Анатолий Гончар
Прапор и его группа

Пролог

   До выпуска оставалось два дня. Школа прапорщиков уже в прошлом.
   Смирнов выпустил изо рта дым и задал собравшимся на углу столовой новоявленным прапорщикам, казалось бы, сто раз повторенный на всяческие лады и ставший почти извечным вопрос:
   – Кто куда?
   Ефимов улыбнулся, теперь он уже мог раскрыться.
   – Я, – кивнул в сторону Кусина, – вместе с Андрюхой.
   Куда едет Андрей, знали все.
   – Так ты что, тоже в Афган собираешься? – неподдельно удивился стоявший тут же Костя Науменко.
   Ефимов кивнул.
   – И на фига тебе это надо? – опять же искренне не понимая, пожал плечами Науменко. – Я вот в военное училище иду, буду курсантов на тренажере учить. Личного состава – один боец, и то прикомандированный. Где ты видел службу лучше? Тоже нашел бы себе что-либо подобное и служил.
   – А я на противотанковый взвод – командиром. Может быть, еще летеху дадут, – влез в разговор до того стоявший в стороне Хохлов. Но на его реплику не обратили внимания.
   – Ты же там уже был, – развел руками никак не желающий отставать от Ефимова Константин. Качнув головой, еще разок затянулся уже почти до основания выкуренной сигаретой и, выдохнув дым, бросил ее в урну. – И опять едешь?
   – У меня друг после моего дембеля погиб. – Они уже совсем скоро расставались, разъезжаясь в разные стороны, и Сергей не считал нужным хранить свои тайны.
   – Мстить едешь? – В голосе Науменко не было осуждения, лишь одно искреннее любопытство и непонимание.
   – Нет, – Ефимов отрицательно покачал головой. – Скорее уж чтобы пацаны неопытные меньше гибли. – Он на секунду замолчал, а потом добавил: – Да и тянет меня туда почему-то…
   Слова, которые произнес Сергей, казались напыщенными и пафосными; тем не менее ребята, знавшие его не первый месяц, сразу поверили.
   – А если убьют? – хмыкнул Науменко.
   Ефимов неопределенно пожал плечами: «Мол, что поделать, судьба». Впрочем, в собственную смерть в двадцать два года поверить сложно.
   – Да ладно, мужики, – беззаботно отмахнулся Кусин, – вон у моего братана две титановые пластины в башке – и ничего, живет. И мы выживем. Еще и костюмы «Пума» привезем.
   Сергей мысленно усмехнулся. Для Андрея Кусина эти костюмы уже давно стали чем-то вроде мечты о тарелочке с голубой каемочкой. Но чем они его столь сильно манили, Ефимов так и не понял.
   – Мы пока еще какое-то время будем здесь, в соседней части, – продолжал рассказывать Кусин, – может неделю, может две, а потом по замене в маде ин Афганистон…
   После этих слов почему-то все сразу умолкли. Они разъезжались, но никто не мог предугадать свою дальнейшую судьбу…
   …Все это Сергей вспоминал, подходя к контрольно-пропускному пункту воинской части. История повторялась: спустя годы он снова возвращался в Вооруженные силы…

Глава 1
Возвращение

   Но не потому ли мы так жадно цепляемся за воспоминания о войне, что зачастую события, с ней связанные, самые значительные в нашей жизни?

   Да, он принял решение, окончательное и бесповоротное: он возвращался в армию. Нет, не в армию – он возвращался на войну. Трудно, почти невозможно объяснить столь странный поступок другим людям. Да и как объяснишь, если и сам Ефимов так до конца и не смог понять, что же в конце концов заставило его столь круто переменить свою жизнь, перешагнув через то многое, оставляемое в уже прошлой гражданской жизни…
//-- Двумя месяцами ранее --//
   – …Видишь, вот еще один солдат, – комбриг кивнул в сторону только что вошедшего в кабинет Ефимова, – желает пролить кровь за Отечество.
   Сидевший напротив него майор Балобаев – командир готовившегося к отправке в Чечню отряда – повернул голову и окинул безразличным взглядом стоявшего у двери прапорщика. Правда, сейчас Ефимов был в «гражданке» и то, что он старший прапорщик, знали только он сам да давший добро на выдачу «Отношения» полковник Шогинов.
   – Езжай домой, – комбриг приветливо улыбнулся, – готовь личное дело. Я так думаю, к отправке отряда ты уже не успеешь. Но ничего, поедешь весной. Часть перебазируется, так что прибудешь сразу к новому месту дислокации.
   – Спасибо, – совсем не по-уставному поблагодарил Ефимов, подразумевая выданное на руки «Отношение».
   – Ну, будь. – Комбриг еще раз улыбнулся, и Ефимов, поняв, что здесь ему больше делать нечего, повернувшись, открыл дверь и вышел в коридор штаба…
   Уже спускаясь по ступенькам лестницы вниз, он вдруг задумался над тем, что никак не может определиться – радоваться полученному «Отношению» или огорчаться. Казалось бы, ехал за ним сотни километров – и вот, получив, ощутил в сердце неимоверную тоску. Возвращение в армию означало неизбежное расставание с любимыми и родными, и оттого грудь старшего прапорщика заполнялась щемящей болью.
   Почти два месяца ушло у Сергея на оформление необходимых бумаг. Наконец-то «Личное дело» было готово, а он все никак не мог сказать своим о принятом решении. Впрочем, супруга знала, а вот дети… Как сказать своим лапочкам, что ты уезжаешь? Правда, пока еще не очень далеко, и будешь приезжать на выходные, но потом? Потом неизбежное расставание на долгих полгода. Как признаться? Как объяснить, зачем и почему он обрек себя на такую муку? Сердце разрывалось на части, душу сжимала тоска, и на глаза впервые за последние десятилетия наворачивались слезы. Точнее, он знал, почему так поступает, но никак не мог понять, каким образом сумел на это решиться.
   В дни, предшествующие отъезду, он старательно вел себя как ни в чем не бывало, но время отсчитывало последние часы его безвозвратно уходящей в прошлое гражданской жизни.
   Если бы в тот момент спросить, понимал ли Ефимов, что может навсегда остаться в чужих горах, он бы однозначно ответил: «Да». Времена, когда он считал себя почти бессмертным, канули в прошлое. Но тем не менее менять свое решение Сергей не собирался…
   Предписание было выписано, дата прибытия определена. Неизбежное расставание уже завтра. Он пытался быть таким, как всегда, но у него ничего не получалось, даже ложка едва не валилась из его рук.
   – Так, – как можно бодрее начал он, корча улыбку и одновременно пытаясь отвести в сторону заблестевшие росой слезинок глаза, – я у вас в армию ухожу. – И тут же, пока дети, шокированные этими словами, не опомнились, начал быстро перечислять все мыслимые и немыслимые выгоды предстоящей службы.

   Однажды он уже почти уехал от них, но только почти…
   Стояла зима 1994/95 года, в российской глубинке все шло своим чередом, а в городе Грозном тридцать первого декабря начались бои. Ефимов, вот уже несколько лет категорически не смотревший теленовостей, несколько дней подряд не отлипал от экрана. Он видел, как воюют и гибнут российские парни, и… чувствовал стыд – они там, восемнадцатилетние неопытные ребята, кладут свои жизни, а он, мужик с почти четырехлетним боевым опытом, сидит на печи.
   На восьмой день начала войны Сергей отправился в военкомат и написал заявление с просьбой о призыве в Вооруженные силы.
   – Только, – попросил он, – повестку не присылайте, я сам буду периодически заезжать и узнавать.
   – Хорошо, – кивнул военком, и Ефимов со спокойной совестью поехал по своим фермерским делам.
   Дело двигалось не так быстро, как требовали его напряженные нервы. Каждую неделю Сергей появлялся на пороге военкомата, но разнарядки на него не было. В селе пока еще никто не знал о принятом им решении, но, похоже, родственники уже догадывались. Возможно, видели появившуюся на лице и снедавшую его тоску, возможно, что-то еще, но братья и сестры зачастили к ним в гости. Скорее всего, первой о его намерениях догадалась жена и намекнула об этом мужниным родичам…
   А Ефимов изнывал в ожидании. Совесть и, возможно, что-то еще никак не давали ему покоя, а в груди все больше и больше нарастала боль предстоявшего расставания.
   Побывав в райцентре и в очередной раз посетив военкомат, Сергей возвращался к себе в деревню. Он не спешил. Небо было затянуто тучами, мела легкая поземка; снежок, редкими хлопьями падавший с небес, сметался с лобового стекла лениво ползающими по нему дворниками. А на душе стояла еще более беспросветная хмарь. Проезжая село, в котором жил его друг Геннадий Дворянинов, Ефимов почти автоматически сбавил скорость и крутанул руль вправо – на сердце было пакостно, и требовалось поговорить, раскрыть душу, переложить хоть малую часть носимой в груди боли на дружеские плечи. Сомнений в том, что здесь его по-доброму встретят и поймут, у него не было.
   Геннадия он увидел еще на подъезде – тот стоял во дворе и широкой лопатой пытался отгрести от гаражных дверей беспрестанно наметаемый туда снег. Но тщетно.
   Плавно притормозив, Сергей помахал рукой, прокатил чуть дальше, развернулся в проулке и, выехав из него, остановился напротив калитки, ведущей во двор особняка Дворяниновых.
   – Привет, Геннадий! – Выбравшись из машины, Сергей хлопнул дверцей и, даже не озаботившись закрыванием ее на ключ, двинулся в сторону довольно улыбающегося Гены.
   – Привет, привет, – улыбка на лице Дворянинова стала еще шире, – пошли в дом.
   Геннадий кивнул в направлении своего недавно построенного жилища.
   – Нет, Ген, не пойду.
   – Давай тогда хотя бы в гараж зайдем. От ветра спрячемся. Лясы пару минут поточим.
   – Собственно, я для этого и заехал, – безропотно согласился Сергей, и они потопали в направлении гаража…
   – Ген, – Ефимов решил, что не стоит тянуть кота за хвост, – я, наверное, в Чечню уеду.
   – Так, – медленно протянул Геннадий. Судя по его лицу, он огорчился, но не слишком удивился решению своего друга. – Когда?
   Сергей неопределенно пожал плечами.
   – Ясно, ждешь…
   Дворянинов умолк и, находясь в раздумьях, стал с отрешенным видом разглядывать лежавшие в большой коробочке сверла.
   – И на фига тебе это надо? – Словно очнувшись, он оторвался от созерцания инструмента и пристально посмотрел в лицо Ефимова. – Серега, тебе что, Афгана мало? Давно «на погоду» блевать перестал? – спросил он, намекая на полученную Ефимовым «за речкой» контузию и сопутствующие ей «прелести», вылезавшие каждый раз при перемене погоды.
   – Ген, я не могу просто так сидеть и смотреть, как гибнут восемнадцатилетние парни. – Слова звучали пафосно, но тем не менее Ефимов был уверен, что друг поймет его правильно.
   – Ты думаешь, что сможешь решить исход этой войны?
   – Ген, я ничего не думаю, просто я по-другому не могу, – и отвернувшись: – Мне стыдно.
   – С тобой все ясно. – Геннадий сокрушенно качнул головой. – Значит, когда едешь, еще не знаешь?
   Повторно заданный вопрос прозвучал без нажима. Друг – на то он и друг, чтобы не требовать сиюминутного ответа. Захочет – скажет, не захочет – не надо.
   – Правда, не знаю. Жду. – Сергей хотел поделиться тем, как тяжело у него на душе, но промолчал.
   – Может, зайдешь? – Дворянинов снова кивнул в направлении находившегося за гаражной стеной дома.
   Ефимов отрицательно покачал головой.
   – Ты тут моим помогай, если что. – Он хотел сказать «если что со мной случится», но в последнюю секунду осекся. Не стоило раньше времени настраивать друга на похоронный лад.
   – В любое время. – Геннадий широко развел руками. – Сам знаешь.
   – Ладно, Ген, я поехал, – виновато улыбнулся Ефимов, – дел полно. Надо многое успеть.
   – Езжай, – с грустью в глазах согласился Дворянинов. – Уезжать будешь, не забудь заглянуть.
   – Естественно, – ответил Ефимов и попытался улыбнуться еще раз. Не получилось.
   – Слушай, – уже вдогонку прокричал Геннадий, – все-таки за каким хреном ты туда полезешь? Чеченцев не любишь?
   – Да нет. – Сергей неопределенно пожал плечами. – Я же сказал, Ген… я действительно не могу быть здесь, когда там гибнут только что призванные в армию пацаны. Да и, – он уже взялся за ручку дверцы, – тянет меня туда. Знаешь, – слова признания давались ему с трудом, – возможно, война – единственное место, где я хоть иногда чувствовал себя человеком… – Он грустно улыбнулся и, больше не говоря ни слова, открыл дверцу, плюхнулся на сиденье и, заведя мотор, покатил прочь.
   В тот раз на войну он так и не уехал – через два дня из военкомата (вопреки его просьбе) принесли повестку. Жена и мать ревели одновременно. В тот раз он не смог перешагнуть через их слезы, не смог оставить маленьких ребятишек, не смог уйти в неопределенность, не смог, не смог, не смог… И целый год был сам не свой, все переживал, нервничал, не находя себе оправдания.
   И вот теперь, спустя годы, когда огонь войны на Кавказе заполыхал вновь, он перешел свой Рубикон. Возврата назад не было. Контракт подписан, новая форма, комната в общежитии, и жизнь потекла по иному руслу.

   – Товарищ майор… – Ефимов начал официально, но был остановлен небрежным жестом сидевшего за столом канцелярии майора Лаврентьева, командира пятой роты и своего временного начальника.
   – Твоя рота, – комбриг был в хорошем расположении духа и готов был немного пообщаться со вновь приобретенным старшим прапорщиком, – находится в Чечне, так что временно будешь прикомандирован к остаткам батальона. Они собраны в одну роту. Командир роты майор Лаврентьев, кроме него еще два офицера-двухгодичника после военной кафедры, так что справитесь. Да, кстати, почему прибыл с опозданием?
   – Товарищ полковник, я прибыл вовремя, но мне на КПП сказали приехать второго, так как строевая еще не переехала.
   – Ладно, служи. – Похоже, ответ Ефимова комбрига вполне удовлетворил.
   – Разрешите идти? – Старший прапорщик, хотя по-прежнему был одет в гражданскую одежду, определил для себя, что все, он уже на службе.
   – Ступай, – добродушно улыбнулся полковник, и Ефимов, неловко развернувшись на каблуках гражданских ботинок, поспешил выйти.

   …Сейчас, подписав контракт, получив на складе форму и переодевшись, он пытался как положено представиться своему временному командиру.
   – Леонид. – Остановив официальное представление, майор привстал и, перегнувшись через стол, протянул руку.
   – Сергей. – Ефимов сжал ладонь в крепком рукопожатии.
   – Старшина? – с надеждой в голосе спросил Лаврентьев.
   Прапорщик отрицательно помотал головой:
   – Замкомгруппы в шестую…
   – Понял. Ладно, ввожу в курс дела. Личного состава немного, офицеров трое: я и два «пиджака», – Сергей хотел сказать «знаю», но промолчал, – плюс ты. Занятий сейчас в связи с переездом нет. Сплошная стройка. Так что занимаемся хозяйственными работами и два раза в неделю ходим ответственными. После ответствования – полдня на отдых.
   – Товарищ майор… – Ротный хоть и был на десяток лет младше прапорщика, но все же называть его по имени язык пока не поворачивался. Тот поморщился, но промолчал. – Как с выходными?
   – Суббота или воскресенье, это как получится.
   – А если после ответствования не отдыхать? – спрашивая, Ефремов почувствовал, как екнуло сердце. – А то у меня семья в деревне.
   – Ладно, я думаю, решим.
   – Спасибо.
   – Ты, кстати, как: надолго или так – посмотреть, попробовать решил?
   – Да я вообще-то на Чечню, потом посмотрим. – Ефимов и сам не знал ответа на заданный вопрос.
   – Понятно. – Лаврентьев взглянул на часы. – Так, сегодня уже от тебя толку мало, занимайся своими делами, завтра с утра к восьми.
   – Разрешите идти? – Сергей все еще не мог преодолеть стереотипа прежних армейских привычек.
   – Да, – майор устало махнул рукой; похоже, у него последнее время в жизни что-то не ладилось.
   Выйдя из канцелярии, Ефимов прошелся по расположению, невольно выхватывая столь милые взгляду зампотылов недостатки: там было плохо заправлено одеяло, здесь отсутствовал ножной коврик, из крайней тумбочки торчала большая спортивная сумка, прямо посередине прохода валялся черный резиновый тапочек. Отовсюду высовывалась своим неармейским рылом временная неразбериха и неустроенность. Хмыкнув, старший прапорщик развернулся и, выйдя из казармы, стал спускаться вниз по лестнице. На площадке третьего этажа раздался идущий снизу топот ног, и мимо Ефимова попытался прошмыгнуть светловолосый, скорее даже светло-рыжий крепыш с сержантскими лычками на погонах. Сергей почти машинально выбросил левую руку и ухватил бегущего за плечо. Тот, дернувшись, остановился и недоуменно уставился на державшего его прапорщика. На конопатом лице сержанта растерянность начала сменяться «праведным возмущением».
   – Ничего не забыл? – строго спросил Ефимов, его рука до боли сжала чужие мышцы. Конопатый сморщился, зыркнул по сторонам – ни выше, ни ниже по лестнице никого не было. Несколько секунд его сознание боролось с искушением ляпнуть какую-то грубость и попытаться вырваться, но то ли отсутствие зрителей, то ли железом сковавшая его бицепс сила заставили сержанта отвести взгляд и понуро выдавить:
   – Разрешите пройти. – Слова «товарищ старший прапорщик» он все же проглотил, но Ефимов не стал акцентировать на этом внимания.
   – Проходите, – позволил Сергей и, разжав клещи своих пальцев, потопал дальше. Он не видел, как сержант, скривившись, потер освобожденное плечо и, зло зыркнув в удаляющуюся спину прапорщика, поспешил наверх.
   Как Ефимов и предполагал, сержант этот оказался в составе пятой роты. А всего личного состава в ней набиралось чуть больше полутора десятков – точнее, восемнадцать человек. Семнадцать отказников, не поехавших воевать в Чечню, семнадцать индивидуумов, всеми правдами и неправдами оставшихся дослуживать свой срок здесь, в части. Одного взгляда Сергею хватило, чтобы составить общий портрет стоявших перед ним солдат. Нарочитая развязность, скрывающая под собой глубоко угнездившийся в душе комплекс неполноценности. Остаться в пункте постоянной дислокации, когда все бывшие друзья уехали, – и теперь придумывать, дурачить самих себя тысячами отговорок, оправданий, причин, но в душе все же понимая слабость собственной воли, не сумевшей преодолеть естественный страх. Одним словом, в роте собрались солдаты, побежденные собственной трусостью, в какие бы одежды ни рядились их оправдания.
   «Да, – подумал Ефимов, – непросто будет «бороться» с коллективом, всей своей трусливой душонкой пытающимся доказать обратное. Ничего, справимся. Главное, не забыть старый постулат: «Либо ты затягиваешь гайки и ставишь личный состав на место, либо они садятся тебе на голову».
   – Становись!
   Личняк лениво начал выравниваться по одной линии, всем своим видом выражая презрение к вновь прибывшему прапору, правда, не решаясь противостоять в открытую. Они тоже пока еще присматривались. Нарываться вслепую не хотелось никому.
   «Что ж, все будет не так просто, – пытаясь оставаться бесстрастным, по-прежнему размышлял Ефимов. – Ничего, справимся. Это не коллектив, а всего лишь разношерстная стая, которая при первой же серьезной встряске развалится на отдельные разбегающиеся по разным щелям единицы».
   Пока он таким образом рассуждал, появился ротный. Толпа заволновалась. Следом за Лаврентьевым из канцелярии подтянулись два весьма раздолбайского вида старших лейтенанта. Отсутствие вышестоящего (батальонного) начальства накладывало свой отпечаток и на них. Команду «смирно» никто не подал.
   – Григорий, – представился первый, и Сергей пожалел, что сначала не заглянул в канцелярию. Теперь же процедура знакомства происходила на виду всего личного состава, а Ефимову почему-то этого не хотелось.
   – Аркадий, – поздоровался второй.
   – Сергей, – пришлось представиться и Ефимову. Рукопожатие офицеров было крепким, по-настоящему мужским.
   – Становись, – скомандовал поздоровавшись с Ефимовым ротный. – Равняйсь, смирно! Вольно. Общебригадного построения не будет. Так что, Саликов, – он повернулся в сторону первым подошедшего старшего лейтенанта, – берешь пятерых и дуешь на территорию. Ты, Аркадий, – он кивнул в сторону второго, – с командой из шести человек убываешь в распоряжение начвеща.
   – Понял, – кивнул тот.
   – А вы, товарищ старший прапорщик, – продолжал ротный, – берете оставшихся и прямиком в первый учебный корпус.
   Ефимов вопросительно вздернул подбородок.
   – Красное здание, – небрежно отмахнулся майор. – Калинин, – Ефимов увидел, как во второй шеренге зашевелился вчерашний сержант, – остаешься в казарме руководить нарядом. Порядок на тебе. Понял?
   – Так точно, – лениво отозвался сержант, всем своим видом стараясь показать собственную независимость.
   – И не дай бог, если будет как вчера!
   Ефимов не знал, что было вчера, но по едва заметной ухмылке Калинина понял, что угроз ротного он не слишком-то и боится.
   Весь день прошел в бесконечных работах. Перерыв на обед принес мелкую неприятность: стоимость блюд в офицерской столовой оказалась неоправданно высокой. Мысленно прикинув размеры своего денежного довольствия и соответствие ему цен, Ефимов понял, что от обедов в столовой ему придется отказаться.

   Сергей первый раз заступил ответственным…
   Общебригадной вечерней поверки не было; подразделения строились в казармах, где «контролирующие распорядок дня» (как стыдливо-официально именовались «ответственные») проверяли наличие личного состава.
   – Становись! Равняйсь! Смирно! Слушай список вечерней поверки! – Ефимов раскрыл книгу. Впрочем, даже не начав зачитывать список, он видел, что двоих нет. Калинин и утром стоявший рядом с ним высокий тощий субъект отсутствовали.
   – Саликов.
   – Я.
   – Семенов.
   – Я.
   – Алексеев.
   – Я.
   – Копылов.
   Тишина.
   – Копылов? – несколько громче.
   – Товарищ старший прапорщик, их ротный отпустил, – откликнулись с правого фланга роты.
   – Куда и на сколько?
   – До утра, – ответил все тот же голос, – он их всегда до утра отпускает.
   – Понятно. Карацупа…
   Все остальные оказались на месте. Ефимов мысленно матерился. Поступок ротного ему решительно не нравился. Сложно навести порядок, попустительствуя одним, даже если пытаешься держать в строгости других…
   – Отбой! – скомандовал Ефимов и, уже не обращая внимания на потянувшихся к кроватям бойцов, сложил книгу и, повернувшись, направился к тумбочке дневального.
   Взяв телефонную трубку, он нашел в списке внутренних телефонов первый КПП и набрал номер.
   – Дежурный по первому КПП прапорщик Игнатов слушает, – донеслось до Сергея.
   – Это старший прапорщик Ефимов беспокоит, пятая рота. Слушай, у меня просьба: появится мой сержант Калинин, звякни. Добро?
   – Да он здесь, с какой-то девкой милуется, – хмыкнул Игнатов.
   – Хорошо, понял. Спасибо. – Ефимов нажал на рычаг и положил трубку. – Дежурный, – окликнул он стоявшего у двери ефрейтора Панина, – дневального свободной смены ко мне.
   – Курочкин, – рявкнул дежурный, и из дверей комнаты досуга вынырнула перепуганная рожа второго дневального. – К товарищу старшему прапорщику.
   – Курочкин, – поманил того пальцем Ефимов, – беги на КПП, найдешь там Калинина, скажешь: через десять минут в казарме. Понял?
   – Так точно, – ответил Курочкин и поспешил выполнять приказание.
   Вскоре он вернулся, а Калинин не появился ни через десять, ни через пятнадцать минут.
   – Курочкин, – уже почти привычно окликнул дневального Ефимов, – дуй снова на КПП. У Калинина пять минут, – Сергей еще рассчитывал уладить назревающий конфликт мирным путем.
   – Есть, – козырнул Курочкин и поспешил вниз по лестнице.
   Надежды Ефимова оказались тщетными. Он подождал семь минут и, медленно закипая, вышел из дверей на лестничную площадку. Можно было плюнуть и забыть, тем более что ротный дал добро на «до утра», но тогда это сочли бы проявлением слабости, и воинство пятой роты однозначно вышло бы из повиновения. Допускать подобное старший прапорщик не собирался.
   «Нет, – сказал он себе, – я вас еще приведу к «нормальному бою». – И стал быстро спускаться вниз.
   Калинин находился на крыльце контрольно-пропускного пункта. Вальяжно облокотившись на перила, он что-то заливал стоявшей рядом с ним размалеванной девахе. До открывшего дверь прапорщика донеслось хвастливое «…мастер спорта по самбо и рукопашному бою…», и он, не раздумывая, схватил сержанта за загривок и, рывком развернув к двери, втолкнул в помещение КПП. Девица что-то возмущенно завопила за его спиной, но Ефимов не обратил на нее ни малейшего внимания. Не выгляди она столь развязно, Сергей, может быть, еще подумал бы, как поделикатнее увести Калинина, чтобы не унижать ни своего, ни его достоинства, но перед этой шмыдрой заниматься психоанализом прапорщик не собирался.
   – Вы чего это себе… – попробовал взъерепениться сержант, но Ефимов не дал ему ни малейшего шанса.
   – Заткнись! – рявкнул он и, быстрым движением схватив «мастера» за шкирку, потащил его к выходу, ведущему в сторону казарм. Калинин попробовал дернуться, но прапорщик тряхнул его так, что у того отпало всякое желание к сопротивлению.
   Оказавшись под темными сводами арки, делившей здание казарм на две равные части, Сергей развернул сержанта к себе лицом и зашипел, глядя ему прямо в глаза:
   – Запомни, тварь, – он не собирался церемониться, – в следующий раз, когда ты не выполнишь моего приказа, я переломаю тебе ребра, и мне плевать, кому и как ты побежишь жаловаться. Понял, ты?
   – Понял, товарищ старший прапорщик, понял. – Калинин выглядел напуганным.
   – Я из-за тебя еще буду нервничать… Забить он на меня решил. Вот сволота! В казарму, бегом, живо! – Еще раз встряхнув сержанта, он выпустил его из рук, и тот, как-то странно кособочась, бросился бежать, выполняя приказание.
   А Ефимов постоял еще минуту, успокаиваясь (злость все же выплеснулась наружу, едва не перейдя в неподконтрольную ярость) и неторопливо шагая, направился вслед за убежавшим сержантом.
   «Нужно держать себя в руках, держать себя в руках», – твердил Сергей, поднимаясь по лестнице.
   Когда он вошел в казарму пятой роты, все бойцы уже спали. Спал – или скорее притворялся спящим – и виновник его нервотрепки сержант Калинин. Копылова по-прежнему не было. Не появился он ни через час, ни через два. Впрочем, Ефимов и не ждал его раньше подъема. Удивительно, но тот заявился, когда стрелки часов подвинулись на половину четвертого. Нагло улыбаясь, Копылов с грохотом распахнул дверь и, словно не замечая стоявшего неподалеку прапорщика, потопал в направлении кроватей.
   – Рядовой Копылов, ко мне! – приказал старший прапорщик, намереваясь всего лишь взглянуть поближе на ночного гуляку. Злиться на солдата было не за что, наказывать тем более. Ротный дал добро, а какой солдат откажется от халявной самоволочки?
   – Ну, чего еще? – развязно отозвался Копылов, и Ефимов моментально оказался подле него, загородив дорогу. Он самовольщика несло перегаром.
   – Ты пил? – Сергей почувствовал, как его снова наполняет злость.
   – Всего-то полторашку пива. – Этот моральный урод то ли не понимал, то ли нарочито выставлялся напоказ. – А че, нельзя?
   – Туалет твой. До подъема все блестит, – без обиняков приказал Ефимов, впрочем, не сильно рассчитывая, что это подвыпившее чудо сразу бросится выполнять его команду.
   Секунду тот переваривал сказанное, затем попытался оттолкнуть прапорщика и пройти к вожделенной сейчас кровати.
   – Стоять!
   – Да по… – Копылов не договорил – разозленный Ефимов резко, не раздумывая, ударил его в грудь. Самовольщик осип и стал оседать на пол. Сергей занес для удара ногу, но сдержался: перед ним все же был его солдат, пусть даже такой никчемный и сволочной.
   – Не надо, – прохрипел Копылов, видя чуть отведенный для удара ботинок. Трус все же засел в нем намертво.
   – Дневальный – тряпку, дежурный – обеспечить фронт работ. Я проверю. Спать пойдешь, когда управишься. Подъем вместе со всеми.
   Копылов покорно кивнул и, поднявшись, поковылял в сторону туалета.
   Ефимов облегченно вздохнул: первый раунд он выиграл. Второй был потруднее: предстояло сделать из этих обмороков если не настоящих людей, то хотя бы нормальных, полноценных солдат…
   Клонить в сон его начало уже под утро. Глаза слипались. С непривычки чувствовалась накопившаяся за ночь усталость; хотелось плюнуть на все, провести утренние мероприятия и отправиться до обеда отсыпаться, но Ефимову нужны были два выходных подряд. Он уже успел изрядно соскучиться по своим крошкам, по супруге, по отцу и матери. Собственно, скучать Сергей начал, едва выйдя за пределы своего села. Теперь же тоска становилась невыносимой, и, если бы не ежеминутная занятость, он непременно полез бы на стену…
   Чтобы хоть как-то взбодриться, Ефимов, выгнав личный состав на зарядку, добросовестно пробежал вместе с ним три километра, и после того, как под руководством все того же Калинина отправил солдат на спортивный городок, пробежал еще два, выгоняя из себя и мучившую ночную сонливость, и накопившуюся за ночь нервозность.

   Чуть позже, проведя утренний осмотр, строевой тренаж и сводив личный состав на завтрак, Сергей оставил солдат на плацу заниматься строевой подготовкой, а сам, войдя в здание казармы, поднялся на четвертый этаж и, войдя в канцелярию, стал дожидаться ротного.
   Разговор вышел трудным. И не дело было бы учить прапорщику майора, если бы этому майору не было всего двадцать шесть лет… Ни опыта, ни навыков, обычная для чеченской войны история: в двадцать два – военный институт – лейтенант, в двадцать три – часть – старлей, в двадцать четыре – первая командировка в Чечню – капитан, в двадцать пять с хвостиком – вторая командировка, текучка кадров, должность командира роты – майор. Вот и вся история. Командировки, что они могут дать для обыденной службы? На войне психология солдата не та, да и служба тоже. Отпуска – по два-три месяца, время, как песок, летит. А опыт? Где взять опыт управления людьми в повседневной, мирной жизни? Трудным вышел разговор, не получился. Мальчишеское неприятие вкупе с майорскими амбициями. Вот они, скороспелые капитаны и майоры – дети войны, порождение ее… Нет, не советские монстры – капитаны-группники, майоры – командиры рот; и те и другие по десять, пятнадцать лет с личным составом. Времена меняются, меняется отношение, все ускоряется, только вот становится ли от этого лучше? Опыт работы с людьми не приходит сам по себе, но как доказать, как объяснить это человеку, не желающему слушать? Опыт или, точнее, его отсутствие… Вот оттуда и происходит разболтанность личного состава. И там, где ее можно было бы предотвратить простыми командирскими решениями, приходится применять иные методы. Солдат, перешагнувший порог неподчинения, увы, способен понять только грубую физическую силу…
   Дни потекли за днями, хозработы отнимали большую часть времени, но, оставаясь ответственным, Сергей рассаживал личный состав в комнате досуга и подолгу беседовал. Спрашивал, рассказывал, объяснял. Потихоньку его стали слушать и понимать…

   Формировать отряд начали еще в начале декабря. Ефимов ждал, что комбриг вызовет его к себе, но никакой команды от того не поступало…
   – Сергей! – Из канцелярии выглянул хмурый Лаврентьев.
   – Да, Лень? – Ефимов уже привык, что в роте командный состав называл друг друга по именам.
   – Возьми троих и ступай к штабу. Найдешь полковника Поплавского… – Тут майор сообразил, что старший прапорщик пока его может и не знать, и потому пояснил: – Это заместитель командира части по боевой. Спросишь у посыльных. Впрочем, он должен тебя ждать. Такой плотный, коренастый.
   – Понял, найду.
   Ефимов кивнул и, повернувшись в сторону расположения, крикнул:
   – Алексеев, Копылов, Караев, одежда номер пять. Две минуты на сборы.
   В глубине расположения началось броуновское движение. Минут через пять рабочая команда из трех человек во главе со старшим прапорщиком отправилась на поиски полковника Поплавского.
   Их ждали.
   – О, – воскликнул стоявший у дверей штаба плотный, даже слегка полноватый полковник. – Вижу, вижу.
   – Товарищ полковник, старший прапорщик… – начал было говорить Ефимов, но был остановлен нетерпеливым жестом заместителя комбрига.
   – Алексей Сергеевич, – запросто поздоровался он и протянул руку.
   – Сергей Михайлович, – автоматически представился Ефимов и крепко пожал протянутую руку.
   – Раньше у нас в спецназе только по имени-отчеству, – с ностальгией заметил полковник и, оценивающе взглянув на Ефимова, уточнил: – Замкомгруппы?
   – Так точно! – по-уставному ответил старший прапорщик.
   – Это хорошо, это просто здорово, – неясно чему обрадовался замкомбрига и тут же пояснил: – Мне как раз нужен толковый начальник учебного корпуса.
   От этих слов Ефимова мгновенно бросило в жар.
   – Товарищ полковник…
   – Алексей Сергеевич, – поправил его радостно потирающий руки зам.
   – Товарищ полковник, я вообще-то в армию из-за Чечни вернулся. – В душе начала нарастать глухая обида.
   – Да какая Чечня! – отмахнулся не желающий вникать в чужие проблемы Поплавский. – Чечня что? Ерунда. Вот тут послужи, в рутине повседневности. Изо дня в день.
   – Товарищ полковник… – Ефимов еще пока не знал, что ему делать: просить или требовать. – У меня боевой опыт три года… Я только на войну… – Он хотел сказать, что если что, то и рапорт на стол, но промолчал.
   – Ладно, пошли, – бросил полковник и, обернувшись к по-прежнему стоявшим чуть в стороне солдатам, махнул рукой: – Идите к первому учебному корпусу.
   Затем, круто развернувшись, он широко зашагал в направлении автомобильного парка.
   Ефимов, не зная, как ему поступить, двинулся следом. Начальник учебного корпуса! Чудовищно!!! Нет, не такую службу в спецназе видел для себя бывший командир боевого гранатометно-пулеметного взвода. Не такую…
   – Трясунов! – Поплавский окликнул высокого, широкоплечего, слегка сутуловатого подполковника, толкущегося подле стоявшего с поднятым капотом «Урала». – Иди сюда! – Тот обернулся и сделал три шага в сторону полковника. – Это Сергей Михайлович, – представил замкомбриг Ефимова.
   Подполковник кивнул, но «брататься» не спешил.
   – Старший прапорщик Ефимов, – привычно представился Сергей.
   – Так, Трясунов, – Поплавский с задумчивым видом посмотрел на горизонт. – Смотри, он пока поработает у меня. А ты запишешь его в штат отряда, понял?
   Подполковник с видимой неохотой кивнул.
   – Начнется боевое слаживание, – Поплавский повернулся к Ефимову, – я тебя отпущу…
   Сергей с привычной недоверчивостью мысленно хмыкнул: должна же быть в этой бочке меда своя ложка дегтя? И она тут же вылезла.
   – …Учебный корпус к Новому году введем в строй – и отпущу.
   Старший прапорщик мысленно матюгнулся, но не подал виду.
   – Спасибо, – вместо этого по-простому (а почему бы и нет, если по имени-отчеству?) поблагодарил он. И полковник ободряюще улыбнулся.
   – Пошли, – совсем по-свойски скомандовал он, и они поспешили к ожидавшему их указаний личному составу.
   С этого дня началась работа в учебном корпусе и, как говорится, не за страх, а за совесть. Под вечер Ефимов чувствовал себя вымотанным, выжатым, как лимон. Сил едва хватало, чтобы принять душ и завалиться спать, а кроме того, два дня в неделю ходил ответственным – бессонная ночь, бессонный день. Оставаясь в казарме на ночь, не забывал о работе с личным составом. По-прежнему беседовал, стараясь незаметно повлиять, направить. Постепенно солдаты роты привыкли к его спокойной, уверенной в себе рассудительности, подчеркнутой, слегка непривычной правильности. Настороженность, неприятие и даже враждебность постепенно стали перетекать в понимание и доверие. Все знали: если Ефимов сказал, что будет так, то, значит, оно так и будет, чего бы ему это ни стоило. В конце концов, если отбросить всяческую шелуху, то сформировавшееся мнение о нем состояло из трех слов: строг, но справедлив. Все это, вместе взятое, привело личный состав к какой-то по-детски трогательной вере в этого внезапно появившегося на их пути прапорщика… По-детски… А кто еще были они, эти девятнадцатилетние мальчишки, так и не сумевшие перешагнуть свой страх? Дети. А детей следовало учить и воспитывать, пусть даже им девятнадцать и они сами себя уже давно считают взрослыми.
   Однажды в одной из бесед Ефимов как бы ненароком обронил такую фразу: «Смелый не тот, кто не боится, ведь на каждого смельчака всегда найдется свой страх, а тот, кто умеет преодолевать свои страхи». Сказано это было тихо, но его услышали…

   Время шло. Наверное, только неимоверная усталость и суетная наполненность дней не позволяли Ефимову скатиться в пропасть бездонного отчаяния. Тоска по детям и любимой супруге была невыносимой. В пятницу он отпрашивался со службы и, чтобы успеть на последний автобус, бежал до автовокзала. Два часа пути до районного центра, потом еще три – пешком до родного села, и уже за полночь он оказывался в объятиях супруги. Дети обычно спали. Полюбовавшись на своих посапывающих крошек, Ефимов валился в кровать и засыпал мертвецким сном. Выходные уходили на то, чтобы разобраться с накопившимися за неделю мужицкими делами, а в три часа утра понедельника он отправлялся в обратную дорогу. Снова пешком до райцентра – и на первом рейсе автобуса он ехал в город, чтобы к половине восьмого утра успеть в подразделение. Во вторник Сергей обычно оставался ответственным, еще один день «ответствования» приходился с четверга на пятницу. В промежутке (раз в две недели) Ефимов заступал дежурным по КПП номер один. Иногда выходили подряд две-три бессонные ночи в неделю, но он терпел на пределе сил и нервов; да и какая усталость могла быть сильнее боли расставания с семьей?

   Непонятно каким образом солдатская молва донесла до подразделения весть о том, что Ефимов собирается в Чечню, и это еще сильнее подняло его авторитет у личного состава.

   Незаметно промелькнул месяц, к концу приближался следующий. Вокруг царило ощущение наступающего Нового года. Формирование отряда шло полным ходом, а про старшего прапорщика Ефимова словно забыли. Вовремя вспомнив девиз «Куй железо, пока горячо», Сергей отправился в подразделение подполковника Трясунова.
   Ему повезло – с комбатом третьего батальона они столкнулись на лестнице.
   – Здравия желаю, товарищ полковник! – приложив руку к шапке, поприветствовал его Ефимов. Ломать язык «подполковником» желания у Сергея не было, а по опыту старой службы он знал, что подполковники на «полковника» обычно не обижаются.
   – Здравствуй. – Трясунов с подозрением покосился на малознакомого прапора.
   – Товарищ подполковник, я к вам с полковником Поплавским подходил…
   В глазах комбата «три» промелькнуло узнавание.
   – А, да, помню, – устало подтвердил он. – Только нет у меня должностей, нет.
   – Товарищ полковник, а как же… – До Ефимова не сразу дошел смысл сказанного.
   – У меня в отряде нет должностей замкомгрупп. – Теперь Трясунов выглядел еще более усталым.
   – Но командир бригады мне твердо обещал… – начал было Ефимов, но подполковник, махнув рукой, перебил его:
   – Ладно, пошли к комбригу. Скажет поставить на должность командира первого отделения – поставлю.
   И он, развернувшись, стал быстро спускаться вниз по лестнице.

   Полковника Шогинова они «отловили» выходящим из кабинета.
   – Ефимов, как служба?
   Сергей подивился тому, что комбриг помнит его фамилию.
   – Нормально, товарищ полковник, только вот с Чечней, как и что, непонятно. – Ефимов пожал плечами.
   – Поедешь в Чечню, какой вопрос? – Командир бригады широко улыбнулся.
   – Я воевать собрался, а должностей замкомгрупп в…надцатом отряде нет.
   – Ну да, – полковник Шогинов не переставал улыбаться, – сам понимаешь, не могу же я поставить прапорщика на должность сержанта.
   – Да мне все равно, товарищ полковник, хоть рядового. – Ефимов не собирался сдаваться. – Я только из-за Чечни в армию и вернулся.
   – Трясунов, – улыбка комбрига стала еще шире, хотя казалось, что шире некуда. – Найди ему должность… любую.
   – Разве что во взвод матобеспечения?
   – Товарищ полковник, я не для того… – запротестовал было Ефимов.
   – Ладно, ладно, – нетерпеливо оборвал его командир бригады. – Трясунов, отпустишь его разок-другой на БЗ. Пусть походит, пока не надоест. – И усмехнулся: – Будь.
   Он хлопнул по-дружески старшего прапорщика по плечу и шагнул в обратную сторону к двери своего кабинета.
   – Подойдешь к начальнику штаба капитану Грелкину, – приказал Сергею его будущий комбат, – пусть запишет тебя на должность начальника аккумуляторной. Скажешь, я приказал.
   – Есть! – бодро ответил Ефимов и кинулся искать начальника штаба батальона, пока большие начальники не передумали и вовсе не зарезали ему командировку.
   «Ничего, – думал Сергей, – мне бы только выбраться в горы, а уж там я на боевое задание всеми правдами и неправдами, а вырвусь».

   Новый год он хотел встретить с семьей, но едва не опоздал. Сменившись с наряда, побежал на автовокзал и успел сесть в уже отъезжающий автобус. Все же в последний момент ему повезло: «пазик», привезший Ефимова в райцентр, не пошел, как обычно, в гараж, а поехал дальше. Водитель автобуса жил в соседнем селе и тоже, как Сергей, спешил попасть к новогоднему столу. Так что домой старший прапорщик прибыл вовремя. Его ждали. Никто сегодня не спал. Жена, дети, сверкающая новогодняя елка, праздничный стол – что может быть лучше этих счастливых мгновений?
   …Сергей не дотянул до боя курантов минут пятнадцать. Веки сомкнулись, и он уснул тяжелым сном безмерно уставшего человека. Так начался очередной год его жизни.

   Учебный корпус они к началу боевого слаживания так и не доделали. И не то чтобы сделали мало, – сделали много, но вот оказалось, что надо было сделать еще больше. Тем не менее Поплавский объявил Ефимову благодарность и отпустил на все четыре стороны.
   В начале второй декады января сводный отряд в полном составе выехал на полигон. Но перед тем как уехать, в роте произошло некое событие, а точнее, почти веселая история, надолго отложившаяся в памяти старшего прапорщика Ефимова.
   Рядовой Копылов написал домой письмо. И оно, может быть, и ничего, не попади письмецо в чьи-то непростые руки – человека, весьма стремящегося к всезнанию.
   «…Мамочка, – писал Копылов в этом злосчастном письме, – я пью, я много и часто пью, прости меня, мама! Я просто не могу иначе. Иначе я сойду с ума. Все эти трупы… Мама, я не хотел тебя огорчать. Мама, я почти каждую неделю езжу в командировку. Куда, ты, наверное, догадаешься сама. Мама, на прошлой неделе похоронили сержанта Калинина, тот еще был му… Впрочем, о мертвых либо хорошо, либо ничего. Я два километра нес на себе его тело. Нас зажали… со всех сторон. Я крошил этих гадов пачками, но они лезли и лезли… Мама, я почти постоянно бываю пьян, разве можно не пить после всего этого? Мама, меня здесь ценят и уважают. Вот иду я вчера по части, а навстречу мне наш комбриг.
   – Что, – говорит, – Леша, ты все пьешь?
   – Пью, – говорю, – товарищ полковник.
   А он меня так по дружески приобнял:
   – Ты, – говорит, – Леха, держись, потерпи немного, некого мне, кроме тебя, на спецзадания посылать.
   Я, конечно, руками развел: понимаю, мол. И промолчал. А что говорить?
   – Ну ладно, бывай, – комбриг крепко пожал мне руку, – ты только послезавтра трезвым будь.
   – Опять? – спросил я, уже понимая, каким будет ответ.
   Он кивнул, и мы разошлись в разные стороны.
   Вот такая у меня служба.
   До свидания, твой сын Леонид.
   И вот еще что, мама: вышли, пожалуйста, еще денег, а то на водку все время не хватает. А без нее, сама понимаешь, мне не выдержать.
   Трижды целую и обнимаю».

   На этом письмо заканчивалось. Было смешно и грустно. А Копылову предстояли крутые разборки. Ефимов не знал, светит ли Лехе встреча с комбригом, а вот что побеседовать с замполитом части ему придется наверняка, в этом он не сомневался. И ничего хорошего эта встреча «главному боевику бригады» не сулила.

