачем ты это делаешь со мной? – вцепившись себе в лицо ногтями, глухо простонал я.
   – Не узнав этого, ты был бы заранее обречен на провал в борьбе с черным демоном Дингиром. Теперь же ты знаешь, что он лишь еще одна твоя мыслеформа, превратившаяся по твоей воле в страшный мощный эгрегор, обличенный в плоть белкового мира. Именно ты дал ему шанс стать сильным и влиятельным, вытащив из грязного осадка мыслеформ океана коллективного бессознательного. И теперь, чтобы спасти мир, сотворенный твоим божественным разумом, ты должен уничтожить его, пока он не уничтожил тебя и все, что с тобой связано. – смягчившись при виде моих душевных мук, тихо произнес Египтянин.
   – Ты говорил, что мы обязательно должны добраться до опушки Мертвого леса и встретиться с Серебряным змеем. Что он тоже плод моего подсознания, или это что-то другое?
   – Хорошо, что ты спросил об этом. Могу тебя утешить, Серебряный змей не есть продукт твоего подсознания. Это существо высшего порядка и его нельзя как-то определенно классифицировать.
   Но главные его двигательные функции я все же попытаюсь озвучить. Серебряный змей является священным проводником в океане коллективного бессознательного. Все знания коллективного бессознательного заключаются в гранатовом дереве Жизни, а большой Серебряный змей главный толкователь этой информации. Он также может влиять на многие процессы, ежесекундно происходящие в бесконечном хаосе океана коллективного бессознательного, но, тем не менее, он не должен склонять весы в пользу какого-то одного из миров, разделенных по дуалистическому признаку. Зная основные нерушимые законы, по которым все происходит в мире Вселенной, Серебряный змей не смеет нарушать единой гармонии Космоса. Все имеет право на существование, но ничто по отдельности не имеет прав на доминирование над остальным существующим внутри или, же вне океана коллективного бессознательного.
   – Мне будет проще посмотреть на это с точки зрения аллегории. К примеру, Серебряный змей это первоклассный шеф-повар, а коллективное бессознательное это огромная кастрюля, заполненная кипящим мясным бульоном, овощами и кореньями. Шеф-повар не имеет право останавливать процесс варки супа, но он может усилить и ослабить его вкусовые качества с помощью пикантных специй и добавок, я прав?
   – Грубоватый пример, но лучше сначала усвоить элементарную арифметику, прежде чем правильно решать сложные аналитические задачи, не так ли парень?
   – Как я понимаю, Серебряный змей может помочь мне в решении не простой задачки по правильной ликвидации коварного Дингира, – наконец, стал я примиряться с нелегкой короной Творца.
   – Ты все правильно понимаешь, парень. И я искренне рад видеть, как проясняются твои глаза и мозги, – одобрительно повлиял мне кривым хвостом ирландский волкодав.
   – Может, ты еще что-нибудь расскажешь мне о едином Творце Вселенной, Египтянин? – поднимаясь с земли, щедро осыпанной зеркальными осколками, попросил я всезнающего Упуата.
   Ну, нет уж, уволь! Я боюсь, что ты и впрямь сойдешь с ума, услышав от меня слова единой Истины. Ты пока не готов к этому и надеюсь, долго не будешь готов. Как говорится в священной для христиан Библии: «Блаженны неведающие, ибо не ведают. Блаженны ведующие, ибо стыдно им за свое былое невежество»! Остановимся на том, что ты уже ведаешь. Этого, я думаю, будет тебе вполне достаточно, чтобы впредь не совершать глупостей.
   – Тогда чего же мы ждем? Идем скорее в город и попытаемся остановить гадкую развратницу Иштар, вознамерившуюся уничтожить Вечный город, – с горячностью в голосе воскликнул я и, схватив за холодную ладонь слепого солдата, поволок его к разбитым воротам.
   – Боюсь, что ты бессилен что-либо сделать, пока Дингир набирает силу в твоем мире. Он уже получил с твоей помощью в свои руки книгу заклинаний и теперь попытается вытащить из Мертвого леса своих верных черных жрецов. Что будет после того, если Дингир сможет это сделать, думаю, объяснять тебе не стоит, – семеня за мной следом, обнадежил меня «оптимистичными» перспективами на будущее, Упуат.
   – И что же мне остается, безвольно созерцать как мои нечистые мысли, обличенные в грешную плоть, разрушают стены Вечного города? – остановившись перед уродливым проемом в золотой стене, подавленно отозвался я.
   – Выходит что так, парень. И учти, путь, который нам предстоит сделать через оскверненный город, будет не безопасен для тебя. – Добавил Упуат «оптимистичности» к вышесказанному.
   – Ты хочешь сказать, что меня тоже могут разорвать и съесть, как бедного еврея Любомудра? – зябко передернул я плечами, на секунду вспомнив о жуткой сцене гибели философа.
   – Да, находясь здесь, ты уязвим, как все обитатели этого мира.
   – Вот тебе раз, Творец, оказывается, может быть свергнут с небес своими заблудшими детьми!
   – А что, в твоем мире жестокие дети не убивают своих родителей?
   – К сожалению и такое бывает, Египтянин, – сокрушенно вздохнул я и, подняв вверх голову, поискал глазами золотую вывеску с японскими иероглифами. На ее месте теперь был прикреплен широкий кусок белой ткани, с латинскими письменами, выведенными кровью.
   – Смотри, Египтянин, эти выродки сорвали вывеску с ворот! – взволнованно указал я на испачканную тряпку, колыхающуюся на слабом ветру.
   – Occidere in currently Deus! – задрав голову, прочитал громко Упуат.
   – Что это значит, Египтянин?
   – Убей в себе Бога, вот что это значит, парень! – сумрачно посмотрел на меня Открывающий путь.
   – А что говорят эти слова? – поднимая с земли, затоптанную грязными ногами, вывеску с японскими иероглифами, поинтересовался я.
   – Не ведай, не слушай и не говори всего того, что связано со злом. Древняя восточная мудрость, гармонично подходившая к девизу Вечного города, – терпеливо просвятил меня проводник Упуат, оглядываясь с тоской назад. – Раньше я с нетерпением ждал той минуты, когда пройду сквозь ворота этого благословенного города. Теперь же, моя душа наполняется скорбью при виде того, что происходит с Вечным городом сейчас.
   – Потерпи еще немного Египтянин, все встанет на свои места, после того, как я уничтожу маленького черного демона. – Осторожно прислонив вывеску с мудрым девизом к стене, улыбнулся я Упуату.
   – Эх, парень, прошло то время, когда Дингир был маленьким и слабым. Отныне он с каждой минутой превращается в настоящего гиганта, а вместе с ним увеличивается и его ненависть к Свету. Не будь наивным Стэн, не то твоя наивность убьет тебя с помощью Зла, вылепленного тобою из проклятого Богом, кома мертвой земли.

