Иосиф Дискин
Модернизация России: сохранится ли после 2012 года? Уроки по ходу

Введение

   После публикации книги «Прорыв: как нам модернизировать Россию» [1 - Дискин И. Е. Прорыв: как нам модернизировать Россию. – М.: РОСПЭН, 2008.] прошло, казалось бы, совсем немного времени, но ситуация переменилась радикально. В первую очередь это относится к статусу проблемы модернизации. Из предмета научной и общественной дискуссии модернизация России стала главным ориентиром государственной политики.
   Идет практическая работа. Президентская комиссия по технологической модернизации и технологическому развитию экономики России стала оперативным штабом по развитию инновационного потенциала экономики. Идет подготовка конкретных проектов по пяти приоритетным технологическим направлениям, где, с одной стороны, у России есть серьезные заделы, а с другой – возможны значимые коммерческие результаты.
   Одновременно идет проработка российского модернизационного проекта. Президент Д. А. Медведев в своей статье «Россия, вперед!» и в Послании Федеральному Собранию изложил свое концептуальное видение этого проекта. «В XXI веке нашей стране вновь необходима всесторонняя модернизация. И это будет первый в нашей истории опыт модернизации, основанной на ценностях и институтах демократии» [2 - Послание Президента РФ Дмитрия Медведева Федеральному Собранию Российской Федерации. – Российская газета. Федеральный выпуск № 5038 (214) от 13 ноября 2009 г.]. Подведен итог спорам о характере российской модернизации. На обочине остались и те, кто еще недавно утверждал, что наша единственная модель – авторитарная неосталинская модернизация [3 - Михаил Юрьев. Пришло ли время мобилизации? – Известия, 9 февраля 2009 г.]. Там же оказались и те, кто утверждал, что технологическую модернизацию должна предварять политическая либерализация [4 - Россия XXI века: образ желаемого завтра. – М.: Экон-Информ, 2010. – 66 с.]. Теперь нужно искать конкретные пути проведения «всесторонней модернизации России», избегая оторванного от жизни доктринерства, с одной стороны, и приземленного утилитаризма – с другой.
   За прошедшие три года наша страна прошла через глубокий финансовый кризис, который стал жестким испытанием для всей экономической, социальной и политической системы. Сразу же после его начала слышались голоса паникеров, ставивших крест на модернизационном курсе. Присутствовала и другая позиция, настаивавшая на необходимости упорно двигаться по единственному пути, дававшему нашей стране исторический шанс [5 - Дискин И. Е. Кризис… и все же модернизация. – М.: Европа, 2009.].
   Но кризис, безусловно, стал суровым тестом как для экономики, так и для государственной системы России. Успех модернизации возможен лишь при условии, что преподанные им уроки будут выучены [6 - Модернизация России: уроки кризиса и шанс на успех. Доклад Совета по национальной стратегии. – М., 2010.]. Это касается и значимых перемен в глобальной расстановке сил, складывающейся в результате кризиса. Нужно осознать и новые глобальные вызовы для России [7 - Модернизация России: уроки кризиса и его глобальная проекция. Совет по национальной стратегии. Аналитический доклад. – М., 2010. Дискин И. Е. – рук. авт. колл.]. Предметом дискуссии теперь должны стать пути реформирования системы государственного управления, способной ответить на внешние и внутренние вызовы модернизации нашей страны.
   Теперь, когда ориентир задан, важной задачей становится борьба за реалистичность политики модернизации. Недоработки проектного уровня, слабость информационно-политической поддержки модернизации ведут к размыванию ориентира. Сегодня явно наметилась тенденция «модернизации без берегов». В комментариях и суждениях прослеживается понимание модернизации как борьбы «всего хорошего против всего плохого». Даже в серьезных академических работах видно смешение модернизации и развития как такового [8 - Готово ли российское общество к модернизации? Доклад ИС РАН, 2010.]. Это не просто милое прекраснодушие. Здесь серьезная политическая угроза. Угроза привычного забалтывания и как следствие – дезориентация и демотивация агентов модернизации, а в конечном итоге крах всего проекта.

   Модернизация – всегда прагматичный политический проект, четко очерченный и хорошо управляемый. Проект минимально необходимый и посильный.

   Сейчас важно сформулировать модернизационную программу-минимум, реализация которой позволит вывести нашу страну на новую траекторию развития, задействовать инновационные источники развития. Затем, на новой прочной базе, можно будет ставить и более амбициозные задачи. Иначе, размахнувшись без трезвого расчета на необъятные преобразования, просадим деньги без счета и окажемся на мели. Неудача надолго закроет дорогу России к процветанию. Второго же шанса, учитывая глобальные сдвиги, может и не представиться.
   Такой эшелонированный подход позволяет существенно снизить в принципе неизбежные риски, на которые указывают наиболее серьезные оппоненты стратегии модернизации. Главный риск в том, что модернизация неизбежно базируется на наших представлениях о будущем, которое мы в принципе не можем знать. Чем радикальнее планируемые модернизационные сдвиги, тем больше риск бесплодно, а то и вредоносно использовать ресурсы модернизации. Именно поэтому оппоненты модернизации настаивают на инерционном, более органичном развитии, без прорывов, но и, по их мнению, с меньшими рисками провалов. Но поэтапная, эшелонированная стратегия модернизации существенно снижает эти риски, позволяет своевременно адаптировать проект к меняющейся реальности.
   Да и без модернизационного проекта, как мы теперь понимаем, не обойтись. Риски последствий отказа от модернизации – утрата глобальных позиций страны, конкурентоспособности ее экономики, нерешенность перезревших социальных проблем – никак не меньше, чем риски ошибок. Модернизация – императив развития. Ее задачи придется решать любому, кто в 2012 году будет избран президентом России.
   Все это означает, что дискуссия по проблемам модернизации наряду со стратегическим измерением должна дополниться измерением инструментальным, поиском практических ответов на новые вызовы, путей к успеху. Успеху вопреки гвалту пораженцев, употребляющих немалые интеллектуальные усилия, чтобы объяснить, почему у нас не получится.
   Среди пораженцев выделяются две когорты. Первая – «карьеристы». Они прямо светятся: без меня у руля у вас точно не получится. Вторая, более деловая, искренне полагает, что ее негативистская критика помогает делу. Но им обеим следует напомнить: переоценка угроз так же опасна, как и их недооценка.
   Если все плохо, то тогда единственный выход – смена режима, новые социальные потрясения. Россия уже потеряла почти двадцать лет развития. Новые потрясения – еще большее отставание. Непродуктивно и игнорирование проблем, ведущее к загниванию. Хочется, несмотря на все многочисленные завалы и ухабы, отыскать «окна возможности» успешной модернизации.
   Проблем и трудностей впереди много, но главное – модернизация из насущной необходимости начинает превращаться в конкретное дело. По ходу и трудности преодолеть легче – ошибки виднее, да и энергии побольше. Теперь главное не дать проекту забуксовать.
   Жанр определяет стилистику. Заметки по ходу не требуют полного охвата проблем и последовательного академизма. Уровень детализации проблем определяется авторской оценкой их значимости.
   В работе использованы авторские тексты из докладов Совета по национальной стратегии и Доклада ОП РФ и ВЦИОМ «Социальный потенциал модернизации». Автор пользуется случаем поблагодарить своих дорогих коллег за многочисленные полезные замечания, высказанные при обсуждении этих текстов. Недостатки же их, безусловно, принадлежат автору.

1
Уроки кризиса: новые вызовы, новые запросы

Экономический кризис – суровый экзаменатор предшествующих преобразований – выставил ряд «неудов». Кризис вернул власти на переэкзаменовку – проверку преподанных им уроков. Налицо новая повестка дня.

Что выявил кризис? Россия, при наличииу нее огромных финансовых ресурсов, показала в кризис худшие результаты среди стран «двадцатки» и БРИК [9 - Теперь группа стран, включающая Бразилию, Индию, Китай и Россию, пополнилась новым членом – Южной Африкой и получила название БРИКС. Рассуждения в брошюре относятся к прежнему составу группы].

Кризис и государство

   В ходе кризиса четко проявились недостатки государства, прежде всего его исполнительной ветви. Правительство не смогло своевременно оценить масштабы кризиса, реализовать адекватные меры по его купированию. Система управления реальным сектором, как и экономикой в целом, выявила свою малую адекватность современным задачам: она не смогла своевременно диагностировать кризис, оценить его глубину, выработать и реализовать меры по его парированию.
   Оно вполне справилось со спасением финансово-банковской системы, с замещением внешней частной задолженности российских банков и корпораций на внутреннюю, государственную; со снижением социальных издержек кризиса. Его жесткое давление ограничило увольнения. Комплекс мер правительства удержал реальные доходы населения от значимого падения. Они уже восстановлены до уровня 2008 года.
   Меры поддержки реального сектора сработали много хуже. Гособоронзаказ был выдан с опозданием и выполнен в 2009 году лишь наполовину. Механизмы предоставления госгарантий по займам разрабатывались медленно. Потенциальным их получателям долго не разъясняли порядок получения госгарантий. В результате госгарантии сыграли меньшую роль, чем предполагалось.
   Кризис остро высветил проблему низкой эффективности исполнительного аппарата, его способности быстро и адекватно доводить до конечного результата принципиальные решения руководства страны. Так, для организации социальных программ (общественные работы, переобучение, субсидирование создания малых предприятий) потребовались почти чрезвычайные усилия государственного аппарата. Реально сказываться эти меры начали к тому времени, когда пик кризиса уже был пройден.
   Государство своим давлением на коммерческие банки почти не добилось успеха. Объем кредитования в течение всего кризисного года оставался примерно на одном уровне. При этом резко возросшие ставки коммерческих банков зачастую ставили нуждающиеся предприятия реального сектора в критическое положение. «Ручное управление», о котором столько говорилось, сработало лишь для поддержки «избранных» структур.
   Правительство продемонстрировало ставку на огульную, без оценки эффективности и обязательств, поддержку постолигархических «империй», госкорпораций, оставляя без поддержки более динамичные силы экономики.
   Следует отдать должное: за время кризиса были реализованы масштабные меры по импортозамещению в сельском хозяйстве, прежде всего в птицеводстве и свиноводстве. Правительство не только ограничило импорт, но и в ходе диалога с бизнесом обеспечило рост внутреннего производства. Результат – значимый успех: доля отечественных продуктов достигла 60 % внутреннего рынка. Если отбросить лоббистские игры, то проблема продовольственной безопасности практически снята с национальной повестки дня.
   Меры правительства также позволили ограничить влияние кризиса и стабилизировать ситуацию в ТЭК. Здесь также сработал энергичный диалог власти и бизнеса. Так, были приняты меры по налоговому стимулированию освоения нефтяных месторождений в Восточной Сибири. Удалось, вопреки сомнениям многих экспертов, управлять объемами добычи природного газа в соответствии со снизившимся рыночным спросом.
   При этом кризис выявил просчеты в реформе РАО ЕЭС, на которые ранее указывали многие серьезные эксперты. Спрос на электроэнергию растет существенно медленнее, чем предполагалось в исходных положениях этой реформы. Катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС показала уязвимость энергетической инфраструктуры в целом, управлявшейся «эффективными менеджерами». Реформа РАО ЕЭС ярко высветила недостатки возможностей государства при реализации масштабных модернизационных проектов. Прежде всего – качество экспертизы, ее зависимость от лоббистских влияний. С учетом обсуждаемой здесь проблемы готовности нашего государства к реализации модернизационного проекта, может быть, стоит вернуться к анализу уроков реформы РАО ЕЭС. Дело вовсе не в требовании скальпов А. Чубайса и его команды. Важнее наперед сделать выводы из уже видимых ныне просчетов. Если не учиться на ошибках такого масштаба, то шансов на успех модернизации у нас совсем мало.
   Кризис практически завершился. Экономика явно перешла в стадию роста, по ходу нащупывая новую модель этого роста. Бизнес ведет поиск перспективных экономических проектов. Учитывая возможности нашей экономики, этот поиск, при содействии правительства, может дать высокие темпы роста, возвращающие нашу страну в круг драйверов глобального развития.

   Рост породил новые вызовы. Налицо противоречие между ростом эффективности бизнеса за счет сокращения занятости с одной стороны, и борьбой государства за снижение безработицы – с другой.

   Власти постепенно отходят от невроза ожидания социального взрыва. Выводов о его малой вероятности в принципе еще не сделано, но все же эта борьба перестала поглощать все внимание власти. Теперь пора соотносить нужды поддержания низкой безработицы с требованиями повышения эффективности, с модернизационными преобразованиями.
   Важный итог кризиса: он завершил рыночную трансформацию реального и финансового секторов. Кризис стер последние нерыночные элементы, которые по разным, прежде всего псевдосоциальным, причинам еще поддерживались на местах. Теперь в нашем хозяйстве остались лишь субъекты, действующие по законам рынка, реагирующие на сигналы спроса и предложений. Остались еще, конечно, небольшие анклавы, напрочь изолированные от требований рынка, но они уже не делают погоды. Гораздо больше – сектор с монопольно деформированными рыночными отношениями. Но сами механизмы этих монопольных деформаций, замаскированные под рыночные, свидетельствуют о том, что рыночные механизмы в нашей стране уже стали нормой, с которой вынуждены считаться (включая и способы обхождения этих норм) все субъекты хозяйственной жизни.
   Этот вывод важен тем, что он определяет круг механизмов, которые могут быть использованы при реализации модернизационного проекта. Можно просто отбросить всю маниловщину относительно возможности прямого администрирования. Это вовсе не означает невозможности использования государственных рычагов. Напротив, без них никуда. Но в государственное регулирование должны быть вмонтированы серверы, приводящие в действие рыночные структуры.
   Однако завершившаяся адаптация к рыночным условиям – необходимая предпосылка, но еще далеко не достаточное условие успешной модернизации. Эта адаптация завершила серьезные структурные изменения в самой отечественной экономике, политико-экономической расстановке сил, которые создают новые вызовы. Вызовы очень значимые для судеб модернизационного проекта.

   Кризис ясно показал наличие двух качественно разных секторов экономики. Первый – выросший из «приятельской» приватизации 90-х, сохраняющий сильную зависимость от расположения власти и нуждающийся в ее поддержке.

   Кризис «съел» многие демпферы, прежде ограждавшие этих гигантов, выявил уязвимость всего этого сектора, построенного на «захватах и откатах», подпитываемого импортом дешевых заимствований. Дефекты менеджмента, падение мировых цен на сырье, огромные долги, прекращение внешних дешевых заимствований привели к серьезным кризисам многих гигантов. Государство, стремясь не допустить экономических и социальных потрясений, да и вследствие давних связей, пришло им на помощь, даже без гарантий ее эффективного использования.
   В части «империй» урок пошел на пользу: сокращены издержки, перестроено корпоративное управление. Впереди развилка: либо они превратятся в конкурентоспособные, уже глобальные гиганты, либо – путь эрозии, распада отдельных империй с множеством издержек.

   Поддержка позитивных тенденций в первом секторе – важный пункт национальной повестки дня.
   Второй сектор – уже вполне рыночный, адекватно реагирующий на сигналы спроса и предложения.

   Он также тесно связан с федеральными, региональными и местными властями, использует свои «эксклюзивные» отношения для решения проблем. Но в этом секторе успех много меньше зависит от этих «специальных» отношений и все больше – от собственных бизнес-решений. В ходе кризиса многие крупные и средние предприятия этого сектора мобилизовались: сократили издержки, перестроили технологии и сети поставщиков, вели поиск новых продуктов и рынков. Существенно повысились требования к менеджменту.

   Здесь сформировался значительный потенциал развития, его использование для возвращения на траекторию высоких темпов роста, для модернизации экономики в целом – актуальный вызов.

   Кризис остро высветил проблему избирательного отношения к разным секторам бизнеса. Рыночный сектор остался без остро необходимой поддержки. Банковское кредитование оказалось затруднено из-за общего снижения его объемов и повышения ставок отечественных банков. Эта ситуация особенно остро воспринималась на фоне почти безоглядной государственной поддержки «любимцев».

Новая диспозиция

   Наличие этих двух, почти уже равновеликих секторов существенно изменило политико-экономическую диспозицию. Во-первых, «империи», уже не способные, как это было в конце 90-х – начале 2000-х, захватить или задавить быстро растущие компании, вынуждены считаться с их конкуренцией. «Середнячки» все энергичнее откусывают кусочки рынков «гигантов». Хотя рецидивы захвата «зазевавшихся» все еще есть, но уже не они делают погоду. Эта внутренняя конкуренция, наряду с конкуренцией внешней, становится еще одним стимулом для позитивной эволюции «империй».
   Во-вторых, и это еще важнее, выход на общероссийские рынки компаний «второго» и «третьего» эшелонов меняет их политико-экономические позиции. Они уже переросли покровительство «своих» губернаторов и президентов, но еще не дотягиваются до покровительства самого «верха». Эта межеумочная ситуация отсутствия надежной персонифицированной «крыши» (какая-то есть всегда, но расклады иные) рождает эвентуальный спрос на беспристрастное государство, на «закон, равный для всех».
   Это запрос именно на закон, а не на «крышу». Стабильные институциональные условия для такого множества компаний уже не могут быть обеспечены прежним испытанным методом – нахождением надежного покровителя «наверху»: «крыш» на всех уже не хватит. Также сказывается конкуренция за «крыши» и «крыш» между собой. Явно растет запрос на более справедливые отношения между государством и бизнесом, на беспристрастный закон.
   Вопрос теперь – в возможности превращения этого эвентуального, еще плохо осознаваемого спроса огромных по своему масштабу экономических сил в актуальный политический запрос. Представляется, что новый политико-экономический расклад, запрос на легалистскую эволюцию государства еще не вполне осознается и теми политическими кругами наверху, которые вроде бы стремятся ответить на этот запрос, создать искомое предложение.

   Соединение усилий социально-политических сил, заинтересованных в легалистской эволюции государства, создание соответствующей коалиции – один из главных вызовов современной ситуации.

   Ответ на него будет в большой, если не решающей степени определять успех модернизационного проекта.
   Необходимо идентифицировать и противников этой эволюции, то есть социальные силы, которые напрочь проигрывают от ее успеха. Если в успехе эволюции заинтересованы сторонники «честной» (с поправкой на российские условия) конкуренции, то соответственно противниками ее являются слои и группы (точнее классы), использующие свое монопольное положение на различных, прежде всего властных, рынках. Современная социальная теория предлагает определение: «господствующие классы – это те, кому удается достичь жестко контролируемой монополии над некоторыми выгодными рынками. Классы с меньшей степенью доминации достигают только частичной монополии или монополии на менее привлекательных типах рынков. Те классы, которые не имеют монополии и должны соревноваться на открытом рынке, являются предметом нивелирующих сил монополий» [10 - Рэндалл Коллинз. Четыре социологических традиции. – М.: «Территория будущего», 2009. – С. 102.].
   Ряд экспертов указывают на еще недавнее доминирующее положение силовиков на рынке рейдерских захватов. Да и нашумевшая в свое время статья В. Черкесова [11 - В. Черкесов. Нельзя допустить, чтобы воины превратились в торговцев. – Коммерсантъ, № 184 (3760) от 9 октября 2007 г.] может рассматриваться как суждение включенного эксперта.
   Цены на московскую недвижимость, которые возможны лишь при предельно монопольном рынке, также указывают на группы, мало заинтересованные в утрате своего прибыльного положения. Аналогичным образом дело обстоит и на других региональных рынках, где соответствующие группы наловчились извлекать жирную административную ренту. Если приглядеться, то и на федеральном уровне найдутся рынки, далекие от нормальной конкуренции. Сколько копий сломано в попытках поправить пресловутый 94-ФЗ (о порядке госзакупок), который давно превратился в камуфляж разнузданной коррупции. Недавно принятые поправки в 94-ФЗ, при всей их недоработанности, это шаги в верном направлении.
   При этом высшее руководство страны явно стремится расширить предложение легальной системы – урезать возможности монополистов. Легко видеть, что его усилия уже привели к демонтажу рейдерского рынка. Ведется борьба против бюрократов-лендлордов. Но если вглядеться, то можно увидеть, что победы по преимуществу одерживаются на уровне норм закона, но еще не в правоприменении. Отдельно этой темы коснемся ниже (см. «Декоративное государство против модернизации»).
   Таким образом,

   грозный вызов модернизации – победа над классами – противниками легалистской эволюции.

Модернизация в действии

   Следует отдать должное: примеры модернизации, основанной на заимствовании технологий, множатся. Достаточно посмотреть, как изменились за последнее десятилетие секторы ретейла и связанной с ним логистики. Создана мощная индустрия мобильной связи и IT в целом. Налицо мощные сдвиги в технологиях нефте– и газодобычи, черной и цветной металлургии. Не меньше они и в автомобильной промышленности, где хоть и медленно, но растет уровень локализации иностранных производств. Практически весь рост производства в сельском хозяйстве приходится на модернизованные предприятия. Многие наши комплексы связаны с тем, что ни общество, ни, как ни странно, руководство страны не видят общей картины идущих масштабных модернизационных изменений.
   В целом можно сделать вывод: во всех секторах, где есть внешняя или внутренняя конкуренция, относительно высокая маржа, там модернизация за счет заимствования технологий идет полным ходом. Для ее развития достаточно расчистки олигопольных барьеров и длинных денег.
   Инновационные же ориентиры малозаметны. Они редко где стали фактором корпоративного роста и, соответственно, корпоративных стратегий. В крупнейших корпорациях даже не проведен анализ деятельности собственных инновационных структур. Именно поэтому, как представляется, государство так нажимает на стимулирование инноваций. Весь опыт модернизаций, связанных с ростом вклада инноваций в экономическое развитие, включая «лиссабонскую» стратегию ЕС, показывает, что здесь рынок не срабатывает, нужны государственная стратегия и осмысленная каждодневная поддержка.
   Руководство страны явно ощущает необходимость усиления роли государства в развитии инновационной компоненты, пытается получить поддержку «капитанов» бизнеса в инновационных проектах. Эти усилия вполне могут создать первоначальный импульс – рост предложения инновационных проектов. Но если он не будет подкреплен институциональными мерами, то этот импульс не даст необходимых сдвигов, не обеспечит вклада инноваций в экономический рост – напротив, оставит Россию поставщиком «интеллектуального сырья» для наших глобальных конкурентов.
   Налицо вызов – инновационный сдвиг.

Социальные сдвиги

   В активных группах крепнет ощущение неадекватности проводимой политики – отсутствие перехода от стабильности к развитию.
   Как показывают исследования, внутри сторонников режима становятся заметными различия между приверженцами статус-кво и теми, кто хочет новой повестки дня. Так, исследование «Социальный потенциал модернизации», проведенное в Южном федеральном округе, показало, что среди активных групп населения (в возрасте 20–45 лет) сторонников модернизации (38 %) несколько меньше, чем приверженцев стабильности (42 %). Ясно видна тенденция повышения значимости модернизации по мере роста статуса, образования и доходов населения [12 - Социальный потенциал модернизации (на примере ЮФО). ОП РФ и ВЦИОМ, 2010. Краткий вариант доклада. Научн. рук. Дискин И. Е. – С. 6.]. Если учесть, что модернизация – политический проект, всегда опирающийся на поддержку «продвинутых» групп, то можно констатировать, что макросоциальные предпосылки модернизации налицо.

   Вызов – интеграция этих групп в модернизационный процесс и, одновременно, адаптация институтов модернизации к запросам «авангарда» – «институциональный ремонт».

   Важный индикатор дисфункций системы государственного управления – смена реакции властей на масштабные сбои системы, в первую очередь на преступления, получившие широкий общественный резонанс, на масштабные техногенные катастрофы и чрезвычайные происшествия. Раньше преобладало высокомерное игнорирование случившегося. Теперь – нервозное наказание «стрелочников», редко поднимающееся до уровня «начальников станции». Разбор причин не поднимается до анализа функционирования институтов, тем более – до сбоев политической системы. В результате теряется шанс на позитивные изменения в институтах, необходимые для успеха модернизации.
   В активных слоях и группах, знакомых на деле лишь со своим непосредственным окружением, погруженных в критичную атмосферу популярных порталов и блогов, лишенных убедительной общей картины, разрастается ощущение развала. К этому добавились пессимистические заявления руководителей экономического блока правительства. Сложился парадокс: оценки правительства и оппозиции были и продолжают оставаться гораздо пессимистичнее, чем реальная ситуация. Яркий пример – дискуссия вокруг оценок темпов посткризисного восстановления экономики. Несмотря на почти консенсус по поводу роста в 2010 году, нам твердят, что экономика вернется к докризисному уровню лишь к концу 2012 года. Для этого в 2011-м мы должны просто подпрыгивать на месте. Только в последнее время наметилось признание, что кризис будет преодолен к концу 2011 года.
   Такая атмосфера парализует инициативу и предприимчивость. Она уже углубила кризис. Падение реальных доходов было небольшим, а спрос на автомобили снизился более чем вдвое. Это добавило к падению ВВП еще 1–1,5 процента.

   Налицо социально-политическая шизофрения: активные люди видят, что успешно работать можно, а информационная среда, и прежде всего блогосфера, убеждает, что Россия – страна идиотской власти.

   Эксперты, непосредственно знакомые с практикой власти в регионах и на местах, существенно выше, чем население, оценивают ее качество [13 - Социальный потенциал модернизации (на примере ЮФО). ОП РФ и ВЦИОМ, 2010. Краткий вариант доклада. Научн. рук. Дискин И. Е. – С. 10.]. Хотя здесь сказывается и включенность многих из них в неформальные связи с властью.
   Складывается «слоеный пирог» доверия: высокий уровень доверия к непосредственному окружению (семья, друзья, партнеры по бизнесу и контакты во власти); недоверие к безличным институтам власти; высокий уровень доверия к «дуумвирам». Это создает серьезные трудности, так как модель демократической модернизации успешна лишь при адекватном функционировании институтов, основанных на универсалистских ценностях. «Ручное управление», всегда присущее модернизационным проектам, лишь дополняет и корректирует действие таких институтов.

   Во влиятельных и национально ответственных группах растет осознание насущной необходимости модернизации, способное преодолеть инерцию, связанную с лавинообразным ростом экономических, социальных и, соответственно, политических рисков.

   При наличии в России многих предпосылок модернизации дефекты системы управления, недостаток доверия к институтам государства – еще один очень серьезный вызов.
   У модернизации нет шансов, если она не ответит на эти вызовы. Но для оптимизма есть шанс: Россия сделала рывок, преодолев олигархический капитализм 90-х.