Глава 2
Слаживание

   Любая командировка начинается с боевого слаживания.
Непреложная истина

   – Товарищ старший прапорщик, – вынырнула из-за угла казармы знакомая фигурка сержанта Калинина.
   Ефимов, обернувшись, остановился. Подождал. Он приехал в бригаду, сопровождая бойцов на почту, и на минуточку забежал в роту.
   – Товарищ старший прапорщик, разрешите вопрос?
   – Разрешаю.
   Сергей даже удивился такой подчеркнуто военной вежливости – обычно сержант всеми правдами и неправдами пытался уйти от излишне уставных обращений и слов.
   – Товарищ старший прапорщик, – в третий раз повторил Калинин, – а вы не могли бы поговорить с Трясуновым?
   – По поводу? – Ефимов никак не мог взять в толк, чего от него хотят.
   – Насчет Чечни, – сержант замялся, – ну, чтобы меня взяли.
   – А что, думаешь, не возьмут?
   – Так я ведь первый раз отказался, – виновато опустил взор Калинин.
   – Почему? – Ефимов был безжалостен.
   – Испугался, вдруг убьют… – Чувствовалось, что слова даются ему с трудом.
   – А сейчас?
   – Боюсь. – Сержант побледнел и тяжело дышал.
   – И все же поедешь?
   – Поеду! – твердо заявили Калинин.
   – Что ж, это уже хорошо. Значит, еще не все потеряно. Ладно, я попробую поговорить о тебе с кем-нибудь из ротных, – заверил его старший прапорщик и, не дожидаясь новых вопросов, отправился по своим делам.
   Неделю спустя Ефимов, как и обещал, переговорил с обеими командирами рот и даже подошел по этому вопросу к начальнику штаба батальона, но в отряд Калинина так и не взяли. Как говорится, посеешь недоверие…

   А боевое слаживание шло своим ходом.
   – …Отстрел чеки гранаты слева. Отстрел чеки гранаты справа.
   И так до бесконечности. Передернуть затвор, и чтобы успевали среагировать. Щелчок предохранителем, чтобы умели слушать. Фишки, едва заметные метки вдоль дороги, чтобы умели видеть.
   На полигоне шла обычная рутинная боевая учеба. Сергей, временно закрепленный за второй группой первой роты, почти неделю постигал азы спецназовского искусства… Впрочем, большой тайной оно для него не было. Афганистан учил многому; приходилось и сидеть в засаде, и проводить доразведку…
   – …Отстрел чеки… – орал группник лейтенант Полесьев, и бойцы прыгали в сторону, вжимались в примятый от прежних падений снег, прикрывали руками и оружием голову.
   Ефимов, находясь в тылу группы, внимательно следил за действиями личного состава и изредка делал замечания самым нерасторопным. Сам он в сугроб не прыгал, и не потому, что был старше званием и возрастом, вовсе нет, – просто несколько раз попробовав, Сергей убедился, что старые рефлексы не так просто забыть и растерять в мирной жизни. Он успевал реагировать на звучавшие команды гораздо быстрее их необстрелянного «воинства», поэтому больше наблюдал и командовал, а СЛОНы – солдаты, любящие офигенную нагрузку, – доводили свою реакцию до совершенства.
   Близился обеденный перерыв, но они все еще занимались на заснеженном, примятом падавшими телами поле, когда из-за угла ближайшей казармы выглянул замкомроты второй роты старший лейтенант Водопьянов и, слегка приволакивая ногу, зашагал в сторону занимающейся группы.
   – Противник с фронта! – громко скомандовал он и, отставив чуть в сторону правую ногу, стал наблюдать за действиями разворачивающихся по фронту бойцов.
   – Быстрее! – орал оставшийся на месте командир группы. Личный состав вяз в сугробах, спотыкался и падал в снег, поднимался и, разгребая грудью сугробы, продвигался вперед, упорно выравнивая фронтальную линию.
   – Противник с правого фланга! – дал новую вводную Водопьянов; значит, действия бойцов ему понравились, иначе бы заставил повторить первый маневр и два, и три раза подряд.
   Ефимов, вместе со всеми лезший по снегу, почувствовал, как на спине начал выступать пот. Лицо, до недавнего времени изрядно пощипанное морозом, теперь почувствовало накатывающий изнутри жар.
   – Отход! – Новый приказ замкомроты, и бойцы, прикрывая друг друга, начали откатываться к лесу.
   Тыловая тройка, готовясь к отражению наступающего противника, получила вводную:
   – Рядовой Симонов ранен.
   «Черт», – мысленно выругался Ефимов; рядовой Симонов был в его тройке.
   – Леденцов, прикрой! – проорал прапорщик и, бросившись вперед, взвалил на горбушку условно раненного бойца. Тащить его оказалось несколько тяжелее, чем думалось. Снег, и без того непролазный, казалось, стал еще глубже. Проваливаясь чуть ли не по пояс, Ефимов упрямо тащил «раненого» в чащу леса. Огромный, в три обхвата дуб – укрытие надежное.
   – Уф, блин. – Сергей остановился и опустил на снег приглушенно матерящееся «тело».
   Кажется, Водопьянов остался доволен. Ничего не сказав, он молча развернулся и побрел обратно к казарменному модулю. Что ж, порой молчание бывает красноречивее слов.
   «Сбор», – знаками приказал Полесьев.
   – Теперь ты меня тащи, – улыбнулся Ефимов, чувствуя, как на лбу образовываются первые капельки пота. Боец, не поняв шутки, вытаращился на вытирающего пот старшего прапорщика.
   – Да пошли, пошли! – поторопил его улыбающийся Ефимов и, не дожидаясь, когда Симонов поднимется на ноги, поспешил к созывающему личный состав группнику.
   Продираясь по снегу, он поглядел в спину удаляющегося старлея: этот молодой офицер в своей неугомонности успевал проверить, как идут занятия в группах своей второй роты, а потом в порыве боевого энтузиазма обычно добирался до одной-другой группы соседей. Группники же меж собой материли столь рьяного старшего лейтенанта, но, понимая, что в чем-то его «проверки» им даже помогали, открыто не протестовали. Вот и сейчас Полесьев только фыркнул, но промолчал. Опыта у старшего лейтенанта всяко было больше. Как-никак, а одна чеченская командировка за его плечами уже была.
   – Конец занятиям! – объявил лейтенант Полесьев, лениво прохаживаясь перед вытянувшимся вдоль дороги строем. Итоги были подведены, действия каждого были разобраны и разложены по полочкам. Словно о чем-то неожиданно вспомнив, группник повернулся к стоявшему чуть в стороне Ефимову:
   – Товарищ старший прапорщик, у вас есть что добавить?
   – В принципе только одно: при внезапном появлении противника возможна такая ситуация, когда справа или слева от группы будет открытая местность. Тогда тройкам следует действовать сообразно обстановке, смещаясь и занимая позиции в направлении укрытий. Всем ясно?
   – Так точно, – в два одиноких голоса ответила вся группа.
   – Хорошо, будем считать, что поняли, – усмехнулся Ефимов, а группник слегка обиженно буркнул:
   – Ну, это я бы завтра довел… – И, поправив на плече автомат: – Разойдись! В колонну по три становись! – Ходить боевым порядком ему, похоже, сегодня уже надоело. – Равняйсь, смирно, вольно. В казарму шагом марш. – И уже вдогон: – Оружие выложить на проходе. После ужина чистка и отбой. Завтра у нас ожидаются ночные занятия, поэтому советую не ходить из угла в угол, а приводить оружие в порядок. Кто почистил – тот отбился.
   Прапорщик усмехнулся: молодежь… Можно подумать, кто-то из них сегодня задумывается над тем, что будет завтра…
   Все же отбой произвели вовремя. Офицеры ушли, а Ефимов, назначенный на сегодня ответственным, остался в модуле для личного состава. Модуль-казарма по внешнему виду, а может быть, даже и по внутреннему содержанию ничем не отличался от тех в изобилии разбросанных по всему Афгану щитовых строений, которые были сооружены военными строителями в большинстве советских гарнизонов. Но там было теплее. Здесь же царила настоящая морозная зима. Идущие вдоль стен трубы едва теплели, а развешанные на них носки, варежки, маскхалаты, приткнутые к стене валенки – и вовсе не давали этим тепловым крохам выбраться наружу. Одним словом, в казарме стоял холод. Пять-шесть градусов тепла едва ли можно было назвать температурой, располагающей к приятным сновидениям; тем не менее вскоре все погрузилось в сон. Измотанные за день молодые организмы требовали отдыха. Сергей прошелся вдоль рядов, тщательно подсчитывая количество лежавших в кроватях военнослужащих, и облегченно вздохнул. Все были на месте. Кивнув ходившему рядом с ним дежурному, он, не раздумывая, направился к рядам коек комендантского взвода, где специально для него было отведено спальное место – солдатская пружинная кровать, застеленная белыми простынями и накрытая синим армейским одеялом.
   После ночного бдения в ППД быть ответственным на полигоне казалось раем – всего-то и дел, что два-три раза за ночь проснуться, сделав это либо самостоятельно, либо поручив побудку дежурному, а затем пробежаться вдоль рядов коек, считая спящих. С отсутствующими долго не разбирались: сходил в самоволку? Замечательно, езжай в ППД, служи дальше. С контрактниками тоже никто не церемонился: не можешь выдержать казарменного положения – в тот же день прямая дорога на гражданку. Предельно просто и жестко. Все об этом знали, так что все было по-честному.
   С задумчивым видом постояв подле своей кровати, Сергей снял бушлат, стянул с ног фетровые сапоги, пристроил их на отопительной трубе подле своего маскхалата, снял и разложил там же носки, затем залез в стоявший подле кровати рюкзак и вытащил оттуда запасные шерстяные носки. Поправив стоявшие на полу резиновые армейские тапочки, он расправил одеяло, не раздеваясь, лег на одну его половину, другой укрылся и, набросив поверх бушлат, погрузился в сон.
   Гортанное «подъем» прозвучало в тот момент, когда Ефимов в очередной раз поднялся, чтобы проверить наличие личного состава. «Тем лучше», – подумал он, не спеша скидывая тапочки и протягивая руку к стоявшим тут же подле кровати берцам. На утреннюю зарядку от всегда выходил в «ботинках с высокими берцами» и уже потом, после завтрака, переодевался в более теплые фетровые сапоги.
   – Выходи строиться на утреннюю зарядку! – снова рявкнул дневальный, и толпа личного состава неспешно поползла к выходу. Да, пока это действительно была толпа, сонная и плохо соображающая.
   Сергей вывел личный состав на плац и стал наблюдать, как нехотя из офицерского модуля стали выползать заспанные и поеживающиеся от утреннего холода группники.
   – К разминке приступить! – скомандовал он, не дожидаясь, пока к плацу подтянутся припозднившиеся офицеры. Впрочем, до официального начала утренней физической зарядки оставалось еще три минуты.
   – Константин, – окликнул Ефимов начавшего проводить разминку командира первого отделения сержанта-контрактника Неверова из группы Полесьева, – группник подойдет, скажешь, я на пятикилометровку побежал.
   Сержант кивнул и продолжил счет. А Сергей – на полигоне его обязанности ответственного закончились с выходом подразделений на УФЗ – еще раз бросил взгляд на выходивших на черную площадку плаца офицеров, помахал рукой приближающемуся Полесьеву и, повернувшись налево, неторопливо побежал вдоль растянувшегося строя. Раз, два, раз, два… Постепенно наращивая темп, Ефимов пробежал КПП и свернул на тропинку, ведущую в сторону стрельбища. Два с половиной километра туда, два с половиной обратно, итого пятерка; затем обжигающая холодом даже сквозь кожу перчаток перекладина, где он до изнеможения подтягивался, следом брусья, и снова на перекладине подъем переворотом, силовой на обе руки, на одну по очереди. Выполнив эту ставшую обязательной программу, Сергей обычно пробегал еще несколько сот метров, после чего спешил в офицерский модуль, чтобы привести себя в порядок – умыться, побриться; одним словом, совершить весь набор дел, входящий в обязательный утренний моцион.
   Ефимов подбежал к своей любимой перекладине (почему именно она стала для него предпочтительнее прочих, Сергей затруднился бы ответить, но тем не менее из десятков других перекладин он всегда выбирал именно эту) в тот момент, когда на ней болтающейся сосиской висел Кислицын-младший – Андрей.
   – Давай еще разок, – подбадривал его раскрасневшийся на морозе Алексей – старший из братьев. Ефимов не смог сдержать улыбки; эти двое вызывали в его душе добрые, хотя и слегка странные, неоднозначные чувства. Было в них что-то… из детства, что ли? Может, это шло от трогательной заботы старшего над младшим? Или тут было нечто другое? Два брата – семья, как напоминание о собственной семье, оставляемой на долгие месяцы жизни.
   Братья Кислицыны одновременно были похожи и непохожи. Одинакового среднего роста, только Андрей слегка субтильный, а Алексей коренастый (почти такой же, как старший прапорщик Ефимов; может, чуть у€же в плечах). Андрей на вид почти рыжий, конопатый, а Алексей светло-русый и без единой конопушки на лице. Андрей как пятнадцатилетний мальчишка – болтливый, весело-задорный, а Алексей, хоть и старше всего-то на год, но гораздо более серьезный, молчаливый и оттого казавшийся гораздо умнее своего непоседливого брата. В спецкомандировку они ехали в третий раз, а следовательно, знали о войне уже вполне достаточно, чтобы взять и просто понадеяться на милость богов. Поэтому готовились основательно – так, словно все им было в диковинку, будто собирались в Чечню впервые. Они не просили, но оба оказались вместе – в группе Полесьева, на должностях разведчиков-автоматчиков. Судя по всему, на более высокие должности братья и не рвались. Хотя старший из них, еще со срочной службы бывший старшим сержантом, вполне мог претендовать на роль командира отделения, но Кислицыны предпочли отвечать только за свою «винтовку». Алексея, как наиболее серьезного и внимательного, назначили в головной дозор, Андрея впихнули во вторую тройку ядра. Оставаясь в одной группе, Алексей как мог курировал своего бестолкового братца. Заставлял учить и без того тысячу раз ученную-переученную матчасть, гонял до изнеможения на физухе, но вместе с тем незаметно и потому еще более трогательно, опекал во всех бытовых вопросах.
   – Тренируешь? – тяжело дыша, спросил Сергей.
   – Устраняю физическую немощь, – хмыкнул Кислицын-старший. – Сползай, – снисходительно разрешил он, и Андрей с облегчением плюхнулся на землю.
   – Уф, шестнадцать раз, – выдавил он, и его губы расползлись в разные стороны в довольной улыбке.
   – Не шестнадцать, а пятнадцать, – поправил его «сердобольный» братец. – И то пятнадцатый можно было не считать.
   Андрей хмыкнул, но возражать не стал; судя по его виду, ему было все едино – что шестнадцать, что четырнадцать. Конечно, это был далеко не лучший результат в группе, даже скорее худший, но вполне достаточный, чтобы обеспечить ему положительную оценку по физической подготовке.
   – И куда все девается? – сокрушенно развел руками Кислицын-старший. – Гоняю, гоняю… Догоним до двадцати, потом месячишко в отпуске не позанимаемся – и кабздец, все сначала.
   Алексей посмотрел в спину идущему к брусьям брату и, качнув головой, пошел следом, а Сергей, подпрыгнув, начал выполнять упражнение «подтягивание на перекладине».

   – Поедешь командиром комендантского взвода, – за месяц до окончания подготовки ошарашил Ефимова вызвавший его к себе в кабинет комбат.
   – Товарищ подполковник, я…
   – Да помню, – устало отмахнулся Трясунов. – Отпущу я тебя пару раз на БЗ, отпущу, – и мысленно: «вот ведь, не навоевался еще».
   – Спасибо, – выдавил Ефимов. Отказываться от предложения Трясунова он не стал, так как другого способа попасть в Чечню не видел. Сергей уже знал, что замкомгрупп как таковых в отрядах, уезжающих в специальную командировку, нет вообще. Понимал, что причина этого – зияющая вакантами брешь в звене «прапорщик – заместитель командира группы». Ввиду их почти полного физического отсутствия и было принято решение «должность замкомгруппы в сводных отрядах, уезжающих в Чечню, упразднить».
   – Эту неделю занимаешься со второй группой, а с понедельника берешь на себя комендантский взвод. Будешь его готовить согласно расписанию второй роты. Все по плану. Такие же занятия, как с группами. Конспекты станешь утверждать у капитана Никишина.
   – Понял, товарищ полковник. – Все правильно, комендантский взвод организационно входил в штат второй роты как пятая разведгруппа.
   – Хорошо…
   И комбат, глядя в окно кабинета, застыл, словно задумался.
   – Разрешите идти? – Ефимов понял, что разговор окончен.
   – Ступай, – в голосе Трясунова сквозила усталость.
   «Значит, через три дня», – вскинув руку к виску, подумал старший прапорщик и, неловко развернувшись на каблуках своих фетровых сапог, вышел из командирского кабинета.
   В понедельник Ефимов принял на себя командование комендантским взводом. В принципе ничего не изменилось – только теперь занятия он проводил самостоятельно. Слегка «зверствовал». К вечеру его бойцы валились с ног, но застоявшиеся и жаждущие действий солдаты не жаловались.
   Неожиданно в первых числах марта в комендантском взводе оказался и один из братьев Кислицыных – Алексей.
   – А ты сюда каким боком? – выслушав его доклад о прибытии, удивленно спросил Ефимов.
   – Надоело, – скорее не ответил, а отмахнулся от заданного вопроса старший сержант.
   – А как же братень? – Прапорщик мысленно усмехнулся; не верилось ему, что Алексей так просто откажется от опеки над собственным братишкой.
   – Пусть привыкает к самостоятельности. Я ему предлагал перевестись в комендачи, он не захотел. А мне надоело свою задницу под пули подставлять. А по деньгам, – тут Кислицын сделал паузу, словно раздумывая, – так в комендантском взводе боевых закрывают немногим меньше, чем в группах. А тут я вроде как командир первого отделения, дней десять закрывать будут по-всякому.
   Сергей кивнул, вынужденно соглашаясь. То, что разведчикам закрывают лишь на два-три дня больше, чем комендачам, секретом не было. Как не было секретом и то, что солдат из комендантского взвода в любой момент мог оказаться в разведывательной группе. Это тоже не являлось тайной за семью печатями, и потому, едва ознакомившись с личным составом, Ефимов взял быка за рога.
   – Прежде всего у разведчика, – говорил он, – должна работать голова. Это так?
   – Так точно!
   За первые дни знакомства Сергей уже дал понять то, что предстоящая поездка в горячую точку – это еще не повод пренебрегать уставом.
   – Молодцы, – почти ласково улыбнулся Ефимов. – Но, – он сделал паузу и повторил: – Но чтобы она работала, вы должны быть сильными физически, – улыбка, не предвещающая ничего хорошего. – И потому мы будем бегать, бегать и бегать.
   Если бы не предварительные «разъяснения», сейчас наверняка послышалось бы нестройное: «У-у-у», – а так со своим вопросом вылез только рядовой Сергеев:
   – А рукопашный бой?
   – Будет и рукопашный бой, – заверил их Ефимов. – Но запомните, РБ – это не главное. Если вы схлестнулись в рукопашке, значит, я плохой командир. Значит, я ошибся – просчитался. – Сергей пристально посмотрел в лицо спросившего. – Даже численное превосходство противника не служит оправданием рукопашной схватки. Если боец вступает в рукопашную, значит, командир что-то не предусмотрел.
   – Товарищ старший прапорщик, что же получается, рукопашный бой не нужен? – не унимался рядовой Сергеев.
   – Нужен! Людям свойственно допускать ошибки, от них никто не застрахован. Но самое главное из того, чему вы должны научиться на занятиях по рукопашному бою, – это бесшумному снятию часового. И это мы будем отрабатывать в первую очередь. Еще вопросы есть?
   – Никак нет.
   – Кислицын, проводи разминку. – Старший прапорщик сделал шаг в сторону, уступая место своему заместителю.
   – Центр – рядовой Сергеев, на два шага, вправо-влево, разомкнись…
   А во время ночных занятий по организации дневки разговор у костра принял непринужденный характер, и снова был поднят вопрос о рукопашном бое.
   – Товарищ старший прапорщик, а если солдат противника раз в десять больше? – подал голос высунувшийся из тени рядовой Лебедев.
   – Если в десять… то, значит, виновен кто-то из вышестоящего начальства. Хотя, возможно, это чья-то гениальная задумка и нам просто не повезло. – Ефимов усмехнулся, чтобы всем стало понятно его отношение к так называемым «гениальным планам и замыслам». – И вообще запомните: рукопашка – это край. В идеале весь наш рукопашный бой должен ограничиваться снятием часовых и взятием «языка».
   В отблесках костра было видно, как переглянулись его бойцы.
   – Товарищ старший прапорщик, а почему вы на учениях никогда нож не носите? Почти все групперы носят, а вы нет?
   – Почему не ношу? – Ефимов полез в кармашек рюкзака и вытащил оттуда универсальный складной ножик. – Ношу!
   Кто-то улыбнулся, кто-то даже коротко хохотнул.
   – А вы вообще нормальный нож когда-нибудь с собой берете?
   Теперь уже усмехнулся Ефимов. Ему понравилось выражение «нормальный нож». Впрочем, подшучивать над бойцом он не стал.
   – «Нормальный» нож – только на войне.
   – А вот некоторые без ножа даже в город не ходят.
   Прапорщик задумался:
   – Нож в городе… Тут вариантов только два: либо вы его берете для того, чтобы применить, либо это дешевый понт. Например, про себя я знаю, что если возьму нож в руки, то использую по назначению… не раздумывая. Поэтому и не ношу – я садиться в тюрьму не хочу. Вот так-то…
   – Товарищ старший прапорщик, – Кислицын поморщился от налетевшего дымного облака, – а в Афганистане вы тоже в спецназе служили?
   – Нет, – Сергей отрицательно качнул головой, – в пехоте.
   – «Пехоте – кровь, десанту – слава», – продекламировал Алексей. – Я тоже в пехоте малость попахал. Тарщ прапорщик, а откуда вы тогда тактику спецназа так хорошо знаете? Получше иного группера…
   – Может, и не лучше, – не стал слишком отпираться от сказанного комплимента Ефимов. – Тактика спецназа… – Казалось, он на мгновение задумался. – Не так уж сильно она отличается от той, что изучал я. Вот система подготовки – программа обучения, методика – другая, это да, отбор личного состава – да, задачи и способы выполнения – тоже. А в остальном… Походно-боевой порядок, он и Африке походно-боевой порядок, скрытное и бесшумное передвижение – тоже, наблюдатели и способы разведки – почти один к одному. Оружие, какое бы оно специальное ни было, принцип стрельбы и прицеливания – все то же. Инженерку я, слава богу, тоже изучал. Здесь, конечно, она малость поразнообразнее, но пока мне это не требуется; достаточно того, что я знаю. Ориентирование для меня не проблема еще со школы, артуху я в своей жизни уже наводил, в засадах сидел, наступал-отступал… Вот чему мне действительно пришлось учиться – это специфике работы в Чечне. В принципе в теории основные азы я усвоил – поговорил с умными людьми и усвоил. Тут уж, как говорится, «слышащий да услышит». Одним словом, опыт и голова, голова и опыт. А чтобы голова работала…
   – Будем бегать, бегать и бегать, – вклинился в их разговор Лебедев.
   – Правильно, Лебедев. Главное – определить цель. А цель мы определили. Какую, понял?
   – Понял, – вздохнул рядовой Лебедев. – «Главное, чтобы работала голова».
   – Мо-ло-дец. – Старший прапорщик позволил себе улыбку, и беседа продолжилась.

   – …Никогда не выпускайте из рук оружия; падая, держите автомат стволом вверх, – часом спустя все еще наставлял Сергей своих новоявленных подчиненных. – Оружие – ваша жизнь и жизнь ваших товарищей.
   И чуть позже:
   – …Страх нужно преодолеть. Кто думает, что, спрятавшись, он будет в большей безопасности, тот ошибается: без вашей поддержки убьют ваших друзей, а убив их, придут и убьют вас.
   Команда покинуть дневку поступила только ближе к полуночи…
   На завершающем боевое слаживание тактико-специальном учении комендантский взвод играл за противника.
   – Выйдете в этот квадрат, – майор Пташек повел карандашом по карте, – в районе ручья произведете забазирование. Обозначите дневки, разведете костер. Ваша задача не в том, чтобы вас не нашли, а в том, чтобы, найдя, группы правильно организовали налет.
   – Я понял, – Ефимов понимающе кивнул, – костер будет, но в остальном все как в реальном бою.
   – А я и не говорил, что они обязательно должны побеждать. Даже, наверное, лучше, если проиграют. По крайней мере, это заставит задуматься некоторых из наиболее ретивых командиров.
   – А кто станет определять победителей? – уточнил Ефимов, хотя уже частично догадывался, какой будет ответ.
   – В поиск вместе с группами пойдут посредники, они и будут делать выводы, сколь успешными или неуспешными были их действия. К тому же и ты тоже составишь отчет. – Майор Борисов улыбнулся. – Получится как бы взгляд с другой стороны.
   Ефимов снова кивнул.
   – Начало движения завтра в шесть часов утра. У вас четыре часа форы. Так что времени выбрать подходящее местечко для базы вполне достаточно.
   Замкомбата задумчиво уставился в одну точку, словно что-то припоминая, затем, смирившись с упущенной мыслью, быстро сложил лежавшую на столе карту и запихнул ее в офицерскую сумку. С постановкой задач было покончено. Ефимов молча козырнул, вышел из комнаты, носившей гордое название штаб батальона, и быстрой походкой направился к помещению столовой. Ему еще предстояло найти начальника столовой – он же командир ВМО – и забрать у него предназначенные для взвода сухие пайки.
   – Алексей, – махнул рукой Сергей, увидев прохаживающегося у дверей казармы Кислицына, – бери одного бойца и дуй сюда.
   Для переноски трех коробок с пайками большего и не требовалось.
   – Есть, – донеслось кислицынское, и Ефимов зашагал дальше.

   Место, которое выбрал Сергей, по всем признакам подходило для организации долговременной базы как нельзя лучше. Небольшой взгорок, изрытый непонятными ямами, окруженный поваленными деревьями, создававшими естественную маскировку, с текущим у подножия ручьем, оказался для этого идеальным. Выставив охранение, ориентированное по сторонам света, так чтобы просматривались все подходы, Ефимов приказал разжечь костер и сел завтракать. Впрочем, костер был из сухих веток и давал много тепла при минимальном количестве дыма (Сергей не собирался облегчать жизнь ведущим поиск разведчикам).
   До появления первых групп по расчетам Ефимова оставалось еще часа три. Веселое потрескивание веток, жар, исходящий от раскаленных углей, ленивая неспешность ожидания как нельзя лучше способствовали задушевной беседе. Начавшись с достоинств и недостатков выданного им пайка, разговор как бы сам собой скатился на вопрос о выживании в экстремальных условиях, а точнее, об «экзотических» продуктах питания.
   – В принципе, – говорил Ефимов, откладывая в сторону пустую банку из-под тушенки, – вы должны быть готовы съесть все, что угодно, но это не значит, что нужно тут же бросаться есть собак или гусениц. И необязательно чересчур сильно себя на это настраивать. Поверьте мне, когда человек голодает действительно долго, он уже готов съесть все. Меняется порог его восприимчивости, он даже начинает по-другому думать. И основная задача состоит не в том, чтобы заставить себя съесть что-либо, ранее казавшееся противным, а найти это противное, ставшее съестным.
   – Товарищ старший прапорщик, – обратился к нему один из бойцов комендантского взвода, – сколько дней вам самое большее приходилось не есть?
   – Немного, трое суток, – усмехнулся Ефимов.
   Кто-то присвистнул.
   – В Афгане?
   – Не совсем, – усмешка Ефимова стала шире. – Там вообще все получилось оригинально…
   Сергей задумчиво поводил по снегу только что вытащенным из костра прутиком и начал рассказывать…

   Родина встречала своих героев. Кумачовые флаги развевались на февральском ветру, приветствуя возвращающихся интернационалистов.
   Прапорщик Ефимов должен был выводиться из Афганистана, сидя на броне бээрэмки, и по этому случаю нацепил на карман бушлата орден Красной Звезды. Но вопреки ожиданиям в последний момент был назначен старшим машины и пересажен на бортовой «Урал». Так что все его мучения, связанные со сверлением дырки в твердой ткани, пошли прахом. Впрочем, это нисколько не убавило радостного настроения. В душе царила легкость, подобная же легкость ощущалась и в желудке. Сборы были быстрыми: ночью, поднятые по тревоге (вывод планировался двумя днями позже), собирались в спешке. В суете никто и не подумал озаботиться завтраком. Да и из продуктов с собой ничего не взяли. А зачем, если Родина встретит и накормит сытным, праздничным обедом?! Увы и ах, ожиданиям было не суждено сбыться. После пересечения государственной границы вместо подготовленных военных городков колонну направили в «отстойник» – небольшую окруженную валом площадку посреди пустоши. Естественно, что ни о каком питании не шло и речи. Напряженка получилась даже с водой. Уже поздней ночью батальонные разведчики невесть каким образом раздобыли пару буханок хлеба и по-братски поделились с «товарищем прапорщиком». Сто пятьдесят «блокадных грамм» пришлись как нельзя кстати. Но настроение продолжало катиться вниз. В надежде на сытное утро Ефимов поудобнее угнездился на сидушке в кабине «Урала» и под чавканье доедающего свою пайку водителя уснул.
   Утро оказалось не более радостным, чем вечер. Вышедший «освежиться» Ефимов окинул молодецким взглядом периметр отстойника. Чувствовалось, что всю ночь в колонне кипела работа: вокруг в изобилии были разбросаны впопыхах забытые в чревах боевых машин боеприпасы. Чего тут только не было: от «АК» 5,45-миллиметровых патронов до минометных мин и танковых снарядов! Прапорщик некоторое время постоял, глядя на расстилающуюся за бруствером бесплодную пустыню, тяжело вздохнул и со словами: «Вот она, Родина, мать твоя!» – вернулся в сутолоку просыпающейся колонны.
   – Товарищ прапорщик, – вынырнул из-за корпуса эмтээлбэшки запыхавшийся Степашин, боец батальонного разведывательного взвода, – вас к заместителю командира полка!
   – Понял, – лениво процедил Ефимов и неторопливо зашагал вслед за убежавшим посыльным. Всю дорогу он гадал, зачем мог понадобиться вездесущему подполковнику Михееву. Но так и не пришел к приемлемому решению. И действительно, зачем? Разноса он не ждал. Их пути пару раз пересекались в боевой обстановке, и замкомандира относился к Ефимову поистине с отеческой добротой и подлинным уважением. Тем более было непонятно, зачем он ему понадобился, да еще в такую рань…
   – Товарищ подполковник, прапорщик…
   Михеев нетерпеливо махнул рукой, прерывая браво рапортующего Ефимова.
   – Колесная техника пойдет своим ходом, а мы – по железке. Берешь бээрэмку, к ней на прицеп – БТР. И поторопись, через полчаса выезд колонны. Вперед!
   – Есть, – козырнул Ефимов и, развернувшись, двинулся в направлении машин своего батальона.
   Через несколько часов техника добралась на станцию.
   – Когда-нибудь на эшелон технику грузил? – спросил замкомандира полка спрыгнувшего с брони Ефимова.
   – Нет, товарищ полковник. – Теоретически прапорщик знал, как это делается, и мог бы обойтись без подсказок, но врать не собирался.
   – Короче, смотришь на броню, делаешь так, так… – Полковник показал руками, как следует командовать водителям въезжающей на платформу техники.
   – Понял, – Ефимов встал перед развернувшейся бээрэмкой и, жестикулируя руками, начал пятиться по платформам железнодорожного эшелона.
   Наконец погрузка была закончена, техника закреплена и состав тронулся.
   В вагоне, предназначенном для бывших интернационалистов, царил холод. О пище не было и речи. Родина-мать в лице больших-больших командиров-начальников на радостях забыла о такой мелочи, как тепло и питание для личного состава.
   К вечеру третьих суток эшелон прибыл к конечному пункту. Разгрузка прошла на удивление быстро. Проголодавшиеся воины торопились добраться на базу. К сожалению, у Ефимова появилось подозрение, что там их тоже не ждут.
   Уже ночью колонна выбралась к душанбинским окраинам. Не раздумывая, подполковник решил двигаться через город, и, громыхающая траками, завывающая моторами «ниточка» рванула через центр города.
   Только въехав на ее улицы, Ефимов окончательно осознал, что он дома: со всех сторон, из всех домов, на всех улицах радостно шумели приветствующие их люди. Они размахивали руками, бросали непонятно откуда взятые посреди февральской ночи цветы, просто приветливо улыбались. Ощущение дома, счастья, переполняли ликующую душу боевого прапора.
   Они уже проехали большую часть города, когда крепкий глаз Ефимова выделил из толпы двух спешивших к дороге молодых таджиков. В руках они держали большой картонный ящик. Ехавший впереди БТР, несмотря на красноречивые жесты бегущих, не стал сбавлять скорости и гордо прокатил мимо.
   – Стой, – скомандовал Ефимов, и водитель бээрэмки, привыкший выполнять его приказы, вдавил педаль тормоза. Тянувшаяся на тросу «семидесятка» едва не въехала в зад боевой машины, но вожделенный ящик уже приземлился на броню, и бээрэмка покатила дальше.
   – Спасибо! – еще не зная за что, поблагодарил прапорщик и приветливо помахал рукой. А два радостно улыбающихся парня уже скрывались за поворотом дороги. В этот момент встречный ветерок принес запах съестного. Боясь спугнуть удачу, Ефимов осторожно приподнял один край коробки, и его ноздрей коснулся умопомрачительный запах жареной курятины. Он раскрыл коробку и не разочаровался – она была доверху набита вкуснятиной. Цыплята табака чередовались с пирожками, а пирожки с цыплятами…

   – Вот тогда мы оторвались. – Ефимов улыбался своим воспоминаниям. – Я помню это так, как будто все было только вчера. Но дело не в еде, не в этих пирожках и курицах. Дело в другом. Прошло уже сколько лет, а я до сих чувствую радость и гордость, что наполняла меня в ту далекую февральскую ночь. В тот момент мы и те парни, да и, наверное, все жители Душанбе чувствовали себя единым народом! – Он с сожалением вздохнул, словно досадуя о невозможности что-либо вернуть, и продолжил: – А если говорить о еде, то в принципе человек может обходиться без пищи до двух месяцев. Но только при условии наличия воды. Так что не спешите есть собак и кошек, нужда заставит – съедите. Изучайте лучше флору и фауну районов предстоящего забазирования, способы бесшумной ловли птиц и животных.
   – Да мы изучали. – Кислицын палочкой закатил высыпавшийся из кострища и зашипевший на мокрой от стаявшего снега земле уголек.
   Сергей хотел добавить что-то еще, но затем взглянул на часы и улыбнулся:
   – Все, заканчиваем болтать. С этого момента отдыхающие отдыхают, охранение бдит. Костер жжем, но лясы не точим. Одним словом, война…

   Первая группа появилась к пятнадцати часам. Когда ее заметили наблюдатели Ефимова, она как раз начала пересекать ручей. Шла неспешно, настороженно. Головной дозор – на удалении ста пятидесяти метров от ядра, мелькающего белыми маскхалатами на фоне темных стволов деревьев. Сергей мысленно прикинул расстояние: по всему получалось, что от головняка его отделяет не больше четырехсот метров. Открыть огонь можно, но его эффективность оказалась бы низкой. К тому же в задачу комендантского взвода это не входило, цель была скорее противоположной: скрывать свое присутствие. Пока он так размышлял, группа (а это, похоже, двигалась группа старшего лейтенанта Смирнова) благополучно перешла ручей и «параллельным курсом» протопала мимо.
   – Чь, командир. – Из-за сучковатого бревна выглянуло сосредоточенно-серьезное лицо Кислицына.
   – Что там? – Вопросительно вскинув подбородок, Ефимов поднялся и, осторожно ступая, направился в сторону сержанта.
   – Прямо на нас. – Алексей вытянул руку. Палец руки, одетой в белую перчатку, ткнул в северо-западном направлении.
   – Понял. Вижу. – Одного быстро брошенного взгляда прапорщику хватило, чтобы заметить среди деревьев бредущую в их направлении группу.
   – Прямо на нас. – Кислицын потянулся к предохранителю.
   – Разворачивай группу, – не дал ему завершить начатое Ефимов.
   Сержант кивнул и, оттянувшись в глубь лагеря, подал сигнал к отражению атаки.
   Через десяток секунд вся база пришла в движение. Сергей все ждал, что вот-вот их обнаружат: услышат, как перемещаются по позиции бойцы «противника», или заметят поднимающийся над взгорком дым, но головной дозор пока еще неизвестной группы как ни в чем не бывало продолжал свое движение вперед.
   – Т-с-с-с, – приложив палец к губам, скомандовал прапорщик и тут же ткнул им в предохранитель. Старшие троек его поняли. Сергей ожидал услышать щелчки, но все было сделано тихо. Удовлетворенно кивнув, он оттянул предохранитель и плавно опустил его вниз.
   Меж тем группа (как оказалось, старшего лейтенанта Остапенко) подходила все ближе. Ефимов все ждал, что их обнаружат, вот сейчас… вот… Но шедший во главе головного дозора рядовой Синцов лишь обвел взглядом нагромождение поваленных деревьев и, огибая их, повел группу дальше. Грохнувшая у него из-под ног спаренная очередь двух автоматов оказалась столь неожиданной, что Синцов буквально подлетел и, заваливаясь на спину, шлепнулся в снег. Со стороны могло показаться, будто в него и впрямь ударили и отшвырнули в сторону вылетевшие из стволов пули. Головняк был «уничтожен» в одно мгновение. Загрохотавший на левом фланге пулемет Никанорова не оставил никаких шансов ядру, жалкие потрепанные остатки группы попытались оказать вялое сопротивление, но были вынуждены (под давлением посредника) признать свое поражение.
   Но теперь местоположение «банды» было раскрыто, и начался штурм. Именно штурм, налета уже не получалось. Следующей попытала счастье группа старшего лейтенанта Хромова, но тоже неудачно. Капитан Свиридов и лейтенант Простов попытались схитрить: пока Простов изображал подготовку к началу атаки, Свиридов ударил во фланг. Но и их попытка оказалась безрезультатной. Остальные группники тихо матерились в эфире, обдумывая меж собой планы захвата «вражеской базы».
   – Кедр – Лесу, Кедр – Лесу, – вызывая командный пункт, настойчиво заработал в эфире радист группы лейтенанта Полесьева.
   – Кедр на приеме. – Сергей, конечно, мог ошибиться, но он был уверен, что это голос самого комбата.
   – Кедр, по координатам Х… Y… обнаружена база противника. – Сергей невольно взглянул на карту: вне сомнений, координаты были правильными. – Прошу артиллерийской поддержки.
   На том конце связи повисло кратковременное молчание, затем в наушниках раздался усталый голос командира отряда:
   – База уничтожена. – Услышав это, Сергей не слишком удивился. Когда Полесьев начал запрашивать центр, Ефимов уже понял, что тот собирается делать. А догадавшись, вынужденно признал, что укрыться ему и его подчиненным негде. Так что вполне спокойно воспринял свое поражение и слегка порадовался за командира 2-й группы: растет лейтенант, растет…
   – Всем выдвигаться в район первого КПП. Как поняли? Прием. – Эту команду передавал уже дежурный радист.
   Ефимов мысленно представил, как комбат, послушав радиста, передающего отданную команду, встал из-за стола и, неторопливо выйдя из помещения ЦБУ, направился к своему кабинету. Сергей и подполковник были одногодками, но в Трясунове уже ощущалась какая-то потаенная, глубинная усталость, заставляющая его чувствовать себя гораздо старше своего возраста. И на его лице почти постоянно читалась непонятная грусть. Возможно, это был весенний авитаминоз; а возможно, бремя ответственности за чужие судьбы и жизни почему-то именно в этот год стало для него непереносимым…
   Учения закончились, и сразу же после них сержант Кислицын вернулся в разведгруппу – все-таки оставить родного брата в одиночестве он не смог.

   Медкомиссия в госпитале больше всего напоминала Ефимову цирк с иллюзионистом, когда все понимают, что их дурят, но только хлопают в ладоши и улыбаются. Так и здесь. Врачи, проверяющие здоровье уезжающих в командировку, разве что не хватались за голову: по их меркам половину пришедших на медосмотр офицеров и прапорщиков не только отправлять в специальную командировку, но и отпускать из госпиталя без углубленного обследования было нельзя. И дело было не только в замполите капитане Бурмистрове, у которого вместо правой руки оказался хорошо изготовленный протез. Почти у каждого второго пришедшего на медосмотр находили какую-нибудь болячку. Конечно, больше всех отличился майор Пташек со своим подскочившим до ста восьмидесяти давлением. А дальше все шли ровно: старший лейтенант Водопьянов, кроме легкой хромоты, еще и недослышал на левое ухо, у лейтенанта Простова обнаружилось варикозное расширение вен, у Полесьева наблюдалась аритмия сердца, и так далее, далее, далее…
   – Они же здесь все больные и израненные, – выйдя в коридор, в сердцах высказалась только что осмотревшая очередного пациента заведующая отделением.
   – Спортсменов здоровых не бывает! – гордо ответствовал только что отказавшийся от госпитализации майор Пташек, в прошлом мастер спорта по боксу и КМС чуть ли не по пяти видам единоборств.
   Врач вздохнула и, ничего не ответив, пошла дальше. А медкомиссия продолжала свою работу. Пожалуй, меньше всех волновался старший прапорщик Ефимов. Свои старые медицинские книжки он запрятал, а углубленное обследование здесь и сейчас, естественно, проводить никто не собирался. На вопрос «Здоров?» он уверенно отвечал, что да, и, получив заветную запись в медкнижку, шел дальше. Единственное, чего он слегка опасался, так это встречи с терапевтом, и потому, посоветовавшись с отрядным медиком, «залудил» парочку таблеток, понижающих кровяное давление. Впрочем, после озвучивания врачами диагноза майора Пташека вопрос о давлении Сергея отпал сам собой. Именно поэтому старший прапорщик был абсолютно уверен, что вердикт будет однозначен: «Годен».
   – Раздевайтесь, – забрав у Ефимова медкнижку, привычно скомандовала сидевшая за столом женщина средних лет – врач-терапевт. Кроме нее, в комнате были еще две женщины: одна приблизительно тех же лет, что и сидевшая за столом, и тоже, судя по всему, врач, – и вторая, совсем молоденькая медсестричка. Сергей быстро расстегнул пуговицы, скинул хэбэшку, быстрым движением стянул через голову тельняшку и, держа одежду в руке, выпрямился.
   – Ой, а это, наверное, бандитская пуля! – увидев на груди Ефимова небольшой шрам, попыталась пошутить медсестра, но осеклась под гневным взглядом стоявшей рядом с ней врачихи.
   – Пуля, пуля, – спокойно согласился Сергей, и медсестра, виновато потупив глаза, отступила в сторону.
   – На что жалуетесь? – спросила та, что сидела за столом.
   – Здоров, – вместо ответа на вопрос сообщил он.
   – Давление?
   – Нормальное. – Ефимов почти не лгал, он не считал свое слегка повышенное давление чем-то уж слишком отличным от нормы.
   – Мерить будем? – поинтересовалась пишущая у той, что стояла напротив прапорщика.
   – Смысл? – Ответ вопросом на вопрос прозвучал как-то по-мужски, и, продолжая свою мысль, врач пояснила: – Что бы мы тут ни написали, они все равно поедут.
   – Да, – покорно согласилась пишущая, выводя слово «здоров», – нехватка кадров… – Это прозвучало уж совсем горько, и, протянув медкнижку тут же запрятавшему ее в карман Сергею, она тяжело вздохнула.
   Медкомиссия закончила свою работу; все прапорщики и офицеры, включая майора Пташека, были признаны годными к спецкомандировке.
   Последние дни пребывания в пункте постоянной дислокации преподнесли Сергею очередной сюрприз.
   – На должности командира комендантского взвода должен быть офицер, – за неделю до отъезда вызвав Ефимова к себе, пояснял подполковник Трясунов. – Могу предложить тебе только должность старшины роты связи.
   – А у меня есть выбор? – понимая, что отступать некуда, Сергей все же позволил себе задать комбату вопрос.
   Тот улыбнулся и молча развел руками. Ефимов не протестовал. В достаточной мере пообщавшись с уже ездившими в командировку офицерами, он понимал, что вырваться на боевое задание у старшины роты связи, где, кроме него, есть еще и командир роты, и командиры взводов, возможностей будет гораздо больше, чем у командира практически отдельного от всех других подразделений комендантского взвода.
   – Я согласен!
   Сергей даже не знал, радоваться ему или огорчаться. Во всяком случае, он мысленно, словно заклинание, повторял про себя одну и ту же фразу: «Мне бы только туда попасть, мне бы только туда попасть…»
   – В таком случае, иди к капитану Воробьеву. Имущество принимать не надо, штатный старшина остается на месте, он за него и отчитается. Собственно, твоя работа начнется по приезде в отряд. А пока можешь обживаться в коллективе. – Короткая пауза, и: – Можешь идти.
   – Есть. – Сергей коротко козырнул и вышел.

   В среде разведчиков к ходившим в группе радистам относились с легким пренебрежением: «Мол, вы кто? Связюки!!! Вам во время боя только по канавам ныкаться и связь качать, а мы бой ведем, противника уничтожаем; значит, нам почет и слава, а уж вам что останется».
   Так или примерно так рассуждала добрая половина спецназовцев. А то, что противник в первую очередь спешит уничтожить именно радистов, что тащат они зачастую столько же, сколько и пулеметчики, да и соображать должны не хуже группников, над этим как-то никто не задумывается.
   Именно это Ефимов пытался растолковать своим радистам, в очередной раз обсуждавшим такую животрепещущую тему, как «кто круче».
   – …Может так случиться, что у командира не будет возможности одновременно руководить боем и осуществлять связь с отрядом. – Сергей обвел взглядом своих подчиненных. – Кто тогда сообщит координаты? Данные о противнике? Кто, если на то пошло, в случае, если командир будет тяжело ранен, – Ефимов нарочно не сказал «убит», – осуществит связь с прилетевшими на помощь вертушками? Выберет посадочную площадку? Наконец, вызовет и скорректирует огонь артиллерии? Замкомгруппы? А если тот далеко? А если он такой же, как вы, срочник или его тоже ранили? – Прапорщик не ждал ответов. – Вы! Потому что вы ближе всего к средствам связи, вы рядом с командиром, а следовательно, лучше других владеете обстановкой. Но запомните: пока командир с вами, не спешите засорять эфир без его команды. Дурак с микрофоном да еще с инициативой – не самый лучший вариант на войне. Следовательно, сперва думайте, а потом делайте.
   – Товарищ старший прапорщик, координаты мы снять можем, а вот наводить артиллерию нас пока не учили, – сообщил сержант Чудин.
   – Научим, если хотите, а не хотите – заставим, – без тени улыбки заверил его Ефимов. – И артуху как наводить, расскажу, и какую площадку для вертолетов выбирать – тоже, да и так кое-что, по мелочам. Разведчик должен знать многое, а вы – еще больше. Все, что знает командир группы, должны изучить и вы.
   – Товарищ старший прапорщик, но мы же все время на занятиях, да и до конца слаживания осталось всего ничего…
   – Вы думаете, что на это нужно так много времени? Тут главное понять суть, а все остальное придет само. Ясно?
   – Так точно, – ответил все тот же Чудин.
   – Тогда разойдись! Сегодня же после ужина в класс. И никаких возражений!
   В зашевелившейся толпе послышалось недовольное бурчание, но Ефимов не обратил на это никакого внимания.
   С этого дня Сергей начал проводить с радистами добровольно-принудительные занятия.