   Однажды мне довелось видеть репродукцию с картины великого нидерландского художника Hieronymus Bosch «Garden of earthly delights» и не менее впечатляющую работу парижского творца Nicolas Poussin «The destruction of the temple at Jerusalem». Я помню, как был тогда потрясен реалистичностью, глубокой экспрессией и мощной динамикой изображенных на полотнах художественных образов.
   Теперь, созерцая инфернальную картину чудовищных преступлений в стенах Вечного города, мое прошлое потрясение, вызванное талантом и фантазией гениальных художников, показалось мне не больше, чем детским испугом при виде папиного ремня.
   Если бы я мог предвидеть раньше, что может произойти с Вечным городом, то никогда бы не согласился на сомнительную сделку с черным Дингиром. Но прозрение пришло слишком поздно и теперь я уже никак не мог остановить таймер бомбы, запущенный моей же рукой.
   Чем дальше я ступал по улицам некогда сказочного сверкающего города, тем все труднее мне было это делать. То, что я видел и чувствовал, уже нельзя было назвать словами «страх» или «ужас». Теперь это было нечто другое, более емкое и содержательное чувство, с каждой секундой превращавшее меня в примитивную молекулу.
   Я выгорал изнутри, вместе с потоками слез теряя частицы, распавшейся на мелкие осколки, души.
   Я умирал бесконечное количество раз, избитый, изорванный, втоптанный в блевотные массы, фекальные испражнения и груды дымящихся кишок, каждый раз видя очередную сцену безграничного насилия. Последний вздох каждой из умирающих жертв был моим последним вздохом. Последняя капля крови, вытекающая из рваной артерии умирающего, была моей последней каплей воли к жизни.
   Я кричал от невыносимой боли, чувствуя, как сквозь меня неудержимым потоком проходят страдания тысяч невинных, замученных толпами окаянных.
   Я гнил изнутри, выплевывая серную массу гноя на святые стены золотых храмов.
   Я извивался и стонал как последняя венецианская шлюха, в приступах предсмертного сладострастия, созерцая дикие сцены сексуальных оргий, сменяющиеся жестокими убийствами в моменты коллективного оргазма.
   Я просил губами своих жертв, продолжить насилие над собой. Я умолял продолжить кровопускание из вен моей жизни и упивался меркнущим светом в своих глазах. Умирая, я воздавал хвалу своим мучителям за остроту ощущений и полное удовлетворение неудовлетворенных позывов физического тела. Я был одновременно, полной развратных желаний, женщиной, возжелавшей своего отца и похотливым самцом, горделиво размахивающим напряженным горящим фаллосом перед разверзнутым чревом матери, родившей меня.
   Я, захлебываясь, жадно глотал горькое семя любви и не чувствуя насыщения бесконечно впрыскивал кипящий яд в лоно, задушенных мною маленьких девочек.
   Я совокуплялся с мужчинами, с удивлением открывая для себя прелесть запретной мужской любви. С животной страстью лаская их мускулистые упругие тела, я вспарывал им животы и отрезал гениталии, сходя с ума от садистского извращенного удовольствия. И заглядывая в стекленеющие глаза умирающих любовников, я плакал и признавался им в любви.
   Я разбивал головы маленьким мальчикам о стены золотых храмов, унизив и изнасиловав их перед смертью.
   Я ломал пополам хребты дряхлым старикам и старухам и обрекал их на мучительную смерть в лужах собственной мочи и крови.
   Я заставлял молоденьких шлюх есть коричневое дерьмо и нежное мясо нерожденных детей и жрал сам, извлекая все это из развороченных животов беременных женщин.
   Я, задыхаясь от удушья, жестоко блевал черной кровью и мертвым семенем, перенасыщенный собственной аморальностью и растленностью.
   Я был белым ангелом, бесстыдно растопырившим ягодицы перед возбужденным, кровью и похотью, демоном.
   Я был черным демоном, в экстазе рвущим крылья из спины, насилуемого мною ангела.
   Я с ненавистью выкалывал себе глаза, видевшие то, что вызывает низменные желания и вырывал себе с корнем язык, произносивший миллионы богохульных слов.
   Я сбрасывался с высоких золотых стен на острые копья окаянной толпы, желая успокоиться навеки и никогда больше ни чувствовать, ни видеть, ни слышать, ни произносить и ни желать того, что вкусил сполна до этого.
   Я возвел в культ смерть и разврат, сам став воплощением смерти и разврата.
   Я стер ластиком свою душу с листа истории, прожив в краткие мгновения жизни тысяч и тысяч людей.
   Я постиг трагедию, став главным героем драматического спектакля вселенского масштаба.
   Я прочувствовал всю остроту кульминации, испытав непередаваемый восторг бесчисленных оргазмов.
   Я ощутил настоящую глубину падения в Бездну, тысячи раз подарив смерть другим и приняв ее от других.
   Я бесконечно черпал гнусные впечатления из ямы вседозволенности, пока не иссушил до дна источник собственной жизни.
   Так в Вечный город пришла тьма, и затворился занавес за животворными серебряными небесами!
   …Когда с меня, наконец, или к сожалению, спали оковы дьявольского наваждения, я нашел себя стоящим в центре поруганного города окаянных. Напротив меня мрачной неприступной громадой возвышались башни усеченных ворот египетского храма Света. Все подходы к храму были захламлены грудами изуродованных золотых статуй, фрагментами уничтоженных настенных мозаик и фресок и непроходимыми завалами, вырванных с корнем, ценных пород деревьев и кустарников. И всю эту безобразную картину разрушения дополняли огромные скопления черных веретенообразных коконов. Они лежали повсюду: на изгаженных кровью и нечистотами дорогах и на тропинках, мощенных драгоценными камнями и золотом, на крышах заплеванных и оскорбленных храмов, в осиротевших садах, онемевших без звонких голосов певчих птиц, в некогда шикарных, пахнущих душистым нектаром, цветниках, над которыми больше не вились яркие бабочки и желтые медоносные пчелы.
   Источая вокруг мерзкое зловоние, коконы пульсировали, издавая звуки, похожие на стоны удушаемой гадюки. И при каждом вздрагивании из пористых стенок коконов выделялись капли зеленовато-серой слизи. Стекаясь в вязкие ядовитые ручьи, медленно и неуклонно, слизь заливала собой весь город, превращая его в кошмарную территорию Ада.
   Небо, накинувшее на себя погребальную черную фату, с глубокой скорбью, смотрело в мертвые глаза Вечного города, лежащего в сточной яме человеческих грехов. Оно, молча, прощалось с золотым властелином мудрости и сухие глаза небес не наполнялись больше серебряными слезами очистительных дождей.
   Глядя по сторонам пустыми, от пережитых картин разврата и насилия, глазами, я тщетно искал своих спутников.
   – Египтянин! – кричал я чужим страшным голосом. – Египтянин, где ты? Сэм-Юнг, солдат откликнись?
   Но в ответ до меня доносились лишь слитные сиплые стоны, издаваемые смердящими пульсирующими коконами. И эти гадкие уродливые свертки были единственным ироничным напоминанием о жизни в зеленовато-серой палитре окружающего ландшафта. С трудом переступая через обломки золотых скульптур, и опасливо обходя скопления скользких черных коконов, я направился в сторону храма Света.
   Было не удивительно, если Упуат и Сэм-Юнг погибли вместе со всеми теми, кто вошел в этот город ранее. После того, что здесь произошло, мне трудно было поверить, что кто-то мог выжить. Погибли все светлые и черные дети Творца, но выжил он сам, превратившись в глубокого старика. К моему ужасу и отчаянию, моя гладкая кожа покрылась глубокими бороздами морщин и крупными безобразными оспинами. Зубы мои пожелтели, а на голове вместо буйной черной шевелюры теперь торчали лишь жалкие клочки седых волос. Вместе со старостью мои изношенные члены наполнил перебродивший сок дряхлости. Каждый шаг теперь давался мне с великим трудом, и частая одышка преследовала меня все время, пока я двигался к золотому дому египетских святых.
   Вдруг я услышал над своей головой приближающийся шелест невидимых крыльев и гортанные хриплые звуки. Подняв вверх голову, я, подслеповато щурясь, стал всматриваться в окаменевший лик свинцового неба. Прямо на меня с огромной высоты, распластавшись гигантскими крестами, падали десятки черных птиц.
   Обдавая меня волнами, спертого гниением, воздуха, черные птицы одна за другой садились на землю, образуя вокруг меня круг. Стоя в центре широкого круга, я стал терпеливо ждать, что будет дальше. И вот, когда все птицы заняли свои места, одна из них важно выступила вперед и гортанным неприятным голосом обратилась ко мне:
   – Я – Морок, ты еще не забыл меня, янакун?
   – Неужели ты узнал меня черный жрец? – грустно усмехнулся я, намекая на свое старческую безобразную внешность.
   – Как видишь, узнал, янакун, – сверля меня красными бусинами глаз, прохрипел Морок. – Зачем ты снова пожаловал сюда? Неужели тебя послал сюда наш господин? Не молчи, отвечай смертный!
   – Я не боюсь тебя жалкий черный выродок. Упуат открыл мне глаза на то, кто есть я и кто есть вы! – не убоявшись гнева черного жреца, дерзко ответил я ему.
   – И кто же ты, если не секрет? Ну, просвяти же меня и моих глупых невежественных братьев! – медленно наступая на меня, прошипел зловещим шепотом Морок.
   – Вы мои грязные мысли, чьим рабом я стал по собственной глупости и незнанию. Я ваш истинный Творец и Бог, в силах которого стереть вас с лика этого мира! – повышая голос до крика, смело ответил я злому Мороку.
   – Братья, вы слышали этого, ополоумевшего от кровавых зрелищ и похоти, янакуна?! – Растопырив перья на крыльях, обратился к окружавшим меня птицам, Морок. – Он возомнил себя нашим отцом и господином, в руках которого якобы находится ключ от наших жизней. Ну не бред ли это, спрошиваю я вас?
   Со всех сторон на меня тут же обрушились едкие смешки и колкие словечки черных оборотней.
   – Падаль, ты скоро сдохнешь и мы склюем твое старое тухлое мясо! – услышал я многообещающий прогноз, одного из черных жрецов в обличье черного ворона.
   – Мерзкий червяк, я сам лично раздавлю твою трухлявую башку своими лапами! – кричал другой, не менее щедрый на «добрые» пожелания, крылатый убийца.
   – Я оторву тебе руки и ноги и сделаю так, чтобы ты вернулся в свой мир, похожим на гусеницу! – со смехом добавил третий и швырнул в меня суковатой палкой.
   Сбитый с ног ударом увесистого деревянного обрубка, я упал на спину, и мне стоило большого труда, чтобы снова встать на трясущиеся от слабости ноги.
   – Ну и как ты думаешь стереть нас с лица этого мира, если сам едва стоишь на ногах? – тыкая мне в лицо острым крылом, каверзно заметил Морок.
   Я не стал отвечать черному выродку, опасаясь скорой расправы со стороны обозленных моей дерзостью черных оборотней из клана Семидесяти двух посвященных.
   – Молчишь, янакун. Куда же делось твое красноречие или ты так быстро осознал всю тупость вышесказанного? – продолжал допытываться Морок, не сводя с меня горящих ненавистью глаз.
   – Чтобы я не сказал, вы все равно убьете меня, не так ли? – придавленный гранитной плитой обреченности, равнодушно бросил я.
   – Хм, не скажи, смертный. Не смотря на то, что мы уже все знаем о твоих коварных намерениях относительно нашего господина, мы не собираемся убивать тебя, – неожиданно наполнился Морок чувством снисхождения к груде дряхлых костей, обтянутых желтой кожей.
   – С чего бы это, Морок? – удивленно вскинул я голову.
   – Мы покоряемся воле нашего господина, который хочет, чтобы ты навестил его, когда вернешься в свой мир. Он не желает твоей смерти и в отличие от тебя, держит однажды данное слово. Скоро мы тоже возродимся в твоем мире, и если ты будешь покорным и умным, то разделишь с нами часть славы и могущества, принадлежащие нам по праву, – сменяя свой гнев на притворное расположение ко мне, нарисовал Морок заманчивую картину нашего совместного сотрудничества.
   – Что-то мне не очень верится вам? – опустил я вниз седую голову, чтобы не видеть отталкивающего взгляда черного жреца.
   – Отчего же? – совсем не удивился Морок. Видимо он и сам не очень-то верил тому, чем сейчас пытался обнадежить какого-то полудохлого старикашку.
   – Скоро я уже буду не нужен вам. Господин Дингир получил от меня книгу заклинаний и ему уже ничего не помешает провести ритуал воскрешения всех семидесяти двух членов черного братства.
   – Ты забыл о благодарности, смертный, а уж мы можем быть благодарными, и если ты еще не веришь, мы можем доказать тебе это прямо сейчас! – хрипло засмеялся ворон, и шумно взмахнув крыльями, взмыл в воздух. Вместе с ним вверх поднялись и все остальные члены черного братства. Одна из черных птиц, крепко ухватила меня когтистыми лапами за плечи и потащили за собой в небо.
   Не чувствуя и тени страха, я смотрел с большой высоты как быстро подо мной промелькнули почерневшие стены храма Света, и не прошло и десяти секунд, как я вместе со своими крылатыми стражниками, оказался в уже знакомом мне внутреннем дворе храма.
   Здесь тоже произошли неприятные изменения, вид которых окончательно подорвал во мне надежду на благополучный исход задуманного мною дела. К каждой из колонн, опоясывавших весь внутренний двор, я увидел прикованных к ним цепями, десятки замученных окровавленных людей. Среди них я также заметил моего старого знакомого ворона Черчилля. Хранитель пребывал в довольно плачевном состоянии и совсем не напоминал того модного щеголя, которого я имел счастье лицезреть в прошлый раз.
   Посреди двора на прямоугольной золотой платформе возвышался перенесенный из какого-то дворца золотой массивный трон. Потухший магический шар, заключавший в себе священный дух храма Света, сброшенный с платформы, лежал у ног вальяжно развалившейся на троне молодой дамы в сверкающих, богатым убранством, одеждах. Вокруг нее в не менее расслабленных позах сидели и лежали представители ее свиты. В их числе я заметил уже знакомую мне мартышку Дзару и сурового северного стража ворот по имени Микаэль.
   Когда вся стая черных братьев, шурша крыльями и клацая кривыми клювами, слетелась во двор, молодая рыжеволосая госпожа обратилась ко мне тонким мелодичным голосом:
   – Здравствуй мой милый Стэн Стинсон. Я твоя бывшая подруга Элия!
   – Вы видно шутите, мадам, вы совсем не похожи на Элию. Я думаю, вы, та, самая Иштар, покровительница грязной любви и насилия, – поднимая на прекрасную развратницу слезящиеся глаза, грубо ответил я.
   – Тебе не откажешь в проницательности, Стэн. Да, внешне я та, самая Иштар, покровительствующая проституткам и военным диктаторам. Я-гений, без которой мир людей давно бы уже сошел с ума от скуки и пресной однообразной жизни. Но я тебе не солгала, когда сказала, что я Элия. Во мне живет ее наивная чистая душа, и лишь тело принадлежит прекрасной вавилонской богине.
   – И как я понимаю, душа бедной девочки, окончательно порабощена греховными позывами растленной оболочки, – не прикрыто съязвил я, тем не менее, любуясь телесным совершенством божественной шлюхи.
   – Я вижу, что нравлюсь тебе Стэн и не смотря на свою дряхлость, ты проявляешь ко мне откровенный плотоядный интерес! – кокетливо улыбнулась мне лже-Элия и, задрав на себе ворох, шитых, золотыми нитями, юбок, бесстыдно продемонстрировала мне свои запретные прелести. – Не хочешь потрогать меня руками, шаловник? Если желаешь, то я вся к твоим услугам, милый.
   Трудно было бы сдержать желание молодому сильному юноше при созерцании такого идеала женской красоты, откровенно призывающей к дикой безудержной случке. Но в моем случае все было намного проще, так как я при всем своем моральном желании, угас физически и не мог удовлетворить потребности алчущей плотской любви, бесстыдной богини разврата.
   – Увы, вы немного опоздали, мадам, я уже не тот, что был раньше, – смущенно отводя глаза от беса в женском обличие, вздохнул я.
