Джеймс Хэдли Чейз
Семь раз отмерь

   James Hadley Chase
   TRY THIS ONE FOR SIZE
   Copyright © Hervey Raymond, 1980
   All rights reserved

   Серия «Звезды классического детектива»
   Перевод с английского Елены Королевой
   Серийное оформление и оформление обложки Валерия Гореликова

   © Е. А. Королева, перевод, 2021
   © Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021
   Издательство АЗБУКА®
//-- * * * --//

Глава первая

   Клод Кендрик, владелец «Галереи Кендрика», вернувшийся из августовского отпуска, сидел за своим письменным столом и строил планы на очередной прибыльный сезон.
   Жара и влажность, превращавшие Парадиз-Сити, эту игровую площадку миллиардеров, в мертвый город, остались уже позади. Наступил сентябрь, и город понемногу оживал с возвращением местных богачей, заезжих любителей роскошной жизни и простых туристов.
   Кендрик, популярный в городе персонаж, рослый, поразительно толстый гомосексуалист, внешне напоминал дельфина, однако, как поговаривали, был при этом лишен присущего дельфину дружелюбия. По временам он и вовсе смахивал на акулу-людоеда.
   Хотя Кендрик неизменно был одет с иголочки и подкрашивал губы бледно-розовой помадой, лысую как коленка голову он скрывал плохо подогнанным париком оранжевого цвета. Встречаясь на улице с женщинами из числа своих покупательниц, он приподнимал оранжевый парик, словно шляпу. Несмотря на свою тучность и эксцентричность, в мире искусства Кендрик был признанным специалистом по антиквариату, драгоценностям и современной живописи. Его галерею знали и выбирали для себя коллекционеры со всего мира. Чего они не знали, так это того, что Кендрик является одним из самых крупных и активных скупщиков краденого в Соединенных Штатах и постоянно поддерживает связи со всеми профессиональными похитителями предметов искусства, у которых можно разжиться настоящими сокровищами.
   У многих клиентов Кендрика имелись частные музеи, предназначенные только для их собственных глаз. Именно с такими клиентами Кендрик заключал самые выгодные сделки. Иногда кто-нибудь из этих клиентов замечал в каком-нибудь музее или в гостях у друзей некое произведение искусства, и его охватывала жажда обладания, свойственная только фанатичным коллекционерам. В итоге, не в силах обуздать снедающее его желание заполучить именно это сокровище, знакомый коллекционер заявлялся к Кендрику и намекал, что, если такой-то музей или же мистер такой-то захотел бы продать именно эту вещицу, он бы за ценой не постоял. Кендрик, зная, что именно это сокровище не продается ни за какие деньги, принимался обсуждать цену, а затем обещал выяснить, чем можно помочь. Коллекционер, зная по прежним сделкам с Кендриком, что все разрешится к его удовольствию, возвращался в свой подпольный музей и ждал.
   Кендрик встречался с кем-нибудь из множества известных ему похитителей предметов искусства, обсуждал насущный вопрос и тоже ждал. В конечном итоге искомое произведение искусства загадочным образом исчезало из такого-то музея или из коллекции мистера такого-то и объявлялось в подпольном музее знакомого коллекционера. А крупная сумма денег поступала на счет Кендрика в Цюрихском банке.
   Весь август Кендрик путешествовал на своей яхте по Карибскому морю в веселой компании танцоров мужского балета, и вот теперь, посвежевший и сильно загоревший, он с наслаждением снова утвердился за письменным столом, чтобы сосредоточить свои таланты и свой криминальный ум на добывании денег.
   Луи де Марни, старший продавец Кендрика, проскользнул в просторную, обставленную антиквариатом комнату с панорамным окном, где работал Кендрик.
   Луи был тоненький, и внешне ему можно было с равным успехом дать как двадцать пять лет, так и сорок. Длинные густые волосы были цвета воронова крыла. Худое лицо с глубоко посаженными глазами и поджатыми губами придавало Луи сходство с настороженной крысой.
   – Сюрприз! – воскликнул он своим высоким голосом. – Ни за что не угадаешь! Эд Хэддон пришел!
   Кендрик оцепенел:
   – Он здесь?
   – Дожидается!
   Кендрик отложил золотой карандаш. Его жирная физиономия растянулась в акульей усмешке.
   Эд Хэддон был королем похитителей предметов искусства, блистательный жулик, который внешне вел безупречную жизнь удалившегося от дел бизнесмена, исправно платя налоги и переезжая с одной из своих многочисленных квартир на другую: из Форт-Лодердейла на юг Франции, из Парижа в Лондон.
   Хотя Эд Хэддон занимался кражами уже лет двадцать и стоял за несколькими очень громкими похищениями предметов искусства, он при этом так заметал следы, что ни одна полиция мира не подозревала о его гнусных деяниях. Это был настоящий преступный гений, способный не только составить план, но и собрать и направить на выполнение своего задания группу профессионалов.
   С Кендриком он работал редко, зато, если работал, прибыль Кендрика неизменно оказывалась весьма ощутимой.
   – Быстрее, тупица, – произнес Кендрик, с трудом поднимаясь из-за стола. – Зови его сюда.
   Луи упорхнул прочь, а Кендрик остановился у двери, приветствуя Хэддона: улыбка елейная, рука протянута для рукопожатия.
   – Эд, дорогуша! Какой чудесный сюрприз! Входи-входи! Выглядишь великолепно, хотя когда это ты выглядел иначе?
   Эд Хэддон, остановившись в дверном проеме, оглядел Кендрика с головы до ног, затем пожал протянутую руку.
   – Да ты и сам выглядишь недурно, если не считать этого кошмарного парика, – отозвался он, входя в комнату.
   – Эд, мальчик мой, это же мой фирменный знак, – захихикал Кендрик. – Без него меня и не узнает никто. – Все еще не выпуская руки Хэддона, он подвел его к большому уютному креслу. – Присаживайся. Может, бокал шампанского?
   Хэддона можно было запросто принять по ошибке за конгрессмена или даже за госсекретаря. У него была импозантная внешность: высокий, крепко сложенный, с густыми седыми волосами стального оттенка, с румяным приятным лицом и серыми глазами, он обладал дружелюбной улыбкой, которая принесла бы ему огромное число голосов избирателей, реши он баллотироваться в конгресс. За этим фасадом скрывался острый как бритва ум, безжалостный и хитрый.
   – Скотч со льдом, – заказал он, вынимая портсигар и выбирая сигару. – Будешь курить? Гаванские.
   – Ну, не с утра же пораньше, – возразил Клод, наполняя бокал. – Я действительно рад видеть тебя после такого долгого перерыва. Сто лет не встречались, Эд.
   Хэддон оглядывал просторную комнату. Глаза его изучали многочисленные картины, висевшие по обитым шелком стенам.
   – А вот эта хороша, – заметил он, указывая на картину над письменным столом Кендрика. – Отличный мазок. Моне, говоришь? Подделка, само собой.
   Клод принес бокал и поставил на маленький антикварный столик рядом с Хэддоном.
   – Об этом знаем только мы с тобой, Эд, – сказал он. – У меня тут одна старая кошелка, которой некуда девать деньги, все никак не созреет для покупки.
   Хэддон захохотал:
   – Моне прикупить, значит? Удачно вложить денежки.
   – Разумеется, мальчик мой. – Клод налил себе сухого мартини, затем вернулся к своему столу и снова сел. – Нечасто ты заглядываешь в наш славный городок, Эд.
   – И задерживаюсь ненадолго. – Хэддон забросил ногу на ногу. – Как продвигаются дела, Клод?
   – Несколько вяло. Сейчас ведь только начало сезона. Но антиквариат скоро пойдет. Богачи возвращаются на следующей неделе.
   – Я имею в виду… дела, – подчеркнул Хэддон, впиваясь в Клода серыми глазами.
   – Ах это! – Клод помотал головой. – В данный момент ничего. На самом деле я бы поработал, если бы что подвернулось.
   Хэддон раскурил сигару и один долгий момент выпускал дым.
   – Я тут все пытался решить: ты или Эйб Сейлизман.
   Клод дернулся. При имени Эйба Сейлизмана у него неизменно сводило скулы, поскольку Сейлизман, несомненно, был крупнейшим барыгой в Нью-Йорке. Много раз он обставлял Кендрика в масштабных делах. Эти двое ненавидели друг друга, как мангуст и змея.
   – Ну что ты, шери, – сказал Клод вслух. – Зачем же тебе сотрудничать с этим дешевым мошенником Эйбом. Ты ведь знаешь, что он не даст тебе настоящей цены. А я разве когда-нибудь тебя надувал?
   – У тебя ни разу не было такой возможности, как и у Эйба. Речь идет о том, чтобы заработать много и быстро. Стоит товар шесть миллионов. – Хэддон выпустил облачко дыма. – Я хочу три из них.
   – Шесть миллионов – сумма вполне реальная, – медленно проговорил Клод, акулий разум которого уже заработал. – Зависит, разумеется, от товара. Знаешь, Эд, на что-нибудь особенное тут готовы потратить много денег.
   – А в Нью-Йорке в данный момент таких денег нет. Именно поэтому я пришел со своим предложением сначала к тебе.
   Клод продемонстрировал свою дельфинью улыбку:
   – Я это оценил, мальчик мой. Расскажи.
   – Выставка из Эрмитажа.
   – А! – Алчный взгляд Кендрика потух. – Очень милая. У меня имеется каталог. – Он выдвинул ящик стола и вытащил толстую брошюру в глянцевой обложке. – В самом деле, очень милая выставка. Красивые экспонаты. Жест в поддержку разрядки напряженности. Русское правительство присылает лучшие произведения искусства, чтобы граждане Соединенных Штатов Америки могли восхититься. – Он пролистал красочные страницы с иллюстрациями. – Великолепно. Тысячи людей получат выгоду от этого прекрасного сотрудничества между двумя самыми могущественными державами. – Он поднял глаза и поглядел на улыбавшегося Хэддона. – Да, но точно не ты, точно не Эйб и точно не я. – Он вздохнул и отложил каталог.
   – Ты уже закончил трепаться? – поинтересовался Хэддон.
   Клод снял свой парик, уставился на него, затем криво нахлобучил парик обратно на голову.
   – Просто рассуждаю, дорогой Эд. Я часто мыслю вслух.
   – Посмотри на страницу пятьдесят четыре, – посоветовал Хэддон.
   Клод облизнул толстый палец и перелистнул страницы каталога.
   – Да. Очень мило. Что тут написано? Икона, дата создания неизвестна, считается самой ранней из всех сохранившихся. Известно, что принадлежала Екатерине Великой, которая очень дорожила этой иконой. – Он поглядел на иллюстрацию. – Выполненное на дереве живописное изображение неизвестного русского святого. Великолепная сохранность. Размер восемь на десять дюймов. Не всякому такое понравится. Толпа пройдет мимо. Для коллекционера весьма интересный экземпляр.
   – На открытых торгах она стоила бы двадцать миллионов долларов, – негромко заметил Хэддон.
   – Согласен, однако русские, очевидно, не собираются ее продавать, мальчик мой.
   Хэддон подался вперед, и его серые глаза сделались похожими на острые концы сосулек.
   – А ты сможешь ее продать, Клод?
   Кендрик почувствовал, что, несмотря на кондиционер, слегка вспотел. Он вынул из кармана шелковый носовой платок и промокнул лицо.
   – Продать можно что угодно, однако достать эту икону будет проблематично.
   – Не думай о проблемах. Она твоя за три миллиона, – сказал Хэддон.
   – Давай я налью тебе еще, Эд. Такое нужно немного обмозговать.
   Он тяжело затопал к бару и снова наполнил бокалы, не переставая напряженно размышлять.
   – У меня мало времени, – сказал Хэддон, принимая у него стакан. – Выставка закрывается через две недели. Либо ты, либо Эйб.
   Клод вернулся за свой стол и сел.
   – Давай-ка взглянем на это дело повнимательнее, Эд, – предложил он. – Я был в Музее изящных искусств, когда год назад ездил в Вашингтон. Мне показалось, что у них там впечатляющая система охраны. Насколько я понял из того, что пишут газеты, меры безопасности по случаю выставки были усилены и шанс украсть что-либо сводится к нулю.
   Хэддон кивнул:
   – Ну да, разумеется. Я вникал в этот вопрос. Там не только увеличен штат охраны музея, но даже привлечены федералы и ЦРУ, повсюду понатыканы копы в штатском. И это еще не все: для пущего веселья русские прислали пятерых собственных копов. Всех посетителей проверяют. Никому не разрешено проносить с собой сумки, даже дамские сумочки. Все посетители проходят через электронную рамку. Да, признаю, они проделали внушительную работу.
   Клод вздернул жирные плечи:
   – Значит…
   – Да. Мне нравится красть то, что украсть невозможно, Клод. Ни разу еще я не остался без добычи, и я говорю тебе: если ты сможешь продать икону и заплатить мне три миллиона баксов, переведя на мой швейцарский счет, то икона твоя.
   Клод мысленно перечислил разные крупные кражи, совершенные Хэддоном. Он припомнил пятифутовую вазу эпохи Мин, которая пропала из Британского музея. Спланировано все тогда было просто гениально, однако он все равно сомневался. На этот раз будет по-другому – опаснее, поскольку замешана политика.
   – Ну, предположим, ты заполучил икону, Эд, – осторожно начал он. – Не мне тебе рассказывать, что похищение спровоцирует международный скандал, или, скажем иначе, катастрофу. Полыхать будет жарко.
   – Это уже твои проблемы, Клод. Когда я отдам икону тебе, ты и будешь заливать пожар, впрочем, если не хочешь, так и скажи, и я пойду к Эйбу.
   Кендрик колебался, но затем мысль о прибыли в три миллиона долларов пересилила осторожность.
   – Дай мне три дня, Эд. Я должен переговорить с парой клиентов.
   – Разумно. Я остановился в отеле «Испанский залив». Только ответь мне не позже вечера пятницы. Если найдешь подходящего клиента, я доставлю икону к следующему вторнику.
   Кендрик утер с лица пот.
   – Только чтобы успокоить меня, скажи, дорогой Эд, как ты собираешься это осуществить?
   Хэддон поднялся с места:
   – Позже. Ты сначала найди клиента, а уж потом поговорим о способах и средствах. – Он окинул Кендрика долгим взглядом. – Я это сделаю. Тебе не стоит беспокоиться. Пока. – И он ушел.
   Кендрик посидел, погруженный в размышления, затем выдвинул один из ящиков письменного стола и достал книжицу в кожаном переплете, куда он записывал имена и адреса самых богатых клиентов – все они были владельцами подпольных музеев.
   В комнату впорхнул Луи де Марни.
   – Чего он хотел, дорогуша? – спросил он. – Предлагал дело?
   Кендрик отмахнулся от него.
   – Не отвлекай меня, – сказал он. – И пусть никто меня не отвлекает. Мне надо подумать.
   Знакомый с подобными признаками, Луи молча удалился, закрыв дверь. На кону большие деньги, а поскольку Луи получал пятнадцать процентов с незаконных сделок Кендрика, он был готов терпеливо ждать, пока не потребуется его участие.
   Кендрику понадобилось гораздо больше часа, чтобы решить, к кому из клиентов стоит соваться. Ему был нужен кто-то, кого интересует русское искусство и кто сможет достаточно быстро собрать шесть миллионов. Отбрасывая по тем или иным причинам одно имя за другим, в основном из-за недостаточного интереса клиента к русской живописи, он наконец долистал до буквы Р.
   Герман Радниц!
   Ну разумеется! Он сразу должен был вспомнить о нем.
   Один журналист, работавший на «Ле Фигаро», однажды высказался о Германе Раднице так: «Радниц – это мистер Крупный Бизнес. Вот предположим, хочешь ты построить в Гонконге дамбу. Предположим, хочешь запустить паромное сообщение между Англией и Данией. Предположим, хочешь поставлять в Китай электрическое оборудование. Пока ты еще не начал составлять план, лучше проконсультируйся с Радницем, который просчитает все финансовые риски. Радниц занимается практически всем: корабли, нефть, строительство, воздушное сообщение, а еще у него надежные связи с советским правительством и он на короткой ноге с президентом Соединенных Штатов Америки. Он, вероятно, самый богатый человек в мире, если не считать шейхов Саудовской Аравии».
   Да, Радниц, решил Кендрик, но только придется вести дело с величайшей осторожностью.
   Пораскинув мозгами еще немного, он позвонил в отель «Бельведер», где, как он знал, останавливается Радниц. После беседы с Густавом Хольцем, секретарем Радница, Кендрику была назначена аудиенция на завтра, на десять утра.

   В августе преступность в Парадиз-Сити практически сходила на нет. Если не считать нескольких угнанных машин и заявлений от старушек, потерявших своих собак, полиции было нечего делать в этом влажном, потеющем городе.
   Шеф полиции Фрэнк Террелл уехал в отпуск. Сержант Джо Биглер, оставшийся в управлении за старшего, просиживал штаны в кабинете Террелла, попивая кофе, и непрерывно курил. Будучи человеком энергичным, он с радостью ухватился бы за крупную кражу драгоценностей или что-нибудь подобное, однако воры и мошенники не появятся в городе до середины сентября, пока не вернутся все денежные мешки.
   В помещении, где сидели полицейские, детектив первого класса Том Лепски, высокий, темноволосый и худой, водрузив ноги на стол, читал комиксы. За другим столом детектив второго класса Макс Джейкоби, моложе Лепски на четыре года, темноволосый и атлетически сложенный, отстукивал на своей допотопной пишущей машинке рапорт об угоне автомобиля.
   По сравнению с тем, что творилось здесь полтора месяца назад, оживление в кабинете царило примерно такое же, как в городском морге.
   Джейкоби выдернул из машинки лист бумаги вместе с копиркой и откинулся на стуле.
   – Вот, готово, – сказал он. – Что еще сделать?
   – Ничего. – Лепски зевнул. – Почему бы тебе не отправиться домой? Нет нужды торчать здесь вдвоем.
   – У меня, к несчастью, смена до десяти вечера. Сам поезжай домой.
   Лепски хитро усмехнулся:
   – Ну уж нет. Я еще не сошел с ума. Если я сейчас заявлюсь домой, Кэрролл потребует, чтобы я косил лужайку, а кому охота косить чертову лужайку в такую жару?
   Джейкоби согласно закивал:
   – Ты прав. Тьфу! Я от этой жары прямо дохну. Нам надо поставить сюда кондиционер.
   – Скажи об этом шефу. Может, сумеешь его убедить. В любом случае через несколько дней похолодает.
   – А что у тебя с отпуском, Том? Ты вроде на следующей неделе отправляешься? Куда поедешь?
   Лепски издал смешок, который напугал бы даже гиену:
   – Я? Я никуда не поеду. Я дома останусь. Буду сидеть в саду и читать книжку.
   – Книжку? – Джейкоби разинул рот. – Вот уж не знал, что ты читаешь книжки.
   – Я – нет, но какого черта? Все-таки некоторое разнообразие. Хочу понять, не упускаю ли я чего в жизни. Судя по обложкам некоторых книжек, запросто могу.
   Джейкоби надолго задумался, насупив брови.
   – А что насчет Кэрролл? – спросил он наконец.
   Лепски смотрел на него с хитрецой.
   – Есть небольшая проблемка, но я ее устраню, – пообещал он несколько встревоженным голосом. – Можешь себе представить? У Кэрролл возникла сумасшедшая идея. В данный момент она штудирует путеводители. Хочет, чтобы мы отправились в автобусный тур по Калифорнии. Подумать только! Знаешь, чего эти жулики из турбюро хотят за то, чтобы протащить тебя по всей Калифорнии? Три тысячи долларов за три недели! Чокнуться можно! Да кто захочет трястись с толпой болванов в паршивом автобусе? Точно не я!
   Джейкоби обдумал эти слова.
   – Ну, это же возможность посмотреть страну. Я бы не стал возражать. Кэрролл бы точно порадовалась. Она ведь любит поболтать с людьми.
   Лепски фыркнул так, что газета у него на столе затрепетала листами.
   – Слушай, Макс, ничего не выйдет. Я весь по уши в проклятых долгах. Каждый раз, когда захожу в свой банк, кассир таращится на меня так, словно я пришел его грабить. Сегодня вечером собираюсь обрисовать положение Кэрролл. Я превысил все лимиты. Да, она разорется на весь дом, однако против цифр не попрешь. Придется ей сидеть на лужайке и читать книжку, как и мне.
   Джейкоби, который близко знал и Лепски, и его жену Кэрролл, любившую покомандовать, спрятал усмешку.
   – Не представляю, чтобы Кэрролл просто так смирилась, – сказал он.
   Лепски сверкнул на него глазами:
   – Если нет денег, нет и отпуска. Мне еще только предстоит выплата за фен, который она купила. Я просрочил платеж за машину. – Он сделал долгий вдох. – Еще я просрочил платеж за этот чертов телевизор, который она потребовала. Значит, нет денег – нет отпуска.
   – Извини, Том, но вам с Кэрролл необходим отпуск.
   – И что с того? Нам придется сделать так, как поступают тысячи других болванов, – остаться дома.
   Лепски вскочил со стула и отправился в кабинет шефа, где за столом Террелла подремывал сержант Биглер.
   Биглер, веснушчатый и белобрысый, зевнул, потер довольно мясистой рукой лицо и широко улыбнулся Лепски.
   – Как же я ненавижу этот месяц, – признался он. – Нечем заняться. А ты на следующей неделе отправляешься в отпуск… правильно?
   – Угу. – Лепски метался по кабинету. – Могу поспорить: как только меня не будет, начнутся дела. Слушай, Джо, я никуда не уезжаю в отпуск. Я останусь дома, так что, если понадоблюсь, ради бога, вызывай меня.
   – Никуда не уезжаешь? А что по этому поводу думает Кэрролл? – Биглер знал Кэрролл не хуже, чем Макс Джейкоби.
   – Нет денег – нет отпуска, – твердо сказал Лепски, хотя на самом деле был полон сомнений.
   Они с Кэрролл частенько ссорились, хотя не мыслили жизни друг без друга. К несчастью для Лепски, Кэрролл, кажется, всегда выходила победительницей из их стычек, и он прекрасно об этом помнил. Однако на этот раз, неустанно повторял он себе, ей придется смириться с фактами и проявить благоразумие.
   – А ты ведь азартный парень, Том, – сказал Биглер, плутовато улыбаясь. – Я бы поставил десять к одному, что тебе придется поехать в отпуск.
   Лепски насторожился.
   – Поставь сто к одному, и я приму пари, – сказал он.
   Биглер покачал головой:
   – Чтобы стрясти с меня сотню, ты себе ногу сломаешь, ты, Шейлок [1 - Шейлок – один из персонажей пьесы У. Шекспира «Венецианский купец», еврей-ростовщик. – Здесь и далее примеч. перев.].
   Зазвонил телефон. Чарли Таннер, дежурный сержант, никак не мог разобраться с какой-то пожилой богачкой, которая потеряла своего котика.
   – Том, ступай и помоги ему, – устало произнес Биглер. – Хоть как-то скоротаешь время.
   В половине седьмого вечера Лепски покинул полицейское управление. Стало прохладнее, и он решил, что самое время поговорить с Кэрролл и даже скосить ненавистную лужайку. Прежде всего, решил Лепски, он займется лужайкой, потом поужинает, потом осторожно объяснит Кэрролл, почему именно отпуска в этом году не получится.
   Он подъехал к их уютному домику, как обычно взвизгнув тормозами. Больше всего на свете Лепски любил порисоваться, и ему нравилось производить впечатление на соседей, возвращаясь домой. Эти болваны, как он их называл, по обыкновению, торчали у себя в палисадниках. И все они разинули рты, когда Лепски вышел из машины. Вот это ему и нравилось, и он с надменным видом помахал им рукой, а потом остановился, потому что пришла его очередь разинуть рот.
   Лужайка выглядела безукоризненно. Когда утром он уходил из дому, трава была два дюйма высотой. А теперь она напоминала бильярдный стол, даже края лужайки были подстрижены, чего лично он никогда не делал.
   Кэрролл?
   Он сдвинул шляпу на затылок. Это невозможно. Кэрролл превращалась в круглую дуру, стоило ей взяться за мощную газонокосилку. Всего раз он сумел убедить ее попробовать, и в результате пострадала парадная калитка и погибла одна клумба с розами.
   Весь в недоумении, Лепски прошагал по дорожке, открыл парадную дверь и тут же потянул носом. От аромата еды, выплывавшего из кухни, рот его наполнился слюной. Обычно его встречали такие кухонные запахи, что он пугался, не горит ли дом. Хотя Кэрролл была кулинаром с амбициями, ее усилия неизменно оборачивались катастрофой.
   И запах, приветствовавший Лепски сейчас, стал настоящим потрясением.
   Он с опаской шагнул в тесный коридор и заглянул в гостиную. И тут его снова ожидало потрясение. На одном из маленьких столиков в центре комнаты стояла ваза, полная роз с длинными стеблями. Обычно Кэрролл срезала довольно неказистые розы из их садика, однако эти, в вазе, были из тех, что какой-нибудь пройдоха мог бы преподнести кинозвезде в надежде затащить ее в постель.
   Внезапно Лепски пробрал озноб. Неужели сегодня какая-то годовщина, о которой он позабыл? Лепски был безнадежен по части дат. Если бы не Макс Джейкоби, записывавший все дни рождения в блокнот и напоминавший о них Лепски, он забывал бы и день рождения Кэрролл.
   Что за дата? Лепски стоял, глазея на розы, и пытался вспомнить, когда у них годовщина свадьбы. Он знал, что сегодня не может быть день рождения Кэрролл. Джейкоби спас его от катастрофы всего пять месяцев назад. Но что же за годовщина сегодня?
   Кэрролл очень болезненно реагировала, когда он забывал даты.
   Лепски же считал, что она просто помешана на этих дурацких датах. Для нее было жизненно важно, чтобы он помнил ее день рождения, свой день рождения, годовщину их свадьбы, день, когда он получил звание детектива первого класса, день, когда они переехали в этот дом. А стоило позабыть – и она превращала жизнь Лепски в кошмар по меньшей мере на неделю.
   Лепски собрался с духом. Придется ему импровизировать. Видит бог, он хотел бы запомнить дату их свадьбы, это особенно важная дата. И если он прошляпил ее, точно придется целый месяц терпеть немилость.
   А потом он услышал, как Кэрролл, громыхавшая на кухне кастрюлями и сковородками, запела. От «Ты, я и любовь» в ее исполнении у него начинали ныть зубы. Певица Кэрролл была та еще, зато легкие у нее были могучие.
   Ошеломленный, Лепски передвинулся к кухонной двери и уставился на свою темноволосую миловидную жену, которая танцевала по кухне в переднике, отбивая ритм своей песни деревянной ложкой.
   «Господи! – подумал Лепски. Она хлебнула моей „Катти Сарк“!»
   – Привет, детка, – проговорил он сипло. – Я дома.
   Кэрролл подбросила ложку к потолку и ринулась к нему, стиснула в объятиях и подарила ему самый чувственный поцелуй со времен их медового месяца.
   – Том, дорогой! Ммм! Чудесно! Еще разок!
   «Катти Сарк» там или что еще, но Лепски не растерялся. Его руки прошлись по стройной спине Кэрролл и опустились на ее ягодицы, после чего он крепко прижал ее к себе.
   Кэрролл решительно отстранила его:
   – Не сейчас, позже. Лучше займись пока чем-нибудь полезным. – И, еще больше усилив его ошеломление, она провальсировала к холодильнику и достала бутылку шампанского. – Открой. Ужин уже через минуту.
   Лепски уставился на бутылку, разинув рот, и едва не выронил ее.
   – Но детка…
   – Открой. – Она вернулась к плите и перевернула два огромных стейка, сдвинув в сторону горку жареного лука, затем принялась перемешивать подрумяненный картофель.
   – Конечно… конечно.
   Лепски завозился с проволокой на горлышке бутылки, затем недюжинным усилием рванул пробку, которая пролетела через всю кухню. Вино, пузырясь, ринулось наружу, и Кэрролл подставила два бокала. Лепски наполнил бокалы, все еще пребывая в ошеломлении.
   – За нас! – театрально провозгласила Кэрролл, взяв у него бокал. – Самых замечательных людей на свете!
   – Ага, – отозвался Лепски, снова гадая, сколько его «Катти Сарк» она выхлебала.
   – Ладно, будем ужинать! – воскликнула Кэрролл, осушив свой бокал. – Открой вино. Оно на столе.
   – Конечно. – Лепски поплелся в их небольшую столовую.
   Стол был накрыт, в качестве главного украшения в центре стояли розы и бутылка лучшего красного вина Калифорнии, дожидавшаяся его внимания.
   Он начал мысленно подсчитывать общую сумму. Шампанское… вино… розы! Господи! Да она, должно быть, спустила все деньги, отложенные на хозяйство!
   Кэрролл внесла две тарелки, нагруженные стейками, жареным луком и картошкой.
   – Наслаждайся! – сказала она, усаживаясь. – Я сама налью вина.
   Голод притупил страхи Лепски. Он не помнил, чтобы когда-нибудь ел такой отличный стейк. Он волком накинулся на мясо.
   – Потрясающе! – воскликнул он с набитым ртом. И тут его пронзила одна мысль. – Такой стейк должен стоить целое состояние.
   – Он и стоил, – подтвердила Кэрролл самодовольно. – Купила у Эддиса.
   Лепски перестал жевать, ощущая волну озноба. Эддис держал самую дорогую мясную лавку в городе. Лепски часто посматривал на его витрину с таким соблазнительным, сочным мясом, однако, увидев цену, в ужасе спешил прочь.
   – У Эддиса, значит?
   – Самое лучшее мясо.
   – Ага. – Он принялся жевать медленнее. – Я вижу, ты лужайку скосила, милая. Смотрится симпатично. Но я бы и сам скосил.
   – Я наняла Джека. Не хотела, чтобы ты занимался этим по такой жаре.
   – Джека? Этого мелкого болвана из соседнего дома? И он согласился?
   – Да за пять долларов он бы родного отца согласился пристрелить!
   – За пять долларов? Ты дала этому паршивцу пять долларов?
   – Он запросил десять, но я с ним поторговалась.
   Лепски закрыл глаза.
   – Ешь, дорогой. Что ты сидишь, как жертва дорожной аварии? – Кэрролл хихикнула. – Все в порядке. Я открою тебе свою тайну.
   Лепски пристально поглядел на нее:
   – Послушай, детка, неужели я забыл, что сегодня какая-то чертова годовщина? Ты тратишь деньги как сумасшедшая. А ты ведь знаешь, что денег у нас нет.
   – Я знаю, что у тебя нет денег, зато они есть у меня.
   Лепски прищурился:
   – С каких это пор?
   – С сегодняшнего утра. Помнишь, когда я работала в «Американ экспресс», у меня был один особенный клиент, мистер Бен Айзекс?
   – Конечно. Старый болван, который норовил залезть тебе под юбку каждый раз, когда оказывался в конторе.
   – Лепски! Не хами! Мистер Айзекс никогда ничего подобного не делал!
   Лепски осклабился:
   – Может, и не делал, но хотел… а это одно и то же.
   – Вот что я тебе скажу, Лепски: мистер Айзекс был милый и достойный пожилой джентльмен с золотым сердцем.
   Лепски насторожился, словно охотничий пес:
   – Ты хочешь сказать, что он отдал концы?
   – Он умер и упомянул меня в своем завещании. Что ты скажешь на это?
   Лепски отложил нож с вилкой.
   – И сколько же?
   – Не важно сколько. Разве он не душка? В конце концов, я ведь всего лишь делала свою работу, а он…
   – Сколько? – рявкнул Лепски своим «полицейским» голосом.
   – Не ори на меня, Лепски. – Кэрролл снова принялась за еду. – Смотри, у тебя ужин сейчас остынет.
   – СКОЛЬКО?! – снова рявкнул Лепски.
   Кэрролл вздохнула, но глаза ее искрились смехом.
   – Ну, если тебе так уж надо знать, тридцать тысяч долларов.
   – ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ?! – вскричал Лепски, выскакивая из-за стола.
   Кэрролл улыбнулась ему:
   – Разве это не чудесно? Лучше сядь и поешь. Попытайся вести себя как цивилизованный человек.
   Лепски опять уселся, однако он утратил аппетит.
   Тридцать тысяч долларов! Чертово состояние! Он вспомнил обо всех своих долгах. Подумать только, старый болван Бен Айзекс оставил им столько денег!
   – Ты это серьезно, что мы стоим теперь тридцать тысяч долларов? – спросил он сипло.
   – Этого я не говорила.
   Лепски уставился на нее:
   – Нет, подожди-ка. Ты только что сказала…
   – Я помню, что я сказала. Я сообщила тебе, что я теперь стою тридцать тысяч долларов. Я ни слова не сказала о том, что мы теперь стоим тридцатку, – твердо произнесла Кэрролл.
   Лепски одарил ее самой обаятельной из своих улыбок:
   – Так это ведь одно и то же, детка. Мы ведь партнеры… не забыла? Мы женаты. Мы все делим поровну.
   – Ничего подобного мы не делаем. – Кэрролл покончила со своим стейком и откинулась на спинку стула. – А теперь послушай меня. – Она перешла на свой командирский тон. – Мы с тобой женаты уже пять лет. Каждый год мы ездили в какой-нибудь паршивенький отпуск, и ты каждый раз бубнил о расходах. Бо́льшую часть времени в отпуске ты записывал цифры и твердил мне, что мы не можем позволить себе омара или даже кока-колу! Но теперь я отправлюсь в настоящий отпуск, Лепски! Я все организую сама. Буду тратить свои денежки. Если захочу на завтрак шампанского, то получу на завтрак шампанское! Я поеду в Европу. Я поеду в Париж. Я поеду в Монте-Карло. Я отправлюсь в Швейцарию смотреть на Альпы. Буду останавливаться в лучших отелях. Буду есть в лучших ресторанах. Я собираюсь устроить себе отпуск, о котором буду вспоминать всю жизнь: за все заплатил дражайший мистер Бен Айзекс, будь благословенно его доброе, предусмотрительное сердце!
   Лепски таращился на нее, разинув рот.
   – Нет, погоди-ка минутку…
   – Молчи! Ты приглашен. Будешь моим гостем. Ты можешь либо принять приглашение, либо остаться дома, но лично я еду!
   – Но, милая, будь же благоразумна. Мы все в долгах. А поездка обойдется в целое состояние.
   – Лепски! Это ты весь в долгах! А я – нет! Так ты едешь со мной или как? Если едешь, то в следующий четверг мы летим в Париж. Если ты не примешь моего предложения, я полечу одна. Так как же?
   Лепски принял предложение.
   – Только попробуй теперь меня не взять, детка, – сказал он, вскакивая с места, обежал вокруг стола и поцеловал ее.
   Она обняла его:
   – Как же это чудесно! Ой, Том, мы будем рассказывать об этом до конца своих дней! Я куплю фотоаппарат. Только представь себе, как разинут рты соседи, когда я покажу им фотографии!
   Лепски просиял. Больше всего на свете он любил произвести впечатление на соседей.
   – Ага. Париж, значит? Монте-Карло, значит? Швейцария? Господи, ну и присяду же я завтра Максу на уши!
   – Сколько хлопот мне предстоит! – мечтательно проговорила Кэрролл. – Первым делом посоветуюсь с Мирандой. Хочу, чтобы она наметила маршрут. Мы с ней вместе работали в «Американ экспресс», и она свое дело знает. Затем надо купить одежду! Только подумай! У меня нет ни одного приличного платья!
   Лепски дернулся:
   – Нет, послушай, детка, не увлекайся слишком. Мы же не хотим превысить бюджет.
   – Молчи! И вот что я тебе скажу, Лепски. Я и тебе куплю одежду. Я не поеду с тобой, если ты будешь выглядеть оборванцем.
   Лепски оцепенел:
   – Это ты меня называешь оборванцем? А что не так с моим гардеробом? Мне не нужны вещи! Оборванец? Что это ты имеешь в виду?
   Кэрролл вздохнула:
   – Просто помолчи уже. Ты будешь выглядеть у меня как приличный и симпатичный муж, а не как коп.
   Лепски вопросительно изогнул бровь:
   – Симпатичный, значит?
   – Ужасно симпатичный и сексуальный.
   Лепски выкатил грудь колесом:
   – Ага. Наверное, мне стоит приодеться. Симпатичный и сексуальный, значит? Ну ладно, детка, давай потратим немного денег. – Он помолчал, а затем принюхался. – У нас что-то горит?
   Кэрролл испустила сдавленный крик:
   – Мой яблочный пирог!
   Она вскочила и бросилась в кухню. Услышав отчаянный вопль, который Лепски слышал так часто, он схватил салфетку, чтобы заглушить сиплый смешок.