   Новая политико-экономическая и социальная диспозиция создала предпосылки для новой системы, адекватной новым запросам и вызовам, способной модернизировать Россию.

   Но ко всем этим вызовам добавляется еще один, способный подорвать наши шансы. Нежелание наших властей решать политические проблемы единственно адекватными идейно-политическими методами. Если из социальной теории и есть хоть один надежный вывод, то это то, что политические проблемы невозможно решить бюрократическими средствами. Они достаточны для внешнего контроля, для того, чтобы изгнать их с поверхности, но совсем не годны для решения проблем по существу: двинуть на реализацию масштабного политического проекта крупные социальные группы, если не классы. Необходимое условие успеха модернизации – ответ на вызов: политическое руководство проектом российской модернизации.
   При обобщении всех этих вызовов возникает серьезный вопрос:

   в какой мере общественно-политическая система страны, включая государственное управление, способна справиться с проектом «модернизация России»?

   Причем не с каким-либо другим – именно с этим вполне специфичным проектом. Ведь очевидно, что, например, для обеспечения органичного развития нужны одни институциональные ориентиры, а при приоритетах социальной защиты социально уязвимых слоев и групп населения – несколько иные. Модернизация – проект с достаточно специфичными приоритетами, и, соответственно, для его успеха институциональная среда должна отвечать этим специфичным требованиям.
   Но модернизация модернизации рознь. Бисмарковская модернизация, например, совсем не сталинская. Следовательно, для того чтобы ответить на заданный выше вопрос, необходимо предварительно определиться со спецификой нашей конкретной российской модернизации.

2
Зачем и какая нам нужна модернизация?

Продолжение споров: специфика

   Как мы отметили выше, многие споры уже позади, но есть еще ряд сугубо нерешенных вопросов. Прежде всего о мере уникальности нашей модернизации. Это вовсе не праздный вопрос. Если это уникальная модернизация, то все решения придется искать самим и наново. Если мы имеем дело с «обычной» догоняющей модернизацией, то кое-какие подходы можно «списать» у передовиков. Если же мы имеем дело с модернизацией, хотя и очень специфичной, но все же укладывающейся в общее модернизационное пространство, то вопрос перемещается в область определения общих трендов и специфических отличий.
   В предыдущей работе мне пришлось уделить основное внимание проблемам теоретико-методологического порядка, с тем чтобы рассмотреть предпосылки российской модернизации, саму возможность ее проведения и принципы реализации такого проекта. Сейчас пришла пора инструментальных подходов.
   Главное, в чем сходятся исследователи модернизационных процессов: модернизация – политический проект, а не инерционное продолжение «естественного» развития. Она, собственно, предназначена, если использовать соответствующую математическую метафору, для схода с одной траектории развития и перехода на другую траекторию. Это важно отметить в связи с тем, что сегодня при обсуждении проблем модернизации проблема смены траектории развития трактуется очень упрощенно – как снижение «сырьевой зависимости». В последнее время сюда добавилась задача большего вклада инновационной компоненты.
   Возвращаясь к ранее названным аргументам, можно высказать суждение, что мы все же имеем дело с достаточно специфичным модернизационным проектом, лежащим в соответствующем общем идейно-политическом поле. Все те вопросы, которые задавались в предшествующих модернизационных проектах, должны получить ответ, соответствующий нашим российским специфическим условиям. То есть вопросник задан, но ответы во многих случаях нам придется искать самим.
   Так, вряд ли в истории имелся прецедент, когда в процесс модернизации вступает страна со столь разными уровнями развития секторов экономики, от практически модернизованных до просто архаичных. И при этом ставится именно задача модернизации, а не консолидации экономики, снижающей эти разрывы. Модернизации, которая в ряде случаев может эти разрывы лишь усугубить.
   Следует ясно понимать, что консолидация, социальная интеграция – это совсем другие проекты, с другими политическими силами поддержки. Попытаться смешать эти проекты – значит не реализовать ни одного и потерять жизненно необходимое историческое время. Угроза такого смешения налицо. Даже в серьезном академическом проекте Института социологии РАН в вопросе «Какая идея должна стать ключевой для модернизации России?» в одном ряду стоят альтернативы: равенство всех перед законом; жесткая борьба с коррупцией; обеспечение социальной справедливости; формирование эффективной инновационной экономики; укрепление силы и могущества державы; возрождение русских национальных ценностей и традиций; расширение свободного предпринимательства и развитие конкуренции; демократическое обновление общества [14 - Готово ли российское общество к модернизации? Доклад ИС РАН, 2010. – С. 19–20.]. Ну воля ваша, господа. Не вполне понятно, почему в основе модернизации должна лежать идея? Но важнее, что в одном ряду находятся стратегии, далеко отстоящие от модернизации.
   Так, модернизация, как показывает опыт, редко уживается с массовыми представлениями о социальной справедливости. Можно, конечно, сказать, что модернизация требует формирования определенной, довольно специфической социальной справедливости. К этому мы еще вернемся. Но думаю, что респонденты, отвечая на этот вопрос, вряд ли имеют в виду соответствующую модель справедливости. Ценность равенства всех перед законом, получившая, с большим отрывом, первый ранг среди указанных альтернатив, также имеет косвенное отношение к собственно модернизации. Формирование правового государства – задача, безусловно, важная, но, как показывает опыт успешных модернизаций XX века, этот успех достигается при очень разном уровне соблюдения писаных законов.
   Грустно все это, когда теряется фокус проекта и под модернизацию подверстываются разные альтернативы развития. Если следовать логике данного проекта, то собственно модернизация не пользуется поддержкой и сейчас нужно заниматься другими компонентами развития.
   На этом примере не стоило бы так подробно останавливаться, если бы он не был отражением более широкого стремления уйти от анализа конкретных специфических проблем российской модернизации. Именно модернизации, а не решения сразу всех наболевших проблем. Все сразу не решишь, это хорошо известно. Успех бывает лишь там, где есть понимание конкретных задач в их специфике и очередности.
   За благодушество, за маниловщину придется заплатить очень высокую цену – провал проекта со всеми ранее обсужденными трагическими последствиями для судеб страны. Они притупляют чувство опасности, уводят от реальных и очень сложных проблем, решения которых требует успешный модернизационный проект.

   Так, опыт многих модернизаций показал, что модернизаторский восторг, технократическое высокомерное игнорирование насущных нужд классов, остающихся на обочине модернизации, всегда ведет к срыву проекта.

   Значит, нам предстоит ответить на общий для всех модернизаций вопрос о соотношении усилий по модернизации и по поддержанию социальной стабильности. Здесь у нас также много своей специфики, на которой мы остановимся ниже.
   Проблема политического измерения модернизации часто рассматривается уж и вовсе кривобоко: сначала либерализация, а затем экономические изменения. При этом совершенно не анализируется цепочка влияния либерализации на модернизационные процессы. «Либералам» эта связь кажется самоочевидной, ровно так же, как «прорабам перестройки» казалась самоочевидной связь между гласностью, демократизацией и решением насущных, просто горящих социально-экономических проблем.
   Давайте рассмотрим этот вопрос с конца, как в школьной задачке. Какая конкретно институциональная среда реально необходима ключевым агентам модернизации? Стоит задаться этим вопросом, и станет очевидно, что вряд ли проблемы политической либерализации окажутся на первом месте у этих агентов. Скорее их заботит представительство собственных интересов, для того чтобы формировать стимулирующую институциональную среду. Но как это представительство интересов связано с появлением либеральных персон на федеральных каналах или со снижением барьеров на парламентских выборах? Не окажется ли это представительство еще более ущемленным в реальной расстановке сил и влияний? И не потому ли началу успешной модернизации часто предшествует идеологическая атака на силы «старого режима», с тем чтобы компенсировать сложившуюся либеральную расстановку сил?
   Мне ответят, что это скажется на общественной атмосфере, на активности. Думаю, что здесь и сейчас проблема не столько в стимулировании общественной активности, прежде всего бизнеса, сколько в конкретных механизмах трансформации социальных, экономических, да и политических запросов в изменение реального функционирования институциональной среды. Эта проблема гораздо сложнее, чем просто снятие раздражающих административных барьеров.
   При этом отметим, что либерализация – приоритет для тех сил, которые косвенно участвуют в процессе модернизации. Так что призыв к ней сильно смахивает на подмену цели. Но учтем и последствия. Либералы традиционно на протяжении веков верят, что «освобождение» всегда ведет к благу народа. Но реалисты должны наперед задуматься, чем конкретно будет заполнен тот вакуум власти, который возникнет в результате ухода «вертикали», и как это скажется на условиях модернизации.
   На сей счет есть ряд предположений. На уровне федеральных СМИ этот вакуум заполнится безудержными обличениями журналистов, мягко говоря, не жалующих власть и не сильно заботящихся о последствиях. К ним присоединятся бывшие политики, отодвинутые новой повесткой дня. Доказательство – бесцензурные сайты. Разница только в масштабах контактов и характере реакции на обличения в официальных СМИ, которые будут восприняты как сигнал: «огонь по штабам». К этому добавится мощный вал заказухи наших постолигархических империй. У них денег точно больше. В результате запрос на институциональные изменения будет представлен в основном двумя группами: постолигархами и политическими люмпенами. Хочется повторить за классиком: «шизофрения, как и было сказано».
   На уровне субъектов это будет всплывание многих ушедших с поверхности конфликтов, борьба за передел власти и, соответственно, собственности. Хуже того, эта борьба во многих местах примет националистический характер. В принципе эти подавленные конфликты все равно придется решать. Но кажется, лучше их решать на гребне успеха модернизации, при разделе растущего пирога.
   Еще хуже сложится ситуация на местах. Там снятие пресса вызовет атаку на тамошние власти многих, действительно живущих очень трудно. К этому следует добавить перспективу демократической легализации смычки местного криминала и власти. Из-под этих глыб нормальным людям вырваться будет не под силу.
   Слов нет, перспектива многостороннего обострения ситуации превосходная. Нет, революции не будет, не дождетесь, но о модернизации, требующей социально-политической консолидации, придется забыть.
   Также в качестве непреодолимого барьера модернизации выставляется коррупция. Слов нет, коррупция – большая беда, сжирающая огромные ресурсы развития, искажающая национальные приоритеты. Бороться с ней насущно. Но ждать, пока мы победим застарелое зло, не след. Здесь стоит прислушаться к знатоку зарубежных модернизаций академику В. М. Полтеровичу, который указывает на успех модернизаций «азиатских тигров» при высоком уровне коррупции. Значит, и борьба с коррупцией необходима прицельная, остро направленная на преодоление реальных препятствий для модернизационного проекта.
   Все сказанное вовсе не означает, что политические изменения нужно отложить до победы модернизации. Напротив, автор изначально отстаивал концепцию интегрированной модернизации. Но именно интегрированной, такой, когда один сегмент модернизации (например, экономика) предъявляет жизненные, очень конкретные требования другому (например, государственной системе поддержки инноваций) и получает адекватный ответ. Тогда проект строится не на мечтаниях политических маниловых, а на предметном прагматическом интересе конкретных слоев и групп – активных участников модернизации. Это уже будет не борьба обличений, а кропотливая работа по модернизации институциональной ткани общества.
   При таком понимании интегрированной модернизации главными проблемами становятся:
   • идентификация ключевых групп – сторонников модернизации;
   • мониторинг реальных запросов этих групп, существенных для их активного участия в модернизационном процессе;
   • активный диалог между властью и соответствующими группами на предмет насущного развития институциональной среды;
   • способность власти обеспечить развитие институциональной среды, адекватной запросам ключевых групп – участников модернизации;
   • создание системы обратной связи между участниками модернизационного процесса и соответствующими властными структурами, позволяющей вести оперативную адаптацию институциональной среды – «институциональный ремонт»;
   • и, конечно же, возможно, это самое главное – политическая воля высшего руководства осуществлять интегрированную модернизацию институциональной среды.

   Это уже совсем не либерализация, а сложнейшая инструментальная задача, требующая ясного понимания специфики российской модернизации, возникающих институциональных проблем, позиций различных слоев и групп, участвующих как на стороне, так и против модернизационного проекта.
   Задача институциональных преобразований в современной России также обладает большой политической спецификой. Как уже отмечалось в предыдущих работах, да и следует из охарактеризованных выше задач, необходимые преобразования могут быть реализованы лишь в рамках демократических процедур. Без этого невозможно ни реализовать функции представительства и нахождения баланса интересов, ни организовать диалог и систему обратной связи. Но и на эту демократическую систему задачи модернизации будут накладывать свои специфические требования и ограничения.
   Современная политическая система, как это вполне справедливо отметил Г. О. Павловский, буквально пронизана волюнтаризмом. В условиях слабости и неартикулированности сигналов, посылаемых различными группами, власть сосредоточила в своих руках основные креативные функции и прокладывает курс своими политическими волениями.
   В принципе многие успешные модернизации, включая советскую, держались на волюнтаризме лидеров, позволявшем подавлять сопротивление оппонентов. Но на концентрации политической воли и ресурсов можно прокладывать Турксиб и Беломорканал, строить ДнепроГЭС и Магнитку. Однако наша современная модернизация, ориентированная на инновации, на использование рыночных механизмов, требует достаточно тонких инструментов, которые наверху не сконструируешь и внизу не навяжешь. Тем более это не сработает при тонкой институциональной настройке, когда нужен чуткий слух к специальным запросам небольших групп, от которых будет зависеть многое в успехе модернизации. Тут политическая воля необходима совсем для другого: удерживать балансировку системы, не дать проектам сбиться с курса.
   Другая угроза для проекта – популизм. В течение десятка лет руководство страны, и прежде всего В. В. Путин, сосредотачивали свои усилия на повышении жизненного уровня людей. Это был подлинно демократический (отнюдь не либеральный) курс, отвечающий запросам большинства населения. Результаты налицо – кардинальный рост жизненного уровня и очень высокий уровень поддержки руководства страны.
   Этот уровень поддержки – необходимый стартовый ресурс модернизации. Но налицо стремление и дальше двигаться в том же направлении, просто наращивая социальные расходы. Здесь нужно оговориться, что в последнее время во власти появилась фракция, борющаяся с таким подходом, но борющаяся, мягко говоря, своеобразно. К этому мы еще вернемся при обсуждении проблем «декоративного государства».
   Модернизация потому и политический проект, что она требует не просто следовать за текущими запросами всех. Напротив, здесь и сейчас придется выбирать те группы, запросы которых важнее для успеха. А это, в свою очередь, определяется специфическими задачами данного очень специфического проекта. К тому же популизм чаще всего рождается из опасения социальных конфликтов, из неуверенности в легитимности режима и надежности социальной поддержки. Но кризис ясно показал, что здесь особо опасаться нечего, если помнить о необходимости контроля над социальной напряженностью.
   Отдельно следует упомянуть и консерватизм. Опросы показывают, что консервативные настроения широко распространены в нашем обществе. Еще свежа память о 90-х, да и терять есть что. Тезис «хуже не будет, так жить нельзя» это уже не про нас. Но, обсуждая проблемы модернизации, следует помнить об еще одном измерении консерватизма.
   Сегодня «Единая Россия» взяла на вооружение лозунг консервативной модернизации. Смешная сторона дела заключается в том, что идеологи этой партии сами не могут объяснить смысл этого тезиса. Они лишь попытались скрестить свои прежние лозунги консерватизма с новым курсом на модернизацию. Их оппоненты, заявляющие, что консервативная модернизация – жареный лед, просто не понимают, что в принципе это совсем не глупо.
   Изначально консерватизм был течением, отвергавшим идеологические изыски и опиравшимся на практический опыт, на традиционные ценности и верования. Его девиз: не сломано – не чини. Потом новомодные течения сделали консерватизм жупелом, да и сам он, отбиваясь от наскоков, потерял прочный фундамент реализма и практики.
   Но собственно концепция интегрированной модернизации покоится на схожих представлениях отказа от идеологического доктринерства, от авантюризма и маниловщины, на обращении к практическому опыту, к тщательному обдумыванию проекта. Консервативным также является подход, направленный на выработку реалистичной программы-минимум, на последовательное продвижение вперед шаг за шагом. Следует учитывать и то, что консервативный принцип римлян festina lente вполне созвучен современным массовым настроениям [15 - Поспешай с промедлением (лат.).].
   Теперь следует обсудить характеристики российского проекта, его критерий и специфику.

Критерий

   Существует много определений и критериев модернизации. Эту проблему мы разобрали раньше [16 - Дискин И. Е. Прорыв. Как нам модернизировать Россию. – М.: РОСПЭН, 2008. – С. 17–136.]. Но это про модернизацию вообще. Также мы стремились указать на специфические отличия модернизации российской, обсуждали ее общие цели и задачи. Теперь важно сфокусироваться на специфике текущей российской модернизации. Для этого можно пойти путем всеобъемлющего описания проекта в его научно-техническом, экономическом и социально-политическом измерениях. Это вообще малоподъемное занятие, да и скорее всего ведущее к множеству внутренних противоречий, инфлирующих все затраченные усилия.
   Но можно пойти и другим путем – задать два-три критерия, характеризующих граничные линии проекта, заступить за которые значит лишить его основного смысла. Про один критерий – экономический – говорилось многократно: снижение зависимости экономики страны от волатильности цен на сырьевые ресурсы. Но есть и другой критерий – социологический – создание макросоциальной системы, обеспечивающей активным, квалифицированным и талантливым гражданам России комфортные условия воспроизводства и реализации своего человеческого потенциала. Это социологическое измерение вполне созвучно словам Д. А. Медведева: «Мы должны сделать все, чтобы люди хотели остаться в стране, где они получили образование, – наши люди, молодые люди» [17 - Д. А. Медведев. Стенографический отчет о заседании Комиссии по модернизации и технологическому развитию экономики России. 19 июня 2010 года, г. Санкт-Петербург.]. Эта система призвана обеспечить своего рода социальное равновесие с Западом, чтобы лучших не утягивали из дома привлекательные условия труда и жизни, чтобы они оставались дома и работали и на себя, и на Россию.
   Предлагаемый критерий – одновременно индикатор, способный тестировать характер модернизации всех основных социальных подсистем. Если дело вдет плоховато, это сразу же проявится в соответствующих оценках и, более того, в поведении наиболее активных, профессиональных и талантливых. Но мониторинг «нерва модернизации» – позиций ключевых для модернизации групп – позволяет корректировать по ходу различные нестыковки и неустройства модернизационного проекта.
   Если же модернизация начнет приносить первые плоды, это проявится в изменении интенсивности «утечки мозгов». Да и исторически модернизация всегда обращалась за поддержкой к молодым, наиболее образованным, в общем «прогрессивным» слоям и группам. Идеи модернизации и прогресса долго стояли рядом. Л. Д. Троцкий, общепризнанно незаурядный социальный мыслитель, не был ни первым, ни последним с его лозунгом: «Молодежь – барометр партии». За этими представлениями – длительная и совсем не случайная социальная традиция.
   Предлагаемый критерий, связанный со сложившимся социальным неравновесием, вызывающим значимую «утечку мозгов», очень связан со спецификой российской модернизации.
   Налицо парадокс. В России наличествует достаточно качественный сегмент высшего образования и фундаментальной науки, порождающий кадры высшей квалификации и научные проекты, которые в принципе – значимый ресурс экономического и социального развития страны.

   Масштабная «утечка мозгов» означает утрату этого потенциального ресурса и, напротив, масштабное дотирование экономик Запада. Подобная ситуация в разной мере характерна для целого ряда развивающихся стран.

   Специфика нашей ситуации состоит в том, что мы хотим и можем реализовать проект, направленный на «поворот интеллектуальных рек», на кардинальное сокращение «утечки мозгов», на использование их потенциала в интересах страны и не без большой пользы для владельцев этих мозгов.
   Этот критерий одновременно и индикатор растущего главного ресурсного потенциала модернизации – реализованного человеческого капитала. Если энергичные, талантливые и квалифицированные нашли себе дело по душе, значит, длительные образовательные и квалификационные инвестиции оказались вложенными в российскую экономику и стали ее значимым драйвером.
   Собственно, руководствуясь подобными соображениями, мои коллеги из ВЦИОМ в уже обсуждавшемся исследовании социального потенциала модернизации и предложили сосредоточиться на позициях молодых генераций. Именно поэтому результаты данного исследования так важны для оценок перспектив российского модернизационного проекта.
   Принятое нами определение критерия модернизационного проекта влечет за собой целый ряд следствий.
   Во-первых, этому критерию должна соответствовать достаточно специфичная институциональная среда, которая призвана не просто стимулировать предприимчивость и инициативу, но вознаграждать их так, чтобы надежды на успех сильно перевешивали опасения и риски. Иначе модернизационная гонка застопорится еще на старте. Слишком много подводных коррупционных рифов и бюрократических лабиринтов подстерегает потенциальных инноваторов.
   Во-вторых, за этим критерием стоит очень специфичная социальная ситуация, когда немногие успешные инноваторы на глазах, казалось бы из ничего, будут превращаться в мультимиллионеров и миллиардеров, разъезжать на «феррари» и «ламборджини», становиться звездами гламура. Все, кто работал в Силиконовой долине, знают немало примеров таких взлетов.
   Это очень непросто принять справедливость такой системы. Тем более это непросто в нашей стране, где слишком свежи воспоминания о неправедно нажитых состояниях. Для успеха модернизации наше общество, еще не сжившееся с героями 90-х, должно будет не просто принять такую систему, но признать успешных инноваторов подлинными героями нашего времени. Лидеры общественного мнения должны будут поддержать эту гонку за успехом, сделать ее привлекательной моделью для новых талантов.
   Даже эти краткие институциональные и социальные характеристики показывают, что российский модернизационный проект связан с решительным отказом от благостного, но бессодержательного понимания модернизации, которое буквально затопило не только медийное пространство, но и экспертную среду. Это вовсе не «борьба за все хорошее против всего плохого», но достаточно жестко профилированный политический проект, направленный на решение вполне конкретных проблем. Нужно ясно осознать, что успех модернизации может быть достигнут, если ее активные участники наконец осознают, что этот проект качественно отличается от «перестройки», «стабильности», «либерализации» и чего-то еще в таком роде. Специфика конкретного проекта требует адекватной системы экономических, социальных и, соответственно, политических приоритетов.
   Сейчас задача – глубже вникать в специфику проекта.

Специфика

   Россия не стоит на месте. Несмотря на всю демагогию пораженцев, на деле модернизация, как мы уже отметили выше, в России идет довольно активно. Что же нас не устраивает в идущей модернизации в свете двух сформированных выше критериев? Дело не только в том, что она фрагментарна и противоречива. Современные, да и прежние модернизации мало похожи на плац-парады с ровно марширующими колоннами.
   Важнее то, что идущая сегодня модернизация почти полностью основана на импорте технологий. В результате она создает относительно немного добавленной стоимости, рабочие места с относительно низкой квалификацией и заработной платой. Достаточно оценить последствия создания в нашей стране целого ряда автосборочных предприятий. Не сильно изменит положение и достраивание соответствующих кластеров, включающих производство компонентов. Да, импорт сократится, рабочих мест станет больше, но квалификационная структура улучшится ненамного. Более всего возрастет спрос на низкоквалифицированных мигрантов. Но это, как показывает опыт Западной Европы, обоюдоострое решение.
   Главный недостаток идущей модернизации: она не создает спроса на российские интеллектуальные ресурсы, на качественное образование – на инновационный потенциал в целом. Также она не создает высокомаржинальных секторов, которые, в свою очередь, могли бы стать «дойными коровами» для остальной экономики, для бюджета.
   Для того чтобы оценить значение высокомаржинальных секторов для экономического успеха, можно привести следующие данные. Так, экономика США, которая, можно сказать, специализируется на высокомаржинальных секторах, достигла в 2008 году уровня ВВП на душу населения (по паритету покупательной способности) в 48 тыс. долл. «Старые» индустриальные экономики с большой инновационной компонентой, такие как Германия, достигают очень высокого уровня в 37 тыс. долл. Даже очень успешные страны, ставшие в свое время лидерами последующих волн модернизаций, основанных на импорте технологий и создании массовых промышленных производств, а сейчас встраивающие в них определенные инновационные элементы, достигли существенно меньшего. Так, Республика Корея уже в течение нескольких лет подбирается к уровню в 28 тыс. долл. Близкий уровень в 29–32 тыс. долл. – у другого «азиатского тигра» первой волны, Тайваня, при схожем типе экономики, но совершенно другой его структуре [18 - CIA – The World Fact Book, www.cia.gov].
   Нам же в ходе модернизационного проекта придется находить высокомаржинальные ниши в условиях существенно более острой глобальной конкуренции. Экономическая стратегия, связанная со сменой модели модернизации, имеет значимую внутриполитическую проекцию. Для более полной оценки социально-политической поддержки реализуемой модели модернизации следует учесть, что она создает немало относительно высокооплачиваемых рабочих мест в сервисных структурах, тесно связанных с обслуживанием процессов технологического обновления предприятий.
   Формально это рост среднего класса, на увеличение которого как на панацею рассчитывают многие наши политологи. Но такой рост среднего класса создает серьезные проблемы для корректировки модели российской модернизации. В его результате складываются значительные группы, серьезно заинтересованные в поддержании сложившейся модели. Они основаны на тесных клиентских (если не коррупционных) связях с корпорациями – поставщиками оборудования и технологий, финансовыми структурами, обслуживающими рассматриваемый модернизационный процесс. Здесь рождаются прочные экспертные суждения, что проще купить линии «под ключ», чем возиться с российским оборудованием.
   Справедливости ради нужно сказать, что для этих суждений немало и реальных оснований: технологии часто не доведены до ума, страдает сервис и т. д.
   Это вполне самоподдерживающаяся система, прочно укоренившаяся на разных этажах власти, и сдвинуть ее очень непросто. Для этого нужны не только институциональные сдвиги, но и политическая воля.

   Экономическому и социологическому измерениям модернизации соответствует кардинальный структурный сдвиг – повышение инновационной компоненты экономического роста.

