-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Сергей Дубянский
|
| Дендра
-------
Сергей Дубянский
Дендра
Захлопнув дверцу маршрутки, Марина остановилась. Ветер, похоже, ждал этого момента, и, шутки ради, выдохнул ей в лицо изрядную порцию холода. Марина закашлялась; мгновенно вернулась дрожь, которую она полчаса назад еле смогла унять, устроившись на самом заднем сиденье и незаметно прижимаясь к даме в роскошной натуральной шубе, от которой исходило живительное тепло. Сапоги, лишь условно называемые «зимними», не грели, поэтому шаги получались неуклюжими, а пальцы ног ныли, будто сдавленные тисками; колени же и вовсе потеряли чувствительность. Марина подумала, что если в них сейчас втыкать иголки, то кровь не появится, так как давно замерзла и превратилась в багровую кашицу.
Громада дома, в котором они с Оксанкой снимали квартиру, возвышалась совсем рядом, в каких-нибудь пятидесяти метрах. Марина собралась с духом и побежала, низко наклонив голову. Из глаз выкатились две слезинки, которые она смахнула заиндевевшей перчаткой, и пока не подступили следующие, успела юркнуть в подъезд. Поднялась туда, где с советских времен висели почтовые ящики, и стянув перчатки, блаженно опустила руки на батарею, показавшуюся ей огненной. Прижавшись к ней еще и коленками, она решила, что может простоять тут вечность, наблюдая через окно, как люди, подняв воротники и нахлобучив шапки, еще только спешат к спасительному теплу.
Однако очень скоро Марина поняла, что в подъезде не так уж и комфортно. Сделав над собой усилие, она оторвалась от батареи и быстро взбежала на четвертый этаж. Открыла дверь, и изнутри вывалилась волна сухого теплого воздуха – настолько сухого, что в первый момент Марина даже не смогла глубоко вздохнуть. Правда, это выглядело такой мелочью, по сравнению с тем, что можно было раздеться, а дрожь, продолжавшая сотрясать тело, сделалась вдруг приятной – вроде, мороз постепенно уходил из нее.
Кухня светилась загадочным голубым светом. Это означало, что Оксана предусмотрительно зажгла все четыре конфорки. В ванной шумела вода и в щель под дверью пробивалась тонкая полоска света. Марина представила, как тоже залезет в горячую ванну и будет лежать там долго-долго, пока последняя «мурашка» не покинет тело, а кожа не сделается розовой и бархатистой. Пока же она сбросила одежду, пропитанную холодом, облачившись в огромный пушистый свитер, и, самое главное, мечту всего дня – шерстяные носки.
…Все-таки вовремя мать передала пуховое одеяло! – подумала она радостно, – а Оксанка пусть и дальше выпендривается со своим верблюжьим пледом – может, там, где их делают, нет таких морозов или топят там лучше… Поставив чайник, Марина уселась у плиты и достала сигарету. Теперь она чувствовала себя настолько уютно, что даже ванна перестала быть вожделенной.
Шум воды прекратился и что-то звякнуло о стеклянную полку. Всяких баночек у Оксаны было такое множество, что поначалу Марина никак не могла их запомнить и прежде чем взять что-то, обязательно читала инструкцию. Смешное было время!.. Впрочем, Марина до сих пор считала, что крема должны делиться на три категории – как написано на этикетках: «для рук», «для тела» и «для ног», а остальное, либо от избытка денег, либо для форса.
По большому счету, и того, и другого у Оксаны хватало. Она имела обеспеченных родителей и приехала учиться сюда, потому что тот, местный университет, якобы, «полный отстой». Марина, правда, подозревала, что дело в другом – скорее всего, ей надоело бдительное родительское око и захотелось веселой самостоятельности. Хотя это ведь не важно – главное, что они встретились и еще тогда (бог знает когда!..) решили снять одну квартиру на двоих.
Щелкнула задвижка и из-за двери высунулась мокрая Оксанкина голова.
– Кайф!.. – произнесла она вместо приветствия, – ты будешь?
– Не, я потом.
Голова исчезла, и через минуту ласково зажужжал фен.
Марина выросла в так называемом ПГТ – поселке городского типа, и первые месяцы абсолютно не ориентировалась в прелестях городской жизни, но Оксана никогда не демонстрировала своего превосходства, хотя там было, что демонстрировать. Похоже, ей даже нравилось чувствовать себя эдакой заботливой покровительницей, а в благодарность, Марина перестала нагружать ее хозяйственными проблемами, к которым та была совершенно не приспособлена.
Вообще, по прошествии трех лет, прожитых вместе, перемещаясь по разным квартирам, они так сдружились, что с трудом представляли, как расстанутся после окончания учебы. По крайней мере, к старшей сестре, Марина относилась с меньшей теплотой, чем к подруге.
– Я – всё, – Оксана выплыла из ванной в длинном халате, такая медлительно томная…
– Оденься. Это после ванны кажется, что тут так жарко, – затушив сигарету, Марина выключила чайник, из которого валил пар, пушистый, как кошачий хвост.
– Не ломай кайф, – Оксана сморщила носик, – дай побыть нормальной женщиной, а не российской, которая кладет шпалы в оранжевом жилете.
– Я ж о себе забочусь, глупая, а не о тебе. За лекарствами-то кому придется бегать? – Марина встала, чтоб налить чаю, но Оксана схватила ее сзади, чуть оторвав от пола.
– Как я люблю тебя, Мари! Ты у меня заботливая, прям, как моя бабушка!..
– Силенок-то не хватает, – засмеялась Марина.
Оксана была высокой, но худой, скорее, напоминая подростка. Такие девочки сейчас в моде, поэтому кавалеры у нее возникали в таких количествах, и менялись с такой скоростью, что Марина не успевала привыкать к ним и их автомобилям (подходя к подъезду, она вечно путалась, кто гостит у них на этот раз). Зато потом, оставаясь одни, они подолгу смеялись, рассматривая красивые подарки, и вместе решали, стоит ли Оксане продолжать знакомство.
Марина не считала себя вправе оценивать жизненные принципы подруги – возвращаясь из дома после выходных и обнаружив, например, пустую пачку от презервативов, она просто выбрасывала ее, не говоря ни слова. А еще она не обижалась, когда Оксана без предупреждения не приходила ночевать – это означало, что на очередной тусовке ей встретился «мужчина ее мечты». Правда, мечта рассеивалась вместе с мужчиной в течение нескольких недель…
У самой Марины все происходило по-другому. Нельзя сказать, чтоб она являлась однолюбом, как мать, но в ее характере присутствовала определенная основательность, выражавшаяся формулой – все должно произойти, только если всерьез и надолго. Поэтому, начав встречаться с кем-то, она долго анализировала отношения; представляла, какими они будут лет через двадцать, и, в конечном итоге, либо сама разочаровывалась в перспективах, либо партнеру надоедало ждать реальных действий, и он просто уходил. Последнее случалось гораздо чаще, и тогда наваливалась хандра, нашептывавшая по ночам, что она дура и неудачница, а впереди у нее простирается лишь черная необитаемая пустыня.
В такие дни, требовавшие душевной реабилитации, на выручку приходила все та же Оксана, утаскивавшая ее в бар, где совмещала потягивание коктейлей с воспитательными беседами, типа «все мужчины подлецы и их можно только использовать». При такой постановке вопроса незаметно оказывалось, что жизнь продолжается, и вовсе не обязательно страдать и, в конце концов, умереть старой девой. Тогда Марина клялась самыми страшными клятвами, что если произойдет чудо и ей вновь суждено влюбится, то не будет никаких далеко идущих планов – она станет просто радоваться жизни, заглядывая в ее самые потаенные уголки!.. Правда, в тех «уголках» все, как правило, сводилось к тому, чего она, в силу воспитания, никак не решалась себе позволить того, что от нее требовали.
– Есть мы будем? – спросила Оксана, – а то я чипсы купила.
– Вообще-то я к весне худеть собираюсь…
– О, блин! Старая пластинка! Это я слышу каждый год, – Оксана расхохоталась, – Мари, зачем? Посмотри, какая у тебя аппетитная задница. Все машины на улице останавливаются.
– Но может же быть у меня голубая мечта?
– Глупая у тебя мечта, – Оксана разорвала пачку так, что чипсы посыпались на стол, – каждый должен использовать то, что ему дано. Рост у тебя нормальный. Талия… ну, не осиная… Зато какие волосы! Если б у меня были такие, я б сроду не стриглась!..
– Я и не собираюсь стричься. Я хочу убрать чуть-чуть здесь и здесь…
– Ладно, мечтательница ты наша, – Оксана аппетитно захрустела чипсами, – у тебя завтра на вечер какие планы?
– Никаких. Реферат собиралась писать, а что? Есть тема? – Марина хитро прищурила глаз. Она любила, когда Оксана брала ее на «бесперспективные» свидания, где предполагалось только посидеть, вкусно поесть и выпить чего-нибудь такого, что сами они никогда не купят.
– Понимаешь, я тут с кентом познакомилась. Завтра собираемся в кабак, а потом даже не знаю, куда. Ну, чтоб, типа, пообщаться…
– Он что, женат?
– Говорит, что нет, – Оксана пожала плечами, – денег, куча. Участок купил, но дом начнет строить только весной, а пока живет с предками. Мужику тридцать лет!..
– Не, Оксан, было б лето, я понимаю… А в такой мороз по улицам шляться? Я пас. В кино я не хочу; на кафешку денег нет.
– Я ж просто спросила, – Оксана демонстративно вздохнула, и обе замолчали, ища каждая свой выход из положения.
Марина подумала об Антоне, с которым встречалась уже целый год, но он вряд ли предложил бы что-нибудь подходящее. С ним надо все планировать наперед – он же такой правильный!.. Вечерами сидит за компьютером, помогая отцу в бизнесе.
Возможно, серьезный подход к жизни объединял их гораздо больше, чем чувства, о которых они страстно шептались, в холод прячась по подъездам, а летом выползая на залитые солнцем скамейки. Марина старалась не задумываться об этом – ее вполне устраивало, что ниточка тянется и тянется, и пока не рвется.
– Слушай! – глаза Оксаны азартно заблестели.
Марина хорошо знала этот блеск и эти интонации. В такие моменты Оксана могла остановить машину и запросто крикнуть незнакомым парням: – Все клево! Поехали кататься!..
И, как ни странно, до сих пор все ее выходки заканчивались благополучно.
– А чего б не открыть вторую комнату? Тогда никому никуда не надо уходить. И на будущее – ты, например, можешь смотреть телевизор, а я заниматься или наоборот. Как идея?
Принципиальных возражений идея встретить и не могла, но привычка все делать по правилам заставила Марину задуматься. Дело в том, что хозяева сдавали лишь одну комнату, а вторую перед отъездом опечатали, стащив туда все наиболее ценное. Правда, ключ, на всякий случай, оставили – он висел на гвоздике, давно притягивая хищные Оксанкины взгляды.
– Нигерия – это ж не твоя деревуха, – продолжала она, – оттуда спонтанно не прикатишь, а официально торчать им там еще год. Мы ж ничего с их добром не сделаем.
– А как мы ее обратно запечатаем? Они ж бумажку повесили с подписью.
– Ты видела ту подпись? – Оксана вскочила, готовая немедленно продемонстрировать подруге контрольную ленточку, – «А» с хвостиком. Мы что, эту фигню не нарисуем?..
– А вдруг там секрет какой? Ну, знаешь, как в детективах – волосок под бумажкой….
– Нет там никакого волоска!.. Нашла шпионов! – видя, что Марина почти сдалась, Оксана отступила, давая ей время самой принять верное решение, – ладно, – сказала она, комкая опустевший пакет из-под чипсов, – до завтра время у нас есть. Ты учить что-нибудь собираешься, а то там кино начинается. Может, пойдем, поглядим?
Они переместились в комнату. Плюхнувшись на диван, Марина включила телевизор, но смотрела, в основном, на Оксану, сбросившую халат и оставшуюся в одних трусиках, похожих на два тоненьких белых шнурочка.
…Какая все-таки у нее фигура!.. Я, может, и «аппетитная», но она-то красивая!..
По экрану заметались тени и гнусавый голос произнес:
– Стивен Кинг представляет…
– Опять кошмарики, – залезая в постель, Оксана скривила губы, – ненавижу!..
– Боишься, что ли?
– Скажешь тоже!.. Неинтересно. Весь фильм гоняются за каким-нибудь «исчадием ада», но все равно ведь знаешь, что «наши» победят. Рассуди сама – как монстры могут победить, если их на свете не бывает?
– Но все равно это лучше, чем сериалы. Там, вот, точно заранее знаешь, чем кончится – кому надо, сойдутся; кому надо, разведутся, а все плохие перевоспитаются.
– Зато там по-человечески! А здесь?.. Ни с того, ни с сего вылезло чудище, пожрало прилично народа и убралось обратно…
– А прикинь!.. – Марина резко повернулась на бок, – открываем мы завтра ту комнату, а там… – она сделала страшное лицо, – фигня, в которую демонов заточили сто лет назад, а?
– Да ну тебя!..
– А что? Хозяева все время по недоразвитым странам мотаются. Привезли в качестве сувенира, а демоны только и ждут, кто б их на волю выпустил. В кино так часто бывает.
– Я сама видела – там, кроме мебели, книжек и посуды ничего нет.
– А вдруг не видела? Вдруг она такая малюсенькая штучка – лежит себе где-нибудь в вазочке… Вазочки ж там есть? – Марина рассмеялась, видя как изменилось Оксанино лицо, – шучу я. Ты, прям, как ребенок. Тебе, точно, только сериалы смотреть.
За разговорами начало фильма они пропустили и поэтому не смогли понять, от кого так стремительно удирает население небольшого американского городка.
– Может, выключим? – предложила Оксана, – мне завтра к первой паре. Семинар опять же.
Марина щелкнула пультом. Стало темно и тихо, только оранжевая луна висела над окном в ясном морозном воздухе.
– Полнолу-уние… У-у… – зловеще прошептала Марина, вытягиваясь под теплым одеялом.
– Да кончай ты! Давай спать, – Оксана отвернулась к стене, и кровать при этом скрипнула.
Объясняя Марине свое отношение к «ужастикам», Оксана говорила чистую правду, но, видимо, человеческий мозг устроен слишком несовершенно. Какая бы абсурдная информация не попадала в него, он начинает ее анализировать и нельзя ему приказать: – Стоп! Типа, об этом думать не надо, потому что это чушь и глупость; его можно только попытаться отвлечь чем-то более приятным.
Оксана закрыла глаза, поджала ноги и, вроде, пригреваясь; представила красивую черную машину, на которой сегодня подъезжал Максим.
…Все-таки странный он. Иметь столько бабла и не иметь своего угла… Когда он там построит свой бассейн и зимний сад?.. Купил бы пока хату – ее ж потом продать можно, и еще наварить на этом. Ни фига люди не понимают!.. В одной комнате мы б с ним жили, в другой – Мари… Она у нас будет этой… не градоначальницей… не губернатором… домоуправительницей, короче… Кстати, квартиру можно будет ей потом и оставить… Нет, а как я без нее?.. Мы ее и туда с собой возьмем. И заживем!.. А то все норовят командовать бедными девушками – то я разрешаю, а это не разрешаю; почему ты так на него посмотрела?.. А, вот, захотелось, и посмотрела… – в преддверии сна Оксана глубоко вздохнула, – может, это судьба… Он богатый и добрый, а я буду… – перед глазами возникли переливающиеся шары и в свете прожекторов кружилась полуобнаженная красавица в кругу восторженно-изумленных поклонников, – Максиму будет приятно… Мужики всегда млеют, если их жены круче всех…
Это стало последней мыслью, а следующая появилась резко, когда прозвенел будильник.
Марина тоже проснулась от этого противного звука, но вставать не хотелось, тем более, в этом не было никакой необходимости. Занятия у нее начинались со второй пары, и приоткрыв глаз, она наблюдала, как сонная Оксана вылезла из постели и поплелась в ванную. Зашумела вода, потом вспыхнул свет на кухне. Марина перевела взгляд на темное окно, покрытое седым узором, которого не было вчера.
…Интересно, что это значит? Потеплело там или еще больше похолодало? Мы ж когда-то проходили по физике… – она снова закрыла глаза, потому что можно было еще целый час нежиться в тепле и ни о чем не думать.
Но ни о чем не думать не получалось. Сначала она вспомнила о реферате, который неплохо бы начать писать, но как это сделать, если Оксана придет с кентом? …Вообще, сессия скоро – пора б и готовиться… Хоть вопросы б узнать и конспекты найти за последний месяц… Нет, со следующего семестра надо ходить на лекции – если экзамены завалю, мать таких чертей вставит!..
Вода перестала шуметь, зато на кухне загремела посуда.
…Так что ж делать с этим Оксанкиным мужиком? Если они посидят, пообжимаются, то я им не помеха, а если сразу в постель?.. Почему это надо делать, именно, сегодня? Откуда такая внезапная любовь?..
– Оксан! – крикнула она. Тут же послышались шаги, и появилась Оксана с кусочком сыра в одной руке и чашкой кофе в другой, – я все про сегодняшний вечер. Ты с ним сразу трахнуться собираешься или как?
– Я пока не собираюсь, – она сделала ударение на слове «я», – а он – не знаю.
– Тогда в чем проблема? Я у вас тамадой поработаю.
– Понимаешь, – Оксана присела на край кровати, – он весь какой-то… Короче, ему надо обстановку создать, чтоб он не свинтил раньше времени, а то ищи ветра в поле. У меня ж насчет него серьезно… тем более, там такие бабки!..
– Ладно, – Марина вздохнула, – вы когда планируете?
– Он меня забирает с занятий и мы двигаем в кабак, так что часов в десять.
– В десять?!.. И ты думаешь, он не останется ночевать?
– Мари, я ж тебе говорю, он какой-то… домашний, что ли… Может и сорваться, если мама, к примеру, ждет. А, может, и останется, – она дожевала сыр, облизнула пальцы, эротично высовывая язычок и рассмеялась, – Мари, может, это моя судьба? Знала б ты, какой он лапочка… – Оксана встала.
– Каким бы лапочкой он ни был, по морозу шляться я все равно не пойду, – Марина мечтательно уставилась в потолок, – вот, если твой лапочка денег даст, чтоб мы с Антоном сходили куда-нибудь… Опять же если Антон не будет занят, в чем я крайне сомневаюсь.
– Мари, но мы ж, кажется, договорились насчет второй комнаты, – напомнила Оксана, глядя на часы, – у меня еще минут пятнадцать есть. Пошли, глянем, что там.
Марина представила, что придется вылезать из теплой постели неизвестно зачем…
– А я не хочу, – ответила она капризно, – мне и здесь хорошо. Это тебе надо, вот и иди.
– Ну и пожалуйста, – Оксана отнесла чашку, на обратном пути прихватив ключ.
– А там, в вазочке лежит дьявольская штучка! – крикнула Марина ей вслед.
– Иди ты на фиг!..
Солнечные лучи бессильно тыкались в плотный слой инея на стекле, отчего все окно казалось усыпанным россыпью драгоценных камней. Комната наполнилась тусклым матовым светом, а «бриллианты» сверкали, словно обозначая дверь, ведущую в сказку. Сразу и телевизор, и стол, и не заправленная Оксанина постель стали лишними – Марина представила, какое фантастическое сияние разливается за чудесной дверью…
– А она сама отклеилась! – голос Оксаны нарушил процесс восторженного созерцания.
– Кто?
– Бумажка! Она держалась на соплях! Я только тронула…
Марина услышала щелчок замка. Любопытство оказалось сильнее остальных соблазнов, и она вскочила, пытаясь попасть в тапки босыми ногами.
– Тю-ю!.. – донесся из коридора разочарованный голос, – мне казалось, она больше.
Тоже заглянув в комнату, при свете пыльной люстры Марина увидела полированный шкаф и сервант, укрытый пестрой тряпкой, поверх которой стояли две вазочки, похожие на амфоры. В углу возвышалась пирамида из стульев, а остальное пространство занимали высокие коробки с броскими надписями: «Kent», «Marlboro» и «Winston».
– Ну, они курят!.. – заметила Оксана восхищенно.
– Может, они вообще не курят. В таких коробках барахло из-за «бугра» возят.
– А ты откуда знаешь?
– Антон рассказывал. У него предки в Польше работали. Говорит, в купе они становятся прямо в размер.
– Да?.. – Оксана почесала щеку, – я думала, все будет прикольней. Хотя если коробки составить друг на друга, то раскладушку можно втиснуть. Надо только взять ее в общаге.
– Оксан, но спать здесь будешь ты. Тут пыли на два пальца, – Марина провела рукой по ближайшей коробке, – сначала генеральную уборку надо сделать, только, вот, когда?
– Не знаю…
– Поэтому, думаю, сегодня ваш «тет-а-тет» отменяется. Не могу ж я сидеть в этом чулане?
– Почему?
– Хотя бы потому, что сразу начну чихать от пыли и, по любому, сломаю вам весь кайф!
– Знаешь что?.. А давай так – у тебя ж еще времени навалом. Ты прибери тут… ну, чтоб не чихать, а мы за раскладушкой заедем. Мари, миленькая… – скорчив жалобную гримасу, Оксана сложила руки на груди, – ну, пожалуйста… Иван-Царевич, я тебе тоже пригожусь…
– Ладно уж, – Марина засмеялась, – только из любви к тебе.
– Мари, я тебя обожаю! – Оксана чмокнула ее в щеку, но взглянув на часы, всплеснула руками, – ой, мамочки! Опаздываю!
Марина не успела выдавить зубную пасту, как входная дверь уже захлопнулась.
…Глупейшая идея, – подумала она, – если он такой стеснительный, ему реально нужна отдельная хата… Хотя в том, что мы открыли комнату, тоже есть плюс. Например, на стульях сидеть будет гораздо удобнее, чем на табуретках…
Марина с детства привыкла заниматься уборкой; особенно памятными для нее остались кануны Пасхи, когда они с матерью обязательно белили потолки, а потом «вылизывали» весь дом, включая сени и чулан. …Если б еще, как здесь, была горячая вода!.. А посмотрела б мать, как убирает Оксанка – разгонит мусор по углам, сотрет пыль на видных местах – ох, она б ей вставила!..
Взобравшись на стул, Марина, как смогла, протерла люстру и перешла к серванту, где ее ждало жуткое разочарование, в виде синих печатей на донышках «антикварных» амфор – «ЗАО Керама». Атмосфера романтической тайны сразу улетучилась и уборка пошла в «штатном режиме».
Под воздействием мокрой тряпки скотч на одной из коробок отклеился. Марина осторожно отогнула картонку и увидела книги, уложенные плотными рядами. …Неужто во всех так?! – ужаснулась она, – это ж невозможно прочесть и за всю жизнь!.. Хотя прочесть-то, ладно – я ж не подниму их! А как тогда засунуть сюда раскладушку?..
