Андрей Троицкий
Шестьдесят смертей в минуту

Глава первая

   Был ранний вечер, но над аэропортом Душанбе висело знойное марево, а ясное безоблачное небо обещало бесконечную душную ночь. И никаких приятных сюрпризов вроде дождика или прохладного ветерка. Видавший виды самолет «Як-40», зашел на посадку, быстро снизил высоту. С пугающим скрипом вышли стойки шасси, колеса коснулись бетона, самолет подпрыгнул, и вот его уже затрясло на взлетной полосе аэродрома.
   Джейн Майси, подхватив спортивную сумку и небольшой чемодан, спустилась по трапу, глотнув горячего воздуха, надела темные очки и огляделась по сторонам. Вдалеке крошечное приземистое здание аэропорта, похожее на коробку из-под ботинок. Справа линию горизонта прочертили неровные вершины гор, слева летное поле упиралось в постройки с плоскими крышами, то ли склады, то ли ангары.
   Пассажиры пересаживались в желтый автобус с помятыми боками. Джейн вытащила пакетик леденцов, когда мужчина восточного типа, проложив себе путь напрямик, через толпу пассажиров, толкавшихся возле автобуса, остановился в двух шагах от нее.
   – Вы Джейн? – мужчина кричал, но его голос был почти не слышен за шумом винтов. – А я Рахат Садыков.
   – Очень рада, – Джейн протянула руку и улыбнулась. – Приятно познакомиться.
   – Я вас сразу узнал, – прокричал Рахат. – Потому что мне сказали: вы самая красивая женщина на этом рейсе. У вас только эта сумка и чемоданчик?
   – Да, только это, – американка говорила по-русски быстро и почти без акцента.
   Мужчина провел пальцем по узкой полоске усов, пригладил короткие темные волосы. На вид ему лет тридцать с небольшим, смуглая кожа, узкий разрез темных глаз. Разглядывая Джейн, он думал о том, что перед ним приятная женщина, симпатичная и чистенькая.
   – Вы наша почетная гостья, – Садыков улыбнулся еще шире. – Скоро поймете, что такое восточное радушие. И гостеприимство. Да, скоро поймете…
   Последние фразы оказались какими-то странными, двусмысленными. И Садыков решил не развивать дальше мысль о восточном гостеприимстве. К встрече иностранной гостьи он готовился тщательно. С американцами никогда не общался, и страсть как хотелось пустить заморской красавице пыль в глаза.
   Неделю назад, узнав о приезде американки, Садыков завалился в дом Усмана, барыги, державшего палатку на вещевом рынке. Когда Усман отказался открывать дверь, Рахат просто выбил ее ногой. И сунул под нос торговца цветную картинку, вырезанную из журнала: высокий красавец в белом костюме стоит на берегу моря и любуется закатом. Садыков сказал хозяину палатки, чтобы тот хоть из-под земли достал такой же костюм, белый, на двух пуговицах, с накладными карманами и узкими лацканами.
   Если костюма не будет, – Садыков сграбастал торговца за ворот халата, – поставил его на колени и вытащил пистолет ТТ. Так вот, костюма не будет, – Садыков вернется и перестреляет всю семью Усмана, а его самого повесит на скотном дворе. Угроза подействовала. Белый костюм и шелковую рубашку цвета морской волны достали в Бишкеке. Еще торговец принес летние туфли из плетеной кожи, купленные на толкучке в городе Навои.
   Той же ночью Садыков пробрался в огород, выкопал банку из-под чая, набитую деньгами. А утром поехал в автосервис, который держал человек из влиятельного тейпа. Садыков заплатил за срочную работу, и кузов «Волги» перекрасили в белый цвет. Да, что за мужчина без красивой машины…
   – Минуточку, – Садыков завладел чемоданом и сумкой. – Вон там машина. Мне сказали, что вы другим рейсом прилетите. Там вас не было. Я стал ждать следующего самолета. Что, тяжелый перелет?
   – Просто очень долгий, – ответил Джейн. – Позже все расскажу. Я рада, что наконец долетела. Очень рада.
   Сейчас не хотелось вспоминать, как борт из Москвы приземлился в аэропорту Самары. Там пассажиры дожидались пересадки на рейс до Ашхабада не тридцать минут, как обещали, а четыре часа. И причину задержки никто не объяснил. Уже в Туркменистане была новая пересадка и новая непредвиденная задержка с вылетом. На полу, на узлах и чемоданах, валялись люди, похожие на беженцев, застигнутых войной. В здании аэропорта болтались подозрительные мужчины в полосатых халатах и войлочных тапочках.
   Наконец пассажиров разместили в салоне самолета «Як – 40», которому забронировано место в музее авиации. Каким-то чудом этот раритет дотянул до Душанбе, не свалившись в штопор.
   Садыков направился к «Волге», неновой, но по здешним меркам вполне приличной. Хромированные бамперы блестели на солнце, под свежим слоем краски пятна ржавчины почти незаметны. Джейн устроилась на переднем сидении рядом с Рахатом, который рванул с места и понесся к дальнему краю взлетного поля.
   Машина тормознула у глухого бетонного забора, перед железными воротами. Из будки вылезли трое военных, вооруженных автоматами. Старший по группе, офицер пограничник, глянул в лицо водителя и махнул рукой солдату. Загудел мотор, лязгнули цепи, раздвинулись створки ворот.
//-- * * * --//
   В ресторане «Сфера» майор милиции Юрий Девяткин ужинал пару раз в месяц. Здесь он назначал встречи осведомителям, потому что кабак имел некоторые преимущества перед подобного рода заведениями. Сюда всего двадцать минут езды от здания Главного управления внутренних дел Москвы. Здесь не один, а два служебных выхода в темный двор, – это на непредвиденный случай. Наконец, – и это главное, – в ресторане сносно кормили.
   Девяткин устроился за тем же столиком у двери, где сидел всегда, быстро расправился с куриным салатом и куском говядины. Сдобрил это дело рюмкой водки, кружкой пива и, прикурив сигарету, кивнул человеку за дальним угловым столиком. Когда тот поднялся и вышел, Девяткин неторопливо докурил сигарету и отправился следом. Он свернул за угол, спустился вниз в служебное помещение, прошел коридором. Поднявшись наверх, толкнул железную дверь и оказался в темном дворе.
   Гасли огни в окнах, вдалеке слышался шум улицы, Девяткин приземлился на скамейку рядом с плечистым мужчиной, одетым в приличный костюм. За версту видно, что у этого типа нет в жизни серьезных проблем ни с наличными, ни с женщинами. Нело портили глубокий шрам на подбородке и тюремная татуировка на кисти правой руки.
   – Ну, Коля? – спросил Девяткин вместо приветствия. – Что хорошего расскажешь?
   – Есть новости, – Коля вздохнул и задержал воздух в груди, будто готовился к долгому погружению в воду. – Информация непроверенная. Но Митрич решил… Решил, что лучше с вами встретиться и поболтать.
   – Решаю тут я, – поправил Девяткин. – Ты рассказывай.
   – Митрич хочет, ну, это вроде как просьба… Просит, чтобы ребятам дали поработать на площади у вокзала. Кавказцы все под себя подмяли, мы сидим без воздуха.
   Коля помялся, он знал, что у Девяткина рука только с виду легкая, и на расправу он скорый. Чуть что не понравится, съездит по морде так, что враз с катушек слетишь. Коля ненавидел редкие встречи с Девяткиным. Последние пять лет он прожил за хозяином, воровским авторитетом Митричем. А хозяин всегда говорит, что надо дружить с ментами, иначе не дадут работать. И бремя этой дружбы возложил на своего помощника.
   – Еще ничего не сказал, а уже авансы просишь.
   После ужина майор был настроен добродушно. Он никуда не спешил, погода отличная, а завтра суббота. Тащиться на городскую окраину, в тесную холостяцкую квартиру, окна которой выходят на задний двор противотуберкулезного диспансера, как-то не хотелось. Тем более есть и другие варианты, более привлекательные. Можно, скажем, вернуться в ресторан за тот же столик, послушать музыку и пропить еще немного казенных денег.
   – Короче, мы пробили героин, что вы прошлый раз дали. Тут такое дело. Партию эту взял некий Савелий. Всю целиком взял. Два кило или около того. Большую часть Савелий раскидал по сбытчикам, остатки продал своему приятелю. Фамилии его не знаю, только имя и кликан – Жора Тост.
   В ладони Девяткина оказалась мятая бумажка.
   – Тут пара адрес, где можно встретить Тоста. Это недалеко от Москвы. Там его любовница живет по фамилии Зенчук. Ну, по нашим данным, Тост там частенько зависает.
   Девяткин повернул колесико зажигалки, прочитал адрес. И почесал затылок. Когда-то он помог определить некоего Тоста в колонию за разбой. Неужели тот самый? Черт его знает. Кажется, того Тоста пришили в тюрьме. Впрочем… Девяткин задумался на минуту. Сто раз такое случалось, когда живые оказывались мертвыми, и мертвецы, не к ночи будут помянуты, вставали из своих истлевших гробов. И, что интересно, жили полнокровной человеческой жизнью. Даже выпивали по праздникам.
   – Как насчет площади? Можно поработать? – спросил Коля.
   – Если все то, что ты рассказал – правда… Ну, тогда завтра дам положительный ответ.
   Девяткин поднялся и пропал в темноте. Через минуту он сел в машину, потыкал пальцем в кнопки телефона, набирая номер оперативника старшего лейтенанта Саши Лебедева, который сейчас дежурил в Управлении внутренних дел. Голос старлея оказался заспанным, видимо, пятничный вечер прошел без серьезных происшествий. Лебедев только вчера вернулся из Питера, с ведомственных соревнований по классической борьбе, где взял все призы и медали. Просил от дежурства освободить, но сейчас время отпусков, некому подменить старлея. Вот и пришлось ему впрягаться.
   – Кто у тебя из оперов свободен? – спросил Девяткин. – Хорошо. Слушай адрес.
//-- * * * --//
   По шоссе «Волга», быстро долетела до города. И запетляла по пустынным узким улицам. Сквозь запыленную листву вечно зеленых кустов и деревьев проглядывал унылый пейзаж: крашенные известью глинобитные дома с узкими темными окнами, заборы, местами обвалившиеся, какие-то приземистые постройки, то ли сараи, то ли кошары для овец.
   За время пути Рахад рассказал, что в гостинице «Айни», где заказан номер, накануне бандиты убили двух заготовителей из Куляба. Всю выручку за проданный скот выгребли и смылись. Поэтому придется остановиться в небольшой гостинице «Баскунчак». Ковров и кондиционеров там нет, но люди живут солидные, степенные: снабженцы из глубинки, командировочные чиновники, а не всякая шпана. Питаться можно в закусочной «Курык», это через площадь первый переулок. Если верить слухам, тамошней стряпней еще никто не отравился насмерть. А небольшие проблемы с желудком – они у всех приезжих.
   До конторы, где придется работать, и в поездках по городу Джейн будет сопровождать сам Садыков. Во избежание нездорового интереса и в целях безопасности, о том, что Дженйт иностранка, лучше никому не говорить. Ни старику коридорному, ни кастелянше, что сидит у входа в гостиницу.
   Душанбе не самое безопасное место на свете, гражданская война закончилась только на бумаге, в округе продолжают постреливать. Граница с Афганистаном вон она, рядом. В городе полно вооруженных ублюдков, готовых пустить кровь за дозу героина, хотя эта доза стоит не дороже кукурузной лепешки. Если Джейн захочет, Садыков без проблем найдет двух-трех парней, которые умеют обращаться с оружием. У номера Джейн поставят дежурного, а сопровождать ее в поездках по городу будет еще одна машина.
   – Этого не требуется, – ответила Джейн. – Я рассчитала так: работа с бумагами – это два-три дня. Затем выезжаем на место, в поселок Измес. Продолжим работу там. Это еще два-три световых дня. На этом все. И я вылетаю обратно.
   – На мой взгляд, нечего в Измесе осматривать, – ответил Садыков. – Пару лет назад хотели наладить производство по выделке кожи. Начали строительство. Подвели электричество. Но на том и бросили. Все, что люди смогли растащить, – растащили. Теперь там голые стены.
   – Хочешь, не хочешь, а ехать надо, – вздохнула Джейн. – Мне платят деньги за экспертную оценку недвижимости. Если я буду сидеть в кабинетах и перебирать бумаги – потеряю работу.
   – Как скажите, – легко согласился Садыков. – Если надо посмотреть тот дом без крыши – поедем и взглянем.
//-- * * * --//
   Он помог Джейн зарегистрироваться в гостинице, поговорил с консьержкой, малограмотной женщиной, плохо понимавшей по-русски. Показал номер, выходивший окном на задний двор. В комнате помещалась железная кровать, полированный стол, бельевой шкаф, пара стульев с прямыми деревянными спинками. И еще пожелтевший от времени холодильник, издававший странные звуки, напоминающие хрипы смертельно больного осла.
   В углу железный рукомойник, под ним помойное ведро. На полу – пластиковая бутылка с мутной водой, это для умывания. Над кроватью в рамке под стеклом пылится репродукция картины, изображавшей то ли пустыню, то ли поле с пожелтевшей травой. Над полем вставало зловещее багровое солнце. Джейн спросила, нет ли в номере душа, но ее провожатый только головой покачал и распахнул низкую дверь. Посреди крошечной уборной стоял унитаз, сверху на длинном шнуре свисала груша лампочки.
   – Туалет есть – и то хорошо, – сказал Садыков. – Туалеты только в номерах люкс. Для остальных постояльцев – удобства во дворе. А душ в конце коридора. Общий. Один на этаж. Воду дают по вечерам. Расписание подачи воды – на входной двери внизу. Перепишите в блокнотик.
   Он вышел из номера и вскоре вернулся с настольным вентилятором и еще одной бутылкой воды для умывания.
   – Раздобыл у директора гостиницы, по знакомству, – сказал Садыков. – В городе достать вентилятор трудно. И у людей нет денег, чтобы покупать такие дорогие вещи. Располагайтесь как дома, отдыхайте. Позже заеду за вами, покажу город. Да, кстати. Еще раз прошу: будете выходить в коридор, в разговор ни с кем не вступайте. Если в дверь постучат, не открывайте. Тут американцев сроду не видели. Если пойдут слухи, что вы остановились в гостинице, сюда любопытные набегут. Под окнами мальчишки станут клянчить деньги… А за ними взрослые повадятся… Господи, не приведи.
   – Но ведь та женщина на рисепшене… Она знает, что я из Америки.
   – Здесь я зарегистрировал вас как Антонину Максимову. Русскую. И еще я предупредил ту бабу за конторкой, что вы плохо слышите. Ну, чтобы и она не приставала с вопросами.
   Уходя, Садыков оставил на столе ключ от номера.

Глава вторая

   Ночью горячий ветер пригнал в город тучи песка и пыли, но к утру буря успокоилась. Белая «Волга» Рахата Садыкова остановилась возле гостиницы, как договорились накануне, около семи утра. Джейн спустилась вниз и заняла место рядом с водителем.
   После вчерашнего знакомства с Джейн, он испытывал разочарование. Вечером американка согласилась пройтись по городу. Собиралась долго, вышла из номера в светлых штанах до колен и желтой майке. Смущенный ее легкомысленным видом, Садыков терпеливо объяснил, что здесь не Москва. Женщины не носят шорты и майки без рукавов. В городе много мусульман, подобные наряды оскорбляют их религиозные чувства.
   Джейн пришлось вернуться в номер и переодеться. Когда они наконец двинули вверх по улице, быстро стемнело. Солнце просто свалилось за ближайший склон горы, на небе высыпали звезды, крупные, как серебряные монеты. Из облака выплыл гнутый месяц, похожий на кривой арабский кинжал. Экскурсию пришлось прервать, потому что в темноте немногое увидишь.
   Садыков вывел свою спутницу на базарную площадь, слева бледнел абрис мечети, унылого прямоугольного здания, сложенного из серого камня. По другую сторону светилась вывеска ресторана «Восток» и слышалась музыка. Что ж, самое время поужинать. Рахат сказал, что ресторан – европейский, посетители сидят за столами на стульях, а не на коврах, поджав ноги.
   Время от времени из западной части города, со стороны равнины, в воздух поднималась осветительная ракета. Взлетая, оставляла за собой шлейф серого дыма, и долго висела в ночном небе, окрашивая землю и постройки вокруг площади в мертвенный зеленовато-синий цвет. Поднявшись на крыльцо ресторана, Рахат долго барабанил ногой в высокую дверь, обитую пластинами железа.
   Узкие окна, занавешенные плотной тканью, почти неразличимы в темноте, слышался запах подгоревшего бараньего сала. Наконец наружу вывалился здоровенный детина в темном костюме и светлой рубашке. Человек оказался метрдотелем. Из разговора Джейн поняла, что с местами глухо, половина зала отдана под банкет, справляют юбилей какого-то знатного аксакала. Остальные места заказаны еще с позавчерашнего дня.
   «Вышвырни кого-нибудь и освободи столик, – сказал Садыков. – Поторапливайся. Видишь, женщина ждет». Он старался говорить тише, но не мог, громкая музыка заглушала речь.
   Рахат поглядывал на Джейн, стоявшую внизу, не слышит ли она разговора. «Кого я выкину? – метрдотель чувствовал себя неуютно, он вытирал лоб платком и жалко улыбался. – Там все солидные люди». «Выбери пару идиотов, на свое усмотрение, – усмехнулся Садыков. – Живо». Он заглянул в глаза метрдотеля и тот сдался. «Будет сделано», – прошептал он и шагнул к двери.
   «Никого не надо выкидывать, – громко сказала Джейн. – Мы уходим. Ужин отменяется». Она развернулась и быстро зашагала в темноту площади. Садыков, понимая, что вечер безнадежно испорчен, побежал следом. Он что-то бормотал в свое оправдание. Мол, не в том смысле выкинуть посетителей, не в прямом. Как раз наоборот, он только просил пересадить людей в другой зал, найти им столик у окна, чтобы поудобнее…
   Но Джейн не слушала.
//-- * * * --//
   Сегодня, переживая несправедливое унижение вчерашнего вечера, Садыков смолил сигарету за сигаретой и молча крутил баранку. Подъехали к длинному одноэтажному дому, он открыл железные ворота, загнал машину во двор. По узкому коридору провел женщину в крайнюю комнату.
   Единственное окошко выходило на улицу. Обстановка своим аскетизмом под стать гостиничной: однотумбовый стол и конторский шкаф. За его застекленными дверцами пылился железный чайник и несколько стаканов. И еще огромный несгораемый сейф в темном углу. Погремев ключами, Садыков открыл дверцу сейфа, выложил на стол несколько тощих папок с бумагами.
   – Здесь все документы по этой фабрике, – сказал он. – То есть все, что удалось спасти.
   – В каком смысле «спасти»?
   Джейн устроилась на краешке единственного стула, вытащила из сумки ноутбук, портативный сканер и принтер.
   – Здесь, в старом городе, электричество дают по нечетным числам, – процедил сквозь зубы Садыков. – Только по вечерам. Всего на два-три часа.
   – Ничего, батареи хватит на четыре часа. И еще есть запасная. Так что случилось с документами?
   – Зима была холодная, мыши прогрызли заднюю дверцу шкафа, пытались сожрать бумаги, – Рахат погремел ключами. – Кое-что сожрали, остальное я переложил в сейф. Специально купил его на рынке. В него мыши не залезут. Вы работайте спокойно, в здании нет ни души. И никто не появится. Когда за вами заехать? Ну, чтобы мало-мало пообедать?
   – Я тут перекушу, – Джейн выложила из сумки на стол банку консервов, поставила бутылочку с водой. Провизию она купила в гостиничном буфете. – Я жду вас в три часа дня. К этому времени я разберусь с документами. Составлю опись, сделаю электронные копии. Напечатаю запросы, которые нужно будет развести по адресам, чтобы не терять времени на их рассылку.
   – Что? – не понял Садыков.
   Джейн терпеливо объяснила. Запросы в земельный комитет и в два министерства. Нужно выяснить, когда и кто выделял землю под строительство фабрики. Кто подрядчик и субподрядчик строительства, какова кадастровая, то бишь официальная стоимость земли.
   Садыков промокнул лоб платком и опустился на стул. Пришла его очередь кое-что объяснить. Он рассказал, что тут дела делают по-другому. Чиновники в министерствах не станут отвечать на какие-то сомнительные запросы, составленные не поймешь кем. Если нужно получить какой документ, через знакомых находят нужного человека. Приглашают его в ресторан или в чайную, при встрече обговаривают цену, которую проситель должен выложить за справку, диплом или свидетельство. За небольшой бакшиш Джейн получит все, что хочет.
   – С нужными людьми я сведу вас сегодня же, – Садыков прижал руки к сердцу. – Уже завтра будут все документы. И на этом все. Работа сделана, командировка закончена. Можете возвращаться обратно. Здесь любят доллары. Понимаете?
   – Разумеется. Но мне не нужны купленные справки. Мы поступим так, как я сказала. Вы доставите в министерства мои запросы. А я получу официальный ответ.
   – Долго ждать придется.
   Садыков хмыкнул. Он пришел к выводу, что Джейн упряма, как тот ишак, что стоит на привязи у дома через улицу. А упрямство – это хуже, чем глупость. Это такой тяжкий недуг, его не вылечит даже известный местный знахарь, полуслепой старик, настоящий волшебник, который отпаивает пациентов лечебными травами. И, случается, поднимает умирающих со смертного одра.
   – Завтра, чтобы не терять времени, выедем на место. Возможно, к нашему возвращению бумаги будут готовы. Вот список снаряжения, которое потребуется для поездки. Сможете достать?
   Садыков взял из рук Джейн исписанный листок. Так, как… Две туристические палатки, топор, две рулетки, геологические молотки, пара спальных мешков, рюкзаки, консервы, вода и еще кое-то по мелочи.
   – Достану, – кивнул он. – Кстати, оружие нужно?
   – Мы ведь не на войну собираемся.
   – Карабин не помешает. Время неспокойное.
   – Хорошо. Сколько это будет стоить?
   Джейн отсчитала деньги. Через минуту она увидела, как по улице пропылила белая машина Садыкова. Джейн раскрыла первую папку, рассортировала бумаги. Покончив с этим, вытащила из сумки трубку спутникового телефона, позвонила Чарльзу Хейнсу, заведующему московским отделением аудиторской фирмы «Хьюз и Голдсмит». Коротко обрисовала ситуацию, сказав, что командировка может затянуться по объективным причинам. Без знакомств с высокими чиновниками, без взяток здесь плюнуть нельзя. Примерно как в Москве, даже еще хуже. Впрочем, она и не рассчитывала, что все пойдет гладко.
   – Что ж, желаю удачи, – голос Чарли не источал оптимизма. – Жду твоих звонков каждый день, как договорились.
   Джейн дала отбой, включила сканер и стала копировать документы.
//-- * * * --//
   Оперативники во главе с Девяткиным наладили посменное дежурство возле дома, где живет любовница Тоста. Провели в засаде четверо суток. За это время в доме никто не появлялся. Вечером пятого дня сюда нагрянула веселая компания женщин и мужчин. В окнах засветился свет, на улице стала слышна музыка.
   В ночную смену попали Девяткин с его давним напарником Сашей Лебедевым, мастером спорта по классической борьбе в супер тяжелом весе. Они рассчитывали, что к полуночи веселие кончится, и гости с хозяйкой завалятся спать, но ошиблись.
   Окраина небольшого города тонула в дожде и тумане, но свет в окнах частного дома продолжал светиться. На занавески ложились чьи-то тени. Изредка под навесом крыльца возникали темные очертания человеческих фигур, вспыхивали оранжевые огоньки сигарет, это хозяйка, боявшаяся пожара, выгоняла мужчин курить на воздух.
   Старлей, развалившись на переднем сидении машины, рядом с Девяткиным, молчал и думал о чем-то своем. Дождь то затихал, то принимался лить с новой силой, стучал по крыше машины и лобовому стеклу. Где-то вдалеке, на станции, слышались гудки скорых поездов.
   Девяткин только что закончил разговор с дежурным по информационному центру ГУВД, положил трубку в карман. Развернул фантик конфеты и сказал:
   – Только сейчас выяснили личность Тоста. Выходит, это тот самый собачий хрен, которому я когда-то утроил командировку на пять лет в республику Коми. Ему предъявили обвинение в убийстве и разбое, но осудили только за разбой. Адвокат хорошо постарался. Жора Тост, он же Георгий Серов, тридцать восемь лет. Психопат и садист. Четыре судимости.
   – По мокрым делам?
   – Нет. Первый раз попал в поле зрения милиции, когда натравил свою бойцовую собаку на беременную женщину, которая поздно возвращалась домой. Собака искусала ей лицо, вырвала щеку, выгрызла левый глаз. А Тост стоял и курил, наблюдая за этой сценой. Женщину спасли, но ребенок не выжил. Тост получил условный срок. Адвокату удалось доказать, что в его действиях не было злого умысла, собака просто взбесилась.
   – И много у него таких подвигов? – Лебедев зевнул.
   – Хватает. Как-то отобрал сумку у женщины почтальона, засунул бабу в мусорный контейнер, навалил сверху кирпичей, чтобы не вылезла. А затем облил бак керосином, хотел поджечь. Помешали рабочие, которые возвращались со смены через пустырь. Еще раз засветился, когда сбил машиной прохожего. Вылез из тачки. Вроде бы, вокруг никого. Он обобрал мужчину до копейки. Вытащил бумажник, сорвал цепочку с шеи, сел в машину и уехал. Когда задержали, симулировал сумасшествие.
   – Он что, совсем больной?
   – С головой у него все в порядке, неоднократно проходил освидетельствования в институте Сербского. Но у него был очень хороший адвокат и еще богатые родители. Со связями. Но это все – дела давно минувших дней. После последней отсидки Тост на пару лет исчез из поля зрения милиции. Где его искать, жив ли – не было никаких данных. И вот на тебе – нарисовался. Теперь торгует дрянью. Как говориться, нашел свое место в жизни.
   – А почему этого господина крутим мы, убойный отдел? – спросил Лебедев. – Завалил кого-нибудь?
   – Долгая история. И темная. Сначала возьмем Тоста, а потом я тебе все выложу. И он нам что-нибудь интересное наверняка расскажет. Давай, топай на разведку. Обойди дом, посмотри, что и как.
   Когда старлей, тихо прикрыв дверцу, двинул к дому, Девяткин включил приемник, передавали прогноз погоды. Дождь, понижение температуры…
//-- * * * --//
   Юрий Девяткиен прикурил сигарету, заслоняя ладонью тлеющий табак, глубоко затянулся. Кажется, что табак горчил.
   Девяткин до тошноты ненавидел истории, в которых замешаны иностранцы. Потому что где иностранец – там почти всегда политика или что-то в этом роде. А политикой он не интересовался, других забот хватало.
   В былые времена сомнительная привилегия разбирать преступления, в которых фигурировали подданные иностранных государств, доставалась КГБ. Но жизнь бысмтро меняется. КГБ превратилось в ФСБ, иностранцев в России сейчас гостит или работает столько, что расследование уголовных преступлений с их участием передали милиции. А сверху Генеральная прокуратура и ФСБ наблюдают за ходом следствия, дают указания, требуют объяснений, если срок следствия затягивается.
   На этот раз иностранец, точнее гражданка США прямого отношения к убийству не имела. Некая Джейн Майси проходила по делу как свидетель. Женщина прибыла в Москву в начале мая, она аудитор фирмы «Хьюз и Голдсмит». Занимается оценкой промышленных объектов и земельных угодий.
   В незакрытой машине Майси, на заднем сидении был обнаружен труп мужчины примерно тридцати пяти-сорока лет. Потерпевший был жестоко избит, а затем застрелен с близкого расстояния, почти в упор, из пистолета российского производства, предположительно системы Макарова девятого калибра. Одну пулю выпустил в грудь жертвы, вторую в голову, точно между глаз. Преступление было совершено в другом месте, возможно, у реки или озера. Об этом свидетельствуют частицы илистого грунта на ботинках. Затем труп перевезли в Москву и засунули на заднее сидение машины. Личность убитого не установлена.
   По Москве Майси передвигалась на «Джипе Либерти», сзади стекла затемненные. Женщина дворник, спозаранку подметавшая площадку перед подъездом, подошла вплотную к машине, обратив внимание на неподвижную фигуру на заднем сидении. Она постучала в стекло, никто не отозвался. Дворник дернула ручку, к ее ногам вывалился мужчина с черной дыркой между глаз и окровавленным лицом.
   В тот же день после обеда Джейн Майси давала объяснения в Главном управлении внутренних дел на Петровке. Во время допроса в кабинете Девяткина расселись русский адвокат, представитель американского посольства и переводчик, в котором не было никакой необходимости. Все присутствовавшие прекрасно владели русским языком.
   Кроме того, в кабинет завалился важный чин из московской прокуратуры и сама Джейн. Она отвечала на вопросы односложно, сильно волновалась, робела с непривычки. Говорильня растянулась на два с половиной часа, потому что представитель посольства запретил Джейн общаться со следователем на русском языке. Всю бодягу переводил замороченный, совершенно тупой мужик, который взял за правило по два раза переспрашивать вопросы и ответы.
   Удалось узнать, что последние два дня Джейн добиралась до офиса пешком. В городе пробки, а до работы рукой подать. Машину оставила возле своего дома третьего дня и больше к ней не подходила. Человека, обнаруженного на заднем сидении, никогда в глаза не видела. Как он попал в машину, не знает. Девяткин взял с Джейн подписку о невыезде, повторил, что она не имеет права покидать город без официального разрешения ГУВД, и пошел к руководству.
   «Первым делом выясни личность убитого, – приказал начальник следственного управления Богатырев. – Я наперед знаю, что сверху будут давить, пока мы не все не раскрутим. Постарайся, Юра. Я ведь в отпуске еще не был».
   Выяснить личность убитого оказалось нелегким делом. В карманах жертвы не обнаружено документов, квитанций, магазинных чеков. По милицейским картотекам он не проходил, пальчики трупа не зарегистрированы ни в одной базе данных. Характерных примет, шрамов, бородавок, крупных родинок или татуировок нет. Одежда фирменная, дорогая. Но точно определить, где куплены вещи, – задача практически невыполнимая.
   Возраст жертвы приблизительно тридцать семь – сорок лет. В потертом бумажнике двести долларов, некоторая сумма в рублях. И, главное, полтора десятка разовых доз героина. Ясно, что товар на продажу. Надо полагать, убитый был сбытчиком дряни. Но сам, как и всякий уважающий себя сбытчик, наркотики не потреблял, следов инъекций на теле нет. Героин афганский, с примесями, разбавлен тальком на тридцать процентов.
   Героин – это уже зацепка. Очертили круг лиц, через которых можно навести справки об убитом. Девяткин поставил на уши всех осведомителей, – нужно узнать имя оптового торговца афганской дрянью, который разбавляет героин тальком. И вот результат: есть конкретное имя – Серов, кликуха – Тост, есть даже адрес любовницы.
   Как только на Тоста наденут браслеты, можно считать, что полдела сделано. А Тост ответит, как в машине американки оказался труп сбытчика дури. Может быть, Тост знает имя убийцы. А, может, сам сработал. Ему не впервой.
//-- * * * --//
   Передняя дверца открылась, и на сидение упал Лебедев. Рапорт оказался коротким. Лебедев промок до нитки, на дворе темно, как в могиле. Но удалось установить, что на задах дома – глухой забор высотой примерно два метра, под навесом чья-то машина без номеров. Ближе к забору дровяной сарай, запертый на навесной замок. Светятся два окна, одно темное.
   Лебедев залез на пустую бочку, заглянул в комнаты. В одной стоит застеленный диван, на нем валяется мужик в штанах и рубахе. Видно, совсем бухой, смотрит в потолок и зевает. В другой комнате на кровати мужик с бабой, женщина раздета. Еще двух человек Лебедев видел на пороге дома: мужчина с женщиной выходили покурить. По его подсчетам, в доме четверо мужчин и две женщины.
   Девяткин слушал рассеяно. Все в порядке, надо только дождаться, когда сон свалит с ног загулявшую публику.
   – Остальное пустяки, – вслух сказал Девяткин.
   – Что?
   – Возьмем Тоста, а остальное – пустяки, – пояснил Девяткин.
   – Возьмем, – кивнул Лебедев. – Не таких брали.
//-- * * * --//
   Хозяин фирмы «Васта» Станислав Рогов не любил засиживаться в рабочем кабинете допоздна, но последние месяцы, после трагической гибели компаньона Василия Ивченко, самому приходилось разгребать накопившиеся дела, большие и маленькие. А дел этих заметно прибавилось. Поэтому рабочий кабинет на втором этаже старого особняка в центре Москвы сделался Стасу вторым домом.
   Последние дни он был занят подготовкой к продаже старого неработающего завода в пригороде Ярославля, в свое время купленного за сущие гроши. Все оборудование было распилено на металлолом и продано. Сам завод поделен на три отдельных куска, каждый из которых ждал своего покупателя. Складские помещения возьмет местная деревообрабатывающая фабрика.
   От двух производственных цехов остались голые стены. Казалось, на это добро придется долго искать покупателя. Но к цехам от товарной станции тянулась железнодорожная ветка. Это решило исход дела: цеха приглянулись торгово-закупочной фирме, спекулирующей углем и мазутом, чтобы использовать как склад. Административный корпус продадут как отдельно стоящее офисное здание.
   Главное, удалось взять хорошую цену. Большую часть денег, как обычно, отдадут черным налом, а в договорах купли-продажи будут проставлены цифры, не имеющие никакого отношения к реальной цене предприятия. И сам договор оформлен на фирмы однодневки, руководят которыми подставные лица по подложным документам. Фирмы и люди исчезнут сразу после того, как настоящий покупатель выложит деньги на бочку.
   С одиннадцати ночи Рогов проверял бумаги, подготовленные юристами. На отдельном листке он отметил, что по офисному зданию не готов договор с пожарными и местными энергетиками, а без этих бумаг работать нельзя. Наконец Рогов закрыл папки с бумагами, сдвинул их на край стола.
   В кожаном кресле за кофейным столиком сидел юрист «Васты» Александр Шатун. Ожидая, когда босс освободится, он разыгрывал сам с собой шахматную партию. В недавнем прошлом, когда штат фирмы превышал пять сотен человек, Шатун выполнял функции начальника службы безопасности. И неплохо справлялся со своими обязанностями.
   – Думаешь, как провести остаток сегодняшней ночи? – спросил Рогов. – Ты прикидываешь, что лучше: завалиться к девочкам или хорошо отоспаться. Угадал?
   – Есть третий вариант: напиться, – отозвался Шатун, не отрывавший взгляд от шахматной доски. – У меня коллекция хорошего виски: шотландского, ирландского, американского, австралийского… Не хочешь составить компанию?
   – Не сегодня. Я слишком устал.
   Он встал из кресла, подошел к подоконнику и стал смотреть на темную улицу. Он думал, что у фирмы «Васта» оставалось уже не так много недвижимости, когда-то купленной за гроши, теперь подорожавшей в сотни, в тысячи раз. Распродажа активов началась более года назад, когда компаньон Стаса, совладелец фирмы Вася Ивченко был еще жив. Это их общее решение: продать все, что когда-то сумели скупить. Разменять фишки на наличные.
   Вася не дожил до сегодняшнего дня, не снял сливки с жирного молока. Он был неплохим коммерсантом, только твердости характера иногда не хватало. Многие Васькины мечты не сбылись.
   Но такова наша общая судьба. На прекрасном поезде под названием «Красивая жизнь» ты мчишься в розовые дали. Сердце полно любовью, вокруг так много прекрасного, манящего, желанного, карманы набиты деньгами. Но вот объявляют твою остановку. И надо выходить. Хочешь или не хочешь – надо выходить. Васька вышел из поезда год назад.
   Кончиками пальцев Рогов помассировал виски. Голова оставалась тяжелой. Интересно, что бы сказал Василий, если бы узнал, какие огромные деньги удалось выручить. Конечно, есть свои издержки. Грязный нал приходится отстирывать, осуществляя банковские проводки через доверенных банкиров. На эти цели уходит два с половиной процента с общей суммы выручки. Надо дать на лапу чиновникам, что сидят на местах. Плюс расходы на создание подставных фирм, через которые приходится действовать, чтобы не показывать налоговой инспекции реальную прибыль. Плюс взятки милиции, плюс… Всего не перечесть. Но дело того стоит.
   Рогов подсел к кофейному столику и сказал:
   – Белая королева бьет ладью. Ну, чего ты еще думаешь? Ходи.
   – Есть другая комбинация, – Шатун передвинул белую пешку на одно поле вперед. – Теперь оцени перспективы.
   – Давай о другом поговорим. Крой сразу: чего слышно из Душанбе?
   – Джейн Майси прилетела. И все-таки решила инспектировать наш объект. Встретил ее мой человек, из местных. Ему можно доверять. Когда-то у него была небольшая бригада. Грабили товарные составы, подрабатывали на наркотиках. Но его парней отстреляли конкуренты. И теперь он сам по себе.
   – Значит, проблем не будет?
   – Я так не говорил, – Шатун сбросил фигуры с шахматной доски. – Понимаешь, эта Джейн хотела выехать на место. Она настаивала на своем. Садыков ничего не мог сделать.
   – Очень интересно. А я обо всем узнаю последним?
   – Я думал, эта чертова баба посидит пару дней в Душанбе и вылетит обратно в Москву. Но очень упертая, договориться с ней практически. Сначала я решил – устроить Джейн несчастный случай со смертельным исходом. Или инсценировать ограбление с убийством. Садыков с таким делом легко бы справится. Но к чему спешить? Закопать американку никогда не поздно. Но вместо нее пришлют другого аудитора, который окажется ничем не лучше. Смерть Джейн привлечет внимание. И может обернуться неприятностями. И решение пришло само: пусть съездит. Ну, раз уж иначе нельзя…
   – Ты ведь еще неделю назад говорил: все схвачено, все сделано, как надо. А теперь выясняется, что эта баба выезжает на место.
   – Пусть выезжает, – улыбнулся Шатун. – Вопрос: далеко ли она уедет? И по какой дороге. И куда, в конечном счете, попадет. Понимаешь?
   – Это звучит веселее. Ладно, продолжишь рассказ по дороге домой.
   Рогов вышел из кабинета и стал спускаться вниз по мраморной лестнице. Шатун поднялся во весь могучий рост, надел пиджак, потому что в подплечной кобуре таскал крупнокалиберный пистолет. И, быстро перебирая ногами, заспешил за хозяином.

Глава третья

   «Волга» Садыкова вырвалась из города ранним утром, когда жара еще не началась, а солнце уже позолотило вершины гор, покрытые ледниками и вечным снегом. Наряд военных, проверявших транспорт на выезде из города, остановил машину.
   Из будки контрольно-пропускного пункта вышел лейтенант. Вроде бы русский, в форме, выгоревшей на солнце, давно потерявшей свой первоначальный свет. На голове фуражка с зеленым верхом, на плече автомат. За ним следовал сержант из местных, он держал на поводке серую овчарку с широкой грудью и мощными лапами. Собака скалила зубы, рвалась вперед, старшина дергал поводок и ругался по-таджикски.
   Лейтенант приказал отогнать машину на обочину, выйти всем, кто есть в салоне. Выгрузить из багажника вещи, проследовать в помещение контрольно-пропускного пункта для процедуры личного обыска. Он отдавал приказания быстро, Джейн, занявшее место на заднем диване, за водителем, решила, что поездка может закончиться прямо сейчас, еще не начавшись. Садыков, обернувшись, сказал, чтобы она сидела, где сидит, сам вышел и коротко переговорил с лейтенантом.
   Офицер, заглянул в салон.
   – Доброе утро, – сказал он и улыбнулся.
   – Доброе, – выдавила из себе Джейн. В горле першило от пыли, а процедура личного обыска, которую предстояло пройти, уже вызывала чувство физической брезгливости. – Доброе утро…
   – Хорошая погода, – лейтенант почему-то не уходил, он продолжал, согнувшись, стоять у машины, смотреть на Джейн и улыбаться. – По радио передавили, через пару дней станет прохладнее. Как там Москва? Шумит? Я-то сам родом из…
   Лейтенант не успел закончить повествование, в помещении контрольно-пропускного пункта загудел зуммер телефона внутренней связи. Офицер махнул рукой сержанту, отдал короткую команду и пропал в облаке пыли.
   Поплыла кверху железная труба шлагбаума, раскрашенная в красно-белый свет, с укрепленной посередине табличкой «Стой, запретная зона. Открываем огонь без предупреждения». Садыков нырнул в машину, включил мотор и газанул. Через несколько мгновений постройки пропускного пункта, башня, сложенная из бетонных блоков, с пулеметом на крыше и длинные кирпичные постройки скрылись за поворотом.
   – Ищут наркотики, что идут из Афганистана, – Садыков усмехнулся. – На границе и в городе полно солдат. А дряни меньше не становится. Потому что лаборатории, где делают героин, давно переехали из Афганистана на эту сторону реки. Это раз. Во-вторых, в этом бизнесе участвует много людей. А деньги рекой текут.
   Дорога спускалась вниз, на равнину, Садыков гнал машину, стараясь отмахать побольше километров до наступления жары.
   – Почему нас пропустили? – спросила Джейн. – И даже документы не проверили?
   – Ну, предположим, документы проверили, – ответил Рахат. – Я предъявил лейтенанту свой паспорт и вашу справку. И сказал, что вы жена русского инженера геодезиста, который работает за сто верст от города. Приехали к мужу из Москвы.
   Садыков вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги: «справка коммунального управления Железнодорожного района города Душанбе». Джейн пробежала взглядом ровные машинописные строки. Выдана Антонине Ивановне Максимовой, в том, что она зарегистрирована по месту своего жительства: улица Молодых строителей, дом 12. Согласно заявлению, паспорт Максимовой утерян. Неразборчивая подпись и водянистая печать.
   Рахат гнал машину так быстро, как только мог. Подвеска поскрипывала, но не разваливалась. Изредка навстречу попадались грузовики с овощами. Холмы кончились, дорога спустилась на равнину, но здесь кончился асфальт. Еще некоторое время «Волга» летела по грунтовке, подпрыгивая на рытвинах.
   – Вот это машина, – повторял Садыков. – Выносливая, как верблюд.
   Гонка закончилась, когда в радиаторе закипела вода. Пришлось, съехав в чистое, выжженное солнцем поле, остановиться в тени одинокой чинары. Рахат выругал машину последними словами и плюнул через губу. Он расстелил на земле лоскутное покрывало, вытащил из багажника канистру с питьевой водой, коробку с абрикосами и вяленное мясо, что захватил в дорогу. Через час тронулись дальше. Но не проехали и километра, как вода в радиаторе снова закипела.
   – Надо ждать, – сказал Рахат. – Так только тачка сможет ехать, двинем к тем холмам. Переждем в тени до вечера. Отдохнем. А там отправимся дальше. По холодку.
   Джейн присела на землю, прислонилась спиной к теплому стволу дерева. Она сделала пару глотков воды из пластикового стакана. Смочила платок и протерла лицо. Сомкнув веки, сказала себе, что сейчас не мешает немного поспать. Если и дальше останавливаться на каждом повороте и сидеть целый день на месте, до цели доедут чрез неделю, не раньше. А силы ей еще пригодятся.
   Зной сделался густым, осязаемым. Казалось его можно резать на куски и мазать на хлеб, как масло. От жары и духоты руки наливались тяжестью, дремота наваливалась на Джейн, как рухнувшая стена. На минуту вспомнилась ночь в гостинице, душная, бессонная. Ночь, которой, кажется, не будет конца. Собачий лай за окном, приглушенные голоса мужчин на заднем дворе, чей-то смех. Вспышки сигнальных ракет в темном небе. И еще вспомнился давний телефонный разговор…
//-- * * * --//
   Именно в тот день, в том разговоре первый раз промелькнуло слово «русский». Это было важное слово, даже не слово, а целое сообщение, смысл которого еще не был ясен Джейн.
   – Соединяю, – кажется, говорила не женщина, а робот. – Впрочем, простите, мэм… Вы можете немного подождать? Мистер Уилкист освободится через минуту.
   До командировки в Россию оставался месяц с небольшим. Джейн позвонила Майклу Уилкисту, самому близкому человеку на свете, если не считать четырехлетней дочери Кристины, мужчине, с которым была обручена уже полгода. Дожидаясь, когда его позовут к телефону, Джейн стояла у окна кабинета, большого, во всю стену окна, из которого открывался потрясающий вид на озеро Мичиган, акваторию яхт-клуба и набережную.
   Середина весны, в Чикаго еще холодновато, дует ветер, а люди носят куртки. Но самые закаленные и смелые владельцы судов уже выводят свои кораблики на открытую воду, заплывают далеко. Из окна видно, как у бледно-голубой линии горизонта, которая в свете заходящего солнца сливалась с таким же бледно-голубым небом, застыли два крошечных суденышка под белыми парусами. Издали они напоминали скорлупу орешков.
   Что-то щелкнуло, Уилкист покашлял в трубку.
   – Привет, – сказала Джейн. – Я уже соскучилась.
   – Это немудрено, когда жених с невестой живут в разных городах и не видятся неделями, – Уилкист говорил печальным голосом, растягивая гласные звуки. – Я думал, ты не позвонишь сегодня. С пяти до семи у меня три просмотра. Клиенты из Пакистана, сами не знают, чего хотят. Планировал звякнуть тебе, когда вернусь домой. Сейчас совсем нет времени, через три минуты я выбегаю из офиса.
   Майкл любил жаловаться на жизнь, чаще всего адресовал жалобы Джейн.
   – Трех минут мне хватит, – ответила она. – Хотела сделать тебе сюрприз. На уикенд жду тебя. Я испеку шикарный торт. Место в бизнес классе самолета Атланта – Чикаго забронировано. Рейс «Юнайтед» в пять вечера в пятницу. К тому времени ты кончишь работу и успеешь доехать до аэропорта. Как предложение?
   – Чертовски жаль, но ничего не выйдет, – голос Майкла сделался тусклым. – В субботу мне, скорее всего, придется возиться с теми же пакистанцами. Третий месяц катаю их в своей машине, показал им уже полгорода. А они не могут решить для себя, какой дом им нужен: в стиле ранчо, сплит или двухэтажный. Новый или раритет колониальной архитектуры. И в какую сумму собираются уложиться тоже непонятно – двести тысяч или триста. Только переругиваются между собой и морочат мне голову.
   – Что делают пакистанцы в Атланте? – спросила Джейн, стараясь быстрее переварить эту мелкую неприятность. Встреча не состоится в ближайший уикенд, не беда, это всего лишь недельная отсрочка. Пакистанцы ее не интересовали ни с какой стороны, но нужно было что-то говорить, чтобы скрыть свое разочарование.
   – То же самое, что и все остальные покупатели: ищут жилье. Особняк, который можно здесь купить за двести штук, в Нью-Йорке или Чикаго будет стоить миллион баксов. Не забывай, здесь – юг, а не Новая Англия.
   Майкл, риэлтор с двенадцатилетним стажем, нажил дурную привычку подробно объяснять каждую мелочь, ерунду, не стоящую и пары слов. Фирма, где он работал последние годы, брала с продаж шесть процентов комиссионных, и только одна четвертая часть из этих шести процентов оседала в кармане Майкла. Да, он жаловался на жизнь, но тому были причины. Застой на рынке жилья, спад продаж, больная престарелая мать, страховка которой не покрывала всех медицинских расходов. А эти расходы – чистая астрономия.
   – Тогда так: я прилечу к тебе, – сказала Джейн. – Сниму номер в гостинице и буду ждать, когда ты освободишься. Даже если пакистанцы задержат тебя до полуночи, я все равно буду ждать. Кстати, у меня для тебя небольшой подарок, сувенир.
   – Прошлый раз небольшим подарком оказались швейцарские часы за три тысячи восемьсот шестьдесят пять баксов, – голос Майкла неожиданно сделался раздраженным. – Я хочу сказать тебе кое-что. Собирался это сделать раньше, но все случая не было. Так вот, хочу сказать, что дорогих подарков больше принимать не стану. С твоим чувством деликатности трудно понять, что ты обижаешь человека. Ты даришь элегантные пустячки, цена которых превышает мою зарплату. До тебя не доходит, что это унизительно для меня. Всякий раз ты хочешь подчеркнуть разницу в нашем с тобой имущественном положении. Ты уже во второй раз даришь мне дорогие часы…
   Майкл замолчал. Несколько секунд Джейн не могла сообразить, что ответить. Только беззвучно шевелила губами и терла пальцами кончик носа. Так всегда получалось, когда хотелось расплакаться от незаслуженной обиды. Кажется, возникшая пауза могла затянуться на целый год или даже столетие.
   Она подумала, что Майкл не пропускает ни одного праздника, чтобы не сделать ей презент. Его подарки, в которых всегда лежали магазинные чеки, чтобы Джейн могла в случае чего вернуть вещи и получить обратно деньги, – это вещи утилитарные, сугубо практические. И, как правило, стоят не дороже тридцатки. Ежедневник в кожаном переплете, практичная ручка в металлическом корпусе с запасным стержнем, керамическая ваза для фруктов или сухого печенья, электронные напольные весы, пористый резиновый коврик для ванной комнаты.
   – Прости, пожалуйста, – сказала она. – Честно, мне в голову не приходило, что какие-то часы могут тебя так огорчить. Я всегда делала подарки от чистого сердца. Господи, Майкл, неужели ты этого не понимаешь? В нашем имущественном положении нет почти никакой разницы. Я зарабатываю немногим больше твоего…
   – Ты зарабатываешь на пятьдесят тысяч долларов в год больше, – фыркнул Майкл. – Теперь это называется «немного»? Хорошо, буду знать, что пятьдесят штук – это мелочь. А деньги, которые оставил твой отец?
   – Прекрати, Майкл, слушать не хочу, – Джейн почувствовала, что заводится. – Отец жив. И, слава богу, не собирается ложиться в гроб. Он сказал, что в случае его кончины мне достанется триста тысяч долларов. И ни центом больше. Основной его капитал поступит в гуманитарный фонд его имени, у которого есть управляющий. И еще в штате Мэн будет построена библиотека.
   Майкл замолчал, выдержав паузу, сказал виноватым голосом:
   – Да, не стоило об этом. Черт, мой язык рано или поздно доведет меня до беды. Я погорячился. Ну, мой дед был мексиканцем. Кровь, горячая, как кипяток, и сдобренная красным перцем. Эта гремучая смесь, она досталась мне по наследству. Прости, теперь мне надо идти, созвонимся завтра.
   – Ты не ответил: мне прилететь? – Джейн подумала, что стала слаба на слезу. Любая неприятность может вывезти из душевного равновесия. – Ты этого хочешь? Или я слишком настойчиво себя предлагаю?
   – В субботу все равно ничего не получится, – вздохнул Майкл. – Дело не в пакистанцах. Вечером я ужинаю с одним русским по имени Алекс Шатун. Этот не парень, а мешок, набитый деньгами.
   Слово было произнесено. Джейн слегка удивилась и подумала, что в Атланте не часто встретишь русских, им там просто нечего делать. Как правило, это туристы, а реже бизнесмены, совершающие пересадку с рейса на рейс в местном аэропорту.
   – Мой новый знакомый собирается купить дом за наличные, – Майкл покашлял в трубку. – Огромную усадьбу и полторы тысячи акров земли. За наличные… Представляешь? Это будет второй случай за мою десятилетнюю риэлтерскую карьеру, когда дом покупают за наличман. В субботу предстоит очень важная встреча. Пожалуй, самая важная в этом году. Если все склеится, я стану немного богаче.
   – Что ж, позвони, когда разгребешь дела, – сказала Джейн. – Я тебя все равно люблю, хотя, наверное, ты этого не стоишь.
   – И я люблю тебя, – кажется, Майкл обрадовался, что разговор подошел к концу. – Я знаю: мы скоро увидимся, но все рано скучаю.
   За несколько минут озеро и небо изменились. Солнце, опускавшееся все ниже, окрашивало окружающий мир в цвет малинового желе. Джейн еще пару минут смотрела на лодки, медленно исчезавшие где-то в розовой дали, и старалась понять, почему тяжело и тревожно на сердце. Но так ничего и не поняла, вернулась к столу и постаралась сосредоточиться на работе.
//-- * * * --//
   Около четырех утра свет в окнах погас, Девяткин выждал тридцать минут и выбрался из машины, прихватив фонарь с длинной рукояткой. Дошагав до незапертой калитки, ступил на раскисшую от дождя тропинку и осторожно двинулся дальше. В затылок дышал старлей Лебедев.
   Поднявшись на крыльцо, Девяткин остановился и прислушался. Капли дождя шуршат по крыше, будто сверху кто-то сыплет мелкую крупу. Где-то далеко воет собака. Девяткин толкнул обитую клеенкой дверь и, убедившись, что она закрыта, отступил в сторону, давая место старлею. Тот надавил плечом, кажется, только коснулся двери, как с другой стороны, на деревянный пол упало что-то железное, то ли крючок, то ли задвижка.
   Затаив дыхание, Девяткин переступил порог, сделал пару шагов и остановился. Темнота кромешная, хоть глаз коли. Пахнет мокрой шерстью и разлитым по полу десертным вином. Не хочется включать фонарь, но иначе нельзя.
   Девяткин нажал кнопку, за секунду, когда горел свет, оценил обстановку и прикинул варианты. Если двинуть направо, миновать маленький коридор, попадешь в комнату, где был накрыт стол, где заводили музыку и танцевали. Там, кажется, никого нет. Левая дверь распахнута настежь, там кухня. Впереди коридор, он ведет в задние комнаты.
   Видимо, там отдыхают хозяйка, два мужика, что были в гостях и выходили курить на крыльцо, и еще какая-то дамочка. Девяткин пошел вперед. Одной рукой он касался стены, чтобы не заблудиться. Другой рукой сжимал ручку фонаря. Скрипнула под ногой половица, снова скрипнула. Но уже не под ногой, где-то впереди, метрах в трех. Девяткин вжался в стену, почувствовав, как кто-то движется навстречу из темноты.
   Чужое дыхание, чужой запах. Не осталось и доли секунды на размышление, Девяткин включил фонарь. Полукруг желтого света наткнулся на мужскую физиономию. Незнакомец застыл на месте в двух шагах от Девяткина.
   Мужчина не шевелился, словно принимал участие в детской игре и услышал команду «замри». Трехдневная щетина, на лбу челка темных волос. От удивления он открыл рот и забыл его закрыть. Девяткин не успел нажать на кнопку, чтобы выключить свет, как из-за его спины вылетел тяжелый, как молот, кулак старлея Лебедева.
   Прямой удар по лицу срубил мужчину с ног. Тихо вскрикнув, он полетел куда-то в темноту, неудобно упал, приложившись головой к ведру с водой, стоящему на табуретке. Еще стараясь сохранить равновесие, зацепился за велосипед, висевший на стене, рванул его на себя, сорвав с гвоздей. Девятнин почувствовал, как на ноги выплеснулась вода, обод велосипедного колеса больно задел колено. От неожиданности Девяткин шагнул назад, натолкнувшись спиной на Лебедева, выронил фонарь.
   – Эй, кто там? – женский голос прозвучал так близко.
   Вспыхнул свет в спальне, распахнулась дверь. Впереди Девяткин увидел силуэт женской фигуры, плохо скрытый полупрозрачной рубашкой. Женщина глянула на Девяткина и амбала с разбитой физиономией, стоявшего за его спиной.
   И вдруг закричала тонко и визгливо:
   – Менты… Суки драные… Менты…
   Девяткин рванулся к женщине, ухватил ее руку, дернул на себя, вывернул по часовой стрелке, стараясь болевым приемом повалить женщину на пол. Но рука оказалась скользкой, словно маслом намазанной, девица вырвалась, метнулась к кровати, вскочила на нее. И, прижимая руки к груди, закричала еще громче и пронзительней.
   Лебедев уже нащупал выключатель и врубил свет в коридоре. Девяткин подумал, что дамочка очень из себя фигуристая, под рубашкой просматривается тонкая талия и высокая грудь. Красивый прямой нос, ярко-голубые глазки и пухлый подбородок с ямочкой. С такими данными можно выступать в массовке кордебалета. А если очень понравишься режиссеру, пожалуй, большую роль дадут. Все эти мысли за долю секунды ураганом пронеслись в голове.
   Девяткин кинулся к женщине, но та, стоя на кровати, ловко выбросила вперед босую ногу и врезала пяткой в плечо майора. Девяткин, охнув, отлетел в сторону, выбил спиной дверцу стенного шкафа. Оказавшись внутри кладовки, запутался в каких-то тряпках, едва устоял на ногах. И бросился в новую атаку.
   Лебедев, разогнавшись, высадил плечом запертую дверь в соседнюю комнату, врубил свет и с порога заорал:
   – Милиция. Всем на пол. Руки за голову. Лежать, я сказал…
   Не ожидавший грозного отпора, Девяткин получил удар ногой в грудь, отступил назад, запоздало решив, что явился сюда вовсе не для того, чтобы заковать в наручники эту красотку. Но и оставлять ее так нельзя. Он кинулся к кровати, ухватил выброшенную для очередного удара ногу, вывернув ступню, бросил на женщину матрас, сам навалился сверху. Стащил ее вниз, на пол, подмяв под себя, перевернул на живот и вытащил наручники.
   – Насилуют, – во всю глотку закричала женщина. – Менты насилуют. Ублюдки… Слезь с меня, мразь. Люди, посмотрите, что твориться. Менты вломились, чтобы женщин насиловать. Господи, да что же это делается… Люди… Менты убивают. Честных граждан убивают.
   – Заткнись, дура, заглохни, – повторял Девяткин, сидя на женской спине, он старался завести руки назад и замкнуть на запястьях стальные браслеты. Когда задуманное наконец удалось, запихнул в рот женщины, голубые трусики.
//-- * * * --//
   Девяткин хотел уже подняться на ноги, но тут грохнул первый выстрел, пуля пробила стену между большой комнатой, где недавно шла гулянка, и спальней. Второй и третий выстрел Девяткин услышал, когда падал на пол.
   Посыпалась сырая труха. Отлетевшая щепка, поцарапала щеку. Девяткин уже сжимал рифленую рукоятку пистолета, готовый стрелять в ответ. Только куда стрелять и в кого. Четвертая и пятая пуля прошли над головой, прошила перекладину кровати и застряли в матрасах. Пятая разбила стекло окна. В соседней комнате слышалась какая-то возня и властный голос старлея.
   – Сказано тебе – лежать. И не кусаться.
   Снова ударили выстрелы, что-то загромыхало, будто на пол упали пара кастрюль, донесся звук бьющегося стекла. Девяткин, лежа на полу, подумал, что в соседней комнате человек, а этот человек не иначе как Тост, сбросил с подоконника горшки с цветами и пытался раскрыть створки окна. А когда не получилось, разбил стекла пистолетом. И теперь пытается пролезть в узкое пространство между рамами. Это займет несколько секунд. А там – поминай как звали.
   Девяткин вскочил на ноги, рванулся в коридор. Поскользнулся на полу, залитым водой. Тот мужчина в майке, получивший удар по лицу, еще пребывал в глубоком нокауте. Он лежал в луже, разметав руки по сторонам и раскрыв рот. Повернув налево, в узкий проход между двумя комнатами, Девяткин не успел тормознуть, налетел грудью на дверь и распахнул ее настежь. И дважды выстрелил в потолок.
   Ослепили вспышки ответных выстрелов. Тост не жалел патроны, видно, успел перезарядить пушку. Девяткин рухнул на пол и подумал, что худшие прогнозы сбываются. Тост, не сумев открыть окно, разбил стекла, и теперь выбирается наружу. Одна нога уже на подоконнике. Еще секунда, и он окажется во дворе, перемахнет забор и скроется в темноте дождливой ночи. Девяткин, не поднимаясь с пола, перекатился от порога к дивану. Крепко захватив рукоятку пистолета, и выстрелил, целя в ногу.
   Мужчина вскрикнул, громко застонал, выпустил пушку из рук. Ствол упал на пол, отскочив от досок исчез в темноте. Человек сидел на подоконнике, одна нога в комнате, другая снаружи.
//-- * * * --//
   В небе появились первые звезды. Джейн вдохнула прозрачного воздуха. Пахло дикими травами и теплой землей. Наступила тишина, только где-то далеко серебряным голоском пела птичка. Из этой тишины, донесся мужской голос. Джейн открыла глаза. В тени дерева лежал Рахат Садыков и таращил в небо темные глаза. Только что он сытно поел и теперь, кажется, не хотел немного пошевелить языком.
   – Зарплата у меня была сто пятьдесят баксов в месяц. По здешним понятиям – прилично. Только делать целыми неделями нечего. Приехала одна женщина из Москвы с инспекцией. Такая видная из себя, гладкая. Зовут ее Эльвира Пузач. Не слыхали? Мы поужинали в «Восточных узорах»… И пошло… Да, есть, что вспомнить. Как-то лежим мы с Эльвирой на веранде моего дома…
   – Простите, я спать хочу.
   – Конечно, конечно, – согласился Садыков. – Спите. Я и сам того…
   Джейн почувствовала новый приступ дремоты. Веки снова налились тяжестью, предметы потеряли очертания. Перед ней раскрылся темный мир космоса, небо с выпуклыми звездами и яркий месяц. Но голос Садыкова, неумолимый, как смерть, снова зазвучал где-то совсем близко, кажется, у самого уха.
   – Я проводил Эльвиру до самолета. Пузач сказала, что никогда меня не забудет. Потому что ее муж… Ну как бы это поделикатнее… Короче, полный козел. Он даже не может с женой… Он вообще ни фига не может. Это по медицинской части. Эльвира Пузач говорила про него…
   – Не могли бы вы опустить интимные подробности?
   – Понял, – кивнул Садыков. – Только два слова напоследок. Когда приехали начальники из Москвы и начали строить эту фабрику, – я обрадовался. Настоящее дело начинается. Но скоро строительство бросили. За последний год только вы одна из Москвы и нагрянули…
   Джейн, решив, что поспать все рано не удастся, полезла в рюкзак за книгой в мягком переплете. Перевернула несколько страниц, пыталась читать. Но не пошло. Она положила книгу на прежнее место и стала наблюдать за орлом, парящим высоко в небе.
//-- * * * --//
   Девяткин врубил свет и осмотрелся. Мужчина сидел на подоконнике неподвижно, он свесил голову на грудь и опустил руки, будто собрался отдохнуть перед побегом. Девяткин подошел ближе, коснувшись подбородка, приподнял голову, заглянул в открытые глаза.
   Отступил в сторону и услышал, как всхлипнула женщина. На разобранном диване в углу лежала девица, она закуталась в толстое одеяло, из которого вылезли клочья ваты. Голову накрыла огромной пуховой подушкой, будто подушка могла спасти от пули. Наружу высовывалась одна нога, на щиколотке татуировка в виде змейки.
   – Вставай, красавица, и одевайся, – сказал Девяткин.
   Он вышел в коридор, наклонился над мужиком, лежавшим в луже. Перемешавшись с кровью, вода приобрела зловещий бордовый цвет. Девяткин прочитал блеклую татуировку на запястье: Вова. Пульса у Вовы не было, шальная пуля попала в правую часть груди, вышла из левой части, видимо, зацепив позвоночник.
   Девяткин прошел дальше, осмотрел кухню, зажег свет во всех комнатах и быстро обследовал их одну за другой. В спальне слева лежала уже знакомая девица, которая так ловко дралась ногами. Закованная в наручники, она снизу вверх смотрела на Девяткина, полные слез глаза молили о помощи. Светлый ковер впитал в себя кровь, сочившуюся из простреленной ягодицы.
   Пуля вырвала кусок плоти, изменив направление, вылетела в окно. Девяткин, снимая с женщины наручники и освобождая рот от кляпа, думал, что задница девчонки никогда не будет такой как прежде, гладкой и твердой. На месте, куда вошла и откуда вышла пуля, останутся шрамы и вмятины, как на бампере разбитой машины.
   – Вызови врача, – женщина выругалась, перевернулась на бок, ощупала пальцами мягкое место. Она облизала окровавленные пальцы и заплакала еще горше. – Сволочи вы все… Выродки…
   В соседней комнате Девяткин увидел двух голых мужчин среднего возраста, валявшихся на полу. Между ними лежала закутанная в простыню женщина с короткой стрижкой крашеных волос и золотыми кольцами в ушах. Она курила, стряхивая пепел на доски пола, и материлась. Закованные в наручники мужчины лежали спокойно, один беспрерывно икал и просил воды, другой оказался настолько пьяным, что выстрелы разбудили его лишь на минуту.
   Лебедев вопросительно посмотрел начальника. Девяткин внимательно вгляделся в лица мужчин, вздохнул и покачал головой.
   – Во время разведки ты не увидел еще одно окошко – в сортире, – сказал Девяткин. – Жора Тост и хозяйка дома Люда Зенчук ушли через него. Ушел он… Но этого мало: в доме двое убитых и одна раненая.
   – Как же так? – физиономия Лебедева вытянулась.
   – Тост и Зенчук постелили себе у окна в большой комнате. Там второй диван стоит. Видно, Тост увидел, как мы через калитку заходим. Через минуту они с Зенчук уже заперлись в туалете и открыли окно. Звони, Саша, вызывай бригаду из уголовного розыска и «скорую помощь».
   – Ранение у женщины тяжелое? – спросил старлей.
   – Да как сказать, – помялся Девяткин. – Скажи: средней тяжести.
   – А стрелял кто? – не унимался Лебедев.
   – Какой-то человек, уголовник, судя по татуировкам. Он перепил водки или наркотиками накачался. Ну, и начал палить, куда попало. Три обоймы расстрелял. Теперь вместо печени у него фарш.
   Он присел на стул и подумал, что все выходные ему писать объясниловки. Прокурор приехал только после обеда, задал Девяткину несколько вопросов, неторопливо выкурил сигарету и стал осматривать дом.

Глава четвертая

   В кромешной темноте ехали недолго. Грунтовка, петляя, вырывалась из-под колес. Впереди показались редкие тусклые огоньки. Посередине пустой улицы, привязанный к столбу, стоял ишак. Он проводил машину тусклым равнодушным взглядом, открыл пасть и заорал «а-а-а-и-и». Где-то далеко залаяла собака.
   Садыков сказал, что совсем недавно здесь было богатое селение, но пересохли почти все колодцы, вода ушла. И люди разбрелись, кто куда. Уехали к родственникам в другие аулы или в город. В Ташкенте найти работу очень трудно, но здесь ее совсем нет.
   – Может, заночуем? – предложил Рахат. – В крайнем доме живет знатный человек. Чабан. У него восемьсот баранов. Мой старый знакомый. Встретит нас как родных.
   – Вы же хотели ехать ночью, а днем отдыхать…
   – Ничего, завтра будем на месте. Ночью какая езда. Одно наказание.
   Рахат свернул направо, в сторону от поселка, и вскоре остановил машину возле вросшего в землю дома с плоской крышей. Видно, здесь недавно готовили пищу, на земле тлели угли костра. Виднелась двухколесная арба, стоявшая возле овечьей кошары. В одном из окошек блеснул тусклый свет керосиновой лампы. Садыков сказал, что вернется через пять минут и ушел. Он вернулся раньше, чем обещал, сказал, что его знакомого в доме нет, сейчас он на верхних пастбищах. Но в доме Бахтияр, его брат с женой и двумя младшими детьми.
   – Сюда, – Садыков поманил за собой.
   Джейн вышла из машины, прошагала через двор. Сдвинув кусок мешковины, висящий в дверном проеме, оказалась в комнате. Посередине на самодельной табуретке сидел мужчина. Он подобрал длинную рубаху, опустил ноги в таз, на дне которого плескалась мутная вода. Женщина, стоявшая на коленях возле таза, поливала ноги водой из кувшина, терла мочалкой из конского волоса и снова поливала водой.
   Бахтияр что-то коротко сказал по-таджикски, женщина исчезла в темноте, а вместе с ней пропали таз и кувшин. Круглое дочерна загорелое лицо Бахтияра было похоже на подгоревший блин, на котором выросла реденькая с проседью бородка. Джейн прищурилась. Сколько же ему лет? Тридцать? Сорок? Семьдесят? Не угадаешь.
   Поднявшись на ноги, хозяин протянул ей горячую и сухую ладонь и, коверкая русские слова, пригласил присесть на покрывало, расстеленное на земляном полу у окна, и поужинать, чем бог послал. Джейн, испытавшая еще в дороге приступы зверского аппетита, не стала отказываться. Здесь же, на полу у окна, стояла керосиновая лампа с закопченным стеклом, Бахтияр прибавил света и долго, не отрываясь, смотрел в лицо Джейн. Садыков уселся тут же, по правую руку от Джейн, лицом к входной двери.
   Вскоре все та женщина, что мыла хозяину ноги, принесла бараний плов в закопченном дочерна медном казане, кукурузные лепешки, чайник с помятыми боками. И еще чашки без ручек, по здешнему, – пиалы. Женщина встала у входной двери, рядом с ней пристроилась, ожидая чего-то, девочка лет двенадцати, одетая в полосатое платье. Есть пришлось руками из казана, кусочки бараньего мяса попадались редко, жирный рис сыпался на покрывало.
   – Значит, из самой Москвы сюда занесло? – переспрашивал хозяин и все не мог поверить, что на свете существуют дела настолько важные, что способны выдернуть человека из цивилизованного мира и забросить к черту на рога, в богом забытую глушь. – В командировку, значит? Надо же… Вот наказанье вам выпало…
   Утолив первый голод, Джейн попробовала зеленого чая, терпкого, с горчинкой. Глотнула хмельного напитка под названием кумыс, сделанного из лошадиного молока и напоминающий вкусом прокисший йогурт.
   Покончив с расспросами, Бахтияр, перемежая русскую речь с таджикской, рассказал, что лето в этом году слишком жаркое, травы на верхних пастбищах сгорели, порезали много скота. Дочь подросла, двенадцать лет, настоящая невеста. Нежная, как степной цветочек. А вот жениха ей найти трудно. Одна голь перекатная. Себя прокормить не могут, не то что молодую жену.
   Бахтияр отдал замуж уже три дочери, и за каждую взял хороший калым. За Лейлу в позапрошлом году получил двадцать восемь баранов, верблюда и сто долларов деньгами. Да, настоящие доллары, не рубли. Зеленые такие, на ощупь приятные. Жених десятками отсчитал. Хороший был человек, недавно головой с лошади упал. Теперь он инвалид, от государства помощь материальную получает. За инвалидом Лейла не пропадет, за нее отцовское сердце спокойно. А вот с младшей что делать…
   Женщина и девочка, стоявшие у двери, услышали, что говорят о них, и в пояс поклонились гостям. Глаза Бахтияра увлажнились. Он сказал, что за младшую дочь не рассчитывает взять и пятидесяти долларов, двух десятков баранов или тонкорунных коз. Правда, добрые люди обещали свести с одним женихом, богатым уважаемым человеком. Но возьмет ли он девчонку? Своих жен одиннадцать, детей – без счета, да и года почтенные – седьмой десяток разменял. И оттого болит отцовское сердце. Оттого ночами не спится, оттого вся душа почернела.
   В комнату вошел мальчик, отец жестом велел ему подойти. Мальчуган что-то прошептал ему на ухо.
   – Хочет в машине, на водительском месте посидеть, – сказал Бахтияр. – Проездом тут был один шофер на самосвале. Разрешил ему на гудок нажать.
   Сыдыков поднялся, отвел мальчишку к «Волге» и посадил на водительское место, разрешив сигналить, сколько тот захочет. Разошлись по комнатам, когда мужчины допили кумыс, а глаза Джейн, разомлевшей от еды и зеленого чая, стали закрываться сами собой, против воли.
   – Вот вам простые люди, – говорил захмелевший Садыков. – Не люди – чистое золото. Смотрите на них и запоминайте доброту человеческую.
   Женщина отвела Джейн в крошечную комнату, где в углу на соломенной подстилке лежало ватное одеяло и плоская, твердая подушка, пропахшая потом. Пыталась помочь гостье снять с себя серую хлопковую ветровку, но Джейн наотрез отказалась, мол, так ей удобнее. Она повалилась на подстилку, закрыла глаза и уснула бы тотчас же. Но на дворе мальчик все баловался в машине, нажимая на кнопку предупредительного сигнала. «Волга» гудела, словно паровоз под парами.
   Уже позже, в середине ночи, Джейн просыпалась от этих звуков, хотела даже разбудить Садыкова, cпавшего в соседней комнате. Чтобы тот вывел мальчишку из машины. Но тут же проваливалась в глубокий колодец сна. Снова просыпалась и засыпала.
//-- * * * --//
   Партнер юридической фирмы «Саморуков и компаньоны» Дмитрий Радченко, оставшись один в просторном служебном кабинете, распахнул окно, выходившее в старый московский дворик. Пахло летним дождем и солнцем.
   – Хорошо, – Дима упал в кресло и смежил веки.
   «Хорошо, да не очень», – мысленно поправил он себя, чувствуя, как на душу набежало темное облако. Облако имело человеческое имя и фамилию: Джейн Майси, эксперт аудиторской фирмы «Хьюз анд Голдсмит». Приехала в Москву в краткосрочную командировку. Месяц назад в ее машине обнаружили труп неизвестного мужчины. Дамочка немного разволновалась: все-таки не каждый день такое бывет. Она позвонила своему боссу, а тот связался с милицией и адвокатской фирмой «Саморуков и компаньоны».
   На допросе в ГУВД Москвы Майси рассказала, что убитого мужчину никогда в жизни не видела. Дважды Джейн вызывали на милицию, допросы проходили в присутствии адвоката Ивана Лужина из фирмы «Саморуков и компаньоны», а также представителя посольства США и переводчика. Видно, старик Лужин проявил себя не с лучшей стороны, по конторе прошел слушок, будто дело американки собираются передать Диме Радченко, упорному и талантливому адвокату, который вытащит своего клиента хоть со дна морского.
   Если слухи имеют под собой основание, – Дима останется без отпуска. Но, если рассуждать трезво, все эти разговоры – пустая болтовня. Майси – клиент корпоративного отдела, там свои адвокаты, не хуже Радченко.
   Во-вторых, уголовное дело о неопознанном трупе, найденном в машине Джейн, не имеет перспектив. Через год его спишут в архив.
   Радченко положил в папку бумаги, касающиеся последних судебных дел. Через полчаса его вызывает владелец адвокатской фирмы Юрий Семенович Полозов. Скорее всего речь пойдет…
   Впрочем, о чем пойдет разговор, знает только сам шеф.
   В последние месяцы жизнь Радченко складывалась хорошо. Он выиграл два уголовных процесса, вытащив из тюрьмы московских бизнесменов, людей известных, влиятельных, потерявших счет деньгам. В конторе ему отвалили хорошую премию, которой хватило на дорогую побрякушку жене и мотоцикла «кавасаки», который занял достойное место в коллекции Димы. Лето в самом разгаре, работы немного и впереди виднеется отпуск.
   Звякнул телефон, бодрый голос секретаря сообщил, что босс сможет приять Диму через десять минут.
   – Уже иду, – ответил Радченко.
   От предстоящей встречи не следует ждать ни черта хорошего, босс вызывал нечасто и, как правило, чтобы повесить на Диму тухлое дело. Шагая по коридору в сторону приемной, Радченко с тоской думал, что отпуск, возможно, не состоится, потому что…
//-- * * * --//
   Джейн проснулась с тяжелой головой. В крошечное окошко под потолком попадал солнечный свет, но в комнате царил полумрак. Отбросив в сторону тяжелое ватное одеяло, она поднялась с подстилки. Прошла через две тесные, заставленные какой-то рухлядью коморки, попала в темный коридор, затем оказалась в большой комнате, где устроили вчерашние посиделки.
   У окна на земляном полу валялась керосиновая лампа с закопченным стеклом, на боку лежали две пиалы и глиняный кувшин. Джейн вышла во двор, минуту постояла, дожидаясь, когда глаза привыкнут к ослепительному свету солнца.
   Посередине двора возле машины болтался взад-вперед как маятник Рахат Садыков. Иногда он останавливался, сплевывал сквозь зубы и снова принимался мерить шагами пространство двора. За время поездки белая «Волга» сделалась темно-серой от пыли. И еще: с правой стороны под днище машины были подложены деревянные чурбаны, на каких рубят дрова. Колес на машине не было.
   – В чем проблема? – спросила Джейн, хотя понимала, что случилось едва ли не худшее из того, что могло случиться. – Где хозяева?
   – Хозяев нет. Съехали в самое глухое время суток, под утро. Но предварительно обчистили машину. Вскрыли багажник и забрали все, что там было. Погрузили на арбу. Если помните, вечером тут стояла телега на двух колесах. Рюкзаки с едой, ваши вещи, охотничий карабин… Взяли даже запасное колесо, да еще три отвинтили. Доберутся до трассы – продадут. Одно колесо не тронули – на нем гайки с секретом.
   Джейн заглянула в раскрытый багажник. Нет дорожной сумки с вещами. А ведь там, среди тряпок, спутниковый телефон и запасные аккумуляторы к нему. Через эту штуку она могла, где бы ни находилась, связаться с любой частью света. С помощью приемника GPS, можно определить свое положение на местности. Черт побери… Она обещала каждое утро звонить Чарли в Москву, – это железный уговор. Нет ее звонка – и Чарли объявляет Джейн в розыск – таков уговор. Еще в сумке были деньги, личные вещи, несколько фотографий.
   – Что-нибудь нам оставили? – спросила она.
   – Пару канистр с питьевой водой, – вздохнул Садыков. – Видно, для них в арбе места не хватило. Еще пистолет и две обоймы. Ствол я спрятал в салоне под сиденьем, так спрятал, что никто не найдет. Немного денег – тоже из моей заначки в салоне. И пять пачек сигарет в бардачке завалялись. Слава всевышнему, документы целы. Потому что на ночь я штанов не снимал.
   – Значит, мы никуда не едем?
   – На одном колесе я ездить не умею, – кивнул Садыков. – Черт, нарвались на воров. Одно утешение, что нам сонным головы не отрезали, что живыми проснулись.
   – Но вы же сказали, что знаете этого человека. И вдруг такое…
   – Я знал человека, знатного чабана, который жил в этом доме. А этого черта вчера первый раз увидел. Он назвался братом моего знакомого. Говорит, с семьей тут проживаю. Ну, временно. Если хочешь – переночуй. Я и согласился.
   – Ну, а где же тогда ваш знатный чабан?
   – Может, прирезали его, да схоронили на заднем дворе. Почем я знаю. Тут народ такой – бедовый. Только и смотрят, кого бы обворовать или грохнуть. За копейку кровь пустят. Гад на гаде сидит. Сволочь на сволоче. Да… Такой уж тут народ, мать его в корень.
   – Вчера вы говорили другие слова. Люди на вес золота и все такое.
   – То вчера было, – вздохнул Садыков. – Хозяин подмешал в чай какой-то заразы, чтобы мы спали без задних ног. И вся эта святая семейка сделала дела и свалила в туман. Дочь у него на выданье. Тьфу, что б тебя…
   Джейн, покопавшись в салоне автомобиля, достала дорожный атлас, старый, затертый до дыр. Некоторых страниц не хватало, другие были порваны, покрыты жирными пятнами, будто в них заворачивали пирожки. Джейн провозилась минут десять, определяя, где они находятся, где Ташкент, а где недостроенная фабрика. Вроде бы выходило, что дорога к фабрике раза в три ближе обратной дороги в город. Ну, грубо говоря, до цели километров сорок.
   Правда, путь лежит не напрямик, а извилистой дорогой. Значит, надо накинуть еще двадцать верст. Возвращаться в Ташкент, чтобы разжиться транспортом и приехать сюда снова, нет смысла. Надо добраться до цели, сделать дело и вернуться. Джейн закрыла атлас, присела на камень и вопросительно посмотрела на Садыкова.
   – Нет, нет и нет, – ответил Садыков на ее немой вопрос. – Если я брошу тут машину, от нее ничего не останется. «Волга» стоит баксов пятьсот, а то и тысячу. Кроме того, путь неблизкий. И опасный. В предгорьях и на равнине попадаются вооруженные бандиты. И умирать за жалкие копейки, что мне платят, не хочется.
   – Успокойтесь, Рахат. С нас нечего взять.
   – Захотят – возьмут. Вас определят в дом терпимости. Прикуют цепью к кровати. И любой солдат, шофер или пастух за несколько рваных рублей сможет немного того…
   Рахат сделал неприличный жест.
   – Ну, вам бояться нечего, – ответила Джейн. – В публичный дом вас не определят. И к кровати не прикуют. Рискую только я.
   – Меня прикуют к тачке. И буду я строить дом для какого-нибудь местного авторитета. И есть два раза в день жидкую похлебку из костей и кукурузы. А когда силы кончатся, когда я не смогу больше работать, – пристрелят. И прикуют к тачке другого путешественника.
   – Еще вчера вы казались мне смелым мужчиной. Давайте так. Я даю вам пятьсот баксов за эта рухлядь, ну, вашу «Волгу». И плачу сто долларов в день. Такие условия вас устраивают?
   – Устраивают, – не задумываясь ответил Садыков. – Если платишь наликом. Никаких там расписок и прочей муры.
   Джейн сняла ветровку, вывернув ее наизнанку, надорвала подкладку. Вытащила из-под нее скрученные в трубочку и перехваченные резинкой деньги, купюры новые, по сто и по пятьдесят долларов.
   – Вот, возьмите. Пять сотен за «Волгу». Две сотни – аванс за работу. К концу месяца вы станете, по здешним меркам, обеспеченным человеком.
   – Если не подохну.
   – Перестаньте хныкать, вы не девица из пансиона. А если что-то не нравится, гоните деньги назад. А теперь отправляйтесь в аул. Узнайте, можно ли здесь купить другую машину.
//-- * * * --//
   Садыков пошел в сторону домов, что прилепились к склону холма. Рахат медленно шагал вверх по дороге, солнце палило нещадно, а ветер гнал навстречу облака рыжей пыли. Белый выходной костюм превратился в нищенские лохмотья неопределенного цвета. Штаны вздулись на коленях, а пиджак, потерявший форму, сваливался с плеч. Рубашка цвета морской волны прилипала к спине.
   К полудню он обошел все двадцать два двора, вернулся обратно и доложил, что в селе встретились всего человек пять, и те старики. Колеса хоть для «Волги» хоть для трактора достать негде. Потому что техники на весь аул – одна двухколесная тележка. Из тягловой силы – пара ишаков и пегая лошадь, хворая и старая. Ишаки тоже старые. На них от ручья в аул воду возят.
   – Тогда выберете лучшую тягловую силу и купите тележку, – сказала Джейн. – Надо трогаться. А то мы тут загостились.
//-- * * * --//
   Хозяин адвокатской фирмы Полозов с чувством потряс ладонь Димы, усадил его за стол для посетителей. Сам напротив, словно хотел подчеркнуть, что он человек широких либеральных взглядов и нос не задирает.
   – В отпуск собрался? И куда, интересно?
   – На Канары, может быть, – Радченко уже догадался, что никуда не едет и не летит, а придется ему все лето глотать московскую пыль. – Жена на Канарах не была…
   – Если не была, тогда объясни ей, что там делать нечего – просто паршивая дорогущая помойка с красивым названием, – махнул рукой Полозов. – Маленький каменистый островок на задворках Европы. На прошлые майские праздники поехал туда с одной подругой… Короче, погода испортилась, шел дождь. Познакомился с русскими туристами. Пили водку, резались в карты и ждали, когда дождь кончится. Летом там жарища, как в аду. Повсюду камни, которые раскаляются на солнце. Одно спасения – водка. Лично я больше туда ни ногой.
   Юрий Семенович повертел в руках большой почтовый конверт, в который были вложены несколько страниц убористого текста.
   – Короче, услуга за услугу. Я избавлю тебя от мучения под названием Канары. А ты разберешься с одним делом, – увидев, как вытянулось лицо подчиненного, Полозов продолжал скучным голосом. – Для тебя это так… Семечки. Ты уже слышал про американку, которой наша доблестная милиция может пришить обвинение в убийстве? И хорошо. И отлично. Значит, мне не придется все объяснять с самого начала.
   – Хорошо, – повторил Радченко и подумал, что на самом деле все так плохо, что хуже некуда.
   – Кстати, кто именно рассказал эту историю?
   – Все на уровне слухов. Но одно я усвоил: эта дамочка, то есть аудиторская фирма «Хьюз и Голдсмит», на которую Джейн работает, заключила договор с нашей конторой. По договору мы обязаны следить за тем, чтобы на американцев пылинка не упала. Комплексное обслуживание. Поддержка бизнеса и всякое такое. Кроме того, мы обязаны вытаскивать американцев из разных переделок, в том числе криминальных, если таковые случатся. Но моя специализация – уголовное право, а клиентура – частные индивидуумы, а не иностранные организации.
   – Тут я решаю, кто чем занимается, – в голосе Полозова послышались нотки раздражения. – Послушай, Дима. Парни, чей интеллектуальный коэффициент на двадцать баллов ниже твоего – уже заслуженные адвокаты, их гонорары зашкаливают. А ты до сих пор перебиваешься с хлеба на водку. Потому что высказываешься в то время, когда лучше промолчать. И молчишь, когда надо сказать. Ты плохо отзывался о начальстве, о моих партнерах. Отозвался в таких выражениях, которые можно услышать только в привокзальной пивной. Даже я, тертый мужик, такие слова не стану повторять.
   – В тот вечер на банкете я немного перебрал… Случайно сорвалось. А вам уже стукнули?
   – Мои симпатии на твоей стороне, Дима. В этой конторе я начальник, но у меня есть компаньоны, совладельцы фирмы. Егоров и Ивашов, которых ты походя оскорбил. Им твои словесные упражнения очень не понравились. У нас состоялся разговор. Они настаивали на серьезных санкциях – вплоть до увольнения. Но я тебя отстоял.
   Радченко подумал, что Егоров и Ивашов наверняка знать ничего не знают о том, как Дима отозвался о них на банкете. Кто-то из сослуживцев написал донос на Диму, такое иногда случается. Начальник прочитал бумажку и выбросил ее в корзину. И теперь разыгрывает из себя благородного спасителя. Это у Полозова стиль руководства такой. Сначала пугнет, а потом даст шанс исправиться. Впрочем, тут обижаться не на кого, сам виноват. Надо следить за тем, что болтаешь.
   – Дело этой американки – твой звездный билет, – продолжал Полозов. – Вытащишь ее из паршивой истории – станешь партнером фирмы. Со всеми вытекающими. Оклад, надбавки, – это своим порядком. Главное – статус. Положение в обществе, – это, друг мой, не последнее дерьмо. Тебе ведь тридцать пять?
   – Было. В прошлом году.
   – Я же говорю – пора расти, – Полозов позволил себе улыбку. – Нужно громкое дело, на котором можно подняться. И тогда сам тебя рекомендую. В ином случае меня не поймут.
   Начальник вытащил из конверта несколько цветных фотографий размером с книжную страничку. На карточках – женщина лет тридцати. Каштановые волосы до плеч, синие глаза смотрят в объектив с легким удивлением. Прямой короткий нос, чувственные губы. Под деловым костюмом угадывается весьма привлекательная фигурка. У дамочки есть все, что надо для того, чтобы сделаться фотомоделью, но она выбрала в жизни другую стезю.
   – Симпатичная девочка эта Джейн, – сказал Полозов. – Она уже успела овдоветь, есть ребенок. Говорят, чистый ангелочек. Впрочем, насколько я знаю, так говорят обо всех детях. Опытная, обольстительная. Я бы за такой – в огонь и в воду. Но годы берут свое. Мужики моего типа, неспортивные, страдающие излишним весом, наверняка не в ее вкусе. А у тебя есть хороший шанс. Жене, ничего не рассказывай, иначе… Впрочем, сам знаешь, как вести себя в таких случаях.
   – В каких случаях? – удивился Радченко.
   – Ну, в случаях измены… Я сам пережил два развода. Ума хватило детей не заводить. И вызубрил железное правило: институт брака основан на принципе: ты ничего не знаешь, и я ничего не знаю. Плохо, когда все наоборот. Тогда брак кончается.
   – Я не изменяю жене, – покачал головой Радченко. – И не собираюсь этого делать.
   Начальник, недоверчиво усмехнувшись, протянул Диме конверт, мол, в нем вся информация, что удалось собрать.
   – Облажаться нельзя, – проворчал Полозов. – Потеряем этого клиента, вслед за ним могут уйти и другие богатые иностранцы. Теперь слушай. Наша подопечная вылетела на несколько дней в Таджикистан. И пропала. С концами…
   – Я-то думал, весь сыр-бор из-за того трупа, найденного в машине Джейн.
   – Сейчас мы говорим о том, что Джейн исчезла. Она не звонила в Москву уже два или три дня. В московском представительстве «Хьюз и Голдсмит» утверждают, что в аэропорту Душанбе Джейн встретил представитель фирмы «Васта», некий Садыков. Он устроил нашу путешественницу в какую-то гостиницу. А вот в какую точно, выяснишь ты, на месте.
   – А у этого Садыкова спросить нельзя?
   – Вот ты и спросишь. Когда его найдешь. Этот кадр пропал вместе с Джейн. Выехали из города и тю-тю. Американцы очень обеспокоены. Требуют, чтобы мы вмешались, нашли дамочку и доставили ее в Москву. На твое имя заказан билет до Ташкента.
   – Последний вопрос: почему именно я?
   – Ты уже занимался подобными делами. Находил живыми людей, которых все считали мертвыми. Я бы мог послать на место пяток крепких парней, которые работают методом лома и динамита. Но не уверен, что этот вариант подходит. А у тебя есть нюх, мозги на месте. Многие из моих адвокатов в твоем возрасте выглядят пятидесятилетними дядьками. Лишний вес, живот… Свободное время проводят на диване. О существовании спорта только догадываются. Потому что изредка смотрят по телеку футбол. А ты, ты совсем другое дело…
   – Я понял вашу мысль, – Радченко не хотелось слушать то, что он слышал уже раз десять. Но Полозова трудно остановить, если он сам того не захочет.
   – В армии ты прошел подготовку в подразделениях специального назначения морской пехоты. Прыжки с парашютом, марш-броски, ты освоил все виды оружия и прочее и прочее. Отличные характеристики командования. Принимал участие в локальных конфликтах. Ты не потерял спортивную форму. Посещаешь тренажерный зал, стрелковый клуб. Я надеюсь, что в командировке тебе не придется стрелять в людей или душить голыми руками какого-нибудь подлеца. Старайся избегать стычек с местными парнями. И помни: умение быстро бегать спасло жизнь многим хорошим людям. Кстати, у тебя есть еще одно ценное качество – ты везучий. Ну вот, я в своем репертуаре. Наговорил тебе столько комплиментов, что сам покраснел. А ты не задирай носа.
   – Не буду, – Дима поднялся из-за стола и пожал протянутую руку.
   – Кстати, смени костюмчик, – улыбнулся Полозов. – А то вид у тебя такой, будто ты собрался переехать на постоянное жительство в Польшу. Или наоборот. Только вчера приехал из Польши. В качестве беженца. Известному московскому адвокату ходить в таких тряпках просто неприлично. А ты, как я понял, по-прежнему тратишь все деньги на свои мотоциклы?
   Радченко молча кивнул, понимая, что Полозов, возможно, знает о нем больше, чем Дима знает о самом себе. Это тоже фирменный стиль руководства. Минуту Юрий Семенович внимательно разглядывал кислую физиономию подчиненного, не зная, чем бы его ободрить. И сморозил очередную двусмысленность.
   – Наверное, застоялся без настоящего дела. А тут такая женщина. Найди ее, а там уж… Там уж по обстановке.