   Иные альтернативы не отвечают избранным критериям. Нет инновационного развития, нет спроса на таланты, не остановить «утечку мозгов». При существующей модели модернизации не поднять экономику до уровня, когда она окажется способной финансировать современную систему образования, здравоохранения, социальную сферу в целом. Также так невозможно поднять уровень жизни, чтобы обеспечить «социальное равновесие».
   При оценке альтернатив экономического развития следует учесть и технологический тренд, критичный для нашего развития. Через пятнадцать-двадцать лет новые технологии превратят нефть в такое же обычное сырье, как, например, уголь. Это снизит цены на нее на 25–40 %. Нет нужды обсуждать последствия инерционного развития ситуации, когда через 15 лет наша экономика враз потеряет 7-10 лет развития. Кадры еще не забытых новостей из Греции – это еще оптимистический сценарий.
   Следовательно, нам нужна траектория перехода к новой экономике. Можно прикинуть самые предварительные ее ориентиры. Для «социального равновесия» необходимо обеспечить европейский уровень жизни активных слоев и групп. Учитывая большую, чем в остальной Европе, социальную дифференциацию, для этого нам необходим рост ВВП еще на 50–60 % по отношению к уровню 2008 года [19 - 41,4 трлн руб. www.gks.ru; $2.298 trillion (2008 est.), CIA-The World Fact Book.]. Перспективу достижения уровня ВВП в 3,45-3,7 млрд долл. по паритету покупательной способности (Россия займет место в первой пятерке экономик) можно рассматривать в качестве минимальной цели, которая должна быть достигнута через десять – пятнадцать лет [20 - Эти параметры вполне совпадают с позицией В. В. Путина, высказанной в ходе его отчета перед Государственной Думой в апреле 2011 года.]. При оценке этих перспектив следует учитывать, что данный сценарий включает существенное снижение цен на нефть (газ – отдельный сюжет) к концу этого периода. С учетом прогнозируемого снижения цен рост должен составить уже 70–90 %, а это потребует очень высоких темпов и предельных усилий.
   Достичь этих параметров непросто. Нужно понять, за счет чего их можно достигнуть в первой четверти XXI века. Развитие массовых производств, заимствование технологий может дать, по оценке ряда экспертов, рост ВВП на 40–45 %. Но этого недостаточно. Где взять еще? Безусловно, это инновации.
   Для задействования этого ресурса, собственно, и нужна обсуждаемая модернизация как политический проект. Для модернизации за счет заимствования технологий необходимо лишь повышение качества конкуренции и «длинные деньги». Существующая политическая система уже научилась откликаться на сигналы соответствующих групп интересов. Так, например, постепенно отлаживается механизм отмены пошлин на ввоз оборудования, не производящегося в нашей стране. Отметим, что этот механизм все лучше поддерживает наших конкурентов-поставщиков и все хуже – наших производителей. Так что с продолжением действующей модели модернизации особых проблем не будет. Результат не годится.

   Для создания инновационной экономики требуется эффективное государство, осознающее свою политическую миссию и сменившее стиль и методы управления.

   Только так можно создать инновационный сектор с объемом реализации примерно 5–6 трлн руб. Его численность составит порядка 1–1,3 млн человек.
   Для сравнения: в 2008 году численность всего сектора, занятого исследованиями и разработками, составляла 760 тыс. человек. Из них имели степень по специальностям, относящимся к инновациям, лишь 85 тыс. Выпуск из аспирантуры – потенциальный резерв роста – составлял 8,5 тыс. человек. Объем финансирования науки и разработок из всех источников – всего лишь 830 млрд руб., то есть на порядок меньше, чем нужно [21 - Российский статистический ежегодник, 2009 г., www.gks.ru].
   Для оценки результативности этого сектора можно привести следующие данные: в 2008 году заключено 2 тыс. соглашений по экспорту технологий объемом 65 млрд руб. Объем доходов от экспорта технологий – 21 млрд руб., то есть 0,85 млрд долл. Это много меньше, чем экспорт программных продуктов. Объем же импорта технологий – 55 млрд руб. [22 - Там же.] Сюда не входит импорт машин и оборудования, где внутри «сидят» многие миллиарды долларов импорта технологий.
   Для более реалистичных оценок нашего технологического экспорта к этим цифрам следует добавить 20 % доходов нашего оборонного сектора, то есть 1,4–1,5 млрд долл. К ним следует приплюсовать долю высоких технологий в издержках нашего экспорта, прежде всего энергоносителей и металлургии; долю в строительстве АЭС за рубежом и в экспорте услуг по запуску спутников. По оценкам, итог составит 4–5 млрд долл. Это уже в пять раз больше, но практически ничто – менее 1 % в объеме нашего экспорта в 2008 году.
   Эти данные – не повод для уныния, но стимул к исправлению ситуации. Оптимизм подкрепляют темпы роста такого инновационного сектора, как экспорт программных продуктов, составлявшие до кризиса 30–40 % в год. Если энергичные меры в рамках модернизационного проекта приведут к чему-то близкому к этому успеху, то за 15 лет можно будет получить рост экспорта высокотехнологичной продукции до 60–65 млрд долл. и программного продукта еще до 10 млрд. Это – больше трети от искомых объемов, остальное должен дать внутренний рынок. Это трудный, но все же возможный результат. Дело за политической волей, квалификацией и упорством.
   Если выбирать точки приложения сил, сулящих потенциальный успех на инновационном поле, то скорее всего наше дело – создание прорывных технологий и продуктов. Они, как показывает практика, создают самую высокую маржу, а также спрос на все компоненты технологической цепочки. Предпосылок для этого у нас немало. Недаром в мировом хайтеке говорят: «Если нужно решить трудную задачу – зовите китайцев, если невозможную – русских». Прорывные технологии – всегда область невозможного. Следует также иметь в виду, что наличие широкого фронта качественных фундаментальных исследований – наше огромное конкурентное преимущество по сравнению, например, с нашими партнерами по БРИК, а также с большинством потенциальных конкурентов.
   Для оценки альтернатив следует учесть, что разработка локальных технологий и частичное повышение качества продуктов, как показывает опыт, удаются нам не слишком. Да и плотность конкуренции здесь предельно высока. Локальные успехи российских «левшей» вряд ли могут служить прочной базой для стратегии.
   Следующий ресурс – сырье. Аргументы в пользу разработки природных ресурсов уже не очень-то и нужны. В смысле создания высокой маржи у этих секторов конкурентов мало. И президент, и премьер вновь заговорили о важности их эффективного использования.
   Экономика массового потребления растущих гигантов, прежде всего наших партнеров по БРИК, вызывает спрос на сырье. Этот спрос – ресурс нашего роста.

   Нужно добавить еще задачу превращения сырьевых отраслей в драйверов инноваций и высоких технологий.

   Для этого нужны энергичные меры по импортозамещению высоких технологий в издержках сырьевых отраслей. Здесь, возможно, следует пойти на дифференцирование ставки НДПИ в зависимости от доли импорта в издержках, включая структуру используемого оборудования и сервисных контрактов. Также необходимы жесткие налоговые меры по локализации производства оборудования для сырьевых отраслей. Требуем же мы локализации от иностранных автопроизводителей.
   Похоже, в сознании нашей политической элиты дело идет к избавлению от синдрома «сырьевого придатка». Это позволяет уйти от аффектов и вполне прагматично ставить задачу снижения зависимости отечественной экономики от высокой волатильности сырьевой конъюнктуры.
   Наряду с нашими собственными усилиями следует учитывать и глобальные тренды. Ниже мы обсудим, как борьба с глобальным кризисом, со спекулятивными деформациями мировой финансовой системы будет оказывать влияние на снижение этой волатильности. В результате рост глобального спроса на сырье и снижение спекулятивной компоненты в ценах повысят привлекательность сырьевого сектора и, следовательно, создадут предпосылки для роста этого сектора нашей экономики. Наша задача – трансформировать этот рост в инновационное развитие.
   Нужно не проглядеть и новые возможности российского сельского хозяйства, созданные мировой конъюнктурой. Динамичного импортозамещения уже мало. У нас есть шанс получить хороший кусочек глобального рынка продовольствия. Этот рынок будет расти по меньшей мере еще пару десятилетий. Это редкий шанс превратить сельское хозяйство в высокотехнологичный сектор, в крупного потребителя отечественного высокотехнологичного сектора.
   Это лишь примеры проблемного подхода, неотрывного от успешной модернизации. Но нужен еще и профессиональный анализ альтернатив, выявление «бутылочных горлышек», затрудняющих решение проблем.

Проблемы

   Главная проблема – выбор путей стимулирования инноваций. Ее решение повлечет создание адекватной институциональной среды, необходимое ресурсное обеспечение и т. д. Здесь уже видны серьезные противоречия.
   Сегодня легко увидеть, что основное внимание уделяется наращиванию числа перспективных проектов. Но здесь налицо ловушка бездумного повторения пути, пройденного до нас лидерами. В 1970-1990-х годах в США также всемерно стимулировали предложение проектов, способных питать весь технологический цикл. Но там, в отличие от нас, – высококонкурентная, вполне сбалансированная экономика, которая, абсорбируя инновации, повышает собственную конкурентоспособность. И то инновационный угар довел ее до кризиса «доткомов».
   У нас прямое копирование этого успеха не пройдет. Инновации – еще не приоритетный ресурс роста капитализации. И принуждение к инновациям, и внутренние мотивы бизнеса со временем повысят спрос на инновации. Но что с адекватным предложением? Здесь ситуация много хуже. У нас дезорганизован поток предложений инноваций, крайне неравномерно развиты отдельные элементы инновационно-технологического цикла. В результате инновационный импульс затухает, не доходя до своего завершения в виде продукта или технологии. Без выстраивания более или менее интегрированной инновационно-технологической системы наращивание потока инновационных проектов будет приводить к результатам, очень далеким от первоначальных планов.
   Так, общеизвестно, что источник прорывных технологий и продуктов – фундаментальные исследования. Далеко не все фундаментальные эффекты ведут к прикладным достижениям. Фундаментальная наука встроена в технологический цикл, когда работают механизмы выявления прикладного потенциала ее результатов, быстрого запуска сквозных проектов создания технологий и продуктов. И здесь первая «пробка» нашего цикла. Хуже того, эта «пробка» почти не осознана.
   Проблема в том, что выявление прикладного потенциала результатов фундаментальных исследований – это специальная компетенция, требующая не меньшей креативности, чем само открытие. Очень часто в фундаментальном эффекте нет даже намека на возможное приложение. Попытки создать технологию «в лоб» скорее приводят к авантюрам и маниловщине. Разработать жизнеспособный коммерческий проект по созданию прорывных технологий или пионерных продуктов – дело сугубо профессиональное, требующее нетривиального синтеза обширных технологических знаний, видения общетехнологических и маркетинговых трендов.
   В нашей же государственной машине нет ни нужного понимания проблемы, ни адекватных механизмов. Расчет на инициативу ученых, навык, приобретенный в иных секторах бизнеса, или на деятельность венчурных фондов наивен, так как для этого нет ни подготовленных кадров, ни профессионального скрининга фундаментальных достижений.
   Также нет механизмов, корректирующих фундаментальные исследования и фокусирующих их на создание прототипов продуктов и технологий. Так теряется большая часть потенциального инновационного предложения. Для исправления нужен комплекс мер, реализовать которые могут не большие ученые, не «эффективные менеджеры», но лишь профессионалы, успешно работающие в бизнесе новых технологий.
   Именно в этой связи и следует рассматривать проект создания иннограда «Сколково». Дело даже не в количестве проектов, которые будут там созданы. Нужно трезво оценивать ситуацию, что на первых порах эти проекты будут питать те корпорации, которые разместят там свои центры. Обидно, но это плата за наше отставание в менеджменте крупных высокотехнологичных проектов.
   Важнее другое. Опыт Силиконовой долины, Кембриджа (в Бостоне), Triangle County (в Северной Каролине) показывает, что менеджеры среднего звена, поработав несколько лет в крупных компаниях, стремятся замутить свой проект и сделать большие деньги. Нужно потерпеть, и «Сколково» станет фабрикой классных менеджеров, которые будут запускать наши собственные проекты глобального уровня.
   Конечно же, нельзя уповать только на «Сколково». Нужно параллельно создавать систему подготовки (точнее, переподготовки) менеджмента в хайтеке, привлекая для этого как бизнесменов, так и оставшихся от прошлой эпохи мастодонтов, еще помнящих, как управлять действительно большими технологическими проектами. Нужно также запустить поиск тех менеджеров, которые своим, пусть и скромным успехом уже доказали свою способность руководить хайтековскими проектами. Их «возгонка» к руководству большими проектами пришлась бы кстати.

   Нужно ясно понимать, что создаваемая сегодня система стимулирования потока инноваций это лишь полдела. На деле она создаст поток проектов и патентов, но без превращения проектов и патентов в прототипы и инженерные образцы этот поток не даст доходов, влияющих на экономический рост.

   Она, скорее всего, станет новым руслом «утечки мозгов», дотаций экономик Запада. Утечка будет идти уже в виде потока проектов, проданных за цену, достаточную для скромных запросов их авторов, но не влияющую на экономическое развитие страны.
   Рассмотрим теперь проблемы отдельных элементов инновационно-технологического цикла.
   Прежде всего, для создания инновационного сектора требуемых масштабов нам необходимо многократное наращивание потока проектов, ориентированных на создание прорывных технологий, то есть использующих достижения фундаментальных исследований. Принимаемые сегодня для этого меры (развитие исследовательских вузов, федеральных научных центров и т. п.) несопоставимы по своим объемам с потребностями. Единственный реальный выход – по-хозяйски использовать потенциал институтов РАН.
   Конечно, это хлопотное дело – налаживать хозяйство, запущенное десятилетиями невзыскательности, искаженных критериев, сложнейших межличностных отношений. Но нужно ясно понимать, что идея параллельно построить новенькие иннограды, а академию оставить догнивать, наивна и бесперспективна. Времени в обрез. Мощные инновационные структуры создаются десятилетиями. Это предел бесхозяйственности – разбрасываться таким потенциально весомым источником, каким до сих пор являются институты РАН. Можно приветствовать любые попытки создания новых источников крупных инновационных проектов, как, например, проект «Сколково». Но это не основание для того, чтобы отказываться от уже имеющихся ресурсов.
   Да, конечно, сегодня система управления академической наукой не отвечает требованиям создаваемой инновационной системы. Нужно незамедлительно исправлять ситуацию с выбором приоритетов фундаментальных исследований, исходя как из логики развития науки, так и из их прикладного потенциала. Должно кардинально измениться качество экспертизы. Но главное, нужна новая организация системы использования их результатов в качестве основы прикладных коммерческих проектов. Здесь нужны структуры и методы, соединяющие науку и бизнес.
   Следует отметить, что в этой области наметились определенные подвижки. Минобрнауки начинает создавать систему мегагрантов, позволяющих научным лидерам открывать новые лаборатории в сотрудничестве с ведущими институтами и вузами. Создаются мощные федеральные научные центры, исследовательские университеты. Но все равно эти правильные, но окольные пути не заменят кардинального улучшения использования потенциала академии, реформы РАН, реформы, проводимой изнутри, с опорой на ее живые силы. Но для этого (мы живем в России) нужен политический импульс с самого верха.
   Следующее, еще более узкое горлышко – разработки. Именно на этом этапе создаются инженерные прототипы и образцы технологий и продуктов. Здесь создается основной объем интеллектуальной собственности. На этом этапе преодолеваются основные технологические риски проектов и закладываются предпосылки их коммерческого успеха. Собственно, здесь и создается высокая маржа высоких технологий. Именно поэтому при всей моде современных корпораций на аутсорсинг, их R&D центры – крупные бриллианты в корпоративной короне.
   За 90-е годы страна потеряла целые сектора проектных институтов. Да, они были плохонькими по оснащению, но имели кадры для роста. Сегодня на их месте – общежития для гастарбайтеров, торговые центры. Их символ – башня «Дельты» на Щелковском шоссе. Кое-что в оборонке и рядом сохранилось, но для превращения исследовательской установки, демонстрирующей работоспособность научной идеи, в промышленный образец этого совершенно недостаточно.
   Наращивая предложение проектов без роста потенциала разработок, мы лишь питаем наших конкурентов.

   Результат – превращение нашей науки в «интеллектуальный сырьевой придаток» Запада, прежде всего США.

   Частью российского модернизационного проекта должна стать программа по созданию дизайнерских центров в секторах прикладной науки. Может быть, следует пойти на риск создания крупных многопрофильных дизайнерских центров в структуре Ростехнологий, ряде крупных частных корпораций, выделив на это государственное финансирование. Также следует рассмотреть возможность создания таких профильных центров в ведущих научных центрах страны и в рамках создаваемых региональных инновационно-технологических кластеров. Но толк будет, лишь если их возглавят люди, способные превратить их в динамичные прибыльные корпорации, питающие российскую и мировую экономику инновациями.

   Здесь кадры решают не просто все, но абсолютно все.

   Рассматривая проблемы отечественного проекта, нужно пересмотреть и многие стереотипы. Так, следует переосмыслить вопрос о создании массовых производств, основанных на новых технологиях и для выпуска инновационных продуктов. Сегодня «оборонное» сознание и прежние инстинкты диктуют, что все, что изобрели, нужно производить дома. Но все, кто знаком с практикой живого российского хайтека, знают, что производство своих инновационных продуктов они чаще всего размещают в Китае. Многие, конечно, уже обожглись на, мягко говоря, вольном тамошнем обращении с чужой интеллектуальной собственностью, но логика остается верной: производство продуктов и технологий следует размещать там, где ниже издержки.
   В этой связи следует выстраивать государственную систему соответствующих приоритетов, стимулирующих размещение таких производств в странах ЕврАзЭС, а также у наших партнеров по БРИК – в Индии и Бразилии. Более подробно мы обсудим этот срез ниже.
   Успешная модернизация базируется на фронтальном анализе проблем, анализе подлинных альтернатив их решения, корректирующем мониторинге хода модернизации, резко снижающем ее неизбежные риски.
   Эти примеры и рассуждения необходимы для понимания того, чему должно научиться наше государство для успешной модернизации.

   Смена методов и подходов в управлении – императив успеха.

Суть дела

   Модернизация, тем более модернизация интегрированная, штука сложная, но главное в ней – находить эффективное решение приоритетных проблем. Значит, перво-наперво нужно выделять приоритеты. Кстати, этот же принцип вытекает и из политической природы проекта, где видение и интересы ключевых групп определяют приоритеты. Вроде бы банально, но…
   Как же у нас с проблемным видением? Царящая во властных коридорах атмосфера деидеологизированного прагматизма сильно придушила любое широкое видение. Оно воспринимается как возврат к совковой демагогии. Почти утрачен навык выделения приоритетных безотлагательных проблем, анализа подлинных альтернатив их решения, построения адекватных программ. Это видно хотя бы из подходов к энергетической стратегии. Все силы сосредоточены на строительстве энергогигантов, в то время как современные технологии позволяют создавать эффективные локальные источники энерго– и теплоснабжения, использующие местные, гораздо более дешевые и менее дефицитные ресурсы. К тому же потерь при передаче гораздо меньше. Но лоббистам проблемный подход не нужен, а политическим партиям милее популизм.
   Сказывается застарелая болезнь: боязнь собственных решений, стремление подглядеть ответ в конце учебника. Укорененная школьная привычка списывать у отличников (у «развитых» стран), кажется, стала идейным стержнем политики.

   Но политика победивших троечников не ведет к успеху.

   Так, в большинстве публикаций по модернизации мы не увидим анализа тех проблем, которые нам нужно решать, в них преобладают зарубежный опыт и спор о модели модернизации, которая сгодится в качестве образца. В результате мы решаем не свои, очень своеобычные проблемы, а те, которые решались в копируемых странах в их конкретных обстоятельствах.

   Но главный урок чужих модернизаций – успеха достигают там, где создают национальную модель, способную решать насущные проблемы страны.

   Яркий пример блокирования проблемного подхода – программа строительства технопарков. В Индии, в других странах, создающих собственную технологическую базу, где никогда не было большой фундаментальной науки, инфраструктуры исследований и разработок, крайне нужны такие центры, как Бангалор.
   Но у нас, ценой немыслимых затрат, такая инфраструктура была создана десятилетия назад. Конечно, она поотстала. Но строить технопарки в чистом поле много дороже, чем задействовать все еще живые исследовательские институты, чтобы сделать их поставщиками технологических проектов. Сегодня признано, что технопарки не оправдали надежд. Предпринимается попытка создать технопарки нового поколения, призванные стать акселераторами модернизации. Попытки смелые и нужные, но для их успеха необходимо подняться до существа, до ошибочности самой политики «списывающих троечников» и прокладывать собственные дороги к успеху.
   Даже когда государство утыкается в большую проблему, такую как моногорода, оно не хочет ни видеть более широкого контекста, ни обсуждать весь спектр альтернатив их решения. Так, решение проблемы городов требует штучного подхода, но, одновременно необходимо создание механизмов принятия таких штучных решений.
   Опыт г. Байкальска показал, что интеграция усилий федеральных, региональных и местных властей, независимых экспертов и общественности способна приводить к простым и дешевым решениям. Но, кажется, этот путь, требующий кропотливой профессиональной работы, не вполне согласуется со стремлением властей разного уровня демонстрировать перед «верхами» усердие в решении «масштабной социальной» проблемы.
   Уткнувшись в проблему моногородов, государство могло бы поднять голову и увидеть гигантскую проблему модернизации пространственной организации социально-экономической жизни нашей страны. Проблема моногородов – лишь небольшая ее часть. Во многих регионах быстро и, главное, неостановимо пустеют деревни, на грани исчезновения малые города.
   На федеральном уровне эта проблема даже не обсуждается. Ее сбросили на регионы и муниципалитеты, которые без политической и финансовой поддержки Центра даже подступиться к ней не могут. Но и оставить все как есть невозможно. Поддержание жизни сел, в которых осталось две-три семьи, с одной стороны, непосильно для муниципалитетов, а с другой – даже эфемерная их поддержка пожирает огромные ресурсы.
   Но это полдела. Забросить освоенные угодья в условиях роста спроса на продовольствие было бы еще и не по-хозяйски. Но и возврат к прежней территориальной организации сельского хозяйства, основанной на традиционной российской деревне, уже невозможен. Нужен модерный подход, учитывающий гигантское многообразие России.
   Уже сегодня нужно мобилизовывать жителей «проблемных» малых городов. Нужно честно им сказать, что только совместная активность их властей, местного бизнеса и «лучших людей» даст этим городам шанс на выживание в конкуренции с соседями.
   Еще одна крупная проблема – выбор структурных ориентиров развития экономики. Здесь также видна логика «списывающих троечников». Раз «азиатские тигры» поднялись на автомобилестроении и бытовой электронике, на производстве товаров длительного пользования, то следует заводить такие же производства. Но там избыток рабочей силы, а нас душит ее дефицит. Рост благосостояния (огромное достижение власти) и социальных притязаний скоро оставят на сборке лишь гастарбайтеров. Зарплаты и прибыль будут уходить за рубеж, а доходы бюджетов всех уровней даже не компенсируют всех издержек. Прибыльность этих производств будет неуклонно снижаться. Это что, наш осознанный выбор? Или же никто всерьез не анализировал альтернативы?

   Налицо вызов – перестройка всей системы подходов к выбору приоритетов модернизации.

   От привычного, идущего от Госплана времен застоя балансового расчета устоявшихся показателей нужно переходить к широкому проблемному видению, анализу альтернатив и выбору программных приоритетов. Кстати говоря, именно так работал Госплан в середине 1920-х годов, глубоко анализируя проблемный горизонт, трезво понимая баланс между целями и генетическими трендами [23 - Громан В. Телеология и генетика. «Плановое хозяйство», 1929. – С. 182.].
   Без такого перехода, без понимания необходимости конкретного решения наших сугубо специфических проблем у нас мало шансов на успех модернизационного проекта.

3
Глобальный кризис и новая рамка российской модернизации [24 - Данная глава подготовлена на основе авторской части доклада Совета по национальной стратегии «Модернизация России: уроки кризиса и его глобальная проекция». – М., 2010.]

Уроки глобального кризиса

   Глобальная посткризисная ситуация имеет существенную проекцию на стратегию модернизации России. Если не сделать правильных выводов, масштабные изменения внешних условий модернизации повысят вероятность выталкивания России из числа глобальных игроков.
   Трудность оценки этих внешних требований к стратегии российской модернизации в большой степени связана с противоречивой, даже запутанной ситуацией с анализом природы кризиса. Налицо разительное противоречие между осознанием необходимости корректив функционирования глобальной экономики, ее политико-экономического основания с одной стороны, и характером обсуждения этой проблематики – с другой.
   В ходе дискуссии не было выдвинуто каких-либо прорывных идей о природе текущего кризиса. Все лидеры экономической мысли сходятся лишь в одном утверждении: кризис подтвердил правоту их прежних теоретических воззрений. Кризис также вернул в мейнстрим теоретические воззрения К. Маркса и Дж. М. Кейнса, одно упоминание имен которых было либо свидетельством плохой образованности, либо радикальным вызовом господствующему мейнстриму.
   В условиях отсутствия прочной теоретической базы для выработки модернизационного курса сегодня остро необходимы какие-то правдоподобные рабочие гипотезы. В качестве исходной гипотезы можно предложить многослойную конструкцию, охватывающую основные тренды политико-экономического развития [25 - Автор хотел бы специально оговориться, что он ни в какой мере не считает себя специалистом по природе кризиса и выдвигает данную гипотезу от полной безысходности. Проблему не обойти, а опереться не на что.].
   Гипотеза: мир столкнулся одновременно с четырьмя различными кризисами, все они различаются длительностью циклов и методами лечения.

   Кризис первый

   Кризис модели «однополярной» глобализации, находящейся в противоречии с цивилизационными и национальными трендами [26 - Частично эта проблема обсуждалась в моей книге «Прорыв: как нам модернизировать Россию». – М.: РОСПЭН, 2008.].
   Речь идет о трансляции универсальных институциональных стандартов, базирующихся на примитивно представленных ценностях либерализма. Кризис этой модели выразился в провале включения ряда стран в глобализационный процесс. Наиболее успешные национальные проекты развития во многом игнорировали рецепты этой модели.
   Признаки кризиса:
   • Признание на деле множественности нормативных моделей политических и экономических институтов. Еще недавно основные международные экономические институты в своих рекомендациях исходили из единообразных нормативных требований к национальным институтам.
   • Переход к полицивилизационности в качестве социокультурного основания глобализации. В недалеком прошлом доминировало представление о тренде в направлении формирования единых либерально-демократических ценностных оснований глобального мира. Концепция Ф. Фукуямы была лишь отражением гораздо более широкого умонастроения [27 - Фукуяма Ф. Конец истории и Последний человек. Перевод с английского М. Б. Левина. «Издательство АСТ», 2004 год.].
   • Ослабление позиции США как монопольного генератора институциональных образцов. Кризис, в происхождении которого многие в мире обвиняли США, лишь усилил сомнения в возможности использования национальных американских финансовых и экономических институтов в качестве неоспоримого образца. Налицо тенденция к формированию «национальных по форме» соответствующих институтов.
   • Появление новых региональных центров силы, которые способны генерировать собственные институциональные образцы. Важно при этом, что утрата США позиций экономического демиурга не позволяет, как прежде, довольно жестко подавлять распространение таких институциональных образцов. Яркий пример – Китай. Начинает проявлять себя и Иран.