   Крайний строевой смотр проводил приехавший из округа генерал-лейтенант Шумилин. Не поленившись, он неторопливо шел вдоль строя, сопровождаемый целой свитой из полковников и подполковников.
   – Командир первой группы первой роты лейтенант Копылов. Жалоб и заявлений не имею.
   Бодрый рапорт генералу понравился, он благосклонно кивнул и пошел дальше.
   – Командир второй группы первой роты лейтенант Полесьев. Жалоб и…
   Молодец, читалось в глазах генерала Шумилина.
   – Командир третьей группы первой роты старший лейтенант Хромов. Жа…
   Генерал кивал и шел дальше.
   – Командир четвертой группы……капитан Степшин…
   Затем наступила очередь командиров групп второй роты.
   – Командир… капитан Свиридов…
   – Ко… лейтенант Простов…
   – Командир третьей группы второй роты лейтенант Лыков…
   – Командир четвертой… старший лейтенант Остапенко.
   Шумилин остался доволен бравым видом представлявшихся офицеров и перешел к прапорщикам. Их было меньше, и долго он на них не задержался. Казалось, смотр можно было бы и заканчивать, но сегодня генерал решил не ограничиваться командным составом и пошел дальше. Выслушав командиров отделений, он приступил к опросу рядового состава.
   – Разведчик-пулеметчик первого отделения второй группы первой роты рядовой Авдеев. Жалоб и заявлений не имею. – Похоже, сегодня решительно никто не хотел жаловаться.
   – Разведчик-снайпер первого отделения… рядовой Кудинов…
   – Разведчик-пулеметчик первого… рядовой Тушин…
   – Разведчик-автоматчик младший сержант Тришин…
   – Старший разведчик второго отделения второй группы первой роты младший сержант Жарков. Жалоб и заявлений не имею… – И следом целый хор голосов, заканчивающихся одним и тем же «жалоб и заявлений не имею». И так вдоль всего строя, до последнего солдата.
   Наконец смотр закончен, с плаца подразделения уходили торжественным маршем. Окружные гости, глядя вслед замыкающему подразделению, медленно покидали трибуну. Боевое слаживание закончено. Пути проверяющих и проверяемых расходятся – генерал-лейтенант со своей свитой сегодня же улетает в штаб округа, а подразделения отряда вскоре загрузятся в вагоны и отправятся на войну. У каждого своя судьба, и у каждого бывает свое время испытаний. Генерал-лейтенант Шумилин свои «огненные версты» прошел в 1981 году пехотным лейтенантом в Афганистане…

   Перед самой отправкой Ефимова на два дня отпустили домой. Что эти два выходных в свете предстоящей разлуки? Единый миг, наполненный терпкой горечью расставания. Даже теперь, уже уезжая, он не мог рассказать детям всей правды, как не мог, не смел рассказать ее и своим престарелым родителям.
   – У нас намечаются «глобальные» учения, – вечером, сидя за почти торжественно накрытым столом, вполне жизнерадостно объявил он. Сидевшие тут же дети недоуменно переглянулись, а он продолжил: – Идти они будут месяца полтора. Так что какое-то время приезжать не смогу.
   Неизвестно, что творилось в душе у ребятишек, а у Сергея к горлу подступил комок. Он почувствовал, что еще одно слово, и на его глаза навернутся слезы. Чтобы хоть как-то отвлечься и вместе с тем чтобы дети не заметили его состояния, Ефимов наклонился и занялся поглощением своего любимого, но сейчас никак не лезшего в горло салата оливье…
   Глубокой ночью, когда ребятишки уже давно спали, Сергей и его супруга лежали, тесно прижавшись к друг другу, и все никак не могли уснуть.
   – Что мне сказать детям, когда пройдут эти полтора месяца? – Олеся нежно коснулась рукой его слегка поросшей щетиной щеки.
   – Не знаю. – Сергей неопределенно вздернул плечи вверх. – Объясни все так, как посчитаешь нужным.
   – Тогда я скажу им правду. – Олеся тяжело вздохнула и поцеловала его в щеку. – Не лезь никуда, пожалуйста! Не лезь, ладно?!
   – Олесенька, я еду старшиной роты связи. А старшины у нас на боевые задания не ходят. Так что я у тебя теперь самый мирный военный на всей планете. Буду ниже травы, тише воды.
   Говоря про старшин, Сергей нисколько не лукавил. То, что их (старшин рот) уже вторую командировку не пускают на боевые задания, было правдой. Только не в его случае – он-то сидеть на попе ровно не собирался.
   – Ты сам-то себе веришь? – с затаенной грустью улыбнулась супруга.
   Он не стал ни опровергать ее слов, ни соглашаться с ее выводами, а лишь неопределенно пожал плечами. Она снова вздохнула и, уткнувшись в его плечо, расплакалась…
   Через четыре дня он уже почти привычно ехал на войну. Колеса вагонов мерно постукивали на стыках рельсов, голова лежавшего на нижней полке командира роты связи Григория Михайловича Воробьева покачивалась в такт движению; а может, это только так казалось читавшему книгу и одновременно вполглаза поглядывающему на него Ефимову. Ротный сдвинулся к краю полки, и Сергей опасался, что тот упадет на пол.
   – Старый, – в приоткрытую дверь купе заглянул лейтенант Простов (вторая рота ехала в соседнем вагоне), – у тебя бабок с собой много?
   Ефимов оторвался от книги и отрицательно покачал головой.
   – Вот блин, – сокрушенно выругался Евгений, – придется теперь со всех бойцов собирать.
   – Что случилось? – праздно поинтересовался Сергей и отложил книгу в сторону.
   – Да бойцы идиоты. Зацепились там с одними… Те-то претензий больше не имеют, – капитан усмехнулся, – в рог получили и смылись, а вот зеркало в потасовке разбили, да и так, кое-что по мелочам… Проводница потребовала компенсацию, а бабок, как назло, ни у кого нет.
   – Да жмутся они! – Ефимов нисколько не сомневался, что бузотеры просто не желают платить из своего кармана. Сам же Сергей действительно взял с собой лишь пару сотен, командование обещало выплатить им энную сумму сразу по прибытии в ПВД. – Скажи, что вычтешь из получаемых денег вдвойне, и они сразу же все найдут.
   – Попробую, – согласился с предложением Ефимова Простов, но при этом на его лице явственно отразилось сомнение. Он мгновение стоял у открытой двери, затем отпрянул и, зачем-то закрыв ее, потопал по коридору, словно нарочно печатая шаги.
   Днем выяснилось, что все проблемы с проводницей утрясены, претензий нет и все друг другом довольны. Непонятно, каким образом бойцы «уболтали» ее, но факт остался фактом: вчерашнее недовольство сменилось бескрайней доброжелательностью.
   – Заразы, – высказался по этому поводу вновь пришедший в купе связистов Простов; впрочем, прозвучало это совершенно беззлобно.
   Оставшееся до промежуточной станции время ехали, лениво перебрасываясь ничего не значащими фразами. Затем была высадка из вагонов, ожидание электрички, недолгий переезд до Моздока и на бронированных «Уралах» до пункта временной дислокации отряда. Все как всегда, все как обычно, как каждая весенняя и осенняя замена.

Глава 3
ПВД

   Вы видели когда-нибудь небо ночи, разрываемое всполохами разрывов, грохотом артиллерийской канонады и треском перегревшихся пулеметов? Нет, не видели? Ну и не надо! Слава богу, вас миновала чаша сия!

   Первый взвод роты связи прибыл на неделю раньше второго. Теперь же, когда рота собралась вся целиком, Ефимову предстояло принять имущество и разобраться с «местными особенностями». Да и вообще надо было выяснить, что к чему в специфике старшинской жизни, тем более здесь. Сергей чувствовал себя слегка не в своей тарелке – никогда за годы своей службы он не был старшиной, и потому его знания об этой должности были весьма поверхностными. Но ему повезло. Меняющийся – старшина контрактной службы Махмедов, совсем недавно перешедший из разведки на старшинскую должность, – оказался не только братом по Афганистану, но еще и весьма запасливым хозяином. Произведя сверку и не обнаружив существенных недостач (не считая тех, что навешали на отряд ушлые бригадные «интенданты» и от которых, как от стихийного бедствия, было невозможно уберечься), старшины подписали акты на прием-сдачу должности и, откушав специально по этому поводу приготовленный шашлык, расстались, довольные друг другом. Махмедов отбыл в часть, а Ефимов остался править старшинский бал здесь, в ПВД – пункте временной дислокации.
   Первое боевое задание для первой роты длилось всего два дня, но все это время лил дождь. Может быть, именно поэтому результат всех четырех групп оказался нулевым. Не видели, не слышали, не нашли, не заметили. Вернулись замершие, усталые, вздрагивающие от холода и потому злые. Эту первую относительную неудачу комбат воспринял совершенно спокойно, словно именно на такой исход и рассчитывал.
   Первоначально разведчики прибыли в ПВД в полном унынии, но горячая баня и отличный плов на ужин вполне восполнили потраченные силы и вернули хорошее расположение духа.
   Вечером почти все офицеры рот разведки и роты связи собрались в офицерском кубрике первой палатки второй роты. Было тесно, но дружно сдвинулись, и места хватило всем. Нашлось местечко и для старшего прапорщика Ефимова.
   – …А Мурызев мой, – смеясь, рассказывал лейтенант Копылов, – на заднице по склону метров тридцать. Думал: ну все, переломается. Какое там – встал, отряхнулся, стоит, ржет, ждет, когда мы к нему вниз спустимся.
   По лицу Ефимова скользнула горькая улыбка: приехавшие в первую свою командировку парни еще не успели ощутить обжигающего лицо и холодящего спину дуновения войны. Все было внове, все было «по приколу».
   – Что-нибудь вообще «интересное» видели? – Капитан Свиридов, судя по всему, пришел сюда не только байки послушать, но обогатиться хоть какой-то информацией. Для него это была вторая командировка, и он хорошо понимал, что в жизни – а точнее, для сохранения жизни – может пригодиться любая мелочь.
   – Да бойцы у меня… – Семен Полесьев все время оставался серьезным и, может, именно поэтому на фоне всех остальных группников казался более взрослым, – бойцам показалось… – Чувствовалось, что ему не очень хочется об этом рассказывать, словно он опасался, что над ним посмеются, – что дымок кверху пошел. Мы как раз на небольшой хребетик выползли…
   – Но с вами же майор Пташек шел. Он что, не заметил?
   – Я же говорю, только бойцы из головняка видели. Они начали выходить на взгорок, видят: белесая струя вверх, будто дым от костерка, и тут же несколько мгновений рваными клочками. Как будто этот костерок спешно притушили.
   – Да ты бы замкомбату доложил.
   Предложение Копылова было не лишено смысла, но Полесьев лишь усмехнулся:
   – Кислицын и мне-то не сразу сказал. Мы уже на засаду уселись. Но утром, когда на эвакуацию пошли, я как раз через этот участок группу повел – и ничего, никаких следов. Хотя, конечно, всю ночь шел дождь, следы смыть могло, да и замерзли мы, как цуцики, – внимательность не та. Но шли-то прямо по тому месту, где тройке Кислицына дым привиделся.
   – Да это стопудово замаскированный подземный схрон! – Жорка Копылов полнился энтузиазмом. – Надо доложить. В следующее БЗ перевернем там все вверх дном и отыщем. Надо доложить…
   – Не спеши, не все так легко и быстро. А если не найдем? – остудил его пыл задумчиво уставившийся в карту капитан Свиридов. Когда она оказалась в его руках, никто и не заметил. – Сможешь показать?
   Артем посмотрел на Полесьева и кивнул в сторону карты.
   – Я даже координаты снял, – Семен перегнулся через стол и аккуратно ткнул в карту пальцем, – вот.
   – Да вы себе координаты запишите, – подал голос до того сидевший молча Ефимов, – и голову не ломайте. Если когда мимо пойдете, глянете. Только с миноискателем, а то мало ли что.
   – Старый, ты, пожалуй, прав. Алле, Евгений, – окликнул Свиридов прикорнувшего в уголочке Простова, – достань-ка из тумбочки мою тетрадь.
   – Зачем? – непонимающе вытаращился тот; похоже, смысл происходящего ускользнул от него в туманной дымке сна.
   – Доставай, блин, тетеря сонная. – Капитан полез в карман и вытащил гелиевую ручку. – Диктуй координаты, – скомандовал он Полесьеву, когда тетрадь наконец-то перекочевала на стол.
   – Сейчас к себе сбегаю, они у меня в блокноте записаны… – начал вставать тот.
   – Сиди, – остановил его полностью взявший инициативу в свои руки Свиридов. – Кривошеев! – окликнул он бойца из своей группы.
   – Я, – в проеме из-под полога, отделяющего офицерский и солдатский кубрики, показалось слегка помятое подушкой лицо старшего разведчика Кривошеева.
   – Где у тебя блокнот? – повернулся к Полесьеву капитан.
   – Кровать сразу от входа налево, – начал объяснять бойцу лейтенант, – на стене, на гвоздях, разгрузка висит, в правом кармашке небольшой блокнотик, тащи сюда.
   – Понял? – на всякий случай уточнил Полесьев, на что боец кивнул и, скорчив не слишком довольную рожу, скрылся за пологом…
   Через пару минут Кривошеев принес требуемое. Координаты были переписаны, а листочки распиханы по карманам, где большая половина присутствующих тут же поспешила их забыть; вторая, меньшая половина хотя и держала их в своей памяти, но слишком всерьез не воспринимала. Простов, веривший не больше других в возможность нахождения по данным координатам схрона, все же не исключал такую возможность, про себя решив при надлежащем случае досконально обследовать указанное место. И никто из сидевших в кубрике разведчиков даже не мог предположить, что сегодня утром под ногами Полесьева валялся Герой Российской Федерации, стоило только нагнуться и поднять. Или он валялся под ногами шедшего с группой Пташека?

   – Я почти уверен, что, проходя мимо, русские что-то заметили, – сидевший напротив Басаева чеченец по имени Ваха виновато потупил взор, словно в этом была именно его вина. Хотя отчасти именно так оно и было. Он не уследил, не сразу заметил, что Муса разогревает тушенку, но виновник наказан, и нечего теперь обсуждать прошлое. Про едва не выдавший их местонахождение дымок Ваха решил Басаеву не рассказывать, чтобы не навлечь гнев и на свою голову.
   – Ты уверен? – Басаев не выказал и тени волнения. Он оставался бесстрастен.
   – Нет, но все же я предпочел бы не рисковать; не сегодня так завтра, но спецы вспомнят об этом месте. Я даже не уверен в том, что они, пройдя мимо, не сделали этого нарочно. Возможно, посчитали свои силы недостаточными.
   – Если так, то снимаемся немедленно.
   Уточнять действия своих подчиненных Басаев не стал. Они и без того знали, что надлежит сделать. Расставить вокруг мины, установить на основной и запасной входы фугасы. Поставить их на растяжки, срабатывающие при открывании дверей, много времени не требовалось – все было подготовлено заранее. И потому, когда минеры закончили свое дело, Басаев с телохранителями ушел не далее соседнего хребта. Догнать их особого труда не составило.
   Собравшаяся вместе банда продолжила свой путь до следующего оборудованного убежища.

   Разбор полетов в роте связи начался на следующий день – с утра. Командир роты прохаживался перед строем вернувшихся вчера с задания радистов-разведчиков и потрясал оборванной гарнитурой.
   – Это какая б…оевая единица тащит радиостанцию за провода гарнитуры? – Красноречивый взгляд и еще более красноречивое размахивание свободной рукой. – А я знаю какая. Да половина вас, уродов, так и делают. Масляков, почему с тобой не было связи шесть часов подряд?
   – Там местность…
   – Что местность? А бегущую волну пробовал? В конце концов, тонами… – Капитан махнул рукой. – А у тебя, Мещеряков, что случилось, почему с тобой не было связи всю предыдущую ночь? Тоже хребты помешали? А ты, Семенов, чего ржешь; думаешь, у тебя намного лучше? Прокол на проколе. Словно вас ничему и не учили. Глядя на вас, сам уверуешь в три устоявшихся правила армейской связи: связи нет, только что была, сейчас будет. Если еще раз хоть одна б…оевая единица порвет гарнитуру, вся рота будет после БЗ не отдыхать, а копать зиндан. Ясно?
   – Так точно, – нестройно ответили радисты.
   – Не слышу!
   – Так точно!
   Получилось чуть громче и не многим лучше, но ротный удовлетворился и этим. А у старшины были свои заботы. У большинства радистов РР были старыми, не выдерживающими никакой критики. Сейчас они лежали на плацу. Из них были вытащены радиостанции и все прочие вещи, так что видны они были во всей красе.
   Ефимов прошелся вдоль строя, разглядывая имущество своего личного состава. Да, зрелище было не для слабонервных, и если со старыми «горками» еще можно было как-то мириться, то отдельные лежавшие на камнях рюкзаки после первого же боевого задания пришли в полную негодность. Еще раз с пристальным вниманием осмотрев их, Сергей пришел к выводу, что четыре рейдовых рюкзака по-любому надо менять. И, поставив задачу на устранение найденных недостатков, он решительно направился в стоявшую на отшибе палатку тыловиков. Ему предстояло любыми способами выцыганить у начвеща и получить на складе четыре новых РР.
   Заполучить удалось шесть…

Глава 4
Засада

   На этот раз на боевое задание собирались сразу пять групп: две – лейтенанта Полесьева и капитана Степшина из первой роты, и еще три из второй – лейтенантов Лыкова, Простова и капитана Свиридова. На первое для группы лейтенанта Лыкова задание с ним вместе шел замкомандира роты старший лейтенант Водопьянов, с Простовым – командир роты капитан Никишин. С Полесьевым, выходившим на второе задание, и с обоими капитанами, приехавшими уже во вторую свою командировку, старших-контролирующих-проверяющих не было. Семен одновременно радовался и огорчался этому. С одной стороны, это давало ощущение свободы, возможность по-настоящему почувствовать себя командиром (ходившие старшими обычно в руководство группой не вмешивались, но ощущения собственной воли не было); с другой – на сердце неимоверно начинала давить ответственность. Но первое чувство, а именно ощущение себя как полноправного командира, было гораздо сильнее.
   – Товарищ подполковник!
   Постучав в деревянную дверь командирской палатки, Ефимов вошел вовнутрь. После солнечного света горевшая в помещении лампочка казалась жалким огарком. При виде старшины роты связи командир отряда мысленно усмехнулся. Он уже понял, зачем к нему заявился этот неугомонный старший прапорщик. А он-то уже рассчитывал, что тот смирился с несбыточностью своих желаний.
   – Разрешите с группами?
   – Пока нет. – Тон Трясунова был категоричен.
   – Товарищ подполковник, вы же… – начал было Ефимов, но сидевший за столом комбат поднял руку вверх, останавливая того на полуслове.
   – На днях вторая рота уезжает в Н-ский населенный пункт. Съездишь на недельку-другую, если, конечно, командир роты тебя отпустит. А там все на усмотрение капитана Никишина и майора Пташека.
   – Спасибо. – Сергей понял, что большего на этот момент от Трясунова ему добиться не получится.
   Впрочем, Ефимов был доволен. Уговорить своего ротного он сумеет, а уж командир второй роты, в коллективе которой Сергей провел большую часть времени на боевом слаживании, препятствовать его стремлению не станет. Что же касается майора Пташека, то и у того вопросов по этому поводу возникнуть не должно. Сергей жалел только об одном – что предстоящее боевое задание обходилось без его участия.

   Группу Полесьева десантировали крайней. Теперь ему и его разведчикам предстояло, сойдя с дороги, петляющей и переползающей с одного хребта на другой, и двигаясь почти строго на север, уйти в глубину леса на один квадрат, а затем, поменяв направление на девяносто градусов, вести поиск в сторону ближайшего населенного пункта, чтобы на вторые сутки в паре километров от его окраины организовать засаду. Почему именно там – не знал никто.
   – Чи, – подняв руку, Семен остановил группу.
   – Связь с Центром. – Полесьев повернулся лицом к старшему радисту рядовому Маслякову. – Передавай: произвел десантирование по координатам Х… Y… Начинаю движение в район разведки. – Лейтенант замолчал, еще несколько мгновений смотрел на поспешно начавшего разворачивать радиостанцию Маслякова, а затем, поманив пальцем присевшего на одно колено Кислицына-младшего, шепнул: – Алексея ко мне. В темпе.
   Андрей молча поднялся, сделал шаг вперед и передал приказание по цепочке.
   Полесьев, пользуясь относительно хорошо проглядываемым пространством, некоторое время наблюдал, как медленно – или ему, возможно, так лишь казалось – передается его команда. Затем огорченно покачал головой и отвернулся. Увы, в его группе иного внутригруппового сообщения не было. Выделенные им «Акведуки» нуждались в серьезном ремонте, а отремонтировать их своими силами не представлялось ни малейшей возможности. Оставалась лишь надежда, что в ближайшее время удастся разжиться трофейными «Кенвудами».
   – Алексей, – глядя на подошедшего сержанта, группник, решив еще раз уточнить задачу, достал из разгрузки карту, – смотри, сейчас мы вот здесь.
   – Как и планировалось, – с безразличием взглянув на карту, буркнул Кислицын.
   – Ну да, – согласно кивнул Полесьев, – километр на север, затем строго на восток по азимуту девяносто градусов.
   – Тут не ошибешься. Можно без компаса… – В голосе Кислицына послышалась легкая насмешка. – С хребта на хребет скакать придется, а они тут все с севера на юг идут.
   – В принципе да, – опять вынужденно согласился группник. Впрочем, все это они обсуждали еще вчера, и к чему Семен решил повторить «пройденное», было непонятно. Может, оттого, что душу терзали сомнения и неясное беспокойство?
   Стукнулась о металл радиостанции тангента. Полесьев, хотевший еще что-то добавить, рассерженно повернулся в сторону старшего радиста и погрозил ему кулаком. На что закончивший сеанс радиосвязи Масляков виновато развел руками и, щелкнув тумблером включения, доложил:
   – Передал, товарищ лейтенант.
   – Хорошо, – решивший пока не устраивать разноса Семен, одобрительно покивав головой, скомандовал: – Сворачивай радиостанцию. – И уже Кислицыну: – Через две минуты начинаем движение.
   Тот, в свою очередь, кивнул и поспешил вернуться в авангард группы, чтобы занять свое место в походно-боевом порядке.

   Алексей поднялся по склону и, слегка прибавив шаг, увеличил дистанцию. Деревья на левом склоне этого хребта, местами вырубленные, росли не слишком часто, и потому следовало слегка увеличить расстояние, разделяющее идущих друг за другом разведчиков. Пройдя таким образом пару сотен метров, Кислицын приблизился к зарослям орешника и теперь был вынужден замедлить шаг, чтобы подождать идущего следом Тушина. Дождавшись его, Алексей показал «внимательнее» и, отгибая ветви, осторожно вошел в густую тень кустарника. Полог зеленых листьев сомкнулся над его головой, и старший Кислицын невольно поежился; он не любил, когда окружающее пространство вокруг него сужалось до радиуса в несколько метров. Но на этот раз ему повезло: кустарник закончился довольно быстро, и почти сразу Алексей наткнулся на огромную, до краев заполненную водой воронку. А чуть дальше склон, до того относительно пологий, вдруг превращался во многометровый обрыв, тянувшийся на несколько сотен метров. Чтобы обойти его, пришлось взять правее.
   Уже выбравшись на вершину хребта, сержант глянул вниз, и его брови в недоумении взлетели вверх. Вся лежавшая под обрывом низина была заполнена поваленными, переломанными и перемешанными в какую-то невообразимую кашу деревьями. Присмотревшись, он понял, что и сам обрыв нес ощущение новизны, будто образовался совсем недавно. Впрочем, так оно и было, но что могло вызвать подобный катаклизм? Брошенная бомба? Невозможно. Ведь тут был явный провал в земной поверхности. Разве что от взрыва обрушился свод огромной, скрытой под землей и поросшей столетними деревьями пещеры? Возможно, именно это и произошло; во всяком случае, было очень похоже, что здесь схлопнулась подземная полость, образовав огромную впадину с перемолотыми на ее дне деревьями. Наверное, придя сюда в другое, мирное время, Алексей с удовольствием полазил бы по образовавшимся завалам, рассматривая обнажившиеся из-за смещения земных пластов глыбы и выступившие на поверхности камни. Но не теперь. Бросив взгляд на то место внизу, где древесные стволы навалились особенно густо, Кислицын отвлекся от посторонних мыслей и, взяв еще правее, начал переваливать по другую сторону хребтины…

   Полесьев не торопился; по его расчетам, к месту засады они по-любому попадали не позднее четырнадцати часов завтрашнего дня. Поэтому, едва солнце начало клониться к горизонту, он стал присматривать наиболее пригодное для ночевки местечко. В итоге ночь группа провела, организовав засаду на извилине очередного хребта, одного из множества встававших на их пути. Какое-то время лейтенант потратил на осмотр позиции и прилегающих к ней подступов, затем устраивал собственную дневку, ужинал. После чего еще раз обошел посты охранения и лишь потом, вернувшись к радистам, лег спать. Сразу уснуть не удалось: Масляков, не давая заснуть, монотонно бубнил в микрофон, в очередной раз передавая «У нас все в норме». Но усталость взяла свое: не дослушав окончания радиосеанса, Семен погрузился в сон.
   Дважды за ночь его будили, один раз он просыпался сам, чтобы обойти посты охранения. Наконец ночная тишина, прерываемая лишь отдаленным хорканьем кабанов, неторопливо перетекла в шелест ветвей и писк просыпающихся птиц – наступило солнечное утро. Свежий воздух, пробравшийся в спальник, бодрил, заставляя Полесьева слегка поежиться и проснуться.
   Переход второго дня дался его группе гораздо тяжелее. То ли начала сказываться накопившаяся за предыдущий день усталость, то ли стали выше встающие на их пути хребты. Полесьев, запланировавший быть на месте организации засады немногим позднее полудня, ошибся в своих расчетах. Ошибся, как ошибается почти любой, впервые вынужденный передвигаться в незнакомой и гористой местности. К месту засады на строго определенном участке асфальтовой дороги, соединяющей два населенных пункта, они выбрались за час до наступления темного времени суток и спешно ее организовали.
   Увы, стояние в этой точке успеха не принесло. И кто должен был, как по часам, пройти по этому участку, так и осталось неизвестным. Тем не менее, просидев в засаде ночь, задачу они так или иначе выполнили, и утром группа получила приказ вести поиск в квадрате, почти вплотную примыкающем к ближайшему населенному пункту.
   – Полчаса на сборы. – Отдав команду «готовиться к движению», Семен достал паек и принялся завтракать.
   – Товарищ лейтенант, – послышался из-за спины голос сержанта Кислицына.
   – Да? – отозвался группник и, поспешно проглотив ложку рисовой каши, повернулся лицом к подошедшему сержанту.
   – Там за поворотом сожженный «уазик»… – Алексей показал в сторону дороги и, чтобы пояснить, откуда у него такие сведения, добавил: – «Монку» снимали и заметили. Вчера-то вечером, когда ставили, уже темнело, сквозь листву не разглядели. «Уазик» на обочину съехал, в куст. Может, в группировке ждали, что грохнувшие его сегодня ночью снова выйдут, вот нас и послали?
   – Может быть, – задумчиво согласился Полесьев, – вполне может быть… – И, усмехнувшись, добавил: – Но, значит, теперь уже не ждут. Через, – лейтенант взглянул на часы, – двадцать минут снимается и уходим. Да, кстати, раз уж ты пришел, смотри сюда.
   И лейтенант вытащил из разгрузки карту…

   В принципе поиск можно было считать успешным. Группа обнаружила две совсем недавно посещавшиеся базы, близ одной из которых был найден тайник с двумя тщательно упакованными от сырости автоматами, а близ другой – зарытый в землю пластмассовый бак для мусора, полностью забитый новыми комплектами камуфлированной формы. Но вживую боевиков группа так и не встретила. И снова была ночная засада, и снова поиск, на этот раз не принесший результатов, и уже под вечер очередная команда из центра «Выдвигаться в район эвакуации» и координаты. Едва взглянув на цифры, Полесьев понял: это жопа.
   – Старших троек ко мне! – приказал он, мысленно матюгаясь, достал карту; усевшись у ствола дерева, расстелил ее на колене и принялся рассматривать.
   – Командир, – обратил на себя внимание подошедший Неверов. Из-за стволов деревьев вынырнул Кислицын, вслед за ними появились младший сержант Жарков и младший сержант Тришин.
   – Получен приказ на эвакуацию. – Вроде бы хорошая новость, но сказано это было таким тоном, что все сразу почувствовали, что это писец. – Смотрите сюда: мы здесь, – веточка ткнулась в карту и пошла в сторону запада, – а машины прибудут вот сюда.
   Присевший подле командира Кислицын даже присвистнул:
   – Ни хрена себе!
   Глядя на карту, было понятно, что тот, кто определял район эвакуации, с местными условиями был знаком плохо, или же ему было плевать на то, что да как. Приказал, а там пусть выполняют. Откуда именно пришла такая команда – из отряда или из Ханкалы, теперь было неважно. Ясно было одно: никто ее отменять не станет, и эвакуационная техника дальше указанных координат не пойдет.
   – Ваши предложения? – Группник постарался придать своему голосу утраченную бодрость.
   – Командир, мы не успеем. – Неверов задумчиво провел пальцем по карте.
   – Если бы успевали, я бы вас не собирал, – огрызнулся Полесьев, и все вдруг поняли, что решение он уже принял, а их вызвал лишь для того, что бы утвердиться в этом решении. – Если мы пойдем как положено, то меньше чем за два дня не дойдем, а у нас, – он поднял к лицу руку с часами, – в запасе пять часов. Потом стемнеет.
   – Пойдем по дороге? – то ли предложил, то ли уточнил молчавший до этого младший сержант Жарков.
   – Да, – коротко ответил группник и, качнув головой, продолжил: – Не вижу другого выхода. Идем по дороге, дистанция между людьми двадцать метров, между тройками – сорок. Каждый контролирует свое направление. Любое сомнение – сразу доклад. Любая остановка – рассредоточение. Любое движение – оружие с предохранителя и доклад. В случае нападения действуем по обстановке, но согласно отработанным схемам. Все понятно?
   – Да чего уж… – Конечно, Семен не ждал особых возражений, но и не рассчитывал на то, что их не будет вовсе. Можно было, конечно, плюнуть, пойти по лесу, естественно, явиться в точку эвакуации через сутки и получить полный разнос – а можно было рискнуть, идти по дороге и успеть. Лейтенант Полесьев решил рискнуть. Что здесь сыграло большую роль: боязнь разноса или желание сегодня же оказаться в теплой постели? Скорее все же первое… Переночевать еще одну ночь в лесу не составляло труда.
   Группа растянулась едва ли не на полкилометра. Впереди, как всегда, сержант Кислицын, за ним пулеметчик Авдеев, следом разведчик-автоматчик Кулик; с отрывом от него метров в тридцать-сорок двигалась первая тройка ядра – сержант Неверов, рядовой Ткаченко, Кислицын-младший; за ним командир группы, старший радист рядовой Масляков, второй радист рядовой Субехин. Дальше – вторая тройка ядра во главе с младшим сержантом Тришиным, а затем, никак не желая отставать на определенные командиром сорок метров, замыкающая группу тыловая тройка – первый пулеметчик Тушин, второй разведчик-снайпер Кудинов; крайним шел младший сержант Жарков – старший тройки. Двигались, внимательно вглядываясь в окружающие дорогу кустарники и растущие за ними деревья.
   Несмотря на накопившуюся усталость, спецназовцы постепенно наращивали скорость своего движения. Вскоре Полесьев понял, что группа двигается чересчур быстро, но останавливать и давать команду замедлить скорость не стал. Но когда впереди показался обрыв нависающих над дорогой остатков подковообразной возвышенности, головной дозор сам собой перешел к привычному неторопливому шагу. Глиняные откосы этого хребетика, больше всего напоминавшие крутые скаты речного берега, как нельзя лучше подходили для организации засады. Подняв ствол, Кислицын-старший невольно поставил большой палец на предохранитель и плавно опустил его вниз. Не останавливаясь, он повернул голову и через плечо бросил идущему следом пулеметчику:
   – Снять с предохранителя, наблюдать.
   Авдеев перевел флажок и услышал, как сзади послышался щелчок – это Кулик щелкнул предохранителем, устанавливая его на автоматический огонь. Не услышавшему этого звука Алексею он ничего говорить не стал. Впрочем, сейчас мысли Кислицына были заняты идущим позади братом, и чем дальше вдоль хребта уходил он со своей тройкой, постепенно выбираясь из-под нависающих обрывов – а значит, все больше удаляясь от источника потенциальной опасности, – тем тревожнее становилось у него на душе. Когда позади рубанула первая очередь, Алексей уже знал, что будет делать в следующую секунду.

   Полесьев сперва почувствовал удар в бок. Боли почти не было, но он мгновенно понял, что его ранило. Потом послышались выстрелы.
   – К бою! – прокричал он, снимая оружие с предохранителя.
   Вокруг заплясали пылевые фонтанчики, послышался грохот пальбы. Швыряя пули в сторону зашевелившегося в отдалении кустарника, в руках забился собственный автомат. Гильзы дробной осыпью покатились на разгоряченный весенним солнцем асфальт. «Связь, надо выйти на связь», – подумал Семен. Чувствуя, как его начинают покидать силы, он медленно осел на землю и слабеющими руками заменил магазин.
   Бой разгорался. С правого и с левого флангов заработали пулеметы. Будучи уверен, что это бьются пулеметчики его группы, Полесьев, превозмогая вдруг внезапно вспыхнувшую внутри боль, слабо улыбнулся, двумя длинными очередями разрядил только что вставленный магазин и, потеряв сознание, повалился на землю. Еще десяток вражеских пуль прошли совсем рядом, чудом не задев безвольно раскинувшего руки лейтенанта.
   Шедший следом за командиром Масляков сперва даже не понял, что произошло. Казалось, под ногами ударили крупные градины, и почти тотчас свинцовый «дождь» забарабанил сзади и сбоку, затем донеслись автоматные выстрелы.
   Радист услышал громкий крик группника «к бою» и кинулся в сторону, уходя с линии огня противника. Уже падая на землю, он передвинул предохранитель автомата вниз и, вскинув ствол, дал длинную очередь в направлении возвышающегося над ними обрыва. Почти в то же мгновение – во всяком случае, так показалось самому Маслякову – автомат, выбросив последнюю гильзу, клацнул затвором. Вместе с этим щелчком в мозгу радиста пронеслась вбитая многомесячными занятиями и учениями мысль: «Связь!» И старший радист, извиваясь ужом, пополз к ближайшему бугорку. Оказавшись под его прикрытием, он стал лихорадочно скидывать с себя рюкзак с радиостанцией.
   «Связь, связь, связь», – до бесконечности твердил Масляков. Что бы сейчас ни происходило вокруг, он был обязан обеспечить командира связью.
   – Командир ранен, – закричал Кислицын-младший, но тут же понял, что его никто не услышал. Высмотрев мелькнувшую на высотке фигуру, он выстрелил и бросился бежать в сторону упавшего на дорогу лейтенанта. Вокруг все грохотало, пули с шипением и визгом разлетались во все стороны. Прямо под ногами пробежалась череда небольших фонтанчиков, будто одновременно взорвался десяток маленьких вулканчиков. Андрей непроизвольно попробовал затормозить, споткнулся и кубарем покатился по дороге; вновь выпущенные по нему пули прошли чуть выше. Он вскочил на ноги и бросился вперед. Стреляя на ходу, пробежал последние оставшиеся метры и в длинном прыжке оказался подле командира группы. Тот лежал неподвижно, в районе поясницы под ним разливалась темная лужа крови. Андрей сменил магазин, почти не глядя разрядил его по кустарнику, росшему на вершине хребта, и только начал поднимать командира на руки, как из придорожной канавы выскочил радист рядовой Субехин. Опустив ствол к земле, он бежал в сторону копошившегося подле командира Кислицына.
   – Прикрой! – заорал на него Кислицын-младший, и радист, упав на одно колено, стал с остервенением поливать огнем засевших наверху бандитов. Его трясло, автомат прыгал в руках словно живое существо; тем не менее Субехин жал на курок, а «АКС» каждую долю секунды выбрасывал новую порцию свинцовой смерти. Кроша асфальт, вокруг непрестанно барабанили вражеские пули, лишь каким-то чудом не задевая остающихся на открытом пространстве разведчиков. А может, дело было не в чуде, а в мгновенно оказанном отпоре?
   Алексей дернулся от раздавшейся за спиной трескотни выстрелов, привычно – рыбкой – отпрыгнул вправо и перекатом ушел еще дальше в сторону. Но ни малейшего бугорка, ни канавки рядом не было. Все еще оставаясь на открытом пространстве, он развернулся, поднял автомат и, выискивая цель, увидел, как сержант Неверов разряжает свое оружие в сторону противника. При этом фигура худощавого сержанта дергалась, как подвешенная на ниточках тряпичная кукла-марионетка. Казалось, что его тело сотрясают попадающие в него пули, но это было не так. Засевшие на высоте бандиты, не ожидавшие столь быстрого и яростного ответного огня, были вынуждены стрелять не прицельно, большей частью расходуя боеприпасы впустую. Пули ложились рядом, справа, слева от Неверова, а в него попала только одна из них, выпущенная в самое первое мгновение начинающегося боя. И сержанта сотрясали не бьющие в грудь пули, а собственные судороги истекающего кровью организма. То одно-единственное смертоносное жало, попав в ногу, перебило бедренную артерию, и кровь, не в силах остановиться, тугими толчками стремительно вытекала из обреченного на смерть человека.
   От бьющегося в пароксизме Неверова Алексея отделяло метров восемьдесят. Чуть дальше, укрывшись за небольшим валуном, отстреливался Ткаченко; еще дальше, в центре смертельной свистопляски находился Андрей. Мысль о брате буквально подкинула высматривающего цель старшего Кислицына.
   – Авдеев, прикрой! – прокричал он, поднимаясь на ноги. Едва ли тот его услышал, но в следующее мгновение «ПКМ» пулеметчика разразился длинной очередью, и Алексей, стреляя на ходу, бросился назад к ядру группы, но, почти поравнявшись с Авдеевым, понял, что так помочь брату не стоит и пытаться. Влезть в самый эпицентр простреливаемого врагом пространства было по меньшей мере глупо.
   – Кулик, за мной! – Стараясь переорать грохот перестрелки, Алексей сменил магазин и, даже не потрудившись сунуть в разгрузку пустой (тот беззвучно шлепнулся на каменистую почву), побежал к высившемуся над дорогой обрыву.
   Теперь его наконец-то заметили и уделили «должное внимание» – прямо за спиной с отставанием в каких-то метр-полтора потянулась цепочка пылевых всплесков. Она стремительно нагоняла бегущего: метр, семьдесят сантиметров, пятьдесят, двадцать… Кислицыну повезло – у неведомого стрелка закончились патроны. Пока тот перезаряжал оружие, Алексей добрался до земляной осыпи и, укрывшись за ней, повел ответный огонь. То ли не услышавший, то ли еще не решившийся на бросок, Кулик по-прежнему оставался на своем месте.
   – Прикрой! – крикнул в сторону вжавшегося в асфальт автоматчика Авдеев и, добив остававшиеся в ленте патроны, скачками понесся к лежавшему за насыпью Кислицыну. Упав на живот и даже не заметив, что отбил колени, пулеметчик стал лихорадочно перезаряжать оружие. Лента дважды выскальзывала из его внезапно ослабевших пальцев, не сразу удалось закрыть ствольную коробку, а передернув затвор, он едва не забыл возвратить его обратно. Зато, когда Авдеев вскинул на гребень сошки своего «ПКМа» и припал к прикладу, на него спустилось внезапное успокоение. «Ровная мушка, мягкий спуск, ровная мушка, мягкий спуск», – дважды повторил он и, задержав дыхание, потянул спусковой крючок. В двухстах метрах от него вылетевшие из ствола его пулемета пули срезали совсем недавно воткнутые в землю веточки и, словно не заметив их, впились в горло привставшего над бруствером бандита. Захрипев, тот завалился на спину, и левой рукой сжимая запузырившее кровью горло, пальцами правой судорожно заскреб по глинистой и твердой, словно камень, поверхности. Из-под ногтей брызнула кровь – почва окрасилась в красное, а угасающее сознание все заставляло сжиматься и разжиматься раздираемые до костей пальцы.
   – Кулик, скотина, ко мне! – взревел сержант, и его автомат разразился длинной очередью. Когда его «АК-74М» клацнул затвором, рядом грузным мешком грохнулся тяжело дышавший Кулик.
   – Смени магазин. – Алексей только на мгновение повернулся в сторону прибежавшего.
   Тот кивнул и заученным движением перезарядился. В замененном рожке еще оставалось с десяток патронов. Кулик сунул его в разгрузку патронами вверх и, не задумываясь, разорвав пачку пээсовских, начал забивать их в магазин.
   – Потом, – резко оборвал его старания Кислицын, буквально в три движения меняя собственный магазин. На этот раз рожок опустился в пустовавшее до того место в разгрузке. – Юрка, за мной! – И, сместившись влево, едва ли не в ухо приказал Авдееву: – Прикрывай!
   Тот кивнул, отчего ствол пулемета слегка задрался вверх, но стрелок тут же выровнял мушку и короткой очередью прошил зашевелившиеся на высотке кустарники. Затем снова нажал на спуск и повел стволом вправо, стараясь охватить как можно больший участок. Тем временем Алексей, уже давно наметивший место подъема, схватившись за свисающие корневища деревьев, карабкался по едва видимым глинистым выступам. Кулик, тяжело дыша, поднимался следом.

   Замыкавшие строй Тушин, Кудинов и Жарков сперва стали разворачиваться в тыл, как их, собственно, и учили, но потом поняли, что весь бой разгорался впереди – основной удар чехов пришелся по командиру, шедшим с ним радистам и первой тройке ядра. Группа сильно растянулась, и это осложнило задачу нападавшим. Учения учениями, схемы схемами, а жизнь оставалась жизнью, и Жарков решил поступить по-своему.
   – Не туда, – окликнул он уже метнувшегося вправо Кудинова. – Жора!
   Распластавшийся за валуном Тушин повернул голову.
   – Жорка! – Командир тыловой тройки указал рукой на поднимавшийся с правой стороны дороги небольшой взгорок. – Остаешься один! Понял? Тыл твой. Понял? Тыл!
   Прижавшийся к камню, пулеметчик судорожно сглотнул, поспешно кивнул и, прильнув к пулеметному прикладу сквозь прорезь прицела, вгляделся в переплетение ветвей начинающегося метрах в пятидесяти леса.
   – Куделя, за мной, живо!
   Жарков начал взбираться по открывавшемуся за спиной пологому склону возвышенности. Он понимал, что, оставляя в тылу лишь одного Тушина, сильно рискует, но посчитал риск оправданным.

   Масляков спешно разворачивал радиостанцию. Одно движение – и над пригорком взметнулась черная стрела антенны. Тумблер, кнопка настройки – в радиостанции зашуршало…

   Оставшись в одиночестве, Тушин вдруг почувствовал в душе тягучую беспросветность. Взбудораженное опасностью сознание твердило, что лучше быть вместе со всеми в бою, чем находиться вот так, здесь, одному – лежать, вздрагивая от грохочущих за спиной выстрелов и вертеть головой во все стороны, не зная, где, когда и откуда придет враг.
   Ему было по-настоящему страшно. Зябко поеживаясь, он вытащил из разгрузки и выложил подле себя обе гранаты, затем, подумав, отогнул «усики» чеки у одной, следом у другой. За этими нехитрыми, но привычными действиями пришло успокоение. В конце концов, он пулеметчик или кто?
   Стряхнув с себя остатки страха (возникшая в мышцах слабость еще только-только начала рассасываться), Тушин принялся вести наблюдение. Страх сгинул, осталась только тревожная настороженность.
   «Почти как при прыжке, – почему-то в голову пришло именно такое сравнение. – Уже парашют раскрылся, стропы управления в руках, нос по ветру и ждать, ждать соприкосновения с землей. А грохот выстрелов – это ветер, всего лишь сильный ветер. – И тут же: – Ничего, прорвемся».
   Глаза, чуть приподнявшись над укрытием, скользили по сторонам. Пулеметчик и отмечал наиболее вероятные места появления противника, и намечал возможности собственного маневра – смены позиции, все же надеясь в душе, что к нему вскоре присоединится кто-нибудь из своих.

   Главарь банды Хан уже успел пожалеть, что так неосмотрительно связался с проходившей мимо группой спецназа. Но уж больно лакомой показалась добыча – столь лакомой, что он решил променять на нее и машину одного из руководителей местной администрации, и должную пройти здесь поутру минную разведку. Увы, орешек оказался слишком жестким и неудобоваримым. Но менять что-либо было поздно. Хан чувствовал, что легкая победа начала превращаться в глупое поражение. К третьей минуте боя он уже не знал, у кого теперь больше потерь: у тех, на кого он устроил засаду, или у самих нападавших. Спецы шли слишком разрозненно, слишком проворно убрались с линии огня, слишком быстро открыли ответный огонь. Они оказались чересчур обучены. Не рассчитывавшие на подобный отпор, боевики занервничали. Появились первые раненые. Хан, наверное, уже отдал бы приказ на отход, если бы не был уверен, что русский командир убит или, по крайней мере, ранен. О практике нахождения командира в ядре группы, рядом с радистами, не знал только ленивый, но тем не менее спецы с маниакальным упорством продолжали придерживаться этой гибельной для себя тактики – командир в центре, рядом два бойца с радиостанциями.
   «Жаль, – подумал амир, – не удалось срезать радиста первыми выстрелами. Но кто мог предугадать, что тот окажется таким не в меру шустрым? Да и не он один…»

   – Центр, я Лес, мы попали в засаду, мы попали в засаду, – поспешно затараторил Масляков и, вдруг поняв, что, возможно, говорит впустую, умолк в ожидании ответа.
   – Тебя понял. – Центр, а точнее, радист, сидевший на приеме, тоже не был настроен на долгое рассусоливание. – Лес, ваши координаты? Прием.
   – Мы на дороге, мы на дороге…
   Не зная точного местонахождения, Масляков беспомощно огляделся по сторонам в поисках командира группы, но того нигде не было видно. И он, поняв, что Полесьев остается все еще там, на простреливаемом асфальте, колебался недолго. На повороте дороги радист мысленно попробовал представить направление и пройденное после последнего выхода в эфир расстояние. Тяжело дыша, словно от длительного бега, Масляков вытащил блокнот радиста и открыл его на последней радиограмме.
   – Наши координаты, наши координаты, – повторил он, прикидывая нужные поправки. Трезво рассудив, что пара сотен метров туда-сюда сейчас роли не сыграет, он уверенно стал докладывать…

   – Радиста, достать радиста! – орал красный от гнева Хан, тыкая стволом в направлении укрывшегося за небольшим бугорком Маслякова. – Убить его! Муса, ко мне!
   Откуда-то сбоку показался слегка растерянный Муса – хановский гранатометчик. В руках он держал пробитый пулей и теперь уже совершенно бесполезный «РПГ».
   – Уйди прочь. – Лицо Хана пошло пятнами.
   Жалко, что нет снайпера. Устраивая засаду, Хан думал, что тот ему ни к чему. Но он ошибся, и теперь эта ошибка могла обойтись ему слишком дорого. Сейчас снайпер был нужен как воздух. Да и людей амир взял непростительно мало – полтора десятка моджахедов, и при этом, кроме автоматов, лишь один гранатомет и один пулемет. Не собираясь вести долгий бой, Хан рассчитывал подбить БТР или «мотолыгу», потрепать малость «пехоту» и, не дожидаясь, когда те опомнятся, оставить высотку, уйдя в окружающий ее со всех сторон лесной массив.
   – Хан, – донесся до главаря сквозь треск выстрелов голос Аслана, – слева.
   Хан повернул голову и увидел, как вдалеке перебегают крошечные фигурки, все ближе и ближе подбираясь к обрывистому подножию высотки. Амир все понял.
   – Пулеметчика сюда, живо… уничтожить! – закричал он, совершенно забыв о радисте. Хан не мог допустить, чтобы спецназовцы поднялись наверх и вышли ему во фланг.
   Аслан кивнул и начал смещаться вправо, к упоенно строчившему из пулемета Руслану. А сам амир поднес к лицу рацию и отдал короткую команду тройке Исакова.