Глава пятая

   Хозяин фирмы «Васта» Станислав Рогов глядел в окно рабочего кабинета и тосковал душой, потому что вчера сделал ставку в подпольном тотализаторе и проиграл. Деньги невелики, но, как показывает опыт, за проигрышем в тотализатор или в карты частенько следует другая неудача, покрупнее. И точно: с утра позвонил милицейский майор с Петровки, назвался Юрием Девяткиным и сказал, что надо встретиться, желательно в ближайшие дни. О чем пойдет разговор, – мент не пояснил, сказал в ответ двусмысленность, похожую на угрозу и бросил трубку.
   Стас обзвонил знакомых, имеющих выходы на ГУДВ Москвы, объяснил ситуацию: какой-то паршивый майор натурально портит ему кровь. Стас Рогов – в мире бизнеса уважаемый человек, а тут какой-то жалкий мент угрожает. Нельзя ли сделать так, чтобы он заткнулся и навсегда исчез с горизонта. Знакомые обещали навести справки и перезвонить. И слово сдержали: к обеду Стас наглотался неприятных новостей.
   До его сведения довели, что с майором надо решить вопрос спокойно, без жалоб начальству и попыток сунуть взятку – иначе хуже себе сделаешь. Девяткин человек, с которым лучше не связываться, на дороге у него не вставать. Вспоминают давний случай, когда он, в ту пору еще капитан, в ходе допроса искалечил одного коммерсанта, подозреваемого в убийстве. Натурально отделал беднягу так, что бизнесмен два месяца не мог без посторонней помощи шнурки на ботинках завязать.
   Пострадавший оказался человеком со связями, в итоге Девяткину предложили на выбор два варианта: или почетная ссылка в захолустный город или рапорт на стол. И увольнение из милиции. Девяткин выбрал первый вариант и через два-три года вернулся в Москву, но уже майором. Видно в провинции он очень старался не потерять квалификацию: наверняка из его кабинета вынесли вперед ногами двух-трех бизнесменов. А в Москве заметили и оценили такое рвение. Среди бандитов его считают честным ментом, которого нельзя купить.
   А тот бизнесмен, который отправил Девяткина в ссылку, погиб при невыясненных обстоятельствах. Труп с ножевыми ранениями нашли в какой-то лесополосе под Москвой.
   – Может, заранее справить себе деревянный бушлат? – спросил вслух Стас и подумал, что шутка несмешная. – Или мента этого заказать?
   – Чего? – переспросил Александр Шатун. Он склонился над шахматной доской, разыгрывая партию сам с собой.
   – Я говорю: они приехали, – отозвался Рогов.
   Шатун поднялся и подошел к окну. Он видел, как наискосок от офиса, на другой стороне переулка остановилась «ауди». С водительского места выбралась дама в легком синем плаще и темных, не для дождливой погоды очках. Переднюю пассажирскую дверцу распахнул подросток, одетый не в джинсы и линялую толстовку с воротом на «молнии», а в костюм, полосатый галстук и темные ботинки из лакированной кожи. В руке он держал палку с серебряным набалдашником. Мамочка взяла сына за руку и перевела через дорогу.
   – Надо же: без адвоката явилась, – сказал Шатун. – Ты выйдешь к ним или…
   – Выйду, – ответил Рогов. – А то вдруг эта стерва решит, что я от нее прячусь. Или еще какую глупость придумает. Не знаю, какие мысли зреют в этой куриной башке, под этим узким лбом. Господи, как же меня достала эта змея.
//-- * * * --//
   Через минуту Стас Рогов вышел в пустой коридор, застеленный красной ковровой дорожкой. В углах и нишах были расставлены мраморные купидоны, державшие в руках вовсе не луки и стрелы, а бронзовые светильники. Купидоны были упитанные, кровь с молоком. Эти мальчики с порочными физиономиями, своим обликом никак не вязались с офисным помещением, где люди не предаются плотским утехам, а делают деньги.
   Рогов спустился на полпролета лестницы, принял плащ из рук женщины, а подростка похлопал по плечу.
   – Господи, Лидка, я так рад тебя видеть, – сказал он, стараясь заглянуть в глаза дамы, но видел только свое отражение в темных стеклах очков, закрывающих пол-лица. – Отлично выглядишь. Цветешь и пахнешь. Молодец, ты всегда следила за собой. Спортивных зал, массаж и всякое такое. А тут сидишь в кабинете обрастаешь жиром. Жуешь несъедобные бутерброды из ближней забегаловки. И гадаешь про себя: когда ждать инфаркта? Уже в этом году? Или в следующем?
   Он засмеялся, бросил плащ Шатуну, застывшему полупоклоне, сам подхватил женщину под локоть и, что-то нашептывая ей в ухо, потащил дальше по коридору. Остановился перед дальней дубовой дверью, на которой виднелись остатки пластилина и оттиск казенной печати. Когда партнер Рогова, совладелец фирмы Васька Ивченко, год назад утонул во время купания, сотрудники прокуратуры провели здесь обыск, изъяли деловые бумаги, а кабинет опечатали. Документы вернули через неделю, а через месяц сняли печати с кабинета.
   – Я знаю, как тебе трудно, – Стас вставил ключ в замочную скважину и повернул его дважды. – Ты долго не могла найти в себе силы, чтобы приехать сюда. Потому что побывать в кабинете Васьки все равно, что увидеть его живого. Я сделал так, что никто не переступал порога, не открыл дверь до того, как это сделаешь ты. И я рад, Лида, что ты здесь.
   Женщина сняла очка, и Стас увидел заплаканные глаза, крупную слезинку, повисшую на реснице. Взгляд не был враждебным. И на том спасибо. Стас со злорадством подумал, что вдова бывшего компаньона выглядит так, будто сама явилась с того света. Бледное отечное лицо, худая цыплячья шея, платье, черное с белым, ей совсем не идет. И Юра, сын Васьки, одетый в этот дурацкий костюмчик, с этой палкой в руке, смотрится как-то дико. Будто ему не двенадцать, а все пятьдесят лет.
   Говорили, что мальчика дважды оперировали в швейцарской клинике. И нужна третья операция. Что ж, возможно, иностранные медики помогут. Да, да… Помогут парню прибраться. Потому что в этом лучшим из миров Юре нечего делать. Со своей бледной физиономией, палкой и болезнью крови, он здесь – чужой. Тут любят здоровых и богатых.
   – Еще минуточку, – сказал Стас. – Хочу, чтобы ты услышала это сейчас от меня. Итак: я по-прежнему хорошо к тебе отношусь. И твой сын для меня, как родной. Да, у нас с тобой имущественный спор. Исход дела решит независимая экспертиза. «Хьюз и Голдсмит» – солидное имя, им можно доверять. Ты сама выбрала этих аудиторов. Имущество фирмы будет поделено ровно пополам. Но этот чертов спор не мешает нам оставаться друзьями. Ведь так?
   – Сейчас я не хочу говорить об этом, – Лида поджала губы. – Когда угодно, но только не сейчас.
   – А что с Юркой? – Стас легко похлопал парня по плечу. – Что там лепечут так называемые светила от медицины? Просят финансовых инъекций?
   – Говорят, что операция будет стоить дорого. А восстановительный курс лечения – еще дороже. Понадобится много денег.
   – Я понимаю, – скорбно кивнул Стас. – Аудиторы скоро приготовят заключение. Я не стану оспаривать его в суде, даже если оно мне не понравится. Ты получишь столько, сколько положено. И ни копейки меньше.
   Сейчас вдова покойного компаньона, не появлявшиеся здесь с момента его смерти, стояла в коридоре, по эту сторону порога. И, кажется, не слышала Рогова. Она не решалась открыть дверь. За нее это сделал Стас Рогов. Пропустив гостей в кабинет, он сказал, что они могут взять любые вещи на память об отце и муже. То, что не увезут сразу, позже упакует привезет сам Стас.
   Он в кабинет не вошел, присел на кушетку в коридоре.
   – Они нарожают уродов, а я буду платить за лечение, – прошептал он себе под нос. – Вот жизнь. Собачья… Хуже собачьей.
   Через полчаса посетители ушли, Стас с облегчением вздохнул. Попросил Шатуна распечатать бутылку хорошего коньяка и выпил сто пятьдесят, потому что голова болела просто безумно.
//-- * * * --//
   Садыков привел из аула мерина со странным именем Погост, запряженного в телегу на двух колесах. Мерин был старым, с провисшей спиной и костлявыми боками. И повозка неновая. Но на деревянные колеса кто-то из местных умельцев приделал стертые до корда автомобильные протекторы, поэтому ход телеги оказался ровным.
   Вместо спальных мешков подойдут две плюшевые скатерти и пара джутовых мешков. Еще Садыков купил немного вяленого мяса, пшенной крупы и котелок. Разжился милицейскими штанами, сапогами, поношенными, но без дырок, рубахой защитного цвета и плеткой с тремя хвостами из сыромятной кожи. Сбросив с себя негодный костюм и переодевшись, он стал похож на отставного милиционера, который вместе с женой странствует в поисках лучшей жизни.
   Садыков загрузил питьевую воду и продукты в телегу, забрался на козлы и взялся за вожжи. Повозка заскрипела и тронулась, Джейн, схватившись за железную скобу, забралась в нее на ходу, надела на голову панаму с широкими полями, спасавшую от солнца, и решила про себя, что все не так уж плохо. Они с Садыковым живы, – это главное. До места как-нибудь доберутся, а там дел немного.
   Она листала автомобильный атлас, стараясь найти ту пустынную и пыльную дорогу, по которой они сейчас тащатся. Но дорога не была обозначена в книжечке, хотя в кратком предисловии, составленном авторами атласа, говорилось, что в этом новом издании устранены ранее допущенные недостатки. Время от времени, Садыков погонял лошадь и покрикивал:
   – Ну, пошел, зараза. Совсем мертвый достался. Надо его мало-мало погонять. А то прямо на дороге околеет.
   Мерин прибавлял шагу, но потом снова замедлял ход, норовил свернуть направо. Садыков работал вожжами, придавая Погосту правильное направление. Выбившись из сил, брался за плетку. Через час Садыков, совсем измучившись, остановил повозку, осмотрел копыта мерина: подковы не треснули и не отлетели. Упряжь в порядке. Но тут выяснилось, что у Погоста бельмо на левом глазу. Оттого он и ходит странно, кругами.
   Садыков воскресил в памяти образ продавца лошади, согбенного плешивого старика в полосатом халате. Обложил его отборным матом, потряс в воздухе плеткой и богу пообещал удавить обманщика на обратной дороге. Выпустив пар, залез на козлы и сказал, что хорошей дороги со слепой лошадью все равно не будет. А будут одни беды и несчастья.
   – Что предлагаешь? – спросила Джейн.
   Садыков ответил, что проехали уже несколько километров, впереди, по словам старика, продавшего лошадь, – арык. Вода там чистая, как слеза матери, и сладкая, как горная роса. Вокруг растут деревья и кустарник, даже зеленая трава есть. Золотое место для отдыха. Ляжешь в эту траву, как на пуховой перине отдохнешь. В свое время, Садыков бывал возле арыка, местность хорошо помнит. Там устроят привал, отдохнут дотемна. И снова в дорогу.
   Он хлестнул Погоста, повозка затряслась на камнях. Сейчас дорога шла в гору, солнце медленно опускалось, в лицо дул горячий ветер. Когда дорога пошла вниз, Погост ожил, побежал скорее, даже подгонять не надо.
   – Ходкая лошадь, – оборачиваясь, крикнул Садыков. – Хоть и слепая на один глаз, а копытами мало-мало перебирает. Чувствует, что вода близко.
   На развилке они не увидели придорожного камня, значит, и арыка никакого поблизости нет. Дорога спустилась вниз с холма, петляя, пролегла через плоскую, как блюдце равнину. По грунтовке, усыпанной мелкими камушками, не ездили давно, едва заметную колею занесло песком и, кажется, что дороги тут вовсе нет. Но вот снова на песке проступал след автомобильных колес, уводящий вдаль, к другим холмам, и снова появлялась надежда, – выберемся.
//-- * * * --//
   Девяткин потратил трое суток на поиски Жоры Тоста и его возлюбленной Людмилы Зенчук. Были проверены притоны и катраны, где в последнее время засветился Жора. Нештатные милицейские осведомители получили соответствующую ориентировку.
   Один стукач из блатных якобы видел Жору на станции Удельная под Москвой в прошлый понедельник. Другой осведомитель, что интересно, в то же самый день и почти в то же время, что и первый, столкнулся с Жорой на выходе из метро Беговая. И даже вежливо поздоровался, но Жора, не ответив, растворился в толпе. К четвергу Девяткину стало ясно, что поиски зашли в тупик. Поразмыслив, он решил, что настало время познакомиться с человеком, у которого Тост покупал героин.
   Продавца дури Леонида Савельева, он же Савелий, решили брать в тихом ресторане «Комета», куда он дважды в неделю заворачивал отдохнуть. Здесь оборудовали два небольших обеденных зала, в задней пристройке помещалась бильярдная на три стола и комната для своих проверенных клиентов, где можно, сделав приличную ставку, сыграть в карты.
   Ровно в одиннадцать вечера «ягуар» Савелия подъехал к главному входу в заведение. Девяткин, устроившись в салоне служебного микроавтобуса, припаркованного на другой стороне улицы, наблюдал за происходящим через затемненное стекло.
   На высоком крыльце под светящейся вывеской, гордо выпрямив спину, стоял швейцар. Это был немолодой оперативник, которого свои ребята называли дядей Колей. Одетый в синий френч, расшитый золотой тесьмой, брюки с лампасами и картуз с кокардой, он выглядел торжественно, словно генерал перед началом большого наступления.
   Дядя Коля с неожиданным для его лет проворством подскочил к задней дверце «ягуара» и распахнул ее. Из салона выбрался дюжий парень в темном костюме, светлой рубашке и желтым галстуке, расшитым гербами несуществующих государств. Швейцар раскрыл над головой Савелия черный купол зонта.
   Следом за хозяином из машины вылезли еще два персонажа: водитель, человек невысокого роста, возивший и охранявший Савелия последний год вместо прежнего водилы, погибшего во время неудачного покушения на босса. Второй парень, напротив, был долговязым и стройным, по непроверенным данным, это некий Фома обладатель черного пояса по карате. Оба охранника были вооружены крупнокалиберными пистолетами.
   Швейцар, взбежал по ступенькам вслед за Савелием, распахнул дверь, пропуская его вперед. А сам замешкался на пороге, пытаясь закрыть огромный зонт, который почему-то никак не хотел закрываться. Швейцар широкой спиной закрывал подход к двери. Он что-то говорил и все дергал и дергал замок зонтика. На десять секунд оба охранника оказались отрезанными от босса.
   Савелий, миновал тесное пространство между двумя дубовыми дверями со вставками из толстого полированного стекла. И, оказавшись в гардеробе, оглянулся назад, но не увидел охрану.
   Он не успел удивиться или почувствовать опасность, только машинально отметил, как со стула, стоявшего в двух шагах от него, у двери, поднялся плотный высокий мужчина с синяком под глазом. В следующее мгновение старший лейтенант Лебедев бросился вперед, повис на спине Савелия, сдавил шею левой рукой, правой пятерней вытащил из-под ремня противника и бросил на пол пистолет. Два других оперативники, возникшие ниоткуда, набросились спереди.
   – Не двигаться, – крикнул кто-то в самое ухо Савелия. – Лежать, тварь.
   Савелий вскрикнул от боли, когда заломили руки, вывернув кисти до треска в костях. И, падая, выставил вперед плечо, чтобы защитить лицо от удара о каменный пол. Через пять секунд он почувствовал, как запястья сдавили стальные браслеты, кто-то уперся костистой коленкой в позвоночник чуть выше поясницы. Оперативник намотал на запястье галстук Савелия и потянул на себя, сдавливая шею этой удавкой.
   – Слышь, больно, – прошептал Савелий. – Пусти…
   – Потерпи, братан.
   Добродушно ответил невидимый противник, сидевший на спине. Человек рассмеялся и припечатал шею Савелия тяжелым кулаком по шее, а потом навернул в ухо.
   В это время два охранника Савелия уже лежали на мокром асфальте у ресторана. Руки скованны браслетами, ноги широко расставлены. Охранникам удалось подняться на крыльцо и сдвинуть швейцара в сторону, но порог ресторана они не переступили. Откуда-то из темноты налетели мужчины в штатском, сбили с ног, разоружили. Повалили на ступени и поволокли вниз. По-прежнему моросил дождь, тускло светил фонарь, а пешеходов вокруг не было видно.
   Девяткин вышел из автобуса, перешел улицу. Не задерживаясь на тротуаре, поднялся по ступенькам, вошел в гардероб.
   Савелия, немного помятого, поставили на ноги и дали ему отдышаться. Он глянул в лицо Девяткина и подумал, что сегодня неудачный день. При себе Савелий не имел ни грамма дури. Своих клиентов наркоманов, с которыми имел дело в прежние времена, когда был уличным толкачом, а не оптовым продавцом, искренне презирал, не считал за людей.
   – Мне нужен адвокат, – сказал Савелий и подумал, что в ответ на свою просьбу наверняка получит кулаком по морде.
   – Будет адвокат, – неожиданно пообещал Девяткин и потрепал Савелия ладонью по щеке. – Но сначала придется потолковать без посторонних. Это в твоих интересах.
   – В моих интересах увидеть адвоката, – упрямо повторил Савелий. – Прямо сейчас. Прямо здесь. Иначе я с места не двинусь…
   И все-таки он схлопотал по носу и надолго замолчал.
//-- * * * --//
   Чарли Хейнс, глава представительства консалтинговой фирмы «Хьюз и Голдсмит» в Москве, оказался видным мужчиной лет сорока. Когда Дима Радченко пожимал его руку, то отметил, что собеседник не бумажная душа, засохшая в кабинете, словно фикус в кадке. Заметно, что Чарли посещает спортивный зал.
   Радченко угадал: сердце Чарли с юности было отдано спорту. Сейчас Хейнс страдал оттого, что в небольшом рабочем кабинете не находил выхода своей кипучей энергии. Время от времени он поглядывал на часы, дожидаясь, когда рабочий день кончится. И можно будет оправиться в бассейн, а потом хорошенько поужинать. Но до конца рабочего дня было еще далеко.
   – Наш эксперт, Джейн Тони Майси, очень хороший востребованный специалист, – Чарли Хейнс говорил по-английски, перебрасывая из руки в руку бейсбольный мяч. И вопросительно поглядывал на Радченко, улавливает ли гость смысл сказанного. Дима, развалившись в кресле, кивал головой, мол, я все мотаю на ус.
   – Она на хорошем счету. Специализация – оценка объектов недвижимости и земельных участков, – Чарли подбросил мячик к потолку и поймал его. – Она хорошо знает русский язык, не то, что я. За два последних года пять раз была в России в краткосрочных командировках. Видели ее фото? Интересная женщина. Мы составили для вас что-то вроде расширенной справки о Джейн.
   – Я уже прочитал бумаги, – кивнул Радченко. – Все очень толково. Итак, я попробую изложить суть дела, как я его понял. А вы меня поправьте, если что не так. «Хьюз и Голдсмит» работала по договору с компанией «Васта», что есть сокращение двух имен Василий и Станислав. Так зовут хозяев этой фирмы. Точнее, с недавнего времени, хозяином остался только Станислав Рогов. Потому что его компаньон Василий Ивченко утонул прошлым летом во время купания в реке. Вдова потребовала честно по закону разделить бизнес. Так было записано в учредительных документах: компаньоны имеют равные паи. В случае смерти одного из них, имущество переходит к ближайшим родственникам покойного. Я ничего не путаю?
   – Половина бизнеса отходит родственникам, смысл именно такой, – согласился Хейнс. – Вдове и сыну покойного.
   – Лидия Ивченко, вдова бизнесмена, посвящена в дела фирмы. Она рассчитывала получить как минимум около тридцати пяти миллионов долларов живыми деньгами и еще ценные бумаги на сумму порядка десяти миллионов долларов. Итого – сорок пять миллионов. Оставшийся в живых компаньон Стас Рогов и сам настаивает на честном дележе. Правильно?
   В знак согласия Хейнс перебросил мячик из руки в руку.
   – Сначала оценку активов «Васты» поручили русской аудиторской конторе «Константа – Плюс», – сказал Радченко. – Работа длилась около трех месяцев. Были проведены экспертизы. Оказалось, что дела «Васты» не так хороши, как рисовало воображение вдовы. Выяснилось, что Лидии отойдет всего около трех миллионов долларов. Но и эту сумму она сможет получить не сразу, а частями. В течении пяти лет.
   – У вас хорошая память, – сказал Хейнс.
   – Спасибо. Лидия, разумеется, не согласилась с выводами экспертов, усомнилась в их неподкупности. Она посоветовалась с адвокатом и решила привлечь для аудита независимую иностранную фирму с отличной репутацией «Хьюз и Голдсмит». Стас Рогов был не в восторги от этой идеи, но принял ее. С тем условием, что вдова возьмет на себя все расходы на оплату аудита. Женщина настаивала на обратном. Долго торговались. В конечном счете, решено оплатить счет поровну.
   – Точно так, – Хейнс подбросил мячик к потолку. – Справка, что мы подготовили для вас – тридцать пять страниц текста. А вы все изложили за пять минут. Если у вас когда-нибудь возникнут проблемы с трудоустройством, могу замолвить за вас словечко. Но все эти выкладки не имеют прямого отношения к исчезновению Джейн.
   – Возможно, вы правы. Но, приступая к поискам Джейн, я должен был знать, над чем она работала. Теперь вопрос: правда ли, что капитализация, то есть стоимость компании «Васта» за полгода упала в двенадцать раз.
   – Это коммерческая тайна, – улыбка исчезла с лица Хейнса. – Но я получил письменное указание от одного из своих боссов. Мне предписано честно ответить на все ваши вопросы. Итак, мой ответ утвердительный. «Васта» подешевела в разы. Я работаю в России два года, тут бывает так. Только что на столе стояла большое блюдо с мясом. Человек отвернулся на минуту. И вдруг видит вместо мяса обглоданные кости.
   – А в Америке такого разве не случается? – усмехнулся Радченко.
   – Случается, – Хейнс перебросил мяч из ладони в ладонь. – Но не так часто.
   – Теперь второй вопрос. Кто же съел все мясо и оставил на тарелке жалкие объедки? Стас Рогов?
   Чарли подумал, что с этим русским надо держать ухо востро и не болтать лишнего. Он ведь занимается поисками Джейн Майси, а не составляет трактат о деятельности его фирмы в России. Вот и пусть копает там, где должен копать, а не залезает в чужой огород.
   Выходец из семьи государственных служащих, Чарли получил хорошее образование, потому что был капитаном университетской команды по бейсболу. Звезд с неба никогда не хватал, добиваясь своего трудом и настойчивостью. На родине он продвигался по службе не слишком быстро и не слишком медленно – со скоростью пассажирского поезда, делавшего остановки на всех станциях без исключения.
   Но теперь, он твердо это знал: двухлетняя командировка в Москву – важная, возможно, главная ступенька на лестнице его карьерного роста. Поэтому он и согласился на предложение поработать здесь. И достойно выдержал испытание. Командировка к концу. Теперь лишние неприятности, всякие там сомнительные истории, – нужны меньше всего на свете. Ставка в игре – карьера, проигрывать партию нельзя.
   – Вы упрощаете проблему, – ответил Чарли. – Русский бизнес – это темный лес, где заблудится любой человек. Я не сказал: Стас Рогов украл деньги и его надо судить. Я бы выразился иначе: не без его участия были заключены некоторые сомнительные сделки. И фирма потеряла большие деньги. Да, допущены ошибки, но состав преступления, злой умысел, будет чертовски трудно доказать в суде. Пусть мои размышления вслух останутся в станах этой комнаты. Ладно?
   – Я ваш адвокат, – ответил Радченко. – Я не топлю своих клиентов в судах. Я помогаю им выплыть. Поэтому можете говорить откровенно.
   – И вот еще что: не я отправил Джейн в Ташкент, у нас есть русский сотрудник, который выполнял подобные поручения. Но Джейн хотела все закончить сама. И еще одна штука: для нашей фирмы аудит «Васты» – дело мелкое. И, признаться, лично я сожалею, что начальство в Чикаго приняло такое… Такое предложение. Особенно сейчас, когда исчезла Джейн. И очень надеюсь на вашу помощь. Тем более что отношения с милицией у меня не сложились.
   Чарли рассказал, что заявление о пропаже гражданки Америки принял некий майор Юрий Девяткин. Сначала он и слышать ничего не хотел о Джейн и уверял, что факт исчезновения не установлен. Возможно, Джейн вместе с любовником отдыхает где-нибудь в горах или плавает в море. Поэтому Девяткин пальцем о палец не ударит, даже не подумает хоть что-то сделать… И так далее.
   Но из посольства позвонили самому большому милицейскому чину Москвы, и дело сдвинулось с мертвой точки. Заявление приняли. Из ГУВД Москвы ушел запрос в Таджикистан. Оттуда ответили, что Джейн Майси в городских гостиницах не регистрировалась, в частном секторе на постой не останавливалась, ее место нахождения не установлено. В городских ресторанах американку не видели. Тамошние сыщики запросили дополнительную информацию.
   В аэропорту Джейн встречал некий Рахат Садыков, уже года два-три он работает на «Васту». Фирма в свое время хотела открыть в Таджикистане фабрику по выделке кожи, но начинание увязло в бюрократическом болоте. «Васта» купила в Ташкенте отдельно стоящий дом, оборудовала что-то вроде офиса. Там работали две женщины, сторож и сам Садыков.
   Он сидит на мизерной зарплате. Бережет вверенное ему имущество и документы. И дожидается лучших времен. По отзывам, этот Садыков приличный человек, на которого можно положиться. Он взялся устроить Джейн в какую-то гостиницу и помочь ей разобраться с документами. Но исчез вместе со своей подопечной. И следов никаких. Еще в Москве Чарли и Джейн договорились, что она будет звонить каждый день. Был только один звонок, Джейн сказала, что приступила к работе. И больше на связь не выходила.
   Теперь московские и таджикские менты делают вид, что ищут американку. А сами ждут, только не поймешь чего. Возможно, информации о том, что в окрестностях Ташкента найден изуродованный до неузнаваемости труп женщины. Одежды нет, вещей нет, денег нет. Или, напротив, Джейн появится живая и невредимая. И расскажет какую-нибудь романтическую историю, похожую на сказку. Этот финал устроил бы все стороны, но чудеса случаются редко. А если и случаются, то за большие деньги. Чарли добавил, что не верит милиции. Ни московской, ни таджикской.
   Он кинул бейсбольный мяч в руки своего собеседника и сказал, что это сувенир. На память. А здесь, в офисе, будут всегда рады видеть Диму, особенно, если он вернется не один, а вместе с Джейн.

Глава шестая

   Ближе к вечеру завернули в незнакомый аул, проехали вдоль единственной улицы. Архитектурных излишеств не увидели: несколько одноэтажных домов, сложенных из необожженного кирпича с плоскими крышами, занесены песком по самые окна, полуразвалившиеся кошары для овец, развалившиеся сараи.
   Кое-где сохранились загородки из жердей, а возле одного из домов валялась железная бочка, листы ржавого железа. Джейн сказала, что такие же кишлаки она видела три года назад в Афганистане, когда «Хьюз анд Голдсмит» работала по заказу крупной международной корпорации, в планах которой значилось строительство комбината по производству олова. Та международная корпорация, основываясь на оценках и выводах «Хьюз и Голдсмит», не стала вкладывать сотни миллионов баксов в разработку полезных ископаемых и строительство, риски потерять все оказались слишком высокими.
   – И много вам заплатили? Ну, за ту поездку?
   – За две недели я получила около девяти тысяч долларов. Сверх контракта. Это была срочная работа, мы подготовили все бумаги, где-то около ста страниц текста.
   Садыков, присвистнул и даже выпустил вожжи из рук. Девять тысяч долларов за то, чтобы состряпать какие-то бумажки. Чистая астрономия. Мать Садыкова, умершая в прошлом году, получала ежемесячную пенсию в четырнадцать долларов. И слыла в своем ауле зажиточным человеком. Потому что такие же старухи, как она, получали того меньше.
   – Почему людей не видно? – спросила Джейн. – Тут ведь не Афганистан.
   – А, везде одно и то же, что в Афганистане, что у нас, – Садыков прошелся вожжей по спине Погоста, норовящего свернуть с дороги. – Сначала пропадает вода, за ней исчезают люди. Потом гибнут деревья, наконец, все съедает песок. Раньше тут все было по-другому, обещали оросительный канал подвести. Но посчитали, что это слишком дорого.
   – Все наладится, – ответила Джейн. – Песок может отступать. Приходит и уходит, как море. Ну, поживем – увидим. Это русская поговорка.
   – Кто доживет – тот увидит, – мрачно кивнул Садыков. – Это местная поговорка.
   Дорога снова потерялась под слоем песка, а потом вдруг появилась. Садыков стеганул лошадь плеткой, чтобы бежала скорей. Через полчаса выяснилось, что дорога кончилась прямо посередине выжженной солнцем долины. Дальше поехали, выбрав направление по солнцу. Перевалили через холм и неожиданно оказались на берегу небольшой речки. Мутная желто-коричневая вода бежала вниз по равнине, теряясь среди камней. Садыков разнуздал лошадь. Раздевшись до пояса, долго сидел у речки, наблюдая за ее течением.
   – Откуда здесь вода? – спросила Джейн.
   – Где-то в горах прошли дожди, – ответил Рахат. – Если мало-мало проехать вниз по течению, хоть километров десять, от речки останется тонкий ручеек. Наверное, уже завтра воды здесь не будет. Так что, пользуйтесь случаем. Искупайтесь.
   С этими словами Садыков забрался в заросли колючих кустов и там затаился.
//-- * * * --//
   Джейн опустилась на камень. Она подумала, что только сейчас понимает, когда началась эта история. И может связать концы с концами…
   В конце марта в Атланте уже установилась летняя погода, теплый южный ветер был наполнен запахом цветущей магнолии. Джейн вышла на улицу из здания аэропорта и подумала, что весна – это вовсе не мокрое пятно между летом и зимой. Стоило прилететь на юг для того, чтобы увидеть великолепие проснувшейся природы и вдохнуть чудесные запахи, от которых, как после доброго вина, голова шла кругом.
   Возле аэропорта в компании по прокату автомобилей она за восемьдесят долларов оформила на двое суток новенький «Крайслер Пацифика». Оставив машину на стоянке у гостиницы, зарегистрировалась, получив у портье ключи от номера и талоны на бесплатный завтрак.
   Она поднялась на третий этаж, прошла вдоль открытого коридора, залюбовавшись видом на цветущие деревья и ломаную линию горизонта, над которой висело большое жаркое солнце. Джейн достался обычный двухкомнатный номер с телевизором и мощным кондиционером. Звук взлетающих и заходящих на посадку самолетов здесь не слышен.
   Конечно, можно было просто взять такси и отправиться в дом Майкла. Если повезет и у Мии, его матери, будет неплохое настроение, а приступы астмы прекратятся, можно найти общую тему для разговора: погода, различные рецепты приготовления яблочного пирога или успехи ее единственного сына на работе. Но жизнь полна условностей, которые, приходится соблюдать. Они с Майклом могли бы провести весь уикенд в его доме, но Миа, религиозная и ворчливая старуха, не любила, когда на ночь остаются чужие люди. К их числу она относила всех окружающих людей, включая единственную сестру Луис, темнокожую сиделку Алису и, разумеется, Джейн.
   Однажды Джейн ночевала в доме семь, что на улице Блестящий ручей. Эти два дня, прожитые под одной крышей с Миа, тянулись долго и нудно, как траурная панихида в церкви. Отход ко сну сопровождал ритуал, выработанный годами. Миа принимала таблетку валиума, кормила двух кошек, выпивала полчашки зеленого чая. Прочитав молитву, ложилась в постель ровно в девять тридцать. Открывала «Унесенных ветром» или «Скарлет», глотала три страницы текста и несколько минут лежала, медленно переваривая прочитанное.
   Тот единственный раз, ночь с субботы на воскресенье, когда Джейн осталась ночевать, Миа изменила своим привычкам. Она долго не могла заснуть, моталась по коридору и своей спальне, выходила на задний двор, включала свет, то в ванной, то на кухне. Пила лекарства и кашляла взахлеб. И, кажется, успокоилась далеко за полночь. А утром жаловалась на посторонние раздражающие запахи, среди которых она почувствовала табачный дух и какие-то совершенно отвратительные эфирные масла или лосьон, от которого разыгрываются приступы астмы.
   Будущая свадьба сына ввергала Миа в пучину пессимизма: «Твоя первая жена оказалась блудницей. Она опозорила нашу семью. Если не будешь меня слушать, со второй женой тебе повезет и того меньше. Эта женщина торчала в нашем доме целые сутки. Она ела, пила вино и смотрела мою коллекцию посуды, но ни разу не помолилась». Джейн дала себе слово, что больше не станет досаждать своим присутствием матери Майкла. Разве что заглянет к ней на минутку, чтобы соблюсти приличия и тут же удалится.
   В тот день она позвонила Майклу, спросила, когда он освободится и сказала, что немного устала, хочет поспать хотя бы полчаса. Но неожиданно передумала. Она поднялась с кровати, включила кофеварку.
   С некоторым опозданием Джейн вспомнила об одном магазинчике посуды, где всегда есть изумительные тарелки ручной работы, выполненные по эскизам знаменитой художницы из Пенсильвании. Магазин довольно далеко от города, но дело того стоило. Миа тридцать пять лет собирает фарфоровые статуэтки и посуду якобы ручной работы. На открытых полках и в сервантах выставлен разный хлам, купленный по случаю в лавках старьевщиков. На самом деле Миа ничего не смыслит в коллекционировании, но тешит себя надеждой, что среди ее черепков есть поистине бесценные произведения искусства.
   Джейн проехала двенадцать миль по скоростному шоссе, она думала о том, что пора налаживать отношения с матерью Майкла. При всех ее странностях Мия старуха с трудной судьбой, неудобная в общении, ворчливая. Но в отличие от многих людей у нее есть совесть и доброе сердце. Свадьба назначена на конец сентября, а без материнского благословения никак не обойтись.
   У развилки дорог Джейн увидела три железных креста, торчавших из земли. Два маленьких и один большой. Возле маленьких крестов по земле разбросаны детские игрушки, пластиковые куклы и большой медвежонок. Когда-то белый, теперь, впитав в себя дорожную пыль, он сделался серо-коричневым. Джейн отвела взгляд и подумала, что подобные железные кресты возле дорог, иногда фабричные, иногда самодельные, она видела в России. Память о погибшем водителе и его спутниках.
   Три года назад два железных креста стояли на том месте, где в автокатастрофе погиб ее муж Бред и женщина, которую он вез в мотель поблизости от города. Имя женщины Джейн узнала в полицейском участке, это была лаборантка колледжа, где Бред заведовал кафедрой химии. После его похорон одна подруга сказала Джейн:
   – Если бы ты поменьше моталась по командировкам и больше уделяла внимания мужу, все было бы по-другому. Он не таскался бы по мотелям с лаборантками. С молодыми потаскушками, которые твоего мизинца не стоят.
   Джейн свернула с магистрали на дорогу в два ряда и ограничением скорости тридцать пять миль и снова подумала о России, когда идущая навстречу «хонда» дважды мигнула фарами. Вот оно, всемирное братство автомобилистов, значит, где-то рядом притаился полицейский, со своей пушкой, измеряющий скорость проезжающих мимо машин. И в России ей мигали фарами встречные машины, когда рядом оказывался представитель закона, караулящий нарушителей.
   В магазине посуды и украшений для сада Джейн выбрала декоративную тарелку и подставку к ней. Уже вышла на порог, когда зазвонил мобильный телефон.
   – Как всегда, времени не хватает, – сказал Майкл. – Свалился на голову один идиот, который собирался купить дом. Потом куда-то пропал на полгода, а вот теперь вынырнул из тины. Короче, я задержусь. Ненадолго. Жди меня в зале, за столиком.
   – Но мы же хотели вместе…
   – Я могу передать твое мнение моему клиенту, – Майкл хмыкнул, – но, боюсь, что он пошлет меня подальше. И найдет другого риэлтора. Целую. И постараюсь опоздать всего на полчаса. Не скучай.
//-- * * * --//
   Майкл опоздал на час десять минут. Он появился в ресторанном зале, одетый в новый серо-голубой костюм, на шее однотонный бордовый галстук. Дополняли гардероб мокасины из тонкой кожи в тон костюма, надетые на босу ногу. И льняная рубашка, подобранная под галстук, светлая в бордовую полоску с декоративными дырками на груди, вокруг дырок серые пятна краски, напоминающие въевшуюся грязь.
   Одежда – единственная статья расходов, на которой Майкл не экономил, мало того, покупал вещи, которые человек его положения не мог себе позволить. И успокаивал себя мыслью, что затраты окупаются. Покупатели домов охотнее общаются с человеком, который одевается не в стиле офисного клерка, а с крутым парнем с хорошим вкусом и без серьезных проблем в жизни. Однако, если смотреть в корень проблемы, эти рассуждения – чистая фантазия. За последнее время Майкл полностью обновил гардероб, но дела шли куда хуже, чем прежде.
   – Обижаешься? – он откинул назад прядь длинных каштановых волос. – Кроешь меня последними словами?
   – И не думаю.
   Майкл поцеловал ее в щеку, и, раскрыв меню, быстро сделал заказ: мексиканский салат, фирменное жаркое из свинины, яблочный пирог. Карту вин читал долго, щуря глаза. Он пил только немецкое или американское вино, сладкое или полусладкое. Итальянское и французское вино называл его кислятиной, которая годится только для того, чтобы замариновать мясо. На этот раз он почему-то заказал бутылку «шабли».
   – Через час к нашему застолью присоединится Александр Шатун, парень из России, – сказал Майкл. – Ну, который собирается купить дорогой особняк. Это нужно для меня. Потерпишь его немного?
   – Почему бы и нет, – пожала плечами Джейн. – У меня будет случай перекинуться парой слов на русском. Ты выглядишь усталым.
   – Скорее, немного разочарованным. В доме, что покупает Алекс, вчера были три комиссии: термитная, газовая и еще из местного муниципалитета. Сегодня отчеты легли на мой стол. Там куча замечаний. Чтобы продать особняк, хозяевам придется кое-что переделать в гаражах. Например, убрать оттуда самовольно установленную мойку для машины. В двух газовых каминах надо поменять горелки и подводку. Мелочи. Но этих мелочей слишком много.
   – И ты из-за них так переживаешь?
   – Закрытие сделки через десять дней. Хозяева не успеют устранить все недостатки. Значит, мне придется просить Алекса о переносе сроков. На неделю или на две. А у него нет времени торчать тут, в России важные дела. Выходит, надо оформлять доверенность, по которой я приобрету особняк от его имени. Возникает ощущение, что я тону в бумагах. Или уже утонул.
   Это был проходной довольно скучный вечер, когда нет новостей, достойных обсуждения. На эстраде квартет черных музыкантов выдавал джазовые импровизации на темы «Вестсайдской истории». Майкл выглядел рассеянным, отвечал невпопад, пытался острить, но не слишком удачно. Казалось, его мысли витали где-то далеко, о чем бы не заходил разговор, он всегда возвращался к теме денег. Майкл заказал вторую бутылку вина и вдруг сказал, словно сам себе ответил:
   – Беда в том, что совсем нет денег.
   – Я могу помочь, – сказала Джейн. – О какой сумме идет речь?
   – Ты задашь этот вопрос, когда я попрошу взаймы, но пока я ничего не просил, – он ел медленно, словно через силу, часто подливал вино в стакан. – Есть два способа достать деньги. Взять взаймы или украсть. Украсть лучше, чем занять. Да, во всех отношениях деньги лучше украсть. Потому что не придется возвращать долг.
   – Если не шутишь – можешь украсть у меня.
   – Конечно, шучу, – Майкл грустно улыбнулся. – Но всегда вспоминается одно железное правило: чем больше работаешь, тем беднее живешь.
   – Майкл, после свадьбы все пойдет по-другому. Мне обещают должность, не связанную с разъездами. Это серьезное повышение по службе. А командировка в Россию – мой последний вояж. Последнее испытание. Ты переберешься в Чикаго. Там тебя ждет место в солидной риэлтерской фирме и совсем другие перспективы.
   Майкл только хмыкнул.
   – Спасибо, что ты, вернее, твой отец позаботились о моем трудоустройстве. Но, по совести говоря, в Чикаго меня ждет та же самая рутина. И те же комиссионные. Поиски новой сиделки для матери, хлопоты по дому. Больше всего меня пугает переезд, мы жили в Чикаго, когда я учился в колледже. Там я познакомился с твоим покойным мужем. С этим городом связана большая часть моей жизни. И жизни матери тоже. Теперь мы прочно осели на юге. Матери не понравится идеи паковать манатки и перебраться на север. Да, это будет трудный разговор.
//-- * * * --//
   Когда распахнулась дверь, в зале появился плотный мужчина с короткой стрижкой темных волос и пробивающейся лысиной Майкл помахал ему рукой. Алекс махнул рукой в ответ. Через большой ресторанный зал он шел вразвалочку, как моряк, списанный с корабля за пьянство. Причалив к столику, пожал руку Джейн, представился и сказал, что Майкл уже показывал фотографии своей невесты. Снимки хорошие, но, как оказалось, в жизни Джейн просто редкостная красавица.
   – Чем вы занимаетесь в Атланте? – спросила Джейн по-русски.
   – Стараюсь проникнуться американским духом, – улыбнулся Алекс.
   – Удалось?
   – Есть некоторые трудности. Но я на правильном пути. И еще стараюсь понять, почему в здешних заведениях порции такие огромные. Может быть, хозяева ресторанов хотят, чтобы посетители надорвались, передвигая тарелки по столу.
   Этот русский оказался приятным мужчиной лет сорока с небольшим. Он адвокат, в Москве обширная практика, в Америке он бывает один-два раза в год, хотелось бы чаще, но дела не пускают. Сейчас покупает дом в Атланте, да что там дом, роскошный особняк в колониальном стиле. Прекрасное место, вокруг живописные холмы, на которых растут сосны и вековые дубы, обвитые диким плющом. Свой дом, о котором Алекс так долго мечтал, уютный и милый. Лучшего и желать нельзя.
   Одно время Алекс подумывал о недвижимости в Лос-Анджелесе. Но жить там, где весь год стоит одна и та же погода, как-то скучно. Нью-Йорк тоже не подходит, там слишком много умных адвокатов и, если Алекс когда-нибудь надумает бросить якорь в районе Манхэттена, нью-йоркские конкуренты оставят его без куска хлеба. Шатун засмеялся, собственная шутка ему понравилась.
   – А вы, кажется, работаете в компании «Хьюз и Голдсмит»? – физиономия Алекса сделалась серьезной. – Управляют ей два старых скупердяя, которые загребают деньги экскаватором, но помешаны на экономии. Зарплаты там, я слышал, невысокие.
   – Мне грех жаловаться, – ответила Джейн. – Зарабатываю шестьдесят восемь тысяч в год. Плюс большие премиальные, если работа срочная или связана с риском.
   – М-да, негусто, – Шатун покачал головой. Он, как и Майкл, налегал на французское вино, а ел совсем немного. – Разъезды, командировки. А в Чикаго, как я подозреваю, дом, за который вы платите в год… Сейчас угадаю. Тысяч двадцать пять или того больше. И это без учета налогов. И еще я забыл про страховку. Значит, плюсуем еще две с половиной тысячи. Точно? Плюс выплаты за новый автомобиль. У вас ведь хорошая дорогая машина. И еще, конечно же, кредит за мебель. Правильно? Только не пытайтесь обмануть адвоката, который долгие годы занимался вопросами имущественных отношений.
   – Я и не пытаюсь, – Джейн захотела улыбнуться, но вышло плохо. Ей не понравилось, что посторонний человек слишком искушен в ее делах, доходах и расходах. – Майкл разболтал про мои заработки?
   – Он только о вас и говорит. И еще о вашей дочери, ей четыре годика, зовут Кристиной. Она похожа на ангелочка, только крылышек не хватает. Кстати, вот еще статья расходов: на сиделку, питание и прочее, прочее. И что в сухом остатке? Сущие пустяки, мелочь на мороженое. Есть одна мысль. Случайно взбрела в голову, когда услышал, что вы отправляетесь в Россию. Если вы нуждаетесь в дополнительном заработке, так сказать без отрыва от основной работы, просто позвоните мне. Россия – это как раз то место, где зарабатывают большие деньги. Вам не придется даже ударить пальцем о палец. И ничего противозаконного, не волнуйтесь. Жду звонка…
   Он протянул Джейн визитку и добавил:
   – Я помогаю заработать всем своим друзьям. И не беру комиссионных.
   Алекс порассуждал о том, что людям, когда они молоды и полны сил, нужно платить больше, иначе они зачахнут, как молодая травка под жарким солнцем юга. Но быстро свернул с этой темы, перешел к забавным историям из своей жизни. А потом неожиданно откланялся и ушел, сославшись на дела. Этот русский адвокат спас скучный вечер. Майкл как-то повеселел, сказал, что с этим парнем можно иметь дело и заказал еще бутылку вина.
   Ужин на троих обошелся в две с половиной сотни баксов вместе с чаевыми. Портье вызвал такси, через две минуты они с Майклом уселись в «линкольн» и тронулись в строну гостиницы. Карточка русского адвоката затерялась на дне дамской сумочки.
//-- * * * --//
   Ташкент встретил Диму Радченко хорошей погодой и плохими новостями.
   Он оставил вещи у верного человека, которого рекомендовали в Москве, бывшего начальника складов государственного резерва, а ныне пенсионера Никиты Фомина. Старик сдавал внаем комнату в саманном доме, спрятанном в глубине абрикосового сада. Хлебнув зеленого чая, отдающего банным веником, Радченко потолковал с хозяином о политике, подарил ему бутылку коньяка, купленную в Москве, выдал аванс за постой.
   Вышел на узкую улочку, застроенную одноэтажными домами. Отмахал вниз два квартала и убедился, что поймать в городе такси – нелегко, а общественного транспорта тут, кажется, вовсе не существует. С унылым видом Радченко прошагал еще пару кварталов до рынка, и здесь сумел договорился с водителем «москвича», древней колымаги, насквозь проржавевшей, без заднего бампера и без номеров.
   Объезд начали с дома Рахата Садыкова на улице академика Павлова. Высокий забор, по верху которого натянули нитки ржавой колючки, казался неприступным, если бы не сломанный замок калитки. Радченко прошел через садик на открытую веранду, постучал в дверь.
   Дом заперт, ставни закрыты изнутри, из почтового ящика торчат газеты, уже пожелтевшие на солнце. На заднем дворе валяется пара стертых автомобильных покрышек, бегают куры, должно быть, соседские. Следующий визит Радченко нанес в офис компании «Васта». Тут картина и того печальнее. Судя по закопченным, подернутым паутиной окнам и покосившимся воротам, помещение пустует долго. И человеческих следов тут не сыщешь.
   Потоптавшись перед темным окнами, Радченко зашел в аптеку через улицу. Девушка продавец на отвлеченные темы поначалу разговаривать отказалась. Но как только зашуршала денежка, оживилась и сказала, что в доме напротив люди не появлялись с тех пор, как она тут работает, то есть два месяца. Один раз, правда, заехал на белой машине симпатичный мужчина в светлом костюме, такой видный из себя. Привез женщину. Эта дамочка, сразу видно, прибыла по делу и сама из начальства, а не просто так.
   – Может, она просто уборщица, – выдвинул свою версию Радченко.
   Девушка ответила, что немного разбирается в людях. Руки у женщины ухоженные, на пальцах золотые колечки с камушками. Перед обедом она зашла в аптеку и спросила таблеток от головной боли. Приятная женщина, но немного странная – приветливая, все время улыбалась.
   – А что, в вашем городе нет приветливых людей? – искренне заинтересовался Радченко. – И никто не улыбается?
   – Может, они и есть, – ответила печальная девушка. – Но мне почему-то не встречались. То есть, встречались, но редко…
   Следующий этап поисков – объезд городских гостиниц, где Радченко, заплатив за информацию вперед, беседовал с кастеляншами или дежурными. Он показывал фотографии Джейн, объяснял, что она иностранка, в республику прибыла по делу и так далее. Служащие охотно брали деньги, но ничем кроме доброго совета помочь не могли. В гостинице «Айни» сказали, что некая фирма бронировала номер для своей сотрудницы Джейн Майси, но почему-то та сотрудница не появилась.
   – Наверное, побоялась ехать, – сказала русская женщина, администратор. – Нормальному человеку тут делать нечего. Все бегут отсюда, а не сюда. Одни дуры остались. Ну, вроде меня. Последний раз тут иностранец поселился в одна тысяча лохматом году. Кажется, из Германии прибыл. Командировка у него на три месяца, а прожил неделю. Потому как за это время его номер два раза обокрали. А немца избили и ограбили на перекрестке Международной и Советской улицы.
   – Вот оно как, – поскреб затылок Радченко.
   – Ну, вообще-то тому немцу еще повезло, – продолжила администратор. – Сейчас бы его ограбили в первый день, избили во второй. А на третий день убили. Мой тебе совет: не ищи ты по гостиницам никаких иностранцев. И сам надолго не задерживайся. А то мало ли что… Голову открутят только так, сходу. И скажут, что ты без башки родился.
   Администратор велела Диме вернуться через час, за это время она обзвонит все городские гостиницы, за исключением ведомственных, а заодно наведет справки, не останавливалась ли американка у кого в доме. Радченко купил газету у разносчика, устроился на лавочке в пыльном сквере. Вскоре он точно знал, что Майси в гостиницах не засветилась, в частном секторе не регистрировалась. Оставалось проверить три ведомственные гостиницы.
   Значит, есть чем занять себя вечером.
//-- * * * --//
   Ведомственная гостиница бывшего министерства мелиорации «Баскунчак» значилась в списке предпоследней. Радченко, усталый и голодный, уже не рассчитывал на подарки судьбы. Но старуха дежурная, сидевшая внизу за конторкой, долго разглядывала фотку Джейн и неожиданно объявила, что такая женщина тут появлялась. И сомнений никаких – она самая. Мало того, одноместный номер люкс, оплаченный за десять дней вперед, до сих пор числится за этой самой гражданкой.
   Несколько дней назад она вышла на улицу, села в машину и была такова. С собой большая сумка, не иначе как собранная для дальней поездки. В номер к ней заходить не положено, и ключ Радченко не получит ни за какие деньги. А если посетитель станет приставать с вопросами, дежурная вызовет милицию.
   Получив денежку, старуха немного смягчилась и сказала, что женщина эта вроде бы инженер из Москвы, зовут ее Антонина. А вот фамилия. Старуха, послюнявив пальцы, начала рыться в журнале регистраций. Ее фамилия Максимова, цель поездки – командировка.
   – Жди свою Антонину, но только не у нас в помещении, на улице, – посоветовала старуха, решив, что дело тут деликатное. Пахнущее то ли большими деньгами, то ли большой любовью, – не разберешь. – Сегодня она все равно не вернется. Завтра подходи к обеду, а лучше позвони.
   Старуха выставила позднего посетителя на темную пустую улицу и заперла дверь.
   Ночью не спалось, во флигеле было жарко и душно, кусали мухи. Было слышно, как хозяин Никита Фомин выходит на кухню курить, а потом ворочается на своем топчане, беспрерывно кашляет.
   Поутру, перекусив кукурузной лепешкой и молодым козьим сыром, Радченко вышел из дома, сел в поджидавший его «москвич» и отправился на другой конец города на улицу Строительную. Здесь, на окраине, в одном из пятиэтажных домов жил некий Сергей Сергеевич Антонов, в прошлом адвокат по уголовным делам. Он выполнял разовые поручения московской юридической фирмы «Саморуков и компаньоны», тем и кормился, потому что грошовой пенсии едва хватало на оплату квартиры.
   Радченко выбрался из машины и огляделся по сторонам. Мальчишки катают по пыльной дороге резиновый мяч, под кустом алычи спит мужчина с разбитым лицом. Вокруг несколько бетонных пятиэтажек, похожих друг на друга, как близнецы. Фасады изрисованы непотребными картинками, исписаны ругательствами. Окна первых этажей заколочены досками, на балконах нет перил. В некоторых квартирах есть двери на балкон, но почему-то нет самих балконов, будто их топорами срубили.
   Радченко, чувствуя, что потерял способность удивляться, отыскал нужный подъезд. Поднялся на четвертый этаж, постучал в железную дверь, на которой мелом нарисовали номер квартиры – шестнадцатый.

Глава седьмая

   На следующий день река немного обмелела, но поток воды оставался слишком быстрым. Нечего думать о том, чтобы перейти на тот берег с полуслепой лошадью и повозкой. Еще один долгий жаркий день пришлось провести на берегу. Джейн закрыла голову влажным платком и легла в тени единственного на всю округу низкорослого дерева. А потом, склонившись над блокнотом, дотемна пыталась написать несколько связных строк о своих нелепых приключениях.
   Возможно, навстречу попадется машина или повозка. Тогда она попросит доставить письмо до города и бросить в ящик. За эту пустяковую услугу она заплатит, сколько спросят. Первое письмо в Америку, отцу. Второе в Москву ее шефу Чарли Хейнсу.
   Она складывала слова в предложения, а предложения в рассказ о событиях последних дней. Перечитав написанное, Джейн подумала, что затеяла глупость. Ее послания будут блуждать по отделениям связи, по странам и городам до бесконечности. Здесь письма идут медленнее, чем двигает копытами старый мерин Погост. И эти письма часто не находят адресата.
   Кроме того, обстановка может измениться в любой момент. В лучшем случае, они окажутся на месте уже завтра, а через пару-тройку дней вернутся в Ташкент. Тогда о чем писать? Только попусту волновать отца, а Чарли посмеется над ее эпистолярным творением. Джейн вырвала из тетрадки исписанную страничку, сделала из нее кораблик и спустила его на воду. Течение подхватило бумажку, понесло, закрутило в водовороте. Несколько коротких секунд кораблик вращался на месте. И вот уже исчез под водой.
   Безо всякой причины Джейн захотелось заплакать, уткнуться в ладони лицом и разрыдаться. Она представила свою жизнь этим бумажным корабликом. Вот он плывет по стремнине реки. Теряет ход, попадая в водоворот. И вот уже не видно ни корабля, ни ее жизни.
   А эта степь, эти холмы у горизонта, похожие на огромных спящих черепах, даже не заметили такой мелкой потери, одна человеческая жизнь. Что она здесь делает? – спросила себя Джейн. Оценивает чужую собственность? Ищет чужие деньги? Стоят ли эти деньги и эта собственность ее жизни? Или ее слез?
   То была одна коротка минута слабости, которая быстро прошла.
//-- * * * --//
   О существовании русского адвоката Джейн вспомнила, когда за неделю до начала командировки в Россию раздался звонок мобильного телефона, и она услышала в трубке приятный баритон с едва заметным акцентом.
   Алекс Шатун вежливо извинился за беспокойство, предупредил, что не отнимет у Джейн больше двух-трех минут. Он сказал, что дела задержали его в Штатах, сейчас он Чикаго, приехал на день, но оглянуться не успел, как пролетели двое суток, завтра улетает обратно в Атланту. Но осталось невыполненным одно важное поручение.
   – Я, собственно, по этому поводу и звоню, – сказал Шатун. – Майкл передал вам кое-что. Сказал, какую-то безделицу. Я готов выполнить поручение прямо сейчас, потому что другого времени не будет.
   – Надо же… Майкл не забыл, что сегодня день нашего знакомства, – Джейн взглянула на часы, до окончания работы оставалось двадцать минут. За окном накрапывал дождь, а небо хмурилось. – Мы с ним встретились много лет назад на вечеринке. Мой покойный муж явился в компании Майкла, с ними была какая-то девица, очень красивая или очень умная. Я уже не помню. М-да… Кстати, тогда я еще не была замужем. Все еще могло сложиться иначе, но сложилось именно так. Если бы не та девица, что пришла с Майклом… А, может, дело было во мне.
   – Романтическая история, – сказал Шатун. – Черт, а меня жизнь обделила такими вот штуками. Учеба, работа. Одна ступенька наверх, вторая… Не жизнь, а график движения поездов. Кажется, что отстал от расписания, упущенного уже не наверстать. Но к делу. Я возле вашего офиса. Это через дорогу, на углу закусочная. Заказать что-нибудь?
   – Возьмите кофе, – попросила Джейн. – Маленький стаканчик.
   В закусочной народу оказалось совсем немного, пахло кофе и пончиками. Между столиками ходил темнокожий мужчина, он болтал всякий вздор и выпрашивал у посетителей доллар, но денег никто не давал. Шатун сидел на высоком табурете у столешницы, которая проходила от стены до стены, вдоль всего окна. Он пил кофе через трубочку и жевал пончики в сахарной пудре с вареньем внутри. Джейн присела на свободное место, взяла в руки стаканчик кофе.
   – В детстве мне не хватало сладких пончиков, – Шатун просыпал сахарную пудру на темные брюки. – И еще игрушек. Мы жили бедно. Отец работал наладчиком оборудования на механическом заводе. Он стал калекой, потерял руку, в сорок лет. И с тех пор деньги в семье перестали водиться. У меня росли два младших брата. Такие дела.
   Шатун достал из-под стойки бумажную сумку и протянул ее Джейн. Она вытащили на свет плюшевую белку с шикарным хвостом, розовую коробочку и прикрепленный к ней конверт с открыткой внутри. «Всегда помню тот день. Целую, люблю, Майкл». Джейн разорвала упаковку, и нашла в коробочке флакон дорогих духов, пахнущих свежестью весеннего утра. Она подумала, что привычки Майкла меняются, дело дошло до шикарных духов. Что же дальше? Или он просто разбогател. Нет, это маловероятно.
   – Большое вам спасибо. И Майклу передайте благодарность за духи и эту чудесную белочку. Впрочем, я сама…
   – Белочка – от меня, – сказал Шатун. – Я же знаю все про вашу дочь. Настоящий ангелочек. Приделать крылышки и полетит. Кстати, вы подумали о моем тогдашнем предложении? Ну, без лишних усилий подработать во время российской командировки? Речь идет о приличных деньгах. У вас с Майклом свадьба на носу. Наличные еще никому не мешали.
   Джейн раздумывала минуту.
   – У меня только два вопроса, – сказала она. – О какой работе идет речь? И о каких деньгах?
   – Деталей я не знаю, – покачал головой Шатун. – Работа бумажная. Надо составить какай-то отчет или отзыв. Это по вашей специальности. Оценка имущества, взгляд независимого иностранного эксперта. А деньги… Ну, точно не знаю, но вас не обидят. Между нами: человек, которому нужен ваш отчет, он очень щедрый. Когда он нанимает меня, я бросаю все дела и лечу к нему среди ночи. Вы где остановитесь в Москве?
   Темная тень сомнения легла на душу, но Джейн подумала, что деньги к свадьбе нужны, тут уж никуда не денешься. Зарплата у нее не самая маленькая, но долги почему-то всегда обгоняют заработок. Джейн колебалась, она хотела ответить, что очень занята и не может размениваться ни на что кроме работы. Но тут подвалил тот черный мужчина, выполнил что-то вроде реверанса и уже хотел прослезиться, но Шатун вложил в его ладонь пару мятых банкнот и легонько подтолкнул к двери. Человек вышел на улицу и пропал за пеленой дождя. Джейн забыла все, что хотела сказать.
   – Где обычно. Меня селят в съемной квартире в районе Тверской, – она назвала телефон, который помнила наизусть. – Но не знаю, будет ли свободное время… Впрочем, посмотрим. Пусть позвонит.
   – Я думаю, у вас все склеится, – улыбнулся Шатун. – Фамилия моего клиента – Хабаров. Запомните? Вот и отлично.
   Он взглянул на часы, вдруг заторопился и, пожелав Джейн приятной поездки, выскочил на улицу.
//-- * * * --//
   На темном небе появилась луна, напоминающая прожектор. Джейн встала, осмотрелась по сторонам. Бежала река, впереди равнина, залитая мертвенным светом небесного светила.
   – Рахат, – крикнула она. – Рахат, где вы?
   Тишина. А над этой тишиной звездная ночь, похожая на бархатный занавес с дырками, сквозь которые кто-то светит фонариком. Заросли кустов не шевелятся. Она стянула джинсы, сняла рубашку, бросила одежду на землю и вошла в воду.
   Джейн знала наверняка, что Садыков, спрятавшись где-то на берегу, в этих самых кустах, наблюдает за каждым ее движением. Он долго ждал минуты, когда женщине захочется освежиться после бесконечного жаркого дня. Теперь, затаив дыхание, он лежит на горячей земле, задерживает взгляд на округлостях женских бедер, изгибе спины. Дышит тяжело, сглатывает набегающую слюну.
   И черт с ним, пусть смотрит, пусть все глаза прогладит, если ничего такого в жизни не видел. Дикарь, животное…
//-- * * * --//
   Минуту хозяин напряженно рассматривал гостя через глазок и расспрашивал, кто пришел и зачем. Наконец упала цепочка, сдвинулась щеколда, лязгнул замок. На пороге стоял высокий мужчина профессорского вида с всосанными щеками и щеточкой седых усов. Перед тем, как впустить Радченко в квартиру, хозяин проверил его документы.
   – Проходите и располагайтесь, – наконец сказал Антонов. – Если помыть руки, полью из графина. Воду дают по пятницам с семи до девяти. А если в туалет, придется снова спускаться вниз. За домом будка сортира. А если по малой нужде, мочитесь в ванную или с балкона.
   Он проводил гостя в комнату, раздвинул плотные шторы на окнах и усадил Радченко в кресло. Выпирающие пружины сиденья прикрывали старые журналы.
   – Всю последнюю неделю переговаривался с Москвой, последний раз вчера беседовал с вашим начальником, – сказал Антонов, устраиваясь на диване. – Все поручения выполнил, это нетрудно. Машину, документы, ружье шестнадцатого калибра, военные карты… Этого добра на черном рынке хватает. Я бы рекомендовал взять с собой проводника. Есть один человек…
   – Не надо. Если что, найду на месте.
   Антонов удалился, пошуровал в соседней комнате и вернулся с потертым портфелем. Сразу видно, что его хозяин знавал в жизни лучшие времена: материальной независимости и достойного положения в обществе. Сергей Сергеевич выложил на журнальный столик большой плотно набитый пакет и сказал:
   – Здесь кое-какие сведения о Рахате Садыкове. И адрес одного бывшего мента, русского. Этот мент знал Садыкова лично. А это ваши документы. Диплом об окончании ветеринарного техникума, якобы выданный семь лет назад в соседней республике, в Туркменистане. Вот удостоверение старшего инспектора тамошней ветеринарной службы. Кстати, вы что-нибудь смыслите в болезнях животных?
   – Ну, как сказать… Поверхностно. Но корову от овцы отличить смогу.
   – Вот паспорт на имя Бахтияра Сулейменова. Водительские права все на то же имя с вашей фотографией. Пропуск комендатуры, по которому без проверки минуете все военные посты. Вы же ветеринар, значит, по роду своей работы выезжаете в любое время в разные точки области. Настоящие документы спрячьте подальше.
   – На таджика я не потяну. Глаза не раскосые.
   – Вы можете быть таджиком хоть наполовину, хоть на четверть, можете не знать языка, – все лучше, чем оставаться чистым русским или, например, евреем. Вы хорошо загорели, волосы каштановые. Но, к сожалению, вьются. Подстригитесь покороче, а лучше наголо. Купите на базаре тюбетейку – авось, сойдет. И, главное, не задерживайтесь в городе.
   Сергей Сергеевич разложил на столике карту с вычерченным на ней маршрутом следования. Он сказал, что Майси и Рахат Садыков предположительно выехали к месту, где стоит недостроенная фабрика, дней семь назад. Вот самый короткий маршрут. Вот другой, длиннее. Они могли застрять в населенных пунктах, отмеченных красными крестиками. Этих пунктов всего шесть или семь. Начать лучше всего с проверки ближних аулов. А дальше какой-нибудь след обязательно отыщется.
   Он закончил словами:
   – Что ж, не найдете женщину живой, так хоть мертвой найдите.
   – А вы пессимист, – ответил Радченко.
   – Нет, просто я пожил дольше вас. И терял больше вашего.
   Антонов словно назад обернулся и окинул взглядом прожитую жизнь. Все что было – дом семья, ребенок, работа – в прошлом. Вокруг лишь пепелище, по которому гуляет ветер. Ювелирные изделия и золото, что хранились в тайнике за городом, нашли воры. Денежные накопления всей жизни за одну неделю инфляция превратила в пыль. Подворачивалась возможность заработать на переезд в Россию, но там Антонова никто не ждет. Единственного сына здесь в Ташкенте зарезали уличные грабители, когда тот возвращался с рынка. Добычей убийц стал велосипед и четыре килограмма картошки. Жена пережила Сашеньку всего на два месяца.
   – Человек, который отправил сюда эту несчастную Джейн Майси, наверное, очень хотел ее погибели, – глаза Антонова глядели сердито из-под насупленных седых бровей. – Или она сама того… Очень торопилась на тот свет.
   – Она приехала работать, а не искать смерти.
   – Здесь не то место, где работают или отдыхают, – покачал головой бывший адвокат. – В этой стране есть много хороших законов. Но работает только один: кто сильнее, тот и прав. Шансы Джейн на выживание я оцениваю как ничтожные. А вы постарайтесь не задерживаться тут ни одного лишнего дня.
   – Не пугайте меня, – попросил Радченко. – Я и так боюсь.
   Он поднялся, забрал конверт и, поблагодарив бывшего адвоката, спросил, сколько денег причитается за услуги. Но Антонов энергично замотал головой, сказал, что средства из Москвы переведены, его услуги оплачены.
//-- * * * --//
   Савелия отвезли не в изолятор временного содержания, а в районное управление внутренних дел, пятиэтажное кирпичное здание старинной постройки, стоящее в глубине тихого переулка неподалеку от ресторана «Комета». В доме были глубокие подвалы, где разместилась комната отдыха дежурных офицеров и младшего состава милиции, несколько камер с деревянными настилами вместо коек и следственные кабинеты, сырые и темные, как крысиные норы.
   Двое суток Савелия продержали в камере. На третьи сутки о нем вспомнили, отвели в следственный кабинет. После четырнадцати часов допроса, когда менялись дознаватели, а Савелий изредка получал лишь пятиминутную передышку, наступил неожиданный длинный перерыв.
   Следователь, молодой человек без имени и фамилии поднялся из-за стола, собрал пару бесполезных листков, изрисованных каракулями. И сказал, что вернется через полчаса, но не с пустыми руками, а с молотком и пистолетом.
   – Или ты умнеешь или того, – у молодого следователя подергивалась щека и веко правого глаза. – В человеческом организме много костей. Так много, что я точно не знаю, сколько их. Половину переломаю я лично. Молотком. Позже меня сменит другой человек…
   Оперативник навел на задержанного указательный палец и сказал: пуф, пуф, пуф… Лязгнула задвижка, человек пропал за дверью.
   Савелия оставили одного в следственном кабинете, и потянулись долгие минуты ожидания, которые хуже допроса. Он сидел на привинченном к полу табурете возле конторского стола и думал, что сил осталось только на донышке. Он не понимал, который час и какое время суток: утро, вечер или ночь. Чтобы не упасть, он широко расставил ноги и держался обеими руками за край табуретки. Было холодно, помещение освещала свисавшая с потолка яркая лампа под металлическим отражателем.
   От холода кожа сделалась плотной и упругой, от яркого света слезились глаза. Клонило в сон, но спать нельзя. За железной дверью слышались шорохи, наверняка в коридоре стоял мент и через глазок наблюдал за всем, что происходит внутри. В темном углу из крана в железный рукомойник падали тяжелые капли. Савелий вслух досчитал до ста, затем до тысячи. И сбился. Сколько продолжалась ожидание, час или четыре часа, он понять не мог: ощущение времени исчезло.
   Но вот снова лязгнула задвижка, скрипнули дверные петли, в кабинет вошел Девяткин.
   – Поумнел? – с порога спросил он. – Или еще хочешь посидеть в одиночестве?
   – Это мне без разницы, – ответил Савелий. – Вопрос можно?
   – Валяй, – Девяткин ослабил узел галстука, снял пиджак, повесил его на спинку стула. Усевшись, включил обогреватель. – Только по теме.
   – Почему убойный отдел МУРа уделят мне столько внимания?
   – Ты на свой счет не обольщайся, – ответил Юрий Иванович, вытащил из ящика кусок эластичного бинта и намотал его на правую ладонь. – Лично я тебя и минуты не потратил. Мне нужен Тост. А ты знаешь, где его искать. Он твой старый дружбан. Два года вы провели в одно колонии под Потьмой. И на воле не растерялись. Ты бы взял Тоста в свой бизнес. Но принимают решения другие люди, при чинах, званиях и даже при погонах. И эти люди не хотели, чтобы в дело вошел отмороженный бандит и убийца.
   – Это все жалкий базар. На уровне: одна баба сказала… Мы не кенты. Просто: здравствуйте и до свидания.
   – Брось. Со мной можно по-честному.
   Девяткин глядел на задержанного и думал, что от лощеного пижона, каким Савелий вошел в камеру, не осталось и воспоминания. Лицо опухло от побоев, фирменный галстук превратился в грязную тряпку. Пиджак, из которого выдран правый рукав, лопнул на спине. Это Савелия два-три раза ставили лицом к столу, заставляли опереться ладонями на край, били по заднице резиновой дубиной со свинцовым сердечником. А когда он вырубался от боли, обливали водой.
   Савелий оказался крепким орешком: столько времени на него угробили. А он сидит без посторонней помощи, шевелит языком и даже врет складно. Теперь все, решил про себя Девяткин, основная работа уже выполнена, остается добить поверженного противника.
   – Я вижу, ты тут совсем отупел от одиночества, – сказал Девяткин. – И карты как назло я не захватил. Ну, раз такое дело, у меня есть предложение. Чтобы немного развеяться… Вот что мы сделаем. Мы с тобой сыграем в магазин.
   – Это как?
   – Я буду покупать. А ты продавать. Ты сдаешь мне своего дружка Жору Тоста. А я тебе оформляю статью за незаконное хранение и ношение оружия. Всего-то трешник. Будешь отбывать срок рядом с Москвой, во Владимирской области. Курорт, а не зона. Хорошее предложение. Подумай.
   – Никого не продавал. И не стану, – Савелий повторял эти фразы уже много раз, язык плохо ворочался, изо рта выходили даже не слова, а хриплый невнятный шепот. – Мне нужен адвокат. И врач.
   – Ты никого не продавал. Все правильно. Если твои влиятельные друзья узнают, что ты сболтнул лишнего, тебе тут же садовыми ножницами язык отрежут. А тебя закопают на какой-нибудь помойке. Или зальют бетоном. Ты молчишь, потому что боишься. Не меня, конечно. До кровавого поноса боишься своих дружков. Борис Моисеевич, твой адвокат, нужен для того, чтобы старик позвонил вот этому типу. Фамилия Кудрявцев, сотрудник управления ФСБ по Москве и области.
   Девяткин раскрыл папку и бросил на стол фотографию мужчины с погонами полковника и бордовыми петлицами и нашивкой за ранение.
   – Этот тип вытаскивает тебя из любой переделки, потому что имеет хорошую долю с твоих доходов. Но на этот раз ни черта не выйдет. Твой «ягуар» ночью отогнали в Нарофоминск, завтра утром сгоревшую тачку найдут возле Минского шоссе. В салоне три обгоревших до неузнаваемости трупа. Ты и двое телохранителей. Убийц торговца героином никто искать не станет, уж поверь мне. Твои друзья подберут тебе замену. И все покатится дальше. Только без тебя.
   – Мне эти понты по барабану, гражданин начальник, – Савелий немного отогрелся и осмелел. – Никто не станет пачкаться моей кровью. И грохнуть меня – у вас кишка тонка. Слишком много людей знают о том, меня взяли в ресторане.
   – Много? Пять оперативников из моего отдела. Еще пара сотрудников милиции. И все. Но эти люди играют не за твою команду.
   Девяткин поднялся со стула, подошел ближе к Савелию. Сел на стол, потуже натянул эластичный бинт и сжал пальцы в кулак.
   – Ну?
   – Пошли вы все…
   Савелий не успел договорить. Он даже не понял, с какой руки ударил Девяткин, с правой или с левой. Показалось, перед глазами пронесся вихрь разноцветных искр, а привинченный к полу табурет почему-то подпрыгнул, сбросив с себя человека. Савелий очутился в темном углу, возле отопительной батареи. Капала вода из крана, откуда-то с потолка донесся знакомый голос…
   – Хватит валяться как свинья. Тебе не больно.
   Савелий встал на карачки, хватаясь за стену, поднялся и, шагнув вперед, осторожно присел на край табуретки, словно боялся, что она снова подпрыгнет. Он вытер рукавом пиджака кровь, сочившуюся из верхней губы. И посмотрел на мента снизу вверх. Девяткин курил, пуская дым в потолок, стряхивал пепел на штаны Савелия.
   – Ну?
   Девяткин размотал бинт, вытащил из кармана латунный кастет с тремя выдающимися вперед шипами, массивной рукояткой и четырьмя кольцами. Медленно надел кастет на пальцы правой руки, а левой ладонью проверил, острые ли шипы. И, кажется, остался доволен, потому что отдернул палец, словно укололся.
   – Помнишь вопрос?
   – Помню, – Савелий косился на кастет, на физиономию Девяткина, прикидывая, можно ли отсюда, из этой норы, выйти на своих ногах. Или его вынесут вперед копытами. – Но я не знаю, где Тост. Клянусь ребенком.
   – Детей у тебя нет.
   – Но я не знаю…
   Савелию опять не удалось договорить. Девяткин, не вставая со стола, резко поднял ногу и пнул его подметкой ботинка в грудь. Савелий снова оказался на полу, на этот раз он поднимался долго. Хватался за стены и табурет, но почему-то не мог удержаться на ногах. И снова падал.
   Когда Савелий занял место на табурете, Девяткин уже сидел за столом, делая вид, будто поглощен чтением газеты недельной давности. Латунный кастет куда-то исчез, зато на столе лежала трубка мобильного телефона.
//-- * * * --//
   – Очухался? – Девяткин отложил газету, взял телефон и набрал номер. – Я соединю тебя с твоим другом. Или, правильнее сказать, подругой. Зовут его Валентин Зотов. Но ты называешь Валькой. Ваш роман с этим двадцатилетним гомосеком длится без малого четыре года. Но вы до сих пор без ума друг от друга. Как молодожены. Правильно? Ну, так или нет?
   Савелий взял из руки Девяткина телефонную трубку. Сперва было тихо, скорее угадывались, чем слышались неясные шорохи, сопение, чья-то возня. Но вот звуки стихли, наступила тишина, которую разорвал истошный крик. И снова все стихло, потом началась та же возня, через пару секунд кто-то задышал в трубку.
   – Валька, ты? – спросил Савелий, его голос сорвался. – Что с тобой? Ты где?
   – Господи, Леонид, – Валька говорил быстро, словно боялся, что трубку отберут, и он так и не успеет сказать о главном. – Леонид, менты вломились в мою квартиру. И все тут разгромили. Господи…
   Снова началась возня, снова Валька закричал так, будто ему на живот плеснули кипятком.
   – Что происходит, мать твою? – прохрипел в трубку Савелий.
   – Господи, Леня, Леонид, – Валька заговорил еще быстрее. – Они говорят, что выбросят меня с балкона. Если ты им про что-то там не расскажешь. Они спустили с меня штаны и сделали надрез на яйцах. Я думал, отрежут. Но меня все равно убьют. Помучают и кончат. Если ты не скажешь… Леня, почему ты им не расскажешь то, что они хотят? Я лежу в кровати совершено голый. И тут все вокруг в крови. Простыня, подушки, даже стены. Почему ты хочешь моей смерти? Леня, что происходит…
   Савелий всхлипнул, передал трубку Девяткину и сказал дрожащим от волнения голосом:
   – Прикажите им прекратить все это. Пусть не трогают… У Вальки слабое сердце.