   Преодоление кризиса возможно лишь путем коррекции модели глобализации, но никак не отказа от глобализации как таковой. Следует отдать должное – глобализация позволила преодолеть отсталость, нищету нескольких миллиардов человек. Несомненны ее успехи в Китае и Индии, в ряде стран Юго-Восточной Азии. Отказ от нее, к которому призывают анти– и альтерглобалисты, – зачастую лишь прикрытие для политических спекулянтов и авантюристов, за которым консервация отсталости и нищеты, отсутствие каких-либо перспектив для населения стран, попавших в эту демагогическую ловушку. Хотя нельзя не отдать должного тем мотивам, которые диктуют радикальную критику современной модернизации.

   Главная проблема коррекции модели глобализации – создание механизмов эффективной интеграции глобальных и национальных институтов, базирующихся на различающихся ценностных основаниях.

   Как это ни смешно, но здесь работает формула социалистического реализма: национальный по форме, интернациональный по содержанию. Что ж, как всегда, верна социологическая формула: сходные проблемы рождают сходные институты. Это значит, что перспективны «гибридные» системы, сочетающие обновленные «глобальные» нормы с одной стороны, и специфические национальные мотивы, нормы и ценности – с другой.
   Жизнь уже дает примеры таких «гибридных» систем. Так, и в мусульманских странах, и в странах с большой мусульманской диаспорой быстро получают распространение финансовые учреждения, действующие в соответствии с запретом ислама на получение лихвы – банковского процента.

   Кризис второй

   Смена «длинной», «кондратьевской» волны, начало нового технологического цикла. Выдающийся русский ученый Н. Д. Кондратьев создал теорию волнообразного развития мировой экономики: каждые полвека экономика мира проходит периоды роста и спада, составляющие один большой цикл. Современные его последователи указывают на завершение К-цикла и начало нового [28 - В. Н. Костюк. Длинные волны Кондратьева и теория долговременного экономического роста // Общественные науки и современность, 2002. № 6.].
   Как представляется, завершается прежний цикл, базировавшийся на коммуникационных и информационных технологиях, и начинается новый, драйверами которого станут технологии, ориентированные на укрепление здоровья и увеличение продолжительности жизни, рост эффективности энергетики, создание материалов с качественно новыми свойствами. Важным ориентиром развития, как представляется, станет технологическое преодоление различных барьеров, сдерживающих развитие, прежде всего ограниченность природных энергетических ресурсов.
   В рамках нового технологического цикла неизбежно развернется острая технологическая конкуренция, так как технологические лидеры имеют шанс закрепить за собой бизнес-ниши, обеспечивающие высокую маржу на среднесрочную перспективу.
   Выстраивая стратегию, основанную на «оседлании» К-волны, следует учитывать и новые риски, связанные с тенденцией ее сокращения. Можно отметить ряд факторов, обусловливающих это сокращение:
   • Сократился технологический цикл создания новых продуктов, вывода их на рынок. Практика показывает, что цикл создания основного потока инновационных технологий и продуктов сократился до 4–5 лет. Существенно интенсифицировались и фундаментальные исследования, так как теперь во многих случаях (далеко не всегда), они начинаются с перспективой перерастания в прикладные проекты.
   • Сформировалась тенденция нахождения альтернативных технологических решений, обеспечивающих реализацию схожих функций. Так, коммерческая ниша плазменных «плоских» телевизоров быстро была атакована гораздо более дешевыми телевизорами с жидкокристаллическим экраном.
   • Ускорился процесс появления множества предпринимателей, конкуренция которых понижает прежде высокую монопольную маржу. Появление первых коммерчески привлекательных образцов продуктов в настоящее время мгновенно порождает волну «подражателей» возникшей моде. Достаточно вспомнить ситуацию с появлением потока смартфонов, коммуникаторов и т. п.

   Неокейнсианское регулирование К-волн

   Сейчас активно обсуждается вопрос о мере сокращения длины К-волны. Ряд экономистов, исследующих эту проблему, указывают на существенное ее сокращение. Так, голландский экономист Ван Дэйк указывает, что волна 1945–1973 продолжалась 28 лет. В. Н. Костюк более осторожен и при согласии с тезисом о сокращении длины К-волны считает, что она сократилась до 40–45 лет [29 - В. Н. Костюк. Указ. соч. – С. 96.]. Учитывая смену технологий, выступавших драйверами экономики, я более близок к позиции Ван Дейка и полагаю, что за прошедший период длительность волны еще более сократилась. Следует иметь в виду важное последствие этого сокращения.
   При сокращении длины К-волны до 22–25 лет ее длина становится соизмеримой с полным технико-экономическим циклом: периодом разработки, организации производства, вывода на рынок и полной окупаемости сложного продукта или технологии. Уже сегодня цикл жизни сложных образцов вооружения, например истребителя пятого поколения (Т-50), приближается к 30 годам.
   Но этот тезис означает, что существенно снижается вероятность окупаемости прорывных технологий, на которые, как обсуждалось выше, нам необходимо делать ставку в стратегии модернизации. Но это, в свою очередь, ведет к уходу частного бизнеса с рынка больших проектов в области высоких технологий, к принятию государством на себя всех рисков по их реализации.
   Например, разработка новых поколений лекарств, основанных на достижениях фундаментальных исследований в ряде дисциплин, требует огромных затрат. При этом высок риск, что выпуск контрафактных дженериков обесценит сделанные капиталовложения. Следует учитывать, что выпуск на рынок дженериков делает их доступными не только для обеспеченных жителей развитых стран, но и для более широких кругов населения. Но одновременно сокращение финансирования создания новых поколений лекарств лишает всех шансов на победу над болезнями, на продление жизни, повышение ее качества. Это новые вызовы, с которыми миру придется столкнуться уже в ближайшей перспективе.
   Вызов: либо смириться с риском технологической стагнации, либо искать возможности неокейнсианского антициклического регулирования, обращенные к новому циклу – К-волнам.
   Но это, в свою очередь, требует существенно более качественного анализа технологических тенденций и их разнообразных последствий. Здесь не место размашистым спекуляциям, которые сегодня преобладают в таком анализе, включая ссылки на мировые тенденции и т. п. Здесь понадобится формирование конкретного методического арсенала, подобного тому, который возник в ходе государственного антициклического регулирования, вдохновленного теориями Дж. М. Кейнса. И заниматься этим нужно начинать уже сегодня.
   Антициклическое регулирование, связанное с К-волнами, особо значимо для экономик, ориентированных на использование достижений фундаментальных наук. Меньше заинтересованы в таком регулировании экономики, ориентированные не на инновации, а на заимствование. Выбор между моделями модернизации приходится делать из-за кардинального различия интересов инноваторов и заимствователей, выражающихся в использовании ими соответствующих институциональных механизмов.
   Эта проблема крайне важна для стратегии российской модернизации. Ряд видных экономистов, прежде всего академик В. М. Полтерович, выдвигают серьезные аргументы в пользу заимствующей модели. Сторонники инновационной стратегии, к которым принадлежит и автор, считают необходимым ориентироваться на создание базовых, прорывных технологий. Выбор стратегии предопределяет место нашей страны в глобальной диспозиции, определяющей как интересы, так и поддержку той или иной системы международных институтов. Вполне очевидно, что страны-инноваторы заинтересованы в упрочении режима интеллектуальной собственности, а заимствователи, напротив, – в сокращении срока действия патентов, в смягчении санкций за незаконное использование ноу-хау и технических решений. Нашей стране эта проблема хорошо известна. Например, Россия, наверное, обогатилась бы, если бы производство автоматов Калашникова в мире осуществлялось только на основе лицензий. Также хорошо известен пример того, как Китай, скопировав наши истребители, выводит эти клоны на мировой рынок.

   Кризис третий

   Кризис глобальной финансовой системы, «спекулятивного» капитализма и эгоистической политики США. На эту тему написано уже немало, и автор вряд ли может сказать что-либо новое. Нас здесь интересует лишь влияние путей преодоления кризиса на условия российской модернизации.
   За последнее время ясно обозначился фокус оздоровления мировой финансовой системы – снижение ее спекулятивной компоненты. Это видно и в ориентирах реформы банковской системы, проводимой Б. Обамой, и в дискуссиях в рамках ЕС. Россия – один из явных бенефициариев этого оздоровления, так как снижение спекулятивной компоненты это меньшая волатильность цен российского сырьевого экспорта, прежде всего нефти. Это стимулирует нашу страну к активному участию в ее реформировании.

   Кризис четвертый

   Циклический кризис, охвативший все страны, вовлеченные в глобальные связи. Его масштабы гиперболизированы под влиянием трех охарактеризованных выше кризисов, прежде всего кризиса мировой финансовой системы.
   Следствие кризиса в Европе, США и отчасти в Японии – формирование высокого уровня безработицы, в том числе структурной и застойной. Ее преодоление требует высоких темпов роста при медленном росте производительности труда, что явно противоречит требованиям повышения конкурентоспособности.
   Противоречия между назревшими структурными сдвигами с одной стороны и поддержанием высокого уровня жизни, снижением безработицы – с другой ведут развитые страны к поискам посткризисных стратегий. Задачи быстрого повышения уровня жизни при одновременном создании долгосрочных перспектив роста стоят и перед лидерами развивающихся стран. Формируемые глобальная и национальные структуры посткризисных интересов создают контекст аналогичных российских интересов – важной компоненты национальной стратегии модернизации.

Структура посткризисных интересов ключевых игроков

   Важный результат кризиса – более глубокое, зачастую обостренное понимание игроками своих национальных интересов. Кризис сорвал многие маски. Государство – вновь признанный, более того, ключевой игрок на экономическом поле. В результате кризиса стали более ясными интересы ведущих игроков, появилась возможность представить их новую диспозицию.
   Предлагаемый анализ исходит из ряда посылок.
   Во-первых, ответ США – ключевого глобального игрока – на вызовы кризиса носит стратегический характер. Их заново отрефлексированные интересы и переформатированные цели будут очень значимым фактором.
   Во-вторых, глобальный кризис не только результат кризиса модели глобализации, но и стимул к существенным изменениям в этой модели. Утрата доминирующего положения США ведет к формированию диалогической модели с «полуторапартийным» центром. США уже вынуждены учитывать позиции других игроков, прежде всего КНР, в зависимости от их реального веса в каждой отдельной компоненте глобализации. Интерес других игроков – рост влияния в «глобальном совете директоров» под председательством США.
   В-третьих, геоэкономические факторы все больше определяют стратегии государств, их коалиций, снижая роль военных и непосредственно политических факторов.
   В-четвертых, кризис знаменуется запуском прорывных технологий, определяющих облик второго-третьего десятилетий XXI века. Лидерство в их создании будет, наряду с ролью в глобальной финансовой системе, определять влияние в глобальном «концерте»;
   В-пятых, кардинально растет влияние отношений США и КНР на характер глобального развития:
   • глубокая взаимозависимость США и Китая, согласие США на огромный китайский экспорт в обмен на финансирование Китаем дефицита американского платежного баланса и государственного долга;
   • сохраняющаяся зависимость экономики Китая от внешних, прежде всего американских, инновационных импульсов – драйверов китайской экономической динамики;
   • продвижение Китаем глобального (альтернативного американскому) проекта;
   • восприятие элитами обеих стран отношений между ними как регулируемое соперничество за глобальное доминирование;
   • растущее напряжение между США и КНР, основанное на осознании элитами США уязвимости своей страны, с одной стороны и на росте глобальных амбиций Китая – с другой.

   Взаимоотношения между США и КНР будут проецироваться на интересы других игроков, влиять на всю глобальную диспозицию.
   Все эти факторы будут до крайности обострять экономическую конкуренцию между ключевыми игроками с угрозой проекции этой конкуренции на другие сферы межгосударственных отношений.
   В числе ключевых игроков, обладающих специфическими и высокозначимыми для России интересами, мы рассматриваем США, ЕС, Китай, Индию. Под Европой подразумеваются не брюссельские бюрократы, а «европейское ядро»: Германия, Франция, Италия и др., которое, как представляется, будет стремиться вырабатывать общую геоэкономическую стратегию.
   При анализе интересов ключевых игроков следует различать три круга таких интересов:
   • обновление глобальной финансовой системы, ее институтов;
   • восстановление национальных экономик без серьезных потрясений;
   • формирование структуры национальных экономик, отвечающей глобальным вызовам.

   Ключевым будет третий круг, который определит повестку дня, судьбу политических сил и лидеров.

   Ответственные элиты глобальных игроков не примут стратегию, ведущую к руинам своих экономик, даже если это путь к глобальному процветанию.

   Их оппоненты – наднациональные и иностранные игроки, – бенефициарии глобального развития, будут стремиться, напротив, «продать» соответствующую стратегию.
   Особенность России: среди ключевых игроков она единственный нетто-экспортер сырья и не участвует в идущей острой борьбе за эти ресурсы. И это при том, что по оценкам ведущих экспертов борьба за контроль над дефицитными ресурсами станет в ближайшие десятилетия важным измерением геоэкономической конкуренции. Но, кстати, именно поэтому одним из трендов технологического развития, как уже отмечалось выше, станет преодоление зависимости экономического развития от дефицита разного рода ресурсов.

   Интересы США

   Интересы США в большой мере определяются рядом факторов:
   • стремлением к сохранению своего преобладания в секторах с высокой маржей. Только это способно сохранить сверхвысокий уровень жизни США;
   • стимулированием быстрого выхода из кризиса. Затягивание открывает «окна возможностей» для конкурентов;
   • негативным влиянием бюджетных проблем на поддержание их силовой мощи, необходимой для сохранения роли «магнита» мировых инвестиций;
   • выбор путей преодоления кризиса раскалывает американские элиты. Формируется значимое ценностное противостояние, захватывающее широкие общественные круги, от элиты до низов. Успех Б. Обамы – победа леволиберальных ценностей, поражение – консервативных.

   США заинтересованы в быстром завершении кризиса, в сохранении структуры американской экономики, глобальных позиций Америки. Ей жизненно необходимо проложить свой путь в посткризисный мир.

   США необходима серьезная поддержка мировых игроков. Б. Обама будет выстраивать коалицию, отвечающую американским интересам. Он, как видно, готов предоставить ее участникам места в совете директоров, сохраняя председательство и контрольный пакет.

   Интересы Европы

   Интересы Европы, вопреки риторике о единстве евроатлантических интересов, существенно отличаются от американских. Для нее возврат к докризисной ситуации означает сохранение американского экономического доминирования; продолжение трансферта производственных мощностей в страны с низкими издержками; потеря занятости квалифицированными работниками без компенсации за счет роста постиндустриальных секторов. Лиссабонская стратегия, ориентированная на рост инновационной компоненты, пока не дает значимых результатов. Возврат к прежней структуре – угроза длительной стагнации и технологической деградации экономик Европы, серьезного кризиса. Близок предел финансовых напряжений, с которыми она может справиться без потрясений.
   Европа заинтересована в серьезных структурных сдвигах в собственных экономиках, обеспечивающих новые источники экономического роста и благосостояния. Это требует конкуренции с Америкой в секторах с высокой добавленной стоимостью. Последствия кризиса заставят европейских «грандов» пересматривать соотношение евроатлантической солидарности с одной стороны и интересов экономического развития – с другой. «Мирное наступление» России, президента Д. А. Медведева, будет успокаивать Европу, снижать ее обеспокоенность проблемами безопасности» и повышать значимость экономического сотрудничества с Россией.

   Интересы Китая

   Интересы Китая определяются многомерной переходной ситуацией:
   • от экспортной модели экономики – к более сбалансированной, с большей ориентацией на внутренний рынок;
   • от экономики, опирающейся на иностранные, прежде всего американские инновации, – к опоре на собственные ресурсы;
   • переход к новой социальной структуре: модернизованные социальные слои и группы еще не стали доминирующими. Прежние ценности и нормы большинства уже серьезно поколеблены;
   • еще не завершена смена лидерства в китайских элитах.

   Успешное завершение всех этих переходов далеко не гарантировано, хотя руководство КНР, как представляется, в целом осознает их риски. Но макросоциальные проблемы, возникающие в этой связи, существенно превышают возможности политического контроля.
   Кризис обострил все противоречия. Ход кризиса внес сдвиги в соотношение сил внутри китайского руководства, в его умонастроения. Роль «спасителей» глобальной экономики может подвигнуть руководство к получению статуса дуумвира в глобальном совете директоров.
   Медленное восстановление глобальной экономики создает самые серьезные экономические и, соответственно, социально-политические риски для Китая. Стагнация или хотя бы замедление роста в экспортных секторах, еще не полностью компенсирующиеся внутренним спросом, могут замедлить рост экономики ниже пороговых 7 % или вызывать ее внутреннее перенапряжение.
   В борьбе за социально-экономическую и политическую сбалансированность неизбежно проявятся фундаментальные недостатки институциональной, прежде всего политической, системы КНР, ее недостаточная гибкость и динамичность, искажения в обратных связях. Конкуренция в элитных группах будет углублять существующие противоречия.
   Предстоит нащупывание нового курса:
   • продолжить переориентацию экономики на внутренний рынок с большей опорой на национальные инновационные ресурсы;
   • временно войти в качестве младшего партнера в ведомую США глобальную коалицию по восстановлению прежней, комфортной для Китая финансово-экономической системы;
   • использовать глобальный кризис для продвижения китайского проекта, повышения глобальной роли КНР;
   • выступить в качестве лидера «восточноазиатского» геополитического проекта.

   Тактический альянс, усиливающий и без того существующую глубокую интеграцию США и КНР, теоретически может перерастать в разностороннее стратегическое партнерство.

   Призрак «Чимерики» бродит по миру.

   Выбор в пользу глобальной дуополии встретит серьезную оппозицию в китайских элитах, воспитанных в противостоянии США. Новые элиты, способные к столь драматическому стратегическому маневру, соизмеримому с визитом Никсона в Китай, еще не поднялись достаточно высоко по ступеням иерархии. Альтернатива – быстрое завершение переориентации на внутренний рынок, на собственные технологические ресурсы.
   Для оценки перспектив роли наших отношений с Китаем в модернизации нужно реалистично представлять образ России в глазах китайских элит.

   Россия – не партнер Китая в достижении его стратегических целей.

   Руководство КНР постарается уклониться от четкого выбора и будет маневрировать между обозначенными альтернативами. Вероятна попытка достижения компромисса с США, вхождения Китая в совет директоров на правах младшего, но привилегированного партнера.

   Интересы Индии

   Экономика Индии, как показал ход кризиса, достаточно устойчива. Кризис усилил рефлексию национально-государственных интересов страны – быстрорастущего южно-азиатского гиганта. Индия заинтересована в реформировании мировой финансовой системы, новые условия усилят ее влияние, увеличат приток технологий и инвестиций.
   Геополитические ориентиры Индии определяются явными опасениями в отношении намерений КНР. Например, военно-морские базы Китая в Пакистане и в Мьянме официально рассматриваются как элементы стратегического окружения Индии. Этим определяется стремление части ее руководства к сотрудничеству с США. Этим же определяются ее колебания в отношениях с Россией, которая, по мнению индийских экспертов, тесно с сотрудничает с КНР в наращивании его военного потенциала. Лишь тенденции последнего времени несколько снизили значение этого фактора. Кризис замедлил переориентацию Индии на тесное сближение с США.
   Элиты этой страны нервно реагируют на вероятность появления «Чимерики». Формирование стратегического альянса США и КНР или даже их значимое военно-политическое сближение будет рассматриваться Индией в качестве угрозы, перевешивающей все экономические расчеты.
   В элитах и интеллектуальных кругах Индии с сожалением констатируют снижение возможностей России в решении ключевых проблем развития Индии. Там прямо говорят, что стратегическое партнерство трудно поддерживать, когда объем торговли Индии с Россией много меньше, чем ее торговля с Кореей. В Индии усиливается ориентация на мультиполярность, на использование G-20 и БРИК. БРИК, с точки зрения влиятельных индийских экспертов, – хорошая возможность для ограничения «свободы рук» Китая. Индия будет стремиться войти в состав «глобального совета директоров» на равных с Китаем.
   Важный фактор – поиск стабильного источника технологического трансферта. Традиции Индии удерживают ее от однозначной ориентации на американские источники трансферта. У Индии не сложился технологический альянс с Европой. Давние научно-технические связи с Россией также пока далеки от уровня, оказывающего влияние на ее развитие.
   Индия окажется вовлеченной в формирование конфигурации глобальных инновационно-технологических потоков. При этом размер индийского рынка выступает весомым аргументом при определении условий этой конфигурации. Многоаспектный стратегический альянс с Индией, учитывая наличие длительных научно-технических связей с нашей страной, – шанс для России кардинально расширить рынок ее высокотехнологичной продукции. Этот альянс – незаменимая возможность и для Индии, и для России повысить свои геополитические рейтинги. Здесь налицо редкая синергия.

   Интересы России

   Кризис обнажил слабости всей системы российских институтов. Инерционный сценарий преодоления кризиса ведет к ограничению влияния сил, связанных с поддержкой конкурентоспособной инновационной экономики. Уроки кризиса, обсужденные выше, предпосылки для иного сценария – повышение глобальной субъектности России. Этот сценарий пока еще не подкреплен политикой по оздоровлению системы институтов. Сохранение внутренних слабостей – риск поражения России в борьбе за место в глобальной конфигурации.
   Формирование американо-китайской глобальной дуополии не оставляет России места в качестве значимого игрока. Но широкая коалиция во главе с США создает России широкое поле для маневрирования, для реализации своих интересов.
   Один из ресурсов повышения глобального влияния нашей страны – развитие БРИК. За последние годы эта группа стран создала реальные механизмы координации своих позиций, и БРИК, как показывают результаты недавних заседаний G-20, становится влиятельным фактором глобальной политики. Есть заинтересованность и наших партнеров в усилении влияния БРИК. Без России и у Индии, и у Бразилии недостаточно влияния, чтобы добиться консолидированной позиции БРИК. Китай не захочет оставлять «без присмотра» треугольник БРИ. Одновременно Китай также осознает значение консолидированной позиции стран, в которых живет 40 % населения планеты и рост экономик которых определяет глобальную динамику.

   Россия имеет реальный шанс играть роль модератора БРИК и усилить свое глобальное влияние.

   Россия заинтересована в корректировке глобальной финансовой системы, модели глобализации, в создании глобальной коалиции за их корректировку. Создание этой коалиции, ко всему прочему, снизит вероятность создания альянса США и Китая. В ее состав могут войти США, ЕС, Индия, Россия, Бразилия и, возможно, Китай при выборе им соответствующей стратегии.

   Стратегические ориентиры российской модернизации в новой конфигурации интересов

   Наиболее значимый вызов российской экономики – выстраивание ее новой структуры, использование страновых конкурентных преимуществ для занятия комфортных позиций в экономических секторах и нишах с высокой маржей.
   Конкуренция за высокомаржинальные сектора будет ожесточенной. Внутренний российский рынок в большинстве случаев слишком мал, чтобы стать самодостаточным для раскрутки новых продуктов и технологий. Оценки показывают, что, например, для окупаемости платформы легкового автомобиля необходимо присутствие на рынке в миллиард человек. Минимальный размер рынка основных промышленных товаров – 250–300 млн человек.

   Выход: завоевание рынков, благосклонных к российским товарам и технологиям; создание альянсов для продвижения российских или совместных технологий.

   Для расширения рынков сделан важный шаг – создан Таможенный союз. Дополнительные возможности обеспечивают ЕврАзЭС и поворот в отношениях с Украиной. Но мал даже их совокупный размер.
   Нужно завоевывать рынки стран, хорошо знакомых с российской техникой – Индии, Вьетнама, ряда стран Ближнего Востока, Африки, а также Венесуэлы, Бразилии и Аргентины. Суммарный размер этих рынков уже достаточен для окупаемости любой потенциально конкурентоспособной технологии или продукта.
   Второе направление – создание альянсов в разработке и продвижении прорывных продуктов и технологий. У России есть фундаментальные заделы и концепции, но нет ресурсов для создания промышленных образцов и возможностей для массового производства. Здесь Россия должна использовать идущий все интенсивнее процесс переноса крупнейшими корпорациями своих R&D-центров в страны с более низкими издержками. Наша страна должна принять самое активное участие в конкуренции за новое место дислокации этих центров. Собственно, создание иннограда «Сколково» – осознанный или неосознанный, неважно, ход в этой конкуренции. Нужно перейти к осознанной стратегии участия в этом процессе и создать систему преференций для иностранных корпораций, размещающих у нас свои исследовательские и инжиниринговые центры.
   Без потенциала инжиниринга Россия – поставщик интеллектуального сырья, но без искомых доходов. Первый сценарий – альянс со странами ЕС, нуждающимися в российских фундаментальных исследованиях, использование европейского опыта разработок и инжиниринга. Результат – совместный инжиниринг, совместная собственность на продукты, справедливый раздел доходов. Второй сценарий – альянсы внутри БРИК, прежде всего с Индией и Бразилией, стремящихся к созданию собственных технологических ресурсов развития. Здесь общий интерес. Россия восстанавливает потенциал разработок, расширяется емкость рынков. Выгода для партнеров – быстрое развитие технологического потенциала.

   Такая стратегия может проложить дорогу России к успеху в модернизации.