Глава вторая

   Герман Радниц сидел в тени навеса на террасе пентхауса отеля «Бельведер», изучая какой-то юридический документ. Из-за набрякших век, крючковатого носа, почти безгубого рта и пятнистой кожи на лице, а еще из-за короткого, жирного туловища Радниц напоминал омерзительную жабу. Он никогда не переживал из-за своей внешности. У него имелись деньги и власть, и его забавляло то, как все мужчины и женщины вокруг, особенно женщины, расстилаются перед ним.
   Этим утром он подготавливал сделку, которая принесет ему еще денег. Оставалось несколько юридических проблем, требовавших решения, однако Радниц был мастер решать юридические проблемы. Он поднял голову, и в его глазах под набрякшими веками отразилось раздражение, когда на террасу беззвучно шагнул Густав Хольц, его секретарь.
   Густав Хольц, мужчина лет пятидесяти, был высоким, худощавым, лысоватым, с глубоко посаженными глазами и жестким ртом. Этот математический гений, не ведающий моральных принципов, свободно владел восемью языками и отлично разбирался в политических тонкостях. Для Радница он был незаменим, как правая рука.
   – В чем дело? – резко проговорил Радниц. – Я занят!
   – Пришел Клод Кендрик, сэр, – сообщил Хольц. – Вы хотите его видеть? Мы договаривались, что он придет сюда сегодня утром.
   Радниц отложил документ:
   – Я его приму. – Он указал на документ. – Взгляните на это, Хольц. Десятый пункт. Мне он не нравится. Мы должны придумать что-нибудь получше.
   Хольц взял документ и вернулся в пентхаус. Спустя миг на террасе появился Кендрик с портфелем, облаченный в безукоризненный льняной костюм небесно-голубого цвета и в старательно причесанном и ровно надетом парике.
   Радниц уставился на него злобным взглядом:
   – Чего вы хотите? Я занят!
   Радниц нагонял на Кендрика страх, однако Кендрик понимал, что у этого человека имеется как раз такая сумма денег, о которой он мечтает. Его жирное лицо расплылось в елейной улыбке.
   – Заняты? А разве когда-нибудь бывало иначе, мистер Радниц? – проворковал он, приближаясь к столу. – Прошу прощения за вторжение, но у меня есть именно то, что может вас заинтересовать.
   Радниц пожал плечами, затем махнул рукой на стул:
   – Что именно? Сядьте!
   Кендрик опустил свою тушу на стул:
   – Вы так любезны, мистер Радниц. Это большая привилегия…
   – Что там у вас? – гаркнул Радниц.
   Кендрик поморщился. Этот страшный человек, мысленно предостерег он себя, в дурном настроении. Кендрик понял, что его обычная льстивая манера лишь разозлит Радница. И он немедленно перешел к сути своего предложения.
   – В Вашингтоне проходит выставка произведений из Эрмитажа, – начал он.
   В глазах Радница под набрякшими веками отразился интерес.
   – И что дальше?
   – Может быть, вы не видели каталога. Баснословные сокровища… чудеснейшие…
   – Я видел. И что дальше?
   Кендрик извлек из своего портфеля иллюстрированный каталог выставки. Раскрыл на пятьдесят четвертой странице, затем почтительно положил раскрытый каталог на стол. Пододвинул поближе к Радницу:
   – Вот великолепный экспонат.
   Радниц взял каталог и внимательно рассмотрел изображение иконы. Прочитал описание, затем обратил лишенное всякого выражения лицо к Кендрику:
   – И что?
   – Выдающееся, уникальное произведение искусства, – сказал Кендрик, улыбаясь своей дельфиньей улыбкой. – Вероятно, первая икона…
   – Я умею читать, – отрезал Радниц. – Какое отношение это имеет ко мне?
   – Я так понимаю, что на открытых торгах эта икона стоила бы по меньшей мере двадцать миллионов долларов, сэр.
   Радниц отложил каталог, и его взгляд затуманился.
   – Вполне вероятно, только эта икона не для продажи. Это собственность Советского Союза.
   – Разумеется, мистер Радниц, но всякое может случиться. Предположим, что эта икона попала в продажу. Вы бы захотели купить ее, скажем, за восемь миллионов долларов?
   Радниц долго сидел, разглядывая Кендрика, который с надеждой улыбался ему.
   – Вы это серьезно? – спросил Радниц севшим голосом.
   – Да, сэр… очень серьезно, – отозвался Кендрик, и его улыбка слегка померкла.
   Радниц поднялся с места и подошел к цветочным ящикам, обрамлявшим террасу. Он остановился спиной к Кендрику, созерцая пляж и море и просчитывая что-то в уме.
   Наблюдая за ним, Кендрик ощутил, как затрепетало сердце.
   «Рыбка клюет», – подумал он.
   Радниц так и стоял неподвижно минут пять. Из-за долгого ожидания Кендрику даже пришлось утирать вспотевшее лицо, однако он моментально нацепил свою улыбку, когда Радниц вернулся и сел за стол.
   – Икона на открытые торги не попадет, – заявил Радниц.
   – Нет, однако для частного коллекционера, который заинтересован в этом чудесном сокровище, возможно заключить договоренность.
   – Какую еще договоренность?
   – Меня заверили, что, если я найду покупателя, икону доставят. Я бы не пришел сюда, сэр, если бы не был уверен, что сделка реальна.
   – Когда?
   Кендрик сделал долгий, едва слышный вдох. Рыбка на крючке!
   – На следующей неделе, при условии, что восемь миллионов долларов будут переведены на счет в швейцарском банке.
   Радниц вынул из коробки на столе сигару и приступил к ритуалу ее раскуривания.
   – Надеюсь, ради вашего же благополучия, Кендрик, – произнес он, и глаза его загорелись недобрым огоньком, – что вы говорите правду.
   – Можете на меня положиться, сэр. – Кендрик снова начал потеть.
   – Я еще не забыл те русские марки, которые вы обещали мне достать, и что из этого вышло.
   Кендрик вздохнул:
   – В тот раз просто не повезло. Меня нельзя винить в том, что тогда случилось.
   – Ладно, признаю, – с неохотой согласился Радниц. – Что ж, я куплю у вас икону за шесть миллионов долларов, и ни долларом больше. Соглашайтесь или уходите.
   Это было лучше того, на что надеялся Кендрик. И означало, что он получит три миллиона прибыли.
   – Сэр, вынужден напомнить, что подобные операции требуют финансирования, – сказал он, снова расплываясь в своей елейной улыбке. – Я бы согласился на шесть миллионов плюс текущие расходы.
   – Даже не думайте со мной торговаться! – оскалился Радниц. – Я высказал свое предложение. Икону надлежит доставить на мою виллу в Цюрихе. По факту доставки я сделаю денежный перевод на шесть миллионов долларов в указанный вами банк. Это мое окончательное предложение.
   Кендрик дернулся, словно прикоснулся к раскаленному железу.
   – В Цюрихе?! – взвизгнул он. – Это же невозможно, сэр! Как же я сумею вывезти подобное сокровище из Америки в Цюрих? Вы ведь понимаете, что как только о пропаже иконы станет известно…
   Радниц взмахом руки заставил его умолкнуть.
   – Меня не интересуют проблемы. Я заинтересован лишь в том, чтобы икона была доставлена в Цюрих. Если вы не в состоянии переправить икону в Цюрих, так и скажите. Я занят.
   Кендрик призадумался. Этот момент ему необходимо обсудить с Хэддоном.
   – Это будет очень трудно, – пробормотал он.
   – А шесть миллионов долларов и не даются легко, – отрезал Радниц, стряхивая пепел с сигары. – Ступайте и обдумайте мое предложение. Если в течение ближайших трех дней вы не сообщите моему секретарю, что сумели организовать доставку, впредь не приходите ко мне ни с какими предложениями. – Он подался вперед, сверкая глазами. – Вы меня поняли?
   Пот уже стекал по лицу Кендрика ручьями. Он неуверенно поднялся на ноги:
   – Да, мистер Радниц. Я сделаю все, что в моих силах.
   Радниц отпустил его взмахом руки.
   Кендрик тут же поехал в отель «Испанский залив», где застал Эда Хэддона доедающим поздний завтрак. Когда Кендрик двинулся в его сторону, Хэддон подал знак официанту принести еще кофе.
   Кендрик тяжело опустился на стул. Жадными маленькими глазками он впился в остатки хрустящего бекона на сервировочном блюде.
   – Кофе? – спросил Хэддон.
   – Было бы недурно.
   Мужчины поглядели друг на друга, затем Кендрик едва заметно кивнул.
   Никто из них не проронил ни слова, пока официант не подал кофе и не удалился, только тогда Хэддон спросил:
   – Дело на мази?
   – Скажем так: я нашел покупателя, – сообщил Кендрик. – Теперь все зависит от тебя.
   – И сколько?
   – Ты получишь три миллиона.
   Хэддон улыбнулся:
   – Три миллиона и текущие расходы, естественно.
   – Три миллиона, дорогой Эд, и никаких текущих расходов, – твердо произнес Кендрик.
   – Для проведения операции потребуется тысяч сорок на взятки, Клод. Я за это платить не стану. Это твоя часть работы.
   – Нет. Это твоя часть работы, Эд.
   – Ладно. Договорюсь с Эйбом. На это уйдет время, но он все равно подыщет покупателя.
   Кендрик улыбнулся своей акульей улыбкой:
   – Я готов взять на себя половину расходов. Но не больше.
   – И ты уверен в своем покупателе?
   – Разумеется.
   Хэддон пожал плечами:
   – Двадцать тысяч наличными?
   – Если ты так настаиваешь.
   – По рукам. Подготовка к операции уже идет, но кое о чем я хочу попросить тебя. Мне потребуется копия иконы: ничего особенного, просто картинка, способная обмануть глаз на пару часов.
   – Ты собираешься подменить икону?
   – Не важно. Я все уже проработал. Сможешь достать для меня копию за три дня?
   Кендрик кивнул:
   – Луи сделает. – Он задумчиво воззрился на Хэддона. – Ты, кажется, совершенно уверен в успехе. Я лишь смею надеяться, что все сложится. Мне несдобровать, если дело у тебя сорвется. Мой клиент – человек опасный, страшный человек. Я пообещал ему, что икона будет на следующей неделе.
   – Ты получишь ее вечером во вторник, – спокойно подтвердил Хэддон.
   – Ты действительно обещаешь, несмотря на трудности?
   – Ты получишь ее вечером во вторник, – повторил Хэддон.
   Кендрик вздохнул, понимая, что это лишь начало. Он в полной мере сознавал, какой взрыв вызовет исчезновение иконы. Все выезды из Штатов будут наглухо перекрыты. И ФБР, и ЦРУ, и полиция, и таможенники будут на взводе. Если бы можно было привезти икону Радницу в отель и на этом умыть руки! Но в Цюрих!
   Он с трудом поднялся на ноги, уже сожалея, что решился пойти со своим предложением к Радницу.
   – Скажу Луи, чтобы привез тебе копию иконы и двадцать тысяч наличными. – Он замешкался, возвышаясь над Хэддоном. – Эд, я тебе доверяю. Поднимется страшная шумиха, как только икона исчезнет. Я действительно не понимаю, как ты сможешь это осуществить, но, если ты уверен, мне остается лишь надеяться, что у тебя получится.
   Хэддон улыбнулся:
   – Что-то ты слишком растолстел, Клод.
   – Знаю. Луи постоянно донимает меня из-за веса.
   Кендрик снял свой парик, уставился на него, затем сикось-накось нахлобучил обратно.
   Три миллиона долларов!
   Мысленно собравшись, он помахал Хэддону и тяжело затопал через террасу туда, где оставил свою машину.

   Луи де Марни как раз удачно продал пару подсвечников времен Георга IV, когда Кендрик вошел в галерею. Луи хватило одного взгляда на перекошенный парик, чтобы понять: что-то пошло не так. Кендрик даже не притормозил, чтобы полюбезничать с пожилым клиентом, который уже выписывал чек. Он прошел сразу в свой кабинет, закрыл дверь, затем заглянул в небольшой холодильник, хитроумно замаскированный под старинный комод. В состоянии стресса Кендрик не мог без еды. Он выбрал куриное крылышко, завернул его в хрустящий лист салата, а потом сел за письменный стол. Он как раз приканчивал этот небольшой перекус, когда прискакал Луи.
   – Что стряслось? – спросил он, подходя к столу. – Ты снова ешь!
   – Не дави на меня, шери, – сказал Кендрик. – У меня имеется для тебя работа.
   Луи посмотрел на него с подозрением, когда Кендрик вынул из портфеля эрмитажный каталог и раскрыл на странице пятьдесят четыре.
   – Мне нужна копия вот этого, дорогой мальчик. Ничего выдающегося. Я уверен, что твоего таланта с избытком хватит на создание чего-то похожего.
   Луи уставился на изображение иконы, а потом стремительно отпрянул назад.
   – Только не говори, что этот кошмарный Хэддон собирается украсть икону! – воскликнул он дрожащим голосом.
   – У меня есть на нее покупатель, – негромко произнес Кендрик. – Так что не тревожься, шери. Просто сделай копию.
   – Ты что, из ума выжил? – дрожащим голосом продолжал Луи. – Разве ты не понимаешь, что все эти экспонаты принадлежат Советскому Союзу? Хэддон точно свихнулся! Нет, не желаю иметь с этим ничего общего! И тебе нельзя соваться в такое дело! Милый, подумай! Наша жизнь запросто пойдет прахом!
   Кендрик вздохнул:
   – Возможно, я слегка поторопился, однако Эд совершенно уверен, что сумеет ее достать. Эд ведь никогда нас не подводил, ты же знаешь?
   – Да мне плевать! Мы с этим связываться не станем! – сказал Луи, сердито сверкая на Кендрика глазами. – Я не собираюсь иметь с этим ничего общего! Допустим, этот кошмарный Хэддон действительно добудет икону? И что мы будем с нею делать? Ты ведь должен понимать, что она совершенно, совершенно не подлежит продаже! Да каждый свинский коп во всем мире будет ее искать. У правительства мерзкую крышу сорвет! Русские вообще начнут лютовать.
   – Радниц хочет ее купить.
   Луи отшатнулся:
   – Этот омерзительный тип?! Ты спятил настолько, что говорил с ним?
   – Я принял на себя обязательства, шери.
   – В таком случае это твои проблемы! Повторяю: я никоим образом не собираюсь участвовать в этом деле!
   Кендрик выдавил елейную улыбку:
   – Твоя доля составит четыреста пятьдесят тысяч долларов, шери.
   – Я не собираюсь участвовать… – Луи осекся, в его маленьких глазках вдруг замелькали цифры. – Сколько, ты сказал?
   – Да, дорогой мальчик. Это очень крупная сделка. Твоя доля составит четыреста пятьдесят тысяч долларов.
   – И от меня требуется только сделать копию?
   – Нет, дорогой мальчик, кое-что еще, – сказал Кендрик. – Это ведь целая куча денег. Ты должен понимать, что от тебя потребуется больше, чем только копия.
   – Что еще?
   – Есть проблема, которую необходимо решить. Эд доставит мне икону во вторник. Радниц настаивает, чтобы икону ему привели в Цюрих.
   Луи отреагировал так, словно его укусил шершень.
   – Куда?! – взвизгнул он.
   – В Цюрих, Швейцария, – подтвердил Кендрик, – и, ради всего святого, не шуми так, шери.
   – Швейцария? – повторил Луи. Мечта об обладании почти половиной миллиона вдруг рассеялась. – Ты точно выжил из ума! За всеми выездами будут следить! Интерпол поставят на уши! Земля будет гореть под ногами! Начнут прочесывать всех подозрительных торговцев произведениями искусства. Цюрих? Невозможно! Клод, с твоей стороны совершенно безответственно было заключать сделку с этим страшным типом!
   – Нет ничего невозможного, – негромко возразил Кендрик. – У нас еще времени до вторника. И вплоть до того момента мы будем думать.
   Луи поглядел на него с подозрением:
   – Ты же не ждешь, что я повезу контрабанду, а?
   Кендрик уже успел поразмыслить о такой возможности, однако решил, что у Луи кишка тонка.
   – Нет, шери, но должен найтись безопасный способ. – Кендрик подтолкнул к нему каталог. – Давай все по порядку. Сделай копию и подумай.
   Луи колебался, но потом вспомнил, какие деньги ему обещаны.
   – По крайней мере, копию я сделаю, – сказал он, – но предупреждаю: это совершенно безумная и опасная операция.
   – Давай оба подумаем. Не исключена вероятность, что у Эда ничего не получится, но мы должны быть готовы. Просто поразительно, на что способен изобретательный ум.
   – Расскажешь об этом глухому, слепому и тупому, – заявил Луи. Потом схватил каталог и выскочил за дверь.
   Ощущая необходимость в очередном перекусе, Кендрик тяжело затопал к холодильнику и произвел смотр разнообразных готовых к употреблению блюд, затем выбрал хвост омара, вернулся к своему столу и сел думать.

   Лепски, по своему обыкновению, с помпой подъехал к дому, бегом пронесся по дорожке, рывком распахнул входную дверь и ввалился в гостиную.
   Он великолепно провел день, рассказывая Биглеру и Максу Джейкоби, как Кэрролл досталось наследство и как он настоял, чтобы они потратили его на поездку по Европе. Он осточертел обоим коллегам, однако то был момент его триумфа, и никто из них был не в силах его заткнуть. В конце концов Биглер предложил ему поехать домой, а они уж сами справятся с возможными преступлениями, но, если случится что-то важное, его вызовут.
   – Привет, детка! – проорал Лепски. – Я дома! Что у нас на ужин?
   Кэрролл лежала на диванчике, сбросив туфли и закрыв глаза.
   – Тебе обязательно кричать? – жалобно спросила она. – Я совсем без сил.
   Лепски вытаращился на нее:
   – Ты что, трусцой весь день бегала?
   Обычно в этот час Кэрролл суетилась в кухне, готовя ужин. И Лепски испытал потрясение, увидев ее лежащей на диванчике, в прострации.
   – Лепски, бывают моменты, когда мне кажется, что ты тупица, – колко произнесла Кэрролл. – Я организовывала наш отпуск и, позволь заметить, провела за этим занятием целый день.
   – Ага, молодец. Что на ужин?
   Кэрролл сверкнула глазами:
   – Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме еды?
   Лепски осклабился:
   – Ну, есть еще кое-что, детка, но ты ведь, как обычно, скажешь: не сейчас, позже. Так что на ужин?
   – Понятия не имею. Я весь день провела в «Американ экспресс», и я устала.
   Лепски поглядел на жену, а затем, распознав определенные признаки, решил, что ситуация требует мягкого и деликатного подхода.
   – Бедная крошка. Весь день, значит? И как все прошло? Что тебе удалось сделать?
   – У Миранды были свои идеи, а у меня свои! – воскликнула Кэрролл. – Мне никак не удавалось вбить в ее бестолковую голову, что мы хотим путешествовать первым классом. Она все твердила и твердила мне о чартерных рейсах.
   – Ради бога, а чем плохи чартерные рейсы?
   – Лепски! Это будет всем отпускам отпуск! Мы полетим первым классом!
   – Прекрасно… прекрасно. Ага, ты права, детка. – Лепски переступил с ноги на ногу. – А что на ужин?
   Кэрролл села, ее взгляд предвещал грозу.
   – Я не знаю! Мне плевать! Если ты спросишь еще раз, я с тобой разведусь!
   – Не знаешь, значит? Ладно, давай выпьем. – Лепски подошел к бару. Он открыл дверцы, а потом обернулся. – А где моя «Катти Сарк»?
   – Может, сядешь и послушаешь, как мне удалось все устроить? – спросила Кэрролл, и ее тон вдруг сделался извиняющимся.
   – Где моя «Катти Сарк»? – прорычал Лепски.
   – Ты в состоянии думать о чем-нибудь, кроме еды и питья? Ради бога, присядь и дай рассказать, как мне удалось все устроить.
   Лепски сверлил жену обвиняющим взглядом.
   – Ты ходила к этой старой пьянчужке Мехитабель Бессинджер, и ты отдала старой лгунье мою «Катти Сарк».
   К его изумлению, Кэрролл выглядела сконфуженной.
   – Слушай, Том… Прости за твой скотч. Не стоило мне ее навещать. Я пришла к выводу, что ты прав. Она действительно слишком много пьет.
   Лепски вытаращился на нее, разинув рот.
   Уже много лет Кэрролл доверяла словам этой ясновидящей, крупной чернокожей старухи, которая предсказывала будущее. Дважды та давала Лепски (через Кэрролл) наводку на убийц, причем Лепски игнорировал ее слова, а позже убеждался – гадалка была права. До сего дня Кэрролл преклонялась перед Мехитабель. И эта нежданная перемена встревожила Лепски.
   – Что ты сказала? – переспросил он, усаживаясь.
   – Ну, Том, я подумала, было бы неплохо посоветоваться с ней перед нашим путешествием, – начала Кэрролл, глядя куда угодно, но только не на него.
   Лепски издал звук, похожий на грохот камнепада.
   – Значит, чтобы подмаслить ее, ты прихватила мою бутылку «Катти Сарк»?
   – Да, Том, и я прошу прощения. Я куплю тебе другую бутылку. Обещаю.
   Это было настолько неожиданно, что Лепски распустил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
   – Ладно. И что же произошло?
   – Она достала свой хрустальный шар и вроде бы вошла в транс. – Кэрролл закрыла глаза руками и протяжно, обессиленно вздохнула; не только Лепски в их семье любил порисоваться. – Мне действительно показалось, что несчастная старуха была немного навеселе.
   – Погоди-ка… Она достала свой хрустальный шар до того, как получила мою «Катти Сарк», или после?
   – Ну, ей действительно требуется немного стимулировать себя, прежде чем она сможет видеть будущее.
   – Стало быть, она осушила полбутылки?
   – Чуть больше чем полбутылки. В любом случае она наговорила кучу чепухи. Она сказала, чтобы мы ни при каких условиях не ездили в путешествие. Она сказала, я должна отменить все свои заказы и остаться дома. Она сказала, нам встретятся по пути опасные люди, а еще женщина по имени Катерина, от которой произойдет много бед. Насчет имени она была не вполне уверена. Она сказала, что видит не очень ясно. Хрустальный шар затуманился.
   Лепски фыркнул так, что мог бы напугать даже бизона:
   – Могу себе представить! Я бы и сам затуманился, если б опрокинул залпом больше полбутылки скотча.
   – Я немного переживаю, Том. В прошлом Мехитабель всегда оказывалась права. Как думаешь, стоит нам ехать? Может, отменить путешествие?
   Лепски вспомнил, как от его сегодняшнего хвастовства у Биглера с Джейкоби уши сворачивались в трубочку. Да они засмеют его, если он откажется от роскошного тура по Европе. И чем он оправдается? Он поднялся и подошел к Кэрролл, нежно потрепал ее по плечу:
   – Забудь, детка. Старая пьянчужка перебрала. Она просто старалась удержать тебя дома. А то кто еще подарит ей бутылку «Катти Сарк»?
   – Но я в самом деле переживаю, Том. Что за женщину по имени Катерина она имела в виду? И опасных людей, которых мы встретим? Я все спрашивала и спрашивала ее, но она просто сидела, стонала и трясла головой.
   Лепски снова потрепал Кэрролл по плечу:
   – Забудь! Нас ждет лучший отпуск в нашей жизни! Давай, детка, брось, забудь об этой старой алкашке. Мы с тобой оторвемся по полной! – Заметив, что Кэрролл расслабилась, он с надеждой улыбнулся, а потом спросил: – Так что у нас на ужин?

   Эд Хэддон расплатился за такси перед скромным мотелем на скоростном шоссе, ведущем в центр Вашингтона. Он был облачен в темный деловой костюм весьма консервативного вида, в руке держал портфель. Остановившись перед террасой, ведущей к главному входу в гостиницу, он не увидел того, к кому приехал на встречу, поэтому двинулся по дорожке, направляясь в холл.
   – Эд!
   Негромкий окрик заставил его остановиться и пристально посмотреть на пожилого священнослужителя, который сидел на террасе и улыбался ему. Этому священнику на вид было под семьдесят, у него было круглое румяное, лицо, редкие седые волосы и благодушная улыбка, которая так подкупает детей и престарелых леди. Роста святой отец был среднего, сложен крепко – тело человека, который любит поесть. На носу у него красовались очки с полукруглыми стеклами. От него буквально веяло добротой и христианским духом, как от святого.
   Хэддон оглядел его с подозрением, а потом проговорил жестко и холодно:
   – Это вы ко мне обращаетесь?
   Священник засмеялся: приятный, мягкий смех, способный ободрить верующих.
   – Неужели настолько хорошо получилось, Эд? – спросил он.
   – Господи! – Хэддон шагнул вперед и уставился во все глаза. – Это ты, Лу?
   – Кто же еще? Недурно, значит?
   Хэддон снова вытаращил глаза, а потом поднялся на террасу.
   – Это действительно ты?
   Святой отец кивнул и похлопал по сиденью стула рядом с собой.
   – Боже милостивый! – сказал Хэддон. – Просто чудесно! Ну ты и артист!
   – Да, можно так сказать. На данный момент это моя лучшая работа. Я получил твое сообщение. Значит, сделка состоится?
   Хэддон сел, все еще глазея на святого отца. С Лу Брейди он выгодно сотрудничал последние десять лет. Брейди был лучшим в мире похитителем произведений искусства, и, что еще важнее, он ни разу не попадался, и у полиции на него не было ничего.
   Помимо того, что Брейди умело вскрывал любые замки, он был еще и мастером перевоплощения. Только посмотреть на него сейчас: толстый благодушный старик – никому и в голову не придет, что ему всего-то тридцать пять и он строен, словно стебель спаржи. Кожа у него на лице как будто резиновая: несколько тампонов в рот, и вот его худощавое лицо стало пухлым. А надев стеганый жилет, он сделался солидным. Собственноручно изготовленный парик превратил его голову в лысую, с редкими белыми волосками. Хэддон видел его в разных образах, но этот был самым удачным: старый, толстый, добродушный служитель церкви.
   – Лу, ты просто чудо, – сказал Хэддон. – Я серьезно!
   – Конечно. Я знаю. Так мы двигаемся дальше?
   – Да. Кендрик нашел покупателя.
   Брейди скорчил гримасу:
   – Этот жирный педик? Почему не Эйб? Я бы предпочел работать с Эйбом.
   – Эйб сейчас на мели. У Кендрика возникла одна проблема, но до этого мы еще доберемся.
   – У меня тоже проблемы, – сказал Брейди. – Вчерашний день я провел в музее. Охрана там такая, что проще пролезть в мышиную задницу.
   Хэддон бросил на него испытующий взгляд:
   – Это тебя тревожит?
   – Слушай, Эд, вероятно, нам предстоит самая сложная операция из всех, за какие мы брались. Я полагаюсь на тебя. Музей кишит копами и охранниками, хуже того, там еще и пять говнюков из КГБ. В музее я был в другом гриме. Мне пришлось проходить через металлоискатель. Металлоискатель засек мои ключи от машины – настолько он чувствительный. И там была огромная очередь из людей, которым пришлось оставлять все, что у них с собой было, в фойе: сумки, зонтики, трости, портфели и все прочее. Это отнимает время. Причем все эти повышенные меры безопасности не отпугивают публику – наоборот, прибавляют ажиотажа. Теперь, эта икона, на которую ты нацелился. Она в стеклянной витрине под сигнализацией. Стоит тронуть стекло, и сработает сирена. Вокруг толстый канат, который не подпускает зевак ближе чем на два фута. Стоит тронуть канат, и появляется охрана. Притворившись, что хочу рассмотреть икону поближе, я прижался к канату, и на меня окрысились два крутых охранника. Поверь мне, это трудное дело.
   – А предположим, что нет ни сигнализации, ни охранников, Лу, сможешь ты вскрыть витрину?
   Лу хихикнул:
   – Замок там для дураков. Смогу, конечно.
   – Значит, отрубим сигнализацию. Я уже все подготовил. Дело назначим на вторник. За пятнадцать минут до твоего прихода два городских электрика будут заниматься своей работой. С ними я уже договорился. Питающие музей электрические кабели проложены в подвале. Все, что требуется от этих двух электриков, – поднять крышку люка и перерезать кабель. Когда в музей валит целая толпа, кто станет обращать внимание на двух парней в униформе? Хорошо, допустим, кто-то из охраны сунет свой нос. Но мои люди с ним справятся. Они оба те еще ловкачи, и у них будет фальшивое разрешение. Считай, сигнализация выведена из строя. Пока что все складывается недурно?
   – Если ты так считаешь, Эд, значит так и есть.
   – Верно. А твои вьетнамцы? Ты с ними договорился?
   – Да. Тридцать пять беженцев привезут на автобусе, чтобы они могли восхититься выставкой из Эрмитажа, – сообщил Брейди с лукавой улыбкой. – Я, в качестве преподобного Сэмюеля Хардкасла, купил билеты, переполошил музейных мерзавцев и нанял автобус… тут никаких проблем.
   Хэддон вынул из портфеля что-то плоское:
   – Я потратился, чтобы достать это, Лу. Это дымовая шашка, сделанная из пластика. Она без проблем пройдет через металлоискатель. Вот тут переключатель. Все, что от тебя требуется, – нажать на переключатель, и ты получишь огромное количество дыма, его хватит, чтобы заволокло весь второй этаж галереи. А теперь вообрази: галерея наполняется дымом. Начнется паника. Охранники мечутся во все стороны, народ орет и рвется к выходам. Пока все это происходит, ты открываешь стеклянную витрину и хватаешь икону. Я достану тебе копию. Ты заменяешь икону копией, запираешь витрину, и дело в шляпе.
   Брейди откинулся в кресле, обдумывая его слова.
   Наконец он произнес:
   – Нет. Извини, Эд, но так не годится. Во-первых, дымовая шашка. Эти мерзавцы из охраны свое дело знают. Шашка толстая. Я не смогу засунуть ее в карман. Ее сразу же заметят. Затем, копия иконы: человека с ней тоже заметят. И человека, выносящего оригинал, опять-таки заметят, даже если вокруг будет царить паника. Нет, мне это не нравится.
   Хэддон улыбнулся:
   – Разумеется, но просто ты не подумал об одном слагаемом, о котором подумал я. Хоть ты и умный, а я все же умнее. Вот скажи мне, какой священный объект почитают все мужчины, включая охранников?
   Брейди пожал плечами:
   – Я бы сказал, бутылку скотча.
   – Ты ошибаешься. А правильный ответ – беременную женщину. Чудесную женщину, вот-вот готовую родить чудесного, здоровенького малыша.
   Брейди окаменел:
   – Ты что, свихнулся, Эд?
   – Помнишь Джоуи Лака?
   – Конечно. Он был лучшим в своем ремесле. Слышал, он отошел от дел.
   – Верно. Я научился у него одному трюку. Его дочь, бывало, привязывала к животу плетеную овальную корзину и надевала платье для беременных. Потом они с Джо заходили в какой-нибудь магазин самообслуживания и тырили все подряд. Она набивала корзину едой. Это отличная идея, которая ни разу не подвела. И поэтому среди твоих экскурсантов будет пара симпатичных девушек, явно беременных: одна пронесет дымовую шашку, другая – копию иконы в корзинках, привязанных под одеждой. Оригинал иконы вынесут таким же способом… Нравится идея?
   Брейди прикрыл глаза и задумался. Хэддон наблюдал за ним, улыбаясь. Затем Брейди открыл глаза и широко усмехнулся.
   – Эд! – сказал он, понизив голос. – Черт побери! Да ты гений! Вот это мне нравится!
   – Отлично. Как насчет девиц? Придется привлечь их к делу. Есть подходящие?
   – Без проблем. Среди моих вьетнамцев найдется парочка шлюх, готовых перерезать глотку собственной мамаше, если хорошо заплатить.
   Брейди поглядел на Хэддона:
   – Но это будет дорого стоить, Эд. Придется дать каждой по пять кусков.
   – Ну и ладно. Я за ценой не постою. Дело-то крупное. А теперь займемся проблемой Кендрика. Ему предстоит доставить икону в Цюрих, в Швейцарию.
   Брейди вздрогнул:
   – Это его проблема… и еще какая проблема! Как только икона исчезнет…
   – Я все это понимаю, и он понимает. Доставить икону в Швейцарию – большая, очень большая проблема. Если икона не попадет в Цюрих, он не получит денег, и ни ты, ни я не получим. Вот так-то, Лу, значит, придется ему помогать. Он башковитый, и он над этим работает. Если он не придумает ничего путного, операция отменяется.
   Брейди помотал головой:
   – У него не получится, Эд. Можно с тем же успехом прямо сейчас все отменить. Допустим, если нам удастся пересидеть с иконой месяцев шесть, пока не уляжется шумиха…
   – Икона должна быть доставлена в течение десяти дней после кражи.
   Брейди пожал плечами:
   – Это невозможно. Службы безопасности…
   – Я понимаю, но у Кендрика может возникнуть идея. Он башковитый тип. Будем считать, что он придумает. Я хочу, чтобы ты тогда слетал в Цюрих и доставил деньги. Два миллиона мне, один тебе. Идет?
   – Боже! У него должна возникнуть просто блестящая идея, впрочем, если возникнет, у меня нет возражений.
   – Хорошо. В таком случае будем считать, что у нас получится переправить икону в Цюрих, так что пройдемся по деталям.
   Хэддон нырнул в свой портфель и вынул план второго этажа Музея изящных искусств, где проводилась выставка произведений из Эрмитажа.
   Мужчины придвинулись ближе друг к другу и принялись изучать план.

   Последние годы Кэрролл Лепски часто задерживалась перед витриной Маверика, самого лучшего и самого модного портного в городе. Она подолгу с завистью смотрела на выставленные в витрине элегантные платья и меха, а затем, как и Лепски, созерцавший отборные куски мяса у Эддиса, вздыхала и проходила дальше.
   Однако этим утром Кэрролл была при деньгах, и она вошла в магазин с сильно бьющимся от волнения сердцем. Она оказалась в просторном зале, обставленном старинной мебелью, с обитыми гобеленом стульями и несколькими весьма ценными картинами современных художников на стенах. За большим антикварным столом сидела женщина средних лет, так элегантно одетая, что Кэрролл притормозила.
   Женщина поднялась из-за стола. Ее темные глаза пробежались по Кэрролл с головы до ног, отметив льняное платье, поношенные туфли и пластиковую сумочку.
   Магазин принадлежал Роджеру Маверику, двоюродному брату Клода Кендрика. Кендрик и ссужал кузена антикварными вещами и картинами, обновляя их каждые полгода.
   Маверик внедрил в сознание своих служащих следующую аксиому: никогда не суди о книге по обложке.
   Люсиль много лет проработала в Париже у Диора. Теперь, в свои сорок восемь, она осела в Парадиз-Сити, проникнувшись портновскими талантами Маверика и необозримыми рыночными возможностями этого города в сезон, когда сюда стекались богатые женщины.
   Не забывая об аксиоме Маверика, Люсиль мило улыбнулась Кэрролл, подозревая, что эта миловидная женщина, одетая довольно убого, просто очередная праздная зевака.
   – Мадам?
   Кэрролл никогда не терялась. Она заранее решила, какую тактику избрать, поскольку понимала, что ее одежда будет говорить против нее в этом шикарном заведении. И она приступила к делу с прямотой, ошеломившей Люсиль.
   – Я миссис Том Лепски, – объявила Кэрролл. – Мой муж – детектив первого класса и служит в городской полиции. Мне досталось наследство. Мы отправляемся в Европу. Мне необходим гардероб. Но я не собираюсь тратить больше семи тысяч долларов. Что вы можете мне предложить?
   Пока еще не закончился мертвый сезон. А семь тысяч – это вам не кот начихал, подумала Люсиль и улыбнулась еще шире:
   – Разумеется, миссис Лепски. Я уверена, мы сможем подобрать вам что-нибудь подходящее для поездки. Прошу вас, присаживайтесь. Мистер Маверик с удовольствием обсудит с вами все ваши нужды и что-нибудь предложит. Прошу прощения, я отойду на минутку.
   Когда Кэрролл уселась, Люсиль отправилась в роскошном лифте на второй этаж, где Маверик задрапировывал скучающую девицу в отрез ткани.
   Роджер Маверик был высокий, худой и поразительно красивый гомосексуалист. В свои почти пятьдесят пять лет он был не только весьма талантливым модельером, но еще и тайком сбывал краденые меха, что приносило немалый дополнительный доход.
   Люсиль сообщила ему, что внизу дожидается жена детектива Лепски, которой требуется гардероб.
   Маверик знал каждого детектива в городской полиции, а также он знал, что Лепски наиболее опасный из всех. Его худое красивое лицо оживилось.
   – Она, как я поняла, получила наследство и готова потратить семь тысяч долларов, – продолжала Люсиль.
   – Великолепно! А теперь послушай, моя дорогая: ее необходимо обслужить по высшему разряду. Отведи ее в салон Вашингтона. Устрой как можно удобнее. Шампанское там… ну, ты сама знаешь. Я подойду через десять минут. А ты между тем выясни, какие у нее любимые цвета и на что она в целом настроена.
   – Потратить семь тысяч долларов, – с издевкой напомнила Люсиль.
   – Да-да, просто сделай, как я прошу, дорогая.
   Слегка пожав плечами, Люсиль спустилась на первый этаж.
   – Мистер Маверик выйдет к вам через несколько минут, миссис Лепски. Прошу вас, пойдемте со мной.
   Кэрролл вошла вслед за ней в лифт, и они поднялись на второй этаж.
   По длинному коридору, застланному красным ковром, Кэрролл прошла вслед за Люсиль до какой-то двери.
   Открыв дверь, Люсиль отступила в сторону и жестом предложила Кэрролл войти.
   Эта комната тоже была изящно обставлена антикварными безделушками Кендрика.
   – Садитесь, пожалуйста, миссис Лепски. Может быть, бокал шампанского, пока мы обсуждаем ваши предпочтения?
   Появилась аккуратно одетая горничная с серебряным подносом, на котором в ведерке со льдом красовались бутылка шампанского и два бокала.
   – Только не забывайте, что я не стану тратить больше семи тысяч долларов, – твердо произнесла Кэрролл. Этот прием по высшему разряду заставил ее занервничать.
   – Конечно, миссис Лепски. – Люсиль налила вина, протянула Кэрролл бокал и села рядом. – А теперь расскажите мне, пожалуйста, чего именно вам бы хотелось.
   Спустя три часа Кэрролл покинула магазин, не чуя под собой ног от счастья.
   Она решила, что Маверик – самый милый, самый понимающий, блистательный мужчина, какого она когда-либо встречала. Теперь она была уверена, что полностью экипирована для волнующего тура по Европе. Она быстро поняла, что Маверик точно знает, какие вещи ей идут, и, посомневавшись лишь в самом начале, расслабилась и позволила ему выбирать за нее.
   Когда выбор был сделан, Кэрролл начала переживать.
   Все было настолько элегантно, что она и представить себе не могла, в какую сумму это выльется.
   – Не больше семи тысяч, – твердо повторила она, когда Маверик, ослепительно ей улыбаясь, спросил, довольна ли она.
   – Миссис Лепски, у нас сейчас мертвый сезон. Сказать откровенно, в сезон то, что вы выбрали, обошлось бы примерно в двадцать тысяч. И снова сказать откровенно, эти чудесные вещицы висят у меня уже некоторое время. К сожалению, мне не всегда выпадает возможность одевать даму с такой фигурой, как у вас. Обычно мои клиентки склонны к тучности. А это модельные платья. И я только счастлив отдать их вам меньше чем за полцены. На самом деле я уступлю вам все за пять тысяч долларов, и тогда вы сможете добавить к платьям еще туфли и сумочку.
   – О, это же просто чудесно! – воскликнула Кэрролл.
   – Я счастлив, что счастливы вы. Могу я просить вас зайти ко мне послезавтра, чтобы мой портной подогнал платья по фигуре? К тому времени я подготовлю вам на выбор сумочки и туфли.

   Поскольку Маверик вставал поздно, у него и ланч был поздний, и на ланч он неизменно отправлялся в «Арт-клуб». Здесь он застал Клода Кендрика, который вкушал куриную грудку в густом сливочном соусе с грибами. Маверик уселся за его столик, и кузены приветственно улыбнулись друг другу.
   – Как идут дела? – спросил Кендрик, поддевая на вилку картофелину.
   – Неспешно, впрочем, сезон еще не начался. – Маверик заказал двенадцать устриц блю-пойнт [2 - Блю-пойнт – эти устрицы получили свое название от бухты на Лонг-Айленде в Нью-Йорке, где были впервые обнаружены.]. – Ты слишком сильно растолстел, дорогой Клод. Тебе вовсе не стоит есть картофель.
   Кендрик вздохнул и подцепил на вилку еще одну картофелину.
   – Луи вечно меня пилит, но мне приходится как-то поддерживать силы.
   – А у меня сегодня утром побывала неожиданная клиентка, – поделился Маверик. – Миссис Том Лепски, жена копа.
   Лицо Кендрика налилось кровью. Он имел в прошлом несколько неприятных бесед с Лепски, которого считал неотесанным хамом.
   – И какого черта ей понадобилось?
   – Очевидно, у нее появились деньги, они едут в отпуск в Европу. Я ее приодел. У нее отличная фигура. Заодно избавился от залежавшихся платьев модельных размеров. Она потратила пять тысяч долларов.
   Кендрик с тоской поглядел на очередную картофелину, потом решил, что не пропадать же вкуснейшему соусу. Он принялся разминать в нем картошку.
   – Очень мило. В Европу?
   – Да, обычный туристический маршрут: Париж, Монте-Карло, Монтрё.
   Вилка Кендрика, нагруженная курицей, картофелем и соусом, зависла перед разинутым ртом. Его маленькие глазки затуманились.
   Он опустил вилку.
   – Они и в Швейцарию поедут?
   – Она сказала, поедут. Она хочет посмотреть Альпы. Я ей еще посоветовал отправиться в Гштад.
   – И Лепски с ней едет?
   – Разумеется. – Маверик внимательно смотрел на своего жирного кузена. – Что ты задумал?
   Принесли устрицы.
   – Пока еще не знаю. – Кендрик проглотил то, что набрал на вилку, а потом отодвинул стул. – Оставлю тебя наслаждаться этими восхитительными с виду устрицами. Встретимся в баре за кофе.
   – Но ты ж не доел.
   – Решил, что самое время подумать о своем весе. – И Кендрик вышел из ресторана и тяжело затопал в большой, наполовину пустой бар.
   Спустя полчаса к нему присоединился Маверик.
   – Чемодан, Роджер, – произнес Кендрик, как только Маверик сел рядом с ним. – Миссис Лепски к ее покупкам необходим красивый чемодан.
   – Она несколько упертая по части денег, – сказал Маверик. – Однако это мысль. Попробую ее уломать.
   Кендрик опустил жирную ладонь на руку Маверика:
   – У нее должен быть багаж: симпатичный чемодан и несессер. На самом деле, дорогой Роджер, лучше приготовь два чемодана: один для нее, а другой для ее мужа, но вот несессер должен быть обязательно.
   Маверик внимательно изучал своего кузена.
   – Я как-то сомневаюсь…
   – Погоди. Ты предложишь ей эти вещи за смехотворно низкую цену, и она не сможет устоять. Я покрою тебе разницу.
   – Ты со мной не вполне откровенен, Клод, – сказал Маверик резко. – Ты что-то затеваешь.
   – Да. – Кендрик вздохнул. Он хорошо знал своего кузена. – Скажем так: я заплачу десять тысяч, а ты не задавай вопросов.
   – Извини меня, Клод. Я хочу знать, что все это означает. Я отказываюсь участвовать в твоих начинаниях, не выяснив точно, что к чему.
   Кендрик снова вздохнул. Он знал, что не дождется от кузена помощи, пока не выложит карты на стол. А внезапно осенившая его идея может решить проблему переправки иконы в Швейцарию. Если икону повезет хорошо известный всем полицейский, она точно пересечет границы. Сознавая, что теперь это выльется ему в кругленькую сумму, он рассказал Маверику о похищении века.