   – Судя по твоему горькому вздоху, ты полон сожаления о своей утраченной молодости, Стэн, – с живым участием в голосе, обратилась ко мне развратная богиня.
   – Кому понравится жить в теле старика, когда душа твоя молода и жаждет земных наслаждений?
   – Вот, вот это я и хотела от тебя услышать, мой милый Стэн! – облегченно выдохнула Иштар и, хлопнув в ладоши, обратилась к своей немногочисленной свите. – Друзья мои представьтесь, пожалуйста, моему лучшему другу детства и надеюсь, в будущем… моему возлюбленному.
   Последние слова лже-Элии насторожили меня и заставили неприятно удивиться. Что имела в виду эта красивая, но растленная до безграничности, сука, когда упомянула обо мне как о будущем возлюбленном? Ясно одно, что сказала она это не просто так и, одарив меня своей милостью, будет ждать от меня ответной полезной для нее услуги. Что это была за услуга, мне пока оставалось только догадываться, но, то чем я рисковал, не было для меня секретом. Черные братья уже высказали свои искренние предложения относительно способов моего умерщвления, и успокаивало меня в этой ситуации лишь одно, что у меня всего одна смерть.
   Тем временем цирк начался и перед моей жалкой согбенной персоной один за другим расшаркались особо приближенные доверенные слуги Иштар.
   Первым мне представился странный гибрид сверху похожий на человека, а ниже пояса более сходный с павлином. Важно перебирая птичьими ногами и помахивая, роскошным веерообразным, хвостом, павлин горделиво проверещал:
   – Я-Superbia, заставляющая тебя чувствовать себя превыше всех и сохранять собственную неповторимость и индивидуальность. Благодаря мне, ты не мыслишь как всеобщее серое стадо и способен на решительный поступок, без оглядки на большинство.
   – Ты гордость, что будит во мне одиночество и пустоту после того, как я повздорю с кем – нибудь. – Кривой усмешкой поприветствовал я влюбленную в себя гордость.
   – Одиночество и пустота это атавизмы, оставшиеся после коллективных посиделок у первобытных костров. Гордость-кровь и двигатель индивидуалистов, поднимающий их на недосягаемую вершину Парнаса, – не согласившись со мной, воскликнула Superbia и, обдав меня презрительным взглядом, отошла назад.
   Второй была неуклюжая черепаха с маленькой головой и огромным кривым ртом. Сильно горбясь при ходьбе на двух ногах, она отвалила нижнюю челюсть и просипела простуженным голосом:
   – Я-Acedia, не частый ваш гость, но все же, иногда холодными осенними вечерами, я навещаю вас, и мы плачем и тоскуем вместе.
   – Я не совсем так представлял тебя, уныние, – грустно улыбнулся я горбатой turtle, вспомнив о шуме падающих желтых листьев за окном и о щемящей сладкой боли в кровоточащем сердце.
   – Я знаю, ты представлял меня в виде грустной увядающей красавицы в мрачном готическом наряде, но, увы, это мой истинный облик, господин, – разочаровало меня уродливое создание с клеймом смертного греха.
   – Лучше бы я тебя не видел Acedia, мне и так сейчас не слишком весело, – продолжал проявлять я «вежливость» и «учтивость» к представителям свиты богини Иштар.
   – Я-Luxuria, вызывающая неудержимое желание и влечение к противоположному полу и не только, – гнусным голоском проблеяло мне Похоть в облике рогатого черного козла.
   – Да, ты пожалуй, моя самая частая гостья, и я просто не представляю, как можно жить без тебя.
   Но и ты нередко приносила мне горькие разочарования и чувство пустоты и омерзения от крайнего пресыщения красивым мясом, – потрепал я за длинную жидкую бороду рогатую Luxuria.
   – Ты сам часто бывал виноват в том, что не знал меры и хотел всего и сразу! – обиженно сконфузилась Похоть и, звонко стуча копытами по золотым плитам храма Света, отбежала назад.
   Четвертый персонаж был мне знаком по-прошлому разу. Это был светловолосый хмурый страж Микаэль, облаченный в тигровую шкуру. Широко расставив свои мощные ноги, северный воин каменной глыбой навис над моей тщедушной тушкой.
   – Я-Ira, тот, кто делает тебя настоящим и решительным мужчиной в моменты опасности. – Обдав меня холодом северных льдов, угрожающе прорычал, возбуждающий Гнев.
   – Не всегда мои гневные поступки и слова делали меня мужчиной, Ira. Чаще трезвый смысл и сдержанность делают больше чести, чем глупое махание кулаками. – Не убоявшись гневной вспышки на лице могучего скандинава, произнес я ровным голосом.
   – Сейчас я слышу слова не мужа, а старой больной бабы, приготовившейся переехать на погост. – Плюнул мне под ноги Ira и, повернувшись ко мне спиной, зашагал прочь.
   Следом передо мной предстал худой заморенный пес, с выражением неудержимого голода на замученной морде.
   – Я-Gula, вызывающая голод в желудке желание бесконечно утолять его.
   – С тобой мне вообще не по пути Обжорство и в отличие от Похоти, мне легче справиться с тобой, – грубо пнув ногой трясущегося от голода черного пса, фыркнул я.
   – Ты еще пожалеешь, господин о своих необдуманных словах, когда лишишься аппетита и станешь похож на дохлого таракана, – поджав куцый хвост, облаял меня костлявый пес по имени Gula.
   – Лучше уж быть похожим на дохлого таракана, чем на давно сдохшую шавку! – отблагодарил я Обжорство «приятным» эпитетом.
   – А что ты скажешь на мой счет, язвительный господин? – красуясь опасным вампирским прикусом, вызывающе пискнула мне снизу ушастая летучая мышь.
   – Ты похожа на жалкое подобие чудовища из знаменитого романа Абрахама «Брэма» Стокера, но я не верю в реинкарнацию Влада Цепеша и псевдо-сатанизм христианских догматиков.
   – Я-Invidia и утоляю свой голод не утомительным дегустированием четырех групп крови смертных, а тем, что мысленно насылаю на более удачливых порчу и болезни.
   – Я узнал тебя, конечно, ты-Зависть, пожирающая бедных духом и талантами. Но цвет моей зависти намного приятнее и светлее, чем твой внешний облик. Чему мне завидовать в своей жизни, если у меня есть все? – выпрямив скрюченную спину, попытался изобразить я довольство собой.
   – Ты не прав, мой господин. Именно сейчас у тебя есть прекрасный повод для зависти, и я могу помочь тебе в этом! – мельтеша прозрачными мачтами крыльев перед моим носом, быстро нашлась хитрая Invidia.
   – Ты намекаешь на мою немощь и старость, коварная Зависть. Что ж, мне есть чему завидовать тому, кем я был еще сегодня утром. Но я не стану этого делать, так как получил то, чего добивался сам по своей глупости и невежеству, – разочаровал я своим ответом Invidia, запечатанную в хрупкое тельце ночного грызуна.
   – Ты еще пожалеешь о сказанном, но я все равно буду верна тебе, господин! – высокомерно пискнула мне в лицо Invidia, и тихо шурша маленькими крыльями, упорхнула в небо.
   Последней кто почтил меня своим вниманием была рыжая горбатая обезьяна Дзара. Кривляясь на ходу, она быстро подскочила ко мне и ловко подпрыгнув на месте, заорала дурным голосом:
   – Я-Avaritia, та кто пробуждает в тебе материальный интерес ко всему ценному, господин.
   – Хм, ты пожалуй, смогла бы стать хорошим компаньоном для моего отца в его бизнесе, но я еще не готов продать свою душу за горсть золотых монет, – снисходительно посмотрел я на Алчность, жадно жующую кусок золотого слитка.
   – Все, довольно! Стэн, ну, что я слышу от тебя? – услышал я капризный голос вавилонской блудницы. – Ты и вправду превратился в занудного ворчливого старика. Ну как ты можешь, отвергать тех, кто поклоняется тебе и называет тебя своим господином? Не разочаровывай меня, мой милый!
   Иштар сошла со своего золотого трона, и плавно ступая босыми стопами ног по холодным золотым плитам, приблизилась ко мне.
   – Неужели ты больше не хочешь чувствовать, как бурлит в тебе горячая молодая кровь и как распускается в тебе пылающий бутон желания? Неужели тебе надоело жить и ты готов возлежать на ложе смерти? Но как можно сравнивать жаркие поцелуи прекрасной богини с холодными лобызаниями старухи смерти? Она заразит тебя слепотой и оспой, оплетет твое синее тело лентами могильных червей и высосет твой мертвый мозг и застывшую кровь. Стэн, милый, откажись от своих губительных мыслей! – Обвивая мои худые сгорбленные плечи горячими руками, томно прошептала мне в ухо, великая чаровница и поедательница сердец.
   – Ты права богиня, я не хочу умирать, но разве у меня еще есть какой-то выбор? – задыхаясь от близости манящего божественного тела, ответил я.
   – Я чувствую, как трепещет твое сердце в груди и это значит, что еще не все потеряно, – с удовлетворением в голосе проворковала лже-Элия, затягивая меня в пучину своих изумрудных глаз.
   – Что я должен сделать, чтобы снова почувствовать себя молодым, богиня? – невольно поддаваясь эротическому очарованию Иштар, пылко вопросил я.
   – Это не так сложно как ты думаешь, – отстранившись от меня, высоким голосом воскликнула Иштар. – Я верну тебе былую молодость тела и исцелю твою душу от бесполезных сомнений и угрызений совести, если ты кое-что свершишь своими руками.
   – И что я должен свершить своими руками, чтобы вновь почувствовать себя молодым, богиня? – наполняясь надеждой, порывисто бросился я к Иштар.
   – Ты должен свершить справедливый суд и принести возмездие тем, кто его сейчас заслуживает! – торжественно объявила Иштар и сухо щелкнула пальцами. Повинуясь ее не гласному приказу, могучий воин Ira, отцепил от одной из золотых колонн, прикованного ворона Черчилля и потащил его ко мне.
   – Вот, тот о ком я тебе только что говорила, Стэн. Это мой личный враг и пока жизнь теплится в его теле, он будет мечтать лишь о том, как навредить мне. Убей его Стэн, и ты получишь все: молодость, мою любовь, власть и богатство! – высокомерно указывая на измотанного побоями Хранителя Вечного города, объяснила мне мою задачу Иштар.
   Ошеломленный, я стоял перед добрейшим в этом мире существом и не знал, что мне ответить кровожадной богине, своим коварством поставившую меня перед нелегким выбором.
   Бывший страж Серебряных ворот передал мне свой острый двуручный «каролинг» и сильным толчком свалил мне под ноги обессиленного пустынного ворона.
   – Почему ты замешкался, милый. Отсеки голову этому ничтожеству и ты станешь свободным в выборе своих желаний! – недоуменно захлопала глазами Иштар, с недовольством наблюдая за моей нерешительностью.
   – Убейте меня молодой человек и освободите от лицезрения этого жалкого зрелища убогих глупцов, бесконечно озабоченных своим эго, – подняв на меня черные глаза, наполненные крупными слезами, дрогнувшим голосом прохрипел Черчилль.
   – О чем вы говорите, Хранитель? – роняя тяжелый меч из своих слабых рук, с жалостью в голосе обратился я к Черчиллю. – Я бы никогда не решился пойти на такой шаг и если вам сегодня суждено умереть, то жизни вас лишит кто-то другой, но не я.
   – Благодарю вас, молодой человек. Знаете, я так боялся, что вы окончательно дадите себя одурачить, что даже позабыл о том, что меня могут убить, – утирая слезы черным крылом, растроганно всхлипнул Черчилль.
   – Я сам убью этого крикливого выскочку! – гневно крикнул скандинавский воин богине порока и, схватив бедного Черчилля за лапы, выволок его на середину двора. Преклонив его шоколадно-бурую голову к гладкой поверхности потухшего магического шара, Ira широко замахнулся над своим бывшим наставником огромным боевым мечом.
   – Стой, подожди Ira, может Стэн еще передумает и не станет отказываться от такого щедрого предложения. – ненадолго отсрочила казнь Хранителя, обескураженная моим отказом, богиня.
   – Нет, богиня, я не стану убивать Хранителя. Если я сделаю это, то мне никогда не будет прощения покуда я жив. – окончательно отказываясь от заманчивого подарка Иштар, махнул я седой головой.
   – А жить тебе осталось, милый до конца этой ночи, а после твое дряхлое тело сгниет под стенами этого храма. Больше ты никогда не увидишь своего мира и не почувствуешь всей его прелести и тепла. – С притворным сожалением вздохнула богиня и, обернувшись к бывшему стражу Серебряных ворот, кивком головы приказала продолжить казнь.
   – Cave, cave, Deus videt! – успел громко прокаркать Хранитель Вечного города, прежде чем острый меч отделил ему голову от шеи.
   Я изо всех сил зажмурил глаза, чтобы не видеть, как умирает непоколебимый и достойный всяческого уважения, верный Хранитель Вечного города.
   Следующим должен был быть я. Бывший страж, отступившийся от служения Богу, поднял вверх отрубленную голову Черчилля и потряс воздух громким победным воплем. Его громогласный клич подхватили черные братья из клана Семидесяти двух посвященных. Их зловещие, леденящие кровь вопли слились в единый рев, возвестивший пришествие царства Смерти.
   – Позвольте богиня, я убью этого дряхлого глупца, чтобы он не портил нам настроение своим присутствием! – приложив широкую ладонь к сердцу, попросил суровый скандинав у богини.
   – Это будет слишком легкой участью для твоего бывшего господина. Жизнь еле теплится в его ватном сердце. Я прикажу его выгнать прочь из храма и будет чудом, если он доживет до рассвета. И умирая в скользкой слизи окаянной мрази из утробы Чистилища, он сильно пожалеет о том, что отказал богине. – заходясь зловещим смехом, ответила лже-Элия, жаждущему моей смерти воину Ira.
   – Да будет так моя госпожа. Я лично вышвырну его отсюда и вернусь к вам. – покорно склонил голову северный воин перед Иштар и затем, сделал шаг в мою сторону.
   – Постой могучий красавец, ты еще успеешь, насладиться унижением этого жалкого смертного. Но пока я хочу получить от тебя удовольствие и в свою очередь, подарить тебе жаркие минуты плотской любви в награду за верную службу. – Вожделенно потянулась похотливая вавилонская дева к голубоглазому здоровяку.
   – О, богиня, я раб у ваших ног! – не веря своему счастью, преклонил гордый воин колени перед божественной Иштар.
   Сбросив с себя воздушные наряды, осыпанные драгоценными каменьями и цветами, рыжекудрая богиня предстала в нагом совершенстве пред восхищенными взорами своей уродливой свиты.
   Под дружные овации и льстивые возгласы, прекрасная богиня поманила к себе, сходящего с ума от возбуждения, белокурого красавца. Сорвав с его сильных бедер кожаный пояс и повязку, она жадно вцепилась губами в его горящее страстью чрево.
   – Ороси меня живительным семенем своей любви и взлетай вместе со мной в чертоги небесного царства! – томно извиваясь голым телом, простонала великая блудница и сильно сжала тонкими пальцами свои торчащие коричневые соски.
   – О, богиня, я растоплю все льды севера и утоплю вас в глубоком море своей страсти, – с наслаждением в голосе, выдохнул воин, зачарованно наблюдая, как богиня порока терзает его каменную плоть.
   – Смотри, убогий, что ты только, что потерял и проклинай себя за свою безмерную овечью сущность, – указал мне оборотень Морок, на обнаженную богиню, бесстыдно ласкающую языком, красный фаллос стонущего воина. – Скоро ты сдохнешь, так насладись же напоследок волшебным зрелищем божественной любви!
   – Спору нет, она прекрасна, но я не жалею о том, что отверг ее предложение грязного предательства. Я умру как человек, а не последнее дерьмо! – бесстрашно ответил я черному жрецу.
   – Какой же ты тупой осел, ха-ха! – больно хлестнул меня краем острого крыла по лицу Морок. – Ты уже давно находишься в дерьме и до сих пор считаешь, себя человеком? Если так, то ты воистину дурак от Бога!
   – Я-дурак от Бога? – с глубокой иронией тихо повторил я последние слова Морока, чувствуя, как по моей разрезанной щеке стекает кровь.
   – Я-дурак от Бога! – следом воодушевленно закричал я во все горло и, приложив сухие ладони к поврежденной щеке, с ожесточением стал размазывать кровь по лицу.