Чтоб не надрываться, она принялась пихать неподъемные коробки ногой и вдруг одна поддалась, с легкостью отъехав в сторону. Марина аккуратно отклеила скотч и запустив руку под лежавшую сверху тряпку, вытащила черную маску с искаженным ртом и пустыми глазницами. В первый момент, со страха, она чуть не выронила ее, но потом испуг прошел – маска была похожа на африканские, которые показывали по телевизору, а хозяева квартиры и ездили, в основном, в Африку.
Марина поставила маску на сервант и отошла, пытаясь представить негра в набедренной повязке с кольцом в носу и пасущееся неподалеку бесчисленное стадо зебр. Картинка получилась настолько яркой, что Марина подумала: …Где я, и где та Африка, а, вот, поди ж! Эту штуку мы оба держали в руках. На ней остались следы его рук и моих… Наверное, не мысли и не идеи, а, именно, вещи делают мир единым!.. Теперь я понимаю коллекционеров; тоже буду что-нибудь собирать, когда появятся лишние деньги, – погладила маску, чувствуя пальцами гладкое сухое дерево, – у них же нет станков – как они ее так отполировали?.. Может, тысячи рук гладили ее?..
В детстве у Марины тоже была маска, только в виде лисьей мордочки, и сделанная из папье-маше; к ней еще прилагался костюм с рыжей бахромой на проволочном хвосте. Жаль, что ей так и не довелось никуда сходить в такой красоте – перед самым праздником «лиса» решила поохотиться в настоящем курятнике на настоящих кур и нечаянно зацепилась за гвоздь.
Мать не оценила перевоплощений дочери и сходу объявила, что к вещам надо относиться бережно, а посему поход на новогодний маскарад отменяется. Правда, это был не самый плохой вариант – гораздо хуже дело обстояло, например, с уроками математики. Остальные учителя, зная, что девочку наказывают за плохие отметки, старались всегда натягивать ей четверки, и только стерва-математичка упорно лепила трояки с парами. Даже сейчас Марина не понимала, чем не угодила этой крашеной блондинке с тонкими губами, а тогда просто ненавидела ее. После школы ж все подружки отправлялись гулять, а она понуро плелась домой, где мать, проверив дневник, вплоть до девятого(!) класса ставила ее лицом в угол, заставляла одной рукой спустить трусы, а другой держать задранную юбку, и секла розгой, оставляя на голой попе долго нывшие потом, ярко красные дорожки, и приговаривала при этом: – Я тебя заставлю учиться!.. Наказание было не только болезненным, но и очень унизительным, если учесть, что в это время другие девчонки уже вовсю встречались с мальчиками. Но ведь действительно-таки заставила – математику Марина учила не на «пять», а на «семь»! Только тогда математичка наконец стала ставить четверки, и мать перестала ее сечь, но Марина не расслаблялась до самого выпускного вечера, так как понимала – стоит сорваться, и она, взрослая девица, окажется в том же углу, со всем вытекающим отсюда печальным продолжением…
Впрочем, все эти воспоминания давно перестали волновать Марину настолько, чтоб вызвать стыд или обиду – они просто остались неприятной частью канувшего в Лету «поселкового» отрезка жизни, а теперь у нее совсем другая жизнь.
Марина остановилась перед зеркалом, приставив себе огромную черную голову, но та сразу сделала ее похожей на уродливого злобного карлика; такой облик ей не понравился, и она вернулась в комнату; окинув ее свежим взглядом, решила: …Как был склад старья, так и остался; и ничего тут по нормальному не сделаешь… не, я спать здесь не буду. Пусть Оксанка со своим бой-френдом сюда идут!.. Блин, вот почему мне, в лучшем случае, предлагают переспать, а с ней носятся, как с принцессой. Наверное, в этом и есть разница между «красивой» и «аппетитной», – она взглянула на маску, которую продолжала держать в руке, – вот скажи, где Оксанка таких находит? Меня б кто хоть просто пригласил в кафешку, подарил что-нибудь классное… – посмотрела на часы, – блин, времени-то! Опоздаю – труба. Крыса-Лариса все, падла, отмечает …
Положив глупую деревянную игрушку, она принялась быстро одеваться.
//-- * * * --//
– Милый, может, ты сегодня никуда не пойдешь? Смотри, какой мороз, – Лена прижалась к мужчине, лежавшему рядом, – мы б могли весь день валяться в постели. Помнишь, как в Болгарии? А вечером поехали б куда-нибудь ужинать, а?
Миша поднял руку – темным силуэтом выделяясь на фоне потолка, она казалась вялой и почти безжизненной. Рассвет еще только пробивался в окна и если б стрелки на часах не светились тусклыми зеленоватыми линиями, невозможно было б определить, что уже половина восьмого. Другой рукой Миша ласково гладил Ленину спину – вверх-вниз, вверх-вниз… Ладонь, словно притягивалась к гладкой упругой коже, и чтоб оторваться от нее, требовалось физическое (а, главное, психологическое) усилие. Возможно какая-то благостная энергия перетекала в него через этот контакт, и он забывался; сознание расслаблялось, отключаясь от всех проблем… Действительно, в Болгарии им было хорошо. Несебр – славный городишко, и море славное, хотя разве дело только в этом?..
Миша тогда как раз развелся с женой, сбросив наконец-то маску двуличности, и мог в открытую дарить нежность и заботу не двум, а одному-единственному человеку. Они с Леной купили первые попавшиеся «горящие» путевки и уехали подальше от тягостной атмосферы раздела имущества, а бывшей жене он просто вручил ключи и объявил: – Что успеешь вывезти, твое. Что не успеешь – будет продано вместе с квартирой, потому что жить я в ней не собираюсь.
Когда они с Леной вернулись, их встретили голые стены с вырванными багетами. Удивительно, как уцелела сантехника – она ведь тоже была фирменной, дорогой… Сейчас они вспоминали все это, как кошмарный сон.
Мишина рука добралась до того места, где талия переходила в бедро и поползла обратно; поднялась к груди, великоватой для Лениной комплекции, но упругой и правильной. Он очень любил зарыться лицом в теплую ложбинку…
– Ленка, я не могу оторваться, – прошептал он, и рука с часами безвольно упала на одеяло.
– И не надо, – Лена засмеялась, – мне тоже хорошо с тобой. Хотя прежний муж говорил, что у меня тонкие ноги, грудь похожа на вымя и, вообще, я ничего не понимаю в любви.
– Он – дурак, – Миша вздохнул, – мало ли, что он говорил? Зачем он нам нужен?
– Нам никто не нужен, – Лена уткнулась холодным носом в его шею, – а я люблю лежать, вот так, и сопеть…
– Ленка, сейчас я опоздаю на переговоры.
– Значит, все-таки уходишь? – она подняла голову.
– А на что мы с тобой будем жить, если я перестану заниматься делами? – Миша погладил ее волосы, укладывая голову на прежнее место. Он знал, что долго не может смотреть ей в глаза, чтоб не начать целовать, ласкать… Чем все это заканчивалось, оба прекрасно знали, но сегодня его ждали важные люди с серьезным контрактом.
– А если я, как мышка, буду питаться сухой корочкой и глотком воды, ты никуда не пойдешь?
– А мышки хотят собственную машинку?.. А съездить куда-нибудь на Рождество?
– Хотят…
– Значит, надо вставать, – Миша бережно передвинул Лену на свободную часть постели и резко встал, пока она не успела схватить его за руку.
– Тебе завтрак сделать? – Лена потянулась; носик ее сморщился, рисуя на лице смешную гримасу.
– А ты умеешь? – в Мишином голосе не было издевки, хотя поначалу его раздражало, что единственным известным ей блюдом являлась яичница. Потом, правда, он привык и решил, что остальные ее таланты полностью компенсируют кулинарные.
– Умею. И ты даже знаешь, что именно.
– Знаю. Но тогда я скоро начну кукарекать, – он набросил халат и пошел в ванную.
Эта квартира ему нравилась больше прежней даже не из-за размеров и отделки, выполненной с учетом необузданных Лениных фантазий – просто ему казалось, что сама атмосфера в ней какая-то располагающая к тому, чтоб жить долго и счастливо.
Несмотря на третий этаж, Лене показалось, что кто-то постучал в окно. Она повернула голову. Голые ветви сковал мороз, превратив деревья в уродливые статуи, а просветлевшее небо казалось мертвым, потому что солнце пряталось за соседним домом, упорно не желая светить в их окно. Две продрогшие синички кружились перед самым стеклом, тычась в него клювами и прося приюта.
– Миш! – крикнула Лена.
– Что? – на ходу застегивая рубашку, он заглянул в комнату.
– А ты не мог бы сделать кормушку для птиц?
– Обалдела?.. – Миша уважал фантазии любимой женщины, но не до такой же степени?!..
– Значит, не мог, – Лена вздохнула и указала пальцем в окно, – видишь, бедные птички мерзнут и голодают. Смотри, как они стучатся к нам.
– Лен, хватит глупости говорить, я и так опаздываю.
…Почему нельзя вечно пребывать в сказке? – Лена снова вздохнула, и даже тягостней, чем прежде, – наверное, я глупая… но почему-то ведь Мишка терпит меня. Значит, кому-то нужны и такие дурочки…
Она опустила ноги на мягкий теплый пол и встала. Пеньюар валялся на стуле, но она проследовала на кухню нагишом, увидела стоявшую перед Мишей уже пустую тарелку с крошками хлеба и бокал из-под чая.
– Ленка, кончай так ходить.
– Да?.. А почему? – она довольно засмеялась.
– А вдруг кто-то увидит в окно и придет, пока меня нет?
– Кроме синичек, никто не увидит, а им это неинтересно. Ты денег оставил? Я хочу в солярий сходить, а потом по магазинам поболтаться. Подарок тебе посмотрю к Новому году.
– Оставил. Даже в твой кошелек положил.
– Спасибо, – она коснулась губами его шеи, – вечером у тебя никаких переговоров нет?
– Нет. Думаю, часов в семь буду.
– Я жду тебя, – она отстранилась и пошла в спальню, где остался пеньюар – когда Миша уходил, оставаться голой становилось совсем неинтересно.
//-- * * * --//
– Антон, ты в университет собираешься? Восемь уже! – мать спешила на работу, поэтому говорила громко, а не как всегда, ласково тормоша сына за плечо.
– Угу, – Антон, попытался вспомнить, какие у него сегодня лекции и стоит ли туда идти.
– Не слышу!
– Собираюсь! – он, наконец, открыл глаза, – мне сегодня к половине двенадцатого!
– Все равно вставай! Отец просил что-то найти ему в Интернете! Он там написал; и еще сходи в магазин! Список и деньги на столе!
– Ладно!
…Хорошо, что когда отец учился, Интернета не было, – Антон зевнул, – зато теперь я самый незаменимый человек в семье. Без меня весь бизнес загнется…
Входная дверь хлопнула, и только после этого Антон вылез из постели. Выйдя на кухню, мельком взглянул на листок, исписанный неразборчивым почерком, свойственным врачам.
…Молоко, сахар, сыр… Короче, ничего выдающегося…
Умылся, выпил чай с бутербродом и вернувшись в свою комнату, сразу включил компьютер. На экране появилась девица, подмигивавшая правым глазом. У нее были стройные ноги, загорелое тело и купальник чисто символически прикрывал самые интригующие места (Антон долго выбирал заставку, пока наконец не остановился на этой). Он послал девице воздушный поцелуй, и прогоняя ее с экрана, щелкнул «мышью».
За компьютером Антон мог сидеть часами. Отец с матерью умилялись его рвению, считая, что таким образом он «грызет гранит науки», а он просто строил свой собственный мир; причем, строил его, аж в четырнадцатом веке….
Это была его любимая игра, в которой сначала тебе двадцать пять лет и ты являешься простолюдином в маленьком немецком городке Любек. Потом ты находишь клад с определенной суммой денег, и дальше можно строить жизнь по своему усмотрению – можно эти деньги весело пропить; можно заняться торговлей или политикой; можно положить в банк, жениться, завести детей, став добропорядочным бюргером. А жизнь твоя будет проходить день за днем, в соответствии с календарем в углу экрана. Антону всегда было интересно, как выглядит окончание игры, ведь когда-нибудь он заработает все деньги, подчинит себе весь мир, и что тогда?..
Играл он уже пять месяцев и позавчера ему исполнилось тридцать три года. Он успел стать мэром Любека и к тому же его самым богатым гражданином; понастроил в городе всяких производств, возвел новую крепостную стену, расширил церковь до размеров собора; его корабли бороздили Балтику, успешно торгуя с другими городами Ганзы, а каждое утро он начинал с того, что наугад останавливал курсор на любом из снующих по улицам жителей Любека и неизменно получал ответ, что все в городе довольны жизнью и уверены в своем мэре.
Это была интересная и насыщенная жизнь, в которой он являлся полным хозяином, а вот его реальное существование представляло собой полную противоположность – университет, дом, десяток приятелей, с которыми можно выпить пива и иногда напиться водки, да еще Маринка (с ней он встречался год, но дальше поцелуев дело так и не продвинулось).
Нельзя сказать, что Антон был влюблен в нее – просто она показалась ему самым подходящим вариантом по совокупности внешности и запросов. К тому же, поначалу его забавляло, как после своего ПГТ Марина чуть ли не боготворила город со всеми его прелестями и недостатками; уже потом он пришел к выводу, что общаться им скучно, и, вообще, они слишком разные, но ломать отношения, не добившись главного, выглядело постыдным поражением – как это в наше-то время год таскаться с подругой, да так и не трахнуть ее?..
Короче, в его реальной жизни существовало лишь одно, по истине, светлое пятно – двоюродный брат Максим, который будучи старше Антона на семь лет ездил на новенькой «Ауди», ужинал исключительно в ресторанах, а недавно купил участок и собирался за лето построить дом с бассейном и зимним садом. И это все притом, что ни в каком институте он никогда не учился, а изначально торчал возле Сбербанка, меняя валюту. Сейчас он трансформировался из «барыги» в «предпринимателя», открыв два собственных обменных пункта со всеми официальными разрешениями и лицензиями.
Антон никогда не мог понять, как Максим зарабатывает деньги, если, и покупает, и продает доллары дешевле, чем в самом банке, но спрашивать не имело смысла – брат только улыбался и пожимал плечами. Однако факт оставался фактом – «Ауди» и участок являлись вполне натуральными, а не такими, как кварталы домов, предприятия и эскадры кораблей в Любеке.
На экране замелькали голые груди, задницы и огромные члены, ежедневно прилетающие на e-mail в количествах, значительно превышавших деловую информацию. Антон бы, может, и посмотрел эти картинки, но чтоб сайт раскрылся, требовалось указать номер своей кредитки. У него ее никогда не было, так как бюджет формировался из стипендии и фиксированной прибавки, которую отец установил ему за работу. Один раз Антон попросил брата открыть ему какой-нибудь порносайт (так, хохмы ради), но тот рассмеялся и сказал, что за эти деньги лучше пригонит пяток настоящих «телок».
…Susen,Tiffoni,Anna,Lola…. Сколько же вас здесь?.. Антон ожесточенно щелкал «мышью», сбрасывая порнуху в «корзину», пока ему не надоело это бессмысленное занятие, ведь завтра все вернется вновь в еще большем объеме. Но все-таки, как ни крути, картинки оказывали свое действие, наводя на определенные мысли, и он потянулся к телефону.
– Алло, Макс? Привет. Слушай, ты с Оксаной-то вчера встречался?.. Ладно, подъеду. Пока, – Антон положил трубку и вздохнул. …Значит, в Любек я сегодня не попаду… и в магазин, наверное, тоже. Хотя ведь можно просто не ходить на лекции и тогда все успею…
Выключив компьютер, Антон стал быстро одеваться.
До центра города он добрался быстро, а когда вышел из маршрутки, показалось, что здесь значительно холоднее. Наверное, пока он быстрым шагом двигался к остановке, его еще согревало домашнее тепло, но в железной коробке оно постепенно рассеялось вместе с паром, шедшим изо рта, и теперь Антон в полной мере поверил прогнозу, обещавшему минус двадцать семь. Торопливо юркнул в здание бывшего универмага, где еще с начала перестройки окопались всякие мелкие конторки, работавшие с ценными бумагами. Тогда это были ваучеры, а теперь акции, векселя и еще что-то, в чем Антон совершенно не разбирался, хотя и учился в экономико-правовом университете.
Сам Максим давно уже не стоял на улице, хватая за рукав прохожих и заговорщически шепча: – Доллары, марки менять будем?.. Он даже не сидел в конторе; по мнению Антона, он, вообще, лишь тратил неизвестно откуда берущиеся деньги.
Вот и сейчас Максим пристроился на широких перилах лестницы в окружении «менял» и что-то весело рассказывал, бурно жестикулируя. Слушатели курили и дружно смеялись, поэтому создавалось впечатление, что здесь вовсе не рабочее место, а клуб, в котором люди собрались отдохнуть. Антон остановился в сторонке, чтоб не прерывать рассказчика, но тот сам заметил его.
– Ладно, мужики, – Максим встал, – тут ко мне любимый брательник пожаловал.
Головы повернулись, и Антон кивнул всем сразу, потому что персонально руки ему никто не протянул.
– Пошли, – Максим обнял его за плечи.
Они спустились вниз и быстро залезли в машину.
– Ну, и морозище, – Максим включил печку, – ничего, эта «ласточка» мгновенно нагревается, – достал сигарету, – короче, познакомился я с той Оксаной, но теперь объясни мне, чего ты конкретно хочешь, а то я вчера, как «бедная овечка» что-то там блеял… Я ж не понимаю задачи. Это твоя девочка или ты мне ее подогнал? Мне не надо – у меня такого добра полгорода.
– Понимаешь, Макс… – Антон запнулся – придуманный план вдруг показался ему смешным и по-детски неуклюжим, – в общем, их две подруги. Они и квартиру снимают вместе еще с первого курса….
– Твоя, то есть, вторая, если я правильно понимаю? – уточнил Максим.
– Вроде того. Только и не моя еще. Вести мне ее некуда, а сосаться в подъездах надоело. У меня дома она всего боится – говорит, родители могут прийти.
– Это не аргумент для нормальной телки.
– Да она из какой-то дыры приехала! У них там, похоже, законы домостроевские… Вот, а на их хате все время Оксана торчит; я и хочу, чтоб ты увел ее куда-нибудь с ночевкой. Ну, сам понимаешь, чтоб Маринка точно знала, что она не вернется…
– Теперь более-менее понимаю, – открыв окно, Максим выбросил сигарету.
В машине было уже так жарко, что он не стал поднимать стекло обратно, и теплый воздух клубами полез на улицу, пытаясь согреть остальной город.
– В принципе, я не против. Дура она, конечно, набитая, твоя Оксана, но «под низ» пройдет – ноги длинные и мордочка ничего. Мы с ней договорились, что сегодня я ее заберу после занятий, но тут проблемка – на вечер у меня образовалась важная встреча, так что ничего не получится. Хотя, может, оно и к лучшему. Я вчера выглядел таким милейшим существом, что просто нельзя не влюбиться. Поэтому пусть девочка денек помучается, а завтра приеду с букетом и бутылкой шампанского. Много времени, чтоб обломать ее не потребуется – максимум неделя, устраивает?
– Вполне.
– А теперь извини, Антош, мне надо в одно место отъехать.
– Конечно! Я перезвоню, – Антон вылез из машины и не оглядываясь, пошел к остановке. …Молоко, сыр, сахар… И к себе в Любек… Пошли они на фиг, эти лекции…
//-- * * * --//
– Остановите, блин! – воскликнула Марина, – я ж просила!..
– Громче надо просить, – недовольно отозвался водитель, пытаясь затормозить.
На обледенелой дороге маршрутку занесло, и она уткнулась в снежный гребень у самого тротуара, перегородив половину и без того неширокой улицы.
– Другой раз провезу до конечной!.. Если нормально разговаривать не умеешь… Кукла!..
Марине не хотелось вступать в бессмысленную перепалку. Она выпрыгнула из салона, сильно хлопнув дверью. Представила, какими словами обозвал ее за это водитель, но подумала заносчиво: …Нечего музыку врубать, если со слухом проблемы…
А, в принципе, сегодняшний день можно было считать удачным, хотя бы потому, что удалось сдать зачет, к которому она еще не начинала готовиться и боялась больше всего. Сдать совершенно фантастически – она просто пересказала случайно услышанное по телевизору мнение какого-то видного экономиста и неожиданно получила «автомат». Как сказала Крыса-Лариса «за оригинальность суждений», хотя Марина так и не поняла, что же выдала такого оригинального.
…Наверное, просто сегодня мой день и очень жаль, что он уже заканчивается… Блин, еще б также повезло б с Оксанкиным бой-френдом! Чтоб он не поперся к нам по такому морозу!.. Ледяной порыв ветра обжег щеки. …Домой… Скорее домой!..
Марина поглубже натянула шапку и не глядя, шагнула на ледяное зеркало дороги. Почти одновременно, слева раздался звук, похожий на вой электрички. Испуганно повернувшись, она увидела вдалеке фары. …Вижу-вижу. Ты б, козел, еще от перекрестка сигналил!..
Она сделала несколько торопливых шагов; вдруг правая нога поехала в сторону, и Марина всей массой шлепнулась на лед. Все произошло неожиданно; она не успела ничего понять и только видела, что фары быстро приближаются и похожи они на злые, чуть раскосые глаза. Автомобиль катился прямо на нее – несмотря на слепящий свет, она уже различала высокий бампер и белый прямоугольник номерного знака. Может быть, еще оставалось время проползти вперед пару метров, но на встречной вспыхнула целая вереница фар. К тому же ужас перед тем, что должно неминуемо случиться, не только парализовал мышцы, но и сознание. Оно заклинило, словно в механизм вогнали железный прут, раскрошив все шестеренки.
…Как все глупо… Как все глупо… Двигаться дальше мысль отказывалась. Охвативший Марину ужас был не таким, как перед столом с экзаменационными билетами и даже не таким, как в детстве, когда мать входила с розгой и раскрытым дневником. Этот ужас был всеобъемлющим и состоял из осознания одного-единственного факта – такой целенькой, такой живой она ощущает себя последний раз, а через секунду от нее останется куча размазанного по асфальту мяса. Обрывки воспоминаний обезумевшей толпой тут же ринулись в сознание, и сразу стало жаль всего – абсолютно всего, что все происходило в этой уже заканчивающейся жизни.
Марина зажмурилась, выставив руки, пытаясь заслониться от неизбежного; мысли разом исчезли, будто уже наступила смерть… и тут возникшая чернота разверзлась от беззвучного удара молнии, выхватив мрачный пейзаж с могучими деревьями. Сорвавшись с неба, огненная стрела ушла в глубь леса; тяжелые кроны же при этом даже не шелохнулись.
