Под редакцией Романа Масленникова
Пиарщики пишут

Вместо предисловия

   Долго думал, как назвать данный сборник. Среди прочего были такие примечательные варианты. Одни сами лезли в голову, а какие-то подсказывали в комментариях: «По совместительству Пиарщик…» (длинновато), «Гражданин Пиармэн» (по аналогии с «Гражданином Поэтом» и 25-й час (дескать, пиарщик всегда на работе – 24 часа в сутки, 7 дней в неделю, – но один час для творчества все-таки где-то выкроил). Возможно, что одно из них в следующем издании сборника и пригодится! Зависит от Вас! А пока так – «Пиарщики пишут». А все остальные – будут подразумеваться.
   Цель данного проекта – хоть немного, но улучшить имидж пиарщика в России. Не знаю, достигнута она или нет – судить Вам. Увидев в некоторых рассказах нецензурную лексику, можно подумать, что ракеты от цели развернуты на 180 градусов. Но дело в том, что в первой серии проекта принимали участие в основном молодые пиарщики. А им стыдиться нечего: они не принимали участия в «компроматных войнах», «джинсой» уже не занимались – бюджеты нынче ниже, и творчества, чтобы сделать бесплатную публикацию «в печатке» или «на телеке» требуется больше. Порой ночами не спим! А если спим, то думаем о Клиенте. В таких условиях – как не отдохнуть, не расслабиться в своем мире – в собственном стихотворении, рассказе, или повести? Без мата никак! Так что.
   Как же самовыражаются мастера слова, короли и королевы коммерческих смыслов, принцы дед-лайнов и принцессы брифов? По-разному: в стихах и прозе, в малой и больших формах, но всегда по-русски.
   Мне лично – понравилось. Уверен, что и Вы найдете здесь не одну литературную жемчужину!
   Сборник PR-творчества выпущен при поддержке Российской Ассоциации по Связям с Общественностью (РАСО), www.raso.ru

Дмитрий Федечкин

Федечкин Дмитрий Николаевич, 34 года. С 2004 по 2009 годы работал начальником отдела массовых коммуникаций ОАО «Автомобильный завод «УРАЛ» (УК «Группа ГАЗ», г. Миасс Челябинской области).
С 2010 года – начальник Главного управления по делам печати и массовых коммуникаций Челябинской области.

Хорошие люди

   Мир не без хороших людей.
   В этом я, неоднократно битый хорошими людьми, в том числе сапогом по лицу, уверен бесповоротно. Хоть расстреливайте. Ходишь по свету, слоняешься между придурками, наркоманами и уродами. И время от времени натыкаешься на хороших людей. Натыкаешься, словно слепой щенок на край картонной коробки из-под телевизора, временно приспособленной под тебя, щенка вселенского.
   Мир не без хороших людей.
   За два дня до дембеля, в результате банальной казарменной пьянки, вдруг выяснилось, что по мне соскучилась гауптвахта. А не надо было в полусознательном бреду отправлять командира части на историческую родину, которая у каждого солидного мужчины прячется в штанах. Виноват сам, от первой до последней буквы любого алфавита: будь то греческий, или малазийский. Не надо обижать «отца солдат». Может, он и нехороший человек, подленький даже, душонка у него как кулачок пятилетнего шалопая – сморщенная, костлявая, поцарапанная дворовыми ветками-палками-саблями. Но даже вокруг него есть люди, которые даже такое посмешище сочтут за хорошего человека. Мы же будем говорить не о них.
   Мир не без хороших людей.
   Выручил начальник штаба. И еще вездесущая меркантильность. Там, где хорошие люди, меркантильность незримой, неопознанной тенью шагает рядом. Будь у нее рука – шла бы рука об руку. Выяснилось, что если о «залете» узнают в округе, достанется всем: и «залетчику», и «отцу» – за отсутствие должного контроля. Мне-то что: 10 дней «губы плюс двое суток до дембеля, и я дома. А им еще новые дырки в погонах колоть. И чем меньше «залетов», тем ближе дырка. Новая дырка всегда важней наказания хорошего человека. Даже если этот хороший человек, несмотря на всю свою хорошесть, умеет послать на историческую родину, которая у него, солидного и скромного, тоже в штанах.
   Мир не без хороших людей.
   Начальник штаба натренированным движением щелкает печатью в моем «военнике». Домой? Как бы не так! Разве так принято прощаться с хорошими людьми? Нет, не принято. Да, господи, что же это я, хороший человек, сам не знаю, как надо? Неужели два года от портянки до портянки испортили во мне все хорошее? Надо двигать в город. Стряпать подпольную «увольняшку» в лом, да и некогда.
   Мир не без хороших людей.
   На КПП стоит «слон» с моего же полка. Хороший человек, правильный, как три копейки, начищенные до умопомрачительного блеска об бабушкин валенок. Он ведь, хороший человек, действительно поступал правильно, спрашивать начал, куда я да зачем. Тем и нравится мне историческая родина, что она большая. Туда можно заслать целый взвод, роту, часть или даже дивизию с ее «отцами», и всем места там хватит, поместятся все. Вместе с караульными «слонами».
   Мир не без хороших людей.
   Бреду назад, тащу ящик «Восточной Баварии» и пять фуфыриков водки. Мысли заняты аппетитной грудью продавщицы, которая не только бойко отоварила меня, но сделала это точно так, как хотелось бы хорошему человеку с почти уже солдатским прошлым, – продемонстрировав все преимущества глубокого вызреза. И это правильно. Если у хорошего человека есть еще что-то хорошее, это надо показывать. Вот «слон» оказался смекалистым, на обратном пути даже слова плохого не сказал. Хотя звенел стеклотарой я отчаянно.
   Мир не без хороших людей.
   Глаза начальника штаба округляются, а по лицу начинает расползаться довольная улыбка. Ему, хорошему человеку, и приятно, и неудобно одновременно. Но этому отцу солдат я никогда скобки не поставлю. А вот ящик «Восточной Баварии» – легко и пожалуйста! Бывайте, товарищ полковник, Бог вам в помощь. А я, хороший человек, пойду.
   Мир не без хороших людей.
   Их за два года службы действительно было много. Кого-то жизнь разбросала, а кто-то остался играть роль хорошего человека и топтать сапоги дальше. Разве можно с ними расстаться быстро? Для того, чтобы выйти наконец-то за ворота части, ушло…. четыре дня. Нормальный такой срок. Ничего выходящего за рамки приличия, не считая нетрезвую и не очень умную попытку разоружить караульного. Ничто так не отрезвляет, как звонкий щелчок передернутого затвора. Шут с тобой, братан! Стой как положено и где положено, а меня ждут дома.
   Мир не без добрых людей.
   Хороший человек решил – хороший человек сделает. Домой пойду. пешком. Плевать, что это 60 километров. Это не то расстояние, которое может напугать хорошего, тренированного человека. Пойду – и точка.
   Мир не без добрых людей.
   Добираются выжившие после четырехдневной пьянки хорошие люди до КПП. Все по традиции: неплохие пинки под зад, выталкивание за ворота части и как ножом по сердцу: «Иди и не возвращайся». Шагаю я хорошим человеком, браво, бодро. Надо же – ноябрь, а жара! Берцы отливаются на солнце зеркальным блеском, белый ремень на новеньком камуфляже выдает дембеля за версту. Из-за неосенней погоды под «тельником» с зимним начесом образовывается пот. Кепка отправляется под погон – словно светильник на чердак. Вроде бы и нужен, но не сейчас. При каждом шаге кепка подпрыгивает, словно жаждет посмотреть: что же там, на погоне. На погоне золотом отливается лычка старшего сержанта. Лычка подмигивает кепке, кепка как на качелях, летает вниз-вверх, замирает, будто вопрошая: «Лычка, у тебя точно все пучком?». А она ей: «Пучковей не бывает, кепка! Качайся на здоровье!».
   Мир не без хороших людей.
   Эх, не сигнальте, хорошие люди! Я дембель, и домой я пойду пешком. Да, хорошие люди тоже устают. Устают от ходьбы, устают от пота, устают от хороших людей, которые через каждые пять минут останавливаются возле тебя и орут: «Служивый, поехали!». Хрен вам, хорошие люди!
   Хотя надо уточнить. Хрен – он не такой же вместительный, как историческая родина, что у каждого мужика в штанах. Хрен имеет чащу терпения. И вот, после 7–8 километров добровольного марш-броска, хреновая чаша терпения, вобравшая в себя с десяток отказанных машин, предательски переполнилась. Ну, поговорю сам с собой, хороший человек. Эх-ма! Отбрехаюсь-ка от еще пары машин и поеду на третьей – пусть хоть «Запорожец».
   Мир не без хороших людей.
   «Куда идешь, служивый?». Вид и тонкое очарование представительского «Вольво» даже хорошего человека могут вогнать в ступор. «Домой», – цежу сквозь зубы, прячу приоткрывающийся рот. «А дом-то где?», – орет. «В Миассе», – только бы не расцепить зубы. «Садись, поехали домой!». Будь вы хорошим человеком – отказались бы? Я не смог.
   Мир не без хороших людей.
   А обогнали мы их много в тот раз. Типичная мужская болтовня людей, служивших в армии. «Я служил. Вот, с армейскими друзьями приспособился гонять тачки из Японии, так и отношения поддерживаем. Тебе куда?», – вопрошает парень. Ему, хорошему человеку, было тогда столько, сколько мне сейчас. «Машград. А сам-то откуда?», – моя очередь задавать вопрос. «Строяк», – мчим дальше. Хорошему человеку и надо на «Строяк». Но он мчит меня домой, несмотря на мои, хорошего человека, протесты и тыкания в окно, за которым мирно плетутся троллейбусы. «Мама ждет, поди», – аргумент святой и безапелляционный как прицел в районе сердца. Это каждый хороший человек знает.
   Мир не без хороших людей.
   «Айда, зайдем, по маленькой», – говорю. «Ну что ты, я ж за рулем, да и жена ждет», – человек за рулем – хороший человек – руль даже не отпускает. «Да, погоди, сейчас пузырь дам», – уже к подъезду развернулся. «Брось ты, он тебе теперь нужней будет», – смеется, заводится, уезжает.
   Мир не без добрых людей.
   Захожу в дом. В доме пусто, словно кто-то рисовал антипод картине «Не ждали». Улыбаюсь. Ну а что, такой хороший человек просто обязан сделать своим родителям хороший сюрприз. Не хуже того, как новогодняя елка, которую нарядил, придя в отпуск и напугав засверкавшей гирляндой родителей. Но. Хороших людей обязан пробивать холодный пот, когда они читают записки, написанные другими хорошими людьми. «Уехала к Диме. Мама».
   Мир не без хороших людей.
   Если человек действительно хорош, то при таком развитии событий сердце его должно застучать как молотилка, а разум заработать, будто не было этой четырехдневной пьянки с хорошими людьми. «Сколько до электрички? 25 минут! На троллейбусе не успею (эй, читатель, это девяностые! Какие маршрутки, какие мобильники!). Какие расклады? Приезжает мама в часть, а ей – да вы что, ваш сын неделю назад уволился. Ну, вот тут мамку кондрат и хватит. А не хватит, так зайдет в дивизию, где хорошие похмельные рожи сообщат про рожденное в запое намерение пойти до дома пешком. Вот здесь кондрат хватит точно. Гарантированно. Думай, хороший человек, думай!».
   Мир не без хороших людей.
   У хорошего человека всегда есть выход. И выход в той ситуации иронично трансформировался в телефонный справочник и телефон:
   – Алло, добрый день! Девушка, у меня внештатная ситуация. Знаете, я дембель! Приехал домой, а мама отправилась в часть. Но сейчас она на вокзале.
   – Что вы от меня хотите?
   – Нельзя ли сделать объявление по вокзалу.
   – У нас все объявления платные!
   – Девушка, ну не могу же я вам по телефонному проводу заплатить. Поймите меня! Если сейчас она уедет – мы увидимся только через 16 часов!
   Мир не без хороших людей.
   Объявление, голос мамы в трубке спустя пять минут – а пролетело быстро, как удар в «фанеру» от старослужащих на ночной «застройке». Мир не без хороших людей.
   Мама. Стол. Слезы. Обнимашки. Целовашки. Отец. Невесть откуда взявшиеся друзья. Водка. Водка рекой. Водка бурной горной рекой. Забытие. Мама. Отец. Сестра. Друзья с помятыми и довольными рожами. Стол. Водка. Водка сразу же бурлящей рекой. Все будет хорошо. Не может быть иначе. Достаточно остро прожить всего один день, чтобы понять непреложную истину.
   Истину о том, что мир не без хороших людей. И они – всегда рядом. Даже если вы сейчас думаете совсем по-другому.

Разбитый писсуар

   После команды «Отбой!» прошло минут десять, но в казарме повисла гнетущая тишина, обильно сдобренная сыростью, ароматом портянок, человеческих газов и мази Вишневского. Сослуживец по несчастью, «запах» Саня, в нарушение воинского Устава, слез с тумбочки дневального и занял место на «фишке» – возле окна между вторым и третьим этажом, где было чрезвычайно удобно «пасти» дежурного по части, если он вознамериться совершить обход. Маломальские работы по приведению расположения в удобоваримый для глаз сержантского состава вид были проведены, но торопиться с рапортом об их окончании я спешить не стал. Чем ближе к двум-трем часам ночи доложишь, тем меньше придется домывать и перемывать. Неполных полутора месяцев срочной службы хватило, чтобы постигнуть эту незатейливую армейскую истину.
   Я начал обдумывать, куда бы «зашкериться», дабы не попадать на глаза дежурному по роте, усатому и бравому сержанту-«черпаку» Леше Долину, если тот решит, а он точно решит, выглянуть из каптерки на «взлетку». Сушилка отпадала по определению. До нее Долин мог добраться настолько бесшумно, что этот способ перемещаться можно было смело патентовать на зависть японских ниндзя. Ленинская комната и ряд других открытых и закрытых помещений также не рассматривались. После не самого глубокого и затратного по времени анализа я не нашел более лучшего места, нежели… туалет.
   Туалет, расположенный в другом от каптерки сержанта Долина конце коридора, являлся самой настоящей Меккой. Попасть туда любому из «запахов» с целью справить нужду было пределом несбыточных мечтаний. Туалет в этом здании, отвоеванном в Великую Отечественную у немцев вместе с другой кенигсбергской территорией, давно уже пришел в состояние, при котором он априори не мог бы справиться с потоком моче– и калоиспускания доброй сотни солдат на каждом этаже. Поэтому, по негласным, но сурово действующим правилам, сходить в туалет в самой роте могли лишь военнослужащие, отслужившие более полугода, а это примерно процентов десять от списочного состава. Остальные избавлялись от остатков жидкости и пищи исключительно в уличном туалете во временном отрезке между подъемом и отбоем.
   Для маскировки я захватил с собой ведро и швабру с дурно пахнущей половой тряпкой. Но преследовал я совершенно иную, нежели мытье полов и «очек», цель. В туалете располагалась тумба для чистки сапог, где имелись и солидные щетки, и настоящий черный сапожный крем. «Напи#орить» с их помощью мои уставшие от ваксы сапоги до блеска кошачьих яиц на какое-то мгновение стало для меня маниакальной идеей. Выглянув в коридор, я убедился, что могу сиюминутно приступать к осуществлению акта неповиновения.
   Маленькая радость на фоне больших неприятностей ввели меня в раж. Незримый кот уже завидовал сапогам, но я продолжал и продолжал наносить крем и двумя щетками растирать его по поверхности. Меня нисколько не заботило, что еще бы чуть-чуть, и крем пропитает насквозь кирзу и переметнется на портянки.
   Я сделал всего лишь одно неловкое движение. Его было достаточно, чтобы моя тыльная часть коснулась трубы, которая когда-то подводила воду к писсуарам, а сегодня являлась не более чем декоративным элементом. Дальнейшее подвергло меня в шок. От вибрации труба, которая оказалась незакрепленной, пришла в движение и провокационно «сыграла» по писсуарам. Один из них оказался не прикреплен и предательски, лягушкой, выпрыгнул на пол. Проскочившие за миг в голове надежды, что писсуар не разобьется, не оправдались. Фаянс разбился даже не на две-три части, а в мелкие кусочки.
   Кровь нахлынула к лицу, виски запульсировали, в грудной клетке забилось напоминание о том, что у меня есть сердце. «Мама, это небыль, мама, это небыль, мама, это не со мной». Я открыл воду в кране, ледяной влагой протер свою постыдную физиономию, открыл глаза. Разбитый вдребезги писсуар никуда не исчез, лежал на прежнем месте. Сопереживать по «залету» становилось делом напрасным, поскольку в кармане моих галифе совершенно случайно не завалялась аналогичная фаянсовая посудина. Надо было идти сдаваться. Я сделал ряд изменений в декорациях, дабы складывалось ощущение, что я там убирался, а совсем не сапоги драил, и отправился докладывать дежурному про ужасное чрезвычайное происшествие.
   По «взлетке» я прошагал уверенно, и только зашкаливающий пульс ударами в виски выдавал волнение. Дверь каптерки была приоткрыта, усатый Леша Долин при свете настольной лампы что-то усердно выводил в журнале. Я сжал кулак, приготовился постучать в дверь, обитую алюминиевым листом.
   ..По целому ряду причин я пошел в армию несколько позже, в результате чего оказалось, что в казарме оказался всего лишь один человек старше меня. А Лешабыл хоть на несколько месяцев, но все-таки младше. Хороший с ним контакт у меня установился с первых дней по каким-то совершенно необъяснимым причинам. Он лишний раз не прискребался ко мне, я лишний раз не давал ему повода поставить мне «музыкального лося». Даже привычное для сослуживцев «боец» в общении со мной он всегда сменял на протяжное произношение моей фамилии. «Сееееемечкин», не без удовольствия тянул Леша Долин и с прищуром улыбался. С глазу на глаз мы почти сразу перешли на «Леша-Дима», но при людях держали субординацию.
   «Да!», – рявкнул Долин из каптерки. «Товарищ сержант, разрешите войти», – справляясь с волнением, отчеканил я. «Заходи, Семечкин!», – прервал меня Леша. Я занес правую руку к кокарде, убедился, что Долин будет слушать меня, не отрываясь от заполнения журнала, и начал доклад: «Товарищ сержант! Минуту назад, во время уборки в туалете, я случайно столкнул трубу, в результате чего от удара об пол был разбит писсуар, одна штука».
   То, что лицо Долина покрылось цветом ленинского кумача, стало понятно и до того, как Леша поднял голову. Он прекратил писать, аккуратно бросил ручку и с театральной паузой, которой позавидовали бы лучшие актеры Голливуда, произнес: «Семечкин, тебя сейчас убить или потом? Что молчишь, сейчас или потом? Бл#дь, пойдем смотреть».
   По «взлетке» мы шагали быстро, нога в ногу. Я силился объяснить, как это произошло, используя на полную катушку данное мне право называть Долина Лешей. Он молчал, будто спешил убедиться во всем лично. Перед самым туалетом я совершил хитрый ход: пропустил сержанта вперед. Едва попав в сортир, Долин разродился харизматичной тирадой: «#б твою мать Семечкин! Да ты не разбил его, а расколотил! Я думал, его хотя бы можно склеить! #б твою мать, Семечкин! Ты что, х#ем по нему стукнул? Взял и х#ем стукнул?».
   Не скажу, что разбитый писсуар сошел мне с рук. Ушлый старший прапор мне пару дней объяснял, что мои родители будут работать полгода, чтобы компенсировать Министерству оборону причиненный их сыном ущерб военному имуществу. Правда, по прошествии двух суток зияющую пустоту в туалете заполнил другой писсуар, который также не потрудились закрепить. А сержант Долин еще долгое время припоминал мой «мощный удар первичным половым признаком по фаянсовой посудине». «Эй, Ящук! Как ты бьешь Петрова. Не гладь его, а то я Семечкина позову, он одним х#ем его перешибет. Загнется твой Петров, как писсуар, никакая санчасть не откачает», – язвил Долин, улыбаясь и прищуриваясь. А мне до конца своей службы в «учебке» не приходила больше в голову шальная мысль «напи#орить» свои сапоги настоящим кремом, а не ваксой. По крайней мере, в туалете.

Номера

   Данил Семеныч рисковал уснуть за рулем и разбиться вдребезги. Он, зевая полным ртом и протирая покрасневшие глаза, словно нарочито смотрел вправо, в сторону тротуара, вдоль которого стояли столбы освещения. На некоторых из них висели венки, но Семеныча это заботило мало. Если и чего хотелось ему до смерти, так это спать: прямо в одежде, одному, вытянувшись, хоть вдоль, хоть поперек клетчатого раскладного дивана.
   Тридцать часов без сна, проведенные за рулем «Газели» не первой свежести, давали о себе знать. Последняя чашка дешевого кофе, выпитая в забегаловке еще на трассе, уже не действовала ободряюще, зато исправно напоминала о себе жуткой изжогой. Семеныча никто не заставлял гнать все это время без перерыва на сон, перевозя в фургоне какую-то производственную лабуду. Но уж больно сильно хотелось ему попасть на день рождения любимого внука. Семеныч время от времени поглядывал на пассажирское сиденье, где, словно живой, расположился забавный, улыбающийся голубой слоненок. Внуку Гришке, как полагал заботливый дед, мягкая игрушка с наклейкой «Made in China» должна была прийтись по душе. Стремился к завершению последний час уходящих суток, до дома оставалось совсем немного, поэтому Семеныч давил на газ, не обращая внимания на ограничение скоростного режима. Он знал: Гришка до приезда деда не сомкнет глаз.
   Сработал инстинкт. Семеныч сначала дал по тормозам, а уже потом начал обдумывать произошедшее. Скрипнул зубной болью «ручник», замигала «аварийка», водительское место на время опустело. Выйдя из кабины и сделав несколько шагов назад, против хода движения своей «Газели», Семеныч наткнулся на предмет, который напугал его чуть ранее, блеснув на полосе. На дороге лежал автомобильный номер.
   Размышлял он недолго. Неуместно закатав рукава, Семеныч крякнул, нагнулся и поднял жестянку с дороги. «Н 202 ЕУ», – прочитал вслух хозяин находки, усмехнулся и добавил: «Хей. Хм. Вот вам и хееееей-геееей-эгегеееей!».
   Номер разместился в кабине на пассажирском сиденье, рядом с голубым слоненком. До пятиэтажной «хрущевки», где располагалась «трешка» Данила Семеныча, он добрался без приключений. Водитель припарковался, убедился, что свет в комнате внука еще тускло горит. Возле окна был четко виден детский силуэт с приложенной рукой ко лбу. «Ну, Гришка..», – гулко прохрипел почти про себя дед и, бросив мимо урны смятую пачку из-под «Балканки», направился домой.
   В подъезде дымил юный сосед Костик, с миниатюрной чашечкой кофе в руке. Его глаза по степени покраснения могли запросто поспорить за пальму первенства с заспанными «шарами» Семеныча.
   – Чё, бл#, бухал что ли, Костик?», – не журя, не рассчитывая на ответ, вымолвил дед, подбирая нужный ключ на связке.
   – Не, дядя Данила, гамил!», – глотнув кофе, ответил сосед. Семеныч на секунду окаменел:
   – Чего делал?
   – Гааааа-миииил, – по слогам протянул неосведомленному деду Костик. – На компьютере играл, в «кваку». А это что у тебя в руках, Семеныч?
   – Слон это, едрён корень, для Гришки. Ничего что ли уже, кроме своей «кваки», не видишь?
   – Да не, дядь Данил, что за жестянка? – заинтересовался Костик.
   – Аааааа! Ну, какой-то #блан номер про#бал. Машин нахватать на папины деньги – это мы можем, а как номер нормально прикрутить – руки из сраки растут. Ну, хотя, что я тебе рассказываю, ты недалеко от них ушел. Поди тоже кто-то «гаааааааамииииил», пока номер прикручивал, – рассмеялся Семеныч.
   Костик пропустил мимо ушей слова соседа и продолжал проявлять интерес:
   – А что ты с ним теперь будешь? Отдай мне, я его на стену прикручу.
   – Еще чего! Ты знаешь, какой это геморрой, номера восстановить. Его хозяин теперь суток двое-трое вокруг ГАИ будет кружить, бумажки заполнять.
   – И что?
   – Что-что… Высплюсь – завтра в ГАИ отвезу.
   – Ты что, совсем сдурел? – оживился Костик. – Там же одни пид#ры работают! Спасибо тебе они не скажут, а номер хозяину все равно за бабло вернут только. Ты уж лучше сам хозяина разыщи.
   – Да иди ты., – прервал Семеныч Костика и начал было поворачивать ключ в замке.
   – Стой! – Костик потащил ослабшего от бессонницы соседа к себе в квартиру. – Сейчас все сделаем! Найдем!
   – Уф, дьявол, – подчинился Семеныч.
   ..В течение пяти минут оживившийся Костик не только разыскал в «ломанной» компьютерной базе хозяина номера, но и установил его домашний телефон. «Смотри, Асадулин Пэ Эс. Телефон 247-34-80. Завтра позвонишь утром, и будет тебе счастье. Получишь рублей пятьсот – Гришке купишь что-то получше китайского пылесборника», – заржал Костик, кивая в сторону слоненка.
   Инспектор ДПС, старший лейтенант Петр Асадулин должен был крепко спать после ночного дежурства, но в голове его продолжали крутиться неуютные размышления. Он силился предположить, где же все-таки вчера он умудрился потерять свой регистрационный знак от бюджетной «Хендай». От количества вариантов голова шла кругом, Петр гнал эти мысли от себя подальше, но они, словно назойливая стая комаров после нелепого размахивания руками, тут же возвращались обратно. Он развернулся на бок, натянул одеяло и обнял лежащего рядом на кровати своего напарника – лейтенанта Ивана Смородинова.
   … Все получилось случайно. Бойкий Петр быстро сдружился с младшим, робким и нерешительным Иваном. Оба, необремененные семьей, живущие неподалеку друг от друга, часто «бухали» после дежурств, почти справедливо делили между собой «левую» выручку. Но однажды, когда они, изрядно выпившие, мылись в бане, случилось то, что случилось. Робкий и нерешительный Иван до жути боялся огласки, а Петр, недолго покраснев из-за произошедшего, быстро перевел единичный случай в системный. Отношения зашли настолько глубоко, что в последнее время даже ночи напарники проводили вместе.
   Петра подбросило с кровати телефонным звонком. Он с удивлением обнаружил наступление утра. Иван сладко спал, уткнувшись в его волосатую грудь. Петр снял трубку и резко рявкнул: «Алло!». После секундного замешательства из трубки зазвучал голос Семеныча:
   – Здравствуйте, я хочу услышать Асадулина.
   – Я это.
   – Вы теряли автомобильный номер?
   – Да, – удивленно протянул после некоторой паузы ошарашенный Асадулин.
   – Так вот, я его нашел, готов вам вернуть.
   – Чего хочешь?
   – Во сколько оценишь, во столько и отблагодаришь, – отчеканил правильный, как три советских копейки, Семеныч.
   – Ладно, где встретимся и через сколько?
   – Мне пофигу, я сегодня отдыхаю.
   – Хорошо, давай через час, возле фонтана на площади. Тебя как звать?
   – Данила Семенович.
   – Вот и хорошо, Данила Семенович, – радостно проговорил оживившийся Петр Асадулин. Он уже было собирался положить трубку, но вдруг ошарашил Семеныча встречным вопросом:
   – Алло, погоди! А что ты сразу по телефону «пробивать» стал-то? Сдал бы номер в ГАИ.
   Семеныч задумался, а затем выпалил точь-в-точь фразу, произнесенную вчера соседом Костиком:
   – Там же одни пид#ры работают!.
   Асадулин шагал по площади перед фонтаном в идеально отглаженной форме, поверх которой расположился гаишный жилет ядовитого цвета.
   Инспектор чеканил шаг, насвистывал «Sex Bomb» Тома Джонса, вертел в руках жезл. Он явно пребывал в прекрасном расположении духа. Заметив сидящего на борту фонтана мужика преклонных лет с автомобильным номером в руках, он развернулся, как Майкл Джексон, и походкой, в которой угадывались движения робота и военнослужащего, направился к нему.
   – Добрый день, Данила Семенович. Инспектор ДПС, старший лейтенант Петр Асадулин. Пррррредьявите, пожалуйста, найденный вами автомобильный номер.
   Изумленное лицо Семеныча стало овальным. Дыхание перехватило настолько, что ртом ему удавалось сделать лишь импульсивные, захлебывающиеся движения, в котором, если прислушиваться, можно было расслышать средне арифметическое между «здрасьте» и «извините». Погрустневший Семеныч обреченным движением протянул номер инспектору. Петр Асадулин убедился, что номер действительно его, довольно хмыкнул и небрежно затолкал в верхний карман потертого пиджака Семеновича «сотку».
   – С вами приятно иметь дело, – нагловато выпалил Асадулин, развернулся и смешанной походкой робота, военнослужащего и Майкла Джексона отправился прочь. А Семеныч еще добрую пару минут стоял возле фонтана, приходил в себя, глядел инспектору вслед и мощной ладонью плотно прикрывал верхний карман пиджака. Как будто кто-то незримый хотел увести оттуда помятую гаишную сторублевку.

Константин Шварцкопф

Вице-президент по связям с общественностью ООО «Интегра Менеджмент»

О братьях наших меньших

   В хрустальной восьмиугольной комнате, возникшей за долю секунды в пятом измерении, царила приятная прохлада. Из динамиков аудиосистемы последнего поколения, установленной напротив одной из стен на столике из балтийского янтаря, приглушённо звучала музыка Баха. В огромном зеркале, установленном во всю длину другой стены, отражался слон Эфраим, восседавший на мягком кожаном диване и неспешно куривший кубинскую сигару – куривший её осторожно, чтобы не просыпать пепел на свой деловой костюм от Версаче. Глаза его были полузакрыты от удовольствия.
   Бегемот Вадим материализовался в центре хрустальной комнаты с гулким хлопком, в облаке мельчайшей алмазной пыли. Отряхнув свои джинсы и рубашку, он не спеша присел на соседний диван, напротив Эфраима, и отхлебнул из бокала односолодовый виски.
   – Ух. Наконец-то я сюда вырвался, – облегченно вздохнул Вадим.
   – Что-то вы задержались, коллега – лениво отметил Эфраим. – Я уже минут пять как от них ушёл, а Вы всё сидите с ними и сидите.
   – Да думал просто, вдруг мой чего-то отчебучит на равном месте. С ним такое бывает иногда. Последний раз он вот так же с приятелем сидел в баре, потом слово за слово, и драка. Я ещё вовремя к нему вернулся, уберёг от перелома черепа, – объяснил Вадим.
   – Ну, мой-то мирный, с Вашим не подерётся. Ну что, будем здоровы, мой друг? – Эфраим переложил сигару изо рта в хобот и поднял свой бокал с коньяком. Раздался приятный мелодичный звон.
   .. В это самое же время в тесной про куренной кухне сидели Ваня и Петя. Возле мусорного ведра расположилась батарея пивных бутылок. На столе стояла початая бутылка водки, огурчики, грибочки, селёдочка – полный набор. Часы показывали полпервого ночи. Глаза собеседников свидетельствовали, что уровень интоксикации, необходимый для задушевных разговоров, уже достигнут. Несколько магнитов на холодильнике покосились – доставая бутылку беленькой, Ваня слишком резко хлопнул дверцей, и теперь китайский магнит, изображающий парижскую Эйфелевую башню, показывал своей верхушкой влево, а другой
   – с собором Василия Блаженного, смотрел своими куполами-луковками вниз, на замусоренный линолеумный пол.
   – Нет, ты, Ваня не прав, – говорил Петя – «Немцы» однозначно лучше «япошек». Шумоизоляция на Опеле лучше, это раз. Потом, качество опять же, это два. И ломаются реже.
   – Не знаю, я на шумоизоляцию не жалуюсь – сказал Ваня, дожёвывая солёный огурчик – Нормальная шумоизоляция. И ещё не разу ничего не ломалось. Так, лампочка однажды на передней правой перегорела, ну, поменял. А у твоего Опеля подвеска стучит.
   – Мозги у тебя стучат, – ухмыльнулся Петя и оторвал рюмку от стола – А, ну да ладно. Давай, что ли. За нас с тобой – красивых и умных.
   В хрустальной комнате слон Эфраим и бегемот Вадим закончили с апперетивом и перешли к трапезе. Эфраим не спеша, наслаждаясь каждым кусочком, ел восхитительные хрустящие стебли бамбука в соусе из плодов манго. Вадим осторожно разрезал вкуснейшую жареную форель столовым ножом, придерживая краешек рыбины вилкой.
   – А всё-таки хорошо, что шефу понравились мультфильмы Диснея, – улыбнулся вдруг Вадим, вытирая уголок пасти шёлковой салфеткой. – Про мушкетёров мне было не так интересно. С ангелами идея лучше была, но потом мне поднадоело.
   – Да не всё ли равно – зевнул Эфраим. – Смысл ведь от этого не меняется. Ходим-бродим по грешной земле, следим за своими подопечными. А мне про мушкетёров, кстати, понравилось. Помню, у меня был такой роскошный плащ из синего бархата. И шпага. Я, правда, часто об неё спотыкался. А вот когда были ангелами, простор для фантазии был минимальным. Я себе пёрышки на крыльях то в жёлтый цвет красил, то в зелёный. Чтобы не скучно было. Хотя задумка насчёт животных, должен признать, очень интересная.
   Ваня и Петя курили на балконе. Луна стыдливо освещала гаражи-ракушки и детские качели, выхватывая из тьмы лишь общие очертания и скрывая матерные надписи. Истошно орала кошка. Низкорослые деревца во дворе чуть слышно шумели листвой. Выбоины на асфальте, до краёв заполненные дождевой водой, блестели в отражении луны.
   – А всё-таки она дура! – подумав о чём-то своём, сказал Петя. – Я ей билеты в кино, цветы, то да сё. Вот недавно в Париж ездили. Бабок потратил, блин, столько, до сих пор отдаю.
   – Да забей ты на неё! – засмеялся Ваня– Найдёшь другую. Не женился, и то хорошо. Помнишь Димона? Так вот, у него такая ситуация недавно была с этим делом. Слушай, в общем, тема такая была.
   Бегемот Вадим и слон Эфраим тем временем пили эспрессо из маленьких фарфоровых чашек. На маленьком столике из красного дерева, располагавшемся между кожаных диванов, стояла открытая коробка конфет и блюдце с вафлями и шоколадным зефиром. Серебряные ложечки мирно покоились в вазочке с абрикосовым вареньем.
   – Как там Ваш вообще поживает? – спросил Эфраим – Они с моим подопечным давно уже вместе не собирались.
   – По разному бывает, – ответил Вадим – Знаете, в последнее время он меня как-то пугает. Агрессивный стал какой-то. И невнимательный. По сторонам не смотрит. Вот недавно чуть было под колёса не шагнул. Я еле до него докричался. Ещё бы чуть-чуть, и пришлось бы мне искать нового подопечного.
   – Как же с ними порой бывает сложно, – задумчиво протянул Эфраим – Впрочем, коллега, иногда и адекватные подопечные попадаются, но это такая редкость. И хотел бы заметить, что мы с Вами, в отличие от некоторых хранителей, от своих обязанностей не отлыниваем. Вот мой, к примеру, сколько раз в юности по балкону в общежитие на третий этаж забирался. И он у меня не разу не упал. А вот другому не повезло – у него в хранителях жираф Василий. Он уже третьего подопечного за последние пятьдесят лет сменил. То они у него уксусу напьются, то вены режут. Знаете такого?
   – Конечно знаю, коллега. Кто ж его не знает. Халявщик редкостный, – грустно улыбнулся Вадим и посмотрел на свои швейцарские часы. – Я вынужден распрощаться. Вы ещё здесь посидите, а я к своему вернусь. Он такси вызвал.
   – Ну так и доедет себе нормально на такси. Посидите ещё. Пообщаемся.
   Редко так с Вами встречаемся. Он ведь у Вас не пешком домой пошёл.
   – Вы просто не знаете, кто там за рулём. А ещё, вдобавок ко всему, у таксиста в хранителях курица Эльза. Я её видел несколько раз, она такая безалаберная. Взбалмошная особа. Так, что я, пожалуй, пойду.
   – Тогда и я к своему вернусь. До новых встреч, коллега. Рад был с Вами сегодня увидеться.
   – Взаимно. До новых встреч.
   Хрустальная комната опустела. Тихо играла музыка Баха. Дымился недопитый кофе. Тлела в пепельнице недокуренная сигара. Дым от неё поднимался всё выше и выше, к хрустальному потолку, упирался в него, постепенно окутывая всю комнату. Впрочем, всё это не имело никакого значения, поскольку через несколько минут комната внезапно исчезла в пространстве и её место вновь занял вечный холодный космос. Комната исчезла до лучших времён – до тех времён, пока бегемот Вадим и слон
   Эфраим вновь не придут пообщаться с друг другом, отдохнуть от своей тяжёлой и ответственной работы с ненормированным рабочим днём и отсутствием отпускных.

Курсы для начинающих

   Мой сосед с девятого этажа Боря – парень хороший. Он, конечно, насквозь зауряден – что называется, звезд с неба не хватает, рожденный ползать летать не может и все такое прочее. Но зато без странностей. Идеальный партнер для того, чтобы хорошо посидеть вдвоем на кухне – когда у него, когда у меня – за бутылочкой пивка, чашкой чая, бокалом виски. Напитки могут быть самые разные, горячие и холодные, веселящие, умиротворяющие и нейтральные. Это неважно, главное, что Боря умеет слушать и не перебивать. У меня слушать получается хуже, но я стараюсь. Так и рассказываем друг другу о своих способах борьбы с кризисом в его самых разнообразных проявлениях – среднего возраста, мировым финансово-экономическим и личным финансовым.
   А еще мы с моим соседом обмениваемся новостями. Люди мы обычные, поэтому и новости у нас невыдающиеся. Кто сколько заработал, кто какой фильм увидел, какую книжку прочитал, кто куда ездил и что там видел. Неудивительно, что очередному событию из жизни Бори я поначалу не придал никакого значения, хотя и оценил это событие как сугубо положительное. Он пошел на курсы вождения. Я, кстати, ему уже давно советовал научиться водить автомобиль. Работает Борис служащим банка, в офис ходит в костюмчике и при галстуке – так зачем ему ездить на трамвае или в переполненной маршрутке. Так и костюмчик испачкаешь, и настроение испортишь.
   Так вот, начал мой сосед с девятого этажа ходить на эти самые курсы и стал понемногу меняться. В худшую сторону или лучшую – сказать сложно. Ну вот, к примеру, мясо есть перестал. Категорически причем. Что же это за мужик, который мяса не ест? «Вам что, в банке запретили? Чтобы оголодавших должников своим цветущим упитанным видом не смущать?», – иронизировал я над Борисом. Тот в ответ улыбался, махал рукой и отвечал, что давно уже хотел сесть на диету, сбросить пару килограммов.
   Потом Борис стал в свободное от работы время ходить по улице в ядовито зеленой футболке, пурпурных штанах и оранжевых туфлях. Попугай какаду, да и только. На все мои расспросы отвечал, что хочет добавить в свою жизнь красок. Тоже мне способ, возразил я ему. Хочешь новых красок – поезжай на выходные на природу, на дворе как-никак июнь месяц. В лес – там вокруг очень много зеленого, или на побережье – где изобилует синий цвет, а когда в море зацветают водоросли, опять же зеленый. Да и вообще, мало ли на свете способов разнообразить свою жизнь, зачем же сразу выбирать самый идиотский из всех возможных.
   Затем Боря начал учить язык суахили. Выяснился этот удивительный факт совершенно случайно – мы с ним спорили о правилах пересечения перекрестков (мне хотелось проверить, чему он там на своих курсах вождения научился) и вдруг мой сосед, увлекшись нашей дискуссией, заговорил на каком-то совершенно незнакомом языке. Опомнился он не сразу – полемический задор помешал ему сразу же обратить внимание на полный паралич моей мимики и сконцентрированное в глазах недоумение. Заметив, наконец, мое удивление, Боря крайне смутился и пробормотал что-то насчет одноклассника, который уехал по контракту в Африку, строит там мосты и дороги, стал среди аборигенов большим человеком и зовет к себе погостить. Ну про одноклассника он на самом деле не врал, это наш общий знакомый. Но тратить свои силы и время ради того, чтобы пообщаться с коренными африканцами – затея, недоступная моему пониманию. Да и о чем он с ними будет беседовать – об особенностях ловли крокодилов и способах борьбы с мухой цеце, что ли? Нет, что-то здесь не так. Темнит мой сосед, ох темнит.
   Через месяц после того, как Боря пошел на курсы вождения, я вообще перестал понимать хоть что-либо в мотивах его поступков. Будущий автомобилист Борис уволился из банка «Центральный международный», которому он на протяжении последних десяти лет отдавал свои понедельники, вторники, среды, четверги и пятницы, а порой даже и субботы, в который он пришел сразу же после институтской скамьи, и где прошел несколько ступеней карьерного роста – от помощника менеджера до главного менеджера. Или главного эксперта, все время путаюсь в этих должностях. Как бы там ни было, Боря распрощался с банковской сферой и устроился в городской парк – тележки с мусором развозить и клумбы от сорняков расчищать. Видать, решил заново пройти несколько ступенек карьерной лестницы, только в другой области – от разнорабочего до главного разнорабочего. Я, конечно, знаю, что психологи советуют менять вид деятельности, если работа тебя уже не мотивирует к профессиональному росту, и даже называют такие ситуацию как-то особенно умно – горизонтальным перемещением, что ли. Однако, одно дело – уйти из банка куда-нибудь в параллельную сферу, ну скажем, в сектор ритейла, с повышением по должности и в зарплате, и совершенно другое – бросить насиженное место в самый разгар экономических неурядиц, в ситуации, когда полстраны сидит без работы. И ради чего? Ради неквалифицированного труда на свежем воздухе? Нет уж, увольте. То есть простите (тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не накаркать).
   Конечно же, все эти чудачества меня озадачивали и даже тревожили. Но по-настоящему я испугался за него только тогда, когда он пришел ко мне в гости с рукой в гипсе. На мои вопросы Борис ответил, что повредил правую лопатку, потому что попал в аварию в один из учебных выездов на дорогу вместе с инструктором по вождению. Рассказывать подробности наотрез отказался – тяжело, мол, вспоминать, не хочу переживать эту ситуацию заново. С загипсованной рукой Боря проходил еще недели две. А потом, наконец, ему сняли гипс и он, чтобы продемонстрировать всю незначительность своей травмы, в тот же вечер сыграл мне на гитаре «Мне бы в небо» из репертуара группы «Ленинград» – произведение незамысловатое, но, тем не менее, требующее определенной гибкости пальцев при переборе струн.
   Вскоре после этого Боря сдал, наконец, свой экзамен в ГИБДД, получил заслуженные права категории «Б» – и продал свою «девятку», которая досталась ему по наследству от деда и вот уже год стояла у подъезда, что называется, на приколе. Из всех его поступков этот, на мой взгляд, был самым нелогичным – зачем тогда было зубрить правила дорожного движения? Поэтому я твердо решил, что в этот раз сосед точно не отвертится и объяснит мне, что с ним происходит. Допрос я проводил долго и упорно – тем более, что Боря – мы сидели у него на кухне – отказался пить пиво и налил нам зеленый чай, который, как известно, не принадлежит к числу напитков, развязывающих язык и снимающих барьеры в общении. Но все-таки сосед мне все рассказал.
   «Ты мне, конечно, не поверишь», – вздохнул он, отхлебнув очередной глоток чая «сен-ча». – «Но мы знаем друг друга с детства, и мне кажется, ты небезнадежен и способен на большое. Поэтому слушай, и в скорую постарайся не звонить, пока я все не объясню. Дело в том, что в мире уже несколько сотен лет действует глубоко секретная организация по обучению искусству полёта. Не с помощью технических средств типа воздушного шара или авиации, конечно же, а самостоятельного. Новых членов организации находят Учителя, внедренные в преподавательский состав самых разных учебных курсов – от вождения до кулинарных. Они раздают потенциальным претендентам на членство в организации специальные тесты, после чего успешные кандидаты проходят интенсивный тренинг и сдают экзамен на право самостоятельного полета. Я сдал экзамен – правда, на «хорошо», а не на «отлично» – пару недель назад, и машина мне теперь в принципе не нужна. Летать намного комфортнее».
   Моя реакция была предсказуема. Я смеялся, крутил пальцем у виска, порывался набрать «03» на телефонном аппарате, упрекал соседа в издевательстве над старым товарищем, А он ничего не говорил в ответ, и продолжил свой рассказ только тогда, когда в кухне воцарилось неловкое молчание.
   «Сам посуди – я могу объяснить все, что тебе казалось нелогичным в моих действиях. Дело в том, что самое главное в обучении искусству полета – избавиться от невидимой гири, которую носит каждый из нас. У кого-то она больше, у кого-то меньше. Появляется она в силу разных причин, но самая главная причина – неправильное обращение со психоэнергией, то есть когда люди идут на поводу у обстоятельств, не осознавая своих истинных потребностей. Чем меньше ты соответствуешь самому себе, тем тяжелее невидимая гиря – у некоторых моих сокурсников она весила больше тонны.
   С таким весом не взлетишь. Поэтому со всеми учениками, которые обучаются полету, Учителя работают по индивидуальной методике, которая позволяет в оптимальном варианте избавиться от гири насовсем, или хотя бы добиться того, чтобы она весила не больше десяти килограмм – иначе даже от земли не оторвешься. Потребности у всех разные, поэтому и методы уменьшения гири отличаются. Мне, например, пришлось бросить работу в банке, изменить свои привычки в еде и одежде, учить суахили – тот язык, который больше всего соответствует моему истинному «я».
   «Надоело мне слушать твой бред», – сухо сказал я Борису, поднимаясь из-за стола и направляясь в прихожую – «Ты там случайно на скрытую камеру меня не снимаешь, шутник хренов».
   Уже в дверях я обернулся и спросил его: «А с рукой у тебя что было? На землю грохнулся, когда через облако пролетал?».
   Боря криво улыбнулся. «Нет, все проще. Примерно через месяц обучения начинают расти складные крылья. Где-то в районе лопаток в спине для них образуется полость. У всех этот процесс протекает по-разному, иногда вот кости смещаются, как у меня. Через пару недель все приходит в норму». Оставаться наедине с сумасшедшим – сомнительное удовольствие.
   Особенно, когда безумец искренне уверен в своей правоте. Я спустился на лифте вниз, вышел во двор – домой идти не хотелось, надо было привести мысли в порядок. Где-то рядом трещали цикады, в окнах окрестных домов давно уже погас свет, светила полная луна. Фонари не горели – опять какая-то неисправность у электриков. Я отошел от дома, сел на скамейку, закурил и задумался над тем, почему люди вдруг сходят с ума. Был вроде нормальный человек – и вдруг стал психом. Где-то и я, наверное, виноват – недоглядел, недосоветовал.
   Погруженный в невеселые мысли, я не сразу заметил, как во двор вышел Боря. Тщательно огляделся вокруг, увидел меня, помахал мне рукой. Снял свою дурацкую зеленую майку, скинул оранжевые туфли и остался в одних своих не менее дурацких пурпурных штанах. Повернулся ко мне спиной. Расправил крылья, с легким шелестом вышедшие из узких щелей у него под лопатками. Сделал несколько шагов, поднялся в ночное небо и полетел над темной дорогой, постепенно подымаясь все выше и выше. Я бежал за ним вслед прямо по разделительной белой полосе, что-то крича, спотыкаясь о выбоины и не замечая, что невидимая гиря на невидимой цепочке больно бьет меня по левой ноге.

Алексей Багманян

Аккаунт-менеджер, pr-агентство Golden Ring.

Остервеневшее повидло

   «Как же завоевать парня?!» – в той или иной форме восклицают все известные науке женщины и, время от времени, мужчины тоже. Я собрал некоторые доступные мне, проливающие благородный свет истины, знания и рекомендации на сей счет, которыми и хочу ныне и впредь поделиться с каждым желающим, а не желающим тем более. Навеки, вообще.
   Вечером пятнадцатого нисана оставь во дворе дома блюдо с пирогами о четырех начинок. Первая начинка – свинина. Вторая – сельдь океанская. Третья – чертополох. В четвертую начинку положи золотой гульден. Ночью того же дня выйди в чистое поле совершенно обнаженной. Прихвати крапиву и стегай ею себя до первых звезд. Как раззвездится, выкопай руками ямку, сложи туда использованную крапиву, трижды прокрутись на левой ноге против часовой стрелки и засыпь. Ямку. Для закрепления пока невидимого даже вооруженному глазу результата, нужно еще час прыгать на одной ноге (любой на твой выбор, кроме чужих ног) и напевать заклинание:
   «Только не Водолей, только не Водолей, только не Водолей, ууу-ху!»
   Спустя одну десятую декады надлежит вернуться к месту захоронения крапивы, изъять ее из земляной ячейки, и придя домой (можно даже не к себе) долго и красноречиво развешивать ошметки растения на бельевой веревке.
   Все вышеперечисленное, а так же некоторое иное, оставшееся сокрытым, несомненно приведет всякого искателя прекрасного к межгалактическим прыжкам и тотальным завихрениям сознания.
   Что, как бы вы к этому не относились, и требовалось изначально.

Как предложить девушке встречаться?

   У меня часто спрашивают: «расскажи, как предложить девушке встречаться?».
   Объясняю единожды, зато сразу на пальцах.
   Вот стоишь ты, а вот стоит она. Извини, что не видишь, я как бы жестикулирую. Так вот. Вот ты, вот она. Ты делаешь вдох. Глубочайший вдох. Потом выдох. Уже этого хватит, что бы почувствовать себя человеком. И вообще дыхание – ключ к жизни. Ну ты знаешь, ага. Так вот. Вот ты, вот она. Ты расслабляешься, но это расслабленность льва, готовящегося к прыжку. Помни, что ты лев. А она зебра. А ложки нет. И вот ты делаешь шаг в ее сторону. Потом еще один. Потом еще. И еще парочку. И еще один. В общем, я не знаю, на каком расстоянии вы окажетесь друг от друга, сделай столько шагов, сколько потребуется. Но не обсчитайся! Иначе ситуация превратится в фарс.
   И вот когда до нее останется сотня-другая дециметров, приготовься говорить. «Приготовься говорить» – это не значит открыть рот так широко, что в него легко смогут поместиться все цеха General Motors Michigan и половина библиотеки конгресса. Просто слегка приоткрываешь рот. Как бы с намерением. Как бы томно, понимаешь? Зебрам это нравится.
   Так вот. Вот ты, вот она. Ты идешь, ты вздохнул, ты делаешь рот томно, и в это самое время ПОЯВЛЯЕТСЯ ЕНОТ!

