-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Ольга Фомина
|
| Мой Пушкин. Сборник стихов
-------
Ольга Фомина
Мой Пушкин. Сборник стихов
Посвящается моему мужу, Юрию Фомину, без которого была бы невозможна эта книга
Рисунки Ольги Фоминой
Ольга Фомина
Автопортрет
…Талант неволен, и его подражание не есть
постыдное похищение – признак умственной
скудости, но благородная надежда на свои
собственные силы, надежда открыть новые
миры, стремясь по следам гения, – или чувство,
в смирении своём ещё более возвышенное:
желание изучить свой образец и дать ему
вторичную жизнь…
А.С. Пушкин.
Из статьи «Фракийские элегии.
Стихотворения Виктора Теплякова», 1836
Предисловие
Почти два века нет поэта,
Но как под дулом пистолета
Его потомок вновь стоит,
Так, как стоял тогда пиит.
Моей рукою боль вела,
Не написать я не могла,
И что теперь греха таить —
Хочу боль с вами разделить.
А разделить иль отказаться,
Не получившим труд сказаться,
То воля ваша, выбор есть,
Да не по мне такая честь.
Но всё ж сомнения отбросьте,
Прочтите, да и в печку бросьте,
За час потраченный браня
И труд, и автора – меня.
А.С. Пушкину
Прости, что женского я рода
И что с тобою я на «ты»,
Чужды тебе моя природа
И незнакомые черты.
С небес холодных ты взираешь,
И телом, спящим под крестом,
Ты ничему уж не внимаешь
Под указующим перстом.
Но дух по-прежнему витает,
Что будоражил кровь твою,
И вдохновеньем долетает,
Прося унять тоску свою.
Твоя душа с моею слита,
И в предрассветный, ранний час,
Когда дремотой всё покрыто,
Ты начинаешь свой рассказ.
Твой голос тих, ему я внемлю,
Скорей не голос это – дух,
Спустившийся с небес на землю,
Пока не прокричал петух.
И я в своём оцепененье,
Пытаясь слов не пропустить,
Строчу в полночном упоенье,
Чтоб ничего не упустить.
Рука твоя моею водит,
Два века долгие спустя,
Она меня в твой мир уводит,
Чтоб описать, как, колеся,
По жизни бренной ты метался,
Терзался дух твой, с ним же плоть,
И как один потом остался,
Не в силах свет перебороть.
И оттого это, быть может,
Что не успел ты досказать,
И твою душу так же гложет
Словес невысказанных рать.
Твоим сомнениям я внемлю,
Прошу у Бога только сил,
Всё за грехи свои приемля,
Чтоб передать, что ты просил.
Как и мечтал, ты стал великим.
Среди потомков некто есть,
Кто отстоит в пространстве диком
Твою поруганную честь!
17.10.2009
О стихах Пушкина
Александр Сергеевич, Александр Сергеевич, я – единица, а посмотрю на Вас и покажусь себе миллионом. Вот Вы кто!
М.П. Погодин. Из воспоминаний о Пушкине
Нам не жить уже беспечно:
Цепью, что «на дубе том»,
Мы прикованы навечно,
Как молитвой и постом.
Струны тонкие играют
Им разбуженной души,
Его чувствами страдает
Сердце русское в тиши.
Постигая наслажденья,
Радость, боль, любовь, тоску,
Привыкаем к ним с рожденья,
Как к грудному молоку.
С ним в душе везде мы дома,
Пушкин в нас, как в сердце – кровь,
И страницы его тома
Мы листать готовы вновь.
1.11.2009
Лира
Был век французский на Руси,
О том историю спроси.
К нам гувернёров господа
Везли из Франции тогда.
Дабы привить нам вкус французский,
Везли бордо, пирог страсбургский,
И вот уже картавил в нос,
Кто с языком французским рос.
Так с детства был воспитан Пушкин,
Но не играл, как все, в игрушки:
Он мсье Русло частенько бил —
Француза мальчик не любил.
Он рос дичком, будто случайно
Родившись в собственной семье.
Вот он и бил их всех «отчайно»,
Будь то мадам, будь то месье.
Спасла его однажды Муза,
У изголовия присев:
«Тебе не буду я в обузу,
Со мной ты станешь лучше всех,
Тех, кто сочтя себя Омиром,
Взяв лиру в руки, станет петь,
Но лишь тебе, её кумиру,
Удастся ею овладеть.
С тобой всегда незримо буду,
Ступай в чудесную страну.
Я ж обещанья не забуду
И подтяну всегда струну».
И ощутил он вдруг: беззвучно,
Мелодией «до-ре-ми-фа»
В нём зазвучала благозвучно
В груди рождённая строфа.
И он вкусил той сладкой муки
И воплощенья мысли в слог,
Что лишь пером даётся в руки,
Когда есть вдохновенья взлёт.
И он взлетел над бренным миром,
Нам без него на свете жить,
Но глас его заветной лиры
Века не смогут заглушить!
25.03.2010
Дядька
(Никита Тимофеевич Козлов)
– Что ж, едем, Тимофеич?
– Едем, батюшка!
– А куда едем, знаешь, старче?
– Да по России, куда ж ещё! –
отвечал Никита.
С.С. Гейченко. «У Лукоморья»
Ну что, читатель, не устал?
А коль устал, присядь-ка,
Да я ведь тоже недоспал,
Послушай-ка про дядьку.
Это какого? – Да того,
Козлова, про Никиту,
Ты что, не слышал про него?
Прикрой-ка дверь, открыта.
Так вот, это тот самый дядька, тот,
Что Пушкину, поэту,
Служил слугой за годом год,
Зимой, в мороз, и летом.
Простой парнишка крепостной,
При барском доме вырос,
Порой голодный и босой,
Ходил он петь на клирос.
Был балагур и весельчак,
Слыл малым-самоучкой,
На балалайке он бренчал,
Порой гитару мучил.
Пилил, строгал, таскал мешки —
Толковый был работник,
Про соловья слагал стишки,
Того, кто был разбойник.
Когда же Пушкину трёх лет
И не было от роду,
Уже Никиту знал поэт,
И с ним – в огонь и в воду.
Тот по Москве любил гулять,
И с чуть подросшим Сашкой
На колокольню залезать,
Где бьёт Великий страшно.
Он при поэте был везде —
В Москве и при лицее,
И в скачки бешеной езде —
Унынья панацее.
«Куды же Сашку-то несёт?
Спаси его, владыко!
Ведь не иначе пропадёт
Без дядьки-то, Никиты!
Эх, мать-Россия, велики
Ухабы на дороге», —
И снова чистил сапоги
До блеска на пороге.
Был в Кишинёве с ним, в Крыму,
Тифлисе и Одессе, —
Там быт налаживал ему,
Ел-пил с поэтом вместе.
Делил успех, делил долги,
Ходил порою хмурый,
Когда скрывал его стихи
От подлости цензуры:
«Стихи ругают, барин? Пусть,
На то она охрана,
Народ уж знает наизусть
«Людмилу и Руслана»!
Пошёл намедни на базар,
Потом, зайдя в харчевню,
Слыхал сквозь ругань да угар:
Читают уж «Деревню»!
Поэт любил его: открыто
Он вызвал Корфа на дуэль
За то, что тот побил Никиту
И обозвал его: плебей!
Барон же, не приняв условий,
Писал, что, де, какой пустяк!
Поэт ответил: что сословье?
Ведь человек же, прежде, всяк!
За то, что Пушкин вызвал Корфа,
Себя Никита оправдал:
Самим ищейкам Бенкендорфа
Стихов поэта не продал!
Был ему нянькою, лечил,
Он был его возницей,
Стирал, будил, кормил, поил,
Просил остепениться.
Поэту был помощник он
В делах его журнальных,
Был ему верный почтальон
Стихов его опальных.
Был предан он, как верный пёс,
Он жил его стихами,
И на руках поэта нёс,
Когда поэт был ранен.
Он был за мать и за отца.
Когда стоял у гроба,
Себя винил лишь без конца:
Ну почему не оба?
И встал Никита на возок,
Главой прижавшись к гробу,
Молясь, будто на образок,
Всю длинную дорогу,
Не чуя ног, не чуя рук,
Трескучего мороза…
Умолкла лира сразу, вдруг,
Осталась жизни проза.
Потом не помнил он и сам,
Как душу там не отдал,
Когда, давая течь слезам,
Он гроб поэта обнял:
«Прости меня, не уберёг
Тебя, растяпа старый!
Не смог ведь, не предостерёг
От злой судьбы удара…
Ведь говорил тебе: не верь
Вертлявым иноземцам!
Ну как же жить-то нам теперь,
Как, без души и сердца?!»
Его могилу окружал
Вниманьем лишь Никита,
Ведь годы долгие лежал
Поэт, семьёй забытый.
Едва Никита лишь узнал,
Что та приедет вскоре,
Он первым был, кто показал
Могилу в Святогорье.
По смерти Пушкина просил,
Чтоб взяли хоть рассыльным,
Ведь он стихи его носил,
Когда поэт был ссыльным.
Он постарел, но, став седым,
Свои преклонны лета
Делил по-прежнему лишь с ним:
Возил стихи поэта.
Сам перевёз тираж
Собранья сочинений
И книги Пушкина, как страж,
Во псковское именье.