Глава третья

   В следующие два дня Кэрролл с головой погрузилась в дела, наслаждаясь каждой минутой. Она отвела Лепски к Гарри Левину, одному из лучших мужских портных в городе, и лично руководила подбором его гардероба для путешествия. Лепски тянуло на все пестрое и яркое, однако Кэрролл подобного не переносила. Для вечерних выходов она выбрала темно-серый костюм, еще один костюм в спортивном стиле, запасные темно-синие брюки, четыре классические мужские сорочки и три классических галстука. Хотя Лепски возмущался, она пресекла его возражения, заявив, что, раз уж он так хочет заполучить ту чудовищную рубашку, с которой не сводит глаз, пусть платит за нее сам.
   Наконец, довольная, что теперь будет путешествовать с достойно одетым спутником, она велела Гарри Левину доставить покупки на дом и выписала чек.
   – Мне нужна новая шляпа, – сказал Лепски. – Пойдем выберем шляпу.
   – Лепски! – взвилась Кэрролл. – В наше время шляпы носят только копы и лысые старики! Не нужна тебе шляпа! Не хочу, чтобы ты походил на копа!
   – Черт побери! Я и есть коп! – заорал Лепски.
   – Никаких шляп! – отрезала Кэрролл. – И если ты посмеешь прихватить с собой то уродство, которое сейчас у тебя на голове, я собственноручно его уничтожу! Ладно, поезжай на работу. А я – на подгонку платьев.
   Оставив Лепски, который что-то бубнил себе под нос, она прошла пешком два квартала до магазина Маверика.
   Два упоительных часа она провела в обществе двоих портных, которые что-то закалывали булавками, разглаживали и сыпали комплиментами по поводу ее фигуры. Кэрролл думала: вот это жизнь! Наконец портные сказали, что ее платья и дорожный костюм будут готовы через два дня.
   Выходя из примерочной, Кэрролл увидела Маверика, который дожидался ее.
   – Миссис Лепски! Надеюсь, вы всем довольны, – начал он, сияя широкой белозубой улыбкой.
   – Просто чудесно! – воскликнула Кэрролл. – Даже не знаю, как вас благодарить!
   – А теперь сумочки и туфли!
   Спустя еще час под чутким руководством Маверика Кэрролл стала обладательницей трех пар туфель и двух сумочек. Она буквально с ума сходила от счастья.
   «Деньги! – думала она. – Вот что значит иметь деньги!»
   – Миссис Лепски, и еще кое-что, – сказал Маверик.
   – Больше ничего, – твердо возразила Кэрролл. – Я сказала – семь тысяч, значит семь тысяч.
   – Пока что вы потратили шесть с половиной тысяч, – уточнил Маверик. – А вы подумали о багаже? Вам с супругом нужны будут в Париже элегантные чемоданы. Увы, но в отелях постояльцев судят по багажу, и не важно, насколько хорошо они при этом одеты. Об этом вы подумали?
   Кэрролл не подумала. Она вспомнила, как они с Лепски последний раз ездили в отпуск, – их чемоданы находились в плачевном состоянии. Она с содроганием представила себе кошмарный чемодан Лепски, доставшийся ему еще от дедушки.
   – Э-э… нет. Не подумала… наверное…
   По знаку Маверика одна из его стильно одетых продавщиц принесла два роскошного вида чемодана из темно-синей кожи с темно-красными ремнями.
   – У этих чемоданов имеется своя история, – принялся врать Маверик. – Их заказала одна моя очень состоятельная клиентка, которой чрезвычайно трудно угодить. Их сделали специально для нее с соблюдением всех ее требований. Но она вернула чемоданы, пожаловавшись, что они недостаточно вместительны. Мы с ней немного поспорили. – Он помолчал, одарив Кэрролл своей белозубой улыбкой. – Поскольку она сама заказала именно такие чемоданы, она за них заплатила, а мои мастера сделали для нее другие, побольше. Поэтому, миссис Лепски, я могу предложить вам два этих великолепных чемодана всего за сотню долларов. Что скажете?
   Кэрролл внимательно рассмотрела чемоданы. Она решила, что никогда в жизни не видела такой красоты, и она сгорала от желания заполучить их.
   – Но вы же их почти даром отдаете, – заметила она.
   – Ну, не совсем. Мне ведь за них уже заплачено. И я бы хотел сделать вам приятное.
   Кэрролл не стала колебаться:
   – Тогда по рукам.
   – Очень мудро. А еще, миссис Лепски, в комплекте с этими чемоданами идет несессер, и вот его я предлагаю вам в качестве подарка. Он в самом деле очень миленький.
   Продавщица достала несессер. Когда Кэрролл увидела, как он хорош, то лишь раскрыла рот от восторга.
   – И вы действительно готовы мне его подарить?
   – Почему же нет? За него уже заплачено, а ваш крупный заказ заслуживает небольшой компенсации. Прошу вас принять подарок.
   – О, спасибо! Несессер просто чудесный!
   – Я доставлю вам платья и чемоданы в среду. Насколько я понимаю, вы отбываете в четверг.
   – Но я могу забрать все прямо сейчас. – Кэрролл очень не хотелось расставаться со своими покупками.
   – Ну что вы, миссис Лепски. Я буду счастлив выгравировать на чемоданах ваши инициалы и инициалы мистера Лепски. А еще положу в несессер кое-что из нашей фирменной косметики. Предоставьте все мне.
   – Не знаю, как вас благодарить, мистер Маверик. Значит, в среду?
   – Всенепременно, миссис Лепски.
   И Маверик проводил ее к лифту.
   Спустя три минуты он уже разговаривал с Кендриком по телефону.
   – Все прошло гладко, дражайший Клод, – доложил он. – Она в восторге от чемоданов, и я обещал доставить их вместе с несессером в среду утром.
   – Великолепно! – воскликнул Кендрик. – Наш объект размером восемь на десять дюймов и толщиной в дюйм.
   – Я собственноручно разберу несессер. Объект, естественно, прибавит веса, хотя и не сильно.
   – Да. И это проблемка.
   – Она не брала несессер в руки. Так что разницы не заметит. Я набью несессер самой дорогой нашей косметикой. Миссис Лепски будет зачарована содержимым. И даже если этот чемоданчик будет весить центнер, она с ним уже не расстанется.
   – Великолепно сработано, Роджер.
   – Ты должен мне три тысячи, Клод.
   Кендрик вздохнул:
   – Да.
   – И еще сто тысяч, когда за объект будет заплачено.
   И снова Кендрик вздохнул:
   – Да.
   – Хорошо. Пришли ко мне Луи во вторник вечером. Пока. – И Маверик отсоединился.
   Кендрик положил трубку на место, снял свой парик и вытер лысую голову шелковым носовым платком. Затем, кое-как нацепив парик обратно, он вызвал Луи.
   Последовала задержка, поскольку Луи был занят с клиентом, однако спустя двадцать минут он проскользнул в кабинет Кендрика.
   – Копия, шери, – сказал Кендрик. – Она готова?
   – Разумеется… прекрасная работа. – Луи встревоженно поглядел на Кендрика. – Это страшно опасно, милый. И это меня по-настоящему беспокоит.
   – Принеси мне икону! – оборвал его Кендрик.
   Он и сам был далеко не рад предстоящей операции, однако неустанно напоминал себе о прибыли в три миллиона долларов.
   Когда Луи вернулся с копией иконы, уверенность Кендрика возросла.
   – Да ты просто мастер, шери, – сказал он. – Очень хорошо.
   Он тщательно сверил копию иконы с фотографией оригинала.
   – Мне не удалось в точности подобрать краски, – пояснил Луи, – но они весьма похожи.
   – Да… весьма похожи.
   – Будь очень осторожен в этом деле, милый, – продолжал Луи. – Разразится чудовищный скандал. Мы можем угодить за решетку.
   Кендрик мысленно согласился с ним, однако же убрал копию иконы в портфель, поправил парик и направился к двери.
   – Успокойся, шери. Подумай, какие деньги ты получишь.
   Он вышел из галереи и поехал в отель «Испанский залив», где застал Эда Хэддона загорающим на террасе.
   – Давай пройдем в твой номер, Эд, – предложил Кендрик, когда мужчины обменялись рукопожатиями.
   В шикарном номере Хэддона, закрыв и заперев дверь, Кендрик извлек копию иконы.
   – А твой человек мастер, – заметил Хэддон, принимая копию и внимательно рассматривая ее. – Именно то, чего я хотел.
   – Давай присядем. Я нашел возможный способ переправить оригинал в Швейцарию. Если это не сработает, тогда вообще ничто не сработает. Риск, разумеется, остается, но, как мне кажется, минимальный, – сказал Кендрик, опустившись в удобное кресло.
   Хэддон широко улыбнулся и потер ладони:
   – Я так и знал, что у тебя появится какая-нибудь идея, Клод. И как же это можно провернуть?
   – Прежде всего ты уверен, что сумеешь достать икону?
   Хэддон устроился рядом с Кендриком.
   – Давай не будем зря терять время. Я сказал, что ты получишь икону во вторник, – с раздражением произнес Хэддон. – И ты ее получишь! Как ты переправишь ее в Швейцарию?
   Кендрик рассказал ему о своем двоюродном брате Роджере Маверике.
   – Это чистейшее везение, но жена одного полицейского, Лепски, зашла к Роджеру в магазин, чтобы купить одежду. Ей досталось какое-то наследство. Она с мужем собирается провести отпуск в Европе. Они отправятся в Париж, Монте-Карло и в Швейцарию. Это означает, что им предстоит проехать через французскую и швейцарскую таможни. Мой кузен продал ей чемоданы и дамский несессер. Он разберет несессер до основания, вложит в дно икону и снова сошьет. Как тебе идея?
   Хэддон внимательно смотрел на него.
   – Ты хочешь сказать, что используешь копа для вывоза контрабанды?
   Кендрик кивнул:
   – Разве есть вариант лучше и надежнее? И кому придет в голову подозревать детектива первого класса, отправившегося в отпуск, в том, что он тайно вывозит из страны икону? Таможенники в аэропорту Майами отлично его знают. Они не станут его досматривать. А дальше ему стоит только показать свой значок французским и швейцарским службам, как они тоже пропустят его без досмотра. Тебе нравится моя идея?
   Хэддон серьезно задумался на одну долгую минуту, затем широко улыбнулся:
   – Похоже, мы с тобой, Клод, вот-вот заработаем огромную кучу денег. Я в восторге от твоей идеи!
   – Да… – Кендрик неловко поерзал в кресле. – Но все равно остаются проблемы.
   Хэддон бросил на него пронзительный взгляд:
   – Какие проблемы?
   – Мы вручаем жене Лепски шесть миллионов долларов, Эд, – сказал Кендрик. – Она, разумеется, об этом не подозревает, но все равно у нее при себе будет шесть миллионов долларов. Я о ней ничего не знаю. Может, она глупая курица. Может, она из тех дамочек, которые все забывают и теряют. Вдруг она забудет где-нибудь свой несессер? Ты следишь за моей мыслью?
   – Да она скорее забудет где-нибудь свои трусики, чем дорогой несессер.
   – Все равно… женщины вечно совершают какие-нибудь чудовищные глупости, они даже бриллианты теряют!
   Хэддон кивнул:
   – Ты прав. Хорошо, Клод, я с этим разберусь. – Он взглянул на часы. – Полечу в Вашингтон и переговорю с Брейди. Надо будет найти кого-нибудь, чтобы присматривал за четой Лепски, пока они не доберутся до Швейцарии. Брейди сможет это устроить.
   Кендрик успокоился:
   – То, что нужно, Эд. Человек, который не выпустит из поля зрения ни ее, ни Лепски, только предупреди Брейди, что Лепски опытный коп. Придется пасти их осторожно.
   – Предоставь это мне. Я лично привезу икону в твою галерею во вторник, около пяти часов, и тогда расскажу, что мы предприняли. Не волнуйся, Клод, все должно получиться.
   Спустя четыре часа Хэддон уже разговаривал с Лу Брейди, все еще не вышедшим из образа святого отца. Они сидели вдвоем в номере мотеля Брейди.
   Брейди одобрительно покивал, выслушав, каким образом Кендрик собирается переправить икону в Швейцарию:
   – А он и впрямь башковитый.
   Затем Хэддон рассказал об опасениях Кендрика.
   – Вот здесь нам придется ему помочь, Лу, – сказал он. – Я прослежу, чтобы Лепски прошли таможню в Майами. Когда они будут в Париже, нам придется посадить кого-то им на хвост, чтобы следил за несессером в их багаже. Есть кандидаты?
   Брейди задумался, затем кивнул:
   – Нет проблем. Пьер и Клодетт Дювин. Они мои французские агенты, очень ловкие. Предоставь все мне, Эд. Это, конечно, будет стоить денег, но Дювины приклеятся к чете Лепски словно репей и потащатся за ними до самой швейцарской границы.
   – Точно?
   Брейди улыбнулся:
   – Спрашиваешь!
   Хэддон кивнул, довольный.

   В Шестнадцатом арондисмане [3 - Арондисман – муниципальный округ Парижа, нумерация которых идет по часовой стрелке по спирали, начиная с Лувра.] Парижа, на улице Альфреда Брюно, в уютно обставленной двухуровневой квартире, Пьер Дювин подсчитывал деньги, оставшиеся в бумажнике, – все его состояние.
   Дювин, смуглый мужчина лет тридцати семи, был похож на Алена Делона, французского киноактера. Дювин был специалистом по антиквариату, драгоценностям и живописи восемнадцатого века. Работая за солидные комиссионные, он постоянно подкидывал Лу Брейди информацию, наводя на верные адреса.
   Как всем известно, в августе Париж вымирает. И начинает возрождаться к жизни только в первую неделю сентября. До сих пор кругом было полно свободных парковочных мест, а самые лучшие рестораны только-только начали разминаться перед очередным прибыльным сезоном.
   Обычно Пьер с женой проводили август на канале Миди, где жизнь не останавливалась, однако Пьер попал в серьезную автоаварию и лишь недавно выписался из больницы. Клодетт, его жена, бесконечно преданная ему, осталась в их парижской квартире, чтобы каждый день навещать Пьера в больнице.
   Пьер перебирал банкноты и хмурился.
   Клодетт вышла из ванной.
   – Деньги? – удивилась она, поглядев на банкноты в руках Пьера.
   Клодетт, которая была моложе Пьера на пять лет, даже в десять утра, даже только что встав с постели, являла собой обворожительное зрелище. Она была высокая, стройная, с копной золотистых венецианских волос и изумрудно-зелеными глазами. Длинноногая, с безупречным, гибким телом, она играла важную роль в махинациях Дювина.
   Время от времени она соблазняла какого-нибудь богатого старика, который приглашал ее к себе домой, и там она опытным взглядом замечала все, что сто́ит украсть, позволяла старику затащить себя в постель, затем возвращалась к Пьеру и передавала ему подробное описание ценных предметов, типы замков, систем сигнализации и все остальное. Эта информация поступала к Лу Брейди, после чего тот организовывал кражу.
   Дювины были счастливо женаты уже пять лет, и хотя по временам Пьер бывал не в духе, а иногда даже выходил из себя, Клодетт, научившаяся замечать характерные признаки, успокаивала его и возвращала ему хорошее настроение в постели. И ни разу они не поссорились благодаря умиротворяющему влиянию Клодетт.
   – У нас налички впритык, – угрюмо сообщил Пьер. – После оплаты этого чудовищного счета из больницы мы практически останемся ни с чем.
   Клодетт любовно погладила его по щеке:
   – Не думай об этом, сокровище мое, что-нибудь да подвернется. Дай мне пять минут, и я сварю тебе кофе.
   Пьер похлопал ее по попке и улыбнулся:
   – Сладкая, ты моя душа и моя жизнь.
   Клодетт убежала в спальню, а Пьер снова принялся пересчитывать деньги.
   Он насчитал чуть больше десяти тысяч франков. Поморщился. Помимо прочих многочисленных талантов, он умел ловко обчищать карманы. Начав работать на Лу Брейди, он перестал шарить по чужим карманам, но, может быть, подумал он в смятении, стоит снова заняться этим, пока богачи не вернутся в Париж. Эта мысль его не порадовала. Дело-то опасное, а он уже давно не практиковался.
   Когда Клодетт внесла поднос с кофе, раздался телефонный звонок.
   Они переглянулись.
   – Интересно, кто это может быть? – Пьер поднялся с места и снял трубку. – Пьер Дювин, – сказал он.
   – Это Лу Брейди. – Голос на трансатлантической линии звучал отчетливо. – Я сейчас в Вашингтоне. Но у меня для тебя есть работа. Жди меня сегодня вечером, в половине двенадцатого, в баре «Хилтон» на улице Шарля де Голля. И возьми с собой Клодетт. – Он отключился.
   – Брейди! – воскликнул Пьер, поворачиваясь к Клодетт и сияя улыбкой. – Работа!
   Оба они знали: когда работаешь на Брейди, деньги всегда хорошие.
   – Вот видишь, сокровище мое? – возликовала Клодетт, ставя на стол поднос с кофе. – Я же говорила, что-нибудь подвернется. – И она бросилась в объятия Пьера.
   Ровно в половине двенадцатого Пьер с Клодетт вошли в переполненный бар отеля «Хилтон». Они огляделись, не заметили никого похожего на Лу Брейди, но тут локтя Пьера коснулась чья-то рука.
   Обернувшись, он увидел рядом с собой невысокого, невзрачного бизнесмена с бородой и усами, с желтоватым лицом и в очках с полукруглыми стеклами, сидевшими на кончике носа.
   Дювины привыкли к многочисленным перевоплощениям Брейди, но на мгновение засомневались – слишком уж хорош был грим.
   – Пойдемте ко мне в номер, – негромко предложил Брейди.
   Не было произнесено ни слова, пока они поднимались на четвертый этаж и Брейди отпирал дверь своего номера. Оказавшись внутри, Пьер сказал:
   – Это просто фантастика, Лу.
   – Разумеется. – Брейди жестом предложил Клодетт занять единственное кресло, Пьеру указал на стул с прямой спинкой, а сам уселся на кровать. – У меня для вас двоих срочная и важная работа. Так что слушайте внимательно.
   Не упоминая об иконе, Брейди рассказал, что им предстоит неотлучно находиться рядом с Томом и Кэрролл Лепски, как только те приземлятся в следующую пятницу в аэропорту имени Шарля де Голля.
   – Они поедут в Париж, затем в Монте-Карло и на канал Миди, а после отправятся в Швейцарию, – сообщил он. – От вас требуется прилепиться к ним крепче, чем младенец к сиське. У женщины будет при себе несессер. В этом несессере, о чем оба Лепски не подозревают, предмет, который необходимо доставить в Швейцарию. Он будет зашит внутрь несессера, и трудностей на таможне я не ожидаю, но ваша задача – проследить, чтобы женщина непременно провезла свой несессер через швейцарскую границу.
   Лицо Пьера сделалось задумчивым.
   – Что это за предмет?
   – Вам этого знать не нужно, но он ценный.
   – Не наркотики?
   – Боже упаси! Это предмет искусства.
   Пьер с Клодетт переглянулись.
   – Звучит не сложно. Что мы за это получим? – спросил Пьер.
   – Двадцать тысяч швейцарских франков плюс все расходы, – ответил Брейди, который как раз производил расчеты по пути в Париж. – Можете считать эту работу оплаченным отпуском.
   – Давай уточним, – сказал Пьер, который всегда проявлял осторожность, имея дело с Брейди. – Нам предстоит следовать за этими людьми и останавливаться в одних с ними отелях, убеждаясь, что женщина не потеряла свой несессер при очередном переезде, а когда они пересекут швейцарскую границу, нам заплатят двадцать тысяч швейцарских франков. Это все?
   Брейди погладил свою фальшивую бороду:
   – И немного сверх того, Пьер. Вы остановитесь с ними в их швейцарском отеле. Ты заберешь несессер, когда их не будет в номере, и доставишь мне в отель «Эдем» в Цюрихе, там я тебе заплачу.
   – Кто эти люди? – спросила Клодетт.
   – Хороший вопрос. Да, это вам необходимо знать. Мужчина – детектив первого класса из управления полиции Парадиз-Сити, Флорида. А женщина – его жена.
   Пьер окаменел:
   – И ты предлагаешь мне стащить несессер у жены такого копа?
   – А в чем проблема?
   – Да полно проблем! Как только несессер исчезнет, коп устроит всем веселую жизнь. Мне это не нравится, Лу.
   Брейди улыбнулся:
   – Успокойся. Он даже не узнает о пропаже.
   – Зато узнает его жена, – резко произнесла Клодетт.
   – Никто из них не узнает. Я договорился, чтобы сделали точную копию ее несессера, и я привезу его с собой в Швейцарию. Все, что от тебя требуется, Пьер, – войти в номер, когда их там не будет, открыть несессер миссис Лепски, переложить ее барахло в копию, а потом выйти оттуда с первым несессером. Ни Лепски, ни его жена не заподозрят подмены.
   Дювин обдумал все это, затем кивнул:
   – Отличная идея. Хорошо, давай пойдем дальше. Где они будут останавливаться? В Париже или в Монако, например, невозможно достать номер без брони. Если нам предстоит жить в тех же отелях, я должен знать, где заказывать номера.
   – Это я учел. – Брейди вынул из бумажника сложенный листок. – Эд поработал. Кузен Кендрика зашел в «Американ экспресс» в Парадиз-Сити и сказал девушке, которая составляла маршрут Лепски, что хочет посылать цветы во все отели, где они остановятся. Она дала ему список. Они проведут четыре дня в «Эксельсиоре» в Париже, три дня в «Метрополе» в Монако, еще три дня в Монтрё, в «Монтрё палас». Несессеры поменяешь в отеле «Палас». Здесь все даты. – И он передал Пьеру листок бумаги.
   – Двадцать тысяч швейцарских франков плюс все расходы?
   – Да.
   Клодетт восторженно ахнула.
   Пьер изучал план маршрута. Спустя несколько секунд он с улыбкой поглядел на Брейди:
   – У меня возникла идея. Вдруг мы случайно окажемся в аэропорту Шарля де Голля, когда приземлятся Лепски? Вдруг Клодетт случайно заведет с ними разговор, а потом появлюсь я. Вы остановились в «Эксельсиоре»? Какое совпадение! И мы там же, а оттуда поедем в Монако. У меня снаружи машина. Давайте вместе поедем в «Эксельсиор». Я знаю американцев. Уверяю тебя, мы с ними станем старыми друзьями раньше, чем доедем до «Эксельсиора». Американцы хотят, чтобы их любили. Я предложу показать им Париж, потом подвезти до Монако. Я смогу уладить все их языковые проблемы. В таком случае мы ни разу не выпустим несессер из виду. Что ты думаешь по этому поводу?
   – Мне нравится, только будь осторожен с Лепски. Он коп.
   – Да. А теперь как насчет денег, Лу? – спросил Пьер. – Я на мели.
   Брейди вынул свой бумажник.

   Когда Густав Хольц укладывал документы в дипломат, вошел Герман Радниц:
   – Вам надлежит навестить Кендрика и выяснить, как именно он намеревается переправить икону в Цюрих и кто его сообщники. Станет болтать чепуху – пресекайте. Если я не буду твердо уверен, что получу икону в Цюрихе, я выйду из соглашения.
   – Да, сэр, – сказал Хольц. – Я уже уезжаю.
   – Подождите. – Радниц раскурил сигару. – Мне необходим человек на место Лу Силка.
   На долю секунды глаза Хольца сузились.
   Лу Силк был наемным убийцей Радница – безжалостный исполнитель, устранявший людей, которые угрожали расстроить какую-нибудь из многочисленных сделок Радница. Всего несколько месяцев назад Силк был убит в ходе одной операции, которая не имела отношения к Радницу.
   По своему долгому опыту Радниц знал, что Хольц неизменно быстро находит решение его многочисленных проблем, однако даже он удивился, когда Хольц кивнул:
   – Разумеется, сэр… мой племянник.
   – Ваш племянник? Объяснитесь.
   – Мой брат вместе с женой погибли в дорожной аварии. Их сын Сергас, которому было на тот момент три года, выжил. Поскольку я его единственный родственник, то занимался его воспитанием, – спокойно поведал Хольц. – Он получил блестящее образование. Свободно говорит по-английски, по-французски, по-немецки и по-русски. В восемнадцать лет, наперекор моему желанию, он вступил в армию. Примерно на десять лет я потерял с ним связь, а потом в один прекрасный день он сам меня нашел. Ему наскучила армия, он спросил, нет ли у меня для него работы. Он настолько напомнил мне Лу Силка, что я решил пока содержать его за свой счет на тот случай, если Силк вас подведет или же погибнет, как это и произошло. Сергас обладает всеми необходимыми качествами, какие вам требуются, сэр. Я ручаюсь за него.
   – Вы поразительный человек, Хольц, – сказал Радниц. – Вы как будто постоянно опережаете мои желания. А чем ваш племянник занимается в данный момент?
   – Совершенствуется во владении оружием и ждет случая послужить вам.
   – Очень хорошо. Поскольку вы за него ручаетесь, он может считать себя нанятым на тех же условиях, что и Силк. А теперь отправляйтесь к Кендрику.
   Спустя полчаса Густав Хольц сидел в кабинете у Кендрика. Кендрик, выбитый из колеи зловещим видом Хольца и встревоженный новостью, что Радниц может расторгнуть договоренность в последний момент, объяснил Хольцу, как именно икона будет вывезена в Швейцарию. Он также сообщил Хольцу подробности, касающиеся Хэддона, Брейди и Дювинов.
   Хольц выслушал, затем проговорил:
   – Этот ваш несессер… Мне нужна фотография, чтобы показать мистеру Радницу.
   – Это вовсе не проблема. Я фотографировал его, чтобы заказать копию. – Кендрик вынул стопку цветных фотографий.
   – Я совершенно уверен, что мистер Радниц одобрит ваш план, – сказал Хольц, поднимаясь с места. – Поздравляю вас.
   – Значит, я могу надеяться на оплату в Цюрихе? – спросил Кендрик несколько встревоженно.
   – Когда икону доставят, работа будет оплачена.
   Вернувшись в отель «Бельведер», Хольц в подробностях пересказал Радницу план Кендрика.
   Радниц слушал и время от времени одобрительно кивал.
   – Да. Остроумная идея, – сказал он, внимательно изучив фотографии несессера. А потом на его жабьей физиономии отразилась злоба. – Еще в тот раз, когда Кендрик не сумел достать русские марки, я пообещал себе преподать ему урок. Мне нужна копия этого несессера. Пусть ваш племянник доставит ее на мою виллу в Цюрихе.
   Всегда ловивший все на лету, Хольц произнес:
   – Прошу меня извинить, сэр, но это будет неразумно.
   Радниц зыркнул на него:
   – Почему это?
   – Молодой человек, везущий с собой дамский несессер, немедленно вызовет подозрения на границе. Ему ведь придется проходить швейцарскую таможню. А это может породить опасные осложнения. Я знаю в Цюрихе человека, который способен сделать такой же несессер. Мне всего-то и нужно отправить ему эти фотографии. Уверяю вас, тогда никаких проблем не возникнет.
   Радниц кивнул:
   – Вы как будто успеваете подумать обо всем. Очень хорошо. Предоставляю это дело вам. А вашего племянника жду в конце недели.
   Хольц наклонил голову, забрал фотографии и вышел.

   Темнокожая девушка пошевелилась во сне и негромко простонала от наслаждения. Она лежала обнаженная на застиранной простыне, ее стройное тело поблескивало от пота, длинные черные волосы шелковистой волной скрывали лицо. От ее движения мужчина, лежавший рядом, проснулся, насторожившись, словно камышовый кот.
   Он оглядел маленькую грязную комнатушку, затем посмотрел на девушку, спавшую рядом с ним, перевел взгляд на прогнившие ставни, едва спасавшие от слепящего флоридского солнца. Его глаза переместились с плетеного стула и дешевого эмалированного таза на шатком столе, который держался на погнувшихся бамбуковых ножках, на собственную футболку, джинсы «Левайс» и туфли-лоферы, брошенные на пыльный коврик, когда он в спешке раздевался.
   Он чуть развернулся и приподнялся на локте, чтобы видеть девушку, прошелся взглядом по ее телу. Ему нравились черные. Белые женщины теперь нагоняли на него скуку. Они ждут от тебя слишком многого, прежде чем что-то дать, но даже когда он поддавался на их дурацкие уловки и требования, иногда в итоге они увиливали от самого главного. Чернокожие девушки либо соглашаются, либо говорят «нет». Такой подход он уважал. Переехав в Майами, он начал сторониться избалованных и пресных белых девушек, снимая себе подружек в Западном Майами, где всегда кипела жизнь.
   В свои двадцать восемь Сергас Хольц был великолепно накачанным самцом и неимоверно гордился своим доведенным до совершенства телом. Рослый, с длинными волосами соломенного цвета, с мышцами боксера, длинноногий, со спины он вызывал интерес у дам, но стоило ему развернуться лицом, и их интерес смешивался с опасением.
   Лицо Сергаса Хольца пугало, но при этом завораживало женщин. Узкое лицо с коротким боксерским носом, небольшими, похожими на ледышки, серыми глазами и чувственным ртом бросало вызов девушкам, которым хотелось сильных ощущений. Даже когда он смеялся, глаза его оставались безрадостными. Он был не из тех, кто вызывает теплые чувства. За несколько лет, когда он наемником убивал, грабил и насиловал в Конго и других частях Африки, он не сблизился ни с кем из товарищей по оружию. Хотя он был блестящим студентом, никто из преподавателей не ощущал к нему дружеского расположения, со смущением сознавая, что есть в этом юноше что-то недоброе.
   Сергас предпочитал оставаться одиночкой. Если он не участвовал в боях среди джунглей, то пропадал в армейском спортзале, боксируя, осваивая карате и разные приемы, которым учат в армии, чтобы убивать быстро и беззвучно.
   Он обожал смотреть вестерны. В армии он быстрее всех выхватывал оружие и был самым метким стрелком. Довольный результатами своей стрельбы, он сосредоточил усилия на метании ножа. И сделался непревзойденным мастером и в этом.
   Сергас обнаружил, что может говорить откровенно с единственным человеком на свете: со своим дядей Густавом Хольцем. Если не считать удовольствия, какое он испытывал от безжалостных убийств и охоты за женщинами, Сергас интересовался в жизни только деньгами. Устав от армейской жизни, он вернулся из Африки в Париж, где его дядя работал на Германа Радница.
   Дядя много рассказывал о Раднице, и Сергас восхищался им. Несметное богатство Радница, его не ведающая жалости властность, его тесные связи с главами разных правительств потрясли воображение Сергаса.
   Сергас имел с дядей долгий разговор по поводу своего будущего. Сам он склонялся к идее присоединиться к какой-нибудь из группировок Кастро и уехать на Кубу, однако Густав посоветовал ему не спешить. Он обеспечит Сергаса средствами для существования. Рано или поздно, обещал Густав, для него отыщется местечко в королевстве Радница. Он рассказал ему о Лу Силке.
   – У мистера Радница много врагов. Некоторые из них слишком влиятельны. Стоит сказать Силку – и враг мертв. Силк получает содержание четыре тысячи долларов в месяц, а за каждое удавшееся убийство ему выплачивается кругленькая сумма в пятьдесят тысяч долларов. Но он уже немолод. Либо он попросится в отставку, либо его убьют, – предположил Густав. – Ты сможешь занять его место. Нам придется подождать, но ты между тем совершенствуй свои навыки. – И он продолжил рассказывать Сергасу обо всем, что умеет Лу Силк.
   – Зачем ждать? Скажи мне, где я могу найти этого типа, и я избавлюсь от него, – заявил Сергас.
   Густав покачал головой:
   – Пока еще ты недотягиваешь до уровня Силка. Ты очень хорош, но он просто совершенство. Тебе нельзя рисковать жизнью. Кроме того, Радниц что-нибудь заподозрит. Жди.
   Поэтому Сергас остался в Париже, оттачивая разные техники убийства, гоняясь за девушками и почитывая биографии мировых лидеров.
   Когда Радниц переехал в Парадиз-Сити, Сергас перебрался в Майами, где снял скромную однокомнатную квартиру. В Майами он часами валялся на пляже, плавал, бегал, поддерживая форму, охотился за девушками и метал ножи в пальмы.
   Он верил в своего дядю. Рано или поздно он сделается подданным королевства Радница. Если так сказал его дядя, значит так и будет.
   В этот день ему захотелось женщину. Он погнал в Западный Майами на своем мотоцикле «хонда» и отправился в черный квартал. Подцепил там эту девицу, которая теперь спала рядом с ним. Он купил ей колу. Она сказала, что ее парень уехал по делам на Ки-Уэст и вернется домой только к вечеру. Они переглянулись, и Сергас понял, что она согласна. Сев на его «хонду», она тесно прижалась к нему, показывая дорогу к хижине, в которой жила.
   Стоило Сергасу утолить похоть, как он неизменно терял интерес к своей партнерше. Он выскользнул из кровати и натянул джинсы. Взяв футболку, он услышал, как взвизгнула тормозами машина. Быстро метнувшись к прогнившим ставням, он выглянул в щель.
   Перед хижиной замер видавший виды запыленный «линкольн». Из него выпрыгнул крупный черный парень в кремовом костюме и панаме. Его суровое лицо с редкой бородкой блестело от пота, напоминая зловещую маску. Он помчался по дорожке к дому, и тут девушка проснулась. Она села, лицо ее посерело от ужаса, когда черный парень всем весом навалился на дверь.
   Сергас посмотрел на девушку, когда дверь крякнула от удара плеча. Шурупы из замка раскатились по всей комнате. Недобрая улыбочка затрепетала на губах Сергаса. Он проворно отошел к стене слева от двери. В этот момент дверь распахнулась, и ворвался чернокожий парень, он скалился, и лучи света, проникавшие сквозь щели в ставнях, играли на зажатом в руке ноже.
   Девушка на кровати вскрикнула, съежившись от ужаса и прикрыв грудь.
   Словно атакующая кобра, Сергас метнулся от двери. Ребром раскрытой ладони он рубанул чернокожего по шее жестоким ударом из карате. Хижина содрогнулась, когда чернокожий грохнулся на пол, словно бык с перерезанным горлом.
   Девушка снова вскрикнула.
   – Успокойся, – сказал Сергас. – Не стоит волноваться.
   – Он мертв? – Девушка переползла в изножье кровати и смотрела сверху на огромное неподвижное тело.
   – Нет… нет. Просто отключился. – Сергас натянул футболку.
   – Когда очнется, он убьет меня!
   Сергас наклонился, чтобы надеть туфли.
   – Нет, не убьет. Я тебе обещаю.
   – Он меня изобьет! – простонала девушка.
   Сергас покачал головой, и его длинные волосы колыхнулись из стороны в сторону, словно желтый флаг.
   – Не изобьет.
   – Еще как! Он всегда бьет меня до крови!
   Сергас склонился над лишившимся сознания черным парнем, затем взял его громадную ладонь и вцепился в мизинец. Быстрым рывком он загнул палец назад, сломав кость. Взяв другую руку, он сломал второй мизинец и, улыбнувшись девушке, сказал:
   – Теперь он не сможет тебя тронуть, детка. Он будет слишком занят своим здоровьем, но на случай, если он вдруг захочет пнуть тебя, я займусь и его ногами.
   Пока девушка в ужасе наблюдала, дрожа всем телом, Сергас стянул с чернокожего ботинки и сломал оба мизинца на его громадных вонючих ступнях.
   – Ты уж о нем позаботься, детка. Он будет признателен тебе за заботу.
   Затем, улыбнувшись своей безрадостной улыбкой, он вышел, вскочил на «хонду» и с ревом понесся обратно в Майами. Вернувшись в маленькую обшарпанную комнатку, он заметил, что на телефоне горит сигнал пропущенного звонка. Консьержка сказала, что ему поступил срочный вызов, и продиктовала номер в Парадиз-Сити.
   Глаза Сергаса загорелись.
   Дядя!
   Он набрал номер.
   – Это Сергас, – произнес он, услышав дядин голос.
   – Немедленно приезжай в отель «Бельведер» в Парадиз-Сити, – сказал дядя. – Ты теперь работник мистера Радница. – И он отсоединился.
   Сергас положил телефонную трубку. Постоял неподвижно один долгий миг, а затем начал спешно собираться.
   Долгое ожидание закончилось.

Глава четвертая

   Фрэд Скунер, начальник отдела охраны, постоянным местом работы которого значился Музей изящных искусств Вашингтона, стоял на площадке над тремя широкими пролетами мраморных ступеней, ведущими в фойе второго этажа, где была размещена выставка из Эрмитажа.
   Скунер, грузный мужчина лет пятидесяти, был облачен в темно-синюю униформу, на голове фуражка. На его должность указывали золотые галуны на обшлагах.
   Рядом с ним стоял агент ФБР Джек Трамблер, в темном костюме, с непокрытой головой; пиджак на нем слегка топорщился, поскольку под ним скрывалась плечевая кобура с полицейским револьвером 38-го калибра.
   Оба мужчины наблюдали за длинной очередью людей, дожидавшихся, когда их пропустят через металлоискатель. В дверях стоял охранник, регулировавший движение очереди. Еще один охранник направлял посетителей к длинной стойке, где они сдавали на хранение все, что с собой принесли.
   Трамблеру, худощавому тридцатилетнему парню с суровым лицом, не нравилось текущее задание. Не так он представлял себе настоящую работу: стоять и наблюдать за любителями искусства и просто ротозеями, – однако указания он получил четкие и внятные. Шеф приказал ему и четверке его подчиненных постоянно быть начеку.
   «В этом проклятом городишке, – сказал шеф, – полно недоумков. Все экспонаты на сигнализации, так что шансов на похищение практически нет, зато какой-нибудь психопат с бутылкой кислоты может наделать бед. У меня приказ самого президента, чтобы никаких происшествий, и, если что-нибудь случится, крайним будешь ты».
   Точно такие же наставления из Белого дома получил Фрэд Скунер. Всю последнюю неделю его подчиненные, все до единого, были настороже, и напряжение уже начало сказываться. Даже когда в восемь вечера музей закрывался, охранники посменно дежурили всю ночь.
   – Как я буду счастлив, когда вся эта суета закончится, – произнес Трамблер. – Осталась еще неделя!
   Скунер кивнул:
   – Эти люди выглядят вполне прилично, но все равно никогда не угадаешь. Столько вокруг придурков, которые ненавидят русских. Вдруг кто-нибудь захочет испортить экспонат по политическим мотивам? Мне кажется, последняя неделя будет самой опасной.
   – Ты хочешь сказать, пока еще кто-то прощупывает почву, а потом начнет действовать?
   – Мне так кажется.
   – Если кто-нибудь в самом деле повредит что-нибудь на выставке, разразится такой скандал, – угрюмо произнес Трамблер. – Отличный повод для Советов заявить, что мы ненадежные партнеры. Я не удивлюсь, если они даже обрадуются появлению какого-нибудь психа.
   – Мы обеспечили такую охрану, что лучше не бывает.
   – Ага. Как ты поладил с этими уродами из КГБ?
   – Никаких контактов. Они делают вид, что понимают только по-русски.
   – И у меня точно так же.
   Пока мужчины беседовали, а непрерывный поток посетителей двигался по ступеням, у входа в музей образовывалась новая очередь.
   Небольшой синий фургон с надписью на борту «Электрическая корпорация Вашингтона» подкатил к главным воротам. Рослый чернокожий парень в униформе «Корпорации» выскочил из фургона и подошел к одному из охранников.
   – Звонил мистер Скунер, – сообщил он. – У вас какие-то проблемы с электрическим щитом.
   Охранник оглядел чернокожего с головы до ног:
   – Где щит, знаете?
   – Конечно. – Чернокожий улыбнулся. – С другой стороны здания.
   Охранник, заметив, что подъезжает большой туристический автобус с кондиционером, нетерпеливо замахал чернокожему, пропуская его. Фургон заехал на задворки музея.
   Охранник подошел к автобусу. Оттуда выбрался, сияя улыбкой, невысокий толстенький священник.
   – Преподобный Хардкасл, – представился он. – Я привез на выставку свою паству. Насколько я знаю, все уже согласовано.
   Охранника встревожило, что группа преподобного Хардкасла состоит из тридцати пяти вьетнамских беженцев.
   – А билеты, сэр? – спросил он, взяв под козырек.
   – Разумеется. – Толстенький священник вытащил стопку билетов и паспорт.
   Охранник жестом отказался проверять документ:
   – В этом нет необходимости, сэр.
   – Насколько я понял, меры защиты очень строгие. Я подумал, что нужно взять с собой паспорт.
   Священники, толстые или тонкие, по мнению охранника, были проклятыми доброхотами и надоедалами. Он пересчитал билеты, поглядел на желтые лица, таращившиеся на него из окон автобуса, хмыкнул, а потом махнул водителю.
   – Проезжайте, сэр, – сказал он священнику. – В вестибюле проводится досмотр. Вы лучше скажите своей группе, чтобы оставили все личные вещи в автобусе. Так вы сэкономите время. Все зонтики, сумки, трости и любые металлические предметы.
   – Я понял. Благодарю вас. – И святой отец вернулся в автобус, который подъехал к входу в музей.
   Последовала задержка, пока все пассажиры выгрузились. Внутри автобуса началась суета – вьетнамцы оставляли свои пожитки. Последним двум женщинам пришлось помогать выйти из автобуса. Обе они были на позднем сроке беременности.
   – Вот черт! – ругнулся себе под нос Скунер. – Только взгляни на эту толпу!
   Он наблюдал сверху за группой вьетнамцев: мужчины, женщины, некоторые с маленькими детьми, все одеты в национальные костюмы – на женщинах аозай [4 - Аозай – длинная рубаха с разрезами, надетая поверх брюк.], на мужчинах белые рубашки и черные брюки.
   – Беженцы, – продолжал Скунер. – Этот падре организовал им поездку через «Братство любви».
   – Ты посмотри на тех двух женщин, – пробормотал Трамблер. – Судя по их виду, они в любой момент могут родить.
   – Ради бога, не здесь!
   А в нижнем фойе Чик Хёрли, охранявший вход, тоже уставился на двух миловидных вьетнамок с большими животами.
   Хёрли, несколько толстоватый и не сильно умный молодой человек, сознательно выбрал для себя работу в охране музея, понимая, что такая размеренная служба, дающая право на пенсию, как раз подходит медлительному человеку без амбиций. Десять месяцев назад, почувствовав, что положение его устойчиво, и не помышляя ни о каких излишествах, он женился. Жена была ему под стать: лишенная амбиций, но отчаянно мечтающая создать семью. Оба они любили детей. Его жена тоже была сейчас на большом сроке, и они ожидали рождения наследника со дня на день. Хёрли, обожавший свою толстенькую жену, все же был в ужасе от того, до каких размеров раздалось ее тело. Еще он посмотрел по телевизору несколько фильмов о деторождении, и они очень сильно его расстроили, поэтому всю последнюю неделю он терзался, представляя, что предстоит испытать его жене. Увидев двух беременных вьетнамок, похожих на нежные цветочки, он ощутил, как его пробрал озноб.
   Когда святой отец отдал стопку билетов и вернулся к своей группе, Хёрли отошел от дверей и приблизился к нему.
   – Сэр, у нас имеется лифт, – сказал он священнику. – Этим двум леди не стоит подниматься по лестнице.
   Святой отец лучезарно улыбнулся ему:
   – Как вы добры! И насколько предусмотрительны!
   Хёрли хмыкнул:
   – Да, сэр, я и сам со дня на день жду пополнения в семье.
   – Мои поздравления! Это великолепно!
   Хёрли показал, где находится лифт, и вернулся на свой пост у дверей.
   Пока остальные вьетнамцы поднимались по лестнице, священник с двумя беременными женщинами вошел в лифт. Наверху они дождались остальной группы, и священник сказал:
   – Прошу вас, следуйте за мной и не отставайте, – после чего повел всех в первый выставочный зал.
   – А некоторые вьетнамочки ничего, – заметил Трамблер. – Я бы не отказался прокатиться с какой-нибудь из них.
   – Сосредоточься на работе, – отрезал Скунер. – Возьмешь правое крыло. Я возьму левое. Начинаем обход.
   Пока группа вьетнамцев переходила от одного экспоната к другому, останавливаясь, чтобы выслушать объяснения священника, Трамблер двинулся дальше, миновал специально построенную нишу, где поместили икону, принадлежавшую Екатерине Великой и привлекавшую не так уж много внимания, и вошел в просторный зал, где висели несколько самых известных в мире картин.
   Здесь толпа была особенно плотной, и он отметил, что все пять кагэбэшников смешались с публикой и двое его собственных подчиненных тоже настороженно наблюдают.
   Священник задержался у окна, посмотрел вниз, увидел, что небольшой синий фургон выезжает с территории музея. Он взглянул на часы, затем указал рукой на очередной экспонат. Спустя десять минут он прервал свою речь и едва заметно кивнул одной из беременных девушек. Та отделилась от группы и приблизилась к охраннику, пытавшемуся сдержать зевоту. Он дежурил всю ночь и с нетерпением ждал, когда же его смена закончится.
   – Туалет, сэр?
   Он поглядел на ее выпуклый живот, затем дружелюбно улыбнулся:
   – Вон та дверь, мисс.
   – Спасибо, сэр.
   Девушка подошла к двери сбоку от ниши с иконой, когда святой отец как раз завел свою группу в нишу.
   – А вот здесь, друзья мои, – сказал он, – находится самая древняя из известных икон, которая когда-то принадлежала русской императрице Екатерине Великой.
   Группа выстроилась вокруг огороженной канатом стеклянной витрины.
   Вперед выдвинулся охранник.
   – Пожалуйста, не подходите к канатам, – коротко велел он.
   – Конечно-конечно, – сказал священник и раскрыл принесенный с собой иллюстрированный каталог. Когда охранник отодвинулся назад, он продолжил: – Художник неизвестен, однако, как вы видите, учитывая огромный возраст…
   Послышалось громкое шипение, и из-за крупной статуи рядом с дверью женского туалета повалил густой черный дым.
   Вьетнамцы тут же ударились в панику. Девушки визжали и толкались. Мужчины что-то выкрикивали, дети плакали.
   Охранник кинулся к источнику дыма, однако дым был уже слишком плотный, и он отступил назад, задыхаясь и кашляя.
   Народ в зале с живописью тоже запаниковал. По всему помещению раздавались крики: «Пожар!» Все разом ринулись к многочисленным выходам.
   Скунер, услышав шум, выбежал из левого крыла, оказавшись в плотном черном дыму. «Это не пожар, – сказал он себе, – это просто мощная дымовая шашка». Он побежал к лестничной площадке и проорал вниз Хёрли, который уставился на него, разинув рот:
   – Запри двери! Никого не впускать, никого не выпускать!
   Второй охранник, стоявший у дверей рядом с Хёрли, перепрыгивая через три ступеньки, поднялся к Скунеру. Их едва не сшибли с ног вопящие вьетнамцы, которые пытались добраться до выхода внизу, однако Скунер с охранником перегородили им дорогу.
   – Всем оставаться на местах! – рявкнул Скунер. – Опасности нет!
   Хёрли, оставшийся в вестибюле один, привалился своей толстой спиной к запертым входным дверям и с разинутым ртом наблюдал за суматохой, царившей вверху на лестнице.
   – Друг мой…
   Вздрогнув, он обернулся и увидел рядом с собой святого отца.
   Дверцы лифта были открыты, и одна из беременных вьетнамок лежала на полу.
   – Боюсь, эта паника спровоцировала у нее роды, – сказал святой отец. – Мистер Скунер был так добр, что вызвал по телефону «скорую». А! Я слышу, что она уже едет. Помогите, пожалуйста!
   Был бы Хёрли чуть менее тупым, он понял бы, что Скунер, сдерживавший вьетнамцев на лестничной площадке, никак не мог выкроить время, чтобы позвонить в «скорую», однако ужасные стоны, которые издавала вьетнамская женщина, и пронзительный вой сирены подъезжавшей «скорой помощи» лишили его остатков сообразительности. «Господи! – думал он. – И вот такое может со дня на день случиться с Мег!» Он вместе со священником поспешил к девушке, вдвоем они подняли ее. Ее лицо, блестевшее от пота, исказилось в гримасе боли.
   – Впустите санитаров! – резко произнес святой отец.
   В полном смятении Хёрли побежал к дверям, отодвинул засовы и впустил двух чернокожих парней с носилками. Ему было невдомек, что эти двое всего четверть часа назад были здесь в униформе «Электрической корпорации Вашингтона».
   – Мы о ней позаботимся, – сказал тот чернокожий, что был выше ростом.
   Санитары переложили девушку на носилки, а она взвыла от боли.
   Не успел Хёрли, содрогнувшийся при этом звуке, хоть что-то сообразить, как санитары уже выскочили наружу, загрузили носилки в машину, и та умчалась на полной скорости под завывание сирены.
   – Великолепно! – воскликнул священник. – Благодарю вас. Ну а теперь я должен вернуться к своему стаду. Даже не представляю, что там творится.
   Он проворно вошел в лифт, нажал кнопку третьего этажа, дождался, пока кабина остановится. Народ, осматривавший экспонаты на третьем этаже, а людей было здесь не много, столпился на площадке лестницы. Священник вошел в мужской туалет и закрыл дверь. Спустя три минуты дверь открылась, и к толпе, которую теперь теснила назад охрана, присоединился молодой худощавый парень со взъерошенной шевелюрой, одетый в белую спортивную майку и черные брюки.
   Тот факт, что панику удалось быстро подавить, многое говорит о мускулах и авторитете охраны. Все окна до единого были распахнуты, и густой дым медленно рассеялся.
   Скунер, взяв мегафон, все еще выкрикивал:
   – Пожара нет! Это ложная тревога! Всем сохранять спокойствие!
   Толпа повиновалась, словно отара овец.
   К Скунеру подошел Трамблер:
   – Посмотри! – Он показал Скунеру пластиковый футляр. – Очень непростая дымовая шашка, и еще тут написано…
   Скунер прочитал то, что было написано на наклейке:

   К ЧЕРТУ РОССИЮ!
   Антисоветская Лига

   – Этот сукин сын все еще здесь, – прорычал Скунер. – Мы его найдем.
   Вошел коренастый кагэбэшник.
   – Никого не выпускать, пока мы не проверим, все ли уцелело! – рявкнул он.
   – Разумеется, – ответил Скунер. – Это ложная тревога. Я поговорю с людьми.
   Скунер, уже потея и понимая, что у него большие неприятности, объяснил толпе в свой мегафон, что какой-то шутник заложил дымовую шашку и, прежде чем уйти, каждый должен записать свое имя и адрес. Не будут ли все так добры, чтобы построиться в очередь в вестибюле, и как только охрана установит, что никакого ущерба не нанесено, все они будут вольны уйти.
   Успокоившийся народ начал посмеиваться. Кажется, всем показалось, что шутка в адрес Советского Союза удалась.
   Как только второй этаж был очищен от людей, кагэбэшники осмотрели экспонаты, выискивая повреждения. К немалому потрясению Скунера, все они, кажется, оказались экспертами в области искусства. Один из них подошел к иконе в стеклянной витрине, внимательно посмотрел, затем перешагнул через канат и обнаружил, что витрина не заперта.
   У Скунера, наблюдавшего за ним, упало сердце. Когда кагэбэшник открыл витрину, должна была завыть сирена.
   Кагэбэшник выхватил икону из витрины, вытаращился на нее, затем развернулся к Скунеру с побагровевшим от гнева лицом.
   – Это подделка! – выкрикнул он.
   Услышав эти слова, Трамблер развернулся и кинулся к ближайшему телефону.