4
Политические тренды модернизации

С чем входим

   Выше мы уже обсудили, что ключевое условие успеха модернизации – «институциональный ремонт», подстраивание институциональной среды под требование конкретного модернизационного проекта. Теперь посмотрим на возможности наличной политической системы решить эту задачу.
   Шансы на «институциональный ремонт классическими политическими средствами не слишком велики. «Новые» политические партии («Справедливая Россия» и «Правое дело») впали в интеллектуальный и организационный паралич. Здесь не видно ни понимания специфики момента, ни даже осознания запросов тех сил, к которым они вроде бы апеллируют. ЛДПР дряхлеет вместе с лидером. Отдельные вспышки активности даже не затрагивают обсуждаемого предмета.
   КПРФ, реальная партия со стабильно лояльным электоратом, несмотря на свои ритуальные заявления о поддержке российской науки и промышленности, в действительности находится вне фокуса подлинных проблем модернизации, да и проблем развития в целом (обращение КПРФ «Путь России – вперед к социализму!» – лишь подтверждение тому).
   Не слишком обнадеживает и ситуация в правящей партии. Ранее накопленный административный и политический ресурс делает «Единую Россию» доминирующим игроком, реально пользующимся поддержкой большинства населения. «Партия власти» вобрала в себя немалый интеллектуальный ресурс и демонстрирует значимую активность (клубы, Форум-2020). Но вырабатываемые в этих структурах предложения, зачастую вполне дельные (автор тому свидетель), никак не влияют на позицию партии по ключевым проблемам.
   Так, ее потенциально огромный ресурс не работает на взыскательный анализ политики региональных и местных властей. Механизм обратной связи внутри партии почти незаметен и тем более не влияет на эффективность политической системы. Конфиденциально парламентарии обеих палат жалуются на невозможность инициативы.
   ЕР не удалось преодолеть «дефект КПСС», в итоге погубивший эту партию. Налицо то же малое влияние низовых структур, те же сращивание с властью, неспособность занять позицию позитивного доброжелательного критика, публично поправляющего неизбежные ошибки власти, надежно ограждающего общество от ее перерождения. Несмотря на широкую представленность в ЕР различных, в том числе ключевых для модернизации, групп, неизвестны случаи анализа политического измерения структуры этих интересов, суждений относительно системы их предпочтений в рамках политики модернизации. По существу все свидетельствует о копировании электоральной партией методов бюрократии, стратегии на решение политических проблем методами бюрократии и политтехнологий.
   Все это сильно снижает шансы на использование потенциала ЕР для «институционального ремонта». Складывается впечатление, что ЕР даже и не стремится к росту самостоятельной активности и влияния, меняя свою «покладистость» на поддержку администрации и правительства как в PR, так и в решении локальных проблем, имеющих электоральное воздействие.
   В результате «низы» (малые партии) не могут, «верхи» не хотят. Политическая система не имеет внутренних стимулов к развитию институциональной системы, необходимой для модернизации. Она не выдает и содержательных сигналов о дефектах функционирования этой системы. То есть речь не идет о том, что система не генерирует критики или других сигналов о дисфункциях системы управления. Напротив, в таких сигналах недостатка нет, скорее переизбыток.
   Другое дело, что в системе не рождаются сигналы относительно специфических проблем взаимодействия ключевых групп и институтов, призванных решать возникающие у этих групп проблемы. Сигналы, которые выдает система, – чаще всего набор стандартных болячек, описанных, к тому же, в терминах, почерпнутых из массовых СМИ и сводящихся к дежурным требованиям борьбы с коррупцией и бюрократией. Безусловно, с этими бедами бороться нужно, но без точной идентификации конкретной проблемы делу помочь трудно, да и система управления теряет контакты с реальностью.
   В политической системе отсутствует ключевое условие «институционального ремонта» – генератор содержательной критики исполнительной власти, то есть точной идентификации тех проблем, которые приводят к общепризнанно малой эффективности системы управления. Без такого генератора весь социальный потенциал модернизации будет гаситься сопротивлением сложившихся институтов, а их функционирование – создавать политические напряжения, как латентные, так и открытые. Яркими, хоть уже и набившими оскомину примерами создания таких напряжений стали «монетизация» льгот и введение транспортного налога, вызвавшие массовые выступления населения, разбуженного посягательством на свои значимые интересы.
   Неосновательны сегодня и «либеральные» упования на формальное разделение властей. При сохранении прежних подходов, например, работа независимого, но не озабоченного позитивными переменами парламента приведет лишь к «захлопыванию институциональной ловушки». Так, например, прошел же в первом чтении через Думу проект закона № 83-Ф3, формально менявший юридический статус бюджетных организаций, а на деле начинавший кардинальную реформу социальной сферы. Лишь энергичная критика со стороны Общественной палаты РФ, последующее вмешательство президента привели к принятию поправок, оставляющих шанс на введение этого закона без кардинальных социальных последствий.
   Ну сделаем сегодняшний парламент вполне независимым, и что будет? Наивны, а зачастую и лицемерны заявления о том, что политическая конкуренция быстро исправит ситуацию. Во-первых, отчасти мы это уже проходили и помним разгул отвязанного популизма, компенсируемого неисполнением правительством решений парламента. Во-вторых, к большому сожалению, все действующие лица политических партий, как наличные, так и находящиеся в резерве, наперечет. Критики и обличений в Думе, ставшей местом для дискуссий, действительно будет много больше, но вряд ли стоит рассчитывать на повышение качества, в первую очередь реалистичности и практичности, принимаемых законов.
   Здесь дело не только и не столько в изменении формальных процедур действия законодательной власти. Если внимательно проанализировать, то сегодня у Думы много полномочий, которыми она не пользуется, избегая конфликтов с предержащими реальную власть.
   Сложился социально-политический бульон. Потенциальные политические субъекты не способны рефлексировать и артикулировать свои интересы, а формально представляющие их политические партии даже не пытаются стимулировать социально-политическую рефлексию этих слоев и групп. Слышны отговорки, что время идеологических партий прошло. Да, прошло на Западе, где решены проблемы, касающиеся классов, крупных слоев. У нас еще до этого куда как далеко.
   Доходит до смешного. Интеллектуалы «Правого дела» обсуждали проблему легитимности российского капитала. Много говорилось о страданиях бизнеса под гнетом бюрократии, предлагалась налоговая и таможенная амнистия начиная с января 2011 года, с тем чтобы оставить позади беззакония 90-х. На вопрос автора, как это сочетается с тем, что амнистированы будут как раз те, кто нагло не платил налоги уже после всех налоговых послаблений 2000-х, ответа не было. Нервно был воспринят и тезис, что важным шагом в легитимации бизнеса было бы совместное с властью участие организаций бизнеса в борьбе с наиболее наглыми нарушителями закона. Ответ был: «Бизнес никому и ничего не должен». Замечательное классовое сознание, прямо подставляющееся под оборотку ждущих своего часа силовиков и бюрократии: «Все бизнесмены либо воры, либо укрыватели, все либеральные заигрывания они будут использовать лишь для личного обогащения в ущерб законным требованиям государства». И реванш при таком политическом сознании, точнее политической безответственности, что массы представителей бизнеса, заявляющих о своем желании «быть вне политики», что лидеров партий, заинтересованных лишь в немедленном попадании в Думу, не заставит себя ждать. Представителям других партий не стоит злорадствовать, у них не лучше.
   Верхи политической системы также активно избегают и политической риторики, и политического действия. Можно сказать, что политическая система в целом делает все, чтобы не стать на деле политической.
   Понятно, как только начинаются обобщения, обсуждаются единые политические критерии, задеваются частные интересы родных и близких. Но тогда и шансов на «институциональный ремонт» совсем немного. Нужно выбирать, что важнее: общий интерес правящей элиты, да, кстати, и народа, в модернизации или частные интересы немногих ее представителей, слишком вольно обращавшихся с законом в последние годы (за 90-е сроки давности по экономическим статьям давно вышли).

   Если выбирать модернизацию, то придется возвращать политику в ее посконном измерении – как конфликт социально-политических интересов, как выбор приоритетов развития.

   Для этого нужен серьезный анализ функционирования сложившегося политического механизма, с тем чтобы избежать легковесных, но заведомо не работающих рекомендаций типа «повысить политическую конкуренцию, снизить барьер прохождения в Думу». Ну будет там сидеть хоть десяток партий, популистской риторикой имитирующих политическую борьбу, что толку-то. Вопрос в том, как создать партии, аналогичные им по своим функциям структуры, вынужденные силой своих политических обстоятельств мобилизовывать своих сторонников (нет, не на борьбу с режимом) для выработки практических рекомендаций и затем для продавливания их в практику. Создание институционального источника содержательной позитивной критики, участника систематического уважительного диалога с властью, – необходимое условие развития системы, отвечающей вызовам модернизации.
   Любые попытки преодолеть эти дефекты через усложнение бюрократической машины, например созданием внутри нее новой структуры («штаба модернизации»), не дадут эффекта. Даже ее верные сигналы будут гаситься «шумами» бюрократической машины.

   Собственно потому модернизация – всегда политический проект.

   Пока налицо стремление все же как-то обойти подлинно политическое измерение модернизации. Заметно формирование коалиций группировок, борющихся за «ухо» президента, предлагающих свои рецепты «институционального ремонта». Сегодня борьба идет между фракциями сторонников «либерализации» и «консервативной модернизации». В позициях «либералов» – размежевание. Одни зовут начать «перестройку-2», атаку на несущие конструкции режима с уже известным результатом. Другие – назад в «славные» 90-е, полностью оградив бизнес от догляда государства. Последствия такого курса еще не изгладились из памяти россиян. Заметна также линия «внеидеологичной прагматики», ассоциирующаяся с позициями финансового и административного блоков правительства.
   Все эти группы и коалиции объединяет недостаток подлинного понимания как задач модернизации (кажется, они этим даже и не озабочены), так и специфики российских условий, кардинальных социальных перемен, произошедших в нашей стране за последние десятилетия. Их характеризует одностороннее упование либо на активность бизнеса, якобы сдерживаемого лишь недостатком политической свободы, либо на повышение качества контроля, ужесточение бюджетной дисциплины.
   Много меньше внимания уделяется стратегии, развитию (так и хочется сказать – реанимации) политической системы, способной на принятие и, главное, на реализацию принятых решений.

   Внимание же к этим проблемам – важный индикатор реалистичности курса.

   Начало перемен. Нельзя сказать, что ничего не меняется. Напротив, изменения значительны. Налицо радикализация позиции президента: тональность статьи «Россия, вперед!», послания, выступления на Госсовете, на недавних заседаниях и совещаниях.
   Отчетливо слышны призывы президента к общественному диалогу, к активизации давления гражданского общества (выступление на церемонии «Прорыв») на инертную бюрократическую систему. Изменился характер общения с оппозицией, налицо стремление к диалогу с ней.
   Важный элемент нового курса президента – создание Комиссии по модернизации. Ее энергичная деятельность продемонстрировала поддержку конкретных, в большинстве своем действительно перспективных проектов.
   Замеченным сигналом обществу стали рост числа разоблачений коррупционеров разного уровня и привлечение их к ответственности. Однако действенность этих мер снижается слабостью пропагандистского их обеспечения. Без него в массовом сознании частные антикоррупционные успехи не воспринимаются в качестве стимула для смены моделей поведения и развращенных бизнесменов, и податливых бюрократов. Чтобы их дожать без внятной идеологии, понадобится такой пресс репрессий, что и представить страшно.
   Все явственнее недовольство президента системой управления. Разносы становятся все эмоциональнее. Хотелось бы верить, что это недовольство обретет политический характер и выльется в борьбу с теми элементами системы, которые явно пытаются заболтать, дискредитировать модернизацию, а затем сдать ее в утиль, скорее всего, вместе с инициатором проекта.
   Все эти перемены – сигнал надежды для «оптимистов», что их запрос на развитие может быть реализован в рамках действующей системы, что она, эта система, может быть адекватно реформирована. Расширение стана «оптимистов», перетягивание в их ряды части «реалистов» в значительной степени зависит от того, насколько действия президента смогут подтвердить их ожидания.
   Своим призывом к модернизации Д. А. Медведев уже достиг крупного политического успеха – создал необходимые (но отнюдь не достаточные) предпосылки для позитивной интеграции в политическую систему значимой части активных граждан, способных к рациональному и ответственному социальному, экономическому и политическому действию. Их участие в модернизации – необходимый ее социальный ресурс.

   Интеграция активных слоев – императив «институционального ремонта». Без нее конфликт власти и активной части общества сведет на нет шанс на успех модернизации.

   Утрата надежды и ростков доверия лишит общество ростков оптимизма, без которого не бывает успеха модернизации.
   Решить эту задачу непросто. Барьер – крайне низкий уровень доверия внутри элитных и субэлитных групп. Ранее мне приходилось уже писать про «серпентарий» российских элит. Ядовитость его обитателей умеряется лишь отсутствием тесных социально-политических контактов между элитариями – обитателями «серпентария». Потому и не перекусали друг друга. Но и солидарности тут не дождешься.
   Провозгласив курс страны на модернизацию, Д. А. Медведев сделал важный шаг. Теперь, вне зависимости от его субъективных намерений, «слово становится плотью», открывается возможность борьбы за наполнение этого слова реальным содержанием: за политическое измерение модернизации, за модернизацию общественно-политической системы, за создание институциональной среды, необходимой для успеха модернизации.

Ростки надежды

   В разных слоях и группах сформировался отклик на политические инициативы президента Д. А. Медведева.
   Целый ряд руководителей регионов, крупных муниципий, мотивированных на успех своего «властного проекта», сформировали вполне реалистичные предложения по «исправлению ситуации». В этих кругах позиции президента вызывают осторожный оптимизм. Их, как видно из конфиденциальных бесед, привлекает его искренность, надежда на то, что он «не спеленат» прежними групповыми обязательствами. При формировании атмосферы искреннего доверия, выстраивании равноправного диалога позиции этой группы могли бы лечь в основу реалистичных эволюционных реформ, селекции руководителей федеральных органов по деловым и моральным критериям, столь необходимых для повышения эффективности государственной машины.
   В крупном и среднем бизнесе (вне узкого круга «фаворитов»), действующем по рыночным моделям, широко распространено убеждение в неспособности правительства провести в жизнь им же выработанные меры. Здесь растут мечтательный запрос на эффективную власть, готовность поддержать системную и вменяемую либеральную оппозицию, но не вступая при этом в конфликт с властью. Налицо «стихийный либерализм», точнее антиэтатизм, стремление к снижению зависимости от своеволия властей. При этом данные слои не стремятся ни к ослаблению своих контактов с коррупционным окружением, ни к солидарности в борьбе с нарушителями законности. Российский бизнес колеблется между надеждой на перемены, готовностью пассивно поддержать их, с одной стороны, и стремлением сохранить все как есть, где удалось хорошо устроиться – с другой.
   В политических партиях, даже формально оппозиционных, на всех уровнях налицо интерес к инициативам президента, заметна готовность поддержать политику модернизации. Явно недостает инструментов превращения этого пассивного запроса в активную деятельность.
   В структурах гражданского общества заметна сегментация: рост прагматичного сотрудничества с вменяемой региональной и местной властью с одной стороны и тенденции к самостоятельной активности и росту радикальной критики (без активного политического действия) – с другой.

   Потенциал активного и прагматичного сегмента организованного гражданского общества невелик, но все же он существенно вырос.

   При упрочении отношений взаимного доверия этот потенциал может стать ресурсом позитивной политической активности, экспертизы функционирования государственных институтов, выработки конкретных мер повышения эффективности политической системы, политики модернизации.
   Даже в стане радикальных критиков власти заметны позитивные перемены по отношению к курсу президента.

Драма социально-политической диспозиции

   Одно из ключевых условий успеха модернизации – сдвиг в диспозиции элит: рост влияния сторонников модернизации и, напротив, повышение рисков для интриганов и саботажников.

   Влиятельные круги снизят свой интриганский запал, сплотятся ради успеха модернизации лишь при осознании ими высокого личного риска при ее неуспехе.

   Для российских магнатов крах модернизации, ослабление России – шанс на рассыпание их империй без перспективы благополучно дожить в Лондоне. ЕС принял новые правила борьбы с отмыванием доходов. Сомнительные активы сначала арестовываются, а уж затем их «чистота» оценивается в суде. Без тыла – сильной России – беглых магнатов ждет участь Остапа Бендера на румынской границе.
   Для крупного и среднего бизнеса это падение конкурентоспособности – либо разорение, либо поглощение отечественными или, скорее, иностранными конкурентами. Для политического класса – пертурбации, распад системы, утрата статуса и доходов. Разъяснение элитам этих почти неотвратимых перспектив – сильный стимул для влиятельных групп осознать подлинные свои альтернативы, попридержать свои коррупционные привычки для покупки общего «билета в будущее». Нужно понять, что «безбилетникам» туда пути нет.
   Преодолеть этот барьер можно лишь политическими средствами: убеждением и чиновников, и бизнеса в необходимости солидарной борьбы с коррупционерами как в системе правоохранительных органов, так и в своей собственной среде, с теми, кто подрывает солидарность. Из институциональной теории хорошо известно, что проблема «безбилетников» не решается без солидарных санкций к «зайцам». Если большинство продолжает воровать или потворствовать воровству, коррупцию победить нельзя. Необходимое условие успеха – искренний терпеливый диалог с активными группами, убеждение их в наличии у государства неуклонной политической воли переломить ситуацию. Чистки без разъяснений дадут мало толку: не видны результаты и логика, непонятны сдерживающие ограничения.
   Только убеждение в том, что власть – надежный союзник, способно сдвинуть процесс институциональных преобразований.

   Но это требует смены методов действия власти. Нужен переход к последовательным идейно-политическим методам борьбы.

   Альтернатива: гниение государственного аппарата до состояния гумуса; открытый разгул всеохватного ворья, лишенного уже какой-либо узды; полностью «отвязанный» бизнес; скорбное бесчувствие народонаселения, вовсе утратившего черты общества. Такая страна уже будет готова утратить и суверенитет, и целостность. Она либо ударится в эмиграцию, либо призовет диктатуру или «внешнее управление», лишь бы избавиться от надвигающегося кошмара.
   И это не алармизм. Нужно учитывать нестойкость наших элит. Хотя миф о 85 % бизнесменов, «сидящих на чемоданах», конечно же, блеф. Но что элиты мысленно мечутся между надеждами и страхами – эмпирический факт. Надежды создаются рефлексией реалий, но плохо закрепляются идейно-политическими средствами.
   Страхи же энергично культивируются СМИ – «торговцами страхом», экспертами, сделавшими карьеру на предсказаниях катастроф и смаковании неуспехов власти. Под влиянием преувеличенных страхов в конце 2008 года рухнул российский фондовый рынок. Рост тревог о неопределенности дальнейшего политического курса, дополненный (упаси Бог!) масштабной техногенной катастрофой, может стать «спусковым крючком» лавины страхов. При провале модернизации единственная альтернатива – авторитарная модернизация с выборочными репрессиями. Шанс на успех этого курса ничтожен. Наиболее позитивный сценарий – замедление распада.

Условие успеха

   Необходимое условие – рост социальной поддержки модернизации. Поддержка нужна не только для поддержания стабильности в условиях перемен, но и для общественного давления на наши, мягко говоря, нестойкие элиты. Без давления трудно рассчитывать на рост их рефлексии и осознания не только реальных угроз, но и перспектив совместного со страной успеха.
   Из истории проектов модернизации и из теории хорошо известна необходимость модернизационной коалиции – политической опоры проводимого курса, концентрации поддерживающих сил. Это, безусловно, не какая-то организационная структура, но объединение слоев и групп, реально заинтересованных в успехе модернизации, готовых оказать ее лидерам разнообразную социально-политическую поддержку. Главная ее сила – широкое согласие по ключевым проблемам модернизационных преобразований, понимание их реальных альтернатив, способность рационально оценить соответствие этих преобразований интересам слоев и групп, входящих в коалицию.
   Коалиция всегда явление разнородное, с разной степенью политической активности. Но уже сегодня нужно думать о том, как создать ее активное ядро, способное, если понадобится, открыто продемонстрировать свою поддержку реформам, недопустимость реванша тех сил, которым не по нутру начатые перемены. Чем решительнее будут перемены, тем вероятнее нужда в таком активном ядре.
   Создание коалиции предполагает прежде всего «борьбу за умы и сердца» активных слоев и групп. Необходимо, чтобы политика вышла из коридоров власти и сосредоточилась на установлении доверия к ней в группах, наиболее значимых для успеха модернизации. Это предполагает социально-политическую интеграцию групп, разделяющих политику президента или хотя бы сочувствующих этой политике. Нужно создание или переформатирование «качественных» электронных СМИ, анализирующих проблемы модернизации, демонстрирующих ее достижения. Также нужна сеть клубов «деловой модернизации», где станет возможным закреплять практики модернизации, осуществлять обмен практическим опытом.
   Сплочения не добиться и без демонстрации реальных достижений модернизации. Это непросто – тактично показать реальные достижения, не впадая в бахвальство. Сегодня этот баланс перекошен. При наличии пусть ограниченных, но значимых достижений сегодня даже в федеральных СМИ их не видно. Это не только результат скепсиса, доминирующего в журналистской среде, но и желания извлечь дивиденды из «торговли страхом». Но каждый раз, когда делается попытка показать реальные успехи и проблемы модернизации (например, серия передач на канале «Россия 24»), люди не верят своим глазам: неужели все это взаправду здесь и сейчас? Меняется взгляд на страну, на политику модернизации.
   Политические тренды хотя и противоречивы, но создают вполне благоприятные перспективы для успеха. Вопрос теперь в том, как их использовать.

5
Социальный потенциал модернизации [30 - Данный раздел подготовлен на материалах исследования ВЦИОМ И ОП РФ под научным руководством автора.]

   Реализация политического потенциала модернизации – в большей мере функция реализации потенциала социального. Сейчас в обществе слышны разговоры, что общество не готово к модернизации, что его больше интересует стабильность. Широко обсуждалось соответствующее заявление И. Ю. Юргенса.
   Не менее острая дискуссия и среди теоретиков. В этом смысле наиболее примечательна обобщающая статья В. А. Ядова [31 - К вопросу о национальных особенностях модернизации российского общества // Мир России. Universe of Russia. Социология. Этнология, 2010. № 3. – С. 46.]. Итог сопоставительного анализа различных дисциплинарных представлений: «Особый путь» России является не в том особенным, что он иной в сравнении с лидерами в мировой экономике (и потому в мировой политике). Он лишь потому особый, что трансформации в рамках страны осуществляются присущими России особенностями социальных институтов культуры, ментальности и стиля практических действий граждан» [32 - Там же. – С. 55.].
   Можно согласиться с этой позицией ведущего российского социолога. Но следует оговориться, что точнее говорить не об особом, а о специфическом пути развития России. При этом развитие каждой страны обладает собственной спецификой.
   Следует также указать, что предметом рассмотрения В. А. Ядова является не собственно модернизация, а развитие вообще. Но все время подчеркиваем, что модернизация – очень специфичный способ развития. В этой связи и вопрос о наезженной колее развития рассматривается под иным углом зрения. Собственно, модернизация для того и нужна, чтобы сменить «колею развития», преодолеть ограничения path dependence.
   Для того чтобы оценить возможности этой смены, нужны другие характеристики специфики: способы взаимодействия институтов с теми слоями и группами, которые определяют модернизационный импульс. И здесь характеристики большинства, к которым апеллирует В. А. Ядов, определяют далеко не все. Так, к проблеме модернизации мало относятся проблемы «справедливости», неравенства [33 - Ястребов А. Г. Характер социально-экономической дифференциации населения: сравнительный анализ России и Европы // Мир России. Universe of Russia. Социология. Этнология, 2010. № 3. – С. 57.]. Здесь явно сказывается отмеченное выше представление о модернизации как борьбе всего хорошего со всем плохим. Модернизация – жесткий процесс, всегда повышающий уровень неравенства и несправедливости. Важно, чтобы эти показатели не «зашкаливали», не привели к социально-политическому кризису, обрывающему преобразования. Как только мы переходим к анализу активных адаптированных групп общества, другие приведенные аргументы перестают работать. Так, например, далеко не очевиден тезис С. Г. Кирдиной о радикальных различиях западноевропейской и восточной матриц экономических, политических институтов и культур, характеризующихся доминированием «я» над «мы» в первых и, напротив, «мы» над «я» – во вторых [34 - Кирдина С. Г. Институциональные матрицы и развитие России. 2-е изд., перераб. и доп. – Новосибирск: ИЭиОПП СО РАН, 2001.]. Он сталкивается с результатами исследований, не отмечавшихся автором, указывающих на очень высокий уровень индивидуализма российских граждан, который особенно заметен в активных и высокообразованных группах. «Более индивидуалистического общества, чем в России, в Европе просто не существует», – утверждает Л. Г. Бызов [35 - Бызов Л. Г. Русское самосознание и социальные трансформации // Политический класс, 2007. № 1. – С. 60.]. Какое уж тут доминирование «мы» над «я». При таком социуме вряд ли возможна «сословная структура постсоветской России» [36 - Кордонский С. Г. Сословная структура постсоветской России. – М.: Институт фонда «Общественное мнение», 2007.]. Необходимое условие социального функционирования сословий – реальное регулятивное действие сословных норм, то есть преобладание этих норм над индивидуальными ценностями и мотивами. Для функционирования сословий также необходимы институты, поддерживающие статус сословных норм. Они, как это хорошо известно, действовали в сословиях Запада, в русском казачестве. Вряд ли в этом качестве можно рассматривать соответствующие современные декорации.
   Странны также часто высказываемые представления, что начало процесса модернизации требует поддержки большинства. Никогда масштабные преобразования не начинаются при поддержке большинства. Если такая поддержка наличествует, то это скорее сигнал тревоги. Значит, это большинство не вполне понимает содержание грядущих перемен, у него наивные, малореалистичные представления. Но ведь ясно, что при первых трудностях эта поддержка большинства обернется массовыми разочарованиями, сменой поддержки отторжением.
   Для того чтобы четче представить себе социальные предпосылки модернизационных преобразований, необходимо представить их функциональное измерение, изменение характера взаимоотношений социума, его отдельных групп с меняющимися в ходе модернизации социальными институтами.
   Успешная модернизация – процесс, включающий:
   • формирование позитивных образцов деятельности, адекватных задачам модернизации, и запросов на функционирование социальных институтов, создающих возможности реализации этой деятельности;
   • создание институтов, соответствующих сформированным или, зачастую, эвентуальным социальным запросам;
   • одобрение и поддержка этих образцов и институтов в конкуренции с устаревшими, менее эффективными моделями деятельности и институтами;
   • распространение успешных образцов деятельности;
   • адаптацию основной массы населения к новым моделям деятельности и институтам, а также взаимную адаптацию моделей и институтов с учетом возможностей этой социальной адаптации.