Так довелось ему служить
Семнадцать зим и лето.
Он попросил похоронить
Себя у ног поэта.
24–26.02.2010
«Памяти Пушкина». Поэма
//-- ПРЕДИСЛОВИЕ --//
Гений слова! Кто ж не ахнет,
Зачитавшись до утра?!
Дал понять, как «Русью пахнет»,
Пушкин росчерком пера.
Он писал высоким слогом,
Мужика он мог понять
И одним лишь только словом
Душу русскую объять.
Оттого-то он и гений,
Что народным языком
Не гнушался в дни гонений, —
Тем, родным, что всем знаком.
Он, потомок эфиопа,
Урождённый Ганнибал,
Доказал, что не Европа
Для поэта идеал.
Наша матушка-Россия
Так, брат, чудно хороша,
Что, наверно б, сам мессия
Любовался, чуть дыша.
Так ликуй, душа, с поэтом,
Пушкин – наш, ура, виват!
Не принять нелепость эту:
Он убит. Кто виноват?
Сказок мы читать не будем
И отложим чудеса,
Лишь на миг давай разбудим
Той эпохи голоса.
//-- ПРЕДСКАЗАНИЕ --//
Так гадалка нагадала
В ночку тёмную одну:
«Снег, залитый кровью алой…
А умрёшь через жену.
Одного остерегайся:
Белокур он и высок,
На него не полагайся —
Может выстрелить в висок».
Пушкин сам искал с ним встречи,
Чтобы этот человек
Своей пулей иль картечью
Завершил поэта век.
Оттого он и метался:
Карты, девки и вино.
От судьбы не укрывался —
Знал, погибнет всё равно.
//-- ЦАРСКОЕ СЕЛО --//
Родился… И в завитушках,
Что украсили чело,
Александр Сергеич Пушкин
Едет в Царское Село.
Там, в лицее, юный гений,
Обуздав наук гранит,
Как потом его Евгений,
Воспевал красу ланит.
Полный юного восторга
Перед женской красотой,
Он в пылу любовных оргий
Преклонялся перед той.
Позже вспомнит, как сонеты
Ей в восторге посвящал,
Как, гонимый страстью этой,
Керн под Пасху навещал.
В жилах кровь его вскипела,
Позабыт старик Дидро,
И в руке его запело
Богом данное перо.
Упоительные годы:
Спор за чаркой до утра.
К девкам тайные походы…
Что за чудная пора!
Часть друзей из юных бестий
В декабристы занесло.
И теперь не вспомнит Пестель
С другом Царское Село.
Муз лицейских дух отныне
Сохраним, дружище Корф!
Уз меж нами не разнимет
Всемогущий Бенкендорф!
Вольнодумства дух опасный
Взбудоражит их умы —
От идеи той прекрасной
Путь недолог до тюрьмы.
Часть когорты этой братской
Царь однажды упразднит:
Он на площади Сенатской
Пятерых из них казнит.
Только Пушкина Державин,
«В гроб сходя, благословил»,
И перо его направил
За сиянием светил.
//-- ВОЙНА 1812 ГОДА --//
В год 12-й и страшный,
По стеченью звёздных карт,
Вторгся к нам бравурным маршем
В треуголке Бонапарт.
Когда кровь лилась рекою,
Воевал и стар и мал,
Пушкин страстною строкою
Дух Отчизне подымал.
Поздно поняли французы,
Что Москвы им не видать:
Разгромил войска Кутузов,
Сохранил Россию-мать!
Всё, виват, ура без меры!
Труб победных сладкий глас!
Пушкин позже Беранжеру
То припомнит, и не раз!
А когда умолкли пушки,
То, оправившись от ран,
Поняла Отчизна: Пушкин —
Поэтический титан!
После тягостной утраты
Пятерых лицейских лир
Пушкин первым по этапу
Шлёт послание в Сибирь.
Чудо это происходит:
В пересыльческий острог
Через сотни рук доходит
Дух его высоких строк.
Захлестнул тогда Россию
Поэтический поток.
Сделал власть пред ним бессильной
Пушкин – гений и пророк.
Что Отечеству пророки?
Нам ли этого не знать?
За пророческие строки
Можем гения распять!
Нет бы, дать глоток свободы,
Чтобы вольно мог творить.
И отправить бы на воды…
Дар его боготворить?!
Допустить возможно ль это?
Вскрыв поэта личный ларь,
Строгим цензором поэта
Стал российский государь.
Как писать по вдохновенью,
Когда грудь теснит восторг,
А по царскому веленью
За него назначен торг?
//-- ПУТЕШЕСТВИЕ В АРЗРУМ --//
На Кавказ, к его стремнинам,
Где поток несётся вниз!
Но и здесь, как на равнине,
Дух его взлетает ввысь!
Пушкин здесь. Накинув бурку,
С острой саблей наголо,
Оседлав коня, на турков
Мчит в дыму, где всё бело.
Вот леченье от столицы,
Гнусных сплетен и интриг,
Когда враг навстречу мчится,
Приближая смертный миг!
…Но рождён был для другого
Дар его и его ум,
Он храним был, видно, Богом
В путешествии в Арзрум.
//-- НАТАЛИ --//
Покорён и очарован,
При мерцании свечей
Он с мадонны – Гончаровой —
Не сводил своих очей.
Натали послало небо.
«Гений чистой красоты»
Всюду с ним, где б Пушкин не был,
Пополам деля версты.
Лишь жене поэт признался,
Что неверен был порой,
Что нередко увлекался
Чувств неверною игрой.
Но поэту всё простилось:
Где, когда и с кем он спал…
Натали перекрестилась
И поехала на бал.
Здесь «успехи в вихре света»
Близорукой Натали
Страстной ревности поэта
Пыл умерить не могли.
//-- ССЫЛКА В МИХАЙЛОВСКОЕ --//
И в Михайловском, в деревне,
Под Арины говорком,
Он под сказку о царевне
Засыпает вечерком.
Когда в небе редка просинь,
Нудный дождь в окно стучит,
Лишь чернил поэт попросит
И строчит, строчит, строчит.
Здесь есть всё, что сердцу мило,
И слагаются тотчас
Сказки, где Руслан с Людмилой
Разлучаются сейчас.
Бродит кот у Лукоморья,
Цепь гремит на дубе том…
Спит поэт в тиши подворья,
В сказке он, а жизнь – потом.
Месяц, два меж тем проходят,
Холод гонит со двора,
Ссылки срок к концу подходит,
В Петербург ему пора.
//-- ПЕТЕРБУРГ --//
Воздух северной столицы,
Раут, бал и маскарад…
Был бы рад там очутиться
Гость любой, но он – не рад.
Честь его была задета,
Царь – великий командир —
Бросил гордому поэту
Камер-юнкера мундир.
Суждено теперь иное —
При дворе ему бывать
И с красавицей женою
Сплетням поводы давать.
Царь, однако, сам, каналья,
Был Натальей покорён,
На ушко шептал на бале:
«Туалет ваш недурён!
Так же плечи, грудь и ножки…
Продолжать et cetera?
Как блестят у вас серёжки —
Подарил поэт вчера?»
Кровь поэта закипела,
Как же так, сам государь?..
Натали, казалось, млела,
Ревновал поэт-бунтарь.
«Это он! Высок и строен…
Да к тому ж ещё блондин,
И жену увлечь настроен,
Всё сошлось. Один в один!
Наконец-то всё открылось!
Я же подданный его…
Но, похоже, не укрылась
Моя ревность от него.
А они? Всё видят, знают
И смеются надо мной!
Как они меня терзают,
Невдомёк лишь ей одной!»
Свет, холодный и надменный,
Глаз с поэта не сводил,
На Наталью ж непременно
Он лорнеты наводил.
Но поклонников Натальи
Длинен список послужной.
И Дантес туда ж, каналья,
Так и вьётся за женой!
//-- ГЕККЕРН --//
Тут же Геккерн, старый сводник,
С позволения сказать.
Сей посланник, греховодник,
Начал сына ревновать.
Не отцовскою любовью
Старичок любил его,
Призывая к изголовью…
(Догадались для чего?)
Из Голландии сей странник
Эту страсть с собой привёз.
Не лишён был сей посланник
Голубых полночных грёз.
Слыл он грязным письмоносцем:
Написав их штучек семь,
Он поэта рогоносцем
Обозвал в посланье сем.
«Наконец нашёлся повод!
Я его не упущу!
Разве честь – это не довод?
За неё я отомщу!
Не стреляться ж с государем,
У поэта нету прав,
Но Дантесу буду вправе
Показать свой гордый нрав!»
//-- ВЫЗОВ НА ДУЭЛЬ --//
Чтоб жену не оболгали —
А француз поставил цель, —
Не терпеть же это дале:
Выход есть один – дуэль.
Зажужжал весь светский улей,
Получив такую весть,
И осталось только пулей
Возвратить поэту честь!
//-- ДУЭЛЬ --//
Но отвёл его от мести
Сам Господь своей рукой:
«Пал поэт – невольник чести,
Оклеветанный молвой».
На снегу, у Чёрной речки,
Недвижим поэт лежит:
На челе кудрей колечки,
Тонкой струйкой кровь бежит…
Промелькнули, как мгновенье,
Тридцать семь прожитых лет,
Сердца слабое биенье…
«Умер я иль ещё нет?