   Смерть, вот и пришла моя смерть! Она предстала передо мной в образе уродливой черной бабочки, облепленной слизью и шелковыми обрывками кокона. Разверзнув пасть, напичканную острыми, как лезвия бритв зубами, склизкое чудовище из кокона все ближе подбиралось ко мне.
   Я сидел, привалившись к золотой стене храма, и равнодушно наблюдал за приближающейся смертью. Силы окончательно покинули меня, а вместе с ними и желание жить. Старость обглодала мое тело, оставив лишь дряхлый сухой скелет, обтянутый желтый кожей. Права была сука Иштар, когда предсказывала мне смерть до наступления рассвета! И все, что мне оставалось сейчас, так это только подчиниться злому року и обреченно ждать, когда перестанет стучать мое изношенное сердце.
   Мерзкая крылатая торпеда обхватила меня передними лапками за ноги и сильно потянула на себя. Громко щелкнув тисками челюстей, чудовище стало жадно грызть мой ботинок. Я устало закрыл глаза и перестал дышать. Еще немного и мое тело превратиться в мясной фарш, перемешанный с трухлявыми костями. Для меня уже не наступит завтра, и я больше никогда не увижу чистых голубых глаз своей возлюбленной Евы. Как нелепо все-таки заканчивается жизнь и какой наивной и далекой она кажется, когда ты оказываешься на пороге смерти!
   Будучи молодыми, мы пытаемся заигрывать с ней и гордимся своими глупыми «подвигами», перед восторженными товарищами. Сокровенные разговоры о смерти будоражат наше незрелое сознание, и мы придумываем себе разнообразные атрибуты, чтобы приобщить себя к ее обществу. Любовь до смерти и ненависть до смерти это deadline, что служит конечной точкой наших клятв и обещаний. Ничего не зная о ней, мы наивно пытаемся проникнуть в ее тайну и найти ключ от двери в бессмертие.
   Моя уродливая смерть не обещала обессмертить меня, и все что ей было нужно, это только моя жалкая жизнь.
   Неожиданно, бабочка по имени Смерть прекратила терзать мой стоптанный ботинок и с противным скрипом метнулась в сторону. Я открыл глаза и сквозь туманную пелену увидел, как ее кромсает зубами большой ирландский волкодав. Ударом лапы, он повалил верещавшую бабочку на спину и, лязгая зубами, стал отгрызать ей голову.
   – Упуат, друг. Откуда ты появился? – слабым удивленным голосом прошептал я.
   – Кажется, мы подоспели вовремя, смертный! – услышал я знакомый голос бывшего солдата и самоубийцы.
   – Сэм-Юнг! – слабо улыбаясь, простонал я и попытался приподняться.
   С помощью Сэм-Юнга я встал на ноги и огляделся по сторонам. Темнеющий город постепенно превращался в огромную колонию мутировавших черных бабочек. Покинув свои ветхие коконы, они беспорядочно копошились вокруг, наполняя зловонный воздух, скрипом и шелестом крыльев.
   – Как тебе, однако, досталось, смертный! – с нескрываемой жалостью в глазах, глухо рыкнул мой верный проводник. Его обезглавленная жертва корчилась в предсмертных конвульсиях за его спиной, но отгрызенная голова продолжала дико пищать и щелкать массивными челюстями.
   – Хранителя постигла более печальная участь, – дрогнувшим голосом произнес я, и резко пошатнувшись на непослушных ногах, привалился спиной к стене.
   – Боюсь у нас осталось совсем мало времени и нам нужно как можно скорее добраться до гранатового дерева Жизни. – Обеспокоенный моим физическим состоянием, отрывисто прорычал Упуат.
   – Жить мне осталось до рассвета, мой добрый Упуат. Так что извини, если вдруг по дороге окочурусь, – извиняясь за свое немощность, развел я руками.
   – Еще ничего не потеряно, смертный, – решительно махнул головой Упуат. – Если мы поторопимся, то успеем до рассвета добраться до опушки леса и получить благословение Серебряного змея.
   – Я понесу тебя на себе, смертный, а Египтянин укажет нам путь, – беря меня за кисти рук, добавил Сэм-Юнг.
   – Но как вам удалось выжить, Египтянин? – Задал я Упуату, мучивший меня вопрос.
   – Как только началась кровавая вакханалия, я с Сэм-Юнгом успел укрыться в стенах католического храма. Мы спрятались за алтарем и тихо сидели там, пока все не закончилось. Когда на улицах стихли ужасные крики и вопли, мы вышли наружу и увидели, как тебя забирают с собой черные слуги Дингира. Почему-то я знал, что они не станут убивать тебя, по-крайней мере, до утра следующего дня. Как видишь, я был прав! – добродушно виляя хвостом, рассказал мне Упуат чудесную историю своего спасения.
   – Они хотели убить меня, но передумали, надеясь на то, что меня быстро убьет старость. – с трудом карабкаясь на спину Сэм-Юнга, произнес я.
   – В путь, друзья! – потянув мокрым носом, спертый гнилостными парами, воздух, коротко рявкнул Упуат и сделал шаг, в сгущающуюся вокруг нас, тьму.
   …Путь через Мертвый лес был наполнен страданиями, но страдал не я. Страдал бедный слепец Сэм-Юнг. Не смотря на свое внутреннее зрение и помощь Упуата, Сэм-Юнг часто натыкался на преграды в виде громоздких каменных валунов и сухих деревьев. Несколько раз бывший солдат срывался в глубокие овраги, и ему стоило огромного труда, чтобы не только самому выбираться из засыпанных серым пеплом ям, но и вытаскивать оттуда мое безвольное тело.
   Я же в отличие от Сэм-Юнга, уже почти ничего не чувствовал и равнодушно отсчитывал последние секунды до смерти. Проводник Упуат, чувствуя быстрое ухудшение моего состояния, нетерпеливым повизгиванием поторапливал изнуренного трудной дорогой слепца, который и без того демонстрировал настоящие чудеса выносливости.
   И вот, наконец, задыхающийся от усталости, Сэм-Юнг в изнеможении рухнул на теплую землю, и еле ворочая языком, выдохнул:
   – Все, мы пришли, смертный!
   Я медленно отворил мертвеющие веки и слепо щурясь, посмотрел вверх. Прямо надо мной нависала гигантская крона вечнозеленого дерева с ярко-красными плодами граната. В толстых ветвях дерева весело щебетали тысячи громкоголосых птиц, и их пение спасительным звоном отозвалось в моих ушах.
   – Подними его на ноги, Сэм-Юнг. Он должен стоя встретить большого Серебряного змея, – торжественным строгим голосом обратился Упуат к Сэм-Юнгу.
   – Не нужно, пусть он отдыхает! – донесся до моего слабого слуха тонкий детский голосок.
   Спустя мгновение, я услышал, как встрепенулся около меня бывший солдат и как радостно залаял ирландский волкодав.
   Чья-то маленькая рука мягко провела по моему лицу, и я почувствовал горячий жар, опаливший мои холодные внутренности. Это было похоже на кипящую морскую волну, поднимающуюся из глубины спящего океана. Проломав толстую кору зеленого зернистого льда, она захлестнула меня с головой и, подняв на острый гребень, увенчанный белой пеной, швырнула на белый песок обновленного сознания.
   Распахнув яму сухого рта, я исторгнул долгий пронзительный крик новорожденного человека. Скомканные мешки моих легких наполнились живительным кислородом, и я почувствовал, как кровь прихлынула к моему слабому сердцу. Ритм его стремительно участился от легких толчков до мощных набатных ударов в гибкую клетку ребер.
   Повинуясь силе, наполнившей мои члены, я вскочил на ноги и с изумлением посмотрел на того, кто стал моим спасителем. Это был ребенок примерно десяти лет от роду, облаченный в белую рубаху до пят. Лучезарно улыбаясь, он смотрел на меня счастливыми голубыми глазами детства, и его радость исходила от него в виде яркого золотого сияния.
   Пораженный до глубины души увиденным, я заплакал от умиления и слезы вытекающие из моих глаз, были слезами благодарности за возвращенную мне молодость.
   Бедный Сэм-Юнг, в отличие от Упуата, не мог видеть моего чудесного исцеления, но и он радовался за меня, слыша, как радостно повизгивает ирландский волкодав.
   – Кто ты? – завороженно глядя в глаза божественного дитя, спросил я сквозь слезы.
   – Хотя у меня немало имен, многие зовут меня Шемхамфорашем, – не переставая улыбаться, ответил мне ребенок.
   – Это великий Серебряный змей, о котором я тебе говорил! – радостно прыгая вокруг маленького божества, объяснил мне проводник Упуат.
   – Не может быть! – Снова удивился я, с восторженным интересом разглядывая знаменитого мудрого бога.
   – Ты думал, я появлюсь перед тобой в образе серебряной змеи, заглатывающей собственный хвост? – приятным смехом рассмеялся, бог в образе ребенка.
   – Примерно так мне описывал тебя мой друг Тибетец, когда рассказывала о великом змее Уроборосу, – подхватывая смех бога в ста именах и лицах, вежливо ответил я.
   – Я рад слышать, что меня не забывают и помнят на Земле, – благодарно улыбнулся мне ребенок-бог и неожиданно обратился у Упуату. – Как я понимаю, у этого юноши осталось совсем мало времени, чтобы исправить свои ошибки.
   – Да, господин, этому смертному еще предстоит битва с черным демоном Дингиром, – согласно кивнул мохнатой головой Упуат и с благоговением посмотрел на того, кто знал и мог все.
   – Что ты думаешь о том, что с тобой произошло, Стэн? – сменив лучезарную улыбку на строгость, спросил меня Шемхамфораш.
   – Проводник Упуат посвятил меня в тайны моей подсознательной жизни, и последние ужасные события окончательно открыли мне глаза на тесную взаимосвязь между тонким и грубым миром. Может мне не дано понять единую Истину, но то, что каждый из живущих должен свято хранить Гармонию мира, я уже прекрасно понял, – глядя в открытые глаза бога, искренне ответил я.
   – И как же ты думаешь вернуть все на свои места, Стэн? – снова спросил у меня Шемхамфораш и присев на корточки, приобнял за шею довольного Упуата.
   – Я уничтожу демона Дингира и если нужно, пожертвую своей жизнью, – не раздумывая, ответил я, играющему с собакой, богу.
   – Ты готов пожертвовать собственной жизнью, чтобы спасти дорогих тебе людей и это похвально. Но знай, что одолеть Дингира будет не так просто и твоя победа может не принести тебе желаемого удовлетворения.
   – Я готов достойно принять любой удар судьбы, ради уничтожения коварного демона, – поставил я окончательную точку.
   – Да будет так, Стэн, – одобрительно покачал головой Шемхамфораш и поманил меня к себе розовым пальчиком.
   Когда я подошел ближе, бог в обличье ребенка дотронулся теплой рукой до моей ладони и напутственным голосом произнес:
   – Когда ты вернешься в чистую колыбель невинности, я буду рядом. Ничего не бойся, сделай то, что тебе предначертано судьбой и очисти свою душу от угрызений совести и печали по потерянному.
   – Я готов к возвращению домой, но что будет с Сэм-Юнгом? – сдерживая тугой комок слез в горле, с грустью посмотрел я на слепца. Обняв худыми руками необъятный ствол дерева Жизни, он замер с блаженной улыбкой на измученном лице и как мне показалось, был впервые по-настоящему счастлив.
   – Не беспокойся о солдате, Стэн. Он достойно прошел полный круг страданий и скоро станет свободным как птица, – успокоил меня Шемхамфораш, и легонько толкнув меня розовым пальчиком в живот, весело воскликнул:
   – Проснись, Стэн, тебя ждут твои друзья!!!