– Ты хотела!.. – прозвучал странный голос, совсем не похожий на тот, каким обычно представляют глас божий. Это было нечто другое, вошедшее в нее, как укол в вену, и мгновенно распространившееся по всему организму; в этот момент смертоносная железная громадина ткнулась в ее ладони. Марине показалось, что сердце остановилось, однако через несколько секунд она снова ощутила его неровные толчки. Почему-то вспомнился сосед, дядя Слава, по утрам запускавший свой старенький трактор.
…О чем это я? Важно, что я жива и даже не чувствую боли!.. Открыв глаза, Марина увидела блестящую решетку и собственные руки, судорожно вцепившиеся в нее. Двигатель молчал, но машина скользила по инерции, постепенно затягивается Марину под днище. …Значит, я еще не умерла… значит, мне уготована более изощренная пытка – сейчас это самодовольное чудовище медленно, с хрустом перемелет все мои косточки!..
Страх вернулся троекратно, но пока она жива, надо было что-то делать. Марина попыталась подтянуться, как это делают в кино «славные американские парни», вспрыгивая потом на капот, но руки оказались слишком слабенькими для такого трюка. К тому же, они будто срослись с металлическими трубами кенгурятника, превратив ее в единое целое с чудовищем, а это говорило о том, что дальнейшее сопротивление бесполезно.
Она расслабилась, сосредоточив оставшиеся силы в пальцах и исчезла под темным брюхом монстра, лишь запрокинутая голова с распущенными волосами, торчала перед бампером фантастическим форкопом. Марина закрыла глаза, чтоб не видеть, обо что ее расплющит, превратив в кровавое месиво…
Но это «что-то» все не появлялось, и она стала привыкать к своему новому положению. …Возможно, я и не умру, если машина не встретит никакого препятствия… Скорее бы она остановилась, иначе у меня отвалятся руки или разожмутся пальцы, – она уже и так не чувствовала их, – и тогда…
Навстречу пронеслась машина, плюнув из-под колес ледяной крошкой. Наверное, она была не первой, но Марина только сейчас почувствовала, как ледяные брызги больно кольнули щеку.
…Главное, беречь глаза… Она плотнее сжала веки и услышала (нет, почувствовала!), как правое колесо заскрежетало по насту; еще несколько бесконечных секунд, и движение прекратилось. Наверное, Марина не поверила, что все закончилось, потому что самым страшным оказалось разжать руки; казалось, стоит это сделать – двигатель взревет и уж тогда от нее, точно, останется мокрое место! Но глаза она все же открыла и увидела над собой черное небо в блестящих дырочках звезд; потом резко хлопнула дверь.
– С вами все в порядке?..
В поле зрения попала голова с перевернутым испуганным лицом. Марина видела ее, слышала голос, и поэтому попыталась улыбнуться.
– Я живая…
– Слава богу, – водитель наклонился.
Только когда он попытался оторвать от металла ее пальцы, Марина поняла, что руки все-таки принадлежат ей, а не являются рычагом автомобиля. Плетьми они упали на землю и пошевелить ими не было никакой возможности.
– Вылезайте, девушка, – водитель под мышки поднял Марину; поставил на ноги, но тело ее ныло и совершенно не желало слушаться. Если б водитель не держал ее за плечи, она б снова рухнула на лед.
– Переломов нет?
– Не знаю, – Марина, заново учась двигаться, неуверенно покрутила головой, чуть присела, согнув колени, – вроде, стою…
– Все равно надо показать вас врачу.
Марина отрицательно качнула головой.
– Не надо… Господи, как я перепугалась….
Водитель смотрел на нее удивленно. Наверное, он думал, что сейчас его потащат в милицию или в травмпункт, чтоб зафиксировать синяки и ушибы.
– Девушка, я ж вам сигналил, – сказал он виновато, – и скорость у меня была – шестьдесят, а перехода в этом месте нет.
– Разве в этом дело? Я жива, понимаете? Я сама поскользнулась… – Марина, наконец поверившая в счастливый конец, готова была простить за этот подарок всех и вся.
Со стороны могло показаться, что двое ненормальных влюбленных обнимаются посреди дороги, позабыв обо всем на свете. Лица их находились совсем близко и Марине ничего не оставалось, как смотреть в глаза «киллера», покушавшегося на ее жизнь, но она не видела их – перед мысленным взором продолжал стоять злобный взгляд раскосых фар и блестящая металлическая решетка.
– Мне надо домой, – сказала Марина.
– Я подвезу вас.
– А мой дом, вон, – она кивнула на «свечку» по другую сторону улицы, и освободившись от поддержки, повернулась.
– Ой, девушка! – воскликнул водитель, – у вас сзади дубленка порвалась!..
– Да? – Марина автоматически завела руку за спину и нащупала болтавшийся клок кожи.
Раз жизнь продолжалась, значит, ей придется в чем-то доходить эту зиму, а кроме дубленки, у нее не было ничего. Теперь дыра, в которую пролезла рука, стала не меньшей трагедией, чем пять минут назад готовые разжаться пальцы.
– Девушка, не расстраивайтесь, – водитель взял ее за руку, снова поворачивая к себе лицом, – хотите, я куплю вам новую?
– Правда? – Марина обалдело посмотрела на него.
– Конечно. Сколько она стоит? Тысяч двадцать?
– Не знаю. Ей почти три года.
– Тем более, пора менять, – водитель улыбнулся. Видимо, он совсем успокоился, поняв, что никаких последствий наезда не будет, – давайте завтра встретимся и закроем этот вопрос.
– Вы серьезно?
– Абсолютно. Сами выберете то, что вам хочется. Меня зовут Михаил, а вас?
– Марина.
– Редкое имя в наше время.
– А в нашем поселке люди живут консервативные.
Михаил не стал уточнять, в каком именно поселке; да и следующий вопрос задал чисто механически.
– А здесь вы чем занимаетесь?
– Учусь. Послушайте, Михаил, мне ужасно холодно.
– Господи, – он смутился, – садитесь в машину. Я вас прямо до дверей довезу.
Из нескольких фраз, вроде, сложился разговор. Марина подумала, что никакой он не убийца и лицо у него довольно симпатичное, а глаза немного растерянные, но добрые. Еще она подумала, неужели ему самому не холодно на таком морозе без головного убора.
Она подошла к страшной машине и робко потрогала черный бок.
– Он хороший, – Михаил остановился рядом, – его зовут «Боевой Конь Орлик».
– Что значит, «его зовут»? – не поняла Марина.
– Ну, сказать – это «Форд-Экспедишн» все равно, что сказать – это человек, например. А имя-то у него должно быть? Вот, друзья и прозвали. Не знаю, почему.
Марина подумала, что ни у одного ее знакомого не было автомобиля, носившего собственное имя, и еще, что ей совершенно не хочется работать тамадой; тем более, неизвестно, что представляет из себя Оксанин бой-френд – может, урод какой-нибудь…
Михаил распахнул дверцу.
– Я в таких никогда не ездила, – заметила Марина, – прям, как танк!..
– Если вы ездили в танке, то здесь гораздо удобнее, – Михаил помог девушке забраться внутрь и сам, быстро обойдя машину, уселся за руль.
– Такой уж если наедет… – продолжила мысль Марина, но Михаил перебил ее:
– А вдруг судьба решила так оригинально нас познакомить?
– Да? – Марина удивленно повернула голову, – хорошенький способ, нечего сказать, – и неожиданно в памяти всплыло, непонятно откуда взявшееся: – Ты хотела… Что это был за странный лес? Может, я заглянула по ту сторону реальности, как бывает при клинической смерти, если верить книгам Моуди? А где тогда светлый тоннель? Или тот мрачный лес – это ад?.. Но за что?.. Я же не делала ничего ужасного…
– Не думай ты об этом, – слова Михаила настолько четко вписались в ход мыслей, что Марина даже вздрогнула, – хорошо, что хорошо кончается.
– Я не об этом. Просто… – Марине показалось неуместным рассказывать постороннему свои глупые мысли.
– Ты спешишь? – спросил Михаил, меняя тему, – или посидим, чтоб снять стресс?
– А как же вы поедете выпивши?
– Потихоньку. В такой мороз все менты дома сидят. Где здесь можно приземлиться?
– Прямо и направо. Там есть кафе «Лагуна».
– Хорошее название, теплое, – Михаил завел двигатель.
//-- * * * --//
В «Лагуне» Марина расслабилась окончательно, и трагическое происшествие потеряло остроту и драматизм, превратившись в некий каскадерский трюк, который и должен был обязательно закончиться хорошо. …А разве у кого-то возникали сомнения?.. А Миша очень приятный и симпатичный… (По мере того, как бутылка пустела, он становился все приятнее и симпатичнее).
В конце концов, появился фруктовый десерт и кофе со сливками. Правда, в голове к этому времени все уже путалось, сваливая информацию в одну бессмысленную, не разгребаемую кучу. Единственное, что сумела вычленить Марина и от чего сильно расстроилась, это когда Миша сказал, что у него есть женщина, которую он любит и живет с ней больше года.
…Жалко, – подумала она, – а получилась бы такая классная романтическая история!.. Выходит, он просто наехал на меня… Стало обидно, ведь сказка исчезла, так и начавшись.
– Больше ничего не будем заказывать? – спросил Миша, сбивая ее с мысли.
– Нет, – Марина прикурила, – я уже совсем хорошая…
– Тогда поедем домой?
– Поедем… только у меня дома подружка…
– Я не это имел в виду, – Миша смутился.
– Я тоже… – Марина покраснела, пытаясь спрятать взгляд. …И как я могла ляпнуть такое?.. Господи, я ж бывала и более пьяной!.. А если б он сказал, тогда поехали ко мне?.. Это после наезда у меня башню снесло…
Но Миша ничего не сказал. Они поднялись и подошли к одноногой вешалке, притаившейся в углу зала. Огромная, в полспины дыра на дубленке мгновенно портила настроение.
– Не расстраивайся, завтра куплю тебе новую, – Миша ненавязчиво обнял девушку.
– Не обманешь? – Марина улыбнулась с пьяным кокетством.
– Позвони, тогда не обману, – Миша протянул визитку.
– «Учредитель», – прочитала Марина, – это ты учреждаешь, а другие работают? Клево…
– Примерно, так.
– Клево, – повторила она, – я позвоню. Ты не думай, не забуду – ходить же в чем-то надо.
– Я и не думаю. Честно говоря, я чувствую себя неловко за всю эту историю…
– Мы же с тобой уже решили – так хотела судьба, да? – Марина взяла его под руку.
//-- * * * --//
«Боевой конь Орлик» осторожно спустился с тротуара и набирая ход, загарцевал в направлении Марининого дома.
– Смотри, не задави еще кого-нибудь, а то «Лагуна» через час закрывается. …Боже, что я несу?.. Сейчас он меня высадит и не будет никакой дубленки…
– Ох, ты и язва, – Миша усмехнулся.
Дальше они ехали молча, да и сама дорога, занявшая не более десяти минут, не располагала к возобновлению беседы, но зато алкоголю этого времени вполне хватило, чтоб завоевать Маринино сознание. Миша уже остановился у подъезда, но она не спешила покидать машину.
– Целоваться будем? Ну, как это… на прощанье… – спросила она неожиданно.
– А надо?
– Не хочешь, не надо. Но завтра я позвоню, – Марина тяжело вывалилась в темноту, держа в руке шапку и пакет, которые они подобрали на дороге.
Неуверенно держась за перила, поднялась по лестнице; сумела открыть дверь, включила свет. Знакомая обстановка более-менее привела мысли в порядок. Марина взглянула на вешалку, где висела только короткая Оксанина шубка и ее осенняя куртка.
– Оксан! – она привалилась к стене, – а где твой… этот?..
Появившись из комнаты, Оксана удивленно остановилась.
– Этот не пришел, а ты откуда такая счастливая?
– Ой, не поверишь! Меня машина сбила!..
– Спиртовоз, похоже, – чувствовалось, что настроение у Оксаны не самое радужное – обычно ее не пробрасывали, а, тем более, те, кого она сама хотела заполучить.
– Не, не спиртовоз… – Марина стащила дубленку, и не сумев повесить ее с трех раз, бросила в угол, – все равно завтра будет новая… – расстегнула один сапог и выпрямилась, – помоги, а? – неловко смахнула волосы с раскрасневшегося лица, – я ж тебя всегда выручаю…
Пока Оксана, присев на корточки, занималась сапогами, Марина счастливо улыбалась.
– Не спиртовоз, а «Форд Экспедишн» по имени Орлик – боевой конь… здоровый, как сарай…
– Чего, правда? – Оксана поставила сапоги на место.
– Глянь сюда. Он тащил меня по льду, наверное, с полкилометра, – Марина ногой расправила остатки дубленки, – а я висела на бампере, как груша. Прикинь, да?..
Она нетвердо направилась в кухню и плюхнулась на стул, принесенный из хозяйской комнаты; достала пачку «Vogue».
– На крутые перешла, – Оксана внимательно наблюдала, как неловко пальцы подруги извлекают сигарету, – слушай, а я такая же с гулянок прихожу?
– Ты приходишь хуже, – Марина махнула рукой, закрывая неинтересную тему, – а бабок у него похоже!.. Он потом повез меня в «Лагуну». Напоил, накормил, домой привез, а завтра мы едем покупать новую дубленку.
– А у меня облом, – Оксана вздохнула, – прикинь, двадцать минут просидела в вестибюле, как дура, а он не пришел… – по выражению лица подруги она поняла, что той совершенно не интересны ее проблемы, – иди спать.
– Пойду, – Марина кивнула, – я даже умываться не буду.
Постель она разобрала сама, и разделась сама, и легла. Марине показалось, что весь мир кружится, не находя точку опоры – кружится дом, комната, постель, и ритм всей системы передавался ей, уничтожая человеческую сущность, превращая ее в частичку огромного трепещущего нечто, имеющего весьма размытые границы. Даже черный джип Орлик не преследовал ее, будучи не в состоянии разорвать ощущение мерного, однообразного вращения, хотя она так боялась, что он сделается ее постоянным ночным кошмаром.
Марина чувствовала, что надо повернуться на бок. Может, тогда это состояние, близкое к невесомости, прекратится, но незримые нити удерживали ее в прежнем положении, заставляя кружиться, кружиться, кружиться…
Постепенно окружающая рябь стала принимать очертания. То, что выглядело дрожащими бурыми пятнами, начало вдруг зеленеть, и получился лес, только наблюдаемый с какого-то необычного ракурса – вроде, она стояла не на земле, и даже не сидела на дереве, а находилась среди листьев и дрожала вместе с ними, не имея возможности изменить точку обзора.
– Ты хотела!.. – раскатилось где-то в поднебесье, и от этого голоса Марина очнулась, снова ощутив себя лежащим на постели человеческим существом.
Вокруг стояла ночь; на соседней кровати сопела Оксана, и еще ужасно хотелось пить. Марина встала и осторожно прошла на кухню. Вода показалась настолько сладкой, что она тут же выпила вторую чашку. Взглянула на часы и обнаружив, что еще три ночи, легла снова. Только сон ушел, и даже голова чуть просветлела, хотя в теле ощущалась слабость, а в ушах продолжал звучать голос, от которого она и проснулась.
…Чего я хотела? Вообще, какие у меня желания?.. Когда в сознании возникло само слово «желания», казалось, что их очень много, а когда дело дошло до конкретики, Марина растерялась.
Первое, что пришло на ум, была любовь, но это понятие не принесло с собой определенности; только ощущение чего-то теплого и мягкого, а еще, чтоб кто-то обязательно гладил по голове – то есть, получалось до обидного примитивно. …И во имя этого женщины страдают и мучаются всю жизнь?.. Нет, наверное, любовь другая … Может, как у Оксанки, когда много подарков, дорогие машины, красивые рестораны и полные блеска глаза?.. Но почему все у нее так быстро заканчивается?.. Да и не может у человека каждый месяц возникать новая любовь! Тем более, если б у меня оказалось много денег, всеми этими прелестями я б могла обладать сама… за исключением руки, гладящей по голове… Но руку я б могла тоже выбрать, причем, самую красивую, самую лучшую. Выходит, все упирается в деньги?.. Как прозаично… А вот так!..
Марина вспомнила подруг, уже выскочивших замуж – одна «по залету»; другая, чтоб жить отдельно от родителей; еще две, реально за деньги. У всех любовь фигурировала не как основание для поступка, а в качестве стандартной формулировки, типа, «алло», когда берешь телефонную трубку. …Интересно, это мы такие прагматичные или так было всегда? Наверное, всегда, только всяким писателям неприятно писать об этом, и они выдумывали любовь. Это так красиво, но совсем не жизненно…
Таким образом, выяснилось, что все желания сводятся к одному – деньги… нет, естественно, и здоровье, чтоб успеть ими воспользоваться…а еще надо зацепиться в городе!.. Представляю, если б я у нас в поселке заявилась домой в таком виде! Проспаться мать, может, и дала б, а завтра, точняк, так задницу надрала!.. Марина безмятежно улыбнулась, потому что этого никогда не случится, ибо мать никогда ничего не узнает.
Отделенный непреодолимым космическим расстоянием, в сознании возник ветхий домик, где не было даже канализации; магазинчики, перестроенные из таких же домишек, серые железные киоски и издевательски монументальное здание Сбербанка, как символ того, что у кого-то еще имелись какие-никакие деньги.
…Нет, здесь надо оставаться по любому – вот, самое нормальное желание!.. Но сначала сдать сессию… и чтоб Миша не кинул с дубленкой, потому что эту не восстановит ни одна мастерская… Блин, что ж это был за голос?.. Тогда, кстати, было одно желание – жить. И я выжила, даже ничего не сломала… А вдруг, благодаря аварии, я обрела дар?.. По телеку показывали, что такое случается. Тогда… тогда хочу завтра найти чемодан с баксами!.. Да, завтра и чемодан с баксами!.. – Марина пытаясь сконцентрироваться на этой мысли; замерла, глядя в темный потолок и попыталась представить того, к кому обращается, но кроме огромного седобородого старика, изображаемого на иконах, ничего в голову не лезло, – еще хочу стать, как Оксанка. Причем, не сидеть на диетах, а просто стать и все…
Она устала смотреть в одну точку и решила, что если ее желания кому-то интересно услышать, то он это уже сделал.
//-- * * * --//
Миша несколько минут смотрел на дверь подъезда, в котором исчезла его недавняя жертва, потом включил передачу и аккуратно вырулил из двора. Потрясение, которое он испытал в тот момент, когда понял, что не справляется с управлением, и джип накатывается на барахтающееся посреди дороги тело, давно прошло – оно исчезло еще в «Лагуне», когда Марина беззаботно и глупо хохотала, выпив несколько рюмок водки, и долго пытала официантку, относительно состава фруктовых салатов. Тогда он еще подумал, что случившееся напоминает фарс – вроде, никакого наезда и не было, а все произошло по воле изощренного сценариста, наконец-то придумавшего, завязку нового фильма. Ведь в кино это основополагающий момент – знакомство главных героев, а дальнейшие отношения обрисовывать гораздо проще, потому что все радости, беды и прочая атрибутика человеческого бытия тупо берутся из жизни. Но в данном случае творческий ход «сценариста» показался ему глупым и непонятным, ведь, при наличии Лены, ему совершенно не требовались никакие другие женщины.
Продолжая анализировать ситуацию, Миша пришел к выводу, что в Марине ему не нравится вообще ничего – ни фигура, ни манеры, ни лицо… если только роскошные волосы?.. Но это такая мелочь, о которой не стоит и говорить всерьез. Однако каким бы необъяснимым это не казалось, он уже воспринимал ее как добрую знакомую, и с удивлением пришел к выводу, что сильно расстроится, если завтра она не позвонит.
Когда Миша поставил машину, время близилось к полуночи. По темной улице носился злой неугомонный ветер, заглядывая в пустые дворы, да припозднившаяся парочка на остановке притопывала ногами, в ожидании неизвестно какого транспорта. Гараж находился прямо под окнами, выступая из-под земли черными грибками вентиляции, поэтому Миша, не успев по-настоящему замерзнуть, юркнул в подъезд.
За все время он даже не вспомнил, что не позвонил Лене. Эта мысль пришла только сейчас, когда знакомая обстановка вернула его к естественному состоянию. Миша знал, что его не ожидают ни скандалы, ни истерики, но чувствовал себя виноватым, хотя, по большому счету, все могло закончиться гораздо хуже, и эту ночь он мог провести не в «Лагуне», а, например, в КПЗ.
Света в квартире не было, значит, Лена, не дождавшись, легла спать. Миша тихонько открыл дверь на кухню. На фоне окна, освещенного лунным светом, четко вырисовывался силуэт женщины, сидевшей у стола. В первое мгновение Миша чуть не вскрикнул от неожиданности, но потом понял, что это Лена. Она сидела неподвижно и даже не повернула голову на звук шагов.
– Ленка, ты извини, – прошептал он, – я чуть человека не задавил. Пока разобрались…
Реакции не последовало. Миша подошел ближе и увидел, что она совершенно обнаженная, как обычно ходила только в его присутствии. Положил руки ей на плечи и тут же отдернул – тело показалось ужасно холодным, даже после улицы.
– Господи, ты ж вся замерзла! Ты чего сидишь здесь?! – он попытался поднять ее, но тело напоминало заполненный водой воздушный шарик, покорно перекатывающийся под пальцами, – Ленка! Что с тобой?!..
Он встряхнул ее, задев при этом стоявшую на столе кружку, которая с шумом упала и разбилась, но Лена даже не вздрогнула и не произнесла ни слова, хотя это была ее любимая кружка.
– Ленка, милая! Ну, перестань! Блин, не каждый день же сбиваешь людей! Слава богу, обошлось без жертв, но я должен был помочь ей снять стресс! Мы заехали в кафе… – оставив попытки поднять безвольное тело, он взял ее ладони, согревая их поцелуями, но теплее они не становились. Ему даже показалось, что при соприкосновении с дыханием от них поднимается пар.
– Ленка… Да очнись ты! – он развернул ее голову, чтоб заглянуть в лицо, и отшатнулся – зрачки были прозрачными, как тоннели, ведущие в никуда; от этого и выражение лица изменилось, превратившись в мертвенно бледную маску, – я сейчас вызову «скорую»!
Миша бросился спальню, где стоял телефон; включил свет.
– Ну, не надо… – послышался сонный голос, – я же сплю… – Лена подняла голову и нехотя открыла глаза, – сколько времени?
– Двенадцать, – Миша оглянулся на открытую дверь кухни, но там никого не было, лишь на полу по-прежнему лежали осколки кружки.
– Что случилось? – Лена испуганно села на постели, натянув одеяло до самой шеи, – на тебе лица нет.
Миша снова вернул взгляд в спальню. Его Ленка как ни в чем ни бывало, откинулась на подушку, такая сонная и совсем домашняя. Он погладил ее по щеке, чтоб убедиться, что это действительно, реальное существо.