Видно, ранен… вижу ёлки,
Небо, холод… se la vie,
Лучше б умер сразу – толку
Нету мучить Натали».
Привезли домой поэта
На трясущихся санях,
А народ уж ждёт ответа
В переполненных сенях:
«Умер? Ранен? Как возможно? —
Вздохи, плач, бессвязна речь, —
Как же только было можно
Нам поэта не сберечь?»
//-- СМЕРТЬ --//
«…Вот Данзас, я в кабинете,
Сесть в подушках помогли…
Не поймут спросонья дети,
Вся в рыданьях Натали.
Ухожу… теснит дыханье
В холодеющей груди.
Не цветов благоуханье —
Тлен могилы впереди.
Неужель зарёй прохладной
Стих уже не продолжать,
И навек в могиле хладной
Суждено и мне лежать?!
За меня, друзья, не мстите,
Отомстил уж я один,
Но однажды стих прочтите,
И скажите: «Сукин сын!»
Да, к Дантесу счас пошлите —
Знал лишь повод он того,
И прощения просите
За поэта у него.
Родионовна, Арина,
Где твой шлафор и чепец?
Помоги же мне отринуть
Неминуемый конец!»
Но, увы, как в старой сказке,
В той, где «ложь, да в ней намёк»,
Для поэта нет подсказки,
Гаснет в печке уголёк.
Пробил час, навек прощанье
С обожаемой женой:
«Дай, Наталья, обещанье,
Пока я ещё живой.
Ну ж, не порти кожи мрамор…
За детьми сама ходи…
Года три поносишь траур,
После – замуж выходи.
Всё ль готово? Вижу дрожки,
Мой сюртук… на нём дыра…
Дай, жена, со льдом морошки…
Где Никита? Мне пора!»
В холодеющей макушке
Мысль мелькнула у него:
«Всё, закончил сказку Пушкин,
Был поэт, и нет его!»
Но Господь распорядился,
Чтобы, ранен и гоним,
Пушкин к тайнам приобщился
И почил, как христьянин.
«Вот и всё, прощайте, дети», —
Суд свершил коварный рок,
И ступил в своё бессмертье
Пушкин – гений и пророк.
Он с бесчестьем не смирился,
Отомстить он лишь хотел,
Жил бы, рифмою искрился…
А народ осиротел.
Для прощания с поэтом
Потекла на Мойку чернь,
Высший свет молчал при этом, —
Как писала Анна Керн.
Чтоб не смыло государя
Той народною волной,
Он войска свои направил, —
Смотр устроил строевой.
А потом в простые дрожки
Конь был серый запряжён.
На подстилку из рогожки
Гроб с поэтом положён.
И повёз его Никита
В край родной, что сердцу мил
Был поэту, где ракита,
Где восторг его томил.
Всенародная кручина,
Отомщённая жена.
Так кому эта кончина
Позарез была нужна?
Государь почил. Об этом
Не сказать мы не могли:
Он часы носил с портретом.
На портрете… Натали.
Спит поэт, не зарастает
Всенародная тропа,
Поколения листают
Драгоценные тома!
За спиной – веков потёмки,
Толку нету в них блуждать.
Пушкин нужен нам, потомкам,
Как нужна Россия-мать!
//-- ПОСЛЕСЛОВИЕ --//
Какова судьба Дантеса?
Жил в Париже, где почил.
Чин сенатора в конгрессе
За геройство получил.
Про свои успехи в свете
Он рассказывать любил,
Как однажды на рассвете
Подло Пушкина убил.
Вышло, как пророчил Пушкин:
Года ровно через три
На супружеской подушке
Оказалась Натали.
Генеральшей став Ланскою,
Ночью мучилась без сна.
Неизбывною тоскою
Жизнь её была полна.
Но потом родится дочка,
Крёстным будет государь…
Мы ж на том поставим точку,
А бумаги спрячем в ларь.
1–26.11.2007
Письмо Пушкина Мицкевичу
Пушкин: «С дороги, двойка, туз идёт!»
Мицкевич: «Козырная двойка туза бьёт!»
П.А. Вяземский. Полн. собр. соч., VII, 309
Тебе пишу я, друг мой Адам,
Между постом и маскарадом
И, как обычно, впопыхах,
Заметь, однако же, в стихах.
Ты спросишь, отчего ж не в прозе?
Брат, о такой метаморфозе
И сам узнать я был бы рад,
Но так мне легче во сто крат.
Проснусь, и ночью рифма вьётся,
Вода так из кувшина льётся:
Коль полон он, ты с ней шалишь,
А вылил всю, и нету, шиш!
Есть и похуже, брат, напасти,
Её отдамся лучше власти —
Пусть не даёт ни спать, ни есть,
Что слаще страсти этой есть?
И всё же есть! Игра, дружище!
Кто жребий бросить случай ищет,
В игре всегда его найдёт,
Когда судьба за ним придёт!
От власти вечных кредиторов
И их чудовищных поборов
Мне в ней спасение нашлось:
Играю, братец, нынче в штосс!
Азарт, дружище, мой немерен:
Вчера я в картах был уверен —
Спасла ж «Онегина» глава,
Что я окончил лишь едва.
Чуть без неё я не остался,
Но, слава Богу, отыгрался,
Да выиграл тыщи полторы!
Вот плюс от карточной игры:
Теперь же выведу я в драме,
Что об одной пиковой даме,
Семерку, тройку, да и туз,
Помимо всех любовных уз.
Тебе пришлю для обсужденья,
Твоё об ней мне важно мненье:
По части духа высших муз,
Ты, я признаюсь, братец, туз!
Лишь ты понять меня способен.
За стих, родившийся в утробе,
Быть может, первый я поэт:
Беру по нескольку монет.
Наверно, дар мой неслучаен,
Не волен делать, что хочу,
И видит Бог моё отчаянье:
Стихами я долги плачу!
Но позабудем же о грустном —
Для грусти повод есть всегда.
Давай же, ей, с тобой отпустим
Грядущей старости года.
Дурна погода, друг, в столице.
Везде одни и те же лица,
Балы и модные дома,
И скоро, кажется, зима…
Вчера с женой был на обеде.
Скучая в чопорной беседе,
Я вдруг поймал себя на том,
Что всё ж мечтаю об ином.
О чём мечтал, вкушая трюфли?
О настоящей, русской кухне,
И променял б, avec plaisir,
На варенец любой зефир!
Но тут же свет, как с ним тягаться?
Французской надо наедаться
Закуской модных поваров,
Изрядных, кстати же, воров.
Что привезли они к нам, Боже!
Сто лет нам, русским, то не гоже:
Всё бешамель да консомэ,
Чтоб поддержать свой реноме.
А нам его держать не надо:
Хлебни, мусью-ка, маринаду!
Ну что, ядрён? Воротишь ус?
Так что же взять с тебя?.. Француз!
А русский, тот и в ус не дует:
Лишь только валенки обует,
Зимой, из пара – прямо в снег, —
Он так торопит крови бег!
И было так от века к веку, —
Вся в духе сила человека:
Коль силен дух, в крови – кураж,
Ну, хоть сейчас на абордаж!
А взять Москву ещё хотели,
Да только каши мало ели!
Что там о каше говорить?!
Не знают, как её варить!
Француз с поляком – в один ряд.
На кой ему, скажи-ка, ляд
На Русь с дубиной подыматься?
Не лучше ль с маткою остаться,
Зайти в костёл и помолиться,
И на колени опуститься,
Свечу поставив в Ченстохове?
Вот то по силам вам, панове!
Эк, занесло ж меня, однако,
Во время смутное, к полякам!
Но то, скажу, брат, от тоски,
Зажат я нынче, как в тиски.
Я не свободен тут чертовски:
Ждёт на письмо ответ Жуковский,
Ждёт жандармерия пакет
О том, что думает поэт.
Прости, однако ж, пасквиль мой,
Мицкевич, друг мой дорогой,
Ценю я выше всякой службы
С тобою пламенную дружбу.
Ты должен, друг, меня простить.
Тут я дерзну тебя сросить:
Мадам Собаньска пишет, нет?
И если да, каков ответ?
Ты знаешь, я люблю дерзить
И дерзость в рифме отразить.
Когда дела пойдут же туго,
Всегда найдёшь во мне ты друга.
Обид меж нами быть не может.
Тебя кто лучше рифму сложит?
Вот не сержусь же, что молчишь,
О Валенроде ты строчишь.
А не строчишь, так переводишь,
Иль по Волхонке праздно бродишь,
При этом Пушкина браня.
Заметь, всё это без меня…
Дела мои не хорошеют:
Родня, как вервие на шее,
Долги за брата мне платить,
Жене вот-вот опять родить.
Вот, отбиваюсь, как могу,
И перед всеми я в долгу.
Но меркнут эти все невзгоды
Пред тем, что нету, брат, свободы
Творить, писать, что я хочу, —
О том, однако, умолчу.
Петра историю копаю —
В архивах пыль веков глотаю.
Скучаю, брат, по нашим спорам,
Да по московским косогорам,
Где я любил с тобой гулять
И дружно рифму закруглять.