Declaration of Love

   Признание – очень важный и ответственный момент в жизни любой начинающей женщины. Своди ее в ресторан, утоли притязания ее желудка. Купи букет гиацинтов. Я не знаю, что это такое, но это лучше, чем ангиограмма.
   После ресторана защити свою начинающую женщину от хулиганов – голубей или воробьев. Отчаянно хлещи их по лицам и вызывай на дуэль. Женщины любят дуэли – можно надеть свое лучшее вечернее платье. Потом вызови такси с водителем, похожим на Элвиса Пресли. Он будет ехать и петь, ехать и петь.
   В дороге, как бы невзначай, погладь ее по бедру. Я не знаю зачем, но это тоже лучше, чем ангиограмма. Приехав домой, достань из морозилки упаковку креветок и свари их. И вот когда принцесса вся измазанная остро пахнущим соусом, с кусочками размолотых панцирей на розовеющих щеках
   – в общем, такая неготовая во всех морепродуктовых смыслах, вот тогда то и скажи ей: «Дорогая, я хочу поговорить с тобой про секс!».
   Поверьте мне, неизвестному вам человеку, все описанное – конгениально, в высшей степени всякой мысли.

Modern Science

Британские ученые доказали, что раньше, в Седом Веке, все деревья были живыми, брились и чистили зубы по утрам, а по выходным ездили друг к другу в гости. Любимым их праздником был День Благодарения, когда они собирались за семейным камнем, а глава дома разрезал праздничный пень и они пировали.
А потом на землю упал до того огромный пломбир, что деревья, буквально, онемели от увиденного. С тех пор и молчат, в шоке. Так то.

Про сосульки

Кстати, про сосульки. Интересно, как бы снял сосульку Эйзенштейн? Наверное, она бы свисала с броненосца, а потом была бы раскрашена вручную. А как бы снял Тарковский? Медленный, на полторы минуты, наезд на сосульку. А как бы снял сосульку Дядя Петя? Наверное, он бы просто подошел и протянул руку.

Contradiction

   – Слушай, вот есть коленная чашечка, да?
   – Ну, да!
   – И я вот думаю – а где, собственно, весь остальной сервиз?

Thomas

– Что сделаешь, если скажут, что тебе остался один год?
– Я не поверю.

Выражения

   • Очень острый ум – плохо. Такой протыкает голову и все мозги вытекают наружу.
   • Фантазия – последий оплот разума.
   • Любое кофе, которое я пью, оно как Шон Коннери, а турка – это Алькатрас, из которого Шон раз за разом совершает свой головокружительный побег.
   • Я все думаю, как можно принять ванну так, что бы она осталась довольна приемом?
   • Дорогу осилит идущий, едущий, летящий, катящийся, ползущий и даже подгоняемый пинками.
   • Что б у вас завелась семья, выросла карьера и обнаружились дети!
   • Илья Муромец сидел на печи тридцать лет, три года, и одно попугайское крылышко.
   • Дырка от бублика, дырка от бублика. Что-то я не припомню случаев, что бы кого-то дырявили бубликами. Но все так говорят.
   • Не нужно быть гением, что бы быть гением.
   • Вы, наверное, и представить не можете, к каким горизонтам безумия открывает дорогу дисциплинированный разум.
   • Современность – это я.
   • Stop-manager.
   • Кажество – качество, которое только кажется.
   • Молоко вдвойне вкусней, если это молоко.

Татьяна Масловская

   Менеджер по корпоративным коммуникациям. г. Санкт-Петербург.
   2002 по 2009 гг. – PR-менеджер Западно-Сибирской железной дороги – филиала ОАО "РЖД" (г. Новосибирск).
   В сети и литературных альманахах публиковалась под псевдонимом Татьяна Боровская.

Игра

     Ваш первый ход застал меня врасплох —
     Вы так умны, насколько я красива.
     И я не устояла, видит Бог,
     И, как бы между прочим, подмастила.

     Какой тут начался ажиотаж!
     – Что козыри?!
     – О, этот голос! Плечи.
     Уверенно Вы шли на абордаж,
     И я сдалась.
     И крыть мне было нечем.

     А позже Вы твердили, что «пора»,
     «Спасибо», мол, «чертовски было мило».
     Закончилась нелепая игра
     На том, что я Вас всё же полюбила.

     Мой ход известен был наверняка
     Вы раскусили женскую натуру.
     Мы резались как будто в дурака,
     Но оказалось, что играли в дуру.

Со-впадение

     Спокойствие моё – затишье перед бурей,
     И вряд ли кто потом останется в живых.
     Ни дна, ни крепких стен – нас снова обманули.
     Я выброшусь рекой из берегов твоих.

     Я вырвусь из оков, вступив с дождями в сговор,
     И жизнь родится там, где кончится мой плен.
     И голос скажет мне: В начале было Слово.
     И тихий шепот вслед: Кто верует – блажен.

     На чувственных губах – знакомый привкус соли,
     Порывом штормовым встревожена волна.
     Забыв про всё и всех, меня целует море,
     Уставшее, как я, от тягостного сна.

Обезоружена

     Обезоружена.
     Вот вам ладони!
     Сердце-жемчужина.
     Одна на троне.
     В веках воспета душа нагая,
     Светлее светлого, а не святая.

     Увековечена
     Правдой и ложью.
     Мне имя – Женщина —
     На брачном ложе —
     На ложе смертном и в райских кущах,
     Я – миг блаженный, что вам отпущен.

От моей верности до моей веры

     От моей верности до моей веры —
     Ваших слов ребусы —
     Сталью по нервам.

     От моей вольности до моей воли —
     Сильных рук нежности —
     Вне траекторий.

     От моей страстности до моей страсти —
     Тайные козыри —
     Чуждой Вам масти.

     От моей скорости до моей скорой —
     Танец неистовый —
     Соло… с партнером.

За шаг ДО…

   Птицей, что бьется в клетке тесной.
   Чьей-то невыплаканной слезой.
   Вырванной строчкой из контекста,
   Ставшей бессмысленной и чужой.

   В крике гортанном – имя бога.
   В трепетных пальцах – боль пустоты.
   – Сколько еще?
   – Терпи. Немного.

   Благостный вздох у последней черты.

Татьяна Михайленко

PR-агентство TM-Communications, генеральный директор

Агентство Благотворительных Коммуникаций

   Стоял промозглый серый пятничный вечер. В октябре таких вечеров бывает много в Москве. Виталий по своему обыкновению заглянул в кафешку «Люди как люди», что на Китай-городе, что-нибудь перекусить и попить. Так получалось, что нередко его рабочие дела оканчивались именно здесь. Одна из его подруг называла это место «Люди как бляди» – с выражением так еще это каждый раз произносила. Иногда Виталий ощущал себя именно таким образом, отчего его еще сильнее тянуло в это знакомое заведение.
   Этот вечер не был исключением. У Виталия было довольно скверное настроение, и посещение «Людей» с его ассоциативным рядом приносило ему особое горькое удовлетворение.
   В «Людях», как обычно по вечерам, было довольно много людей, а точнее – не протолкнуться. Впрочем, даже небольшое количество посетителей создавало в этом крошечном заведении такой эффект. Виталий пробрался к барной стойке, заказал сендвич и коктейль «Лонг-айленд». Забрав заказ, молодой человек – а в прочем, не такой уж и молодой – уселся на отдельно стоявший стул, по странному стечению обстоятельств не относившийся ни к одному столу.
   Откусив сендвич, Виталий огляделся. За ближайшим к нему столиком сидела миловидная девушка с ноут-буком и каким-то адски красным ягодным коктейлем. Девушка попивала коктейль из трубочки и что-то увлеченно печатала. Понаблюдав за ней, можно было догадаться, что параллельно с работой она не менее увлеченно с кем-то переписывается по аське или скайпу: время от времени она отрывалась от своей писанины, щелкала мышью, смотрела на экран, обычно ухмылялась или усмехалась увиденному, затем начинала быстро что-то строчить и всегда с победоносным видом нажимала Enter, высоко поднимая палец над клавиатурой после нажатия клавиши.
   Виталий стал непроизвольно наблюдать за девушкой. Вроде в ней не было ничего особенного, но чем-то она привлекла его внимание. Да, несомненно, это была миловидная девушка, и она находилось в явно приподнятом расположении духа. У нее были белокурые слегка волнистые волосы, которые бережно спадали на ее плечи после того, как были пропущены через нетугую заколку. Вообще девушка как-то выгодно отличалась от всех прочих посетителей «Людей»: у нее был особый шарм и нетипично хорошее настроение.
   Постойте, получается, это была явно необычная девушка – какая-то нехарактерно яркая и позитивная. Увлекшись девушкой поначалу неосознанно, Виталий стал теперь следить за ней целенаправленно и с интересом. Он заметил, что у нее был на редкость живой и пытливый взгляд, даже можно сказать, на редкость осознанный. Ей явно нравилось то, чем она в данный момент занималась и также явно нравилась ее виртуальная переписка. Краем глаза Виталий углядел, что она работает над презентацией. Девушка чуть-чуть развернулась, и Виталий оказался в таком положении, которое позволяло ему смотреть на девушку немного из-за ее спины, таким образом, он мог видеть экран компьютера и в то же время краешек ее лица. Виталий даже не заметил, как выпил весь «Лонг-айленд», он сходил и взял новый.
   Он обратил внимание, что у девушки были тонкие и длинные пальцы, которыми она очень спешно и в некотором роде причудливо бегала по клавиатуре. Она писала презентацию в Power Point, периодически вставляя на слайды различные картинки, а еще иногда возвращалась назад и меняла что-то в предыдущих слайдах. Виталий поймал себя на мысли, что ему в голову в отношении девушки приходит всего одно единственное слово – творчество. Именно вся совокупность ее действий и движений и внешний вид девушки укладывались для Виталия в понятие «Творчество».
   И еще Виталий поймал себя на мысли, что его прежние ощущения «мир говно» и «все заипало» потихоньку стали сходить на нет, да и «Люди» все меньше начинали ассоциироваться с блядью.
   Вдруг у девушки упал карандаш. А откуда у нее карандаш? Странно, как это Виталий сразу не заметил, что возле ее «бука» лежал длинный веселый малиновый карандаш с ластиком на макушке, который девушка изредка вертела в руках и печатала им за раз по несколько букв на клавиатуре. Виталий машинально поднял карандаш и протянул с улыбкой девушке. Та улыбнулась в ответ в своем творческом порыве и аккуратно забрала упавшую вещицу.
   – Необычный нынче аксессуар, – усмехнулся Виталий. – А зачем вам карандаш за компьютером?
   Честно говоря, Виталий этим вечером не собирался ни с кем заводить бесед. Он даже на мгновение удивился, зачем он задал свой вопрос, но это произошло абсолютно само собой.
   – О, это очень хороший карандаш, – улыбнулась девушка. – Он помогает мне работать!
   – Чем же? – опять не до конца осознанно для себя спросил Виталий.
   – Ну он яркий, веселый, приятный на ощупь. его можно вертеть в руках, можно им печатать и даже иногда грызть! – задорно объяснила девушка.
   – Действительно классная штука! – воскликнул в ответ Виталий. – А чем вы занимаетесь?
   – Я, хм. занимаюсь своего рода благотворительностью. я, как бы сказать. помогаю хорошим вещам осуществляться, вот! – улыбнулась девушка. – Можно сказать, что я помогаю людям реализовать их мечты.
   – В самом деле? – еще больше оживился Виталий. – Удивительно, но я занимаюсь практически тем же самым! Только, к сожалению, пока не могу похвастаться успехами в своем деле (((
   – Мечты ваших подопечных такие сложные, что их невозможно реализовать?
   – сочувственно и в то же время не без иронии спросила девушка.
   – Нет, дело не в этом. К сожалению, даже реализация мечтаний целиком и полностью упирается в деньги, мне не дают развивать мой проект.
   – А что за проект? Очень интересно!
   – Вы правда хотите знать? Это грустная история.
   – Да, бесспорно, особенно раз вы говорите, что мы коллеги!
   – Что ж, тогда слушайте. История моя, в общем-то, достаточно тривиальна, но это от этого не менее печальна. Несколько месяцев назад я придумал новый проект и назвал его «Сбыча мечт». Это одно из самых странных и смешных выражений, которые я когда-либо слышал, и вместе с тем, люди употребляют это словосочетание очень часто – словом, «сбыча мечт» явно цепляет! Суть проекта в том, что любой человек может написать о себе и о своей мечте на интернет-портале проекта. Писать он может в свободной форме, может приложить какие-то рисунки и фотографии, выложить видеоролик – словом, все, что угодно. Если автор желает, его мечту могут комментировать и обсуждать другие пользователи. Но самое главное, что любой желающий может помочь человеку в осуществлении его мечты! Вам кажется, это звучит глупо?
   – Вовсе нет, почему же? – с самым серьезным видом произнесла девушка. Виталий одобрительно кивнул и продолжил:
   – Ведь у многих людей на самом деле в душе живет потребность стать исполнителем чужой мечты. Причем часто за этим стоит вовсе не альтруизм, а напротив – самый настоящий эгоизм, потребность в том, чтобы человеком и его заслугами восхищались, ценили его и не могли обойтись без него – и именно это делает желание людей исполнять чужие мечты еще сильнее! Более того, чтобы исполнять чужие мечты, вовсе необязательно иметь много денег, ведь люди часто мечтают о любви, дружбе, какой-то кардинальной перемене в их жизни – все это может не требовать денег.
   С другой стороны, я убежден, что есть немало желающих поделиться своей мечтой в рамках интернет-пространства анонимно с другими «мечтателями». Многим это помогло бы раскрепоститься, перестать стесняться своей мечты; другие смогли бы рассказать хоть кому-то о том, чего никогда и никому еще не рассказывали; третьим удалось бы понять, что их мечты не такие уж вычурные и сумасшедшие, а совершенно нормальные. Наконец, четвертые смогли бы, как говориться, «довести до ума» свою мечту и реализовать! Монетизация проекта – ряд платных сервисов + взносы счастливчиков – тех, кто благодаря порталу продвинулся в осуществлении своей мечты. Дальнейшее развитие этого проекта предполагало создание отдельного раздела счастливых людей, где каждый мог бы писать о своем счастье, реализованной мечте, выкладывать фотки и т. п.
   Я уверен, что сайт мог бы стать очень популярным. Ведь сегодня везде без труда можно прочитать о бедствиях и несчастьях, это буквально на каждой попавшейся интернет-странице. А вот где прочитать о счастье, я даже сразу и не скажу. А ведь так хочется побольше позитивной информации! Читая о чужом счастье, человек сам заряжается позитивной энергией, у него улучшается настроение, разрастается его потенциал для позитивных свершений.
   Еще я предполагал впоследствии организовывать личные встречи мечтающих людей и счастливых людей – это должен был получиться своего рода «клуб по интересам», если такое выражение в данном случае корректно. Ведь опять же, в современном обществе можно найти группы по интересам, где решается какая-то проблема. А вот клуба, куда можно прийти и поделиться своим счастьем, пообщаться с другими счастливыми людьми, пока нет.
   Вот такой проект. Что вы думаете об этом?
   – Это потрясающе! Классно! – без малейшей иронии ответила девушка. Глаза ее были широко распахнуты и блестели.
   – Спасибо, – скромно улыбнулся Виталий. – Но пока мне не везет.
   Виталий с тоской отпил «лонг-айленд».
   – Я написал бизнес-план этого проекта и попытался взять кредит у банка на создание сайта и его продвижение. Думаю, ни у кого не вызовет удивления, что это оказалось непросто. Но в итоге мне удалось взять кредит в «Бэй-банке» на довольно выгодных условиях. Директор кредитного отдела, с которой я лично общался, показалась мне счастливым человеком, и она поняла всю суть моей идеи. Я успел создать портал и запустить его в работу. Однако после этого в «Бэй-банке» поменялось руководство, что привело к пересмотру всех выданных кредитов. Та самая, прежде счастливая женщина коротко и сухо объявила мне, что банк отзывает у меня кредит, и я должен погасить его в довольно сжатые сроки. Мне заявили, что мой проект никогда не окупится, а еще намекнули на неэффективность работы над продвижением с моей стороны: удивительно, почему они думали, что к моменту запуска проекта о нем должна уже говорить вся пресса и центральные телеканалы? Естественно, они нашли без труда, к чему формально можно придраться к моей компании, чтобы иметь возможность потребовать деньги назад. Когда женщина говорила мне все это, она уже не казалась мне счастливой. Случившееся очень печально, т. к. я уже сделал сайт и вложил часть средств в продвижение, поэтому части денег у меня на руках нет. Но это далеко не самое главное. Важно то, что создание этого проекта тоже стало своего рода мечтой для меня, а теперь получается, что я не смогу ее осуществить.
   – Как грустно. – сочувственно произнесла девушка. – Как вы говорите ваш проект называется? «Сбыча мечт?»
   – Да.
   – … Вы знаете, мне сейчас пора бежать, за мной приехали. Но я думаю, что с вашим проектом все будет хорошо, я почему-то в этом уверена. Счастливо, возможно, мы еще встретимся!
   – Да, счастливо. Жаль только, вы не успели рассказать мне, как же вы помогаете мечтам сбываться и как добиваетесь успеха в таком неблагодарном деле.
   – Я обязательно вам расскажу… – бросила девушка, накинула пальто и упорхнула.
   Виталий еще молча посидел, вдумчиво допил лонг-айленд и побрел пешком к дому, творческая обстановка которого еще недавно казалась такой прекрасной, а теперь – такой никчемной.

   Выходные промелькнули по своему обыкновению быстро-быстро, а за ними настал понедельник – тот самый тяжелый день, когда вспоминаешь, какую задницу ты оставил после себя в пятницу на рабочем месте.
   Виталий проснулся бодрым, но без настроения и готовился к новым боям с банком. Он еще надеялся отстоять свой кредит, хотя надежда была ничтожно мала.
   По привычке, Виталий зачем-то включил в комнате телевизор, но почти сразу же пошел на кухню варить кофе.
   «Один из кредиторов «Бей-банка» предпринял необычную акцию, чтобы отстоять свой кредит. напротив окон банка установлена огромная надувная кукла с плакатом в руках. прошел небольшой флэш-моб, участники которого призывали банк не отзывать кредит у перспективного проекта…» – доносился из комнаты голос телеведущего под звуки закипающего в турке кофе.
   Когда Виталий вошел в комнату, сюжет уже подходил к концу, молодой человек лишь успел поймать на экране финальную картинку с нелепой ростовой куклой, тычущей плакатом в окна до боли знакомого офиса «Бей-банка».
   «Ничего себе! – подумал Виталий. – Неплохо работаю союзники. Вот бы мне такую акцию устроить! Эх…»
   Через 40 минут Виталий стоял в достаточно плотной пробке на Садовом кольце. Чтобы не расстраиваться окончательно из-за своей нелегкой ситуации, он, как ни в чем не бывало, решил поехать забрать из типографии промо-листовки своего проекта. По сути теперь, когда банк отзывал кредит, в них не было никакого смысла, но Виталий жаждал хотя бы просто подержать в руках эти бумажки, над внешним видом которых он и его дизайнер бережно и кропотливо трудились не одну ночь.
   «А мы продолжаем наше утреннее шоу! – болтала радиоволна. – Сегодня мы говорим о счастье и самых легких путях его достижения! У нас есть звонок в студию, алле, здравствуйте!
   – Здравствуйте! Меня зовут Алена.
   – Привет Алена! Ты счастлива?
   – Ммм. полагаю, что вполне
   – Расскажи скорее нашим радиослушателям, как достичь счастья?
   – Нужно, чтобы сбывались мечты! Причем необходимо реализовывать по мечте, хотя бы маленькой, не реже, чем раз в месяц!
   – Но как же это сделать, Алена?
   – А есть такой проект «Сбыча мечт», пишешь на портале о своей мечте, и обязательно найдется кто-то, кто поможет ее осуществить!
   – Здорово, Алена! Я хоть и не знал о таком портале, но пусть же он процветает и здравствует! А мы уходим на рекламу…»
   Виталий не совсем поверил своим ушам, но был очень приятно удивлен, на сердце у него сразу как-то потеплело.
   Минут через 10 совсем уже другая радиоволна заболтала:
   «Дорогие радиослушатели, мы продолжаем обсуждать в студии наиболее интересные и актуальные новости, происходящие прямо за нашими окнами и прямо сейчас! У нас звонок, здравствуйте!
   – Здравствуйте! Меня зовут Юля. Я хотела сказать, что импровизированная акция в поддержку кредита перед «Бей-банком» – это просто феноменально! Держись «Сбыча мечт», мы с тобой!!
   – Спасибо, Юля! Да, акция проекта под необычным названием «Сбыча мечт»
   – это действительно самая яркая новость часа. От себя лично и от всех радиослушателей хотел выразить…»
   Но что хотел выразить ведущий, Виталий уже не дослушал. Он бросил машину на обочине Садового кольца в не очень удобном для стоянки месте и побежал к ближайшей станции метро…
   … Почти бегом Виталий добрался до центрального офиса «Бей-банка» на Тверской в центре Москвы. Еще издалека он увидел огромную надувную куклу, грозно нависающую над проезжей частью и над окнами «Бей-банка», с плакатом в руках. Подбежав поближе, Виталий увидел надпись на плакате «”Бей-банк”, дай сбыться мечте! – поддержи проект “Сбыча мечт”!» Очутившись в эпицентре событий перед «Бей-банком», Виталий увидел симпатичных девчонок в воздушных фиолетовых юбочках, которые зажигательно танцевали под непонятно откуда раздающуюся песню «Мечты сбываются». Судя по всему, это был финальный аккорд акции. Вокруг девушек собралась внушительная толпа прохожих, некоторые из которых восторженно хлопали, пританцовывали и подпевали. В толпе можно было также заметить представителей СМИ с видео-камерами, фотоаппаратами и диктофонами.
   Виталий стоял как завороженный и в оцепенении смотрел на происходящее. Внезапно его вернул в реальность телефонный звонок. Звонил Владимир Семионович Кривошеин, новый заместитель руководителя «Бей-банка». Еще не понимая, что происходит, Виталий поспешил ответить.
   – Виталий, здравствуйте! – деловито произнес Владимир Семионович. – Ну ничего себе цирк вы у нас под окнами устроили! Вы, пожалуйста, скажите всем, чтобы они домой шли, девочки тем более – попы отморозят в такую погоду. Где вы их нашли, черт побери? Ладно, не важно. Мы, в общем, просьбу вашу поняли, вы вполне красноречиво объяснили. Мы оставляем за вами выданный кредит, можем даже еще накинуть столько же, если нужно. В ваших способностях организовывать яркие PR-акции мы сегодня убедились. Странно, что до сих пор вы не предприняли ничего стоящего в отношении самого проекта, тогда бы и ситуации этой дурацкой не возникло. В общем, направьте, пожалуйста, свою маркетинговую энергию в мирное русло. Ну все, до связи!
   – До свидания, – медленно ответил Виталий гудкам в трубке.
   Вернувшись вечером домой слегка нетрезвый и счастливый, Виталий обнаружил в почтовом ящике открытку:
   «Пусть проект “Сбыча мечт” цветет и развивается!
   Руководитель Агентства Благотворительных Коммуникаций Анжелика Орлова»

Шампунь «Лоран»

   – Привет! Что-то ты поздно с работы.
   – Да, снова пришлось задержаться, у нас полетели базы данных.
   – Но все успешно в итоге?
   – Да, все восстановили. Как ребенок?
   – Отлично! Колбасерит с игрушками, сна ни в одном глазу!;-) Мне тут жена моего кузена опять подкинула работку, причем опять не совсем по теме. Несмотря на то, что она рекламщик – вроде близкая сфера – она понятия не имеет, по всей видимости, чем занимаются пиарщики. Поэтому она просит помочь ей с работой, которую, видимо, не знает, кому отдать)))
   – Ну а зачем ты соглашаешься? Скажи ей, что ты этим не занимаешься.
   – Наверно ты прав. но она такая беременная, что я даже не знаю, как ей отказать. И все задания у нее срочные, как всегда. мне ее жалко становится)
   – Ну понятно. И что же на этот раз нужно сделать?
   – О, это прекрасно! Они участвуют в тендере «Лоран» – это такой лечебный шампунь. Раньше он стоял в аптеке на закрытой на ключик полке вместе с другими лечебными шампунями, а теперь его переместили на обычные полки, где стоят шампуни Nivea, Garnier и подобные ширпотреб. Нужно предложить на тендер два рекламных макета: шелф-токер, гласящий о том, что шампунь «Лоран» теперь вот здесь, на открытой полке, и воблер на закрытую полку, сообщающий о том, что шампунь «Лоран» переехал. Так вот, мне нужно придумать короткий текст, в идеале слоган, на оба рекламных продукта.
   – Боже, что только люди не рекламируют.)
   – Да, мне тоже с трудом дается понимание этого тендера, но такова реальность)))
   – И когда все это нужно?
   – Завтра к 12.00.
   – Круто! Ты уже что-то придумала?
   – Кроме того, что «Шампунь Лоран теперь не только для больных, но и для нормальных людей» и «Лоран поможет решить любые проблемы с головой» пока больше ничего интересного))) Я занималась ребенком, как раз думала, что ты придешь и поможешь с креативом.
   – Хм, ну что-то типа «Хей, крошка! Хватит чувствовать себя больной и несчастной. Теперь ты можешь взять свой Лоран там же, где все шампуни для обычных людей!»
   – Ммм. Ну я уже думала о чем-то подобном, типа «Теперь ты не должен приковывать внимание к своим проблемам! Больше не нужно звать специальную тетеньку и просить открыть специальный шкафчик. Лоран теперь на отрытой полке!» Но все этот как-то длинно и не совсем по теме.
   – Да, «Даже если ты лысый и убогий, Лоран поможет смолчать об этом. Подходи и бери молча – на открытой полке!»
   – «Подходи и бери молча среди прочего ширпотреба – Лоран стал ближе к людям».
   – «Лоран снизошел до Нивеи – ищи рядом с ней!»
   И еще:
   «Внимание всем! Даже тупому, глухому, слепому, рябому:
   На открытой полке бери Лоран по-любому!»
   – «Даже когда ты рябой или лысый,
   Если похож ты на трубочиста,
   Твои волосы стали как сено,
   Перхоть лежит среди них, словно пена -
   На открытой полке найдешь свой Лоран!
   И пусть хоть в квартире сломается кран!…»
   – Гениально! Чтение стихов ребенку, несомненно, сказывается. Надеюсь, после нашего брейн-сторма «Лоран» не станет его первым словом, вместо «мама» или «папа»)))
   – Если это произойдет, я потребую с них компенсацию)))
   – «Знает даже таракан – Переехал наш Лоран!» Это на воблер, видимо.
   – Ахха))) «У вас модный кардиган? – Покупайте наш Лоран!» Это типа с претензией на то, что Лоран все-таки не ширпотреб.
   – «Даже если вы баран,
   Просто разберетесь!
   Без ключа теперь Лоран – Вы не ошибетесь!»
   – Ооооой, пойду ребенка спать укладывать…
   Так все заснули.

   … И на утро снова:
   – Доброе утро, муж!
   «Лоран-лоран-лоран-лоран,
   Лилон-лила-лиле.», – запела на манер Миледи, как в первой части «Мушкетеров».
   – «Соси Лоран через диван!»
   – Боже, это еще что?
   – Извини, еще не проснулся)))
   – «Даже если ты полный баран,
   И Лоран твой упал за диван,
   Под диваном ползет таракан,
   И помялся совсем твой кафтан,
   Знай лишь одно,
   О, унылое чмо:
   Лоран на открытой полке давно!»
   – О да, детка! Это, видимо, результат плодотворной переработки твоим мозгом всего, что мы наговорили вчера. Это порвет публику! Почему-то еще очень напрашивается рифма «говно»…))
   – «Лоран – не говно!
   Он переехал
   И стоит на открытой полке».
   Вот)))
   – Хоку!
   «Ты пакуешь чемодан?
   Не забудь с собой Лоран»…
   Не в тему, но зато рифма хорошая)
   – Это для туристов, или когда жена из дома выгоняет?)))
   – Ну когда выгоняет, то как-то не до аптеки, чтоб там еще Лоран искать.
   – «Даже если жена выгоняет из дома,
   И ты пакуешь свой чемодан,
   Сообщаем тебе, дорогой наш товарищ:
   На открытой полке стоит твой Лоран!»
   – Так, что-то контект разговора мне неясен)))
   – Извини, тоже еще не проснулась)))
   Лоран – баран – кабан – полкан – балван – чурбан… Рифм-то много хороших, звонкое слово!)))
   – Кларнет – лорнет – трамбон – гандон… Это анекдот такой есть))
   – О, боже, хахаха)))
   «Когда в лесу бежит кабан,
   Под деревом стоит капкан,
   И к тетке пристает мужлан,
   И опускается туман,
   И прекрасно имя Роман,
   И хороший человек твой братан – Всегда на открытой полке Лоран!
   На радость всем Москвичам!».
   – «Тебе не помешают даже Коран И Рамадан
   Взять с открытой полки Лоран!»
   – Круто, на рассчитано на узкую целевую аудиторию)))
   – Хорошо, вот на широкую:
   «Это касается не только молдаван!
   На открытой полке теперь наш Лоран!»
   – Браво! Блин, уже без пятнадцати 12! Нужно что-то писать и отправлять. Сейчас что-нибудь наклепаю…

   Пару дней спустя:
   – Ты не поверишь, им удалось выиграть тендер с Лораном с моим слоганом!
   – А что ты им в итоге написала?
   – Я предложила на шелф-токер «Лоран теперь на открытой полке! Выбирай тот, который подходит именно твоим волосам». А на воблере на закрытой полке «Лоран теперь на открытой полке» и указатель.
   – Мда, все гениальное и нужное всегда проще, чем мы предполагаем…)))

Пиар на весь мир!

   Андорра, 16 января.
   Снова кабинка подъемника достигает своей цели на вершине горы. Я легко спрыгиваю в обнимку со своей беленькой доской, и передо мной во всей красе прекрасная Гранд Валира. Горизонты заснеженных гор простираются, кажется, до бесконечности. Тут отличные склоны, единственное, чего бы хотелось добавить – чуть больше елок:) Полюбовавшись пейзажем пару минут, я пристегиваю доску и лечу вниз по снежной трассе.
   Как обычно, я укатываюсь, что называется, в хлам. Последние пару спусков уже даются с трудом и с неохотой, но иначе никак не добраться до нужного подъемника, который спустит меня прямо к гостинице. В очередной раз я ловлю себя на мысли, что стоит рассчитывать силы и выбирать склоны, ведущие в сторону «дома», как только почувствую первую усталость. Но тут же я признаюсь себе, что в следующий раз все равно не сделаю этого – что ж, такова расплата за любовь к доске и скоростным спускам.
   Наконец, подъемник везет меня прямо к моему отелю – нужно пройти всего пять минут, чтобы сбросить оборудование, переодеться и получить заслуженный обед. Что и говорить, кормят тут на убой.
   После обеда отправляюсь в водный СПА-центр Caldea. Мы с друзьями еще в Москве прозвали его на русский манер «Калдырис». Тут настоящий рай, особенно для укатанного «в доску» сноубордера. Большой и, что очень важно, теплый бассейн, отдельные гидромассажные «чаши», разные виды бань и саун. Но абсолютный гвоздь программы – бассейн под открытым небом, куда выплываешь из крытой части бассейна. Температура воды – 3637 градусов, от нее идут клубы пара. А температура воздуха при этом примерно минус 5–7, но в теплой воде совершенно не ощущается холода, нужно только не забывать иногда окунать голову, чтобы не заморозить ее. Постепенно смеркается и кажется, что темные силуэты гор подступают все ближе. Это непередаваемо, отключаешься от всех своих мыслей и погружаешься в эту особую атмосферу комфорта, тепла и абсолютной гармонии.
   … Ну а теперь настало время немножко поработать. Я сижу в лобби отеля и открываю свой ноут-бук. Пока он загружается, я с интересом наблюдаю, как российский турист, знающий, по его словам, всего два языка: русский и русский матерный – на пальцах, с помощью ручки и бумаги, а также с божьей помощью, договаривается с португальцами о том, что завтра они вместе поедут кататься на собаках. Тут, правда, стоит оговориться, что португальцы разговаривают тоже только на родном языке, поэтому если бы наш соотечественник и знал английский, в данном случае это бы ему нисколько не помогло. Их диалог абсолютно фееричен и виртуозен. В итоге они договариваются о завтрашних покатушках на собаках, и вообще абсолютно довольны друг другом! Они распивают виски за успех завтрашнего мероприятия.
   Итак, что у нас в почте? Прекрасно, клиент одобрил пресс-релиз, и можно его рассылать. Рассылаем. Ну да, понятно, что так поздно рассылать не принято (сейчас в Москве уже 9 вечера), но об этом все равно никто не узнает, а завтра я всех обзвоню и смогу убедиться, что все адресаты письмо получили и прочитали. Значит, завтра не идем в «Калдырис», а после покатушек прозваниваем базу. Ну или совсем поздно вечером в «Калдырис», посмотрим. Так, дальше, одно издание спрашивает, возможно ли с нами сотрудничество по бартеру? – да, конечно! Другой журналист задает пару уточняющих вопросов, я придумываю красивые ответы и отправляю. Ну вот собственно и все, рабочий день окончен!))) Можно позволить себе выпить пару бокалов вина, выкурить сигаретку и баиньки, а завтра снова навстречу прекрасным склонам Гранд Валира!
   Позвольте пару слов о моей профессиональной деятельности. Как, наверно, уже стало понятно, я пиарщик. Ах нет, простите, меня так долго учили не употреблять это слово, оно вроде как умаляет статус профессии. Я PR-специалист.
   Я работаю пиарщиком, простите, PR-специалистом, уже 5 лет. Сначала в компании, потом в PR-агентстве, а потом мне надоело сидеть в офисе, а еще больше надоело то, что мне не дают достаточного количества отпусков для моих путешествий, поэтому я ушла на фриланс. С тех пор я стала путешествовать ровно столько, сколько я хотела – а именно, 5–6 раз в год. Чаще всего мои клиенты даже не подозревали, что я сейчас разговариваю с ними по скайпу или телефону, находясь не в соседнем районе Москвы, а за несколько тысяч километров в какой-нибудь прекрасной стране. Ну и журналисты, которых я обзваниваю по очередному информационному поводу, тем более об этом не подозревают.
   Мои знакомые не раз спрашивали меня: «Какие ж там у тебя гонорары, что хватает на то, чтобы столько ездить?» На самом деле гонорары самые обычные, просто я не представляю, куда еще можно также толково вложить деньги, чтобы получить моря восторга, позитива и новой энергии, кроме как в путешествия! Поэтому арифметика очень проста: как только я получаю мало-мальски приличные деньги, я еду в очередную прекрасную поездку. Ну и еще чуть-чуть денег остается на шмотье и разные немаловажные увлечения, большинство из которых призваны сделать ту или иную поездку еще более незабываемой – например, сноубординг))
   Итак, значит, завтра в 9 утра на склон, а потом за работу.

   10 апреля, Вьетнам, Фантъет.
   В Москве зима что-то не желает заканчиваться, там еще до сих пор 1–2 градуса мороза, бррр. А здесь, в Фантьете, +30 – это то, что надо! В самом городе шум, гам и страшная суета. Маленькие вьетнамцы снуют туда-сюда, как маленькие жучки. Движение, представляющее собой смешение машин, мотороллеров и велосипедов и организовано по законам, известным лишь жителям этой необычной страны. Я брала скутер на прокат, но после того, как два раза чуть не попала в аварию, решила отказаться от такого вида передвижения.
   Я живу в отеле на побережье в нескольких километрах от Фантьета, в отдалении от основной туристической зоны. За пределами отеля тут довольно пустынно, лишь пара небольших ресторанчиков в окрестностях. А еще на расстоянии около 500 метров хозяйство, изготавливающее рыбный соус. На его территории располагается, наверно, около сотни кадок, в которых по специальной технологии готовится рыбный соус. Все это источает жуткий рыбный запах, но, к счастью, он рассеивается раньше и до нашего отеля не долетает.
   Сам отель, в отличие от того, что происходит снаружи – райское место. Он небольшой и очень уютный. От палящего солнца его территорию скрывают развесистые пальмы, вдоль выложенных плиточкой дорожек растут и цветут всевозможные экзотические и радующие глаз растения, а в живописных кадках, расставленных перед входом в бунгала, расцветают крупные лилии.
   В лобби отеля, расположенного на втором этаже ресторана на открытой веранде, играет мелодичная азиатская музыка. Она осторожно и вкрадчиво льется дальше, за пределы лобби, к бассейну и в сад.
   Отель маленький, но в нем, как говорится, кипит жизнь. За три дня пребывания тут я уже встретила удода, который выискивал жучков своим длинным клювом на травке у бунгало; какую-то необычно мохнатую и бурую белку, которая поприветствовала меня на моем балконе, а затем поспешила ретироваться на пальму; здоровую разноцветную ящерицу – вполне допускаю, что это варан, а также кучу мелких гекончиков (каждого из них я зову «гек»), которые собираются на вечерние посиделки вокруг настенных фонариков перед входом в номер. Такой улов за три дня – то ли еще будет!
   В общем, это очень приятное и в то же время экзотическое местечко, и я буквально сбежала сюда от московской суеты после успешно проведенной презентации нового продукта клиента. Подготовка этого мероприятия отняла у меня довольно много сил и нервов, я улетела прямо на следующий вечер после мероприятия, предусмотрительно встретившись с клиентом днем для обсуждения всех деталей ивента, обращая особое внимание на незначительные просчеты и ошибки.
   Я лежу на шезлонге под пальмой и потягиваю сок из вскрытого на моих глазах кокосового ореха. Перед моими глазами белоснежный песочек и лазурный океан. Мне уже значительно лучше. На маленьком столике передо мной ноут-бук с открытой базой СМИ и скайпом.
   – Здравствуйте! – говорю, отпивая очередной глоток сока. – Это Эмма, вы позавчера были у нас на презентации. Вам понравилось мероприятие?… А, спасибо, конечно))). Вы пришлете ссылочку на публикацию? Отлично!
   Вам нужны фотографии, или у вас есть свои? Я что-то не помню у вас фотоаппарата… Да, пришлю обязательно, прямо сейчас скину… Что вы говорите, не холодно ли мне?.. Ай, ну да-да, зима нынче затянулась, не говорите. Ну не грустите, скоро придет весна, точно-точно!.. Да, до связи, всего доброго.
   Скайп произносит звук «пауу», что свидетельствует о завершении звонка. Ха, не холодно ли мне, вот шутники)))
   Пиар, вообще, – это чертовски классная работа! С одной стороны, это и творчество, и креатив; ты сама управляешь повесткой дня вокруг различных компаний и брендов, формируешь ее, создаешь некую новую информационную реальность о своем клиенте – все это очень интересно, по крайней мере для меня. С другой стороны, правильная организация рабочего процесса позволяет заниматься пиаром не просто вне офиса, но и абсолютно удаленно, за тысячи километров от основного места развития событий! Я очень люблю свою работу и вкладываю в нее много душевных сил, хотя мой опыт работы в тяжело переносимых офисных условиях и постоянная борьба с ними привили мне значительную долю профессионального цинизма.
   Ну что ж, еще пара звонков, и срочно купаться! Море зовет!
   Особенно приятно, что сегодня пятница, а это значит, что буквально через несколько часов Москва уйдет на выходные, и у меня вперед два абсолютно беззаботных дня!
   А вообще меня зовут не Эмма – это у меня такой творческий псевдоним…

   15 июня, Австрия, Вена.
   По итогам посещения Андорры у меня осталась полугодовая шенгенская виза, поэтому я уговорила свою сестру мотнуть со мной куда-нибудь в Европу. Ну не пропадать же добру! А может, это она меня уговорила, и уже имеющаяся у меня виза мотивировала ее пойти в австрийское посольство собственной персоной и сделать визу себе. В общем, не знаю, кто кого, я сейчас не очень хорошо соображаю. Я ужасно хочу спать.
   Нам повезло, удалось взять дешевейшие билеты до Вены, всего 4 тысячи рублей с копейками в оба конца! Но, естественно, это был ночной рейс, прилетающий на место в районе 6 утра, поэтому этой ночью удалось поспать лишь в самолете часа полтора. Мне действительно кажется, что «Австрийские авиалинии» – весьма недурная авиакомпания, но вот зачем же давать пассажирам за 30 минут перед посадкой еще какую-то сомнительную булочку и растворимый кофе? Я бы лучше еще поспала, пока шасси самолета не коснулось посадочной полосы. Но не судьба.
   Почему нельзя было поспать по прилету? Ни в коем случае, что вы! У нас впереди всего лишь 5 дней, за которые нам нужно успеть полностью обследовать Вену, а также Будапешт, куда мы поедем уже завтра на скоростном поезде, ну и мне еще, как обычно, нужно сделать пару рабочих дел.
   Я сижу в кафе рядом с всемирно известным разноцветным домом Хундерсвассера. Моя сестра ушла за сувенирами в музей дома Хундерсвассера, а я осела поработать. Голова у меня идет кругом, от того, что срочно нужно поспать. К счастью, на этот раз никому не нужно звонить – просто необходимо отслеживать и управлять конфликтной ситуацией в блогах, сложившейся вокруг моего нового клиента.
   Захожу в ЖЖ под ником, который можно прочитать с транслита как «злая_псина», поехали. Конечно, наш враг не спит. Появилась новая обличительная заметка, автор которой некий «Вон_Труха» утверждает, что лично общался с ветеринаром, работавшим на нашего клиента. Тот, по версии автора, сообщил ему, что великий дрессировщик Москалков ужасно издевается над своими цирковыми собачками, пытает их электрошокерами и устраивает им голодовки по несколько дней, чтобы они выполняли сложные цирковые номера, которые Москалков называет уникальными и так гордится ими. Ветеринар якобы утверждает, что ему не раз приходилось подолгу лечить питомцев после издевательств дрессировщика.
   Естественно, статья уже растиражирована по нескольким сообществам и популярным авторам ЖЖ.
   Вот скоты! От возмущения я даже слегка просыпаюсь. Начинаю неистово каментить записи, указывая в первую очередь на то, что если издеваться над собакой, пытать ее электрошокером и все такое, она в жизни не будет по команде ни сидеть, ни стоять, а тем более не будет делать более сложные трюки; и что такое мог написать только человек, не имеющий вообще никакого отношения к животным, который собак видел преимущественно по телеку и на картинках.
   Подключаю свой второй аккаунт для поддержания дискуссии.
   Перепостчиваю данную статью в журнал раскрученного, популярного блоггера, у которого я купила разрешение время от времени делать записи по нашему непростому проекту от его имени. Под его ником смеюсь над статьей и сливаю ее в унитаз.
   Рассылаю ссылку на «слитую» статью и ссылки на первоисточник нашим «сторонникам» в ЖЖ (платным и бесплатным, искренним сторонникам), прошу перепостить «правильный» вариант или откомментировать вражескую заметку.
   Ну вот, пожалуй, пока достаточно.
   Как раз возвращается сестра, впереди у нас посещение венского колеса обозрения, считающегося самым большим в масштабах Европы.

   25 июля, Турция, Кемер, «все включено».
   Нет-нет, я поехала сюда не по своей воле! Мммм, блин, ну так тоже, конечно, неправильно говорить. В общем, мой обожаемый молодой человек – фанат того, чтобы иногда вот так просто овощем приехать и кинуть кости в Турции, упиться халявного пива, обкушаться халявной жрачки и ни о чем не думать.
   Я знала, что в душе он очень хочет, чтобы я составила ему компанию, хотя и знает мое отношение к такому туризму, но, в общем, я с ним уехала.
   Хм, ну что особого сказать о месте моего пребывания сейчас? Полагаю, что каждый знаком с обстановкой классического турецкого пакета: здоровенный отель; куча туристов, преимущественно из России, самого разного социального статуса и уровня достатка, объединенных лишь одним общим качеством – туристическим безвкусием (ну, пожалуй, за исключением тех, кто настолько смертельно устал на работе, что не в состоянии заказать себе более качественное путешествие); территория с претензией на аккуратное и мало-мальски дизайнерское оформление; 4 бассейна; столовая, где нереальное количество всякой жрачки, от которой ломятся тарелки, которой захлебываются туристические рты и раздуваются животы.
   Тур бронировал мой ЧМ – я отнеслась философски к месту, где очутилась, решив сосредоточиться на нашем совместном пребывании здесь, а не на туристической привлекательности объекта (точнее ее отсутствии). Он было попытался за ужином спросить, нравится ли мне отель – я ответила, что все в порядке, но, видимо, это прозвучало так, что он решил больше ничем подобным не интересоваться. Он довольно хорошо меня знает, мы вместе уже четыре года. Но, пожалуй, наши туристические предпочтения – самая большая драма наших отношений.
   Единственное, что меня тут пока искренне порадовало – как вчера днем мы взяли машину на прокат и поехали колесить вдоль побережья. Нам очень скоро удалось уехать из населенной и цивильной местности, осталась только узенькая полоска дороги вдоль моря, ограниченная с одной стороны водной гладью, а с другой – песочно-рыжими горами. Вот тут действительно было, чему порадоваться и полюбоваться! Мы проезжали лазурные пустынные бухты, останавливались и купались. Нам посчастливилось доехать до морской заводи, напоминающей уже слегка заболоченное озеро, но очень красивое. А под вечер мы спустились в очередную лазурную бухту, разделись до гола, купались и занимались любовью… мммм… да, в общем, в Турции тоже можно найти возможности для хорошего отдыха и времяпрепровождения, если выйти за территорию отеля и держаться подальше от назойливых турков.;-)
   … Едем в экскурсионном автобусе на рафтинг. Звонит мой сотовый – один из моих клиентов. Блин, ну что же он снова хочет? За четыре дня пребывания в Турции уже поговорила с ним три раза, причем каждый разговор не менее получаса. Пожалуй это самое неприятное в поездках – звонки клиентов на сотовый телефон и необходимость разговаривать с ними столько времени, сколько они хотят. Колеблюсь пару секунд, беру трубку.
   – Эмма, привет! У меня есть для тебя срочное дело! (Фак, – думаю я.) Мне предложили написать книжку об уходе за грудными детьми в вопросах и ответах. Мы давно обсуждали с издательством этот проект, я тебе ничего не говорил, т. к. все было очень неопределенно. Но вот теперь мы обо всем договорились, и нужны тексты. Издательство прислало мне 50 вопросов, которые в наибольшей степени, по их мнению, волнуют молодых матерей, необходимо придумать ответы. Причем они нужны срочно – в течение трех дней. (Бля, – думаю я). Я понимаю, что это довольно сжатые сроки, поэтому всю остальную нашу деятельность можешь пока задвинуть (Я пока молчу, но уже прокручиваю у себя в голове объяснение, почему не буду писать эти тексты). Причем мне удалось выбить из издательства достаточно приличный гонорар за все это. Я заплачу тебе за эту работу 30 тысяч, если все будет сделано в срок и качественно (Оооо, но это же полностью меняет дело! В частности, такой гонорар с излишком окупает все наши телефонные разговоры, да и эту странноватую для меня поездку!) Я сейчас скину тебе на почту эти вопросы.
   – Отлично, – говорю. – А что с ответами? Нам будет нужно обсудить их по телефону?
   – Да нет, Эмма, сама все напишешь!
   – Ээээ, ну как же, я же не эксперт в сфере воспитания маленьких детей.
   – Эмма, перестань, там ничего сложного! Все вполне очевидно. Ну задашь мне пару вопросов, если где-то совсем не сообразишь, а так там все просто! Жду тексты через три дня! Все, извини, параллельный вызов, сейчас кидаю по мейлу вопросы. До связи!
   Мда. Пока мой опыт общения с грудными детьми в течение всей жизни ограничивается, пожалуй, всего пятью минутами, и я не вполне уверена, что мне удалось за это время обрести с малышом хоть какое-то взаимопонимание. Я понятия не имею, что и как делать с грудными детьми и что в каком возрасте они могут сообразить. Но это ничего страшного, напишем как-нибудь – я привыкла. После того, как я для этого красавца выдумывала рассказ для Cosmo о его школьных подружках и психологии взаимоотношений с ними, полагаю, мне уже все ни по чем!;-)
   – Кто звонил? – аккуратно спрашивает мой МЧ.
   – Дорогой, похоже, мне придется поработать в этой поездке чуть больше, чем мы с тобой договаривались.

   13 сентября, Италия, Венеция.
   Наконец-то я в Италии! Очень долго пыталась выбраться сюда снова, но все не складывалось. Это мой третий визит с Италию, я очень люблю эту страну. Несмотря на обилие туристов и попрошаек, для меня она не теряет своего шарма и чувства легкости бытия… Мне правда кажется тутошняя жизнь какой-то более простой и понятной… и моя собственная жизнь становится здесь как-то яснее и прозрачнее для меня самой… Наверно, это самое ощущение, которое люди называют гармонией.
   Я сижу в кафешке, расположенной на одной из маленьких венецианских улиц (мне даже хочется написать «расположенной в одной из улиц» – такие они узенькие и компактные. Пожалуй, английскую грамматическую форму «in the street» нужно учить и запоминать именно здесь). Пью «Кьянти» и закусываю абсолютно фантастическим бутербродом. Вроде в нем нет ничего особенного: булка, сыр, колбаса, помидоры и майонезный соус – но почему-то он классный и очень вкусный! Просто это Италия!
   Бесперебойно туда-сюда снуют толпы туристов. Среди них самые разные люди: европейцы, афро-американцы и азиаты; неугомонная молодежь и инвалиды в колясках; парочка с походными рюкзаками и облезлой собакой; гламурные мадамочки с кучей бутиковых пакетиков. – тут все вперемешку, и все равны! Неподалеку от меня на углу улицы стоит мим и укрывается от фотоаппаратов «халявщиков», коими он искренне считает тех, кто не кидает денежку в предусмотрительно поставленное им ведерочко.
   Доев бутерброд, открываю почту и запускаю аську. Буквально через пять секунд мой относительно новый клиент буквально вспарывает оболочку моего личного пространства:
   – Эмма, ну наконец-то вы появились в сети! Вас не сыскать! Где вы пропадаете?
   Не дожидаясь ответа, он продолжает:
   – Нам необходимо организовать встречу с вами. Завтра, или в крайнем случае послезавтра! Вы должны представить отчет о проведенном мероприятии нашему маркетинговому директору по российскому региону.
   Ох… С этими ребятами мы начали работать с начала августа, и ровно с тех пор они сосут из меня кровь практически бесперебойно. Они занимаются производством различных канцелярских принадлежностей для детей. В конце августа в преддверие нового учебного года мы с ними делали мероприятие в одном из детских театров. У них какая-то ужасная и неповоротливая структура компании, есть куча подразделений и специалистов, которые сразу одновременно занимаются всеми проектами, при этом каждый ведает каким-то своим отдельным узким аспектом, и все это превращается в бесконечный каламбур. Перед мероприятием я ездила на встречи с их различными менеджерами раз пять. С одними мы обсуждали концепцию, с другими ее утверждали, потом утверждали с третьими, потом еще раз прорабатывали эту концепцию с их рекламным агентством, которое, в частности, проверяло соответствие всех аспектов мероприятия с разработанными ими ключевыми посланиями, принципами и миссией компании… Потом мы утверждали с их руководством внесенные агентством доработки и незначительные изменения. А потом я писала им все тексты. Эти ребята продадут родину за соответствие внешнего вида всех документов их корпоративному стилю, шрифту и разработанным образцам… В общем, я изрядно устала от этой их корпоративной неорганизованности, которую они, видимо, считают высшей формой организованности, так боготворят и культивируют.
   После мероприятия я уже встречалась с ними дважды. Сначала мы с их аккаунтами обсуждали все плюсы и минусы прошедшего события, его соответствие их корпоративным стандартам и миссии компании (!), а потом я ездила презентовать итоги нашей работы какому-то их руководству. И вот теперь нужно срочно презентовать то же самое директору по маркетингу российского региона. Ну уж нет, хер!
   – Здравствуйте, Валентин! К сожалению, на этой неделе я не могу к вам приехать!
   – Эмма, что значит не можете? Я же говорю, нужно презентовать итоги нашему маркетинговому директору по российскому региону. Это часть вашей работы!
   – Валентин, я была у вас на встрече по итогам мероприятия уже дважды, и, к сожалению, пока не могу подъехать еще раз.
   – Эмма, работу над проектом необходимо доделать! Маркетинговый директор по региону обязательно должен ознакомиться с нашей деятельностью по мероприятию и понять, насколько все соответствовало ключевым принципам нашей маркетинговой политики по России. Это очень важно.
   – Валентин, я понимаю, но могу подъехать на встречу только на следующей неделе.
   – Нет, Эмма, это невозможно! Я очень недоволен! Когда мы обсуждали с вами сотрудничество, вы говорили, что всегда доступны в оперативном режиме! Это было одним из непременных условий нашего сотрудничества! Нет, ребята, это просто невозможно! Пусть у вас там следующее мероприятие в октябре, по которому мы должны были сотрудничать, и пусть вы мне еще не заплатили треть гонорара за августовский ивент, но я так больше не могу. Этот проект просто несовместим с нормальной жизнью! С моей жизнью!
   Я просто удаляю Валентина из списка контактов и закрываю аську. Выключаю ноут-бук и прошу счет.
   Я направляюсь в сторону дворца Доджей – меня сегодня еще ожидает захватывающая экскурсионная программа! А завтра я еду в Милан и куплю там кучу новых шмоток, еееее!