   Жарков почти перевалил через вершину, когда под ногами у него стебанула короткая пулеметная очередь. Болью ожгло икру, и младший сержант, громко матерясь, повалился за обратный скат оседланной ими высотки.
   – Сейчас перевяжу, – прямо над ухом послышался взволнованный голос Кудинова, – сейчас я, сейчас…
   – Я сам! – И, срываясь на мат, младший сержант зубами разорвал ИПП. – Живо займи позицию! И, не дай-то бог, тебя заметят… – Жарков погрозил кулаком застывшему подле него снайперу. – Мочи гадов!
   Это последнее «мочи», наверное, и привело в себя слегка ошалевшего Кудинова. Он пригнулся и, одним движением одев камуфлированную маску, низко пригнувшись, ушел дальше по склону. Только там Кудинов наконец-то вспомнил про рюкзак и, скинув его на землю, скрылся в начинающейся за взгорком растительности.
   Казалось, от момента первого выстрела прошла целая вечность, на самом же деле перестрелка длилась не более минуты. Снайпер осторожно продвигался вперед. Подходящая позиция нашлась у самого подножия, в пяти метрах от начинающегося асфальта, в тени переплетающихся между собой стеблей высокорослой ежевики. Шипы оказались длинными и неимоверно острыми. Медленно (не дай бог, чтобы они шелохнулись) продираясь сквозь них, Кудинов изодрал плечи, истыкал локти, но позиция, выбранная им, оказалась действительно удачной. Он смог в этом удостовериться, едва приблизился глазом к резиновому, надетому на окуляр, наглазнику: чеховский пулеметчик, увлекшись перебегающими внизу фигурками, приподнялся на локтях, открывая перекрестью прицела не только практически всегда видимую голову, но и верхнюю часть грудной клетки.
   «Надо было под сошками подкопать, идиот», – нравоучительно заметил снайпер и плавно нажал спусковой крючок. Он стрелял практически не целясь, «на автомате», больше полагаясь на свое интуитивное чутье – навел ствол, глянул в прицел, нажал спуск, цель поражена. Все как в тире, как по мишени.
   – Один есть…
   Пуля вошла под углом чуть снизу, слегка цепанув росшую над обрывом траву, расколола приклад и, прошив его насквозь, ударила в грудную клетку. Чех, изо рта которого тут же хлынула кровь, судорожно попятился назад. Инстинктивно оттолкнувшись руками, он резко двинул пулемет, и тот, перевалившись ножками через край обрыва, пополз вниз. Бросившийся было вслед за ним автоматчик схлопотал вторую, выпущенную Кудиновым пулю…

   Тем временем Андрей схватил группника под мышки и волоком потащил к проходившей по обочине небольшой канаве. Он уже преодолел половину расстояния, когда понял, что та слишком мала, чтобы укрыть в себе взрослого человека, и что холмик, за которым спрятался разворачивающий станцию Масляков, подойдет для этой цели гораздо лучше. Кислицын выругался и, сцепив зубы, сменил направление.
   До укрытия оставалось всего ничего, когда рюкзак командира зацепился за небольшой кусок сколотого углом асфальта. От рывка затрещали нити, но рюкзак выдержал.
   – Чтоб тебя!..
   Едва ли не взвыв, Андрей понял, сколь тяжелы могут быть два «РР», его и командирский, сложенные вместе. Кислицын тяжело дышал, сердце усиленно колотилось, разгоняя по телу выброшенный в кровь адреналин. Упав на колени, он низко склонился над неподвижным командиром, вытащил из его разгрузки нож и резким движением перерезал правую лямку рюкзака.
   Рядом начали рваться вражеские «ВОГи». Андрей сдернул с плеча автомат и, вскинув его, в две очереди разрядил магазин в направлении противника, после чего, не перезаряжая, закинул оружие за спину и, вновь склонившись к Полесьеву, перерезал вторую лямку. Подсунув руки под спину раненого, Андрей уже начал привставать на ноги, когда заметил, что у того застегнута грудная перемычка.
   – У-у-у, ё-мое, – выругался Андрей, полоснул ножом по мешающей скинуть рюкзак перемычке и, рывком взвалив командира на спину, сгибаясь в три погибели, бросился к спасительному укрытию. Он почти добежал, почти справился, когда правую ногу обожгло острой болью. Кислицын споткнулся, нога подломилась, он упал, но продолжал тащить командира уже волоком. Упираясь локтями и отталкиваясь ногой от асфальта, он постепенно приближался к своей цели, но слишком медленно. Тогда, превозмогая боль, Андрей встал, нагнувшись, неловко подхватил командира – и не удержал.
   – Вдвоем, – метнувшийся откуда-то со стороны Субехин подставил руки под падающего Полесьева, и последние метры Кислицын и радист преодолевали вместе.
   Еще шаг, и они, а с ними и стонущий командир оказались под прикрытием глиняно-земляных стенок ямы. Опустив командира на землю, Андрей откатился чуть в сторону и несколько мгновений просто лежал, не в силах пошевелиться от сковавшей мышцы усталости. Метрах в трех от них разорвался «ВОГ», свистнули осколки, и Субехин, вздрогнув, сжал зубы, чтобы с губ не сорвался стон. Маскхалат на левом плече разведчика начал пропитываться кровью.

   Доклад комбату последовал немедленно.
   – Потери?! – это было первое, что потребовал Трясунов, вбежав в палатку центра боевого управления.
   – Не знаю, – уже приготовившийся докладывать, оперативный дежурный капитан Ячнев виновато пожал плечами, – радист не владеет обстановкой. Командира на связи нет. Руководит боем.
   – Ясно, – комбат нервно барабанил пальцами по столу. – Значит, и координат нет?
   Трясунов даже не уточнял – утверждал, и в его голосе не сквозило даже намека на надежду.
   – Координаты есть. – Ячнев кивнул в сторону копошившихся у стола офицеров-орошников.
   После этих слов Трясунов в три шага (скорее, прыжка) оказался подле расстеленной на столе карты с испещрившими ее многочисленными пометками и знаками.
   – Где? – Взгляд подполковника заскользил по зоне ответственности.
   – По переданным координатам получается вот здесь. – Старший лейтенант Сурков осторожно коснулся ручкой едва заметной, только что поставленной на карте точки. – Но опять же, по словам радиста, они находятся на повороте дороги.
   – ???
   – Если отталкиваться от слов Маслякова, группа ведет бой вот в этом месте. Но это если считать переданные им координаты ошибочными на триста метров по игреку.
   – Считать, считать. Конечно, считать. Радист наверняка скинул нам приблизительные координаты. Не совсем верные, но привязал к местности, и потому все равно молодец.
   – Пожалуй, – не стал спорить Ячнев.
   – Наши возможности оказать помощь? – Трясунов снова повернулся лицом в сторону оперативного дежурного.
   Тот отрицательно покачал головой:
   – Наши группы слишком далеко. Им не успеть.
   – Понятно. – Командир отряда шумно втянул носом воздух. – А что с артиллерией?
   – Артиллерия не поможет, – продолжал капитан Ячнев, – боевики находятся в непосредственном соприкосновении с группой. Вертолеты работать не смогут.
   Подполковник согласно кивнул. Всего полчаса назад чистое небо стало затягивать холодными низкими тучами, над сопками и хребтами предгорий пополз густой туман.
   – С этим ясно, а что у нас по возможностям выезда собственной техникой?
   Командир батальона не оставлял надежды, что прийти на помощь удастся вовремя. Хотя какое может быть вовремя, если группа попала в засаду? Каждая минута, каждая секунда могла стоить кому-то жизни, а возможно, и всем.
   – Три часа, – глухим, но уверенным голосом заявил оперативный, – по прямой дорога размыта ручьем, не проехать, а в объезд – три часа, не меньше.
   Ячнев умолк, и в помещении какое-то время стояла тишина. Три часа – это все равно что завтра. С неотвратимостью неизбежного всем стало понятно: либо разведчики выберутся из западни сами, либо к тому времени, когда подтянутся группы, спасать будет просто некого.

   В ПВД все уже знали, что одна из групп попала в засаду. Оставшиеся в пункте постоянной дислокации разведчики и радисты «трассерами» бегали по плацу, сталкиваясь подле будки «ГАЗ-66». Дежурный радист рядовой Ивахин плевался короткими фразами, сообщая свежие сведения, и снова погружался в бесконечные переговоры.
   Вскоре в ротах уже было известно, где и какая именно группа угодила в засаду, но подробностей идущего боя пока еще не знал никто.
   – Лес – Центру, Лес – Центру, – твердил радист. – Дайте сведения о потерях, дайте сведения о потерях. Прием.
   Масляков хотел было нажать кнопку тангенты, чтобы отделаться уже почти привычным «не знаю», когда в наушниках раздался отчетливо узнаваемый голос заместителя командира роты старшего лейтенанта Водопьянова, находившегося в группе лейтенанта Простова.
   – Мы выдвигаемся на помощь, – короткое ободряющее, – держитесь. – И тишина, только легкое потрескивание эфира.
   «Продержимся», – мысленно пообещал Масляков и, высунувшись из-за бугорка, открыл огонь по засевшему наверху противнику. Ему ответили, радист юркнул вниз и крутанулся в сторону – наушники по-прежнему были на его голове, провода натянулись и оборвались. Проклиная все на свете, Масляков подполз к радиостанции и, кое-как соединив место обрыва, попытался войти в связь, но то ли в соединяемом месте был слабый контакт, то ли обрыв был где-то еще, но связи не было. Начав менять магазин, он только сейчас обратил внимание, что к нему за его укрытие затащили раненого группника. Увы, на и без того малом пятачке спрятаться всем четверым было почти невозможно. К тому же четверо представлялись такой замечательной мишенью… Он еще раздумывал, что делать, когда…
   – Масол, перевяжи группника и Субехина, я ухожу, – крикнул Кислицын, чуть приподнялся на локте, огляделся по сторонам и, сильно хромая на ногу, побежал к высмотренному укрытию. По нему тотчас заработали вражеские автоматы; пули били в землю то чуть позади, то немного впереди, но в конечном итоге все проносились мимо. Андрею сегодня до невозможности везло.
   Теперь оба радиста оказались рядом.
   – Игорь, – Масляков повернулся лицом к уткнувшемуся в землю Субехину (по укрывающему их земляному валу беспрестанно хлестали пули), – «Северок» давай.
   Нервно вздрагивая, радист номер два начал стаскивать с плеч рюкзак, отягощенный радиостанцией и запасными батареями.
   То, что очередной сеанс связи не состоится, Масляков понял сразу, стоило ему только взглянуть на вытащенную из «РР» радиостанцию. Увы, «Северок» был буквально разворочен многочисленными попаданиями.
   – Кина не будет, – простонал старший радист и только тут сообразил (слов убегающего Кислицына сквозь шум боя он не услышал), что командиру группы до сих пор не оказана медицинская помощь.
   – Игорь, бинт, – потребовал он от Субехина, а сам полез в карман на рукаве Полесьева, в котором, как он знал, лежала упаковка промедола…

   О том, что группа Полесьева попала в засаду, старший прапорщик Ефимов узнал одним из первых. Что-то внутри ухнуло вниз, в голове зашумело от нахлынувшего беспокойства, появилось жгучее желание оказаться там, в центре схватки. Ему почему-то подумалось, что, будь он с группой, ничего бы этого не случилось. Во всяком случае, Сергей был уверен, что сумел бы вывести ее из-под обстрела без потерь. Сейчас же Ефимов чувствовал себя опустошенным и совершенно беспомощным. Не в силах вынести неизвестности, он выбрался из палатки и, обойдя ее по кругу, вышел на плац.
   Небо все сильнее и сильнее затягивали тучи. Спустившийся с гор туман неторопливо накатывал на равнину, погребая под собой сопки и горные склоны.
   – Гриша, – окликнул он стоявшего неподалеку ротного, – пойдем до ЦБУ дойдем?
   До центра боевого управления от палатки связистов было не более тридцати метров, но сказано это было так, будто им предстояло тащиться по крайней мере километров двадцать.
   – Что там делать? Я и так знаю – ничего нового Масляков не передавал.
   – Пойдем, а то мне одному как-то… – Ефимов хотел сказать «не по рангу», но не договорил, решив, что это будет не совсем правда; но ему и впрямь не хотелось идти туда в одиночку.
   – Пошли, – неохотно согласился капитан Воробьев.
   Шурша галькой, они пересекли плац и, откинув брезентовый полог, вошли в штабную палатку.
   На них даже не обратили внимания. Все сидели хмурые и нервные, два орошника с задумчивыми лицами изучали карту. Комбата не было, он ушел на сто сорок вторую. Начальник штаба нервно курил. Оперативный дежурный, сидя за столом дежурного, что-то докладывал по телефону ЗАС.
   – Новенькое что-либо есть? – спросил Воробьев, и один из орошников обреченно махнул рукой.
   – Все ясно, – буркнул командир роты связи и, сев за стол совещаний, понуро опустил голову. Отсутствие связи могло говорить о многом. О худшем не хотелось и думать, но думалось.

   Аслан не успел окликнуть пулеметчика – тот захрипел и повалился на землю, пулемет угрожающе накренился и пополз к обрыву. Кинувшийся вслед за ним Умаров, словно споткнувшись о невидимую преграду, рухнул на спину умирающего Руслана. Пуля прошила его навылет. Пулемет полетел вниз.
   Помощник амира был далек от того, чтобы принимать каждый точный выстрел за снайперский; тем не менее сейчас он был почти уверен, что стрелял снайпер. И стрелял он… Аслан заметил, как на противоположной стороне дороги на расстоянии двухсот метров справа шевельнулась ветка кустарника.
   – Даю целеуказание, – его крик прорвался сквозь трескотню выстрелов, – кустарник у подножия холма.
   Отдав команду, Аслан низким прыжком шмыгнул чуть вперед и, остановившись на уровне пояса убитого Руслана, вскинул к плечу оружие. Взгляд уперся в переплетение ветвей ежевики, впрочем, видимой с этого расстояния лишь как просто темно-зеленый куст.
   – Всем огонь, – скомандовал он, и палец плавно потянул спуск. «Калашников» вздрогнул, посылая в кустарник добрый десяток пуль, каждая вторая из которых была трассирующей. В следующую секунду к оружию помощника амира присоседилось еще три «АКСа» и один «АКМ»…

   – Второй, – обрадованно закричал снайпер, и тотчас сосредоточенный огонь из автоматов заставил его уткнуться носом в землю. Когда шквал вражеского огня стал стихать, он, покрепче обхватив пальцами рукоять «СВД», начал осторожно приподниматься. Возможно, над его головой шевельнулись посеченные пулями ветви, возможно, кто-то решил прощупать кусты еще раз, но едва плечи снайпера оторвались от почвы, как через правый бицепс, прошив мышцы и ломая кость, прошла тяжелая акаэмовская пуля.
   – Ё-мое, – заскрежетал зубами Кудинов, снова уткнулся лицом в землю и на короткий миг потерял сознание.
   Когда он очнулся, над головой уже не шуршало, не свистело, не падали срубленные ветки. Словно бы ничего не произошло, только рука была неестественно подогнута и по ней бежала пульсирующая, дергающая боль. Снайпер попробовал отползти немного назад, но только лишь весь исцарапался, изодрался, искололся упавшими стеблями. Ему даже показалось, что торчащие из земли стебли вдруг ни с того ни с сего неимоверно сблизились, образовав сплошные, сжимающие с двух сторон заросли. Аркадий понимал, что ему надо во что бы то ни стало выбраться, чтобы хоть как-то перевязать пробитую пулей руку. Но сил не было…
   – Чи, Куделя, ты где? – едва слышимый шепот донесся до сжимающего зубы, бледного от потери крови и боли снайпера.
   – Ранен, – только и смог выдавить Аркадий и, слабо шевельнув ногами, дернулся в попытке отползти от своей простреливаемой врагом позиции.
   – Вот ведь… – Жарков от души выругался, приблизившись к снайперу, ухватил его за торчащие из кустов ноги и безжалостно потянул в свою сторону.
   Собственная рана младшего сержанта оказалась пустяковой. Пробив икроножную мышцу, пуля улетела дальше, кровотечение оказалось несильным, и достаточно было несколько раз перемотать рану бинтом, чтобы оно приостановилось. Кудинов же едва слышно стонал и в промежутках между стонами приглушенно матерился. В левой руке он тащил за собой так и не поставленную на предохранитель винтовку.
   – Брось ты ее, – зашипел младший сержант, но раненый только отрицательно помотал головой.
   – Тогда сам ползи, – зло бросил командир тыловой тройки, тем не менее продолжая тащить Кудинова дальше. Наконец оттащив Аркадия за небольшой бугорок, распорол рукав его маскхалата.
   С первого взгляда было понятно, что у Кудинова перебита плечевая кость и задета плечевая же артерия. Рывком разорвав рукав осклизлого от окрашивающей его крови маскхалата, Жарков прижал к ране упаковку ИПП и сделал несколько оборотов бинта, затем подобрал с земли небольшую, но достаточно прочную прямую ветку и, приложив ее к руке, начал тщательно, с усилием приматывать. Наконец, первая медицинская помощь была оказана – кровотечение остановлено и наложена какая-никакая шина.
   – Лежи здесь, – ставя «СВД» на предохранитель, приказал Жарков все еще дрожащему от боли снайперу и, прихрамывая на одну ногу, поспешил в направлении дороги.
   – Я двоих вальнул, – донеслось ему вслед, но Жарков не обратил на это внимания. Он спешил. Бой продолжался.

   О том, что их маневр был замечен, Алексей понял, когда, едва поднявшись наверх, увидел бегущую к ним бородатую тройку. Но ему все же повезло – бандиты не рассчитывали, что русские сумеют подняться так быстро, поэтому и не были готовы к внезапной встрече. Моджахеды, на мгновение мелькнувшие в лесном прогале, исчезли за стволами росших на высотке деревьев.
   – Ложись, – зашипел Кислицын и, схватив Кулика за шиворот, буквально повалил того на землю.
   Упав рядом, Алексей ткнул автоматчика в плечо, показал знаками «наблюдать» и, извиваясь ужом, стал отползать к корням росшего неподалеку бука. За Кулика он не волновался, его позиция оказалась в небольшой ямке, за переплетениями низкорослой ежевики. Только сейчас, лежа в вынужденном безделье подле толстого ствола, Кислицын почувствовал, как гулко стучит сердце, как барабанным боем отдаются его удары в висках, как сжимают голову тиски внутреннего напряжения. Десяток минут такого лежания – как стояние «на полусогнутых» с тяжелым грузом в руках. Ожидание выматывало. Как назло, чехи стали приближаться медленнее, осторожнее. То ли почувствовали подстерегающую их опасность, то ли, сделав двухсотметровый бросок, попросту не рассчитали сил. Когда в просвете деревьев в очередной раз появилась бородатая голова, до нее оставалось не более пятидесяти метров. Но Алексей не стрелял, медлил, надеясь выбрать момент, когда всю троицу можно будет положить одной очередью. Запоздало потянулся за гранатой и, вытащив, быстрым движением отогнул усики чеки.
   Теперь бандиты были совсем близко. Но мечтам Кислицына не было суждено сбыться: чехи двигались так, что не оставляли никакой надежды на то, что их удастся свалить первой же очередью. А ввязываться в долгую перестрелку Алексей не собирался – он просто не мог позволить себе подобное расточительство времени. Что ж, оставалось положиться на капризное везение. Уже определив для себя дальнейшие действия, сержант упер взгляд в приближающегося первым моджахеда и нажал на спуск. Почти тотчас фигура бородатого переломилась пополам и под аккомпанемент неутихающей очереди повалилась под дерево. Автомат Кулика громыхал чуть левее. Алексей выдернул чеку, размахнувшись, со всей силы швырнул гранату и, не дожидаясь разрыва, бросился вперед. Кулик продолжал стрелять.
   Эргэдэшка рванула, когда до ближайшего боевика оставался всего десяток метров. Они уже увидели друг друга. Бандита погубило то, что он инстинктивно пригнулся. Осколки гранаты просвистели рядом, но сержант даже не замедлил движения. Не поднимая автомата к плечу, он на бегу всадил очередь в ближайшего бандита и, сиганув за дерево, ушел с линии прицела третьего, все еще оставшегося в живых чеха.
   – Леха, я рядом, – голос Кулика прорвался сквозь трескотню выстрелов.
   – Прикрой!
   Алексей снова рванулся вперед. Боевик вздернул ствол, Кислицын отпрянул в сторону и распластался на земле. Пули прошли мимо.
   – Вперед, – скомандовал Кислицын и частым одиночным огнем заставил бандита заметаться в поисках укрытия. – Прикрой!
   Теперь уже сам сержант поднялся и побежал дальше. Но бандит оказался проворней – его сгорбленная фигура мелькнула среди темных стволов и исчезла.
   – Вот сучара, – послав вдогонку убегающему короткую очередь, зло выругался Алексей и, присев за деревом, стал дожидаться, когда подтянется отставший Кулик.
   – Уф, удрал гад… – Смахивая выступивший на лбу пот, тяжело дышавший разведчик повалился на землю.
   – Меняй рожок, – приказал Кислицын и сам быстрым движением перезарядил оружие.
   – Уже. – Кулик чуть приподнял автомат. Можно было подумать, что магазин просвечивается и Алексею видно, полон он или нет.
   – Ты одиночными, – предупредил Кислицын, – а после замены магазина…
   – Помню, – перебил боец.
   – Тогда сначала ты. Вперед, – скомандовал Алексей.
   Но поднялся и побежал первым. Он понимал, что убежавший чех давно добрался до своих и что им наверняка готовят ловушку, но упрямо стремился дальше. Его родной брат нуждался в помощи, и он не мог поступать иначе.

   – О, шайтан! – Опытный слух Хана уловил звуки разгорающейся перестрелки на левом фланге. – Салим, – рация в руке амира мелко подрагивала, – со своими людьми на левый фланг, живо!
   Ответ был едва слышен, но амир краем глаза видел, как оттянулись в тыл, поднялись и побежали на помощь ушедшей ранее тройке Исакова боевики Салима Маклобекова…
   – Вахиб, – Маклобеков, бежавший первым, остановился и окликнул выскочившего им навстречу и испуганно дернувшегося от этого оклика боевика из тройки Исакова.
   – Русские, – выдохнул тот и, поспешно бросившись на землю, откатился за толстый ствол ближайшего дерева.
   – Ну, уж не французы – это точно, – ехидно заметил Салим. – Где твой командир?
   – Убит, – с трудом прохрипел беспокойно озирающийся по сторонам «воин ислама».
   – Сколько?
   – Что? – В ответном вопросе и боль, и растерянность, и непонимание.
   – Русских сколько? – В голосе Салима уже не вопрос, требование.
   – Не знаю, – и, поняв, что это не ответ, – наверное, двое…
   – Двое? – Разгоряченное лицо Маклобекова пошло пятнами. – Только двое?!
   – Это же спецы… – Вахиб окончательно растерялся.
   – Они всего лишь двадцатилетние мальчишки. Просто мальчишки, – повторил Салим еще раз, но уверенности в его голосе не было.

   Боевик смылся столь поспешно, что Алексей невольно подумал: это может быть лишь уловка, призванная выманить его под пули заранее приготовленного заслона. Одно было несомненно: чехи уже были предупреждены. Сержант хоть и спешил, но теперь был вынужден продвигаться вперед с предельной осторожностью. Стремительного удара с фланга не получалось.
   – Сволочи…
   Кислицын заметил распластавшихся на земле боевиков за мгновение до того, как раздался первый выстрел, и успел, нажимая на курок, отпрыгнуть в сторону. Шедшему позади Кулику повезло меньше – пуля попала ему в левую ключицу. Едва не выронив оружие, тот опрокинулся навзничь и, изо всех сил упираясь ногами, начал отползать за ближайшее укрытие. При этом его автомат не переставал щелкать одиночными выстрелами.
   Когда у Кулика кончились патроны, Алексей, перезарядив оружие, уже перекатился к следующему дереву. Высунувшись из-за корней, он выстрелил по мелькнувшей за кустами фигуре, снова сменил позицию и зыркнул по сторонам. Его взгляд зацепился за шевельнувшуюся справа ветку: стало понятно, что их пытаются обойти. Противник пришел в себя. Сержант понял: ломиться вперед – это ничего уже не дающее его брату самоубийство.
   «Андрюшка, надеюсь, ты уже заныкался, братишка, – подумал он, и словно молитву: – Сиди как мышь и не высовывайся. Сиди и не высовывайся. Сиди и…»
   В этот момент Кислицыну-старшему хотелось, чтобы его младший брат оказался малость трусоват. Ну подумаешь, испугался, с кем не бывает? Лишь бы спрятался и отсиживался в безопасном месте. И плевать, кто что подумает.
   Решив, что времени спастись у Андрея было достаточно, Алексей повернулся в сторону Кулика.
   Пока Кислицын размышлял о судьбе своего брата, раненый разведчик, с трудом отстегнув опустевший магазин, пристегнул новый и, передернув затвор, с одной руки пальнул по приподнявшейся над землей фигуре. Ему ответили, он огрызнулся длинной очередью и, оттолкнувшись пятками, вполз под прикрытие дерева.
   – Кулик, вариант два!
   Кислицын полоснул очередью вправо и начал откатываться назад. «Вариант два» предполагал быстрый отход.
   Меж тем Кулик, чувствуя нарастающую боль в раненом плече, перевернулся на живот, подобрал под себя ноги, затем левую ногу поставил на стопу – правая при этом оставалась на колене, – перехватил поудобнее автомат, оттолкнулся прикладом от земли и, вскочив, бросился бежать. За спиной щелкали выстрелы, пули шумели где-то в листве, с чмокающе-хлюпающим звуком входили в деревья, но неизменно проносились мимо бегущего разведчика. Ровно пятьдесят шагов, как и оговаривалось, падение на землю и короткая очередь – неважно куда, можно вверх, как знак, что добежал и готов прикрыть. Теперь пришла очередь отступать Кислицыну. И тот не заставил себя ждать.
   Алексей уже посчитал, что полсотни шагов преодолено, но Кулика по-прежнему нигде не было видно; он уже подумал, что проскочил мимо, когда заметил его распластавшуюся на земле фигуру.
   – Отходи, – прокричал сержант и бросился на землю. По деревьям сыпанула вражеская очередь, рухнула ветка. Повинуясь команде, рядовой поднялся и побежал. Алексей увидел, как того мотает из стороны в сторону, и поспешил следом.
   – Ты ранен? – Сержант догнал разведчика и теперь бежал рядом. Вместо ответа Кулик покосился на беспомощно болтающуюся левую руку. – Понял… – Алексей лихорадочно соображал. – Беги до первого трупа, выбирай позицию для обороны. Понял?
   Тяжело дышавший Кулик кивнул.
   – Перевяжи рану, – бросил напоследок Кислицын и, укрывшись за деревом, прильнул к прикладу.

   – Хан… – Стоя на одном колене, Салим, прижав рацию к щеке, беспокойно озирался по сторонам. – Исаков и Карим убиты, у меня раненый. Требуется помощь, пришли людей.
   – Сам не справишься? – ехидно и зло бросил в эфир амир.
   – Нет, – коротко бросил Салим. Он не собирался терять своих боевиков в глупой попытке кому-то что-то доказать, а убитые все еще оставались в руках русских.
   – Я пришлю, жди. – В голосе Хана зазвучала горечь, он только что смирился с собственной неудачей.

   Когда Алексей добрался до Кулика, тот лежал подле ближайшего вражеского трупа и в попытке остановить кровь зажимал рану правой рукой.
   – Вот сучий потрох! – Едва взглянув на бледное лицо разведчика-автоматчика, сержант понял, что в противостоянии с чехами он остался в одиночестве. – Идти сможешь?
   Надо было поспешно отходить; о том, чтобы удержать трупы, не было уже и речи. А то, что бандиты будут за них биться, Алексей не сомневался – убитые были чеченцами, а не какими-то презренными наемниками.
   Кулик попробовал подняться, но его тут же повело в сторону.
   – Блин, – снова выругался сержант и, закинув за спину лежавшее на земле оружие раненого, помог ему подняться на ноги. – Обопрись на мое плечо.
   Кислицын поднырнул под почти бессильную правую руку рядового и потащил его вперед.
   То, что они двигаются чересчур медленно, сержант понял уже через десяток шагов. Раненый едва переставлял ноги, зеленые плети ежевики опутывали берцы и не давали сделать очередной шаг. Кулик уже буквально висел на плече тащившего его Алексея.
   – Сучья мать… – Запас ругани в мыслях Кислицына все увеличивался. С беспокойством оглянувшись через плечо, он нагнулся, подхватил вяло сопротивляющегося Кулика под ноги, взвалил на плечо и почти бегом потащил его дальше.
   Наконец оба вражеских трупа остались позади. Протащившись еще полсотни метров, сержант опустил на землю слабо застонавшего автоматчика, втащил его в куст орешника и, буквально всунув в руку оружие, быстро осмотрел рану. Она оказалась сквозной, но уже почти не кровоточила.
   – Жди меня здесь, – приказал Кислицын.
   – Далеко не уходи, – тихо попросил раненый, на что Алексей кивнул:
   – Я рядом. – И, пригнувшись, поспешил в обратном направлении. Он не мог оставаться рядом с Куликом, кто-то ведь должен был прикрывать находившегося под обрывом Авдеева.
   Вернулся Кислицын как раз вовремя. Впереди послышался чей-то окрик. Бандиты приближались. Взгляд Алексея заметался по сторонам в поисках укрытия. Ему повезло: чуть правее он увидел небольшую, метра два в диаметре, яму. Два прыжка – и сержант уже лежал на земле, вглядываясь в окружающую местность и успокаивая собственное дыхание. Выбранная им позиция оказалась вполне удачной – из нее открывался хороший вид и на почти безлесный край обрыва, и на заросший деревьями правый фланг. Единственное «но» – отсюда не было видно ни вражеских трупов, ни крадущихся к ним бандитов. Вот только если они двинутся дальше или попробуют сунуться к обрыву, тогда уж… Но Алексей даже не знал, хочется ему этого или нет, он уже начинал чувствовать себя уставшим.

   – Ты забрал Исакова? – В голосе Хана звучал не вопрос, а скорее требование.
   – Да, сейчас забираем, – ответил Салим и бросил взгляд под ноги. Бойцы как раз находились подле распростертого на земле трупа Исакова. «АКС» убитого лежал рядом.
   – Забирайте и уходите. – Амир немного помедлил. – Место сбора ты знаешь.
   Маклобеков не сразу осознал сказанное – обещанная Ханом помощь из трех человек уже пришла, и дожать русских было вопросом недолгого времени. Где-то тут внизу, под обрывом, прятался вражеский пулеметчик, да и эти двое не могли отступать бесконечно: через сотню метров высотка заканчивалась крутым склоном. Маклобеков хотел воспротивиться, но промолчал, в последнее мгновение поняв, что Амир прав. Русские еще были способны сопротивляться, а у него на руках и так уже имелись один раненый и два трупа. Если хотя бы еще одного из его моджахедов зацепит пуля, сумеет ли он вовремя отойти и вывести своих людей из-под неизбежного удара русской артиллерии?
   – Отход, – скомандовал Маклобеков и только тут заметил, что его самого била крупная дрожь. Оглянувшись по сторонам – не видел ли кто его дрожащих рук, – Салим попытался хоть чуть-чуть успокоиться. Но тщетно. И, чувствуя холод пробегающего по спине озноба, хотел верить, что это дрожь ярости.

   Темнело. Выстрелы со стороны бандитов прекратились совсем, и лишь кто-нибудь из разведчиков нет-нет да и посылал в сторону высотки короткую очередь или одиночную пулю.
   Выждав какое-то время, Кислицын перебрался поближе к обрыву и, настороженно оглядевшись по сторонам, тихонечко окликнул сидевшего где-то внизу пулеметчика.
   – Агеев. – Тишина. – Агеев! – И снова нет ответа. – Агеев, блин!.. – уже громче. И долгожданное:
   – Чи…
   – Ты цел?
   – А ты?
   – Нет, умер, – зло огрызнулся Кислицын. – А ты, если цел, лезь сюда.
   – А где Кулик?
   Внизу послышался шорох осыпающейся глины.
   – Ранен, в плечо, – скорее отмахнулся, чем ответил Кислицын. – Лезь, говорю, ко мне.
   Под обрывом раздалось недовольное бурчание, и шорох усилился; мгновение спустя послышался грохот ударившегося о глиняную стену короба.
   Наконец над обрывом показалась запыленная, а потому почти черная в вечерней полутьме рожа пулеметчика.
   – Уф, ты где?
   – Здесь я. Ползи, – не глядя в его сторону, скомандовал Кислицын.
   Звук скользящей по траве одежды, легкое громыхание перетаскиваемого с места на место пулемета – и Авдеев распластался рядом со своим командиром.
   – Оставайся здесь, смотри в оба, я сейчас. – Алексей шлепнул пулеметчика по плечу и, попятившись, скрылся в глубине леса.
   – Чи! Чи! – непрестанно повторял Кислицын. Больше всего он боялся, что ослабевший от потери крови и боли Авдеев перепутает его с чехами.
   – Чь, – раздалось ответное, и тотчас Кислицын услышал слабый голос раненого: – Алексей, ты?
   – Я, я. Кто же, кроме меня?
   – Идти сможешь? – задал вопрос Кислицын, словно за то время, пока он отсутствовал, у раненого могло прибавиться сил. Тем не менее ответ был неожиданно утвердительным.
   – Смогу.
   – Давай я тебя на плечо…
   – Я сам, отойди, – упрямо потребовал Кулик, закинул ремень автомата на шею и, оттолкнувшись правой рукой от земли, встал на ноги. Его сразу же повело в сторону, но он сумел сохранить равновесие и выпрямился.
   – Идем, – Алексей взял раненого под руку и потащил вперед.

   Командир роты капитан Никишин с Простовым и старший лейтенант Водопьянов, шедший с группой лейтенанта Лыкова, бросившиеся на помощь Полесьеву, не сговариваясь, решили рискнуть. Все трое понимали, что закон подлости не дремлет, но все же, спрятав в кустах рюкзаки, они вышли из леса и побежали по дороге. У них тоже не было выбора – только так они еще могли надеяться, что успеют помочь попавшим в засаду ребятам соседней роты.
   Бег по пересеченной местности – вещь для спецназовца привычная и неотъемлемая, как утренний осмотр и обязательные иголки в шапке. Но никогда группы Простова и Лыкова не бегали с такой скоростью. Увы, темнело, а связь с Лесом прервалась окончательно.
   – Лыко – Простору, прием…
   Когда до места боя оставалось не более чем полквадрата, Водопьянов дал команду остановить группу. Он окончательно понял, что уже не успевает. На удалении все еще слышались выстрелы, но они звучали все реже и реже. Было похоже на то, что противники разошлись в разные стороны, а если и постреливают, то просто так, на всякий случай. О том, что все могло быть не так и кто-то стрелял, добивая раненых, не хотелось и думать.
   – Лыко для Простора на приеме.
   – Скинь нам свои координаты, прием.
   – Понял, обмениваемся. Нахожусь… Х… Y…
   – Принял. Мы впереди, в семистах метрах от тебя. Ждем. К месту боестолкновения будем подходить вместе. Прием.
   – Понял, иду к тебе, остаюсь на связи.
   Все это время группа Лыкова продолжала бежать. Старший радист, тяжело дыша – легкие хрипели от напряжения, – покосился на бегущего рядом командира. Тот кивнул – мол, все правильно – и начал уходить вперед. Через три минуты группа, повинуясь команде лейтенанта, перешла на шаг. Бежавший в тыловой тройке Никишин в действия командира не вмешивался. Все правильно, надо было отдышаться. Измотанный солдат не способен к активному ведению боя. Истина – аксиома, но иногда про нее забывают и расплачиваются кровью.

   – Чи, – из темноты вынырнула долговязая фигура рядового Иванова, бойца тыловой тройки из группы Простова.
   – Садись, – скомандовал лейтенант, и переданная по цепочке команда побежала вспять, останавливая растянувшуюся по дороге вторую группу.
   – Командира… – все так же тихо прошептал Иванов, и новая команда потянулась от разведчика к разведчику.
   Быстро шагая, Никишин догнал Простова и, ничего не говоря, пошел рядом. Группы лейтенанта Лыкова на дороге не было, лишь иногда среди окружающего пространства нет-нет да и виднелись, а скорее угадывались рассредоточившиеся по местности темные бугорки фигур.
   Их ждали. Водопьянов вынырнул из темноты и, поманив шедшего первым Никишина к себе, снова отступил в тень нависающих над дорогой кустарников.
   Привычно стиснули друг другу руки. Ротный по-отечески хлопнул по плечу стоявшего рядом с Водопьяновым Лыкова и, повернувшись к своему заму, спросил:
   – Что там у Полесьева?
   Владимир пожал плечами, и ротный прислушался. В вечернем воздухе стояла гнетущая тишина. «Опоздали», – подумал каждый из стоящих, но вслух произнести это слово не посмел никто.
   – Давно? – Никишин имел в виду наступившую тишину.
   – Только что еще стреляли…
   Водопьянов нервничал. Словно в подтверждение его слов, на незначительном удалении прозвучала длинная автоматная очередь. Нет, все-таки можно было надеяться, что кто-то еще жив. Добивать раненых такими очередями не станут, разве что те были еще в состоянии оказать хоть какое-то сопротивление.
   – Твои отдохнули? – Ротный попытался в темноте разглядеть лицо стоявшего рядом с ним Лыкова. – К движению готовы?
   – Да. – За своих бойцов лейтенант был уверен.
   – Хорошо. Тогда выдвигаемся. Метров двести топаешь ускоренным шагом… хотя нет… пожалуй… – ротный раздумывал, – с самого начала предельная осторожность, скорость движения минимальна. Огня не открывать, не будучи на двести процентов уверенными, что впереди враг. Не хватало нам еще между собой перестреляться. Володя, – обратился ротный к своему заместителю, – ты идешь первым. Отрыв сто метров.
   – Добро.
   Старший лейтенант даже и не думал отнекиваться. Кто, как не он? Все-таки здесь, исключая самого ротного, он был самый опытный.
   – С собой возьмешь любую тройку. Головняк не бери, он и так, наверное, на пределе.
   – Валера, я возьму первую тройку ядра, хорошо? – обратился старший лейтенант к Лыкову. – Не возражаешь?
   Тот не возражал – а как иначе?
   – Все, по своим местам и топаем, – распорядился ротный и, уже сделав первый шаг, добавил: – По готовности.

   – Гляди в оба, – Кислицын присел на корточки за спиной у распростертого на земле пулеметчика. Кулику, лежавшему в трех шагах правее, минуту назад он говорил то же самое.
   – А ты? – Агеев хотел спросить, куда, но последнее слово проглотил вместе с вставшим в горле комком.
   Но Кислицын все разъяснил сам.
   – Я к группе. Постараюсь поднять их сюда, – прошептал он и, уже больше не мешкая, поспешил к обрыву.
   Сказанное было только половиной правды. Он действительно хотел, чтобы группа заняла позицию на высотке, но главным было не это, а то, что Алексей до сих пор не знал, что там с его братом. Теперь, когда им перестала угрожать непосредственная опасность, когда боевики прекратили стрельбу и, судя по всему, отошли, – он уже не мог больше вытерпеть этой сжимающей душу неизвестности.

   Водопьянов не был уверен, что поступает правильно, но, пройдя по дороге метров триста и рассредоточив бойцов по обочинам, все же вытащил из разгрузки и запустил в небо ракету. Заместитель командира роты не собирался следовать таблице сигналов и не выбирал патрон специально, но устремившаяся в небо «комета», достигнув своей высшей точки, негромко хлопнула и распалась на три зеленые звездочки, которые, медленно гаснув, начали опускаться к земле.
   Мгновения тянулись бесконечно долго. Старший лейтенант уже начал нервничать, когда в начале отмеченного на карте изгиба дороги взметнулся в зенит точно такой же зеленый хвост. Хлопок – и три звезды украсили темное ночное небо. Казалось, отблеск их огня достиг укрывающего небосвод облачного покрывала.
   – Свои, – уверенно заключил Владимир; а что долго не отвечали, то, значит, искали именно зеленую.
   Как ни странно, но с сигнальными ракетами, в отличие от прочих средств ведения войны, у чехов было неважно. Возможно, распуляли все запасы на радостях, отмечая какие-то свои победы или празднуя свадьбы, но факт оставался фактом: в разгрузках убитых бандитов сигнальные ракеты попадались редко.
   – Чи… – ближайший к Водопьянову разведчик настороженно прислушался.
   – Командира, – тихо шепнул старший лейтенант.
   Ближайший к нему разведчик кивнул – впрочем, в темноте этого видно не было – и, отступив на несколько шагов назад, передал следующему.
   – Командира, командира, командира… – побежала вспять живая цепочка…
   – Валера, – остановил Водопьянов едва не проскочившего мимо Лыкова.
   – Что случилось? – Лейтенант тут же напрягся, словно ждал от неожиданного вызова какой-то подлости.
   – Ничего. – Старлей мысленно усмехнулся. – Я сейчас уйду вперед, а ты с группой оставайся на месте. Если все нормально, запущу три ракеты, любые. – Его шепот почти заглушался шуршанием падающих с неба мелких капель начинающегося дождика. – Если встрянем, действуй по обстановке.
   Лыков почувствовал, как спину захолодило от набежавшего ветерка.
   – Понял. Аккуратнее, – посоветовал он.
   Услышавший его напутствие старший лейтенант только мысленно улыбнулся и, включив «Акведук», окликнул свою тройку.
   – Второй для «Водяного», прием.
   – На приеме, – сразу же ответил старший первой тройки ядра. Его радиостанция по приказу Водопьянова уже давно пребывала во включенном состоянии.
   – Топаем, – скомандовал старший лейтенант и, не дожидаясь, когда бойцы подтянутся, зашагал вперед.
   Он шел почти не скрываясь, и не потому, что был уверен в отсутствии моджахедов – отнюдь, уверенности в этом у него не было ни на грамм, – а потому, что больше всего опасался, что его могут принять за противника свои же собственные солдаты. Уже подходя к западной оконечности высотки, заместитель командира роты остановился, запустил вверх осветительную ракету и, не скрываясь, зашагал дальше. С гребня с шипением ушла вверх точно такая же осветиловка.
   Старший лейтенант облегченно вздохнул, но теперь все же постарался спрятаться в тень. Еще не хватало, чтобы его подстрелили чехи – возможно, они еще остались где-нибудь поблизости…
   Ночевали все вместе, на высотке, охватив потрепанную полесьевскую группу полукольцом и ощетинившись во все стороны «монками». Несмотря на усталость, практически никто не ложился спать. Радист Лыкова младший сержант Примаков беспрестанно бубнил в эфир, передавая и уточняя сведения об исходе боя.
   – Центр – Лыку, у Леса один «двухсотый» и шестеро «трехсотых», один тяжелый, требуется срочная эвакуация. Как понял меня? Прием.
   – Понял тебя. Сообщи пофамильно. Прием.
   – Требуется срочная эвакуация. Как понял? Прием.
   – Понял тебя, понял. Сообщи пофамильно, – принимающий будто не слышал просьб о помощи.
   Стоявший подле Примакова Водопьянов наклонился к микрофону и нажал кнопку тангенты.
   – Слушай ты, придурок, позови Меркурия. Блин. Прием.
   – Для кого? – уточнил сидевший в далеком кунге радист.
   – Для Водяного, твою мать… Прием.
   Минутой позже в эфире зазвучал отчетливо узнаваемый голос Трясунова:
   – Меркурий для Водяного на приеме.
   – Меркурий, Полесьев тяжелый, срочно требуется эвакуация, срочно! Как меня понял? Прием.
   – Понял тебя. Что ты предлагаешь? Каким образом я его эвакуирую? Подводной лодкой? – Даже по голосу было видно, что комбат нервничал и при этом слегка злился. – Я что, должен приказать выехать за вами на броне? В ночи? Чтобы и их тоже?
   Подполковник закончил говорить и некоторое время молчал.
   – Мы в пути, – послышался в эфире голос майора Пташека. – Ждите.
   – Иваныч! – заорал в эфир комбат. – Куда? Возвращайся! Это приказ.
   – Поздно, мы уже полтора часа как в пути.
   Владимир был уверен, что, говоря эти слова, Пташек ухмыляется. Он тоже ухмыльнулся, покачал головой, и в этот момент к нему подбежал радист рядовой Масляков из второй группы.
   – Товарищ старший лейтенант, командир… – Поняв, что говорит слишком громко, радист подошел ближе, на этот раз он произносил свое сообщение почти одними губами.
   Выслушав его, Водопьянов поднес микрофон к губам и отрешенно бросил:
   – Можете не спешить… у нас два «двухсотых», – и, кинув гарнитуру ничего не понимающему Примакову, скомандовал: – Передавай данные, пофамильно – «двухсотые» старший лейтенант Полесьев и сержант Неверов. Раненые… а впрочем, – Владимир махнул рукой, – ты знаешь…

   То, что в группе один убитый и семеро раненых, в отряде узнали уже за полночь. Чуть позже на одного «двухсотого» стало больше. Еще некоторое время спустя убитые и раненые были названы по фамилиям.
   Время от времени уходивший и вновь приходивший в палатку ЦБУ Ефимов понимал, что от него ничего не зависело, но никак не мог унять бушевавшие в душе эмоции. Ему почему-то думалось, что, будь он с группой, ничего этого не случилось бы. Он не знал, что бы тогда произошло: может, он настоял бы на другом маршруте, может, вовремя заметил расположившихся на высотке бандитов, может, что-то еще, – но он не допустил бы гибели личного состава. Странно, но уверенность, что именно так и было бы, по мере поступления новых сведений в его душе только крепла. Впрочем, изменить что-либо он уже не мог.

