Нэн Райан
Аромат розы (Буря в песках)

Глава 1

   – Поезжай в Техас! Слышишь, что я говорю?!
   – Прошу тебя, папа, – умоляла Энжи со слезами в зеленых, как изумруды, глазах. – Ведь ты не можешь серьезно предлагать мне выйти замуж за человека гораздо старше тебя самого, которого к тому же я никогда не видела! Ехать в Техас и жить там с ним в качестве законной жены! Господь с тобой! Только такого счастья мне не хватало!
   – Успокойся, детка, – холодно ответил Иеремия Уэбстер. – Я делаю это для твоей же пользы. И будь благодарна Баррету Макклейну за согласие жениться на тебе. Это весьма преуспевающий джентльмен. К тому же очень религиозный.
   Иеремия легко поднялся из кресла-качалки и подошел к камину. Он был строен и высок. Энжи осталась сидеть и только нервно барабанила пальцами по коленке. Уэбстер поворошил поленья, отчего в комнате стало еще теплее, и сказал, криво усмехнувшись:
   – Кстати, только из-за своей преданности Богу и уважения к нашей многолетней дружбе Баррет согласился на этот брак. Я дал тебе хорошее воспитание и уверен, что ты станешь заботливой и любящей женой моему другу. – Не спеша повернувшись, Иеремия одернул свой старенький свитер и свысока посмотрел на дочь. – Такова воля Господа, Энжи. Я скоро умру, а потому каждую ночь молю Бога, чтобы Он не оставил тебя своей милостью, когда меня уже не будет на этом свете. Поверь, что письмо, в котором Баррет милостиво согласился назвать тебя своей невестой, было продиктовано ему свыше.
   Энжи посмотрела на отца и скорчила кислую мину. Она редко позволяла себе противоречить Иеремии или спорить с ним. Уже очень давно отец полностью подавил волю дочери. Часто, слишком часто Энжи видела занесенную над собой отцовскую руку с толстым кожаным ремнем. И в конце концов, несмотря на все свое природное упрямство, пришла к выводу, что гораздо лучше во всем безропотно повиноваться, ибо в противном случае ее неминуемо ожидало суровое наказание.
   Чувства ненависти к отцу у Энжи не было. Она знала, что Иеремия по-своему любит ее, и понимала, что в какой-то степени платит за грехи своей матери, на которую она, судя по висевшему на стене пожелтевшему портрету, была внешне очень похожа. Энжи унаследовала от родительницы благородную бледность лица, белокурые с соломенным оттенком волосы, изумрудные глаза, о которых отец нередко говорил, что они созданы для флирта, обмана и ловли в сети дьявола простодушных мужчин. Поэтому Энжи при случайных встречах с молодыми людьми старалась смотреть куда-нибудь в сторону и держаться с подчеркнутым безразличием. Она ни в коем случае не хотела, чтобы кто-нибудь из них по ее милости отправился в ад.
   Энжи привыкла к неусыпному вниманию отца и не жаловалась на судьбу. Правда, время от времени она чувствовала, что настоящая жизнь как бы проходит мимо, и начинала проявлять интерес к тому, что происходило за пределами их дома. Но всегда делала это очень осторожно.
   Когда Энжи исполнилось восемнадцать лет, она стала стыдиться своих довольно развитых форм. Во время воскресных служб в церкви на Кэнэл-стрит она старалась не замечать явного интереса молодых людей к ее высокой груди и роскошным волосам, хотя и видела, что волей-неволей мешает юношам слушать возвышенную проповедь пастора.
   Энжи уже давно перестала выклянчивать у отца новые наряды, довольствуясь подержанными вещами, которые ей дарили сердобольные женщины из церковного прихода. Правда, сплошь и рядом фигуры щедрых благодетельниц никак не соответствовали ее собственной. Иногда Энжи появлялась на воскресной службе в таком несуразном и свободном балахоне, что у прихожан невольно возникали опасения, не соскользнет ли он с ее плеч… Отец же никогда не задумывался о том, что подобного рода вещи с чужого плеча не годятся для его дочери. Да если бы он это и заметил, то посчитал бы вполне нормальным. А Энжи никогда не подавала вида, что такое отношение родителя ее оскорбляет. Она ушивала платья, пыталась подогнать их под свою фигуру, что далеко не всегда удавалось. Особенно много проблем доставляли вещи, которые оказывались малы. Единственное, что Энжи могла из них сделать, – это перешить на чересчур открытые. Когда же надевала их, то краснела от стыда. На сердце становилось тяжело, на глазах выступали слезы обиды, горло сдавливали рыдания.
   С раннего детства, когда мать, которую она не помнила, отошла в лучший мир, Энжи осталась одинокой и целиком подчинилась воле своего до фанатизма религиозного отца. Свое одиночество она воспринимала как предопределение свыше. По той же причине Энжи не ела деликатесов, считала своей обязанностью латать и штопать отцовскую одежду, поддерживать порядок в их маленьком доме и терпеливо слушать в специально отведенные для этого часы монотонное чтение Иеремией отрывков из старенькой Библии в кожаном переплете.
   Ее ровесницы веселились на вечеринках, катались в легких, гремящих колесами по булыжной мостовой улиц Нового Орлеана пролетках и вообще жили в свое удовольствие. Энжи была лишена всего этого. Она считала, что подобные развлечения существуют не для нее. А уж что касается встреч с молодыми людьми, столь естественных, казалось бы, в ее годы, то об этом Энжи было даже страшно подумать. Репутация ее отца, религиозного фанатика, не только ограничивающего во всем свою жизнь, но и державшего чуть ли не в заточении единственную дочь, была известна всей округе. Поэтому ни один юноша не решался подойти к ней, как бы ни замирало от восторга его сердце при виде красивой, стройной девушки.
   Как-то раз, уже когда Энжи, подобно распускающемуся бутону розы, стала на глазах превращаться во взрослую, полную обаяния девушку, один дерзкий юнец после вечерней службы дождался ее у выхода из церкви и, схватив за руку, потащил в темный уголок около ограды и попытался поцеловать. Но в тот же момент получил увесистую оплеуху, от которой чуть было не свалился на землю. Подняв голову, он взглянул в лицо обидчику и с ужасом узнал отца Энжи. Вид у господина Уэбстера был достаточно грозный. А потому молодой человек счел за благо броситься наутек. Энжи повезло меньше: отец обвинил ее в беспутном поведении и, с пинками притащив домой, жестоко избил за совершенный «грех». Слух об этом мгновенно разлетелся по всей округе и нанес непоправимый удар репутации Энжи.
   Время шло. Девичьи грезы о роскошных нарядах, веселых вечеринках и поэтичных поцелуях под луной постепенно рассеивались. Энжи считала это нормальным, ибо даже мало-мальски фривольные мысли почитались ее отцом за великое прегрешение, а потому столь естественные для молодой девушки развлечения и удовольствия существовали не для нее. Таким образом, смыслом ее жизни стала забота об отце. Единственным же разнообразием – посещение воскресных служб в церкви. Но даже там она была ограждена от общения с молодыми людьми и девушками ее возраста. Иеремия уверял дочь, что все эти парни и девицы умеют только смеяться и сплетничать, поэтому запрещал ей не только разговаривать с ними, но даже сидеть на одной скамье. Во время служб Энжи было велено занимать место в первом ряду рядом с отцом. Не желая новых ссор, она безропотно согласилась. Теперь, войдя в храм, Энжи только кивала сбившимся у двери в веселую стайку сверстникам, печально проходила мимо и садилась на первую скамью напротив кафедры.
   Иеремия никак не мог взять в толк, почему дочь, которую он воспитал в строгости, с плохо скрываемым неудовольствием воспринимает его решение выдать ее замуж за своего лучшего друга. Хотя Энжи, как всегда, не спорила с отцом, обвиняющий взгляд ее больших изумрудных глаз говорил сам за себя. Он был шокирован и возмущен, когда Энжи встала и, подойдя к нему вплотную, сказала, глядя на него с непривычной решимостью:
   – Папа, я всегда старалась относиться к тебе с самым глубоким уважением и быть послушной дочерью. Но сейчас ты требуешь от меня невозможного. Я не выйду замуж за старика, которого ты мне выбрал и которого к тому же совсем не знаю. Надеюсь, ты не намерен принуждать меня к этому?
   От гнева худое лицо Иеремии стало пунцово-красным. Он сжал кулаки и закричал:
   – Ты сделаешь то, что я велю! Имей в виду – моему терпению приходит конец! Я скоро умру и имею право спокойно прожить остаток дней. Но я отвечаю за будущее своей дочери, и я должен его обеспечить! И не могу допустить, сходя в могилу, чтобы она профинтила жизнь так… так, как это сделала твоя… Одним словом, отдав тебе лучшие годы своей жизни, я не хочу видеть, как ты опускаешься на дно общества! Слышишь, Энжи?
   – Но почему ты думаешь, что я непременно собьюсь с пути? – с вызовом перебила отца Энжи, упершись руками в бока. – Говорить сейчас о том, какой была моя умершая мать, несправедливо и непорядочно! Позволь мне не продолжать разговор на эту тему. К тому же, папа, во мне течет и твоя кровь. Я не грешница. И совсем не хочу стать падшей женщиной. Мне не понятно твое отношение. Зачем мне этот незнакомый старик?! Ты заботишься о моем благосостоянии? Позволь мне самой заняться этим. Разве я не могу наняться экономкой в приличный дом? Для этого не надо никуда уезжать. Экономки требуются повсюду – стоит только перейти улицу! Могу стать гувернанткой. При моем воспитании и… привлекательной внешности найти такую работу совсем не трудно…
   – Ты не сделаешь этого! – вновь закричал Иеремия. – Ты выйдешь замуж за Баррета Макклейна. И чем скорее, тем лучше! Через неделю мы уезжаем отсюда. Начинай упаковывать вещи! Ты станешь миссис Баррет Макклейн прежде, чем я обрету заслуженный покой на небесах! А теперь – уходи! Оставь меня одного! Прочь с глаз моих! У меня больше нет сил ни слушать тебя, ни видеть!
   Иеремия упал в кресло и в изнеможении откинулся на кожаную спинку. Энжи с тревогой посмотрела на отца. Снова, как и прежде, ей стало жаль его. Она почувствовала угрызения совести за то, что так жестоко обошлась с ним. Ведь Иеремия – старый и больной человек…
   Энжи прикусила губу, жалея, что не смолчала. Подойдя к отцу, она опустилась на колени перед его креслом и со слезами сказала:
   – Папа, извини, что огорчила тебя. Я не хотела этого. Наверное, я эгоистка и неблагодарная дочь. Очень прошу, прости меня. – Горестно вздохнув, Энжи положила ладонь на худую, почти прозрачную руку отца. – Ты знаешь лучше, что мне делать. Если ты непременно этого хочешь, то я согласна выйти замуж за мистера Макклейна. И буду доброй и верной женой.
   Тусклые глаза Иеремии чуть приоткрылись. Он тяжело вздохнул и сказал полушепотом:
   – Я стараюсь, Энжи. Очень стараюсь. И это все для тебя, моя девочка. Только для тебя…
   – Я знаю, папа, – улыбнулась Энжи. – Спасибо тебе. Надеюсь не обмануть надежд мистера Макклейна.
   Иеремия мягко снял ладонь дочери со своей руки и снова тяжело вздохнул.
   – Уже поздно. К тому же я очень устал.
   – Понимаю, папа. Позволь проводить тебя в спальню.
   Энжи взяла отца под руку и осторожно повела через холл в дальнее крыло дома, где находилась его спальная комната. Войдя, она усадила Иеремию на кровать и осторожно сняла с него сначала туфли, а затем носки.
   – Тебе ничего не нужно, папа? Может, принести горячего молока? Или хочешь, чтобы я тебе почитала?
   Иеремия устало махнул рукой:
   – Спасибо, дочка. Мне хочется поскорее заснуть. Спокойной ночи, милая. Я очень люблю тебя, Энжи.
   – Спокойной ночи, папа, – нежно прошептала Энжи.
   Она заботливо укрыла отца одеялом, еще раз с любовью посмотрела на него и вышла из комнаты, тихо притворив за собой дверь.
   Потушив свет в холле, Энжи прошла на кухню и принялась мыть посуду. Вскоре чистые тарелки, блюдца и чашки аккуратно стояли в сушилке. Оставалось только подмести крошки на полу, что тут же и было сделано. Расставив по местам стулья с высокими спинками, Энжи проверила, все ли в порядке, потушила в кухне свет и направилась в свою комнату, располагавшуюся рядом со спальней отца.
   Лучи заходящего апрельского солнца проникали через открытое окно и падали на пол возле узкой кровати Энжи. Еще через несколько минут красный шар дневного светила опустился за горизонт. Но его лучи еще долго окрашивали пурпурным цветом облака и, отражаясь от них, разгоняли надвигавшийся сумрак. Энжи подошла к окну. Она очень любила наблюдать закат солнца.
   Энжи неподвижно стояла у окна, зачарованная красотой природы. Когда же воздух стали наполнять таинственные ночные звуки, а на небе уже не осталось пурпурного цвета, она неохотно повернулась и принялась медленно раздеваться, хотя спать ей совсем не хотелось. Можно было бы выйти на крыльцо, посидеть и вдохнуть полной грудью ароматную ночную свежесть. Но именно туда выходило окно отцовской спальни. Появление дочери на ступеньках дома в ночную пору непременно вызвало бы у него новый приступ ярости. Как?! Молодая девушка ночью выходит на крыльцо и сидит одна?! Любой случайный прохожий непременно подумает, что она кого-то поджидает! Какое беспутство!
   Сама Энжи не видела в этом ничего предосудительного, но все же выходила после заката солнца посидеть на ступеньках крыльца только в сопровождении отца.
   Повесив одежду на крючок, прибитый возле двери, Энжи плотно зашторила окно и разделась. Много времени на это не ушло – вся нижняя одежда девушки состояла из поношенной ситцевой юбки и полудетских панталончиков. Корсета Энжи не носила. Но мечтала о красивом кружевном лифчике или сорочке.
   Однако признаться отцу, что она уже не подросток и нуждается в нижнем белье, Энжи не решалась. А женщины, дарившие ей одежду, не догадывались, что бедной девушке требуются и интимные предметы туалета…
   Более того, у Энжи не было даже обыкновенной ночной рубашки. Она укладывалась спать совершенно голая и с головой укрывалась простыней или одеялом. Спать в таком виде Энжи казалось большим грехом. Но у нее просто не было выбора…
   Она расстелила постель и, молитвенно сложив руки, опустилась на колени возле кровати.
   – Боже всемилостивый, – горячо молилась Энжи, – помоги мне стать лучше, чтобы больше не огорчать папу! Дай мне силы бороться с ложью и победить ее. И еще об одном прошу Тебя, Боже. Можешь ли ты не допустить, чтобы я вышла по воле отца замуж за старого, совершенно чужого мне человека? Обещаю, что больше никогда и ни о чем не попрошу у тебя! – Энжи сделала паузу и поспешно добавила: – Прости мне грехи, Отец мой Небесный! Аминь!
   Перед тем как скользнуть под одеяло, Энжи снова подошла к окну и раздвинула шторы. В комнату ворвался свежий ночной бриз. Энжи легла и некоторое время наслаждалась прохладой и охватившей все тело легкостью. Но, подумав, что так недолго и простудиться, натянула одеяло до самого подбородка.
   Уже на протяжении многих ночей Энжи видела один и тот же сон. Перед ней, как живой, стоял мужчина, которого она никогда в жизни не видела. Он садился рядом с ней на край кровати. Его смуглое лицо было поразительно красивым, а в глазах светились доброта и любовь. Он гладил ее мягкие пышные волосы. Его ладонь скользила по телу Энжи. Ложилась сначала на ее правую грудь. Потом на левую. Опускалась еще ниже… Она уже чувствовала его теплые пальцы на своих бедрах… Ее тело выгибается навстречу этой руке, стремясь плотнее прижаться к ней. Незнакомец улыбается ей. И касается ладонью промежности… А у нее нет ни сил, ни желания протестовать…
   Каждый раз Энжи просыпалась как от сильного толчка. Она чувствовала себя виноватой. Утонувшей в грехе. Хотя все это было только сном…
   Начинался апрель. Воздух за открытым окном был напоен душистой свежестью пробивающейся зелени. Энжи лежала в постели и не могла заснуть, думая о том, как жить дальше. Она чувствовала смертельную усталость. И страх…
   Сама мысль о замужестве наполняла душу юной наивной девушки паническим страхом. За восемнадцатилетней Энжи еще никто никогда не ухаживал. Никогда на ступеньках крыльца ее миниатюрные ладони не сжимала мужская рука. Никогда губы не обжигал страстный поцелуй. Никогда она не участвовала в сплетнях и разговорах о том, что обычно происходит между молодоженами в брачную ночь.
   Энжи закусила губу, вспомнив о том, что через несколько месяцев станет невестой человека десятью годами старше ее отца. Да, Баррету Макклейну сейчас пятьдесят восемь лет! Неужели мужчины столь солидного возраста… Боже, и он серьезно надеется, что она разделит с ним супружеское ложе? Что за чушь! Отец не может отдать свою единственную дочь старику! Он этого не сделает, что бы ни говорил сейчас! Кроме того, и сам Баррет Макклейн должен одуматься. Ведь он верующий, богобоязненный человек. Во многом похожий на Иеремию. И несомненно, согласился на этот брак только для того, чтобы дочь его друга не осталась одинокой! Тем более что, по рассказам отца, Баррет был очень добрым, хорошим человеком. Нет, он никогда не позволит себе воспользоваться своими супружескими правами! А потому – чего она боится?
   Энжи с облегчением вздохнула. Она подумала, что жизнь с Барретом, возможно, не будет так уж отличаться от ее сосуществования с отцом. Наверное, в ее обязанности будут входить уборка дома, готовка, починка одежды. Надо будет также сопровождать Баррета Макклейна в церковь. Может, со временем Баррет ей даже понравится. Он в какой-то степени заполнит пустоту, которую она неизбежно будет ощущать после кончины отца.
   Слезы навернулись на изумрудные глаза Энжи. Бедный папа! Бедный, несчастный папа! Какая она жестокая, эгоистичная! Лежит в постели и думает только о себе! А папа тем временем постепенно угасает… Старый, больной папа…
   Бедный папа…

Глава 2

   Баррет Макклейн сидел один за столиком во внутреннем дворике отеля «Тьерра дель Соль» и давал указания стоявшей перед ним в почтительной позе официантке:
   – Единственное, чего бы я хотел сейчас, Делорес, – это чашечку хорошего кофе. Но и это только тогда, когда придет мисс Эмили. А пока – можешь идти к себе.
   – Слушаюсь, сеньор, – с улыбкой ответила смуглая Делорес и тут же исчезла за дверью, ведущей в буфетную.
   Солнце только что встало. Баррет всегда просыпался задолго до утренней зари и совершал моцион. К этому он приучил себя с самого детства. Привычка во многом помогала ему в работе: трудовой день обычно начинался и заканчивался очень рано. Менять этот распорядок в его возрасте было бы тяжело, да и не имело смысла. Хотя теперь Баррет Макклейн, еще пока здоровый и сильный, все же не работал с таким остервенением, как в былые годы. Но возраст не мешал процветанию его солидного ранчо на юго-западе Техаса. Обширные земельные угодья, сорок тысяч голов отборного скота, семьсот лошадей – таково было это хозяйство. Здесь работало больше ста наемных южноамериканских рабочих и пастухов. Кроме того, Баррет держал пятнадцать слуг, несколько поваров и кухарок. И это не считая садовников и дворников. Одним словом, ранчо мистера Баррета Макклейна считалось одним из крупнейших в штате.
   Баррет любил сидеть за столиком в южном дворике местной гостиницы, принадлежавшей ему, и с гордостью смотреть на свое раскинувшееся чуть ли не до самого горизонта имение. В такие моменты его тонкие губы под седыми усами сжимались в одну прямую линию. Иногда лицо Макклейна расплывалось в довольной улыбке. Ведь все это принадлежало ему. Ему одному. Как и дом, дорогая мебель, картины на стенах, бриллианты и прочие сокровища в сейфах.
   А сейчас он готовился прибавить к своему богатству еще одну, едва ли не самую роскошную, драгоценность…
   Баррет пригубил из чашечки черный кофе и огляделся, желая убедиться, что он здесь один. Потом отодвинул чашку на край стола, вынул из нагрудного кармана конверт из плотной бумаги и двумя толстыми пальцами бережно вытащил оттуда маленькую фотографию. Ему улыбалась самая очаровательная женщина из всех, которых Баррету Макклейну довелось видеть в жизни. Ее волосы были собраны на затылке в модный пучок. Эта прическа подчеркивала тонкие черты лица и классическую форму головы. Запечатленной на фотографии женщине она действительно шла. Поражали редкой красотой большие глаза, маленький, чуть вздернутый носик, четко очерченный подбородок, полноватые губы и тонкая, лебединая шея.
   Женщина сидела на стуле, положив руки на колени. Длинные юбки скрывали, как можно было догадаться, миниатюрные ножки. Талия была почти неправдоподобно тонкой. А грудь – высокой, округлой и полной.
   Ухмыльнувшись, Баррет Макклейн несколько раз провел указательным пальцем по фотографии и сказал тихим, бесстрастным голосом:
   – О, мое дорогое, прекрасное дитя! Я не уверен, что ты знаешь настоящую цену своей красоте и очарованию. И вряд ли смогу спокойно дожидаться мгновения, когда мне выпадет счастье насладиться твоим прекрасным телом. Право же, самому Богу было угодно, чтобы последние годы мы оставались близкими друзьями с твоим отцом. И сегодня, в такое трудное для него время, я могу стать полезным вам обоим! Хорошо зная моего друга Иеремию Уэбстера, я уверен: он сумел должным образом воспитать свою единственную дочь. Она чиста, как младенец, и невинна, как ангел небесный. Милая Энжи! Я просто горю желанием превратить тебя в женщину!
   Эта мысль была настолько сладкой, что Баррет зачмокал губами, хотя в глубине души и почувствовал слабые угрызения совести. Впрочем, они тут же исчезли. Он снова взглянул на фотографию и проникновенно прошептал:
   – Здесь нет никакого греха! Ведь я намерен жениться на этой девушке. А потому должен считать своим первейшим долгом всячески ублажать ее. Исполнять все желания. В том числе физические. Дабы она не сделала ничего греховного и не погубила свою бессмертную душу…
   Баррет покачал седой головой. Глаза его радостно заблестели. Как всегда, он был глубоко уверен в том, что поступает правильно и справедливо. Вполне по-божески… А если это богоугодное деяние будет сопровождаться к тому же чисто плотскими удовольствиями, то… почему бы и нет, если так угодно Всевышнему!
   – Доброе утро, Баррет! – раздался за спиной Макклейна знакомый женский голос, заставивший его вздрогнуть. Он быстро обернулся и увидел свою свояченицу Эмили. Быстро схватив со стола фотографию, Баррет сунул ее в боковой карман.
   – Доброе утро, Эмили!
   Макклейн встал, выдвинул из-под стола стул и пригласил свояченицу сесть. Затем уселся сам.
   – Тут еще кто-то был? – спросила Эмили. – Мне послышались чьи-то голоса.
   – Здесь? – смутился Баррет, вспомнив о том, с какой любовью и вожделением только что рассматривал фотографию, произнося монологи, не предназначавшиеся для посторонних ушей. – Нет… никого… Я разговаривал с Делорес.
   – Ах вот оно что! А я было подумала…
   В этот момент дверь гостиницы отворилась и на пороге появилась сама Делорес с хрустальной вазой, полной фруктов.
   – Здравствуйте, Делорес! – улыбнулась ей Эмили. – Будьте добры, принесите мне горячую кукурузную кашу. Сегодня мне почему-то хочется именно этого.
   Поставив на стол вазу с фруктами, Делорес налила из серебряного кофейника небольшую чашечку ароматного напитка и подала хозяйке:
   – Пожалуйста, мадам. Хотите кашу с медом или с изюмом?
   Эмили поднесла чашку к губам и подула на горячий кофе.
   – Нет. Не надо ни меда, ни изюма. Лучше залейте кашу густой сметаной и добавьте ложку сахара.
   Подождав, пока Делорес снова исчезнет за дверью, Эмили обернулась к зятю и внимательно на него посмотрела.
   – Баррет, что еще слышно о приезде Уэбстера?
   Макклейн рассказал сестре своей покойной жены, что должен был поддержать тяжелобольного друга. За двадцать лет, прошедших после Гражданской войны, они ни разу не виделись.
   Макклейн и Уэбстер встретились во время той кровавой национальной трагедии, длившейся больше четырех лет. Баррет был на десять лет старше Иеремии и командовал полком, сформированным в Луизиане, в котором служил тогда еще очень молодой Уэбстер. Оба славились безудержной отвагой, сражались плечом к плечу, делились мечтами о будущем, часто говорили о Боге. Именно Иеремии Баррет признался в том, что его очаровательная голубоглазая и черноволосая жена, оставшаяся в Техасе, была совсем не так религиозна, как ему бы хотелось. Нередко она ленилась пойти в церковь на воскресную службу. А их единственный сын Пекос рос очень упрямым и своенравным. Казалось, мальчик перенял у матери все дурные черты и наклонности. Баррету приходилось частенько сурово наказывать его за непослушание и плохое поведение.
   Глубоко сочувствуя другу, Уэбстер понимающе кивал и старался, насколько это было возможно, его успокоить. В глубине души Иеремия не сомневался, что друг просто-напросто попал в лапы женщины, весьма вольно трактовавшей вопросы морали. Во время одного из таких разговоров он посоветовал Баррету поскорее расстаться с женой, для которой не существовало ничего святого.
   – Ах, это именно то, что я хотел бы сделать! – сокрушенно ответил Макклейн, глядя в добрые голубые глаза товарища. – Но не нахожу для этого сил. К тому же ты ведь знаешь: у меня сын от этой женщины.
   Однако еще об одной причине своих сомнений по поводу развода Баррет упорно умалчивал. А она заключалась в том, что огромное ранчо Макклейна в Техасе, о котором Иеремия знал, принадлежало его непутевой жене. Тринадцать лет назад очаровательная Кэтрин Йорк унаследовала после смерти отца все его имение и стала одной из самых богатых женщин в Техасе. Еще задолго до этого Баррет Макклейн начал ухаживать за ней, и через месяц после похорон родителя Кэтрин они поженились.
   Так или иначе, но этот разговор произвел огромное впечатление на Иеремию. Он с нескрываемым восхищением посмотрел на Макклейна:
   – Ты прекрасный человек, Баррет! Я буду постоянно молиться за тебя, твою непокорную жену и своенравного сына!
   – Спасибо, Иеремия. А я буду молиться о том, чтобы ты непременно влюбился в хорошую, честную женщину, чистую сердцем и беззаветно преданную тебе.
   – Я постараюсь выбрать именно такую! – с пафосом ответил Иеремия, который тогда еще не мог знать, что в самом ближайшем будущем женится на даме, по сравнению с которой непутевая супруга Баррета покажется просто ангелом…
   Погрузившись в воспоминания, Баррет не расслышал вопроса Эмили. Та удивленно посмотрела на него и повторила:
   – Я спрашиваю: что еще слышно о приезде Уэбстера?
   – Вчера он прислал телеграмму. Иеремия вместе с дочерью хотят в следующий четверг сесть на пароход, пересечь Залив и высадиться в Галвестоне. Оттуда поездом приедут в Марфу. Так что если судьба будет к ним благосклонна, то к первому мая они появятся у нас.
   – Скажи, Баррет, сколько лет его дочери? Она моложе Пекоса или старше?
   Эмили смотрела прямо в глаза зятю. Тот, смутившись, полез в карман за портсигаром. Открыв его и вынув длинную сигару, он вопросительно посмотрел на свояченицу:
   – Ты не возражаешь, если я закурю?
   – Ради Бога, кури. – Она сделала паузу и улыбнулась: – Помню, несколько лет назад ты говорил со мной об этой девушке. Но я так и не знаю, сколько лет ей было тогда и сколько сейчас.
   Баррет смутился.
   – Мисс Уэбстер, к сожалению, очень молода. С этим, увы, ничего не поделаешь. Она нуждается в моей помощи и получит ее.
   – Так сколько все-таки ей лет?
   – Восемнадцать.
   Баррет почувствовал, как его начинает охватывать раздражение. Какого черта, в конце концов, Эмили суется не в свои дела! Он хотел прямо сказать об этом, однако сдержался. Их отношения всегда были на грани ссоры, но оба стремились не переходить эту черту. Эмили была необходима Баррету – она заботилась о Пекосе, оставшемся без матери после смерти Кэтрин. Эмили же, старой деве без гроша в кармане, нужен был дом и какая-то материальная помощь.
   Правда, их обоюдную неприязнь скрыть было невозможно. Все долгие годы, которые они прожили под одной крышей, Эмили тихо ненавидела Баррета. Она считала, что дом принадлежит ей, а не зятю. Она родилась здесь сорок три года назад. Эмили была на десять лет моложе сестры Кэтрин и только-только вступила в свою четырнадцатую весну, когда умер их отец. Она отлично понимала, что по праву старшей сестры львиную долю отцовского наследства должна получить Кэтрин. Но Джон Йорк в завещании отметил, что последняя должна позаботиться о младшей сестренке, когда та достигнет совершеннолетия.
   Возможно, так и случилось бы, не выйди Кэтрин замуж за Макклейна. К тому времени Эмили была уже достаточно взрослой, чтобы претендовать серьезно на часть отцовского наследства, которым теперь распоряжался Баррет. Но он всегда уходил от разговора на эту тему. «Разве ты и так не получаешь всего, чего захочешь? – спрашивал он. – Только скажи – и я тут же исполню любое твое желание!» И Эмили не проявляла особенного беспокойства, потому что доверяла Макклейну. К тому же все вокруг хорошо знали его и уважали. И было за что: разве Баррет каждое воскресенье не ходил в церковь? И разве истово не молился там? Разве он не просил свою жену, сына и Эмили всегда сопровождать его на службу? Разве не читал своим домочадцам каждый день Библию, заботясь о чистоте их сердец и непорочности душ?
   Но Эмили так никогда и не узнала о том, что Баррет Макклейн заставил Кэтрин на смертном одре завещать все свое имущество и сбережения ему. Однако произошло именно так. И когда Кэтрин умерла в тридцать семь лет, ее двадцатисемилетняя сестра осталась без единого цента в кармане. Равно как и Пекос, которому тогда исполнилось одиннадцать. Все имущество и деньги Кэтрин перешли к Баррету. И при этом он не краснея разыгрывал удивление при оглашении завещания покойной жены! Став самым богатым человеком в округе, он заявил, что это произошло по воле Бога, и уверил невестку: она может жить в его доме столько, сколько сама захочет. Эмили не привыкла к самостоятельности и не умела зарабатывать себе на жизнь. Кроме того, она любила племянника как родного сына, а потому не стала спорить с Барретом и согласилась остаться у него.
   С годами она перестала сожалеть о потерянном наследстве. Эмили было достаточно знать, что после смерти Баррета все его богатство получит сын. То есть племянник Эмили, которого она обожала. Однако намерение Баррета снова жениться изменило положение и обеспокоило Эмили не на шутку. Ведь в этом случае Пекос мог оказаться отнюдь не единственным наследником отцовского состояния. И всякий раз, когда Баррет заводил разговор о своей предполагаемой женитьбе на восемнадцатилетней девушке, Эмили приходила в ужас.
   Сейчас она смотрела на зятя со страхом и отвращением. Наконец после паузы холодно произнесла:
   – Баррет, насколько я тебя знаю, ты только притворяешься добрым по отношению к своему старому другу. А твой план жениться на его дочери – совершеннейшее безумие. Подумай сам: этой девушке всего восемнадцать! Она еще почти ребенок. Как тебе в голову могла прийти подобная мысль?!
   Баррет расстегнул пуговицу на резавшем шею воротничке, потом не спеша раскурил сигару, всем своим видом подчеркивая, что горячий монолог невестки его не тронул.
   – Видишь ли, Эмили, – медленно проговорил он, выпустив в воздух облако табачного дыма, – этой девушке действительно всего восемнадцать. Да, она слишком молоденькая. Но, как уверяет Иеремия, чрезвычайно способная. Всю свою жизнь именно Энжи вела его домашнее хозяйство и делала это с большим успехом. Кроме того, она прекрасно готовит, умеет чинить старые вещи и стирать. Кроме того…
   Эмили не могла больше все это выслушивать.
   – Умеет готовить? – прервала она Баррета. – Умеет стирать? При чем здесь все это?! У тебя в доме полно слуг! И вряд ли ей придется брать на себя какие-то обязанности по хозяйству. Или я ошибаюсь?
   – Нет… нет… – начал вдруг заикаться Баррет. – Просто она…
   – Перестань! Если уж ты решил помочь своему лучшему другу, то привези этого ребенка сюда и пусть девушка спокойно живет вместе с нами. Право, для этого вовсе не нужно на ней жениться. Бедное создание! Она даже…
   – Ты меня просто удивляешь, Эмили! – раздраженно воскликнул Баррет. – Ты серьезно думаешь, что молодая одинокая женщина может жить со мной в одном доме, сохранив при этом свою репутацию?
   – Ты сам знаешь, что говоришь ерунду. Ведь, кроме тебя, здесь живу я. Разве это не надежная защита для чести Энжи? Она сможет спокойно жить под крышей твоего дома, и никому в голову не придет заподозрить, будто…
   Баррет бросил недокуренную сигару в чашку с недопитым кофе и, перегнувшись через стол, зашептал:
   – А как же Пекос?
   – При чем здесь Пекос?
   – Он тоже подолгу живет в этом доме. И люди могут подумать… Сама знаешь что! Пойдут грязные сплетни…
   Эмили оперлась локтями о край стола, опустив подбородок на сцепленные красивые пальцы.
   – Баррет, ты прекрасно знаешь, что Пекос большую часть времени проводит совсем не здесь и в твоем доме бывает только наездами. Во-вторых, он не обратит на Энжи никакого внимания. Он интересуется только очень красивыми девушками. Ты считаешь, что Энжи можно отнести к этой категории? Она что, действительно красавица?
   Баррет выпрямился и, скрестив руки на груди, ответил с язвительной ухмылкой:
   – Откуда мне знать, красива Энжи или нет? Я ни разу ее не видел. И тебе это как будто хорошо известно!
   – Гм-м… Я думала, твой друг в письмах достаточно подробно обрисовал свою дочь. Может, даже прислал фотографию. А?
   Первой реакцией Баррета на этот выпад было острое желание солгать. Но он тут же одумался.
   – Иеремия действительно прислал мне ее фотографию. Правда, очень неудачную. Но все же по ней видно, что Энжи – девушка здоровая и очень недурна собой.
   Эмили опустила руки на колени. Она подумала, что если Макклейн в его преклонные годы решил жениться на столь юном существе, то эта девица, несомненно, достаточно красива и не лишена очарования. Иначе бы зять просто не стал говорить со своим другом на эту тему, как бы ни хотел поддержать его на пороге небытия. Значит…
   Тут Эмили впервые почувствовала, как в ее душу начинает закрадываться страх. Ведь если Энжи красива и обаятельна и к тому же неглупа, то Баррет вполне может настолько сильно увлечься ею, что после своей смерти оставит все состояние молодой жене и никому больше…
   Она сделала паузу, после чего заговорила уже более мягким и добрым тоном:
   – Баррет, я знаю, ты по-настоящему хороший и честный человек. Ты всегда стараешься поступать по справедливости и делать другим добро. Но прошу тебя, не надо убеждать себя в том, что ты должен непременно жениться на этой молоденькой девочке, почти ребенке, какой бы красивой и обаятельной она ни была. Будет вполне благородно с твоей стороны просто взять Энжи к нам в дом и здесь заботиться о ней как о дочери. Обещаю, что я тоже буду всячески помогать тебе всем, чем смогу. В округе знают Баррета Макклейна как глубоко порядочного и честного человека. Тебя все любят и уважают. Никто не посмеет даже заподозрить что-то дурное в твоем желании приютить у себя дочь умершего друга и заботиться о ней. Разве ты не согласен? Тогда зачем упрямишься и не желаешь изменить свое решение, которое очень скоро может обернуться для тебя ужасной трагедией? Ладно! Но почему для начала ты не пригласишь Энжи пожить с нами, скажем, полгода? И если к концу этого срока желание жениться на ней у тебя не пропадет, тогда… ну что ж – женись!
   Глаза Баррета метали молнии. Он согнул руками чайную ложку и медленно, с угрозой проговорил:
   – Ты давно слышала что-нибудь о Пекосе? Где он сейчас?
   Эмили ошарашенно посмотрела на зятя, не понимая, к чему он клонит.
   – Я? О Пекосе? Ничего не знаю! Уже несколько недель от него нет писем. Ты же знаешь Пекоса: он появляется ненадолго, как солнышко в ненастную погоду, и тут же снова исчезает.
   – Совершенно верно! Так вот: прежде чем он в следующий раз появится, как то самое солнышко, я намерен стать мужем Энжи Уэбстер. Понятно? Мне не хотелось бы, чтобы Пекос…
   – Кто-то назвал мое имя? – вдруг раздался низкий мужской голос.
   Эмили и Баррет одновременно оглянулись. Высокий мужчина с веселой улыбкой направлялся к их столу. Его иссиня-черные волосы блестели на солнце. В манерах было что-то кошачье. Серебряные шпоры на сапогах звенели при каждом шаге. Белая рубаха была расстегнута почти до пояса, обнажая поросшую густыми черными волосами грудь. На кожаном поясе болтался упрятанный в кобуру револьвер.
   Подойдя к столу, он остановился за спинкой стула, на котором сидела Эмили, и нежно поцеловал ее в затылок, после чего вновь рассмеялся, обнажив ровный ряд белоснежных зубов:
   – Ну, как себя чувствует моя любимая девочка?
   Эмили схватила его теплые ладони и прижала их к своим щекам.
   – Пекос! Наконец-то ты дома!

Глава 3

   Дрожащей рукой Энжи закрыла дверь единственного в жизни дома, который считала своим. В душе – лишь щемящая пустота невозвратимой потери. И хотя она жила под этим кровом фактически затворницей, сама мысль о том, что больше ей сюда уже не вернуться, была ужасна. Энжи смотрела на такие родные окна с узорчатыми рамами. За одним из них – ее комната, теперь опустевшая навсегда…
   Энжи почувствовала, как по щекам текут горячие слезы. Иеремия положил руку ей на плечо:
   – Не будем терять времени. Пора ехать.
   Голос отца отвлек Энжи от тяжелых мыслей. Она сильно дернула ручку, и дверь в дом плотно захлопнулась. Затем повернулась и сбежала по деревянным ступенькам с крыльца.
   – С добрым утром, мистер Дэйвис! – крикнула она через улицу появившемуся в дверях дома напротив соседу, который любезно согласился довезти Уэбстеров до устья реки.
   – С добром утром, Энжи, – учтиво поклонился в ответ Дэйвис.
   Перейдя улицу, он предложил руку этой молодой и красивой девушке, чтобы помочь ей взобраться по высоким ступенькам экипажа, в котором уже восседал Иеремия. Энжи через плечо бросила взгляд на два чемодана, аккуратно поставленных Дэйвисом в багажник. Все было на месте.
   – Готовы? – спросил с облучка Дэйвис, державший в руках вожжи.
   – Готовы! – откликнулся Иеремия.
   – А вы, Энжи? Можно трогать?
   Энжи до боли прикусила нижнюю губу и молча кивнула.
   – Поехали! – крикнул Дэйвис и пошевелил поводья…
   …Настроение Энжи чуть улучшилось, как только они выехали на набережную. Она еще никогда не видела Миссисипи, хотя гудки плывущих по реке пароходов часто долетали до ее слуха. Сейчас ее глаза горели от восторга при виде десятков больших и маленьких судов, стоявших у тянувшихся на несколько миль вниз по реке причалов огромного порта. Громадные краны переносили по воздуху тюки хлопка, которые тут же исчезали в бездонных трюмах. Обнаженные по пояс люди со вздутыми от напряжения мускулами, белые и негры, кричали, пели какие-то песни, суетились, таскали на плечах мешки, тяжелые корзины и всяческую утварь. Подняв груз по трапу на борт, они вытирали ладонями пот и тут же бежали назад за новой партией.
   Энжи с интересом следила за ними, как и вообще за всем, что происходило вокруг. Она не сразу услышала недовольный голос Иеремии:
   – Дитя мое, неужели тебе больше нечем заняться, чем пялить глаза на полуголых мужчин? Честное слово, мне просто стыдно за тебя!
   – Прости… Прости меня, папа!
   Энжи демонстративно повернула голову и стала смотреть в другую сторону. Но тут Дэйвис остановил экипаж и объявил, что они приехали. Он помог Иеремии и Энжи сойти на землю, после чего проводил к причалу, где был пришвартован их корабль. Энжи залюбовалась рекой. Все здесь было для нее новым. Большие и маленькие пароходы, стоявшие у длинных пирсов. Шлюпки, снующие между ними. Зазывалы цветочных магазинов, приютившихся у самой воды. Тележки с мороженым, пирожками, водой и пирожными. Все двигалось, галдело, шумело.
   Они подошли к сходням пассажирского парохода, на котором должны были продолжить путешествие. Он оказался очень большим и красивым. Не менее интересно было наблюдать и за пассажирами. Две молодые, элегантно одетые пары чуть ли не бегом поднимались по сходням, держась за руки и громко смеясь. На середине трапа они на несколько секунд остановились. Женщины раскрыли разноцветные зонтики, чтобы уберечь от солнечных лучей свою нежную, аристократически-бледную кожу и не дать выцвести красочно расшитым юбкам из дорогого шелка.
   – Теперь я хотел бы попрощаться с вами, – грустно сказал Дэйвис.
   – Спасибо, что согласились подвезти нас, – ответил Иеремия, крепко пожимая руку соседу.
   Энжи тоже протянула Дэйвису руку и вдруг почувствовала, что ей будет не хватать этого доброго, милого человека. Она очень привыкла видеть его в дверях дома напротив, где он неизменно появлялся каждый вечер ровно в пять часов пятьдесят семь минут. И еще она будет скучать без его очаровательной жены Перл, которая точно в пять часов пятьдесят пять минут вечера, то есть на две минуты раньше, спускалась по ступенькам крыльца и поджидала Дэйвиса. Тот никогда не опаздывал ни на секунду.

   Когда Энжи ступила на палубу, то тут же почувствовала руку отца, крепко сжавшую ей локоть. Настроение сразу же испортилось. Она мечтала переплыть огромный залив, находясь на палубе, в окружении веселой яркой толпы и молодых людей, уже кидавших исподтишка заинтересованные взгляды на поднявшуюся по трапу юную очаровательную блондинку. Один из них даже не пытался скрыть своего восхищения. Энжи тут же отметила, что он не заметил даже ее бедной, поношенной одежды. И вдруг почувствовала, как учащенно забилось сердце.
   Но в тот же момент пальцы Иеремии снова сжали ее руку.
   – Спустимся в каюту, – приказным тоном сказал он.
   Энжи почувствовала, что вот-вот заплачет. Не скрывая обиды и разочарования, она резко повернулась к отцу. В глазах ее было самое настоящее бешенство.
   – Нет, папа! – дрожащим голосом проговорила она. – Мы не пойдем в каюту! Я впервые в жизни плыву на корабле, а ты хочешь упрятать меня в темную каморку под палубой, откуда я ничего не увижу! Уже не говоря о том, что не смогу ни с кем познакомиться и даже просто поговорить.
   На Иеремию этот взрыв, казалось, не произвел никакого впечатления. Он на мгновение отпустил руку Энжи и холодно сказал:
   – Ты, верно, забыла, зачем мы едем. Но я это хорошо помню. Помню, что везу своему лучшему другу его будущую жену. Ничего себе! Она желает с кем-то познакомиться! Мне все-таки казалось, что ты знаешь, как теперь себя вести. Но видимо, я на этот счет сильно ошибался. Поэтому вынужден заставить тебя немедленно спуститься в каюту и находиться там до самого конца нашего плавания. Я не собирался подвергать тебя такому строгому карантину. Но ты, как всегда, разочаровала меня своим поведением. А потому – изволь спускаться вниз! О еде для нас обоих я позабочусь. Здесь есть ресторанное обслуживание пассажиров прямо в каютах. Ты сможешь выбрать все необходимое, чтобы не голодать. Так что, повторяю, спускайся в каюту и никуда оттуда не выходи до конца плавания. – Он строго посмотрел на дочь и добавил: – Я обещал Баррету Макклейну, что передам тебя ему невинной и чистой, и своего слова не нарушу!
   Энжи открыла было рот, чтобы протестовать. Но тут же подумала, что толку от этого не будет никакого. Иеремия просто не станет ее слушать, как никогда не слушал и раньше. Кроме того, ей решительно не хотелось устраивать сцену перед собравшимися на палубе молодыми людьми, а пуще того – перед почтенными дамами, которые жить не могут без сплетен. Устало сгорбившись, Энжи медленно спустилась по трапу к двери отведенной ей каюты.
   Каюта оказалась тесной, темной и находилась прямо под палубой, откуда отчетливо доносился топот многих ног. Для того чтобы дотянуться до иллюминатора, через который только и можно было наблюдать за всем происходящим снаружи, надо было стать на цыпочки.
   Оставив свою готовую разрыдаться дочь в каюте, Иеремия вышел в коридор. Но прежде чем закрыть дверь, еще раз бросил на дочь подозрительный взгляд и сурово сообщил:
   – Сейчас я тебя запру. А ключ от каюты будет лежать у меня в кармане. К обеду я вернусь, и мы поедим вместе. Если же буду плохо себя чувствовать, то попрошу официанта принести тебе перекусить. Потом он снова запрет каюту, а ключ вернет мне.
   Дверь каюты захлопнулась, в замочной скважине загремел ключ, и Энжи осталась одна. Где-то совсем близко, на верхней палубе, веселились ее сверстники. Откуда-то доносились звуки музыки. Энжи представила, как в уютном ресторане танцуют беззаботные и счастливые пары, а в маленьком кафе на корме судна улыбающийся бармен предлагает разнообразные напитки. И везде – неповторимый аромат моря, брызги волн, разрезаемых носом корабля. Водяная пыль разносится по палубе и оседает на обнаженных по локоть руках и лицах. Прохладная… Соленая… Но все это не для нее. Запертая дверь душной каюты отрезала Энжи от всего остального мира…

Глава 4

   Смуглое от загара лицо старшего Макклейна еще больше потемнело, когда он взглянул на стоявшего за креслом Эмили и ехидно ухмылявшегося сына. Пекос обладал редким даром появляться именно тогда, когда его меньше всего ждали… Или вообще не хотели видеть… Надеясь, что этот неожиданный визит сына, как и все предыдущие, продлится недолго, Баррет изобразил одними губами притворную улыбку и холодно бросил:
   – Очень рад тебя видеть, сынок! Я и не знал, что ты уже вернулся в Марфу.
   Пекос выдвинул стул и с усталым видом уселся рядом с теткой.
   – Здравствуйте, сэр, – кивнул он черноволосой головой все еще не оправившемуся от изумления отцу. – Честно говоря, пока я был в Мехико, меня не оставляло странное предчувствие. – Серые глаза Пекоса загорелись злобой. – Внутренний голос подсказал мне, что надо срочно ехать сюда. Вот я и приехал. – Он откинулся на спинку стула и кивнул тетке, на лице которой было написано безмерное счастье. – Что-то здесь случилось? – спросил Пекос, подвигая к себе серебряный кофейник. – Или ваши молитвы внушили мне мысль вернуться в отцовский дом? Вы, конечно, молились об этом. Не правда ли, отец?
   – Тебе не кажется, что в такой ранний час подобный юмор не совсем уместен? – уже без всякого намека на улыбку процедил сквозь зубы Баррет. – Я не знаю, что ты здесь делаешь, но…
   – Зачем так, отец? – прервал Пекос отца, с трудом подавляя раздражение. – Неужели вы совсем не рады нашей встрече? Я-то думал, что вы должны бы…
   – Довольно, Пекос! – взорвался Макклейн-старший. – Перестань дерзить!
   – Прошу тебя, Баррет! – вмешалась Эмили в начавшуюся перепалку между отцом и сыном. – Ведь вы не виделись уже несколько недель. Неужели надо…
   – Все в порядке, тетя Эм, – ласково улыбнулся ей Пекос, не дав закончить фразы. – Просто совершенно очевидно, что я приехал не вовремя. – Он перевел взгляд на отца: – Ведь так? Вы почему-то сейчас не хотите меня видеть, правда?
   – Ты долго собираешься здесь пробыть? – спросил Баррет, пропустив мимо ушей вопрос сына.
   Глаза Пекоса сузились, превратившись в две щелки. Он налил себе чашку кофе и поднес ко рту.
   – Сначала объясните, почему вы не хотели, чтобы я приезжал. А уж потом я скажу, сколько собираюсь здесь пробыть.
   Пекоc отпил из чашки и вопросительно взглянул на отца. Тот не мог больше сдерживаться и что было сил ударил кулаком по столу.
   – Мне все равно, останешься ты здесь совсем или сегодня же уберешься ко всем чертям! Но предупреждаю раз и навсегда: никаких суждений по поводу принятого мной решения я от тебя не потерплю! Скоро сюда приедут мой старый друг Уэбстер и его дочь Энжи. У Иеремии очень плохо со здоровьем. По правде говоря, он вот-вот умрет. После того как это случится, Энжи останется здесь и будет жить с нами.
   Пекос пронзил отца насквозь суровым взглядом своих серых глаз:
   – Никак не возьму в толк: о чем ты говоришь? Что, эта девица будет работать у тебя на ранчо? Или станет здесь постоянной гостьей? Может, ты хочешь удочерить ее и сделать моей сестрой? Как в конце концов все это понимать?
   – Она будет моей женой! – прошипел Баррет, окончательно теряя самообладание.
   Пекос явно издевался над ним. Более того, его тон по отношению к отцу заставлял последнего чувствовать себя не только глупцом, но и виноватым перед сыном.
   Пекос посмотрел на тетку. Ее внезапно побледневшее лицо выражало тревогу. Эмили явно беспокоилась, что ее племянник может сгоряча наговорить отцу лишнего.
   – Пекос, дорогой, – начала она, – прошу тебя…
   Но Пекос жестом не дал ей докончить. Затем улыбнулся тетке и, как бы расслабившись, откинулся на спинку стула. И после продолжительной паузы заговорил неожиданно спокойным и холодным тоном:
   – Итак, у меня будет новая маменька. Молодая и красивая. Это же просто замечательно! Надеюсь, она не откажется читать мне сказки на сон грядущий и убаюкивать, когда я начну капризничать?
   – Неужели так уж обязательно издеваться и ехидничать?! – воскликнул Баррет. – Да, я решил снова жениться! И откровенно тебе об этом говорю. Ты же начинаешь смеяться и позволяешь себе оскорбительные шуточки. Даже не хочешь спокойно обсудить с отцом столь важный шаг!
   – А зачем? – тем же ровным тоном прервал Баррета сын. – Как будто это может что-то изменить! Я не припомню ни одного случая, когда бы ты спрашивал моего мнения, не говоря уже о совете. – Он встал со стула и презрительно посмотрел на Баррета. – Делай все что хочешь, дорогой отец. Женись на первой попавшейся женщине. Меня это не касается.
   Пекос наклонился, поцеловал тетушку в щеку и прошептал ей на ухо:
   – Я пойду поприветствовать Рено, потом освежусь под душем и лягу немного поспать. А когда проснусь, мы вместе поужинаем. Но лучше – попозже.
   – Да, милый! Ты все прекрасно придумал.
   Пекос снова посмотрел на отца:
   – Когда сгорающая от смущения невеста и ее гордый папенька намерены здесь появиться?
   С трудом сдерживаясь, чтобы не взорваться от нового ехидства сына, Баррет прошипел:
   – Они приедут через несколько недель. Я думаю, к тому времени тебе уже надоест и мой дом, и ранчо, и вообще все здесь!
   – Гм-м… – протянул Пекос и тут же вновь постарался уколоть отца: – Не знаю. Я долго не был дома, поэтому соскучился по родным местам. Так что, наверное, останусь здесь ненадолго. Заодно познакомлюсь и со своей новой матушкой.
   Он вдруг громко расхохотался. Затем повернулся и скрылся за дверью гостиницы. Баррет, покрасневший, как вареный рак, с бешенством смотрел ему вслед. На лице же тетушки играла добрая, лучезарная улыбка…

   Рено Санчес перевернулся на спину в своей узкой койке, стараясь отогнать сон. Его черные глаза на мгновение открылись. Затем веки снова сомкнулись. Из полуоткрытого рта послышалось тихое похрапывание. Смуглая рука свесилась с кровати до самого пола.
   – Рено, подлый свин, открой же наконец дверь! – нарушил тишину маленького однокомнатного домика громкий мужской голос с улицы.
   Черные глаза Рено вновь открылись. Он облизал губы, потер веки и приподнял с подушки сонную голову. Решив, что его беспокоит в неурочный час один из пастухов, Рено с раздражением крикнул:
   – Пошел к черту, вонючий инородец! Или же я сейчас…
   Он не успел договорить, как дверь распахнулась, впустив в душную комнату порыв свежего ветра. С порога полусонному хозяину дома насмешливо улыбался высокий стройный мужчина. Он захлопнул за собой дверь и, подойдя к кровати Рено, сдернул простыню с бормотавшего какие-то бессвязные слова мексиканца.
   – Вставай! И прикрой свою голую коричневую задницу!
   Утренний гость весело рассмеялся. Рено спрыгнул с постели и, закрывая срам висевшим на спинке стула полотенцем, тоже раскатисто захохотал.
   – Пекос, сукин ты сын! Когда успел приехать? – воскликнул он, обнимая приятеля и прижимая его к груди.
   – Только что прискакал сюда верхом, дружище! Да убери же свои замасленные руки! Теперь я понимаю, почему твои соотечественники не могут довести до конца ни одного начатого дела. Они постоянно обнимаются. А затем устают от этого занятия и валятся спать!
   – Бездушный ты мерзавец, Пекос! – принялся оправдываться Рено. – Я так рад тебя видеть, а ты еще ворчишь! Скажи лучше, чего хочешь? Чаю? Кофе?
   – У тебя нет виски?
   Пекос обвел взглядом бедно обставленную и неприбранную комнату Рено. Здесь все оставалось таким же, как много лет назад.
   Рено родился на ранчо Макклейна пятью годами раньше Пекоса. Отцом его был некто Санчес – красивый южноамериканский ковбой, а матерью – пылкая служанка в хозяйском доме по имени Конни. В четырнадцать лет Рено неожиданно осиротел. Случилось так, что его страстный по натуре отец не смог устоять перед очарованием соблазнительной молодой особы, служившей в доме Макклейна помощницей повара. Однажды ночью, думая, что жена и Рено уже спят, Санчес предался плотским усладам со своей пассией, а Конни – женщина очень ревнивая – подкараулила счастливых любовников и, выхватив из-под полы юбки острый кухонный нож, вонзила его в спину неверному супругу.
   Но тут же поняла, что натворила. Бросившись на колени перед поверженным мужем, Конни громко закричала и принялась отчаянно трясти Санчеса за плечо в надежде привести его в чувство. Но тот никак не реагировал. Он был мертв. Тем временем лежавшая под ним соблазнительница сумела вскочить на ноги, увидела своего залитого кровью любовника и, вырвав у Конни нож, вонзила его прямо в сердце сопернице. Та замертво упала рядом с Санчесом.
   Малолетний Рено услышал доносившиеся с улицы отчаянные крики матери. Вскочив с кровати, он натянул штаны и бросился на помощь, предчувствуя беду. И все же опоздал…
   С ненавистью смотрел он на дрожавшую всем телом женщину, стоявшую над его мертвыми родителями. Рено бросился на колени перед их телами и, приложив ухо к груди сначала отца, а потом матери, попытался услышать биение их сердец. Но тщетно… Тогда Рено поднялся, с совершенно сухими глазами подошел к забору, на котором сушилась конская попона, снял ее и накрыл оба трупа.
   – Господь! Упокой их души! – прошептал Рено и перекрестился. Потом повернулся и медленно побрел к дому. Это был уже не подросток, а взрослый мужчина. В ту страшную лунную ночь Рено Санчес дал себе обещание, что никогда не нарушит священной клятвы супружеской верности. И никогда из ревности не поднимет руку на соперника, чтобы лишить того жизни.
   Свое обещание Рено свято помнил. Он был темпераментным и влюбчивым, но всегда умел сохранить хладнокровие и держать себя в руках. У него была жена, которой он ни разу не изменил. Когда же она умерла, все другие женщины перестали существовать для Рено. Он не сомневался, что сможет сохранить верность супруге до гробовой доски. Ибо, получив в свое время в жены само совершенство, не хотел больше знать никого…
   Когда в семье Рено произошла эта трагедия, Пекосу было всего девять лет. Ему тогда не стали рассказывать всех подробностей. Но он сам о них догадался. И, желая получить подтверждение, через несколько дней после похорон пошел в дом Рено. Когда же полный горя четырнадцатилетний мексиканец не захотел открыть ему всей правды, Пекос с укором сказал ему:
   – Оказывается, ты всего лишь жалкий маленький слуга на ранчо всемогущих Макклейнов. Боишься слово сказать!
   Рено запротестовал. Тогда Пекос подошел вплотную к нему и стал рядом. Он был намного ниже ростом. Но, подняв голову, посмотрел в глаза Рено и твердо произнес:
   – Тогда расскажи мне все как было. Правда, что твой отец в стоге сена лежал на девушке, служившей в доме Макклейна помощницей повара?
   Черные глаза Рено вдруг вспыхнули страшным огнем. Он схватил Пекоса за ворот рубахи, притянул к себе и злобно зашептал ему в лицо:
   – Глупый, испорченный белый ублюдок! Никогда больше не смей говорить со мной об этом! Мои родители мертвы. Как они умерли – не важно! Я любил их обоих и оторву твою дурацкую башку, если ты хоть раз скажешь что-нибудь, порочащее их! Это мой дом! Убирайся прочь!
   Он отпустил Пекоса, и тот в страхе поплелся к себе. Но, отойдя на несколько метров от двери дома Санчеса, все же оглянулся. Рено стоял на пороге и смотрел ему вслед. В черных глазах мексиканца блестели слезы.
   Придя домой, Пекос вдруг поймал себя на мысли, что хотел бы дружить с Рено. Более того, мечтал, чтобы именно этот латиноамериканский юноша стал его самым близким другом.
   Вскоре Рено простил Пекоса. Тот стал каждый день после ужина приходить к нему домой. Рено быстро оценил его честность и доброту. И когда Пекос как-то раз предложил ему дружбу до гроба, Рено подумал: а почему бы и нет?
   Обнажив в своей широкой доброй улыбке жемчужный ряд белоснежных зубов, Рено запустил пятерню в густые волосы Пекоса.
   – Что ж, я согласен, Пекос! Будем друзьями. Только помни, что мне решительно наплевать на твою знатную фамилию Макклейн. Договорились?
   – Договорились!
//-- * * * --//
   С тех пор прошло восемнадцать лет. Пекос и Рено уже были не просто друзьями, а чуть ли не братьями. Они проводили вместе большую часть времени, катаясь верхом, плавая, охотясь, лежа ночью на спине и любуясь звездным небом. Мечтали о будущем. Воображали себя отважными путешественниками и мореплавателями. Не слушая Баррета Макклейна и не боясь наказания, Пекос открыто заявил отцу, что для него ничего не значит латиноамериканская фамилия своего друга. Санчес? Почему бы и нет? Напрасно старший Макклейн старался доказать преимущество белой кожи над смуглой, называл варварским мексиканский акцент Рено. Для Пекоса эти слова ничего не значили. Он решил, что будет стараться во всем походить на своего лучшего друга. И вообще отныне будет сам выбирать товарищей. Сам будет решать, с кем и как проводить время. Пусть отец не тратит времени на уговоры. Это бесполезно!

   Пекос сидел на стуле с высокой спинкой и наблюдал за тем, как его друг наливает воду в кофейник. Наполовину выпитая бутылка кентуккского виски была уже извлечена из шкафа и поставлена на стол.
   Налив себе виски, Пекос залпом выпил стакан и, сморщась, налил другой.
   – Ты должен был поехать со мной в это путешествие, Рено. В Пасо я встретил женщину своей мечты.
   Пасо-дель-Норте – небольшой городок у самой границы между Техасом и Мексикой. Там любой молодой искатель приключений всегда может найти то, что ему нужно. Любые удовольствия. Городок этот, кроме своего живописного вида, широко известен также тем, что в нем все салоны, рестораны, игорные дома и прочие злачные места открыты круглые сутки. Причем во все дни недели. В этих заведениях действительно можно удовлетворить любые желания, выпить хорошего вина, утолить голод, каким бы сильным он ни был. И вообще – вкусить все плоды жизни, включая запретные…
   Пекосу Макклейну городок Пасо-дель-Норте пришелся очень даже по вкусу. Он каждый вечер ходил по ресторанам, театрам, кафе, сидел за зелеными столиками в игорных домах и во всевозможных казино.
   – Так расскажи подробнее, – усмехнулся Рено, отпив маленький глоток виски. – Какая же она, эта женщина твоей мечты из Пасо-дель-Норте? Но сначала дай мне закурить.
   – Ты когда-нибудь будешь сам покупать сигареты, чертов «стрелок»?
   Несмотря на грубоватый тон, лицо Пекоса расплылось в добрейшей улыбке. Он полез в карман, вытащил портсигар и раскрыл его перед Рено:
   – Ладно уж! Бери.
   Рено протянул руку и осторожно, двумя пальцами, взял сигарету.
   – Спасибо. Ну рассказывай.
   – Для начала я тебе подробно обрисую обстановку нашего знакомства.
   – Я – весь внимание.
   – Предполагалось, что та ночь будет последней в моем пребывании на границе. Все утро накануне я проспал у себя в номере и проснулся далеко за полдень. Повалялся еще пару часиков в постели, встал, принял ванну и стал думать, что надеть на вечер. Я непременно хотел пленить сердце какой-нибудь местной красавицы.
   – Так-так-так! Держу пари, что ты…
   – Позволь, кто здесь рассказывает? Ты или я?
   – Прости, прости! Конечно, ты! Обещаю больше не прерывать.
   – Так вот. После долгих размышлений я оделся как самый стопроцентный денди и вышел на улицу. Причем, откровенно говоря, не знал точно, куда пойду. Перешел пыльную площадь и в раздумье остановился. Наконец, поскрипев мозгами, я решил положиться на волю судьбы или случая. Не помню как, но вскоре очутился у входа в тамошний ночной клуб «Харрикейн Гассис» – место в городке весьма злачное и всем известное.
   Я постоял немного перед дверью и вдруг припомнил, что накануне играл здесь в покер с какими-то довольно представительными джентльменами. За игрой они рассказали мне про некую певицу, которая часто выступает в этом клубе и славится не только чудным голосом, но и редкой красотой. Что ее кожа – просто белейший фарфор. Волосы – пышны и белокуры, с золотистым отливом, причем естественные. Фигура – каких природа еще не создавала. А сама миниатюрна, как восточная статуэтка. Одним словом, нечто совершенно бесподобное, явно созданное для любви.
   Пекос сделал паузу, зевнул и протер глаза. Рено же выпустил под потолок густое табачное облако и терпеливо ждал продолжения истории. Его друг помолчал еще немного, потом заложил ладони за голову и стал рассказывать дальше:
   – Итак, решив, что восторги моих вчерашних покерных партнеров по поводу этой певицы были значительно преувеличены, я все же решил заглянуть в клуб. И когда протолкался к бару, попросил стоявшего за стойкой молодого человека откупорить бутылочку самого лучшего виски. Мне тут же вручили заказанную бутылку вместе с большим хрустальным стаканом. Я присел к стойке и стал потихонечку наливать виски. И тут занавес сцены у дальней стены зала раздвинулся, где-то внизу заиграл рояль, а на авансцене появилась женщина неописуемой красоты. Все это происходило совсем близко от меня – в каких-нибудь шести метрах. Зал потонул в настоящей буре аплодисментов и криках «Энжел! Энжел!».
   Я не сразу понял, что кричавшие имели в виду не божественного херувима с белоснежными крыльями, а певицу, носившую такое громкое имя. Но признаюсь, что оно полностью соответствовало ее внешности.
   Пекос снова замолчал. Но Рено начал его тормошить, совершенно забыв только что данное обещание не прерывать рассказчика.
   – Ну и что? Этот божественный ангел… Ты ей тоже понравился?
   – Понравился! Черт побери, мой дорогой друг! Я ей тоже понравился! Ее огромные изумрудные глаза прошлись по всему залу и остановились не на ком другом, а именно на мне! Она запела песню о любви. И я понял, что эта песня звучит для меня! Для меня одного! Когда Энжел закончила выступление, то направилась прямо ко мне. Мы заняли отдельный столик в дальнем углу и стали ужинать. Пили шампанское, наслаждались вкусными блюдами. И тут эта девушка с ангельским именем подарила мне самый божественный, самый сладкий поцелуй, о котором только можно было мечтать! Но еще более заманчивыми были ее обещания. Когда же я предложил ей вместе пойти наверх, она тут же согласилась. Мы стали подниматься по лестнице, обнимая друг друга за талию, и уже были на промежуточной площадке, когда какой-то сумасшедший англичанин, растолкав всех, бросился за нами с револьвером. Этот человек кричал, что Энжел принадлежит ему, а потому он пристрелит каждого, кто только посмеет до нее дотронуться.
   Я закрыл собой девушку и тоже вытащил из кобуры револьвер. Но этот мерзавец на долю секунду раньше нажал на курок, целясь мне прямо в промежность. Раздался выстрел…
   – Боже, значит, теперь… – в ужасе воскликнул Рено.
   Но Пекос прервал его:
   – Нет! По счастью, я все же остался мужчиной. Пуля просвистела совсем рядом и попала в один из деревянных шариков, украшавших лестницу.
   – Да, тебе действительно повезло! – облегченно вздохнул Рено.
   – Не совсем. К несчастью, выстрел услышал проходивший мимо дверей клуба шериф. Он тут же ворвался в зал с двуствольным револьвером в руках и, разоружив нас обоих, отвел в тюрьму. Там начался долгий и крайне утомительный допрос, продолжавшийся чуть ли не до утра. Я был страшно зол, потому что лишился возможности провести ночь в мягкой теплой постели с божественной Энжел, а вместо этого должен сидеть в холодной тюремной камере и отвечать на дурацкие вопросы шерифа. Остаток ночи я пролежал на подстилке из гнилой соломы, брошенной тюремщиком прямо на пол сырой камеры. Наутро же мне пришлось предстать перед местным судьей и уплатить по его приговору штраф в двадцать пять долларов.
   Пекос тяжело вздохнул и вытянул ноги чуть ли не на середину комнаты.
   – Ты, вижу, совсем устал, – участливо заметил Рено.
   – Правда. Надо пойти домой и хорошенько выспаться. К тебе я зашел прямо с дороги, чтобы поприветствовать. А вечером мы могли бы погулять.
   – Вот и прекрасно! Сходим в город, посидим где-нибудь, выпьем под хорошую закуску… А потом навестим Хеорхину или Лупу. Идет?
   – Что ж, может, ты и прав. Лупа – симпатичная девица. С ней можно приятно провести время. Но все же не Энжел. Видишь ли, Рено, та девушка… Ну, она просто божественна! И если бы не была явной шлюхой – а других девушек в ночных клубах просто не бывает, – то я бы, пожалуй, женился на ней!
   – Выбрось эту чушь из головы, Пекос! Не забывай – ты носишь фамилию Макклейн.
   – Я и не забываю.
   Пекоc крепко сжал плечо друга и вдруг тяжело вздохнул.
   – Ты о чем? – с тревогой спросил его Рено.
   – О том, что моя фамилия действительно Макклейн. Ее носит и отец. Но это не мешает Баррету жениться на молоденькой девчонке, которая ему во внучки годится!
   – Да, я слышал об этом… Понимаю, что для тебя это далеко не радостная новость. Ведь так?
   – Так. Но я ничего не могу поделать. Ты ведь знаешь, как скуп мой папаша. Для того чтобы обольстить его, женщина должна быть красавицей. Хотя бы отдаленно похожей на мою Энжел из клуба. Только тогда старый хрен Баррет, возможно, на какое-то время забудет о деньгах. Но на смертном одре он еще вспомнит о них. И будь уверен, сделает молодую женушку своей единственной наследницей…

Глава 5

   Вконец измученная заточением в сырой и темной каюте, Энжи разделась, легла на жесткую койку и натянула на себя грубую простыню. У нее очень болела шея. Все эти часы Энжи только и делала, что вертела головой направо и налево, стараясь получше рассмотреть через мутное стекло иллюминатора другие суда, тоже переплывавшие залив. Наконец, поняв, что ничего интересного ей все равно увидеть не удастся, она оставила это занятие. Энжи принялась успокаивать себя тем, что это – единственная ночь, которую она проведет в каморке под палубой. Уже завтра утром пароход придет в техасский морской порт Галвестон. И тогда, наверное, ей все же будет разрешено присоединиться к остальным пассажирам, наслаждавшимся сейчас приятной морской прогулкой. Во всяком случае, она сможет полюбоваться видом бухты, пока корабль будет подходить к причалу и швартоваться.
   Немного успокоившись, Энжи улыбнулась самой себе, закрыла глаза и быстро заснула. Ей приснился очень приятный сон. Одним из его героев был все тот же любовник, который являлся ей в сновидениях уже несколько раз. Он снова присел на край кровати и осторожно снял с Энжи простыню. Как и в прошлый раз, она лежала перед ним совсем обнаженной, зная о том, что должно произойти в следующее мгновение, и даже не думая сопротивляться. Кончики его пальцев касались ее шеи, сосков, постепенно спускались к бедрам, низу живота, промежности и… Энжи почувствовала, как все ее тело наполняет блаженная истома. Она со стоном выгнула спину навстречу этим добрым, мягким ладоням. Дыхание ее стало прерывистым, частым… Сейчас… Сейчас эта желанная мужская плоть проникнет в нее… Вот она уже чувствует ее…
   – Мисс Уэбстер! – раздался за дверью каюты чей-то нервный голос, сопровождающийся громким стуком.
   Все еще не в силах очнуться от сладкого видения, Энжи продолжала во сне разговаривать с фантастическим любовником:
   – Нет… Зови меня просто Энжи… Энжи.
   – Мисс Уэбстер! – уже громче и настойчивее донесся голос из коридора. – Мисс Уэбстер! Вашему отцу плохо! Очень плохо! Скорее идите к нему!
   Энжи открыла глаза и тут же спрыгнула на пол. Сердце ее, казалось, готово было выскочить из груди.
   – Входите, сэр! – отозвалась наконец она на голос из-за двери. Но тут же, сообразив, что лежит совсем голая, спохватилась: – Подождите секундочку!
   Стараясь не поддаваться панике, Энжи быстро надела лежавшую на стуле одежду, натянула носки и сунула ноги в мягкие домашние туфли.
   – Теперь входите!
   Дверь открылась, и на пороге вырос высокий мрачный мужчина с ночным фонариком в руках.
   – Идите за мной, – сказал он тоном приказа.
   И, поддерживая Энжи за локоть, провел ее по темному коридору, освещая фонариком дорогу. У дверей каюты Иеремии они на несколько мгновений задержались.
   – У него сейчас доктор, – тихо предупредил Энжи ее спутник. – Постучите и входите. А я должен вернуться на вахту.
   Понимая, что сейчас необходимо выглядеть перед отцом сильной и уверенной в себе, Энжи глубоко вздохнула, пригладила ладонью сбившиеся во сне волосы и энергично постучала в дверь.
   Ей открыл врач – седой, небольшого роста. Он сделал Энжи знак, что хочет говорить с ней с глазу на глаз.
   Они остались в холодной темной прихожей. Врач плотно закрыл дверь в комнату, где лежал Иеремия, посмотрел на Энжи ясными голубыми глазами и тихо сказал:
   – Простите, мисс, мне очень тяжело вам это говорить, но ваш отец умирает. Боюсь, что даже не доживет до прихода корабля в порт. Он звал вас. Так что войдите и посидите возле кровати. Если понадобится моя помощь, позовите. Я буду ждать в коридоре у двери каюты.
   Энжи была ошеломлена подобным известием, хотя давно знала, что последний час отца недалек. Слезы покатились из ее глаз.
   – Извините, доктор, можете ли вы что-нибудь сделать для моего отца?
   – Дитя мое! Я уже сделал все, что мог. Остальное просто не в моих силах! Поймите…
   – Я все понимаю… Все это… То, что он…
   Слезы душили Энжи и не давали говорить. Но она все же взяла себя в руки и грустно сказала, пытаясь улыбнуться:
   – Огромное спасибо за помощь, доктор. Пойду к нему.
   – Идите. Я буду ждать у двери.
   Энжи на цыпочках вошла в маленькую комнату. Иеремия лежал с закрытыми глазами. Жизнь едва теплилась в его изможденном теле. Лицо сделалось совершенно серым. Очертания высохшей фигуры четко обрисовывались под грубой простыней.
   При виде отца, такого слабого, больного, беспомощного, вся душа Энжи переполнилась нежностью и глубокой скорбью. Проглотив слезы, она пододвинула стул к изголовью умирающего и села.
   – Папа… – чуть слышно прошептала Энжи. – Папа… Это я… Энжи… Твоя любящая дочь…
   Усталые веки Иеремии медленно поднялись. Он сделал над собой усилие и слегка повернул голову. В глазах мелькнула еле заметная искра, по которой все же можно было понять: он узнал дочь. Его тонкая, дрожащая рука чуть приподнялась. Энжи заключила ее в свои ладони. И снова поток слез хлынул из ее глаз.
   – Не надо плакать, Энжи, – прошептал Иеремия. – Сейчас не время для слез. Ты должна внимательно выслушать все, что я скажу.
   – Да, папа! Я здесь и слушаю тебя!
   Иеремия еле заметно пожал руку дочери.
   – Энжи, я должен сказать тебе нечто очень важное…
   – Слушаю тебя, папа.
   – Я хочу сказать, что… что очень люблю тебя, дитя мое… Люблю… Ты такая красивая, добрая, юная девочка… Я всегда гордился тобой. Твоей чистотой… умом…
   Большие зеленые глаза девушки не отрывались от бледного лица умирающего. Она жадно вслушивалась в слова, которые бормотал отец. Слова, которые она мечтала услышать от него всю свою жизнь. Сердце ее разрывалось от благодарности и горя.
   – Папа, – прошептала Энжи, не в силах сдержать рыдания. – Это правда? Ты действительно считаешь меня красивой?
   – Да, дитя мое. И если не говорил этого раньше, то только потому, что боялся… Есть вещи, которых ты не знаешь… и о которых я не мог…
   – Скажи теперь! Скажи, папа! Умоляю тебя!
   – У тебя… – начал Иеремия, но тут его охватил приступ глубокого, болезненного кашля. – Нет, Энжи… Сейчас для этого очень мало времени…
   Энжи осторожно похлопала его ладонью по спине. Иеремия перестал кашлять и слабым голосом сказал:
   – Сейчас ты должна очень внимательно выслушать меня и поступить именно так, как я тебе скажу.
   – Я все свято исполню, папа.
   – Ты должна дать мне торжественное обещание, что выйдешь замуж за моего лучшего друга Баррета Макклейна. Ты сделаешь это, Энжи?
   – Да, да, папа! Я сделаю это! И выйду замуж за Баррета Макклейна, если такова твоя воля. Клянусь тебе!
   – Да, я так хочу… Только зная, что ты выполнишь мою волю, я смогу спокойно уйти из этого мира. Потому что тогда я буду уверен в твоем обеспеченном и счастливом будущем. У меня нет никаких сомнений, что Баррет окружит тебя нежной заботой и защитит от всех жизненных бурь.
   – Я уверена в этом, папа. Этот брак будет счастливым. Потому что ты благословил его.
   – Да, я действительно благословляю вас. И если до этого дня сам старался оградить тебя от жестокости нашего мира, то теперь это будет делать Баррет Макклейн. А сейчас, Энжи, скажи еще раз, что непременно выйдешь за него замуж. Скажи!
   – Я выйду замуж за Баррета, папа! И стану миссис Макклейн. Буду ему послушной женой. Клянусь тебе!
   …Иеремия Уэбстер скончался на рассвете. Энжи до его последнего вздоха сидела у изголовья кровати. Потом вернулся доктор, констатировал смерть и закрыл лицо умершего простыней. Энжи не выходила из отцовской каюты, пока пароход не начал замедлять ход, приближаясь к берегам Техаса. Через час он уже пришвартовался в Галвестоне.
   С верхней палубы доносились веселые голоса проснувшихся пассажиров, слышался топот ног. Должно быть, большинство временных обитателей корабля толпилось у сходней, ожидая сигнала, чтобы спуститься на пирс и сразу же попасть в объятия родственников и друзей.
   Энжи, уже выплакав все слезы, продолжала сидеть в темной каюте рядом с умершим Иеремией. В ее ушах звучали последние слова отца: «Ты такая красивая, добрая, юная… Я всегда гордился твоей чистотой… умом…»
   И тут она вдруг почувствовала, как вместе с глубоким горем в душе начинает нарастать досада. Всю свою жизнь она заботилась об отце и старалась во всем ему угождать. Но постоянно ждала этих слов. А Иеремия сказал их только на смертном одре…
   Энжи посмотрела на укрытое белой простыней тело и беззвучно прошептала:
   – Почему, почему ты ждал так долго, папа? Почему ни разу не сказал, что любишь меня? Ты должен был сказать мне эти слова. Сказать очень давно… Я так ждала их! Но услышала лишь в твою последнюю минуту на этой земле… Ты был не прав, папа!
   Досада росла, неумолимо превращаясь в глухое раздражение. Энжи не старалась подавить это чувство. Она была уверена в своей правоте. В том, что ее негодование, вызванное поведением покойного отца, было здоровым, справедливым чувством. Она не находила в нем ничего греховного или наносящего вред ее бессмертной душе. Энжи думала о том, что не одна она, как оказалось, совершала серьезные ошибки в жизни. Что не была такой плохой девушкой, как постоянно твердил отец. Более того, имела полное право разочароваться в своем покойном родителе.
   Наконец Энжи устало поднялась со стула и, бросив последний взгляд на умершего, сказала:
   – Прости, папа. Но мне сейчас надо подняться наверх и хоть немного подышать свежим воздухом, чтобы не упасть в обморок. Это ненадолго. Я скоро вернусь. А когда мы высадимся на берег, то похороню тебя по всем обычаям. Город Галвестон станет твоим последним пристанищем. Пойми, что я не могу везти тебя через весь огромный Техас в дом Баррета Макклейна.
   Энжи подошла к двери и повернула ручку. Но прежде чем выйти в коридор, еще раз обернулась и громко сказала:
   – Я обещала тебе, папа, выйти замуж за Баррета Макклейна. И свято сдержу свое слово!
//-- * * * --//
   В купе было душно. Тучный, бородатый и пахнувший ромом мужчина, сидевший напротив Энжи, услужливо предложил ей веер. Она не отказалась, взяла опахало, сделанное из каких-то пушистых перьев, и принялась обмахивать лицо. Толку от этого было мало: горячий воздух просто не мог освежать. Однако Энжи благодарно улыбнулась своему соседу, у которого был до такой степени огромный живот, что легкий летний пиджак застегивался только на одну верхнюю пуговицу.
   – Вы очень добры, сэр, – сказала она. – Я просто представить себе не могла, что в такое время года здесь может быть так жарко.
   Изумрудные глаза Энжи остановились на открытом окне, за которым мелькали деревья, небольшие селения и полустанки бесконечного Техаса. Поезд несся с неимоверной скоростью по извивавшимся, подобно змее, рельсам дороги.
   – Даже не верится, что мы все еще едем по Техасу! – вздохнула Энжи.
   Уже прошло почти два дня с того момента, как она села в этот вагон. Пейзаж за окном постоянно менялся. Если в первые часы все напоминало влажный климат родного для Энжи Нового Орлеана, то постепенно зеленые луга, широко раскинувшиеся от берега океана до самого горизонта, стали сменяться сначала небольшими рощами, а затем густыми лесами. Потом потянулись холмы, которые становились все выше и выше. Поезд тоже заметно поднимался в гору. В вагоне стало жарко, душно и пыльно…
   – Уверяю вас, мисс, что мы все еще едем по Техасу, – рассмеялся тучный спутник Энжи. – А до крайней его западной точки пока очень далеко!
   Энжи посмотрела на улыбающееся красное лицо этого человека, севшего в поезд на последней остановке, в городе Комсток.
   – Ну, надеюсь, что до самой крайней точки штата я все-таки не доеду. Кстати, сэр, не могли бы вы сказать, долго ли нам еще тащиться до Марфы? Я направляюсь именно туда.
   – Недолго, мисс. Еще каких-нибудь две сотни миль. Вы и опомниться не успеете, как приедете.
   – Две сотни миль? – вздохнула Энжи. – Боже мой, сколько еще мучиться! У меня ощущение, будто мы уже проехали не меньше тысячи!
   – Да что вы! – рассмеялся толстяк. – Всего-то между Галвестоном и Марфой не больше шестисот миль.
   Чувствовалось, что попутчик Энжи был уроженцем Техаса и очень гордился размерами своего штата. Но, заметив, что Энжи расстроилась, он тут же постарался успокоить девушку:
   – Я понимаю: вы очень устали и чувствуете себя неважно. Но потерпите немного. Завтра утром станет легче. Наш поезд уже пересек высшую точку перевала, и скоро жара кончится. Поверьте мне!
   Энжи попыталась улыбнуться:
   – Простите мне это нытье, сэр.
   Но тут она заметила, что по лицу толстяка градом катится пот, а шея стала совсем багровой.
   – Сэр, возьмите, пожалуйста, свой веер, – поспешно сказала она. – Сейчас вам он куда нужнее, чем мне!
   – Нет, мисс! Вам тоже очень жарко. Разве я не вижу? Кроме того, мне не так долго осталось ехать.
   – О! Вы сходите еще до Марфы?
   – На следующей станции. Я не люблю уезжать слишком далеко от дома.
   И его огромный живот затрясся от хохота.
   – Гм-м… – устало промычала Энжи.
   Ее ресницы вдруг как-то сразу отяжелели, глаза закрылись, белокурая головка откинулась на спинку сиденья, и Энжи погрузилась в глубокий сон. Когда же она проснулась, то поезд стоял, а соседа по купе уже не было. Энжи посмотрела в окно и увидела толстого джентльмена, стоявшего на деревянной платформе и пожимавшего руки двум ковбоям. Увидев через окно Энжи, он широко улыбнулся и приветливо помахал ей рукой. Та высунулась из окна чуть ли не по пояс и спросила, как ей быть с веером, который по-прежнему держала в руках. Толстый джентльмен подбежал к окну вагона уже тронувшегося поезда и, схватив Энжи за руку, крепко пожал ее.
   – Оставьте веер себе, мисс! И желаю вам счастья в Марфе. А если когда-нибудь окажетесь в этом небольшом городке, где я только что сошел, то прошу ко мне в гости. Вы слышите меня?
   – Слышу. И обязательно при случае воспользуюсь вашим приглашением. Большое спасибо! Но кого мне спросить?
   – Бина, мисс. Судью Роя Бина.
   Он весело рассмеялся и еще раз махнул Энжи на прощание рукой. Очевидно, ее попутчик не знал, что столь известное в этих краях имя Роя Бина ничего не говорило девушке, безвыездно жившей до этого в Новом Орлеане…
   Когда поезд наконец подошел к небольшому вокзалу уже спавшей Марфы, настроение Энжи безнадежно испортилось. Сам город практически состоял из огромного и внушительного здания суда, построенного в викторианском стиле, нескольких разбросанных здесь и там деревянных строений, в которых разместились местные трактиры и пивные, большой конюшни, складских сараев и кузнечной лавки.
   Для девушки, выросшей в доме на старой улице огромного Нового Орлеана, утопавшей в зелени деревьев и тянувшейся вдоль берега величественной Миссисипи, попасть в такое захолустье было немалым испытанием. Ей сразу же стало горько и обидно. Впрочем, немалую роль в этом сыграла и ночная мгла, в которой реально оценить достоинства глухого провинциального техасского городка было непросто.
   Энжи постояла на небольшой деревянной платформе, пока вдали не исчезли огни уходящего поезда. Потом тоскливо посмотрела на выступавшие из темноты очертания каких-то небольших строений. И подумала: зачем надо было основывать такой маленький городишко именно здесь, среди бескрайних просторов Техаса? Судя по тому, что она видела днем из окна, в этой части штата были одни голые холмы.
   – Сеньорита Уэбстер? – раздался за спиной Энжи мужской голос. Она обернулась и увидела высокого, очень стройного молодого человека, приветливо ей улыбавшегося.
   – Да, это я, – ответила Энжи.
   Она осмотрела незнакомца с ног до головы, стараясь угадать, кто это.
   – Меня зовут Хосе Родригес, – отрекомендовался молодой человек, словно угадав ее мысли. – А вот мой отец Педро.
   И он взглядом показал на худого, тоже улыбавшегося шатена с огромным сомбреро на голове.
   – Мы приехали, чтобы встретить вас и препроводить на ранчо сеньора Баррета Макклейна.
   Энжи поняла, что сам Макклейн не приехал встретить свою невесту, наверное, потому, что еще не знал о скоропостижной смерти ее отца. Она поспешила все объяснить:
   – Мистер Уэбстер, мой отец, умер по пути в Галвестон. Я очень благодарна вам обоим за то, что встретили меня!
   Хосе, оказавшийся гораздо сильнее, чем выглядел внешне, легко поднял оба ее чемодана и погрузил на крышу дожидавшегося у станции экипажа. Педро тем временем помог Энжи подняться по ступенькам и устроиться на заднем сиденье.
   Через несколько минут низенькие строения Марфы остались позади. Энжи удивленно посмотрела по сторонам и спросила:
   – Педро, а далеко отсюда до ранчо мистера Макклейна?
   – Нет, сеньорита. Нам предстоит проехать еще около двенадцати миль на север.
   – Двенадцать миль? – переспросила Энжи, с трудом скрывая раздражение. – Но ведь это действительно неблизко!
   – Что вы, сеньорита! – возразил Педро. – Это же совсем рядом!
   Молодой Хосе с улыбкой взглянул на Энжи:
   – Боюсь, что мой отец плохо говорит по-английски. Но он действительно считает, что двенадцать миль – это совсем мало. Так думают жители Техаса. А вы не привыкли к таким переездам, поэтому вам это расстояние может действительно показаться огромным.
   – Что ж, Хосе, – смирилась Энжи, поправляя шляпку, – видимо, мне придется еще много нового узнать о Техасе. И конечно, в первую очередь я обращусь за помощью именно к вам!
   Хосе гордо выпрямился и утвердительно кивнул:
   – Сеньорита, я вам, безусловно, помогу, не сомневайтесь! Мы давно не видели девушку такой удивительной красоты.
   Хосе сам смутился от своего откровения. Сквозь смуглую кожу его лица пробился легкий румянец.
   Несколько шокированная чуть нагловатым тоном молодого человека, Энжи тем не менее по достоинству оценила его бесхитростный комплимент и тоже покраснела.
   – Что ж, Хосе, мне очень лестно это слышать.
   Она подумала, что Баррет Макклейн, наверное, был бы не совсем доволен, услышав, какие речи ведет с его невестой юноша, посланный только для ее встречи.
   При этой мысли улыбка сползла с лица Энжи – она вспомнила, зачем сюда приехала. Да, ей предстоит выйти замуж за человека, который старше ее покойного отца. И к тому же она никогда его не видела! А теперь проведет вместе с ним в этой глухомани всю оставшуюся жизнь! Что-то больно кольнуло ее в самое сердце. Энжи сокрушенно вздохнула и стала безучастно смотреть на бежавшую навстречу дорогу.
   Пейзаж вокруг был суровым. На небе – ни облачка. Далеко впереди возвышались казавшиеся призрачными холмы, желтые от выгоревшей под лучами знойного техасского солнца травы. А где-то за горизонтом ее ожидала будущая жизнь, такая же непредсказуемая и пугающая, как вся эта далекая от гостеприимства природа. Но одновременно этот необъятный суровый пейзаж дышал какой-то непокорностью, скрытой тягой к свободе.
   Итак, заточение или свобода? Этот странный и новый для Энжи край, казалось, обещал и то и другое. Какая же из двух дорог ей здесь уготована? Останется ли она навсегда пленницей в этой тюрьме без стен и решеток? Будет ли покорно существовать рядом со старым и, безусловно, ревнивым мужем? В ревности Баррета Энжи не сомневалась: удел немощных стариков, женившихся на молоденьких девицах, везде одинаков и хорошо известен!
   Но может быть, ее ждет нечто совсем неожиданное? Почему бы не предположить, что на этой непокорной земле она наконец почувствует опьяняющий запах свободы, узнает счастье новой и полной приключений жизни?
   Сердце в груди девушки неожиданно громко забилось. Ведь в конце концов многое зависит и от нее самой. Здесь будет ее дом. И надо сделать все, чтобы жить в нем радостно. Да, она будет счастлива! И никогда не оглянется назад, в прошлое! Будет смотреть только в будущее! Наполнит свою жизнь безбрежной свободой. И никаких мыслей о темнице и заточении!
   Энжи гордо подняла голову. Да, она решила, что непременно станет счастливой. И не свернет с этого пути!