   Черный «Мерседес-280 SL» въехал на заброшенную складскую площадку, незаметную со стороны улицы.
   Эд Хэддон сверился с часами. Ждать осталось плюс-минус десять минут. Он был абсолютно спокоен. Его уверенность в успехе Лу Брейди была непоколебима. Операция отлично спланирована. Лишь невероятное невезение могло бы сорвать ее, однако Хэддон не верил ни в невезение, ни в везение.
   Прошло девять минут, и на площадку заехала машина «скорой помощи». Выскочил рослый чернокожий парень, бросился к двустворчатым воротам и запер их. А водитель «скорой» подбежал к Хэддону, показывая поднятые вверх большие пальцы.
   – Никаких проблем, босс! – доложил он, сияя. – Как конфетку съесть.
   Рослый чернокожий открыл заднюю дверцу «скорой», и оттуда выпрыгнула вьетнамская девушка, больше не беременная и успевшая переодеться в машине в красные брючки и желтую блузу. Подбежав к Хэддону, она просунула в окно икону. Хэддон рассмотрел ее, удостоверился, что это оригинал, затем вынул три конверта. Два он отдал чернокожим, третий – вьетнамке.
   – Хорошо, – сказал он. – Открываем ворота и смываемся.
   Рослый чернокожий открыл ворота, Хэддон, махнув ему на прощание, выехал на улицу и, держа скорость чуть менее разрешенной, отправился в аэропорт.
   Заехав на стоянку аэропорта, он взял дипломат, лежавший на заднем сиденье. Открыв его, сдвинул в сторону свои пожитки и нажал скрытую пружину, удерживавшую фальшивое дно. Засунув туда икону, он со щелчком закрыл дипломат и, оставив «мерседес» на стоянке, прошел в зал вылета. Зарегистрировался под чужим именем. Девушка, признавшая в нем крупного дельца, зазывно ему улыбнулась.
   – Рейс на Майами через десять минут, – сказала она.
   Кивнув, Хэддон остановился, чтобы купить номер «Тайм», затем проследовал в зону вылета, присоединившись к другим бизнесменам, тоже летевшим в Майами.
   Приземлившись в аэропорту Майами, он нанял у стойки компании «Херц» «линкольн» и отправился в Парадиз-Сити. Вливаясь в поток машин, Хэддон взглянул на часы. Было пять минут четвертого. Отлично движемся, подумал он. Хэддон нисколько не переживал за судьбу Лу Брейди, а лишь улыбался, представляя себе, какой бардак должен сейчас царить в Музее изящных искусств.
   Брейди наверняка сможет позаботиться о себе, вероятно, сейчас он уже на пути в Нью-Йорк.
   Спустя час Хэддон вошел в «Галерею Кендрика», по которой нервно сновал Луи де Марни: в напряженном ожидании он то и дело переставлял предметы, возвращая их затем на свои места. При виде Хэддона он задержал дыхание.
   – Клод? – отрывисто спросил Хэддон.
   – У себя в кабинете… ждет, – выдохнул Луи. – А вы… вы достали?
   – Сам-то как думаешь?
   Хэддон прошел через галерею, распахнул дверь кабинета. Кендрик метался по комнате, сдвинув парик набекрень.
   – Эд! Шери! – воскликнул он. – Я просто весь измучился! Так ты…
   Хэддон закрыл дверь и подошел к письменному столу.
   Он водрузил на стол свой дипломат, со щелчком открыл замки, нажал пружину и, развернувшись, с широкой улыбкой на лице, протянул Кендрику икону.
   – Боже мой! – пробормотал Кендрик. – Как же я извелся! А должен ведь был знать! Потрясающий, поразительный человек! – Он с восхищением воззрился на Хэддона. – Затруднения были? Никакого ужасного насилия?
   Улыбка Хэддона сделалась еще шире.
   – Просто, как конфетку съесть. Но теперь твоя очередь немного поработать.
   – Да… да. – Кендрик неуклюже протопал к двери и позвал Луи. Затем он подошел к телефону на столе и набрал номер своего кузена. Когда Маверик ответил, Кендрик сказал: – Товар прибыл. Отправляю к тебе Луи прямо сейчас. – Он выслушал ответ, затем произнес: – Красивая работа. Никаких осложнений. – И он положил трубку.
   В комнату проскользнул Луи. При виде иконы глаза у него загорелись.
   – Зайчик, – сказал ему Кендрик, – заверни это и отнеси к Роджеру. Он уже ждет и готов. Ты знаешь, что нужно делать.
   Луи взял икону и внимательно осмотрел:
   – Мне кажется, у меня краски лучше, ты так не думаешь, милый?
   – Поторопись… поторопись.
   Когда Луи ушел, Кендрик направился к бару.
   – Я так издергался, мне надо глотнуть бренди, – сказал он. – Дражайший Эд, составь мне компанию.
   – Нет, спасибо. Издергался? Я говорил тебе, что достану, и я достал. Дергаться придется, когда разразится настоящий скандал, а это произойдет уже часа через два.
   – Да. Могу себе представить. А эти вьетнамцы? Полиция возьмет их в оборот.
   – И что с того? Они ничего не знают. В деле участвовали только две «беременные». Та, что пронесла дымовую шашку, избавилась от своего живота в туалете. Одежда у нее была двусторонняя. При себе фальшивые документы. Она вышла из туалета и смешалась с толпой, просто очередная любительница искусства. Даже если копы ее схватят, она ничего не скажет. А девушка, которая передала мне икону, вероятно, уже в Нью-Йорке, ее и след простыл.
   Кендрик снял парик, чтобы утереть лысину.
   – А Лу?
   Хэддон рассмеялся:
   – Вот уж Лу точно не тот человек, о котором следует переживать.
   Кендрик пригубил бренди, затем подошел к письменному столу и сел.
   – Значит, остается только этот кошмарный Лепски, он вывезет икону в Швейцарию – и мы богаты.
   – Именно так, – сказал Хэддон. – Безупречная операция. – Затем он помолчал, пристально глядя на Кендрика. – Главное, чтобы твой покупатель не уперся в последний момент. Шесть миллионов слишком крупная сумма, чтобы так просто ее раздобыть. Ты в нем уверен, Клод?
   – Разумеется. Он невероятно богат. Да, в нем я уверен.
   Клод снова пригубил бренди, а потом ему в голову пришла неприятная мысль. Может ли он быть уверен, ведя дела с Германом Радницем? Может ли кто-нибудь быть хоть в чем-то уверен, ведя дела с этим безжалостным воротилой? И даже еще один глоток бренди не смог успокоить его расшалившиеся нервы.

   Фрэд Скунер пытался успокоить Каррасса Керемского, старшего в отряде кагэбэшников.
   – Ради всего святого, не волнуйтесь, – повторял он. – Да, икона украдена, но она точно до сих пор в здании музея. Как только повалил дым, я приказал перекрыть все выходы. Никто пока не покинул музей. Вор все еще здесь, и икона все еще здесь. Это выходка Антисоветской Лиги, призванная спровоцировать конфликт. Все посетители будут досмотрены, все имена и адреса переписаны. Десять моих сотрудников уже обыскивают музей. Могу поспорить, они найдут икону.
   Керемский сердито посмотрел на него:
   – Икона пропала!
   Скунер отвернулся. Он подошел к верхним ступенькам лестницы и глянул вниз, на терпеливо дожидавшихся в очереди людей, сообщавших свои имена и адреса и подвергавшихся личному досмотру.
   Хёрли, охранявший выход, выпускал тех, кто показывал ему письменное разрешение. Операция проходила гладко, и Скунер удостоверился, что никто не сможет тайком вынести икону.
   Лу Брейди, в белой спортивной майке и черных брюках, выложил перед одним из проверяющих фальшивый английский паспорт.
   – Я остановился в отеле «Делавэр», – сообщил он. – Весь день буду осматривать достопримечательности, а потом поеду в Оттаву, отель «Централь».
   Охранник оглядел его: просто чертов турист, подумал он, кивнул и протянул Брейди разрешение на выход. Брейди подвергся личному досмотру, а затем вышел и поймал такси, доставившее его в отель «Делавэр».
   Охранников в музее было человек тридцать, работали они быстро, и через полтора часа последние посетители покинули здание.
   Скунер начал успокаиваться. Икону не могли, твердил он, не могли вынести из музея. Теперь дело за малым – всего лишь как следует поискать. Тут он понял, что один из его подчиненных жестом зовет его. Жест был из числа тайных сигналов, и у Скунера упало сердце.
   – Я сейчас вернусь, – сказал он Керемскому и подошел туда, где стоял охранник.
   – Тут что-то странное, сэр, – доложил охранник. – В одном из женских туалетов.
   К ним присоединился Трамблер.
   – И что это? – спросил он.
   Вместе со Скунером они вошли в туалет, и охранник указал на овальную плетеную корзину с эластичными резинками, которая валялась на полу.
   – Ради бога, что это за штуковина? – пробормотал Скунер.
   – Не трогай! – резко одернул его Трамблер. Он шагнул вперед, присел на корточки и осмотрел корзину, затем поднял глаза на Скунера. – Вот как дымовая шашка попала в музей. Вьетнамцы! Две беременные женщины!
   – Сэр?
   Скунер обернулся и увидел еще одного охранника.
   – В мужской уборной на третьем этаже лежит одежда.
   – Черт! – воскликнул Скунер. – Останься здесь! – приказал он первому охраннику, а затем вместе с Трамблером последовал за вторым по лестнице на верхний этаж.
   Охранник открыл дверь одного из мужских туалетов и отступил в сторонку. На полу лежали черная ряса, парик с лысиной, жилет с толстой подкладкой и пасторский воротничок.
   Трамблер тут же все понял.
   – Тот жирный священник! Вьетнамцы! – воскликнул он.
   Отпихнув Скунера, он помчался в фойе. На его вопрос, кто досматривал толстого священника, никто из охраны так и не ответил.
   Скунер присоединился к нему.
   – А что с вьетнамцами?
   – Я записал их имена, – сказал один из охранников. – Все они живут в пансионате общества «Братство любви».
   – Когда ты их проверял, заметил двух беременных женщин с большими животами? – поинтересовался Скунер.
   – Таких не видел, сэр, может, Хёрли? Он проверял разрешения на выход и выпускал людей.
   Трамблер сказал:
   – Я звоню боссу, – и кинулся к телефону.
   Скунер подошел к Чику Хёрли, который стоял у выхода. Волнение утихло, и Хёрли снова думал о своей жене. Он вернулся в реальность, только когда Скунер тронул его за руку.
   – Ты видел, как выходили две беременные вьетнамки? – спросил Скунер.
   Хёрли захлопал на него глазами:
   – Нет, сэр. Правда, одну из них увезла машина «скорой помощи», но второй я не видел.
   – «Скорая помощь»? – сверкнул глазами Скунер. – Какая еще «скорая помощь»?
   Хёрли окаменел:
   – Ну, та, которую вы вызвали, сэр.
   – Я вызвал? Да что за ерунду ты городишь?!
   Капли пота покатились по жирной физиономии Хёрли.
   – Но, сэр, когда повалил дым, священник сказал мне, что одна вьетнамка от потрясения начала рожать и что вы вызвали ей «скорую». Машина приехала через несколько минут, и женщину унесли чернокожие парни с носилками. Она сильно мучилась от боли, сэр. Поскольку это вы вызвали «скорую», я их выпустил. Я что-то не так сделал?
   Скунер стоял неподвижно, взгляд у него туманился, словно ему дали по голове отрезком свинцовой трубы.
   Трамблер, выскочив из телефонной будки, дернул его за руку:
   – Никакого пансионата общества «Братство любви» не существует!
   Скунер сделал глубокий вдох. Теперь он знал наверняка, что икона украдена и благополучно вынесена из музея.
   – Ее умыкнули, Джек! Ты за главного. А я поговорю с этим уродом из КГБ. Господи! Как же мы вляпались!
   Трамблер бросился обратно к телефону. Спустя полчаса все выезды из Соединенных Штатов Америки были надежно перекрыты.

   В одиннадцать часов утра в среду блестящий, внушительного вида фургон остановился перед домом четы Лепски. По обеим сторонам светло-желтой кабины фургона красовалось волшебное слово: «МАВЕРИК». При виде фургона и этого имени занавески на многих окнах отодвинулись, соседи как будто случайно вышли в свои палисадники и с завистью глазели.
   Кэрролл все это время провела в нетерпеливом ожидании и, увидев подъезжающий фургон, увидев, какое впечатление он произвел, она ощутила, что сегодня самый важный день в ее жизни.
   Водитель фургона, высокий, элегантный молодой человек со светлыми волосами, в униформе светло-желтого цвета, отделанной коричневым галуном, и в светло-желтой фуражке с коричневым козырьком, вытащил большую коробку и направился к двери Лепски.
   Кэрролл, открывая дверь, едва не сорвала ее с петель.
   Улыбнувшись Кэрролл застенчиво и глуповато, этот прекрасный молодой человек настоял на том, чтобы войти и раскрыть коробку.
   – Мистер Маверик желает удостовериться, что вы совершенно всем довольны, мадам.
   Кэрролл не хотелось впускать этого блестящего юношу в дом. В гостиной, по обыкновению, царил жуткий беспорядок. И справиться с ним Кэрролл удавалось только далеко за полдень. Каким-то образом они с Лепски всегда умудрялись довести гостиную до хаотического состояния, прежде чем отойти ко сну. Кэрролл так и не сумела понять, в чем тут причина, но так уж получалось. Однако светловолосый водитель фургона был настолько очарователен, настолько очевидно равнодушен к ее беспорядку, что Кэрролл снова ощутила уверенность.
   Коробку открыли.
   – В чемодане с вашими инициалами, мадам, лежат платья, туфли и сумочки, – доложил водитель. – Чемодан мистера Лепски пустой. А вот ваш несессер. Мистер Маверик непременно хочет знать, понравился ли он вам.
   Кэрролл млела от счастья над своим несессером еще долго после того, как водитель фургона уехал. Помимо шикарного набора дорогой косметики, внутри оказались бумажник для дорожных чеков из крокодиловой кожи серебристо-серого цвета с выгравированными золотом инициалами Кэрролл, обложка для паспорта из такой же кожи, а еще маникюрный набор, такой изящный, что Кэрролл сначала боялась к нему прикасаться.
   Спустя час три ее лучшие подружки, не в силах больше унять любопытство, постучали в парадную дверь.
   И для Кэрролл наступил момент славы. Маленький дом наполнился возгласами зависти, восхищения и удовольствия, когда она продемонстрировала свои покупки.
   Ее подружки не успокоились, пока Кэрролл не надела все платья по очереди и не продефилировала в них по захламленной гостиной. Поскольку у подружек были точно такие же захламленные гостиные, всем им было совершенно наплевать на декорации.
   Они пожирали глазами творения Маверика, мечтая о том дне, когда какая-нибудь из них тоже получит наследство, и тогда они смогут потягаться с Кэрролл.
   Пока Кэрролл переодевалась в очередной наряд, самая близкая ее подруга приготовила сэндвичи, пустив на это дело холодного цыпленка и ветчину, которые Кэрролл приберегала на ужин для Лепски. Еще подруги приложились к бутылке «Катти Сарк», которую Кэрролл купила для Лепски взамен утраченной. Все это вылилось в самую настоящую вечеринку, дошло даже до пения: Кэрролл заводила своим могучим голосом, остальные подхватывали, и шум стоял такой, что соседские собаки начали подвывать.
   Наконец, часов в шесть вечера, вечеринка завершилась. Девушки разбежались по домам приготовить мужьям какой-никакой ужин. Кэрролл, слегка пьяная, снова уселась перед несессером и принялась, восторженно вздыхая, перебирать чудесные флакончики.
   Затем приехал Лепски.
   У него выдался тяжелый день. Вернулся из отпуска шеф полиции Фрэнк Террелл. Лепски пришлось докладывать ему о различных происшествиях, успевших случиться за время отсутствия шефа. Хотя все это были сущие мелочи, из доклада Лепски неизменно получалось, что, не вмешайся он, Парадиз-Сити был бы уже поставлен преступниками на колени. Террелл, прекрасно знавший Лепски, внимательно слушал, кивал и дымил трубкой. Потом он подвел итог: десять угнанных машин, десять найденных машин, три мелких ограбления и пять случаев вождения в нетрезвом виде.
   – Ладно, Том, – сказал Террелл. – Можешь уже идти, хорошего тебе отпуска.
   Вошел сержант Биглер:
   – Получен сигнал. Какой-то псих с винтовкой стреляет из высотки по освещенным окнам. Патрульные машины уже внизу. Может, Тому поехать взглянуть?
   Террелл кивнул:
   – Хорошо, Том, твое последнее задание. Поезжай и взгляни.
   Детектива Лепски хлебом не корми, а отправь на такое задание. Он запрыгнул в машину и понесся под завывание сирены по Парадиз-авеню. Больше всего он любил, когда «роллс-ройсы», «бентли» и «кадиллаки» убираются с его пути.
   Прибыв на место происшествия, он обнаружил там десять копов в форме, которые, задрав голову, смотрели на далекое окно в семнадцатиэтажном здании.
   – Он во-он там, – сказал один из копов. – Стреляет.
   Лепски похлопал по своему револьверу.
   – Пошли! – скомандовал он.
   Сознавая, что собралась приличная толпа, что приехала даже съемочная группа с телевидения, Лепски тянул время, шагая неспешно и целенаправленно к входу в высотку, в надежде, что бестолковые телевизионщики успеют его заснять.
   В сопровождении троих копов и дрожавшего от страха пожилого консьержа Лепски поднялся на одиннадцатый этаж.
   – Вот его квартира, сэр, – показал консьерж, когда они вошли в коридор. – Его зовут мистер Льюишон. Сдается мне, он с приветом.
   Лепски, с револьвером в руке, жестом велел копам занять позиции, затем ударил ногой по дверному замку, и дверь распахнулась.
   Все напряжение спало, как только они ворвались в хорошо меблированную комнату, где у открытого окна сидел толстый пожилой мужчина, сжимавший в руках винтовку 22-го калибра.
   – Руки вверх! – рявкнул Лепски своим «полицейским» голосом, нацеливая револьвер на пожилого мужчину.
   – Ага! Полиция! Вас-то мне и надо! – Мужчина отложил винтовку. – Входите, входите. Только посмотрите на это безобразие! Средь бела дня эти люди зажигают свет. Просто верх безобразия! Наш прекрасный президент постоянно просит нас экономить электроэнергию, но никто не слушает. Свет! Свет! Повсюду включен свет!
   Когда Лепски отчитался о происшествии, Биглер с Джейкоби едва не лопнули со смеху.
   – Ладно-ладно, болваны! – выкрикнул Лепски. – Вот увидите меня по телику, тогда и посмеетесь!
   Но так получилось (Лепски рассказали об этом телевизионщики с городского канала Парадиз-Сити, когда он начал выяснять), что кадры с ним, шагающим к высотке, пропали, поскольку какой-то мальчишка не нашел ничего остроумнее, как заслонить объектив камеры ладонью.
   С испорченным настроением Лепски ворвался в дом, словно пожарная машина, спешащая на вызов. И проорал:
   – Я дома! Что на ужин?
   Кэрролл только что убрала в несессер изящный флакончик туалетной воды. Голос Лепски вырвал ее из грез о жизни жен миллионеров и вернул в суровую реальность, где обитает жена детектива первого класса.
   – Привет, детка! – загромыхал Лепски, врываясь в гостиную. – Что на ужин? Я с голоду умираю!
   Кэрролл закрыла глаза. Ее мечты рассеялись. Вернувшись в реальную жизнь, она поднялась с места:
   – Том! Посмотри, какой у нас багаж. Только посмотри! Вот чемодан с твоими инициалами. Разве не чудо?
   Лепски, разинув рот, уставился на чемоданы:
   – Это мне? На кой черт мне новый чемодан? У меня ведь есть чемодан!
   – С ним еще твой дедушка ездил, – холодно произнесла Кэрролл.
   – А что не так с моим дедушкой? – с вызовом спросил Лепски.
   – Ты поедешь с этим чемоданом! – медленно и твердо проговорила Кэрролл.
   Лепски подошел и внимательно рассмотрел чемодан. У него перехватило дыхание.
   – Господи! Да он, наверное, стоит, как ракета! Милая, ты что, тратила не считая?
   – Посмотри вот на это! – Кэрролл показала ему несессер.
   Лепски посмотрел.
   – Ты и это купила?
   – Это подарок от мистера Маверика.
   Лепски заглянул внутрь несессера. Вытащил флакончик туалетной воды и пшикнул себе в лицо.
   Кэрролл выхватила у него флакончик.
   – Ммм… пахнет соблазнительно, – признал Лепски. – Так ты говоришь, это он тебе подарил?
   – Да, а оба чемодана обошлись мне всего в сто долларов.
   – Боже! Да ты, похоже, очаровала этого гомика и превратила в нормального мужчину, – сказал Лепски, широко ухмыляясь. – Всегда верил в мою детку. Что на ужин?
   – Лепски, можешь ты думать хоть о чем-нибудь, кроме еды? – возмутилась Кэрролл, отправляясь на кухню.
   – Мы уже говорили об этом раньше, – напомнил Лепски, отправляясь вслед за ней. – Давай лучше есть.
   Кэрролл заглянула в холодильник, поняла, откуда на ее вечеринке взялись те аппетитные сэндвичи с цыпленком и ветчиной, и испустила отчаянный крик.
   Лепски, которому был знаком этот звук, ответил на него такими словами, что у Кэрролл вспыхнули уши.

   Новость о дерзком похищении иконы, принадлежавшей Екатерине Великой, прошла во всех шестичасовых телевизионных новостях. Диктор сообщил, что президент Соединенных Штатов уже переговорил с премьер-министром Советского Союза. Он заверил премьер-министра в том, что икона будет возвращена. Он также предложил награду в двести тысяч долларов тому, кто поможет ее найти. Премьер-министр Советского Союза распорядился досрочно закрыть выставку в Музее изящных искусств в Вашингтоне и немедленно вернуть экспонаты в Советский Союз под усиленной охраной.
   Президент сообщил премьеру, что все выезды перекрыты и икона не сможет покинуть страну. Теперь это лишь вопрос времени, когда икону обнаружат.
   Все службы безопасности, армия и флот привлечены к поискам. Похитители будут схвачены и наказаны.
   Что ответил на это премьер-министр, в новостях не сообщалось.
   Кендрик вместе с Луи прослушали новости и обменялись тревожными взглядами.
   Эд Хэддон прослушал новости у себя в номере отеля «Испанский залив» и широко ухмыльнулся.
   В Нью-Йорке Лу Брейди тоже прослушал новости и тоже широко ухмыльнулся.
   Даже если кто-то из вьетнамцев соблазнится наградой, лично он полностью замел за собой следы. То, что смогут рассказать вьетнамцы, лишь сильнее запутает следствие.
   Брейди покивал своим мыслям. Он чувствовал, что с помощью детектива первого класса Тома Лепски икона обязательно попадет в Швейцарию.

Глава пятая

   К несчастью, рейс Майами – Париж отбывал только в шесть вечера. Это означало, что все утро и весь день Лепски предстоит мучиться ожиданием. Начиная с восьми утра он принялся метаться по всему дому, пока Кэрролл валялась в постели, читая утреннюю газету. Приготовив кофе, Лепски понял, что мучиться ожиданием в одиночку неинтересно, поэтому вошел в спальню:
   – Милая, билеты на самолет у тебя?
   Кэрролл вздохнула:
   – Все у меня. Ради бога, пойди прогуляйся! Я сейчас буду принимать ванну, а потом у меня парикмахерская. Вернусь домой не раньше трех.
   – А что на ланч? – с тревогой спросил Лепски.
   – Пойдешь купишь себе какой-нибудь чизбургер или что-нибудь еще. Кухня закрывается на каникулы.
   Лепски негромко простонал, а затем спросил:
   – Ты все вещи уложила?
   – Лепски! Скройся! – Затем, когда Лепски с неохотой двинулся к двери, она спросила: – А ты все вещи уложил?
   Лепски уставился на нее, разинув рот:
   – Мне казалось, багажом занимаешься ты.
   – Свои вещи я уложила. Но уж точно не собираюсь укладывать твои! Вот, возьми газету и дай мне одеться. Пока я буду в парикмахерской, сможешь сложить чемодан. Почитай пока о похищении иконы. За помощь в поисках обещана награда в двести тысяч долларов.
   – Иконы? Что это еще за ерунда такая, икона?
   – Иди и почитай!
   Бормоча что-то себе под нос, Лепски вышел в гостиную, уселся и прочитал статью на целый разворот, посвященную похищению иконы. Статья произвела на него впечатление. Все копы до единого в состоянии повышенной готовности. На помощь привлечены армия и флот. Президент вне себя от гнева, и некоторые головы уже полетели. Но больше всего Лепски впечатлило, какая огромная сумма обещана любому, кто располагает информацией, способной помочь в поисках иконы.
   Коп в Лепски тут же насторожился. Подобное произведение искусства не может попасть на легальные торги. Его тайно купит какой-нибудь чокнутый коллекционер. Острое профессиональное чутье тут же подсказало Лепски имя Клода Кендрика. Лепски был уверен, хотя и не имел доказательств, что Кендрик занимается перепродажей краденых произведений искусства. И эта икона как раз по части Кендрика.
   Сорвавшись с места, он схватил телефонную трубку и набрал номер полицейского управления. Проорал, чтобы его соединили с Биглером.
   Дежурный на коммутаторе узнал голос Лепски.
   – Джо сейчас занят, – сказал он. – И мы по уши в делах из-за похищения этой иконы. Чего тебе надо?
   – Если ты сейчас же не соединишь меня с Джо, я тебя по асфальту размажу! – рявкнул Лепски.
   – Ладно, ладно.
   Последовала долгая пауза, а потом на линии зазвучал голос Биглера.
   – Ради бога, Том, ты ведь в отпуске, – начал он. – В чем дело?
   – Я насчет иконы. А копы могут претендовать на вознаграждение?
   – Откуда мне знать? Главный сказал, любой может. Может, копы не относятся к «любым». Какая муха тебя укусила?
   – Этот жирный гомик Кендрик! Если кто и цапнул икону, так это он!
   – Да-да. Слушай, Том, наслаждайся отпуском. Шеф подумал о Кендрике, как только услышал новость. Трое наших, плюс фэбээровцы, плюс парни из ЦРУ прихватили с собой ордер на обыск и прямо сейчас обшаривают «Галерею Кендрика». Просто успокойся и радуйся своему отпуску. – И Биглер повесил трубку.
   Лепски фыркнул так, что мог бы остановить атакующего быка.
   Кэрролл, уже одетая, заглянула в гостиную:
   – Что означает этот отвратительный звук?
   – Ничего-ничего.
   – Можешь идти собираться. Увидимся в три. Пока. – И Кэрролл ушла.
   Лепски провел скверное утро, заталкивая свою новую одежду в свой новый чемодан, рыская по всему дому, то и дело поглядывая на часы. Затем, мучимый голодом, он поехал в бар, который больше всего любили копы: там он сжевал гамбургер и запил его пивом.
   Он как раз соображал, не побаловать ли себя еще кружечкой, когда вошел Макс Джейкоби и забрался на барный стул рядом с ним. Он заказал себе чизбургер.
   – Господи! Эта чертова икона опаснее атомной бомбы! – посетовал Джейкоби. – Все побережье перекрыто полностью. Просто сумасшествие какое-то. Флот патрулирует. Армия не пропускает без досмотра ни один прогулочный катер, ни одну яхту. Их владельцы уже оборвали нам телефон своими жалобами.
   – А что Кендрик?
   – Он чист. Мы буквально вывернули его галерею наизнанку.
   Лепски пожал плечами:
   – Ясно. Значит, она может быть где угодно.
   – Вот именно, только пока что президент вне себя, и все вокруг тоже с ума посходили. – Джейкоби вздохнул. – Господи! Как же тебе повезло, что ты в отпуске.
   – А что насчет вознаграждения? Допустим, ты найдешь икону, как думаешь, получишь награду?
   Джейкоби засмеялся:
   – Да не найду я ее, Том, но даже если бы нашел, копам вознаграждение не положено. Ты же сам как-то мне об этом говорил, помнишь?
   – Ага, но все-таки…
   Джейкоби доел свой чизбургер, хлопнул Лепски по плечу и соскользнул со стула.
   – Я обратно на свои галеры. Удачного тебе отпуска.
   Лепски вернулся домой. Из головы не выходила мысль о награде в двести тысяч долларов. Какой-нибудь урод в конечном итоге стукнет полиции, икону найдут, а этому уроду достанутся денежки. Лепски усиленно наполнял пепельницу окурками, когда Кэрролл вернулась. Он едва узнал свою жену – настолько эффектно она выглядела. Лепски присвистнул так, что было слышно на другом конце улицы.
   – Детка! Ты сногсшибательна! – И он вскочил с места.
   Заметив огонек в его глазах, Кэрролл спешно отступила назад:
   – Даже не смей ко мне приближаться! Ты вещи уложил?
   Лепски вздохнул:
   – Ну да, разумеется.
   – И почему ты до сих пор в этом отвратительном рабочем костюме? – вознегодовала Кэрролл. – В своих обносках ты никуда не поедешь! О чем ты вообще думаешь, сидя в шляпе в помещении?
   – Послушай, детка, я ведь упаковал все эти новые костюмы, будь они неладны.
   – В таком случае распаковывай! Ты поедешь в спортивном пиджаке и темно-синих брюках. Под них наденешь бледно-голубую рубашку и галстук винного цвета!
   К пяти вечера Кэрролл тоже начала маяться ожиданием. Она вертелась перед зеркалом в прихожей, то и дело поглядывая на часы, пока Лепски, теперь уже в новом наряде, выхаживал по гостиной, напевая себе под нос.
   – Время поджимает, – заметила Кэрролл. – Надеюсь, такси приедет без опоздания.
   – Такси никогда не опаздывают. – Тут до Лепски дошло. – Такси?
   – Только не говори мне, что ты не заказал такси! – воскликнула Кэрролл.
   Лепски кинулся к телефону. Джо Дюкас, добрый приятель Лепски, державший местную фирму такси, заверил его, что никаких проблем нет. Такси приедет в срок и доставит их в аэропорт к шести часам. Самодовольно улыбаясь, Лепски положил трубку.
   – Знаешь, детка, ты иногда психуешь по пустякам, – сказал он. – Машина уже в пути.
   – Не понимаю, почему ты такой хороший коп, – вздохнула Кэрролл. – В мелких бытовых вопросах ты просто круглый идиот. – Затем она улыбнулась ему. – Но я люблю тебя, Том.
   Лепски насторожился, словно охотничий пес:
   – Такси будет ехать еще полчаса, может, мы…
   – Лепски! Тебе должно быть стыдно!
   В четверть шестого такси прибыло, к дому подошел улыбчивый чернокожий водитель.
   – Наконец-то едем! – в волнении воскликнула Кэрролл. – Отдай ему багаж, Том.
   Лепски передал таксисту два больших чемодана, и тот понес их к машине. Лепски сознавал, что все их соседи вывалились в палисадники. Маленький мальчик махал им флажком, уменьшенной копией японского флага. Лепски неизменно именовал этого мальчика не иначе как Дэнис Опасность, однако в данный момент ребенок, кажется, был преисполнен благожелательности и восторга.
   С несессером в руках Кэрролл вышла на дорожку перед домом, ощущая себя кинозвездой в своем блистательном наряде. В следующий миг она замерла:
   – Том! Ты отключил электричество и воду?
   Лепски закрыл глаза и испустил негромкий стон:
   – Как раз собирался!
   Он рванул обратно в дом, провожаемый взглядами соседей.
   Кэрролл ждала с приклеенной улыбкой на лице, нетерпеливо постукивая ножкой и слушая гул голосов, пока распространялась новость, которую передавали через садовые заборы: Лепски забыл отключить электричество и воду. Местные умники неодобрительно качали головой.
   Вдруг из дома понеслись жуткие ругательства. Кэрролл, в ужасе от таких выражений, кинулась внутрь и обнаружила, что Лепски нянчит кровоточащий палец.
   – Проклятый сукин сын, чертов кран не поворачивается! – проревел он. – Я поранился!
   – Да кран уже закрыт! – закричала Кэрролл.
   – Ладно, значит, этот ублюдок закрыт, но у меня кровь идет!
   Кэрролл кинулась в ванную, нашла пластырь и прилепила к царапине Лепски.
   – Мы опоздаем на самолет!
   С грохотом захлопнув и заперев дверь, они промчались по дорожке и плюхнулись в такси.
   Соседи радостно зааплодировали.
   – Поехали! – проревел Лепски. – А то опоздаем!
   Чернокожий таксист развернулся к ним, дружелюбно улыбаясь во весь рот:
   – Не переживайте, босс. В аэропорту все рейсы задерживают на три часа. У вас точно будет полно времени.
   Маленький мальчик с японским флажком подбежал к машине и, надув щеки, издал самый громкий неприличный звук, какой только доводилось слышать Лепски.