   Возвращение из изнасилованного Рая, к моему великому удивлению, было естественным и больше похожим на обычное пробуждение после долгого ночного сна.
   Первое, что я увидел, когда открыл глаза, это, низко нависший надо мной, потолок из сухой соломы, подпертый грубо отесанным, деревянным столбом.
   Повернув голову, я, к своей глубокой радости, обнаружил, свернувшуюся подле меня калачиком, спящую Еву. Я невольно залюбовался ее трепетной красотой и невинным безмятежным выражением на спящем лице. Ева, моя верная любимая Ева, пока я пребывал в смертельных тисках взбесившегося подсознания, чутко сторожила мой сон и покой. Находясь всего в одном шаге от гибели, я больше всего боялся, что никогда не смогу увидеть свою любимую девушку и сказать ей о том, как я ее люблю.
   Но закончилось ночное свидание со смертью и наступило утро нового дня, возвещавшее о продолжении новых, не менее опасных испытаний.
   Пошевелив руками и ногами, я убедился в том, что полностью вернулся в свое земное тело и только после этого, поднялся со своего ложа из душистых трав.
   – Стэн, ты проснулся! – услышал я радостный голос Евы. Не успел я прийти в себя, как она бросилась мне на шею, и покрыло мое заспанное лицо бесчисленными жгучими поцелуями.
   – Ева, Ева, моя милая Ева, знала бы ты, как я по тебе соскучился! – сметенный неудержимым любовным пылом, растроганно зашептал я. Прижав к себе любимую, я жадно вдыхал аромат ее волос и все еще не мог поверить, что это возможно.
   На звук страстно воркующих влюбленных голубков, в соломенный храм вуду вошел, помятый после сна, Тибетец. Сладко потягиваясь и зевая, он поприветствовал меня слегка охрипшим голосом:
   – Здорово Стэн! Ну как тебе спалось, чувачок?!
   – Все намного серьезнее, чем я думал, Генри, – тихо ответил я Тибетцу.
   – Что, все так плохо? – с тревогой в глазах, охнула Ева.
   – Не буду вас обнадеживать, ребята, все действительно очень сложно, – мягко отстраняясь от Евы, произнес я мрачным голосом.
   – Но, я надеюсь, ты узнал, как нам победить Дингира? – нетерпеливо выпалил Тибетец, отряхиваясь от остатков сна.
   – Мы? Нет не мы, а я, именно я, Генри, должен убить черного демона, – поднимая с земли свою куртку, холодным тоном, ответил я Тибетцу.
   – Почему ты, а не мы, объяснись же, Стэн? – обиженно оттопырил нижнюю губу Тибетец.
   – Да, милый, почему ты отвергаешь нашу помощь? Мы ведь теперь все находимся в одной лодке, не правда ли?! – непонимающе посмотрела на меня Ева.
   – Ребята, я очень признателен вам за вашу помощь и беспокойство, но так решил не я, так решил тот, кто благословил меня на решающий поединок с черным Дингиром, – попытался я оправдаться перед близкими мне людьми.
   – Кто же это, Стэн? – в один голос выдохнули Генри и Ева.
   Я, молча, продемонстрировал им открытую правую ладонь, на которой ясно вырисовывались шрамированные стигматы в виде четырехбуквенной аббревиатуры IHVH.
   – Что это! – расширила изумленно глаза Ева.
   – Кажется, я знаю, что это. Это знак Тетраграмматона, обозначающий одно из зашифрованных имен Бога. Стэн, неужели ты своими глазами видел Бога? – Завороженно рассматривая свежезарубцевавшиеся шрамы священной стигматы, воскликнул Тибетец.
   – Это был не тот, о ком ты думаешь, его звали Шемхамфорашем и он предстал передо мной в образе бесполого ребенка. – Голосом бывалого путешественника по тонким мирам, ответил я.
   – Стэн, как же ты наивен! – скептически оценил мои знания в области религии Тибетец. – Shem ha Memhorash, с древнееврейского переводится как «семидесяти-двухкратное имя Бога»!
   – Египтянин говорил мне, что тот, кто называл себя Шемхамфорашем, был также великим Серебряным змеем. Он является Хранителем и толкователем безграничных знаний, заключенных в гранатовом дереве Жизни, – усмехнулся я, наблюдая за все возрастающим волнением Тибетца.
   – Ты видел то самое мифическое дерево Жизни и Познания, состоящее из двадцати четырех сефиротов в виде двадцати двух ветвей?! Фантастика! – едва не теряя сознание от душевного возбуждения, заорал экзальтированный Тибетец.
   – Генри, я не считал, сколько на нем веток, но оно поистине впечатлило меня своими гигантскими размерами и мне даже показалось, что оно живое. Ну, в смысле, как ты, я или Ева!
   – Стэн, чувак, конечно, оно живое! Это же дерево Жизни, от которого зависит все живое в этом мире! – выбегая из соломенного хунфора, заорал во все горло Тибетец.
   Мы с Евой недоуменно переглянулись. В этот момент Генри напоминал сумасшедшего, узнавшего о том, что он сумасшедший.
   – А где Сара и ее бесноватые друзья? – беря Еву за руку, спросил я.
   – Они ушли почти сразу после того, как ты впал в транс. Уходя, Сара попросила нас присмотреть за тобой, что мы с радостью и сделали. Генри лег на воздухе у костра, а я почти до самого утра не смыкая глаз, сидела рядом с тобой, – с любовью глядя на меня, ответила Ева.
   – Что бы я без тебя делал, котенок? – тронутый заботой и верностью любимой, трепетно провел я ладонью по ее лицу.
   – Тебе больно, любимый? – осторожно беря меня, за отмеченную высшими силами, ладонь, обронила Ева.
   – Нет, моему телу совсем не больно, но больно моей душе, любимая! – привлекая к себе Еву, грустно улыбнулся я.
   …По дороге к дому, я подробно рассказал о том, что со мной произошло в созданном, моим подсознанием, мире. И как не фантастично прозвучал мой рассказ, Еве и Тибетцу ничего не оставалось, как поверить мне. Стигматы, оставшиеся на моей ладони после дружеского пожатия Шемхамфораша, служили неоспоримым доказательством реальности моих слов.
   Исходя из сложившихся обстоятельств, я решил действовать безотлагательно. Сила Дингира росла с каждым часом, и пока он был еще уязвим, нужно было попытаться его остановить. Не смотря на свою показное спокойствие и уверенность, в душе я сомневался в своих силах. И это было естественным для простого смертного. Какие у меня были преимущества перед могущественным коварным демоном, кроме благословения великого Серебряного змея? У меня не было никогда магических способностей или иных навыков в таких щекотливых делах. Бороться с демоном мне предстояло практически голыми руками, используя элемент неожиданности и импровизации. Возможно, мне помогут ритуальные ножи, завещанные мне покойным сэром Диккинсоном? Не зря же он оставил их именно мне и не стал брать их с собой в роковую ночь своей гибели. Дай бог, если это будет так и острые лезвия ритуальных ножей, смогут остановить черное сердце демона Дингира! А если нет, то значит, я погибну, а следом за мной погибнут и все те, кого я люблю и знаю. Мой мир погрузится в пучину Хаоса, и тьма уничтожит свет, затмив его темными красками безысходности и горя.
   Когда мы подъехали к дому моего отца, я поцеловал Еву и, обернувшись к Тибетцу, сказал:
   – Ждите меня в машине, ребята, пока я не вернусь. Мне нужно только забрать ножи, а после мы сразу поедем в монастырь. Ждать темноты бессмысленно, а при свете дня, возможно, Дингир будет слабее.
   – Давай, иди Стэн и захвати, пожалуйста, что-нибудь перекусить, а то у меня живот от голода крутит, – хлопнув меня по плечу, весело подмигнул мне Генри. В отличие от меня, он был по-настоящему спокоен и полностью уверен в своих силах. Одним словом, «обезбашенный немецкий морпех»!
   Подойдя к входной двери, я сильно надавил на кнопку звонка. Подождав еще немного, я настойчиво позвонил еще раз, но ответом мне была лишь тишина. В мое сердце закралось неприятное подозрение. Толкнув дверь, я обнаружил, что она не закрыта.
   Первым делом, у меня возник порыв вернуться назад к машине и позвать Тибетца. Что-то мне подсказывало, что в мое отсутствие в доме что-то случилось. Но успокоив свое заметавшееся в груди сердце, я взял себя в руки и переступил порог притихшего дома.
   Зловеще скрипнув, дверь медленно закрылась за моей спиной. Сняв с ног ботинки и куртку, я крадучись, вышел из прихожей в длинный коридор, связывающий зал со столовой.
   – Сара? – напряженно вопросил я, прислушиваясь к тишине в доме. – Отец? Мадам Агни?
   «Неужели Сара ушла из дома, не закрыв его на замок»? – с недоумением подумал я и, подойдя к закрытым дверям гостиной, резко распахнул их.
   – …Ты готов пожертвовать собственной жизнью, чтобы спасти дорогих тебе людей и это похвально. Но знай, что одолеть Дингира будет не так просто и твоя победа может не принести тебе желаемого удовлетворения, – так сказал мне Шемхамфораш, перед нашим расставанием и когда он говорил мне эти слова, я не сразу понял на что, именно, он намекал.
   Да, я готов был ценой собственной жизни остановить злого Дингира и спасти близких мне людей. Я готов был грызть его зубами и рвать на части, пока он не и сдохнет и не освободит мою душу из плена Зла.
   Да, я собирался убить его и после вернуться с победой к моим самым близким и родным людям.
   Это было моей целью и ради ее выполнения, я был готов пойти на все. Хотя я уже и так немало испытал на собственной шкуре и уже не понаслышке знал, что такое кровь и смерть. Последнее мое путешествие по дорогам тонкого мира, принесло мне столько страданий, что душа моя всего за одну ночь стала похожей на столетнего старика. Я пережил то, что не смогут пережить и миллионы смертных и только благодаря великому Серебряному змею и его бесконечной милости, я остался жив. Остался жив и выжил ради того, чтобы вернуться в свой мир и предотвратить трагедию, подготовленную коварным демоном. Но, увы, я опоздал, …я безнадежно опоздал.
   Мой ночной кошмар продолжился в наяву в виде раздетой до гола и перемазанной в крови… мадам Агни. Она стояла ко мне спиной у камина и, обняв себя за плечи, что-то бормотала тихим голосом.
   Пораженный увиденным, я застыл на пороге зала и парализованным от ужаса, взглядом вперился в перевоплощенную в живой кошмар, художницу. По-видимому, она была не в себе и то, что привело ее в такое состояние было поистине ужасным и необъяснимым.
   Услышав, как я вошел, мадам Агни медленно повернула ко мне голову, и как ни в чем не бывало, приветливо улыбнулась мне. Ее, заляпанное засохшей кровью, лицо выражало полное спокойствие и безмятежность.
   А, это ты Стэн! – тихим голосом сказала она, наивно хлопая изумрудно-зелеными глазами. – Я ждала, когда ты придешь.
   – М-м-мадам Агни, что здесь произошло? – заикаясь от страха и волнения, через силу заговорил я.
   – Все кончено Стэн и как это обычно бывает, любая сказка заканчивается грустным концом, – грациозно поплыла в мою сторону зрелая красавица в наряде библейской Евы.
   – Агни, Агни де Бусьон, где мой отец? Да что здесь произошло, в самом деле, скажите как есть?! – порывисто хватая богемную диву за хрупкие плечи, заорал я, теряя голову.
   – Он приходил сюда вечером. Представительный такой мужчина в черном костюме, – сотрясаясь в моих руках, отрешенным голосом начала рассказывать мадам Агни.
   – Кто он, кто это был, мадам Агни? – брызгая слюной в опустошенное лицо художницы, продолжал кричать я.
   – Я же говорю, импозантный такой мужчина с аристократическими манерами! – механическим голосом, лишенным всяческих эмоций, отозвалась художница.
   – Он как-то назвал себя, этот господин? – уже догадываясь, кто это был, спросил я у Агни.
   – Я не помню, не помню, Стэн. Отпусти меня немедленно, ты мне делаешь больно! – раненой птицей забилась в моих руках голая богемная дива.
   Разжав пальцы, я смущенно отвел глаза в сторону и снова спросил нагую художницу:
   – Где отец, мадам Агни?
   Мой вопрос повис в воздухе, и я почувствовал, как на моей голове зашевелились волосы, в предчувствии самого страшного.
   – Где отец, Агни, отвечай, не то я за себя не отвечаю? – взбешенный молчанием, отрешенной от реальности, художницы, истерично заорал я.
   Но на мой повторный вопрос, она повела себя еще более странно. Мадам Агни, игриво подмигнула мне и, проведя руками по изгибам стройных бедер, поманила меня за собой.
   Загипнотизированный ее, вспыхнувшим безумием, взглядом, я покорно пошел вслед за французской дивой.
   Мы поднялись с ней на второй этаж и, дойдя до комнаты отца, остановились у закрытых дверей.
   – Он много и красиво говорил. Он так очаровал меня, что я согласилась со всем, что он мне говорил, – преградив своим телом путь в комнату, вдруг заговорила мадам Агни. – Но твой отец, ты, же знаешь, Стэн, что твой отец великий спорщик. Так вот, твой отец, естественно не соглашался с нашим гостем.
   К примеру, он сказал, что я всегда была заурядной художницей и ей и останусь. Обидевшись, я стала кричать на Дрюона, обвиняя его в зависти к моим успехам. На что твой отец стал смеяться надо мной и обозвал меня глупой дурой.
   Не знаю, зачем я послушалась нашего гостя, но тогда мне показалось, что его устами говорит сама Истина.
   – Что сказал незнакомец? – угрожающе навис я над знаменитой любовницей своего отца.
   – Он сказал мне, что в силах помочь мне создать настоящий шедевр, который перевернет сознание всех, кто меня знает и кто ценит мое творчество. Стэн, ты же знаешь, я человек искусства и для меня такие слова прозвучали как откровение свыше. Шедевр, настоящий шедевр, какой художник в своей жизни не мечтает написать единственный и неповторимый шедевр! Я из числа этих безумцев, Стэн, да, я из числа и также мечтала написать величайший шедевр всех времен и народов, – лихорадочно облизывая пересохшие губы, шептала, словно в бреду, лишенная разума художница.
   – Что за чушь ты несешь, Агни, о каком шедевре ты ведешь сейчас речь, когда я лишь хочу знать, где мой отец! – отшвыривая в сторону, бесстыдно вихляющую бедрами, богемную диву, нетерпеливо закричал я. Освободив себе путь, я решительно толкнул дверь, ведущую в комнату отца.
   Сюрреалистическая драма в жанре «horror» достигла своего пика. Там, где я желал увидеть живым и здоровым своего отца, я не увидел ничего, кроме бесформенной окровавленной кучи мяса и гирлянды скользких кишок, развешенных по всей комнате.
   Пол провалился под моими ногами, и окружающее пространство внезапно превратилось в колыхающийся сгусток разрозненных бликов.
   – Что это?! – услышал я свой ватный голос, доносившийся издалека.
   Кажется, я кричал и плакал, но в то же время это происходило не со мной. Кто-то другой был на моем месте, а я всего лишь выступал здесь в роли безвольного свидетеля.
   Этот кто-то другой ползал по окровавленному полу и разбирал обезображенные фрагменты человеческого тела, сваленные в общую кучу. Кто-то другой, пытался разговаривать с отрубленной мертвой головой моего отца и умолял его ответить ему. И уж точно не я, потом искал среди отрезанных пальцев рук и ног, глазные яблоки и тщетно пытался вставить их в голову мертвеца. Не я снимал с люстры и стен спальни ленты дурнопахнущих кишок и отрывал, прибитое гвоздем к стене, остывшее сердце покойного отца. Нет, это был не я и в то же время, кроме меня и Агни в кошмарной комнате никого больше не было.
   Я не знаю, сколько прошло времени, пока я находился в состоянии раздвоения личности. Может минута, а может и час. Но жестокая реальность не позволила мне окончательно свихнуться и надежно спрятаться под спасительной юбкой безумия.
   Пока я стенал и скорбел над расчлененными останками родного отца, мадам Агни безмолвно наблюдала за мной и не делала ни единой попытки успокоить меня. Она легла спиной на пол и, уставившись в потолок бессмысленным взглядом, о чем-то усиленно думала.
   Я сам вспомнил о ней, очнувшись от кратковременного помешательства и когда я, наконец, посмотрел на нее, то мой взгляд не предвещал ничего хорошего.
   – Говори, взбалмошная французская сука, что здесь произошло на самом деле? – по-звериному рыкнув на плавающую в параллельном пространстве, художницу, вопросил я.
   – Ты плачешь Стэн? Почему ты плачешь? Тебе не понравился мой последний шедевр? – молотом ударили по моей голове непонятные вопросы сумасшедшей дивы.
   – Какой на хрен шедевр! Говори тварь, кто убил моего отца Дрюона?! – теряя голову, налетел я коршуном на распластанную по полу, глупо улыбающуюся художницу.
   – Почему ты так груб со мной, Стэн? Неужели я так отвратительна, по-твоему? – крепко обхватывая меня руками за шею, обиженно поморщилась Агни.
   – Не заговаривай мне зубы, говори дура, кто убил отца?! – не обращая внимания на неуместные приставания голой художницы, еще громче заорал я.
   – Уйди от меня, противный, фу-у-у! – выскользнув из под меня, нервно прошипела Агни. Мелькнув голым задом, она шустро запрыгнула на кровать и, схватив с простыни огромный кухонный нож, стала плотоядно облизывать его лезвие.
   – Какие все-таки не постоянные и глупые существа-люди. Еще вчера они носили тебя на руках и награждали твои таланты громкими дифирамбами, а уже сегодня они не хотят ничего слышать о тебе. Правильно заметил вчера наш поздний гость, что люди заложники своего врожденного невежества и только мы-гениальные и неповторимые художники можем излечить их от этого невежества. Трудно достучаться до сердец людей и завоевать их любовь и симпатию, но как легко вырвать сердце из груди и раздавить его в отместку за черствость и равнодушие к твоему небесному таланту! Может это и есть та самая высшая Справедливость!
   Не мечи понапрасну бисер перед свиньями и отдавай им то, чего они достойны.
   Свой последний шедевр я назвала «Семьдесят два откровения Дрюона Стинсона». Не правда ли, немного помпезно и несколько попахивает нео-готикой, Стэн! – очерчивая кухонным ножом круг по забрызганной кровью комнате отца, вещала зловещим голосом свихнувшаяся художница. – Я всегда проявляла живой интерес к готике. В ее сдержанной депрессивности столько скрытой тоски по потерянной страсти!
   – Сука, так это ты изувечила моего родного отца. Сука, ты подлая, гадкая сука, Агни! – ощетинившись первобытным ящером, заревел я на сумасшедшую голую садистку, возомнившую себя вторым Леонардо да Винчи.
   – Не подходи, не подходи ко мне, Стэн, а то боюсь, ты наделаешь глупостей раньше времени! – выставив нож перед собой, предупредила меня, разгоряченная кровью, богемная дива. Опасливо поглядывая на меня, она добавила:
   – Сначала ты должен дослушать меня, а после ты можешь делать со мной все что захочешь.
   – Я убью тебя, жуткая тварь, не смотря на то, как отец относился к тебе! – Размазывая слезы по лицу, бессильно всхлипнул я. От рокового шага меня останавливало только желание услышать все до конца. Нож в руках сумасшедшей художницы меня совершенно не страшил, также как и смерть от ее руки. Я был уже далеко не простым смертным и страхи мои являлись страхами другого уровня. Я видел Ад собственными глазами и сполна вкусил его горьких плодов. Так о каком страхе перед смертью могла идти речь, в моем случае?
   – После того как Дрюон ударил меня по лицу, на меня словно что-то нашло. Я побежала на кухню и принесла оттуда нож, а после, …после мы стали резать по кускам твоего отца, Стэн. … К моему удивлению, Дрюон долго не умирал. Наш поздний гость любезно согласился подержать его за руки, и пока я расчленяла твоего отца, он советовал мне, как резать лучше. Сначала я отрезала Дрюону пальцы на руках и ногах. Потом выдавила ему глаза и отрезала язык. После я вскрыла ему живот и извлекла наружу все внутренности. И только после этого Дрюон умер. Труднее всего было отсоединить голову, руки и ноги от туловища, но как видишь, я справилась. Не суди меня, если что-то не так. Все-таки, это был мой первый опыт в таких делах! – кокетливо потупила, горящие безумием, глаза кровожадная рассказчица.
   – После того, как я разрезала все тело на куски, мой любезный помощник принес мне молоток и помог мне выбить зубы изо рта Дрюона. Они крошились и ломались от моих не профессиональных ударов, и мне пришлось выломать всю челюсть Дрюона и выковыривать остатки зубов из десен лезвием ножа.
   Когда я разложила на полу и сосчитала все отрезанные фрагменты тела, то у меня получилось их ровно семьдесят два штуки. – Хвастливо прищелкнула языком Агни. – Мой помощник помог мне до конца оформить мой последний шедевр, развесив ленты кишок по комнате, а я, тем временем, прибила гвоздем к стене остывшее сердце моего Дрюона. Не правда ли, оригинально, Стэн: горящее сердце на фоне консервативных блеклых обоев в английском стиле! – продолжала восторгаться своими чудовищными «подвигами» «кровавая шалунья из Парижа».
   – Это все, Агни! – стуча зубами от ненависти, выдавил я.
   – Почти все, потерпи еще немного, Стэн. Закончив работать над моим последним гениальным творением, я вдруг почувствовала такое нестерпимое жжение внутри своего лона, что не смогла удержаться и предложила свое тело моему любезному помощнику, – похотливо водя пальцами левой руки между ног, сладострастно выдохнула Агни. Глаза ее увлажнились, а распахнутый алый рот издал призывной стон страсти.
   – Замолчи гнусная блядь, как ты можешь такое мне рассказывать? – заткнув уши руками, истерично завопил я.
   – Мы трахались как безумные весь остаток ночи, а утром… утром он меня покинул, – грустно скривилась Агни и невинными глазами маленькой девочки, посмотрела мне в глаза.
   – Все, Агни, все, хватит. Я не буду вызывать полицию. Зачем? Они посадят тебя в тюрьму, и ты избежишь справедливого наказания. – Медленно наступая на Агни, говорил я. – Нет, не надо, зачем сажать тебя в тюрьму? Я сам убью тебя, и ты больше никому не причинишь зла. И когда ты умрешь, я успокою свое сердце и может быть когда-нибудь, прощу тебя. Ведь тот с кем ты тут так сладко трахалась был не человеком, он был демоном. Я понимаю, что смертный бессилен против демона, но…
   – Он и вправду был похож на демона, Стэн! – восторженно затрепетала Агни, поглаживая себя по гладкой упругой груди. – Я никогда не видела такого огромного члена как у него, это настоящий монстр!
   – Агни, послушай меня Агни. Сейчас я отпилю тебе твои сиськи и запихаю их в твой похотливый рот. – Замахнулся я на убийцу своего отца сжатым кулаком. – Неужели ты не понимаешь, что ты сейчас тоже сдохнешь. Сдохнешь как мерзкая кровожадная шлюха и никто и никогда больше не вспомнит тебя добрым словом!
   Агни быстро отпрянула от меня к стене и, приставив лезвие ножа к своей стройной шее, окинула меня безмятежным взором.
   – Inhumer me Pere Lachaise! – обворожительно улыбаясь мне, произнесла на французском языке мадам Агни и быстрым движением перерезала себе горло.
   Я с тупым выражением на лице смотрел, как рухнула знаменитая художница с постели на пол и, хрипя, задергалась у моих ног.
   – Ах ты, подлая сука, ты все-таки сбежала от меня! – давясь от бессильных рыданий, я упал на колени около умирающей Агни.
   Ее красивые изумрудно-зеленые глаза не отрываясь, смотрели на меня, и я видел, как быстро их накрывает туманом смерти. Я дотронулся рукой до ее гладкой теплой кожи и почувствовал, как по ней пробегают последние предсмертные судороги.
   – Какая же ты была красивая, Агни. – Прикладываясь лбом к ее впалому мягкому животу, простонал я и обнял ее за ноги. – Ну, зачем ты это сделала, ведь отец так тебя любил?
   Я горько рыдал до тех пор, пока не услышал тихие шаги, приближающиеся к спальне.
   – Стэн? – донесся до меня из коридора взволнованный голос Евы.
   Услышав голос любимой, я встрепенулся, и в панике осматриваясь по сторонам, крикнул Еве:
   – Стой, котенок, не заходи в комнату. Не заходи, я прошу тебя. Жди меня внизу, я скоро спущусь.
   – Хорошо, милый, как скажешь, – встревоженно откликнулась Ева и, судя по удаляющимся шагам, спустилась на первый этаж.
   Я поднялся с пола и, сняв с постели окровавленную простыню, накрыл ею мертвую Агни де Бусьон.
   Все, летняя сказка закончилась, и наступило тяжелое предосеннее похмелье! Прошлое было жестоко залапано красными красками смерти, а мрачное будущее обещало быть еще более страшным и безысходным. В мой романтический мир вторгся подлый убийца и безжалостно растоптал цветы моей юношеской наивности кованым сапогом жизненной прозы.
   Я вышел из комнаты отца и, затворив за собой дверь, стал быстро спускаться по лестнице на первый этаж. Вдруг до меня донесся душераздирающий женский вопль. В два прыжка миновав крутую деревянную лестницу, я побежал по коридору на крик.
   – Ева, что случилось, Ева?! – объятый тревогой, закричал я.
   – Стэн, Стэн иди скорей сюда! – услышал я, доносившийся из столовой, отчаянный крик любимой девушки.
   Когда я забежал в столовую, меня ожидал еще один кровавый «сюрприз» черного Дингира. Заломив на груди руки, трясущаяся Ева стояла напротив, неподвижно сидящей лицом к ней, грузной Сары. Глаза Евы напоминали мне взгляд маленького котенка впервые увидевшего лохматого дворового пса. В ее застывших глазах не было ни капли слезинки, но в них отражалось выражение невероятного удивления и испуга. Наверное, так выглядел и я, когда в первый раз побывал около Трехцветной пропасти. Вид расстрелянных «ищущих прощения» не вызвал во мне сначала животного страха, страх появился спустя несколько минут, когда я полностью осознал, что я вижу настоящую смерть, а не бутафорские сцены из фильмов ужасов.
   – Сара, что с тобой? – все еще надеясь, что черная мамбо просто отдыхает после праведных трудов, вопросил я. Но Сара не отвечала и, уронив голову на грудь, продолжала сидеть в той же позе.
   Я осторожно обошел стороной черную мамбо и заглянул ей в лицо. Сара была мертва!
   – Стэн, скажи мне, кто это сделал? – с подозрением глядя на меня, спросила меня Ева. Проследив за ее взглядом, я, вдруг, обнаружил, что держу в руках нож, которым был порезан на свежие стейки мой отец и совершила самоубийство «новоиспеченный кулинар» мадам Агни.
   – Нет, это не я, Ева! – словно гадюку, отбрасывая от себя окровавленный столовый нож, воскликнул я и сделал порывистый шаг к Еве. Но она, испуганно вздрогнув, стала пятиться спиной на кухню. Не сводя с меня осуждающих глаз, она произнесла дрожащим голосом:
   – Стэн скажи, что это не ты убил Сару?
   – Ева это не я убил Сару, можешь мне поверить, – тыкая себя пальцем в грудь, стал я оправдываться перед напуганной моим видом Евой. – Моего отца, мадам Агни и Сару убил Дингир. Он был вчера здесь и пробыл до самого утра.
   – Тогда почему ты весь в крови, Стэн? – остановившись на месте, неуверенным голосом, спросила меня Ева.
   – Вся спальня моего отца в крови. Тебе лучше не знать подробностей, котенок, – постарался я все объяснить Еве спокойным голосом.
   – Нужно вызвать полицию, Стэн. Боюсь, что мы будем бессильны против этого кровавого маньяка! – указывая дрожащей рукой на изуродованное лицо Сары, жалобно всхлипнула Ева. Изобретательный Дингир выдавил старой йоруба глаза, вырезал с корнем язык и заштопал ей грубыми нитками мясистые губы. По-видимому, Сара умерла от болевого шока или захлебнулась собственной кровью. Бедная женщина ценой своей жизни пошла на рискованный шаг, чтобы спасти меня, но не смогла спасти себя. Ее жертвенная смерть потрясла нас до глубины души и мы, не сдерживая слез, горько заплакали.
   Сегодня я потерял троих дорогих мне людей и еще не знал, скольких мне предстоит потерять в будущем. Вот и свершилось то, о чем меня предупреждал кровожадный демон из Преисподней чудовищных мыслей! Я отказался от игры на его поле и, недооценив всю ненависть и коварство демона, посмел бросить ему неравный вызов. Дингир принял мой вызов, начертав на столе кровью африканской колдуньи, короткое послание: «Я жду тебя»!
   – Стэн, давай же вызовем полицию! Почему ты молчишь? – настойчиво дернув меня за рукав, перепачканной в крови, рубахи, плача, крикнула Ева.
   – Нет, нет, котенок! Ты не понимаешь, он убьет всех, всех до последнего, пока я сам не убью его! – упрямо посмотрел я в страдающие глаза любимой девушки.
   – Стэн, ты погибнешь, неужели ты не понимаешь, что ты погибнешь?! – падая в мои объятья, еще громче зарыдала Ева.
   Неожиданно остывшее тело Сары резко накренилось на бок и с глухим стуком упало со стула на пол.
   – О боже, я больше не могу на это смотреть! – перепрыгнув через труп мертвой женщины, в панике метнулась Ева из столовой.
   – Стой, стой, Ева!
   Я бросился следом за любимой и, нагнав ее у порога, с силой привлек к себе.
   – Подожди, подожди, Ева, – взяв ее лицо в руки, с мольбой посмотрел я в глаза Евы. – Послушай меня внимательно, возвращайся обратно в машину и заводи мотор. Я сейчас заберу из своей спальни ритуальные ножи, и мы поедем к монастырю. После того, как я закончу все дела с Дингиром, мы вызовем в дом полицию. Только после того, как все завершиться, ты или я вызовем в дом полицию. Пока этого делать нельзя, так как нас обязательно задержат до выяснения всех обстоятельств. А после… после может быть уже поздно. Ты меня понимаешь, любимая?!
   Ева, с минуту молча, смотрела мне в глаза и наконец, сказала тихим голосом:
   – Да, любимый, я понимаю тебя.