Глава восьмая

   От дома, где остановился Радченко до гостиницы «Баскунчак» полчаса пешком. Дождавшись темноты, Дима, одетый в черные джинсы и черную рубаху, вышел за калитку, стараясь держаться в тени деревьев, дошагал до площади. Поднялся по лестнице на крыльцо и вошел в парадную дверь. Слабая надежда проникнуть в номер Джейн Майси, сунув денег старухе вахтеру, еще оставалась. Но вместо знакомой женщины с другой стороны стойки сидел дюжий мужик лет пятидесяти.
   Несмотря на нестерпимую духоту, он был одет в черный китель офицера военно-морских сил со споротыми лычками и погонами. На шее галстук на резинке, на затылок сдвинута фуражка железнодорожника с темным верхом и блестящим козырьком.
   Радченко поздоровался, спросил, нет ли в гостинице свободных мест. Мужчина поднял голову, выставил вперед правое ухо и заорал во всю глотку:
   – Говори громче. Я контуженный.
   Уяснив, о чем спрашивают, ответил, что мест нет и не буде. Разве что зимой, когда из глубинки в город никто из заготовителей скота не ездит. Радченко вытащил из бумажника и показал вахтеру крупную банкноту.
   – Мне деньги совать бесполезно, – заорал мужик. – Сказано тебе – мест нет.
   – А если поискать?
   – Камера в отделении милиции с вшами и клопами подойдет?
   Радченко вышел на улицу, через подворотню попал на задний двор, темный и вонючий. Он предвидел подобное развитие событий, поэтому побывал здесь, на заднем дворе, еще днем. И определил, как можно быстро оказаться на балконе двести шестнадцатого номера.
   С наступлением первых сумерек город пустеет, люди не выходят на улицу до утра. И это хорошо: его союзники темнота и тишина.
   Подпрыгнув, он зацепился за костыль, вбитый в стену. На таких штуках, будто сделанных специально для воров, закреплены секции водосточной трубы. На костыли легко ставить ноги и карабкаться вверх. Через минуту Дима стоял на карнизе, проходившим по периметру второго этажа и делал неуверенные шаги к балкону. Ставил левую ногу, перемещал корпус, придвигал правую опорную ногу.
   Легко перемахнув перила, присел на корточки. Единственная лампочка, закрепленная на столбе, вырывает из темноты помойные баки, переполненные отбросами, и синюю листву тополей. Никого не видно, не слышно шагов. Где-то вдалеке ухает сова. Радченко раскрыл нож, лезвием оторвал от рамы тонкие деревянные планки, державшие стекло с наружной стороны. Просунув руку внутрь, он открыл щеколду, распахнул балконную дверь, сдвинув занавеску, шагнул вперед.
   В номере пахло истлевшими обоями и пылью. Он вытащил из кармана плоский фонарик, в световом круге показались застеленная кровать с железной спинкой, пара стульев, письменный стол и холодильник. В дальнем углу на стене висел рукомойник, под ним – ведро. Сразу видно, что это не «Хилтон», но люди живут и здесь.
   Радченко пристроил фонарь так, чтобы свет падал на письменный стол. Он поочередно выдвинул ящики. Ничего интересного: колода карт, флакончик недорогих духов, солнцезащитные очки, путеводитель по городу, круглое зеркальце в футляре, сделанном из бересты. Такие вещицы покупают иностранные туристы в московских магазинах. Ни записной книжки, ни товарных чеков, ни билетов. Радченко залез в шкаф, на вешалках болтались спортивные брюки с накладными карманами, кофточки, рубашка в мелкую клетку. Быстро проверил карманы одежды, – пусто.
   Решив, что ищет бессистемно, он повесил фонарь на гвоздик. Обычная практика милиции: начинать обыски от входной двери и по часовой стрелке прочесывают комнату мелким гребнем. Время перевалило за полночь, когда Радченко обнаружил за холодильником плоскую сумку, запертую на замочек, – на ощупь вроде бы, портативный компьютер.
   Две минуты и замок был сломан при помощи женской булавки и перочинного ножа. В другом отделении сумки какие-то бумаги, несколько цветных фотографий в конверте. Радченко двинул холодильник на прежнее место.
   Когда услышал шаги в коридоре, выключил фонарик. Кто-то подошел к двери с другой стороны, остановился. Фонарик, как намыленный, выскользнул из ладони, ударившись о доски пола, пропал под железной койкой. Дима успел задернуть занавеску, прикрыть за собой дверь балкона. Тут щелкнул замок, в комнате включили свет. Перегнувшись через перила, он сбросил сумку с ноутбуком на кучу мусора.
   И через пару секунд оказался на карнизе. Одной рукой ухватился за перила балкона, спиной прижался к стене и замер в этом неудобном положении, почувствовав легкое головокружение. До водосточной трубы десять-двенадцать шагов. А еще надо спуститься вниз, не наделав лишнего шума. Впрочем, этот вариант не годится: люди в номере заметят, что на окне нет стекла, выйдут на балкон и тогда… Надо прыгать. Послышался голос:
   – В шкафу одни тряпки. Надо в соседнем номере поискать. Там тоже постояльцы не ночуют.
   Ясно: в номере гостиничные воры. Мужчина говорил гнусавым голосом, вместо «поискать» получалось «поишкать».
   Радченко посмотрел вниз. Согнул ноги в коленях, оттолкнулся подметками башмаков от карниза, сгруппировался, как учили еще в армии, и полетел в темноту.
//-- * * * --//
   Приземлившись на носки, упал на бок, перевернулся через голову и уже через мгновение стоял на ногах. Он кинулся назад, к ящикам, наклонившись, стал искать сумку с ноутбуком. Ни черта не видно. Вот искореженная погнутая неведомой силой рама велосипеда, банки из-под консервов, битые бутылки, но сумки нет. Радченко поднял голову, взглянув на балкон, прикинул, где должен был приземлиться компьютер. Сделал пару шагов вперед и влево. Нигде нет.
   – Эй, ты чего тут шаришь?
   Незнакомый близкий голос заставил вздрогнуть. Дима обернулся, из темноты появился темный силуэт. Малый невысок ростом, но плечи широкие, на голове кепка, сдвинутая на лоб, а в руках толстая палка.
   – Эй, я тебе говорю: чего тут шаришь? – голос стал громче, увереннее. Незнакомец крепче сжал дубину. – Ты местный?
   – Местный, – кивнул Радченко, лихорадочно соображая, что бы такое ответить, убедительное и достоверное, он не придумал ничего путного и брякнул. – Я тут того… Ну, бутылки собираю.
   – Значит бутылки ищешь по ночам? А я сунулся в гостиницу, а там труп. Лицо кровью залито: но я узнал дядю Пашу по морскому мундиру. Твоя работа, гад?
   Радченко подумал, что имеет дело с городским сумасшедшим, психом, который ночами шастает с дубиной по пустырям, выискивая жертву, чтобы ради спортивного интереса проломить ей голову, а потом обворовать. Дима инстинктивно отступил на шаг, скосил глаза в сторону и увидел, как блеснула в темноте фирменная металлическая бляшка на компьютерной сумке.
   Он снова повернул голову к человеку, опасаясь пропустить удар дубиной. И заметил за спиной психа вторую фигуру, повыше и покрепче. Фигура двигалась медленно и как-то боком, кажется, второй персонаж собирался зайти со спины и, сократив расстояние, неожиданно напасть.
   – Убийцу поймал, – заорал псих. – Люди, в гостинице человека зарезали. Люди, выходи…
   Загорелся свет в двух комнатах первого этажа. Тут же вспыхнуло окно где-то наверху. В других окнах свет не зажигали, но вот чье-то бледное лицо, похожее на молодую луну, прилипло к ближнему стеклу. Уходя от бокового удара дубиной, Радченко наклонился, схватил сумку с земли. И резко дернувшись вперед, боднул противника головой в живот. Удар получился сильным и неожиданным.
   Псих, устояв на ногах, попятился назад, оступился. Радченко выбросил вперед ногу, точно зная, что не промажет. Прямой футбольный удар пришелся в голень. Человек закричал от боли, упал и покатился по сухой траве. И тут же, не поднимаясь с земли, бросился на Радченко, вцепился в бедро обеими руками, повис на ноге. Кепка слетела с головы.
   – Держу, – прохрипел псих. – Держу… Люди…
   Одной рукой Радченко приподнял выше плеча портативный компьютер и, что есть силы, долбанул им по голове нападавшего, метя углом сумки в хорошо заметную плешь. Руки разжались, человек повалился боком на сохлую траву, Радченко высвободил ногу и тут получил удар дубиной поперек спины. Отступил назад, обернулся, здоровый мужик заслонил своей фигурой полмира, он занес над головой дубину.
   Радченко хотел закрыться компьютером, как щитом, но вовремя сообразил, что это плохой вариант. Дубина, опускаясь вниз, описала полукруг, рубанула воздух. Радченко успел увернуться, отступив в сторону и назад. Человек дышал тяжело, будто воз тащил.
   – Не уйдешь… Не такой скотине рога обламывал.
   – Погоди, браток, – немеющими губами прошептал Дима. – Дай…
   – Сейчас, дам, – пообещал человек. – Дам – не встанешь.
   Он шагнул вперед, сделал ложный замах, твердо решив кончить дело ударом сбоку в голову. Сбить противника с ног, а потом насмерть затоптать сапогами. Радченко отбросил сумку в сторону, решив, что с этим мордоворотом он как-нибудь сладит. Человек нетрезв, он слишком тяжелый и медленный. Радченко, стоявший лицом к освещенным окнам, все же заметил момент начала удара.
   Противник занес дубину над головой, но не успел опустить. Радченко повернулся к нападавшему боком и врезал ему подошвой башмака в пах. Мужчина бросил дубину. Он медленно опустился на колени, зажав ладони между ног. Из глотки вышел тихий стон. Схватка была закончена.
//-- * * * --//
   Радченко подхватил компьютер, инстинктивно поднял голову кверху. На балконе номера Джейн Майси стояли два мужчины, свесив головы вниз, они внимательно смотрели на него. Рука одного из мужчин опустилась под пиджак, на брючный ремень, вороненая сталь крупнокалиберного пистолета сверкнула и пропала. Или это была вспышка выстрела. А следом негромкий хлопок, будто с высоты второго этажа сбросили канистру с водой. Она ударилась о камни и раскололась.
   И снова хлопок выстрела, на этот раз далекий, почти неслышный потому, что могучий ураган уже сорвал Радченко с места. Сорвал как высохшую былинку, и понес в темную глубину подворотни, в узкие лабиринты спящих улиц, в слепую ночь, в неизвестность.
   Ноги помимо воли уносили его дальше от гостиницы. Он ускорял бег, развивая запредельную космическую скорость. Выскочив на улицу, услышал топот ног за спиной. Это длились несколько коротких мгновений. А дальше исчезли уже все звуки окружающего мира, только сердце, как паровой молот стучало в груди, башмаки молотили по дороге.
   Почему гостиничные воры стреляли в него? Или в этом городе так принято знакомиться с приезжими людьми? Сначала подстрелить, а потом уж все остальное?
   Несколько поворотов, глухой тупик, калитка в заборе. А дальше узкая кривая улица, освещенная тусклым фонарем, чьи-то тени, гудок тепловоза из темноты. Радченко подумал, что где-то рядом товарная станция. И, чтобы не потерять этот ориентир, надо держаться правой стороны, двигаться на эти гудки.
//-- * * * --//
   Перед рассветом Садыков разбудил Джейн и объявил, что река обмелела, почти высохла и можно трогаться. Погост стоял уже запряженный в телегу, угольки ночного костра догорели, оставив горку золы, которую разметал ветер.
   Джейн, аккуратно сложила мешок и скатерть, на которой спала. Залезла в телегу, подняла голову и долго смотрела в темное небо, усеянное крупными звездами. За ближнем холмом едва тлела утренняя заря, солнца еще не видно, но на небе уже проступило серое пятно, медленно меняющее краски на фиолетовые и розовые.
   Погост медленно побрел по равнине, норовя свернуть направо. Колеса наезжали на камни, телега, готовая развалиться, скрипела, но почему-то не разваливалась, а ползла дальше. Джейн думала о том, что впереди новый длинный день, наполненный солнцем, пылью и бормотаньем Садыкова. Надо набраться терпения и ждать: если они не сбились с дороги, то должны прибыть на место к вечеру.
   – Ну, мертвый, – кричал Садыков на Погоста. – Пошел, тебе говорят.
   Джейн закрыла глаза и погрузилась в воспоминания.
//-- * * * --//
   Первая неделя в Москве оказалась спокойной, заполненной рутиной работы и плохо устроенным бытом в небольшой казенной квартире. В субботу Джейн выбралась на открытие выставки известного художника, картины которого похожи на цветные фотографии, и, проскучав два часа в обществе своего начальника Чарли Хейнса, вернулась домой.
   Она разогрела в микроволновке вареного цыпленка и устроилась на кухне с новым романом «Смерть дышит в затылок». Телефонный звонок зазвенел в тот момент, когда безжалостный маньяк всадил нож в спину телевизионной журналистки, которая искала правду, но нашла смерть. Джейн сняла трубку.
   Мужчина говорил густым басом. Скороговоркой извинился за то, что звонит в неурочное время, и представился: Борис Хабаров, генеральный директор компании «Свифт – Строй». Джейн наморщила лоб: имя знакомое.
   – Наверное, обо мне говорил Алекс Шатун, – вслух ответил на ее мысли Хабаров. – Я хотел предложить вам небольшую подработку. И вы, кажется, не против того, чтобы отвлечься от основных служебных обязанностей? И прекрасно. И хорошо. Мне нужно, чтобы независимый специалист… Ну, это лучше не по телефону. Мой офис в районе Фрунзенской улицы. Когда мы сможем встретиться?
   Джейн подумала, что единственную героиню книги, которой она симпатизировала, зарезал кровожадный убийца. Читать дальше почему-то не хочется.
   – А вы когда бываете на месте?
   – В любое время, – отозвался Хабаров. – Сегодня у меня обычный рабочий день. В понедельник и вторник меня не будет в офисе. Но мой помощник расскажет вам, что и как. Моя подпись уже будет стоять под контрактом.
   – Мне сегодня нечем заняться, – Джейн взглянула на часы и решила, что деловой разговор – это достойное продолжение субботнего вечера.
   – Отлично, – Хабаров спросил адрес и сказал, что пришлет машину через час.
   На Москву легли первые сумерки, когда Джейн переступила порог кабинета в доме на Фрунзенской. Это была очень большая, обшитая дубовыми панелями комната, холодная и неуютная. Хозяином оказался высокий плотный мужчина лет пятидесяти.
   Хабаров носил старомодный коричневый в мелкую клетку костюм, рубашку с засаленным воротничком и манжетами. Он не был похож на человека, потерявшего счет деньгам. Больше напоминал бедолагу, который влачит существование, перебиваясь от зарплаты до зарплаты, и экономит на любом пустяке. Если приглядеться внимательнее, увидишь, как на безымянном пальце правой руки кольцо с крупным бриллиантом. А на левом запястье тускло блестит швейцарский хронометр с браслетом из розового золота и массивным корпусом, украшенным бриллиантами.
   Встретив гостью у дверей, Хабаров помял ее ладонь своими пухлыми теплыми руками, усадил на диван и, включив нижний свет, спросил разрешения покурить. Он повесил на губу сигарету, прикурил и дымил как паровоз до самого ухода Джейн. Хабаров вывалил на кофейный столик груду бумаг и принялся расхаживать по кабинету, посыпая огромный старинный ковер пеплом.
   – Некоторые говорят, будто я человек не самый приятный в общении. Но вы никого не слушайте, – выпалил он. – Я не такой. Я просто сумасшедший. Форменный псих. Помешан на работе, только ей живу. Хотя многим людям я причинил неудобства, возможно, даже неприятности, никто не назовет меня бездельником. Поэтому начнем, если не возражаете…
   – Нет возражений, – кивнула Джейн.
   – На столике перед вами документация на здание, построенное неподалеку от Москвы. Предполагалось, что туда переедет большой институт, который занимается вопросами обороны. Но что-то изменилось на небесах, – Хабаров поднял желтый от табака указательный палец к потолку. – Здание не достроили. В таком виде, без окон и дверей, оно простояло шесть лет. А я не против того, чтобы купить это здание. Но не хочу переплачивать. Улавливаете?
   – Стараюсь, – кивнула Джейн. – В чем моя задача?
   – Объективно оценить все это хозяйство, – Хабаров курил и болтался по комнате. – Двенадцать этажей, бетонные конструкции. Много земли. Есть котельная, электрическая подстанция, склад, подземный гараж на сто пять автомобилей и много чего другого. Один только забор из кованных железных конструкций чего стоит. Строительная готовность – примерно девяносто процентов.
   – У вас строительное образование?
   – Окончил экономический факультет Московского государственного университета. Предлагали остаться работать на кафедре. Это было в ту пору, когда дипломы вузов нельзя было купить за деньги как сегодня. Но меня тянула не книжная рутина, не наука, а реальное производство. Я начал карьеру технологом на кирпичном заводе. Когда мне уже стукнуло сорок, у меня в жилетном кармане лежал большой завод по выпуску металлических конструкций. В другом кармане комбинат по производству строительного утеплителя. И еще много разной собственности.
   – Очень интересно, – улыбнулась Джейн. – Только хочу сразу предупредить. Я могу работать как частное лицо, а не представитель фирмы «Хьюз и Голдсмит». Экспертные заключения, которые я сделаю, не будут иметь силы на судебных процессах, в мировых и арбитражных судах. А также при решении иных споров. Это информация, если можно так сказать, для внутреннего пользования.
   – Это все, что мне надо. Взгляд со стороны. И вы отлично подходите. Простите, что выражаюсь высокопарным слогом. У меня с женщинами всегда так. Еще с юности. Я в ту пору обожал рыцарские романы. До сих пор их перечитываю.
   Еще час разговор катился как речка по гладким камешкам. Когда коснулись вопроса оплаты, Джейн сказала, что деньги ей нужны, но в фирме «Хьюз и Голдсмит» так заведено: если сотрудник решил поработать на стороне, а такая практика не очень-то приветствуется, он должен доложить начальнику. И получить добро или отказ. Методики оценок объектов недвижимости известны, задача, которую ставит Хабаров, не представляется сложной, поэтому Джейн приступит к делу, если только Чарли, ее босс, скажет свое «да».
   – В чем проблема? – усмехнулся Хабаров. – Вот телефон. Звоните.
   Голос Чарли был веселым, час назад он вышел из спортзала и теперь в компании двух привлекательных девиц, журналистки из Парижа и одной русской красотки, искавшей богатого жениха, направлялся в ресторане. Когда он сидел за рулем, всегда пользовался устройством громкой связи.
   – Мне казалось, что ты получаешь достойную зарплату, – сказал Чарли. – И не нуждаешься в подработках. Впрочем, если дают хорошие деньги, хватай их.
   – Так ты не против?
   – Разумеется, я не против, – в обществе женщин Чарли всегда старался выглядеть человеком либеральным, который сам живет на широкую ногу и дает жить другим людям. – Договоримся так: если ты будешь подрабатывать по выходным – ничего не имею против. Кстати, сколько тебе обещают?
   – Я как раз на переговорах…
   – Смотри не продешеви, – Чарли дал отбой.
//-- * * * --//
   На следующее утро после встречи с Хабаровым Джейн позвонила в Чикаго знакомому юристу по имени Стив, знавшему русский язык и занимавшемуся вопросами корпоративных взаимоотношений. Она попросила внимательно посмотреть контракт, который ей предлагает заключить Хабаров.
   – Тебе обещают тридцать пять тысяч за пустяковую работу, – удивился Стив. – Но ты хочешь, чтобы я изучил договор под увеличительным стеклом. И понюхал деньги, которые тебе заплатят? Чем они пахнут: кровью, дерьмом или клубничным вареньем, да? Зачем тебе это? Ты сама говоришь, что работы всего на неделю. Господи, ты неисправима. Дай им экспертное заключение. И возьми то, что тебе причитается.
   – Я не отказываюсь. Но прошу тебя…
   – Вот мой совет: надо выторговать безвозвратный аванс. Все остальное – чепуха.
   – Так ты посмотришь бумаги?
   – Если ты настаиваешь, – Стив засмеялся.
   Отправив копии договора в Чикаго, Джейн в раздумье побродила по квартире, сняла телефонную трубку, набрала номер московской редакции известного журнала для деловых людей. Сейчас субботний вечер, значит, журналисты еще не разошлись по домам, к понедельнику готовят макет русской версии издания. Она попросила к телефону Пола Харриса, репортера, чья специализация – статьи на темы экономической преступности, знакомого ей по прошлым командировкам в Россию. Пол легко согласился встретиться в девять вечера в ресторане «Кус-Кус».
   Завсегдатаями ресторана были в основном представители богемы. Знающие люди утверждали, что тут можно говорить спокойно, не бояться, что в ножку столика вмонтировано прослушивающее устройство, а парни с Лубянки пишут и слушают разговоры.
   Интерьер заведения оказался мрачным. Приглушенный свет. На кирпичных стенах развешаны черно-белые фотографии старой Москвы: церкви, монастыри, покосившиеся от времени деревянные дома, давно стертые с лица земли. Вперемежку с фотографиями висят полотна современных художников, в основном абстракционистов. Попадаются известные имена.
   Посетителей обслуживают официанты в хромовых красных сапожках и русских косоворотках, расшитых на груди и подпоясанных витыми шелковыми шнурками. Табачный дым был такой плотности, что хоть топором его руби и раскладывай по тарелкам.
   Она нашла Пола за столиком в углу. Худой и высокий, он не страдал отсутствием аппетита. Дожидаясь Джейн, успел смолотить морской салат и английский ростбиф с картошкой фри, сдобрив это дело светлым пивом.
   – Ты по делу или так? – спросил Пол и сам же ответил. – Со мной почему-то не встречаются просто так, поболтать и выпить чего-нибудь. Со мной встречаются для того, чтобы слить мне информацию. Или получить информацию от меня.
   – Я насчет того, чтобы получить.
   – Если мы не будем помогать здесь, в России, друг другу, нас перебьют поодиночке, – грустно улыбнулся Пол, выслушав просьбу Джейн. – Это я фигурально. Наша кровь и скальпы никому не нужны. Но людей уничтожают разными способами. Иногда достаточно втоптать в грязь доброе имя. И все, – это уже конечная остановка. Тебе нужно выяснить, что собой представляет Борис Хабаров. Стоит ли с ним связываться. Так? И еще тебя интересует некий Шатун, адвокат. Что за личность и все такое прочее. Правильно?
   – Совершенно верно, – кивнула Джейн. – Хабаров платит тридцать пять тысяч долларов за работу, которую за небольшие деньги выполнит специалист средней руки. Понимаешь, что-то здесь не так. Тридцать пять тысяч – несуразно большие деньги. Ну, за такую работу. В миф о русских миллионерах, которые топят камины долларовыми банкнотами, я не верю.
   – И напрасно. Я тут разного насмотрелся.
   – Значит, мне просто не повезло. Мне попадались прижимистые типы. Они знают счет деньгам, не любят кидать их на ветер. И вдруг некто Хабаров, который видит меня первый раз в жизни, еще имени моего не запомнил, делает щедрый подарок. С чего бы?
   – Я постараюсь что-нибудь узнать, – кивнул Пол. – Но это не так-то просто. Это у нас в Штатах ты, не отходя от компьютера, можешь получить информацию почти о каждом бизнесмене или фирме. Кто владелец, кто совладелец, сколько у кого акций. У кого голосующий пакет, у кого блокирующий и так далее. Русский бизнес – это тайна за семью печатями. Информацию о предприятия и организациях получить практически невозможно. Все засекречено, все закрыто. Будто на этих предприятиях производят секретное оружие, а не гуталин или резиновые коврики.
   – Но ты как-то выходишь из положения?
   – Я даю взятки всем, кому надо. И кому не надо тоже даю. На всякий случай. Чтобы не делали гадостей лично мне. Журналисту приходится дружить с разными людьми, чтобы быть в курсе хотя бы некоторых событий. О Борисе Хабарове я никогда ничего не слышал.
   – Почему ты не уедешь обратно в Америку?
   – Я пишу о криминальном бизнесе, значит, тут мое место. В Штатах мне будет скучно.
   Они просидели с Полом почти до полуночи, Харрис подвез Джейн до дома и обещал позвонить на следующей неделе.
//-- * * * --//
   Все воскресное утро Джейн просидела дома, изучая проектно-сметную документацию, сопоставляя сегодняшние цены на строительные конструкции, кирпич и товарный бетон с ценами шестилетней давности и делая пометки в блокноте.
   К полудню Хабаров прислал машину, которая отвезла Джейн за тридцать километров от Москвы, в небольшой город, на окраине которого построили здание института. На воротах в теплой будке смотрел телевизор старик вахтер. Тут же торчал сутулый человек с пегой бородой, представившийся Мишей.
   В руках Миша держал самодельный посох, одет был в серую льняную косоворотку, какие носили лет сто назад. Он был похож на монаха, изгнанного из обители за пьянство и воровство, но состоял на должности инженера по эксплуатации зданий.
   Весь остаток дня до вечера Миша, стуча посохом по бетонному полу и кирпичам, таскал гостью по огромному зданию и близлежащим окрестностям. Джейн сделала кое-какие замеры и фотографии, пообещав, что в следующий раз она проведет здесь полный световой день и заглянет в те помещения, куда они еще не добрались. Миша пообещал помолиться за Джейн. На том и расстались.

Глава девятая

   Ближе к рассвету Радченко очутился в домике за глухим забором. За стеной кашлял хозяин жилища Никита Фомин, свет едва пробивался через занавешенное паутиной окошечко. Радченко полчаса валялся на железной койке, глядя в потолок. Не верилось, что после ночной переделки у гостиницы он остался жив и вернулся с трофеем.
   Сбитые ноги горели огнем, после не слишком удачного прыжка с карниза второго этажа побаливало плечо и ломило поясницу. Радченко поднялся, сполоснул лицо у рукомойника, посмотрел на свое отражение в большом осколке зеркала, закрепленном на стене. Вид так себе, но бывали времена, когда он выглядел еще хуже.
   Радченко разогрел на керосинке металлическую кружку с водой, заварил растворимого кофе, что привез из Москвы. Положил побольше сахара, чтобы голова немного просветлела, и, усевшись за стол, включил ноутбук.
   Как и следовало ожидать, система защищена паролем. Что ж, Дима готов к такому повороту событий. Как правило, женщины не слишком изобретательны в этих вещах. Паролем служит своя фамилия, имя ребенка, а также его дата рождения или место, дата рождения матери, место ее рождения… Он раскрыл толстый блокнот с записями, так, Джейн родилась тридцать два года назад в городе Чикаго штата Иллинойс. На другой странице имена и даты рождения отца, матери, ребенка.
   На протяжении часа Дима вводил в компьютер даты, цифры, имена, но все напрасно. Система не распознавала пароля. Тогда он подключил к компьютеру Джейн свой ноутбук, запустил одну умную программу и легко вошел в чужую систему без пароля.
   Информации немного, использована лишь четвертая часть твердого диска. Много места занимают фотографии, сделанные цифровой камерой, четыре десятка музыкальных видео клипов, электронные версии бульварных романов про большую пушистую любовь. Наверное, долгие путешествия Джейн скрашивает чтением.
   Еще попались видеоклипы, скаченные из русского интернета. Радченко просмотрел несколько роликов. Вот корова пытается перейти оживленную улицу в центре какого-то крупного города, и, увернувшись от летящих на высокой скорости машин, успешно переходит. Вот мальчишка школьник, по физиономии видно, – злостный прогульщик и хулиган, – плутает где-то в лесу. Он останавливается, раскладывает на траве учебники и дневник, испещренный двойками, и мочится на них. На лице школьника блаженная улыбка.
   Некоторое время Радченко беспорядочно открывал папки, раздумывая о том, что именно он ищет. Личного дневника Джейн, видно, не вела. Но наверняка остались сделанные для памяти записи, заметки о встречах с людьми, финансовых расходах. Джейн не может держать в голове уйму дел, что уже сделаны, и которые еще предстоит переделать.
   Радченко открыл папку под названием «игры» и присвистнул: здесь помещались еще полторы дюжины папок с интригующими названиями вроде «Москва, черновик отчета», «Москва. Отчет по недвижимости», «Душанбе. Порядок исполнения и сроки строительных работ», «Выезд на место строительства. План мероприятий». Он попробовал открыть одну из папок. На экране проявился рисунок амбарного замка и пустая строка под рисунком, куда необходимо ввести пароль.
   Эти файлы прежним способом, через хитрую программку, не откроешь. Он разогрел новую кружку кипятка и, стоя у окна, сделал глоток крепкого кофе. Он вспомнил, что, пытаясь вскрыть систему, почему-то ни разу не ввел имени дочери Джейн и в той же строке через один интервал дня ее рождения.
   Похоже, это как раз то, что нужно. Он вернулся к столу, написал: Кристина. И следом через интервал дату ее рождения, как ее пишут американцы. Сначала месяц, за ним число и потом год. Файл не открылся.
   Радченко попробовал наоборот, сначала дата, а потом имя. Без толку. На минуту, уставившись в подслеповатое окошко, он задумался. Вот, кажется, то, что надо. Сначала дата рождения, а потом имя ребенка, но, написанное наоборот, с конца слова. Он набил сочетание букв и цифр, осторожно нажал клавишу «ентер» и увидел перед собой все тот же рисунок амбарного замка и надпись через весь экран: «Вы использовали три попытки». Через секунду на экране появился текст на английском языке. Кажется, файл сам собой открылся.
   Облегченно вздохнув, Дима прочитал первые слова служебной записки: «Настоящий документ составлен старшим экспертом…» Неожиданно строчки стали блекнуть, медленно исчезать, и вот, не прошло и десяти секунд, уже весь монитор сделался девственно белым. Ни букв, ни цифр.
   Радченко вернулся к тому месту, где должны были находиться полторы дюжины папок с записями, но не увидел ни одной. Мало того, отсутствовала и корневая папка «игры». Но и это не все, из памяти были стерты все фотографии, видео клипы и даже электронные версии любовных романов.
   – Вот дерьмо…
   Он саданул по столу кулаком с такой силой, что чашка с кофе подпрыгнула и упала на пол, забрызгав брюки. Еще полчаса он пыхтел над ноутбуком, соображая, что же произошло. Очевидно, при запуске системы включилась программа, защищающая содержание ноутбука. Не набираешь с трех попыток пароль любой из папок, помещенных на твердый диск, и проклятая программа удаляет подчистую всю информацию.
   Этот вариант Дима должен был предусмотреть, но бессонная ночь и беготня по спящему городу сделали свое дело.
//-- * * * --//
   Радченко порылся в сумке из-под ноутбука, достал из бокового отделения три листа бумаги разных размеров, разложил их на столе. Копия дополнительного соглашения между неким обществом с ограниченной ответственностью «Коринф» и фирмой «Хьюз и Гослдсмит», от лица последней документ подписала Джейн Майси.
   Он дважды перечитал текст, но почти ничего не понял.
   Джейн, обозначенная в документе как «заказчик работ» выплатила «Коринфу» десять тысяч долларов в соответствии с основным договором. Смысл дополнительного соглашения состоял в том, что фирма «Коринф» получает право, исходя из объективных условий, которые может определять самостоятельно, перенести сроки выполнения работ на десять-пятнадцать дней. Внизу подписи: генеральный директор «Коринфа» Ахмад Искандеров и, собственно, Джейн Майси. Вторая бумажка – копия расписки Искандерова в получении денег. Радченко, почесав затылок, решил, что десять тысяч долларов для Средней Азии – целое состояние.
   И еще, согласно устоявшейся здесь традиции, если официально, через документы и через кассу прошли десять тысяч долларов, значит, к лапкам господина Искандерова прилипло еще тысяч пять, не меньше. Как водится, денежки лежали в белоснежном конверте, который генеральный директор «Коринфа» небрежно смахнул со столешницы в ящик письменного стола. И продолжил деловой разговор с посетителем.
   Радченко хотел отложить бумаги в сторону, когда скользнул взглядом по бланку, на котором было напечатано приложение к договору. Юридический адрес «Коринфа»: Узбекистан, город Джизак, улица Вокзальная, дом пять, строение один. На нижней строчке телефон общества с ограниченной ответственностью. Странно… Что понадобилось Джейн за сотни километров отсюда, в соседней республике, в городе Джизак на Вокзальной улице?
   Ответа нет. Пока нет.
//-- * * * --//
   Дима рухнул спиной на матрас и попытался заснуть, но мешали мухи. И кровать была устроена так, что как ни ложись, куда не повернись, все время ноги будут находиться выше головы. А это не очень удобно.
   Тогда он накрылся простыней, на лицо положил вафельное полотенце и сосчитал до ста, когда счет пошел на вторую сотню, Радченко провалился в колодец сладкой дремоты. Он проснулся ровно в полдень, совершенно разбитый и такой уставший, будто спать не ложился. В соседней комнате монотонно бубнило радио, хозяин звенел пустыми бутылками, собираясь в магазин.
   – Эй, парень, ты все дрыхнешь?
   Сатиновая занавеска, которая заменяла межкомнатную дверь, дрогнула. Появился Никита Фомин, одетый в куцый пиджак и спортивные штаны с красными полосами, напоминающими генеральские лампасы.
   – Чего надо в магазине? Давай денег, куплю.
   Дима сел на кровати, вытащил из-под матраса кошелек.
   – Купи, что хочешь. На свое усмотрение, – сказал он. – В мире что делается? В городе какие происшествия? Может, война началась. А мы тут с тобой лясы точим.
   – Ну, по радио второй раз уже передают, что ночью в гостинице вахтера убили или коридорного, шут его знает. Ну, вор хотел номер обчистить, а вахтер не пустил. А потом, через пару минут, двое граждан пытались задержать убийцу, а он их натурально отделал и смылся.
   – Как думаешь, убийцу поймают? – Радченко заправлял постель по-солдатски: ладонью, как утюгом, разгладил простыню, накрывая ее лоскутным покрывалом.
   – Пымают, – кивнул хозяин. – Это уж – будь уверен. Как не пымать. А если чего не выйдет, так на улице первого встречного схватят. И скажут, что он убийца.
   Радченко оставил кровать не застеленной, шагнул к хозяину.
   – Говоришь, в гостинице вахтера грохнули? – В эту секунду он испытал странное ощущение, будто сердце пощекотали острым кончиком ножа. – Название гостиницы запомнил?
   – «Баскунчак».
   – Ничего не путаешь?
   – Господи, я слишком старый, чтобы путать, – обиделся Фомин. – А память дай бог каждому. Приметы убийцы ментам известны. Видели его люди. Парень русский, ну, вроде тебя. Волосы каштановые, немного вьются. Лицо вытянутое. Рост выше среднего. Одет в черные штаны. Как твои. И черную рубаху. Ну, вроде той, что на тебе…
   Фомин замолчал и стал молча разглядывать постояльца.
   – Я никого не убивал, не имею такой дурной привычки, – Дима достал из кошелька несколько таджикских рублей, разноцветных бумажек, напоминающих фантики от конфет, и, свернув деньги трубочкой, сунул их в нагрудный карман хозяина. – Так и запомни. Или запиши.
   – Дык я верю, – от душевного волнения Фомин икнул. – Верю. На кой хрен тебе этот вахтер упал?
   – В этом направлении и рассуждай, – одобрил Радченко. – А теперь дуй в магазин или на рынок. Купишь машинку для стрижки волос, лосьон, белый халат, саквояж… Нет, лучше запишу. Чувствуешь запах? – Радченко поводил носом из стороны в сторону. – Пахнет хорошей премией. Которую ты получишь в самом скором времени.
   Он написал на отрывном листке несколько слово, сунул бумажку Фомину, развернул его за плечи на сто восемьдесят и легонько подтолкнул в спину.
   Минуту Дима бродил по комнате, размышляя о том, что в городе долго оставаться нельзя. Раз уж его назначили убийцей, – спокойной жизни не жди. Неожиданно он вспомнил мыслишку, застрявшую в голове еще с раннего утра. Бросился к столу и развернул бумаги. Вот оно, самое интересное: дата под договором. Документ подписан десятого июля сего года. Дима порылся в блокнотах, проверяя цифры. Так и есть, память не подвела, Джейн прилетела сюда того же числа, под вечер.
   Выходит, что в один и тот же день, следуя самолетом из Москвы в столицу Таджикистана Душанбе, она совершила остановку в соседнем Узбекистане. И заключила договор с фирмой «Коринф». В тот же день она прилетела сюда. Когда Радченко беседовал с главой московского представительства «Хьюз и Голдсмит» Чарли Хейнсом, тот, подробно рассказывая о делах и поручениях, даже самых мелких, что Джейн предстоит выполнить в Средней Азии. Но словом не обмолвился о «Коринфе».
   Итак, в один и тот же день Джейн побывала в двух соседних странах, успела заключить важный договор. А договор, несомненно, важный, – деньги-то заплачены огромные. Как такое возможно? И возможно ли в принципе?
   Радченко раскрыл блокнот и сделал несколько пометок: для начала надо выяснить, что это за «Коринф», чем занимается эта контора. Неплохо бы узнать содержание, хотя бы краткое, основного договора. И еще нужно дозвониться до Москвы, до Чарли Хейнса. Интересно, что он скажет. Жаль, мобильник тут не работает.
//-- * * * --//
   Землю накрыли белесые сумерки, в небесах повис прозрачный серп луны. Поглядывая на небо, Девяткин топтался возле служебного «форда». Машину поставили на выезде из старого дачного поселка.
   Здесь, возле закусочной «Ирис» на перекрестке двух самых оживленных улиц, жизнь била ключом: несколько посетителей пили пиво за столами, выставленными на улицу. Слышалась музыка, голоса завсегдатаев и гул поездов. Вокруг столиков в ожидании подачки крутился бродячий пес. Через улицу в магазине «хозяйственные товары» уборщица ругалась с продавщицей. Окна магазина распахнуты настежь, поэтому образными оборотами речи могли наслаждаться все желающие.
   От перекрестка до дачи, которую на лето снял Жора Тост, всего пять минут пешком. Нужно свернуть направо, подняться вверх по узкой улице, с обеих сторон огороженной глухими высокими заборами, и постучаться в калитку, проделанную в таком же высоком заборе. Правда, дверь никто не откроет, потому что в доме пока никого нет. Еще раз нарисовав в уме простенький маршрут от станции до съемной дачи, Девяткин сел на заднее сидение машины.
   – Пивка холодного хочется, – сказал сидевший рядом старший лейтенант Саша Лебедев. – Горло промочить. Разрешите кружечку?
   – Даже не подъезжай ко мне с этими вопросами.
   Девяткин, считавший, что воспитание молодых сотрудников в духе нетерпимого отношения к алкоголю, его святая обязанность, сурово нахмурился. Конечно, из любого правила бывают исключения, а кружка пива – это ерунда. Можно пойти навстречу лейтенанту, который, выслеживая Тоста, вторую ночь глотает уличную пыль и, конечно же, имеет право промочить горло. Но как в таком случае как поступить с собственными принципами? На помойку их что ли выбросить? И чего стоит авторитет офицера? Вопросы так и остались открытыми, потому что Девяткин поленился на них ответить.
   – Иди, выпей, – сказал он Лебедеву. – Но только пару кружек, не больше. А то тебя быстро развезет с устатку.
   – Спасибо, товарищ майор.
   Саша вылез из машины и заспешил к закусочной. Сидевший рядом с водителем комендант дачного кооператива «Арфа» Сергей Игнатьев, бывший военный летчик, неодобрительно покачал головой.
   – У нас, в авиационном полку, во время боевых действий за кружку пива летчика снимали с задания, – сказал он. – А потом на неделю отстраняли от полетов. Чтобы неповадно было за воротник заливать.
   – Ну, у нас до боевых действий, надеюсь, не дойдет.
   Девяткин опустил стекло и еще раз прокрутил про себя рассказ коменданта. Жора Тост покинул дом за час до приезда милиционеров, в одиннадцать утра. Он ездит на синей иностранной машине, очень ухоженной и симпатичной, только номер заляпан грязью. Игнатьев – сосед Тоста. Со стороны улицы забор капитальный, а между участками невысокий штакетник, который запросто перепрыгнет подросток. От бдительного ока бывшего летчика Жоре спрятаться негде.
   В полдень милиционеры постучали в дом коменданта Игнатьева, он вышел на порог, проверил документы гостей и рассказал, что последнюю неделю соседи, муж с женой, появляются здесь каждый день.
   Супруга Тоста, или кем ему приходится, уехала в десять с четвертью. Вышла из калитки и зашагала к станции. Женщина никуда не спешила, до электрички оставалось полчаса, а ходу тут всего минут десять. Симпатичная особа, одевается скромно, но дорого, часики золотые и в ушах серьги с красными камушками. Так часто у них: дамочка уходит первая, на электричку. И возвращается под вечер. А Жора отчаливает ближе к полудню, обратно приезжает ближе к ночи.
   Девяткин выслушал Игнатьева внимательно, задал несколько вопросов, поинтересовался, не может ли комендант посидеть с ним в машине. Впрочем, это только одно название: сидеть в машине. По существу милиционеры находятся в засаде, дожидаются опасного бандита. Может статься, что бывшему летчику вспомнится интересный эпизод из жизни Тоста, или что другое, полезное для милиции. Летчик заправил майку в фиолетовые подштанники, сверху надел линялую от времени форменную рубашку, брюки с тонкими лампасами.
   Дальше потянулось ожидание. От нечего делать комендант рассказал, что в поселке живут в основном композиторы и музыканты. Контингент отборный. Бывший летчик оказался в этой компании, можно сказать случайно: жена десять лет вела бухгалтерию московской консерватории. И выпросила эту дачу, то есть кусок земли, ползая на коленях перед директором и другим начальством, должностью поменьше.
   – Тогда такие времена были: низко не поклонишься, – ни шиша не получишь, – летчик горестно вздохнул.
   Мысль о том, что жена, в ту пору молодая цветущая женщина, не только ползала на коленях в начальственных кабинетах, но и занималась другими делами, постыдными, далекими от идеалов нравственности, – эта мысль до сих пор не давала покоя, занозой сидела в сердце.
   – И сейчас так, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил Девяткин. – Вот я полдня бандитов ловлю. А другую половину по кабинетам бегаю и ползаю. Все чего-то выпрашиваю, как нищий. Дайте людей, дайте технику. Или объясниловки пишу. Почему Девяткин какую-то сволочь по морде ударил. Почему при задержании вооруженного преступника не произвел предупредительный выстрел в воздух, как положено по инструкции. Эх, хочется все бросить. Снять дачу в вашем поселке. И пожить хоть одно лето среди музыкантов и композиторов.
   – Денег не хватит тут дачу снять, – летчик был лишен чувства юмора. И принял художественных треп майора за чистую монету.
   – Вот и я думаю – не хватит, – улыбнулся Девяткин. – Поэтому я останусь на своем месте, а вы уж тут живите без меня. Хотя в этом нет ни капли справедливости.
   Комендант выразил милиционеру сочувствие и принялся рассказывать о даче, которую снял Тост. Дом сдавали на лето пенсионеры Шмаковы, по весне супруги уехали в Одессу, повидать дочь и внуков. Раньше три года подряд сдавали дом одной московской семье, то были очень приличные люди. Муж человек солидный, писатель или какой-то там профессор. Все делал в блокноте заметки, часами бродил вдоль заднего забора и что-то бормотал себе под нос.
   – Ну, видно за версту: ученый человек, – сказал Игнатьев. – А этим летом сдали дом этому самому Тосту. Хоть у него на лбу напечатано: бандит и сволочь. Видно, много денег отвалил проклятый уголовник.
   Выговорившись, комендант умолк.
//-- * * * --//
   В разговор вступил Саша Лебедев, вернувшийся назад в самом добром настроении. Он, чтобы развлечь Игнатьева, стал травить истории из жизни бандитов и убийц. А этих историй он помнил без счета.
   Если бы хватило терпения, мог две книги накатать на тему: «Бандитские разборки как они есть». Игнатьев слушал внимательно, выставляя вперед ухо. Сглатывал слюну в тех местах, где дело касалось распутной жизни красивых женщин, проституток или бескорыстных бандитских подруг. И неодобрительно качал головой, когда речь заходила о физическом насилии.
   – А он не убийца, он просто жулик, который не сумел вовремя рассчитаться по долгам, – рассказывал Лебедев. – И его, разумеется…
   – Убили? – спросил Игнатьев.
   – Конечно, – кивнул головой Лебедев. – Конечно же, нет. Его просто кастрировали садовыми ножницами. Мы прибываем на место, выбиваем дверь в дом. А в большой комнате он, совершенно голый, привязан к стулу. Кровищи вокруг, – море. На полу, на стенах, даже на потолке. А он сидит так спокойно, а изо рта торчит… Что вы думаете?
   – Половой орган?
   – Половой орган на подоконнике валяется. А изо рта торчит сигарета. Он затягивается дымом, выплевывает окурок в кровавую лужу и говорит: «Ну и долго же вы ехали. Думал, уже не дождусь». И натурально вырубается, теряет сознание. И тут из соседней комнаты выскакивает амбал килограммов на сто тридцать с помповым ружьем. Из одежды на нем солдатская каска, бронежилет на голое тело и красные трусы. Я стреляю первым и промахиваюсь…
   Комендант неодобрительно покачал головой. Девяткин слушал Лебедева в пол-уха и думал, что к встрече Тоста все готово. Милиционеры в штатском, среди которых три женщины, с точностью курьерских поездов курсируют возле дачи, дежурят на пересечении улиц и возле станции. Всего задействовано четырнадцать оперативников. Это не считая самого Девяткина и Саши Лебедева. Есть надежда, что Жора не уйдет так легко, как в прошлый раз.
   – Короче, все движение в шесть рядов остановилось. Весь Проспект Мира забит, наша машина встала метрах в десяти от «Нисана», в котором сидит преступник, – рассказывал Лебедев. – Мы просто сидим и наблюдаем. Вдруг наш объект выходит из своей тачки, которая стоит в крайнем левом ряду. На парне черная шерстяная куртка, пуговицы расстегнуты. Он неторопливо идет к «опелю», что слева от него. У «опеля» затемненные стекла, не разберешь, сколько народа в машине. Смотрим, а в правой руке нашего героя обрез ружья, а в левой монтировка. Он бьет монтировкой по стеклу. Стекло разлетается. Он бросает монтировку. Поднимает обрез и стреляет из одного ствола в ближнего пассажира.
   – Это как же? – удивился комендант.
   – Натурально сносит человеку полбашки. Оказывается, убийца, которого мы пасли, выполнял очередной заказ. Лишние жертвы – ему не нужны. Если грохнешь невинного гражданина, работа будет выполнена грязно. А это по понятиям бандитов – плохо. Непрофессионально. Наш герой дорожит репутацией, убивает только тех, за чью смерть заплатили. И все это происходит прямо перед нами, как в кино.
   – А вы чего же? – удивился Игнатьев.
   – Мы трое выскакиваем из машины. И вперед. Вокруг полно других машин. В них люди. А этот черт выстрелом из обреза убивает второго пассажира, который сидел сзади. В «опеле» живым остается один водитель. Но нашему парню водитель не нужен. Он бросает обрез. Достает из-под ремня двенадцатизарядный автоматический пистолет стреляет в нашу сторону. А сам пятится к своей тачке. Ему только сесть за руль, развернуться – и он на встречной полосе. А дальше – поминай как звали. Потому что нашей машине туда не пробиться. Нас зажали.
   – И он ушел?
   – Юрий Иванович его грохнул, – Лебедев кивнул на Девяткина. – Два выстрела в грудь. Парень падает спиной на чей-то багажник. Потом поднимается, ствол еще зажат в руке. Юрий Иванович стреляет дважды – и все в масть. Две пули прямо в морду. Прямо в его поганую харю. Прошили башку насквозь. На заднее стекло машины вылетает мозговое вещество… Две женщины, что видели эту сцену, натурально в обмороке.
//-- * * * --//
   Ожило, зашипело коротковолновое переговорное устройство. Голос, запутавшийся в сетях помех, произнес:
   – Я первый. Наша девочка сошла с электрички. Прием.
   – Я пятый, – отозвался Девяткин. – Ты уверен, что это она?
   – Еще бы. Похожа на свою фотографию, – сказал оперативник. – И одежда соответствует описанию. Прием.
   – Я пятый, пропусти ее, – приказал Девяткин. – Я ко всем обращаюсь. Ничего не предпринимать. Ждать приказа. Прием.
   Девяткин оставил рацию включенной, положил ее на колени.
   – Сидим и не высовываемся, – сказал он. – Скоро она пройдет мимо. В двадцати метрах от капота машины. Будет возможность рассмотреть ее ножки. Но мы не вылезаем, ждем дальше. Мы приехали за Тостом, не за ней. Вопросы?
   – Без вопросов, – откликнулся старлей.
   Игнатьев вдруг заволновался, заерзал на переднем сидении, будто ему под зад подсунули горячую сковородку. Потом замер, уставившись на смуглого мужчину с темными вьющимися волосами. Человек был похож на праздно шатающегося дачника. Одет в светлые брюки, голубую навыпуск рубашку с закатанным по локоть рукавами. Рубаха расстегнута, под ней майка с каким-то рисунком. На носу темные очки, вещица бесполезная, потому что солнце уже опустилось за макушки сосен.
   Человек двигался медленно, он явно никуда не опаздывал. Зашел в закусочную, внутри уже зажгли свет. Через большую витрину хорошо видно, как он остановился у кассы, купил большой стакан фруктовой воды и мороженое в стаканчике. Перекинулся парой фраз с кассиршей и вышел на воздух. Мужчина сел спиной к машине и через трубочку стал потягивать воду. Игнатьев заговорил хриплым шепотом.
   – Этот мужик, дней десять назад к Жоре приезжал. Они сидели на воздухе в беседке. Потом прошли в дом.
   – Ты ничего не путаешь? – Девяткин подался вперед, положил ладонь на плечо коменданта. – Точно этот? Или обознался? Подумай.
   – Он, у меня глаз как алмаз, – ответил Игнатьев, он говорил тихо, едва шептал, будто боялся, что услышат человек в темных очках. – Сто процентов зрение.
   – А что это вы так переполошились? – спросил Лебедев.
   – А то, что у этого малого из-за ремня рукоятка пистолета торчит, – ответил Девяткин ровным голосом. – Сейчас уже не видно. Ствол под рубахой.
   Через пару минут перекресток пересекла молодая блондинка с точеной фигурой, одетая в синюю юбку и светлую кофточку. Тонкую талию перетягивал ремешок, на плече висела светлая кожаная сумочка, на ногах босоножки на шпильке. Женщина шла по тротуару легко, будто по воздуху летела, ставила ноги на одну линию. Словно манекенщица на подиуме.
   Лебедев проводил взглядом Людмилу Зенчук и вздохнул, решив про себя, что такие женщины старшему лейтенанту милиции не по карману. Может быть, когда дослужится до майора, появится шанс. Но не раньше.
   Мужчина допил воду, поднялся, завернул за угол забора и пропал из виду. Девяткин поднес к губам рацию.
   – Я пятый. Внимание. Всем оставаться на местах, пропустить объект к дому. Ждать приказа. Ничего не предпринимать. Прием.
   Девяткин бросил рацию на сидение, выбрался их салона и тоже исчез за углом. Лебедев неторопливо двинулся следом.

Глава десятая

   В послеобеденное время, когда город плавится от жары и вымирает, Радченко шагал по улице. В одной руке он сжимал ручку саквояжа, какие в провинции носят акушеры или ветеринарные врачи, плечо оттягивала спортивная сумка на ремне, набитая всякой всячиной.
   Фомин выполнил все поручения, только вместо машинки для стрижки волос, принес купленный на барахолке допотопный аппарат устрашающего вида. Машинку для стрижки овечьей шерсти. Пришлось повозиться, но теперь голова Радченко напоминала бильярдный шар. Молочно белую лысину прикрывала тюбетейка, расшитая бисером.
   Пешком Радченко добрался до кооперативных гаражей «Чимкент», прошел на территорию через железную калитку в воротах. Ключом, полученным от бывшего юриста Антонова, открыл бокс и осмотрел шестую модель «Жигулей» бледно синего цвета. Тачка неновая, с пробегом в восемьдесят тысяч километров, но в хорошем состоянии, видно, прежний хозяин молился на эту железяку. Радченко открыл багажник, проверил его содержимое. Акушерский саквояж поставил на переднее сидение машины, рядом бросил поношенный белый халат, усеянный желтыми пятнами.
   Через полчаса, поколесив по узким улочкам, он поставил машину в тени пыльного тополя, подошел в калитке в глухом заборе. На железной табличке, прибитой к забору, злобно оскалилась собачья морда, а внизу краской вывели: «держись подальше».
   Дима толкнул калитку, вошел на участок. Собачья будка оказалась пустой, цепь валялась на земле. С другой стороны маленького домика в тени алычи на одеяле, расстеленном на земле, сидел человек в одних трусах и читал газету. При появлении незнакомца мужчина поднялся, подтянул трусы и спросил:
   – Ты Радченко? Тогда садись. А я Садовничий, собственной персоной.
   Он повалился на одеяло и, не дожидаясь наводящих вопросов, сказал:
   – Адвокат Антонов сказал, что ты хочешь со мной пошептаться. И услуги будут оплачены. Нужна информация о Рахате Садыкове. Так?
   – Знаете такого?
   – Сначала о главном. Сколько?
   – Пятьдесят долларов.
   – Пятьдесят – не разговор, это не деньги, а оскорбление. Ведь я же бывший мент. И не просто мент. Начальник отдела общественной безопасности городского управления внутренних дел. Был. До тех пор, пока русских не выперли со всех руководящих должностей. Меня ушли на пенсию, а пенсия тут знаешь какая? Не стану говорить. А то умрешь со смеху. Умрешь перед тем, как со мной расплатишься.
   – Так сколько?
   – Сотня – нормально. Бабки вперед, – двумя руками Садовничий взял стеклянный графин, наполненный темной жидкостью, и сделал пару жадных глотков из горлышка. – Жара. Будь она проклята.
   Радченко протянул бывшему милиционеру деньги. На минуту хозяин исчез в доме, вернулся со школьной тетрадкой, в которой было исписано три странички.
   – Все, что есть в городской картотеке об этом Садыкове, я переписал, – сказал Садовничий, отдавая тетрадку. – В составе вооруженной группы Садыков орудовал в районе товарной станции. Грабили грузовые вагоны с мукой, сахаром, консервами. Тогда гуманитарная помощь шла из Европы и России. Товар продавали перекупщикам. А те толкали на рынке втридорога. Времена были голодные, грабеж поездов – хороший бизнес.
   – У Садыкова есть специализация?
   – Какая уж тут специализация… Последнее время он сидел на мели. Богатых людей менты ограбили еще до него. А вымогать бабки у рыночных торговцев с дырявыми карманами… Это слезы, а не деньги.
   – По моим данным, он где-то работал.
   – Садыков – отродясь нигде не работал. Числился в какое-то шарашке. То ли сторожем, то ли завхозом. Но работать и числиться – две большие разницы. Зачем он тебе нужен?
   – Садыков взялся проводить женщину до одного далекого поселка. Женщина гражданка Америки, сюда прибыла по делам из Москвы. И теперь нет ни той иностранки, ни Садыкова.
   – Нет и не будет, – отрезал Садовничий. – Рахат давно ее изнасиловал и убил. Впрочем, события могли развиваться по другому сценарию. Сначала убийство, потом изнасилование. А потом ограбил. Выброси из головы Садыкова и ту иностранку, которая давно прописана на том свете. Кстати, московские менты отправляли сюда запрос по поводу этой чокнутой американки?
   Радченко кивнул.
   – Тогда так. Всеми делами, связанными с иностранцами, занимается капитан Алексей Понамарев, – Садовничий накарябал на бумажке имя и телефон своего знакомого. – Позвони Пономареву во второй половине дня, может, у него что-то есть. Он поделится с тобой информацией. За божескую цену.
   Садовничий пожелал Радченко удачи и проводил гостя грустным взглядом.
//-- * * * --//
   Комендант Игнатьев, оставшись в машине с водителем, завертелся на сидении. Он просидел в душном салоне с полудня. Только раз в туалет сбегал. Выходит все зазря? Опасную преступницу и того типа, что в гости приезжал, будут брать без него? Игнатьев даже не увидит задержания?
   Он тронул водителя за локоть:
   – Простите, а мне как быть? С ними идти или тут…
   – Не знаю. Мне распоряжений не давали.
   – Я военный человек, летчик. Не привык отсиживаться, когда… Я опасности в глаза смотрел. А не бегал от нее, задрав штаны.
   – Ну, это вам, папаша, виднее, – водитель зевнул. – От кого бегать. И куда.
   Игнатьев понял, что от бестолкового парня ничего не добьешься. Он вышел из машины и, разогнавшись с места, потрусил за угол, и дальше вдоль улицы, поднимавшейся вверх. Отсюда до дачи всего ничего.
   Лишнего народа вокруг почти нет, Игнатьеву хорошо видно, белую кофточку и шевелюру бандитской подруги. За ней брел мужчина в очках. Он подносил к губам стаканчик мороженого и смотрел в небо. Его нагонял Девяткин, шагавший не по тротуару, а посередине пустой от машин проезжей части. Одетый в парусиновые брюки, мятый летний пиджак и желтые сандалии, он был похож на праздного дачника.
   Замыкал шествие старлей Лебедев, он брел с правой стороны улицы. Навстречу двигались две женщины, какой-то паренек катил на велосипеде, и старуха с кошелкой плелась к станции. Легкому на ногу Игнатьеву удалось быстро сократить расстояние. От Девяткина его отделяли метров двенадцать, не больше.
   Но тут в голову стукнуло, что лучше бы немного отстать. А следом подумалось, что и отставать теперь уж поздно. Людмила Зенчук остановилась возле своей калитки, достала ключ от врезного замка. Повернула его, вытащила из замочной скважины и вдруг уронила. Ударившись об асфальт, ключ подпрыгнул и отлетел под забор, к железному столбу. Зенчук отступила назад. И, наклонившись, стала шарить ладонью в траве.
   Мужчина в очках почти поравнялся с калиткой, кажется, он был готов войти следом за Зенчук, когда та найдет ключ. Но в последний момент остановился, будто передумал. Бросил недоеденное мороженое под ноги, правая рука скользнула под рубашку. Человек обернулся за спину. Этот взгляд словно обжог Игнатьева.
   Мысли ураганом пронеслись в голове, оставив после себя разруху и запустение. Комендант решил дальше не идти. И что это он вдруг так раздухарился, с чего вдруг потянуло на подвиги? Хотел задержание преступника увидеть. Какая глупость. Эти мысли пришли в голову, когда поворачивать назад, не вызвав подозрений, уже поздно.
   За несколько секунд улица волшебным образом опустела. Уехал паренек на велосипеде, куда-то пропала старушка… Игнатьеву захотелось провалиться сквозь землю. Он остановился посредине улицы, отвернулся направо в сторону забора. На досках дрожащая юношеская рука вывела мелом: Саша плюс Вера равняется… После знака равенства было нарисовано большое сердце, похожее на мятую подушку. А на этой подушке еще одно слово, неприличное. Игнатьев подумал, что надо бы, пока не началось самое страшное, поскорее уносить ноги.
   Он оторвал взгляд от забора, глянул на того человека в темных очках. Мужчина уже вытащил из-под брючного ремня пистолет, глянул на Девяткина, мгновенно оценил ситуацию. И забыл о существовании Людмилы Зенчук, наметив другую цель. Женщина все еще искала ключ в траве у забора.
   Девяткин неожиданно рванулся вперед и заорал во всю глотку:
   – Ложись, ложись, мать твою.
   Комендант почувствовал вдруг, что ноги от страха не держат. Человек в очках медленно поднимал руку, чтобы выстрелить в Девяткина прицельно, наверняка. Наперерез через улицу бежал Лебедев, но старлей уже ничего не мог изменить в сложившемся раскладе. Он оказался слишком далеко от места событий. Комендант увидел вспышку, за ней еще одну. Услышал сухие хлопки выстрелов.
   Девяткин выстрелил от бедра навскидку. Он шел прямо на цель, хотя должен был уйти с линии огня. Стрелявших разделяли двенадцать-тринадцать метров, а то и меньше. Дистанция, с которой трудно промазать. Но рука человека в очках дрогнула, хотя он-то стоял на месте. Пули чирикнули об асфальт и улетели.
   Игнатьев увидел, как разошелся пороховой дым, как женщина упала и закрыла голову сумочкой. Он услышал еще два выстрела и еще один. Пуля ударила под правое ребро. Сильно, будто корова рогом боднула. Комендант шагнул назад, опустился на колени. Голова оставалась ясной. Он увидел, как Зенчук, намертво вцепившись в руку Девяткина, поднимается на ноги. Отряхивает пыль с синей юбки и что-то быстро говорит.
   Мужчина, начавший стрельбу, вытянулся на асфальтовой дорожке вдоль забора. Черные очки куда-то подевались, лицо, от верхней губы до подбородка испачкано кровью. Светлая рубахи и майка тоже в крови, один ботинок слетел с ноги. Широко раскрытыми глазами мужчина свирепо смотрел на коменданта, будто именно Игнатьев оказался виновником его смерти.
   Комендант рухнул грудью на дорогу, хранившую солнечное тепло. Разбросал руки в стороны, будто боялся, что его сдует ветром на обочину. Провалился в забытье, но вскоре пришел в себя, почувствовав, как чьи-то руки оторвали его тело от асфальта, перевернули на спину и снова опустили. Комендант приоткрыл глаза, увидел в вышине бледное предзакатное небо и склонившуюся над ним физиономию Саши Лебедева. Рядом безмолвно стояли трое незнакомых мужчин в штатском. Видно, оперативники, дежурившие на пересечении улиц.
   – Потерпи, уже «скорую помощь» вызвали, – повторил старлей. – Подстанция тут рядом. Пять минут, и врачи на месте будут…
   Игнатьев хотел ответить, что потерпит, но не проронил ни звука.
   – Да что ты ему сказки рассказываешь? – сказала один из оперов, обращаясь к Лебедеву. – Он не слышит ни фига. Печень пулей задета. Вон кровищи сколько… Ему жить осталось полминуты.
   Игнатьев открыл рот, чтобы заявить, что он жив и все слышит. Но не смог даже застонать. Только сглотнул комок, застрявший в горле. Жесткий, как шарик для пинг-понга.
//-- * * * --//
   Через пару дней Джейн получила ответ от юриста из Чикаго. Тот писал, что контракт составлен многословно, но грамотно, замечаний нет. Он бы порекомендовал не забыть о некоторых мелочах, например, отдельно оформить страховку на случай травмы, потери здоровья или смерти, наступившей во время осмотра производственных помещений фирмы «Свифт – Строй».
   Не факт, что на голову Джейн свалится кирпич, но чего в жизни не бывает. А если такое все же случится, Хабарову придется выложить крупную сумму, чтобы урегулировать конфликт. Второе. И Стив уже об этом говорил: безвозвратный аванс должен составлять не менее половины общей суммы выплаты. На том замечания кончились.
   Перечитав письмо, Джейн решила, что под контрактом можно ставить подпись и завтра же отвезти бумаги в офис «Свифт – Строя». Стив прав: если деньги сами плывут в руки, не надо им мешать. Она вытащила бумаги из папки, полистала их. Вынула из портфеля ручку, но тут подумала, что любое дело надо доводить до конца.
   Если Пол до сих пор не позвонил, значит, о Борисе Хабарове и его фирме ничего разузнать не удалось. Телефон ожил в тот момент, когда Джейн хотела снять трубку.
   – А я как раз о тебе подумала, – обрадовалась она, услышав голос журналиста. – Вот и говори теперь, что на свете нет телепатии.
   – Тебе еще нужна информация об Хабарове?
   – Разумеется. Можем встретиться в том же месте?
   – В одном и том же месте с одним и тем же человеком два раза не встречаюсь, – ответил Пол. – И тебе не советую. Возможно, это лишние предосторожности. Но давай их соблюдать. У меня дела в районе Сокольников. Хочешь подъехать туда прямо сейчас?
   Они встретились возле метро, прошли по аллее до входа в парк. Рабочий день закончился, но народу вокруг немного. Пол присел на скамейку и, вытащив из портфеля записную книжку, перевернул несколько листков.
   – Для начала пару слов о нашем герое. Из неблагополучной семьи, с грехом пополам осилил восемь классов в городе Смоленске. Потом утроился в столовую учеником повара. Выгнали за кражу. Со временем Хабаров повзрослел и понял, что в маленьких городах большие деньги не водятся. Он подался в Москву. Работал гардеробщиком в ресторане. По слухам, воровал, обирал пьяных. Трижды отбывал срок по разным статьям. Мастерски подделывает любые ценные бумаги: векселя, долговые расписки, акции. От природы одаренный человек, обладает даром убеждения, хороший организатор. Язык подвешен.
   – Да, это я заметила, – кивнула Джейн и неудачно пошутила. – Кстати, организацией убийств он не занимается?
   – Не исключено, – с мрачной серьезностью ответил Пол. – Уже позднее сколотил в Москве преступную группу, которая выбивала проблемные долги. Последний раз Хабаров отсидел три года за покушение на убийство. Вышел на волю и сошелся с преступной группой некоего Александра Шатуна. Специализация этой группировки незаконный силовой захват чужой собственности, так называемое рейдерство. Суть рейдерства, как ты знаешь, – поставить хозяина собственности в такие условия, чтобы он добровольно отказался от своего завода, мастерской или роскошного особняка. От любого имущества, которое понравится вымогателям. В основном используют старые проверенные методы: подкуп, шантаж, похищение людей, пытки и так далее.
   – Тот объект в Подмосковье, что я ездила смотреть, Хабаров просто отберет у собственника, не заплатив ни копейки?
   – Скорее всего, так и будет. Хабаров и компания намечают добычу. Обхаживают, обнюхивают. А потом действует, решительно и быстро.
   – Ты сказал: Хабаров сошелся с Александром Шатуном. Знакомое имя. Насколько я понимаю, именно с ним я познакомилась в Атланте. А потом виделась в Чикаго.
   Пол вытащил портативный компьютер, осмотревшись по сторонам, включил его и показал Джейн два десятка фотографий, где она увидела своего знакомого по Атланте Александра Шатуна и хозяина «Васты» Стаса Рогова. Снимки сделаны где-то в ресторане, слишком мало света, изображение местами расплывчатое, но узнать человека можно. Шатун и Рогов сидели рядом за одним столом, на заднем плане танцевали нарядно одетые парочки.
   – Я выложил не все новости. «Свифт – Строй» Хабарова – это дочерняя компания фирмы «Васта», – выпалил Пол. – Да, да, дочка той фирмы, аудитом которой ты занимаешься. А про Шатуна известно следующее, – Пол на пару минут уткнулся в экран ноутбука. – Он не имеет никакого отношения к «Васте» и ее хозяину Стасу Рогову. Официально не имеет. Не занимает там никаких должностей. Но по существу после Рогова – он второй человек. Такие дела, подруга.
   Джейн поблагодарила Пола и поднялась.
   – Провожать меня не нужно, – сказала она. – Пройдусь немного. А потом, когда устану, прокачусь на метро.
   – Я не настаиваю, – улыбнулся Пол. – Хотел спросить: ты умеешь пользоваться пистолетом?
   – Умею. Я два года по выходным ходила в тир вместе с отцом. Он хороший стрелок и меня решил научить. И научил. А чего ты спрашиваешь?
   – Может быть, тебе тоскливо и одиноко засыпать и просыпаться без ствола. Я не говорю, что оружие придется применить, нет… Упаси боже. Но лучше иметь под рукой ствол, чем защищаться столовым ножом или сковородкой.
   – Выкини из головы. У меня нет разрешения на хранение оружия. Я не собираюсь нарушать закон.
//-- * * * --//
   Джейн повернулась и зашагала по аллее, вскоре она вышла на опустевшую улицу и подумала, что едва не влипла в мерзкую историю. Экспертиза, о которой попросил Хабаров, – скрытая форма взятки. За символическую работу отваливают тридцать пять тысяч долларов, а потом, если результаты экспертной оценки фирмы «Васта», не понравятся Стасу Рогову или Шатуну, выяснится, что Джейн лицо заинтересованное. Купленное и перекупленное. Ее выводам доверять нельзя.
   Но почему именно она? Почему Шатун и Рогов выбрали своей мишенью именно Джейн? Помимо нее аудитом «Васты» занимаются еще три американских эксперта. Один человек проверяет финансовое положение фирмы: банковские счета, денежные проводки внутри России. Другой эксперт ищет деньги, выведенные за рубеж и спрятанные за границей на оффшорных счетах. Третий специалист изучает контракты и договора, заключенные с иностранными и местными фирмами за последние три года.
   Наконец, Чарли. Он осуществляет общее руководство, координирует деятельность подчиненных и сводит воедино подготовленные материалы. Джейн оценивает объекты недвижимости и землю, которой владеет «Васта» – всего-навсего. Она просто делает свою работу, не более того. Тогда зачем эта взятка? Чего добиваются Шатун, Хабаров, Рогов? Она должна уменьшить в отчетах стоимость имущества «Васты»?
   Если эти люди хотят, чтобы Джейн изменила данные отчетов, можно действовать иначе. Просто переговорить с ней, припугнуть, предложить деньги… Возможно, такое предложение еще сделают – всему свое время. Сначала она получит свои тридцать пять тысяч, а потом Борис Хабаров или Стас Рогов скажут, как отработать аванс, что ей делать дальше.
   Ерунда. Чушь собачья. Ориентировочная оценка имущества и земли, которыми владеет «Васта», известны по результатам прошлого аудита, который проводила русская фирма. И результаты той проверки совпадают с оценками Джейн. Правда, Джейн еще не закончила работу, она не ездили в Таджикистан, где «Васта» строила фабрику по выделке кожи. Опять ерунда… Та недостроенная фабрика стоит не дороже десяти-пятнадцати тысяч долларов. Но даже половины тех денег за нее не выручишь. Потому что покупателя не найдешь. Мысли кружились в голове. Рождались новые вопросы, но ответов не было.
   – Чертово дерьмо, – шепотом по-русски повторяла Джейн. – Угораздило же вляпаться…
   Увлеченная своими рассуждениями, она брела по тротуару вдоль незнакомой улицы. Изредка по дороге проезжала машина, и наступала тишина, только каблучки цокали по асфальту. Неожиданно Джейн почувствовала, будто кто-то смотрит ей в затылок, так смотрит, будто из винтовки целит. Она обернулась, за спиной маячила фигура мужчина в сером плаще и кепке. Когда Джейн остановилась, человек тоже остановился и стал внимательно разглядывать плохо освещенную витрину магазина спортивных товаров.
   Джейн подумала, что в словах Пола есть толика здравого смысла: пистолет ей уж точно не помешает. Правда, можно поступить по-другому: съездить к врачу и попросить рецепт на успокоительное лекарство. Впрочем, со своими страхами она справится без таблеток. Должна справиться, иначе нельзя. Джейн прибавила шагу и вскоре оказалась на широкой освещенной улице рядом со станцией метро.
//-- * * * --//
   Ранним утром она позвонила Хабарову и объяснила, что его лестное и очень щедрое предложение принять не сможет. Как раз вчера вечером якобы звонил большой босс из «Хьюз и Голдсмит», он потребовал форсировать основную работу, потому что у Джейн накопилось много дел в Чикаго. Она еще раз поблагодарила Хабарова за то, что он остановил свой выбор на ее скромной персоне, хотя в Москве много квалифицированных аудиторов.
   – Что ж, жаль, – ответил Хабаров. – Я на вас рассчитывал. Впрочем, если передумаете, звоните. Сумму вашего гонорара можно обговорить особо.
   – Боюсь, ничего не получится, – твердо ответила Джейн.
   – Тогда позвольте пару слов, – Хабаров покашлял в трубку. – Когда я учился в университете, у нас был один мужчина, очень способный одаренный человек. Он еще не закончил образования, а ему уже сделали десяток выгодных предложений. Он отказался, видимо, хотел чего-то лучшего. Все ждал чего-то. А чего ждал? Не поймешь. Короче, его перестали приглашать в приличные места. И вообще куда бы то ни было. Теперь он с лотка продает горячие сосиски возле Киевского вокзала. Продолжает чего-то ждать. И дождется. Знаете чего? Когда-нибудь отравится своими сосисками. Да… И сыграет в ящик. Никто не придет на его похороны, потому что он только и делал, что выдрючивался. Набивал себе цену, не завел друзей. Но успел испортить отношения со всем миром.
   Несколько секунд Джейн ждала, когда Хабаров закончит смеяться.
   – И как мне это понимать? – спросила она.
   – В том смысле, что отказываться от хороших предложений нельзя. Увидели шанс – воспользуйся им. Железная логика бизнеса. Иначе карьера быстро закончится. И со здоровьем проблемы возникнут. Так-то…
   Джейн положила трубку и, взволнованная, долго ходила по квартире. Как тот продавец сосисок с Киевского вокзала она ожидала неизвестно чего. Она хотела выйти на балкон, когда в прихожей тренькнул звонок. Неслышно подкравшись к двери, она минуту разглядывала незнакомого молодого человека. Коротко стриженная голова на бычьей шее, широкие плечи обтянутые клетчатой рубахой, тусклый взгляд.
   – Кто здесь? – голос дрогнул.
   – Это от Пола Харриса, – сказал молодой человек. – Он кое-что прислал. Ну, вроде как бандероль. Попросил меня занести. Я звонил по телефону, но было занято. У меня с собой документы есть. Ну, что я это я. Могу показать. Откройте, а то я спешу.
   Джейн распахнула дверь, впустила незваного гостя. Парень оказался курьером из журнала, где работал Пол.
   – Где расписаться? – спросила Джейн.
   – Нигде, – ответил парень. – Это личная услуга. Никаких формальностей.
   В руках Джейн оказалась плоская коробка, которая весила около килограмма. Молодой человек, с интересом поглядывая на хозяйку, неловко топтался в маленькой прихожей возле вешалки, словно ждал чаевых. Но не дождался. Поблагодарив курьера, она выпроводила его за дверь, разрезала ножом клейкую ленту, сняла бумажную обертку и распаковала коробку из-под конфет «Белоснежка».
   В ней, завернутый в газету, лежал пистолет Макарова, новый, еще пахнущий заводской смазкой, и снаряженная обойма. Джейн выбросила картонную коробку в мусорное ведро, вставила обойму в рукоятку, передернула затвор и включила предохранитель. Пистолет как раз по руке, не велик, не мал. Она тщательно протерла его сухой тряпкой и спрятала его под подушку кожаного дивана.
   Именно так, с патроном, досланным в патронник и включенным предохранителем, отец учил хранить личное оружие. Выхватываешь ствол из-за пояса или из сумочки. Большим пальцем правой руки опускаешь предохранитель, указательным нажимаешь на спусковой крючок. Чтобы произвести выстрел, тренированному человеку требуется не больше двух с половиной секунд. А Джейн умеет обращаться с оружием. Она мысленно поблагодарила Пола, но звонить в редакцию не стала, этот разговор не для телефона.