Глава 6

   Запряженный парой лошадей экипаж, слегка подпрыгивая на бесчисленных ухабах, вез Энжи к ее будущей обители. Девушка ужасно устала от тяжелой дороги и от бессонной ночи в поезде. Однообразный пейзаж понемногу убаюкивал ее. Наконец веки Энжи сомкнулись. Перед тем как задремать, она подумала о том, как было бы хорошо сразу же по приезде лечь в мягкую постель и крепко заснуть.
   На одном из ухабов экипаж особенно сильно тряхнуло. Энжи невольно открыла один глаз, куда тотчас же попала крупная песчинка. Девушка застонала от острой боли. Хосе обернулся к ней и, поняв, в чем дело, вытащил из кармана белоснежный носовой платок.
   – Сеньорита, пожалуйста, возьмите мой платок и протрите глаз.
   – Спасибо, Хосе, – благодарно улыбнулась в ответ Энжи.
   Но прежде чем она успела удалить из глаза мешавший смотреть посторонний предмет, целая пригоршня песка хлестнула ей по щекам. Энжи испуганно посмотрела по сторонам и вдруг увидела, что совсем недавно прозрачный и чистый воздух превратился в сплошное облако пыли. Хуже всего было, что поднявшийся неведомо откуда ветер с силой дул им прямо в лицо.
   – Хосе… Мистер Родригес… Что происходит? – воскликнула Энжи, у которой от испуга бешено заколотилось сердце. Она прикрыла лицо платком, но песок проникал отовсюду.
   Хосе и Педро, как по команде, надвинули чуть ли не до самых глаз сомбреро. Первый из них снова повернулся к Энжи и ободряюще крикнул, перекрывая своим молодым звонким голосом шум ветра:
   – Не пугайтесь, сеньорита! Это всего-навсего песчаная буря. Конечно, очень жаль, что она нас застигла!
   – Песчаная буря? – переспросила Энжи сквозь платок. – Скажите, Хосе, вам раньше приходилось наблюдать здесь такое?
   Хосе хотел улыбнуться. Но только успел на мгновение обнажить свои белоснежные зубы, как тут же был вынужден закрыть рот, чтобы не наглотаться песка. А на вопрос спутницы ответил лишь утвердительным кивком.
   Между тем ветер усиливался. Кругом уже почти ничего не было видно из-за взметнувшегося в небо песка. Он забивал глаза, уши, горло, проникал за шиворот и оседал на спине и волосах.
   – Хосе, это ужасно! – причитала Энжи. – Ведь мы, конечно, погибнем! Скажите, неужели поблизости нет никакого укрытия, за которым можно было бы отсидеться?!
   – Извините, сеньорита, – с трудом сумел все-таки проговорить сквозь песчаный ливень Хосе. – Но самое ближайшее место такого рода – это ранчо мистера Баррета Макклейна. Но ради Бога, не бойтесь! Гибель нам не грозит. Я уже не раз попадал в песчаные бури, причем многие из них бывали куда страшнее этой. И все же, как видите, остался жив!
   Он снял с шеи шелковый цветной шарф и, наклонившись к уху Энжи, прокричал:
   – Я закрою им вам рот, подбородок и шею, сеньорита, если вы не возражаете. Это будет дополнительной защитой от песка. Разрешите?
   – Прошу вас! – тут же согласилась Энжи.
   Педро Родригес все это время сохранял молчание и даже ни разу не обернулся. Он был всецело поглощен вожжами, с помощью которых не без успеха старался призвать к порядку нервничавших лошадей. Мистер Баррет Макклейн доверил ему доставить невесту в целости и сохранности. И теперь Педро считал своим святым долгом с честью выполнить поручение хозяина. Причем чтобы ни один золотистый волосок этой очаровательной девушки не упал с ее головы.
   Мысли молодого Родригеса были заняты совершенно другим. В бешеной песчаной круговерти он думал о том, как могла такая красивая и молодая особа согласиться выйти замуж за Баррета Макклейна. Ведь там, в Луизиане, при внешности Энжи у нее, несомненно, было множество поклонников! И конечно, молодых, красивых, умных… Зачем же было тащиться так далеко? Ради чего? Чтобы стать женой мрачного, старого повелителя крупного рогатого и прочего скота?
   Энжи, несмотря на закрывавшие лицо и шею платок с шарфом, продолжала задыхаться от все же попадавшего в нос и рот горячего песка. Она тоже думала о том, зачем покинула зеленую, покрытую лиственными лесами и рощами Луизиану. И вот очутилась в этом засушливом, жарком Техасе, раскинувшемся, подобно огромной пустыне, на тысячи миль! Техас! Энжи начинала уже тихо ненавидеть само название этого штата, по которому можно ехать днями и ничего путного не увидеть. Потому что в Техасе, как она была уверена, ничего нет и быть не может! Ни журчащих ручьев… Ни живописных озер… Ни ароматного свежего воздуха… Ни деревьев… Ни полевых цветов… Здесь, наверное, нет городов с мощеными улицами и высокими, добротными домами… Есть только обжигающий лицо горячий ветер и песок, который заставляет непрерывно кашлять, не давая открыть глаза или даже нормально вздохнуть…
   Выносить все это у Энжи уже не хватало сил. Слезы ручьями лились у нее из глаз, скатывались по щекам, оставляя дорожки на покрытом пылью лице, и падали на шелковый шарф, закрывавший рот и подбородок. Шарф стал совсем мокрым. Добрые сердца обоих мужчин разрывались от жалости к страданиям молодой и очаровательной девушки.
   Отбросив всякие сословные предрассудки, Хосе обнял спутницу за плечи и привлек к себе. Энжи благодарно взглянула на мексиканца и спрятала лицо у него на груди. Сердце Хосе неожиданно сильно забилось. Он обнял Энжи другой рукой и еще крепче прижал.
   – Простите, сеньорита, но ваши слезы вот-вот разобьют сердце бедного Хосе Родригеса. Я проклинаю этот гадкий ветер и пакостный песок за то, что они довели вас до такого состояния! Но признаться, эти песчаные бури здесь все-таки не так уж часты. Вот увидите, впереди вас ждут прекрасные теплые дни. Солнечные, безоблачные и безветренные. На юго-западе Техаса обычно именно такая погода. А какие закаты! Вы, наверное, никогда таких…
   – О чем вы говорите, Хосе? – перебила его Энжи. – Пока я ничего не вижу, кроме столбов песчаной пыли, которые вот-вот меня задушат. Это просто…
   Сильная смуглая рука Хосе крепко сжала хрупкое плечо девушки. Он невольно залюбовался локоном золотистых волос, растрепавшимся от ветра и упавшим на шею Энжи.
   – Я понимаю вас, Энжи! – глубокомысленным тоном начал было Хосе, но его тут же перебил отец. Энжи плохо понимала испанский язык, но догадалась, что отец предложил сыну замолчать. А заодно упрекнул за чересчур вольное поведение, поскольку обнимать в экипаже женщину, которая через день-другой станет женой их работодателя, значило рисковать будущим. Вряд ли Баррет Макклейн остался бы доволен, увидев подобную пикантную сцену.
   Тон Педро был суровым и назидательным. Энжи почувствовала, как рука Хосе, лежавшая на ее плече, сразу ослабла. Но осудил ли Педро ее собственное поведение? Ведь она с готовностью позволила молодому мексиканцу себя обнять!
   На всякий случай Энжи слегка отстранилась от Хосе, и его руки тут же вовсе упали с ее плеч. Она с сожалением вздохнула. Эти теплые, добрые руки, казалось, надежно защищали ее от взбунтовавшейся природы. Но Энжи моментально вспомнила отца и его постоянные предостережения против всякого рода предосудительных поступков и неприличного поведения. Конечно, увидев дочь в объятиях молодого человека, да еще мексиканца, Иеремия бы осудил ее. Наверное, даже жестоко наказал…
   Сквозь продолжавшие бесноваться песчаные вихри Энжи украдкой взглянула в глаза Хосе. В них светились благородство, честность и бесконечная доброта. «Нет, папа! – подумала она, мысленно обращаясь к покойному отцу. – Ты был бы не прав! Это очень хороший, заботливый юноша. У него отзывчивое, чистое сердце. Кстати, у меня тоже… Не надо нас осуждать!»
   Глаза Энжи вспыхнули озорством, и она, к неописуемому удивлению Педро и Хосе, сама обняла младшего Родригеса за стройную талию, крепко прижалась к нему и весело рассмеялась. Хосе беспомощно посмотрел поверх ее головы на отца. Педро же правильно понял невинный поступок Энжи и улыбнулся обоим. Хосе понимающе кивнул, вновь обнял свою спутницу за плечи и тоже засмеялся, хотя причина смеха Энжи так и осталась для него загадкой. Но в этом мраке песчаного урагана он звучал очень искренне и даже по-детски… В нем не было и намека на что-то злое, демоническое, торжество над кем-то. Энжи подняла руку и сняла шелковый шарф, прикрывавший рот и подбородок. Лучезарная, полная веселья улыбка, озарившая ее лицо, была настолько заразительной, что Хосе и Педро тоже громко рассмеялись.
   В темноте песчаной бури трое весело хохочущих путешественников даже не заметили, как проехали под аркой ворот ранчо Макклейнов. По обе стороны от арки тянулась высокая кирпичная стена. За ней укрылся от бури сам мистер Баррет Макклейн, сидевший на темной лошади и сопровождаемый двумя всадниками – его телохранителями. Песчаные вихри не могли преодолеть кирпичной преграды, и владелец огромного ранчо спокойно дожидался приезда своей невесты.
   Первое, что он услышал, был женский смех – веселый, звонкий, прорвавшийся сквозь песчаную завесу со стороны дороги. Его сопровождал низкий мужской хохот. Баррет Макклейн сжал зубы, а его карие глаза превратились в две узкие щелки. Охранники в недоумении переглянулись.
   Баррет внимательно вгляделся в направлении доносившегося смеха и рассмотрел белокурую головку. Как только экипаж въехал в ворота, он увидел рядом с красивой блондинкой еще и смуглого молодого человека, задорно смотревшего на него черными глазами и беззастенчиво обнимавшего девушку за талию. Это привело Макклейна почти в состояние шока. Все мускулы на его лице напряглись. Глаза метали молнии.
   Экипаж резко затормозил перед тремя выстроившимися в шеренгу, подобно почетному караулу, всадниками. Хосе Родригес нехотя убрал руку с талии Энжи и гораздо медленнее, чем следовало бы, вылез из экипажа.
   Молча проглотив бранные слова, которыми Баррет хотел наградить наглого молодого мексиканца, он сделал знак Педро следовать за ним. Затем бросил беглый взгляд на сразу побледневшую белокурую красавицу, развернул коня и, пришпорив его, поскакал в глубь ранчо. В раздражении он покосился в сторону молодого мексиканца, сказав себе, что в свое время рассчитается с ним. Что касается Энжи Уэбстер, то он женится на ней и уложит к себе в постель, даже если она станет бурно протестовать. Предвкушая ночь и сладость мести, Баррет довольно улыбнулся. Да, Энжи и этот несносный, мерзкий мальчишка еще горько пожалеют о том, что позволили себе в экипаже!
   Два рослых телохранителя скакали рядом с хозяином с таким видом, будто уже знали все его мысли. Во всяком случае, Эйса Грэнгер, опекавший Баррета справа, и Панч Добсон, выполнявший ту же функцию слева, не сомневались, что Хосе Родригесу не поздоровится! Впрочем, настроение у обоих было не лучшим – появление в доме Макклейна молодой и красивой хозяйки накладывало на них дополнительные обязанности. В недалеком прошлом, когда была еще жива первая жена Баррета, они уже прошли через это…
   Эйсе Грэнгеру было сорок два года. Он был старше Панча Добсона, выше его и выглядел внушительнее. По негласному распределению ролей он считался главным.
   Грэнгер оглянулся на миловидную блондинку, глубоко вздохнул и довольно громко выругался. Однако его слова, что-то вроде «черт бы побрал все это!», до Баррета не долетели, поскольку тут же были унесены продолжавшим бесноваться ветром. Все же Эйса с тревогой посмотрел на хозяина. Убедившись, что его грубость осталась неуслышанной, Грэнгер озадаченно почесал затылок, ибо не мог понять, почему несколько минут назад у ворот ранчо тот же ураган не заглушил смеха, который вывел из себя Макклейна. Решив, что с приездом Энжи Уэбстер на ранчо уже не будет прежней жизни, он еще раз вздохнул и слегка пришпорил отставшего было коня.
   Экипаж остановился посреди двора. Хосе спрыгнул с козел и открыл дверцу. Энжи улыбнулась ему, ожидая, что сейчас мексиканец обнимет ее за талию своими теплыми руками и поможет спуститься. Но вдруг почувствовала объятие совсем других рук – грубых и властных. Испуганно подняв голову, она увидела Баррета Макклейна. Он смотрел на нее своими темно-карими глазами, которые оказались на одном уровне с ее – огромными, изумрудными…
   – Здравствуйте, Энжи! – закричал Макклейн, стараясь перекрыть своим не очень сильным голосом вой ветра. – Меня зовут Баррет Макклейн!
   И прежде чем Энжи успела ответить, он взял ее за руку и потащил через песчаный буран к дому. Через несколько секунд они уже были в просторной прихожей, оставив за дверью бешеное неистовство природы.
   Энжи продолжала бессознательно сжимать в руках белый носовой платок Хосе Родригеса. А его шарф все еще обнимал белоснежную шею девушки. Она вдруг с тревогой подумала, что если Баррет уже успел устроить ей немую сцену ревности при встрече, то сейчас последует еще одна. Поэтому принялась старательно вытирать глаза платком, после чего развязала шарф и небрежно бросила его на стоявший у двери стул. Баррет, видимо, удовлетворился этим, поскольку не сказал ни слова упрека, протянул руку и снял с головы Энжи шляпу.
   – Вот и прекрасно, дитя мое! – улыбнулся он. – Теперь все страхи остались позади. Вам сейчас неплохо было бы принять ванну.
   Баррет оценивающе посмотрел на Энжи, чем поверг девушку в совершеннейшее смущение.
   – Да… Вы правы, сэр… – пробормотала она. – Я с удовольствием… с удовольствием приму ванну…
   Энжи скромно опустила глаза. Баррет же внимательно, с видом собственника, продолжал ее изучать. Его взгляд задержался на роскошных белокурых волосах девушки. Потом скользнул по очертаниям высокой и сильной груди, прошелся по стройной талии и долго не мог оторваться от ног. И Баррет вдруг почувствовал, как все чаще начинает биться его немолодое сердце…
   Только тут он наконец вспомнил, что Энжи должна была приехать не одна.
   – Дитя мое, а где Иеремия? Я так соскучился по моему дорогому другу! Ведь в последние двадцать лет жизнь так сложилась, что мы только переписывались. Где же он?
   Энжи подняла голову и посмотрела на Баррета глазами, полными слез.
   – Папа умер на пароходе, мистер Макклейн. Мне пришлось похоронить его в Галвестоне.
   – Боже мой! – воскликнул Баррет и, заключив Энжи в объятия, привлек к себе. – Какое ужасное горе! Я сражен!
   Энжи стояла неподвижно, пытаясь побороть желание оттолкнуть Макклейна и освободиться из его холодных, словно лед, рук. Но он только крепче прижимал ее к себе. На мгновение Энжи ощутила прикосновение его щеки. Это не позволило ей увидеть плотоядное выражение его глаз. Впрочем, Макклейн тоже не успел заметить брезгливость, мелькнувшую в огромных изумрудных глазах новоявленной невесты. Он почувствовал только, что желал бы вечно прижимать к себе это прекрасное молодое тело.
   Наконец он с сожалением отпустил Энжи и сказал уже твердым голосом, в котором вновь прозвучали нотки собственника:
   – Вам пришлось уже столько пережить, Энжи! Теперь все в прошлом. У вас есть защитник. Есть свой дом. Мы все будем постоянно заботиться о вашем благополучии. Так что успокойтесь, дорогая, и постарайтесь как можно быстрее справиться с постигшим вас огромным горем – потерей горячо любимого отца.
   Энжи посмотрела на Баррета широко открытыми глазами и чуть слышно ответила:
   – Спасибо, сэр!
   Она действительно почувствовала некоторое облегчение. Возможно, потому, что глаза Баррета показались ей теплыми и добрыми. В отличие от рук… Вообще он был, конечно, очень даже стар для нее. Но Энжи подумала, что как раз это и может стать каким-то залогом их будущей сравнительно спокойной жизни. Может быть, этот невысокий седовласый джентльмен станет для нее хорошим, отзывчивым отцом, о котором Энжи всю жизнь мечтала и которого у нее так никогда и не было… Может быть, он станет оберегать ее от превратностей жизни и даже баловать, как свою родную дочь… А она будет вечерами читать ему книги… Оказывать самое глубокое уважение… И может быть, в конце концов полюбит его, как родного отца.
   Баррет отвлек Энжи от этих мыслей, заключив ее ладони в свои.
   – Вы должны познакомиться с моей свояченицей, Энжи. Она ждет нас.
   Он взял ее под руку, что снова вызвало у Энжи почти инстинктивное желание отстраниться. Но она сумела справиться с собой и даже слегка прижала к себе острый локоть Баррета.
   Они прошли по длинному коридору с аркообразным потолком и массивными, тяжелыми стенами. Окна в них были наглухо закрыты, а потому вой ветра сюда не проникал. В дальнем конце коридора они остановились перед темной дверью из мореного дуба. Баррет постучал…
   …В просторной комнате с высокими потолками и старинной мебелью все говорило о достатке хозяина дома. Энжи только сейчас задумалась о том, как богат ее будущий супруг. Но тут из дальнего угла донесся мелодичный женский голос:
   – Энжи, дорогая, я так рада вас видеть!
   Обернувшись, Энжи увидела миниатюрную брюнетку средних лет, сидевшую на обитой желтым шелком софе. На ней была кружевная блузка с короткими рукавами и очень красивая юбка из добротного «флотского» полотна. Брюнетка приветливо улыбнулась Энжи. Глаза у нее были мягкими, добрыми, и в этом не чувствовалось ни тени фальши.
   Эмили Йорк выглядела достаточно молодо и на первый взгляд вполне годилась Баррету Макклейну в дочери. В волосах ее не было ни единого седого волоса, а на лице – ни одной морщинки.
   – Здравствуйте, Энжи! Я – Эмили Йорк.
   Эмили встала с софы и подала Энжи руку.
   – Мне очень приятно с вами познакомиться, мисс Йорк, – с легким реверансом ответила Энжи и почему-то смутилась.
   – Боже мой, зачем же так официально? – засмеялась Эмили и обняла Энжи. – Зовите меня тетушкой Эмили. И никак иначе!
   Эмили обняла Энжи и привлекла ее к себе. Энжи оказалась на пару вершков выше Эмили. Это преимущество дало ей возможность, будучи в дружеских объятиях, все же незаметно оглянуться…
   …У двери, небрежно прислонившись к косяку, стоял высокий молодой человек и не отрывал от нее взгляда. Его густые волосы были чернее ночи, глаза – цвета голубой дымки. Нос – аристократически-прямой. Слегка полноватые губы выдавали чувственность. К тому же на Энжи он смотрел с жадным интересом и, казалось, мысленно раздевал ее.
   Энжи еще более смутилась и покраснела. Коленки ее задрожали.
   – …Чувствуйте себя как дома, – продолжала между тем Эмили, выпустив наконец Энжи из объятий.
   – Я… я постараюсь… мисс… – пробормотала Энжи, все еще не в силах оторвать взора от стоявшего у двери рослого мужчины. Еще никогда, даже в самых диких и эротических снах, не видела она такого поразительного мужского совершенства. Когда же он, отойдя от двери, двинулся к ней, Энжи задрожала уже всем телом.
   – Дитя мое, вы, верно, очень устали, – произнес Баррет Макклейн, внимательно посмотрев на невесту. – Я сейчас позвоню служанке. Она проведет вас в спальню и приготовит ванну.
   – Конечно, – утвердительно кивнула Эмили. – У Энжи есть еще время привести себя в порядок, а уже потом познакомиться с будущим сыном.
   Только сейчас Энжи поняла, кто стоял у дверей и почему Баррет Макклейн не проявлял никаких признаков ревности. Хотя совсем недавно, у ворот ранчо, он был готов растерзать несчастного Хосе Родригеса.
   – Мой сын считает себя величайшим шутником на свете, – усмехнулся Баррет, властно положив руку на плечи невесты. – Итак, Пекос, это Энжи Уэбстер. Я, если помнишь, уже говорил тебе о ее предстоящем приезде сюда. А вам, Энжи, я хочу представить моего единственного сына – Пекоса Макклейна.
   Пекос вплотную подошел к Энжи, которая даже была вынуждена отступить на шаг. А он продолжал не отрываясь смотреть в ее изумрудные глаза.
   – Да, папа, – глуховато сказал Пекос. – Я помню, что ты говорил мне о приезде к нам Энжи Уэбстер. Но при этом ты забыл упомянуть, что ее внешность – под стать ангелу небесному!
   При слове «ангел» на лице Пекоса появилась сардоническая усмешка. И Энжи поняла, что причиной тому была именно она. Пекос же протянул ей руку и спросил:
   – Вы согласны пожать мне руку? Или за это надо платить?
   Ошарашенная столь странным заявлением, Энжи вложила свою ладонь в руку Пекоса, которая показалась ей необычайно теплой, а пожатие – неожиданно крепким. Он задержал ладонь девушки в своей, как бы вовсе не желая ее отпускать.
   – Воистину, папа, вы нашли просто божественный цветок! – все с той же ехидной улыбкой продолжал Пекос. – Она действительно настоящий ангел, который вознесет вас с собой прямо на небо.
   Баррет нахмурился и холодно сказал:
   – Не обращайте внимания на его грубости, Энжи. – После чего обернулся к сыну: – А ты, несносный мальчишка, отпусти ее руку!
   Пекос с большой неохотой повиновался, но при этом буркнул:
   – Но мне правда кажется, что она похожа на ангела!
   Не сказав больше ни слова, Пекос круто повернулся и медленно пошел к двери, у которой только что стоял. Энжи смотрела ему вслед, несколько удивленная всем происходящим, и гадала: неужели сын ее будущего мужа всегда ведет себя так странно?
   У самой двери Пекос обернулся и, обращаясь, по-видимому, к отцу, сказал со вздохом:
   – Мне надо будет точно рассчитать время до ужина. Я хотел вечером вернуться в город, но теперь передумал.
   Каждый из троих, находившихся в тот момент в комнате, восприняли эти слова по-разному. Легкая улыбка на губах Эмили Йорк расплылась по всему ее маленькому личику, по мере того как она смотрела на любимого племянника. То, что Пекос будет вместе с ними ужинать, делало ее почти счастливой. Во взгляде Баррета Макклейна, который он бросил на сына, можно было прочесть самую откровенную ненависть пополам с отвращением. Он был возмущен грубым поведением Пекоса и крайне недоволен тем, что тот будет сидеть с ними за одним столом. Энжи смотрела на Пекоса с почти благоговейным страхом, но одновременно – озадаченно. Ей казалось, что она слышит в душе тревожный, предостерегающий звон колокола… Что-то в этом необычайно красивом человеке внушало ей опасение. Энжи была достаточно смышленой, чтобы понять это. И в меру женщиной, чтобы уметь скрывать свои чувства.
   Пока трое думали каждый о своем, Пекос, сунув руки в карманы джинсов, прошествовал по коридору к своей спальне, сел на край кровати и, схватившись за голову, проговорил вслух:
   – Итак, очаровательная юная девочка, на которой отец хочет жениться, оказалась не кем иным, как моей знакомой красоткой Энжел из ресторанчика в городке Пасо-дель-Норте на мексиканской границе! Ах, Энжел, Энжел! Ты небось сидишь сейчас в своей комнате и думаешь, выдам я тебя уже сегодня или нет? – Он хищно усмехнулся и, выпрямившись, снова сказал вслух: – Может, я вообще никогда ему не скажу об этом, милая Энжел. Во всяком случае, до поры до времени… Пока мы не возобновим с тобой то, что уже хотели начать тогда… Когда я нежданно-негаданно попал вместо твоей постели в полицию…
   Пекос повалился на кровать и громко расхохотался. А за стенами дома продолжала бушевать песчаная буря…

Глава 7

   Эмоции переполняли душу Энжи, пока она сидела в мексиканской ванне с высокими бортами, отделанной желтой и голубой черепицей. Вода доходила ей до подбородка. Сама же ванна была настолько длинной, что могла бы свободно вместить сразу двоих купающихся вроде Энжи. Поэтому ей все время грозила опасность соскользнуть на дно под булькавшие на поверхности пузыри, создававшие вокруг приятный аромат. Схватившись рукой за борт ванны, она согнула колени, присела и осторожно встала во весь рост.
   Внимательно оглядевшись, Энжи вновь была поражена роскошью и вкусом, с которыми была обставлена ванная комната. Впрочем, то же самое можно было сказать абсолютно обо всем в этом провинциальном техасском доме. Энжи не привыкла к этому, а потому чувствовала себя здесь какой-то лишней. Даже нищенкой. Ей было очень трудно скрыть от окружающих изумление по поводу роскоши и богатства. Энжи вообще считала излишнее богатство чем-то греховным, а следовательно, непозволительным. Так ее воспитал отец. А здесь, в почти диком штате, каким ей показался Техас, это особенно бросалось в глаза.
   Когда Иеремия впервые сказал ей, что его друг Баррет – человек очень состоятельный, Энжи представила себе большой, очень комфортабельный дом, обшитый досками, с деревянным полом и тяжелой мебелью. По ее представлениям, именно таким должно было быть жилище грубого провинциального владельца огромной скотоводческой фермы.
   Песчаная буря не дала ей возможности сразу же получить полное представление о ранчо. Но уже тогда Энжи была поражена грандиозными масштабами хозяйства Баррета Макклейна. На нее произвели огромное впечатление массивные каменные стены дома, дощатые дубовые полы в комнатах и декорированные под кирпич – в коридорах. Мебель, несмотря на свою массивность, выглядела элегантной и была подобрана с большим вкусом, что очень радовало глаз. Но большего Энжи еще так и не успела увидеть: все ее внимание неожиданно занял Пекос. Его горящие глаза и довольно странные речи не выходили у нее из головы.
   Когда Пекос вышел из комнаты, Энжи почувствовала себя легче. Баррет Макклейн с осуждающим вздохом посмотрел на закрывшуюся за сыном дверь, потом взял Энжи за руку и сказал мягким, почти задушевным, тоном:
   – Дитя мое, я попросил Делорес показать вам спальню. Вы можете принять ванну, распаковать вещи и отдохнуть до ужина. Наверное, так будет лучше.
   Тут же в комнате появилась сияющая очаровательной улыбкой мексиканка. Она поклонилась будущей молодой хозяйке, демонстрируя готовность преданно ей служить, и приветствовала кивком головы Баррета, а затем Эмили.
   Делорес провела Энжи по другому, довольно холодному, коридору, в конце которого начинался расположенный отдельно от парадных комнат флигель. Войдя в него, они остановились перед еще одной массивной дубовой дверью.
   – Прошу вас, сеньорита, – сказала Делорес, сделав легкий реверанс и открывая дверь.
   Отведенная Энжи спальня по своим размерам не уступала той, в которой она всю жизнь прожила в Новом Орлеане. Но богатство и изысканность обстановки не шли ни в какое сравнение. Подобной роскоши Энжи еще не видела. Пол покрывал огромный восточный ковер. Он оказался таким мягким, что ноги Энжи тут же утонули по щиколотки, а шагов не стало слышно совсем. В глубине комнаты под роскошным балдахином стояла широкая кровать с затейливыми узорами на спинке и с боков. Она так и звала к себе, обещая тепло и мягкость. Энжи даже захотелось немедленно подбежать к ней, броситься на пуховую перину и крепко заснуть.
   Мебель из красного дерева была отполирована до блеска и натерта каким-то снадобьем с запахом лимона. К нему примешивался аромат огромных желтых роз, стоявших в вазах вдоль окон и на столе.
   Энжи остановилась у порога, потеряв дар речи. Снова и снова осматривала она каждый уголок своих новых апартаментов. И ей казалось, что все это просто какой-то сон. Вот-вот она вновь проснется в своей неуютной, бедной комнате, а сквозь тонкие стены будет доноситься из соседней спальни громкий храп отца. Так бывало каждую ночь…
   Делорес тем временем открыла внутреннюю дверь в глубине комнаты, за которой оказалась ванная. Ее голос, донесшийся уже оттуда, сразу вернул Энжи к действительности:
   – Сеньорита! Я сейчас приготовлю вам ванну. А пока будете мыться, распакую вещи.
   – Не надо, – поспешно ответила Энжи. Она быстро прошла в ванную и тронула Делорес за руку: – Извините… миссис… – смущенно пробормотала Энжи. – Я… я сама все сделаю.
   Делорес удивленно посмотрела на молодую хозяйку и пожала плечами:
   – Понимаю, сеньорита. Вы не привыкли к слугам. Так?
   – Так, Делорес! Я действительно всю жизнь обслуживала себя сама.
   Энжи скрыла главную причину. Ей было стыдно признаться горничной, что в багаже, который та хотела начать распаковывать, не окажется не только ни одной ночной рубашки, но даже женской сорочки…
   – Рыбка вы наша! – рассмеялась Делорес. – Ничего, здесь вас быстро испортят!
   Она подошла к Энжи и нежно дотронулась пальцем до ее щеки.
   – И вы не хотите, чтобы Делорес вас выкупала в этой ванне?
   – Что вы! – испуганно воскликнула Энжи. – Ни в коем случае! Я ведь не ребенок!
   Делорес рассмеялась еще громче и обняла свою юную хозяйку:
   – Конечно, вы не ребенок! А очень красивая молодая женщина. Ну, если я вам не нужна, то я пойду. Только примите ванну раньше, чем в ней остынет вода. Но давайте я все же приготовлю вам постель – ведь вы обязательно захотите вздремнуть перед ужином!
   Делорес занялась ванной, напевая какую-то веселую песенку на испанском языке. Не прошло и нескольких минут, как все было готово.
   – Прошу вас, сеньорита, – вновь раздался звонкий голосок мексиканки.
   Энжи вошла. Пока она пробовала ладонью воду, Делорес проскользнула в комнату. Энжи с жадностью смотрела на булькающие в ванне пузыри, наполнявшие все кругом душистым запахом, и не могла дождаться момента, чтобы окунуться в эту ласковую, теплую воду. Сделать это при Делорес она почему-то стеснялась. Наконец дверь в коридор хлопнула. Энжи поняла, что служанка ушла, но на всякий случай все же высунулась из дверей ванной и заглянула в спальню. Убедившись, что комната пуста, она бросила взгляд на кровать и невольно удивилась проворности мексиканки: за каких-нибудь несколько минут Делорес успела постелить белоснежные простыни, натянуть новые наволочки на подушки и аккуратно накрыть постель одеялом. Оставалось только поскорее вымыться и юркнуть туда. Боже, если бы не этот проклятый ужин, Энжи проспала бы до позднего утра следующего дня!
   Она разделась и, по-девичьи хихикая от предвкушения неземного блаженства, сунула одну ногу в ванну. Потом вторую… И только после этого опустилась туда всем телом. Да, это было действительно райское блаженство! Но первым делом следовало смыть грязь с лица. Энжи взяла с полочки мягкую губку, намылила ее каким-то очень ароматным и, вероятно, дорогим моющим снадобьем и принялась за дело. Через несколько секунд она взглянула в зеркало и не узнала себя. На нее смотрело помолодевшее свежее лицо, на котором горели зеленым светом огромные изумрудные глаза.
   Тщательно вымыв все тело, Энжи понежилась несколько минут под мягкими струями душа и только тогда вспомнила о предстоящем торжественном ужине, устраиваемом Барретом в честь ее приезда. Настроение тут же испортилось. Не потому, что не было аппетита. Наоборот: Энжи чувствовала поистине волчий голод. Но ее пугала официальная обстановка, которая, несомненно, будет царить за столом. А она совсем не знала, как в таких случаях принято себя вести. В свои восемнадцать лет ей еще ни разу не приходилось обедать или ужинать в чужом доме. Энжи до боли прикусила нижнюю губу, стараясь придумать предлог, чтобы как-то отказаться от присутствия на этом ужине. Может быть, симулировать неожиданное недомогание после тяжелой дороги? Или притвориться ужасно усталой? Нет, оба варианта не годились! Хотя бы потому, что ей до смерти хотелось есть, а потому пропустить несомненно роскошный ужин просто не хватило бы духу!
   Энжи вдруг вспомнила, что на ужине, вероятно, будет и Пекос Макклейн. От этой мысли у нее по спине сразу же пробежал холодок, а на оголенных плечах кожа покрылась мелкими пупырышками, как у ощипанного гуся. Судя по утренней встрече, Пекос был слишком несдержан, груб и вел себя оскорбительно. Его манеры приводили в состояние полнейшего шока отца и тетушку, которые показались Энжи очень добрыми и внимательными. Во всяком случае, оба сделали все, чтобы она чувствовала себя здесь как дома. Интересно, почему Пекос так не похож на них? – спрашивала себя Энжи. И не находила ответа на этот вопрос. Особенно неприятно поразило Энжи отношение Пекоса к своему отцу. С детства она привыкла считать, что сын или дочь просто обязаны уважать отца, слушаться его и, конечно, любить. Сама она именно так всю жизнь и поступала по отношению к Иеремии Уэбстеру. Пекос же явно не слушался и не уважал никого в этом доме!
   Энжи встала, вылезла из ванны и насухо вытерлась махровым полотенцем. Она снова чувствовала себя чистой и отдохнувшей. Это было чертовски приятно! Повесив полотенце рядом с большим овальным зеркалом, Энжи мельком взглянула на свое отражение. Да, она была молода и красива! Но, увидев себя в зеркале совсем обнаженной, неожиданно смутилась и покраснела. Впервые она обратила внимание на то, что грудь у нее полная и высокая, талия – очень тонкая, ноги – длинные и изящные…
   Это открытие так поразило девушку, что она чуть ли не бегом бросилась в комнату, захлопнув за собой дверь ванной. После чего откинула покрывавшее постель одеяло и с наслаждением скользнула под шелковую простыню. Раскинув в стороны руки, она улеглась на мягкой пуховой перине, впервые за много лет почувствовав себя почти счастливой. Уже через несколько минут веки ее изумрудных глаз начали слипаться, дыхание сделалось ровным и спокойным, а по всему телу разлилась истома. И Энжи сладко заснула…
   Ей приснился все тот же сон. Снова откуда-то возник прекрасный юноша и присел на край ее постели. Его теплые, полные любви глаза смотрели в глубь ее глаз – огромных, зеленых, загадочных… А рука осторожно проникла под желтую шелковую простыню и легла на грудь. Потом, как и раньше, стыдливо спустилась к низу живота, бедрам… Еще ниже… Энжи затаила дыхание и закрыла, как ей казалось, глаза, с трепетом ожидая прикосновения его тонких, изящных пальцев к самому интимному месту ее тела. И вот это произошло… Она открыла глаза, чтобы посмотреть на своего нежного ночного любовника…
   И вдруг почувствовала себя донельзя униженной. Оскорбленной… Ее и без того большие глаза еще больше расширились. Она села посреди постели и натянула простыню себе на грудь.
   – Нет, нет! – сказала она в темноту пустой комнаты. И, нервно вздохнув, повторила: – Нет!
   Энжи натянула простыню до самого подбородка, закрыв плечи. Потом упала на спину, согнула колени и вдруг почувствовала себя совершенно обессиленной и вконец больной. Хотя скорее всего это была простая усталость после длинной и тяжелой дороги. Закрыть же глаза Энжи не решалась. Потому что сон на этот раз, несомненно, был бы просто ужасным. До такой степени, что у нее уже сейчас от страха стучали зубы. Вместо очаровательного и благородного молодого рыцаря, прежде являвшегося Энжи в эротических снах, она боялась увидеть ехидного, грубого, агрессивного Пекоса Макклейна!

   Десятки тихо мерцавших свечей в серебряных подсвечниках наполняли столовую мягким, согревающим светом. Хрустальные бокалы и огромный столовый сервиз из белого китайского фарфора на фоне белоснежной скатерти, дорогие вазы с купающимися в них огромными алыми розами, бесчисленные блюда с самыми разнообразными яствами – все это придавало продолговатому большому столу особую праздничность и торжественность.
   Энжи сидела на стуле выпрямившись, будто бы проглотила палку. Спина ее болела от напряжения. А горло, казалось, стягивала петля. Темно-розовый костюм был ей явно мал. Корсаж сидел настолько низко, что грудь оказалась открытой до неприличия. Вообще Энжи не покидало странное ощущение, будто бы она сидит за этим столом абсолютно голая. И она подумала, что ей надо быть максимально осторожной, чтобы каким-нибудь неловким поступком окончательно себя не скомпрометировать.
   О своем наряде Энжи временно забыла только тогда, когда увидела разложенные перед ней бесчисленные серебряные приборы. С ужасом она поняла, что не знает, как ими пользоваться. А потому беспомощно опустила руки на колени и тупо уставилась на свою пустую тарелку. К счастью, в этот момент до нее донесся голос Баррета Макклейна. Не вставая, он обратился к сидевшим за столом:
   – Давайте склоним наши головы перед Господом в знак благодарности за все его святые деяния.
   Это давало Энжи какую-то передышку. Она сидела отдельно от остальных, по левую руку от Баррета. С другой стороны стола ей дружески улыбалась Эмили, время от времени проводя ладонью по своим роскошным иссиня-черным волосам. Пекос Макклейн восседал рядом со своей тетушкой. На нем была пестрая рубаха, расстегнутая чуть ли не до пояса и обнажавшая поросшую густыми волосами грудь. На шее висел серебряный амулет, по форме напоминавший солонку.
   Энжи про себя решила, что даже внешне Пекос старается выглядеть вызывающе. Она опустила голову и вновь принялась внимательно изучать свою все еще пустую тарелку. А Баррет Макклейн продолжал читать молитву:
   – Благодарим Тебя, наш Отец Небесный, за пищу, ниспосланную нам, которую мы сейчас будем вкушать. Твоя постоянная щедрость безгранична. Прими же благодарность от твоих недостойных слуг.
   Голос Баррета становился все громче, поднимаясь к самым высоким нотам. Энжи закрыла глаза, стараясь сосредоточиться на словах молитвы и не видеть курчавых черных волос, выбивавшихся из-под распахнутой рубашки Пекоса.
   – И еще мы благодарим тебя, Создатель, – продолжал вещать Баррет, – за то, что ты защитил в дороге это юное и невинное дитя, дав ей возможность благополучно прибыть сюда и сейчас вместе с нами славить тебя.
   Молитва все длилась… длилась… длилась… Казалось, ей не будет конца… Как и тому вдохновению, с которым говорил Баррет Макклейн…
   Энжи медленно открыла глаза, но продолжала сидеть с опущенной головой. Тем не менее она видела, как смуглая рука сидевшего напротив Пекоса играла висевшим на шее амулетом. Эта рука, длинные нервные пальцы, полуобнаженная грудь завораживали ее все больше и больше. Она поймала себя на желании ощутить его руку на своей высокой груди…
   Проклиная себя за слабость, Энжи с усилием подняла голову и увидела, что Пекос тоже молча молился, уставившись в пол. А потому не мог заметить ее напряженного и зовущего взгляда. Она поспешно отвернулась и бросила быстрый взгляд сначала на Баррета, а потом на Эмили. Оба они были погружены в молитву и тоже сидели, склонив головы.
   Но Энжи снова не удержалась, чтобы еще раз не взглянуть на Пекоса. Как раз в этот момент он тоже поднял голову и в продолжение нескольких секунд смотрел ей прямо в глаза. Потом вдруг подмигнул Энжи и улыбнулся, обнажив ровный ряд жемчужных зубов. Видимо, посчитав эти знаки внимания недостаточными, Пекос вытянул под столом ногу в кожаном полуботинке и осторожно нажал на большой палец миниатюрной ножки девушки. А поскольку Энжи сидела немного расставив ноги, он просунул ступню между ее лодыжками. Затем Энжи почувствовала, как его нога скользнула выше и очутилась уже между коленками.
   Энжи вновь потупила голову, чтобы не видеть насмешливых глаз Пекоса. А Баррет все еще читал молитву, последовательно благодаря Бога за все, что Он сделал для людей вообще и для семьи Уэбстер в частности. Но Энжи в это время молилась совсем о другом. Она просила Всевышнего не допустить ее встречи один на один с человеком, который так настойчиво жал под столом ее ногу своей ступней, обутой в кожаный полуботинок.
   – Аминь, – наконец провозгласил Баррет.
   Пекос вполголоса, как эхо, повторил за отцом это слово. Энжи невольно бросила на него взгляд, полный затаенного желания. Тот успел его перехватить и, видимо, понять. Ибо рассмеялся и тотчас же отдернул ногу. Потом многозначительно посмотрел на Энжи и вдруг громко, почти торжественно сказал:
   – Всемилостивейший Создатель! Я уже боялся, что все мы, послушные дети твои, умрем с голода, пока Баррет Макклейн столь пространно тебя прославляет! Например, я готов держать пари, что аппетит Энжел уже настолько разыгрался, что она готова проглотить весь этот стол со всеми вилками и тарелками. Или я не прав?
   Энжи растерянно посмотрела на своего нагловатого визави и только нервно сглотнула. Она не знала, что ответить, и чувствовала, как на глаза навертываются слезы. Наверное, дело окончилось бы рыданиями, не вмешайся Баррет Макклейн. Он строго посмотрел на сына и произнес инквизиторским тоном:
   – Пекос, хотя бы за этим столом попридержи свой мерзкий язык! Или же иди к себе и ужинай там! Кроме того, я заметил, что ты упорно называешь мою невесту «Энжел». Прошу тебя прекратить это раз и навсегда! Ее зовут Энжи. Или мисс Уэбстер, если уж тебе так больше нравится. Изволь соответственно к ней и обращаться!
   Пекос даже не посмотрел на отца. Продолжая ехидно улыбаться, он спросил через стол у Энжи:
   – Энжел, вы ведь не возражаете против такого обращения? Тем более что это ненадолго: уже очень скоро я вас буду называть «мамочка».
   – Пекос! – Эмили попыталась предотвратить ссору, готовую разгореться между отцом и сыном. – Умоляю тебя, не надо…
   Но тут появилась Делорес с огромным подносом, на котором горой лежали отменно приготовленные куски жареного мяса. Напряженная атмосфера за столом на время разрядилась, поскольку никому не хотелось посвящать в семейные дела слуг. Баррет тут же замолчал. Только Пекос продолжал не без сарказма улыбаться очаровательной блондинке, которую отец избрал ему в матушки. Он испытывал ее терпение, потому что был уверен: Энжи в конце концов не выдержит и выдаст себя.
   – Не хотите выпить стакан молока, милая? – неожиданно спросил Баррет, внимательно посмотрев сначала на сына, а потом на свою невесту.
   – Спасибо, – утвердительно кивнула Энжи. – Вы угадали мое желание.
   Делорес подошла к будущей молодой хозяйке и налила ей полный стакан холодного молока с жирной пенкой. Потом пытливо посмотрела на Пекоса. При этом в ее черных глазах промелькнули искорки, не оставлявшие никакого сомнения в чувствах, которые мексиканка питала к сыну хозяина дома. Зная Пекоса с самого рождения, Делорес любила его, как родная мать.
   Она обошла стол, остановилась рядом с молодым Макклейном и тоже хотела налить ему молока. Но Пекос игриво обнял девушку за талию и отрицательно покачал головой.
   – Не надо, любовь моя, – сказал он по-испански. – Я не хочу молока.
   Делорес захихикала, а Пекос привлек ее к себе, не переставая при этом нагло смотреть на отца. Тот ответил гневным, уничтожающим взглядом. На сына это не произвело никакого впечатления. Он окинул взором всех сидевших за столом и со всегдашней ухмылкой доложил:
   – Когда я был ребенком, то и вел себя по-детски. Но теперь стал мужчиной… – Тут он поднял глаза на Делорес: – Дорогая, я ведь мужчина, не правда ли?
   Служанка молчаливо кивнула.
   – Ну а если так, то налей мне, пожалуйста, вина. Мужчина должен пить за ужином вино, а уж никак не молоко! Понятно?
   – Да, да, Пекос, – утвердительно закивала Делорес.
   Она осторожно убрала с талии его руку, взяла со стоявшего у стены столика с напитками большой кувшин мадеры и налила Пекосу почти полный хрустальный стакан, предназначавшийся для минеральной воды. После чего собралась было унести кувшин. Но Пекос остановил ее:
   – Оставь его здесь, Делорес. Может быть, я захочу еще выпить. И кстати, Энжел очень любит хорошие вина. Ведь так, дорогая?
   Последний вопрос относился к Энжи. Не дожидаясь ответа, Пекос взял кувшин и сделал вид, что хочет наполнить ее бокал. При этом его густые черные брови вопросительно изогнулись дугой. Энжи растерянно посмотрела на Пекоса и беспомощно пробормотала:
   – Нет… Я не знаю… люблю ли вино…
   Как только Делорес, прошелестев по комнате широкой юбкой, исчезла за дверью, Баррет Макклейн дал волю долго сдерживаемому раздражению.
   – Мне надоело повторять, Пекос, – почти закричал он на сына, – чтобы ты прекратил свои хулиганские выходки! Мы собрались здесь мирно и спокойно поужинать. С тобой или без тебя! Что же касается этой девочки, то она никогда в рот не брала ни капли вина. И не будет пить его и в будущем! А теперь, может быть, ты позволишь нам поесть по-человечески?!
   В столовой появились слуги с графинами, подносами и огромными тарелками, полными вкусной еды. Энжи твердо решила больше не обращать внимания на человека, упорно шокировавшего ее своим вызывающим поведением. И занялась дегустацией яств, от которых стол просто ломился. Она взяла понемногу с каждого блюда, которые усердно подносили слуги, и очень скоро на ее тарелке выросла огромная груда кушаний. К счастью, на это никто не обратил внимания. Кроме Пекоса…
   – Позвольте мне помочь вам дотянуться вон до того паштета, пока его не съели, – с ухмылкой предложил он. – Или отрезать еще кусок холодной телятины. Я вижу, что вы очень проголодались. Прошу вас, не стесняйтесь, Энжел!
   Все это было сказано таким издевательским тоном, что Баррет снова не выдержал.
   – Хватит, щенок! – заорал он. – Я не позволю тебе оскорблять моих гостей! Вон из-за стола! Убирайся в свою комнату и жри там, если не умеешь себя прилично вести!
   Энжи, рот которой был до отказа набит едой, чуть было не подавилась от этого взрыва ярости своего будущего супруга. Она со страхом посмотрела сначала на отца, потом на сына. Пекос же изящно поднялся со стула и улыбнулся ей:
   – Энжел, выпейте минеральной воды. Иначе вы не сможете все это проглотить и обязательно подавитесь. Летальный исход в таком случае вполне вероятен. А нам всем очень не хотелось бы лишиться вас в первый же вечер!
   Длинными пальцами он взял за горлышко кувшин с мадерой, поцеловал в затылок тетушку и, обведя взглядом весь стол, сказал:
   – Вообще-то я не так уж голоден. Поэтому Энжел, если захочет, может доесть и мою порцию.
   Пекос поднял двумя пальцами полный бокал Энжи и залпом опрокинул его себе в рот. После чего подчеркнуто медленно, вразвалку вышел из столовой.
   Энжи проводила его взглядом и вдруг почувствовала, что ей сразу же стало легче. Еда больше не застревала в горле. Дыхание стало ровным. Ей показалось, что с плеч упала некая совершенно непосильная ноша.
   Баррет тряхнул своей седой головой и с улыбкой посмотрел на Энжи. В его глазах отразились бесконечная доброта и нежность.
   – Не обращайте внимания на Пекоса, – мягко сказал он. – Моему сыну почему-то всегда хочется непременно испортить всем настроение. Но успокойтесь, дорогая: вы не будете так уж часто его видеть. Очень скоро Пекосу здесь все надоест, и он уедет. Это всегда так бывает. Может быть, вы и вообще с ним больше никогда не встретитесь.
   Баррет взял вилку и принялся за еду…
   Около одиннадцати Эмили посмотрела на часы.
   – Уже поздно, – сказала она. – Пора бы и на покой.
   И встала из-за стола. Баррет кивнул в знак согласия, после чего тоже поднялся.
   – Да, – в свою очередь сказала Энжи. – Я действительно очень устала.
   – Конечно, дитя мое, – ответил Баррет, подавая ей руку. – Хорошего вам сна. И не вставайте рано. Лучше хорошенько выспитесь и отдохните. Мы очень рады, что вы приехали. Завтра снова встретимся. А пока не попросить ли слуг вам помочь?
   – Ой, не надо! – энергично запротестовала Энжи. – Честное слово, я и сама отлично управлюсь!
   – Тогда спокойной ночи, дитя мое!
   Баррет пожал руку девушке, повернулся и вышел из комнаты.
   – Проводить вас в спальню? – предложила Эмили, поправляя чуть растрепавшиеся волосы.
   – Нет, спасибо! – улыбнулась Энжи. – Я найду дорогу.
   – В коридоре действительно трудно заблудиться, – согласилась Эмили. – Он очень хорошо освещен. В случае чего моя спальня расположена как раз над вашей. Ну а теперь – спокойной ночи!
   – Спокойной ночи!
   Они вместе вышли из столовой и расстались у нижней ступеньки ведущей на второй этаж лестницы. Эмили поднялась к себе, а Энжи пошла по длинному коридору в левый флигель, где ей была отведена спальня. Но, дойдя до угла, остановилась. Дальше была сплошная тьма. Видимо, кто-то из слуг забыл зажечь свечи. Энжи вдруг сделалось до того страшно, что на голове зашевелились волосы. Все же, нащупывая путь вдоль стены, она стала постепенно продвигаться вперед, зная, что ее дверь – вторая направо. Энжи сделала в темноте несколько шагов. И вдруг наткнулась на какое-то препятствие. Ее вытянутая вперед рука уперлось во что-то мягкое, теплое… Живое…
   – Только без крика! – тихо, но требовательно сказал кто-то.
   Энжи с ужасом узнала голос Пекоса.
   – Продолжим с того, чем кончили тогда? – насмешливо спросил он и, зажав ладонью ей рот, заключил в объятия…

Глава 8

   Там, в темном коридоре дома Баррета Макклейна, Энжи испытала первый в своей жизни поцелуй. Который был совсем не таким, каким она себе его представляла и о котором мечтала. Энжи всегда казалось, что при этом донельзя смущенный молодой человек должен скромно потупить глаза и дрожащим от волнения голосом попросить у нее позволения. Получив его, юноша неловко наклонится и чуть коснется своим ртом ее губ, тоже дрожащих. Причем его руки непременно останутся висеть по швам, как две плети…
   Пекос Макклейн был не из породы застенчивых. И никогда в жизни ему бы даже не пришло в голову попросить разрешения у женщины, которую он решил поцеловать. Пекос не сомневался, что если он попросит у Энжи позволения, та непременно откажет. Поэтому просто воспользовался случаем.
   Этот поцелуй привел девушку в полнейшую растерянность. И несказанно удивил. Она никак не ожидала такого. Наверное, именно поэтому машинально открыла ему навстречу губы…
   То, что и губы Пекоса оказались широко открытыми, в какой-то степени шокировало Энжи, ибо она почувствовала в этом нетерпение и жадность. К тому же дыхание Пекоса было насквозь пропитано запахом только что выпитой мадеры. Правда, губы его были теплыми и мягкими. Энжи вдруг испытала такое наслаждение от их прикосновения, что чуть было не упала в обморок. Она смотрела на лицо Пекоса своими огромными изумрудными глазами, полными страха и доселе неведомого сладостного томления.
   Пекос крепко обнял Энжи за талию и, не отрываясь от ее губ, с осторожной настойчивостью начал подталкивать к двери спальни. Его поцелуй ошеломил Энжи, вызвал трепет во всем теле и проник в самое сердце. Она почувствовала, что смутно ожидает чего-то большего. Но чего? Этого Энжи еще и сама не знала. Тем временем кончик языка Пекоса проник между ее зубами и мягко прошелся по деснам. Энжи обиженно захныкала и тут же почувствовала, как у нее подгибаются колени. Но сильные руки Пекоса быстро ее поддержали. И она этому не противилась…
   Энжи начало казаться, что она куда-то исчезла. Остались только губы, в которых теперь заключался весь остальной мир. А Пекос продолжал ее целовать. Его поцелуи становились все более страстными и настойчивыми. А язык искал кончик ее языка. Инстинктивно Энжи уже поняла, что если кончики языков наконец встретятся, то это будет неземным блаженством. И наверное, не только для нее одной, но и для Пекоса тоже. В следующий момент встреча состоялась и не обманула ожиданий. Доказательством чему явился одновременный глубокий вздох. После чего Пекос еще крепче обнял Энжи и плотно прижал ее к себе.
   Ладони девушки лежали на груди Пекоса. Сквозь тонкую ткань рубашки она чувствовала теплоту сильного мужского тела. Энжи вновь громко вздохнула и обвила руками шею Пекоса. Ее тонкие длинные пальцы утонули в его густых волосах. Но тут Энжи почувствовала, что Пекос уже держит ее только одной рукой. Другой он пытался дотянуться до ручки двери, ведущей в спальню. Судя по расположению комнат, это должна была быть как раз ее спальня. О том, что это могло означать, Энжи не успела подумать, поскольку в тот же момент губы Пекоса вновь прильнули к ее губам так жадно, что она почувствовала не только их жар, но и разгоравшийся огонь во всем теле. Соски окаменели и, казалось, рвались наружу. Под животом что-то засосало. В следующий момент Энжи почувствовала, как жгучий пламень перекидывается именно туда. Но особенно напугало Энжи непреодолимое желание прижаться к телу этого властного, сильного человека, долго сопротивляться которому, как она уже чувствовала, будет выше ее сил.
   Как они очутились в спальне, Энжи даже не помнила. Пекос продолжал прижимать ее к себе. Дыхание его сделалось горячим, лихорадочным.
   – Детка, – задыхаясь, прошептал он и снова прильнул к губам Энжи.
   И тут же она почувствовала, как каблуки отрываются от пола. Пекос поднял ее и понес к стоявшей у дальней стены кровати.
   – Пекос, Пекос! – бессвязно бормотала Энжи.
   По трепету ее тела, горячему дыханию, затвердевшим соскам, которые Пекос чувствовал даже сквозь одежду, он понял, что еще несколько мгновений – и все должно свершиться. Они уже были у самой кровати. И здесь Пекос неожиданно поставил ее на ноги. Энжи растерялась. Она стояла перед Пекосом, который опустил руки и, казалось, застыл в каком-то странном столбняке. Энжи вновь обвила руками его шею.
   – Пекос, что с тобой? Разве ты больше меня не поцелуешь?
   В ответ он нежно улыбнулся и осторожно разжал у себя на шее ее пальцы. Затем отступил на шаг и стал медленно расстегивать свою рубашку.
   – Конечно, милая, – сказал он каким-то очень деловым тоном. – Я буду тебя целовать. Целовать очень долго. Но сначала не лучше ли нам обоим раздеться и лечь в эту кровать? Или, может, сначала принять ванну? Кстати, она очень просторна и вместит нас обоих!
   Тут Пекос заметил, что огонь желания в изумрудных глазах Энжи резко сменился ледяным холодом. Влажные чувственные губы сразу высохли и вытянулись в тонкую жесткую линию. Дыхание, только что горячее и лихорадочное, стало спокойным и ровным…
   Пекос не мог понять причины столь резкой перемены. До него не дошло, что Энжи уже опомнилась от первого поцелуя в темноте коридора и поняла, насколько позорным выглядело все ее поведение. Поэтому-то Пекос и решил, будто может позволить себе с ней абсолютно все, что только пожелает! Энжи с ужасом смотрела, как он расправляет кровать, снимает рубашку и расстегивает свой тугой ремень, явно намереваясь спустить брюки.
   И тем не менее за все происходящее она осуждала скорее себя, чем его. Нельзя было так распускаться и давать ему повод!
   Решительно оттолкнув Пекоса, Энжи громко крикнула:
   – Нет!
   Пекос посмотрел на нее как на безумную.
   – Нет? Это почему же?
   От удивления он выпустил из рук уже снятую рубашку, и она упала на пол.
   – Какого черта, Энжел?! – тоже повысил голос Пекос. – Или ты боишься, что я все расскажу отцу? Брось! Каждый взрослый человек волен поступать так, как считает нужным! Я лично уверен, что веду себя честно. Ведь твоя внешность и великолепное тело заслуживают большего, чем ты имела в «Харрикейн Гассис». Я не возражаю против того, чтобы ты обрела здесь свой дом. Вместе с мехами, бриллиантами и кучей денег. Но Боже, спать с человеком, который годится тебе даже не в отцы, а в дедушки! Это просто непостижимо!
   Энжи смотрела на Пекоса и ничего не могла понять. Как будто тот говорил на каком-то иностранном языке. Ошеломленная и смущенная его лишенными, как ей казалось, всякого смысла словами, она сама потеряла дар речи.
   Пекос же, продолжая ухмыляться, протянул руку и положил ладонь на ее прикрытое полупрозрачным шелком плечо. Тут же эта рука соскользнула вниз, оказавшись между тугими и высокими полушариями груди. Он застонал и резко привлек Энжи к себе:
   – Успокойся, детка! Я же не враг тебе! Во всяком случае, пока ты не заставишь меня им стать.
   И он стал быстро расстегивать пуговицы у себя на брюках.
   – Нет, нет! – вновь закричала Энжи уже на грани истерики. – Извини, но я ничего не понимаю из того, что ты сейчас говоришь! И изволь немедленно уйти отсюда!
   Руки Пекоса упали с ее груди и плеч. Он тяжело вздохнул.
   – Энжел, пойми же, я твой союзник. Не надо притворяться и пытаться скрыться от меня! – На его лице вновь появилась саркастическая ухмылка. – Я не могу поверить, что ты могла забыть тот наш вечер! Или тебе напомнить?
   Пекос вновь протянул к ней руку, но Энжи гневно ее отбросила.
   – Ладно, ладно, – снова тяжело вздохнул Пекос.
   Он покорно кивнул и, сунув руки в карманы, отступил на шаг. Энжи бросила взгляд на его обнаженную грудь и увидела на ней длинный белый шрам, тянувшийся от левого соска до пояса. Она поймала себя на мысли, что хотела бы дотронуться до него. А Пекос тем временем сбавил тон. Он стал говорить тихо и миролюбиво:
   – Энжел, чуть больше трех недель назад я путешествовал вдоль мексиканской границы и заехал в маленький городок Пасо-дель-Норте. Там, в премилом ресторанчике «Харрикейн Гассис», мы с тобой и встретились. Ты пела на сцене. А за столиками сидело много молодых людей. Все они восторгались тобой. Но ты выбрала именно меня. Закончив петь, ты спустилась со сцены и направилась прямехонько к моему столику. Я сидел за ним один. Так что ошибки быть просто не могло. Конечно, тогда ты не знала, кто я. Равно как и того, что мой отец – не кто иной, как твой теперешний жених, старик Баррет Макклейн. Но Боже мой, зачем я это рассказываю? Быть того не может, чтобы ты все начисто забыла!
   Пекос с раздражением пожал плечами.
   – Прикажешь продолжать? Что ж, изволь! Ты села за мой столик, мы отлично поужинали и хорошо выпили. Затем пошли к тебе в номер. И когда уже поднимались по лестнице, в зал ворвался какой-то сумасшедший англичанин с револьвером в руках и, крикнув, что ты принадлежишь ему одному и никому больше, выстрелил в меня. Хорошо, что не попал. Не сомневаюсь, что это был один из твоих очередных любовников. Что случилось потом? Шум и стрельбу в ресторане услышал случайно проходивший мимо местный шериф. Он вбежал в зал, арестовал меня и отвел в участок. Там я просидел всю ночь. Больше мы с тобой не встречались. Вот и все. Надеюсь, сейчас-то ты вспомнила?
   Энжи бросила на Пекоса такой холодный и бесстрастный взгляд, что заподозрить ее в притворстве было трудно. Если, конечно, не предположить, что она великая актриса. Очевидно, именно так и подумал Пекос. Он вновь бросился к Энжи и прижал к себе.
   – Ну перестань же ломаться! – зашептал он ей прямо в ухо. – Раздевайся и давай ляжем в постель! Это будет самое разумное. Я уже сказал, что никто ничего не узнает. У меня достаточно пороков. Но любой шантаж мне претит. Я никогда ничем подобным не занимался и не собираюсь этого делать. Поверь, что…
   – Убирайся отсюда! – прервала его Энжи.
   Она вырвалась из объятий, отступила на шаг и смерила его таким ледяным взглядом, что у Пекоса сразу же опустились руки. Он ошалело посмотрел на нее.
   – Ты либо сошел с ума, либо хочешь довести меня до безумия, – сказала Энжи совершенно бесстрастным тоном. – Меня зовут Энжи Уэбстер. Я приехала сюда из Нового Орлеана, чтобы выйти замуж за твоего отца. У меня не было другого выхода, поскольку мой папа умер и я осталась одна на целом свете. Даже без каких-либо средств к существованию. Ни о каком «Харрикейн Гассис» я никогда не слышала. В городе Пасо-дель-Норте никогда не была. И никогда не знала никакого англичанина, который из ревности стрелял в тебя из пистолета. Ты, наверное, принимаешь меня за какую-то другую девицу. А потому я больше не хочу слышать всех этих грязных речей. Сейчас же убирайся отсюда! А то я завизжу на весь дом.
   Энжи указала Пекосу на дверь, втайне надеясь, что тот не заметил в ее глазах смертельного страха. Он молча подобрал с пола рубашку, надел ее, застегнул ремень и медленно направился к выходу. Но при этом не переставал улыбаться. В дверях он на мгновение остановился и посмотрел на Энжи:
   – Не знаю, удастся ли тебе убедить Баррета в своей невинности. Признаться, не представляю, что такое вообще возможно! Но все-таки я тебя поздравляю, Энжи. Ты облапошила моего великовозрастного родителя! Правда, это не так уж и трудно. В тебе Баррет нашел ответ на свои многолетние молитвы. Он всегда хотел иметь нестарую и красивую жену. А ты – само совершенство: молода, очаровательна и многоопытна в постели. – Улыбка сползла с лица Пекоса. – Вот что, милая, – продолжал он уже совершенно серьезно. – Меня тебе трудно обмануть. Я отлично знаю, кто ты и что ты работала в ресторане «Харрикейн Гассис», в городке Пасо-дель-Норте на мексиканской границе. За последнюю пару лет, с тех пор как потеряла невинность, как бы тебе сейчас ни хотелось доказать обратное моему отцу, клиентов у тебя было предостаточно. Так что спи спокойно, Энжи. А когда хорошо отдохнешь и проснешься, то назови мне свою цену. Пока!
   Пекос повернулся и вышел в коридор. Энжи одним прыжком очутилась у порога и с силой захлопнула за ним дверь. Из коридора донесся громкий хохот Пекоса.
   Она упала на кровать и закрыла лицо руками. В ушах продолжали звучать позорные обвинения Пекоса. За что он так оскорбил ее? Что за ерунду плел? Нет, здесь, очевидно, кроется какая-то роковая ошибка! Скорее всего Пекос принял ее за другую. Возможно, очень на нее похожую… Однако как теперь убедить его в том, что он ошибся? И поверит ли он? Судя по его последним словам, на это трудно рассчитывать. Но как же так? Неужели Пекос мог поверить, что она, Энжи Уэбстер, была… была шлюхой? Нет, такого не может быть! Конечно, произошла лишь ужасная ошибка, и ничего больше!
   Да, но ведь она позволила Пекосу Макклейну целовать себя, хотя фактически была с ним едва знакома. И это был не случайный поцелуй. Он целовал ее много раз. И как страстно! А она даже не сделала попытки сопротивляться!
   Вспоминая ту сцену в темном коридоре, Энжи чувствовала, что вся горит от стыда. Разве она сама не дала понять Пекосу, что якобы легкодоступна? Тем, что вела себя именно как падшая женщина, к обществу которых Пекос потому ее и причислил? Разве после того, как в первую же ночь, проведенную под одной крышей, она в общем-то сама бросилась ему на шею, Пекос поверит ей? Разве он сможет поверить, что Энжи Уэбстер – честная, порядочная девушка, у которой еще не было ни одного мужчины?!
   Рыдания подступали к ее горлу. Энжи встала с кровати, разделась и вновь легла, укрывшись простыней. Продолжая всхлипывать, она шептала слова своей вечерней молитвы. И при этом просила Господа простить ей беспутное поведение.
   Энжи повернулась на спину и уже в который раз тяжело вздохнула. Отец учил ее, что главное в жизни – пища духовная. Утоление же телесного голода – греховное деяние. Поэтому его дочери надлежит постоянно заботиться о чистоте духа. А что касается жизненных удовольствий и утоления плотских желаний, то от них должно держаться подальше.
   И в этом смысле Энжи очень даже повезло. Баррет Макклейн, предназначавшийся ей в мужья, оказался человеком добрым и глубоко верующим. Он согласился взять Энжи в жены, чтобы она имела дом и всегда ощущала заботу о себе.
   Иеремия Уэбстер уверял свою дочь, что Господь благословил этот союз. И Энжи, как всегда, поверила отцу. Баррет Макклейн был не менее набожным, чем она сама. Это давало Энжи дополнительную уверенность в том, что их брак освящен Всевышним.
   Она понимала, что после свадьбы с Барретом должна будет исполнять и вполне определенные супружеские обязанности. И это тоже предопределено Богом. Но Энжи утешала себя надеждой, что Баррет Макклейн, будучи в преклонном возрасте, не станет очень уж часто пользоваться своими правами мужа или вообще откажется от них. А она в его лице получит надежную защиту от всяких жизненных передряг. Порукой тому, как думала Энжи, может стать его доброта и очевидное мягкое отношение к ней.
   Энжи успокоилась и уткнулась лицом в подушку, стремясь как можно скорее забыть все связанное с Пекосом. Но сделать это оказалось не так-то просто. Даже закрыв глаза, она видела перед собой его красивое, улыбающееся лицо. Энжи старалась отогнать от себя этот образ, мучивший ее и пробуждающий греховные желания. Но на губах продолжали гореть поцелуи Пекоса, а ладони помнили прикосновение к его густым, мягким волосам. Энжи казалось, что она видит совсем рядом эту сильную мужскую грудь, поросшую черными курчавыми волосами. И загадочный белый шрам, который ей так хотелось потрогать хотя бы кончиками пальцев. В полузабытьи она вновь и вновь как бы прижималась к его теплому, соблазнительному телу. И слышала низкий голос, обещавший:
   – Конечно, милая! Я буду тебя целовать. Целовать очень долго…
   Энжи села на кровати и вновь стала молиться:
   – Прошу тебя, Боже, помоги мне стать хорошей! Я не хочу быть грешницей. Не хочу! Не хочу! Ты слышишь меня, Боже? Прошу тебя: сделай так, чтобы Пекос Макклейн уехал отсюда. И как можно дальше!
   Но и во время молитвы Энжи не могла отрешиться от предчувствия, что теперь, даже если Пекос и уедет, будет уже поздно…

Глава 9

   Педро Родригес устало открыл глаза. Кто-то изо всех сил молотил кулаками в дверь его маленького кирпичного домика. Младший сын Хосе дремал на узенькой койке посреди комнаты. Педро нехотя потянулся, потом встал, надел брюки и, заправив в них майку, пошел в прихожую. Стук в дверь между тем стал еще более требовательным и громким.
   – Иду, иду! – проворчал Педро, проклиная про себя раннего и столь нетерпеливого посетителя. Прежде чем повернуть ключ в замке, он с беспокойством оглянулся на сына, боясь его разбудить.
   Хосе лежал на спине, скрестив на груди длинные смуглые руки. Его шоколадного цвета лицо выглядело ангельски красивым рядом с отцовским, изборожденным старческими морщинами. Педро хорошо помнил, как его очаровательная жена Кончита призналась, что ждет очередного младенца. К тому времени в их семье уже было девять детей. Она считала, что неплохо было бы и остановиться. Но Педро очень обрадовался известию и стал уверять, что этот ребенок скрасит их преклонные годы. К тому же коль скоро он будет последним, то непременно окажется удивительно красивым.
   Хосе Родригес появился на свет точно в день рождения своего отца, которому тогда стукнуло сорок шесть лет. Однако то лето оказалось для семьи Родригес роковым. Страшная эпидемия неведомой болезни унесла жизни Кончиты и восьмерых их детей. Смерть пощадила только самого Педро и младшего сына Хосе. С тех пор они стали жить друг для друга…
   Дрожащими от холода пальцами Педро отпер замок и открыл дверь. Жмурясь от утреннего солнца, он не сразу узнал стоявшего на пороге Эйсу Грэнгера – старшего телохранителя Баррета Макклейна. Вспомнив все подробности своего недавнего приезда на ранчо с сыном, когда некоторая вольность Хосе по отношению к Энжи вызвала гнев Макклейна, старый Родригес задрожал от страха. Зачем еще мог в такую рань пожаловать к ним Эйса, если не по приказу хозяина? А от Баррета можно было теперь ждать всяких неприятностей. И в первую очередь сурового наказания для Хосе за его легкомысленное поведение в экипаже.
   – Где твой мальчишка? – сурово спросил Эйса, отстранив Педро и входя в комнату.
   – Пожалуйста, сеньор Грэнгер, не будите его. Он спит. Ведь еще очень рано.
   – Что случилось, отец? – откликнулся Хосе, протирая глаза и приподнимаясь на койке.
   Эйса шагнул к кровати и остановился над Хосе. Большой, суровый, непреклонный… Хосе при виде его окончательно проснулся и настороженно смотрел на нежданного гостя. Тот взял его за плечо, потом грубо дернул за руку и заставил встать на ноги.
   – Хватит дрыхнуть, парень! Сейчас ты пойдешь со мной.
   – Мистер Грэнгер, я послушно последую за вами, – ответил Хосе, с удивлением и страхом смотря на сурового великана. – Но только разрешите мне по крайней мере надеть брюки и сапоги.
   – Они тебе не понадобятся, – отрезал Эйса и потащил Хосе к двери в чем тот был – босиком, в одной ночной рубашке.
   – О, прошу вас, сеньор Грэнгер! – взмолился старший Родригес. – Я ведь хорошо понимаю, в чем тут дело! Но мой мальчик невиновен! Он обнял молодую сеньориту только для того, чтобы укрыть ее от ужасной песчаной бури. И ничего больше! Уверяю вас!
   – Мне очень жаль, старина. Но я так же выполняю приказ моего господина, как это обычно делаешь и ты.
   Не говоря больше ни слова, Эйса открыл дверь и вытащил юношу за порог. Там их ждал еще один всадник. Это был, естественно, Панч Добсон. Он сидел в седле, нахлобучив шляпу на лоб, и, казалось, был готов вот-вот уснуть. Увидев своего старшего напарника, тащившего за руку Хосе, который и не думал упираться, Добсон вынул из-под седла веревку из конского волоса, сделал на ней большую петлю и набросил ее на мексиканца, затянув чуть повыше стройного торса Хосе. Руки юноши оказались крепко прижатыми к бокам.
   – Сеньор, умоляю, пожалейте мальчика! – со слезами на глазах просил Педро Родригес. – Он же еще совсем ребенок! А если вам непременно надо кого-то наказать, то возьмите меня!
   – Ребенок? – фыркнул Панч. – Тогда почему ты, Педро Родригес, не приказал ему оставить в покое девушку, на которой женится Баррет Макклейн? И уж тем более не трогать ее своими грязными темными руками! Я, черт побери, скорее сунул бы руку в гнездо гремучих змей, чем посмел бы дотронуться до белой кожи этого милого и скромного создания!
   Панч прикрепил к седлу конец веревки, которой был связан Хосе, тронул с места коня и поволок несчастного юношу за собой. Тот все же сумел устоять на ногах и побежал за всадником, как на поводке.
   – Не делайте этого, умоляю вас! – громко закричал Педро.
   Он бросился к сыну и схватил его за плечи, пытаясь удержать. Но Хосе остановил отца мужественным, полным достоинства взглядом.
   – Не надо, отец! Со мной ничего не случится. Успокойся и иди спать.
   Но Педро ни в какую не хотел его отпустить. Он в отчаянии повис на плечах Хосе, который был вынужден изо всех сил бежать за конем Панча, стараясь не упасть. Добсон же и не думал останавливаться. Наоборот, он пустил коня рысью. Хосе, понимая, что его шестидесятидвухлетний отец не сможет выдержать подобной бешеной скорости, обернулся к Педро и крикнул:
   – Я люблю тебя, папа! Не беспокойся! Все будет в порядке!
   После чего чуть заметным движением осторожно оттолкнул от себя отца, который тут же свалился на траву. Когда же с трудом поднялся, то увидел далеко впереди двух всадников и сына, бежавшего между ними с такой быстротой, будто сам хотел поскорее очутиться там, где его ждало наказание.
   Очень скоро все трое оказались за территорией ранчо. Позади остались его поля, рощи, сараи, конюшни и видневшийся вдали господский дом. Грэнгер и Добсон тащили за собой несчастного Хосе в направлении голого, лишенного всякой растительности пространства между двумя невысокими холмами. Посредине, на небольшом расстоянии друг от друга, торчали два столба. Хосе и раньше не раз проезжал между этими холмами. Но тогда никаких столбов там не было.
   Телохранители доскакали до столбов и остановились. Хосе еле держался на ногах, которые были все в крови. Он дышал так часто и тяжело, что казалось, его легкие вот-вот разорвутся. С лица ручьями катил пот. Юноша был почти уверен, что сейчас упадет на землю и больше никогда не встанет. И ему уже было все равно, какое наказание его ожидает, поскольку пытки страшнее, чем бежать на веревке за скачущей лошадью, охранники Макклейна вряд ли смогут придумать. Так по крайней мере думал Хосе Родригес.
   Панч Добсон легко спрыгнул с коня и пошел к Хосе, сматывая конец веревки. Эйса же тяжело сполз с седла, постоял несколько мгновений и только после этого последовал за напарником. Ни тот ни другой не сказали Хосе ни слова. Мексиканец также не задавал никаких вопросов.
   Добсон грубо сорвал с него прилипшую к израненному веревкой телу рубашку. Хосе сморщился от боли, но не издал ни звука. Только старался по возможности смирить бешеное биение сердца и скрыть от своих мучителей предательский стук зубов. Его глаза, не отрываясь, смотрели на Эйсу Грэнгера, который вынул из сумки седла еще одну веревку и крепко обвязал ею запястье правой руки мексиканца. Другой конец он прикрепил над его головой к одному из столбов. Затем проделал ту же операцию с другой рукой Хосе, привязав ее ко второму столбу. Отступив на шаг, Эйса в течение нескольких мгновений любовался проделанной работой. Потом посмотрел на Панча, который одобрительно кивнул ему. Это, видимо, означало, что юноша привязан надежно и убежать не сможет.
   Эйса отошел в сторону и остановился, скрестив руки на груди. Панч выудил из своего глубокого кармана сигару, раскурил ее и выпустил в воздух большое облако голубого дыма.
   Грэнгер продолжал неподвижно стоять и вроде бы чего-то ждал. Панч курил сигару и тоже ждал. Хосе поневоле также приходилось ждать. Чего? Этого он понять не мог. Но чувствовал себя беспомощным и страшно униженным. От стыда на щеках выступил румянец. Его все еще детская душа была готова громко взывать о помощи. Но в то же время в Хосе уже пробуждался взрослый мужчина, который повелевал молчать. Суровый внутренний голос говорил юному мексиканцу, что если сегодня придется умереть, то нужно встретить свой конец гордо… Без слез и стенаний…
   В этот момент Хосе почувствовал за спиной какое-то движение. Чуть повернув голову, он увидел, что Эйса Грэнгер вытянул руки по швам, а Панч Добсон отбросил недокуренную сигару. Хосе вдруг ощутил на себе взгляд чьих-то еще глаз. В следующую секунду кто-то щелкнул его по затылку и пробежался кончиками пальцев по голой спине вдоль позвоночника. Юноша невольно вздрогнул.
   Сзади раздался смех. Хосе сразу же узнал его. Сердце мексиканца вновь бешено заколотилось. На этот раз – от страха. Такого Хосе не ожидал. Он был уверен, что будет подвергнут экзекуции только Эйсой и Панчем. И никто больше не станет свидетелем его позора. Но сейчас понял, что ошибался.
   На пару секунд он закрыл глаза и подумал об отце. Ведь теперь старший Родригес будет на всю жизнь обесчещен. Ибо уже к полудню каждый пастух или конюх на ранчо будет знать, что единственный сын Педро Родригеса был раздет донага и высечен здешним, имевшим в округе неограниченную власть патриархом. Эта новость очень скоро перешагнет границы ранчо и достигнет Марфы. Тогда все в этом городе узнают, что молодого Родригеса выпороли по голой заднице за то, что он… Впрочем, Хосе никак не мог понять, за что именно… Он знал только, что его отец будет унижен. И от этого сердце юного мексиканца разрывалось на части…
   Макклейн обошел привязанного к столбам юношу и остановился прямо перед ним. Баррет смотрел на него и улыбался. Хосе вдруг показалось, что все происходившее доставляло хозяину ранчо наслаждение. Он холодно посмотрел в глаза Макклейну. Тот не выдержал взгляда и, делая вид, будто смотрит куда-то вдаль, сказал:
   – Сын мой, ты ведь знаешь, что должен быть наказан.
   – Нет, не знаю, – уверенно ответил Хосе.
   Улыбка погасла на старом лице Баррета. Он сдвинул брови и смерил мексиканца презрительным взглядом.
   – У тебя хватает наглости со мной спорить? Не разыгрывай из себя святую невинность. Ты отлично знаешь, за что должен понести наказание.
   – За что же?
   – За то, что посмел обхаживать очаровательную молодую женщину, на которой я собираюсь жениться.
   – Я никогда в жизни никого не обхаживал, – гордо ответил Хосе, глядя прямо в глаза Макклейну.
   – Ты пытался соблазнить Энжи Уэбстер, чему я был свидетелем. И заплатишь мне за это! – Баррет с омерзением оглядел с ног до головы голого юношу. – Посмотри на себя. Ты не мальчик. Это тело взрослого мужчины, который хотел засунуть тот предмет, что болтается у тебя между ног, в плоть моей очаровательной Энжи. Не так ли?
   – Вы больной, старый и к тому же очень грязный человек! – ответил Хосе, продолжая с презрением смотреть в лицо хозяину. – И мне очень жаль мисс Энжи Уэбстер. Она еще не понимает, с кем имеет дело, и считает вас приличным человеком!
   Пощечина, которую наотмашь дал мексиканцу Макклейн, была настолько сильной, что голова Хосе откинулась назад. Он больно прикусил язык и почувствовал во рту привкус крови.
   – Мы зря тратим время, – со злобой сказал Баррет телохранителям. – Дай-ка мне хлыст, Эйса. Думаю, я заслужил право преподать этому мерзавцу первый урок. Сейчас он почувствует его на своей спине. Что ж, посмотрим, можешь ли ты уже на самом деле называться мужчиной, щенок!
   Баррет взял хлыст и ударил им о землю, оставив глубокий след на песке. Затем с дьявольским хохотом подошел вплотную к Хосе. Юноша почувствовал его горячее дыхание. А Макклейн чуть наклонился и прокричал ему в самое ухо:
   – Как Господь наказывает своих сбившихся с праведного пути детей, так и я сейчас накажу тебя за беспутное поведение. Это – повеление Всевышнего. Оно будет сейчас исполнено!
   Глядя на поднявшееся над горизонтом солнце, обливавшее своим золотым светом все его израненное тело, Хосе Родригес зашептал свою молитву:
   – Пощади душу этого человека, Господь! И прими к себе мою. Пусть даже грешную… Аминь!
   Взбешенный словами юноши, в которых не было ни тени уважения к своему хозяину, равно как и страха перед ним, Баррет Макклейн сделал несколько шагов назад, высоко поднял хлыст и с разбега ударил по оголенному плечу Хосе. После чего передал орудие пытки Эйсе. Затем отошел к стоявшему рядом экипажу и, присев на переднее сиденье, приготовился оттуда наблюдать экзекуцию. Эйса стоял с хлыстом в руках и ожидал знака Макклейна. Баррет устроился поудобнее, после чего кивнул Эйсе. Это означало, что тот может продолжить экзекуцию, начатую хозяином.
   Эйса высоко поднял хлыст, но в это мгновение что-то отвлекло его внимание от несчастного юноши, покорно ожидавшего удара.
   На фоне восходящего солнца отчетливо вырисовывался силуэт быстро приближавшегося всадника. Хосе проследил взгляд Эйсы и тоже увидел человека на коне, скачущего во весь опор к ним. Ему очень хотелось протереть глаза, чтобы лучше рассмотреть всадника. Но руки юноши были связаны. Эйса же так и остался стоять с поднятым над головой хлыстом. А Баррет Макклейн, посмотрев из-под ладони на нежданного гостя, досадливо процедил сквозь зубы:
   – Боже мой, кто это? И что ему здесь надо в такую рань?
   Всадник был уже в каких-нибудь полутораста метрах от них. Неожиданно он резко остановился и, сложив ладони рупором, крикнул:
   – Эйса, если этот хлыст опустится на юношу, можешь считать, что тебя уже нет на свете!
   В следующее мгновение всадник на огромном вороном коне подлетел к столбам, нагнулся и вырвал хлыст из рук Грэнгера. Тот не сопротивлялся. После чего непрошеный гость выхватил из-за пояса длинный острый нож и двумя взмахами перерубил веревки, которыми Хосе был привязан к столбам. После следующего взмаха ножа мексиканец почувствовал, как упали путы с его рук. Скорее от неожиданности, нежели от слабости Хосе чуть было не рухнул на землю. Но сильная рука подхватила его и подняла в седло. Всадник развернул коня и поскакал прочь, оставив хозяина ранчо и его двух телохранителей в состоянии полнейшего шока.
   Отъехав на приличное расстояние, он обернулся к сидевшему за его спиной юноше:
   – Скажи, Хосе, твой отец и ты не согласились бы переехать в Мексику и помогать мне добывать золото на шахте «Лост Мадре»?
   Уже успевший оправиться от страха, Хосе улыбнулся и обнял своего избавителя за стройную талию.
   – Да, да, Пекос! Это было бы просто фантастикой!
   Пекос ухмыльнулся и одобрительно покачал головой. Хосе дотянулся до его уха и тихо, как будто все еще опасаясь быть услышанным, прошептал:
   – Скажи, Пекос, почему твой отец меня так ненавидит?
   Улыбка погасла на лице Пекоса. Он еще раз обернулся к мексиканцу и сказал очень серьезно:
   – Друг мой, ты сегодня получил хороший урок. И запомни: любому мужчине придется горько пожалеть, если их с Энжел дороги пересекутся…