   3 ноября, Мальдивские острова.
   Маленький, затерянный в океане райский остров, белоснежный песок, голубок океан, изогнутые пальмы, роняющие раскидистые листья прямо в воду… Все это уже где-то было… в какой-то рекламе? Так все это именно здесь! Полный Bounty, все, как в той самой рекламе!
   Вы спросите, какое «спецзадание» у меня на этот раз? Никакого! Я в настоящем отпуске! Я сказала всем своим клиентам, что я еду в заслуженный отпуск по итогам плодотворного рабочего года. Я сказала им, что не возьмусь в эти две недели ни за одну работу, даже самую простенькую, даже самую высокооплачиваемую… и себе самой я обещала оторвать голову за одну мысль нарушить эту установку!
   В сентябре и октябре я отработала три отличных мероприятия для одной спортивной федерации по поводу проведения международных соревнований, с не менее отличным бюджетом. Мне удалось присесть на хвост одному спортивному агентству. По идее они легко могли бы взять себе в субподрядчики PR-агентство, причем не самое дешевое, но почему-то они выбрали меня!
   Как итог – 120 тысяч рублей разом уйкнуто на путевку на двоих, я с моим МЧ на Мальдивах, нам еще вполне есть, на что погулять, и я абсолютно счастлива!
   Каждый день я делаю здесь по 2–3 заплыва с ластами и маской. Тут отличный риф, и для меня это как наркотик! Практически каждый заплыв я вижу все новых рыб, одна удивительнее другой! Я вижу разных потрясающих морских обитателей: например, вчера я плыла за огромной черепахой – она была такая огромная, что я могла бы лечь на нее звездой и полностью уместиться – а сегодня мне посчастливилось встретить стаю из 4-х крупных пятнистых скатов, а еще осьминога! Но главный объект моей «охоты» – акула! Да, тут водятся достаточно в большом количестве рифовые акулы, которые ведут себя вполне мирно по отношению к людям. Но акула есть акула – очень хочется встретить ее, подплыть, рассмотреть поближе и испытать легкое покалывание в области «загривка» от ее ледяного взгляда. Пока мне удалось увидеть одну лишь вдалеке, и у меня в тот момент как раз немного запотела маска, поэтому это не считается! Ну и еще я разглядывала акул в свете фонарей, стоя на пирсе вечером: они приплывали на охоту – но это тоже не считается.
   В очередной раз я нарушаю главное правило дайвера и сноркера – не плавать одной. Но что же делать, если мой МЧ вовсе не настолько увлечен рыбами и океаническими гадами (как он их называет), как я. Естественно, раза три он сплавал со мной, но сколько можно! Он же не виноват, что меня как магнитом манит океан. Я завершаю очередной заплыв. В этот раз мне довелось увидеть лишь разноцветных рыбок. Я немного раздосадована, хоть разумом я понимаю, насколько это инфантильно, злиться по такому поводу.
   Я надеваю легкое пляжное платье и иду в бар выпить чего-нибудь освежающего.
   Хоть я и запретила себе работать, ну и соответственно думать о работе, меня все-таки посещает одна шальная «профессиональная» мысль. Мне подумалось, что PR – прекрасная профессия: это один из тех самых видов деятельности, которые делают человека более независимым и самостоятельным во всем, в частности, в его образе жизни и стиле мышления. PR, несомненно, стимулирует и развивает творческие способности, что, как мне кажется, накладывает серьезный отпечаток на всю жизнь пиарщика. Извините, PR-специалиста. По мне, это весьма позитивный отпечаток. Я реально люблю свою работу, и мне вообще очень нравится все, что со мной происходит…
   Кстати, мне кажется, что я беременна. Мой МЧ еще не знает об этих догадках – я пока не уверена. Честно говоря, совершенно не стремилась к тому, чтобы завести ребенка, но если я и правда окажусь беременной, я стану еще более счастливой. Начнется новый этап моей жизни, новая эра меня – все станет по-другому и, наверняка, еще лучше, чем было прежде! И появление ребенка, как бы парадоксально это ни звучало, станет мощным толчком для моей профессиональной деятельности: ведь мне придется найти себе помощников для выполнения повседневной рутинной работы и стать их руководителем!…

Евгений Гаркушев

   Гаркушев Евгений Николаевич родился 18 апреля 1972 года в шахтерском городе Гуково Ростовской области, на границе с Украиной, где живет и поныне.
   Получил высшее образование на факультете физики Ростовского государственного университета, где специализировался на кафедре кристаллографии, затем обучался в аспирантуре. Также окончил Ростовский государственный экономический университет (РИНХ) по специальности "финансы и кредит".
   После учебы в университете поступил на работу в областную газету "Наше время" собственным корреспондентом по Восточному Донбассу. Член Союза журналистов с 1997 года.
   Больше десяти лет работал в мэрии города Гуково специалистом по информационной политике и связям с общественностью, возглавлял отделы по информационной политике и по социальной политике, отдел по работе с административными органами, выполнял обязанности пресс-секретаря мэра города.
   Книги Евгения Гаркушева выходили в издательствах "Альфа-книга", "АСТ", "Эксмо", "Амадеус", "Снежный ком" (Латвия), «Экслибрис»; рассказы включались в сборники "Эксмо", "АСТ" и "Альфа-книги".
   Сборник рассказов «Точка встречи», составленный Евгением Гаркушевым и изданный рижским «Снежным комом», получил премию как лучшая антология за 2009 год на Росконе-2010.

Выгодная работа

   В грязи поблескивали отражения окон. Затянутое тучами небо казалось таким низким, что плюнь – и долетит. Но Иван даже не пытался – лузгал семечки и сплевывал шелуху в лужу рядом с качелями. Пиво закончилось, плеер сломался, друзья как-то потускнели, потерлись жизнью, как бывшие в обращении монетки. У каждого – свои проблемы. То разгульное время, что было до армии, не вернешь. Да и самому шататься по улицам и протирать лавочки уже неинтересно, а работы нет, денег нет, учиться негде и не хочется – словом, как говорили в школе, наступила полная потеря жизненных ориентиров. Еще и погода мерзкая, холодом тянет, но снег так и не пошел. А впереди – целая зима.
   Ничего, никого, и перспектив – никаких. Иван попытался пониже натянуть холодную осеннюю куртку, поежился, достал из кармана последнюю пригоршню семечек. Вечер закончился, не успев начаться. Очередной тоскливый и одинокий вечер… Ладно друзья – так и девчонки не любят. Зачем он им нужен без денег, без работы, без машины и без квартиры? Нет, в самом деле, их можно понять. До армии Иван обижался на девушек, которые его игнорировали, а сейчас только сетовал на жизнь. Ну вот была бы у него сейчас девчонка – сидела бы рядом, смотрела на грязный двор, облетевшие деревья, выщербленную стену котельной? Даже домой он повести ее не мог бы – дома мама, отец и брат, да мешок картошки в прихожей на зиму. Только, сдается, одного мешка им и на месяц не хватит.
   Идти домой и слушать нотации, а то и ругань, не хотелось. Но разумной альтернативы не имелось. Иван поднялся, оттолкнул ногой пустую бутылку – и увидел направлявшегося к нему крепкого мужчину. Не то, чтобы он испугался, однако, стало немного не по себе. Кому и зачем он мог понадобиться? А шел мужик в кожанке явно к нему – больше некуда. Судя по уверенной походке, бандит или милиционер. Последнее вероятнее. Сейчас поймает его, повесит какое-то дело – и привет.
   Иван прикинул, успеет ли перемахнуть через низенький заборчик, скрыться в темном дворе. Но тогда, если милиционер его догонит, шансов оправдаться вообще никаких. Убегаешь – значит, виноват.
   – Эй, парень, подожди!
   Похоже, мужчина издалека уловил настороженность и неуверенность Ивана – вот и позвал. В голосе угрозы не было, скорее заинтересованность и доброжелательность, даже какая-то мягкость.
   – Чего? – не слишком вежливо ответил Иван.
   – Дело есть.
   – Какое?
   – Работа нужна?
   Иван насторожился. Тема известная – предложит огород вскопать, или там забор покрасить, а потом по голове, и закопает на этом огороде – если псих. Или паспорт отберет, усыпит и на органы продаст.
   Глупо взрослому парню в такие ужасы верить? Может быть, и глупо, только у кого еще органы донорские брать, как не у здоровых парней? Прикинуться добрым не так сложно, а спрос на здоровые почки, как говорят, немаленький…
   Но, скорее всего, мужик – самый настоящий бандит. Сейчас предложит постоять на стреме, пока сам ограбит магазин. А если что, сдаст ментам. Или воткнет перо в бок, чтобы не делиться и не оставлять свидетеля.
   Иван сам удивился, сколько разных страшилок промелькнуло перед глазами за доли секунды. Одно ясно – ждать добра от незнакомца, встреченного на заднем дворе детского сада ночью, не стоит.
   – Что за работа? – словно нехотя протянул Иван. Голос предательски дрогнул.
   – Хорошая. Точнее, не то, чтобы очень хорошая, но высокооплачиваемая. Не работа – просто сказка.
   – Ага. Ясно. А желающих нет?
   – Есть желающие. Но ты, Иван, нам подходишь.
   Шпион, что ли? Откуда он знает имя? Иван вздрогнул и судорожно попытался припомнить известные ему военные секреты. По всему выходило, что разведкам вражеских государств он полезным быть не может. Но этот тип специально его искал, теперь точно ясно. И нашел!
   – Чем же я вам подхожу?
   – У тебя есть необходимый уровень знаний и обязательность.
   – А вы откуда знаете?
   – Наводили справки.
   – Ясно.
   На самом деле, ясно ничего не было. В добрых волшебников Иван уже не верил, и в то, что он кому то сильно нужен, тоже. А такой вот дядя, который посреди улицы предлагает работу, выглядел очень подозрительно. Но верить всегда так хочется…
   – Да что мы здесь важные дела обсуждаем? Давай в кафе зайдем, – предложил мужчина.
   – Может, лучше здесь?
   – Ты знаешь, холодно. Да и в нашей компании есть правило вести переговоры в помещении.
   – Ну, если в правилах… Только у меня денег нет.
   – Не беспокойся.
   – Ладно. А как вас зовут?
   – Павел Алексеевич.
   – И какую фирму вы представляете?
   – Я все расскажу за чашкой кофе. Тебе нужно согреться, да и в ногах правды нет – так ведь говорят?
   Иван послушно пошел за Павлом Алексеевичем, давая себе зарок не пить спиртного и внимательно следить за руками потенциального работодателя – чтобы не подсыпал чего-нибудь в кофе. Только зачем ему такие кружные пути? Мог бы и здесь бутылку пива со снотворным предложить. Подальше от посторонних глаз. Неужели и правда серьезный человек?
   Кафе сияло загадочными зелеными огнями. Друзья говорили, что тут все дорого, а внутрь Иван никогда и не заходил. Мажорское заведение, нечего деньги тратить – даже если они и есть.
   Павел Алексеевич по-хозяйски оглядел полупустой зал, прошел к столику у окна, присел. Иван робко устроился напротив, еще раз взглянул на лицо нового знакомого. На бандита совсем не похож. Шрамов нет, нос не сломан, выбрит гладко. И загорелый. Это в конце ноября… Наверное, был где-то за границей, на юге. Или в солярий ходит? Странно, странно…
   Неслышно подошедший официант положил перед посетителями большие кожаные папки с меню.
   – Ты хочешь чего-нибудь съесть? – спросил Павел Алексеевич, когда официант отошел и не мог их услышать.
   – Нет, спасибо, – гордо ответил Иван, хотя в животе бурчало. Пачка семечек да бутылка пива – не слишком богатый ужин, особенно когда обед тоже был условным. Но одно дело – кофе, а другое – наедаться за чужой счет.
   – Отлично, отлично, – непонятно зачем пробормотал мужчина, вновь подзывая официанта. – Два кофе, два апельсиновых сока и пирожных.
   – Каких?
   – Да разных, на ваш выбор, десяток.
   У Ивана округлились глаза. Десяток? Зачем же столько? Цены на пирожные он краем глаза заметил, когда проходил мимо стеклянной витрины. Каждое пирожное стоило как три бутылки приличного пива. Пирожных по такой цене Иван еще не пробовал.
   Сок официант принес практически сразу. Спустя минуту – блюдо с пирожными. Было их не десять, а двенадцать, но Павла Алексеевича это ничуть не смутило, он одобрительно улыбнулся официанту и попросил:
   – Еще два бутерброда с ветчиной. Горячих.
   – Через пять минут будут готовы. Пить что закажете?
   – А вот пить мы не станем, – спокойно и веско заявил Павел Алексеевич. – У нас деловая встреча.
   После этого Иван и правда как-то поверил, что его новый знакомый – человек серьезный. Хотел бы он обмануть, непременно предложил бы водки или хотя бы по пятьдесят граммов коньяку.
   – Итак, как ты уже понял, я представляю рекрутинговую компанию, или, говоря по-русски, агентство по найму, – заявил Павел Алексеевич, пододвигая Ивану стакан сока и пригубив свой. – Старший вербовщик, уполномочен вести переговоры непосредственно от лица заказчика. Критерии отбора у нас очень жесткие, работа – простая и в чем-то даже примитивная. Но она дает массу преимуществ. Трудиться придется далеко от дома, в отпуск домой уехать не удастся. Ты заработаешь весьма приличную сумму, которую сможешь забрать из банка по возвращении. Никаких вещей, которые ты получишь на месте работы, тебе привезти сюда не разрешат.
   – Работа с заразными больными? – спросил Иван. – Или там, где высокая радиация?
   – Нет, почему ты так решил?
   – Ну, если все вещи придется там оставить…
   – У тебя не будет личных вещей. Это одно из условий контракта. Ты будешь пользоваться служебной униформой, служебной техникой, служебной посудой. И недостатка ни в чем не ощутишь, гарантирую.
   – Все казенное? Как в армии…
   – Гораздо лучше. Я еще не перечислил основных преимуществ контракта. Попробуй бутерброд. Выглядит аппетитно, не правда ли?
   Иван вгрызся в горячий бутерброд. Ничего вкуснее он, наверное, в жизни не ел. И хлеб, и ветчина просто таяли во рту.
   – А вы что же? – спросил Иван, расправившись с угощением.
   – Я вегетарианец, ветчину не ем. Бутерброды для тебя. А вот слойку с джемом непременно попробую. Кстати, и кофе принесли.
   Кофе пах чрезвычайно аппетитно. Обстановка вокруг казалась Ивану все более притягательной и даже посетители выглядели не зажравшимися буржуа, а вполне приличными людьми. Может быть, художниками или поэтами, а, может, популярными музыкантами. Тихая музыка завораживала.
   – Так что мне придется делать? – спросил Иван.
   – Убирать мусор, – ответил Павел Алексеевич. – Выполнять несложные ремонтно-строительные работы. Если у тебя обнаружатся склонности и способности, тебе могут доверить ухаживать за садом или даже работать на рыбоводческом комплексе – там зарплата выше. Но этого я не обещаю – пока что мы предлагаем тебе должность рабочего по благоустройству территории. Работы много, трудиться придется десять часов в день шесть дней в неделю. График выходных скользящий.
   – Ясно. А платят сколько?
   – Десять тысяч в месяц, – объявил Павел Алексеевич.
   – Рублей?
   – Не долларов же?
   – Ну да. Тогда я не понимаю, в чем соль. Дворником в жилищное управление на шесть тысяч я и сейчас устроиться могу – меня мать заставляет хотя бы туда пойти, зиму переждать.
   – И почему не идешь?
   – Да там только таджики работают. Не престижно совсем. И платят мало. Зато в жилконторе работа с восьми до пяти, и два дня отпуска. Тот же мусор за те же деньги, не уезжая из дома.
   – Вот именно! – почему-то обрадовался вербовщик. – Не уезжая! А разве тебе не хочется посмотреть мир?
   – А вы меня в Америку приглашаете? – спросил Иван. – Так загранпаспорта нет, и английского языка я не знаю.
   – Проблема с языком решаема, распоряжения начальства ты без труда поймешь даже с базовым уровнем подготовки. Что касается документов – это наша проблема. Доставка – тоже наша проблема, за билеты платить не придется. Также мы даем аванс. Все абсолютно законно. Не переживай, в рабство тебя не заберут. Все чисто и честно.
   – Так что, правда – Америка? – у Ивана перехватило дух.
   – Бразилия или Аргентина. Может быть – Австралия.
   – Ничего себе…
   – Ты самого главного не слышал. Питание оплачивается работодателем. Шведский стол в любом кафе, имеющим договор с нашей организацией, а таких кафе едва ли не половина в мире. По вечерам разрешен алкоголь по специальным талонам, в субботу вечером – неограниченно. А пиво там гораздо вкуснее, чем здесь. И совершенно бесплатно.
   – Ну, если с питанием – можно согласиться и на десять тысяч, – кивнул Иван, прикидывая, сколько он заработает «чистыми» за год. Получалось не меньше ста тысяч, даже если какие-то деньги тратить. А на сто тысяч можно машину купить, пусть и старенькую. А если поработать два года – то можно взять тачку получше, почти новую.
   – Каждый год положены премиальные – в размере двух окладов, – продолжал обольщать парня Павел Алексеевич. – Если должностные обязанности выполняются безукоризненно – премия может быть удвоена.
   – Хорошо.
   – За прогулы, ненадлежащее выполнение обязанностей – немедленный расчет и внесение в «черный список» нашего агентства.
   – Ясно.
   – Ты ешь пирожные, не стесняйся.
   Иван попробовал какую-то причудливую корзиночку – крем был великолепным, а засахаренные фрукты – настоящими, очень вкусными.
   – Место в общежитии дадут? – жуя, спросил парень.
   – Тебе будет бесплатно предоставлена отдельная комната с удобствами в жилом комплексе, расположенном не далее километра от океана. Если повезет – даже с видом на океан. А если не повезет – тебя могут перевести в лучшее помещение за хорошие успехи или когда ты наработаешь какой-то стаж и зарекомендуешь себя.
   – Вот буржуи дают, – хмыкнул Иван. – Отдельная комната! С видом на море! Да это же просто сказка!
   – Именно. Мы делаем очень хорошее предложение. Отличным питанием и жильем льготы не ограничиваются. Каждый заключивший контракт получает в пользование полный комплект бытовой техники: телевизор во всю стену со стереозвуком и двумястами спутниковыми каналами, в том числе и на русском языке; компьютер, подключенный к сети, с безлимитным трафиком; мобильный телефон; единый проездной билет – по нему можно путешествовать в дни выходных, причем на расстояние до тысячи километров. Вещи вы сможете стирать в общей прачечной, по бесплатным талонам.
   Иван взял еще одно пирожное – эклер, понял, что наелся, но все равно надкусил угощение и заявил:
   – Все это слишком хорошо, чтобы не быть сказкой. Похоже, вы меня кидаете. И, если я соглашусь, мне придется бесплатно собирать чай или пасти овец где-то в высокогорье, а жить в земляной яме, питаясь сухарями. И все это будет даром, без обратного билета.
   Павел Алексеевич допил кофе, отставил чашечку в сторону и подозвал официанта, показав жестом, что хочет расплатиться.
   – Ты ошибаешься, – холодно заявил он. – Если хочешь, можешь навести справки о нашем агентстве. Оно зарегистрировано уже десять лет. Мы работаем в постоянном контакте с милицией. Не было ни одного случая, чтобы наши клиенты не возвращались домой или не получили обещанную сумму. А аванс, как я уже обещал, выплатят сразу, вперед за три месяца. Можешь отдать его родителям или истратить по своему усмотрению. И еще, учти – по прибытии на место, или спустя некоторое время, тебе положен бесплатный звонок домой. После этого ты сможешь звонить только за наличные, а это крайне дорогое удовольствие. Я предупредил сразу, чтобы ты не подумал потом, будто тебя обманули. У нас все чисто.
   – И слишком хорошо. Зачем простому рабочему телевизор во всю стену и безлимитный интернет?
   – Мы предлагаем больше, чем ты привык получать, именно для того, чтобы ты качественно выполнял нужную работу. Таковы законы нашего бизнеса, которые нас еще никогда не подводили. Итак, ты согласен?
   – Мне надо подумать, – тихо сказал Иван.
   – И навести справки, – кивнул Павел Алексеевич. – Вот моя визитка, в ней название и адрес вербовочной конторы. Если есть желание – проверь все, спроси о нас в милиции, в налоговой инспекции, расскажи родителям – и приходи послезавтра. Сразу получишь аванс за три месяца. Отправка в тот же день в полночь.
   Иван взял черный картонный прямоугольник. На нем красовалась радужная голографическая эмблема – молот и наковальня, и крупными буквами было написано: «Работа». Ниже мелкими буквами шел адрес, номер телефона, имя и отчество вербовщика – без фамилии.
   – Почему надо выезжать так поздно? Чтобы никто не видел?
   – Да перестань ты волноваться! Мы каждую неделю десяток человек отправляем – и хоть бы один недовольный. Рейсы так назначены. Да и дешевле. Билет ведь оплачивает фирма.
   – Понятно.
   – Вот и отлично, – вербовщик расплатился с официантом, поднялся из-за стола. Вскочил и Иван. – Да ты посиди, погрейся, – предложил Павел Алексеевич. – У меня еще два рандеву сегодня. А ты отдыхай. И пирожные непременно с собой забери, если не съешь. За них заплачено, зачем добру пропадать?
   Через пять минут после того, как Павел Алексеевич исчез за зеркальной дверью, Иван подозвал официанта и, краснея, попросил его завернуть пирожные, чтобы он взял их с собой. Ему было стыдно, хотя он где-то и слышал, что так даже в Европе делают. Мама очень любит сладкое… Жаль, нет девушки, которую тоже можно было бы угостить.
//-- * * * --//
   Сизая пыль клубилась в воздухе, съедая даже те лучики света, что пробивались в каменоломню сверху, через вентиляционные окошки. Марк ударил киркой по огромному валуну, который никак не мог расколоть, и выронил ее, закашлялся. Вздрогнул, ожидая удара кнутом, напрягся – но боль не пришла. Сзади послышались тихие шаги – надсмотрщик топал совсем по-другому. Странный безбородый мужчина с неплохо развитой мускулатурой и неестественно гладкой кожей, едва присыпанной здешней пылью, подошел и внимательно оглядел каменотеса.
   – Есть дело, Марк, – сообщил он заговорщицки.
   – А ты кто?
   – Друг, – широко улыбаясь, ответил мужчина.
   – Если ты друг – как можешь радоваться, наблюдая меня в столь плачевном положении? – спросил Марк.
   – Я пришел предложить тебе помощь, – объявил безбородый. – Кстати, меня зовут Павел.
   – Вряд ли кто-то сможет мне помочь, Павел. Я болен и скоро умру в этой проклятой пыли, среди холодного камня.
   – Именно для того, чтобы этого не случилось, я здесь. Предлагаю тебе вырваться отсюда.
   – Сбежать? – глаза Марка загорелись надеждой.
   – Нет. Сбежать из каменоломен нельзя, и ты это хорошо знаешь. Но я договорился с хозяином о твоем выкупе.
   – Выкупе?
   – Да. Мне нужны работники. Точнее, не мне, а моему хозяину.
   – Вряд ли какая-то работа может быть хуже, чем здесь, – заметил Марк.
   – Только разве раба спрашивают, когда продают?
   – Насчет качества работы и уровня жизни я бы на твоем месте не был так уверен, – с легкой усмешкой ответил Павел. – А спросить человека всегда имеет смысл – для того, чтобы он работал сам, и его не нужно было подгонять кнутом.
   – Может быть, – вздохнул Марк. Заживающие рубцы на спине чесались, а свежие саднили.
   Павел присел на камень, извлек откуда-то из-за спины маленький мех, протянул его Марку.
   – Пей.
   В мехе оказалось вино – сладкое и освежающее. Правда, оно почему-то совсем не пьянило.
   Между тем Павел извлек из сумы чистую тряпицу, расстелил ее на плоском камне и выложил на нее какие-то странные лепешки и свежие фрукты, а кроме того – несколько ломтей белого сыра.
   – Угощайся.
   Уговаривать Марка не пришлось. Кормили на рудниках сносно: пресная лепешка утром, пресная лепешка вечером, да горячая похлебка с бобами в обед. Но каменотесам в холодных расщелинах этого, конечно, не хватало.
   – Я – посланец богов, – внезапно заявил Павел. Марк едва не подавился сыром. – Мы заметили тебя. Ты был пиратом, но, несмотря на свое ремесло, всегда снисходительно относился к людям. Не обижал слабых, жалел детей и женщин. Так?
   – Так, – смущенно ответил Марк. – Наверное, поэтому меня и не распяли, а продали сюда.
   – Вообще говоря, всю вашу команду продали на рудники, – заявил Павел. – Нехватка рабочей силы… Но речь не о том. Ты не разбойник в душе и поэтому нам подходишь. Мы можем вытащить тебя из каменоломен и приставить к другой работе, полегче – если ты поклянешься всем, во что веришь, работать на совесть и исполнять все требования людей, которым мы тебя отдадим. Они будут добры к тебе.
   – Хуже не будет, – вздохнул Марк. – Надеюсь.
   – У тебя будет своя хижина и очаг в ней, – пообещал Павел. – И лес рядом, где ты всегда сможешь набрать хвороста. Ты должен будешь без устали пахать землю и мостить камнем дороги – но все это под открытым небом, а не здесь, в сырости и пыли. У тебя будет вволю чистой воды и то, что ты вырастишь на огороде. Репа, огурцы, капуста. И даже такие дивные овощи, которых ты никогда прежде не видел. Спать придется не на голых холодных полях, а на теплом хворосте. Ты сможешь даже заработать на овечью шкуру, чтобы укрываться ей. Ну и порка там полагается только за большие провинности. Надеюсь, до этого не дойдет. К тому же, время от времени бывают праздники, во время которых можно не работать.
   – Я согласен, – еще раз подтвердил Марк. – Глупо отказываться от подарков судьбы!
   – В случае неповиновения, серьезного проступка или преступления ты будешь сразу же низвергнут в такие мрачные края, по сравнению с которыми каменоломни покажутся тебе хорошим местом.
   – Я буду верен и предан, – пообещал Марк.
   – Идет. Смотри же, старайся.
   Тьма окутала Марка, а когда он очнулся, то увидел чудесную деревушку у склонов гор с подступающим с одной стороны лесом. Хватало вокруг деревни и расчищенных полей.
   На пахоте копошились смуглые люди, в основном – женщины. Пейзаж так понравился Павлу, что он заплакал.
   – Да, языка этих людей ты не знаешь – но, думаю, вы сможете объясниться. Я подскажу им, что с тобой делать, – раздался из-за плеча голос Павла. Но, когда Марк обернулся, за спиной у него никого не оказалось.
   – Я буду работать! – вскричал Марк. – Только позвольте! Позвольте мне работать!
//-- * * * --//
   От болота поднимались гнилостные, мерзко пахнущие испарения. Широкий нос Мала задрожал, он чихнул и очнулся. Вывихнутая нога распухла и нестерпимо болела, живот сводило от голода. Черви и пиявки расползлись подальше – и перекусить нечем. Да и болотные гадюки обходили Мала стороной. А гоняться за ними он не мог – при каждом движении ногу пронзала острая боль. И сюда он еле дополз…
   Похоже, зря. В тумане появился чей-то силуэт. Если это брат – конец. Добьет или утопит в болоте. Если кто-то из племени – скажет брату, где он, и брат придет и убьет, или утопит в болоте. А, может, так и лучше? Все быстрее, чем подыхать от голода.
   Однако, все оказалось еще хуже. Из тумана возник странный, тощий и бледный, безбородый, безволосый, в диковинных шкурах дух. Мал хотел закричать, прогнать наваждение ночи, но голос охрип, и крик получился сдавленным, еле слышным. Тогда Мал заскулил и попытался уползти.
   – Спокойно. Я друг, – тихо, однотонно-замогильным голосом сказал дух.
   Мал, конечно, слышал истории о добрых духах. Только вряд ли место им – на гнилых болотах. Доброго духа можно встретить в редколесье или у водопада, может быть, в поле или на реке. Но не в болотах и не в горах, не в чащобе и не в овраге.
   – Я вылечу тебя и накормлю, – пообещал дух.
   Звучало заманчиво, но Мал не слишком верил в такие подарки. Вылечит, накормит, а потом выпьет всю кровь, заставит трястись в лихорадке… Хотя, что терять? Он все равно скоро умрет. Если не сам, так соплеменники помогут. Не нужно было оспаривать власть брата, да еще и цепляться к его младшей жене, темноглазой Лиане.
   – Ты мне веришь?
   – Нет, – коротко бросил Мал.
   – Возьми, – дух протянул Малу лепешку, похожую на сухие испражнения больного животного.
   – Зачем?
   – Съешь. Еда восстановит твои силы.
   Малу приходилось пробовать горькие снадобья, которые давал шаман. Иногда они помогали. Лепешка выглядела мерзко, но, может быть, она и правда способна унять боль в ноге?
   Взяв странное угощение на зуб, Мал не заметил, как проглотил его целиком. На вкус лепешка оказалась куда лучше, чем на вид. Она напоминала сытные желтые зерна, только была куда мягче и вкуснее.
   – Понравилось?
   – Да, – признался Мал.
   – Хочешь уйти со мной в места, где такие лепешки будут давать тебе дважды в день? А еще ты получишь отличную похлебку… Хотя, ты, наверное, не знаешь, что такое похлебка?
   – Нет.
   – Она гораздо вкуснее лепешки. Почти как горячая кровь.
   – Я хочу в такое место, – заявил Мал.
   – Но ты попадешь туда не просто так. Тебе придется ломать камни и таскать их, чтобы другие люди строили из камней дома.
   – Я перетаскаю столько камней, сколько надо. Когда у меня заживет нога.
   – Ногу я вылечу тебе сразу. Но прежде ты должен пообещать, что тебе понравится колоть и таскать камни.
   – Таскать камни лучше, чем сдохнуть на болоте, – философски заметил
   Мал.
   – Если ты будешь работать медленно, тебя станут бить кнутом. Палкой с кожей на конце, – объяснил дух.
   Мал вспомнил зуботычины брата и захохотал.
   – Камнями бить не будут?
   – Маловероятно, – пробулькал дух.
   – Что?
   – Если будешь слушаться – нет.
   – А хищных зверей там много? – спросил Мал.
   – Нет. Их там совсем нет. Зато есть крысы, которых легко ловить и есть. Крыс много. И всякие жуки попадаются. Мокрицы.
   – Мокрицы невкусные. Крысы лучше, – облизнулся Мал. – Я готов уйти с тобой.
   – Ты будешь жить, пока будешь колоть и таскать камни, – предупредил дух. И тебя никто не посмеет убить, если ты будешь хорошо работать.
   – Тогда я буду жить долго, – заметил Мал.
   – Но из пещеры, где колют камни, выходить в лес будет нельзя. Ты должен будешь все время оставаться в пещере.
   Мал вздохнул, но выбирать, похоже, не приходилось.
   Дух достал из складок своих шкур какую-то диковинную иглу и вонзил ее в ногу Мала. Спустя пять минут дернул за ногу, но Мал отчего-то ничего не почувствовал. Боль в ноге вообще пропала! И опухоль спадала на глазах.
   – Ты могуч, дух, – констатировал Мал.
   – То ли еще будет, – усмехнулся дух. – Смотри, ворочай камни на славу. А отзываться будешь на имя Марк, а не Мал.
   – Марк? – пожевал на языке новое слово Мал.
   Новое имя ему понравилось даже больше прежнего. Оно было сильнее. Гораздо сильнее. С таким именем можно стать настоящим хозяином большой каменной пещеры.
//-- * * * --//
   Весна – время голодное. Григор, Вэли и Овидиу бродили по лесу и собирали хворост. Хоть положить в котел почти нечего, очаг топить нужно. Да и в лесу куда вольготнее, чем в тесном домишке, где капризничают голодные дети и ворчит недовольная жена. Кроме хвороста, в лесу было нечем поживиться – ни грибов, ни ягод, ни зелени. Трещат на деревьях сороки, шуршит под ногами прошлогодняя весна да журчат сбегающие с гор ручейки. Тепло, да несытно.
   Незнакомый человек вышел из-за толстого ствола бука неожиданно – словно специально там прятался. Может, так оно и было, у барина появился новый лесничий? Хотя на лесничего человек похож не был. Одежда уж больно диковинная, сразу видно, из дальних краев.
   – Здорово, мужички, – нараспев протянул человек. – Как поживаете?
   – Живем помаленьку, – нехотя отозвался Вэли, пряча топор за спину. Деревья они не рубили, но разгуливать по барскому лесу с топором все же не стоит.
   – Ничего плохого не делаем, деревья не валим, зверя не бьем, – решил на всякий случай оправдаться Овидиу.
   – Да уж вижу, – солидно кивнул человек. – Работящие мужики, только работы нет, верно?
   – Весна, – коротко ответил Григор. – А ты кто такой будешь, не прогневайся?
   – Павел, – представился человек.
   – С Украины? – уточнил Овидиу, который в деревне слыл грамотеем.
   – Нет, из Америки. Слыхали про Америку?
   Мужики солидно кивнули. Слыхали, отчего ж не слыхать? Далековато забрался, нечего сказать…
   – Так вот я работников ищу. Понимающих, – заявил Павел. – Которые на все руки мастера, трудом своим семьи накормят, и сами тосковать не станут. А?
   – Что "а"? – уточнил недоверчивый Вэли.
   – Хотите жить сытно, и чтобы семьи не голодали?
   – Кто ж не хочет, – хмыкнул Григор.
   – Так поступайте ко мне на работу. На три года вас в Америку увезу… А еще лучше – в Москву. Москва поближе будет, и работа спокойнее, а народ – отзывчивее и веселее. Каждый день лапшу куриную есть станете да сало. Ну и деткам зерна подкину, по мешку в месяц на семью.
   – По мешку зерна? – заинтересовался Овидиу. – Не так плохо, а? А мешки какие – четырехпудовые?
   – Почему четырех? Три с половиной пуда. Обычные мешки, – ответил Павел. – И жить будете в тепле. Хоть и в тесноте, а не в обиде. Музыку сможете каждый день слушать – слышали про радио?
   – Нет, – ответил Григор.
   – Ну, неважно. Скучать не придется.
   – Значит, в городе работать нужно? – спросил Вэли.
   – Конечно. Подметать, мусор собирать, белить, красить…
   – Женская работа, – заметил Овидиу.
   – А вам бы пахать хотелось? Или камни тесать?
   – Почему камни? Овец пасти – мужская работа. Зверя бить. Или хворост собирать.
   – Хворост собирать тоже будете. В парках да между домов. На самодвижущихся повозках ездить. Одежда будет теплой, красивой – вы такой и не видели никогда. А стоит дешево! Даже детям можете привезти. Одежда китайская, на века не останется. Но красота!
   – А семьи как без нас? Кто поля вспашет, пшеницу посеет?
   – Поля ваши вспахать я человека найду. А зерно посеют женщины. И сожнут тоже. Справятся ведь?
   – Справятся, – солидно кивнул Григор. – Им не привыкать.
   – Самое главное – работать хорошо, – строго заявил Павел. – Если что не так – домой без оплаты, а то и живы не будете. Поняли?
   Овидиу тоскливо поглядел на американца, вспомнил барина и его холопов, которые не раз устраивали ему порку из-за потерянных овец и решил, что американец все-таки симпатичнее. Он не только грозил, но и обещал. Куриная лапша каждый день! Виданное ли дело?
   – Еще бы таджикский язык вам выучить, – раздумчиво протянул Павел.
   – От таджиков прибыль выше и работа у них не такая квалифицированная… Но, с другой стороны, сойдете за молдаван. Собственно, вы почти молдаване.
   – Какие еще молдаване?
   – Неважно. Главное, если будут спрашивать, откуда, говорите, что из Молдавии. А план по таджикам я закрою кем-нибудь из Персии.
   Григор, Вэли и Овидиу не совсем поняли, что бормочет американец, но переспрашивать не стали. Главное, чтобы выдал аванс.
//-- * * * --//
   Иван явился на сборный пункт рекрутского агентства вовремя, в половину двенадцатого ночи. Деньги все отдал матери – Павел Алексеевич заверил его, что в ближайшие три года они ему не понадобятся, так зачем беречь? Пусть родители купят что-нибудь нужное. Стиральную машину, например. Полезная вещь. Мать хоть немного отдохнет.
   На сборном пункте ожидали отправки еще два парня и девушка. Позже подошла еще одна. Парни были нормальные – не наглые, молчаливые. Одеты не очень хорошо. Девчонки тоже самые обыкновенные – не красавицы, но и не страшные. Та, что опоздала, рыженькая, Ивану даже понравилась. Интересно, может, работать где-нибудь рядом будут? Можно было бы познакомиться поближе. Но пока все сидели, помалкивали, ждали.
   Павел Алексеевич вышел к ним из своего кабинета без пятнадцати двенадцать. Посмотрел рассеяно, вздохнул. Одет он был не в солидную кожаную куртку, как два дня назад, а в льняной костюм не по сезону, к тому же, присыпанный пылью. Да и на лице у вербовщика были какие-то грязные разводы.
   – Все в сборе? – спросил он.
   Рекруты промолчали. Им-то откуда знать? Друг с другом их не знакомили.
   Павел Алексеевич достал из кармана тонкий пластмассовый коммуникатор, поглядел на экран, кивнул.
   – Слушайте меня внимательно. Еще раз предупреждаю: только работа на совесть позволит вам удержаться в проекте. Никаких эксцессов быть не должно. Общение с местным населением – по минимуму. Форменную одежду не снимать. Ваш цвет – оранжевый, вы должны об этом помнить. Кстати, наденьте бейджики, – Павел Алексеевич раздал им оранжевые карточки на шнурках с именами и штрих-кодами. – Можете общаться между собой, ходить друг к другу в гости, но общение должно быть ограничено вашими товарищами по работе. Ясно?
   Ивану мысль насчет того, чтобы ходить друг к другу в гости, понравилась. Он осмелился поднять глаза на рыженькую девушку. Та уже смотрела на него и, встретив взгляд, усмехнулась, а потом вздернула носик. Иван покраснел. Кажется, звали девушку Елена? Или Алена? Иван не успел прочесть имя на бейдже.
   – Идемте, – предложил Павел Алексеевич, указывая рукой на дверь своего кабинета.
   В кабинете не задержались. Прошли в маленькую комнатку, где все едва поместились, а потом Петр Алексеевич открыл дверь с другой стороны
   – и рекруты разинули от изумления рты. Они оказались на берегу океана, из которого поднималось багровое солнце. Береговая линия была застроена огромными небоскребами. Были среди них уступчатые, были иглы, пронзающие небо, а самое большое здание в виде огромной пирамиды возвышалось в океане. Стеклянные стены небоскребов играли багрянцем.
   – Вы попали в две тысячи сто тридцать второй год, – буднично проинформировал рекрутов Павел Алексеевич. – Здесь вы и будете работать
   – у нас нехватка рабочих рук.
   – То есть обратно мы не вернемся? – испуганно спросил зеленоглазый блондин в джинсовой куртке, который на сборном пункте сидел напротив Ивана.
   – Вернетесь. Почему нет?
   – А как же всякие временные парадоксы? Мы же можем узнать технологии будущего и внедрить их в прошлом!
   – Ничего вы не можете, – устало ответил Павел Алексеевич. – Вас и выбирали потому, что учиться вы не собираетесь, а работать согласны. Так что насчет технологий мы можем быть спокойны. Ну а рассказывать о жизни в будущем и о своей работе вы сможете сколько угодно. Хотя вряд ли это разумно…
   – Почему? – спросила рыженькая.
   – Никто не поверит. К тому же, по опыту знаю – вам здесь очень понравится, и вы постараетесь продлить контракт на максимальный срок. Домой будете ездить только для того, чтобы повидаться с родными. И я вас прекрасно понимаю – когда приходится работать в вашем времени, просто дрожь берет. Но бывало, бывало в истории куда хуже… Кстати, не беспокойтесь, что ваше общество станет беднее оттого, что вы работаете на нас. Действуют стандартные процедуры замещения – для работы в вашем мире завербованы менее квалифицированные специалисты, а на их место пришли еще менее квалифицированные. Так что равновесие соблюдается.
   – Да мы сильно и не переживали по этому поводу, – заметил блондин.
   – Напрасно. Равновесие очень важно. Впрочем, вы отчасти правы. Планировать – не ваша работа. И даже не моя. Я, как и вы, выполняю только технические функции. Произвожу отбор и вербую работников.
   Девушка с платиновыми волосами в ярко-зеленом платье с оранжевым бейджем на груди спланировала к группе рекрутов откуда-то с высоты на серебристой доске наподобие скейтборда, даже с колесиками.
   – Рада видеть вас! – широко улыбнулась она. Зубы девушки блестели, кожа словно светилась. Да и приталенное платье выглядело потрясающе.
   Павел Алексеевич радости девушки не разделил, а хмуро бросил:
   – Ты опоздала.
   – Это вы прибыли рано.
   – Мы не можем прибыть рано, Алиса. Механизм перемещения рассчитан на прибытие в определенную точку, так что мы не появляемся ни до точно назначенного срока, ни после. И я сильно устал. Поэтому бери этих ребят и определяй их в общежитие.
   – Общежитие? – расстроено протянул Иван.
   – Общежитие, – кивнул Павел Алексеевич. – Но в точности такое, о каком я рассказывал. С отдельными комнатами, огромными телевизорами, видом на море и хорошим рестораном самообслуживания. Вон оно, кстати, в той башне, – вербовщик показал на круглый небоскреб с матовыми окнами метрах в пятистах от моря. – Наверху, на крыше, замечательный солярий и бассейн.
   Блондинка вновь широко улыбнулась рекрутам – правда, улыбка оказалась слишком радушной для того, чтобы не быть дежурной – и провозгласила:
   – Добро пожаловать в новую, чудесную жизнь! Сегодня вы устраиваетесь в своем новом жилье, знакомитесь с коллегами. Завтра мы идем с вами по магазинам – покупаем необходимые вам вещи за счет компании. Послезавтра – работа. А через неделю, в ваш первый выходной, предлагаю вам посетить мои уроки серфинга!
   – Мы и серфингом будем заниматься? – изумился русоволосый парень, который до этого молчал.
   – Если возникнет желание, в свои выходные вы можете делать все, что угодно. Кататься на лыжах, плавать под водой, летать на дельтаплане. Заняться у нас есть чем, поверьте. Вы будете держаться за эту работу руками и зубами. Мне ли не знать?
   По дороге в общежитие рекруты встретили несколько групп сосредоточенных людей в оранжевых комбинезонах. Одни чистили пляж устройствами, напоминающими пылесосы, другие возились с каким-то оборудованием около небоскреба, третьи шли вдоль берега, весело переговариваясь. Заметив вновь прибывших, девушка из последней группы приветливо помахала им рукой. Рекруты робко улыбнулись ей в ответ.
   – А девчонок много. Красивые, – тихо сказал Иван русоволосому парню.
   – Угу, – смутившись, ответил тот.
//-- * * * --//
   Большой холодный город пугал шумом и огнями. Деревца здесь росли какие-то чахлые, а улицы были широкие, страшные. Вэли и Григор испуганно жались к стене дома, и только Овидиу решился подойти к железному столбу, потрогать его. Рядом со столбом стояло замечательное железное ведро, даже не ведро – а фигурная железная ваза. В нее кто-то положил яркие бумаги и абсолютно целую прозрачную бутылку.
   Овидиу запустил в ведро руку, выудил бутылку, показал товарищам.
   – Страна богачей! – почтительно прошептал он. – Это ничье? – обратился он уже к Павлу.
   – Стой! Не лезь в урну! – возмутился тот. – Скоро у вас этих бутылок будет – хоть всю квартиру заставь.
   – О, – вздохнули Вэли и Григор.
   – Ведите себя прилично! Ну-ка, шагом марш! Мне вас еще на квартиру устроить надо.
   Идти по улице оказалось не очень страшно. Хорошо, не поехали на одной из самодвижущихся повозок, о которых рассказывал Павел. Повозки ворчали и проносились мимо так быстро, что непонятно было, как у седоков не кружится голова. С лошадью на такой скорости не справиться. А их проводник Павел не обращал на повозки никакого внимания.
   На минуту он остановился у яркой палатки, полной диковинных овощей и фруктов.
   – Что вам купить? – обернулся он к румынам. – Яблок, груш? Или бананов попробуете?
   – Нам бы чеснока, – ответил за всех Григор. – Ты обещал лапшу дома.
   – А, да, надо еще взять лапши. И сала, – кивнул Павел. – Ваш бригадир будет жаловаться, что ему опять идти в магазин. Проще самому…
   Павел купил чеснока, лука, потом зашел в какой-то богатый барский дом и вышел оттуда с ярко-желтым мешком на ручке. Заглянуть в мешок никто из мужиков не осмелился, хотя очень хотелось.
   Во дворе еще одного огромного дома подметал каменную мостовую бородатый пожилой мужчина в шубе из меха неведомого зверя.
   – Джорджи! – позвал мужчину Павел.
   – Джорджи! – воскликнул Овидиу. – Да ведь это Джорджи из Рэду!
   – Ну да, он откуда-то из ваших краев, – не стал спорить Павел. – Джорджи, принимай новых работников!
   – Овидиу. Григор, – констатировал Джорджи. – А тебя, парень, я не знаю.
   – Я Вэли.
   – Ладно, Вэли, будем знакомы. Пойдемте, я покажу вам жилье.
   И Джорджи нагло направился в господский дом, прямо в центральный подъезд. Правда, внутри дом оказался не таким богатым, как снаружи, но здесь было тепло и сытно пахло.
   За миской чудесной лапши, которую приготовили за каких-то пять минут, Джорджи рассказал о том, что потребуется от новых работников. Павел слушал и кивал.
   – Смотри, не обижай их, Джорджи, – строго предупредил он бригадира.
   – Нет, Павел, нет, это же земляки, – заталкивая в рот зубок чеснока, заявил пожилой румын. – То ли дело – таджики. Их я не люблю.
   – Чтобы я такого больше не слышал! Они тоже работают на корпорацию! – возмутился Павел. – И ничем не хуже тебя.
   – Они не хуже, – не стал спорить Джорджи. – Но они мне не земляки, а на огненной потехе в прошлом году пытались меня избить и порвали новую нейлоновую куртку. Не за что мне их любить.
   Павел только хмыкнул, потом полез в большой деревянный шкаф, достал оттуда три хороших тюфяка.
   – Матрасы еще не продал? – спросил он у Джорджи. – Молодец, хвалю. Смотри, если проверяющие чего не досчитаются – будешь год бесплатно работать, на голодном пайке. Одеяла тоже есть? Где они?
   – Есть, – мрачно ответил Джорджи.
   Он встал из-за стола и извлек из-под кровати три отличных шерстяных одеяла. – Не беспокойся, начальник. Хотя рано им выдавать одеяла. Пусть заработают.
   – Заработают.
   – Да, да, – дружно закивали мужики.
   – Ладно, тогда я вас покидаю, заявил Павел. – В жилконторе завтра зарегистрируешь всех троих, Джорджи, держи паспорта.
   – Все сделаю.
   – Работать их сразу не заставляй, пусть осмотрятся.
   – Хорошо, хорошо, осмотрятся. Мы с ним на Арбат вечером пойдем, – пообещал Джорджи. – Я их беляшами угощу, пива куплю. Не бойся, Павел, дело свое знаю. И машин они боятся уже через три дня не будут. Это ж земляки мои, не какие-нибудь таджики.
//-- * * * --//
   Волны мягко терлись о бок жилой платформы. Наступал вечер – хороший вечер удачно проведенного, пусть и трудного, дня. Вести переговоры с древними людьми – не сахар, зато процесс творческий – не камни тесать и не мусор таскать. Сам Павел, если бы пришлось выбирать, предпочел бы раскалывать камни, а не возиться с мусором. Только не больше шести часов в день и с двумя выходными в неделю. Увы, такого рабочего графика в Древнем Риме предусмотрено не было, да и платили немного. Но если выгодно вложить деньги, даже гроши через три тысячи лет могут превратиться в миллионы.
   Павел скинул походные кроссовки, окунул ноги в воду. Как хорошо отдыхать на своей собственной платформе, когда вокруг – ни души, солнце садится в океан, пахнет свежестью и только немного – нагретым за день металлом и коллоидной пленкой проработавших весь день солнечных батарей. Что и говорить, жить стало лучше, жить стало веселее. Жилая антигравитационная платформа – далеко не румынская хижина и даже не двухкомнатная квартира в загазованном, тесном и холодном городе.
   Мысленной командой Павел активировал прямо над водой универсальный голографический экран, просмотрел список несостоявшихся контактов, баланс сделок. Дела шли неплохо.
   Пять секунд ожидания вызова – и над океаном появилось хорошенькое личико Ирочки, штурмана и целеуказателя Павла.
   – Ты была сегодня очень точна, милая. Отличная работа. Спасибо.
   – Ты тоже оказался на высоте, – не осталась в долгу девушка. – Обработал всех просто отлично. Только у румынов прокололся, с радио – но вряд ли они обратили внимание.
   – Ну, я думал, радио уже изобрели. Мне показалось, что музыка их соблазнит.
   – Да, они и по лесу шли – напевали. Еще до того, как тебя встретили.
   Ирочка широко улыбнулась, поправила прическу, сдвинулась немного влево. Теперь за ней можно было увидеть небольшой кусочек панорамы вечерней Москвы – инверсионно-паровые, радужные следы воздушных катеров и скутеров, паруса солнечных батарей с отблесками орбитальных зеркал на отражателях.
   – Если удастся выдержать темп, мы получим неплохую квартальную премию, – заметил Павел. – Приличные деньги.
   – Как будешь тратить?
   – Хочу пригласить тебя на Ганимед. Там открылся какой-то новый совершенно роскошный отель. Да и вообще, я на Ганимеде ни разу не был.
   Ирочка очаровательно зарделась и тихо сказала:
   – Я тоже не была. Если настаиваешь – я согласна. Посмотрим на Юпитер вблизи.
   – Мы заслужили, правда? – тихо сказал Павел. – Не зря же так вкалываем… Тебе не кажется, что договариваться за одну смену с четырьмя клиентами – даже если считать румынов одним клиентом – осуществлять два инструктажа и организовывать отправку – это чересчур?
   – За напряженный график нам и платят, – Ирочка плавно повела рукой в воздухе, как бы отметая проблему. – По крайней мере, мы не возимся с мусором.
   – Да, наша работа творческая, – хмыкнул Павел. – Но, честно говоря, мне бы больше хотелось взглянуть на мир хозяев корпорации. На будущее. Пусть даже там и пришлось бы красить стены и собирать полиэтиленовые пакеты на пляже.
   – Для того, чтобы отправиться в будущее, ты слишком умный, – ласково улыбнулась девушка. – Как дипломированный целеуказатель говорю. Не тянешь ты на рекрута. Слишком самостоятельный. Равновесие нарушишь.
   – Ты сейчас сказала мне комплимент?
   – Нет, озвучила факт. Каждому свое. Своя работа, свое время, свои ценности. Мы тоже имеем немало, не так ли?
   – Так. Корпорация заботится о нас. А работаем мы, как и все, за еду и развлечения. Полет к Юпитеру – хорошее развлечение.
   – Точно, – многообещающе улыбнулась Ирочка.