Ты приезжай, запалим жжёнку
И познакомлю тебя с жёнкой:
Мадонна, ангел во плоти,
От ней, брат, глаз не отвести!
На днях я блюдо изобрёл.
Три дня в Михайловском провёл.
Коль не поешь, не отпущу,
Так приезжай же, угощу!
Привет же Речи Посполитой
От поэтической элиты.
Тебе известна роль моя:
Здесь камер-юнкер только я!
11.10.2009
Южная ссылка
Но злобно мной играет счастье:
Давно без крова я ношусь,
Куда подует самовластье;
Усну, не знаю, где проснусь.
Везде гоним, теперь в изгнанье
Влачу закованные дни.
А.С. Пушкин. «К Языкову»
Стал для царя опасным сразу
Вольнолюбивой рифмы слог.
По высочайшему указу
Грозил поэту ссылки срок.
На Соловки иль в даль Сибири,
Но только с царских глаз долой,
Надзор, цензура, слежки гири —
Вот жизни пушкинской конвой!
Под ним он жил, творил шедевры.
Как пёс, посаженный на цепь,
Рвал в клочья душу, лиру, нервы,
Но глас поэта только креп!
Карамзину он был обязан
Заменой ссылки на Кавказ.
Путь в Петербург ему заказан,
Чтоб не дошёл в столицу глас.
И Пушкин, как Назон Овидий,
Из Рима сосланный поэт
Царём за то, что правду видит,
Отослан вдаль на пару лет.
Из опостылевшей столицы,
Из края слякоти и вьюг,
Туда, где Терек серебрится, —
На тёплый, благодатный юг.
Хребтов заснеженных Кавказа
Открылся вид, и наконец
Эльбрус поэт увидел сразу,
Высокогорный их венец!
Тут пленник вырвался на волю,
И стан черкешенки младой
Здесь оживит поэта долю
Своею гордой красотой!
Вновь забурлило вдохновенье,
И различил поэт в груди
Своей знакомой лиры пенье,
Той, что оставил позади.
Он здесь гостил порой у горцев,
В их саклях бедных меж стремнин,
Тут позабыл он царедворцев
И слякоть вечную равнин.
Лишь только архалук накинет
И палку крепкую возьмёт,
Тоска тотчас его покинет,
И снова – вдохновенья взлёт!
Вот он в Крыму, в дворце Гирея,
Бахчисарайский бьёт фонтан,
Где в переходах галереи
Мелькал Марии юной стан.
А вот – в степи, под Кишинёвом,
Тоска в груди его остра…
В монистах грудь, в платке вишнёвом
Земфира пляшет у костра…
Он здесь, бродя среди кибиток,
Цыганской волей опьянён,
Поэмы новой пишет свиток,
Их пылкой страстью опалён.
Сквозь дым костра, в разгаре пляски,
В глазах Земфиры молодой,
Он видит страшную развязку
Цыганской страсти роковой.
И наконец, к Одессе шумной
Примчал поэта тарантас.
Здесь будет страсть его безумной,
О ней он вспомнит, и не раз.
О днях томленья, страстной неги
Он позже будет вспоминать,
Чтобы потом его Онегин
Мог его чувствами страдать.
Его спасла в глуши иная,
Всепоглощающая страсть:
Перо в «чернилы» окуная,
Он и отдастся ей во власть!
И плод великой страсти этой —
Душой рождённая строка,
Из-под пера рукой поэта,
Живёт и будет жить века!
Он заболел «народным бытом»,
Дыханью русской старины
Внимал в краю своём забытом,
Не ждал вестей со стороны.
И там, один, как тот Овидий,
Поэт в михайловской глуши
Уж Годунова профиль видел
И келью Пимена в тиши!
…Срок ссылки шёл. Тиран сменился
Другим, взошедшим на престол,
В декабрьском воздухе носился
Друзей поэта тяжкий стон.
Свершилась казнь. Найдя поэта
Вольнолюбивые стихи,
Правитель требовал ответа
За стихотворные грехи…
10.12.2009 – 11.01.2010
«Принцесса Бельветриль». Поэма
Не белеет ли ветрило,
Не плывут ли корабли?
В.А. Жуковский. «Баллада»
Сама судьба дала поэту
Мученья страсти пережить.
Но где? Вдали, у моря где-то,
Куда уехал он служить.
То будет жизни его драмой:
Раевский, давний его друг,
Пленённый той же самой дамой,
Врагом пред ним предстанет вдруг.
Вот так бывает: право слово,
Вчера друзья, теперь – враги,
Влюбились оба в Воронцову,
Не подают теперь руки.
Раевский видел её ране,
Но чувств её не оценил.
Теперь – в своей душевной драме —
Поэта-друга обвинил.
Тут ещё муж, правитель края,
Наместник бессарабских кущ,
На страсти пылкие взирая,
Вдруг вспомнил, что графине – муж,
Что он женился на Браницкой,
В роду её – сам Энгельгардт,
Что повод есть ему браниться,
Но жизнь – игра, колода карт…
Так кто ж она, любви которой
Сам пылкий Пушкин возжелал,
Презрев все сплетни и укоры,
Внезапной страстью воспылал?
Вот тут уместно, мой читатель,
На её предков бросить взгляд:
Семья – вот лучший воспитатель,
Какие ж нравы в ней царят?
//-- * * * --//
Екатерининской эпохи
Элизы мать была дитя.
Там удовольствий пышных крохи
С престола сыпались шутя:
Она была ещё девчонкой
Среди других девиц двора,
Их князь Таврический-Потёмкин
Любил, любую – до утра.
Любая прихоть фаворита
Там исполнялась в тот же час,
Ведь в спальню дверь была открыта
Самой царицей, и не раз!
Вокруг престола было то же.
И как от камня, по воде
Круги пошли: вот где вельможи
Искали юных жён себе!
Такие там царили нравы.
Судьбу ж фрейлины молодой
Решил тогда военный бравый,
Браницкий, гетман боевой.
//-- * * * --//
Когда ж родится дочь Эльжбета,
То поклянётся себе мать,
Чтоб избежать разврата света,
Дочь свою в строгости держать.
Под строгим матери контролем
В деревне дочка и жила,
И лишь на выданье на волю
Судьба ей вырваться была.
Красы была необычайной,
Плюс польский шарм и блеск ума —
Граф Воронцов в неё отчайно
Влюбился тут же, «без ума».
Эльжбета юная в Париже
Вмиг покорила высший свет.
«Сойдусь-ка с нею я поближе,
Да и женюсь, сомнений нет!»
Всё так и вышло: он женился,
Блестящей партии успех…
Но очень скоро прекратился
Графини юной в доме смех.
Он был служака. Лорд английский
Сам бы завидовал ему:
Такой порядок педантийский
Был заведён в его дому.
Графиня в доме тосковала.
Когда же смерть двоих детей
Пережила, она устала
От жизни добрых ждать вестей.
Но службы заграничной сроки
К концу подходят. Второпях
Супруги едут: пост высокий
Граф получил в родных краях.
Отныне он – правитель края,
Готов, как царь, себя венчать.
На нём поэт, пером играя,
Поставит гения печать:
«Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец».
//-- * * * --//
И вот к нему-то под начало
Определён служить поэт!
Но ничего не предвещало
Пока поэту новых бед.
Наоборот, он – центр вниманья.
Его цитирует любой.
Он лёгок всем для пониманья,
Но граф – тот занят лишь собой.
В своём высоком кресле сидя,
Стихов и слушать не желал.
Поэта в Пушкине не видел
И постоянно унижал.
Он видел в сосланном поэте
Коллежского секретаря,
А что стихи читают в свете,
Так он считал, что это зря.
Элизе ж только предстояло
Себя для жизни возродить.
Свершилось. Солнце засияло:
Всевышний дочь ей дал родить.
Тут она явится для света
В расцвете форм и красоты,
И оживут в душе Эльжбеты
Любви прекрасные мечты.
…Сюртук, застёгнутый до верха,
На пальце перстень золотой —
Казалось, создан для успеха
Поэт известный, молодой.
Он покорил всех безраздельно:
Едва вошёл – все «без ума»,
И остроумен беспредельно,
Стихов же у него – тома!
Он рядом, тут, с душою пылкой,
Блестят арапские глаза,
Рот в ослепительной улыбке…
Как душно, близится гроза…
«Так вот какой он, этот Пушкин!
Не зря о нём все говорят:
Он в ссылке здесь… нет, не игрушки,
Коль мои щёки так горят…
Да он и впрямь, как «Бес-Арабский».
Недавно Вяземской писал
Её супруг, что бессарабский
К нам генерал его послал.
О, Матка Боска, Ченстоховска,
О, Боже, будь же милостив!
Со страстью справиться непросто:
Как повернуть волны прилив».
Меж тем судьба уж положила
Начало страсти роковой:
Пасьянс нехитрый разложила
Своей безжалостной рукой.
Ему всего – двадцать четыре,
Элизе же – тридцать один!
Любовь незримо правит в мире
С младых ногтей и до седин!
//-- * * * --//
Давайте ж взглянем без стесненья
На ту, в чей образ, увидав,
Влюбился Пушкин. Без сомненья,
Мы скажем, да, поэт был прав:
Манеры, вкус и мягкость лани,
И образованность ума,
Кокетства шарм прелестной пани
Свели любого бы с ума.