   Броня и следующие за ней «Уралы» вынырнули из-за поворота, когда небо на востоке начало светлеть. За ночь облака почти рассеялись, и теперь в том месте, где готовилось выползать дневное светило, небосвод окрашивался в багрянец.
   Радист майора Пташека что-то недовольно буркнул, и на какое-то время в эфире повисла тишина. Затем послышался голос самого майора:
   – Ждем окончательного рассвета.
   Несколько коряво определив время «Ч», Пташек отдал гарнитуру радисту, спрыгнул с брони и пошел проверять боевое охранение колонны.
   Рассветало быстро. Кровавое солнце огромным кругом выползало из-за горизонта. Замкомбата еще раз пристально посмотрел по сторонам и отдал команду на загрузку.
   Раненых погрузили первыми, затем со всеми осторожностями принесли и положили подле брони завернутые в плащ-палатки тела убитых. Лейтенанты Простов и Лыков подошли к трупам одновременно.
   Неизвестно, кто именно, но кто-то откинул брезентуху так, что стали видны лица убитых. Возможно, он решил проститься, возможно, из мальчишеского любопытства. Да так и оставил – видимо, захотел, чтобы простились и другие…
   Простову хватило только одного-единственного взгляда в лицо убитого, чтобы его проняло. Семен, глаза которого оказались слегка приоткрыты, был… не казался, не выглядел, а именно был МЕРТВЫМ. Еще вчера Простов слышал его голос в эфире, чуть раньше они вместе грузились в «Уралы», а теперь перед живым и теплым Евгением лежал холодный, посеревший за ночь труп. Не было таких слов, которые могли бы передать ощущение этой внезапно накатившей на лейтенанта жути. Это было необъяснимо… Страх? Непонятный, животный, идущий из глубины подсознания, страх всего живого перед неотвратимостью и неизбежностью смерти… и что-то еще… Боль? Может быть. Только сейчас Евгений понял весь ужас произошедшего. Небрежное отношение к войне как к чему-то отдаленно стороннему, почти детское восприятие ее как ничего не значащей игры, мгновенно исчезли, едва ему стоило взглянуть и осознать…
   Голову словно стиснуло железным обручем, от внезапно появившейся в ногах слабости его качнуло. Едва устояв, Евгений шумно втянул воздух и, стараясь, чтобы никто не заметил его смятения, отошел к ближайшей машине. Уперев взгляд в кромку леса, он медленно приходил в себя. За спиной суетились, загружаясь в машину, разведчики его группы. А он оставался недвижим. Постояв некоторое время, Простов мысленно выругался, отгоняя от себя мрачные думы, зло сплюнул и, развернувшись, словно ничего и не было, отрывисто бросил:
   – Живее.
   Погрузка продолжалась. Все было почти как обычно, только уже никогда не сесть в машину ни старшему лейтенанту Полесьеву, ни сержанту Неверову… Их просто уже не было в этом мире, а где они могли быть – не знал никто.
   Колонна тронулась. Машины, подскакивая на колдобинах, резво катили, пытаясь нагнать все время ускользающий БТР. Алексей сидел подле раненого брата и просто радовался. Чистое, незамутненное, не омраченное даже гибелью товарищей счастье окутывало душу – его брат жив. Ранен, но жив.
   Алексей не был черствым человеком, просто сейчас ему было не до чужого горя. Напереживавшись за своего младшего братца, он просто не мог сейчас думать ни о чьих бедах и горестях.
   И еще: где-то глубоко на задворках сознания его распирала гордость – брат, его родной брат совершил настоящий подвиг. Он, рискуя собственной жизнью, вытаскивал командира из-под пуль противника. И что с того, что тот умер? Разве это умаляет его подвиг? Он ведь не испугался, не спрятался за первым же попавшим камнем, не забился подобно таракану в щель, а пришел на помощь. Жаль, что командирская рана оказалась смертельной, жаль Полесьева, хороший был командир и человек. Жаль… Он умер, и теперь никто не оценит по заслугам совершенное его братом. Но это и неважно: Андрей жив, и это самое главное.
   Грузовик ощутимо тряхнуло, Алексей подпрыгнул на сиденье и, громко выругавшись, выглянул в приоткрытую бойницу – колонна подъезжала к пункту временной дислокации.

   Чувства, которые испытывал Ефимов, встречая прибывших бойцов, было невозможно выразить словами. Странная, неизъяснимая смесь беспомощности, боли, отчаяния, тревоги, перебродив, оставили в его душе гнетущую радость отца, потерявшего двоих сыновей, но встречающего победно возвращающихся десятерых. Глядя на уставшие, почерневшие от грязи, гари и бессонницы лица, Сергей почувствовал, как его сердце сжимается в маленький жалкий комочек, а душа, наоборот, расправляется, становится огромной, способной полюбить и одарить весь свет. Ему хотелось по-отечески обнять каждого вернувшегося из боя солдата, но он лишь молча пожал им руки и со своими радистами пошел к ротной палатке. Общего построения не было, не до того. Ефимову хотелось сказать что-то большое, веское, но слов не находилось.
   Масляков и наотрез отказавшийся ехать в госпиталь Субехин встали около грибка дневального, словно не решаясь войти в темное пространство помещения. Встречавшие их сослуживцы опустили на землю оба «РРа» и теперь толпились рядом.
   – А у меня рюкзаку хандец. – Субехин показал пальцем на вырванную с корнем лямку, на располосованную, изодранную пулями и осколками бочину. – И «горка» вон вся… – поморщившись, кивнул он на свое плечо.
   Изодранная мелкими осколками «ВОГа», разорванная руками накладывавшего бинт Маслякова брезентовая штормовка годилась теперь разве что на ветошь, да и то вряд ли.
   – Да черт с ними, с «горками», с рюкзаками, новые получим! – Говоря это, Ефимов был уверен, что выбьет для них и новые горки, и новые рейдовые рюкзаки; Файзула, начальник вещевой службы отряда, в таких случаях не жадничал. – Только тебе в госпиталь надо.
   Субехин согласно кивнул и поскреб пальцами многодневную щетину на своем подбородке.
   – Я немного с пацанами пообщаюсь, а доктор мне осколки уже вынул и антибиотики дал. – Он имел в виду фельдшера-контрактника, старшего сержанта Сивакова.
   – Товарищ старший прапорщик, – спешил выговориться измотанный, бесконечно уставший, но старающийся не подавать вида Масляков, – блин, я сначала и не понял… как дождь, шлеп, шлеп, шлеп вокруг, а потом выстрелы, и командир: «К бою!» Со всех сторон стрельба… Вот тогда страшно.
   – Что ж, не без этого… Но все хорошо: живы – и молодцы.
   – Какие они молодцы, мы еще посмотрим, когда выясним, почему связь пропала, – напустил на себя личину сурового деспота стоявший тут же ротный.

   Скорбно приспущенные флаги трепетали под порывами холодного ветра, вот уже вторые сутки с неослабевающей силой дувшего с юго-восточного направления. Каждые час-полтора с неба обрушивались тяжелые, холодные струи дождя. Насквозь промокшие разведчики выбрались из карьера и теперь расползались в разные стороны, образуя неровный клин-елочку.
   – Приготовиться, – скомандовал командир группы и взглянул на часы: – Первая тройка, пошел!
   Очередной норматив, триста метров бега – сущие пустяки, если не на время, не зигзагом, не в полностью забитой магазинами разгрузке; а если еще к этому останавливаясь, становясь на колено и прикрывая друг друга… Несколько метров вперед, остановка, вскинутое и наведенное на цель оружие и крик на разрыве – так, чтобы тебя услышали в канонаде непрекращающегося боя, в вакханалии огня, в невообразимой смеси азарта и страха.
   – Пошел! – И прикрывающий тебя рвется вперед, но у тебя уже кончились патроны; и новый крик:
   – Магазин!
   Бежавший падает навзничь, и уже его автомат, пулемет, винтовка прикрывают тебя, пока ты дрожащими от усталости и волнения руками перезаряжаешь свое оружие. И так все триста метров, раз за разом, втягиваясь, привыкая, отрабатывая на уровне рефлексов, чтобы потом в реальном бою сделать все правильно, «не затупить», как выражаются уже понявшие особенности военной службы бойцы.
   – Вторая тройка, пошел!
   – Третья тройка, пошел!
   – Четвертая тройка, пошел! – и спустя какое-то время самому себе: – Пошел! – И группник вместе с радистами бежит вперед и точно так же, как и рядовые разведчики, раз за разом повторяет тысячу раз опостылевшее упражнение. А иначе никак, иначе нельзя, ты командир и должен быть лучше, сильнее; а потому, как и они, без всяких поблажек. Только так, и никак иначе…

   Разбор полетов по поводу попавшей в засаду группы был закончен. Отряд посадили на двухнедельную доподготовку. Целыми днями бойцы бегали, стреляли, отрабатывали тактику, преодолевали и устанавливали минные заграждения. Все буднично, все просто, и потому время переползало из одного дня в другой с непринужденной грацией южноамериканского ленивца.
   – Старшего прапорщика Ефимова на ЦБУ. – Громкий крик посыльного по штабу, пролетев над плацем, достиг ушей стоявшего под грибком дневального роты связи рядового Примакова.
   – Зачем? – лениво уточнил Примаков и со вздохом поправил нахлобученную на голову каску.
   – К комбату, – ответил посыльный и, развернувшись, юркнул под полог штабной палатки.
   Дневальный потрогал бронежилет, в котором отсутствовала добрая половина пластин, сонно зевнул и, открыв жалобно скрипнувшую дверь палатки, вошел вовнутрь.
   – Товарищ старший прапорщик!
   Ефимов, перебиравший сложенные в деревянный ящик порванные, но все еще числящиеся за ротой разгрузки, хлопнул крышкой, придавив при этом выползшего на свет божий таракана, и вопросительно поглядел на заглянувшего в офицерский кубрик дневального.
   – Что надобно, старче?
   – Вас к комбату.
   – Зачем? – Ефимов не спешил подниматься с насиженного места – а вдруг что напутали?
   – Не знаю. – Примаков виновато развел руками.
   – Следующий раз уточняй, – грозно насупившись, приказал прапорщик, – иначе в лоб.
   – Да как же я… товарищ прапорщик… у комбата…
   – Да шучу я, шучу. – Ефимов улыбнулся и, встав со стула, пошел к выходу.

   – Товарищ подполковник, стар…
   – Садись, – комбат, сидевший за расстеленной на столе картой, не дослушав, показал на стоявшую подле совещательного стола скамейку. – Вот решил тебя временно закрепить за второй группой первой роты, не возражаешь? – Похоже, Трясунов нарочно избегал называть группу полесьевской.
   – Товарищ полковник, а если не временно?
   – Нет, – комбат отрицательно помотал головой, – вновь назначенный командир уже готовится к отъезду и скоро будет на месте.
   – Понял, а как же с вашим обещанием? – Ефимов не собирался отступать от своего. На боевые задания он ходить собирался вопреки всему.
   – Посмотрим. – Комбат не отказывался от своих слов, хотя и выполнять обещанное тоже не торопился.
   – Когда приступать? – Прапорщик встал, но уходить не спешил.
   – Да хоть сейчас. – Трясунов нервно побарабанил пальцами по столу. – И, кстати, от старшинских обязанностей тебя никто не освобождал.
   – Ясно.
   Услышав последнюю фразу, Ефимов ничуть не огорчился. Обязанности старшины роты связи в Чечне были более чем необременительны. В них входило получать и вовремя выдавать вещевку (впрочем, большая часть имущества была получена сразу же по приезде), опять же получать и выдавать пайки, раз в несколько дней заступать дежурным по части и изредка ездить в стоявший по соседству пехотный полк за водой. Понятно, дежурства и поездки за водой на некоторое время отменялись, а все остальное много времени не отнимало.
   – Можешь идти. – Комбат даже не поднял взгляда от карты, словно в ней было нечто такое, что могло бы сразу решить все его проблемы.

   И вновь потянулись будние дни…
   – Нажимники бывают разные. – Старший прапорщик Ефимов рассказывал – а точнее, напоминал – рассевшимся на траве разведчикам устройство самодельных мин и фугасов. – И зачастую вам не сможет помочь даже миноискатель.
   – А, это когда замыкатель с минимальным содержанием металлов, – лениво заметил Кислицын.
   – Нет. – Сергей отрицательно помотал головой.
   – Может, вы имеете в виду случаи, когда чехи разбрасывали вокруг баз мелкие гвозди? – снова предположил Алексей.
   – Нет, в том-то и дело, что там, где вы будете идти, не будет никаких металлических предметов. Совсем.
   – А как же мина? Вы же говорите про подрыв?!
   – Да, именно так. Вот представьте: лежит в земле наполненный водой шланг – проводов в нем нет, миноискателем не обнаружить. Вы наступаете на него… давление поднимается, и вода, равномерно распределяясь, давит на поршень, помещенный в одном из его концов. Тот, в свою очередь, двигаясь, замыкает контакты – бамс, и срабатывает осколочный фугас.
   – А как же тогда его обнаружить? Щупом? – спросил кто-то из спецназовцев.
   – Если бы все так просто… – Сергей огорченно покачал головой. – К сожалению, есть замыкатели, рассчитанные именно на контактное действие щупа.
   – А как же тогда не подорваться?
   Сергей позволил себе улыбку.
   – Для тех, кто проспал все занятия по боевой подготовке, объясняю: не ходить где попало. И смотреть под ноги.
   – Эх, – вздохнул кто-то из бойцов.
   И занятие продолжилось…
   С группой Сергею пришлось заниматься не слишком долго, всего одну неделю – в начале следующей в отряд прибыл ее новый командир капитан Милехин. Впрочем, Ефимов этому не сильно и огорчился; на то, что его назначат группником и отправят в горы, он не рассчитывал, а бесконечное бегание по учебным полям душевного успокоения не приносило. Хотелось большего.

   Сидение «на попе ровно», а точнее, дополнительная подготовка разведывательных групп закончилась. Первая рота готовилась к боевому заданию, распоряжение уже пришло, а вторая собиралась к перебазированию в населенный пункт Н. Подготовка к этому «торжественному» событию шла полным ходом. Грузились доски, бревна, палатки, имущество и прочая «канцелярия». Коробки с пайками закидали в отдельный «Урал», забив кузов до упора. Разведчики-«контрабасы» подсуетились и надыбали на ПХДе пару мешков картошки и мешок лука. Больше не было. В пункте временной дислокации царила всеобщая суета – вместе с ротой разведчиков уезжали и приданные им радисты.
   – Товарищ старшина, – выглянул из-за забора, отделяющего палатку связистов от палатки разведчиков, рядовой Масляков. – Товарищ старшина!
   Стоявший подле разложенных на земле разгрузок Ефимов слегка поморщился: «товарищ старшина»… Уж лучше просто «старшина». Хотя, судя по всему, скоро так оно и будет: скученность и постоянное житье вместе до некоторой степени упрощают отношения. Бороться с этим можно, но есть ли смысл?
   – Товарищ старшина, у Примакова «РР» никакой, поменять сможете?
   Хорошо, что на «вы». Впрочем, в том, что так будет всегда, Ефимов не сомневался: едва ли кто рискнет ему тыкнуть. И возраст, и прочее… скорее прочее…
   – Заменим. – Рейдовый рюкзак Примакова и впрямь совсем изодрался, а в старшинской заначке имелось два новых рейдовых рюкзака, как раз вот для такого случая.
   – Товарищ старший прапорщик (Ефимов невольно улыбнулся разнообразию обращений), а вы не знаете, кто с нашими старшим поедет?
   В груди у Сергея что-то екнуло: вот оно! Ведь и впрямь над уезжающими радистами кто-то должен был быть старшим, почему бы не он? Он ведь так и так собирался ехать со второй ротой, комбат сам предложил, а тут еще и такая «необходимость»…
   – Не знаю…
   Ефимов понял для себя только одно: другой возможности вырваться из ПВД и начать ходить на боевые задания у него не будет. Сейчас или никогда.

   – Разрешите войти? – Старший прапорщик решительно распахнул дверцу командирской палатки и, не дожидаясь ответа, вошел вовнутрь. – Разрешите обратиться?
   Сидевший на кровати комбат едва заметно улыбнулся. Зачем к нему мог пожаловать этот надоедливый прапорщик, он догадывался – впрочем, не мог не уважать подобную настойчивость. Признаться, впервые увидев Ефимова, он было решил, что слова о желании ходить в горы – всего лишь хитрый способ уехать в командировку, чтобы получать боевые бабки. Но позже Трясунов пришел к выводу, что ошибся, а когда под окончание боевого слаживания предложил Ефимову должность старшины, уже понимал: долго он его в ПВД не удержит. Просто достанет.
   – Обращайся.
   – Товарищ подполковник, разрешите… – Сергей не договорил.
   – Да понял я, понял, – отмахнулся от его слов Трясунов. Того, что он обещал в прошлую их беседу, комбат вроде как уже и не помнил. – Хорошо, поедешь старшим над связистами, но только если тебя отпустит твой ротный командир, ясно? А насчет БЗ… – В этот момент в дверь постучали, и в палатку вошел командир второй роты капитан Никишин. – Вот как раз кстати, – командир батальона хитро прищурился, – насчет боевого задания…
   В итоге не желавший брать на себя лишнюю ответственность Трясунов остался доволен: легко переведя стрелки на двух ротных, он был уверен, что кто-то из них обязательно откажется от выполнения просьбы старшего прапорщика. «Командиры рот тоже не станут брать на себя такую ответственность», – рассуждал он и в чем-то был, несомненно, прав.
   А сам старший прапорщик был доволен не меньше. Ведь в отличие от комбата он был уверен в совершенно противоположном.

   – Старшина! – Капитан Воробьев вышел из-за палатки и направился в сторону стоявшего на задворках ПВД дизеля. – Старшина! – позвал он снова и, остановившись, посмотрел по сторонам.
   – Я здесь, – Ефимов вынырнул из-за палатки соседей. – Гриш, есть магарычевое дело.
   – Не до магарычей, старшина. У нас в бане бак прогорел.
   – Заварим, – уверил его Сергей, мысленно прокручивая варианты реанимации установленного в бане бака, – или заменим. – Второй вариант казался более предпочтительным и реальным. – Сегодня же и сделаем.
   – Хорошо, а то завтра хотел устроить помывку личному составу.
   – Устроим… Гриш, тут такое дело…
   – Да знаю я уже… – В голосе капитана звучала досада. – Со второй ротой собрался?
   Похоже, Воробьеву такая идея решительно не нравилась.
   – В общем-то, да. – Смысла отнекиваться не было, да и спешил Сергей к себе в палатку именно для того, чтобы поговорить по этому поводу с ротным.
   – А кто за старшину будет работать? Я?!
   Ефимов невольно усмехнулся – именно это он и собирался предложить своему ротному.
   – Гриш, отпусти, – и почти скороговоркой, – с меня ящик пива. Гриш, всего на один месяц. Лады?
   – Да пошел ты, – ротный обиженно махнул рукой. – Езжай, блин… На месяц.
   – Спасибо, Гриш! – И тут же без всякого перехода: – Пойду заниматься котлом, а то завтра уже будет некому.
   – Иди, иди, – усмехнулся Воробьев. – Дьявол войны, блин.
   – Спасибо!
   В душе у Ефимова бегали радостные чертики. Странно, человек собирается на войну – казалось бы, какая уж тут радость?

   – Товарищ старший прапорщик, вы тоже с нами едете? – поинтересовался, заглянув в офицерский кубрик, сержант Яшин, радист первой группы второй роты.
   – Может быть, может быть…
   Сергей не спешил объявлять о своей поездке во всеуслышание – еще ничего не было до конца решено, и он, в принципе не будучи суеверным, все же пока решил помалкивать. А то неверие неверием, а кто знает, спугнешь капризную удачу…
   – Старшего прапорщика Ефимова на ЦБУ! – Сквозь брезент палатки голос посыльного был слышен совершенно отчетливо, но не знавший об этом дневальный счел за лучшее продублировать поступившую команду.
   – Старшего прапор…
   – Иду, – гаркнул Ефимов, оборвав кричавшего на полуслове.
   «Неужели комбат передумал?» Ефимов надел кепи, сунул ноги в берцы и, изобразив шнуровку, потопал в направлении центра боевого управления.
   – Чего орал?
   Посыльный торчал снаружи – видимо, удостоверялся, что его услышали.
   – Вас к телефону, – пояснил он.
   Сердце старшего прапорщика обрадованно екнуло.
   – Понял, спасибо.
   Ефимов непроизвольно ускорил шаг. Звонок мог быть только от жены и детей. Больше он никому номера отрядного телефона не давал. Минута разговора стоила прилично, да и желающих поговорить было предостаточно, так что с домом разговаривали не часто, и потому каждый звонок – праздник.
   – Привет, Олесь, здравствуй, Колюха, здравствуй, Юлечка. Как дела?
   Спрашивал, а у самого к горлу начинали подступать слезы. Хотелось чуть-чуть посюсюкать, но все на виду, на слуху… Проявлять подобную мягкотелость Ефимов стыдился. Хотя кто бы его за это упрекнул?
   – …Я тут временно на другое место дислокации переезжаю, месячишка на полтора, там со связью совсем кирдык. Так что звонить не буду, и вы до меня не дозвонитесь. Ну, все, пока, а то там у вас на телефоне, поди, уже деньги заканчиваются. Приеду – сразу позвоню.
   – Я люблю тебя, – это жена. – Пока! Пока! – это дети.
   – И я… пока, ребята.
   – Люблю… – Связь рассоединилась; похоже, на счету сотового телефона жены и впрямь кончились деньги.

Глава 5
Переезд

   Груженные под самый тент «Уралы» взвыли моторами и, наращивая скорость, понеслись вслед ускользающему в утренней дымке бронетранспортеру. Ночь была пасмурной, и только с рассветом темная пелена туч начала рассеиваться, исчезая и унося с собой дымчатую паутину утреннего тумана.
   Миновав населенный пункт, колонна вырвалась за его пределы и, развив скорость под сотню, некоторое время катила по ровной и прямой, как автобан, трассе. Слева за посадками расстилались невспаханные поля, справа виднелись покрытые густыми лесами предгорья. Сидевший на броне мчавшейся во весь опор «восьмидесятки» Ефимов с жадностью вбирал в себя новые впечатления. Предгорья, которые раньше он разглядывал издалека, теперь становились все ближе и ближе.
   При въезде в очередное селение БТР значительно сбавил скорость, и изрядно отставшие от него «Уралы» наконец-то сумели сократить дистанцию. Когда, попетляв по идущей меж домов дороге, колонна выскочила из села, с правой стороны уже потянулись небольшие высотки. И чем дальше следовали машины, тем все выше становились высотки-оголовья уходящих к югу хребтов, местами нависая над дорогой многометровыми обрывами. То тут, то там виднелись «норы хоббитов» – взводные и ротные опорные пункты: пехота, врывшись в землю, оберегала покой и жизни проезжающего по дороге воинства. В одном месте, на радость путнику, белела здоровенная, выложенная камнем надпись «Голливуд». Неведомый зодчий постарался от души: подобно своему прототипу, написанная английскими буквами надпись воистину являла собой одно из чудес «достославной» Ичкерии.
   Дорога петляла дальше, все время следуя руслу бегущей с левой стороны реки. Русло было широким, а поток текущей по нему воды едва ли где-либо достигал более пятнадцати метров. От него веяло холодом. А может, прохладу приносил бьющий в лицо ветер? Собственно, этот вопрос интересовал Ефимова меньше всего. Он лишь пристально вглядывался в нависающие над головой кручи и нет-нет да и бросал взгляд на противоположный берег.
   Вдоволь налюбовавшись пейзажами, бойцы наконец перемахнули речку по небольшому (по российским меркам) мосту и через полчаса прибыли к месту свой новой дислокации. Место это, а точнее, площадка, отведенная новообразованному отряду под оборудование лагеря, располагалось на краю небольшого селения, одной стороной примыкая к обширной поляне. Ее сразу же облюбовал под стрельбище боевитый Пташек, прибывший со второй ротой в качестве всеобщего командира – точнее сказать, командира новообразовавшегося отряда с позывным Лотос. С другой стороны площадка прилегала к одному из подразделений Российской армии. С севера было село, с юга – грушевый сад.
   Весь первый день, а вернее, его остатки, ушел на то, чтобы поставить палатки, вкопать столбы и натянуть на них колючую проволоку. Пока все это делалось и ставилось, Пташек успел сгонять в местную комендатуру и договориться насчет экскаватора. К вечеру в палатках разместили привезенные с собой кровати, протянули от соседей электрический провод, подключили к нему лампочки и видео-, аудиоаппаратуру. Так что определенный комфорт был создан. Единственное, о чем в суете забыли, так это о таком нужном строении, как сортир. Когда вспомнили – уже темнело. Махнув рукой, решили, что пока станут ходить к краю поляны в небольшой, примыкающий к речному обрыву лесочек, но только не менее чем втроем и обязательно с оружием.
   Распределив личный состав по сменам, утомленные дневными хлопотами командиры завалились спать. Первую ночь проверять посты вызвался сам майор Пташек. Никто не возражал…
   Ночь выдалась ясной и прохладной; свежесть, приходившая со стороны реки, забиралась под свитер рядового Пашкина, охранявшего лагерь с северной стороны периметра. Зябко поеживаясь, он поставил пулемет на бруствер еще не до конца отрытого окопа и, присев на расстеленный на земле коврик, оперся спиной о стопку уложенных друг на друга мешков с глиной…
   – Пашкин, сволочь, спишь?! – Громкий окрик ворвался в расслабленное сознание пулеметчика с грохотом отбойного молотка.
   – Никак нет! – вскакивая на ноги, уверенно заявил пойманный на «месте преступления» боец. – Задумался, товарищ майор.
   – Задумался? – переспросил Пташек, и словно бы поверив, сделал пару шагов в направлении палатки. Затем резко остановился и гаркнул:
   – К бою!
   Пашкин метнулся к брустверу и обмер – «ПКМ» исчез. По спине побежали холодные мурашки, Пашкин бросил взгляд под ноги, затем судорожно завертел головой во все стороны, повернулся в надежде увидеть оружие в руках Пташека, но пулемета у него не было. Тяжело дыша, словно ему на грудь положили многокилограммовую плиту, он в отчаянии последней надежды заглянул по ту сторону бруствера. «ПКМа» не было. Тельняшка мгновенно пропиталась потом.
   – Товарищ майор… Вы…
   – Что я? – Удивление в голосе замкомбата казалось вполне искренним.
   – Вы пулемет не брали… случайно?
   – Не понял. Ты о чем?
   – Вы пулемет не брали? – Надежда в голосе Пашкина стремительно таяла.
   – Пашкин, ты охренел? Ты что, пулемет потерял?
   – Тащ майор, да он вот тут… я на бруствер его поставил.
   – И куда он делся, если на бруствер?
   – Не знаю… может, взял кто?
   – Как это взял? Ты же, Пашкин, не спал. Так, значит, что – продал, а теперь из себя дурачка корчишь?
   – Да я, я… – растерянно лепетал все сильнее и сильнее покрывающийся потом пулеметчик.
   – Или профукал, – почти спокойно докончил замкомбата. Несколько мгновений молчания – и его голос буквально зазвенел в окружающей ночи: – Утерять боевое оружие… Да будь мы на боевом задании, я бы тебя сам расстрелял! Ну, Пашкин, ну держись, теперь тебе точно тюрьма.
   – Товарищ майор, да я…
   – Молчи! – Казалось, Пташек пришел в бешенство.
   – Да я и не понял, когда уснул…
   – Уснул? – Голос майора перешел на проникновенный шепот: – А о них ты подумал? – Майор кивнул на стоявшую за спиной палатку с личным составом. – Вырежут всех до одного! А на БЗ тоже спать будешь?
   – Товарищ майор, на БЗ я… – Пташек не дал ему договорить.
   – А здесь что? Вон сто пятьдесят метров – такие же чехи живут… – Майор хотел сказать что-то еще, но передумал. – Забирай ствол, вон он у палатки стоит. Дежуришь до утра. И если хоть раз увижу сидящим, пеняй на себя!
   Закончив разговор угрозой, замкомбата пошел вдоль периметра, проверяя несение службы другими разведчиками.
   Ночь убаюкивала своей тишиной, огни в окнах домов превратились в россыпь десятков фонариков. Проверив несение службы и не обнаружив существенных недостатков, майор вернулся к себе в палатку и лег спать. Проснувшись под утро, он обнаружил рядового Пашкина, разгуливающего вдоль колючей проволоки и что-то приглушенно бормочущего себе под нос. Пташек улыбнулся и решил его пока не трогать. Пусть бдит… до рассвета.
   После завтрака перед строем всего личного состава состоялось торжественное вручение «именного оружия». Специально обструганное с одной стороны бревно на пулеметном ремне было преподнесено незадачливому часовому и под овации повешено ему на шею.
   Напутственное слово сказал сам майор Пташек. Группник пообещал попозже «наградить» и от себя лично, а ротный просто и задушевно произнес несколько «добрых и ласковых» слов. Народ рукоплескал. Одним словом, представление удалось.
   Бедного Пашкина не жалел никто. Впрочем, поддавшись всеобщему веселью, он, похоже, и сам не слишком огорчился подобному награждению, тем более что в сравнении со страхом, испытанным в ночи, подобное наказание казалось сущей безделицей. Да и не мог он таскать сие оружие вечно – не за горой боевое задание, а там о его проступке уже никто и не вспомнит.
   После «торжественного мероприятия» планировалось продолжить обустройство лагеря, поэтому построение было закончено постановкой задач.
   – Лыков, – крикнул капитан Никишин, мысленно напомнив самому себе объем предполагаемых на сегодняшний день работ, – бери свою группу, оружие – и на речку. Ваша задача: навозить камни и выложить из них плац и дорожки между палатками.
   – Есть!
   Получая задание, лейтенант невольно взглянул под ноги. Всю площадь луга покрывала зеленая травка, но в тех местах, куда по нескольку раз ступили каблуки солдатской обуви, уже начала отчетливо проступать глина. Еще день-другой, особенно если дождик, – и глинистая грязь начнет наворачиваться на «протекторы» ботинок многосантиметровыми ошметками.
   – Простов, – продолжал отдавать указания ротный, – берешь троих, экипируешь по полной и дуешь за водой.
   – Понял, только куда?
   – Экипируй людей, потом подойдешь – объясню.
   В прошлой своей командировке, будучи еще группником – тоже второй роты, только другого отряда, – Никишин уже бывал здесь и потому прекрасно знал местонахождение водокачки.
   За водой еще не успели выехать, когда со стороны соседей послышалось гудение дизельного мотора – в направлении палаток разведчиков начал выползать экскаватор. Пташек планировал обнести лагерь многометровой земляной насыпью.
   Одним словом, вскоре работа кипела. И пока «срочноганы» возили камни и сколачивали домик туалета, ушлые «контрабасы», переночевавшие одну ночь в кроватях и пришедшие к выводу, что нары лучше, что с ними просторнее, разгрузив загруженный досками «Урал», начали эти самые нары гандобить.
   К обеду экскаватор сломался и укатил на ремонт, а великая стройка продолжилась…

   В чем был прав рядовой Пашкин, так это в том, что БЗ действительно оказалось не за горами. Боевое распоряжение пришло на вторые сутки пребывания роты на новом месте. На три группы из четырех.
   Пока командиры знакомились с задачей и принимали боевое решение, старший прапорщик Ефимов добивался от майора Пташека разрешения на выход в составе одной из групп.
   – Погоди, – майор оказался неумолим, – не спеши, успеешь, это боевое задание никчемное, уж поверь мне. Идут на двое суток, район никакой, задача идиотская. Правда, минных полей немерено…
   – Товарищ майор, – никак не желал униматься стоявший перед ним прапорщик, – разрешите…
   В голову Ефимова закралась мысль, что его теперь так и будут кормить «завтрами» и «послезавтрами».
   – Нет, – в голосе Пташека послышалась стальная непреклонность, – на это БЗ не идешь, а вот на следующее отпущу.
   – Не принято самому проситься на задание, – пояснил лежавший на кровати и пристально глядевший в потолок палатки старший лейтенант Водопьянов, – примета плохая.
   Чувствовалось, что Леонид готов рассказать с десяток былей, подтверждающих его слова.
   «Ко мне это не относится», – мысленно улыбнулся Ефимов. На войну он всегда именно что напрашивался…
   Боевая задача действительно оказалась скучной. Разведчики выбрались на окраину села и все двое суток сидели в ожидании «камрада» Басаева. По невесть каким оперативным разработкам, тот должен был заявиться в это время и в это место. Но не пришел. Либо информация оказалась ложной, либо произошла утечка, либо, что вероятнее всего, как в мультике, «может, и не было никакого воробышка, а это я просто так пошутила», то есть глубоко законспирированные ребята били навскидку, по квадратам – авось и попадет. Одним словом, лажа. Но если кто из бойцов и командиров рассчитывал, что на этом все закончится, то он сильно ошибался.

   – Простор – Лотосу, Простор – Лотосу. Прием. – Майор Пташек решил слегка усложнить задачу возвращающимся с боевого задания группам.
   – На приеме.
   – Эвакуация по координатам Х… Y…
   Простов, сидевший рядом с радистом, взглянул на пятизначные цифры и достал карту.
   Ё-мое, так это в полутора квадратах от запланированного!
   Евгений качнул головой и приглушенно выругался. Двухсуточное и, как выяснилось, бесцельное сидение на одном месте ни в коей мере не способствовало желанию дополнительного хождения по чеченским горкам.
   Тем временем к стоявшему в задумчивой позе юного мыслителя Простову неслышно подошел лейтенант Лыков. Его группа подтянулась полчаса назад и теперь, рассредоточившись, усиленно уничтожала оставшиеся в запасниках продукты.
   – Радиограмму принял? – спросил Лыков.
   Евгений кивнул и, будучи не в духе, пробурчал:
   – Наверное, кто-то думает, что пребывание на свежем воздухе способствует лишь нагуливанию аппетита и, как следствие, повышенному накоплению калорий.
   – А, понятно, – улыбнулся Лыков. – Значит, так: ты считаешь, этот кто-то решил, что мы за два дня заплыли жирком, и теперь пытается нас от него избавить?
   – Ну, где-то как-то так.
   – Ты знаешь, а я не удивлюсь, если узнаю, что всю эту лабуду замутил наш Пташек.
   – Я тоже, – не стал спорить Евгений.
   – Ждем Свиридова и топаем?
   – Догонит. – Простов был и впрямь не в лучшем расположении духа.
   – Тогда через пять минут двигаемся, мои первые.
   – Было б о чем горевать, иди, – пожал плечами Простов, убирая карту. – Только с Артемом созвонись – и можешь трогать. Я следом.
   Со Свиридовым удалось связаться только через час, когда особого смысла уходить без него уже не было. Так и потопали все три группы – огромным, растянувшимся на добрые три сотни метров караваном.
   Когда шедший в головняке лыковской группы рядовой Галкин увидел в траве первую пэфээмку, до района эвакуации оставалось не более полукилометра.
   «Командира», – остановив группу, показал он и, опустившись на колено, взял оружие на изготовку…
   – Галкин, что у тебя? – Лыков настороженно посмотрел по сторонам.
   – Мина. – Боец ткнул пальцем в направлении едва виднеющегося в траве предмета.
   – Вижу. Сорокин, – окликнул внештатного сапера лейтенант, сделал шаг вперед и, нагнувшись, осторожно взял пластмассовый «лепесток» двумя пальцами.
   – Товарищ лейтенант, что вы делаете?! – Разведчик даже не попытался скрыть охватившей его тревоги.
   – Если до сих пор не самоликвидировалась, то теперь не взорвется… – Лыков с задумчивым видом повертел «ПФМ» из стороны в сторону, затем добавил: – Если осторожно.
   Он замолчал. Мальчишеский выпендреж, собственно и заставивший его взять «лепесток» в руки, как-то незаметно стал подменяться естественным чувством опасности. Постояв еще некоторое время, Валерий присмотрел небольшой, лишенный растительности пятачок земли и, нагнувшись, аккуратно положил на него пэфээмку.
   – Миноискатель, – не глядя на подходящего со спины Сорокина, коротко приказал он.
   – Уже. – Боец держал в руках приготовленный к работе прибор.
   – Тогда вперед. Вот здесь все осмотри. – Группник обрисовал рукой небольшой эллипс.
   – Понял, не дурак, дурак бы не понял…
   Опустив рамку к поверхности почвы, Сорокин начал методично проверять определенное командиром пространство. Зачем ему это понадобилось, когда можно было обследовать лишь тропу, было непонятно. Может быть, опять все то же мальчишество?
   Сапер обшаривал сантиметр за сантиметром, его миноискатель иногда издавал писк, и тогда он привязывал к траве или бросал на землю небольшой красный лоскуток. Время шло.
   – Что вы тут валандаетесь? – Пока Сорокин под чутким руководством Лыкова искал и обозначал разбросанные повсюду мины, подошел лейтенант Простов.
   – Вот, – командир третьей группы поднял и гордо продемонстрировал одну из найденных пэфээмок.
   Плоская блекло-зеленая пластмассовая «игрушка» казалась почти безобидной. Оба командира групп, конечно, были хорошо знакомы и с учебными, и с боевыми пэфээмками, но мины, вот так запросто разбросанные по лесу, только и ждущие, когда на них неосторожно ступит чья-нибудь нога, видели впервые. Жизнь еще не заставила, не научила, и потому, понимая таившуюся в зеленых «лепестках» потенциальную опасность, молодые командиры испытывали скорее любопытство, чем страх.
   Вскоре к ним присоединился и капитан Свиридов.
   Кому пришла в голову идея собрать найденные пэфээмки и принести их в лагерь, история умалчивает, а вот старый, изодранный полиэтиленовый пакет, торчащий из-под камней дерева, заметил Простов.
   – Сорокин, тащи его сюда. – Евгений ткнул в направлении пакета стволом своего автомата.
   – Зачем? – Необходимость преодолевать несколько дополнительных метров по плотно минированной площадке не доставляли бойцу никакого удовольствия.
   – Затем, – едва слышно, но зло бросил Лыков, – тащи давай.
   – Пусть вон Галкин… все равно ничего не делает.
   – Сорокин, блин, – голос группника превратился в шипение змеи, – миноискатель у тебя, вот и тащи. – И, повернувшись к разведчикам-офицерам: – Может, нам лучше разойтись, а то мало ли какой чех из кустов вылезет? А мы тут рядышком… одной очередью.
   – Да ладно, – отмахнулся Простов и невольно огляделся по сторонам в поисках незамеченного противника. Расходиться по своим группам никто не спешил.
   – Командир, – Сорокин вытащил из корней пакет и теперь держал его на вытянутой руке, словно шкодливого котенка, – здесь патроны к «ПКМу».
   – Ого, – улыбнулся Свиридов. – Валерка, у тебя результ.
   Лыков скосил глаза на демонстрируемые Сорокиным боеприпасы и криво ухмыльнулся:
   – Ага, пиши наградной как минимум на орден, – ухмылка лейтенанта стала шире, – с закруткой на спине. – И, махнув рукой: – Сорока, тащи сюда.
   Патроны оказались действительно к «ПКМу», сотен пять. Местами слегка подернутые ржавчиной и окислами, но еще вполне пригодные для стрельбы.
   – Докладывать будешь? – Простов повертел в руках один из найденных патронов и бросил обратно в пакет.
   – На хрен надо, фигня какая. Был бы ствол… А так… – Лыков даже не стал продолжать; всем было понятно, что на результат подобная находка не тянет.
   Простов взял пакет у Сорокина и прикинул на руке вес.
   – Ого, прилично, за десятку кэгэ по-всякому.
   – Угу, – отрешенно согласился Лыков.
   – А куда их девать будешь? В отряд потащишь?
   – На фиг, переть их еще. Вон где-нибудь по кустам рассыплем…
   – Да хватит уже херней заниматься, топать пора. – Свиридов протянул руку, забирая у Простова пакет с патронами. – Разбросать их по всем сторонам, и дело с концом!
   И, встав в позу сеятеля, Артем начал методично расшвыривать вражеские боеприпасы. Когда с «севом» было закончено, доблестные командиры с помощью пары контрактников занялись сбором пэфээмок…
   Путь к месту эвакуации и, собственно, сама эвакуация прошли без происшествий.
   – Вы совсем охренели? – Ротный ткнул пальцем в аккуратно сложенную горку противопехотных мин, затем покрутил им в воздухе, винтом поднимая вверх. – А если бы хоть одна из них рванула?
   – Так ведь не рванула, – резонно заметил один из тащивших пэфээмки контрактников.
   – Придурки. – Капитан Никишин в сердцах плюнул на землю. – Командиры групп ко мне, остальным разойдись.
   – Придурки, – повторил он снова, когда офицеры остались одни. – Ну, и кому пришла в голову столь светлая идея?
   – Да они лежали по всей тропе, словно их специально высыпали, – не отвечая на вопрос, простодушно заметил кто-то из группников.
   – Вот теперь ты собирай их обратно в пакет и тащи отсюда на фиг.
   Стоявший ближе всех к сложенной на земле куче пэфээмок лейтенант Лыков пожал плечами и, нагнувшись, начал осторожно складывать мины в валявший тут же старый с оборванными ручками полиэтиленовый пакет, в котором их, собственно, сюда и доставили.
   – Всем отойти в сторону, – с некоторым опозданием приказал Никишин, но сам остался стоять на своем месте. Даже сделал два коротких шага вперед.
   Когда пэфээмки были наконец уложены обратно в «тару», ротный, не мудрствуя лукаво, принял решение вытащить их за периметр лагеря и уничтожить накладным зарядом. Но выглянувшему из дверей будки «сто сорок второй» майору Пташеку пришла в голову идея получше.
   – Вован, – окликнул он спавшего в палатке старшего лейтенанта Водопьянова.
   – Да, товарищ майор, – донеслось сквозь брезент сонное восклицание мгновенно проснувшегося заместителя командира роты.
   – Бери «АПСБ»… – Пташек браво шагнул вперед и едва не сверзился со ступенек лестницы. – Екарный бабай!..
   Из палатки выглянул заспанный Водопьянов; в правой руке у него болтался ремень с кобурой, из которой торчала рукоять пистолета, а в левой ладони старший лейтенант сжимал две запасные обоймы.
   – Куда идем? – браво спросил он, будто и не его вовсе только что вырвали из сладких объятий послеобеденного сна.
   – Да вот, – майор кивнул в сторону лежавших в драном пакете пэфээмок, – притащили. Пошли, Вован, расстреляем.
   С этими словами он нагнулся и, весьма бесцеремонно ухватившись за края пакета, бодро зашагал к дальнему углу лагерного периметра.
   Два зама шли в ногу; майор Пташек – почти строевым, старший лейтенант – широко расставляя ступни и слегка приволакивая раненную еще в прошлую командировку правую ногу.
   – Вован, бери штук пять и разложи вон там. – Майор опустил на землю пакет с минами и кивнул в сторону небольшого взгорка.
   – Может, все сразу? А то туда-сюда ходить каждый раз…
   – А куда нам торопиться? – вполне резонно заметил заместитель командира отряда. – Держи.
   Он снова подхватил пакет и, резко приподняв, протянул его в сторону старлея, слегка ошалевшего от такого бесцеремонного обращения с минами.
   – Блин, вы бы поаккуратнее… – Водопьянов скривил в полуулыбке губы и, склонившись к пакету, выудил из него ровно пять пэфээмок.
   – Ни хрена с ними не сделается. Если до сих пор не взорвались, значит, сами уже не взорвутся. Ты только на них не надави.
   Уже было шагнувший в сторону взгорка, старший лейтенант обернулся и укоризненно покачал головой: мол, товарищ майор, за кого вы меня принимаете или вообще просто изгаляетесь? Но Пташек сделал вид, что не заметил этого взгляда, и замкомроты, усмехнувшись, потопал расставлять оригинальные мишени. Закончив, пошел обратно, широко размахивая вытащенным из кобуры пистолетом.
   – Товарищ майор, кто будет стрелять первым?
   – Стреляй, – добродушно разрешил Пташек.
   Старлей кивнул, резко развернулся и, почти не целясь, выстрелил. Пэфээмка подпрыгнула, отброшенная попавшей в нее пулей, и не взорвалась. Водопьянов вновь вскинул оружие, теперь он целился. Пуля ткнулась точно посередине «мишени», но взрыва не последовало. Старший лейтенант повел рукой вправо и три раза подряд выстрелил в следующую завертевшуюся от попаданий пэфээмку.
   – Дай сюда! – Майор протянул руку, принял из рук старшего лейтенанта Водопьянова оружие и произвел целую серию одиночных выстрелов. Мины подпрыгивали, подлетая вверх, отскакивали в стороны, истекали наполнявшей их смертельно опасной жидкостью, но не взрывались.
   – Нда, бесполезно, – добив оставшиеся в магазине патроны, заключил майор Пташек. – Пойдем посмотрим.
   Он поставил оружие на предохранитель и вернул его хозяину. Водопьянов сунул пистолет в кобуру и, обогнав неспешно шагающего майора, первым приблизился к валяющимся в беспорядке мишеням. Следы пуль виднелись на каждой, верхняя часть одной из них была практически срезана полностью, жидкость из оставшейся половины вытекла, образовав небольшое мокрое пятно на почве.
   – Вот ведь… – Старлей наклонился и, двумя пальцами взяв пэфээмку за уцелевшую часть лепестка, повертел ее из стороны в сторону. – Может, со взрывателем что?
   Пташек посмотрел на протянутую в его сторону мину и неопределенно пожал плечами.
   – Выкинь.
   Водопьянов еще раз повертел «ПФМ» с боку на бок и, почти не размахиваясь, отбросил ее в сторону.
   В метре от руки грохнуло. Над ухом просвистел кусок пластмассы. Оба обалдели.
   Растерянно улыбаясь, старлей повернулся в сторону задумчиво почесывающего щеку Пташека.
   – Ух ты, ни фига себе!
   – Охренеть… К ядреной матери, накладными зарядами! – махнул рукой майор. И чтобы не выглядеть полным идиотом: – Заодно и личный состав потренируешь.
   – Потренирую, – согласился старлей, только сейчас сообразив, что вполне мог остаться без пальцев. Но повезло, и это радовало.
   – Зато будет что вспомнить, – добродушно заметил Пташек, начиная улыбаться. Водопьянов посмотрел в глаза майору, и его стало прорывать на ржачку.
   – Что ж, жизнь приучает нас видеть даже в самом плохом хотя бы каплю хорошего. Иначе можно сойти с ума.
   Сделав это глубокомысленное заключение, замкомбата хмыкнул и, вздрагивая от едва сдерживаемого смеха, направился в сторону палаток. Хохочущий старлей еще раз окинул взглядом разбросанные пэфээмки, запоминая, где те лежат, и поспешил следом за Пташеком.