Вздрогнем!

   Солнце палило немилосердно. Счетчик Гейгера на шее Дениса не только щелкал, но, кажется, возмущенно пофыркивал. Что ж, несмотря на жару, работа есть работа. Денис подрядился прополоть участок модифицированной кукурузы на необорудованном поле и упорно дергал за рычаги комбайна-полуавтомата, направляя машину точно по рядку.
   Два острых плуга под корень резали сорняки и рыхлили землю. Если датчики комбайна обнаруживали гнездо песчаных шершней или кислотных мокриц, оператор прикасался к сенсору атаки, и машину окутывало облако ядовитого дыма. Дым все норовил забраться под респиратор, но Денис почти не обращал на него внимания. Платили хорошо, можно потерпеть неудобства. Правда, голова кружилась, но это пройдет. Вечером пройдет.
   Со стороны буйных зарослей древовидных папоротников, где водились змеи и пауки-прыгуны, послышалось тонкое жужжание ионной турбины. Вскоре в небе появился планер. На мгновение тень широких крыльев закрыла солнце, а потом планер, вместо того, чтобы скрыться за холмом, сделал круг и пошел на посадку. Место для приземления рядом с полем имелось – травяная полянка метров пятидесяти в длину.
   Денис нашарил на боковом сидении винтовку. Вряд ли в планере пираты, да если и так, зачем им может понадобиться одинокий батрак? У него нет ни денег, ни хорошего оборудования, только допотопный комбайн и незрелая кукуруза. Но осторожность не помешает – может, они хотят отобрать последнее. Некоторые подонки не брезгуют даже одеждой, а комбинезон у Дениса был отличный, хлопковый.
   Рядок закончился, Денис развернул комбайн и покатился вдоль кромки поля, чтобы узнать, кто и зачем прилетел. Может быть, его приняли за хозяина поля, Михалыча? Нет! Из планера выпрыгнул невысокий парень в нелепом зеленом свитере, которого Денис сразу узнал и широко улыбнулся.
   – Стас! Какими судьбами?
   – Лечу, смотрю, ты внизу паришься, дым вонючий пускаешь, – фыркнул старый приятель. – Вздрогнем?
   – Пожалуй, – кивнул Денис. – Уже пару часов, как капли во рту не было.
   – Не бережешь ты себя.
   – Да ладно, если вдруг и обожгусь, заживет, как на собаке. Я привычный.
   – Змеи тебя не донимают? По-моему, в папоротниках самое гадючье место.
   – Кусали пару раз. Больно, но терпимо. Я ж говорю, тут, в поле, ко всему привыкаешь быстро.
   – Ты прямо железный человек.
   – Где уж мне. Железные люди такие папоротники корчуют. А я больше двух укусов плохо переношу, могу на сутки вырубиться. И пауков не люблю, противно.
   Вынули из кошельков таблетки – Денис сразу две, Стас всего одну, что было немного странно.
   – У планера-то защита получше будет, – объяснил пилот. – Хотя летать приходится высоко, в тень не спрячешься, зато крыша из армированного углепласта. А что за идиот построил открытый комбайн? Неужели трудно свинцовую плиту сверху положить?
   – Плита дорого стоит. А комбайн, наверное, переоборудован из простого вездехода, – предположил Денис. – В нем даже пассажирское сидение имеется. Зачем бы оно? Хозяин кукурузы хват. Только поле линиями связи никак оборудовать не может, поэтому нанимает операторов. Лично меня это вполне устраивает – он прилично платит.
   Стас достал из кабины планера шикарную алюминиевую флягу с водой, разлил пахнущую машинным маслом жидкость по стаканам. Бросили туда таблетки. Вода позеленела, забурлила. В воздухе явственно почувствовался запах озона.
   – Будем здоровы, – объявил Стас.
   – Будем, – отозвался Денис.
   Выпили, выдохнули, вздрогнули. Сразу стало легче, тело начало наполняться бодростью. Только макушка привычно зачесалась. Организм очищался от вредных веществ, кровь словно бурлила, приливая к голове.
   – Жарко сегодня, – выдохнул Стас. – Так и палит.
   – Ага. Наверное, на солнце опять вспышки, я сводку с утра не посмотрел. Ты куда летал?
   – Почту возил в предгорья. В одном селе подстанция волоконной линии полетела. Может, диверсия, а скорее магнитная буря. Входящий трафик поселка – пять терабайт. Пока починят линию, буду туда каждый день летать. Людям нужна информация.
   – Пять терабайт вместе со стерео? – уточнил Денис.
   – Ясное дело. Полезной информации едва ли на гигабайт наберется, можно было и голубя почтового с флэшкой послать, остальное все – дешевые сериалы да ток-шоу. Пришлось пять супердисков везти. Голубю на лапу их не прицепишь, даже тому, что с турбонаддувом. Он один диск максимум может взять.
   Денис вздохнул. Хорошая работа у Стаса, интересная. Не кукурузу полоть. Поди, на обратном пути и к морю можно завернуть, искупаться или хотя бы вдохнуть свежего воздуха.
   – Фермер твой как, клубникой не торгует? – деловито поинтересовался Стас.
   – Я сейчас пустой, с одного заказа сразу на другой перенаправили. Теперь лечу на север. Могу неплохой куш урвать, если попутный груз возьму. И перед тобой в долгу не останусь.
   Денис хмыкнул. Значит, приятель остановился не только его повидать. Дело прежде всего. Оно и правильно, отдыхать нужно в городе, под защитой мощных железобетонных перекрытий, где работают мобильные телефоны и не нужно вздрагивать каждые два часа.
   – Дорогая клубника. В кредит хозяин не продает, – ответил Денис. – Я Нике хотел корзиночку взять, так он два мегаватт-часа наличными просит, и это еще по-свойски. На рынке два с половиной корзинка стоит. Неурожай, мор какой-то на клубнику напал. Мне два дня нужно в поле рогом упираться за корзинку… Так что подождет Ника клубники.
   – Не подождет, – улыбнулся Стас. – Ты нас сведи, корзинка с меня.
   – Много будешь брать?
   – Килограммов двадцать возьму. Спрос на севере хороший. По три мчаса сдам, и не зря слетал.
   Еще бы, не зря! Двадцать мчасов – хороший месячный заработок, если в поле работать. А тут такой навар после одного полета! Неплохо работать воздушным курьером.
   – Сейчас разведаю, – пообещал Денис. – Подожди.
   Корзинку дорогой клубники очень хотелось. Пусть и небольшой риск имелся
   – Стас ведь хочет, чтобы Денис выступил посредником. Если возникнут какие-то проблемы с контрольными службами, пилот не при делах, просто остановился поболтать с приятелем, а тот попросил забросить друзьям на север клубнику. Незаконное предпринимательство, штраф до десяти мчасов. А платить их в случае чего будет Стас.
   Денис бегом отправился в бункер, оборудованный линией связи, вызвал фермера. Тот недовольно заворчал:
   – Что не работаешь, опять комбайн поломался? Из жалованья за починку вычту…
   – Семен Михайлович, друг мой прилетел, ему клубника нужна.
   – Много? – насторожился фермер.
   – Двадцать корзин.
   – Килограммовых?
   – Да.
   Михалыч даже в лице переменился.
   – Деньги есть?
   – Есть. Он серьезный человек, пилот. Трафик возит.
   – Сейчас подъеду. Ты работай пока, не жди.
   Как бы не так! Денис уселся на фиолетовую травку рядом с приятелем, раскурил трубочку с бентаксом. Стас прикрыл глаза, посасывая из стеклянной стограммовой бутылочки штрипс. Солнышко светит и греет, ветерок холодит – все как раньше, как в детстве. А что с неба не только приятные теплые лучи, но и жесткий ультрафиолет льется, а вокруг всякие твари рыщут – куда деваться? На то и таблетки в кошельке. Главное не забыть вовремя вздрогнуть, а то быстро полысеешь, потом волосы полгода отращивать придется, или хромать на обе ноги. Да мало ли что с человеком жесткая радиация или гадючьи укусы делают!
   Михалыч приехал на бронированном джипе. То ли за клубнику боялся, то ли свое темечко по привычке берег. Комбайн для полевых работ у него без крыши, а машина для прогулок с защитой. Не очень хороший человек Михалыч, но платит, так что никуда от него не денешься. И такие пауки обществу нужны. Не у каждого терпения хватит клубнику да помидоры выращивать, не говоря о зерне.
   – Деньги покажи, – коротко бросил фермер, не поздоровавшись со Стасом.
   Тот хмыкнул, достал из нагрудного кармана толстую пачку ассигнаций. У Дениса на мгновение даже дух перехватило. Пяти, десяти мегаваттные купюры, и в бумажник не помещаются – резиночкой перехвачены.
   – А ты что, денег никогда не видел? – небрежно спросил у фермера Стас.
   – Хотел убедиться, что ты видел, – уже любезнее отозвался тот.
   – Два мчаса за корзинку? Одиннадцатая бесплатно? – то ли спросил, то ли предложил пилот.
   – С чего бы одиннадцатая? Зачем? – заволновался фермер. – Я тебе лучше скидку за каждую корзинку в пятьдесят кчасов сделаю, если больше десяти возьмешь.
   – Не торгуйся, папаша. Сорок мчасов, двадцать две корзинки. Простая арифметика. Идет?
   – Идет, – не в силах совладать с жадностью и продолжить набивать цену, выдохнул фермер, не сводя глаз с голубых хрустящих бумажек.
   Стас небрежно отсчитал восемь пятимчасовых ассигнаций, протянул фермеру. Тот открыл багажник-холодильник. В машине лежало корзинок тридцать розовой ароматной клубники. Ягоды были одна в одну, размером со стандартную флэшку.
   – Может, еще возьмешь? – с надеждой спросил Михалыч. – Я скидку хорошую дам. Не хочется обратно в холодильник везти.
   – Кому хочется… Но заказа не было, – весомо бросил Стас. – Будет – загляну. Через Дениса свяжемся.
   Выгрузили корзинки на траву, Михалыч поспешно отъехал, словно боялся, что у него отберут деньги. Стас подмигнул приятелю:
   – Ну и типчик твой фермер. Охота тебе на него горбатиться?
   – На жизнь зарабатывать надо. Не на пособии же сидеть?
   – Чем плохо пособие?
   – Не люблю искусственную клетчатку. Да и на развлечения деньги нужны.
   – Да, Ника твоя красавица, ей с дармоедом каким-нибудь не по пути. Или так тебя любит, что все равно?
   Денис смущенно улыбнулся и пожал плечами. Кто знает? Девушек не поймешь. Но симпатичный парень с деньгами заведомо лучше такого же парня без денег.
   – Сам бы поле распахал, раз фермерский труд любишь, – предложил Стас. – Я бы тебя деньгами ссудил на первое время – аренду оформить, комбайн купить. Всего за двадцать процентов с прибыли.
   – Тогда надо в поле и около него все время проводить. А я люблю поклубиться, зависнуть в каком-нибудь клевом месте с Никой. Городской я человек, понимаешь? Не хочу с фермой навсегда связываться.
   – Ах, Ника, – ухмыльнулся Стас. – Чего не сделает мужчина ради красивой женщины… Что хорошего в тех клубах? Можно подумать, ты танцевать любишь. А бентакс можно и дома курить.
   Продолжить мысль Стас не успел, на холме появилось четыре грозных силуэта. Темные плащи, раздвоенные тяжелые рога – парни явно были не из города и явились сюда не с добром.
   – Дикие, – выдохнул Стас. – Не дай пропасть, Дениска, самолет покрушат, отберут все!
   Неужели у него и оружия никакого нет? Совсем расслабился Стас от цивилизованной жизни да хорошей работы. Денег полны карманы, а защитить себя не может! Здесь, в поле, полицию не вызовешь, мобильная связь не работает – гамма излучение ретрансляторы за три дня разносит, да и радиоволны гасит.
   Денис быстро оценил ситуацию, бросился к комбайну.
   – Стой, сволочь! – проскрипел с холма глухой, но внятный голос.
   Как же, стой. Если дикие доберутся до клубники, сожрут всю подчистую. И деньги у Стаса отнимут. Не свои, конечно, а все равно жаль. Хороший Стас парень, хоть и высоко летает.
   Схватив винтовку, Денис обернулся к грабителям, но ничего радостного не увидел. Более того, дело принимало совсем мрачный оборот: двое диких держали в руках тяжелые пулеметы, а командир, который был на голову выше остальных и вдвое превосходил по росту невысокого Стаса, лучевой пистолет. Даже если самолет защищен мобильным поглотителем пуль, защиты от лучевого оружия у него нет.
   – Умрите, олени! – заорал Денис, бросаясь со всех ног к планеру и стреляя на ходу.
   Вел он себя не слишком разумно, но, может, диких удастся напугать? Если он сам поймает пару пуль, оклемается после стаканчика чего-нибудь оживляющего. А этим придется неделю раны зализывать, с препаратами в поле туго, только на регенерацию и приходится рассчитывать. Но, похоже, испугать врага Денису не удалось. В ответ на тихое уханье электроускорителя винтовки оглушительно рявкнул пулемет.
   Денис поспешил зарыться в землю, не очень удачно – рукой попал прямо в корзиночку с клубникой, оставленную для него Стасом. Половину ягод сразу передавил.
   – Конец вам, трудяги и барыги, – рявкнул главарь бандитов. – Я от вас за дерзость и костей не оставлю.
   Дикие, не пригибаясь, двинулись к планеру. Время от времени они давали очередь поверх голов засевших в ложбинке парней. Денис пару раз пытался выстрелить наугад, но без толку.
   – Они нас живьем сожрут, – печально проговорил Стас. – Я знаю, у них так принято.
   – Да вроде бы дикие не едят мяса.
   – Едят, – так же печально ответил пилот. – Причем живое. Откусывают кусочки, пока ты еще шевелишься. А когда не шевелишься, уже не едят, тут ты прав. Рога их видел?
   – Ну и?
   – Раздвоенные концы, улучшенная модификация. Саморегенерация, адаптация. Им таблеток не надо, мясо есть можно, червей всяких. Траву фиолетовую. Даже лесные грибы.
   – Сам откуда знаешь?
   – Читал. Я биологией интересуюсь. А также нравами и обычаями диких племен.
   – Так зачем мы им тогда? – возмутился Денис. – Зачем им вообще деньги? Пусть грибы жрут, их в каждом овраге тонны.
   – Кто их, дикарей, поймет? Может, им поразвлечься охота.
   Хрустнул под тяжелой ногой камень совсем рядом. Денис попытался вскинуть винтовку, но ее выбили у него из рук сильным ударом. На шею опустилась чья-то грязная вонючая конечность, на землю рядом упала двурогая тень.
   – Попались, работяги, – мрачно заявил главарь.
   Денис промолчал. Интересно, они их сразу есть начнут, или сначала все-таки займутся клубникой?
   – Меня-то можно и отпустить, – заявил вдруг Стас.
   – С чего вдруг? – удивился главарь.
   – Я привез тебе диски, Мурат.
   – Фифа? – произнес непонятное слово бандит.
   – Фифа, – ответил Стас. – С тебя пять мчасов.
   – Дорого.
   – Достать было очень трудно. Да и техники нужной сейчас почти нет. Плати, завтра будет еще дороже.
   Раздалось подозрительное позвякивание. Похоже, Мурат расплачивался со Стасом незаконными средствами – монетами из серебра или золота. Какой сейчас курс этих металлов, Денис не знал и знать не хотел. Есть ассигнации, он им вполне доверяет. Операции с металлами городом запрещены, золота и серебра не хватает для внутренних нужд.
   – Ладно, ты мне еще пригодишься, пилот, – вздохнул Мурат. – А вот этого мы съедим.
   – Он был моим другом, – печально заметил Стас. – Но, видно, придется с ним расстаться. Знает много, выдаст меня. Или ты будешь молчать, Дениска?
   От вероломства Стаса у Дениса пересохло во рту. Он попытался что-то сказать, но лишь издал нечленораздельный клекот.
   – Так что, согласишься молчать? – с надеждой спросил пилот. – Или тебя съедят живьем. Боюсь, мне не удастся упросить их не делать тебе больно.
   – Я соглашусь, – выдавил Денис, намереваясь вцепиться в горло бывшему другу при первой же возможности. Полетит еще его планер над полем Михалыча – а винтовка всегда под рукой! Предатель, контрабандист, пособник диких…
   Дениса, наконец, перестали прижимать к земле. Он поднялся и с удивлением увидел на рукавах «диких» шевроны пограничного дозора.
   – Шутка, Денис, – усмехнулся пилот. – Мы тебя разыграли. Откуда дикие так близко к городу? Тут распахано все, грибов нет, надежные патрули всюду.
   – Ничего себе розыгрыши, – выдохнул Денис. – Мы же чуть не постреляли друг друга! А меня вообще съесть обещали!
   – Ты держался молодцом, – заявил Мурат. – Другие совсем некрасиво себя ведут. Плачут, пощады просят, предлагают съесть их друзей и родственников. Обещают привести своих девушек – только бы мы их не трогали.
   – У меня нет родственников и друзей все меньше, – заявил Денис. – А девушку свою я люблю.
   – Вот как? – удивился Мурат.
   – Так.
   – Извини, мне действительно нужно было тебя проверить, – прищурившись, заявил Стас. – Причем это не моя прихоть, а приказ руководства. Ты ведь подавал заявку на должность воздушного курьера? Она рассмотрена, сейчас идет предварительный отбор. Мне поручено проверить твои реакции в чрезвычайной ситуации. Извини, но предупредить тебя я не мог, только хуже было бы. Все наши разговоры записывались, регистрировалась твоя реакция на каждую мелочь. То, что ты возмутился, когда узнал о моем сотрудничестве, с дикими, большой плюс. Ну а намерение взять дополнительный груз вовсе не преступление, так что не переживай – на баллах не скажется.
   – У вас прием как в разведку, что ли? – удивился Денис.
   – Связь гораздо серьезнее любой разведки и армии, – ответил Стас. – Ты в этом убедишься, если сдашь экзамены. Сегодняшний тест прошел на твердую «девятку». Если бы попал в кого-то из парней, была бы «десятка», но стреляешь ты так себе.
   – Но если бы я правда попал… – запоздало испугался Денис.
   – Мы в пуленепробиваемых костюмах, – объяснил Мурат. – Да и направление выстрела чувствуем. Не так просто попасть в пограничника, парень. Каждый день мы имеем дело с монстрами пострашнее, чем ты, не в обиду будь сказано. Ладно, пока.
   С яркой коробкой в руках Мурат отправился обратно за холм, следом за своими солдатами.
   – Что ты ему привез? – спросил Денис. – Что еще за фифа?
   – Любопытство – качество для курьера предосудительное. В отличие от тяги к здоровому предпринимательству, – хмыкнул пилот. – Я нашел для Мурата футбольный симулятор вместе с автономной игровой приставкой. Днями сидеть в засаде где-то вдали от линий связи бывает очень утомительно. А пограничники любят футбол.
   – Ясно, – кивнул Денис. – Ну, счастливо, Стас. Я тоже люблю футбол и разговоры с друзьями, но сейчас мне нужно полоть, иначе не успею до вечера. Сегодня я обещал Нике пойти с ней в клуб. Извини, если что не так.
   В курьеры меня возьмут или нет, еще неизвестно, а свой сегодняшний мегаватт-час предстоит заработать тяжким трудом на этом комбайне-развалюхе.
   – Не дрейфь, все будет отлично, – улыбнулся Стас. – Еще полетаем вместе.
   – Хорошо бы.
   – Не передумал идти в курьеры?
   – Нет, с чего бы? Работа интересная, деньги платят хорошие, – ответил Денис.
   – Обратно на ферму или на пособие уйти всегда можно.
   – Верно. А клубнику свою ты раздавил… Нику порадовать нечем будет.
   – Что поделать, в другой раз.
   – Я дам тебе другую корзинку.
   Денис хотел гордо отказаться, но не смог пересилить себя. Ведь клубника была не для него, а для Ники. Ароматная, прохладная, нежная и манящая. Такая же, как сама девушка.

   Вечером Денис зашел за Никой, как и договаривались, в девять вечера. Девушка была в отличной форме. Короткая золотистая юбочка, высокие блестящие сапожки, яркая зеленая блузочка, которая так мило ее обтягивала. Свои витые рожки девушка вызолотила. Рожки были рабочие, твердые – Ника трудилась на поверхности, диспетчером в аэропорту, хотя могла бы устроиться в какой-нибудь тихий подвал секретаршей.
   Когда пришли в клуб «Тортуга» и присели неподалеку от барной стойки, на Нику и ее спутника глазели все. Даже Артем, бармен «Тортуги», очень популярная личность, одобрительно хмыкнул. И про клубнику, которую они принесли с собой, ничего не сказал, хотя мог бы заявить, что со своими продуктами в бар не ходят.
   «Тортуга» по праву считалась самым фешенебельным заведением в городе. Говорили, что тут самый глубокий и надежно защищенный подвал. Счетчики Гейгера здесь стихали, пощелкивая только на продукты и напитки – ну и, конечно, на самих людей. Публика здесь собиралась достойная. Можно сказать – элита.
   – Ах, какая клубника, – мурлыкала девушка, обнимая корзинку. – Ты мой герой, Денис! Самый лучший!
   О том, какой он на самом деле герой, Денис решил пока не рассказывать. Ни к чему хвастаться раньше времени, в курьеры могут и не взять – судьба переменчива.
   Вопреки обыкновению, Ника не обращала внимания на призывный грохот музыки и не торопилась на танцпол. Поглядывая по сторонам, она брала нежными пальчиками ягоду и клала в рот – то себе, то Денису. Молодой человек чаще отказывался, но иногда не мог сдержаться и ловил ароматные пальцы девушки ртом. Благо, повод хороший, а уж как славно…
   Счетчик Гейгера на шее, когда клубника проскальзывала по пищеводу в желудок, забавно трещал. Основания рогов приятно щекотало. Ника ластилась к Денису, почесывала ему лоб и темя, оглаживала твердые толстые рога.
   Чем-чем, а своими рогами Денис мог гордиться. Не какие-нибудь пижонские рожки клерка, который свежего воздуха не нюхал. Сразу видно – сильный мужик, работяга, не боится ни жесткого излучения, ни ядовитой воды, ни боевых вирусов. Нигде не пропадет! В таких местах, где бармен Артем с его вялыми, непривычными к жесткому излучению рожками будет валяться и стонать, Денис сможет работать, приносить пользу, защищать себя и друзей. Как сегодня.
   Мысли Дениса путались. Еще бы, каждые пять минут они с Никой «вздрагивали», растворяя целебные таблетки в шампанском – его заказали сразу две бутылки. Дрянь выводилась из организма почти без следа – спасибо передовым технологиям и вялорогим ученым. Интеллигенты тоже нужны, хотя питаться им приходится все больше тепличными грибами да искусственной клетчаткой. Таблетки, что они синтезируют в своих лабораториях, стоят кват за пару, а клубника, которую выращивают настоящие работяги, затягивает за мват. Вот вам и биология, и арифметика. У кого рога крепче, тот обществу нужнее.
   Милые рожки Ники или его собственные мужественные рога – они ведь не только для красоты. Не все вещества могут безвредно пройти через кишечник, что-то нужно отправлять «на склад». Их кровь несет прямо к рогам. Здоровый организм – мощные рога. И выглядят они очень сексуально.
   – Пойдем сейчас в кино? На задний ряд? – предложил Денис подруге.
   Ника взглянула на него с интересом. Видно, на задний ряд ей самой хотелось. Но, подумав немного, девушка капризно проговорила:
   – Сегодня ретро-фильм. Не люблю. Там одни безрогие твари.
   – Да, наши предки были инфантильными уродами, жестокими, упрямыми и слабыми. Сейчас некоторые фильмы переделывают, актеры после компьютерной обработки выглядят почти нормально. Даже круто. Только лица у мужчин чересчур нежные да сладкие. Хотя девчонкам такие нравятся. А?
   – Бывает. Но сюжеты в фильмах все равно глупые.
   – Проблемы у древних были другие, – хмыкнул Денис. – Что может интересовать человека, который только и делает, что цепляется за жизнь? Который болеет не тогда, когда получает пулю в живот, или когда на него наступает слон, а почувствовав дуновение легкого ветерка или глотнув не той воды? Да что там болеет – умирает. Смешно! Поэтому и комедии раньше были смешные. Особенно те, где все безрогие. Они даже вздрагивают всегда невпопад.
   Представив себе компанию безрогих людей, вздрагивающих от холода или омерзения, а не от удовольствия, Ника тряхнула рожками и расхохоталась. Действительно, забавное было время! Пусть и не очень счастливое.

Софья Лебедева

ЦКТ PRопаганда, райтер.

И прочие трудности

   Самым выдержанным человеком из всех, кто узнавал о том, что Витя Писемский бросил свою жену Аню, оставалась сама Аня.

   – Ну что вы, – слегка улыбалась в ответ на чужие бурные эмоции. И в этот миг ангельский свет вокруг её головы, мнилось собеседнику, становился чуть ярче. Аня была очень спокойная. Не как танк, а как голубка мира в исполнении Пикассо. Её хладнокровие многие принимали за абсолютное равнодушие. Не любили за это. Но Аня была такая Аня – ей было всё равно.

   Чужая душа, говорят, потемки. Витя всегда был сложный, нервный, с тонкими пальцами, резким профилем, громоздкой нервной системой – и большой, под метр 90. Потому так сложно представить, как хрупкая бескостная Аня тащила 95-килограммового Витю, на руках, от машины и до приёмного покоя больницы, боялась, что иначе будет поздно. Но об этом никто почти и не знал, а кто знал, те перестали с Витей разговаривать, что он переживал весьма болезненно.

   Друзей у Вити с Аней было много – разновозрастных, разнополых, замужних и женатых, холостых и одиноких. Все они часто клубились у Писемских на кухне, за столом под низко опущенной лампой. Эта кухня, небольшая и не очень удобная, была полна прелестных, диковинных вещей. Взрослые не всегда замечали их; дети, попадая на кухню, восхищенно замирали уже перед занавеской из куска ткани, прикрывавшей шкафчик с посудой. Кусок этой великолепной расписной ткани Аня купила с рук у бабки, которая торговала старыми книгами и другим древним барахлом при входе в рынок. Нежной пастелью на ней распускались дивные сады, широко раззявив клювы, пели райские птицы, бродили чудесатые животные – единороги, драконы, грифоны и саламандры.

   Некоторые особо одаренные особи юного, а иногда и не очень, возраста, рисковали не только рассматривать чудную занавеску, но и заглядывать за неё. Незамутнённый ум мог найти там не меньше вкусного. Вилочки с двумя зубцами для фруктов, чудные кружки с лепкой ручной работы, хрупкие старинные вазочки с голубоватой вязью узоров – добра с избытком, Аня знала в нём толк. Или вот крохотный серебряный стульчик с зеркальной спинкой, который достался Ане от бабушки. Функционального назначения стульчика никто не знал; крохотное зеркальце испещрила сеть трещинок. Любопытно было держать в руках работу безвестного мастера, разглядывать крохотные витые ножки, тонкие завитушки.

   Еще там сидели три обезьянки: одна закрывала уши, вторая глаза, а третья рот – мидзару, кикадзару, ивадзару. Заинтересованным Аня охотно объясняла, что они символизируют буддистскую идею недеяния зла: «Не вижу зла, не слышу зла, не говорю зла». В теософические споры не вступала, Аня вообще не была сильна в беседах какого-либо рода, больше молчала, слушала.

   Холодильник украшали фотографии и открытки. О, какие это были фотографии и открытки! Можно тут было увидеть и редкую, выпущенную малым тиражом и не у нас работу Анны Гедес с глазастым младенцем. И хозяйку дома в старинном платье с кринолином, тонкие руки крест-накрест на парче, очи опущены долу. А вот Витя в каске строителя, совсем молодой, с залихватской улыбкой. И крохотные записочки, исписанные невнятными иероглифами: Купи хлеба. И я тебя люблю. Не забудь закрыть форточку, когда уйдёшь. Забери у Шамбы зонтик.
   По утрам, когда Аня спала, а муж её уже собирался, он оставлял ей своё утреннее настроение.
   Фото Аня иногда меняла, как фишки в лото, спонтанно, мешала картинки и пейзажи, крохотные фигурки и магнитики.

   В правом углу подоконника бесконечно, круглогодично цвёли крупные алые цветы, только горшки иногда менялись. Рядом, на подставочке, хозяйка расположила свой огромный ноутбук, нужный для рабоче-дизайнерских целей – Аня работала как фрилансёр, на дому. Для редких выездов на встречи с заказчиками, однако, бережно взращивала гардероб черных платьиц и кокетливых костюмов, брючных и юбочных. С малым своим ростом могла позволить сколь угодно высокие каблуки – и позволяла.

   До этого прискорбного расставания Витя с Аней прожили вместе восемь лет. Детей не нажили, квартиру он оставил супруге, хотя и не развелись еще официально. Ушел к первой своей любви, еще студенческой. Бывают такие удивительные девушки, которые способны покорить любого мужчину с первого взгляда и навсегда.

   Юля была типичной femme fatale, лицо – сердечком, глаза – большие, губы – пухлые, бёдра – крутые, ноги – длинные. Со 17 до 30 ничуть не изменилась, может, пополнела чуток, это с учетом-то двоих детей. Первый муж был олигарх, почти-миллионер, крутой чувак; к сожалению, его пристрелили возле подъезда. Хуже то, что Юля из обеспеченной домохозяйки в мгновение ока как-то превратилась в нищую мать двух сыновей-погодков, совсем маленьких.

   Юля не растерялась, мальчишек отдала бабкам, – пусть воспитывают, – пустилась на поиски второго мужа. Нашла быстро. Этот второй был продюсером, делал что-то такое в музыкальной тусовке, она не вникала. Потом случилось непонятное, – второй её муж исчез, будто и не было никогда. С утра уехал на работу, на машине с водителем, вечером не вернулся. Телефоны выключены. Милиция жмёт плечами, лениво говорит – случаев у нас таких миллион, не расстраивайтесь, гражданочка. Отыщется, может, в Курганской области через полгодика. Заявление мы у вас примем, конечно. Но на многое не рассчитывайте. Да не плачьте вы так! Женщина вы еще молодая, красивая, – другого найдёте.

   Юля сделала аборт, благо всего пять недель было, притихла надолго. От второго мужа ей хотя бы квартира досталась, не то чтобы шикарная, но жить можно. Приезжала тетка супруга, непонятно скандалила, вроде бы требовала наследство, – а впрочем черт её разберет, чего хотела на самом деле. Плакала, какие-то фотографии показывала старые. Замершая и замёрзшая от ужаса Юля смотрела на неё и немного сквозь. Поняла это тётка или нет – уехала и больше не появлялась.

   О новом замуже Юля перестала думать, по крайней мере – временно. Когда устаканилось всё понемногу, забрала к себе детей. Определила в сад, тогда очередей не было. Из мужева кабинета через полгодика сделала детскую. Когда кончились хозяйственные деньги и то, за что удалось продать свадебные изумруды, устроилась на работу. Потянула там за ниточки, за связи второго мужа, взяли помощником на телевидение, обзванивать предполагаемых респондентов и что-то еще в контексте новостных и не очень сюжетов.

   Надо сказать, что все эти годы Юля иногда общалась с Витей, вскользь. Поддерживала контакт. Отслеживала, как он рос – не в физическом, конечно, смысле. Матерел. Развивался. Взрослел и начал уже даже стареть. Перебрасывалась с ним то смс-ками, то смешками по аське, потом и по скайпу начали созваниваться, порой одноклассничали и в жж, и в фейсбуке, – такие, в общем, оба современные, интернет-социальные люди.

   Аня немножко, про себя, нервничала, когда видела Юлю в списке «друзья друзей». Хотя Витя ей ни пол-словом, ни намеком никогда не обмолвился, рассказав только смутную, без имён, историю о некоей девушке в далёкой юности. Про медные волосы кудрявой проволокой и зелёные кошачьи глаза Аня сама додумала, если честно, мельком наблюдая Юлю в соцсетях.

   Так вот: Витя ушел к Юле. Случилось это, конечно, не сразу. Как-то они списались по аське, раз-другой. Договорились встретиться в кофейне после работы. Выпили кофе, чизкейки, немного коньяку в пузатом бокале. Юля была такая же удивительная, как и 10 лет назад, или сколько там прошло. С тех пор, как Витя за ней ухаживал, цветы дарил (дурак, дурак – вспоминал потом про себя), – а она возьми и выйди замуж за другого.

   Витя на следующий день снова позвонил, снова встретились. В другой кофейне. Поужинали. Потом сходили вместе на мероприятие какое-то, выставку, картины посмотрели. Вообще-то Витя был бесконечно далёк от картин. Просто хотелось как-то продолжать эти отношения. Закрыть, в конце концов, гештальт. И выставка – не самый худший из предлогов.

   Всё это было так трогательно, мило, забавно, что Юля почувствовала тоску и разочарование, когда настал очередной день, – а Витя не позвонил. Умом она понимала, конечно, что ему нужно какое-то время посвящать жене, семье. А сердцем – нет, не понималось никак. Витя же принял мужественное решение не звонить ни за что, и надрался в этот вечер с мужиками в сауне.

   Возникает вопрос, где была в это время Аня и неужели не замечала, что муж, расправив паруса, мчится куда-то в другую сторону, поперёк движения семейного корабля. Это хороший вопрос; автор не знает, как на него ответить. И дело же совсем не в том, что у Ани был большой заказ, новый глянцевый журнал, 150 страниц вёрстки. Не в том, что в это же время заболела и через два дня скоропостижно сдохла любимая сиамская кошка Мисюся. Не в том, что на холодильнике перестали появляться новые иероглифы, – хотя это Аня, как раз-таки, отметила хладнокровно. Тем кусочком сознания, который заставлял её каждый день вставать, пить первый чай, доставать из холодильника кусок мяса в разморозку, верстать, матюкаясь, новые и новые полосы – 80 % иллюстраций, 20 % текста – залог успеха глянцевого журнала, на каждой странице фотка знаменитости, обнаженная натура и один из 500 самых дорогих мировых брендов.

   К вечеру она вспоминала про мясо, в тревоге включала музыку погромче, чтоб не слышать собственных мыслей, начинала готовить Вите ужин. Мисюся, оказалась, была незаметным, но ценным членом домашнего очага, даже когда она просто спала весь день в дальнем углу кухонного уголка, не стремясь поймать курсор на анином мониторе, – бывали у немолодой кошки и такие душевные порывы. Аня находила белую шерсть в разных местах, доставала пылесос, убирала, смешно кривила лицо, чтоб заплакать – а плакать не получалось, и легче не становилось.

   Всё это вместе взятое – шерсть, глянец, раздраженное письмо редактора, которое начиналось словами «аня, много лет вас знаю, не устаю удивляться, недоумеваю.» – дальше в том же духе, много неприятных букв, и имя с маленькой буквы, – помешало Ане своевременно вычленить главное, да кому бы помогла эта самая своевременность? Ужин мужа оставался цел три вечера подряд. Она бездумно выкидывала остатки еды в мусорное ведро, доставала мясо, овощи, строгала и резала, изредка заглядывая в монитор, на сайт «10000 рецептов – вкусно и просто». А в пятницу Витя и вовсе пришел ночью, безобразно пьяный. Она заметила, конечно, – не могла не заметить, но что ж такого-то, в самом деле! Со всеми бывает.

   Потом еще как-то месяц прошел. Витя дважды или трижды ездил в короткие командировки, сутки-двое-трое. Глянец благополучно ушел в печать, несмотря ни на что, но деньгодатель был недоволен чем-то, а может, просто проблемы по бизнесу, поэтому с выпуском второго номера решено было повременить. Если честно, Аня была этому рада. По вечерам, как прежде, приходили гости, она научилась уже так готовить, чтобы не выкидывать на следующий день. Вспоминала Дюма: «В доме врага не едят», шевелила в монитор тонкими, изящно выписанными матушкой-природой бровями.

   В это время она тесно сдружилась с Джеем, не первый раз уже, то расходились, то сходились, дружили виртуально и реально. Был и такой забавный мальчик в их тусовке, Джей Дарницкий, еще точнее – Джей Иванович Дарницкий. Массу лет дружили – она, Джей, Витя. Началось с того, что он у Вити был помощником, недолго, месяца три. Потом как-то внезапно выяснилось, что папа у Джея – крупная шишка, но с претензиями к сыну. Вите показалось неудобно, что сын самого Дарницкого у него в помощниках, и он предложил ему какую-то более другую должность, ну скажем руководителя отдела. Это всё Аня, конечно, от Вити знала, и с Джеем она была уже знакома на тот момент, очень ей нравился он – длинноволосый, ясноглазый мальчик. Ситуация была неловкая, но все вышли из неё с достоинством. Джей вскоре уволился, потому что ему предложили – без всякого папы или ему хотелось в это верить, – еще более высокую должность. Но с Витей и Аней продолжил дружить уже просто так, заходил в их дом, вертел в руках симпатичную троицу «мидзару, кикадзару, ивадзару».

   Надо уже как-то раскрыть тайну чуждого русскому уху имени «Джей». Имячком дай бог каждому Дарницкого наградила рано умершая мама, американка французского происхождения. Дарницкий-старший познакомился с нею в Париже, где начинал свою карьеру помощником посла в доперестроечные времена. Случилась любовь, перешедшая в брак: очень кстати в это же примерно время произошел развал Советского Союза, стало можно.

   Спустя 14 лет Полин умерла, оставив Ивану Николаевичу сына-подростка в самом тяжелом возрасте, бушуй, гормон. Годы шли, Дарницкий-старший оставил дипломатическую карьеру и отвоевывал своё место в списке «Форбс». Отношения между отцом и сыном не складывались, несмотря на дорогие учебные заведения, каникулы на престижных курортах. Едва получив образование, Джей, для русских родственников просто Ванечка, ушел в самостоятельное плавание.

   Несколько лет ещё прошло. Джей стал сам себе начальник, волосы сильно укоротил, так, видимо, положено для vip-персон, первых лиц. Глаза остались те же. Очень ясные, очень печальные. Было непонятно, как он с такими глазами руководит и распоряжается, увольняет кого-то и до сих пор не женат при этом. С девушками у Джея было «всё сложно», многолетний статус. Только однажды он привёл в гости к Писемским свою пассию, фотомодельно костлявую Машу. Аня про неё потом ещё спрашивала, но с Машей он разошелся месяца через три. Наверное, были и другие – Оли, Светы, Иры – но их он не приводил, эти оставались вне.

   Витя некоторое время ревновал Аню к Джею. Не смущался разницей их возрастов в несколько лет (Аня старше, понятно), да и что это за разница, в самом деле. Было, было. Где-то на шашлыках за городом долго сидели у костра, Витя проснулся, вышел шумно, как медведь – а там Аня с Джеем, на пионерском, конечно, расстоянии друг от друга. Но костёр, звёзды, подозрительно. Витя немедленно сел тут же, обхватил жену по-хозяйски, как будто печать ставил: «Моё! Не трогать!». Потом уволок Аню в палатку, она смеялась тихонько, Витя, зверея от необходимости аккуратно расстегивать молнии и застежки в темноте, рычал: «Убью его и не посмотрю, что сын Дарницкого». Но ясно было, что – слова.

   Аня, мудрая женщина, предусмотрительно не рассказывала Вите, сколько раз они с Джеем встречались в маленьких кофейнях вроде той, в которую её муж в самый первый раз, уже потом, поведет свою новую-старую пассию Юлю. Любовь к маленьким кофейням была у них семейной. Надо отметить и то, что у Ани с Джеем дальше встреч с церемонным распитием кофе и поеданием пирожных дело никуда не шло и не собиралось идти. В отличие от второй парочки, которая за месяц успела побывать на лыжной базе (двое суток), в санатории (трое суток), и, наконец, дети поехали к бабушке, а влюбленные организовали себе гнездо страсти в юлиной квартире – которая осталась от второго мужа Юли, если кто забыл. Утром стало понятно, что Витя блестяще вписывается в антураж этой самой квартиры, будто всегда сидел здесь на кухне в новом халате, Юля специально ему купила накануне, широкой души женщина. И безграничному счастью, в общем, мешает только Аня, глупая Аня с её вечными картинками, короткими ногтями, короткими волосами и без детей к тому же. Когда без детей – всегда проще.

   Витя пришел к Ане в субботу, к обеду. Она только что встала, оказывается. Натянула домашний костюм, идиотскую розовую пижаму с мишками и зайчиками. Иногда весь день её носила, – или похожую, у неё много таких было, удобнее же, чем халат. Халат – это после ванной, краткий промежуток времени, она считала, что так правильно.

   И вот Аня, как бы не подозревая, что её практически уже списали со счетов и вычеркнули из витиной жизни, сидела, наивная, уютно-расслабленная, с чашкой фруктового чая в руках. Доверчиво смотрела на Витю бесцветными утренними глазами в опушке темных ресниц. Если бы Вите не было б и без того маятно, он бы понял, что Аня всё знает. (На самом деле не знала, конечно, многого – имён, паролей, явок – но догадывалась так ярко и мучительно, что это знание проложило заметные следы в подглазьях).

   Описывать их дальнейший разговор совершенно бессмысленно с точки зрения сюжета, тем более что это был вовсе и не разговор, предполагающий наличие собеседника, а короткий витин монолог с длинными паузами. И всё-таки. Витя сказал Ане, что уходит, некрасиво упрекнул в отсутствии детей – «и почему до сих пор не обследовалась» – это было лишнее, учитывая ситуацию, искал себе оправдания. Удивился вслух отсутствию какой-либо реакции с её стороны. Она упорно молчала, смотрела в кружку. Что в голове происходит, непонятно. Не каждый же день от неё муж уходит, с которым прожили восемь лет! Но там Юля с губами, бёдрами, детьми в потенциале.
   (Слава богу, – про Юлю Витя вслух ничего не сказал). Мелькнула нехорошая мысль, «уйду сейчас – а она веревку на трубу, или, к примеру, лезвие вдоль вены.» – мелькнула и пропала. Покидал в походную сумку немного вещей и ушел, Аня осталась сидеть истуканом с кружкой холодного чая в руках.
   Что могло дальше происходить с Аней, сразу после того, как Витя вывалил на неё свою новость? Было бы вполне разумно и понятно, если бы она расколотила посуду, порвала свадебные фотографии, вызвала на дом подружаек со всего региона (алкоголь ящиками), поехала в ночной клуб, заказала мужской стриптиз и в финале буйства переспала бы с каким-нибудь полузабытым другом юности, с кем-нибудь из клиентов, которые периодически очень увлекались её хрупкостью.

   Ничего такого Аня не стала делать, потому что предсказуемо и еще потому, что всё это отыграла в своём воображении за истекший месяц тысячу раз, даже перебрала кандидатуры, с кем, сразу после того, как Витя скажет, наконец. Ни секунды не сомневалась, что долго эта двойственность не продлится. Знала Витю девять лет. В две тысячи каком-то, года три они уже прожили, наверное, – нечаянно совсем уличила Витю в неверности. Подруга Майя пришла, кстати, в такое же ясное субботнее утро, щебетала, щебетала, в конце поинтересовалась, что Витя с Аней делали в Розовке, в четверг, в три часа дня. Витя побагровел странно, пятнами. Аня молчала, не потому что предоставила Вите возможность самому выпутываться, а потому что она всегда молчала – вы помните.