Свой гордый нрав она, похоже,
Взяла от гетмана-отца.
На мать похожа была тоже —
Чертами тонкими лица.
Но примесь в ней еврейской крови
На пальце перстень выдавал:
Ей дед когда-то, хмуря брови,
Его на палец надевал.
Их было два: второй, такой же,
С еврейской надписью святой,
Она подарит, только позже
Тому, кто взял её покой.
Когда-то было ещё внове:
(Обычай позже процветал),
Один из предков их, панове,
В рост длинный злотые давал.
Но это – штрих всего лишь тонкий
К портрету страсти роковой,
И не в ответе мы, потомки,
За древний род забытый свой.
//-- * * * --//
Итак, Одесса, берег моря…
Уже графинею пленён,
О ней с Раевским как-то споря,
Поэт признался, что влюблён.
…Но ближе к карточной колоде,
Как карта ляжет, так и быть…
Прогулки к морю были в моде:
«Так поплывём?» – «Куда ж нам плыть?»
И паруса белели где-то,
И был на тёплом море штиль,
И Александр Елизавету
Назвал «принцессой Бельветриль».
…О берег южный, благодатный,
Где море ластится к ногам,
Возобновляя бег обратный
Под чаек неумолчный гам!
И волны в берег пеной били,
А дальше – страсти той обвал:
Они друг друга полюбили,
И их накрыл девятый вал!
Оставим их на побережье,
Где, набегая без конца,
Волна со страстию мятежной
Соединила их сердца.
Представьте: юг, цикады ночью,
В крови поэта страсти ток…
Мы тут поставим многоточье,
А точку в том поставит рок.
//-- * * * --//
Что ж дальше? Будет всё банально:
Раевский мужу связь открыл,
И снова путь поэту дальный —
Уж «без руля и без ветрил».
Но где же повод для расправы?
«Его немедленно найти!»
И Воронцов, служака бравый,
Нашёл для этого пути:
Он в тот же день, без всякой нужды
Послал поэта на бахчи —
Что, дескать, должен тот по службе
Считать ущерб от саранчи.
Поэт такого униженья,
Конечно, вынести не мог:
«И под таким быть в услуженье? —
Уж лучше ссыльческий острог!»
Ну, вот и повод! «Вон из края!» —
Ему последовал указ,
И, от любви своей сгорая,
Он ехать вынужден тот час!
…Луна светила бледным ликом.
Расстаться выше было сил,
И перстень древний с сердоликом
Она дала, чтобы носил.
Он в расставанья час печальный
Его надел, благословясь,
Чтобы в краю хранила дальнем
Древнееврейской фразы вязь.
Увы, прощанье неизбежно
С любимой – мужнею женой:
Он удалён от страсти нежной
И снова в путь, по окружной!
Где Бельветриль, любовь поэта?
Где счастье тех безумных дней?
Лишь медальон с её портретом
Напоминать будет о ней.
Тогда ж поэт возжаждал славы!
Хотел, чтоб в имени того,
Кто будет лирою прославлен,
Она узнала бы его!
//-- * * * --//
В глуши, в Михайловском, у няни,
Раскрыв с портретом медальон,
Он вспомнит, как они гуляли
На берегу, под шёпот волн…
«Храни меня, мой талисман», —
Писал поэт в уединенье,
Но то был сладостный обман,
Прошедшей страстью упоенье.
Как он страдал, писать нет мочи:
И оттиск перстня в сургуче,
И письма сжёг однажды ночью
Той, что рыдала на плече!
//-- * * * --//
Но что ж соперник наш ревнивый?
Открыв жены неверной связь,
С потерей друга нестерпимой
Своё он имя втопчет в грязь.
В припадке ревности, публично,
Графиню низко оскорбит,
И Воронцовым будет лично
С поста уволен и забыт.
Пройдёт двенадцать лет, и снова
Судьба соперников сведёт:
В Москве, у графа, у Орлова,
Поэт Раевского найдёт.
Последней будет эта встреча,
Но рану боль разбередит.
И от неё на Чёрной речке
Поэт себя освободит!
//-- * * * --//
Но где же перстень тот, хранитель?
Где ныне, на руке какой?
Когда лишь ангел-охранитель
Поэта бережёт покой?
Готовясь к высшему покою,
Когда дух тело покидал,
Поэт хладеющей рукою
Его Жуковскому отдал.
Тот перстень, что оставил гений,
Жуковский бережно хранил:
В том перстне – Пушкина моленье
К своей «принцессе Бельветриль»!
15–19.02.2010
На балу
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума…
А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»
Поговорим о женском поле,
Нет, скажем лучше, о полу.
Где место подходяще боле
Об нём судачить? На балу!
«Коль ты готов, немедля ж едем,
Карета ждёт. Гони, пошёл!
Тебе ж откроюсь о победе:
Там я жену себе нашёл!»
«Ужели, Пушкин? Не похоже,
Чтоб ты оставил вольный бег!
Неужто сватался? И что же,
Когда дадут тебе ответ?
Но кто ж она? Открой завесу!
Мне назови её тотчас!
Да кто ж увлёк тебя, повесу,
Красой своих невинных глаз?»
«Узнаешь скоро, кто невеста,
Оставим этот разговор.
Для тайн найдём другое место,
Нести тут лучше всякий вздор.
Ну, наконец-то, подъезжаем.
Движенье праздничной толпы,
Признаться, брат, я обожаю.
Направим же свои стопы
Туда, где всё гремит, сияет,
Нарядов блеск и суета,
Где самый воздух опьяняет,
И где нас ждут и та, и та.
Всех по одной иль лучше разом
Перелюбил бы я, коль мог!
Для куража же выпьем сразу
Бокал шабли за резвость ног».
Гремит музыка на балконе,
В огромной зале пары в ряд,
Застыв в медлительном поклоне,
В лорнеты барыни глядят:
«Приехал Пушкин, вот каналья!
Согласно той об нём молве,
Он выбрал на таком же бале
Жену-красавицу в Москве».
«…Да-да, слыхали эту новость,
Но получил ли он ответ?
Её родителей суровость
Уж обсуждает высший свет!»
«Слыхал? То обо мне судачат,
Смакуют новость, mon ami,
Когда душа и сердце плачут,
По ненаглядной Натали!
Да, ладно, друг, довольно бреду,
Судьбы уж больше не страшусь:
Всё решено, я нынче ж еду
И Бенкендорфа не спрошусь!»
18.10.2009
Поэзия
Поэзия, как ангел-утешитель,
спасла меня.
А.С. Пушкин
Когда поэзия пленила,
Была лицейская пора.
«Для прозы я тогда в чернилы
Не обмакнул бы и пера».
В ней всё: восторг и упоенье,
В ней мысль, как море, глубока,
И лишь нежнее вдохновенья
Благоухание цветка.
Поэт, кто, вкус познавши слова,
Найдя живительный родник,
К нему, томимый жаждой, снова
Устами жадными приник!
22.10.2009
Западня
…Мадам Полетика… пригласила Пушкину к себе, а сама уехала из дому.
Со слов кн. В. Вяземской
Уже за полночь. Кончен бал,
Что нынче Аничков давал.
В своём открытом туалете
Идалья и поэт в карете.
«Как вы несносны, Пушкин! Фи!
Меня обнять бы вы могли —
Сегодня к вам благоволю,
Скажите же: «Я вас люблю!»
«Что вы прекрасны, в том, Идалья,
Я вам признаюсь, как поэт.
Однако ж нынче ваша талья
Меня не увлекает, нет:
Есть у меня своя мадонна,
Она – мой ангел, образец,
И красоты её достойны
Перо и кисть, да и резец!»
«Ах, вот как, Пушкин? Погодите ж!
Вас видеть боле не хочу!
Вон из кареты! Ну, подите ж!
Я вам за это отплачу!
Как гадко, подло и, похоже,
Никто ещё не оскорблял
Меня так низко! Только всё же,
Я – для гвардейцев идеал!
Средь них один… я знаю Жоржа,
Смазливый душка Геккерен.
Он не откажет мне, похоже,
Увлечь собой Наталью в плен!
За ней он будет волочиться,
И в этом будет моя месть,
А дальше может так случиться,
Что потеряет она честь!
Она ж, наивная простушка,
За правду примет эту страсть…
Попомнит же Идалью Пушкин:
Втопчу я имя его в грязь!
Ещё никто из всего света
Не отвергал мою любовь!
Что ж к ней писать? Что жду ответа,
Наталью рада видеть вновь,
Что буду завтра же я дома,
И что визита буду ждать,
Что с нею буду лишь готова
Наряды к балу обсуждать…
Ну и придумала ж я ловко,
Мне не откажет Геккерен,
Я лишь захлопну мышеловку —
И попадёт Наталья в плен!
Не зря же я – «мадам Интрига»!
Ну, кто сравнится в них со мной!
Сегодня же найду комбрига,
Чтоб дал Дантесу выходной!
Мой муж?! Да «божья он коровка» —
Наивен, глуп, как тот чурбан,
И мои женские уловки
Ему совсем не по зубам.
Всё так и вышло. Гончарова
Не отказала мне, и что ж?
Как будто ею очарован,
Там и застал Наталью Жорж!
А завтра ж станет всё известно:
Вот поглумится высший свет:
Слыхали ль вы? Как интересно!