   Очевидно, что разные группы играют свои специфические роли в рамках обсуждаемого социального процесса. На рисунке 1 представлена модель социальной структуры участия в модернизации.
   Так, на вершине рассматриваемой пирамиды – «креативное меньшинство», группы, формирующие новые образцы социальной активности. Они также формируют в явном, рационально рефлексируемом виде требования к функционированию социальных, экономических и политических институтов, адекватных задачам модернизации. Эти группы находятся в сложном отношении к элитам. Здесь наиболее вероятно пересечение как элитных, так и субэлитных групп, занимающих менеджерские и экспертные позиции. Численность этих групп не может быть слишком большой. Для реализации означенных выше функций вполне достаточна численность в 1,5–2 % от всего населения.
   Для успеха модернизации принципиально важна роль социальных «позитивно критичных» групп, деятельность которых базируется на рациональном индивидуальном выборе, способных рационально оценивать соответствие формируемой институциональной среды их интересам. Это действительно – «Новая Россия», создающая реальные предпосылки для успеха модернизационных процессов. Из социологической теории известно, что для того, чтобы эти группы смогли обеспечить роль «позитивного социального критика» институтов, выявление проблем в создаваемой институциональной среде, а также закрепление новых образцов социальной активности, достаточна их численность в 20–25 %. Различные исследования расходятся относительно наличной численности подобных групп, но их сопоставление показывает, что сегодня численность «Новой России» уже вполне достаточна для успеха модернизации.
   У большинства – своя достаточно специфическая функция. Оно, при благожелательном отношении к модернизационным преобразованиям, призвано осуществлять взаимную адаптацию формируемых институтов с одной стороны и реальных социальных практик – с другой. Но «благожелательное большинство», как показывают уроки других модернизаций, далеко не аксиома. Дело тут даже не в достаточно редком ценностном отвержении благ модернизации (например, исламская революция в Иране). Чаще отвержение модернизации возникает тогда, когда она не затрагивает обыденной жизни большинства и в результате воспринимается в качестве чуждой «игры верхов». Именно поэтому вопрос о социальном потенциале модернизации, возможности формирования позитивного отношения к этому проекту так важен.
   Следует реально понимать, что формирование новых моделей социального действия, обеспечивающих успех в рамках модернизационных преобразований, оборачивается и формированием групп, не способных быстро адаптироваться к новой реальности – «дезадаптированного меньшинства». Достаточно вспомнить, как трудно шел процесс адаптации большинства нашего населения к новым, рыночным условиям, чтобы оценить значение этого процесса. Мониторинг положения этих групп – важная задача модернизационной политики, направленная на недопущение чрезмерного роста этих групп, а также на контроль над уровнем социально-политической активности этих групп, с тем чтобы давление в этом социальном «котле» не привело к срыву процессов модернизации.
   Нужно трезво понимать, что рост социальных напряжений неизбежен. Это не цинизм, а реализм. Без этого модернизации не бывает. Социальная интеграция – задача следующего после модернизации, этапа развития, когда на основе возросших возможностей решаются задачи поддержки аутсайдеров модернизации, стимулирования аутсайдеров модернизации к освоению новых моделей социального действия.
   Таким образом, анализ позиций различных социальных групп, социального потенциала модернизации в целом является важным предметом анализа, от результатов которого в большой мере зависит оценка перспектив модернизации. В частности, этот анализ призван оценить социальные предпосылки «институционального ремонта» – ключевого условия успешной модернизации.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Эффективность институциональной системы в решающей мере определяется характером социального взаимодействия этих институтов. Индикаторами этого взаимодействия выступают доверие населения к социальным институтам, стимулирующее и мотивационное воздействие институциональной среды на социальную, экономическую и политическую деятельность населения. Также важным измерением рассматриваемого характера взаимодействия выступает оппортунистическое и имитационное поведение различных слоев и групп населения, вызванное неадекватным взаимодействием институциональной среды с социальной средой.
   Обращение к ценностям модернизации при реализации российского модернизационного проекта повышает требования к его социальному измерению. Для формирования эффективных каналов обратной связи в рамках модернизационного проекта, для формирования баланса интересов различных слоев и групп, секторов экономики и регионов необходимо, чтобы соответствующие субъекты располагали необходимыми информационными и социальными ресурсами для участия в формировании такого баланса.
   Значение социального измерения политики модернизации обусловливает исследовательское внимание к анализу соответствующего социального потенциала, к оценке различных компонент этого потенциала.
   Эмпирической основой соответствующего социологического анализа оценок и мнений социальных групп, способных оказать существенное воздействие на успех модернизации, явился опрос наиболее потенциально активных групп населения (возраст 20–45 лет) в Южном федеральном округе, а также экспертный опрос представителей региональных органов государственного управления, руководителей коммерческих структур, а также муниципальных органов.
   Данные этого исследования позволяют получить качественное представление о социальном потенциале модернизации в нашей стране, так как в ЮФО представлены все основные типы регионов страны: регионы с высоким ресурсным природным потенциалом; национальные республики, характеризующиеся значимой спецификой социальных отношений; сельскохозяйственные и промышленные регионы.

   Социальный потенциал модернизации – совокупность социально-экономических ресурсов различных слоев и групп населения, которые могут быть реализованы в ходе модернизационного проекта при наличии следующих условий:
   • формирование мотивационного комплекса, стимулирующего различные слои и группы населения к использованию собственного социального потенциала, к их наращиванию;
   • создание комплекса благоприятных экономических, социальных и политических институциональных условий, обусловливающих стимулирование наиболее полного использования располагаемых социальных ресурсов;
   • комплекса ресурсных возможностей для дальнейшего наращивания социальных ресурсов слоев и групп, наиболее значимых для успеха модернизации.

   В ходе исследования рассматривались:
   • представления о характере российского модернизационного проекта, его ориентирах, предпочитаемых моделях, приоритетных направлениях политики модернизации, уровне поддержки лидеров страны, проводящих курс модернизации. Также изучались слои и группы, которые могут выступать в качестве агентов модернизации (лидерство, поддержка, барьеры);
   • оценка роли социального потенциала руководством страны, регионов; значение различных компонент и факторов социального потенциала модернизации для успеха, мнения относительно приоритетных направлений развития этого потенциала;
   • оценка качества функционирования различных институтов, обеспечивающих функции управления, возможностей этих институтов по реализации задач модернизации; удовлетворенности экспертов и активных групп населения деятельностью этих институтов; уровень доверия активных групп населения к институтам управления; направления повышения эффективности государственных органов управления;
   • учитывая роль коррупции в снижении эффективности институциональной системы, специально исследовались масштабы, влияние и распространение коррупции;
   • цели и жизненные стратегии и планы активных групп населения, мнения относительно возможности реализации соответствующих планов и стратегий, жизненного успеха;
   • оценки качественных и нравственно-этических характеристик людей, которые могут выступать «двигателями» модернизации;
   • факторы и барьеры личного успеха при реализации политики модернизации;
   • квалификационный потенциал, включая наличный уровень образования, характеристика его использования, удовлетворенность имеющимся квалификационным потенциалом, оценка тех изменений в деятельности, которые могут быть достигнуты при наращивании квалификационного потенциала;
   • структура социального потенциала, его специфические особенности в региональном и социально-групповом разрезах с учетом различного использования соответствующего потенциала в модернизационном проекте;
   • характер складывающейся социальной динамики, соответствие этой динамики требованиям модернизации.

Российский модернизационный проект в массовом сознании и понимании продвинутых групп

   Исследование выявило явный недостаток информированности активных групп населения относительно целей и задач модернизации. Так, лишь 17 % опрошенных хорошо информированы о политике модернизации, проводимой президентом Д. А. Медведевым, а 50 % лишь «что-то слышали, но неточно». Уровень информированности населения существенно меняется в зависимости от образования и статуса опрошенных. При этом опрошенные эксперты хорошо осведомлены о политике модернизации (66 %), при 29 %, которые «что-то слышали, но неточно».
   На основе этих данных можно сделать вывод, что достигнутый уровень информированности о проводимой политике модернизации позволяет формировать в «продвинутых» группах населения и у экспертов вполне основательные представления о целях, задачах и методах политики модернизации, заложить минимально необходимые основания социальной динамики модернизационного процесса. «Продвинутые» слои и группы уже могут рассматриваться в качестве социальных критиков – необходимых элементов социальной динамики.
   Также существенно различаются представления экспертов и активных групп населения о настоятельности модернизации. Среди 60 % экспертов преобладает мнение, что модернизация важнее, чем стабильность. 23 % экспертов рассматривают модернизацию в качестве главного национального приоритета, а две трети из них считают ее одним главных приоритетов.
   Среди активных групп населения сторонников модернизации (38 %) несколько меньше, чем приверженцев стабильности (42 %). В этих слоях видна тенденция к повышению значимости модернизации в зависимости от статуса, образования и доходов населения. При оценке показателей настоятельности модернизационного проекта следует учитывать сверхвысокий (80 %) уровень поддержки руководства страны (президента и премьер-министра). Также следует, что относительное большинство (41 % опрошенного населения) считает Д. А. Медведева политиком, способным добиться успеха в политике модернизации.
   Это позволяет сделать вывод о том, что политика модернизации преодолела порог социальной инерции стабильности, получила необходимую социально-политическую поддержку. Ключевые слои и группы рассматривают ее в качестве важнейшего приоритета. Главный вопрос – в какой мере они будут корректировать собственные стратегии и модели деятельности в соответствии с задачами политики модернизации? В какой мере такая высокая оценка значимости модернизации, ее социальный потенциал реализуется в социальный ресурс?

Поддерживаемый тип модернизации

   Реализация социального потенциала значения модернизации в большой мере зависит от уровня поддержки населением и экспертами типа и модели модернизации, на деле реализуемых в рамках политики президента.
   Следует отметить, что идеи демократической модернизации, модернизации «снизу», еще не получили необходимой поддержки. Их разделяет лишь более четверти (27 %) экспертов при 60 % сторонников модернизации «сверху». Однако доля сторонников модернизации «снизу» повышается в среде молодежи, в высокообразованных и высокостатусных группах, но все же на уровне трети и выше (32–38 %). Это легко объясняется тем, что на практике тенденции модернизации «снизу» пока почти не видны, а пропаганды данной модели и объяснения причин ее императивности для современной ситуации в нашей стране почти нет. В силу этого приверженность модернизации «снизу» умозрительна и идеологична, не подкреплена средствами практической политики.
   Для перехода к более рациональной и, соответственно, практичной поддержке модернизации «снизу» необходимо кардинально большее распространение опыта поддержки и распространения институциональных образцов, реализации технологических и экономических проектов, возникших на основе индивидуальной, коллективной, местной или корпоративной инициативы. По мере создания соответствующей практики, утверждения ее успешности в экспертном, а затем и в «продвинутом» массовом сознании, безусловно, будет расти необходимая поддержка модернизации «снизу».
   Гораздо больше требований к более быстрому и энергичному проведению политики модернизации. Так, более половины экспертов (53 %) считают, что модернизацию необходимо проводить быстро и энергично, тогда как лишь треть из них призывает к осторожности.
   При оценке реализуемой модели модернизации следует учитывать, что 61 % экспертов поддерживают тандем Путина и Медведева в качестве лидеров политики модернизации.
   Все эти данные показывают, что в нашей стране еще только формируется национальная модель демократической модернизации, соответствующая ее специфическим требованиям и одновременно отвечающая запросам лидирующих и активных групп общества. Видимо, для успеха политики модернизации предстоит реализовать стратегию управляемой эволюции национальной модели модернизации. Эта стратегия должна включать постепенное наращивание роли и значения инициативы, идущей снизу, при одновременном постоянном повышении эффективности системы государственного управления. Здесь прежде всего необходимо развитие механизмов выделения национальных приоритетов, трансформации их в комплекс целевых программ, позволяющих успешно решать актуальные, жизненно важные проблемы.

Приоритетные направления модернизации

   Оценка социального потенциала модернизации тесно связана с представлениями о тех проблемах, решение которых необходимо в ходе модернизационных преобразований. Эти представления создают основу для формирования мнений экспертов и «продвинутых» групп населения относительно приоритетных направлений модернизации. Осознание этих проблем и приоритетов – предпосылка для более конкретного определения экономического пространства, в рамках которого возможна реализация социального потенциала.
   Сопоставление позиций экспертов и «продвинутых» групп населения относительно факторов, определяющих «степень экономического развития» разных стран мира, показывает, что и эксперты (55 %), и население (41 %) считают, что главный фактор – «эффективная власть, пользующаяся доверием населения». На второе место они поставили «знания и умения людей, населяющих эту страну» (эксперты – 44 %, население – 29 %). Не обойдено вниманием значение «больших природных ресурсов» (эксперты – 24 %, а население – 26 %).
   Важное значение имеют представления экспертов и населения относительно варианта будущего России, которое может быть сочтено успехом модернизации. Для экспертов здесь главный приоритет – высокоразвитая инновационная экономика (49 %). Для населения же этот приоритет – на третьем месте (29 %). На первом месте для него «общество, в котором гарантированы социальные права граждан» (39 %). Это суждение отнюдь не следует считать некомпетентным, так как социальные ресурсы развития приобретают все большее значение по мере роста уровня развития. Следует также отметить второе место в системе приоритетов населения «высокоразвитых отраслей “традиционной” промышленности» (30 %).
   Для определения приоритетов политики модернизации важно мнение экспертов и соответствующих групп населения относительно «причин отставания России от ведущих стран мира». По мнению экспертов, среди таких причин на первом – месте высокий уровень коррупции (47 %). С этим мнением согласуются позиции населения (54 %). По мнению населения, на втором месте – неэффективность системы управления (35 %). По мнению экспертов, этот фактор также важен (24 %). Если к этому добавить высокую значимость фактора «некомпетентность властей» (эксперты – 11 %; население – 24 %), то становится ясным, что ключевая проблема модернизации – эффективность институциональной системы.
   К значимым проблемам модернизации эксперты причисляют «утрату промышленного потенциала в ходе реформ» (35 %). Население считает эту проблему существенно менее значимой (18 %).
   Все эти факторы предопределили представления экспертов относительно приоритетных направлений модернизации. У экспертов на первом месте – создание национальной инновационной системы, объединяющей весь цикл создания и доведения до коммерческого результата прорывных технологий и инновационных продуктов (45 %). На втором месте находится тесно связанная с первым приоритетом система стимулов инновационной деятельности (29 %). На третье место эксперты поставили «выбор и реализацию проектов по созданию прорывных технологий, качественно новых продуктов». Вполне очевидно, что эти три направления в совокупности характеризуют создание экономики, ориентированной на инновационное развитие, обеспечение коммерческих результатов инновационной деятельности.
   Все это свидетельствует о реализме и хорошем понимании экспертами и «продвинутыми» группами реальных проблем и приоритетов модернизации. В свою очередь это означает, что эти мнения и суждения относительно хода модернизационных процессов могут служить значимым источником информации, позволяющим вносить необходимые изменения в политику и практику модернизации. Одновременно мнения и суждения рассматриваемых групп – надежный источник информации относительно характера институциональной и социальной опоры модернизационного проекта.

Квалификационный потенциал и возможности его реализации

   Политика модернизации, безусловно, вносит новые требования к социальным качествам людей, успешно реализующим ее задачи. По мнению экспертов, важнейшее качество, которым должны обладать люди, способные стать двигателями модернизации, – «стратегическое видение» (71 %). Второе по значению качество – «способность своевременно реагировать, вносить соответствующие коррективы в действующую стратегию» (55 %). На третьем-четвертом местах – квалификация и лидерские качества, «способность к обучению» (48 %) и «умение донести миссию соответствующей организации до сотрудников, создать соответствующий настрой» (47 %).
   В большой мере эти оценки экспертов корреспондируют с мнениями «продвинутых» групп населения относительно путей достижения успеха. Наряду с главным – наличием нужных связей и знакомств (56 %) выделены «наличие высокой квалификации, профессиональной подготовки» (40 %); «талант, исключительные способности» (39 %).
   При таком высоком значении квалификации следует обратить внимание, что лишь 37 % опрошенных представителей населения работают по ранее приобретенной специальности, а 59 % – нет. Это свидетельствует об огромной растрате социального потенциала. Но при этом 21 % опрошенных абсолютно довольны своей нынешней профессией, а 42 % – скорее ею довольны.
   О довольно высокой оценке собственного квалификационного потенциала свидетельствуют следующие данные: 26 % опрошенных считают, что полученных квалификации, умений и навыков безусловно достаточно для качественного выполнения своей работы, а 42 % считают, что их скорее достаточно. При этом треть опрошенных проходила через систему повышения квалификации, в том числе 11 % опрошенных повышали квалификацию два и более раз.
   Высокое значение квалификации отмечали и эксперты, значительная часть которых (29 %) отметили, что повышение квалификации, получение специальных знаний и компетенций им более всего необходимо для мобилизации социального потенциала модернизации. На втором месте по значению среди факторов мобилизации социального потенциала (27 %) – создание системы стимулирования активности и качества работы.
   Социально-квалификационные факторы высоко значимы в иерархии ответов населения по поводу барьеров, мешающих добиться личного успеха. Наиболее высокий барьер (29 %) – недостаток личного опыта в организации своего дела и работы с людьми. На втором месте (26 %) – факторы институциональные: наличие административных барьеров и препятствий, коррупция, полуфеодальные отношения между людьми.
   При этом эксперты считают, что принятие необходимых мер способно привести к большому повышению социального потенциала модернизации – 45 % и почти столько же (44 %) считают, что это позволит несколько повысить социальный потенциал модернизации.

Социальная активность населения и возможные каналы ее реализации

   Модели социальной активности

   Вполне очевидно, что мобилизация социального потенциала модернизации неразрывно связана с повышением социальной активности населения. Важное место в исследовании отведено изучению структуры жизненных мотивов и социальных стратегий опрошенного населения.
   Большинство опрошенных (51 %) готовы ради успеха что-то менять в своей жизни, но лишь 37 % опрошенных готовы рисковать ради успеха. Примерно столько же (36 %) завидуют тем, кто уехал за границу, то есть считают возможным рисковать, сменив весь способ своего существования. Примерно стольким же опрошенным нравится (37 %) вести людей за собой, нести большую ответственность. Вообще это очень высокие показатели, свидетельствующие о том, что в молодых генерациях страны социальный потенциал модернизации очень высок.
   При этом значительное число опрошенных ориентированы на использование социальных гарантий и достижение социальных целей. Так, 79 % опрошенных скорее согласны с тем, что государство должно предоставлять социальные гарантии. Несколько меньше (63 %) чувствуют свою зависимость от государства. 64 % опрошенных не чувствуют себя спокойными за будущее своих детей. Несколько более половины опрошенных (54 %) опасаются не найти своего место в современной жизни. Вопреки расхожим представлениям о цинизме молодых поколений, более половины опрошенных (52 %) считают важным заботиться о спасении своей души.
   В структуре опрошенных велика доля людей с высоким уровнем активности. Так, 42 % опрошенных считают, что человек сам, а не государство, должен позаботиться о своей старости. Также 65 % опрошенных считают, что они прилагают много усилий, чтобы заработать много денег. 62 % опрошенных считают себя современными людьми. 59 % опрошенных считают важным для себя достичь успеха в жизни, сделать карьеру.

   Цели социальной активности

   Значительная часть респондентов связывает свою деятельность с занятием бизнесом. Сегодня лишь 5 % имеют его и 9 % занимаются его созданием в настоящий момент. Еще 26 % планируют заняться его созданием. При этом 12 % опрошенных испытали неудачу, а 46 % даже и не планируют этого. Жизненные цели 42 % респондентов связаны с собственным бизнесом. Стать богатыми хотели бы почти три четверти опрошенных, но достигли этого лишь 4 % из них, а 38 % полагают, что это им по силам.
   Ради достижения благосостояния большинство (76 %) респондентов с разной степенью настойчивости готовы заниматься самообразованием, повышать свою квалификацию, оставаясь на прежней работе. 70 % опрошенных готовы больше работать, искать дополнительный заработок. При этом 64 % полагают, что повышение производительности и качества труда приведет к повышению доходов. Почти половина (46 %) готовы переехать на новое место жительства, чтобы найти лучшую работу. 63 % готовы освоить новую профессию. 45 % готовы ради заработка рискнуть стабильностью, изменить свою жизнь. При этом несколько более высокую активность демонстрируют более образованные граждане. Большая часть опрошенных не исключает и альтернативную стратегию повышения благосостояния – добиваться дополнительных льгот и социальных гарантий.
   Желание стать знаменитым также входит в планы большого числа (41 %) опрошенных. При этом лишь 3 % считают, что добились успеха, а 18 % считают, что это им по силам, но у большинства (54 %) стремления к славе нет. Эта цель во многом созвучна желанию опрошенных попасть в элиту общества. Это желание испытывают 43 % из них. К элите уже себя относят 5 %, а еще 19 % считают, что это им по силам.
   Среди опрошенных очень высока значимость семейных ценностей. 48 % из них считают, что им удалось создать свою семью, воспитать хороших детей, а 40 % считают, что это им по силам.
   В числе целей жизни значительная часть респондентов рассматривает получение хорошего образования. При этом более трети (34 %) уже добились этой цели, а 32 % считают, что это им по силам.
   Сделать карьеру хотели бы 70 %. 11 % считают, что их карьера состоялась, а еще 37 % рассчитывают на успех. Более трети (35 %) связывают свою карьеру с доступом к власти. Но лишь 3 % этого добились, а 14 % сохраняют надежду на это.
   Также очень большая часть опрошенных (88 %) связывает свои жизненные планы с занятием своим любимым делом, творчеством. При этом 18 % из них уже добились своей цели, 44 % считают, что это им по силам, 26 % хотелось бы добиться цели, но они считают, что вряд ли смогут. К этой же цели тесно примыкает желание абсолютного большинства (91 %) иметь интересную работу. Из них 30 % полагают, что им это удалось, а еще 41 % сохраняет надежду на это.
   Распространены и гедонистические ценностные ориентации. 84 % опрошенных хотели бы побывать в разных странах. Для 6 % эта мечта сбылась, а 42 % считают, что они реализуют эту мечту. 81 % хотел бы иметь много свободного времени и проводить его в свое удовольствие. 11 % уже этого добились, а еще 35 % считают, что смогут эту цель реализовать. Вполне очевидно, что эти жизненные планы отдают маниловщиной и расходятся с другими заявленными целями (стать богатым, иметь свой бизнес и т. д.).
   Иным измерением жизненных планов является желание иметь надежных друзей. Этого хотят почти все (93 %). При этом 59 % реализовали этот план, а еще 21 % считает, что им это по силам.
   Абсолютное большинство (90 %) считает важным для себя честно прожить свою жизнь. При этом 44 % считают, что это им удалось, а 31 % полагает, что удастся.
   Эти данные свидетельствуют, что опрошенные демонстрируют разносторонние цели и ориентиры. Среди респондентов можно выделить кластер активных высокомотивированных людей, готовых использовать как свой уже имеющийся социальный потенциал, так и различные формы его наращивания. Имеющиеся каналы реализации социальной активности представляются респондентам вполне достаточными. Проблема скорее в возможностях их использования.
   При наличии эффективной институциональной системы, способной реализовывать этот потенциал для целей модернизации, стимулировать наиболее его полное использование и наращивание, сегодняшняя социальная активность вполне способна удовлетворять требованиям начального этапа политики модернизации.
   Дальнейшее повышение такой активности требует снижения барьеров социальной активности, повышения уверенности людей в своих возможностях, то есть перехода людей, пассивно ориентированных на избранные жизненные цели, на активные позиции. Это прежде всего связано с массовой демонстрацией практик успешной реализации избранной жизненной стратегии. Здесь также ясно видна ключевая роль развития институциональной среды.

   Основные выводы: чем располагаем

   Материалы исследования убедительно показывают, что политика модернизации получила поддержку как среди статусных групп, представленных в исследовании в качестве экспертов, так и потенциально активных групп населения. В то же время недостаток информированности активных групп населения требует усиления пропаганды политики модернизации, сфокусированной на ценностях и интересах соответствующих групп, увязывающей общие цели модернизации с их жизненными стратегиями.
   Достаточно низкая поддержка модернизации «снизу» должна стать предметом серьезной обеспокоенности властей всех уровней. Без изменения этого положения у политики модернизации немного шансов на успех. Преодоление сложившегося положения требует не только разъяснительной работы относительно причин выбора лидерами страны соответствующей стратегии модернизации, но и практических мер. Необходимо всемерно стимулировать активность «снизу». Конкретные примеры успехов этой активности должны убеждать активные группы населения в возможности массовой реализации инициатив, исходящих от бизнеса, муниципальных образований и регионов, в систематическую поддержку этих инициатив со стороны федеральных, региональных и местных властей.
   Приоритеты политики модернизации хорошо усвоены как экспертами, так и активными группами. При этом приоритеты населения в этой области, связанные с социальным измерением развития, являются значимым предупреждением против технократических искажений политики модернизации, требованием сочетания инновационного развития с созданием благоприятных условий для развития социального потенциала модернизации, решения актуальных социально-экономических проблем.

   Важный фактор успеха политики модернизации – высокий уровень поддержки руководства страны, руководителей разного уровня.

   Этот потенциал доверия может быть, при создании определенных институциональных условий, трансформирован в потенциал социальной активности. Несколько более высокая поддержка руководства страны, руководителей регионов и муниципальных образований со стороны экспертов по сравнению с представителями населения может быть объяснен как большей информированностью экспертов, так и, возможно, их конформностью, зависимостью их статуса от отношений с соответствующими властями. Аналогичным образом могут быть объяснены и относительно более высокие оценки экспертами эффективности региональных и муниципальных руководителей.
   Соответствующая амбивалентность декларируемых причин поддержки модернизации со стороны групп, опрошенных в качестве экспертов, создает неопределенность в отношении реальной поддержки этих групп. Частично прояснить ситуацию могут показатели значимости модернизации среди различных составных элементов групп экспертов. Существенно большая значимость этой политики среди представителей бизнеса является некоторым указанием на то, что бизнес существенно больше заинтересован в успехе этой политики и будет активно поддерживать ее проведение. Также бизнес может стать важным, если не лидирующим актором перехода к модернизации «снизу».

   Также обращает на себя внимание относительно низкая значимость модернизации для экспертов – представителей региональных структур власти.