   Эд Хэддон сидел в диспетчерской аэропорта, наблюдая через стеклянные стены, как в зоне вылета скапливаются раздраженные пассажиры.
   Диспетчер знал Хэддона как близкого приятеля своего отца, который отбывал сейчас пятилетний срок за ограбление. Еще он знал, что Хэддон нажимает на какие-то рычаги, чтобы отца выпустили досрочно. Поэтому, когда Хэддон сказал, что хочет убедиться в благополучном отлете в Париж одного своего друга, диспетчер с готовностью уступил ему свое рабочее место. Сам он был слишком занят на контрольной вышке, чтобы поинтересоваться, кто такой этот друг Хэддона.
   Хэддон курил сигару, наблюдая, как длинная цепочка пассажиров медленно проходит за таможенное заграждение. Помимо таможенников, он заметил там двух агентов ФБР и двоих полицейских в штатском.
   Каждый чемодан открывали и обыскивали. Казалось, этому не будет конца. До сих пор досматривали рейс на Нью-Йорк. Пассажиры рейса Майами – Париж пока еще ждали за пределами зоны вылета.
   К аэропорту подъехало такси, и из него вышли Лепски с Кэрролл. Расплатившись за такси, Лепски услышал чей-то дружелюбный голос:
   – Привет, Том.
   Обернувшись, он увидел перед собой Гарри Джексона, копа в форме, который широко ему улыбался.
   – Слышал, что ты собрался в Европу, – сказал он. – Вот здорово! Только, боюсь, у нас тут чудовищная задержка. Все из-за пропавшей иконы.
   Лепски свирепо уставился на длинную очередь жаждущих попасть в зону вылета.
   – Лучше вставай в очередь, Том, – продолжал Джексон. – Думаю, тут на добрых три часа.
   – Только не для меня! – твердо заявил Лепски. – У меня отпуск, черт побери! Не стану я стоять в проклятой очереди. Проводи меня к стойке регистрации, Гарри. Ну давай! Пошли!
   Кэрролл одернула:
   – Лепски! Ты не имеешь права! Эти несчастные, может, уже не первый час стоят.
   – К черту их! – сказал Лепски и, подхватив оба чемодана, прошел вслед за Джексоном в боковую дверь, прямо за которой тянулась стойка регистрации. Краснея под недобрыми взглядами дожидавшихся пассажиров, Кэрролл последовала за ним.
   Девушка в одном из окошек зазывно улыбнулась Лепски:
   – Привет, Том! Я уже зарезервировала ваши места, только вылет задерживается. Проходите в ВИП-зону. Я скажу Нэнси принести напитки. Чего бы вам хотелось?
   Лепски, прекрасно известный и популярный в аэропорту персонаж, одарил ее широкой улыбкой.
   – Полпинты «Катти Сарк» и полбутылки шампанского, милочка, – заказал он. Затем сдал в багаж оба чемодана. – Привезу тебе из Парижа духи.
   Девушка хихикнула, но, увидев, каким взглядом смерила ее Кэрролл, сделала серьезное лицо.
   – Хорошего вам отпуска, – пожелала она.
   Когда чета Лепски прошла в зону вылета, Кэрролл спросила:
   – Кто это такая?
   – У меня имеются друзья, – заявил Лепски с самодовольной улыбкой. – У хороших копов всегда имеются друзья.
   К ним подошел фэбээровец из Майами:
   – Привет, Том! Ты на этот рейс?
   Мужчины обменялись рукопожатиями.
   – На следующий, до Парижа, – ответил Лепски.
   – Вылет задерживается, но ты можешь пройти таможню прямо сейчас. Нью-йоркский рейс уже проверили.
   За стойкой таможенников Лепски узнал Герми Джейкобса. Они с Герми раз в неделю вместе стреляли в клубе «Меткий стрелок».
   – Привет, Герми! – проорал Лепски. – Вот, лечу в веселый Париж!
   Джейкобс оживился. Было приятно увидеть друга после долгой возни с богатыми уродами, которые непрерывно стенали из-за необходимости открывать чемоданы.
   Внезапно ощутив гордость за мужа, Кэрролл подошла вслед за Лепски к стойке. Поставила на стойку свой несессер и приветливо улыбнулась Джейкобсу:
   – Привет, Герми! Как поживает Мэб?
   Кэрролл часто играла в теннис с Мэб Джейкобс.
   – Прекрасно! – сказал Джейкобс. – Кэрролл, ты неотразима, так бы тебя и съел. – Он поглядел на ее несессер. – Боже! Какая красота!
   Даже стальные нервы Хэддона не выдержали: неотрывно наблюдая за происходящим, он весь подался вперед, не замечая, что его сигара успела потухнуть.
   – Эй! – Лепски дернул Джейкобса за руку, притягивая поближе, и зашептал ему на ухо: – У нее в трусиках десять унций героина. Хочешь проверить?
   Джейкобс заржал, ткнул Лепски кулаком в грудь. А потом замахал им, чтобы проходили.
   – Не спускай с него глаз, Кэрролл, – посоветовал он. – Француженки будут заглядываться на него, пока он в таком костюме.
   Когда они перешли в ВИП-зону, Кэрролл сказала:
   – Давай сразу все проясним, Лепски. Чтобы никаких француженок… понял?
   Лепски все еще придумывал достойный ответ, когда их заметил Нед Джейсон, глава таможни аэропорта.
   – Ого, Том! Несколько недель тебя не видел. – Он пожал Лепски руку и развернулся к Кэрролл. – Милая, выглядишь изумительно. Вы оба в Париж?
   – Угу. Наш первый отпуск за границей. А тут черт-те что творится, Нед. Проклятые задержки.
   – Все из-за иконы. Задержки во всех аэропортах. Интерпол подключился. В Париже вас ждет такой же долгий досмотр.
   Джейсон был кое-чем обязан Лепски. Год назад сын Джейсона спутался с одной шлюхой, которая попыталась шантажировать его. И Лепски ее приструнил.
   – А ты не мог бы нам помочь, Нед? – спросил Лепски. – Ты ведь тут не последний человек.
   Мужчины переглянулись, затем Нед кивнул:
   – Конечно, предоставь все мне. Отправлю телекс в «Шарль де Голль», и вас встретят по высшему разряду. Пройдете таможню первыми, а если покажешь свой значок, вообще пропустят без досмотра. Как тебе такое?
   – Отлично, спасибо.
   Они снова пожали друг другу руки, и Джейсон заторопился дальше.
   – Видела? – хмыкнул Лепски. – Может, я идиот в бытовых мелочах, зато важный человек в своем деле.
   Кэрролл, впечатленная оказанным им приемом, воскликнула:
   – Ты просто чудо, Том! Никому больше не позволю говорить, что в бытовых мелочах ты идиот.
   – И сама так не говори, – усмехнулся Лепски. – Пошли выпьем. – Он подхватил ее несессер, остановился и изумленно посмотрел на нее. – Боже мой! Что у тебя в этом чемоданчике… свинец?
   – Если ты слишком слаб, чтобы его нести, отдай мне!
   Кэрролл влюбилась в свой несессер, но даже она была вынуждена признать, что тот какой-то неоправданно тяжелый.
   Наблюдая сверху, Хэддон понемногу успокаивался. Дамский несессер, стоивший шесть миллионов долларов, прошел первый кордон. Самолет Лепски приземлится в Париже не раньше одиннадцати часов утра. Хэддон снял телефонную трубку и попросил соединить его с Лу Брейди в нью-йоркском отеле «Шерман».
   Его сообщение было коротким.
   – Они прибывают в Париж завтра, в одиннадцать утра, – сказал он. – Пока что никаких проблем. – И он отключился.
   Брейди в свою очередь позвонил на квартиру Дювинов в Париже.
   Он тоже был краток.
   – Завтра утром, в одиннадцать, «Шарль де Голль». Никаких проблем. – И он отключился.
   К тому времени, когда Кэрролл и Лепски загрузились на борт авиалайнера «Джамбо» [5 - «Боинг-747» получил прозвище «Джамбо-джет» за огромные размеры и массу.], оба были в легком подпитии. В ВИП-зале за ними ухаживала симпатичная стюардесса с живыми глазами, которая особенно увивалась вокруг Лепски, однако после второй бутылки шампанского она даже начала нравиться Кэрролл.
   Они устроились на своих местах, и Лепски, в котором плескалось полбутылки «Катти Сарк», уже собирался вздремнуть, однако его покой был нарушен, когда он увидел в иллюминатор, как подъехал микроавтобус и из него высыпало человек тридцать молодежи. Все юноши и девушки как один были в джинсах и футболках – по современной молодежной моде. Они вихрем ворвались в салон первого класса, громко переговариваясь друг с другом на непонятном Лепски языке.
   Он кисло поглядел на Кэрролл.
   – Не понимаю, как эти юные уроды смогли позволить себе первый класс! – сказал он.
   – Они имеют полное право путешествовать, как и мы с тобой, – заявила Кэрролл. – Хватит ныть.
   Лепски уснул.
   Кэрролл разбудила его, когда подали ужин. Стюардесса обслуживала их по высшему разряду. Ужин оказался превосходный. Сидя в передней части салона, Лепски слышал, как шумит за спиной молодежь, но аппетита это ему не испортило.
   После бренди Лепски вытянулся в кресле.
   – Вот это жизнь, – сказал он, потрепал Кэрролл по руке и заснул.
   После отменного завтрака Лепски начал проявлять интерес к окружающему миру. Стюардесса сообщила ему, что в Париж они прибудут через два часа. Еще она передала Лепски радиотелеграмму, в которой значилось: «Веселись! Рапортуй о ситуации во Франции. Ждем подробный отчет сам знаешь о чем. Джо и ребята».
   Кэрролл, прочитавшая телеграмму через его плечо, призвала Лепски к ответу:
   – Что все это значит?
   Лепски, прекрасно все понявший, сделал серьезную мину:
   – Просто полицейские дела, милая.
   Кэрролл уставилась на него с подозрением.
   – Расскажешь об этом своей бабушке, – заявила она. – Я не хуже тебя понимаю, что такое это «сам знаешь что».
   Лепски захлопал глазами и погладил ее по руке:
   – Это же просто розыгрыш.
   Когда самолет шел на посадку в аэропорту имени Шарля де Голля, Кэрролл с Лепски оба приникли к иллюминаторам. Углядев Эйфелеву башню, Кэрролл взволнованно пискнула:
   – Ой, Том! Мы в Париже!
   Лепски, созерцая внизу обширную панораму Парижа, купавшегося в солнечном свете, ощутил, как его охватило незнакомое доселе волнение.
   Когда их «Джамбо», сделав круг над аэропортом, начал снижаться, Лепски увидел на поле толпу людей, съемочную группу с тремя телекамерами, человек десять фотографов и трех нарядных женщин с большими букетами в руках.
   – Господи! – воскликнул он. – Ты только посмотри! Похоже, Нед ради нас выложился по полной! Смотри, как нас встречают!
   – Нет, это не нас! – возразила Кэрролл, но глаза ее заблестели.
   – Кого же еще? – Лепски выкатил грудь колесом. – Говорю тебе, детка, у хорошего копа хорошие друзья. Боже! Действительно, только ковровой дорожки не хватает.
   К ним подошла стюардесса.
   – Мистер Лепски, когда приземлимся, вас будет ждать стюардесса, которая проводит вас до таможни, – сказала она.
   Лепски одарил ее лучезарной улыбкой.
   – Спасибо, и еще спасибо за великолепный полет. – Он обернулся к Кэрролл. – Видела? Большой человек!
   Как только шасси самолета коснулись земли, Лепски, никогда в жизни не чувствовавший себя более важной шишкой, с несессером в руке и в сопровождении Кэрролл, оказался первым пассажиром, шагнувшим на быстро поданный к борту трап.
   Он поглядел сверху вниз на репортеров, на фотографов, на съемочную группу с камерами и на трех нарядных женщин с букетами. Сияя улыбкой, он помахал им всем рукой, и Кэрролл, ощущавшая себя буквально женой президента, последовала его примеру и тоже помахала.
   Боже! Вот это действительно встреча по высшему разряду, подумал Лепски.
   Нед Джейсон точно выплатил долг с процентами.
   А потом кто-то резко постучал Лепски по плечу. Обернувшись, он увидел, как на него сердито смотрит какой-то потрепанный человек с бородкой, одетый в джинсы и футболку.
   – Не могли бы вы быть так любезны и отойти в сторонку, сэр? – проговорил человек с сильным заграничным акцентом. – Вы задерживаете выход балетной труппы Большого театра.
   Лепски никогда не слышал о балетной труппе Большого театра, зато слышала Кэрролл.
   Она тут же поняла, кого так встречают и как они чуть не выставили себя на посмешище. Вцепившись Лепски в руку, она буквально стащила его по трапу, а потом дернула подальше от телекамер.
   Оба они остановились, чтобы обернуться.
   Из недр «Джамбо» выходили потрепанные молодые люди, они махали и улыбались камерам, подкатившим ближе, а три женщины выступили вперед со своими букетами.
   – Идиот! – прошипела Кэрролл. – Мог бы ведь и догадаться!
   Перед ними предстала улыбающаяся стюардесса.
   – Мистер и миссис Лепски? – уточнила она.
   – Да-да, – подтвердил сдувшийся Лепски.
   – Прошу вас, следуйте за мной на таможню. Ваш багаж доставят без задержек.
   Ну, подумал Лепски, шагая рядом с Кэрролл, с ее несессером в руке, по крайней мере, Джейсон сделал все, что смог. Сильно опередив пассажиров, выходивших из «Джамбо», чета Лепски подошла к паспортному контролю. Как только пограничник взял их паспорта, он тут же обернулся к суровому человеку в штатском, сказал ему что-то, и тот шагнул им навстречу, протягивая руку для рукопожатия. Он выдал речь на французском, в которой Лепски не разобрал ни слова, однако, изобразив, как он надеялся, понимающую улыбку, он пожал французу руку, и они двинулись на таможенный контроль.
   – Ваши чемоданы уже ждут, – обрадовала их стюардесса. – Никаких проблем, мистер Лепски.
   Два таможенника лучезарно улыбнулись Лепски, затем Кэрролл.
   – Добро пожаловать в Париж, сэр, – произнес один из них на английском. – Хорошего отдыха. – И он жестом разрешил им пройти.
   Лепски подхватил чемоданы, предоставив Кэрролл самой нести несессер.
   Они вышли в довольно многолюдный зал прибытия.
   – И что нам делать теперь? – спросил Лепски, опуская чемоданы на пол.
   – Возьмем такси, – сказала Кэрролл. – Я зайду в уборную. А ты пока организуй нам такси.
   – Чего ты забыла в уборной? – спросил Лепски, которого смутила перспектива остаться одному.
   – Лепски! Займись такси! – И Кэрролл удалилась.
   Лепски надул щеки. Огляделся по сторонам. Где у них тут, черт побери, такси? Высмотрев неподалеку ждавшего кого-то пожилого толстяка, он направился к нему.
   – Приятель, где тут стойка такси? – спросил он.
   Толстяк уставился на него.
   – Не понимаю по-английски, – ответил он на французском и отошел.
   Лепски сердито заворчал, беспомощно озираясь по сторонам.
   Неужели никто из этих болванов не говорит по-английски?
   Мимо него прошел мужчина в форме. Лепски ухватил его за рукав:
   – Приятель, такси! Где, черт побери, мне найти такси?
   Мужчина ткнул пальцем куда-то вправо и прошел дальше.
   Лепски решил, что безопаснее будет стоять, где он стоит. Пусть сперва Кэрролл вернется.
   Бубня что-то себе под нос, он принялся ждать.
   Пьер и Клодетт Дювин были в зале для встречающих уже с половины одиннадцатого. Когда накануне им позвонил Лу Брейди, они находились в постели. Экспериментировали с новой позой, которую оба признали не стоящей затраченных на нее усилий. Пьер без конца читал американские книжки в мягких обложках, вечно выискивая в них новые идеи, как доставить Клодетт удовольствие. Доведя ее до оргазма в какой-то совершенно лишенной человеческого достоинства позиции, он снял телефонную трубку.
   Выслушав короткое сообщение Брейди, он скатился с кровати.
   – Нас ждут дела, сладкая. В одиннадцать, «Шарль де Голль».
   Клодетт застонала.
   И вот теперь они находились в зале для встречающих, высматривая чету Лепски. Пьер взял напрокат «Мерседес-280 SL», который стоял пока на парковке аэропорта. Проведя в ожидании около сорока минут, Пьер вдруг подтолкнул Клодетт.
   – Вон они, – сказал он. – Пошли.
   Он увидел, как Кэрролл удалилась в дамскую комнату, неся с собой несессер. Этот чемоданчик, несомненно, соответствовал описанию Брейди.
   В дело вступила Клодетт. Она двинулась в ту сторону, где стоял Лепски, а проходя мимо, повалилась на него, как будто поскользнувшись.
   Лепски, который всегда отличался быстротой реакции, подхватил ее и понял, что смотрит на самую соблазнительную женщину, какую ему когда-либо доводилось встречать.
   Зеленоватые глаза Клодетт, рассматривавшие его, искрились смешинками.
   – Прошу прощения, – произнесла она по-английски с идеальным выговором. – Не могу устоять перед красивым мужчиной.
   «Развеселый Париж! – подумал Лепски. – Боже! Вот это я удачно прилетел!»
   – А я и не против, красотка, – сказал он вслух. – Я бы на вашем месте тоже не удержался.
   Клодетт рассмеялась. У нее был звучный, сочный смех, которому она научилась специально, зная, что такому мужчины не в силах противиться.
   – Вы только что прилетели?
   – Ага. Моя жена просто отошла в уборную. А я ищу такси.
   – Понятно. Я Клодетт Дювин. Мой муж где-то поблизости. – Клодетт вопросительно похлопала длинными накладными ресницами.
   – Том Лепски. Где я могу нанять здесь такси?
   Тут Пьер решил, что пора ему выйти на сцену. Он подошел к Клодетт.
   – Они все же не прилетели, – произнес он по-английски. – Наверное, передумали.
   – Познакомьтесь. Том Лепски – Пьер, – ловко вставила Клодетт. – Это мой муж.
   Лепски окинул взглядом красивого, хорошо одетого мужчину и пожал ему руку.
   – Мистер Лепски только что прилетел. Он переживает из-за такси, – с улыбкой произнесла Клодетт. – Может, мы подвезем их с женой до Парижа?
   – Да почему бы и нет? – отозвался Пьер. – Вы где остановились, мистер Лепски?
   – В отеле «Эксельсиор», – произнес Лепски после некоторой заминки; Кэрролл снова и снова повторяла ему название отеля, однако он до сих пор не был уверен, что запомнил.
   Затем появилась Кэрролл. Состоялось знакомство. Короткий миг Кэрролл разглядывала Клодетт с подозрением. Француженка была такая шикарная и соблазнительная, но, поглядев на Пьера, великолепного, словно кинозвезда, она успокоилась.
   И Пьер, и Клодетт взглянули на несессер в руках Кэрролл. Мгновенно обменялись торжествующими взглядами. Этот чемоданчик, из-за которого так переживал Брейди, благополучно миновал таможню. Теперь остается лишь переправить его через швейцарскую границу.
   Кэрролл сидела рядом с Пьером, а Лепски – с Клодетт на заднем сиденье, Пьер вел машину по скоростному шоссе в Париж.
   И Пьер, и Клодетт включили свой профессиональный шарм. Пьер рассказывал, что они в отпуске. Живут в Довиле, провели уже несколько дней в Париже, а потом поедут на юг. Их непринужденное обаяние словно окутывало обоих Лепски уютным одеялом.
   Приехав в отель «Эксельсиор», Пьер снял тяжкое бремя с плеч Лепски, зарегистрировав их и заполнив бланк для полиции, проводив до номера и дав носильщику на чай, пока Лепски соображал, сколько ему нужно заплатить.
   – Что ж, вы, бедняги, наверное, оба уже без сил, – сказала Клодетт. – Вероятно, вздремнете с дороги? Кстати, может, вместе поужинаем часиков в восемь? – Она улыбнулась Кэрролл. – Если у вас не намечено других дел. А мы бы с радостью показали вам вечерний Париж, вы ведь здесь впервые. Будьте нашими гостями!
   – И мы бы с радостью, – ответила Кэрролл. – Очень мило с вашей стороны!
   – В таком случае встретимся в фойе в восемь.
   – Правда, они замечательные? – сказала Кэрролл, когда они с Лепски остались вдвоем. – Том, как нам повезло, что мы познакомились с такими отличными людьми.
   – Уж очень он услужливый, – заметил Лепски. – Неужели все, попадая в Париж, становятся такими?
   – Ну, Том! Пора уже оставить свои полицейские замашки! Французы, они такие. Вспомни Мориса Шевалье! [6 - Морис Огюст Шевалье (1888–1972) – французский шансонье и киноактер, чей сценический образ дополняли неизменная шляпа канотье и трость.]
   – Сама его вспоминай, – сказал Лепски, поглядывая на двуспальную кровать. – Давай поспим. – И он начал раздеваться.
   Кэрролл подошла к широкому окну и отдернула занавеску.
   Она увидела Елисейские Поля с их бурным движением, Триумфальную арку, заполненные народом кафе и людей, неторопливо прогуливающихся под солнышком. Кэрролл глубоко вздохнула.
   Париж!
   Все в точности так, как она мечтала!
   Кэрролл обернулась и обнаружила Лепски на кровати, готового к отдыху. Она расстегнула молнию на платье и, когда оно упало на пол, набросилась на Лепски.
   – Ну, Том! Это будет самое чудесное время нашей жизни! – воскликнула она, а Лепски уже расстегивал на ней лифчик и стягивал трусики.

   Пьер настоял на том, что сам заплатит за великолепный ужин с лобстерами, который им подавали в маленьком ресторанчике рядом с мостом Альма, а потом он же настоял, чтобы они сели на бато-муш [7 - Bateau mouche – «корабль-муха» (фр.), речной трамвайчик.] и полюбовались Парижем с Сены. Они погрузились на борт, выбрали отличные места и затихли, восхищенно созерцая красоту мостов, Лувра, замка Консьержери и залитого огнями собора Нотр-Дам.
   Уже на обратном пути Лепски как бы невзначай спросил у Пьера, чем именно тот занимается. Лепски, знавшего только полицейскую службу, всегда интересовало, чем зарабатывают на жизнь другие люди.
   – Антиквариатом, – ответил Пьер. И действительно, в качестве прикрытия он держал в Довиле антикварный магазин, которым заправляли две его старшие сестры, разбиравшиеся в старинных вещах. – Я так называемый художественный агент, даю советы людям, которые ищут что-нибудь достойное. И это приносит доход.
   – Антиквариат, значит? А что скажете насчет этой украденной русской иконы? – поинтересовался Лепски. – Как полагаете, можно ее продать?
   Пьер помотал головой:
   – Маловероятно. Слишком заметная вещь. Конечно, существуют подпольные коллекционеры, но, как мне кажется, даже они поостерегутся связываться. Насколько я понимаю, в Штатах исчезновение этой иконы наделало шуму.
   Лепски засмеялся:
   – Не то слово! У самого президента крышу снесло. Объявлена награда в двести тысяч долларов тому, кто поможет найти икону. Как только стало известно о похищении, все выезды из Штатов перекрыли. Все копы и федералы до единого заняты поисками. Я так рад, что у меня отпуск.
   Пьер ощутил, как туфелька Клодетт легко коснулась его ноги. Клодетт с Кэрролл сидели позади мужчин.
   – Пьер, может, нам сводить Кэрролл и Тома в «Бешеную лошадь»? – спросила Клодетт.
   Немедленно приняв ее сигнал, Пьер пояснил, что «Бешеная лошадь» – лучшее кабаре со стриптизом в городе, и Лепски отреагировал, как бык на красный плащ матадора.
   Шоу в «Бешеной лошади» оказалось именно таким, как обещал Пьер, и танцовщицы были великолепные. Кэрролл решила, что отпуск ведь не только у нее, но и у Лепски тоже, поэтому она позволила ему повеселиться и лишь предостерегающе похлопывала по руке, когда от его свиста другие посетители начинали оборачиваться, а девушки на сцене похихикивали.
   Около двух часов ночи все четверо вернулись в отель. Уже было решено, что они встречаются завтра днем, чтобы быстро перекусить, а потом дамы идут по магазинам. Пьер же, хитро подмигнув Лепски, сказал, что они тем временем прокатятся по Буа [8 - Игра слов: bois – лес (фр.). На территории Парижа имеется несколько объектов, в название которых входит слово «лес». А еще je bois по-французски означает «я пью».]. Лепски воспринял это как обещание чего-то более захватывающего, чем катание по лесам.
   Оказавшись у себя в спальне, Пьер и Клодетт поглядели друг на друга.
   – Тебя что-то тревожит, сладкая? – спросил Пьер. – Ты подала мне знак на теплоходе.
   Клодетт сбросила туфли и упала на кровать.
   – Та русская икона, о которой вы с Томом говорили. Расскажи мне подробнее.
   Пьер присел рядом и закурил сигарету.
   – Считается, что это самая древняя из известных икон, стоит много миллионов. Ее невероятно ловко украли из Музея изящных искусств в Вашингтоне дня три назад. И реакция была незамедлительной. Как и сказал Лепски, ни малейшего шанса вывезти икону в Европу. Ее, должно быть, заказал какой-то подпольный коллекционер.
   – Допустим, она попала бы к тебе в руки, смог бы ты ее продать?
   Пьер вытаращился на жену:
   – Что это ты такое надумала?
   – Смог бы ты найти на нее покупателя?
   – Это не наш уровень, сладкая. Конечно, продать подобное уникальное сокровище можно всегда, только среди моих знакомых нет никого, кто смог бы наскрести хотя бы четыре миллиона долларов. В любом случае и иконы у меня нет.
   – Ты сказал, украли ее невероятно ловко.
   – Именно. Похищение века.
   Клодетт приподнялась на локтях и взглянула на Пьера:
   – И кто смог бы организовать подобное похищение, сокровище мое?
   На один долгий миг Пьер застыл, а потом глаза у него загорелись.
   – Ты просто чудо, моя дорогая! Ну разумеется! Эд Хэддон! Кто же еще? – Он вскочил с места. – Брейди! Несессер! Боже мой! Могу побиться об заклад, икона находится сейчас в этом отеле!
   Клодетт рассмеялась:
   – И я того же мнения, сокровище мое.
   Пьер забегал по комнате, колотя кулаком по раскрытой ладони:
   – Какая блистательная идея! Использовать копа, чтобы вывезти контрабанду! Хэддон! Он великолепен! Сладкая! Ты умница из умниц!
   – Лу хочет, чтобы мы проследили путь несессера через швейцарскую границу. Это означает, что клиент живет в Швейцарии. Кто?
   – Подожди.
   Пьер сел, смял окурок и закурил новую сигарету.
   Клодетт снова упала на кровать, закрыла глаза и принялась ждать.
   Наконец Пьер произнес:
   – Единственный, кого я знаю, кто живет в Швейцарии и у кого имеется подходящая сумма, – Герман Радниц. Возможно, он и есть клиент.
   Клодетт открыла глаза:
   – Это не тот кошмарный тип, которому ты как-то продал картину?
   – Он самый.
   – Предположим, мы заполучим икону, сможешь ты заключить с ним сделку?
   Пьер замялся:
   – Возможно. Я точно знаю, что он интересуется русским искусством. Если он и есть клиент Хэддона, все зависит от того, сколько именно запросил Хэддон. Навскидку миллионов восемь. Если Радниц предложил ему за икону миллионов пять…
   Клодетт вскочила на ноги, расстегнула молнию на платье и беспечно сбросила его.
   – Нам предстоит заменить несессеры один на другой, так? Лу заплатит нам всего лишь жалкие двадцать тысяч швейцарских франков плюс расходы. А они с Хэддоном хапнут миллионы. Поменяв несессеры, мы завладеем иконой. – Она поглядела на Пьера. – С такими деньгами мы сможем долгие годы купаться в роскоши.
   – Не слишком-то обольщайся, сладкая. Нам надо подумать и о последствиях. Мы же предадим Лу с Хэддоном. Никогда больше мы не получим от них работы.
   – Да какая разница, если у нас будет пять миллионов долларов?
   – Тут ты права, только мы же не знаем, действительно ли икона в несессере, действительно ли клиент – Радниц.
   – Подумай, сокровище мое. Я пока приму душ. И на этом – спать. У нас еще полно времени.
   Когда она ушла в ванную, Пьер всерьез призадумался.
   Только предположим, рассуждал он, что икона действительно лежит в несессере Кэрролл Лепски. Как поступят с ним Лу или Хэддон, если он их предаст? Стукнуть копам, не подставляя себя, они не смогут. Сами они не костоломы. Никакой мести в духе мафии не будет. Нет, ничего они не смогут, только лишь смириться с неизбежным.
   Затем живой разум Пьера обратился к Радницу. Только предположим, что Хэддон заключил сделку с Радницем. Пьер не знал больше ни одного коллекционера, который интересовался бы русским искусством, жил в Швейцарии и имел столько свободных миллионов. Должно быть, это Радниц.
   Этот человек опасен. До Пьера доходили слухи, что Радниц взял себе на службу настоящего киллера. С Радницем необходимо вести себя крайне осторожно.
   Пять миллионов долларов!
   Сумма настолько огромная, что стоит рискнуть!
   Прежде всего надо убедиться, что икона в несессере. При первой же возможности он должен осмотреть этот чемоданчик. Если икона окажется там, тогда надо связаться с Радницем, который наверняка согласится на сделку, если запросить правильную цену.
   Даже когда Клодетт заключила его в любовные объятия, Пьер все не мог заснуть.
   Мысль о том, чтобы завладеть пятью миллионами долларов, навсегда освободиться от всех долгов, гнала сон прочь.
   Он все еще бодрствовал, когда его заставил подскочить телефонный звонок. Он поглядел на часы. Было половина четвертого утра.
   – Вам звонят, сэр, – сказала телефонистка. – Нью-Йорк на проводе.
   Клодетт проснулась и включила лампу на прикроватном столике.
   – Пьер? Это Лу.
   – Привет, Лу, – произнес Пьер. – А я как раз думал тебе звонить.
   – Ну, ты ведь не позвонил, поэтому я звоню сам! – В голосе Брейди угадывалась досада. – Какие новости?
   – Проблем никаких, – осторожно ответил Пьер, понимая, что они беседуют по незащищенной линии. – Наши друзья уже действительно стали нашими друзьями. Проблем никаких.
   – Почему же ты не позвонил раньше? – Теперь в голосе Брейди слышалось брюзжание. – Насчет проблем точно?
   – Точно.
   – Хорошо. – И на линии повисла тишина.
   – Это Лу звонил, – сообщил Пьер, опуская трубку на рычаг. – Похоже, нервничает. Сладкая, думаю, твоя догадка справедлива.
   Клодетт прижалась к нему:
   – Я знаю, что справедлива. – Ее руки заскользили по его телу. – Покажи мне, как занимаются любовью миллионеры.
   И Пьер показал.

Глава шестая

   Эд Хэддон, чей багаж состоял из портфеля со сменой белья и свертка, упакованного в подарочную бумагу, доехал на такси от аэропорта Кеннеди до отеля «Шератон», где и застал в главном баре Лу Брейди, который потягивал скотч со льдом.
   Для разнообразия Брейди, одетый в пиджачную пару темного цвета, на этот раз был самим собой: стриженные ежиком волосы, бледное худощавое лицо и беспокойные черные глаза. Он вскинул руку, и Хэддон подошел к нему. Брейди подал знак официанту. Хэддон сказал, что будет пить чистый бурбон.
   – Новости есть? – спросил он, раскурив сигару.
   – Меньше часа назад говорил с Дювином. Никаких проблем, – сообщил Брейди. – Судя по всему, он прекрасно справляется с работой. Сказал, они с Лепски уже закадычные друзья. И на французской таможне тоже не было никаких осложнений.
   Официант принес Хэддону бурбон. Когда он отошел, Хэддон пригубил напиток и сказал:
   – Хорошие новости. Теперь осталась швейцарская таможня.
   – Пьер отвезет их в Монако, оттуда – в Монтрё. Выберет какой-нибудь небольшой пропускной пункт. Он свое дело знает.
   – Газеты видел? – Хэддон затянулся сигарой.
   – Угу. Столько шумихи, столько суеты.
   – Новость на первой полосе даже в континентальных газетах.
   – Ну, мы ведь этого и ожидали.
   – Да. – Хэддон допил бурбон. – У меня с собой копия несессера. – Он кивнул на сверток в подарочной упаковке, стоявший у его ног. – Ты отвезешь его в Монтрё… верно?
   – В отель «Монтрё палас», передам Дювину, и тот поменяет несессеры. Тебя что-то тревожит, Эд?
   – Не исключены осложнения, Лу. Мужчина, путешествующий с дамским несессером, может привлечь внимание полиции.
   Брейди хмыкнул:
   – Я тоже об этом подумал. Со мной полетит моя подружка.
   Хэддон посмотрел на него:
   – Не знал, что у тебя имеется подружка.
   – О да. И какой лакомый кусочек! Она чуть не лишилась своего крохотного разума при мысли, что поедет в Швейцарию.
   – Ты точно ей доверяешь? Знаешь ведь, как женщины любят трепать языком. Они даже о своих сексуальных похождениях не в силах молчать.
   – Из-за Мэгги можешь не переживать. Она такая глупенькая, считает Ричарда Никсона поп-певцом. И она сделает в точности то, что я ей прикажу.
   Хэддон пожал плечами:
   – Ладно. Это хороший способ переправить несессер в Швейцарию. А теперь как насчет Дювинов?
   Брейди допил свой скотч.
   – А что с ними не так?
   – Да все эта пресса, будь она неладна. Во всех газетах по всему миру фотография иконы и ее описание с указанием стоимости. Пока летел сюда, успел пораскинуть мозгами. Ты говоришь, Дювины сметливые?
   – Сметливее не бывает. Потому-то я их и задействую.
   – Как думаешь, они достаточно сметливы, чтобы догадаться о содержимом несессера?
   Брейди окаменел, и в его глазах немедленно отразилась тревога.
   – При таком широком освещении в прессе, – продолжал Хэддон, – сдается мне, если они действительно сметливые, могут сделать правильный вывод. Мы платим им всего двадцать тысяч в швейцарских франках плюс расходы, а награда обещана в двести тысяч долларов. Ты их знаешь. Я – нет. Думаешь, им можно доверять, не переметнутся?
   Крошечные бисеринки пота выступили на лбу Брейди.
   – Не знаю. Они вечно в долгах. Двести тысяч – чертовски сильное искушение. – Он подумал, потом покачал головой. – Нет. Если они потребуют вознаграждение, французская полиция начнет выяснять их подноготную, а именно этого Дювины не могут себе позволить. Они много в чем замазаны. Нет, я уверен, что претендовать на награду они не посмеют.
   – Давай еще немного разовьем мою мысль, – предложил Хэддон, – но сперва выпьем.
   Брейди подал знак официанту, который принес новые напитки.
   – Продолжай, – напряженно произнес Брейди, когда официант отошел.
   – Им предстоит поменять несессеры. Допустим, когда чемоданчик Лепски окажется в руках у Дювинов, они скроются с ним, – сказал Хэддон, пристально глядя на Брейди. – Имеются у них подходящие связи? Кто-нибудь, кто способен купить икону?
   Брейди вынул носовой платок и утер лоб.
   – Сомневаюсь. Дювины имеют дело с мелкой рыбешкой. Не с теми, кто тратит миллионы.
   – А ты думал о том, кто может оказаться клиентом Кендрика? – спросил Хэддон.
   Брейди кивнул:
   – Это может быть только Герман Радниц… верно?
   – И я пришел к такому же выводу. Он подходит по всем параметрам. Кендрик уже имел с ним дело. У него вилла в Цюрихе. Он интересуется русским искусством, и у него есть деньги. – Хэддон помолчал, затем спросил: – Ты не знаешь, Дювин когда-нибудь пересекался с Радницем?
   Брейди призадумался, и лицо его приобретало все более и более горестное выражение.
   – Если подумать, кажется, я действительно слышал, что он примерно год назад продал Радницу какую-то картину.
   – Значит, он может прийти к Радницу с иконой, предложить цену пониже и облапошить нас?
   Брейди неловко заерзал на стуле:
   – Ну да. Дювин бы и собственного папашу выкопал из могилы, если бы знал, что в гробу лежат деньги.
   – И Радниц согласится иметь с ним дело?
   – Этот сукин сын согласится иметь дело с кем угодно, чтобы сэкономить миллион.
   – Вот и я того же мнения. – Хэддон пригубил свой бурбон. – Похоже, у нас проблема, Лу.
   – Возможно, мы торопимся с выводами. Дювин может и не догадаться, что в несессере икона.
   – Я нутром чую предательство, – негромко произнес Хэддон. – Если Дювин такой умный, как ты говоришь, он обо всем догадается.
   Брейди закинул ногу на ногу, затем снова сел прямо.
   – У нас еще есть время. Дювины с Лепски в данный момент в Париже. В Монте-Карло поедут четырнадцатого. А в Монтрё они выезжают двадцатого. Если Дювин решит нас облапошить, он дождется, пока Лепски перевезут икону через швейцарскую границу. Значит, у нас в запасе девять дней.
   Хэддон мрачно задумался, глядя куда-то в пустоту, и Брейди замер неподвижно. Он безгранично верил в талант Хэддона разрешать любые проблемы.
   В итоге Хэддон сказал:
   – У нас план такой: Дювин меняет несессеры в отеле «Монтрё палас», доставляет товар к тебе в отель «Эдем» в Цюрихе, и ты платишь ему двадцать тысяч швейцарских франков плюс расходы. Кендрик к тому времени уже будет в «Эдеме». Ты передаешь Кендрику несессер, и он отвозит его клиенту, получает деньги и отдает нам нашу долю. Так мы спланировали. Теперь, если Дювин собирается нас облапошить, он поменяет несессеры и поедет в Цюрих, но только не в отель «Эдем». Он отправится на виллу Радница, которая, насколько я знаю, находится на озере чуть дальше Цюриха. Он договорится с Радницем, получит плату и смоется.
   – Все это только догадки, – возразил Брейди, утирая лоб носовым платком. – Я много лет работал с Дювином. Мне трудно поверить, что он может нас предать.
   – Нам придется допустить, что он готов нас предать, – произнес Хэддон с каменным лицом. – Когда речь идет о таких деньгах, я не доверяю никому, кроме тебя. Значит, нам придется допустить, что Дювин попытается натянуть нам нос, и мы должны принять меры предосторожности.
   – Какие меры предосторожности?
   – Мы будем играть на опережение. Дювин со своей компанией прибудет в «Монтрё палас» двадцатого. Ты со своей подружкой приедешь туда восемнадцатого. Скажешь при заселении, что останешься до двадцать первого, но хочешь забронировать еще один номер для вашего общего с Дювинами друга. Ты хочешь получить номер на одном этаже с Дювинами и поближе к ним. Когда Дювин будет на месте, ты передашь ему копию несессера и скажешь, что переезжаешь в отель «Эдем», будешь ждать его там с несессером Лепски. Двадцать первого числа ты выедешь из отеля, убедившись, что Дювин это видел. Остановишься где-нибудь недалеко от Монтрё, отправишь свою подружку в Цюрих, загримируешься и вернешься в «Монтрё палас» под видом общего друга, для которого ты бронировал номер. И с этого момента не спускай с Дювина глаз, пока он будет в отеле. Как только он поменяет несессеры, ты подскочишь к нему, заберешь наш, заплатишь и поедешь в отель «Эдем». Таким образом мы предупредим предательство. Что скажешь?
   Брейди подумал и в итоге согласно кивнул:
   – Идея разумная, но надо учесть еще кое-что: если Дювин действительно задумал нас облапошить, он уже спит и видит, как стал обладателем пяти миллионов долларов. Он может оказать сопротивление, а он крупнее меня. Допустим, он оглушит меня и смоется? Если бы у меня были его мускулы, я бы так и поступил.
   Хэддон мрачно усмехнулся:
   – Когда приедешь в Женеву, купи себе пистолет. Я дам тебе адрес одного человечка, который продаст оружие, не задавая лишних вопросов.
   У Брейди глаза полезли на лоб.
   – Нет! Я никогда не притрагивался к оружию! Никакого насилия! Это точно исключено, Эд!
   – Операция подразумевает прибыль в три миллиона – миллион для тебя и два для меня, – произнес Хэддон брюзгливо. – Пушку можно и не заряжать. Если Дювин поведет себя грубо, тебе всего лишь придется помахать пистолетом у него перед носом, и это его утихомирит. Нельзя допускать промашек, Лу. – Хэддон извлек из бумажника визитную карточку и написал на ней адрес. – Просто назовешь мое имя. Проблем не будет, однако оружие прихвати.
   Брейди поколебался, скорчив гримасу, затем взял карточку.
   – Может, Дювин вовсе не собирается нас предавать, – проговорил он без особой надежды. – Может, мы делаем из мухи слона.
   Хэддон подхватил сверток в подарочной упаковке и положил на колени Брейди.
   – Я иду спать. Насчет слонов не беспокойся. И насчет мух не беспокойся. Просто сделай так, чтобы Кендрик получил икону, а мы получили деньги.
   Оставив Брейди с тревогой рассматривать сверток, Хэддон прошел через бар и направился к лифтам.