Глава 10

   Энжи проснулась как от толчка и долго не могла сообразить, где находится. Некоторое время она неподвижно лежала на спине, рассматривая желтую кисею свешивавшегося над кроватью балдахина. Затем стала понемногу припоминать все, что с ней произошло за последние дни. Она снова закрыла глаза, желая подольше понежиться в этой мягкой постели, вслушаться в непривычную тишину и поскорее забыть все неприятности. В числе последних было поведение Пекоса. Энжи не на шутку боялась, что он расскажет Баррету, будто бы видел его юную невесту в сомнительном ночном клубе, где она вела себя очень даже похотливо.
   Энжи в ужасе широко открыла глаза. Неужели Пекос наговорит на нее? Тогда не стоит ли опередить его и самой рассказать Баррету, что его сын принял ее за какую-то девицу легкого поведения схожей внешности? Может быть, после этого Макклейн не поверит Пекосу, если тот заведет подобный разговор? Кроме того, надо признаться и в том, что произошло прошлой ночью. Как его пьяный, одержимый какой-то непонятной злобой сын подстерег ее в темном коридоре и принялся самым бесцеремонным образом целовать. И это было ужасно… омерзительно!..
   Да, она сейчас оденется, спустится вниз и обо всем честно расскажет этому доброму человеку, несомненно питающему к ней отцовские чувства!
   Но было ли поведение Пекоса в коридоре действительно ужасным? И тем более омерзительным?
   Энжи задумалась и тяжело вздохнула. Конечно, горячие лобзания Пекоса выглядели и впрямь омерзительными! Разве нет? Она машинально поднесла руку к губам, слегка дотронувшись до них. И снова вздохнула, вспомнив теплые губы молодого Макклейна, прикосновение которых ощущала до сих пор. Почувствовала, как при одном воспоминании все ее тело под простыней вытянулось и напряглось. Энжи вдруг поймала себя на том, что с удовольствием думает о той сцене в коридоре. Где-то чуть пониже живота в ней снова начал разгораться огонь. Дыхание стало прерывистым. А соски превратились в твердые кораллы. В воображении возникло стройное, сильное тело, к которому безумно хотелось прижаться. Из груди Энжи невольно вырвался сдавленный стон…
   Впервые в жизни ее охватило желание, пока еще до конца не осознанное. Но, лежа сейчас в мягкой, теплой постели, она уже отчетливо понимала, что минувшей ночью молодой Макклейн открыл ей какой-то новый, удивительный мир. Снова и снова она вспоминала каждый его поцелуй, каждое прикосновение. И то, как сама провела ладонью по его теплому подтянутому животу. А в ушах беспрестанно звучал шепот Пекоса: «Не лучше ли нам обоим сейчас раздеться и лечь в кровать?»
   Энжи еще шире открыла глаза и больно укусила себя изнутри за щеку. От этого ли или по какой другой причине, но пробудившееся было желание тут же исчезло, уступив место чувству вины и стыда. Спустив ноги с кровати, Энжи сунула их в мягкие шлепанцы и побежала в ванную. Сейчас она примет душ, причешется, оденется и спустится вниз к завтраку. Баррету о ночном приключении рассказывать не станет. Было бы нечестно ябедничать отцу на сына. Тем более по такому пикантному поводу. Остается только надеяться, что сам Пекос будет молчать. И никогда больше не станет к ней приставать…
   Но если он все же снова начнет ее преследовать?..
   Тут Энжи со вздохом призналась себе, что долго сопротивляться ему не сможет…

   Выйдя во внутренний дворик, где все уже было готово к завтраку, Энжи облегченно вздохнула: Пекоса за столом не оказалось. Баррет Макклейн приподнялся со стула и приветливо улыбнулся:
   – Дорогая, как вы отдохнули?
   – Я… я хорошо спала… Спасибо…
   Энжи также улыбнулась Баррету и кивнула Эмили. Та внимательно посмотрела на нее и с сомнением покачала головой:
   – Судя по темным кругам вокруг ваших прекрасных изумрудных глаз, это не совсем так, милая. Хотя я понимаю: на новом месте всегда трудно заснуть. Тем более в чужом доме. Баррет сегодня хочет показать вам ранчо. Но после этого просто необходимо снова лечь в постель и постараться уснуть.
   Эмили подняла глаза на Макклейна, ожидая поддержки.
   – Конечно, – тут же согласился он. – Кстати, я ни в коем случае не настаиваю, чтобы мы ехали на ранчо немедленно. Энжи, ведь вы действительно еще не совсем оправились после дороги. И выглядите не лучшим образом. Бледная, усталая… Так что оставайтесь-ка лучше дома. Отдохните, освойтесь… Потом мы вместе пообедаем и поужинаем. А ранчо от нас никуда не убежит. Если же вам что-то понадобится, то все мы всегда готовы помочь.
   Голос Баррета звучал очень мягко, задушевно. Энжи благодарно посмотрела на него, подумав про себя, какой же это добрый, милый человек! В отличие от своего сына…
   Старший Макклейн был одет совсем по-летнему: легкий костюм бежевого цвета, расстегнутая у воротничка белая сорочка со свободно и небрежно повязанным галстуком. Его седые волосы были безукоризненно причесаны, а усы – аккуратно подстрижены. Лицо, несмотря на нездоровый румянец и морщины, привлекало открытостью и доброжелательностью. Казалось, что этому человеку нельзя не доверять. Во всяком случае, у Энжи складывалось именно такое впечатление. В присутствии Баррета она чувствовала себя защищенной, а потому могла себе позволить расслабиться. Когда же он взял ее маленькую тарелку и принялся старательно раскладывать на ней фрукты, девушка нежно посмотрела на него и улыбнулась. Она уже была уверена, что этот человек всю жизнь будет о ней заботиться.
   – Поскольку песчаная буря помешала вам подробнее рассмотреть ранчо, я хотел восполнить этот пробел сегодня утром. А для этого приказал оседлать нам пару отличных лошадей. Но раз планы наши изменились, то поездку можно и отложить. Или вы все-таки соблазнитесь возможностью отдохнуть в седле? Мы тогда могли бы…
   – Извините, сэр, – мягко остановила его Энжи, – но я никогда не ездила верхом. Боюсь, сразу у меня это может не получиться.
   – Ничего, дитя мое, – постарался успокоить девушку Баррет. – В таком случае мы просто можем воспользоваться экипажем. Конечно, повторяю, если вы не предпочтете отдохнуть дома. Так что подумайте. А пока отдайте должное завтраку. Смотрите, Делорес несет вам чудесную яичницу с ветчиной.
   – Спасибо, сэр, – снова улыбнулась Энжи, беря в руки нож и вилку.
   – Скажите, милая, как бы вы отнеслись вот к такому предложению: я выделю вам из моей конюшни самую смирную лошадь и приставлю прекрасного наездника, который мигом обучит вас искусству верховой езды. Ну, что вы на это скажете?
   Энжи радостно закивала головой:
   – Спасибо, мистер Макклейн! Но не могла бы эта лошадь быть коричневого цвета с белыми хвостом и гривой? Я как-то раз видела такую на одном из военных парадов в Новом Орлеане. И с тех пор о ней мечтаю!
   Энжи замолчала, потупив взор, сама удивившись своей смелости. Баррет откинул назад свою белую голову и рассмеялся. Эмили улыбнулась.
   – Любимая! – воскликнул Макклейн. – Вы можете выбрать любую лошадь! Самую красивую на свете! Причем на ней обязательно будет дамское седло, отделанное серебром. А мой опытный наездник научит вас в совершенстве владеть всеми приемами верховой езды. Кстати, вы будете великолепно выглядеть на лошади! Самой настоящей благородной дамой из высшего света! Да что там – дама из высшего света! Вы явитесь миру волшебной золотой девой на сказочной золотой лошади!
   От удивления у Энжи глаза полезли на лоб. Этот добрый джентльмен даже не посчитал ее просьбу за грех! Или за проявление жадности! Наоборот, Баррету, видимо, так понравилось подобное простодушие, что он уже и сам загорелся желанием сделать ей такой необычный подарок! Боже, какой все-таки это очаровательный человек! Куда добрее ее покойного отца! Иеремия Уэбстер тут же обвинил бы дочь в пристрастии к земным благам!
   Энжи положила свою маленькую ладонь на руку Баррета и сказала проникновенным голосом:
   – Мистер Макклейн, могу вам признаться, что еще никогда не встречала такого щедрого и доброго человека, как вы!
   Лицо Баррета просияло. Он поднял руку, на которой лежала миниатюрная ручка Энжи, и поднес ладошку девушки к губам.
   – Дорогая моя! – торжественно заявил Макклейн, воздев руки к небу. – Ваши слова обо мне как о добром человеке – высшая награда, на которую я даже не смел надеяться!
   – Как это трогательно, отец! Вы, оказывается, добрый и щедрый человек! Знаете, на вашем месте я после таких похвал стал бы надеяться и на более прозаичную награду.
   Баррет и Энжи одновременно обернулись. В дверях стоял Пекос. На лице его было написано такое ехидство, что у Энжи невольно задрожали руки. Глаза Баррета превратились в две узкие щелки.
   Пекос поцеловал тетушку, сел рядом с ней и налил себе чашку кофе.
   – Но в таком случае я мог бы тоже предложить свои услуги, – заявил он, отпив один глоток.
   – Это какие еще? – сдвинув брови, спросил Баррет.
   – Стану обучать Энжел верховой езде.
   Он отпил еще глоток кофе, посмотрел на Энжи и улыбнулся:
   – Конечно, бесплатно. По крайней мере для начала. Ну как, Энжел, вы согласны?
   У Энжи язык прилип к гортани. Она не могла вымолвить ни слова, а только смотрела в насмешливые глаза Пекоса и ждала, заговорит ли он сейчас о ночном эпизоде. Если да, то Баррет будет настолько возмущен, что никаких чувств к ней, кроме омерзения, у него не останется. Скорее всего он посадит ее на ближайший поезд и отправит назад, в Новый Орлеан. И что тогда? На какие средства ей жить? Куда пойти? Чем заниматься?
   – Нет, Пекос, так не получится! – дрожащим от гнева голосом сказал Баррет. – Инструктором Энжи будет Роберто Луна, мой лучший наездник.
   Пекос театрально развел руками:
   – Что ж, будь по-вашему. Я только предложил.
   Эмили же, не обращая больше внимания ни на кого, кроме любимого племянника, тронула его за руку и сказала:
   – Дорогой, я не знала, что ты уже встал. А то бы попросила Делорес напечь тебе пирожков.
   – Да, Пекос, – процедил сквозь зубы Баррет, – ты нас и вправду удивил своим ранним появлением.
   – Серьезно? – холодно ответил Пекос. – Разве вы не знали, что сегодня я поднялся еще до восхода солнца?
   Пекос многозначительно посмотрел на отца, явно провоцируя его на новую вспышку ярости, во время которой Баррет мог бы кое о чем и проговориться. Но тот смолчал. Пекос перевел взгляд на Энжи, скользнув при этом искоса по ее высокой груди. Затем посмотрел на Эмили:
   – Тетушка, этой ночью я никак не мог заснуть. Все время думал о…
   Энжи мгновенно перебила его:
   – Мистер Макклейн, я уже очень сыта и хочу поехать осматривать ранчо. Если, конечно, вы готовы.
   Баррет встал из-за стола и предложил Энжи руку. Пекос снова внимательно посмотрел на отца и со значением сказал:
   – Прежде чем вы отправитесь на прогулку, отец, я сообщаю тебе, что двое лучших работников ранчо решили отсюда уехать.
   – Серьезно? – спросил Баррет, искусно разыгрывая удивление. – Кто же это?
   – Старый Педро Родригес и его сын Хосе.
   Пекос сжал челюсти и с напряжением ожидал реакции отца. Но вместо него откликнулась ничего не подозревавшая Энжи:
   – Педро и Хосе? Это не те ли два премилых мексиканца, которые привезли меня сюда?
   Глаза Пекоса метнули искры. Он посмотрел на белую шейку Энжи так, будто хотел на месте задушить девушку. Но взял себя в руки и ответил ледяным тоном:
   – Да, Энжел, это те самые мексиканцы. Педро работал на ранчо с незапамятных времен. Он был одним из первых и лучших здешних пастухов. Здесь же, в маленьком домике, родились все его дети. – Пекос снова выразительно посмотрел на отца. – Педро и Хосе – прекрасные люди! Мне будет очень их не хватать. А тебе, отец?
   – Но почему они вдруг решили уехать отсюда? – спросила Энжи, которая сохранила о мексиканцах самые теплые воспоминания.
   Вопрос был обращен к Пекосу. Тот помедлил несколько мгновений, после чего коротко ответил:
   – Понятия не имею!
   Он поднялся из-за стола и зевнул.
   – Я сегодня не выспался. А вы, Энжел? Мне кажется, вы тоже не против еще немного поспать. – Пекос бросил быстрый взгляд сначала на Энжи, потом – на отца. – Кстати, перед тем как покупать для Энжел лошадь с белым хвостом, вы бы позаботились о новой юбке, в которой она могла бы заниматься домашним хозяйством. Посмотрите, та, что на ней, стала уже совсем мала.
   Кровь бросилась в лицо Энжи, вновь почувствовавшей себя глубоко униженной. Она и сама знала, что давно выросла из всей одежды, которую носила до сих пор. Так, порой Энжи казалось, что ее полная грудь вот-вот выскочит из корсета. Наверное, это замечали и окружающие. Но говорить на подобную тему, видимо, считали неприличным. И только такой грубиян, лишенный элементарного чувства такта, как Пекос, позволил себе это!
   Негодованию Энжи, казалось, не было предела. Почему этот ехидный, невоспитанный человек считает себя вправе над всеми издеваться и хамить?! Глаза ее загорелись откровенным бешенством. Но Пекос, видимо, как раз и рассчитывал на подобную реакцию. А поняв, что попал в точку, даже не скрывал удовлетворения.
   – У меня есть хороший кусок шелковой материи, – вмешалась в разговор Эмили. – Тереза, одна из наших служанок, – очень искусная портниха. Думаю, она сможет быстро сшить вам прекрасную новую юбку для работы. Вы не против, Энжи?
   – Я… Спасибо… Наверное, это будет хорошо… – сгорая от стыда и возмущения, пролепетала Энжи.
   Она смотрела вслед уходившему Пекосу и от ярости так сжала кулаки, что ногти вонзились в ладони.
   – Пойдемте, дорогая, – спокойно обронил Баррет, взяв невесту под руку. – Я хотел бы многое вам сегодня показать. А потому не будем зря тратить время. К тому же лучше было бы выехать, пока солнце не начало слишком припекать.

   Позаимствовав у Эмили летний зонтик, дабы уберечь от солнечных лучей свою белую кожу, Энжи вместе с Барретом вышла из внутреннего дворика через маленькую калитку. Там их уже дожидался экипаж. Полуобняв Энжи одной рукой за талию, Баррет помог ей подняться по откидным ступенькам, усадив на обитое дорогой кожей сиденье. Пока она устраивалась поудобнее, расправляла длинную, чуть тесноватую в талии юбку и приглаживала волосы, Макклейн не сводил с нее глаз – так изящны, естественны и совершенны были все ее движения.
   Но в целом Баррет Макклейн вел себя по отношению к очаровательной юной блондинке крайне осторожно, стараясь не внушить ей никаких тревожных подозрений. Сейчас главной целью для него было завоевать полное доверие Энжи, а потому Баррет тщательно контролировал каждый свой жест. И всегда пытался сохранять в глазах теплоту и нежность, что для него было отнюдь не легким делом. Ибо с того момента, когда во время песчаной бури Баррет увидел свою невесту, сидящую в экипаже в обнимку с Хосе Родригесом, он не переставал чувствовать себя беспомощным и потерянным.
   Макклейн никогда еще не видел девушки столь очаровательной, красивой и в то же время, несомненно, чувственной. Но при этом Баррета поражала ее откровенная неопытность и слепая доверчивость…
   Он сел рядом с Энжи, глаза которой от любопытства разбегались во все стороны.
   – Мистер Макклейн, – тотчас же спросила она, – а что это там, с правой стороны дороги? Вон в том сарае?
   И показала рукой. Баррет посмотрел в том направлении и улыбнулся:
   – Военный блокгауз.
   – Военный блокгауз?
   Энжи принялась внимательно рассматривать странное низкое здание под красной черепичной крышей, в стенах которого на равном расстоянии друг от друга зияли бойницы.
   – А зачем он здесь нужен?
   – На всякий случай. Если придется обороняться.
   – От кого?
   – Ну, скажем, от индейцев.
   – От индейцев?
   – Да. Видите ли, местное воинственное племя апачей несколько раз вторгалось на эту территорию, а потому…
   – Неужели эти индейцы до сих пор опасны? – перебила Энжи.
   Ее глаза расширились от страха, и она безотчетным движением схватила Макклейна за рукав. Тот громко рассмеялся.
   – Милое мое дитя! – постарался он успокоить девушку. – Поверьте, никакой опасности сейчас уже не существует.
   Баррет положил свою широкую ладонь на дрожащую миниатюрную ручку своей невесты. И почувствовал, как учащенно забилось его сердце.
   – Вот уже шесть лет, как этих дикарей выгнали отсюда. Их кровожадного вождя Викторио расстреляли в Новом Орлеане. Это произошло после сокрушительного поражения племени в битве с федеральными войсками под Трес-Кастильос. А оставшиеся в живых индейцы настолько малочисленны, что вряд ли представляют серьезную опасность. Блокгауз же существует больше для вида. И как напоминание о былых временах.
   – О, простите меня, мистер Макклейн, за невежество! – смутилась Энжи.
   Почувствовав, как задрожали его руки, Баррет взял вожжи и тронул лошадей. Экипаж покатился по довольно ровной проселочной дороге.
   – Это вы простите меня, милая, – сказал он после продолжительной паузы. – За то, что я начал рассказывать всякие ужасы о кровожадных индейцах. Давайте лучше я покажу вам тот Техас, который люблю и в котором вырос. Надеюсь, настанет время, когда вы тоже его полюбите.
   – Я уверена, что полюблю его, – ответила Энжи, только чтобы сделать Баррету приятное. – И буду любить так же преданно, как и вы!
   Экипаж тем временем приближался к воротам, через которые несколько дней назад Энжи в сопровождении двух мексиканцев въехала на ранчо.
   – У меня есть к вам одна просьба, – сказал Макклейн. – Зовите меня просто Барретом. Вы можете сделать мне такое одолжение?
   – Что ж… да… пожалуйста… если вы так хотите…
   – Хочу. Прошу вас, Энжи, зовите меня по имени.
   Энжи вдруг покраснела и принялась рассматривать темные спины запряженных в экипаж лошадей…
   – Да… Баррет, – тихо сказала она.
   Глаза Энжи все еще были прикованы к упряжке. Но Баррет Макклейн в душе торжествовал. Он стал смотреть в сторону, стараясь не выдать Энжи этого чувства. Пока ему было достаточно слышать ее нежный голосок, произносящий имя «Баррет»… Но в мечтах он представлял себе нечто большее. Перед его мысленным взором вставала манящая картина будущей супружеской спальни. Энжи – совсем нагая… Она лежит в постели, вздрагивая от страсти… И повторяет его имя… Зовет к себе… Он подходит к кровати… Чуть медлит… А затем со стоном бросается к ней в объятия… Чувствует это прекрасное молодое тело, которое теперь принадлежит ему… Ему одному…
   Но это все – в будущем. Пусть и не в очень отдаленном. А сейчас…
   – Спасибо вам, дорогая, – спокойно отозвался Баррет.
   Он кивнул молодому мексиканцу, охранявшему ворота ранчо. Юноша, подобострастно улыбнувшись сидевшей в роскошном экипаже паре, широко распахнул створки ворот.
   – Спасибо, Паскуаль, – сказал Баррет, когда экипаж выезжал за границы ранчо.
   Кругом простиралась выжженная неумолимым солнцем пустыня. Энжи вертела головой во все стороны, поражаясь раскрывшимся перед ней необъятным просторам. Тогда, во тьме бесновавшейся песчаной бури, она ничего этого не видела. Сейчас Энжи радовалась яркому утреннему солнцу, чистому, свежему воздуху, бесконечной глубине и ширине неба и желтой от песка земле с поднимавшимися здесь и там пологими холмами.
   Молодой женщине, прожившей всю жизнь в Новом Орлеане, пустыня казалась совсем дикой и бесплодной. Горячие лучи палящего солнца отражались от светло-желтого песка пустыни, делая ее словно бесконечной, а потому – пугающей. Энжи тщетно старалась увидеть хоть одно дерево или даже зеленый куст. Но до самого горизонта тянулись пески и голые холмы.
   От досады Энжи прикусила губу. Как можно любить этот край? – думала она, опасливо косясь на Баррета, как будто он мог прочесть ее мысли.
   Она с сомнением покачала своей белокурой головкой, и этот жест тут же был замечен Барретом.
   – Дорогая, вы почему-то хмуритесь. Может быть, плохо себя чувствуете? Если так, то мы сейчас же вернемся домой!
   Хотя у Энжи вдруг схватило живот, она все-таки нашла в себе силы улыбнуться и не совсем твердым голосом ответить:
   – Нет… Я… мне… мне очень хорошо…
   – Кажется, я догадываюсь, в чем дело, Энжи, – бросил Баррет и, натянув поводья, остановил лошадей. Он повернулся к Энжи и ласково ей улыбнулся. – Это сухая, открытая местность. В ней вы чувствуете себя ужасно одинокой. Но со временем, несомненно, оцените ее уникальную, дикую красоту. Пустыня имеет обыкновение окутывать человека сладостной ленью, которая создает в нем чувство благополучия. Жар пустыни убаюкивает и ласкает, заставляет расслабиться. Я бы очень хотел, чтобы вы полюбили этот край. Разделили бы мое чувство к нему.
   Баррет взял руку Энжи и нежно погладил. Потом задумчиво сказал:
   – Я намеревался показать вам ранчо, Энжи. Но не только. Мне также хотелось с вами кое о чем поговорить. Причем со всей откровенностью. Разрешите?
   Энжи посмотрела в добрые глаза Макклейна и вновь почувствовала себя спокойной, а главное – защищенной.
   – Говорите, сэр, – утвердительно кивнула она.
   – Баррет, – мягко поправил он.
   – Извините, Баррет, – улыбнулась Энжи.
   – Дорогая, как вам известно, мы были близкими друзьями с вашим покойным отцом Иеремией Уэбстером. Это был прекрасный человек. Я знаю, что вам его очень не хватает.
   – Да, вы правы.
   – Никто не сможет заменить вам отца. Но я постараюсь это сделать. И хотя бы частично восполнить страшную потерю. Уверен, что он говорил с вами о нашем возможном браке.
   Баррет на мгновение замолчал и перевел дыхание.
   – Да, Баррет, папа сказал мне, что я должна приехать в Техас и выйти за вас замуж. Но если вы не хотите быть со мной, то…
   – Да что вы, милая! Конечно, хочу! Но я также хочу, чтобы вы сами желали выйти за меня замуж.
   Энжи опустила глаза. Затем и голову.
   – Я… я… согласна… но…
   – Милая, я доподлинно знаю, что вас тревожит!
   – Знаете?
   Энжи медленно подняла голову, не отрывая взгляда от своих коленок.
   – Да, знаю! – повторил Баррет. – Вы думаете, что, выйдя за меня замуж, будете вынуждены исполнять то, что принято называть супружеским долгом. Ну так вот. Ради Бога, успокойтесь! Я хочу стать вашим отцом. И никем больше! Наш брак в этом смысле будет пустой формальностью. Мы поженимся только для того, чтобы избежать всяких сплетен и кривотолков. И вы дадите клятву супружеской верности только для того, чтобы официально стать полноправным членом семьи Макклейн.
   Энжи медленно подняла на него глаза:
   – Вы серьезно это говорите?
   – Энжи, дорогая! Разрешите мне кое-что вам рассказать. Нечто глубоко личное, выстраданное… Можно?
   Энжи молча кивнула.
   – Спасибо. Итак, слушайте. Как вам известно, у меня есть всего лишь один сын. Его зовут Пекос. Чуть ли не с самого своего рождения он превратился для меня в головную боль. Его мать безнадежно испортила мальчика своим неправильным воспитанием. После ее смерти за дело взялась тетка – уже известная вам Эмили, – которая и довершила начатое моей покойной женой. Вы уже сами, несомненно, заметили: сегодня Пекос – это своенравный скандалист, который никого не уважает и не хочет слушать. Именно поэтому мы никогда не были с ним близки. Никогда! Впрочем, иногда случалось, что я…
   Баррет замолчал и театрально вздохнул.
   – Мне так жаль вас, Баррет, – прошептала Энжи.
   Она по-настоящему сочувствовала этому хорошему и, видимо, глубоко страдающему человеку. Потому что уже достаточно хорошо успела узнать Пекоса с его, как ей казалось, безграничным эгоизмом и бессердечием и была убеждена, что не что иное, как холодность сына, заставляет сильно страдать отца…
   Баррет глотнул воздух, вытер платком лицо и продолжил свой монолог:
   – Именно из-за разрыва с сыном ваше появление здесь так много для меня значит. Наконец-то у меня будет добрый, отзывчивый ребенок, о котором я мечтал всю жизнь! Я вижу его в вас, Энжи! Я хочу, чтобы вы стали моей дочерью. Хочу заботиться о вас, покупать вам красивые и дорогие наряды, с любовью наблюдать за тем, как вы становитесь взрослой женщиной. Понимаете меня?
   Энжи почувствовала, как с ее хрупких плеч медленно сваливается тяжелейшая ноша. Она почти машинально обняла Баррета за шею.
   – Да, понимаю, Баррет! Я очень вам благодарна. Я действительно так боялась, что вы… что я… – Она густо покраснела и на мгновение замолкла. Но тут же прошептала: – Я очень боялась, что вы заставите меня… заставите лечь вместе в постель и…
   Баррет замахал на нее руками:
   – Призываю небо в свидетели, что никогда такого в отношении вас не сделаю! Выкиньте это из головы! И послушайте меня внимательно, Энжи. Мы подождем со свадьбой еще шесть месяцев. За это время узнаем друг друга. После свадьбы вы переберетесь из комнаты, в которой сейчас живете, на второй этаж. И как молодая хозяйка дома поселитесь в комнате, смежной с моей. Там вы будете спокойно спать каждую ночь в полнейшей безопасности и неприкосновенности. Я сам останусь в соседней комнате, где всегда жил. Энжи, дорогая, поверьте мне! Я уже достаточно стар, чтобы искать плотских наслаждений!
   Баррет отодвинулся от Энжи и снова взял в руки вожжи. Экипаж тронулся с места. Несколько минут Макклейн молчал, погоняя лошадей. Потом искоса посмотрел на Энжи:
   – У вас есть вопросы ко мне, дорогая?
   – Нет, Баррет, я услышала все, что хотела знать.
   Некоторое время оба не говорили ни слова. Каждый был погружен в свои мысли…
   Баррет первым нарушил молчание:
   – Эта земля не совсем бесплодна, как сейчас кажется, Энжи. Просто у нас здесь с февраля не было дождей. Естественно, все высохло. Но скоро они должны начаться.
   – А это очень важно?
   – Очень, дорогая. Без дождей скот лишается естественного корма. Нам самим приходится его кормить. Это очень дорого и поглощает все прибыли, которые мы могли бы получить. Но теперь я уже перестал беспокоиться. Потому что уверен: очень скоро будут ливни.
   Когда они вернулись домой, всегда безукоризненно белая кожа Энжи порозовела. Не помог ни полотняный тент над экипажем, ни взятый у Эмили зонтик. Солнце все-таки сумело добиться своего!
   Энжи чувствовала себя ужасно усталой и изнывала от жары. Единственное, чего она сейчас хотела, – так это поскорее очутиться в своей большой прохладной комнате. Но Баррет настоял на короткой экскурсии по дому.
   Здание было построено в форме буквы «U». Внутри львиную долю помещений занимали просторная гостиная, музыкальный салон, библиотека, кабинет хозяина, его офис, внушительных размеров столовая и кухня. Баррет с гордостью провел Энжи через старую половину дома. При этом терпеливо выслушивал и пространно отвечал на ее вопросы о разных мелочах, главным образом касающихся развешанных по стенам картин и мебели.
   В библиотеке Энжи задержалась около большого портрета красивой черноволосой женщины, на лице которой играла приветливая улыбка.
   – Это мать Пекоса? – спросила она.
   Глаза Баррета вдруг стали узкими и колючими. Он чуть помедлил с ответом. Потом со вздохом сказал:
   – Да. Это Кэтрин Йорк Макклейн. Такой она была в тридцать шесть лет.
   Энжи подошла вплотную к стене и, глядя на портрет, тихо сказала:
   – Она была очень красивой, Баррет.
   Ее глаза соскользнули с лица Кэтрин на висевший на шее золотой медальон. По форме он показался Энжи необычным.
   – Какой интересный медальон! – воскликнула она. – Право, я никогда таких не видела!
   – Верно, – согласился Баррет. Голос его почему-то прозвучал глухо и напряженно. – Это подарок ее отца. Медальон сделан руками одного здешнего ювелира в виде солнца, лучи которого, подобно пальцам, тянутся к окружающему миру.
   – Даже так?! Она, наверное, особенно дорожила им?
   – Думаю, что да. Видите ли, Кэтрин потеряла один подобный медальон. Мы так его и не нашли.
   Баррет сделал паузу, глубоко вздохнул и вновь взял Энжи за локоть:
   – Ну что ж, пойдемте дальше.
   Они вышли в коридор.
   – Вы, я думаю, уже поняли, что правое крыло дома предназначено для гостей. Там есть несколько больших и маленьких комнат. Среди них – та, в которой пока будете жить вы. Она самая большая и светлая.
   – И она уже поразила меня роскошью обстановки! – заметила Энжи.
   Баррет, казалось, пропустил ее слова мимо ушей.
   – А в левом крыле, на первом этаже, живут слуги, – сказал он. – Там же комната Пекоса. На втором этаже размещаемся мы. Две большие смежные комнаты принадлежат мне и будущей хозяйке дома. Прямо через холл – апартаменты Эмили. Впрочем, наверх мы поднимемся в другой раз. А пока выйдем ненадолго во двор.
   Они прошли в заднюю часть дома, миновали несколько двойных дверей и вышли на улицу. Двор занимал всю обширную территорию между двумя флигелями. Посредине был устроен большой бассейн с высоко бившим фонтаном. Вдоль стен дома тянулись клумбы экзотических кактусов.
   – Посмотрите направо, – сказал Баррет. – Видите вон ту двойную дверь?
   – Вижу.
   – Она ведет в комнату, где вы спали сегодня ночью. И будете там жить, пока… ну, вы понимаете! Ночью эту дверь лучше открывать настежь. Тогда в комнату со стороны пустыни будет залетать прохладный ветерок и станет не так душно.
   – Да, вы правы. Я так и сделаю.
   – А теперь пойдемте дальше. Я покажу вам оранжерею Эмили.
   Баррет повел Энжи через двор. Оранжерея находилась сразу же за бассейном. Это было довольно большое, остекленное со всех сторон сооружение. Пройдя через заставленный стульями, легкими столиками и шезлонгами холл, они углубились внутрь. Под одной из тропических пальм, откинувшись на спинку кресла-качалки, дремал мужчина. Он был без рубашки. Смуглая кожа казалась позолоченной в лучах проникавшего через стеклянную крышу солнца. И только на груди, спускаясь почти до пояса, белел широкий шрам. Лицо спящего было прикрыто шелковым платком.
   Энжи долго не могла отвести взгляда от спящего Пекоса Макклейна. Потом нервно глотнула воздух и, стараясь не смотреть на Баррета, произнесла:
   – Боже мой, как только он может спать в такой духоте!
   Голос Энжи прозвучал резко и фальшиво. Макклейн удивленно посмотрел на нее и, слегка сжав длинными пальцами локоть девушки, усмехнулся, кивнув в сторону сына:
   – Пекос подобен ящерице, которая в духоте чувствует себя гораздо лучше, чем на открытом воздухе.
   Темная рука молодого Макклейна поднялась с живота, на котором мирно покоилась до этой минуты, и лениво сдернула с лица шелковый платок. Заспанные, отливавшие серебром глаза открылись, и на красивом смуглом лице появилась обычная насмешливая улыбка. У Энжи перехватило дыхание. Она снова подумала, что никогда еще не встречала в своей жизни такого неотразимого мужчины…
   – Пойдемте, Энжи, – сразу заторопил ее Баррет. – Здесь очень душно. Вам может сделаться дурно.
   Он слегка подтолкнул девушку. Энжи вздрогнула от неожиданности и утвердительно кивнула.
   Она чувствовала, что вся горит. Но не от жарких солнечных лучей, падавших через стекло на ее белокурую голову. У Энжи почему-то вдруг возник и стал разгораться жар в коленях. И еще в одном месте тела – немного повыше…
   Энжи круто повернулась и пошла к выходу, поддерживаемая под руку Барретом. Но еще долго ощущала на своей спине взгляд Пекоса. Она не сомневалась, что младший Макклейн продолжает насмешливо улыбаться. И почти наверняка знала, о чем он в этот момент думает… О том, что отнюдь не жаркое техасское солнце сейчас опалило Энжи.
   Он не ошибался…

Глава 11

   Летнее солнце давно покинуло двор. Пекос куда-то исчез из оранжереи. А перед мысленным взором Энжи продолжал стоять его пугающий и одновременно манящий образ.
   После ужина она сидела вместе с Эмили в библиотеке, стараясь успокоиться. Но тут дверь открылась, и на пороге вырос Пекос. Сердце Энжи сразу так сильно забилось, будто намеревалось выпрыгнуть из груди.
   Пекос скользнул взглядом по библиотеке, улыбнулся обеим женщинам и небрежно бросил:
   – Я собрался в город. Хочу пробежаться по магазинам. Вы не хотите присоединиться?
   Энжи потупилась, стараясь скрыть волнение. Тем временем Пекос прошел в библиотеку и остановился прямо напротив нее, опершись на мраморную доску камина.
   – Может быть, вам что-нибудь купить? – спросил он у Энжи, искоса взглянув на тетушку.
   Лицо Энжи стало пунцово-красным. В этот момент из-за ее спины послышался нежный голосок Эмили:
   – Я уверена, в городских лавках найдется немало вещей, которые Энжи хотела бы приобрести. Но ведь сейчас очень поздно. Наверное, все уже закрыто. Ты же сам отлично знаешь, что здесь магазины кончают работать довольно рано. В отличие от таверн и ресторанов эти открыты круглые сутки.
   Пекос резким движением головы отбросил назад свои длинные волосы и рассмеялся:
   – Боже мой, тетушка, как я сам не сообразил!
   Он бесцеремонно повернулся спиной к Энжи. Та исподтишка взглянула на стройную фигуру и по достоинству ее оценила. Казалось, столь красивый мужчина должен был вести себя по крайней мере прилично. И уж во всяком случае, не позволять себе поворачиваться спиной к даме, даже не думая при этом извиниться!
   Снова и снова Энжи убеждала себя, что манеры Пекоса Макклейна отвратительны. Он не желает ни с кем считаться! Никого не уважает!..
   Она подумала о том, каким контрастом своему сыну выглядит его отец. И как Пекос огорчает Баррета. Ведь он не проявляет никакого интереса к ранчо! Всем этим огромным хозяйством приходится заниматься отцу. А в его возрасте это уже становится не под силу! Баррет проводит на ранчо чуть ли не все дни напролет, чтобы только не разориться. А его родной сын неделями, если не месяцами, не бывает дома. К тому же пьет! Не вылезает из всякого рода низкопробных казино, где играет в карты с ковбоями, соря при этом деньгами. Деньгами – которых сам не зарабатывает! Боже, ее покойный отец, наверное, посчитал бы этого Пекоса если не полным дегенератом, то отъявленным грешником!
   Но тут же Энжи спросила себя: если все это так, то почему она сейчас смотрит не отрываясь на сильную мужскую спину, стройную талию, длинные, совершенные по своей красоте ноги молодого Макклейна? Почему именно о нем, этом недостойном грубияне и почти что алкоголике, думает все эти дни? Или не существует других молодых людей? Столь же внешне красивых, но воспитанных, отзывчивых, добрых и умеющих себя вести? Почему она не только не может забыть его поцелуев в темном коридоре, но и мечтает о новых? Хотя и не признается в этом даже самой себе…
   Энжи не могла еще решить, знает ли Пекос о ее чувствах к нему. Чувствах, граничащих с сумасшествием. Причем сумасшествием, очень даже опасным!
   Вот и сейчас Энжи в душе была очень благодарна Эмили за то, что та продолжает сидеть за библиотечным столом и вроде бы не собирается отсюда уходить. Как будто понимает, что их ни в коем случае нельзя оставлять наедине друг с другом!
   – …и прошу тебя, дорогой мой, – вернул Энжи к реальности звонкий голосок Эмили, обращавшейся к любимому племяннику, – просто умоляю быть как можно осторожнее! Мне доподлинно известно, что в местах, которые ты часто посещаешь, всегда полно хулиганов и даже самых настоящих бандитов!
   – Не беспокойтесь, тетушка! Я никогда не ввязываюсь ни в какие драки и всегда стараюсь держаться подальше от буйных компаний.
   Пекос поцеловал тетушку в щеку. Лицо Эмили тут же расцвело счастливой улыбкой.
   – Иди, Пекос, – нежно сказала она. – Желаю тебе приятно провести время!
   Пекос неожиданно повернулся к Энжи, чем поверг девушку в совершеннейший ужас. Он сразу заметил ее состояние и, видно, решив поозорничать, схватил за руку, потянул на себя и заставил подняться со стула.
   – Вам непременно надо пойти со мной, Энжел! – сказал он, игриво пощекотав большим пальцем ее ладонь, которую продолжал держать в руке. – По пути я покажу вам загадочные огоньки Марфы. Это таинственное, непередаваемое зрелище! Держу пари, вы никогда не видели ничего подобного!
   – Я… я ничего о них не слышала… Что за огоньки?..
   – О! Это светящиеся ночные духи, пришедшие к нам из потустороннего мира. Я многое могу о них рассказать. Но сначала вы должны увидеть все своими глазами!
   Пекос говорил, а сам продолжал большим пальцем рисовать невидимые кружки на ладони Энжи. Она понимала, что должна отдернуть руку, но не могла найти в себе сил.
   – Я не верю в потусторонних духов, – отважилась сказать Энжи и гордо подняла голову.
   – Тем лучше! Тогда не испугаетесь, когда я стану их показывать. Но если вы не пойдете сегодня, такого случая в ближайшем будущем не представится, потому что я должен уехать.
   С этими словами Пекос притянул ее за руку вплотную к себе и поцеловал в висок.
   – Между прочим, я могу показать и не только потусторонних духов. – И громко, чтобы слышала тетушка, добавил: – Что же касается поцелуев, то не обращайте на них внимания. Просто у меня привычка целовать в этом доме каждую женщину. Не правда ли, тетя Эм?
   – Ты несносен, Пекос, – тоном упрека ответила Эмили, с умилением глядя на племянника.
   В этом мягком упреке не чувствовалось ни возмущения, ни даже легкого недовольства подобного рода вольностью со стороны племянника. Правда, в душе Эмили благодарила небо за то, что Баррет не видел, как Пекос поцеловал девушку, которая вскоре должна будет стать миссис Макклейн. Хотя Эмили не сомневалась, что никаких серьезных чувств к Энжи Пекос не испытывает. Для него она была всего лишь хорошенькой девочкой, каких он немало уже повидал на своем веку. Женщины, независимо от возраста, буквально обожали его за лихой и нахальный нрав. Он платил им взаимностью. Впрочем, это было естественно для молодого человека. Эмили надеялась, что Энжи не воспринимает Пекоса серьезно, но все же думала об этом не без некоторой тревоги. Потому что знала: до сих пор противостоять Пекосу не могли даже умудренные жизненным опытом леди. А ведь Энжи доверчивая, очень молодая и, что самое главное, совсем неискушенная в подобных делах девушка. Сможет ли она разобраться в Пекосе и хотя бы держать его на безопасном расстоянии?
   Пекос вышел в коридор. Эмили с особым вниманием посмотрела на Энжи. Та по-прежнему стояла около камина и маленькой дрожащей рукой трогала себя за лоб. Как раз в том месте, где Пекос несколько минут назад запечатлел свой поцелуй. Пристального взгляда Эмили она не замечала, а потому на лице девушки было мечтательное, почти восторженное выражение.
   Тут Эмили испугалась не на шутку.
   – Энжи, дорогая… – прошептала она. – Вы… Это… – Эмили вдруг стала нервно заикаться, с трудом подыскивая нужные слова. – Мой племянник… Пекос… он очень… Ну, как бы это лучше сказать… Очень развязный парень… Больше всего на свете любящий удовольствия. И при этом еще совсем мальчишка. – Тут Эмили сама засмеялась над тем, что сказала. – Нет, что я говорю?! Пекос не мальчишка. Ему скоро исполнится двадцать восемь лет. Но для меня он всегда останется ребенком. В общем, дорогая, я хочу вам сказать, что Пекос полон жизни, авантюризма и… Он слишком много шутит и любит поиздеваться над окружающими. Вы, наверное, уже сами это заметили. Пекос часто мелет всякую чепуху, которую нельзя воспринимать всерьез. Понимаете, что я имею в виду?
   Энжи внимательно слушала женщину, которая сейчас столь откровенно говорила о своем племяннике. Говорила горячо, всячески стараясь как-то его защитить. Хотя слова, которые она произносила, на первый взгляд должны были представить Пекоса отнюдь не в лучшем виде. Энжи смотрела на Эмили и удивлялась: неужели в своей любви к единственному племяннику та не понимает, что его игривость и склонность к шуткам уже перешла все допустимые границы? Она вновь вспомнила его поцелуи в коридоре – страстные и далеко не шуточные. А что он говорил ей в ту ночь! Как стремился заполучить к себе в постель!
   Энжи хотела все это тут же поведать Эмили. Но в последний момент передумала. Нет, обо всем, что уже произошло между ней и Пекосом, пока никому рассказывать нельзя. Пока…
   Она ответила Эмили очаровательной улыбкой и сказала:
   – Ради Бога не волнуйтесь, Эмили! Я очень хорошо понимаю, что Пекос мало думает о том, что говорит. А что касается его насмешек, то я не обращаю на них внимания. Пусть шутит, если ему так уж этого хочется!
   – Хорошо, милая, – утвердительно кивнула Эмили. – Но, Энжи… скажите, вы находите Пекоса… ну, что ли, привлекательным?
   – Привлекательным? – переспросила Энжи, про себя думая, что еще не встречала столь интересного и физически совершенного мужчины. – Пожалуй, его можно назвать привлекательным. Правда, я никогда об этом не думала! – Энжи нервно зевнула и вдруг заторопилась: – Простите, Эмили. Но мне сейчас лучше подняться к себе. Не знаю почему, но мне что-то очень хочется спать. Хотя я понимаю, что ложиться еще рано.
   У себя в комнате Энжи повалилась на спину поперек кровати и постаралась унять бешеное биение сердца. И вообще – успокоиться. Однако это оказалось не так-то просто. Пекос уже успел затянуть ее в свою паутину. Впрочем, в отношении юной и по-детски наивной девочки это ему не составляло особого труда. Ведь даже женщины в возрасте, имевшие большой жизненный опыт, подчас не могли ему сопротивляться. Ибо он представлял собой тот тип мужчины, от которого каждую минуту можно было ожидать чего угодно. Женщин подобное непостоянство поведения и некоторая загадочность в мужчине обычно привлекают. К тому же Пекос был хорош собой и неглуп.
   Конечно, Энжи Уэбстер не могла стать исключением. Она не одобряла поступков Пекоса, считала его отвратительным человеком. Тем не менее само его пребывание в комнате вызывало у нее в душе целую бурю эмоций…
   Она разделась и легла в постель, потушив стоявшую на тумбочке лампу. И долго лежала в темноте, глядя в потолок, стараясь забыть пару горящих, проникающих в самую душу серых глаз, полноватые чувственные губы, всегда перекошенные едкой усмешкой.
   В конце концов Энжи все-таки заснула. Но это не принесло ей ни отдыха, ни успокоения. Образ Пекоса, ощущение его теплых губ преследовали ее даже во сне…

   Утром Энжи проснулась от громкого стука в дверь. Прикрыв обнаженную грудь простыней, она приподнялась на постели и сонным голосом отозвалась:
   – Кто там?
   – Сеньорита, это Делорес. Мистер Баррет сказал, что если вы хотите сегодня утром выбрать себе лошадь, то одевайтесь и спускайтесь в холл. Он будет ждать вас там через полчаса.
   – Конечно, Делорес! Будьте добры, передайте мистеру Макклейну, что я просто умираю от нетерпения выбрать себе лошадь!
   Она спрыгнула с кровати, расчесала волосы так, чтобы они падали на обнаженные плечи, оделась и спустилась вниз…
   …Энжи, волнуясь, стояла у ворот конюшни рядом с Барретом. Подумать только, сейчас у нее будет своя лошадь! Причем именно такая, о которой она всегда тайно мечтала!
   А конюхи выводили на окруженный низкой оградой манеж одну лошадь за другой. Баррет еще раз подтвердил, что та, которая особенно понравится Энжи, будет принадлежать ей. Глаза девушки разбегались при виде такого огромного количества сильных, прекрасных животных. Но среди них не было ни одной с белым длинным хвостом и гривой такого же цвета.
   Баррет время от времени пытливо посматривал на свою невесту, все более явно проявляя признаки нетерпения. Наконец он не выдержал:
   – Дорогая, перед вами прошел уже не один десяток прекрасных лошадей. Пожалуйста, сделайте наконец свой выбор. Смотрите, здесь есть все масти.
   – Но я хочу именно лошадь с белыми хвостом и гривой!
   В этот момент из конюшни буквально вырвалась еще одна лошадь. Вслед ей неслись отчаянные крики конюхов, не сумевших ее удержать. Энжи взглянула в том направлении и, схватив Баррета за рукав, закричала:
   – Смотрите! Вот она! Та самая лошадь, которую я хочу иметь!
   Она подобрала полы своей длинной юбки и, мгновенно оказавшись за перегородкой манежа, бросилась к лошади.
   Действительно, вдоль изгороди манежа скакала лошадь удивительной красоты. Солнечные лучи придавали золотой отлив ее темно-коричневой спине. Ветер теребил белую как снег гриву. А длинный и пышный хвост казался облаком, старавшимся не отстать от устремленного вперед грациозного животного.
   Энжи с замирающим сердцем смотрела на лошадь. Но в следующий момент на манеж стремительно вылетела еще одна – совершенно черная. С громким ржанием она бросилась к первой и укусила ее за спину. Энжи в ужасе вскрикнула. Но тут черная лошадь, забежав сзади, оседлала коричневую, приведя этим Энжи в полное недоумение. Баррет посмотрел на свою невесту и рассмеялся:
   – Энжи, детка, я не хотел, чтобы вы стали свидетелем всего этого. Но честное слово, никак не мог предвидеть, что такое произойдет на ваших глазах. Черного коня зовут Диабло. В переводе с испанского это означает «дьявол». Его хозяин – мой сын Пекос. Диабло, видимо, воспылал страстью к кобыле, которая вам так понравилась, и вот…
   Энжи густо покраснела и, запинаясь, пробормотала:
   – Извините… Может, мне выбрать еще какую-нибудь лошадь?
   – Ерунда! – решительно воспротивился Баррет. – Если коричневая лошадь вам нравится, считайте ее своей. Согласен, она очень красивая. Поэтому Пекос и хотел повязать ее с Диабло.
   – Значит, она не принадлежит вашему сыну? И он не будет возражать, если ее возьму я?
   – Дорогая, здесь все лошади принадлежат мне. Кроме этого грубого Диабло. Пекос поймал его в прериях и объездил, когда был еще мальчишкой. А коричневая лошадь – моя. То есть она была моей. А с этой минуты – ваша. Но боюсь, что ей теперь предстоит ожеребиться.
   – Что ж, пусть! Лошадь красивая. И у Пекоса будет прекрасный жеребенок. О, Баррет, как я вам благодарна! Когда я могу начать на ней ездить?
   – Да хоть завтра. Если вы считаете себя к этому готовой.
   Энжи снова покраснела.
   – А завтра она уже будет хорошо себя чувствовать?
   Баррет постарался скрыть свое удивление наивностью девушки. Но подумал, что уже совсем скоро Энжи сама узнает, как чувствует себя женщина наутро после ночи любви. Сейчас же Макклейн улыбнулся как ни в чем не бывало и поспешил успокоить девушку:
   – Не беспокойтесь, Энжи. Эта прелестная лошадка завтра будет в отличном настроении. А сегодня у нее был последний день…
   Баррет не договорил и закашлялся. Он не знал, как объяснить этому ребенку, что у лошади сегодня кончается течка, а следующая, вероятно, начнется через месяц. Помолчав немного, он сказал:
   – Завтра эта лошадь не занята на работах. Так что можете ею располагать с самого утра.
   – Чудесно! А можно дать ей имя?
   – Не только можно, но и нужно!
   – У нее еще нет имени?
   Баррет ответил не совсем уверенно:
   – Насколько я знаю, Пекос придумал ей имя. Но это ровно ничего не значит! Вы можете назвать ее по-своему.
   Энжи склонила свою белокурую головку на плечо и с самым невинным видом спросила:
   – А как он ее назвал?
   – Энжел.
   Баррет, правда, произнес это имя на испанский манер – Анхель, но Энжи поняла и почувствовала, как у нее по спине пробежал холодок.
   – Энжел и Диабло. Ангел и дьявол.
   Тут в воображении Энжи вдруг возник образ дьявола. Он был в точности похож на Пекоса Макклейна. Все мысли о лошадях мгновенно вылетели у нее из головы. Энжи почувствовала дрожь в коленках, а на лице появился легкий румянец. Баррет заметил это и поспешно взял девушку за руку:
   – Дорогая, вам плохо?
   – Да… да… наверное, я еще не привыкла к техасскому климату…
   – Тогда вернемся в дом. А имя для лошади вы выберете чуть позже.
   – Нет, – решительно возразила Энжи. – У моей лошади уже есть имя – Энжел. И нет никаких причин его менять.

   На следующее утро Баррет снова повел Энжи в конюшню, где она познакомилась со своей лошадью, нареченной Энжел. На этот раз обошлось без черного соблазнителя. Его, видимо, специально отвели куда-нибудь подальше.
   Высокий, стройный мексиканец Роберто Луна стоял рядом с уже оседланной лошадью, держа ее за уздечку. Баррет не захотел присутствовать при первом уроке верховой езды своей невесты, чему та была очень рада, потому что не хотела лишних свидетелей.
   Роберто оказался спокойным, очень доброжелательным человеком, знающим о лошадях буквально все. Первоначальный страх Энжи был тут же забыт, как только она очутилась в седле и поняла, как эффектно выглядит. Желание поскорее научиться хорошо ездить на лошади стало у нее еще сильнее. Энжи усердно выполняла все указания своего наставника и уже через полчаса начала чувствовать себя в седле довольно уверенно. А Роберто между тем взял Энжел под уздцы и начал осторожно водить по кругу. Иногда он делал своей ученице замечания. Но очень мягко, уважительно и доброжелательно.
   Уверенная, что поблизости нет никого, кроме Роберто, Энжи понемногу расслабилась. На лице ее заиграла веселая улыбка. Роскошные золотистые волосы рассыпались и упали на плечи. Роберто тоже радовался счастливому настроению будущей молодой хозяйки и время от времени одобрительно кивал головой, приговаривая:
   – Сеньорита будет великолепной наездницей!
   – Да, да! – восклицала в ответ Энжи, заливаясь веселым смехом.
   Тем временем в глубине длинной полутемной конюшни стоял Пекос и жадно наблюдал за уроком верховой езды, который получала Энжи. Его влекло к ней, как ночного мотылька к огню. Серые глаза молодого Макклейна не отрывались от златокудрой красавицы, гордо сидевшей на великолепной лошади. До ушей долетал ее смех. Это раздражало его. А в душе все жарче разгорался костер уже почти непреодолимого желания.
   Не выдержав, Пекос в крайнем раздражении выскочил из конюшни и, стараясь остаться незамеченным, пошел по направлению к дому. Где-то на полпути он остановился, бросил недокуренную сигару, надвинул на лоб широкополую шляпу и поклялся непременно уехать к вечеру в Марфу. Решено: он возьмет с собой Рено, и они верхом поскачут в город. Там первым делом нанесут визит сестрам Гонсалес. Тем более что Пекос давно не видел хорошенькую черноглазую Лупу.
   Предвкушая удовольствие, он невольно улыбнулся. Но тут со стороны манежа вновь донесся веселый смех Энжи, и улыбка медленно сползла с лица Пекоса…

Глава 12

   Освящение нового здания суда округа Пресидио должно было стать значительным событием для жителей маленького техасского городка Марфа. Эмили и Баррет часто обсуждали свои планы на этот день. Энжи прислушивалась к их разговором не без волнения, ибо сама должна была стать в некотором роде частью приближавшегося праздника.
   Еще за неделю до торжества Тереза продемонстрировала всем сшитое по этому случаю новое платье для Энжи. Оно вызвало всеобщий восторг. Говорили даже, что такое было бы не стыдно надеть и самой королеве на национальный праздник. Изумрудные глаза Энжи, когда она примеряла платье, сияли от счастья. Никогда в жизни у нее не было ничего подобного!
   Энжи долго вертелась перед зеркалом, придирчиво осматривая себя со всех сторон. При этом думала, как ей наконец-то повезло в жизни. Она теперь живет в огромном богатом поместье, в порядочной и доброй семье. У нее есть замечательная лошадь, о которой она столько лет мечтала. На праздник поедет в Марфу, где познакомится с новыми людьми и прекрасно проведет время. Ну разве все это не прекрасно? Чего еще можно пожелать? Наверное, ничего! Почти ничего…
   Баррет Макклейн накануне сообщил ей, что сам он выедет верхом уже на заре. Энжи с Эмили приедут в Марфу в экипаже, попозже. А лошадьми будет править Пекос.
   Последнее Энжи решительно не нравилось. Уже больше недели она видела молодого Макклейна только от случая к случаю. Бывали дни, когда он совсем не появлялся. Это дало ей возможность успокоиться, отдохнуть и наслаждаться жизнью. Энжи благодарила Небо за такой подарок. Потому что одно присутствие Пекоса неизменно выбивало ее из колеи. А уж когда он начинал насмешливо улыбаться, выгибая при этом брови дугой, или дотрагивался кончиками пальцев до ее руки, Энжи была готова тут же упасть в обморок.
   В сотый раз повторяя себе, что не даст Пекосу испортить ей этот праздник, Энжи вышла из комнаты и направилась к Эмили, чье мнение о новом платье ей не терпелось услышать.
   Она постучалась, открыла дверь в комнату Эмили и в театральной позе остановилась на пороге, горя желанием услышать самую высокую похвалу.
   Эмили несколько секунд молча смотрела на девушку. Та продолжала неподвижно стоять в дверях, но в душе очень волновалась. Вердикт «тетушки Эм» был для нее очень важен. Сама Энжи чувствовала себя в новом платье превосходно. Нежный розовый цвет ей очень шел. Подобранные рукава с буфами были оторочены дорогими кружевами. От скромного декольте к изящной талии тянулся двойной ряд больших пуговиц, инкрустированных жемчужинами. Густые волосы были гладко причесаны у висков, собраны в пышный пучок на затылке и широкими волнистыми прядями падали вдоль спины.
   Эмили наконец вновь обрела дар речи, схватила Энжи за руки и чуть ли не насильно втащила в комнату.
   – Дорогая моя! – воскликнула она. – Я еще никогда не видела такую красивую и очаровательную девушку! Вы представить себе не можете, как чудесно выглядите в этом платье! Я просто потрясена!
   – Серьезно? – спросила Энжи, замирая от счастья, ибо еще никогда не слышала подобных комплиментов в свой адрес.
   – Я говорю совершенно честно, Энжи! Вы удивительно красивы. Для полной гармонии не хватает только живой алой розы в волосах. Вон там, на окне, стоит ваза, в которой я держу самые лучшие розы, которые сама вырастила и получила за них премию на конкурсе штата. Давайте я вам приколю одну из них.
   Энжи подошла к Эмили, и та прикрепила роскошную розу к ее прическе. После чего отступила на шаг и несколько мгновений с восхищением смотрела на юную красавицу.
   – Знаете, Энжи, – воскликнула она, нежно гладя девушку по руке, – эта роза и вы просто созданы друг для друга!
   – Вы так добры, тетушка Эм! – в смущении пробормотала Энжи.
   – А разве вы этого не заслуживаете, дорогая? – улыбнулась Эмили. – Ну а теперь поторопите, пожалуйста, Пекоса. Он обещал исполнить роль возницы и доставить нас в Марфу. А я пока приму душ. Это займет не больше получаса.
   У Энжи засосало под ложечкой. Меньше всего она сейчас хотела остаться наедине с этим грубым, насмешливым Пекосом Макклейном. Сама мысль о том, что во время такой встречи могло произойти, привела Энжи в панику. Но поделиться своими страхами с Эмили она не решалась, поскольку знала, что тетушка без ума от своего племянника и просто не сможет себе представить его в роли соблазнителя и даже чуть ли не насильника…
   – Хорошо, мисс Эмили, – покорно ответила Энжи. – Я сейчас подойду к комнате Пекоса и потороплю его из-за двери. Спасибо вам огромное за эту волшебную розу!
   Она вышла из комнаты, спустилась на первый этаж и направилась по длинному темному коридору к двери Пекоса. Сердце Энжи бешено колотилось, барабанным боем отдаваясь в ушах. Она пыталась успокоиться, уверяя себя, что ничего страшного произойти не может. Она просто подойдет к двери комнаты и, постучав, но ни в коем случае не открывая ее, передаст Пекосу слова тетушки Эмили. И все же в глазах у нее потемнело от волнения.
   Энжи подошла к двери и несколько мгновений стояла в нерешительности, готовая убежать прочь. Но однако, пересилила себя и робко постучала.
   – Кто там? – донесся из-за двери голос Пекоса.
   – Это Энжи… Энжи Уэбстер, мистер Макклейн… – заикаясь, ответила она, проклиная себя за предательскую слабость.
   Неожиданно дверь широко распахнулась, и на пороге появился сам Пекос Макклейн. К ужасу Энжи, он был без рубашки. Его же подобный не совсем приличный вид, казалось, нисколько не смутил. Через плечо Пекоса висело полотенце. Подбородок был густо намылен. Он собирался бриться.
   Энжи в течение нескольких секунд со страхом смотрела на Пекоса. Наконец до нее дошло, что в таких случаях следует извиниться и тут же уйти.
   – Простите… я… я, право, не хотела…
   Чувственные губы Пекоса скривились в усмешке. Смущение Энжи его явно забавляло. Он протянул руку и чуть сжал своими длинными пальцами плечо девушки.
   – Право, вам не за что извиняться, Энжел! – сказал Пекос совершенно ровным, будничным голосом, в котором, однако, проскользнули дружелюбные нотки.
   Он потянул Энжи за плечо, заставив переступить порог и войти в комнату. После чего его рука тут же соскользнула вниз.
   Раздавшийся за спиной Энжи щелчок замка закрывшейся двери привел ее в смятение. Она резко повернулась, чуть не потеряв при этом равновесие. Стараясь удержаться на ногах, Энжи инстинктивно протянула руки к Пекосу. Он тут же поддержал девушку, слегка обняв за плечи. Причем голова ее словно случайно оказалась на его голой волосатой груди, а глаза – на уровне белого шрама, который заинтриговал Энжи еще в ту памятную ночь. Тогда Энжи так и подмывало до него дотронуться. И сейчас ее взгляд никак не мог оторваться от белой полосы, резко выделявшейся на фоне смуглой кожи. Однако она понимала, что надо любой ценой избавиться от этого наваждения, иначе дело может принять очень серьезный оборот.
   Собрав все силы, Энжи все-таки сумела оторваться от белого шрама и потупилась.
   – Пожалуйста, Пекос… – пробормотала она слабым, готовым сорваться голосом. – Пекос… мистер Макклейн… мне… мне нельзя находиться в вашей спальне… Это неприлично… Тем более при запертой двери… Будьте добры, откройте ее…
   – Что вы так смотрите на этот коврик? – усмехнулся в ответ Пекос. – Находите его недостаточно мягким?
   Он снова подошел вплотную к Энжи. Дрожа всем телом, она почувствовала его длинный палец у себя под подбородком. Резким движением Пекос заставил девушку поднять голову и посмотреть ему прямо в глаза. Они были серыми и насмешливыми. Губы тоже изогнулись в ухмылке.
   – Энжел, вы без всякого приглашения пришли ко мне в комнату, когда я был почти раздетым, – негромко сказал Пекос. – Войдя сюда, сразу же прижались ко мне всем телом. А теперь меня же упрекаете в том, что все происходящее неприлично и так поступать нельзя. – Он откинул с лица Энжи упавшие локоны густых волос и добавил: – Вы знаете, о чем я думаю, Энжел?
   Энжи смотрела ему в лицо, замирая от страха. А Пекос, наклонившись к ней и почти касаясь губами щеки, прошептал:
   – Я думаю о том, что мы оба жаждем преступить нормы общепринятой морали.
   Его чувственный рот почти вплотную приблизился к ее губам, дрожащим от страха. Энжи порывалась закричать и позвать на помощь, но прежде, чем она успела издать хотя бы один звук, Пекос приник к ее губам. Теперь Энжи поневоле приходилось молчать. Краем глаза она видела смуглую кожу лица молодого Макклейна, остатки мыльной пены на его щеке и все те же горевшие огнем и притягивающие, как магнит, серые глаза.
   Но если Пекос уже не видел ничего, кроме ее губ, то Энжи, хотя и чувствовала доселе неведомое сладостное головокружение, еще не совсем лишилась рассудка. Правда, ей было уже почти все равно, что сейчас может произойти. Поцелуи Пекоса парализовали волю Энжи. Да, она понимала: то, что сейчас делает с ней Пекос, – великий грех. Да, все это ужасно… Пахнет грандиозным скандалом… Но… но как прекрасно!..
   Попытки Энжи высвободиться из объятий Пекоса, оторваться от его теплых губ и как-то выйти из рискованной ситуации становились все слабее. Настойчивый порыв молодого Макклейна пробудил в ней ответное желание. Энжи чувствовала, какой безвольной становится ее плоть, стремясь плотнее прижаться к его телу – сильному, горячему. Рот Энжи уже отвечал на поцелуи Пекоса. Она ощущала, как под корсетом твердеет грудь…
   Пекос тем временем, чувствуя сквозь тонкую одежду девушки ее превратившиеся в твердые кораллы соски, распалялся все больше и больше. А Энжи еще не знала по своей детской наивности, как возбуждает любого мужчину высокая женская грудь. Тем более прикосновение к ней… Пусть даже через одежду…
   Пекосу казалось, что кровь в его жилах вот-вот закипит. К тому же он чувствовал, как изгибается ему навстречу тело девушки. И продолжал целовать ее. Страстно, безудержно, безумно… Его дыхание стало частым, шумным… Из груди вырвался стон…
   – Сотри мыльную пену у меня с лица, – услышала Энжи его шепот над самым ухом. – Вот полотенце.
   Полотенце действительно все еще висело на плече Пекоса. Энжи протянула руку, скомкала его и несколькими движениями стерла остатки мыла с его лица, пока он покрывал поцелуями ее шею.
   – Пекос, – в изнеможении зашептала Энжи, – вы заставляете меня…
   – Прости, – пробормотал Пекос, не давая ей докончить фразу и проводя ладонями по стройным девичьим бедрам.
   Она попыталась отстраниться. Но Пекос еще сильнее прижал ее к себе. Энжи поняла, что сопротивление бессмысленно. И, подняв голову, заглянула Макклейну в глаза. Тот снова прильнул к ее губам.
   – Энжел, Энжел! – страстно шептал он. – Когда все лягут спать, выходи ко мне. И уедем отсюда в Сайболо-Крик. Ты ведь знаешь небольшой городок с таким названием на морском берегу? Мы будем там вдвоем. Будем принадлежать только друг другу. Купаться и нырять при луне…
   Он нежно прикоснулся губами к уголкам ее рта и провел по ним кончиком языка. А Энжи чувствовала, как во всем ее теле все жарче разгорается огонь непреодолимого желания.
   – Мы проедем верхом мимо таинственных огоньков Марфы, – продолжал шептать Пекос. – Остановимся там. И только потусторонние духи станут свидетелями нашей любви.
   Его раскрытые губы спускались по шее Энжи все ниже и ниже. А она почти бессознательно откинула назад голову, давая Пекосу возможность целовать ее полуобнаженную грудь. На его почти безумную речь Энжи не отвечала, потому что не могла вымолвить ни слова. Она чувствовала себя потерянной… Почти умирающей… Глаза ее непроизвольно закрылись. Земля словно уходила из-под ног. Чтобы не упасть, Энжи ухватилась за сильную, с твердыми выпуклыми бицепсами, руку Пекоса. Но его другая рука уже обвила ее тонкую талию…
   И снова Энжи попыталась высвободиться из стальных объятий и положить конец безрассудству. Но как она могла это сделать, если глубокий, словно гипнотизирующий голос Пекоса продолжал звучать у самого ее виска!
   – Энжел, ты так очаровательна… Так прекрасна… Несешь в себе аромат розы и вкус самого сладкого меда. Я хочу тебя, моя чудная девочка! Ты должна мне принадлежать!
   – Пекос… – Вся дрожа, Энжи попыталась прекратить эти излияния. – Я… я… Пекос!
   Но ее голос замер в новом поцелуе. В следующее мгновение она почувствовала его губы уже между очаровательными полушариями своей груди. Энжи еще теснее прижалась к его телу и невольно стала вместе с ним извиваться. Ее длинные ноги непроизвольно раздвинули колени Пекоса, а руки крепко обвились вокруг его обнаженных плеч. Лихорадочное дыхание Пекоса стало горячим, словно ветер пустыни. Энжи, донельзя взволнованная, чувствовала, как ее лицо загорелось нестерпимо жарким пламенем, а грудь стала твердой, как камень. Испугавшись, что Пекос поймет ее состояние, Энжи схватила его за волосы и с трудом заставила поднять голову и оторваться от соблазнительных тайн, только слегка приоткрытых декольте праздничного платья.
   – Пекос… умоляю… не надо…
   – Расслабься, Энжел, – слабым голосом пробормотал Пекос и вновь закрыл ей рот поцелуем. – Я ведь пока еще ничего не сделал!
   – Вы уже сделали со мной все, что хотели! – шептала Энжи. – Отпустите меня, Пекос Макклейн! Я не хочу этого!
   Пекос молча стал расстегивать пуговицы ее платья. На секунду остановившись, он снова опустил голову, приникнув губами к полуобнаженной груди девушки, после чего продолжил.
   Энжи почувствовала, что из ее глаз вот-вот польются слезы. Она робко прикрыла грудь своей маленькой ладошкой и прошептала:
   – Боже мой, это просто ужасно, Пекос…
   Пекос, как бы играя, попытался отбросить прикрывавшую грудь ладонь. Но Энжи выдержала этот очередной натиск и отрицательно покачала головой:
   – Нет, Пекос, нет!
   Пекос нагнулся и слегка укусил вставшую у него на пути ладошку. Энжи чуть вскрикнула, но не сдалась. Он поднял голову и насмешливо посмотрел ей в глаза:
   – Если ты не хочешь, чтобы я действительно начал кусаться, то убери руку. Ради Бога, не бойся! Я не причиню тебе никакого вреда.
   Слезы уже застилали глаза Энжи. В душе шла ожесточенная борьба добра и зла. Она понимала, что все происходящее сейчас в этой комнате – аморально. А потому надо пронзительно кричать и звать на помощь, чтобы наконец освободиться от этого страшного человека. Но сердце настойчиво требовало: «Еще, еще поцелуев! Еще, еще прекрасных, незабываемых лобзаний! Останься подольше в объятиях этих сильных рук!»
   Медленно Энжи убрала ладошку и положила руку на обнаженное плечо Пекоса. А когда он вновь наклонился и припал губами к открытой уже почти до сосков груди, у нее перехватило дыхание, а сердце, казалось, остановилось. Пекос вдруг резко поднял голову и одним движением руки полностью оголил ее левую грудь. Его серые глаза с жадностью смотрели на это совершенство. Сквозь нежную белую кожу просвечивали синие жилки. Форма была бы просто безукоризненной, если бы грудь не слишком выдавалась вперед, как бы приглашая мужские губы приникнуть к соскам. Сам сосок был цвета темно-красной розы, а от всей обнаженной груди девушки веяло чистотой и невинностью…
   Пекос почувствовал, как краска бросилась ему в лицо, а мужская плоть затвердела и налилась. Он посмотрел в глаза Энжи. Они были широко раскрыты и блестели от слез. Где-то в глубине изумрудных зрачков угадывались беспомощность и страх.
   – Я стыжусь вас, Пекос, – тихо и с упреком в голосе сказала Энжи. – Вы смотрите на мое обнаженное тело. А я ведь не пытаюсь протестовать. Но все это – великий грех! И Бог накажет меня за него.
   – Гм-м… ты действительно уверена, что понесешь кару небесную?
   – Уверена! И вас также постигнет наказание Господне!
   – Понятно… В таком случае если я вопреки твоим предсказаниям не понесу наказания за уже содеянное, то постараюсь, в угоду тебе же, получить его за новые грехи.
   Пекос протянул руку и оголил вторую грудь Энжи. Он смотрел на откровенную красоту будущей миссис Макклейн и чувствовал, как все его тело начинает переполнять желание ею обладать…
   Однако Пекос тоже боролся с собой, хотя совсем по другой причине, чем Энжи. Сначала у него было далекое от романтизма желание: заполучить эту юную красотку к себе в постель и насладиться ее великолепным телом, только и всего. Но вот он держал ее в объятиях, с восхищением смотрел на высокую молодую грудь, пышные золотистые волосы с удивительным ароматом и совершенно неожиданно для себя понял, что наполнявшее его чувство оказалось значительно глубже и серьезнее, чем просто физическое влечение. Понял – и не на шутку встревожился. Ибо никак не мог ожидать, да и не хотел подобного оборота дела. А потому решил бороться. Бороться с чувством, зародившимся в душе помимо его воли.
   Он принялся уверять себя, что не может быть и речи о более или менее серьезном чувстве к женщине, выступавшей на подмостках низкопробного клуба у мексиканской границы и торговавшей своим телом. Телом, которое покупал один мужчина за другим. Но все-таки его неудержимо влекло к ней! И как он только сейчас понял, это не было лишь плотским желанием…
   – Посмотри на свои соски, Энжел, – сказал Пекос уже с мягкой ноткой в голосе. – Они похожи на бутоны готовых распуститься роз!
   Он опять взглянул на грудь девушки и, глубоко вобрав в себя воздух, дунул на соски.
   – Интересно, они расцветут у меня во рту, если согреть губами?
   Энжи понимала, что не может состязаться с Пекосом в умении насмехаться. Поэтому ей оставалось только заплакать, что она сразу и сделала. Крупные горячие слезы покатились по щекам девушки. А Пекос, не обращая на это никакого внимания, нагнулся и осторожно захватил губами левый сосок. В горле Энжи что-то заклокотало, и она разразилась рыданиями. Пекос, смешавшись, отступил на шаг и снова заглянул ей в глаза. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, после чего он наклонился и, обхватив ладонями голову Энжи, прижал к своей груди. Она не сопротивлялась, а только чуть приподняла голову. Их губы встретились…
   Пекос легко поднял ее на руки и понес к кровати. Осторожно положил на мягкий, покрытый чистой простыней матрац.
   Ладонь Пекоса прошлась по стройной талии Энжи и коснулась обнаженной груди. Девушка обняла его за плечи. Затем склонилась над ним и долго смотрела в лицо. На какое-то время забыв о страхе, она думала, какой перед ней сильный, обаятельный мужчина. И еще о том, какой грех она сейчас совершает.
   – Я красивая, Пекос? – неожиданно спросила Энжи.
   Он снова посмотрел на полушария ее груди и ответил почти серьезно:
   – Они у вас такие прекрасные, что достойны большего, чем простое обожание. Я готов их боготворить!
   Энжи затаила дыхание, ожидая, когда теплые губы Пекоса коснутся ее окаменевших сосков. Пекос почувствовал, как сильно стучит его сердце. Ему почему-то захотелось сделать больно этой красивой девушке. Например, взять в рот сосок и крепко сжать зубами. Но он тут же подавил в себе это нелепое желание. Просто провел ладонью по ее волосам и прошептал:
   – Энжел…
   Потом приподнял голову и ласково поцеловал сначала одну грудь, затем вторую…
   – Пекос, дорогой, ты все еще у себя? – неожиданно раздался громкий голос за дверью.
   Пекос и Энжи одновременно вздрогнули, узнав Эмили. Они совсем забыли о ней. И без того огромные глаза Энжи от испуга стали еще шире. Пекос прижал палец к ее губам, делая знак молчать. Потом медленно встал с кровати и очень холодным тоном негромко ответил:
   – Я здесь, тетушка Эм. Но еще не одет. Через пять минут спущусь вниз.
   – Вот и прекрасно, – проворковала Эмили. – А Энжи к тебе не заходила?
   – Несколько минут назад она постучала в мою дверь и сказала, что через полчаса уже надо ехать. Потом пошла к себе причесаться, надеть перчатки и шляпу.
   Пекос говорил, а большим пальцем чертил кружок вокруг затвердевшего соска Энжи.
   – Хорошо, Пекос, – снова послышался голос Эмили. – Я буду ждать тебя в экипаже.
   За дверью послышались удаляющиеся шаги Эмили. Пекос и Энжи слышали, как «тетушка Эм» спустилась по лестнице. Потом все снова стихло…
   Пекос уселся на край кровати и провел пятерней по своей растрепанной шевелюре. Затем схватил Энжи за руку, поднял и помог одеться.
   – Иди, Энжел! – сказал он тоном приказа. – Лучше через двор. Только не забудь перед этим подняться к себе в комнату, взять шляпу и перчатки. Я ведь соврал тетушке, будто ты пошла за ними.
   Дрожа от страха, Энжи молча кивнула. Ее пальцы вдруг сделались такими закостенелыми, что поневоле пришлось разрешить Пекосу застегнуть пуговицы на платье. Когда эта процедура завершилась, Энжи на цыпочках прошла через комнату, приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Там никого не оказалось. Она облегченно вздохнула и, не оглядываясь, побежала по лестнице к себе на второй этаж.
   Пекос поспешно продел руки в рукава безукоризненно белой рубашки и облачился в бежевый пиджак. Потом снова присел на край кровати и натянул на ноги мягкие кожаные сапоги. Вытянув руку, он хотел опереться на постель, чтобы встать. Но под ладонью почувствовал какой-то предмет. Это оказалась смятая алая роза, еще недавно красовавшаяся в волосах Энжи. Дрожащими пальцами он взял цветок и поднес к лицу. Роскошная роза, за которую тетушка получила премию, все еще сохраняла аромат. И вообще казалась совсем свежей, будто ее только что сорвали с куста.
   Загипнотизированный розой, Пекос вдруг подумал, что этот цветок и его хозяйка чем-то похожи друг на друга. При этой мысли он громко рассмеялся. Уронив розу на пол, Пекос еще раз посмотрел на нее. Она неожиданно показалась ему злой, даже агрессивной. Он наступил на цветок, растер его по полу и вышел в коридор.

Глава 13

   Эмили сидела на заднем сиденье большого двухместного экипажа и нетерпеливо смотрела в сторону дома. В ногах у нее разместилось несколько соломенных корзин, плотно набитых самой разнообразной едой.
   – Неужели нужно столько времени на то, чтобы собраться? – ворчала она, обращаясь к стоявшему одной ногой на ступеньке экипажа Пекосу. – Прошел целый час, а Энжи все нет! Куда она могла запропаститься? Приходила ко мне показывать свое новое платье, которое, кстати, ей очень идет. Я попросила ее поторопить тебя. А потом она исчезла. И вот пора уже ехать, а ее все нет и нет!
   – Дорогая тетушка, – возразил Пекос, влезая на место возницы. – Ради Бога, не нервничайте! Энжел вот-вот появится. А я точно к назначенному часу доставлю вас в Марфу. И уж никак не лишу удовольствия прослушать многочисленные скучнейшие речи, которые непременно будут звучать на церемонии! Надеюсь, что наш занудный и многоречивый мэр не станет настаивать на том, чтобы… А вот и Энжел!
   Первое, что бросилось в глаза Эмили, была походка Энжи. Куда только девались ее резвость и игривость! Улыбка выглядела натянутой и неестественной. Создавалось впечатление, что девушка едет на эту праздничную церемонию отнюдь не по своей воле и с удовольствием осталась бы дома, если бы могла. Эмили озадаченно смотрела на Энжи, не понимая, что с ней произошло. Еще совсем недавно она была веселой, от всей души радовалась своему новому наряду и, казалось, считала минуты, когда они сядут в экипаж и отправятся на праздник.
   Энжи молча подошла и остановилась. Эмили долго и пытливо смотрела на нее. Но почти все лицо девушки было закрыто широкими полями шляпы, и потому не было никакой возможности что-либо прочесть в ее глазах.
   Пекос спрыгнул с козел, подал Энжи руку и неестественно засмеялся, стараясь сделать вид, будто еще не видел ее в праздничном платье.
   – Ну, Энжел, вы просто конфетка!
   – Извините, мисс Эмили, что я заставила вас ждать, – сказала Энжи, не глядя на Пекоса и никак не реагируя на его очередную насмешку.
   – Ничего страшного, дорогая, – улыбнулась Эмили и дружески похлопала ладонью по плечу девушки. – У нас еще полно времени.
   – Да, вы правы, тетушка, – согласился Пекос, вновь влезая на козлы. – Я воображаю, как мы еще задолго до конца дня устанем на этом празднике и захотим поскорее вернуться домой в свои уютные постели!
   Он взял вожжи и тронул лошадей.
   – Ты прав, – ответила Эмили. – Насколько я знаю, сегодня нам предстоят длиннейшие речи, процедура перерезания ленты, а потом праздничный обед. Надо будет еще пройтись по всем балаганам и торговым павильонам, которых будет предостаточно! А меня, кроме того, ждет участие в конкурсе на лучшее домотканое одеяло!
   – Держу пари, тетушка Эм, что вы непременно окажетесь победительницей. Никто и никогда не убедит меня, что во всем округе найдется хоть одно одеяло ручной работы, равное вашему. Не правда ли, Энжел?
   Поскольку Энжи не ответила, Пекос повернулся и повторил:
   – Вы согласны?
   – Я?.. С чем?
   Она действительно не слышала вопроса Пекоса. Он недовольно сжал губы.
   – Я сказал… Черт побери, снимите же наконец эту шляпу! Крыша экипажа надежно сохранит вашу бледную кожу от нежелательного загара.
   Он протянул руку и, сняв с головы Энжи ее широкополый убор, передал Эмили.
   – Так-то лучше, – с ноткой раздражения проговорил он. – Я спросил, согласны ли вы, что во всем нашем округе нет никого, кто мог бы с таким искусством вышивать одеяла, как тетушка Эм? И держу пари, что именно она и выиграет этот конкурс!
   Энжи с усилием выжала из себя улыбку:
   – Да, тетя Эмили. Я полностью согласна. Ваше одеяло прекрасно. И не сомневаюсь, что именно оно получит первый приз.
   – Спасибо вам за теплые слова, детки мои, – улыбнулась в ответ Эмили, небрежным кивком подтвердив свою твердую уверенность в будущей победе.
   Тут только она заметила, что в волосах Энжи нет ее алой розы, и удивленно выгнула дугой брови:
   – Позвольте, милая, а где…
   – Что, тетя Эм? – переспросила Энжи, не дав Эмили даже договорить, поскольку знала, о чем пойдет речь.
   – Я хотела спросить, милая, где роза?
   – Да, – подхватил Пекос, изобразив на лице крайнее удивление. – Когда вы постучались ко мне в комнату, чтобы поторопить, а я открыл дверь, то ясно видел у вас в волосах красную розу. – Он с ехидством посмотрел на Энжи и прищелкнул языком. – Почему вы теперь убрали ее, Энжел?
   Энжи почувствовала, как у нее в душе нарастает негодование. Неужели этому человеку мало того, что он обнимал ее, целовал до потери сознания, раздел почти донага? Что он смеялся над ней и унижал? Что нагло говорил о своем желании? Так нет же! Он хочет большего! Ему непременно надо осмеять и опозорить ее перед теткой! Ну уж нет! Этого она ему ни за что не позволит! И вернет вопрос обратно! Бросит прямо в его нахальную, ухмыляющуюся физиономию!
   – Что за глупость?! – спокойно сказала она, бросив на Пекоса обвиняющий взгляд. – Вы задаете вопрос, на который отлично знаете ответ. Уж кому-кому, а вам точно известно, что случилось с той бедной розой. Не понимаю, почему вы не расскажете это своей тете. Она хочет знать всю правду!
   С загадочной и самой очаровательной улыбкой Энжи посмотрела на Пекоса и кокетливо захлопала своими длинными пушистыми ресницами.
   Он хорошо понял иронию и улыбнулся в ответ, восхищенный находчивостью Энжи. Потом обернулся к Эмили:
   – Я сказал Энжел, что ей не надо носить никаких украшений. Потому что даже такая прекрасная роза меркнет на фоне ее роскошных волос и удивительного по красоте лица. Разве я не прав, тетя Эм?
   Пекос снова посмотрел на Энжи, как будто изучая ее. Тетушка Эм сначала несколько растерялась. Но потом сама стала разглядывать девушку.
   – Что ж, я только попыталась сделать как лучше, – сказала она наконец. – Мне казалось, что роза могла бы… Энжи, повернитесь ко мне лицом!
   Энжи послушно повернулась все с той же прелестной улыбкой.
   – Боже всемилостивый! – воскликнула Эмили. – Пекос тысячу раз прав! Вы – настоящее видение из Страны Грез! Не надо никакой розы! Только ленту в волосы. И тогда вы будете выглядеть как…
   – Как ангел, тетушка Эм, – подсказал Пекос, не спуская своих серых глаз с Энжи.
   И, заметив промелькнувшую на ее губах улыбку, он встряхнул головой, отбросив назад свои длинные волосы, и рассмеялся.