   Когда Тибетец услышал от меня подробности гибели моего отца, мадам Агни и черной мамбо Сары, то пришел в такую ярость, что впору было его успокаивать, пока он не наделал каких-нибудь глупостей.
   – Ну, держишь инфернальная тварь, сейчас мы тебе устроим штурм Монте-Кассино! – яростно заскрежетал зубами Генри и выхватил из-за пазухи пистолет марки «Люгер» Р-08, калибра 9 мм.
   – Я лично всажу всю обойму в его мерзкую харю! – потрясая раритетным табельным оружием, добавил он, глухим от гнева, голосом.
   – Погоди Генри, ты, где взял это чудо-оружие? – удивленно спросил я.
   – Так, кое-что наследовал от своего покойного отца, – небрежно пожал плечами Тибетец, пряча оружие в карман джинсовой куртки. – Ну что, рискнем с тобой вместе, Стэн. Пока ты будешь отвлекать этого ублюдка разговором, я тем временем войду следом за тобой и расстреляю его в упор. Патронов у меня хватит, не беспокойся, так как?
   – Послушай меня Генри, никакого штурма не будет, – смерив Тибетца оценивающим взглядом, начал я. – Мы не союзная армия, а в монастыре окопались не десантники 1-й парашютной дивизии. Там засел противник пострашнее немецких панцергренадеров, и выкурить его оттуда старой «пукалкой», боюсь, будет невозможно, Генри. Здесь нужно будет оружие посерьезнее. К примеру, корабельная артиллерия. Она ведь уже себя оправдала однажды в сорок пятом, не так ли?
   – Но у нас нет пушек, Стэн! Чем же ты намереваешься побороть черного Дингира? – Озадаченно посмотрел на меня Тибетец, прекрасно понимая, что я прав и что смелость, отнюдь, не всегда города берет.
   – Магия, мне поможет магия, Генри! – передавая Тибетцу сверток с ритуальными ножами, пояснил я.
   – Прикольные тесаки! – повертев в руках экзотические ножи ручной работы, восхищенно протянул Тибетец. – И ты веришь, что с помощью ритуальных ножей сможешь покончить с могучим демоном?
   – Мне ничего не остается, как верить в это, Генри. Покойный сэр Диккинсон не зря завещал эти ножи именно мне. Он что-то знал о их скрытой магической силе и скорее всего, поэтому, не стал рассказывать мне о них во время нашей роковой встречи.
   – Как я уже понял, ты собираешься в одиночку сразиться с Дингиром, а что прикажешь делать нам с Евой? – возвращая мне ножи, осуждающе посмотрел на меня Тибетец.
   – Да, Стэн, а что будем делать мы, пока Дингир будет убивать тебя? – вдруг заговорила, молчавшая до этого, Ева. Она все еще находилась в состоянии глубокого психологического шока и поэтому, за руль ее автомобиля пришлось сесть мне. За все время пока мы ехали в порт, она ни единым словом не обмолвилась с нами, и я уже было решил, что ее пора выводить из игры.
   – Милая, с чего ты решила, что Дингир убьет меня? – посмотрел я с нежностью на заплаканную, подавленную горем, Еву.
   – Я уже убедилась в этом полчаса назад, когда вошла в дом твоего отца. А ведь я не видела и половины того, что видел ты, Стэн! – бросаясь мне на шею, горько запричитала Ева.
   – Хм, Стэн, может и вправду, пока не поздно, следует позвонить в полицию? – неуверенно взглянул на меня Тибетец.
   – Генри, у тебя и Евы еще есть время. Вы еще можете уйти и забыть обо всем, но у меня этого выбора нет. Если даже я и выживу после встречи с черным Дингиром, то полиция в первую очередь станет подозревать меня. Я ведь, когда был в спальне отца, оставил там столько следов, что мне хватит на два пожизненных срока. И еще одна немаловажная деталь, я оставил отпечатки своих пальцев на рукоятке кухонного ножа. Ева это может подтвердить. Так что сейчас ребята время играет против вас. По закону вы, как добропорядочные граждане, должны были немедленно обратиться в полицию. Не сделав этого, вы и себя обрекаете на подозрение. Думайте, у вас есть одна минута на размышление, – коротко обрисовал я печальные перспективы, грозившие поломать наши молодые судьбы.
   – Чувачок, ты за кого меня держишь? Ты что, думаешь, я способен бросить в беде своего хорошего друга? Да я тебя сейчас сам, без всякого Дингира, разукрашу как рождественскую елку, – обиженно взревел Тибетец и грубо обхватил меня мускулистой рукой за шею.
   – Ты, придурок отцепись от меня, ну, кому сказал! – стал неистово отбиваться я от железных «клешней» Тибетца.
   – Генри, ты что творишь? Сейчас же, сейчас же отпусти Стэна? Ну, я кому говорю, стенке бетонной или человеку, – тут же бросилась нас разнимать Ева, разозленная нашим глупым «мальчишеским» порывом.
   – Я не человек – я немецкий «морпех», способный голыми руками проломить любую бетонную стенку! – отпуская мою шею, напыщенно воскликнул Тибетец.
   – Ага, вот только бетонные стенки ты и можешь ломать, супермен! – иронично заметила Ева и заботливо осмотрела мое помятое лицо. – У-у-у, изверг, чуть не изуродовал моего парня.
   – Так, все, шутки закончились, ребята! – теряя терпение, рявкнул я и грубо оттолкнув ладонь Евы, вывалился из автомобиля.
   – Давно пора, а то все сидим и тоску друг на друга нагоняем, – облегченно выдохнул Тибетец и последовал вслед за мной.
   …Мы поднимались по каменной лестнице вверх, словно горные стрелки из дивизии «Эдельвейс», штурмующие снежную вершину Эльбруса. Наш могучий страшный враг спрятался за каменными стенами древнего монастыря и терпеливо ждал, пока мы нападем на него. Мы были физически беззащитны и практически ничего не могли противопоставить магической мощи чудовища из Бездны. Но наша бесконечная решимость и смелость придавали нам сил и уверенности в том, что мы сможем одолеть нашего коварного врага.
   Когда мы поднялись на самый верх каменной площадки, я в последний раз окинул тоскующим взором Saligia и постарался в это мгновение запомнить все, что видел. Мысленно я прощался с последним пристанищем одинокого молодого странника.
   Я был пока живым, но смертным богом этого мира и являлся неотъемлемой его частицей.
   В этот момент я был глубоко тронут и очарован вечной красотой моего мира, чувствуя, что это только начало Пути.
   Если мне суждено сегодня умереть, то часть меня останется жить в необъятных морских просторах. Я прольюсь теплым летним дождем на цветущее тело земли и стану прозрачной каплей в глубокой чаше синего океана.
   Если мне не суждено будет встретить завтра рассвет, мои следы навечно запечатлеются на золотисто-белой ленте песчаных пляжей. Свежий ветер запомнит мой веселый смех и будет он услышен всеми.
   Если мне не суждено будет больше вдыхать ароматы цветочных полян и лесов, моя звонкая нота прозвучит в сладкоголосой трели лесных птиц. Их песни напомнят о том, что я тоже был здесь.
   Если мне не суждено будет больше целовать голубых любящих глаз, я растворюсь в синеве небес и стану их любящими глазами.
   Я прощался с миром, знакомым мне с детства, но мысли о скором конце не беспокоили меня так сильно, как это было всего месяц назад.
   Физическая смерть уже не казалась мне такой страшной и предчувствие наступления новых времен, наполняло меня возвышенной грустью и ностальгией по уходящему в небытие.
   Я посмотрел на Еву, и мое сердце сжалось от боли. Если бы она знала о чем я думаю, то ни за чтобы не позволила мне идти на верную смерть.
   Я был заранее обречен, и я знал об этом с тех пор, как проснулся в соломенном святилище вуду.
   Теперь остался всего один шаг до вступления в Вечность, и я должен был его сделать, не дрогнув и не усомнившись ни на секунду.
   Мысленно простившись с прошлым, я решительно оттолкнул от себя лодку воспоминаний, приготовленную для погребальной церемонии и, натянув тетиву лука, выпустил горящую стрелу забвения. Стрела, со свистом описав огненную дугу, вонзилась в наряженный труп моих похороненных надежд и уже через секунду погребальная лодка, окутавшись клубами белого дыма, запылала ярким факелом.
   – Стэн, с тобой все в порядке, ты как? – почувствовал я легкое прикосновение Евы.
   Я отбросил в сторону ненужный мне лук с пустым колчаном и просветленным взором посмотрел на свою любимую.
   – Теперь все в полном порядке, я готов к испытанию, котенок!
   – Эй, Стэн, пойдем скорее, мне кажется, до нас тут уже побывали наши парни! – услышал я призывный голос Тибетца.
   Мы с Евой немедленно поспешили на призыв старшего друга.
   – Вот, взгляните, – продемонстрировал нам Тибетец увесистый металлический casse-tete с шипованной боевой частью. – «Панцер» ни за что бы не оставил здесь свой «головолом». Он дорожит им как личным амулетом. Здесь что-то не так, Стэн.
   – Ребята, а это вам ни о чем не напоминает? – поднимая с земли небольшой плотный сверток из фольги, вскрикнула Ева.
   – Е-мое, да это же «гашиш» Маркуса! Ситуация становится все более похожей на запутанный детектив, тебе не кажется, Стэн? – тревожным взглядом окинул Тибетец мрачные стены заброшенного монастыря.
   – Неужели «Панцер» и Маркус не послушались тебя Генри и снова приходили сюда прошлой ночью? – налитыми кровью глазами воззрился я в пустые окна зловещего дьявольского храма.
   – Судя по нашим находкам, так оно и есть, Стэн, – подтвердил мои опасения Тибетец. – Ну, что переходим на план Б?
   – Ты снова за свое Генри, ни каких планов Б, – неодобрительно покачал я головой, наблюдая, как Тибетец заряжает отцовский «Люгер».
   – Ни хрена, Стэн, ни хрена! Теперь это не только твое личное дело, но и мое тоже, ты меня понял? – упрямо вперился в меня Тибетец и, щелкнув затвором, поставил пистолет на боевой взвод.
   – Хорошо, хорошо, пойдем с тобой вместе. Только не лезь, прошу тебя, на рожон. Твои морпеховские навыки могут оказаться бессильными против Дингира, – через силу согласился я с рвущимся в бой Тибетцем.
   – Ты уверен, Стэн? – картинно прицелившись в тонкий шпиль монастырской башни, усмехнулся Тибетец.
   – Абсолютно, Генри! Или ты забыл историю с погибшим отрядом Королевских коммандос?
   – Ладно, ладно, я обещаю быть осторожным и не лезть на рожон. Но я одно знаю точно, без меня тебе не справиться, ты понял, парень?! – фамильярно ткнул меня Тибетец в лицо.
   – Да понял я, понял. Все, ты готов?
   – Стэн, Генри, а как же я? – всхлипнув, потянулась ко мне Ева.
   – Ева, любимая, оставайся здесь и никуда не ходи. Ни в коем случае не входи в монастырь, пока мы с Генри не выйдем из него, – крепко прижимая к себе Еву, сдавленно прошептал я.
   – А если вы не вернетесь, Стэн, что мне тогда прикажешь делать? – орошая меня слезами, жалобно вопросила Ева.
   – Если… если мы все-таки не вернемся, – переведя серьезный взгляд на Тибетца, запинаясь, начал говорить я. – тогда возвращайся в город и вызови полицию в дом моего отца. А после, после беги без оглядки с Saligia. Уезжай в Англию и больше никогда сюда не возвращайся. Ты слышишь любимая, забудь обо всем, что ты здесь слышала и видела, и больше никогда сюда не возвращайся!
   Ева неожиданно прекратила плакать и, уняв слезы, вымученно улыбнулась мне:
   – Тогда, …тогда вы лучше возвращайтесь, Стэн. Потому что если ты не вернешься, мне незачем будет жить.
   – Все будет тип-топ, Ева! Мы только надерем черную задницу этому говнюку Дингиру и тут же вернемся назад, – наигранно засмеялся Тибетец и, вырвав меня из прощальных объятий Евы, повлек в сторону монастыря.
   – Сделай все, как я тебе говорил, Ева. Я люблю тебя! – оборачиваясь к любимой девушке, в последний раз признался я ей в любви.
   – Я тоже тебя люблю, милый! – сдерживая новые слезы, закричала отчаянным голосом Ева и, прижав ладони к лицу, порывисто упала на колени.
   – Прощай Ева, – неслышно прошептал я, с волчьей тоской в глазах глядя на ту единственную, которую, возможно, больше не увижу никогда.
   …Мы проникли на монастырский двор сквозь брешь в стене и напряженно прислушиваясь, вошли в полуразрушенный храм проклятых. В первом зале для богослужений все осталось по прежнему и я не заметил здесь никаких признаков присутствия посторонних.
   Сделав Тибетцу предупредительный знак сохранять тишину, я указал пальцем вглубь храма:
   – Генри, я войду в ту дверь, а ты пока жди моего сигнала, ты понял?
   – Хорошо Стэн. Веришь, я здесь в первый раз! – опасливо посматривая на золоченую фигуру страдающего Христа, горячо зашептал Генри.
   – И надеюсь в последний. Все, Тибетец, я пошел. Не поминай меня лихом! – коротко перекрестившись, выдохнул я и направился к запертой железной двери, за которой меня поджидал черный властелин падших.
   – К черту! – Не к месту машинально помянул Тибетец и прислонился к каменной стене, ожидая моего сигнала.
   Несколько метров до двери показались мне вечностью, и каждый мой шаг стоил мне неимоверных усилий воли. Возможно, если бы не присутствие в храме Тибетца, то я бы не смог преодолеть свой вновь появившийся страх. Мне вдруг, словно в наяву, привиделось перекошенное предсмертной судорогой лицо умирающей мадам Агни и я услышал ее прощальные леденящие душу, слова-пожелания: Inhumer me Pere Lachaise! Какое же потрясение пережила художница в последний день своей жизни, что решилась после этого на такое страшное преступление? И какой все-таки невиданной титанической силой обладает маленький черный карлик, если ему не стоит особого труда заставлять убивать разумных людей простым внушением? Как я смогу уничтожить черного Дингира, если он наперед знает все мысли смертных?
   Я остановился напротив двери и прислушивался к стуку своего сумасшедшего сердца. Вытянув перед собой руки, я отметил про себя, что они сильно дрожат и плохо слушаются меня.
   – Стэн, с тобой что-то случилось? – услышал я за свой спиной взволнованный голос Тибетца.
   – Нет, Генри, все в порядке, – дрожащим натянутым голосом откликнулся я.
   Смахнув рукавом куртки пот, застилавший мои глаза, я вдохнул поглубже воздух и толкнул напряженной ладонью, покореженную осколками, дверь.
   На удивление она открылась сама перед самым моим носом, и не успел я ничего придумать, как чья-то сильная рука или лапа затащила меня внутрь тайного зала для дьявольских богослужений.
   Следом на мою голову обрушился тяжелый удар, на краткое время лишивший меня сознания.
   Когда я пришел в себя, то мне сразу ударил в нос знакомый по ночным путешествиям в Аду грязных мыслей, смердящий, гнилостными парами, воздух. Сладковато-приторный парфюм разложения слишком часто преследовал меня в последнее время, и я уже почти не чувствовал его. Смерть насильно заставила меня привыкнуть к ее нежеланному соседству. И мои частые мысли о ней, стали примерять меня с ее непредсказуемыми капризами.
   Я зажмурился и инстинктивно прикрылся руками, ожидая новых ударов невидимого врага. В глаза мне бил яркий свет от смоляного факела, торчащий из пасти одного из каменных крылатых драконов. А сам я лежал на холодном полу, покрытом позеленевшими гильзами и обрывками ветхой материи.
   – Посмотрите на него, мои верные друзья! – услышал я знакомый насмешливый голос. – Это тот самый герой, решивший убить меня голыми руками. Не правда ли смешно?
   Следом я услышал целый хор пищащих голодных птенцов. По-видимому, это были вопли одобрения или что-то похожее на это.
   – Ты слышал Стэн, мои слуги говорят мне, что это и вправду очень смешно, – из плотной стены мрака на меня надвинулась огромная фигура черного демона. Его горящие красные глаза с презрением и жгучей ненавистью уставились в меня. Я сделал попытку отползти назад, но каменная стена не позволила мне убежать от самого себя.
   – Ну что же ты, юноша, где твоя смелость и пылкие слова мести? Ведь всего только несколько минут назад вы клялись убить меня перед своей обожаемой девушкой. Так начинайте, я жду! – скалой навис надо мной, значительно увеличившийся в размерах, демон Дингир.
   Я продолжал хранить молчание, но в то же время моя надломленная душа вопила об отмщении.
   Но стоило мне сейчас только пошевелить пальцем, как Дингир прихлопнет меня как блоху, похоронив вместе с надеждами на благоприятный исход.
   – Мадам Агни рассказала тебе перед смертью как мы с ней трахались, Стэн? – выпрямившись в полный рост и скрестив на груди руки, горделиво тряхнул лысым черепом Дингир. – Вижу по твоим перепуганным глазам, что рассказывала. Давненько я так славно не трахался, тем более с земной женщиной! Но зато тебе ничего не смогла поведать твоя старая служанка Сара. Я вырвал ей язык и зашил рот, чтобы она впредь не болтала разной чепухи.
   – Она больше ничего не сможет сказать, потому что она мертва, ублюдок! – неожиданно прорезался у меня дар речи. – Ты убил моего отца, мадам Агни, Сару, сэра Диккинсона и теперь хочешь убить еще и меня.
   – Ты не догадываешься, почему я это сделал, Стэн? – почти дружелюбно обратился ко мне Дингир.
   – Потому что ты задумал сделать это изначально, лживый бог язычников. – уже не сдерживаясь, закричал я.
   – Что ты можешь знать обо мне, презренный?
   – Достаточно, чтобы судить о твоих грязных поступках, Дингир!
   – Стэн, послушай меня Стэн, ну зачем ты обратился за советом к этой полуграмотной йоруба? Неужели ты так и не понял в прошлый раз, что со мной шутки плохи?
   – Ошибаешься, я понял это сразу же после второго сердечного приступа, случившегося с моим отцом!
   – Тогда зачем ты снова пошел на неоправданный риск, я ведь предупреждал тебя?