   – Ну как же, – осеклась Майя, замедлила швыряние словесного бисера, наморщила узкий лобик, – Я же совершенно точно вас видела, Анечка, скажи? И ты была в таком платке ярко-красном, по типу банданы, и сумочка твоя, и машина витина там же стояла, у магазина. А я мимо ехала, о, смотрю, Витя с Аней здесь что делают! Ну, думаю, всё равно в субботу пойду к Писемским и всё выясню!
   Пауза вскоре чем-то заполнилась, Аня предложила ещё чаю, Майя медленно понимала, что сказала не то, может быть потому, что у Ани не было красного платка-банданы, да и в Розовке – если честно – не бывала никогда.
   То была одноразовая связь, и Витя даже не оправдывался. И не просил прощения. Его громадное облегчение выразилось в том, что очень долгое время после он был преувеличенно внимателен к Ане, как будто каждый день стремился доказать ей «ты, ты самая главная, ты, ты единственная». Она глазами отвечала: «Да, милый, да, я всё понимаю». Никогда не спрашивала про Розовку, машину у магазина, платок, сумочку, не интересовалась. Потом всё рассосалось само собой, стёрлось в бегущих днях.
   И в этот день, в субботу, обошлось без шекспировских страстей. Аня долгодолго сидела с кружкой в руках, потом вылила чай, налила еще, вылила, – потому что холодный, включила чайник, стояла возле него, ждала, пока закипит, скучала по Мисюсе. Об экран включенного ноутбука яростно бились окна ай-си-кью, скайпа и тандербёрда, видимо, нашлась масса желающих пообщаться с Аней. Может быть, всё дело было в прогорающем заказе, который Аня должна была сдать до трёх часов дня, ну что суббота, у фрилансёров нет выходных.
   Потом Аня пошла в ванную, помыла голову, посидела во вкусно пахнущей гранатом воде. Включала холодную и горячую по очереди, это тонизирует. Пыталась поесть, получалось плохо. Плюнула, села работать. Сверстала отвратительный макет, уродливый. Отправила его заказчику и ужаснулась, потому что делать дальше было нечего.
   Совершенно невозможно было идти в спальню, даже зайти туда. Пол-дня Аня избегала этого. Всё дело в том, что в однокомнатной квартире (им двоим хватало) зоны были строго поделены. Кухня была территорией Ани, спальня-зал – Вити. Здесь, в спальне, стоял витин рабочий стол, один ящик у него закрывался на замок, Аня никогда не спрашивала, что там Витя хранит – презервативы, письма, журналы «Ооопс» или «Плейбой», там на самом деле были какие-то финансовые документы, непонятно зачем, иногда менялись, так нужно было для бизнеса.
   Здесь, в спальне-зале (Писемские так и называли эту комнату, через тире), стояла их чудная кровать, на заказ выполненная. Секрет этой кровати заключался в том, что при желании её можно было сложить в стену, на самом деле в шкаф. Они так делали, если ждали много гостей, раза три в год от силы – Новый год, дни рождения. Всё остальное время кровать независимо занимала довольно большую часть жизненного пространства. По выходным и вечерам Витя валялся на ней поперек и наискосок, в руках пульт. Днём, если Аня уставала считать на своём мониторе пиксели, иногда шла, валилась на неё, радовалась нежным запахам чистого белья, купала в душистой прохладе руки и ноги. Заправляла её только ближе к витиному приходу с работы, для порядку. Ну или до прихода гостей, хотя последние числом до четырёх с удобствами размещались в кухне, обычно так всё происходило. Там, в спальне-зале, постель пахла витиным одеколоном, и валялись его вещи на стуле.
   В эту ночь Аня спала на кухне. Кухонный уголок у них был с секретом, того же авторства, что и кровать, – одна из его секцией движением руки значительно удлинялась, неудобство заключалось в том, что для этого нужно было стол отодвигать к газовой плите. В ящике лежал клетчатый плед и круглая подушка с радостным лицом (причем лицо улыбалось с обоих сторон), и двумя шерстяными косами ярко-желтого цвета, очень неудобная. Аня разместила на лице с косами свою голову, ужасаясь этой несообразности, выпила две таблетки сильно просроченного снотворного, с давних времён оставшегося, пережила ночь. Следующее утро начала с мытья головы.
   Через месяц стало легче, по крайней мере, перестала мыть голову каждый день, стала заходить в спальню и даже ночевала там. Витя уже забрал почти все свои вещи, – стол оставил с ключом, торчащим из секретного ящика. Он не вписывался в юлину квартиру, этот стол. В общем, Витя почти всё оставил, забрал только документы, одежду и обувь. Да и что забирать? Не мебель же. Увлечений у него никаких не было, лыжи там допустим или марки, – Витя увлекался исключительно бизнесом, вёл его твердой рукой через шторма кризисов и дефолтов. Книги покупала только Аня, Витя даже подаренные ею не забрал, – какие-то там коллекционные издания, посвященные оружию, теоретически дорогие сердцу каждого первого мужчины, но не Вите, как выяснилось. Квартира стала женская; исчезли тапочки 46 размера, гели для бритья, в прихожей стало пусто без черного пальто, часть шкафа, где раньше висели костюмы, беззащитно зияла скелетами плечиков.
   Первым человеком, который безоговорочно осудил Витю и его поступок, стала его мама Тамара Николаевна. Аня никогда с ней не ладила, и разрыв с мужем не стал поводом к радостному примирению со свекровью.
   С лучшими, конечно, побуждениями приехала к ней царственная Тамара Николаевна в этот будничный день: рассказала в подробностях про стерву-разлучницу, двух сыновей-погодков, двух мужей (застреленного и исчезнувшего), расписалась в своей ненависти к кудрявой хищнице Юлии. Несомненно, она думала, что каждое слово этой речи проливает бальзам на анины раны. Аня выслушала её очень внимательно, спросила: «Еще чаю?». Тамара Николаевна уехала очень разочарованная бывшей невесткой.
   Аня прекрасно её понимала – видит бог! – рада была б отреагировать по-другому как-то, по-человечески. Стоило, пожалуй, налить Тамаре Николаевне мятного ликерчика из зеленой бутылочки, да и всплакнуть с ней на пару: какие мужики сволочи, даже лучшие из них, или нет, не в тему. Какие бывают бабы суки – это, несомненно, стало бы более уместным лейтмотивом.
   Тамара Николаевна была уверена, что Юля вцепилась в Витю исключительно из-за денег. Красота уходит, шансы подцепить третьего богатого мужа падают с каждым годом, Витя на пике финансового положения, дальше может быть только лучше. Но дурак какой! Взял с таким прошлым, с двумя детьми, – зачем ему чужие дети и когда собирается делать своих? Понятно было бы, если б он надоевшую бездетную Аню сменил на 20-летнюю студентку с 3-м номером бюста, – Аня легко читала мысли Тамары Николаевны, неглубоко скрытые под пеной бравурных слов и пафосных фраз в духе 22 съезда КПСС. Юлю Тамара Николаевна глубоко осуждала, Витю видеть не хотела, пока он с Этой. Повторенное ею трижды или четырежды в продолжение чаепития словосочетание «ты лучше» заставляло Аню слегка морщиться, как от укола, чуть-чуть, почти незаметно.
   Надо сказать, что Тамара Николаевна не оставляла своих попыток подружиться с Аней и в течение следующих месяцев приезжала к ней еще несколько раз, каждый раз снабжая невестку номер один (развод затягивался) ворохом свежих подробностей о жизни Вити и Юли. Конечно же, она не могла так просто вычеркнуть из жизни первенца, как ни клялась. Витя, оказывается, плохо ладил со старшим юлиным сыном, а с младшим подружился, а мальчики хорошие, удивительно при такой-то матери. А Юля, хищница, раскрутила Витю на недельную поездку в Прагу. С женой восемь лет прожил, никакой заграницы – а с этой без году неделю и вот поди ж ты! Подарил ей изумруды взамен тех, что Юле пришлось продать когда-то. Бизнес скоро свой по ветру пустит ради неё. Вернётся – Аня, прогони ты его, урода!
   Некоторые её слова оставляли в Ане дырки, как от серной кислоты, жгучие и дымящиеся воронки. Вообще ей были непонятны и тягостны визиты Тамары Николаевны. Всегда дневные, они отрывали её от срочных заказов – ведь с уходом Вити жизнь не закончилась, и надо было платить коммунальные платежи, покупать еду, родителям давать немного денег каждый месяц, они привыкли к этому. Аня всегда давала денег родителям, что тут такого, с тех пор, как стала жить самостоятельно. И выяснилось, что своими никчемными художествами она зарабатывает, и часто, на порядок больше, чем они вдвоем получают зарплату, бюджетники. Да и Витя не сразу встал на ноги, долго жили на картинки, которые Аня рисовала для магазинов, партий, издательств, кто попросит и кто согласен платить.
   Лучшим был визит, когда Тамара Николаевна явилась с мужем, он же витин отец. Пили чай, но в этот раз, вопреки обычаю, свекровь не мучала её рассказами про Юлю, больше молчала. Вообще все молчали. После чая Андрей Петрович погладил Аню по плечу тяжелой рукой, раза два, так ничего и не сказал. «Ну что за семья!» – раздраженно подумала Аня, закрыв за ними двери. «Ты видела, как она похудела?» – невпопад спросил Андрей Петрович жену в лифте. Та свернула губы в куриную гузку, не думала, что муж способен заметить такие детали, как плюс-минус несколько килограммов.
   На самом деле удивительно было не то, что Аня похудела, а то, что от неё вообще что-то осталось, душа в теле. Самой ей иногда казалось, что она уже умерла и попала в ад, вакханалия разрыва вертелась вокруг, как сильно затянутый шабаш ведьм на Лысой горе. Менялись только кликуши, которые вдохновенно рассказывали, кричали ей в уши, что видели Юлю с Витей, встречали там-то и там-то, что Витя поправился-похорошел-побледнел-ужасно похудел, в общем, выглядит нормально, а эта блядь Юля ну совершенно как всегда.
   Джей Дарницкий появился своевременно. Оказалось, он уезжал куда-то на месяц, в Швейцарию, да вот такая затянутая деловая поездка. Ничего не знал про Витю, про Юлю. Аня рассказала ему сдержанно, как могла – Витя ушел, забрал вещи, развод. Подруга юности, любовь студенческих лет. Перечеркнул, в общем, восемь лет, – резюмировала Аня, страшно улыбнувшись сухим ртом.
   – Да-а, девочка моя, – непонятно сказал Джей, внимательно глядя на Аню. Непонятное в этом было то, что до сей поры он, как младший, не позволял себе называть её «девочка моя», в общем относился как-то иначе, – Аня отметила это изменение про себя, но никак не отреагировала.
   На следующий день Джей отвез её в больницу. Её мобильник остался дома. Ане стали что-то колоть, она много спала, ни с кем не разговаривала. Когда не спала, обследовали, потому что астения и истощение. Через пару дней перестали болеть уши, через пять Аня перестала понимать, что делает в стенах цвета мяты. Волновалась, просила Джея забрать, гневно говорила, что он её запер в психушке. А она даже уехать не может – нет вещей и денег, не знает даже, как отсюда выйти, не в окно же прыгать с третьего этажа, она обошла коридор, не нашла ни лифта, ни лестницы, все двери заперты, черт знает что такое. Джей хохотал, просил потерпеть. Сидел с ней каждый день по несколько часов, смешил, какие-то глупости рассказывал. Телефон и интернет не давал, с актуальными мировыми новостями не знакомил. Что касается горящих заказов, об исполнении которых она волновалась, отвечал сдержанно, что всё в порядке.
   Неожиданно оказалось, что всё действительно в порядке, незаменимых людей не бывает. Джей воспользовался незапароленностью ноутбука, устроил всё самым невероятным образом. С помощью двух старинных подруг, Лизы и Майи, как-то перекинул всё, что горело, отодвинул то, что горело, но не очень. Предупредил её и витиных родителей, что Аня уехала отдыхать. Никто не удивился, не расстроился, никто не искал её. На телефоне, который Джей аккуратно подзаряжал всё это время, зарядку не нашел, купил новую – 2 пропущенных звонка, всего-то.
   И еще он что-то такое сделал с квартирой, как будто воздух здесь поменял. Может быть, и правда поменял, выветрил застывшую тоску, густое анино отчаянье. А может быть, просто проветрил. Аня недоумевала, ходила из кухни в комнату, пыталась понять, что не так. Вот книжные полки, вот кровать – не вспоминать, не вспоминать, как! – вот телевизор, бра в коридоре и занавеска на кухне. Все такое привычное, от медной турки с витой ручкой до глиняного колокольца с одиноким голубым глазом, артефакта давней поездки в Сочи.
   Может быть, изменилась сама Аня.
   Она стала резко обрывать тех, кто хотел, жаждал рассказать ей про незадавшуюся жизнь Вити с Юлей. Что-то там не в порядке было, действительно, а может быть, врали, – ей было неинтересно уже. Кстати, кроме всего прочего обследование показало, что Аня вполне здорова и способна рожать детей, но стоит поторопиться.
   Джей приезжал день – через день, не оставил её своими заботами. Она неловко спросила один раз, сколько должна за больницу и вообще за всё. – Умоляю тебя, Аня, – так сказал, но выразительно, и она заткнулась. Привозил ей живые цветы, да-да, представьте себе.
   Между тем незаметно наступила зима, выпал снег. Аня верстала третий номер глянца. Отрывалась изредка, осматривала свои пенаты удовлетворенно. На коленях мурлыкала маленькая персидская кошка Апельсинка, Джей подарил. В вазах и бутылках стояли, в градации по росту: короткие розы, герберы, очень деревенский, очень изысканный букет сиреневых колокольчиков и мелких ромашек с пышным хвостом из ковыля. Витю она давным-давно не видела. Тема развода затихла сама собой, почему, она не знала, – по документам Аня по-прежнему оставалась Писемской. В последнее время она всё чаще трезво думала, что хочет Джея. Невозможно было устоять, в самом-то деле. Не каменная.
   Дарницкий был, как известно, хорош собой и уже не так непозволительно молод, как много лет назад, когда они только познакомились. И в конце концов! Аня же не замуж за него собиралась. Да, переспать. Может быть, не один раз. Заняться любовью. Сексом! Потрахаться!
   Дело было за малым. Как? Как осуществить это на практике?
   Сам Джей никаких шагов навстречу не делал. Аня, в свою очередь, за ненадобностью в протяжении восьми лет счастливого супружества, начисто забыла приёмы обольщения, которые могли бы привести её к исполнению желаемого. Нет, ну что-то там вспоминалось из суровых студенческих будней в общежитии художки. Огреть избранника подушкой. Пожарить ему картошку. После совместного распития водки разбрестись парами по скрипящим кроватям, своею узостью необыкновенно располагающим к близости во всех смыслах слова. Бред, в общем, никак не вписывающийся в реалии этой жизни.
   И тут в дело вмешался счастливый случай под названием «День рождения Д. И. Дарницкого».
   Об этом достопамятном событии Аня, к счастью, вспомнила своевременно, когда до ДР’а оставалось около двух недель. Занялась подготовкой с недетским совершенно энтузиазмом. Поначалу было непонятно, как будет Дарницкий этот самый свой день рождения, двадцати– что ли семилетие, не помнила точно, неважно, – отмечать. И будет ли вообще. Вскоре выяснилось, что заказал столик на шестерых в кабаке, Аня – приглашена. Неделю, наверное, Аня думала, что дарить, – а сама уже привычно отбирала лучшие фото, самые удачные кадры, вырезала, украшала, чистила, верстала. Подарочный альбом получился немаленьким – 40 страниц.
   Дело в том, что за годы дружбы и тесного общения у Писемской сам собой создался архив любительских фотографий, гигабайт этак тридцать-пятьдесят, с разных праздников и других мероприятий, коих был Дарницкий непостоянным участником, но уж по крайней мере стабильно приглашаемым. Камера его любит, любая, любая камера – отмечала Аня, изредка щелкая «видео», небрежно пропуская мимо сознания кадры с бывшим мужем. Еще несколько фото, пусть не самого лучшего качества, заботливо подкинули социальные сети. Джеюшка в пятом классе, Джеечка выпускник в ладно сидящем костюме. «Жаль, ах как жаль, так не хватает Джеюшки в песочнице», – напевала, сидя за своим ноутом, Аня.
   Роскошный получился альбом, просто роскошный. Аня не выдержала – увидев, как отпечатали первый, не пожалела денег, чтобы заказать еще один. Подумала, что Джею, может быть, будет приятно подарить его отцу. Да не так и дорого, если вспомнить всё, что он сделал для неё в эти дни.

   Параллельно развивалась эпопея с нарядом. Проблема заключалась в том, что Аня страшно похудела в роковые эти дни, недели, вес же потом набрала лишь частично. Вся одежда, буквально вся, висела на ней мешком. К тому же из соображений перфекционизма – новый мужчина, первый секс с ним, – хотелось, чтоб всё было идеальное. Нижнее бельё, чулочки. Но если с бельём и чулками всё, в общем, было просто, мало ли их, – с платьем наблюдались проблемы. Следовало вообще начинать с платья, затем уже подбирать остальное – клатч, к примеру, бижутерию, иные аксессуары. Вся эта линейка не была Ане чужда, выбирать она любила, умела. Затык заключался в платье. Она отчаивалась, посматривала на корсеты, на брюки, – но грех же скрывать такие ноги, знала. Искала Его снова и снова – Платье, конечно же.

   Черт знает что предлагали на её истощенную фигуру и мелкий рост – какие-то подростковые платья, с сердцами и воланами. А хотелось-то дерзкой женственности, волнующей сексуальности без намека на блядовитость, но с лёгким вызовом. Потому что после всего, Аня рассчитывала, будет секс, и улыбалась, и скрещивала плотно ноги. Бабочки в животе и другая пошлость, снова улыбалась.

   Нашла, конечно. Что-то среднее между деловым и вечерним, с неизбежными воланами. Но, впрочем, ей шло.

   В предвкушении дня рождения Аня волновалась так, как, кажется, не волновалась четыре года назад, когда у неё случилась задержка. Они, собственно, с Витей не предохранялись никогда, за исключением самого первого досвадебного еще времени. А почему, а потому, бог не дал. Витя благополучно переводил с себя стрелки благодаря наличию дочери, случившейся в еще более далекие времена. Эта самая дочь, почти взрослая уже девица лет 12, жила в другом городе с мамой и совсем другим папой, к биологическому отцу претензий не имела.

   Аня нервничала (не из-за канувшей в безвестность дочери бывшего мужа, понятное дело), мерила наряд восемь раз, в день икс заказала специально мастера макияжа за три часа «до». Получившаяся на лице картина ей не понравилось, мастеру она вежливо промычала «Мда-а-а, чудесно получилось», заплатила, закрыла дверь, смыла художества и накрасилась сама. Обширно набрызгала на себя новые Hot Couture, вызвала такси.
   Ну а как же там Юля с Витей, спросите вы? Да никак. Спустя пару месяцев притихла жгучая страсть, заставлявшая воссоединившуюся пару предаваться забавам плоти в самых неожиданных местах. Да и при двух энергичных детях, десяти и одиннадцати лет, проживавших на той же, не самой большой жилплощади, постельные эскапады стали казаться менее уместными, чем это могло бы быть в других обстоятельствах.

   Потекли будни, да-да, смеркалось. Оказалось, что Юля совершенно не склонна бросать работу и заводить третьего ребёнка. Ей, паршивке, нравилось сиять на своём телевидении, после лет прозябания в качестве жены, а потом в качестве младшего помощника третьего дворника – теперь, когда она, наконец, выбила свою собственную программу, ну и что 15 минут, ну и что на двадцать восьмом канале, который никто не смотрит. Из-за этого между влюблёнными случилась первая сдержанная ссора.
   Старший сын смотрел букой и склонял к тому же младшего. Впрочем, поначалу Витя чудно ладил с детьми, чудно. Водил на каток. В кино. В парк. Позже, когда поток благостей со стороны нового домашнего мужчины иссяк, умерилась и взаимная доброжелательность. Пока не переросла в открытую неприязнь. Случилось это не так чтоб совсем скоро, месяца через четыре. Пустяки, в сущности: старший принёс из школы двойку, какую-то запись в дневнике, порванную куртку, грязные джинсы, сбитые до крови руки. Когда Витя пришел с работы, Юля на кухне пыталась заштопать куртку, одинокая слеза ползла по застывшему в скорби лицу. Она надеялась на сильную руку и мужское влияние. Витя неумело схватился за ремень, отрок не внял, произошла безобразная сцена.
   Не добавляли покоя новой ячейке общества и частые визиты Тамары Николаевны. Юля уже втихаря молилась, чтобы она, ради всего святого, приезжала со свекром, который умел как-то уводить энергию жены в нужное русло. После первых двух недель бойкота свекровь стала приезжать по вторникам и субботам, стабильно, иногда по средам. Это были тяжелые для Юли дни. Мама любимого человека говорила поразительное количество неуместных для хрупкой молодой семьи вещей, нагромождала одно на другое. Глаза у Юли становились узкие и опасные, Витя краснел пятнами, молчал. Дети говорили глупые детские гадости, не смешные, тогда пятнами краснела уже Тамара Николаевна. Вскакивала со своего места, взметнувши юбки, кричала, выкинув руку в бок «Ноги моей в этом доме не будет!». Приезжала снова через три-четыре дня. А что ей делать на пенсии.
   И дело было, конечно, не в том, что в каждое своё посещение Тамара Николаевна привозила и вести о бывшей жене Анечке, везла яд вёдрами, не жалела его нисколечки. «Витюшечка, а Анечка-то твоя так похудела. Ты бы съездил, навестил её что ли. Рак сейчас так помолодел. Не чужие ведь люди, в самом деле!».
   Или:
   «А Аня молодцом, молодцом. Как ни приеду к ней – все рисует свои картинки и журналы. На днях ездила к её маме, навещала. А как же. Говорит, приезжала Анечка на днях, денег нам привезла. Молодец, не забывает родителей».
   «Ах ты, карга старая.» – бессильно думала Юля, которая к своим родителям в Калужскую область не ездила уж года три как.
   А вот еще:
   «Аня так похорошела после своего отдыха, чудо просто! Помолодела. Я уж у неё выспрашивала, может, ботокс сделала? Но Аня, конечно, сказала, что нет. Я и сама уж подумала, рановато ей пластику. Сейчас все делают, и вам, Юлечка, не помешало бы, кстати. Вы ведь старше Анечки года на четыре? Нет? Ну надо же, а я думала – старше.».
   Витя, как мужчина обыкновенный, среднестатистический, не очень осознавал сомнительную прелесть стремительных монологов матери. Зато Юля, женщина неглупая, понимала всё и даже то, что Тамара Николаевна стремилась скрыть. Втайне Юля начала мечтать о новом муже. Чтоб был круглый сирота. Желательно умел ладить с чужими детьми. Да не в детдом же их сдавать, в конце-то концов! Отчаивалась Юля, вспоминая, как мирно жилось ей со своими взрослеющими мальчишками последние годы, до Вити. Были и плюсы. На время визитов Тамары Николаевны семья сплачивалась. Несколько выпадал только Витя, не мог определиться. Пробовал задерживаться на работе в эти дни, но мама ловко меняла расписание визитов, избежать тягостной повинности удавалось нечасто. Юля тоже экспериментировала, искренне старалась найти со свекровью общий язык. Свекровь от общего языка уклонялась. Витя нервничал.
   Чутьём влюблённой женщины Юля понимала, что её мужчина внутренне недоумевает, зачем сменил тихий быт на этот ад с недовольными женщинами и злыми детьми, и откуда рыжий кудрявый волос в яичнице, собственноручно приготовленной утром, откуда? «Вот видишь!» – говорила Юля торжествующе, в пылу забывая про стабильность финансов, – «А ты предлагаешь еще одного. Куда, сюда-то?».
   Витя молчал.
   Сам день рождения Джея, вечер, проведенный в ресторане, запомнился Ане разве что неуёмными восторгами гостей по поводу её подарка. Среди приглашенных именинником были и неблизко знакомые, и не знакомые вовсе, – восторгались вполне одинаково. Аня сидела по правую руку от героя вечера, чувствовала себя комфортно. Улучив момент, нагнулась к Джею, спросила:
   – Кстати. Никогда не была у тебя дома, где ты вообще живешь? – хотелось добавить «и с кем», но удержалась.
   – Один, – Джей, видимо, думал что-то другое, – Один живу, тут недалеко! Да хочешь, покажу прямо сегодня?
   Юля улыбнулась, как не улыбнуться-то.
   – Хочу.
   Конечно, Дарницкий давно желал Аню, в общем был не прочь, далек от импотенции в силу возраста, от гомосексуализма – ну, так природа распорядилась. Но вот беда. В далёкой Швейцарии его ждала Аня номер два, у которой с Аней Писемской было лишь одно сходство – имя. Швейцарская Аня, бледная светловолосая девочка 19-ти лет от роду, лежала в клинике на сохранении, пятый месяц беременности протекал очень тяжело. Будущий отец ездил к ней постоянно. В силу причин, о свадьбе говорили осторожно, роды обещали быть тяжелыми. Швейцарская Аня совершенно не ревновала жениха к российской Ане – не могла себе представить интересную женщину в возрасте за 30. Хотя он рассказывал ей про другую Аню и часто.
   Российская Аня не подозревала о существовании швейцарской, пока Дарницкий не прислал приглашение на свадьбу, – но это будет позже, позже. Почему не подозревала? Ну почему-то мужчины иногда не говорят такие, казалось бы, естественные вещи, к чему бы это?
   Холостяцкая квартира Дарницкого не глянулась Ане с порога, хотя приличный дом, благополучный район. Честно говоря, трудно было представить более отвратительную квартиру. Оправдать Джея могло только одно: жил он здесь непостоянно, наездами. Заграница, бизнес и другие дела. Осторожно присаживаясь на край чудовищного красного дивана в ожидании кофе, Аня невольно изогнула брови и забыла их на лице, как делала всегда, когда что-то её удивляло. Морщины на лбу не красили.
   Всё вокруг как-то было слишком. И аквариум. И столики. И подушки. И совершенно сумасшедший бар со стойкой, элемент, казалось бы, привычный интерьера, высокие стулья, подумаешь, Аня даже любила такие детали и мечтала иногда, что обзаведётся кухней достойных габаритов, чтобы разместить там нечто подобное. Но красный диван в форме рта? Аня оглядела обивку, невольно ожидая увидеть где-нибудь красноречивые пятна. Пятен не было, не до такой же, в самом деле, степени.
   К кофе Джей неожиданно принёс какой-то слабый алкоголь в высоких бокалах, изящно украшенных веточками мяты и ломтиками лимона. Присел напротив. Аня высоко оценила искусство бармена. Потихоньку откинулась на спинку дивана, расслабилась. Разговор не клеился, хотя Дарницкий (казалось бы!) вполне гармонично ощущал себя в своём домашнем пространстве. После второго коктейля Аня и сама взглянула вокруг немного иначе. Ну а что, вот так живут богатые люди. Зеркала, прости господи, в золоченых рамах, а может золотые? Она знала про место Дарницкого-старшего в «Форбс», почему бы и нет.
   В пылу беседы Джей выпрямился, как-то жестикулировал прямо перед Аней, что-то ей рассказывал увлечённо, на верхнем уровне она слышала и даже отвечала что-то в тему. Всё равно никто и никогда не обвинял её в чрезмерной разговорчивости. Сама же думала: «Ну что. Ну когда». В наступившую, они всегда наступают, паузу, сказала с расстановкой:
   – Джей. А почему бы нам?..
   И запнулась. Решиться решилась, сформулировать забыла. «Почему бы нам не переспать?». Фу. «Почему бы нам не заняться любовью?» Фу. Трахни меня, о мой герой, в конце концов! Все эти мысли пронеслись в голове у Ани, пока она смотрела на Джея, он смотрел на неё и концовка фразы ему, кажется, была не нужна – он всё понял. И он побледнел. И он сказал:
   – Нет.
   Ну вот так сразу сказал, вырвалось. Что-то он еще говорил, Аня смотрела ему в глаза, он смотрел ей в глаза, Аня не слушала. «Нет, девочка моя, не могу, если ты останешься сейчас – это навсегда, а я не могу навсегда, прости меня, прости меня, прости меня, я дурак, я.» – ну, честно говоря, ей может быть, и хотелось это услышать, а какой бред на самом деле лепетал загнанный в угол Дарницкий, никто не знает. Неловкая, в самом деле, ситуация – одна желанная женщина, но много обстоятельств, другая желанная женщина, ничего не подозревающая и к тому же глубоко беременная, трудно с этими бабами. Джей хорошо помнил маму Полин и её рассказы о романе с привлекательным русским, жениться нельзя, граница на замке, юная Полин в слезах ждёт младенца, и как же вовремя случился развал СССР, поженились, но столько тревог.
   Аня встала с дивана, ушла, хлопнула дверь, шевельнулась штора. Джей сказал ей вслед: «Подожди, Аня.», – сам не зная, зачем.
   Аня шла по ночной улице, благополучный район, не страшно. Пальто нараспашку, снежинки на волосах. Ей было легко и немного смешно, и жалко себя. Иногда завершить гештальт можно и так.
   На следующий день, опять суббота, Аня совершила часть давно запланированных глупостей. А именно – позвала к себе на кухню подружек, купила две бутылки водки, приготовила разнообразную снедь. После шестой рюмки зарыдала, опустив голову: «Девочки! Ужасно скучаю по Вите! Ужасно, блядь, по нему скучаю!».
   «Козёл, какой козёл», – сочувственно говорили девочки, гладили по волосам и плечам, вжимали в свои пышные груди хилую анину тушку, – «Ну не плачь, Анька! Ты же так хорошо держалась всё это время!».
   «Да-а-а-а», – радостно закатывалась в новых рыданиях Аня, – «Хорошо держалась!!! Восемь лет, девочки! Как я могу хорошо держаться, это же пиздец какой-то, просто пиздец!».
   В общем, чудесно посидели.
   Месяцев через пять с половиной Витя ушел от Юли, снял себе однушку возле офиса. Одинокий быт травмировал, не привык жить один. Вечером поехал по старому адресу. Воткнул в замочную скважину ключ, сохранил, конечно же, повернул. Долго не решался открыть дверь.
   В прихожей стояла, прислонившись к стене, Аня. Он поцеловал её в слепые очи, в зажмуренные веки, – один и другой глаз, по очереди, прижал к себе.
   Вы тут, конечно, вправе думать, что это все спонтанно у них получилось, – Витя приехал, а Аня его ждала каждый вечер. В прихожей с закрытыми глазами, ага. Но так бывает в кино. На самом деле Аня не выдержала затянувшегося развода и последовавшего за тем длительного молчания, и, как известно – не чужие. Отправила мужу смс-ку, тупую, короткую смс-ку в два слова: «Как ты?».
//-- * * * --//
   Неожиданно для всех Юля подружилась с Тамарой Николаевной, обнаружила в краткосрочной свекрови классную тетку с родственной душой и чувством юмора. Тамара Николаевна, в свою очередь, выкинула фортель: развелась с Андреем Петровичем, вышла замуж за 65-летнего иностранца и уехала в Канаду. Андрей Петрович не грустит и кажется, встречается с какой-то женщиной.
   Замуж Юля не вышла – живёт с детьми и подругой. Дети рады, что у них теперь две мамы, иные подробности о её личной жизни неизвестны. Ведёт новую программу на телевидении, близка к популярности. Иногда созванивается по скайпу с Тамарой Николаевной.
   Джей Дарницкий женился на швейцарской Ане вскоре после того, как она родила семимесячного ребенка, мальчика, назвали в честь папы. Успехи медицины всем известны и сейчас Дарницкие планируют увеличивать семейство дальше.
   Когда Аня была беременна вторым, Витя по случаю купил за городом двухэтажный коттедж со множеством разносторонних удобств, который спешно продавала большая семья, обремененная детьми. Аня продолжает рисовать свои картинки, ногти и волосы не отрастила, после рождения третьего ребенка немного пополнела, ей идёт, Вите нравится.
   Витя совсем не изменился – такой же большой.
   Конец.

Михаил Калмыков

   Калмыков Михаил Сергеевич, 21 год, Москва.
   Студент 4 курса "Специалист по связям с общественностью". Российский Новый Университет (РосНОУ)
   Факультет гуманитарных технологий и иностранных языков

Amnesiac

//-- Предисловие --//
   Если вы вдруг собираетесь прочесть следующий текст, то я просто обязан предупредить о деталях.
   Это заурядная история про обычного молодого человека без цели в жизни, без идеалов и, наверное, даже без принципов, со своими косяками и закидонами. Вы будете смеяться, но это типичный герой нашего противоречивого времени и, к сожалению, посредственной литературы. Он глуп, но талантлив. Идеалистически красив и одновременно нарочито одиозен. Лицемерие и наигранная надменность – его главные козыри. Он каждый вечер одевается в свежую коллекцию пороков, а под утро едва ли помнит себя самого. В его жизни нет места подвигу, он не жертвует собой ради великого будущего, которого у него нет, не борется за судьбу отечества, в которое он не верит, не спасает африканских детишек от СПИДа и не испытывает угрызений совести, ввиду ее отсутствия. Он вообще по сути ничего не делает. По крайней мере, полезного, а значит он такой же, как вы, уважаемые 95 %, чем-то хуже, чем-то лучше.
   И не найдетесь, что в конце я выдам вам мораль сей унылой басни или, упаси боже, смысл жизни. Какая может быть мораль у молодого столичного повесы? Никакой. Только сплошные стенания, сомнения и нытье, бессмысленное и беспощадное под соусом вроде бы искренних чувств, которые порой напалмом выжигают все язвы уже испорченной двадцатилетней душонки.
   Если вы еще не передумали, то приятного чтения и помните, что я вас предупреждал.

   Калмыков Михаил – обыкновенный студент, который, однажды случайно написал школьное сочинение по Евгению Онегину на пять и решил, что имеет право создавать тексты, весьма отдаленно напоминающие настоящую литературу.

   Посвящается моей унылой молодости, которая растрачивается еще более бездарно и бесполезно, чем у героя этой повести…

   Порой мне кажется, что создавать думающую и чувствующую материю было большой ошибкой. Она вечно жалуется. Тем не менее, я готов признать, что валуны, горы и луны можно упрекнуть в некоторой бесчувственности.
Курт Воннегут

   Нелегко быть ребенком, заключенным в теле взрослого мужика, страдающего амнезией.
Фредерик Бегбедер

   Мудрено и трудно жить просто!
Иван Гончаров

   Я открываю глаза, и в моей голове, словно кто-то поворачивает ключ зажигания. Я со скрежетом и сожалением возвращаюсь в мир, который имеет вредную привычку бить наотмашь по нервной системе. Первым, что мне приходится увидеть это глаза: большие, темно-темно карие, практически черные, они искренне улыбаются мне. Веки чуть заметно моргают, а русые, слегка взлохмаченные волосы закрывают смертельно-яркий, утренний свет. Следующее что я чувствую – это резкий и всепоглощающий запах кофе. Казалось, он проникает всюду и прежде всего в мою носоглотку. Я осматриваю ее снизу вверх: конечно, она уже успела слегка накраситься, почистить зубы и зачем-то надеть нижнее белье. Её маленькая ладонь скользит по моей груди, пощекотав её ногтями, и тишину разбивает звонкий, будто бы еще детский голос.
   – С добрым утром, – тихо шепчет она, что впрочем, лишнее, потому как в этой однокомнатной квартире мы, судя по всему одни.
   Девушка подносит ко мне кружку. На маленькой деревянной дощечке появляется пара аккуратно нарезанных сэндвичей. Губы изгибаются в приятной, наполненной заботой улыбке.
   Это был бы типичный портрет любящей пары из классического ромкома, если бы я не почувствовал, как уголки моих заспанных глаз надломились в скрытом отвращении.
   Как же я ненавижу эти завтраки в постель! (Еле сдерживаю себя, чтобы не сказать это вслух). Заливать жгучий, крепкий кофе в нечищеный рот, жевать в неудобном положении эти дурацкие бутерброды, ерзая и роняя крошки на простыни. Сплошное издевательство. И все это под ее довольным и милым взглядом, излучающим псевдо-мамину любовь. А потом еще распылятся в лицемерных благодарностях по дороге в ванну.
   Однако все могло быть и хуже, посудите сами, я мог проснуться от храпа восьмидесяти килограммовой коровы или обнаружить себя на заблеванном полу какого-нибудь замкадного обезьянника. О таких фактах моей жалкой биографии я уже постепенно стал забывать. Что и говорить – зажрался.
   Если попробовать отмотать пленку моей памяти на двенадцать часов назад, то на экране будет сплошное слайд шоу Казимира Малевича. Пустота. Бездна. Тьма.
   Честно говоря, я намеренно забыл предупредить это милое создание о своем маленьком недуге. Дело в том, что я страдаю кратковременными приступами амнезии и, глядя, на это пучеглазое миловидное лицо, я не имею не малейшего понятия, кто она такая, и что я делаю на этой кровати с бутербродом за щекой. Стоит ли говорить, что воспоминания о событиях этой ночи также обошли меня стороной. Повернув голову в сторону окна, я замечаю шпиль сталинской высотки, и солнечный шарик, что так укоризненно бьет по глазам. Ну, я хотя бы в центре этого бестолкового города.
   Наверное, мне можно только позавидовать, ведь любому нормальному молодому человеку в жизни хочется проснуться после адовой вакханалии и не помнить ничего, кроме самого факта, что ты на ней присутствовал, и это было естественно потрясающе. Никаких стыдливых подробностей и головных болей. Красота. Но, как и все в этом жестоком и прекрасном мире, моя особенность имеет обратную сторону медали – жуткие мигрени и повышенная чувствительность.
   Именно поэтому без удовольствия проглотив её завтрак, я содрогаюсь от озноба и ударов наковальни в висках, распластавшись по душевой кабине в позе пьяного осьминога. Горячая вода, будто стигматами, царапает мне спину, я закрываю глаза и пытаюсь сконцентрироваться. И не волнуйтесь за меня, я уже привык. Впрочем, если очень хочется.
//-- * * * --//
   Все началось, как вы уже догадались, в раннем детстве, когда мое еще девственное и неокрепшее тело попало в аварию. Начальная школа, рядовая экскурсия в зоологический музей. Все как обычно: полуразвалившийся икарус ковыляет по раздолбанному асфальту, неугомонные школьники не затыкаются, классный руководитель на переднем сидении флиртует с водителем, за запотевшими стеклами проносятся серо-кровавые девяностые. Заснеженные жигули трясутся на морозе, за безликими домами тускнеют купола церквей, все дружно едят сникерсы и убивают друг друга под музыку Майкла Джексона.
   Я занят, тем, что развлекаю девчонок, изображая гида. Я стою в проходе, между креслами, лопочу какой-то бред в несуществующий микрофон. Девочки заливаются, мальчики гогочут. Меня шатает и я, воспользовавшись ситуацией, картинно заваливаюсь на Лену (любовь всей жизни) при каждом крутом повороте. От нее пахнет чем-то сладким и притягательным, должно быть клубничная жвачка (чуть позже я узнаю, что это называется похоть). Учительница злобно посылает проклятья мне в спину, (Лена в лицо), я не реагирую и продолжаю паясничать назло. На очередном перекрестке, кто-то влезает в наш ряд. Резкий тормоз, удар, я лечу назад, всем весело, месиво. Протяжный гудок, висок о подлокотник, непроизвольный смех, огромные, испуганные глаза классного руководителя. Тяжелое сотрясение, месяц в больнице, пюре на воде, сериал про Геракла, диагноз в шесть строчек и маленький шрам на виске.
   Вот и все, что я помню о том прекрасном времени наиболее четко. Ведь детство – это палитра акварельных красок. Набор ярких пятен, которые размываются водой на белом альбомном листе твоей жизни. Ну, или как-то так.
   Короче говоря, с тех самых пор я периодически теряю память на несколько часов. Периодичность приступов разнообразна и не системна. Это может происходить три дня подряд, а может, не появляется неделями.
//-- * * * --//
   Так или иначе, это случилось и сегодня.
   Контрастный душ постепенно приводит чувствительность в порядок, я выползаю из душа и долго всматриваюсь в отражение. Голова еще болит, под глазами как обычно малиновые мешки, на губах образовались трещины. Я начинаю судорожно перебирать десятки флаконов и тюбиков на стеклянной полке, но безуспешно. Все они, видимо, предназначены для каких-то тайных и сугубо женских процедур. Останавливаюсь на креме для рук и втираю его в губы. Выглядит отвратительно. Здравствуй, авитаминоз, давно не виделись!
   Натягивая джинсы, я планирую пути для отступления, потому как нахожусь на вражеской, к тому же совершенно неизвестной мне территории.
   Левый носок почти поддался, но тут в обнимку со своим толстым котом входит она:
   – Эй, ты куда?
   Молниеносно выстраиваю сетку своего расписания.
   – У меня очень важный семинар по истории журналистики через сорок минут. – Я делаю такой серьезный вид, будто мигом перевоплотился из сказочного раздолбая в сурового работника морга.
   – Ты же сам мне вчера говорил, что это самый скучный предмет в мире!
   – Она делает свои и без того большие глаза просто огромными. Вот вам и честность, дамы и господа!
   – Точно, говорил, но вот преподаватель, я уверен, думает совсем по-другому, я бы с радостью остался, если бы этот маленький гоблин не держал меня в своем черном списке.
   Она строит обиженную гримасу. Вроде выкрутился. Заканчиваю со вторым носком и вот я уже в прихожей прошу у нее таблетку от головы.
   Прежде чем протянуть мне стакан с бурлящим в нем аспирином, эта садистка делает контрольный выстрел:
   – Ты хоть мое имя помнишь? – и куда подевались забота, доброта и уют?
   – А ты мое? – пытаюсь отшутиться я.
   Попытка проваливается, она резко сует мне стакан, проливая половину на джемпер, и уносится на кухню.
   – Пошел вон, скотина! – доносится фальцетом.
   Я мысленно чокаюсь с котом и залпом осушаю стакан. Животное смотрит на меня с яростью.
   – Меня Кирилл зовут, кстати, – бросаю я в ответ на его шипение и закрываю за собой дверь.

   Стрелки часов сходятся на одиннадцати утра именно в тот момент, когда расходятся скрипучие двери лифта. Я вставляю наушники и включаю айпод, начинают играть The Cure.

     «I don't care if Mondays black
     Tuesday, Wednesday – heart attack
     Thursday, never looking back»

   Сегодня четверг и последний день октября. Тучи образовали огромный металлический дуршлаг, из которого безостановочно сыпет мелкий дождь. Достав из сумки зонт, я неторопливо иду в сторону метро. Безумно хочется курить, но ни сигарет, ни палаток, как назло нет. Я нахожу в джинсах жвачку и удовлетворяюсь орбитом без сахара. Губы по-прежнему сухие и обветренные.
   Когда-то я дал себе слово не жевать жвачку, услышав в одной из «целительных» передач про её пагубное воздействие на все, начиная от зубов, заканчивая поджелудочной. Какое-то время я пользовался леденцами, затем исключительно сигаретами. Теперь приходится комбинировать и обещать себе, что брошу. А обещания себе – самые лицемерные из всех.
   Метро как всегда представляет собой душную и смердящую помойку, которая разбухает с каждым годом все больше, все сильнее воняет и как следствие – дорожает. Я выплевываю резинку в пространство между перроном и входом в вагон и заползаю внутрь. По дороге я копаюсь в сумке с целью составить логическую цепочку событий этой ночи, но нахожу несметные сокровища безответственного студента гуманитарных дисциплин: студенческий билет с вложенным в него презервативом, гора мелочи, поцарапанная (от пива) зажигалка, смятый коммерсантъ (+20 к интеллекту), тетрадка с заметками о невыносимой легкости бытия, флешка, томик Набокова (+ 40 к понтам), паспорт и зачетка без единой печати. Тем временем поезд проезжает станцию, на которой находится университет. Лезу в карман за телефоном, на экране – смс от старосты: «Хоть сегодня ты явишься?». Стоп. Замечаю что-то фиолетовое на руке, поворачиваю запястье – бумажный браслет из клуба. Хотя по похмелью можно было и так догадаться. Ну, хоть что-то.
   Напротив меня сидит человек странной наружности. На нем надет самопальный шлем, из которого торчат длинные сальные волосы. Лицо его небрито уже как минимум месяц. На ногах грязные черные ботинки, в руках он сжимает деревянный щит, обтянутый кожей и огромный, меч-кладенец. Такое ощущение, что он только что вылез из русского фэнтези. «Волкодав против чародея» – или что-нибудь такое. Он ловит мой оценивающий взгляд и сурово сдвигает брови, отвечая мне вопросительным кивком головы. Я отстраняюсь, делая вид, что ищу что-то в плеере, встаю и быстро ретируюсь в конец вагона. На чародея я явно не тяну.
   Осторожно, двери закрываются, следующая остановка – дом!
//-- * * * --//
   Как любой классический иждивенец из хорошей семьи, я, конечно же, проживаю в квартире, что бережно хранили для меня бабушка с дедушкой. Уютная двухкомнатная берлога в пределах садового кольца была передана мне во владение полтора года назад, аккурат после того, как я окончил первый курс и стал наивно полагать, что во всех отношениях готов к самостоятельной жизни. Самостоятельная жизнь довольно быстро скатилась в бесконечное пьянство и тотальное безделье. Молодому творцу ведь нужно время и пространство для саморазрушения с последующей реинкарнацией, желательно в святого гения. Кстати о творце.
   Я относительно рано начал проявлять себя на поприще так называемого креативного мышления, которое простиралось на различные сферы общественной жизни. Начиная с виртуозной игры на гитаре в подъезде, заканчивая критическими заметками о несправедливости жизни. Последние, в свою очередь, переросли в интерес к журналистике. Постепенно получилось так, что пустословить, то есть апеллировать языковыми средствами, у меня получалось гораздо лучше, нежели цифровыми. И вот, выйдя за ворота школы с бестолковым аттестатом подмышкой, я зачем-то решил позиционировать себя, исключительно как гуманитарий и естественно оказался у тяжелых дверей журфака.
   Как бы то ни было, я довольно быстро разочаровался в высшем образовании, собственно как и оно во мне. За первые два года я оброс железобетонной броней цинизма и эгоизма. Завел рыбок и повысил уровень холестерина в крови. Попал в тусовку «креативных» студентов. Стал перманентно употреблять такие лексемы, как «дискурс», «трюизм», «когнитивный диссонанс», «эклектика» и т. д. (здесь и далее по тексту). Повесил на себя гордые ярлык современной молодежи, а-ля «постмодернистский нигилизм», подался в колумнисты на модный хипстерский портал и в конец обнаглел.
//-- * * * --//
   Квартира встречает меня духотой, спертым воздухом и повисшей в нем пылью. По идее дома дел до черта: постирать, подмести, помыть трехдневную посуду, разобрать (а сначала погладить) кипу рубашек, проветрить помещение, в конце концов! Но вместо этого скинув с себя одежду, я беру пачку сигарет со стола и судорожно закуриваю. На кухне находится помятое яблоко, в которое я жадно вгрызаюсь и включаю ноутбук.
   Я всегда вел дневники, сколько себя помню. Это был совет врача, по его словам, это помогало бы мне контролировать и по возможности вспоминать то, что забирала моя амнезия. Сначала это были общие тетради, затем красивые, но бестолковые ежедневники. Потом появился блог и, наконец, твиттер! Ценность текста рухнула. Время стало идти быстрее, мемуары больше никому не нужны. Теперь твое послание миру должно уместиться в сто сорок чертовых символов.
   Поэтому я пытаюсь выдавить из своей памяти какую-нибудь емкую фразу, но в голову не приходит ничего лучше, чем:
   «Москва, ты снова меня трахнула этой ночью!»

   Вечером, а если быть точным через сорок минут, я должен быть на очередной выставке современного российского искусства. Я как человек ленивый и сомневающийся – опаздываю и, конечно же, ставлю под сомнение существование такового искусства. По заданию моего главного редактора, который к слову уже с самого утра алкоголизируется там вместе со своими друзьями-геями, я должен проанализировать контент, скоординироваться с фотографом и выдать гениальный отчет, наполненный неподдельным восхищением. Для такого лицемера и балабола как я – в общем, не самое трудное занятие.
   Однако все эти наставления моментально вгоняют меня в тоску, и посему я минут пятнадцать развлекаю себя выбором правильного сочетания рубашки и кардигана. После серфинга по френдленте и вконтакте начинаю одеваться. Из колонок рвутся Guns n’ Roses – «Sweet Child O' Mine». Я скачу по комнате в расстёгнутой сорочке и трусах, повязав на голову галстук словно повязку, и ору на всю квартиру:

     Where do we go,
     where do we go now,
     where do we go
     Where do we go,
     where do we go now?

   В тот момент, когда я уже собираюсь взять швабру в качестве гитары, в чувство приводит телефонный звонок.
   – Алло?
   – Алло, Кирилл, это я, ты где? – запыхавшимся голосом тараторит Паша.
   Убираю звук колонок.
   – Ну, я, как бы настраиваюсь, а ты?
   – Да вот бегу за автобусом, через, сколько ты будешь?
   Прижимаю плечом телефон и поворачиваю левое запястье.
   – Через полчаса. – Говорю я с какой-то вопросительной интонацией.
   – Хорошо, встретимся у входа. – бросает Паша и отключается.
   – Зачем? – спрашиваю я у телефонных гудков.
//-- * * * --//
   Через полтора часа я захожу в здание галереи и поднимаюсь по деревянной винтовой лестнице. Все вокруг как будто пропитано творческим снобизмом. Просторное помещение, выкрашенное в бледный, молочный цвет. Складывается ощущение, что кто-то просто втер тонну мела в эти грязные стены, типа «придал старину». По бокам хаотично развешаны картины, посередине стоят черные кожаные диваны. Публика представляет собой типичное «треш-арт-шопито». Девочки в разноцветных вязаных шарфах и кедах, хмурые старики в беретах и обязательно бюргерских очках, надвинутых на крючковатые носы. Эстеты в твидовых пиджаках и кашне. Невтыкающие клерки в сопровождении своих якобы продвинутых девиц. Всюду снующие девушки-официантки, от которых пахнет потом и сигаретами. Вездесущие сборища хипстеров, залипающие у столов с алкоголем.
   В одной из таких компашек я цепляю взглядом Пашу и дую к нему.
   Паша – наш штатный фотограф. Если описывать его в двух словах, то его джинсы уже, чем его ноги, а фотоаппарат больше, чем его голова. А вообще Паша – неплохой парень, по крайней мере, мы с ним ладим, ну или типа того. Его главный промысел – индастриал-фото, а весь этот фриланс для портала – только способ заработать. Он пару раз кидал мне ссылку на свои фотки заброшенных заводов и фабрик. Жутковатое зрелище, впрочем, у каждого свои тараканы.
   На лету я умудряюсь схватить два бокала вина с подноса официантки, и приземлиться прямо у Паши перед глазами:
   – За высокое искусство, мой друг! – салютую я. – И будь оно проклято!
   – Аминь! – улыбается Павел и жадно пьет. – Ты чего так долго?
   Я долго цежу красную жидкость сквозь зубы, чтобы уйти от ответа.
   – Гушмана видел? – поднимаю глаза.
   – Да, небось, уже в оргии какой-нибудь участвует. – Подмигивает фотограф.
   – Я вот сейчас пойду и наябедничаю, Павлик.
   Он закрывает лицо руками и сквозь пальцы сокрушительно мямлит:
   – О нет, пожалуйста, не надо!
   – Ладно, ты сделал хотя бы пару снимков? – интересуюсь я.
   – А то, – он хлопает рукой по висящему на тонкой шее фотоаппарату.
   – Умничка, пойду ознакомлюсь с экспозицией, никуда не уходи.
   – Слушаюсь и повинуюсь! – ехидничает этот скелет с зеркалкой и тянется за новым бокалом.

   Я слоняюсь вдоль картин галереи, пичкая свой блокнот общими фразами, и одновременно поражаюсь работоспособности своего мозга. Мой взор останавливается на картине, на которой изображена центральная улица города, наполненная гигантскими надкусанными яблоками. На самом деле я наслаждаюсь отнюдь не живописью, а красивой миниатюрной девушкой, что пристально изучает этот арт-объект.
   – Символично, вы не находите? – довольно громко растягиваю слова. Интересно мог я сказать еще большую банальность?
   – По-моему, это какой-то product placement Apple. – она направляет на меня взгляд.
   Голубые глаза сканируют меня с ног до головы так, что мне становится не по себе.
   – Может быть, может быть.
   Соберись, тряпка!
   – Кстати, меня зовут Сафронов Кирилл, я – журналист известного Интернет-портала…
   – Я заметила. – Прерывает она, кивая на мой бейдж.
   – Ну вот, никакой интриги, – с досадой отвечаю я, переворачивая карточку тыльной стороной.
   – Марина. – Протягивает маленькую ладонь. – Простой любитель сюрреализма.
   Я только сейчас замечаю ее золотистые волосы, играющие на фоне бирюзового платка, плотно обмотанного вокруг шеи.
   – Очень приятно, – смотрю на нее взглядом влюбившегося школьника.
   – Что-нибудь уже написали? – наклоняет голову и хитро трогает мочку левого уха.
   – Да. – прячу блокнот за спину – сплошное лицемерие!
   – Так, так. – доносится знакомый хриплый голос из-за спины.
   – Сафронов, хватит девушек снимать, мне статья нужна, а не еще одно разбитое сердце! – Мне на плечо падает тяжелая волосатая рука нашего главного редактора – Сергея Гушмана.
   Я оборачиваюсь и вижу молодящегося сорокалетнего мужика в военных ботинках, в которые заправлены тертые узкие джинсы. Черная футболка с надписью: «Cowboy gay sex» очерчивает небольшую трудовую мозоль, а солнцезащитные очки Ray Ban в белой оправе прикрывают мешки под глазами. Кажется, этот человек вообще не спит и уж точно никогда не бывает трезвым, но как все евреи – бесконечно хитер и способен вести дела в любом состоянии.
   – Сергей Вениаминович, я как раз анализирую общественное мнение, осваиваю аудиторию и все такое.
   – Теперь это так называется? – раскатывается его противный смех, а белоснежный оскал слепит мне глаза.
   – Ок, Кирюша, осваивай что хочешь, хоть целину, но позиционирование должно быть грамотным, – он тыкает в меня своим толстым пальцем. – Ясно?
   Господи, где он берет эти слова? Позиционирование? Просто скажи, что надо жопу полизать организаторам и все.
   – Угу, – мычу я и провожаю его взглядом.
   Я засовываю руки в карманы и разворачиваюсь в поисках Марины, но вижу только яркую вспышку фотоаппарата. Закрываю глаза руками. Блокнот, зажатый подмышкой, падает.
   – Улыбнись, придурок, нас ждет эпичная ночка! – сияет уже изрядно бухой Павел.
   Epic Fail!
   – С чего бы это?
   – Гушман только что сказал, отмечаем открытие выставки, организаторы оформляют.
   – Круто – киваю я и достаю сигарету.
   – Эй, здесь нельзя курить – материализуется из света софитов быдловатый охранник именно в тот момент, когда я хочу прикурить.
   – Что за день? Сплошные разочарования! – ворчу я, поднимая блокнот.
   Внутри нарастает уже привычное и безрадостное чувство бесполезности всего, особенно предстоящей пьянки.
   Я выхожу на улицу и, наконец, прогоняю через легкие табачный дым вместе с вечерней прохладой. Справа мне призывно подмигивают ксеноновые фары точь-в-точь, как глаза той девушки по имени Марина, что было такого в ней, что я так отчетливо запомнил это имя?