Глава одиннадцатая

   Радченко остановил машину возле здания, где помещалась почта. Он заказал международные телефонные переговоры с Москвой и Джизаком и стал ждать. Сонная телефонистка за прилавком, спасаясь от духоты, обмахивалась газетой и пила холодный чай, но легче не становилось. Радченко часто выходил на воздух, сидел на скамейке, возвращался в зал и снова выходил.
   Он ругал себя за то, что в Москве сдуру послушал одного человека, который советовал не брать с собой спутниковый телефон. Мол, таких аппаратов на всю республику штук двадцать, и пользуются ими контрабандисты, переправляющие из Афганистана героин. А военные, стоит выйти в эфир спутниковому аппарату, пеленгуют его и расстреляют владельца без суда и следствия. Или пускают с вертолета управляемую ракету. Таких случаев пруд пруди. Гора трупов и море крови.
   После полуторачасового ожидания дали фирму «Коринф», что в городе Джизаке. В трубке задребезжал тонкий стариковский голос. Отвечал дежурный по офисному зданию Мухамедов. Он обстоятельно доложил, что в фирме «Коринф» рабочий день закончился, а если Радченко позвонил бы днем или с раннего утра, то начальства все равно не застал: кто в отпуске, а кто на объектах.
   – На каких объектах? – уточнил Дима.
   – Этого мне знать не положено, – уклончиво ответил дежурный. – Я человек маленький. Трубку снимаю и в дверной глазок смотрю. А вы по какому делу?
   – Я старый друг вашего генерального директора уважаемого Ахмада Искандерова, – без запинки соврал Радченко. – Мы не виделись целую вечность. И проездом оказался в ваших краях. Один умный человек дал этот телефон.
   Мухамедов порадовался, что два друга, разлученных судьбой, скоро заключат друг друга в объятия. Старик выложил все, что знал о «Коринфе», где работает уже второй месяц. Контора большая, богатая и занимается всем понемногу. Клиенты – зажиточные люди, не только из Джизака – со всей республики. Частное строительство домов – пожалуйста. Изготовление и установка надгробий и памятников. Оптовая и розничная продажа цемента, щебенки, строительного бетона и многое другое.
   Если добрый друг господина Искандерова захочет встретить старость в этих местах, обязательно получит большую скидку на новый дом. В «Коринфе» трудятся сотни две рабочих, в собственности самосвалы, есть даже башенный кран. В конторе всегда чистота и порядок, бумажка к бумажке. Потому что все руководители «Коринфа» – бывшие военные. Люди отметились во всех горячих точках.
   Радченко поблагодарил словоохотливого собеседника, пообещав позвонить в другой день, дал отбой. Некоторое время он обдумывал полученную информацию и решил, что толку от нее – никакого.
   Когда соединили с Москвой и трубку взял Чарли Хейнс, Дима задал ему несколько коротких вопросов и получил столь же лаконичные ответы. Известий от Джейн по-прежнему нет. Новостей от московских ментов не поступало. О фирме «Коринф», что в Джизаке, Чарли никогда не слышал. Видимо, подпись Джейн на финансовом документе, это недоразумение, которое должно как-то разъясниться.
   – У нее есть право заключать соглашения с юридическими лицами, – Чарли замялся. – Она может самостоятельно привлекать независимых экспертов или поручать определенные работы иностранным организациям. Джейн может оплачивать эти работы, для таких целей в нашей фирме существует специальный банковский счет.
   – Она имела право снять с этого счета десять тысяч долларов, чтобы рассчитаться с доверенным человеком наличными? И не спросить вашего разрешения?
   – Да, такой суммой она может распоряжаться, не ставя меня в известность, – ответил Чарли. – Ну, если возникла срочная необходимость. Впрочем, позже все равно придется отчитаться за потраченные деньги.
   Второго соединения с Москвой пришлось дожидаться недолго, всего полчаса. Голос Диминого начальника господина Полозова звучал бодро. Но хорошее настроение испортилось, когда он выслушал рассказ Радченко. Во избежание утечки информации через телефонистку, Дима перешел на английский язык, благо собеседник в свое время учился в Англии.
   – Говоришь, труп, что нашли в гостинице «Баскунчак», хотят повесить на тебя? – переспросил он. – Ситуация скверная.
   – Но не критическая, – сказал Радченко.
   – Так или иначе, придется свертывать дело. Сначала надо тебя вытащить из Таджикистана. Это самое первое дело. Провести двадцать пять лет в тамошней тюрьме только за то, что ты оказался не в том месте не в то время, – слишком круто. Ты наверняка слышал, что собой представляют местные тюрьмы? Одно скажу: там до сих пор сохранились земляные ямы. И другая восточная экзотика.
   – Значит, уезжать?
   – Только не делай вид, что очень опечален этим обстоятельством. Слушай и запоминай. Возьмешь билет до Термеза на ночной скорый. Оттуда на Каган и дальше до Ташкента. Там на твое имя будет заказан билет до Москвы.
   – Я хочу остаться, – твердо сказал Радченко. – Если уеду, взамен придется присылать другого человека. Пока он найдет концы, поймет, что к чему… Время упустим. Сейчас шансы найти Джейн Майси я расцениваю как не слишком высокие. Но эти шансы есть. Через три-четыре дня наши акции упадут до нулевой отметки. Короче, я остаюсь.
   Полозов выдержал паузу, стараясь осмыслить услышанное.
   – С чего это ты решил поиграть в героя?
   – Я не играю, – покачал головой Радченко. – Еще в Москве я видел фотографии Джейн вместе с ее ребенком. И тут нашел фото в ее компьютерной сумке. Джейн и ребенок. Простые любительские снимки, которые она возила с собой. И наверняка разглядывала каждый вечер. Понимаете, о чем я? У девочки нет отца. Не хочется, чтобы она осталась круглой сиротой.
   – Думаешь, мне хочется? – хмыкнул Полозов. – Но что ты можешь сделать?
   – Попробую сделать хоть что-то…
   – Учти, Дима, – это твое решение, – Полозов не одобрял проявлений смелости, полагая, что смелость и глупость живут где-то рядом. – И ответственность твоя. К слову: у тебя тоже есть ребенок, которому года не исполнилось. И жена красавица. Наверное, ты мечтаешь сделать ее вдовой. Ладно, жму руку. Держи меня в курсе.
   Дима положил трубку и, оказавшись на улице, подумал, потратил много времени, рисковал жизнью, но не продвинулся в своем расследовании ни на шаг. Мало того, свет в конце тоннеля даже не маячит. Ко всем удовольствиям его подозревают в убийстве гостиничного вахтера. След Джейн простыл. И неизвестно, жива она или…
//-- * * * --//
   Ночь Девяткин провел на даче Тоста. Оперативники перевернули дом вверх дном, нашли пистолет Макарова со спиленными номерами, помповое ружье турецкого производства, две гранаты РПГ-5, коробку с патронами девятого калибра к пистолету и охотничий нож со следами крови, то ли животного, то ли человека. Оружие изъяли, понятых отпустили.
   Девяткин, успевший вздремнуть на кушетке в мансарде, сел за руль служебной машины и отправился в одно из районных управлений внутренних дел, куда вчера по его приказу доставили гражданку Зенчук Людмилу Ивановну.
   В дежурной части на стульях, стоящих в ряд, дремал Саша Лебедев. Два местных офицера резались в карты. При появлении Девяткина игру свернули, Лебедев проснулся и отдал короткий рапорт. Зенчук отдыхает в одном из следственных кабинетов, разговаривать с милицией не хочет, грозится написать жалобу в прокуратуру.
   – Ругается очень, – добавил старлей. – Уши вянут слушать.
   – Правильно делает, что ругается, – одобрил Девяткин. – Другая барышня на ее месте давно бы эту жалобу написала. Так и так. Шла по улице. За моей спиной менты начали перестрелку. Убили человека в темных очках и еще какого-то старика прохожего. Устроили обыск на даче. А меня бросили в сырой подвал. Хотя я предупреждала, что страдаю хроническим насморком. Прокурор прослезится от жалости к бедной женщине. И примет меры. Нам объявит по выговору, а пред Зенчук придется долго извиняться.
   Дежурные офицеры засмеялись.
   – Ну, вы ей жизнь спасли, – сказал Лебедев. – Сами чуть на пулю не нарвались. Я это к тому, что в любом человеке, в самой пропащей душе, должна быть хоть капля благодарности. Ей жизнь спасают, а вместо «спасибо» одна ругань. Она говорит, что мы не имеем права держать ее здесь без предъявления обвинения. Говорит, что слова не скажет без адвоката. Ну, и так далее…
   – Насчет капли благодарности в человеческой душе, – это только красивые слова, – отрезал Девяткин. – Зенчук нас благодарить не за что. Момента своего спасения она не видела. Она свято верит, что стрельбу менты подстроили. Кстати, ты два дня назад зарплату получал? Очень хорошо. Тогда готов с тобой поспорить, что через полтора часа я сниму показания с гражданки Зенчук. И отпущу ее под подписку о невыезде. Уходя, она скажет: «Большое спасибо, гражданин начальник». Или что-нибудь в этом роде.
   – Она не знает слова «спасибо», – покачал головой Лебедев. – И никаких показаний давать не станет. Даже под дулом пистолета. На сколько спорим?
   – Ну, давай так: чтобы в пересчете на доллары вышла сотня, – Девяткин протянул руку. – Вот офицеры будут свидетелями. Потянешь сотню?
   – Я-то потяну, – Лебедев взял ладонь Девяткина в свою лапу. – Но вы на деньги влетите.
   – За меня не бойся, – ответил Девяткин. – Засекай время. В шесть тридцать утра чтобы мои деньги, то есть пока еще твои деньги, тут вот на столе меня дожидались.
   Девяткин захватил бланки протокола и ушел. А Лебедев отправился в продуктовый магазин, работавший круглые сутки. Он вернулся с батоном свежего хлеба, молоком и вареной колбасой. Дежурные офицеры завалили чая, Лебедев выпил молока, перекусили бутербродами. Втроем сели играть в карты.
   Время летело быстро, за час в отделение поступило два звонка. Пьяный муж избил жену, потом пригрозил ее прирезать. Но не успел, пошел на кухню за ножом, упал в коридоре и заснул. И еще за два квартала отсюда наркоман пытался покончить с собой, спрыгнув с крыши двадцатиэтажного дома. Но приземлился на балконе девятнадцатого этажа. Головой сломал велосипед, стоявший на балконе. И теперь лежит и просит о помощи. По вызовам выехал дежурный наряд, а карточное сражение продолжилось.
   Ровно через полтора часа в комнату вошел Девяткин, мрачный, как туча. Он даже не стремился скрыть своего разочарования. Разорвал исписанный до середины бланк протокола и выкинул бумажки в корзину. Усевшись у окна, достал бумажник, положил на стол деньги и сказал:
   – Ну, чего смотришь, Саша? Бери.
   – Крепкий орешек? – старлей засунул купюры в бумажник, спор у Девяткина он выиграл впервые. – Я сразу сказал: надо ее бы в камере подержать трое суток. А уж потом разговаривать.
   – Ладно, умник, оставь советы при себе, – вяло огрызнулся Девяткин. – Что ж, даже у Наполеона было свое Ватерлоо. Но в отличие от Наполеона, допрос гражданки Зенцук – не последнее мое сражение. В следующий раз посмотрим, кто кого причешет.
   – А что делать с Зенчук? – спросил Лебедев.
   – Не хочет выходить на волю под подписку, что ж, ее дело. Оформим девушку за хранение оружия и боеприпасов. Предъявим обвинение в установленный законом срок. Лебедев: доставишь ее на Петровку, в изолятор временного содержания. Пусть сидит и осваивается. А я домой, отосыпаться.
   Девяткин вышел из отделения под серый свод небес и поежился от прохладного утреннего ветра. В эту минуту он вдруг почувствовал себя старым, уставшим от жизни человеком.
//-- * * * --//
   Солнце поднялось над склоном холма и слепило глаза. Повозка тащилась вверх по пыльной дороге. Сидевший на козлах Рахат Садыков подстегивал мерина вожжами и мычал под нос мелодию, бесконечную и однообразную, как выжженная солнцем голая степь. Джейн делала из фляжки глоток теплой воды, смачивала носовой платок и накрывала им голову. Но ткань высыхала за минуту. Лицо Джейн обветрило, кожа сделалась сухой и шершавой.
   Навстречу попались две машины. В первый раз из-за пригорка на бешенной скорости выскочил грузовик. Садыков и Джейн спрыгнули на землю и замахал руками, чтобы машина остановилась, но грузовик не притормозил. Джейн залезла обратно в повозку, Садыков еще полчаса возился с колесом, готовым отвалиться. Вскоре появился автобус с помятым передком. Краска на кузове потрескалась и облупилась. Автобус двигался медленно, Садыкову хватило времени, чтобы остановить лошадь, спуститься с телеги и, заняв позицию на обочине, замахать руками.
   Водитель, проехал мимо, а затем, передумав, резко затормозил. Когда Садыков подбежал к автобусу, водитель неожиданно выжал газ и уехал. И снова мучительно долго Рахат ставил на место колесо, а Джейн сидела в тени повозки, спасаясь от прямых солнечных лучей. Она думала, что, судя по времени, которое заняло путешествие, они должны были уже три раза добраться до Измеса, вернуться в Душанбе и отдохнуть пару дней.
   Из Садыкова получился негодный проводник, а проклятый поселок как сквозь землю провалился. Одно хорошо: навстречу попались автобус и грузовик, значит, люди где-то рядом.
   И точно, не проехали и часа, как на пути, словно мираж в пустыне, возник поселок: несколько улиц, застроенных глинобитными домами с плоскими крышами. Наружные ставни закрыты, людей не видно. Наверное, все мужчины в городе на заработках, а женщины сидят по домам или работают в поле. Только возле единственного магазина, расположенного в обычной глинобитной лачуге, сидят, расстелив на земле лошадиную попону, два седобородых старика. Бесцветными глазами настороженно наблюдают за приезжими, переговариваются шепотом и, задерживая взгляды на женских джинсах, качают головами.
   В магазине, темном и маленьком, пропахшим машинным маслом, за прилавком стоял мужчина средних лет. Он вежливо поздоровался с Джейн и ее спутником, искренне обрадовавшись первым покупателям. Мужчина представился Саидом, спросил, откуда путники направляются, поругал погоду, слишком жаркую и сухую. Нагрузил в мешок вяленого мяса, лепешек из мамалыги и два десятка вареных яиц. Мелких, но, кажется, свежих.
   В другой мешок положил сахара, пшена и дешевых папирос «Звездочка» для Рахата, – ничего лучше не нашлось. Джейн выбрала котелок, железные кружки, два самых больших молотка, лопату и еще кое какие мелочи, включая сорок джутовых мешков из-под макарон, крупы и сахара. Плюс несколько упаковок с бумажными пакетами. Рахат зашел за прилавок, кивнул на сорокалитровые канистры для бензина. Сказал, что возьмет все четыре, что есть в магазине, если продавец наполнит емкости водой.
   – Только вода у нас того, – Саид замялся. – Немного ржавая. Металлом отдает. И соленая. Мы-то давно привыкли. А вот вам после города…
   – Наливай, – махнул рукой Садыков. – Мы потерпим. А слепая лошадь тем более.
   – А телефона у вас тут нет? – спросила Джейн. – Надо в Москву позвонить. Или хотя бы в Душанбе.
   Продавец присвистнул.
   – Это вы хватили – в Москву. Телефон есть. Но связь только с соседним аулом. Чтобы в Душанбе позвонить, надо в поселок районного подчинения ехать. Автобус ходит раз в неделю. Но третьего дня дорогу на перевале камнями завалило. Очистить некому. А люди там работать боятся. Год назад две женщины на расчистке дороги погибло. В пропасть смело камнями.
   Быстро и охотно отвечая на вопросы гостей, продавец сказал, что купить легковую машину в поселке никак не получится. На всю округу только два легковых автомобиля, но хозяева не продадут их ни за какие деньги. На мукомольне есть трактор на колесах, он продается, но не работает. И еще в наличии два грузовика и автобус, они на ходу. Но этот транспорт – собственность общины земледельцев.
   Продавец рассказал, как добраться до поселка Измес, даже поводил огрызком карандаша по листу толстой бумаги, в которую заворачивал самые дорогие деликатесные товары: вареные яйца или вяленое мясо. Вот так идет основная дорога, а на Измес второй поворот направо, там на развилке указатель сохранился. Мимо проедет только слепой.
   – В том поселке давно никто не живет, – добавил он. – Не советую там долго задерживаться. В округе полно волков. Ночью опасно.
   – Мы ненадолго, – соврал Садыков. – Только поклонимся могиле моего дяди. И снова в дорогу.
   – У вас оружие есть? Могу уступить автомат Калашникова.
   – Спасибо. Пистолет имеется.
   – Держите при себе, – посоветовал Саид. – А если останетесь на ночь, разведите костер. Иначе волки близко подойдут.
//-- * * * --//
   Поблагодарив любезного продавца, Садыков погрузил в повозку продукты, пустые мешки и воду. Скорее, чем думали, добрались до поворота, увидели врытый в землю столб с табличкой. Буквы, выведенные масляной краской, выцвели под солнцем почти до белизны, но разобрать надпись можно: Поселок Измес. 5 километров.
   Лошадь повернула на узкую дорогу и побежала быстрее. Вскоре глазу открылись саманные домики, прилепившиеся к склону холма. Темные глазницы окон, развалившиеся заборы. Большое пепелище на месте, где когда-то стоял сенной сарай. Неподалеку из земли торчат два ржавых могильных креста, а рядом надгробье из необработанного камня. Земля, заросшая колючим кустарником и бурьяном, изрыта сусликами и полевыми мышами.
   – Не глядите на пустые дома – это плохая примета, – сказал Садыков и подстегнул лошадь. – У нас говорят, что в пустых кишлаках селятся души умерших, которые не нашли покоя в ином мире. Конечно, я в это не верю. Но все же… Однажды, помню, ночевал в степи поблизости от такого вот селения. Ночью своими глазами видел в окнах голубоватый свет. И некому в том ауле зажечь огонь, потому как людей живых не осталось. А он горит…
   – Хорошо, не буду смотреть, – Джейн отвела взгляд.
   – Наша фабрика ниже, еще километра полтора отсюда. Вот приедем на место и отдохнем. До завтрашнего утра.
   – Некогда отдыхать, – сказала Джейн. – Мы и так отдыхали слишком долго.
   – Наша задача – определить, какие работы выполнены? – Рахат стегнул мерина. – Сколько материалов ушло. Кирпича, бетона… Вернемся в Душанбе. Наши данные сверим с процентовками. Правильно?
   – Не совсем так. Мы возьмем пробы грунта и скальной породы. Все собранное рассортируем по пакетам, загрузим мешки. И только тогда отправимся в обратный путь.
   В угрюмом молчании доехали до места. В низине, куда вела дорога, стояла постройка: бетонные стены и железные балки вместо крыши. Очевидно, на этом месте хотели построить главный цех. Рядом с ним забетонировали фундамент для склада или административного помещения. Чуть ниже постройка из саманного кирпича, напоминающая общественный туалет. Этот уже с крышей, нет только оконных блоков и дверей. На отшибе остов грузовика без колес и кузова.
   – Огонь разложим прямо тут, – осмотревшись, сказала Джейн. – Для ночлега место хорошее, высокое. На возвышенность, как правило, не заползают змеи. И звериных троп не видно.
   – Устроимся отлично, – кивнул Садыков.
   Она начала разгружать арбу, а Садыков разнуздал лошадь.
//-- * * * --//
   Встречу с капитаном Алексеем Пономаревым назначили в сквере возле рыночной площади. Бравый милиционер в форме, в начищенных до блеска ботинках с планшетом через плечо появился точно в назначенное время, минута в минуту. Присев на скамейку рядом с Радченко, сказал:
   – Ваша история мне в общих чертах известна. Но сначала нужно прояснить некоторые, – капитан замялся, стараясь заменить слова «деньги» и «оплата» близкими по смыслу, но синонимов почему-то не находилось. – Как бы это поточнее выразиться… Прояснить некоторые моменты что ли…
   Нужные слова не приходили на ум.
   – Насчет денег? – Радченко уже вжился в роль дойной коровы и не возражал, когда очередной вымогатель собирался подергать его за вымя. – Если информация стоит того…
   – Нет, нет, – капитан потупил взгляд. – У меня твердая такса. Если я что-то сообщаю, полезное или не слишком полезное, – сто долларов. Ну, такая вот ставка.
   – Хорошая у вас ставка, – Радченко полез в бумажник, но мент снова запротестовал.
   – Нет, нет. Когда будете уходить, положите под лавку. И сверху камнем придавите. Чтобы не улетела.
   Капитан Пономарев говорил очень тихо, замолкал, если мимо проходил человек. Часто оглядывался по сторонам и морщил лоб, если что-то не нравилось. Словом, вел себя так, будто пришел в этот сквер вовсе не мент, а изменник родины, мечтавший выгодно продать иностранному шпиону военные тайны родного государства.
   – Насчет Джейн Майси мы получили запросы из московского ГУВД. Где Майси находится, с кем вступала в контакт, чем занималась. Что они в Москве не понимают, что эта Майси мне не докладывает, чем занимается. Бумаги были подписаны неким майором Девяткиным. Знаете такого?
   – Кое-что о нем слышал. Краем уха.
   – В гостиницах Майси не останавливалась, – Пономарев огляделся по сторонам и вздохнул. – Таможенной очистки в аэропорту не проходила. Я уж хотел написать в Москву, что такая особа тут вовсе не появлялась. Но оказалось, что Джейн прилетела к нам не из Москвы, а из Узбекистана. Она провела в тамошнем аэропорту полдня. Хотя были места на двух самолетах, которые вылетали раньше. Что она делала сутки в чужом аэропорту?
   – Вы меня спрашиваете? – удивился Радченко.
   Пономарев осмотрелся. Ничего подозрительного. В десяти шагах от них поперек дорожки валяется пьяный. На дальней лавочке через дорогу лежит другой пьяный. Кажется, тот дальний пьяница обмочился. И, судя по неприятным специфическим запахам, не только обмочился.
   – Я просмотрел сводки преступлений за две последние недели. Брал не только тяжкие или особо тяжкие преступления. Изучил все: угоны автотранспорта, мелкие кражи, хулиганство, воровство и прочее.
   – А это еще зачем?
   – Тут логика простая. Если в наш город приезжает иностранец, особенно из богатой страны, он обязательно влипает в какую-то гнусную безобразную историю. Его изобьют, напоят какой-нибудь отравой, сбросят с моста в ручей. И обязательно ограбят или обворуют – это уж точно. Это сто процентов. Значит, должно быть заявление пострадавшего. Но от Джейн заявлений не поступало. Кроме того, жертвами насилия не становились женщины ее возраста и внешности.
   – Словом: полный мрак?
   – Ну, не совсем. Наши милиционеры дежурят на блок-постах вместе с военными, – он вытащил из планшета и расстелил на коленях карту города. – Вот здесь дней десять назад дежурил наряд милиции из центрального района. Позднее командир группы подал рапорт на имя руководителя главка. Суть такова: офицер таджикских вооруженных сил, русский по национальности, фамилию я не помню, пропустил без досмотра подозрительную машину.
   – Что за машина? – Радченко придвинулся ближе к менту.
   – Светлая «Волга», номер можно уточнить. За рулем местный парень, а в салоне, на переднем сидении женщина. Белая кожа, каштановые волосы, лет тридцать… Из Москвы прислали фотографии Джейн. Ну, точно подходит под описание. Водитель «Волги» вел себя подозрительно, волновался. Но офицер, поговорив с женщиной, пропустил машину, в которой могли находиться наркотики или оружие.
   – И что с рапортом? – спросил Радченко.
   – Никому не хочется ссориться с военными из-за какой-то ерунды. Рапорт положили под сукно и на том точка. Короче, получается, что Майси была в городе. И выехала отсюда…
   – Подождите, где вы говорите, тот блок-пост?
   – А вот он, – капитан начертил на карте крестик. – Вот на развилке этих дорог.
   Радченко хмыкнул. Если Садыков и Джейн ехали к недостроенной фабрике по выделки кожи, то c самого начала они взяли неверное направление. Следовало выезжать через контрольно-пропускной пункт, что в другом конце города. И гражданин Садыков, проживший здесь значительную часть жизни, не мог этого не знать. Выходит, он нарочно путает Джейн или… Не хочется думать о самом плохом, но ничего другого просто в голову не приходит.
//-- * * * --//
   В первых сумерках Радченко остановил машину у военного поста на выезде из города. Он предъявил документы офицеру. Тот долго листал паспорт и мусолил справку комендатуры, согласно которой предъявитель сего документа может следовать через военные посты, не подвергаясь досмотру транспорта и личному обыску.
   – Значит, ты Сулейменов? – офицер вгляделся в лицо водителя. – Таджик?
   – На одну четверть, по отцовской линии, – отчеканил Радченко. – Мать русская.
   – Ветеринарный врач?
   – Так точно, – кивнул Радченко.
   – Ветеринарный врач по отцовской линии? На одну четверть? – пошутил офицер и хохотнул. – Видно у тебя хорошие связи в комендатуре, раз выправили такую грамоту. Ну, что обыскивать тебя нельзя. Проезжай, ветеринар.
   Военный пост исчез за облаком пыли, Радченко думал, что путешествие предстоит не самое дальнее. Если ехать короткой дорогой, он окажется на месте, у недостроенной фабрики, к вечеру завтрашнего дня. Через полчаса он свернул с асфальта на грунтовку, около девяти вечера, когда сумерки сделались гуще, вылез из машины, осмотрелся и в свете фар не увидел дороги, самым загадочным образом куда-то пропавшей.
   Радченко развернул машину и погнал ее в обратном направлении. Он долго рыскал по степи, но дорогу словно черти съели.

Глава двенадцатая

   Под утро Радченко нашел пропавшую дорогу. Грунтовка с глубокими колеями петляла вдоль равнины, поднималась на холм и спускалась вниз, на такую же равнину, плоскую и пыльную.
   В девять утра навстречу попался грузовик, в кузове которого тряслись два железных контейнера. Радченко выскочил из машины и замахал руками. Грузовик остановился, из кабины выбрался узбек в промасленной брезентовой куртке на голое тело. Он сказал, что его зовут Ибрагимом, и говорит он, к сожалению, хуже чем водит машину.
   Разговор проходил на странной смеси русского и таджикского языков, дополненной жестами. Радченко показал Ибрагиму атлас автомобильных дорог десятилетней давности, купленный на душанбинском рынке в ряду, где торговали орехами. И старался втолковать, что ему нужен небольшой поселок Измес, рядом с которым начали строить фабрику по выделке кожи. Ибрагим, кажется, ничего не понимал в атласах и картах, и никогда не слышал об Измесе.
   Однако сказал, что ближайший отсюда поселок Устунчак всего в двадцати километрах, если по прямой. По дороге выйдет дальше, но зато с пути не собьешься. Грунтовка проходит всю равнину наискосок, поднимается вверх, а затем начинает спускаться, – Ибрагим задрал руку выше головы, а потом опустил ладонь до колена. Поклонился и уехал.
   Температура поднялась до сорока, ветер совсем стих. Грунтовка взбиралась на холмы и спускалась вниз, потом пошла вдоль русла высохшей реки. Приземистые дома поселка с плоскими крышами соткались из знойного марева.
   Через узкую улицу, Радченко выехал на площадь, остановился возле глиняного домика. Над дверью повесили лист жести, на котором по трафарету вывели слово «почта» на русском и таджикском языке. А на дверях огромный замок и объявление, нацарапанное на куске бумаги: «Почта не работает». Бумага пожелтела, буквы выцвели.
   Площадь оказалась почти пустой. Посередине у столба на самом солнцепеке стоял мальчишка лет десяти, одетый в майку без рукавов, зашитую между ног. Он тыкал палкой в сохлую коровью лепешку, вокруг которой кружили мухи. На другой стороне двое мужиков по приставленным доскам скатывали вниз из кузова грузовика бочку с надписью «масло».
   Возле магазина топтались две женщины в длинных платьях, на головах темные платки с кистями. По соседству с магазином темнела витрина, на стекле которой нарисовали ножницы и расческу, что-то написали по-таджикски. Радченко подумал, что в стрижке он не нуждается, а вот побриться и смыть с лица въевшуюся пыль, – можно. А в магазине он закупит воды и чего-нибудь перекусить.
//-- * * * --//
   В парикмахерской, которая делила помещение со скобяной лавкой, скучал молодой человек по имени Эльдар. За сегодняшний день, как за все предыдущие дни и недели, работы почти не было.
   Эльдар отпустил три килограмма гвоздей местному кузнецу, продал топор и огромный навесной замок древней старухе, которая боялась насильников. И еще подравнял бородку глухонемому деду, он расплатился за работу желтой дыней и десятком пяток. Одну папиросу Эльдар выпотрошил на подоконник, смешал табак с канабисом и покурил. Так покурил, что перед глазами стали летать огненные козявки.
   Когда бритый наголо мужчина вошел в душное помещение и о чем-то попросил, Эльдар не сразу понял, чего нужно чужаку. Только когда тот поскреб пальцем подбородок, стало понятно, что делать дальше. Эльдар усадил приезжего на табурет, поставил на тумбочку круглое зеркальце, намазал щеки пеной и раскрыл опасную бритву. Через несколько минут работа была сделана, Эльдар лишь в двух местах слегка порезал кожу незнакомца. Но тут же протер порезы тряпочкой, которую обмакнул в денатурат.
   Приезжий что-то спросил, но после доброго косяка Эльдар не сразу приходил в себя. Кровавые козявки еще метались перед глазами, в голове что-то позванивало, будто в мозг таинственным образом попал колокольчик.
   Эльдар посмеивался, кивал головой и повторял:
   – Хорошо, друг, хорошо, – и снова посмеивался. – Хорошо. Богатым будешь. Хорошая невеста тебе будет…
   Радченко выложил на тумбочку мелкую купюру. Он хотел спросить парикмахера, как добраться до Измеса, но в расширенных зрачках парня плясали огоньки безумия. И сам парикмахер оказался слишком веселым, чтобы дать толковый ответ.
   – Я людей стригу, – Эльдар взял в руки купюру и посмотрел на свет, не фальшивая ли. – Я не милостыню прошу. А людей чик-чик. И надо бы… Добавь мало-мало…
   Радченко достал еще одну бумажку, подумал, что за такое с позволения сказать бритье, с глубокими порезами, не мешало бы по морде добавить. И, злой на себя и парикмахера, вышел. Женщин на прежнем месте уже не оказалось, машина с грузчиками укатила.
//-- * * * --//
   Под вечер Людмилу Зенчук выдернули из камеры изолятора временного содержания на Петровке, заковали в наручники и обыскали. Длинным коридором провели к следственному кабинету, приказали сесть на табурет возле стола и ждать следователя. Зенчук посмотрела в мутное окошко под потолком и подумала, что лето скоро кончится, а на море она так и не побывала.
   Девяткин появился через десять минут, включил верхний свет и настольную лампу, разложил перед собой какие-то бумажки. Он весело посмотрел на подследственную, отметив про себя, что трое суток, проведенных в изоляторе, старят женщину на десять лет, не меньше. Он спросил, нет ли жалоб и, не дожидаясь ответа, сказал:
   – Обычно жалобы начинаются, когда из нашего маленького изолятора человека переводят в настоящую большую тюрьму. У нас кормят прилично, конвой не бьет и сокамерники не обижают. В «Бутырке» условия хуже. Впрочем, человек ко всему привыкает. Курить хочешь?
   – Сам травись, умник. А потом сходи к врачу. Пусть он тебе очки посильнее выпишет. Тогда увидишь на моем лице два синяка. Еще один на скуле. Со мной сидят три бабы, похожие на мужиков. Две – убийцы, третья – принимала участия в разбоях. Садисты чертовы, сволочи.
   – Можете написать жалобу, – сухо ответил Девяткин. – Ну, для нашего изолятора это случай нетипичный.
   – Я жалобу напишу. А ты ей подотрешься? Спасибо, воздержусь.
   – Ну, зачем же так грубо. Так вульгарно.
   – Какой нежный мент попался. Наверное, в свободное время ходишь в ботанический сад. Цветочки нюхать.
   – Людмила, я не устаю повторять, что человек сам кузнец своего счастья…
   – Ты это рассказывай знаешь кому? Сопливым девчонкам с умственными отклонениями. Если есть что добавить, давай по теме. И в телеграфном стиле. Если нет, отправляй обратно в камеру.
   – Вам предъявят обвинение по серьезной статье: хранение оружия и боеприпасов. По опыту знаю: судьи намотают пять лет. Молодость и красота останутся за колючей проволокой. И ради кого впрягаться? Ради человека, который тебя предал? Жора Тост разболтал о себе много лишнего. А потом испугался, что ты узнала нечто очень важное. То, чего знать не должна. Может быть, станешь его шантажировать или ментам сдашь. И прислал по твою душу старого приятеля трижды судимого Варакина. Мы дежурили у дачи, хотели с Тостом поговорить. Короче, чудо спасло тебя от пули.
   – Не загибай, мент. Я на эти сказки не куплюсь. Что у нас с Жорой было, то было. Это наши дела. Кто в кого на улице стрелял, я не видела. Рано или поздно адвоката ко мне пустят. Любой приготовишка из юридического института докажет, что то оружие я в глаза не видела. Дом, где его нашли, не мой. И даже арендован другим человеком. Моих пальцев на том пистолете нет. И все. И точка. И до свидания.
   – Я думал, ты домой торопишься.
   – Ничего, мент, я уж лучше посижу. Дождусь, когда дадут адвоката. И освободят подчистую. А на будущее запомни: я своих близких людей как пустую посуду не сдаю.
   – Уже запомнил, – кивнул Девяткин и неожиданно заявил. – А что касается эпизода с хранением оружия и боеприпасов… Что ж, возможно, ты права. И доказать в суде, что ты держала на даче пистолет, помповое ружье, да еще и боевую гранату, будет… Совсем непросто. И пальцев твоих на оружии нет. Поэтому, мы это обвинение предъявлять не станем.
   Зенчук глянула на Девяткина настороженно, понимая, что теперь надо ждать большой гадости.
   – Значит, отпускай, – сказала она.
   – С этим успеем, – усмехнулся Девяткин. – Послушай историю, занимательную и в какой-то степени поучительную. Действие происходит в наше время в нашем городе. Так вот, жила была одна симпатичная женщина, которая полюбила нехорошего мужчину. А вот взаимности не наблюдалось. Мужчина играл в карты, иногда спускал все, что заработал неправедным трудом. У своей подруги бывало, кольцо с камушком возьмет или цепочку золотую – и с концами. А наша героиня его любила и так хотела замуж, что решила не рассказывать кавалеру о своем ребенке. Мальчик хороший, крепкий по имени Илья. Живет вместе с престарелой матерью нашей героини в городе Раменское. И женщина мало того, что работала парикмахером в Москве, но тайком от сожителя ездила к сыну пару раз в неделю.
   – Чего ты лепишь? – Зенчук взглянула на Девяткина с ненавистью. – Моя личная жизнь тебя не касается.
   – Подожди, я сказку не закончил. Так вот, однажды наша женщина влипает в скверную историю. На съемной даче находят пакетик с ее пальчиками. А в пакете тридцать пять грамм афганского героина. А это триста пятьдесят доз. Да, на оружии пальцев не было, но на пакете были. Он принадлежал любовнику женщины, тому самому, нехорошему мужчине, который в карты проигрывался. Жора хорошо умеет прятать ценные вещи. Поэтому при первом обыске дрянь не нашли. Произвели второй обыск. В дровяном сарае обнаружили рабочую рукавицу, свернутую трубочкой. Ее засунули в поленницу дров. В рукавице пластиковый пакет с героином. Вот такие дела. Любовник смылся. Но кому-то надо ответить за хранение наркотиков в особо крупных размерах. А из кандидатов у нас – только ты.
   – Не лепи понты. Съезди в какую-нибудь дурку. И расскажи эти басни местным идиотам. Но я еще не спятила.
   – У тебя все еще впереди, – ответил Девяткин. – Вот копия протокола обыска, подписанная вашими знакомыми, семейной парой Дуловых, снимавшей дом номер сто два по той же улице. Подписи, паспортные данные… Сама смотри, если мне не веришь. А вот заключение нашей криминалистической лаборатории. Ну, что порошок белого цвета – это героин. А на пакете твои пальцы.
   Несколько минут Зенчук изучала листки, отпечатанные на серых казенных бланках. Наконец, бросила копии на стол и сказала:
   – Бумажкам у меня такая же вера как и ментам. Вы за полчаса любой протокол напишете. От балды. Любое обвинение придумаете…
   Зенчук молча покусывала губу. Девяткин достал из внутреннего кармана листок, положил на стол перед собой.
   – Я долго разговаривал с твоей матерью, – сказал он. – Ребенка твоего видел. Мать на словах передала, что сил у нее больше нет, чтобы одной упираться, Илью нянчить. Пока ты по мужикам бегаешь и ищешь разные приключения. У матери сто одна болезнь. И Софья Петровна надеется, что государство позаботится о ребенке. Короче, она понимает сложившуюся ситуацию. Ну, что дочь под следствием в СИЗО. И вряд ли в обозримом будущем выйдет на волю. А если и выйдет, то уже лишенная родительских прав. Старуха готова хоть завтра передать мальчика в дом малютки. Пока он такой маленький, симпатичный, приемные родители найдутся.
   – Кончай мутить, мент, – в голосе Зенчук не было прежней уверенности. – К матери он поехал в гости… Да она тебя на порог не пустит. Только на рожу твою наглую посмотрит. И нос тебе дверью прищемит. Чтобы не совал его… Зараза.
   – С этим героином ты точно садишься, – Девяткин вроде не услышал последние реплики Людмилы. – А из близких родственников у тебя только мать. И та больная. Шансы, что она доживет до твоей выписки из зоны, нулевые. Поэтому, я повторяю, чтобы до тебя дошло: Софья Петровна хочет решить судьбу ребенка прямо сейчас, не откладывая дело в долгий ящик. На, читай ее письмо.
   Девяткин подвинул на край стола листок, исписанный крупным разборчивым почерком. Зенчук дважды перечитала текст, глянула на Девяткина глазами, полными слез и сказала:
   – Что ж ты наплел ей, чертов ментяра? Что ты ей такого натрепал, что старуха готова родного внучка в интернат сдать? Зараза ты проклятая… Сволочь…
   Она уткнулась носом в ладони и разрыдалась. Девяткин вызвал конвой и приказал отвести подследственную в камеру. Во второй половине дня дежурный офицер доложил, что Людмила Зенчук сама просится на допрос. Она готова рассказать, что знает, и ответить на все вопросы.
//-- * * * --//
   Продуктовый магазин помещался в небольшом саманном доме с тремя окнами и двустворчатой дверью, вниз спускались четыре ступени, вытесанные из песчаника. Фасад недавно побелили известью, а вывеску на двух языках, русском и таджикском, обновили свежей краской. Заведение называлось «Рассветом», так было написано на табличке, прикрепленной над дверью.
   Радченко переступил порог. Над прилавком склонилась только одна покупательница, старуха в темном платке. Неожиданно дорогу загородил тот самый десятилетний мальчик в майке, который недавно играл на площади. Радченко шагнул влево, и мальчик, улыбнувшись, сделал то же самое. Радченко шагнул направо, и мальчик тут же оказался у него под ногами.
   – Разреши дяде пройти. Дядя спешит.
   – Не пущу, – неожиданно заявил мальчик по-русски.
   – Зовут тебя как? Я тебе конфеты куплю. Ты какие любишь?
   Ребенок нахмурился, кажется, готовый зареветь, но услышав про конфеты, облизал языком губы. Следом за Радченко в магазин завернул пожилой мужик Бахтияр Шатаев, прежде состоявший почтальоном. Но поскольку подписчиков газет в поселке всего три человека, пресса поступала с месячным опозданием, а письма приходят редко, должность почтальона сократили за ненадобностью. Уже год Бахтияр болтался по улицам, выведывая, не нужна ли кому помощь по хозяйству. Оплата – миска похлебки или стакан самогона.
   – Не пущу, – мальчик направил на Диму палец и сказал. – Пук-пук.
   – Ух, какой шустрый, – сказал Бахтияр. С утра бывший почтальон выпил немного водки, но теперь спирт выветрился, оставив тяжелый похмельный осадок и жажду. – Шустрый мальчик, я говорю.
   – Шустрый, – согласился Радченко и обратился к пацану. – Если пропустишь, я тебя по площади на машине прокачу. Три круга.
   Мальчик дорогу не уступил. Бывший почтальон ладонью вытер пот с лица. В магазине пахло стиральным порошком. Но сквозь этот дух явственно пробивался бодрящий и свежий запах «резеды». Значит, не зря по поселку пошел слух, что в магазин привезли пару ящиков дешевого одеколона, который гораздо крепче водки и аромат у него приятный. Бахтияр нетерпеливо топтался за спиной Радченко, ожидая, когда тот сладит с пацаном.
   Дима, подхватил ребенка под мышки, приподнял над земляным полом и переставил в темный угол, где на полу валялись обрывки упаковочной бумаги, а потолок подпирали ящики с солью и мылом. Мальчик захныкал, а Дима погладил его по голове и пообещал конфет.
   Продавщица спросила по-русски, откуда Радченко прибыл и куда держит путь. Дима рассказал, что он ветеринар, ищет поселок Измес, где живет его знакомый. Женщина кинула на весы кусок вяленой конины, черной, как гуталин и твердой, как камень. Ни сыра, ни колбасы в магазине не оказалось. Вода только старая, с просроченным сроком годности. Зато много рыбных консервов.
   – А хорошо ветеринары зарабатывают? – продавщица стала выкладывать на прилавок консервы. – Люди деньгами с вами расплачиваются? Или продуктами?
   – Ну, когда как, – Радченко, не имевший представления о доходах ветеринаров, загадочно пожал плечами. – Раз на раз не приходится.
   Он купил пару мешков, в один побросал конину и рыбные консервы. Другой мешок нагрузил двухлитровыми бутылками лимонной воды. На дне бутылок плавали белые хлопья, похожие на крупные снежинки. Туда же бросил пакеты с ванильными сухарями и солеными галетами. Напоследок Радченко попросил насыпать в пакет карамельки для мальчика.
   Дождавшись своей очереди, Бахтияр с заговорщицким видом подмигнул продавщице, но та сделала каменное лицо и сурово покачала головой.
   – Нет одеколона. И не будет.
   – А чем же пахнет? – повел чутким носом Бахтияр.
   Продавщица не ответила, залезла под прилавок и стала пересчитывать банки с рыбой. Бахтияр не уходил, размышляя о том, что на мелочь, звеневшую в кармане штанов, ничего кроме пузыря одеколона не возьмешь, даже чекушка самогонки станет дороже. Он хмурился, наблюдая, как заезжий ветеринар, присев на ящик мыла, угощает конфетками Акима, младшего брата парикмахера. Карамель в кульке из толстой бумаги расплавилась от жары, превратилась в блестящую массу, липнущую к пальцам. Ребенок облизывал руки и совал в рот желтые конфеты.
   Радченко похлопал мальчика по худой спине и, подхватив мешки, вышел из подвала. Он подумал, что напрасно оставил машину с другой стороны площади. Вот теперь топай по жаре. Он загляделся на верблюда, появившегося из ближнего переулка. Между двух горбов сидел древний старикан в красных шароварах.
//-- * * * --//
   В эту минуты бывший почтальон Бахтияр уже переступил порог парикмахерской. Народу тут прибавилось, к Эльдару завернули два приятеля, болтавшихся по поселку в поисках приключений. Парикмахер угостил друзей куревом, но в помещение ворвался Бахтияр, грудью налетел на парикмахера, набивавшего канабисом папиросу. Табак вперемежку с травкой рассыпался по полу.
   – Что я видел, – Бахтияр заговорил по-таджикски. – Сказать стыдно…
   – Выкладывай, – парикмахер насторожился, даже не заметил рассыпанный табак.
   – Дай немного на опохмел.
   – Сначала говори.
   – Своими глазами видел как приезжий ветеринар, – Бахтеяр обернулся к витрине и пальцем показал на близкую фигуру Радченко, – видел как этот негодяй твоего брата промеж ног рукой трогал. Говорил мальчишке: на машине, мол, прокачу, а ты мне за это… Ну, сам понимаешь… Говорит, а сам пацана гладит. Ласкает…
   – Врешь, гнида, – Эльдар сграбастал Бахтияра за шиворот рубахи. Развернув к себе лицом, прижал к стене. Сдавил цыплячью шею. – Скажи, что соврал.
   – Господи, костями матери клянусь, что он трогал пацана. Между ног, – на глазах бывшего почтальона от боли и страха выступили слезы. – Нечто бы я осмелился врать, когда речь о ребенке? Ветеринар глаза зажмурил от удовольствия. И щупает твоего брата, будто козу доит. Дай на похмелку… А то подыхаю…
   Эльдар вытащил деньги, полученные от Радченко за бритье, скомкав бумажку, сунул ее за шиворот Бахтияра.
   – А ты, гад, стоял и смотрел?
   – Я только заикнулся: мол, что же ты руки к малышу тянешь. А он послал меня. Я, говорит, – ветеринар. Я, говорит, проверяю, все ли тут у мальчика на месте. А ты пошел в задницу.
   – Где мой брат?
   – В магазине, сидит на ящиках, – ответил Бахрияр. Деньги на бутылку самогона он уже получил, а судьба ветеринара волновала его меньше всего на свете. – Тот приезжий конфет ему купил. Вроде как за молчание…
   Через секунду парикмахер стрелой вылетел из помещения, побежал наискосок через площадь, к тому месту, где стояли «Жигули». Бахтияр тоже вышел на воздух и нырнул в ближайший переулок, узкий и темный. Тут жила баба, торговавшая самогоном. В свою продукцию она крошила рубленные листья табака, для крепости. Один стакан такого напитка сшибал человека с ног, будто курьерский поезд.
   Между тем, события разворачивались стремительно. За парикмахером едва поспевали два верных друга. Кажется, приключения, которых они искали, нашлись сами собой. Парни с непривычки бежали тяжело, поднимая за собой пыль.
   Эльдар на бегу вытягивал из штанов солдатский ремень из толстой кожи, с четырехугольной металлической пряжкой, на которой была выдавлена пятиконечная звезда. Кромки пряжки были остро заточены, а изнутри в звезду, чтобы сделать бляху тяжелой, залили свинец.

Глава тринадцатая

   Джейн постаралась успокоиться и забыть все неприятности. На работе она сказала своему боссу Чарли, что подработка не состоится, потому что она с заказчиком не сошлась в цене.
   – И правильно, какого черта вкалывать за гроши, – поддержал Чарли.
   Джейн вышла из его кабинета и пожалела, что не сказала всей правды, но возвращаться не стала. Она работала как каторжная до четверга, решив заранее, что в пятницу отпросится с середины дня и съездит на Воробьевы горы, посмотреть со смотровой площадки на Москву.
   Но планы не осуществились.
   Утром в среду Джейн проснулась с каким-то необъяснимым чувством тревоги. Она встала с постели, вышла в большую комнату и распахнула дверь балкона. В квартиру ворвался порыв ветра, сдвинувший легкую занавеску. Джейн попробовала пальцем, сырая ли земля в цветочных горшках, расставленных на широком подоконнике. Земля оказалась сухой, как пепел. Джейн тихо выругалась.
   Домработница Ира, молодая полная сил женщина, приходила раз в неделю, по средам, своими ключами открывала дверь и принималась за работу: меняла белье, пылесосила и, разумеется, поливала цветы. Вчера, вернувшись на квартиру, Джейн заметила, что пыль на зеркале не вытерта. Кровать убрана плохо, будто домработница опаздывала на важное свидание.
   Действуя по наитию, Джейн подошла к светлому кожаному дивану, сняла подушку, под которой должен лежать пистолет, но не увидела оружия. Она заглянула под остальные подушки. В течении следующего часа она вверх дном перевернула всю квартиру. Оружия не было нигде. Тогда в записной книжке, она нашла телефон офиса компании, где работала Ирина. Впрочем, в восемь утра там никого нет. А вот домашний телефон. Джейн набрала номер. Ответил старушечий голос.
   – Вчера уехала отдыхать на море, – проскрипела бабка. – И подругу взяла свою. Да… Опять станут там мужиков искать. Авось, найдут. Как в прошлом году. Хороший был мужчина, солидный, семейный. Зубной техник. По пятницам приходил. Всегда с цветами и тортом.
   – А когда Ира вернется? – прервала рассказ Джейн.
   – Это она мне не докладывает, – прошамкала старуха. – Сказала только, что на море уезжает.
   Джейн перевернула страницу записной книжки и набрала домашний телефон Пола Харриса.
   – Можно говорить открытым текстом? – спросила Джейн, когда они обменялись приветствиями.
   – По этому номеру можно. На мой аппарат установлен скремблер. Ну, такой прибор, который не дает заинтересованным лицам прослушивать и писать разговоры. Вместо человеческой речи они слышат поросячье хрюканье. Говори.
   – Прости, что не нашла времени поблагодарить тебя за пистолет, который ты прислал, – сказала Джейн. – Такая штука может пригодиться. Точнее. Могла бы пригодиться. Пистолет у меня украли. Я сунула его под диванную подушку. Туда никто никогда не заглядывал. А сегодня обнаружила, что его нет. Домработница без предупреждения укатила на море. Мне не у кого спросить…
   – Подожди, подожди, не так быстро, – оборвал Пол. – Иначе я потеряю нить рассказа. И больше не найду. Давай все с начала. Итак, ты благодаришь меня за пистолет. А потом сетуешь, что его якобы украла домработница. Но никакого пистолета я тебе не присылал.
   – То есть? Приходил молодой человек богатырского сложения. Сказал, что он курьер из твоей редакции. Принес от тебя бандероль. Запечатанную картонную коробку из-под конфет. В ней пистолет и снаряженная обойма.
   Воцарилось молчание.
   – Слушай, подруга, тебя кто-то жестоко разыграл, – наконец ответил Пол. – Ты меня давно знаешь. Я уже взрослый мальчик. Неужели мне придет в голову послать тебе в коробке из-под конфет боевое оружие. Да еще доверить это дело постороннему человеку, редакционному курьеру. Кстати, у нас курьеры – молодые и симпатичные девушки.
   – Но ты же тогда в Сокольниках говорил про пистолет?
   – Говорил. Одно дело говорить и совсем другое….
   – Если ствол принес незнакомый человек, значит, кто-то записал наш разговор на скамейке в Сокольниках, – Джейн плотнее прижала трубку к уху. – Это нетрудно сделать, с большого расстояния при помощи направленного микрофона. И не важно, что вокруг шум, ездят машины и ходят люди.
   – Не важно. Если техника хорошая.
   – Господи, Пол, за мной следят. Меня хотят втянуть в какую-то ужасную историю. И я не знаю, кому это нужно. И для чего…
   – Если все, что ты сказала, правда, тогда тебе ситуация разъяснится в ближайшем будущем. Наберись терпения. И жди новостей.
   – Но я говорю серьезно.
   – И я серьезно, – Пол уже терял терпение. – Насколько я знаю, в твоем доме есть служба охраны. Когда ты собирала гостей, я обратил внимание, что у подъезда и на всех этажах дома установлены камеры слежения. Сходи к охранникам в офис. Если человек с пистолетом существовал, – должны остаться его записи. Если же нет, – значит, твои нервы немного расстроились. Я дам телефон хорошего врача.
//-- * * * --//
   Офис охраны расположен в двух совмещенных квартирах на первом этаже. Приятный мужчина в темном костюме внимательно выслушал Джейн. Сказал, что она прекрасно говорит по-русски и выглядит тоже прекрасно. Он подробно выспросил, в какой день и в котором часу приходил человек и что, собственно, случилось.
   – Он пришел по пустяковому делу, – объяснила Джейн. – У меня подозрение… Не хочу говорить какое. Сначала нужно посмотреть запись.
   – Вообще-то у нас это не практикуется, показывать записи жильцам, – у мужчины было хорошее настроение, и он хотел понравиться симпатичной женщине. – Просто так показывать, ради праздного интереса. Но в порядке исключения… Можно.
   Он ушел в соседнюю комнату, а когда вернулся, улыбки на лице уже не было. Он сказал, что камеры, установленные на этаже Джейн и возле подъезда, глючили как раз с шести утра до полудня. На экране можно разглядеть только широкие полосы и какую-то серую муть.
   – Простите… Ничем не могу помочь. Кстати, вы спросите Марию. Ну, ту женщину, которая по утрам дежурит в подъезде. Может быть, она запомнила того парня или какую деталь. Номер машины, на которой он приехал. Татуировка на руке, родимое пятно… Мария как раз сейчас на вахте. Этот парень что-то украл?
   – Не украл, но… Кажется, что-то хотел украсть, – Джейн окончательно запуталась в словах. – Впрочем, я могу ошибаться.
   – Поздно же вы спохватились, – ответил мужчина. – Надо было в тот же день придти.
   Мария утреннего посетителя не вспомнила, сказала, что в подъезд в тот день с утра, кажется, заходили какие-то мужчины. Значит, они знали шифр замка, установленного на общей двери. Поэтому дежурная не задала никаких вопросов. Джейн вернулась в квартиру и подумала, что все происходящее не имеет ни смысла, ни логического объяснения. Значит, прямо сейчас нужно поменять замки на входной двери в квартиру. А затем постараться сделать то, что она хотела сделать вчера, и позавчера, но не смогла. Надо забыть эту историю как можно скорее. Иначе Джейн и вправду сойдет с ума от собственных фантазий, похожих на реальность.
   На работе во время обеденного перерыва Джейн долго копалась в бумагах, пока не нашла визитную карточку Шатуна. Она вышла на улицу, прошла два квартала и свернула в крошечный скверик. Устроившись на скамейке, вытащила из сумочки мобильник и набрала номер. Шатун ответил после третьего звонка.
   – Это вы? – переспросил он. – Чертовски рад вас слышать. Спасибо, что позвонили. Как ваша программа культурного пребывания в Москве? Где вы еще не были? Чего не видели? Большой театр? Кремль? С огромным удовольствием составлю компанию. Всегда к вашим услугам.
   – С программой все в порядке, – сухо ответила Джейн. – Выполняю потихоньку. Алекс, вы можете говорить по своему телефону, не опасаясь прослушки?
   – Господи, вы меня пугаете, – Шатун засмеялся. – Конечно, могу. А что случилось?
   – Просто разговор не для чужих ушей. Только вы и я.
   – Одна техническая тонкость: по мобильному телефону, в отличие от линейного, можно разговаривать, не опасаясь того, что вас кто-то услышит. Например, сотрудники частной охранной фирмы или бандиты. У них нет таких технических возможностей. Все разговоры кодирует телефонная компания. Беседы можно прослушать, пользуясь техническими средствами самой компании. Но для этого нужно работать в милиции и получить санкцию суда. Разговор можете записать вы или я. Ну, в каких-то своих корыстных целях. Но и это бессмысленно. С юридической точки зрения запись – это факт ничтожный. Такие вещи не примет во внимание ни следствие, ни суд.
   – Это хорошо. Это отлично, что мы можем говорить свободно, не опасаясь быть услышанными. Тогда скажите: что вам нужно от меня?
   – Это в каком смысле?
   – В прямом смысле слова: что вы хотите? Чего добиваетесь? Сначала эти встречи как бы невзначай в Америке. Затем вы предлагаете через свою дочернюю фирму «Свифт – Строй» работу на тридцать пять тысяч долларов. Потом происходит сумасшедшая история с пистолетом, который то появляется, то вдруг исчезает. Я хочу знать: какова цель этих манипуляций? Чего вам надо?
   – Помилуйте, Джейн, я впервые слышу о каком-то пистолете, – голос Шатуна сделался взволнованным. – И у меня нет дочерних фирм. Если вы говорите о Хабарове, он просто мой знакомый. И все. Никаких общих дел. Если я правильно понял: Хабаров сделал вам деловое предложение? И оно вам не понравилось? Бывает. Откажитесь. А я, если вы запамятовали, простой адвокат. Работаю на того, кто больше платит.
   – Я думала, мы поговорим откровенно. Это, по-моему, в ваших интересах. Какой смысл водить меня за нос? Действуйте как бизнесмен: опишите ситуацию, изложите вашу просьбу и ваши условия. И я вам отвечу, конкретно и определенно.
   – Честное слово, мне нечего сказать, – голос Шатуна сделался грустным. – Нечего предложить. Разве только свою искреннюю симпатию. И дружбу. Большую человеческую дружбу. Честное слово, всегда рад служить вам. Жаль, что разговор не получился. Но вы не пропадайте…
//-- * * * --//
   Шатун сидел в своем рабочем кабинете в подвальном этаже и слушал телефонные гудки через громкую связь. Он повернулся к записывающему устройству, установленному на отдельном столе, вытащил диск. Снял телефонную трубку внутренней связи. Когда услышал голос Стаса Рогова, спросил, можно ли зайти прямо сейчас. Шатун запер кабинет, поднялся лестницей на второй этаж, последовал через приемную, в которой томились два посетителя, судя по одежде, какие-то провинциалы.
   Он вошел без стука, с порога сообщил новость:
   – Джейн сама позвонила. Волнуется, как школьница перед экзаменом. Ждет объяснений.
   Он подошел к аудио системе, установленной на книжных стеллажах, запустил диск и, прибавив громкость. Помолчал, пока Стас слушал телефонный разговор.
   – А чего ты хочешь от меня? – спросил Стас, когда запись кончилась.
   – Немного аплодисментов. Все сделано тонко и надежно. Она готова. Бери ее голыми руками: она больше не кусается.
   – Она, между прочим, по делу говорит: скажите, что вам нужно. И назовите сумму гонорара. Может, так и надо было действовать с самого начала? А ты сразу решил замазать ее дерьмом и кровью. И только потом изложить нашу просьбу. Эти методы работы мне не нравятся.
   – Мы использовали еще и не такие методы. Главное – эффективность. Если бы я в Америке завел похожий разговор, если бы я изложил нашу просьбу или требование открытым текстом, – то мог бы угодить за решетку. Как раз плюнуть. Но речь не обо мне. Я бы испортил дело. А в Москве все идет как по нотам. Она растеряна, напугана. Не знает, куда кинуться, у кого спросить совета. Где искать утешения. И хорошо понимает: со своими проблемами нельзя придти в милицию: там ее слушать не станут. Нельзя пожаловаться подругам или знакомым: те решат, что у Джейн съехала крыша. Нельзя бросить работу и уехать.
   Стас помолчал и, отвернувшись к окну, сказал:
   – Знаешь что? Когда она скажет волшебное слово «да», можешь заваливать ко мне и требовать ящик «Мартеля». И большую премию. А пока…
   Он махнул рукой, давая понять, что дел выше крыши. Шатун забрал диск и вышел из кабинета.
//-- * * * --//
   До машины оставалось всего несколько шагов, когда Радченко услышал за спиной топот ног. Он обернулся, увидел бегущих к нему трех молодцов. Судя по физиономиям, парни настроены решительно.
   Времени на то, чтобы оценить ситуацию и подготовиться к защите, не осталось. Радченко с тоской подумал, что ключ от машины в заднем кармане джинсов. Нужно сбросить с плеч мешки и только тогда можно нажать на кнопку брелка и открыть «Жигули». Это займет несколько секунд. А у него в запасе пара мгновений.
   Первым бежал Эльдар, он успел намотать ремень на ладонь, занес пряжку за спину, собираясь совершить один единственный рубящий удар сверху вниз. Острая пряжка порежет морду этого негодяя. Парикмахер поднял руку для удара, когда Радченко скинул с плеч один мешок. А вторым мешком, нагруженным бутылками с водой, кинул в грудь противника.
   Удар был встречным, Эльдар набрал слишком высокую скорость, чтобы увернуться. Через мгновение он уже глотал пыль, лежа на земле. И старался понять, что же случилось. Он попытался встать, но получил ногой в челюсть. Мир завертелся перед глазами, Эльдар снова оказался на земле.
   Из второго мешка Радченко выхватил кусок вяленной конины, твердой и тяжелой, завернутый в бумагу, и с размаху ударил по лицу друга парикмахера, здорового высокого парня по имени Акбар, сжимавшего в руке длинные острые ножницы. Нападающий, который меньше всего думал о защите, не успел уйти в сторону. Показалось, по лицу кирпичом саданули. Акбар упал на колени, закрыл лицо руками. И, ощутив на ладонях горячую кровь, брызнувшую из носа. Он закричал страшным тонким голосом, дальнем переулке залаяли собаки.
   Третий приятель, бежавший сзади, тормознул и затосковал, когда понял, что остался один на один с приезжим, который, в драке толк знает. Парня звали Насрула, три года назад он вернулся со службы в армии, где кое-как научился махать кулаками. Насрула захотел драпануть, но вспомнил, что в беге не силен. Если приезжий вздумает его догнать, то обязательно догонит. И тогда изувечит или прикончит.
   Озираясь по сторонам, Насрула остановился, перебрасывая из левой руки в правую короткую палку. Но незнакомец не собирался наступать.
   – Только подойти, тварь, урою, – пообещал Радченко.
   Он повернулся к машине, нажал кнопку брелка, дернул дверцу. Краем глаза Насрула заметил, что от магазина к месту драки бегут трое мужчин. Это были местные бездельники, вечно торчавшие на площади. Первым мчался брат кузнеца Рифат, за ним еще двое помощников. Это было спасение, Насрула перевел дух.
   Радченко уже открыл дверцу, готовый нырнуть в салон. Насрула сделал шагнул вперед и наотмашь ударил его дубиной по затылку. Радченко почувствовал, как земля наклонилась влево, затем вправо, провалилась вниз, словно палуба корабля, попавшего в жестокий шторм.
   Насрула замахнулся дубиной снова, норовя попасть по голове. Радченко успел нырнуть под удар, шагнул вперед и вделал противнику коленкой в пах. Удар не получился, колено лишь скользнуло по бедру. Насрула, отбросив в сторону палку, ударил противника кулаком в ухо. Радченко успел отмахнуться: навернул парня по зубам и лягнул в бедро мыском башмака. Противник, вытирая кровь с подбородка, отступил назад и зарычал по-звериному.
   Но его место занял поднявшийся с земли Эльдар. Он уже намотал ремень на кулак и ударил этим тяжелым кулаком по шее противника. Радченко не успел отступить или закрыться. И получил новый чувствительный удар в грудь. В следующее мгновение Дима почувствовал щекой тепло нагретой солнцем земли, песок прилип к потной коже, в нос набилась пыль. Он вскрикнул, когда кто-то прыгнул ему коленями на спину, стремясь сломать ребра. Один из подбежавших мужчин ударил ногой в бок, кто-то ткнул палкой, целя в шею.
   Радченко вжался в землю, как солдат во время артиллеристского обстрела, подогнул ноги. Он понимал, что встать ему не дадут. Этот бой он проиграл, когда с первого раза не смог открыть машину. Видно, в брелке села батарейка. Он упустил всего лишь пару секунд, но эти проклятые секунды все решили.
   – Он мой, – в исступлении заорал Эльдар. – Он моего брата… Брата трахнуть хотел. Ребенка…
   Кто-то наступал на спину каблуком сапога, стараясь задеть позвоночник, наступил еще раз, и добился бы своего, но каблук оказался стесанным, тупым. Радченко в предсмертной тоске подумал, что жить ему осталось несколько минут. И это будет не самое приятное время.
   – Дай я его… Эту падаль…
   Радченко оттолкнулся подметками от земли, ноги распрямились, как мощные пружины, руки разошлись в стороны, пальцы глубоко вошли в землю. В следующую секунду он оказался под брюхом «Жигулей». Вдохнул воздуха и закашлялся от пыли. Радченко слизал кровь с потрескавшихся губ и подумал, что дальше бежать некуда. Машину обступили с разных сторон. Кто-то, наклоняясь, заглядывал под днище, что-то говорил по-таджикски.
   Вот под машину заглянул Эльдар. Он стоял на карачках и пялился на своего врага, обдумывая ситуацию. Машину они не перевернут. У Насрулы повреждено колено, он не может даже стоять. У Акбара сломан нос, он ничего не видит от боли. Три мужика, прибежавших на подмогу, не в лучшей форме. Один совсем обкуренный, глаза на переносице. Другой и без курева еле ноги таскает, он болен туберкулезом, кровью плюется. А третий – доходной старик.
   Ветеринар лежит под днищем машины и не дышит. И пряжкой ремня этого гада не достать. А вот палкой, пожалуй, это получится. А пока надо бы… Эльдар поднялся на ноги и поманил к себе Акбара.
   – Беги к кузнецу, – приказал Эльдар. – Скажи, моего брата… Нет, ничего не говори. Пусть мчит сюда со всех ног. Машину будем переворачивать.
   Свернувшись калачиком, Радченко поджал ноги к груди и замер в тоскливом ожидании смерти.
//-- * * * --//
   Начальник поселкового отделения внутренних дел капитан Кирим Урузбеков, как и полагается милиционеру, узнавал о происшествиях на вверенной ему территории одним из последних. Глинобитный дом, где помещалось отделение милиции, находился на дальнем краю поселка.
   Технику, два старых «уазика» и мотоцикл «Урал» с коляской, Урузбеков гонять по разбитым дорогам не любил, потому что экономил горючее для личной автомашины. Телефонной связи можно неделями дожидаться, а наладят телефон, так непременно вырубят электричество. Сиди целыми днями в отделении и жди, когда сорока на хвосте весточку принесет.
   Но сегодня традиция была нарушена. Урузбеов направлялся на службу от одной своей знакомой, жены бригадира плотников, которые на все лето уехали шабашить в город. У Валентины он провел ночь и все утро. И теперь пребывал в умиротворенном настроении. Служебный «уазик» защитного цвета с желтой полосой на кузове неспешно переваливался с кочки на кочку.
   На развилке дорог, капитан свернул направо, к отделению, но тормознул. Вспомнил, что в магазин обещали завезти «резеду». Одеколоном милиционер растирался, спасаясь от кровососущих насекомых. Забористый дух «резеды» отпугивал даже розовых клещей, которых ничем не отгонишь. Делать крюк по такой жаре не хотелось, но остаться без одеколона – сущее наказание. Урузбеков вывернул баранку и поехал к площади.
   Окажись он на месте минутой позже, все было бы кончено. Возле «Жигулей» уже переминался с ноги на ногу кузнец, готовый перевернуть машину. За его спиной стояли несколько мужчин, вооруженных кольями и хлыстами. За спинами мужчин толпились женщины. Набралось человек двадцать с лишним. И люди все подходили, теснили тех, кто стоял сзади и пересказывали друг другу случившуюся историю. Всем хотелось если не принять участие в расправе, то хотя бы взглянуть на последние минуты жизни заезжего ветеринара.
   Урузбеков пошел напролом, как танк, растолкал плечами женщин и мужчин, выслушал сбивчивый рассказ Эльдара. Глянул на разбитые морды его друзей и усмехнулся. Одернув мундир, приказал кузнецу, громко и внятно, чтобы все слышали:
   – Осади малость. Три шага назад. Я тебе говорю.
   Урузбеков, мужчина видный и силой не обиженный, слегка оттолкнул сначала кузнеца и затем Эльдара. А когда по толпе прошел недовольный ропот, обложил собравшихся русским матом. И пообещал всех перестрелять как собак, если кто позволит себе самоуправство и только пальцем тронет гражданина подозреваемого.
   Для острастки Урузбеков расстегнул кобуру, чтобы все видели, что в ней не пара грязных носков и не соленый огурец, а табельный пистолет. Он вытащил оружие, поднял его над головой и сжал рукоятку так, что побелели костяшки пальцев. Урузбеков знал, что его слово – закон. В поселке уважали власть, а он этой власти первый представитель. И если кто нарывается и выпрашивает, – тот получит. Фанерный гроб и место на кладбище.
   – Осади, я сказал, – заорал Урузбеков. – Всем три шага назад. Для дураков повторяю: три шага назад. Марш.
   Ропот стих, люди отступили. Капитан нагнулся и, заглянув под днище «Жигулей», коротко скомандовал:
   – Вылезай. Тебе говорят, вылезай.
   Радченко минуту лежал неподвижно. До прихода кузнеца его пытались извлечь из-под машины, тыкая палкой в бока. Палку он вырвал из рук нападавшего и засветил тому в морду, но тут же появилась другая палка, длинная с острым концом, и экзекуция продолжилась.
   Возня под машиной отняла последние силы. Сейчас нос и глотка были заложены мелкой пылью и сгустками крови. А язык, шершавый и распухший, вываливался изо рта и отказывался шевелиться. Глядя на физиономию капитана, Радченко что-то промычал в ответ, потому что человеческих слов не нашел. Да и произнести их не смог бы.
   – Ну, давай, смелее, – сказал Урузбеков. – Никто тебя не тронет.
   Дима распластался на земле, медленно вылез из-под машины и с помощью капитана поднялся на ноги. Глаза слезились, вместо человеческих лиц он видел расплывчатые пятна, солнечный свет сделался таким ослепительным, что пришлось опустить голову. Капитан взял своего пленника за ворот рубахи, довел до «уазика» и, затолкав на заднее сидение, закрыл дверцу. Обернулся и, расставив в стороны руки, будто хотел обнять разом всю толпу, раскатисто прокричал:
   – Дорогу к отделу милиции сами знаете. У кого есть информация по данному делу – жду завтра с десяти утра, – он нашел взглядом Эльдара и обратился к нему. – Ты брата своего приведи.
   Сделав это сообщение, капитан сел за руль «уазика». Он жалел, что не успел взять в магазине одеколона, но, возможно, продавщица догадается оставить хоть пять пузырьков. Пыль уносило ветром, в зеркальце заднего вида Урузбеков видел, как люди медленно расходятся по домам.