Узнал о том ли сам поэт?
Всё вышло так, как я хотела,
Стал явью мой заветный сон.
Теперь же, лишь за малым дело:
Дать знать, что рогоносец он.
Однако кто ж письмо напишет?
Я знаю – старый Геккерен!
Он к Жоржу сам неровно дышит —
На том возьму его я в плен!
Как сладки мне минуты эти!
Пусть знает Пушкин же, поэт:
Что не родился тот на свете,
Кто б мог сказать Идалье: «Нет!»
09.03.2010
Игроки – поэт и смерть
Страсть к банку! Ни дары свободы,
Ни Феб, ни слава, ни пиры
Не отвлекли б в минувши годы
Меня от карточной игры.
А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»
Нет, не сложит рифмы снова
Гений русского пера.
Исчерпал все жанры слова,
«Жизнь окончена, пора!» —
Сам собой распорядился
В кровь истерзанный поэт
И от жизни удалился,
Замолчав во цвете лет.
Были счастье и удача,
Ведал их поэт-игрок,
Сам себе поэт назначил
Для игры последний срок,
Хладнокровно выбрав место.
Свет, вращая круговерть,
Упивался страшной вестью:
Игроки – поэт и смерть!
Распечатана колода,
Гладь зелёного сукна.
Игроков ясна порода,
Ваши ставки, господа!
Сам в игре он выбрал ставку:
У азарта на краю,
Раззадорив смерть-мерзавку,
Пушкин ставит жизнь свою!
…Пролетело уж два века
Со смертельной той игры,
Но питают человека
Щедро Пушкина дары.
Та, что в карты с ним играла,
Смерть, косу с плеча сложив,
Поняла, что проиграла:
Пушкин вечно будет жив!
30.10.2009
Вот назад бы…
Вот назад бы, на два века,
Да узнать бы нам о том,
Что за вкус пленял поэта
За обеденным столом?
Отчего таким восторгом
Стих пропитан был насквозь,
Что он нас, его потомков,
Нынче трогает до слёз?
Отчего так речь струилась,
Как вода из родника,
Отчего так мысль искрилась,
Как огонь из камелька?
Коль однажды так случится:
Вкус познав, его поймём,
Может, сердце загорится
Вдохновения огнём?
Так запарим нынче сбитень
И спроворим варенца!
Коль попробовать хотите —
Едем, сани у крыльца!
27.02.2010
Не знаем мы того в помине…
И кстати я замечу в скобках,
Что речь веду в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
О разных кушаньях и пробках,
Как ты, божественный Омир,
Ты, тридцати веков кумир!
А.С. Пушкин. «Евгений Онегин», глава V
Не знаем мы того в помине
В тысячелетье третьем, ныне,
Что за столом, хлебнув «Моэт»,
Любил вкушать тогда поэт.
Но, кабы мы о том узнали,
Быть может, тайну бы познали:
Как вдохновения огнём
Вмиг разгоралась рифма в нём.
И как зимою страстной негой,
Будто под южным, тёплым небом,
Он наполнял свой дивный слог
Так, как один лишь только мог?
Он разбросал свои пристрастья
С ему лишь свойственною страстью
И с той охотой едока,
В нём выдававшей знатока,
По главам всех своих творений:
Романов, од, стихотворений.
Задача ж наша – их открыть
И стол их яствами накрыть.
2.11.2009
Картошка «а-ля Пушкин»
Он прикидывался то страстным охотником до лошадей, то отчаянным игроком, то самым тонким гастрономом, хотя никак не мог отличить горской породы от арабской, никогда не помнил козырей и втайне предпочитал печёный картофель всем изобретениям французской кухни.
А.С. Пушкин. «Египетские ночи»
Пусть так. От взбалмошной столицы
Тащусь я на перекладных.
Судьба мне, знать, уединиться
Среди пенат моих родных.
Уединенья не страшусь:
В глуши, авось, и распишусь.
И принесёт плоды старанье —
Бумаг чернилами маранье.
Пускай я сослан. Знаю только,
Нет всё же худа без добра:
У моей няни сказок столько —
Чернил хватило б да пера.
Вот и Тригорское… усадьба,
Мелькают липы вдалеке…
Как там соседи? Вот узнать бы —
Отправлюсь завтра налегке.
Теперь Михайловское скоро.
А вот и три моих сосны,
За ними пруд под косогором…
Сколь не был тут я? С той весны.
Вот где мне рады! В дождь ли, в снег
Тут для меня родимый брег,
Тверда родная с детства суша,
Волна любви тут моет душу!
Уж полночь. Тут ни зги не видно.
Заждавшись, няня, как обидно,
Легла, наверно, почивать —
Ведь с петухами ей вставать.
Потом молиться час, и печь
С утра ей надобно разжечь,
Достать золу, расчистить место,
Чтоб на поду поставить тесто.
С утра ж… отдамся ей во власть,
Вкушая булок пышных сласть!
Теперь же няня пусть поспит,
Пока дух с телом крепко слит.
Однако ж я проголодался,
Пока до места добирался.
Зря не остался на обед —
С утра я съел один омлет.
Пройду тихонько я на кухню,
Там, может, угли не потухли…
Да как пройти-то, Боже свят,
Коль половицы так скрипят!
…Как ночью огоньки за речкой,
Мигают угли в русской печке.
Седа, как старица, она
За целый день натружена.
Теперь же, ночью, отдыхает,
Как человек, она вздыхает.
Какой в душе моей покой
Под её старческой рукой!
По ней тоскую я в столице,
Когда весь свет вокруг глумится.
Принять готова ли гостей?
Продрог я, видно, до костей!
Всегда кормилица мне рада,
Нам с детских лет она отрада:
Тепла, бела, еды полна,
Самим Всевышним нам дана!
Из века в век простой народ
Всегда заглядывал ей в рот,
И знал он, дров лишь заложив,
Что с нею точно будет жив.
…Вот чугунок, да в нём картошка!
Давно ж я в рот не брал ни крошки.
Вот знать бы только, где ухват?
Голодный, всяк на кухне хват!
И приготовлю сам я пищу:
Мундир с картошки я очищу.
Сковорода б ещё была…
Затеял же я тут дела!
Ну, наконец, нашлась. И что же
Я дальше с нею делать должен?
А дальше… будет там видней,
Пока ж расплавлю масло в ней!
Да я от голода уж брежу!
Картошку на куски порежу
И, посолив, сколь? Всё равно!
На сковородки жаркой дно!
Вот это запах! Объеденье!
Однако ж нет уже терпенья.
Сковороду пора снимать,
Да не проснулась только б мать!
Ну чем не царская еда?!
Что я один, то не беда:
Со мной незримо моя муза,
И вот итог того союза:
Покрылся корочкой златой
В печи картофель разварной!
Теперь вина плесну я в кружку…
Виват, картошка «а-ля Пушкин»!
1.10.2009
Жжёнка
Нащокин провожал меня шампанским, жжёнкой и молитвами.
А.С. Пушкин – Н.Н. Пушкиной.
Письмо от 2 сентября 1833 г.
Откуда рифме было виться
В холодной северной столице,
И что будило жар в груди
Тогда, два века позади?
Бодривший, как чужая жёнка,
Он назывался просто – жжёнка.
Дань ему Пушкин воздавал,
Когда друзей он созывал.
Его готовили всем миром,
Младых кутил он был кумиром,
Чтоб был по вкусу в самый раз,
Был нужен ром и ананас.
Не довелось, должна признать,
Того напитка вкус познать.
Возьмёмся ж за напиток сладкий!
Но всё, однако, по порядку.
Вооружимся же добром,
Как Пушкин, некогда, пером:
Бутылку рома мы откроем
И тайну жжёнки приоткроем.
Сначала, мы сказали, ром…
В кастрюлю медную вольём
Бутылку белого вина
И две – шампанского, до дна.
Когда же в ней всё заискрится
И ром с вином соединится,
Туда же сахар, ананас
Добавим ложкою тотчас.
Волну восторга подымая
И аромат перенимая,
Пусть всё кипит в кастрюле той,
Вздымаясь пеной золотой.
Меж тем к буфету мы подходим
И в нём крюшонницу находим.
Берём же там и вилки две
Из серебра месье Бове.
Напиток, налитый под край,
Уж предвещает сердцу рай!
Но всё же тайна – впереди,
Ещё немного, подожди!
Две вилки мы крестообразно
Кладём, рецепту сообразно,
На них же сахара кусок,
Чтоб, тая, капал, словно сок!
Коль этих вилок нет на месте,
И коль гусары с вами вместе
Нетерпеливо жжёнки ждут —
Их пригодятся сабли тут.
Пусть смело вынут их из ножен —
Их так же крест-на-крест положим…
Надеюсь, возражений нет,
Что вам дала простой совет.
Пускай другое время ныне,
И нет гусаров тех в помине,
Неужто ж их гусарский дух
В потомках навсегда потух?
Ну, понесло ж меня, читатель!
Что скажет завтра мой издатель?
Пускай урежет пару строк…
Так где же сахара кусок?
Тут, полны радости кипучей,
В одну столпились гости кучу:
«Готовьте спички, господа,
Огонь нам нужен, не вода!»