   Василий Вренцов из России был доверенным лицом Германа Радница. Приземистый, крепко скроенный мужчина с лысоватой головой и глазами, которые напоминали черные фасолины, утопленные в белом тесте.
   Проживал он в скромной трехкомнатной квартирке в Зеллинбурене, под самым Цюрихом. Квартира принадлежала его швейцарской любовнице, что позволяло ему жить спокойно, не вызывая навязчивого интереса полиции. Он проводил бо́льшую часть времени, мотаясь между Цюрихом и Москвой, и его весьма высоко ценили в высших эшелонах власти в Советах.
   Этим утром ему позвонил Радниц и пригласил пообедать на вилле Гелиос, в одном из его многочисленных шикарных домов. Вилла располагалась в нескольких километрах от Цюриха посреди раскинувшихся на два акра декоративных садов, на берегу озера, где у Радница имелся собственный причал с моторными катерами, не говоря уже о роскошной яхте, на которой он, будучи в настроении, устраивал увеселительные прогулки.
   Василий Вренцов всегда с удовольствием принимал приглашения Радница. В прошлом ему несколько раз удавалось организовывать весьма прибыльные сделки Радница с Кремлем, и Радниц неизменно выплачивал ему комиссионные, переводившиеся на номерной счет Вренцова в Цюрихском банке, – деньги, о которых Кремлю не было известно.
   Оставив потрепанный «фольксваген-жук» на парковке, Вренцов поднялся по мраморным ступеням, ведущим к импозантным дверям виллы. Он нажал на кнопку дверного звонка и обернулся, чтобы полюбоваться великолепными цветочными клумбами, затем перевел завистливый взгляд на причал, яхту и озерную гладь.
   Двери распахнулись, и пожилой дворецкий приветствовал его легким поклоном.
   – Мистер Радниц ожидает вас, мистер Вренцов, – произнес он. – Пожалуйста, следуйте за мной.
   – Рад снова тебя видеть, Мютен. Скажи-ка, что ты приготовил мне на ланч? – спросил Вренцов, снимая шляпу и проходя в просторный холл, украшенный доспехами и шикарными гобеленами.
   – Устрицы из Уитстабла и шотландскую куропатку, – с улыбкой сообщил Мютен. Он знал, как этот русский любит поесть. – Устрицы только сегодня утром доставили из Англии.
   Вренцов закатил глаза:
   – Великолепно! А как поживает мистер Радниц? Надеюсь, он в добром здравии.
   – Судя по всему, здоровье у него в полном порядке, сэр, – ответствовал Мютен, ведя Вренцова по длинному коридору к кабинету Радница.
   Радниц сидел за большим антикварным письменным столом, заваленным бумагами. Когда Вренцов вошел, хозяин поднялся из-за стола, широко улыбаясь в знак приветствия.
   – Рад вас видеть, Василий, – сказал он, огибая стол, чтобы пожать гостю руку. – Хорошо, что заглянули. По глотку водки? – тут же спросил он, устроив Вренцова в кресле рядом с письменным столом.
   – Было бы недурно, мистер Радниц. Вы очень добры.
   Мютен принес водку в больших хрустальных бокалах с колотым льдом.
   – Сигару?
   – Что может быть лучше?
   Мютен вынул сигару из коробки на столе, отрезал кончик и подал Вренцову, поднес зажигалку, после чего с поклоном покинул комнату.
   – Как супруга? В порядке? – спросил Радниц, усаживаясь за свой стол.
   – Да, благодарю. Цюрихский климат ей не нравится, однако она привыкает.
   Радниц умолк, чтобы раскурить сигару, затем, подняв свой бокал, кивнул Вренцову, поднявшему бокал в ответ, и выпил. Повисла недолгая пауза, затем Радниц сказал:
   – Кажется, настало время для серьезного разговора, Василий. Вот уже три месяца, как мы не виделись. Есть у вас какие-нибудь новости для меня?
   Вренцов пожал жирными плечами:
   – Насчет Казанской дамбы?
   Глаза Радница с набрякшими веками посуровели.
   – Чего же еще, как не Казанской дамбы?
   – Да. И вы можете не сомневаться, что я продвигаю ваши интересы, мистер Радниц, как делал всегда в прошлом и буду делать впредь.
   – И?..
   – Это, несомненно, грандиозное строительство, мистер Радниц, – проговорил Вренцов с елейной улыбкой. – Цена…
   – Мы уже обсуждали все это, – отрезал Радниц с раздражением в голосе. – Я готов профинансировать половину проекта. Ваше начальство – другую половину. Мои специалисты будут ассистировать и помогать советами. Это и есть суть моего предложения. И теперь я хочу услышать, что думает по этому поводу ваше начальство.
   – Что ж, буду откровенен, мистер Радниц. – Вренцов умолк, чтобы глотнуть из бокала. – Мое начальство в сомнениях. Можете быть уверены, я продавливал ваше предложение, однако они считают, что стоит проконсультироваться с другими подрядчиками и выяснить, нельзя ли построить дамбу дешевле.
   Крохотный огонек гнева загорелся в глазах Радница, но тут же потух.
   – Ни один другой подрядчик не построит дамбу за меньшие деньги, и уж точно не построит так хорошо, как я.
   – Я нисколько не сомневаюсь, что так и есть, однако с моим начальством все непросто. Они продолжают изучать вопрос, несмотря на мои советы. Отсюда и задержка. Я твердо убежден, что уже скоро дело решится в вашу пользу.
   Послышался стук в дверь, и вошел Мютен.
   – Джентльмены, ланч на столе, – объявил он.
   Сочные устрицы и безупречно приготовленная куропатка были поданы под «Марго» 1959 года, за ними последовал сыр и сорбет из шампанского.
   Во время ланча Радниц поддерживал непринужденную беседу о том о сем, не касаясь бизнеса, однако Вренцов знал, что после ланча хозяин возьмет его в оборот. Прошлые дела с Радницем научили его, что тот – безжалостный переговорщик и общаться с ним необходимо крайне деликатно.
   Наконец они вернулись в кабинет, устроившись с бокалами бренди и сигарами, и тут Радниц открыл огонь из всех орудий.
   – Василий, у нас с вами сложился счастливый и взаимовыгодный союз, – начал он, устремив на Вренцова свои глаза с набрякшими веками. – Мы уже провернули вместе четыре сделки. На ваш номерной счет ушло примерно девяносто тысяч швейцарских франков в качестве комиссионных, и ваши хозяева ничего не знают об этих деньгах.
   Вренцов улыбнулся. Он был слишком опытен, чтобы как-то реагировать на подобные намеки на возможный шантаж. Швейцарский номерной счет гарантировал полную анонимность.
   – Мое начальство ничего не знает о моем швейцарском счете и ничего о нем не узнает, мистер Радниц, – произнес он.
   Радниц понял, что этот улыбчивый русский не боится шантажа. Он кивнул и переменил тактику:
   – Василий, если я получу контракт на строительство дамбы в Казани благодаря вашим усилиям, полагаю, что смогу обещать вам четверть миллиона швейцарских франков.
   Вренцов снова улыбнулся:
   – С вашей стороны это весьма щедро, не сомневайтесь, я делаю ради вас все, что в моих силах. Однако, как я уже сказал раньше, мое начальство настаивает на рассмотрении других предложений.
   Радниц изучал кончик своей сигары, и его жабья физиономия не выражала никаких чувств.
   – Сдается мне, – произнес он в итоге, – что необходим какой-то рычаг, который поможет перевести ваших хозяев на мою сторону.
   – Рычаг? Вот этого я уже не понимаю.
   – Икона Екатерины Великой, – сказал Радниц, пристально наблюдая за Вренцовым, однако толстый русский лишь слегка поднял брови.
   – Ах да, – сказал он. – Я слышал, что она была похищена с выставки в Вашингтоне. И какое отношение икона имеет к Казанской дамбе?
   Радниц сдержал раздражение.
   – Ваши хозяева зарабатывают на этом похищении порядочный политический капитал. Кража поставила нашего президента в крайне неловкое положение. Он не популярен. Его критикует мировая пресса. Он немедленно принял все меры, чтобы икона не покинула Штатов, перекрыв все выезды из страны, что вызвало сильное возмущение общественности, которая уже протестует, виня во всех неудобствах президента. Я понимаю, что люди, со своей стороны, правы. Американцам за редким исключением плевать на русскую икону, а вот то, что во всех аэропортах задерживают рейсы и обыскивают багаж, не выпускают из портов корабли и так далее, делает президента крайне непопулярным.
   – Это достойно сожаления, – отозвался Вренцов с хитроватой улыбкой, – однако какое отношение ваш президент имеет к моему начальству?
   – Ну же, Василий, вы не хуже моего понимаете, что любые неприятности нашего президента – радостная новость для Кремля.
   Вренцов рассмеялся: это был сиплый, грубый смех.
   – Только не для протокола, мистер Радниц, но я скажу, что вы правы.
   – Говорят, наш президент заверил вашего премьера, что икона все еще находится в Штатах и уже скоро будет возвращена.
   – Да, так и было. В «Правде» писали об их разговоре, однако на поиски уйдут месяцы, а то и годы, если вор готов подождать. – Вренцов поднес бокал с бренди к мясистому носу, вдыхая аромат. – Ведь вряд ли возможно, чтобы все эти проверки, задержки пассажиров и прочее длились бесконечно, пока икона не будет найдена?
   – Именно. Предполагаю, что проверки продлятся еще месяц, доставляя президенту все больше и больше хлопот, а затем постепенно ограничения будут сняты под давлением общественности.
   – И тогда вор воспользуется возможностью?
   – Нет. Выборочные проверки и внезапные обыски будут проводиться. Вор поистине должен обладать стальными нервами, чтобы решиться переправить икону через границу.
   Вренцов допил свой бренди.
   – По счастью, мистер Радниц, это не моя епархия. Но мы как-то отклонились от темы Казанской дамбы, а это…
   – Я говорил о рычаге давления, – перебил Радниц. – Наливайте себе еще, дорогой Василий.
   – Вот спасибо. – Вренцов щедро плеснул в свой бокал из хрустального графина. – Великолепный бренди.
   – Полагаю, ваши хозяева будут счастливы получить икону обратно?
   – Разумеется. Эта икона – один из главных экспонатов Эрмитажа. Она неизменно вызывает огромный интерес у туристов, и ее ценность неизмерима.
   Радниц затянулся сигарой.
   – Вот это и есть рычаг, о котором я упоминал. Только предположим, что я смог бы вернуть икону Эрмитажу и предоставить доказательства, что наш президент лжет, утверждая, будто икона все еще в Штатах. Как вы считаете, в этом случае ваши хозяева согласились бы заключить контракт на строительство дамбы со мной? Только предположим, что я смогу доказать: икона была вывезена из Штатов через день после похищения, несмотря на общие усилия спецслужб, к которым подключили всю полицию, Федеральное бюро расследований, ЦРУ, армию и флот. Когда эта история благополучно просочится наружу, да если ее правильно подать, да при освещении во всей мировой прессе, разве наш президент не сделается всеобщим посмешищем?
   Вренцов наклонил голову:
   – Да. Это совершенно очевидно, мистер Радниц. А вы действительно сможете вернуть икону или же это только рассуждение?
   – Все зависит от вашего начальства, – заявил Радниц. – Если я получу контракт на строительство Казанской дамбы, они получат икону.
   Вренцов шумно вдохнул:
   – Мистер Радниц, я веду с вами дела уже достаточно долго, чтобы с уверенностью полагаться на все ваши слова. Должен ли я понимать так, что икона у вас?
   – Этого я не говорил. Я сказал, что могу ее достать. Это будет стоить мне денег, но я готов заплатить за икону при условии, что получу контракт.
   – Значит, она уже не в Штатах?
   – Нет.
   Вренцов ждал, надеясь, что Радниц скажет, где именно, однако Радниц хранил молчание, и он отважился на новый вопрос:
   – Вы гарантируете ее возвращение?
   – При условии, что ваше начальство гарантирует мне контракт на строительство дамбы, – сказал Радниц, глядя Вренцову прямо в глаза. – Обмен мы сможем произвести здесь. Вы получите икону. Я получу контракт.
   – Это очень интересное предложение, мистер Радниц. Как раз завтра я лечу в Москву, – сказал Вренцов. – Могу я передать своему начальству, что икона действительно уже покинула Штаты?
   – Можете, и еще можете передать, что они получат икону в срок от десяти до пятнадцати дней.
   Вренцов кивнул:
   – Не сомневайтесь: я сделаю все возможное, чтобы отстоять ваши интересы, мистер Радниц, но, разумеется, я не могу предугадать, как они отреагируют. Дамба обойдется в баснословную сумму. Надеюсь, они сочтут, что икона достаточно ценный объект, чтобы весы склонились в вашу пользу.
   – Разумеется, решение за ними. – Твердо вознамерившись получить с русских хоть какую-то выгоду, Радниц продолжил: – Даже если они не дадут мне контракта, я с готовностью выкуплю икону у своего человека, если ваши хозяева готовы за нее заплатить.
   – Сколько она будет стоить, мистер Радниц?
   Не забывая, что не намерен платить Кендрику за икону, Радниц произнес:
   – Шесть миллионов долларов.
   Заметив, как дернулся Вренцов, он прибавил:
   – На открытых торгах икона стоила бы по меньшей мере двадцать миллионов долларов. Ваши хозяева не просто получат ее недорого, но еще и приобретут значительный политический капитал. Кто знает? Может, президент даже компенсирует их расходы. Чтобы избежать ненужной огласки, вполне вероятно, что он на это пойдет.
   – Значит, у меня от вас два предложения, – подытожил Вренцов. – Либо вы получаете контракт на строительство дамбы, и икона возвращается, либо вы не получаете контракта, но продаете нам икону за шесть миллионов долларов. Все верно?
   Радниц поднялся из-за стола:
   – Вы безукоризненно точно все понимаете, дорогой Василий. Достаньте мне контракт, и я перечислю вам четверть миллиона швейцарских франков. Если у вас не получится, но ваши хозяева заплатят мне за икону шесть миллионов долларов, ваша доля составит пятьдесят тысяч швейцарских франков. Очевидно, в ваших интересах как следует побороться за контракт.
   – И не сомневайтесь, мистер Радниц, я поборюсь.
   Мужчины пожали друг другу руки.
   – Через неделю дам знать, – пообещал Вренцов, пока Радниц провожал его до двери.
   – Мютен положил вам в машину небольшой сверток, – сказал Радниц. – С презентами для супруги.
   – Как вы щедры! Как предусмотрительны! – Глаза Вренцова алчно загорелись.
   Радниц улыбнулся и помахал на прощание рукой.

   На третий день пребывания в Париже Пьер Дювин повел чету Лепски на экскурсию по городу. Париж Пьер знал как свои пять пальцев. После короткого тура по Лувру он повлек их в Нотр-Дам, оттуда в Сент-Шапель и под конец на самый верх Эйфелевой башни. Его комментарии были настолько интересны, что даже Лепски начал приобщаться к культуре.
   Услышав накануне предложение Пьера, Лепски с Кэрролл в своем номере в отеле, по обыкновению, переругались.
   Лепски заявил: к черту эти достопримечательности. Он хочет побродить по улицам, увидеть, как живут французы. Да кому нужны эти дурацкие музеи?
   Но Кэрролл и слышать ничего не желала.
   – Пора уже, Лепски, стать хоть немного культурнее! А то у тебя на уме одни только преступления, еда и женщины. Ты воспользуешься возможностью и займешься своим развитием!
   Издав гудение шершня, попавшего в бутылку, Лепски сдался.
   Они вернулись в отель к половине шестого вечера – все немного устали и оттоптали ноги.
   – Сегодня идем в «Тур д’Аржан» [9 - Tour d’Argant («Серебряная башня») – один из старейших ресторанов Парижа, расположен в башне городского укрепления с видом на Нотр-Дам.], – объявил Пьер, когда они вошли в фойе отеля. – Один из лучших ресторанов Парижа. А потом у нас по плану «Лидо» [10 - «Лидо» – популярное кабаре Парижа.]. Я заказал столик. – Он пихнул Лепски локтем. – Шикарные девочки.
   Лепски немедленно просиял:
   – Отлично. Как насчет выпивки, Пьер? Пусть наши девушки идут наверх, а мы с тобой хлопнем по рюмашке.
   – Лепски! Обязательно выражаться так вульгарно? – воскликнула Кэрролл.
   – Вы идите себе, – ответил Лепски и, подхватив Пьера под руку, поспешно увлек его в сторону бара.
   Это была та самая возможность, которой дожидалась Клодетт. Когда они с Кэрролл дошли по коридору до своих номеров, она сказала:
   – Кэрролл, милая, у тебя такой несессер. Я прямо завидую! Хочу уговорить Пьера, чтобы купил мне точно такой же, как у тебя.
   – Это ты еще не видела, что там внутри, – сказала Кэрролл, отпирая дверь номера. – Заходи. Я тебе все покажу. Это просто чудо!
   Они вошли в комнату. Кэрролл приблизилась к шкафу, открыла дверцу и достала несессер, поставила его на стол и отперла.
   – Смотри! Правда, супер?
   Клодетт не стала спешить. Она поощряла Кэрролл вынимать предметы один за другим, внимательно рассматривала их, то и дело восхищенно ахая, пока чемоданчик не опустел. Тогда она изучила несессер изнутри, расхваливая на все лады работу мастера, пока Кэрролл наблюдала за ней, раздувшись от гордости.
   Клодетт закрыла чемоданчик и приподняла, чтобы восхититься его внешним видом, отмечая про себя, что снаружи он кажется по меньшей мере на три дюйма больше, чем внутри.
   – Просто совершенство! – воскликнула она. – Только немного тяжеловат.
   – Да, зато какой прочный! Хотя Том ненавидит носить его за мной.
   Клодетт рассмеялась, опуская несессер на стол:
   – Ну, я бы поносила. Надо рассказать Пьеру.
   Она смотрела, как Кэрролл с любовной заботой убирает все предметы обратно, как она запирает его, обратила особое внимание на ключ, а затем произнесла:
   – Ладно, дорогая, отдыхай. Встречаемся в фойе в восемь вечера. Я очень надеюсь, вам понравился сегодняшний день.
   – Он был просто чудесный! Не знаю, как вас обоих благодарить! – сказала Кэрролл. – Вы идеальные хозяева! Вы нас просто балуете. Значит, до вечера. Но, чур, сегодня мы угощаем. Вы столько всего для нас сделали… так что прошу…
   – Ну да, конечно. – Клодетт улыбнулась. – Но нам это только в удовольствие. Мы счастливы, что нашли таких хороших друзей. Ладно, я все передам Пьеру.
   Вернувшись к себе в номер, Клодетт терпеливо дожидалась Пьера, который в итоге заявился через час несколько разгоряченный.
   – Господи! – воскликнул он, схватившись за голову. – Ну американец и горазд пить! Что новенького?
   – У несессера фальшивое дно, и он тяжелый даже без вещей. Икона должна быть внутри.
   Клодетт продолжала приводить свои доводы, а Пьер слушал.
   – Ключ?
   – Ерунда, замок можно открыть шпилькой.
   Пьер сделал глубокий вдох:
   – Теперь нам надо подумать, сладкая.
   – Ты пока подумай, сокровище мое, а я приму душ. Нам предстоит еще долгий вечер.
   – И у нас еще шесть дней. Тут нельзя торопиться.
   – По крайней мере, сегодня платят они, – сказала Клодетт, начиная раздеваться.
   После великолепного ужина в «Тур д’Аржан» они отправились в «Лидо», на блистательное музыкальное шоу на Елисейских Полях.
   В ресторане, хотя на Лепски произвел сильное впечатление величественный вид из окон на залитый огнями собор Парижской Богоматери, он заупрямился, когда Пьер предложил заказать знаменитую «утку под прессом». Лепски сказал, что не разбирается в кулинарных изысках и ему бы лучше стейк.
   – Ничего подобного ты не получишь! – отрезала Кэрролл. – Ты в Париже, и ты должен воспользоваться возможностью и попробовать прекрасную еду.
   – Разве нельзя человеку съесть то, что он любит? – пробурчал Лепски.
   – Мы будем утку, – твердо заявила Кэрролл.
   Когда утку подали, Лепски попробовал ее с подозрением, затем воскликнул:
   – А это недурно! Слушай, детка, давай ты приготовишь такое, когда мы вернемся домой. – Он повернулся к Пьеру. – Кэрролл фантастически готовит.
   – Ешь уже и молчи! – прикрикнула Кэрролл.
   Но вот с ужином было покончено, и Лепски, щелкнув пальцами, потребовал счет. Он заметно побледнел, увидев, в какую сумму обошелся ужин, и побледнел еще больше, когда спросил у Пьера, сколько следует оставить на чай. Он отсчитывал французские банкноты, бубня что-то себе под нос, а затем сказал Пьеру с сиплым смешком:
   – Это заведение точно никогда не обанкротится. – За что получил от Кэрролл пинок по лодыжке.
   Однако танцовщицы в «Лидо» развеяли его грусть, и, когда все наконец вернулись в отель, около двух ночи, Лепски сказал, что денек выдался на славу.
   – Завтра ваш последний день в Париже, – сказал Пьер, когда все они поднимались в лифте на свой этаж. – Предлагаю посетить Левый берег, прогуляться по старым кварталам. Там много интересного, а потом вы просто обязаны побывать в «Фоли-Бержер» [11 - «Фоли-Бержер» – знаменитое варьете и кабаре Парижа.]: тоже танцовщицы и отменное шоу. Поужинать предлагаю в «Гран Вефур» – ресторан из числа лучших парижских заведений. На этот раз мы угощаем.
   Лепски заметно приободрился, но Кэрролл и слышать об этом не желала.
   – Нет, угощаем мы! – твердо возразила она. – Мы настаиваем.
   Она проигнорировала слабый стон Лепски.
   Последовала дружеская перепалка, пока они шли до своих номеров, однако Пьер, представлявший, в какую сумму выльется завтрашний вечер, любезно согласился принять приглашение четы Лепски.
   Пока Лепски уже в номере продолжал негодовать, втолковывая Кэрролл, что она свихнулась, так разбрасываясь деньгами, Дювины у себя в номере смотрели друг на друга.
   – У меня возникло жуткое чувство, – призналась Клодетт, – что они позволят тебе заплатить завтра. Нам надо поэкономить, сокровище мое.
   Пьер потрепал ее по руке:
   – Я знал, что она настоит на своем. Я и «Гран Вефур» не стал бы предлагать, если бы не был уверен. – Он любовно улыбнулся жене. – Тебе все это пришлось по душе?
   – Если бы только мы могли жить так всегда! – Клодетт начала раздеваться. – Ты успел подумать?
   – Разумеется. Мы ничего не можем сделать, пока не окажемся в Монтрё. Я все еще не понимаю, как мне выйти на Радница. Вот это главная проблема, сладкая.
   – У нас в запасе шесть дней. Ты устал?
   – Не настолько сильно, – ответил Пьер, с обожанием поглядев на ее обнаженное тело, после чего начал спешно раздеваться сам.

   В аэропорту Цюриха высокий худощавый мужчина с соломенно-желтыми, аккуратно подстриженными волосами, облаченный в темно-синий деловой костюм и с чемоданом в руке, двигался вместе с остальными пассажирами рейса из Нью-Йорка в сторону паспортного контроля. Когда очередь немного продвинулась вперед, он увидел за спиной офицера двух мужчин в штатском и догадался, что это служба безопасности.
   Подошла его очередь, и он протянул паспорт. На него уставились сразу трое.
   – Вы сюда по делам, мистер Хольц? – спросил офицер на паспортном контроле.
   – Нет. Я в гости к друзьям, – ответил Сергас Хольц на своем сдержанном, четком немецком. – Пробуду не дольше недели.
   – Счастливого пребывания.
   Сергас Хольц прошел на таможенный досмотр. Здесь стояла длинная очередь раздраженных пассажиров, дожидавшихся, пока несколько таможенников в серой форме проверят их багаж.
   Хольц ждал с сардонической улыбочкой. Его несколько забавляли все эти немалые усилия и задержки впустую. Наконец подошла его очередь. Он раскрыл свой чемодан и принялся наблюдать, как таможенник осматривает его вещи и прощупывает внутреннюю поверхность чемодана. Хольц мысленно порадовался, что ему не пришлось тащить через таможню несессер.
   – Благодарю вас, сэр, – произнес таможенник, предоставив Хольцу самому засовывать вещи обратно в чемодан, и перешел к следующему пассажиру.
   Хольц дошел до стойки компании «Херц». У него имелась кредитка «Херц», и ему тут же предоставили «форд» модели «эскорт». Он попросил путеводитель по городу, который ему с готовностью выдали.
   Дядя назвал ему два адреса. Сидя во взятой напрокат машине, он нашел эти адреса на карте, затем поехал в направлении города.
   По первому адресу оказался обшарпанный многоквартирный дом недалеко от аэропорта. Хольц с трудом отыскал свободное место для парковки, затем вошел в здание, поднялся в скрипучем лифте на четвертый этаж и нажал на кнопку звонка рядом с тяжелой дубовой дверью.
   Дверь открылась после небольшой задержки, и на него с подозрением уставился сквозь толстые стекла очков маленький бородатый мужчина за шестьдесят, одетый в серую фланелевую рубашку и темно-коричневые вельветовые брюки.
   – Мистер Фредерик? – уточнил Хольц.
   – Да.
   – Это меня вы ждете. – Хольц протянул свой паспорт.
   Фредерик внимательно рассмотрел паспорт, вернул Хольцу, буркнув что-то невнятное. Отступил в сторону:
   – Входите, мистер Хольц.
   Хольц вошел в темный коридор, затем последовал за Фредериком в просторную гостиную, обставленную тяжелой, уродливой мебелью.
   – Я весь к вашим услугам, – заверил его Фредерик. – Мы с вашим дядей много раз успешно сотрудничали. Чем я могу помочь вам?
   – Пистолет, – сказал Хольц. – Если есть, «беретту».
   – А! Прекрасное оружие, весит всего десять унций, длина четыре с половиной дюйма.
   – Это мне известно! – нетерпеливо воскликнул Хольц. – У вас есть?
   – Да. Почти новая, в идеальном состоянии. Стоить будет…
   – Мне неинтересно, сколько она стоит. Счет перешлете моему дяде, – отрывисто прервал его Хольц. – Дайте мне взглянуть.
   – Секунду.
   Фредерик вышел из комнаты, затворив за собой дверь. Хольц отошел к окну, отодвинул тюлевую занавеску и посмотрел на улицу. Жестким взглядом он провожал пешеходов и еле ползущие автомобили. Ничего подозрительного он не заметил, однако подозрительность была частью его натуры. Он отпустил занавеску и перешел в центр комнаты, когда вернулся Фредерик с картонной коробкой в руке.
   – Патронов всего двадцать пять, – сказал он, ставя коробку на стол. – Боюсь, больше у меня нет в запасе.
   – Этого будет достаточно.
   Хольц открыл коробку, вынул оружие, лежавшее на вате, и рассмотрел его. Его взгляд был пытливым и опытным.
   – Вижу, вы разбираетесь в оружии, – заметил наблюдавший за ним Фредерик. – Вы поймете, что оно в идеальном состоянии.
   Хольц пропустил его слова мимо ушей. Довольный оружием, он открыл коробку с патронами и, внимательно осмотрев каждый, зарядил пистолет.
   – Я беру, – объявил он. – Еще мне нужен охотничий нож.
   – Конечно, мистер Хольц. Я принесу вам свою лучшую коллекцию.
   Фредерик снова вышел из комнаты и вернулся спустя несколько минут с большой коробкой, которую водрузил на стол. Сняв крышку, он предложил:
   – Пожалуйста, выбирайте.
   Хольц потратил почти полчаса, изучая коллекцию ножей, прежде чем принял решение.
   – Вот этот, – сказал он, взяв смертоносного вида нож с плоской рукоятью черного дерева и острым как бритва клинком длиной четыре дюйма.
   – Великолепный выбор. Лучший нож в моей коллекции, – одобрил Фредерик. – К нему еще идут ножны.
   Он пошарил в коробке и вытащил чехол со шнурками из мягкой оленьей кожи.
   Хольц убрал нож в чехол, затем, подтянув правую штанину, шнурками закрепил его под коленом. Поправив немного, он убедился, что нож удобно лежит вдоль голени. Опустив штанину, он прошелся по комнате, затем кивнул:
   – Беру. Отправьте счет моему дяде.
   И, сухо кивнув на прощание, он вышел из гостиной, открыл дверь квартиры, спустился в лифте и покинул этот дом, унося «беретту» в кармане брюк, коробку с патронами – в кармане пиджака и нож, привязанный к ноге.
   С того момента, как он совершенно безоружным покинул Нью-Йорк, Хольц ощущал себя голым, но теперь все изменилось. Он уверенными шагами приблизился к машине, сел, сверился с картой и поехал по второму адресу.
   Не без труда преодолев улицы с односторонним движением и медленно текущим потоком машин, он в конце концов оказался у ворот, где на табличке значился нужный ему номер, и заехал во двор.
   Спустя несколько минут он уже стоял в красиво обставленном офисе, пожимая руку высокому лысому швейцарцу, представившемуся как герр Вайдманн.
   – Ваш дядя звонил, мистер Хольц. Это всегда большое удовольствие – оказать ему какую-нибудь услугу. Вещица готова. Уверяю вас, все ровно так, как заказывал ваш дядя.
   Хольц кивнул.
   – У меня время поджимает, – бросил он. – Отдайте мне несессер.
   Улыбка Вайдманна померкла. Он не привык к такому грубому обхождению, да и вид этого высокого худощавого человека с жестким, пытливым взглядом ему не понравился.
   – Конечно-конечно. – Он подошел к шкафу, отпер его и достал синий дамский несессер. – Копия идеальная. Если вы посмотрите на фотографии…
   – Заверните! – рявкнул Хольц. – Я спешу!
   Вайдманн взял несессер и вышел из офиса. Какой неотесанный парень, думал он, пока секретарша заворачивала несессер в бумагу. И кто поверит, что это племянник Густава Хольца?
   Он вернулся со свертком, и Хольц забрал его.
   – Могу вас заверить, что все было исполнено в соответствии с указаниями мистера Хольца, – произнес Вайдманн, заставив себя улыбнуться. – Это…
   – Ладно, поверю вам на слово, – отрезал Хольц и, развернувшись, вышел из офиса, направляясь к своей машине.
   Теперь на виллу к Радницу.
   Путь до виллы Гелиос получился небыстрым. Хольца раздражал плотный, едва ползущий поток машин, однако он старательно держал свое раздражение под контролем. Не хватало еще попасть в аварию, хотя несколько раз ему стоило большого труда не наорать на водителей, которые пытались его подрезать, пытались проскочить на светофоре, пытались втиснуться в общий поток с боковых улиц.
   Было самое начало пятого, когда Хольц наконец остановился перед импозантными дверями виллы, впрочем не произведшими на него никакого впечатления. На него лишь нагоняла скуку манера состоятельных воротил бизнеса демонстрировать свое богатство. Поднимаясь по мраморным ступенькам, он недоумевал, как можно жить вот так напоказ.
   Парадную дверь открыл Мютен, отвесив ему легкий поклон.
   – Мистер Хольц?
   – Да.
   Хольц посмотрел на пожилого мужчину с презрением: прирожденный лакей, лизоблюд, подумал он.
   – Прошу вас, входите. Мистер Радниц сейчас занят, но он примет вас немного погодя.
   Хольц последовал за пожилым дворецким в большую комнату, обставленную бесценными антикварными вещами.
   – Может быть, кофе, чай или еще что-нибудь, пока вы ждете, мистер Хольц? – предложил Мютен.
   – Ничего, – отрезал Хольц и, пройдя через комнату к окну, оглядел обширные лужайки, деревья, цветущие кусты и большой бассейн.
   Мютен беззвучно удалился, прикрыв за собой дверь.
   Хольц остался стоять у окна. Спустя несколько минут он увидел, как по лужайке идет мужчина могучего телосложения, одетый в черный спортивный костюм. За ним вышагивали двое таких же качков в точно таких же костюмах. Все трое скрылись за высокими зарослями цветущих кустов. Хольц наблюдал их проход с сардонической усмешкой. Телохранители Радница, решил он. Н-да, выглядят убедительно. Он подозревал, что человеку в положении Радница волей-неволей приходится раскошеливаться на телохранителей, не столько для защиты, сколько для престижа.
   Через полчаса Мютен вернулся в комнату:
   – Мистер Радниц примет вас прямо сейчас. Пожалуйста, следуйте за мной.
   Прихватив с собой завернутый в бумагу несессер, Хольц пошел следом за Мютеном в кабинет Радница.
   Радниц сидел за своим заваленным бумагами столом, зажав в толстых пальцах сигару, и с пытливым интересом рассматривал высокого, худощавого мужчину, вошедшего в его кабинет. Он отметил кошачью грацию Хольца, пока тот приближался к столу.
   Радниц, видевший людей насквозь, тут же пришел к выводу, что этот парень во всем соответствует стандартам Лу Силка. Поскольку Густав Хольц его рекомендовал, Радниц и не сомневался, однако же хотел убедиться лично.
   Хольц в свою очередь рассматривал Радница. Да, подумал он, это именно такой человек, с которым он хотел бы сотрудничать. Его дядя, описывая властность и безжалостность Германа Радница, нисколько не преувеличивал.
   – Несессер у вас? – спросил Радниц своим жестким, гортанным голосом.
   – Да, сэр. – Хольц водрузил сверток на стол.
   – Он достаточно хорош?
   – Этого я не знаю. Вайдманн, сделавший его, уверяет, что так. Они обсудили все с моим дядей. Мне лишь было велено привезти несессер к вам. Я не стал его проверять.
   – Если ваш дядя доволен, значит и я тоже. – Радниц пыхнул сигарой. – Присаживайтесь.
   Хольц сел в кресло рядом с письменным столом Радница.
   – Вы теперь входите в число моих работников, – сказал Радниц. – Ваш дядя за вас поручился. Он объяснил, в чем будут состоять ваши обязанности?
   Хольц наклонил голову.
   – Возможно, у вас много недель не будет никакой работы, но потом вы внезапно получите задание. Вы всегда должны оставаться на связи. Будете сообщать, где я смогу вас найти, когда вы понадобитесь. Это понятно?
   Хольц снова наклонил голову.
   – Отныне и впредь вы мой исполнитель, как принято называть киллеров. Ваш дядя рассказал вам об условиях оплаты. Вы ими довольны?
   – Да, сэр.
   – Вы без колебаний исполните порученную вам работу?
   В глазах Хольца отразилась легкая скука.
   – С чего бы мне колебаться, сэр?
   – Вам понятно ваше текущее задание?
   – Дядя сказал, что мне предстоит отправиться в Монтрё, в отель «Монтрё палас», и поменять этот несессер на точно такой же, находящийся у миссис Лепски.
   – Все верно. Как именно вы это сделаете?
   – Лепски приедут в отель через шесть дней. Я прибуду двумя днями раньше. Мой дядя уже зарезервировал для меня номер на том же этаже. Я дождусь подходящего момента, затем произведу замену.
   – Думаете, вы справитесь?
   И снова в глазах Хольца отразилась легкая скука.
   – Меня бы не было здесь, сэр, не будь я уверен.
   Радницу нравилась такая уверенность. Он одобрительно покивал.
   – Когда несессер миссис Лепски будет у вас, безотлагательно доставите его мне.
   – Я понимаю, сэр.
   – До отъезда в Монтрё остается еще три дня. Для вас в отеле «Эдем» забронирован номер. Чем вы займетесь во время ожидания?
   – Буду учиться вскрывать гостиничные номера, – сказал Хольц. – Дядя назвал мне одного слесаря, который меня научит. Я должен это уметь. Ведь если я не смогу открыть дверь номера миссис Лепски, то не смогу и подменить несессер.
   Радниц кивнул.
   – Ваш дядя поразительный человек. Обо всем-то он успевает подумать. Я не сомневаюсь, что вы соответствуете его требованиям.
   – Да, сэр.
   – Отлично. Теперь вы вольны заниматься всем, что сочтете нужным. Жду вас здесь через неделю с несессером миссис Лепски. Если провалите задание, я не стану больше с вами сотрудничать. Это понятно?
   – Да, сэр. – Хольц поднялся.
   – Ваш дядя говорил мне, что вы более чем способны постоять за себя, – произнес Радниц с хитроватой улыбкой. – Хотя обычно я принимаю слова вашего дяди на веру, мне все же иногда хочется убедиться самому. Вы не возражаете пройти небольшое испытание, насколько хорошо вы способны постоять за себя?
   Взгляд Хольца затуманился.
   – С чего бы мне возражать? – спросил он ровным, холодным тоном.
   – В таком случае окажите мне любезность, прогуляйтесь до озера. – Радниц указал на открытое французское окно. – Я хочу сам посмотреть, способны ли вы постоять за себя.
   – Если вы именно этого хотите, сэр, тогда, конечно, я прогуляюсь. – Хольц умолк и пристально взглянул на Радница. – Насколько я понимаю, те три бугая, которые, вероятно, служат вашими телохранителями и прячутся сейчас в дальних кустах, попытаются взять меня в оборот, чтобы вас позабавить. Это мне понятно, сэр, но, должен признаться, я не люблю грубую игру. Прежде чем отправиться к озеру, вынужден спросить вас: найдется здесь подходящее местечко, чтобы прикопать всех троих?
   Радниц оцепенел:
   – Прикопать? О чем это вы?
   Хольц наклонился, задрал правую штанину, и сверкающий клинок сам прыгнул ему в руку. Движение было настолько быстрое, что Радниц замер в кресле, широко распахнув свои жабьи глаза.
   – Видите ли, сэр, я не люблю грубую игру. Когда трое крепких парней попытаются на меня напасть, я их порежу, – спокойно пояснил Хольц. Сардоническая усмешка кривила его губы. – Вы не стали бы нанимать на работу этих людей, если бы не были уверены в их профессионализме. Будет обидно вот так впустую их потерять, кроме того, кому-то из ваших слуг придется взять на себя неприятную обязанность хоронить тела. Лично я похоронами не занимаюсь. Я занимаюсь устранением. – Он поднял на Радница недобрый взгляд. – Вы все еще хотите, чтобы я прогулялся до озера, сэр?
   Один долгий миг Радниц сидел неподвижно, пристально глядя на этого парня и смертоносный нож у него в руке, затем собрался с духом.
   – Учитывая обстоятельства, полагаю, испытание будет излишним, – выдавил он. – Отправляйтесь к слесарю, учитесь вскрывать гостиничные замки, потом поезжайте в отель «Монтрё палас» и возвращайтесь с несессером.
   – Все как вы пожелаете, сэр, – ответствовал Хольц, возвращая нож в чехол. Затем, подхватив сверток, он чуть кивнул Радницу и вышел из кабинета.
   Радниц загасил окурок сигары. Он был несколько потрясен. Как будто сама Смерть только что вышла от него, а Радниц боялся смерти – единственное, чего он по-настоящему боялся.

Глава седьмая

   Лу Брейди застонал от отчаяния, когда увидел, как Мэгги Шульц движется к стойке регистрации аэропорта Кеннеди в сопровождении чернокожего носильщика, толкавшего тележку, на которой стояли два больших чемодана и синий несессер.
   Лу подскочил к Мэгги в четыре широких шага.
   – О чем ты только думаешь? – вопросил он. – Я же говорил: ради всего святого, путешествуем налегке!
   Мэгги Шульц была очень особенной женщиной. Где бы ни появлялась, она производила фурор среди мужчин. Даже сейчас головы мужчин, озабоченных процедурой регистрации, поворачивались ей вслед, раздавался даже несколько приглушенный свист.
   Мэгги была не просто красива во всех смыслах этого слова – сексуальность буквально сочилась из нее, как патока из банки. Блондинка с густыми шелковистыми волосами, она обладала такой совершенной фигурой, что за нее грызлись подиумные фотографы, «Плейбой», «Пентхаус» и, разумеется, производители порнографических открыток. На ее лице читалась беспомощность, при виде которой в мужчинах вскипала кровь.
   – Вот ты где, зайчик! – закричала она и, заключив Брейди в объятия, поцеловала так, что мужская часть публики испустила завистливый вздох.
   Брейди отстранил ее от себя:
   – Такая гора багажа! Разве я не говорил тебе…
   Она приложила ладонь к его губам:
   – Милый, ты ведь не хочешь, чтобы я путешествовала по Швейцарии голой, правда?
   – Хорошо, хорошо. – Брейди сдержал негодование. – Ты знаешь, что делать дальше? Регистрируешься, берешь несессер и проходишь таможню. Если спросят, ответишь, что едешь на встречу с друзьями в Женеву. Запомнила?
   – Да, зайчик. А этот милый человек поможет мне с остальным багажом?
   – Он проводит тебя через таможню. Мы встретимся в зале вылета.
   Мэгги снова поцеловала его, затем подошла к стойке регистрации и выложила свой билет.
   Брейди наблюдал, как в итоге она встала в очередь на досмотр багажа.
   Таможенный офицер поднял глаза на Мэгги, когда она остановилась перед ним. «Боже! – подумал он. – Что бы я только не отдал, лишь бы затащить эту крошку в постель!»
   Мэгги, читавшая его мысли, одарила его широкой зазывной улыбкой.
   – Скажите, красавчик, а вы женаты? – спросила она.
   Таможенник захлопал глазами, затем усмехнулся:
   – Да вроде бы женат.
   – Как я рада! Вы же будете осматривать мои вещи, правильно? А молодые холостяки вечно вгоняют меня в краску. Ведь нам, девушкам, приходится брать с собой в дорогу разные штучки, но такой милый женатый мужчина все поймет. – Она протянула ему связку ключей. – Будьте так добры, откройте сами. Я такая бестолковая, когда дело касается замков.
   Взяв у нее ключи, таможенник осклабился.
   – Могу поспорить, вы совсем не бестолковая кое в чем другом, мисс, – произнес он, когда носильщик сгрузил чемоданы на стойку.
   – Ничего подобного. Я такая дурочка. – Мэгги закатила свои прекрасные зеленые глаза. – Моя мама говорила, что я родилась с телом, но без мозгов. Как бы ужасно это ни звучало, однако она права.
   Таможенный офицер отпер чемоданы.
   – Не мне судить, мисс, хотя в одном она, несомненно, права, – сказал он, приступая к осмотру содержимого и стараясь ничего не переворачивать.
   Брейди, стоявший в конце очереди, наблюдал за всем этим. Он видел, что Мэгги болтает и болтает, и смеется, и источает сексуальность, и он был рад, что взял ее с собой. Он видел, как таможенник открыл несессер, но, поскольку Мэгги все еще болтала, осмотр он проводил кое-как. Брейди осенило, что Мэгги наверняка смогла бы провезти икону, если бы та лежала в ее несессере. Он сказал себе, что просто обязан в будущем почаще использовать сексуальные чары Мэгги.
   Он видел, как Мэгги забрала несессер, широко улыбнулась таможеннику и прошла в зону вылета. Чернокожий носильщик взял ее чемоданы и перенес на тележку, ожидавшую погрузки.
   Спустя двадцать минут Брейди присоединился к Мэгги.
   – Таможенник был такой милашка, – сказала Мэгги. – Ой, как мне все это нравится! А еще и Швейцария! Милый, я ведь первый раз в жизни лечу в Европу!
   В тринадцатилетнем возрасте Мэгги соблазнила одного из своих учителей, который отправился за это в тюрьму, а ее поставили на учет.
   Через полгода она сбежала из дому, и ее подобрал пожилой богач, любивший хорошеньких маленьких девочек. Он выдавал ее за свою внучку. Мэгги оставалась с ним до пятнадцати лет, затем ей наскучили его бесконечные домогательства, и она сбежала с цветным парнем, под началом которого работали и другие девушки. Мэгги шесть месяцев была уличной проституткой и сочла это занятие ужасным и невыгодным, не говоря уже об опасности. Тогда она переехала во Флориду, где следующие два года проработала «девочкой по вызову», получая приличные суммы, которые она благополучно спускала на роскошную жизнь, что, в силу возраста, устраивало ее.
   Затем она повстречалась с одним рекламным агентом, который моментально оценил ее потенциал. Он забрал ее с собой в Нью-Йорк и познакомил со своими приятелями, благодаря которым она начала сниматься для модных журналов. Она так и кочевала из одной постели в другую, пока ей не исполнился двадцать один год. Как раз в это время она познакомилась с Лу Брейди и влюбилась в него – ничего подобного с ней до сих пор не случалось. Брейди наврал ей, что торгует антикварной мебелью и вынужден проводить время в разъездах, но он не возражает, если она переберется к нему, в квартирку в Вест-Сайде, и будет дожидаться его возвращений там. Еще он посоветовал ей не бросать съемки для модных журналов, поскольку сам он недостаточно богат, чтобы содержать двоих. Любовь была для Мэгги таким чудом, что она согласилась на все. За следующие полгода они с Брейди виделись раз десять. Он вечно куда-то спешил. Мэгги никогда не задавала ему вопросов. Она была счастлива видеть его, когда выпадала возможность, она содержала в чистоте его квартиру, готовила ему, когда он возвращался домой, и продолжала зарабатывать неплохие деньги, оставаясь моделью, не связанной постоянным контрактом. А потом Брейди вдруг позвонил и сказал, что улетает в Швейцарию и не хочет ли она полететь с ним? Едва не обезумев от счастья, Мэгги закричала: «Только попробуй теперь меня не взять!»
   На следующий день он приехал домой с билетом на самолет для нее и с синим несессером. Первый раз за все время Брейди что-то ей подарил, и она осыпала его поцелуями. Брейди не стал пока говорить, что эта вещица будет принадлежать ей недолго.
   Перелет из Нью-Йорка в Женеву превзошел все ожидания Мэгги. Они летели первым классом, и Брейди, человек многоопытный, быстро завоевал внимание одной из стюардесс, которая следила, чтобы у них не заканчивались шампанское и канапе, а потом еще и сухой мартини с водкой.
   Прибыв в аэропорт Женевы, Брейди оставил Мэгги самостоятельно проходить таможню с ее багажом и несессером. У него при себе был лишь маленький портфель со сменой белья, и он быстро прошел досмотр. Затем он направился к стойке компании «Херц» и взял напрокат «мерседес».
   Мэгги появилась довольно не скоро.
   – Кажется, я вряд ли полюблю швейцарцев, – призналась она. – Тот кошмарный тип не захотел сам отпирать мои чемоданы и заставил меня выложить все на стойку.
   – И из несессера?
   – И из него тоже. Все пялились на мои вещи. Какой ужасный грубиян!
   – Не расстраивайся. Машина уже ждет. Пошли.
   И, подав знак носильщику, который сложил багаж на тележку, Брейди повел Мэгги к припаркованному «мерседесу». Выехав на шоссе, ведущее в город, он подумал, что сексуальные чары Мэгги все же вряд ли помогут, если он задумает провозить контрабанду через швейцарскую таможню.