– Ой! – вскрикнула она, – ты с ума сошел! Такими холодными ручищами!.. Ложись. Я буду греть тебя, – голос мгновенно сделался ласковым, – ты что так поздно? Мы ж собирались сходить куда-нибудь. Я ждала-ждала…
– Собирались, – Миша кивнул, присаживаясь на край постели, – у меня было маленькое ДТП; пришлось задержаться.
– Ты разбил машину?..
– Нет, с машиной все нормально, – он запустил руки под одеяло и несмотря на то, что они вряд ли успели согреться, Лена больше не возмущалась, а радостно прижалась к нему.
– Ложись скорее. У меня в гнездышке так тепло…
– Сейчас, – он вернулся на кухню, пытаясь обнаружить хоть какой-то след той, второй, «ледяной Лены», но от нее не осталось ничего. Потрогал ногой осколки.
– Я тут кружку твою нечаянно разбил! – крикнул он.
– Когда? Сейчас? – удивилась Лена, – я даже не слышала.
– Похоже, глюки, – Миша вздохнул, абсолютно не веря в собственную гипотезу. …Я же помню холод, исходивший от нее, и эти бездонные нечеловеческие глаза!.. А если не глюки, то, что это могло быть и откуда оно взялось?..
Миша закурил, и когда запах дополз до спальни, появилась Лена, на ходу запахивая халат.
– Я покурю с тобой. Так что у тебя стряслось?
– Девушка переходила дорогу и поскользнулась. Я успел затормозить, но протащил ее на бампере…
– Какой кошмар!.. Она жива?
– Даже переломов нет. Чудеса какие-то. Но испугалась, конечно, здорово. Пришлось напоить ее водкой и отвезти домой.
– Девушка-то хоть ничего?
– Так себе, – Миша пожал плечами, – ты гораздо лучше, – он обнял Лену и крепко прижал к себе. Дым сигареты и обычный спокойный разговор вернули все на свои места, а минутный провал в неизвестность приобрел статус галлюцинации. …Одно непонятно, как Ленка не услышала звук бьющейся кружки? Хотя, какое это имеет значение? Спала крепко…
– Иди, ложись, – Миша потушил сигарету, – я сейчас.
Согревшийся в ду́ше и пахнущий дезодорантом, Миша забрался под одеяло. Лена только и ждала этого момента. Ее язычок тут же начал движение с его шеи, постепенно опускаясь все ниже, но Миша вдруг почувствовал, что привычная прелюдия совершенно не возбуждает, а, скорее, раздражает его. Ему не хотелось, как обычно, прикрыть глаза и отдаться ласкам, отрешившись от дневных проблем – перед ним продолжали светиться два тоннеля, в конце которых не просматривался даже горизонт. …Это бесконечность, – решил он, – вот, как она выглядит, а вовсе не в виде уложенной на бок восьмерки…
– Что-то не так? – Лена подняла голову.
– Все так. Перенервничал с этой аварией. Давай спать.
– Давай, – Лена вздохнула, устраивая голову на его груди, – тебе не тяжело?
– Нет. Ты ж у меня, как пушинка.
– Тогда спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – Миша закрыл глаза. Тоннели приблизились, увеличивая зону обзора. В голове зашумело, будто вокруг шелестели листья. Звук был ровный, убаюкивающий и к тому же, настолько реальный, что воображение невольно нарисовало лес, состоящий из старых кряжистых деревьев… но ощущение бесконечности при этом почему-то не пропало.
//-- * * * --//
Антон довольно потянулся, не поднимаясь со стула. Сегодняшний день прошел удачно – ему удалось снять с Любека неприятельскую осаду; правда, при этом погибла значительная часть гарнизона, но бродяг, всегда пополнявших его, в городе оставалось еще предостаточно – не зря мэр он каждый месяц жертвовал деньги в церковную общину на пропитание нищих.
…Один из когов надо отправить в Стокгольм, – решил Антон, – за оружием – там хорошие мастера и отношения с ними давно налажены; после этого придется восстанавливать крепостную стену, но, в первую очередь, надо устроить в городе большой праздник в честь победы – тогда за результаты очередных выборов можно не волноваться. Может, меня даже сделают пожизненным лорд-мэром!..Кстати, мэром-то быть труднее, чем сидеть на лекциях и слушать про всякие экономические кризисы и тенденции развития…
На улице смеркалось. Значит, скоро вернутся родители и тогда жизненное пространство Антона сократится до одной комнаты. …Блин, – вспомнил он, – надо ж еще придумать какие-нибудь университетские новости. Как же отец достал! Вроде, умный человек, а не может уяснить, что половина из того, чему нас учат никогда не пригодится в жизни, а чтоб сдать сессию, вовсе не обязательно торчать на лекциях. Максим, вон, вообще нигде не учился, а чувствует себя в жизни, как рыба в воде… Интересно, закончилась его деловая встреча? Если закончилась, можно напроситься в гости; выпить пива, глянуть свежую кассетку… Нет, смотреть мы ничего не будем, – Антон зажмурился, чувствуя усталость от многочасового созерцания монитора, – лучше зарулить куда-нибудь – может, познакомимся с подругами…
Без брата Антон редко выходил «в свет», потому что его карманные деньги не давали ощущения свободы, и он чувствовал себя крайне неуютно – постоянно возникало ощущение, что денег обязательно не хватит и его с позором выгонят на улицу, а весь зал будет злорадно смеяться вслед. Когда официантка подавала Марине (другой девушки в данный момент у него не было) меню, Антон замирал, мысленно шепча заклинание: – Салатик и мороженое… салатик и мороженое… А уж если произносилась сакраментальная фраза, начинающаяся словами «я хочу…», душа, вообще, уходила в пятки. И зачем было подвергать себя подобным пыткам, если можно купить в магазине бутылку вина, шоколадку, колбасы для бутербродов, прийти домой и до прихода родителей чувствовать себя спокойно и уверенно?
…Блин, уж кого-кого, а Маринку должен утраивать на сто процентов! Какие ей кабаки, – Антон усмехнулся, – если по ее же рассказам, в их гребаной деревне всего два магазина и шесть ларьков?.. Да и за что ее вести куда-то? За то, что дает подержаться за сиськи?.. Дура!.. Но все равно я ее трахну! Только б Макс увел эту бестолковую Оксану. Вроде, не понимает, тварь, что если я пришел, значит, нам надо уединиться!.. Так нет же – сидит, несет всякую хрень…
От всех этих мыслей появился злобный азарт, требующий немедленного выхода. Антон взял телефон.
– Алло! Макс, это я.
– Привет, – в трубке затрещало; видимо, брат ехал в машине.
– Макс, мне скучно…
– Я двигаюсь домой. Хочешь, через часок подъезжай; подумаем над решением твоих проблем.
– Ага, – Антон положил трубку. Иногда ему казалось неудобным быть таким назойливым, но, с другой стороны, ведь, когда брату требовалось нарисовать в компьютере какую-нибудь «левую» печать, он тоже не отказывался и денег за эту достаточно кропотливую работу не брал никогда.
Как порядочный сын, Антон взял листок и написал: «Я у Максима. Надо посмотреть компьютер его приятеля. Вернусь, скорее всего, поздно. Целую, Антон». Положил записку на видное место и быстро переодевшись, выскочил на улицу, пока никто из родителей не вернулся и не придумал ему какое-нибудь более срочное занятие.
Добрался Антон быстро и едва свернув во двор, увидел знакомое «Ауди», стоявшее у подъезда. А, собственно, как могло быть по-другому? Антон не помнил случая, чтоб брат не исполнил что-то в срок; как он объяснял – в его сфере каждая минута опоздания ставит «на счетчик».
Антон нажал кнопку домофона и услышал голос Максима:
– Кто там?
– Это я.
– Кто «я»?
– Ну, кто я? Брат твой!
Когда Антон вышел из лифта, Максим уже ждал его, выглядывая из двери.
– Не пускаешь, да? Пароль – отзыв… – Антон засмеялся, но Максим даже не улыбнулся.
– Антош, знаешь, сколько отморозков бродит по свету?
– Наверное, много, – Антон растерялся.
– Не много, а очень много. И они почему-то считают, что если я занимаюсь валютой, то баксы штабелями сложены у меня в тумбочке. Им же, дебилам, даже не приходит в голову, что для этого существуют банки и много чего еще; извилин-то у них две! Ко мне уже пытались влезть, а один раз просто, в наглую вломились в квартиру. На такой случай у меня тут кусок трубы припрятан – против газового пистолета действует безотказно.
– А почему ты настоящую «пушку» не купишь? – Антон закрыл за собой дверь.
– Это ж с ментами надо связываться, а мы не любим друг друга. Знаешь, сколько крови они мне попортили? – Максим вытянул руку, – видишь палец? Это ж они, сволочи, сломали, когда обмен валюты считался еще преступлением.
Антон подумал, что, наверное, слишком мало знает о работе брата, и ничего в этой жизни не дается просто так – во всем есть, как положительные, так и отрицательные стороны.
– Пиво будешь? – крикнул Максим из кухни.
– Буду, – Антон вошел и привычно уселся в углу.
Хозяин выставил две бутылки «Holsten», разорвал пакетик с орешками и сел напротив.
– Какие еще пожелания? – спросил он весело.
– Не знаю, – как правило, все инициативы исходили от Максима – он являлся держателем денег, имел массу знакомых и, вообще, лучше представлял, где провести время.
– Знаешь, я что-то не хочу больше вылезать на мороз, – Максим отпил пиво прямо из горлышка, – тебе кино поставить?
– Не, надоело.
– Тогда можно позвонить. Телку хочешь? Через полчаса прилетят, как мухи на говно. Или ты бредишь только этой… как ее, там, зовут?.. Ну, кого ты собираешься трахнуть.
– Марина. И не брежу я ею вовсе.
– Это правильно. Как только мы влюбляемся, так сразу попадаем в психологическую зависимость, а бабы это очень тонко чувствуют и переходят в наступление; тогда, пиши, пропало. Это, знаешь, как на войне – стоит прорвать фронт в одном месте, вся оборона трещит по швам. Великая наука – тактика, брат…
– Ты-то откуда знаешь про тактику? В армии не служил…
– Я книжки читаю, а там много интересного пишут. Был, например, такой писатель – Оскар Уайльд. Он изрек одну классную фразу по нашей теме: «Мужчина может быть счастлив с любой женщиной при условии, что он ее не любит». Это должно стать твоим жизненным кредо.
– Я что-то не въехал….
– Подрастешь – въедешь. Хотя хочешь, объясню откуда у меня такое отношение к женскому полу?
– Конечно! – Антон уже давно собирался спросить, как это у Макса всегда все получается с девушками, но боялся, что тот, как всегда, рассмеется и ответит, типа, а хрен его знает.
– Когда-то я был таким, как и все; и думал, как все; и мечтал, как все, – начал Максим, обратив взгляд к окну, – правда, было это еще в школе, классе в девятом. В общем, в то самое время, когда начинаешь замечать, что грудь у девочек оттопыривается не так, как у нас, и ноги не волосатые и мускулистые, а стройные, с круглыми коленками; а уж если удавалось зажать кого-нибудь в углу, да обслюнявить хоть щечку – это ж за счастье!.. – он засмеялся светлым воспоминаниям, – хотя тогда и девки были другими – в седьмом классе они еще не делали аборты, а к гинекологу до десятого их водили мамы…
Ладно, – Максим повернулся к холодильнику, доставая очередные бутылки с пивом, – это преамбула, а дело происходило опять же в ментовке. Тогда я попал туда первый раз, и не как подозреваемый, слава богу, а как свидетель.
У соседей обнесли квартиру, а я случайно видел трех парней, спускавшихся сверху. Они мне были по барабану – я их и не разглядел толком, но когда менты всех опрашивали, ляпнул сдуру. Повезли меня в «участок», чтоб показания снять, а сами закрыли в комнате и ушли – сейчас, говорят, следователь придет и произведет, блин, «дознание». Это сейчас я знаю все их гнусные штучки, а тогда… пацан, чего скажешь?
Сижу, жду, как умная Маша. Комната, блин, как камера – четыре на три, на потолке лампочка ватт двадцать пять, окон нет, железная дверь; из мебели два стула и стол, которому лет двести… да, а самое противное – тишина; вроде, ты где-то в другом измерении. Жуть, короче, полнейшая. Часы я надеть забыл – так спешил помочь следствию; мобил тогда у простого народа вообще не было, так что сколько времени прошло – без понятия; даже не знаю, день на дворе или ночь – окон-то нету. Прикинь, какой удар по неокрепшей юношеской психике?
Менты ж, сволочи, грамотные – обстановка эта так давит, что, если б я что-то реально видел, все б сходу рассказал, только б выпустили. Но ж мне вспоминать-то нечего!
Вот, сижу я – чернильное пятно на полу изучаю, и со скуки придумываю истории, откуда оно, да почему именно в этом месте. Вдруг дверь открывается; я обрадовался – думал за мной, но в комнату вталкивают девку и слышу: – Посиди здесь, пока я за тобой не приду! А мой угол-то из коридора не просматривается – небось, подумали, что комната пустая. Дверь закрылась. Девка спиной стояла и тоже меня не заметила, а я смотрю на нее – худенькая, маленькая, вся какая-то потерянная; реально, школьница на экзамене. Закрыла лицо ручками и зарыдала. Прикинь мое состояние? Вроде, в какую-то другую жизнь вкинули, а правил игры не объяснили. Ну, думаю, пора себя обозначить. Не плачьте, девушка, говорю; а она сквозь слезы мне про какого-то «любимого» Сашку, про маму, которая уже с ума сходит, потом поворачивается… лицо у нее, блин, интересное было – какое-то заостренное, будто Автор… – Максим ткнул пальцем в потолок, – создавал его мелкими прямыми мазками, без закруглений, без плавных переходов; глаза глубоко посаженные… интересное, короче.
Тут до нее доходит, что я не мент, и все ее жалостные апелляции мимо кассы. Вытерла она слезы, шмыгнула носом и спрашивает: – Ты кто? А я молчу, потому что сам не знаю, кто я – свидетелей, как я думал, не держат столько времени взаперти. Ты вор? Опять спрашивает. О, думаю, да ты, подруга, ориентируется, кто тут может сидеть. Нет, говорю, не вор, но они считают, что я видел, как другие крали. Смотрю – у нее усмешечка такая; закладывать, говорит, будешь? И так у нее искренне все получалось, что я решил – не иначе, сама воровка. Представил, как она залезает в мой карман… знаешь, странное чувство – когда просто произносишь «вор», там, или «убийца», безлико представляешь сам «состав преступления», а когда смотришь в глаза конкретному человеку, блин, не вяжется поступок с реальной внешностью, если, конечно, портрет не соответствует таблицам Ламброзо… Что, не знаешь, кто это? Ну, не важно. Короче, ответил я, что никого не помню, а она по-своему поняла – правильно, говорит, им тоже плохо живется. Тут я совсем офигел; стараюсь, блин, лицо запомнить – думаю, если в автобусе подойдет, чтоб сразу за карман хвататься. И тут она засмеялась… не знаю, как объяснить – не может пойманная ментами воровка так смеяться!
«Крыша» у меня немного покосилась – чему верить?.. А она, дальше больше – я здесь, говорит, ни за что – у меня жених есть, которого я люблю, а, типа, рожа ментовская не верит, что я могу любить, а не только трахаться! Ты-то, говорит, мне веришь?
Я глаза выпучил – ну, во-первых, я ж тогда только одноклассниц по подъездам лапал, а тут так запросто, «трахаться»! Во-вторых, по официальной версии проституции в нашей стране вообще еще не существовало! Как это, блин, советская девушка может спать за деньги? Разве так бывает? Кругом же одна любовь, как в кино!.. Конечно, говорю, верю, что ты любишь Сашку своего и все такое… И тут ее понесло – и какая у нее ужасная жизнь, и жить она так больше не хочет, и Сашка – это свет в окошке, и поженятся они скоро, а мент, сука, забирает ее прямо с улицы и везет сюда – все с дрожью в голосе, с трясущимися руками; если я сопротивляюсь, говорит, он меня избивает. Нагрузила меня по полной программе, и так мне стало жалко ее, беззащитную! Тут руки она поднимает, типа, синяки показать, а синяков-то нет, зато вижу – пальчики тоненькие, ноготки обгрызенные и, главное, чернила на среднем пальце! Точняк, школьница, но тогда, блин, откуда Сашка-жених?..
У меня «крыша» в другую сторону поехала, но такая она искренняя, такая трепетная, блин, что я и тут ей поверил; уже изобретать ситуации начал, типа, любовь с первого класса, родители давно в курсе, и чтоб дети не мучились… тогда тоже можно было через райисполком досрочно пожениться. В общем, общались мы минут двадцать. Я про чувства петь начал, которые не сломить никакими испытаниями; потом поцеловала она меня своими солеными губами, да так целомудренно, что я уже начал прикидывать, как грохнуть того суку – мента.
Мент сержантом оказался; пришел этот злой демон, и увел мою Джульетту. Защитить ее, сам понимаешь, я не мог, что-то объяснять бесполезно – сержанты не любят, когда им что-то объясняют, но про себя думаю – задачу я выполнил: вселил в несчастную девочку уверенность, что настоящая любовь существует и по жизни побеждает все мерзости. Ну, очень я гордился собой!
Потом все-таки пришел мой следак, поговорили, и вышел я, когда совсем стемнело. После «каземата», воздух на улице показался таким вкусным!.. Свернул я в парк; вокруг народ тусуется – ну, нормальный летний вечер. Присел на скамейку, и тут… знаешь, случаются судьбоносные совпадения – они необъяснимы, не прогнозируемы, но зачем-то происходят и сразу все становится с ног на голову.
Короче, в темноте она меня не узнала. Присела рядом и стала предлагать развлечься на хате. А я-то уже выстроил себе красивую сказку о несчастной любви, которая все равно должна победить, а сержанта-садиста непременно посадят за совращение несовершеннолетних.
Вот тут «крыша» у меня и рухнула окончательно и, как оказалось, навсегда – схватил я ее за руку, а у нее шок не меньший – смотрит на меня, как на тень отца Гамлета; и попер у нее «поток сознания». Выяснилось, что никакого Сашки нет; никого она не любит и уже два года торгует своим телом. Потом что-то переклинило – видать, роль разонравилась, и сразу выяснилось, что все-таки некий Сашка имелся, но он совратил ее два года назад и бросил, поэтому ей проще трахаться, вот так, не выясняя имен. Типа, зачем имена, если все потом уходят? А я смотрю на нее и понимаю, что не верю ни одному слову, хотя, в принципе, это-то как раз нормальный бытовой вариант – малолетку совратили и выкинули на помойку с ее детскими чувствами; прыгнуть с десятого этажа силы воли не хватило и она вышла на панель. Все ж реально – миллион таких вариантов (в отличие от школьницы, выходящей замуж и всего прочего), а я не верю! Она только рот открывает, а я уже не верю!
Вот, в тот вечер с Андерсеном и Шарлем Перро было покончено навсегда. Кстати! – Максим вскинул указательный палец, – сержант, в конечном итоге, оказался не насильником-педофилом – он крышевал ее за бабки и даже не трогал ни разу.
– Он сам тебе сказал? – удивился Антон.
– Ага, аж два раза, – Максим засмеялся, – просто сержанты у нас вечные. Я уж давно в бизнесе, а он все еще сержант; ну, навел справки, ради интереса. Так вот, – Максим поставил опустевшую бутылку, – и чего ты хочешь от меня после всего этого?
– Я?.. – удивился Антон, – я ничего.
– Дурачок, я не о тебе конкретно, а об отношении к жизни. Какая, на фиг, любовь? Я теперь только вижу бабу, и сразу перед глазами Ира; ее Ирой, ту сучку зовут. Все бабы для меня теперь – Иры. Еще пива хочешь?
– Не, – Антон вылил на язык последние капли, – мать заметит. Она боится, что я сопьюсь.
– Спиваются только ленивые люди, которые ищут повод, чтоб ничего не делать. Оно ж проще всего – сегодня выпить, завтра похмелиться; все, человек, вроде, и занят. А те, у кого есть нормальное дело, никогда не сопьются. Даже если сегодня они пьют, то все равно держат в памяти, что завтра им надо работать, потому что за них этого не сделает никто. Следовательно, пить несколько дней подряд – это непозволительная роскошь.
– Какой ты умный, – произнес Антон с завистью.
– Умный, – Максим довольно кивнул, – кто б спорил? – он посмотрел на часы, – а тебе домой не пора? Ты извини, но ко мне тут барышня должна прийти. Любовь у нее возникла, чистая и светлая. С ней нельзя групповуху устраивать.
– Конечно! – поспешно поднявшись, Антон стал одеваться.
В маршрутке, глядя в окно, расписанное морозными узорами, он думал о своем отношении к девушкам – во что он верит, а во что, нет, и если Маринка врет, как все остальные, то в чем и как это распознать? И еще, существует ли в его жизни стимул, чтоб не спиться? Можно ли, например, считать этим стимулом заботу о благосостоянии города Любека?..
Однако ни на один из вопросов однозначных ответов так и не нашлось, а потом стало не до философии – его уже ждал отец, как всегда, с массой срочной работой, требовавшей информации с компьютера.
//-- * * * --//
Проснулась Марина поздно, потому что Оксана, ни свет ни заря, умчалась сдавать зачет и не стала ее будить, зная на личном опыте, каково после таких похождений перемещаться куда-либо дальше кухни. Марина долго лежала в тишине, восстанавливая цепочку вчерашних событий, пока наконец не поняла, что, как бы удивительно все это ни было, но оно уже прошло, а то, что ей не в чем выйти на улицу, есть жуткая реальность.
…И где тот Миша со своими обещаниями?.. Надо звонить. Половина десятого самое нормальное время для бизнесмена. А если он еще дрыхнет, то мне плевать! Я ж не сама бросилась ему под колеса…
Марина нашла мобильник, но сколько ни давила на кнопки, дисплей не загорался.
– Конечно! А чего я хотела? – в сердцах, она бросила телефон на кровать, – может, вчера по нему даже проехал кто-нибудь!.. Эх, Миша, не расплатишься ты со мной!..
Подошла к окну, проверяя не исчез ли с соседнего дома старорежимный телефон-автомат. …И какая ж я умная, что жетончик не выбросила!.. Оксанка: – На фиг, он тут валяется?.. А, вот, затем и валяется, – Марина достала из коробки со скрепками маленький безликий кружочек, – ну, с богом!.. Курточка ты моя, всесезонная…
Однако Бог, похоже, отнесся к проблеме равнодушно, потому что встретил ее яростный порыв ветра, и когда Марина все-таки добралась до автомата, зубы у нее стучали безостановочно, а побелевший палец никак не мог повернуть примерзший диск. …А если сейчас он скажет, что ничего не обещал и, вообще, вчера ничего не было? – Марина вдруг поняла весь ужас своего положения, – пьяная дура! Надо было с него хоть расписку взять!.. И что тогда делать?.. К матери ехать?.. Опять же, в чем?..