Тотчас же, как в рецепте строгом,
Полит он сверху будет ромом.
И тут же, спичкой подожжён,
Вмиг будет пламенем сожжён.
Ура, виват, готова жжёнка!
По хрусталя бокалам звонким,
Под сердца стук и крови бег,
Нальём за тот ушедший век!
1.10.2009
Варенец
…Павел Воинович уходя спросил нас, что нам прислать из клуба. Мы попросили варенца и мочёных яблок. Это были любимые кушанья поэта.
В.А. Нащокина. «Воспоминания»
Приехал Пушкин. Путь был долог.
Откинув вмиг медвежий полог,
Едва вбежав, вскричал с крыльца:
«Подай-ка, няня, варенца!»
«Приехал! Сашенька, сынок!
Я мигом, в печке чугунок.
Да погоди же, Боже свят,
Подай за печкою ухват.
Что не писал? Не говори, —
Всё знаю, слезы то утри!
Об этом завтра, а теперь
Закрой-ка ты получше дверь!»
Разделим с ними же мгновенье
И вкусом тонким упоенье.
Пусть мы не с холода крыльца,
Не прочь отведать варенца.
Приготовленьем он не прост,
И подавался он не в пост.
Хоть сверху в нём сухарь толчён,
Из сливок пенкой запечён.
Когда же сливки натомились
И пенкой жёлтою покрылись,
Мы их блестящий жирный слой
Потопим ложкою одной.
Кто варенец вкушал дотоле,
Тот знает, что, чем пенок боле,
Тем варенец тогда вкусней —
Поговорим же с няней, с ней.
Расскажет няня нам о том,
Что делать надобно потом,
Покуда Пушкин, утомлённый,
Ждёт чуда – пеночек слоёных.
Меж тем сметану мы с желтком
Взболтаем в пену с сахарком,
А дальше, просто и легко,
Добавим массу в молоко.
Пускай уже подкрался голод,
Мы массу вынесем на холод —
Пусть там закиснет до поры
Вкушать молочные дары.
Потом же в сыворотку эту
Из серебра кладём монету,
Сухарь ржаной ещё толочь,
Корицу… нет, терпеть невмочь.
Ведь на столе готовы плошки…
И зачерпнувши массу ложкой,
Познаем сладость варенца,
Что Пушкин требовал с крыльца!
1.10.2009
Сбитень
Пушкин, шутя, говорил: «На что нам чай? Вот наш национальный напиток!»
М.А. Максимович по записи
Р.А. Бартенева. 1889, II, с. 480
У вас минуточку похитив,
Я расскажу ещё про сбитень,
Дух с телом им поэт питал
И ночь без сна с ним коротал.
В то время сбитни были в моде.
Хорош он был при той погоде,
Когда промозгло за окном
Или мороз стучится в дом.
Известен был ещё до чая
И, друг на друга не серчая,
Им грелись у печи зимой,
С мороза возвратясь домой.
Вот и сегодня мы с мороза
Вошли в избу, стирая слезы.
Какой из кухни аромат!
Кто б сбитню был сейчас не рад?
Несложен он в приготовленье:
В кипящий мёд для добавленья
Нам нужен пряностей отвар
И зверобоя крепкий взвар.
Бутон гвоздики так же должен
Быть с мяты ложкою положен
В медово-сахарную смесь —
Сбить с пены сладостную спесь.
Но тут уж лопнуло терпенье,
И не дождавшись до кипенья,
Уймём озноб и дрожь нутра —
Хлебнём медового добра!
1.10.2009
Мочёные яблоки
Мочёным яблокам также доставалось от него нередко.
П.А. Вяземский. Полн. собр. соч., VIII
Отменно няня их мочила,
Да жаль, что няня уж почила,
Но способ тот и вкус ядрён
Дошли до нас из тех времён.
Сегодня их отведать сможем,
Коль труд мы свой к тому приложим.
Дождаться нужно лишь поры
Снимать антоновки дары.
…Шарами яблони усыпав,
Зовёт к себе усталый сад.
Дарами спелыми до скрипа
Корзину нам наполнить рад.
Вот их-то мы мочить и будем:
Бочонок в подполе добудем,
Что для моченья лучше нет,
Припомнив няни же совет.
Теперь смородины и вишни
Листы не будут в бочке лишни.
Вкусив тут яблоко одно,
Листом устелем бочки дно.
Теперь слой яблок ряд за рядом,
Чтобы залить их маринадом,
Добавив соли в мёд густой,
Зальём колодезной водой.
Секрет тут нянин приоткроем
И верхний слой листом накроем,
А чтоб из яблок вышел сок,
Мы груз поставим на брусок.
Бочонок в подпол мы поставим,
Там до весны его оставим.
Соленья там уже живут:
Зимы они морозной ждут.
Приобрели же мы уменье!
Так испытаем же терпенье,
И ровно месяц подождём,
Вкушая свежих под дождём.
Достанем же, коль срок минует,
И пусть душа тогда ликует,
Вкусив мочёных под листом
Перед Рождественским постом!
25.10.2009
Медок
А вот медок – другой породы,
Его пивали в те же годы.
Напиток лёгкий и простой,
Хоть мёд в нём есть, а не густой.
Медок пивали с уваженьем.
Приготовлялся он броженьем
Дрожжей и хмеля на меду,
Чтоб пить его не раз в году!
Застольным будучи напитком,
Он был тогда дороже слитка:
Им запивали мясо, дичь
И даже праздничный кулич.
Ну а всего-то – сахар жжёный,
Что в русской печке обожжённый,
Вливался в сброженную смесь,
Где мёд и дрожжи с хмелем есть.
Когда медок же настоится,
Тогда им каждый насладится,
Кто на Руси у нас живёт,
И хлеб ржаной её жует!
1.10.2009
Вино
Но ты, Бордо, подобен другу,
Который в горе и в беде,
Товарищ завсегда, везде,
Готов нам оказать услугу
Иль тихий разделить досуг.
Да здравствует Бордо, наш друг!
А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»
Когда беспечно и легко
Пилось «Бордо», «Вдова Клико»,
Восторг лицейского союза
Делила ветреная муза.
Нет места в юности тоске,
Жизнь не висит на волоске,
И льётся сладкое вино,
Струёй ударившись об дно.
Потом он пил его из кружки,
Когда гостил он у старушки.
В тот час просил её: «Налей,
Чтоб сердцу было веселей!»
Когда ж в изгнание к поэту
Привёз бутылки три «Моэта»
Любимый друг, Большой Жанно,
Как заискрилось то вино
Внезапной встречи ликованьем,
И прослезилось расставаньем,
Как знать, на долгие ль года
Или, быть может, навсегда?
…Мы будто с ними там, сейчас,
И слышим Пущина рассказ.
Трещат в руках у няни спицы,
И льются вести из столицы.
И вот обед. Какие тосты!
За Русь, лицей, за няню просто!
И даже, как давным-давно,
Тост возгласили за вино!
Друзей беседу перервав,
В ней не поняв и тона,
К вину имея склонный нрав,
Вошёл монах Иона.
От духовенства наблюдал
Он за поэтом ссыльным,
Но рюмку только выпивал —
Вмиг делался умильным.
За веру он стоял горой,
Но монастырской братией
Бывал обижен он порой —
Иовом и Евпатием.
Иона духом не поник:
Душою милосердный,
В монастыре он вёл дневник,
Записывал усердно.
Бывать у Пушкина любил.
Вино любя безмерно,
О нём писал: сегодня был,
Он – христьянин примерный.
Так было и на этот раз:
Лишь он вошёл – налили,
И Грибоедова рассказ
Минеи заменили.
Монах доволен был собой:
Ещё и выпив чаю,
Ушёл. Надеюсь, рифмы сбой
Тут вас не огорчает?
И снова «пробка в потолок»,
И чувств нахлынувших поток,
Восторга радостный накал,
Полны и рюмка и бокал.
Вслед за глотком из рюмки хрупкой,
Взвился кольцом дымок из трубки —
Так засиделись до утра…
Однако, друг, прощай, пора!
Тут на дорогу пригубили…
О том, что Пушкина убили,
Узнает Пущин вдалеке,
На том сибирском руднике,
Где, отбывая тяжкий срок,
Прочтёт от друга пару строк:
«Мой первый друг,
Мой друг бесценный!
И я судьбу благословил…»
Он был пророк. Но кто услышит,
Пока пророк живой, и дышит,
И точно знает наперёд,
Что самого пророка ждёт?
Он знал судьбы предначертанье.
Испив до дна бокал страданья,
Лишь жизни «не допил до дна
Бокала полного вина».
13.11.2009
Морошка
…Пушкин раскрыл глаза и попросил мочёной морошки. Когда её принесли, то он сказал внятно: – Позовите жену, пусть она меня покормит.
В. Вересаев. «Пушкин в жизни», с. 580
Не дано слов подобрать
К красоте одёжки,
Как и вкус не описать
Ягоды-морошки.
Потаённая тоска,
Что во вкусе этом, —
Так она была близка
Пушкину-поэту.
Говорят, что иногда
Вкус его был странен,
Но, особенно, когда
Был смертельно ранен.
Проглотив кусочек льда,
В рот не взяв ни крошки,
Попросил поэт тогда
Принести морошки.