   В постоянных поисках хоть как-то сделать свою жизнь на техасской границе более разнообразной каждая местная семья старалась использовать для этого любую возможность. Естественно, такое торжественное событие, как освящение нового здания суда, вызвало во всей округе в радиусе свыше пятидесяти миль невероятный ажиотаж. Мужчины увидели в этом празднике подходящий предлог, чтобы на какое-то время оторваться от своего тяжелого труда. Кроме того, можно было привезти жен, детей и близких родственников в город, где они могли бы вкусно поесть, выпить хорошего вина, а заодно встретиться с соседями и друзьями.
   Пекос направил экипаж по главной улице – самой оживленной в городе. Именно здесь располагался деловой центр Марфы. Работали банки, штаб-квартиры местных фирм, большие магазины. Энжи едва успевала поворачивать голову. Все здесь было для нее необычным и интересным. Настроение сразу же поднялось. Она с удивлением смотрела на толпы людей, рекой текущие по деревянным тротуарам вдоль проезжей части. Последнюю заполняли экипажи, коляски, телеги, всадники на лошадях и пони… Мужчины помогали женам разгружать корзины с едой для пикников, кувшины с водой, ящики бутылок с вином и пивом. Дети радостно щебетали и шныряли между повозками. Молодые ковбои праздно фланировали от одного ресторана к другому, задерживались у входов и, снимая широкополые шляпы, приветливо кланялись прохожим, в которых угадывали местных тузов. В свою очередь, внимание ковбоев всячески старались привлечь молодые девицы, чуть ли не парадным шагом шествовавшие по тротуарам группами и в одиночку. Энжи не могла не заметить, какими жадными и похотливыми взглядами провожали они сидевшего на козлах красавца Пекоса. Он же в ответ милостиво кивал головой и улыбался.
   Что-то было детское в том желании, с которым Энжи стремилась поскорее примкнуть к общему веселью. Когда экипаж остановился, она повисла сзади на шее Пекоса и заставила его таким образом спустить ее на землю. Когда же он опускал ее, то наклонился и шепнул на ухо:
   – Постарайся ускользнуть от остальных в четыре часа. Я хочу купить тебе плитку шоколада.
   Пекос на мгновение задержал руку на талии девушки и дерзко посмотрел на нее. Энжи терпеть не могла подобных взглядов, а потому недовольно фыркнула:
   – Боже, до чего вы все-таки омерзительны!
   Она со всей силой наступила каблуком маленькой туфельки на ногу Пекосу. Но тот только рассмеялся. Повернувшись, Энжи бросилась прочь, давая себе клятву впредь бежать от этого человека, как от осиного гнезда.
   Энжи и Эмили расположились на раскладных стульях в центре зеленой лужайки. Сюда же выходили парадные двери нового здания. Впереди на помосте важно восседал в кресле Баррет Макклейн. Заметив Энжи и свояченицу, он приветливо кивнул им. Энжи подумала, что если его грубый и бессердечный сынок не обращал никакого внимания на ее чувства, то поведение Баррета в этом отношении было диаметрально противоположным. Он был теплым, отзывчивым и по-настоящему внимательным к окружающим человеком. Ведь она совсем недавно приехала в Техас. Тем не менее Баррет уже относился к ней как к нежно любимой дочери. Не в пример покойному родному отцу, никогда не ругал, все прощал и ничего не требовал взамен. Одним словом, Баррет выглядел настолько благородным и бескорыстным, что у человека, умудренного житейским опытом, это непременно пробудило бы подозрение в неискренности…
   Между тем праздник начался. Пустовавшие стулья быстро заполнились. А те, кому не посчастливилось, выстроились вдоль края лужайки. Все взгляды были устремлены на деревянный помост, с которого зазвучали речи. Одним из первых выступил Баррет Макклейн, встреченный дружными аплодисментами. Подняв руку, он призвал к тишине и поблагодарил собравшихся за теплый прием. После того как на поляне воцарилось ничем не нарушаемое безмолвие, Баррет окинул взглядом собравшихся и начал речь, подготовленную задолго до праздника. Ее выслушали с большим вниманием и дружно аплодировали при каждой вольной или невольной паузе. Заявление Макклейна о том, что освящаемое сегодня здание будет стоять вечно, даже тогда, когда никого из присутствующих на этом торжестве уже не будет в живых, вызвало у некоторых дам слезы.
   Постепенно утренняя прохлада сменилась полуденным зноем. Энжи сидела на своем раскладном стуле и изнывала от жары. Дувший со стороны пустыни ветер не только не освежал, но обжигал ей лицо нестерпимо горячим дыханием. Ее длинные волосы, набухшие и отяжелевшие от пота, неприятно давили на шею и плечи. Широкополая шляпа защищала от солнечных лучей только лицо. Кроме того, сам головной убор, нагревшись, стал причинять Энжи дополнительные страдания.
   Наконец все речи были сказаны, лента перерезана и новое здание освящено. Энжи сразу вскочила со стула. Эмили, также умиравшая от нестерпимого зноя, тронула ее за руку:
   – Давайте пойдем в тень. Здесь можно совсем изжариться.
   Они прошли через центральную городскую площадь и очутились в уютном тенистом скверике. Там продавали прохладительные напитки. Энжи и Эмили выпили по стакану лимонада со льдом. Им сразу же стало легче.
   Но теперь обеим захотелось есть. Неподалеку находилось небольшое летнее кафе. Брезентовый тент, натянутый над столиками, надежно защищал от солнечных лучей. Энжи и Эмили посмотрели друг на друга и, поняв все без слов, направились туда.
   Они заказали вареную ветчину с гарниром из ананасов. А поскольку этого показалось мало, добавили еще жареного цыпленка, ростбиф и копченого лосося. К тому же в небольшой корзиночке, приготовленной еще дома, которую Эмили не забыла прихватить из экипажа, нашлись сладкая вареная кукуруза, картофельный салат, жареный горошек, тосты и… И чего там только еще не было!
   Разложив все по тарелкам, также припасенным заранее, они принялись за еду. Через какие-нибудь полчаса на столе уже не осталось ничего. Зато наступило блаженное чувство сытости. И все-таки две молодые женщины не могли себе отказать в удовольствии съесть по кусочку восхитительного шоколадного торта, запив его бокалом коктейля из сухого вина и персикового сока.
   Поднявшись из-за стола, Энжи с Эмили снова вышли на центральную площадь. Здесь, так же как и на примыкавших к площади улицах, вовсю шло празднование.
   В одном из переулков проводились соревнования среди девушек по бегу с яйцом. Участница такого конкурса должна была пробежать пятьдесят метров, держа в зубах конец ложки с яйцом, не выронив его. Энжи так понравилось это забавное соревнование, что она сама захотела попробовать свои силы.
   Весело хихикая вместе с другими участницами состязания, Энжи тоже взяла ложку, вложила в нее яйцо и, крепко стиснув ее конец своими маленькими белыми зубками, замерла на стартовой линии в ожидании сигнала. Стоявший рядом ковбой поднял руку с пневматическим пистолетом и спустил курок. Раздался выстрел, показавшийся Энжи оглушительным.
   Энжи наравне с полдюжиной девушек сорвалась с места и стремительно бросилась вперед под шумные крики собравшихся зрителей. Она бежала быстро, ни на долю секунды не отводя своих сразу еще более расширившихся изумрудных глаз от лежавшего в ложке яйца. Одно за другим яйца выпадали из ложек других участниц. Но Энжи держалась стойко. Наконец рядом с ней осталась только одна бегунья – очаровательная юная мексиканка. Девушка бежала ровно и быстро, расставив для большего равновесия смуглые руки в стороны. Глаза ее были прикованы к яйцу.
   Энжи чуть задержала взгляд на сопернице, и этого оказалось достаточно, чтобы драгоценное яйцо в ее ложке качнулось и упало. Было ужасно обидно. Но чувство восхищения целеустремленностью мексиканки взяло верх. Энжи с улыбкой подошла к ней и поздравила с победой. Та ответила ей такой же доброй улыбкой и крепко пожала руку.
   – Поздравляю вас! – сказала Энжи. – Вы победили!
   – Да, – ответила мексиканка по-испански. – Я буду побеждать и впредь, сеньорита!
   Она довольно бесцеремонно отдернула руку, повернулась к Энжи спиной и пошла получать приз.
   Энжи не стала обижаться на девушку и сразу с восторгом окунулась в целое море других развлечений. В бесчисленных павильонах, киосках и палатках она попробовала выставленные на конкурсы домашние джемы, желе, торты, пироги. С интересом осмотрела платки, шали и покрывала, сделанные руками местных умелиц и тоже ожидавшие своих призов…
   …Жаркий душный день пролетел быстро. Когда солнце начало понемногу клониться к закату, толпа на улицах поредела. Чтобы передохнуть перед торжественным ужином и предполагавшимися после него танцами, большинство приехавших на праздник укрылось в скверах под тентами, в фургонах, в тени деревьев.
   Энжи была так взволнована и счастлива, что даже не устала. Баррет целый день играл в домино, а Эмили сидела в киоске перед разложенным вытканным одеялом и ожидала начала конкурса. Энжи бросила на нее беглый взгляд, улыбнулась и, пробравшись сквозь толпу на примыкавшую к центру сравнительно тихую улочку, пошла осматривать город.
   Миновав длинное деревянное здание зернохранилища, седельную мастерскую и адвокатскую контору, она остановилась перед красочно оформленным входом в бар под названием «Красный закат». Оттуда доносилась музыка, слышались голоса. Энжи вдруг очень захотелось заглянуть внутрь. Она посмотрела по сторонам. На улице не было никого. Решившись, Энжи осторожно подошла к окошку с запыленным стеклом.
   Небольшой квадратный зал был набит до отказа. В воздухе висел голубой сигарный дым. За круглыми, покрытыми зеленым сукном столами сидели мужчины разного возраста и играли в карты. Между ними сновал толстый, потный буфетчик, подливая в пустые стаканы вино и поднося блюда с ростбифами, бифштексами или рыбой. Он, похоже, уже совсем сбился с ног. И чтобы перевести дух, время от времени задерживался у своей стойки, над которой висело огромное овальное зеркало и какая-то картина в позолоченной раме. Взгляд Энжи остановился на ней. Девушка невольно прижала ладонь ко рту, чтобы сдержать готовое вырваться негодующее восклицание. На холсте была изображена совершенно голая женщина. Она лежала на покрытой бархатом кушетке, чуть приподнявшись на локте. Полноватое лицо в форме сердца наводило на мысль о некоторой застенчивости его обладательницы, с чем совершенно не сочетались грозившие, казалось, вывалиться из картины огромные груди, белый пухловатый живот и округлые, напоминавшие свиные окорока бедра. Все это было бесстыдно выставлено на всеобщее обозрение.
   От омерзения Энжи даже открыла рот. Стыдливо отведя взгляд, она принялась внимательно осматривать зал. И увидела…
   Пекос стоял возле одного из столов со стаканом виски в руке. Сердце Энжи замерло. В этот момент он как раз смотрел в сторону окна. И Энжи показалось, будто он ее заметил. Тем более что на лице Пекоса вдруг появилась обезоруживающая улыбка. Продолжая смотреть в окно, он высоко поднял свой стакан, как бы собираясь выпить за ее здоровье.
   Энжи повернулась и бросилась прочь. Она бежала со всех ног, пока не почувствовала боли в боку. И только тогда остановилась, тяжело переводя дыхание и прислонившись к фонарному столбу. При этом все время смотрела в сторону бара, словно боясь увидеть стройную фигуру Пекоса, бегущего следом. Но улица по-прежнему была безлюдной. Энжи с облегчением вздохнула. Когда же она совсем успокоилась и смогла нормально дышать, то решила, что Пекос скорее всего и не имел намерения ее преследовать. Постояв еще несколько минут у столба, Энжи двинулась дальше, продолжая изучать город.
   Приподняв полы своей длинной юбки, она перешла улицу и направилась к расположенному на углу большому универсальному магазину.
   Войдя, Энжи еще от дверей увидела двоих покупателей – скорее всего мужа и жену. Они стояли около кассы, видимо, собираясь расплатиться за покупки, и пересчитывали деньги. Из-за прилавка за ними наблюдал опоясанный фартуком высокий мужчина с черными пушистыми бровями.
   – Слушаю вас, мисс, – приветствовал он Энжи дежурной фразой. – Вам помочь?
   – Нет, сэр. Я просто хочу посмотреть.
   – Прошу вас, мисс.
   Энжи медленно поплыла вдоль прилавков и столиков с разложенными на них разнообразными товарами. Здесь были отрезы из шелка всех цветов, катушки ниток, самый богатый выбор дамских шляп с перьями и без оных. Энжи подошла к одному из столиков, сокрушенно вздохнула и вынула из миниатюрной шкатулки маленькое ручное зеркальце в золотой оправе. Мельком глянув в него, она улыбнулась собственной глупости и положила обратно в шкатулку.
   В магазине можно было купить, наверное, абсолютно все, чего только могла бы пожелать молодая девушка. На стоявших особняком застекленных прилавках лежали хрустальные и жемчужные бусы, серебряные и золотые браслеты, очаровательные гребешки для пышных женских причесок, инкрустированные драгоценными камешками веера в форме тонких кружев. И конечно, полно всякой косметики и парфюмерии на любой вкус.
   – Боже мой! – прошептала Энжи, ошеломленная представшим перед ней изобилием прекрасных и дорогих вещей.
   Она взяла с ближайшего столика маленькую коробочку и долго вертела в руках, не зная, как ее открыть.
   – Хотите посмотреть, что внутри? – неожиданно раздался знакомый голос из-за ее спины. – Позвольте, я покажу.
   Энжи быстро обернулась и увидела Пекоса Макклейна. Он протянул руку, взял коробочку и положил на свою широкую смуглую ладонь. Затем нажал на какой-то рычажок, который Энжи не заметила. Раздался негромкий щелчок, и крышка открылась.
   Зеленые глаза Энжи от изумления полезли на лоб. На дне коробочки на маленьком диванчике сидела миниатюрная и роскошно одетая молодая парочка. Внутри вещицы что-то зашипело, и послышалась приятная музыка. Кавалер встал с дивана и галантно поклонился даме. Она тоже поднялась и, в свою очередь, сделала реверанс, после чего кавалер обнял даму за талию и они поплыли по обитому красным шелком дну коробочки в старинном медленном танце. Когда музыка отыграла свое, кавалер снова поклонился даме, та еще раз сделала реверанс, они оба вернулись на диван, а коробочка закрылась.
   Энжи не могла скрыть восхищения и весело рассмеялась.
   – Пекос! Я никогда еще…
   Она не закончила фразы и смущенно посмотрела на молодого Макклейна.
   – Это самая обыкновенная музыкальная шкатулка, – пояснил он.
   – Но я в жизни никогда их не видела! – воскликнула Энжи.
   Пекос чуть было не рассмеялся, услышав столь непосредственное восклицание. Но сдержался и спросил:
   – Хочешь, я тебе ее куплю?
   В эту минуту Энжи показалось, что если когда-нибудь она и хотела что-то иметь, так это именно такую шкатулку. И, всплеснув руками, воскликнула:
   – О да! Я бы очень хотела…
   Но тут же опомнилась и замолчала на полуслове, заметив, как губы Пекоса скривились в ядовитой усмешке.
   – Нет, прошу вас, не надо! – поспешила исправиться Энжи.
   – Энжел, честное слово, я не собираюсь над тобой подшучивать! Мне просто очень хочется приобрести для тебя эту вещицу.
   Энжи взяла шкатулку из рук Пекоса и поставила на место.
   – Папа всегда говорил, что покупать подобные безделушки – значит, швырять деньги на ветер.
   – Каким, наверное, он был несносным занудой, ваш дражайший родитель!
   – Пекос Макклейн! – резко оборвала его Энжи, делая попытку проскользнуть в дверь. Но Пекос остановил девушку:
   – Извини, Энжел. Не убегай! Я хочу познакомить тебя с одним из своих друзей.
   Он хотел было дернуть за конец ленты, которой были подвязаны волосы Энжи. Но она с негодованием отбросила его руку. И только тут увидела стоявшего за спиной Пекоса низкорослого мексиканца. Тот улыбнулся и протянул ей свою смуглую ладонь.
   – Это Рено Санчес, – представил Пекос приятеля. – Самый большой лентяй и бездельник среди всех мексиканцев, работающих на ранчо моего отца.
   Подобная характеристика не на шутку шокировала Энжи. Ей стало обидно за этого, по-видимому, очень милого, простого парня, которого ни с того ни с сего так неожиданно оскорбил его друг. Она крепко пожала протянутую мексиканцем руку и ответила ему не менее приветливой улыбкой:
   – Очень рада с вами познакомиться, мистер Санчес. Меня зовут Энжи Уэбстер.
   – Сеньорита удивительно красива! – звучным баритоном заметил мексиканец. – У нас на ранчо такой девушки еще никогда не было!
   – Вы так добры, мистер Санчес, – слегка покраснев, сказала Энжи, бросив быстрый взгляд на Пекоса. – И признаться, меня удивляет ваш выбор друзей. Неужели не нашлось никого приличнее и воспитаннее, чем мистер Пекос Макклейн?
   Пекос хмыкнул, а Рено смутился и сказал, как бы оправдываясь:
   – О нет, сеньорита! Вы не должны так говорить о Пекосе. Мы с ним из одного и того же стада!
   – Не давай себя одурачить, Энжел! – сухо отреагировал на добрые слова друга Пекос. – Мы далеко не из одного стада. Ведь я всегда был сам по себе. И меняться в будущем не намерен.
   Энжи никак не могла понять, почему этот дружелюбный и милый мексиканец терпит подобные оскорбления от человека, которого считает своим другом. Она с грустью посмотрела на Рено и очень мягко сказала:
   – Мне было очень приятно с вами познакомиться, мистер Санчес. Но извините, сейчас мне пора.
   – Конечно, мисс! – учтиво поклонился мексиканец.
   Энжи покинула магазин, пересекла улицу и свернула в первый же переулок. Рено продолжал смотреть ей вслед, пока девушка не исчезла за углом. Он думал о том, что еще никогда не встречал такой очаровательной и красивой женщины. Пекос тем временем взял с прилавка оставленную Энжи музыкальную шкатулку и поманил к себе высокого чернобрового продавца.
   – Сэм, я беру это. Запишите на мой счет.
   – Прикажете завернуть?
   – Не надо.
   Он сунул шкатулку за пазуху и вышел из магазина. Рено, еле поспевая, последовал за ним.

Глава 14

   Стемнело. Горячий ветер пустыни стал значительно прохладнее. Звезды на черном небе и загоревшиеся мягким светом уличные фонари внесли романтическую ноту в звучавшую весь долгий день веселую, праздничную симфонию.
   Энжи, с распущенными, падающими на плечи волосами, сидела в первом ряду трибуны для зрителей и зачарованно смотрела на улыбающиеся пары, плавно кружившиеся на специально сооруженной в честь торжества танцплощадке. После окончания каждого очередного номера, пока танцоры ловили момент, чтобы успеть перевести дыхание, она с жаром аплодировала.
   Когда оркестр заиграл популярную мелодию «Я снова приглашу тебя в гости, Кэтрин!», ноги Энжи, казалось, сами были готовы пуститься в пляс. Она даже хотела было, не мешкая, спуститься вниз, на площадку. В том, что ее непременно пригласят на очередной танец, у Энжи не было и тени сомнения. Но вдруг…
   Она оцепенела. Готовые уже начать танцевать ноги застыли. Глаза расширились…
   В высоком стройном молодом человеке, танцевавшем с красивой брюнеткой, смотревшей на него похотливыми черными глазами, она узнала… Пекоса Макклейна! А в его чернокудрой партнерше – свою утреннюю соперницу по бегу с яйцами!
   Пекос крепко прижимал мексиканку к себе и томно смотрел ей в глаза. Энжи сразу вспомнила сказанные тогда этой очаровательной девушкой слова: «Я буду побеждать и впредь!»
   Пока Энжи смотрела на танцующую пару, смуглая рука молодой мексиканки обвила шею Пекоса, а голова откинулась назад. На лице ее было написано блаженство…
   Энжи почувствовала, как у нее в сердце вдруг что-то оборвалось. Впервые в жизни она ощутила какое-то странное, щемящее чувство…
   Ревность…
   – Что ж, дорогие мои, не хотите ли вернуться домой? – раздался за спиной Энжи голос Баррета Макклейна, с трудом проталкивавшегося сквозь толпу.
   От досады Энжи чуть ли не до крови прикусила нижнюю губу. Ей очень хотелось остаться. По крайней мере до тех пор, пока не закончатся танцы. Даже если рядом будет сидеть Баррет Макклейн. Ощущение радости покинуло ее, настроение безнадежно испортилось. Музыка стала раздражать, а вид прижимавшихся друг к другу Пекоса и его партнерши – а то и любовницы – болью отдавался в сердце…
   – Хорошо, – ответила она, повернувшись лицом к Баррету и Эмили, – я действительно очень устала и с удовольствием поеду домой. Прямо сейчас…
   – Ну вот и прекрасно, – кивнул Баррет. – Я сам отвезу вас, поскольку Пекос, видимо, останется здесь.
   Пекос краем глаза следил за Энжи и заметил, как она вместе с его отцом и тетушкой ушла с трибуны. Он понял, что все трое поехали домой. Лупа Гонсалес, с которой Пекос танцевал, ничего не видела, кроме своего обожаемого любовника, к которому прижималась всем телом. Она даже вроде бы не заметила взглядов, которые исподтишка кидал он на протяжении всего танца на сидевшую в первом ряду красивую блондинку. Так по крайней мере показалось Пекосу. Но он ошибался…
   Наконец Лупа подняла голову и посмотрела в лицо партнеру. Его напряженный взгляд насторожил девушку.
   – Что с тобой, Пекос?
   Пекос в ответ улыбнулся и еще крепче прижал ее к себе.
   – Ничего, дорогая! – шепнул он, игриво поцеловав Лупу в щеку.
   – Сегодня ночью ты у меня не заснешь до самого рассвета, мой прекрасный друг! – тихо ответила она и кокетливо укусила Пекоса за губу. – Лупа будет любить тебя бесконечно и без устали!
   – Я с нетерпением жду этого, дорогая! – сказал Пекос, но таким будничным и равнодушным тоном, что поверить в искренность этих слов было трудно.
   Он почему-то вспомнил о музыкальной шкатулке, купленной для Энжи и теперь лежавшей в его седельной сумке. Может быть, подарить ее Лупе после танцев? Эта милая, очаровательная девушка так страстно желает его, почему бы не сделать ей приятный сюрприз? Да, он так и поступит!
   …Лупа толчком отворила обшарпанную дверь в свою маленькую, бедно обставленную комнату, где жила вместе со старшей сестрой Хеорхиной. Из соседней каморки через тонкую стенку доносился громкий храп Рено Санчеса.
   – Боже мой, надеюсь, от этого богатырского храпа нам на головы не рухнет крыша? – мрачно пошутил Пекос.
   Лупа захихикала и, схватив его за руку, повела за собой. Дверь закрылась, и в комнате стало совсем темно.
   – Черт побери, Лупа, куда подевалась твоя кровать? Или ты ее переставила?
   – Она все на том же месте, глупыш ты мой.
   Лупа отдернула штору, и комнату залил бледный свет только что взошедшей луны.
   – Сюда, Пекос, – сказала Лупа и, потянув Пекоса за руку, усадила рядом с собой на край кровати.
   – Поцелуй меня, – прошептал Пекос…
   …Они лежали в мягкой постели. Обняв Пекоса за шею, Лупа притянула его голову к своим губам и горячо поцеловала. Но его ответный поцелуй был вялым, даже холодным.
   – Ты хочешь обладать Лупой? – прямо спросила девушка, бесстыдно глядя в глаза Пекосу и прижимаясь к нему грудью.
   – Конечно, крошка, – ответил он каким-то чужим, скрипучим голосом.
   – Ты не будешь разочарован, милый! – уже совсем откровенно уговаривала она Пекоса.
   Лупа расстегнула на нем рубашку и принялась страстно целовать покрытую темными курчавыми волосами грудь. Видя, что Пекос никак не реагирует на эти ласки, она чуть отстранилась и, приподнявшись на колени, невнятно пробормотала:
   – Ты так долго не приходил, моя прекрасная любовь. А я очень скучала! Скажи, всю сегодняшнюю ночь мы проведем вместе?
   – Послушай, дорогая… – начал было Пекос, но она тут же закрыла ему рот страстным и долгим поцелуем.
   – Лупа знает, как доставить тебе наслаждение! – воскликнула девушка, на мгновение отрываясь от губ Пекоса, чтобы тут же снова прильнуть к ним.
   Она снова встала на колени и расстегнула блузку. Пекос бросил равнодушный взгляд на раскачивавшиеся над ним худые и некрасивые груди и вдруг почувствовал себя слишком трезвым, чтобы реагировать на наивные попытки Лупы соблазнить его.
   – Что с тобой, Пекос? – снова спросила Лупа, чувствуя возникшую между ними преграду, которую никак не могла разрушить. – Или ты больше совсем не хочешь Лупу? Ты даже не смотришь на нее!
   Пекос закрыл глаза. И тут же перед ним предстала совсем другая девушка – очаровательная, стройная, с золотистыми волосами и матовой кожей. Еще утром он уже наполовину раздел ее в своей комнате. Энжел… Именно ее, а никого другого хотел он сейчас держать в объятиях и любить при туманном свете заглядывающей в окно луны… Гладить нежную белую кожу… Сжимать ладонью высокую упругую грудь… Эта девушка казалась ему совершенством…
   – Лупа, детка, – извиняющимся голосом произнес он. – Я сегодня выпил слишком много виски. И боюсь, что не смогу доставить тебе удовольствие этой ночью. Извини меня, ради Бога!
   – Неправда! – воскликнула Лупа. – Ты никогда не терпел поражений! Во всяком случае, со мной!
   Она вновь закрыла Пекосу рот поцелуем. Но его губы никак не реагировали. Лупа отстранилась, села на край кровати и принялась с досадой кусать нижнюю губу. Потом посмотрела на неподвижно лежавшего Пекоса. Дыхание ее сделалось тяжелым. Отвислая грудь затрепыхалась.
   – Я поняла! – сквозь зубы процедила Лупа. – У тебя есть другая женщина!
   – Да нет же! – не совсем уверенно начал протестовать Пекос. – Видишь ли, Лупа, дело в том, что я…
   Она не дала ему договорить, повторив на этот раз решительно и громко:
   – Да, ты завел себе другую женщину! И не надо врать! Лупа все понимает и знает. Еще ни разу ты не приходил сюда, чтобы не сделать Лупу счастливой!
   – Но я уже объяснил тебе, что слишком много выпил!
   – Тьфу! Я видела тебя и не таким пьяным! Иногда ты еле языком ворочал. Но при этом оставался мужчиной!
   Лупа посмотрела Пекосу в глаза, положила ладонь ему на грудь и принялась наматывать на свой мизинец его темные курчавые волосы.
   – Не надо обманывать Лупу, – прошептала она. – Лучше позволь ей убедиться, что она все еще…
   Ее ладонь скользнула к низу живота Пекоса. Но тот, устало вздохнув, перехватил руку девушки и поднес к губам. Потом поднялся и тоже сел на край кровати.
   – Милая, ты самая чувственная девушка на свете! – начал он убеждать скорее себя, чем Лупу. – Но сегодня это не поможет… Пойми, я слишком устал!
   Лупа выдернула руку, повернулась к Пекосу спиной и, ругаясь по-испански, стала застегивать блузку. Он, тоже приведя в порядок рубашку, с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться. Потом обнял Лупу за плечи и привлек к себе.
   – Пойми же, Лупа! У меня нет никакой другой женщины и быть просто не может! Ведь ты до дна выпила всю мою мужскую силу!
   – Неправда! – продолжала настаивать Лупа. – Не считай Лупу совершеннейшей дурой! Она своими глазами видела, как ты смотрел на ту бледнолицую девушку с золотыми волосами. Ты теперь любишь ее. А ко мне пришел только потому, что она выгнала тебя из своей постели!
   – Боже мой, Лупа! – взмолился Пекос. – О чем ты говоришь?! Эта девушка скоро станет женой моего отца. Я тебе уже говорил об этом!
   Он глубоко вздохнул и пригладил ладонью растрепавшиеся волосы.
   Лупа погрозила ему пальцем.
   – Мне никакого дела нет до того, чьей женой она станет. А ты если не спишь с ней, то очень того хочешь! Это не намного лучше. Я думаю, что…
   Лупа была настолько близка к истине, что ее слова кинжалом поразили сердце Пекоса. Взбешенный проницательностью девушки, он вскочил с кровати, грубо схватил Лупу за руку и так сильно сжал, что несчастная мексиканка вскрикнула от боли.
   – Лупа! – воскликнул Пекос. – У тебя такая горячая кровь! Твоей фигуре позавидует любая девушка! Как же тебе могло прийти в голову, что я захотел кого-то еще?! Да если бы я…
   Лупа бросилась к двери и настежь распахнула ее.
   – Убирайся отсюда! Тебе не удастся меня одурачить! Ты хочешь ту бледнокожую маленькую блондинку, а не меня! – Она откинула упавшие на лоб волосы и вдруг рассмеялась: – Это действительно смешно, Пекос! Ты хочешь девушку, которая до конца своей жизни будет спать с твоим папашей!
   Стиснув зубы, Пекос направился к двери, стараясь подавить в себе безумное желание свернуть мексиканке шею.
   – До свидания, Лупа, – с трудом выговорил он и вышел в коридор.
   Девушка бросилась за ним.
   – Пекос, Пекос! – громко рыдала она. – Прости меня! Я сама не знала, что говорю! Не покидай меня! Останься, милый!
   Она нагнала Пекоса в конце коридора и обняла за шею. Однако тот мягко, но решительно высвободился и мрачно сказал:
   – Поздно, Лупа!
   Пекос спустился по ступенькам крыльца и направился к привязанной у коновязи лошади. Лупа продолжала бежать за ним. И, снова догнав, обняла сзади за талию.
   – Нет, нет! Лупа не хотела говорить всех этих глупостей! Не сердись на нее! Вернись к Лупе! Она не переживет, если ты уйдешь!
   Повернувшись, Пекос обнял девушку за плечи и поцеловал в щеку.
   – Я вернусь, Лупа. Ты ведь сама это отлично знаешь. Но сейчас мне лучше поскорее вернуться домой и хорошенько выспаться. – Он улыбнулся ей. – Спокойной ночи, Лупа!
   Пекос наклонился и еще раз поцеловал девушку в затылок. После чего отвязал лошадь и вскочил в седло. Отъехав несколько метров, он обернулся и ласково сказал:
   – Я вернусь, Лупа!
   Но оба они знали, что это свидание – последнее…
   …На полу возле кровати по-прежнему лежала раздавленная роза, выпавшая из волос Энжи. Пекос поднял ее, поднес к губам и поцеловал, с удивлением заметив, что цветок еще сохранил свой волшебный запах…
   – Энжел… – прошептал Пекос.

Глава 15

   Следующие недели прошли для Энжи спокойно. Удивило только, что издевательства и хамство Пекоса неожиданно прекратились. Уж такова женская психология, но эта перемена не просто заинтриговала Энжи, но огорчала и раздражала ее не меньше, чем его прежнее, подчас откровенно неприличное, поведение. В чем, правда, она не решалась признаться даже самой себе…
   Они виделись редко. В основном – за столом. Пекос и там был молчалив… Спокоен… Вежлив… А порой почти галантен…
   Однажды ранним утром, когда Энжи совершала свою обычную верховую прогулку в сопровождении Роберто Луны, у самого горизонта возникала фигура одинокого всадника. Энжи присмотрелась внимательнее и узнала в большой черной лошади Диабло. Ошибиться в том, кто находился в седле, было невозможно. Один только Пекос Макклейн мог справиться с огромным жеребцом, отличавшимся совершенно непредсказуемым нравом.
   Стараясь говорить спокойным и ровным голосом, Энжи через плечо обратилась к Роберто:
   – Роберто, вы можете вернуться в конюшню. Мне надо поговорить с Пекосом Макклейном. Видите, он скачет к холмам Дэвиса? Я скоро вернусь.
   – Слушаюсь, сеньорита, – ответил Роберто Луна и, повернув лошадь, поскакал по направлению к дому.
   С трудом усмирив бешено прыгающее сердце, Энжи тронула поводья и, наклонившись к уху своей кобылы, шепнула ей несколько ласковых слов. Может быть, та и поняла, что от нее требовалось, а скорее всего ее с такой же силой влекло к красавцу Диабло, как хозяйку к сидевшему в его седле всаднику.
   Энжи с улыбкой подумала о том, что кобыла Энжел и жеребец Диабло – любовники. Кроме того, ее очаровательная лошадка ожидала от Диабло жеребенка…
   Так или иначе, но лошадка вздрогнула и со всех копыт понеслась вдогонку черному жеребцу. Расстояние между ними быстро сокращалось. Когда до лоснившегося на солнце черного крупа Диабло оставалось каких-нибудь два десятка метров, Энжи открыла было рот, чтобы окликнуть Макклейна. Но в следующее мгновение передумала, поняв, в какое глупое положение себя поставит. А потому натянула поводья, намереваясь повернуть назад. При этом она старалась убедить себя, что Пекос скорее всего специально поехал кататься в одиночку, чтобы не стеснять себя чьим-либо обществом.
   И все-таки зачем ей понадобилось скакать за ним вдогонку? Ведь все последнее время она только и мечтала о том, чтобы избавиться от этого человека! Не видеть его! Но вот желание вроде бы начинало исполняться. И вместо того чтобы радоваться подобному обороту событий, Энжи старается догнать молодого Макклейна. Зачем? Разве это не чревато новыми неприятностями? Причем на сей раз – накликанными ею самой?..
   Пока Энжи размышляла, их лошади поравнялись и уже скакали бок о бок. Пекос обернулся. Его смуглое лицо неожиданно озарилось приветливой улыбкой.
   – Доброе утро! – крикнул он.
   – Доброе утро, Пекос! – ответила Энжи, тоже улыбнувшись.
   И сразу стала упрекать себя за предательское дрожание голоса. А более всего – за моментально возникшее стремление непременно объяснить Пекосу свое появление. Но остановиться она уже не могла.
   – Я… я думала, что… я… – бессвязно забормотала Энжи.
   – Не желаете ли прокатиться вместе со мной вон к тем холмам? – как ни в чем ни бывало спросил Пекос.
   Это предложение было настолько неожиданным, что Энжи вся засветилась от радости. На несколько мгновений она даже потеряла дар речи и только утвердительно кивнула в ответ. Пекос понял, что его не отвергли, и снова улыбнулся:
   – Тогда не будем медлить!
   Он энергично пришпорил своего черного великана, который тут же рванулся вперед. Энжи пустила кобылу в галоп и поскакала следом. Скоро они вновь ехали рядом, почти колено к колену. Но ветер дул прямо в лицо, старался растрепать волосы и не давал разговаривать…
   …Всадник и всадница взбирались все выше по опоясывающим крутой холм тропинкам, пока не оказались на вершине, увенчанной высокой голой скалой. Энжи и Пекос посмотрели друг на друга.
   – Влезем? – предложил он.
   – Влезем! – согласилась она.
   Пекос легко спрыгнул на землю и подал руку Энжи. Она ожидала, что Макклейн непременно обнимет ее за талию. Так вроде бы и произошло. Но только ноги Энжи коснулись земли, как рука Пекоса тут же опустилась. Он подошел к скале и, оценив взглядом высоту, хотел было начать на нее взбираться. Энжи поспешила за ним, но зацепилась сапожком за лежавший на тропинке камень и чуть было не упала. Сильная рука Пекоса вовремя подхватила девушку, обняв за талию. Энжи невольно прижалась виском к его груди. Подняв голову, она посмотрела в глаза молодому Макклейну и почувствовала, как трепет пробежал по всему ее телу.
   Глаза Пекоса казались бездонными. В них отражалась скрытая сила, загадочность и непонятный магнетизм этого человека, которые скорее всего и заставили Энжи полчаса назад потерять контроль над собой и броситься вдогонку. Губы, хорошо знавшие, как заставить бурлить кровь в жилах женщин, сейчас были полуоткрыты. И ни тени улыбки на строгом, даже суровом, лице! А тело казалось вырубленным из камня…
   Рука Пекоса в течение нескольких секунд продолжала крепко держать девушку за талию. Но очень скоро Энжи почувствовала, как она соскользнула вниз. Это вывело ее из состояния зачарованного оцепенения. Какие-то мгновения Энжи была почти уверена, что Пекос сейчас поднимет ее на руки, прижмет к себе и станет целовать. Целовать долго и страстно… Именно такого оборота дела Энжи хотела… Более того, чувствовала, что это ей просто необходимо. Ибо Пекос Макклейн, казалось, воплотил в себе весь манящий аромат запретного плода, о гибельности которого предупреждало религиозное воспитание покойного родителя Иеремии Уэбстера. Сейчас Энжи почти не сомневалась, что именно Пекос будет тем самым любовником, который так часто являлся ей в греховных снах…
   У Энжи дрожали и слабели коленки. Однако она, проведя кончиком языка по сразу же высохшим губам, все-таки покорно последовала за Пекосом. Тот уже предпринимал последние усилия, чтобы взобраться на вершину черной скалы. Но вдруг остановился, посмотрел сначала на Энжи, а затем обвел взглядом открывшуюся перед ним панораму.
   – Хорошо, что мы здесь, – сказал он тихим, задумчивым голосом. – Я нашел это место вскоре после того, как поймал в прериях Диабло. Мы с ним часто приходим сюда, чтобы отдохнуть от своих осточертевших домашних и их несносного окружения.
   Пекос вытащил из кармана портсигар, вынул оттуда длинную сигару и закурил. Потом взобрался на самую вершину скалы, уселся на край большой каменной глыбы и свесил вниз ноги.
   – А мне можно к вам? – робко спросила Энжи и вдруг покраснела от смущения.
   Пекос сжал зубами сигару и протянул девушке руку. Она вложила свою маленькую ладошку в его – широкую, сильную. И сразу почувствовала что-то похожее на электрический разряд, искра которого пробежала по всему телу.
   Пекос осторожно потянул Энжи за руку, подняв на вершину скалы, и усадил рядом с собой. Затем отбросил в сторону недокуренную сигару, вдохнул полной грудью свежий утренний воздух и сказал:
   – Видишь ли, в последние годы я много путешествовал. Одно время я жил в Лост-Мадре. Потом переехал в Сан-Франциско. Побывал в Сент-Луисе, Виргиния-Сити, Филадельфии. Добрался даже до Нью-Йорка. Впечатления от этого путешествия были такими сильными, что запомнились на всю жизнь. Но все равно меня постоянно тянуло сюда, в эту дикую, безлюдную пустыню.
   Пекос замолчал. Его серые выразительные глаза смотрели в лицо Энжи.
   – Казалось бы, что может быть хорошего в этом море раскаленного солнцем песка? – продолжал он. – Наверное, ты задашь мне такой вопрос. Задашь, потому что приехала из других мест. А для меня здесь – родной дом. Здесь жила моя покойная мать. И все предки аж со времен конкистадоров. Я люблю эту землю. Люблю штат Техас. Особенно ту часть, где вырос. Прошел всю пустыню вдоль и поперек. Знаю каждую ее пядь как никто другой.
   Пекос снова умолк. Затем почесал подбородок, оглянулся назад и сказал:
   – Прямо за моей спиной находится пещера, о которой знаем только мы с Диабло. Одному Богу известно, сколько раз я спасался в ней от отцовского ремня, когда наказание казалось неизбежным.
   – Вас тоже бил отец? – тихо спросила Энжи.
   – Еще как! Он лупцевал меня по голой заднице куда чаще, чем клеймил скот на своей ферме.
   – Почему?
   – Ты, наверное, уже заметила, что мой папенька не очень-то балует единственного сыночка своей любовью. Сначала я очень переживал из-за этого. Но как только достиг возраста, когда ремнем уже не наказывают, успокоился. Сыграл тут свою роль и один случай. Однажды отец слишком разбушевался, схватил ремень и хотел меня отстегать. Я вырвал у него это омерзительное орудие пытки, отбросил далеко в сторону и сказал, что убью его, если только он еще раз попытается меня ударить. После чего мне стало совсем безразлично его отношение.
   – Сколько вам тогда было лет?
   Пекос насмешливо посмотрел на Энжи и горько рассмеялся:
   – Одиннадцать.
   Она невольно вздрогнула.
   – Пекос, я никак не могу понять: почему вы такие разные с отцом? Баррет так добр ко мне. Кроме того, вы же любили свою покойную мать. А она вышла за него замуж. Разве это не означало, что…
   Пекос усмехнулся и, наклонившись к самому уху Энжи, злобно прошептал:
   – Когда моя покойная матушка была еще очень молодой девушкой, эти места называли не иначе, как дикой и безлюдной пустыней. Здесь не было ни одного стоящего мужчины, который мог бы положить глаз на Кэтрин Йорк и начать за ней ухаживать. Так продолжалось до 1854 года, когда построили форт Дэвис. Еще через год, весной 1855-го, там появился Баррет Макклейн. Тогда мой дедушка Йорк заключил контракт с интендантской службой армии на поставку говядины и свинины для солдат форта. В одно солнечное апрельское утро он с дочерью Кэтрин приехал в форт Дэвис. Здесь Баррет Макклейн начал увиваться вокруг Кэтрин, которая, кстати, была очень хороша собой. И не только внешне. В конце концов этот подонок соблазнил ее. Кэтрин пришлось волей-неволей выйти за него замуж.
   Энжи с сомнением покачала головой:
   – Пекос, я не верю в это! Вы явно несправедливы. Я глубоко убеждена, что…
   Пекос неожиданно схватил ее за руку, не дав закончить фразы.
   – Послушай, Энжел! Ты, верно, думаешь, я все это рассказываю только для того, чтобы… – Он вдруг осекся на полуслове и отпустил руку девушки. Его глаза вновь стали бесстрастными и непроницаемыми. Пекос улыбнулся и лениво сказал: – Извини, Энжел. Я почему-то все время перескакиваю с одной мысли на другую. Но мне все-таки очень хочется показать тебе пещеру!
   Откровенно говоря, у Энжи не было никакого желания осматривать пещеру. Куда больше ей хотелось дослушать то, о чем Пекос начал было говорить. Но она понимала, что заставить его изливать душу вопреки желанию – занятие пустое и небезопасное. Пекос может просто разозлиться, и тогда из него вообще ни слова не вытянешь. Чего доброго, еще наслушаешься всяких резкостей, а то и оскорблений. Кроме того, нить разговора уже была утеряна.
   Поэтому Энжи кивнула в знак согласия и уже в который раз за сегодняшнее утро покорно последовала за молодым Макклейном.
   У входа в пещеру Пекос повернулся, взял ее за руку и повел дальше.
   …Кругом царила полная темнота. Особенно непроглядной она казалась после яркого солнца снаружи. Энжи сразу вспомнила страшные рассказы о висящих под пещерными потолками летучих мышах, вцепляющихся в волосы, о ползающих по полу ядовитых гадах, укус которых смертелен, омерзительных крысах, способных прыгнуть на грудь и перегрызть горло. И вообще – о всякой нечисти.
   – Энжел, – донесся до нее откуда-то из тьмы голос Пекоса. – Я сейчас отпущу твою руку и отойду на несколько шагов, чтобы найти лампу. Она где-то здесь, у левой стены. А ты пока стой спокойно и не двигайся с места.
   – Пекос, умоляю! – в ужасе воскликнула Энжи, поняв, что сейчас останется одна в этой кромешной тьме. – Не бросайте меня! Я умру от страха!
   И она крепко вцепилась в его руку. Пекос обнял ее за плечи и постарался успокоить:
   – Дорогая! Я вовсе не собираюсь тебя бросать. Или играть в какие-то игры. Пойми, надо обязательно найти лампу, чтобы освещать дорогу. Я спущусь немного вниз вдоль левой стены, возьму лампу и сразу вернусь.
   – Я пойду с вами! Не оставляйте меня! Умоляю вас!
   – Ну, будь по-твоему! – сдался Пекос, привлек Энжи к себе и прижал ее голову к своей груди. Энжи услышала, как бьется его сердце. – Я не брошу тебя, Энжел, – вновь пообещал он.
   Энжи ухватилась за него обеими руками, и они медленно, на ощупь, стали спускаться вниз вдоль левой стены пещеры.
   – Вот она! – воскликнул Пекос и, нагнувшись, поднял с земли какой-то предмет.
   Он чиркнул спичкой и поднес ее к фитилю лампы. Тотчас же пещера осветилась мягким, чуть мигающим светом. Энжи огляделась по сторонам. Светло-серые стены… Ровный каменный пол… Высокие потолки… И никаких летучих мышей, змей или какой-нибудь еще мерзости. Вовсе не страшно!
   – Ну, так лучше? – спросил Пекос.
   – Гораздо!
   Энжи взглянула на Пекоса. Его серые глаза оказались совсем близко. Почти на уровне ее головы. Присмотревшись внимательнее, она заметила в них выражение, которого раньше никогда не видела. Пекос, поймав этот взгляд, протянул было к ней руку, но сразу опустил. Энжи выразительно и благодарно на него посмотрела.
   – Я еще никому не показывал эту пещеру, – признался Пекос.
   – Спасибо! – прошептала Энжи. – Я очень рада, что попала сюда.
   Пекос в ответ молча кивнул. Энжи заметила, что выражение его глаз стало прежним.
   – Пойдем отсюда, – неожиданно сухо и даже холодно сказал Макклейн.
   …Солнце продолжало палить. Пекос помог Энжи усесться в седло, за что был награжден благодарной улыбкой.
   – А знаете, Пекос, – спохватилась Энжи, почти забывшая новость, которую считала чуть ли не главной, – у моей Энжел будет жеребенок от Диабло.
   – Серьезно? Вот сюрприз! Я подозревал, что такое может произойти, потому что сам видел их любовные игры. Но не был до конца уверен.
   Энжи весело рассмеялась. Она посмотрела на Диабло и вдруг увидела тянувшийся у него от плеча к шее широкий белый шрам.
   – Пекос, что это? Наверное, кто-то поранил вашего коня?
   – Да. Этот шрам у него остался еще с тех пор, когда он был диким мустангом. Однажды ему на спину прыгнула пантера. Он таки сумел ее сбросить. Обычно подобные схватки для лошадей кончаются трагично. Но ведь это же не конь, а форменное исчадие ада! Поэтому я и назвал его Диабло.
   – Какой же он сильный! – воскликнула Энжи, с восхищением глядя на черного великана. – Пекос, если уж речь зашла о шрамах, то не откроете ли и свою тайну?
   – Тайну? Что ты имеешь в виду?
   – Я имею в виду происхождение шрама на вашей груди. Что, на вас тоже напала пантера? Или тигрица? А может быть, и того хуже – разъяренная женщина?
   В глазах Пекоса мелькнуло раздражение. Но он быстро взял себя в руки и с улыбкой ответил:
   – Угадала, Энжел. Этот шрам – действительно подарок одной очень злой женщины. Надеюсь, ты не станешь меня к ней ревновать?
   Он засмеялся. Но на этот раз смех был полон сарказма.
   – А вы не переоцениваете себя, Пекос? – прикусив от обиды нижнюю губу, спросила Энжи. – Согласитесь, что даже ваша чрезмерная самовлюбленность должна иметь предел.
   Ответом ей стала насмешливая, полная яда улыбка.
   – Ах, Энжел, Энжел! Будто я не знаю, что ты спишь и видишь себя в моей постели!
   Энжи вспыхнула до корней волос. Она дернула поводья, но так сильно, что лошадь встала на дыбы и чуть было не сбросила всадницу. С трудом справившись с ней, Энжи бросила на Пекоса взгляд, горевший самым откровенным бешенством.
   – Вы самодовольный и невоспитанный наглец, Пекос Макклейн! – крикнула она. – Не говоря о том, что я в жизни не встречала такого хамства и беспринципности! Оставьте меня! Слышите?
   Пекос посмотрел на разъяренную девушку весело смеющимися глазами.
   – Разве совсем недавно ты сама не бросилась сломя голову меня догонять, дорогая? Или уже успела забыть об этом?
   Энжи не могла больше сдерживаться. Она пришпорила каблучками своих сапожек лошадь и галопом поскакала прочь. Но еще долго в ее ушах звучал издевательский смех Пекоса.
   А молодой Макклейн и не подумал ее догонять, и это разозлило Энжи больше всего…

Глава 16

   Приближалось 4 июля, а дождей все не было. Техасская земля изнывала от засухи. Однако это не мешало жителям небольшого городка Пекос, что в ста с небольшим милях от Марфы, готовиться к родео. Такие соревнования в последний раз проводились здесь три года назад. Несмотря на свои небольшие размеры, этот техасский городок был очень даже шумным и славился своими наездниками. В большинстве своем таковыми были местные ковбои. Кроме того, команда городка в состязаниях по лассо неизменно занимала одно из первых мест в штате.
   Прошлые соревнования имели настолько большой успех, что почти все население Пекоса высказалось за их ежегодное проведение. Большую роль сыграли местные скотоводы, видевшие в спортивном празднике повод временно отложить свои нелегкие заботы, которых всегда было выше головы.
   Пекос Макклейн неизменно участвовал в этих соревнованиях с самого их начала. На этот раз желание посмотреть на родео выразила вся семья. А потому утром 3 июля Баррет, Эмили и Энжи сели на поезд и поехали. Макклейн-младший отбыл на праздник накануне.
   Когда поезд подходил к перрону пекосского вокзала, последние пурпурные лучи заходящего солнца осветили стоявшую на деревянной платформе фигуру высокого длинноногого мужчины. Хотя поезд прибывал точно по расписанию, мужчина нетерпеливо ходил взад и вперед, часто поглядывая на часы…
   Пекос Макклейн и сегодня не изменил своему правилу быть оригинальным, приехав на вокзал в новом вечернем костюме. Этим он действительно резко выделялся в толпе встречающих.
   Первой в дверях вагона появилась Энжи. Увидев Пекоса, она положила ладони ему на плечи, а он осторожно снял ее со ступенек. Пока молодой Макклейн проделывал точно такую же операцию с тетушкой, Энжи имела возможность по достоинству оценить его парадный наряд. Но Баррет окинул сына критическим взглядом и рассмеялся:
   – Послушай, Пекос! Насколько я знаю, ты здесь занимаешь должность одного из ведущих берейторов. Значит, твое дело – обучать желающих верховой езде и объезжать новых лошадей. А потому прилично ли строить из себя щеголя и фланировать в столь роскошном виде по улицам маленького городка, где почти все друг друга знают?
   – Да, я действительно работаю здесь берейтором, – невозмутимо ответил Пекос. – Но считаю, что имею полное право одеваться так, как мне заблагорассудится, и ходить туда, куда хочу.
   Он встал между двумя женщинами, галантно предложил той и другой взять его под руку и торжественно объявил:
   – Многоуважаемые дамы! Я заказал столик в ресторане лучшей гостиницы города. Позвольте пригласить вас отужинать вместе.
   …На следующее утро улицы городка заполнили толпы народа. Большинство составляли ковбои и фермеры. Они без устали жаловались друг другу на усиливающуюся с каждым днем засуху, грозившую гибелью урожаев, а многим – разорением. Женщины демонстрировали праздничные наряды. Дети шумно требовали купить им сандвичей или мороженого. Старики важно шествовали по тротуарам под руку со своими старухами. Молодежь смеялась, пела песни и флиртовала.
   Но Энжи все это не трогало. Она спешила пробраться в первые ряды зрителей, плотным кольцом окруживших арену, где должны были проходить соревнования по лассо. Хотя и не без труда, но это ей удалось. Теперь взгляд Энжи был прикован к стройному всаднику, сидевшему на огромном черном коне и с насмешливой улыбкой смотревшему из-под широких полей шляпы на окружающих. Итак, гордо восседавший на своем верном Диабло Пекос Макклейн ждал сигнала к началу соревнования.
   Судья поднял руку с пистолетом и выстрелил в воздух. Тотчас на арену вылетел огромный разъяренный бык. Энжи вскрикнула от ужаса. Но Пекос пришпорил своего черного великана и, раскручивая лассо над головой, понесся вслед за быком вдоль загородки, отделявшей арену от зрителей. Не более двадцати секунд понадобилось ему, чтобы набросить петлю на голову стремительно мчавшегося животного. Бык застыл на месте и тут же повалился на землю. Зрители приветствовали успех молодого Макклейна громким криком, свистом и подкидыванием вверх широкополых шляп…
   Затем был устроен роскошный обед на открытом воздухе. Вкусно запахло поджаренным на решетках и шампурах мясом. Захлопали пробки открываемых бутылок шампанского. Одним словом, всеобщий восторг постепенно достигал своего апогея.
   Энжи сидела на раскладном стуле за низким столиком. Перед ней стояло блюдо с огромным бифштексом. Пекос, еще весь в пыли и обливающийся потом, издали заметил девушку и теперь старался к ней пробраться.
   – Ну как, тебе понравилось? – спросил он, присаживаясь рядом с Энжи прямо на землю.
   Она еще не успела успокоиться после только что закончившегося действа, а потому язык никак не хотел ей повиноваться. Ответ на вопрос Пекоса получился каким-то очень будничным:
   – Да… В общем, интересно… Вы очень мило выглядели…
   Брови Пекоса поднялись вверх.
   – Мило выглядел? – переспросил он, состроив недовольную гримасу. – Дорогая, слово «мило» для нас не годится. Ну, это так, между прочим. А главное – сегодня поздно вечером на улицах начнутся танцы. Прошу тебя, спровадь к этому времени своих спать, а сама выходи ко мне. Договорились?
   – Нет, Пекос, я не приду, – тихо ответила Энжи, рассматривая шумевшую рядом толпу. – Не хочу…
   – Ты придешь! – оборвал ее Пекос, после чего повернулся и исчез в толпе…
   …В одиннадцать часов вечера Энжи на цыпочках выскользнула из комнаты, где жила вместе с Эмили. Спустившись на первый этаж, она осторожно открыла парадную дверь и покинула гостиницу.
   Несмотря на поздний час, на улице было очень многолюдно. Здесь и там расположились шумные компании молодежи, решившей достойно отметить праздник. Многие уже были навеселе. Энжи с опаской миновала одну группу… Потом другую… Третью… В душе ее зародился страх, грозивший очень скоро перерасти в самую настоящую панику. Пекоса нигде не было видно. А справа и слева одно за другим следовали приглашения присоединиться к застолью. Некоторые протягивали руки, пытаясь схватить девушку, другие игриво предлагали пойти танцевать.
   У Энжи стали подкашиваться ноги от страха. И тут чьи-то длинные сильные руки обхватили ее талию. Энжи взвизгнула и попыталась освободиться. Подняв голову, чтобы позвать на помощь, она вдруг увидела склонившееся над собой знакомое лицо…
   – Что тебя задержало? – чуть охрипшим голосом спросил Пекос.
   Энжи вдруг почувствовала блаженную теплоту… Она повернулась лицом к Пекосу.
   – Пойдем танцевать, – предложил он, кивнув в сторону главной улицы, превратившейся в огромную танцплощадку.
   – Мне стыдно, Пекос, но я не умею! – смущенно стала оправдываться Энжи, хотя и понимала, как наивно и по-детски звучат ее слова. – Не то чтобы совсем, но… но я очень плохо танцую…
   – Боже мой, кто здесь это заметит? – усмехнулся Пекос и, взяв ее за руку, повел на середину улицы, где уже кружились чуть ли не сотни танцующих пар.
   Он осторожно разжал почему-то стиснутые в кулаки пальцы Энжи и положил ее ладони себе на плечи. Потом полуобнял девушку правой рукой и, выждав такт, сделал первый шаг. Энжи принялась точно и очень грациозно повторять все его движения. Пекос чуть наклонился над ней и прижал к себе. Почувствовав прикосновение женской груди, он невольно вздохнул. Во время следующего па его нога оказалась между колен партнерши. Еще через мгновение Энжи почувствовала сквозь одежду прикосновение его затвердевшей от возбуждения мужской плоти. Сердце ее сильно забилось. И почему-то эти удары эхом отдавались в нижней части живота…
   Энжи вдруг ощутила себя в чем-то виноватой. Но уже через несколько секунд закрыла глаза и попыталась не думать о том, хорошо поступает или плохо. Она куда-то плыла в объятиях Пекоса и чувствовала еще не изведанное блаженство. Его руки были теплыми и ласковыми. Ее ноги сами легко выполняли нужные движения под приятную музыку. Она совсем забыла о том, что совсем недалеко, в гостинице, спит крепким сном Баррет Макклейн. Вернее, даже не забыла, а просто не хотела о нем вспоминать и думать. Потому что твердо решила в этот волшебный вечер не думать, а чувствовать…
   Раздался треск ракет начавшегося фейерверка. Разноцветные огни осветили улицы и площади городка. Послышались восторженные крики. А Энжи, казалось, не было до всего этого никакого дела. Она все крепче прижималась к Пекосу, чувствуя, как внутри нее тоже вот-вот взорвется свой фейерверк. И не сомневалась, что Пекос непременно переживает в этот момент нечто подобное. А он чуть переменил положение тела, и его возбужденная мужская плоть теперь властно рвалась через тонкую преграду легкой летней одежды Энжи к ее самому интимному месту. Она подняла голову и томно посмотрела в лицо Пекосу. Губы непроизвольно раскрылись ему навстречу. И он тут же прильнул к ним…
   Поцелуй длился долго. Энжи показалось, что прошла целая вечность… Вечность неземного блаженства и безоблачного счастья… А когда поцелуй все-таки закончился, она услышала над ухом взволнованный шепот Пекоса:
   – Пойдем ко мне, Энжел, и ляжем в постель…
   Это было ведро ледяной воды, вдруг опрокинувшееся на голову Энжи. Реальность ураганом ворвалась в мир ее поэтичных грез. Она выпрямилась, изо всех сил оттолкнула от себя Пекоса и, подобрав подол длинной юбки, бросилась через толпу к гостинице, убегая не только от Пекоса Макклейна, но и от себя самой…
   Запыхавшись, она вбежала к себе в комнату, распахнула окно и выглянула на улицу. Танцы продолжались. Народу стало еще больше. Энжи невольно посмотрела туда, откуда только что убежала, и…
   И увидела Пекоса. Его нетрудно было узнать по росту и внешности. Но он был уже не один. В его объятиях Энжи увидела молоденькую рыжую девушку. Оба смеялись так громко, что их голоса долетали до гостиницы.
   – Боже! – в изнеможении застонала Энжи.
   Сжав до боли кулаки, она отвернулась от окна… Неужели у этого человека нет никакого понятия о человеческой морали? Или Пекос Макклейн – просто грязное животное?!
   Энжи разделась и легла. Итак, ее вновь одурачили! Сделал это все тот же Макклейн! Зачем?! Почему она никак не может оттолкнуть от себя этого человека, чтобы больше не иметь с ним ничего общего?
   По щекам Энжи катились слезы. Слезы смущения, обиды и ревности… Слезы безысходности… Ибо несмотря на то что Пекос оказался обыкновенным мерзавцем, Энжи не могла равнодушно видеть, как он обнимает другую женщину. И целует…
   Но можно ли любить такого человека? Нет и еще тысячу раз нет! А разве она его любит? Не любит! И это совершенно ясно!..
   …Горючие слезы продолжали катиться по щекам девушки. Из груди рвались рыдания…
   – Пекос, Пекос! Умоляю тебя! Уйди из моей жизни! – шептала она.

   Очевидная сексуальность молодого Макклейна таила в себе серьезную опасность для Энжи. Но постепенно она научилась бороться с бесконечными попытками Пекоса флиртовать, его гнусными предложениями и пошленькими намеками. И дала себе клятву никогда больше не допускать в их отношениях повторения 4 июля.
   Энжи старалась держаться подальше от Пекоса. При этом подсознательно пыталась исключить возможность того, чтобы Баррет Макклейн каким-либо образом узнал о ее ночных приключениях на празднике родео. Он тогда не заметил, как Энжи тайком вышла из гостиницы и танцевала на улице с Пекосом. Значит, если кто и мог теперь ее выдать, то только сам Макклейн-младший. Поэтому она решила по мере возможности еще больше втереться в доверие к Баррету, задобрить его, убедить в своей преданности. Тогда, быть может, он не поверит сыну, если тот захочет ее разоблачить.
   Баррет Макклейн был в совершеннейшем восторге от подобного отношения со стороны будущей супруги. Особенно после того, как Энжи стала по вечерам сиживать вместе с ним на веранде, наслаждаясь дующим из пустыни прохладным ветром. Последнее было одним из самых больших удовольствий для старого Макклейна. Как правило, вместе с ними на веранде принимала подобные воздушные ванны и Эмили. Но редко досиживала до конца. Где-то через полчаса она обычно извинялась и уходила, оставляя Баррета и его невесту вдвоем.
   Во время одного из таких душных ленивых вечеров Энжи, уставшая от насмешек Пекоса, который в тот день был почему-то особенно агрессивен, почувствовала нестерпимое желание вернуться в свой родной дом. Заметив ее состояние и поняв, в чем дело, Баррет подождал ухода Эмили и очень доброжелательно сказал:
   – Дорогая, вы ведь уже знаете, что я буду относиться к вам по-отцовски, хотя и стану вашим официальным супругом.
   – Спасибо, Баррет, – пробормотала в ответ Энжи совершенно бесцветным голосом.
   На сердце у нее было тяжело.
   – Любимая! – снова заговорил Баррет, беря Энжи за руку. – Я чувствую, что вас сейчас что-то очень угнетает. Откройтесь мне. Скажите, в чем дело?
   Энжи очень хотела бы признаться Баррету, что причиной тому стал его единственный сын. Но отлично понимала, что никогда не сможет открыть ему всей правды.
   Почувствовав, что вот-вот разрыдается, Энжи, запинаясь на каждом слове, проговорила:
   – Я… Баррет, извините меня… Я просто… просто вспомнила моего дорогого папу и… – Она подняла на него глаза и поспешила добавить: – Пожалуйста, поймите меня правильно. Вы так добры ко мне! Как родной…
   Энжи не договорила и опустила голову, чтобы Баррет не видел навернувшихся на ее глаза слез.
   Макклейн сразу понял, что должен воспользоваться ситуацией. Он протянул руки к девушке, посадил ее к себе на колени и обнял.
   – Послушайте меня, милая девочка, – начал он, целуя ее в висок. – Никто и никогда не сможет заменить вам отца – моего незабвенного друга Иеремию Уэбстера. Я лично даже не стал бы и пытаться это сделать. Просто не посмел бы. Нельзя ставить перед собой невыполнимых задач. Но если позволите, то я попытаюсь хоть в малой степени стать на него похожим. Я так полюбил вас, Энжи! Вы не можете понять, что для меня значите!
   Полностью доверяя Баррету, Энжи обняла старика за шею и спрятала лицо у него на груди.
   – О, Баррет! – с трудом проговорила она, заикаясь после каждого слова. – Я так благодарна вам! Мне сегодня вдруг стало почему-то очень страшно… И…
   – Тсс! – прервал ее Баррет и снова поцеловал в висок.
   Но на этот раз его губы долго не могли оторваться от золотистых волос девушки.
   – Энжи, моя дорогая девочка, – продолжал шептать он ей на ухо. – Вы не должны здесь ничего бояться. Теперь вы принадлежите мне, и я буду о вас заботиться. Мне ничего не надо, кроме вашего доверия и согласия на эту заботу. Если что-нибудь или кто-нибудь станет вам угрожать, тут же скажите мне. Я моментально положу этому конец. И вообще мне хотелось бы от вас полного откровения. Чтобы вы доверяли мне все свои тревоги и сомнения. Говорили, что еще хотите иметь в этом доме. Чтобы делились со мной радостями. Вы слышите? Я хотел бы все знать о вас, дорогая!
   Он гладил девушку по спине своей квадратной загорелой ладонью, и это успокаивало Энжи. Она чувствовала себя защищенной в отцовских руках Баррета. Страх перед Пекосом сразу испарился. При свете поднявшейся на небосклон луны Энжи смотрела на доброе лицо старого Макклейна и верила каждому его слову. Верила, что он бескорыстно будет заботиться о ней, как о своей родной дочери.
   А сам Баррет вряд ли понимал до конца все то, что говорил. Впрочем, ему было не до того. Он боялся, чтобы эта молоденькая невинная девочка как-нибудь не прочла таившиеся у него в голове мысли и не разгадала пламень страсти, бушевавший в старом, казалось бы, совсем немощном теле.
   Баррет продолжал говорить тихим, размеренным голосом, хотя каждое прикосновение к этому юному, прекрасному созданию буквально сводило его с ума. А ничего не подозревавшая Энжи тем временем мирно заснула в его объятиях. Макклейн подумал, что сейчас бы самое время уложить ее в постель, но не мог оторваться от этой мерно колыхавшейся высокой груди. Вся кровь в нем кипела. Баррет осторожно провел ладонью по спине Энжи. Потом по бедрам. Видя, что девушка не просыпается, он стал смелее. Оглядевшись по сторонам, Баррет с хищной улыбкой облизал высохшие, потрескавшиеся губы и опустил ладонь к животу Энжи. Потом еще ниже… И еще… Но в тот момент, когда рука Баррета уже приближалась к заветной цели, Энжи вздохнула и пошевелилась. Баррет сразу же отдернул руку.
   Он подумал, что слишком торопиться не следует. Иначе можно все испортить, потеряв доверие Энжи еще задолго до свадьбы. Усилием воли Баррет заставил себя усмирить бушевавшую во всем теле бурю и принялся укачивать лежавшую в его объятиях девушку, как маленького ребенка. Энжи открыла глаза и улыбнулась. Баррет склонился над ней и прошептал:
   – Уже поздно, Энжи. Пора спать.
   Сладко потянувшись, Энжи встала и поцеловала старого Макклейна в щеку.
   – Спокойной ночи, Баррет. Если бы вы знали, как много значит для меня ваша бесконечная доброта!
   – Спокойной ночи, дорогая! Спите спокойно. – Баррет помедлил несколько мгновений, а потом, чуть покраснев, добавил: – Кстати, завтра утром вас осмотрит врач. Это необходимо для профилактики. В том числе по женской части. Пусть вас не смущает его визит. Мы должны заботиться о вашем здоровье.
   – Это было бы очень хорошо, Баррет, – согласилась Энжи. – Большое вам спасибо!
   Она еще раз улыбнулась Баррету и пошла к себе. Быстро раздевшись, Энжи юркнула под одеяло своей мягкой постели и тут же уснула.
   Но Баррету в эту ночь не спалось. Он был слишком возбужден. Лежа на спине и глядя в потолок, старый Макклейн думал о прекрасном юном создании, спящем сейчас под одной с ним крышей, но в разных комнатах. При мысли о том, что подобная пытка будет продолжаться еще несколько месяцев, он даже застонал. Но Баррет отлично понимал, что сумеет уложить ничего пока не подозревающую Энжи к себе в постель только после официального бракосочетания. Он представил себе их брачную ночь, плотоядно улыбнулся и погрузился в сон…

   Энжи сидела на краю кровати в своей душной комнате, все окна которой были наглухо закрыты и занавешены шторами. В дверь постучали.
   – Это доктор, – сообщила стоявшая рядом Делорес и пошла открывать.
   Доктор был тщедушным человечком небольшого роста. В руках он держал маленький коричневый чемоданчик.
   – Доброе утро, мисс Уэбстер, – улыбнулся он Энжи.
   Она продолжала сидеть на кровати, укрывшись только шелковой простыней, и дрожала от страха, стыдливо скрестив руки на груди. Врач подошел ближе и поставил чемоданчик на кровать.
   – Это не займет много времени, – поспешил он успокоить юную пациентку.
   Энжи подняла на него умоляющий взгляд:
   – Пожалуйста, не надо… Прошу вас… – шептала она.
   Доктор ничего не ответил, открыл чемоданчик и вынул стетоскоп. Приложив холодный инструмент к теплой груди девушки, он долго слушал биение ее сердца. Потом левой рукой сбросил простыню, оставив Энжи совсем обнаженной. Она закрыла глаза, сгорая от стыда.
   Врач приложил стетоскоп к ее спине и внимательно прослушал сердце уже с другой стороны. Энжи попыталась было снова прикрыться простыней, но доктор раздраженно сказал:
   – Сидите спокойно, мисс Уэбстер, и глубоко дышите.
   Энжи подчинилась. Доктор еще некоторое время прослушивал ее грудь и спину. Потом встал и спрятал стетоскоп в чемоданчик. Решив, что на этом осмотр закончился, Энжи облегченно вздохнула. Но уже в следующую секунду поняла, что ошибалась…
   – Теперь ложитесь на спину, – скомандовал доктор.
   Энжи почувствовала, что ее сердце вот-вот остановится. Она легла на спину, закрыла глаза и крепко сжала колени.
   – Мисс Уэбстер, – раздался требовательный голос врача. – Расслабьтесь и раздвиньте ноги.
   – Нет! – воскликнула Энжи, заливаясь слезами. – Не надо! Делорес, скажите ему, чтобы он не…
   Делорес села на край кровати и, вытерев со щек Энжи слезы, прошептала:
   – Не надо плакать, детка! И не сопротивляйтесь. Все идет как надо. В этом нет ничего страшного или стыдного. Ну потерпите еще несколько минут!
   Между тем доктор потерял терпение и, схватив девушку за колени, сам раздвинул ей ноги. Затем быстро обследовал интимные женские органы. Энжи хотела было закричать, но врач уже закончил осмотр, встал со стула и с улыбкой посмотрел на нее:
   – Ну, вот и все. Неужели так страшно?
   Энжи не могла вымолвить ни слова. Она чувствовала себя совершенно разбитой и униженной. Плечи ее вздрагивали от сдерживаемых рыданий. Делорес заботливо укутала молодую хозяйку простыней и села рядом.
   Врач закрыл чемоданчик, поклонился и вышел…
   Баррет Макклейн все это время ждал в коридоре, нетерпеливо поглаживая свои седые усы. Наконец дверь комнаты Энжи открылась, и проявился доктор.
   – Ну? – односложно спросил его Баррет.
   Врач хмыкнул и покровительственно похлопал старого Макклейна ладонью по плечу:
   – Все в порядке, сэр. Мисс Уэбстер девственна. Мужчины у нее еще не было.
   Глаза Баррета засветились от радости. Он расправил усы и с гордостью сказал:
   – Я в этом ни минуты не сомневался, доктор Уилсон!
   …Весь остаток дня Энжи провела в своей комнате. Страшно удрученная, чувствовавшая себя преданной и оскорбленной, она отказалась выйти к обеду и ужину. Делорес объяснила Баррету, что мисс Уэбстер слишком устала, а потому ей надо дать отдохнуть. И конечно, мистер Макклейн не должен входить к ней. Даже для того, чтобы попытаться успокоить. Мисс Эмили не сказала ничего. Она просто не знала о том, что произошло утром и почему Энжи нет за столом.
   Делорес принесла ужин Энжи прямо в спальню. Та поблагодарила заботливую служанку и попросила оставить ее одну.
   – Мне уже хорошо, Делорес. Ради Бога, не беспокойтесь! – сказала она.
   – Сеньорита, милая, – с участием прошептала Делорес, – я знаю, как вам было страшно и неприятно. Как ужасно вы себя чувствовали после. Но поймите, через такую процедуру непременно проходит любая девушка перед тем, как выйти замуж.
   – Делорес, – застонала Энжи, – поймите, что мой брак с Барретом Макклейном будет необычным. Совсем не таким, как у всех!
   – Правда? – переспросила добрая служанка, выпучив на молодую хозяйку глаза от удивления.
   – Правда! Мистер Баррет Макклейн и я… – Она замолчала, чувствуя, что не в силах все объяснить. Да и не хочет этого делать. – Простите, Делорес. Я страшно устала. Спокойной ночи. До завтра!
   После того как Делорес ушла, Энжи еще долго и бесцельно бродила по комнате. Она не сомневалась в том, что инициатором столь унизительной утренней процедуры был Баррет Макклейн, и чувствовала себя обманутой… Оскорбленной… Со щемящей тоской вспоминала Энжи данную отцу торжественную клятву выйти замуж за Баррета Макклейна. А слова Иеремии, уговаривавшего ее пойти на это, звучали как наяву. Чтобы не слышать их, Энжи закрыла уши ладонями.
   Нет, она не будет сегодня об этом больше думать! Просто не сможет! Но ведь полгода пронеслись так быстро! Она не успеет оглянуться, как наступит ноябрь. Тогда истечет назначенный срок и ей придется стать миссис Баррет Макклейн, навеки оставив надежду на настоящее счастье с человеком своего возраста, которого она полюбит.
   – Нет! – уже вслух повторила Энжи. – Сегодня я не буду об этом думать!
   Она спустилась на первый этаж и вышла на крыльцо. Было по-прежнему душно. Пройдя до железной загородки, окружавшей сад, Энжи остановилась и несколько раз глубоко вдохнула теплый воздух пустыни. Желанной свежести она не почувствовала и, невольно взглянув в сторону холмов, откуда дул ветер, вдруг заметила голубые огоньки. Они вспыхивали то здесь, то там. Загорались… Тут же гасли… Сначала это просто заинтересовало Энжи. Но уже в следующее мгновение она вспомнила! Да ведь это те самые огни потусторонних духов, о которых говорил Пекос в первые дни ее пребывания на ранчо! Неужели это правда и мистические огоньки существуют не только в легенде?
   – Так вот они какие! – воскликнула Энжи вслух, не заметив, что за ее спиной загорелся другой, совершенно реальный огонек.
   – Да, ты права! – раздался знакомый голос. – Это действительно огоньки потусторонних духов.
   Энжи вздрогнула, обернулась и увидела Пекоса, раскуривавшего сигару.
   – Боже мой, как вы меня напугали! – сказала она, переведя дух.
   Пекос выбросил сигару и положил ладони на плечи Энжи.
   – Извини, дорогая, – мягко сказал он. – Но можно я расскажу тебе легенду, связанную с этими огоньками?
   В Энжи было еще очень много детского. И она, конечно, захотела услышать легенду.
   – Слушаю вас, Пекос, – кивнула она.
   – Много лет назад в Марфу приехала одна прекрасная белокурая девушка, – начал Пекос. – Она хотела выйти замуж за старого потомственного рудокопа, который, как говорили, купался в золоте. Конечно, она не любила его. Но мечтала прибрать к рукам наследство. А он, в свою очередь, так же страстно мечтал прибрать к рукам ее саму. Девушка согласилась обручиться с рудокопом. Взамен он обещал ей показать место, где закопал свои несметные богатства. Но не раньше, чем она официально станет его невестой.
   Вечером, сразу после церемонии обручения, они вдвоем пошли вон к тем холмам. Рудокоп показал ей точно то место, где лежали его сокровища. Но только закончил показывать, как девушка выхватила револьвер и выстрелила ему в грудь. Пуля попала старику прямо в сердце. Он упал и тут же умер. Жестокая блондинка похоронила его на том же месте, а сама вернулась оттуда богатой женщиной. И очень скоро вышла замуж за своего давнишнего любовника.
   Пекос замолчал. Энжи почувствовала, как у нее похолодело под сердцем.
   – Скажите, Пекос, а какая связь между этой историей и потусторонними огоньками? – спросила она.
   – С той самой ночи у подножия холмов стали появляться голубые огоньки. Говорят, что это дух старого рудокопа. Он ищет свое золото.
   – А что случилось с блондинкой?
   – О, ее судьба была трагичной. Эти огоньки каждую ночь являлись ей и в конце концов довели до самоубийства. Все золото досталось любовнику, который тут же скрылся из Марфы. Где он сейчас, никто не знает.
   Некоторое время Энжи стояла неподвижно и молчала. Она уже слишком хорошо знала Пекоса и не сомневалась, что всю эту легенду он рассказал с намеком на ее предстоящую свадьбу с его старым и богатым отцом. В другое время Энжи не выдержала бы и нашла достойный ответ на это косвенное оскорбление. Но сейчас смолчала…
   Пекос не подозревал об утреннем визите доктора. Но когда Энжи молча повернулась и посмотрела на него полными слез глазами, он догадался, что за этот день что-то произошло. И почувствовал себя неловко.
   – Мне не нужно наследства Макклейна! – воскликнула Энжи, с трудом сдерживая рыдания, и побежала к дому…

Глава 17

   На следующее утро, чтобы хоть немного поднять настроение Энжи, Баррет объявил, что приготовил ей приятный сюрприз. Однако это заявление произвело на девушку впечатление, прямо противоположное ожидаемому. Энжи со страхом посмотрела на Макклейна и холодно, без тени улыбки ответила:
   – Мне больше не надо никаких новых нарядов, Баррет! Спасибо, но я…
   – Нет, нет! – замахал на нее руками Баррет и улыбнулся. – Дело в том, что полковник Альберт Брэкетт устраивает в форте Дэвис большой прием. Это очень милый и добрейшей души человек. А его жена прекрасно воспитана и имеет университетское образование.
   Баррет тронул девушку за руку. Его ладонь была такой холодной и скользкой, что Энжи чуть не отшатнулась от нее, как от змеи. Но в последний момент опомнилась.
   – Мне очень хочется, чтобы вы увидели форт Дэвис, Энжи, – продолжал Баррет, все-таки положив свою ладонь на руку девушки. – Я сам долгое время, как вы знаете, был армейским офицером и перед Гражданской войной служил в полку, расквартированном как раз в этом форте. Это было еще до того, как мы познакомились с вашим отцом. Ах, Иеремия Уэбстер! Что это был за удивительный человек, ваш покойный отец, дитя мое!
   Баррет Макклейн хитрил, сплошь и рядом в разговорах с Энжи вспоминая ее отца. Тем самым он иносказательно давал понять девушке, что она не должна забывать, зачем сюда приехала. Баррет хотел постепенно приучить Энжи к мысли о предстоящем замужестве. И о том, что ее мужем станет не кто иной, как он, Баррет Макклейн. Он знал, что дочь Иеремии Уэбстера – не только очень порядочная, но и глубоко религиозная девушка. Поэтому каждое воскресенье брал ее с собой в церковь. Ее красивое, сильное сопрано отлично звучало под сводами храма, вызывая всеобщее восхищение. А затем Энжи садилась напротив кафедры пастора и внимательно слушала его проповедь. Невинность Энжи нисколько не удивила Баррета. Он полагал, что иначе не могло и быть. Что этот почти ребенок кристально чист и только через несколько месяцев будет всецело принадлежать ему. А пока что она должна оставаться такой, какая есть. До их брачной ночи.
   Макклейн знал, что Энжи очень нравится его сыну. Замечал, что Пекос постоянно заигрывает с ней, хотя и на свой грубый манер. И даже чуть ли не в открытую флиртует. Но старый Макклейн смотрел на все это сквозь пальцы, ибо не сомневался в порядочности своей юной невесты.
   Баррет твердо решил не спешить в своих отношениях с Энжи, поскольку боялся отпугнуть почти безгранично верившую ему наивную девочку. Всему свое время, рассуждал он. Ведь уже недалек тот день, когда Энжи Уэбстер станет миссис Макклейн и будет обнаженной лежать в его постели. Он сможет приказать ей пройтись в голом виде по гостиной, чтобы лучше рассмотреть. Сможет, когда того пожелает, прикоснуться к самым ее интимным местам. А потом положить поперек своей кровати и властно раздвинуть ей ноги…
   – Вы здоровы, Баррет? – прервал эротические грезы старика голос Энжи.
   Она с беспокойством смотрела на его вдруг сделавшееся красным лицо. И уж совсем напугало ее странное выражение глаз Баррета. У Энжи даже мелькнула страшная мысль, что его сейчас хватит удар.
   Макклейн смутился, но лишь на какое-то мгновение.
   – Милая, не волнуйтесь! – поспешил он успокоить девушку. – Со мной все в порядке. Просто немного болит голова.
   И тут же вновь заговорил о предстоящем приеме в форте Дэвис…

   Торжественный прием назначили на последнюю декаду августа. Дата приближалась, а дождей в Техасе все не было. Старожилы не могли вспомнить столь жаркого и сухого лета. Не привыкшая к такому климату, Энжи страдала, наверное, больше других. Каждый день до заката солнца она пряталась от зноя либо в своей комнате, занавесив окна, либо спускалась в гостиную, где было чуть прохладнее. Перед сном, как и раньше, выходила на открытую веранду и сидела рядом с Барретом, принимая своеобразные воздушные ванны. Правда, теперь даже ветер, дувший из пустыни, потерял свою былую прохладу.
   Во время такой вечерней посиделки накануне приема Баррет особенно сетовал на несносную жару и отсутствие малейших намеков на приближение дождей. Он брюзжал, что, если так будет продолжаться и дальше, непременно пересохнут все ручьи и водоемы, выгорит трава, зачахнут деревья. А следствием станет повальный падеж скота и полное разорение фермы. Кроме того, старый Макклейн вещал, что в этом случае его ранчо превратится в придаток огромной пустыни, занимающей большую часть всего штата Техас.
   Но несмотря на свои мрачные пророчества, Баррет был отнюдь не в плохом настроении. Тому в немалой степени способствовало предвкушение назначенного на следующий день роскошного приема у полковника Брэкетта.
   Эмили сослалась на усталость и в форт Дэвис ехать наотрез отказалась. Баррет не выразил по этому поводу никакого сожаления. А Энжи была искренне расстроена…

   …Умирающее летнее солнце собиралось закатиться за горизонт. С востока уже наплывали сумерки. Баррет гордо восседал на высоком сиденье роскошного крытого экипажа и правил парой великолепных лошадей. Энжи сидела рядом с ним, ослепительно прекрасная в новом праздничном наряде, который купил сам старший Макклейн. Платье из дорогого темно-синего шелка было элегантным и красивым. Причем сшитым по самой последней моде. Но так стягивало стройную, чуть ли не осиную талию девушки, что той было трудно дышать. Зачесанные назад волосы, подхваченные голубой лентой, падали широким водопадом на спину.
   Почти всю дорогу Энжи упорно молчала. Помимо ставшего в последнее время уже привычным дурного настроения, ее нервировали и раздражали два телохранителя, скакавшие чуть ли не вплотную за экипажем. Подобное чувство Энжи испытывала впервые. Правда, два угрюмых великана на сильных, откормленных лошадях следовали за ней и Барретом, куда бы те ни направлялись. До недавнего времени Энжи считала это нормальным: как-никак, а старый Макклейн был очень богатым человеком и нуждался в охране. Но теперь постоянное присутствие двух всадников с неизменно каменными лицами действовало на нее угнетающе.
   Она вздохнула и поправила выбившийся из-под ленты и упавший на висок локон. Баррет посмотрел на нее и улыбнулся:
   – Мы уже скоро приедем, дорогая! Жаль, что сегодня опять так жарко и душно. Но в форте будет прохладнее!
   Действительно, сразу за воротами крепостной стены они переехали через живописный мостик, под которым журчал ручей с кристально чистой водой. От него так и веяло свежестью. По берегам и вдоль дороги, переходящей в главную улицу форта, тянулся широкий ряд прекрасных роз, наполнявших воздух приятным ароматом. Энжи вопросительно взглянула на Баррета.
   – Это проезд Диких Роз, – объяснил он. – Ручей, через который мы только что переехали, называется Лимпия. Его считают самым чистым если и не во всем Техасе, то уж наверняка на юго-западе штата.
   Экипаж въехал на главную улицу, обсаженную деревьями с пышными, развесистыми кронами. От нее в разные стороны до самой крепостной стены разбегались узенькие переулки с уютными домиками из сосновых бревен под черепичными крышами.
   На улицах было много военных. Одетые в легкую голубую форму, они вписывались в общий мягкий колорит форта…
   Поначалу для Энжи все стало складываться очень даже мило и приятно. Жены местных офицеров приняли ее с распростертыми объятиями. Все они были урожденными южанками и страшно скучали в четырех стенах техасского пограничного форта.
   Уже через час Энжи оживленно сплетничала в кругу молоденьких девиц и дам постарше, наперебой старавшихся поведать гостье о своем однообразном бытии. И ей уже начинало казаться, что они давно знакомы друг с другом. Баррет время от времени поглядывал в ее сторону и одобрительно кивал. Сам он присоединился к группе военных, окружавших полковника Брэкетта.
   Праздничный наряд Энжи вызвал всеобщий восторг женской половины.
   – Какое роскошное платье! – всплеснула руками довольно пожилая дама, приехавшая, как оказалось, из штата Атланта.
   – Вы так считаете? – застенчиво переспросила польщенная такой похвалой Энжи.
   Все начали уверять ее, что никогда в жизни не видывали столь изящного и красивого наряда. После чего разговор надолго утонул в проблемах мировой моды. Энжи с удовольствием его поддерживала, обнаружив при этом тонкий вкус и довольно широкую осведомленность. Однако потом, когда начался разбор по косточкам всех без исключения мужчин, присутствовавших на приеме, она чувствовала себя уже куда менее уверенной. Поэтому старалась по возможности скрыть от новых подруг свою неопытность в некоторых пикантных вопросах и ни под каким видом не признаваться, что ее понятия о любви носят пока чисто платонический характер. Боялась показаться совсем старомодной. И конечно, Энжи твердо решила никого из них в свои планы стать миссис Баррет Макклейн не посвящать. В то же время каждая из этого спонтанно возникшего женского кружка с гордостью демонстрировала издали своего супруга, который был непременно в военной форме, статным, красивым и молодым…
   Энжи охотно болтала и весело смеялась вместе со всеми. В какой-то момент она непроизвольно повернула голову и посмотрела через плечо. Лицо ее сразу же вытянулось.
   – А! Значит, вы знакомы с этим молодым человеком! – захихикала миловидная блондинка, перехватив взгляд Энжи.
   В двух шагах от нее стоял Пекос Макклейн и, как всегда, многозначительно улыбался. Энжи вспыхнула до корней волос.
   – Да, мы знакомы, – призналась она, потупив взор.
   Последнее было тут же замечено.
   – Ага! – воскликнула еще одна девушка. – Это ваш возлюбленный!
   Энжи поняла, что попала в щекотливое положение. Но сразу нашла из него выход. Она улыбнулась, загадочно посмотрела на всех и сказала:
   – Друзья мои! Позвольте представить вам мистера Пекоса Макклейна. Не стану от вас скрывать, что очень скоро и мне предстоит носить эту же фамилию. – При этом она еще больше покраснела, хотя прямой лжи в этих словах не было… – Не правда ли, мистер Макклейн очень даже недурен собой? – игриво спросила она, обведя всех вызывающим взглядом.
   В ответ послышались охи, ахи и восторженные восклицания. Вдруг одна из новых подруг Энжи сказала с саркастической улыбкой:
   – Да, этот молодой человек далеко пойдет. С его-то внешностью! Держите его крепче, мисс Энжи! И не отпускайте далеко от себя. Иначе быть беде…
   Энжи помертвела. Значит, они считают, что Пекос может ее предать? А может быть, не только считают, но уже и знают? Она моментально потеряла всякий интерес к этим женщинам, только что казавшимся ей такими милыми и дружелюбными. Все! Конец этой только что начавшейся дружбе!
   Сердце Энжи на секунду замерло. Потом забилось так часто, будто хотело выпрыгнуть из груди. Она ведь не предполагала, что Пекос тоже будет на приеме! Но вот он здесь… И возможно, приехал для того, чтобы ухаживать за одной из стоявших вокруг нее женщин. Вероятно, даже предварительно условился с ней о свидании…
   Но что теперь делать? Убежать отсюда? Поздно!
   Что-то заставило Энжи обернуться. Она увидела, что Пекос уже весело болтал с молодыми девицами, стоявшими чуть поодаль… Так! Которая из них? Может, вон та шатенка? Или блондинка с ярко накрашенными губами, которая стоит рядом с ней? Впрочем, какое это имеет значение – кто? Все они смотрят на молодого Макклейна с нескрываемым восхищением! Но можно ли их за это осуждать? Стоит только посмотреть на Пекоса… Стройный, высокий, в роскошном новом костюме… Никогда еще он не выглядел таким красивым!..
   Между тем публика понемногу перемещалась из сада в просторную гостиную, рассаживаясь за столиками в центре зала и вдоль уставленных стульями стен. Энжи двинулась вместе со всеми и выбрала себе местечко неподалеку от открытой двери веранды, рассудив, что здесь будет не так душно. Ее новые знакомые разместились по обе стороны от нее, полукругом сдвинув стулья. Но в это время снова появился Пекос. Он окинул взглядом зал и решительно направился к стене, где сидела Энжи со своими новыми подругами, которых она, правда, за таковых уже считать не хотела. Хотя, возможно, была и не права… В чем тотчас и убедилась. Ибо молодой Макклейн шел прямо к ней и при этом добродушно улыбался.
   Пекос отвесил поклон всему сидевшему у стены женскому обществу, не отрывавшему от него восторженных глаз, и беспечно сказал своим низким, грудным голосом:
   – Какие же вы все сегодня красивые! – После чего подошел к Энжи, улыбнулся и игриво тронул за вновь выбившийся из-под голубой ленты золотистый локон. – Вы разрешите мне на время украсть у вас свою возлюбленную? – обратился он к дамскому кружку. – Я хотел бы немного пройтись с ней и показать форт Дэвис. Она здесь никогда не была.
   Пекос еще раз поклонился всем, извинился и предложил Энжи руку. Теперь уже ни у кого из сидевших вдоль стены не осталось ни капли сомнения, что именно Пекос Макклейн и есть избранник очаровательной Энжи.
   Они молча покинули дом и, миновав шумную, полную военных и торговцев городскую площадь с ее высокими кирпичными зданиями, направились в сторону видневшейся в отдалении горы Спящего Льва.
   – Пекос, – все еще шепотом спросила Энжи, – признайтесь, вы слышали, о чем мы говорили, когда подошли к нам в саду?
   – Нет. Но могу безошибочно отгадать каждое слово.
   – Боже, сколько все-таки в вас самоуверенности! Хорошо, о чем же шла речь?
   Пекос рассмеялся:
   – Думаю, скорее всего обо мне. И выглядело это примерно так: «Девочки, посмотрите на этого высокого, стройного и безукоризненно одетого джентльмена. Честное слово, вряд ли кто-нибудь из вас видел в своей жизни более красивого мужчину. И если он сейчас улыбнется мне, то я…»
   Пекос не договорил и расхохотался еще громче. Энжи посмотрела на него с укором.
   – Ничего подобного никто не говорил! – горячо запротестовала она. – Или вы думаете… что все женщины на свете вас хотят?
   – Все, Энжел… кроме тебя… Кстати, а почему ты меня не хочешь? – Последнюю фразу Пекос сказал уже вполне серьезно. – Мы сейчас совсем одни, Энжел, – добавил он. – Признайся, что хочешь меня!
   Энжи почувствовала, как трепет пробежал по всему ее телу. Но тут же гордо подняла голову и оттолкнула Пекоса.
   – Я хочу вас?! – воскликнула она. – Да как вам такое могло прийти в голову?! Нет, нет и еще тысячу раз нет!
   Она несколько раз повторила слово «нет», как бы убеждая себя в том, во что уже сама не верила. И, круто повернувшись, бросилась прочь.
   Пекос за ней не погнался. Он спокойно двинулся следом, уверенный, что все равно догонит. А догнав, заключит в объятия и станет целовать. Целовать долго… страстно…
   На прием полковника Брэкетта он решил пойти в последнюю минуту. Только для того, чтобы вызвать ревность отца…
   А Энжи все бежала. Но не к центру форта, где могла бы почувствовать себя в безопасности, а совсем в противоположном направлении. Туда, где за крепостной стеной виднелись склоны горы Спящего Льва. Кругом были ямы, рытвины, овраги, гнилые стволы упавших деревьев, обломки скал и огромные валуны.
   Вдруг нога ее подвернулась. Энжи вскрикнула от боли и упала головой вперед, вытянув руки. Пекос издали увидел это и мигом бросился на помощь. От душившего его минуту назад гнева не осталось и следа. Сердце тревожно забилось…
   Добежав до места происшествия, он увидел лежавшую ничком на земле Энжи и опустился рядом с ней на колени.
   – Дорогая! Ты сильно ушиблась? Ноги целы? Боже, бесценная моя Энжел! Ну как так могло случиться?!
   Пекос прижал щеку девушки к своей груди и принялся целовать ее в затылок.
   – Пекос… я… я цела и невредима… Но прошу вас, не прижимайте так зверски мое лицо к груди. Или вы хотите, чтобы я задохнулась?
   – Прости, милая! – прошептал Макклейн.
   Он отпустил голову Энжи, но продолжал обнимать за плечи. И только теперь заметил кровь у нее на ноге.
   – Что это?
   – Кровь. Чертовы колючки! Они меня всю искололи. Боже мой, и платье испачкалось! Что теперь делать?!
   Энжи залилась слезами.
   – Не плачь! Боль скоро пройдет. Видишь, кровь уже почти остановилась. А платье отстирается.
   Энжи перестала плакать, поглядела на Пекоса и вдруг рассмеялась:
   – А почему бы вам зубами не вытащить впившиеся в мою ногу колючки?
   Тут уже рассмеялся Пекос:
   – Они очень острые. Но я всегда готов помочь страдающей женщине!
   Энжи отметила, что Пекос впервые назвал ее женщиной. Пусть не намеренно. Но это слово прозвучало в ушах девушки прекрасной музыкой.
   – Я благодарна вам за готовность помочь. И все же лучше…
   Она стала понемногу отодвигаться от все еще стоявшего рядом на коленях Пекоса.
   – Ради Бога, не уходи! – взмолился он. – Я обещаю не вырывать колючки зубами, а просто вытащу их пальцами… Ты не почувствуешь никакой боли. Только прислонись спиной к моим коленям и слегка приподними ногу.
   Энжи с готовностью подчинилась. Пекос, как и обещал, очень осторожно вытащил впившиеся в нежную матовую кожу колючки.
   Взошла луна. Ее серебряный свет залил вершину и склоны горы, простиравшуюся вдаль равнину, темневшие здесь и там мрачные обломки скал. В теплом воздухе продолжал царить пряный аромат роз.
   Энжи закрыла глаза и прижалось всей спиной к коленям Пекоса. Она не видела его глаз, а потому не могла заметить появившееся в них ласковое и даже нежное выражение.
   А Пекос в эту минуту нервничал куда больше, чем когда бы то ни было в присутствии женщины. И подсознательно искал предлога для искусственного создания какой-нибудь острой, критической ситуации…
   Думать долго ему не пришлось.
   – Все в порядке, – сказал он, отпуская ногу Энжи.
   Та благодарно посмотрела на него и улыбнулась. Пекос же, по обыкновению, насмешливо хмыкнул и, придав взгляду плотоядное выражение, проговорил, растягивая слова:
   – Ну а теперь нам самое время сбросить одежды и предаться любви. Благо что кругом ни одной живой души. Конечно, кроме нас с тобой.
   Энжи вскочила на ноги с проворством, которого и сама от себя не ожидала. Глаза у нее сверкали от бешенства.
   – Знаете, Пекос Макклейн, – задыхаясь от негодования, крикнула она ему в лицо, – вы не умеете себя вести! И по-моему, никогда уже не научитесь!