– Я слушаю, – ответила трубка.
– М-михаил? – Марина старалась, чтоб зубы не особо громко прыгали друг по другу.
– Да. Кто это?
– М-Марина. Пом-м-мните?.. – она зажмурилась и прикусила губу, словно ожидая оплеухи.
– Конечно, помню. Какой-то голос у тебя….
– Я стою у автомата в тоненькой курточке. Я замерзла, как Бобик, но мне больше не в чем выйти, – затараторила Марина, обрадованная уже тем, что ее узнали.
– О, господи!.. Ладно, сейчас подъеду. Говори, куда?
– Домой! Куда ж я пойду в таком виде?..
– Тогда минут через сорок. Квартира какая?
Марина назвала номер и сразу повесила трубку, потому что рука отказывались ее держать.
…Дура, перчатки-то могла б надеть, – подумала она, заскакивая в подъезд.
Поскольку по-настоящему горячую воду давали только вечером, самым теплым местом в квартире стала постель. Марина юркнула в нее и замерла. …Господи, я б уж и от китайского пуховика не отказалась – зиму дохожу как-нибудь… Нет, буду требовать дубленку, и пусть где хочет, там и берет!.. – однако воинственное настроение сменилось более здравой мыслью – это ж я его в постели встречу? Он может подумать черти чего!.. Вскочила и только успела натянуть джинсы и свитер, когда в дверь позвонили.
Марина бросилась открывать, пока «благодетель» не передумал. …А то скажет, мол, звонил, но никто не открыл! Кому ж охота деньги тратить?..
– Привет, – Миша улыбался так, будто с самого утра только и мечтал раздаривать дубленки первым встречным, – честно говоря, я не подумал, что тебе вообще нечего надеть.
– Да? Ты думал, у студенток в гардеробе висит по три норковых манто?
– Не думал, конечно… Ладно, поехали.
– Прям, сразу? – Марина растерялась, – дай хоть накраситься. Раздевайся. Чаю хочешь?
– Чаю не хочу.
При дневном свете, да еще не исправленное косметикой лицо, показалось Мише совсем другим – в белесых ресницах и сухих бледных губах проглядывала почти детская непосредственность, а волосы, собранные в два хвостика, делали ее совсем похожей на школьницу.
– А зачем тебе краситься? – он пожал плечами, – по-моему, ты и так очень милая.
– Да?.. – Марина чуть не ответила – сама знаю, какая я не накрашенная! Но решила, что это будет слишком грубо и улыбнулась, – ну, не надо мне сказки рассказывать, ладно?
– Ладно, – Миша повесил куртку и остановился, не зная, чем занять себя.
– Ты проходи, а я сейчас, – Марина исчезла в ванной, предоставив гостя самому себе, а когда вышла, увидела, что он внимательно изучает хозяйские вещи.
– Ты извини, – он обернулся, – я тут смотрю, как вы живете.
– Это не наше. Хозяева заперли, когда уезжали, а мы, вот, наглые, открыли.
– Да?.. – Миша стоял перед маской, – классная штука! Знаешь, я чуть-чуть разбираюсь.
– В чем? В масках? – не поняла Марина.
– Не обязательно в масках. Среди прочего бизнеса у меня есть художественный салон, а там отдел всяких экзотических штук. Я не искусствовед, но у меня работает Слава, по прозвищу, Петрович. Вот он, специалист – покупатели от него тащатся.
– И что же это? – заинтересовалась Марина, подходя ближе.
– У него надо спросить. К нам один мужик возит нечто похожее. Он где-то в районе живет, но каждый месяц приезжает. Они с Петровичем как сядут!.. Знаешь, люблю их слушать. Вроде, и ерунда все это, а завораживает. Жутко интересно.
– А откуда они у мужика? – удивилась Марина, – я думала, эта маска из Африки. Наши хозяева – врачи и все время в тех углах ошиваются.
– Может, эта и из Африки, только лицо не негроидное. Больше на наше, славянское смахивает. Можно Петровичу показать, если хочешь, – Миша погладил маску по щеке, – интересная штука… Ладно, если ты готова, поехали.
– Поехали. Знаешь, Миш, наверное, лучше на Центральную «толпу», потому что на Юго-Западной выбора никакого.
– С ума сошла?.. – Миша посмотрел, то ли удивленно, то ли презрительно, – отродясь по «толпам» не ходил. У меня от этого табора ощущение какой-то повальной нищеты и безвкусицы. Ты извини, не хотел обидеть, – добавил он, видя, что Марина покраснела и опустила глаза.
– Да нет… Шмотки там, конечно… – она вздохнула.
– Ты-то ни в чем не виновата, – Миша положил руку ей на плечо, – женщину должен одевать мужчина. Короче, поехали в «Диамант». Ленка говорила, что это самая крутая лавка.
Марина замерла с курткой в руке – такого предложения она даже не могла ожидать. …Пусть везет, куда хочет, – подумала она, – если он мыслит такими категориями, то мне лучше, вообще, заткнуться и не высовываться…
Как Марина садилась в джип, видели лишь два пацана, бегавшие на коньках по укатанному машинами снегу, зато как она выходила, могла лицезреть вся центральная улица города; и хотя никому не была интересна обычная девушка, вылезающая из обычного, хоть и очень большого джипа, сама она чувствовала себя настоящей «новорусской» дамой. Если б еще не убогая курточка, вносившая жуткий диссонанс!..
В магазин они зашли вместе, прямо, как муж с женой, и остановились посреди зала, оглядывая плотно увешенные шубами толстые никелированные трубы. Одна из них располагалась на уровне глаз, а вторая под самым потолком, поэтому создавалось впечатление, что стен нет вовсе.
Когда элегантная девушка в строгом костюме подошла и предложила свои услуги, Марина растерялась, потому что Миша тут же отошел в сторону. Он, вроде, давал ей полную свободу действий, но при этом не объяснил, на какую сумму можно рассчитывать. Марина хотела тихонько спросить его, но он поднял руку, как Ленин на памятнике перед областной администрацией, указывавший путь в светлое будущее.
Марине ничего не оставалось, как следовать за девушкой, на ходу прикидывая границы собственной наглости. Однако после восьмой примерки оказалось, что сделать это практически невозможно – то, что более-менее подходило под формат ее старой дубленки, сидело совсем не так, как хотелось бы, а то, что нравилось, по Марининым меркам, перекрывало все разумные ценовые пределы. Миша все это время в гордом одиночестве бродил по залу, периодически останавливаясь и безразлично разглядывая шикарные вещи. Марина старалась не обращать внимания на эту демонстрацию скуки, ведь перед ней стояла совершенно конкретная задача, и без покупки она отсюда, по любому, не уйдет – второго такого шанса не будет никогда.
Видя, как Марина бракует очередную дубленку, Миша не выдержал и все-таки подошел.
– Послушай, у меня нет времени торчать здесь целый день, поэтому я принимаю волевое решение. Какой у тебя размер?
– Сорок восьмой.
Он молча повел ее в другой конец зала.
– Я считаю, эта подойдет, – он указал на длинную песцовую шубу, – прикинь.
Марина не успела протянуть руку, а девушка уже сдернула шубу с вешалки и услужливо распахнула ее блестящее нутро.
– Это не кусочки… цельные шкурки… изумительная вещь!.. Носиться будет вечно!.. – затараторила она.
Марина окунулась в мягкий ласковый мех, и мгновенно стало жарко. То ли шуба оказалась настолько теплой, то ли ее бросило в пот от одной мысли, сколько она должна стоить. Повернулась к зеркалу и не узнала себя. К тому же, шикарные распущенные волосы так гармонировали с голубоватым мехом!..
– Нормально? – спросил Миша без всяких эмоций.
Марина только кивнула, вытаращив на него глаза – он что, дурак? Как про такую вещь можно говорить «нормально»?..
– Упакуйте, – голос у Миши был будничным, вроде, покупал он сигареты в ларьке, и это сразило Марину окончательно. Он ведь даже не поинтересовался, сколько стоит это чудо!!..
Пока Миша ходил к кассе, девушка раскинула шубу на прилавке, достала фирменный пакет.
– Не надо, – пролепетала Марина, – я в ней….
– А вы хотели дубленку, да? – девушка улыбнулась, – не расстраивайтесь, это же лучше.
Марина посмотрела так, что девушка покраснела, осознав, какую глупость сморозила.
Всю обратную дорогу Марина молчала, постепенно приходя в себя. Она сидела, опустив голову, и никак не могла поверить, что чудеса делаются так легко и просто. Миша тоже молчал. Он думал, что все свои обязательства выполнил, и больше их ничего не связывает. Но как раз, именно, поэтому появлялся странный неприятный осадок. Он сам не понимал, зачем им встречаться снова, но при мысли, что видит ее в последний раз, внутри что-то тоскливо замирало.
Он искоса посмотрел на спутницу. …Безусловно, в этой шубке она выглядит неплохо, но мне вполне хватает Ленки. Вторая любовница мне ни к чему. Да и времени на подобные глупости нету при всем желании…
Джип остановился у подъезда.
– Миш… – Марина никак не могла придумать нужных слов. Просто сказать «спасибо» – смешно. Поцеловать? А вдруг он воспримет это в качестве аванса?.. Нет, вещь, конечно, стоила того, но к расчетам «натурой» Марина не чувствовала себя готовой – все действия, связанные с постелью, продолжали ассоциироваться в ее сознании исключительно с чувствами (до того, что они могут быть не слишком продолжительными она уже дозрела, но совсем без них никак не могла обойтись).
– Все нормально, – Миша положил руку на ее спрятанное в пушистом мехе колено, – визитка есть. Будет трудно, звони.
Марина была так благодарна за эту фразу, избавлявшую ее от мучительных терзаний, что, нарушая собственные правила, она все-таки чмокнула его в щеку; после этого быстро выскочила из машины, подхватив пакет со старой курткой. …Дура! Все дело в шубе, и только в шубе! А это не повод. Он купил ее, потому что порвал старую, и все. И больше ничего нет!..
Поднявшись в квартиру и взглянув на валявшееся в коридоре рваное, облезлое, лоснящееся на рукавах нечто, она чуть не расплакалась, но даже это не являлось достаточным аргументом, чтоб опровергнуть свою последнюю мысль.
На занятия Марина уже не успевала, поэтому решила заняться подготовкой к зачетам, и завтра, в новой шубе(!) попытаться сдать еще что-нибудь.
//-- * * * --//
На улице совсем стемнело, когда Марина отложила учебник и взглянула на часы. Раз Оксанки до сих пор не было, значит, ждать ее к ужину было совсем не обязательно. Она пошла ставить воду для макарон, но по дороге заглянула в коридор, чтоб еще раз погладить мягкий, пахнущий непонятной свежестью мех. Она никак не могла привыкнуть, что эта вещь принадлежит ей.
…Если б меня так сбивали каждый день!.. Хотя нет, а то все равно когда-нибудь задавят… Вздохнув, она подумала, что старые сапоги не будут смотреться с такой шубой. …На сапоги-то мать денег даст. Надо только выбрать время, съездить домой… сначала сессию сдать, а то хрен чего она мне даст…
Оксана появилась, когда Марина, поужинав, устраивалась смотреть телевизор.
– Мари, это кто у нас? – крикнула она с порога.
– Никого нет, – удивленная Марина выглянула из комнаты.
– А шуба чья?
Марина увидела в руках у Оксаны букет роз, а за ее спиной приятного молодого человека без головного убора, который приветливо улыбался.
– Моя. А что?
– Класс! Это тебе вчерашний Миша купил?
– Ну да, – ей почему-то не хотелось рассказывать подробности – то ли смущало присутствие постороннего, то ли сама она еще не определилась, как относиться к Мише и ко всему, так неожиданно вторгшемуся в ее жизнь.
– Класс! – Оксана погладила мех, – и сколько такая стоит?
– Не знаю. Он не сказал, а я не спрашивала.
– Порядка трех штук зелени, – молодой человек со знанием дела потрогал рукав, – это не Греция с распродажи.
– Мари, кстати, знакомься, это Максим. Мы сегодня ужинали в «Старом городе». Как там все-таки классно!.. Поставь, пожалуйста, цветы, – она протянула букет.
Пока Марина ходила за вазой, в ее голове возникла одна неприятная мысль: …Интересно, какие у них планы? Раскладушку-то так и не привезли… Но проблема разрешилась сама собой. Дверь хлопнула, и Оксана медленно вошла на кухню. Вздохнула, как показалось Марине, разочарованно.
– Ушел, – она уселась на стул, – помаду облизал, но на большее смелости не хватило. А в кабаке заливал – такой он, типа, крутой!.. Наверное, тебя постеснялся. Смешно… Никогда такого странного мужика не встречала, – видимо, этой фразой она подвела итог своим впечатлениям и переключилась на Марину, заставив ее, то надевать, то снимать шубу; потом примерила сама, покрутилась у зеркала и с сожалением повесила обратно.
– Класс. Что я могу еще сказать? А ты с ним как? Больше встречаться не собираешься?
– Не знаю. Он сказал, будет трудно, звони.
– Трудно… А кому сейчас легко? – она понюхала розы. Их сладковатый аромат чувствовался даже среди сигаретного дыма, – ничего, мы этого Максимку тоже раскрутим. Он теперь знает, какие подарки дарить, – Оксана засмеялась, – ну, а чем еще вы с Мишей занимались?
– Ему безумно понравилась маска, – вспомнила Марина.
– Какая маска?
– А ты не видела? Я когда убирала, нашла. Идем, – с видом хозяйки она вошла в их новые владения и включила свет – черное лицо стояло на прежнем месте.
– Ух, ты! – изумилась Оксана, – страшная-то какая!
– Страшная. Но, скажи, что-то в ней есть.
– А легкая! – Оксана подняла маску, – прикинь, в клуб в такой завалиться!.. – она приставила маску к лицу, – как я тебе?
– Почти, как в жизни…
– Да ну тебя! – она вышла в коридор и подошла к зеркалу, – я – фея ночи…. темные силы, придите ко мне… – получилось весьма зловеще, и отстранив маску, Оксана рассмеялась, – класс, Мари. Мне понравилось.
– А Миша владелец магазина, где продаются такие штуки.
– Да? И дорогие они? А то, может, толкнем? Небось, еще привезут. В Африке, поди, ими на каждом углу торгуют, как в Москве матрешками.
– Миша сказал – не факт, что она африканская. Такие и у нас где-то делают.
– Так это и «Nina Ricci» в Польше делают. Что ж с того? – она поставила маску на место, – приснится ночью такая фигня, потом спать не будешь. Пойдем укладываться, а то завтра мне опять к первой паре, – Оксана постучала пальцем по деревянному лбу, – хорошо тебе, чурбан, никаких зачетов не сдавать, а у меня завтра психология.
Марине показалось, что маска взглянула на нее живым осмысленным взглядом, но ощущение это мгновенно рассеялось, когда Оксана выключила свет. Марина несколько секунд подозрительно вглядывалась в темноту комнаты, но ничего не увидев, вернулась на кухню.
//-- * * * --//
– Антош, привет, брательник. Не спишь? А то я хотел просветить тебя немножко. Был сейчас у подружек-хохотушек. Ты уверен, что твоя недотрога не дурит тебе голову?
– В смысле? – не понял Антон.
– В том смысле, что некий Миша дарит ей шубы за несколько штук баксов, и она принимает их, как честно заработанное, даже не спрашивая цену. Тебе это не навевает?
Антон молча сглотнул, не найдя слов. Мысль о том, что у Марины может быть тщательно скрываемый богатый любовник, никогда не приходила ему в голову.
– Что ты молчишь? Америку тебе открыл, да?
– Открыл, – промямлил Антон.
– А я тебе вчера говорил, что все бабы – твари. Поэтому прикинь, как ты представляешь развитие сюжета и потом скажешь. Помочь готов, но лично мне, они обе на фиг не нужны.
– Ладно, я подумаю, – Антон положил трубку и вновь уселся перед монитором, на экране которого благодарные граждане Любека продолжали восхвалять своего мэра, и только солдаты жаловались на нехватку в городе пива.
…Хрен вам, а не пиво!.. Антон вышел из программы. В Любеке все и так было хорошо, а, вот, что происходит здесь, под самым его носом?.. Показалось – то, о чем он думал до телефонного звонка, мгновенно перестало существовать, а Марина вдруг отдалилась, став чужой, как все другие девчонки на курсе. Еще он подумал, что, по большому счету, никаких чувств к ней не испытывает и никогда не испытывал. Если она сейчас исчезнет, он не станет жалеть; одно плохо – останется пустота, которую нечем заполнить, ведь это в одной жизни он являлся мэром Любека, но другую-то тоже надо чем-то заполнить, кроме лекций и семинаров, которым изначально отводилось место в самом дальнем и темном углу.
Еще осталось разочарование и горечь не оправдавшихся надежд. Это тоже два очень неприятных чувства, смиряться с которыми добровольно не хотелось, но какие аргументы можно привести против того, что Максим видел собственными глазами?
…И все же какие-то привести надо, иначе придется выглядеть полнейшим дураком, – Антон взял сигареты и вышел на лоджию. Он являлся единственным курильщиком в семье, поэтому вынужден был прислушиваться к мнению большинства. Присел на холодный стул и щелкнул зажигалкой. …Странно. Если она спит с другими, то почему не хочет спать со мной? Бережет репутацию? Возможно. Если верить старым фильмам, у колхозников свой менталитет и свои порядки… А есть и второй вариант. Я ж не дарю ей таких подарков? Не дарю. И никогда не подарю, потому что таких денег у меня нет и не будет. Она это прекрасно понимает, так почему б не заработать на стороне?.. И никто ни слухом, ни духом…
Антон замерз. К тому же от сигареты остался лишь желтый, изжеванный фильтр. Вернулся в комнату, но снова отправляться в Любек расхотелось, и он решил спать – возможно ночью придет какая-нибудь умная мысль.
– Кто это звонил? – спросила мать, когда он проходил мимо.
– Макс. Опять что-то у них там с компьютером, – Антон всегда так отвечал, чтоб иметь возможность в любой момент сорваться к брату.
– Какой ему компьютер? – отец оторвался от газеты, – как он был шалопаем, так и остался.
Антон усмехнулся и ничего не сказав, направился в ванную.
//-- * * * --//
– Что с тобой? Ты второй день какой-то странный, – Лена сзади обхватила Мишины плечи, прижавшись щекой к его спине, – на тебя авария так подействовала или что-то еще случилось? В конце концов, девочка та жива, здорова и в новой шубе. Что ей еще надо?
– Наверное, ничего, – Миша прикрыл глаза и тут же перед ним возникло бесстрастное лицо «ледяной Лены».
…Это просто игра воображения, – подумал он, – но почему же тогда я не могу так долго выйти из нее?.. Хотя, какая игра? Я не спал, не был слишком пьян и при этом ощущал ее вполне материальный холод… Миша расцепил Ленины пальцы. Ему показалось, что если «ледяная Лена» чуть сожмет объятия, то задушит его безо всякого усилия. …А ведь она сидит где-то внутри Ленки, и неизвестно еще, кто окажется сильнее…
– Миш, ну, что с тобой? – Лена ласково погладила его по голове, – ты скажи, если что-то не так. Я исправлюсь, я ведь люблю тебя, несмотря на то, что иногда кажусь жутко вредной.
– Это пройдет, – Миша крепко прижал ее к себе, – наверное, я устал. Пойдем спать.
– Пойдем, – Лена вздохнула, – я сейчас запла́чу, если ты будешь таким.
– Не надо, – он приподнял ее лицо и коснувшись приоткрытых губ, почувствовал, что никакой «ледяной Лены» не существует, по крайней мере, в данный момент…
Проснулся Миша от странного сна, который помнил во всех подробностях. Днем сон, естественно, улетучится, и никаким напряжением памяти не удастся вернуть этот грохот музыки, ощущение духоты и запах потных тел, но лежа с закрытыми глазами, можно было продолжать пребывать в огромном зале, похожим на ночной клуб. Лена сквозь беснующуюся толпу тащила его к сцене, где три обнаженных девицы, извивались вокруг шестов, синхронно задирая ноги, но он почему-то сопротивлялся. Его пугали лица, как маски, менявшие выражение и цвет в мечущихся огнях прожекторов. Вдруг рука Лены ослабла. Миша повернул голову и увидел, как в замершем голубом луче Лена распадается надвое – одна, обнаженная, медленно плыла к сцене, а та, которую он продолжал держать за руку, пристально смотрела на него, распахнув два бесконечных пустых тоннеля.
Получалось, что уходила-то настоящая Лена!.. Вернее, она уже ушла, и теперь страстно целовалась с незнакомым мужчиной. Руки мужчины ползли по ее спине, опускаясь все ниже. Миша хотел броситься и прервать безобразную сцену, но тело налилось холодом, перетекающим через руку Лены, стоявшей рядом…
Миша прекрасно понимал, что это всего лишь сон, поэтому чувство бессилия и безысходности, с которыми он очнулся, давно прошли. Он пытался спокойно осмыслить видение, но оно становилось все более бледным, и вместе с этим затухали эмоции. Он старался запомнить хотя бы канву сна, чтоб на досуге проанализировать, в какой же момент началось раздвоение Лены – этот момент очень важный, ведь не зря говорят, что каждый сон вещий, если только правильно истолковать его.
Миша почувствовал, что нога затекла, и, вообще, лежать стало неудобно. Повернулся на спину и наконец открыл глаза. Окружающая темнота сделалась родной, и ощущение комнаты, где известен каждый сантиметр пространства, вытолкнуло его из призрачного несуществующего мира. Вздохнув, он осторожно погладил Ленино плечо, такое теплое и приятное на ощупь. Она спала, даже не подозревая о том, что творила в его сне.
…Все должно иметь какой-то смысл, – подумал Миша, – любая фантазия, как ни крути, продукт деятельности мозга. Так что ж происходит в моем мозгу?..Разлюбить человека можно только, если его место займет другой. А никого другого у меня нет, и, тем не менее, я не чувствую того, что чувствовал раньше… Это проделки «ледяной Лены», но откуда она взялась? Что это за субстанция, которую я мог осязать? Или у меня отъезд крыши?.. Хотя и крыша не должна ехать без причины, если это не заложено генетически…
Рассуждения зашли в тупик, и это не просто раздражало – это бесило! Как можно не понимать происходящего в твоей собственной голове? И как тогда пытаться понять остальной мир и существовать в нем? …Скорее бы утро!.. Миша посмотрел на часы и попытался тихонько выскользнуть из постели, но Лена успела поймать его руку. Оказывается, она тоже не спала.
– Куда ты так рано? – прошептала она.
– Не спится. Чего лежать-то? – Миша освободился, разжав ее пальцы один за другим.
– Зря, – Лена вздохнула, – все-таки что-то с тобой произошло. Может, ты влюбился в ту девчонку, которую сбил?