   Спустя сорок минут я обнаруживаю себя в каком-то восточном, но определенно дорогом ресторане. Все вокруг курят кальян и звенят бокалами. За длинным деревянным столом сидит, по меньшей мере, человек двадцать, среди них Гушман, два томных гея-галериста, несколько унылых художников, десяток статичных девушек, выпавший из реальности Паша и ваш покорный слуга. Повсюду гремит музыка, смешивается с гоготом и дымом, образуя давящую пелену. Я не успеваю замечать, как меняется содержимое моего бокала, но отчетливо ощущаю, как алкоголь щиплет мои обветренные губы, и как я стремительно пьянею. Кажется, со мной говорят абсолютно все участники посиделки и одновременно никто. Я с неопределенной периодичностью бросаю что-то вроде: «Да, абсолютно точно! Да ладно? Это было бы просто супер!».
   Каждые пять минут мне проталкивают кальянную трубку, и я без удовольствия чередую ее с сигаретой. Иногда я закусываю салатом, иногда какой-то разновидностью плова, иногда строю глазки манерной шатенке напротив, чьи монетно-образные золотые серьги и длинные черные брови прекрасно сочетаются с восточным антуражем.
   Над столом постоянно проплывают какие-то тосты и долгие поздравления, но я стараюсь вслушиваться в забористые речи Паши, чтобы уловить в них нотку тревоги и во время оттащить товарища в туалет. Но парень в свою очередь держится стойко, вцепившись обеими руками в хрупкие плечи новоиспеченных подруг. Вместо него в сторону туалета тем временем кивает та шатенка, сверкая дьявольскими искрами из глаз.
   Девушки очень любят говорить «да» в двух случаях: либо слишком рано, когда тебе необходимо еще двести грамм смелости, либо слишком поздно, когда твоя потенция безуспешно пытается поднять белый флаг.
   Я отвечаю ей должно быть совершенно идиотской улыбкой, источающей девственное стеснение, и продолжаю закидываться ударными дозами виски, отчего окружающий мир плавно сворачивается в объектив fisheye и отчаянно теряет фокус. В какой-то момент мне в очередной раз заталкивают в рот кальян, и я глубоко втянув приторный дым, чувствую, как к горлу неизбежно подкатывает тошнота.
   Неуверенно приподнимаюсь, мажу взглядом пространство и ретируюсь в уборную. По ушам начинают долбить «The Hurts – Wonderful life». На входе в узкий коридор меня хватает чья-то рука и затягивает в одну из кабинок. Мутный силуэт впивается мне в губы. Я поддаюсь, но чувствую, что процесс уже необратим. Она пытается расстегнуть мои штаны, в то время как я жадно глотаю воздух перед судорогой. Хлесткие руки резко дергают за ремень, и я, оттолкнув хищницу, проваливаюсь вперед, падая на колени.
   – Don't let go! – поет сладкий голос.
   Меня беспощадно тошнит.
   – Never give up, it's such a wonderful life
   – Буэ. у, бля! – мычу я, вытирая слюну.
   – Ты отвратителен! – получаю я мощный удар каблуком в область задницы.
   – Ууу ээ! – вою, облокотившись на унитаз.

     Don't let go
     Never give up, it's such a wonderful life!
     Wonderful,
     Wonderful,
     Wonderful life!!!

//-- * * * --//
   Я бегу что есть мочи по темному проспекту, пытаясь оторваться от огромного мужика, режущего воздух своим гигантским мечом. Улица кажется бесконечной, словно я попал в какую-то сюрреалистичную рекурсию. С трудом передвигаю свинцовые ноги, стараясь не сбиться с темпа, но дыхание постепенно перехватывает, а его тень приближается все быстрей. Ноги подкашиваются, фонари сваливаются в кучу, и вот я уже на холодном и мокром асфальте ожидаю конца.
   – Грамотное позиционирование! – страшным эхом говорит он, закидывая меч за голову.
   – Это точно! – не своим голосом отвечаю я.
   Меч в замедленном действии режет пространство, но за мгновение до удара огромное зеленое яблоко сбивает палача с ног, и он отваливает куда-то в сторону. Я непонимающе хлопаю глазами. Улица стремительно наполняется едким дымом. Где-то вдалеке сверкает вспышка фотоаппарата. Приподнимаюсь и иду на мерцание. Отмахиваюсь от серой пелены, я вспотел, в горле страшно пересохло. Вспышки все ближе. Все ярче. Все больнее обжигают сетчатку. Последний шаг. Белое марево заполняет все.

   Я нахожу свое бренное тело на кровати именно в тот момент, когда утренний свет презрительно опускает свой взор на этот город грехов. Комната кажется совсем маленькой, вдвое меньше, чем обычно, голова втрое тяжелее. Еще одна мерзкая ночь показала идиотский сон и перетекла в очередное утро пятницы.
   Холодный пол. Кухня. Стакан воды. Душ.
   Придя в себя, я, наконец, решаю посетить университет. Не потому что хочу, а потому что надо (весьма спорное заявление). Подхожу к окну: к дорогам, словно изморозью приклеились автомобили, пробки гудят в обе стороны мостовой. На подоконнике замерзает старый цветок в керамическом горшке. Ртуть в градуснике украдкой подглядывает за мной, чуть вылезая из-за нулевой отметки. Мир кажется негостеприимным и гнусным местом.
   Но делать все равно по большому счету нечего, поэтому я все же вытаскиваю себя на этот серый свет. Дождь наконец-то остановился, а если верить метеосводке – свалил в Питер. Жаль, что он не взял меня с собой. Я бы с удовольствием проветрил свои бесполезные мозги на финском заливе и как следствие простудился бы, пропав без вести среди сырых и ржавых парадных. Но вместо этого я спускаюсь в столичное метро.

   По вагону еле-еле ковыляет хромая женщина неопределенной национальности, держа в руках листок А4, на который приклеена фотография маленького мальчика с лицом дауна. Видимо задумка состоит в том, что изображение несчастного ребенка, сжимающего в руках конструктор LEGO должно разжалобить отключившихся от реальности пассажиров подземки. Как и все подобные персонажи, она одета в грязный спортивный костюм, за спиной висит тяжеленный рюкзак, на голове обязательно повязан платок, подчеркивающий отчаяние и вселенскую скорбь. Она просит помочь, внимание, ради Христа (хотя, казалось бы, причем тут Он?), направив свои стеклянные глаза в бесконечность тоннеля, словно ожидая увидеть там свет. Всматриваясь в лица людей, понимаю, что я единственный, кто вообще зачем-то обратил внимание на этот объект, который, судя по всему, давно превратился в элемент декора столичной подземки. Студенты окунулись в свои телефоны, женщины в детективы, мужчины в газеты, даже старушки, вечно страдающие за компанию, очевидно, насмотрелись передач по НТВ, разоблачающих мафию подземелий, и только осуждающе причитают. На долю секунды меня одолевает желание выпотрошить свою сумку на предмет надоедливой мелочи, о которой я никогда не вспоминаю в нужный момент. Но то ли я начинаю стесняться, то ли мотив кажется мне чересчур циничным (а скорее просто лень), поэтому я бросаю это затею и протискиваюсь к дверям, за которыми начинает мерцать советский мрамор.
   На станции меня выносит вместе с потоком людей и разбивает о волнорез противоположной толпы. С минуту я барахтаюсь среди движущихся тел, пока не оказываюсь на эскалаторе, выталкивающим, словно силой Архимеда, меня на поверхность.
//-- * * * --//
   Серо-бежевое здание университета выглядит устрашающе уныло. Да, именно здесь вершится суд над молодыми и перспективными умами будущих героев-стахановцев пресловутой модернизации России. Под длинными окнами нависли грязные кондиционеры, по стенам, словно извилины великих советских ученых, разбежались глубокие трещины. Вдоль здания скользят трамваи и пробиваются кареты скорой помощи, вокруг шпиля кружат черные птицы, задевая тяжелые пепельные облака.
   Перебегаю светофор, здороваюсь с кем-то, поднимаясь по ступенькам, вокруг переминающиеся с ноги на ногу студенты, докуривают свои сигареты. На проходной пахнет кофе, охранники вспоминают название реки в Лондоне:
   – Пять букв, ёшкин кот! – возмущается седовласый.
   – Ведь помнил же! – шевелит густыми усами толстый.
   – Темза. – прикладывая пропуск, бросаю я.
   – Че? – хором.
   – Темза, река. – Отвечаю я им.
   – Точно! – восклицают они.

   У кафетерия по обыкновению хихикают первокурсницы. Стреляю фирменным взглядом – в яблочко! Симпатичная брюнетка в темно-синей тунике, прижимающая к груди учебник по стилистике русского языка, смущено опускает взгляд. Неплохо, Сафронов, неплохо, только вот зачем? Все равно у тебя никогда ничего ни с кем не получится. Ты же вредоносная бактерия, ты паразит, незаметно и безболезненно портящий всем жизнь. Тебе никто не нужен, только ты сам – бестолковый, самовлюбленный нытик ну или такая же, как ты, испорченная и обиженная на весь мир девица с комплексом Бога.
   Я затыкаю свой внутренний голос и устремляю взгляд внутрь кафе. За столиками сидит второй курс и судорожно читает кипы лекционных конспектов. Злые, не выспавшиеся бестии, вцепившись в волосы, закидываются кофеиновыми шотами, размахивают телефонами и методичками, устраивая торнадо из листков. Жалкое зрелище. Мне часто рассказывали страшилки на тему того, что третий курс – самый жесткий, наврали, наиболее трудным оказался второй. Эйфория по студенчеству успела рассосаться за первый год, а вот желание забить взросло на алкогольных дрожжах до предела, плюс нагрузка общегуманитарных дисциплин, плюс хвосты, да и предметы какие-то все скучные. В общем – неприятное было время. Как хорошо, что оно прошло и вернется только в сладких ностальгических воспоминаниях где-нибудь в районе кресла стоматолога лет так через двадцать. Кстати о стоматологе, надо бы записаться на прием и отметить это в органайзере, которого у меня нет.

   Минут десять жду лифт, изучая расписание грядущих студенческих мероприятий:
   1. Посвящение в первокурсники.
   (No thanks!) Убогий КВН и другие приключения идолопоклонников Петросяна часть третья. Сущий ад и содомия. Стоит ли говорить, что на свое посвящение в студенты я даже не явился, вместо этого культурно отрывался на концерте Massive Attack, накурившись совершенно дикой травы, которую подогнал Стасик.

   2. Лекция Анатолия Вассермана на тему будущего Интернет-блогов. Йоу! Сам Онотоле? Надо бы поприсутствовать (хотя вряд ли).

   3. Семинар по трудоустройству в какую-то ОАО (далее неразборчиво). Унылое говно.

   Захожу в полупустую аудиторию. На первых рядах канонично сидит обойма хороших девочек, которые уже распечатали добрую половину википедии и приготовили зачетки. Все они похожи друг на друга, как две пары не моих носок. На галерке сидят несколько чуваков с обязательными макбуками на столах. Варианта два: либо выбирают новую тачку от папочки на новый год, либо штудируют ветки пикаповских форумов. Поднимаю взгляд – дежурный кивок головы. Дохожу до середины, где появляются более менее знакомые и приятные лица. Протягиваю руки, подставляю щеки, спрашиваю что-то неважное, отвечаю что-то неинтересное.
   Журфак – это то самое место, где напрочь отсутствует однородная масса. Здесь поразительным образом сочетаются синие чулки, которые непонятно как промахнулись мимо филфака и тотальные ленивцы с завышенной самооценкой, которые также промахнулись, только мимо ПТУ или армии. Талантливые неудачники и бездарные поселенцы рублевки. Прямо как в шейкере: горький алкоголь смешивается со сладкими соками. Надо отметить, что на нашем факультете все друг друга ненавидят. Коктейль – «Ненависть» – наш любимый! 50 грамм – злости, 50 – зависти. Девочки ненавидят мальчиков, мальчики ненавидят и хотят трахнуть девочек. Девочки завидуют девочкам. Мальчики – мальчикам. По крайней мере, так мне говорит староста, которая как бы в курсе всех движух и волнений. Я же склоняюсь к тому мнению, что всем друг на друга тотально насрать, потому что каждый понемногу уже пашет (а кто-то уже и по специальности, вроде меня) на благо своей собственной жадности и удовлетворенности, что само по себе нонсенс, потому как истинный журналист никогда не может быть удовлетворен. Но все мы гадкие и недовольные жизнью засранцы. Только и делаем, что создаем информационный мусор, его же стесняемся и над ним же смеемся.

   – Кирюша!? Это и правда, ты? – слышу знакомый голос старосты.
   – Все автографы исключительно после занятий! – картинно отмахиваюсь руками.
   – Что это у тебя с губами? Опять целовался с поклонницами?
   Наша староста просто зациклена на теме мифического фан-клуба имени Кирилла Сафронова. Откуда появилась вся эта тема, я так и не понял да и разбираться особо нет желания. Как бы то ни было, Света курит только «Парламент», пьет исключительно кока-колу «лайт» и не выносит суши. У нее красноватые волосы, как сильно разбодяженная кровавая мери, длинные, циркуля образные ноги и бронзовые миндалевидные глаза. Она всегда подозрительно добра ко мне, что наводит меня на странные мысли, ибо испытывать дружеские чувства к такому источнику эгоизма, как я, наверное, невозможно.

   Впрочем, я давно вывел формулу дружбы между мужчиной и женщиной: она возможна, но только после того, как оба объекта переболели влюбленностью, причем обязательно в разное время. Зачем-то простили друг друга и продолжают бессмысленно интересоваться делами, миловидно и с усмешкой вспоминать о былом, запивая зеленым чаем. Дарить друг другу идиотские подарки, а в страшнейшем алкогольном бреду ковырять засохшие ранки и еще больше убиваться и еще больше любить, но уже чисто платонически, по-дружески, блять.
   Наша со Светой ситуация, к счастью, находится пока что на стадии зародыша.
   – Светик, ты же знаешь, что я хочу только тебя, вот и хожу, облизываюсь у тебя под окнами.
   – Ничего дорогой, будет и на твоей улице праздник – укоризненно качает своей рыжей головой.
   – Где же наша старушка? – поеживаясь, интересуюсь я у остальных участников заседания.
   В аудитории холодно и зыбко, а всеобщая атмосфера незаинтересованности только опускает градус еще ниже.
   – Сейчас придет, не волнуйся. – Успокаивает меня Юля, томная блондинка с третьим размером груди. – Соскучился что ли?
   Я корчу лицо и достаю ноутбук. На кафедре тем временем появляется миниатюрная бабушка с уставшим, но гордым видом. Глубокие морщины изрезали её впалые скулы, в своей темной строгой блузке она похожа на чернослив, чей фиолетовый оттенок на жидких седых волосах только дополняет образ сухофрукта советской закалки. Пока она монотонно вещает основы Конфликтологии, я перекапываю весь Интернет в поисках материалов для моей гениальной, но еще ненаписанной статьи. Полчаса безуспешных попыток почти вгоняют меня в отчаяние, но на шестой странице поисковика я натыкаюсь на едкую и негативную рецензию той самой выставки. Пролистываю вниз, автор – Кирова Марина. Марина? Стоп. Совпадение?
   Прочитываю статью, фактически убеждаюсь, нахожу её почту, пишу: «Привет». Ответ приходит в конце пары (God bless Internet!), а к середине второй мы уже добавляем друг друга в друзья. Студенты в аудитории изо всех сил стараются делать вид, что слушают и конспектируют. Должно быть по привычке. Кто-то спит, опустив голову на руки, кто-то пьет чай из отвратительных пластиковых стаканчиков, а я небрежно набираю текст своего отчета и любуюсь её фотографиями. Марина ест рыбу в Норвегии (идеально-ровные зубы), Марина на танцполе (слегка кудрявые волосы разлетаются во все стороны, пропуская свет софитов). Марина лежит в купальнике на белом греческом пляже (кровь оттекает от моей головы куда-то вниз). Марина в строгом офисном прикиде: красные губы, сексуальная оправа очков (сглатываю слюну). Изучаю ее аудиозаписи, нахожу любимые, сыплю глупыми комплиментами, получая в ответ улыбчивые скобки.
   «Мне нужен твой телефон».
   «Зачем?»
   «Для сугубо профессиональных вопросов личного характера».
   «Ты не заслужил».
   «I will!»
   «Меня не интересуют глаголы будущего времени».
   «Меня интересует сегодняшний вечер!»
   «Я занята»
   «Завтрашний!?»
   «Я подумаю»
   «Ты убиваешь меня!»
   «Это необоснованное обвинение».
   «Твой телефон нужен для связи с моим адвокатом!»
   «Ладно, уговорил))»
//-- * * * --//
   – Стас, куда ты меня везешь? – интересуюсь я, глядя на пролетающую за окном такси Москву. Капли на стекле деформируются от движения, отражая тяжелое осеннее небо, поцарапанное самолетами.
   – Тебе понравится, Кирюх, не волнуйся! – самодовольно закуривает чернобровый и чертовски красивый двадцати двух летний писатель, выпуская дым в мою сторону.
   Мы лавируем по длинным столичным проспектам, освещенным ядерными фонарями, оставляя за собой едкие выхлопы и звуковую волну пошлейшего шансона.
   – Как у тебя дела-то? – пытаюсь перекричать я тяжелый бас коллектива с колоритным названием «Бутырка».
   – Сколько в мозги говна по насовано, ну а так ничего нового! – цитирует он в ответ Шнура, оголяя свои острые зубы.
   Стас – типичный Интернет-писатель. Встречали когда-нибудь писателей? Замечали, что они всегда «в поиске»? Типа «ищут вдохновения»? Ждут прихода «Музы»? Короче делают все, что угодно, но только не пишут. Вот и Стас уже, который месяц прозябает и бездельничает, а по ночам высасывает «вдохновение» из глупеньких восемнадцати летних муз, которые любят группу Muse. Я люблю Стаса, мы с ним фактически родственные души, люди одного поколения, поколения лентяев и страдающих неудачников. Мы как Beavis and Butt-Head, только тупим уже не в телек, а в Интернет, перестреливаясь свежими демотиваторами и доставляющими видеоклипами. Мы даже познакомились в блоге, посвященном порно. Единственное, что меня выводит из себя в Стасе, так это его мерзкие вставочки типа «Все будет хоккей!» или «Говно вопрос!», которые частенько проскакивают среди дебрей его литературной речи. «Это все пережитки пролетарского происхождения!» – всегда отвечает он мне, осушая очередной бокал, сквозь который его медовые глаза становятся еще пронзительней и искушенней.

   Подъехав к неоновой вывеске магазина, я начинаю расплачиваться с круглолицым таксистом, поправляющим свой иконостас на приборной панели. Стас, тем временем, уже складывает стеклянные бутылки в корзину местного супермаркета. С неба стрелами падает мелкий дождь, и картинка вокруг расплывается. Я в очередной раз начинаю бессмысленные поиски причины своего нахождения здесь. Получается я так и не научился плавать. Перейдя рубикон между детством и взрослой жизнью в возрасте двадцати лет, я так и не приспособил свое тело сопротивляться течению. Я ничего не меняю, ни на что не влияю. Я все время тону в потоке, часть которого сам и создаю, барахтаюсь в грязном информационном мейнстриме. Я не хожу на выборы, я даже не управляю автомобилем, предлагая общественному транспорту и такси делать это за меня. «И жизнь его похожа на фруктовый кефир» – это про меня, только с добавлением этилового спирта.
   Вспоминаю Марину и немного успокаиваюсь, ее смазанный облик в моей дурной голове, кажется, даже светится ярче, чем все огни этой улицы.
   – Вдруг получится? – спрашивает внутренний голос.
   – Что получится? – наверное, вслух восклицаю я.
   – Прибиться к берегу.
   – Ты имеешь в виду влюбиться?
   – Почему бы и нет?
   – С каких это пор ты записался в оптимисты?
   – С тех самых, как ты увидел ее на этой дурацкой выставке!
   – И что?
   – А то, что если кто-то тебе и подходит, то именно она!
   – Я ничего о ней не знаю.
   – И не узнаешь, если будешь каждый раз прятаться среди клонированных манекенов topshop.

   Я достаю телефон и пишу смс: «Привет!». Кажется, вечность жду ответа, но он не приходит. Из дверей супермаркета гремя бутылками, выходит Стас. Мне становится холодно, но звон стекла, в котором плещется алкогольный Гольфстрим, снова накрывает меня теплой волной и уносит в очередную загульную ночь.

   Прямо на лестничной площадке меня встречает какой-то школьник, изо всех сил старающийся казаться взрослым. На нем огромный балахон, мешковатые штаны и массивные кроссовки, на брови плотно натянута бейсболка. Он протягивает мне пластиковую бутылку, наполненную густым дымом, зажимая большим пальцем сакральное отверстие.
   – Будешь? – спрашивают меня томатные глаза.
   Я отмахиваюсь от этого будущего России и протискиваюсь в квартиру. В помещении редкостный балаган. Людей так много, что все они образовывают какое-то многорукое чудовище, которое одновременно расплескивает по стаканам и полу текилу, страстно целуется, плохо играет в Guitar Hero и извивается в психоделическом танце, словно огромная, ядовитая змея. Из колонок играет что-то невнятное. Мы приземляемся на большой кожаный диван и манерно закуриваем. Напротив нас тоже самое делают три точь-в-точь одинаковые девицы. Все они похотливо забросили ноги на ноги, обтянутые в черные лосины.
   – Мальчики, давайте выпьем! А вы уже работаете? А на кого учитесь? – зажужжала прекрасная половина.
   – Ну, вот Кирюша у нас создает нематериальные ценности путем шевеления извилин – пускается в витиеватые объяснения Стас.
   – Стасик, ну зачем так сложно? Я – журналист. – оправдываюсь, опрокидывая стакан.
   Да, да… я именно тот лицемер, кто доносит до ваших красивых головок, что угги – это «вау», винзавод – новая Мекка, фотки на дедушкин зенит – иконы новой религии, а андрогенные мальчики – идеал мужчины. Рупор молодых российских модников, которые не любят свою страну, еще больше ее политику, делают вид, что увлекаются современным искусством, молятся на западные ценности, которые всячески скупают, копируют и опошляют, считают себя высшей расой и перманентно хотят свалить за бугор, где априори прекрасно и чудесно, где нет гопников и нетворческих профессий, где принцессы не какают, а у мальчиков на ноги натянуты исключительно джинсы topman и не пахнут носки. Старбаксландия и вечное лето. Я ваш бездарный проводник туда, в мир иллюзий и потребления, в кафкианский замок, где все доведено до абсурда и возведено в тренд.
   – Да ладно? – устремляются удивленные глаза и линзы в мою сторону.
   – Угу, а вот мой товарищ – по-братски обнимаю Стаса. – Писатель, самый настоящий!
   – Правда? Про что пишешь?
   – Исключительно про вас, дорогие девушки! – поднимает он бокал.
   – За это и выпьем! – врубаю я капитана очевидность.
   – Говно вопрос! – абсолютно лишне добавляет мой приятель.
   Дискуссия плавно перетекает в обсуждение татуировок, вместе, с чем начинается их дефиле, в котором, к слову, участвует и Стас, засучив рукава на рубашке, демонстрирует набитую на его предплечьях готическим шрифтом цитату Гёте: «Enjoy when you can, and endure when you must». За неимением оных мне остается тупо сидеть и пить стакан за стаканом, меняя размазанные слайды перед глазами.
   Еще более плавно разговор переходит к пиару говно-рассказов Интернет-писателя. Я ловлю момент, пока все внимание переносится на Стаса, лезу в карман пиджака и начинаю снова строчить сообщения Марине. Запомните, никогда не давайте пьяному человеку лезть в анналы своего телефона. Из этих хмельных смс ничего, кроме тупой досады на утро, хорошего не выходит.
   «Тут отвратительно!»
   Наконец-то приходит ответ:
   «Зачем поехал?»
   «Я же не знал».
   «Марин, я тебе говорил, что ты безумно красивая?»
   «Ты пьян?»
   «Нет!»
   «Так я и поверила))».
   «Ну, может чуть-чуть».
   «Не переусердствуй».
   «Ты уже за меня волнуешься?»
   «Разбежался))».
   «Это так мило, завтра все в силе?»
   «Зависит от твоего завтрашнего состояния».

   Лица на противоположной стороне дивана постоянно меняются. Я вкачиваю целые пласты бесполезной информации то одним, то другим, оперируя умными словами, острыми фактами, вставляя известные фамилии, с целью зомбировать ребятишек. Потому как все это школьное сообщество меня немного пугает, прямо как у Томпсона, когда Рауль Дюк, объевшись наркоты, видит в баре огромных динозавров. Глядя на изобилие рюмок, пачек сигарет с выдернутой фольгой и бесконечную нецензурную и бессвязную речь, мне хочется их изолировать, убить, уничтожить, потому что будущее их так же туманно, как содержимое теплых пластиковых бутылок в худых, трясущихся руках. Впрочем, как мы помним, каждое поколение мечтает стать последним, и кто я такой, чтобы учить их жизни? (Точно не самый лучший пример для подражания)
   Отбросив к черту чтение морали, я заливаю негодование плохо смешанной (явно в пользу водки) отверткой и отплясываю с подрастающим поколением под Duft Punk. Здравый рассудок постепенно высасывает из меня симпатичная брюнетка со светлым лицом, явно строя из себя персонажа каких-нибудь «Сумерек». Стеклянные глаза полуприкрыты, ногти впиваются в спину. Моя шея пылает засосами, а руки невольно бродят по неположенным местам.
   Harder, better, faster, stronger!
   Я хочу разглядеть в танцующей массе Стаса, но вместо этого обнаруживаю в руке дополнительный стакан. Бесконечная музыка льется со страничек «Вконтакта», и квартира продолжает ходить ходуном. Между тем меня снова и снова втыкаются красные губы, намазанные блеском. Мне кажется, что вибрирует телефон или это лишь очередное острое колено трется об мой пах? Я делаю большой глоток, и ледяная жидкость сжигает мне горло, словно отрезая мозг от остального тела. Музыка заметно стихает, а пространство комнаты растягивается, и я понимаю, что снова пьян. Я зачем-то беру за руку свою Беллу (имя мне неизвестно) и тащу ее на продрогший балкон. С третьего раза прикуриваю сигарету и облокачиваюсь на перила. Брюнетка делает тоже самое, но облокачивается на меня.
   Промозглый воздух делает попытки проветрить мои мозги, но тщетно. Я поднимаю голову на смешение огней и дождя и думаю о том, что этот город совсем обезумел, и я вместе с ним. Слишком много беспорядочного, бесцельного и безыдейного, а главное бессмысленного. Слишком много «без» и слишком мало «тебя». Мне бы убежать отсюда, покаяться, но я продолжаю раздавать сигареты бухим школьникам, забегающим на балкон. (Эй, приятель, ты начинаешь меня пугать, что это за пьяные сентиментальные сопли?)
   – Хочешь экстази? – каким-то дьявольским голосом вдруг спрашивает она.
   Откуда у тебя взялось экстази, девочка, вам, что его уже на уроки химии поставляют? (Ты все еще удивляешься?) Она облизывает свои острые клыки языком, а мне чудятся маленькие рожки, выступающие из-под ее челки.
   Я оглядываюсь на черное, сырое небо, выпускаю облако дыма и автоматически киваю головой, скорее от бессилия, нежели от безысходности. Господи, кто же меня так сильно испортил? Кто забыл вкачать мне ген ответственности?
   Мы съедаем по маленькой розовой таблетке и сливаемся в пьяном поцелуе, после которого картинка теряется в черно-белых помехах.

   «На ковре из жёлтых листьев в платьице простом»
   Я слышу звуки гитары и чье-то хриплое пение.
   «Из подаренного ветром крепдешина, танцевала в подворотне осень вальс-бостон»
   Открываю слипшиеся глаза: я полулежу, полусижу, прислонившись спиной к старой скамейке, на которой поет бомжеватого вида старик с длинной седой бородой в обнимку со старой, советской гитарой фабрики Володарского.
   «Как часто вижу я сон, мой удивительный сон, в котором осень нам танцует вальс-бостон»
   Проверяю карманы – на удивление все на месте, зато вот в голове – ни черта. Проклятая амнезия, гребанная квартира, блядский Стас!
   «Там листья падают вниз, пластинки крутится диск, не уходи, побудь со мной, ты мой каприз»
   Руки трясутся, голова неподъемна – тело ломается напополам. (Сафронов, ты, что наркоту кушал?) Во рту вязкая каша. (Не исключено!) Пиджак испачкан в глине, на брюках прожжённый след в районе ширинки. Вероятно, я похожу на перегной и воняю соответствующе. Я бы не удивился, если меня замел в кучу какой-нибудь таджик с целью поджечь и погреть над костром свои сырые, дырявые кроссовки.
   – Где я? – интересуюсь у былинного старца.
   В ответ получаю мимо нотное:
   «А когда затихли звуки в сумраке ночном, всё имеет свой конец, своё начало»
   Оглядываюсь. Патриаршие пруды, окрашенные в оранжево-красные подтёки. Значит до дома всего одна остановка на метро. Вселенная все же иногда бывает благосклонна даже к полным мудакам.
   Я пребываю в терминальной стадии похмелья. Это когда тебе настолько хуево, что даже весело. Мое нутро сотрясается в поезде, а глаза направлены в сторону газеты, что читает мужик справа.
   «Скорая сбила школьницу, которую до этого сбил пьяный милиционер!»
   Я читаю и смеюсь. Грамотный райтер, все как по учебнику. Я ржу во все горло так, что начинаю кашлять. На меня оборачиваются оживленные лица. Как же мы привыкли к насилию, как легко мы сочетаем убийство с докторской колбасой на завтрак. Мы удивляемся дикому смеху, а не ужасным заголовкам газет. А мне действительно смешно. До истерики, до тошноты.

   Нервно курю, сидя на ледяном кольце унитаза своей пустой квартиры, и обещаю себе, что это был последний раз, что больше никаких трипов со Стасом, никаких незнакомых балконов, никаких рассветов под Розенбаума.
   – Ну-ну. – доносится из изъеденного спиртом желудка.
   Я говорю себе, что изменюсь, обязательно изменюсь, глядя на дымящуюся сигарету, словно на свечу в маленьком храме. Эй, вы там внизу? Рогатые черти? Я больше не буду, слышите?! Больше не хочу! Запишите последнюю на мой счет! Докуривая сигарету, пускаюсь в похмельные размышления.
   Я часто ловлю себя на мысли, что моя нынешняя жизнь – дерьмо, и почему-то мое прошлое кажется мне невыносимо прекрасным. Память – странная штука, она все покрывает каким-то ностальгическим налетом сладкой тоски, даже все то, что казалось ужасным и отвратительным, вроде первой сессии или несчастной безответной симпатии в детском лагере – все в этой приторной сахарной пудре. И ведь я уверен, что тогда в прошлом также считал свою жизнь никчемной, также переживал, комплексовал и нервничал. Наша память очень похожа на варенье, которое складывается в банки и со временем только засахаривается и порой так сильно, что крышка намертво прилипает, ее невозможно открутить, да уже и не стоит, наверное.
   – А много сладкого – вредно! – уныло резюмирую я.
//-- * * * --//
   Итак, у меня сегодня свидание с Мариной. Когда ты последний раз был на настоящем свидании? Когда последний раз ты чувствовал к девушке хоть что-нибудь кроме похоти и безразличия, эстетствующий завсегдатай столичных кафе? Год? Два назад?
   Картинка образа четко стоит перед глазами: черт, овальные полоски её бровей, просто как два мостика на спасительный берег, где холмиком выступает ее аккуратненький нос. Острые ногти и мягкий голос – её вольная интерпретация кнута и пряника. Я становлюсь одержим, и от этого мои руки снова бросает в мелкую дрожь. Прямо как у подростка. Я не должен обосраться! Только не в этот раз!
   День тянется невозможно долго, растягивая похмельный синдром и перегар. Я полощу рот тремя видами ополаскивателей для десен (медовый, хвойный и мятный), натираю себя «пробуждающими» гелями со всевозможными экстрактами (алое, зеленый чай, лемонграсс), как последняя чокнутая фанатка с подпиской на cosmo. Бреюсь с хирургической точностью, внимательнейшим образом разведаю каждый сантиметр носков. С несвойственной мне дотошностью наглаживаю белую рубашку. Фоном к этой гротескной картинке становится алко-джаз от Billy's Band:

     «В воскресенье – четверг, в понедельник – среда,
     И домой возвращаешься в девять утра…
     Полупьяный местами, в остальном пьяный в хлам.
     Ты порой – Jonny Walker, а порою – Агдам…».

   Никак не могу выбрать галстук. Перебираю все варианты, одновременно проверяю твиттер. Останавливаюсь на темно-коричневом шелке. У меня нет права на ошибку. Кремовый тренч, зауженные брюки, замшевые ботинки, завязанные на двойной узел, никаких рисков. Завершает композицию шоколадный шафр в клетку, по-бендеровски накинутый на плечи. Онегин был бы мной доволен: денди может и не лондонский, но московский вполне себе. Растираю парфюм по шее и запястьям, делаю контрольный звонок Марине: через сорок минут на Полянке. Почти успеваю.

   Желтые листья прилипли к асфальту, и я лечу по ним, маневрируя меж глубоких луж. Маленькое солнце, прячется за высотки, но уже давно не греет. Несусь, обгоняю застывших людей, подбегаю к дверям книжного магазина и вижу её. Небольшой, хрупкий силуэт на фоне последних бестселлеров.
   – Привет, мои ключи утащила собака, прости, что опоздал.
   – У тебя нет собаки, у тебя рыбки. – парирует Марина.
   – Я решил доехать трамваями, но заблудился в их петлях – делаю глаза кота из Шрека.
   – Трамваи не ходят кругами. – начинает она.
   – А только от края до края. – заканчиваю.
   Она улыбается маленькими ямочками и тонким надломом губ.
   Мы идем по Большой полянке, минуя череду заведений, мириады машин, проскакиваем простуженные переулки, в глубине которых прячутся полуподвальные арткафе. Беседа строится вокруг последних прочитанных книг (я наивно козыряю Набоковым, она бьет в наотмашь Солженицыным), перескакивает на работу и перепрыгивает на учебу. Я узнаю, что она учится на пиарщика и пишет для конкурирующего интернет-издания. Общение на одном интеллектуальном уровне заставляет держать себя в тонусе и конструктивно строить речь, однако коньячный отблеск фонарей на ее льняных волосах не оставляет мне не единого шанса. Я несу какую-то банальщину, которыми обычно клею уставших абитуриенток у дверей приемной комиссии.
   – Стареешь, чувак.
   Как-то незаметно мы попадаем в обыкновенную кофейню, бежевых оттенков, в которых я, кажется, сливаюсь с пространством. Ей нравится обычный, черный кофе без сахара и воротит от корицы. Мы оба курим сигареты, но я чувствую, как от нее веет чем-то иным, отличным от других девушек, с которыми я выпивал тонны кофеина. Она рассказывает о своем детстве, а на фоне шепчет Eric Clapton – Autumn Leaves. Я убаюкиваюсь ее голосом, сливающимся с музыкой, и впадаю в романтический транс. Мне кажется, что люди вокруг смазываются, а свет ламп тускнеет. Мне мерещится, что за окном нет машин, и только падающие осенние листья приводят этот город в движение. Я теряю самообладание, поглаживая ее запястье, и не замечаю назойливость официантки, которая постоянно меняет нашу пепельницу, одну на двоих. Я не верю, что все еще могу быть таким. Боюсь сказать лишнее, переборщить с колкостью фраз. Пытаюсь нивелировать пошлость, снизить цинизм. Мне впервые за долгое время не хочется никуда бежать, сославшись на левую встречу, нет желания схватить телефон, изобразить якобы важный звонок, нет стремления спрятаться за очередной барной стойкой или монитором ноутбука. Почему? Потому что она такая же, как я? Нет, она лучше.
   Мы идем по болотной, закрываясь шарфами от ветра, завывающего с набережной. Её рука в кармане моего пальто, моя леденеет на ее пояснице.
   Смешные истории и неловкие ситуации, в которые мы попадали, сливаются вместе с паром и слетают с наших губ. Я забываюсь и теряюсь во времени. И нахожу себя около ее подъезда с пылающим от ее поцелуя ртом и только тогда понимаю, что я пропал. Пропал в ней окончательно.
   Оживаю от вибрации телефона в кармане. На экране выскакивает изображение Стаса, на котором он сжимает бутылку Джек Дениелс. В темноте подворотни, он похож на Иуду с тридцатью серебряниками. Не сегодня, Стасик. Мне надоело тусить в duty free перед воротами ада! Судорожно отклоняю и направляюсь домой.
   Спустя час я дописываю статью, пичкая ее всевозможными эпитетами, сладкими комплиментами и прочими языковыми средствами лестности сверху донизу. Делаю победный глоток молока и нажимаю «отправить». Перед сном я еще долго смотрю на плавающих в аквариуме рыбок. Я люблю их за то, что они молчат, и никогда их не беспокою, но сейчас я нервно долблюсь к ним костяшками пальцев, нуждаясь в совете.
   Что мне делать дальше? Куда все это приведет? Девушки говорят, что в такие моменты у них где-то там порхают бабочки. Меня же клюют вороны изнутри, и мне страшно!
   Стайка гуппи в панике прячется в густые водоросли.
   В первый раз всегда страшно…
//-- * * * --//
   – Сафронов твоя статья, это гениально!
   – На меня снизошло вдохновение, Сергей Вениаминович! – свечусь я, набирая смску Марине под столом.
   – И ты, Паша, тоже молодец.
   – Стараемся! – меня хлопают по плечу.
   Мы сидим во Friday’s на новом Арбате, а за окном понедельник и скверно. Должно быть, ноябрьские понедельники и не могут быть иными, однако я пребываю в прекрасном настроении. Нас четверо: счастливый я, заспанный Пашка, довольный Гушман и его похотливая помощница Лера, которую, к слову, хочет вся наша скромная редакция.
   – Вы у меня скоро в Питер поедите. – Сообщает нам начальник, попивая апельсиновый сок. – На выставку.
   Я чувствую, как внутри начинается знакомое ощущение тяжелого неба и пощечин мокрого ветра в лицо.
   – Оу, будем окультуриваться! – восклицает Паша.
   – Вы особо губы не раскатывайте, командировочные у нас, ребятки, скромные.
   Мы переглядываемся с Пашкой, делая обиженные лица.
   – Дайте нам хотя бы Лерочку! – кричим мы хором.
   – Обойдетесь. – морщится Гушман.
   – Сергей Вениаминович, а кто будет за нами там следить?
   – Сами знаете, северная столица крайне сурова к московским алкоголикам и тунеядцам!
   Все переводят взгляд на Леру, которая непонимающе хлопает длинными ресницами.
   – Ладно, черт с вами.
   – Лер, ты сама-то как? Хочешь?
   Лера наконец-то врубается в перспективу бесплатного трипа в Питер и подает голос:
   – Ой, да эти два балбеса без меня же пропадут! – подмигивает мне Лера.
   Мы одобрительно машем гривами, как два придурка из ларца. Компания дружно поднимает чашки и стаканы и чокается.
   – Ну решено, в пятницу вечером поедите, детали сообщу позже.

   Я выхожу из ресторана и иду вдоль улицы. Порывистый ветер гонит листву и натягивает провода, провисшие над дорогой. Я потихоньку начинаю любить осень. Все же правы были поэты, есть в ней что-то волнительное и в тоже время умиротворенное.
   Хочу прикурить, лезу в карман, но рефлекторно достаю телефон:
   «Приезжай ко мне».
   «Сейчас?».
   «Да!»
   «Мне надо на работу, Кирилл…»
   «Скажись больной».
   «Я и так заболела…».
   «Как? Чем?».
   «Тобой».
   «=**».
   Пожалуй, это была лучшая неделя за последние несколько лет моей жалкой жизни. Марина взяла больничный и зависла у меня до пятницы. Мы гуляли по городу, фотографируя себя на камеры мобильных телефонов, катались на троллейбусах, разглядывая пассажиров. По очереди готовили завтрак и комментировали блоги. Дни напролет смотрели кино, запивая вином, закусывая сыром.
   – Марин, какую пасту ты любишь? – кричал я с кухни.
   – Исключительно, copy, Кирюша, тебе ли не знать?
   Я ощущал себя героем романтической комедии, полной штампов и красивых декораций. И это были не розовые очки, это просто мир стал розовым.

     «Pink, it was love at first sight
     Yeah, pink when I turn out the light
     And pink gets me high as a kite
     And I think everything is going to be alright
     No matter what we do tonight»

   Как пел Стивен Тайлер.
   Я намазывал свой твиттер сладкими цитатами, словно клубничный джем на приготовленные ею блины. Мы ежедневно штудировали городскую афишу в поисках самых пошлейших комедий и дешевых мелодрам, от которых раньше плевались. Я перестал узнавать себя в зеркале, мешки под глазами исчезли, скулы ныли от постоянной улыбки, сошел на нет мой вечный недовольный прищур. Влюбленность – воистину антипод снобизму.
   Мы попали в тот самый период, когда можно находиться в одном помещении сутками и не уставать друг от друга. Заниматься сексом под Queen, а засыпать под баллады Боба Дилана. Негодовать по поводу изменений климата и смеяться над детскими фотографиями.
   Мы однозначно влюбились друг в друга, но ни в коем случае не говорили об этом вслух. Мы боялись, мы оба знали, насколько это неподъемные слова для нас, вечно прячущих себя за баррикадами цинизма.
   Порой мы даже умудрялись ругаться:
   – Понимаешь, жизнь – как черно-белые клавиши фортепиано, сейчас ты жуешь куриные наггетсы, макая в кисло-сладкий соус, а потом бац, и ты уже валяешься под столом, извиваясь в приступах удушья.
   – Боже, какое клише, давай на чистоту, без этих наших вечных метафор, жизнь – дерьмо, за исключением недолгих приступов счастья, вызванных очередным романом или алкоголем. Уж тебе-то это известно.
   – Куда подевалась твоя романтика?
   – Не знала, что у Макдональдса есть романтика.
   – Ок, значит сейчас у меня приступ, сердечного счастья. – откровенничал я за маленьким столиком в душном зале общепита.
   – Надеюсь, он будет длительным с серьезными осложнениями, – по-заговорщицки говорила Марина.
   – Я слышал, что много кофеина как раз способствует, тебе еще взять?
   – Ага, и закажи мне еще 6 штучек и кисло-сладкий соус.
   – Ну ты и засранка!

   Человек очень редко когда что-либо созидает, чаще всего он просто пытается взять то, чего у него никогда не было: деньги, свободу, семью.
   Мы же воровали себя у этой жизни. Вырывали из контекста, как сейчас модно говорить. Наши телефоны разрывались от звонков, как осколочные гранаты, от взрывов которых мы прятались под одеялом. Иногда ко мне возвращался мой скептический разум, и я с нетерпением ждал, когда она уйдет, наиграется в сказку, исчезнет из моей жизни, оставив мне свои чулки, с помощью которых я должен буду повеситься. Я думал о всей этой глупости, глядя как она задумчиво смотрит в окно, потому что узнавал в ней себя – тотального реалиста, с синдромом нарцисса. Мы ведь никогда, по сути, не верили в любовь. Мы искатели, всю жизнь ищем кого-то, бросая других, оставаясь в итоге наедине с самим собой – опустошённым и виноватым.
   Моя проблема в том, что я все еще остаюсь ребенком, пусть и испорченным, но все же ребенком. Каждое чадо хочет, чтобы мир крутился вокруг него, и мир, скрепя своей шаткой целостностью, подчиняется. Но к счастью, когда такие, как я вырастают, вокруг нас остается крутиться только наше Эго. Наш вечный спутник. Наш вечный нимб.
   Признаюсь, что находить себя влюбленным, сидя рядом с ней в ванне – чертовски приятное ощущение. Я делал это и раньше, но всегда оставался собой: избалованным сопляком, увлеченным новой игрушкой. Да– да, это всегда было именно увлечением с различной степенью тяжести. Теперь же, оно оказалось смертельным.
   Я провожу руками по ее плечам, глажу мокрые волнистые волосы и сменяю короткие очереди поцелуев с попыткой рассказать о своем чертовом недуге, об амнезии. Подбираю нужные формулировки, подхожу издалека.
   – Марин, знаешь, я хочу. – окончательно созрев, начинаю я.
   – Подожди, дай угадаю! – закрывает мне ладонью лицо.
   – Вряд ли.
   – Ты хочешь взять меня с собой в Петербург?
   В голубых глазах расширяются зрачки. На какое-то мгновение мне кажется, что я ослеп, и все вокруг потемнело. Я убираю руку от лица и целую ее в область шеи, спускаясь все ниже:
   – Именно!
//-- * * * --//
   Утро пятницы я встречаю в одиночестве, отчего на меня мгновенно наваливается грусть. К хорошему быстро привыкаешь, особенно если твоя жизнь – перманентное безрассудство. Марина поехала домой, а затем на работу. Запутавшись ногами в пододеяльнике, я брыкаюсь, как загнанный зверь. Победив кусок икеевской ткани, я все же поднимаюсь с кровати и долго потягиваюсь, вслушиваюсь в хруст позвонков. Решаю покормить рыбок, но вначале кормлю себя оладьями, что остались со вчерашнего дня. Реальность постепенно возвращается ко мне, а тишину нарушает чуть ли не единственная мажорная песня The Cure – Friday I’m In Love. Без Марины в квартире опустело так, что хочется залезть в микроволновку, чтобы согреться или хотя бы сдвинуть стенки освободившегося пространства. Повсюду остался только запах и следы ее губ на бесконечных бокалах, расставленных по полкам, подоконникам, столам, да даже на стиральной машине.
   Я захожу в интернет, и про меня разом вспоминают все мыслимые и немыслимые знакомые, которым почему-то всегда что-то от меня нужно, хотя они прекрасно знают, что от меня сложно чего-то добиться. Может быть, людям наконец-то наскучили поисковые системы? Иначе как объяснить тот факт, что десяткам людей необходимо поинтересоваться именно у меня: открылся ли тот или иной магазин? Насколько скучным был тот фестиваль японского кино, на который я обещал сходить вместе с ними? За сколько можно купить полароид, стоит ли слушать новый альбом Gorillaz и т. д. Нет, ребята, я люблю все эти ваши вопросы, но только не сегодня и только не ко мне.
   Сегодня я еду в Питер, а значит, меня вновь ждет кишащий криминалом Ленинградский вокзал, старый вонючий поезд болотного цвета и восемь часов без сна. Если Марина все же поедет со мной – все будет по-другому. Мутный рассвет за окном будет гораздо теплее. Я уверен.

   Залипаю в аське, обсуждая с Пашей предстоящую поездку:
   – Ты готов умереть и переродиться заново?
   – Паш, я в этот раз не один еду, понимаешь?
   – Раньше тебя это не останавливало.
   – Теперь все по-другому, я, кажется, попал)
   – Ууу… ты меня расстраиваешь ☹!
   – Чего ты так переживаешь? У тебя будет Лерочка ☺
   – Ой да ладно, ты прекрасно знаешь, что она недотрога.
   – Послушай, все в твоих руках, чувак.
   – Вот только не надо мне Анжелику Варум цитировать.
   – А чего? Я б вдул..
   – Я бы тоже.
   – Паша, тебе скорее вдует Агутин.
   – ☹((((ты жесток!

   Во время высокоинтеллектуальной беседы с Павлом, мне мозолит глаза мигающий значок сообщения от старосты. Тяну до последнего, но после пашенного ухода в офлайн, сдаюсь и кликаю на желтенькое письмо.
   Она в красках описывает мое жалкое положение дел в университете. Среди гневных причастных оборотов и восклицательных драм, я пытаюсь найти факты, а именно: два пропущенных зачета, не допуск до экзамена и попадание в список за прогулы. Что ж могло быть и хуже. Я выглядываю в окно и внезапно встречаюсь там с солнечными лучами, что стреляют сквозь сальные ноябрьские тучи. Полиция кармы, видимо, взяла выходной.
   Остаток дня я провожу, лавируя между попыток дозвониться до Марины и усилий, чтобы найти и собрать вещи. И то и другое получается у меня весьма скверно. Быть может, оператор мобильной связи нарочно врубает переадресацию? Могла бы и сама позвонить! И где эта чертова сумка? Я вскапываю все шкафы, пространство балкона и антресоль, сбагривая все необходимое в кучу, напоминающую Эверест. В самом низу простирается зеленое полотенце, сверху навалена обувь, ванные принадлежности, кипа бесполезных журналов и документов, мотки зарядок и наушников. По склонам катятся валуны мятых рубашек и джемперов, а вершину формирует пачка белых трусов и бутылка виски. Красота по-питерски.

   – Я собран! – ликуя, набираю ей смс.
   Через минуту вибрирует телефон.
   – Кирилл. я не смогу. ☹((Прости, пожалуйста!!!
   – Почему? – спрашиваю, хотя уже знаю ответ.
   Game over, чувак. Неужели ты думал, что все будет так, как ты хотел?
   Её сообщения про работу, завал, дедлайн я читаю уже закрытыми глазами, отклоняю вызовы, один за одним, снова и снова. Проглатываю комок злости в горле и чувствую не обиду, а скорее досаду. Ужасную детскую досаду, с которой ничего не можешь поделать, а главное включить не можешь остудить мозг, напротив, ты вскипаешь. Картинно закуриваешь сигарету, хватаешь сумку и выходишь под мелодию своего звонка на мобильнике. Пошлое, эгоистичное ребячество и возвращение к самому себе, настоящему.