   По другую сторону Атлантического океана, в Парадиз-Сити, Клод Кендрик и Луи де Марни обсуждали свое будущее.
   – С такими-то деньжищами, мой отважный Клод, – говорил Луи, – почему бы тебе не продать галерею и не уйти на покой? Подумай, как бы ты зажил с почти тремя миллионами долларов. Представь себе полную свободу, которой ты смог бы насладиться. Если не станешь заламывать цену, я бы выкупил у тебя галерею за свою долю со сделки. Что скажешь?
   – Что ты лишился остатка мозгов, – ответствовал Кендрик. – Ты даже близко не представляешь, сколько стоит галерея. Ты? Да без меня она вообще у тебя прогорит.
   – Нет, у меня получится. – Крысиные глазки Луи сделались жесткими. – И я готов рискнуть. Как насчет половины миллиона, котик?
   – Одна только эта комната стоит больше, – заявил Кендрик, быстрым взмахом руки обводя картины на стенах и антикварную мебель. – Лучше замолчи, Луи, а не то я на тебя рассержусь. Я не собираюсь продавать галерею ни тебе, ни кому-то еще. Завтра я лечу в Цюрих. Как же я ненавижу летать!
   – А завещание у тебя есть? – коварно поинтересовался Луи. – Ты должен составить завещание! Подумай только обо всех этих ужасных крушениях. Я каждый день читаю об авиакатастрофах!
   – Если ты сейчас же не уберешься отсюда, я в тебя чем-нибудь кину! – взвился Кендрик, и его жирное лицо запылало.
   – Я всего лишь хочу помочь. И не нужно так кипятиться. Тебе нельзя волноваться. Это плохо для печени.
   Когда Кендрик потянулся за тяжелым пресс-папье, Луи метнулся к выходу и исчез, с грохотом захлопнув за собой дверь. Кендрик злобно зыркнул на дверь, затем закурил сигару, размышляя о завтрашнем дне. Он получил от Хэддона обнадеживающее известие. Несессер Лепски благополучно миновал французскую таможню. Сейчас супруги Лепски и супруги Дювин в Монако, а еще через три дня они будут в отеле «Монтрё палас». Хэддон сказал, что Лу Брейди тоже туда приедет, он заберет несессер у Дювина, а потом сразу же отправится в Цюрих, где встретит Кендрика в отеле «Эдем». Пока все идет хорошо, однако Кендрик был пессимистом. Он никогда не верил в безупречные планы. Может, на швейцарской таможне несессер осмотрят и найдут икону. Может, Брейди попадет в автомобильную аварию по пути из Монтрё в Цюрих. Может, и тут Кендрика бросило в холодный пот, его собственный самолет упадет в Атлантику. Не бывает жизни без проблем. Кроме того, вдруг этот жуткий Радниц попытается надуть его, оставив без трех миллионов. Когда имеешь дело с Радницем, возможно все, что угодно. Кендрик вынул свой шелковый платочек и промокнул лоб. Но ему стало бы совсем дурно, если бы он прямо сейчас оказался вдруг перед входом в отель «Монтрё палас».

   Швейцар в униформе отеля спустился с крыльца, чтобы распахнуть дверцу «опеля» модели «рекорд», подкатившего к «Монтрё палас».
   В открытое окно автомобиля на швейцара поглядел высокий худой мужчина с волосами соломенного цвета.
   – Мои вещи в багажнике, – коротко произнес он. – Мне там припарковаться?
   – Если вам угодно, сэр, – ответил швейцар, обошел машину и достал из багажника большой чемодан, на удивление легкий для его размеров.
   Сергас Хольц заехал на парковочную площадку, вышел из машины, поднялся по ступенькам и направился к стойке регистрации.
   Дядя снабдил его фальшивым паспортом на имя Ганса Рихтера, который он и выложил перед администратором.
   – Мы рады приветствовать вас в нашем отеле, сэр, – сказал администратор. – Останетесь на несколько дней?
   – Да, – коротко ответил Хольц. Администратор заполнил полицейскую регистрационную карточку, которую затем протянул Хольцу вместе с ручкой. Хольц подписался фальшивой фамилией. – Мои друзья, мистер и миссис Лепски, прибывают послезавтра. В каком номере они остановятся?
   Служащий сверился с регистрационным журналом:
   – Номер 245, сэр. А ваш номер 249. Это совсем рядом.
   Хольц кивнул, затем в сопровождении носильщика двинулся к лифту.
   Оказавшись в номере, он запер дверь, положил чемодан на кровать, открыл его и вынул оттуда несессер. Убрал его в стенной шкаф, запер дверцу и опустил ключ себе в карман.
   Прошел через комнату к окну и посмотрел вниз, на оживленную улицу, на озеро и горную гряду за ним. «Что ж, – подумал он, – вот я и на месте. Два дня подождать – и за дело!»

   Поездка на юг Франции по длинному, монотонному шоссе дю Сюд наскучила обоим Лепски, хотя Кэрролл не говорила об этом из вежливости, понимая, что Дювины стараются им угодить. Зато Лепски бурчал непрерывно, пока Кэрролл решительным тоном не приказала ему умолкнуть. Оба они ожидали чего-то поинтереснее этой нескончаемой плоской сельской местности, плотного потока машин, городишек с узкими улицами и жутких, грязных с виду деревень. Ну а отель «Мезон пик» в Валансе, где они провели одну ночь, показался Лепски чертовски суетным, и на этот раз, нетерпеливо выслушав Пьера, который с энтузиазмом переводил полное изысков меню, он решительно заявил, что будет есть стейк, и бросил на Кэрролл «полицейский» взгляд, предлагая ей возразить. Заметив опасный сигнал, Кэрролл не стала спорить.
   На следующий день, после обеда, они приехали в отель «Метрополь» в Монте-Карло. И здесь их снова ожидало разочарование. Кэрролл столько читала о неизменно солнечном юге Франции с его виллами, казино, отличными магазинами и самобытными старинными городками. К ее огорчению, Монте-Карло, застроенный полупустыми высотками, казался тесным, и по улицам здесь в основном прохаживались жирные старики. Магазины же были полным убожеством после магазинов Парижа.
   Несмотря на то что Пьер выкладывался по полной, Монте-Карло Лепски сочли скукотищей. К этому времени и Кэрролл поднадоела богатая французская кухня, и они с Лепски перешли исключительно на курицу на гриле и стейки. Это ввергло в уныние Дювинов, которые всегда были не прочь отведать что-нибудь изысканное.
   Лепски с изумлением понял, что улицы Монте-Карло пустеют к девяти вечера, если не считать припаркованных машин. Кое-какая ночная жизнь теплилась исключительно в казино. Однако жирных старух, поглощенных игрой, и жирных стариков, увивавшихся вокруг них, он счел депрессивным зрелищем.
   Тут негде было посмотреть на сексапильных красоток. Пьер объяснил, что сезон почти завершился. Вот приехал бы Лепски на месяц раньше – увидел бы все в полном блеске. Лепски ему не поверил.
   В последнюю ночь в отеле «Метрополь» Лепски с Кэрролл лежали на отдельных кроватях у себя в номере. Им так наскучило в казино, куда Пьер с Клодетт затащили их после ужина в ресторане на крыше отеля «Париж», что они решили лечь пораньше, ведь завтра утром выезжать в Монтрё.
   Дювины, оба прирожденные игроки, остались в казино, где в итоге спустили на двоих больше тысячи франков.
   – Тебе нравится путешествие? – внезапно спросил Лепски.
   Кэрролл колебалась с ответом. Она считала, что всегда нужно говорить правду.
   – Знаешь, Том, мне казалось, оно будет более захватывающим, – призналась она наконец. – Париж мне понравился, и я рада, что решилась уехать так далеко от дома. Ведь я бы никогда не узнала, как оно на самом деле, если бы не поехала, верно?
   – Ага, – Лепски беспокойно заворочался, – но, если бы мы не поехали, подумай, сколько денег мы бы сэкономили.
   – Это мои деньги, и я трачу их, как мне вздумается! – отрезала Кэрролл.
   – Конечно-конечно, – поспешно согласился Лепски.
   – Вот погоди, приедем в Швейцарию. Я видела фотографии гор и озер… Просто чудо!
   – А ночная жизнь там имеется?
   – Конечно! – твердо сказала Кэрролл, надеясь, что так и есть. – Да в таком месте, как Монтрё, ночная жизнь просто кипит. И ты забываешь еще одно, Том: мы обрели двух настоящих, прекрасных друзей. Клодетт обещала мне писать, когда мы вернемся в Штаты. Она будет моей подругой по переписке.
   – В самом деле? Все-таки в этой парочке что-то меня настораживает.
   Кэрролл села на постели:
   – Ты это о чем?
   – Ощущается в Пьере что-то мошенническое. Уж очень он услужливый. Я все время задаюсь вопросом: к чему он взял на себя столько хлопот, тратит на нас деньги, возит нас, двух американцев, свалившихся на него откуда ни возьмись? У меня предчувствие, что он вот-вот попытается как-то нас облапошить.
   – Лепски! Ты просто невыносим! Ты на все смотришь с точки зрения копа! Если кто-то милый и дружелюбный, ты сразу же подозреваешь его в мошенничестве. Какой позор! – с жаром выпалила Кэрролл. – А как, по-твоему, люди становятся друзьями? Просто они друг другу нравятся. Мы понравились Дювинам, и они стали нашими друзьями. Неужели трудно вбить это в свою узколобую полицейскую башку?
   Лепски застонал. Надвигается очередная ссора, которая может затянуться на несколько часов, а он устал.
   – Ладно-ладно, детка. Наверное, все дело в моей полицейской выучке и моей узколобой башке, – согласился он, накрываясь простыней и поудобнее устраиваясь в постели. – Давай спать, хорошо? Завтра нам предстоит долгая дорога.
   Кэрролл задохнулась от негодования:
   – Вечно ты так: «Ладно-ладно, детка», когда не хочешь ничего обсуждать! Вот что я тебе скажу, Лепски. Дювины – чудесные люди, и нам очень, очень повезло, что мы с ними познакомились!
   Лепски негромко захрапел.
   – Ты слышал, что я сказала? – спросила Кэрролл.
   – Конечно, детка. Сладких снов, – пробормотал Лепски якобы сонным голосом и захрапел громче.

   Пьер с Клодетт вернулись в отель вскоре после половины второго ночи.
   Оба были расстроены тем, что проигрались в рулетку.
   У себя в номере они приняли душ и улеглись по отдельным кроватям, слабо освещенным одной из ламп на тумбочке.
   – Не повезло сегодня, – мрачно произнес Пьер.
   – Мы ведь не можем постоянно выигрывать, сокровище мое, – сказала Клодетт. – Меня больше беспокоит, что Лепски заскучали.
   – Американцы! Большинство из них не способны принять европейский образ жизни. Но уже недолго осталось, сладкая. Двадцатого числа приедем в Монтрё. Лу будет ждать там, чтоб передать мне копию несессера. Как только ее получу, ты отправишься с Лепски на водную прогулку. Лу, отдав мне копию несессера, уедет в Цюрих, где будет ждать нас. Как только он уедет, я поменяю несессеры. А когда ты вернешься с Лепски, я скажу, что получил телеграмму: моя мама опасно заболела, и мы должны немедленно возвращаться в Париж. Когда отделаемся от Лепски, поедем в Цюрих, и оттуда я свяжусь с Радницем.
   – Вот только отделаемся ли мы от Лепски? Вдруг они скажут, что возвращаются в Париж вместе с нами?
   Пьер нахмурился:
   – Хороший вопрос. Надо нам разузнать, какие у них планы после Монтрё. Давай убедим их поехать в Гштад. Займись этим, сладкая. Поговори с Кэрролл, скажи, что она просто не имеет права уехать из Швейцарии, не увидев Гштад.
   – Да. Но есть еще один момент. Когда мы не появимся в цюрихском «Эдеме», Лу поймет, что мы его кинули. Он может нам все испортить.
   Повисло долгое молчание, пока Пьер думал, затем он произнес:
   – Давай действовать по порядку. У нас имеется общий план. Пусть Лепски пока задумаются насчет Гштада. Мне же надо раздобыть икону.
   Клодетт свесилась со своей кровати и погладила Пьера по руке:
   – Ненавижу отдельные кровати.
   – А у меня тут полно места, – сказал Пьер, откидывая простыню с одеялом.
   Клодетт перебралась из своей постели в его и любовно обняла Пьера.

   Лу Брейди и Мэгги Шульц вошли в фойе отеля «Монтрё палас» в сопровождении носильщика, который доставил их багаж.
   Было восемнадцатое сентября, осеннее утро выдалось ярким и прохладным, время близилось к полудню. Пока ехали от Женевы по проложенному вдоль озерного берега шоссе, Мэгги была зачарована видом озера Леман [12 - Леман – второе название Женевского озера.], горами и акрами виноградников. Вход в отель тоже ее зачаровал. Она решила, что носильщик явился прямо из сновидения, а клерк за стойкой и вовсе пришелец из иного мира.
   – Мы всего на две ночи, – сказал Брейди, подавая портье фальшивый паспорт на имя Льюиса Шульца, который достал ему Эд Хэддон.
   – Да, сэр, для вас забронирован номер.
   – Я хочу еще заказать номер для друга, который прибудет днем двадцатого числа, – продолжал Брейди. – Мистер Джон Уиллис. Он остановится у вас на несколько дней.
   – Мистер Уиллис? Разумеется, сэр. В это время года у нас полно свободных номеров. – Портье сделал себе пометку.
   – Кажется, мистер и миссис Лепски зарезервировали у вас номер с двадцатого числа?
   – Мистер и миссис Лепски? – Портье сверился с регистрационным журналом. – Верно. Они прибудут с мистером и миссис Дювин.
   – Мистер Уиллис наш общий старый друг. Мне бы хотелось, чтобы он поселился с ними на одном этаже.
   Портье снова сверился с журналом, затем кивнул:
   – Все отлично складывается, сэр. У вас номер 251. Мистер и миссис Лепски будут проживать в номере 245. Если вы уезжаете утром двадцатого, а мистер Уиллис прибывает после обеда, можно зарезервировать за ним ваш номер. Вас это устроит?
   – Просто прекрасно.
   Сергас Хольц, сидевший недалеко от стойки портье и притворявшийся, будто читает «Геральд трибьюн», весь обратился в слух. Он просидел в фойе отеля больше часа, ожидая развития событий. И слегка напрягся, когда увидел, как носильщик занес багаж вновь прибывших. Он заметил синий дамский несессер, близнеца того несессера, который был заперт у него в шкафу.
   Значит, это Брейди, понял он. Его дядя объяснил, что Брейди привезет копию несессера и передаст его Дювину, чтобы тот подменил несессер миссис Лепски. Но кто такой этот Джон Уиллис, о котором толкует Брейди? Еще одно затруднение?
   Наверху, в номере 251, Брейди, дав носильщику на чай, вышел на балкон к Мэгги.
   – Какое великолепие! – воскликнула Мэгги. – Пойдем же туда! Смотри, какой пароходик! Я бы прокатилась на нем! Какой миленький маленький городок!
   – Мэгги, – негромко начал Брейди, – пойдем присядем. Я хочу с тобой поговорить.
   Мэгги поглядела на него, и в ее глазах отразилась тревога.
   – Ну да, конечно, милый. Что-то не так?
   Они вернулись в номер и сели.
   – Я вот-вот заработаю миллион долларов, – сказал Брейди, понимая, что начать с денег разумнее всего.
   – Миллион долларов! – воскликнула Мэгги. – Не может быть!
   – Слушай, крошка, тебе лучше не знать всех подробностей, однако это факт: миллион долларов. – Брейди улыбнулся. – Хочешь выйти за меня замуж?
   – За тебя и миллион долларов? Только попробуй теперь отказаться! Обожаю!
   Брейди подавил вздох. Интересно, подумал он, как бы она отреагировала, если бы он не упомянул миллион долларов.
   – Прекрасно! Как только вернемся домой, крошка, мы поженимся, однако, чтобы получить эти деньги, мне потребуется твоя помощь.
   – Только скажи, Лу. Только скажи, чем я могу помочь.
   – Мы уедем отсюда послезавтра. Направимся по приозерному шоссе в сторону Вильнёва, тут недалеко. Там я тебя оставлю. Ты возьмешь машину и сама поедешь в Цюрих, остановишься в отеле «Баур о лак». Я присоединюсь к тебе где-то на неделе.
   – Сама поеду в Цюрих? – Голос Мэгги взлетел. – Но, Лу, я не могу. Я…
   – Тут нет ничего страшного, – терпеливо продолжал Брейди. Он вынул из бумажника сложенный листок. – Вот твой маршрут. Он простой. Здесь план улиц, на нем показан путь до отеля. Номер на твое имя уже заказан. – Он пододвинул свой стул поближе. – Давай вместе пройдемся по плану.
   Спустя четверть часа Мэгги с сомнением сказала, что, кажется, найдет дорогу.
   – Но разве мне нельзя остаться с тобой? – жалобно спросила она. – Неужели обязательно ехать одной?
   – Если хочешь получить меня и миллион долларов в придачу, придется поехать! – заявил Брейди строго.
   – А ты что будешь делать?
   – Зарабатывать миллион, но об этом тебе знать не нужно. – Он вынул из кармана брюк еще один бумажник и протянул ей. – Здесь чистые дорожные чеки на пятнадцать тысяч швейцарских франков. Пока ждешь меня в Цюрихе, оторвись там как следует. Идет?
   – Это все мне?
   – Да, только тебе придется оплатить из этих денег гостиничный счет. Справишься?
   Мэгги восторженно взвизгнула:
   – Ты самый милый из всех самых милых!
   – Прекрасно. – Брейди кивнул. – И еще одно. Синий несессер. Он мне нужен. Пока будешь в Цюрихе, купишь себе другой. Ладно?
   Зеленоватые глаза Мэгги широко распахнулись.
   – Ну нет! Это же твой первый подарок мне! Я его обожаю! Ты не можешь его забрать!
   Брейди предвидел ее возражения. Он улыбнулся ей своей подкупающей улыбкой:
   – Он мне нужен, детка. Поэтому мы с тобой пойдем, вот прямо сейчас, в один из лучших часовых магазинов, и вместо этого несессера я куплю тебе красивые часики, с автозаводом, из чистого золота, с бриллиантами. Как тебе?
   – Чистое золото с бриллиантами, и я смогу купить другой несессер?
   Брейди улыбнулся ей:
   – Слово мужчины.
   Мэгги вскочила с места, глаза ее искрились от предвкушения.
   – Пошли! – Она кинулась к двери, затем притормозила. – А мы потом покатаемся на том пароходике?
   – Обязательно покатаемся, – заверил Брейди.
   Они спустились на лифте в фойе, затем, провожаемые взглядом Сергаса Хольца, вышли на солнечный свет и, держась за руки, направились в ближайший магазин фирмы «Омега».
   Брейди повезло, что Мэгги было так легко угодить. Она пришла в восторг от поездки в Эвиан на пароходе. Она пришла в восторг от прогулки по узкой главной улице с магазинами. Она рассматривала все витрины подряд, а когда не рассматривала, то восторгалась новыми часиками. Брейди, думая о том миллионе, который ему предстоит получить, таскался за ней, тупея от скуки.
   Вечером они посетили казино Монтрё, и Мэгги выиграла двадцать франков, что привело ее в безумное восхищение.
   Он сводил ее в дискотеку «Хэйзиленд», где они танцевали вместе с молодежью, парни свистели Мэгги вслед, что очень ей нравилось. Вернувшись в номер, они как безумные занимались любовью, а потом заснули.
   На следующее утро Брейди повез Мэгги взглянуть на старый дом Ноэла Кауарда [13 - Сэр Ноэл Пирс Кауард (1899–1973) – английский драматург, режиссер, актер, композитор и певец.]. Мэгги восторгалась горами и поездкой. Она вышла из машины перед входом в дом Кауарда и изумленно разинула рот. Оставшийся в машине Брейди, хотя его голова была занята предстоящей работой, смотрел на нее, говоря себе, что для него все могло бы кончиться куда хуже женитьбы на этой красотке.
   После ланча в «Ле Сигри», гриль-баре отеля «Монтрё палас», Мэгги уговорила Лу еще раз прокатиться на пароходике. Они съездили в Лозанну и вернулись в отель к ужину.
   Вот так и прошел день. Мэгги объявила, что она в восторге от всего.
   Когда она уже спала в его объятиях, Брейди думал о завтрашнем дне.
   Приедут Дювины вместе с Лепски. Он лишь надеялся, что они нигде не задержатся. В этой операции главное – уложиться по времени. В ту ночь он спал плохо.

   Чтобы миновать итальянскую таможню и крупный пропускной пункт на швейцарской границе, Дювин выбрал путь через Гренобль, оставив в стороне Женеву и следуя вдоль озера Леман по французскому берегу, с намерением пересечь границу со Швейцарией в городке Сен-Жингольф [14 - Граница между Швейцарией и Францией до Шенгенского соглашения проходила по реке, протекающей через этот город.].
   Оба Лепски, прожившие всю жизнь во Флориде, никогда не видели таких огромных и таких величественных гор, как те, что они созерцали, повторяя маршрут Наполеона. Даже Лепски находился под впечатлением. А уж Кэрролл была в экстазе.
   – Том! – прокричала она. – Только посмотри, какой вид! Он стоит всей остальной поездки!
   Дювин выдохнул с облегчением. Ну наконец-то хоть что-то порадовало эту капризную парочку.
   – Ну да, – ворчливо отозвался Лепски. – Наверное, это здорово, однако наши Скалистые горы не хуже.
   – Лепски! Когда это ты в последний раз видел Скалистые горы? Нечего демонстрировать всем свое невежество! – едко отозвалась Кэрролл.
   – Но у нас еще и Гранд-Каньон имеется, – примирительно продолжал Лепски. – Он тоже чего-нибудь стоит.
   – Когда ты в последний раз видел Гранд-Каньон?
   Лепски издал звук, похожий на грохот камнепада, и Клодетт поспешила вмешаться.
   – Сейчас поедем вдоль озера Леман. Один берег швейцарский, а другой – французский. Правда, здорово придумано?
   – Какая прелесть! – сказала Кэрролл. – Знаешь, Клодетт, я просто влюблена во все это.
   – Когда будем есть? – поинтересовался Лепски.
   – Недалеко отсюда имеется небольшой ресторан, – сказал Дювин.
   Он уже махнул рукой на то, чтобы порадовать эту парочку хорошей едой. К чему тратить на них деньги, рассудил он про себя, когда им только подавай проклятый стейк? Дювинам понравились заказанные ими креветки с карри, тогда как Лепски признали свое мясо жестковатым.
   – Надо было прихватить с собой твою мясорубку, дорогая, – сказал Лепски, усердно работая челюстями. – Сделали бы из этого фарш.
   Кэрролл велела ему помолчать.
   Полчаса езды – и они были уже на швейцарской границе. Дювин, сознавая, что осталось преодолеть последний барьер, с трудом сдерживал волнение.
   – Швейцарские таможенники бывают вредными, – сказал он Лепски, пока они ехали по шоссе вдоль озера. – Их я возьму на себя. Скажу им, что ты заслуженный офицер полиции из Америки. Они могут потребовать, чтобы мы открыли чемоданы. Надо сунуть им что-нибудь, чтобы отвлечь. Вот остановимся в следующей деревне и купим скотч, чтобы внести в декларацию.
   Лепски просиял:
   – Скотч? Отличная мысль!
   Они остановились у винного магазина перед самой границей и купили две бутылки скотча и две бутылки шампанского.
   – Этого должно хватить, – сказал Дювин, укладывая бутылки в багажник.
   Поглядев на багаж и решив, что синий несессер слишком уж бросается в глаза, он, поддавшись порыву, передвинул его поближе к своим вещам, набросив сверху их с Клодетт плащи и выставив напоказ новенькие чемоданы Лепски.
   Он снова сел в машину и поехал по узкой улице к французскому таможенному посту. Ладони у него вспотели, а во рту пересохло.
   Французские таможенники махнули им, чтобы проезжали. Они преодолели несколько метров, отделявших их от швейцарской таможни.
   На улицу вышли двое высоких парней в серой униформе.
   – Беру их на себя, – сказал Дювин, опуская стекло.
   Лепски насторожился. Полицейский опыт подсказывал, что Дювин ведет себя неестественно напряженно, и это вызывало у него недоумение. Интересно, с чего это Дювин разволновался на пустом месте? Он велел себе не обращать внимания. Наверное, Дювин просто знает, что́ им предстоит. Он передал Дювину их с Кэрролл паспорта, а тот, добавив к ним свои, протянул документы таможеннику, дружески ему кивнув.
   Таможенник окинул его холодным, непроницаемым взглядом, затем отступил назад, изучая паспорта. Документы он после долгой проверки все же вернул.
   – Будете что-нибудь декларировать? – спросил он по-французски.
   – Нет, ничего. Только две бутылки виски и две шампанского, больше ничего, – ответил Дювин.
   – Откройте, пожалуйста, багажник.
   – Что он говорит? – спросил Лепски, раздраженный тем, что разговор ведется на французском.
   – Хочет, чтобы я открыл багажник, – пояснил ему Дювин, выходя из машины.
   – Зачем?
   – Имеет право, – коротко ответил Дювин, мечтая, чтобы Лепски заткнулся уже, ради всего святого.
   Он обошел вокруг машины и откинул крышку багажника.
   К его негодованию, Лепски тоже вылез из машины и пошел вместе с ним.
   – Какой багаж принадлежит американскому джентльмену? – спросил таможенник.
   – Вот эти два чемодана.
   – Пожалуйста, скажите ему, чтобы нес их на таможню.
   Дювин обернулся к Лепски:
   – Они хотят досмотреть ваши чемоданы.
   – Да какого черта? – Лепски выхватил свое удостоверение и сунул таможеннику под нос. – Объясни ему, кто я такой!
   Чувствуя, как по лицу стекает струйка пота, Дювин произнес:
   – Этот джентльмен – высокопоставленный американский полицейский. Он не желает, чтобы трогали его вещи.
   Таможенник изучил удостоверение и значок Лепски.
   Судя по выражению его лица, все это не произвело на него впечатления.
   – Джентльмен не говорит ни по-французски, ни по-немецки?
   – Нет. Он же американец.
   – Что он сказал? – спросил Лепски и принялся переступать с ноги на ногу, ощущая, как в нем вскипает злость.
   Таможенник с интересом наблюдал за ним. Он никогда еще не видел ничего похожего на ритуальные пляски Лепски, предшествующие взрыву эмоций.
   – Джентльмену нужно в туалет? – поинтересовался он у Дювина.
   – Что он говорит? – спросил Лепски, переходя на свой «полицейский» тон.
   – Спрашивает, не хочешь ли ты по-маленькому, – прошептал Дювин. – Он не понимает, почему ты приплясываешь на месте.
   Лепски с усилием взял себя в руки. Он издал звук электрической дрели, вонзившейся в сучок в древесине. Таможенник отпрянул на шаг и уставился на Лепски, разинув рот.
   – Лепски! Прекрати выставлять себя на посмешище! – крикнула Кэрролл, выскакивая из машины и подходя к ним. – Делай то, что приказал этот человек!
   Таможенник обернулся к Дювину:
   – Скажите, пожалуйста, этому джентльмену, что у нас приказ досматривать весь багаж американцев. Мы сожалеем о доставленных неудобствах, но приказ есть приказ.
   – Я понимаю, – сказал Дювин, чувствуя, что рубашка прилипла к спине от холодного пота. – Будете осматривать и мой багаж?
   – В этом нет необходимости.
   – Что он говорит? – спросил Лепски.
   Дювин перевел.
   – Это недолго, Том. Просто пройди с ними.
   – Давай! – рявкнула Кэрролл. – Вечно тебе надо все усложнять!
   Лепски стиснул кулаки, проглотил рвавшиеся наружу ругательства и произнес придушенным голосом:
   – Ладно-ладно, пусть этот поганец роется в наших вещах! Мне-то какое дело?
   Дювин вытащил два больших чемодана, принадлежавшие чете Лепски.
   – Только эти два? – уточнил таможенник.
   – Остальное мое, – сказал Дювин. Он передал чемоданы Лепски. – Тащи их на таможню, Том. Это недолго.
   Таможенник вернул Лепски его полицейское удостоверение, затем пошел вперед, показывая Лепски с чемоданами дорогу к зданию таможни.
   – Он забыл взять мой несессер! – крикнула вдогонку Кэрролл.
   Дювин едва не отвесил ей пощечину.
   – Молчи! – приказал он взволнованным шепотом. – Из-за твоих духов у нас могут быть неприятности.
   – Ну как скажешь. – Кэрролл вернулась в машину. – И почему с Томом всегда так трудно!
   – У него очень сильный характер, – заметила Клодетт, заставляя себя ободряюще улыбаться. – Но эти швейцарцы! Лучше бы ему их не дразнить.
   – На самом деле ему нравится, – сказала Кэрролл. – За него, милочка, не переживай. Будет что рассказать друзьям, когда вернется домой.
   Дювин нагнал Лепски уже на таможне. Оказалось, тот жмет руку начальнику, который понимает по-английски. И начальник, представившийся как Ганс Ульрих, рассыпается в извинениях.
   – Мистер Лепски, – говорил начальник таможни, – это все из-за русской иконы. На все пограничные посты пришла инструкция досматривать багаж всех американцев без исключения. Мой человек просто выполнял приказ. Разумеется, нет необходимости проверять ваш багаж. Я даже не помню, чтобы американский полицейский когда-либо проезжал через наш пост. Позвольте заверить вас, что для нас это большая честь. – Он обернулся к своему подчиненному. – Отнесите вещи мистера Лепски обратно в машину.
   Дювин закрыл глаза и облегченно выдохнул.
   Оставив Лепски, который уже сиял от счастья, и дальше беседовать с Ульрихом, он вышел вслед за таможенником, забрал у него оба чемодана, уложил в багажник и захлопнул крышку.
   – Что там происходит? – спросила Кэрролл.
   – Тома обхаживают по высшему разряду. Никаких проблем, – сказал Дювин, усаживаясь за руль.
   Они с Клодетт быстро переглянулись.
   Последний барьер позади. Икона доставлена в Швейцарию.
   Остался только Лу Брейди.
   Осталось только поменять несессеры.
   А потом – к Радницу.

Глава восьмая

   За завтраком, поданным прямо в номер, Лу Брейди втолковывал Мэгги, чего он от нее хочет. Он сидел в кресле, а Мэгги, все еще лежа в постели, уплетала хрустящий рогалик, густо сдобренный черешневым джемом.
   – Я жду людей, которые должны приехать сегодня утром, – говорил Брейди. – Точного времени не знаю, но до полудня. У меня к ним дело. И я не хочу, чтобы ты была рядом, пока я занимаюсь делами. Я собираюсь вести с ними переговоры в номере. Ты следишь за ходом моих мыслей, крошка?
   Мэгги потянулась за новым рогаликом и начала намазывать его маслом.
   – Ты хочешь, чтобы меня здесь не было? Правильно?
   – Точно. Но прежде всего я хочу, чтобы ты уложила свои вещи. Затем вынула все из своего несессера. Твой несессер нужен мне пустым. Ты улавливаешь суть?
   Мэгги намазала на рогалик черешневый джем, и ее хорошенькое личико чуть сморщилось от умственных усилий.
   – Но что мне делать с вещами из несессера?
   Брейди вздохнул:
   – Положи их в какой-нибудь из чемоданов.
   Мэгги кивнула, и лицо ее разгладилось. Она снова принялась жевать рогалик.
   – Какой вкусный джем! – воскликнула она с набитым ртом. – Но я понимаю, что нельзя есть столько мучного. А то растолстею!
   Брейди снова вздохнул:
   – Не отказывай себе в удовольствии, крошка, и слушай меня.
   – Я внимательно слушаю, котик. Я выну все из несессера, уложу свои вещи… и что потом?
   – Когда соберешься, спустишься на лифте в цокольный этаж, пройдешь через тоннель к плавательному бассейну.
   – Но ведь я же уложу купальник в чемодан или нет?
   Брейди провел пальцами по волосам.
   – Забудь о своем купальнике. Плавать ты не будешь. Просто посидишь у бассейна на солнышке и подождешь, пока я приду. Поняла?
   – Мне просто сидеть и ждать?
   – Я дам тебе книжку. Только что вышел новый роман Гарольда Роббинса [15 - Гарольд Роббинс (1916–1977) – настоящее имя Гарольд Рубин, популярный американский писатель, чьи остросюжетные и динамичные бестселлеры, замешенные на сексе, власти и деньгах, переведены на множество языков.]. Ты же любишь его, правда?
   Лицо Мэгги просияло.
   – Обожаю! Меня заводят те места, где про секс.
   – Отлично. Значит, ты сидишь у бассейна и читаешь, а я приду к тебе, как только освобожусь. Понятно?
   Мэгги покончила со своим рогаликом, подлила себе кофе, затем кивнула:
   – Если ты так хочешь, золотце.
   Брейди выдохнул с облегчением:
   – Прекрасно. После деловых переговоров мы с тобой уедем. А теперь, Мэгги, самое важное: оставайся у бассейна. У меня не будет времени искать тебя, если ты куда-нибудь отойдешь. Я хочу уехать сразу, как только закончатся переговоры. Понимаешь?
   – Мне просто сидеть у бассейна и читать Гарольда Роббинса?
   – Именно так. Ладно, если ты уже позавтракала, займись вещами, пожалуйста.
   Мэгги внимательно посмотрела на поднос, удивилась, что на нем больше не осталось рогаликов, вздохнула и с неохотой выбралась из кровати.
   На часах было пятнадцать минут десятого.
   – Пока ты собираешься, крошка, я спущусь оплатить счет. Не забудь вынуть все из несессера.
   Оставив ее, Брейди спустился на лифте к стойке портье.
   Сергас Хольц устроился в фойе, откуда было хорошо видно стойку портье. Чтобы не возникало недоуменных вопросов, почему он постоянно торчит в фойе и никуда не уходит, Хольц потрудился объяснить и портье, и швейцару в дверях, что ожидает важного звонка и не может отлучаться. Это объяснение удовлетворило любопытство гостиничного персонала.
   Хольц наблюдал, как Лу Брейди оплачивает счет. Он как бы невзначай подошел к стойке и принялся изучать какой-то туристический буклет, слушая разговор Брейди с портье.
   – Я очень скоро уезжаю, – говорил Брейди служащему за стойкой. – Мистер Уиллис прибудет часа в два пополудни. А вы через полчаса пришлите кого-нибудь наверх за моим багажом.
   – Разумеется, сэр.
   Затем Брейди вышел из отеля, быстро заскочил в книжный магазин чуть дальше по улице и купил новый роман Роббинса. Вернувшись в отель, он поднялся в номер. Мэгги, уже принявшая душ, лениво одевалась.
   – Пошевеливайся, цыпа! – приказал он. – Через полчаса придут за багажом.
   Это известие немедленно повергло Мэгги в панику. Она принялась заталкивать в чемодан все, что попадалось ей под руку.
   – Ну не гостиничные же полотенца! – взревел Брейди. – Ради бога, одевайся уже! Я сам все уложу!
   Когда носильщик постучал в дверь, Брейди успел уложить чемоданы, опустошить несессер и спрятать его с глаз долой. К этому времени перенервничавшая Мэгги была наконец одета.
   Брейди велел носильщику отнести чемоданы к машине.
   – Вот, крошка, – твердым тоном обратился он к Мэгги, – твоя книжка. Спускайся к бассейну и жди меня. Хорошо?
   Мэгги кивнула:
   – Ты ведь правда придешь за мной, золотце? Мы ведь правда поженимся?
   – Просто жди, – сказал Брейди, у которого уже лопалось терпение. – Я приду за тобой, и мы поженимся.
   Когда она, расцеловав его, ушла, Брейди написал записку, положил в конверт и адресовал его мистеру Пьеру Дювину. Отнес конверт на стойку портье:
   – Передайте, пожалуйста, мистеру Дювину, как только он приедет.
   – Разумеется, сэр.
   Все еще провожаемый взглядом Сергаса Хольца, Брейди вернулся к себе в номер, вынес стул на балкон, откуда мог наблюдать за всеми приезжающими, и уселся ждать.
   В номер вошли две горничные. Он велел им приступать к уборке, пояснив, что дожидается друзей. Они сняли постельное белье и прибрались в ванной, готовя номер к прибытию мистера Джона Уиллиса.
   В четверть двенадцатого Брейди увидел, что Дювины и Лепски приехали. Он ушел с балкона, закурил сигарету и заметался по комнате. В записке, которую он оставил для Дювина на стойке портье, был указан номер, куда Дювину надо прийти безотлагательно.
   Сергас Хольц наблюдал, как Дювины и Лепски регистрируются у стойки.
   Он наблюдал, как носильщик грузит на тележку четыре чемодана и синий несессер и увозит все в номера. Он наблюдал, как Дювины и Лепски, сопровождаемые портье, входят в лифт. Сергас Хольц кивнул своим мыслям. Уже очень скоро скучное ожидание закончится и он перейдет к действиям.
   Перед дверью своего номера Дювин предложил:
   – Давайте встретимся в фойе через полчаса. Сходим посмотреть город.
   – Мы согласны, – ответил Лепски. – Отель отличный. А какая здесь еда?
   – С голоду точно не умрешь, – заверил Дювин, увлек Клодетт в номер и закрыл за собой дверь. – Брейди здесь. Хочет видеть меня немедленно. Его номер рядом с нашим.
   – Будь осторожен, сокровище мое, – сказала Клодетт немного встревоженно. – Лу такой хитрец.
   Дювин поцеловал ее.
   – Так и я не промах. Сразу же вернусь.
   Брейди перестал метаться по комнате, услышав стук в дверь. Он подскочил к двери и открыл ее.
   – Пьер! – воскликнул он. – Как я рад тебя видеть! – Он схватил Дювина за руку и втащил его в номер. – Потрясающе выглядишь!
   Чтобы не остаться в долгу, Дювин потряс Брейди руку, восклицая:
   – Да и ты как огурчик! Боже! Приятно встретиться снова.
   Оба были жулики высшего разряда. Они буквально источали дружелюбие и искреннюю радость при виде друг друга.
   – Рассказывай же, – начал Брейди, все еще не выпуская руки Дювина. – Не томи. Проблемы были?
   – Ни одной, если не считать того, что эти Лепски выводят нас из себя.
   – А таможни?
   – Прошли без сучка без задоринки.
   Брейди просиял:
   – Я знал, что могу на тебя положиться. Осталось подменить несессер.
   – Да. – Дювин слегка поморщился. – Тут потребуется ловкость, но я справлюсь. Ты привез мне копию?
   – Естественно. – Брейди достал несессер. – В нем пусто, Пьер. У тебя уйдет всего несколько минут, чтобы переложить сюда барахло миссис Лепски, после чего сразу отправляйся в Цюрих, в отель «Эдем», я буду ждать тебя там с двадцатью тысячами звонких швейцарских франков.
   Дювин потер руки:
   – Чудесно!
   – Как думаешь отделаться от Лепски?
   – Скажу, что моя мать заболела и нам надо вернуться в Париж. Предоставь это мне. Боже! Как же мы будем счастливы распрощаться с ними навсегда!
   – Ясно. Мне пора ехать. – Брейди одарил Дювина широкой фальшивой улыбкой. – Ты проделал безупречную работу. Буду настаивать, чтобы Эд накинул еще десять тысяч.
   – О, спасибо, Лу! Грандиозно!
   Они пожали друг другу руки.
   – До встречи в Цюрихе… скорее всего, через пару дней?
   – Как только подменю несессер, сразу примчусь к тебе. Все зависит от Лепски. Прилепились ко мне как пиявки. Да, наверное, через два дня, может, три. Позвоню тебе в «Эдем».
   – Блестяще! Удачи, Пьер.
   Они снова обменялись рукопожатиями и дружескими улыбками, и Брейди поспешил к лифту, чтобы забрать Мэгги.
   Когда Клодетт увидела несессер, лицо ее просветлело.
   – Все хорошо, сокровище мое?
   – Никаких проблем. Он даже пообещал добавить еще десять тысяч. – Дювин радостно хохотнул. – Он и не подозревает, что мы собираемся его надуть. Подумать только! Жалкие тридцать тысяч швейцарских франков, когда мы сможем получить по меньшей мере четыре миллиона долларов!
   Клодетт бросилась в его объятия, и они завальсировали по комнате.
   Мэгги, устроившись в шезлонге, с головой ушла в роман Роббинса.
   – Пошли, цыпа, – позвал Брейди. – Нам уже пора.
   Но Мэгги выпала из реальности, она читала дальше, водя глазами по строчкам.
   Брейди выхватил у нее книжку:
   – Идем!
   Она захлопала на него ресницами:
   – Ой, Лу, ну дай же дочитать, что там было дальше. Он как раз затащил ее в постель…
   – Не важно! Нам пора!
   Он повлек ее на другую сторону улицы, где стояла их машина.
   Пока они ехали в Вильнёв, он снова повторил свои указания: как ей выехать на шоссе до Цюриха, как называется гостиница, где ей предстоит его дожидаться.
   Когда они прибыли в Вильнёв и пришла пора расставаться, Мэгги всплакнула бы, но, поскольку у нее были новые часики, и деньги, которые дал ей Лу, и еще не дочитанный роман Роббинса, она сумела сдержать эмоции. Наконец она уехала в направлении Цюриха, но только после того, как Брейди сто раз повторил, что не пройдет и недели, а он уже вернется.
   Брейди заранее арендовал в местном гараже «фольксваген-гольф». Он зашел за машиной, затем поехал к общественному бассейну, где снял кабинку для переодевания. Бассейн буквально кишел молодежью, наслаждавшейся последними днями каникул. Никто не обратил на Брейди ни малейшего внимания. Он занес в кабинку свой чемодан, запер дверь и принялся превращать себя в сморщенного, прилично одетого старичка, вероятно удалившегося от дел банкира или юриста. В отель «Монтрё палас» он вернулся только к половине второго, где и зарегистрировался под именем Джона Уиллиса.
   Сергас Хольц, который все еще сидел в фойе, был бы совершенно одурачен великолепным гримом Брейди, если бы тот не допустил одну оплошность: он приехал с тем же чемоданом, с каким был, регистрируясь под именем Льюиса Шульца. Хольц, наученный подмечать детали, узнал чемодан, когда носильщик ставил его в лифт, куда затем вошел Брейди. Хольц вспомнил слова дяди о том, что Лу Брейди – непревзойденный мастер маскировки.
   Хольц удовлетворенно кивнул. Теперь действие может начаться уже в любой момент. Он видел, что Дювины с Лепски недавно вышли из отеля. Он направился в бар, чтобы наскоро перекусить.
   У себя в номере Брейди раскрыл чемодан. Достал оттуда «смит-вессон» 38-го калибра.
   Следуя наставлениям Эда Хэддона, он заехал в Женеву и сходил по тому адресу, который дал ему Хэддон.
   Рослый толстяк лет тридцати, едва ли не сплошь поросший грубыми черными волосами, которые пучками торчали на лице и выбивались из-под воротничка рубашки, с готовностью продал ему оружие, как только Брейди назвал имя Хэддона.
   Брейди ненавидел огнестрельное оружие. Он ненавидел любые формы насилия. Он особо подчеркнул, что пистолет должен быть разряжен, и понаблюдал, как рослый толстяк вынимает пули. Довольный, что теперь пистолет не причинит никому вреда, Брейди положил его в карман и расплатился.
   Сейчас он сидел на кровати и с тревогой рассматривал пистолет. Он надеялся, что ему не придется угрожать Дювину. Если придется, он не знал, сумеет ли сделать это убедительно. Дювин ведь казался таким дружелюбным. Трудно поверить, что он задумал их облапошить. Хэддон ко всем относится с подозрением, однако Брейди решил, что и ему не стоит рисковать с Дювином. Все же миллион долларов – это миллион долларов. Затем он вспомнил о Мэгги. Может, он несколько поторопился, пообещав жениться на ней.
   Брейди вздохнул.
   Он не представлял себе, как будет много лет жить бок о бок с Мэгги.
   Она из тех женщин, чья красота очень рано увядает.
   Ладно, пора за дело. Прежде всего заполучить икону. Он убрал пистолет в чемодан и, поняв, что проголодался, отправился на ланч.
   Лепски не одобрил Монтрё. Он признал, что вид на озеро с пароходиками довольно мил, зато сам городок показался ему мертвее Джорджа Вашингтона. Кэрролл тоже была слегка разочарована, зато ей понравились часовые магазины, и она все еще застревала у каждой витрины, хотя Лепски уже начал раздраженно насвистывать.
   Терпение Дювинов было на исходе. Они то и дело переглядывались, подбадривая друг друга и как будто говоря, что их испытаниям скоро настанет конец.
   – Как насчет перекуса? – спросил Лепски. – Хорошие здесь стейки?
   – Никогда не ешь здесь стейков, – тут же отозвался Дювин. – Они не выдерживают никакой критики. Давайте лучше махнем в пиццерию. Для разнообразия.
   Он пришел к выводу, что нет смысла и дальше предлагать Лепски изысканные блюда, и, хотя он сознавал, что клевещет на швейцарцев, уверяя, будто здешние стейки никуда не годятся, ему просто было невыносимо наблюдать, как Лепски с ворчанием вгрызается в очередной кусок мяса. К его изумлению, и Кэрролл, и Лепски понравилась большая пицца, которую им подали.
   – Вот это я называю настоящей едой! – возликовал Лепски. – Прямо как дома.
   Зная, что Клодетт уже подготовила почву для визита Лепски в Гштад, Дювин во время ланча вывел на сцену и свою матушку.
   – Честно сказать, я обеспокоен, – начал он. – Она плохо себя чувствовала, еще когда мы уезжали из Парижа. Я звонил туда, пока мы были в Монако, мне сказали, что она слегла.
   – Вот оно как! Жаль это слышать, – отозвался Лепски с озабоченным видом. – Я потерял свою маму четыре года назад, и мне до сих пор ее не хватает.
   Дювин пожал плечами:
   – Может, все еще обойдется. Вечером позвоню еще раз, но если ей не стало лучше, боюсь, нам с Клодетт придется возвращаться.
   – Конечно, – сказала Кэрролл. – Мне ужасно жаль.
   Дювин улыбнулся:
   – Не исключено, что мне сообщат хорошие новости. В любом случае, если нам придется вернуться, вам-то это делать не обязательно. Вы должны увидеть Гштад. Вам там понравится.
   – Вы оба такие чудесные! – воскликнула Кэрролл. – Если вам придется вернуться, почему бы и нам не поехать с вами? Кажется, в Париже веселее, чем в Швейцарии.
   Дювину каким-то образом удалось удержать улыбку.
   – Ты так говоришь, потому что не видела Гштада. Это же потрясающее место! У Лиз Тейлор вилла в Гштаде, а она не стала бы жить там, где нельзя по-настоящему повеселиться. Хотите ночную жизнь? Она в Гштаде: стриптиз с шикарными танцовщицами, десятки ночных клубов. Стейки? Вот что я вам скажу: настоящие стейки кобе [16 - Говядина кобе – вид очень дорогой мраморной говядины, которую получают от японских быков черной породы. Экспорт такой говядины сильно ограничен.] ежедневно доставляют самолетом из Японии, толстые и сочные, лучшие в мире! Еще там великолепные горы со снежными шапками, катание на санях, а какие у них магазины! Нигде не найдете таких магазинов, как в Гштаде!
   Клодетт, бывавшая в Гштаде и считавшая его унылой дырой, понадеялась, что Господь простит ее мужу столь возмутительную ложь, ведь она понимала, что сейчас жизненно важно отделаться от Лепски.
   Лепски слушал, и глаза его сияли.
   – Стриптиз? Шикарные танцовщицы? Сочные стейки?
   – Ты подумай, с чего бы Лиз Тейлор там селиться, если бы это не было самым модным местом.
   – Звучит потрясающе!
   – Я очень, очень расстроюсь, если вы, забравшись уже так далеко, останетесь без Гштада. – Дювин с мольбой поглядел на Клодетт.
   – Они просто обязаны там побывать, – заявила она решительно. – Это впечатление на всю жизнь.
   – Ладно, тогда мы поедем, – сказал Лепски, – но нам будет вас не хватать.
   – И нам будет вас не хватать, – солгал Дювин и подал знак, чтобы принесли счет. – Но может, все еще обойдется. Надеюсь, сегодня вечером услышу хорошие новости. Я и сам хотел бы снова побывать в Гштаде. Ну а пока что отвезу вас в Веве поглядеть на знаменитых лебедей. – Он улыбнулся Кэрролл. – Ты сможешь сделать там чудесные фотографии. А вечером покатаемся на пароходике. Там музыка и танцы, и поужинать можно прямо на борту. Вам очень понравится!
   И они отправились в Веве, где Кэрролл, увлекшись лебедями, истратила на них две пленки, пока Лепски старался сдержать раздражение. Он решил, что, если уж видел одного паршивого лебедя, считай, видел всех. Стая довольно грязных с виду птиц не произвела на него впечатления.
   Затем они вернулись в отель «Монтрё палас», договорившись встретиться в баре в восемь часов, чтобы оттуда отправиться на пристань. Никто из них не обратил внимания на пожилого морщинистого мужчину, сидевшего в фойе, который наблюдал, как они входят в лифт.
   У себя в номере Дювин обернулся к Клодетт.
   – Я больше не в силах их выносить! – вскричал он. – Эти двое доводят меня до исступления! Сегодня же поменяю несессеры! Значит, так, сладкая, мы встретимся с ними в баре, и я скажу, что получил телеграмму от брата по поводу здоровья матери. Брат обещал позвонить в половине десятого, поэтому мне придется остаться в гостинице и дождаться его звонка. Ты же отправишься с Лепски кататься на пароходе. Вернетесь вы часов в одиннадцать. Я встречу вас в фойе, скажу, что нам нужно ехать немедленно, потому что моя мать умирает. Вещи уложим прямо сейчас. Как только ты уведешь Лепски кататься, я подменю несессер и погружу его вместе с нашим багажом в «мерседес». Скажу Лепски, что на машине мы доберемся до Парижа быстрее, потому что над женевским аэропортом туман. Посоветую им обратиться к швейцару, пусть арендует для них машину в «Херце», на которой они и отправятся в Гштад.
   Клодетт обдумала его план.
   – Тебе не кажется, что они захотят поехать с нами?
   – Не после того, что я наболтал о Гштаде. Видела, как загорелись глаза у Тома, когда я заговорил о стейках кобе и шикарных стриптизершах?
   Клодетт подавила смешок:
   – Какое их ждет потрясение, когда они приедут туда!
   – Чтобы они уж наверняка уехали, я скажу, что забронировал для них номер в отеле «Гштад палас», самом лучшем.
   – Но, сокровище мое, «Палас» ведь откроется только в декабре.
   – Они не узнают об этом, пока не приедут на место. Идем, сладкая, пора собираться.