   День выдался солнечным. Пришедшие с боевого задания радисты уже сдали аккумуляторы на зарядку и теперь кучковались в ожидании возившегося со своей радиостанцией Медведева.
   – Да поживее ты там! – потребовал кто-то, на что тут же раздалось не менее недовольное:
   – Вы что, пять минут подождать не можете?
   – Да ты уже задолбал со своими пятью минутами! Давай живее…
   И в ответ снова:
   – Подождете…
   Лежавший в офицерской палатке Ефимов уже минут десять слушал эту перебранку и все думал, что лучше: гаркнуть, чтобы заткнулись, или подождать еще пару минут в надежде, что успокоятся сами? Его думы были прерваны шорохом отодвигаемого палаточного полога.
   – Разрешите? – Прапорщик узнал голос сержанта Чудина, старшего радиста из группы Свиридова.
   – Заходи.
   Кроме Ефимова, в палатке больше никого не было. Никишин с группниками проводил разбор полетов, Пташек и Водопьянов еще не пришли со стрельбища.
   – Старшина, разрешите нам на речку? Постираться…
   – Сколько человек?
   Чудин какое-то время молчал, по-видимому, подсчитывая количество идущих.
   – Со мной восемь, – сообщил он, когда мысленный подсчет был закончен.
   – Хорошо, ступайте, только с оружием. И вот еще что: обязательно как минимум один на охране… Впрочем, я, наверное, пойду вслед за вами. Тоже искупаюсь. Жарко…
   – Разрешите идти? – больше для проформы спросил Чудин и, не дожидаясь ответа, выскользнул из полумрака палатки (половина окон еще с ночи оставалась закрытой).
   Протянув руку, Сергей взял стоявший у изголовья автомат и, положив его рядом с собой на кровать, сел. Затем потянулся, встал, отодвинул полог и вышел на улицу. Солнечный свет ударил в глаза, заставив зажмуриться и какое-то время стоять, привыкая к яркому освещению. Когда глаза привыкли, Ефимов перехватил поудобнее оружие и неторопливой походкой направился к речке. Прежде чем до нее добраться, ему предстояло пересечь небольшой яблонево-грушевый сад, затем узкую полоску (буквально в два десятка метров) редколесья и после этого, подойдя к обрывистому берегу, начать семидесятиметровый спуск вниз к руслу бегущего по камням ручья.
   – Товарищ прапорщик!
   Ефимов обернулся и увидел спешившего к нему младшего сержанта контрактной службы Поветьева, одного из двух дежуривших на «сто сорок второй» радистов.
   – Да?
   – Разрешите, я с вами? – Поветьев бежал, держа в одной руке автомат, а другой размахивал небольшой коричневой сумкой.
   – Пошли.
   Ефимов не видел проблемы в том, чтобы взять с собой еще одного радиста. А что на связи остался второй контрактник, рядовой Митин, он не сомневался. Эти «контрабасы» зависали в Чечне не первый год и службу свою знали.
   К речке старшина роты связи ходил почти каждый день. Но сегодня, когда воздух прогрелся до тридцати пяти градусов, вода показалась особенно холодной, даже обжигающей. Слегка мутная, она стремительно бежала по камням, обвивая, охватывая и таща вниз тела разлегшихся на поверхности воды радистов.
   Прежде чем самому опуститься в воду, Сергей осмотрелся по сторонам: все правильно, пока основная часть бойцов купалась и стирала одежду, двое, зайдя в тень кустов, вели наблюдение. В принципе никаких неожиданностей не предвиделось: с одной стороны разведчиков прикрывали морпехи, с другой – собственный лагерь, а участок, заросший деревьями, оказывался слишком мал, чтобы дать напавшим хоть малую гарантию их уверенного отхода. Но чем черт не шутит… И потому полной уверенности, что враг не предпримет попытку нападения на купающихся, не было.
   Ефимов выбрал себе одно из ответвлений речного потока, положил ствол на бело-серые камни, разделся донага и ступил в воду. Водяные струи едва достигали середины икроножных мышц, но коснувшийся тела холод моментально стал распространяться вверх зябкими мурашками, подниматься к коленям и выше. Набрав полную грудь воздуха, Сергей решительно повалился вперед, рухнул в воду и, лишь в последний миг выставив перед собой согнутые в локтях руки, погрузился в обжигающую прохладу речного течения. Захватило дух. Непроизвольно оттолкнувшись ладонями, Ефимов буквально подлетел вверх и вновь оказался на ногах. Холод, окативший разгоряченную солнцем и движением кожу, постепенно проходил, а по телу разбегалось приятное жжение. Сергей, теперь уже медленно, опустился на колени, затем, опершись на левую руку, повалился навзничь и, погрузив лицо в воду, блаженно застыл, всем телом ощущая прохладу бесконечно текущего потока… Послеполуденное солнце по-прежнему оставалось жарким, воздух, даже здесь внизу, у реки, был зноен. Но вскоре Ефимов заметил, что его тело постепенно начинает подрагивать, что холод, до того приятно холодивший кожу, забирается вовнутрь, и поспешил выбраться на сухие и даже слегка теплые камни.
   – Старшина, полотенце дать? – Чуть раньше вылезший и уже успевший вытереться Поветьев, прыгая на одной ноге, размахивал зеленым махровым полотенцем, по всей видимости, принесенным в той самой коричневой сумке.
   Только сейчас Ефимов сообразил, что свое полотенце он взять забыл, но тем не менее, решив отказаться от предложенного, беззаботно махнул рукой:
   – Не надо, пара минут – и обсохну.
   Контрактник пожал плечами, но настаивать не стал. Попрыгав еще какое-то время на одной ножке, он наконец-то добрался до второго ботинка и, начав его натягивать на ногу, едва не плюхнулся в воду.
   – Вот зараза! – выругался непонятно в чей адрес Поветьев, положил полотенце на камни и, не спеша достав из сумки какие-то продуктовые припасы (почти постоянно жившие в Чечне «контрабасы» – народ ушлый, запасливый), махнул рукой, подзывая к себе все еще обсыхающего Ефимова:
   – Товарищ старший прапорщик, присоединяйтесь.
   Ефимов хотел было отказаться, но, подумав, решил, что второй раз подряд отказываться просто неудобно, и согласно кивнул.
   – Сейчас приду.
   Таким образом, купание плавно перетекло в пикник на свежем воздухе. А уже через сорок минут старшина роты связи и его бойцы были в базовом лагере.
   Купание на реке было хорошо всем, но имело два существенных недостатка: в жаркую погоду после подъема наверх все запотевали настолько, что можно было со спокойной совестью идти купаться вновь, а в холодную – лезть в речку не хотелось вовсе. Но выбирать не приходилось…

   Измаявшиеся бездельем замы готовили ужин на весь офицерско-прапорский состав новоявленного отряда. Водопьянов собственноручно наколол дров из гранатных ящиков, Пташек установил котел и приказал рядовому Симонцеву принести воды. Купленную на местном рынке картошку, сидя на небольших чурбачках, чистили вместе. Рядовой стоял рядом в ожидании команд.
   – Симонцев, – чуть повысил голос Пташек, – дуй в палатку и принеси банку перловки… нет, две банки, и три… да, пожалуй, четыре банки тушенки. И кетчуп, обязательно кетчуп!
   Боец развернулся и потопал в офицерскую палатку, а майор продолжал прерванный для отдания приказания рассказ:
   – И вот приехали мы на соревнования…
   Старший прапорщик, делавший импровизированный стол, улыбнулся: эту историю Пташек рассказывал уже не в первый раз, каждый раз слегка путаясь в подробностях. Впрочем, иногда в голову закрадывалась мысль, что делает он это специально, дабы разнообразить сказанное.
   Под гулкое бухтение замкомбата Ефимов врыл в землю четыре столбика, утрамбовал грунт, для надежности еще пару раз стукнув по каждому обухом, и принялся сооружать крышку. Перво-наперво он напилил из срубленных в редколесье и принесенных еще днем ветвей, каждая из которых была толщиной в два с половиной – три сантиметра, палки одинаковой длины; затем взял две палки покороче, по длине, чуть превышающей расстояние между вбитыми столбиками, уложил на них в ряд те, что подлиннее, и аккуратно примотал медной проволокой. Получилась пусть и не совсем ровная, с небольшими щелями, но вполне приличная столешница. Положить ее на уже вбитые колышки и закрепить было делом техники. Все сложилось удачно: стол и ужин были готовы практически одновременно.
   А приготовленный общими стараниями двух замов суп удался, действительно удался. Пожалуй, он был гораздо лучше, чем изготовленный Ефимовым стол, но просуществовал меньше…

   Боевое распоряжение на этот раз пришло только на две группы. Кроме того, майору Пташеку оно не понравилось сразу. И если зона основных действий второй роты и так была в основном «в краю непуганых идиотов», то район, в котором предстояло работать группе Лыкова и Простова, мог запросто называться «краем непуганых идиотов в квадрате».
   – Местность, определенная вам как районы разведки, входит в зону ответственности соседнего отряда, – тыкая пальцем в карту, доводил обстановку Пташек. – Вот здесь, вот здесь и вот здесь – старые базы. Минные поля у вас на карте отмечены. Тебя, – он посмотрел на стоявшего напротив Лыкова, – буду десантировать здесь, тебя – взгляд уперся в лейтенанта Простова, – здесь. Место эвакуации намечаем здесь.
   – Что надо найти? – Лыков попробовал изобразить беззаботную улыбку.
   – Как всегда, – улыбался не менее радостно стоявший тут же Водопьянов, – ищем чехов, базы, схроны, тайники. Только желательно не искать ногами мины.
   Теперь хмыкнули почти все, но оставшийся серьезным Пташек одним жестом остановил развеселившуюся братию и продолжил объяснения.
   Находившийся тут же в палатке Ефимов ждал удобного момента, чтобы обратиться к заместителю комбата и напомнить о его обещании. Но подходящего момента не было. Не вмешиваться же, в самом деле, в постановку задач? Что ж, времени до выхода было еще достаточно…
   Младший сержант Поветьев, радист со сто сорок второй, заглянул в палатку в тот момент, когда дело уже близилось к завершению.
   – Товарищ майор, вас в группировку. Срочно.
   Все повернулись к вошедшему.
   – Я же только оттуда… – недовольно начал Пташек, но, оборвав себя на полуслове, скомандовал: – Поветьев, давай броню на выезд!
   – Есть!
   Голова связиста исчезла за брезентовым пологом, и тотчас же со стороны улицы раздался его зычный голос:
   – Маюрников, на выезд!
   – Позагорал, ежкин кот… – Недовольное бурчание водителя БТРа было слышно аж от противоположного края ограждения. – Сурков! – в свою очередь, рявкнул он, и в ответ ему раздалось такое же недовольное, да еще к тому же и сонное ворчание башенного стрелка.
   – Че орешь, блин?
   – Че, че, – передразнил водитель, – лезь на броню, нам на выезд.
   – У, бляха… – Выбравшийся из-под колес БТРа Сурков тащил за собой светло-зеленый армейский коврик. – Опять выспаться не дали.
   – А что ты всю ночь делал? – запрыгивая на броню, поинтересовался Маюрников.
   – Грезил о будущей жизни.
   – О бабе ты грезил, а не о жизни. Полночи под ухом ворочался, а полночи храпел.
   – Не храпел, а выводил рулады, – возразил башенный, придав голосу, как ему казалось, величественно-поэтический тон.
   – Рулады, – хмыкнул водитель и полез в люк.
   Сурков же подсунул под задницу специальную подушечку и, свесив ноги в командирский люк, остался сидеть на броне. БТР взревел и тронулся с места, выезжая на площадку перед командирской палаткой.
   – Поехали! – Пташек приземлился на поролонку и положил свой «АКС» с по-афгански спаренными магазинами на колени; больше боеприпасов при нем не было.
   С другой стороны башни уселись капитан Никишин в разгрузке с «АКМСом» в руках и лейтенант Простов. Последний был в новой покупной «горке», в такой же новой, «сплавовской», выше крыши забитой боеприпасами разгрузке, в правой руке «АК-74М» с «ГП-25», на поясе кобура с «АПСБ». Пташек покосился на столь солидно экипированного группника, но ничего не сказал.
   О чем шла речь в группировке, Пташек и ходивший вместе с ним Никишин распространяться не стали, только майор приехал злой и слегка ужаленный зеленым змием, а капитан, хоть и не выглядел мрачным, но плевался и непрестанно матерился.
   – Иваныч, и много там чего довернули? – Водопьянов, только что вылезший из палатки и еще не привыкший к яркому свету, стоял враскоряку и, не видя лица приближающегося командира, весело лыбился.
   – А, – отмахнулся Пташек и направился прямиком к кунгу «ГАЗ-66». Майор, хоть и проводил весь день в офицерской палатке, на ночь непременно уходил спать в кунг.
   – Витальевич! – Поняв, что ответа от замкомбата ему не дождаться, старший лейтенант переключился на ротного: – Что вам там сказали? Вон Иваныч как ужаленный пролетел.
   – Да он и есть ужаленный. Чекушку купил и в одно горло засосал. А насчет группировки что сказать? Не хрена им делать, вот и дергают каждые пять минут. Потому Иваныч и злится, что, как горные козлы, туда поскакали, а зачем, ради чего…
   Этот разговор слышали все, но никто, даже ездивший вместе с Пташеком и Никишиным Простов, не усомнился в искренности ротного. Никто, кроме Ефимова. Каким-то внутренним чутьем старого вояки он понял, что за словами о бесполезной поездке стоит нечто большее, и это нечто не слишком приятное. Даже скорее вовсе неприятное.
   То, что его мысли текли в верном направлении, Сергей понял, когда ротный вызвал уходивших на БЗ группников и приказал им пополнить боезапас еще на одно БК.
   – Ходить вам много не придется, – аргументировал свое решение Никишин, – а район духовский. Так что дополнительные патроны лишними не будут.
   – Куда еще набирать, – разведя руками, неслышно пробормотал Лыков, но повторить свой протест чуть громче не решился.
   А Ефимов с нетерпением ждал, когда Пташек вылезет из «шестьдесят шестого» и можно будет обговорить возможность участия в предстоящем боевом задании. Но замкомбата не появился ни через час, ни через два… А время бежало вперед – и, наконец, наступила ночь.
   Спать не хотелось. Сергей побродил по лагерю, слушая, как постепенно умолкают звуки человеческой деятельности, как на смену им приходят стрекотание сверчков, напевное кваканье лягушек и прочие мелодии, издаваемые невесть какой живностью. Свежело; прохлада, идущая со стороны реки, влажным туманом расползалась по земной поверхности. Ефимов ощутил первые побежавшие по спине мурашки, зябко поежился, зевнул и, решив, что все же пора спать, отправился в палатку.
   Сон сковал его гораздо быстрее, чем думалось. И хотя он лег относительно поздно, проснулся, когда все еще спали. В палатке царила тьма. Закрытые на ночь окна не пропускали ни единого лучика света; тем не менее Сергей решил, что уже рассвет. Стараясь не сильно скрипеть пружинами кровати, он сел, коснувшись босыми ногами холодных камней пола, надел «горку», обулся и вышел на свежий воздух.
   Светало. Высыпавшая за ночь роса мелкими каплями висела на местами уцелевшей траве, покрыла тонким слоем влаги выстилающие плац камни, а упав на брезент палаток, перекрасила его в темный цвет. Ефимов вдохнул полной грудью утреннюю свежесть и посмотрел вдаль. Кое-где в окружающих селение горках-сопках над деревьями поднимался туман, у самого горизонта на западе виднелись небольшие облачка, восток постепенно светлел и окрашивался розовым. Над позициями морпехов пролетели утки. Царило такое умиротворение, что даже начавшие складываться в голове строки стихов казались сейчас лишними…
   Но ничто не длится вечно. Откуда-то издалека донесся отзвук одиночного выстрела, и тут уже гораздо ближе тишину расколол стук крупнокалиберного пулемета. В селении заорал разбуженный петух, стукнула дверь, завыл вылезший на минарет мулла. Очарование утренней тишины рассеялось без остатка. Ефимов нырнул в палатку, ухватив за ствол, вытащил стоявший у изголовья автомат и, снова выбравшись на улицу, отправился совершать утренний моцион.
   Выезд колонны был назначен на одиннадцать ноль-ноль. Суета сборов постепенно сходила на нет, разведчики, уже дополучившие патроны, гранаты и «ВОГи», теперь неспешно дербанили пайки, упаковывая их в рюкзаки и оставляя в ПВД не самое, как им казалось, ценное и нужное.
   Уходили на четыре дня, но почти никто не брал с собой четырехдневную пайку, большинство рассчитывали обойтись тремя. Кто-то вскрыл все четыре пайка, но, перебрав их содержимое, четверть оставил до своего возвращения. Половина пулеметчиков возилась с коробами, устраняя громыхание и позвякивание. Ефимов, в рюкзаке которого, ожидая подходящего момента, уже давно лежали четыре тщательно уложенных пайка, отодвинул полог палатки и вошел вовнутрь.
   Пташек, Водопьянов, а в основном Никишин суетились вокруг сооруженного под видеомагнитофон и телевизор столика. Они уже установили на него аппаратуру, и теперь ротный подсоединял кабели.
   – Товарищ майор, разрешите…
   – А, Серега, здорово, – добродушно поприветствовал вошедшего замкомбата, словно бы они с утра и не завтракали, сидя за одним столом. Ефимов еще тогда попробовал заикнуться относительно своего участия в боевом выходе, но Пташек отмахнулся: мол, потом.
   – Товарищ майор, разрешите на БЗ.
   – Тебе это надо? – вполне искренне пожал плечами Пташек. – Не навоевался?
   Ефимов хотел что-то ответить, но его опередил капитан Никишин:
   – Да пусть идет.
   – В качестве кого? – Замкомбата все еще пребывал в сомнениях.
   – Да у Лыкова в головняке как раз один боец – сержант-контрактник Шлыгин – заболел, вот пусть с третьей группой и топает.
   – В головняк пойдешь? – уточнил Пташек, словно бы надеялся, что Ефимов откажется.
   – Без разницы. – И сразу, чтобы не передумали: – Мне гранаты еще получить надо, я на складе возьму?
   – Держи мои. – Водопьянов тут же полез в собственную разгрузку и вытащил оттуда четыре гранаты – две эфки и две эргэдэшки.
   Вкрученные в зеленые пузатые тела гранат запалы сверкнули под пробившимся в окно солнечным лучом и тут же, оказавшись в тени, померкли. Сергей принял их из рук старшего лейтенанта и положил на свою кровать, рядом с лежавшим на ней автоматом и разгрузкой.
   – Иди к Лыкову, скажи, что ты идешь вместе с ним. – Ротный все еще казался слегка озабоченным. – И смотри, выезд, – капитан взглянул на часы, – через час, так что собирайся.
   – Я понял, я уже почти готов, – ответил Ефимов и, выскочив на улицу, отправился на поиски лейтенанта Лыкова.
   Прапорщику хотелось петь. Он чувствовал себя как солдат-срочник, впервые получивший почетное и ответственное задание. Словно за многие годы ему наконец-то предстояло участвовать в чем-то по-настоящему стоящем…
   Сергей спешил доложиться своему временному командиру и не слышал, о чем между собой разговаривали оставшиеся в палатке офицеры.
   – Не знаю, может, и зря я согласился, – покачал головой Никишин. – В БЧСе его нет, и если что, нам всем так задницы надерут!..
   – А я думаю, мы правильно сделали. Пусть идет, у Лыкова ни одного обстрелянного бойца. А если что – яйца оторвут одному мне, – заключил Пташек и, посчитав разговор оконченным, занялся распутыванием телевизионного провода.
   …Сидя на броне, а не в кузове «Урала», довольный донельзя, Ефимов с жадностью разглядывал окружающие пейзажи, впитывал в себя очертания поднимающихся хребтов и запоминал общее направление петляющей дороги. Старший прапорщик спешил жить, ибо в нем уже не было той мальчишеской уверенности, шепчущей, что в любой передряге он обязательно уцелеет. Но вместе с тем Сергей надеялся, что смерть, даже если и опалит его жаром своего ледяного дыхания, все же, как всегда, пройдет мимо.

Глава 6
Временная спираль

   Плавно затормозив, БТР вильнул вправо и, выехав на обочину, окончательно остановился.
   – Бывай, – махнул рукой Никишин спрыгнувшему с брони прапорщику, – ни пуха.
   – К черту.
   Ласковый ответ на не менее доброе пожелание – и, схватив рюкзак, Ефимов поспешил к высаживающимся с «Урала» бойцам третьей группы.
   – Живее, живее, – торопил своих спецов стоявший у борта Лыков, – шевелись, уснули, что ли? Шевелись! – Заметив приближающегося прапорщика, повернулся в его сторону: – Старый, идешь первым. Поднимайся с головняком наверх и жди группу.
   Ефимов кивнул и, не останавливаясь, прошагал мимо: нужно было догонять скрывшийся за деревьями головной дозор. Как ни странно, но оказалось, что те отошли от дороги совсем ничего. Нагнав неспешно бредущего разведчика-автоматчика Васильева, показал «идем за мной» и, обогнав его, поспешил дальше.
   Сопка, на которую они поднимались, была не слишком высокой, но зато сплошь покрытой густыми зарослями орешника. Листья смыкались настолько плотно, что можно было пройти в нескольких метрах и не заметить спрятавшегося в переплетении ветвей противника. Группа, оставаясь вытянувшейся в цепь, слегка рассредоточивалась и занимала оборонительную позицию. Каждая тройка, каждый боец, вправо-влево – глаза цепко по кустам в глубину леса, ушки на макушке. И тишина – лишь легкое, гаснувшее в пяти метрах, бормотание выходящего на связь радиста.
   – Центр… произвел десантирование, Центр… начинаю движение в район разведки, Центр… до связи.
   Все, радиосеанс закончен, теперь только движение. Небрежный взмах командирской руки – «двигаемся». Легкий шорох. Под кем-то хрустнула ветка. Лыков мысленно выругался. Неспешное продвижение вперед, через густой, едва проходимый кустарник, в любой момент из глубины которого может громыхнуть очередь. Обошлось. Никого. Под ногами ни малейших следов чеховского пребывания: ни обломанных кустов, ни пленки, ни брошенных пакетиков от продуктов быстрого приготовления. Напоминание о войне – только валяющийся на земле стакан от сработавшей когда-то давно озээмки.
   Орешник кончился. Теперь спуск вниз – и долгое движение по относительно ровной лесной котловине.
   Ефимов перелез через поваленное взрывом дерево, обдирая руки, пробрался через темно-зеленые заросли, с удивлением отмечая, что никогда раньше он не видел такой высокой и ужасно колючей ежевики. Жалея, что не взял с собой кожаных перчаток, Сергей пошел дальше. За спиной чуть слышно матюгнулся Васильев – оставляя светлые полосы, заскрежетали по «горке» острые шипы. И снова тишина, лишь легкий шорох одежды да посвистывание в вышине какой-то мелкой пичуги.
   Чуть левее от того места, где вел группу старшина, виднелся более удобный и почти лишенный растительности участок. Казалось даже, что там виднеется слегка натоптанная тропинка, но шедший в ядре группы Лыков лишь кинул на нее взгляд и, мысленно посетовав на такую жизненную несправедливость, менять ничего не стал. Лучше тяжелее и дольше, но на своих двоих.
   Преодолев небольшой распадок, Ефимов вышел на старую, давно забытую и заброшенную дорогу, ведущую почти в нужном им направлении. Дорога была едва заметна, зато по одной ее колее шла истолченная многочисленными копытами кабанья тропа. Не раздумывая, Сергей ступил на ее поверхность и увеличил скорость движения. Интервал между разведчиками сразу увеличился.
   – Чи, – оклик идущего позади Васильева достиг ушей старшего прапорщика и растворился в пространстве леса.
   Ефимов начал было поворачиваться, чтобы узнать, что случилось, но не успел: послышавшийся откуда-то спереди посторонний звук заставил его припасть на правое колено. Левая рука предостерегающе пошла вверх; правой, положив ствол на колено левой ноги, Ефимов стянул предохранитель, и тут же оружие взлетело к плечу. Старшина ждал.
   Блин! Из-за деревьев на дорогу выскочила матерая свинья, следом за ней – целая орава маленьких, еще полосатых кабанят. Мать-кабаниха остановилась метрах в двадцати, шмыгнула носом, рассерженно хрюкнула и побежала в чащу леса; следом за ней устремился и весь ее визжащий и похрюкивающий выводок.
   Ефимов, мысленно ругнувшись, поставил оружие на предохранитель и двинулся дальше. За те пару секунд, что он пребывал в неизвестности, его привычный к подобным передрягам организм не захотел отреагировать выбросом адреналина; но, представив состояние уже ждавших команды «к бою» девятнадцатилетних мальчишек, Сергей невольно улыбнулся.
   – Иваныч, – Водопьянов копался в видеокассетах, выбирая фильм, чтобы посмотреть после обеда. Никишин еще не вернулся с вывода, и в палатке они оставались вдвоем. – Я думал, вас для перенацеливания вызывают. А ни фига. Квадраты остались те же, и задача та же. Тогда для чего?
   Лениво развалившийся на лыковской кровати Пташек задумчиво поскреб щеку.
   – Мутят они там что-то, а что мутят – и сами наверняка не знают. Информация у них вроде появилась… – Майор замолчал, следя за неспешным полетом влетевшей в палатку мухи.
   – Товарищ майор, не томите! – Замкомроты отложил в сторону кассеты и теперь пристально смотрел на не спешившего делиться полученной информацией Пташека.
   – Да я же говорю, мутят… Вроде как в один из тех квадратов должна войти большая банда, численностью до двухсот человек.
   – Вот откуда ветер дует! А я-то думаю, к чему это ротный нашим еще одно БК всуропил. Теперь все ясно. А не проще ли было туда все наши четыре группы кинуть?
   – Я же тебе говорю, не все так просто. Спугнуть они их боятся. – Пташек снова умолк, раздумывая. – Как я понимаю, в этом районе чеховский сходняк намечается. Но информация неточная, нужна доразведка. Потому наши группы и пошли. Если и впрямь намечается сходка полевых командиров, то чехи оцепят его по периметру, так что наши обязательно засветятся, сложно не засветиться. А в группировке, как я понимаю, рассуждают следующим образом: если послать четыре группы, то в случае их обнаружения бандиты заподозрят утечку информации. Сходняка не будет.
   – А если чехи обнаружат две группы, то, значит, не заподозрят? – ехидно поинтересовался Водопьянов.
   – Нахождение в том районе двух групп скорее сочтут обычной плановой работой. Одним словом, наши отвлекут на себя внимание, и чехи проворонят бомбо-штурмовой удар или еще что-нибудь в этом роде.
   – А если какая-нибудь группа пройдет мимо охранения и выйдет на основной костяк боевиков? – Старлей почувствовал, как у него в позвоночнике неприятно засвербело.
   – Потому-то мы и решили: пусть тащат с собой еще по одному БК; мал мала продержатся, а там, глядишь, артуха работать начнет. Одним словом, верим в лучшее, готовимся к худшему.
   – Ага, теперь понятно, почему вы с такой легкостью отправили с ними Ефимова.
   – Ну, в общем-то, да, – не стал отнекиваться замкомбата, – но, с другой стороны, попробуй его удержи. Все равно свое выклянчит.
   – Угу.
   Со словами Пташека было трудно не согласиться. Водопьянов молча вставил кассету в видеомагнитофон и нажал кнопку пуска.

   Организовать засаду решили задолго до наступления сумерек.
   – Старый, – Лыков переходил с места на место, пытаясь поймать своим джипиэсом сигнал то появляющихся, то исчезающих спутников, – никак координаты снять не могу. Пробегись по тройкам, посмотри, какие они позиции заняли, если что – подкорректируй. Лады?
   – Без проблем.
   Ефимов и сам собирался пройтись по периметру, а после этого, предупредив бойцов, пробежаться по округе. Густо росшие деревья закрывали видимость, а Сергей хотел знать об окружающей местности все, чтобы в случае чего суметь правильно сманеврировать – обойти, отойти и прочее. Да и заодно, поставив себя на место чехов, сориентироваться, что они могут предпринять. Так что поручение группника было ему только на руку.
   На то, чтобы осуществить задуманное, ушло более получаса. Ходил Ефимов не торопясь, и до этого промокший насквозь от выступившего пота маскхалат, особенно в тех местах на спине, где к телу прижимался тяжело груженный рюкзак, почти высох, но все же оставался мокрым под прижимавшейся к телу разгрузкой.
   Осмотром местности старшина остался доволен: позиция, выбранная Лыковым для организации дневки, оказалась выгодной во всех отношениях. В случае завязавшегося боя у противника не было бы ни единого шанса, пусть бы даже его количество вдвое превышало численность бойцов разведгруппы. При трехкратном перевесе бой шел бы на равных, но и при четырех чехах против одного спецназовца, Ефимов был уверен, группа отхлещется.
   Завершив «круг почета», старший прапорщик вернулся к своей тройке. К удивлению Сергея, там его дожидался лейтенант Лыков. Он сидел на полусгнившем стволе когда-то давно спиленного и забытого дерева и пристально разглядывал развернутую на коленях карту.
   – Завтра нам надо выйти вот сюда и где-нибудь недалеко вот от этого пересечения троп организовать засаду. Я думаю, по времени к обеду уже дойдем.
   – По идее, да. – Ефимов мысленно прикинул расстояние и рельеф, по всему выходило, что группник прав.
   – Может, сделаем небольшой крюк? – Лейтенант отломал тонкую веточку от растущего прямо под рукой небольшого деревца и тут же провел ей по карте, вычерчивая полукруг, соединяющий начальную и конечную точки завтрашнего маршрута.
   – Тогда уж заодно и в этот овражек заглянуть… – соглашаясь, Ефимов внес, так сказать, встречное предложение.
   – Можно и в овражек, – группник тоже был не настроен на споры, – по-любому, часам к шестнадцати на перекресток выберемся.
   – Должны.
   Полной уверенности в этом у старшего прапорщика не было, но то, что до темноты они по-всякому успевают, в этом он не сомневался.
   – Тогда решено: завтра в шесть часов общий подъем, в семь выход. – Лыков сложил карту и, закинув автомат на плечо, неторопливо направился к центру лагеря – туда, где обустраивали дневку его преданные нукеры-радисты.
   Ефимов, проводив группника взглядом и определившись с очередностью дежурства на «фишке», стал неторопливо оборудовать свое «спальное расположение». Тени в лесу все удлинялись, комаров еще не было, но уже появился надоедливый мелкий гнус. Радостно вереща, эта тварь залезала под одежду, лезла в волосы, садилась на открытые части тела и кусала, кусала, кусала… Сергей попробовал бить, давить, прятаться, укрываясь под плащ-палаткой; потом понял всю бесполезность этой затеи и, смирившись с гнусом как с неизбежным злом, попробовал отвлечься и хотя бы ненадолго уснуть. Это ему не удалось: боль от новых укусов, казалось бы, стала меньше, но зато стали нестерпимо чесаться старые. О сне можно было забыть. Поворочавшись еще какое-то время, Ефимов вылез из-под плащ-палатки, сел и, запустив руку в лежавший в изголовье рюкзак, вытащил оттуда банку сельди. Затем достал из кармашка все того же рюкзака маленький складной ножик, ложку и пачку галет.
   С момента ухода группника прошло чуть больше часа, но вот он снова появился на горизонте.
   – Странно, – лейтенант присел на корточки подле вскрывающего консервную банку Ефимова, – от Центра пришла команда: в случае появления противника себя не обнаруживать, в боестолкновение не вступать, вести наблюдение. – Лыков матюгнулся.
   – Сытый голодного не разумеет, – не совсем к месту обронил старший прапорщик и, улыбнувшись, поправился: – Нам замыслы великих не понять… А если серьезно, то кто знает, какие у них там планы. – Сергей кивнул в сторону Ханкалы. – Мы же не обладаем всей полнотой информации. Сказали не стрелять, значит, не стрелять… – Он уговаривал рвущегося в бой лейтенанта следовать поступившему приказу, хотя жаждал круговерти боя, возможно, сильнее самого Лыкова. – Валер, еще не вечер, навоюемся. К тому же, как говорится, не надо спешить выполнять приказание, ибо всегда может поступить команда «отставить». Может, они там еще передумают. Зачем заранее огорчаться, если противника пока нигде не наблюдается, так что успокойся, еще и стрелять-то не по кому. Увидим чехов, тогда окончательно и решим, что делать.
   – Ага, если у нас на это будет время, – улыбнулся Лыков; в сгустившейся темноте Ефимову были видны только его зубы.
   – Не унывай, будет день – будет пища. – Ефимов отогнул крышку, отер о салфетку нож, сложил его, сунул обратно в карман «РРки» и, разорвав упаковку галет, протянул банку с сельдью по-прежнему сидевшему на корточках группнику. – Будешь?
   Тот отрицательно качнул головой и, поднявшись на ноги, поспешил вернуться к своим радистам.
   …Казалось, Сергей только-только успел уснуть, когда его осторожно потормошили за плечо. Он открыл глаза и почти мгновенно сел, рука коснулась лежавшего под плащ-палаткой оружия.
   – Ваша очередь, – пояснил будивший его Васильев.
   Все понявший Ефимов кивнул и, поднявшись на ноги, расправил плечи. Сна как не бывало. Воздух был свеж, над кронами в просветах между листвой сверкали редкие звезды. По едва видимому сиянию угадывалась взошедшая на небосвод луна.
   – Иди ложись. – Отправив бойца спать, Сергей накинул на плечи плащ-палатку и поспешил к ожидающему его появления Ерохину.
   Тот сидел за поваленным стволом и с хрустом перемалывал пайковскую карамельку.
   – Жуем-с? – шепнул ему на ухо прапорщик.
   Получив в ответ недвусмысленное угуканье, он отошел чуть в сторону – туда, где на земле был расстелен васильевский коврик. На уложенных крест-накрест сухих веточках лежал небольшой цилиндрик подрывной машинки, а чуть дальше – бинокль ночного видения «БН-2». Протянув руку, Сергей взял бинокль, включил и, подняв к глазам, осмотрел ближайшие подступы к своей позиции. Не заметив ничего подозрительного, он выключил прибор, подождал еще несколько мгновений, и только тогда, когда свечение полностью угасло, отнял его от лица. Дальнейшее наблюдение Ефимов вел, больше полагаясь на слух, чем на обманчивое в полутенях лунной ночи зрение.
   Ночь была на удивление тихой и спокойной – лишь иногда где-то далеко-далеко, на пределе слуха, раздавалось тоскливое шакалье повизгивание, а затем снова наступала томительная тишина. Странно, но Сергея даже не клонило в сон, а ведь ему уже давно казалось, что привычка спать по три-четыре часа в сутки, да к тому же вполглаза, вполуха, осталась в далеком прошлом. Сменился и пошел отдыхать Ерохин. Васильев, заступивший на его место, перебрался поближе к Ефимову и, кажется, уснул, а сам старший прапорщик, не ставший будить незадачливого часового, лежал, закутавшись в плащ-палатку, и впитывал в себя очарование этой почти первозданной тишины. Душа, наполненная ожиданием и оттого слегка мятущаяся, вовсе не требовала сна.
   Как-то само собой, почти незаметно, наступило утро. Сергей толкнул бодро вскинувшего голову Васильева, улыбнулся его чуть растерянному взгляду и, кивнув в сторону подрывной машинки, пошел поднимать сладко посапывающего Ерохина. Ефимов не собирался ложиться спать или предаваться безделью – наступало утро, самое результативное время. Чехи для своих передвижений тоже предпочитали светлое время суток.

   Простов вел группу вдоль глубокого, поднимающегося в гору оврага. Ночь, проведенная в месте схождения двух хребтов, результата не принесла. Ни голосов, ни других демаскирующих признаков нахождения поблизости противника обнаружено не было. И потому Евгений, проснувшись ни свет ни заря, поднял группу и с первыми лучами солнца отправился в поиск.

   Труднодоступное, заброшенное селение, состоявшее из четырех дворов, частью разрушенных, частью растащенных, но все же сохранивших крыши, окруженное со всех сторон высокими, почти отвесными обрывами, как нельзя лучше подходило для места встречи полевых командиров. Не будучи уверенным в отсутствии утечки информации, Басаев до последнего определял местом встречи другое, отстоявшее отсюда на полкилометра к северу, вполне жилое село. И лишь когда все полевые командиры находились уже в пути, когда до означенного пункта сбора оставались считаные часы ходьбы, он одной кодовой фразой изменил ранее сообщенные координаты.
   Затягиваемая федеральными силами петля оказывалась не в том месте, а возможности передать о произошедших изменениях у агента ГРУ не было.
   Ответственным за безопасность встречающихся был назначен весьма удачливый амир Хайрулла. Он хорошо подготовился и отлично организовал наблюдение. Все подъездные дороги, ведущие к месту сбора, хорошо просматривались с окрестных высот, на которых заранее расположились наблюдатели из числа местных жителей. Кроме того, на выезде из войсковых частей дежурили надежные люди. Мелкие группки по два-три человека, рассыпавшись по всему лесу, образовывали неровное кольцо, должное предупредить о появлении подразделений гэрэушного спецназа. Хайрулла уже знал, что за день до назначенной встречи из населенного пункта Н… выехала колонна, состоявшая из двух «Уралов» и одного сопровождающего БТРа. Следивший за погрузкой человек сообщил, что в машины загрузилось две группы. Удалось отследить и маршрут движения.
   Получив информацию, амир района долго пребывал в раздумьях. По всему получалось, спецназ будет работать неподалеку от места встречи полевых командиров. А это было нехорошо, ай как нехорошо!..
   – Артура ко мне, – не выходя из палатки, крикнул Хайрулла, и почти тотчас из-за приоткрытого полога вынырнула бородатая рожа Темирбулатова.
   – Возьмешь на базе оставшихся людей и выдвинешься вот сюда. – Амир поднес к лицу Артура карту и ткнул в нее ногтем. – Завтра к утру ты должен быть на месте. Находишься постоянно на связи. Будь готов к неожиданностям. Возможно появление спецназа. Но я думаю, о них тебе заранее сообщат наши наблюдатели.
   – Сколько?
   Хайрулле показалось, или его помощник действительно вздрогнул?
   – Две группы, – ответил амир.
   По лицу Артура расплылась довольная улыбка, а амир с возмущением понял – нет, не показалось; его помощник действительно трусил.
   – Мы сомнем их в считаные секунды.
   – Спецов не трогать, в бой не вступать. Твоя задача – отвлечь, увести в сторону, не допустить их продвижение дальше вот этого хребта. – Карандаш в руке Хайруллы коснулся отметки на карте. – А уничтожать русских у тебя еще будет предостаточно возможностей. Главные сражения еще впереди, – и махнув рукой, амир обозначил конец разговора. – Ступай.
   Темирбулатов слегка склонил голову в знак почтения и удалился.
   Часом позже Артур во главе пятидесяти воинов покинул лагерь и двинулся навстречу блуждающему где-то в горах спецназу…

   До определенного командиром группы начала движения оставалось еще более часа. Сергей не спеша позавтракал холодной тушенкой, запил минеральной водой, собрал рюкзак и, вполне довольный жизнью, пошел к сматывающему провод Васильеву.
   – Товарищ прапорщик, – сунув бобину с проводом в рюкзак, разведчик повернулся лицом к подошедшему Ефимову. – Разрешите вопрос?
   – Валяй.
   – Товарищ прапорщик, а почему вы кепку вот так носите? – Взгляд Васильева коснулся ефимовского головного убора.
   Обыкновенная армейская кепка на голове Сергея была повернута влево почти на девяносто градусов.
   – А ты пробовал с кепкой на голове, упав на землю, быстро прицелиться? – вопросом на вопрос ответил старшина роты связи и тут же предложил: – Попробуй.
   Васильев недоверчиво пожал плечами, снял с головы бандану – обыкновенную медицинскую косынку цвета хаки – и одел предложенную ему кепку старшего прапорщика.
   – К бою, – так же тихо, как и разговаривали, скомандовал Ефимов, и боец мгновенно рухнул на землю.
   – Ну как? – нагнувшись почти к самому уху, поинтересовался Сергей.
   – Да, козырек немного обзору мешает.
   – Вот видишь…
   – Но ведь можно развернуть кепку в обратную сторону, – не унимался боец, на что Ефимов с ноткой превосходства предложил:
   – Ну, давай попробуй и так.
   Васильев оперся на правую руку, левой повернул кепку и снова принял положение для стрельбы лежа. Козырек тут же уперся в воротник васильевской «горки».
   – Неудобно, отвлекает, – вынужден был согласиться разведчик.
   – В бою этого, может, и не заметишь, но проверять это у меня желания нет. Так что я буду носить ее набекрень.
   – Товарищ прапорщик, а почему вы не хотите носить бандану? – искренне недоумевая, поинтересовался Васильев.
   – В жаркую погоду мне в бандане жарко, под кепкой же – ветерок и прочее… Хотя, конечно, с другой стороны, и пот с бровей в глаза не потечет. Но мое «жарко» перевешивает. А в дождь твоя бандана моментально намокнет; и хорошо, если просто дождь, а если к тому же и холод? Но все это, как говорится, на вкус – на цвет…
   Старший прапорщик улыбнулся – просветительская лекция была закончена. Надо сменить остающегося на охране Ерохина, дав ему возможность собрать в рюкзак вещи. До начала движения оставалось пятьдесят минут…

   Никто не ожидал, что русские окажутся так близко, никто не ожидал, что они пройдут мимо наблюдателей незамеченными.
   Когда хлестанула первая очередь и шедший в голове отряда Садыков повалился на землю, зажимая руками простреленную грудь и тщетно пытаясь удержать убегающую вместе с кровью жизнь, банда Темирбулатова прошла чуть больше половины определенного ей пути. Нет, Артур никак не ожидал встретить тут гэрэушных спецназовцев. Пока слегка расслабившиеся от осознания своего количества моджахеды пришли в себя, спецы уже успели смять головной дозор и, быстро развернувшись во фронт, продолжили движение вперед, грозя превратить пока еще просто отступление чеченского арьергарда в поспешное бегство. Видя панику на лицах своих людей, Темирбулатов почувствовал слабость и едва сам не отдал приказ о поспешном отступлении. Но нет, Артур не мог так поступить. О, если бы он успел дойти, если бы встретил русских там, в заданной Хайруллой точке, тогда можно было, подав такую команду, спокойно дать деру и заодно увести русских в сторону от намеченной сходки. И это не было бы трусостью – все бы сочли его поступок правильным тактическим решением. Но сейчас они находились слишком близко к месту предполагаемого сбора, и отступить значило навлечь опасность на всех полевых командиров. К тому же через несколько сотен метров начинался почти лишенный растительности откос. Темирбулатов представил лежавшие на земле трупы своих воинов, злобу оставшихся в живых, гнев амира – и к нему вернулась решительность. Прислушавшись к звукам разгорающегося боя, Артур понял, что ему противостоит всего одна группа – полтора десятка русских, и на душе у него стало совсем спокойно. Грозными окриками он остановил отступающих и, перегруппировав силы, начал собственную атаку. Опасаясь подхода второй спецназовской группы, Темирбулатов стремился сломить сопротивление спецов как можно быстрее.

   Когда завязалась перестрелка, Ефимов находился возле радиостанции. Она была включена – Лыков собирался передать Центру, что начинает движение, но не успел. Вместо этого Примаков услышал голос вызывающего Лотос сержанта Хворова, радиста простовской группы. Впрочем, сначала послышался грохот выстрелов, и лишь затем в эфире раздался взволнованный голос сержанта:
   – Веду бой, веду бой… – Его голос прорывался сквозь частую трескотню выстрелов и взрывы осколочных гранат.
   – Запроси, с какой стороны противник. – Мгновенно отреагировав, старший прапорщик уже начал просчитывать варианты собственных действий.
   – Простор – Лыку, сообщи координаты противника, сообщи… – начал повторять Пудовкин, но Ефимов не дал ему договорить.
   – Просто с какой стороны – с юга, с востока…
   Пудовкин понимающе кивнул, но запросить ничего не успел. На связь снова выходил Хворов.
   – Командир ведет бой, координат не знаю, противник с севера, – сообщал радист Простора.
   – Запроси обстановку, смогут ли они продержаться своими силами, – потребовал от радиста Ефимов, но тот уже его не слышал, быстро пересказывая слова продолжавшего выходить в эфир сержанта.
   – Ведем встречный бой. Просим помощи. Противник имеет… – Тут радист Простова на время прервался, видимо, меняя позицию, но через секунду эфир вновь заполнился его голосом: – Их больше раза в два, есть раненые, просим помощи.
   – Пусть передадут Лотосу свои координаты, пусть вызывают артуху…
   Начав говорить, Ефимов вдруг понял, что артиллерия не поможет: в эфире отчетливо слышались разрывы гранат, противники находились слишком близко.
   – Передай: держитесь, мы скоро будем. – Прапорщик вопросительно взглянул на Лыкова, тот согласно кивнул. – Мы уже идем.
   – Простор – Лыку, Простор… – забубнил радист, но Ефимов его больше не слушал.
   – Валера, ну что, бросаем рюкзаки и вперед?
   – Блин, надо только монки забрать, да и за эрэрки потом наши вещевики с живого меня не слезут.
   – Валер, тогда давай так: я беру одного радиста с «Северком», две тройки – и налегке к Простову, а ты забираешь наши рюкзаки и подтягиваешься следом.
   Лыков повел взглядом по сторонам и согласно кивнул.

   Место, в котором группа Простова столкнулась с бандой Темирбулатова, представляло собой небольшую возвышенность, с востока и с запада полого растекавшуюся в относительно ровные участки местности, поросшие толстыми буками и изредка попадавшимися одиночными кустарниками. Каким образом головные дозоры противников не смогли углядеть друг друга на значительном расстоянии, осталось неизвестным и больше всего походило на мистику.
   Семеро разведчиков – пять бойцов, радист Крюков и, собственно, сам Ефимов – бежали по вершине хребта, рискуя каждую секунду наступить на мину, но уходить в сторону и идти по неудобицам он не собирался – они и так, как ему казалось, безнадежно опаздывали. Прапорщик двигался первым, следом за ним на расстоянии трех шагов Крюков, чуть дальше Ерохин, затем на значительном расстоянии Васильев, а уж за ним тройка Завьялова.
   Звуки боя становились все ближе. Снова послышались гранатные разрывы. Ефимов, не сбавляя скорости, отвернул вправо на восточный скат хребта и начал спускаться вниз. Склон был пологим, но обильно поросшим зарослями малины и низкорослой, путающейся под ногами ежевикой. Теперь Сергей сбавил скорость и почти перешел на шаг.
   До места боя оставалось совсем немного. Рикошетные пули шуршали в листве над головой, били по ветвям деревьев. Прилетел и разорвался в полусотне метров выпущенный каким-то незадачливым воякой «ВОГ».
   Сергей обернулся: Крюков вытирал бегущий по лбу пот, Ерохин чуть приотстал, но его почти нагнал Васильев; подтянулся и Завьялов со своей тройкой. Ефимов окончательно перешел на шаг и постарался с ходу определить расположение противника.
   Теперь он двигался осторожно, внимательно поглядывая по сторонам, – и все же едва не проворонил выскочивших из-за небольшого бугорка чехов. Ему повезло дважды: во-первых, бандиты оказались чересчур увлечены своим фланговым маневром, во-вторых, они слишком медленно поднимали оружие. Сергей выпустил почти весь магазин, прежде чем бежавший последним, третьим по счету, чех сумел вскинуть автомат и полоснуть ответной очередью. За спиной прапорщика громыхнул пулемет Субботина, чех завертелся юлой и повалился на землю.
   «Васильев справа, Завьялов слева», – знаками скомандовал Ефимов и остановился, дожидаясь выполнения приказа. Пока разведчики разворачивались в цепь, Сергей сменил магазин, потрогал в разгрузке гранату и, увидев, что тройки заняли указанные позиции, махнул рукой «вперед» и побежал сам. Казалось, воздух стал густым, ноги словно одеревенели и налились тяжестью. Громко задышал бежавший рядом Крюков. Бледный как мел, несмотря на струящийся по лицу пот, рядовой Симакин от пояса выпустил очередь по перебегавшему за кустами бандиту и промазал. Тут же в просвете показалось еще двое. Ефимов выстрелил, но тоже промахнулся. Если бы не Ерохин, прижавший обоих гадов к земле, Сергею пришлось бы худо. Он отпрыгнул и, стреляя на ходу, сместился левее. Один из двоих упавших на землю чехов зашевелился и тут же получил очередь из пулемета. Поднялся, выстрелил и снова упал на землю первый из бежавших. Сергей швырнул гранату, и вскочивший на ноги бандит был расстрелян подоспевшим Васильевым. Впереди снова оказалось чисто.
   «Двигаемся, двигаемся», – торопил Ефимов бойцов. Он спешил подняться по скату хребта к его плоской вершине как можно быстрее, пока чехи не сообразили, что у них в тылу появилась русская разведгруппа.