   Учитывая ранее высказанные соображения, это может стать указанием на то, что именно здесь, в этих структурах, концентрируются группы, мало заинтересованные в успехе модернизации.
   Отдельно следует рассмотреть значение коррупции, которую и население, и эксперты выделили в качестве важнейшего препятствия при формировании институциональной среды, необходимой для успеха модернизации. Показательно, что 80 % экспертов, хорошо знакомых с реалиями, считают уровень коррупции очень высоким или высоким. Но при этом эксперты утверждают, что главный путь в борьбе с этим злом – усиление содержательного контроля за принятием решений. Это означает, что принимаемые сегодня меры легального контроля не дадут должного результата без контроля содержательного.
   В условиях, когда новые задачи модернизации существенно осложняют такой контроль, когда инновационная активность неизбежно (как показывает отечественный и зарубежный опыт) выталкивает на поверхность разные авантюры, усиление содержательного контроля становится одновременно и крайне настоятельным, и очень трудным. Содержательный контроль за ходом реализации политики модернизации, ее соответствием интересам ключевых слоев и групп – один из приоритетов собственно политики модернизации.

   Главный результат – наличие достаточно высокого уровня потенциала социальной активности населения, отвечающего требованиям социальной динамики модернизации.

   Среди молодых генераций исследование выявило 25 % – активного населения и еще более 40 % – умеренно активного населения. Даже с учетом того, что среди молодежных генераций доля активного населения относительно выше, этого уровня активности вполне достаточно для того, чтобы составить социальный потенциал, необходимый для оценки адекватности институциональных норм, для адаптации этих норм к реальным социальным практикам. Этот вывод не меняется даже при проведении коррекции, связанной с относительно более высоким уровнем активности, характерным для ЮФО. Тем не менее дальнейший рост социального потенциала модернизации – один из приоритетов политики модернизации.
   Наличие значимых по своим размерам активных социальных групп позволяет рассматривать их представления в качестве важного источника информации о характере функционирования институциональной среды. Задачей соответственного мониторинга – необходимой информационной основы успешной модернизации – должно стать более детальное изучение тех институциональных норм, которые представляются благоприятными активным акторам модернизации. Именно институциональный «комфорт», реализация социального потенциала этих групп, как отмечалось выше, может обеспечить как их успешное участие в модернизации, так и увеличение доли активных групп, повышение социального потенциала модернизации, шансов на ее успех.
   Важный результат исследования – выявление локусов поддержки политиков модернизации: мегаполисы, средние и малые города. Это косвенным образом подтверждает гипотезу относительно того, что именно региональные структуры управления менее всего поддерживают модернизацию. Именно в мегаполисах и малых городах их влияние сказывается не так сильно. В мегаполисах слишком сложны отношения, а до малых городов не дотягиваются руки.

6
«Декоративное государство» против модернизации

Как отмечалось выше, модернизация – очень специфический способ развития. Ведущая роль государства – важнейшая характеристика этого способа. Но остается серьезный вопрос относительно специфики этой роли в зависимости от характера проводимой модернизации и от конкретных ее условий. Вполне очевидно, что проведение ранней индустриализации сильно отличается от перехода на магистраль инновационного развития. Так же и традиционалистская Россия сильно отличается от современного нам общества.

Декоративное государство

   Сегодня среди экспертов и активных групп общества развернулась активная дискуссия относительно способности действующих государственных институтов решить проблемы российской модернизации. В том, что наличное государство, мягко говоря, не вполне адекватно вызовам модернизации, согласны почти все, включая высшее руководство страны.
   Применительно к специфическим задачам модернизации следует отметить явный недостаток проработки стратегических ориентиров развития. Академик В. М. Полтерович точно выявил отличительный признак государств, успешно решивших задачи модернизации – наличие ее стратегического плана, системы индикативного планирования. Анализ же отраслевых ФЦП показывает преобладание в них ведомственного, бюрократического видения, слабость анализа проблем, на решение которых они нацелены. Аналогичная ситуация и с новым, действительно важным и прогрессивным элементом государственной политики – государственными программами. Вместо решения поставленной задачи – концентрации ресурсов на национальных приоритетах – инерция ведомственных подходов. Еще хуже обстоит дело с межведомственным взаимодействием. Здесь нет даже попыток обеспечить согласование задач при решении смежных масштабных проблем. Так, даже нет постановки проблемы модернизации отечественной пространственной среды. И это в условиях, когда миграционные потоки стирают с карты России огромное число сел и даже малых городов. Взамен этого деньги тратятся на безнадежную консервацию.
   Еще хуже дело обстоит с модернизацией социальных условий жизни. Здесь не только нет широкого проблемного видения, но налицо плохо взаимосвязанные, но при этом достаточно радикальные проекты. С одной стороны, справедливо указывается на вопиющие недостатки среднего образования, а с другой – втихую ведется процесс сокращения сети бюджетных учреждений на низовом уровне.
   Социальное напряжение уже растет. В Сети организуются структуры сопротивления реализации закона № 83-Ф3 «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с совершенствованием правового положения государственных (муниципальных) учреждений». Общественная палата РФ в своем заключении уже высказала критические замечания к этому закону [37 - www.oprf.ru. Автор принимал активное участие в подготовке этого заключения.]. Но судя по тому, что в ходе подготовки к реализации этого закона никто даже не озаботился созданием системы контроля за качеством бесплатных услуг, предоставляемых населению, это качество – не главная цель преобразований.
   Другой порог на пути к эффективному государству – коррупция. Влиятельна точка зрения о системном характере коррупции – «государственная политика прямо диктуется частными интересами находящихся у власти, вблизи власти и способных влиять на власть лиц» [38 - Кузьминов Я. И. Тезисы о коррупции. Институциональный климат и перспективы экономического роста в России. В 2-х кн. Отв. ред. Е. Г.Ясин. Кн. 1. – М.: ВШЭ, 2001. – С. 221.]. Имеются и не столь радикальные оценки. Так, опрос экспертов в рамках рассмотренного выше исследования, посвященного проблемам модернизации, показывает, что коррупция действительно крайне значимый порок институциональной системы.

   32 % опрошенных полагают, что коррупция – устойчивая система, пронизывающая все этажи власти.

   Но при этом 58 % экспертов придерживаются противоположного мнения: коррупция – локальное явление, характерное не для всех звеньев государственной власти.
   Результаты исследования показывают, что коррупция в очень большой мере оказывает влияние на принятие значительных решений органами власти и управления. 15 % экспертов считают, что коррупция оказывает решающее влияние. 40 % экспертов считают, что коррупция при принятии решений оказывает влияние наряду с другими существенными факторами.
   Главной причиной коррупции эксперты (39 %) считают слабость механизмов контроля за содержанием принимаемых решений. Следующей по значимости причиной (32 %) названа низкая зарплата сотрудников. Также важная причина (28 %) – отсутствие ясных перспектив продвижения, достижение стандартов достойной жизни в основном к концу карьеры (жилья, приличной пенсии). Таким образом, среди причин коррупции важную роль играют факторы, непосредственно связанные с реализацией социального потенциала, с системой стимулов социального функционирования в рамках институциональной среды.
   Создается впечатление о «декоративном государстве» (привет маркизу де Кюстину), где фасад – вполне качественные законы, но за ними нет ни обеспечивающих механизмов, ни желания контролировать результаты воздействия принятых законов на социальную жизнь. Обратная связь включается лишь в результате социальных выбросов или катастроф. И то дело заканчивается тушением пожаров (в прямом и переносном смыслах), но не выявлением неполадок в системе, создавшей условия для их возгорания.
   Таким образом, речь сегодня скорее идет о возможности (или, напротив, невозможности) провести насущные институциональные преобразования, которые позволят государству Российскому стать успешным лидером насущной модернизации.
   Вполне понятно, что оппозиция и справа и слева утверждает, что без радикальных политических реформ модернизация невозможна. Рецепты различны. Коммунисты требуют национализации и концентрации в руках государства основных экономических ресурсов, а их радикальные оппоненты – либерализации, сокращения роли государства. В этой связи примечательна эволюция взглядов А. Б. Чубайса, который, кстати, как и его прежние соратники Белых и Чиркунов, стал «государственником». Видимо, погружение в государственное бытие действительно определяет сознание. Просто триумф исторического материализма.
   Для выработки действенных рецептов «институциональной реконструкции», необходимой для успешной модернизации, следует вникнуть в сущностный характер институционального функционирования. Лечение определяется верной постановкой диагноза. Ну, например, если наши институты уникальны и правы, например, В. Шляпентох, видящий феодальную Россию [39 - Владимир Шляпентох. Современная Россия как феодальное общество. Новый взгляд на постсоветскую эру. – М.: СТОЛИЦА ПРИНТ, 2008.], или близкая ему по базовым конструкциям и аргументам О. Бессонова [40 - Бессонова О. Э. Институты раздаточной экономики: ретроспективный взгляд. – Новосибирск: ИЭиОПП СО РАН, 1997.], то нужно сохранять нашу своеобычность, сворачивать рыночные механизмы и обращаться к институциональным образцам «азиатских тигров». Если же довериться суждениям наших либералов, то, напротив, нужно жестко отделять собственность от власти, запретить чиновникам участвовать в бизнесе, и все будет чудненько.
   Конечно, принцип «нарисуем – будем жить» – важная часть отечественной культуры, но все же, прежде чем ринуться в кардинальные реформы, попробуем все проанализировать – как характер функционирования сложившейся институциональной системы, так и ее генезис.
   Следует, хотя бы концептуально, представить себе последствия предлагаемых институциональных изменений. Например, каковы будут реальные последствия снижения влияния федерального «административного ресурса» – благотворная конкуренция демократических сил или рост влияния региональных популистов, местного криминалитета и т. п. Соответственно, нужно готовить «страховочные сетки», снижающие риски негативных последствий.

Генезис социальных институтов

   Первая задача здесь – проникнуть под формальную институциональную оболочку. Мы уже обсуждали тенденцию «декоративного государства». Для реальной «институциональной реконструкции» нужно докопаться до действительных механизмов функционирования.
   Важная общепризнанная черта функционирования отечественных институтов – высокая распространенность оппортунистического поведения, стремления обойти формально предписанные нормы. Яркий ее индикатор – уровень соблюдения правил дорожного движения и способы разрешения конфликтов по этому поводу как между участниками, так и с уполномоченными агентами власти.
   Хорошо известно, что это началось издавна. Причины этого также не раз обсуждались. Здесь и слабость религиозных механизмов внутренней мотивации на соблюдение институциональных, прежде всего легальных, норм. Они действовали лишь в отдельных конфессиях. Как уже упоминалось выше, в нашей стране практически не действовали и горизонтальные механизмы институционального контроля, прежде всего цеховые механизмы или их аналоги, сыгравшие значительную роль в институциональном генезисе Запада. Низкое влияние универсалистских ценностей и распространение партикулярных норм, слабость внутренних мотиваций обусловили доминирование внешних по отношению к индивиду, преимущественно государственных средств поддержания стабильного институционального функционирования. Но внешнее давление без позитивной внутренней мотивации стимулировало поиск возможностей оппортунистического поведения.
   Соответствующие соблазны испытывали и агенты государства, призванные своими санкциями поддерживать стабильность институциональных норм. В таких условиях коррупция – приватизация функций поддержания институциональных норм – приобретает системный характер. Если отвлечься от романтического антуража, повесть А. С. Пушкина «Дубровский» ровно об этом. Большой барин К. П. Троекуров легко купил подьячего – агента власти и сменил мандат собственности. В таких условиях неизбежно слияние собственности и власти. Иначе трудно сохранить собственность. Наше давнее и недавнее прошлое дает бездну примеров, когда утрата власти и влияния быстро и почти неизбежно ведет к потере собственности.
   Постсоветское развитие в большой мере характеризовалось разрушением правоохранительной системы. В некотором смысле это было даже необходимым условием становления существующего режима. Без устранения прежней системы был абсолютно невозможен столь кардинальный переход огромных кусков государственной собственности в руки небольшой группы при сохранении формально демократических институтов.
   Нужно было, чтобы правоохранители закрыли глаза на явное несоблюдение формально социально приемлемых законов. Этого можно было достичь лишь путем приватизации правоохранительной системы, включения части агентов этой системы в процесс перераспределения собственности. В этой связи жалобы наших либералов, успешно сделавших свое состояние, на чрезмерное влияние силовиков, их участие в бизнесе – либо черная неблагодарность, нежелание заплатить сполна за успешно сделанную работу, либо намерение перезаключить контракт на новых условиях.
   В условиях существенной приватизации системы поддержания прав собственности просто требовать разделения власти и собственности, запретить чиновникам участвовать в бизнесе – чистая маниловщина. Это все равно что бросить младенцев в лесу среди голодных волков. Против этого будет сам бизнес, прекрасно понимающий, что на место ушедших «родных» покровителей немедленно придут рейдеры с немалым властным ресурсом. Назревшее решение проблемы улучшения условий конкуренции, снижения влияния административного ресурса возможно лишь через национализацию системы защиты прав собственности, поддержания контрактных отношений в целом. Это вполне ясно, неясно, как этого достичь.
   Прежде всего, необходимо понять, что национализация правоохранительной системы – огромный политический проект. С одной стороны, его успех – необходимое условие модернизации, с другой – он займет немало времени, и ждать его успеха – безумие. Пока дождемся, поезд глобализации уйдет, оставив нас на полустанке дальней периферии.
   Здесь налицо противоречие, решить которое позволяет важное наблюдение академика В. М. Полтеровича, который показал, что многие успешные модернизации проводились при высоком уровне коррупции. Становление благоприятного институционального режима велось параллельно с решением других задач модернизации.
   В этой связи важно ответить на вопрос: есть ли у нас шанс на успешную «институциональную реконструкцию»?
   В пользу положительного ответа свидетельствуют фундаментальные макросоциальные изменения, произошедшие за последние десятилетия: появление «Новой России» – массовых слоев и групп, ориентированных на самостоятельное решение собственных проблем, вполне адаптированных к наличной институциональной среде, индивидуально принимающих рациональные решения на основе собственного практического опыта. Достаточно массовое обращение к ипотечному кредитованию и относительно низкий, даже по сравнению с европейскими странами, уровень просроченной задолженности в период кризиса – важный индикатор наличия у этих групп по меньшей мере среднесрочного горизонта оценки последствий при принятии решений. Следует отметить, что переход от ситуативного реагирования к личным среднесрочным стратегиям требует учета достаточно широкого набора институциональных условий.
   Как это ни парадоксально, но важным фактором роста навыков предвидения разнообразных последствий собственных действий стало распространение в массовом сознании представлений криминальной среды – «понятий», устанавливавших жесткие санкции за нарушения норм, принятых в этой среде. Парадокс заключается в том, что из этих уродливых норм и представлений исходил тот самый принцип неотвратимости наказания, который столь сильно девальвирован в легальной среде.
   Таким образом, в активных, рациональных, высоко адаптированных группах сложились навыки оценки последствий собственных действий, основанных на достаточно хорошем знании институциональной среды и оценки возможности применения санкций за нарушение тех или иных норм. Важной характеристикой институционального функционирования также является развитие в рамках институциональной среды сетевых структур, строящихся на базе межличностного доверия. В значительном числе случаев отношения внутри соответствующих сетей предопределяют характер функционирования, нормы, вырабатываемые институтами, выступающими формальными оболочками обсуждаемых сетей.
   Некоторое дополнительное представление о той рамке, которой руководствуются участники институциональных отношений, могут послужить материалы рассмотренного выше исследования, посвященного проблемам модернизации. В его ходе экспертам был задан вопрос, что может служить опорой при принятии трудного нестандартного решения. В классической «веберианской» схеме в такой ситуации предполагается обращение к нравственным принципам, выступающим социальными регуляторами в тех ситуациях, когда другие не срабатывают. Но в исследовании лишь 25 % отметили такой вариант. Это означает, даже если принять этот ответ как абсолютно достоверный, что классическая схема, связанная с высокой регулятивной ролью универсалистских этических норм, у нас не слишком работает.
   Наиболее же частый ответ (54 %) – «нормы закона, должностные инструкции». Казалось бы, трудно себе представить, что опрошенные эксперты в трудной, в особенности неопределенной ситуации кидаются листать законодательные акты и должностные инструкции. Обращает внимание, что лишь 7 % экспертов считают возможным обратиться за советом к руководителю. Этот ответ означает, что традиционалистские модели функционирования институтов также не работают. Не получили поддержки и меркантилистские модели, на которые ориентируются 9 процентов.
   Предположение, что опрошенные в ходе исследования выбрали социально одобряемый ответ, не прояснили существа дела. Сейчас можно высказать гипотезу о том, что, как было отмечено выше, легальные нормы стали более значимой рамкой при принятии решений.

Институциональные конвенции

   Важным этапом эволюции институциональной среды стало складывание «путинской конвенции» – системы неформальных норм, определяющих статус лиц, подпадающих под действие этой конвенции, а также меру возможного нарушения ими легальных норм в зависимости от неформального статуса участников конвенции. Представляется, что феномен конвенции способен объяснить явное противоречие в объяснительных схемах современного институционального функционирования. С одной стороны, налицо низкий уровень регулирования формальных норм, распространенность оппортунистического поведения, а с другой – достаточно высокий уровень частной инвестиционной активности, казалось бы, невозможных при столь дефектной институциональной системе. Гипотеза институциональной конвенции предлагает объяснение этого противоречия путем введения комплекса неформальных институциональных норм, выступающих «ядром» общей системы норм, регулирующих экономическое поведение.
   Сущность конвенции – размен лояльности на ограниченную этой конвенцией свободу предпринимательской активности, реализации планов рейдерских или иных форм захватов. «Путинская конвенция» носила достаточно ограниченный характер. Она охватывала верхи бизнеса. Аналогичные конвенции существовали на региональном уровне под «крышей» регионалов-тяжеловесов. Хорошо известны коллизии столкновения интересов бизнесов, встроенных в разные конвенциональные структуры.
   В определенной мере эта конвенция компенсировала приватизацию правоохранительной системы. Конечно, эта «конвенция» далека от легальных норм, но все же она в 2003–2008 годах позволила снизить институциональные риски. Более того, представляется, что высокие темпы роста экономики, рост частных инвестиций в 2004–2008 годах в значительной мере обусловлены складыванием рассматриваемых конвенций.
   Период кризиса явно знаменовался размыванием конвенций. Хотя размер полученной помощи хорошо коррелировался со степенью близости владельцев бизнес-структур к власти, все же ряд банкротств, слияний и поглощений поставил под сомнение упорядоченность латентной иерархии участников конвенций. Незаметно ее восстановление по прежним правилам в посткризисный период.
   Налицо новый этап институционального генезиса. Кризис, существенно проблематизировавший институциональные основания, в определенной мере повысил статус рыночных механизмов. Те, кто до кризиса ориентировался на них и не слишком полагался на свой административный ресурс, пережили кризис с меньшими потерями. Кризис, как это видно из рейтинга «Эксперт-400», внес значимые изменения в высшую корпоративную иерархию.

   В последние годы в состав институциональных норм, которые необходимо учитывать при оценке угроз применения санкций, все больше стали входить нормы закона, формальные нормы в целом.

   В особенности это относится к бизнесменам и чиновникам. Смешно утверждать, что законодательство стало ведущим регулятором. Но то, что оно стало значимой рамкой, учитываемой при планировании бизнеса, трудно отрицать.
   Обобщая макросоциальные изменения, произошедшие за последние годы, в первую очередь включая усиление значимости рационального предвидения последствий принимаемых решений, можно выдвинуть гипотезу о том, что российский институциональной генезис осуществляется под значительным влиянием «феномена Руссо». В основе просветительской концепции Ж. Ж. Руссо лежало убеждение, что возможно становление справедливых институтов на основе рационального эгоизма, предвидения индивидами последствий принимаемых ими решений.
   Впоследствии историки, социологи, экономисты и социоантропологи приложили много сил для того, чтобы показать слабости этой концепции. Однако специфика социальных и исторических условий России, слабое влияние тех факторов, которые обусловили генезис как европейских, так и азиатских институтов, привели к тому, что здесь «по остаточному принципу» начали работать столь непрочные механизмы, как институциональные конвенции и формирование институциональных норм по «феномену Руссо». Но, как говорится, лучше эти непрочные механизмы, чем тотальная слабость институтов, нестабильность и беспредел 90-х годов.
   Еще несколькими годами раньше при обсуждении «путинской конвенции» автор указывал на возможность ее эволюции в сторону усиления легальных норм. Эта возможность отчасти реализовалась через разрушение региональных «крыш» – уход большинства региональных «тяжеловесов», фрагментарную национализацию правоохранительной системы.
   В последнее время граждане отмечают активизацию прокуратуры в защите прав граждан, в соблюдении трудового законодательства. Рост рассмотрения дел в арбитражных судах, снижение, по мнению включенных экспертов, доли «проплаченных» дел – движение в том же направлении. Кое-что сдвинулось и в судах общей юрисдикции. В правовом пространстве были заделаны многие дыры, позволившие существенно сократить рейдерскую активность. Даже с учетом малых сдвигов в сердцевине правоохранительной системы – в МВД и Следственном комитете – заметны пусть скромные, но все же позитивные сдвиги в сторону национализации правоохранительной системы.

   Можно говорить о тенденции складывания новой, «медведевской», конвенции, ставящей задачу существенного сужения зазора между неформальными практиками и нормами закона.

   Ее главными отличительными чертами является расширение охвата конвенцией, проникновение ее на региональный уровень, повышение значения правовых норм. В структуре норм новой конвенции роль правовых установлений существенно больше, чем прежде, хотя в ней сохраняются и нормы лояльности. Безусловно, налицо стремление к расширению пространства свободы, сдерживаемое институциональными реалиями и групповыми обязательствами.
   Следует ясно понимать, что сегодня вряд ли можно добиться много большего. Коридор возможностей достаточно узок и определяется он расстановкой сил поддержки и сопротивления национализации широко понимаемой правоохранительной системы.
   Даже относительно скромные усилия президента, направленные против наиболее наглых или общественно значимых случаев коррупции, сталкиваются с заматыванием и прямым саботажем правоохранительных органов. При этом следует ясно понимать, что усиление административного нажима на нерадивых или заинтересованных исполнителей без адекватного роста общественно-политической поддержки – прямой путь к сплочению сил сопротивления, к дискредитации усилий президента, его поражению.
   Конечно, абстрактно возможен путь репрессий, к которому призывают радикалы с обоих флангов. Но кто их будет проводить? Если представители существующей системы с их сложившимися связями и навыками, то это лишь захлопнет крышку ее приватизации – выхода уже не будет. Если создавать новую структуру, то это уже переход на рельсы революционной борьбы. Борьбы, во-первых, невероятной по очевидным причинам политического генезиса президента, а во-вторых, еще и заведомо проигранной, так как нет идеи, которая могла бы сплотить и подвигнуть неофитов на борьбу со все еще мощной системой. Без идейно-политической сплоченности и мотивации новая структура станет всего лишь инструментом перераспределения собственности при том же или даже большем уровне приватизации этой системы.
   Оставим радикальные пути «буревестникам» новой революции. Нам важнее искать реализуемые стратегии. Вполне очевидно, что коридор возможностей в большой мере определяется не только стремлением президента продвинуться в становлении правового демократического государства, но и его встроенностью в существующую систему, сложившимися отношениями и обязательствами. Но и это немало, если сполна реализовать открывающиеся возможности.
   Расширение коридора возможностей «медведевской конвенции», ее позитивная эволюция напрямую связаны с ростом его социально-политической поддержки, с платежеспособным спросом на легальные и демократические институты, с нарастающим сопротивлением группам, приватизировавшим правоохранительную систему, или бенефициариям этой приватизации.
   Некоторое представление о расстановке сил дают результаты рассмотренного выше исследования, посвященного социальному и институциональному потенциалу модернизации. В исследовании экспертам и населению были заданы вопросы о том, какие институты могут стать движущей силой, а какие – тормозом модернизации. Разумно использовать индикатор: разницу между позициями «движущая сила» и «тормоз». Для федеральных органов этот индикатор, по оценкам экспертов, составляет 72 %, а населения – 44 %. Для региональных органов эти показатели составляют соответственно 59 и 25 %. Следует обратить внимание на высокое значение рассматриваемого индикатора у федеральных СМИ, соответственно 53 и 43 %, то есть население считает их большей движущей силой модернизации, чем региональные власти.
   Среди политических партий лишь «Единая Россия» получила положительное значение индикатора: 49 и 36 %. Остальные партии получили отрицательный рейтинг.
   Среди институтов, получивших высокое значение индикатора, следует выделить крупный и средний бизнес (68 и 33 %); малый бизнес (63 и 27 %). То есть значение крупного, среднего и малого бизнеса вполне сопоставимо со значением региональных органов власти.
   Каковы же шансы на дальнейшее изменение расстановки сил, на рост поддержки национализации правоохранительной системы?