   – Потому что не поверил тебе. Я не настолько глуп, чтобы считать тебя своим другом. Как можно считать другом того, кто заранее был готов убить тебя?
   – Ты невежественный глупец, Стэн, если решил, что я причиню тебе вред. Я же обещал тебе поделиться с тобой своим приобретенным могуществом, и я сдержу свое слово.
   – Зачем мне твое могущество и богатство, если ты уже почти уничтожил меня? Как я смогу теперь спокойно жить без близких мне людей? Меня замучает совесть, если я забуду о зле, причиненном тобой, и протяну тебе руку дружбы!
   – Совесть? О чем ты говоришь, Стэн? Что такое совесть и с чем ее едят? Разве совесть можно намазать на хлеб и утолить ей свой физический голод?
   – Кроме физического тела, у меня еще есть и душа в отличие от тебя, проклятый искуситель.
   – Запомни, что я тебе скажу Стэн: каждый умирает в одиночку и это единственная Истина, которая способна открыть глаза невежественному на окружающий его мир. Кому мы нужны здесь кроме самих себя, ответь мне?
   – Может, ты никому не нужен, а я пока нужен.
   – Твоя нужность это заблуждение и издержки тупой людской морали. Люди создали мораль за тем, чтобы четко разделить мир на дураков и умных и когда это произошло, умным стало легче управлять дураками. Так как они сами загнали себя в стойло, придуманной умными морали. Из этого напрашивается вывод: миром правят умные люди, живущие вне законов созданной для дураков морали. Неужели ты тоже хочешь до конца своей жизни остаться в вонючем стойле ограниченных, сумрачными суевериями, рабов придуманного господами мира?
   – Может я и вправду дурак, но не настолько, чтобы не понять, что все, что ты говоришь это ложь!
   – Ложь это твои представления о мире, Стэн. Чего ты до сих пор боишься? Ты боишься неизвестности? Боишься ошибиться в правильности Пути? Я освобожу тебе этот Путь, устранив с дороги тех, кто сможет тебе помешать в постижении новых знаний.
   – Тех, это значит всех моих родственников и друзей?!
   – Как сказал один мудрый немец: Герой это тот, кто смог преодолеть авторитет своего отца.
   Неужели ты так горишь желанием проторчать всю свою жизнь на Saligia и собирать мзду с перегревшихся на солнце, купальщиков из Европы. Или тебе хочется отнять лавры у своей знаменитой матери за всю свою жизнь, перекопавшую тонны чужой земли, в поисках мифического Пайтити? Что нашла твоя мать в Южной Америке кроме жалкой горсти ветхих черепов и нескольких глиняных ночных горшков давно сдохшего, от чрезмерного употребления кактусов, индейского царька? Или может тебя вдохновляет на обычную жизнь большая любовь земной женщины? Ева, милая Ева! Ваша страсть продлиться от силы год, а после ты расстанешься с ней и успокоишь свое разбитое сердце в объятиях очередной смазливой девчонки. Ведь тебе так нравятся знойные мексиканки, не так ли, Стэн? Хм, кому не нравятся стройные черноокие колорина? Они нравятся даже мне, ха-ха! Может на тебя так влияет мнение твоих новых друзей? Генри, потомок немецкого офицера и страстный любитель восточной экзотики. Неплохой товарищ, но вы с ним скоро расстанетесь. Он не твоего полета птица. Генри пойдет на войну и погибнет на войне, если я не убью его раньше.
   – Кого ты еще собираешься убить из моего круга, ненасытный вампир? – вызывающе крикнул я Дингиру.
   – Ну, двоих я уже знаю точно.
   – «Панцер»? Маркус? – с затаенной болью в голосе, выдавил я.
   – Точно, грубый лондонский кокни и его чернокожий поклонник бога Джа, а откуда ты знаешь, Стэн?
   – Мы нашли их вещи, брошенные на скале.
   – Они оказались здесь совершенно случайно. Просто мне нечем было кормить моих, пока еще слабых, слуг, – Дингир снял со стены, чадящий удушливым дымом, факел и посветил им над гранитным алтарем.
   Когда я посмотрел на алтарь, сердце мое замерло на месте. Там лежало обнаженное и истерзанное мужское тело без головы. Весь пол около алтаря был забрызган кровью и завален разорванными внутренностями мертвого бедняги.
   – Кто это? – цепенея от ужаса, прошептал я занемевшими губами.
   – Это твой тупой друг «Панцер». Он сам напросился, чтобы я первым убил его. Правда, он долго не хотел умирать и когда я отгрыз ему голову, он еще долго брыкался и пытался встать. Живучий оказался, янакун! – подходя к распластанному на алтаре мертвецу, удовлетворенно зашипел Дингир.
   – К чему такое варварство, Дингир? – с брезгливым омерзением наблюдая, как демон отрезает ножом от мертвого «Панцера» кусок плоти, скривился я.
   – Дань древним культам моих предков. Они любили орошать кровью землю, чтобы умилостивить своих богов. – осклабился в зловещей улыбке Дингир и широким жестом бросил кусок мяса в дальний угол. Оттуда немедленно раздались жадные пищащие голоса, жаждущие свежей плоти и крови.
   – Кто это там, Дингир? – Я облокотился на локтях и пристально посмотрел в темный угол.
   – Как видишь, с помощью, вернувшейся ко мне книги заклинаний, я смог вернуть в этот мир своих верных слуг! – черный демон осветил факелом кусок, мерзко чавкающей тьмы, и я увидел большую плетеную корзину, заполненную непонятной шевелящейся массой. Эта шевелящаяся масса могла пищать жевать и напоминала большого черного червя с множеством блестящих глаз.
   – Какая мерзость, Дингир! Это и есть твои черные слуги?
   – Да, им еще нужно немного подкормиться и набраться сил, но время пока терпит и мяса в достатке, – с любовью и надеждой во взгляде, посмотрел изувер на дело рук своих.
   – А где же Маркус? Ты говорил, что убил и Маркуса.
   – Нет, я не говорил, что уже убил Маркуса. Твой друг растафари все еще жив и полон надежды выйти отсюда живым. Ну да, боги изменчивы и возможно ему еще повезет, Стэн, – Дингир посветил полыхающим факелом над своим троном в виде каменных человеческих черепов. Маркус сидел на троне, связанный по рукам и ногам. Его голова была откинута назад, а из разбитого рта с хрипом вырывалось сиплое слабое дыхание.
   – Этот восторженный придурок, когда увидел меня, решил, что я тот самый бог Джа и возможно, этим спас свою жизнь. Пока я боролся с упрямым кокни, он стоял на коленях и молился. Как я понял, он возносил хвалу небесам за ниспосланное чудо, – хватая избитого Маркуса за длинные «дредды», издевательски рассмеялся Дингир. – А почему бы и нет? Чем я хуже Хайле Селассия, потомка царя Соломона и царицы Савской? Рабы, жалкие тупые рабы, вечно ждущие прощения от своих небесных богов. Вы сами поощряете их на преступления против вашего рода и питаете их силу своей слабостью!
   – Думаю, ты тоже из их числа.
   – Ошибаешься, Стэн, ошибаешься! Не смотря на твои издевки и не знающую меры, глупость и невежество, я до сих пор предлагаю тебе свою дружбу и покровительство. Нет, не на правах раба и слуги, а на правах своего друга. Я продолжаю предлагать тебе бессмертие, власть и могущество, не прося ничего взамен.
   – Тебе нужна моя душа, Дингир. Как ты можешь обещать мне бессмертие, если ты бездушен и для того, чтобы самому обрести бессмертие, тебе нужно для начала овладеть моей душой.
   – Зачем мне твоя душа, убогий, если я без труда могу забрать ее у тебя?
   – Ты можешь убить меня, это не трудно, но ты не можешь забрать у меня мою душу помимо моей воли, уродливый придурок!
   – Почему ты так в этом уверен?
   – Потому что, ты никто! Ты плод моего больного воображения. Не будет тебя-не будет и меня. Ничто не зависит от тебя ни в этом и ни в том мире. Все зависит только от моей воли. Я создал тебя и поэтому, я могу уничтожить тебя, Дингир.
   – Наконец-то я слышу слова не мальчика, но мужа. Вот мы и пришли к логическому подведению итогов. Теперь-то ты понимаешь, что мы с тобой одно целое, Стэн?
   – Понимаю, я понимаю, что ты всего лишь небольшая часть моего тела, пораженная гангреной и которую следует немедленно удалить, пока она не убила весь организм.
   – С Элией все было немного проще, Стэн. Кстати, как она тебе, не правда ли милая?
   – Красивая бездушная сука, не больше!
   – Ты забыл добавить, что она богиня. Возвысившись над своими страстями, она стала богиней!
   – Точнее, богиней разврата, погрязшей в грязных пороках.
   – Ты неисправим Стэн, но я тебя прощаю.
   – Мне не нужно твое прощение, ублюдок, я не твой янакун.
   – Если ты не хочешь быть моим другом, я сделаю тебя своим янакуном! – теряя терпение, взревел Дингир и, схватив меня за ногу, поднял в воздух.
   – Убей меня, демон, рискни и ты сдохнешь сразу же после меня! – в упор, уставившись в сверкающие гневом, глаза Дингира, злорадно ощерился я.
   – Отпусти его, дубина, не то я продырявлю твою уродливую башку. – услышал я спокойный голос Тибетца.
   – Я знал, что ты придешь вместе со своим дружком Генри, – отшвыривая меня к окровавленному алтарю, повернулся Дингир к стоящему, напротив него, Тибетцу. Расставив ноги на ширине плеч, Генри целился из «люгера» в голову Дингира. Я не увидел на лице своего друга страха, а лишь железную решимость и уверенность в своих силах.
   – Генри, уходи отсюда, он очень опасен! – придя в себя после удара головой о гранитную стену алтаря, крикнул я Тибетцу.
   – Нет Стэн, я не уйду без тебя. – не сводя упрямых глаз с разъяренного демона, отозвался Генри.
   – Сейчас я отправлю тебя к владыке Миктлана, тля земная, – громко прищелкнул острыми клыками Дингир, надвигаясь на маленького человечка с пистолетом.
   – Это мы еще посмотрим образина, кто кого, – усмехнулся Тибетец и резко повернувшись вправо, выстрелил два раза в плетеную корзину с пищащим гнусным червем.
   – Стой, человек, не делай больше так! – в страхе отпрянув в сторону, взревел раненым зверем, Дингир. – Я не трону тебя, уходи. Только не трожь моих детей.
   Тибетец, перехватив обеспокоенный взгляд черного демона, ехидно усмехнулся и сделал еще один выстрел в пищащую мерзкую кучу. Из продырявленной корзины наружу потекла дурнопахнущая темная вязкая жидкость. Пули, выпущенные рукой бесстрашного Генри, достигли своей цели и заставили Дингира на мгновение умерить свой боевой пыл.
   – Я еще раз предлагаю тебе уйти, человек и я обещаю тебя никогда не трогать, – приложив когтистую лапу к сердцу, как можно более миролюбиво, произнес Дингир.
   – Я повторяю, что не уйду отсюда до тех пор, пока ты не выпустишь Стэна и Маркуса, а также не отдашь нам поруганное тело «Панцера», – пряча боль и отчаяние в глазах, сдавленно прохрипел Тибетец.
   – Они обречены и не должны выйти отсюда живыми, тем более Стэн. Он нужен мне и я не могу его отпустить, – гневно хрустнул сжатым кулаком Дингир.
   – Тогда я уничтожу твоих мерзких детей, загробная тварь, – решительно кивнул Генри на истошно орущего раненого червя в продырявленной пулями корзине.
   – Вижу мы не договорились, – топнул ногой Дингир по каменному полу и приготовился к смертоносному броску.
   Генри вскинув пистолет на уровне глаз, и приготовился стрелять в атакующего демона. Я зажмурил глаза, представив, что останется через секунду от моего героического друга.
   – Стой Дингир, стой! Посмотри на меня в последний раз, – быстрым движением, выхватывая из-за пояса острые ритуальные ножи, рыкнул я в широкую спину демона.
   Злой Дингир на секунду замер перед прыжком, и словно передумав, медленно повернул ко мне голову:
   – Ты что-то хотел предложить мне, Стэн?
   Я выставил перед собой сверкающие лезвия ножей и, уставившись в красные глаза демона, сказал:
   – Прощай черный ублюдок. Больше мы с тобой никогда не увидимся.
   – Неужели ты думаешь, что сможешь убить меня этими старыми иголками? – скривился в растерянной улыбке Дингир.
   – Ты же знаешь, что мы с тобой одно целое и если умру я, то ты, несомненно, последуешь за мной, – приставив ножи к своей трепещущей груди, ответил я.
   – Откуда ты их взял, Стэн, Этого не может быть. Я же велел Мороку закопать ножи. Не делай глупостей и верни их мне, – протягивая ко мне дрожащие руки, взмолился демон. – Забудем о наших разногласиях и начнем все строить по-новому. Чего ты хочешь, Стэн?
   – Прошлого не вернуть и все чего я хочу сейчас, это очистить мой мир от скверны, – отступая от надвигавшейся на меня черной глыбы, ответил я.
   – Нет, Стэн! – потряс стены древнего капища мощный рев, загнанного в угол, демона.
   – Стэн, нет Стэн! – забыв об опасности, закричал отчаянным голосом Генри и бросился ко мне.
   – Прощай Генри! – обреченным голосом выдохнул я и с силой вонзил тонкие острые лезвия в свою открытую грудь.
   – …Эй, чувак, объясни же мне, наконец, что это было?
   – Маркус, друг мой любезный, забудь обо всем, что ты здесь видел.
   – Как ты можешь такое говорить, Тибетец? Этот маньяк в костюме африканского дьявола убил и выпотрошил нашего друга «Панцера», а я должен забыть об этом. Ты в своем уме, чувак? Он же и меня чуть было не убил! Смотри, смотри, он выбил мне два зуба, видишь, выбил мне два зуба.
   – Вставишь новые Маркус, отстань, пожалуйста, от меня.
   – Нет, не отстану, нет, не отстану! Какого хрена ты отмахиваешься от меня? Мы должны сейчас же все рассказать полиции. Сейчас же и пусть они принимают срочные меры по поимке этого громадного психа. Блин, будучи под кайфом я сначала решил, что это сам Джа спустился с неба и чуть в штаны от радости не наделал. Ты представляешь мое состояние Генри, когда я увидел, как этот огромный членосос выползает из монастыря?! Черт, а что же нам делать с «Панцером», что нам делать с нашим долбаным кокни? Тибетец, кто вернет нам нашего друга «Панцера»? Я убью, я убью этого поганого ублюдка, где он, Генри?
   – Маркус, откуда мне знать, куда делся этот страшенный жлоб. Я знаю об этом ровно столько же, сколько и ты.
   – Не лги мне, Тибетец. Я давно тебя знаю и вижу, что ты сейчас пытаешься меня надуть. Говори, говори, сука белая, кто еще замешан в этом деле. Не то я все, все расскажу полиции!
   – Успокойся придурок! У тебя точно от твоей «чудесной травы» мозги набекрень съехали. Я не знаю, куда подевался этот маньяк.
   Он словно растворился в воздухе, а может, успел выскользнуть из зала. Там же было темно, ты сам это видел, rude boy.
   – Точно, там, в самом деле, было темно, как в заднице…
   – Как в заднице у эфиопского Джа, хе-хе!
   – Не вижу поводов для смеха, Генри. Неужели тебе не страшно и не горько от потери наших друзей? Правда, не страшно?! Ну, ты, как я посмотрю, настоящий нацистский ублюдок!
   – Маркус заткнись, пожалуйста, или тебе остальные зубы жмут?
   – Молчу, молчу. Как наш Стэн мог перевоплотиться в новорожденное дитя, Генри? Ты видел это своими глазами?
   – Да, Маркус, я видел это своими глазами и не забуду до конца своей жизни.
   – Чувак, а что скажет на это Ева? Поверит ли она тебе и что с ней будет, если она поверит в это? Она ведь так любила Стэна, бедняжка!
   – Поверит, обязательно поверит, Маркус… Лхакарчун!
   – Что ты сказал, Тибетец?
   – Лхакарчун-маленький белый бог!
   – Прикольно, маленький белый бог. Ничего себе, неплохое название для песни! Я маленький белый бог, так, так, так, я маленький белый бог, спустившийся с облаков! …
   – Ты всего лишь кусок черного ямайского дерьма, выпавший из задницы черта, а не маленький белый бог, хе-хе. Правда, Лхакарчун?! Ну, улыбаешься, значит, ты меня понимаешь. Значит, я был прав, Стэн. Значит, я был прав!
   Бережно прижимая меня к себе, Генри вышел из монастыря и, задрав вверх голову, долгим взглядом посмотрел в мрачное рокочущее небо.
   – Скоро будет дождь, Стэн.
   Я, молча, смотрел в небо, ища взглядом тени тех, кто недавно был рядом со мной. Но я не увидел их, потому что они были уже далеко. Они улетали в Вечность. Мой же долгий путь только начинался.
   – Какой хорошенький малыш, Генри! – склонив надо мной перемазанное в крови лицо, блаженно улыбнулся Маркус. – Смотри, Генри, он играется моими косичками. Это настоящие афрокосы, чувачок. Когда вырастешь, дядя Маркус научит тебя играть регги, и ты тоже отрастишь себе такие же классные, как у меня, косы.
   – Отстань от парня, Маркус. Видишь, он еще не привык к своему новому имиджу, – оттолкнув плечом молодого растафари, беззлобно буркнул Тибетец.
   – Ладно, ладно, чувак, не толкайся, – снисходительно улыбнулся Маркус и, взглянув на быстро темнеющее небо, зябко поежился. – Генри, давай поторопимся, сейчас долбанет. Видишь, как молнии блещут!
   – И, правда, нам пора идти. Нас еще Ева ждет, – укутывая меня в белую рубаху, согласно кивнул Тибетец.
   Потревоженный его грубой рукой, я неожиданно для себя чихнул и, поперхнувшись слюной, громко обиженно заплакал.
   И в ту же секунду грянул гром, и небеса с шумом разверзлись над нашими головами и пролились на нас потоки холодной свинцовой воды. Небесная река размыла наши глубокие следы, превратив мокрую землю в чистый лист бумаги. Дождь разбавил наши горькие слезы, сделав из них сладкий нектар забвения. Наша пролитая кровь просочилась в песок и камень, напитав корни силой жизни. Дождь омыл запотевший лик солнца, и оно подарило нам надежду на продолжение дня. Громкий плач маленького белого бога разогнал тени липкой тьмы, закрывшей своим погребальным саваном длинную нить нового Пути. По нему скоро пойдет Лхакарчун, тот, кто победил свою темную сторону и стал героем нового дня…