Глава четырнадцатая

   Радченко сидел, привалившись спиной к стене. Дотянулся до железной кружки, зачерпнул воды из ведра и напился. Камерой предварительного заключения в поселке Устунчак оказался добротный сарай, сложенный из камня.
   Радчено принялся разглядывать стены, покрашены известью, поверх которой красовались ругательства на таджикском, русском, афганском и узбекском языках. А рядом похабные картинки, смысл которых понятен без перевода. Женщина совокупляется с ишаком, мужчина с овцой, женщина совокупляется с ишаком и мужчиной одновременно и дальше в том же духе. В дальнем углу стоят сорокалитровый бочонок для нечистот, прикрытый деревянной крышкой.
   – Чего, братан, тяжко? – спросил единственный сокамерник Димы, высокий жилистый мужчина по имени Муса. – Привыкай. Тяжело только первый месяц. А потом уже легче. А второй месяц как неделя пролетит. А третий…
   – Ты в этой помойке третий месяц? – удивился Радченко.
   – Разве это долго?
   – Ну, вообще-то, – Радченко вспомнил случаи из собственной адвокатской практики, – вообще-то бывает, что предварительное следствие по году тянется. И по два. И дольше. И как тут, жить можно?
   – Тут тепло и сухо. Пять минут назад я кончил в штаны. И они уже высохли.
   Два низких окошка, забранных ржавыми железными прутьями выходили на равнину, откуда ветер приносил горький запах полыни. Радченко плюнул на земляной пол кровью, вытер губы и повалился на тюфяк, набитый соломенной трухой. Второй обитатель камеры, тосковал на таком же тюфяке у противоположной стены. Чтобы чем-то себя занять, он задрал штанину и стал ожесточенно чесать ногу, зудевшую от укусов клопов.
   – Ты сам откуда? – спросил Муса, но не дождался ответа.
   Радченко впал в состояние глубокой задумчивости. В который раз он старался понять, из-за чего начался сыр-бор на площади. Итак, он затарился в магазине и побрел к машине. И вдруг трое идиотов во главе с местным парикмахером нагоняют его… Может быть, они хотели ограбить заезжего фраера? Угнать машину? Нет, таким странным способом людей не грабят и машины не отбирают. Радченко пострадавшая сторона – тут спора нет. Тогда почему он валяется в этом вонючем клоповнике? Наверное, надо подождать. Все разъясниться в ближайшее время.
   Прошел час, и Радченко выдернули из камеры два незнакомых мента. Один держал задержанного под прицелом автомата. Другой милиционер, поставил его перед стеной, на которую повесили белую простыню, вытащил из ящика стола фотоаппарат, сделал несколько фотографий.
   – Спросить можно, приятель? – подал голос Радченко.
   – Научись обращаться, как положено, гнида, – ответил один из ментов. – Я тебе гражданин начальник. Или гражданин лейтенант. А приятель тебе тот, с кем ты, сволочь недоношенная, в канаве пьяный валялся.
   Вопросы задавать расхотелось. Радченко снова засунули в камеру, закрыли дверь и забыли о его существовании.
   – Фотографировали? – спросил Муса. – Значит, скоро пальцы твои снимать будут. Ну, намажут их гуталином. И занесут в дакт… в дект… Нет, не выговорю.
   – В дактелоскопическую карту персонального учета, – сказал Радченко и отвернулся к стенке.
   Появлению второго арестанта одичавший в одиночестве Муса очень обрадовался, но понял, что новичок не в том настроении, когда разговоры разговаривают. Тем не менее, Муса выложил свою историю.
   Рассказал, что сам попал сюда, когда пытался свести коня с чужого подворья, от знакомой женщины, которой представился строителем и подрядился крышу починить. В первый же вечер Исаев подпоил жертву красным вином, а в стакан накапал клофелина. То ли лекарство не подействовало, то ли что… Но бабенка через полчаса очнулась, увидела, что исчезли серебряные ложечки и два пуховых платка. А потом и лошади хватилась.
   Капитан Урузбеков, подняв личный состав поселковой милиции, выехал в степь и по следам нашел вора. Потому что, как назло, лошадь захромала, а бросить ее было жалко. Мусу избили, спасибо совсем не угрохали, и засунули сюда, в эту каменную нору. Днем тут жарко, как будто лежишь возле доменной печи, а ночью кости ноют от холода. Разбирательство все тянется, конца ему не видно, хотя непонятно, что же в этой истории осталось невыясненным. Мент сказал, надо ждать конвоя из района, который доставит Мусу в настоящую тюрьму.
   – А выход отсюда есть? – Радченко впервые с интересом посмотрел на собеседника.
   – Это в каком смысле?
   – Ну, в том смысле, что мы не в Бутырской тюрьме паримся. А в каком-то вонючем сарае для овец. Пусть каменном, пусть с дверью, обитой железом. Но это всего лишь сарай.
   – Нет, об этом не мечтай, – покачал головой Муса. – Менты все здешние. Местность, и равнину и предгорья, знают, как свои ладони. Убежишь – найдут. Станут собаками травить, потом изобьют, а потом спустят штаны и… Короче, мысли эти из головы выброси.
   – А если раздобудем транспорт?
   Муса только вздохнул.
//-- * * * --//
   Между тем, Кирим Урузбеков не терял времени даром. Он посадил в «уазик» дежурного по отделению сержанта Алымбая Салтанова и помчался обратной дорогой, на площадь. Капитан боялся, что собравшийся народ может позариться на «Жигули». Разграбят все, что есть в тачке, выпотрошат багажник, выдерут магнитолу с колонками, снимут колеса.
   А потом подожгут машину, – и дело с концом. Оказавшись на площади, Урузбеков вздохнул с облегчением: народ милицию еще уважает. Машину не тронули, исчезли только мешки и провиант, который приезжий купил в магазине.
   Урузбеков сел за руль и отогнал «Жигули» на свое подворье, поставил рядом с домом. Капитан думал о том, что, может статься, машина станет его собственностью. При определенном стечении обстоятельств… Пусть ласточка постоит тут, под брезентовым тентом, а дальше видно будет, как с ней поступить. В прежние времена частенько случалось, когда вещественные доказательства по уголовному делу становились собственностью капитана. Что ж, у него служба такая: кусок хлеба с маслом время от времени перепадает.
   Прошлый раз, скажем, задержали в степи вора, укравшего лошадь у вдовы бригадира полеводов. Кобылу ту капитан тоже привел на свое подворье. Вскоре договорился, что ее возьмет на колбасу знакомый заготовитель мяса. Тот пришел, носом покрутил и сказал, что лошадь чем-то больна, поэтому он может дать за нее сущие копейки. Урузбеков послал перекупщика подальше и наказал, чтобы дорогу в село забыл навсегда. Во избежание тяжелых травм или несчастного случая со смертельным исходом. Урузбеков подождет другого барыгу.
   Вдове, бывшей хозяйке лошади, капитан объяснил, что животное назад вернуть никак нельзя. Потому что теперь это уже и не лошадь даже, а вещественное доказательство по уголовному делу, то есть государственная собственность. И вскорости отправят кобылу в район, на экспертизу.
   Поверила баба этой сказке или нет, – не важно. Расплакалась, заныла. Но Урузбеков, чтобы привести гражданку в чувство, достал из кобуры пистолет, сунул ствол под нос и посоветовал побольше молчать. И поменьше трепаться о кобыле на всех углах. Иначе в доме может пожар случиться, ведь беда одна не ходит.
   С «Жигулями», сердце чует, все заладится. Машина в отличном состоянии. Да, такого фарта давно не выпадало. Только надо постараться, хорошо попотеть, чтобы заработать эту тачку. Утопить в дерьме ветеринара, – дело нехитрое, но надо все обтяпать так, чтобы комар носа не подточил. Недругов у капитана полно, на его должность многие метят. Еще Урузбеков вспомнил, что на машину уже есть покупатель, – мельник из соседнего района, человек надежный. Он говорил, что его машина на ладан дышит, он бы взял другую по сходной цене. Можно и без документов.
   Минут десять капитан, пуская табачный дым, о чем-то размышлял. План, простой и гениальный, сложился сам собой, ничего и придумывать не потребовалось. Что ж, Урузбеков без малого тридцать лет в органах, начал с нуля и кое-чего в жизни добился. А уж как сшить уголовное дело – его учить не надо.
   Урузбеков позвал старшину, дожидавшегося на улице, в кабине «уазика». Вдвоем они открыли «Жигули» ключами, отобранными у задержанного, осмотрели машину и отошли в тень, пораженные результатом обыска.
   – Похоже, крупная рыба попалась, – Урузбеков закурил сигарету, что случалось с ним лишь в минуты душевного волнения. – М-да… Вот же черт… Кто бы мог подумать…
   – Очень крупная рыба, – поддакнул старшина.
   В багажнике они обнаружили пистолет ТТ с двумя запасными обоймами, охотничье ружье шестнадцатого калибра, патронташ, военные карты. В салоне под сиденьем паспорт, по виду настоящий, на имя Бахтияра Сулейменова. А также диплом об окончании ветеринарного техникума, выданный семь лет назад в Туркменистане, и удостоверение старшего инспектора областной ветеринарной службы.
   На заднем сидении акушерский саквояж, полный медицинского инструмента, каких-то лекарств в упаковках, поношенный белый халат. В потертом кошельке, спрятанном под сиденьем, сто пятьдесят долларов десятками и рублевая мелочь. Рубли капитан отдал старшине. И удивился своей щедрости. Доллары трижды пересчитал и переложил в бумажник. Эти десятки почему-то не согрели душу. Напротив, заронили семена беспокойства.
   Капитан вспомнил, что телефонной связи с районом нет вторую неделю. По рации он связался с младшим лейтенантом Ибрагимовым, приказал сфотографировать задержанного ветеринара и напечатать карточки. Снять с него отпечатки пальцев. И скакать на лошади в район. Надо выяснить личность задержанного.
   – Сделаешь дела – скачи назад во весь опор, – приказал капитан. – Деньги на прокорм лошади возьми у меня в столе.
   – Может, на машине разрешите съездить? – лейтенанту очень не хотелось тащиться за тридевять земель на старом мерине. – У меня даже седла нет.
   – Вместо седла телогрейку подстелешь, – взорвался Урузбеков. – Мы выбрали весь месячный лимит на бензин. Ты на машине будешь кататься, а я пешком ходить?
   Урузбеков дал отбой, разложил на самодельном столе под чинарой бланки протокола и нежно подышал на перо чернильной ручки. Он долго ковырялся с бумагами, наконец, кое-как заполнил протокол. Не хватало только подписей понятых, якобы присутствовавших при обыске.
   Капитан направился к соседям через улицу, старикам Петровым. Приказал им выполнить свой гражданский долг – поставить подписи под протоколом осмотра транспортного средства, конфискованного у опасного бандита и убийцы. Дрожащими от волнения руками старики занесли в протокол свои паспортные данные, расписались и поблагодарили бога, когда Урузбеков ушел.
//-- * * * --//
   Стоял поздний вечер, дождь поливал пустые улицы, когда позвонил жених Джейн Майкл Уилкист.
   – Я очень соскучился, – сказал он. – Черт, так соскучился, что этот месяц с небольшим кажется вечностью. Наверное, только в разлуке понимаешь, насколько сильно любишь человека. Ты знаешь, обычно я не распространяюсь на эту тему. Но сейчас другой случай. Я готов говорить о любви хоть всю ночь.
   – Спасибо, – Джейн была растрогана до слез. Трудно вспомнить, когда последний раз Майкл вспоминал о своих чувствах. – Расскажи, как дела.
   – Все по-старому. Мало продаж, мало комиссионных. Но очень рассчитываю, что застой скоро кончится.
   – Все забываю спросить: этот русский по фамилии Шатун купил особняк под Атлантой?
   – А почему ты сейчас вдруг завела этот разговор?
   – Просто так. Вдруг вспомнилась наша встреча в ресторане с Шатуном. И я спросила.
   – Просто встреча вспомнилась? – переспросил Майкл. Кажется, он не поверил. – Ну, если тебя это тебя действительно интересует, я расскажу. Сделка расстроилась в последний момент. Русский передумал. Ему не понравилось заключение муниципальной комиссии. Дом не в лучшем состоянии. Придется вложить слишком много денег в ремонт. Хозяева сбавили цену, но Шатун уже все решил. Он заплатил небольшую неустойку, сущие копейки, и уехал.
   – Понятно. Как здоровье твоей мамы?
   – Спасибо, что вспомнила. Мать немного не в себе, ей снятся кошмары, мерещится, будто скоро случиться большая беда. Я отвез ее к врачу. Тот прописал что-то успокоительное. Но толку чуть. Но не будем о грустном. Собственно, я звоню по важному поводу, а ты не даешь сказать.
   – Говори, дорогой, я слушаю.
   – Я отпросился на работе на несколько дней. И хочу нагрянуть к тебе в Россию. Сначала планировал свалиться как снег на голову. Но подумал и решил, что лучше предупредить. Ты можешь куда-то уехать или…
   – Спасибо, Майкл, я очень рада, – Джейн хотела сказать, что сейчас не лучше время для поездок в Россию и свиданий, но сказала совсем другое. – Путешествие сюда – это не самое дешевое удовольствие. Раньше такого не случалось.
   – Если не случалось, значит, должно случиться. А насчет трат… Ну, не так уж это разорительно. Билет в оба конца – полторы тысячи. Плюс российская виза… Короче, я прилетаю послезавтра. В одиннадцать утра, в Шереметьево. Чего молчишь? Или ты не рада?
   – Что ты, Майкл, – Джейн почувствовала, как в груди около сердца задрожала какая-то струнка. Очертания окружающих предметов сделались расплывчатыми, а на реснице повисла слезинка. К счастью, носовой платок оказался под рукой. – Я очень рада. Ты даже не представляешь как. Сейчас же займусь уборкой…
   – Не стоит беспокоиться, – поспешно вставил Майкл. – Я буду жить у одного знакомого. Бизнесмен, ты его не знаешь. Он как раз уехал из Москвы, я смогу сэкономить на гостинице. Пробуду в России три дня. Ну, я подумал, что в твоей казенной квартире останавливаться не совсем удобно. Дойдет до начальства, придется объясняться.
   – Хорошо, тогда я встречу тебя в Шереметьево.
   – Не надо, – ответил Майкл. – Доберусь до места и сразу позвоню. Целую тебя крепко. Очень люблю. И жду встречи.
   Запищали короткие гудки.
//-- * * * --//
   Джейн переступила порог квартиры, где остановился Майкл, около двух часов дня. Гнездышко оказалось небольшим, но вполне уютным, с видом на Ленинградский проспект. В гостиной огромный телевизор и широкий кожаный диван. Спальня обставлена старинной мебелью, на стенах пара гобеленов ручной работы.
   Джейн позвонила в ресторан и заказала обед, который доставили через полчаса. Они быстро перекусили. Затем закрылись в спальне и не вылезали из постели до самых сумерек. После близости Джейн забылась коротким сном и, проснувшись, подумала, что Майкл, как всегда, хорош, а его слова о любви не пустой звон.
   Под вечер они вышли на улицу и, прошагав квартал, оказались в одном ресторане, где Джейн когда-то обедала и осталась довольна кухней. Заказали коктейль из креветок, жареную рыбу с картошкой фри и бутылку бордо трехлетней выдержки. А на десерт клубничный торт и кофе со сливками.
   Когда официант, одетый во фрак, похожий на дирижера симфонического оркестра, принес счет, Майкл долго таращился на бумагу. Он старался сообразить, откуда взялись эти астрономические цифры. Он выглядел растерянным и беспомощным, будто его пару раз приложили по голове пустой бутылкой из-под бордо и не оказали первой помощи. Наконец он пришел в себя и положил в черную папку кредитную карточку.
   – С ума сойти, – сказал он, ожидая, когда официант вернется. – Порции дают такие, что подросток останется голодным. Не то, что взрослый дядя. А цены… Их даже неприлично произносить вслух. Чистый грабеж. И разбой. Сложенные вместе. И умноженные на десять.
   – Ты просто пока не ужинал в дорогих московских ресторанах, – ответила Джейн. – Вот там грабеж. А здесь так… Шелуха от картошки.
   Джейн отметила про себя, что дела жениха идут в гору, причем движутся очень быстро. На нем шикарный галстук, туфли и костюм, которого в прежние времена он не мог себе позволить. Майкл загорел и немного сбросил вес, потому что худоба ему шла всегда.
   И все равно: выглядит он неважно. Под глазами залегли глубокие тени, белки глаз воспаленные, будто провел несколько бессонных ночей. А руки чуть заметно дрожат, когда он подносит к губам стакан с водой или вином.
//-- * * * --//
   Вскоре они вернулись в квартиру, Майкл скинул пиджак, натянул короткий шелковый халат с восточным рисунком. Включил телевизор и, стал расхаживать по комнате, заложив руки за спину, как арестант на прогулке.
   Джейн, поджав ноги, устроилась на диване. Она думала, что сейчас Майкл скажет что-то очень важное. Если он беспокойно ходит по комнате, значит, впереди разговор, и разговор не слишком приятный. Джейн уже сделала для себя какие-то выводы. Да, Майкл любит ее, он скучал. Все так и есть. Но прилетел сюда вовсе не оттого, что не смог справиться с чувствами.
   Майкл болтался по комнате, останавливался у окна, смотрел на поток машин внизу и снова принимался бродить из угла в угол.
   – Если у тебя есть, что сказать, говори. Если не знаешь, с чего начать, начну я. У тебя какие-то общие дела с тем русским, с Шатуном. И он просил поговорить со мной. Вправить мне мозги. Так? Перестань ходить: в глазах рябит.
   – Не совсем так, – Майкл остановился и рухнул в кресло. – Я ведь давно собирался начать свое дело. Мне надоело работать на дядю за жалкий процент от сделок. Я хорошо разбираюсь в недвижимости, потому что занимаюсь этим бизнесом много лет. Я обмолвился Шатуну об одной идее. Ну, можно покупать недорогие дома. Делать в них ремонт и с выгодой продавать. На одной сделке легко наварить сто-сто пятьдесят тысяч. А таких сделок можно заключить три-четыре в месяц. Нужны только деньги, стартовый капитал. И Шатун заинтересовался…
   Майкл замолчал, поднялся и снова начал маячить перед глазами, переходя от окна к шкафу и обратно.
   – Сколько денег ты взял у него?
   – Для начала полмиллиона, – выдохнул Майкл. – Я уже присмотрел приличные дешевые дома. Ну, чтобы сделать ремонт и перепродать. Точнее говоря… Я уже оформил все бумаги, купил два дома в кредит. Заплатил кучу денег за ремонт, раздал долги…
   – И у тебя нет ни цента?
   – Кое-что осталось, мелочь. Кроме того, я вложил в это предприятие и свои скромные сбережения. Уже через месяц закончатся ремонты, дома можно будет выставлять на продажу. И тогда мы заживем, как люди…
   – Что потребовал от тебя Шатун?
   Майкл задернул занавески, сел в кресло и рассказал свою историю. С Шатуном они познакомились в то время, когда Джейн уже собиралась в Москву. Новый московский друг хотел купить особняк. Без всякой задней мысли Майкл рассказал о давней мечте открыть собственное дело. Шатун ответил, что может одолжить тысяч триста-четыреста, скажем, на два года. Разумеется, никаких процентов. Это просто дружеское одолжение. Сейчас с деньгами все в порядке, и он рад помочь американскому другу.
   Все бумаги оформили быстро в одной из местных юридических фирм, а через пару дней пятьсот тысяч долларов были зачислены на счет Майкла. Шатун улетел в Москву, на том первая часть истории закончилась.
   Неделю назад Шатун снова появился в Атланте. Встретившись с Майклом, сказал, что в Америке представляет интересы одного русского бизнесмена, а заодно хочет утрясти личное дело. Они посидели в ресторане, поговорили о жизни, о бизнесе. Потом оказались в каком-то увеселительном заведении со стриптизом, оттуда перебрались в ночное кафе. Кажется, Шатун выпил больше нормы, с самого начала разговора заявил, что человек он открытый и откровенный. Так и оказалось.
   Опрокинув очередную порцию виски, Шатун сказал, что ему чертовски жаль, но финансовая ситуация изменилась. Поэтому Майклу придется вернуть те пятьсот тысяч в недельный срок. В документах, что еще тогда оформили в юридической конторе, так и сказано: Майкл обязуется вернуть деньги по первому требованию и не позже через неделю после выдвижения данного требования. Уискист ответил, что все деньги пущены в дело, чтобы их оттуда достать нужно время: недели, месяцы. Конечно, можно обратиться в банк, какие-то деньги он получит под залог недвижимости. Остальное вернет позже.
   Шатун сказал, что из затруднительного положения есть один простой выход. Джейн проводит аудит фирмы «Васта», хозяин которой очень богатый и щедрый человек. На этом дельце с аудитом Джейн может очень хорошо заработать. И Майкл, разумеется, не останется внакладе.
   Его долг будет списан, кроме того, он получит приличную премию. Джейн не надо вступать в конфликт с законом, а риска нет никакого. Все объекты недвижимости, принадлежащие «Васте», находятся в Москве или неподалеку от города. Но есть одно исключение. Недостроенная фабрика по выделке кожи в Таджикистане. Объект слова доброго не стоит.
   Весь фокус в том, что строительство фабрики начато на месте крупного месторождения меди, обнаруженного в ту далекую пору, когда СССР доживал последние годы. Местные геологи нашли это место, были проведены анализ и оценка ископаемых. Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что меди там хватит, чтобы наполовину покрыть нужды России на ближайшие пятьдесят лет. И еще много останется.
   Исследования хранились в министерстве геологии Таджикистана, о них в свое время доложили в Москву. Но тогда медь оказалась никому не нужной, все начальники были заняты дележом власти и денег. СССР распался, в Таджикистане началась гражданская война, растянувшаяся на долгие годы. Министерство геологии было сожжено, многие из его сотрудников погибли, другие умерли от голода, третьи бежали из страны.
   Почти никаких документов той поры не сохранилось, но времена понемногу меняются, и бумаги выплывают из небытия. Кое-какие документы министерства геологии сберег его бывший сотрудник, некий Павел Храмов. Он сообразил, что теперь, когда гражданская война позади, а страна превращается в огромную брахолку, где все продается и покупается, на тех бумагах можно заработать. И отправился в Москву к одному приятелю, в свое время большому начальнику, имевшему связи в бизнес кругах. Документы купила фирма «Васта», о судьбе самого Храмова история умалчивает. Известно только, что живым домой он не вернулся.
   А вскоре тогдашние хозяева «Васты» приехали в Таджикистан и начали переговоры о предоставлении им земельного участка неподалеку от крошечного поселка Измес. Условия: аренда сроком на пятьдесят лет с правом дальнейшего выкупа. Оплата – по заключении сделки наличными. Якобы фирма хочет построить там производство по выделке шкур. Сырье планируют скупать у местных животноводов.
   «Васта» организует на месте обучение персонала, осуществит поставку импортного оборудования, химикатов и красителей. Никому не было дела, что в том районе и кадров-то никаких нет. В поселке осталось всего несколько жителей. И те древние старики. А район, где выращивают скот, находится в сорока километрах от Измеса.
   Без взяток тут, конечно, не обошлось. Договор был подписан на уровне министра сельского хозяйства республики и утвержден во всех инстанциях. Даже фабрику начали строить, чтобы застолбить место. Склад сырья и материалов подвели под крышу, сделали фундамент котельной, но потом стройку остановили, рабочих разогнали.
   «Васта» не собиралась разрабатывать месторождение. Руководители фирмы хотели перепродать участок земли одной подставной фирме. А затем та подставная фирма перепродаст землю крупной профильной компании, русской или иностранной. Тогда все будет по закону, и никто не сможет оспорить сделку в суде. Покупатель уже найден.
   Но тут начался дележ имущества между хозяином «Васты» Стасом Роговым и Лидой Ивченко, вдовой второго совладельца. Все это очень некстати, не ко времени: суд, аудит, адвокаты, переговоры. В результате Лида Ивченко, которая за свою тридцатипятилетнюю жизнь не работала ни дня, может отхватить огромный жирный кусок. Целый вагон денег, которые даже ее внуки не прожрут.
   Где же тут справедливость?
   Шатун предложил простой вариант, который устроит всех. Джейн выезжает в Таджикистан, там ей показывают кое-какие бумажки, касающиеся недостроенной фабрики. На место строительства можно не кататься, чтобы попусту не тратить время. А если выезжать, то пробы почвы и образцы горной породы, которые понадобятся для последующей экспертизы, надо взять в другом месте.
   Вот, собственно, суть проблемы. Для того, чтобы выполнить эту просьбу, ничего не надо делать. В ответ Шатун списывает долг Майкла Уилкиста, а Джейн, если это не против ее принципов, может рассчитывать на приличное вознаграждение. Да, да, Майкл знает, что его невеста честный и принципиальный человек, до тошноты, до боли в печенке честный и принципиальный. Наверное, самой бывает плохо от этой принципиальности, но свою натуру не переломить как палку через колено. Джейн не возьмет грязные деньги из рук Шатуна. И пусть… Пусть остается со своими принципами, если они ей дороги. В конце концов, у нее есть богатый отец.
   Но Майкл – другое дело. У него только больная мать. У него нет доходного дела, только эта работа за проценты. Работа, которая едва позволяет свести концы с концами. И еще появились долги. Непомерные, неподъемные.
//-- * * * --//
   – Шатун был со мной откровенен, – в комнате было душно и жарко, но Майкл не замечал этого. – Потому что другого ему не оставалось. Ты побываешь на месте, наберешь грунта и камешков. Такова практика. А в лаборатории скажут, что это не земля, а чистая медь. Так что тебе стоит набрать эти камушки в другом месте? Ну, в том месте, где нет этой проклятой меди? Подумай, ведь ты спасешь меня. За руку вытянешь из трясины…
   – Я, пожалуй, пойду, – Джейн поднялась. – Голова раскалывается.
   Майкл вскочил на ноги и загородил дорогу к двери.
   – Как тебя понимать? Ты не ответила. Запомни: моя карьера, моя жизнь зависит даже не от этих камешков. От твоего упрямства зависит. Что ты собираешься делать?
   – Собираюсь вернуться домой и поспать, – ответила Джейн. – Поговорим завтра.
   – Нет, ты скажи сейчас, – закричал Майкл, его голос сорвался. Он покашлял в кулак и взял тоном ниже. – Скажи… Я ведь все сказал. Выложил, что знал. Очень прошу…
   – Уйди с дороги.
   – Послушай, послушай меня, – Майкл шагнул вперед, горячо задышал в лицо. – Только послушай минуту. Такие люди как Шатун доводят любое дело до конца. И все получается так, как хотят они. А не мы. Понимаешь, есть такие ситуации, когда и богатый папа не спасет. Тем более он далеко. А дочка здесь.
   – Ты это о чем?
   – О том, что иногда лучше плыть по течению. Сделай, как я прошу. Не связывайся с этим человеком. Давай все решим так, чтобы обе стороны остались довольны.
   – Ты выпил слишком много, – сказала Джейн. – Проспись. Завтра я отвечу.
   Майкл отступил в сторону. Джейн вышла из квартиры, она не повернула к лифту. Постояла в коридоре, толкнула стеклянную дверь и оказалась на лестничной площадке. Она прислонилась лбом к стене и расплакалась. Казалось, сегодня она навсегда потеряла Майкла. И эту потерю уже никогда не вернуть.
   В ту минуту она и представить себе не могла, как близка к истине.

Глава пятнадцатая

   В десять утра, когда Урузбеков появился возле отделения милиции, несколько человек уже топтались у порога. Капитан приказал всем пройти внутрь и дожидаться в коридоре.
   Очутившись в своем кабинете, он разложил на столе бланки протоколов, напился воды из графина. А потом долго и тяжело вздыхал, будто готовился не пером по бумаге водить, а таскать тяжелые камни. Он включил вентилятор и подумал, что впереди день, наполненный писаниной и разговорами с бестолковыми людьми, которые, как обычно, ни черта не видели и не помнят. И все за них надо вспоминать и додумывать самому.
   Капитан вызвал парикмахера Эльдара Лапаева и его младшего брата Акима. Эльдар с грехом пополам ответил на вопросы. Акимка, одетый в ту же замызганную майку, что и вчера, молчал. Эльдар врезал ему пару подзатыльников, ребенок расплакался, пришлось дать ему воды и сухарь с маком, завалявшийся в ящике стола.
   – Твой брат – жертва сексуальных домогательств, – сказал капитан Эльдару. – В этом кабинете он должен не сопли жевать, а дать свидетельские показания. В присутствии совершеннолетнего родственника, то есть тебя. Таков закон. Слушай, Акимка, вопрос: дядя в магазине трогал тебя рукам между ног?
   – Не трогал, – ответил Аким.
   – Ты правду говори, – сказал капитан. – Дядя купил тебе конфет. Просто так за «спасибо» конфеты не покупают. Потому что они денег стоят. Правильно?
   – Угу, – Акимка сосал сухарь.
   – Умница, – расцвел в улыбке капитан. – Что дядя попросил взамен? Чего он хотел от тебя? Вспоминай, мой хороший, милый мальчик…
   – Ничего, – Аким сгрыз сухарь, голодными глазами посмотрел на капитана, навел на него палец и сказал. – Пух – пух… Ты убит.
   Эльдар отвесил брату увесистую оплеуху, тот заревел в голос. Капитан задал еще полтора десятка вопросов, исписал две странички протокола и выпроводил братьев в коридор. Допросы продолжались до обеда. Продавщица магазина Фатима Закирова заявила, что вчера поведение ветеринара не показалось ей подозрительным. А вот сегодня она подумала: может ли порядочный человек шептаться с ребенком в темном углу? К чему эти секреты? И за какие такие подвиги чужому пацану сладости покупать?
   Капитан слушал вполуха, а сам убористым подчерком строчил протокол: Вопрос: «Как повел себе ветеринар, когда купил продукты?» Ответ: «Человек, назвавшийся ветеринаром, завел ребенка по имени Аким в темный угол, угостил его конфетами. И, пообещав купить подарок, совершил с потерпевшим развратные действия. Я наблюдала за незнакомцем и ребенком из-за прилавка. С этой точки открывается хороший обзор помещения. Сейчас мне трудно вспоминать об этом без содрогания и омерзения. Но в ту минуту я проявила слабость, не вступилась за ребенка, так как боялась мести подозреваемого. Возможно, мужчина был вооружен».
   Вопрос: «Ветеринар применял физическую силу, совершая развратны действия в отношении несовершеннолетнего Акима Лапаева?» Ответ: «Сначала он уговаривал мальчика на словах. Гладил его по груди, спине и шее. А потом, поняв, что своего не добьется, поступил по-другому. Он заткнул рот ребенка конфетами, чтобы тот не мог кричать или позвать на помощь. Мальчик был напуган, он просто стоял и, видимо, не понимал, что с ним делают».
   Урузбеков закончил писанину, осушил стакан воды и дал продавщице расписаться на всех листках.
   – А вот этих слов вроде бы я не говорила, – Закирова нахмурилась. – И это не мои слова.
   – Сейчас не говорила, потом скажешь, – отшутился капитан.
   – Точно не говорила.
   – Подписывай и мотай отсюда, – Урузбеков нахмурился. – Или хочешь задержаться на пару дней? Пока память не вернется? Но знай: у меня камера одна. С мужиками придется ночевать. Ну, с ветеринаром тебя знакомить не надо. Свои, можно сказать, люди. Ты женщина одинокая. Без мужика скучаешь. Может быть, повезет. И с тобой ветеринар развратные действия совершит, а?
   Урузбеков усмехнулся: странный народ, все думают, что их тягают в милицию правду говорить. Лицо продавщицы налилось краской, она подписала протокол и пропала за дверью. Ее место занял бывший почтальон Бахтияр Шатаев, заваривший всю эту кашу только потому, что в магазине не получил своей опохмелки. С алкашами работать легко, потому что они ничего точно не помнят и всегда согласны с властью.
   Капитан направил вентилятор на Шатаева, потому что от него несло перегаром, а сам, не утруждая себя и свидетеля вопросами, принялся за писанину. Он дал волю фантазии, художественно, с множеством отвратительных натуралистических подробностей изобразил в протоколе сцену совращения ребенка.
   Нацепив гнутые очки, Шатаев внимательно прочитал опус капитана и впервые пожалел того ветеринара. Образ человека был смутным и зыбким, но все равно цеплял сердце. Теперь ветеринару намотают такой срок, что из тюрьмы он выйдет стариком. Впрочем, до старости в тюрьме не доживешь. Шатаев написал на каждом листке: «С моих слов записано верно. Мною прочитано».
   – Если вздумаешь на попятную идти…
   Капитан выдержал многозначительную паузу, давая Шатаеву возможность самому додумать, что с ним случится, встань он на дороге правосудия. Бывший почтальон только пискнул и, пошатываясь, вышел из кабинета. Урузбеков стал по одному приглашать участников задержания подозреваемого, людей, пытавшихся убить Радченко на площади. Свидетели все второстепенные, но их много. И у каждого есть свои соображения или наблюдения, которые, грамотно оформив, можно подшить к делу.
   Капитан кончил писать, когда стемнело. Еще надо было заскочить в магазин, который он догадался опечатать. И получить доказательства пребывания ветеринара на месте преступления. Снять гипсовые отпечатки башмаков с земляного пола, пальцы с прилавка. Можно, конечно, обойтись и без этих излишеств, но если уж шьешь дело, шей его так, чтобы не развалилось.
//-- * * * --//
   Следующие два дня выдались жаркими. Садыков, выполняя распоряжения Джейн, обследовал окрестности фабрики и собирал образцы грунта, складывал их в бумажные пакеты, помечая на бумаге, с какого склона холма взяты камешки.
   К вечеру первого дня полных пакетов набралось немало. Джейн облазила холм и плато над ним со всех сторон, лопаткой она счищала землю с каменной породы, затем тяжелым молотком откалывала от скалы камни, помещала их в пакеты, а пакеты в мешок. Затем спускала свою добычу вниз, к лагерю. И снова поднималась наверх. Спали возле костра, посменно.
   Второй день прошел точно так же, как первый. Когда солнце начало спускаться, Джейн наскоро перекусила, сказала Садыкову, что ей нужно осмотреть северный склон горы и ушла. Уже стемнело, когда Рахат развел костер, разложил металлическую треногу, на которую повесил котелок. Едва вода закипела, он насыпал кукурузной крупы, добавил растительного масла и облизнулся в предвкушении ужина. Но тут появилась Джейн с мешком на спине. При свете костра они принялись сортировать камни. Когда Садыков спохватился, каша подгорела.
   – Вам бы поваром в ресторан, – сказала Джейн, доедая миску каши и запивая ужин чаем. – Такой талант пропадает.
   – В ресторан просто так не устроишься, – Садыков от усталости не понимал шуток. – Мешок с деньгами надо принести – тогда будет разговор.
   Он наелся до отвала, напился зеленого чаю, завернувшись в одеяло, улегся у огня и стал смотреть в черное небо, усеянное звездами. Лежать на земле, хранящей тепло ушедшего дня, приятно. В эту минуту убогий и пустой человеческий мир казался Рахату полным гармонии и высокого смысла, который не дано понять смертным. Садыков смотрел в звездное небо и думал, что человеку в жизни не так много и надо. А на деньгах свет клином не сошелся. Пора научиться радоваться мелочам: вот этому отдыху у костра, бесконечному небу, дремоте. И даже усталости, от которой хочется заснуть на неделю. И проснуться сильным и бодрым. Садыков смежил тяжелые веки. Но голос Джейн вернул его с небес на землю.
   – Даже и не думайте спать. Мы потратили столько сил, чтобы добраться сюда. И все это только для того, чтобы волки хорошо поужинали?
   – Какие волки? – хриплым шепотом спросил Садыков. Чувство сладкой дремоты медленно покидало его. – Прошлой ночью волков не было, и сегодня не придут. А я не железный. Не помню, когда нормально отдыхал.
   – У вас все впереди. Будем спать по очереди. Я первая, а вы за мной.
   Садыков сел, натянул ботинки.
   – Хочу спросить, а то днем времени не будет. Кому все это надо? И для чего?
   – Камни – это образцы породы, – Джейн сидела у костра, смотрела в огонь. В ее глазах плясали отблески пламени. – Их отправят в лабораторию, там специалисты точно определят, залежи какого металла или минерала эта порода содержит. И в каких количествах. Конечно, мы работаем наспех, не совсем по науке. Просто обследуем территорию, с разных участков берем образцы скальных пород и грунта. Но для экспресс-анализа годятся и наши камушки.
   – Я чего-то не врубаюсь. Какая порода, какой еще металл?
   – По моим сведениям, тут богатое месторождение меди. Так сказал один знающий человек. И врать ему не было резона. Фабрику строили только для того, чтобы застолбить это место. Если возникнут вопросы, даже на уровне правительства Таджикистана, «Васта» отчитается: все по закону. Землю взяли в аренду на пятьдесят лет под строительство с правом выкупа. А медь нашли не мы, а новые хозяева земли.
   – Какие еще хозяева? – Рахат помотал головой. – Может быть, объясните, в чем тут секрет? Или вас смущает, что зарплату мне платит «Васта».
   – Ну, зарплату в данный момент плачу вам я, – ответила Джейн. – И какие уж теперь секреты. Вы сами все видите. И выводы можете сделать без моей помощи.
   – Все-таки лучше с вашей помощью. Я ведь в институтах не учился. Восемь классов с горем пополам одолел.
   – Дело в масштабной афере, которую затеял хозяин фирмы «Васта» некий Рогов, – сказала Джейн. – Чтобы понять механизм этой операции, высшего образования не требуется. «Васта» за копейки продаст землю подставной фирме, то есть себе самой. Подставная фирма переуступит собственность богатому инвестору. Сделка с юридической точки зрения безупречна. «Васта» от продажи фабрики и земли якобы не получает ничего или почти ничего. Так все выглядит на бумаге. Значит, теперешний ее владелец Станислав Рогов не должен отдавать половину денег, – а речь идет о настоящих деньгах, солидной сумме, – вдове своего компаньона Лиде Ивченко. По моим данным, Рогов уже сторговалась с покупателем, готовым дать реальную цену.
   – А зачем нужно было начинать это строительство? – спросил Рахат. – Продали бы землю, кому хотели. И точка.
   – По здешним законам готовый или недостроенный объект продать гораздо проще, чем пустой кусок земли. Ну, продается недостроенная фабрика. На такую сделку никто внимания не обратит. Инвестор официально заплатит подставной фирме не слишком высокую цену. На самом деле деньги будут получены сполна. Разницу аферисты положат в карман черным налом. Чтобы налогов не платить. Понимаете?
   – Начинаю понимать.
   – Вдова Ивченко останется ни с чем. И нигде, ни в какой инстанции, ни в каком суде не сможет доказать, что она стала жертвой аферы. Впрочем, теперь из этой затеи вряд ли что получится. Как только будет установлено, что земля, где стоит недостроенная фабрика, – это по сути крупное месторождение меди, у продавца возникнет много проблем. Начнется большая заваруха. Господам, которые участвуют в этой афере, придется нанять себе дюжину лучших адвокатов. Но Рогова все равно посадят…
   – Богатые в тюрьмах не сидят, – ответил Садыков. – На то они и богатые. Тюрьма – это для таких как я. И тех, кто еще беднее моего.
   – Ну, это не нам решать, посадят Рогова или нет, – ответила Джейн. – Наша задача закончить сбор образцов и доставить камни в Душанбе. А там отправим их в Москву.
   – Отправим, – кивнул Рахат. – Чего не отправить? Это просто. Вы мне скажите: сколь вам лет?
   – А почему вы спрашиваете?
   – Потому что вы, взрослый человек, рассуждаете, будто ребенок. Рогова посадят… Это похоже на сказку.
   – По-вашему, на земле нет ни законов, ни справедливости? – Джейн не отрываясь смотрела на своего собеседника и огоньки в ее глазах горели все ярче. – И правосудия тоже нет? И любой богатый подонок может жить с убеждением, что все вокруг продается. И судьи и законы. И вы и я. Что он может безнаказанно отобрать у любого из нас деньги, имущество и даже жизнь? Вы искренне так считаете?
   – Ну, не совсем так, – Садыков замялся. Он решил, что напрасно ввязался в эту пустую перепалку, потому что спорить с женщиной все равно что лаять на собаку: только горло драть без толку.
   – Нет, вы ответьте, – настаивала Джейн.
   – Хорошо. Отвечу. Чтобы вы поняли, расскажу такой случай. Я был подростком, рос в горном ауле, пас скот одного землевладельца по имени Иса. Этот богач отобрал у бедного мужчины молодую жену. А его самого избил рукояткой плетки. Этот бедняк оправился от побоев, подкараулил того богача на улице и выстрелил в него из старого одноствольного ружья. Не убил, но ранил. Порох в патронах был плохой. Теперь подумайте: кому тот бедняк сделал хуже? Своей молодой жене? Нет. Ей у богатого жилось хорошо. Тому богачу? Тоже нет. Его рана быстро зажила. Самому себе? Да. Именно себе. Я не стану подробно рассказывать, как он умирал. Иначе вы не заснете от страха.
   – Вы говорите о другом.
   – О том самом говорю, – буркнул Рахат. – Я не дурак. Хоть и образование так себе. Есть пословица на эту тему: с сильным не дерись, а с богатым не судись.
   – Тогда мне вас жаль. Жить с такими убеждениями, рабскими, холуйскими, – это, наверное, очень тяжело.
   С этими словами она легла и завернулась в одеяло.
//-- * * * --//
   Какое-то время Садыков сидел, разглядывая языки пламени. Когда костер начал гаснуть, он всмотрелся в темноту. Показалось, на склоне холма мелькнули два зеленоватых огонька. Будто отблеск пламени упал на бутылочное стекло. Когда среди ночи видишь волчьи глаза, сердце проваливается куда-то и перестает биться. Через четверть часа над холмами раздался унылый вой.
   Словно откликаясь на эти звуки, беспокойно заржал мерин Погост, привязанный к ближнему дереву. Рахат вытащил пистолет, уселся поудобнее и стал ждать. Но тут все звуки вскоре смолкли, а темнота сделалась такой густой, что в двух шагах от огня ничего не разглядеть.
   Подбросив хвороста в костер, Садыков прислушался, но из темноты долетел лишь шорох сухой травы. Волчий вой, протяжный и далекий, долетал с противоположного склона холма. Он стихал, а потом снова набирал силу, становился ближе. Прошло время, и Рахат стал думать, что ночь уже на исходе, ближе к утру бояться нечего. В это время волки не нападают. Он бросил в едва тлеющий огонь хвороста, сухие ветки затрещали, пламя поднялось высоко, к самым звездам.
   Рахат вытянул ноги и подумал, что эта американка – женщина симпатичная, положительная, но очень наивная и бесконечно далекая от настоящей человеческой жизни. Возможно, в Америке, можно посадить на скамью подсудимых богатого человека, со связями и общественным положением. Посадить только за то, что он продал землю с залежами руды, а деньгами не поделился с какой-то жалкой вдовой.
   Эти опыты с камушками кончатся тем, что Джейн убьют. Разумеется, убьют, тут не может быть двух мнений. И сделают так, что близким Джейн, ее родственникам или друзьям, не достанется даже ее жалких останков, даже горстки пепла, чтобы похоронить прах. Спасение одно – выбросить из головы пустые фантазии о справедливых судах и неотвратимости наказания за содеянное зло.
   Впрочем, ее все рано убьют. Она слишком глубоко забралась в эту историю, слишком многое узнала, чтобы остаться живой. А жаль. Очень жаль, когда умирает пусть глупый, но неплохой человек. «Лишь бы только не мне ее кончать, – подумал Рахат. – Лишь бы кому другому».
   Он со страхом посмотрел на свои ладони, будто на коже проступили кровавые пятна.
//-- * * * --//
   Еще Рахат подумал, что дорога назад в Душанбе будет недолгой, потому что путь к дому всегда короче. Как только Садыков вернется, он отправится в городскую баню, смоет с себя пыль бесконечных дорог. А потом сутки не выйдет из шикарного ресторана «Гусар». Он закажет бараньи мозги с овощами, свежие кукурузные лепешки.
   Можно пойти в «Оазис». Там подают жаркое из конины, здоровенные куски мяса, из которых сочится кровь пополам с жирным бульоном. Восточная танцовщица в красной юбке трясет монистами, исполняя танец живота. Правда, та танцовщица толстовата и старовата. Едва ногами перебирает.
   Вот когда там танцевала Айгюль, нежная и молоденькая, в «Оазис» стоило сходить только из-за нее. Но недавно Айгюль проиграли в карты и зарезали прямо на сцене. На эстраду вылез мордоворот с горящими глазами, обкуренный и пьяный, перерезали девчонке горло. И был таков. Да, хорошую танцовщицу в наше время найти непросто…
   Рахат видел убийство девчонки своими глазами. С ним за столиком сидел один большой человек Александр Шатун, который по делу прибыл из Москвы. После убийства в ресторан ворвались милиционеры и солдаты. Приказали всем оставаться на местах, списали паспортные данные и сняли показания. Кто что видел? Кто что запомнил? Очень некрасивая история. Перед Шатуном неудобно получилось.
   Мысли уносили Рахата все дальше, он плыл по реке воспоминаний и не хотел возвращаться обратно. Когда в огонь полетела порция хвороста, свет вырвал из темноты острую заросшую желто-серой шерстью моду. Волк стоял в двадцати шагах от костра, оскаленные клыки блестели, глаза светились зеленоватым светом. Чуть позади замер второй волк, этот оказался крупнее первого, с массивной грудью и мощными короткими лапами. Видно, животные были так голодны, что готовы напасть на человека.
   Рахат очнулся от глубокой задумчивости, подскочил на месте. Пальцы сжали рукоятку пистолета. Четыре выстрела ударили без остановки, один за другим. Ближний волк, будто из брюха выскочила мощная пружина, подпрыгнув на месте, завыл, развернулся и упал на землю. Второй волк исчез в темноте. Садыков послал ему вслед еще две пули. Он увидел лицо Джейн, бледное от страха.
   – Развелось вас, сволочей, – заорал Рахат. – Проклятое отродье…
   Он перезарядил пистолет, бросил в костер хвороста. Джейн постояла, всматриваясь в темноту, но ничего не увидела. Села ближе к огню, протянула руку к пламени и сказала:
   – Давайте пистолет. Я буду дежурить.
   Рахат не стал спорить. Он улегся на земле, накрылся одеялом и мгновенно уснул.
//-- * * * --//
   Капитан Урузбеков постучал в ворота дома Фарада Гусейнова, старейшины племенного тейпа. Открыл молодой человек, внук хозяина. Кажется, сам Гусейнов не мог вспомнить, сколько у него жен, детей, внуков и правнуков. Молодой человек провел гостя через старый сад, через заросли дикой вишни и кипарисов туда, где в тени деревьев стояла летняя юрта Гусейнова.
   Капитан разулся, откинув полог, вошел в юрту. Воздал славу Всевышнему и низко поклонился Гусейнову. Тот сидел на пятнадцати коврах, сложенные один на другой. Хозяин в светлой летней рубахе с открытым воротом на завязках, обнажавшим шею и чудовищный шрам, проходящий через нее от подбородка до левой ключицы, поприветствовал гостя. Наклонил подбородок на два-три сантиметра, и проскрипел, чтобы капитан садился напротив него. Старик говорил так медленно, будто недавно у него вырезали половину горла.
   Он сделал знак двум юным женам выйти прочь из юрты. Этих девчонок он три месяца назад купил в одном высокогорном селении и, кажется, красавицы уже кое-чему научились.
   Хозяин своими руками налил гостю пиалу чая и разломил лепешку. Урузбеков занял то место, на которое ему указали. И, как принято, завел пустой разговор о политике и погоде. Так полагается среди уважаемых людей: серьезная беседа требует вступления, разминки. Осушив второю пиалу, Гусейнов потеребил жидкую седую бороду и спросил, что делается в поселке. Старик не задавал вопросы, если не знал на них ответы.
   Когда-то он учился в Москве, знал иностранный язык. Позднее некоторое время жил в Ташкенте, водил знакомство со многими влиятельными людьми. Когда за взятки и крупные хищения расстреляли его тестя, Гусейнов развелся с женой и вернулся в родное селение. Тут его встретили не слишком радушно. Убили двух ближайших родственников, самого Фарада пытали в кузнице. А потом еще живого закопали в степи. Гусейнову повезло, могила оказалась неглубокой. Шрам через все горло – воспоминание о тех днях. Говорят, со своими обидчиками Гусейнов обошелся гораздо круче, чем они с ним.
   – Молва идет, будто поймали нехорошего человека, – старик выдавливал из себя слова, словно занозы, сидящие глубоко под кожей. – Какой-то приезжий ветеринар пытался надругаться над ребенком.
   – Было такое дело.
   Помолчав минуту, Гусейнов сказал, что, злые языки болтают, будто ветеринар не виновен, того мальчишку он и пальцем не тронул. А милиция наехала на беднягу просто потому, что капитану Урузбекову физиономия приезжего человека не понравилась. А машина «Жигули» наоборот очень даже приглянулась.
   Капитан с раздражением думал, что эта старая сволочь Гусейнов хочет стать богом для сельчан. Присвоил себе право карать и миловать только потому, что он старейшина влиятельного тейпа. И еще самый богатый человек, который купит и перекупит всю милицию и начальство из района. Наверняка, прямо сейчас старик напомнит, что без его протекции Урузбеков не получил бы ни эту должность, ни звание капитана.
   – Я тебя помню еще мальчишкой, я хорошо знал твоего покойного отца, – сказал Гусейнов. – Ведь это я просил назначить тебя милицейским начальником. Помнишь?
   – Каждый день вспоминаю об этом, – соврал Урузбеков. – И благодарю вас и Бога за бесконечную доброту. А «Жигули»… Я на своем дворе машину поставил. Для сохранности.
   – Бог с ней, с машиной. Ты скажи: это правда или нет. Виновен этот ветеринар? Или… ты допустил ошибку? Если так, обещаю: с твоей головы волос не упадет. Но человека придется отпустить.
   Урузбекова так и подмывало сказать, что вся доказательная база уголовного дела – это рассказ местного ханыги, бывшего почтальона, давно пропившего совесть. Но вместо этого капитан с достоинством пересказал историю ветеринара так, как она изложена в милицейских протоколах. Добавил, что преступник задержан толпой разгневанных сельчан, которые убили бы извращенца, не вмешайся милиция. Такова служба. Порой приходится защищать всякую мразь, человеческое отребье, которое недостойно топтать ногами нашу прекрасную землю. Он открыл замок портфеля, и похлопал ладонью по толстой папке с исписанными бланками протоколов.
   – Похоже, мы поймали не просто совратителя детей. На этот раз взяли опасного бандита и убийцу.
   Урузбеков не смог скрыть торжества, когда вытащил на свет божий главный козырь. Вторую, совсем тощую папку, хранившую в себе всего три листка. Небольшие фотографии человека, отдаленно напоминавшего Радченко, краткую листовку, где людей, опознавших преступника по фотографии, просят немедленно обращаться в местные отделения милиции. На третьем листке краткое описание злодеяния, совершенного в гостинице «Баскунчак». Гусейнов быстро пробежал глазами строчки, в свои семьдесят три года он читал без очков.
   – Только тут он с волосами, а после убийства в гостинице побрился налысо, – пояснил Урузбеков. – Ориентировку на этого бандита доставил из района мой человек. Ветеринар убил вахтера гостиницы, чтобы пошуровать в номерах постояльцев. Если копнуть глубже, – на ветеринаре еще десяток убийств.
   – И чего они там в районе думают? – покачал головой старик.
   – Через два дня пришлют машину и конвой. Ветеринара забирают от нас. С ним прокуратура будет работать. А эти два дня мне отвели на доследование. Чтобы я закрепил показание задержанного на месте преступления. То бишь в магазине.
   – Люди не поймут, если совратителя детей заберет прокуратура. Люди скажут: этот ветеринар откупился от правосудия. Поэтому большая просьба к тебе. Сделай так, чтобы народ воздал должное негодяю. Ну, объяснять не стану. Сам все понимаешь. Пусть эти чины из прокуратуры забирают себе этого пса. Только мертвого.
   – Конечно, – живо кивнул Урузбеков. – Это в высшей степени справедливо. И честно.
   – А тебе будет хороший бакшиш. Машину себе оставь. И люди «спасибо» скажут. Когда лучше все устроить? Может быть, прямо в магазине и… Там на месте…
   – В магазине нельзя. Там протокол надо составить. Есть другой вариант. Завтра вечером, ровно в десять, пусть ваши ребята, то есть разгневанные жители поселка, подходят к отделению милиции. Я предупрежу дежурного, чтобы он не очень брыкался. Отдал ключи от камеры, а сам посидел в оружейной комнате. Когда все будет кончено, ну, скажем, часам к одиннадцати, я подойду. Вызову фельдшера, чтобы зарегистрировать факт смерти. И составлю протокол: граждане, не установленные следствием, ворвались в изолятор временного содержания, учинили расправу… И так далее.
   – Хорошо. Значит ровно в десять?
   Капитан кивнул, воздал хвалу всевышнему и хозяину дома. Засунул папку в портфель и поднялся.
   – Да, вот еще, – вспомнил он. – Там в камере сидит конокрад. А с конокрадами у нас народ никогда не церемонился. Вот и его хорошо бы тоже…
   Урузбеков вышел на улицу, сел в служебный «уазик», и засмотрелся на дома с плоскими крышами. Отсюда с холма потрясающий вид на поселок, раскинувшийся внизу. Капитан подумал, что сказал Гусейнову все, что хотел сказать. И услышал все, что хотел услышать. Теперь дело, можно смело сказать, сделано.

Глава шестнадцатая

   Джейн позвонила отцу в двенадцать ночи, в Чикаго было три часа дня. Билл только пообедал и пребывал в благодушном настроении. Джейн попросила в понедельник выписать на имя ее жениха Майкла Уилкиста банковский чек на полмиллиона долларов. Деньги она обещала вернуть в течение трех-четырех месяцев. У нее есть кое-какие накопления, кроме того, она планирует продать дом и перебраться в квартиру. А через полгода Майкл закруглит свои дела и все ей выплатит до последнего цента.
   Билл не дал договорить:
   – Это в каком смысле перебраться в квартиру? – спросил он. – Недавно ты говорила, что Майкл переедет в Чикаго. И вам нужен дом попросторнее.
   – Мое замужество под вопросом, – Джейн старалась говорить спокойно. – Поэтому с просторным домом все откладывается. На неопределенную перспективу.
   – Что случилось, Джейн?
   – Я не могу ответить по телефону. Поговорим, когда я вернусь.
   – Мы поговорим сейчас, – Бил усмехнулся в седые усы. – Ты хочешь, чтобы я отвалил кучу денег твоему Майклу. Просто под твое честное слово.
   Это был долгий неприятный разговор, который кончился слезами. Старик был не склонен к сантиментам, он говорил жестко, но его вопросы остались без ответа.
   – Трудно с тобой, – сказал Билл. – Ты не умеешь уступать даже тогда, когда уступить надо. Да, это моя черта, мой характер… Тебе кажется, что ты умная, что умеешь принимать взвешенные правильные решения. Но тебе не хватает способности находить компромисс с людьми. Пусть твой приятель приходит в мой офис во вторник. Чек будет готов.
   Джейн положила трубку, приняла таблетку валиума и попробовала уснуть. Ветер залетал в комнату через приоткрытое окно, колыхал легкие занавески, по потолку двигались тени. Джейн закрывала глаза и стала считать до тысячи. Но сон не шел. Наутро она проснулась разбитая, с запавшими воспаленными глазами. Позвонила Майклу, рассказала о том, что отец готов помочь. Его голос звучал тускло:
   – Я до последнего надеялся, что все решится другим способом. Ну, и на том спасибо. Может быть, увидимся сегодня?
   – Не думаю, что это хороший вариант. Все разговоры будут крутиться вокруг вчерашней темы.
   – Обещаю, что ни слова об этом не скажу. У меня завтра утром самолет. Я думал, этот день мы проведем вместе.
   Джейн почувствовала, что опять расплачется, но продолжала говорить. Позже она пожалела о своих словах. Но тогда сказала то, что сказала:
   – Ты думал не обо мне. О своих деньгах. О том, как ты разбогатеешь. И о том, чтобы тебя Шатун не тронул. Я позвоню тебе в Атланту. Я постараюсь забыть эту историю. Постараюсь, но не знаю, смогу ли. Все… Теперь прощай и больше ни слова.
   Она дала отбой, оделась и вышла из квартиры. Она села в «Джип Либерти» и поехала за город прогуляться.
//-- * * * --//
   С утра позвонили из приемной начальника следственного управления Главного управления внутренних дел. Секретарь сказал, чтобы Девяткин оставался на месте, никуда не уезжал, скоро его вызовет Николай Николаевич Богатырев. Девяткин поднялся в приемную, и четверть часа, пока не пригласили в кабинет, сидел в глубоком кожаном кресле, листая футбольный журнал.
   Богатырев был одет так, как привык одеваться, когда тягали в Следственный комитет Министерства внутренних дел. На нем был гражданский темно синий костюм, светлая сорочка и галстук в красно-белую шашечку. Он встретил подчиненного неприветливо, руки не подал, кивнул на стул для посетителей и тихо буркнул.
   – Ну, чего там у тебя?
   Девяткин открыл объемистую папку, но Богатырев нетерпеливо махнул рукой, мол, давай своими словами. Вызывают в главк и некогда тратить время на чтение двух килограмм макулатуры.
   – Преступление раскрыто, – Девяткин скромно опустил глаза. – Подозреваемый – Георгий Иванович Серов. Он же неоднократно судимый Жора Тост. Вопрос его задержания – дело ближайших дней.
   Девяткин, выдерживая эффектную паузу, замолчал. Он не ждал аплодисментов, а Богатырев внешне не выразил удивления. Но как-то расслабился в кресле и, кажется, вздохнул с облегчением.
   – Рассказывай по порядку.
   – Показания, изобличающие Тоста, получены от его любовницы Людмилы Зенчук и старого друга некоего Леонида Савельева, он же Савелий. Оптовый торговец героином, гомосексуалист. Сейчас Савелий переведен из изолятора временного содержания в тюрьму «Матросская тишина». Ему предъявят обвинение в хранении и ношении оружия.
   Девяткин щелкнул пальцами, решая, с чего начать рассказ. И начал сначала.
   Когда Тост последний раз освободился из тюрьмы, он стал искать дело, на котором можно хорошо заработать. Но ничего стоящего не подворачивалось. Случай свел его с Александром Шатуном, который называет себя адвокатом. Шатун давал разовые поручения, которые щедро оплачивал.
   Есть данные, что Тост и Шатун причастны к убийству некого бизнесмена, которое произошло под Москвой прошлым летом. Жертва – совладелец фирмы «Васта» Василий Ивченко. Кроме того, Тост убил человека, личность которого мы до сих пор не установили. Труп был найден в «Джипе Либерти». На этой машине ездила Джейн Майси.
   Тост никогда не умел держать язык за зубами. Выпив, он во всех подробностях рассказал своей сожительнице Зенчук и старому приятелю Леониду Савельеву детали последнего убийства. Поэтому картина последнего преступления известна во всех деталях.
//-- * * * --//
   Две недели назад адвокат Александр Шатун попросил Тоста подобрать на Ленинском проспекте у метро иностранного бизнесмена и вывезти его за город. Возле поселка Озерки есть старый пруд, летние дачи довольно далеко, дорога плохая, поэтому народа и днем немного, а по вечерам вообще никого. У пруда в своей машине «Ауди» будет ждать Шатун.
   Тост сел в машину и направился на встречу с иностранцем. На сердце было тревожно. Снова пачкаться кровью не хотелось, а иностранца в живых не оставят, это ясно. Не для того, этого фирмача на ночь глядя вывозят из Москвы. В багажнике лежал железный чемодан с инструментом. Если на берегу они с Шатуном не найдут ничего тяжелого, можно будет положить в чемодан несколько камней, привязать груз к телу жертвы. Тогда иностранец пойдет на дно быстро. Но не топить же убитого прямо возле берега. Нужно вывезти тело подальше, на глубину. Но где взять лодку? Тост окончательно запутался в вопросах и стал слушать музыку, решив: будь что будет.
   Неподалеку от станции метро на освещенном тротуаре стоял человек в приличном костюме и галстуке. Мужчина открыл дверцу, залез на заднее сидение и что-то сказал по-английски. Жора, знавший сотню английских слов, обернулся и поприветствовал гостя. По дороге фирмач с вопросами не приставал. Он был задумчив, растерян или огорчен каким-то известием. Только смотрел в окно, часто вздыхал. Даже не спросил, куда они едут, словно знал ответ. И свою судьбу тоже знал.
   Тост помнил поселок Озерки, как-то бывал в тех местах. По грунтовой дороге доехал до пруда, светлая «ауди» стояла возле мостков, рядом с фонарным столбом, на котором горела единственная на всю округу лампочка. На капоте сидел высокий человек плотного телосложения. Шатун держал в руках фонарь с длинной ручкой и светил себе под ноги. На капоте лежал прозрачный пакет с едой и полотенцем. Шатун слез с капота и подошел ближе, в свете фар иностранец увидел его, но если испугался, то испуга не показал. Вышел из машины и пожал протянутую руку.
   Время тянулось медленно, Жора Тост кис в машине, слушая музыку. Наконец, выключил радио и выбрался из салона. Стояла ночь, дул ветер, не было ни луны, ни звезд. Только со стороны Москвы небо оставалось желтым, будто было освещенно прожекторами. Вокруг не ни души.
   Иностранец и Шатун сидели на откосе, под деревьями, расстелив на земле полосатое полотенце. Перед ними лежала газета, сверху несколько бутербродов, пластиковые стаканчики и бутылка водки. Шатун что-то долго говорил. Брал бутылку, делал глоток из горлышка и продолжал говорить. Иностранец слушал внимательно, отвечал односложно. Из того, что разобрал и смог понять Тост всего несколько слов: «нет» и «я не могу».
   Шатун чуть привстал с полотенца, отряхнул брюки. Заложив руки за спину, прошелся взад-вперед. Неожиданно остановился. В его руке оказался фонарь с длинной ручкой.
   Удар пришелся иностранцу по лбу, чуть выше левой брови. В тусклом свете кровь казалась черной. Человек вскрикнул и схватился рукам за лицо. Шатун ударил еще и еще. Тост отвернулся и отошел в сторону, за свою жизнь он насмотрелся разных видов. Ему снова стало скучно и тревожно. Сбывались худшие прогнозы.
//-- * * * --//
   Жора побродил вдоль берега. Иногда он находил плоские камушки, поднимал их и, широко размахнувшись, бросал в воду. Он не видел, куда они падали, слышал только плеск воды. Еще он слышал тихую возню за спиной, иностранец что-то бормотал или пытался защититься, – не поймешь. Когда все стихло, Тост вернулся на прежнее место.
   Шатун сидел не на полотенце, а на траве. Пиджак расстегнут, на светлой сорочке видны брызги крови. Рядом неподвижно лежал иностранец. Тост поднял фонарь, посветил на него и даже не узнал своего пассажира. Сразу видно, что адвокат забил свою жертву до смерти. Лицо и одежда залиты кровью, один глаз вытек, вместо него зияла темная дыра. Губы распухли, а нос съехал на бок. Из открытого рта высунулся язык.
   «Переговоры на высшем уровне закончились безрезультатно, – Шатун глотнул водки из горлышка. – В связи с ухудшением самочувствия одного из переговорщиков. Такая жалость».
   Жора вздрогнул, когда понял, что человек жив. Иностранец дышал, едва слышно, с трудом, но дышал. Шатун снова хлебнул из бутылки, поднялся, отошел к дереву, под которым валялся сломанный ветром сухой сук. Непонятно, в какую сторону двигались мысли адвоката, но не спешил ретироваться или избавляться от тела. Шатун наломал тонких палочек, разложил костер. Проткнул веткой кусок хлеба и подержал его над огнем.
   «Ты в детстве тоже жарил хлеб на огне? – спросил он Тоста. – Ну, наверное, сидел вот так ночью с пацанами где-нибудь у реки. Тишина… Как сейчас. Костерок горит. А ты смотришь на огонь, жаришь кусочек хлеба. Или картошку печешь. Было такое дело?» Тост не мог вспомнить, было ли с ним такое: костер, ночь, кусочек поджаренного хлеба. И вообще он не умел отвечать на идиотские вопросы, заданные не ко времени и не к месту.
   Где-то кашлянул человек, Тост опустил руку в карман ветровки, сжал рукоятку пистолета. Из темноты появился худой мужчина, которого, кажется, шатало порывами ветра. Или он был пьян настолько, что шатался и без посторонней помощи, сам по себе. Из одежды на человеке были только мокрые трусы, на плечи наброшено полотенце. На груди большая татуировка на морскую тему: военный корабль и русалка. На запястье левой руки якоря с цепью и пятиконечной звездой.
   Мужчина подошел ближе и спросил, нет ли закурить. Тост вытащил пачку сигарет, сказал «угощайся» и вопросительно глянул на адвоката. Тот отрицательно помотал головой, мол, не трогай его, пусть катится. Ночной купальщик икнул и спросил, можно ли взять две сигареты. Получив разрешение, одну сигарету сунул за ухо, другую прикурил.
   Он сказал «спасибо», отступил назад. И тут застонал иностранец. Застонал громко и протяжно. Человек остановился, оглянулся и в свете единственного фонаря наверняка увидел лежащего на земле человека, его окровавленное лицо без одного глаза. Мужчина явно пришел в замешательство, он не знал, что делать дальше. Он глянул на Шатуна, снова перевел взгляд на иностранца. Повернулся и быстро зашагал прочь.
   Минут пять молчали, затем адвокат показал пальцем на иностранца: «Ты сможешь его добить? Тогда заканчивай сам».
   Тост хотел сказать, что они с Шатуном все сделали неправильно, не по уму. Но ничего не сказал. Он точно знал, что с ним расплатятся сполна, не обманут. Тост вытащил пистолет ТТ, но Шатун остановил его. Достал из-под пиджака целлофановый пакет, в который был упакован пистолет Макарова.
   «Стреляй из этого, – сказал Шатун. – Пакет не снимай». Жора добил жертву двумя выстрелами, в голову и грудь. Стреляные гильзы остались в пакете. Он передал оружие Шатуну, а тот спрятал пакет в багажнике «ауди». Жора подумал минуту и сунул в карман убитого целлофановый пакет с героином.
   Тост знал, что жизнь наркодилера стоит недорого. Честно говоря, она ничего не стоит. Если менты начнут поиски убийцы, то без особой спешки. Вскоре розыскное дело зависнет, его спишут в архив, а неопознанный труп захоронят в братской могиле вместе с бродягами, загнувшимися от водки. В земляной холм воткнут номерную дощечку. И на этом точка.
   Тост подогнал машину поближе, они с Шатуном запихали тело в багажник внедорожника. И направились к Москве, впереди ехал адвокат, он показывал дорогу. Уже под утро, в темный предрассветный час, когда спит весь город, тело перегрузили в «Джип Либерти».
   Позднее Джейн была допрошена в качестве свидетеля, она не опознала потерпевшего. По ее словам, у нее хорошая зрительная память. При жизни этого человека они знакомы не были, даже случайно не встречались. Кажется, она говорила правду.
   По заданию Девяткина оперативники проверили все московские гостиницы. Постояльцев, бесследно пропавших в течение последнего месяца, оказалось двенадцать человек. Из них восемь – женщины от восемнадцати до сорока лет. Мужчин трое. Одному двадцать два года, другому девятнадцать, третьему под семьдесят. А убитому, по заключению экспертов, от тридцати пяти до сорока. Сейчас неопознанное тело находится в судебном морге.
   Богатырев, дослушав рассказ, задумался.
   – Для чего они сделали это? – спросил он. – Ну, привезли тело неизвестного мужчину в Москву, а затем перетащили его в машину американки? Хотели припугнуть ее? Но с какой целью?
   – Того мужчину с пруда, который подходил стрельнуть сигарету, ищут, – сказал Девяткин. – Но шансов мало. О нем неизвестно практически ничего. Ни внешних данных, ни имени… А хороший бы получился свидетель. С ним я смог бы прижать Шатуна.
   – Ты коснулся еще одного убийства, совершенного год назад. По этому эпизоду что-нибудь известно?
   – Год назад погиб совладелец фирмы «Васта» Василий Ивченко. Якобы утонул во время купания. Тело унесло течением и затащило под большую корягу. Ивченко нашли только на пятый день. Местные милиционеры решили, что смерть ненасильственная. Бизнесмен нырял на мелководье, ударился головой о дно и потерял сознание. Вода холодная, а течение быстрое. Но показания, которые дали Зенчук и Савельев, опровергают эту версию. По их утверждением, это было убийство. Исполнитель – Жора Тост.
   – Что собираешься предпринять?
   – Искать Тоста. Результат будет. Тост – игрок. Бывало, сутками не вылезал из подпольных катранов. Мог проиграться в лоскуты, мог сорвать банк. В Москве есть три-четыре точки, где он регулярно отмечался. В последнее время его нигде не видели. Значит, что скоро вынырнет. Потому что не может без этого. Как только Тост соберется сыграть в карты, я узнаю об этом первым.
   – А если Тост уехал?
   – Вряд ли. В большом городе ему легче прятаться, тут есть кое-какие связи. А переезды с места на место – это всегда опасно. Особенно в его положении.
   – Какая помощь нужна?
   – Вот я тут набросал план мероприятий, – Девяткин вытащил из папки и положил перед начальником исписанный листок. – Необходимо начать наблюдение за всеми действующими лицами этой истории: за Роговым и Шатуном. Меня интересуют маршруты передвижений по городу, телефонные разговоры и прочее. Двадцать четыре часа в сутки. Как только я надену браслеты на Жору Тоста, можно будет брать и этих парней.
   – Действуй, Юра, – Богатырев поднялся из-за стола и протянул руку. – Ну, не мне тебя учить, как надо работать.
//-- * * * --//
   В это раннее утро телефон зазвонил и не умолкал, до тех пор, пока Джейн не проснулась и не сняла трубку. Незнакомая женщина, не представившись, спросила, кому принадлежит машина серебристого цвета, иностранная, номер такой-то.
   – Мне принадлежит, а в чем дело? – Джейн проснулась окончательно, взглянула на часы: без четверти шесть утра. На работу к девяти.
   Женщина не ответила, но задала новый вопрос:
   – Вы русская или иностранка?
   – Я гражданка Америки, – Джейн поднялась с кровати и накинула халат. – С кем я говорю?
   – Меня Антониной зовут, я начальник ремонтно-эксплуатационной конторы, – тон собеседницы немного смягчился. – Ну, как бы это объяснить… Это вроде как старшая по дому. Хотела попросить вас выйти на улицу. Потому что в вашей машине на заднем сидении дворник увидела человека. Дернула дверцу, оттуда вывалился мужчина. Мертвый. Я хотела попросить, чтобы вы спустились к подъезду. Но раз такие дела, раз вы из Америки… Тогда надо милицию подождать. Они скоро подъедут. И сами вас вызовут.
   – Что за мужчина? – спросила Джейн, чувствуя, как тревожно застучало сердце. – Документы у него есть?
   – Карманы проверили, – сказала Антонина. – Почти ничего при нем нет. Даже билета на автобус. Только кошелек и целлофановый пакет, а в нем маленькие пакетики с белым порошком. Наша дворник двор подметала. Начала с угла и дошла до машин, которые возле дома…
   Женщина говорила быстро, сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Про дворника, про помойные баки, которые не вывозят третий день, про мертвого мужчину без документов. И еще про белый порошок и милицию, которая во всем разберется. Джейн старалась слушать внимательно, но смысл слов почему-то стал ускользать от понимания, на глаза навернулись слезы, а ноги сделались чужими. Она поняла, что не сможет сохранить равновесие, если не сядет. С усилием сделала пару шагов вперед, упала на стул, едва не выронив трубку. Женщина сказала еще что-то, Джейн не расслышала, попросила повторить.
   – Вы милиционерам не говорите, что я звонила, – сказала Антонина. – Они приедут, сами к вам поднимутся. А то мне же и достанется. Спросят: кто тебя просил, дура, говорить иностранке про покойника. Еще с работы выгонят…
   Джейн услышала короткие гудки. В здание ГУВД ее доставили на казенной машине во второй половине дня. Завели в кабинет, где уже сидели милицейские чины, представитель посольства и переводчик. Майор милиции некий Юрий Девяткин сразу сообщил, что она свидетель по делу об убийстве. После чего предъявил десяток фотографий человека, жестоко избитого перед смертью. Правый глаз вытек, под левым огромная гематома, будто ударили не рукой, а молотком. На лбу и щеках запеклись пятна крови, нос сломан. Верхняя губа рассечена в двух местах, нижняя раздулась, будто вот-вот лопнет. И пулевое отверстие на лбу.
   Джейн подняла взгляд на следователя. Девяткин наблюдал за ней с печальным интересом, как смотрят на белую мышь, которой вкололи дозу яда. Она покачала головой, посмотрела на представителя посольства и ответила, негромко, но твердо:
   – Нет, этого человека я не знаю. И никогда не видела. Так и запишите.
   Следователь милиции выглядел разочарованно, видимо, он надеялся, что страшные снимки произведут прямо противоположный эффект. Сначала Джейн разрыдается, потом успокоится и начнет говорить. Допрос продолжался долго, после чего ее проводили до квартиры ребята из посольства. Джейн упала на кровать, уткнулась в подушку и больше не сдерживала слез.
   Теперь, когда прошло время, она уже с трудом могла вспомнить, что происходило в следующие два дня. Кажется, она ходила на работу и занималась делами, потому что иначе нельзя. Но дел не становилось меньше.
   Александр Шатун позвонил, кажется, на третий день вечером. Его голос звучал ровно и спокойно.
   – Всех нас постигают утраты, – сказал он. – И я вам искренне соболезную. Хотел сказать много слов утешения, но все они вдруг позабылись. Потому что слова в таких случаях не имеют никакого значения. Жаль, жаль человека. Такой молодой, способный, полный сил мужчина. У меня сердце болит, когда его вспоминаю. Держу в кармане лекарство. Так сказать, во избежание приступа стенокардии…
   – С каких это пор у вас появилось сердце? – спросила Джейн. – Кажется, на том месте, где оно должно биться, находился силиконовый протез. Или камень, под которым живет змея.
   – Мне бы не хотелось портить минуту высокой скорби пустыми препирательствами. А вообще, Джейн, вы молодец. Отлично держались и все такое. Я так понимаю, что покойный о чем-то вас просил? Ну, когда вы виделись последний раз? Настойчиво просил. А на Руси такой обычай: воля покойного священна. Надо постараться все сделать, да. В лучшем виде.
   – Майкл настойчиво просил меня плюнуть на твою могилу. И я с удовольствием выполню просьбу. А ждать, когда тебя закопают, осталось недолго. В среде людей, где ты крутишься, паршивые адвокаты долго не живут.
   – Я ценю юмор, даже если он очень черный, – ответил Шатун. – Вы, наверное, поняли, что пистолет в надежном месте. А на нем ваши пальчики. И оружие попадет куда надо. Ну, вы же знаете куда… Могут случиться большие неприятности. Пальцы не пистолете – это прямая неоспоримая улика. Менты узнают, что покойный был вашим любовником. И тогда пасьянс сложился. Джейн, я вам советую успокоиться и обдумать эту историю заново.
   – Пошел ты знаешь куда?
   – Эмоции переполняют вас, – Шатун заговорил громче. – Но в жизни бывают случаи, когда нужно принять единственно правильное решение. Иногда это решение бывает трудным. Поверьте, русские тюрьмы – это не для женщин. Короче говоря, в ваших интересах сделать то, о чем настойчиво просил покойный.
   В трубке запикали короткие гудки.