– Не говори глупости, – Миша усмехнулся, представив себя рядом с Мариной таким же ранним утром. Картинка получилась совершенно нелепой – вроде, видел он не себя, а своего двойника, однако чувства протеста или отторжения сцена не вызвала. …Это свойственно мужчине, – решил Миша, – каждая новая женщина в какой-то степени всегда интересна и привлекательна, надо просто контролировать ситуацию…
Лена повернулась на спину, уставившись в потолок. Давно она не просыпалась в такую рань и не чувствовала себя такой бодрой, но абсолютно растерянной и одинокой. Собственно, кроме Миши, в ее жизни не было ничего – ни работы, ни друзей, ни увлечений. Она сама так обрисовала свою принадлежность – быть просто женщиной, дающей душевное тепло. Теперь, когда ее тепло, как оказалось, стало не нужно, жизнь потеряла смысл. Лена не чувствовала себя готовой к тому, чтоб перенести свои старания на кого-то другого – для этого ведь нужно время, да и соответствующий кандидат… такой, как Миша, не требующий стирать носки и готовить борщ, но способный радостно забирать ее любовь и так же радостно отдавать свою взамен. Может быть, такого и можно найти, но пока не возникало самого главного – желания искать.
//-- * * * --//
– Миш, похоже, вчера бутылкой пива ты не ограничился.
– С чего ты взял? – обстановка салона сразу вернула чувство одновариантности бытия.
– Бледный – раз; круги под глазами – два… Есть, правда, еще один вариант – женщина попалась слишком темпераментная, – Петрович хитро улыбнулся, и Миша вдруг подумал, что Петрович, ежедневно выплескивавший на обалдевших покупателей потоки всякой мистики, именно тот, кому можно рассказать все. Уж он-то, по крайней мере, не должен посчитать его сумасшедшим.
– Пойдем в кабинет, – он по-братски обнял Петровича, – поведаю тебе одну любопытную историю, а ты выскажешь свое мнение. Свет, присмотри тут! – крикнул Миша второй продавщице, хотя эта просьба выглядела совершенно лишней, поскольку в салоне все равно никого не было.
Приключение на дороге Миша решил опустить, а сразу начал с «ледяной Лены» и разбитой чашки, а закончил сегодняшним сном.
– Слушай, – Петрович скептически посмотрел на шефа, – ты ж умный человек с высшим образованием. Неужели ты веришь в абракадабру, которую я несу тут нашим лохам?
– Не знаю. Мне казалось, что ты-то веришь в это.
– Ну, ты даешь! – Петрович засмеялся, – я прочитал множество дурацких книжек, и поэтому умею красиво объяснять про всякие высшие силы, магические символы и открывающиеся чакры, но такую работу ты сам мне определил. Я мог бы заниматься и чем-нибудь другим. Если помнишь, по образованию, я математик, но уж больно хочется кушать. Как справедливо замечено, человек по натуре халявщик – он всегда хочет много, сразу и, желательно, даром. Поэтому кто-то строит финансовые «пирамиды», кто-то организует лохотроны, кто-то сулит освобождение от армии, поступление в вузы, бесплатные таймшеры, а мы, вот, внушаем, что все это можно получить, не выходя из квартиры, при помощи магических предметов, которые запросто приобретаются в нашем магазине. Это тоже, своего рода, лохотрон.
– Знаешь, я никогда не думал, насколько реально то, что ты тут плетешь – оно как-то никогда меня не касалось…
– Да оно не может никого касаться, потому что это бред! Неужели ты думаешь, что кусок дерева или обожженной глины может, например, вызвать духа? Да и кто он такой, этот дух?
– Ладно, – согласился Миша, – но тогда просто скажи – как ты думаешь, что означает происходящее со мной?
– Понятия не имею. Это, наверное, из области психологии, а эту науку, по крайней мере в наше время, на матфаке не преподавали. Если, конечно, хочешь, я могу изложить тебе, как подобные вещи трактуются в книжках, но не советую принимать это близко к сердцу, а, тем более, анализировать, иначе скоро из хозяина превратишься в нашего клиента – будешь амулеты и обереги всякие скупать.
– Излагай. Это все-таки лучше, чем ничего.
– Как хочешь, – Петрович пожал плечами, – значит, так. Вариантов два. Один современный, облаченный в околонаучную терминологию, а второй, старинный – примитивный, как древняя легенда. Согласно первому, та, с кем ты столкнулся на кухне, является астральным двойником твоей Елены Прекрасной. В обычных ситуациях такой двойник невидим и нематериален, но он существует. Это аксиома, и!.. – он устремил палец вверх, – тут внимание! Довольно тонкий психологический ход – этот двойник как бы выступает связующим звеном между нравственными принципами человека и окружающим миром. В моем понимании, это, типа, совести.
Система «человек – совесть» существует тихо и мирно, пока не происходит нечто, из ряда вон выходящего, но классифицировать подобные аномальные всплески никто не берется. Одни связывают их с физическим состоянием, например, с болью или даже клинической смертью; другие, с моральным, считая достаточным сильное психологическое потрясение, имеющее любую основу, от чувства вины до любовной тоски. В результате, двойник, который начинает чувствовать дискомфорт в привычном месте обитания, разрывает связь с «домом» и обретает самостоятельность, создавая эфирную копию физического тела. В этот период его истинное тело пребывает в состоянии анабиоза и не реагирует ни на какие внешние раздражители. Отсюда и вариант с кружкой. А почему твоя Елена, извини за каламбур, вышла из себя, можешь определить только ты сам.
– Я в тот день сбил человека, и может быть… – начал Миша, но Петрович резко вскинул руку, загораживаясь от него ладонью.
– Стоп! Ты просил рассказать тебе, что пишут в книжках. Я рассказываю, но анализировать ситуацию мы не будем. Иначе б давно по городу бродили тысячи холодных голых двойников и пугали народ, но я ни в одной криминальной сводке не читал об их появлении. Поэтому давай, просто продолжим. По второму, так сказать, классическому варианту, появление двойника могло быть инспирировано магическим ритуалом с использованием соответствующих предметов или заклинаний. Несколько таких предметов я могу предложить тебе в нашем магазине с приложением инструкций по применению. Например, в полнолуние надо смешать кровь годовалого петуха с мочой молодого поросенка; заквасить все это на дерьме, собранном от тринадцати мышей в течение тринадцати дней… ну и так далее.
Вообще, я обладаю очень многими бесценными сведениями, – Петрович похлопал Мишу по плечу, – не забивай себе голову. А что касается снов, зайди в книжный и купи себе сонник. В этом я не специалист, потому что снами мы не торгуем, но уверен – там ты почерпнешь массу столь же полезных знаний.
– Но ведь все-таки что-то же было!..
– Глюки были. Мы слишком плохо знаем человеческую психику, чтоб доподлинно понять происходящие там процессы и связанные с ними ассоциации. Если ты говоришь, что сбил человека, то, может, это сместило что-то в твоем сознании, вылившись в образ некой ледяной дамы, а теперь она снится тебе, перейдя в категорию классических ночных кошмаров. Скажи своей Елене, чтоб получше поработала над тобой и вернула прежние ощущения. Клянусь, все мигом пройдет.
– Ты думаешь?..
– Извините, – в дверь просунулась голова Светы, – там пришли. Хотят иконы сдать.
– Иконы – это интересно, – Петрович поднялся, – икон у нас давно уже нет. Несут черти что! Все почему-то считают, что любая вещь, произведенная больше тридцати лет назад, уже представляет безумную ценность. А я направляю их на свалку. Если хочешь, пойдем, глянем вместе.
Оба вышли из кабинета. Две миловидные женщины с интересом изучали пейзаж на стене, а посреди зала одиноко стоял мужчина в утепленной джинсовой куртке, какие носили лет десять назад.
– Добрый день, – Петрович протянул руку, – и чем вы хотите нас порадовать?
– Иконы есть, штук десять. Я в музей сначала заехал, но там сказали, что они художественной ценности не представляют. Да и с деньгами у них проблемы, как я понял.
– Это для них они ценности не представляют, а у нас все пойдет. Мода – куда денешься!.. Как малиновые пиджаки в свое время. Взглянуть на них можно?
– Привезти мне их не на чем – доски ведь. Но я их сфотографировал, – мужчина протянул Петровичу пачку снимков.
– Годится, – Петрович быстро просмотрел их, – но надо еще глянуть состояние, чтоб в цене определиться. Где они у вас?
– Километров сто сорок отсюда, – мужчина произнес название поселка, – кстати, еще стулья интересные есть и этажерка. Им, точно, не меньше ста лет. Может, тоже заберете по дешевке? Дед с бабкой померли, куда мне теперь все это?
– Заберем, если сторгуемся. Сто сорок километров, конечно, не ближний свет…
– Да я много не прошу – просто выбрасывать жалко. Как до поселка доедете, – объяснил мужчина, – спросите МТФ. Там еще километров двадцать, не больше. Вот мой телефон; как соберетесь, позвоните, – мужчина, весьма довольный, ушел.
– А там, кстати, Злотников живет.
– Какой Злотников? – не сообразил Миша.
– Который нам барельефы возит, – Петрович указал на стену, где красовались вырезанные из дерева черные доски, – заодно проведаем; посмотрим, что у него в мастерской есть.
– Слушай, какой, оказывается, тесный мир! Девушка, которую я чуть не задавил, тоже оттуда. Да нее я и не знал, что место такое существует.
– Считаешь, это кармический знак? – Петрович засмеялся, – нет, все гораздо проще. Место там гнилое во всех отношениях – Злотников рассказывал. Во-первых, кладбище расположено выше водозабора, поэтому пьют они изначально отравленную воду – отсюда высокая смертность; во-вторых, это единственный не газифицированный райцентр в области остался. Там до сих пор дровами топят – даже уголь не возят, потому что железную дорогу закрыли лет тридцать назад…
– Как закрыли? – не понял Миша.
– Ну, как? Рельсы на металлолом разобрали. А что оттуда возить? Там нет ничего, кроме сахарного заводика, но он же один всех не прокормит, вот и бежит народ, так что из десяти задавленных один, точно, оттуда будет.
– Похоже, райское местечко. Кстати! – вдруг вспомнил Миша, – я у этой девочки дома видел маску, очень похожую на злотниковкие работы.
– А ты уже и дома у нее побывал? Может, поэтому тебя и на Ленку не тянет?
– Да иди ты!.. Она не в моем вкусе.
– Вкусы порой, брат, меняются… А маску можно б и глянуть. Маска – это не барельеф. Это уже почти Вуду, а народ сейчас просто клинит на кровавых культах. Никто работать не хочет! Все хотят лампу с джином! – Петрович подошел к окну и вдруг резко обернувшись, подмигнул Мише, – анекдот хочешь по нашей тематике? Лектор из общества «Знание» приезжает в колхоз. Зал полный. Все семечки лузгают, а он рассказывает: – Перед вами, мол, череп Александра Македонского. Это он в возрасте десяти лет, а это после того, как завершил свои великие походы… Вдруг мужик встает и говорит: – Простите, а как у человека может быть два черепа? Лектор спрашивает: – А вы кто, товарищ? Мужик отвечает: – Дачник. Вот, – говорит лектор, – и идите к себе на дачу, а здесь лекция для колхозников. Усек? Вот, и мы такие лекторы для колхозников – всем же чудес хочется, и чем люди тупее, тем больше хочется.
– А как все красиво начиналось… – Миша вздохнул, и оставив Петровича, вернулся в зал, где Светлана упаковывала большую картину миловидным любительницам живописи. …Вот, где все понятно, – подумал он, – увидел – нарисовал, и никаких заморочек…
//-- * * * --//
Утром Антон проснулся с неожиданной мыслью, что к Максу он сегодня не поедет. Это решение возникло ночью в результате, то ли снов, то ли неосознанных умозаключений, когда сознание работает автономно, не подчиняясь установкам извне. Впрочем, ни того, ни другого он не помнил, а решение осталось.
…Что он может предложить? Примеры из личной жизни хороши за бутылкой пива, а практического смысла – ноль!.. В первую очередь надо выяснить, кто этот Миша. Может, семиюродный брат, каких у нее наверняка тьма в этой чертовой деревне. Продал скотину и сделал сеструхе подарок!.. Хотя, может, прав Макс. Потому она и не хочет отношений со мной – ей и так хватает …
Последний вариант выглядел просто убийственно, ведь выставлял Антона полным лохом не только перед Мариной, но и перед Оксаной, которая наверняка в курсе дела подруги, а уж за ней не задержится, раструбить всем остальным. …И почему она еще не сделала этого?.. Может, все-таки это брат?.. У Антона оставался час, чтоб не опоздать на лекцию, а поскольку рассуждения зашли в тупик, он включил компьютер.
Любек встретил его колокольным звоном и гулом толпы на площади перед ратушей. Антон заглянул в порт, посмотреть на свои корабли; уточнил в банке, сколько миллионов составляет его состояние на сегодняшний день; получил подтверждение того, что его компания является наиболее динамично развивающейся во всем Ганзейском союзе, а по поставкам мяса опережает всех конкурентов вместе взятых, и, как всегда, провел блиц-опрос населения, чтоб лишний раз убедиться в собственной популярности. …Блин, почему здесь все складывается удачно, а в реальной жизни, черти что?..
На экране вдруг появился череп со скрещенными костями и поясняющий текст: «Пират Йохансен атаковал ваш ког „Марина“. Выберите вариант морского сражения».
«Марина» являлась торговым судном, не приспособленным для сражений, поэтому Антон, как обычно в таких случаях, выбрал автоматический режим, при котором электронный капитан пытается скрыться от противника в ближайшем порту. Как правило, ему это удавалось, но не сейчас, потому что через минуту на экране возникло новое сообщение: «Вы проиграли сражение. Ваш ког „Марина“ захвачен пиратом Йохансеном».
Антон растерялся – никогда еще у него не захватывали корабли. Случалось, они тонули, попав в шторм …но чтоб какой-то долбанный Йохансен?!.. Тут же он принял решение переоборудовать несколько кораблей в военные и отправить на борьбу с пиратами. Это придавало игре новый поворот – сумеет ли он очистить побережье от мародеров?
Два холка и ког, вооруженные в соответствии с размерами и водоизмещением, легли в дрейф в узких проливах между островами Готланд и Эланд, где обычно пираты подстерегали добычу, и те, действительно, не замедлили появиться целой армадой из пяти кораблей, причем, «Марина» уже шла под черным флагом. Теперь предстояло биться вручную, потому что электронный капитан умел только спасаться бегством.
Антон никогда не участвовал в крупных сражениях, поэтому пиратам легко удалось рассеять его корабли и утопить их по одиночке. Пришлось щелкнуть «мышью», чтоб вернуться на несколько часов назад, когда вражеская армада на всех парусах еще только входила в пролив.
С третьей попытки Йохансен наконец-то сдался и с ним вместе пираты Экман и Хатсон. «Марина» возвратилась к законному владельцу вместе с другими захваченными судами, и то, что для этого пришлось трижды возвращать время, Антона ничуть не смущало. Может, это было не совсем честно, но раз такая опция предусмотрена, значит, ею надо пользоваться.
Он посмотрел на часы. Две пары из четырех уже закончились и на оставшуюся он тоже не успевал, но чтоб встретить Марину – настоящую, а не бороздящую холодные воды Балтики, времени оставалось достаточно.
…Все символично, – решил он, – «Марину» захватили, но я вернул ее в бою …
Антон выключил компьютер и стал одеваться. В нем появилась уверенность, словно события в Любеке каким-то образом должны были проецироваться на его реальную жизнь.
В само здание университета Антон решил не заходить. Хотя на принтере он давно уже сделал комплект печатей и бланков студенческой поликлиники, но все равно лучше, если никто не увидит его бодрым и здоровым. Он устроился возле ларька, из которого аппетитно пахло курами-гриль; вспомнил, что за игрой совсем забыл пообедать, и, наверное, самый лучший вариант, купить эту самую курицу за девяносто рублей, бутылку вина за семьдесят пять и поехать к Марине, чтоб в спокойной обстановке расставить все по своим местам.
Руки уже начали замерзать, когда она появилась на крыльце вместе с Оксаной. Они остановились, обменялись несколькими фразами и пошли в разные стороны. Антон смотрел на пресловутую шубу и думал, что Миша, скорее всего, не является братом. И дело здесь даже не в цене, а в стиле – вещь явно выбиралась в дорогом магазине, причем, человеком со вкусом.
Он вышел из укрытия, и ветер поймал его на вдохе. Антон закашлялся.
– Ой! А мы думали, ты заболел!.. – воскликнула Марина как ни в чем не бывало, – привет.
– Привет, – Антон пожал плечами. Оказывается, его и дальше собирались водить за нос, – тебя, вот, жду. С обновкой хотел поздравить, – он ехидно (по крайней мере, ему так хотелось думать) смотрел Марине в глаза, но, то ли не смог придать лицу нужное выражение, то ли она решила проигнорировать намек.
– Ой, Антош, тут такая история! – Марина махнула рукой, – я попала под машину…
– Да? – Антон не понял, причем тут машина, но история обещала быть длинной, а ноги уже начали коченеть, мешая вникать в смысл, – слушай, поедем к тебе, – предложил он.
– Зачем?
– Там и поговорим, а то холодно. Мне тоже надо сказать тебе кое-что, – Антон даже не подумал, насколько многозначительно выглядит эта фраза в глазах любой женщины.
– Ну, говори, – Марина опустила взгляд.
– Нет, здесь неудобно…
– Ладно, – нехотя согласилась Марина.
– Кстати, а Оксанка где?
– В общагу поехала, лекции ксерить.
…Тогда обойдемся без курицы с вином – времени и так не густо… При этой мысли Антон почувствовал облегчение.
Они молча дошли до остановки и уселись в полупустую маршрутку. Антон смотрел в замерзшее стекло, методично гладя Маринину ногу. Вернее, не ногу, а пушистый мех. …Ей-то, небось, тепло… – думал он с неприязнью.
Дома Марина, первым делом, включила газ и только после этого разделась, аккуратно повесив шубу на плечики.
– Пойдем, на кухне теплее. Так, что ты хотел мне сказать?
И Антон растерялся. …Простоять столько времени, и даже не придумать, как начать разговор! Это надо быть полным идиотом!.. А Марина, тем временем, уселась на стул, которого раньше не было, и достала сигарету.
– У тебя сплошь обновки – и стулья другие….
– Мы хозяйскую комнату открыли, – Марина засмеялась, – тесно нам стало. Там знаешь, какие прикольные штуки? Пошли, посмотрим, – она положила сигарету на край пепельницы.
…Придурок, время-то идет!.. Сколько она в той общаге пробудет?.. А если спросить в лоб: – Это тебе любовник подарил?.. Нет. Вдруг, действительно, родственник? Может обидеться насовсем. Блин, почему здесь нельзя, как в Ганзе перегружать программу? Попробовал так, попробовал эдак…
Антон поплелся в комнату, ненавидя себя за то, что не подготовился к разговору. …Может, действительно, надо было взять вина? Тогда б спало напряжение…
– Смотри, – Марина распахнула дверь, и Антон увидел на серванте уродливую маску.
…И что в ней прикольного? Такую экзотику везут теперь отовсюду… Он украдкой посмотрел на часы. Надо было что-то предпринимать, потому что и так прошло около часа «его» времени; вдохнув смесь шампуня с табаком, исходившую от Марининых волос, и подсказывавшую, что все, вроде, осталось по-старому, обнял девушку.
– Это то, ты мне хотел мне сказать? – прошептала Марина.
…А мы не будем выяснять никаких отношений, – решил Антон, – если она сейчас даст, то, какая разница, кто подарил ей шубу? Мне ж не жениться, чтоб я блюл ее нравственность…
– Да. Я соскучился, – он прильнул к ее губам; рука осторожно сползла вниз; приподняв свитер, нащупала молнию на джинсах, потянула ее…
– Э! Ты чего?.. – Марина тряхнула головой, обретая естественное настороженное состояние, которое Антон чувствовал всякий раз, стоило им оказаться наедине.
– Я думал…
…Что я за дебил?.. Не могу раздеть ее, завалить на кровать… Мысленно он представлял себя «крутым парнем», типа Макса, а язык почему-то собирался произнести совсем другие, нелепые слова.
– Мы ж с тобой говорили на эту тему, – Марина вернула молнию в прежнее положение и обдернула свитер, – Антош, зачем нам это сейчас? Дальше-то, что будет? Отучимся и разбежимся, а я так не хочу. Неужели тебе необходимо…
– Необходимо! – голос Антона обрел твердость.
– Ну, не знаю, – Марина отвернулась, и чтоб чем-то занять себя, взяла маску. Видимо, это помогло ей сосредоточиться, потому что она улыбнулась, – а если б я стала такой, вот, страшной, ты б меня тоже хотел? – она приставила маску к лицу.
– Но ты ж не такая… – опешил Антон.
– А вдруг?
Антону почудилось, что черные губы шевельнулись, расплываясь в улыбке. Смех он услышал с опозданием, как раскат грома, всегда отстающий от молнии.
– Ага! Испугался?.. – расхохоталась Марина, – а теперь хочу, чтоб ты встал на колени!..
Все существо Антона возмутилось. …Это ж унизительно для мужчины!.. – но следующая мысль затмила предыдущую, – если я не сделаю этого, то у нас никогда ничего не будет… Вернее, не так – мысль пришла, когда он уже чувствовал, что ноги, утратив прочность костей и силу мышц, стали подгибаться сами собой. Он смотрел в уродливое деревянное лицо, и оно казалось все более живым – нос наморщился, над глазами легла жесткая складка… Но такого не могло быть!..
В этот момент он плюхнулся на пол и чуть не упал, потеряв равновесие, но тут же выпрямился; поднял голову, ожидая дальнейших распоряжений.
– Молодец, – кивнула маска, – и признавайся мне в любви.
– Я люблю тебя, – послушно повторил Антон. Откуда взялась подобная глупость? Он ведь никогда и не думал даже о том, что, в принципе, называется любовью – все ведь планировалось совершенно по-другому!..
– Нет, не так, – потребовала маска, – хочу красиво!.. – и ляпнула первое же имя классика, которое пришло на ум, – как у Шекспира, например!
– Но я не читал Шекспира, – пролепетал Антон.
– А я хочу!!
Антону показалось, что, если он немедленно не придумает что-нибудь красивое, то просто потеряет сознание или еще хуже – его голова лопнет и разлетится на мелкие кусочки, оставив лишь бессмысленный комок мозгов и крови.
– Проснись, любовь! Твоё ли остриё
Тупей, чем жало голода и жажды?
Как ни обильны яства и питьё,
Нельзя навек насытиться однажды.
Так и любовь. Её голодный взгляд….
– Это что, правда, Шекспир? – перебила Марина восхищенно; убрала маску от лица, которое выражало полнейшее изумление и восторг – даже рот приоткрылся.