Глава 18

   На следующее утро, вернувшись с верховой прогулки, Энжи застала Баррета и Пекоса за разговором в библиотеке.
   – Я помешала? – учтиво спросила она, посмотрев сначала на одного, потом на другого.
   Баррет встал и сказал с приветливой улыбкой:
   – Что за глупости, дорогая! Вы никогда не можете помешать. Тем более мы с Пекосом уже обо всем переговорили.
   – Да, Энжел, – отозвался Пекос. – Продолжай чувствовать себя здесь как дома.
   Энжи заметила, что младший Макклейн выглядел усталым и чем-то огорченным. Она села на стул рядом с ним и обратилась в слух.
   – Либо мы сейчас же сгоним весь скот в один корабль и сразу отгрузим, – говорил Пекос, – либо он погибнет. Проток Аламиджо-Крик высох до дна. Чиболо превратился в вонючую грязную лужу. Несчастным животным уже сейчас нечего пить и есть. Еще несколько дней – и начнется массовый падеж. Мы потеряем все!
   Хотя разговор проходил внешне очень спокойно, за столом чувствовалось напряжение. Энжи не могла этого не заметить. Она смотрела то на Баррета, то на Пекоса. А они, казалось, вовсе и не замечали ее.
   – Не знаю, – ответил после продолжительного молчания Баррет. Он встал со стула и принялся в крайнем возбуждении ходить из угла в угол по комнате. – Дожди могут начаться в любое время…
   – Да. Но не исключено, что их не будет еще полгода. Черт побери, разреши наконец мне сегодня же согнать весь скот и отгрузить на продажу. Поверь, меня волнует судьба ранчо не меньше, чем тебя. И я считаю это единственным выходом из положения, в которое мы попали.
   Баррет некоторое время в раздумье морщил лоб. Потом остановился посреди комнаты, повернулся к Пекосу и сказал, тяжело вздохнув:
   – Пожалуй, ты прав. Это будет наилучшим решением. И хотя мне оно не нравится, я готов согласиться. В ближайшие два дня ты должен взять двух лучших ковбоев и поехать…
   Пекос с решительным видом встал из-за стола.
   – Мы готовы ехать сегодня же. Даже не дожидаясь обеда.
   – Но посмотри, какая жара! Мой тебе совет: выезжай завтра с рассветом. Тогда будет значительно прохладнее.
   – Отец, пока мы здесь рассуждаем, животные гибнут от жажды и зноя. Я еду прямо сейчас и вернусь через пару недель.
   Пекос стремительно вышел из библиотеки, даже не взглянув на Энжи. Это не только удивило, но и оскорбило ее.
   Некоторое время Энжи тупо смотрела на дверь, захлопнувшуюся за Пекосом. Из транса ее вывел голос Баррета:
   – Дорогая, ведь вы пришли сюда, чтобы о чем-то со мной поговорить? Извините, я должен был срочно обсудить с сыном кое-какие очень важные проблемы. Видите ли, эта проклятая засуха всех нас в высшей степени тревожит. Я все время надеялся, что вот-вот начнутся дожди. Но уже прошло полгода, а на нашу пересохшую землю не упало ни капли воды!
   Он сокрушенно вздохнул и покачал головой. В глазах было настоящее отчаяние.
   Энжи встала и подошла к Баррету.
   – Я ничего не хотела. Просто мне тяжело видеть, как вы переживаете. Боже, если бы я могла чем-нибудь помочь!
   – Вы помогаете мне уже тем, что находитесь рядом. Я как-то говорил, что считаю вас своей дочерью.
   Глаза Баррета заблестели. Он взял руку Энжи и крепко сжал.
   – Обещайте сегодня вечером мне почитать. Или нет! Лучше посидим вместе на открытой веранде и подышим воздухом. Обещаете?
   – Обещаю, Баррет.

   Те две недели, пока Пекос вдали от ранчо занимался перегоном скота, показались Энжи самыми счастливыми с момента ее приезда в Техас. Особенно запомнились два первых дня. Наконец можно было расслабиться и не ждать, превратившись в комок нервов, очередных выходок со стороны Пекоса. Энжи чувствовала себя полностью свободной и независимой. Душными ночами она часто выходила во двор подышать, после чего возвращалась к себе и ложилась спать без всякого страха или тревоги за свою безопасность, ибо рядом больше не было исчадия ада, воплотившегося в образе молодого Макклейна.
   Но ощущение свободы, раскованности и радости длилось недолго. К своему ужасу, очень скоро Энжи почувствовала, что ей не хватает этого человека. Более того, она поняла, что только присутствие Пекоса в доме делало ее жизнь на огромном техасском ранчо волнующей и даже содержательной. А теперь, в его отсутствие, Энжи вдруг почувствовала себя совершенно одинокой. И это не на шутку угнетало ее.
   В конце концов Энжи поймала себя на том, что считает дни, оставшиеся до возвращения Пекоса. Не решаясь прямо спросить об этом Баррета, она выуживала информацию из разговоров, которые он нередко вел в ее присутствии со своими людьми на ранчо. И теперь уже сама настаивала на том, чтобы старый Макклейн, собираясь, скажем, на конюшню, непременно брал и ее с собой. Это приводило Баррета в неописуемый восторг, поскольку об истиной причине нежданно-негаданно проснувшегося у его невесты интереса к делам ранчо он не догадывался.
   Как-то раз, во время очередного посещения конюшни, Энжи услышала, как Баррет сказал конюху:
   – Пекос и его ребята должны вернуться послезавтра. Тогда…
   Энжи уже не интересовало, что будет «тогда». Потому что она узнала все, что хотела. И теперь старалась найти предлог, чтобы поскорее вернуться к себе и приняться за выбор платья к приезду молодого Макклейна.
   За последние недели она получила от Баррета в подарок еще с дюжину платьев разного цвета и фасона. Это в дополнение к уже имевшемуся достаточно богатому гардеробу. Сейчас надо было выбрать лучшее, чтобы достойно предстать перед Пекосом.
   Энжи сразу разыграла неожиданный приступ головной боли. Баррет с тревогой посмотрел на нее:
   – Дорогая, я вижу, вы себя плохо чувствуете. Может быть, хотите вернуться домой?
   – Да… У меня что-то вдруг очень разболелась голова.
   – Понимаю. Это все от невыносимой жары и духоты. Даже после захода солнца буквально нечем дышать!
   – Вы правы, Баррет. Мне, наверное, действительно лучше вернуться домой, принять прохладную ванну и отдохнуть.
   – Тогда идите, милая. Я не хочу вас излишне утруждать. Правда, буду очень скучать. Очень привык видеть вас постоянно рядом!
   – Мне тоже очень хорошо с вами, Баррет, – с притворным сожалением ответила Энжи. – Но сегодня я так устала…
   Однако от недомогания Энжи не осталось и следа, как только она закрыла за собой дверь в комнату…

   Весь следующий длинный и душный день мысли Энжи были заняты только Пекосом. Ей казалось, что время течет мучительно медленно. Кроме того, гнетущая жара действовала расслабляюще. Тело становилось рыхлым, вялым и непослушным. Лицо выглядело вконец измученным. А Энжи хотела встретить Пекоса свежей, живой, энергичной…
   Наутро, после верховой прогулки с Роберто Луной, она заперлась в своей комнате, приняла ванну и разложила на кровати все лучшие наряды. Здесь надо было не ошибиться и сделать так, чтобы Пекосу в голову не пришло, будто она вырядилась специально для него.
   После долгих раздумий Энжи остановилась на легком летнем платье изумрудного цвета. Оно хорошо сочеталась с ее большими зелеными глазами, удобно и красиво сидело, ненавязчиво подчеркивало стройную талию. Декольте не выглядело вызывающим, хотя и оставалось в меру пикантным. Плечи практически были открыты.
   Но самое главное достоинство наряда, хотела того Энжи или нет, заключалось в том, что Пекос еще никогда его на ней не видел.
   Выбрав платье, Энжи уселась перед зеркалом в позолоченной раме и занялась прической. Она уже знала, что молодому Макклейну нравятся гладко уложенные и собранные на затылке волосы со свободно падающим на спину «хвостом». Что сразу и было сделано. Энжи улыбнулась своему отражению в зеркале и попрыскала дорогими духами между полушариями груди. При этом по спине у нее почему-то пробежал холодок…
   …Сентябрьское солнце золотым огненным шаром опускалось за горизонт. Наступало время ужина, и все семейство уселось за стол. В этот момент за дверью раздался звон шпор и на пороге появился Пекос. Он вошел в залитую светом свечей столовую, поприветствовал всех сидевших за столом кивком головы и опустился на стул рядом с Барретом…
   …Пекос горячо объяснял что-то отцу. Баррет внимательно слушал и время от времени одобрительно кивал. Смысл их разговора не доходил до Энжи. Да она и не пыталась в него вникнуть. Глаза ее были прикованы к Пекосу. Сразу было заметно, что он давно не брился и сильно оброс. Лицо еще больше загорело. И вообще вид у молодого Макклейна был слегка диковатый. Кроме того, исходивший от него запах собственного и конского пота, казалось, сразу же пропитал всю столовую.
   Но это было для Энжи чем-то неважным, третьестепенным. Сердце ее продолжало учащенно биться, а руки дрожали, приводя девушку в ужас. Она никак не ожидала от себя подобной реакции на появление Пекоса…
   – …оставшаяся часть стада будет отправлена из Марфы завтра утром, – были первые слова Пекоса, которые Энжи поняла. – Я оставил там двенадцать человек, чтобы обеспечить отгрузку.
   – Прекрасно, Пекос, – удовлетворенно сказал Баррет. – Конечно, какое-то количество животных мы все-таки потеряем. Но…
   Пекос прервал его шумным вздохом:
   – Что ж поделать! В таких обстоятельствах падежа избежать нельзя. Но только теперь он не станет массовым. Это еще раз говорит о том, что альтернативы немедленной отгрузке скота у нас не было.
   Пекос замолчал и пожал плечами. Его тяжелый взгляд смягчился, остановившись на Эмили. На лице появилась широкая, теплая улыбка, обнажившая ряд ослепительно белых зубов.
   – Разрешите вас поцеловать, тетушка, – сказал он, нагибаясь к Эмили и касаясь губами ее щеки. – Но я такой грязный, тетя Эм, что не смею больше оставаться в одной комнате с такой очаровательной женщиной. Поднимусь к себе, вымоюсь, побреюсь, причешусь…
   Энжи про себя отметила, что слово «очаровательная женщина» Пекос произнес в единственном числе. Значит, имелась в виду одна Эмили. Ее, Энжи, Пекос за таковую не признает…
   А еще она подумала о том, что поступала наивно, если не глупо, сгорая от нетерпения в ожидании его возвращения.
   Пекос встал из-за стола, еще раз извинился перед семейством за неопрятный вид и пошел к себе. Попутно он стащил с общей тарелки кусок куриной ноги и отправил его в рот.
   Энжи посмотрела ему вслед глазами, полными боли и обиды. В душе она поклялась впредь относиться к этому человеку не иначе как с глубоким презрением…

Глава 19

   Пекос проснулся в своей темной комнате от боли в левой руке. Всю ночь он спал на одном боку и, верно, отлежал ее. К тому же через двойную дверь, выходившую в сад, до него упорно доносились какие-то непонятные, хотя и мелодичные, звуки. Перевернувшись на спину, он сделал попытку снова заснуть. Но уже не смог.
   С трудом оторвав голову от подушки, Пекос зевнул, осмотрелся по сторонам и сел на край кровати. В висках как будто кто-то стучал молотком. Губы пересохли. Во рту ощущалась какая-то горечь… Пекос подумал, что уже давно не чувствовал себя так скверно. А все потому, что сильно перебрал накануне… Напился… Зачем?
   Он хотел было встать с кровати. Но вся комната тут же заходила ходуном перед глазами.
   – М-м-м, – бессвязно промычал Пекос и, обхватив голову, стал мучительно припоминать события вчерашнего вечера. Постепенно отрывочные и полуразмытые образы становились четче, выстраиваясь в более или менее стройный ряд.
   Пекос посидел еще минут десять и вспомнил все… Так по крайней мере ему казалось.
   Отгрузку скота закончили только к вечеру, когда солнце уже садилось. Еще часа полтора, а может, и больше, ушло на всякого рода бюрократические формальности и окончательное обсуждение условий продажи. Поэтому домой Пекос вернулся очень поздно.
   Он смутно помнил, как вошел в освещенную дюжиной свечей столовую и долго разговаривал с отцом. Как, взглянув в зеркало и ужаснувшись своим безобразно грязным и неряшливым видом, сразу ушел к себе. И даже вроде бы предварительно попросил у всех извинения… Попросил или нет? Сейчас Пекос уже не был в этом уверен. Но запомнил Энжи, сидевшую за столом в роскошном изумрудного цвета платье, так гармонировавшем с ее огромными зелеными глазами. Вспомнил и то, как его подмывало поднять эту девушку со стула, перебросить через плечо и отнести к себе в комнату.
   Пекос подумал, что Энжи (или Энжел?) оказалась, видимо, прекрасной актрисой. Иначе трудно было бы себе представить, как обыкновенная блудница из ночного клуба провинциального городка, затерявшегося где-то у мексиканской границы, могла с таким неподражаемым искусством разыгрывать из себя скромную девственницу, причем убедив в этом чуть ли не всю округу…
   Он потянулся, тяжело вздохнул и встал. Не спеша взял со стола хрустальный стакан, наполнил его холодной водой и выпил. Показалось мало. Пекос снова налил полный стакан и осушил его до дна. Из-за наружной двери снова послышался все тот же мелодичный звук. Подойдя к окну, Пекос распахнул его и, присев на край стола, выглянул во двор. Глаза его расширились… Он остолбенел… Нижняя челюсть отвисла…
   Посреди двора, возле фонтана, стояла девушка удивительной красоты и широким гребнем расчесывала золотистые волосы. На ней был легкий шелковый халат цвета горной лаванды. В этот ранний час, когда солнце только начинало подниматься из-за высокого холма на светло-голубое небо, Энжи чувствовала себя отдохнувшей, посвежевшей и напевала себе под нос веселую песенку. Ее мотив Пекос и слышал через закрытую дверь.
   Приведя в порядок волосы, Энжи пододвинула поближе к фонтану легкий раскладной стул, села и с наслаждением вытянула ноги. Халат был схвачен поясом на стройной талии девушки, оставаясь распахнутым у бедер. Когда Энжи слегка наклонилась, шелковая материя соскользнула с плеча, немного обнажив грудь.
   Пекос, наблюдавший всю эту соблазнительную сцену, едва сдерживался, чтобы не выскочить во двор, схватить девушку в охапку и овладеть ею прямо на траве у фонтана. Но все-таки благоразумие возобладало. Он провел ладонью по своим растрепанным волосам, еще раз посмотрел на Энжи, не подозревавшей, что за ней подглядывают, и решил про себя, что непременно станет обладать этой златокудрой красоткой еще до конца дня.
   Для Пекоса уже не имело значения, что у фонтана на складном стуле сидела, как он думал, проститутка из ночного клуба, которая очень скоро станет женой его отца. Правда, он с первой встречи старался скрыть неожиданно вспыхнувший в душе пожар. Но златокудрая и чувственная Энжи неизменно подбрасывала в это пламя все новые и новые вязанки хвороста. Наконец Пекос пришел к выводу, что только обладание этой женщиной может исцелить его. После чего, как ему представлялось, жизнь непременно снова войдет в прежнее русло.
   Он закрыл окно и принял холодный душ. Но сразу поймал себя на том, что мурлычет ту самую песенку, которую только что напевала Энжи…

   Солнце поднималось все выше, постепенно превращаясь в сияющий золотом огненный шар. День обещал быть еще жарче предыдущего. Энжи отправилась в конюшню, где ее должен был ждать Роберто Луна. У ворот действительно стоял мужчина в костюме для верховой езды. Он смотрел в противоположную сторону, а потому не видел Энжи и даже не слышал ее шагов.
   – Здравствуйте, Роберто! – приветствовала его девушка. – Знаете, я сегодня собираюсь поехать очень далеко. Только никак не могу решить, куда именно.
   – Прекрасная сеньорита, – раздался в ответ голос, совсем не похожий на Роберто, – ваше пожелание целиком совпадает с моими планами. А что касается возможного направления поездки, то я предложил бы проток Чиболо-Крик.
   Тот, кого Энжи приняла за своего инструктора, поднял голову. Она узнала Пекоса Макклейна. Энжи смешалась, покраснела и долго не могла произнести ни слова. Наконец сказала дрожащим голосом:
   – Где Роберто? Что вы с ним сделали?
   – Ничего. Я просто отпустил бедного малого отдохнуть. Он выглядел очень уставшим. Согласись, Энжел, что не каждый, подобно тебе, привык вставать еще до зари!
   Энжи вырвала из рук Пекоса поводок своей кобылы, который он держал, и с завидной легкостью вскочила в седло.
   – Хорошо, – сказала она, глядя на Пекоса сверху вниз уже не только в переносном, но и в буквальном смысле. – Я хотела бы знать, что вы здесь делаете?
   Прежде чем Пекос успел ответить, Энжи пришпорила кобылу, и та галопом вылетела за ворота конюшни. Макклейн тут же вскочил на стоявшего рядом мула и бросился вдогонку.
   Когда расстояние между ними сократилось до нескольких метров, он сложил руки рупором и крикнул:
   – Дорогая! Я уже много лет просыпаюсь до рассвета! Встречаю восход солнца. И очень люблю смотреть из окна во двор. Причем не пропускаю ни одного утра!
   Выражение негодования сменилось на лице Энжи ужасом.
   – Вы имеете в виду, что… что подглядывали из окна… подглядывали за мной?
   Пекос утвердительно кивнул.
   – Разреши сделать тебе комплимент по поводу шелкового халата. Выбор оказался очень даже удачным! Цвет горной лаванды, как никакой другой, подходит к твоей матовой коже. Кстати, ты ведь спишь без ночной рубашки, так? Я тоже ночью предпочитаю оставаться совсем голым.
   – Меня нисколько не интересует, в каком виде вы спите! – выпалила Энжи и вновь пришпорила кобылу.
   Пекос без особого труда опять догнал ее. Они поскакали колено к колену. Встречный ветер обвевал лица и трепал волосы. Солнце беспощадно палило. И тем не менее молодой задор, озорство и энергия брали свое. Пекос и Энжи получали большое удовольствие от этой бешеной скачки через пустыню.
   Прошло около часа. За это время всадники отъехали уже на несколько миль от ранчо. Лошади начали храпеть и явно устали. Пекос остановился и знаком предложил Энжи повернуть назад. Но та не обратила на это никакого внимания и продолжала, не сбавляя скорости, скакать вперед, где виднелись деревья, росшие по берегам высохшего протока Чиболо-Крик. Через несколько минут она уже въехала в рощу и только там осадила лошадь. Сделала это Энжи настолько мастерски, что у Пекоса от удивления отвисла челюсть. Одновременно он подумал и о том, что столь искусно управлять лошадью не может начинающая наездница. Судя по тому, что Пекос только что видел, Энжи (или Энжел?) должна была едва ли не всю свою жизнь провести в седле. И это стало для него еще одним доказательством ее лживости и фальши…
   Пекос тоже въехал в рощу, остановился и спрыгнул на землю. Энжи к тому времени успела привязать кобылу к дереву.
   – Пойдем посмотрим, осталось ли хоть сколько-нибудь воды в этом протоке, – предложил Пекос.
   Энжи утвердительно кивнула, сняла шляпу, повесила ее на луку седла и распустила волосы. После чего двинулась вслед за Пекосом.
   – Все-таки надень шляпу, – посоветовал он.
   – Зачем?
   – Чтобы не сгореть через пять – десять минут. Видишь, какое солнце? Оно может просто-напросто испепелить!
   – Ваша забота не совсем уместна, мистер Макклейн.
   – Как тебе будет угодно, Энжел.
   Он пожал плечами и с сожалением посмотрел на дно пересохшего протока.
   – Боюсь, что воды здесь вообще не осталось. Эта чертова засуха лишила влаги весь штат!
   – Интересно, а река Пекос тоже высохла?
   – Не думаю, – рассмеялся Макклейн. – Как ты, наверное, знаешь, меня назвали именно в честь этой реки. Тихой, глубокой, прохладной…
   – В отличие от вас, хотя вы и носите ее имя.
   Пекос снова рассмеялся. На этот раз от всей души.
   Они спустились на дно протока и медленно пошли вниз по течению, надеясь найти воду. Им повезло. На месте бывшего омута осталась глубокая и широкая впадина, полная прозрачной воды. Пекос наклонился и опустил руку в прохладную, живительную влагу. Зачерпнув двумя ладонями воду, он поднес эту своеобразную чашу Энжи. Та не стала возражать, потому что умирала от жажды. Сделав несколько глотков, она с благодарностью посмотрела на Пекоса.
   – Спасибо! Это было чудесно!
   Пекос вытер мокрые ладони о брюки, снял сомбреро и, задержавшись взглядом на влажных, теплых губах девушки, вдруг предложил:
   – Энжел, а почему бы нам сейчас не раздеться и не нырнуть в эту прохладную яму? Держу пари, что она достаточно глубока и широка, чтобы мы оба в ней поместились!
   Энжи, подобно молодой лани, отпрыгнула на несколько шагов в сторону.
   – Вы что, спятили?
   Пекос внимательно на нее посмотрел и как-то хмуро ответил:
   – Наверное… И опять по твоей вине. При виде твоего изумительного тела у меня сразу начинают размягчаться мозги.
   Он сделал шаг к ней и остановился. Энжи тоже отступила на шаг и процедила сквозь зубы:
   – Если у вас что-то случилось с мозгами, то какое я имею к этому отношение?
   Энжи сама не ожидала от себя таких резких слов. Но в то же время была довольна тем, что поставила Пекоса на место. Хотя уже в следующую минуту поняла, что ее слова на него не так уж сильно и подействовали. Пекос, как всегда, усмехнулся и бросил не без сарказма:
   – Что ж, если ты виновата в размягчении моих мозгов, то в равной степени и в затвердении той части тела, которая закрыта брюками.
   И он крепко схватил Энжи за руку.
   – Я не хочу слушать эти мерзости! – воскликнула Энжи, пытаясь вырвать руку.
   – Эх, Энжел, Энжел! – сокрушенно вздохнул Пекос, еще крепче стискивая ладонь девушки. – Как только у тебя язык повернулся назвать мои чувства мерзостью? Я глубоко возмущен и очень огорчен подобным отношением. Ты играешь чувствами, которые сама во мне пробудила. А когда я начинаю клевать на эту удочку, тут же указываешь мне на место!
   Пекос засмеялся, продолжая сжимать одной рукой ладонь Энжи. А тем временем его вторая рука обвила девушку за талию…
   Резким движением Пекос неожиданно притянул Энжи к себе. Ее голова оказалась у него на груди. Энжи видела совсем рядом выбивающиеся из-под полурасстегнутой рубашки черные курчавые волосы и широкий белый шрам. А тем временем его теплая ладонь уже гладила ее живот. И соскальзывала все ниже…
   – Это чудесно, Энжел! – прошептал Пекос. – Ты хочешь потрогать шрам на моей груди? Потрогай! Я ничего не имею против. Хочешь приласкать мою грудь? Приласкай! А я поглажу твою!
   – Может быть, вы перестанете говорить пошлости? – задыхаясь, попыталась Энжи остановить поток этого красноречия. – Отпустите меня! Я совершенно не хочу дотрагиваться до вашей мерзкой… Я… я…
   Ладонь Пекоса уже лежала на ее левой ягодице и старалась заставить бедра девушки прижаться к нему. Энжи чувствовала через одежды его ставшую каменной от желания мужскую плоть.
   – Прошу вас, Пекос, не надо… – простонала она.
   Пекос молча расстегивал ее блузку, одновременно покрывая поцелуями лицо, глаза, шею… Это были нежные лобзания, от которых сердце Энжи замирало так, будто хотело остановиться. Потом оно начинало биться с удвоенной силой. Пульс становился лихорадочным. А Пекос уже расстегнул ее блузку и как зачарованный смотрел на совершенные по красоте и форме полушария груди девушки. Только через несколько мгновений Энжи заметила, что осталась обнаженной по пояс…
   Руки Пекоса обхватили девушку за плечи. В следующее мгновение он резким движением прижал ее к себе. Глазами, полными желания, Энжи смотрела на то, как он дрожащими от нетерпения пальцами расстегивал на себе пуговицы. Потом отбросил прочь свою рубашку и вновь прижался к ставшими совсем каменными полушариям девичьей груди.
   – Пекос, – теряя силы, прошептала Энжи, в страхе подумав, что твердые, как кораллы, груди выдадут Пекосу ее страстное желание.
   Но одновременно Энжи чувствовала, что и он начинает терять над собой контроль. Она вздохнула и обняла его за талию. Ладони Энжи ласкали его спину, бедра, плечи… Великолепное мужское тело неотвратимо влекло к себе…
   – Позволь мне… – прошептали его губы. – Крошка моя, позволь…
   В ее маленьком, сжавшемся в комок теле трепетал каждый нерв. Все кричало о страстном, непреодолимом желании. Как она могла противиться этому властному призыву? Могла ли сопротивляться прекрасному, сильному любовнику, который вдобавок имел большой опыт и отлично знал, как соблазнять женщин? Могла ли сказать «нет», если он держал ее в объятиях и приник к губам долгим, страстным поцелуем? Как она могла отказать ему, когда он прижимал ее затвердевшие от страсти соски к своей могучей груди? Или когда почувствовала его возбужденную твердую мужскую плоть, воспламенявшую ее бедра и живот?
   Она не могла сказать «нет»!
   Не могла! Энжи обняла Пекоса и прижала к себе. Она была готова сказать заветное «да». Готова! Но язык ей не повиновался. А губы слились с его губами. Энжи даже не могла выбрать мгновение, чтобы сказать это слово…
   Пекос поднял голову, а его руки сделали движение, чтобы совсем сорвать блузку с плеч Энжи. От сладкого ожидания она закрыла глаза…
   Но вместо того чтобы сделать это, Пекос неожиданно начал лихорадочно застегивать пуговицы на спешно подобранной рубашке. Энжи, ничего не понимая, посмотрела ему в лицо и не прочла на нем ничего, кроме досады.
   – Черт побери! – процедил Пекос сквозь зубы.
   В этот момент Энжи услышала отдаленный топот копыт.
   – Господи! – в отчаянии прошептала она и закрыла лицо руками.
   – Они ничего не видели, – сообщил Пекос своим обычным, спокойным и холодным тоном. – На таком расстоянии невозможно что-нибудь различить. Кроме того, что мы стоим рядом.
   – Но что теперь делать? – испуганно спросила Энжи. – Кто это? Вы не видите?
   Пекос тем временем застегнул рубашку на своей волосатой груди и ладонью пригладил волосы. Потом вытащил из заднего кармана брюк помятую сигару и закурил.
   – Мы ничего не будем делать. Просто стоять, как стояли. И ждать их, чтобы поприветствовать.
   Его серые глаза внимательно следили за тремя приближавшимися всадниками. На долю секунды он взглянул в испуганные глаза Энжи.
   – Посмотри-ка! – сказал Пекос и указал рукой в сторону приближающихся.
   Первый из всадников скакал на серой лошади. Его седая голова блестела на солнце.
   – Боже… – прошептала Энжи. – Нет, нет! Невозможно! Это не…
   – Почему же невозможно? – громко рассмеялся Пекос. – Так оно и есть! Встречай своего седовласого жениха, дорогая невеста!

Глава 20

   Пекос почти не сомневался, что его граничащее с безумием желание обладать Энжи, подобно летней грозе, яростно, но очень краткосрочно. Ему также казалось, что одна ночь страстной любви с Энжи положит конец этой сумасшедшей одержимости.
   Он встал с кровати, усталый до изнеможения от лихорадочного кипения крови в жилах, от бури в душе, с которой никак не мог справиться, и от мучившей его ночь за ночью бессонницы. Причиной всему была юная златокудрая красавица, нарушившая его покой.
   На ранчо Пекос в свой нынешний приезд задержался дольше, чем обычно. Хотя сначала хотел поскорее уехать отсюда, перебраться в Мексику и начать работать на шахте «Лост Мадре». А до того провести некоторое время в Пасо-дель-Норте. Ему казалось, что тогда он вернется к прежней спокойной жизни. Здесь это стало совершенно невозможным. Помимо того что Пекос полностью утратил покой, беспрестанно думая о прелестной блондинке с изумрудными глазами, длинное, казавшееся бесконечным лето выдалось на редкость жарким и душным. А это доставляло младшему Макклейну дополнительное неудобство.
   Пекос натянул на себя брюки, наскоро причесался и, подойдя к шкафчику, вынул оттуда бутылку виски. Налив полный стакан, он выпил его до дна. Затем распахнул окно и выглянул во двор. Первое, что он заметил, была полуоткрытая, как бы приглашавшая войти, дверь в комнату Энжи.
   Пекос улыбнулся, подошел к столу и вынул из бокового ящика музыкальную шкатулку, которую купил специально для Энжи на том памятном празднике…
   Чуть слышно ступая босыми ногами, Пекос спустился по ступенькам крыльца во двор. Крадучись, пробрался вдоль стены к открытой двери Энжи и заглянул внутрь комнаты. Сердце у него в груди учащенно билось. А правая рука сжимала лежавшую в кармане шкатулку.
   Энжи лежала в постели, подложив руку под голову. Она спала…
   Бледные лунные лучи проникали через окна и падали на пол. Не отрывая взгляда от лица спящей девушки, Пекос на цыпочках подкрался к кровати и в нерешительности остановился. Но все-таки набрался смелости и наклонился над ее изголовьем.
   – Энжел, – тихо прошептал он, – это я, Пекос.
   Он присел на край кровати. Ресницы Энжи дрогнули, но глаза не хотели открываться. Пекос тихонько вынул из кармана музыкальную шкатулку и положил около подушки. Нажав кнопку, дождался, пока из миниатюрной коробочки не донеслись звуки музыки и мягкий мужской голос не произнес: «Доброй ночи вам, прекрасные дамы!»
   Энжи медленно открыла глаза. Увидев лежащую у подушки шкатулку, улыбнулась, сладко зевнула и, вздохнув, уставилась на Пекоса. Она еще витала где-то в сладостных грезах и воспринимала все происходящее в комнате как продолжение занимательного сна. А потому нисколько не испугалась, видя склонившееся над ней мужское лицо, и, протянув руку, провела ладонью по белому шраму на обнаженной груди Пекоса.
   – Пекос, – прошептала она одними губами и снова сомкнула веки.
   Он нервно глотнул воздух и озадаченно поглядел на тронутое легким румянцем лицо девушки. Большие глаза ее были закрыты, но пушистые ресницы дрожали. Золотистые волосы падали на плечи, а высокая грудь равномерно вздымалась. Под тонким шелком простыни угадывались острые соски. Пекосу вдруг почудилось, что они сами стремятся к нему навстречу, желая испытать сладостную боль от укусов его зубов…
   Энжи вновь открыла глаза, и первое, что увидела, были готовые прильнуть к ней полные губы Пекоса. Что-то в этих губах было пугающее, неотвратимое, как наказание. Девушку охватил вдруг такой ужас, что она окончательно проснулась. Из груди вырвался протестующий стон, а рука натянула на плечи простыню.
   Но губы Пекоса уже впились в ее губы. А язык, проникнув между зубов, коснулся десен. В глазах Энжи все потемнело. Сердце бешено заколотилось.
   Пекос продолжал целовать ее. Энжи уже чувствовала тепло его губ на шее, плечах, груди… В голове у нее снова мелькнула мысль, что надо закричать, позвать на помощь. Но к своему ужасу, она вдруг поняла, что не хочет… Не хочет ни кричать, ни звать на помощь…
   Пекос несколько раз провел большим пальцем по ее соскам. Энжи выгнулась всем телом навстречу этой сильной, властной руке, которая, казалось, сама понимала, что и зачем творит.
   – Милая, дорогая моя крошка! – шептал Пекос горящими, как в лихорадке, губами.
   Руки Энжи потянулись к его плечам.
   – Прошу вас, – умоляюще шептала она в ответ, зная, что все происходящее сейчас в этой комнате неправильно, постыдно и греховно. – Пекос, не надо! Я…
   – Не сопротивляйся! – чуть громче произнес он и вновь прильнул к ее рту.
   Энжи очень хотела ненавидеть Пекоса. Хотела доказать этому человеку, что он не прав, почитая ее за… Но не могла… Потому что он был… прав! Потому что она действительно грешница. Иначе бы не лежала сейчас в этой кровати совсем голой и не позволяла бы ему делать с ней все, что только он пожелает… Стыдно! Грешно! Ужасно!..
   Охваченная отчаянием и чувством полной безысходности, Энжи принялась горячо молиться, надеясь найти защиту у Господа. Но ей ответил дьявол. Греховное желание победило…
   Пекос поднял голову и посмотрел на Энжи своими светлыми, серыми, как расплавленный свинец, глазами. Дыхание его было тяжелым и прерывистым. Грудь блестела от испарины. Взгляд скользил от залитого краской стыда лица Энжи к матовым плечам и высокой, тугой груди.
   – Данное тебе имя – Энжел, то бишь ангел, не годится! – пробормотал он. – Твое тело может отправить любого мужчину прямехонько в ад…
   Он прильнул губами к ее соскам. У Энжи не оставалось сил сопротивляться. Она крепко прижала его голову к своей груди и, задыхаясь, зашептала:
   – Да… Пекос… Да!.. Еще… О Боже!.. Еще… Умоляю тебя…
   Пекос ласкал сначала одну грудь, потом принялся за другую. Затем снова за первую. Энжи и думать позабыла о сопротивлении и защите от искушения. Все ее тело горело как в огне, трепетало от непреодолимой страсти. Такого с ней никогда еще не случалось! Даже во сне… А Пекос толком не мог понять, зачем тратит на Энжи свое столь драгоценное время, как если бы она была невинной девственницей. Да, он хотел проникнуть в эту комнату. Хотел сбросить с Энжи простыню и очутиться в ее жарких объятиях. Так все и произошло… Он лежит с ней в постели. В той самой комнате… Целует ее, ласкает, как самую опытную и искусную любовницу. Жаждет получить от нее самую высокую награду… И вероятнее всего, получит… Но при этом чувствует себя донельзя глупо! Хотя и не может отказаться от удовольствия насладиться этим великолепным женским телом. А потому непременно отложит все вопросы к самому себе на потом…
   В эти мгновения для молодого Макклейна ничего уже не имело значения, кроме красивой женщины, лежавшей с ним рядом. Кроме ее зовущих мягких губ, бесподобной груди, шелковых золотистых волос с ароматом дорогих духов… Кроме страстного шепота, в экстазе произносящего его имя.
   Губы Пекоса, оторвавшись от сосков Энжи, скользнули вниз, к животу и бедрам девушки. Она смотрела на эти любовные игры широко раскрытыми, немного испуганными глазами и без всякой цели наматывала на свой мизинец прядь его длинных темных волос. Пекос на мгновение поднял голову и взглянул в огромные изумрудные глаза Энжи, прочитав в них проснувшееся желание. Влажные губы Энжи были полураскрыты и словно ждали поцелуя. Золотистые волосы рассыпались по подушке и тоже звали к себе.
   – Милая, – простонал Пекос и, вытянувшись рядом с Энжи во всю длину своего тела, приподнялся на локте. – Любимая моя! Ты ведь действительно настоящий ангел! Я готов молиться на тебя! Позволь теперь мне сделать тебя счастливой! Любить долго… Снова и снова…
   Рука Пекоса, ласкавшая грудь Энжи, разжалась и стала очень осторожно спускаться к животу девушки, еще сохранявшему тепло и влажность его губ.
   – Энжел, дорогая! – выдохнул Пекос, положив ладонь на заветный треугольник Энжи. – Позволь мне дотронуться до тебя… там, чуть ниже…
   – Пекос… Пекос… – простонала она в ответ.
   А он продолжал ласкать ее бедра, постепенно опуская ладонь все ниже и ниже, подбираясь к промежности, пока не почувствовал кончиками пальцев теплую влагу. Энжи со страхом посмотрела на Пекоса, не понимая, что с ней происходит. Он перехватил этот взгляд и попытался успокоить девушку:
   – Энжел, милая! Ничего не бойся! Все в порядке. Ради Бога, успокойся и расслабься!
   Ее маленькая ручка так впилась ногтями в обнаженное плечо Пекоса, что оставила на них глубокие царапины. Тело Энжи подалось навстречу его ладони, лежавшей уже у самых интимных мест. Сдавленный стон вновь вырвался из груди Энжи. Она была готова просить, умолять Пекоса… О чем? Этого она сама не знала, лишь чувствовала в себе обжигающий жар неведомого всепоглощающего огня, готового, казалось, спалить ее всю.
   – Пекос… Пекос… – продолжала шептать девушка.
   Ее изумрудные глаза не отрывались от лица Пекоса, золотистые волосы раскинулись по подушке, грудь затвердела до боли. Пульс лихорадочно стучал в висках и отдавался в нижней части живота.
   – Пекос… дорогой! – бормотала она, и ее тело вздрагивало в эротических конвульсиях.
   – Да, моя Энжел, да! – откликался Пекос.
   Стон сорвался с его разгоряченных, влажных губ. Он быстро встал с кровати и скинул одежду. Энжи как зачарованная смотрела на это великолепное мужское тело, а размеры его возбужденной, казалось, окаменевшей плоти и вовсе потрясли ее. Энжи вдруг почувствовала страх. Страх перед тем, что сейчас уже неотвратимо должно было произойти.
   Пекос снова лег на кровать и страстно притянул Энжи к себе. Их губы слились в жарком поцелуе. И в этот миг все переполнявшие Энжи сомнения разом исчезли. Колени Пекоса оказались между ее ног и осторожно раздвинули их. Она обвила руками его широкие, могучие плечи и прижалась всем своим телом к его мускулистому торсу. Пекос чуть приподнялся на локте и лег сверху.
   – Люби меня, – прошептал он и резким движением проник в ее лоно.
   Разгоряченное тело Энжи судорожно дрогнуло и выгнулось ему навстречу. Она громко застонала. Но на этот раз не только от вырвавшейся на свободу страсти, но и от боли. Пекос почувствовал странное препятствие, на которое натолкнулось его возбужденное естество. Однако не обратил на это серьезного внимания, решив, что крик боли у Энжи вызвало какое-то его неловкое, возможно, излишне резкое движение. Только на долю секунды у него в голове мелькнуло подозрение, что Энжи до этой ночи была девственницей. Но Пекос тут же отбросил эту мысль, как совершенно дикую и неправдоподобную. И все-таки на несколько мгновений затих и испытующе посмотрел в лицо Энжи. Из-под ее опущенных век текли крупные слезы. Пекос хотел было сказать ей что-нибудь ласковое и приятное, но не успел. Горячая волна неуемной страсти целиком поглотила его, заставила отбросить любые мало-мальски трезвые мысли и забыть обо всем, кроме конвульсивно вздрагивавшего под ним волшебного женского тела. А Энжи повторяла каждое его движение. Страстные лобзания Пекоса, ощущение доселе неведомого наслаждения от близости уже через несколько секунд заставили ее забыть испытанную боль и угрызения совести от совершаемого греха.
   – Энжел! Дорогая! – продолжал в полузабытьи бормотать Пекос. – Возьми меня всего… без остатка…
   Обхватив обеими руками бедра девушки, он прижал их к своим, помогая мужской плоти еще глубже проникнуть в ее тело.
   – Пекос… милый… да… да… да… – повторяла Энжи в такт движениям их тел.
   Сама того не понимая, она всем своим поведением в этот момент подтверждала уверенность Пекоса в том, что достаточно опытна и искусна в любви…
   Плавные движения их тел и взаимное безумное желание довольно быстро привели обоих к пику страсти. Энжи почувствовала, как мужская плоть Пекоса взорвалась в ней…
   …Он лежал с закрытыми глазами и думал. Сразу два чувства наполняли душу молодого Макклейна. Первое было беспредельной радостью. Ибо еще никогда в интимных отношениях с женщинами он не получал столь сладостного удовольствия. Одновременно в сердце Пекоса росло отвращение к лежащей под ним особе, с таким совершенством владевшей искусством притворства, что в некоторые моменты даже он начинал верить, будто до него, Пекоса Макклейна, у нее никогда не было ни одного мужчины…
   Некоторое время Пекос продолжал неподвижно лежать на Энжи. Оба прерывисто дышали. Его руки обнимали ее. А она целовала его губы, глаза, шею, плечи…
   – Пекос, я люблю тебя! – без конца повторяла Энжи.
   И он не мог отогнать от себя мысль, что это было правдой. Но ничего не ответил, а только медленно сполз с нее и присел на край кровати. Пекос чувствовал себя опустошенным. В душе нарастало раздражение.
   Он встал и натянул на себя валявшиеся около кровати брюки. Энжи нехотя потянулась за лежавшей на стуле сорочкой. Девушка была ошарашена и шокирована непонятной, внезапной холодностью Макклейна. Прикрыв ладонью грудь и до боли прикусив от обиды нижнюю губу, Энжи с немым вопросом посмотрела на Пекоса. Изумрудные глаза ее были полны слез.
   Пятен крови на шелковой простыне, где она лежала, Пекос не заметил. Или только сделал вид. Впрочем, сейчас его занимали мысли о прекрасной блуднице, только что продемонстрировавшей такое искусство плотской любви, какого он никак не ожидал. В душе Пекос аплодировал ей, как выдающейся актрисе. И в то же время спрашивал себя, сколько раз она уже проливала фальшивые слезы, обманывая очередного неопытного мужчину? Скольких уже заставила поверить в их искренность?
   Ну нет! С ним этот номер не пройдет! Он отлично знает, кто она на самом деле!
   – Хватит притворяться, Энжел! – произнес он усталым голосом. – Я же обещал тебе, что буду молчать. А кроме того, разве не пикантно получить в мачехи столь опытную и красивую проститутку?
   В серых глазах Пекоса были презрение и брезгливость. Он полез в карман, вытащил пачку банкнот и швырнул на постель к ногам Энжи.
   – Возьми, дорогая! Право, это хорошие деньги. И ты их сполна заслужила!
   Оскорбленная и ошеломленная подобной наглостью, Энжи, забыв, где находится, хотела было закричать. Но Пекос успел зажать ей рот ладонью.
   – Ты что, с ума сошла? – процедил он сквозь зубы. – Или хочешь, чтобы твой седовласый жених прибежал сюда и увидел, как будущая миссис Макклейн за несколько дней до свадьбы разлеглась с его единственным сыном? Вряд ли тебе будет от этого какая-нибудь польза. Баррет Макклейн не хочет делиться со своим сыном даже частью земли. Так неужели ты думаешь, что он допустит меня на супружеское ложе своей будущей жены? Он просто тебя выгонит. А перед этим велит своим телохранителям хорошенько избить. Я ухожу, Энжел. И не советую тебе поднимать на ноги всех домочадцев. Лучше поплачь в подушку!
   Пекос направился к двери, но на пороге обернулся и посмотрел на Энжи.
   Нет, никогда за всю свою жизнь не видел Пекос Макклейн в чьих-либо глазах такой холодной и всепоглощающей злобы! Не раз он спокойно смотрел в лицо врагу, целившемуся в него из пистолета. Или на мужей согрешивших с ним жен, сходивших с ума от ревности и желавших немедленной мести за свой позор. Не раз брошенные Пекосом любовницы грозили вырезать кинжалом сердце из его груди. И все-таки ни у кого из них не было столь страшного и неумолимого взгляда, как у этой блудницы…
   Пекосу стало не по себе. А Энжи отбросила в сторону простыню, которой прикрывала наготу, и поднялась во весь рост. Обнаженная, прекрасная и одновременно страшная, как изготовившаяся к прыжку пантера. На какую-то долю секунды Пекосу показалось, что она в самом деле сейчас бросится на него и растерзает на куски…
   Но Энжи хладнокровно собрала деньги, которые он швырнул ей на кровать, улыбнулась дьявольской, хищной улыбкой и медленно подошла к Пекосу. Тот отступил на полшага и почувствовал, как по спине побежали мурашки. Энжи протянула руку и, схватив его за ремень, с такой силой притянула к себе, что он еле устоял на ногах. Смотря Пекосу прямо в глаза все тем же ледяным взглядом, она расстегнула его брюки и бросила в промежность собранные с кровати ассигнации. После чего впилась ногтями в его поникшую мужскую плоть. Пекос дико закричал от боли. Она же снова улыбнулась своей сатанинской улыбкой и медленно, чеканя каждое слово, проговорила:
   – Если ты еще раз попытаешься этим своим поганым отростком войти в меня, я тебя убью! Вон! Убирайся отсюда!
   Пекос со страхом посмотрел на Энжи, потрясенный ее решимостью и жесткостью. Вместе с тем в его взгляде сквозило восхищение. Затем он неловко повернулся, выбрался в коридор и плотно затворил за собой дверь. Вернувшись к себе, некоторое время сидел на кровати и безучастно смотрел в стену. Потом встал и направился в ванную. Раздевшись, Пекос рассеянно скользнул взглядом по своим бедрам и вдруг увидел на них несколько кровавых пятен. Он подумал было, что это Энжи в припадке бешеной ярости расцарапала его до крови, но не нашел у себя на теле ни одной серьезной кровоточившей раны. Тогда он встал обеими ногами в ванну, смыл с бедер и промежности следы крови и сразу забыл о них.
   …Энжи еще долго стояла, прислонясь спиной к захлопнувшейся за Пекосом двери, и отчаянно боролась с душившими ее рыданиями. Ей хотелось закричать так громко и отчаянно, чтобы разорвалось горло. Но, пересилив себя, она сползла по гладкой, из красного дерева, двери на пол и осталась сидеть у порога.
   За всю свою недолгую жизнь Энжи никогда ни к кому не питала ненависти. А сейчас она ненавидела молодого Макклейна. Внезапная перемена отношения к этому смуглому красавцу от почти безумной любви к презрению и ненависти сразила девушку. Энжи почувствовала себя совсем больной. И одновременно подумала, что теперь понимает тех, кто порой решается пойти на убийство. Ей сейчас казалось, что она без капли сожаления зарезала бы Пекоса Макклейна.
   Окончательно обессилев, Энжи с трудом добралась до кровати и упала ничком, зарывшись лицом в подушку. Плечи ее вздрагивали от рыданий. Слезы катились градом…
   Чуть успокоившись, Энжи повернулась на бок и почувствовала под собой какой-то твердый предмет. Она приподнялась на локте и увидела музыкальную шкатулку, которой так восхищалась во время посещения магазина на недавнем празднике. Но тут же вспомнила, как они стояли у прилавка вместе с Пекосом, который…
   Энжи схватила игрушку и что было силы швырнула об пол. Шкатулка разбилась, и обломки разлетелись по комнате…

Глава 21

   Изможденная, с глубоко ввалившимися глазами, встретила Энжи серый рассвет после самой долгой в своей жизни ночи. Девушка ни на минуту не сомкнула глаз. Ей даже стало казаться, что она больше вообще никогда не заснет.
   Выплакав все слезы, Энжи пошла в ванную и там опустилась в такую горячую воду, как будто хотела свариться заживо. Она долго оттирала все тело сначала мочалкой, потом губкой, а когда и этого показалось недостаточно, то взяла в руки грубую щетку. Как будто таким образом можно было стереть воспоминание о прикосновениях рук Пекоса…
   Энжи чувствовала себя опозоренной и жалкой. Сердце казалось совсем разбитым. Она вынула из шкафчика одну из многочисленных, еще ни разу не ношенных ночных рубашек и надела ее. При этом с горьким вздохом вспомнила наставления Эмили. Та убеждала ее всегда спать в рубашке. А Энжи и слышать об этом не хотела, предпочитая оставаться под простыней голышом. Как знать, если бы она в свое время последовала совету доброй тетушки, возможно, этой ночи бы не было… Потому что тогда Пекос не увидел бы ее обнаженной, когда вошел в комнату. Энжи сразу поймала себя на несколько запоздалой мысли: больше никогда не спать без ночной рубашки!
   Смертельная усталость не покидала ее. Выйдя из ванной, она хотела было вновь лечь в постель. И вдруг заметила пятна крови на шелковой простыне. Закусив губу и покраснев, Энжи с ненавистью посмотрела на это подтверждение реальности прошедшей ночи. Первой в жизни ночи любви, превратившей ее в женщину…
   Так или иначе, но Энжи решила, что не сможет спать в этой постели. А потому опустилась в большое мягкое кресло у окна. Но и здесь уснуть не удалось. Вновь и вновь она чувствовала прикосновение горячих губ Пекоса, его опытных рук и тяжесть лежавшего на ней обнаженного мужского тела. В ушах звучала разбудившая ее ночью музыка из шкатулки, обломки которой были теперь разбросаны по полу. Но самым ужасным было возникавшее поминутно перед ее внутренним взором лицо Пекоса, искаженное гримасой презрения и брезгливости… Деньги, брошенные на ее постель… А в висках стучало самое оскорбительное для любой женщины слово: «проститутка»…
   Боже, как она теперь ненавидела этого человека! Негодяя, который соблазнил ее, использовал, а потом ушел и, верно, сейчас над ней же смеется!
   Энжи вдруг стало трясти как в лихорадке. Ведь Пекос вернется! Обязательно вернется, как только животный инстинкт вновь даст о себе знать! Но только в этом случае! Какие-либо возвышенные чувства Пекосу Макклейну неведомы! Да, но что тогда ей делать? Драться с ним? Если он вновь захочет обладать ею, что непременно будет, то как остановить его? Сможет ли она защитить себя от похоти этого мерзавца? Впрочем, и от своей тоже… Ведь Макклейну стоит только перейти через двор! Баррет и Эмили спят наверху. Они не заметят и не услышат, как Пекос проберется к ней в комнату. Минувшей ночью все именно так и произошло. А теперь она осталась фактически совершенно беззащитной против этого развратника, маньяка, которому нужна только для удовлетворения своих животных страстей!
   И все же… И все же Пекос чувствовал себя счастливым во время их близости. Энжи видела это по его глазам. Да и она тоже…
   Итак, Пекос придет! Ничто не сможет ему помешать. Она беззащитна против этого человека. Взывать о помощи не к кому! Кроме того… Кроме того, она и не захочет этого делать…
   Когда за окном забрезжил рассвет, Энжи приняла решение. Единственное, которое могла принять, чтобы не повторить трагической ошибки минувшей ночи…
   Она встала, спокойно оделась, с откровенным безразличием причесала свои роскошные волосы и внутренне приготовилась к встрече с Барретом Макклейном. Чуть припудрив раскрасневшиеся щеки, Энжи открыла дверь и вышла во двор.
   Макклейн уже сидел за столом вместе с Эмили. Увидев Энжи, он порывисто поднялся, уронив на землю шелковую, расшитую узорами салфетку.
   – Доброе утро, Баррет! – приветствовала его Энжи, глядя куда-то вдаль.
   – Энжи, дорогая!
   Баррет приблизился к ней и поцеловал в висок. Эмили взглянула на девушку и поставила на блюдце недопитую чашечку черного кофе. Появление Энжи в столь ранний час было для нее неожиданным и удивило.
   – Дорогая моя, – чуть нахмурясь, сказала Эмили, – вам бы не следовало вставать так рано. Лицо бледное, глаза усталые… Вы, часом, не заболели?
   Энжи села на стул, пододвинутый ей Барретом, глубоко вздохнула и устало улыбнулась:
   – Нет, тетушка. Я себя вполне прилично чувствую. А встала пораньше, потому что хотела бы поговорить с вами, Баррет. Вы не возражаете?
   – Могу ли я возражать, любовь моя?!
   Он вновь опустился на свой стул и озадаченно посмотрел на Энжи.
   – Я хотела бы сказать… – запинаясь, начала она, но тут же замолчала.
   – Что случилось, дорогая? – уже с нескрываемой тревогой спросил Макклейн.
   – Простите, Энжи, – включилась в разговор Эмили, собираясь встать из-за стола, – но, может быть, вам будет удобнее поговорить с Барретом наедине? Я с удовольствием оставлю вас вдвоем.
   – Нет, нет, тетушка Эм! – отрицательно покачала головой Энжи. – Вам совсем не нужно уходить. – Она повернулась лицом к Макклейну: – Баррет, когда я только приехала сюда и мы обсуждали все проблемы, связанные с предстоящей свадьбой, вы сказали, что наш брак состоится не раньше чем через полгода. И объяснили, что подобная отсрочка крайне необходима, чтобы лучше узнать друг друга. Ведь верно?
   – Да, милая.
   – Ну так вот. Я не хочу больше ждать. Давайте обвенчаемся без всяких дальнейших отлагательств. Прямо в ближайшие дни.
   Баррет чуть было не упал со стула. Его глаза почти вылезли из орбит. Он несколько раз глотнул воздух, как вытащенная из воды рыба. И только после этого вновь обрел дар речи, еще с трудом веря своим ушам:
   – Дорогая моя! Я предложил полугодовую отсрочку только исключительно ради вас. Но если вы желаете, то…
   – Именно так, Баррет. Я хочу выйти за вас замуж немедленно.
   Энжи бросила взгляд на Эмили и поняла, что тетушку ее заявление ошарашило. Если не шокировало… Но решение было уже принято.
   – Когда мы могли бы пожениться, Баррет? – в упор спросила Энжи.
   – Когда? – несколько растерянно переспросил он. – Думаю, что сразу, как только будет готово ваше подвенечное платье. На это уйдет две-три недели. И тогда, если…
   – Нет, Баррет, – перебила его Энжи. – Слишком долго. Меня абсолютно не волнует подвенечное платье. Давайте назначим наше бракосочетание на конец этой недели. Я хочу без всяких проволочек стать вашей женой и переехать на второй этаж. Если я правильно вас поняла, тамошние апартаменты предназначены для миссис Баррет Макклейн?
   – Совершенно верно, дорогая!
   Баррет взял ее руку. Его ладонь была очень холодной, почти ледяной, и Энжи с трудом удержалась, чтобы не оттолкнуть ее.
   – Дорогая моя, – продолжал Макклейн, – я немедленно поговорю со здешним приходским священником. А что касается платья, то мы непременно найдем что-нибудь вполне достойное в Марфе.
   – Не сомневаюсь в этом! – согласилась Энжи и, попытавшись изобразить на лице улыбку, все-таки сумела выдернуть свою ладонь из руки Баррета.
   – А пока мы попросим Делорес приготовить для вас самый роскошный завтрак, – улыбнулся он и позвонил в колокольчик.
   Не прошло и минуты, как дверь отворилась и на пороге возникла Делорес. Она галантно присела и вопросительно посмотрела на хозяина.
   – Делорес, я попросил бы вас угостить мисс Энжи отменным завтраком. Повкуснее и посытнее. Дело в том, что на этой неделе ей предстоит стать миссис Баррет Макклейн, а потому мы должны заботиться о здоровье будущей молодой хозяйки.
   – Это же замечательно! – без всякого энтузиазма ответила Делорес, которая до последней минуты надеялась, что Энжи станет женой Макклейна, но не отца, а сына…
   Энжи пыталась внимательно слушать вздорные речи своего будущего супруга. Но у нее не получалось. Его неровный голос, то взлетавший к самой высокой ноте, то падавший, как с горы, действовал на девушку раздражающе. У нее начала болеть голова. Правда, этому в немалой степени способствовала и бессонная ночь. Лицо Энжи отекло, а глаза ввалились и покраснели от рыданий. На сердце лежал тяжелый камень. А в промежности она чувствовала непонятную боль, которая, как казалось Энжи, не пройдет никогда. Ибо вместе с учащенным сердцебиением напоминала, что минувшей ночью Пекос взял у нее нечто такое, чего уже не удастся вернуть. Он оказался первым ее мужчиной. Но для самого Пекоса это, видимо, не имело совершенно никакого значения. Абсолютно никакого…
   Энжи чувствовала себя глубоко несчастной. Но все-таки надеялась, что предстоящее замужество как-то исправит положение. Во-первых, в качестве жены Баррета Макклейна она сможет переехать на второй этаж и занять апартаменты, смежные со спальней супруга. Тогда Пекос уже не сможет проникнуть в комнату, забраться в постель и овладеть ею…
   Холодная и безучастная ко всему окружающему, Энжи сидела за столом и маленькими глотками отпивала из чашечки кофе. А рядом с ней пожилой человек с совершенно седой головой воодушевленно строил планы, связанные с будущей супружеской жизнью. Энжи почти не слышала того, что он говорил. Она думала о Пекосе. О том, что ее израненное сердце и сейчас могло бы принять его. Если бы…
   Если бы Пекос сам этого захотел…

   Пекос внимательно следил за красивой бледной девушкой, идущей по центральному проходу церкви, и сердце его разрывалось от боли. На ее спокойном, непроницаемом лице проступала слабая улыбка. Энжи была похожа на раненую птицу. И, глядя на нее, Пекос чувствовал горячее желание заключить девушку в объятия и оградить от новых ударов судьбы, от печали, таившейся в этих огромных зеленых глазах. От Баррета Макклейна, своего отца, который сейчас станет ее супругом…
   Болезненное воображение рисовало ему эту несравненную и чувственную красоту в одной постели с его похотливым седовласым отцом, который уже сейчас весь светился от гордости, стоя рядом со своей юной невестой. Пекос отлично знал, сколько пошлых и низких желаний скрывается под благородной внешностью Баррета Макклейна, и в эту минуту по-настоящему ненавидел родного отца.
   Энжи приблизилась к алтарю. Рядом шествовал Баррет Макклейн. Молодой пастор Джезебел взял руки обоих и соединил их, символизируя тем самым священный союз двух любящих сердец. Пекос почувствовал, как в нем разгорается безумная ревность к отцу. А вместе с ней и довольно похотливое желание самому завладеть этой девушкой. Он попытался унять его, проклиная себя за слабость, но слишком свежими и яркими были воспоминания о той ночи… Сейчас они стали для молодого Макклейна настоящей пыткой.
   Пекос сидел в первом ряду. Церемония проходила буквально в двух шагах от него. Все это время он не мог оторвать взгляда от юной, желанной ему распутницы, повторявшей за пастором невинным и чарующим голосом клятвы верности своему будущему дряхлому мужу.
   Пастор закончил ритуал и обратился к присутствующим:
   – А теперь, братья и сестры, вознесем молитву Господу нашему.
   Пекос, как все вокруг, наклонил голову и опустил глаза. Так полагалось. Но бушевавшая в его сердце буря не давала сосредоточиться. Усилием воли он попытался собраться и думать о возвышенном под монотонный голос пастора, желавшего новобрачным всяческого благополучия и безоблачного счастья. Это ему немного удалось. Но еще раз взглянуть на Энжи он долго не решался. Сердце Пекоса продолжало гулко стучать. Наконец он поднял голову и увидел, что Энжи смотрит прямо на него. Их взгляды встретились. Под чуть дрожавшими густыми ресницами новобрачной Пекос вдруг прочел в зеленых бездонных глазах… Что именно? Мысли вихрем закружились у него в голове… Неужели отчаяние? Сожаление? Или страстное желание?
   Златокудрая головка Энжи снова склонилась в молитве. Но еще до того, как пастор произнес свое ритуальное «аминь», Пекос уже принял окончательное решение: он уедет отсюда! Уедет немедленно! И даже не останется на свадебное застолье! Потому что просто не сможет поступить иначе. Не сможет остаться на ранчо, где рядом будет Энжел уже в качестве законной супруги его отца. В противном случае огонь в его душе разгорится с такой силой, что повлечет за собой бесчисленные несчастья не только для него самого и Энжел, но и для всех окружающих.
   – Аминь! – провозгласил пастор, и это хором повторила за ним вся толпа, до отказа забившая просторный зал новой кирпичной церкви.
   В следующую минуту Баррет Макклейн и Энжи Уэбстер были объявлены мужем и женой. Пекос видел, как седая голова его отца склонилась к Энжи, а его старческие губы запечатлели на щеке юной супруги почти отеческий поцелуй. Тут Энжи вновь взглянула на Пекоса. В глазах ее блестели слезы…
   Лицо Баррета Макклейна просто лоснилось от радости. Он гордо взял супругу за руку и провел по длинному проходу от алтаря до выхода из церкви. Там новобрачных ожидала толпа зевак, наперебой выкрикивавших поздравления.
   Пекос вышел вместе со всеми. Впервые в жизни он никак не мог разобраться в своих чувствах. А потому тряхнул головой, словно пытаясь привести в порядок мысли и расставить все по своим местам. Иначе можно было сойти с ума, чего он начал всерьез опасаться. Пекос принялся убеждать себя в том, что ничего особенного, собственно, не произошло. Эта потаскушка из провинциального ночного клуба стала женой его престарелого отца. Ну и что? Она хочет получить часть наследства Баррета? Пусть! Половина его собственности все равно по закону отойдет к Пекосу как к единственному сыну.
   Погруженный в подобные невеселые мысли, Пекос даже не заметил, как к нему подошла тетушка Эмили.
   – Как тебе понравился свадебный обряд? – спросила она, беря любимого племянника под руку.
   – Потрясающее зрелище! – буркнул Пекос.
   Но тут же улыбнулся тетушке и повел ее к стоявшему неподалеку экипажу.
   Они поехали за длинной кавалькадой карет и колясок, направлявшихся к дому Баррета, где должно было состояться свадебное торжество.
   – Ты расстроен? – спросила Эмили, положив ладонь на руку Пекоса.
   – Чем?
   – Тем, что Энжи вышла замуж за Баррета.
   – Это почему же?
   – Извини, но мне кажется, что это тебя очень мучает.
   – Дорогая тетушка! Ничего меня не мучает! Кроме того, я сегодня уезжаю в Мексику.
   Эмили сразу погрустнела. Ей всегда было тяжело расставаться с племянником.
   – Скажи честно, Пекос, – продолжала допытываться она, – Энжи для тебя что-то значит? Или мне показалось?
   – Тетя Эм! Ну конечно, она должна для меня что-то значить, если уж судьбе было угодно сделать ее моей мачехой.
   Пекос рассмеялся. Эмили тоже. Но их смех прозвучал искусственно…

Глава 22

   Несмотря на ограниченное время для подготовки, свадебный ужин выдался на славу, сочетая в себе пышность и элегантность. Столы были накрыты на живописной зеленой лужайке перед домом, под специально заказанным для такого случая огромным тентом. В глубине на деревянном помосте расположился оркестр, приглашенный из города Сан-Антонио, отстоявшего на четыреста с лишним миль от Марфы. Музыканты, одетые в белые фраки, исполняли романтические баллады. В перерывах между номерами выступали мексиканские танцоры, демонстрировавшие свое национальное искусство.
   Кругом сновали официанты и слуги, одетые в испанские и латиноамериканские костюмы. Они подносили гостям на дорогих китайских блюдах мясо, рыбу, овощи, фрукты. Все это было приготовлено по модным и изысканным кулинарным рецептам. И само собой разумеется, было полно вин, коньяков, ликеров и шампанского всех сортов. Посредине стола стояла огромная керамическая ваза с великолепнейшими живыми розами.
   Чуть поодаль был установлен большой круглый стол с огромным количеством подарков, ожидавших одобрения невесты и жениха. Баррет Макклейн пригласил на торжество всех работников ранчо, известных граждан Марфы, офицеров форта Дэвис. Всего под тентом собралось несколько сотен гостей. Они пили, ели, смеялись, бурно выражая свой восторг предоставленной им возможностью присутствовать на столь знаменательном событии.
   Энжи была хотя и бледна, но красива, как всегда. Шелковое с кружевными оборками платье ей очень шло. Вместе с Барретом она стояла у входа под тент, встречала гостей, принимала поздравления, обмениваясь рукопожатиями с мужчинами и поцелуями с дамами. Казалось, нескончаемый людской поток ее нисколько не беспокоил и не утомлял. Но это только казалось… На самом деле Энжи была ошеломлена грандиозностью события и никак не могла смириться с мыслью, что сама, по сути дела, оказалась его причиной. Вместе с тем она ощущала себя теперь надежно защищенной. Ибо стала миссис Баррет Макклейн, а потому ночью сможет мирно, никого и ничего не опасаясь, спать на новой мягкой кровати в шикарных апартаментах второго этажа.
   Энжи в эти минуты чувствовала огромное облегчение. Она стояла рядом с мужем и могла свободно делать вид, что упивается счастьем. Баррет же не скрывал своей радости. Он раздавал направо и налево улыбки, пожимал руки мужчинам, прикладывался к ручкам дам и с гордостью представлял каждой паре гостей свою молодую жену. Хотя оба понимали, что отношения между ними совсем не такие, какими должны быть между супругами, вступившими в брак по любви.
   Когда наконец длинная череда гостей стала понемногу иссякать, а рука Энжи заболела от бесконечных рукопожатий, она услышала у самого уха слова, которых давно ждала.
   – Дорогая, – тихо сказал Баррет, – может быть, тебе лучше на время пойти к себе, освежиться и немного отдохнуть? Переодеваться не надо. Я хотел бы весь вечер видеть тебя в этом прекрасном свадебном наряде.
   – Спасибо, Баррет, – улыбнулась в ответ Энжи. – Честно говоря, мне сейчас действительно больше всего хотелось бы вытереться прохладным влажным полотенцем.
   Она еще раз улыбнулась и позволила Макклейну коснуться губами своей щеки. Но когда стала пробираться через толпу гостей к входу в дом, двое телохранителей, сидевших в конце стола, тут же поднялись и последовали за ней, хотя и держались на приличном расстоянии. Энжи обернулась и знаком отпустила обоих, после чего поспешно скрылась за дверью дома.
   В холле ее встретила Делорес.
   – Позвольте мне помочь вам освежиться, милая, – улыбнулась служанка, сняла с головы Энжи кружевную фату и проводила наверх.
   Оказавшись у себя в комнате, Энжи, вконец обессиленная, упала в мягкое кресло. Делорес тут же исчезла за дверьми сначала ванной, а потом гардеробной. Очень скоро она вновь появилась с большим, расписанным китайскими драконами тазом чистой холодной воды. Через плечо ее было перекинуто широкое полотенце. Делорес намочила его уголок и осторожно провела им по разгоряченному лицу Энжи. Та облегченно вздохнула и удовлетворенно промычала:
   – М-м-м…
   Потом медленно подняла взгляд на Делорес. Она очень хотела признаться этой доброй женщине, что предпочла бы не возвращаться под тент. Но смолчала и продолжала спокойно сидеть в кресле, пока Делорес снимала с нее туфли, носки и расстегивала пуговицы на спине подвенечного платья. Энжи сразу почувствовала себя свободнее и легче.
   Так они провели около четверти часа, глядя друг на друга теплыми, любящими глазами, но не произнося ни слова. А время поджимало. Энжи пора было возвращаться к гостям.
   Делорес вновь застегнула платье на молодой хозяйке, помогла надеть туфли и водворила на место кружевную фату. Прежде чем спуститься вниз, Энжи вышла на балкон и обвела взглядом расстилавшуюся до самого горизонта пустыню. На мгновение глаза ее задержались на одинокой фигуре всадника, видимо, только что отъехавшего от дома. Его светло-коричневая лошадь, казавшаяся в лучах вечернего солнца позолоченной, показалась Энжи знакомой. Она внимательнее присмотрелась к всаднику и вдруг…
   – Делорес! – воскликнула Энжи изменившимся от волнения голосом.
   – Что, сеньорита?
   Делорес тоже вышла на балкон и взяла Энжи за локоть.
   – Посмотрите-ка вон на того всадника.
   – Вижу. Ну и что?
   – Вам не кажется, что он очень похож на…
   – На Пекоса? Так это он и есть. Молодой мистер Макклейн хотел уехать еще до ужина. Но видимо, чуть задержался.
   – Он уезжает? И даже не будет на моем…
   Голос Энжи сорвался. Делорес внимательно посмотрела на нее и неопределенно пожала плечами.
   – Сеньор Пекос не любит особенно баловать ранчо своим присутствием. На этот раз он и так задержался дольше обычного.
   – Вы думаете, что он не вернется?
   – Почему же? Вернется. Но наверное, очень нескоро.
   Энжи даже не заметила, как вдруг начала думать вслух:
   – Боже, почему он не уехал раньше? Еще до того, как я… я…
   Заметив удивленный взгляд Делорес, она спохватилась и, чуть покраснев, сказала:
   – Я сначала его не узнала. Ведь Пекос обычно ездит на своем Диабло. А здесь – коричневый мерин. Как-то не совсем понятно. Тем более что он, как вы говорите, скорее всего уезжает надолго.
   – Диабло очень стар. Пекос оставил его на конюшне, чтобы не перетруждать длинной и тяжелой дорогой.
   – Приятно слышать, что этот человек хоть к кому-нибудь проявляет внимание, – вздохнула Энжи. – Пусть даже к лошади… – Она улыбнулась и уже совсем деловым тоном сказала: – Пора вернуться к гостям.
   И решительно направилась к двери.
   …Свадебное застолье было в самом разгаре. Энжи по-прежнему сидела рядом с Барретом и наблюдала за окружающими. Очень скоро она заметила, что ее супруг, несмотря на всю свою религиозность и неоднократно декларировавшееся пристрастие из напитков только к чаю, на этот раз явно переусердствовал в отношении спиртного. Сначала он отдавал должное шампанскому. Затем переключился на коньяк. Энжи это шокировало. В первую очередь потому, что Баррет Макклейн сегодня был в роли хозяина, принимавшего множество гостей. Он должен был просто чокаться с друзьями и знакомыми для поддержания у них хорошего настроения. Но уж никак не напиваться сам!
   Между тем Баррет пьянел с каждой новой рюмкой. Голос его становился все громче, смех – раскатистее. Он поминутно вторгался в чужие разговоры, вызывая этим раздражение гостей. Но особенно бесило Энжи его стремление чуть ли не ежеминутно прикладываться своими дрожащими и слюнявыми губами к ее щеке.
   Энжи стало нестерпимо душно. Кроме того, весь этот свадебный фарс начал ей порядком надоедать. А особенно вконец захмелевший муж. Когда около них остановился официант с подносом, уставленным бокалами шампанского, она жестом отказалось от этого свежего шипучего напитка и тронула Баррета за руку, в которой тот держал тяжелый стакан коньяка.
   – Я хотела бы вот этого, – игриво сказала она и чуть ли не силой вырвала стакан у мужа.
   – Выпей, любовь моя! – гаркнул на весь стол Баррет.
   А когда Энжи пригубила коньяк и брезгливо сморщила нос, он громко захохотал.
   …Ужин продолжался. Гости пили, ели, танцевали под музыку почти непрерывно игравшего оркестра. Кругом царило всеобщее веселье. Но Энжи совсем ничего не ела, а пила только шампанское. Зато без устали танцевала то с ковбоями, то с солдатами, то с молодыми фермерами. Она снова встретила юных и симпатичных офицерских жен, с которыми познакомилась в форте Дэвис. Однако на этот раз той доверительной и дружеской атмосферы между ними не получилось. Эти молодые женщины теперь смотрели на Энжи совсем другими глазами. Она читала в их взглядах осуждение. Осуждение за то, что выходит замуж за богатого старика. Объясняться с ними Энжи не стала, понимая, что ее все равно не поймут. Тем более отношение к ней этих моложавых дам уже не имело для нее никакого значения. Единственное, чего она сейчас хотела, – чтобы поскорее закончился казавшийся бесконечным день со всеми торжествами и застольем. Чтобы можно было наконец подняться в свою новую спальню на втором этаже, лечь в мягкую широкую кровать и заснуть… Спать, спать, спать… Бесконечно! Без снов и тревог… Божественным, сладким сном…
   Но тут Энжи до боли прикусила нижнюю губу, вспомнив, что Пекос уехал. И очень нескоро вернется. Господи, почему ему не было дано уехать неделей раньше?! Тогда бы между ними ничего не произошло. Он не проник бы к ней в комнату, не улегся бы в ее кровать, а она не уступила бы его домогательствам. И не поторопилась бы выйти замуж за этого отвратительного старика! Но до чего же расчетливым оказался молодой Макклейн! Он ведь специально задержался на ранчо дольше обычного. И только для того, чтобы сломить ее сопротивление, чуть ли не насильно заставить отдаться ему! А теперь, когда его план удался, он преспокойно уехал! Свободный, как ветер вот этой самой пустыни! Причем его совершенно не волновало все то, что между ними произошло. Равно как и ее жизнь, которая уже никогда не станет прежней… Рана в сердце останется до конца дней…
   – Дорогая, – услышала Энжи голос Баррета, дышавшего коньячным запахом прямо ей в ухо, – тебе бы сейчас лучше снова подняться наверх, умыться и еще немного отдохнуть.
   Энжи утвердительно кивнула и благодарно улыбнулась Макклейну:
   – Спасибо, Баррет. Честно говоря, я просто задыхаюсь под этим тентом. И в этом тесном подвенечном платье тоже!
   – Иди, дорогая. Делорес ждет тебя.
   Баррет кивнул телохранителям, и те, соблюдая дистанцию, последовали за Энжи.
   Делорес действительно ждала ее в холле. Они молча поднялись на второй этаж. У Энжи просто уже не было сил разговаривать. Сначала надо было непременно принять ванну. И все же, взглянув на Делорес, она сразу поняла, что та чем-то расстроена…
   Причина плохого настроения служанки стала понятной Энжи, как только она, прикрываясь широким полотенцем, вышла из ванной.
   – Какое мне теперь платье надеть? – спросила Энжи.
   Делорес молча стояла посреди комнаты, опустив глаза в пол.
   – В чем дело, Делорес? – удивленно спросила Энжи. – Почему вы молчите? По-моему, я достаточно ясно спросила: какое платье сейчас мне надеть?
   – Энжи, вам не надо надевать никакого платья, – трагическим шепотом ответила служанка.
   – Что?! Делорес, я ведь должна спуститься к гостям! Еще даже солнце не село. Вечер будет продолжаться довольно долго. Не понимаю, в чем дело?
   – Дело в том, что вам не надо больше спускаться вниз.
   – ?!
   – Сеньор Макклейн сказал, чтобы вы оставались здесь, приняли ванну и надели вот это…
   – Что?
   – Ночную рубашку.
   Делорес протянула Энжи аккуратно сложенную шелковую рубашку. Энжи побледнела. И все же подумала, что Делорес не так поняла своего хозяина.
   – Делорес, при чем здесь ночная рубашка? – набросилась она на служанку. – Я вовсе не собираюсь ложиться спать! И сейчас вернусь на лужайку, к гостям. Мне нужно платье! Неужели это непонятно?!
   – Энжи, я-то как раз все понимаю. Не понимаете именно вы!
   – Чего я не понимаю? Объясните, пожалуйста!
   – Хорошо. Вы ведь сегодня вышли замуж. Стали законной супругой Баррета Макклейна.
   – Ну и что же?
   – Разве вы не знаете, что происходит между новобрачными в первую ночь после свадьбы?
   Делорес замолчала. Краска залила ее и без того смуглое лицо. Помедлив несколько секунд, она взглянула в глаза молодой хозяйке:
   – Детка моя! Сеньор Макклейн может каждую минуту появиться здесь. Он хочет… Намерен…
   – Нет! – в страшном волнении закричала Энжи. – Нет! Вы просто ничего не знаете, Делорес! Или неправильно поняли мистера Макклейна! Того, о чем вы говорите, сегодня не будет! Просто не может быть!
   – Энжи, милая! Хотя среди приличных людей это не принято обсуждать, но все-таки… Все-таки… Поймите, вы стали женой этого человека. И тем самым дали ему право…
   – Делорес, родная! – нервно улыбнулась в ответ Энжи.
   Она подумала, что служанка просто не в курсе дела относительно их уговора с Барретом, и решила сразу все объяснить.
   – Поймите, Делорес, – начала она, гладя служанку по руке, – Баррет Макклейн женился на мне чисто формально. Только для того, чтобы дать мне право носить его фамилию. Не скрою, что когда-нибудь в будущем это может принести мне и некоторые материальные блага. Но я ни в коем случае сейчас не хочу заглядывать так далеко вперед. В настоящий момент этот брак оградит нас обоих от всякого рода сплетен и грязных разговоров. Понимаете? И я представить себе не могу, чтобы мистер Макклейн мог даже подумать о… о… ну вы сами знаете о чем!
   Делорес глядела на Энжи широко раскрытыми глазами. Ее возмутила неискренность и ложь престарелого хозяина ранчо. Но вместе с тем честная девушка никак не могла понять удивительной наивности своей молодой хозяйки. Неужели Энжи и в самом деле могла подумать, что Баррет Макклейн ничего от нее не захочет?!
   Делорес с сочувствием посмотрела на Энжи и сокрушенно вздохнула:
   – Дорогая, мне бы очень хотелось ошибиться! Но к сожалению, все, видимо, обстоит не так, как вы это себе представляете…
   Энжи почувствовала, как по ее оголенной после ванны спине поползли мурашки. Перед глазами вдруг возникло пухловатое лицо доктора, который недавно ее обследовал. Его тогда к ней прислал Баррет, чтобы убедиться в невинности своей невесты. Для какой цели?
   Только сейчас она начала все понимать…
   Делорес тронула Энжи за руку.
   – Вы теперь жена сеньора Макклейна. Сегодня он придет, чтобы лечь с вами в постель. Боже, я даже представить себе не могла, что вы настолько наивны и думали иначе! И не понимали, что должны всецело принадлежать Баррету Макклейну как своему мужу…
   – Господи, что я наделала! – воскликнула Энжи, горестно заламывая руки. – Что я наделала! Хотела защиты… И думала, что найду ее в Баррете Макклейне! Какой же надо было быть дурой!
   Она подошла к балкону и посмотрела вниз. В ее глазах был такой звериный ужас, что Делорес испугалась. А Энжи продолжала причитать:
   – Господи! Как же это?! Нет, я не выдержу! Сейчас же убегу отсюда. Надену свой костюм для верховой езды и убегу… Я…
   – Бедное, перепуганное мое дитя! – простонала Делорес. – Куда вы убежите? За дверью на улице стоит Эйса Грэнгер. А в коридоре, напротив кабинета Баррета, стережет Панч Добсон. Все пути отрезаны. Вам некуда бежать! Через несколько минут сюда войдет Баррет Макклейн. И если вы не хотите встретить его абсолютно голой, то наденьте по крайней мере эту ночную рубашку!
   Энжи только сейчас вспомнила, что, кроме полотенца, которым она прикрывала себе грудь, на ней действительно ничего нет…
   По ее щекам текли слезы. Энжи дрожала всем телом, как в лихорадке. Делорес надела ей через голову ночную рубашку. Длинную, почти до самого пола… И при этом такую прозрачную, что было видно буквально все тело. Даже Делорес не удержалась от того, чтобы не покраснеть, глядя на это эфемерное одеяние.
   – Делорес, дорогая, помогите мне! – умоляюще сказала Энжи, в отчаянии опустив руки.
   – Если бы я могла!.. Бедная моя девочка! Я знаю, что вы невинны. Это будет больно. Но боль скоро пройдет. Надо только немного расслабиться, когда мистер Баррет… Ну, вы понимаете. Если же…
   Слова Делорес были прерваны требовательным стуком в дверь, ведущую в кабинет Баррета.
   – Нет, нет! – прошептала Энжи, губы которой дрожали от страха.
   Тяжелая, украшенная резьбой дверь распахнулась, и в комнату, чуть пошатываясь, вошел Баррет Макклейн. На нем был лишь перепоясанный в талии серый шелковый халат.
   – Уходите! – властно приказал он Делорес, не сводя хищных глаз со своей молодой жены.
   – Слушаюсь, сеньор! – послушно ответила Делорес и, незаметно пожав локоть Энжи, покинула комнату, плотно затворив за собой дверь.
   Энжи полными ужаса глазами смотрела на приближавшегося к ней седого мужчину. Услышав щелчок замка в закрывшейся за Делорес двери, она молитвенно протянула ему навстречу руки:
   – Пожалуйста… умоляю вас…
   Она окинула взором старика и с отвращением заметила, как ниже живота поднимается тонкая ткань халата.
   – Энжи! Жена моя! Любимая! – задыхаясь, бормотал Макклейн. – Я хочу тебя!..
   – Баррет! – воскликнула Энжи, к которой наконец вернулся дар речи. – Вы не должны этого делать! Вспомните наш уговор и данное мне обещание!
   Она сложила руки на груди, тщетно пытаясь скрыть от его хищных глаз свою просвечивавшую сквозь тонкую ткань ночной рубашки наготу. Но Баррет подошел вплотную и плотоядно оглядывал девушку с ног до головы.
   – Дорогая моя! – прошептал он. – Разве ты забыла, что стала моей женой? Теперь я хочу превратить тебя в женщину. Это совсем не страшно. Сначала будет немного больно, а потом ты получишь ни с чем не сравнимое наслаждение. Я отлично понимаю твой страх. Ты девственница и не знаешь, чего ждать. Но я все тебе объясню. Покажу, что и как надо делать. Уверяю, ты очень быстро научишься этому искусству!
   – Нет! – истерически закричала Энжи, с ненавистью и презрением глядя на своего дряхлого супруга. – Я не стану спать с вами! Вы обещали, что будете моим отцом и никем больше! Вы солгали! Но я никогда не соглашусь удовлетворять вашу грязную похоть! И сейчас же уйду отсюда!
   Она повернулась и хотела броситься к двери. Но Баррет схватил ее за руку и удержал. Он смотрел на Энжи таким диким и голодным взглядом, что у нее от страха задрожали коленки. Она поняла, что уговаривать Баррета совершенно бесполезно. Тем более что он был совершенно пьян…
   – Энжи! – мерзко усмехнулся Макклейн. – Ты станешь и моей дочерью… Для всех окружающих… Но сейчас мы одни. Это наш с тобой дом. И сюда никто не может войти без разрешения или приглашения. А мы с тобой – муж и жена! Мужчина и женщина… Поэтому можем здесь делать все, что захотим. Причем с благословения Господа нашего. Так что не надо этих глупостей!
   Энжи сделала попытку выиграть время:
   – Баррет! Это же неприлично! Посмотрите, на улице еще совсем светло. Даже солнце еще не зашло. Двор полон гостей. Они пробудут здесь еще несколько часов. Нас все осудят за то, что мы их бросили! В конце концов, вы – хозяин сегодняшнего торжества, а я – хозяйка. Прошу вас, вернемся к столу. А когда все разъедутся, то поднимемся сюда.
   Мысли Энжи лихорадочно работали. Сейчас главное – убедить Баррета спуститься на лужайку. А там она постарается накачать его коньяком до беспамятства. После чего можно будет незаметно смешаться с толпой гостей и ускользнуть. На конюшне стоит всегда готовая к выезду Энжел. В седло – и поминай как звали! Уже никто не сможет ее догнать! Свою кобылу Энжи хорошо изучила и твердо в нее верила.
   – Мне нет никакого дела до гостей! – зашамкал губами Баррет. – Понимаешь – нет! Я хочу вот сейчас иметь то, на что имею законное право… Ты говоришь, что солнце еще не зашло? Вот и прекрасно! Ведь это самое время для любви!
   Он крепко сжал Энжи локоть, а другой рукой потянулся к ее груди.
   – Нет! – вновь закричала Энжи, ожесточенно сопротивляясь.
   Она была не на шутку удивлена силой, которая еще сохранилась в, казалось бы, дряхлом теле Макклейна, и крепостью его руки. Баррет легко справлялся со своей жертвой. Намотав себе на ладонь густую прядь волос Энжи, он привлек ее к себе.
   – Дорогая, любимая! – бормотал Баррет дрожавшим от выпитого коньяка и вожделения голосом. – Разреши все тебе объяснить. У тебя между ног есть узенькая очаровательная щелка, которой еще ни разу не касалась ни одна мужская рука. Но сегодня состоится твое посвящение. У меня есть одна очень твердая часть плоти, которую я хотел бы ввести через эту щелку внутрь твоего тела. Когда это произойдет, ты почувствуешь себя на вершине блаженства. Уверен, что потом ты сама станешь просить меня проделывать это снова и снова. Повторяю, в первый момент будет немного больно. Но это очень быстро пройдет. Боль сменит наслаждение, которого ты никогда еще в жизни не испытывала!
   И он насмешливо улыбнулся.
   – Господи! – зарыдала Энжи. – Останови его! Баррет, заклинаю вас, не надо!
   Она попыталась было закричать. Но это оказалось не так-то просто. Лицо Баррета приблизилось к ее лицу почти вплотную. И все-таки она крикнула достаточно громко, что вызвало новое раздражение сгоравшего от похоти Макклейна. Он закрыл ей рот ладонью и зашептал:
   – Дорогая, пойми меня правильно! Ты – моя жена. И я хочу обладать тобой. Понимаю, что сейчас ты нервничаешь. Но предупреждаю: истеричных криков я терпеть не намерен. Имей в виду, что за дверью наш покой стерегут Эйса Грэнгер и Панч Добсон. Так что сбежать отсюда тебе не удастся. Скажу больше. Если ты добровольно не ляжешь со мной в постель и будешь продолжать сопротивляться исполнению моих законных прав мужа, то я позову телохранителей и попрошу их помощи.
   Баррет заулыбался. Сладострастно, но вместе с тем очень холодно и даже жестко. Энжи поняла, что его слова о телохранителях – не пустая угроза. Макклейн и впрямь позовет двух стоявших у дверей великанов, чтобы любой ценой овладеть ею. Она подняла на него глаза, полные тоски и безнадежности. Но Баррет понял этот взгляд по-своему.
   – Ну вот, это уже лучше, дорогая! – удовлетворенно проговорил он, отпуская прядь волос девушки. – Я обещаю, милая, что ты не пожалеешь. Мы с тобой очень приятно будем проводить время в этой уютной комнате.
   Баррет схватил Энжи за руку и потащил к кровати. Упираясь, с трудом ступая ставшими вдруг свинцовыми ногами, с разрывавшимся от ненависти сердцем Энжи сделала несколько шагов рядом с Макклейном. А он продолжал убеждать ее своим надтреснутым, слащавым голосом:
   – Милая крошка! У нас впереди долгая, прекрасная ночь. И я надеюсь провести большую ее часть, сидя на тебе верхом, как самый искусный наездник!
   Они сделали еще шаг к кровати. Измученная до полного изнеможения, Энжи уже была почти готова покориться неизбежности судьбы.
   – Я не хочу тебя торопить, милая, – шептал ей на ухо Баррет. – Не будем спешить. Ведь женщины любят, чтобы сначала их целовали.
   Он положил ладони на оголенные плечи Энжи. Она вздрогнула от их ледяного и липкого прикосновения.
   – Нет, Баррет! Вам совсем не обязательно меня целовать! – вновь запротестовала Энжи, с отвращением думая даже о самой возможности такого поцелуя.
   Но Макклейн уже прильнул к ее губам. Девушка крепко сжала зубы, и рыхлый, влажный язык Баррета не смог проникнуть глубже. Однако этого оказалось достаточно, чтобы Энжи задрожала всем телом от брезгливости и отвращения. Тем более что Макклейн постарался максимально продлить свой поцелуй.
   – Любимая, – бормотал он, задыхаясь и слюнявя губами теперь уже щеки девушки, – ты такая сладкая и невинная! Даже не знаешь, что при поцелуе не надо сжимать зубы. Я сейчас тебя снова поцелую. И расслабься, пожалуйста!
   – Нет, Баррет, я…
   – Что такое? – удивленно спросил Макклейн и лизнул своим теплым языком кончик носа Энжи.
   – Я… я… давайте не будем больше медлить!
   Энжи сама не поверила, что произнесла эти слова. Наверное, так получилось, потому что она поняла: нового поцелуя этого мерзкого старика ей просто не выдержать! Но ее фраза окончательно воспламенила Макклейна. От волнения его дыхание стало тяжелым и прерывистым.
   – Дорогая! Я понимаю твое нетерпение. Клянусь, что и сам чувствую то же самое. Через день-два я обучу тебя всему, что касается поцелуев, за которыми следует остальное. Сначала мы ничего больше не станем делать, кроме как целоваться. Это будет наш, так сказать, предварительный этап. Но и его мы отложим на ближайшее будущее. Согласна? А сейчас я попрошу тебя лечь в постель.
   Энжи предприняла последнюю отчаянную попытку уговорить распалившегося старца:
   – Баррет! Я… Вы… Отпустите меня!.. Я не могу…
   – Детка моя! Ты просто напугана. Ради Бога, ничего не бойся! Спокойно ложись в постель и выполняй то, что я буду тебе говорить. Поверь, у меня уже нет больше сил терпеть!
   Энжи понуро подошла к кровати и села на край. Сразу последовало новое указание:
   – Ложись на спину.
   Она легла на спину.
   – Подвинься к середине кровати.
   Подвинулась.
   Энжи лежала, сжав кулаки. Когда Баррет склонился над ней, губы девушки нервно затряслись. А он резким движением разорвал на ней шелковую ночную рубашку и обнажил грудь.
   – Дорогая моя! – воскликнул Баррет. – Какая у тебя очаровательная грудь! Высокая… Упругая…
   Энжи закрыла глаза, чувствуя, что вот-вот из них хлынут слезы. Баррет между тем осторожно приподнял снизу ее рубашку, открыв бедра, низ живота и треугольник темных курчавых волосков.
   – Прекрасно! Восхитительно! – бурчал он себе под нос.
   Прижавшись щекой к подушке, Энжи дала волю слезам. Но Баррет продолжал улыбаться, не отрывая похотливого взгляда от обнаженного тела девушки. Потом встал, сбросил с себя халат и, представ перед Энжи совсем голым, скомандовал:
   – Посмотри на меня, Энжи!
   Она неохотно открыла глаза и взглянула ему в лицо, стараясь не видеть бледного старческого тела.
   – Любимая моя, – вновь перешел на шепот Баррет. – Пусть твое тело всегда будет таким прекрасным. А я научу тебя, что с ним делать!
   Он лег рядом и привлек Энжи к себе. Потом склонился над ней и принялся лизать сосок левой груди, как кот сметану. При этом издавал какие-то чмокающие звуки. Энжи снова опустила веки и тут же почувствовала на себе нечто очень тяжелое и липкое. Она испуганно открыла глаза и увидела прямо над собой приторно улыбающееся лицо Баррета.
   – Радость моя, – продолжал шептать Макклейн, игриво укусив девушку за кончик носа, – мы с тобой будем по-настоящему счастливы. Я стану каждую ночь сосать твою прелестную грудь и… Нет! Почему же только ночь? В любое время дня и ночи, утром и вечером мы будем любить друг друга в этой постели! Ты хотела бы этого, дорогая? Чтобы в то время, когда все остальные домочадцы спят или работают, мы с тобой занимались любовью?
   Энжи чувствовала непреодолимое отвращение к этому человеку. В отличие от его грубого и невоспитанного сына, которого всего лишь ненавидела. Сейчас, лежа в постели с Барретом, она давала себе клятву непременно отомстить обоим Макклейнам. Как? Этого Энжи еще не знала. Но была уверена, что найдет способ. Баррет и его сын должны дорогой ценой заплатить за то зло, которое ей причинили…
   – Дорогая моя, – прошамкал Баррет своими омерзительными, слюнявыми губами. – Я мог бы пробыть рядом с тобой бесконечно долго. Но сейчас слишком возбужден. Прошу тебя, раздвинь ноги. И открой глаза! Посмотри на эту воспламененную и ставшую твердой, как железо, часть моей плоти. Сейчас я войду к тебе между ног. В самое интимное и чувствительное место твоего дивного тела. Если вначале тебе покажется, что это лезвие бритвы, способное только причинять боль, не бойся. Если почувствуешь, что надо закричать, – не стесняйся. Кричи! Скоро все уже будет по-другому. Ты испытаешь такое наслаждение, какого никогда не знала!
   Не говоря больше ни слова, Баррет сам раздвинул ноги юной супруги и коснулся своей затвердевшей плотью ее женского места. Она содрогнулась от ужаса, закусила губу и…
   И вдруг почувствовала, как тело Макклейна сразу обмякло и стало безжизненным. Энжи открыла глаза и увидела над собой его закатившиеся зрачки на ставшем совершенно белым лице. Баррет Макклейн потерял сознание. Перенапряжение оказалось для него непосильным…
   Некоторое время Энжи продолжала лежать под Барретом, не смея вздохнуть. В его груди что-то булькало и хрипело. Рот был широко открыт, и оттуда текла слюна.
   Энжи почувствовала, что еще через несколько секунд катившиеся по ее щекам слезы сменятся громкими рыданиями. Изловчившись, она все-таки сумела выбраться из-под тяжелого обрюзглого тела, которое сразу соскользнуло на постель, перевернувшись на спину.
   Подобрав валявшийся на полу халат Баррета, она накинула его на плечи и стала осторожно отступать спиной к двери спальни мужа, опасаясь, как бы Баррет не очнулся и не нагнал ее. Сердце ее замирало от страха. Но Макклейн продолжал лежать на спине, издавая хрип и слабые стоны.
   Наконец Энжи почувствовала спиной гладкую поверхность двери. Быстро повернувшись, она открыла ее и в следующую секунду была уже в комнате Баррета. Но запереться на ключ оказалось невозможным: из двери исчез замок. Энжи это показалось странным, потому что накануне он был на месте и в нем торчал ключ…
   Плотно закрыв дверь в свою комнату, она все-таки заперлась в ванной, где долго отмывалась от мерзких прикосновений старческих сладострастных рук. Вымывшись и насухо обтеревшись висевшим у зеркала махровым полотенцем, Энжи вернулась в комнату Макклейна. Она по-прежнему была пуста. Осторожно заглянув в свою спальню, Энжи убедилась, что Баррет все еще неподвижно лежит на спине. Грудь его высоко вздымалась и опускалась. Изо рта вырывался уже не хрип, а самый откровенный храп. Макклейн крепко спал.
   Снова прикрыв дверь, Энжи решила оставить в покое несостоявшегося любовника и отдохнуть в его постели, благо слуга предусмотрительно расстелил ее. Она уже хотела лечь, когда увидела на рабочем столе Баррета какую-то бумагу. У Энжи было очень острое зрение. И, присмотревшись, она даже на расстоянии различила в тексте свое имя, написанное жирными буквами.
   Девушку охватило любопытство. Она подбежала к столу, схватила бумагу и внимательно прочла. Это было заключение врача о том, что обследование подтвердило девственность невесты мистера Баррета Макклейна. Энжи еще раз перечитала документ и задумалась. Ей было непонятно, почему Баррет, перед тем как пойти к ней, оставил этот документ на столе. Очевидно, он намеревался как-то воспользоваться им. Но как?
   Она присела к столу и уже в третий раз перечитала бумагу. На этот раз ее внимание привлекла заключительная фраза, гласившая, что доказанная невинность невесты Баррета, безусловно, дает ей все законные права жены хозяина ранчо. В том числе юридические.
   Энжи наморщила лоб, стараясь догадаться, что все это могло означать. И вдруг поняла: ведь законная жена имеет все права наследницы мужа в случае его смерти! Причем таковые уже не могут подвергаться сомнению с юридической точки зрения. Значит…
   Значит, если Баррет каким-то образом узнает о ее грехопадении с Пекосом, то может на полном основании потребовать развода и оспорить правомерность получения ею наследства! И видимо, собираясь лечь с ней в постель, он наутро хотел продемонстрировать при свидетелях, что до этой ночи его юная супруга была девственницей. А потому теперь является его полноправной женой!
   Но если Баррет догадается, что не был ее первым мужчиной? Да, в последний момент он потерял сознание и скорее всего ничего не помнит. А если все же у него возникнут подозрения? Тогда планы мести Макклейнам могут и не осуществиться.
   Такого Энжи допустить не могла. Обязательно нужно было найти доказательства, которые рассеяли бы у Баррета все подозрения. Но как это сделать?
   Энжи сидела за столом, стиснув губы, и думала. Как?.. Как?.. Как?..
   И тут ее взгляд упал на лежавшую рядом с документом коробочку. Энжи почти машинально открыла ее. На белой шелковой подушечке лежала тонкая заколка для галстука с бриллиантовой головкой. Некоторое время Энжи безучастно смотрела на эту, казалось бы, совершенно не нужную ей вещицу. И вдруг…
   Она улыбнулась. Улыбнулась не прежней доброй и открытой улыбкой. Жестокость и злобная радость отразились на лице девушки…
   Энжи вынула булавку из коробочки и осторожно приоткрыла дверь в свою комнату. Баррет все еще лежал на спине и храпел. Голый, омерзительный… Она на цыпочках подошла к кровати, наклонилась над ним и, уколов булавкой свой указательный палец, выжала из него капельку крови. Потом еще одну. Несколько раз коснувшись кончиком пальца белой шелковой простыни у ног Макклейна, она оставила на ней несколько кровавых пятнышек. Затем выжала из пальца еще немного крови и сделала легкий мазок в паху у Баррета…
   Вернувшись в комнату супруга, Энжи легла на его постель, прикрылась халатом и снова задумалась. Ее посетили жестокие мысли. Мысли о мщении. Но она считала, что имеет на них полное право.
   Разве не старались оба Макклейна использовать ее как игрушку? Энжи не сомневалась, что ни у отца, ни у сына никаких нежных или даже добрых чувств к ней не было. Одна похоть! Грязная, отвратительная похоть! Баррет, в довершение к этому, ее гнусно и низко обманул. Ведь он обещал относиться к ней как к дочери… А что оказалось на самом деле?
   Что ж, теперь они оба получат по заслугам!
   Энжи еще долго лежала на спине и смотрела в потолок. Но усталость брала свое. Дыхание стало ровным. Глаза закрылись. И она погрузилась в глубокий, тяжелый сон. А на лице продолжала играть улыбка.
   Холодная, жестокая…