Глава семнадцатая

   Поселок Устунчак появился из вечернего мрака словно призрак из каменной стены. К склонам холмов прилепились плохо различимые дома с плоскими крышами, в низине такие же дома, только побольше. Садыков ослабил вожжи, лошадь побежала быстрее. Джейн подумала, что сегодня она выспится в чистой постели. И не поверила своему счастью.
   На главной площади, пустой и пыльной, Садыков заглянул в единственный магазин, проторчав там добрые полчаса, вернулся обратно. Он залез на облучок, обернувшись назад, сказал, что поселок называется Устунчак, по здешним меркам, настоящий форпост цивилизации.
   Лет десять назад тут даже был клуб, где дважды в неделю крутили кино. И еще в поселок привозили разливное вино в бочке. Клуб сожгли, предварительно заперев внутри киномеханика. А продавщицу вина утопили в ее же бочке. Потому что алкоголь, кино и вера в бога, а в поселке живут мусульмане-суниты ханифитского толка, – вещи несовместимые.
   Телега тронулась и вскоре остановилась у двухэтажного глинобитного дома с балкончиком на втором этаже, понятно, что хозяин тут человек уважаемый и небедный. Садыков постучал рукояткой плетки в дверь. На пороге появился мужчина в черном халате и высокой шапке с узкими краями, сделанной из плотного белого войлока.
   Судя по шапке, – киргиз. Хозяин выслушал Садыкова, хмуро посмотрел на бельмастую лошадь, старую телегу, в которой сидела бедно одетая женщина. И покачал головой, брезгливо выпятив нижнюю губу. С бедняками он дела не имел, нищим можно переночевать на заднем дворе бывшей амбулатории. Он показал пальцем в конец темной улицы.
   – Туда езжай, – он сплюнул сквозь зубы. – Дашь немного денег и твою клячу накормят.
   Когда киргиз увидел наличные, его глаза заблестели, как две путеводные звезды, а спина согнулась в раболепном полупоклоне, и уже больше не разгибалась. Он забыл, когда сюда заворачивали люди с деньгами, и вот на тебе.
   Он представился по имени, – Чингиз, протянув руку, помог женщине спуститься вниз, сам перетащил тяжелые мешки и рюкзаки в дом. И сказал, что гости получат лучшие апартаменты, какие не найдешь в радиусе ста пятидесяти километров. Лошадь накормят и напоят. Чингиз провел постояльцев на верхний этаж, где какие-то женщины быстро приготовили комнату для Джейн, принесли корыто, кувшины с теплой водой и полотенца. Постелили на циновке мягкий матрас и простыню.
   – Всегда рады гостям, – повторял хозяин, сжимая в кармане халата деньги, полученные за три дня вперед. – Уж как я рад, бог свидетель. Я только посмотрел на вас и вижу: какие хорошие люди приехали. Вот, думаю, бог послал подарок. Так обрадовался… Уж так обрадовался, что слов нет…
   – Женщине нужно какой-нибудь крем, – попросил Садыков. – Или мазь от солнечных лучей. У нее кожа обветрила, губы потрескались, на шее солнечные ожоги. Надо чем-то смазать.
   – Крема нет, – искренне огорчился Чингиз. – В магазине его не продают. Но есть кое-что получше.
   Хозяин исчез, через минуту вернулся с завернутым в бумагу куском белого вещества, напоминающего мыло, долгое время пролежавшее в воде.
   – Курдючное сало, – он сложил пальцы в щепоть и нежно поцеловал эту щепоть. – Самая нежная часть барана. Вырезают у него из-под хвоста. На курдючном сале готовят самый лучший плов…
   Садыкову досталась комната поменьше, узкая и длинная, с видом на задний двор, глубокую выгребную яму и нужник, но эти мелочи Рахата не волновали. Отказавшись от плова и зеленого чая, он переступил порог. Сил хватило, чтобы расстегнуть брючный ремень и стянуть рубашку. Через пять минут он уже спал мертвым сном, не отягощенным сновидениями, глубоким и пустым, как колодец в пустыне.
//-- * * * --//
   Джейн долго блуждала по центру Москвы. Она заходила в магазины и быстро покидала их, спускалась в метро, дожидалась поезда и выбегала из него в тот момент, когда двери начинали закрываться. Снова поднималась наверх, садилась в такси, проезжала пару кварталов, выскакивала из машины и вливалась в поток пешеходов, шагавших по улице.
   Она прыгала на подножку отъезжающего автобуса, ехала неизвестно куда. Вылезала и скрывалась за дверью картинной галереи, чтобы выйти оттуда через другую дверь на соседнюю улицу. Пара часов этой бестолковой беготни прошли как одна минута, Джейн решила, что ее никто не преследует. А если кто-то из людей Шатуна висел на хвосте, то давно потерялся.
   Через час Джейн оказалась в другом конце города, возле нового дома, огороженного забором из чугунных палок с острыми наконечниками. Она вошла в подъезд, сказала несколько слов дюжим охранникам, дежурившим в холле. Лифтом поднялась на восьмой этаж и позвонила в дверь квартиры.
   Открыла женщина лет тридцати пяти, одетая в спортивные брюки и короткую кофточку. Каштановые волосы до плеч, приятное открытое лицо. Голубые глаза смотрели на мир настороженно. Лида, вдова бывшего совладельца фирмы «Васта» Василия Ивченко, тряхнула руку гостьи. Через длинный коридор провела ее в большую комнату, где из мебели стояли только два кресла, телевизор и кофейный столик.
   Джейн присела в ближнее кресло, снова огляделась по сторонам. Эту квартиру Ивченко купил за полгода до своей трагической гибели. Успел сделать ремонт, но пожить в новых стенах уже не пришлось.
   – Вы, наверное, удивлены, что я напросилась в гости? – спросила Джейн.
   – Если напросились, значит, вам это нужно, – Ивченко говорила низким грудным голосом, который так волнует мужчин. – А вы, наверное, представляли, что я живу побогаче? Антикварная мебель. На стенах подлинники картин голландских или французских живописцев. И в довершении всего золотой унитаз, – символ мечтаний богатых идиотов. И еще передние зубы… Они тоже золотые со вставными бриллиантами. Как у черных реперов.
   Ивченко рассмеялась, но взгляд оставался каким-то странным, ускользающим. Испуг в глазах не пропал.
   – Думала, что живете побогаче, – кивнула Джейн.
   – Мой муж считал, что все свободные деньги он должен вкладывать в бизнес, – сказала Лида. – У него не было ни загородного особняка, ни яхты. А до недавнего времени и приличной квартиры. Он думал, что с этим всегда успеется. И вот теперь нет ни бизнеса, ни доходов. Хоть квартира осталась. Плюс две машины и кое-что на банковском счете. Правда, последнее время были большие траты.
   – Я знаю, – кивнула Джейн. – Очень большие.
   – Весь год для меня – это хождения по адвокатам, по судам. По новым адвокатам и новым судам. Я не профессиональная сутяжница. Но, мне кажется, что каждому человеку в жизни положена капля справедливости. Я хочу получить малую часть денег покойного мужа. Но, кажется, не получу ничего. Все против меня. Одна аудиторская фирма, русская, уже поработала. Ваш аудит наверняка закончится с тем же результатом: у фирмы «Васта» не найдут ни денег, ни собственности. Ничего, кроме долгов. Впрочем, не берите в голову. С утра у меня настроение отвратительное. Поэтому я ворчу.
   Джейн помолчала и сказала:
   – Мне нужно было увидеть вас. Это иногда очень важно: увидеть человека. И еще кое-что. Я должна спросить: ваш покойный супруг когда-нибудь рассказывал о фабрике по выделке кожи, которую его фирма собралась строить в Таджикистане? Мне пригодилась бы любая информация. Это против правил нашей фирмы. Ну, просить помощи у заинтересованного лица. Но как быть, если информацией владеют только заинтересованные лица?
   Лида пожала плечами, видимо, вопрос показался ей странным.
   – Вася не из тех людей, кто перетирает с женами свои проблемы. Я узнала об этой фабрике только потому, что муж пять или шесть раз летал в Таджикистан. Нет, точно не помню. Сперва возникли какие-то проблемы с отводом земли. Помню, Вася пробыл в Душанбе несколько дней. Вернулся такой загорелый, похудевший. Но загорело только лицо, шея и кисти рук. Мне нелегко все это вспоминать.
   – И все-таки постарайтесь. Это, может быть, важно.
   – Тогда он сказал, что по уровню коррупции Душанбе скоро догонит Москву. Хотя это очень трудно, догнать Москву. Но аппетит у тамошних чиновников какой-то звериный. Он был чем-то расстроен, раздражен. Не хотел ни о чем рассказывать. Но я все-таки доконала его своими вопросами. Мне самой стало интересно, что Вася там забыл. И он сказал, что намечается строительство фабрики по выделки шкур. Это будет хорошая высококачественная кожа, а со сбытом нет проблем. Все затраты окупятся за полтора года. Меня все это настолько удивило, что просто слов не нашлось ответить. Решила: не хочет говорить – и ладно.
   – Что именно вас удивило?
   – Ну, грубо говоря, «Васта» занималась покупкой проблемных активов за небольшие деньги. Фирма могла приобрести относительно крупный завод, который оказался в трудном финансовом положении. Или стал банкротом. Потом продать этот завод частями. И на этом заработать. Ну, вы понимаете о чем я? Это как в магазине. Хозяева покупают товар оптом по одной цене. А продают в розницу по другой. Так и тут.
   – «Васта» никогда не вкладывала денег в производство, я это знаю, – кивнула Джейн. – Но если проект показался коммерчески выгодным… Почему бы не построить фабрику?
   – Нет, с долгосрочными капиталовложениями ни мой муж, ни его компаньон никогда не связались бы, – Лида покачала головой. – Я закончила химико-технологический институт. До замужества работала по специальности. И видела, что такое настоящее производство. А Вася об этом и представления не имел. И вдруг он летит на край света, чтобы купить участок земли. И построить на нем какую-то жалкую фабрику. Господи, кожу они собрались выделывать. Это просто смешно. Даже не смешно – это просто дико. Да еще надо давать взятки местным чиновникам за то, чтобы бросовую землю, которая ни черта не стоит, ему выделили под строительство.
   – А что по-вашему «Васта» затевала в Таджикистане?
   – Что угодно, только не строительство. Я даже подумала: а вдруг у Васьки появилась любовница. А все эти командировки, все эти фабрики только для того и нужны, чтобы обманывать жену.
   – Может быть, где-то завалялись записи или документы, которые имеют отношения к этому строительству?
   – После гибели Васи в квартире устроили обыск работники московской прокуратуры и милиции. Забрали какие-то бумаги из комнаты мужа. Составили опись, но я была в таком состоянии, что не могла ничего читать. Даже протокол изъятия подписала моя родственница. Позже Васин компаньон господин Рогов прислал своих людей. И они выгребли все, что не забрали милиционеры.
   – И еще… Я хотела спросить о здоровье сына.
   – Спасибо, что не забыли, – кивнула Лида. – Весь этот месяц были бесконечные совещания врачей. А где два врача, там три разных мнения по одному вопросу. Нужно было выяснить: поможет ли операция. Или в пересадке спинного мозга нет смысла. Существуют разновидности этого заболевания, рака крови. Иногда пересадка спинного мозга не дает никакого эффекта. В некоторых случаях она буквально воскрешает людей. Короче, наши профессора решили, что операция нужна. Не просто нужна – это и есть спасение. В следующем месяце Юру кладут в клинику. Оперируют ориентировочно в сентябре. Хотите с ним познакомиться?
   – Конечно, – кивнула Джейн.
   Через минуту в комнате появился мальчик лет двенадцати, на бледном лице светились ярко голубые глаза. Желтый спортивный костюм болтался, как на вешалке, левой рукой он опирался на тросточку с металлическим шаром вместо ручки. Джейн протянула руку и спросила, как дела.
   – Спасибо, хорошо, – сказал Юра и стал смотреть в окно.
   – Иди, сынок, – сказала Лида.
   Мальчик повернулся и медленно, словно боялся потерять на ходу равновесие, вышел из комнаты.
//-- * * * --//
   Девяткин вернулся домой в десятом часу вечера. Он наскоро перекусил на кухне, наблюдая из окна, как возле дома на скамейке два парня, один лет шестнадцати, другой чуть постарше, угощают пивом великовозрастную девицу, ярко накрашенную и обвешенную дешевой бижутерией. Под лавочкой ждала своего часа бутылка красного вина. Прикончив холодную курицу, Девяткин принял душ и почувствовал, что усталость понемногу отступает.
   Он растерся полотенцем и снова уселся у кухонного окна, поставив на стол стакан с ромом, разбавленным апельсиновым соком. И стал смотреть, как на той же скамейке, развлекаются те же два парня. Девица ушла, обманув их смелые ожидания. И теперь, потерпев неудачу на любовном фронте, они наливают стакан вина мальчишке лет десяти. Видно, хотят подпоить его и посмеяться над пьяным.
   Девяткин распахнул окно, сунув два пальца в рот, пронзительно свистнул. Когда парни задрали вверх головы и заметили в окне мускулистого мужчину, погрозил им кулаком и крикнул:
   – Сейчас спускаюсь. Если кого зашибу, не обижайтесь.
   Парней словно ветром сдуло, исчез мальчишка и бутылка вина. Лавочка опустела, двор медленно погружался в темноту летнего вечера. За бетонным забором, там, где начинается территория противотуберкулезного диспансера, под кустом сирени неподвижно лежал человек. Неожиданно он вздрогнул, поднялся, словно почувствовал чужой взгляд, стряхнул со штанов пыль и неверной походкой удалился. Девяткин вспомнил, что завтра суббота, а значит, самое время разогнать тоску и немного отдохнуть. Завтра дежурить не ему, а к понедельнику, возможно, появится хоть какая-то информация о Жоре Тосте.
   Девяткин придвинул ближе телефон и набрал номер одной очень интересной женщины, бухгалтера крупного магазина, живущей на соседней улице. Он долго слушал длинные гудки, надеясь, что трубку все-таки снимут. Увы. Глотнув рома, он немного подумал и набрал номер другой дамы, тоже очень симпатичной, состоящей в разводе. Женщина воспитывала ребенка, а ребенок, как назло именно сейчас, простудился.
   – Пусть выздоравливает, – сказал Девяткин в трубку и, вспомнив о своей холостяцкой жизни, решил, что без детей жить плохо. А с детьми – еще хуже.
   – Выздоровеет, – пообещала женщина. – Твоими молитвами.
   – Тогда целую, – сказал Девяткин.
   Долив в стакан сока и рома, он отправился в комнату и включил телевизор. Положил на журнальный столик мобильный телефон: какая-нибудь знакомая наверняка сама позвонит. Сегодня вечер пятницы, развлечься хочет не он один. Но телефон упрямо молчал. Ровно в одиннадцать вечера Юрий Иванович уснул в кресле перед телевизором. Мобильный телефон зазвонил в одиннадцать пятнадцать, но Девяткин не проснулся. Второй звонок раздался через сорок минут.
   – Это я, – голос принадлежал старому знакомому, некоему Каштанову. – Человек, который тебя интересует, сейчас в районе Краснопресненской.
   – Чего? – Девяткин поднялся с кресла. – Повтори.
   – Сначала запиши несколько слов, – Каштанов продиктовал адрес. – Жора Тост только прибыл на место, где частенько катал. Наверное они просидят до утра. В хате четверо. Включая хозяина. Вопросы есть?
   Павел Каштанов, дважды судимый за разбой, стал инвалидом в местах лишения свободы, за Полярным кругом. После сильного обморожения ему ампутировали ступню правой ноги и два пальца на левой руке. Покинув зону, Каштанов понял, что инвалиду на воле живется труднее, чем на зоне. Но дышать можно, если не портить отношения с милицией.
   Когда Девяткин предложил Каштанову сотрудничество, тот взвесил все «за» и «против». Для приличия выждал недельку и согласился. Теперь Каштан освоил дорогие немецкие протезы, ездил на «Лексусе» и держал два катрана на городской окраине, один солидный карточный притон в центре города. И планировал расширить бизнес, потому что воры его уважали, а менты не трогали.
   – Ты можешь говорить?
   – Могу. Я только что был на Краснопресненской. Заехал долг получить. Туда притащились два лоха из Ангарска. Я уже уходил, когда появился твой знакомый.
   – Больше там никого?
   – Обычно приходит женщина. Готовит поесть и на стол подает. Но сегодня ее нет.
   Девяткин дал отбой и набрал номер дежурного по отделу: надо вызывать на Краснопресненскую оперативную группу. Пока оставалось время до приезда служебной машины, он включил компьютер, соединился с базой данных Главного управления внутренних дел Москвы, ввел в строку поиска адрес, что продиктовал Каштан. Как пить дать это квартира в доме старой постройки, без лифта, на последнем этаже. Дом стоит в тихом месте, в глубине двора. А сам двор хорошо просматривается из окон.
   Именно такие квартиры арендуют профессиональные каталы под свои игорные заведения. Там никогда не устраивают шумных гулянок, люди собираются для серьезной игры и расходятся по одному, избегая встреч с соседями. Пускают только проверенных парней или фраеров, которых раздевают до нитки.
   Как правило, все начинается вечером в пятницу, играют все выходные напролет. Случается, засиживаются до понедельника. В остальные дни квартира пустует. На экране появился ответ на запрос. Так и есть: в трехкомнатной квартире прописаны муж и жена Агафоновы и ребенок двенадцати лет, год назад квартира сдана в аренду некоему Вадиму Коладзе. Последний этаж, лифта нет, дом расположен в тихом месте неподалеку от набережной Москвы-реки.
   Услышав, как за окном посигналила машина, Девяткин выключил компьютер, сунул пистолет в подплечную кобуру. Надел пиджак и вышел, заперев дверь на оба замка.
//-- * * * --//
   Игра в очко шла второй час, за круглым столом, стоявшим посередине большой комнаты, расселись Жора Тост, хозяин катрана Вадим Коладзе и двое гостей столицы, некие Миша и Анатолий Иванович из Ангарска. Тост успел выиграть сотню баксов, но тут же проиграл. Банковал Коладзе. Сделали ставки в очередной раз, Коладзе вскрыл две новые покерные колоды, отложил в сторону джокеров, перемешал карты.
   Взгляды сошлись на его руках, Вадик работал не медленно и не быстро. Он положил колоду на стол, снова взял ее в руки. Раздал по одной карте, затем по второй. Взял со стола две свои карты. У Тоста на руках оказались тройка и валет. Он прикупил одну карту, потом вторую, вышло двадцать очков. Коладзе тоже прикупил две карты. Третью карту не взял никто. Игроки открылись. У Тоста и Коладзе по двадцати. У Миши и Анатолия Ивановича – шестнадцать и девятнадцать. Банкомет снял ставку.
   – Пятьдесят баксов, – сказал Анатолий Иванович.
   Игроки переглянулись. Тост кивнул.
   – Принимается, – сказал Коладзе и начал скирдовать колоду.
   Последнюю неделю Тост жил на квартире знакомой женщины по имени Валентина Ивановна, которая уехала по делам в Питер. Сегодня Жора сходил в гараж, пересчитал спрятанные в машине деньги. Наличности хватит, чтобы полгода прожить в Москве с ее сумасшедшими ценами. И еще полгода в провинции. Сидеть на таких деньгах и чувствовать, как от смертельной скуки кровь киснет и медленно превращается в клюквенный морс, – просто невыносимо. Нужна порция адреналина, получить ее проще всего за карточным столом.
   Из уличного таксофона Жора позвонил старому приятелю Вадиму Коладзе, карточному шулеру, державшему в Москве пару катранов, и спросил, не намечается ли в ближайшие дни приличная игра.
   «Ты чего хочешь: поиграть или заработать?» – спросил Коладзе. «Ну, одно другому не мешает», – ответил Тост. Коладзе велел подъезжать на Красную Пресню: на квартиру прибудут два лоха из Сибири, настоящие денежные мешки. В Москве пробудут двое суток, летят к смертельно больному другу в Краснодар. Короче, сам бог велел наказать их на все деньги.
   …Коладзе сдал по две карты, Анатолий Иванович прикупил одну и сказал «очко», сгреб выигрыш и поставил на кон три сотни. Коладзе удивленно вскинул брови и вопросительно посмотрел на Тоста и сказал:
   – Принимается.
   Хозяин подцепил лохов в аэропорту Домодедово, предложил переброситься в картишки, а заодно и переночевать. Чтобы попусту не переводить деньги на гостиницу. Парни согласились. Когда приехал Тост, провинциалы сидели на кухне и накачивались немецким пивом.
   Одеты по последней моде, Мише лет тридцать с небольшим, Анатолию Ивановичу за пятьдесят. Коладзе, нацепив женский фартук, делал бутерброды и травил анекдоты. Через полчаса сели за стол и сделали первую ставку. Жора знал, что все проигранные деньги к нему вернутся, что Коладзе, хоть и косит под простачка, профессиональный шулер, который обует хоть черта. Проигравшие и победители этой игры известны заранее. Но Тост все равно испытал что-то похожее на азарт и даже немного волновался.
   – Очко, – Анатолий Иванович раскрыл карты.
   Коладзе выглядел озадаченным, Тост, подыгрывая ему, угрюмо смотрел в темный угол комнаты.
   – Четыреста баксов, – сказал Анатолий Иванович.
   – Принимается, – ответил Коладзе.
   Он распечатал две новые колоды, выбросил джокеров и перемешал карты, когда в прихожей тренькнул звонок. Тост выругался. Вадим Коладзе погладил пальцами темные усы.
   – Лично я никого не жду, – сказал он.
   И глянул на Жору, во взгляде не было беспокойства. Местные менты без спросу не приходят, Коладзе платит участковому Глазычеву. И его не беспокоят по пустякам и не мешают работать. Может быть, это сотрудники Главного управления внутренних дел Москвы? Вряд ли.
   Раздался второй звонок, длинный, настойчивый. Коладзе хорошо знал: если пришли менты, беспокоиться не надо, по закону хозяин катрана ничем не рискует. Разве что останется без выигрыша. Ну, наложат штраф. Чисто символический, копеечный. Имеют право конфисковать выигранные деньги. Так он и не выиграл ничего, просто не успел. Значит, деньги могут конфисковать у фраеров из Ангарска.
   – Может, не открыть? – подал голос Анатолий Иванович.
   Зазвенел третий бесконечно долгий звонок. Хозяин, не зажигая света, прокрался в прихожую, прильнул к дверному глазку. Перед дверью стоял человек в штатском костюме, за спиной топтался, словно застоявшаяся кобыла, участковый инспектор младший лейтенант Глазычев. Рядом с ним еще двое незнакомых мужчин, один в штатском, другой в форме. Коладзе вздрогнул, потому что в эту секунду из-за двери прозвучал зычный голос. Такой громкий, что, кажется, человек пользовался мощным мегафоном.
   – Говорит капитан милиции Бондарев, – прокричал человек. – Всем, кто находится в квартире, оставаться на местах. Лечь на пол. Руки завести за голову. Не двигаться. Съемщику квартиры Коладзе подойти к двери.
   Сердце застучало часто и тревожно. Коладзе всегда оставался фаталистом. И в душе был уверен, что неприятности найдут человека сами, сколько от них не скрывайся, все равно найдут и тогда…
   Он отступил в сторону, прижался спиной к стене, стараясь сообразить, с чего бы к нему нагрянула целая свора легавых. Не иначе кто-то из гостей привел ментов. Но кто? Жора Тост? Или эти парни, которые только косят под фраеров, а в натуре… Коладзе не успел додумать мысль до конца, за дверью снова прозвучало его имя.
   – Вадим, я повторяю последний раз, слушай внимательно, – прокричал мент. – И точно выполняй все, что я скажу. Подойди к двери. Открой замки. Отступи на три шага назад. Ложись на пол. Руки за голову и замри. Ты меня слышишь?
   Коладзе уже открыл рот, чтобы крикнуть, что он сейчас откроет. Черт с ними, пусть заходят. Найдут картонную коробку, набитую упаковками с игральными картами. И еще деньги тех лохов, что сейчас сидят в комнате. Что ж, у ментов сегодня удачный день. Они даже не садились за карточный стол, но уже выиграли.
//-- * * * --//
   Радченко попал в кабинет начальника милиции только на четвертый день своего пребывания в изоляторе временного содержания. Поздним вечером его, закованного в наручники, выдернули из каменного сарая, провели через внутренний двор, отгороженный забором, сверху которого насыпали битого стекла и натянули пару ниток колючки.
   В другом доме, где витал запах казармы, хлорки и гуталина, Радченко втолкнули в коридор, приказали не оглядываться, смотреть только под ноги и следовать вперед. Потом поставили лицом к стене, обыскали с ног до головы и втолкнули в кабинет, единственное окошко которого, забранное решеткой, выходило на пустую улицу. Приказали сесть на привинченный к полу табурет.
   – Вот хотел на тебя посмотреть, – капитан задрал ноги на подоконник и, сложив газету вчетверо, стал отмахиваться от мух. – Я в милиции без малого тридцатник отбомбил. М-да, разные мне экземпляры попадались… Но таких как ты, нет, нечасто видел.
   – Я думал, вы хоть расскажите, что произошло, – сказал Радченко. – На каком основании я задержан? Почему нахожусь здесь четвертые сутки без объяснений, без предъявления обвинения?
   – Ты бы лучше спасибо сказал, что я живым тебя вытащил с той площади, – хмыкнул в усы Урузбеков. – Ну, а что произошло в магазине, ты лучше моего знаешь. Официальное обвинение тебе предъявят в прокуратуре. Но знать суть дела ты имеешь право. Из показаний, которые я снял с потерпевшего и свидетелей, выходит, что ты допустил развратные действия. Да да… В отношении несовершеннолетнего Акима Лапаева.
   – Что?
   – Не перебивай. Поначалу ты хотел изнасиловать мальчишку прямо в помещении магазина, но вокруг были люди. Тогда ты купил ему кулек конфет. И сказал, чтобы пацан поднимался наверх. А ты на машине подъедешь, покатаешь Акима… Короче, развратные действия, принуждение ребенка к половой близости – это статья серьезная.
   Радченко на минуту потерял дар речи, заерзал на табурете. Сидя в камере, он перебрал много разных вариантов, но такой в голову не приходил.
   – Ну, я понимаю, если бы ты бабу трахнул против ее воли, – продолжал Урузбеков. – Но это же ребенок… Такое с ним сделать… Господи, просто в голове не умещается. Ты что, больной? Сколько таких мальчишек ты за кулек конфет поимел?
   – Слушайте, слово «адвокат» вам известно?
   – Что-то не припомню, – Урузбеков усмехнулся. – В наших краях никто кроме тебя таких слов, ругательных, мерзких, не знает.
   – А слово «совесть» когда-нибудь слышали?
   – Не доводилось, – капитан покосился на резиновую дубинку, лежавшую на столе. – Кстати, ты попридержи язык. Если не хочешь выйти отсюда на карачках и с разломанной мордой. И еще вот… Взгляни. Попалось мне на глаза это занимательное чтиво. А это же про тебя.
   Он выложил на стол бумаги, что привез гонец из района: фотографии человека, отдаленно напоминавшего Радченко, листовку, где людей, опознавших преступника, просят обращаться в милицию. И описание злодеяний, совершенных в гостинице «Баскунчак». Радченко дважды прочитал текст и, задумался и перечитал снова.
   – Что скажешь? – Урузбеков подкрутил ус.
   – Помолчу. Целее буду.
   – А ты малый не промах, – улыбнулся Урузбеков. – Ну, когда на тебя прокурорские навалятся, ты запоешь. Ладно… У меня только один вопрос: это правда, что ты ветеринар? Или документ липовый?
   – Нормальный документ, – ответил Радченко.
   – Честно отвечай.
   – Я честно.
   – У тебя есть возможность доказать свою профессиональную пригодность.
   Капитан посмотрел на часы и отметил про себя, что жить ветеринару только до завтрашнего вечера. Не так уж много времени впереди. Но этого хватит, чтобы осмотреть и, возможно, вылечить хворую лошадь.
   – Заработаешь хороший обед. Миску плова с бараниной, свежую лепешку и компот из барбариса. Дело такое: у меня лошадь то ли заболела, то ли что… Вроде никаких признаков болезни нет. А перекупщик говорит – больное животное. Наверное, сволочь, хотел цену сбить. Сейчас цены на скот высокие, мяса мало. Ну, не хочется убыток терпеть. В кобыле живого веса больше тонны.
   – Я по лошадям не самый большой спец. Занимаюсь крупным и мелким рогатым скотом. Бараны, овцы, коровы… Это мое. Это – пожалуйста. Но лошади…
   – Но посмотреть-то можно. Авось, ноги и руки не отсохнут. И глаза не ослепнут.
   – Можно, – Радченко вяло пожал плечами, давая понять, что вынужден подчиниться грубой силе. – Но никаких гарантий. Во-первых, не знаю, цел ли мой саквояж. Во-вторых, лошадью заниматься – нужно время. В-третьих, нет помощника.
   – Саквояж твой цел, а времени впереди – хоть жопой жуй, – обрадовался капитан. – Завтра целый день у тебя будет. С утра до вечера. А помощником возьми парня, с которым в камере сидишь. Он лошадей ворует. По этой части кое-чего понимает. Разбирается в лошадях.
   – Где животное?
   – На моем подворье. Сюда лошадь доставить нельзя. Во избежание лишних разговоров. Придется ко мне ехать. Тут на машине пять минут. По рукам?
   – По рукам, – вяло кивнул Радченко.
   Урузбеков крикнул лейтенанта и приказал, чтобы задержанного отвели обратно в камеру.

Глава восемнадцатая

   Вадим Коладзе шагнул к двери, но тут на него легла тень Жоры Тоста. Тихо подкравшись, он дернул руку хозяина. Сграбастал его за ворот рубахи, притянул к себе, сжал горло.
   – Ты чего задумал? – прошипел Тост.
   – Они ведь все равно войдут.
   Вадим хотел вырваться и закричать, но пальцы сдавили горло сильнее. Жора был выше его на полголовы, тяжелее килограммов на тридцать и к тому же имел тюремный опыт жестоких драк и поножовщины. А Коладзе не помнил, когда поднимал что-то тяжелое, хоть чемодан, хоть сумку.
   Он давно и твердо усвоил правило, что каталам, карточным шулерам пуще всего надо беречь руки, особенно пальцы. И никогда этот закон не нарушал. Жора влепил хозяину зуботычину такой силы, что в глазах потемнело, а рот наполнился сладко-соленой кровью. Жора снова ударил, открытой ладонью в нос. Кровь брызнула на рубаху, Коладзе лишился чувств и упал на пол.
   – Одно из двух. Или сам открываешь дверь, или мы ее открываем, – прокричали с другой стороны. – Но тогда на доброе отношение не рассчитывай. Минута на размышление.
   – Пошли в задницу, – прошептал Жора.
   Дверь и дверной косяк сделаны из нержавеющей стали. Ментам придется попотеть перед тем, как войти сюда. Нужно срезать при помощи сварочного аппарата внешние петли или повозиться с замками. Время работает на Жору. Он перевернул Коладзе на спину, пошарил по карманам, выудил связку ключей и снял с железного кольца два ключа. Один опустил в верхний карман рубахи, второй сунул в задний карман брюк.
   Он кинулся сначала на кухню, не зажигая света, выглянул во двор, освещенный фонарем. Ни людей, ни машин. Отлично. Пути к отступлению пока не отрезаны. Но глупо уходить пустым. Тост вернулся в большую комнату. Два лоха, напуганные до смерти, будто это за ними пришли, стояли у окна, задернутого занавеской, и о чем-то переговаривались.
   Тост вытащил из-под брючного ремня пистолет. Подошел ближе, наставил ствол на Анатолия Ивановича:
   – Где деньги, падаль?
   – Какие… Какие еще деньги?
   Фраер так волновался, что отвечал хриплым шепотом, будто ему на шею удавку накинули. Нижняя челюсть подрагивала. Мужчина вжал голову в плечи, будто ждал удара молотком по темечку. Миша поднял лапки кверху и попятился в темный угол. Он опустил взгляд, будто увидел на паркете китайские письмена. Ясно, судьба приятеля его мало волнует. Тут каждый за себя.
   – Где деньги?
   – Вон на столе, – промямлил Анатолий Иванович. – И еще в бумажнике.
   Тост ударил его слева, кулаком наотмашь. И пнул в пах коленом. А потом съездил рукояткой пистолета по шее. Удар получился сильным. Анатолий Иванович упал на пол. Стало слышно, как менты барабанят в дверь. Бьют не ногами, а кувалдой или молотком. Хотят высадит замки или снести дверь вместе с косяком. Тост шагнул вперед, с силой ткнул стволом в живот Миши.
   – Ну?
   – Под кроватью в соседней комнате, – Миша вытер ладонью со лба капли пота. – Вся наличность в спортивной сумке.
   – Если ты только пикнешь, я вернусь, – пообещал Тост. – И выброшу из окна твой труп.
   Он кинулся в соседнюю комнату. Включил свет и вытащил из-под кровати объемистую сумку, закрытую на крохотный замочек. Тост вытащил из кармана пружинный нож, вспорол синтетическую ткань, выкинул из сумки какие-то шмотки. Под ними лежали пачки долларов сотенными купюрами, перехваченные крест на крест тонкими резинками. Он рассовал по карманам шесть пачек. Поднялся и темным коридором дошагал до кухни.
   У Тоста было три дороги, чтобы уйти. По пожарной лестнице, что проходил рядом с кухонным окном, можно выбраться на крышу. С нее перебраться на соседний дом, а там спуститься вниз по такой же пожарной лестнице. Еще вариант: выбраться из квартиры по балкону, перебросить ногу через железное ограждение, два шага вдоль карниза – и он в гостях у соседей. Рядом живут какие-то старики. Но два последних варианта – они не слишком привлекательные. Тост с детства боялся высоты.
   Вернее и надежнее третий вариант. Свет на кухне погашен, и хорошо, но Тосту не нужна иллюминация. В этой квартире он играл бессчетное число раз, знал на ощупь каждый метр. В дальнем углу кухни что-то вроде другого коридорчика, всего полтора шага в ширину и три четыре шага в длину.
//-- * * * --//
   Тост проделал остаток пути на цыпочках, опасаясь, что скрипнет половица. Дом старый, перекрытия деревянные. Черный ход за этой дверью. Подъезд выходит не на ту сторону дома, где парадный подъезд, а на противоположную. Там милицейских машин не видно.
   Подкравшись к двери, Тост вытащил ключ, нащупал замочную скважину. А если все-таки менты знают об этой двери? Глупость. Если бы они вспомнили о черном ходе, то вошли в квартиру именно отсюда. Дверь деревянная, навались на нее плечом, и она вылетит вместе с петлями. А они поперлись через парадный подъезд, ломают стальную дверь. Значит… Жора не стал тратить время на решение этой простой задачи.
   Он толкнул дверь и переступил порог. Света на черной лестнице нет, а на двор выходят крошечные окошки, занавешенные паутиной и пылью. Сюда жильцы вытаскивают старую мебель, которую жалко выбросить, и прочий хлам.
   Тост прикрыл дверь, свободной рукой нащупал перила. Показалось, что пахнет табачным дымом. Тост всмотрелся в темноту, кажется, где-то рядом, за спиной, послышался шорох. Тост обернулся, когда двое оперативников в штатском скатились с верхней площадки, норовя повиснуть у него на спине, бросить Жору на пол и подмять под себя. Но лестница оказалась слишком узкой для двоих, опера только мешали друг другу.
   Тост дважды выстрелил в темноту и кинулся вниз по лестнице. Он услышал громкий стон, звук падающего тела. Тост подумал, что попал в западню, видно менты начали возню в парадном подъезде, чтобы заставить его уйти этой дорогой.
   Он бежал вниз, решая про себя, почему опера не стрельнут в ответ. И тут же раздались два выстрела, видно, предупредительные. Стреляли в потолок, на голову Тоста посыпалась штукатурка. Он ударился плечом в книжный шкаф, стоявший на ступенях, свалил его вниз. Тост услышал, как разлетелись в мелкие осколки стеклянные дверцы шкафа. Выскочила задняя стенка. Тост стал крепче хвататься за перила, чтобы не улететь в темноту.
   На площадке между третьим и вторым этажом занял позицию старший лейтенант Саша Лебедев и еще один оперативник в штатском, молодой и перспективный кадр, как и Лебедев большой специалист по рукопашному бою. Саша, услышав выстрелы наверху, понял, что спускается Тост. Применять оружие можно лишь в самом крайнем случае. Жора нужен следствию живым и здоровым.
   Лебедев отдал короткий приказ напарнику: не стрелять, работать руками без оружия. И прижался спиной к стене. Как только Тост окажется на площадке, он собьет противника с ног, разоружит. И, применив болевой прием, бросит на бетонный пол. Второй опер поможет заковать Жору в стальные браслеты.
   Тост скатился вниз, как горная лавина, быстро и неожиданно. На бегу он сунул пистолет в карман, чтобы не выронить. Лебедев успел выставить вперед мощное плечо, пытаясь взять противника на прием. Лебедев сгруппировался и подумал, что его расчет оказался не совсем верным. Нельзя вставать внизу лестницы, именно в этом месте Тост набирает максимальное ускорение. То была запоздалая мысль.
   Тост уже врезался в Лебедева, на всей скорости ударил грудью, весом в сто двадцать пять килограммов, в выставленное плечо. Лебедев сам весил около ста десяти. Но в момент столкновения подумал, что случилась ошибка. На него налетел даже не человек, а ночная электричка, следующая мимо станции без остановки. В следующий миг, Лебедев, отброшенный куда-то в темноту, сбитый с ног, грохнулся на спину. Он перевернулся через голову и полетел кубарем вниз, пересчитывая крутые ступеньки.
   – Держи его, – заорал он и тут же замолчал, потому что прикусил язык.
   Второй оперативник занял еще более неудачную позицию, посередине следующего лестничного марша. Тост, даже не снизив скорости, выбросил вперед ногу, нанес в грудь опера, вставшего на дороге, прямой футбольный удар, мощный и прицельный. Оперативник перевалился через лестничные перила, пролетел один пролет лестницы. Упал на ящик с пустыми бутылками. Слетел на ступеньки, разбил лицо и раздробил левое предплечье.
//-- * * * --//
   Тост чуть замешкался перед дверью подъезда. Он вытащил ключ из заднего кармана штанов, открыл врезной замок. Затем вылетел наружу со скоростью пушечного ядра. Рванул в темноту дальней подворотни, наискосок, через двор.
   Два оперативника в штатском, дежурившие внизу, кинулись следом. Первым бежал Девяткин. Он жал, что есть духу, проклиная себя за то, что никак не бросит курить. И бегать с такой дыхалкой, когда из груди вырываются хрипы, – одно мучение. Тот же Тост примерно одних лет с Девяткиным, лишний вес у него, а бегает как спринтер.
   Милиционер, дежуривший внизу у подъезда вместе с Девяткиным, был моложе своего лет на восемь, имел отличные физические кондиции, прекрасную стартовую скорость. Он рванул так, что ветер в ушах засвистел. И, повиснув на хвосте Тоста, стал сокращать дистанцию. Жора как на крыльях пролетел подворотню, услышав топот ног, бросил взгляд за спину. И подумал, что ментов вокруг, слишком много. В ту же секунду он услышал выстрел.
   – Стоять, – на бегу заорал оперативник. – Стой, тварь.
   Свернув за угол, Тост оказался в другом темном дворе. Снова оглянулся, отметил про себя, что опер попался шустрый. Чешет, как заведенный, если так и дальше, Жоре не уйти. Дышится тяжело, и сердце стучит, как клапана старого дизеля.
   Из-под ног шарахнулся бродячий пес. И залаял вслед. Не снижая хода, Тост вытащил из кармана пистолет, тормознул, резко развернулся. И выстрелил три раза, не поднимая руки, от бедра. Он не видел своего оружия, но видел цель: темный человеческий силуэт на фоне горящего фонаря.
   Первый выстрел мимо. Второй и третий в точку. На бегу оперативник выбросил вперед ногу, словно вдруг решил остановиться, но не смог. Нога подвернулась, не нашла под собой опоры. Взмахнул руками, выронил пистолет. И упал на грудь, проехавшись лицом по асфальту.
   Жора кинулся дальше, стал снова набирать скорость, чувствуя первую усталость и тяжесть в ногах. Он завернул за угол, неожиданно столкнулся с пожилой женщиной, которая появилась из темноты, точно призрак. И через мгновение, сбитая с ног, снова исчезла во мраке. Девяткин подбежал к раненому, упал на колени. Перевернул оперативника на спину.
   Одна пуля прошла навылет плечо. Девяткин разорвал рубашку залитую кровью. Вторая пуля угодила в живот. Раненый глотал воздух, что-то шептал, но слова трудно было разобрать.
   – Чего? – Девяткин наклонился ниже. – Не понимаю…
   – Догони его, – прошептал опер.
   – Я вернусь, – сказал Девяткин, он никак не мог справиться с дыханием. – Я скоро.
   Он вскочил на ноги и помчался дальше.
//-- * * * --//
   Завернув за угол дома, Тост ринулся направо, но увидел в глубине забор из железных палок и запертые ворота. Огромный замок обмотан ржавой цепью. Через это препятствие не переберешься. Жора повернул обратно. Оставался один путь: направо, через двор, и дальше между домов.
   Теперь впереди лежали метров шестьдесят дворовой территории, плоской и ровной. За низкой загородкой детская площадка. Карусель, песочница, качели. И на столбах фонари. Тут Жора превратится в хорошую мишень, тут негде спрятаться от пули. Опасное место, которое надо преодолеть на максимальной скорости, а там впереди темнота следующего двора.
   – Стой, Тост, мать твою, – крикнул Девяткин. – Стой, говорю…
   Это на хвосте по-прежнему висел мент. На этот раз голос был слабым, значит, расстояние между Тостом и оперативником немаленькое. Можно уйти. Эта мысль подстегнула Жору, он перепрыгнул загородку детской площадки, пробежал мимо качелей.
   Девяткин понял, что еще пара секунд – и Тост пропадет из зоны видимости, закончится пространство, освещенное фонарями. А там ищи его… Девяткин остановился, сжал рукоятку пистолета двумя руками. До цели около ста метров. Но цель в движении. Ладони, испачканные кровью, оказались скользкими, будто их намылили. Правая рука подрагивала, целик никак не хотел совмещаться с мушкой.
   Тост больше не слышал за спиной никаких звуков. Он подумал, что ушел от погони, когда сухо щелкнул пистолетный выстрел. Правую ляжку обожгло, будто на нее кипятком плеснули. Тост, выбросив вперед руки, повалился на землю рядом с детской песочницей и мгновенно лишился чувств. Он пришел в себя через минуту. Девяткин уже успел дотащить его до ближней скамейки, здесь больше света. Стянул с Тоста пиджак, спустил штаны.
   Жора, не понимая, что с ним делают. Он приподнял голову, глянул на прострелянную ногу. И увидел здоровенную черную дырку в правой ляжке. Из этой дырки кровь хлестала, словно вода из пожарной кишки.
   А мент, сам с ног до головы перепачканный кровью, старался сделать жгут из своего галстука. Затянуть узел выше того места, которое насквозь прошила пуля, остановить кровотечение. Но жгут сползал по скользкой коже, кровь хлестала фонтаном. Ее горячие капли попадали на лицо и голый живот. Жора заплакал от жалости к самому себе. Он подумал, что глупее смерти не придумаешь: поймать пулю в темном дворе. И эта единственная пуля задела бедренную артерию. Будто проклятому кусочку свинца нечего больше задевать.
   Жора подумал, что с перебитой бедренной артерией люди истекают кровью за пять минут. А проклятый мент ничем не может помочь. Жора запрокинул голову назад и снова лишился чувств.
//-- * * * --//
   Ночью жара немного спала. Ранним утром Джейн вышла из душной комнаты на балкончик второго этажа, чтобы подышать воздухом. Солнце поднялось над вершинами холмов, которые напоминали огромных черепах. Внизу никого, дует ветер. Вот по улице пропылила пустая двухколесная арба, запряженная ослом. По другой стороне прошла женщина, закутанная в черный платок, свернула в узкий проулок и пропала. И снова никого, будто поселок вымер.
   Послышался звук автомобильного двигателя, на улицу вырулил «уазик» желтого цвета с полосой на кузове и надписью «милиция» на русском языке. На задних крыльях и дверцах издали заметны рыжие пятна ржавчины. Машина шла медленно, будто тянула за собой тяжелый прицеп. Раскачиваясь на дорожных рытвинах, «уазик» выпускал дым и поднимал клубы пыли. Не доехав до дома с балконом двадцати метров, остановился.
   Из кабины выскочил водитель, молодой сержант в начищенных до блеска сапогах и фуражке, сдвинутой на затылок. Он что-то громко крикнул по-таджикски, открыл капот, из-под которого повалил пар, и стал ковыряться в моторе. С переднего пассажирского сидения вылез капитан милиции, плотный усатый мужчина. В руке он держал автомат Калашникова, из расстегнутой кобуры вылезла рукоятка пистолета.
   Капитан распахнул заднюю дверцу, что-то прокричал и отступил назад. С заднего сидения один за другим вылезли мужчины, один чернявый с темной жиденькой бородкой – явно из местных, другой бритый наголо, кажется, русский. Оба плохо одеты, руки скованы стальными браслетами, а ботинки без шнурков.
   Капитан навел автоматный ствол на пленников, что-то приказал им. Крикнул громче и даже передернул затвор автомата. Мужчины опустились на колени. Убедившись, что приказание выполнено, капитан повесил ремень автомата на плечо и, шагнув к водителю, копавшемуся в моторе, что-то у него спросил.
   Джейн вышла из комнаты, спустилась на первый этаж, постучала в комнату хозяина и позвала его за собой. Чингиз как был вчера в халате и белой папахе поднялся наверх и вышел на балкон. Он долго разглядывал машину, милиционеров и арестованных. Поймав взгляд капитана милиции, сорвал с головы папаху и яростно замахал ей, приветствуя главного блюстителя законности.
   Шагнув к Джейн, прошептал:
   – На того с бородой внимания не обращайте, – он обычный конокрад. А рядом парень в коричневом пиджаке, бритый. Видите?
   – Вижу. Но я как раз хотела спросить: что происходит?
   На балкон вслед за хозяином дома приплелся Садыков. Разглядывая улицу, он стал прислушиваться к рассказу.
   – Просто машина сломалась, – пояснил Чингиз. – Вы лучше посмотрите на того, – Чингиз показал пальцем на Радченко. – Верные люди говорят, – это даже не человек. Настоящий зверь. Дикое кровожадное животное. Говорят, он в Душанбе столько народа поубивал… Пальцев на руках не хватит, чтобы показать. И стрелял людей, и душил, и резал… Женщин, стариков, детей, – никого не щадил. Про него еще говорят, что он и питался человечиной. Только посмотрите. Он голову поднял и на вас смотрит. Заметил вас. Вон как глядит, зверюга.
   Джейн инстинктивно шагнула назад.
   – Что, уже был суд? – спросила она.
   – Его поймали дней пять назад. Народ поймал. Этот убийца хотел из нашего селения ребенка похитить. Уже сделал с мальчиком что-то нехорошее. Изнасиловал беднягу. А позже хотел вывезти мальчика из поселка в глухую степь. И там уж… Вы только поглядите, как этот бандит на вас смотрит. Отродясь не видел, чтобы мужчина так смотрел на женщину. Глаза горят, ох, отродье… Даже на коленях елозит.
   Чингиз хотел погрозил убийце кулаком, но почувствовал, как в душе шевельнулся безотчетный страх.
   – Ребенка жалко, – Джейн покачала головой. – Господи, как это все страшно.
   Джейн постояла на балконе еще немного. И увидела, как арестантов снова запихнули на заднее сидение, машина тронулась, затряслась на ухабах. Следом за первой проехала вторая милицейская машина.
//-- * * * --//
   Милицейский «уазик» остановился на дальней улице перед домом капитана Урузбекова. Арестантов выгрузили из машины, через калитку завели на внутренний двор, разделенный невысоким забором на две половины. С одной стороны – дом с верандой и сад, где увядали под палящим солнцем молодые яблони. Справа хозяйственный двор: гараж на две машины, столярная мастерская, где капитан отводил душу в часы досуга. В глубине двора летний туалет и сарай.
   Не видно ни загонов для овец, ни сторожевого пса. Хозяин никогда не держал скот, а кормить собаку – только деньги переводить. В дом начальника милиции воровать не полезут. Радченко приказали присесть на корточки ждать. Конокрада Мусу Исаева поставили на колени возле туалета, велели не шевелиться. Иначе – пуля в башку – и весь разговор.
   Сержант Алымбай Салтанов, только что сидевший за рулем машины, вооружился автоматом. Направив ствол на конокрада, он присел на скамейку в тени абрикосового дерева, поставил на землю саквояж с инструментом и лекарствами ветеринара. Салтанов лузгал семечки, через губу сплевывал шелуху на землю.
   – Сидеть, – сержант сплюнул шелуху и для верности повторил приказ. – Не оглядываться. Смотреть в землю.
   – Я и смотрю, – как эхо повторил конокрад Исаев и, передразнивая сержанта, почмокал губами. – В землю.
   – Молчать, сволочь такая. Не двигаться. Выполнять приказ.
   – Я выполняю.
   Рядом с капитаном присел лейтенант Эльмурад Ибрагимов, который приехал на второй машине. Автомата у него не было, зато пистолет Макарова, привязанный к ремню прочным шнурком, стоял на боевом взводе. Эльмурад перекладывал пистолет из одной ладони в другую, словно ему не терпелось всадить всю обойму, пулю за пулей, в убийцу и насильника детей.
   На самом деле он думал совсем о другом. В прошлом году Ибрагимов женился на дочке большого милицейского чина из райцентра. Теперь он точно знал, что не засидится в глубинке, со дня на день будет перевод в райцентр, где в новом доме тосковала молодая жена. А представление к внеочередному званию ушло в область на подпись начальству. Стараниями тестя за полгода ему перепало шесть денежных премий, две благодарности с занесением в личное дело и переходящий вымпел «Лучший офицер района».
   Неделю назад лейтенант вернулся из отпуска, впервые в жизни он выезжал по путевке, выданной областным управлением внутренних дел. Побывал за пределами республики, на южном курорте под названием Судак, что на Украине.
   В санатории лейтенанту не очень понравилось: морская вода оказалась соленой, почти горькой. Кроме того, его унесло в открытое море на надувном матрасе. И только чудо спасло от смерти. А вот вино там недорогое, это приятно. И женщины недорогие. До сих пор душу переполняли противоречивые впечатления от поездки. Лейтенант, не жалея воображения, делился своими удивительными рассказами с сельчанами и сослуживцами.
   Сейчас его слушателем стал сержант Салтанов.
   – Так вот, к вечеру дело, уже темнеет, – начал повествование Ибрагимов. – Слышно как море за окном плещется, тихая музыка играет. Я сижу в номере, как в засаде, жду. Ну, думаю, опять не придет. Уже надежды совсем нету. И тут в дверь тук-тук. Стучат.
   – Стучат, – повторил сержант и загрузил в рот горсть нечищеных семечек. – Она?
   – Ты слушай… Я открываю. И она входит. Глаза так опускает, будто девочка. И спрашивает, не разбудила ли меня. Я, говорит, подумала, если вы не спите, может быть, пройдемся? Я говорит, стихов много знаю. Могу вам почитать, если, конечно, интересуетесь. Я говорю: очень интересуюсь. Но можно стихи и тут почитать. Чего по темноте шататься? Она вроде как сомневается. А сама глазами зыркает по сторонам. И все видит: и бутылку вина на столе в комнате. И кровать разобранную.
   – Вот же стерва, – сержант облизнулся, сглотнул вязкую слюну и придвинулся ближе. – Ну, бабы…
   – Юбчонка на ней – одно название, – нагнетал напряжение лейтенант. – Полоска ткани, даже задницу не закрывает. Если бы у нас в ауле эта девка прошлась в своей юбке, то не знаю… Ее бы камнями закидали. Ну, короче, я нагнулся, будто монетку уронил. Глянул, там и трусы-то, господи, одно название. Кружевные. Ничего не закрывают. Крошечные такие трусики, не по размеру.
   – Ничего не закрывают, – тупо повторил сержант, впадая в сладострастное опьянение, будто дури курнул. Он даже забыл сплюнуть, шелуха от семечек повисла на нижней губе. – Надо же… Не закрывают…
   – И кофточка такая тоненькая, – руки лейтенанта описали в воздухе две волнистые линии. – Сразу видно, что лифчика нету. Специально не надела. Я свет в прихожей включил, шагнул вперед, чтобы это добро получше рассмотреть. Да, думаю, формы еще те. И корма у нее, – вот такая, – лейтенант развел руки по сторонам, – что абажур. И она задом-то так и водит, так и водит. Я смотрю на ее груди. А они так и вздымаются. А номер у тех грудей. Номер…
   – Номер, – старшина затаил дыхание. Наступила тишина, гулкая звенящая тишина. Шелуха, повисшая на губе, упала на штаны.
   – Номер пятый, – вынес приговор лейтенант. – Пятый – не меньше.
   – Пятый, – повторил сержант. – Господи…
   Капитан Урузбеков перевесил с плеча на плечо автомат Калашникова, прислушиваясь к разговору, открыл замок, настежь распахнул ворота сенного сарая, приказав Радченко войти внутрь и осмотреть больную лошадь.
//-- * * * --//
   Кобыла серой масти стояла вдоль задней стенки, беспокойно раздувала ноздри, скалила зубы и косила глазом на незнакомца. На завтрак ей досталось немного пересохшей прошлогодней соломы, которую кинули на земляной пол, потому что кормушки тут не было. И еще поставили ведро мутной несвежей воды, которая осталась нетронутой.
   – Видишь, боится чужака, – сказал Урузбеков. – Только меня подпускает, стерва.
   Радченко приблизился к лошади, погладил ее по шее, по спутанной гриве и обернулся на капитана.
   – Мне бы халат и руки помыть, – сказал он.
   Урузбеков хотел обложить ветеринара матом, объяснив ему, что нет смысла напяливать халат или руки мыть. Оба арестанта скоро подохнут, не успев хорошенько испачкать ни руки, ни ноги. Но вместо этого приказал сержанту снять с ветеринара наручники, принести халат из саквояжа. А рукомойник вон он, рядом с сортиром.
   – Ну, что доктор, как лошадь? – вкрадчиво спросил капитан.
   Радченко вышел из сарая и неопределенно плечами пожал.
   – Прослеживается набухание конъюнктивы, – ответил он, вспоминая все, что было когда-либо известно по этому вопросу.
   Пару лет назад он вел дело предпринимателя, заводчика лошадей, обвиненного страховой компанией в умышленном отравлении молодняка. После развода и новой женитьбы, дела заводчика пошли под гору, и он решил, что страховая премия будет нелишней. Вместо денег он получил три года тюрьмы. Радченко подумал и добавил:
   – И еще: слезотечение и выделение слизистого секрета.
   – Это чего ж такое? – капитан убрал руки от автомата, выставил вперед ухо, будто плохо слышал. – Набухание…
   – Ну, глазные яблоки увеличены, – пояснил Радченко. – Слезы выделяются. И, кажется, есть небольшие, меньше горошины, гнойники на слизистой носа. Похоже на сап. Но черт его знает… Так сразу не скажу. Может быть, это не сап. Может, это мыт. А это две большие разницы.
   – В чем же разница?
   – Разница в том, – Радченко наморщил лоб. – Разница в том, что болезни разные. Нужно осмотреть всю лошадь. Полость рта, пах… Если и там нагноения, – придется ее пристрелить и немедленно закопать. Сап не лечится. Мясо в пищу непригодно. Заболевание очень заразное. Значит так: мне нужен помощник. И еще электрическая лампа на шнуре. Темновато в сарае.
   Встав у рукомойника, он долго тер ладони и предплечья куском самодельного щелочного серо-черного мыла, ополаскивал водой. А потом, не вытирая кожу полотенцем, сушил ее под солнечными лучами. Натягивал халат и резиновые перчатки, украдкой осматривая двор. И думал, что шанс стать свободным человеком есть. Милиционеры ведут себя слишком самоуверенно.
   Лейтенант и сержант увлечены беседой о поездке к морю, и натуралистичным описанием курортного романа с какой-то дамочкой, которая могла бы стать мечтой поэта, но досталась менту. Урузбеков держит в руках автомат так, будто это вовсе не оружие, а мотыга. Одну руку он положил на приклад, вторую на ствольную коробку. Автомат стоит на предохранителе, и еще большой вопрос – заряжен ли он.
   Капитан обернулся на подчиненных и обратился к сержанту.
   – Чего уши развесил? Тоже на курорт собрался? Лейтенант – живо в подвал за переноской. Сержант – снять наручники с конокрада.

Глава девятнадцатая

   Через пять минут от гаража к сараю протянули кабель, зажгли лампу в стеклянном колпаке. Радченко приблизился к лошади, осмотрел ее нос, зубы. Погладил ладонью по шее. Конокрад Муса Исаев пристроил лампу так, чтобы свет попадал на морду кобылы.
   Он уже увидел все, что хотел увидеть, и оценил обстановку. В нескольких шагах от него в темном углу, стоят грабли и штыковая лопата, прикрытые мешком. О существовании этого инвентаря капитан наверняка забыл, грабли ржавые, на рукоятке трещина. А лопата в порядке, из-под мешковины выглядывает острый штык, гладкая рукоятка фабричного изготовления.
   Исаев, боком шагнул к Радченко, заглянул ему в глаза. Радченко молча кивнул в ответ. До темного угла пять-шесть шагов. Это две-три секунды. Столько же времени нужно, чтобы разобраться с капитаном. Сержант с лейтенантом снова уселись на лавке, лузгать семечки и травить байки. Эта парочка пока не в счет.
   Муса Исаев передвинул чурбан для колки дров, присев на него, вытянул вперед лампу, теперь свет попадал на лошадиный пах. Радченко согнувшись, залез под кобылу, делая вид, будто сосредоточен на изучении лошадиной кожи. Сюда, в темноту сарая, доносились взволнованные голоса.
   – А ты не боялся, что баба заразная? – спросил сержант.
   – Если б я боялся, то на курорт вовсе не поехал. Какой смысл?
   – Это верно: какой смысл?
   Лейтенант переложил пистолет из руки в руку и прикурил сигарету.
   – Так вот о чем я? Ах, да… Я эту сучку немного придавил, потому что вдвоем на кровати не помещаемся. Забрался на нее. А она как застонет, ну, я даже испугался, – Ибрагимов ткал повествование обстоятельно и неспешно, будто восточный ковер. – А кровать мало того что узкая, она еще и жесткая. А баба наоборот мягкая такая. Ляжками подо мной так и сучит, так и сучит…
   – Так и сучит, – сержант зачарованно глядел куда-то вдаль, словно в синих небесах разглядел эротический образ женщины, сучивший ляжками. Образ, заметный только ему одному, ожил, пришел в движение. Из полуоткрытого рта сержанта выходило неровное дыхание, а глаза часто смаргивали. – Вот же бабы…
   – И грудь упирается аж мне в плечи, – лейтенант положил ладони себе на плечи, показав куда именно упирается грудь. – И шепчет она мне в ухо: перевернись на спину… Я на тебя…
   Последние слова лейтенант произнес по слогам, как молитву или заклинание. Урузбеков, который слышал историю не первый раз, знавший, чем дело кончится, повернул голову в сторону лейтенанта и прислушался. Исаев, положив переноску на землю, нырнул под лошадь, скинул мешковину с лопаты. Отступил на прежнее место, положил лопату у ног так, чтобы она не попала в полосу света.
   – Перевернись на спину, – рукавом сержант вытер с губы шелуху от семечек. – На спину…
   – Отставить эти порнографические байки, – неожиданно рявкнул капитан. – В прошлый раз, когда ты рассказывал, эта баба к тебе вовсе без трусов пришла. На этот раз хоть трусы на нее надел. И на том спасибо. Кстати, Эльмурад, это, кажется, тебя молодая жена в райцентре дожидается. Ты не думал, что добрые люди расскажут ей о твоих похождениях на курорте? И тестю твоему доложат?
   – Да это я так, – лейтенант вздохнул. Ссориться с тестем не хотелось. – В порядке общего образования рассказываю.
   Капитан не успел повернуть голову к арестантам. Конокрад Исаев выскочил из-под кобылы, полотном лопаты врезал ему по затылку. Колени Урузбекова подогнулась, автомат сполз с плеча. Исаев подхватил оружие. Шагнув из тени сарая на свет, направил ствол на сержанта Салтанова. Тот не сразу понял, что произошло. Вместо обнаженной женщины он увидел капитана, лежавшего на земляном полу. Руки разбросаны по сторонам, крови не видно, будто Урузбеков прилег отдохнуть. Фуражка свалилась с головы и выкатилась из сарая.
   В нескольких шагах от лавочки стоит конокрад Муса Исаев, он наставил автоматный ствол на сержанта и, кажется, готов выстрелить. Салтанов подумал, что у него тоже есть автомат, а под ремнем запасной магазин с патронами. Подумал, что можно держать оборону. Неизвестно еще – чья возьмет. И поднял руки кверху.
   Лейтенант, тоже не сразу сообразил, что случилось. Он переложил пистолет из левой ладони в правую и засунул указательный палец в спусковую скобу. В критический момент, когда решалось, жить ему дальше или умереть, он хотел выпустить скользкую рукоятку пистолета и поднять лапки кверху. Но почему-то замешкался, указательный палец никак не хотел вылезать из спусковой скобы. Лейтенант приподнял руку с пистолетом, стараясь освободить палец.
   Автоматная очередь ударила прямо в лицо, прошила тело сверху вниз, от горла до паха. Пуля калибра 7.62 вырвала нижнюю челюсть, вторая, прошила шею, раздробила позвонок, изменив направление, вышла из уха. Следующая пуля задела сердце лейтенанта и вырвала кусок плоти из спины, проделав в ней отверстие размером с кулак. Очередь сбросила лейтенанта с лавочки на землю. И снова ударила, поперек груди и вдоль ног. Лейтенант, так и не успевший вытащить пальца из спусковой скобы, лежал на спине, сжимая в руке оружие. Левая рука, оторванная автоматной очередью, оказалась под лавочкой.
   Сидевший на скамье сержант поднял руки еще выше, насколько это было возможно. Мелкие брызги крови, попавшие на лицо, жгли кожу, будто на нее кислотой брызнули. Смерть только что коснулась Салтанова своей костлявой лапой, взяла за горло, сжала его, но вдруг ослабила хватку.
   – Встать, – скомандовал Исаев.
   Сержант поднялся, чувствуя, что ноги не слушаются. Левая щека, забрызганная кровью, дергается, будто к ней подносят оголенный электрический провод. А колени предательски трясутся.
   – Затащи эту падаль в сарай.
   Исаев показал автоматным стволом на тело лейтенанта. Но сержант, словно не слышал обращенных к нему слов, продолжал стоять, неподвижно с поднятыми руками. В эту секунду ему казалось, что легче умереть, чем прикоснуться к изуродованному еще теплому телу Эльмурада Ибрагимова.
   – Затащи падаль в сарай, – повторил конокрад.
   В ответ сержант только головой затряс, а изо рта вместо слов вышло коровье мычание. Исаев, повесил автоматный ремень на плечо. Подошел ближе и наотмашь ударил Салтанова кулаком в лицо. Костяшки пальцев рассекли верхнюю губу. Сержант упал, но тут же поднялся на колени и стал рукавом рубахи вытирать кровь с подбородка. Исаев наклонился и прошептал в ухо сержанта:
   – Помнишь, что вы со мной сделали, когда поймали в степи? Ты помнишь, ублюдок? Это ты меня дубиной молотил. Пока свои руки не отбил.
   Сержант взглянул в белые от яростной злобы глаза конокрада и пожалел, что не умер пару минут назад вместе с лейтенантом. В следующее мгновение он закричал от боли, это Исаев врезал ему автоматным прикладом по ребрам. А когда сержант повалился на землю, стал наступать каблуком ботинка на пальцы. Салтанов закричал сильнее. И получил удар прикладом между лопаток. Солнце на небе сделалось серым, а потом почернело и пропало из виду, потому что свод небес тоже почернел.
   Темноту прорезали молния, ударившая сержанта прямо в пах. Это конокрад, перевернув милиционера на спину, саданул его каблуком башмака между ног. А потом прыгнул ногами на живот. Отступил назад. И снова прыгнул. Но тут откуда-то из темноты долетел знакомый голос ветеринара:
   – Хватит… Оставь его.
   Радченко не терял времени даром. Он пошарил по карманам капитана, вытащил кошелек и связку ключей. Открыл ворота гаража, где стояла конфискованная «шестерка» и новенькая капитанская «Нива» изумрудного цвета. Здесь же в углу он нашел две сорокалитровые канистры с бензином, охотничье ружье с патронташем. Пару секунду Радченко соображал, кукую из машин выбрать. И выбрал ту, которую лучше знает. Они уедут отсюда на «шестрерке», а с машиной капитана…
   Он снял автомат с плеча и выпустил две длинные очереди по колесам, радиатору и лобовому стеклу «Нивы». Затем загрузил в багажник «Жигулей» бензин. Туда же кинул лопату и кое-что по мелочи: кофр с инструментом, саперную лопатку, полведра автоматных патронов, пять пустых магазинов на тридцать патронов. Сломав изгородь, делившую владения капитана на две части, он подогнал машину к дому, сбил замок ударом приклада. Загрузил в машину пластиковые бутыли с чистой водой и еду, какую нашел.
   Вернувшись к сараю, помог Исаеву связать бельевой веревкой ноги капитана, а руки заковать в стальные браслеты наручников. Ту же процедуру проделали с ожившим сержантом, на которого выплеснули ведро воды, что не выпила кобыла. Через минуту «Жигули» выкатились за ворота.
//-- * * * --//
   Прапорщик Усман Амиров, оставшийся на хозяйстве в отделе милиции, копался в моторе мотоцикла, когда услышал автоматную очередь. Стреляли на другом конце поселка. Усман подумал, что трое вооруженных милиционеров, конечно же справятся с двумя хоть и опасными, но безоружными бандитами.
   Прапорщик склонился над мотоциклом, но услышал вторую автоматную очередь. Амиров застыл в напряженном ожидании. И снова услышал далекий треск автомата. Больше он ни о чем не думал, решив, что случилась беда. Усман завел мотоцикл и погнал его к дому местного авторитета Фарада Гусейнова, если к аксакалу его не пустят, так, может, удастся поговорить с одним из его сыновей.
   Калитку открыл Мамед, младший сын аксакала, спросил, зачем приехал милиционер. Усман рассказал, что знал. Мамед приказал ждать у ворот, захлопнул калитку и куда-то провалился. Взволнованный прапорщик топтался на дороге, от нечего делать, шагами измеряя расстояние от мотоцикла до калитки. И каждый раз получалось по-разному, будто шайтан его таскал за собой на веревке. То десять шагов, то двенадцать, а то все четырнадцать. Наконец калитка распахнулась, Мамед поманил милиционера пальцем и сказал:
   – Отец велел узнать, что случилось.
   Прапорщик закашлялся. Он хотел сказать, что пришел за помощью, а не за приказами. Если Мамеду интересно, пусть сам едет и, авось, встретив бандитов, получит свою пулю. А прапорщику жизнь дорога, у него вторая жена – совсем еще молодая женщина, красавица. И первая жена еще не старая и не страшная, почти все зубы целы, как у доброй лошади. Но прапорщик ответил по-другому:
   – Понял. Постараюсь выяснить. Только…
   – Что «только»?
   – Мотоцикл слабый. Как бы не заглох.
   – Тогда пешком беги, – нахмурился Мамед. – Или мне отцу передать, что ты его слушать не хочешь?
   – Как не хочу? Очень хочу, – прапорщик пожалел, что сунулся к старейшине. – Сейчас сбегаю.
   – Ты учти, если что приключится с этим гадом, что ребенка осквернил, то есть в задницу трахнул, – тебе отвечать. Привяжем вон на скотном дворе к загородке. И шкуру спустим.
   Прапорщик неожиданно всхлипнул, хотелось что-то сказать в свою защиту. Но в этот момент где-то близко, уже в центре поселка ударил ружейный выстрел, такой громкий, что его эхо докатилось до ближних холмов, поднялось в самую высь и пропало за вершинами. И тут же хлестнули автоматные очереди. Одна, вторая…
   Калитка закрылась перед носом. Теперь Усман не знал, что делать: надо ли бежать на разведку или стоять тут. Прапорщик выбрал последний вариант. И снова потянулись минуты ожидания. За забором что-то происходило, слышались мужские голоса, ругань, звук дизельного двигателя. Створки ворот скрипнули и разошлись по сторонам, выехал грузовик «Урал», крытый брезентом. Мамед, сидевший рядом с водителем, опустил стекло и, махнув рукой, заорал на прапорщика:
   – Какого черта ты тут делаешь? Ментов перебили, а ты тут стоишь…
   – Кого придавили? – от волнения Усман не понял смысл слов.
   – Ментов поубивали. Залезай в кузов.
   Прапорщик подбежал к машине, поставил ногу на железную скобу, ухватился за борт кузова. Кто-то подал руку из темноты. И вот уже Усман занял место на скамье. В кузове оказалось человек десять мужчин, в основном дальние родственники или наемные работники аксакала. Все вооружены охотничьими ружьями или карабинами.
   Люди о чем-то громко переговаривались, смеялись, будто ехали на свадьбу, а не бандитов ловить. От сердца отлегло. Усман подумал, что все кончится быстро и хорошо: бандитов перестреляют – и на том точка.
//-- * * * --//
   «Жигули» подкатили к дому, где ночевала Джейн и остановились за углом, в проулке между сараями. Сидевший за рулем Радченко, обернулся к конокраду, устроившемуся на заднем сидении. В руках Муса сжимал автомат и улыбался. В одном из двух кисетов, что он выудил из кармана сержанта, оказался не табачок, а канабис. Исаев успел скрутить папироску и скурить ее в несколько жадных затяжек.
   – Слушай сюда, – сказал Радченко. – Сейчас я войду в этот дом и выйду оттуда вместе с женщиной. И мы уедем отсюда.
   – Ты хочешь украсть бабу? – удивился Исаев. Он никогда не воровал женщин, потому что за них в этих краях много денег не получишь. Другое дело лошади, тут риск себя оправдывал. – Брось, на кой она тебе?
   – Слушай, на вопросы нет времени. Просто обещай никуда не отлучаться от машины. Чтобы не случилось, не уходи от нее. И еще пообещай прикрыть меня из автомата. Ну, если начнутся неприятности.
   – Где бабы, там всегда неприятности.
   Муса посмотрел на часы, что снял с отстреленной руки лейтенанта. Браслет сильно сжимал запястье, оставляя след, будто от наручников. Но, кажется, у этих часов точный ход. Золотой корпус, на вид очень дорогие, а на задней крышке надпись «Горячо любимому мужу Эльмураду от вечно любящей жены Айгюль». Муса подумал, что в этой бренной жизни нет ничего вечного, разве что прокурор и судья. И еще тюремное начальство. Все остальное хлам, тлен и суета сует.
   – Сколько времени тебе нужно?
   – Минут десять.
   – Оставляй ключи. Я буду ждать четверть часа. Потом уеду. И не обижайся. Сегодня мне не хочется умирать. Тем более из-за бабы.
   Радченко бросил ключи на колени Мусе, вылез из машины, засунув под милицейский ремень магазин с патронами и пистолет. Повесил на плечо ремень автомата. Он завернул за угол, встал перед входной дверью. Убедившись, что замок заперт изнутри, постучал кулаком. Тишина в поселке мертвая, даже не слышно собачьего лая. Он выждал немного и постучал ногой.
   – Открывай, – закричал Радченко. – Иначе ломаю.
   Он отошел в сторону, ожидая ответа. В дверь могли выстрелить с другой стороны. Теперь явственно слышался мужской приглушенный голос, но слова звучали неразборчиво, даже не понять, на каком языке говорит человек. Снова все затихло, и голос из-за двери неожиданно прокричал.
   – Чего тебе надо?
   – Поговорить. Я не сделаю ничего плохого. Открой.
   – У нас нет детей, которых ты мог бы изнасиловать, – крикнул в ответ хозяин. – Только сунься, тварь.
   Голос хозяина срывался от волнения, но Чингиз ясно дал понять, что скорее умрет, чем уйдет с дороги. Радченко подумал что, можно забраться в дом через окно. Рама сделана из дерева, такого старого, что надави на нее пальцем, все развалится. Радченко размахнулся автоматным прикладом, чтобы выбить раму, но тут ударил ружейный залп. Стекла сами посыпались, разлетелись по сторонам, от рамы не остались щепки.
   Это хозяин дома Чингиз, увидев, как на окно легла человеческая тень, нажал на спусковой крючок ружья шестнадцатого калибра. Саданул картечью сразу из двух стволов.
//-- * * * --//
   С самого утра, когда перед домом сломалась милицейская машина, на сердце хозяина дома Чингиза сделалось неспокойно. Услышав автоматные очереди, он смекнул, что происходит неладное.
   Он никогда не хранил деньги и ценности в банке. И был искренне убежден, что там сидят самые отпетые жулики, которые только и думают, как облапошить простого человека и оставить его на улице помирать с голода. Долгие годы он сужал односельчан деньгами, сдирая грабительский процент за свои услуги. Теперь ему есть что защищать, есть за что драться. В подвале в старом сейфе лежит некоторая сумма в долларах, российские золотые монеты, отчеканенные еще при царе, обручальные кольца, нанизанные на конскую жилу. И еще десятка три два колец с разными камушками. Там же в сейфе долговые расписки и другие ценные бумаги.
   В соседней подвальной комнате двадцать старинных ковров, половина которых уже истлела от времени, несколько каракулевых шуб, овечьи шкуры, отрезы шерстяной ткани, уже побитые молью, и много другого добра. В последней крошечной комнатенке – полтора десятка охотничьих ружей, несколько пистолетов, правда, без патронов. И, оставшиеся после смерти одного из должников, четыре противотанковых гранаты.
   Испуганный выстрелами на другом конце селения, Чингиз зарядил ружье, взял пару гранат, набил карманы патронами. Если бандиты вырвались на свободу, перебив ментов, значит, нагрянут они сюда, мимо не пройдут. Дом Чингиза самый видный, богатый. И всему району известно, что тут живет не безлошадный батрак, а состоятельный уважаемый человек. Богаче Чингиза в этих краях только человек с перерезанным горлом: старый аксакал Фарад Гусейнов. Но к тому бандиты не сунутся, у Гусейнова взрослые сыновья и внуки, которые умеют обращаться с оружием.
   А Чингизу всевышний послал только двух дочерей, не блиставших ни умом, ни красотой. Девок, к счастью, удалось выпихнуть из дома, отдав замуж. И еще получить с женихов приличный калым: деньгами, скотом и даже очень ценной и красивой посудой, сделанной в Китае. Чингизу в трудную минуту помощи ждать не от кого. В селении его недолюбливали, ему завидовали. Если лихие люди начнут резать Чингиза тупыми ножами на части, наверняка даже ментов не дозовешься, – такое отношение.
   Чингиз предупредил постояльцев, чтобы заперлись в одной из нижних комнат и не высовывались, пока не кончится заваруха. Он повесил на плечо брезентовую сумку с гранатами и сел у окна, уставившись на пустую улицу. Бандиты появились с пугающей быстротой. Хозяин дома наблюдал, как подъехали синие «Жигули», завернули за угол и встали.
   Чингиз увидел того самого бандита, который недавно, закованный в наручники, в окружении милиционеров, стоял на коленях посреди улицы. Сейчас в руках убийцы был автомат. Чингиз пальнул через стекло, стараясь уложить противника первым же выстрелом, и, вроде бы, попал. Человек упал под окном и, кажется, больше не поднялся. Чингиз лег на живот и медленно пополз из комнаты в сторону входной двери. Если этот гад еще жив, его надо добить.
//-- * * * --//
   Когда посыпались стекла, Радченко упал, словно подстреленный. Прополз вперед, за угол дома. Поднялся и совершил короткую перебежку до заднего двора. Впереди какие-то сараи, курятник и овечья кошара. Во дворе растут молодые персиковые деревья, спрятаться от пуль здесь негде.
   Заскочив на высокое крыльцо, он приблизился к двери, толкнул ее плечом. Заперта. Радченко выпустил короткую автоматную очередь по замку. Заскочил в темный коридор, сделал несколько шагов вперед и оказался в тесном предбаннике перед еще одной закрытой дверь. Тишина. Слышно, как тикают ходики, а в окно, выходящее на задний двор, бьются мухи.
   Радченко сделал полшага вперед, под башмаком скрипнула рассохшаяся половица, он тут же отступил назад. И едва успел закрыть лицо руками. Снова ударил ружейный выстрел, верхняя часть двери разлетелась в щепки. Падать было неуда, вокруг слишком тесное пространство. Радченко вжался спиной в стену. Грохнул еще один выстрел из другого ствола. Дима, не дожидаясь, когда хозяин дома перезарядит ружье, шагнул вперед и выпустил в темноту коридора короткую очередь. Было слышно, как мужчина вскрикнул, ружье упало на пол.
   Чингиз был готов был пристрелить нападавшего, когда тот стрельнул из автомата. Пуля вошла в бок, ниже правых ребер, прошла навылет, вырвав кусок плоти. Ружье выпало из рук, Чингиз грохнулся на пол, повалившись поперек коридора. Ружейные патроны вылетели из карманов халата, раскатились по доскам пола. Чингиз был в сознании, он понимал, что времени немного, надо выстрелить в ответ, пока он не изойдет кровью.
   А потом он попытается остановить кровотечение, позовет жену, которая вместе с сестрой отсиживается на втором этаже. Чингихз дотянулся до ружья, но тут ударила вторая автоматная очередь. Пули прошли над головой, одна чирикнула по виску, сбила белую войлочную папаху, содрала кожу и волосы. Чингиз схватился за голову, увидел кровь на ладонях.
   – Убили, – неизвестно к кому обращаясь крикнул он. – Эй, люди. Меня убили…
   И лишился чувств.
   По воздуху плавал пороховой дым. Радченко выглянул в коридор, отсюда видна входная дверь парадного крыльца, виден человек в черном халате, валявшийся поперек коридора. Радченко вышел из укрытия, отфутболил охотничье ружье. Толкнул дверь одной из комнат: никого. Снова вышел в коридор, толкнул другую дверь, ведущую в узкую темною комнату, единственное оконце которой выходило на скотный двор. На скамейке в темном углу сидела Джейн Майси и глазами, полными животного ужаса смотрела на незваного гостя, стоявшего в дверях.
   – Собирайся, пойдешь со мной, – Радченко закашлялся, в горле першило от пороховой гари. – Я к тебе обращаюсь. Вставай, собирайся.
   Джейн впавшая в оцепенение, не сдвинулась с места. Радченко переступил порог и остановился. Он понимал, что нужно сказать что-то важное, подобрать слова, которые бы успокоили женщину, немного ободрили ее. Для начала надо объяснить, кто он такой и как сюда попал. Но не было ни нужных слов, ни сил, ни времени.
   – Тебя ведь Джейн зовут? – он не услышал ответа и продолжил. – А меня Дмитрием, Димой… Я из Москвы. Я юрист из фирмы… Я все объясню позже. А сейчас ни о чем не думай. Только слушай меня.
   Радченко не слышал ничего кроме собственного голоса, этих сбивчивых слов, похожих на бред сумасшедшего, на бормотание идиота, но каким-то нутряным звериным чутьем угадал за спиной движение. Инстинктивно отступил в сторону, повернул голову в пол-оборота. Он увидел даже не человека, а тень, метнувшуюся в его сторону.
   Это спрятавшийся за дверью Рахат Садыков бросился на спину противника. В руке он сжимал деревянную рукоятку кухонного ножа, – единственного оружия, которое попалось на глаза во всей этой бестолковой суматохе. Свой пистолет и запасную обойму он оставил в верхней комнате, когда спохватился, началась стрельба.
   Лезвие ножа было короткое, но зато широкое и острое. Оставалось с первого удара вогнать нож в шею противника. Но не сбылось. Парень оказался проворным. Он резко на одной ноге повернулся вокруг своей оси, предплечьем отбил занесенную над его головой руку с ножом. Вцепился в запястье, намертво сжал пальцы. Правым кулаком с разворота так ударил Садыкова в солнечное сплетение, что тот набрал полную грудь воздуха, но забыл выдохнуть. А когда выдохнул, уже стоял на коленях. Ножик валялся на полу в дальнем углу комнаты.
   Пытаясь подняться, Садыков замахал руками, Радченко ударил справа, точно и расчетливо, так врезал, словно по шее молотком саданул. И добавил по носу. Садыков, схватившись за лицо, рухнул на пол. Джейн, испуганная и бледная, стояла за кроватью, у противоположной стены. Потасовка оказалась короткой, она не успела вмешаться, а теперь поздно, потому что силы не равны.
   – Иди сюда, – прохрипел Радченко. – Я не сделаю ничего плохого.
   Джейн закричала, Радченко бросился вперед, перемахнул кровать. Схватил ее за руку и потащил за собой в коридор. Мешал автомат, болтавшийся на плече, Джейн вырывалась, пыталась сесть на пол, что-то кричала, но Радченко шел вперед через темный коридор к парадной двери. Он споткнулся о тело хозяина дома и грубо выругался. Чингиз застонал, перевернулся со спины на бок, попытался открыть газа, но их заливала кровь.
   Он слышал крики своей постоялицы, пробиравшие до самого сердца. Чингиз подумал, что он жив и наверняка не умрет, потому что худшее позади: кровь, хлеставшая из раны, немного успокоилась. Наверняка пока он был без сознания, бандиты вытащив из подвала сейф с деньгами и ценностями, вынесли ковры и отрезы шерстяной ткани. Эта мысль причинила физическую боль.
   Чингиз застонал громче, будто получил вторую пулю. И только тут вспомнил о брезентовой сумке с гранатами. Рукой он ощупал пространство вокруг себя, вот доски пола, вот стена, а вот она, сумка, и обе гранаты в ней. Он притянул сумку ближе, навалился на нее, сунув одну гранату под халат, другую сжал в руке, стараясь по звукам угадать, где сейчас бандиты.
//-- * * * --//
   Конокрад Муса Исаев поглядел на часы. Прошло ровно десять минут из тех пятнадцати, что получил ветеринар. В доме слышалась ружейная и автоматная стрельба, последним ответил автомат и наступила тишина. Значит, напарник жив. Надо ждать.
   Когда Муса услышал далекий гул дизельного двигателя, он поежился. Это или менты или военные, что еще хуже. Он испытал полузабытое ощущение, будто оказался в центре разборки, где кровь льется рекой, а человеческая жизнь не стоит гроша. Вооруженный тесаком противник стоит перед ним. Хочет занести руку для удара. Махнуть своим страшным орудием. Надо бить, надо успеть первым… А ножа в руке нет. И пот прошибает, и только мурашки по спине бегают. Нет ножа, будто и не было.
   Муса прокрался к углу дома, выглянул на улицу. Ничего не происходит, нет ни людей, ни скота. Только солнце палит, и над дальним холмом стелется голубая дымка. Звук работающего мотора сделался ближе, Исаев снял автомат с предохранителя, передернул затвор. Магазин стоит пулеметный, на сто патронов. Под ремнем еще два снаряженных рожка.
   Он до середины прочитал «отче наш», единственную молитву, которую помнил. Хотя Муса в бога не верил, иногда, в смертельно опасные критические минуты жизни, обращался к нему за помощью. Не понятно, слышит ли создатель эти просьбы. Но Муса еще жив, а не подох на висилице или в канаве с пулей в животе. Хотя была сто одна оказия сыграть в ящик. Значит, кто-то сидит в небесной канцелярии, прислушивается и приглядывается к тому, что происходит с бедным грешником. И наверняка помогает. Уж не без этого.
   Конокрад увидел, как из-за поворота улицы выехал зеленый «Урал» под брезентовым тентом. Машина солдатская, а за рулем какой-то шпак в белой майке и тюбетейке, рядом мужик в клетчатой рубахе. Грузовик полз медленно. Наконец водитель дал по тормозам, машина встала, не доехав до дома метров тридцать. Мужик в клетчатой рубахе вылез из кабины, что-то закричал по-таджикски, замахал руками, приказывая вооруженным людям, выпрыгивающим из кузова, рассредоточиться по улице.
   Муса шагнул вперед и дал автоматную очередь по машине. Пули прошили решетку радиатора, прошлись по передним скатам, по пустой водительской кабине. Потом выстрелил поверху, над головами людей.
   Пустое пространство главной улицы простреливалось из конца в конец. Мужчины, только что выпрыгнувшие из кузова, разбежались, стремясь найти защиту от пуль позади машины. Они залегли, где сумели, стараясь сообразить, кто стрелял и где находится стрелок. Муса ни от кого не прятался, он просто стоял возле угла дома, не снимая палец со спускового крючка.
   – Вон он, – крикнул кто-то. – Вон, гад…
   – Вижу, – отозвался другой голос. – Вон один. А второй?
   Откуда-то из-под машины грохнул ответный выстрел. За ним другой и третий. Муса, не видел перед собой конкретной цели, потому что люди попрятались, как тараканы. Перезарядив оружие, дал очередь по грузовику. Пули в клочья изорвали брезентовый тент, прошлись по задним скатам и деревянным бортам. В ответ стреляли из карабинов.
   Муса видел, как три мужчины, отделившись от машины, бросились к противоположному углу дому. Он дал очередь им вслед и срезал человека, бежавшего вторым. Тот остановился на короткое мгновение, повернул голову назад, будто захотел вернуться, и повалился в дорожную пыль. Кровь фонтаном хлестала из шеи.
   Последний мужчина тоже остановился. Кажется, он раздумывал, не оказать ли раненому помощь, но, увидев, что тот проживет недолго, помчался дальше. Доли секунды хватило, чтобы выпустить еще одну короткую очередь, пули ударили по ногам, которые заплелись и подломились. Человек упал.
   Но мужчина, бежавший первым, успел скрыться за углом. Муса подумал, что это плохо, теперь можно схлопотать пулю в спину. Он выпустил последнюю длинную очередь по грузовику, прижав нападавших к земле, и посмотрел на часы. Время ветеринара вышло. И ситуация изменилась. Теперь, скорее всего, ветеринару не дадут высунуться из дома.
   Муса подумал, что его совесть чиста, он сдержал слово. Теперь надо позаботиться о себе. Он перезарядил автомат. Высунувшись из-за угла, выпустил еще одну очередь по грузовику. Бросился к «Жигулям», сев за руль, завел двигатель.