– Без понятия… – растерянно признался Антон, – типа, в голову пришло…
– Ну, ты даешь! Честно, не ожидала!
Антон, будто взглянул на себя со стороны и представив, как глупо выглядит, вскочил, отряхивая джинсы. Диспозиция фигур, вроде, вернулась в прежнее положение, но психологическая обстановка поменялась кардинально. Антон чувствовал, что больше не может представить себе, как срывает с Марины одежду и валит ее на диван, как затыкает рот поцелуем, держа при этом ее руки; как она извивается под ним… После того, как он стоял на коленях и читал стихи, такое просто невозможно вообразить.
Антон не знал, как вести себя в новой ипостаси, и Марина, видимо, тоже. Она продолжала вертеть в руках маску, нервно постукивая по деревянному лбу.
– Я пойду, – сказал Антон тихо. В данный момент ему хотелось лишь одного – исчезнуть из этой квартиры и забиться в угол, как раненый зверь, зализывающий раны.
Не дожидаясь ответа, он вышел в коридор; быстро оделся, и уже распахнув дверь, обернулся. Марина провожала его растерянным взглядом. Маску она прижимала к груди и в глазницах виднелась голубая шерсть свитера, как холодные мертвые зрачки.
Когда дверь за Антоном захлопнулась, Марина вздохнула и побрела на кухню. Положив маску на стол, взяла сигарету и уселась, задумчиво глядя в черное, нечеловеческое лицо. Она абсолютно ничего не понимала. Все было совершенно нелогично и необъяснимо. Конечно, говорят, что любовь – это странная штука, которая возникает ниоткуда, а потом исчезает в никуда, но не может же все происходить настолько спонтанно?
…Почему он не остался, чтоб выслушать мое мнение? Неужто ему не интересно, как я к нему отношусь?.. А если б остался, чтоб я ответила?.. А ответила б я… И откуда взялась эта идея – вытянуть из него признание? Зачем оно мне?.. Хотя нет, в этом есть своя логика. Если ты так настойчиво хочешь уложить девушку в постель, то, по крайней мере, должен сообщить, что любишь ее, иначе за это надо платить деньги… Какая я стала расчетливая и развратная!.. Нет, просто я и не предполагала, что он так легко сдастся… и эти стихи…. Сроду не думала, что он, вообще, читает их, а не то, что помнит наизусть. Может, он совсем не такой, каким хочет казаться? Но почему он раньше никогда не показывал этого?..
Сигарета догорела. Марина ткнула в пепельницу погасший фильтр и взяла маску; подняла ее, держа в вытянутой руке. …Значит, только такая рожа вызывает в нем любовь? – она усмехнулась, – запомним. Но спать с ним я не буду – это не тот мужчина, которого я хочу. А какого я хочу?.. Она уставилась в окно, но на ум ничего не приходило.
Мечтать о красавцах-артистах она перестала лет в пятнадцать, периодически глядя на себя в зеркало. Да еще мать постоянно поучала, что муж (непременно муж! Другие варианты просто не рассматривались) должен быть непьющим и работящим. Имелся в поселке соответствующий мальчик, который нравился матери, но его вовремя забрали в армию, иначе б быть ей сейчас замужней женщиной. …А в городе, кто у меня есть, кроме Антона? В основном, приятели Оксаниных бой-френдов, с которыми приходится улыбаться и разговаривать, чтоб поддержать компанию. Да, бывает весело, но это ж «объедки с чужого стола»… Вот, если б Миша! Но у него уже есть кто-то, кого он любит… А, может, надо быть такой же стервой, как Оксанка? Самой проявлять инициативу; может даже… в конце концов, когда-нибудь это произойдет, и в этом нет ничего предосудительного. Если люди нравятся друг другу, то их отношения должны быть гармоничны во всем. Уж Миша, точно, не станет целоваться по углам – с ним все должно быть по-взрослому… Блин, о чем я думаю?.. Какой Миша? Зачеты сдавать надо! – Марина посмотрела на часы, – опять день прошел. Надо хоть почитать…
Она взяла маску, чтоб отнести в комнату; взглянула на резкие, угловатые черты. …И что меня в ней так привлекает?.. Кстати, Мише она тоже понравилась. Может, сходить к нему в магазин? Просто так, посмотреть, что там интересного…
Прочитать она успела лишь пять страниц, когда щелкнул замок и жалобный Оксанин голос позвал:
– Мари! Чайник горячий? Я ни рук, ни ног не чувствую!
– Сейчас поставлю, – Марина встала, отложив конспекты. Про историю с Антоном она решила не рассказывать, пока не разберется в ней сама, ведь Оксана наверняка начнет все выспрашивать, давать советы, а что ей можно будет ответить?..
//-- * * * --//
– Антош, господи!.. – открыв дверь, Максим уставился на брата. Тот весь дрожал, а под носом висела прозрачная капля, которую Антон тут же размазал по щеке. К тому же было видно, что он еще и пьян.
– Заходи. Ты откуда такой?
– Я-я-я… – Антон заикался, стуча зубами; плечи его вздрагивали, – з-з-замерз. Ни хрена в-водка не греет, оказывается.
– Раздевайся. Тебе чай или кофе?
– Б-без разницы.
Пока Максим возился с чайником, Антон тоже прошел на кухню и забился в угол, засунув руки себе под мышки.
– Класс… – произнес он блаженно, – у тебя теплее, чем дома.
– На улице, между прочим, тридцать один. Где тебя черти носят в такую погоду? – голос Максима звучал заботливо-недовольно, совсем как у матери.
Чайник забулькал, выпустив облачко пара, и отключился.
– Класс, – повторил Антон, прикрыв глаза. Видимо, в тепле водка начала оказывать свое усыпляющее действие.
– Ты скажешь, что произошло? – рассердился Максим.
– Скажу, – Антон закурил, неловко держа сигарету, – Макс, я сейчас был у Марины.
– И что? Поглядел на «дары Волхвов» и надрался?
– Не в этом дело. Вернее, ехал-то я, чтоб разобраться….
– А чего разбираться? Девочка нашла «спонсора». Это нормально. Жить-то ей на что-то надо. У тебя денег нет; ее родители, видно, не из «крутых», а сама она вполне ничего. Сейчас все так живут… ну, кто хочет нормально жить.
– Меня уже не интересует «спонсор». Меня интересую я.
– Что, ты? Ты говорил, у тебя одно желание – трахнуть ее. Ну, так вперед – путь проторен.
– Я ж так и хотел, но она задергалась, а потом началось… сам не пойму, что началось. Она говорит, типа, встань на колени и объясняйся мне в любви!..
– Правильно говорит. Без любви, только за деньги. А денег у тебя нет.
– Макс! Кончай прикалываться! Я серьезно! У меня и в мыслях никакой любви не было, а тут, как дурак, бухнулся на пол и сказал ей это… ну, типа, «я люблю тебя».
– Молодец.
– А ей не понравилось! Хочу, говорит, как у Шекспира.
– И что? Каждый сходит с ума по-своему.
– Я того Шекспира в упор не вижу!.. А выдал как с листа!.. Сейчас и не вспомню…
– Любовь, брат, и не такое с людьми делает, – Максим засмеялся, – один мой знакомый по карнизу на восьмом этаже ходил, чтоб цветы на балкон положить.
– Опять ты не понимаешь! – Антон начинал злиться, – это не я говорил! Я слов-то таких в жизни не употреблял!.. Жало голода и жажды… Я не мог это ни придумать, ни вспомнить!..
– Да? – Максим почесал затылок, – ты чай-то пей, а то остынет, – он вышел и быстро вернулся с толстой книжкой, – сейчас мы их проверим, сейчас мы их сравним, – забормотал он, листая страницы.
Сделав большой глоток, Антон почувствовал, как благодатное тепло разливается по телу. Лицо вспыхнуло жаром и, наверное, сделалось пунцово красным; руки прилипли к горячим бокам кружки, и никак не хотели отрываться – он так и пил, держа ее двумя руками.
– Это что ли? – Максим поднял голову, – Проснись, любовь! Твоё ли остриё….
– Это… – растерянно подтвердил Антон, – а что это?
– Шекспир. Как заказывали. Сонет номер пятьдесят шесть. Может, ты слышал его где-нибудь? По телевизору, например?
– Я не слушаю такое, понимаешь ты или нет?!..
– Ладно, успокойся. И как тогда ты все это объяснишь?
– Никак! Я хотел, чтоб ты мне объяснил.
– Много хочешь. Касательно женской психологии, могу просветить, а паранормальные явления, это не по моей части.
– Знаешь, – медленно произнес Антон, восстанавливая события, – насчет паранормальных явлений… все было, как обычно, пока она не напялила какую-то идиотскую маску; такую… короче, как у африканских шаманов. А когда убрала ее, все и закончилось. Я пулей тогда сдернул оттуда.
– Забавно… То есть, ты хочешь сказать, что маска обладает некоей силой? – видя растерянное лицо брата, Максим усмехнулся, – нет, но я просто не вижу другого объяснения, если, конечно, это не твои буйные фантазии.
– Какие, на фиг, фантазии?!..
– Понял. Вопрос снимается. Насколько я понимаю, сам ты туда уже не ходок. Не возражаешь, если я займусь этой маской – никогда не видел волшебных предметов. Надо же во всем разобраться или нет?
Антон представил, как рука Макса залезает Марине под свитер, тискает грудь, потом расстегивает злополучные джинсы. Картинка получилась не самой привлекательной, но и представить себя в этой роли он, действительно, уже не мог – перед ним бы вместо Марины мгновенно возникало черное лицо с жесткой морщиной через весь лоб.
– Не возражаю… – произнеся эти слова, Антон даже почувствовал облегчение. Вроде, одной проблемой в жизни стало меньше и осталось все привычное и давно знакомое – рост благосостояния достопочтенных граждан города Любека, сессия и, конечно, отец с его фирмой, без которой пришлось бы жить на одну стипендию.
//-- * * * --//
Проснулась Марина, когда рассвет еще только начал превращать ночь в утро. Прищурившись, долго смотрела на циферблат будильника, пытаясь определить расположение стрелок – уж больно не хотелось ей вылезать из-под теплого одеяла, чтоб поднять лежавший возле Оксаниной кровати телефон. …Без телефона, как без рук, – подумала она, – забыла сказать Мише… Вернее, не забыла, а обалдела от шубы… Но он же сам предложил, если будет трудно… Вот, трудно мне без телефона!.. Тем более, он сам же виноват…
Так и не определив, сколько времени, Марина закрыла глаза, но спать уже не хотелось. Веки дрожали, пытаясь подняться, и не имело смысла удерживать их силой. Повернувшись на бок, она принялась разглядывать комнату, создавая из прорисовывающихся очертаний предметов всякие фантастические существа. С одной стороны, это было достаточно увлекательное занятие, но, с другой, она-то знала, что перед ней всего лишь стул с брошенной вчера одеждой или Оксанка, свернувшаяся калачиком на своей кровати. Воображение требовало чего-то по истине сказочного, например… Мысли оборвала неожиданная музыка, возникшая вместе с вспыхнувшим дисплеем. Оксанина рука неуверенно поднялась и на ощупь отключила будильник, но через минуту ее голова все-таки поднялась, оглядывая полутемную комнату.
– Ты в ликбез идешь? – спросила Оксана сонно.
– Я ж у Ларисы «автомат» получила. Эта вы там сегодня париться будете.
– Счастливая… – Оксана нехотя вылезла из постели.
В коридоре вспыхнул свет. Начинался новый день, и надо было придумать, как использовать его с максимальной пользой. …Хотя что тут придумывать? Завтрашний зачет по PR-технологиям никто не отменял, и «автомат» мне тут не светит… – Марина тяжело вздохнула.
К двенадцати Марина поняла, что не в состоянии не только привлекательно позиционировать свою условную фирму, но даже верно выделить целевую аудиторию. …Хоре! – она закрыла учебник, – вечером пролистаю еще раз и хватит …
После принятия такого решения на душе сразу стало легко – день прошел не зря, и она заслужила полноценный отдых. Только в чем, вот, он должен заключаться?.. Это являлось вечной проблемой, которая всегда возлагалась на Оксану, но сегодня у нее были свои проблемы.
…А телефон-то! – вспомнила Марина, – съезжу к Мише, пока есть время… да и глянуть интересно, чем он торгует…
Она нашла визитку, где над фамилией и странной должностью – «Учредитель» красовались готические буквы «Торгово-производственная сеть „Антик“» и в самом низу адрес. …А где же «сеть»? Любят, блин, мужики все приукрасить…
Салон «Антик» находился в самом центре города, на узенькой, постоянно перегруженной транспортом улице. Когда красный свет перекрывал движение с одной стороны, машины тут же начинали выползать с перпендикулярной улицы, образуя нескончаемый поток, всегда превращавшийся в пробку. Лавируя среди еле двигавшихся автомобилей, Марина перебежала на другую сторону и остановилась перед витринами с ажурными коваными решетками. В одной стояла гипсовая скульптура, а в другой, висел огромный натюрморт с разноцветными яблоками.
Марина толкнула дверь; звякнул колокольчик, и продавщица, одиноко читавшая книгу в пустом зале, поднялась, готовая к исполнению своих обязанностей. Марина ничего не собиралась покупать. Она медленно двигалась вдоль стены, разглядывая картины, но не могла их оценить, потому что она никогда не интересовалась живописью. Ее познания ограничивались «Утром в сосновом бору» с конфетного фантика и Данаей художника Рембрандта. Последняя, по словам всезнающей Оксаны, была «аппетитной», и Марина решила, что если лет через десять будет выглядеть также, то ничего страшного. Потому она и запомнила картину – в качестве примера для самоуспокоения. Конечно, ей попадались и другие репродукции, но они совершенно не отложились в памяти, сохранив лишь впечатление почти фотографической точности изображения. …А здесь?.. – подумала она, – какие-то мазки, да цветовые пятна – даже домики совсем не похожи на домики!.. Обошла весь зал, но так и не потревожив продавщицу вопросами, пошла дальше.
Второе помещение оказалось гораздо меньше, и без ярких пятен картин выглядело каким-то невзрачным. Стеклянные витрины были заполнены монетами, почерневшими крестами, раскрашенными глиняными куклами и фигурками самых невероятных зверей и змей. Лишь на одной стене висели выпуклые изображения, очень напоминавшие «ее» маску.
– Вас что-то интересует? – продавщица вошла следом.
– Интересует, – ответила Марина, имея в виду хозяина, но девушка не дала ей развить мысль, громко крикнув:
– Петрович! Выйди сюда!
Из двери тут же появился мужчина с бородкой.
– Добрый день, – он остановился рядом, положив руку на витринное стекло, словно боясь, что Марина попытается взломать его, – что интересует мадмуазель?
Такое обращение польстило Марине, а еще она подумала, что если это тот самый знаменитый Петрович, то с ним будет просто интересно пообщаться.
– Знаете… – Марина запнулась, не зная, с чего начать, – а это что? – она наугад ткнула пальцем в фигурку ящерицы из полупрозрачного красноватого камня.
– О, это очень интересная вещь!
Марина видела, как продавщица, вздохнув, покачала головой и вернулась к своей книге.
– Это саламандра, – продолжал Петрович, – слышали такое?
– Слышала, но не знаю, кто это, – призналась Марина.
– Это дух – хранитель огня. Их представляют в виде маленьких ящерок. Древние считали, что они вообще живут в огне. Изображение саламандры имелось на гербах французских королей и многих британских геральдических знаках. А, например, Плиний – старший считал, что саламандры не только живут в огне, но и способны гасить его своим ледяным телом.
– А они что, правда существовали? – удивилась Марина.
– Кто знает?.. – Петрович улыбнулся, – мы еще так мало знаем об окружающем мире. Обратите внимание, с каждым годом появляется все больше и больше чудес. А что такое чудо? Это всего-навсего то, что мы не в состоянии объяснить. Но ведь какую-то природу эти предметы и явления имеют, согласитесь.
Марина подняла на него растерянный взгляд, поняв, что возразить ей, в сущности, нечего.
– Эта конкретная ящерка из Таджикистана. Ее нашел в урочище Кахи-Малик один красноармеец в двадцатые годы, когда они там гонялись за басмачами.
– Откуда вы это знаете?
– Он сам принес ее нам – продал самое дорогое, чтоб не умереть с голоду в нашей демократической стране. На пенсию, говорит, долго не протянешь. Так вот, он рассказывал, что когда его ранило, он больше суток лежал, истекая кровью, а эта зверушка сама заползла ему на рану, и через три дня от раны остался только небольшой шрам. Еще он сказал: – Кто купит ее, передайте – она живая. Пусть бережет ее.
Марина с интересом наклонилась к статуэтке; потом подняла голову.
– Вы верите в это?
– На себе не проверял ее чудодейственных свойств, но не доверять тому деду у меня тоже нет оснований, потому что за свою историю дополнительных денег он не просил. Сколько предложили, на то и согласился – то есть врать ему нет резона. Хотите купить ее?
– Не знаю… Давайте дальше посмотрим.
– Давайте, – согласился Петрович, – это совсем другая змейка, – он указал на существо из зеленоватого камня с белой отметиной на голове, – это настоящий Василиск.
– Что значит, «настоящий»? – не поняла Марина.
– Настоящий, в том смысле, каким изображали его древние обитатели Ливийской пустыни. Тогда Василиск олицетворял вечность и назывался Урайон. Греки позже переименовали его в Василиска. А вечность, девушка – это что?
– Не знаю, а что? – вопрос явно застал Марину врасплох.
– Это смерть, – пояснил Петрович, – считалось, что взгляд Василиска убивает все живое вокруг, будь то животные, люди или растения. Но в те времена люди не боялись смерти. Она считалась просто переходом в другой, аналогичный нашему, мир. Потом смерти стали бояться, потому что появилось понятие ада и адских мук. Символ Василиска, сеющего смерть, стал тогда другим, более страшным и уродливым. В средние века он превратился в ужасного четырехлапого петуха с короной, колючими крыльями и змеиным хвостом. Этот петух нес яйца, которые потом высиживала жаба – обратите внимание, не курица несла, а петух!.. Из них вылуплялись новые жуткие Василиски, а это настоящий – символ древней мудрой смерти.
– А откуда он у вас? – Марина так увлеклась, что даже забыла о цели своего визита.
– Сдали глупые люди. Считается ведь, что Василисков нет и никогда не было.
– А они были?
– Опять же, кто знает?.. Но почему-то ведь упоминаются аналогичные существа не только у египтян и греков, но и у кельтов, скандинавов, я уж не говорю про Византию. Хотите купить? Очень редкая вещица.
– Я сейчас, наверное, ничего не куплю, – смутилась Марина.
В любом другом магазине после такого заявления интерес продавца сразу б угас, но Петрович только хитро прищурился.
– Вообще-то я это уже понял. Но ничего, в другой раз купите. Зато будете знать, где такие вещи продаются. Вот, смотрите, например, – он указал на стену с барельефами, – это совсем отдельная история. Любое изображение, девушка, будь то кукла, портрет или, не дай бог, маска, при соблюдении определенных ритуалов имеет магические свойства…
– А почему маска, «не дай бог»? – испугалась Марина.
– Потому что заложенная в ней энергетика, накладывается на энергетику человека, ее надевшего. Есть маски добрые, есть злые, и это зависит даже не от выражения их лиц, а оттого, кем являлся прототип и что хотел заложить автор. Был у нас случай с мужиком одним – из этих, которые раньше ходили в малиновых пиджаках, а теперь в синих костюмах – как Путин. Костюм дело не меняет – извилин у него, как было две, так две и осталось, поэтому захотел он купить такой барельефчик семилетнему сыну на день рождения, типа, попугать гостей. Меня в тот день не было, и Светка, – он кивнул в сторону первого зала, – ничего не объясняя, тупо продала ему. Через день прибегает мужик весь бледный, губы трясутся, и рассказывает, что, оказывается, для пущего эффекта просверлил он в глазах дырки то есть фактически сделал из него маску, дебил,… Пацан, значит, целый день носился, пугая гостей, а когда взрослые изрядно поддали, им тоже захотелось поприкалываться. Утром пацан только снова взял «игрушку», как ему стало плохо!.. И ни один врач диагноз поставить не может. А произошло что? Выбрал он, сам того не подозревая, изображение, призванное избавлять от болезней. Принцип действия следующий: оно как бы всасывает в себя болезнь, а потом надо специальным ритуалом произвести очистку. Тогда, назовем его – «прибор», снова готов к работе. Эта штука, естественно, высосала всю гадость, и у детей, и у взрослых, а утром безо всякой очистки, пацан напялил ее снова. Представляете, сколько всего на бедного ребенка обрушилось?
– И что? – Марина побледнела.
– Ну, что?.. Почистили и надели на ребенка; потом еще раз почистили – все прошло.
– А если настоящая маска?.. Ну, изначально с глазами…
– Это, девушка, уже магия. Причем, как правило, черная, – Петрович сурово сдвинул брови, но поняв, что переигрывает, решил смягчить ситуацию, – вас, наверное, интересует их влияние на всякие любовные отношения? Вот, есть совершенно замечательное изображение… – Петрович направился к экспозиции, но Марина остановила его.
– У нас есть настоящая маска, очень похожая на эти. Она не моя, но я ее надевала. Скажите, что теперь будет?
– Не знаю, – Петрович занервничал, – смотря, что за маска.
– У нее широкий лоб; нос с горбинкой, а рот, будто кричит. Вся черная, но лицо на негра не похоже, да и волосы прямые… может, вам принести ее?
– Приносите, – Петрович посмотрел на часы, – только не сегодня. Давайте, завтра с утра.
– Лучше, к обеду, – Марина вспомнила по зачет.
– Хорошо, к обеду, но учтите, дело может быть серьезное.
У Марины пропало желание заниматься, и телефоном, и самим Мишей, так как теперь ее мучила совсем другая проблема: …Блин!.. – испуганно подумала она, – вряд ли люди, столько лет прожившие в Африке и знакомые с всякими ритуалами, просто так станут хранить бесполезного деревянного уродца! А если маска успела повлиять на мою судьбу?.. И, главное, каким образом?.. Сколько раз мне твердили, что нельзя брать чужое, но я ж, дура!.. Марина быстро попрощалась и вышла из салона – хотелось побыстрее вернуться домой, чтоб еще раз изучить маску. …Нет, надевать, не дай бог! Но, может, где-то в уголку скрывается фабричное клеймо, и все не так страшно? Сувенир ведь не бывает магическим атрибутом!.. А если клейма нет? Если маска участвовала, к примеру, в жертвоприношениях?.. Марина с ужасом представила, как маска уже обустраивается в их комнате. …Дверь-то никто не запер!..Хотя, причем тут дверь? Разве это преграда? Тем более, я уже надевала ее… Стоп! Меня, кажется, понесло. Ничего в ней нет! Совсем ничего – просто дурацкая игрушка!.. Интересно, как же те, кто сочиняет «ужастики» спокойно спят по ночам?..