Глава 23

   Пекос лежал, наблюдая через окно вагона, как на западе солнце медленно опускалось за горизонт. Он вздохнул, протер усталые глаза и положил ногу на ногу. Монотонный стук колес тащившегося через пустыню поезда раздражал его и без того взвинченные нервы. Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы этот скучный, утомительный переезд из Марфы в Пасо-дель-Норте поскорее закончился. А еще Пекос никак не мог перестать думать о том, что могло сейчас происходить на ранчо. В его воображении возникала эротическая сцена превращения красотки Энжел из шлюхи ночного клуба в миссис Баррет Макклейн.
   Он даже застонал. Ночь опускалась быстро. Очень скоро Энжел и его родитель поднимутся в спальню, лягут в постель и…
   Пекос нервно дернулся, перевернувшись со спины на бок. Потом встал и вышел из своего одноместного купе в коридор. Там никого не было. Это раздосадовало Пекоса. Сейчас ему очень хотелось с кем-нибудь поговорить. А мимо вагонных окон проплывали желтые, раскаленные солнцем пески пустыни. Где-то совсем далеко маячили холмы, которые он так любил.
   Несмотря на все недавние события, Пекос не сомневался, что будет и впредь постоянно возвращаться в этот романтический пустынный край. Здесь его дом. И женитьба отца не должна была все так радикально изменить. Конечно, в достаточно обозримом будущем его новоявленная мачеха унаследует какую-то часть отцовского имения. Но Пекос надеялся, что Баррет Макклейн при всей своей безумной влюбленности в молодую жену все-таки не потеряет окончательно рассудка и не оставит ей все свое состояние.
   Пекос усмехнулся, подумав, что через, скажем, двадцать лет он и его еще молодая мачеха станут партнерами по управлению ранчо.
   За окном окончательно стемнело. Пекос вернулся в купе, поставил перед собой бутылку отменного французского коньяка и за ночь успешно с ней расправился. Во всяком случае, к моменту прибытия в Пасо-дель-Норте он был уже совершенно пьян.
   Спотыкаясь и напевая себе под нос какую-то веселенькую песенку, Пекос спустился по ступенькам вагона на деревянную платформу станции. Чернокожий проводник, уже не в первый раз возивший молодого Макклейна, с сомнением посмотрел на него:
   – Мистер Пекос, а вы сумеете добраться до гостиницы?
   – Не понимаю, о чем вы говорите, Вилли? – запинаясь ответил Пекос, но петь, однако, прекратил. – А впрочем, если бы кто-нибудь проводил меня до экипажа, было бы очень неплохо!
   – Я сейчас подгоню экипаж сюда, сэр! Только подождите минутку. Надо запереть вагон.
   Через четверть часа экипаж стоял у входа в здание вокзала. Пекос сунул руку в карман за чаевыми, но там не оказалось ни цента.
   – Гм-м… Вилли! – в замешательстве посмотрел он на проводника. – Наверное, по дороге меня ограбили!
   – Никак нет, мистер Пекос, – усмехнулся тот. – Вы просто проиграли все деньги в карты.
   Пекос вытащил руку из кармана и положил обе ладони на плечи проводника:
   – Да, вы правы, дорогой Вилли! Я совсем забыл, что проигрался в пух и прах!
   На этот раз уже проводник полез к себе в карман и вытащил приличную пачку ассигнаций.
   – Мистер Пекос! Я могу одолжить вам кое-какую сумму. На обратном пути отдадите.
   – Спасибо, Вилли! Но я больше не собираюсь возвращаться в Марфу.
   – Ха! Когда-нибудь вы все равно поедете моим поездом. Отсюда только он и ходит. Вот тогда и расплатитесь. Не беспокойтесь, я вам полностью доверяю.
   – Какой же вы замечательный парень, Вилли! – растроганно сказал Пекос. – Тогда я и впрямь возьму у вас взаймы. И при первой же встрече верну. Спасибо, дорогой!
   – Счастливо оставаться, мистер Пекос! А мне уже пора назад в вагон. Разрешите только помочь вам влезть в экипаж.
   Вилли не без труда втащил Пекоса по откидным ступенькам и усадил на заднее сиденье.
   – Отвезите этого джентльмена прямо в отель «Гранд-Сентрал»! – крикнул он вознице и махнул на прощание рукой Макклейну.
   Возница тронул лошадей, присвистнул, и экипаж с грохотом покатил по улицам еще не совсем проснувшегося городка. Пекос вновь замурлыкал себе под нос и не без удовольствия принялся пересчитывать занятые у проводника деньги.

   В гостинице Пекос проспал чуть ли не до вечера и проснулся с ужасающей головной болью. Губы распухли от жажды, а во рту была непереносимая горечь. Он посмотрел по сторонам и долго не мог сообразить, где находится и как сюда попал. Будто сквозь туман, проступали в его сознании воспоминания вчерашнего дня. Свадебный обряд… Как прямо из церкви он поехал на вокзал и сел в поезд… Как в купе пил коньяк… И допился до невменяемого состояния… Как потом занимал деньги у проводника…
   Пекос тяжело вздохнул, почувствовав отвращение к самому себе, и полез под холодный душ. Потом аккуратно побрился, оделся и, выйдя из гостиницы, направился без всякой видимой цели по деревянному тротуару вдоль главной улицы.
   Как-то само собой получилось, что он оказался перед входом в ночной клуб «Харрикейн Гассис». И вдруг Пекос почувствовал, как его сердце учащенно забилось, а ладони почему-то сразу стали потными. Он тряхнул головой, как бы желая отбросить всякие нелепые мысли, и выругал себя за глупость. Но все-таки вошел в клуб.
   В полутемном зале было немноголюдно. Лишь за двумя столиками сидели небольшие компании да у стойки бара пять-шесть мужчин потягивали виски и пиво.
   По привычке Пекос тоже направился к стойке. Бармен, которого он запомнил еще с того памятного вечера, подошел к нему и приветливо кивнул:
   – Чего желаете?
   – Коньяку.
   – Сейчас будет.
   Тут же перед Пекосом возникла бутылка бурбона со стаканом. Он налил полный и выпил до дна. Бармен услужливо стал наливать второй.
   – Подождите, – тихим голосом остановил его Пекос. – Помнится, я был здесь четыре или пять месяцев назад.
   – Да. Тогда еще шериф арестовал вас и хотел посадить в тюрьму.
   – Я действительно это заслужил, – усмехнулся Пекос. – Весь скандал тогда разгорелся из-за молоденькой смазливой девицы по имени Энжел, которая пела у вас в клубе.
   – Ну и что вы теперь хотите?
   – Хотел бы с ней повидаться. Она сейчас здесь?
   – Нет. Энжел больше в нашем клубе не работает.
   Бармен долил коньяк в стакан Пекоса. Тот отпил два глотка и опустил стакан на стойку. Для него слова бармена не стали откровением. Пекос был и до этого почти уверен, что Энжел ушла отсюда и уехала на ранчо Баррета Макклейна. Но, однако, выгнул брови, сделав вид, будто удивлен.
   – Да ну? А вы не знаете, где она сейчас?
   – Дорогой мой! Я отлично помню всю ту сцену с выстрелом на лестнице. Скажите, когда вы поднимались вместе с Энжел на второй этаж, то неужели не знали, с кем имели дело?
   Пекос жестом остановил его:
   – Конечно, знал! Поэтому у меня и мысли не было привести ее к себе домой и познакомить с семьей. Я просто хотел провести с ней приятную ночь. Так вы не знаете, где она теперь работает?
   – Видите ли, эти девицы сегодня работают в одном месте, а завтра – совсем в другом. Уследить за ними просто невозможно. Поэтому я, честно говоря, не знаю, где сейчас эта Энжел.
   – Да, вы правы, – вздохнул Пекос, утвердительно кивнув бармену, уже наклонившему бутылку бурбона над его стаканом. Тот понял жест, наполнил стакан и почесал свой широкий подбородок:
   – Гм-м… Она ушла отсюда уже давно. Наверное, три или четыре месяца назад. А может быть, и того больше. Это произошло вскоре после вечера, когда вы невольно оказались героем и чуть было не угодили в тюрьму. Черт побери, откровенно говоря, я отнюдь не уверен, что тот ревнивый англичанин до сих пор не держит ее где-нибудь у себя под замком. Или просто убил. А все-таки она была очень даже привлекательной девицей. Не правда ли?
   – Да, пожалуй, – согласился Пекос.
   Он поставил стакан, расплатился с барменом и вышел на улицу. Здесь ему сразу стало легче. До этого дня Пекос в глубине души всегда несколько сомневался, что зеленоглазая девица из ночного клуба в городке Пасо-дель-Норте и Энжи Уэбстер из предместья Нового Орлеана – одно и то же лицо. Сейчас эти сомнения развеялись. Ведь как сказал бармен, Энжел ушла от них как раз тогда, когда Энжи Уэбстер появилась на ранчо его отца. Не говоря о поразительном внешнем сходстве, которое было бы просто неправдоподобным, если бы касалось двух особ, не имевших друг к другу никакого отношения.
   Итак, дорогая проститутка из ночного клуба «Харрикейн Гассис» в приграничном городке Пасо-дель-Норте стала миссис Баррет Макклейн, а заодно и его мачехой!
   Пекос рассмеялся про себя и решил больше об Энжел не думать. Тем более что здесь чуть ли не в каждом квартале к его услугам было абсолютно все для приятного времяпрепровождения.
   Зайдя в ближайший игорный дом, Пекос поставил на карту все деньги, занятые у проводника поезда. Ему повезло – он выиграл. Поставил еще и снова удвоил свой капитал.
   Не желая больше рисковать, Пекос вышел, пересек площадь и добрался до отеля «Пирсон». После непродолжительного разговора с портье, сдобренного парочкой ассигнаций, он уже знал все о самых лучших женщинах в городке, которых можно получить на ночь за деньги. Однако, пересчитав наличность, Пекос убедился, что ее для подобной цели недостаточно. А потому снова направился в игорный дом, хотя уже не тот, где ему так повезло час назад.
   Он занял место за столом среди ковбоев и мексиканских фермеров, игравших в покер. Ставки здесь были умеренными, ибо игроки не принадлежали к числу очень уж состоятельных. Как, впрочем, и сам Пекос. Все-таки в течение часа он сумел выиграть достаточно кругленькую сумму. Но и этого могло не хватить для осуществления амурных планов.
   Вернувшись в отель «Пирсон», Пекос получил еще одну информацию. На этот раз – о том, где можно крупно сыграть. Портье посоветовал ему подняться на второй этаж отеля и постучаться в номер 212. Пекос не стал медлить.
   Ему открыл стройный высокий мексиканец в коричневом пиджаке и пригласил войти.
   Посреди комнаты стоял стол, покрытый зеленым сукном, за которым сидело несколько довольно представительных мужчин. Пекос приветствовал их кивком головы и выложил на стол толстую пачку ассигнаций. Это произвело хорошее впечатление, и на него посмотрели с явным уважением.
   – Приветствуем вас, мистер Макклейн, – сказал банкомет, местный железнодорожный магнат с рыжими волосами, веснушчатым лицом и непроницаемыми зелеными глазами.
   Пекосу снова повезло. Он играл хладнокровно, вдумчиво, и, когда все игроки прекратили делать ставки и начали вставать из-за стола, оказалось, что Пекос вместе с банкометом фактически сорвали весь банк. Макклейн деловито опустил закатанные по локоть рукава своей белой рубашки и застегнул воротник.
   – Что ж, до встречи, – кивнул он банкомету.
   – До встречи, друг мой, – ответил железнодорожный магнат.
   Когда Пекос подсчитал весь свой выигрыш, он составил 10 435 долларов. Впервые за последнее время молодой Макклейн наконец почувствовал себя значительной фигурой. Он медленно, вразвалку шел по улице, заполненной в этот час игроками, праздношатающимися бездельниками, всякого рода авантюристами и пьяницами. Но Пекос почти не замечал их и лишь изредка снисходительно улыбался.
   Свернув на широкую улицу, пересекавшую главную магистраль городка, Пекос очень скоро очутился перед входом в модный спортивный клуб, пользовавшийся широкой известностью еще и как дом свиданий. Его встретила сама Тилли – содержательница клуба, женщина очень добросердечная и приветливая.
   – Дорогой мой! – воскликнула она. – Сколько лет и зим вы не удостаивали нас своим посещением! А каким стали красавцем!
   – Да, я действительно давненько у вас не был, Тилли, – улыбнулся Пекос. – Но честное слово, вовсе не заслужил таких лестных слов!
   – Откуда вы сейчас?
   – Из игорного дома, где провел не один час.
   – О! Надеюсь, вам сопутствовала удача?
   – В какой-то мере. И поэтому я хотел бы…
   – Ни слова больше, дорогой! – остановила его Тилли. – Вы предпочитаете блондинок?
   – Брюнеток.
   Мадам Тилли тотчас подвела к Пекосу миловидную девушку с такими же темными волосами, как у него самого. Она была очень стройна, чувственна, хотя и немного высоковата ростом.
   – Меня зовут Бабетта, – шепнула брюнетка Пекосу. – Надеюсь, что понравлюсь вам.
   – Дорогая, мне вы уже понравились! – галантно ответил Пекос, игриво подмигнув мадам Тилли.
   Они прошли через просторный прохладный холл и поднялись по широкой лестнице на второй этаж. В уютной комнатке, освещенной двумя канделябрами, Пекос взял Бабетту за руку и привлек к себе. Она провела ладонью сначала по его волосам, а потом коснулась пальцем губ.
   – Вы позволите Бабетте немного поиграть с вами, Пекос? – нежным, серебристым голоском спросила она.
   Обняв девушку за талию, Пекос поцеловал ее и прошептал:
   – Я люблю вас, милая!
   – Вот и чудесно! – улыбнулась в ответ Бабетта. – Может быть, хотите освежиться?
   – Хочу.
   Через пару минут Пекос, сбросив с себя вечерний костюм, уже нежился в ванне, наполненной теплой мыльной водой, с сигарой в зубах и стаканом французского коньяка в руке. Дверь из спальни открылась, и в ванную грациозно вплыла Бабетта. В одной руке она держала губку, а в другой – мочалку. На ней был пикантный пеньюар из светло-голубого шелка. Распущенные черные волосы свободно падали на спину и оголенные, аристократически-белые плечи.
   Бабетта терла мочалкой спину Пекоса, обтирала губкой лицо и время от времени целовала в губы. Он чувствовал, как закипает и начинает играть кровь в его жилах, а руки сами тянутся к Бабетте, чтобы погладить мягкие густые волосы девушки…
   …Они лежали в мягкой широкой постели. Канделябры давно были погашены. И только в углу, на маленьком круглом столике, продолжала гореть одна свечка. Пекос обнял Бабетту. Ее плечи были мягкими и теплыми. Талия – тонкой и гибкой. Бедра – округлыми, хотя и немного полноватыми.
   Руки Пекоса гладили ее грудь, все еще прикрытую тонким шелком ночной рубашки. Он прильнул к губам Бабетты и почувствовал ответное страстное, горячее дыхание…
   Еще раз обняв девушку за талию, Пекос грустно посмотрел ей в глаза и еле слышно прошептал:
   – Извини, Бабетта, но я…
   Она изумленно взглянула на него своими мягкими голубыми глазами:
   – Что случилось? Неужели я тебе не нравлюсь?
   – Не в этом дело, милая, – устало ответил Пекос. – Просто со мной происходит что-то непонятное…
   Через несколько минут Пекос, полностью одетый, заплатил разочарованной и ничего не понимающей Бабетте, после чего спустился на первый этаж. Стараясь остаться незамеченным, он проскользнул через холл, вышел на улицу и быстрым шагом направился к своей гостинице.
   Когда Пекос в своем номере разделся и лег в кровать, через окно уже проникли первые лучи восходящего солнца.
   – Черт бы тебя побрал, Энжел! – проворчал он и, повернувшись лицом к стене, попытался уснуть…

Глава 24

   Баррет Макклейн проснулся. У него ужасно болела голова. Нестерпимо ныло тело. Всю ночь он пролежал в одной позе, а потому сейчас с большим трудом смог приподняться на локте. Но прошло еще некоторое время, пока он почувствовал, что кровь начала понемногу циркулировать в жилах. Только тогда высохшие губы Баррета разомкнулись и тихо пробормотали: «Энжи»…
   Слабая, но все же довольная улыбка отразилась на его старческом лице. Он плохо помнил, что произошло накануне. Но память все-таки сохранила бушевавший в теле огонь желания и голое тело Энжи, лежавшей под ним на этой постели. Значит, он обладал ею!
   Душу старого Макклейна наполнило чувство гордости. Постепенно он вспомнил все до того момента, когда его плоть уже была готова проникнуть в тело Энжи. Но вот здесь-то в его памяти образовался какой-то совершенно непонятный провал. Баррет озадаченно чесал подбородок, пытаясь вспомнить ощущение самого блаженного момента их близости. Однако так ничего и не мог припомнить.
   Он приподнялся, спустил ноги с кровати и сел на край. Только тут он увидел маленькие пятнышки высохшей крови на шелковой простыне. Бросив взгляд на свои бедра, Баррет убедился, что и на них остались такие же следы.
   Макклейн довольно улыбнулся. Бурная радость, наполнившая его душу и тело, заставила позабыть об усталости, головной боли и ноющем старческом теле. Значит, он еще мужчина!
   Баррет встал с кровати. Решив, что Энжи сейчас принимает душ, он тихонько приоткрыл дверь ванной и заглянул туда. Но ее там не было. Улыбка сползла с лица Баррета. Он озадаченно огляделся по сторонам. Потом подошел к двери, ведущей в его апартаменты, и осторожно открыл ее.
   Улыбка тотчас вернулась к нему. На своей постели Макклейн увидел златокудрую красавицу, которая мирно спала, подложив ладошку под щеку и укрывшись его халатом. Сердце Баррета бешено заколотилось. В этот момент Энжи сделала во сне какое-то еле заметное движение. Его оказалось достаточно, чтобы шелковый халат сполз на пол, обнажив все ее тело. Лучи утреннего солнца упали на лицо, грудь, живот и бедра молодой женщины, придав им волшебный золотистый оттенок.
   Баррету стоило большого труда удержаться и не дотронуться до лежавшего перед ним изумительного тела. Но он подавил в себе этот порыв и, неслышно ступая босыми ногами по мягкому ковру, подошел к рабочему столу. Взяв лежавшее там медицинское заключение доктора Уилсона, он рассеянно просмотрел его и отложил в сторону. Затем выдвинул верхний ящик стола. Там был другой документ: официальное завещание, составленное Барретом Макклейном незадолго до свадьбы на случай своей смерти. Завещание он прочел более внимательно и несколько раз. Да, в нем было все учтено. Баррет полностью лишал наследства сына и посмертно все передавал жене. Законной жене – Энжи Баррет Макклейн. Последнее уточнение означало, что до вступления в брак с мистером Макклейном-старшим девица Энжи Уэбстер не должна терять невинности. Доказательством соблюдения ею означенного условия призваны были стать два официальных документа: медицинское заключение о сохранении девицей Энжи Уэбстер целомудрия к моменту приезда в дом Макклейна и собственное, заверенное двумя свидетелями заявление Баррета о том, что именно он лишил ее девственности в брачную ночь. Без этих двух приписок к завещанию оно считалось утратившим силу.
   Медицинское заключение было уже составлено доктором Уилсоном, проводившим обследование Энжи несколько недель назад; оно лежало на столе, надлежащим образом оформленное. Но собственное заявление Баррет должен был составить сразу после брачной ночи и заверить его подписями двух свидетелей. Вот этим-то он сейчас и занялся…
   Когда бумага была готова, Баррет выглянул в коридор. Там дежурили Эйса Грэнгер и Панч Добсон. Он поманил их пальцем.
   Телохранители вошли в комнату и остановились, не скрывая двусмысленных улыбок. Тот и другой украдкой взглянули в сторону кровати, на которой спала новоявленная молодая хозяйка. Баррет заметил это и строго посмотрел сначала на одного, потом на другого.
   Оба вытянулись и принялись «есть глазами» хозяина.
   – Ребята, – сказал с радостной улыбкой Макклейн. – Вы сейчас видите перед собой счастливейшего из людей. Моя невинная юная невеста стала женщиной. Мы с ней половину ночи без перерыва занимались любовью. И я должен сказать вам, что… Впрочем, посмотрите сами!
   Баррет поспешно набросил халат на обнаженное тело спавшей супруги, после чего Эйса и Панч приблизились к кровати. Баррет взял их под руки и перешел на многозначительный шепот:
   – Вот доказательство всего происходившего между нами в постели минувшей ночью.
   И он показал пальцем на пятнышки крови, оставшиеся на белой простыне. Оба телохранителя понимающе закивали.
   – Но это еще не все, – продолжал Баррет. – Посмотрите сюда!
   Он отбросил в сторону полотенце, которым до этого момента прикрывал низ своего живота, продемонстрировав телохранителям измазанные в крови бедра и промежность.
   В глазах Эйсы и Панча появилось выражение гадливости и даже отвращения.
   – Баррет, мы рады за вас. Но что вы сейчас хотите от нас?
   – Подождите.
   Баррет вновь обвязал полотенце вокруг бедер и взял со стола только что составленную приписку к завещанию.
   – Прочтите это и подпишите.
   Эйса взял документ и прочел вслух:
   – «Настоящим свидетельствую, что я, Баррет Макклейн, в брачную ночь лишил невинности свою невесту Энжи Уэбстер, которую с этого момента официально признаю своей законной супругой. Все пункты моего завещания также безусловно подтверждаются и в случае моей смерти подлежат безукоризненному исполнению». Подписано вами, мистер Макклейн.
   – Совершенно верно!
   Эйса передал документ Панчу, который так же внимательно с ним ознакомился.
   – Теперь я просил бы вас обоих засвидетельствовать эту бумагу, – сказал Баррет.
   Эйса и Панч беспрекословно подчинились и поставили под припиской свои подписи, после чего документ был возвращен счастливому супругу.
   – Это все, сэр? – спросил Панч и повернулся, чтобы направиться к двери.
   – Да, да, ребята, – заторопил обоих Баррет. – Теперь все в порядке. Можете идти. А мне надо вернуться в постель своей супруги. Она сейчас проснется и снова будет ждать новых ласк.
   И Баррет похотливо захихикал.
   Эйса и Панч выразительно посмотрели друг на друга, поклонились хозяину и вышли в коридор.
   – Не уходите далеко! – крикнул им вслед Макклейн. – Мы с женой не хотели бы, чтобы нас беспокоили. Побудьте у дверей.
   Он снова омерзительно рассмеялся. Когда же дверь за телохранителями закрылась, Баррет взял завещание, подложил к нему обе приписки, свернул документы в трубочку и перевязал голубой лентой. После чего направился в ванную, принял душ и чисто выбрил дряблые щеки. Затем аккуратно причесался, посмотрелся в зеркало и, довольный собой, сел на стул у изголовья кровати спящей Энжи. В этот момент он действительно чувствовал себя счастливейшим человеком если не в мире, то в штате Техас – бесспорно!
   Энжи чуть пошевелилась. Но еще не проснулась. Баррет посмотрел на нее, облизал свои сразу высохшие губы и осторожно положил свернутые в трубочку документы рядом с подушкой. Но тут же решил, что для столь ценных бумаг есть более достойное место. И переложил их на грудь Энжи. Она наконец проснулась и открыла большие зеленые глаза.
   Увидев склонившегося над ней совершенно голого Баррета, тыкавшего ей в грудь связкой каких-то бумаг, она чуть было не закричала и даже уже открыла рот. Но тут же опомнилась, вспомнив свое решение быть с этим человеком по возможности корректной. Хотя вместе с тем холодной и твердой. Энжи хотела внушить Баррету, что именно он лишил ее девственности, а потому она имеет полное право на все его наследство. Однако для этого ей придется, пусть даже через силу и редко, спать с ним! Одна мысль об этом заставила ее содрогнуться от отвращения. Но иначе как расположить к себе и сделать счастливым престарелого законного мужа, дабы он завещал ей все свое состояние?
   – Доброе утро, супруга, – сладким голосом сказал Баррет.
   Энжи потянулась и лениво промурлыкала, как насытившаяся домашняя кошка:
   – Баррет, муж мой, это ты?
   И она игриво выгнулась навстречу ему всем телом. Баррет снял с груди жены свиток документов и просунул ей между ног. При этом глаза его от возникшего желания загорелись хищным огнем, на лбу выступили капельки пота, а дыхание сделалось шумным и прерывистым. Энжи прикусила нижнюю губу, чтобы ее ненароком не стошнило от отвращения.
   – Ты себя хорошо чувствуешь, милая? – прошамкал слюнявыми губами Баррет.
   – Нормально.
   – А хочешь знать, что у тебя между ног? Что ж, очень скоро узнаешь! Пока я положу этот свиток на подушку. А ты раздвинь пошире ноги, чтобы я мог поскорее в тебя проникнуть и полностью насладиться божественным телом.
   – Дорогой мой, – холодно возразила Энжи, – я должна сначала привести себя в порядок: принять горячую ванну, хорошенько вымыться. И только тогда…
   Она приподнялась на локте и потянулась за халатом. Но Баррет схватил ее за руку:
   – Нет, любимая! Я не могу ждать так долго! Кроме того, мне надо рассказать тебе, что содержится в документах, которые лежат рядом с подушкой. Поверь, это очень важные бумаги! Ты не догадываешься, о чем в них идет речь? Нет? Ну, я тебе, так и быть, скажу. В этом свитке – мое последнее и окончательное завещание. Оно гласит, что после смерти Баррета Макклейна все его движимое и недвижимое имущество, сбережения, наличные капиталы наследует его супруга Энжи Баррет Макклейн. Но при одном условии. Оно заключается в том, что только я лишу тебя невинности. Условие, как ты сама знаешь, было соблюдено!
   Он наклонил голову и поцеловал Энжи в грудь, вызвав у своей юной жены спазмы, похожие на приступ рвоты. Но Баррет этого не заметил и продолжал упиваться своим счастьем.
   – Боже, до чего же мне хорошо! То, что произошло между нами минувшей ночью, было прекрасно! Волшебно! Бесподобно! Да, признаюсь, что я был здорово пьян. Не мог отказать себе в таком удовольствии во время свадебного застолья! Но все отлично помню. Кроме того, вот и конкретные доказательства: утром я обнаружил у себя на бедрах и в паху следы крови. Еще несколько кровавых пятен осталось на простыне. Разве это не говорит о том, что мы с тобой сполна испили чашу любви?
   – О, Баррет! – с притворным восторгом воскликнула Энжи. – Ты оказался чудесным любовником! Я просто потеряла сознание от твоих ласк этой ночью!
   – Боже мой, Энжи! – вскричал Баррет, отбрасывая в сторону свиток с документами.
   Он бросился на Энжи и принялся покрывать поцелуями ее живот.
   – Я хотел провести с тобой все утро, дорогая, – шептал он, задыхаясь. – Хотел обнимать тебя, целовать, говорить самые нежные слова. И только потом… Боже, ты же видишь, что я не в силах больше ждать!
   Энжи полными ужаса глазами следила, как Баррет раздвигает ее ноги и ложится между ними. Но тут вдруг поняла, что не может заставить себя преступить этот рубеж. Нет, она не допустит его до себя! Не станет принадлежать ему! Пусть проваливается ее хитроумный план отмщения! Ни за какие деньги в мире она не позволит этому человеку обладать собой! Никогда!
   – Нет! – истерически закричала Энжи и оттолкнула от себя Баррета. – Оставь меня! Ты – омерзительная, лицемерная гадина! Уходи прочь!
   Баррет застыл в шоке. Глаза его были готовы вылезти из орбит. А губы бормотали:
   – Дорогая!.. Дорогая!.. Дорогая!.. Не говори со мной в таком тоне… Ты уже не должна ничего бояться после сегодняшней ночи… Уверяю тебя… Больше боли не будет… Я же…
   Энжи со всей силой ударила его кулаками в грудь, так и не дав старому сладострастнику возможности достичь желаемой цели и взять ее.
   – У нас с тобой ничего не было этой ночью! – злобно бросила она ему прямо в лицо. – Ничего! Понимаешь? И никогда не будет! Я ненавижу тебя, презираю, не могу выносить прикосновения твоих рук!
   – Энжи, Энжи! – застонал Баррет, зажимая ладонями уши. – Ты не можешь говорить этого серьезно! Я обладал тобой прошлой ночью. Я лишил тебя дев…
   – Ты ничего меня не лишил, Баррет! И уже никогда не лишишь! Твой сын опередил тебя! Это он взял меня, а не ты – подлый, грязный, отвратительный тип! Я вышла за тебя замуж, чтобы обезопасить себя от Пекоса. Но ты обманул меня. И теперь я ненавижу тебя куда больше, чем его!
   – Нет, нет, Энжи, – бормотал Баррет. – Этого не могло быть! Доктор Уилсон обследовал тебя и дал заключение о том, что…
   – Да послушай же ты, гадкая липкая змея! Да, ты заставил меня пройти через ту унизительную процедуру. Но ваш доктор появился слишком рано! Эх ты, глупый, жалкий собственник! Пекос лишил меня невинности уже после этого!
   Энжи истерически смеялась, а по щекам ее катились слезы. На лице же Баррета вместо только что бывшего выражения униженности и растерянности отразилась почти физическая боль. Его рука вдруг соскользнула с ее тела и повисла как плеть. Энжи в тревоге посмотрела на мужа. И к своему ужасу, поняла, что он, как и ночью, потерял сознание. Глаза опять закатились. Из груди вырвался стон, напоминавший хрип.
   До Энжи наконец дошло, что на этот раз с Барретом случилось что-то очень страшное. Возможно, угрожавшее его жизни. Она попыталась растормошить его. Но тот никак не реагировал на это. На протяжении нескольких секунд, а может быть, и минут Энжи безмолвно смотрела на неподвижное тело мужа. Пока она чувствовала только облегчение. Ибо понимала, что после подобного шока Баррет Макклейн уже не сможет преследовать ее и тем более пытаться соблазнить.
   Энжи спрыгнула с кровати, наступив на какой-то предмет, валявшийся на полу. И, посмотрев под ноги, увидела свиток бумаг, о которых только что говорил Баррет.
   Она улыбнулась холодной, расчетливой улыбкой, подняла свиток и положила обратно на стол Макклейна. Затем, все с той же дьявольской улыбкой на лице, пошла к двери и, пригладив ладонью волосы, выглянула в коридор.
   – Мистер Грэнгер! Мистер Добсон! – закричала она на весь дом. – Мой муж! Баррет! С ним что-то случилось! Скорее, скорее!..

   Пекос в тот же день уехал из Пасо-дель-Норте. Он решил, что работа на шахте «Лост Мадре» будет для него как раз тем, что в настоящий момент требовалось. И направился в небольшое мексиканское селение Буэнавентура.
   Один вид спящей под горячим южным солнцем деревушки заставил Пекоса улыбнуться. Здесь ничто и никогда не менялось. Вдоль пыльной главной улицы выстроились католическая церковь, единственная и очень грязная таверна, небольшая конюшня и кузнечная лавка. В дальнем конце улицы возвышалось кирпичное здание, на втором этаже которого находились почта и телеграф, а на первом – универсальный магазин.
   Селение явно не отличалось особым разнообразием жизни, но его обитатели, судя по их всегда улыбающимся лицам, чувствовали себя вполне счастливыми.
   Пекос остановил свою двухместную коляску прямо у входа в таверну и вошел. В зале было пусто. Бармен мирно дремал за своей стойкой. Пекос подошел к нему, прокашлялся, чтобы обратить на себя внимание, и улыбнулся.
   – Наверное, у вас найдется немного виски для честного иностранца?
   Бармен поднял голову и посмотрел на Пекоса заспанными глазами. Потом взгляд его прояснился, он вскочил и, протягивая через стойку руку, воскликнул:
   – Ба! Сеньор Макклейн! Вы ли это?!
   – Привет, Гектор!
   Пекос крепко пожал смуглую руку потомка аборигенов, спросил о здоровье всех членов его семьи и заказал бутылку виски, каковая сразу появилась на стойке. Пекос налил полстакана и выпил. Гектор тут же наполнил его снова и до краев.
   – Ты видел кого-нибудь из моих парней? – спросил Пекос. – Знаешь, я намерен задержаться здесь на некоторое время, чтобы еще немного поработать на «Лост Мадре». Там никого не осталось из старых друзей?
   – Вам повезло, сеньор Пекос! Вы, конечно, помните Хосе Родригеса?
   – А то!
   – Ну, так он работает там и наезжает сюда чуть ли не каждый понедельник. Кстати, сейчас как раз должен быть здесь.
   – Прекрасно! Я постараюсь его разыскать, и мы вместе поедем на шахту. Он хороший парень, этот Хосе!
   – Надеюсь. Он навещает мою малютку Розалинду и гуляет с ней за ручку при свете луны.
   – Понятно. Поэтичный платонический роман…
   – А как у вас дела, сеньор Пекос? Так до сих пор ни в кого и не влюбились?
   – Боюсь, что это не для меня.
   Через час Хосе Родригес прискакал в селение и бросился на шею Пекосу. Он до сих пор был очень благодарен молодому Макклейну, избавившему его от кнута Баррета.
   Пекос долго расспрашивал его о делах на шахте. То, что прибыли «Лост Мадре» сильно сократились, его не удивило. Золота на шахте добывалось с каждым месяцем все меньше и меньше. Сам Хосе явно тоже не очень процветал. Это было видно по его потрепанной одежде и исхудавшему лицу. Пекос пошелестел в кармане выигранными в Пасо-дель-Норте десятью тысячами долларов и заверил Родригеса, что помощь ему будет оказана. Тот радостно засмеялся.
   Они отправились в здешний главный магазин. Стоявший у входа знакомый Пекосу мексиканец, работавший в том же здании на почте, мрачно посмотрел на Макклейна и попросил минутку подождать. Вернувшись, он молча вручил ему телеграмму. Пекос развернул ее и прочел:

   «У вашего отца в воскресенье 11 сентября случился сердечный приступ. Положение очень серьезное. Срочно приезжайте!
   Миссис Баррет Макклейн».

   …Когда Пекос вернулся на ранчо, Энжи сидела у постели больного мужа. С момента, когда Баррета хватил удар, он так и не приходил в сознание. Доктор Уилсон приехал через два часа после случившегося. Мягко, но вполне определенно он высказал мнение, что шансов выжить у Баррета очень мало. Но даже если такое и произойдет, его мозг и остальные жизненно важные центры организма будут настолько поражены, что не смогут нормально работать.
   Сидя рядом с умирающим, Энжи, по сути дела, исполняла свой долг жены. Время от времени она смотрела в осунувшееся лицо Баррета, и ей казалось, что мозг его все-таки работает. Энжи задавала себе вопрос: если это действительно так, то помнит ли старик Макклейн все, что она ему сказала? Ей хотелось, чтобы он помнил. Потому что сам бессовестно обманул ее и должен был непременно понести наказание за ложь. Этот обман до того потряс Энжи, что она даже сейчас, в преддверии смерти Баррета, не могла избавиться от ненависти к нему. И независимо от того, останется ли он жить или отойдет в мир иной, она чувствовала себя свободной. В любом случае Баррет уже не представлял для нее никакой опасности. Но если старик Макклейн все-таки умрет, она станет одной из самых богатых женщин в Техасе.
   Пекос тихо постучал в дверь и вошел.
   – Не вставай, – мягко сказал он Энжи, когда та хотела подняться со стула.
   Глаза Пекоса задержались на ней только на какое-то мгновение. Он сразу подошел к постели больного, посмотрел в лицо умирающему отцу и скорбно поджал губы. В груди молодого Макклейна что-то защемило. Острая боль уколола в сердце. Каким бы ни был при жизни этот человек, он все равно оставался его отцом. Поэтому Пекос не мог равнодушно смотреть на лежавшее перед ним неподвижное тело, покрытое белой простыней.
   Энжи все-таки встала. Пекос наклонился над умирающим и тихо позвал его:
   – Отец, ты слышишь меня?
   Карие глаза больного были широко открыты. На какую-то долю секунды в них мелькнула искра сознания. Пекосу показалось, что отец узнал его. И почудилась во взгляде Баррета лютая ненависть. Та самая, которую он столько раз читал в его глазах…
   Пекос отступил на шаг и, не глядя на Энжи, бросил ей:
   – Не исключаю, что твой муж все-таки выживет.
   – Почему ты так думаешь?
   – Потому что он все еще способен на ненависть. Более того, сохранил в душе и другое чувство – страсть. Как знать, может быть, любовь к тебе вернет его к жизни…

Глава 25

   Баррет Макклейн умирал в течение недели. За все это время сын больше ни разу не зашел в его комнату. На кладбище Пекос стоял с совершенно сухими глазами рядом со своей тетушкой Эмили. Священник долго произносил надгробную речь. Она была полна таких похвал усопшему, что Пекос с долей цинизма подумал: тот ли человек лежит сейчас в тяжелом бронзовом гробу? Он никак не мог заставить себя признать покойного отца порядочным, добрым и набожным человеком.
   Энжи стояла перед гробом, не ощущая никаких эмоций. Она уже не была больше доверчивой, невинной и боязливой девочкой, которая минувшей весной сошла с поезда в Марфе во время песчаной бури, и твердо знала, что никогда вновь такой не станет.
   Ее плечи были широко расправлены, спина – прямой, а подбородок – гордо и даже немного надменно приподнятым. Никакого сожаления по покойному Энжи не чувствовала. От лицемерия и ханжества, которые в свое время пытался привить ей Иеремия, теперь не осталось и следа.
   Возвратившись с похорон, Энжи сразу поднялась к себе в комнату, не желая никого видеть.
   – Энжи, – спросила Делорес, помогая ей снять черное платье, – разве вы не спуститесь вниз? Ведь сейчас многие приедут выразить соболезнование.
   – Нет, Делорес! – категорично ответила Энжи. – Пусть их принимает Пекос. Это его друзья, а не мои.
   – Мне кажется, что ради него следовало бы…
   – Ради кого? – раздраженно оборвала ее Энжи.
   – Ради Пекоса. Вы с ним теперь должны научиться управлять…
   – Управлять? Что вы имеете в виду, Делорес?
   – Баррет Макклейн перешел в мир иной, Энжи. Теперь ведь все дела на ранчо будет вести Пекос…
   – Нет, Делорес, не Пекос, – ответила Энжи и улыбнулась.
   Делорес воззрилась на нее с удивлением:
   – Почему вы улыбаетесь? Я что-то не совсем понимаю, но…
   – Сейчас все объясню. Хотя, думаю, вам это не понравится. Видите ли, во время брачной ночи я прочитала последнюю волю моего дражайшего супруга. Вернее – его завещание. Так вот: теперь все состояние Баррета Макклейна перешло ко мне.
   – Как?! А Пекос? Ведь он – единственный сын Баррета и имеет право на часть наследства! Возможно, даже не только на часть – ведь ранчо раньше принадлежало его матери.
   – Послушайте, Делорес! Меня абсолютно не интересует история этого ранчо и кто по праву должен им владеть. Я вышла за старого, дряхлого человека, считая его добрым и порядочным. Но вместо этого прошла через такой кошмар, о котором и подумать не могла! Скажу вам откровенно: если бы Баррет Макклейн не умер от удара, то мне пришлось бы…
   Энжи всю передернуло от этой ужасной мысли. Делорес схватила ее за руку:
   – Энжи, дорогая! О чем вы говорите?! Господь да простит вам подобные слова! И потом, ведь это же Баррет обманул вас, оскорбил, унизил… Но при чем здесь Пекос? Он совсем не похож на своего отца. Добрый, порядочный… Ну допустим, иногда он…
   – Перестаньте, Делорес! Какое мне дело до хороших или плохих качеств Пекоса Макклейна? – Энжи посмотрела на растерянную служанку, мягко улыбнулась и сказала: – Делорес, я понимаю, что вы удивлены и расстроены. Это потому, что вы многого не знаете. Но может быть, не будете меня очень уж осуждать, если я…
   – Энжи, Энжи! – воскликнула Делорес, не дав своей молодой хозяйке даже закончить фразу. – Я люблю вас всем сердцем. И не собираюсь осуждать. Вы всегда такая милая, добрая! Но поймите, Пекоса я знаю и тоже люблю вот уже двадцать семь лет. Он мне очень близкий и родной человек. Неужели вы не поделите между собой…
   – Нет, Делорес, мы не сможем этого сделать. Пекос слишком холодный, даже бездушный, человек. Мы с ним никогда не поладим!
   – Он вовсе не такой! – горячо запротестовала Делорес. – Я не знаю, что между вами произошло. Когда вы только что приехали на ранчо, я думала… Надеялась, что вы и Пекос… – Она тяжело вздохнула и заговорила немного спокойнее: – Я знаю Пекоса чуть ли не со дня его рождения. Баррет третировал своего сына с самого раннего детства. Этот добрый, готовый всех любить мальчик всячески старался завоевать любовь и привязанность своего отца. Но тщетно! Старый Макклейн оставался для него чужим. Не подумайте, сеньора, что я стараюсь приукрасить Пекоса. Вовсе нет! Он совершал в жизни много ошибок. Но никогда не был холодным, а тем более – бездушным, вроде своего отца! Поверьте, у него нежное, отзывчивое сердце!

   К вечеру все, приехавшие выразить соболезнование и помянуть Баррета Макклейна, разъехались по домам. Энжи, снова переодетая в черное, сидела в библиотеке у камина, откинувшись на спинку большого мягкого кресла. Рядом расположилась Эмили. Пекос стоял, опершись о мраморную доску камина, скрестив руки на груди, и смотрел в окно. За длинным столом устроился Дональд Уорз – адвокат Баррета Макклейна, державший в руках завещание и приписки к нему.
   Эйса Грэнгер и Панч Добсон, как два стража, несли службу у двери снаружи.
   Адвокат монотонным, скучным голосом зачитал сначала довольно странное завещание своего покойного клиента, а затем – приписки к документу. Когда он дошел до пункта, по которому наследницей всего состояния Баррета объявлялась его молодая вдова, Энжи украдкой взглянула на Пекоса. Губы его были плотно сжаты, а глаза выдавали глубокую обиду и негодование. Энжи понимала, что Пекос имел полное право на то и другое…
   – Больше здесь ничего нет, – объявил адвокат и положил бумаги на стол с видом исполненного долга.
   Он встал. Энжи тоже поднялась из кресла и тихо сказала:
   – Спасибо, мистер Уорз. Разрешите, я вас провожу.
   – Спасибо, миссис Макклейн, я сам найду дорогу, – улыбнулся в ответ адвокат, целуя руку Энжи.
   Он повернулся к Эмили с Пекосом и смущенно сказал:
   – Извините меня.
   Эмили посмотрела на адвоката отсутствующим взглядом и чуть кивнула головой. Она была оскорблена за своего любимого племянника, хотя и понимала, что адвокат здесь ни при чем. Пекос же крепко пожал руку Уорзу и улыбнулся мягкой, доброй улыбкой, как будто ничего серьезного не произошло.
   Адвокат учтиво поклонился всем и вышел из библиотеки. Пекос проводил тетушку Эмили на второй этаж, а сам спустился к себе в комнату. Войдя, он снял висевший на стене патронташ с двуствольным пистолетом, проверил заряд, после чего вернулся в библиотеку.
   Энжи еще была там. Она сидела за столом и в очередной раз перечитывала завещание Баррета.
   – Миссис Макклейн, – подчеркнуто вежливо обратился к ней Пекос, – я хотел бы перекинуться парой слов с вашими телохранителями. Но далеко не уверен, что они станут со мной разговаривать.
   – Почему? Или вы думаете…
   От внезапно охватившего ее волнения Энжи вдруг начала заикаться. Пекос сделал вид, что этого не заметил.
   – Будьте любезны, попросите этих парней меня выслушать.
   – Но… но… они оба здесь… за дверью. Почему бы вам… самому не…
   – Неужели непонятно? Для них я – никто! Раньше они выполняли только приказания Баррета. А теперь будут слушаться исключительно вас. И никого больше! Ведь вам здесь уже принадлежит все.
   Губы Пекоса скривились в злой усмешке, а глаза превратились в две колючие щелки. Энжи встала из-за стола и открыла дверь.
   – Мистер Грэнгер, – сказала она повелительным тоном, – Пекос хотел бы приватно поговорить с вами и мистером Добсоном. Это – с моего разрешения.
   Энжи закрыла дверь и снова села за стол.
   – Покорнейше вас благодарю, ваше сиятельство! – театрально поклонился ей Пекос и вышел в холл.
   Поманив пальцем телохранителей, он провел обоих к их комнатам, открыл двери в каждую и суровым тоном сказал:
   – Я хочу, чтобы вы оба покинули ранчо еще до заката солнца. И прошу никогда сюда не возвращаться!
   Пекос стоял лицом к лицу с Грэнгером, глядя ему в глаза.
   – Вы можете хотеть чего угодно, Пекос, – усмехнулся Эйса, – но выгонять нас отсюда не имеете никакого права.
   – Повторяю: с этой минуты вы оба уволены. Соберите свои вещи и убирайтесь.
   В ответ Грэнгер рассмеялся Пекосу в лицо:
   – Не забывайте, что на ранчо вы на правах браконьера, которому здесь ничего не принадлежит. Хозяйка теперь – миссис Энжи Макклейн.
   Пекос вынул из-за пояса пистолет и приставил дуло к подбородку Эйсы:
   – Вот мои права. Или вам этого недостаточно?
   Весь гонор с Грэнгера как ветром сдуло.
   – Извините, Пекос! – взмолился он. – Что вы против нас имеете?
   – Правда, Пекос, – включился в разговор Добсон, – вы ведь знаете, каким был ваш покойный отец. Многое из того, что он приказывал, нам не нравилось. Но мы же получали за это деньги! Посудите сами…
   – Я знаю, что вам платили, – процедил сквозь зубы Пекос. – Но никакие деньги не могут оправдать избиения кнутом несовершеннолетнего мексиканского мальчика, беззащитного и донага раздетого.
   – Это делали не мы, Пекос! Вы же помните…
   – Слишком хорошо помню, Панч! Мой благочестивый отец первым ударил мальчонку хлыстом. А потом передал кнут вам. Или Эйсе. Сейчас это уже не имеет никакого значения. И если бы я тогда не вмешался, то вы забили бы этого несчастного до смерти! Хватит! Я не желаю больше выслушивать никаких объяснений. Собирайте свои вещи и выкатывайтесь отсюда! Я сегодня уезжаю. Но если узнаю, что вы снова здесь появились, то немедленно вернусь и пристрелю на месте обоих! Понятно?
   Пекос повернулся и пошел на второй этаж. Ему сразу стало легче. Он постучался к тетушке Эмили и долго пытался уверить ее, что потеря отцовского наследства его совсем не огорчила. Потом они спустились в гостиную и вместе поужинали.
   Когда совсем стемнело, Пекос вернулся к себе в комнату, вынул из шкафа бутылку бурбона и выпил полный стакан. Потом еще один… И думал о том, что этот дом, где он родился, больше ему не принадлежит. Как и эта комната… Хозяйкой всего здесь стала Энжел. Боже, как легко у нее это получилось! Стоило лишь провести одну ночь в постели с его отцом, как тот на следующее же утро сделал ее своей единственной наследницей. А родного сына лишил всего…
   Пекос злобно усмехнулся и наполнил следующий стакан… Потом еще…

   Было уже далеко за полночь, а Энжи все ходила из угла в угол по комнате. Она мучительно думала о том, права ли была, согласившись принять все наследство Баррета Макклейна. И все больше чувствовала себя виноватой. Никогда раньше она так не нуждалась в добром совете, как сейчас. Ей было просто необходимо услышать мнение человека, которому можно было бы до конца довериться. Который понял бы ее и беспристрастно рассудил, права она или нет. Слова Делорес о добром и честном Пекосе беспрестанно звучали у нее в ушах. А полные горестного упрека глаза Эмили стояли перед внутренним взором и больно ранили сердце.
   Прошел час… другой… Легче не становилось. Чувство горькой вины не покидало Энжи. Куда только девалась ее решимость стать холодной, жесткой, неприступной!..
   Наконец мучительное решение было принято. Оно касалось Пекоса. И только его. Ибо он действительно имел все права стать наследником Баррета Макклейна, как его единственный сын. Кроме того, ведь ранчо раньше действительно принадлежало его матери. Пекос рассказал ей об этом еще тогда, в пещере. Как и о том, насколько привязан к родному дому и этой земле. Здесь он родился, провел детство и юность…
   Энжи вдруг почувствовала, что ей сразу стало легче. Она приняла решение. Пусть нелегкое, но единственно правильное и справедливое! То, что Пекос причинил ей немалые страдания, сейчас уже не имело ровно никакого значения. Он должен остаться на ранчо и управлять имением на равных правах с ней! Получить половину всего наследства отца! Тогда они станут деловыми партнерами. Огромные поля, стада коров и лошадей, тьма прочей живности. Разве этого мало для двоих? Конечно, им придется часто встречаться. Но это будут чисто деловые встречи, связанные с управлением гигантским хозяйством. А потому – совершенно безопасные для нее!
   Зная, что Пекос намерен рано утром уехать, Энжи решила не дожидаться рассвета, а без всяких отлагательств, немедленно объясниться с ним. Да, она сейчас пойдет к нему и объявит о своем решении…
   Энжи накинула легкий халат поверх ночной рубашки и вышла в коридор. Больше всего она сейчас боялась столкнуться с Эйсой Грэнгером и Панчом Добсоном. Но оба телохранителя, хотя им было вменено в обязанность стеречь покой молодой хозяйки, куда-то исчезли. Энжи облегченно вздохнула. И все же около двери Пекоса в нерешительности остановилась. Не делает ли она очередной ошибки? Прилично ли сейчас, глубокой ночью, идти к Пекосу? Ведь он может понять этот визит по-своему… Решит, что…
   Все же она постучала. Дверь отворилась. На пороге стоял Пекос, почти совсем голый. Его прикрывало лишь махровое полотенце, обвязанное вокруг талии и спускавшееся до колен. В руках он держал пустой стакан. Энжи почувствовала запах туалетного мыла и коньяка.
   Пекос оторопело посмотрел на ночную гостью, визита которой явно не ожидал. Затем глаза его сузились, а губы сжались, превратившись в одну тонкую линию.
   – Заходи, – сказал он и отступил на полшага в сторону, давая Энжи пройти. – Хочешь выпить со мной?
   – Спасибо, я не пью, – отказалась Энжи, переступая порог.
   Она услышала за спиной щелчок замка и поняла, что пути назад нет.
   – Извини… – начала Энжи, запинаясь чуть ли не на каждом слоге, – сейчас уже… уже очень поздно… Я, наверное, пришла не вовремя…
   – Как раз вовремя, – усмехнулся Пекос. – Пятью минутами позже ты застала бы меня в ванне. Уж извини за не совсем приличный вид. Но я не мог предвидеть твоего прихода. Иначе, конечно, надел бы смокинг.
   Энжи очень хотелось, чтобы Пекос поскорее оделся. Но тот, похоже, не спешил.
   – Ты пришла отпраздновать победу? – ехидно спросил он. – Или что-то еще задумала?
   Пекос поставил пустой стакан на стол и подошел к Энжи почти вплотную.
   – Я… я… – забормотала она, – я думаю, что тебе… что тебе вовсе не надо… не надо отсюда уезжать! Лучше будет остаться на ранчо и…
   – О, конечно, миссис Макклейн! Тебе бы очень этого хотелось. Чтобы я держался за твою юбку. Или, может быть, настойчиво требует удовлетворения то, что находится под ней?
   Эмили вспыхнула от негодования и наотмашь ударила Пекоса по лицу. Причем с такой слой, что голова его откинулась назад, а сам Пекос отступил на шаг к столу. Энжи круто повернулась, чтобы уйти. Но Пекос схватил ее за руку, остановил и прижал к себе.
   – Отпусти меня! – потребовала Энжи. – Я хочу, чтобы ты…
   – Ты хочешь… ты хочешь… – забормотал Пекос, дыша ей в лицо коньяком. – Кто ты такая, черт побери, чтобы врываться ночью ко мне в комнату? Да, теперь ты владеешь ранчо, принадлежавшим когда-то моей матери, а потом отцу. Но на меня, слава Богу, у тебя никаких прав нет! Так что, может быть, ты теперь соизволишь выслушать, чего я хочу?
   Энжи посмотрела в его разъяренные серые глаза. Ей стало страшно. В то же время она почувствовала, что слабеет. Что эти глаза притягивают как магнит.
   – Скажи… – тихо прошептала Энжи, – скажи, чего ты хочешь, Пекос… Мне необходимо это услышать…
   Злоба в глазах Пекоса неожиданно сменилась смущением и неуверенностью. В следующее мгновение его взгляд потеплел. Энжи прочла в нем растущее желание. До боли сжатые кулаки Энжи медленно разжались. А рука Пекоса потянулась к ее лицу. Тремя пальцами он взял Энжи за подбородок и слегка закинул ее голову назад. Теперь они стояли лицом к лицу и, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу. У Энжи перехватило дыхание. Губы Пекоса тянулись к ее губам. В следующее мгновение она почувствовала их прикосновение. Мягкое, почти робкое… Глаза его о чем-то спрашивали.
   По всему телу Энжи пробежал трепет. Она поднялась на цыпочки и тоже прижалась своими губами к его. Но тут же отступила на полшага. В ее изумрудных глазах Пекосу почудился вопрос…
   Так они стояли друг перед другом в течение минуты… Двух… Может быть, и дольше… И вдруг из груди Пекоса вырвался сдавленный стон. Он схватил Энжи за плечи, снова прижал к себе и начал безумно, страстно целовать ее лицо, глаза, волосы, шею… Наконец приник к ее губам и почувствовал, что Энжи отвечает на его поцелуй с тем же жаром и страстью.
   На секунду Пекос чуть отстранился и, взяв руку Энжи, осторожно опустил к низу своего живота. Потом еще ниже. Теперь через полотенце он сжимал ее ладонью свою затвердевшую от желания мужскую плоть.
   – Ты не убьешь меня, – прошептал Пекос, – если я вот этим проникну в самое интимное место твоего тела?
   Он отпустил ее руку. Но ладонь Энжи продолжала крепко сжимать его возбужденное естество.
   – Я действительно убью тебя, – прошептала она. – Но только если ты не сделаешь этого…
   Другой рукой Энжи развязала узел, которым было завязано полотенце на талии Пекоса. Оно тут же соскользнуло на пол…
   …Стоны, горячие поцелуи, необыкновенное счастье нового тесного сближения – все это промелькнуло как одно мгновение. Наверное, еще и потому, что оба изголодались друг по другу. И оргазм наступил раньше, чем им хотелось бы…
   Они еще долго не могли прийти в себя. Их руки и ноги переплелись. Сердца учащенно бились в такт. Энжи ощущала такое блаженство, о возможности которого раньше даже не подозревала. Ей хотелось вечно оставаться в объятиях этих сильных смуглых рук, чувствовать теплые мягкие губы Пекоса, его большое, тяжелое тело, лежавшее на ней. А больше всего хотелось ощущать в себе его горячую мужскую плоть.
   Энжи счастливо улыбалась, целовала его густые темные волосы. Проведя по ним ладонью, Энжи ласково посмотрела Пекосу в глаза и вдруг неожиданно для себя самой выпалила:
   – Дорогой, я хотела бы поговорить о доставшемся мне наследстве…
   Пекос резко поднял голову. Глаза его сразу же сделались холодными и стальными. Случайно оброненная Энжи фраза сбросила его с облаков на грешную землю, возвратив к голой, жестокой реальности. Пекоса охватило гадкое, омерзительное чувство не только к этой женщине, но и к себе самому.
   – Знаешь ли, Энжел, ты делаешь заметные успехи в своем ремесле, – ядовито сказал он. – Это заметно с каждой нашей новой встречей. – Он оттолкнул ее от себя и соскользнул с кровати. – Признайся, когда ты раздвигала ноги для моего престарелого родителя, то делала это с тем же искусством, что и для меня?
   Вся нежность, которую Энжи только что испытывала к этому человеку, как рукой сняло. Наверное, если бы Пекос ударил ее по лицу, это не было бы так больно. Энжи почувствовала, как всю ее начинает переполнять почти звериная ярость. И она тут же нанесла ответный удар.
   – Я должна тебе рассказать, Пекос, – начала Энжи со змеиной улыбкой, – о том, каким редким человеком был Баррет Макклейн. Да, да! Я говорю о твоем покойном отце! С ним мне было очень хорошо! Так хорошо, как я раньше даже не могла и мечтать! Он столько для меня делал, что…
   – Перестань! – в бешенстве оборвал ее Пекос и, упав на постель, зажал Энжи рот ладонью. – Аморальная, омерзительная, жадная маленькая сучка! Ты измучила меня, прикидываясь невинной, наивной девочкой! Я был готов даже в это поверить! Ну а теперь скажи: сколько мужчин разного возраста прошло через это очаровательное тело? Ты, наверное, потеряла им счет? Сколько их зарывалось лицом в твои густые волосы божественно-золотистого цвета? Эх ты! Красивая, смертельно ядовитая змея!
   Пекос схватил ее за волосы и стал туго наматывать густую прядь себе на ладонь. Энжи вскрикнула от боли. В ее изумрудных глазах заблестели слезы.
   – Теперь поплачь! – сквозь зубы процедил Пекос. – Только пусть тебя не удивляет, если эти слезы меня не тронут. Лучше уходи отсюда! И поскорее! Мне надо принять ванну. А выплакаться ты сможешь и у себя в комнате!
   Он отпустил ее волосы, встал и небрежно кинул Энжи ночную рубашку с халатом.
   – Ступай прочь!
   Энжи поймала одежду, встала с кровати, натянула через голову ночную рубашку и накинула на плечи халат. Пекос стоял посреди комнаты, скрестив руки на груди, и наблюдал за ней. В его глазах отражались холод и презрение…
   …Вернувшись к себе, Энжи бросилась на кровать, зарылась лицом в подушку и зарыдала. Когда же слез больше не осталось, она, несколько успокоившись, пошла в ванную и долго оттирала намыленной мочалкой все тело, которое, как ей казалось, насквозь пропиталось запахом Пекоса. Точно так же как недавно отмывалась после брачной ночи с Барретом. Тогда она вышла из ванной с сердцем, переполненным злобой и жаждой мести. Сейчас чувствовала то же самое. И хладнокровно начала строить планы разорения Макклейнов. Хотя скоро и пришла к выводу, что сделать это будет очень нелегко. Баррет был баснословно богат. А теперь все его гигантское состояние перешло по наследству к ней. И как бы Энжи ни швыряла деньгами направо и налево, ей не хватило бы и двух жизней, чтобы промотать свое состояние…
   Она подошла к окну и задумчиво посмотрела вдаль. Все-таки надо попробовать…

Глава 26

   Садившееся за горизонт пустыни пурпурно-красное солнце осветило оранжевыми лучами полутемную библиотеку и склонившуюся над бухгалтерскими книгами Энжи. Занятая работой, молодая хозяйка ранчо не заметила, как подошел к концу уже недлинный октябрьский день. И когда за ее спиной раздался голос Эмили, она даже подпрыгнула на стуле от неожиданности.
   – Энжи! Могу я с вами поговорить? – спросила, открывая дверь, тетушка с какой-то необычно нервной улыбкой на лице. – Извините, что отрываю от работы!
   – Конечно, тетушка Эмили, входите и садитесь!
   Энжи чуть потянулась, сидя за столом, и протерла глаза.
   – О, милая, я вижу, вы слишком устали для серьезного разговора, – покачала головой Эмили.
   – Нисколько! Слушаю вас, тетя Эм.
   Эмили села напротив Энжи и, чуть помедлив, неуверенно сказала:
   – Энжи… я… я… – Она замолчала, прокашлялась и, глядя в пол, заговорила снова: – Энжи, я знаю, что теперь все здесь принадлежит вам. Не стану притворяться, будто это сделало меня счастливой. Но против вас лично я ничего не имею. Во всем виноват только Баррет. Нет, ради Бога не подумайте, будто я подозреваю вас в оказании давления на старого Макклейна! У меня нет и не может быть подобных мыслей: все же я успела вас неплохо узнать, чтобы исключить даже намек на саму возможность подобных интриг.
   – Поверьте, тетушка Эм, я никогда…
   – Пожалуйста, милая, дайте мне договорить. Я сегодня пришла сюда, чтобы начистоту спросить: Энжи, вы хотели бы, чтобы я уехала отсюда?
   Энжи сначала не поверила своим ушам. Она оторопело посмотрела на Эмили:
   – Тетушка Эм! Почему вы задаете, простите меня, такой глупый вопрос?
   – Вы считаете, что этот вопрос глупый? – переспросила Эмили. – Но… простите… я ведь… я ведь тетя Пекоса! Я его очень люблю. И вижу, что вы с ним… вы с ним недолюбливаете друг друга. Теперь же, после того как Баррет не оставил сыну ничего, мне, насколько я понимаю, здесь не…
   Эмили запнулась на полуслове и замолчала. Энжи несколько секунд внимательно смотрела на ее бледное, взволнованное лицо. Потом встала, обошла вокруг стола и положила руку на плечо Эмили.
   – Тетушка Эмили! Эмили, дорогая моя! Плохие отношения между мной и Пекосом не имеют к вам никакого отношения. Я знаю, что вы очень любите своего единственного племянника. Знаю также, что вам трудно не осуждать меня за то, что я получила наследство, которое по праву должно было принадлежать Пекосу. Прошу вас понять, тетушка Эм, что по причинам, о которых мне не хотелось бы говорить, я не очень переживаю за Пекоса, которому отец ничего не оставил.
   Только сейчас Энжи заметила, что на глаза тетушки навертываются слезы. Она схватила ее за руку и прижала ладонью к своей щеке.
   – О, не плачьте, тетя Эм! Ведь Пекос не голодает. У него есть кое-какие деньги. Честное слово, он сумеет пробиться в этой жизни! А что касается вас, то мне просто странно слышать вопрос, который, простите, я посчитала глупым. Ведь вы здесь у себя дома! И надеюсь, останетесь на ранчо навсегда. Мне вы очень нужны, тетя Эм! Я люблю вас и хочу, чтобы мы стали самыми близкими друзьями.
   Слезы градом покатились по щекам Эмили. Она подняла свои печальные глаза на Энжи и сказала прерывающимся шепотом:
   – Я очень хочу здесь остаться… У меня же никогда не было другого дома. Но…
   – Что «но»?
   – Энжи, вы разрешите Пекосу иногда навещать меня?
   Эмили разрыдалась, закрыв лицо руками. Энжи вытащила из кармашка своей широкой юбки чистый носовой платок и, оторвав руки Эмили от лица, принялась утирать ей слезы.
   – Тетушка Эмили! Родная! Не надо плакать! Ну о чем вы говорите? Пекос сможет приезжать сюда когда захочет и оставаться столько, сколько пожелает. Или вы думаете, что у меня совсем нет сердца?
   Эмили с благодарностью посмотрела на Энжи и наконец улыбнулась.
   – Спасибо вам, милая! Я так боялась… Думала, что… Дорогая, я бы так хотела, чтобы вы с Пекосом…
   Эмили не договорила и вопросительно посмотрела на Энжи. Та отвела взгляд. Она не хотела рассказывать этой доброй женщине о том, что произошло у них с Пекосом в ночь после похорон Баррета. И о том, как она возненавидела ее любимого племянника.
   – Может быть, у нас с Пекосом слишком много общего, чтобы мы могли поладить, – просто сказала Энжи. – Давайте переменим тему разговора. У меня для вас есть одно очень приятное предложение. Скажите, тетушка Эм, вы когда-нибудь были в Сан-Антонио?
   – В Сан-Антонио? Нет, никогда. Это ведь так далеко!
   – Всего четыреста миль отсюда.
   – Уж не собираетесь ли вы поехать одна путешествовать в этакую даль? – с тревогой в голосе спросила Эмили.
   – Почему же одна? Я поеду вместе с вами.
   – Зачем?
   – Только для того, чтобы нам обеим отдохнуть и немного развеяться. Я все сама организую, и через неделю мы уедем. Так что начинайте собираться.
   Энжи с удовлетворением отметила, как сразу повеселела Эмили. Слезы совсем высохли. А на лице заиграла добрая улыбка…

   Энжи стояла на площадке вагона поезда, мчавшего ее в волшебный город Сан-Антонио. Она давно хотела туда поехать. Там можно накупить красивых платьев, посидеть в роскошных ресторанах, побывать на веселых вечеринках. Одним словом, начать для себя новую, богатую и беспроблемную жизнь. Ей теперь никто не мешал. И не будет мешать. О прошлом Энжи не жалела. Жизнь с отцом в Новом Орлеане была для нее безрадостной. А потому – зачем оглядываться назад? Не лучше ли смотреть в будущее? Тем более что оно вроде бы сулит немало счастливых дней.
   Ведя спартанскую жизнь в Новом Орлеане, Энжи втайне от отца мечтала о роскошных нарядах, веселых пикниках, танцах и верховых прогулках. Сейчас все это и многое другое, о чем она раньше даже и подумать не смела, стало реальностью.
   Энжи улыбнулась холодной, недоброй улыбкой. Никто и никогда не должен знать ее тайных мыслей! Она уже понимала, как опасно быть слишком откровенной. Или очертя голову бездумно нырять в море страстей. У нее теперь будет свой собственный внутренний мир. Нет, это не значит, что она превратится в «синий чулок». Она будет танцевать, участвовать в вечеринках, флиртовать с красивыми молодыми людьми и даже целоваться с ними где-нибудь в темных аллеях при свете луны. Но не больше! Никогда впредь она не позволит себе отдаться порывам сумасшедших чувств и желаний. Пусть даже доживет в одиночестве до глубокой старости! Обиды и оскорбления, через которые Энжи пришлось пройти в доме Макклейнов, ее многому научили и ожесточили сердце. Возможно, она больше уже никогда не испытает безумного восторга в объятиях Пекоса. Что ж, зато не будет сердечной боли и слез по ночам в подушку! Одно, наверное, стоит другого…

   Прошло уже больше месяца с того дня, как Пекос снова приехал в Мексику. И каждый день был для него наполнен тяжелым, изматывающим трудом в тщетных попытках найти золото в темных, грязных норах старой шахты «Лост Мадре». Все же он не оставлял надежды. Был готов годами работать под землей, в одиночку ковырять землю даже столовой ложкой, если не будет возможности приобрести необходимую технику. Но он должен найти золото! Должен наткнуться на новую золотоносную жилу! И если это удастся, то уже никогда впредь он и пальцем не пошевелит ни для какой работы! Будет спокойно и безбедно жить на добытые тяжелым трудом капиталы!
   Пекос на минуту опустил на землю кирку и улыбнулся. Он старался убедить себя в том, что не рожден для занятия скотоводством. Нелегкий труд на полях и в конюшнях, в вечных молитвах к матери-природе о ниспослании дождя или урожайного года. И только для того, чтобы с грехом пополам прожить! Он прошел через это. Имел все, что только мог бы пожелать фермер. Слава Богу, все в прошлом! Теперь он счастлив…
   Так по крайней мере убеждал себя Пекос. Вернее, старался убедить…
   Он повернулся и сказал работавшему рядом Родригесу:
   – Ну что, Хосе? Вот это настоящая жизнь! Разве не так?
   Сильно похудевший за полгода работы на шахте Хосе Родригес тоже опустил кирку и улыбнулся Пекосу. Его голый торс был покрыт потом, а густые кудри черных волос прилипли к голове. Он знал, как Пекос втайне тоскует по дому и ранчо, но сделал вид, что согласен с ним.
   – Да, здесь куда лучше, чем на ранчо! – сказал он.
   – Конечно, – кивнул Пекос. – Но сейчас нам бы неплохо поскорее подняться наверх. А то там будет не светлее, чем здесь.
   На фоне смуглого, запачканного грязью лица ослепительно блеснули ровные жемчужные зубы Хосе.
   – Да, да! Вы правы! Надо подниматься. К тому же я обещал Розалинде навестить ее сегодня вечером.
   Пекос прислонил кирку к стене штольни и потянулся за лежавшей рядом рубашкой.
   – Какой же ты счастливец! Розалинда – очень хорошая и добрая девушка.
   – Я знаю, – с гордостью согласился Хосе. – А почему бы вам тоже не переселиться в город, Пекос? Глядишь, мы там нашли бы вам хорошую женщину.
   Хосе выгнул дугой брови и вопросительно посмотрел на Пекоса. Тот похлопал Родригеса по плечу:
   – Спасибо, друг! Но я очень устал. И единственное, чего хочу по вечерам, – это хорошенько вымыться и поскорее лечь спать. Больше моему старому телу уже ничего не надо.
//-- * * * --//
   Пекос уже много раз отказывался от предложения своего прораба прийти к нему на ужин. Так было и сегодня. Он распрощался с десятью работавшими вместе с ним шахтерами и вернулся в свою малюсенькую фанерную лачугу, которую называл домом.
   Пекос зажег лампу на небольшом столике и поставил разогревать воду для ванны. А тем временем принялся за ужин, состоявший из пары ломтей черствого хлеба, куска холодной телятины и остатка пирога, который ему прислала жена одного из мексиканских шахтеров. Потом Пекос влез в очень маленькую деревянную ванну, которая стояла прямо на кухне. Размеры ее были таковы, что, когда Пекос садился, его колени касались подбородка. И все же он с удовольствием смыл с себя грязь, толстым слоем покрывшую за истекший день чуть ли не все тело. Затем разделся и лег в постель, с наслаждением вытянув уставшие ноги.
   От лампы по стене прыгали фантастические тени. У Пекоса зарябило в глазах. Но он чувствовал себя настолько усталым и обессиленным, что даже не подумал встать и потушить огонек светильника.
   Понемногу Пекос задремал. В его воображении начали возникать какие-то странные образы. А в голове – тревожные мысли. Он подумал о том, хватит ли выигранных в карты десяти тысяч долларов, чтобы довести до конца работу на «Лост Мадре» и найти золотоносную жилу? А если ему все-таки повезет, то переедет ли сюда тетушка Эмили, чтобы жить с ним? К тому времени, наверное, ему удастся купить где-нибудь в Мексике неплохой дом. Потом мысли его перенеслись на ранчо. Не забывает ли Рено тренировать Диабло и по-прежнему ли запрещает всем кому не лень садиться на него?
   Веки Пекоса сомкнулись. Он куда-то поплыл. Все в голове смешалось. И вдруг среди этого хаоса возник туманный образ. Это была женщина. Красивая… И до боли знакомая… Ее зеленые глаза смотрели на него… Губы были полураскрыты… Они тянулись для поцелуя… Пекос почувствовал под ладонью мягкие золотистые волосы…
   – Энжел, – прошептал он и провалился куда-то… Туда, где его ждала она…

   Энжи открыла глаза. У окна роскошной комнаты стояла улыбающаяся Делорес и раздвигала тяжелые шторы. В их комнату на третьем этаже престижного отеля «Конкистадор» сразу же потоком хлынул яркий солнечный свет.
   – Не надо, Делорес! – застонала Энжи, уткнувшись лицом в подушку.
   Но Делорес была неумолима. Она продолжала, не обращая никакого внимания на протесты лежавшей в постели молодой хозяйки. И только закончив свое занятие, повернулась к ней:
   – Энжи, так долго спать просто неприлично. Уже одиннадцать часов утра. Скоро придет портниха.
   Делорес подошла вплотную к кровати. Сквозь подушку до нее снова донесся голос Энжи:
   – Портниха придет еще не скоро. А вы должны были разбудить меня не раньше полудня! Я вчера так устала! И потому совсем не выспалась.
   Упершись руками в бока, Делорес стояла у кровати и сверху вниз смотрела на эту ленивую капризную красотку.
   – Ваш завтрак – на столе в гостиной, миссис, – сказала она и вытащила подушку из-под головы Энжи. – Вставайте! Вам еще надо успеть принять ванну.
   Энжи приподнялась и нехотя села на край кровати.
   – Вы превращаетесь в настоящую задиру, Делорес, – заспанным голосом проговорила она и убрала со лба прядь сбившихся волос.
   – Вам как раз и нужна задира, сеньора! – проворчала Делорес, которой все больше начинали не нравиться происходящие в характере хозяйки перемены. – Можно полюбопытствовать, во сколько вы вчера легли спать?
   – Гм-м… Кажется, довольно поздно. Что-то около двух часов ночи.
   Энжи вновь зевнула.
   – Говорите, в два часа ночи? А тогда почему мисс Эмили уже в десять часов вечера была у себя в номере? Вы ведь вместе куда-то ходили.
   – Мы были на званом ужине у Коннелсов. Ужин кончился довольно рано. И Эмили сразу же поехала домой.
   – А вы куда делись?
   – За ужином я познакомилась с очаровательным джентльменом. После того как мы с Эмили откланялись хозяевам и гостям, он пригласил меня заехать в клуб «Джубили» и выпить коньяку. – Энжи замолчала и нетерпеливо махнула на Делорес рукой. – Принесите завтрак сюда. И прошу больше не задавать мне вопросов. Я должна поскорее принять ванну.
   Делорес не двинулась с места. Ее большие и выразительные черные глаза, казалось, были прикованы к Энжи.
   – Коньяк. Клуб. Поздний час. Незнакомые мужчины, – загибала на левой руке пальцы Делорес. – Мне не нравится то, что сейчас с вами происходит, Энжи! Очень уж быстро вы изменились, сеньора! И это меня расстраивает. Куда только делась молодая, милая, маленькая Энжи?! Та самая наивная девочка с огромными зелеными глазами и чистым сердцем, которая не так уж давно приехала на ранчо Макклейнов?
   – Той Энжи, о которой вы говорите, больше не существует. И если кто должен знать причину, то это только вы, Делорес! Выслушайте меня! Энжи, которую вы вспоминаете, была доверчивой, наивной дурочкой, и только. Я же хочу жить полной жизнью, испробовать все наслаждения, которые она может мне предложить. До конца дней своих я буду стремиться получить максимум удовольствий. И не потерплю никакого контроля с вашей стороны, Делорес!
   В больших глазах доброй служанки заблестели слезы.
   – Хорошо, сеньора, – сказала она, поджав губы. – Сегодня я в последний раз говорила с вами в таком тоне. И в последний раз открыто сказала, о чем думаю. Но поверьте, моя бесценная маленькая детка, что жизнь, о которой вы только что говорили, не принесет вам счастья. Желающих воспользоваться вашим огромным состоянием будет предостаточно. Ибо очень скоро все узнают, что вы – богатая молодая вдова. Скажите, почему бы вам не вернуться домой в Луизиану? Там еще ничего о вас не известно. Поэтому может найтись приличный молодой человек, который полюбит вас за красоту и очарование, а не за богатство.
   Энжи скрестила руки на груди, посмотрела на Делорес строгим взглядом и очень холодно сказала:
   – Я отлично понимаю, почему состоятельные круги Сан-Антонио так хорошо меня принимают. Только потому, что я – молодая, красивая и состоятельная вдова Баррета Макклейна. Они бы не стали иметь никаких дел с Энжи Уэбстер. – Она сделала паузу, усмехнулась и, поправив ладонью волосы, добавила: – Приведите мне охотников за приданым. Я дам понять каждому из них, что он может надеяться на успех. Но позвольте вам сказать откровенно, дорогая Делорес, столь трогательно пекущаяся о моей нравственности, что остаток своей жизни я намерена провести богатой и неприступной вдовой покойного Баррета Макклейна.
   – Но, Энжи, вы же…
   – Принесите, пожалуйста, завтрак, Делорес. Мне надо торопиться.