Глава двадцатая

   До входной двери оставалось всего несколько шагов, когда на улице началась стрельба. Били из автомата, ружей и карабинов. Но выстрелы скоро стихли. Радченко застыл в дверях, стараясь сообразить, что делать дальше. Он по-прежнему изо всех сил сжимал запястье Джейн, опасаясь, что она может вырваться и удрать по лестнице на второй этаж.
   Из коридора через окно виден грузовик «Урал», за ним в пыли копошатся какие-то люди. Теперь ни автоматных очередей, ни ружейных выстрелов не слышно. Тишина такая, что в ушах звенит.
   – Отпустите меня, – сказала Джейн. – Отпустите…
   – Тихо, – процедил сквозь зубы Радченко. – Ни слова больше. Иначе пришью.
   Он дернул Джейн за руку, повернул спиной к себе, просунул правую руку под ее подбородок. Согнул предплечье и, сжав горло своей пленницы, шагнул вперед, толкая женщину впереди себя. Пинком ноги распахнул дверь. Переступив порог, вывалился из дома, чувствуя, как на нем сошлись взгляды всех, кто в эту минуту находился на улице.
   – Не стрелять, – закричал Радченко во всю глотку. – Если кто попробует, я пристрелю сучку. Ну, кому нужна невинная кровь? Я убью ее, мать вашу…
   И дальше матом. Никто не ответил, нападавшие не ожидали такого развития событий. Они никогда не видели женщины, которой прикрывался бандит. Лицо заплаканное, бледное, перепачканное пылью, глаза вылезли из орбит. Кажется, заложница умрет без посторонней помощи, от испуга. Но вот лязгнул затвор, ударил выстрел, пуля просвистела совсем близко, шлепнула в стену дома над головой Радченко, посыпав волосы штукатуркой. Стреляли из-под грузовика.
   Дима замер, он хотел крикнуть, что кончит бабу прямо сейчас, но закашлялся. Ветер нес по улице рыжую пыль, забивавшую горло. Радченко снова открыл рот и чихнул. Он потянул Джейн за собой, крепче прижимая ее к себе.
   – Если хотят, пусть уходят, – крикнул кто-то по-русски. – Иди, скотина… Скоро встретимся.
   Муса вывел машину из-за угла, когда Радченко, пятясь задом, уже отступил от двери метров десять. Конокрад вывернул руль, чтобы сократить расстояние, врубил заднюю передачу. Тут со спины, из проулка между домом и сараем, кто-то пальнул по «Жигулям» из крупнокалиберного ружья. Разлетелось заднее стекло, картечь навертела дырок в багажнике. Схватив автомат, Муса обернулся, человек стоял в десяти метрах позади машины, перезаряжая ружье. На вид ему лет шестьдесят, длинные седые волосы растрепаны, на губе повисла горящая самокрутка.
   Муса, дал две короткие очереди, справа налево и слева направо. Человек бросил ружье. Выпустил изо рта самокрутку и стал медленно оседать на землю. Муса успел распахнуть заднюю дверцу. Радченко сначала втолкнул женщину, потом сам залез в машину. Муса рванул с места.
//-- * * * --//
   В зеркальце он увидел, как из дома выскочил мужик черном халате, простеганном золотой ниткой. Лицо залито кровью, эта кровь попадала в глаза. Кажется, тот тип ни черта не видел, даже синего неба, даже света солнца. В руках, словно стаканчики с мороженым, он держал тяжелые противотанковые гранаты. Муса притормозил, чтобы посмотреть, что случиться дальше. Из-за грузовика вышли люди с ружьями и направились к дому. На ходу они что-то кричали, но слова уносил ветер.
   Мужчина в халате что-то ответил, зубами выдернул предохранительное кольцо сначала из одной, а затем из другой гранаты.
   Люди остановились. Мужик в халате бросил в их сторону гранату. Кто-то выстрелил в ответ. Муса пригнулся, представив, что случится дальше. Один за другим прокатились два взрыва такой силы, что заложило уши, а заднюю часть «Жигулей» приподняло над землей, опустило и снова приподняло.
   Грузовик изрешетило осколками, взрывной волной вырвало обе дверцы, взорвался бензобак. За секунду машина превратилась в огромный пылающий факел. В ближайших домах стекла вылетели вместе с рамами. Фасад глинобитного дома, где ночевала Джейн, пошел глубокими трещинами, а балкон второго этажа, на котором отсиживались старуха, родственница хозяина, обвалился. Над улицей поднялся столб пыли. И когда ее унесло ветром, на прежних местах не оказалось ни того мужика в черном халате, ни людей с ружьями. Ни живых, ни мертвых.
   Муса потряс головой, не находя слов.
   – Трогай, – крикнул Радченко. – А то снова какой-нибудь придурок с гранатой выскочит.
   – Вы убийцы, – сказала Джейн. – Выпустите…
   – Мы не сделаем тебе ничего плохого, – Радченко обнял Джейн за плечо, снова зашелся кашлем. – В это трудно поверить, но я приехал из Москвы, чтобы помочь. Поверь…
   – Я не поеду без него, – Джейн оглянулась назад, потянула на себя ручку, толкнула плечом дверцу, стараясь распахнуть ее. – Не поеду, слышишь ты, ублюдок. Этот человек со мной. Я за него отвечаю.
   – Без кого не поедем?
   Радченко оглянулся и закричал:
   – Стой. Возьмем его…
   Рахат Садыков бежал за машиной, задыхаясь от пыли, и отчаянно махал руками. Его трудно было узнать. Лицо, разбитое в драке, потемнело от копоти, подбородок покрылся засохшей корочкой крови, а разбитый правый глаз заплыл и закрылся. Минуту назад взрывом его подбросило над землей, а потом опустило на милиционера, раненого в живот, но еще живого. Залитая кровью рубаха Садыкова лопнула на груди, один рукав где-то потерялся, другой рукав держался на одной нитке. Грязные волосы встали дыбом, а штанины брюк дымились.
   Машина остановилась на пару секунд, но этого времени хватило, чтобы Садыков забрался на переднее сидение и захлопнул дверцу. Минуту он дышал, как загнанная лошадь. Отдышавшись, обернулся на Джейн, посмотрел в лицо Радченко, перевел взгляд на водителя, мрачного типа с узким лбом и челюстью неандертальца.
//-- * * * --//
   Начальник поселкового отделения милиции капитан Керим Урузбеков хмуро осмотрел догоревший «Урал». Поперек дороги валялся труп мужика с закопченной мордой и с бородой, опаленной огнем. Человек раздвинул ноги в стороны, открытые глаза смотрели на солнце. Что это за человек, откуда его черти принесли, капитан не знал.
   Голова гудела, как растревоженный пчелиный улей, шея ныла, правая рука, по которой бандит ударил автоматным прикладом, тоже болела, но как-то странно. Боль отдавала в спину, спускалась ниже, к пояснице. Простреливала, как шальная пуля. Капитан опустился на корточки перед бородачом, всмотрелся в лицо и только сейчас узнал наемного работника, батрачившего на аксакала Фарада Гусейнова. Ладно, какой-то батрак без роду и племени – не в счет.
   – Товарищ капитан, – из-за обвалившегося угла дома вышел сержант Салтанов, поманил капитана. – Обнаружен труп неизвестного на заднем дворе. Пулевые ранения в грудь и лицо.
   – С бородой, в серых портках? – спросил капитан. – Того я уже видел. Список готов?
   Сержант подошел ближе, передал начальнику наспех исписанный листок ученической тетрадки. Урузбеков пробежал глазами неровные строки. Грустная картина. Одиннадцать трупов, плюс какой-то неопознанный черт, которого взрывом гранаты разорвало на части, а кровавые куски разбросало по всей округе. Одна обгоревшая шапка осталась от человека. И, судя по этой шапке, погибший – хозяин полуразрушенного дома Чингиз.
   Что тут творилось, знают только сбежавшие бандиты и мертвые, что лежат на дороге, в кузове грузовика и на заднем дворе. Но мертвые ничего не расскажут, а живых свидетелей, считай, не осталось. Капитан поглядывал на дорогу, за углом дома собрались люди. Они не рискнули выйти на проезжую часть, потому что капитан объявил: кто сунется на место происшествия, того он лично пристрелит. С минуты на минуту должен появиться главный человек в этом проклятом селе, возможно, во всем районе. Человек, от которого зависит будущее капитана. Сказать прямо – зависит его жизнь.
   Младший любимый сын старейшины Гусейнова лежал на дороге ничком, всего в нескольких шагах от сгоревшего грузовика. Когда рванул бензобак «Урала» и принялись гореть задние скаты, пламя достало парня. Лицо и верхняя часть туловища остались чистыми, их огонь не тронул. А вот ноги в кожаных сапогах…
   Капитан распрямил спину, увидев, как подъехали три машины, две легковушки и грузовик. Из первой вышел Гусейнов. Старик подошел ближе, увидев труп сына, присел на корточки, сжал губы, серые, как олово. И долго смотрел в лицо покойного.
   Капитан стоял в сторонке и смолил сигарету. Когда старик поднялся, подошел к нему, отчитался по-военному. Извращенцу и бандиту, который назвался ветеринаром, сообщники организовали побег из-под стражи, в довершение всего устроили в центре поселка настоящую бойню. Детали происшедшего пока неизвестны, но ясно одно: операция по освобождению бандитов готовилась заранее. Еще накануне вечером в селение прибыли подельники так называемого ветеринара. Мужчина, по описанию местный, и женщина славянского типа.
   – Бандиты ударили одновременно в двух местах, – рантом сапога капитан начертил на земле крест и показал на него пальцем. – В этой точке напали на меня и двух милиционеров, осуществлявших… То есть которые проводили мероприятия… То бишь милиционеры находились при исполнении…
   Он запутался в словах, решив, что это чертовски трудная задача: объяснить с какой целью два преступника оказались на частном подворье капитана. Как и зачем туда попали. И каким образом они, закованные в наручники, сумели разоружить трех милиционеров.
   Какими словами рассказать, как Урузбеков, запертый в сарае, сумел докричаться до старухи соседки. А бабка сбегала за кузнецом, человеком, который освободил пленников из заточения. Снял стальные браслеты, ключи от которых бандиты утопили в выгребной яме. Как ни крути, рассказать унизительную правду, значит, самого себя обвинить в гибели неповинных людей. Капитан упустил бандитов, а те… Урузбеков умел и любил приврать, иногда выходило складно. Но сейчас надо сворачивать со скользкой дорожки вранья.
   – Башка болит, – пожаловался капитан. – Мутит сильно. Наверное, сотрясение мозгов. Мне ведь тоже сильно досталось…
   – Чего сотрясение? – переспросил аксакал и скривил губы в презрительной ухмылке. – Какого места у тебя сотрясение? Заднего? На котором сидишь?
   Проглотив обиду, капитан продолжил рассказ, доложив, что хозяин дома Чингиз оказал бандитам яростное сопротивление. Ему на выручку приехали сознательные граждане, вооруженные кто чем, с ними вместе находился милицейский прапорщик Усман Амиров. Его труп с огнестрельными ранениями лежит на другой стороне улицы. О том, что ранения получены почему-то в филейную часть тела, что чуть ниже спины, капитан не упомянул, чтобы не отягощать повествования лишними подробностями. Группу смельчаков возглавлял сын аксакала, героически павший в этой схватке.
   Через день-другой, когда улягутся эмоции и волнение, районному начальству уйдет бумага с представлением лейтенанта Ибрагимова и прапорщика Амирова к боевым наградам. Население района, да что там района, всей области, не забудет сынов отечества, героически павших…
   Мудреную мысль капитан и на этот раз не довел до конца, пальцами потер затылок. И только после этого сказал, что награду за мужество получит и геройски погибший младший сын аксакала Мамед. Молодой человек, поднявший людей на защиту родного селения, заслужил даже не медаль, он заслужил орден…
   Аксакал махнул рукой, мол, хватит трепаться. Глянул на капитана из-под седых бровей и сказал:
   – Оставь орден себе. И отвечай: что думаешь делать?
   – Организовать погоню силами милиции не получится, – капитан опустил взгляд. – Нас всего двое осталось. Да еще рядовой Якубов из района должен прибыть. Но неизвестно когда появится.
   – А добровольцы из местных?
   – Кто пойдет добровольцем, когда эти твари тут такое наворочали. Мужчины по домам попрятались как крысы по норам. Надо дожидаться подкрепления. Может, военных пришлют. Я по рации связался…
   – Некогда ждать. Смогу дать тебе восемь человек. Со своим оружием, боеприпасами и харчами. Еще дам транспорт. Оружие и патроны, чтобы раздать добровольцам.
   – Я же говорю: никто не пойдет, – голос Урузбекова сделался твердым. Он толкует этому старому дураку одно, а тот понимать ничего не хочет. – Нет добровольцев. И не будет.
   – У меня сына убили. Младшего. Да… Он был послушным мальчиком. Тихим и спокойным. Любил сидеть в беседке на холме, – аксакал обернулся назад и рукояткой плетки показал на холм. – Сидел и смотрел вниз. Он хотел учиться. Но не сбылось.
   Капитан подумал, что тут одно из двух: старик совсем из ума выжил или здорово заблуждается по поводу покойного сына. У этого, мальчика две жены, детей шестеро или семеро. Была и третья жена, русская женщина. Без малого год, как погибла при невыясненных обстоятельствах, а выяснить эти обстоятельства сам старик и помешал. Сказал, что никакого расследования не допустит. Когда женщину хоронили, у нее на лице живого места не было – одни синяки и кровоподтеки. Еще младший Гусейнов с утра до вечера курил дурь, любил залить за воротник.
   Если вспомнить все его заслуги, то материалов на добрый десяток уголовных дел наберется. Тут и похищение женщины и насилие над ней, разбой, грабеж, нанесение тяжкого вреда здоровью… Много чего. Место этому мальчику в каменоломне, где преступников исправляют тяжелым трудом. А тех, кто не исправился, хоронят в братских могилах. Узнав, что Мамеда пристрелили, честные граждане вздохнут свободнее.
   Капитан наблюдал, как люди старейшины завернули в ковер тело сына и погрузили скорбный груз в кузов грузовика. Капитан слушал старца и прикидывал, сколько народу согласится участвовать в охоте на двуногих зверей, если каждому пообещать, скажем, по сто баксов. Нет, сто слишком много, хватит и пятидесяти… Впрочем, последнее слово за старейшиной.
   – Еще он птиц любил, – говорил старик, закатывая глаза к небу. – У него двадцать клеток с певчими птицами.
   – Да, хороший у вас был сын, – капитан чувствовал, что на солнцепеке головная боль усилилась. – Примите мои искренние…
   Гусейнов глянул на милиционера, словно угадал его мысли.
   – Дам по полторы сотни долларов каждому охотнику, – сказал он. – А тебе, если вернешься с добычей, будет хорошая премия. Привези их живыми или мертвыми. Моего сына убили. И я хочу немного справедливости. Попробую на старости лет, какая она на вкус, эта справедливость.
   – Сделаю, что смогу, – отчеканил капитан. Как только прозвучали слова «хорошая премия» головная боль мистическим образом исчезла. Захотелось деликатно узнать, о каких деньгах речь. – А сколько… В смысле, ну как бы это…
   – Хватит, чтобы новую машину купить.
   Капитан, пораженный щедростью старейшины, приложил руку к сердцу. И подумал: раз старику уже известно о расстрелянной «Ниве», значит, ему пересказали позорную историю освобождения бандитов. Эта мысль кольнула в самое сердце.
   – А если пустой вернешься, – глаза старика сощурились. – Ну… Тогда не обижайся. Чтобы через два часа список добровольцев был готов. И сразу выезжайте.
   Гусейнов повернулся и зашагал к машине. Подскочил какой-то человек из его свиты, чтобы поддержать за локоть, но старик выдернул руку, сам залез на сиденье и хлопнул дверцей.
//-- * * * --//
   Слух о деньгах с космической скоростью разнесся по поселку, и на площади собрались человек тридцать мужчин, из них капитан отобрал десяток людей, не злоупотребляющих канабисом, умевших читать звериные следы и обращаться с оружием.
   Первым в добровольцы записался парикмахер Эльдар Лапаев. Это его младшего брата то ли изнасиловали, то ли конфетами угостили. Еще два дружка парикмахера записались. Шпана отборная, но сейчас такие и нужны. Половина добровольцев принимала участие в боевых действиях во время гражданской войны. Правда, то были не совсем боевые действия, скорее мародерство, нападение на автомобильные колоны с гуманитарной помощью. Или грабежи населенных пунктов, откуда ушли правительственные войска. Впрочем, сейчас всем до лампочки, кто на чьей стороне тогда воевал. Это дело прошлое.
   Два местных охотника, записанных в отряд, привели своих овчарок. Собаки хорошие, здоровые и выносливые. Капитан пообещал поставить собак на довольствие и выделить хозяевам отдельную плату, если от псов будет толк. Остальных мужчин отправил по домам.
   Вскоре на площадь пришли два грузовика, что отрядил Гусейнов. Капитан выстроил людей в две шеренги, приказал рассчитаться по порядку номеров и держать равнение на середину. Он встал перед строем в двадцать семь бойцов, разбил личный состав на три отделения и назначил командирами подразделений проверенных людей. Затем прочитал короткое напутствие, которое закончил на высокой пафосной ноте.
   – Друзья, граждане. Народные ополченцы, мы все как один здесь и готовы к бою. Бандиты и убийцы посягнули на наш очаг, на наших жен и детей. Но мы, мужчины, обязаны встать на защиту слабых. Наш долг отомстить за сельчан, павших в неравной схватке. Мы клянемся отомстить.
   – Клянемся, – грянул строй.
   Урузбеков, довольный собой, обошел ополченцев, пожал руки сельчанам и выдал каждому по тридцать долларов аванса. Позже подъехала светлая «Нива», специально для представителей власти, под командованием которых будет проходить операция. В кузове первого «Урала» Урузбеков насчитал шесть ящиков с патронами, два десятка автоматов Калашникова, неновых, но в приличном состоянии. Были тут коробки с консервами, рыбными и мясными, несколько мешков с лепешками, канистры с водой и даже дрова.
   Капитан осмотрел провиант и велел мужчинам забираться в грузовики, рассаживаться по скамейкам. Сам занял переднее пассажирское сидение «Нивы», приказал сержанту трогать.
//-- * * * --//
   «Ниву» с милиционерами болтало из стороны в сторону и трясло на ухабах. Впереди на мягком грунте отчетливо видны следы протекторов, проехавших здесь «Жигулей». Следы свежие, еще не тронутые пылью и песком. На ближайшие трое суток по радио обещали ясную безветренную погоду, – это очень важно, значит, ничто не помешает поискам бандитов. Впрочем, трое суток – это слишком долго. По всем прикидкам, преступников можно будет взять через несколько часов.
   – Стемнеет скоро, – процедил сержант. – Солнце за гору садится.
   – Еще час с минутами светлого времени, – ответил капитан. – Час – это много.
   Он перебрался на заднее сидение, разложил армейскую карту. Так, вот их место положения. Ветеринар и его команда слишком плохо знают местность, – и это их погубит. Со страху или по ошибке они выбрали неправильное направление. Равнину, уходящую в даль, теснее и теснее сжимали с обеих сторон каменистые предгорья. Стоит к ним приблизиться, взгляду откроются опасные склоны, на которые и опытный человек поднимется с трудом. Бандитам надо было брать обратное направление. Там холмистая равнина, большая, словно созданная для того, чтобы прятаться. Стоит только на нее попасть, беглецы запросто доберутся до города, затеряются в нем. И концов не найдешь.
   Здесь они попали в западню. Чем дальше уходила дорога, тем ближе подступали склоны, заросшие колючим кустарником и гнутыми карликовыми деревцами, не было ни тропинок, ни удобного места, чтобы начать подъем. А станешь подниматься, упрешься в отвесную стену, которую придется обходить краем. Только обойдешь эту, а за ней уже новая стена.
   И чем выше забираешься, тем труднее карабкаться дальше, тем круче склоны. Теперь ветеринар и его дружки не могут свернуть назад и остаться незамеченными: дорога одна, а равнина просматривается из конца в конец, от одного предгорья до другого. Спрятаться негде.
   До темноты ветеринар с компанией может добраться до конца дороги, которая упирается в высокую горную гряду. Они поймут, что сами себя загнали в ловушку, повернут назад, потому что без проводника ту гору не преодолеешь, разобьешься насмерть, не прошагав и половины пути.
   От правого предгорья до левого в этом месте километра два с лишним. А дальше расстояние уменьшится. Это если верить армейской карте. А если верить своему опыту, – между предгорьями – жалкие метров триста или чуть более того. На ночь охотники растянутся живой цепью и перережут пути к отходу. А утром, с рассветом, начнутся активные поиски. Прочешут равнину, которая от будущего места ночевки тянется вперед еще километров на пятнадцать.
   – Вон, смотрите…
   Сержант снизил скорость. Капитан наклонился вперед и велел остановиться. Встали грузовики, ополченцы, не дожидаясь команды, выбрались из машин. На обочине возле здорового валуна стояли «Жигули». Багажник машины посекло осколками и пробило пулями, заднего стекла нет. Кабина пуста, дверцы нараспашку. Урузбеков, подошел ближе, приказал принести монтировку. Он сломал замок багажника.
   Внутри канистры, пробитые пулями. Вода вытекла, рядом с запаской лежит мешок с пшеном. Видно, уходили от машины второпях, раз побросали продукты. Резина паршивая, стертая, острые камни разорвали задние протекторы. Бандиты остались без транспорта. И хорошо. Урузбеков потер ладони. Теперь далеко не уйдут. Он осмотрел салон «Жигулей», нашел несколько автоматных патронов, носовой платок с розочками. Значит, женщина тут, она заодно с бандитами.
   Урузбеков приказал привести собак. Псы поочередно обнюхали кабину, потоптались возле машины. Здоровенная овчарка присела и жалобно заскулила, давая понять, что работать не будет. Другой пес взял след и потянул поводок в сторону ближайшего откоса. Урузбеков задрал голову вверх и подумал, что склон здесь пологий, поросший редкими деревцами. Преступники могли подняться высоко. Значит, не надо ехать дальше, лагерь разобьют прямо здесь. Вдоль склона выставят посты.
   – Выгружаться, – скомандовал он.

Глава двадцать первая

   Вечер догорел как спичка. Городская окраина, где тишину нарушает только шум поездов, утонула в темноте. Александр Шатун переступил порог закусочной, Здесь вечерами собирались водители большегрузных грузовиков и местные потаскушки.
   Шатун поставил на поднос гуляшом и картошкой, бутылку пива и салат. Остановившись у буфета, взял сто пятьдесят коньяка. Выбрал место за столиком у окошка, откуда просматривалась стоянка перед забегаловкой и автобусная остановка на другой стороне улицы. Посетителей маловато, два парня накачиваются пивом и неряшливая старуха, уткнувшись в тарелку, гложет куриную кость. Шатун, запрокинув голову назад, влил в горло коньяк.
   Последние пару дней он чувствовал себя хуже некуда, будто замерз, но почему-то никак не мог согреться. Внутренняя дрожь, что-то вроде озноба, мучила его даже ночами в теплой кровати. Оставляла на время, но затем возвращалась. Эти приступы начались, когда Шатун через Павла Каштанова, своего человека в милиции, узнал о том, что начинаются большие неприятности. Майору Девяткину удалось найти очень важного свидетеля. Того жалкого пьяненького мужичонку с татуировкой на груди.
   Стоял поздний вечер, в сырой траве лежал избитый до полусмерти Майкл Уилкист. И надо было его кончить, а потом убраться подальше от того пруда. Но Шатун почему-то продолжал сидеть на земле и тупо смотреть на пламя костерка, когда из темноты возникла эта человеческая фигура. Худой лет пятидесяти пяти мужик в черных трусах. На правой груди татуировка русалки с длинным хвостом. На левом запястье якорь и звезда.
   Такие наколки Шатун видел у людей, служивших на боевых подводных лодках. Мужчина попросил покурить, посмотрел на избитого Уилкиста и молча отвалил. Позже Шатун подумал, что они с Тостом допустили ошибку, оставив свидетеля в живых. С другой стороны, что видел этот пьяненький моряк? Ну, лежит на траве какой-то черт с разбитой мордой. И все. Ни момента убийства, ни трупа он видеть не мог. Или все-таки мог? Спрятался в камышах и смотрел, чем все кончится.
   – Прибыл, – самому себе сказал Шатун.
   Через окно он видел, как из подъехавшего автомобиля выбрался Каштанов. Сеялся мелкий дождь, Каштанов стоял под фонарем и, вытащив бумажник, пересчитывал деньги. Такой уж у него пунктик. Идет по улице, вдруг забудет, сколько денег в кошельке. Остановится в сторонке и пересчитает. Давно пора на пенсию, но старика держат на работе. Бывший заместитель начальника ГУВД, который теперь занимает кресло в Государственной думе, его дальний родственник.
   Каштанов вошел в помещение, сел за столик и отказался от выпивки. Только вопросительно посмотрел на Шатуна, тот молча кивнул, мол, деньги с собой.
   – Ну, ты уже знаешь, что Тост в больнице, – сказал Каштанов и положил на стол сигаретную пачку с адресом больницы и номером палаты. – С огнестрельным ранение в ляжку. Его охраняют пять оперов. Посты на черной лестнице и в коридоре. Я не знаю, что ты будешь делать с этим Тостом. Но надо поторопиться.
   – Слушай, дядя Паша, а с этим ментом с Девяткиным можно договориться? – спросил Шатун. – Если речь пойдет о настоящих больших деньгах, он поможет?
   – От тебя он денег не возьмет, – ответил Каштанов. – Брось эту идею.
   Шатун убрал сигаретную пачку в карман и вместо нее положил на стол другую пачку, в которой лежали свернутые в трубочку деньги. Обычная такса, что брал Каштанов. Старик не заламывал высокую цену. Он знал, что жадность сгубила много людей, плохих и хороших.
   – Что касается этого моряка – тут дело трудное, – Каштанов говорил тихо и почти не шевелил губами. – Где он находится, – я не смог узнать. Зовут его Глотов Сергей Иванович. Двенадцать лет служил на дизельной подводной лодке в Мурманске. Потом списали на берег по болезни. Какие-то проблемы с кровообращением. Состоит в разводе. Больше не знаю ничего.
   – Так постарайся узнать, дядя Паша.
   – Зачем? – Каштанов пожал плечами. – Если ты урегулируешь вопрос с Жорой Тостом, считай, все плохое кончилось. Без Тоста показания этого моряка ничего не стоят. Так, слова… Тост – вот твоя главная проблема. Реши ее скорее. Пока его держат в больнице и к нему близко подобраться.
   Каштанов задвигал носом, покрытым сетью красных склеротических прожилок.
   – В палату не суйся. Достань хороший карабин или винтовку. Кровать Тоста прямо возле окна. Надо только правильно выбрать позицию. Один выстрел. И ты ставишь точку в этой истории.
   Каштанов дал еще несколько советов, вышел из закусочной и уехал. А Шатун взял коньяка и долго таращился в темное окно, прикидывая, как жить дальше. И с какого бока подойти к этому делу.
//-- * * * --//
   Радченко стоял на краю горы и смотрел вниз. Он видел костры, разложенные у подножья склона. Видел людей, сидящих на земле. Ветер доносил далекий лай собак. Иногда снизу постреливали. Одиночными выстрелами или короткими очередями из автоматов. На таком расстоянии прицельная стрельба невозможна, разве что на излете шальная пуля зацепит. Но вероятность попадания ничтожно мала.
   До утра погоня остановилась. Радченко и компания получили передышку, нашли место для ночлега. Это был каменный уступ, похожий на козырек кепки. Площадка оказалась большой и ровной, тут можно устроиться на ночлег. Конокрад Муса уже разводит костер. Если снизу и заметят отблески огня, то до утра все равно не рискнут начать подъем.
   Радченко вернулся назад, сел, развязал узел грязного бинта и заново наложил повязку на запястье левой руки, это Садыков во время драки в доме задел ножом. Рана неглубокая, авось, быстро затянется. Дима видел, что Джейн легла прямо на землю и уснула так крепко, будто потеряла сознание. Она подобрала колени к животу, подложила под голову руку. Во сне она хмурится, может быть, заново переживает все напасти последних дней.
   Садыков спал поодаль, он отвернулся от огня, вытянул ноги и выставил вперед правую руку, словно хотел кого-то обнять, но достойной кандидатуры рядом не оказалось. Муса с меланхоличным видом жевал вяленую конину с лепешкой и шуровал в костре палкой, кончик которой уже дымился, готовый вспыхнуть.
   – И нам надо поспать, – сказал он. – Завтра трудный переход. Ты ложись. Я подежурю пока.
   – Прилягу на часок, – машинально кивнул Радченко. – Но я все равно не усну. Как думаешь, оторвемся?
   – Это вопрос не ко мне, – Муса поднял к звездному небу указательный палец. – К нему вопрос. К богу.
   – Ты веришь в бога? – удивился Радченко.
   – Ну, не то, чтобы верю, – Муса выплюнул в огонь кусок жилистой конины, которую не смог прожевать. – Иногда хочется, чтобы бог помогал. Потому что люди ни хрена не помогают. Одни сволочи вокруг.
   Стянув тяжелые башмаки, Радченко прилег подальше от огня на сухую траву. Он думал: не лучше ли оставить здесь оружие, патроны, большую часть продовольствия и воды. Без груза они уйдут дальше, в горах каждый грамм лишнего веса, – серьезная проблема. Муса говорит, что знает местность гораздо лучше, чем менты. Он вырос в кишлаке, что примерно в тридцати верстах отсюда, с другой стороны горной гряды. Мальчишкой исходил все тропы.
   Муса должен вывести их из этой мышеловки. Конечно, если менты не взяли с собой какого-нибудь опытного охотника следопыта. Тогда ситуация осложняется. И еще надо помнить, что у Джейн нет никакой подготовки к переходам в горах. Палящее солнце, сухой разряженный воздух, крутые подъемы и спуски. Долгая дорога: шаг за шагом, километр за километром, и так с рассвета до заката. По горам, по пересеченной местности больше полкилометра в час не пройдешь. Но и это большое расстояние.
   Муса безмолвно сидел на корточках у костра, ковырял палкой угли и, нахмурив брови, о чем-то думал. Отблески огня играли на его смуглом лице, жилистой шее, в этом странном желто-оранжевом свете вдруг отчетливо проступила каждая морщинка на щеках, подбородке и особенно возле глаз. Сейчас Муса выглядел так, будто за день постарел сразу лет на десять, а то и все двадцать. Радченко подумал, что он ничем не лучше бывшего сокамерника. Грязный, исхудавший, одетый в лохмотья человек, напоминающий оборванца, которыми кишат восточные города и аулы. Чья жизнь стоит не дороже миски риса.
   Муса плюнул в костер, неожиданно поднялся, будто после долгих тяжелых раздумий принял важное, очень трудное, но единственно верное решение. Зажав в руке толстую ветку с горящим концом, шагнул к Радченко, хотел ткнуть его в лицо концом палки. Радченко вскрикнул от неожиданности, едва увернулся, дернув головой в сторону.
   – Ты что, гад? – крикнул он, но ответа не было.
   Муса отступил назад и что-то прошипел, затем снова двинулся вперед, целя горящей палкой в глаза Радченко. Дима лежал на земле, подняв руки, чтобы защититься. Он хотел пнуть противника по опорной ноге, но промахнулся. Зато Муса с силой ударил его по ребрам носком башмака, другим башмаком засадил между ног. Радченко закричал, дико, во всю глотку. Муса изловчился и сумел попасть горящим концом палки точно в открытый рот, просунул ее глубоко в горло. Что-то внутри, в самой груди зашипело, словно раздавленная змея. Радченко схватился руками за горячую палку, пытаясь вытащить ее изо рта.
   И проснулся от своего сдавленного крика.
   – Ты чего? – спросил Муса.
   Он сидел в двух шагах от Радченко, завязывая веревку на горловине рюкзака. Над лагерем висели предрассветные сумерки. Ветер ворошил золу в догоревшем костре. Дима почувствовал угрызения совести: выходит, он проспал всю ночь, пока Муса, не смыкая глаз, дежурил у костра.
   – Ничего, – ответил он. – Сон дурацкий.
   Джейн и Садыков, сидя в сторонке, о чем-то перешептывались. Наверное, решали, как половчее сбежать от своих похитителей. Но бежать некуда: позади обрыв и отвесная стена. Радченко хлебнул из котелка крепкого чая. Затем поднялся на ноги, отозвал Джейн в сторону и сказал едва слышным шепотом.
   – Послушайте, Джейн, сейчас у нас нет времени на долгие разговоры. Надо выходить и топать так быстро, как только сможем. Но я хочу, чтобы вы знали… Хочу, чтобы вы поверили: я ваш друг, а не враг. Меня зовут Дмитрий Радченко. Я адвокат известной вам фирмы «Саморуков и компаньоны». Я здесь, чтобы вытащить вас из этой переделки. Можете целиком положиться на меня. Я сделаю все, чтобы вы вернулись к себе на родину живой. А не в цинковом ящике. Я искал вас везде, потерял ваш след. Но все же нашел, случайно. Это длинная история, сейчас нет времени ее рассказывать. Но как только появится возможность, я выложу все, что знаю. Главное, вы должны мне верить…
   – Не надо повторяться, – женские глаза смотрели настороженно и недоверчиво. – Вы это уже говорили.
   – Хорошо, – кивнул Радченко.
   Он отошел к краю выступа: над равниной лежал густой туман. В нем утонули милиционеры, грузовики. А заодно с ними страхи, боль, ненависть… И вся человеческая цивилизация.
//-- * * * --//
   Девяткин попал в хирургический корпус городской больницы не через парадный вход, как все посетители, а с заднего крыльца.
   Шагнув в темноту подъезда, Девяткин постоял минуту, и стал осторожно подниматься по истертым ступеням. Он поднялся до третьего этажа и услышал сверху команду:
   – Стоять. Ни с места. Поднять руки.
   – Я из милиции, – Девяткин встал у стены, поднял руки. – Удостоверение в правом кармане.
   Спустились два оперативника в штатском. Через пару минут объяснение было закончено. Девяткин сказал:
   – В прошлом году охраняли одного важного свидетеля. Ну, все ходы и выходы взяли под контроль. Но наш свидетель прожил в больнице, если мне память не изменяет, часов шесть. Не больше. Только его перевезли, как сразу подстрелили. Погибли два опера, один был тяжело ранен. Поэтому сейчас решил проверить.
   – Тост до суда доживет.
   Девяткина пропустили в коридор, возле туалета сидел мужик в спортивном костюме и читал газету. Рядом с ним на диванчике стояла сумка, под тканью угадывались контуры автомата. Еще двое парней, эти в милицейской форме сидели возле четыреста первой палаты. Девяткин оказался в тесной комнатушке, провонявшей лекарствами, где за ширмой возле окна стояла железная койка. Тост подтянул одеяло, бросил взгляд на Девяткина и тихо сказал:
   – А, это вы…
   – А ты ждал знакомую блондинку? Или брюнетку?
   Он придвинул к кровати стул и сел. Тост выглядел неважно: глубоко запавшие глаза, желто-серая кожа, а на скулах нездоровый румянец, будто его перевели сюда из инфекционного блока, где больного безуспешно лечили от гепатита. Впрочем, сегодня он смотрится лучше, чем пару дней назад, когда Жору полуживого доставили сюда с огнестрельным ранением бедра. Он без сознания, пульс едва прощупывался. Врачи закачали в Тоста ведро крови и полведра лекарств. Остановившееся уже сердце снова застучало.
   – Вы по делу или так? Из любопытства?
   Жора смотрел в стекло, замазанное белой краской почти до верхней перекладины оконной рамы. Со своего места он мог видеть только кусочек неба, по которому плыли черные тучи. Но смотреть на темное небо все равно приятнее, чем на мента.
   – Я пришел, чтобы проверить посты охраны, – сказал Девяткин. – Пешком поднялся на этаж. Дверь тут держится на накладном замке. Таком паршивом, копеечном. И открывается замок со стороны лестницы. Надо только колесико повернуть, и незваный гость уже тут.
   – Уже тут, – повторил Тост.
   – То, что я увидел здесь на этаже, поразило меня еще больше, – соврал Девяткин. – Возле палаты два стула, предназначенные для людей, которые тебя охраняют. Стулья на месте, но охранников нет. Оказывается, они пили кофе в кафетерии соседнего корпуса. А, каковы?
   – Если меня плохо охраняют, переведите в тюремную больницу, – Тост смотрел на темный квадрат неба и скучал. – Мне без разницы, где бока пролеживать. Кормят здесь хуже, чем в тюрьме.
   – Тебя не то что перевозить, тебя трогать нельзя. Пуля девятого калибра попала в ляжку, прошла навылет, выдрала кусок мяса. Ну, залатали рану кое-как… Если тебя таскать по больницам, снова откроется кровотечение.
   – К чему вы все это? Если есть дело – говорите.
   – Много людей желают твоей смерти, – вздохнул Девяткин. – Прежде всего, старые друзья. После того, как вы с Шатуном убили человека… Ну, ты помнишь ту историю. Ночь, пруд, костерок на берегу. Помнишь иностранца. Пистолет в твою руку, кажется, вложил Шатун. Или я ошибаюсь?
   – Можете не стараться. Мне вы этого жмура не пришьете.
   – Жора, мы с тобой давно знакомы. Ты знаешь, что я доказательства из пальца не высасываю и уважаю права подследственных. Стараюсь работать по справедливости.
   – Хо-хо… Как вы себя расписали, – из груди Тоста вырвались странные звуки, будто кто-то нажал клапаны саксофона и тихонько подул в него. – Это вы о себе толкуете? Что доказательства из пальца не высасываете? Что ж, значит, вы здорово изменились за последнее время.
   Девяткин не стал втягиваться в обсуждение собственной персоны.
   – Ты испугался до поноса, что мы прижмем тебя за убитого иностранца. Или свои приберут, потому что ты нежелательный свидетель. Ты так испугался, что решил отправить на тот свет свою любимую женщину, которая слишком много знала. И командировал к гражданке Зенчук убийцу, с которым свел знакомство в тюрьме. Убийца исчез, не оставив следа, Зенчук тоже пропала. Что произошло на даче, ты не знал. Ты испугался еще сильнее. Ты мучился этой неизвестностью. И лег на дно. А тут нашелся свидетель, который видел, как вы с Шатуном убили иностранца. Тот самый моряк, помнишь? Он стрельнул у вас сигарету, потом спрятался в камышах. И досмотрел сцену расправы до конца.
   – Только не надо сказки рассказывть…
   – Учти, Шатун – парень не промах. Он быстро понял, что ошибся, оставив тебя в живых. Наверняка он хочет исправить ошибку. Теперь много людей знает о том, что ты ранен и пролеживаешь бока в обычной городской больнице. Куда пускают всех желающих. Охрана – два олуха, которые с грехом пополам окончили среднюю школу милиции.
   – Это вы к чему? Просто так, языком почесать?
   – Тебя найдут через продажных ментов. Попасть в твою палату нет проблем. Это проходной двор, а не палата.
   – Ну, так поставьте нормальную охрану, – теперь Тост заметно нервничал и не мог этого скрыть. – Это что, невыполнимая задача: поставить трех-четырех парней? Ну, с автоматическим оружием?
   – В Москве до фига людей, честных и достойных, которые нуждаются в защите больше твоего. Я лично тут под дверью с пистолетом стоять не стану. Твоя гибель – мне облегчение. Писанины меньше.
   – Так что же мне валяться и ждать, когда меня приберут?
   – Ну, есть один вариант. Тебе предъявляют обвинение в убийстве того иностранца. Все остальные эпизоды я снимаю с кона, будто их не было. Не было покушения на жизнь гражданки Зенчук. И других дел тоже. Как тебе? Вариант шикарный – всего одно убийство. И масса смягчающих обстоятельств. Ты нажал на спусковой крючок, потому что тебе угрожали, тебя запугивали Шатун. У тебя не было выбора. Или самому в могилу ложиться или стрелять. Если наймешь хорошего адвоката, выйдешь на волю лет через пять.
   – Обещать вы все горазды, – сказал Тост. – Ты сказал: один эпизод, а потом выяснится, что таких эпизодов двадцать один. И приговор с пожизненным сроком у меня на лбу напечатан. Короче, мне надо подумать.
   Девяткин вышел из палаты и вернулся с листками бумаги и ручкой.
   – Первое: ты подробно распишешь всю историю с иностранцем, – сказал он. – Озаглавь свой опус так: чистосердечное признание. Напиши, что совершил противоправное деяние, потому что тебя запугали, принудили. Второе: на отдельных страницах напишешь, что за история случилась год назад с предпринимателем Василием Ивченко. У меня есть информация, что ты принимал участие в расправе над ним.
   – Вы же обещали – один эпизод.
   – Информация об Ивченко – для меня лично. Подписи не ставь, заголовка тоже. Можешь просто надиктовать показания на диктофон.
   Девяткин поднялся, встал у подоконника. За крашеным стеклом ничего не видно. Он отошел к противоположной стене, включил верхний свет и снова вернулся к окну, распахнул створку. Торцом к пятиэтажному хирургическому корпусу стоял другое больничное здание в десять этажей. Палата Тоста лучше всего просматривается с шестого и седьмого этажей. Если злоумышленник умеет обращаться с карабином, на котором стоит приличная оптика, он легко достанет Тоста из соседнего здания. И краска на стекле не помеха, при включенном верхнем свете, она становится полупрозрачной, не скрывает контуры человека, лежащего в постели.
   Девяткин вытащил из кармана и положил на край тумбочки диктофон и запасные батарейки.
   Через час в больницу прибыли три оперативника в штатском, за старшего Саша Лебедев. Они переговорили с заместителем главного врача, затем погрузили Тоста на каталку, перевезли на последний шестой этаж в пустую палату в другом крыле здания. Лебедев облачился в тренировочный костюм, который прихватил из дома, занял место Тоста.

Глава двадцать вторая

   Холодный атмосферный фронт, приполз из Скандинавии, утром зарядил промозглый дождь. В офисе фирмы «Васта» не было посетителей. Генеральный директор Станислав Рогов, включив настольную лампу, шуршал бумажками. За кофейным столиком устроился Александр Шатун, он, сверяясь с газетой, разыгрывал шахматную партию, стараясь поставить белым мат в четыре хода.
   Почему-то игра не шла, Шатун двигал фигуры, потом расставлял их на прежние позиции. Белые проигрывали так и так, при любом раскладе, – это ясно. Но мат в четыре хода не просматривался. Шесть ходов – это другое дело. Шатун поднялся, встал у подоконника. Мокрый асфальт блестел под серым небом. Он думал, что в офисе «Васты» больше не появится. Здесь осталась часть его жизни. Теперь он рвет эту страницу и выбрасывает в корзину.
   Он нащупал во внутреннем кармане пиджака две почти одинаковые плоские фляжки из нержавеющей стали, отделанные кожей. В емкостях армянский коньяк, только в одну из фляжек добавлено немного синтетического яда. Без цвета, вкуса и запаха. Штука дорогая, но своих денег стоит. Действие наступает примерно через три часа. Симптомы напоминают обширный инфаркт миокарда. Яд полностью разлагается в крови в течение шестнадцати часов. По истечении этого срока ни один судебный эксперт не найдет доказательств, что был применен именно яд, а смерть Стаса Рогова – насильственная.
   На небольшой станции провинциального городка труп Рогова снимут с поезда Москва – Варшава – Париж и отправят в судебный морг. Там он пролежит до следующего утра. А местный судебный эксперт наверняка начнет вскрытие не раньше полудня. В свидетельстве о смерти напишут «обширный инфаркт» или «сердечная недостаточность».
   Хотя по идее… По логике жизни, такая тварь как Стас Рогов от инфаркта умереть просто физически не способен. Его сердце, точнее кусок дерьма, который заменяет сердце, – инфарктам не подвержен.
   – Дождик? – оторвавшись от бумаг, спросил Стас.
   – Каплет помаленьку, – кивнул Шатун. – Погода хорошая. Как раз для путешествий поездом. В дождь спать хорошо. Пивка махнешь – и на бок.
   Шатун замолчал и стал думать о том, что люди – самые неблагодарные существа на свете. Хуже свиней. Еще недавно он считал Рогова человеком, на которого можно положиться. Со Стасом знакомы десять лет, бывали с ним в таких переделках, что на ночь глядя страшно вспоминать. И вот теперь… В кармане Стаса лежит билет на поезд до Парижа, заграничный паспорт с открытой визой, у двери стоит небольшой чемодан. В нем белье, пара рубах, и набор джентльмена, состоящий из бутылки водки, сигарет и пачки презервативов.
   Стас говорит, что уезжает на две-три недели. Он старается выглядеть бодрым и уверенным в себе человеком, наверное, именно такое впечатление, бизнесмена, оседлавшего удачу, он на людей, которые его плохо знают. Но Шатун видит в глазах Рогова животный панический страх, который не заглушить ни алкоголем, ни транквилизаторами. Стас отсидится в Париже до тех пор, пока тут в Москве уляжется пыль. Деньги рассованы по европейским банкам, в Москве у него нет никакой собственности кроме однокомнатной квартиры в Сокольниках.
   Если ситуация обернется не в его пользу, Рогова здесь больше не увидят. Он продаст медный рудник в поселке Измес через подставную фирму, а сам затеряется где-то в Европе, вынырнет в Южной Америке и снова исчезнет.
   Его молоденькая любовница, студентка второго курса какого-то там института уехала в Париж два дня назад и ждет своего петушка в двух шагах от Эйфелевой башни на авеню Клебер 17, в отеле Рафаэль. Здание похоже на старинный особняк, набитый антиквариатом: люстрами, картинами, мебелью. Любовники поживут там несколько дней и переедут на южное побережье Франции, к морю. А как тут Шатун, жив ли он, гуляет на свободе или уже арестован, – Рогову плевать.
   – У тебя всегда проблемы с королевской пешкой, – голос Рогова звучал насмешливо.
   – Почему именно с пешкой? – Шатун смотрел на тротуар, по другой стороне улицы куда-то брела старуха с дырявым зонтом. – Проблемы с ферзем.
   – Это в каком смысле? – Рогов почему-то насторожился.
   – В прямом смысле слова: с ферзем, – Шатун подумал, что вопросы и ответы звучат двусмысленно. – Он под ударом.
   – А… Ну-ну, это серьезно, – Рогов снова погрузился в чтение. – Одна просьба. Выброси из головы эти шахматные уравнения хотя бы в последний день.
   Шатун посмотрел на часы: до отправления поезда два часа. А до Белорусского вокзала тут двадцать минут на машине.
   – А ты закругляй с занимательным чтением.
   Шатун продолжал смотреть на улицу. Старуха куда-то пропала, фургон с затемненными стеклами, стоявший на другой стороне, наискосок от здания, тронулся с места и скрылся из вида. Сегодня Шатун ночевал в офисе, в комнате, что в прежние добрые времена занимала служба собственной безопасности. Там же, в подвальном этаже, помещалась еще одна комната для охраны. Наконец, в третьей комнате, стены которой защищены от прослушки свинцовыми и медными листами, устраивали закрытые совещания, на них присутствовал только узкий круг доверенных лиц. Теперь комнаты пустуют.
   «Васта» распродала основные активы, оставив за собой несколько проблемных объектов, на которые долго искать покупателя. История закончена. Скоро «Васта» прекратит существование, потому что больше торговать нечем. А Стас Рогов нагреб столько денег, что не прожрать за двадцать жизней.
   Когда Рогов воровал вагонами, Шатуну доставались разовые премии за выполненную работу. Да, он тоже кое-что заработал. Но в сравнении с Роговым, он так и остался бедняком, обиженным судьбой.
//-- * * * --//
   Ночью Шатун уничтожил все лишние документы, диски с записями. И под утро, махнув полстакана коньяка, уснул на казенном диване. Сейчас он стоял у окна, барабанил пальцами по подоконнику и наблюдал, как место светлого фургона занял темный фургон. Невзрачный, с царапиной на дверце и вмятиной на заднем крыле. Если не изменяет память, он стоял на этом самом месте позавчера.
   Слежка продолжается неделю. Следят днем, ночью, утром… Следят за квартирой, офисом, следят за знакомыми, родственниками. В операции задействованы очень большие силы милиции, будто сели на хвост не бизнесменам, а мафиози международного масштаба.
   Среди ночи Шатун просыпается от звонков, снимает трубку, чтобы выслушать грязные ругательства или короткие гудки. Звонки достают и Рогова. Менты не скрываются, не прячутся. Они ведут себя нагло, так бывает, когда до ареста остается всего день-другой.
   Три дня назад кто-то сбросил с крыши дома пару кирпичей на «Мерседес» Рогова. На следующий день он сел за руль другой машины, на перекрестке ему в зад влепилась «Волга», разбила фонари, помяла правое крыло. За рулем здоровенный детина в спортивном костюме, под которым угадывается подплечная кобура, вместе с ним еще два таких же отморозка, которым знакомы не человеческие слова, только матерная брань.
   Рогов вытащил мобильник, чтобы вызвать милицию, но тот амбал заявил, что никого вызывать не надо, они и есть милиция. В инциденте виноват Рогов, потому что он якобы остановился на светофоре на зеленый, а не на красный свет. Поэтому идущая сзади машина въехала ему в зад.
   Рогов хотел протестовать, но внимательно посмотрел на рожу верзилы и понял, что аварию устроили, чтобы вывести его из себя. Ментам хочется, чтобы он завелся, наговорил грубостей или поднял руку на эту сволочь и тогда… Рогов извинился перед ментами, а когда те потребовали денег за понесенный убыток, полез в бумажник и отсчитал, сколько требовали, – две тысячи долларов. Хоть царапина на железном бампере «Волги» и на полсотни не тянула. Рогов вернулся в офис, вызвал к себе Шатуна, они спустились в потайную комнату, где можно говорить свободно.
   Дрожащим голосом Рогов объявил, что сваливает за границу. Он устал, он извелся. У него не брали подписки о невыезде, у него заграничный паспорт. У ментов нет никаких материалов на Рогова. А этот майор Девяткин из МУРа, он полностью оправдывает характеристику, которую получил от людей с ним знакомых. Хуже бандита. Если ему припекло упрятать в тюрьму честного человека, – Рогов ткнул себя пальцем в грудь, – так оно и случится.
   – У «Спартака» в этом сезоне шансов мало, – сказал Рогов, не отрываясь от бумаг. – Тем лучше. Не буду смотреть футбольные трансляции, – ничего не потеряю.
   – Да, у «Спартака» шансов практически нет, – Шатун глянул на часы: время летит как пуля. – Черт, жаль, что ты уезжаешь. Да… Наверное, я старею, становлюсь сентиментальным.
   Стас Рогов на отдельном листке записывал поручения для своего помощника, который оставался на хозяйстве. Всего двенадцать пунктов. Пункт последний: в ноябре истекает срок аренды этого особняка. Продлевать аренду – нет смысла, «Васте» больше не потребуется такое большое помещение. Под офис нужно подобрать что-нибудь скромное, недорогое. Рогов записал ориентировочную цену. И поставил внизу страницы свою подпись. Он поднялся, взял чемодан и вышел в приемную. По лестнице они спустились в подвальный этаж.
//-- * * * --//
   Шатун своим ключом открыл дверь так называемой комнаты переговоров. В свете люминесцентных ламп лица приобрели синюшный оттенок, словно у лежалых мертвецов. Рогов присел к конторскому столу.
   – Что с Жорой Тостом? – спросил Рогов. – Есть известия?
   – Лежит в той же городской больнице под охраной ментов, – ответил Шатун. – Признательных показаний пока не дал. Подобраться к Жоре трудно. Но… Но можно. Мне нужны восемьдесят тысяч баксов и еще двадцать тысяч – надбавка за срочность. За меньшие деньги квалифицированные люди вряд ли возьмутся.
   – Я позвоню в банк. А что с этим моряком?
   – Тут немного труднее.
   Шатун подумал, что напоследок из Рогова можно запросто выдоить немного денег. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Знать о том, что морячка искать – все равно что иголку в стоге сена, Рогову необязательно.
   – Еще пятьдесят штук – и проблему обещают решить, – соврал Шатун. – Дороговато, конечно. Жизнь этого алкаша не стоит даже ящика водки. Но…
   – Хорошо, – кивнул Рогов. – В банке тебе выдадут сто пятьдесят тысяч наличными.
   Он вышел в коридор, потому что мобильник в секретной комнате не работал, связался со своим человеком в банке и отдал распоряжение насчет денег. Вернувшись, он плотно прикрыл дверь и сказал, что приедет назад так быстро, как только сможет. За время его отъезда Шатун должен закруглить все дела в Москве. Разобраться с Тостом и этим моряком до того, как с ними поработают менты. Пока Рогов отсутствует, фирмой будет руководить его доверенное лицо Вася Суслов.
   Скоро закончится аудит, проверяльщики разъедутся по домам. И можно будет завершить сделку по продаже таджикского медного рудника, а потом слить деньги на оффшорные счета. Короче, все идет как надо. Проблема в проклятом Тосте. Не будет его, закончатся наезды на фирму, жизнь войдет в колею.
   – Закругли все побыстрее, – еще раз повторил Рогов. – Это важно. Ну, ты все сам понимаешь…
   Шатун кивнул. Он понимал, что Тост будет все отрицать до последнего, но его обязательно сломают: побоями, запугиванием. И, конечно, обещаниями скостить срок. Как без этого? От него требуется самая малость: утопить всех, кого надо утопить. Рогов прав: пора начинать активные действия. Шатун будет защищать не своих бывших друзей, а самого себя.
   Но и о Рогове надо позаботиться. После Тоста он остается главным свидетелем. И если менты задержат его на вокзале или в поезде, а потом припрут к теплой стенке, он быстро разговорится. Сдаст Шатуна со всеми потрохами, не задумываясь, сдаст. Расскажет, что именно Шатун организатор и вдохновитель мокрых дел, он один пролил столько крови, что в этом море легко утонуть человеку, который не умеет плавать.
   А он, Рогов весь чистенький. Он лопатой говно не кидал, людскую кровь не лил. Только бумажки подписывал и печати ставил. Он бизнесмен, честный налогоплательщик и гражданин своей страны. Не палач, не человеческий отброс, вроде Шатуна и Тоста. Можно быть уверенным: так Рогов ментам и скажет: я бизнесмен, а не убийца.
   – Я все устрою, – Шатун достал из внутреннего кармана фляжку, повернувшись спиной к своему начальнику, быстро наполнил рюмку, стоявшую на кофейном столике. Из другой фляжки наполнил вторую рюмку. – На дорожку.
   – И как всегда армянский? – Рогов взял рюмку из руки своего друга. – Отлично. А ты поедешь на вокзал?
   – Прости. Но я не люблю вокзалы.
   Шатун влил в рот рюмку коньяка и крякнул от удовольствия.
//-- * * * --//
   Солнце стояло в зените, когда Дима Радченко и трое его спутников перевалили хребет и, остановившись на получасовой отдых, снова двинулись вперед. На этот раз предстояло преодолеть спуск и начать восхождение на следующую гору. Муса шагал первым, за ним плелись Джейн и Садыков. Замыкал шествие Дима Радченко.
   Когда склон сделался пологим, и под ногами появилась едва заметная тропинка, идти стало легче. Грунт был каменистым. Подошвы башмаков скользили, Радченко, споткнувшись о камень, растянулся на склоне, прижался грудью к земле, чтобы не съехать вниз. Через пару минут упала Джейн, ударившись коленом о камень. Через десять минут она упала второй раз и только чудом не сорвалась вниз. Радченко объявил перекур. Ноги гудели, голова с непривычки кружилась.
   – Подъем, – скомандовал Радченко через пять минут. – Все встали…
   В рюкзаке стояла пластиковая канистра с водой, карманы рюкзака оказались забитыми патронами и банками с консервами. Шерстяное одеяло он выбросил, когда поднимались на гору. За одеялом полетели три банки рыбных консервов, Радченко хотел выбросить и говядину, но передумал. Вместо этого избавился от сотни автоматных патронов, сваленных россыпью на дно рюкзака.
   Воды в канистре литров десять. Еще двенадцать литров тащит Муса, плюс две фляжки по литру в каждой. На переход протяженностью в двое-трое суток этого много. Можно вылить пару литров.
   – Вы что-то сказали? – Садыков, присел на камень и бросил взгляд за спину. – Или…
   – А что ты слышал? – Радченко тоже остановился.
   – Кажется, вы сказали, что можно вылить пару литров воды.
   – Вот как? – удивился Радченко. Впервые обнаружилась странная привычка беседовать вслух с самим собой. – Тебе показалось.
   Муса спустился вниз, сказал, чтобы Радченко занял его место и пошел впереди группы. А Муса немного задержится. Погоня идет быстро, но и они взяли хороший темп. Расстояние между беглецами и преследователями пока не сокращается. Но что будет дальше? Дополнительный выигрыш во времени не помешает.
   Муса повернул голову к Джейн и сказал:
   – Слушайте, женщина, у нас не было времени поговорить. Потому что каждая минута на счету. Если вы и ваш кореш, – он показал пальцем на Садыкова, – вздумаете бежать или что… Ловить мы вас не станем. Бегите. В этом случае у вас два варианта. Или вы сорветесь вниз. Может, не помрете сразу, но переломаете кости. Или попадете в руки к тем людям, что идут за нами. Это хуже. Потому что вас для начала изнасилует любой желающий, кто этого захочет. А потом вам устроят мучительную страшную смерть. Понятно?
   – Понятно, – ответила Джейн.
   Муса никогда бы не стал долго распинаться перед женщиной, это ниже его достоинства. Но ради этой дамочки Дима жизнью рисковал, значит, она очень даже непростая штучка. В отношениях со слабым полом Муса усвоил только одно правило: женщин, как и лошадей, нельзя бить кулаками или ногами по лицу. Иначе у них портится внешний вид. А за лошадь или за женщину с испорченным передком труднее взять хорошую цену.
   – Дима пойдет первым, – сказал Муса. – А вы шевелитесь. Не отставайте ни на шаг.
   Когда группа тронулась дальше, Муса спустился к кустам, сквозь которые проходила тропа, присел в зарослях. Из кармана рюкзака вытащил кусок тонкой лески, прихваченной в доме Урузбекова и осколочную гранату Ф-1. Он отмотал два метра лески, перегрыз ее зубами. Один конец привязал к предохранительному кольцу гранаты. Это единственная тропа, идущая наверх. Она ведет через заросли дикой акации и барбариса, обойти стороной кусты, покрывшие весь склон горы, – значит, потерять часа три, не меньше. Тропинка – это коридор наверх.
   Он закрепил гранату камнями, сверху засыпал песком. Другой кусок лески привязал к основанию нижней ветки куста, что по другую сторону тропинки. Он сделал пару шагов вперед, обернулся. В тени натянутую леску не видно. Муса догнал своих через час. Еще через четыре часа снизу докатилось эхо дальнего взрыва, а за взрывом треск автоматных очередей.
//-- * * * --//
   Граната рванула, как только в кустах оказался охотник по имени Алишер Агбаев и его овчарка. Капитан Урузбеков, шагавший в десяти метрах сзади, рухнул грудью на землю, прикрыл голову ладонями. Когда пыль и песок отнесло ветром в сторону, он поднял голову, но ничего не увидел. Солнце висело над горой, из кустов доносятся стоны. Люди, поднимавшиеся на гору следом, залегли и, не дожидаясь команды, начали стрелять по кустам короткими очередями.
   – Отставить, – закричал капитан и, привстав, махнул рукой. – Отставить огонь.
   Выстрелы смолкли. Урузбеков поманил сержанта Салтанова. Держа автоматы наготове, милиционеры двинулись вперед. Не прошли и десяти метров, как наткнулись на Алишера. Впереди лежала собака, осколок гранаты уложил ее наповал. Охотнику повезло меньше. Он боком лежал на земле, прижимая ладони к животу. Лицо залито кровью, потому что осколок чирикнул по лбу, вспоров кожу до кости. Только блестели два белых глаза, вылезших из орбит от боли и страха.
   Капитан и сержант Салтанов перевернули раненого на живот, с трудом развели в стороны его руки, задрали кверху брезентовую куртку. В животе по меньшей мере два осколка. Кровотечение не слишком сильное, но для того, чтобы спустить Алишера вниз, к подножью горы, потребуется много часов. За это время вся кровь уйдет без остатка. Не погибнет от потери крови, так умрет от перитонита.
   Капитан не мог отвлекать людей, чтобы затеять возню с раненым. Кто знает, сколько охотников еще получат свою пулю или осколок. А ему с каждым носись как с писаной торбой. Сержант и капитан переглянулись: они думали об одном и том же. Ну, тут все без слов понятно.
   Охотник что-то бормотал, он поминал детей и жену. Просил деньги, что ему причитаются, передать матери. Алишер явно был не в себе. Мать он схоронил два года назад, а детям своим никогда счета не вел, в лицо их не помнил. Жил охотой и тем, что перепродавал оружие, которого со времен войны много осталось. Капитан встал на колени перед раненым, вытащил из куртки Алишера то ли носовой платок, то ли тряпку для чистки обуви. Поплевав на нее стер со лба кровь, чтобы не заливала глаза охотника.
   – Черт, зацепило немного, – взгляд Алишера сделался осмысленным. – Со мной и хуже бывало. Выкручивался. Вы только меня спустите вниз. На мне как на собаке зарастает. Полдороги я сам пройду. Уж вы немного помогите…
   – Да, пустяковое дело, – кивнул Урузбеков. – Я вот что хотел сказать: про главное. Наcчет денег ты не беспокойся. Не думай об этом в последние минуты, да… Все, что причитается, отдам твоей жене. Может, детям чего купит или как… Короче, ты об этом даже не беспокойся. Деньги не пропадут. Ну, если, конечно, я сам живой останусь.
   – Так я могу надеяться? – раненый, кажется, ничего не слышал. – Вы меня вниз спустите?
   – Конечно, ребята спустят, – кивнул Урузбеков. – Почему бы и нет? Как говориться, надежда умирает последней… Нет, это я не о тебе.
   Алишер снова сморщился от боли и схватился за живот. Капитан пошарил по карманам раненого, вытащил короткий ножик с косым лезвием, несколько зубчиков чеснока, кисет с табаком, катушку ниток с иголкой и кошелек, старушечий, расшитый бисером. В кошельке денег всего ничего, на лепешку из кукурузной муки, но завалялась старинная монетка. Истертая, блестит, будто золотая. Капитан попробовал монетку на зуб и бросил на землю. Обычная медяшка.
   Он оставил себе кисет с табаком. Поднялся на ноги, отряхнул штаны. Снял с плеча автоматный ремень, передернул затвор. И дал короткую очередь поперек груди Алишера. С сержантом они перетащили тело в сторону от тропы, рядом с охотником бросили собаку и спустились вниз.
   – Позови этого сукина сына, – приказал сержанту Урузбеков.
   – Это которого?
   – Парикмахера.
//-- * * * --//
   Капитан скрутил самокрутку, трофейный табак горчил, а так ничего, забористый. Про себя отметил, что отряд добровольцев, растянувшийся на многие сотни метров вдоль склона, почти незаметен. Люди не прут вверх всем гуртом, словно стадо голодных баранов. Добровольцы разбиты на двойки, каждая пара идет за другой, соблюдая дистанцию в тридцать метров. А камни и кустарник маскируют людей. В любую минуту можно ждать нападения.
   Бандиты пытаются перевалить за горы, уйти в долину. Они наверняка попробуют открыть огонь господствующей высоты. Только из этой затеи ничего путного не выйдет. Ну, подстрелят парочку ополченцев. А сами нарвутся на ответный огонь. Такой плотный, что голову не поднимешь. Бери их тогда голыми руками. Капитан выплюнул самокрутку, наблюдая, как по склону на четвереньках к нему подполз парикмахер Эльдар Лапаев. Лицо лоснится от пота и дышит, как загнанный жеребец.
   – Только что наш человек подорвался на растяжке, – сообщил капитан. – И собаку и Алишера того… Да… Такие дела. Несем первые потери.
   – Слышал, – кивнул парикмахер. Он еще не понимал, куда клонит капитан. Но в душе уже шевелился страх.
   – Теперь у тебя в руках меч возмездия, – сказал Урузбеков и удивился этой муреной фразе. – Ты можешь отомстить за брата. За его, так сказать, поругание… За оскорбленную честь… Короче, ты пойдешь первым.
   – Нет у моего брата никакой чести. Она у него еще не выросла, – мозги Лапаева совсем расплавились на солнце. – Мал еще для этих дел. И мстить тут не за что.
   – Твоего брата поимели – а ты говоришь, что мстить не за что. Ты сейчас как есть первый мститель в наших рядах. А иначе кто пойдет? Может, мне прикажешь? Вся эта петрушка заварилась из-за тебя. И этого паршивого молокососа. Если бы твой брат не шатался, где не надо, мы бы не торчали тут. Короче, иди с высоко поднятой головой и мсти за брата. Пройдешь всю тропинку до того места, где кончаются кусты. И свистнешь. Обратно не возвращайся. Теперь все время будешь первым.
   – Я не хочу идти первым. Мне жизнь дорога.
   – Заткнись, ублюдок. Мы не на базаре.
   – А если там еще одна растяжка?
   – Ты будешь идти первым, – усмехнулся капитан. – С этого момента до самого конца пути.
   Урузбеков и так потратил слишком много слов и потерял время. Он не собирался продолжать бессмысленный разговор. Лапаев увидел направленный на него ствол автомата, увидел глаза капитана и понял, что шутки кончились. Он молча поднялся и двинулся вверх, к кустам. Через несколько минут парикмахер свистнул, отряд двинулся дальше.

Глава двадцать третья

   Голос оперативника капитана Василия Боброва был таким тихим, будто он звонил с того света.
   – Не понял, повтори, – прокричал Девяткин в трубку и с тоской посмотрел на пару запотевших бутылок пива на кофейном столике.
   Он внимательно выслушал рассказ и сказал:
   – Сейчас выезжаю. «Скорую» вызвали?
   Сунув пистолет в подплечную кобуру, Девяткин запер квартиру. Он спустился вниз по лестнице и сел в машину, ждавшую у подъезда.
   Группа оперативников задержала на Белорусском вокзале предпринимателя Стаса Рогова. На него надели наручники в тот момент, когда он собирался войти в вагон. Через пять минут Рогов сидел в подвале линейного отделения милиции и жаловался на недомогание и боли в сердце. Его никто не слушал. Милиционеры составляли протокол и опись личных вещей, находящихся в чемодане и карманах задержанного.
   Наконец старший по группе капитан Бобров, взглянул на Рогова понял, что тому действительно нездоровится. Вызвали фельдшера из медицинского пункта, тот измерил давление и сказал, что у больного аритмия и давление зашкаливает. Капитан сначала вызвал врачей, затем связался с Девяткиным. Скорее всего, что к приезду майора, Стаса Рогова уже отвезут в больницу.
//-- * * * --//
   Через полчаса Девяткин переступил порог линейного отделения милиции и увидел, что Рогов все еще тут. Значит, «скорая» не приезжала. Стаса усадили на диван в дежурной комнате. Рогов выпил лекарство и сказал, что теперь ему лучше. Девяткин придвинул ближе стул:
   – Давно хотел с вами увидеться. Но все не мог выбрать времени, все откладывал.
   – Надо было мне раньше в Париж уезжать. И не спешить с возвращением. Кстати, на каком основании меня арестовали?
   – Задержали всего-навсего, – поправил Девяткин. – Пока вас еще никто не арестовывал. Как вы себя чувствуете?
   – Вам это интересно? – усмехнулся Рогов. Боль, сжимавшая сердце, немного отпустила, щеки разрумянились, он смог говорить почти без усилий. – Представьте: меня снимают с поезда. Заковывают в браслеты и тащат сюда. Да, это не воздух Парижа. Ветры с Елисейских полей сюда не долетают. Как по-вашему должен чувствовать человек на моем месте? Разумеется, превосходно. Восхитительно. Блестяще. Такое замечательное приключение случается не каждый день. Кроме того, меня переполняет чувство гордости. Я собрался уехать, но Родина не хочет выпустить меня из своих горячих объятий. Не желает она, чтобы верный сын отечества променял Москву на Париж.
   – Хватит, Рогов. Ваш юмор тут никто не оценит.
   – Ладно, вернемся к тому, с чего начали. Я хочу знать: по какому поводу меня задержали? Я бросил бумажку от конфетки мимо урны? Или помочился мимо унитаза?
   – Обвинения вам предъявят в установленный законом срок. В письменном виде. В присутствии адвоката. Но так, между нами, скажу пару слов. Чтобы вы бессонными ночами не терзались над вопросом: за что? Вас обвинят в убийстве компаньона по бизнесу Василия Ивченко. Нам известно, что в той расправе на берегу реки принимали участие Шатун, Тост и лично вы.
   – Это вам Тост сообщил? Господи… Гражданин Девяткин, вы только вдумайтесь: имя бизнесмена с безупречной репутацией втаптывает в грязь какой-то подонок. Кто такой Жора Тост? Быдло. Без мозгов, без совести и чести. Он даст показания на кого угодно. На отца, на родную мать. Если об этом попросит милиция. Или кто заплатит. Впрочем…
   – Что «впрочем»?
   – Я очень сомневаюсь, что у Тоста вообще была мать. С таким свидетелем уголовное дело развалится на этапе предварительного следствия, оно не дойдет до суда. Я найму десяток адвокатов, если надо – сотню, меня вытащат из тюрьмы через неделю. Или раньше. А вам придется испортить гору бумаги, отписываясь от моих жалоб. У вас есть хорошие ботинки?
   – Не понял…
   – Купите ботинки. Без хороших ботинок теперь нельзя. Придется много ходить. Из кабинета в кабинет, с этажа на этаж. От маленького начальника к большому. И так изо дня в день, из недели в неделю. И в каждом кабинете вы будете надолго застревать и объяснять, на каком основании творите беззаконие. Задерживаете людей, учиняете форменный произвол… Хотели испортить жизнь мне, а выйдет наоборот. С Тостом вы ухи не сварите. А других свидетелей нет.
   – Найдем, – пообещал Девяткин.
   – Не тешьте себя пустыми надеждами. Верните мне документы, билет и проводите до вагона. Можете не извиняться. Извинения не принимаются.
   – Вас поезд ушел.
   – Ладно, я куплю другой билет. И уеду от вас, от всей московской милиции, которая меня так настойчиво опекает. И днем и ночью. Кажется, я заслужил отдых.
   Почему-то именно последние слова задели Девяткина за живое. Он тоже заслужил отдых, но последний раз был в отпуске полтора года назад, зимой. Он отдыхал по казенной путевке в подмосковном санатории, где отвратительно кормили, а в номерах стояла температура близкая к минусовой. Чтобы как-то скрасить быт и согреть холодную кровать, приходилось пить водку и заводить легкомысленные знакомства. Но интересных женщин зимой в санаториях не встретишь. Девяткин сбежал оттуда на десятый день: боялся, что заработает воспаление легких и белую горячку. А сегодняшний отгул полетел к черту из-за того, что у Рогова от страха сердце прихватило.
   Девяткин процедил сквозь губы:
   – Послушайте, Рогов, скоро от вашей спеси пустого места не останется. У меня на руках неоспоримые доказательства вашей вины. Так вот, недавно Тост и Шатун принимали участие в убийстве иностранца. И действовали они по вашему указанию. Наверняка Шатун пересказал ту сцену в подробностях. И помянул человека, который подходил стрельнуть сигаретку.
   – Глупость какая.
   – Дослушайте. Вы думали, что шансов найти этого свидетеля – нет. Но он сам нашелся. Старый моряк в тот вечер испугался людей с оружием, спрятался в камышах. Он видел сцену расправы от начала до конца. А потом запомнил номера машин, на которых уехали убийцы. Неделю он ходил сам не свой, не знал, что делать. Он боялся не за себя, а за жизнь дочери и внуков. Боялся, что убийцы откупятся от ментов, явятся к нему в гости и устроят кровавую баню. Но на вторую неделю он надел военный мундир, повесил на грудь все награды и приехал по известному адресу: Петровка, 38. Потому что моряки не боятся такую шваль как ты, усек? Ну, что теперь скажешь?
   – Туфта и низкий треп, – голос Рогова звучал не слишком уверенно.
   – Ошибаешься. Теперь Шатун и Тост сдадут тебя со всеми потрохами. Лишь бы им тюремный срок скостили.
   Тут в дежурке появился врач «скорой помощи», мужчина лет пятидесяти в белом халате, и фельдшер, двухметровый крепкий мужик в спортивном свитере. Он нес чемодан с аппаратурой и разборные носилки. Милиционеров, не занятых на дежурстве, вежливо попросили выйти, потому что в комнате повернуться негде. Через четверть часа в коридоре появился врач. Он пожал руку Девяткину и сказал, что больной в общем и целом чувствует себя удовлетворительно, но у него сердечная аритмия, скачет давление и жалобы на колику в почках. Кажется, ничего не угрожает жизни, но…
   – Но больной мне не нравится, – добавил врач. – То есть я не понимаю, откуда эта аритмия в сочетании с высоким давлением. К тому же развивается отечность ног. Плюс почечная колика. Я не могу поставить диагноз в этих условиях. Нужно в условиях стационара повертеть его, посмотреть. Если милиция хочет отправить его прямиком в тюрьму, это ваша ответственность. Не моя.
   – С тюрьмой успеется, – ответил Девяткин.
   Врач ушел звонить на подстанцию «скорой помощи». Девяткин подозвал капитана Боброва и еще одного опера, коротко объяснил задачу: до вечера неотлучно находиться при Рогове, оружие держать наготове. В семь вечера прибудет смена.
//-- * * * --//
   Девяткин нашел вокзальный буфет, взял чашку кофе с молоком и три бутерброда. Он доедал последний бутерброд, когда зазвонил мобильный телефон. Голос дежурного офицера показался знакомым. Это был Егор Логинов опытный оперативник из группы наружного наблюдения за офисом «Васты».
   – Только что пропал Александр Шатун, – сказал Логинов. – Как сквозь землю провалился.
   – Ясно. А хорошие новости у тебя есть? – спросил Девяткин и, услышав ответ, приказал. – Тогда рассказывай плохие.
   – Шатун вышел из офиса через полчаса после отъезда своего начальника. Сел в старую «ауди», зарегистрированную на «Васту». Поболтался по городу и остановился во внутреннем дворе старого дома в Ткацком переулке. Шатун видел, что мы сидим у него на хвосте, но не предпринял попыток оторваться. Только когда выходил из машины, вдруг остановился и помахал нам рукой.
   – Кто проживает по этому адресу?
   – Его любовница Тамара Фомина, двадцать восемь лет. Шатун вошел в подъезд. Через пять минут я на всякий случай позвонил Фоминой, но трубку никто не снял. Тогда я направил человека в квартиру, дверь не открыли. Соседка сказала, что Фомина с утра на работе.
   – Излагай короче, – Девяткин стряхнул крошки с рубашки. – Он ушел через проходной подъезд? И даже не оставил вам на память визитной карточки?
   – Так точно.
   – А ты говоришь, что нет добрых новостей. Шатун оторвался от слежки. Это какая новость? Ну, если подумать? Он что-то решил для себя, что-то задумал. И хочет побыть в одиночестве, чтобы свою задумку выполнить. А это уже хорошо. Пусть действует. Мы прихватим его позже.
   – Нам продолжать наблюдение за подъездом?
   – На Ткацкой улице Шатун больше не появится. Подозреваю, что и с женщиной он закрутил роман, потому что она живет в проходном подъезде. Очень удобно. Заходишь в подъезд со стороны двора, выходишь уже на улицу. Завидую я Шатуну. Лично у меня не было близких отношений с женщиной, которая жила в проходном подъезде.
   – От кого вам бегать? Вы же майор милиции.
   – Как от кого бегать? – удивился Девяткин. – От злой судьбы. От кого же еще. Впрочем, от нее не убежишь. Можно не стараться.
   Девяткин вышел из здания вокзала, нашел на стоянке машину и сел за руль. Мобильник зазвонил как всегда не вовремя.
   – Это капитан Бобров. Звоню из лефортовского судебного морга.
   – Ты ждешь наводящих вопросов? Почему ты в морге, а не в больнице?
   Выруливая со стоянки, забитой машинами, Девяткин чуть не врезался в «БМВ» какого-то бритого парня с бычьей шеей, опутанной золотой цепью. Мордоворот показал Девяткину кулак. Юрий Иванович хотел показать удостоверение сотрудника МУРа, но оппонент, подав машину задом, пропал из вида.
   – Полчаса Юрий Рогов умер в машине «скорой помощи». Он лежал на носилках, закрыв глаза, будто уснул. Потом вдруг зашевелился, сказал, что у него мерзнут ноги. Сильно мерзнут. Я накрыл ноги шерстяным одеялом. Он сказал, что теперь совсем ног не чувствует. Он как-то сразу побледнел, рот открылся, а дыхание прекратилось. Врач бился с ним минут десять.
   – Господи, этот Рогов только недавно передвигался на своих ногах. И обещал устроить мне серьезные неприятности. Что сказал врач?
   – Похоже на обширный инфаркт, – ответил Бобров. – Я приказал «скорой» ехать в Лефортово. Связался с судебным экспертом. Вскрытие назначили на завтра. На вечер.
   – А раньше нельзя?
   – Тут очередь, – ответил Бобров. – Хорошо еще, если завтра успеют.
//-- * * * --//
   Около получаса Шатун тащился на стареньком «фольксвагене» по грунтовой дороге, раскисшей от дождя. Он миновал рощицу, проехал по единственной улице вдоль деревни в два десятка домов. Названия у той улицы не было, деревня тоже оставалась безымянной, ее невозможно было отыскать даже в дорожных картах. Дождь, моросивший с утра, не хотел останавливаться.
   Шатун слушал музыку и думал о том, что сейчас в его жизни продолжается черная полоса, но скоро она кончится. Солнце засияет, а синее море, на берегу которого Шатун будет валяться пару недель, окажется теплым и ласковым, как любимая женщина. Возможно, Шатун будет лежать на том самом пляже, где планировал отдохнуть Рогов, занимать шезлонг своего бывшего друга. И даже трахать его девочку. Почему бы и нет? Это хорошая девочка, приятная, воспитанная, и в постели, наверное, не последний номер. Шатун позвонит ей в гостиницу и назовет место, где они встретятся. А пока надо разгрести это проклятое дерьмо, доделать все дела.
   У него семь иностранных паспортов, все настоящие, на разные имена. Можно воспользоваться паспортом грека Андроса Итракиса, который четыре года назад приехал в Россию делать бизнес. С местными компаньонами возникли небольшие финансовые разногласия, теперь останки Андроса покоятся в придорожной канаве у деревни Огни. От грека мало что осталось, а вот его паспорт до сих пор служит хорошему человеку.
   Шатун наклонился вперед, вытащил из ящика для перчаток «браунинг» девятого калибра. Пистолет слишком большой, он не предназначен для скрытного ношения, его трудно спрятать даже под плащом. Но Шатуна никто обыскивать не станет. Два парня, с которыми он увидится через пару минут, давние знакомые.
   Машина остановилась возле песчаного карьера. Шатун глотнул свежего воздуха и медленно приблизился к автомобилю, стоявшему на обочине, возле лесной опушки. Вокруг никого и тишина мертвая. Обычные меры предосторожности. Люди ему доверяют, но на всякий случай назначают встречи в разных местах и тщательно проверяют, чтобы не приехал кто-нибудь посторонний.
   Минут через пять из хмурого влажного леса показался Тимур. Джинсы, плотно обтягивающие кривые ноги, оказались мокрыми до колен, кожаная куртка покрыта каплями дождя.
   На другом краю поляны появился Сергей, мрачный субъект, одетый, как грибник, в старый ватник и резиновые сапоги. Только что они наблюдали за дорогой, которая от деревни петляла по ровному полю. Тимур открыл багажник старого «Мерседеса», распечатал длинную коробку и вложил в руки Шатуна винтовку Драгунова с оптическим прицелом.
   – Как заказывали, – сказал он. – Прицел четырехкратный. Белорусского производства, очень надежный. Ствол – сами видите. В образцовом состоянии. Оружие пристреляно. Хорошая кучность.
   – Старик, ты же не пылесос продаешь, – улыбнулся Шатун. – А я не домохозяйка. К чему эта реклама? Я знаю: если ты принес ствол, то это приличная вещь.
   – Да, у нас без обмана.
   Сергей стоял чуть поодаль. Он засунул руку под телогрейку, и безучастно таращился на высокий холм песка по другую сторону дороги. Под одеждой он прятал пистолет и в случае непредвиденных осложнений выстрелит без промедления. Шатун, осматривая винтовку, думал, что «браунинг», под плащом едва ли заметен. Об этом можно не беспокоиться.
   Он переложил из руки в руку винтовку, осмотрел казенную часть и ствол. Полировка приклада местами облупилась. На цевье три звездочки, нацарапанные гвоздем или ножиком. Значит, винтовка не лежала на складе, а уже была в деле, вероятно на Кавказе. Оттуда и приехала. Сергей отставной майор российской армии, принимал участие в вооруженных конфликтах.
   Шатун взял из рук Тимура обойму, снаряженную винтовочными патронами калибра 7,62. Приложил глаз к резиновой гармошке прицела. Он поводил стволом из стороны в сторону, выбирая цель. Если верить показаниям этой штуки, до молодой березки, стоявшей почти на вершине песчаного холма, сто восемьдесят метров. Ветки клонятся вправо, не слишком сильно, просто дрожат на ветру. Значит, скорость ветра примерно три-четыре метра в секунду. Шатун повернул колесико оптического прицела, сделав соответствующую поправку на ветер. Затем послюнявил палец и подержал его перед собой, проверяя свои выводы. Да, скорость ветра метра четыре.
   – Ну и погодка, – Тимур поежился.
   Шатун вставил обойму в направляющие, передернул затвор. И, вскинув винтовку, совместил нити прицела на тонком стволе березки. Выстрел. И дерево повалилось, будто переломленное надвое точным и сильным ударом топора. Шатун навел ствол на металлический ящик, изъеденный ржавчиной, и выстрелил. Пуля превратила в труху стенку ящика, оставив дырку, величиной с голову ребенка. Следующим выстрелом Шатун с расстояния сто шестьдесят метров дважды поразил покрышку велосипеда. И напоследок разбил бутылку, до которой две с гаком сотни метров. Что ж, неплохо. От настоящей цели Шатуна будет отделять всего сто – сто двадцать метров.
   – Откуда винтовка? – задал вопрос Шатун, хотя в разговоре с поставщиками никогда не касался этой темы. Об этом не принято спрашивать. И ответы его не интересовали. Шатун выгадывал время, решая, как лучше действовать дальше. – Она в розыске или как?
   – Оружие доставили с юга, – это Сергей впервые разлепил губы. – Никакого криминала. Ствол чистый.
   – Это радует, – кивнул Шатун, он уже наметил последовательность своих действий. – Чистый ствол – это как раз то, что надо.
   – Хорошие выстрелы, – похвалил Тимур. – Заворачивать?
   – Валяй, – кивнул Шатун. – Патроны не забудь положить.
   – Три обоймы, – улыбнулся Тимур. – Как договаривались.
   Взяв оружие, Тимур отошел к своей машине. Завернув винтовку в тряпку, затем уложил на дно картонной коробки. Шатун расстегнул плащ, делая вид, будто полез за кошельком. Сергей, стоявший в пол-оборота к покупателю, следил за ним немигающими глазами, держа руку под телогрейкой. Шатун вытащил кошелек, отсчитал деньги и сунул портмоне в карман. Правой рукой он протянул деньги Сергею, потому что Тимур до сих пор запаковывал винтовку.
   Сергей сделал шаг навстречу, вытащил руку из-под телогрейки. Шатун распахнул полы плаща и выстрелил почти в упор, с расстояния трех шагов. Два выстрела в живот и один в голову. Тимур даже не успел обернуться, он получил две пули в затылок.
   Шатун затолкал тела на заднее сидение «Мерседеса», снял и бросил в салон плащ и перчатки. Затем вылил на трупы полканистры бензина. Поджог и бросил в распахнутую дверцу промасленную тряпку. Бензин вспыхнул, Шатуна обдало жаром. Он заспешил к своей машине.
   Через полчаса, когда он выехал на асфальтовую дорогу, зазвонил мобильник. Голос мента Каштанова казался грустным.
   – Вообще-то я не должен тебе звонить, это опасно, – сказал дядя Паша. – Но тут дело особой важности. Твоего подопечного перевели из бокса, где он лежал, в другую палату. А его место занял какой-то опер. И другие менты этого опера охраняют, словно он – это Тост. Короче, в больнице тебя ждут. Идея насчет выстрела с дальней дистанции не мне одному пришла в голову. Короче, туда не суйся.
   Шатун был так удивлен известием, что остановил машину на обочине, опустил стекло и прикурил сигарету.
   – Куда перевели нашего друга? – спросил он.
   – Я же сказал: не забивай себе голову. Не вздумай туда соваться.
   – В какой корпус и в какую палату?
   – Все-таки ты дурак, – сказал Каштанов. – Корпус тот же. Номер палаты… Запишешь или запомнишь?
//-- * * * --//
   С юга дул горячий ветер, а луна на небе напоминала раскаленную докрасна монету. Дима Радченко подбрасывал хворост в костерок, разложенный между камнями. Всего девять вечера, а идти дальше нельзя, мрак такой, будто давно наступила глубокая ночь. Отсюда, с возвышенности, видны костры, разложенные на склоне горы, даже дым достает сюда. И без бинокля на глазок можно разглядеть, что отряд, отправившийся в погоню, за сутки сократил расстояние примерно на треть.
   Но до преследователей еще очень далеко, около четырех с половиной километров. А четыре километра по горам – это много. Завтра нужно идти также быстро, как шли сегодня. Только это вряд ли получится. Джейн очень устали и обувь у нее не из тех, в которой по горам ходят.
   – Кто-нибудь расскажет, куда мы идем? – спросила Джейн. – До ближайшего кладбища? Или дальше?
   – Я бы рассказал, если бы не он, – Радченко показал пальцем на Рахата Садыкова.
   – А при чем здесь он? – Джейн поднесла к губам закопченную кружку. Ужин, состоявший из рыбных консервов, отзывался изжогой. – Этот человек работает на меня. Он мой проводник и помощник.
   – Какой из него проводник и помощник я вам расскажу, – сказал Радченко. – Если он сам этого не сделает. Эй, ты не хочешь ничего рассказать?
   Садыков подумал, что этот проклятый ветеринар знает все или почти все, он появился тут неслучайно. И теперь надо что-то говорить, объясняться. Если его слова покажутся убедительными, Садыков доживет до завтра. А что будет дальше, – лучше не загадывать…
   – Чего рассказывать? Мы обошли и объехали половину республики. Нас обворовывали, мы мучились от жажды и голода. Мы теряли дорогу и снова ее находили. Нам нужно было попасть в поселок Измес, чтобы взять образцы грунта. Джейн рассказывала, ну, что в окрестностях когда-то назад нашли залежи меди. Нужно убедиться: это правда или треп. Мы сделали все, что смогли. Добрались до места, набрали несколько мешков камней и грунта. Но все наши находки остались в том доме. Ну, хозяин которого хранил противотанковые гранаты.
   Садыков глянул на Радченко, перевел взгляд на Мусу, решая, поверили эти парни хотя бы одному его слову. Да, земля большая, а бежать некуда, свернешь шею в двух шагах от костра, и полетишь со склона вниз, словно куль с дерьмом. Автомат лежит на земле справа от Мусы. Всего четыре шага, но легче до Луны добраться, чем до оружия.
   – До поездки сюда я работал на фирме, в городе, – добавил Садыков. – Получал копейки. Мне приказали сопровождать женщину. Я сопровождал.
   Садыков косо глянул на ножик, лежавший на земле возле правой ноги. Самодельный нож с широким и коротким клинком. Если схватить его, рвануться к Мусе, который сидел по правую руку на расстоянии двух метров, будет секунда, чтобы вогнать лезвие в глотку конокрада. А с ветеринаром проще будет. Один на один. Садыков стал затягивать шнурок на башмаке, наступил подметкой на нож. Через минуту, повозившись с ботинком, спрятал ножик за спиной.
   – Давай дальше, – сказал Радченко. – Ну, продолжай. Если завтра нас догонят и казнят, мы будем знать, кто виновен в нашей смерти.
   – Не я, – Садыков хотел всхлипнуть, но подумал, давить на слезные железы этих людей, – напрасный труд. – Я делал свою работу. Мою машину угнали, меня чуть не убили…
   – Замолчи лучше, – поморщился Радченко. – Правды ты говорить не хочешь. А на вранье нет времени. Я сам расскажу, что знаю. Месяц назад или около того к Рахату Садыкову прилетел один тип из Москвы. Вроде как большой начальник. С этим человеком Садыков засветился в одном местном кабаке. Там началась поножовщина, приехали менты. И сняли показания с тех, кто ужинал в зале. В том числе с Садыкова и его московского гостя, которого звали… Так я узнал о том, что в город гостил некто Александр Шатун. Друг и адвокат хозяина фирмы «Васта».
   Садыков молча курил.
   – Конечно, Шатун не стал бы тащиться в эту глухомань и говорить с таким, в его понимании, ничтожеством как Садыков, – продолжал Радченко. – Но дело очень важное, деликатное. Я могу ошибиться в деталях, но не ошибусь в главном. Шатун нагрянул сюда из Москвы, чтобы понять: можно положиться на Садыкова или придется искать другого человека. Шатун решил, что Садыков подойдет. Он любит деньги и ни в грош не ставит человеческую жизнь. Шатун выдал аванс. Не знаю, сколько.
   – Какой аванс? – Джейн посмотрела на Садыкова, тот угрюмо молчал.
   – Рахат должен был убедить вас в том, что на недостроенную фабрику ехать не надо, – продолжал Радченко. – Это опасно. И совершенно бессмысленно. Но Джейн оказалась настойчивой. Тогда Рахат превратил путешествие к поселку Измес в долгий изнурительный путь. Дорога до Измеса занимает на машине примерно сутки. А вы блуждали неделю с лишком. И, как я понимаю, приехали вовсе не туда, куда надо. И набрали камней не в том месте, где стоит недостроенная фабрика. Рахат, я что-то путаю?
   Садыков пожал плечами. Молчание нарушила Джейн.
   – Как же так, Рахат, ведь мы ведь были у того поселка? На том месте, правильно? И назывался он именно Измес?
   – Ну, поселков с таким названием немало, – сказал Радченко. – И недостроенных объектов в республике больше, чем достроенных. Да, вы были в кишлаке с таким названием. Но это был другой поселок, верст за пятьдесят от того, что был нужен. Шатун приказал Садыкову втереться в доверие к американке. И понять, что у нее на уме, что она затевает. Если Джейн пойдет до конца, она должна исчезнуть. В этих краях люди пропадают пачками. Никого не удивит исчезновение еще одной женщины. Американку станут искать, но не найдут ничего. Об этом должен позаботиться Садыков. Ну, чего ты молчишь?
   – А что сказать? – Садыков вздохнул. – У меня мать при смерти. Я взял деньги, потому что нужна операция…
   – Разреши напомнить, что твоя мать скончалась пять лет назад. Тебе, Садыков, не хотелось пачкаться кровью. И не потому что – убийство для тебя какое-то особенное необычное дело. Как раз наоборот. Но в этот раз ты подозревал, что американку станут искать. И какие-то концы обязательно найдутся. И тогда ты затащил Джейн в поселок с тем же названием – Измес. Там она набрала камушков, в которых нет и быть не может никаких следов меди.
   Рахат сжал рукоятку ножа, спрятанного за спиной. Он подобрал ноги под себя, готовясь выпрямить их и броситься вперед. Радченко не готов к нападению. И этот проклятый конокрад разомлел у костра. Сейчас или никогда.
   – Я сейчас завершу рассказ, – сказал Радченко. – Садыков, боялся только одного. Когда он и Джейн вернутся в Душанбе, Шатун из Москвы все-таки прикажет… Да, да. Несмотря на все старания, несмотря на то, что завел американку совсем в другое место, прикажет избавиться от Джейн. Придется доделать работу.