Эпилог

   Выписка из истории болезни пациентки бетлемской психиатрической больницы Евы Свенсон:

   …Двадцать пятого августа 1976 года в отделение нашей больницы поступила двадцатилетняя уроженка острова Saligia. Девушка поступила с подозрением на прогрессирующий маниакально-прогрессивный психоз. Она была доставлена в Лондон самолетом в сопровождении полицейского детектива и врача экстренной помощи. Двадцать четвертого августа девушка была задержана по подозрению в убийстве и в виду ее внешней невменяемости, прошла тщательный осмотр у психиатра в госпитале Mignot memorial острова Saligia, где ей и был поставлен первоначальный диагноз …
   …При поступлении и последующем осмотре мною был подтвержден первоначальный диагноз, как прогрессирующее биполярное аффективное расстройство. …
   …У больной наблюдаются тяжелые психотические аффекты тоски и тревоги, мучительно переживаемые ею. Речь резко замедленная, тихая или шепотная, ответы на вопросы односложные или запутанные, с большой задержкой. Больная может подолгу сидеть или лежать в одной позе, не проявляя признаков активности, т. е. пребывает в так называемом «депрессивном ступоре». Кроме этого у больной зафиксирована тяжелая анорексия. Она выражается в депрессивных бредовых идеях (самоуничижения и самообвинения в собственной греховности). …
   …Перед поступлением в отделение нашей больницы больная предприняла попытку суицида, повредив остро-колющим предметов вены и сухожилия на левой руке. …
   …Больную все время преследуют иллюзии и галлюцинации, главным образом слуховые, в виде голосов и туманных образов, сообщающих ей о безнадежности положения и рекомендующих покончить собой. …
   …В своих частых видениях больная все время упоминает какого-то черного демона Дингира и маленького белого бога, вселившегося в ее пропавшего без вести друга. При этом больная все время утверждает, что ей грозит какая-то неведомая опасность и что ей необходима срочная помощь маленького белого бога. …
   …После общего консилиума врачей, мною было принято решение назначить больной первоначальный курс лечения с применением нейролептиков. …
   …На данный момент болезнь протекает без видимых изменений и суицидальных попыток. На фоне ярко выраженной депрессии наблюдается нарушенная динамика сна и как следствие бессонница и заметное снижение аппетита. …
   …Спустя месяц после начала лечения, ввиду безрезультатности и ухудшения общего состояния больной, мною принято решение продлить курс лечение на неопределенное время и увеличить применение доз нейролептиков…
Герберт Ротштейн, профессор медицинских наук и главный врач Bethlem Royal Hospital.
Графство Кент. Бекенгейм. 30 сентября 1976 г.

   Выдержка из статьи лондонской воскресной газеты «The observer» под заголовком «Кровавое убийство в стиле вуду».

   …Два дня назад у меня состоялась встреча с известным сыщиком и криминалистом лондонского детективного агентства «Пинкертон» Джимом Шелдоном (Crazy fox), который любезно поведал мне о ходе расследования нашумевших августовских убийств на острове Saligia.
   Вот уже как месяц мы наблюдаем за кропотливой работой знаменитого детектива и стараемся как можно более подробно и детально доносить последнюю информацию до своих читателей.
   Коротко о минувших печальных происшествиях: двадцатого августа на крохотном острове Saligia в бухте Лок было найдено сильно обезображенное тело сэра Бернарда Диккинсона, владельца местной частной школы и сына знаменитого освободителя Saligia покойного капитана Ульфа Диккинсона. Это происшествие сразу же вызвало широкий резонанс на Нормандских островах. В частности, уголовное дело по факту расследования сэра Диккинсона взял под свою личную ответственность генеральный прокурор (атторней) Гернси.
   Спустя всего три дня тихий городок св. Иаков потрясла серия новых жутких преступлений. Но на этот раз преступления имели очевидную связь между друг другом, что значительно облегчило ход следствия в начальной его стадии.
   Первыми жертвами, обнаруженные полицией острова по анонимному звонку, стали успешный бизнесмен и владелец отеля «Golden beach» сэр Дрюон Стинсон, его любовница, скандальная парижская художница Агни де Бусьон и некая Сара Орунмила, прислуживавшая в доме покойного сэра Стинсона больше десяти лет.
   Последним, кого нашла полиция после добровольных показаний гражданина Ямайки Маркуса Бастамента, был двадцатипятилетний житель Лондона Алистер Кемпбелл. По словам потерпевшего Бастамента, он и покойный Кемпбелл попали в руки нескольких членов тайной секты, которые после долгих мучительных пыток, зверски убили его друга и что он, Маркус, лишь чудом избежал смерти.
   После изучения криминалистами характера нанесенных увечий жертвам убийств, было принято решение объединить все пять убийств в одно общее дело.
   Главным следователем по этому делу был назначен известный лондонский сыщик и криминалист Джим Шелдон. Кроме этого к расследованию нашумевшего дела были привлечены сотрудники парижской криминальной полиции, принявшие самое живое участие в расследовании гибели их известной соотечественницы.
   …По словам Джима Шелдона до сих пор ничего так и не известно о местонахождении бывшего гражданина Западной Германии Генри Шульца. Розыскные мероприятия по поиску причастного к групповому убийству немецкого лоцмана и яхтсмена, проведенные на Нормандских островах, в Англии, Франции и Западной Германии не дали положительных результатов. На данный момент прорабатывается версия по его возможному местонахождению в восточных странах Советского блока.
   Главный фигурант и подозреваемый по этому делу, некто Стэн Стинсон, двадцатилетний студент Манчестерского университета также до сих пор не найден и находится в розыске. Его поиском занимаются лучшие детективы из европейских стран мира.
   Как мы уже писали ранее, вина в организации и осуществлении пяти убийств Стэном Стинсоном косвенным образом подтверждается подробными показаниями молодого ямайского музыканта Маркуса Бастамента и двумя бывшими членами тайного общества вуду, организованного на острове покойной йоруба Сарой Орунмила.
   Причастность к организации ритуальных убийств бывшей уроженки Бенина покойной Сары Орунмила, после сопоставления всех фактов, отклонена полностью.
   Также не выдержала критики и версия о причастности к пяти убийствам потусторонних темных сил, якобы повлиявших на неокрепшие умы молодых убийц. Не смотря на познавательную консультацию местного священника, детектив Джим Шелдон не стал приобщать его показания к общему отчету по расследованию.
   Напомним, что отец Павел до сих пор настаивает на включении в список августовских убийств умершую год назад двадцатилетнюю Элию Каслтон. Она скончалась в результате тяжелой болезни в доме своих родителей. Вокруг смерти покойной девушки на острове до сих пор ходят противоречивые слухи, порою граничащие на грани вымысла и откровенного абсурда.
   Нет утешительных известий и из бетлемской королевской больницы. Двадцатилетняя Ева Свесон, третье лицо причастное к жестоким убийствам, до сих пор проходит усиленный курс лечения, но, по словам главного врача Герберта Ротштейна, состояние больной ухудшается с каждой неделей. Доступ в больницу запрещен не только для полиции, но даже для родственников больной и соответственно, добиться от нее правдивых показаний пока нет никакой возможности.
   Не смотря на многочисленные неясности и туманную мистическую завесу, с самого начала окутавшую это дело, «Crazy fox» надеется до конца года завершить расследование и справедливо наказать всех виновных лиц, причастных к этому скандальному делу…
Специальный корреспондент Кэтрин Флэтчер. Лондон. 26 сентября 1976 г.

   Из докладной записки капитана роты Табгела батальонному полковнику Ванжуру.

   …Господин полковник, хочу Вам порекомендовать на пост командира отряда «Снежные львы» для выполнения специальных заданий на территории китайского Тибета, рядового стрелка Гангс Сэн Гэ.
   В течение шестимесячного обучения в базовом лагере Чакрат рядовой Гангс Сэн Гэ показал себя с наилучшей стороны, успешно пройдя изнурительную подготовку по скалолазанию, выживанию в горах и проведению партизанских операций. В апреле получил специальность «инструктор по зимней подготовке».
   Во время обучения рядовой Гангс Сэн Гэ проявил прекрасные способности в диверсионном и подрывном деле. Отлично ориентируется в горной местности и обладает повышенной выносливостью. Также проявляет незаурядную инициативу и тактические способности при организации засад, нападений и в периоды разведывательных рейдов.
   В совершенстве владеет всеми основными видами современного стрелкового оружия и приемами восточной борьбы.
   Несмотря на свое европейское происхождение, хорошо знаком с обычаями Тибета и свободно разговаривает на нашем языке. Помимо родного немецкого, владеет английским и немного французским.
   В апреле рядовой Ганг Сэн Гэ прошел парашютную подготовку на базе Агре. Был особо отмечен американскими инструкторами и получил специальность инструктора по парашютным прыжкам.
   В мае специальным приказом был откомандирован в Школу горной подготовки (ШГП) в районе н.п. Гульмарг (штат Джамму и Кашмир) и пробыл в ней до октября. После прохождения курса «Боевые действия в горах» получил специальность инструктора по горной подготовке. …
   …По нашим данным в шестидесятых рядовой Гангс Сэн Гэ отслужил два полных года в элитном подразделении Mobile protection elements (Marineschutzkrдfte) западногерманского «Bundeswehr».
   Основные специализации снайпер и подрывник. За годы службы в немецкой армии неплохо освоил радиодело и получил необходимые навыки по управлению малыми и средними морскими плавсредствами. Имеет награды и знаки отличия за отличную службу. …
   …Рядовой Гангс Сэнг Гэ находится на хорошем счету у своих товарищей и изначально занял в роте позицию уверенного стойкого лидера. К его мнению прислушиваются не только новички, но и бывалые старослужащие. Проявляет беспрекословное подчинение к старшим по званию и справедлив и доброжелателен в обращении с младшими товарищами.
   Характер рядового прямолинейный, честный, но при этом он не склонен к конфликтным ситуациям. …
   …Повышенная психическая устойчивость и высокая физическая подготовка ставят рядового Гангс Сэн Гэ в один ряд с лучшими солдатами нашего элитного соединения…
Специальные пограничные силы. Индия. г. Чакрат. 23 ноября 1977 г.

   …После того как Кетцалькоатль пришел в Митклан, он подошел к Миктлантекутли и к Митклансиуатль и тут же сказал им:
   «Я пришел искать ценные кости, которые ты хранишь, я пришел за ними».
   Тогда Миктлантекутли спросил: «Что ты сделаешь с ними, Кетцалькоатль»? И еще раз сказал (Кетцалькоатль): «Боги озабочены тем, чтобы кто-нибудь жил на Земле».
   Тогда Миктлантекутли ответил: «Хорошо, играй на моей раковине и обойди четыре раза вокруг моих владений».
   Но его раковина не имела дырок; тогда (Кетцалькоатль) позвал червей, они сделали дырки, в которые затем зашли пчелы и шершни, и она зазвучала.
   Когда Миктлантекутли услышал это, он сказал: «Хорошо, бери их».
   Однако Миктлантекутли сказал своим слугам: «Люди Миктлана! Боги скажите Кетцалькоатлю, что он должен их оставить».
   Кетцалькоатль ответил: «Нет, я сразу овладею ими».
   Он сказал своему нагуаль: «Иди, скажи, что я их оставлю».
   И он громогласно сказал: «Приду и оставлю их».
   Но затем он поднялся и взял ценные кости: на одной стороне лежали вместе кости мужчины, на другой кости женщины. Кетцалькоатль взял их и сделал из них связку.
   Тогда Миктлантекутли еще раз сказал своим слугам: «Боги, неужели Кетцалькоатль действительно уносит ценные кости? Боги, идите и сделайте яму».
   Затем они сделали это и Кетцалькоатль упал в яму. Он споткнулся, его испугали перепелки. Он упал замертво, и драгоценные кости рассыпались, и их обклевали перепелки.
   Когда Кетцалькоатль воскрес, он огорчился и спросил у своего нагуаль: «Что мне делать, нагуаль мой»?
   Тот ответил: «Раз ничего не получилось, будь что будет».
   Он собрал их, сделал из них сверток и отнес в Тамоанчан.
   И как только пришла та, которая зовется Килацтли, она же Сиуакоатль, смолола и положила их в ценный таз.
   Над ним Кетцалькоатль выпустил кровь своего члена. И тут же стали совершать обряд покаяния те боги, которые упоминались, – Апантекутли, Гуиктлолинки, Тепанкицки, Тлайяманак, Тцонтемок и шестой из них Кетцалькоатль.
   Они сказали: «О боги, родились масегуалы (заслуженные покаянием)».
   Потому что ради нас боги совершили покаяние…
«Легенда солнц» (Кодекс Чимальпопока, 1558 г).

Об авторе

   Почему я стал писать? Этот вопрос я задаю себе постоянно и до сих пор не нахожу на него ответа.
   Мне всегда казалось, что все самые интересные и познавательные книги давным-давно написаны и что в литературе больше уже нечего сказать. Моими учителями были книги и моими друзьями всегда были книги. Из них я узнал многое о том мире, в котором я живу и о тех мирах, которые, я возможно, никогда не увижу.
   Именно эти миры, которые невидимы и толкуются чаще всего интуитивно на отдельно взятом индивидуально уровне и стали для меня настоящим откровением и пищей для души.
   Мое закономерное взросление открыло мне новое видение мира. Воздух стал для меня прозрачнее, а небо стало ближе и роднее. Сны мои напитались новыми невиданными красками и ощущениями. Что-то произошло со мной!
   Мой врожденный пессимизм и ограниченная мизантропия обрели новый смысл и модернизировались в нечто новое еще не совсем понятное и доступное для меня. На смену юношеской угнетенности и отстраненности от мира пришла необычная свобода чувств и ощущений. Окунувшись в бездонные воды реки подсознания, я захлебываюсь от переживаний и испытываю постоянное ощущение счастье добровольного утопленника.
   Так почему же я все-таки пишу? Возможно, это моя собственная попытка преодолеть в себе глыбы авторитетов, закрывающих мне дорогу в мое собственное небо, населенное тысячами далеких и близких миров.
   А может это желание реабилитировать собственную микроничтожность перед лицом макрокосма, и оправдать свое присутствие в нашем многоликом, но все же ограниченном дуальностью мире?
   Муки творчества-муки перерождения? Осмысленная отчаянная попытка, минуя тысячи извилистых лживых путей достичь Бога? Найти единую Истину?
   Итак, моя дорога нелегка, но чем неопределеннее вырисовывается вдали нить горизонта, тем желаннее и притягательнее для меня этот путь.
   Сансара – я твой временный гость и странник на пути прозрения.

Дин Сухов Лхакарчун

Пролог

Эпилог

Об авторе

Дин Сухов
Лхакарчун