     «Karma police, I’ve given all I can
     It’s not enough
     I've given all I can
     But we’re still on the payroll»

//-- * * * --//
   Ленинградский вокзал встречает меня россыпью такси с открытыми багажниками, из которых вылезают спортивные сумки, ледяным сквозняком из тяжелых деревянных дверей и вереницами футбольных фанатов зенита. Пытаясь абстрагироваться от галдежа, я вспоминаю свою последнюю поездку в этот город. Ровно год назад меня затолкали в поезд мертвецки пьяного после очередного дня рожденья, который я естественно не помню, а наутро я, к сожалению, воскрес и продолжил медленно, но верно убивать себя снова. И почему в «культурной» столице так тянет нажраться? Быть может все дело в мрачной атмосфере, которая нагнетает обстановку обреченности и бесполезности бытия? Так или иначе, в Питере как-то особенно бессмысленно напиваешься. Я не стану говорить, что у меня какие-то специфические отношения с этим городом. Как у любого представителя бездельников, именующих себя «творческой интеллигенцией», Санкт-Петербург – является запасным аэродромом, Меккой духовности, убежищем от сытой и грешной Москвы. Туда едут без цели, планов и задач. Туда едут, просто потому что надо, потому что принято.
   Я плетусь вдоль перрона, высматривая нумерацию вагонов. Как всегда нужный вагон аккурат в заднице состава, уходящего во мрак ночи, застилаемый вокзальной дымкой. Нахожу табличку с цифрой «2» за стеклом, обхожу кучку провожающих. Неповоротливая проводница с физиономией, напоминающей мопса, сканирует мой билет, закрыв своим обширным тазом и без того узкий проход.
   – Место тридцать семь, приятной поездки, – тараторит она.
   – Спасибо, дайте пройти, пожалуйста!
   Плацкартный вагон забит до отказа. Поезд еще даже не тронулся, а все уже норовят расстелить свои шконки и достать из фольги запотевшие бутерброды. Я проталкиваюсь вглубь этого муравейника, постоянно задевая чьи-то торчащие задницы, одетые в рейтузы или тренировочные штаны. Если, что и осталось от совкогового прошлого, то это не очереди в сбербанках и колбасных отделах, это сраные плацкарты, где к чему не прикоснись – заедает механизм, не работает свет, а вентиляция напрочь забита грязью так, что здесь жарко даже в лютый мороз. Я пытаюсь разглядеть своих, но спотыкаюсь о чьи-то стрёмные тапки, проваливаюсь в пространство очередного купе и, наконец, передо мной открывается стандартная картина: Павел, развалившись на нижней полке цедит из пластикового стакана White Horse с колой и втирает телеги Лере, которая, в свою очередь, жует шоколадку и что-то рыщет в ноутбуке. Я сбрасываю с себя сумки, приземляюсь на твердое дерматиновое сидение рядом с Пашей и выдыхаю:
   – Здравствуйте, коллеги! – развожу руки в стороны.
   – А вот и наш подкаблучник! – салютует ехидный голос.
   – Привет, Кирюша! – щебечет женский голос.
   – Привет, привет.
   – И где она? – интересуется Паша.
   – Марина. Она не поедет. – отворачиваюсь к окну, за которым темнота начинает медленно сдвигаться вправо.
   – Это печально, Кирилл, но ты настраивайся на лучшее. Нам предстоит тяжелый труд. – Паша протягивает мне стакан горько-сладкой жидкости.
   Постепенно в поезде прекращается возня, свет приглушается, а общий гомон сменяется на колыбельное постукивание. Уехать, забыться, пропасть – три установки на эту поездку. Мне в очередной раз повезло, но я снова повел себя, как последняя тварь. Такова моя природа.
   Я зависаю на какое-то время, уставившись на двух одинаково длинных чуваков, сидящих на боковых сидениях справа. Немытые, косматые волосы, острые подбородки и банки энергетиков в руках. Они ведут запутанную беседу о компьютерных играх, а точнее о какой-то одной игре. Парни дрейфуют явно на своей собственной волне, потому как их речь все наполняется и наполняется сленговыми пассажами до краев. Один из них резко шлепает ладонью по столу, изображая взрыв. Я вздрагиваю, оборачиваюсь к своим и спрашиваю:
   – Кстати о труде, вам Гушман сказал как и чего?
   – Ну, в общих чертах, мы думали – он тебе сказал.
   – Я типа за главного что ли?
   – Ну да… – хихикает Паша, – не я же.
   – Сука, ну можно хотя бы раз вырубить свою безалаберность? – зачем-то хватаюсь я за волосы.
   – Why you so serious? – интересуется Лера.
   Паша махает рукой и осушает стакан.
   – Наверное, на почту кинул, надо будет завтра проверить.
   – Сегодня… – вставляет Лера.
   – Что? – не врубаюсь я.
   – Сегодня говорю… – кривится в улыбке.
   – Знаешь, Лер, у меня был не самый удачный день, так что…
   – Кирюш, он прошел, уже сегодня, на часы посмотри!
   Я поворачиваю запястье. Действительно, уже половина первого. Допиваю оставшийся алкоголь и наливаю еще. За окном среди редких фонарей ползают огромные черные каракатицы, цепляясь за линии электропередач. Лишь восемь часов без сна и уже целая вечность без нее.
   Захожу в тамбур: в качающемся мраке клубится дым, который выпускают две женщины средних лет. Огоньки их тонких сигарет рисуют синусоиды, разрезая воздух, отравленный никотином. Они призывно сверкают накрашенными глазами, предлагая присоединиться. Я разворачиваюсь на пятках и выхожу. Компания двух нетрезвых женщин средних лет меня мало привлекает, поэтому я хлопаю железной дверью и перебираюсь в туалет. Здесь естественно холодно и воняет. В бедном освещении я осматриваю свои руки, которые кажутся абсолютно желтыми, будто я превратился в персонажа симпсонов. Поднимаю взгляд, вижу, как в зеркале отражается процесс прикуривания сигареты. Глубоко затягиваюсь и закрываю глаза, думая о том, человек все же живет только воспоминаниями. Будет что вспомнить в старости – так часто говорят люди пенсионного возраста. А вот я не помню практически ни одного значимого события. Я не помню свой первый секс (возможно к лучшему), свою первую драку (только последствия), из памяти ушел мой выпускной, новогодние подарки, большинство моих дней рождений. Вселенная нарочно забирает все лучшее и смывает в свой вселенский унитаз, чья черная дыра жадно засасывает все самое вкусное. Получается, я и не живу вовсе, только сижу на унитазе прокуренного туалета своего поезда и смотрю, как мои воспоминания смываются вниз, а мимо, в прямоугольнике темной форточки, проносится жизнь, бессмысленная и беспощадная.
   После тупых скитаний по вагону я возвращаюсь на свое место. Паша негромко храпит, а из его наушников приглушенно кричит Джаред Лето, ну или Честер Беннигтон, впрочем, какая разница? Лера аккуратно постелила свое белье, заколола волосы и почивает, отвернувшись к стенке. Кажется, весь вагон спит, кроме меня и дешевого виски, танцующего на мутном дне пузатой бутылки. Я никогда не мог заснуть в поезде, и сегодня – не исключение. В который раз я трясусь то ли от холода, то ли по инерции с поездом под этим бледно-розовым предрассветным небом совершенно один. Должно быть, Питер, слишком ревнивый город. Видимо он хочет помучить меня одного, уже на полпути и без лишних свидетелей.
   Состав постепенно замедляет ход, застывая в какой-то полной глуши. Я достаю из кармана телефон: до пункта «П» еще полтора часа. Новых сообщений нет. Пропущенных вызовов нет. Сигнала нет. В горле пересохло, и я делаю последний глоток прямо из бутылки. Дисплей телефона гаснет вместе с медленным падением моих век.
//-- * * * --//
   Когда поезд, наконец, подъезжает к Питеру все радостно гогочут, вытаскивают свои сумки и садятся на проходе. Еще какое-то время я молча туплю в окно, стараясь не думать о том, что меня ждет в эти мрачные два дня. Паша играется в телефон, Лера наводит марафет, а я уже ощущаю, как промозглый ветер-извращенец облизывает своим шершавым языком голые, беззащитные деревья.
   Вместе мы сдаем белье, перекидываемся парой ненужных фраз с проводницей, хватаем сумки и вываливаемся на перрон. Первым делом мы с пашей закуриваем, скорее по привычке, нежели от желания. Небо подозрительно смотрит на нас, сгущаясь над вокзалом.
   – Наверное, нужно где-то позавтракать? – с недоверием спрашивает Лера.
   Я чувствую прожжённую пустоту в районе желудка и судорожно киваю.
   – Я знаю неплохое место – паша поднимает большой палец и устремляется вперед за толпой вновь пребывших.
   – Ну, здравствуй, Питер! – выдыхаю я дым и бросаю окурок на железнодорожные пути. Закидываю сумку и оглядываюсь на перрон. С неба начинает медленно сыпаться что-то мокрое и мелкое, что-то непонятное и неопознанное, что в Питере именуют просто – осадки.
   – Ровно через год, как и обещал…

   Мы сидим в какой-то темной мизерной рюмочной советских времен, каких в этом городе сохранились десятки, в девяностых они переходили из рук в руки, а в конце нулевых вдруг оказались у новых российских буржуа. Впрочем, свою стилистику это место явно не растеряло, потому как у барной стойки уже с утра примостились два завсегдатая с милыми опухшими физиономиями и глазами, полными житейской мудрости. Мы жуем невкусные тосты с ветчиной и сыром. Ветчина напоминает соленый картон, сыр впрочем, тоже. Чем это место отличается от других, я так не понял, разве что музыкой, характерной антуражу. Стоит сказать, что Питер выигрывает в этом вопросе, если ресторанчик в стиле ретро, то и музыкальный фон соответствующий, чего не скажешь о Москве, где в блюз-баре на полную громкость может бормотать 50 cent, вылезая из экранов плазменных телевизоров. А здесь все-таки культурная столица, как ни крути. Я стучу пальцами по столу в такт вальсу из кинофильма «Берегись автомобиля!», наблюдая, как Паша пьет уже 3 чашку экспрессо, а Лера укоризненно качает головой, читая новостную ленту.
   – Ты бы завязывал с кофе, чувак. – советую я, окончательно разделавшись с бутербродом. – Слишком много кофеина на твои маленькие мозги.
   – И это говорит мне человек, начинающий свой день со стакана глинтвейна.
   – Я замерз!
   – Ребята тихо, слушайте, что Гушман написал.

   И тут Лера начинает излагать главную цель нашей поездки, которая заключается непременно в том, чтобы посетить модную выставку, заценить пару заумных инсталляций, перетереть с организаторами и идейными представителями, сделать посредственный фотоотчет и написать унылую рецензию. Короче, все как всегда. Уже год я занимаюсь этой псевдо журналистикой – пишу высеры, от которых оргазмирует якобы творческая молодежь, которая еще не доросла до яппи, но вовсю мечтает. Я каждый раз удивляюсь, что все это еще кому-то нужно. В наш век интернета, где у каждого, по меньшей мере, есть твиттер, блог и страничка в социальной сети – кто-то до сих пор нуждается в «авторитетном» мнении какого-то распиздяя. В наборе штампов самодовольного мудака, который запятые то ставить правильно не научился, потому что на уроках русского языка читал Чака Паланика вместо Розенталя. Кажется, я нащупал свой потолок и уже не надеюсь когда-либо достичь высот во второй древнейшей профессии. Действительно, зачем напрягаться, если на прожигание жизни с горем пополам хватает того, что мне платят сейчас. Дальновидность и амбиции? Это не ко мне. Я предпочитаю теорию малых дел: непыльная работка, вроде бы институт, собственное гнездышко внутри мкада и девушка с глазами цвета Jack Daniels.
   В этот момент во мне просыпаются зачатки совести, и я уже хочу извиниться перед Мариной, но друзья одергивают мою руку, держащую телефон, и выводят из рюмочной.
   До обеда мы слоняемся по городу, потихоньку двигаясь в сторону нашего пристанища. На гостинице мы сэкономили, потому что Паша пробил вписку у своего друга, питерского фотографа – Филиппа. Город постепенно окрашивается в черно-белую гамму, и только мерцание фонарей в лоснящейся Неве заставляет зрачки реагировать и различать силуэты причудливых домов и очертания острых крыш.
//-- * * * --//
   Наше трио поднимается на пятый этаж, почти, где Луна, волоча за собой уже ставшие неподъемными сумки. По стенам, вверх по спирали разбегаются глубокие трещины, а сквозняк, пролезающий сквозь щели ставней, так и норовит разворошить сырой пепел в банках из-под кофе. Запыхавшиеся, мы открываем дверь и моментально утопаем в вязкой неге под названием питерская богема. По обоям в стиле модерн словно струи ледяного ливня катятся звуки английского джаза. В воздухе висит смесь из табака, ароматических палочек и приторного шоколадного коньяка. Нас довольно вяло встречают, предпочитая шумным и уставшим москвичам меланхолию и северную безмятежность. Мы проходим в комнату, и Паша начинает знакомить нас с ее обитателями: фотограф Филипп (смуглая кожа, аккуратная бородка, растянутый свитер, типичный питерский прищур), дизайнер Ольга (высокая, худая и бледная, похожая на финку, нордическая красотка) и студентка театрального вуза Вика (шатенка с густыми бровями и пухлыми губами, к которым прилипла длинная сигарета, поверх очков – пронзительный и глубокий взгляд куда-то сквозь). Вдоль стен расставлены старые мягкие кресла, над облупившимся потолком качается бледная лампочка, а в центре комнаты доминантой возносится огромный черный рояль, набитый книгами по архитектуре и фотографии. Непринужденная беседа о дороге, погоде и новостях согревается коньяком, а ноги постепенно становятся ватными, и мы медленно сползаем по стенам на пол и убаюкиваемся ни то интеллектуальной беседой, ни то бесконечной мелодией саксофона.
   Коньяк заканчивается аккурат в тот момент, когда тьма за окном становится абсолютно полной. Кто-то ставит на паркет бокал, но тот не удерживает равновесие и катится полукругом по комнате, пока не останавливается у поцарапанной ножки рояля, а чей голос тихо произносит:
   – А пойдемте в ателье?
   – Ага… – отвечает кто-то другой.
   И после этого еще какую-то вечность ничего не происходит. Никто так не сдвигается с места и кажется, что все давно спят и разговаривают прямо во сне. Я давно заметил эту черту у людей из других городов, но питерские – это апогей. Они настолько неторопливы, что порой ощущаешь себя абсолютно больным человеком, с дюраселом в заднице, дерганным и нервным. Я не знаю с чем это связано, возможно, с тем, что в суровых северных широтах не особо и хочется двигаться, но скорей всего с тем, что большинство молодых людей здесь – откровенно не парятся. Я не видел на здешних станциях метро бегущих сломя голову студентов. Я не видел гнусавящих клаксонами в пробках безумных карьеристов в корпоративных галстуках. Я не знаю, кто работает здесь в «макдональдсах», «кофехаусах» и «теремках», видимо в сфере общепита трудятся исключительно дамы бальзаковского возраста, потому как весь молодой электорат, что встречался мне в этом городе – не работает, он лишь творит и плодит культуру в массы. Высокую или низменную – вопрос другой. Время тут идет медленней настолько, что вращение планеты практически не ощущается, в это время года здесь либо темно, либо очень темно, либо холодно, либо отвратительно ледяно. Приезжий сюда человек поначалу тотально регрессирует, пытаясь развернуться с помощью этилового спирта. Здесь тебя перематывает назад, выворачивает наизнанку, ты даже пьянеешь в обратную сторону, а засыпаешь исключительно под утро, потому что солнца здесь все равно не видно.
   «Кто нас заметит? Кто улыбнется? Кто нам подарит рассвет? Черный цвет…»

   Спустя несколько часов мы все же бредем через лабиринты идентичных дворов и косых переулков в заведение под названием «Atelier bar». По рассказам новоиспеченных знакомых, я узнаю, что это модное место, где тусуется самая одиозная часть молодой питерской богемы. Я слегка напрягаюсь, переглядываюсь сначала с Лерой, которая чешет экран своего айфона, затем с Пашей, который довольно кивает головой и закуривает сигарету. Меня проталкивают к входу, но я успеваю заметить этот старинный, готовый в любую секунду развалиться, фасад. (Что-то мне это напоминает). Именно за такими стенами всегда и скрываются девятые врата.
   – Чего ты залип? Проходи! – толкает меня Паша в район лопаток.
   В помещении настолько темно и ни чёрта не видно, что поднимаясь по лестнице, все светят под ноги своими мобильными телефонами. Мы забираемся на второй этаж и упираемся в барную стойку. Я заказываю сто грамм виски у бармена, похожего на зомби, выползшего из заброшенного склепа. Жадно отхлебываю, чтобы хоть немного приглушить гремящую из всех щелей музыку. Кажется, играет какой-то стремный витч-хаус, смешанный с вонки и дарк-сайдом. Ну а что вы хотели? Это же модное место.
   Пока я допиваю виски, наша компания незаметно разбредается по темным углам этого клуба. Я остаюсь один на один с баром и психоделической музыкой. Эта ситуация не оставляет мне выбора, поэтому я пускаюсь в былинный марафон с препятствиями в виде различных шотов. Изредка со мной пьют «интересные» личности, у которых я мельком интересуюсь по поводу завтрашней выставки. Все эти манерные девицы, латентные гомосексуалисты, дохлые фронтмены убогих инди-групп, говнофотографы, говнопоэты, авангардные скульпторы и прочие хипстеры различного посола говорят мне что-то вроде: «Это будет гениально!», «Это порвет шаблоны!» «Не знаю, как Вы, а я думаю, это будет шедеврально» «А ты, лапочка, увидимся завтра!»
   После очередной стопки текилы на меня вдруг огромной волной цунами накатывает тоска по Марине. Да-да, я вспоминаю о ней, только полностью отделив свой разум от происходящего, погрузив его в бездну жестоких страданий. Настоящая, высокодуховная скотина. А ведь еще несколько дней назад я валялся с ней в кровати и смотрел Сладкий ноябрь, умиляясь всей абсурдности происходящего.
   – Может у меня раздвоение личности? – говорю я сам с собой.
   – Не выдумывай себе оправданий, ты просто мудак бесчувственный! – режет внутренний голос.
   Я кидаюсь в карман за телефоном, как за спасательным кругом, но оператор уже давно отказался соединять меня с ней. Кредит исчерпан. Расстреливаю обойму омерзительно-сопливых смс’ок, перезаряжаюсь сигаретой и снова стрелять, в темноту клуба, наугад, наощупь. Безответно.
   В перспективе помещения беснуются чьи-то тела, похожие на демонов. Мне мерещится оргия, агония, содомия. Я тупо хлопаю глазами, пока не чувствую сильную горечь во рту от дотлевшей до фильтра сигареты.
   Утопив бычок в пепельнице, я безнадежно отключаю телефон и знакомлюсь с еще одной модной представительницей среднего класса, чьи белые локоны, закутанные в пурпурный шелковый шарф, привлекли мой мутный похотливый взгляд отчаявшегося неоромантика. Мы заговариваем естественно о философии, в которой я ни черта не понимаю, но прекрасно делаю вид. Она загоняет длинную телегу о гедонизме, а я уже, кажется, потихоньку начинаю трезветь. После ее десяти минутного пассажа она поднимает свой вопрошающий карий взгляд в надежде услышать от такой пьяной, но все еще симпатичной свиньи как я – лаконичный, а главное логичный контраргумент.
   Но тут я залезаю в самые страшные глубины своей испепеленной памяти и выуживаю оттуда цитату Ницше (что-то про самопознание и палача). Гробовое молчание. Понимая, что это было совершенно не в тему, я прошу помощи и бармена и заказываю на казенные деньги ей какой-то дорогущий коктейль, а себе порцию одно солодового виски. (Что очень круто по меркам студента средней руки) От чего ее глаза начинают искриться, словно огоньки мелькающих в пространстве бара сигарет и мобильных телефонов. То, что девушкам абсолютно плевать на внешность, я понял еще лет в шестнадцать. Ну, конечно, если ты не 200 килограммовый кабан с волосатой спиной и тюремной наколкой на коленке. Будь просто естественным, ведь им гораздо важнее то, что вываливается из твоего рта, а затем и кошелька. Вот она, социология в массах. Мы так любим заговаривать зубы и жевать ими роллы калифорния, что простые объятия или поцелуи уходят на второй план. Химия тел осталась в прошлом, развалилась вместе с римской империей, а может и раньше. Вы только подумайте, как часто мы используем выражение «трахать мозги». А ведь и правда, если мы начинаем испытывать к другому человеку что-то большее, чем похоть, то мы вначале имеем друг другу мозги, а уж потом все остальное. Циничный расчет, разбавленный сладкими идеалистическими соплями, которые, как любой другой насморк, периодически появляющийся в межсезонье, со временем проходит. А остаются только мигрени. Трахал ли я Марине мозги? Безусловно. В этом и была ее особенность. Мы оба начали с головы, ну прямо как палачи…
   Пока я пытаюсь понять вывел ли я только что формулу современных отношений, либо мертвецки напился, девушка, которую я угостил коктейлем, уже тащит меня к себе. Ноги практически не слушаются, зато я нахожу в себе силы рассказывать ей о своих прошлых поездках в Питер и вожделенно лапать за задницу. Мы идем сквозь густую тьму целую вечность, пока не оказываемся в мизерной комнатке, на твердой, словно палуба Авроры, кушетке. Меня освобождают от брюк, зачем-то целуют, ломая языком всю мою теорию. Губы поднимаются выше, длинные волосы накрывают мою голову, а далее происходит неизбежное. И в этом моя проблема: мне не могут поиметь мозги, потому что они надежно заспиртованы…
//-- * * * --//
   Все когда-нибудь заканчивается и приходит пиздец. В моем случае он пришел в виде нового дня. Еще один день моей блядской жизни, которая плюс ко всему еще и забросила меня в Питер. Поворот головы: рядом лежит спящее тело, взгляд вниз: в ногах спуталась рубашка. Я еле-еле поднимаюсь, ищу туалет. В храме мыслей я думаю о том, что неплохо бы выйти в окно или принять ванну, в которую потом бросить фен. Но я как обычно малодушничаю и иду на кухню в поисках еды. В старом, пузатом холодильнике преимущественно йогурты, огурцы и кефир. Хватаю какой-то заветренный салат, хлопаю дверью, увешанной сувенирными магнитиками, и начинаю поглощать содержимое плошки. Пока я пытаюсь разобраться курица это или рыба, в воздухе рождается короткий писк. Я перевожу взгляд на стол, в середине которого маленькие электронные часы пробили 15:00. В следующую секунду звон падающей вилки сливается с моим протяжным «блять», а я наконец-то прозреваю, что это протухшие креветки с авокадо, и что инсталляции, на которых я должен был быть час назад – окончательно и бесповоротно просраны. Но я все равно метеором несусь в комнату, залетаю в штаны и рубашку, на пальцах перепрыгиваю в прихожую и закрываю за собой дверь.
   Следующие сорок минут я скачу по трамваям и троллейбусам, мучая бабушек и девушек своим топографическим кретинизмом. Телефон включать я боюсь, потому что знаю – Лера страшна в гневе. А тирады перегруженной нецензурными выражениями в мой адрес мне сейчас точно не хочется. Когда я, наконец, добираюсь до выставочного центра, народ потихоньку расходится. На их лицах целая палитра чувств и эмоций, а на моем должно быть только кромешный саспенс перед неминуемым крахом. Я прохожу в конец галереи, где еще толпятся люди и пожимают руки организаторам. Не успеваю я поздороваться, как в затылок мне попадает сумка.
   – Где ты был??? – проносится сзади свирепый женский фальцет.
   – Эй! – сгибаюсь пополам.
   – Я спрашиваю, где ты шлялся, Сафронов!?
   – Отвечай, я сказала!
   – Ну я…
   – Что ты там мямлишь?
   – Лер, я…
   – Ты что? Ты не специально, да? Гушман тебя убьет, уничтожит и меня заодно!
   – А еще раз показать не судьба?
   – Не судьба, Сафронов, никто под ваше высокопреосвященство подстраиваться не будет, это тебе не кинотеатр. Алкоголик чертов! – орет Лера.
   Я съезжаю на кресло и достаю из сумки последний выпуск журнала Men’s Health. Открываю разворот и прикрываюсь, пылая от стыда, журнал разъезжается домиком по моей похмельной физиономии, как бы подтверждая исследования британских ученых о том, что чрезмерное употребление алкоголя приводит к апатии, фрустрации и проебанству всего на свете.
   – И что теперь делать? – отчаянно спрашиваю пустоту.
   – Я не знаю, что теперь делать, я звоню Гушману. – начинается минипаника.
   – Эй, эй, не торопись, – выручает, появившийся из ниоткуда Пашка.
   – Что не торопись? – тычет пальцем – Ты ему будешь концепцию пересказывать?
   Я поднимаю голову из-под журнала и перевожу взгляд то на Леру, то на Пашу.
   – Да я не понял ни хрена, Лер, ты сама-то врубилась в месседж?
   – Я то врубилась! – уводит глаза.
   – Ну вот и расскажешь, Кирюха чего-нибудь состряпает, как всегда. – он выдавливает из себя улыбку – правда ведь?
   – Да это вряд ли! – протягиваю я.
   – Вот видишь! – не унимается разъяренная девушка.
   – Ну, налажали, Лер, ну с кем не бывает? Что вы тут драму устраиваете? Фотки я, между прочим, сделал.
   – Да идите вы к черту со своими фотками! – Лера разворачивается на каблуках и стремглав уносится из галереи.
   – Ну и стерва… – резюмирует Паша.
   Я тупо киваю.
   – Слушай, а может, попросим копию записи?
   – Не дадут, все эти люди искусства на редкость принципиальные суки.
   – Ну, им же нужен положительный отзыв, так?
   – Они за это Гушману заплатили, врубаешься?
   – Может украдем?
   – Паша, ты далеко не Том Круз, угомонись, а?
   – Ладно, что-нибудь придумаем – садится рядом. – Ты где был-то?
   – На дне, Паша, на дне…

   Через час мы сидим на кухне у Филиппа и нервно курим, я пытаюсь набросать вступление, ковыряясь в Google. По квартире снуют какие-то незнакомые персонажи, то и дело, доставая лед, из холодильника, погружая его в свои стаканы с чем-то темным и шипучим.
   Я пишу длинные витиеватые предложения и стираю их раз за разом. Вместе с серо-лиловым закатом на меня снова находит питерский сплин. Напротив сидит Филипп, с удовольствием поглощая самодельные ролы из крабовых палочек, а я ощущаю себя, как одинокая кунжутная семечка, плавающая в черном и смолянистом соевом соусе. Время подходит к запоздалому обеду, и на столе начинает появляться нехитрая закуска в виде отвратительных сырков дружба, хлебцов с отрубями и чайных кружек, в которые цедится из картонной баклажки какое-то жалкое подобие вина. Вот она закономерность, чем круче богема, тем проще их яства. И дело, как вы уже поняли, не в пресловутой духовности и ностальгии по олдскульным временам перестройки, когда портвейн пах не вино-водочными отходами, а свободой, дело естественно в банальном отсутствии денег.
   Кто-то говорит длинный и красивый тост, от и до наполненный трюизмами, все чокаются, пьют и морщатся. Шум начинает заглушать даже скрипящую форточку, отчего попытки написать хоть что-то сводятся к температуре за окном, которая опустилась до нулевой отметки. Я хлопаю крышкой ноутбука и предлагаю Паше выйти подышать воздухом. Быть может сделать пару фотографий на память о поездке, которую я бы с радостью предпочел забыть. Но по закону подлости моя амнезия, по-видимому, в глубоком запое.

   Мы бредем по черно-оранжевым улицам, взбираясь на мосты, фотографируя друг друга в задумчивых позах о вечности, которая также как и Нева течет куда-то вдаль извилистой перспективы. Я пронзительно вглядываюсь в Пашин объектив и думаю о том, что все-таки самый гениальный фотограф в мире – это наша собственная память. Лучшие образы и самые удачные ракурсы снимает именно она. Пускай на ее снимках слишком много шумов и зернистости, не так много яркости и не хватает контраста. Все равно эти снимки – всегда самые точные. И как мне обидно и пусто от того, что моя память все время засвечивает все кадры. Ни одной улыбки, ни одной пары счастливых глаз – лишь беспробудная тьма и отчаянная повседневность.
   Паше кто-то звонит, и я вдруг вспоминаю о родителях, которые даже не в курсе, что их идиотское чадо пребывает в северной столице. Я снимаю себя на камеру телефона на фоне шпиля Петропавловской крепости и кидаю им себя зашифрованного в пиксели по доисторической схеме, через mms.
   – Кирилл, мне надо с человеком встретится, уже который раз обещаюсь.
   – подходит из темноты Паша.
   – Ну, так встреться, какие проблемы? – облокачиваюсь на парапет.
   – Да не хочется тебя одного оставлять. – каким-то сочувственным тоном.
   – Как благородно с твоей стороны.
   Мы оба смеемся, наверное, впервые за эти два дня.
   – Слушай, а ты сумку с камерой не возьмешь, а то мне с ней тяжко будет.
   – Давай, так уж и быть, – одеваю на плечо увесистую поклажу.
   – Спасибо старик, ну я побежал, встретимся у Фили в половину одиннадцатого, ага?
   – Погоди, как ее зовут?
   – Лена, а что?
   – Да так, ничего, беги.

   Я закуриваю сигарету и делаю первую сильную затяжку. В воздухе так сыро, что вкус сигареты кажется особенно горьким. Ветер с реки вместе с опустившейся мглой усилился, а мои ладони буквально заледенели. Сую руки в карманы, пересекаю набережную Фонтанки. Иду вдоль Литейного, задрав голову, рассматриваю вывески заведений и огни фонарей. Так хочется проткнуть это черное небо пальцем, чтобы оттуда просочился хотя бы маленький просвет в Москву, туда, где сейчас Марина. Что она делает, с кем проводит это холодное ноябрьское воскресение? Почему я опять про нее вспомнил? Неужели меня и впрямь к ней тянет? Я снова окунаюсь в сентиментальность и делаю еще одну попытку дозвониться, но в этот момент из-за угла выходят два объекта в темно-серой форме и вплотную подступают ко мне.
   – Добрый вечер, Капитан Гордеев, ваши документы, – бурчит волевой подбородок.
   – Да, сейчас, – я начинаю копаться в карманах пальто, в то время как его напарник обходит меня сзади. На улице мгновенно становится пустынно и тихо.
   Я снимаю сумку, чтобы залезть в задний карман брюк, как ее тут же подхватывает сзади стоящий сотрудник милиции.
   – Тааааак. – анекдотично растягивает он. – Давайте посмотрим содержимое вашей сумочки.
   – Там фотоаппарат, я фотограф, – заикаюсь, хлопая себя по нагрудным карманам.
   – Ууу, Алексей Федорович, у нас тут наркотики.
   – Что? – хором с капитаном произносим мы.
   – Порошок какой-то, товарищ капитан.
   – Пройдемте, – меня берут за руку.
   – Куда? – врубаю идиота.
   – На кудыкину гору, пошли, говорю.
   – Никуда я не пойду, это не моя сумка.
   – Так ты же у нас фотограф.
   – Это моего друга сумка, вы не понимаете.
   Телефон выскальзывает у меня из рук и оказывается у одного из ментов. Я пытаюсь вырваться, но из уст капитана доносится сухое:
   – Вяжи его.
   Мои руки за спиной сгибаются в ломанную геометрическую фигуру, и вот я уже чувствую щекой ледяное покрытие капота. Из правого кармана пальто вытаскивают паспорт.
   – Сафронов Кирилл Андреевич, девяностый год рождения, город Москва, – зачитывается вслух.
   – По какому поводу гастролируем?
   – Я журналист, приехал на выставку, – гнусаво мямлю.
   – То фотограф, то журналист, что за порошок в сумке, а сука? – спрашивает старший.
   – Не знаю я ни про какой порошок.
   – Наркоманы чертовы, – вторит другой.
   – Ну, в обезьяннике узнаешь.
   – Слушай, а хороший у тебя телефончик, почем брал? – вертит в руках серебристый аппарат.
   – Забирайте себе, только отпустите.
   – Так дела не делаются, ты что думаешь, мы наркомана за какой-то телефон отпустим? Это у вас в Москве так работают?
   – Типа того, – злобно выпаливаю.
   – Ну, а у нас тут все культурно, по протоколу, – руки заламывает еще сильнее.
   (Особенно твое быдлядское «ну» очень культурное.)
   – Охуеть как культурно, – абсолютно лишне залупаюсь я.
   Мне прилетает три мощных удара в область почек, после чего мое тело съезжает по капоту на асфальт в приступе кашля.
   – Ладно, хорош.
   – Ему тут какая-то Марина звонит.
   – Девушка твоя или драгдилер?
   – Девушка – чуть слышно хриплю.
   – Не слышу!
   – Девушка!
   – Еще раз!
   – Девушка, блять – захлебываюсь в кашле.
   Вызов прерывается, и тяжелый ботинок залетает мне прямо в левое ухо. Голову разрывает такая боль, что картинка заливается темнотой, а звук отдаётся тысячекратным эхом.
   – Ладно, Егорыч, забирай наш порошок и поехали.
   – Так точно.
   – Мы, Кирилл Андреевич, телефончик у вас конфискуем, ага? – слышится в полном бреду.
   К ногам мне бросают паспорт, два силуэта садятся в машину, хлопают дверьми и резко трогают с места.

   Какое-то время я лежу, корчась от боли. Меня изредка толкают ногой прохожие, но натыкаясь на монотонное мычание, проходят мимо. Когда боль в голове немного стихает, я поднимаюсь, отряхиваю мокрый паспорт и перекидываю сумку через шею. В голове разрастается уже знакомая сырая пустота. Очередной приступ, превративший последние 12 часов во мрак неизвестности.
   Я иду по невскому проспекту, чьи огни слепят опухшие глаза. Что случилось? Почему так болит спина? Где мой телефон? Где Паша, почему у меня его сумка? Все эти вопросы как всегда повисают в воздухе, сыром и отравленном выхлопами. Меня трясет и тошнит одновременно. Голова раскалывается от неизвестности, словно от лоботомии.
   – В какую историю ты попал на этот раз? В какое глубокое дерьмо ты вляпался? – крутится в кипящем мозгу.
   – Плохая карма, – первое, что приходит мне на ум.

   По Невскому плывут блестящие автомобили, разрезая осенние лужи. Их противотуманные фары освещают хмурые лица, идущие мне навстречу. Такие типично русские, тоскливые физиономии северного города. Я бреду вдоль бутиков и ресторанов совершенно разбитый и потерянный, причем во всех смыслах. Задеваю сумкой двух девиц подросткового возраста, похожих друг на друга, как пара паленых угг. Слышу в спину:
   – Поаккуратнее нельзя, что ли? Урод!

   Останавливаюсь у входа в подземный переход. Мое внимание привлекает мужик лет пятидесяти, играющий на старой электро-гитаре, сидя на небольшом, хриплом комбике, облокотившись на столб. На голове его небрежно надета помятая фетровая шляпа, а на шее обязательно повязан дырявый шерстяной шарф. С самого детства я испытываю слабость к таким персонажам. Мне думается, что это люди вне времени. Они будут существовать тут и через десять и через двадцать лет, все в той же шляпе, с этой же гитарой сидеть и петь песни, не взирая на войны, теракты, инфляции и смену режимов. Я пытаюсь вслушаться в текст, сквозь шум толпы и гомон транспортного потока:

     «…На улице играет музыкант
     Какой-то незатейливый мотивчик
     Послушаю и двину в ресторан
     Пусть думает, что я такой счастливчик…»

   А ведь и правда, послушаю и двину в ресторан, пусть хоть кто-нибудь подумает, что я счастливчик, хотя мужику точно плевать. Я оглядываюсь по сторонам, примечаю красивую неоновую вывеску итальянского ресторанчика. Без горячего я точно тут больше не выживу. Кидаю в разложенный перед ногами мужика кофр сторублевую купюру и ухожу. Банкноту ловко подхватывает ветер и красиво закручивает ее в прицеле невских фонарей.
   Перед тем, как открыть дверь, я снова спрашиваю себя:
   – А почему собственно человек должен быть счастлив? Кто вообще выдумал эту прописную истину?
   – Да нет, задумка то хорошая, исполнение у тебя – говно! – отвечает мне внутренний голос.

   За мной мягко закрывается дверь, и мне просто невыносимо хочется закончить на этом свою историю. Лихо смазать финал, опустить в грязную питерскую лужу все концы этого опуса. Но как вы уже поняли, я – бессовестный негодяй, который не секунду не заботится о своих читателях.
   Да-да, я посажу вас на поезд до Москвы, и вы поедите вместе со мной туда, откуда все началось.
//-- * * * --//
   Я поднимаюсь по ступенькам подъезда и начинаю тыкать пальцем в домофон. На третьей попытке я врубаюсь, что у меня есть ключ и прикладываю металлическую таблетку к двери. В помещении подъезда по обыкновению тускло и тихо, только скрежет лифта доносится с верхних этажей. В почтовом ящике на удивление нет рекламы, а из-под дверей первых квартир впервые не пахнет протухшей едой. С трудом заталкиваюсь в лифт, задевая сумкой панель с кнопками. Меня плавно несет наверх, хотя я предпочел бы падать вниз, с оборванным тросом и летальным исходом.
   – Ну, вот я и дома, – сообщаю я лестничной площадке и принимаюсь ковыряться с входной дверью, – снова один, без работы, да и рыбки, наверное, подохли.
   Замок поддается, и я прохожу в коридор. Моя дверь не заперта, что меня настораживает. Я бесшумно вхожу и обнаруживаю связку ключей на комоде. Внутренности начинает колотить. Из комнаты еле-еле просачивается синеватый свет. На цыпочках подкрадываюсь и заглядываю в пространство комнаты.
   В кресле сидит Марина, поджав под себя ноги. Она увлеченно играет в The Sims на моем старом компьютере, который стоял без дела вот уже год с покупки ноутбука. В руке ее дымится кружка с чаем. Рядом с мышкой лежит смятый носовой платок и изредка поблескивает экран телефона. Я смотрю на ее силуэт и понимаю, что соскучился по каждой клеточке ее тела.
   Мои губы разрываются в тупой безумной улыбке, и я пытаюсь понять – какого черта она тут делает. Мой уставший мозг, сделав сальто назад, приземляется и окончательно садится на шпагат. Разве я заслужил тебя? Неужели ты все еще хочешь продолжить эти танцы на костях? Зачем тебе такой манерный неудачник, как я? Ты же лучше меня, тебе ведь не нужно поливать все вокруг себя желчью, разбрызгивать этот ядовитый цинизм, жалея себя, обвиняя других. Ты хочешь меня спасти? Достать со дна унитаза? Вымыть, вычистить, причастить? Тебе не станет от этого легче, поверь мне. А уж мне и подавно. Я трахнулся как минимум с двумя, пока был в Питере, возможно, их было и больше, но я не помню. Ах да, я же не сказал тебе главного, да, дорогая, я не был с тобой до конца откровенен, представляешь? Так вот, слушай, у меня амнезия. Да, ты не ослышалась. Нет, такое бывает не только в кино! Я временами выпадаю из этой прекрасной жизни, чтобы побывать в самом настоящем аду, и знаешь, там очень страшно. Там не больно нет. Там просто тотальная пустота. Вакуум. Квинтэссенция одиночества, если тебе так угодно. И я жил так все это время. Хотя нет, не жил – прожигал. Напалмом. День за днем. Год за годом. Я почти смирился, привык и отмерил себе время, пока тает лед в очередном стакане. И вот появляешься ты, слишком красивая и слишком похожая на меня, также израненная всей этой бессмысленностью и бесцельностью, которой так подвержены молодые люди. Слишком похожая, но со знаком плюс. И я теряюсь, я не знаю, что с тобой делать. Тонуть или топить? Отталкивать или любить?
   В моих глазах стоят слезы, настолько горькие и тяжелые, что держать их уже нет сил. Все силы ушли на то, чтобы так и не сказать ей все это вслух. Суметь опустить отравленную иглу, которой я так привык ранить всех остальных и прежде всего себя. Я делаю глубокий вдох и вытираю лицо рукавом.
   Собрав все свое жалкое существо в ладони, я осторожно подхожу к ней сзади, закрываю ей глаза и невинно спрашиваю, пытаясь унять дрожь в голосе:
   – И почему все девушки вечно играют в The Sims? Хорошо ли вам или бесконечно плохо? Вы там работу над ошибками делаете или будущее свое моделируете?
   Марина хватает меня за руки, резко разворачивается и бросается мне на шею.

   На экране два сима точь-в-точь наши копии начинают неуклюже целоваться, а над ними вырастает угловатое пиксельное сердце, стучащее в унисон всхлипам, что наполняют комнату.
   Конец

   Все реальные прототипы и персонажи отчаянно старались походить на героев данной повести, однако устоять перед беспощадной гиперболизацией сурового автора, увы, не смогли.

Ольга Зацепина

Родилась в селе Нижняя Тавда, окончила Тюменский государственный университет (ТюмГУ) по специальности «журналистика». Работала ведущей, пиарщиком и программы директором на радио «Европа Плюс Тюмень», выпускающим редактором интернет-издания НьюсПром. Ру, продюсером на «5 канале», пресс-секретарем филиала «ТНК-BP» в Сибири, университетским преподавателем, исполнительным директором PR-агентства «Фабрика радости». Переехала в Санкт-Петербург, поработала пиарщиком в пивоваренной компании «Балтика» и увлеклась подкастингом. Соавтор книг «Сергей Собянин: чего ждать от нового мэра Москвы» и «Железная леди Валентина Матвиенко. История ненависти и любви», выпущенных издательством «Эксмо». Сейчас с удовольствием тружусь PR-менеджером в агентстве RusGroup и веду два аудиошоу.

Отправленные

   Тема Лучшей…….
   Дата 14.10.01 21:42 >Hi, Лена!
   >Я жив и почти здоров!
   >14 октября ещё какой-то ДЕНЬ, но не помню кого, да ещё и международный!
   Ну и фиг с ним, что международный.
   Я рад, что ты не забываешь про меня, а холод на улице, – подними руку выше…
   У нас вообще уже зима.
   Я уже хочу в Саратов.
   У нас было мало времени пообщаться.
   Хочу безумства.
   Хочу твое фото.
   Хочу тебя.
   Извини.
   Наверное, зима действует.
   У меня не как у нормальных – весной мне хочется женится, так что у нас ещё есть время до этого желания.
   Пиши, Шли, только не далеко.
   Пока!
   ЦЕЛУЮ
   Андрей

   Тема Me need you too.
   Дата 20.10.01 22:50
   Прости Меня Моя Леночка, это я М.Д.К сломал модем на своем буке, а на работе зашился абсолютно, не лазил за почтой.
   ПММЛ ПММЛ ПММЛ ПММЛ ПММЛ
   Привет, ПММЛ с милой улыбочкой, ПММЛ ПММЛ ПММЛ
   Я рад, что так все важно и отважно мерзнешь ты, идя в нет-клуб.
   Переживаю и обогреваю своим дыханием, таким горячим, что не страшна
   ему та тысяча верст (всего-то!) разделяющая нас.
   20 минут, которые я видел тебя, гораздо больше этих расстояний.
   ПММЛ ПММЛ
   Буду ждать и греть тебя всегда!
   ПММЛ
   ПММЛ
   ПММЛ
   Твой Андрей
   Тема Грустно – радостно – любимо.
   Дата 21.10.01 18:48
   >Привет! Ты знаешь, до сих пор уверен, что самый сексуальный город – это Саратов! Ты есть там. Плохо, что там – лучше бы здесь или, я – там. MF. Все вот так – не так, как бы хотелось с первого раза, но может это и подстегивает жить и стремиться все выше и выше.
   У меня полно работы как всегда и никакой личной жизни, а если и есть какая, то точно – никакая. Но работа нравится, наверное, это и есть то, что называется сублимацией. Хотя сейчас просто завал какой то, обрабатываем двух клиентов. Сами они, естественно, не знают, чего хотят.
   Ладно, хорош ныть, просто воскресенье, просто дома, и никуда неохота, хочется рядом, по домашнему и нежно. Но не грозит, пока или всегда?! Приятно читать и радует – Целую целую целую целую целую целую.
   Это дарит надежду, ради которой хочется жить и стремиться..
   Хочу сниться, быть желаемым, ожидаемым и разным другим – хорошим, лучшим для Тебя, Леночка, моя Красавица, Активистка, Спортсменка, боюсь написать то, что хочется.
   При встрече – обязательно, обещаю!
   Ты, Тебе, Тебя-а-а-а…
   Жду. Всегда – Да!
   Твой Андрей

   Тема Кровь с молоком
   Дата 24.10.01 11:41
   Привет!
   Наверное, из-за редких моих ответов, или из-за чего, какая-то холодность в последнем письме. Может мне кажется, может слишком мнительный, скромный, стеснительный. Это я понтуюсь.
   Хорошее настроение. Два письма от тебя. Отвечаю на вопросы: снятся мне обычно целые художественные фильмы, с собой, естественно, в главной роли. Девушек идентифицировать не могу с утра. Засыпаю на боку – просыпаюсь на спине. Что ещё? Молоко в последнее время люблю, как и тебя в последнее время.
   Жду тебя, твои послания, не пропадай.
   А я буду, быть может, и с тобой.
   Молоко с тобой.
   Я с тобой и кровью…
   Андрей

   Тема Re: Без обмана
   Дата 25.10.01 09:21
   Привет, Солнышко, потому что когда начал читать твое послание выглянуло солнышко – мороз и солнце день чудесный – не очень мороз -10, но все-таки.
   Расскажи мне почему на животе спать полезнее – «Я Вань такую же хочу».
   Опять сны, опять не помню.
   Напои меня… отнеси меня… положи меня… научи меня Быть!
   Наверное, все-таки ночью я улетаю к тебе. Ты меня чувствуешь?
   Люблю, целую, жду.
   Только твой Андрей

   Тема Я безумно рад читать эти строчки
   Дата 26.10.01 01:07
   Люблю, с других слов начинать не хочу.
   Ужасно люблю творожный сырок, который сейчас поглощаю, но тебя люблю так, как не могу описать – ТЕБЯЛЮБЛЮТЕБЯЛЮБЛЮТЕБЯЛЮБЛЮ. Читая тебя в твоем письме, у меня горят глаза, наверное, счастьем.
   Я голоден, я это понял, нет – я был голоден и испытывал жажду.
   Теперь нет – ты вливаешь в меня жизнь и жажду, ещё больше жажды жизни!
   Я хочу к тебе – это и есть повод. Я хочу тебя – это ещё больше повод.
   А сны обязательно сбудутся.
   У меня тоже была давно, но травмища шеи, буду пробовать спать на животе и я даже знаю, как себя уговорю. Извини, если чуть-чуть переступаю границы, но очень как-то не могу по-другому. Фотка за мной.
   Целую – расцелую
   Жди-и-и-и-и-иии
   Андрей

   Тема О главном, ещё раз
   Дата 26.10.01 23:00
   Привет ещё раз, любимая!
   Наваял тебе целое письмище, прикрепил три, старых правда, фотки, те что были в компе в агентстве, и пока все это отправлялось, у меня закончилась карта. Может быть, все потерялось, может, хотя бы письмо дошло. Сообщи, пожалуйста, об этом.
   Много сейчас писать не буду, кроме того, что всегда безумно рад читать тебя и с нетерпением уже стремиться в Саратов.
   Пошлю тебе для прикола фотку, которая была сделана в нашем офисе в 1997 году, когда мы только открылись. Мы тогда были первыми в Архангельске. Люблю, Целую всю.
   Твой Андрей

   Тема Я без тебя не хочу
   Дата 29.10.01 21:37
   Привет солнце!
   Улыбайся всегда!
   Чаще, больше, пусть шире.
   Я не мог залезть в нет, пока был в Питере, кстати, там было супер в плане встречи старых друзей – новости, объяснения в любви и дружбе, слюни, слезы и т. п. Только тебя не было, а это плохо и даже очень.
   Мне тебя не хватает.
   Немного о том, что было в том письме, которое потерялось: мне не хочется, что бы так было, но какой-то мерзкий, нехороший червь меня подъедает. Мне, больному на голову, иногда мерещится, что это все некая сказка красивая и быть может потому нереальная. Ты представляешь нас вдвоем, рядом, вместе?
   Это все не фантазии или развлечения?
   Почти уверен в ответе, но только почти и потому осмеливаюсь задавать эти вопросы. Может быть, и не нужно на них отвечать, наверное, я слишком изранен – долго живу;) и это моя боль.
   Все, об этом хватит.
   Кстати, а где твои прикольные фоты?!
   Очень хочу вырваться в Тюмень, там ты.
   А мне нужна Вера, Надежда, Любовь. Ты знаешь, они друг без друга не живут – проверено.
   Да просыпаюсь я в основном поздно, но во сколько бы ты не позвонила, я буду несказанно рад услышать твой, почему-то пока тоже не очень-то доверчивый голос. Очень страшно, правда, слышать друг друга в первый раз. Жду в любом случае тебя в любом виде, лучше под сладким соусом с вишенкой.
   М-м-м, пальчики оближешь?:)) Люблю тебя бесконечно и даже больше!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
   Ещё парочку фоток из моего прошлого шлю.
   Андрей

   Тема Никогда. Всегда.
   Дата 30.10.01 19:42
   Привет родная!
   Черт, у меня истерический смех – радостный, тоскующий и ещё не понятно какой – после прочтения твоего письма. Начинаю отвечать, комок в горле, как во время самого душещипательного места в хорошем, добром кинофильме.
   Сентиментален…
   Где эта формула… что это… покажи мне любовь.
   ОНА СУЩЕСТВУЕТ. ЕЁ НЕ МОЖЕТ НЕ БЫТЬ.
   И все в таком духе – это мое состояние сейчас.
   Одни эмоции, больше ни о чем не могу писать.
   Это излечение, не зеленкой и спиртом – ТОБОЙ!
   Ты так рано писала свое письмо, так рано встаешь? Чтобы в институт? Извини, что-то не пойму себя, напишу ещё попозже.
   А просто на работе, просто мозги под вечер, под ночь набекрень, а ещё кое-что надо написать…
   Все что пишешь и о чем думаешь ты – мне приятно.
   И хочется рядом, вместе, с тобой…
   Всегда Твой, только твой Андрей

   Тема Сколько хочешь.
   Дата 31.10.01 22:35
   Привет-привет вкусняшка!
   Извини, хочется и дальше дурачится. Потому что, приятно и хорошо тебя слышать и читать, сразу все по-другому, по радостному.
   Набивая клаву ожесточенно, с радостным рвением, как будто каждая вбитая буква приближает меня к тебе. Сумасшествие, безумие, все, конец и начало и опять и снова и так бесконечно, пока человеческий безумный разум не научится уничтожить себя окончательно. Но, думаю в том другом мире, где кто-то будет одуванчиком, а кто-то хорьком – все продолжится…
   Ладно, это все о работе, а я хочу о тебе и обо мне в предрассветной тишине. Жаль, что когда я приду домой ты уже будешь во сне, надеюсь, что я буду там же.
   Вот и все, в смысле просто строчки
   И я тебя люблю, потому что в этом смысл и в этом моя жажда жизни.
   Андрей

   Тема Яя! Я люблю ТЕБЯ!
   Дата 17.12.01 21:57
   Я люблю тебя. Я люблю ТЕБЯ. Мое солнышко. Моя Леночка!!!!
   Прости меня, моя любовь.
   Я очень расстроился, расстроив тебя своим отсутствием. И думал ты мне этого не простишь. Прости меня глупенького. Больше не буду. Буду ждать нашей встречи, писать тебя, говорить тебе, мечтать о тебе, желать тебя,
   любить тебя, всю тебя, всегда тебя. Немного приболел, устал потому что. Но ерунда, если ты со мной!
   Я приснюсь, я обязательно приснюсь тебе.
   Люблю. Жду. Верю…
   Андрей, твой, только твой

   Тема Хорошей девочке!
   Дата 25.03.02 00:45
   Привет Лен!
   Фотка, к сожалению, не дошла, попробуй, пожалуйста, ещё раз.
   И вообще мне как-то плохо, может быть от того, что стал пить, а может оттого стал пить, что плохо. Одиноко.
   Жалуюсь. – Совсем плохо. Нужен психоаналитик или хорошая любовница – новая и незаезженная.
   Сорри. Все пока. Целую

   Андрей
   Тема Re: Мужчина на свадебном одре Дата 20.05.02 09:35 >Привет, мой Андр!
   >Что-то тебя не видно и не слышно. Это подозрительно. Каждый звонок >оборачивается либо долгими гудками, либо диалогами типа этого:
   >– Здравствуйте, а можно Андрея?
   >– А его нет дома!
   >– Не подскажете, когда будет?
   >– Нууу. Наверное, утром…
   >Печальная для моих глаз и ушей картина.
   >Ты где? А?
   >Да ещё и фотки охота.)
   >Надеюсь на твою сознательность! Ээээээээээ. НЕ НАДЕЮСЬ на твою сознательность!
   >Пока
   >Лена, привет. Скучаю, но не могу позвонить, она очень расстраивается, а её сейчас расстраивать нельзя. У нас готовится к выпуску беби, а к производству свадьба. И все это стало ясно, когда я прилетел от вас в Москву. Там же у меня был таксистом варварски украден супер-новый-с-огромными-молниями-размером-с-сигаретную-пачку рюкзак, а в нем цифровой фотоаппарат со всеми тюменско-питерскими-московскими-и-Твоими фотками + сиди-РОМ на бук, новый. Как будто отрезал гад мое п (р)ошлое – настоящее.
   Мужчина на свадебном одре – Ты знала?
   Надеюсь я…
   Годы взяли свое…
   Хочу быть бессмертным… это я о детях.
   Не прощаюсь. До свиданья.