Спрос на государство

   О необходимости правового государства и демократии говорят давно, уже четверть века, с перерывами, она – в повестке дня. Но при этом о ней говорится как о чем-то, что обязательно придет, как только наступит освобождение от «гнета КПСС», как появится частная собственность, сложится средний класс. Все случилось, но с демократией и с правовым государством по-прежнему засада.
   Мало кто готов обсуждать неприятный вопрос: какие силы всерьез заинтересованы в демократии и правовом государстве? В системе, основанной не на уже привычном манипулировании законами и другими правилами, а на следовании Закону, даже если это хлопотно. Заинтересованы настолько, что готовы за нее бороться, рисковать, тратить большие и разные ресурсы, более того, готовы не к демонстрациям, а к нудной, кропотливой ежедневной работе. И каков же будет честный ответ?
   Демократия не сильно нужна политическим партиям. Одни без нее, через «административный ресурс», получают атрибуты власти и не требуют большего. Другие «украденными голосами» объясняют свои реальные неуспехи, неспособность вести политическую борьбу в предлагаемых, действительно непростых обстоятельствах.
   Строгое соблюдение правил, общественный контроль смертельны для бюрократии и силовиков, стригущих купоны с административной ренты. Жизнь по правилам не нравится и бизнесу, настолько привыкшему «решать проблемы», что он готов терпеть «крысятничество», лишь бы прищученные подчиненные не начали вытряхивать из шкафов многочисленные скелеты. В особенности бизнесу мелкому и среднему, с одной стороны страдающему от поборов, с другой – все же как-то защищенному «крышей», сетью доверительных отношений с местными властями. По «понятиям» накладно, а «по правилам» – не было бы хуже. Да и известно, какие правила в приватизированной системе.
   Да и граждане, на кухнях оплакивающие демократию, не готовы сдвинуться с места и создать ТСЖ, потратить полчаса и заплатить штраф в банке, а не в карман гаишнику. Готовы тратить часы на обличения власти в Интернете, но не пойти на выборы, участвуя в демократическом процессе.
   В общем, абстрактных мечтаний хватает, но реального платежеспособного спроса на государство маловато. Налицо известный из институциональной теории казус «безбилетника»: в общественном транспорте заинтересовано большинство, но пока порядок не установлен, выгоднее не платить за билет [41 - Олсон Мансур. Логика коллективного действия. Общественные блага и теория групп. – М.: ФЭИ, 1995.]. Но тогда где взять деньги на транспорт? Так же и с государством: нужен либо неподкупный контролер, либо самоорганизация пассажиров, наказывающая «зайцев». Если нет ни того ни другого, нет дееспособного государства.
   Не случайно все острые политические решения президента Путина, как не раз отмечалось, проводились как спецоперации. Здесь не только любовь к жанру, но и хорошее знание реалий, здравая оценка альтернатив.
   Но за последние годы в стране произошел политэкономический сдвиг – появился мощный потенциальный «покупатель» демократии, закона и порядка. За последние годы из локальных компаний вырос крупный бизнес. Он уже не может полагаться на прежде «родные» региональные власти, но не дотягивается до поддержки на самом верху. Какая-то поддержка есть, без нее не поднялись бы, но ее маловато для борьбы за место на новом, уже большем рынке. К честной конкуренции они готовы, но для нее нужна всеобщая игра по правилам. К этим «покупателям» следует добавить и ряд постолигархических империй, втянутых в конкуренцию и на внутреннем, и на внешнем рынке, где «административным ресурсом» не прикроешься.
   Если посчитать экономический потенциал этого крупного бизнеса, уже реально заинтересованного в игре по правилам, то результат будет близок к половине ВВП или около того. Но к этому нужно добавить немалый социально-политический ресурс части «муниципалов», тесно связанных с интересами избравшего их населения, поддерживающего их среднего бизнеса. Им правила нужны, чтобы получить устойчивые условия работы, избавиться от тисков «регионалов», видящих в новых лидерах конкурентов. Растет число и руководителей регионов, которым правила нужны для стимулирования инициативы и предприимчивости, самостоятельной реализации насущных проектов.
   Этот тектонический сдвиг – огромный шанс для того, чтобы проложить дорогу успешной модернизации, создать приличное по эффективности и просто приличное государство.
   Времени для позитивного выхода немного. Если интересанты не увидят для себя реальной перспективы, они, как люди практические, покончат со своими мечтаниями и колебаниями. Они сделают ставку на встраивание в существующий порядок манипулирования правилами игры. Но этот выбор ведет в исторический тупик, когда, лишь для того, чтобы удержать место в мире, надо очень быстро двигаться вперед.

Изменение диспозиции

   Для того чтобы избежать нового институционального тупика, нужно поддержать позитивное развитие новой «медведевской конвенции». Это, в свою очередь, как отмечалось выше, требует повышения платежеспособного спроса на демократию, на национализацию правоохранительной системы и правовое государство. В некотором смысле необходимо реализовать своего рода инвестиционный проект, направленный на решение актуальных институциональных проблем.
   В первую очередь необходимо актуализировать спрос на эти институциональные перемены. Это предполагает, что все группы общества, заинтересованные в соответствующих переменах, должны в большей степени актуализировать свои интересы, превратить свой эвентуальный спрос в актуальный, оценить баланс потенциальных выгод и издержек своего участия в предстоящих преобразованиях.
   Но это вряд ли возможно без активных политических действий со стороны предложения – высшей политической власти страны, способной повысить доверие к проводимой политике, сдвинув тем самым соотношение между инерцией с одной стороны и социально-политической активностью – с другой. Это значит, что со стороны предложения, инициаторов и активных участников процесса национализации правоохранительной системы, должна развернуться кампания по рекламе и продвижению данного процесса, с тем чтобы убедить потенциальные силы поддержки в серьезности своих намерений и понизить порог их вхождения в сделку.
   Это означает, что необходимо запустить политический по своему содержанию процесс корпоративной консолидации заинтересованных групп. Например, важно, чтобы внутри бизнес-сообщества сложилось ясное понимание, что существующие сегодня взаимоотношения внутри этих групп практически равнозначны соучастию в сокрытии преступлений (налоговых, таможенных и т. п.), совершаемых соратниками. На сотрудничество с правоохранительными органами в борьбе с коррупцией идут чаще всего от полной безысходности, не по соображениям приверженности легальным нормам, лояльности государственным установлениям. Структуры организаций бизнеса, формально предназначенные для поддержания этических норм ведения бизнеса, не оказывают реального влияния на его практику. Хуже того, многим памятен случай, когда руководителем соответствующей комиссии ведущей организации бизнеса был назначен человек, которого спустя короткий срок объявили в федеральный розыск.
   Поддержка спроса на правовое государство требует изменения этого положения, постепенного изменения бизнес-нравов, активизации структур, призванных поддерживать нормы ведения бизнеса. Также необходимо налаживать диалог между представителями бизнес-сообщества с одной стороны и теми руководителями правоохранительных органов, которые завоевали доверие этого сообщества, – с другой. Одновременно нужно разрабатывать взаимоприемлемые процедуры сотрудничества бизнеса и правоохранителей, в ходе которых со сцены должны быть убраны (вовсе не обязательно в тюрьму) те, кто наиболее нагло попирает правовые и этические нормы, подрывает легитимность российского бизнеса.
   Аналогичные процессы необходимо запустить и внутри других влиятельных групп, которые потенциально могут стать участниками социально-политической коалиции за институциональные реформы, за национализацию правоохранительной системы. Крайне важно, чтобы формирование этой коалиции осуществлялось на уровне практических действий, а не привычным путем подписания разного рода пактов и деклараций типа пакта Монклоа. Декларации могут лишь дискредитировать важнейший процесс формирования действенной коалиции.
   Руководство страны со своей стороны должно стать консолидирующим центром этой коалиции. Учитывая масштаб решаемой задачи, борьба за умы и сердца потенциальных участников коалиции может вестись путем сочетания идейно-политических и организационно-политических методов.

Альтернативы институционального генезиса

   Шансы на успех позитивного сценария, правду говоря, не слишком велики. Главный барьер на этом пути – уклонение от открытой политической борьбы за консолидацию позиций влиятельных групп на стороне национализации правоохранительной системы. Причины этого вполне понятны. Во-первых, синдром «боязни совковости», стремление уйти от прежней идеологизации всех сторон жизни. Во-вторых, опасения осуждения «социально близких» референтных групп, в которых цинизм считается хорошим тоном, преданность убеждениям – либо слабостью, либо, хуже того, наглым лицемерием. В силу этого власти предпочитают деидеологизированный прагматизм, административно-бюрократические и легалистские методы действия, которые в принципе не могут стимулировать активизацию социальных сил, способных поддержать позитивную эволюцию «медведевской конвенции».
   Смогут ли российские «верхи» совершить социально-политический маневр, скорректировать методы своего действия? Сегодня трудно сказать. Для этого нужен практически личный подвиг.
   Если реализуется позитивный сценарий, существенно сужающий разрывы между конвенциональными и легальными нормами, то шансы на успешную модернизацию, включая рост влияния инноваций на экономический рост, существенно возрастут.
   Следует иметь в виду «инерционный», наиболее вероятный сценарий. Он связан с постепенной интеграцией «институциональной конвенции», упорядочением ее иерархии, сшиванием ее региональных фрагментов во все более цельную ткань. Этот процесс основывается на расширении источников влияния на формирование латентной иерархии рассматриваемой конвенции. Скорее всего, в ее рамках несколько вырастет влияние правовых норм.
   Однако следует понимать, что слабость ценностного, или, в иной формулировке, идейно-политического, обоснования наказаний за нарушение закона будет приводить к их интерпретации либо как случайности, либо в качестве наказания за какие-то иные проступки. Это серьезный барьер на пути превращения конвенции в интегрированную систему, скрепленную прочными ценностно-этическими основаниями, – в последовательно легальную систему. Это принципиальное ограничение инерционного сценария. Скорее всего, объем коррупции несколько сократится, но сохранится значительное влияние частных интересов в принятии государственных решений. Это значит, что влияние инновационных факторов на экономическое развитие окажется существенно ниже.

   Но следует иметь в виду и сценарий «взлома конвенции» – разрушения ее неформальных норм, основанного на явном ослаблении санкций за их нарушение.

   Одним из наиболее вероятных импульсов к сваливанию в этот сценарий может стать «либерализация» формальных институциональных норм без одновременного подкрепления этих норм действенной системой санкций за их нарушение. Этот институциональный шок будет много сильнее, чем в начале 90-х, так как он будет воздействовать на много более интегрированные институциональные отношения, насквозь пронизанные контрактными обязательствами и правовыми нормами. Снижение влияния санкций в строгом соответствии с социологической теорией с необходимостью ведет к подрыву сдерживающих норм.
   В результате вакуум, создаваемый хотя и слабыми, но все же хоть как-то регулирующими институциональными нормами, будет заполнен безнаказанным разгулом структур, приватизировавших правоохранительную систему, их союзников. Это станет вызовом для сложившейся системы, мощным стимулом для нового радикального передела «пирогов» как в рамках приватизированной правоохранительной системы, так и внутри бизнеса, к перехвату больших кусков собственности. Этот сценарий ведет к такой институциональной неопределенности, что трудно будет рассчитывать на рост инвестиций не только в инновационные проекты, но даже и в традиционные отрасли. Эта ветка сценария ведет к утрате многих прежних, дорогой ценой добытых достижений России, к институциональной ловушке, из которой вряд ли станет возможным выйти без сильного социально-политического потрясения.

Способность к стратегии

   Формирование полноценного предложения и актуализация платежеспособного спроса на дееспособное государство, на национализированную правоохранительную систему – необходимое, но отнюдь не достаточное условие. В обсуждаемый инвестиционный проект реконструкции государственной системы управления входит также цель сделать государство способным к решению стратегических задач.
   Выше мы уже обсуждали содержательные контуры модернизационного проекта, его программы-минимум. Когда сегодня говорят о модернизационном проекте, чаще всего имеют в виду некий всеохватный проект наподобие «Программы-2020». Но в современных условиях России, с ее сложными экономическими, политическими и социальными проблемами, такой качественный проект сделать очень трудно. Содержательно прописать все функциональные взаимосвязи между этими проблемами невероятно трудно. Для этого, в частности, нужна прочная теоретическая основа, к тому же еще и общепризнанная. Реально ли это в сегодняшней России? Вопрос риторический. Альтернатива – поставить во главе разработки программы модернизации специалиста, авторитет которого заменит теорию. Боюсь, что результат будет тем же. Наши СМИ быстро его угробят, хорошо если не впрямую.
   Где же выход? Можно воспользоваться недавним опытом Бразилии. Президент Лула да Силва также искал решение сходной проблемы и пригласил на пост министра стратегического планирования авторитетного в стране ученого, профессора Гарварда Умберто Мангобейро Унгера. Профессор Унгер говорил мне, что Лула ожидал от него всеобъемлющей программы модернизации. Но профессор Унгер, понимая сложность, длительность такой разработки и, главное, невероятные трудности реализации подобного проекта, пошел другим путем. Он разрабатывал и запускал стратегические проекты, способные решать ключевые проблемы развития страны.
   Так, в рамках политической модернизации был запущен важный для Бразилии проект гражданского контроля над вооруженными силами, которые всегда были «вещью в себе». Также запущен проект создания работоспособного механизма трехстороннего (правительство, бизнес, профсоюзы) взаимодействия для выработки экономического курса, сочетающего высокую динамику и рост текущего жизненного уровня.
   Если кому-то это кажется мелким, то ведь дело в том, что это широко понимаемые проекты, втягивающие в себя разные проблемы. Их решение дает импульс новым изменениям, уже не требующим государственного прессинга. Модернизация превращается в органичное развитие.
   Даже если пойти путем реализации ряда взаимосвязанных стратегических проектов, то это не уберет все барьеры. Главный из них – недостаточная стратегичность разрабатываемых модернизационных проектов. И это при том, что хорошо известно, что постановка стратегических целей и задач – необходимое условие успешной модернизации.
   В последнее время в риторике власти эта проблема упоминается все чаще, прежде всего в связи с постановкой задачи осуществления управления по достигнутым результатам. Однако при рассмотрении соответствующей практики видно царство прежних ведомственно-бюрократических подходов, плохо совместимых с политикой модернизации.
   Из анализа целей федеральных целевых программ (ФЦП) видно, что выработке этих целей крайне редко предшествует глубокая проработка проблемы, анализ альтернатив достижения поставленных целей, оценка реальных возможностей их достижения, условий, при которых это возможно. Складывается впечатление, что задача состоит в освоении выделенных средств, а не в достижении заявленных целей ФЦП. Это впечатление усиливается тем, что эти ФЦП не проходят серьезной вневедомственной, не говоря уже о независимой, экспертизы.
   Есть серьезные опасения, что эти застарелые болезни целевых постановок перейдут и на практику разработки государственных программ, в рамки которых начиная с 2012 года правительство намеревается включать усилия министерств и ведомств. Но качество функционирования стратегического звена государственного управления вызывает серьезные сомнения в связи с практическим отсутствием в нем межведомственного взаимодействия. Вполне очевидно, что решение какой-либо масштабной государственной проблемы невозможно организовать в рамках одного, даже очень большого ведомства. Однако сегодня даже не прорабатывается вопрос о том, как реализовать государственные программы за пределами «профильных» ведомств. Также, вопреки рекомендациям теории программного менеджмента, в документах, регламентирующих управление государственными программами, даже не ставится вопрос о руководителях этих программ, что подразумевает постоянное персональное совпадение между управлением этими программами и руководством профильными ведомствами.
   Еще больший круг проблем возникает на уровне межведомственной и межпрограммной координации. Но в структуре государственного управления отсутствует какая-либо структура, в функции которой входит решение этих задач. Для сравнения: в системе государственного управления США, ориентированной на программно-целевое управление и ставшей образцом при разработке отечественной административной реформы, ключевую роль играет Административно-бюджетное управление. В его функции как раз и входит анализ приоритетов национально-государственного развития и разработка целей программ, которые реализуют государственные агентства. Также оно занимается «программной сборкой» – оценкой того, в какой мере ход реализации программ позволяет решать национальные проблемы. У нас же ни в администрации президента, ни в аппарате правительства нет ничего подобного.
   В таких условиях успешное решение задач модернизации без создания необходимых инструментов стратегического управления представляется не слишком вероятным.
   Вторая крупная проблема, без решения которой вряд ли возможна успешная модернизация, – независимая экспертиза. О ней мало говорят в связи с модернизацией, хотя мировой опыт прямо указывает, что модернизация – всегда время и маниловщины, и разного рода авантюр, чудодейственных проектов. Широко обсуждаемый казус с чудо-фильтрами Петрика, вне зависимости от исхода проводимой экспертизы, пример того, как дорого и в прямом и в переносном смысле может обойтись отсутствие или даже слабость независимой экспертизы.
   Выше мы уже обсуждали, что бюрократы – агенты государства, которым поручено действовать от его имени, – в лучшем случае корректируют его цели в собственных интересах. Недаром независимая экспертиза – важнейший элемент принятия решений там, где действительно думают о принятии ответственных стратегических решений.
   В системе принятия важнейших решений нет даже нормы, предусматривающей проведение независимой экспертизы. Не сильно пока меняют дело и общественные слушания. Слушания в Общественной палате показали, что общественные слушания, предусмотренные законом при реализации масштабных градостроительных проектов, часто либо срежиссированы властями, либо прямо сфальсифицированы.

   В странах, которые принято называть развитыми, при всей их прижимистости, не сильно экономят деньги на независимую экспертизу.

   Но одновременно они заботятся о качестве этой экспертизы. В условиях, когда репутационные риски – действенный регулятор, о качестве своих заключений призванные эксперты заботятся всерьез. Эксперт, уличенный в связях с лоббистами, – конченый человек не только в моральном плане, у него велик шанс сесть на много лет.
   У нас же только в бизнес-консультировании установлена гражданско-правовая ответственность за результаты экспертизы. В других областях записаны нормы, но нет какой-либо ответственности за аффилированность, за принятие заинтересованных заключений.
   Еще один барьер – слабые обратные связи при анализе хода реализации стратегических проектов. Загвоздка в том, что большая проблема быстро распадается на множество частных задач и решений и трудно за деревьями все время видеть лес. Это специальная компетенция стратегического анализа. Здесь также не грех воспользоваться мировым опытом в разработке методов стратегического аудита. Наша Счетная палата активно участвует в этих проектах, но этот ее опыт стараются не замечать.
   Другая сторона этой же проблемы – политическое измерение обсуждаемых обратных связей. Понятно, что результаты – предмет политической борьбы. Но «заметание под ковер» проблем и результатов реализации масштабных проектов в условиях презумпции виновности власти подрывает социальную поддержку модернизации с рассмотренными выше последствиями. В силу этого развитие общественного контроля – необходимое звено модернизации. Во-первых, у структур общественного контроля больше шансов на доверие, чем у политических и государственных структур. Во-вторых, в этих структурах больше шансов собрать независимых экспертов, получить их честное заключение.

7
Очередные задачи модернизирующейся России

   Процесс модернизации начат, и нужно наметить первоочередные задачи, способные повысить шансы на успех.
   Первая задача – нормализовать модернизацию, избавиться от опасной расплывчатости планов, ввести модернизационный проект в четко очерченные границы. Уже упоминалось, что все успешные проекты модернизации имели ясный план. Вряд ли стоит рисковать и игнорировать этот опыт. Вне зависимости от того, будет это всеобъемлющий проект или набор стратегических программ, необходим соответствующий индикативный план.
   Разумно завершить эту работу к выборам 2012 года. Возможно, следует нарушить привычный порядок и создать два канала подготовки этого плана. Сегодня уже создан первый такой канал – соответствующая группа Государственного совета, в работе которой участвуют ведущие правительственные эксперты. Но, учитывая значимость задачи, наверное, есть резон создать параллельную рабочую группу независимых экспертов с привлечением ассоциаций бизнеса, других авторитетных структур гражданского общества [42 - Вряд ли усилия по адаптации «Стратегии-2020», осуществляемой под руководством В. May и Я. Кузьминова, можно рассматривать в качестве решения обсуждаемой задачи. Уважаемые эксперты скорее решают задачи корректировки «модели развития» нашей страны. Здесь не хватает ясной целевой ориентации, инструментов, привязанных к реализации соответствующих целей.]. Успех во многом зависит от выбора руководителя. Дальше дело за широким, действительно общественным обсуждением обоих планов, за сопоставлением их достоинств и промахов.
   В дальнейшем у президента будет возможность сопоставить предложенные проекты. В определенном смысле разработка альтернативного плана – форма независимой экспертизы планов модернизации. Скорее всего, при сопоставлении планов возникнет зона согласия, основа для практического плана модернизации.
   Такая процедура, безусловно, расширит общественную поддержку модернизационного проекта. Широкая убежденность в возможности модернизационного прорыва, в верности избранного курса – прочная опора политики модернизации, без которой шансов на успех ничтожно мало.
   Вторая задача – формирование модернизационной коалиции интересов, опирающейся на более активное и ответственное общество. Выше мы уже обсуждали проблему формирования платежеспособного спроса на дееспособное демократическое государство – создание политического субъекта модернизации, способного придать социально-политическую динамику этому проекту, сформировать организационно-политические механизмы контроля за качеством целеполагания и оценки результатов проводимых преобразований.

   Речь не идет о создании сверху какого-либо формального движения типа «Россия, вперед!». Напротив, нужно выращивать снизу слои и группы, кровно заинтересованные в успехе модернизации.

   Идейно-политические условия формирования соответствующего платежеспособного спроса на дееспособное государство мы уже обсуждали. Вполне очевидно, что интересы различных групп относительно политики модернизации достаточно противоречивы. Отсюда и возникает задача создания постоянных механизмов межгрупповой коммуникации, способных выработать компромисс, не пустое множество пересечения интересов групп, потенциально заинтересованных в модернизации. Это вовсе не простая задача убедить участников обсуждаемых коммуникаций согласиться на реализацию хотя бы минимума запросов доверителей, чтобы не разрушить хрупкий каркас согласия.
   Для формирования такой коалиции даже не обязательно ее формальное закрепление. Достаточно постоянно поддерживаемого взаимопонимания и доверия. Соответственно начинать нужно с борьбы за упрочение доверия общества к руководству страны, к проводимому им курсу. В эту работу должны включиться основные элементы политической системы, продемонстрировав свою компетентность и политическую ответственность.
   Пример борьбы за взаимное доверие власти и общества должна, как представляется, подать правящая партия. Например, генеральный совет «Единой России» готовит своему лидеру В. В. Путину доклад с оценками деятельности членов правительства, руководителей ведомств и регионов, с оценками их деловых и политических качеств, достигнутых персональных результатов, соответствия новой повестке дня. Это станет примером реального выполнения функций правящей партии, примером практической поддержки политики модернизации, проводимой руководством страны.
   Но что абсолютно необходимо для столь насущного изменения политической атмосферы, это политическое лидерство, и это третья задача. Без него вообще нет никаких шансов на успех. Во всех модернизационных проектах, как авторитарных, так и демократических, только политическая воля и авторитет лидера способны «завести» политический механизм модернизации, даже если он вполне исправен, но ориентирован на другие цели. Что уж говорить о нашем – и заржавленном, и нацеленном преимущественно на задачи поддержания стабильности.
   Что ж, президенту предстоит пройти между Сциллой завоевания доверия групп, заинтересованных в модернизации, и Харибдой сохранения поддержки групп, служащих опорой существующего режима. На пересечении этих множеств – «ядро потенциальной поддержки». Следует иметь в виду, что базовые интересы основных правящих групп все больше совпадают с целями модернизации. К сожалению, они не до конца их осознают. Мешают суетные хлопоты и недостаток навыка способности отделять главное от суетного.
   Задача политического лидера – не только принуждение, хотя сегодня без него не обойтись. Не менее важно убеждение, прояснение интересов, выстраивание траектории их эволюции, стимулирующей поддержку проекта. Например, существенное снижение рисков, повышение потенциальной прибыльности инвестиций в инновационные проекты за счет компенсации из бюджета 50 % расходов, как это делалось в США в рамках DARPA, затем какое-то время в ARPA, включившей гражданские проекты, а теперь вновь делается в DARPA.
   Четвертая задача, институционально-технологическая, – закрепление прогрессивных моделей. Это тоже отнюдь не простая задача, но ее нужно решать. Существо ее состоит в том, что новые инновационные модели экономической и социальной активности до их закрепления в законе – «провокации» для действующих формальных институтов. Ответом может стать подавление всяких организационных инноваций.
   Вариантом может стать создание в рамках модернизационного проекта специального пространства организационных новаций для решения задач, которые не могут быть решены в существующих рамках. Возможно, следует пойти на создание на федеральном уровне специального «канала», позволяющего регистрировать в порядке эксперимента организации с нестандартными организационными формами и механизмами управления, возможностями использования налоговых льгот и преференций. Конечно, догляд за этим процессом нужен, с тем чтобы избежать «черных дыр», замаскированных под инновации. Но важнее – создание возможностей для честной конкуренции, которая отберет работоспособные в новых условиях формы. Однако не следует торопиться с превращением экспериментальных образцов в новый формальный институт, хотя в то же время важно надолго не «подвешивать» новации.

   Важная задача – поддержать не только новые формы, но и инноваторов. Инновации – всегда риск, но не следует делать его чрезмерным.

   В условиях все еще приватизированной правоохранительной системы инновации, которые всегда нарушают чьи-то значимые экономические интересы, могут привести в действие не конкурентную борьбу, но силовой ответ. При этом неизвестно заранее, какую нить паутины институциональной конвенции заденешь. Это соображение сильно препятствует инновационной активности бизнеса.
   Для поддержки инноваторов, не только общественных активистов, бизнесменов, но и руководителей регионов, муниципальных образований нужна президентская «защита лидеров». У всех на слуху примеры возбуждения уголовных дел, чаще всего за «превышение должностных полномочий». Нередко за этим стоит реальная коррупция, сращивание с криминалом. Но немало примеров и репрессий против лидеров, посмевших «высунуться», бросить вызов региональной власти. В результате теряются потенциальные лидеры реформ, подрывается доверие к высшей власти, легитимируются крайне сомнительные методы решения объективных противоречий. Возможно, следует создать специальные механизмы контроля за осуществлением следствия по подобным делам.
   Перечень задач открыт. Нужно создать политический механизм их выдвижения, поиска приемлемых решений и контроля за результатами.

Заключение

   Обозрев в предложенной читателю книжечке непростую ситуацию с модернизационным проектом, на первый взгляд, на нем можно было бы поставить крест. Слишком много препятствий нужно преодолеть, чтобы добиться успеха.
   Но шанс на успех, представляется, все же не потерян. Для одних аргументом в пользу победы могут стать известные слова фельдмаршала Миниха, сказанные около двухсот пятидесяти лет назад: «Россия управляется самим Господом, иначе просто непонятно, как она существует…» Для других более значимы уроки истории России, когда ей доводилось успешно проходить и не через такие вызовы.
   Каждый раз главным было – найти «нить Ариадны», путь, способный провести Россию через очередную историческую развилку. Сейчас важно найти такую нить, расставить вдоль пути вешки, показывающие засады и барьеры, убедить живые силы общества в верности размеченной дороги. Собственно, ради этого и написаны предлагаемые заметки.
   Теперь нужно спокойно, как говорится, без фанатизма, обсудить предложенные «посильные соображения», попробовать договориться, как нам дальше двигать трудный процесс российской модернизации. Думается, если договориться о реалистичном пути, то шансы на успех сильно возрастут. Если же и в руководстве страны смогут откликнуться на политические вызовы модернизации, наши шансы на успех и вовсе неплохи.
   И вообще, уместно напомнить великие слова Вергилия: «Audaces fortuna juvat» («Фортуна благоволит смелым»).

Иосиф Дискин Модернизация России: сохранится ли после 2012 года? Уроки по ходу