   Несмотря на упорное ворчание мисс Эмили и Делорес, Энжи решила казаться лет на десять старше своего возраста. А потому накупила множество всякого рода внушительных и оригинальных нарядов. Большинство из них были созданы известными модельерами и сшиты из самых дорогих тканей.
   Естественно, на это ушла куча денег. Но зато теперь каждый вечер Энжи появлялась в каком-нибудь очередном экстравагантном и смелом платье, обвешанная только что купленными драгоценностями.
   Элита Сан-Антонио была шокирована и очарована красивой, дерзкой вдовой Баррета Макклейна. Причем каждый раз Энжи появлялась в чем-то новом. То это было платье из серой парчи с кружевными оборками, которое Энжи дополняла ожерельем из крупного жемчуга. То – темное шелковое платье, усыпанное драгоценными камнями. Или же бархатный костюм, также украшенный бриллиантами. Самым пикантным было то, что в своих нарядах Энжи никогда не повторялась. Каждое новое платье имело свою, только ему присущую, особенность. И при этом выдержано в строгом соответствии с последней модой.
   Когда Энжи и Эмили появлялись в ресторане, в театре или на приеме, все головы неизменно поворачивались в их сторону. И было не важно, диктовалось ли это восхищением, удивлением или осуждением.
   Энжи нравилось привлекать внимание. Через роскошные залы особняков видных сановников она проплывала так, будто всю жизнь только и вращалась в высших аристократических кругах. Молодые люди, чья наружность могла им это себе позволить, старались добиться ее внимания, если не расположения. Очень редко она могла осчастливить кого-либо из них, приняв приглашение посетить оперу или отужинать в фешенебельном ресторане. Но обычно Энжи появлялась в обществе в сопровождении мисс Эмили. На балах охотно танцевала и флиртовала с разными кавалерами. Но домой неизменно возвращалась только с «тетушкой Эм». Кавалеры же надолго теряли покой и сон…
   Осень в Сан-Антонио обычно длилась очень долго. Балы, приемы, светские рауты следовали один за другим. Свободные от этих официальных церемоний вечера Энжи посвящала театру, ужинам в модных ресторанах с вином и шампанским. Одним словом, время молодой вдовы Баррета Макклейна было расписано буквально по минутам. Иногда она удивлялась, как ей удается иногда подумать о красивом, сильном молодом человеке по имени Пекос.
   И все же время для этого находилось…

Глава 27

   Стоял холодный январский день. Энжи проснулась рано, но еще долго лежала в постели, рассматривая свешивавшийся сверху желтый балдахин. После того как они с Эмили вернулись из Сан-Антонио, Энжи перебралась в свою прежнюю комнату на первом этаже. Может быть, потому, что хотела испытать себя. Ведь здесь многое напоминало ей о недавнем прошлом. Настроение у Энжи упало, но она твердо решила не сдаваться, надеясь, что со временем все образуется.
   Энжи тяжело вздохнула и встала с кровати. Через полчаса она была уже в конюшне около своей любимой кобылки Энжел. С той творилось что-то неладное. Она храпела, била копытом и дико озиралась по сторонам.
   – Девочка моя, – ласково сказала Энжи и погладила лошадку по холке. – Ты плохо себя чувствуешь? Не возражаешь, если мы с тобой чуть-чуть покатаемся?
   Накинув уздечку, Энжи вывела кобылку из конюшни и, продев левую ногу в стремя, перекинула правую через спину лошади. Прием был давно отработан с инструктором, а потому никаких сюрпризов не сулил. Но тут кобылка еще громче захрапела и, неожиданно подпрыгнув, попыталась сбросить наездницу. Энжи вскрикнула, схватилась за луку седла, но так и не смогла удержаться. С ужасом она поняла, что через мгновение ударится головой о мерзлую землю. Если бы левая нога Энжи не осталась в стремени, то именно так бы и произошло. Но стремя удержало ее ногу, и на несколько мгновений Энжи повисла на боку лошади. Это спасло ее. Чьи-то сильные руки успели подхватить молодую женщину и бережно опустили на землю. Она взглянула на своего спасителя и увидела смуглого мексиканца, лицо которого показалось ей знакомым. Он стоял и что-то ласково говорил на ухо лошади. У той в глазах сразу же потух огонь, она присмирела и, как бы в благодарность мексиканцу, утвердительно закивала головой.
   Мексиканец повернулся к Энжи и приветливо улыбнулся:
   – Сеньора, ваша лошадка просит ее извинить. Она сегодня не очень хорошо себя чувствует и не сможет покатать свою очаровательную хозяйку. А меня зовут Рено Санчес. Может быть, вы даже помните нашу встречу во время праздника в Марфе.
   И тут Энжи вспомнила. Конечно, именно с этим человеком, причем до неприличия неуважительно к нему, Пекос знакомил ее тогда в магазине.
   – Спасибо, мистер Санчес! – улыбнулась Энжи. – Вы спасли меня. А нашу встречу в Марфе я, конечно, помню!
   – Рено, сеньора! Зовите меня просто по имени.
   Он взял Энжи за локоть и повел обратно в конюшню, держа другой рукой уздечку кобылы.
   – Я… я не могу понять, почему Энжел сегодня так себя повела. С ней ничего подобного никогда не бывало!
   – Простите ее, сеньора. Ведь у нашей Энжел скоро будет жеребенок. Поэтому она не совсем в форме.
   – Боже мой! Как я могла об этом забыть?! – воскликнула Энжи.
   – Да. У нее будет жеребенок от Диабло. Пекос мне говорил, что устроил им случку. Он уверен, что у Энжел родится очень красивый и сильный потомок, который со временем заменит старика Диабло.
   Услышав имя Пекоса, Энжи вздрогнула и почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. В то же время ей до смерти захотелось выведать у Рено, где сейчас Пекос и намерен ли вернуться на ранчо. А если намерен, то как скоро? Но тут Рено, как бы угадав ее мысли, сказал:
   – Пекос, конечно, вернется. Но когда – не знаю. Сейчас он работает в Мексике на моей шахте.
   – У вас есть шахта?
   – «Лост Мадре» – старая золоторудная шахта. Мы с Пекосом владеем ею на правах партнерства.
   – Но как вы попали сюда? И почему бросили Пекоса одного?
   Рено слегка покраснел, но ответил с подкупающим простодушием:
   – Видите ли, у нас пока очень мало денег. Поэтому я решил на время остаться здесь, на конюшне, чтобы хоть немного заработать. Потом я обязательно…
   – Вы уверены, что можете доверять Пе… я имею в виду – вашему партнеру? – перебила его Энжи.
   – Могу ли я доверять Пекосу? – переспросил Рено и рассмеялся. – Дорогая сеньора! Я готов доверить Пекосу все, что имею. И даже свою жизнь!
   – Рено, ради Бога, не сердитесь, но я очень хорошо помню, как тогда, в магазине, Пекос очень грубо и неуважительно себя с вами вел.
   – Да, это было, – согласился Рено и снова рассмеялся. – Но надо знать Пекоса! Он может вести себя на людях как угодно. Но в душе остается очень добрым и порядочным человеком. Уж я-то это очень хорошо знаю!
   Рено снова взял Энжи за локоть и провел в конюшню. Потом обернулся к ней и показал пальцем на свой искусственный золотой зуб:
   – Видите? Это подарок от Пекоса.
   – А как вы потеряли собственный зуб?
   – Опять же благодаря Пекосу. Он мне его вышиб кулаком.
   Энжи передернуло. Она сжала губы и наставительно сказала:
   – Вот видите, Рено, какой это жестокий и грубый человек!
   – Ничего подобного, сеньора! Вы глубоко ошибаетесь. Тогда я получил по зубам за дело. Он поймал меня на мошенничестве за игрой в покер. За это обычно очень сильно бьют. Могут даже убить. Пекос же ограничился одним зубом. Я обещал ему, что никогда впредь не буду плутовать. И он не только простил меня, но даже купил вместо выбитого зуба золотой. Вот этот!
   И Рено вновь с гордостью продемонстрировал искусственный зуб.
   – Кстати, Пекос дерется только тогда, когда его к этому принуждают.
   – Вот как? Тогда откуда у него на груди широкий белый шрам? – Энжи спохватилась, что сболтнула лишнее. И тут же добавила: – Я как-то случайно видела его во дворе без рубашки. Тогда он объяснил, что это сделала женщина.
   – Да, виной тому действительно была женщина.
   – Рено, – продолжала допытываться Энжи, – скажите, пожалуйста: наверное, чей-то муж догадался о…
   – Нет, нет, сеньора! Это случилось по вине женщины… Моей жены…
   От изумления у Энжи отвисла челюсть.
   – Жены?! Каким образом? А потом, разве у вас есть жена?
   – Была. Она умерла от желтой лихорадки летом восемьдесят восьмого. И мой сын – тоже…
   – Простите, Рено, – смутилась Энжи. – Это ужасно!
   Рено помолчал несколько секунд. Потом стал рассказывать:
   – Летом семьдесят девятого года индейцы с Аппалачских гор все еще оставались дикарями. Банда Викторио часто спускалась в долины, грабила деревенских жителей, убивала и насиловала женщин, жгла жилища. Как-то раз моя жена вместе с сыном поехала купаться на речку. Там на них напали двое индейцев из этой банды, которые хотели изнасиловать мою жену и потом убить. К счастью, совсем рядом на своем Диабло проезжал Пекос. Услышав крики, он поспешил на помощь, убил обоих бандитов и, рискуя жизнью, спас от неминуемой гибели женщину и ребенка. Но при этом был тяжело ранен. Отсюда и шрам. Он очень храбрый и благородный человек, Пекос Макклейн!
   Энжи слушала молча, пытаясь себе представить, как этот бессердечный, эгоистичный Пекос в двадцать лет героически дрался с бандитами, спасая жизнь простой мексиканки и ее сына.
   – Но Пекос сумел меня убедить в том, что… – попыталась возразить она.
   Рено с улыбкой перебил ее:
   – Прошу вас, пусть Пекос не знает о том, что я вам проболтался. Иначе у меня не будет еще одного зуба! Он приходит в настоящую ярость, если кто-то начинает расписывать его подвиги и выставлять героем! Кроме того, – продолжал Рено, – Пекос очень щедрый и великодушный человек. Как-то очень давно в Пасо-дель-Норте я одолжил ему денег на игру в покер. Он выиграл шахту «Лост Мадре» и заявил, что половина ее доходов, как и она сама, принадлежат мне.
   – Возможно, Пекос действительно хороший человек, – задумчиво сказала Энжи и улыбнулась мексиканцу.
   – Не просто хороший, сеньора. Пекос Макклейн – самый лучший из всех людей на этом свете! А вот и самый хороший из коней. Его зовут Диабло.
   Стоявший за загородкой Диабло, услышав свою кличку, повел ушами и повернул голову к мексиканцу и Энжи.
   – Умница, Диабло! – воскликнула Энжи. – Ну, подойди сюда, мой мальчик!
   Диабло прошел вдоль загородки и остановился перед Энжи с Рено. Шумно потянув ноздрями воздух, он чихнул и мотнул головой. Энжи улыбнулась и несмело попросила:
   – Рено, нельзя ли мне прокатиться на Диабло? Правда, он выглядит очень строгим, сильным и таинственным. Совсем как его хозяин!
   – Диабло очень добрый, сеньора. Так что если хотите, я оседлаю его для вас.
   – А он позволит?
   – Кто? Пекос или Диабло?
   – Тот и другой.
   – Диабло, думаю, будет в восторге! А Пекосу мы просто ничего не скажем!
   – О, Рено! Мне так хочется проехаться на этом красавце! Он хорошо себя чувствует?
   – Диабло нуждается в тренировках. Поэтому поездка будет для него очень кстати. И не беспокойтесь, Энжи. Я отвечаю за него!
   Когда Энжи выехала за территорию ранчо, повалил густой снег. Поднялся сильный ветер. Но Диабло это, казалось, совсем не смущало. Он несся навстречу буре, прижав уши и легко преодолевая канавы, рытвины и другие препятствия, то и дело возникавшие на дороге. Энжи отпустила поводья и предоставила коню полную свободу. А сама упивалась холодным ветром, летящими в лицо мягкими хлопьями снега и полной свободой. Ветер тем временем крепчал, снег валил все гуще. Но у нее и мысли не возникало о возвращении назад. К тому же она полностью доверяла красивому сильному животному, на котором ехала… Ехала… Куда? Этого Энжи и сама не знала. Видела только, что издали летят ей навстречу холмы Дэвиса. Там… там… Да, там, в одном из них, есть пещера, в которой они с Пекосом…
   Боже! Пекос… Пекос… Пекос… Ее губы беззвучно шептали это имя. Тело переполняло растущее желание.
   Энжи уже напрочь забыла жестокость этого человека, от которой столько выстрадала. Воображение уносило ее далеко, в какую-то волшебную страну, где они с Пекосом навсегда соединятся. Она станет его обожаемой женой. Нет, она никогда не была женой Баррета! Только Пекос стал ее настоящим мужем! Первым и последним любовником…
   Она совсем утонула в своих волшебных грезах. И даже не заметила, что Диабло скачет все быстрее и быстрее по скользкой ухабистой дороге…
   У самого подножия холма Диабло на секунду замер и прыгнул через канаву…
   …Звук ломающейся кости и крик боли несчастного животного вернули Энжи к реальности. Диабло рухнул, а сама она скатилась через его большую голову на землю…

Глава 28

   Ночной поезд, пыхтя, вполз под крышу вокзала в Марфе. Его колеса, проскользив несколько метров по обледенелым рельсам, остановились. Пекос Макклейн, в зимнем пальто с поднятым воротником и надвинутой на лоб шляпе, спустился из вагона на деревянную платформу. Выйдя из здания вокзала, он сел в первый попавшийся экипаж и приказал вознице ехать прямо в местное отделение банка штата. Там Пекос был частым гостем, ибо время от времени снимал со счета кое-какие деньги. Сейчас наступил как раз тот момент. И молодой Макклейн направился к мистеру Рэндолфу Хаффу – владельцу банка.
   Лысеющий мистер Хафф сидел в просторном кабинете за солидным дубовым столом. При появлении в дверях Пекоса Макклейна он скрестил руки на груди и выжидающе посмотрел на посетителя. Тот снял шляпу и поклонился. Рэндолф Хафф не спеша поднялся из-за стола и ответил на поклон.
   – Рад вас видеть, дорогой! – сказал он, смотря на Пекоса стальными, холодными глазами. – Вижу, вы сильно простыли на морозе? Здесь тепло. Снимайте пальто и садитесь.
   Рэндолф Хафф снова опустился в свое мягкое, обитое дорогой кожей кресло и некоторое время молча изучал Пекоса. Потом поджал губы и спросил:
   – Что привело вас сюда в такой адский холод? Нормальные люди сидят сейчас дома перед камином.
   Пекос опустил свой чемоданчик на пол, расстегнул пальто и присел за стол напротив банкира.
   – Я хотел бы снять деньги со своего счета, Рэндолф, – небрежно ответил он и полез в карман за сигарой.
   – Понятно, понятно, сын мой, – чуть улыбнулся Хафф. – Видно, на шахте дела идут не очень удачно.
   – Удача имеет мало общего с золотодобычей, увы.
   Пекос старался оставаться сдержанным, чтобы не давать банкиру повода очень уж играть у него на нервах.
   – Серьезно? – удивленно выгнул правую бровь Хафф. – Мне почему-то казалось, что сам факт приобретения вами шахты «Лост Мадре» был именно результатом удачи. Помнится, вы…
   – Хафф, я очень устал и замерз, а потому хочу попасть домой прежде, чем эта снежная буря обрушится на ранчо. Давайте займемся бумагами, которые мне надо подписать для получения денег со счета.
   – Вы едете на ранчо? – спросил Рэндолф, выгнув другую бровь.
   – Да. Тетушка просила меня непременно повидаться с ней, если буду в Марфе.
   – Только тетушка? А как в отношении прелестной вдовушки Макклейн?
   – Вдовушки Макклейн?
   – Готов держать пари, что она тоже очень ждет вас!
   Этот бессмысленный разговор начал раздражать Пекоса. Он нетерпеливо посмотрел на банкира:
   – Хафф, мне нужно снять со счета… пятнадцать тысяч. Мы можем заняться этим?
   – Премного сожалею, Пекос, – угрюмо проговорил Хафф, – но как раз этого мы сейчас, боюсь, не сможем сделать.
   – Черт побери, это еще почему? Я получал у вас деньги, когда мне не было и восемнадцати лет!
   – Знаю, знаю! – закивал Хафф. – Но с тех пор многое переменилось, не правда ли?
   – Переменилось? – изумился Пекос.
   – Боюсь, что да. Видите ли, ваш счет закрыт.
   – Боже мой! В чем дело? Я же рассчитался с вами сполна! Заплатил десятки тысяч…
   – Знаю, знаю! Честное слово, Пекос, мне очень неприятно вас огорчать, но в банковском деле существуют свои строгие правила. Вам следует взять поручение у своей мачехи.
   – Ну нет уж! – решительно ответил Пекос и поднялся со стула.
   – Поймите же, молодая вдова Баррета Макклейна унаследовала все его состояние. Но я думаю, что вы можете вернуть себе какую-то его часть, если… Ведь она очень молода и красива! Понимаете?
   – Хафф, сделайте мне одолжение!
   – Ради Бога, сын мой! Какое именно?
   – Катитесь со своим банком и всеми этими гаденькими намеками в задницу!
   Пекос выскочил из банка, кипя от злости. Но тут же услышал за спиной знакомый голос:
   – Пекос!
   Он обернулся и увидел Рено Санчеса.
   – Все же мы разбогатели, правда? – рассмеялся мексиканец, подмигнув Пекосу. – Признайся, что за время моего отсутствия на шахте ты наконец наткнулся на золотоносную жилу!
   Пекос грустно посмотрел на Рено и сокрушенно покачал головой:
   – Нет, дружище. Никакой золотой жилы я не нашел. Мы вот-вот обанкротимся. Поэтому и вернулся. А что ты делаешь в городе?
   – Хочу купить кое-каких продуктов, пока нас совсем не засыпало снегом. Идем, я отвезу тебя на ранчо.
   – Ты с экипажем?
   – На коляске.
   По пути Пекос рассказал Санчесу, что десять тысяч долларов, выигранные им в сентябре, ушли. А потому ему пришлось приехать в Марфу, чтобы снять какую-нибудь сумму с банковского счета. Стиснув от обиды и злости зубы, он также рассказал Рено о поражении, которое только что потерпел в банке.
   – А почему бы тебе действительно не попросить доверенность у Энжи? – пожал плечами Санчес.
   – Рено, неужели ты мог подумать, что я стану просить у нее денег? – с раздражением фыркнул Пекос.
   – Не вижу в этом ничего плохого!
   – Ты, может, и не видишь. А я скорее умру от голода, чем попрошу у нее хотя бы доллар! Видишь ли, у меня пустые карманы, но гордости я еще не потерял!
   – Прости, Пекос. Я не хотел тебя обидеть. Просто… просто сегодня утром у меня было разговор с Энжи, и она спрашивала о тебе.
   – Спрашивала? И что же ее светлость вдова Баррета Макклейна хотела знать о моей ничтожной персоне?
   – Она спрашивала, где ты сейчас, что делаешь и когда собираешься вернуться.
   – Как видишь, я вернулся. Но очень сомневаюсь, что она обрадуется нашей встрече! Ладно, хватит о ней! Скажи лучше, у тебя есть деньги?
   – Совсем немного. Возьми. Мне пока не нужно. А в Мексику я на этот раз хотел бы вернуться вместе с тобой. Ты когда едешь?
   – Завтра с утренним поездом. Я пробуду на ранчо только ночь. Повидаюсь с тетушкой Эмили и вернусь на шахту.
   Они въехали в ворота ранчо. Пекос огляделся по сторонам.
   – Знаешь, дружище, подбрось-ка меня к конюшне. Я хочу взглянуть на своего Диабло.
   – К сожалению, это не получится, – ответил Рено.
   – Почему? Куда, черт побери, ты дел мою лошадь?
   Санчес пожал плечами:
   – Видишь ли, Энжи попросила у меня разрешения покататься на Диабло. Я подумал, что ничего плохого не будет. Даже наоборот: ты же сам просил меня тренировать лошадь. А Энжи успела стать очень неплохой наездницей.
   – Боже милостивый! – воскликнул Пекос, хватаясь за голову. – Рено, у тебя что, совсем мозгов не осталось? Ты только глянь, что кругом творится! Ураганный ветер, все дороги и тропы обледенели, снег валит стеной… Они же могут погибнуть… Оба! Диабло и эта… Энжел!
   – Ты прав, Пекос, мне не следовало их отпускать!
   – Едем скорее в конюшню! Я возьму любую лошадь и постараюсь их найти. Достань мне теплое одеяло и какую-нибудь еду. Только быстрее!
   – Я поеду с тобой!
   – Нет! Я сам их разыщу. Тем более что знаю, где они могут сейчас быть. А ты тем временем сбегай домой и передай тетушке Эмили, что я здесь и поехал искать Энжел. Если к ночи мы не вернемся, то пусть не беспокоится!
   Санчес растерянно смотрел на Пекоса. Тому стало жаль приятеля. Он положил ему руку на плечо:
   – Ты тоже не нервничай, Рено! Я догоню их и верну домой. Скажу только одно: если бы меня не беспокоила судьба Диабло, я оставил бы эту маленькую сучку замерзать среди холмов, куда она скорее всего и поскакала.
   Рено не поверил ему…

   Энжи упала в сугроб и скатилась в канаву. Тут же вскочив, она бросилась к Диабло. Несчастное животное пыталось подняться на ноги, но тут же снова падало. Энжи посмотрела на Диабло и с ужасом увидела, что его задняя нога сломана в двух местах.
   – Нет, нет, Диабло! – в отчаянии закричала она. – Не вставай! Будет хуже!
   Но тот продолжал попытки встать. Наконец это ему удалось. Он поднялся и застыл на трех ногах.
   – Диабло! Диабло! – причитала Энжи. – Прости меня! Я так виновата перед тобой!
   Она говорила какие-то слова утешения, попыталась потрогать сломанную ногу Диабло, но в ответ услышала полный боли стон.
   Только сейчас до Энжи дошло, что она натворила. Прекрасное животное, которое Пекос безумно любил, было ею загублено. Она не сможет довести его до дома и там попытаться оказать какую-нибудь помощь. И даже не сможет заставить снова лечь в снег, чтобы дать хоть какой-нибудь покой сломанной ноге!..
   – Диабло! – продолжала рыдать Энжи, сжимая кулаки от бессилия и страшной вины. – Прости меня! Прости…
   А ветер все усиливался. Снег продолжал валить. Мороз крепчал. Энжи смотрела в большие, полные страдания и доброты глаза Диабло, и ей казалось, что раненое животное просит оставить его и попытаться самой найти убежище.
   – Диабло! Диабло! Прости меня…
   Энжи поцеловала Диабло в мягкие, бархатные губы и, не оглядываясь, стала взбираться по узкой тропинке холма. Туда, где, как она помнила, находилась пещера Пекоса…
   В пещере она довольно быстро нашла лампу и зажгла ее. Но согреть лампа не могла. Энжи поняла, что обязательно замерзнет. Она села на камень, обхватила коленки руками, прижав их к подбородку, и застыла в этой позе, не спуская взора с колеблющегося язычка пламени.

   Пекос во весь опор скакал вслед за Диабло и Энжи. В том, что они направились в сторону северных холмов, у него не было никаких сомнений. Его серые глаза потемнели и стали узкими от негодования. Пекос был несказанно зол на эту глупую, вздорную девчонку, посмевшую взять его любимого коня, которого он тренировал и воспитывал еще с тех времен, когда сам был мальчишкой. Он очень любил Диабло и старался внушить себе, что скачет только за ним. До этой дурехи ему нет никакого дела! Пусть замерзает! Сама виновата!
   Но Пекос хитрил сам с собой. Он очень боялся за судьбу Энжел. Той угрожала серьезная опасность, если только она не укроется в потайной пещере, куда они как-то раз приходили. А если нет?
   И тут молодой Макклейн неожиданно почувствовал щемящее чувство страха. Не за себя… За женщину, которая сейчас, может быть, погибает в снежной морозной буре среди невидимых за белой пеленой холмов. Но неужели, подумал он, Энжел так глубоко запала ему в душу? Неужели он полюбил ее? Прямо ответить себе на этот страшный вопрос он просто не решался. Но не мог не признаться, что хочет ее так, как никогда не желал ни одну женщину на свете! Вновь и вновь Пекос повторял себе, что Энжел – обыкновенная проститутка. Но это не помогало! Она уже вошла в его плоть, кровь, мозг. Он хотел владеть ею. Владеть всегда… До конца жизни… И мысль о том, что эта женщина может замерзнуть, повергала Пекоса в отчаяние.
   Он погонял и погонял молодую лошадь, которая и так скакала из последних сил. Морозный ветер резал лицо. Густой снег забивал глаза. Дороги почти не было видно…
   Наконец сквозь снежную пелену он увидел что-то темное и большое. Отлично зная местность, Пекос понял, что добрался до подножия холма Дэвиса. Он сложил ладони рупором и отчаянно закричал:
   – Энжел!.. Энжел! Это я, Пекос!
   Но ответа не было. Он проехал еще несколько шагов и вновь остановился. Остановился, потому что увидел его…
   Диабло, полузасыпанный снегом, стоял в десяти шагах от него на трех ногах, опустив голову.
   – Диабло! – воскликнул Пекос и, соскользнув с седла, бросился к своему другу.
   Диабло поднял голову и, увидев хозяина, тихо и радостно заржал.
   – Нет! – в отчаянии воскликнул Пекос, обнимая любимца за шею. – Нет!
   Но он сам видел, что его другу наступает конец. Диабло еле стоял на трех ногах. В его глазах отражались смертельная усталость и боль. Пекос бросился перед ним на колени и зарыдал…
   …Встав, он вынул из кобуры револьвер и долго смотрел в глаза Диабло. Потом поднял руку с оружием и приставил дуло к уху коня.
   – Друг мой! Я делаю это только из любви к тебе.
   И спустил курок…

   Энжи слышала одиночный выстрел и поняла, что он означал. Она подумала, что кто-то из местных ковбоев, увидев раненое и обреченное животное, решил прекратить его страдания. Энжи подошла к выходу из пещеры и выглянула наружу, но ничего не могла рассмотреть сквозь снежную мглу. Выстрел, помимо всего прочего, означал, что внизу кто-то есть. Значит, имеет смысл позвать на помощь. Энжи уже собиралась крикнуть, но так и осталась стоять с открытым ртом…
   Вход в пещеру заслонила чья-то высокая фигура. Не успела Энжи опомниться, как неизвестный шагнул внутрь, схватил ее за руку и потащил к стоявшей у стены лампе. Энжи подняла голову и…
   – Пекос, – тихо выдохнула она, еще не веря своим глазам.
   Пекос некоторое время смотрел на нее. Взгляд его показался Энжи холоднее падавшего снаружи снега. Потом Пекос повернулся и исчез. Однако через несколько минут появился снова с седлом и одеялом в руках, бросил то и другое к ее ногам, прошел в глубь пещеры и очень быстро набрал целую охапку сучьев, щепок, фанеры и прочего хлама, который мог бы гореть. Все это Пекос сложил в кучу, вытащил из кармана коробку спичек и поджег. Огонь весело заплясал посреди пещеры, распространяя тепло и желтый мерцающий свет.
   Но Пекос по-прежнему молчал. Энжи молитвенно сложила ладони, всхлипнула и, запинаясь, сказала:
   – Пекос… Прости… То, что случилось… Боже, я бы отдала все на свете, чтобы… чтобы вернуть его…
   Ледяной взгляд Пекоса заставил Энжи замолчать.
   – Раздевайся, – приказал он.
   – Зачем?
   – Я тебе говорю – раздевайся!
   Энжи покорно сняла насквозь мокрую куртку, совершенно промокшие брюки для верховой езды и вопросительно посмотрела на Пекоса.
   – Донага! – раздраженно прикрикнул на нее Пекос. – Черт побери, или ты хочешь превратиться в ледышку?
   Энжи осталась совсем голой. Пекос взял ее одежду и разложил на высоком плоском камне около костра.
   – За ночь все это должно высохнуть. А ты садись поближе к огню. Вот одеяло – закутайся.
   Энжи села на корточки рядом с костром и накрылась одеялом.
   – Пекос… Прости меня… Диабло… Боже, что я наделала!..
   В ответ – ни слова.
   – Пекос… Я знаю, что ты никогда… никогда меня не простишь… И не найдешь второго Диабло… Он был несравненным… И все это – по моей вине!.. Не знаю, что теперь… Я бы могла… могла бы заплатить…
   Энжи отшатнулась от резкого движения Пекоса, испугавшись, что он ее ударит. Но Пекос только сжал челюсти и стал мрачно смотреть на пляшущие языки пламени.
   – Пекос… Ты можешь вернуться домой. Я подожду, пока высохнет одежда, и тогда как-нибудь тоже сумею добраться.
   – Я тебя здесь одну не оставлю! – огрызнулся Пекос. – И ты сама это отлично знаешь! Вон там, в сумке, лежат кое-какие продукты. Если проголодалась, то…
   – Нет, я совсем не хочу есть. А ты?
   – Тоже.
   – Пекос… Я хотела бы… хотела бы сказать… Диабло… Господи, это ужасно…
   Энжи закрыла лицо руками и зарыдала…
   Некоторое время в пещере слышались только всхлипывания Энжи и треск костра. Наконец Пекос тяжело вздохнул и, не глядя на Энжи, сказал усталым голосом:
   – Диабло был уже очень стар. Не мог быстро бегать. Часто болел. Может быть, оно и лучше, что так случилось. Как знать, возможно, и сам Диабло хотел подобного конца. Разве не почетно для лошади – умереть под седлом прекрасной молодой дамы?
   Пекос опустился на корточки, обхватив колени руками. Он смотрел на огонь и думал о сидевшей рядом и горько плакавшей девушке. Украдкой взглянув на нее, Пекос увидел крупные слезы, скатывавшиеся по ее прекрасному лицу и падавшие на каменный пол пещеры. И прикусил нижнюю губу. Разве он не величайший дурак в штате Техас? Эта очаровательная девушка могла бы целиком занять его сердце. Сейчас она плачет, и он готов простить ей все. Потому что любит… Самозабвенно, глупо, страстно… С той самой ночи, когда впервые обнимал и целовал в темном коридоре. После этого он сделался совсем другим человеком. Чтобы никогда не стать прежним. Возможно, если бы такая перемена не оказалась столь болезненной и трудной, он бы сам смеялся над собой. Кстати, было над чем: мог ли когда-нибудь Пекос Макклейн даже подумать, что влюбится в проститутку, жену своего престарелого отца? Которая к тому же украла у Баррета и его семьи все состояние, включая ранчо?
   Пекос снова посмотрел на Энжи. Хрупкие плечи девушки дрожали под тонким одеялом. Он видел, что она с трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться, и почувствовал, как постепенно начинает оттаивать его сердце. Злоба и раздражение уступали место совсем другому чувству… Любви…
   Пекос осторожно положил ладонь на плечо Энжи. Она подняла голову и посмотрела ему в лицо своими огромными изумрудными глазами, полными слез.
   – Не плачь, дорогая! – прошептал Пекос и нагнулся над ней.
   Его губы искали ее – дрожащих, теплых, зовущих. Он откинул упавшую на лоб девушки густую прядь золотистых волос и снова прошептал:
   – Милая, не надо плакать.
   Но Энжи не могла больше сдерживаться. Рыдания вырывались наружу, сопровождаемые новым обильным потоком слез. Пекос покрыл поцелуями ее руки, удерживавшие одеяло, осторожно снял его и прижал оголенные плечи девушки к своей груди. Затем и вовсе отбросил одеяло в сторону. Энжи осталась перед ним совсем голой, но не сделала ни малейшей попытки как-то прикрыть наготу. А крупные слезы продолжали катиться по ее щекам.
   – Пекос… – шептала Энжи. – Я никогда себе не прощу…
   – Успокойся, милая! Все хорошо. Я здесь. Рядом с тобой… Любимая…
   Он осторожно поднял ее, посадил к себе на колени и стал покрывать поцелуями. Она прижималась к нему. Ее руки обвили его шею. Их губы слились. Не прерывая поцелуя, Энжи расстегнула рубашку на груди Пекоса. А он нежно опустил ее на лежавшее у ног одеяло…
   …Они снова были вместе. Вновь принадлежали друг другу в этой пещере, при мерцающем свете языков костра. Энжи почувствовала на себе тяжелое, сильное и прекрасное тело Пекоса. Его твердую мужскую плоть, глубоко проникшую в ее тело. Громкий, страстный стон вырвался одновременно из груди обоих и эхом отдался под сводами пещеры…

Глава 29

   Энжи видела над собой лицо негромко стонавшего Пекоса. Глаза его были закрыты. Она затаила дыхание, словно боясь спугнуть эту минуту непередаваемого и еще никогда в жизни не испытанного ею блаженства.
   – Господи, до чего же ты прекрасна, Энжел, – самозабвенно шептал Пекос, все еще не открывая глаз. – Сколько в тебе нежности, сладости и таинственности!
   Энжи почувствовала себя беспредельно счастливой. Сломана та стена отчуждения и прямой враждебности, которая разделяла их до этой минуты! Она обняла его дрожавшее от страсти тело и крепко прижалась к нему своим.
   Пекос вздохнул всей грудью и наконец открыл глаза.
   – Ты даришь мне такую неземную радость, что вот-вот заставишь смеяться, как маленького ребенка! – прошептал он.
   И действительно рассмеялся совсем по-детски. Энжи не выдержала и присоединилась к нему. Они смеялись долго, самозабвенно, от всей души.
   – Пекос, ты ведь такая прелесть, что и сам этого не знаешь! – сквозь смех проговорила Энжи. – Ну совсем как младенец!
   – Прелесть? Это действительно что-то новое! Меня в жизни как только не называли! Какие эпитеты, прозвища и ярлыки не приклеивали! Но вот «прелесть»… Такого еще никогда не было!
   И они оба вновь безудержно расхохотались. Пекос целовал глаза, волосы, лицо Энжи.
   – Милая, тебе хорошо? Не холодно?
   – Разве рядом с тобой может быть холодно?
   – Все же я должен увезти тебя отсюда!
   Энжи сразу помрачнела, вспомнив Диабло. В глазах ее снова заблестели слезы.
   – О, Пекос! Я никогда не прощу себе Диабло! Боже, лучше уж мне самой погибнуть!
   Пекос закрыл ей рот ладонью:
   – Замолчи! Если бы что-нибудь, не дай Бог, случилось с тобой, я не пережил бы этого! Крошка моя! Я люблю тебя! Безумно люблю! И больше никогда, никуда от себя не отпущу!
   – Ты… ты любишь меня?
   – Да. И сам Бог тому свидетель! А до твоего прошлого мне нет никакого дела!
   – Но, милый! – почти испуганно запротестовала Энжи, которой именно сейчас хотелось развеять заблуждения возлюбленного на свой счет. – Я должна – просто обязана – объяснить тебе одно ужасное недоразумение. Это очень серьезно, пойми меня! Видишь ли, сплошь и рядом ты вдруг стараешься напомнить нечто такое, чего я никак не могу понять. И даже прямо или намеками упрекаешь меня в чем-то. Так вот, я хотела бы сейчас все до конца прояснить. Поэтому разреши мне…
   – Не желаю ничего слушать!
   – Но, Пекос! Это ведь…
   – Нет, никогда! Мне достаточно любить тебя. И заставить отвечать взаимностью. Остальное уже не имеет никакого значения! Я люблю тебя, желаю тебя, должен обладать тобой! Причем не только сейчас, сегодня или завтра, а всегда! Пойми меня правильно: я не имею в виду только нашу физическую близость. Твое тело действительно прекрасно и сводит меня с ума всегда, когда я его вижу. Но этого мне мало! Мало! Понимаешь? Я хочу владеть твоим сердцем, стать частью твоей души и всего того, что с тобой связано! Хочу сделать тебя совсем своей. Во всех смыслах этого слова! Ты поняла меня?
   Энжи прильнула к его губам, решив отложить все объяснения на будущее. Поскольку сейчас Пекос не готов к подобному разговору, она скажет ему все позже. А сейчас надо наслаждаться неожиданно открывшимся миром бесконечного блаженства. Разве это не счастье – лежать вдвоем на тонком одеяле, согреваясь не только теплом пылающего на полу костра, но и жаром, которым дышит большое, сильное и прекрасное тело Пекоса?..

Глава 30

   Где-то под утро снегопад прекратился, но продолжал дуть сильный холодный ветер, а температура упала ниже нулевой отметки. Тем не менее двое неутомимых любовников в пещере этого вовсе не чувствовали. Их согревал внутренний огонь. Огонь вспыхнувшей взаимной любви. Они лежали на одеяле около костра, обнаженные, счастливые и ленивые, как насытившиеся кот и кошка. Ели бутерброды с большими кусками мяса, потягивали французский коньяк. То и другое оказалось в седельной сумке, которую притащил в пещеру Пекос. А еще они много говорили…
   – У меня есть прекрасная идея! – вдруг воскликнула Энжи.
   – Какая?
   – Пойдем играть в снежки.
   – Ты что, серьезно?
   – Совершенно!
   Пекос потянулся и закрыл глаза.
   – Мне не хочется одеваться.
   – И мне.
   – Ты предлагаешь выйти на улицу в голом виде?
   – А почему бы и нет?
   – Сумасшедшая!
   – Может быть. Я пошла!
   И Энжи бросилась к выходу.
   – Остановись! – закричал Пекос, пытаясь схватить ее за руку.
   Но Энжи ловко увернулась.
   – Ты идешь или нет?
   – Дорогая, но это же…
   – Я спрашиваю: идешь или нет?
   Она повернулась и выскочила из пещеры. Пекос недовольно нахмурился и нехотя поднялся с одеяла. А Энжи отбежала на несколько шагов от входа в пещеру и, слепив снежок, стала с хулиганской улыбкой поджидать появления Пекоса.
   Он вышел из пещеры тоже совсем голый, но в черных ковбойских сапогах и, перешагивая через сугробы, стал пробираться к Энжи. Его высокая стройная фигура блестела в лунном свете. Энжи прицелилась, бросила снежок прямо ему в лицо и с громким смехом побежала вниз по склону холма. Но где ей было тягаться с длинными сильными ногами молодого Макклейна! В несколько секунд Пекос нагнал беглянку и уже собирался схватить за плечи, но в последний момент Энжи ловко увернулась и отпрыгнула от него на три-четыре шага. Однако при этом потеряла равновесие и упала в мягкий рыхлый снег. Пекос засмеялся. Но, как оказалось, радость победы была преждевременной. Энжи, лежа на спине, сумела подставить ему подножку. Пекос рухнул прямо на нее.
   По веселому смеху Энжи он понял, что не причинил ей никакого вреда.
   – Эх ты! Старый забияка! – крикнула она и оттолкнула Пекоса.
   Он тут же обхватил девушку своими длинными могучими руками, прижал к себе и прильнул к ее влажным, чуть дрожавшим от холода губам. Она столь же страстно вернула поцелуй. Обнявшись, они принялись кататься по снегу, продолжая при этом целоваться и громко хохотать. Двое дурачившихся молодых людей, опьяневших от сладкого нектара любви.
   В очередной раз оказавшись наверху, Пекос посмотрел в глаза Энжи. Она не переставала хохотать, а губы тянулись ему навстречу. Глаза были полны счастливых слез.
   – Боже, как я люблю тебя! – заикаясь от волнения, проговорил Пекос и вновь припал к ее губам.
   Это был долгий, почти бесконечный, поцелуй. Когда же он наконец закончился, Пекос поднял Энжи на руки и понес обратно в пещеру. Там он положил ее рядом с костром и прошептал на ухо:
   – Я сейчас заверну тебя в одеяло, дорогая!
   – Нет! Не хочу!
   – Ты замерзнешь!
   – Так согрей!
   Пекос почувствовал, как сильно забилось его сердце. Он с нежностью смотрел на совершенное тело девушки. Затем наклонился и хотел снять сапоги.
   – Оставь в покое сапоги! – услышал он шепот Энжи. – Они не помешают. Лучше поцелуй меня!
   Он нагнулся и поцеловал ее в губы.
   – Я люблю тебя, Пекос Макклейн! – продолжала шептать Энжи. – А если ты меня тоже любишь, то не медли и возьми!
   Пекос застонал, упал на ее жаждущее, рвущееся навстречу ему тело, и они вновь предались безумной, всепоглощающей страсти…
   …Пекос и Энжи долго не могли отдышаться и прийти в себя. Наконец он поднял голову, с любовью посмотрел Энжи в глаза и сказал с сожалением:
   – Милая, нам пора возвращаться домой.
   – Пора, – протяжно пропела Энжи, сладко потягиваясь, – но я не хочу.
   – Почему?
   Она приподняла голову и поцеловала Пекоса в подбородок.
   – Потому что тогда все кончится.
   – Что именно?
   – Этот рай, в котором мы оба вдруг оказались. Наша любовь. Чудесное ребячество на снегу…
   Пекос несколько раз поцеловал разбросанные по одеялу густые золотистые волосы Энжи.
   – Ничего не кончится. – Он сделал паузу и слегка поправился: – Может быть, кончится какая-то небольшая часть того, что было у нас этой ночью.
   – Какая?
   – Мы же не сможем сидеть нагишом в гостиной. Но это не означает, что кончится наша любовь!
   – Ты серьезно, Пекос? Там, дома, мы по-прежнему будем любить друг друга?
   – Конечно!
   – А как же твоя тетушка?
   – Что ты имеешь в виду?
   – То, что она должна все знать. Мы не можем…
   – Дорогая, у меня нет никакого желания рассказывать о наших отношениях строгой и благовоспитанной тетушке Эм. Но не хочу и скрывать от нее нашей любви. Я люблю тебя. Хочу тебя. Хочу везде. И дома – также. Если кого-то это станет коробить или шокировать, то прекращать по таковой причине наши отношения я отнюдь не собираюсь!
   – Я люблю тебя, Пекос!
   – В таком случае мы будем беспредельно счастливы, дорогая!..

   Поздним утром, промерзшая до костей, но бесконечно счастливая пара вернулась наконец домой. Их встретил Рено Санчес. Увидев, что они вдвоем ехали на чалой лошади, а Энжи нежно обнимала Пекоса сзади за талию, Рено тотчас понял: Диабло погиб, а эти двое безумно влюблены друг в друга. Но он ничего не сказал, хотя обо всем догадался. Тетушка Эмили тоже облегченно вздохнула, увидев обоих целыми и невредимыми…
   К огорчению всех трех женщин, включая Делорес, Пекос пробыл дома очень недолго, сказав, что должен закончить какие-то неотложные дела. Но обещал сразу же вернуться. И, взяв с собой Рено, уехал.
   Энжи поняла, что Пекос поехал хоронить Диабло. На сердце у нее стало тяжело от мысли, что именно она стала невольной причиной гибели этого красавца. Перед тем как закрыть за собой дверь, Пекос привлек Энжи к себе и крепко поцеловал. Она покраснела от смущения перед Эмили, наблюдавшей эту сцену. А еще и от того, что после отъезда Пекоса ей предстояло неминуемое объяснение с тетушкой Эм по поводу поцелуя…
   – Можно, я тоже поеду? – спросила она Пекоса.
   Тот внимательно посмотрел на Энжи.
   – Ты догадалась, куда и зачем я еду, милая?
   – Да.
   – Тогда оставайся дома и отдохни. Мы с Рено все сделаем сами.
   Энжи проводила Пекоса и вернулась в гостиную. Тетушка Эмили по-прежнему сидела за столом и многозначительно улыбалась.
   – Я… я… – запинаясь и краснея, начала Энжи. – Вы… вы осуждаете Пекоса за то, что он поцеловал меня? – наконец договорила она.
   – Осуждаю? Нисколько, дорогая! Это был очень милый поцелуй.
   – Я люблю Пекоса, тетушка Эмили, – призналась Энжи. – И уже давно!
   – Насколько я поняла по взглядам, которые кидает на вас мой племянник, эта любовь – не безответная.
   – И прекрасная! Не правда ли?
   – Конечно, прекрасная. А теперь, милая, идите к себе и примите горячую ванну. Вы наверняка очень устали. Хотя и выглядите свежее весны.
   Энжи снова покраснела, вспомнив полную любви и блаженства сегодняшнюю ночь.
   – Да, я действительно немного устала, – призналась она. – Надо будет привести себя в порядок. А поговорим мы чуть позже…
   …Пекос вернулся после полудня. Отведя лошадь в конюшню, он бодро вошел в гостиную и заключил Энжи в объятия.
   – Итак, милая, когда мы с тобой перекусим?
   У обоих оказался такой аппетит, будто они не ели по меньшей мере неделю. После застолья все трое перешли в библиотеку, где Делорес приготовила кофе для женщин и поставила на стол бутылку коньяка для Пекоса. Тот уселся прямо на пол перед весело горящим камином и, зажав в зубах сигару, закурил. Энжи смущенно отстранилась, когда он попытался усадить ее рядом с собой, не стесняясь присутствия своей тетушки. Вместо этого она расположилась на мягкой тахте, стоявшей у стены, откуда и наблюдала за тем, как Пекос пил коньяк и курил. Энжи зачарованно слушала его низкий, мягкий голос, когда он начал что-то рассказывать. Слова не имели для нее никакого значения, как и то, о чем шла речь. Энжи казалось прекрасным все, что Пекос говорил, делал, как себя вел. Скакал ли верхом, танцевал ли, рассказывал ли анекдоты… Даже если он кашлял, чихал, ругался или кричал…
   Между тем Пекос замолчал, докурил сигару, допил стакан коньяка и поднялся с пола.
   – А теперь прошу меня извинить, дорогие женщины, – сказал он, слегка поклонившись Энжи с Эмили, – но я пойду к себе и прилягу. Эта ночь была такой дикой и изматывающей, что я еле держусь на ногах. Увидимся за ужином.
   Когда Пекос ушел, Энжи почувствовала себя одинокой и покинутой. Конечно, она сумеет выдержать до вечера. Хотя это так долго…
   – Если вы не возражаете, милая, я тоже немного отдохну, – вернул Энжи к действительности голос Эмили.
   – Конечно, тетушка Эм! Я, наверное, последую вашему примеру.
   Эмили поднялась из-за стола и удалилась. Энжи подождала минут десять, после чего тоже вышла из библиотеки и направилась по знакомому темному коридору к себе. У двери Пекоса она задержалась. Что, если постучать? Но тотчас отбросила эту мысль как проявление слабости.
   Открыв дверь своей комнаты, Энжи машинально взглянула на кровать. Лицо ее сразу непроизвольно расплылось в широкой улыбке, глаза стали еще больше, и она как-то по-детски, радостно хихикнула. На постели, растянувшись во всю длину своего гигантского роста, совершенно голый, лежал Пекос Макклейн и с ехидной улыбкой смотрел на нее. Энжи подошла к кровати и тоже улыбнулась.
   – Ну, знаешь ли, Пекос, ты никогда не устанешь меня удивлять! Вероятно, я правильно тебя поняла и ужинать мы не пойдем?
   – Да. Лучше завтра вместе позавтракаем.
   – Что ж, пусть будет так.
   И Энжи не спеша расстегнула блузку, сняла через голову юбку и, освободившись от остальной одежды, юркнула под одело, которое Пекос тут же сбросил на пол…

Глава 31

   Утром Энжи спустилась к завтраку, чихая и поминутно прикладывая платок к носу. Пекос был уже в гостиной. Еще до рассвета она разбудила своего спавшего счастливым сном любовника и тщетно уламывала уйти к себе, пока не проснулась Делорес. Кроме того, Энжи чувствовала, что заболела, и боялась заразить Пекоса. Ее и впрямь трясло как в лихорадке.
   Пекос бурно протестовал. Прикоснувшись губами ко лбу Энжи, он с тревогой убедился, что у нее очень высокая температура. А потому предложил поскорее разбудить и позвать на помощь Делорес.
   – Ни в коем случае! – упрямо не соглашалась Энжи. – Если ты разбудишь ее в столь ранний час и скажешь, что я заболела, Делорес сразу все поймет!
   – Что она поймет? То, что я тебя люблю и беспокоюсь за твое здоровье? Перестань говорить глупости! Тебе нужна срочная помощь. И нечего стесняться, что Делорес о чем-то догадается. Пусть догадывается!
   Пекос вскочил с кровати, натянул на себя брюки, фуфайку и бросился к двери.
   – Я вернусь через пять минут!
   Он действительно очень скоро вернулся. Из-за его плеча выглядывала Делорес.
   – О, сеньора! – запричитала добрая служанка. – Мистер Пекос рассказал мне, что вы долго лежали на снегу совсем голой. Вот результат!
   – Что бы вы могли для нее сделать? – спросил Пекос у Делорес, зная, что она неплохо разбирается в медицине. – Или все-таки нет ничего страшного?
   – Я бы поставила ей на грудь и спину горячие компрессы из пальмового масла. Это снимет температуру. Но главное, Энжи нужен полный покой и хороший отдых. В ближайшие дни пусть и не думает вставать с постели. Вы меня поняли, Пекоc?
   Тот молча кивнул в ответ, сел на стул у изголовья Энжи и стал нежно гладить ее волосы. Потом сказал, избегая смотреть на служанку:
   – Вы прописали ей полный покой, Делорес. Я обещаю его обеспечить.
   – Пекос, она должна находиться в постели одна. Иначе никакого покоя и отдыха не получится.
   Пекос наклонился к самому уху Энжи и прошептал:
   – Эту женщину провести невозможно! Придется подчиниться.
   После завтрака Энжи снова легла в постель. Пекос честно не сделал ни одного поползновения разделить с ней ложе, но весь день провел у постели больной. Он поправлял сбившееся одеяло, подушки, поминутно прикладывал ладонь к ее лбу. Делорес ставила Энжи компрессы. Во время этой процедуры Пекос демонстративно отворачивался. Потом кормил Энжи легкой едой, которую специально готовила Делорес. А вечером читал ей приключенческий роман. К ночи же, когда Делорес легла спать, Пекос таки забрался в постель к Энжи. Но не позволил себе ничего, кроме как держать ее в объятиях и согревать теплом своего тела.
   Для Энжи, как и для Пекоса, это были удивительные, хотя и нелегкие часы. Какое счастье – держать друг друга в объятиях! Но в то же время как трудно смирить бушующую в груди и рвущуюся наружу страсть! Тем более если их тела все время касаются друг друга…
   Пекос почти не спал. Когда же Энжи засыпала, он, не отрываясь, смотрел на нее и призывал небо ниспослать его возлюбленной спокойный, сладкий сон. И одновременно старался смирить в себе почти непреодолимое плотское желание… Пока это ему удавалось…
   На третью ночь Энжи проснулась в три часа. Она недоуменно и даже с испугом посмотрела на сидевшего рядом Пекоса с красными от бессонницы глазами. Он наклонился и поцеловал ей сначала один глаз, потом второй.
   – Здравствуй, милый! – улыбнулась Энжи.
   – Здравствуй, любимая! – откликнулся Пекос. – Как ты себя чувствуешь?
   – Почти хорошо.
   Она зевнула и провела ладонью по черным волосам Пекоса.
   – Знаешь, чего бы я сейчас больше всего хотела?
   – Скажи. Если это в моих силах, то считай свое желание исполненным.
   – Принять ванну. Мне кажется, что…
   – Минуточку, дорогая, – прервал ее Пекос. – Я сейчас все приготовлю.
   Когда он вернулся из ванной комнаты, Энжи встретила его хихиканьем. Пекос снял с нее одеяло, поднял на руки и, перенеся в ванну, опустил в приятную теплую воду. После чего и сам, не спрашивая на то согласия Энжи, встал в ванну сначала ногами, а затем опустился на корточки. Энжи засмеялась.
   Через несколько минут они уже старательно намыливали друг другу спины…
   Игры в ванной продолжались довольно долго. Потом Пекос тщательно вытер все тело Энжи большим махровым полотенцем. Она не осталась в долгу и проделала с ним то же самое. И тут Пекос неожиданно сжал своими широкими ладонями талию девушки и, опустившись на колени, прижался лицом к ее животу. Энжи сначала недоуменно посмотрела на Пекоса, а потом стиснула ладонями его виски, глубоко вздохнула и прошептала:
   – Пекос, любимый, мне так хорошо!
   – Правда? – переспросил он, целуя ее живот чуть пониже пупка.
   – Да.
   – Значит, мы скоро снова сможем любить друг друга?
   – Да.
   – Когда же?
   Энжи улыбнулась и тоже опустилась перед ним на колени. Ее лицо оказалось на уровне груди Пекоса. Она осторожно провела пальцем по широкому белому шраму, который уже давно хотела потрогать. И почувствовала, как трепет пробежал по всему телу Пекоса. Он порывисто прижал ее к себе. Энжи чувствовала его горячее тело, твердеющую от возбуждения мужскую плоть…
   Их губы слились. Поцелуй был жарким и долгим. Язык Пекоса проник между зубами Энжи и коснулся кончиком ее языка.
   – Я… я уже забыла, как все это чудесно! – задыхаясь, пробормотала Энжи.
   – Я тоже, – тихо прошептал Пекос, губы которого сразу стали непослушными. – Боже… Я не могу… Я… Дорогая, любимая… Как трудно терпеть!
   Усилием воли Пекос заставил себя отстраниться, чтобы только слегка обнять Энжи за плечи и уложить в постель. Она тут же заснула. Через несколько минут сомкнулись веки и у Пекоса. Но не прошло и двух часов, как он проснулся и долго смотрел на прекрасное, обрамленное золотыми волосами лицо девушки. Потом наклонился и чуть коснулся губами лба. Но ограничиться этим оказалось невозможно. Пекос снова склонился над спящей Энжи и нежно поцеловал в губы. Глаза ее остались закрытыми, но Пекос услышал слабый шепот:
   – Люблю тебя, но так хочу спать…
   – Я это знаю, дорогая, – еще тише ответил Пекос, – и сейчас от тебя ничего не требуется. Просто расслабься, лежи спокойно и позволь тебя любить. Пока – на расстоянии.
   Энжи глубоко вздохнула, что-то пробормотала с закрытыми глазами и снова заснула. Пекос приподнялся на локте и долго не отрывал нежного взгляда от лица возлюбленной. Потом снова поцеловал в губы… В мочку уха… В оголенное плечо…
   Веки Энжи дрогнули. Глаза открылись. Пекос же, не замечая, что она проснулась, продолжал покрывать поцелуями тело девушки, спускаясь все ниже и ниже. Его губы коснулись груди Энжи. Проделали круг вокруг каждого соска. Потом осыпали поцелуями сами соски.
   Энжи уже совсем проснулась и с видимым одобрением следила за милыми шалостями Пекоса. А его губы, сначала очень осторожно касавшиеся ее тела, постепенно смелели, становились требовательными, страстными и ненасытными. С груди Энжи они спустились к животу. Она застонала и почти бессознательно пробормотала имя Пекоса. Тот вновь чуть приподнял голову и, вернувшись к соскам, сжал их зубами. Энжи снова застонала. Пекос разжал зубы и, отпустив соски, опять занялся ее животом. Особенно привлек его очаровательный пупок. Он долго целовал каждый миллиметр рядом с ним, а затем с такой жадностью прильнул к пупку, будто хотел из него напиться. Энжи почувствовала, как ее дыхание становится лихорадочным, а сердце учащенно бьется. В этот момент Пекос поднял голову и улыбнулся ей.
   Его нежные смуглые пальцы осторожно пробежались по бедрам Энжи. А чарующий низкий голос своим мягким тембром еще настойчивее пробуждал желание, с которым она уже почти не могла бороться.
   – Энжел, какая ты соблазнительная, чистая и сладкая! – шептал Пекос, поглаживая ладонью сначала бедра, а затем колени Энжи. – Я хочу поцеловать самое интимное место… Позволь мне это сделать!
   Его ладонь поднялась с колена к промежности Энжи, и пальцы нежно пробежали по белой гладкой коже, постепенно приближаясь к заветному месту.
   – Милая, мне безумно хочется испробовать твой вкус! Понимаешь? Ведь я уже несколько раз перецеловал каждый квадратик твоего тела. Кроме этого – самого заветного, самого желанного! Не отказывай мне… Умоляю!
   – Пекос… Не надо… – слабо запротестовала Энжи.
   Лицо ее стало пунцовым от смущения. Но чуть согнутая в колене нога дала Пекосу возможность увидеть то место, о котором он говорил. И он больше не мог себя сдерживать. Склонившись над курчавым треугольничком, Пекос попытался отстранить стыдливо прикрывающую его руку.
   – Позволь мне, милая, дорогая, любимая моя! – задыхаясь, шептал он. – Ведь это – то самое, чего я сейчас хочу больше всего! Скажи, что ты согласна! Милая! Я сделаю это очень нежно и осторожно… Тебе надо просто чуть-чуть расслабиться…
   Кончик языка Пекоса мягко, но настойчиво старался раздвинуть пальцы, которыми все еще продолжала прикрываться Энжи. Сама она дрожала всем телом, в волнении ожидая нового, еще никогда не испытанного, наслаждения. Оставалось только убрать руку, и тогда губы Пекоса коснутся самого интимного ее места… Кончик его языка проникнет в лоно…
   – Дорогая, я уже чувствую твой волшебный запах! – пробормотал Пекос. – Он такой сладкий, зовущий… Но вкус… Мне надо его испытать! Надо!
   Он осторожно отстранил руку Энжи и опустил голову в ее промежность. Она больше не могла сопротивляться.
   – Да, да, да! – зашептала Энжи. – Я хочу это испытать! Хочу, чтобы ты поцеловал меня там! Этого никто и никогда не делал и не сделает! Только ты один! Целуй же!
   – Энжел! Благодарю тебя!
   Пекос прильнул к сокровенному входу. Он почувствовал на губах теплую, волнующую влагу. А все тело Энжи конвульсивно содрогнулось, достигнув апогея страсти. Она никогда не думала, что двое любящих молодых людей могут позволить себе подобную близость. Но вот это произошло! Произошло с ней самой! Энжи вдруг охватила дикая, необузданная радость. Нет, до конца дней своих не забудет она этого ощущения! Всегда будет благодарить Пекоса Макклейна за доставленное неземное наслаждение!
   Пекос поднял голову. Его лицо светилось от безоблачного счастья. Он тяжело дышал. В следующий момент Энжи почувствовала его губы, на которых остался вкус ее тела. Вкус, которого она сама не знала. Но это продолжалось какое-то мгновение. Горячий, долгий поцелуй заслонил все остальное.
   – Энжел, извини меня! – прошептал Пекос. – Но я все-таки живой мужчина… И больше не могу сдерживаться… Хочу тебя! Сейчас же!
   – Любимый мой, – простонала Энжи.
   – Но прошу тебя, сделай все сама. Ты чувствуешь мою твердую мужскую плоть, не правда ли? Сожми ее рукой и введи туда… к себе…
   – Да, да, да! – выдохнула Энжи.
   Ее вспотевшая ладошка стиснула мужскую плоть Пекоса. В следующее мгновение он уже был в ней. Энжи разжала руку, а Пекос проникал все глубже и глубже…

Глава 32

   После жаркой ночи любви Энжи чувствовала себя самой счастливой из всех смертных на планете. Так по крайней мере ей казалось. А потому она слегка надула губы, когда Пекос наутро запретил ей вставать с постели.
   – Я хочу, чтобы теперь ты хорошенько выспалась, – мягко сказал он. – Обещай мне до вечера никуда не выходить из этой комнаты и отдыхать!
   Энжи села на край кровати, свесила ноги и отрицательно покачала головой. Потом встала, догнала Пекоса, уже направившегося к двери, и обняла его сзади за талию.
   – Я, конечно, буду счастлива проваляться весь день в постели. Но сначала скажи, куда ты идешь.
   – Дорогая, наше ранчо – это огромное хозяйство. За ним нужен глаз да глаз. И сейчас пришло время заняться им вплотную.
   – Но, Пекос, ведь еще даже по-настоящему не рассвело. Куда в такую рань?
   – Крошка моя, пока мы здесь предаемся неге, скотина на дальнем участке ранчо голодает. Это тебе известно?
   – Нет. Но разве нельзя что-нибудь срочно предпринять? Боже мой, какой кошмар!
   – Вот для этого я туда и отправляюсь. Надо поговорить с управляющим и выяснить, что уже сделано, а что еще надо сделать. Ты же оставайся дома. Ибо твое рабочее место – эта уютная комнатка и мягкая кровать.
   Энжи попыталась скорчить обиженную мину, но это у нее не получилось. Она вздохнула и улыбнулась.
   – Когда ты собираешься вернуться?
   – Когда стемнеет, не раньше.
   Она нахмурилась, протянула руку и, взяв Пекоса за подбородок, повернула лицом к себе.
   – Но ведь для меня это вечность! Я не хочу сидеть целый день одна! Пожалуйста, дорогой, постарайся вернуться к обеду. Тогда мы сможем…
   – Любимая моя, – мягко остановил ее Пекос, – для меня разлука с тобой даже на минуту – тоже форменная пытка! Но я не могу позволить себе бездельничать, когда кругом столько неотложной работы.
   Энжи взяла Пекоса за руку и посмотрела в его серые глаза.
   – Я обожаю тебя! – тихо сказала она, слегка покраснев. – Ты – герой моих грез. Герой, которого я столько лет ждала и для которого теперь собираюсь жить!
   – Я даже представить себе никогда не мог, что жизнь так прекрасна! – очень серьезно ответил Пекос.
   – Так же как и я…

   Пекос быстро шел по направлению к конюшне, напевая веселую песенку. Настроение у него было прекрасное. Дыхание на морозном воздухе становилось видимым и оседало на воротнике куртки белым инеем. Полчаса спустя он уже скакал во главе дюжины ковбоев на юг ранчо. За конной кавалькадой громыхали телеги с сеном и прочим кормом для скота.
   Ковбои с восхищением смотрели на своего молодого хозяина. Им импонировало его трудолюбие, готовность всегда при необходимости встать до рассвета. Причем без кислой мины и ворчания. Главным для него была работа. Он не жалел ни сил, ни времени сам и не терпел лентяев. То, что Пекос Макклейн наконец вернулся на ранчо, вселяло в людей уверенность, что теперь дела резко пойдут в гору.
   Им довольно быстро удалось собрать в одно стадо разбежавшихся в поисках пищи животных и перегнать их в помещения скотного двора, укрыв от пронизывающего морозного ветра. Туда же привезли сено, корм и питье. Это было очень кстати. Коровы и овцы, лишенные уже несколько дней возможности щипать траву на промерзшей земле открытого пастбища, очень проголодались и заметно отощали. Сейчас предстояло понемногу откормить их и привести в прежний вид.
   Пекос осмотрел каждое животное, сам дал указание, кому и сколько корма давать, проследил, чтобы в каждом стойле был чистый соломенный настил, а в ведрах – свежая вода. На все это ушло порядочно времени. В помещениях было холодно, и Пекос с помощниками продрогли до костей. Положение исправили две-три бутылки хорошего виски. Стало вроде бы теплее, да и веселее…
   …Тем временем Энжи, проспав все утро, провела вторую половину дня в ожидании возвращения Пекоса. Но его все не было. Она отказалась от обеда, потом от ужина, поскольку хотела разделить их с Макклейном. Наконец дала себе клятву, что не притронется ни к чему съестному, пока он не приедет. Она сидела в гостиной, с тоской прислушиваясь к доносившимся из-за закрытой парадной двери шорохам, и ждала, что вот-вот услышит знакомые шаги, дверь откроется и на пороге вырастет высокая, ставшая такой родной фигура молодого хозяина ранчо. Но время шло, а Пекос все не возвращался. Энжи начала нервничать. Это моментально заметила сидевшая рядом, в гостиной, Эмили. Она внимательно посмотрела на Энжи и постаралась успокоить:
   – Милая моя, вы, я вижу, все никак не можете привыкнуть к жизни на ранчо. Пекос и его помощники сейчас на дальнем участке. Обычно оттуда они возвращаются не скоро. Не исключено, что сегодня он вообще не приедет. Там, на ранчо, есть несколько небольших кабинок, где можно заночевать и перекусить. Так что не нервничайте, пожалуйста!
   – Я вижу, что вы совсем не обеспокоены, тетушка Эм, – с упреком сказала Энжи.
   – Ни на йоту. И вам советую то же самое. Милая моя, ведь ничего не случилось в ту ночь, когда вы оба застряли где-то в пещере на холмах. Пекос прекрасно знает окрестности, чего и когда можно опасаться. А потому всегда ведет себя в этом отношении очень осторожно. К тому же он сейчас не один. Там чуть ли не рота ковбоев и много других людей.
   – Вы правы, тетушка Эм… Конечно, я сейчас веду себя так, как…
   – Как любая влюбленная женщина.
   – Да, вы очень точно это подметили, тетушка Эм! Только не говорите, пожалуйста, Пекосу. А то он будет думать обо мне как о совершеннейшей дурехе.
   – Никакая вы не дуреха, Энжи. Просто очень полюбили моего племянника. Чему я несказанно рада. Все идет так, как и должно!
   – Да, вы правы, – кивнула Энжи и тут же подумала, что через несколько дней ей предстоит ехать в Марфу для встречи с адвокатом.
   Пекос появился только после девяти часов вечера. Он ворвался в гостиную, как ураганный техасский ветер, даже не сняв куртки и шляпы. Но тут же заметил свой промах, повесив то и другое на вешалку в прихожей. После чего уже спокойнее снова вошел в комнату и направился к тахте, на которой сидела Энжи, смотревшая на него обожающими глазами.
   – Вы простите меня, тетушка Эм, – обернулся он к Эмили, – но непослушных девочек всегда наказывают.
   Он подошел к Энжи, притворяющейся, будто она читает, взял у нее из рук книгу и отложил в сторону.
   – Милая моя несносная девчонка! – начал Пекос, стараясь придать голосу суровость и строгость, чего у него не получилось.
   – Пекос, дорогой, – улыбнулась Эмили, – будь с ней поласковее.
   Энжи несколько настороженно смотрела на смуглого великана, который взял прядь ее волос и стал, правда, очень осторожно, наматывать себе на указательный палец. Какое страшное наказание он ей придумает? Про себя она рассмеялась: конечно, речь идет об очередном варианте их ночных любовных игр. Энжи всем своим видом демонстрировала недовольство, хотя ей очень не хотелось, чтобы Пекос отпустил локон.
   – Я, кажется, совершенно взрослая женщина, а потому могу вести себя так, как считаю нужным, – с некоторым вызовом сказала она.
   – Возможно, если твоего властелина нет дома. Но я, как видишь, здесь. И очень недоволен твоим поведением.
   – Что же я такого сделала?
   – Ты не должна была вставать с постели!
   – Послушай, Пекос, – вмешалась Эмили, – не надо быть таким суровым! Да будет тебе известно, Энжи за весь день не съела ни крошки!
   Пекос выгнул дугой правую бровь и инквизиторским тоном ответил:
   – А это уж совсем непростительно! Тетушка Эм, вы можете, если хотите, идти спать. Я сам сумею достойно наказать эту непослушную девчонку.
   – Пекос, дорогой мой! От обеда осталось так много еды. Если вы с Энжи сейчас сядете за стол, то…
   – То мы сможем прилично поесть, – согласился Пекос. – А сейчас, дорогая тетушка, перестаньте волноваться и постарайтесь спокойно заснуть. Завтра утром увидимся.
   – Ладно. Спокойной ночи, дети мои!
   И Эмили величественно удалилась. Как только дверь за ней закрылась, Пекос и Энжи бросились друг другу в объятия.
   – Я так соскучилась! – прошептала она.
   – И я не меньше, – признался Пекос. – Я люблю тебя! И знаю, что ты создана для меня!
   Они покинули гостиную, прошли по темному коридору и остановились перед комнатой Энжи. Она повернула ручку двери, но не стала открывать ее и насмешливо посмотрела на Пекоса:
   – Ну, какому наказанию ты решил меня подвергнуть?
   – Я задеру тебе подол и хорошенько отстегаю по этой пикантной голой попке.
   Энжи побледнела. Ее глаза сразу стали холодными, а на лице появилось испуганное выражение.
   – Черт побери, что произошло? – удивленно спросил Пекос, заметив перемену в настроении девушки.
   – Ничего. Просто я не позволю меня стегать, Пекос Макклейн.
   Готовый вырваться наружу смех замер у Пекоса на губах. Энжи теперь стояла к нему спиной. И вдруг Пекос увидел, что ее плечи задрожали, она закрыла лицо руками и зарыдала. Он хотел прижать ее к себе. Но Энжи вырвалась, вбежала в комнату, бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку. Пекос ничего не мог понять.
   – Энжел, любимая, что с тобой? – чуть ли не в панике спросил он.
   Она на мгновение подняла голову и с трудом проговорила сквозь рыдания:
   – Я никакая не дурная… Нет… Я честная, хорошая девушка… Никогда больше не говори, что отстегаешь меня… Прошу тебя, Пекос! Я буду делать все, что ты скажешь. Но не надо меня стегать!
   Пекос стоял у кровати, смотрел на беспомощную, плачущую девочку и силился понять, что с ней происходит. Видимо, нечто очень серьезное. Она боялась побоев. Почему? Или ее раньше часто били? Тогда кто? Отец? Любовник? Вышибалы в ночных клубах?
   Он присел на край кровати. В душе его соседствовали два чувства – любовь и жалость.
   – Дорогая моя, успокойся! Это я, твой Пекос. Который никогда не причинит тебе боли. Никогда не обидит. Не оскорбит… И больше никогда не будет говорить подобных глупостей. Прости меня!
   Энжи снова приподняла голову и посмотрела на Пекоса заплаканными, несчастными глазами.
   – Это ты… ты прости меня… Я… Мой отец… он часто… очень часто…
   Энжи снова разрыдалась и бросилась Пекосу на шею.
   – Пекос… Пекос… Дорогой… Ты ведь ничего не знаешь! Не знаешь всей правды о…
   – Не надо, родная! Успокойся! Ну что ты? У нас впереди еще целая жизнь. Все успеем уладить, привести в порядок… Не бойся ничего! Совсем ничего! Лучше скажи, что мы сейчас будем делать?
   – Что… что делать?.. Мы?
   – Да. Мы. Сейчас. Знаешь, давай примем ванну, как в прошлый раз. Но кроме того, прямо там съедим наш ужин. Идет?
   – Пекос, ты сумасшедший!
   – Вполне возможно. Это совсем не важно. Все равно мы сделаем именно так, как я сказал.
   Пекос поднял Энжи на руки, перенес в ванную, раздел и опустил в теплую воду. Потом намылил ей шею, спину, все тело. В ход пошли сначала мочалка, потом губка… Энжи все время хихикала от удовольствия. Когда же мыльная пена была смыта, а тело Энжи насухо вытерто полотенцем, Пекос хитро подмигнул ей и шепнул:
   – А теперь подожди меня несколько минут. Только дай слово, что не убежишь.
   – Даю.
   – Хорошо.
   Пекос ушел и через пять с небольшим минут появился снова, держа в руках поднос, на котором стояла бутылка вина, два бокала и большое блюдо с ветчиной, сыром, фруктами и сластями.
   – Вот и наш ужин, дорогая! – улыбнулся он.
   Энжи всплеснула руками:
   – Пекос! Я безумно люблю тебя!..
   …Пекос лежал в постели рядом с Энжи и смотрел на нее. Напротив кровати догорал камин. Сегодня у них не было физической близости. Но она была бы, наверное, лишней. Энжи и Пекос уже, казалось, стали одним целым. К тому же впервые в жизни он испытал настоящую любовь. Именно любовь, не имеющую ничего общего с похотью. Пекос был счастлив. Всегда, до конца своих дней он будет любить эту женщину. Заботиться о ней. Жить для нее… А вместе они позабудут все горести и печали. Все то плохое, что уже испытали в этой жизни. Включая негодяев, которые били Энжел. И тот ужасный ночной клуб «Харрикейн Гассис»…

Глава 33

   Жизнь на ранчо резко изменилась. Мисс Эмили была на седьмом небе от счастья, ибо ее любимый племянник вернулся домой. Она величественно плавала по этажам огромного дома, напевая серебристым голоском модные песенки и раздаривая направо и налево приветливые улыбки. На ее всегда бледных щеках появился румянец, а чуть раскосые голубые глаза сияли.
   Пекос взял себе за правило ежедневно проводить с тетушкой часок-другой. Он относился к ней как к старшей сестре и знал, что сам занимает важное место в ее жизни. Частенько они завтракали вместе. Пекос никогда не обманывал Эмили, не позволял себе насмешек в ее адрес и всегда выполнял данные тетушке обещания.
   Делорес была рада возвращению Пекоса не меньше, чем Эмили. С раннего утра она теперь хлопотала на кухне, готовя всяческие деликатесы, а потому к столу неизменно подавались его любимые блюда.
   Заметно оживилась и работа на самом ранчо. Стада были переведены из отдаленных участков к центру, где было больше сочной и высокой травы. Сделаны солидные заготовки сена и других кормов. Заборы и амбары были обновлены и покрашены. Загоны для скота – отремонтированы, пришедшие в негодность – заменены новыми. На конюшне перестлали полы, законопатили крышу, вымыли и до блеска начистили седла. Недомогавших лошадей внимательно осмотрел и начал лечить ветеринар.
   Одним словом, все вокруг почувствовали, что на ранчо вернулся хозяин.

   Для Энжи эти дни стали самыми счастливыми в жизни. Если бы в начале пребывания на ранчо ей кто-нибудь сказал, что Пекос Макклейн, несмотря на свой суровый вид и грубость, – очень добрый и отзывчивый человек, она бы не поверила. Как в свое время не поверила Делорес. Но теперь убедилась, что та была права.
   …Энжи сидела в библиотеке и грустно смотрела на догоравший огонь в камине. Грустно, потому что молодой Макклейн с утра убежал на конюшню и вот уже полдня не возвращался. К тому же ночью он не стал делить с ней ложе, считая, что она слишком устала накануне. Что, впрочем, так и было. Сейчас Энжи испытывала муки неудовлетворенного желания и вспоминала самые пикантные мгновения их последних любовных игр. Это, в свою очередь, только усиливало ее томление.
   Она вышла из библиотеки и, как в полусне, вернулась к себе в комнату. Машинально вынув из шкафа теплые шерстяные брюки и плотную шелковую блузку, она надела их, только тогда сообразив, что непременно хочет выйти на улицу. Зачем? Энжи постаралась себя убедить, что решила просто подышать свежим морозным воздухом. А заодно и посмотреть, как идут дела с починкой крыши на конюшне. Но последнее, говорила она себе, не самое главное…
   Тем не менее, выйдя из дома, она побежала не куда-нибудь, а прямо на конюшню. При этом твердила себе, что хочет выбрать экипаж для завтрашней поездки в Марфу к адвокату. Бросив беглый взгляд на дорогу, Энжи решила, что никаких проблем с поездкой не будет: дорожное покрытие выглядело по-зимнему твердым и надежным.
   Первым, кого она увидела, подходя к конюшне, был Пекос, сидевший верхом на заборе с молотком в руках и что-то приколачивавший. При этом он громко пел красивым голосом какую-то мексиканскую песню под одобрение местных ковбоев. Когда же закончил, его наградили громкими аплодисментами.
   Пекос картинно раскланялся в разные стороны и тут увидел Энжи. Впрочем, возможно, он и раньше почувствовал ее присутствие и оттого так старался продемонстрировать свое вокальное искусство.
   Лицо его тут же расплылось в широкой, радостной улыбке. А сердце Энжи бешено заколотилось. Он перекинул левую ногу через забор и легко спрыгнул на землю. Бросив молоток, обернулся к своим помощникам и сказал им что-то по-испански.
   Энжи с трудом сдерживалась, чтобы не броситься навстречу Пекосу и не повиснуть у него на шее. Но все же сумела сохранить внешнее спокойствие и только смотрела на возлюбленного. Однако пульс ее забился с лихорадочной частотой.
   – Привет! – крикнул ей Пекос, не дойдя нескольких шагов.
   – Привет! – откликнулась Энжи, чуть покраснев.
   – Чему обязан столь приятным сюрпризом? – шутливо спросил он.
   Взяв Энжи за плечи, Пекос вывел ее за ворота конюшни.
   – Я… я… – забормотала Энжи. – Пекос, ты не сердишься за то, что я пришла?
   – Чудная моя девочка! Я никогда не смогу на тебя сердиться. Наоборот, очень рад твоему приходу. Это прекрасно, что ты захотела посмотреть, как мы здесь работаем! Кстати, дела идут неплохо. Завтра к вечеру мы надеемся все закончить.
   – Вот и чудесно! – улыбнулась Энжи. – А сейчас мне лучше уйти и не мешать. Но, Пекос, тебе не холодно в одной рубашке и легких брюках?
   – Нет. Я так усердно тружусь, что даже, извини, вспотел. Какой уж там холод! Но вот ты, наверное, основательно продрогла. Не надо было выходить на улицу! Ведь говорил же я, что…
   Пекос не закончил фразы и замолчал, вспомнив недавнюю неприятную реакцию Энжи на его шутливую угрозу отстегать ее. Выдержав паузу, он тихо сказал:
   – Я очень рад тебя здесь видеть.
   И, наклонившись, поцеловал ее густые волосы. Потом слегка сжал похолодевшие от мороза пальцы Энжи и выразительно посмотрел на нее.
   – Пойдем со мной, крошка.
   Они спустились с пригорка по скользкой тропинке и оказались перед пустой конюшней. Энжи сразу же догадалась, кто совсем недавно был ее обитателем, и почувствовала, что вот-вот заплачет. Подняв голову, она посмотрела в лицо Пекосу. Но не прочла на нем ничего…
   Отворив ворота, он провел Энжи внутрь конюшни. Она сделала два шага, повернулась и снова посмотрела на него. Пекос понял этот взгляд:
   – Ты, верно, уже догадалась, чья это была конюшня?
   – Возможно. Но скажи сам.
   – Подойди поближе.
   – Нет. Лучше ты подойди ко мне.
   Пекос закрыл ворота и подошел вплотную к Энжи.
   – Здесь жил Диабло, – со вздохом сказал он и погрузил свою широкую ладонь в волосы Энжи.
   Она почувствовала волнующий мужской запах. И, расстегнув пуговицы на рубашке Пекоса, положила свою миниатюрную ладошку на его грудь. Сильная смуглая рука обвила ее талию. У Энжи перехватило дыхание. А ладонь Пекоса тут же соскользнула с талии на бедро.
   Он смотрел на нее голодными, жадными глазами и тяжело дышал.
   – Милая, позволь мне… – услышала Энжи над ухом его голос, сразу сделавшийся хриплым и дрожащим.
   – Возьми меня, – чуть слышно прошептала она. – Я люблю, люблю тебя!.. Хочу, чтобы это произошло здесь, в этой конюшне… где совсем недавно…
   – Не надо вспоминать, дорогая…
   И он закрыл ей рот поцелуем…

Глава 34

   Еще не до конца рассвело. Энжи сидела посреди кровати, обхватив руками коленки, и наблюдала за тем, как одевается Пекос. Это ей всегда доставляло огромное удовольствие. Правда, Энжи подозревала, что он и сам знал о красоте своего смуглого тела.
   Пекос застегнул последнюю пуговицу шерстяной рубашки, надел узкие брюки и натянул сапоги. Улыбаясь, подошел к кровати и сел рядом с Энжи, утопив ладонь в ее роскошных волосах.
   – Дорогая, почему бы тебе еще немного не поспать?
   Энжи загадочно улыбнулась.
   – Не могу. Мне сегодня очень многое предстоит сделать.
   – Что именно?
   – Секрет. Узнаешь вечером. Пусть это станет для тебя сюрпризом. Мы поужинаем прямо здесь, в моей комнате. Мне надо многое тебе рассказать. И я не хочу, чтобы нам мешали.
   – Хоть я и не знаю, о чем пойдет речь в нашем разговоре, но быть с тобой наедине – одно это уже звучит очень привлекательно!
   Энжи вздохнула и поцеловала его в губы.
   – Скажи, Пекос, ты ведь знаешь, что все мое теперешнее состояние принадлежит тебе?
   – Слава Богу! Мне даже страшно подумать, что я зря провел столько часов в твоей постели!
   Энжи сбросила его руку со своего плеча, натянула на себя одеяло и тихо рассмеялась:
   – Уходи прочь! Ковбой! Грубиян! Жду тебя вечером в этой постели. И предупреждаю, что потребую чудес любви. Так что соберись с силами!
   Пекос поцеловал ее в висок и ответил, как показалось Энжи, слишком уж серьезно:
   – Миссис, позвольте сделать заявление. Вы получите все, что хотите. А я – тоже то, что хочу!
   Оба рассмеялись, не особенно задумываясь над этими словами…

   Приехав в Марфу, Энжи прямиком направилась в адвокатскую фирму Дональда Уорза. Фирма располагалась в помещении местного отделения банка штата. Того самого, где руководителем был Рэндолф Хафф, у которого не так давно потерпел сокрушительное фиаско Пекос Макклейн.
   За день до этого Энжи послала Уорзу уведомление о цели и точном времени своего приезда. Значит, адвокат уже знал, что миссис Энжи Макклейн намерена передать все доставшееся ей по наследству от покойного мужа состояние Пекосу Макклейну – его единственному сыну, и ей теперь не надо будет тратить время на объяснения. Она просто подпишет нужные документы и возьмет себе копию.
   Энжи про себя улыбнулась, рисуя в воображении предстоявший вечером в ее комнате романтичный ужин. Как они сядут вдвоем за стол, откупорят бутылку вина, после чего она вручит Пекосу документ о передаче ему всей собственности. Раз и навсегда будет устранена возникшая между ними невидимая преграда по поводу наследства Баррета. Кроме того, она должна будет внести ясность и в еще одно недоразумение. Оно касалось той проститутки Энжел. Предстоит убедить Пекоса, что Энжи Баррет Макклейн – она же Энжи Уэбстер – не имеет к той девице никакого отношения. А еще Пекос должен знать, что Энжи вышла замуж за Баррета только по настоянию своего отца Иеремии Уэбстера, волю которого поклялась свято исполнить. Сегодня вечером она даст еще одну клятву. На этот раз – Пекосу. В том, что именно он лишил ее невинности, а до него у нее не было ни одного мужчины. Она принадлежит только ему. И так будет всегда!
   Энжи уже рисовала себе их будущую совместную жизнь. Она станет женой Пекоса. Через год родит ему ребенка. А может быть, уже сейчас носит сына или дочь Пекоса Макклейна. Ведь до сих пор они не применяли никаких противозачаточных средств. Возможно, к примеру, их последняя близость в конюшне Диабло не прошла бесследно… Боже, какое это было бы счастье!