   – Командир, нас обходят, – в голосе сержанта Костикова, звучавшего в микрофоне «Акведука», не было страха, только констатация факта. Или на страх уже не хватало сил?
   – Разворачивай пулемет. Отсеки. Понял меня? Отсеки… – На голову Простову посыпались обрубаемые пулями ветки и, не закончив мысль, он начал вызывать тыловую тройку: – Четвертый, двоих к третьему, сам на месте, вести наблюдение. Как понял?
   – Уже пошли, – услышал Простов и, привстав, выстрелил в направлении противника. Вся четко отработанная тактика действий сыпалась под натиском непредсказуемой реальности.
   – Командир, чехи справа от меня. – Евгений различил голос старшего второй тройки ядра и понял, что противник предпринял попытку обойти их и с правого фланга.
   – Хворов, связь с Лотосом, живо!
   Лейтенант поменял магазин, хотя в старом еще оставалось несколько патронов. Приподнявшись, он выстрелил по перебегающему между деревьями бандиту, но промахнулся. В полуметре, запорошив лицо мелкими частичками почвы, прошлась пулеметная очередь. Одна из пуль, срикошетив от лежавшего в земле камня, задела рукав «горки» и, разорвав брезент, полетела дальше.
   – Связь! – бросаясь под прикрытие корней бука, потребовал тяжело дышавший Евгений.
   – Лотос для Простора – прием.
   Укрываясь за «вулканом» большого муравейника, Хворов на вытянутой руке протягивал в сторону командира гарнитуру «сто пятьдесят девятой».
   – Мои координаты, – начал передавать Простов, едва нажав тангенту. – Х… Y… веду бой, требую огня по координатам – поправка по иксу плюс триста метров… – Он хотел сказать «если не будет связи, бейте по координатам моей группы», но передумал.
   Бой продолжался. Евгений положил гарнитуру на землю и, крикнув второму радисту: «Прикрой», – бросился в сторону умолкнувшего пулемета.
   – Что у тебя? Что с пулеметом?
   Падая на землю, Простов слышал, как за спиной чиркают запоздалые пули.
   Пулеметчик рядовой Круглов лежал, прислонив щеку к прикладу, и не стрелял. Палец правой руки на курке, левая на прикладе, но боец недвижим… словно… убит?! Евгений не успел до конца осознать этой мысли, лишь холодная змейка скользнула между лопаток и исчезла за необходимостью действовать.
   – Максим!
   Лейтенант подполз к неподвижно лежавшему пулеметчику и дотронулся до его плеча. Легкого прикосновения хватило, чтобы голова Круглова беспомощно ткнулась вниз. Легкий стон сорвался с его губ, и Простов понял, что тот еще жив. Он хотел было осмотреть раненого, но впереди показались многочисленные фигуры противника. Не раздумывая, лейтенант освободил «ПКМ» от сжимающих рук пулеметчика и, переместившись правее, открыл огонь.

   – Старшина! – закричал радист, и Ефимов, повернувшись, увидел целившегося в его грудь чеха. Треск очереди…
   Уходя в сторону и уже падая, Сергей слышал, как пули с чмокающим звуком впиваются в ствол только что находившегося за спиной дерева. Он еще не коснулся земли, а лежавший на спусковом крючке палец побелел от усилий. Длинная очередь стебанула по не ожидавшему такой быстроты чеху. Не выпуская из рук оружия, бандит попятился и повалился на росший за спиной орешник. Ветки прогнулись, и кустарник, поглотив упавшего, сомкнул за ним ветви.
   – Вперед!
   Стреляя, прапорщик перепрыгнул через старую осыпавшуюся воронку, швырнул вторую эргэдэшку в зашевелившиеся впереди кусты, упал на плечо и перекувырнулся, уходя от плюющегося в его сторону «калашникова». Одиночным выстрелом свалил стрелка, краем глаза углядел следующего по пятам Крюкова, заметил бегущего чуть левее Симакина, услышал матюгание Васильева и, поднявшись, снова побежал вперед.
   Страха не было. Совсем. Только гулко молотилось сердце, да легкие вздымались и опускались, спеша подать необходимое организму количество кислорода. Он даже не ощущал волнения. Точнее, нет, волнение имелось, но это было обычное волнение ожидания чего-то захватывающего, интересного; волнение нетерпения, но никак не страха. Ефимов и сам не смог бы сказать, почему так случилось; возможно, страх заглушила необходимость действовать, возможно, это было что-то другое, необъяснимое. Может быть, если бы его спросили, чем бы это могло быть вызвано, он бы ответил шутливым: «Надоело бояться». Но, как известно, в каждой шутке… Сергей продолжал продвигаться вперед, поливая свинцом появляющихся то тут, то там бандитов.
   Васильев вел свою тройку, ориентируясь на старшего прапорщика, двигающегося чуть впереди и левее. Его буквально колотило от выброшенного в кровь адреналина, но, вынужденный безостановочно следовать за Ефимовым, да еще к тому же стараясь не упускать из вида бойцов своей тройки, он ощутил свой колотун не сразу – лишь когда в магазине кончились патроны и, отстегнув пустой, он все никак не мог пристегнуть полный. Теперь Васильев начал постепенно приходить в себя и успокаиваться, ощущая вместе с тем наполняющую тело усталость.
   Когда автомат все время шедшего впереди прапорщика разразился длинной очередью и двое из трех выскочивших навстречу бандитов попадали на землю, Ерохин рухнул в ежевику и почувствовал, как деревенеют и слабеют ноги, но поднялся и, сцепив зубы, побежал следом за Ефимовым. Что было дальше, Ерохин почти не помнил. Он стрелял, падал, поднимался, бежал, бросал гранаты, но все это словно не наяву, словно во сне, спокойно, будто уже зная, что сон скоро кончится и все будет в порядке.
   Симакин же переборол свой первый страх и теперь действовал расчетливо, можно сказать – неторопливо, в холодной уверенности, что он всегда успеет опередить встреченного на пути бандита. Только почему-то встал и никак не желал уходить из горла комок, во рту стало непривычно сухо да еще хотелось, чтобы все это побыстрее кончилось.
   – Аллах акбар!
   Бородатый чех вынырнул будто из-под земли. Мушка его автомата в долю секунды поднялась на уровень живота не успевающего среагировать Симакина. Палец потянул спусковой крючок. Спущенный курок ударил по застывшему в ожидании этого момента бойку, тут же устремившемуся вперед и… ударившего в пустоту. Грязь в давно нечищенном магазине словно тиски удержала подающую пружину – патрона в патроннике не было.
   – Воистину акбар, – взревел, ошалев от такого везения, Симакин и расписал судорожно передергивающего затвор бандита двумя перекрещивающимися очередями. Выматерившись на весь лес, он рванулся вперед.

   В запарке боя Темирбулатов не сразу сообразил, что приглушенно прозвучавшая откуда-то сзади пулеметная дробь – вовсе не унесенное ветром и размноженное горами эхо. А когда наконец понял, то уже не успел ничего предпринять: на левом фланге заработали автоматы, поддерживаемые беспрестанным тарахтением двух пэкаэмов. Тяжелые пули захлестали по ветвям, впиваясь в тела людей и стволы деревьев. Видимо, зная о пришедшей помощи, усилили отпор уже почти сброшенные с хребта русские из первой группы. Какое-то время Темирбулатов еще лелеял надежду, что его фланг выстоит, отобьется и сомнет так опрометчиво ввязавшуюся в бой вторую спецназовскую группу, но разрывы ручных гранат, а вслед за тем усилившаяся трескотня пулеметов возвестили о том, что надеждам Артура не суждено сбыться. Пули засвистели совсем рядом. Мимо пробежал только накануне влившийся в отряд Темирбулатова молодой араб. Следом за ним прошмыгнуло сразу трое моджахедов из родового селения самого Басаева. На руках они тащили безвольное тело с болтающейся из стороны в стороны головой. Растерянность Артура в этот миг была такова, что он даже не попытался их остановить. Но он быстро приходил в себя, секундное замешательство кончилось.
   – Асламбек, – Артур приблизил губы к микрофону «Кенвуда», – бери своих людей! Прикрой левый фланг! Живо! Понял меня? Скажи, понял?
   – Понял, – голос Асламбека донесся откуда-то из бесконечного далека и тут же исчез в чередующейся трескотне помех.

   Сегодня Ефимов определенно был везунчиком. Заходящих справа боевиков он заметил почти сразу. Одного Сергею удалось срезать, остальные попадали на землю и короткими перебежками пошли в атаку. Яростно огрызнулись и те, кто до этого бежал от огня атакующих разведчиков Ефимова.
   Совсем рядом затарахтел пулемет. Сергей вскочил и разрядил в его сторону оставшиеся в магазине патроны. «ПК» смолк. Выпущенная из «РПГ» граната боевиков задела ветки и улетела в сторону. Взрыв и чьи-то завывания дали понять, что приземлилась она весьма неудачно. Не слишком счастливый от такой точности гранатометчик на второй выстрел уже не решился. Но все же чехи, ошеломленные внезапным фланговым ударом, начали приходить в себя. Во всяком случае, стрелять они стали чаще и точнее. Пока еще все шедшие с Ефимовым бойцы отделывались лишь легкими царапинами. Но, ко всеобщему удивлению, фортуна в этот день была крайне щедрой, и они продолжали теснить противника.

   Артуру начало казаться, что совсем немного, и он все же сможет взять контроль над ситуацией, когда в тылу его позиций ухнул артиллерийский разрыв; его грохот перекрыл и трескотню артуровского автомата, и дробный, несшийся со всех сторон стук пулеметов, и частые разрывы летящих навстречу друг другу «ВОГов». Второй снаряд, прилетевший почти следом, упал еще ближе.
   «Русские вызвали огонь на себя!» Эта паническая мысль, мелькнув с первым разрывом, при втором полностью завладела Темирбулатовым.
   – Отходим! – Оставаться на месте, дожидаясь третьего разрыва, было не в его силах. – Отходим!
   Повторив приказ, Артур выпустил длинную очередь, вскочил на ноги и побежал, стараясь держаться за толстым, прикрывающим со спины деревом. За своих воинов он не переживал – тактика отхода в его отряде была отработана до совершенства. Каждый знал, что должен делать, кто прикрывает, кто выносит раненых и убитых. Направления движения выбирали самостоятельно, места сбора определялись в зависимости от дальнейших действий. Пять минут – и единое подразделение разбилось на отдельные боевые единицы. Слегка брала досада, что не удалось вынести всех убитых, но и это не слишком огорчало отходившего все дальше и дальше в лес Темирбулатова. Он остался жив, и это радовало. Правда, предстоял неприятный разговор с Хайруллой, но Артур был уверен, что в этой ситуации поступил правильно. А амир, обладая крутым нравом, всегда поступал по справедливости.

   Евгений понял, что, давая координаты противника, «слегка» переборщил. Несмотря на продолжающийся бой, он услышал, как пролетели над головой свистящие осколки снаряда и, одним прыжком перемахнув к по-прежнему лежавшему за муравейником Хворову, буквально отобрал у него радиостанцию.
   – Лотос – Простору…
   Ефимов, можно сказать, совсем не реагировавший на звуки выстрелов, но уже почти забывший, как вспухает разорвавшаяся в двадцати шагах минометная мина, вздрогнул буквально всем телом, когда до него донесся удар взрыва артиллерийского снаряда. А может, это вздрогнула под его ногами земля? В ветвях зашуршали осколки.
   – Ложись! – запоздало заорал Сергей и повалился на землю, в полной уверенности, что бойцы последовали его примеру. С шумом рухнуло скошенное осколками дерево, и почти тут же раздался второй взрыв-удар.
   Разрыв снаряда и впрямь больше всего напоминал удар гигантского молота, словно какой-то великан вколачивал в землю огромную, уже по самый верх вбитую в почву сваю.
   Трескотня выстрелов начала стихать. Ефимов, одним рывком поднявшись, метнулся за ближайшее дерево. Прислонившись к нему спиной, обвел взглядом окружающее пространство. Бойцов видно не было. Лишь из небольшой, узкой промоины торчала антенна крюковского «Северка». Никто не стрелял; стало ясно, что противник спешно отходит, но Ефимов не торопился бездумно бросаться в преследование. В любой момент артобстрел мог начаться вновь. Но новых разрывов не последовало, вместо этого над лесом пронеслась пара «крокодилов».
   – За мной! – скомандовал Сергей и, бросив на землю оранжевый дым, начал спешно смещаться влево – туда, где должна была находиться группа Простова.
   Связи с «воздухом» у Ефимова не было. Оставалось надеяться, что либо Евгений предупредит летунов о его присутствии, либо вертолетчики, увидев дымы, сами поверят Сергею «на слово». Тем временем два «Ми-24», сделав боевой разворот, зашли над целью, клюнули носом, и от их подвесок потянулись дымные следы выпускаемых «НУРСов»; отчетливо «запыхтела-загыргыкала» бортовая пушка. Со стороны земли послышались многочисленные взрывы.
   – Простор на связи, – радостно воскликнул двигавшийся за Ефимовым радист, и старший прапорщик облегченно вздохнул: кто-то все же догадался включить резервную радиостанцию…

   Когда появились вертолеты, Хайрулла, все время в бессильной ярости слушавший эфир, понял: встречи «на высшем уровне» не будет. Басаев не станет в такой обстановке собирать полевых командиров в одном месте. Большинство посчитало бы риск неоправданным, а кое-кто мог бы предположить и запланированное предательство…

   – Простор, мы на подходе, с северо-востока, – вслед за Ефимовым повторял Крюков. – Предупредите людей. Не перестреляйте нас. Как понял? Прием.
   В наушниках – нечто похожее на подтверждение, и:
   – Остаюсь на приеме…
   – Боевым порядком, – шагнул вперед Ефимов.
   Он уже с облегчением успел отметить, что все шедшие с ним бойцы живы. Единственным раненым оказался Васильев. У него было пробито плечо, мелкие царапины остальных были не в счет.
   Спеша соединиться с группой Евгения, Сергей тем не менее двигался медленно и настороженно. В любом кусте, за любым деревом мог лежать, сидеть, укрываться раненый или просто отставший от своих моджахед.
   Последние десятки метров, разделяющие его и вторую группу, Ефимов преодолевал с особой внимательностью. Несмотря на постоянное вхождение в связь, фактор человеческого безумия никто не исключал, и потому гарантии, что какой-нибудь перенервничавший боец не шарахнет по появившимся фигурам, не было.
   Рядового Тюрковича, бойца из группы Простова, залегшего за корнями дерева, Сергей увидел первым.
   – Свои, – отсалютовав высокоподнятой рукой, он прошел мимо облегченно улыбающегося бойца и, скомандовав следовавшим позади бойцам занять оборону, направился туда, где по его предположениям должен был находиться центр группы, а следовательно, и сам группник.
   Ефимов оказался прав: лейтенант сидел подле терзавшего эфир Хворова и молча наблюдал, как второй радист бинтует голову опершегося на дерево Круглова. Парню повезло: пуля прошла по касательной, распоров на голове кожу и слегка прочертив по костям черепа. От удара пулеметчик потерял сознание и почти весь бой пролежал на земле. Простов, совсем уже было похоронивший своего лучшего пулеметчика, очень удивился и обрадовался, когда пошедшие на поиски радисты вместо «хладного тела» обнаружили живого, только слегка контуженного Круглова, лежавшего в ближайшем кусту и судорожными позывами рвоты выдавливающего из себя последние крохи утренней пищи.
   – Старый! – Лейтенант стиснул прапорщика в своих объятиях. – Если бы не ты… – Он не договорил, запнулся, сглатывая подступивший к горлу комок.
   – Да хватит тебе. Что я? Вот ты действительно молодец – и артуху вызвал, и вертушки навел…
   – Так я… я ведь чуть вас… нас… этой артухой не угробил…
   – Так ведь не угробил же… – Ефимов позволил себе улыбку.
   – А я… – Простов тоже начал улыбаться, – когда снаряд как грохнет, и над головой шу-шу-шу, и следующий… ну, думаю, все, хандец Лыкову, ха-ха… – Евгений замотал головой, его начал разбирать истерический смех. – Я так, блин, пере…пугался. Ха-ха-ха! Представляю морду Лыкова, если бы он здесь оказался!.. – Лейтенант буквально согнулся пополам. – Потом понял, что это ты…
   – У тебя раненых много? – Сергей специально не стал спрашивать про убитых, если есть – скажет сам.
   – Семеро, двое тяжелых, там замок мой с ними. – Простов пришел в себя и, перестав смеяться, опустился на землю.
   – Носилки готовы?
   – А да, сейчас… вот встану и прикажу… – пообещал группник, но остался сидеть. Вместе с внезапно наступившим расслаблением тело покинули силы. Не только бой, смертельная опасность, но и ответственность за жизни людей, легшая на Простова в этом первом для него бою, истощили командирские нервы. Усталость, охватившая тело, была подобно стремительно обрушившейся лавине.
   – Сиди, – остановил его Ефимов, когда Евгений предпринял новую попытку подняться на ноги, – я зарулю.
   Лейтенант согласно кивнул и остался на месте.
   – Хворов, где Заволоцкий? – Сергей поднял взгляд на старшего радиста.
   – Там, – ткнул тот пальцем в левый фланг.
   Ефимов посмотрел в указанном направлении и снова повернулся к Простову.
   – Женя, я сейчас вернусь, надо будет по-быстрому досмотреть место боя и отходить отсюда к чертовой матери. Чехи бросили своих мертвых, и нет никакой гарантии, что, получив подкрепление, они не вернутся за ними.
   – Да, так и сделаем, – кивнул Евгений и, машинально вытащив из разгрузки пустой магазин, начал забивать его патронами.

   – Заволоцкий! – не слишком громко, но и не особо скрываясь, позвал Ефимов, и из-за кустов выглянула долговязая фигура сержанта контрактной службы Геннадия Заволоцкого. Сержант, кроме всего прочего, выполнял в группе и роль внештатного медика.
   – Гена, где раненые? – спросил Ефимов.
   Тот кивнул в сторону кустов, из которых только что вылез.
   – Веди, – скомандовал старший прапорщик и, не дожидаясь, покуда Заволоцкий развернется, зашагал в указанном направлении.

   Тяжелораненых и впрямь было двое. Они лежали под присмотром еще двоих бойцов: рядового Сенечкина – у него бинтом была замотана кисть левой руки, и младшего сержанта Архипова, у которого повязка виднелась из-под задранной вверх штанины.
   – По икре чирканула, – пояснил Заволоцкий.
   – Идти сможешь? – с надеждой в голосе спросил Ефимов. Раненный в ногу, даже если рана пустяковая, вполне мог превратиться в серьезную обузу, которую придется тащить на себе, как любого из тяжелораненых.
   – Запросто, – бодро отозвался боец, и в подтверждение своих слов вскочил на ноги и несколько раз прошелся вправо-влево. При этом он слегка прихрамывал и морщился, но Ефимов, словно и не заметив этого, остался доволен. Хромающий спецназовец – это все же лучше, чем он же, но на носилках.
   – Где остальные? – уточнил старший прапорщик, хотя, собственно, где те могли находиться, он догадывался.
   – В своих тройках, – ответил Заволоцкий.
   – Добро. Тогда вот что: берите плащ-палатки, и готовьте двое… нет, трое носилок. – Ефимов сомневался, что раненый пулеметчик сможет длительное время двигаться самостоятельно. – У вас двадцать минут. Можешь взять еще одного человечка из второй тройки ядра и одного из тыла. Остальные пусть пока остаются на своих местах.
   Определив задачу, Сергей развернулся и пошел прочь, слыша, как за спиной начал отдавать команды Заволоцкий – тащить плащ-палатки и резать колья.
   Ефимов быстро обежал занятые бойцами Простова позиции и, оставшись не слишком довольным увиденным (бойцы расположились грамотно, но сама местность отнюдь не способствовала отражению атаки), вернулся к рассредоточившимся по местности разведчикам из группы Лыкова.
   Окликнув тройку Завьялова и подозвав Крюкова, Ефимов остановился напротив залезшего в небольшую яму Ерохина.
   – Сделай доброе дело, забей…
   Ефимов не приказал, а попросил, выкладывая из разгрузки пустые магазины и кладя их перед лицом уже обо всем догадавшегося разведчика. Затем покосился на горку серо-черного пластика и пару раз качнул головой: как оказалось, патронов он израсходовал слегка больше, чем думал. Достав из «мародерника» необходимое количество пачек с пээсовскими патронами, Сергей подмигнул уже взявшему рожок в руки Ерохину и, кивнув бойцам, поспешил к ожидающему его возвращения группнику.

   – Женя, – тихо позвал Ефимов, вернувшись к по-прежнему бухтевшему в микрофон Хворову. Ханкала требовала отчета, и пока еще не имеющий никаких указаний от командира, радист отбрехивался ничего не значащими фразами: «Уточняется», «Ведут досмотр» и прочее, прочее, прочее… – Евгений, – еще раз позвал прапорщик, и из-за деревьев вынырнула широкоплечая фигура группника; в одной руке тот держал оружие, в другой – готовый к использованию фотоаппарат.
   – Идем? – уточнил тот, и Сергей, бросив взгляд по сторонам, согласно кивнул.
   – Идем. Бойцов я уже взял… Завьялов, Субботин – справа, Симакин, Крюков – слева. Клином. Оружие наготове, с предохранителей снять. В случае появления противника, подозрительного шевеления кустов – огонь на поражение. Всем все понятно?
   – Так точно, – отозвался за всех Крюков, и они отправились на досмотр местности.
   Перед позицией группы Простова насчитали пять трупов. Сфотографировали, забрали три автомата и один гранатомет (никаких документов при них не нашли) и пошли дальше.
   Сергей точно помнил, где лежал пулеметчик, даже нашел в том месте кучу пулеметных гильз, но самого бандита нигде не было, – только обильно оросившая траву кровь и пробитый в трех местах пулеметный короб. Сергей лишь покосился на это место и пошел дальше, а следовавший за ним Простов все же присел и дважды щелкнул окровавленное пространство из фотоаппарата.
   А вот остальные убитые оказались на месте. Радостный лейтенант бегал от трупа к трупу и непрестанно фотографировал убитых, спеша запечатлеть их для «истории»… Оказавшегося наиболее впечатлительным Субботина пару раз вырвало. А Сергей, глядя на них, философствовал по поводу гибкости человеческой психики. В итоге оказалось, что Ефимов со своим разведдозором навалял восемь чехов, и это не считая почти наверняка убитого пулеметчика – и еще парочки мест, где имелись многочисленные кровавые подтеки.
   – Ну, ты ваще, – заключил Простов, щелкая последнего лежавшего на земле чеха.
   – Женя, надо уходить, – напомнил Ефимов и, видя, что тот пребывает где-то там (в стороне Олимпа), почти потребовал: – Уходим, Женя, уходим.
   Сергей отчего-то торопился покинуть это место, и дело было даже не в том, что ему не понравилась местность, на которой заняла вынужденную оборону группа Простова, а в чем-то другом. И лишь вернувшись с досмотра, понял, что именно его беспокоило: все без исключения чехи шли без рюкзаков; нигде они не обнаружили даже намека на их присутствие, а это могло означать только одно: где-то неподалеку должен был быть их лагерь. Гарантии того, что из него не вышло подкрепление, не было, а значит… значит, надо было делать ноги, и как можно скорее.
   Ефимов приказал Симакину обежать все тройки и предупредить, что «через пять минут выходим», а сам подошел к простовскому радисту.
   – Хворов, выйди на Лыко, пусть позовут старшего.
   – Простор – Лыку…
   – Старший Лыка на приеме.
   – Валера, – Ефимов отобрал у Хворова средство связи, – оставайся на месте. Постарайся вызвать вертолеты для эвакуации раненых и найди подходящую площадку. Если ничего путного нет, предупреди «воздух» об эвакуации с помощью лебедок. Как понял меня? Прием.
   – Старый, я тебя понял, ищу площадку и жду вас, до связи.
   – До связи, – машинально повторил прапорщик и вернул имущество нисколько не сетовавшему по поводу столь бесцеремонного обращения Хворову. – Васильев, ты как?
   – Нормально, товарищ старший прапорщик. – Олег попробовал улыбнуться и пошевелить рукой; и то и другое вышло не очень.
   – Если так, тогда со своей тройкой в замыкание, и чтобы голова на все триста шестьдесят, понял?
   – Все будет спок, – небрежно отмахнулся тот, и Ефимов вдруг поверил в то, что действительно все будет в норме.
   – Если что – я в головняке.
   Пожалуй, на то, чтобы начать движение, ушло не более пяти минут. Ефимов шел первым, за ним, окончательно забыв о своих обязанностях радиста (а что о них помнить, если в группе Простова имелись свои?), Крюков, затем тройка Завьялова. Тяжелораненых несли в центре. Вначале им повезло: прямо посередине хребта тянулась хорошо утоптанная кабанья тропа. Затем она ушла в сторону, и не желающий рисковать прапорщик, от греха подальше свернув с вершины, повел отряд по ее скату, а затем и вовсе спустился вниз и стал пробираться вдоль его подножия, при этом все время забирая все левее и левее, в конце концов идя к точке встречи с Лыковым едва ли не по азимуту. Они прошли уже достаточно много, когда за их спинами по недавно покинутой позиции ударил вражеский миномет. Сергей усмехнулся и, слегка прибавив шагу, стал взбираться на очередную горную складку.
   Чехи пытались отомстить за своих погибших, но только впустую изводили мины. Когда стало окончательно ясно, что неожиданностей не будет, Ефимов облегченно вздохнул и вдруг понял, что устал: автомат оттягивал руку, а икры ног словно одеревенели; даже зрение, и то слегка село – краски стали не такими яркими, а трава в тени, падающей от деревьев, начала сливаться в сплошную ковровую массу. Впрочем, Сергей и сейчас видел лучше многих, но все же иногда не замечал того, что некоторое время назад вызвало бы его настороженность, потребовав дополнительного внимания. Прекрасно отдавая себе в этом отчет, Ефимов тем не менее не стал ставить первым кого-то другого. Сейчас Сергей вел людей по относительно хорошо просматривающемуся участку и потому позволил себе оглянуться и окинуть взглядом идущих позади бойцов. Только что вышедшие из своего первого боя парни выглядели еще более уставшими, чем он.
   «Все правильно», – удовлетворенно заключил Ефимов и, обогнув непонятного происхождения котлован, направился к склону ближайшего хребта. Если он не ошибся, на нем их должен был поджидать лейтенант Лыков.

   Простов поднимался шестым и сразу же попал в Валеркины объятия.
   – Я тут весь издергался, испереживался, – признался тот, когда наконец выпустил из рук шумно дышавшего Евгения. – Рассказывай, – это уже к Ефимову.
   – Ты санитарные вертолеты запросил? – Сергею сейчас было не до отчета.
   – Да, уже вылетели, – на удивление беззаботно отмахнулся от вопроса командир третьей группы.
   – Площадку подобрал? – Прежде чем успокоиться, Ефимов хотел убедиться, что для приема вертолетов действительно все готово.
   – Да вот она. – Лейтенант окинул рукой начинающуюся за спиной вершину хребта. Одного взгляда Сергею хватило, чтобы понять: угол крена будет превышать все допустимые пределы. В этот момент он никак не мог понять: то ли Лыков и впрямь слишком перенервничал, то ли полностью забыл то, чему его учили.
   – Валерка, я же тебя просил… – заскрежетал зубами Ефимов, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться и не нагрубить.
   – А что тебе не нравится? Площадка больше пятидесяти метров…
   – А угол наклона ты смотрел? – все-таки не сдержался он. – Нарожают, блин… Давай карту, – и не дожидаясь, когда Лыков раскачается, вытащил ее у него из разгрузки. Карта оказалась согнута как раз в нужном месте. Чуть южнее на этом же самом хребте на ней была обозначена точно такая же лишенная растительности вершина.
   – Женя, берем раненых и двигаем, – Сергей махнул рукой, указывая направление.
   Несмотря на то что стоявшие рядом парни были командирами групп и офицерами, никто даже не подумал запротестовать и оспорить его команду. Простов – может быть, потому, что слишком устал, а Лыков – потому, что до него наконец-то дошло: прапорщик прав и наклон на самом деле излишне великоват.
   На то, чтобы добраться до увиденной на карте поляны, потребовалось минут двадцать. Эта площадка оказалось на редкость ровной, но слишком уж маленькой. Сергей окинул ее взглядом и сокрушенно покачал головой – на карте она выглядела гораздо больше.
   – Валер, – долго держать злость было ни к чему, – я пока промерю площадку, а ты выкинь дым и определи азимут. – И уже примирительно: – Лады?
   Лыков начал вытаскивать из разгрузки «оранжевый дым».
   – Сто двадцать восемь, – глядя на утягиваемые ветром клубы дыма, сообщил он вернувшемуся с замеров площадки Ефимову.
   Сергей кивнул и, подойдя к стоявшему тут же радисту, взял у него из рук черную коробочку «Авиатора». Вдалеке уже слышались звуки приближающихся вертушек.
   – Беркут-1, я Лыко-3, мы находимся по координатам Х… Y… идешь прямо на нас, как понял? Прием.
   – Понял, иду на тебя… Дай азимут посадки.
   Сергей уже хотел сказать «сто двадцать восемь», когда, взглянув на дым, посмотрел на солнце и громко выругался:
   – Да ты же их под ветер сажать собрался… Господи ты ж мой! – Ефимов уже и не знал, то ли ему злиться, то ли рыдать и плакать. – Азимут триста восемь, как понял меня, прием.
   – Понял тебя, триста восемь. Захожу на посадку.
   – «Воздух», площадка тридцать на тридцать, сядешь?
   – Без проблем, – уверенно ответили с неба.
   – Дым – центр площадки, как понял?
   – Понял тебя, сажусь на дым.
   Сергей не был уверен, что абсолютно правильно ведет переговоры, но вертолетчики не спешили браниться, значит, все было не так уж и плохо.
   Вертушки сделали круг, развернулись. Наконец один «Ми-8» снизился до вершин деревьев, завис и, медленно продвигаясь вперед, стал опускаться вниз. Затем коснулся поверхности земли, слегка припал на колеса, выправился и застыл в относительной неподвижности.
   – Пошел! – скомандовал стоявший подле державших носилки бойцов Ефимов.
   Те, услышав команду, подняли раненых и бегом побежали навстречу дующему из-под винтов ветру. В дверном проеме показался борттехник и, опустив лестницу, наклонился вперед, принимая носилки с ранеными спецназовцами.
   Когда вертолеты скрылись за горизонтом, для все еще остававшихся в лесу разведчиков поступила команда на эвакуацию.

   К вечеру бойцы уже были в своем лагере, а к обеду следующего дня из пункта дислокации отряда прибыла колонна – «Уралы», груженные дровами и досками. Событие радостное и весьма разнообразившее не слишком насыщенное событиями существование спецназовцев (приключения в лесных массивах в разряд приятных развлечений не входили). Закончив разгрузку, машины выстроились обратным порядком и заглушили двигатели.
   – Выезд через час, – объявил старший колонны капитан Бурмистров, замполит отряда, давая бойцам возможность немного пообщаться и поделиться впечатлениями последних дней. Естественно, все уже были наслышаны о позавчерашнем бое и знали, что да как – точнее, официальную версию; но теперь прибывшим не терпелось узнать, как же все было на самом деле. Впрочем, бойцам первой роты тоже было о чем порассказать «местным товарищам»…
   Ефимов шел со стороны футбольного поля. Он уже почти вышел из-за кунга машины связи, когда ему послышалось упоминание о собственной персоне. Сергей остановился и прислушался: так и есть, за приземистой туристической палаткой (частной собственностью Хворова и Семенова) сидела целая компания. Все радисты второй роты и приехавшие из ПВД Смуткевич и Щеглов сгрудились вокруг Крюкова, на все лады расхваливавшего своего старшину. То, что солдаты роты связи второй день ходили выпятив грудь и свысока поглядывали на простых разведчиков, Ефимов уже заметил. А что? Как-никак, а именно он вытаскивал попавшую в переплет вторую группу и рядом с ним шел не разведчик, а радист Крюков, и вот теперь этот радист «вещал» о том, «как это было».
   – …А он их одной очередью, – почти кричал вошедший в раж Крюков, – и вправо, и перекатом, гранату бросил – и следом. У меня в магазине патроны кончились, а тут слева чех вылез, ствол в мою сторону; я только рот раскрыть успел, а наш старшина уже развернулся – и очередь ему в бочару. Сам за дерево, чех уже почти труп, а еще выстрелить успел, у меня прямо перед носом ветки срубило. Васильев со своими отстал, а старшина, как сам дьявол, все вперед летит, ничего не боится. У меня ноги трясутся, я едва их переставлял, а он скачет туда-сюда. Нас, правда, пулеметчик едва не накрыл, старшина его ухайдокал. Я тоже стрелял; попал, нет – не видел, наверное, попал. А старшина чехов десять положил, не меньше.
   – Так ведь вроде всего тринадцать трупов было? – засомневался рядовой Масляков.
   – Да это тринадцать после боя нашли. Они остальных утащили, это и так ясно. – Сказано это было таким безапелляционным тоном, что никто больше и не подумал сомневаться в его словах. А он, видимо, что-то вспомнив, продолжил:
   – Мы выскочили на небольшую полянку и чуть не нарвались. Двоих мы там точно положили, но по нам начали долбить со всех сторон – с пулеметов, с граников. Он на меня как заорет: «Ложись!» – и сам кубарем под дерево. И тут снаряд как ухнет! Вот я и пере…пугался. А следом еще один, еще ближе, эпическая сила! Аж земля в нашу сторону полетела. Офонареть! Дерево срубило к чертовой матери. Но я скажу, чехи шустро слиняли. На раз. Но потом по ним вертушки долбили. «НУРСы» здорово летят, красиво… Такой шлейф черный. Они вообще классно этих гадов утюжили…
   «Поэт», – подумал Ефимов и улыбнулся. Про свою «героическую» личность он уже наслушался достаточно, теперь пора было незаметно делать ноги. Сергей попятился, вернулся назад к проходу в периметре и, по другой стороне обойдя офицерскую палатку, отдернул полог входа и вошел вовнутрь. А там тоже шло бурное обсуждение позавчерашнего боя…
   – А вот и он, – радостно поприветствовал вошедшего Бурмистров, – герой дня.
   – Угу, – смущенно буркнул Сергей, и было непонятно, чего в словах замполита больше: искренности или сарказма.
   – Давай рассказывай, – весело улыбался Бурмистров.
   – Да я не сомневаюсь, что все уже и без меня рассказали, – отмахнулся Ефимов и хотел уже было пройти к своей кровати, когда к нему обратился ротный:
   – Серега, ты какого хрена так рисковал? – Старший прапорщик опешил; он и подумать не мог, что кто-то решил, что он поступал неправильно. – Их было не меньше полусотни. А если бы вы сразу нарвались не на трех-четырех чехов, а на два десятка? Если бы вас всех положили?
   Сергей хотел ответить, но тут раздался голос сидевшего за его спиной Простова:
   – Серый, ты слишком много суетился.
   Такого предательства Ефимов не ожидал никак. Вспомнил сидевшего в прострации лейтенанта, и его разобрала злость.
   – Да пошли вы все!.. – Разбираться, оправдываться и доказывать что-либо он ни перед кем и никому не собирался.
   Подняв лежавший на кровати автомат, Сергей развернулся и, выскочив из палатки, решительно зашагал в сторону прибрежного леска. Злость как-то сразу ушла, и теперь его душила обида. Хотелось побыть одному и немного проветриться.
   – Вот я и говорю, от него суеты было больше, чем пользы. – Непонятно, то ли Простов хотел тем самым приподнять собственные заслуги, то ли его просто грызла обида за то, что семь человек положили чехов больше, чем вся его группа. Он-то это знал, но в своем докладе о потерях противника предпочел об этом не упоминать. – Суетился, суетился…
   – Заткнись, – грубо оборвал его ротный, – он тебе и твоим гаврикам жизнь спас.
   – Да я бы и сам…
   – Да заткнись ты, – не выдержал до того молчавший Водопьянов. – Я бойцов опросил – если бы не Ефимов, шандец тебе, товарищ лейтенант. Тебе и всей твоей группе шандец, и никакая артуха тебе бы не помогла. Если бы не радист Лыкова, ты бы ее и вызвать забыл. Смяли бы они тебя. Тебе еще повезло, что они долго расчухивались. А то бы и Ефимов со своими людьми не подоспел.
   – Да я… – начал было снова лейтенант.
   – Молчи в тряпочку! Первый бой у тебя; в принципе все нормально, живи и радуйся. А на Ефимова бочку не кати. Должок у тебя перед ним, понял? – Ротный был категоричен. – А что я на него наорал, так это чтобы в следующий раз все же своей жизнью чуть меньше рисковал. Понял?
   Простов буркнул что-то невнятное и, улегшись на свою кровать, отвернулся к стене.
   – По результатам боя к наградам кого представлять будем или как? – Замполит, он на то и замполит, чтобы печься о поощрениях личного состава.
   – Можно. – Ротный задумчиво посмотрел в палаточное окошко. – Вон его можно, – он кивнул в сторону прижухшего Простова. – К медали. И кого-нибудь из разведчиков. Володь, ты с бойцами разговаривал, кто там отличился больше всех?
   – Крюкова можно, – Водопьянов задумался, – ну, и получивших ранения.
   – Раненых само собой, – отмахнулся замполит, – кого еще?
   – Ефимова надо бы к «мужику» представить, – сказал Никишин и тут же развел руками, – но его в БЧСе не было, не пройдет.
   – Не пройдет, – согласился Бурмистров, – а впрочем, представляй радиограммой. Там посмотрим. Ладно, пойду посмотрю, куда он делся.
   – Да сиди, сейчас придет.
   – Нет, пойду, – отмахнулся замполит и отправился на поиски столь поспешно умотавшего прапорщика.
   Ефимова он нашел на опушке леса. Тот сидел на высоком пне и от нечего делать подбрасывал и ловил пустую, подобранную тут же автоматную гильзу.
   Их беседа затянулась минут на двадцать. Затем они поднялись и не спеша направились к лагерю. А еще через двадцать минут колонна покатила в обратный путь. Проводив ее взглядом, Сергей хмыкнул каким-то своим потаенным мыслям и отправился к уже приготовившим обед радистам.
   – Старшина, давайте с нами, – высоко поднимая тарелку с наваристым супом, предложил вечно улыбающийся Примаков.
   Сергей отрицательно покачал головой. Он шел сюда не за этим, душе требовалось успокоение. Хотелось просто поболтать ни о чем. Общаться с офицерами желания он пока не чувствовал и потому направлялся к личному составу. Радисты Крюков, Примаков, Хворов, Медведев и прибившийся к ним пулеметчик Субботин сидели на лежавших в каре бревнах и со здоровым аппетитом «точили» предоставленные им сухпайки.
   – Старшина! – Ефимов уже начал привыкать, что его все чаще и чаще называют по должности, а не по званию, и перестал обращать на это внимания. – Мы такой суп забодяжили: с картошкой, с лучком… присоединяйтесь, у нас и тарелка с ложкой свободные есть, – снова предложил Примаков, и Сергей во второй раз отрицательно покачал головой.
   – Вы сами ешьте, я-то всегда найду себе порубать. Если что, и на рынке закуплю… – Он улыбнулся и, окинув взглядом своих радистов, махнул рукой: – А-а, наливай…

   Боевого распоряжения не было уже почти неделю, и чтобы разведчиков, изнывавших от вынужденного безделья, не потянуло на «противоправные действия типа выпить и закусить», ротный вызвал на поединок подразделение, стоявшее по соседству. Поединок был назначен на двенадцать часов дня. Гости – точнее, соперники – пришли раньше и принесли с собой свой мяч. Поединок был по футболу. Правда, ставки в игре оказались как никогда «высокие» – две упаковки сока. Про упаковку «Оболони», предназначенную для офицерского состава, «высокие договаривающие стороны» по обоюдному согласию решили особо не распространяться. Но разве можно утаить подобное в столь тесном коллективе? Одним словом, про сделанные ставки – точнее, предназначенные победителям призы – к началу матча знали все.
   Игра началась взаимными контратаками, но вскоре спецназовцы сыгрались и полностью завладели инициативой; ушедшие в глухую оборону соседи уже даже не помышляли об атаках. Когда к концу первого тайма в ворота соседей влетел одиннадцатый безответный мяч, Ефимов встал и направился в палатку. Смотреть на избиение «младенцев» интереса не было. С каким счетом проиграют соседи: двадцать – ноль или одинадцать – пять, значения не имело.

Глава 7
Террористический акт

   БР поступило сразу после полудня. Командир роты отдал команду Свиридову и Лыкову готовить группы к выходу и вместе с замкомбата умотал в группировку на согласование.
   – На БЗ пойдешь? – спросил заглянувший в палатку Водопьянов.
   Лежавший на кровати Ефимов отрицательно покачал головой.
   – Да хватит тебе! Хочешь, иди со мной в группе. После вашего боестолкновения пришло распоряжение ходить только в составе отрядов. Так что я по-любому иду командиром.
   – Не хочу, – ответил Сергей.
   А в груди что-то ворохнулось. Вот ведь, он же действительно хотел завязать. Что ему эти БЗ, если он старшина роты связи? Сиди на попе ровно и получай свои боевые. Да и возраст… давно не мальчик по горам скакать. Но это нечто, ворохнувшееся под сердцем, уже не давало покоя. Да и в конце концов, за каким хеком тогда он брал на складе гранаты?
   – Кто идет?
   – Свиридов и Лыков. У Лыкова опять недобор. – Ефимов понимающе кивнул. – Пропустивший одно боевое задание сержант Шлыгин встал в строй, но выбыл по ранению Васильев, и замены, как ты знаешь, пока нет. Так что желательно опять с Лыковым, но можешь и со Свиридовым. Как хочешь.
   – Без разницы. – Сергей незаметно для самого себя согласился с предложением Водопьянова.
   – Тогда с Лыковым, а я пойду с Артемом.
   – Во сколько выход? – Ефимов не интересовался поступившим БР и потому не был в курсе поставленных задач.
   – Ночью. Судя по всему, предстоит очередная попытка перехватить Одноногого.
   – Ну-ну, – Сергей позволил себе улыбку, – и станем все героями, героями страны…
   – Почти без вариантов. – Водопьянов тоже улыбнулся.
   В то, что вот так запросто удастся уничтожить самого ушлого бандита, не верилось. Чтобы это случилось, нужно было либо обладать уникальной информацией, либо неимоверным везением. Ни Ефимов, ни присевший на кровать Водопьянов себя столь явными везунчиками не считали…
   За стенами палатки раздался звук приближающегося БТРа, а когда он смолк, стали слышны обрывки речи пришедших с речки группников. Они что-то яростно обсуждали, но у Ефимова не было ни малейшего желания слышать, что именно. Он взял в руки пульт и включил телевизор: в тишину палатки ворвался голос чеченской певицы Макки Сагаиповой…
   Полученная задача была до необычайности проста: выйти на окраину населенного пункта Н… и трое суток вести наблюдение. Подобное дело Ефимову показалось скучным, но менять своего решения он не стал. Обиды обидами, а пацаны пацанами… И прапорщик начал готовиться к боевому выходу. А Водопьянову дали отбой.
   …Не мудрствуя лукаво, командиры групп решили выдвигаться на своих двоих. Благо, от морпехов в нужном направлении шла старая асфальтовая дорога.
   Пока дожидались темноты, пока выбирались на хребет, пока миновали изрытую окопами истолченную в грязь позицию РОПа, время перевалило за полночь.
   Старший прапорщик Ефимов, и на этот раз оказавшийся в группе лейтенанта Лыкова (собственно, как и планировалось), шел вторым в головном разведдозоре. На особую роль он, как и прежде, не претендовал. Боевой опыт, полученный в далеком Афганистане и разок пригодившийся уже здесь, в Чечне, подсказывал, что со своим уставом на чужую войну не ходят, и потому слишком высовываться не резон. Впрочем, видевшие его в деле бойцы, да и прочие разведчики, наслушавшиеся своих товарищей, шагая рядом с ним, чувствовали себя несколько увереннее.