   Тема Без всяких
   Дата 27.05.02 22:43 >Привет!
   Свадьба 28.06.
   Жаль.
   –

   Сегодня удачный день, чтобы завести себе веб-почту на Яндексе.
   Яндекс. Почта (http://mail.yandex.ru/) – автоматическая проверка на вирусы!

Андрей Травин

Андрей Травин родился и живет в Москве. C 1994 года по настоящее время – работник Русского Интернета. Номинант нескольких конкурсов русской сетевой литературы Арт-Тенета. Автор одной книги (ABF, 1997) и примерно 250 публикаций в бумажных журналах (плюс такое же количество интернет-публикаций).

Испанский цикл

//-- I. Кадис. Несколько строк на языке суши. --//

     Город, не подпускавший близко морских чудовищ,
     впускавший цыган, пиратов и танго местного края.
     Кадис, имеющий много разных сокровищ, прозвищ —
     город, который назвали на языке чаек «Каи».
     Песни его приходят к зовущим «спасите души!».
     Он их пускает на ветер, как обитателей голубятен…
     Я пишу дневники на местном языке суши,
     Этот язык гортанен, прост и очень понятен.
     Главный старожил здешний – это морской ветер:
     несколько тысячелетий изнашивает ступени.
     Он уже столько пожил на солнечном белом свете,
     что единственный в городе вовсе не ищет тени.
     Ангелы и прозрачные птицы делят небеса над собором.
     Горлицы и голуби делят полуостров, как кладезь.
     Ты ж, словно птица, тоже наполняй свою глотку вздором,
     хоть в нем другим понятно будет лишь слово «Кадис».

     Словно из моря на сушу, можно брести в потемках,
     а потом очутиться на дивном Береге Света,
     чтобы попробовать пяткой береговую кромку
     и вдруг почувствовать кожей всю остроту ответов.
     Важно, что всем отсюда видится мир просто —
     так, как он представляется глядящим с марса матросам.
     Как языки в поцелуе – эти бухта и полуостров,
     и потому на языке суши обычно не до вопросов.
     Их и не вымолвить толком, да и они неуместны.
     Звезды для нас не меняются, но становятся четче.
     Великолепие сверкания правды прелестно,
     также, как море на солнце, не правда ль, Отче?
     Чистого сердца достаточно, чтобы разыскать Север.
     Чтобы идти против ветра, нужен косой парус.
     Чтобы отыскать смыслы, их можно искать в припеве.
     Чтобы отплыть до Америки мало посетить Кадис.

     Солнечный город обычно небо не хмурит,
     предрекая непоседливым новые повороты.
     И буревестник не тратит сил на предсказание бури,
     их оставляя только в любимых водоворотах.
     Шкот натянут басовой струною над океаном погожим —
     так отправлялась, наверно, из порта «Санта-Мария»…
     А мы с тобою теперь-то всего лишь можем,
     что пить свой кофе в форте Канделария…
     Наши жизни до края наполнены лишним уютом,
     словно мы рождены были только для философий,
     и потому судьба к нам не раз повернется ютом,
     что мы сидим на морском берегу, потягивая свой кофе.
     Дует, будто сквозняк из дыры в Европе, здесь ветер странствий.
     Но даже в таком интересном особом месте
     только и можем по существу заявить пространству,
     что добровольно и радостно будем вместе.

     Если жить будешь дальше, надувая живот, как парус,
     также и ты узнаешь: не лучший подарок – книга…
     Та, кто утробой примет здесь океан, как пару,
     вряд ли возьмет в подарок вафельницу в виде брига…
     Чайки и прозрачные птицы делят небеса над собором.
     Если среди них – буревестник, живи это утро, каясь,
     а не только, как чайка, наполняй свою глотку вздором,
     в котором другим понятно будет лишь слово «Кадис».
     Гам и шум океана дуэтом приходят в уши.
     Солнце в воде превращается в россыпи белых пятен.
     Я пишу тебе строки на местном языке суши,
     этот язык, как видишь, очень красив и внятен.
     Последнее, что я видел, покидая родимый Каи —
     между землей и небом полоску цвета шафрана.
     Что это было, нынче уже я, пожалуй, знаю —
     незажившая рана, рана от океана.

   ___________________________________________________
   Cadiz, Gadir, Gades, Cai – названия Кадиса.
   Последнее из перечисленных прозвищ используется местными жителями.

   Candelaria – форт при входе в Кадисскую бухту, теперь там кофе и танцы.
//-- II. Соледад и Долорес --//

     Ночи те стали снами.
     И не встретятся вскоре
     женщины с именами
     Соледад и Долорес.

     Знал Любовь и Надежду,
     и любил Веру прежде,
     не Соледад и Долорес —
     Одиночество, Горе.

     Где лимонные рощи,
     вряд ли девушки слаще,
     жизнь, конечно, не проще…
     Да и счастье не чаще…

     в тех краях, где с пеленок
     называют девчонок —
     Соледад и Долорес —
     Одиночество, Горе.

   ________________________________________
   Soledad (исп.) – одиночество, тоска, уединение. Dolor (исп.) – боль, скорбь, сожаление, раскаяние.
//-- III. Корица и гвоздика --//

     Корица, гвоздика —
     страстные пряности Юга,
     как будто бы звуки цыганской гитары дикой.
     Корица, гвоздика.
     Как южное солнце, они обжигают и в то же время ласкают.

     Корица, гвоздика.
     В то снежное утро, когда я с жизнью расстанусь,
     вспомню, наверно, и южную пряность.
     Корицу, гвоздику.

   _________________________________________
   Canela y clavo (исп.) – «Корица и гвоздика» – название целого ряда испанских песен.
//-- IV. Сигирийя --//

     Как до самых окон
     пролилась луна большая
     вниз лимонным соком.

   _________________________________________
   Siguiriyas (исп.) – одна из форм фламенко и канте хондо.
//-- V. Севилья в мае --//

     А в Севилье сегодня новолуние и новильяда.
     В кафе никто не заметит, что луна повернулась задом,
     пока насыщаются желтым цветом севильские стены
     от вечернего солнца и чуть-чуть от арены…

   ___________________________________________
   Novillos (исп.) – новильяда, то есть коррида для бычков моложе трех лет.

     А в Севилье сегодня новолуние и новильяда,
     в кафе никто не заметит, что судьба повернулась задом,
     пока насыщаются красным цветом севильские стены
     от закатного солнца и чуть-чуть от арены.

//-- VI. Мадрид. Лас-Вентас. --//

     Вот черный бык после трех атак,
     мотнул косматою мордой в пене,
     и, как затменье – недобрый знак,
     надвинулся в солнечный круг арены.

     Но жизнь быка отлетает прочь.
     он платит жизнью и без расплаты.
     На шкуре черной, как будто ночь,
     алеет кровь, словно цвет заката.

     Но солнце жарит песок в ответ,
     быки и кони снуют по кругу.
     И в круге первом и тень, и свет,
     стараются не мешать друг другу.

     А пасодобль звучит весь день,
     и черный бык, и тореро в белом
     свою уже удлиняют тень,
     чтоб ей свободней покинуть тело.

     И новый бык, что черней, чем мрак,
     уже надвинулся с мордой в пене,
     сам, как затменье – недобрый знак,
     на яркий солнечный круг арены.

   __________________________________
   Plaza de Toros de Las Ventas – арена для боя быков в Мадриде.

   Passodobl (исп.) – вообще танец, здесь – музыкальная тема, воинственный, сдержанный ритм которой звучит на корриде.
//-- VII. По дороге в Херес. На границе. --//

     Осталось немного
     до белых испанских стен:
     светлеет дорога
     плохой полосы взамен.
     Маячит граница,
     и виза в моих руках
     лежит, как синица,
     а самолет – в небесах.

     Пересечь не удастся, похоже,
     рубежа лишь условного…
     Ах, зачем нам прокрустово ложе
     Ах, зачем нам прокрустово ложе
     Ах, зачем нам прокрустово ложе
     вместо любовного?

     В дозоре не спится:
     границы тревожен путь.
     Вдвоем не ложиться —
     то, значит, и не уснуть.
     На этой границе
     свободно живут вполне
     столь разные птицы,
     а журавль – в западне…

     Наши лица становятся строже
     от общенья духовного.
     Так зачем нам прокрустово ложе
     вместо любовного?

     Любой из нас может
     дотронуться только вдруг…
     Так чувственна кожа
     в касаниях наших рук.
     И тело гитары
     чувствительно, словно плоть,
     и сердца удары,
     как возгласы «жив Господь!».

     Наши лица становятся строже
     от общенья духовного.
     Так зачем нам прокрустово ложе
     вместо любовного?

     Надежда и вера
     приходят с границы снов,
     как «дэ-ла-фронтера»
     в названиях городов.
     Раз я улетаю,
     границу беря с собой,
     то даже не знаю,
     как я возвращусь домой.

     Пересечь не удастся, похоже,
     рубежа лишь условного…
     Ах, зачем нам прокрустово ложе
     Ах, зачем нам прокрустово ложе
     Ах, зачем нам прокрустово ложе
      вместо любовного?

   ______________________________
   De la frontera (исп.) – дословно «с границы». Приставка «de la frontera» появилась в названиях андалусских городов, которые в былые времена стояли на границе с арабскими владениями, к примеру, Jerez-de-la-Frontera.
//-- VIII. Гранада. На родине поэта. --//

     Красные и сухие
     дороги Андалусии.
     Рядом кресты поставят
     умершим из-за Люсии.

   ________________________________
   По мотивам стихотворения Гарсия Лорки «De profundis».
//-- IX. Кадис. Квартал Ла-Винья. --//

     В час отлива на краю океана лучше, чем в полный штиль,
     хоть добавляет соленому ветру свой запах морская гниль.
     Так океан, качнувшись на запад, примером напомнит мне:
     дескать, делай, как я, чтоб оказаться на другой стороне.

     Будто в лавину, попавшим в Ла-Винью – только горстка камней,
     сверху накроет лишь ветром и солнцем, снизу лишь пеною дней.
     Но океан, качнувшись на запад, примером укажет мне:
     дескать, делай, как я, чтоб оказаться на другой стороне.

   ____________________________________
   Barrio de La Vina – самая западная часть Кадиса.
//-- X. Москва. Первая история в ритме танго. --//

     Я не могу посмотреть на Москву из ласточкина гнезда,
     чтобы увидеть тебя счастливой…
     городские волки способны к полету, но не всегда,
     а только когда безусловно живы.

     Ты обычно танцуешь хастл, я танцую сальсу,
     но мы встречаемся на концертах фламенко.
     Чаще
     это более уместная территория для тех, кто любит,
     потому что настоящее легко сочетается с настоящим.

     Сохранять влюбленность – это внутренняя работа.
     Но без капель любовного пота
     кто проделывать ее станет?
     От нашей взаимности сохранилось дневниковых записей больше,
     чем случилось реальных свиданий.

     Волк-одиночка – это красивая фраза,
     символ нездешний, как гитара фламенко.
     Где в Москве бы повыть? Сразу
     такое место отыскать не удалось тут.
     И вот только начинаю я лезть на стенку,
     кто-нибудь заходит и спрашивает: «Что стряслось-то?»

     А что стряслось? Год разделен на части.
     Я по расстрельной статье «нелюбовь» приговорен к высшей мере.
     И теперь, обретя большие потери,
     как всякий смертник, задумываюсь о счастье.

     Если несколько грамм души ощущаются, как тяжелый камень,
     тогда
     я зачем-то спешу долюбить драматически и торопливо…
     Я не могу посмотреть на Москву из ласточкина гнезда,
     чтобы увидеть тебя счастливой…

     Но знаю, что над тобою небо не хмуро.
     И пронзительное твое счастье тебя, недотрога,
     может даже заставить поверить в Бога,
     не только в Амура.

     Я так радуюсь твоему счастью, что не звоню по утрам,
     даже тихим
     говором опасаясь разбудить лихо…
     Вчера ходил с подругой на концерт группы «Выход».
     Но не уверен, что это – выход.

     Он лишь в том, чтобы рассказывать истории в ритме танго,
     не лезть на стенку,
     выходить на охоту в городские чащи…
     Мы встречались на концерте фламенко,
     где настоящее легко мешается с настоящим.

//-- XI. Кадис-Буэнос-Айрес-Москва. Вторая история в ритме танго. --//

     В языках, читающихся слева направо,
     кисть пишущего совершает круговые движение против часовой стрелки.
     Так письменная речь пытается остановить мгновенье,
     чтобы подобрать слова для уходящей натуры.

     Поскольку теперь от руки пишут только стихи и открытки,
     даже интернет-дневник не способен остановить время.
     Не пишущие стихов обречены на пытки
     попыток зафиксировать чувства,
     надолго остаться с теми,

     кто готов был отправиться с ними вместе
     в направленье норд-оста иль зюйд-зюйд-веста…
     Им хорошо удается только свернуть от темы
     причинных слов и причинного места…

     Некоторые люди не выдерживают долгие чувства.
     Некоторые поэты не чувствуют длинных строчек.
     Но мне кажется, что танец делают высоким искусством
     именно тексты, где перкуссия – вместо точек.

     И я с удовольствием записываю новые строфы.
     Так полагается делать, когда нет любви как цели.
     Я теперь ежедневно пью очень много кофе
     и еще очень много лежу в постели.

     Редкие люди взрослеют душевно красиво.
     Тебе удается.
     Но до танго ты не повзрослела:
     так что слушай мои истории
     и будь счастливой.

     Танго – это ведь танец «туда-и-обратно»:
     из Кадиса – в Буэнос-Айрес, оттуда – в Париж, вероятно,
     так путешествуют в трюмах вина бутыли —
     чтоб их однажды в Москве открыли.

     Тысячные купюры трачу, не успев разменять на мелкие.
     Губы вместо эпитетов жгут глаголы —
     так под звуки танго против часовой стрелки
     танцоры движутся по краю танцпола…

     Уходящие налево делают выбор сердцем?
     Не всегда! Просто однажды открылась дверца…
     И вот уже мой год Волка
     преломился напополам, как двустволка…

     …а теперь я пишу в рифму слева направо,
     двигая кистью против часовой стрелки,
     словно возможно посредством письменной речи
     удержать не тебя, но хотя бы время…

   _____________________________________________
   Кадис – родина цыганского танго. Его, как и другие танцы фламенко, танцуют в одиночку. Будучи привезенным в Аргентину, оно видоизменилось и стало тем парным танцем, который мы знаем.
//-- XII. Москва. Последняя история в ритме танго. --//

     Танго – это танец на четыре счета:
     уно, дос, трес, куатро…
     Но в этом начинаешь понимать что-то,
     только когда жизнь пересекает экватор.

     Танго – это танец на четыре доли.
     У каждого из нас доля своя – все просто!
     Но в сильную долю чувствуешь больше боли,
     во всяком случае, так бывает у взрослых.

     И уж лучше рассуждать о шагах или ритмах,
     потому что тогда нет нужды виновато утверждать,
     что я в отличье от танго
     не обладаю совершенством квадрата.

     В начале каждой строки писем —
     словно скрипичный ключ, твое имя.
     И уже, кажется, на четыре такта мыслим, правда,
     каждый имеет свое «во имя».

     И вот в ритме танго на счет «четыре»
     я говорю, рассчитывая, что услышишь,
     как раз о том, что счастье случается в мире,
     про «дважды-два» и про «третий лишний»…

     Танго – это танец на четыре счета:
     уно, дос, трес, куатро…
     Девушку забирает последний по счету…
     Четыре истории есть – и хватит.

Волк

     Когда лапы ложатся так мягко на снег,
     в нем почти не оставив следов,
     это начался бег, что похож на побег
     неизведавших страха волков.

     Я бегу чуть касаясь снегов, устремясь,
     не затем, чтоб кого-то догнать,
     Монотонно и страстно дыша, как молясь.
     Это – бег лишь затем, чтоб дышать.

     Ведь уже наступили полярная ночь
     да и собственной жизни закат.
     И вся поздняя мудрость мне может помочь,
     только бросив в побег наугад.

     И пока еще близкой весны не сулит
     нам смертельная бледность снегов,
     надо мной небо звездами ярко горит
     ясно, как смысл жизни волков.

     И в мельканье еловых и собственных лап
     наконец замедляется мысль.
     И безумного этого бега хотя б
     на бегу понимается смысл.

     Когда лапы ложатся так мягко на снег,
     в нем почти не оставив следов.
     Значит, в новую жизнь может быть лишь побег,
     а не тысячи тысяч шагов.

     С легким сердцем почти не оставлю следа
     от изящных по насту прыжков.
     я сегодня в ночи одинок как звезда,
     что горит не в созвездии Псов.

     И вот воздух вдыхая с огромных высот,
     словно холод далеких миров,
     этот бег превращу я однажды в полет
     и совсем не оставлю следов.

Север

     Здесь обжигать одинаково кожу
     могут и пламя, и лед.
     Только мороз через горло нам все же
     душу сильней обожжет.

     Словно горячий чай в кружках иззяблых
     души тепло в нас хранят.
     Словно свеча в ледяных канделябрах,
     в северных скалах закат.

     Всякий бродяга, на cевер шагая,
     бродит, как будто вино,
     с каждым днем градус широт повышая,
     тех, что пьянят нас давно.

     Здесь земли – белые, лица же – черны:
     мир этот, как негатив.
     Вот он безлюдный, как рай, и просторный.
     А я пока еще жив.

     Впрочем, и cмерть в своих белых одеждах
     не различить среди льдов.
     Но все ж она ожидает здесь прежде
     ночи холодной покров.

     Только не скоро подсвечник ледовый
     будет, как воск, оплывать.
     Над Заполярьем закату багрово
     сколько еще догорать?

Холодный страх

     Когда меня холодный страх
     взять хочет на испуг.
     И, словно трещина во льдах,
     чернеет ночь вокруг.
     Когда как будто неземной
     пейзаж предстанет здесь.
     И в снежной пыли лед стеной,
     как в лунной пыли весь.

     Ничто не вечно под луной
     и даже мерзлота.
     Но сколько тянется порой
     ночная темнота!
     Как на века стоят вдали
     холмы снегов за мной.
     И многолетний лед земли
     уже совсем седой.

     Рассвет иль смерть искать средь туч —
     решает каждый сам.
     Я жду: когда же первый луч
     падет к моим ногам,
     тех о прощении моля,
     кого в ночи бросал,
     кого холодная земля
     гнала от белых скал.

     Как и Господь, всех не спасет
     божественный восход.
     Заставит, как благая цель,
     мороз идти вперед.
     Пока меня холодный страх
     взять хочет на испуг,
     и, словно трещина во льдах,
     чернеет ночь вокруг.

Песня на буддистский мотив

     Не узнаешь смерти год
     даже в «Книге Перемен».
     И бессмысленен черед
     самому себе измен,
     ведь, подобно сатане,
     не окажется рогат
     Бог, что явно есть во мне
     и ни в чем не виноват.

     Не бросай прощальный взгляд.
     Смерть куплетом не зови.
     Красной прорезью закат,
     как у дев Врата Любви.
     Для кого-то через них
     путь в Небесные Врата,
     мне ж лишь собственный мой стих
     побывать поможем там.

     Я не тот, кого с ума
     ночью сводит небосвод.
     Но бездарным задарма
     нестерпимо жить и год,
     ведь греховные года
     даже смерть не зачеркнет.
     Только талая вода
     память смоет, унесет.

     Не бросай прощальный взгляд,
     скорбно сжав свои уста.
     Красной прорезью закат,
     как у дев Любви Врата.
     Может быть, один искус
     их коснуться языком,
     возвращает к жизни вкус,
     только смысл ее не в том.

     Вновь начертится на фон
     неба серого холста
     профиль голых веток крон
     иероглифом с листа.
     Только кто же мне прочтет
     предначертанность Небес?
     Не узнаешь смерти год
     даже в «Книге» всех чудес.

Мементо-море

     Есть одно на свете море
     под названием Мементо.
     И в него впадает Лета,
     что приносит прах и пыль.

     И в его зеленых водах
     много глючного абсента.
     Там бывают быль и небыль,
     а сегодня полный штиль.

     Знаешь, здесь такое
     очень часто бывает,
     длится то полгода, то полчаса…
     Если умерли страсти,
     то ветра забывают
     дуть хотя бы немного
     нам в паруса…

     Есть одно Мементо-море,
     и его тугие волны
     нас еще не раз с тобою
     друг над другом вознесут.

     В нем встречаешься на горе
     с треугольником любовным,
     чья губительность сравнима
     с треугольником Бермуд.

     В этом гиблом море
     часто водятся спруты
     и чудовища разные могут быть.
     Лучше помнятся чувства.
     А другие минуты
     почему-то не жалко совсем забыть.

     В этом очень странном море
     под названием Мементо
     затонувшие фрегаты
     будут век на дне лежать.
     Если связаны канаты
     были в трудные моменты,
     то теперь узлы морские
     не удастся развязать.

     В этом гиблом море
     часто водятся спруты,
     и чудовища разные могут жить.
     Лучше помнятся чувства.
     А другие минуты
     почему-то не жалко совсем забыть.

О плотской любви

     Время любви отсчитывается вот так:
     чак-чак, чак-чак.

     Минуты склеены мёдом,
     тела сплетенные – пОтом.
     Мы помним, откуда родом,
     но и на наших широтах
     время любви отсчитывается вот так:
     чак-чак, чак-чак.

     Вроде бы нашим струнам
     звенеть от балтийских бризов.
     Мы гадаем по рунам —
     не по книгам Хафиза.
     Но ходики лежащим вдвоем отсчитывают вот так:
     чак-чак, чак-чак.

     Могли бы смотаться в Питер,
     зная, что, как ни крути:
     любовь – восточный кондитер,
     и с места ей не сойти!
     Медовый месяц отсчитывают лишь так:
     чак-чак, чак-чак.

   Примечание:
   Чак-чак – самая известная сладость татарской кухни. Состоит из мучных овальных палочек, склеенных медово-сахарным сиропом. В русской кухне аналогичная сладость называется "хворост".

Мечтающей о море

     Корабли, называемые именами звезд,
     по ночам бороздят океаны, как небосвод.
     И какое-то судно «Вега» во весь свой рост
     в удаленном море будет встречать восход.
     Паруса покраснеют сначала, как сам Арктур,
     и зазолотятся позже, как будто Ра,
     а затем побелеют полностью поутру,
     словно Вега, в небе виденная вчера…
     Даже если из их имен ни одно не знать,
     те же звезды будут морю светить всегда…
     Ну а если повод найдется кого назвать:
     ее звали Лиза, она мне была звезда.

Тариф «Летний Unlimited»

     Я не хочу приближения осени, ибо до фени
     мне бабье лето, как им мой куплет – до звезды.
     Но мой будильник дает свой звонок к перемене
     времени года и жизненной борозды.

     Смены сезона не хочется – лето дороже
     золота осени, так потерявшего ныне в цене.
     Хочется мне, чтобы раны лечил подорожник —
     без старых истин, что вызрели в новом вине.

     Я не хочу приближения осени, ибо в отчизне,
     где мною столько бездарно растрачено лет,
     даже мой вкус (вроде бы сохранившийся) к жизни
     сильно напомнит мой незаработанный хлеб.

     Я не хочу, чтобы осень пришла к нам так скоро.
     Лето растягивать в наших несжатых полях – не ахти.
     Осень окрасит мой город в цвета светофора,
     где на зеленый всё реже удастся пройти.

     Я не хочу приближения осени, ибо нагая
     женщина или свобода приятней сто крат.
     Ну а прозрачность лесов, где листва облетает,
     нам позволяет лишь больше увидеть утрат.

     Мне б, как до вечного лета, прожить до могилы,
     чтоб напоследок сказать «ничего не успел!»
     и замолчать, почему-то роняя мобилу,
     где был оплачен мой летний тариф «беспредел».

Сатурн

   (на мотив Жоржа Брассанса)

     Хотя по сведеньям сумбурным
     ему подвластны времена,
     и назван он людьми Сатурном,
     он – разве бог? Он – сатана.

     Идет в любую он погоду.
     Его ничем не удивить.
     И потому он топчет годы,
     не в силах шаг остановить.

     Ему б порою было кстати
     оставить стрелки на часах.
     Но свой налог на соль мы платим
     крупинкой соли в волосах.

     А нежность прежнюю понятно
     как раз нам в осень ощущать.
     Разлуки время необъятно,
     но хочу я тебя обнять.

     Но разделяют наши встречи
     уже не время – времена.
     Уже другие – наши речи,
     хотя всё те же имена.

     Раз эта осень столь прекрасна,
     я об одном прошу: забудь
     когда-нибудь, Сатурн всевластный,
     свои часы перевернуть.
     Ведь юным сучкам ежечастным
     меня уже не обмануть.

//-- * * * --//

     Дыханье прерывается вздохом.
     Счастье прерывается горем.
     «Хорошо» разводится с «Плохо».
     Небо не сливается с морем.

     Время течет не плавно,
     а в диких ритмах фламенко.
     Тени же и подавно
     кидаются лезть на стенку.

     Белых полос и черных
     границы весьма конкретны.
     Пишется блог упорно,
     сбивчиво и дискретно…

     Всюду одно из главных
     дел вершится без фальши:
     жизнь очень-очень плавно
     превращается в смерть… и дальше.

Яков Полищук

   Полищук Яков Иосифович.

   Начальник отдела в Департаменте общественных связей и информации ОАО «Системный оператор ЕЭС России».

   Родился в 1966 году в г. Алма-Ата Казахской ССР. Окончил Республиканскую Физико-Математическую Школу, затем, Политехнический институт, факультет Автоматики и систем управления. В 1988 пришел на службу в органы внутренних дел. Начинал с должности дежурного офицера и звания лейтенанта милиции. В 1997 году в звании майора уволился из органов. С 2001 года – в журналистике и PR. Редактор, специальный корреспондент, пресс-секретарь, директор PR-агентства, главный редактор газеты.
   Писать начал еще в студенческие годы, публиковался в республиканских СМИ. В 1989 году – участник семинара молодых писателей при Союзе Писателей Казахстана. В 1989 году – в сборнике (составитель С. Лукьяненко) опубликован научно-фантастический рассказ – «Крабы ложатся на дно». Автор более 200 баек – коротких историй из жизни милиционеров, журналистов, менеджеров и других, опубликованных в Интернете под псевдонимом "Майор_П"

PR по-милицейски

   – И последний на сегодня вопрос. – Полковник Руденко обвел взглядом присутствующих на совещании офицеров. – Вот мы с вами работаем, ночей не спим, преступления раскрываем, профилактикой занимаемся… А ради кого? Ради простого человека. Как говорили раньше – обывателя. Который хочет, отпахав свою смену на шахте или в конторе, прийти домой, поужинать, тяпнуть соточку, культурно отдохнуть перед телевизором и спокойно лечь спать до утра. И совсем не хочет, чтобы в темной подворотне ему дали по башке, почистили карманы или вынесли из квартиры любимый телевизор и заначку от жены… Вот ради него мы и работаем. А он нас не любит. Обзывает мусорами, козлами и вообще. Парадокс. Отнюдь? А почему он имеет место быть? Кто-нибудь знает?
   – Ну, – начал было зам по работе с личным составом (замполит, если «по-старорежимному»), – есть отдельные сотрудники, которые своим поведением.
   – Достаточно, – перебил полковник, – правда, есть. И, надо сказать, их у нас слишком много. Но это отдельная тема. А вот почему про то, что сержант Пердыщенко в пьяном виде жену колотит, а лейтенант Чешижопенко каждую ночь на трассе угольщиков трясет. Почему про это знает весь город от мэра до последнего алкаша, а про то что розыск серию квартирных краж раскрыл, или про то, что ГАИ самодельный автомат при проверке машины обнаружили, не знает никто?
   – А я вот в Москве был в отпуске, – влез помощник по тылу – у них там по телевизору передача есть «Дорожный патруль».
   – В Москве много чего есть, чего у нас нет, если ты заметил. Но телевидение у нас есть, это верно. В области специальную должность ввели пресс-секретаря. Чтобы с журналистами общался и правильно им про нашу службу, которая опасна и трудна, рассказывал. И от нас ждут активной работы в этом направлении.
   – Единицу в штат дадут? – оживился замполит.
   – Жди. Велено обходиться имеющимися силами, проявлять смекалку, использовать энтузиазм сотрудников, работать на общественных началах, не забывая про свои основные обязанности. Поэтому возникает единственный вопрос: кто у нас будет этим заниматься?
   – У капитана Первушкина жена на телевидении работает, – быстро сказал начальник штаба, – ему и карты в руки. А я ему всемерную помощь. Все сводки, все цифры, в лучшем виде.
   – Решено. Принимайся за дело Первушкин. Используй семейственность и протекционизм на благо родной конторы. Все свободны.
   Слова PR тогда в маленьком городке никто не знал, соответствующего спеца не было даже в градообразующем предприятии. Азы новой профессии Первушкин постигал методом тыка. Быстро выяснилось, что с журналистами вполне можно дружить. И не только пить вместе водку.
   В квартире корреспондента или в редакции городской телекомпании звонил телефон.
   – Привет, это я. Мы с бойцами едем на хутор брать одного… Наркотой банкует. Интересно?
   – Что за вопрос!
   – Тогда бери оператора, камеру, сейчас за тобой подскочим. Только.
   – Что?
   – Во-первых, будете понятыми, во-вторых, перепишешь мне кассету и завтра мне нужно вечерком выступить в эфире с результатами месяца.
   – Базара нет, подъезжай!
   Капитан будил репортеров среди ночи сообщением о пожаре в главном городском универмаге, брал с собой на спец. мероприятия и учебные стрельбы. В маленьком городке у журналистов часто не хватает событий, бывает нечем занять эфир и газетные полосы. Первушкин приходил на помощь. Он рассказывал зрителям и читателям о приемах самообороны и защиты от воров, о том, как купить и оформить охотничье ружье, где и как сдать на водительские права. Он даже сам стал писать статьи и заметки. Его начали узнавать на улице. В области, куда Руденко пересылал отчеты о работе по «пропаганде среди населения», их (Руденко и Первушкина) ставили в пример другим отделам.
   Уже потом, на гражданке, работая в редакциях и пресс-службах, он читал учебники, ходил на курсы и семинары, многому научился и достиг некоторых карьерных высот. Но вкус «первой крови» он почувствовал именно тогда.

Маркетинг по-милицейски

   Поступило к нам распоряжение из областного управления: все банки оборудовать системами видеонаблюдения. Что сказать, правильное распоряжение, своевременное. Я кое-какую спецлитературу почитывал и прекрасно понимал, что видео в охранном деле штука более чем перспективная. Поэтому не то что спорить или саботировать не стал, а наоборот взялся за дело с энтузиазмом.
   Было у нас в городке всего пять банков не считая Сбербанка. Два БАНКа, серьезных, которые охраняли мои менты и три так себе, которые и банками-то можно было назвать с большой натяжкой. Банчишки, одна-две комнатки, ни хранилища ни нормальной охраны. А чего охранять, когда охранять нечего. Обошел я всех директоров и председателей. Рассказал им, как это будет здорово, когда появятся у них на стенах видеокамеры, а постовые будут следить за всем происходящим снаружи и внутри при помощи мониторов, а еще все будет писаться на видеомагнитофон и в случае чего, не дай бог.
   Аргументы мои, наверное были действительно убедительны, потому что руководители двух нормальных банков согласились потратиться на систему.
   О чем я и не преминул срочно доложить наверх, в областное управление. Вот тут-то и началось самое интересное.
   – Молодец, – похвалил меня подполковник С. – Молодец. Кстати, а кто им будет продавать аппаратуру и монтировать ее?
   – Не знаю. А какая разница? Качество монтажа мы проконтролируем.
   – Нет, погоди, погоди… Ты в корне не прав. Как это монтировать будет неизвестно кто?! Фирма должна быть солидной, проверенной. Вот например, "Пупкин и сыновья". Очень уважаемая контора. Они у нас в областном центре уже много объектов оборудовали. Да. И никаких нареканий. В общем, твоя задача – убедить банкиров заключить договор именно с ними. Запиши-ка. их телефончик… Смотри, сделаешь – будет тебе благодарность в приказе, а нет… Когда тебе майора получать?.
   Ну, мне-то что. Рассказал я банкирам про прекрасную фирму "Пупкин и сыновья", особо подчеркнув, что рекомендуют их в самом областном управлении и если закупить оборудование и поручить монтаж кому-то другому, это может вызвать недовольство и даже придирки со стороны различных проверяющих и более того, доставить неприятности лично мне. Через недельку позвонил мне один из банкиров и пригласил пообщаться. В своем кабинете он положил передо мной несколько прайс-листов разных компаний.
   – Я тебя, конечно очень уважаю…И ни в коем случае не желаю тебе неприятностей. Но, посмотри сам: на одни и те же позиции цены у твоего "Пупкина" в пять раз выше, чем у конкурентов. В пять! В общем, извини, но я договор заключаю с другой конторой… Так в управе своей и скажи. Что мол, все понятно, и их интерес понятен, но 500 % накручивать это уж слишком.

   Звоню в управу подполковнику С.
   – Товарищ подполковник, я вот насчет систем видео наблюдения. У фирмы "Пупкин и сыновья".
   – Никакого "Пупкина"! – перебивает меня С. – Ты понял?! Никакого "Пупкина" и никаких сыновей! Они оказались недобросовестными партнерами! Я запрещаю тебе рекомендовать их "хозоргану" [1 - «хозорган» – принятое в некоторых подразделениях вневедомственной охраны МВД наименование руководителя охраняемого объекта.]! Есть прекрасная фирма «Братья Лабазовы». Запиши телефончик.

Календарь

   Я тогда уже не служил в милиции, а работал в одной довольно крупной многопрофильной фирме в Москве. Пришла как-то руководству нашей конторы в голову идея. Выпустить Календарь С Девчонками. Топлесс. То есть, по-русски говоря – «без верха». Концепция разрабатывалась на самом что ни на есть высоком уровне. На выходе должен был получиться высокохудожественный продукт «с легким эротическим акцентом, но без грамма пошлости». Календарь предполагалось выпустить ограниченным тиражом, если не ошибаюсь – 500 экз. Часть планировали подарить к Новому Году всяким солидным и уважаемым людям, от которых в той или иной мере зависело благосостояние конторы, а остальное – продать по нехилой цене и тем самым отбить затраты.

   Проще всего было, конечно, заказать изготовление календаря рекламному агентству, но в нашей конторе было не принято искать легких путей. Руководство постановило – все делаем сами. Так оно надежнее, в смысле соответствия продукта концепции. Да и дешевле.

   Нашли талантливого фотографа из молодых, без особых амбиций и финансовых запросов. Пообещали, что наш календарь прославит его среди олигархов и обеспечит заказами до конца жизни. Моделей решено было отобрать среди симпатичных провинциалок, также не избалованных столичными гонорарами. Причем не двенадцать, а с запасом – двадцать. Чтоб было из кого выбирать. Региональные филиалы получили приказ провести у себя кастинги, отобрать самых красивых претенденток и представить в центральный офис их фотографии в купальниках. А еще лучше – без. Регионы взяли под козырек. Иногда на кастингах случались забавные казусы. Верхнепупыринский филиал опубликовал объявление в местной газете. Победительнице кастинга обещалась поездка в столицу и материальное поощрение. Но зубры маркетинга и корифеи рекламы написали текст объявления так креативно, что верхнепупырчанки восприняли его не совсем адекватно. Они решили, что должны заплатить за право участия в кастинге…Что в то время расцвета всяких «академий телевидения», «школ фотомоделей» и прочих лохотронов было, в принципе, вполне логично. А может работники филиала так и задумывали, и лишь присутствие на кастинге сотрудника из центра, совершенно случайно оказавшегося в Верхнепупыринске в командировке совсем по другому поводу, помешало им сделать на доверчивых девушках свой маленький гешефт.

   Художественную идею тоже родило высокое начальство – на календаре должны были фигурировать (то бишь демонстрировать свои фигуры) пейзанки-селянки а-ля-рюс среди березок и бескрайних нив, а также в интерьерах сеновалов и прочих сельскохозяйственных строений. И вот, пока одна из наших сотрудниц вела долгие трудные переговоры с потенциальными натурщицами, я, вооружившись цифровым фотоаппаратом, колесил по ближайшему Подмосковью в поисках подходящей натуры. Напутствуя меня, начальство велело «не пропускать ни одного коровника, конюшни или свинарника», ибо соответствующая живность могла придать произведению фотоискусства дополнительный колорит. «Интересно, – подумал я, – когда они в последний раз видели коровник?» и несмело предложил арендовать на «Мосфильме» павильон с соответствующими декорациями. Оказалось, эта гениальная мысль уже посещала нашего главного маркетолога. «Не, – сказал он. – Там слишком ненатурально. И дорого». В общем, я поехал. Представляясь работником киностудии, прочесывал деревни и села, типа в поисках места для съемок кино… Пробирался по пояс в зарослях крапивы к заброшенной избе, ставшей приютом для местных бомжей, торговался с фермером о гонораре за съемку его сеновала. В одном месте нашел нечто вроде подворья в древнерусском стиле. Хозяин рассказывал мне про возрождение традиций Святой Руси и с удовольствием показывал построенные им собственноручно частокол, колодец, амбар, терем. В тереме висели иконы. Много икон. Очень много икон. «Разврат сплошной кругом! Бесовщина и падение нравов! К истокам надо припадать! – поучал меня хозяин. – И снимать в кино не голых срамных девок, а чистоту и непорочность!». «М…да… – подумалось мне, – похоже, съемок топлесс здесь не будет…».

   Что говорить, добрался я аж до Суздаля. И даже нашел человечка, обещавшего договориться насчет съемок с дирекцией музея деревянного зодчества. «Ну, ты же понимаешь, – говорил он, – это музей, денег вечно не хватает. Да, туристы ездят, но все равно копейки…Государство ни хрена не дает, зарплаты мизерные. Так что не боись, все решим. Что-то, конечно, мимо кассы, как положено. У них тут раз в неделю закрыто для посетителей. Типа санитарный день – починить, подкрасить. Вот и снимайте ваших девок»… Правда, возможно ли действительно организовать «съемку голых девок» на территории музея, занесенного в перечни всемирного наследия Юнеско, или как там они правильно называются, я так и не узнал. Суздаль руководство не устроил. Далеко. Каждый день не наездишься, а иначе – дополнительные траты – гостиница, кормежка… Да в пересчете на двенадцать моделей, фотографа и ассистентов с визажистами… Остальное, найденное мной, было забраковано по причине недостаточной пасторальности.

   И вот – критическая ситуация: все готово к съемкам, но снимать негде. Как всегда, помог случай. Один из приятелей-олигархов пригласил нашего Бигбосса к себе на «дачу». Можете представить себе «дачу» олигарха? Ну да. Несколько гектаров соснового леса, собственное озеро, конюшня, трехэтажный дом… «Все приходится делать самому, – бурчал Бигбосс, – вот телефон управляющего. Созвонись и договорись». На даче у олигарха снимали несколько дней. Я привозил трех – четырех моделей, на второй машине приезжал фотограф с ассистентом и визажистом. Съемочная бригада удалялась работать, я оставался спать в машине. Снимали: девушки топлесс в озере, девушки топлесс у камина на медвежьей шкуре, девушки топлесс на лошадях, девушки топлесс у колодца…Сам олигарх в эти дни на даче не появлялся, но думаю, что охрана и обслуга, наблюдая процесс, пережили немало приятных моментов. И мы так бы и отсняли всех, но на дачу нагрянула супруга олигарха. То ли случайно, то ли кто стуканул. Скандал. А у нас еще пять неотснятых моделей. Что делать? И тут одна наша работница вспомнила про свою дачу. Дескать, у нее, конечно, поскромнее, чем у олигарха, но тоже деревянный дом и природа… А надо сказать, что к тому времени на дворе уже был, на секундочку, конец сентября. Причем, погоды в тот год стояли довольно прохладные…Приехав на дачу, фотограф осмотрел интерьеры и территорию. Особенно ему понравилась рябина во дворе возле колодца. Девчонки раздеваются, принимают позы. Фотограф начинает снимать. И вдруг прерывает процесс. «Я так не могу! Они же все синие! И в гусиной коже!». Съемка перемещается в дом, но и здесь не теплее. Вдруг в кухне обнаруживается печка типа «буржуйка», в сарае – дрова. Как единственный из присутствующих мужчин, не принадлежащий к творческой интеллигенции, загружаю в печку дрова. Поджигаю. Бьется в тесной печурке огонь. А вокруг порхают синие красавицы топлесс. Пожмутся к теплой печке, погреются, хлопнут граммов тридцать коньячку – и бегом на улицу сниматься. Попринимают позы перед объективом и назад – греться. А я возле печки сижу и дрова подбрасываю. Чтобы, значит, не снижать градус… И вроде нормальный мужик, и девчонки вокруг прыгают все как на подбор, а вот никаких чуйств, акромя жалости к ним, синеньким, я тогда не испытал…

   Да, а календарь почему-то так и не вышел. Уж не знаю, чего начальству в нем не понравилось.

Леонид Никифоров

mathemnikiforov

«Сердце пиарщицы склонно к измене!»

     Сердце пиарщицы склонно к измене
     И к перемене, как ветер мая.
     Легкая пыль в глаза, страстные глазки
     Вас завлекают к фирменной сказке.
     Наша фирма цветет, мы прекрасны во всем, мы на выставке здесь, – я Вам
     скажу!

     И потребитель, глядя на сказку
     Рот разевает, карман открывает,
     В глупость впадает,
     Себя забывает,
     Подпись ваяет,
     Контракт заверяет…, верит в пиар!
     И обмана здесь нет! И обмана здесь нет! И обмана здесь нет! Это – пиар!

     Утром проснувшись, видя платежку,
     Видя условья,
     Видя расходы,
     Въехав, что влипнул…, – клиент охренел!
     И обмана здесь нет! И обмана здесь нет! И обмана здесь нет! Это – пиар!

     Сердце пиарщицы – нежное, страстное,
     Вид – обольстительный, речи прекрасны!
     Ручки игривые, грудь – ослепительна, глазки волнительны, – в них таю Я!
     Не могу отменить, не могу разорвать этот счет и контракт, всё! я– пропал!

     Public relations, corporate brending!
     What can I do with that pretty woman?!
     I bought these stories,
     Signed I conditions,
     What have I done?
     O! My live is to end! O! My live is to end! O! My live is to end! Polnyi pizdetz!

     Aber ich denke! Aber dein Maerchen
     Macht meine Meinung, macht meine Loesung
     Heute und morgen und immer nicht!
     Und immer nicht!
     O! Du schoenstes, o, ja! O! Ich glaube sehr!
     O! Natuerlich! Macht mal!
     ……………………………….(это уже под утро)
     Aber bezahlen koenn', wird, wuensch' nicht! [2 - Перевод.Но я думаю! Но твои сказки не могут повлиять на моё мнение и на моё решение ни сегодня, ни завтра, никогда.Ты прекрасна, О Да!…Я верю! Еще! Давай детка!,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,….Но платить не могу, не буду, не хочу!почему-то вот здесь ищетсяhttp: //durakov-net.livej ournal.com/62659.html]

   (И теперь – как три тенора – )
   forte) П. Доминго – ) Паблик рилейшинз!
   forte Л. Паваротти – ) Паблик рилейшинз!
   forte Х. Каррерас – ) Паблик рилейшинз!
   (поворачивается к ним дирижер в лаптях и!)
   вместе) Им впарю сам!

Сказка про шаркетолога, вред-менеджера, Yandex-money и Золушку.(V4.9)

//-- Сцена 1. --//
   Мачеха, Золушка, 1-ая сетра, 2-я сестра.

   М. Золушка, иди-ка ты подмети и вымой пол в спальнях, на кухне и вымой все коридоры да помой посуду. (Про себя-) нечего этой замарашке важные вещи слушать" (дочерям) Девочки мои, золотки мои, пора пристроить вас куда-нибудь, школу-то мы кое-как одолели…(глаза воздевает к небу, вздыхает Слава те господи, пронесло!"), теперь институт проплатили, надо влезть куда-нибудь, да побыстрей, иначе другие опередяТь.
   1-ая сестра. – Я замуж хочу!
   2-я сестра – Я машину хочу!
   М. – Ах вы мои умницы, ах золотые, все правильно, все правильно, но сейчас модные невесты обязательно где-нибудь в офисе пристроены! В офисах!
   1-я. – Хочу секретаршей! И думать не надо и быстро мужа найду!
   2-я. – А я в салон мерседесов! Улыбаться клиентам и вручать ключи! А они меня катать будут!
   М. – Милые мои, но сейчас модно, чтобы невесты были на умных должностях! И с импортными названиями! Я что, зря деньги платила за высшее образование? Вот я по знакомству нашла вам вакансии. Тебе, первая – в Westem-Union, а тебе – в Visa-Electron". А должности такие умные, такие умные, два часа объясняли, ничего сама не поняла…
   Сестры – А как называются?
   М. – Сейчас бумажку найду. (роется в сумочке, вытаскивает наконец косметичку, а из нее – две визитки. Читает на оборотной стороне) Вот здесь – шаркетолог, а здесь – что-то не пойму, сама же переписывала… А – поняла! – вред-менеджер! Поняли? Надо срочно ехать, одевайтесь!
   1-я с. – Ах, шаркетолог, ах как умно, ах какой шарман! А что же мне одеть? Главное – подороже. И обязательно новый маникюр!
   2-я с. – Ничего себе, кайф! – вред-менеджер! Это, наверное – промышленный шпионаж! Класс, оденусь во все черное, а белье – синее! Мой любимый синий бюстгалтер, ах! Нет – в красный и обязательно очки-хамелеоны. Я в них такая умная!
   (убегают, по пути начинают входить в роль – 1-ая-толстая – тренируется приседать книксен, бормоча шарман", шарман, твою мать", шаркает ножкой и приговаривает – шарк", шарк, твою мать", а 2-я– осваивает шпионские" прыжки и стойки с пистолетом")

   М. – Так, мои милые, одевайтесь, одевайтесь, обязательно вас засунем.
   Только что же еще нужно, мне ведь говорили… (находит еще одну бумажку в косметичке, читает). Так – принести документы и сиви… Чего-чего??? Совсем забыла, что это такое… Золушка, Золушка, быстро иди сюда!

//-- Сцена 2. --//
   Входит Золушка с ведром в руках.

   З. – Звали?
   М. – Золушка, что такое сиви? (со страхом) Это – очень дорого?
   З. – Если попроще – как анкета для отдела кадров.
   М. (облегченно вздыхая) – Слава Богу, теперь понятно! Золушка, сделай дочерям эти сиви, да быстро и покруче!
   З. – Да нет у них еще никакого сиви… (про себя– Придется лепить из ничего.) А на какие позиции?
   М. – Я те дам позиции! Я те дам позиции! (набрасывается на нее с кулаками, пинает…) Извращенка! Они работать идут, понятно? Дура! Сволочь! Не твое дело, в каких они там позициях… (про себя – Лишь бы мужики были с деньгами, а там сами разберутся, мои сладкие…). Ну– ка пиши!
   З. – Да на какие должности? И как себя позиционируют?
   М. – Ах ты сволочь, я тебе сказала, не твое дело – как. Разберутся сами – как, ясно тебе? А должности скажу. 1-я – на Шаркетолога, во как, поняла, замарашка! А вторая – на вред-менеджера. Быстро пиши, быстро, я сказала!
   З. – А кто такие должности сказал? (устало вздыхает) Созвониться можно? (понимая, что случай тяжелый) Чтобы уточнить и лучше написать.
   М. – Вот тебе визитки, это мои знакомые, скажешь, что от меня.(суетливо)
   На, даже мобильник дам попользоваться, только чтобы быстро! И не замарай, у меня мобильник такой красивый, такой модный!
   З. (разговаривает по телефону) Здравствуйте. Вам надо резюме на маркетолога-девушку? Я от мачехи. Что можно написать? Понятно. Назубок стандартный микс? Без стратегий? Хорошо. Проверите? Да, перезвоню. (набирает второй номер) Здравствуйте, у вас брэндинг? В каком объеме? Стоит в годовом плане? Понятно, записываю. Для отдела кадров? Понятно, сбросьте мылом, я передам. (записывает что-то на бумаге).
   М. – Ну что, что они говорят? Ты потом будешь мыть пол, потом, поняла, дрянь? Потом будешь про свое мыло, а сейчас пиши анкеты (про себя – Вот ведь дура набитая! То ей миксер, то ей мыло!") Это ты что, меня обокрасть хочешь? Какой миксер у него просила? У нас на кухне есть миксер. И мыло есть!
   З. – Спокойно, они уточнили какие должны быть анкеты. И что нужно говорить в отделе кадров. И названия должностей. Сейчас напишу и будете созваниваться.
   (берет визитки и уходит, мачеха перед этим бросается, вырывает мобильник и прячет за спиной)
   М. (вдогонку) – Иди пиши, да побыстрей!

   Сцена 3.
   Входят разодетые сестры, вертятся – показывают наряды, демонстрируют пока робко новые телодвижения.

   Сестры. – Мы готовы! Как мы смотримся?
   М. – Просто чудо, мои сладкие!
   1-я с. – Так что, едем?
   2-я с. – Мне не терпится показать мой шпионский прикид!
   М. – Готовы, да не совсем. Надо еще бумаги собрать и какой-то сиви написать, анкеты ваши. Золушка сейчас пишет. Да еще дура, хотела…

Под редакцией Романа Масленникова Пиарщики пишут