Глава двадцать четвертая

   Не ожидая ответа, Радченко замолчал. Муса допил чай и поставил кружку на землю.
   – Вы уже все решили? – спросил Садыков. – Ну, что со мной сделаете, решили?
   Муса плюнул в огонь.
   – Мы дадим тебе шанс, – Муса оторвал полоску бумажки, насыпал табаку из кисета и, скрутив самокрутку, затянулся. – Завтра на рассвете мы тронемся. А ты останешься тут. У тебя будет много времени, часа четыре, не меньше, чтобы натаскать вон к тому крутому откосу побольше камней. Тропинка узкая. Может пострадать много народа. Сбросишь камни вниз. И догонишь нас.
   – Надо подумать, – свел брови Садыков. – Вы автомат с патронами оставите?
   – Чтобы ты перестрелял нас? Даже не мечтай.
   Рахат поскреб ногтями затылок, попытался улыбнуться, но вместо улыбки вышла злая гримаса. Он выбирал цель: на кого кинуться. Радченко, видно, в кулачных боях не новичок. И у Мусы кулаки крепкие, но конокрад сидит ближе. Он выпил зеленого чая, засмолил самокрутку и расслабился. С ним будет легче управиться.
   – Ну, чего думаешь? – Муса пыхнул дымом. – В любом случае, умереть завтра это лучше, чем сегодня.
   Садыков резко оттолкнулся ногами от земли. И грудью бросился на Мусу, не ожидавшего нападения. Конокрад успел отклонить назад туловище, он хотел схватить автомат, но лишь коснулся приклада пальцами. Рассыпался табак из кисета, отлетела в темноту самокрутка. Садыков, толкнув противника коленями в грудь, повалил на землю. И ткнул в горло ножом, не тратя время на замах. Лезвие, скошенное и широкое, вошло в человеческую плоть, словно в масло.
   Все произошло так быстро, что Джейн не успела ни испугаться, ни закричать. Радченко на секунду замер. Притянул к себе за ремень второй автомат, лежавший за спиной. В последнюю решающую секунду он увидел, что магазин отсоединен и лежит на земле рядом с рюкзаком. Радченко упал на землю и вытянул руку.
   Садыков дернул на себя скользкую рукоятку ножа, почувствовал, как кровь брызнула на руки. Пальцы скользнули по рукоятке ножа, клинок остался в горле. Садыков сидел на груди конокрада, сжимая бедрами его грудь. Он потянул сильнее рукоятку, но лишь с третьей попытки сумел вытащить проклятый клинок. И тут же снова ткнул ножом, на этот раз чуть ниже, в основание горла. Конокрад захрипел, Садыков повалился на бок, потянулся к автомату, лежавшему рядом.
   Он не знал, что происходит за спиной, но подумал, что проваландался с Мусой долго, очень долго. Драгоценное время упущено. Прямо сейчас в эту секунду ветеринар выпустит ему в спину длинную очередь. Расстреляет весь магазин до последнего патрона. Но не было не выстрелов, ни криков. Лишь неясная возня, шорохи. Скользкими руками Садыков схватил оружие. Начал подниматься на ноги.
   Джейн вжала голову в плечи, открыла рот, готовая закричать. Но не издала ни звука. За десятки верст нет человека, готового помочь, вокруг только горы, непроглядный мрак. И еще тонкий серп луны, похожий на прищуренный глаз древнего животного. Она сделала неуверенный шаг вперед, готовясь броситься на Садыкова. И остановилась.
   – Прекратите, – крикнула она и поняла, ее голоса никто не слышит.
   Джейн, следила, как Радченко, уже поднявшись на ноги, шагнул назад. Одной рукой он держал автомат за цевье, второй рукой обхватил рукоятку, просунул палец в спусковую скобу. Остается выстрелить. Но автомат молчит.
   Садыков, успевший завладеть оружием, оборачивается назад. Дистанция всего в несколько шагов. Тут никто не промахнется. Садыков высунул изо рта язык. Он поднимает ствол автомата на уровень груди.
   Но тут что-то лязгает, это Радченко передернул затвор. Он не целится и успевает первым. Короткая очередь ударила в живот противника. Садыков выдавил из себя короткое ругательство. Автоматный ствол стал медленно опускаться. Лицо Садыкова забрызгано кровью, зубы оскалены.
   Джейн закрыла глаза, не желая видеть сцену жестокой расправы. Садыков прижал автомат к животу, нажал на спусковой крючок. Сухой треск автоматной очереди. Джейн вскрикнула, почувствовав, как пуля обожгла правую ногу ниже колена. Радченко выпустил еще одну короткую очередь в противника, который уже выронил автомат и стоял, шатаясь из стороны в сторону.
   Две пули попали в живот, две прошли навылет грудь. Рахат упал лицом в костер. Запахло палеными волосами, Джейн, открыв глаза, увидела, как загорелась его рубаха. Она не чувствовала боли, только неудобство в ноге, которое мешало сохранять равновесие. Она села на землю. Радченко отбросил автомат в сторону, опустился на колени перед Мусой. Дернув рукоятку ножа, вытащил клинок из горла. Потом перевел взгляд на Джейн и спросил:
   – Вы как? Живы?
   Только тут Радченко заметил разорванную пулей икроножную мышцу. Джинсы от колена и ниже уже пропитались кровью. Он, опустившись на колени, обрезал правую штанину, осмотрел рану. Пуля прошла навылет, это неплохо. Но передвигаться с таким ранением трудно. Радченко вытащил из рюкзака упаковку бинтов и антисептик. Наложил повязку, крепко перетянув икроножную мышцу. Но кровотечение продолжалось еще около получаса, повязку пришлось заменить.
   – Ну, вот, кажется, я выбыла из игры, – сказала Джейн. В эту минуту ей хотелось заплакать, но она не заплакала. – Одному вам будет легче идти. Вы спокойно оторветесь от погони.
   – Я прилетел сюда за вами, – ответил Радченко. – Я нашел вас, хотя шансы были так себе, не очень… И я уйду отсюда вместе с вами. Нравится такой вариант?
   – Значит, мы погибнем вместе.
   Остаток ночи Радченко блуждал по склону, стараясь найти дерево, из которого можно было сделать костыль для Джейн, но вокруг росли только колючие кусты. Наконец он отыскал молодую вишню, ножиком вырезал что-то вроде посоха с гнутой ручкой. Когда начало светать, он сбросил вниз с восточного склона два трупа. С того же склона полетел вниз весь запас консервов, два автомата, канистра с водой и рюкзаки.
   Еще некоторое время он возился возле тропы, устанавливая вторую и последнюю растяжку, больше гранат в запасе не было. Леску, привязанную к предохранительному кольцу, протянул на высоте десяти сантиметров над землей. Он зафиксировал гранату камнями, сверху положил автоматные патроны, завернутые в мешковину. Присыпал мешок землей и камнями. Когда взорвется граната, вспыхнет мешок, следом начнут рваться патроны. В рюкзаке, что Дима надел на плечи, оставалась полупустая канистра с водой, по кармашкам рассованы бинты, моток веревки и нож.
   Радченко уговорил Джейн вместо разодранных кроссовок, готовых развалиться, надеть ботинки покойного Мусы, сшитые из толстой кожи. У конокрада была небольшая стопа, узкая и тонкая.
//-- * * * --//
   Парикмахер Эльдар Лапаев сделал пару шагов вверх по склону и увидел, как в жухлой траве блеснула натянутая леска. Она пересекала узкую тропинку и терялась в зарослях кустарника. Эльдар остановился, скинул и положил на камень автомат и рюкзак, постромки которого натерли на плечах волдыри. Он застыл в оцепенении, глядя на леску, раздумывая, не простреливается ли тропинка сверху. Склон заканчивался где-то в тени горы, очевидно, там была ровная площадка, где беглецы провели ночь. А затем тронулись дальше, оставив на тропинке растяжку. Эльдар повернулся назад и, сложив ладони рупором, прокричал:
   – Эй, всем стоять. Тут растяжка.
   Минуту никто не отвечал. Следом поднимался капитан Урузбеков и сержант Алымбай Салтанов. Эти двое держались на почтительном расстоянии. Если парикмахер нарвется на пулю или подорвется на такой вот штуке, они будут в безопасности.
   Эльдар лежал на боку, дожидаясь ответа. Солнце припекало, видно, впереди новый жаркий день, трудный переход через горную гряду. Эльдар каждую минуту жалел о том, что позарившись на деньги, вызвался идти добровольцем. Но теперь поворачивать поздно. Осталась только одна дорога – вперед.
   – Гранату ты видишь? – голос Урузбекова слышен хорошо. – Или чего другое?
   – Вижу натянутую леску, – прокричал Эльдар.
   – Ты знаешь, что делать?
   Парикмахер заполз в кусты орешника, долго возился, пока не нашел подходящую палку, длинную и сухую. Эльдар снова выполз на тропинку, немного передохнул, глотнул воды из фляжки. Вытащив из кармана кусок медной проволоки, приладил ее к палке, сделал на конце что-то вроде крючка. Осмотрел свою работу и остался доволен.
   Уничтожить растяжку, – дело нехитрое. Только не надо торопиться. Эльдар прополз на брюхе вниз по тропинке, прикинул, достает ли палка до лески. Все отлично, расстояние от гранаты почти безопасное, около трех метров. Если осколок и зацепит, то уже на излете. Все это так, но почему-то ладони вспотели от напряжения, руки подрагивали.
   Попросив защиты у всевышнего, Эльдар накинул на леску проволочный крючок, приделанный к палке. Полежал пару минут, выжидая неизвестно чего. А затем вжался в землю и потянул палку на себя. Крючок, зацепившись за леску, выдернул предохранительное кольцо гранаты. Эхо взрыва разнеслось далеко по горам, земля дрогнула. На голову Эльдара будто горсть песка бросили. Дышать стало труднее, это в воздух поднялась пыль. Лапаев пошевелил руками и ногами. Вроде ничего не задето.
   – Эй, парикмахер, ты жив? – крикнул снизу капитан. – Или уже того?
   – Жив, – во все горло заорал Эльдар. – Еще ту гранату не сделали, которая меня убьет.
   Он вытащил из кармана мятую пачку сигарет, прикурил. И тут почуял странный запах, будто горела промасленная ветошь. Он принюхался. Действительно, на том месте, где взорвалась граната, пускала черный дым какая-то тряпка. И тут раздался хлопок, похожий на выстрел.
   Эльдар пригнул голову. И увидел на земле пару автоматных патронов, скатившихся сверху. Видно, бандиты положили патроны, завернутые в ветошь, рядом с гранатой. И теперь, когда тряпка загорелась, патроны принялись разрываться один за другим. Эльдар с ужасом подумал, что снизу откроют ответный огнь. Можно запросто попасть под пули своих.
   – Эй, не стреляйте, – Эльдар оторвал голову от земли. – Я тут. Только я один. Больше никого нет. Не стреляйте…
   Кажется, никто не слышал, снизу ударили одиночные выстрелы. Били из карабинов по кустам. Эльдар подумал, что надо, не теряя ни секунды, уходить из зоны обстрела, спускаться вниз. Он приподнялся, готовый ползти назад, когда раздался треск пулеметной очереди. Ломая ветки, пули прошли над головой, ударили по склону.
   Лапаев облизал сухие губы, решив, что на этот раз пронесло, начал медленно сползать вниз, ощущая животом мелкие камни и горячий песок. Но тут другой пулемет заработал где-то слева. Очередь прошла сверху вниз, горячая пуля ударила в правый бок, припечатав тело Эльдара к склону. Он потерял сознание, но тут же вынырнул из темноты.
   – Не стреляйте, – заорал он, глотая слезы. – Стойте, сволочи. Суки проклятые…
   Две пули ударили в спину. Окружающий мир стал вращаться так быстро, будто Лапаева усадили на детскую карусель и врубили полный ход. Он открывал рот и кричал, чтобы карусель остановили. Вокруг стояли люди, показывали на Эльдара пальцами и почему-то смеялись. А карусель кружилась быстрее.
   Через десять минут капитан Урузбеков стоял над телом парикмахера, прошитым пулеметными очередями. Рядом сержант Алымбай Салтанов меланхолично жевал сухую травинку. За спиной сержанта шепотом переговаривались четыре добровольца.
   – Да, не стало нашего парикмахера, – Урузбеков снял с головы фуражку. К нему снова вернулась способность говорить высоким штилем, но сейчас высокопарные слова будут лишними. Поэтому он сказал ясно и просто. – Жаль парня. Теперь в нашем долбанном поселке и постричься негде будет.
   Он плюнул на землю и приказал, убрать тело с тропы, прикрыть мешком и оставить до лучших времен. Мол, заберем, когда будем возвращаться. Он поманил пальцем одного из охотников, молодого парня, имя которого вылетело из головы, и сказал:
   – Твоя очередь идти первым.
   – Почему моя?
   – Потому что так надо, – капитан мучительно вспоминал имя парня и наконец вспомнил. – Тебе, Рифат, бабки платят не за то, чтобы ты в горах гулял. И цветочки нюхал. Тебе за другое платят.
   Парень был другом покойного парикмахера. Значит, теперь пришла его очередь подыхать.
//-- * * * --//
   Стемнело быстро, а моросящий дождь не думал заканчиваться. По влажному асфальту растекался свет фонарей, тополя, разросшиеся вокруг больничного комплекса, шумели листвой и роняли первые желтые листья. Шатун выбрал для наблюдения неплохую позицию: он устроился возле здания котельной. От дождя закрывал пластиковый навес, оборудованный над лестницей, что вела в подвал. Слева и справа поднимались кусты рябины, защищавшие от любопытных глаз. Впрочем, во всей округе людей найдется немного.
   Сейчас десять с четвертью, в больнице объявляют отбой в одиннадцать часов, но одно за другим гаснут уже сейчас. Людей не видно, ворота закрыты, а в будке на вахте два пожилых охранника уставились в экран телевизора. Хирургический корпус, где под присмотром оперативников отдыхает Жора Тост, отсюда виден плохо. Только задний подъезд и несколько освещенных окон на верхних этажах. Шатун, одетый в плащ и кепку успел продрогнуть на ветру, но этот пустяк не испортил настроения. Погода помогает. Темная дождливая ночь… Что может быть лучше.
   Шатун инстинктивно отступил на шаг, когда в будке вспыхнул свет. Он услышал, как заработал электрический мотор, пришли в движение приводные цепи, раздвинулись створки ворот. На территорию въехал желтый фургон. Вдоль кузова надпись, сделанная крупными синими буквами «служба газа». В свете фонаря видно, как из кабины вылез высокий мужчина в комбинезоне и кепке. Он распахнул дверцы кузова, вытащил складную лестницу, неновую, заляпанную краской, и продолговатую картонную коробку.
   Какое-то время человек возился возле заднего крыльца больницы, затем положил лестницу на плечо, на нее пристроил коробку и пропал в темноте.
   Кажется, пора начинать. Шатун спустился вниз по крутым ступеням, толкнул дверь котельной, обитую листами железа, закрыл ее на задвижку изнутри. В кочегарке было душно, с потолка свешивалась лампочка в жестяном отражателе. Шатун переступил через тело пожилого мужчины, лежавшего на спине. Фартук работяги задрался до груди, кепка съехала на сторону, а лоб был залит уже запекшейся кровью. В правой руке мужчина сжимал короткую кочергу, которая не смогла защитить его в критическую минуту. Шатун скинул плащ и повесил его на железные перила, отгораживающие промышленный котел от прохода.
   Он открыл стоявший тут же саквояж, натянул белый халат и тщательно причесался. Передернув затвор двенадцатизарядного пистолета, привернул к стволу глушитель, сунул оружие под ремень и застегнул халат на одну пуговицу.
   Он вышел из котельной через другую дверь, которая вела в душевую, оттуда в комнату отдыха кочегаров. Минуту он раздумывал, запирать ли дверь на ключ, и решил запереть: смена у кочегаров заканчивается в час ночи, времени впереди много. Но вдруг сменщик появится раньше времени. Обнаружит, что дверь в котельную заперта изнутри и решит попасть туда через подвал. И, обнаружив труп, поднимет тревогу.
   В комнате отдыха Шатун посмотрелся в зеркало и остался доволен: лицо человека спокойного и уверенного в себе. Он выключил верхний свет, вышел в подземный коридор, и быстро зашагал к дальней лестнице. Не встретив ни души, поднялся на два пролета и попал в другой подземный коридор, теснее первого и хуже освещенный. На стенах краской по трафарету нарисованы стрелки, а под ними надписи. Отделение урологии, – это направо, корпус номер три. Хирургический корпус, налево. Шатун оказался на тесной площадке перед лифтом. На двери табличка: «отключен».
   Ему нужно подняться вверх по другой лестнице, что в противоположном конце здания, оттуда пешком на шестой этаж. Прямо по коридору, потом налево за угол. И он возле шестьсот шестой палаты. В холле первого этажа уже выключили свет, настольная лампа горела только на столике дежурной медсестры, но людей не видно. Шатун быстро преодолел расстояние от одного конца холла до другого, снова оказался на лестнице, здесь лифта не было вовсе. Сквозь оконные стекла из внутреннего двора пробивается свет фонаря.
   Шатун поднялся на шестой этаж, приоткрыл двери и выглянул в полутемный коридор. Возле туалета стоял пожилой мужчина на костылях, одна штанина спортивного костюма была завязана узлом чуть выше колена. Человек курил и смотрел в темное окно. Наконец он бросил окурок в урну, резиновые набалдашники костылей застучали по полу. Шатун подождал, когда звуки стихнут. Он потянул дверь на себя и быстро пошел по коридору, свернул направо.
   Милиционер в штатском, долговязый парень, сидевший в кресле возле палаты, глянул на неурочного посетителя поверх газеты. Оперативник сунул руку под пиджак, но замешкался, его смутил белый халат и пластиковая карточка с фотографией, прикрепленная к лацкану халата. Оперативник поднялся. Шатун уже расстегнул пуговицу халата, выхватил пистолет и дважды выстрелил. В грудь и в голову.
   Звук выстрелов едва слышен, будто пальнули из духового ружья или детского пистолета. Оперативник сел в кресло, из которого только что встал. Шатун прикрыл его лицо газетой и толкнул дверь палаты.
//-- * * * --//
   Радченко развел костер из сухих веток, присел возле огня. Он плеснул в котелок немного воды, дождался, когда она закипит, и бросил щепотку чая. Консервы и галеты он выбросил на месте прошлой ночевки. Поэтому сегодня вместо ужина можно наслаждаться чистым воздухом и пением птички.
   Джейн, измотанная переходом, стянула башмаки, потрогала икроножную мышцу. За день повязку меняли два раза, но теперь на марле снова проступали бурые разводы сукровицы. Джейн срезала бинты ножом, осмотрела рану. За время пути нога опухла от колена до щиколотки, налилась синевой. Кожа сделалась рыхлой, но рваные края раны немного подсохли. Радченко присел рядом, достал из кармана куртки бинт и флакон, на дне которого плескалось немного антисептика. Он разорвал упаковку зубами, наложил повязку, стянул концы бинта.
   – Надо зашить рану обычной ниткой, – сказала Джейн.
   – Уже поздно, – покачал головой Радченко. – Кожа стала дряблой. Шов разойдется. Я только хуже сделаю.
   – Нас догонят? – спросила Джейн.
   – Если будем идти, как шли сегодня…
   – Идти, как сегодня, мы уже не сможем. Если сил хватит…
   Джейн растянулась на земле, повернувшись лицом к огню, и закрыла глаза. Минуту Радченко ждал, что она скажет, но Джейн не сказала ничего. Она уснула, не сумев договорить начатую фразу. Костер горел плохо, дым щипал глаза. Радченко маленькими глотками пил чай и сплевывал чаинки.
   Он вспоминал вчерашний переход, когда еще были живы Муса и Рахат Садыков. Это был тяжелый подъем, под палящим солнцем. Это был трудный подъем. Но сегодня еще труднее. Роль страховочного троса выполняла бельевая веревка, которой он связал себя и Джейн. Поднимались медленно, черепашьим шагом. Когда Джейн падала, она раскидывала руки по склону, стараясь не сползти вниз. И лежала до тех пор, пока не вернутся силы. Бинт крепко стягивал рану, но кровотечение все равно открывалось. В ботинке хлюпала кровь, голова кружилась. Вместо земли Джейн видела небо, а вместо неба землю.
   К полудню посох из вишни бесследно исчез и Радченко потратил час, чтобы сделать из ствола молодого деревца что-то вроде костыля. А потом крутой склон кончился и впереди, до следующего склона, лежала длинная почти ровная площадка, поросшая мелким кустарником.
   Джейн легла на землю, и Дима понял, что она больше не поднимется, даже если он очень попросит. Но через пять минут Джейн открыла глаза и встала на ноги. Она хотела спросить Радченко, куда они идут и зачем? Есть ли смысл убегать от погони, если сил почти не осталось?
   Она хотела спросить о многом, но Джейн за всю дорогу не сказала и десятка слов. Когда начался следующий подъем, Радченко стало плохо, сначала носом хлынула кровь. Дима повалился на склон и пришел в себя, когда веревка натянулась. Он открыл глаза, сел и увидел, что Джейн тоже упала.
   Она лежала внизу, привалившись спиной к камню. Повязка на ноге пропиталась кровью, рот Джейн полуоткрыт, лицо бледное как полотно. Радченко скатился вниз и вздохнул с облегчением, убедившись, что это всего лишь обморок. Он снял с Джейн ботинок, выплеснул из него кровь. Поменял бинты, помазав кожу антисептиком. Кажется, Джейн заплакала от боли. Или слезы выступили от солнца, бьющего в глаза… Трудно понять. Она поднялась через десять минут и пошла дальше.
   …Радченко оставил в котелке немного чаю, расстелил на земле куртку и лег. Он подумал, что погоня подберется к ним на расстояние прицельного выстрела уже утром. Одно утешает: выбились из сил не только Радченко и Джейн. Тем, кто идет за ними, досталось не меньше. У них рюкзаки с поклажей, оружие и патроны. Еще он подумал, что завтрашний день станет решающим. Теперь дорога пойдет не в гору, а под гору. Надо спуститься на небольшую равнину, зажатую между холмами. Если на зорьке удастся сделать пару километров, – уже большой успех.
   Радченко подумал, что на куртке не осталось пуговиц, все отлетели. И с этой мыслью провалился в глубокий сон.

Глава двадцать пятая

   Дежурство Девяткина в больнице заканчивалось ровно в полночь, однако майор был уверен, что развязка наступит раньше полуночи. Из темного кабинета в административном корпусе он видел, как на территорию больницы заехал фургон с надписью на кузове «служба газа». Машина остановилось неподалеку от хирургического корпуса.
   С позиции Девяткина открывался не самый лучший обзор. Слева и справа панораму загораживали кусты сирени. Единственный фонарь на высоком столбе, давал слишком мало света, чтобы разглядеть человека, который вылез из кабины. Загудела коротковолновая рация. Это один из оперов, наблюдавший за больничной вахтой из соседнего здания, подал голос.
   – Я Байкал три, – сказал он. – Голову даю на отсечение, что это Шатун. Кепка надвинута на глаза, старый комбинезон, на руках перчатки. Лица почти не видно. Но по телосложению, по манере двигаться…
   – Я Байкал один, – Девяткин поднес переговорное устройство к губам. – Слушать всем. Не предпринимать никаких действий. Действовать по команде старшего по группе капитана Лобова.
   Девяткин сделал шаг к окну и замер, стараясь разглядеть человека в бинокль. Тень козырька кепки падает на лицо. А фигура действительно напоминает Шатуна и повадки его, крупный мужик, двигается медленно. Когда стоит на месте, переступает с ноги на ногу. Если это действительно он, что ж, остается поздравить себя. Мужчина выгрузил из кузова раздвижную лестницу и высокую картонную коробку. Водрузил свою ношу на плечо и тронулся в сторону девятиэтажного серого корпуса. Девяткин потерял человека из вида и подумал, что к встрече все готово.
   Шатуна примут оперативники, как только он поднимется на шестой или седьмой этаж. Там двенадцать милиционеров в штатском. Они готовы к любым неожиданностям. Девяткин накинул плащ, вышел в темный коридор, оттуда на больничный двор. Передвигаясь вдоль административного корпуса, он перешел через узкую асфальтовую дорогу и нырнул в кусты. И зашагал к темному входу в девятиэтажный корпус.
   – Я Байкал два, – ожила рация. На связи был оперативник, дежуривший на первом этаже. – Объект вошел. Открыл парадную дверь своим ключом. В холле никого нет, темно. Он увидел, что лифты отключены и…
   – Ну, чего дальше? – поторопил Девяткин.
   – Поднимается пешком. На плече складная лестница. И какая-то коробка из толстого картона.
   Девяткин подумал, что спешить некуда. Скоро этого человека с лестницей задержат. За шиворот плаща упала тяжелая дождевая капля. Девяткин подумал, что возле палаты, где лежит Жора Тост, сейчас дежурит один оперативник. Ну, больше народу там и не нужно, если не хочешь медицинский персонал распугать и привлечь к персоне Тоста лишнее внимание. Девяткин взглянул на часы и подумал, что этот оперативник по имени Николай, позывной Байкал девять, не вышел на связь в одиннадцать вечера. Наверное, спит или…
   Из рации доносился только треск помех. Девяткин повернулся и быстро зашагал к хирургическому корпусу. Минуту он стучал в дверь главного подъезда, наконец, она распахнулась. Заспанная женщина в синем халате, то ли вахтер, то ли дежурная сестра, сказала, что внизу в течение последнего часа никто не появлялся. Ни чужие, ни свои. Девяткин, убедившись, что лифты не работают, побежал вверх по ступенькам. Оказавшись на шестом этаже, он вошел в полутемный коридор. Свет в палатах погашен, в дальнем конце коридора, у другой лестницы, столик дежурной сестры.
   Из главного коридора свернул направо и остановился. Он увидел кресло, в котором, широко расставив ноги, сидел человек. Руки на животе, а лицо и грудь прикрыты газетой. На бумаге отпечатались свежие кровавые пятна. Девяткин вытащил пистолет. Он сдернул газету. Оперативник, сидевший в кресле, смотрел в пустоту широко открытыми глазами. Пуля пробила лобную кость, крови вышло немного. Девяткин толкнул дверь ногой, включил свет в палате.
   Тост, одетый в трусы и белую майку без рукавов, лежал ничком на полу, в тесном пространстве между дверью и кроватью. Рядом очищенное от кожицы яблоко и перочинный ножик с лезвием, испачканным кровью. Видно, убийца переступил порог и шагнул к кровати, не зажигая света. Тост чистил яблоко перочинным ножом. Он даже не успел испугаться…
   Затем Тост, еще живой, свалился с койки и, потеряв ориентировку в пространстве, пополз к входной двери, оставляя за собой широкую кровавую полосу. Он опрокинул матерчатую ширму. И у самой двери получил еще две пули: в спину и в затылок. Возможно, все произошло не совсем так. Тост, зажав в кулаке перочинный ножик, дополз до двери. И все-таки успел вогнать лезвие в ногу своего убийцы, не видевшего ножа в темноте и не ждавшего этого сюрприза. И только потом получил последнюю пулю.
   Девяткин сглотнул застрявший в горле комок. В кармане плаща ожила рация:
   – Я Байкал два, – сказал старший оперативник. – Подозреваемый задержан. Товарищ майор, вы меня слышите?
   – Слышу, – ответил Девяткин.
   – При нем винтовка Драгунова с оптическим прицелом, упакованная в коробку. Еще в коробке два десятка патронов. Человек назвался Иваном Коловым. У задержанного удостоверение оператора Нагатинской газовой станции. По его словам, доставить в больницу коробку и лестницу попросил человек, по описанию сходный с Шатуном.
   Дальше Девяткин не слушал, он выбежал из палаты. Скатился вниз по ступенькам лестницы. Вихрем помчался через холл, едва не сбив с ног женщину в синем халате.
   – Только что туда побежал, – вслед крикнула она. – В подвал.
   Через минуту Девяткин оказался в подземном переходе второго уровня. Длинный плохо освещенный коридор просматривался из конца в конец. Никого не видно. На бетонном полу возле стены капельки крови. Видно, убийца постоял тут некоторое время и пошел дальше. Но куда? Девяткин пробежал вперед, оглянулся. Кажется, где-то высоко над головой хлопнул то ли тяжелый металлический люк, то ли железная дверь.
   На ступенях ближней лестницы капли крови вперемежку с пылью. Он побежал вверх, прыгая через ступеньку, оказался в узком темном коридоре. Вместо бетонного пола железные решетки, впереди дверь, обитая листами жести. И надпись, выведенная неверной рукой «котельная».
   На перилах свежие разводы крови, будто кто-то вытер руку о светлый пластик. Сердце Девяткина билось ровно, а вот дыхание тяжелое. Одно из двух: или убийца ждет его за этой дверью, или он уже поднялся наверх через котельную. И теперь пытается уйти из больничного двора незамеченным. Девяткин сделал еще полшага вперед, пнул дверь подметкой башмака.
   Выстрелы с обеих сторон ударили одновременно, Девяткин отступил назад. В первое мгновение он увидел только абрис человеческой фигуры у противоположной стены. И услышал, как где-то совсем близко просвистела пуля. Согнув руку в локте, Девяткин выстрелил в ответ. Противников разделяла дистанция в семь-восемь метров, с такого расстояния трудно промахнуться, если рука не дрогнет. Девяткин в очередной раз нажал на спусковой крючок, но не услышал выстрела. Затвор пистолета отошел назад, значит, расстреляны все патроны.
   Юрий Иванович подумал, что все еще жив и вроде бы даже не ранен. В воздухе плавал пороховой дым, пахло машинным маслом и скипидаром. Он сунул в рукоятку пистолета снаряженную обойму, передернул затвор. Держа оружие наготове, переступил порог, нашарил на стене выключатель.
   Когда вспыхнула лампочка, Девяткин отфутболил в темный угол пистолет, валявшийся посередине комнаты. Перевел взгляд на мужчину в плаще. Человек лежал на боку возле противоположной двери, одна нога поджата к животу, вторая вытянута. Ботинки приметные: кремовые мокасины из мягкой кожи. Мысок левого ботинка в крови, а вот он узкий след, оставленный лезвием перочинного ножа.
   Девяткин, наступив башмаком на плечо Шатуна, перевернув тело с бока на спину. Лицо бывшего адвоката оказалось спокойным, глаза закрыты, морщины на лбу разгладились. Можно подумать, будто он спит. Только место для отдыха выбрал неподходящее.
   – Вот и встретились, – вслух сказал Девяткин. – А я уж думал, ты меня обставишь. Адвокатам всегда по жизни везет. А ментам не очень…
   Во врезном замке торчал ключ с казенной биркой на стальном кольце. Девяткин хотел вытащить ключ и бросить на стол, не получилось. Тогда он постарался повернуть ключ в одну или в другую сторону, ничего не вышло. То ли старый замок сломался в самый неподходящий момент, то ли Шатун вставил ключ не той стороной, а вытащить не смог. Последние минуты своей жизни Шатун потратил на борьбу со сломанным замком.
   – Я Байкал один, – Девяткин поднес к губам рацию. – Всем прием. Лобов, ты где? Этого кадра с винтовкой отправляйте к нам на Петровку. Там будем разбираться. Я в помещении котельной, в подвальном этаже. Срочно нужны двое понятых, вахтеры подойдут. Еще нужен оперативник с хорошим почерком. Протокол писать. Да, самое главное… Нужна «скорая помощь, точнее, труповозка. И звони в городскую прокуратуру. Пусть высылают свою бригаду. Да, да. Шатун, собственной персоной.
   – Поздравляю, – выдохнул Лобов.
   – Не с чем, – ответил Девяткин. – Перед смертью Шатун все же успел навесить своего друга. Бывшего друга. Да, такие дела… Опер, который дежурил у палаты, долговязый такой… Его насмерть.
   Девяткин дал отбой, положил рацию на стол и вытащил пачку сигарет.
//-- * * * --//
   Джейн приснилось, будто она ночует в степи у костра. Искра отлетела на шерстяное одеяло, которое принялось медленно тлеть. Джейн открыла глаза и увидела, что шерстяного одеяла и в помине нет, она лежит на голой земле, подложив руку под голову. Дима Радченко сидит напротив и смотрит на огонь тусклым взглядом. Кажется, этой ночью он не спал ни минуты.
   На часах три с четвертью ночи, значит, скоро рассвет. Джейн села, стряхнула пыль с куртки. Потрогала шею кончиками пальцев и подумала, что температуры, кажется, нет. После короткого сна она чувствует себя лучше. И это уже хорошо. Она взяла котелок, стоявший у огня, и глотнула теплого чая. Нет, это пить невозможно. Она сделала глоток воды из фляжки. Воды остается пол-литра, даже чуть больше. И у Радченко полфляжки. Хватит на один переход. И что дальше?
   – И что дальше? – спросила она. – Еды нет, вода кончается. И взять ее негде. С этой ногой я далеко не уйду. Поэтому спрашиваю: что дальше?
   – У нас не так много времени, – сказал Радченко. – Но я успею кое-что рассказать. Я начал ваши поиски в Душанбе с того, что навел справки в городских гостиницах. Выяснил, что вы вместе с Садыковым выехали из гостиницы «Баскунчак» в неизвестном направлении. Взяли с собой много вещей, в том числе палатки, консервы. Сто к одному, отправились в поселок Измес. Я навел справки о вашем спутнике. Садыков – уголовник, для которого убить человека все равно что муху прихлопнуть. Работает он на одного московского гангстера по имени Александр Шатун. Но Садыков выехал из города не в том направлении, где находится поселок Измес. И тут я понял, что потерял нить поисков, окончательно запутался.
   – Вы могли улететь обратно в Москву, – сказала Джейн. – И никто бы вас не упрекнул.
   – Мог, но не улетел. Решение пришло после того, как я обыскал ваш гостиничный номер. И утащил с собой ноутбук. От компьютера толка никакого, но в сумке я нашел ваши авиабилеты Москва – Душанбе. Вы летели с пересадкой в соседней республике, в Узбекистане. Хотя из Москвы есть прямой рейс, вы полетели с пересадкой. И к тому же провели весь день, с утра до вечера в Узбекистане. А могли улететь раньше. Странно. Мне хотелось понять логику ваших поступков. В той же сумке лежала квитанция на оплату работ, которые обязуется выполнить фирма «Коринф». Десять тысяч баксов, здесь это целое состояние. Я попытался выяснить, что это за «Коринф». Мне сказали, что этот «Коринф» строит частные дома и делает надгробья из природного камня. Я понял, что ничего не добьюсь, если…
   – Если лично не полетите в Узбекистан и постараетесь все выяснить на месте, – крикнула Джейн. – У вас есть хватка. Впрочем… Все это уже не имеет значения. Нам жить осталось часа четыре, может, шесть часов. Кстати, не знаете: почем тут на рынке человеческие головы? Они дороже арбузов?
   Джейн засмеялась. Это был странный нервный смех.
   – Дослушайте, – сказал Радченко. – Словом, я вылетел из Душанбе в Ташкент, оттуда выехал в Джизак. У меня с собой были наличные, поэтому задача упрощалась. Нашлись люди, которые рассказали мне, что фирма «Коринф» несколько лет назад основана бывшими военнослужащими, офицерами летчиками. У них и строительный бизнес и много чего еще. В свое время они купили у государственного авиационного предприятия небольшой аэродром и несколько старых гражданских самолетов, которым тогда не находилось применения. Месяц назад вы обратились в одну организацию с просьбой провести аэрофотосъемку местности, точнее, одной горы и ее окрестностей. Гора находилась на территории соседней республики. Вы перевели деньги фирме «Зодиак», которая занимается аэрофотосъемкой. То есть устанавливает на самолетах оборудование и так далее.
   – Совершенно верно, – кивнула Джейн. – А летчики из фирмы «Коринф» согласились подняться в воздух только в том случае, если я сама приеду подписать документы. И привезу наличные.
   – И все вышло, как вы задумали, – кивнул Радченко. – С местного аэродрома вылетели два самолета «Ил – 14», старые, но вполне надежные машины. При аэрофотосъемке самолеты летят один за другим на расстоянии в сто или двести метров в зависимости от рельефа местности. Турбулентность тем сильнее, чем ближе самолет к земле. Особенно чувствуется болтанка днем в гористой местности. Работа опасная. Требует ювелирной точности. Первый самолет несет подвеску с аппаратурой, закрепленной на длинном тросе. С земли это выглядит так, будто самолет тащит за собой на веревочке газовый баллон. Этот баллон излучает сигнал, который отражаются от поверхности земли. Самолет, летящий следом, принимает и обрабатывает сигнал. Если на данной площади имеются, например, залежи меди, отраженный сигнал скажет оператору, что здесь именно медь, а не олово или вода. Вы сообразили, что аэрофотосъемка – самый верный способ определить, есть ли там медь. И какие деньги стоят на кону в этой игре. Мне показали карты аэрофотосъемки. И я скажу – что цена вопроса – многие сотни миллионов долларов.
   – Рада, что вы расширили свой кругозор, – усмехнулась Джейн.
   – И я подумал, что надо попробовать поискать вас у поселка Измес, – продолжал Радченко. – Мне в голову не приходило, что мы встретимся в том проклятом месте, на той улице… Вы стояли на балконе, а в это время сломалась машина, на которой меня перевозили. Там на летном поле в Узбекистане я бродил среди старых самолетов и вертолетов и думал о том, что делать дальше. Где вас искать и как? Я понял, что вы обязательно появитесь у поселка Измес. Вы возьмете образцы грунта, породу. Возможно, вы уже закончили все дела и собираетесь вернуться. Итак, встретить вас можно по дороге в Измес. Или в самом поселке.
   – Я доставила вам много хлопот, – улыбнулась Джейн. – И что было дальше?
   – Я вернуться в Душанбе. Там купил машину и поехал по вашему маршруту. А в фирме «Коринф» арендовал вертолет Ми – 8. Удовольствие не из дешевых, но жизнь дороже. Мне представлялось, что самый надежный путь вытащить вас отсюда – по воздуху. Вертушка должна была приземлиться в окрестностях Измеса. Настоящего Измеса. Надеюсь, все прошло по сценарию. И летчики ждут нас, чтобы доставить в соседнюю республику. Наверняка вертолет стоит там, где кончается склон этой горы. Сегодня последний день. В полдень машина улетит в Узбекистан. С нами или без нас.
   Небо на востоке начало понемногу светлеть. Снизу потянуло дымом костров. Пора выходить.
//-- * * * --//
   С раннего утра Девяткин побывал в кабинете начальника следственного управления ГУВД Богатырева и, вернувшись к себе, стал составлять рапорт о проделанной работе. Он старался описать события вчерашнего вечера, обстоятельства гибели Александра Шатуна и события трех последних дней. Но получалось плохо, ткань повествования рвалась, фразы из-под пера выходили казенные, вымученные. Девяткин сердился на себя самого, рвал листки бумаги и отправлял их в мусорную корзину.
   Когда корзина оказалась переполненной, он снял трубку и вызвал к себе старшего лейтенанта Сашу Лебедева. Усадил его в кресло у противоположной стены, запер дверь и сказал:
   – Никак этот проклятый рапорт не дается. В Школе милиции за сочинения тебе сколько ставили?
   – Когда как, – Лебедев пожал широченными плечами профессионального борца. – Когда тройки. А когда и четверку натягивали.
   – Натягивали, – передразнил Девяткин. – Ладно… По этой части мы с тобой примерно в равных весовых категориях. Будешь мне помогать. Для начала я расскажу тебе эту историю устно. А потом мы запишем ее на бумаге. Лады?
   – Без проблем.
   – Жора Тост за день до гибели согласился написать явку с повинной. Подробно рассказать и покаяться в том, как они с юристом Шатуном убили иностранца. И Тост сдержал обещание. Бумаги нашли под его матрасом в больнице. Он не смог или не захотел доверить их дежурному оперативнику. Меня дожидался, но я пришел слишком поздно. И еще Жора оставил запись на диктофоне.
   Девяткин положил на стол три страницы, исписанные мелким почерком. И, дождавшись, когда подчиненный дочитает, продолжал:
   – В диктофонной записи Тост сообщает все, что ему известно о гибели бизнесмена Василия Ивченко, который был совладельцем фирмы «Васта». Первоначально эксперты установили, что смерть Ивченко ненасильственная. Якобы он в речке утонул. Но эксперты ошиблись. В их оправдание можно сказать, что труп пролежал на дне реки под корягой несколько дней. И успел частично разложиться. Саму экспертизу проводили в судебном морге маленького подмосковного города, где нет даже морозильников для хранения трупов. Кроме того, оба судебных эксперта ушли в отпуск. Вскрытие делал санитар под началом вчерашней выпускницы медицинского института.
   Девяткин, промыл горло глотком газировки, упал в любимое кресло, задрав ноги на стол, продолжил говорить, не выпуская изо рта сигареты. Он сказал, что эта история началась вовсе не в тот день, когда водолазы извлекли из-под коряги труп Ивченко. И не десятью днями раньше, когда его забили до полусмерти и еще живого утопили в реке. А затем на моторной лодке отвезли подальше, вниз по течению, и засунули труп под корни упавшего поперек реки дерева. Чтобы искали дольше. Она началась, когда Рогов понял, что не хочет делиться деньгами с компаньоном. Дальше была инсценировка несчастного случая.
   Девяткин прикурил новую сигарету:
   – После похорон компаньона, его вдову Лиду привезли в офис и попытались с ней поговорить. Но разговора не получилось. Лида потребовала вернуть ей деньгами долю покойного мужа. Рогов отказался. А дальше начались суды, тяжбы, экспертизы, новые суды. И аудит с привлечением американской фирмы.
   – Надо думать, теперь по закону фирма «Васта» перейдет в собственность вдовы Лиды Ивченко, – сказал Лебедев.
   – Именно так, – кивнул Девяткин. – У Стаса Рогова не было близких родственников. Воспитывался в детдоме. С женой уже пятый год в разводе. Детей нет. Все деньги, все имущество «Васты» достанется Лиде Ивченко. Судиться ей больше не с кем. Уголовное дело надо закрывать. Но некоторые вопросы все же остались без ответа.
   – Например?
   – Кто он этот иностранец, труп которого нашли в машине Джейн Майси? Откуда он взялся? Ведь не с неба ведь упал. И еще Джейн жалко, симпатичная была женщина. Скромная и честная.
   – Почему вы о ней в прошедшем времени? Может быть, она жива и здорова.
   – Я не в детском саду работаю, а в убойном отделе МУРа, – взгляд Девяткина стал печальным. – Разного тут насмотрелся. И вот что скажу: я на ее жизнь рубля против сотни не поставлю. Такие дела…

Глава двадцать шестая

   Командир вертолета пилот второго класса Алил Акилов сидел возле костра, глядел, как из-за дальнего холма появляется солнце, а на ближнем склоне горы Безымянной происходит что-то странное. Вниз сквозь колючие кусты и завалы камней спускаются двое: первым движется мужчина, а за ним женщина, с виду нищенка, одетая в обноски. Женщина припадает на правую ногу, иногда останавливается сама, иногда падает. Но снова поднимается и двигается дальше.
   Бугристая равнина простиралась от склона Безымянной горы до поселка Измес. Вертолет стоял на этом месте уже неделю. В экипаже МИ – 8, как правило, состоявшим из трех человек, на этот раз насчитывалось только двое: первый пилот и штурман. Второй пилот перед самым вылетом отпросился на полчаса съездить к арыку, набрать фляжку свежей воды. Его ждали до вечера и вылетели вдвоем. Позже по рации узнали, что второй пилот появился на аэродроме только в середине следующего дня и тому же мертвецки пьяным.
   Сегодняшним утром, как обычно, солнце медленно выползло из-за горы и осветило крошечный поселок, зажатый между двумя высокими холмами. Осветило равнину, заросшую сохлым кустарником, вертолет, видавшую виды машину с вмятинами на фюзеляже и запыленными стеклами. Летчик Акил Акилов и бортмеханик Шерали Мурзоев, ночевавшие в палатке, поднялись раньше обычного. Разожгли костер и вскипятили воду в алюминиевом чайнике. Ничто не предвещало новостей, ни плохих, ни хороших. И вдруг эта парочка на склоне горы.
   Отсюда с равнины людей без оптики не разглядеть. Так что Акилов производил свои наблюдения через оптический прицел карабина «Тигр». Он припадал глазом к окуляру и не мог оторвать взгляда от захватывающего зрелища. Вот женщина упала, видимо, неудачно, подвернула ногу, и не хватило сил подняться. Мужик тоже совсем выбился из сил. Он не сразу смог вернуться назад и помочь спутнице.
   – Ты чего там увидел? – бортмеханик Шерали Мурзоев хлебал чай из железной кружки и думал, что пора возвращаться домой. И это хорошо. За время, проведенное здесь, кожа стала шершавой, словно наждачная бумага, в волосах завелись насекомые.
   – Я-то? – переспросил пилот. – Да вот какой-то мужик с бабой, по виду нищие, с горы спускаются.
   – А я думал, это местный пастух идет, – сказал Шерали. – Если он и сегодня припрется, я его точно пристрелю, козла старого.
   Шерали подлил чая, съел половину лепешки. И, попросив карабин у летчика, стал смотреть в окуляр прицела. Женщина и мужчина находились посередине склона, где-то между основанием горы и вершиной.
   – Да, какие-то бродяги, – сказал он. – Оборванцы. Но что они делают в горах?
//-- * * * --//
   Шерали сходил к вертолету, забрался в кабину и вернулся с биноклем в фанерном футляре. Бинокль был не слишком сильным. Теперь Шарали заметил то, что не углядел раньше. С вершины горы спускались цепочкой люди. За кустами и деревьями штурман насчитал четырнадцать человек, потом заметил еще двоих. Люди шли тяжело, видно, что по горам они блуждают не первый день.
   Народ, видно по одежде, гражданский, но все вооружены. Кто карабином, а кто и автоматом, на плечах рюкзаки, на ремнях ножи и саперные лопатки. Видно, что группа охотников идет по следу той бабы и мужика. Те, что сверху, уже могли бы стрелять, но они не видят свои цели, мешают заросли кустов и чахлые деревца с причудливо изогнутыми стволами. Охота на двуногих, – это интересно, жаль, что такое зрелище выпало на последний день, когда надо собираться в путь и улетать. Своего пассажира, богатого путешественника, арендовавшего вертолет, они так и не дождались. Впрочем, это не беда. За все заплачено вперед.
   За неделю, проведенную здесь, окрестности горы Безымянной и поселок Измес надоели хуже горькой редьки. Скрашивал быт местный пастух Рахман, старик с козлиной бородой и бельмом на одном глазу. Он приходил каждый день, чтобы выпросить щепотку чая, а потом сидел до вечера и травил рассказы о своей жизни или играл на самодельной дудке.
   Люди в поселке жили не самые гостеприимные. Двери и ставни домов всегда держали на замке, а на улицу выходили редко. Таким случаем становилось ежемесячное появление торговой лавки, грузовика набитого лежалым товаром. Из крытого кузова продавщица Зухра торговала сухарями, мукой, рисом и растительным маслом.
   Летчики, ставшие свидетелем приезда автомобильной лавки, взяли пару за двойную цену бутылок водки, запрещенной к продаже в малых селах, и весело провели вечер. А скудный запас технического спирта, предназначенного для промывки кое-каких узлов вертолета, сберегли на черный день.
   – Вот тебе и на, – сказал Шерали и передал бинокль летчику. – Смотри.
   Акил Акилов увидел среди группы преследователей двух милиционеров в форме и решил, что идет задержание преступников. Видно, сильно они местной власти насолили, если за ними снарядили такую погоню. Летчик наблюдал, как женщина упала и долго не могла встать, а мужчина тоже лежал на каменистом грунте, и не было сил, чтобы вернуться за спутницей и помочь ей.
   Акилов посмотрел на часы и сказал:
   – Пора имущество собирать. Мой посуду, запаковывай палатку. Вылетаем ровно в полдень.
   Шерали с неохотой принялся за сборы. Он сложил в рюкзаки казенные вещи, скатал палатку и засунул ее в чехол, затем отнес в вертолет лопаты, пол-ящика лука, немного картошки. Он подогрел на костре воды и, усевшись на землю, принялся оттирать от жира и копоти два котелка, в котором готовили пищу, чайник и миски. Работа шла туго. Отчистив чайник, Шерали отнес в вертолет оставшуюся часть имущества. Минуту он раздумывал: не оставить ли пастуху картошки, есть ее все равно некому, но решил, что баловать старика не за что.
   Доделав дела, Шерали снова взялся за бинокль. Теперь он видел, что группа преследователей разделилась. Впереди шли те, кто догадался бросить рюкзаки и оставить только оружие. Женщина с мужчиной очутились внизу склона. Баба лежала на камнях, а мужик помогал ей подняться. Бортмеханик залез в вертолет и доложил обстановку командиру.
   Акил Акилов сидел в кабине, разглядывая карту и тетрадку с полетным заданием. Только что он связался по рации с авиаотрядом, доложил диспетчеру, что вертолет дожидался путешественника ровно столько, сколько положено по договору. Время кончилось, пора улетать. Диспетчер пожелал доброго пути, сказал, что ветер слабый северо-западный два балла, видимость четыре с половиной километра. На базе ждут возвращения борта через три часа с четвертью. На том связь кончилась.
   – Тот мужик с бабой на равнину спустились, – доложил штурман. – Может быть, досмотрим перед вылетом? Ну, чем тут дело кончится. Интересно ведь узнать.
   – И мне интересно, – честно ответил Акилов. – Но вертолет…
   Остаться, конечно, хотелось, но как бы не началась стрельба. Тогда пули могут повредить вертушку. Потом объясняйся с начальством, пиши бумажки. Впрочем, к чему понапрасну нагонять страхи. В женщину стрелять не станут, тем более ей в спину. С мужчиной охотники могут вести себя по обстоятельствам.
   – Ладно, посмотрим, чем дело кончится, – решил Акилов. – Такое не каждый день увидишь.
   – Верно, не каждый день, – поддакнул штурман.
   Он выпрыгнул из вертолета, захватив карабин. Акилов улегся на брезенте и взял себе бинокль. Штурману пришлось наблюдать за происходящим через прицел карабина. Женщина с мужчиной находились в том же месте, а первая группа охотников нагоняла беглецов.
//-- * * * --//
   Радченко видел на краю поля вертолет, рядом с машиной мелькнули силуэты человеческих фигур. Джейн подвернула ногу и лишилась чувств от боли. Пришлось вернуться. Он разрезал повязку на ноге, пропитавшуюся кровью. Достал из кармана куртки последнюю упаковку бинтов, зубами разорвал бумагу. Антисептика больше не осталось, Радченко отбросил флакон, спеша, наложил повязку. Кровотечение не останавливалось, он стянул концы бинта и завязал узел. Потом помог Джейн сесть.
   – Видишь эту штуку? – он показал пальцем на вертолет.
   – Вижу, – кивнула Джейн.
   – Мы прошли спуск почти бегом, – сказал Радченко. – Нам осталось…
   Он не договорил, потому что глотка была забита пылью, а шершавый язык едва шевелился во рту.
   – До этой штуки меньше километра, – договорил он. – Если мы дошли сюда, то до вертушки доберемся.
   – Доберемся, – механически повторила Джейн.
   Радченко отстегнул от ремня и бросил на землю пустую фляжку. В кармане пистолет и снаряженная обойма. После некоторого раздумья Дима решил пистолет не оставлять. На землю полетел ножик, Дима сделал глоток из второй фляжки и дал напиться Джейн. И эта фляжка полетела в кусты. Все, больше бросить нечего. Он поднялся на ноги, чувствуя, что в голове шумит, а земля потеряла прежнюю твердость. Она сделалась упругой, будто резина, и теперь проседает под башмаками. Он протянул руки Джейн. Она встала на здоровую ногу, обхватила рукой его плечо.
   – Опирайся как следует, – сказал он. – Так, чтобы могла идти. Понимаешь? Вот так…
   Он сделал шаг к вертолету. Джейн шагнула. Радченко сделал следующий шаг и еще один. Да, они шли. Пусть очень медленно, но все-таки шли.
   – Молодец, – сказал Радченко. – Еще давай… Еще…
//-- * * * --//
   Капитан Урузбеков и сержант Салтанов, шли следом за охотником с собакой. Они и увидели беглецов первыми. Парочка уже благополучно осилила спуск и теперь ковыляла по равнине.
   Женщина повисла на ветеринаре, потому что сама идти не могла. Правая штанина джинсов была обрезана, а икроножную мышцу и голень закрывала бурая от крови повязка. Далеко на такой ноге не уйдешь, можно не стараться.
   На краю равнины, стоял вертолет. Видно, летчики совершили вынужденную посадку. На них можно не обращать внимания, авиаторы люди мирные. И в чужие дела никогда не лезут.
   Урузбеков остановился, глянул на сержанта, спускавшегося сзади, и показал пальцем на ветеринара и его спутницу:
   – Ну, не зря мы ноги топтали? Говорил же: мы их возьмем.
   – А я и не спорил, – отозвался Алымбай. – Только куда делись еще двое?
   – Когда будем возвращаться назад, найдем их трупы, – ответил капитан, улыбаясь собственным мыслям. – Как думаешь, найдем?
   Последнее полутора суток они шли по следам, оставленным только мужчиной и бабой. Еще два бандита исчезли. Тут одно из двух: или группа разделилась, или двух пропавших отморозков уже нет в живых. Второй вариант вернее. Потому как тропа тут только одна. И проход между скалами один, с него нельзя свернуть ни вправо, ни влево. Иначе – гибель.
   Капитан обернулся назад, но вместо сержанта, который почему-то оказался далеко сзади, увидел за собой усатого двухметрового верзилу по имени Исмаил. Мускулистый и загорелый, покрытый татуировками словно японский якудза, с ног до головы, он вызывал у окружающих людей безотчетный страх.
   Этот малый – главный среди охотников, которых выделил для погони старейшина поселка аксакал Фарад Гусейнов. Приказов Исмаил и его группа не слушалась, да никто им приказы отдать не посмел бы. Держались охотники особняком, ели свои харчи, и говорили тихо, почти шепотом.
   – Найдем трупы, – ответил Исмаил за сержанта. – Обязательно найдем.
   Капитан вдруг остановился, вытер пот рукавом и, почувствовав зуд в ладонях, снял с плеча автоматный ремень. Получается, что дистанция убойная. Можно сказать: поход окончен. Девчонку и ветеринара с этой позиции можно срезать одной очередью. Капитан обернулся и вопросительно посмотрел на Исмаила, будто именно Исмаил был в группе старшим. Но тот в ответ покачал головой.
   – Девчонку не убивать, – сказал Исмаил. – Потом… Ну, завтра или послезавтра ее прикончишь. Но не сейчас. А то моим парням обидно будет. Шли, шли. Только для того, чтобы падаль подбирать? Этого парня, ветеринара… Его – можешь из карабина пристрелить. Попадешь?
   Исмаил снял с плеча и протянул капитану охотничий карабин с обычным секторным прицелом.
   – Не промахнусь, – пообещал капитан.
   Он положил автомат на землю. Присел на камень и поймал спину ветеринара на мушку. Солнце слепило глаза, ладони потели, но капитан чувствовал, что это его минута, что он не промажет. Да, Урузбеков не снайпер, и в руках у него простой карабин. Но с расстояния шестьсот пятьдесят метров он вряд ли промахнется. Возможно, попадет не с первого раза. Со второго или с третьего. Но ветеринара положит. Пустит пулю между лопаток, прострелив позвоночник. И вторую пулю вдогонку первой, в затылок или в шею.
   Чтобы сделать эти выстрелы капитан ночи не спал, стоптал пару башмаков, рисковал жизнью. И вот она, сладкая минута…
   Он потянул на себя затвор, и почувствовал, как патрон вошел в патронник. Положил указательный палец на спусковой крючок. Капитан не имел дурной привычки закрывать во время прицеливания один глаз. Он лишь прищурился, плотнее сжал пальцами цевье карабина.
//-- * * * --//
   Радченко сделал еще один шаг и еще. Он чувствовал, как пот катится по затылку, а ноги стали непослушными и тяжелыми, будто к башмакам привязали свинцовые пластины. Он оглянулся назад. В знойном мареве, плывущим над склоном горы, нельзя разглядеть преследователей. Он заметил, что люди остановились, кто-то остался стоять, кто-то присел. Радченко подумал, что теперь, на ровной открытой местности, они с Джейн превратились в две хорошие мишени.
   Но спрятаться все равно негде. Он снова стал смотреть под ноги и считать шаги, которые почему-то становились все короче и короче. И все медленнее и медленнее. Джейн повисла на плече и старалась передвигаться так быстро, как только могла. Но получалась плохо. Свежая повязка быстро пропиталась кровью, сил не осталось.
   – Мы можем отдохнуть минуту? – прошептала она.
   – Ни о чем не спрашивай, – ответил Радченко. – Ты только иди. И ни о чем не думай.
   Радченко опустил голову и стал смотреть под ноги, выбирая место, чтобы правильно поставить ногу. Это сейчас очень важно: поставить ногу так, чтобы она не подвернулась. Звук выстрела пронесся по равнине и пропал где-то за холмом. Радченко видел, как пуля вошла в грунт чуть правее, выбила фонтанчик бурой земли. Ударил второй выстрел. Пуля, кажется, пролетела над головой. Или не долетела до цели.
   Джейн сказала «ой» и упала на землю. Радченко растянулся рядом. Минуту он не шевелился и прерывисто дышал. Потом встал на карачки и ладонью похлопал Джейн по щеке. Она открыла глаза, посмотрела на него снизу вверх и сказала.
   – Я не смогу идти дальше.
   – Сможешь.
   – Не смогу, – прошептала Джейн. Она попыталась улыбнуться, кожица нижней растрескавшейся губы лопнула, выступила капелька крови. Джейн слизала ее языком. – Я не могу. Это точно. Иди ты. Пока у тебя есть хоть один шанс из сотни – иди.
   Капитан Урузбеков ждал мгновения, когда можно будет сделать прицельный выстрел и кончить ветеринара. Но пока картинка, что он видел, не нравилась капитану. Ветеринар встал на карачки и что-то говорит. Он и эта подруга на линии огня. Так можно одним выстрелом сразу двоих прикончить. А из-за такого пустяка не хочется ссориться Ибрагимом и его людьми. Урузбеков прищурил левый глаз и стал дожидаться, когда ветеринар поднимется на ноги и снова станет хорошей мишенью.
   Радченко смотрел на Джейн, решая, что делать дальше. Он чувствовал, как ноют усталые ноги. Как болят слева ребра, – результат неудачного падения на склоне горы. Он слышал, как ветер шуршит сохлой травой.
   Джейн открыла глаза и спросила:
   – Ты еще здесь?
   Радченко покашлял в ответ, отлизал губы сухим языком и спросил:
   – Сколько ты весишь?
//-- * * * --//
   Летчики, устроившись на земле рядом с вертушкой, досматривали последний акт драмы и обменивались репликами.
   – Зацепило девчонку, – сказал Акил Акилов.
   – Нет, парня зацепило, – не согласился штурман. – Эх, жаль.
   – Жаль, – кивнул командир вертолета. – Очень жаль, что все так быстро кончилось. Пук. И готово. И уже лежат. Даже не помучились. Ладно, иди и запускай двигатели. Надо, чтобы прогрелись.
   – Но я… Может, еще…
   – Выполнять команду, – свел брови Акилов. – Живо.
   Шерали, забравшись в кабину, запустил двигатели. Посидел в кресле, вышел в салон. Проверить, все ли оборудование взяли собой. Раньше в салоне стояло двадцать шесть мягких кресел, обитых красивой и прочной тканью. На иллюминаторах висели занавесочки, а под ногами лежала ковровая дорожка. Вертолет перевозил членов правительства республики и других знатных людей. От былого великолепия не осталось даже воспоминаний.
   Теперь вдоль бортов две деревянные скамейки, что раньше пылились в спортзале. Дорожку и занавески давно сперли, салон завален какой-то негодной рухлядью, да и вертушку эту пора отправить в утиль. Чудо, что она еще поднимается в воздух. Шерали увидел, что на месте нет ведра, и вылез из вертолета.
   Он наблюдал, как винты начинают вращаться, как дребезжит плохо прикрученная решетка воздухозаборника. Напоследок Шерали захотел бросить взгляд на равнину и ближний склон горы. Он вышел из-за вертолета и увидел, теперь уже без бинокля, что мужчина идет к вертолету. Идет тяжело, медленно переставляя ноги, потому что тащит на плечах женщину. До вертолета ему остается всего сотня метров.
   Акил Акилов лежит на куске брезента и внимательно наблюдает за незнакомцем. Шерали присел рядом и спросил:
   – Он идет к нам. Кажется, пора вылетать, а?
   – Испугался? – усмехнулся Акилов. – Если тот мужик дойдет до вертолета без остановки и не упадет, я ставлю два пузыря водки.
   – Принимается, – Шерали лег рядом. – Два пузыря, что не дойдет. Он на ногах-то стоять не может. Потому что они заплетаются. Смотри, как он идет. Восьмерками.
   Командир вертолета искренне верил, что он хорошо разбирается в людях. По виду этот мужик худощавый, не слишком накачанный, он очень устал. И, наверное, ничего не ел со вчерашнего утра. Но сила в нем чувствуется. Жилистый, руки и ноги крепкие. Такой дойдет, если очень захочет дойти.
   В бинокль летчики увидели, что люди на склоне горы, остановившиеся несколько минут назад, снова начали спускаться вниз. Они шли гуськом, видно, очень спешили, наверстывая упущенное время. Вперед вырвался капитан Урузбеков. Только что он не сумел подстрелить ветеринара. А тот взвалил на плечи бабу и, прикрываясь ей, шатаясь, как тростинка на ветру, побрел дальше. Значит, стрелять нельзя.
   Когда закончился спуск, Урузбеков оставался спокоен, он знал, что беглецам деваться некуда. В душе он удивлялся упорству и бесконечной животной тупости этого ветеринара. У него земля горит под ногами и жизни осталось пять минут, – а он прется куда-то, будто на краю равнины его ждет спасение.
   – Не люблю тупых ослов, – Урузбеков сплюнул под ноги. Ветер унес его слова.
//-- * * * --//
   Акилов понял, что выиграл пари. Он хотел пожать руку Диме Радченко, когда тот остановился у вертолета, опустил женщину на землю и что-то сказал. Но командир вертушки не разобрал слов из-за шума двигателя.
   – Ты молодец, – прокричал Акилов. – Это за вами погоня?
   Радченко не ответил, он показал пальцем на Джейн и крикнул.
   – Заносите ее в вертолет.
   Акилову показалось, что он ослышался. Он спросил оборванца, чего ему надо. Но на этот раз слов командира не услышал Радченко. А командир увидел пистолетный ствол, направленный ему в грудь.
   – Грузите ее, – заорал Радченко и ткнул командира стволом пистолета. – Живо. Ну, хрена ты вылупился?
   Шерали стоял чуть в стороне и переводил взгляд с незнакомца на командира, а потом на карабин, лежавший на земле рядом с кострищем.
   – Ну, ты чего, не слышал? – закричал на штурмана Акилов. – Женщина ранена. Бери ее под плечи…
   Через минуту Джейн лежала в салоне вертолета на пустых мешках из-под картошки, штурман и командир вертушки заняли место в кабине. Радченко, прихватив карабин, тоже залез в салон. Он еще не захлопнул дверь, когда ударили первые выстрелы. Пули пробили дюраль в двух местах, третья пуля прошла через иллюминатор, еще пару пуль ударили куда-то ниже, задев стойку переднего шасси. Радченко шагнул в кабину, приставил пистолет к затылку командира.
   – Я не могу взлететь, – крикнул пилот. – Нас расстреляют в воздухе. Нам не выбраться.
   – Взлетай, – заорал Радченко. – Иначе пришью. А он сядет на твое место, – Радченко показал стволом пистолета на штурмана. Свободной рукой сграбастал командира за ворот форменной куртки и с силой тряхнул. – Поднимай машину, гад…
   Двигатели заработали громче, вертушка задрожала, готовая то ли взлететь, то ли развалиться на куски. Новые выстрелы ударили по борту, пули разорвали обшивку в нескольких местах. Радченко вывалился из кабины пилотов, упал на пол салона, подтянул к себе карабин. Он прижал глаз к резиновой гармошке оптического прицела.
   Он видел высокого мужика в жилетке на голое тело, покрытое татуировками. Человек взмахнул карабином, что-то закричал, прицелился в вертолет. Радченко срезал его выстрелом в грудь. Второй боец присел на колено, готовясь прицелиться и выпустить в вертолет автоматную очередь. Радченко выстрелил дважды и оба раза попал. Человек схватился руками за окровавленное лицо и рухнул на землю.
   Теперь Дима видел, как к вертушке бежали еще трое бойцов с автоматами наперевес. Впереди несся капитан Урузбеков. Он остановился, чтобы перезарядить автомат. Вытащил и бросил на землю расстрелянный магазин, вставил на его место снаряженный, передернул затвор. Радченко видел, как прицельные нити оптического прицела сошлись на груди Урузбекова. И, не мешкая, нажал на спусковой крючок.
   Капитан выронил автомат, взмахнул руками и опустился на колени. Нити прицела сошлись на физиономии Урузбекова, искаженной страхом и болью. Радченко плавно надавил на спусковой крючок. Пуля вошла под левой бровью, пробила лоб и сломала затылочную кость. Физиономия капитана пропала из вида.
   Вертолет заревел, завибрировал сильнее, Радченко видел, что теперь к вертушке никто не бежит. Человеческие фигуры пропали, бойцы залегли, выстрелы прекратились. Машину качнуло, повело куда-то вправо, колеса оторвались от земли. Радченко захлопнул дверь, отбросил в сторону карабин и подполз к Джейн. Она лежала на мешках и, часто моргая глазами, смотрела на него. И, кажется, ничего не понимала.
   – Мы оторвались, – прокричал Дима и за грохотом двигателя не услышал своего крика. – Все кончено, слышишь?
   – Все кончено, – повторила Джейн и не поверила своим словам.
   На месте, где только что стоял вертолет, поднялся высокий столб песка и пыли. Машина пролетела над поселком Измес и скрылась за холмом. Жители, услышав первые выстрелы, давно разбежались по домам и заперли двери. На улице остался только ничейный беспризорный мальчишка, катавший железный обруч от бочки. И еще старик, сидевший на земле возле колодца.
   Всех родных старика убили в войну. Про последнего младшего сына люди болтали разное. Одни говорили, будто Муса украл лошадь у какого-то большого начальника и теперь сидит в тюрьме, в большом городе. Дожидается суда и, если верить слухам, сильно болеет. Другие болтали, будто Мусу еще год назад повесили на главной площади соседнего поселка. Что так, что эдак, получалось: сын обратно не вернется. И ждать ни к чему. Старику и самому жить давно надоело. Поэтому выстрелов он не боялся.
   Мальчишка бросил катать обруч, поднял голову кверху, ладонью закрывая глаза от солнца. Он стал смотреть, как вертолет, набрав высоту, летит к ближнему холму и пропадает из виду. Старик тоже поднял голову и помахал вслед вертолету рукой.
//-- Месяц спустя --//
   К главному входу ведомственной больницы подъехал «Мерседес» представительского класса. С заднего сидения выбрался Дима Радченко, одетый в серый итальянский костюм, бордовый галстук и туфли из полированной кожи. Он вытащил корзину белых роз и бумажную сумку, в ней лежал подарок, упакованный в золоченую бумагу. Дима в стекле входной двери увидел свое отражение. Поправив галстук, он вошел в вестибюль, по лестнице поднялся на четвертый этаж в кабинет главного врача хирургического отделения и вышел оттуда уже без цветов и сумки.
   Возле своей палаты посередине коридора стояла Джейн Майси. Одетая в голубые джинсы и синюю майку, она еще издали помахала Диме рукой.
   – Главный врач отпустил тебя до восьми вечера, – сказал Радченко. – Заказан столик в хорошем ресторане. Там готовят блюда европейской кухни. И подают приличное вино.
   – Ничего не получится с рестораном, – сказала она. – Во-первых, у меня нет подходящего к случаю платья. Во-вторых, есть не хочется. Сегодня последний день в Москве. Завтра утром, после обхода, меня выписывают из больницы. А вечером самолет.
   Радченко задумался. Отсюда, из окна коридора, виден представительский «Мерседес», на котором катают особо важных клиентов юридической фирмы «Саморуков и компаньоны». Виден старый парк. Аллея упирается в фонтан, который давным-давно закрыт на ремонт. В центре фонтана скульптурная группа: дородная женщина, вытесанная из белого природного камня, держит на руках ребеночка лет двух-трех.
   – Хорошо, куда ты хочешь поехать? Покататься по Москве? Скажем, Замокворечье?
   – Может быть, поедем на Воробьевы горы? Я столько раз собиралась туда. С высоты посмотреть на Москву. И все никак не получалось.
   – Без проблем, – кивнул Радченко.
   – Тогда я куртку возьму.
   Дима проводил Джейн взглядом. Она ходила хорошо, лишь немного прихрамывая на правую ногу. Но это пустяки. О пулевом ранении напоминали два косых красноватых шрама на икроножной мышце. Место, куда пуля вошли, и откуда вышла. Врач сказал, что через полгода можно будет сделать пластическую операцию, удалив эти отметины. Вместо них на коже останутся два тонких шва, похожих на царапины, почти незаметных.
   Через пару минут они спустились к машине. Моросил дождь и, кажется, он зарядил надолго, до завтрашнего утра или до следующей недели. Машина тронулась с места, проехав по аллее, на секунду остановилась возле вахты и заспешила дальше. Майси смотрела на городские улицы и молчала. Радченко думал о том, что все слова, важные, очень нужные, уже сказаны. И не к чему повторяться, задавать вопросы, ответы на которые знаешь.
   На этой неделе, когда дела окончательно пошли на поправку, майор милиции Юрий Девяткин дважды побывал в больнице. В присутствии адвокатов, в том числе Радченко, Джейн дала показания и подписала исписанные майором протоколы.
   – Мне очень жаль, что ваш жених был убит, – сказал Девяткин, прощаясь. – Конечно, это для вас слабое утешение. Но все-таки вы должны знать: убийцы не ушли от возмездия.
   – Да, да, – Джейн подняла взгляд на Девяткина и добавила. – Хорошо, что вы… То есть, что они… Теперь я знаю, что Шатун не откупится от милиции. Не отделается взятками от суда.
   Девяткин собрал свои листочки в папку и ушел, напоследок сообщив, что тело Майкла Уилкиста доставлено в Атланту. И его прах уже захоронен. Джейн ответила, что ей звонили из Америки, она все знает. И вдруг повалилась на кровать и разрыдалась в подушку. Это были тягостные минуты. Радченко, сидевший на стуле в углу палаты, подумал, что Джейн наверняка любила этого Майкла.
   Девяткин почему-то стоял в дверях и не уходил, видимо, он хотел сказать нечто важное, но понял, что это не самое подходящее время. Радченко догнал его, когда майор уже спустился вниз и выходил из больничного корпуса. Милиционер остановился, прикурил сигарету и внимательно посмотрел на Диму.
   – Вообще-то я думал, что адвокаты способны только мешать следствию, – сказал он. – Но ты молодец. Вытащил женщину с того света. Прямо из преисподней. Ты вот что… Передай ей такую штуку. Я сам хотел сказать, но эти ее слезы вгоняют меня в тоску. Короче, скажи, что при обыске в квартире Шатуна был найден пистолет. Из этого ствола убили Уилкиста. А на пистолете ее пальцы. На затворе, на рукоятке, на обойме, – везде ее пальцы.
   – Джейн подставили…
   – Все это теперь не имеет значения. Скажи ей, что пистолет не проходит ни в каких следственных материалах. Для чего лишний раз проводить еще пять допросов и столько же экспертиз? Тем более ваша подопечная спешит вернуться на родину. Скажи ей, что в московской милиции работают не формалисты, не бюрократы. Все обстоятельства преступлений нам известны. Уголовные дела будут закрыты с формулировкой «В связи со смертью подозреваемых». А чего еще надо? Каких подарков ждать от судьбы?
   – Вы уничтожили пистолет? – спросил Радченко.
   – Нет, я просто стер с него отпечатки пальцев, – усмехнувшись, Девяткин похлопал адвоката по плечу. – Кстати, интересная женщина. Я бы на твоем месте обратил на нее внимание. Самое пристальное.
   Радченко хотел ответить, что он женатый человек. Он любит свою жену. У него ребенок, которого он тоже любит больше жизни. Но рта не успел раскрыть, потому что майор поспешно ретировался: сел в машину и уехал.
   В тот же день в больницу привезли цветы и цветы и огромного плюшевого медведя от Людмилы Ивченко. В цветах лежал конверт с запиской, точнее целое письмо. Лида благодарила Джейн на блестяще проделанную работу, за ее преданность делу, честность и принципиальность. Сама Людмила улетела в Цюрих. Операцию по пересадке ее ребенку костного мозга назначили на следующую неделю. В записке Людмила просила прощения, что не сможет увидеться с Джейн сейчас. Но они обязательно встретятся и обо всем поговорят.
//-- * * * --//
   Радченко и Джейн вышли из машины. Он раскрыл темный купол зонта, по которому застучали дождевые капли. Они подошли к гранитному парапету, отделявшему смотровую площадку на Воробьевых горах от склона холма, уходившего вниз.
   По субботам сюда приезжают машины с молодоженами, автобусы высаживают здесь туристов из всех уголков мира. Площадка в любое время года полна людей. Но сегодня нет почти никого. Подросток с девочкой, видно, приезжие, тихо переговариваются и смотрят в даль. Одинокий старик в сером плаще, накрывшись зонтом, глядит сквозь дождливую пелену, будто хочет увидеть свою молодость.
   Но в дождливый день с самого высокого места в Москве не видно и половины города. Сквозь просветы в серой мгле выглядывают золотые маковки церкви Донского монастыря. Виднеется высотное здание министерства иностранных дел, увенчанное острым шпилем. Радченко показывал пальцем на стадион, напоминающий огромную летающую тарелку, и радиовышку на Шаболовке. Он путался в цифрах, рассказывая, когда, зачем и почему были построены эти сооружения, но оборвал скучную лекцию, решив, что Джейн, пожалуй, знает все это не хуже, чем он сам. А если и не знает, ничего страшного.
   – Не желаете сфотографироваться, молодые люди? – фотограф с седой профессорской бородкой тронул Диму за плечо. – На память. Вы оставляете мне адрес, я завтра же высылаю вам снимки.
   – Отличная идея, – сказала Джейн. – Я как раз об этом подумала.
   – Вставайте вот так, чуть левее. Это плечо вперед, – жестами фотограф показал, где и как встать. – Молодой человек. Закройте зонт. Ну, будьте смелее. Одну руку положите на плечо своей дамы. Вот так. Гениально. Теперь еще раз.
   – А улыбаться не надо? – спросила Джейн.
   – Это по вашему усмотрению. Если настроение хорошее, улыбнитесь.
   Фотограф отошел назад, сделал несколько снимков. Радченко записал адрес, сунул фотографу деньги и усадил Джейн в машину.
   – Странно, столько раз я собиралась съездить на это место, и все время в последний момент отменяла поездку. А сегодня все сбылось.
   – Не передумала насчет ресторана? – спросил Радченко. – Заказ еще не отменен. Честно, французская кухня, это лучше, чем больничные харчи.
   – Передумала, – улыбнулась Джейн.
   – Мы заедем в один хороший магазин, ты выберешь себе платье. Потом двинем в ресторан. И затем прогулка на теплоходе по ночной Москве реке. Огоньки и все такое. А на десерт немного шампанского.
   – Об этом ты раньше не говорил. Ну, о ночной прогулке по реке.
   – Это сюрприз.
   – Но ведь врач отпустил меня только до восьми вечера.
   – Не совсем так, – ответил Дима. – Он сказал, что больные возвращаются, как правило, к восьми. И добавил, что для Джейн можно даже нужно сделать исключение. Тем более она уже выздоровела.
   – И много у тебя таких сюрпризов?
   – На всю ночь хватит. И на утро останется.
   – А жена не будет ревновать?
   – Она мне верит.
   Через пару часов, когда сумерки сгустились, а дождь зарядил с новой силой, машина остановилась перед входом в один из уютных ресторанов в центре города. Швейцар в бардовой ливрее открыл дверцу и проводил взглядом красивую женщину в светлом платье и статного мужчину. Швейцар подумал, что вот еще два красивых легкомысленных любовника приехали сорить деньгами и прожигать жизнь.

Андрей Троицкий Шестьдесят смертей в минуту