Вкус знакомый ощутил…
И всё тише, тише
Он душою восходил
В небеса всё выше.
В час полуденный тогда,
Как в стихотворенье,
С ним осталось навсегда
Севера творенье.
2.11.2009
Пожарские котлеты
На досуге отобедай
У Пожарского в Торжке,
Жареных котлет отведай
И отправься налегке…
А.С. Пушкин. Из письма С.А. Соболевскому
В час путешествия по тракту
Меж Петербургом и Москвой
В Торжок поэт заехал как-то,
В трактир, что в слободе Ямской.
Когда ж усталый и холодный,
Был у камина обогрет,
С дороги, будучи голодным,
Он заказал себе котлет.
Пожалуй, мы туда заедем,
Осведомимся об обеде.
Возьмём меню, и тех котлет
Себе закажем на обед.
Своя история у блюда.
Дошла молва о нём до люда:
Их государю как-то раз
Подать последовал приказ.
Хозяйка ж мяса не нашла,
Но мысль ей в голову пришла:
Куриным мясо заменить
И сверху соусом полить.
Но царь, подмены не заметив,
Хозяйки красоту отметив,
Её уменье оценил
И был в тот вечер прост и мил.
Она сама во всём созналась,
Сказав, что просто испугалась,
Что поделом, совсем не зря,
Ждёт наказания царя.
«Весьма ж недурно получилось,
Однако ты скажи на милость:
Кто муж?» – «Пожарский», – был ответ
Хозяйки поданных котлет.
«Ну что ж, велю их непременно
За пышность, вкус и вид отменный
Включить в меню и подавать,
И впредь «Пожарскими» их звать»!
…Вот, наконец, и нам несут,
И запотевший к ним сосуд…
Ужель познаем вкус котлет,
Что Пушкин пробовал, поэт?
3.11.2009
Лимбургский сыр
Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.
А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»
Его он брал всегда в дорогу,
Чтобы, вкушая понемногу,
Тоску дороги оживить
Иль рифму новую завить.
При этом Пушкин не лукавил:
Его в «Онегине» прославил,
Где рядом Страсбургский пирог
С ним находиться только мог.
И даже в ссылку брал с собою:
Налив в бокал вино любое
И вдохновенья пригубя,
Он мыслью уходил в себя.
…Поэт у няни, в дальней ссылке,
И ждёт он с книгами посылку,
Природа, воздух, красота,
Родная сердцу простота…
Вот где спасенье от столицы!
Как в тишине тут сладко спится
Под шёпот няниных речей,
Журчащих будто бы ручей.
Вкус сыра няне был не ведом,
Но ожидала она беды
Для Александра от него,
Сама не зная отчего.
Она грозилась даже в печь
Его любимый сыр упечь —
Так не любила сыр германский
За его запах «бусурманский».
И точно, как не согласиться:
Был в доме сыр, и вдруг явиться
Жандарм за Сашенькой посмел, —
Тотчас в Москву скакать велел!
Уехал! Вот ведь, говорила,
Я ж варенец ему сварила…
Всё этот сыр? Да в печь его!
Не русский запах от него!
Теперь в Тригорское, бегом!
О происшествии таком
Всё расскажу, не постесняюсь
Господ будить. Во всём сознаюсь,
И передам жандарма речь,
Как сыр метнула прямо в печь.
А там… на все Господня власть…
Да где ж платок? Тут был вчерась.
3.11.2009
Ботвинья
Лев Сергеич является. Я перед ним извинился, как перед гастрономом, что, не ожидая его, заказал себе только ботвинью да beef-steaks.
А.С. Пушкин. Из письма к жене
Порой, скучая об обеде,
Поэт, средь всякой прочей снеди,
Её, ботвинью, поминал,
Ведь вкус её он с детства знал.
Когда он был ещё мальчонкой,
Изнемогая от жары,
Частенько открывал бочонки,
Спустившись в подпол, где дары.
Отвар свеклы был слабо сброжен,
Слегка хмельным, на квас похожим —
Он жажду летом утолял,
Прохладой душу опьянял.
Это потом в его настое,
Что цветом был похожий боле
На то «Бордо» или «Лафит»,
Что с другом будет пить пиит,
Томились зелень, огурцы,
Что летней грядки первенцы,
А также в миске обливной
Картошки клубень разварной.
Так хороша она в прохладу!
Не грех оставить и балладу
И вкус постичь, что, как «Моэт» —
Утеха юношеских лет!
15.03.2010
Его вложил он нам в уста…
Уже не век – второй проходит,
Как мы без Пушкина живём.
Его ль язык сегодня в моде?
И говорим ли мы на нём?
Что Пушкин – всё, мы понимаем.
Что временам возврата нет,
Но ежечасно убиваем
Язык, что завещал поэт.
Как «эхо русского народа»,
Его вложил он нам в уста,
Чтоб наша русская порода
Навек осталась бы чиста.
Тот, кто картавил по-французски,
Нас его кровью обагрил.
Спасём язык хотя бы русский,
Которым Пушкин говорил.
Но коль случится так однажды,
Что пересохнет наш язык,
Нас слова Пушкина от жажды
Спасёт живительный родник!
10.12.2009
Портрету А.С. Пушкина кисти О. Кипренского
Так Риму, Дрездену, Парижу
Известен впредь мой будет вид.
А.С. Пушкин. «Кипренскому». 1827 г.
О чём молчит известный всем портрет,
Запечатлевший гениального поэта?
О том, что «от судеб защиты нет»,
И оттого тоска и безысходность эта?
О том ли, что к Сионским высотам,
Грехом томим, безудержно стремился,
И что к молитве, к сложенным перстам
В разгульный век так поздно обратился?
А может быть, он, вырвавший свой род
Из забытья и векового плена,
Был сокрушён той мыслью, что народ
К своим корням не преклонит колена?
О том ли думал, «числясь по России»,
Той, что поэту жизнь не сбережёт,
Что он, гоним, окажется бессилен
Пред пулей, что его подстережёт?
Быть может, он предвидел, как пророк,
Что мы язык, пером поэта данный,
Оставив там, меж гениальных строк,
Уничтожать возьмёмся неустанно?
Ответа нет. И нам ли разгадать
Загадку легендарного портрета?
Но только, всё же, знаю, где искать —
В твореньях гениального поэта!
28.04.2010
Совет безвестному поэту
Блажен, кто молча был поэт
И, терном славы не увитый,
Презренной чернию забытый,
Без имени покинул свет!
А.С. Пушкин. «Разговор книгопродавца с поэтом»
Чтобы о лаврах не мечтать
Безвестному поэту,
Полезно Пушкина читать,
Писал он и про это.
Он знал о нём всё наперёд —
Судьбу его творений,
Когда издатель не берёт
В печать стихотворений…
Сам испытал и славы взлёт,
Успех и поношенье,
Час, когда рифма не идёт
Сама, без приглашенья…
И в час ночной, грызя перо,
В века писал поэту:
«Последуй же, поэт, друг мой,
Полезному совету:
Избранник Бога, не лови
Успеха с упоеньем —
Святого духа улови
Флюид с благоговеньем.
Лишь той, божественной любви
С восторгом предавайся,
Мгновенья творчества лови
И рифмой наслаждайся!
Любовь не делится с толпой:
Она – дар свыше, тайна,
Так не дели её, друг мой, —
Умчись на берег дальный!
Там будет дар плодоносить,
Цвести зимой и летом.
Будить желание творить
В душе певца-поэта.
Не восхищеньем же глупца
Иль глупостью невежды,
Невнятным шёпотом чтеца
Питать свои надежды?!
Лишь только бабочка летит
На свет, того не зная,
Что лишь мгновенье – и сгорит,
В огне крылами тая.
Я был поэт и вмиг сгорел,
Приняв гонений муки.
Не повтори же мой удел —
Внемли моей науке!»
9.02.2010
Послесловие
Нам отрубили наши корни —
Кто мы, скажи, куда идём?
Блуждаем нынче мы в потёмках
Не только ночью, но и днём.
Сегодня нет поэта с нами,
Не написал всё, что хотел,
Но завладеть навек умами
Он за короткий век успел.
Он был философ и историк
И подсказал бы нынче нам,
Куда грести, куда не стоит
По бытия шальным волнам.
То, что хотел сказать строкою,
Но чаще то, что между строк,
Он с силой описал такою,
Что ускоряет крови ток.
Неужто дух Руси былинной
В веках развеем будто прах,
И с головой пойдём повинной
С чужим наречьем на устах?
Достань из шкафа с нафталином
Однажды старенький сюртук,
Медалью деда-исполина
Согрей ладонь замерзших рук
И возгордись Отчизны славой.
У нас есть всё, что нас спасёт:
Есть крест на теле православный
И Пушкин, тот, что наше всё!
16.03.2010
Об авторе
Ольга Фомина окончила консерваторию по классу фортепьяно. Музыкант по образованию, поэт по велению души, она является автором более ста песен на собственные стихи. В 2002–2003 годах выпущены два альбома её песен: «Подарок небес» и «Поле Чудес». В 2008 году в московском издательстве «Интербук-бизнес» вышла её первая книга стихов «Традиции русской трапезы».
Заказать книгу «Мой Пушкин» можно через Интернет на сайте: www.fomina-book.ru или купить в книжных магазинах.