   Энжи только начала подниматься по лестнице на второй этаж банка штата, где находилась контора адвоката Уорза, как ее сзади окликнули:
   – А, миссис Макклейн! Теперь и вы к нам пожаловали!
   Она обернулась и увидела Рэндолфа Хаффа.
   – Здравствуйте, мистер Хафф, – улыбнулась Энжи.
   Хафф взял ее под локоть:
   – Не заглянете ли ко мне на пару минут?
   Энжи озадаченно посмотрела на банкира, не понимая, зачем могла ему понадобиться.
   – Мистер Хафф… извините… но я…
   Однако Рэндолф уже вел ее к двери своего кабинета. Войдя, он предложил Энжи сесть в большое кожаное кресло, а сам опустился в такое же за столом.
   – Вы хотите мне что-то сказать, мистер Хафф? – спросила Энжи, которой очень не хотелось надолго задерживаться в этом кабинете.
   – Ну, будем считать, что вы угадали.
   – Итак?
   – Видите ли, миссис Макклейн, у меня на днях был мистер Пекос.
   – Пекос?
   – Насколько я понимаю, вы приехали, чтобы заверить у своего адвоката поручение на получение мистером Пекосом Макклейном некоторой суммы с вашего счета. Не правда ли?
   От изумления Энжи вытаращила глаза на банкира:
   – С чего вы взяли? Какое еще поручение?
   Хафф протянул через стол руку, чтобы удержать Энжи, хотевшую было вскочить с кресла.
   – Сидите, сидите, пожалуйста, миссис Макклейн! Может быть, я ошибся? Разве вы не пришли сюда, чтобы помочь мистеру Пекосу получить деньги с вашего счета?
   У Энжи похолодело под сердцем.
   – Пекос хотел взять деньги? Я правильно вас поняла?
   – Да, да, именно так! Для чего же еще он вдруг вернулся в Марфу? Пекос прилетел ко мне сразу же с поезда. И попросил денег со своего счета. Который, как вам известно, заблокирован, коль скоро всеми деньгами покойного Баррета Макклейна теперь распоряжаетесь вы. Чтобы получить деньги, Пекосу теперь требуется ваше…
   – Мое поручение, – закончила за банкира Энжи.
   – Совершенно верно, – согласился Хафф и многозначительно посмотрел на Энжи. – Гм-м… Я не сомневаюсь, что мистер Пекос может проявлять завидную настойчивость, когда это ему нужно. А потому…
   – Что вы имеете в виду, мистер Хафф? – резко оборвала банкира Энжи.
   – Ничего, ничего, миссис Макклейн! – поспешно ответил Хафф. – Видите ли, я не из щепетильных. Вы овдовели несколько месяцев назад. И с тех пор никто ни разу не видел вас в обществе какого-либо мужчины. И если вы с Пекосом захотели бы…
   Глаза Энжи сделались узкими и колючими. Она холодно смотрела на банкира.
   – Итак, вы предлагаете…
   – Я ничего не предлагаю, – не дал ей договорить Хафф. – Я просто сказал, что Пекос приходил за деньгами.
   Его красные свинячьи глазки скользили по стенам кабинета, стараясь избегать взгляда Энжи.
   – Теперь же, если у него найдется что-то для вас интересное и в обмен на это он может надеяться получить какие-то деньги, то…
   Энжи резко встала и в негодовании посмотрела на банкира. Щеки ее пылали от гнева.
   – Вы ошибаетесь, мистер Хафф! – с презрением процедила она сквозь зубы. – Я здесь вовсе не для того, чтобы получать деньги за Пекоса. Но даже если бы это и было так, вам не следует соваться не в свое дело. У вас очень грязные мысли, мистер Хафф! К тому же я не позволю оскорблять себя. И ноги моей больше не будет в вашем банке! А все свои деньги я немедленно переведу в банк Алпайна.
   Вся кровь бросилась в лицо Хаффу. Он сделался пунцово-красным, вскочил и, обежав вокруг стола, преградил путь Энжи:
   – Вы не сделаете этого, миссис Макклейн! Деньги вашего покойного мужа неизменно хранились в моем банке с момента его открытия.
   Он попытался схватить Энжи за руку, но та брезгливо отдернула ее.
   – В вашем банке больше не будет лежать ни одного моего цента, мистер Хафф! – ледяным тоном сказала она. – Завтра же я переведу все свои сбережения в Алпайн.
   – Но позвольте, мне не верится, что Пекос Макклейн захочет…
   – У Пекоса Макклейна нет денег, мистер Хафф. Или вы забыли об этом? Равно как и о том, что он ради их получения из вашего банка забрался ко мне в постель?
   Она бросила на банкира уничтожающий взгляд и вышла из кабинета.
   Через несколько минут Энжи уже сидела в офисе Дональда Уорза.
   – Мистер Уорз, – сказала она совершенно спокойно. – Я хочу перевести все свои деньги в банк Алпайна. Причем сегодня же!
   Адвокат был явно шокирован подобным заявлением. Но не подал вида и только утвердительно кивнул головой.
   – Вы… вы хотите дать мне еще какое-то поручение, миссис Макклейн? – спросил он.
   – Нет, больше никакого!

   Энжи была настолько потрясена, что по дороге домой даже не нашла в себе сил плакать. В ее ушах звучали слова банкира. Она думала о том, что именно сказал Пекос Хаффу, когда только что сошел с поезда и явился к нему в банк. Сказал ли, что намерен вытрясти из нее деньги? И видимо, он так презрительно относится к ней, что смеялся вместе с банкиром, обсуждая план альковного варианта получения денег от глупенькой вдовы Макклейна! Наверное, при этом хвастал, что она уже совсем потеряла голову от любви к нему и готова на все…
   Энжи до крови прикусила нижнюю губу. Неужели все часы, проведенные ею в объятиях Пекоса, служили ему лишь для выманивания денег? И толстенький банкир со свинячьими глазками прав?
   Энжи передернуло от этих мыслей. Или же от мороза, усилившегося после того, как неяркое зимнее солнце спряталось за тучу. А может быть, от того и другого вместе… Она вдруг вспомнила со всеми подробностями утренний разговор с Пекосом. Тогда его слова рассмешили ее. Но сейчас предстали в совершенно ином, устрашающем свете. Ведь когда она сказала Пекосу, что все ее состояние принадлежит ему, тот не без дерзости ответил: «Мне даже страшно подумать, что я зря провел столько часов в твоей постели». А что он сказал, когда она, прощаясь, в шутку предупредила, что ночью потребует от него чудес любви?
   «Вы получите все, что хотите. А я – тоже то, что хочу!»
   Энжи со злостью сжала кулаки и глубоко вздохнула.
   – Нет, Пекос! Ты не получишь того, чего хочешь!
   И, смахнув слезу со щеки, добавила про себя: «И я тоже не получу того, чего хочу…»

   Было уже больше шести часов вечера, когда дверь распахнулась и Пекос, с веселой ребяческой улыбкой, ворвался в спальню Энжи:
   – Привет, дорогая! На улице адский холод! Ты просто представить себе не можешь! Я только что…
   Он остановился на полуслове. Энжи неподвижно стояла посреди комнаты и, никак не реагируя на его появление, сосредоточенно смотрела на пляшущие в камине языки пламени. Казалось, она находилась в глубоком трансе. Пекос понял, что произошло нечто неожиданное и очень неприятное. Сбросив прямо на пол тяжелое пальто, он подошел к Энжи.
   – Дорогая…
   Она повернула голову и посмотрела на Пекоса холодными, будто вылитыми из зеленого стекла, глазами:
   – Я хочу, чтобы ты немедленно убрался с моего ранчо.
   Пекос попытался было дотронуться до нее, но в ответ услышал скрежет зубов разъяренного дикого зверя и тут же отступил.
   – Что случилось? – пробормотал он, ничего не понимая.
   – Не притворяйся, Пекос Макклейн! Ты вернулся из Мексики с единственной целью: получить деньги!
   – Черт побери, что все это значит?!
   – Надеюсь, ты не станешь отрицать, что, приехав в Марфу, прямо с поезда побежал в банк за деньгами?
   – Да. Я пошел в банк снять со счета часть денег. У меня они кончились. Ну и что же? Какая трагедия?
   – Действительно, никакой! Мне и впрямь не в чем тебя упрекать. Во всем виновата я сама. Потому что оказалась такой непроходимой дурой!
   – Может быть, ты мне наконец объяснишь, в чем дело?
   – Боже мой, прошу тебя, перестань паясничать! Согласна, что я дура, что меня ничего не стоит провести. Но тем не менее я сумела раскусить тебя, дорогой!
   – Раскусить? Что ты имеешь в виду? И вообще, что за бес в тебя вдруг вселился?
   Он подошел почти вплотную к Энжи и уже поднял руки, чтобы ее обнять. Но она в бешенстве закричала:
   – Не смей меня трогать! Слышишь? Никогда больше не смей!
   Пекос отдернул руки, а потом поднял их вверх, как бы объявляя о полной капитуляции:
   – Хорошо, хорошо… Но ради Бога, скажи наконец что привело тебя в такое состояние? На тебе лица нет! Что я сделал?
   – Я тебе уже сказала: наш маленький фарс окончен. Мне все стало ясно. Хотя можно было бы и раньше понять. Ты был в Мексике. У тебя кончились деньги, и пришлось вернуться домой. Не так ли?
   – Так. Но что в этом дурного? Чтобы продолжать работы на шахте, нужен капитал. Он иссяк и потребовал дополнительных вложений. Денег с собой у меня не было. Вот и пришлось вернуться, чтобы снять какую-то сумму со счета в банке.
   – Словом, ты рассудил, что можешь вытянуть эти деньги из меня.
   – Разве я хоть раз просил у тебя денег?
   – О нет! Ты для этого слишком умен. Не так ли, Пекос? – На губах Энжи появилась ядовитая улыбка. – Нет, зачем же было просить у меня денег? Сам ли ты додумался или тебе подсказал банкир, с которым вы долго обсуждали эту тему, но ты принял совершенно правильное решение. Не просить денег, а лечь со мной в постель. И тогда наверняка получить все. А для начала – поручение от меня на получение денег в банке. Что ж, для тебя это было бы делом нескольких дней. Вернее – ночей.
   Пекос слушал ее, не веря своим ушам и глядя на Энжи широко раскрытыми от изумления глазами.
   – Боже всемилостивый! – воскликнул он, обретя наконец дар речи. – Неужели ты могла серьезно принять меня за ничтожного, подлого и беспринципного негодяя?
   – Я уверена, что не ошиблась! Ты действительно такой, каким только что себя назвал. Хафф откровенно рассказал мне о твоих мерзких планах. Но ты слишком поспешил. И не получишь от меня ни цента! Впрочем, можешь пойти еще к какой-нибудь богатой дуре и получить от нее все сполна. Ибо в постели ты совершенно бесподобен и можешь оболванить кого угодно. Но я не стану тебе платить за…
   Она замолчала и взглянула в глаза Пекоса. Они были цвета серого зимнего неба. В следующее мгновение он схватил Энжи за руку и так крепко сжал, что она вскрикнула.
   – Слушай меня, жадная маленькая сучка! – зашипел ей в лицо Пекос. – Ты поставила все с ног на голову. Не я, а ты – грязная потаскуха! Проститутка, которая берет деньги с мужиков, раздвигая для них ноги.
   – Я не желаю больше тебя слушать! – завизжала Энжи, теряя над собой контроль.
   – Нет, ты будешь меня слушать! Это я круглый дурак, а не ты. Когда я вернулся и увидел тебя, то так захотел, что не стал даже вспоминать, чем ты была раньше. У меня было только одно желание: любить тебя. Ничто другое уже не имело никакого значения. Эти недели, проведенные с тобой, были счастливейшими в моей жизни. И мне казалось, что для тебе они стали такими же.
   Он отпустил ее руку и отступил на шаг.
   – Я уезжаю отсюда, Энжел. Сегодня же ночью. Спасибо тебе за то, что вовремя открыла мне глаза и привела в чувство. Думаю, что моей семье достаточно одного идиота, женившегося на проститутке!
   – Пошел вон отсюда! И вообще с моей земли!

Глава 35

   Серый зимний рассвет Энжи встретила у окна своей комнаты. Она стояла и смотрела покрасневшими от слез глазами на заснеженную замерзшую равнину, в которую превратилось ранчо, и думала… О чем? Услышав еще в самом начале ночи удаляющийся топот копыт, она поняла, что это уехал Пекос. И с той минуты не отходила от окна.
   – Пекос… Пекос… – шептала она, машинально выписывая на замороженном стекле это имя.
   Энжи все же успела увидеть его удаляющуюся фигуру сквозь тьму зимней ночи. Он как будто почувствовал ее взгляд. Потому что вдруг повернулся в седле всем телом и посмотрел на окно ее комнаты. Видел ли он ее, Энжи не знала… Но он уехал… уехал… уехал…
   Пекос уехал…

   Энжи открыла глаза. Острая боль, охватившая ее предыдущей ночью, не утихала. Слезы по-прежнему катились по щекам. Будущее казалось таким же пустым, как и сердце.
   Пекос уехал почти три недели назад. Энжи пока еще не оставляла наивная надежда, что она носит его сына или дочь. Конечно, рождение ребенка было бы безумием в такой ситуации. Но все же Энжи продолжала любить этого смуглого, сильного великана. Несмотря на всю боль, которую он ей причинил и продолжал причинять. Ночь за ночью она проводила в своей наполовину опустевшей постели, с замиранием сердца думая о том, что внутри нее, возможно, живет частица Пекоса…
   Однако в последние дни Энжи убедилась, что ее надеждам не суждено сбыться. Ребенка не будет. Ей не дано счастья прижимать к груди драгоценное тельце сына или дочери молодого Макклейна. А это означало, что Пекос для нее потерян навсегда…
   Энжи в отчаянии уткнулась лицом в подушку, уже успевшую потерять его запах, и вновь зарыдала.
   Пекос уехал…

   Он налил себе кофе из большого жестяного кувшина и снова поставил его на плиту. За грубым столом в сделанной из отходов упаковочной тары лачуге сидели одиннадцать смуглолицых мужчин. Среди них – юный Хосе Родригес и пожилой Рено Санчес.
   Отпив глоток кофе, Пекос поставил кружку на стол, прокашлялся и с немым вопросом в глазах посмотрел на собравшихся. Выдержав небольшую паузу, сказал:
   – Я понимаю, что сейчас холодная ночь и каждый из вас жаждет поскорее вернуться домой, к своим семьям. Я не буду хитрить и скажу откровенно: мы разорены. Зарплата, которую вы получили в конце недели, была последней. Мне очень горько говорить об этом, но миледи Удача, видимо, отвернулась от нас. И я не вижу никакого другого выхода, кроме как…
   – Извините, пожалуйста, сеньор Пекос, – прервал его низкорослый седеющий мексиканец, – но мы отлично знаем, что денег у вас нет.
   Пекос внимательно слушал шахтера, говорившего на ломаном английском языке и заметно волновавшегося. Этот честный малый заявил, что все они согласны пока работать бесплатно. Может быть, им все-таки повезет и они наткнутся на золотоносную жилу. Тогда Пекос с ними расплатится. А до тех пор они станут жить на сбережения, которые сумели накопить в лучшие для шахты дни. Кроме того, вложат какую-то сумму в поддержание дела. Мистер Макклейн также вернет им эти деньги, когда дела на «Лост Мадре» пойдут лучше.
   Пекос начал было энергично протестовать против такого решения. Но шахтеры твердо стояли на своем. И он сдался.
   – Хорошо, хорошо, друзья мои, – проговорил он растроганным голосом. – Я принимаю ваше предложение. Деньги же, которые вы сейчас вложите в наше производство, в дальнейшем пойдут на закупку акций шахты. И при благоприятном раскладе каждый из вас не только вернет себе затраченное, но и получит немалые проценты. Только на этом основании я согласен принять ваши деньги, друзья!
   Шахтеры одобрительно зашумели и закивали головами. Хотя не каждый из них понимал, что такое акция. Но Пекос подробно все разъяснил.
   – Я уверен, Пекос, – улыбнулся под конец Хосе, – что мы когда-нибудь все-таки разбогатеем.
   – У меня тоже есть такая надежда, – кивнул в ответ Пекос. – Тогда ты сможешь наконец жениться на своей Розалинде.
   – Конечно, лишние деньги бы не помешали. Но поверь мне, Пекос, Розалинда любит меня не из-за них. Моя бедность – не помеха нашему счастью.
   – Что ж, я рад за тебя, Хосе. Ты, наверное, сейчас направляешься к ней?
   – Да. Тем более что ночь холодная, а она согреет меня поцелуями.
   – Будь осторожен и сдержан, Хосе, – улыбнулся Пекос. – Ты ведь хочешь сохранить до свадьбы целомудрие своей невесты.
   – Да, я дал себе такой зарок. Но в данном случае мне не о чем беспокоиться: в соседней комнатке живет ее отец, который всегда дома.
   Пекос улыбнулся и похлопал честного мексиканца по плечу.
   Хосе ушел. Разошлись и остальные. В лачуге остались только Пекос и Рено.
   – Ну что ж, давай и мы поспим немного, – сказал Пекос. – Завтра предстоит рано встать и засучив рукава браться за работу.
   Мексиканец внимательно посмотрел ему в лицо:
   – Больше, чем всем нам, сон нужен именно тебе, Пекос. Смотри, ты весь посерел. Так не может долго продолжаться.
   – Оставь, Рено. Честное слово, ты пока еще не мой телохранитель!
   – Нет. Но я твой друг! И отлично понимаю, что с тобой происходит. Ты безумно влюблен в…
   – Замолчи! – воскликнул Пекос, хватая Рено за воротник рубашки. – Прошу тебя, никогда не произноси имени той женщины! Слышишь? Никогда! Я ни в кого не влюблен и никогда влюблен не был! – Он отпустил воротник Рено и смущенно улыбнулся ему: – Это только вы, мексиканцы, вечно ищете любви и живете только ею…
   По глазам Рено Пекос понял, что не убедил его.
   – Возможно, Пекос. Но когда ты сам все же влюбишься, то поймешь нас. Годы, прожитые с Терезой, моей женой, были самыми счастливыми.
   Пекос отвернулся, не желая, чтобы Рено прочел в его глазах боль и отчаяние.
   – Не знаю, дружище, – неуверенно ответил он. – И наверное, никогда не узнаю.
   – Никогда? Уверен, что это не совсем так!
   Рено накинул на плечи пальто, пожал Пекосу руку и вышел.
   Пекос вздохнул, снял рубашку и повесил на спинку стула. Потом не спеша стянул с себя сапоги и лег. У него вдруг разболелась голова. Потерев ладонями виски, он повернулся на бок, подложил правую руку под щеку и закрыл глаза. Но долго не мог заснуть. В воображении Пекоса неотступно стояла женщина, которую он безумно любил и прекрасные черты лица которой видел рядом на подушке, когда просыпался по утрам. Волшебные изумрудные глаза, золотистые шелковые волосы, падавшие на его плечи, когда она склонялась над ним, а потом опускала голову ему на грудь. Пекос слышал и чувствовал ее дыхание…
   Нет, это невозможно! Он застонал и повернулся на другой бок. Рено был прав! Нет в жизни большего счастья, чем проснуться рядом с прекрасной, горячо любимой женщиной. И большего несчастья, чем однажды утром не увидеть ее около себя…

   Такой жестокой зимы, как в 1887 году, никто не мог припомнить ни в Техасе, ни вообще в Соединенных Штатах. По всей стране дули холодные, морозные ветры. Снежные бураны и заносы привели к тому, что даже в далеком штате Монтана начался падеж скота. Стада стали перегонять на юг, в Техас. Но и здесь ситуация была не намного лучше. К тому же много животных погибло по дороге.
   На ранчо Макклейнов ковбоев и рабочих не спасали от холода даже плотные зимние пальто. Животные же сбивались в загонах в плотные косяки, стараясь таким образом согреться. Выгнать их на пастбища было невозможно, да и бессмысленно, ибо снег лежал кругом плотным слоем. Ковбоям приходилось привозить запасенный летом корм в загоны и там кормить скот.
   …Энжи нервно ходила по комнате. Она чувствовала себя одинокой… Покинутой… К тому же видела, что Эмили и Делорес не могли простить ей изгнания Пекоса. Обе продолжали внешне относиться к Энжи с уважением и почтением, ничего обидного не говорили, не упрекали, но она читала недовольство в их глазах. Сразу после отъезда Пекоса Эмили попыталась завести с Энжи разговор на эту тему. Но он явно не получился.
   – Вы же любите друг друга! – со слезами на глазах воскликнула добрая тетушка.
   – Нет, тетя Эм! – холодно ответила Энжи. – Это я люблю Пекоса. А он – только деньги. Ради них и вернулся домой. Ради них…
   Тут она замолчала и отвела взгляд.
   – Пекос просил у вас денег? – спросила Эмили.
   – Нет… Денег он не просил. Но… видите ли, тетя Эм, ваш племянник прикинулся влюбленным в меня, чтобы постепенно отобрать ранчо и все наследство покойного Баррета. Не будем сейчас говорить об этом. Как-нибудь попозже… А то у меня разболелась голова…
   Нет, ей не удалось убедить Эмили в своей правоте. А с Делорес это было еще труднее. Поэтому Энжи решила оставить подобные попытки, как совершенно бесполезные и только вызывавшие ненужную дополнительную нервотрепку.
   Однако последствия ее разрыва с Пекосом этим не ограничились. Энжи очень скоро стала ощущать глухое сопротивление работников ранчо. Они всегда с большой симпатией относились к молодому Макклейну, а после его последнего приезда, когда дела в хозяйстве сразу же пошли хорошо, ковбои и рабочие вообще стали смотреть на Пекоса чуть ли не с обожанием. Поэтому после его изгнания с ранчо дела пошли из рук вон плохо. Люди с неохотой выполняли ее приказания, работали лениво, спустя рукава. Многие вообще не являлись.
   Падеж скота южных пород продолжался и даже возрастал. Животным не хватало корма и воды. Энжи была уверена, что причиной тому – упорное нежелание ковбоев работать. Во время холодов они предпочитали отсиживаться дома, вместо того чтобы сесть на лошадей, разбить лед в ручьях и организовать подвоз сена.
   Энжи почувствовала, какой тяжелый груз лег на ее слабые женские плечи. Получив в наследство огромное имение, она не могла им должным образом управлять. Не хватало опыта. И не с кем было посоветоваться. А главное, рядом она больше не видела человека, который взял бы ее за подбородок, заглянул в большие изумрудные глаза и сказал бы с доброй усмешкой:
   – Ну, не унывай! Все не так плохо, как тебе кажется! Давай попробуем вместе. Уверен, что справимся!..
   Энжи глубоко вздохнула, расправила плечи и, одевшись потеплее, вышла на улицу.
   Она направилась к ближайшему домику, где жили двое ковбоев. И, открыв дверь, сразу же увидела именно то, чего ожидала. Двое здоровых, мускулистых парней как по команде соскочили с кроватей и в смущении встали перед хозяйкой. Один из них, несмотря на позднее утро, был только в исподнем. Другой, видимо, посчитал ненужным бриться и смотрел на Энжи красными глазами. Причину последнего она тут же угадала, увидев на столе почти пустую бутылку виски.
   – Если вы дорожите работой, – ледяным голосом сказала Энжи, – подобное впредь не должно повторяться. В загонах скот вот-вот вымрет от голода и жажды, а вы разлеглись тут, как два ленивых медведя в зимней берлоге.
   Оба покраснели и стали смотреть в разные стороны, избегая встретиться со взглядом разгневанной хозяйки. Потом спешно начали одеваться. Но все еще, видимо, никак не могли поверить, что эта изящная, рафинированная блондинка может говорить столь беспрекословно и таким властным тоном.
   – Я ухожу, – все тем же ледяным голосом продолжала Энжи. – И чтобы через полчаса вы оба приступили к работе. Иначе этот день станет последним в вашем пребывании на ранчо.
   Ковбои, перебивая друг друга, начали молить о прощении и обещали впредь вести себя достойно. Приехавший вместе с Энжи и стоявший сейчас в дверях управляющий переминался с ноги на ногу и смущенно теребил в руках широкополую шляпу. Он понимал, что несет главную ответственность за безделье ковбоев, ибо обязан следить за своими подчиненными и заставлять их не отлынивать от дела. А он и сам уже давно отсиживался дома по причине холодов.
   Энжи, не говоря больше ни слова, повернулась, вышла из дома и легко вспрыгнула в седло. Десятник сел на свою лошадь и последовал за хозяйкой.
   В следующем домике они застали такую же картину. В третьем – то же самое…
   С этого дня Энжи стала вставать рано утром, тепло одевалась и объезжала все жилища работников ранчо. С каждым разом негодование ее возрастало. Энжи бесило, что люди, которые прилежно трудились при Баррете и Пекосе, теперь столь безразлично относятся к своей новой хозяйке. Что им совершенно наплевать на растущий падеж…
   Энжи не знала, что благодаря подобного рода решительным действиям уважение к ней работников ранчо и ковбоев стало стремительно возрастать. Они уже почти с восхищением смотрели на эту маленькую, слабую женщину, которая, невзирая на снегопады и бураны, носилась верхом по ранчо, заходила в каждый дом, заставляя всех работать под угрозой увольнения.
   Дела на ранчо пошли лучше…
   Но никто не знал, как в конце каждого трудового дня измученная молодая хозяйка закрывалась в своей комнате, падала на постель и горько рыдала. Ее плечи вздрагивали, слезы капали на подушку, а губы беззвучно шептали:
   – Пекос… Пекос…
   Наконец настало морозное утро, когда Энжи, проснувшись, поняла, что не может больше оставаться безвыездно в этом невольном заточении забытой и заброшенной. Она позвонила в колокольчик и сказала тут же возникшей в дверях Делорес:
   – Пожалуйста, упакуйте мой чемодан. Я уезжаю на пару недель в Сан-Антонио.
   Делорес, заметившая бледность на лице своей очаровательной госпожи, ничего не сказала, кроме как «Будет сделано, сеньора!».
   Однако через четверть часа, войдя в комнату с подносом, на котором разместились кофейник, чайник, две тарелки с тостами, ветчиной и сыром, Делорес очень тепло посмотрела в глаза Энжи и промурлыкала:
   – Я очень рада, что вы решили поехать. У вас такой усталый вид, милая! Темные круги под глазами, в голосе раздражение… Нельзя же так много работать! Надо развеяться и хорошенько отдохнуть.
   Делорес расстелила салфетку на коленях хозяйки и налила ей чашку кофе. Пригубив ароматный напиток, Энжи подняла глаза на служанку:
   – Делорес, я никак не могу вас понять. То вы упрекали меня в лени, называя чуть ли не бездельницей. Намекали, будто я вообще ни на что не гожусь. А сейчас, наоборот, упрекаете в чрезмерном рвении к работе.
   – Дорогая моя, – тихо ответила Делорес, поправляя на голове Энжи сбившийся локон, – я просто хочу, чтобы вы были счастливы.
   Наклонившись снова над чашкой кофе, Энжи, стараясь казаться откровенной и уверенной в себе, ответила:
   – Я никогда еще не была более счастливой…

Глава 36

   Большого облегчения поездка в Сан-Антонио не принесла. Тетушка Эмили отказалась ехать с Энжи, сославшись на зимние холода, которые надеялась благополучно переждать на ранчо. Делорес хотела сопровождать молодую хозяйку, но та настояла, чтобы служанка осталась вместе с Эмили на ранчо.
   Прошло пять дней после приезда в Сан-Антонио. А бури в душе Энжи не утихали. Она попыталась развлечься обходом местных магазинов. Но купленные вещи – новые наряды и драгоценности – не радовали. И вообще Энжи стало казаться, что ничто на свете уже не сможет ее успокоить.
   Она сидела в своем роскошном номере гостиницы и без особого интереса рассматривала только что купленное платье. Но мысли были заняты совсем другим. Она продолжала думать о Пекосе. О том, что вся эта история с ним была вызвана исключительно стремлением молодого Макклейна выманить у нее право на собственность, доставшуюся Энжи по наследству. Она уже не сомневалась в том, что Пекос думал только о деньгах, даже держа ее в объятиях и покрывая поцелуями.
   Впрочем, а чего еще можно было ожидать от этого человека? – продолжала рассуждать сама с собой Энжи. Чего-то возвышенного, прекрасного? Разве не ясно было с самого начала, что Пекос Макклейн не способен на высокие чувства? Хотя бы потому, что был сыном мерзавца Баррета. В нем текла та же кровь! Он испорчен так же, как и отец. И как только она не разглядела всего этого? Почему позволила вовлечь себя в роман с ним? Боже, какая это была глупость!
   Энжи приняла ванну и спустилась в ресторан. Навстречу ей с распростертыми объятиями бросилась давно знакомая молодая хозяйка гостиницы.
   – Энжи, дорогая, вы приехали! А я уже отчаялась вас увидеть!
   – Простите, Беатрис, я должна была спуститься раньше. Но так долго нежилась в ванне, что не заметила, как прошло время. Еще раз прошу, извините меня!
   – Ничего, ничего, дорогая! Вы – здесь, и я уже дышу легче!
   Она наклонилась к Энжи и заговорщически прошептала на ухо:
   – Очень важно, чтобы вы были сегодня вечером на моем приеме. Я хотела бы представить вас нашему почетному гостю – дону Мигелю Галиндо. Он латиноамериканец. Вдовец. Только что вернулся из Мексики. И бесподобно красив! Чуть ли не все одинокие женщины Сан-Антонио, приглашенные на прием, уже просили меня посадить их во время ужина рядом с ним!
   – И вы, гадкая девчонка, решили оказать предпочтение мне?
   – Вы угадали! Но пока это тайна! Мне даже страшно представить возмущенные лица некоторых дам, когда они узнают, что рядом с доном Мигелем будете сидеть вы!
   – Спасибо, Беатрис! Вы удостоили меня такой чести! Постараюсь не разочаровать дона Мигеля.
   Когда Энжи уже сидела за столом по правую руку от латиноамериканского аристократа, ей вдруг стало как-то неуютно. Она очень жалела, что Беатрис не посадила ее подальше от почетного гостя. Не то чтобы дон Мигель был скучным или неловким. Наоборот, он, несомненно, заслуживал комплиментов, которые перед ужином расточала в его адрес Беатрис. Высокий рост, стройность, подтянутость, изящные манеры. Ему было лет пятьдесят пять или шестьдесят. Но выглядел дон Мигель значительно моложе благодаря чистому, без единой морщинки, лицу, лишь слегка тронутым сединой густым волосам и выразительным черным глазам. Он был в отлично сшитом темном костюме и белоснежной рубашке, служившей очень эффектным фоном для смуглого лица. И все же что-то настораживало Энжи…
   Когда дон Мигель заговорил, его голос показался Энжи знакомым. Это было очень странно, поскольку раньше они явно никогда не встречались. Но когда Энжи представилась почетному гостю как миссис Баррет Макклейн, в его глазах мелькнул какой-то странный огонек.
   – Вы знали мистера Макклейна? – спросила она.
   – Нет, сеньора, мы не были знакомы с вашим мужем, – неожиданно холодно ответил дон Мигель и тут же поспешил переменить тему разговора.
   Энжи стала внимательно вслушиваться в каждое его слово. Аппетит у нее сразу же пропал. Было что-то донельзя знакомое в чертах лица знатного латиноамериканца. Его прямой нос, непроницаемые глаза, чувственные губы, сильный подбородок.
   Поведение дона Мигеля по отношению к своей очаровательной соседке справа разочаровало Беатрис. Да, он был рафинированно галантен и вежлив. Но когда смотрел на Энжи, глаза оставались равнодушными. В разговоре он ни разу не попытался дотронуться до ее руки или плеча. Одним словом, дон Мигель уделял ей не больше внимания, чем всем другим дамам, сидевшим за столом и интригующе улыбавшимся высокому гостю.
   Но Энжи этот человек крайне заинтриговал. Она не могла оторвать от него глаз. Нет, ей не хотелось, чтобы дон Мигель стал ее любовником. Об этом Энжи и не думала. Что-то было особенное в его поведении, манерах, даже внешности. Очень знакомое и… волнующее. И вдруг ее осенило. На щеках Энжи заиграл стыдливый румянец. Руки задрожали. Она еще раз посмотрела на своего соседа и убедилась: дон Мигель был точной копией Пекоса Макклейна! Но только значительно старше…
   – Что с вами, сеньора? – неожиданно спросил дон Мигель, заметив волнение Энжи.
   – Нет, ничего… – поспешно ответила она. – Наверное, просто стало слишком жарко.
   – Да, пожалуй.
   Он встал и предложил Энжи руку. Заметив сразу же загоревшийся интерес в глазах наблюдавших за ним и Энжи дам, дон Мигель с легким поклоном сказал сидевшим за столом:
   – Прошу вас, не обращайте на нас внимания. Сеньора и я просто захотели чуть-чуть подышать свежим воздухом.
   Оставив взволнованное дамское общество сплетничать и обсуждать происшедшее, дон Мигель с Энжи вышли в маленький соседний зал, все окна которого были открыты настежь.
   – За столом действительно стало нестерпимо душно, – сказал дон Мигель и расстегнул воротничок у себя под галстуком, испросив на это разрешения дамы.
   Энжи продолжала в волнении смотреть на латиноамериканца и вслушиваться в тембр его голоса. Он вновь заметил это и удивленно выгнул дугой бровь:
   – Дорогая моя, вам лучше? Вам действительно стало душно за столом или я вас чем-то обидел?
   Энжи не слышала вопроса, ибо никак не могла оторвать взгляда от медальона, висевшего на смуглой шее дона Мигеля. Она вспомнила, что видела точно такой же на портрете Кэтрин Йорк Макклейн, висевшем в одной из комнат дома Баррета. Но как его точная копия попала к латиноамериканцу? А главное, почему этот дон так похож на Пекоса Макклейна?
   И тут в голове ее молнией сверкнула догадка. Это медальон Кэтрин! А дон Мигель был когда-то ее любовником. Или первым мужем. Что в конце концов не так уж важно. Главное, что он – отец Пекоса! Отсюда и сходство!
   Энжи посмотрела в глаза латиноамериканцу:
   – Дон Мигель, вам не приходилось бывать в Марфе? Если помните, это небольшой городок в Техасе.
   – Нет, сеньора, я никогда там не был.
   Глаза дона Мигеля оставались непроницаемыми. Энжи улыбнулась и продолжала допрос:
   – Возможно, я сейчас задам не совсем корректный вопрос. Но все же – откуда у вас этот медальон?
   – Это подарок одной прекрасной женщины, сеньора.
   – Простите, но эта женщина была вашей… – начала было Энжи, но тут же осеклась, поняв свою бестактность.
   – Эта женщина давно умерла, сеньора.
   – А у вас с… женой были дети?
   – Нет, сеньора, у нас с ней не было детей. Сама же она, как я уже сказал, давно умерла, а потому…
   Дон Мигель осторожно взял Энжи за локоть:
   – Вам стало лучше?
   – Да.
   – Тогда вернемся к столу. Там, наверное, нас уже заждались.
   Энжи поняла, что тема разговора закрыта. Задавать новые вопросы было бы прямой бестактностью. Она оперлась на предложенную доном Мигелем руку и улыбнулась:
   – Извините, дон Мигель, как долго вы намерены пробыть в Сан-Антонио?
   – До завтрашнего утра, сеньора. Я и так слишком здесь задержался. А в Мехико ждут неотложные дела.
   – Мне было очень приятно познакомиться с вами, дон Мигель, – сказала Энжи, все еще не в силах оторваться от прекрасного смуглого лица собеседника.
   – Равно как и мне, сеньора, – галантно ответил он и проводил Энжи в банкетный зал.
   Вновь очутившись за столом, Энжи не притронулась ни к одному блюду и не выпила ни глотка вина. Она твердо решила сократить свою поездку и на следующее же утро вернуться домой. А там – подробно расспросить обо всем Эмили. Не может быть, чтобы тетушка ничего не знала!

   – Энжи, милая, Кэтрин не могла себе даже представить, что такое может случиться! – прошептала Эмили, вытирая платком слезы. – Я уверена, что и дон Мигель тоже. Как-то раз холодной зимой мы с Кэтрин поехали в Мехико навестить друзей, которых тогда там было предостаточно. Баррет остался на ранчо. – Эмили снова вытерла слезы и почти до крови прикусила нижнюю губу. – Кэтрин уговаривала Баррета поехать с нами. Но вы же знали старого Макклейна, дорогая! Он очень грубо сказал ей, что и слышать ничего не желает о нашей мексиканской кампании, а тем более о встречах с кем-то из мексиканцев, и остался дома. Кэтрин была этому даже рада. Впрочем, я тоже! Тогда мы провели несколько прекрасных дней в Мехико. Однажды вечером Кэтрин с друзьями задержалась на каком-то балу. Я была еще слишком маленькой, чтобы посещать подобные рауты, а потому осталась в гостинице. В тот вечер, как мне рассказала позже сама Кэтрин, она и познакомилась с доном Мигелем Галиндо. Их сразу же потянуло друг к другу. Но оба понимали безнадежность ситуации: Кэтрин замужем за Барретом, а дон Мигель женат на женщине-инвалиде. И они просто стали любовниками.
   Когда мы с Кэтрин вернулись из Мехико, она была беременной. Что оставалось делать моей несчастной сестре? Она сказала Баррету, что это его ребенок. Хотя, я уверена, Макклейн сразу же заподозрил неладное. Именно поэтому всегда так холодно относился к Пекосу.
   – Мисс Эмили, а как же Пекос? Ему сказали правду?
   – Нет, он ничего не знал. Не знает и до сих пор. В противном случае он бы все выложил Баррету.
   – А дон Мигель?
   – Это самая грустная часть истории. Видите ли, у дона Мигеля не было детей от жены. Она попала в аварию вскоре после их свадьбы. Оба тогда были очень молоды. И долгие годы ему пришлось жить с женщиной, прикованной к постели. Она физически не могла… Ну, вы понимаете… Так вот. Вы спрашиваете, знал ли дон Мигель о рождении сына? Нет, не знал. Иначе стал бы чудесным отцом для своего ребенка. Кстати, вы заметили, как Пекос на него похож?
   – Да. Тем более мне кажется противоестественным и даже позорным, что они не знают друг о друге. Правда, сейчас, наверное, уже поздно говорить об этом.
   – Я тоже очень долго так думала. Но теперь мне кажется, что все сложилось правильно…
   – Мисс Эмили, Пекос никогда не чувствовал родительской любви со стороны Макклейна. И я считаю, что он был бы только доволен, узнав, что Баррет не его отец…
//-- * * * --//
   Последние недели холодной, жестокой зимы подходили к концу. Энжи продолжала зорко следить за ходом работ и общей ситуацией на ранчо. Целыми днями она была занята огромным хозяйством, а долгие ночные часы лежала в постели и думала о Пекосе. Итак, он не сын Баррета Макклейна! Эта мысль приводила Энжи почти в восторг. Ибо давала возможность предположить, что Пекос не имеет ничего общего с дурными наклонностями и мерзкими чертами Баррета. Более того, возможно, он унаследовал многие качества своего родного отца – дона Мигеля Галиндо. А тот произвел на Энжи очень хорошее впечатление.
   Она вновь и вновь перебирала в памяти все поступки Пекоса, старалась понять его поведение в каждом отдельном случае. При этом пыталась остаться предельно беспристрастной. И все более четко сознавала, что совершила трагическую ошибку, отослав Пекоса с ранчо. В конце концов она стала серьезно подумывать о том, чтобы написать молодому Макклейну и спросить, не желал бы он вернуться домой…
   В середине марта снег на ранчо в основном растаял. Установились прекрасные солнечные дни. Это, в свою очередь, подняло настроение Энжи. Тем более что у кобылы по кличке Энжел вот-вот должен был появиться жеребенок.
   К началу апреля пустыня приобрела свой обычный вид. На небе не было ни облачка, воздух стал теплым и чистым, а изнуряющая жара еще не наступила.
   Как-то утром Энжи проснулась в отменном настроении. Она посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась. Потом быстро оделась и побежала в конюшню. У ворот ее встретил радостно улыбающийся Роберто Луна.
   – Сеньора Энжи! – воскликнул он. – У вашей кобылы родился замечательный жеребенок. Весь в отца!
   От радости Энжи долго не могла произнести ни слова. А придя в себя, тотчас же бросилась в сарай. Рядом со своей Энжел она увидела маленькое черное существо, неуверенно поднимавшееся на четыре тонкие ноги. Кобыла между тем усердно лизала ему спину.
   – Ой, какая прелесть! – воскликнула Энжи, всплеснув руками. – Диабло мог бы гордиться таким сыном!
   Роберто стоял рядом. С лица его не сходило счастливое выражение.
   – Сеньора, – спросил он, – а как мы его назовем?
   – Мы назовем его Данте, – ответила Энжи, чуть подумав.
   Она окинула взглядом конюшню, барьер, за которым теперь, после гибели Диабло, будет жить его сын… И увидела копну соломы, наваленной у дальней стены. Что-то больно кольнуло в сердце Энжи. Да, это та самая конюшня… Та же солома, на которой тогда они с Пекосом лежали в объятиях друг друга… Энжи вдруг показалась, что она чувствует его горячее дыхание и слышит страстный шепот. У нее перехватило дыхание. Из глаз брызнули слезы. Она медленно опустилась на солому, где совсем недавно была так счастлива. А сейчас сердце разрывалось от горя и отчаяния…

Глава 37

   Энжи не переставала думать о Пекосе ни на минуту. Где бы она ни была, что бы ни делала, его образ неизменно стоял перед ее глазами. Мысли о нем, воспоминания о пережитых вместе минутах заполняли ее целиком. Даже на конюшне, с нежностью смотря на новорожденного жеребенка, она тут же вспоминала о Диабло и его хозяине. Вглядываясь вдаль, где над песками пустыни в голубой дымке возвышались холмы, Энжи неизменно думала о той ночи в пещере…
   Одним словом, она совсем лишилась покоя. И казалось, что такового уже не будет. Без Пекоса… Тоска по нему стала еще невыносимее, когда Энжи узнала, что Пекос не сын Баррета. Хотя мысль об этом неизменно вселяла чувство надежды в ее душу и вызывала улыбку на лице.
   Но улыбка очень скоро гасла. Да, их любовь была прекрасной, счастливой, заполнившей собой весь мир. И все же Пекос уехал. Уехал не по своей воле. Фактически она выгнала его из родного дома. А тем самым разрушила свое счастье. Разве не так? Значит, вся ее дальнейшая жизнь будет бесконечной цепочкой горьких воспоминаний о безвозвратно канувших в вечность блаженных мгновениях и о человеке, которого сама же не поняла… Неужели она, ослепленная безумным и несправедливым гневом, навсегда отвергла Пекоса, любившего ее не меньше, чем она его?..

   К середине мая опустошенная зимними буранами земля ранчо стала покрываться сухой пыльной коркой. Нужен был дождь. Но каждый новый день становился точной копией предыдущего. Небо оставалось чистым, без единого облачка, а воздух – сухим и горячим. Водоемы и колодцы мелели и грозили совсем опустеть. Листва на деревьях поникла.
   Все это вызывало растущее беспокойство у обитателей ранчо.
   Однажды утром Энжи сидела в библиотеке и проверяла бухгалтерские книги. Послышался легкий стук в дверь, и вошла Делорес. В руках у нее был поднос с завтраком. Но кроме тостов, чайника, кофейника, тарелки с яичницей и только что вынутой из холодильника бутылки лимонада, на нем лежал небольшой голубой конверт.
   Он был адресован миссис Баррет Макклейн и отправлен, судя по штампу, из Пасо-дель-Норте. Энжи почувствовала аромат приятных духов. Значит, письмо было от женщины.
   Взяв черепаховый ножик, она разрезала конверт и вынула из него маленький листочек, исписанный красивым, крупным почерком.
   – Принести вам еще чего-нибудь? – спросила Делорес, налив в бокал лимонад и поставив его по правую руку хозяйки.
   – Спасибо, не надо, – улыбнулась ей Энжи.
   Делорес присела и вышла. Энжи взяла стакан, отпила глоток и приготовилась читать письмо. Но сначала машинально взглянула на подпись…
   Стакан выскользнул из рук Энжи, упал на пол и разбился. Но она этого даже не заметила и, побледнев, пробежала глазами письмо. Оно было подписано: «Энжел, ваша сестра-близнец».
//-- * * * --//
   Рено Санчес понял все еще до того, как Пекос произнес первое слово, по тому, как тот, сияя от счастья, ворвался в полутемный подземный коридор шахты. Лицо Пекоса сияло от счастья.
   – Мы разбогатели? – взволнованно спросил Рено, обнимая друга.
   – Да. Теперь мы богаты! Наконец-то!
   Они действительно разбогатели. Работая утром в одном из самых глубоких тоннелей шахты, Пекос наткнулся на золотоносную жилу небывалых размеров, уходившую глубоко под землю.
   Разбогатели не только Пекос и Рено. Десять оставшихся им верными шахтеров теперь тоже могли рассчитывать не только на хорошую зарплату, но и на солидные проценты от прибыли. Ибо в ближайшем будущем доход шахты должен был вырасти до размеров, о которых здесь никто никогда и не мечтал.
   Все, включая жен шахтеров, собрались наверху в конторе, а Пекос поехал к официальным экспертам за подтверждением качества найденного золота.
   Он возвратился лишь перед самым заходом солнца. Взгляды всех сидевших за столом устремились на него. Каждый хотел поскорее узнать результат. И как ни пытался Пекос придать своему лицу бесстрастное выражение, на этот раз это ему не удалось. Он понял, что не может больше сдерживать радости, широко улыбнулся и молча кивнул.
   Тотчас же началось веселое застолье. Пекос принимал в нем самое активное участие. Он ел, пил, смеялся, добродушно подтрунивал над товарищами. Те отвечали ему тем же. Потом начались искрометные мексиканские танцы. Здесь тон задавали женщины. Правда, мужчины тоже постарались не ударить лицом в грязь. Топот их сапог сливался с громким щелканьем пальцев над головами, что заменяло звуки кастаньет. Пекос громко хохотал, срывал поцелуи у танцевавших перед ним женщин, сам танцевал и щелкал пальцами. Порядком утомившись, все вновь расселись за столом, отдавая должное простому, но вкусному ужину, приготовленному женами. Сначала произносились многочисленные тосты. А под конец Пекос взял гитару и запел мелодичные мексиканские песни.
   Но все же… все же, когда, слегка пьяный, Пекос брел неуверенными шагами к своей хижине, на душе у него было сумрачно. Он остановился и, засунув руки в карманы, долго смотрел, как опускается за горизонт солнце. И думал, что сейчас дневное светило так же закатывается там, в техасской пустыне, у него на ранчо. А в уютной спальне на мягкой постели крепко спит красивая женщина с раскинувшимися по подушке густыми золотистыми волосами.
   Он вдруг почувствовал себя страшно одиноким, хотя провел весь вечер в веселой компании верных друзей, пил вино, танцевал, пел песни. И на шахте вроде бы все устроилось как нельзя лучше…
   Пекос помотал головой, как бы стараясь отогнать от себя мысли об Энжел. И, поднявшись на три ступеньки к двери своего жилища, вошел.
   Чувство одиночества не только не оставило его, но стало еще острее. Пекос разделся, бросив рубашку и брюки прямо на пол, и лег. Он смотрел в потолок и говорил вслух стенам пустой комнаты:
   – Я богат… Очень, очень богат… Сказочно богат…
   И без конца повторял эти слова, стараясь убедить себя, что больше ничего в этой жизни ему не надо. Теперь, с такими огромными деньгами, он может купить все, что только пожелает. И позволить себе что угодно…
   – Я богат… богат… богат… – шептали его губы.
   Пекос застонал, повернулся на живот и провалился в тяжелый, нездоровый сон…

   Энжи приехала из Марфы в Пасо-дель-Норте дневным поездом. Наняв экипаж, она приказала ехать на Орегон-стрит. Там она сошла, расплатилась с возницей и поднялась по ступенькам широкой лестницы на второй этаж, коридор которой выходил на веранду. Здесь она задержалась, подошла к перилам и некоторое время смотрела на заходящее солнце. Было тепло, но не душно. А с наступлением сумерек, до которых уже недалеко, должно стать почти прохладно.
   Энжи подошла к массивной двери и долго не могла решиться постучать. Но все же пересилила себя…
   Ей открыла невысокая, очень стройная блондинка, одетая в модное шелковое платье бронзового цвета.
   – Здравствуй, Энжи, – сказала она теплым, доброжелательным голосом, в котором звучали нотки волнения.
   Глаза блондинки были такие же изумрудно-зеленые, как и у самой Энжи. А взгляд – добрый, какого молодая хозяйка техасского ранчо еще никогда не видела. Такие же, как у нее, золотистые и густые волосы поражали красотой.
   Она бросилась к Энжи и обняла своими мягкими, но сильными руками…
   Энжи не почувствовала никакой неловкости, которой очень опасалась. Эта блондинка, несомненно, была ее родной сестрой-близнецом. Только чуть полнее. Она все рассказала о себе, на что Энжи ответила с такой же откровенностью.
   Оказалось, что Энжел прочитала в местной газете объявление о предстоявшей свадьбе Энжи Уэбстер и Баррета Макклейна, после чего решила попытаться как-то связаться с ней. Но боялась, что Энжи и слышать не захочет о какой-то своей сестре, положение которой в обществе было настолько низким, что…
   Здесь Энжи прервала ее:
   – Если бы позже ты не дала мне о себе знать, то, услышав о твоем существовании, я никогда бы тебя не простила.
   – Я так рада слышать это от тебя, Энжи! – воскликнула Энжел, положив руку на ладонь сестры. – Но откровенно говоря, написать тебе меня заставило знакомство с человеком, который предложил мне выйти за него замуж.
   Она потупила взор и слегка покраснела. Энжи постаралась ее подбодрить:
   – Неужели? Да это же прекрасно! Скажи… как все это… где вы познакомились?..
   Энжел посмотрела на сестру чуть виноватыми глазами и несмело сказала:
   – Пусть тебя это не очень шокирует… Видишь ли, я встретила своего жениха в… ну, в одном ночном клубе, где я… где я работаю. Вернее – работала. Сейчас уже ушла оттуда. Честно говоря, мне всегда почему-то нравились англичане. А мой Регги – один из самых типичных. Во всяком случае, он по натуре собственник, как и большинство его соотечественников. Это качество проявилось в нем довольно необычно. Но именно тогда я и поняла, что Регги по-настоящему любит меня. Как-то вечером я поднималась в свою клубную комнату с одним клиентом. Кстати, на редкость красивым и привлекательным малым. До сих пор не могу забыть его серых глаз, смуглого лица, статной фигуры. Одним словом, я поднималась с ним по лестнице, когда…
   – Как его имя? – прервала рассказ сестры Энжи, у которой от волнения перехватило дыхание, а огромные зеленые глаза, казалось, стали еще больше.
   – Я уже сказала тебе, дорогая, что его зовут Регги. Полностью – Реджиналд Харрис Третий. Он из очень древней и знатной семьи.
   – Я спрашиваю не о твоем женихе, а о клиенте в тот вечер. У которого, как ты сказала, серые глаза и смуглое лицо. Так, кажется?
   – Так.
   – И как же его имя?
   – Пекос. Он был таким симпатичным… милым, что… – Энжел замолчала и удивленно посмотрела на сестру: – Энжи, что с тобой? Тебе плохо? Хочешь глоток коньяку?
   – Нет. Просто я…
   – Энжи, родная, ты так на меня смотришь, как будто я в чем-то виновата…
   – Ни в чем, дорогая. Прошу тебя, продолжай…
   И Энжел подробно рассказала сестре, что произошло в тот вечер на лестнице. В том числе и о попытке Регги застрелить Пекоса.
   Затем последовал ответный рассказ Энжи. И когда пришло время расставаться, сестры уже все знали друг о друге. При этом далекая от заоблачных высот и принадлежащая к женщинам всеми презираемой профессии Энжел полностью покорила сердце скромной, домашней Энжи…
   Энжел рассказала, что после свадьбы поедет с мужем в Англию, где он купит ей хороший новый дом. И взяла с сестры слово, что та непременно навестит ее. Потом взяла ее за руку и, заглянув в глаза, прошептала, хотя подслушивать разговор здесь было некому:
   – Позволь дать тебе совет, Энжи. Насколько я поняла, ты голову потеряла от любви к Пекосу Макклейну. Но если все же еще способна чуть-чуть соображать, то не теряй времени и постарайся вернуть его. Дорогая моя, на свете нет идеальных людей. Так же как нет и безнадежно плохих. А твой Пекос, я подозреваю, неплохой парень. Такие на дороге не валяются. К тому же любит тебя. Сама подумай: он знал, что я проститутка, но, приняв тебя за меня, отбросил все мысли о якобы твоем распутном прошлом. Оно для него просто перестало существовать. Потому что он полюбил тебя. Полюбил по-настоящему. Поверь, я не ошибаюсь! Это любовь! Потому что только во имя большой любви можно простить возлюбленному или возлюбленной все. Этим чувством нельзя пренебрегать. Я решилась уехать с Регги в Англию только потому, что поверила в его любовь. Ну подумай, Энжи: человек знает все обо мне, о моем позорном прошлом и все же продолжает любить! Разве это не замечательно?! А тебе что еще нужно?
   – Я хочу написать Пекосу. И как можно скорее.
   – Написать? Тебе надо не писать, а телеграфировать. А еще лучше – поехать к нему! Подумаешь, какая трагедия: Пекос, видите ли, захотел вместе с тобой распоряжаться лежащими на счету в банке деньгами! Что из того? Тем более что он ни разу не попросил у тебя ни цента. Дай ему шанс! Да и себе тоже! Поезжай к нему! И всегда помни, что Пекос – никакой не сын твоего распутного дряхлого мужа, упокой Господь его грешную душу!
   – Какая же ты чудесная женщина, Энжел Уэбстер! – воскликнула Энжи.
   Но сестра тут же ее поправила:
   – Мое имя не Энжел, а Роуэна. Роуэна Перл Уэбстер.
   – Клянусь, что никогда и никому не открою этого секрета! – рассмеялась Энжи.
   – Действительно, лучше пусть это останется между нами, – кивнула сестра. – Внезапно она сделалась серьезной. – А теперь поклянись, что вернешь Пекоса. Слышишь?
   – Клянусь. Во всяком случае, попытаюсь. А ты… Ты в июле уезжаешь в Европу?
   – Да. Регги все организовал. И будет встречать меня в порту. Мы переплывем через океан, а потом – в Англию. Там он купит дом, где мы сможем счастливо и безбедно жить. Регги – очень состоятельный человек. Он… Но послушай, не могу же я вечно говорить и говорить!
   Большие изумрудные глаза Энжел стали мягкими и задумчивыми.
   – Ты права, – кивнула Энжи. – Кстати, мне уже давно пора. Но мы будем обязательно поддерживать связь.
   Энжи так крепко обняла сестру, что у той на глазах выступили слезы.
   – Отпусти! Ты меня задушишь! – засмеялась Энжел. – Уходи поскорей, Энжи Уэбстер!
   – Ухожу, Энжел Уэбстер!
   Сестры обнялись и нежно поцеловали друг друга…

Глава 38

   Пекос разгладил свой шелковый галстук, поправил воротничок, затем снял с вешалки сюртук и, надев его, посмотрел в висевшее на стене небольшое зеркало. В этот момент дверь распахнулась и в комнату ворвался Рено. Его лицо сияло от восторга, а золотой зуб, казалось, горел желтым огнем, отражая обильно проникавшие через окно солнечные лучи.
   – Я почти готов, – отрапортовал Пекос. – Чтобы к полудню успеть в церковь, надо через пару минут выходить. – Он посмотрел на мексиканца и засмеялся: – Боже мой, у тебя такой счастливый вид, будто сам женишься!
   Рено, не реагируя на шутку приятеля, молча подошел к нему и протянул маленький розовый конверт.
   – Это тебе.
   Пекос мельком взглянул на конверт и, повернув его, прочел на обратной стороне адрес отправителя. Потом небрежно бросил на кровать.
   – Это от Энжи! – удивленно воскликнул Рено.
   – Вижу.
   – Так прочти!
   – Попозже.
   Однако когда Пекос застегивал пуговицы на сюртуке, его пальцы дрожали. Рено заметил это. Улыбка на его лице сразу же угасла.
   – Дурак ты, братец, – со вздохом сказал он.
   – Нет, Рено, – возразил Пекос. – Я был дураком. И никогда им больше не буду. Пойдем и полюбуемся на счастливых молодоженов. Право же, Хосе и Розалинда – отличная пара! От всей души желаю им счастья!
   В церкви уже собрались родственники новобрачных. Со всех сторон слышались поздравления и пожелания счастья. Пекос и Рено стояли на ступенях при входе, разговаривая с Педро – счастливым отцом Хосе. В этот момент появилась очень красивая черноволосая женщина. Она остановилась двумя ступеньками ниже и с радостной улыбкой, слегка прижмурившись, посмотрела на солнце. Пекос и Педро довольно равнодушно взглянули на нее. И только у Рено Родригеса сладко защемило сердце. Он смотрел на брюнетку, не отрывая глаз. Но когда к ней подбежали сразу трое маленьких девочек и стали называть мамой, он с трудом скрыл мелькнувшее на лице выражение некоторого разочарования. Брюнетка тоже не без интереса посмотрела на Санчеса.
   Педро Родригес поспешил представить подошедшую даму. Ее звали дона Магделина Торрес. Тихонько он объяснил Пекосу и Рено, что она троюродная сестра невесты, вдова и мать тех троих очаровательных девочек, которые от смущения спрятались за ее спину. Рено Санчес приложился к руке дамы и невнятно что-то пробормотал. Педро и Пекос разобрали только слова «сеньора Торрес». Но Рено уже не обращал на них никакого внимания. И даже не заметил, как они вошли внутрь церкви, оставив его с красивой брюнеткой, окруженной дочерьми. Но зато уже через несколько минут Санчес знал, что сеньора Торрес живет в деревне Эль-Суэко, куда намерена возвратиться через несколько дней.
   – Понятно, – кивнул Рено, с улыбкой глядя ей в глаза.
   Но Санчес уже не сомневался, что через несколько дней дона Магделина Торрес не вернется в свою деревню. Он просто не отпустит ее…
   После свадебных торжеств Пекос вернулся к себе в прекрасном настроении. Он был счастлив за лучшего друга, который нашел свою судьбу. К тому же у него создалось впечатление, что не пройдет и нескольких недель, как ему придется присутствовать на еще одной свадебной церемонии и, возможно, в той же церкви. Только женихом на этот раз будет его другой друг – Рено Санчес, который выйдет из храма уже гордым супругом очаровательной брюнетки доны Магделины Торрес…
   Дома Пекос тотчас снял галстук, рубашку, брюки, после чего сел на кровать и взял конверт с письмом от Энжи. Потом зажал его между пальцами, встал и несколько раз прошелся по комнате. Открывать или не открывать конверт? Читать или не читать письмо? Пекос долго не мог решиться ни на то ни на другое. Он пододвинул ногой складной стул, стоявший в углу, сел и положил конверт на колени. Перед его мысленным взором возникла златокудрая Энжи с пером в руках, черкавшая что-то на бумаге. Потом – заклеивающая конверт, который и сейчас все еще благоухал ее дорогими духами.
   Пекоса даже передернуло. Он бросил конверт в пепельницу, где уже лежала недокуренная сигара. Вынув из ящика стола коробку со спичками, он зажег одну и поднес к уголку конверта. Надушенная бумага вспыхнула. Пекос смотрел на пламя, пожиравшее с таким старанием выведенные буквы.
   – Нет! – громко воскликнул он и, выхватив горящий пакет из пепельницы, стал размахивать им, пытаясь сбить пламя. Это удалось. Но половина письма уже успела превратиться в пепел. Пекос долго смотрел на кучку золы, таившую в себе канувшие в вечность секреты. Потом неохотно смахнул ее на пол…
   Подойдя к кровати, он обвел взглядом комнату. Заметив на полу под столом начатую бутылку кентуккского коньяка, взял ее и, не найдя под рукой стакана, отхлебнул глоток прямо из горла. Потом второй… третий… Затем поставил почти пустую бутылку на стол и вышел на крыльцо.
   На землю опускались сумерки. Медленно всходила круглая мексиканская луна. Воздух был душистым и теплым. Ночная природа дышала романтикой. Для любовников…
   Пекос вернулся в дом, взял недопитую бутылку и вновь вышел на крыльцо. Постояв несколько мгновений, он опустился на ступеньки и поднес бутылку к губам. Но коньяк не спасал от одиночества…
   – Мне она не нужна, – шептал он. – Я не хочу ее… Я богатый человек… Могу получить себе в постель любую женщину, если захочу…
   Пекос сделал еще один глоток. Потом допил всю бутылку. Почувствовав странную резь в глазах, протер их ладонью. На пальцах осталась какая-то соленая влага. Только несколько секунд спустя он сообразил, что это слезы…

   Энжи делала вид, что совершенно равнодушно разбирает приходящую почту. Обычно так оно и было. Но с тех пор, как она написала столь важное письмо Пекосу, всегда с внутренним волнением ждала почтальона.
   Между тем ответ все не приходил.
   Дни текли за днями. Затем последовали недели. И постепенно Энжи начинала понимать, что ожидания напрасны. Пекос не собирался отвечать на ее письмо. Когда же вновь установилась сухая, жаркая погода, она совсем потеряла надежду. И на ответ Пекоса, и на дожди. Причем отсутствие последних теперь оказалось куда важнее, ибо земля на ранчо снова потрескалась, водоемы и колодцы высохли, а два всегда полноводных ручья превратились в жалкие струйки.

   Каждое новое утро было похожим на предыдущее. Безоблачное небо, душный воздух, жара… Иной раз казалось, что подобная погода установилась навечно. Все это заставило Энжи на время забыть личные переживания и попытаться, если возможно, спасти огромное хозяйство. Но тут возникали серьезные сомнения. Ежедневно Энжи с управляющим объезжала ранчо и убеждалась, что ситуация становится все более тревожной. Изможденные животные, у которых уже ребра торчали наружу, уныло смотрели на колодцы и бывшие водоемы, где не было даже намеков на влагу. Пастись им тоже было негде: вся растительность фактически полностью высохла. Подвоз стадам кормов из запасов превратился в серьезную проблему: лошади ослабли от жажды и недоедания.
   Падеж скота принимал угрожающие размеры. Ежедневно погибало по нескольку десятков коров, телят, лошадей и овец.
   Как ни странно, но именно тогда Энжи вдруг поняла, что жизнь ранчо стала частью ее собственной. Как и почему произошла в ней эта перемена, она и сама толком не могла объяснить. Казалось, солнце по-прежнему нещадно палило, жара порой доводила Энжи почти до бессознательного состояния, душил кашель от песчаной пыли, то и дело приходилось протирать глаза… Кругом лежала почти безлюдная пустыня.
   Но все-таки Энжи для себя уже не представляла другой жизни. Она незаметно стала убежденной техаской. И поняла, что останется здесь навсегда.
   Да, так будет…

   Пекос поцеловал в щеку смущенную невесту и, повернувшись, обнял жениха.
   – Поздравляю тебя, дружище! – сказал он Рено Санчесу. – Тебе чертовски повезло! Желаю долгих лет жизни вам обоим. Счастливой и дружной!
   Рено с нежностью смотрел на ту, которую через несколько минут должен будет назвать своей женой. Вся сцена происходила у входа в церковь, где было назначено бракосочетание Рено Санчеса с доной Магделиной Торрес.
   Сияющая невеста тронула Пекоса за руку:
   – Дорогой сеньор Макклейн! Вам не трудно будет сегодня присмотреть за нашими девочками?
   – Вовсе нет, – с готовностью согласился Пекос. – Вы с Рено заслужили право на брачную ночь без всяких помех.
   Девочки держались за юбку мамы и радостно хихикали.
   – А вы согласны? – со счастливой улыбкой спросила она у них.
   – Да, мамочка! Мы будем очень рады остаться на ночь с Пекосом.
   – Вот и прекрасно! Пекос, дорогой, когда-нибудь мы постараемся оказать вам такую же услугу! И вы проведете самую романтичную ночь в жизни со своей будущей супругой.
   Пекос никак не реагировал на эти слова, а только устало улыбнулся и сказал:
   – До завтра!
   Через неделю новое семейство Санчесов завтракало прямо на траве возле фундамента своего будущего дома. Рено допивал большую кружку кофе, когда услышал приближавшийся топот копыт. Он прикрыл ладонью глаза от солнца и посмотрел в ту сторону.
   – Боже мой, Пекос!
   Действительно, это был он. Подскакав к пировавшему семейству, Пекос легко спрыгнул с лошади, пожал руку Рено и кивнул остальным.
   – Приехал проститься.
   – Нет! – воскликнула Магделина, вскочив на ноги. – Мы вас никуда не отпустим!
   – Как я догадываюсь, ты собрался к себе на ранчо? – спросил Рено, с пониманием смотря в глаза другу.
   – Пока еще не знаю. Скорее всего сначала проеду в Пасо-дель-Норте. А потом посмотрю. Сейчас мне необходима смена обстановки.
   – Наверное, ты прав, дружище, – одобрительно кивнул Санчес.
   Через пятнадцать минут все Санчесы махали руками вслед удалявшемуся Пекосу. Тот обернулся и помахал им в ответ. Рено обнял жену за талию и грустно сказал:
   – Мне жалко Пекоса. В отличие от нас с тобой его жизнь все еще не сложилась.
   Магделина подняла голову и посмотрела Рено в глаза.
   – Да. Похоже, что он очень одинок. И это печально. Если бы мы могли…
   – Нет, дорогая, мы ничего не можем. Свои личные дела Пекос должен устроить сам…

Глава 39

   Пекос сидел в номере Энжел отеля «Пирсон» на высокой, обитой бархатом софе. Посреди комнаты стояло несколько дорожных сундуков, доверху нагруженных женской одеждой и обувью. Энжел готовилась к отъезду.
   – Тебе повезло, Пекос Макклейн, – усмехнулась она. – Завтра меня бы уже не было в Пасо-дель-Норте. Хорошо, что ты появился. Я должна тебе кое-что показать. И рассказать. Подожди минутку.
   Энжел вышла в соседнюю комнату и вернулась, держа в руке фотографию.
   – Смотри.
   Она поднесла фото к самому лицу Пекоса. Тот от неожиданности в первый момент даже отшатнулся. Потом взял фотографию.
   – Боже мой, что это?! – ошарашенно воскликнул он, как бы не веря своим глазам.
   Снимок был сделан профессиональным фотографом во время приезда Энжи к сестре. На нем были запечатлены две донельзя похожие друг на друга девушки. Стройные блондинки с густыми золотистыми волосами, огромными изумрудными глазами, среднего роста. Отличить их можно было разве только по цвету одежды. Та, которая слева, – в светлом платье. В том самом, которое сейчас было на Энжел. А девушка справа – в темном, с буфами на плечах.
   Приглядевшись, Пекос узнал наряд, в котором Энжи сидела за столом в тот вечер, когда он вернулся после продажи скота…
   – Ну что? – снова усмехнулась Энжел. – Узнал?
   Пекос растерянно смотрел то на нее, то на фотографию. Наконец проговорил, запинаясь:
   – Но… но… ведь это… это Энжи Баррет Макклейн!
   – Да, ты не ошибся. Это Энжи Баррет Макклейн. А вернее – Энжи Уэбстер, моя родная сестра. Мы с ней двойняшки. Она недавно приезжала ко мне. Тогда мы и сфотографировались.
   Пекос еще долго сидел, не в силах прийти в себя. Потом ошалело посмотрел на Энжел:
   – Боже, каким же дураком я был!
   – Чудовищным! Но главное, ты вдребезги разбил сердце моей сестры.
   Пекос снова посмотрел на фотографию. Растерянность на его лице сменилась выражением решительности и непоколебимой воли.
   – Я отрублю себе правую руку, если не поправлю всего того, что ей сделал! – твердо сказал он.
   – Не надо отрубать себе руку, – рассмеялась Энжел. – Она тебе понадобится, чтобы носить мою сестру, когда вернешься домой.
   – Да… Но как я смогу вернуться? Энжел, ты ведь не знаешь, что я натворил…
   – Нет, дорогой мой. Мне известно все, что ты сделал Энжи. Во всех подробностях. И хотя ты – явный мерзавец, не стоящий даже ее мизинца, этот наивный ребенок не может жить без тебя. Потому что любит. Правда, не знаю за что… Впрочем, довольно! Я должна тебе еще кое-что рассказать. Хотя это и не моя тайна, но ты должен ее узнать. А потом – несись сломя голову на вокзал и садись на первый же поезд, отправляющийся в Марфу.
   Пекос уже почти с ужасом смотрел на Энжел. Но при этом все-таки подметил, что она более пухленькая, нежели та женщина, которую он держал в объятиях на ранчо своего отца…
   – Слушаю тебя, – прошептал он, не зная, чего еще ожидать.
   – Начать с того, что моя сестра Энжи, которую именно ты лишил невинности, никогда не спала со своим мужем Барретом Макклейном. Так что ревность, если таковая тебе ведома, ни на чем не основана. Понял?
   – Понял. И снова повторяю: надо же было быть таким дураком.
   – Повторяй это себе почаще. Но я еще не все сказала, мой дорогой будущий зять. Приготовься и не падай в обморок. Знай же, что половина крови в твоих жилах – мексиканская. Баррет Макклейн – не твой отец. Ты родился после жаркого романа, который был у твоей прекрасной матери много лет назад в Мехико с одним знатным мексиканским аристократом. Вот так-то!
   Энжел рассмеялась и, налив полный стакан французского коньяка из стоявшей на столе бутылки, протянула его Пекосу:
   – Выпей и успокойся!
   Он отпил глоток, потом отставил стакан в сторону и вновь посмотрел на Энжел сумасшедшими глазами.
   – Так значит… значит, я… значит, Баррет не…
   И вдруг он откинулся на подушки софы и громко захохотал. В первый момент Энжел испугалась, что Пекос потерял рассудок. Но, взглянув ему в глаза, с облегчением поняла, что ошиблась… А Пекос продолжал хохотать. Хохотать от радости. Ибо узнал, что он не сын жестокого лицемера, которого никогда не уважал и который, в свою очередь, не проявлял к нему никаких теплых чувств…

   Энжи проснулась и выглянула в окно. На небе вновь не было ни облачка. Она тяжело вздохнула и присела на край кровати. Потом медленно, с совершенно равнодушным видом оделась и позавтракала фруктами, запив их чашкой черного кофе.
   Выйдя на улицу, Энжи направилась в конюшню, вывела свою лошадь, на которой обычно совершала утренние объезды, и выехала на ранчо. Отъехав на довольно приличное расстояние, она посмотрела на небо и заметила легкие облачка, скапливавшиеся на западе. Еще через полчаса их стало больше и они уже напоминали плывущую по небу вату. Сердце Энжи забилось от проснувшейся надежды. Неужели наконец кончится эта ужасная засуха и прольется дождь?..
   Когда она, объехав половину ранчо, возвращалась домой, поднялся ветер. Облака превратились в быстро снижавшиеся тучи.
   После легкого ленча Энжи прилегла отдохнуть. И тут же заснула. Когда же проснулась и открыла дверь во двор, там было совсем темно. Взглянув на небо, Энжи поняла, что виной тому были отнюдь не вечерние сумерки. Чуть ли не над крышей дома висели темные, плотные тучи. Дождь становился реальностью…
   Энжи пошла в библиотеку, где вновь занялась бухгалтерскими книгами. Но в этот момент раздался оглушительный удар грома. Она вздрогнула и, вскочив со стула, побежала в гостиную. За столом сидела Эмили, решившая пораньше отужинать.
   – Вы слышите, тетушка Эм? – радостно воскликнула Энжи.
   – А как же! Ночью будет гроза.
   – Вы думаете?
   – Думаю ли я? Извините, милая, но здесь прошла вся моя жизнь. Поверьте, эта страшная засуха окончится еще до конца сегодняшнего дня.
   Эмили отставила пустую тарелку, встала и удалилась к себе. Энжи тоже вернулась в свою комнату, открыла настежь дверь во двор и наскоро приняла ванну. После чего надела новую, еще не ношенную ночную рубашку и села на пуфик возле зеркала. Вынув из туалетного столика серебряную щетку для волос, она стала приводить в порядок голову.
   В открытую дверь дул прохладный ветер, иногда принося отдельные крупные капли начинавшегося дождя. Сверкнула молния, и сразу же последовал ужасающей силы удар грома. Энжи посмотрела во двор и улыбнулась. Буря сулила большие надежды ее ранчо…

   По обе стороны мчавшегося на восток поезда, насколько хватало глаз, раскинулись выжженные солнцем пустынные земли юго-западного Техаса. Но Пекос лишь изредка посматривал в окошко. Он полулежал без рубашки в своем одноместном купе, вытянув ноги и поглаживая мускулистый живот. Все его мысли были об Энжи.
   Сведения, полученные от Энжел, не давали ему покоя. Боже, почему ему сразу не стало понятным то, что так очевидно сейчас? Когда он проник в комнату Энжи и они впервые принадлежали друг другу, как можно было усомниться в ее девственности? Но ведь он не поверил! Даже пятна крови на простыне не убедили его. Более того, у него хватило совести бросить к ее ногам деньги за проведенную ночь! Надо же было оказаться таким слепым и жестоким!
   Пекос сокрушенно вздохнул и начал строить планы на будущее. Теперь он будет вести себя совсем по-другому. Корректно и честно. Он вернется на ранчо и будет умолять Энжи о прощении. Она должна понять его! Он раскроет перед ней всю свою душу, во всеуслышание объявит, каким был круглым дураком. И попросит Энжи дать ему шанс исправиться.
   Она, конечно, поверит ему. А он не будет пытаться ее соблазнить. Поведет себя как истый джентльмен. Будет дарить цветы, приглашать на всевозможные рауты, танцевальные вечера. Иногда, если Энжи согласится, они будут гулять поздними вечерами при лунном свете… Он будет терпелив, послушен, преисполнен благородства и постарается унять свои проклятые страсти. Одним словом, станет ухаживать за этой женщиной, как благовоспитанный и честный юноша – за девушкой, на которой хочет жениться… Сколько это может продолжаться? Все зависит от успеха. Во всяком случае, Пекос готов ждать… Даже годами…
   В дверь раздался стук, и появился проводник Вилли.
   – Следующая станция – Марфа, – объявил он, лучезарно улыбнувшись.
   …Пекос сидел в седле и с наслаждением дышал свежим, прохладным воздухом. Спускалась ночь. Но до ранчо оставалось совсем немного. Вот и ворота.
   Как раз в этот момент сверкнула молния, раздался удар грома и сверху посыпались крупные капли дождя. Одновременно сильный порыв ветра чуть было не сорвал с Пекоса шляпу.
   Явно надвигался ураган. Пекос знал, что после столь долгой засухи ливень может продолжаться всю ночь. Пекос посмотрел на небо и в душе поблагодарил мать-природу за столь щедрый подарок измученной долгой жарой земле…
   Снова сверкнула молния и громыхнул гром. На этот раз – почти над самой головой. Лошадь прижала уши и захрапела. Пекос погладил ее по холке:
   – Не бойся, детка, все хорошо!
   Он посмотрел в сторону дома и с удивлением заметил, что в окнах не горит свет. Неужели все его обитатели так рано легли спать? Впрочем, это даже лучше! Он не станет никого будить в такую погоду, незаметно проскользнет со двора в свою комнату на первом этаже, примет ванну и ляжет спать. А с утра побреется, переоденется и тогда объявится.
   Звук его шагов по внешней галерее двора заглушили шум разразившегося ливня и вой подувшего с ураганной силой ветра. Снова сверкнула молния, оглушительно прогремел гром. Пекос остановился и почувствовал, как тревожно забилось сердце. Он сам не заметил, как очутился перед двойной дверью комнаты Энжи, выходящей во двор. Пекос полез в карман, вытащил сигару и, не зажигая, зажал между зубами. Интересно, дома ли сейчас Энжи? Если дома, то что делает? Спит? Обрадуется ли его приезду?
   Нет, он не будет ее сейчас беспокоить! Надо подождать хотя бы до утра. А сейчас следует пойти к себе.
   …Пекос не пошел к себе. Он продолжал стоять, глядя на закрытую дверь ее комнаты…

Глава 40

   Сильный порыв ветра пронесся через двор и настежь распахнул тяжелые двойные двери. Энжи резко повернулась, держа в одной руке серебряную щетку для волос, а другой придерживая густые локоны, которые только начала расчесывать, и открыла от изумления рот, увидев перед собой Пекоса.
   – Пекос… – прошептала Энжи, глядя в его суровое, мужественное лицо и еще не веря своим глазам.
   Он стоял у входа на фоне грозового неба в низко надвинутой на лоб шляпе. Рабочая блуза была расстегнута на груди до пояса, а узкие грубые брюки перехвачены на талии кожаным ремнем. На руках – плотные черные перчатки. В зубах Пекос сжимал длинную коричневую сигару.
   – Пекос! – снова выдохнула Энжи, не в силах оторвать взгляда от его могучей фигуры.
   Значит, он вернулся домой! Вернулся к ней! А может быть, только на ранчо?..
   Пекос смотрел на нее, продолжая грызть кончик сигары. Их разделяло всего лишь два с небольшим метра. На Энжи не было ничего, кроме ночной рубашки. Яростный ветер, ворвавшийся в комнату, подхватил легкий кружевной подол, открыв коленки и бедра. Левая грудь Энжи оставалась скрытой под рубашкой. Зато с правой расшалившийся ветер сумел сорвать тонкую шелковую материю и целиком оголить. Пекос впился глазами в это белое очаровательное полушарие, услужливо открытое его глазам союзником-ветром.
   Он отбросил мешавшую ему сигару и, сняв шляпу, небрежно кинул ее на стоявший у окна стул, после чего сделал шаг к Энжи, вытянув вперед руки в перчатках. Она негромко вскрикнула, но осталась на месте. Пекос властно взял из ее рук серебряную щетку и положил на столик перед зеркалом. Потом окинул Энжи взглядом с ног до головы.
   – Боже мой, как ты хороша! – прошептал он.
   Звук его низкого, мягкого и одновременно звучного голоса наполнил душу Энжи трепетом. Он любит ее! Так же как и она его! Не только хочет, но и любит! И приехал, чтобы добиваться ее…
   – Я хороша только для тебя, Пекос, – тихо ответила Энжи. – И принадлежу одному тебе!
   Ее прекрасное, почти обнаженное тело завораживало Пекоса. Он начинал терять над собой контроль. А благородные планы, с которыми ехал на ранчо, отступали все дальше и дальше…
   Энжи со счастливой улыбкой высоко подняла обе руки. Пекос понял этот призыв и одним движением снял с нее через голову ночную рубашку. Теперь она стояла совсем обнаженная и не отрываясь смотрела ему в глаза. А он застыл на месте, держа в правой руке ее рубашку, и тоже смотрел ей в глаза. Энжи чувствовала, как через этот взгляд ей передается вспыхнувший в теле Пекоса огонь. Каким-то внутренним слухом даже слышала его лихорадочно бившийся пульс…
   А за дверью бушевал настоящий ураган. Сверкала молния. Непрерывно гремел гром. Дождь лил с небес нескончаемым потоком.
   Новый порыв ветра вырвал ночную рубашку из рук Пекоса и унес куда-то в темный угол комнаты. Он не обратил на это никакого внимания и снова протянул руки к Энжи.
   – Мне надо так много сказать тебе!
   Она обняла его за шею и прошептала:
   – Потом, милый, потом…
   Их губы слились, из груди обоих вырвался стон. Руки Пекоса, все еще в черных перчатках, обвили талию Энжи, а язык проник между ее зубами. Пекос закрыл глаза, стараясь продлить поцелуй и совсем забыв, что обнимает совершенно обнаженную женщину, будучи сам одетым. Между тем его грубая рубашка причиняла боль Энжи, касаясь ее нежных сосков, а медная пряжка ремня царапала живот.
   – Я хочу, чтобы ты разделся! – потребовала она.
   Только теперь Пекос обратил внимание на свои руки в перчатках.
   – Боже мой! – воскликнул он. – Извини меня!
   – За что?
   – За то, что бессовестно обнимаю тебя, даже не сняв перчаток!
   – Не надо извиняться, любимый! Лучше разреши помочь тебе снять одежду…
   …Они стояли совсем нагие друг против друга. Ее огромные зеленые глаза жадно, с головы до ног, осматривали его совершенное смуглое тело. Пекос порывисто прижал Энжи к себе.
   – Позволь, позволь мне любить тебя! – говорил он, пряча лицо в ее густых волосах. Тотчас последовала уже совсем практическая просьба: – Любимая, позволь положить тебя в постель.
   Энжи молча кивнула. Ее глаза были полны желания, а соски ждали поцелуев. Пекос с нежностью смотрел на Энжи и улыбался. Потом наклонился и хотел снова прильнуть к ее губам. Но в ответ неожиданно услышал решительное:
   – Нет!
   На мгновение он чуть отстранился и оторопело переспросил:
   – Нет? Что значит «нет»? Ты против моих поцелуев или не хочешь, чтобы я перенес тебя в кровать?
   Энжи рассмеялась:
   – Неужели ты не понял, что мне хочется поиграть? Я же совсем твоя! Делай со мной все, что хочешь…
   – А чего хочешь ты?
   – Знаешь, когда я впервые увидела тебя без рубашки, то мне почему-то очень хотелось лизнуть вот тот белый шрам.
   Пекос запрокинул голову и громко рассмеялся.
   – Малышка моя! Конечно, ты можешь его лизнуть. Но имей в виду, что я могу начать хохотать как безумный!
   – Почему?
   – Потому что это будет щекотно.
   – Ну и что? Хохочи себе на здоровье! Неужели ты думаешь, что я обижусь? Глупый!
   Не говоря больше ни слова, Энжи положила ладони на его темную волосатую грудь и провела губами по шраму.
   Большое могучее тело Пекоса затрепетало. Дрожь сразу передалась Энжи. Но она продолжала нежно целовать и гладить своими маленькими пальчиками широкий белый шрам на груди смуглого великана. Пекос не хохотал. Он вздыхал и стонал. Энжи тоже…
   Ее ладони соскользнули с груди Пекоса туда, где шрам заканчивался. По затуманившемуся взору Пекоса Энжи поняла, что он боится спугнуть ее, а потому затаил дыхание. Она нежно улыбнулась и, опустив руку еще ниже, коснулась его мужской плоти.
   Да, он хотел ее! Теперь она чувствовала это. Но главное, что Пекос Макклейн принадлежит ей! Только ей, и никому больше! А она принадлежит одному ему! Ничто другое в мире уже не имело никакого значения…
   Она приподнялась на цыпочки и прильнула к его губам долгим горячим поцелуем.
   – Энжи, моя Энжи… – шептал Пекос, впервые называя возлюбленную ее настоящим именем.
   Изумрудные глаза Энжи наполнились счастьем. Она хотела что-то ответить, но не успела. Пекос закрыл ей рот страстным поцелуем. И тотчас над самой крышей дома раздался оглушительный удар грома. Но Энжи и Пекос даже не слышали этого, как не обращали внимания на ослепительные и следовавшие почти без перерывов вспышки молний и на дождь, шумевший мощным водопадом.
   Пекос покрывал обнаженное тело Энжи страстными поцелуями, прижимая его к себе сильными смуглыми руками. Ее губы отвечали ему. Руки обвили шею, тут же спустившись на плечи. И оба уже не помнили, как очутились на полу, покрытом мягким, мохнатым ковром.
   Ворвавшийся через открытую дверь ветер кружил над ними, как бы стараясь унести куда-то очень далеко. Молнии вырывали из тьмы их обнаженные тела и, казалось, благословляли эту безумную страсть. Буря становилась все более яростной. На галерею посыпался первый град.
   И снова – вспышки молний. Снова – грохот грома. Снова – дикий вой ветра. Пекос дотянулся правой ногой до двери и резким движением захлопнул ее. Но вспышки проникали сквозь оконные стекла, а гром легко преодолевал стены.
   Энжи перевернулась на спину и со стоном приняла в себя Пекоса. Казалось, разразившаяся в природе буря захватила обоих. Для Энжи и Пекоса началась безумная ночь любви. Они вступили в состязание с разбушевавшейся стихией, которое, похоже, собирались выиграть…
   Энжи в вопросах любви была очень наивной. Она просто хотела доставить Пекосу максимум радости. Дать возможность человеку, которого безумно любила, достичь пика блаженства. Ей представлялось это воплощением всех эротических грез девичества. О большем она просто и мечтать не могла!
   Пекос был более опытен. Через его руки прошло уже немало женщин, и с каждой он оставался нежным, внимательным любовником. Но никогда прежде в нем не возникало такого безумного желания привести возлюбленную в сумасшедший экстаз. Теперь это произошло…
   Огромная, настоящая, небывалая любовь захватила его без остатка.
   Они продолжали безумствовать. У обоих ни разу не мелькнуло желания встать с пола и перейти на кровать. Об этом Энжи и Пекос просто забыли за поцелуями, объятиями и сладостью взаимного обладания.
   Ни она, ни он в тот момент не подозревали, что эта самозабвенная любовь уже породила новую жизнь. Что очень скоро они будут с восхищением смотреть на своего чудесного сына и вспоминать, какой буре страсти, разыгравшейся между его будущими родителями, он обязан появлением на свет.
   Но этой ночью они не могли думать ни о чем, кроме друг друга. Оба были переполнены любовью, принесшей им несказанное блаженство.
   – Ты счастлива? – спросил Пекос, переводя дыхание и нежно поглаживая ладонью живот Энжи.
   – Гм-м, – протянула она, с трепетом ожидая, когда его ладонь окажется у нее между ног. – Будешь меня любить?
   – Всегда! – прошептал Пекос.
   И снова они слились в одно целое.
   А буря в техасской пустыне продолжала бушевать…

Нэн Райан Аромат розы (Буря в песках)