   Для группы Лыкова это был четвертый боевой выход. Особого результата первые БЗ не принесли, боестолкновений у группы (если не считать помощь, оказанную Простову) не было, так что в войнушку, кроме Ефимова, успел «наиграться» только сержант-контрактник Борис Шлыгин, третий год гулявший по Ичкерии. Полтора года он отпахал в пехоте и вот уже третью командировку наматывал в спецуре. Так что опыта у него хватало. Соседней группе повезло больше: «контрабасов» там было трое: Гондурас, Серый и Эдуард Лялин. Лялин – единственный из троих, к которому за две командировки так и не прилипла никакая кликуха, а вот у Гондураса их было целых две: первая – собственно Гондурас – за революционно-патриотические политические взгляды, а вторая – производная от фамилии Скворцов – Скворх.
   Итак, Ефимов топал на свое второе (после Афганистана) боевое задание. Шел он хоть и в составе головного дозора, но все же определялся «вольным стрелком» и потому не слишком заморачивался совместными действиями с кем-либо.
   – Поступай по обстановке, – не навязывая своего мнения, определил ему перед предстоящим боевым выходом командир группы. На что старший прапорщик согласно кивнул и потопал в сторону предназначенной ему тройки.
   Шли медленно. Беспрестанно налетающий ветер заглушал шуршание, издаваемое подошвами ботинок о твердую поверхность асфальта. Несмотря на темень потонувшей в черных тучах ночи, дистанцию набрали до десяти метров. В итоге небольшой отряд растянулся едва ли не на полкилометра. Шедший первым старший сержант Чернов, заменивший в головняке выбывшего по ранению Васильева и до службы контрактником успевший дослужиться в рядах доблестной милиции до звания «старший лейтенант», даже ни разу не взглянув на компас, тем не менее уверенно свернул влево и начал подъем в горку. В принципе ничего сложного в этом ночном ориентировании не было. Местность они знали: уйдя налево, следовало преодолеть не слишком большой, лишенный всякой растительности подъем, чтобы затем, выбравшись на вершину, оказаться в старых заброшенных окопах некогда располагавшегося здесь взводного опорного пункта. Они как-то проезжали мимо, и Ефимов хорошо запомнил, что с западной стороны – той, с которой они только что пришли, – к «ВОПу» подходил огороженный колючей проволокой огород, засаженный уже зацветающим картофелем. С севера примыкал кустарник, в полутора сотнях метров переходящий в обычный для этой местности орехово-буково-грабовый лес, росший на круто уходящем вниз отроге, который, в свою очередь, с восточной стороны плавно опускался к расположенному неподалеку селению, а с западной обрывался многометровым отвесным обрывом. Днем с бывшего «ВОПа» открывался прекрасный вид на расположенную в полутора километрах (если по прямой) позицию морских пехотинцев.
   Начав подъем, Чернов замедлил и без того неспешное движение – теперь, когда группа уходила в сторону от открытого пространства дороги, следовало сократить дистанцию до минимума, так как вскоре, миновав опорный пункт, предстояло углубиться в лес. Воспользовавшись уменьшением скорости, Ефимов поравнялся с контрактником и, обойдя его, дальше поднимался уже первым.
   Несмотря на почти сплошную черноту окружающего мрака, прапорщик, ступая буквально по наитию, обогнул все попадающиеся на пути ямки и, перешагнув еще более черные, чем ночное пространство, окопы, медленно начал осторожный спуск. Хребет, вначале круто упав вниз – так, что Ефремову пришлось придерживаться рукой за ветви молодой, зацепившейся на этом уклоне поросли, – через два десятка метров выравнивался в почти ровную, слегка наклоненную площадку, покрытую отдельно растущими кустами орешника. Причем справа от оголовья хребта они росли редко, так что там образовывалась почти чистая площадка размером в половину футбольного поля, на которой торчало пяток деревьев и такое же количество небольших, разбросанных то там, то сям кустарников. Слева же орешник рос довольно плотно, и в темноте ночи казалось, что здесь находились сплошные заросли, хотя на самом деле все было совершенно не так.
   Никаких новых указаний со стороны двигавшегося в ядре группы Лыкова не поступило, и потому Ефимов миновал заросли орешника, поднялся на метровую складку, образованную общим подъемом почвы, пересек небольшую полянку, разделяющую настоящий лес и ореховые заросли, и, осторожно ступая, зашагал под уклон неожиданно резко уходящего вниз отрога. Углубившись в лес метров на восемьдесят, Ефимов, согласно раннее обусловленному плану, остановился и, дождавшись остальных бойцов головной тройки, в кромешной темноте начал выбирать (насколько это было возможно) удобную для наблюдения позицию. Ночь по-прежнему оставалась чернильно-черной; надеяться на что-либо, кроме слуха, не приходилось. Дождавшись, когда основная часть группы расползется по окружающему периметру, старший прапорщик отправил шедшего третьим в головняке рядового Ерохина спать, а сам вместе с Черновым приготовился к ночному бдению.
   Ночь, а точнее, оставшиеся до рассвета часы прошли не то чтобы на удивление, но все же действительно тихо. Сменившись уже под самое утро, Ефимов, не снимая поддетого под маскхалат теплого офицерского белья (несмотря на стоявшее днем тепло, ночью было довольно-таки свежо, можно даже сказать, холодно), завернулся в плащ-палатку и завалился спать на расстеленный на земле полиуретановый коврик.
   Проснулся Сергей часа через три. На фишку его никто не торопил, но спать не хотелось. Выпроставшись из-под плащ-палатки, Ефимов протер глаза и сладко, до хруста потянувшись, сел. Уже чувствовалось наступление теплого дня. Помассировав руками лицо, он зевнул, никуда не спеша стянул берцы, расстегнул и осторожно снял на коврик разгрузку, поднявшись, разделся, стащив с себя офицерское белье, и вновь облачился в маскхалат. Постояв пару минут, с удовольствием ощущая наступившую после освобождения от «сбруи» легкость, он мысленно вздохнул и, сев на коврик, начал одевать берцы.
   За спиной раздались чьи-то осторожные шаги, но Сергей, занятый завязкой шнурков, не спешил оборачиваться.
   – Старый, – услышал он голос опускающегося на корточки Бориса Шлыгина.
   – Салют, – улыбнувшись, прапорщик дурашливо помахал ручкой.
   – Нам тут задачу спустили за селом понаблюдать, посмотришь?
   – С целью? – Ефимов не видел смысла отказываться.
   – Ну, движуха там какая будет или еще что, – не совсем определенно протянул сержант.
   – Без проблем, все веселее, чем в кусты пялиться, – согласился Ефимов, справедливо рассудив, что, зарубись группа с чехами, он к этому «празднику жизни» присоединиться успеет с легкостью.
   – Кого возьмешь?
   – Никого, – отрицательно покачал головой прапорщик.
   – Как хочешь, Валерка не настаивал, – имея в виду командира группы Лыкова, пожал плечами Борис.
   – Тогда я пошел. – Не собирая коврик, но подхватив рюкзак, Ефимов сделал шаг в направлении селения. – Борь, – он на мгновение замер, – предупреди фишки, а то мало ли что… Вправо-влево чуток ошибусь, не с той стороны вылезу – и кирдык.
   – Да уж, – скептически осмотрев застывшего на месте прапорщика, протянул Шлыгин, – за результ ты, пожалуй, не сойдешь… – И уже твердо: – Предупрежу.
   – Добро, – кивнул Сергей и, пригнувшись под ветками, начал углубляться в чащу леса, тянувшегося почти до основания предназначенного для наблюдения селения.
   Несколькими минутами позже, совершив по пути утренний моцион, Ефимов, выбравшись на опушку и внимательно осмотревшись, выбрал себе со всех сторон удобное для наблюдения место: густой кустарник, прямо из-под корней которого бил небольшой ручеек. Углядев этот ручеек, прапорщик довольно улыбнулся. Водичка оказалась сейчас как раз кстати – одна из двух захваченных с собой бутылок была уже практически пуста.
   Прежде чем начать наблюдение, старшина роты связи слегка перекусил, допил остатки воды в первой бутылке и, осторожно подставив горлышко под медленно вытекающую струйку, наполнил ее снова. Мгновение подумав над вопросом, бросать туда обеззараживающую таблетку или нет, он, может, и не совсем справедливо рассудив, что «зараза к заразе не пристает», остановился на втором варианте и, завинтив пробку, предался ненавязчивому созерцанию окружающего пространства.
   Прямо за кустом, в котором притаился Ефимов, начинался идущий под значительным уклоном скат нависавшего прямо над селом хребта. Ручеек, бравший свое начало в корневищах орешника, уже в десяти метрах ниже по склону смешивался и переплетался со своими многочисленными братьями, выбравшимися на поверхность из буквально сочившейся ими возвышенности. В целом местность вплоть до самого села оставалась открытой, и лишь вблизи небольшого, упиравшегося прямо в деревянные постройки оврага росло несколько небольших, но разлапистых деревьев.
   Где-то через час со стороны села выползло изрядно припозднившееся коровье стадо. Подгоняемое молодым «нукером», оно выбралось за околицу и направилось прямиком в сторону лесного массива, в котором расположились устроившие засаду спецназовцы. Глядя, как тяжело, проваливаясь едва ли не по колено, крупный рогатый скот преодолевает открытый, размокший от непрестанно текущей сетки ручьев склон, прапорщик хмыкнул, и в его сердце закралось нехорошее предчувствие. Еще больше оно окрепло, когда пастух, направив скотину в лес, еще какое-то время стоял, внимательно наблюдая за реакцией входивших в лесную чащобу животных. Но ни одна корова не развернулась, не повернула в сторону, не выскочила из кустов, напуганная внезапно возникшими перед ее мордой чужаками. А наиболее наглая буренка, втащившись на самый верх, буквально уткнулась носом в куст, в котором сидел Ефимов, и с жадностью принялась пить собравшуюся в небольшом углублении воду. При этом ее большие черные глаза, опушенные огромными ресницами, пристально таращились на залегшего в полуметре от ее носа прапорщика, но тот замер и не шевелился до тех пор, пока животное не утолило свою жажду и, довольно размахивая хвостом, не потопало догонять разбредшихся по всему лесу подружек. «Нукер», еще раз оглядев опустевшую опушку, развернулся и, по-видимому, довольный собственными наблюдениями, двинул в обратную сторону.
   Некоторое время не происходило абсолютно ничего; затем, где-то приблизительно через сорок минут, из-за ближайшего к оврагу дома показался высокий темноволосый мужчина в белой рубашке и темных брюках. Неторопливой походкой, словно никуда не торопясь, он спустился в овраг и исчез за его высокими обрывистыми стенами. Еще более странным оказалось то, что он не появился оттуда ни через полчаса, ни через час, а вот со стороны селения показались еще двое мужчин, которые, спустившись, исчезли все в том же овраге. Сергей ждал их возвращения еще полтора часа, но они так и не появились. Уверенности в том, что чечены не возвратились в село каким-либо другим путем, у Ефимова не было; тем не менее все происходившее показалось ему весьма и весьма странным. Понаблюдав за местностью еще с полчаса, прапорщик спокойно отполз и, укрываясь за деревьями, потопал в сторону своей группы. Найдя Лыкова, он поспешил выложить результаты своего наблюдения.
   – Валера, похоже, скотину в лес не просто так загнали, а нас прощупывали.
   – Да это мы поняли, – отмахнулся сидевший на коврике и опиравшийся спиной на толстый ствол бука группник.
   – И еще мне не понравилось, что трое мужиков забрались в овраг, но так из него не вышли.
   – С оружием? – без особой надежды уточнил Лыков.
   – Нет, – отрицательно покачал головой Ефимов.
   – Ладно, если хочешь, можешь пока покемарить. – Валерий махнул рукой в направлении того места, где располагался оставленный Ефимовым коврик.
   – Да, пожалуй, надо поспать. Сейчас перекушу и лягу, – не стал отнекиваться от столь щедрого предложения Сергей. – Знаешь что, Валер, я сегодня поближе к вечерку к группе Свиридова махну и повыше их фишки на склон поднимусь, там как раз все село как на ладони получится.
   – Хорошо, поднимись, – лениво откликнулся Лыков и повернулся в сторону идущего к нему закончившего проверять посты охранения Шлыгина.
   – Как? – спросил группник, и сержант поднял вверх большой палец.
   Сергей, перешагнув попавшуюся на пути ветку, поспешил к своему лежбищу.

   Аслан нисколько не сомневался, что дело выгорит. Направляющие из соединенных меж собой отстрелянных «Мух» как нельзя лучше подходили для запуска «НУРСов». Местные умельцы уже не первый раз использовали подобную конструкцию – и всегда удачно.
   Выйдя еще накануне с запрятанной в горах базы, бандиты не спеша, снимая свой переход на видео, преодолели небольшую речушку. Затем на зеленой лужайке попозировали для видео с направляющими, ясно представляя себе, как с них сорвутся смертоносные стрелы. Потом достали фотоаппарат – видимо, воины ислама просто не могли не покрасоваться и не заснять самих себя еще и на фото. Уже в сумерках, спрятав оружие в тайном схроне, вошли в селение и провели ночь в теплых постелях в доме на его окраине. А с рассветом, плотно перекусив, все, кроме главаря, скрылись в расположенном в овраге схроне. Последним, когда солнце уже поднялось достаточно высоко, в схрон неторопливой походкой пришел сам помощник амира Аслан, а чуть позже к ним присоединились и двое местных пособников…

   Вечерело. Последние два часа отстояв в охранении, Ефимов сменился, и вот теперь, неслышно ступая, направился к командиру группы вместе с сержантом Шлыгиным, залегшим на откосе и разглядывавшим в бинокль расстилающиеся под обрывом окрестности.
   – Валера, я поднимусь? – спросил прапорщик, имея в виду свое дневное предложение выдвинуться чуть выше находящейся в полусотне метров вверх по склону свиридовской группы.
   – Да ну ее, зачем ты туда попрешься? – оторвавшись от оптики, отмахнулся Лыков. – Если кто здесь и пойдет, они все равно Свиридова не минуют. Тут только два пути: либо с его стороны, либо с нашей. По-другому никак.
   – Да мне движуха в селе не понравилась. – Ефимов уже понял, что на своем ему не настоять. – Я бы чуть выше поднялся, оттуда все направления как на ладони. У Свиридова фишка уже в самом лесу, если из села вниз под гору в сторону В… пойдут, они их даже не заметят.
   – Ладно, успокойся. – И группник вновь взял в руки бинокль.
   – Старый, тебе это надо? – поддержал группника Шлыгин, и Ефимов, мысленно махнув рукой, отправился в сторону своей дневки, находившейся буквально в нескольких шагах от позиции боевого охранения головной тройки.
   – Володь, – обратился он к находившемуся на фишке Чернову, – я пошел спать, когда будет моя очередь – разбудишь.
   Бывший милиционер согласно кивнул и продолжил наблюдение. С того места, где он находился, открывался прекрасный вид на росший внизу лес и на левый скат перпендикулярно подходившего к отрогу хребта. Если хорошенько присмотреться, то отсюда даже виднелся край огороженного колючей проволокой и засаженного картофелем огорода.
   Сергей не спеша повторил утреннюю процедуру переодевания, только в обратном порядке, и, улегшись поудобнее, закрыл глаза.

   Сегодня Аслан еле дождался, когда наступит вечер. Какое-то необычное волнение жгло ему грудь, заставляя усиленно трепетать сердце. До сумерек оставалось еще часа полтора, когда полностью снаряженный отряд из девяти человек, выбравшись из оврага, прикрываясь низкорослыми кустарниками, свернув налево, начал подниматься вверх по восточному скату на оголовье хребта. Роли были распределены заранее. Выбравшись к «ВОПу», двое моджахедов, один из которых нес направляющие, остались в старых окопах, двое прошли дальше, заняв позиции в зарослях орешника, остальные пятеро, находясь на открытом пространстве, скинули под дерево рюкзаки. Затем, повинуясь знаку Аслана, Муса и Альберт направились в сторону леса. Альберт, стремясь скорее покинуть открытое пространство, ускорился, а шедший чуть сзади Муса, вынув из ножен свой любимый ножик и принявшись его вращать, наоборот, едва волочил ноги.
   Когда впереди треснула очередь, Муса как раз нагнулся, чтобы подобрать в очередной раз оброненный нож. Ему показалось, что пули просвистели совсем рядом, он бросился на землю и, совершенно забыв про ножик, потянулся к затвору своего «АКСа», передернул его и замер, не в силах сдвинуться с места. Стон Альберта привел его в чувство. Он начал подниматься, тем более что подбежавшие сзади Аслан и еще двое братьев по вере уже открыли беспорядочный огонь по позициям русских. Оттуда ответили таким же яростным, но неприцельным огнем. Муса ползком подобрался к лежавшему на земле Альберту и, взвалив его на горбушку, потащил прочь. Складка местности надежно укрывала его от пуль. Отстреливаясь, а точнее, по-прежнему беспорядочно стреляя в направлении леса, остальные моджахеды поспешили за ним следом; кто-то подхватил ноги раненого, и нести стало легче. Перестрелка сама собой стихла.

   Едва сладкая дрема начала окутывать сознание легшего спать старшего прапорщика, как совсем рядом, на позициях Свиридова, хлобыстнула короткая пулеметная очередь. Ефимов, подобно спущенной пружине, тотчас же подлетел вверх.
   – Черт, – выругался он, перехватывая поудобнее свой «АК-74М».
   Мгновенно метнувшись вверх по склону, увидел, как со стороны огорода бежит кабанье стадо; остановился и снова выругался. Прошла, как ему показалось, уйма времени, а выстрелов больше не было.
   «Неужели какой-то идиот пальнул по кабанам?» Не успела эта мысль как следует оформиться в его сознании, как на вершине хребта снова затарахтел пулемет, хлестнули автоматные очереди. Завязалась короткая, но яростная перестрелка.
   – Володя, – показывая пальцем в сторону убегающих кабанов, прокричал прапорщик, – видишь стадо? Наблюдай, духи могут начать отход в ту же сторону. – Я к Свиридову, – это уже Лыкову.
   И, не теряя времени, Ефимов бросился наверх.
   – Свои, – приближаясь к сидевшей за деревьями тыловой тройке, на всякий случай выкрикнул он. – Что там?
   Понимая, что находившиеся здесь бойцы не в состоянии дать ответ на его вопрос, Сергей все же не удержался, чтобы не спросить, но, не дожидаясь ответа, побежал дальше. Впереди еще пару раз щелкнуло, и перестрелка стихла.
   – Уф, – выдохнул прапорщик, падая на землю рядом с выдвинувшимся вперед Свиридовым. – Что тут?
   – Вроде одного вальнули, – неохотно отозвался группник.
   – Преследуем? – то ли спросил, то ли предложил Ефимов.
   Свиридов согласно кивнул, но поднимать бойцов не спешил. Впереди, и он это хорошо помнил, было десяток метров открытого пространства, за которым метровая, будто нарочно созданная природой складка-углубление.
   – Тогда жди, я сейчас.
   Понимая, что момент, когда было возможно визуальное преследование, уже упущен, Ефимов в два движения снял разгрузку, почти рывком стащил с себя куртку маскхалата и, мгновенно стянув теплую кофту, в пару секунд (как раз пока отдыхивались подбежавшие бойцы Лыкова) снова облачился в маскхалат и разгрузку.
   – Олег, – крикнул он, привлекая к себе внимание выдвинувшегося вперед контрактника рядового Скворцова, – бросай гранату – и за разрывом. Я – следом за тобой.
   «Контрабас» согласно кивнул и, продвинувшись по ложбинке еще на пару метров вперед, швырнул гранату в расположенный на той стороне прогала кустарник. Раздался взрыв, но бросивший гранату Скворцов остался сидеть на месте.
   «Черт», – в очередной раз, но на этот раз мысленно выругался Ефимов и, всеми четырьмя конечностями резко оттолкнувшись от земли, бросился через такое маленькое, но такое слишком уж легко простреливаемое и потому смертельно-опасное открытое пространство. Но по нему никто не стрелял. Прыгнув за складку, он тут же сместился в сторону. Затем скользнул вперед. Темнело, кустарники образовывали в своих кронах густую ночную тень, в которой легко мог затаиться раненый неприятель. Метрах в сорока Ефимов увидел нечто напоминающее присевшую на корточки человеческую фигуру, не раздумывая стебанул по ней короткой очередью и только тогда понял, что это всего лишь темный, лежавший у куста орешника камень. Сзади послышались чьи-то шаги. Сергей не сомневался, что это свои, но все же не выдержал, чтобы хоть на одно мгновение не обернуться. Широко шагая, его нагонял старший сержант Чернов. Вдруг сержант резко вскинул оружие и нажал на спусковой крючок, ударила короткая очередь. Ефимов, за долю секунды до выстрела уже успевший разглядеть поражаемую цель, все понял и не стал уходить в сторону. На его губах непроизвольно поползла улыбка.
   – Я его уже убил, – возвестил он и, поняв, что Чернов еще не успел разглядеть то, что разглядел он, добавил: – Это камень.
   Бывший милиционер хмыкнул и неспешно двинулся дальше. Еще разочек-другой стрельнув по подозрительным кустам, они наконец оказались на краю зарослей. От крайнего куста до вершины хребта оставалось не более тридцати метров. Остановившись и переведя дух, Сергей вгляделся в глубину орешника. Там никого не было. Никто из оставшихся с командирами бойцов в таившие опасность заросли так и не полез. Ефимов мысленно усмехнулся, взглянул на стоявшего чуть в стороне Чернова, но промолчал. Никто не хотел умирать… тем более на этой войне. И Сергей был не вправе осуждать их за подобные рассуждения.
   – Командир!
   Чернов остановился на выходе из ореховых зарослей и, окликнув Ефимова, повел стволом автомата к земле, показывая на что-то, лежавшее у его ног. Еще не дойдя до старшего сержанта, прапорщик понял, на что именно указывает тыкающий вниз стволом контрактник: прямо под ногами Чернова лежала разорванная упаковка ИПП, и на примятой траве отчетливо виднелись темные пятна крови.
   «Все ж одного зацепили», – констатировал Ефимов и, кивнув сержанту – мол, все понял, – двинулся дальше. Разглядывать место, где перевязывали раненого чеха, не имело смысла. Старший прапорщик спешил (настолько позволяла привычная осторожность) догнать уходящих бандитов, но все же понимал, что безнадежно опаздывает. Душу начинало грызть сожаление о невыполненной дневной задумке.
   Кровавых пятен больше не было, но теперь, выбравшись из кустов, он отчетливо видел следы, оставленные на не успевшей выпрямиться траве. Чехи уходили через «ВОП» на открытое пространство, а дальше их путь лежал вниз, через дорогу в бесконечную зеленую зону. Сомнений в том, что бандиты поступят именно так, а не закрепятся в окопах, не было.
   – Володя, за мной, быстрее, – крикнул Ефимов и почти побежал вверх.
   Все же еще оставалась маленькая надежда, что бандитов удастся застать на открытой местности. Но надежды оказались тщетными. Чехам удалось скрыться.
   Уже не спеша продвигаясь по «ВОПу», Сергей заметил в одном из окопов соединенные по две штуки и связанные между собой проводом полевки трубы от «РПГ-18». Всего их, то есть соединенных в единое целое труб, было четыре по две. Не придав им особого значения (мало ли зачем это понадобилось сидевшим здесь когда-то пехотинцам?), он развернулся и начал спускаться, двигаясь немного наискосок по склону, рассчитывая выйти именно туда, где находилось открытое пространство и виднелись фигуры рассыпавшихся в разные стороны разведчиков.
   Как оказалось, основная часть группы занималась мародеркой – точнее, уже заканчивала ею заниматься. Пяток брошенных рюкзаков были вывернуты, тщательно проверены, все мало-мальски ценное изъято и поделено.
   Увидев подходящего Ефимова, навстречу ему двинулся до того стоявший около дерева и озирающийся по сторонам Гондурас.
   – Ну и где мой подгон? – скорее в шутку, чем всерьез, поинтересовался у него старший прапорщик.
   – Вот как раз иду, командир, – улыбнулся Алексей, протягивая Ефимову найденный неподалеку от рюкзаков боевой нож. Ефимов протянул руку, принимая подарок. Нож ему понравился сразу: с удобной, легко легшей в ладонь рукояткой, с упором для пальцев, остро отточенный, он легко нашел себе место в разгрузке сразу за магазинами, как будто всегда там и был.
   – А что-нибудь путное нашли? – спросил Ефимов, имея в виду что-либо способное сойти за разведданные.
   – Видеокассету, фотопленку, четыре «НУРСа» с накрученными боеголовками, и по мелочам – литература там и прочее.
   – Ясно, – кивнул Ефимов и направился к совещающимся командирам групп.
   Сделав пару шагов, он услышал недовольно бурчащий голос Чернова и невольно прислушался.
   – …Рэмбы хреновы, – в сердцах выговаривал тот стоявшим напротив него опытным ветеранам-«контрабасам». – Только понты одни, а за старшиной никто не пошел. Эх, вы…
   – Да ладно, не ершись, – успокаивал его коренастый Шлыгин. – Если бы что завязалось – мы бы сразу подтянулись…
   – Подтянулись, – передразнил Чернов и, махнув рукой, потопал прочь.
   Слышавший все это Ефимов лишь усмехнулся. «Никто не хотел умирать», – снова подумал он и пошел к сидевшему под деревом и пристально всматривающемуся в карту Лыкову.
   После короткого обмена мнениями заночевать было решено на «ВОПе». Только что произошедшая перестрелка раскрыла местонахождение групп, и ждать, что появится какой-то тупой противник, способный после этого попасть в засаду, не приходилось, так что следовало позаботиться о собственной безопасности. Старший прапорщик какое-то время выбирал себе местечко для ночлега, а когда вернулся к командиру четвертой группы и стоявшему подле него Шлыгину, окончательно стемнело. Лыков сидел на корточках и заканчивал диктовать радиограмму.
   – …Предположительно ПЗРК. Возможно, заминированы, тянутся провода.
   – Срочно уточнить и доложить. – Приказ из группировки был категоричен.
   – Да пошли они к черту, – зло огрызнулся Лыков. – Передавай, – обернулся он к развалившемуся на коврике подле своей радиостанции рядовому Примакову: – В связи с наступившей темнотой досмотр произведу утром.
   Ефимов на секунду остановился.
   – Валера, я еще по светлому по окопам пробежался, там трубы от «Мух». Можешь передавать, что это не «ПЗРК».
   – Да ну их, утром передадим. Нам тут уже по первое число за отсутствие трупов влетело. Пусть они там, – лейтенант кивнул через плечо, указывая в сторону группировки, – маленько обломаются, дырки на ордена ночью провертят, а утром зашивать обратно будут.
   – Раненый-то был, это точно, – заметил Ефимов, но, видя, что это не вызвало у группников энтузиазма, развивать эту тему не стал.
   – Там точно трубы? – уточнил Шлыков.
   Сергей кивнул.
   – Так это же направляющие, – обрадованно воскликнул лейтенант Лыков. – А я-то думал, для чего это чехи «НУРСы» с собой тащили.
   – Точно, – подтвердил его догадку подошедший к ним капитан Свиридов, – это они по морпехам долбануть хотели.
   Все посмотрели вдаль. Было темно, но в глазах отчетливо представлялась днем бывшая как на ладони позиция морских пехотинцев.
   – В иных «военно-полевых» организациях кое-кто уже себе ордена накручивал бы за предотвращение теракта… – со злой иронией пробурчал Свиридов.
   – А кое-кто и за видеосъемки не меньшее бы поимел, – поддакнул Лыков и, смеясь, добавил: – А нам завтра за отсутствие трупов и «ПЗРК» задницу на кресты порвут.

   В это же время в группировке и впрямь уже крутили дырки под ордена – захват четырех переносных зенитно-ракетных комплексов стоил дорогого. Все хотели прислониться к подвигу и потому спешили доложиться в столицу. Хорошо, что нашелся один старый, мудрый генерал, приказавший не пороть горячку и дождаться окончательного, проверенного сообщения.

   – Что, будем докладать? – попытался пошутить Лыков и, взглянув на часы, посмотрел на сладко потягивающегося Свиридова.
   – Будем, – без особого энтузиазма отозвался тот.
   – Ох, и влетит же нам, – хмыкнул лейтенант и, повернувшись: – Примаков, лепи…
   Радист доложил, но, против обыкновения, отключать и сворачивать радиостанцию не стал, а остался на приеме.
   – Товарищ старший лейтенант, – обратился он некоторое время спустя к сладко позевывающему Лыкову, – послушайте. – И протянул наушники в сторону командира.
   В тишине раннего утра стало отчетливо слышно, как некто, используя исключительно ненормативную лексику, рисует портрет не захвативших «ПЗРК» разведчиков. При этом сорвавшееся с его языка слово «идиоты» было самым ласковым и удобоваримым.
   – Сволочь, – только и сказал Валерий и приказал вырубить радиостанцию.
   Через пять минут все разведчики знали, сколь высоко оценен их труд и, не слишком стесняясь в выражениях, в свою очередь, костерили вышестоящее начальство.
   К полудню группы были эвакуированы. Командиров вызвали на «разбор полетов» и изрядно «обласкали» в очной форме. Не помогли ни «предотвращение теракта», ни разведданные в виде видео– и фотосъемок, сделанных самими бандитами.

Глава 8
Подрыв

   Полтора следующих месяца Ефимов почти не вылезал из боевых: приходя с одной группой, он тотчас отправлялся на задание с другой. Сергей рвался в бой. Они находили заброшенные базы, вскрывали схроны и тайники. Оружие, боеприпасы, продукты мелькали в боевых донесениях и сводках, но боестолкновений больше не было. Словно, слегка пошалив, боевики снизили активность до минимума и теперь отсиживались по своим родовым селениям или же ушли на север, в зону ответственности первой роты. Там наблюдалась нездоровая движуха. Боевичье явно что-то готовило. То и дело у первой роты случались мелкие стычки. Погиб замкомроты, был ранен в бою один из группников, а приехавший на место Полесьева Минохин подорвался на мине. Первой роте катастрофически не везло…
   Отношения между Ефимовым и Простовым вроде бы наладились, но прежнего доверия уже не было. Поэтому когда Сергею предложили идти на боевое задание вместе с группой Евгения, он некоторое время колебался. Потом махнул рукой и согласился.
   Их вывезли рано утром, когда солнце еще только-только начало подниматься над горизонтом, и десантировали на значительном расстоянии от района разведки. Майор Пташек, досадуя на отсутствие боевиков, решил опробовать новую тактику – высаживать группы так, чтобы они достигали района предстоящей работы лишь на вторые, а то и третьи сутки. Тем самым он пытался обмануть вражеских наблюдателей.
   Так что боевой выход группы Простова по всем параметрам можно было считать экспериментальным.
   По своему обыкновению, шедший в головном дозоре Ефимов первое время вел группу вдоль лесной вырубки, старательно избегая открытых участков и тщательно прислушиваясь к доносящимся звукам. Так получалось, что их путь все время пролегал параллельно растянувшемуся в речной долине селению, и идущие оттуда звуки слышались постоянно. Сперва завыл припозднившийся муэдзин, затем, когда его «пение» закончилось, заныл ишак, а следом заработал мотор трактора. Постепенно звук дизеля приближался, и Сергею, понявшему, что это местные жители собрались по дрова, пришлось спешным порядком уводить группу влево, в глубину пока еще не тронутого топорами и бензопилами леса.
   Шли, не останавливаясь даже для радиосвязи – Пташек на свой страх и риск разрешил группе радиомолчание в течение шести часов.
   Шли долго. Непрерывное движение, спуски и подъемы выматывали не хуже длительного бега. Медленно, но неотвратимо накапливалась усталость.
   – Чи, – раздалось сзади.
   Сергей остановился и через плечо посмотрел на жестикулирующего Тюрковича. «Садимся», «выход на связь». Рядовой хотел добавить что-то еще, но тут окликнули его самого. Через пару секунд Тюркович повернулся, развел руками, показывая «рассредоточиваемся», затем задумался, прежде чем продолжать, сплюнул, махнул рукой и решительно шагнул ко все еще ждущему указаний Ефимову.
   – Занимаем оборону, привал тридцать минут, – устало выдохнул он, и уже довольный: – Можно перекусить.
   Ефимов молча кивнул и показал пальцем вправо, отсылая рядового Тюрковича под прикрытие небольшого бугра. Шедший в тройке третьим сержант Заволоцкий, привычно уйдя влево, со своей позицией определился сам. Ефимов, практически оставшись на месте, сместился лишь чуть-чуть в сторону и, притулившись к корневищам небольшого бука, стал вести наблюдение. Роли при подобных остановках Ефимов распределял заранее. Сперва обедают бойцы, затем он сам.
   В небе послышался далекий звук летящего самолета. Сергей на секунду отвлекся от наблюдения и поднял глаза к небу: ширококрылый «грач» спикировал вниз, и от него отделились меленькие, едва различимые бомбы. Следом за этим «Су-25» вышел из пикирования и взмыл вверх. Какое-то время спустя до Сергея донесся звук глухих разрывов, а вниз уже устремился второй самолет прилетевшей на бомбежку пары. Ефимов, конечно же, мог засечь время дохождения звука и рассчитать расстояние, отделяющее группу от района бомбометания, но делать этого не стал, а, бросив еще один взгляд на благополучно отбомбившиеся и теперь улетающие на аэродром самолеты, вернулся к своим обязанностям.
   За те полчаса, что группа сидела на одном месте, Сергей успел и перекусить, и отдохнуть. Уже слегка начавшие поднывать колени словно налились новой силой. Баночка тушенки, съеденная вприкуску с относительно свежим, только с утра взятым на ПХД хлебом, весьма благотворно повлияла на его общее самочувствие. Поэтому, когда поступила команда продолжать движение, Сергей чувствовал себя так, будто десантирование было произведено только что.
   К вечеру добрались до границы района, уже в ночи перешли речку и, не рискнув по темноте выходить на начинавшийся сразу же за ней хребет, расположились у его подножия, рассредоточившись по зарослям орешника.
   Когда наступило утро, командир группы принял решение: не теряя времени на завтрак, двигаться дальше. Вполне солидарный с ним Ефимов (место ночевки оказалось выбрано не слишком удачно и прекрасно простреливалось с вершины хребта), слегка «попинав» бойцов своей тройки и, наконец, дождавшись, когда они закончат свои сборы, взял автомат на изготовку и потянул длинную змею группы в направлении района разведки.
   Идти оставалось немного, но теперь приходилось переползать с хребта на хребет, то спускаясь вниз, то снова поднимаясь вверх. Пока шли, обнаружили два старых замыкателя. Сдернув их кошкой и запулив взрывчатку в кусты, двинулись дальше.
   Только к обеду изрядно уставшая группа вышла в точку предполагаемого маршрута движения незаконных вооруженных формирований и организовала засаду. Но на этом задача Простова и его бойцов не ограничивалась – приказ Пташека был категоричен: «Досконально обследовать четыре прилегающих квадрата. Найти. Доложить, а лучше сразу уничтожить».
   Замкомбата надеялся найти базу, находящуюся где-то здесь, в этих квадратах, уже давно фигурирующую в оперативных сводках и до сих остающуюся ненайденной. Правда, было одно «но»: уже дав добро на посадку, командир роты подозвал к себе Ефимова и Простова и негромко – так, чтобы, не дай бог, кто услышал – шепнул:
   – Одной группой лучше ее не находить, а найдете – нечего туда соваться, сразу делайте ноги. Даже артуху наводите, уйдя на квадрат-полтора. Если верить слухам, это не база – крепость: многоярусная оборона, огневые точки бетонированы, рассчитана на двести человек. По тем же агентурным сведениям, на ней постоянно находятся до ста боевиков – одни приходят, другие уходят. Вокруг все минировано, единственный подход по руслу бегущего прямо с территории базы ручья. Ввяжетесь в бой – не вылезете. – Пташек замолчал, и было видно, что он переживает. – Хотя возможно, что все это липа, а база – обманка. – И, словно успокаивая самого себя: – Да будь там настоящая, да еще таких масштабов база, ее бы давно обнаружили… Но все равно аккуратнее там. И… ни пуха!
   – К черту!
   На вывод группы Пташек ехал сам, ротный оставался «дома». Подняв в прощании руки, командир группы и старшина роты связи поспешили к ожидающей их машине.
   Вот так начиналось это боевое задание. И вот сейчас они находились в самом центре предполагаемого района нахождения этой базы, и только от них зависело, будет ли она найдена или так и останется одной из тайн и легенд этой войны.

   – С разведдозором в поиск пойдешь? – Сергей еще только раскладывал на земле свой коврик, приступая к оборудованию дневки, когда к нему подошел как всегда сосредоточенно-хмурый командир группы. Ефимов чуть замешкался с ответом, и потому лейтенант, пожав плечами, обиженно буркнул: – Если не хочешь – не ходи, у меня бойцов полно.
   – Кого еще берешь? – Этот вопрос дал понять, что Сергей согласен.
   – Я так думаю, твои и так умотались. Тыловая тройка – тоже. Наверное, обе тройки ядра возьму и одного радиста.
   – Жень, может, вот его брать не стоит? – Ефимов кивнул в сторону возившегося с лямкой рюкзака сержанта контрактной службы Северова, только на днях прибывшего из ППД взамен выбывшего по ранению Кулиева. – И так вымотался, отставать будет, все-таки первое БЗ… – Прапорщик не стал говорить, что тот слабоват сам по себе, это и так было понятно.
   – Ни фига, пусть втягивается, – безапелляционно заявил Простов.
   Сергей, пожав плечами, спорить не стал. Все же командир… Но, подумав, повторил свою мысль еще раз:
   – Я бы все-таки не брал.
   Простов хмыкнул, и Сергей не стал больше настаивать. Дискутировать с еще больше уверовавшим в свою непогрешимость лейтенантом не хотелось. Может, когда увидит, какую обузу потащил с собой в поиск, слова, сказанные старшим прапорщиком, до него дойдут лучше?
   Перед тем как уйти, Ефимов на всякий случай обошел все точки на занятой спецназовцами позиции, не поленился и проверил точность прицеливания установленных мин, хотя для этого пришлось каждый раз ложиться на землю; определил порядок взаимодействия в случае нападения с той или другой стороны, проверил работу «Северка» – и только тогда доложился командиру группы, что готов к выдвижению.
   Местность и впрямь оказалась «базовой». Хребты разбегались во все стороны неровными извилистыми линиями, образующими замысловатые сплетения; частый лес, поросший густым подлеском, ограничивал видимость, а иногда на редких здесь почти ровных полянах попадались такие заросли ежевики, поднимающейся по стволам мелколесья, что под ее настилом можно было спрятать целую деревню. Но, внимательно оглядываясь вокруг, Сергей понимал, что ничего тут нет, и шел дальше. Почти постоянно встречались небольшие ручейки, но Ефимов тоже не обращал на них внимания, хотя на каждом из них можно было поставить базу. Он упрямо продвигался вперед, иногда вскидывая перед собой руку и ориентируясь по зажатому в ней компасу. Метод поиска, выбранный командиром группы, был прост: досконально осмотреть каждый квадрат, тупо гуляя по нему, словно петляющая от одного края материи к другому иголка и привязанная к ней нитка. Метод при наличии достаточного количества времени и сил вполне действенный. За остатки сегодняшнего дня лейтенант рассчитывал досмотреть этот квадрат полностью. Тогда на следующие два дня приходилось по полтора квадрата. Оставалось правильно рассчитать длину «стежка», а следовательно, и количество проходов в ту и другую сторону.
   Для начала определив для себя приемлемым расстояние в сто метров, Сергей взглянул на часы и повел группу средним темпом, пытаясь определить время, затраченное на прохождение одного такого участка пути. Когда добрались до крайней точки маршрута, Ефимов понял, что выбранный им темп придется чуть сбавить: если бойцы первой тройки и сам Простов еще кое-как тянулись, то вторая тройка начала безнадежно отставать.
   Сергей сбавил темп и повернул на запад, прошел несколько больше, чем двести метров, и, снова изменив направление, повел поиск параллельно только что пройденному пути.
   – Чи, – спустя какое-то время остановил его идущий следом Костиков, – «садимся», «выход на связь».
   Сергей кивнул и, сместившись чуть в сторону, выбрал удобное для наблюдения местечко. Там он аккуратно опустился на корневища стоявшего за спиной дерева. Садиться Сергей всегда предпочитал на что-то. Рассказов про незадачливых спецназовцев, плюхнувшихся задницей на расставленные и разбросанные по горам мины, ходило множество. И проверять их правдивость на своей шкуре старшему прапорщику не хотелось. А уж добавлять в их ряд новую – тем более.
   После короткого отдыха, вызванного необходимостью выхода в эфир, группа продолжила поиск. На этот раз времени они затратили намного больше. Мало того, что идущий в замыкании Северов все время отставал и тормозил общее продвижение, так еще к тому же и местность стала едва проходимой. Многочисленные бугры, возможно, когда-то бывшие остроконечными вершинами древних гор, чередовались друг с другом, образуя взгорки и котлованы, в свою очередь, изрытые довольно глубокими овражками от небольших ручьев, истекающих, казалось бы, отовсюду и бегущих везде и в никуда.
   Когда до намеченного места разворота оставалось совсем ничего, бугры срослись в три небольших, параллельно уходящих к югу хребта, между которыми бежали все те ручьи, слившиеся вместе и превратившиеся в две небольшие речушки. При этом буквально все пространство между хребтами оказалось завалено непонятно откуда взявшимися здесь стволами деревьев. Сергей хотел было двигаться вдоль берега, перебираясь от одного завала к другому, но, подойдя ближе, понял: идти таким образом они будут до самого вечера. И, подождав, когда подтянутся остальные, начал подъем на вершину вытянувшегося к югу хребта.
   Что сразу не понравилось Ефимову, так это впечатление идущей по вершине тропы. Нет, ни следов, ни примятостей на хребте не было, но что-то было не так. Словно кто-то, не пожалевший сил, расчистил узенькую полоску в его центральной части, свалив весь хлам, ветки, стволы деревьев на и без того загроможденные бока и склоны.
   Сергей поднял руку и остановился. Осмотрелся по сторонам: все было тихо, ни подозрительного движения, ни лишнего звука. Постояв так некоторое время, Ефимов повернулся лицом к настороженно вслушивающемуся в тишину сержанту Костикову.
   «Глядеть в оба», «идти за мной, след в след». Показав знаками, что следует делать, старший прапорщик дождался, когда сержант передаст команду по цепочке и, стараясь держаться от центра расчищенной тропинки как можно дальше, пошел вперед. Иди было нелегко, но все же гораздо легче, чем по лесным завалам, что оставались у ручья внизу.

   Сержант Северов по-прежнему шел в замыкании. Он изо всех сил старался не отставать от беспрестанно уходящей вперед группы, но у него ничего не получалось. Сержант видел, что иногда разведдозор останавливается и его ждут. Он понимал, что является помехой, но сделать ничего не мог, просто не хватало физических сил. Когда группа выбралась на относительно ровный хребет, он ужасно обрадовался. Когда же головняк вильнул вправо и вновь поперся через бурелом, Леонид понял, что это его шанс. Хоть какое-то время группа не будет томиться в ожидании, когда же он, Леонид Северов, продерется через очередное препятствие. И когда вся группа, вытянувшись в одну цепочку, направилась вслед за все дальше и дальше уходящим прапорщиком, он шагнул влево и зашагал по свободной от всяких веток хребтине. Он был доволен: теперь уже ему приходилось останавливаться и ждать других, едва плетущихся по бурелому спецназовцев.

   Сергей уже начал подумывать, что скоро пора будет снять координаты и начать заворачивать вправо, когда позади ухнул взрыв. Многократно повторенный эхом, он разлетелся во все стороны, уносясь все дальше и дальше. Костиков мгновенно опустился на колено и машинально снял оружие с предохранителя, но вокруг стояла поразительная тишина. Только было слышно, как сопит распластавшийся на земле пулеметчик Круглов да журчит у подножия хребта пробивающий себе дорогу ручей. Затем позади раздался полный боли всхлип и чье-то приглушенное:
   – Подрыв!
   Сергей мысленно выругался. Отступил к Круглову, отрывисто бросив:
   – Наблюдай, – и почти бегом устремился к тыловой тройке. Уже на бегу он понял, что в тылу взорвалась не простая тротиловая шашка, а нечто более мощное, возможно, выстрел от «РПГ». От нехорошего предчувствия в груди стала расползаться ледяная глыба.
   В том, что лежавший посередине хребта боец – сержант Северов, Сергей почти не сомневался. Так оно и оказалось. Взгляд Ефимова мгновенно выхватил происходящее: прямо посередине хребта упавший на колени окровавленный Простов обеими руками зажимал большую рану в правом подреберье подорвавшегося разведчика.
   – Живи, солдат, живи! – словно заклинание, повторял группник. Два пустых тюбика из-под промедола лежали тут же, в запорошенной землей и окрашенной в красное траве. – Живи, солдат! – Он почти кричал, словно своим криком, своей терзающей сердце болью мог вернуть тому жизнь.
   – Живи, солдат! – Казалось, что лейтенант и впрямь отдает свои силы умирающему парню. Густая, почти черная кровь, вытекавшая из разбитой печени, текла по его рукам, стекала на прижавшиеся в телу колени и впитывалась в землю.
   Ефимов уже не спешил; подойдя к лежавшему на земле бойцу, он все понял, сделал еще один шаг, положил руку на плечо Простова и, ухватив за разгрузку, потянул ее вверх, стараясь помочь лейтенанту встать.
   – Оставь его, – голос Сергея был на удивление спокойным, – он умер.
   Простов вздрогнул и начал подниматься на ноги. Его трясло, окровавленными руками он вытирал и размазывал по лицу беспрестанно текшие из глаз и никак не желающие останавливаться слезы бессилия. Он не замечал этих слез и не стеснялся их горячей горечи.
   Мертвый сержант лежал на окровавленной земле. Его изуродованный и отнесенный взрывом автомат валялся в трех шагах. Ефимов оттеснил группника к относительно безопасному краю хребта и, мысленно то ли взмолившись, то ли выругавшись, шагнул к лежавшему на земле оружию. Повезло: земля не вспухла разрывом, и Сергей, подобрав автомат и повесив его на плечо, благополучно вернулся к неподвижному телу Северова.
   Взгляд скользнул по буквально перемолотой в фарш правой ноге, остановился на правой же кисти, перебитой осколками сдетонировавшей эфки и висевшей на лоскутке кожи, и уперся в зияющую в правом подреберье здоровенную дыру, через которую виднелись окровавленные внутренности.
   Все же, наверное, нельзя до конца привыкнуть к обезображивающему лику смерти. Ефимов, уже все повидавший и считавший, что его уже ничто не сможет пронять, вдруг почувствовал подступающую тошноту и, мотнув головой, опустился на колени. Ощутив на ладонях осклизлость уже успевшей остыть крови, Сергей подсунул руки под окровавленное тело, оторвал его от земли. Мертвый Северов оказался на удивление легким. Ефимов поднялся на ноги и, сдерживая дыхание, направился к уже пришедшему в себя и теперь ожидающему его возвращения Простову. Чуть в отдалении бойцы из первой тройки ядра бинтовали раненых Егорова и Ключникова. То, что разлетевшимися осколками посекло лишь двоих разведчиков, было почти чудом.
   Завернув убитого в плащ-палатку и положив его на импровизированные носилки, разведдозор продолжил движение. Теперь они направлялись к месту организации засады.
   Перед тем как начать спускаться с хребта, вышли на связь с Лотосом и доложили о произошедшем. Приказ Пташека был категоричен, но другого никто и не ждал: «Выдвигаться по координатам Х… Y… на эвакуацию». Евгений раскрыл карту – переданные координаты были ближайшей точкой, куда могла подъехать техника. Легкая дымка тумана, спустившаяся с более высоких отрогов, заставила забыть о помощи со стороны авиации.
   Воссоединившись с остальными бойцами группы, они продолжили свой путь дальше. Шли настороженно, с опаской преодолевая любой подозрительный участок. После произошедшего подрыва вероятность нахождения где-то здесь базы многократно увеличилась. Кажется, это поняли все.
   – Я найду вас, сволочи, я вас найду! – твердил Простов, поминутно оглядываясь на остающийся за спиной хребет, на котором подорвался сержант Северов.
   – Найдешь, – Сергей ободряюще коснулся рукой его плеча, – только не на этот раз, у тебя двое раненых. Им нужна помощь.
   Голос Ефимова был тих и спокоен. Он не столько опасался, что лейтенант бросит все и отправится на поиски этой, возможно, все-таки мифической или, что еще скорее, ложной базы, сколько просто хотел его утешить и ободрить. Странное все-таки дело – война, даже утешение на ней может состоять в том, чтобы убедить кого-то в смерти его врага.
   Они выбрались уже в темноте, преодолев последний открытый участок и спустившись к руслу ручья, в котором их ждала прибывшая из отряда колонна.
   Эту ночь Сергей не спал вовсе. Он неподвижно лежал, закрыв глаза и перебирая возможности спасения погибшего Северова. И понимал: оно было только в одном – вовсе не брать сержанта в разведдозор. Но прошлого не изменить. Надо было настоять. Настоять, настоять… Но не настоял, посчитал излишним… и вот… Чувство вины не покидало. Хотя в чем она состояла, его вина?
   «Никогда, никогда больше…» – решил про себя Сергей, прежде чем первые лучи солнца коснулись крыши офицерской палатки.

   А в восемь часов утра пришел приказ о назначении старшего прапорщика Ефимова командиром 2-й разведгруппы первой роты.

Анатолий Гончар Прапор и его группа

Пролог

Глава 1 Возвращение

Глава 2 Слаживание

Глава 3 ПВД

Глава 4 Засада

Глава 5 Переезд

Глава 6 Временная спираль

Глава 7 Террористический акт

Глава 8 Подрыв