   В восемь часов вечера Дювины вошли в бар, оба выглядели встревоженными.
   Чета Лепски была уже там, Том наливался двойным скотчем, пока Кэрролл сводила знакомство с двойным сухим мартини.
   Увидев лица Дювинов, Лепски спросил:
   – Беда?
   – Надеюсь, нет. – Дювин сел, прежде отодвинув стул для Клодетт. – Получил телеграмму от брата. Он сообщает, что мать в плохом состоянии, вечером он позвонит сюда и скажет, нужно ли мне возвращаться.
   – Какой ужас! – воскликнула Кэрролл. – Как мне жаль!
   – Да. И мне тоже, – сказал Лепски. Он подал знак бармену. – Может быть, все не так уж плохо. Что будете пить?
   – Для меня скотч, а Клодетт мартини, пожалуйста, – ответил Дювин. – Как ты и говоришь, может, все еще обойдется. – Он дождался, пока подадут их напитки. – Мне придется остаться в отеле, ну а вы отправляйтесь кататься на пароходе, Том. Когда вернетесь, возможно, у меня будут хорошие вести.
   – Ну нет! – воскликнула Кэрролл. – Не можем мы ехать веселиться, пока ты тут сидишь как на иголках. Точно нет!
   – Она права, – согласился Лепски. – Посидим здесь и подождем. Поесть можно и в отеле.
   На какой-то миг Дювин чуть не лишился сознания, но затем его изворотливый ум заработал.
   – В этом нет нужды, Том, хотя я очень ценю ваше сочувствие. Вы настоящие друзья, но окажите мне услугу. Клодетт никогда не каталась по озеру ночью. Она так этого ждала. – Он не поднимал глаз на Клодетт, которая с трудом удержалась от изумленного возгласа. – Том, развлечешь наших девушек? Кэрролл тоже понравится. Нет смысла торчать здесь всем вместе и пропускать такую прогулку. Прошу тебя, будь добр, порадуй мою Клодетт.
   При такой постановке вопроса Лепски не мог отказаться.
   – Ну конечно. Предоставь это мне. Уж я развлеку наших девушек.
   Дювин, которому доводилось кататься на швейцарском пароходе ночью и ужинать там свиными отбивными в обществе надменных жирных стариков, под аккомпанемент аккордеона и скрипки, звуки которых радуют только самих швейцарцев, сомневался, что им удастся развлечься. Он лишь надеялся, что Клодетт сумеет изобразить восторг.
   – Спасибо, – сказал он вслух и поглядел на часы. – Пароход отчаливает в девять, наверное, вам уже пора собираться.
   Спешно проглотив свой напиток, Лепски поднялся из-за стола.
   – Ладно, девушки, – сказал он. – Пошли.
   Пожилой морщинистый мужчина, читавший газету и потягивавший скотч со льдом, наблюдал, как вся компания покидает бар. Затем он поднялся с места и дошел до фойе как раз в тот момент, когда Лепски с Кэрролл и Клодетт миновали вращающуюся дверь.
   Дювин тоже поглядел им вслед, после чего двинулся к лифту.
   Пожилой морщинистый мужчина вошел в лифт вместе с ним, а потом зашагал по длинному коридору впереди Дювина. У себя в номере Дювин выждал несколько минут, затем осторожно открыл дверь и выглянул в длинный пустынный коридор.
   Лу Брейди оставил дверь приоткрытой, чтобы хорошо видеть номер Лепски, и замер в ожидании. Ждать пришлось недолго. Он наблюдал, как Дювин с несессером, который он ему привез, беззвучно приблизился к номеру Лепски, задержался на несколько секунд, возясь с замком, отпер дверь и вошел, прикрыв ее за собой.
   Брейди с тревогой поглаживал спрятанный в кармане пиджака «смит-вессон». Он выжидал. Минуты шли. Он понимал, что Дювину необходимо переложить вещи Кэрролл из одного несессера в другой. Он понимал, что Дювин – проворный, опытный вор, однако от напряжения Брейди покрылся испариной.
   Затем он услышал голоса и увидел юную парочку, только что вышедшую из своего номера. Молодые люди явно были влюблены по уши. Когда они проходили мимо его номера, он шагнул назад, закрыл дверь, затем снова приоткрыл, а они остановились у двери Лепски, чтобы поцеловаться. В этот миг Дювин, с несессером Кэрролл в руке, вышел в коридор.
   Влюбленные со смехом отскочили друг от друга и торопливо зашагали по коридору.
   Дювин остановился, чтобы запереть номер Лепски, затем быстро двинулся к своей двери, и тут Брейди вышел в коридор.
   – Сэр! – воскликнул Брейди. – Прошу прощения.
   Дювин остановился и поглядел на морщинистого старика. Нахмурился:
   – Да?
   Брейди уже подходил к нему.
   – Одну минутку, сэр.
   – Простите, я очень спешу.
   Брейди поравнялся с Дювином.
   – Отличная работа, Пьер, – сказал он. – Я знал, что могу на тебя положиться.
   Дювин ощутил, как кровь бросилась ему в голову. Он, пятясь, вошел в свой номер, Брейди – следом за ним.
   – Ты? – сумел выдавить из себя Дювин. – Лу?
   – Естественно. – Брейди заставил себя улыбнуться. – Я передумал, Пьер. Я сам отвезу несессер в Цюрих. – Он закрыл дверь. – Тебе нет необходимости туда ехать. Эд считает, что так будет лучше.
   Все еще сжимавший в руке несессер, Дювин был так потрясен, что внезапно рухнул в кресло.
   – Я поговорил с Эдом, – продолжал Брейди. – Он согласен с тем, что ты сработал безупречно. Я могу выплатить тебе тридцать тысяч швейцарских франков. Деньги у меня при себе.
   Острый ум Дювина ожил. Его первым желанием было вышибить из Брейди дух и бежать, однако он не мог бросить Клодетт, которая вернется только часа через два. Нет, сказал он себе, тут требуется дипломатический подход.
   – Какой потрясающий грим! – начал он. – Присядь на минутку. Давай поговорим.
   Брейди колебался, затем сел подальше от Дювина.
   – О чем тут говорить, Пьер? Я хочу уехать в Цюрих сегодня же вечером. Эд меня ждет.
   – Я знаю, что́ здесь, – сказал Дювин, постучав по несессеру. – Икона Екатерины Великой.
   Брейди кивнул. Он сунул потную руку в карман пиджака и нащупал оружие. Уверенности оно ему не прибавило.
   – Икона стоит не меньше двадцати миллионов долларов, – продолжал Дювин, пристально наблюдая за Брейди.
   – Могла бы стоить, если бы нашелся покупатель, – осторожно поправил Брейди.
   – Эд не стал бы организовывать похищение, если бы покупатель не нашелся. Я знаю, кто покупатель… Герман Радниц.
   Брейди неловко заерзал в кресле. Итак, Хэддон был прав. Их собирались облапошить. Он поглядел на мускулистого Дювина. Один его удар, подумал Брейди, ощущая испарину на лбу, может стать для меня последним.
   – Ты слишком спешишь с выводами, Пьер. В любом случае тебя не касается, что́ в этом несессере. Тебя наняли, чтобы украсть его, и ты мастерски это проделал. И тебе щедро за это заплатят. Нечего тут больше обсуждать. Отдай мне несессер, а я отдам тебе тридцать тысяч франков.
   Дювин помотал головой. Он видел, что Брейди испуган, и поиграл своими мощными мускулами.
   – Тут есть что обсуждать, Лу. Давай будем реалистами.
   – Я тебя не понимаю. – Брейди сумел растянуть дрожащие губы в улыбке. – Мы с тобой так чудесно работали вместе столько лет. Я по-прежнему смогу доставать для тебя прибыльные заказы. Что ты имеешь в виду… «будем реалистами»?
   – Ну брось, Лу! – Дювин злобно нахмурился, отчего Брейди весь сжался в своем кресле. – Вот мое предложение: вышвырнем из дела Хэддона и поделим прибыль пополам. Мы получим по три, даже по четыре миллиона каждый. Что скажешь?
   – Что я скажу? – Голос Брейди возвысился на тон. – Я скажу, что не в силах поверить, ты ли это говоришь, Пьер! Я изумлен и потрясен. Я не предаю друзей. Эд мой друг. Я думал, что и ты мой друг. Отдай мне несессер, я отдам тебе деньги, и мы забудем об этом разговоре.
   Дювин пристально поглядел на него, потом качнул головой:
   – Нет. Ты либо соглашаешься на мои условия, либо не получаешь ничего, и я забираю все. У меня есть выход на Радница. Он купит у меня икону. Он-то не считает другом тебя или кого-то еще. Тут уж ничего не поделаешь, Лу. Переходи на мою сторону, или останешься ни с чем, Лу.
   А ведь Хэддон предвидел предательство, подумал Брейди.
   Хэддон всегда предвидит осложнения и всегда готов к ним.
   Он покачал головой:
   – Ты недостаточно хорошо все продумал, Пьер. Радниц не станет иметь с тобой дело. Он даже со мной не станет иметь дело. Я должен связаться с его агентом, а ты понятия не имеешь, кто его агент. Так что прекращай эту чушь. И еще одно: Хэддон может устроить тебе веселую жизнь. Но даю слово, я ничего ему не расскажу. Отдай мне несессер, я отдам тебе деньги, и мы будем вместе работать и дальше, как работали всегда.
   Дювин колебался, но затем подумал, каково это – иметь пять миллионов долларов. И еще он подумал о Клодетт, которая так сильно верит в него.
   – Нет! Ты упустил свой шанс. Я забираю несессер, и ничего ты со мной не сделаешь!
   Брейди замер на один долгий миг, ощущая под пальцами пистолет в кармане. Он был в отчаянии. Если пригрозить Дювину незаряженным оружием, не набросится ли на него Дювин и не покалечит ли его?
   Собравшись с духом, он сказал:
   – Тогда так. – И он вынул пистолет и нацелил на Дювина. – Извини, Пьер, но ты сам напросился.
   Дювин уставился на оружие, ощутив волну ледяного озноба, прокатившуюся по спине. Его, как и Брейди, насилие приводило в ужас. Никогда еще никто не нацеливал на него пистолет, и при виде маленькой черной угрозы в руке Брейди он превратился из уверенного в себе мужчины в побелевшее и дрожащее подобие человека.
   – Ты… ты не посмеешь выстрелить! – выдохнул он.
   Брейди, пораженный тем, что есть кто-то еще трусливее его самого, ощутил кураж. Он подался вперед, размахивая пистолетом перед носом Дювина, и прорычал:
   – Убивать я тебя не стану, зато покалечу! Прострелю тебе колено, если сейчас же не отдашь мне несессер!
   Дювин содрогнулся. Дрожащей рукой он поставил чемоданчик на пол и ногой пододвинул его к Брейди.
   – Хватит уже тыкать в меня пистолетом, – проговорил он срывающимся голосом. – Он… он ведь может выстрелить.
   Брейди схватил несессер, встал и попятился к двери.
   – Дурак ты, Пьер. От нас ты больше не получишь работы, не забывай, что Эд никогда не прощает предательства.
   Он открыл дверь, вышел в коридор и быстро метнулся к своему номеру.
   Спустя десять минут он уже гнал машину в сторону Цюриха, и несессер Кэрролл стоял на пассажирском сиденье рядом с ним.

   «Ля Сюисс» [17 - La Suisse – Швейцария (фр.).], залитая ярким светом, пыхтя, подходила к причалу Монтрё. С борта доносились жалобные звуки скрипки и аккордеона. Пьер Дювин наблюдал за приближением парохода. Он ждал уже целый час, зато за это время до какой-то степени оправился от удара, нанесенного ему Брейди. Он по-прежнему был чрезвычайно подавлен. Не будет не только миллионов, не будет и денег от Брейди. Его лихорадило от волнения. Он понял, что больше не будет и никаких афер с антиквариатом. Он знал, что Хэддон шепнет словечко – и все станут обходить его за версту. Магазин в Довиле без поступления краденых товаров придется закрыть. Первое предупреждение он получил, проигравшись в рулетку. Удача покинула его! А он-то нацелился еще на три миллиона и продулся окончательно. Швейцарских франков хватит только на бензин обратно до Парижа, а там его ждет счет за квартиру и все остальные счета. Что ж, сказал он себе, придется снова потрошить карманы. Сезон в Париже вот-вот начнется. Город будет полон богатых туристов, трясущих своими бумажниками. Он ненавидел рисковать, однако придется принять тот факт, что в этом его единственный шанс не попасть в очередь за пособием по безработице. Он подумал о Клодетт. Она единственное его утешение. Она примет неизбежное без слова жалобы. Она поймет, что он ничего не мог сделать под дулом пистолета. Пьер ощутил, как его накрывает волна любви к ней. Настоящее благословение, что у него есть Клодетт!
   «Ля Сюисс» встала у причала, и народ начал сходить по трапу. Дювин увидел Клодетт и Лепски и замахал им.
   Лепски был счастлив сойти с парохода. Никогда он не испытывал такой зеленой тоски, как на этой вечерней прогулке. От звуков, исторгаемых скрипкой и аккордеоном, он начал подергиваться.
   Глядя на престарелых толстяков, радостно танцевавших под эту музыку, Лепски издавал фырканье, напоминавшее о заводящейся аккумуляторной дрезине. Челюсти у него болели после усердного пережевывания свиных отбивных. Кэрролл, видевшая, что Клодетт явно в восторге от вечера, сдерживала порывы Лепски, но и она была рада сойти с пароходика.
   Клодетт, растягивая рот в улыбке, гадала, как там дела у Пьера. Она совершенно обессилела, так долго изображая веселье, стараясь развлечь чету Лепски и молясь про себя, чтобы ей никогда в жизни не довелось пережить подобное еще раз.
   Одного взгляда на побелевшее, напряженное лицо Дювина ей хватило, чтобы понять: произошла катастрофа.
   – Пьер? – Она подбежала к нему.
   – Нам надо ехать немедленно! – сказал Дювин. – Она умирает… – Он обернулся к чете Лепски. – Я прошу прощения. Но знаю, что вы все поймете. Нам надо в Париж. Женевский аэропорт закрыт из-за тумана. А нам нельзя терять ни минуты. – Он схватил Лепски за руку и как следует стиснул. – Дорогой друг, пожалуйста, не старайся нас удержать, пожалуйста, извини. Нам надо было бы выехать еще час назад, зато за это время я успел заказать вам номер в «Паласе» Гштада. Швейцар в нашей гостинице поможет вам арендовать машину и расскажет, как туда доехать. – Он обернулся к Кэрролл. – Напишем, как только приедем в Париж. Мне очень жаль, что так вышло. Я был счастлив познакомиться с вами обоими.
   Пока Лепски с Кэрролл пытались выразить свое сочувствие, Дювин сделал знак Клодетт, чтобы садилась в машину. Она траурно взмахнула рукой на прощание, когда Дювин усаживался за руль.
   Ошарашенные внезапностью всего происходящего, Том и Кэрролл Лепски смогли лишь помахать вслед автомобилю. Пока ехали к шоссе, Дювин рассказал Клодетт, что случилось.
   – Не представляю, как мы будем теперь жить! – проговорил он в отчаянии. – У нас почти не осталось денег. Кто бы мог подумать, что у этого чертового Брейди окажется оружие!
   Клодетт похлопала его по руке.
   – Все не важно, сокровище мое, пока мы есть друг у друга, – сказала она.
   Никогда в жизни Дювин не слышал более утешительных слов.

   Лепски проводил взглядом габаритные огни удалявшейся машины, затем посмотрел на Кэрролл:
   – Ну ничего себе! Очень уж быстро, тебе не кажется?
   – Бедняге предстоит прощание с матерью, Том, – сказала Кэрролл, едва не плача. – Чего же ты ожидал?
   – Ну да, похоже, так и есть. Нам будет их не хватать. – Лепски двинулся через дорогу в сторону отеля. – Ну и вечер! А музыка! А еда! Я думал, у меня крышу снесет!
   – Вечно ты ворчишь! – возмутилась Кэрролл. – Это швейцарский образ жизни. Ты должен радоваться, что тебе удалось посмотреть, как развлекаются люди в других странах.
   Лепски издал звук, похожий на хлопок в тракторном карбюраторе. Пожилая пара, проходившая мимо, остановилась и воззрилась на него.
   – Лепски! – рявкнула Кэрролл. – Ты выставляешь себя на посмешище!
   Лепски сердито зыркнул на старичков, а потом затопал в фойе отеля.
   – Лучше позаботься о машине на завтра, – сказала Кэрролл.
   Лепски буркнул что-то и подошел к швейцару.
   – Я хочу взять напрокат машину завтра утром, – сказал он. – Моим друзьям пришлось срочно уехать, и они забрали ту машину, на которой мы вместе путешествовали. Скверно, что аэропорт закрыт из-за тумана.
   Швейцар удивленно поднял брови:
   – Женевский аэропорт открыт, сэр. Никакого тумана.
   Коп в Лепски насторожился:
   – Это точно?
   – Разумеется, сэр. Какую машину вы бы хотели арендовать?
   – Подождите минутку, – сказал Лепски. – Мы тут запланировали поездку в Гштад. Забронировали номер в отеле «Палас».
   – Но отель «Палас» еще не открылся, сэр. Сезон в Гштаде начинается только первого декабря.
   Лепски ослабил галстук – верный знак, что он начинает закипать от ярости.
   – Скажите-ка мне, дружище, – продолжал он. – Я так понял, что Гштад славится стейками из говядины кобе. Это правда?
   – Э-э… нет, сэр. Вы имеете в виду японские стейки, которые так популярны в Гонконге? Швейцария их не импортирует.
   Лепски рванул на себе галстук.
   – Я так понял, что там много стрип-шоу с обилием великолепных танцовщиц.
   – Возможно, в сезон. Это ближе к Рождеству, сэр.
   Кэрролл подошла к Лепски.
   – Сомневаюсь, что мы поедем в Гштад, – проговорил Лепски сквозь стиснутые зубы.
   – О чем это ты? – раздраженно спросила Кэрролл.
   – Молчи! – рявкнул Лепски. – Я чую беду! – Он подошел к стойке портье. – Мы завтра уезжаем, – сказал он. – Пожалуйста, подготовьте мне счет.
   – Мистер Лепски? Номер 245?
   – Ага.
   Портье выложил перед ним подробно расписанный счет.
   – Вот, пожалуйста, сэр, – произнес он, широко улыбаясь, – сюда же включен счет мистера и миссис Дювин. Мистер Дювин спешил. Он сказал мне, что его мать при смерти. Сказал, что о счетах позаботитесь вы.
   Он испытующе поглядел на Лепски, который стоял с каменным лицом.
   – Ага, – сказал Лепски. – Я пока взгляну. – Прихватив счет, он подошел к Кэрролл. – Мне надо выпить.
   – Ты ведь не думаешь…
   – Молчи! – отрезал Лепски, и Кэрролл, заметив опасные признаки, последовала за ним в почти опустевший уже бар.
   Лепски уселся и принялся изучать счет.
   Он поглядел на общий итог и протяжно присвистнул.
   Подошел бармен.
   – Тройной скотч со льдом, – заказал Лепски. – Хочешь чего-нибудь? – обратился он к Кэрролл.
   – Нет! Ты слишком много пьешь! В чем дело? Обязательно тебе изображать какой-то персонаж из фильма ужасов?
   Лепски ничего не ответил. Он дождался выпивки, проглотил половину, затем посмотрел на Кэрролл:
   – Старая пьянчужка Бессинджер была права. Она предостерегала нас от опасных людей. Я всю дорогу твердил, что этот Дювин проходимец, но ты ведь не слушала.
   – Не начинай все снова! О чем ты болтаешь?
   – Нас поимели, – заявил Лепски. – Могу поставить последний доллар, что у этого сукина сына вообще нет никакой матери!
   – Лепски! О чем ты говоришь?
   – Да это же мошеннический прием, старый как мир! И мы купились! Вот и остались теперь с их счетом за гостиницу, выпивку, еду и еще пару покупок, которые он сделал в отеле для своей очаровательной сучки, – прорычал Лепски. – И хуже того… – Он продолжил, объяснив Кэрролл, что сезон в Гштаде еще не начался, там нет ни отеля, ни бифштексов из говядины кобе, ни великолепных стриптизерш – вообще ничего.
   – Не могу поверить! – крикнула Кэрролл.
   Затем, оценив выражение лица Лепски, испепелявшего взглядом счет, она поняла, что он говорит правду, и тут пришла в бешенство.
   – Надо заявить в полицию! – прошипела она. – Никто не смеет водить нас за нос! Никто!
   – Ни в какую полицию мы заявлять не будем! – спокойно и твердо произнес Лепски. – Если когда-нибудь станет известно, что американского полицейского провел ловкий жулик, насмешкам не будет конца! Парни у нас в управлении животики со смеху надорвут! Я тебя предупреждал, но ты не слушала. Это же твои деньги. – Он бросил счет ей на колени. – Вот, учись на своих ошибках и начиная с этого момента не доверяй никому!
   Кэрролл взглянула на сумму, которую ей предстояло заплатить, и сдавленно вскрикнула, отчего бармен пристально на нее посмотрел.
   – Ой, Том!
   – Мой отец говорил, что за опыт надо платить, – сказал Лепски. – И на будущее слушай, что я говорю.
   Кэрролл кивнула.
   – А теперь я хочу кое о чем тебя спросить, – продолжал Лепски. – Тебе в самом деле понравилось путешествие?
   Кэрролл колебалась с ответом.
   – Ну, оно немного меня разочаровало, а итог и вовсе получился отвратительным, тебе не кажется?
   – Ага. Завтра же едем домой. Хватит с меня Европ. Надо было быть умнее и положить все спущенные на ветер деньги в банк. Осталось хоть что-нибудь?
   Кэрролл поморщилась:
   – Меньше пяти тысяч.
   Лепски потрепал ее по руке:
   – Этого хватит, чтобы выплатить долги. – Он допил свой скотч и вдруг оцепенел. – Боже! Я ведь забыл о наших соседях! Слушай: ты скажешь им, а я скажу то же самое ребятам на работе, что мы чудесно провели время. Ни слова о проклятой французской еде. Помнишь те удивительные блюда, которые нам пришлось пробовать? Так вот, пусть твои подружки позеленеют от зависти. Расскажи им об утке, которую мы ели. Пусть ощутят ее вкус. Покажи им фотографии лебедей, Альп и Эйфелевой башни. Чтобы ни у кого… повторяю, ни у кого… не возникло даже мысли, будто мы не оторвались на полную катушку. Поняла?
   Кэрролл просияла. Она уже видела, как подруги зачарованно слушают ее, широко раскрыв глаза. Если в следующие несколько месяцев она сделается центром внимания, наверное, поездка того стоила.
   Она встала, взяла Лепски за руку и одарила его самой соблазнительной своей улыбкой:
   – Пойдем в постель, Том.
   Знакомый с этой улыбкой, Лепски не мог дождаться, пока придет лифт.

   Лу Брейди оставил машину перед отелем «Эдем» в Цюрихе, взял синий несессер и свой портфель со сменой белья и вошел внутрь.
   Часы показывали четверть второго ночи.
   Его встретил ночной портье.
   – Только на одну ночь, – сказал Брейди. – Думаю, у вас здесь остановился мистер Клод Кендрик.
   – Да, сэр. Он дожидается вас в баре.
   – Отнесите мои вещи в номер. Нет, несессер оставьте. Это подарок для дочери мистера Кендрика.
   С несессером в руке Брейди пошел в бар. Он ощущал себя триумфатором. Несмотря на происки Дювина и благодаря Эду Хэддону, он сумел довести дело до конца. Через пару дней у него будет миллион долларов.
   Он обнаружил Кендрика в пустом баре с бутылкой шампанского, стоявшей перед ним в ведерке со льдом. Кендрик посмотрел выжидающе, однако, увидев морщинистого старика, скривился, но затем он заметил синий несессер и вскочил с места:
   – Лу, мальчик мой! Вот это грим! Это же ты, Лу?
   Брейди радостно засмеялся:
   – Да, это я. – Он помахал несессером. – Успех!
   – Дорогой мой, ты душка! – воскликнул Кендрик. – Я знал, что у тебя получится! Как чудесно!
   – Когда меня просят сделать дело, я делаю. – Брейди поставил несессер на стол, налил шампанского в бокал Кендрика и выпил. – Но проблемы все же были.
   – Большие?
   – Не важно. Я все уладил. Дювин пытался нас надуть.
   – Какой ужас!
   – Я с ним разобрался. Это последняя работа, которую он получил от нас. Пойдем наверх, Клод, и вскроем чемоданчик. Когда ты намерен получить деньги?
   – Завтра. У меня назначена встреча с Радницем. Я сказал ему, что ты приедешь. Он утверждает, что деньги у него приготовлены.
   – Потрясающе! Пойдем к тебе в номер.
   Когда мужчины вошли в лифт, Кендрик сказал:
   – Я купил все необходимые инструменты, чтобы вскрыть несессер. Придется действовать крайне аккуратно – не дай бог повредить икону.
   – Давай лучше я сам, – предложил Брейди. – У меня есть навык.
   Оказавшись в номере Кендрика, они заперли дверь, затем Кендрик дал Брейди набор инструментов и уселся наблюдать. Брейди, работая, вкратце описал, как ему удалось переиграть Дювина. Кендрик, слушая, только негромко охал.
   – Кто бы мог подумать? – произнес он, когда Брейди отделил от несессера боковые части. – Будь очень осторожен, шери. Чтобы ни единой царапины на этом бесценном предмете.
   – Вот она, – сказал Брейди, аккуратно вынимая деревянный брусок из фальшивого дна несессера. – Наши замечательные миллионы.
   А в следующий миг оба мужчины окаменели, уставившись на кусок сосновой древесины.
   Кендрик, сердце которого на миг замерло, выхватил деревяшку из рук Брейди.
   – Но это же не икона! Это просто кусок дерева! – просипел он.
   Для Брейди потрясение оказалось слишком велико. Он вырвал деревяшку у Кендрика, испепеляя ее взглядом, а затем швырнул об пол.
   Дювин все-таки перехитрил его! Каким-то образом умудрился поменять несессеры, но как? С того момента, как этот сукин сын украл несессер Лепски, он не покидал поля зрения Брейди.
   Кендрик вдруг выпрямился во весь рост.
   – Ты предатель! – взревел он. – Отдай мне икону. Я…
   – Заткнись! – прорычал Брейди. – Это все Дювин! Наверное, он уже у Радница, предлагает ему икону за полцены!
   Кендрик закрыл глаза. Он знал, что Радниц не колеблясь пойдет на сделку с Дювином. Он вспомнил, сколько денег потратил, подготавливая операцию. Подумал о Луи де Марни, который ждет свою долю. Он понимал, что ему ничего не остается, как только вернуться к себе в галерею.
   Ослабевшей рукой он указал на дверь.
   – Уходи. И чтобы я никогда больше не видел твоей гнусной рожи, – произнес он, а потом вынул свой носовой платок и разрыдался.

   Накануне вечером Сергас Хольц вошел в кабинет Германа Радница и поставил на письменный стол синий несессер.
   – Сэр, ваше задание выполнено, – доложил он.
   Радниц улыбнулся:
   – Блистательно! Расскажите, как все прошло.
   Хольц выглядел скучающим.
   – Проблем не возникло, сэр. Лепски с друзьями отправились на ланч. Брейди тоже пошел в ресторан перекусить. Я воспользовался возможностью и поменял несессеры.
   – Вскройте его и дайте мне взглянуть на икону, – велел Радниц.
   Хольц забрал несессер и, выйдя из кабинета, передал его Мютену.
   – У этого несессера фальшивое дно, внутри некий предмет, – сказал он. – Мистер Радниц желает его видеть. – И он ушел.
   Спустя полчаса Мютен шагнул в кабинет Радница и с благоговейной осторожностью положил икону Екатерины Великой на письменный стол перед хозяином.
   – Великолепное сокровище, сэр, если вы позволите мне высказать свое мнение, – произнес он.
   Радниц взял икону, и его жабья физиономия просветлела от удовольствия.
   – Вы совершенно правы, Мютен, – сказал он. – Одно из величайших сокровищ мира. Попробуйте связаться с Василием Вренцовым. Скажите, пусть приезжает, как только сможет.

   На следующий день, в то время, когда Пьер и Клодетт Дювин еще только надеялись избавиться от Лепски, а Брейди гримировал себя под Джона Уиллиса, «фольксваген-жук» Вренцова подкатил к вилле Радница. Вренцов медленно поднялся по мраморным ступеням тяжелой старческой походкой.
   Мютен открыл парадную дверь, внимательно взглянул на него и произнес:
   – Вы неважно выглядите, мистер Вренцов. Уж не заболели ли?
   – Нет. Я не останусь на ланч, – сообщил Вренцов, и его жирная физиономия превратилась в воплощение тоски.
   – Не останетесь на ланч? Какое невезение! Наш шеф-повар специально для вас приготовил пирог с фазаном. Вы точно не останетесь?
   Вренцов негромко простонал:
   – Я не останусь на ланч!
   – Достойно сожаления, сэр. Прошу вас, следуйте за мной.
   Радниц видел, как подъехал потрепанный «фольксваген». Он заранее положил икону на письменный стол. Откинулся в кресле, сцепив жирные ладони, и совершенно расслабился. Он в любом случае останется в выигрыше, сказал он себе. Если советское правительство не заключит с ним контракт на строительство дамбы, по крайней мере, он получит восемь миллионов долларов за возвращение иконы. Хотя, конечно, куда важнее заключить контракт на дамбу.
   Когда Вренцов тяжелой походкой вошел в его кабинет, Радниц сразу понял, что контракта не будет. Ладно, ничего страшного, у него есть икона. Не туз, конечно, но по крайней мере король.
   – Входите, Василий, – проговорил он с хрипотцой в голосе. – Какие новости?
   – К несчастью, мистер Радниц, мое начальство решило отложить строительство дамбы на несколько лет. Они согласились с вашими расчетами, однако из-за внезапно разразившегося экономического кризиса и из-за сокращения поставок зерна было решено, что сейчас не стоит тратить деньги на дамбу.
   – Но возможно, по завершении кризиса? – спросил Радниц, растягивая рот в жабьей улыбке.
   – Нам остается лишь надеяться.
   – По крайней мере, они согласились с моими расчетами?
   Вренцов кивнул.
   Радниц указал на икону:
   – Видите, Василий, я достал это бесценное произведение искусства. Что скажет ваше руководство? Они готовы заплатить мне восемь миллионов долларов за возвращение этого великолепного произведения искусства?
   Вренцов выглядел так, словно вот-вот скончается на месте.
   – Боюсь, что нет, мистер Радниц.
   Радниц окаменел. Он сердито сверкнул глазами на Вренцова:
   – Что вы говорите? Эта икона – одно из старинных русских сокровищ! Она стоит двадцать миллионов долларов, а то и больше! Из-за нее президент Соединенных Штатов попал в унизительное положение. Что мне за нее дадут?
   Вренцов мял в руках засаленную шляпу.
   – Боюсь, ничего, мистер Радниц.
   Радниц взвился:
   – Ничего?
   – Я говорил с министром культуры, – сообщил Вренцов. – Он большой ваш приверженец, мистер Радниц. И он поручил мне открыть вам одну государственную тайну, поскольку вы такой добрый друг нашей страны. Тридцать лет назад, когда у руля был еще Сталин, икону Екатерины Второй украли. Кто украл, до сих пор непонятно. Тогдашний министр культуры понимал, что его поставят к стенке, если об этом станет известно. Он достал очень хорошую копию иконы, и вот эту самую копию и выставляли в Эрмитаже, пока она не была похищена с выставки в Вашингтоне. – Вренцов дрожащим пальцем указал на икону на столе у Радница. – Это, сэр, и есть та копия. Министр культуры просит вас принять ее как сувенир, в благодарность за ваш неизменный интерес к Советскому Союзу.
   Вренцов развернулся и почти бегом покинул комнату, оставив Радница мрачно таращиться на икону.

Джеймс Хэдли Чейз Семь раз отмерь