В маршрутке Марина попыталась вспомнить все моменты общения с маской, и насчитала их три. Первый раз, когда она только нашла ее – в тот день ее чуть не задавил Миша.
Марина закрыла глаза. В черноте закружилась бесконечная зеленоватая змейка с периодически вспыхивающим белым пятнышком. …Василиск – это значит, вечность, – непонятно к чему вспомнила она и в испуге открыла глаза, – что же произошло во второй раз, когда я показывала маску Оксане? Ничего не произошло, но тогда ее и надевала Оксанка. А третий раз был вчера…
Марина четко помнила, как приставив маску к лицу, скомандовала: – Хочу!.. И именно тогда, упав на колени, Антон стал объясняться ей в любви и читать странные стихи. …Кстати, а первый раз я, кажется, просила, чтоб конкретно меня, а не вместе с Оксанкой хоть раз просто пригласили в ресторан. Не помню, я говорила это вслух?.. «– Ты хотела…» А это, интересно, имеет сюда отношение?.. Если имеет, то получается, что маска исполняет желания?.. Это невозможно!.. А вдруг?.. И что бы я тогда загадала?..
Сначала ей захотелось оказаться на каких-нибудь островах, где теплое море выкатывается на белый песок, где шумят пальмы и кричат попугаи, а мулаты в белых штанах разносят по столикам коктейли, но тут же она подумала, что не зная принципа действия маски, нельзя загадывать такие грандиозные желания. Что она будет делать там без денег, без языка и даже без загранпаспорта, если волшебство перестанет действовать?
…Нет, надо начинать осторожно, чтоб желания были реальными и не имели далеко идущих последствий. Например… а хотя б завтрашний зачет!.. Стоп! Я же у Крысы-Ларисы получила «автомат» в тот день, когда нашла маску! Я тогда тоже думала о зачете!.. Или я уже фантазирую?.. Господи, не верю я в чудеса, не верю!!..
Когда Марина поднялась домой, Оксаны еще не было. Она тут же принялась тщательно обследовать маску сантиметр за сантиметром, сама уже не зная, чего хотела больше, чтоб маска оказалась сувениром или несла в себе магическую силу. Первое проще, зато второе!..
…Неплохо б загадать тысяч пятнадцать рублей, чтоб купить сапоги и новую шапку вместо убожества, которому столько лет, сколько я живу здесь… Нет, спешить не надо – вдруг у нее, например, ограничен ресурс?.. Ни о чем не буду думать, пока не покажу ее Петровичу – пусть он решит, что это такое…
//-- * * * --//
– Добрый день. Как успехи? – Миша постучал ногами, стряхивая налипший снежок.
– Отлично, – Светлана гордо улыбнулась, – продала большую картину, три маленьких, а потом пришли какие-то иностранцы и скупили яйца с церквями.
– Яиц нанесут, – Миша небрежно махнул рукой, – скажи лучше, с заказами приходили?
– Да, двое. Я визитки вам на стол положила.
Дело в том, что основной деятельностью «Антика» являлось производство кованых изделий, которыми в последнее время увлеклись «новые русские», понастроившие особняки, похожие на замки. Альбомы с фотографиями выполненных объектов, на которые Марина не обратила внимания, лежали на отдельном столике в двух объемистых папках, и желающие могли, либо выбрать по образцу, либо принести свой эскиз. Это были настоящие деньги, а салон, скорее, являлся престижным офисом в центре города (не всякий же потащится в грязную кузницу, которая находится в глубокой промзоне), к тому же картины и прочая ерунда позволяли еще и не платить за него, а даже приносили какой-никакой доход.
– Привет, – Миша зашел к Петровичу.
– Привет. Слушай, я тут народ перепугал, – Петрович засмеялся, – приходит дамочка. Молоденькая, но в очень приличной шубке. Краля такая, застенчивая. Я ей начинаю травить свои дежурные байки, а как до Злотниковских работ дошли и я поведал ей про «маску болезни», она вдруг с лица спала. У меня, говорит, тоже такая штука есть, только настоящая маска, и я ее надевала. Что, говорит, теперь со мной будет?
– Девочка случайно не длинноволосая, глазастая такая?
– Ну да… Ты что, ее знаешь?
– Это ее я сбил позавчера. Мариной зовут.
– Интересное, блин, кино, – Петрович почесал затылок, – короче, завтра к обеду она должна принести свое чудо заколдованное. Давай какой-нибудь ритуал очищения срочно придумывать, чтоб не ударить в грязь лицом.
– Вообще-то я планировал, что завтра мы с тобой поедем за иконами. Звонил тот мужик – сказал, что будет на своей МТФ.
– Да как скажешь. Просто неудобно получится. Я ж ей обещал, вроде. Тем более, твоя близкая знакомая, – Петрович многозначительно подмигнул.
– Ближе некуда, – чтоб не слушать новых подколок Петровича, Миша ушел в кабинет и закрыл дверь. …Знакомая! – он уселся за стол, – нашлась, блин, любительница антиквариата!.. Тем не менее, буря в стакане воды, которую поднял Петрович своими намеками, улеглась сама собой и перед глазами возникло лицо, обрамленное шикарными волосами, ниспадавшими на плечи. Только зачем оно ему, это лицо, Миша так и не мог объяснить.
Вздохнул, он придвинул оставленные Светланой визитки.
//-- * * * --//
Никакого клейма Марина не нашла, однако обнаружила на внутренней стороне маски следы инструмента и это дало неожиданный эффект – страх пропал. …Самая обычная поделка, и ни что иное. Надо лишь убедиться в этом и не забивать себе голову. Чтоб такое придумать?.. Хочу, например… – мысль возникла мгновенно и отказаться от нее было уже невозможно. Марина осторожно поднесла маску и к лицу, – хочу, чтоб сегодня приехал Миша! Самому ему никогда не придет в голову навестить меня – это уж точно. Зато, исполнится желание или не исполнится, ничего страшного не произойдет…
На всякий случай, тщательно вымыв руки после общения с «потусторонним миром», Марина вернулась на кухню и закурила. …Чаю что ли выпить?.. Взяла чайник, но чуть не выронила его – звонок оказался настолько неожиданным, что Марина несколько секунд приходила в себя, ощущая, как сердце медленно поднимается, занимая привычное место.
…Кого там принесло?.. – приоткрыв дверь, она выглянула в щель и увидела Мишу, нетерпеливо теребившего перчатки.
– Ты?!..
– Я. А ты чего такая испуганная? Если не вовремя…
– Нет-нет, проходи, – Марина думала, как спросить, что заставило его приехать, но вопросы получались бестактными.
– Ты извини, – Миша остановился в коридоре, – это ж ты сегодня была в салоне?
– Я. А что?
– Ничего. Просто вы с Петровичем, вроде, договаривались на завтра, но завтра не получится. Я, вот, предупредить заехал, чтоб ты зря по холоду не таскалась.
– Спасибо. Я б приехала. Ой, а твой Петрович такой прикольный! Он мне столько всего нарассказывал!..
– Это он может, – Миша усмехнулся, – Светка знаешь, как его зовет? «Магистр разноцветных магий». А мы завтра собрались съездить на твою историческую родину.
– О, блин! Зачем? – у Марины даже глаза округлились.
– Да помер там кто-то, и наследник решил продать все оставшееся старье; типа, говорит, антиквариат. Петрович глянуть хочет, а я – кошелек.
– Мрут у нас много, – Марина быстро пришла в себя, поняв, что в поездке нет ничего сверхъестественного, – или мне так кажется, потому что знаю почти всех. Здесь, наверное, не меньше, но, как бы это сказать…
– …Они для тебя просто люди, – закончил фразу Миша.
И тут Марине пришла замечательная мысль: …Ведь не каждый день выпадает случай, бесплатно сгонять домой!.. И не надо объяснять матери, почему я так быстро сваливаю, а то она вечно обижается, но я ж не скажу ей, что меня тошнит от их жизни, от людей… в конце концов, я отвыкла ходить в сортир на улицу!.. А, главное, попрошу денег на сапоги!.. Или хотя бы на шапку… ага, только надо придумать, откуда у меня новая шуба – правду сказать, не верит. Хотя можно сказать, что искусственная – слава богу настоящих мехов она не видела…
– А можно, я с вами прокачусь? – спросила она.
– Да пожалуйста, – Миша пожал плечами, – только едем мы на Петровичевых «Жигулях». Он какую-то этажерку забрать там хочет. Ко мне она не влезет, а у него багажник на крыше.
– Но у меня утром зачет, – предупредила Марина.
– А мы раньше десяти мы и не тронемся. Успеешь?
– Должна. Начало у нас в восемь.
– Тогда с десяти до пол-одиннадцатого ждем тебя в салоне.
Дверь за Мишей закрылась, а Марина осталась посреди коридора, судорожно пытаясь сообразить, что это было? …Да, я просила маску, но ведь все и без этого логично – как нормальный человек, предупредил, что завтрашняя встреча отменяется… чушь какая-то… Включив телевизор, Марина залезла под одеяло. Люди, мельтешившие на экране, ее не интересовали, но они, вроде, сталкивали мысли с замкнутого круга.
Около двенадцати появилась Оксана, веселая, пропитанная неописуемым, но абсолютно четко распознаваемым ресторанным духом. Ее рассказы отвлекли Марину, но впервые в жизни она почувствовала, что не завидует. Теперь у нее появилась своя жизнь, пока не совсем понятная, но гораздо более увлекательная, чем похожие друг на друга кафешки и не менее похожие мужики с их плоскими шутками.
//-- * * * --//
– И где она? – Петрович посмотрел на часы.
– Придет, – Миша курил, лениво изучая фантастические деревья в тонких иголочках снега.
Ночью мороз неожиданно спал (в утренних новостях сообщили, что на Европейскую часть стремительно ворвался Атлантический циклон, неся волну теплого воздуха). Миша подумал, что готов стать пособником этого западного захватчика, лишь бы такая погода продержалась до самой весны. Но, к сожалению, он не знал, в чем может заключаться его помощь…
– Погодка сказочная, – сказал он.
– Сказочная, – Петрович поднял взгляд к серому небу, – только боюсь, снег повалит и застрянем мы где-нибудь посреди дороги. Резина-то не первой свежести.
Миша перевел взгляд на белые клубы, которые стелились из выхлопной трубы стареньких «Жигулей», сливаясь со свежевыпавшим снегом.
– Уж втроем-то вытолкаем, не переживай.
– Не думаю, что кое-кто в песцовых шубах будет толкать.
– Будет, – Миша уверенно кивнул, – куда она денется?
– Слушай, Миш, а, вот, объясни, зачем тебе эта сопля малолетняя? Ленка у тебя классная девка; тебя, только что на руках не носит. На фиг тебе приключения?
– Какие приключения? – Миша удивленно вскинул брови, – нет у меня с ней ничего! И, вообще, тебе жалко ее домой свозить? Свежий человек опять же – будет с кем поговорить.
– О чем с ней говорить? Это ж получится по Райкину: – Закрой рот, дура, я все сказал.
– Ладно тебе, – Миша похлопал его по плечу, – все нормально, не суетись.
– Я и не суечусь, – проворчал Петрович, – вон, твоя кукла.
Миша повернул голову – Марина почти бежала от остановки, румяная, с распущенными волосами. При каждом ее шаге шуба распахивалась, демонстрируя ноги в черных колготках. На секунду Мише показалось, что она торопится к нему, а не для того, чтоб успеть к назначенному сроку. От этой мысли сделалось так приятно, что захотелось обнять ее, если, конечно, она догадается со всего размаха ткнуться ему в грудь.
Но Марина не догадалась. Она остановилась в нескольких шагах, переводя дыхание.
– Не опоздала?
– Нормально, – Миша взглянул на часы, показывавшие двадцать минут одиннадцатого.
– По коням! – скомандовал Петрович, распахивая дверцу.
«Жигули» плавно скатились с тротуара, пристраиваясь за таким же стареньким, коптящим «Москвичом». Марина смотрела на город, за ночь сделавшийся белым и чистым, и настроение от этого тоже было праздничное, словно ехала она не домой, а в какое-то чудесное место, где ее ждала новая сказочная жизнь.
– Зачет-то сдала? – не понятно зачем, поинтересовался Миша, усевшись с Мариной на заднем сиденье.
– Ой, сдала! Ты не представляешь! Сан Саныч сам опоздал почти на час, поэтому запустил сразу всю группу. Толпой мы, естественно, все содрали, а потом он собрал листки вместе с зачетками и всем поставил «хор». Мы аж обалдели!..
– Ну, видишь, как здорово, – Миша не знал, о чем еще спросить, поэтому, скосив взгляд, смотрел на улыбающийся Маринин профиль и думал, что несмотря на правоту Петровича, что-то в этой девочке было необъяснимо притягательное.
Пауза становилась неловкой, но в это время «Жигули» выскочили на трассу. Петрович втопил газ, и сразу стал нарастать гул, будто машина пошла на взлет; в конце концов, он достиг уровня, при котором разговаривать стало невозможно.
– Что это? – крикнула Марина, наклоняясь к самому Мишиному уху.
– Багажник! – он ткнул пальцем вверх, – я ж говорил!..
Марина демонстративно заткнула уши. Потом закрыла глаза и найдя точку опоры, привалилась к Мишиному плечу. Тот, не задумываясь, обнял ее.
…Надо подарить ей приличные духи, – решил Миша, втягивая носом запах дешевого шампуня. Глянув в зеркальце, он столкнулся с гримасой, которую скорчил Петрович. Возразить было нечего, но и смотреть на ехидную физиономию совсем не хотелось – в голову начинали лезть правильные, но не соответствовавшие настроению мысли. Миша вздохнул и тоже закрыл глаза.
//-- * * * --//
Хотя облака оставались густыми и серыми, запас снежинок в них иссяк – он весь израсходовался ночью, оставив чудесное ощущение приближающегося Нового года – природа, видимо, тоже решила подготовиться к празднику, и елки, монотонно мигавшие огоньками в магазинных витринах, теперь гармонично вписывались в убранство улиц.
Максим курил, сидя в машине. На сиденье лежал букет роз с приколотым к шуршащему целлофану неуместным желтым бантиком. Максим так и не понял его особого шарма, поэтому отколол бантик и приоткрыв окно, выбросил на снег – теперь букет стал смотреться строже и торжественней. Довольный, Максим снова повернулся к окну, внимательно изучая толпу на университетском крыльце.
Девчонки сбегали стайками, смеясь и оживленно переговариваясь; парни спускались неспешно, как после тяжелого трудового дня. Потом одни направлялись к остановке транспорта, другие останавливались, доставая сигареты. Максим подумал, что самыми симпатичными девушки кажутся в апреле, когда переходят на «весеннюю форму одежды», и, как ни странно, под Новый год. Это самое лучшее время для знакомств, потому что все уже находятся в предвкушении чуда. Даже Восьмое марта их так не красит, ведь они прекрасно знают, что хоть день и называется «женским», но, в конечном итоге, выливается в традиционное стояние у плиты. Потом мужики так же традиционно опустошат стол и начнут, в зависимости от уровня развития, либо говорить о работе, либо ругаться матом, выясняя отношения, а женщинам после этого предстоит мыть посуду, убирать в квартире и, желательно, на следующий день выглядеть свежими и радостными, потому что наступит самое обычное девятое марта. Новый год – это другое; это две недели праздников… да и просто в новом году ждешь чего-то нового!
Массивная дверь в очередной раз открылась, выпуская новую партию студентов, счастливых от передышки, наступавшей в битве за зачеты и курсовые. Среди незнакомых лиц Максим наконец-то увидел Оксану; не спеша, вылез из машины, прихватив цветы, и остановился, ожидая, пока его заметят, но Оксана была слишком увлечена разговором и обернулась, только когда Максим сам окликнул ее.
– Это за мной. Девки, пока.
Максим слышал, с какой гордостью она произносила эту фразу и усмехнулся. …Как же мало надо человеку для счастья!..
– Поздравляю, – он протянул букет.
– С чем? – Оксана остановилась в паре шагов.
– Как, с чем? Я решил, что сегодня у тебя будут именины.
– У меня день рождения, между прочим, в июне.
– Причем тут день рождения? Именины – это день ангела. Оксаны в святцах я не нашел, но нельзя ж жить без ангела? Пусть он прилетит к тебе сегодня.
Оксана рассмеялась, поняв, что все это шутка.
– И как мы отметим мой день ангела?
– Может, поедем к тебе? Знаешь, надоел шум, люди.
Оксана сразу поникла, плохо представляя настоящий праздник в домашних условиях.
– Знаешь, – она опустила голову, – дома у нас есть нечего, а я ужасно голодная.
– Не вопрос! Сейчас заедем в любой супермаркет. Оформим все лучше, чем в кабаке!.. Были б тарелки, рюмки и сковородка. Кстати, а Марина где?
– Она с утра домой уехала. Но одним днем, типа, туда – обратно. К вечеру должна вернуться.
– Ну и ладно, – Максим махнул рукой, не успев решить, хорошо это или плохо, – обойдемся без нее. Она ведь нам совсем и не нужна, правда? – он прижал девушку к себе.
Против такого аргумента возразить было нечего.
– Ну, поехали, – Оксана вздохнула, – только у нас там бардак, так что, не обращай внимания.
– Я не замечаю бардака. Я вижу только тебя, – Максим галантно распахнул дверцу.
Собственно, ему было безразлично, с кем попасть в квартиру, с Мариной или с Оксаной, главное, чтоб загадочная маска, напугавшая Антошку, оказалась на месте.
Прошлый раз Максим пробыл в квартире всего несколько минут, но хорошо запомнил планировку, поэтому сразу прошел на кухню; плюхнул на стол пакет и не дожидаясь хозяйки, принялся выгружать прозрачные контейнеры с салатами, слегка помявшуюся фаршированную рыбу, отбивные и прочую снедь, которую выбрала Оксана, почувствовав себя неограниченной в средствах. Максим прикинул, что двум девчонкам столько еды должно хватить, как минимум, на неделю, но разве ему жалко каких-то копеек, если с утра он уже вложил в эту авантюру раз в сто больше?..
– Похоже, я перестаралась, – Оксана окинула взглядом заваленный продуктами стол.
– А мы ото всюду попробуем по чуть-чуть, и остальное выкинем, – Максим беззаботно достал трехсотрублевую бутылку французского вина.
Оксана подумала, что наконец-то нашла человека, которого так давно искала. …И правильно, что мы не пошли в кафе!.. Жаль, Мари поехала не на автобусе и может нагрянуть в любой момент… Интересно, как Макс отреагирует?.. Она отвернулась от сковороды, с которой брызгало раскаленное масло, и увидела, что он уселся в углу, считая свою миссию исполненной.
– Ну, рассказывай, – он достал сигарету.
– О чем? – не поняла Оксана.
– Как живешь, чем занимаешься? По большому счету, мы ж совсем незнакомы. Или нет?
Оксана растерянно подумала, что рассказывать ей, в сущности, нечего. Нет, приключений в ее жизни хватало, но они не предназначались для ушей мужчины, на которого делаешь определенную ставку – это Марине их можно пересказывать часами. Поэтому ответила она весьма расплывчато:
– Учимся. Сессия скоро.
– Понятно, – Максим сделал вывод, что перед ним один из тех безликих экземпляров, которым достаточно влить банку коктейля, дать возможность попрыгать на танцполе, и счастье обеспечено. А, впрочем, он и не ожидал другого; то есть ни от кого из существ в юбках он не ожидал ничего другого.
Оксана стояла у плиты, и Максим внимательно изучал ее ноги, облегающий свитерок, короткую модную стрижку. …Все бы, вроде, ничего, но что ж они такие тупые!.. Самое противное, с возрастом мозгов не прибавляется почему-то…
Тем не менее, намеченную программу требовалось выполнять. Максим молча вышел и вернулся с маленькой бархатной коробочкой в форме сердца; неслышно подойдя, обнял Оксану за плечи. От неожиданности та вздрогнула, чуть не выронив вилку.
– У меня же сковородка раскаленная, блин!
– Извини, – он развернул девушку к себе лицом; взял руку, уставившись на тоненькие пальчики (с мизинца успел облупиться лак, и это очень портило вид).
– И что? – Оксана пыталась понять, чем он занимается.
– Смотрю, угадал или нет, – он открыл коробочку и надел на палец причудливо сплетенное золотое колечко, – с днем ангела.
– Класс! – Оксана вытянула руку, разглядывая подарок, – спасибо. Мне очень нравится.
– Я рад, – Максим скромно вернулся за стол, – все боялся пролететь с размером, и потом надо же, чтоб оно подходило к твоему образу…
Разговор завязался, перекинувшись с украшений на косметику, которую Оксана не могла себе позволить из-за отсутствия лишних средств; потом на «тряпки», которые ей хотелось бы иметь; на подруг, которые их уже имели, и на тех, которые иметь их никогда не будут по причине «страшности».
– А соседка как? – ненавязчиво поинтересовался Максим, решив все-таки собирать для брата полную картинку.
– Кто, Мари? Нормальная девка, но тоже с «тараканами». У меня такое впечатление, что она собирается замуж девочкой выйти, прикинь, да?
– А что в этом плохого?
– Ну, не знаю. Во-первых, по-моему, сейчас это уже никого не волнует, а, во-вторых, жить-то когда, если не сейчас? Там же кастрюли пойдут, дети…
– А, может, она потом развернется? Есть такие – сначала жизнь устроят, а потом, в отрыв.
– Кто?.. Мари?.. Не смеши меня. Она сейчас-то!.. Тут недавно случай с ней был… – и Оксана принялась в подробностях, часть которых придумывала на ходу, рассказывать историю отношений Марины и Миши.
Дослушав до конца, Максим решил, что если когда-нибудь ему потребуется жена, то лучшей кандидатуры не найти – она ж, как тень, которая умеет жарить котлеты. …Да уж, Антоша, никогда ты ее не трахнешь, пока не сводишь в ЗАГС… – Максим совершенно невпопад усмехнулся.
– Ты не слушаешь? – обиделась Оксана.
– Слушаю. Но мне тебя жалко – ты ж голодная, а все рассказываешь, рассказываешь…
– Ой, правда! – Оксана вскочила, – давай оформим все красиво! У меня, ты ж говоришь, праздник.
– А у тебя есть красивая посуда? – Максим посмотрел на сушилку, где сиротливо стояли пять разнокалиберных тарелок, причем, через одну проходила темно-коричневая трещина.
– Мы у хозяев позаимствуем. Чего они там стоят без дела?
Первое, что увидел Максим, войдя в комнату, был маска.
– Ух, ты! – воскликнул он, вроде, не догадываясь о ее существовании, – взглянуть можно?
– Конечно. Тоже хозяйская. Они в Африке работают.
Максим покрутил маску в руках, потом приставил к лицу и произнес зловеще:
– Я, великий шаман, призываю магию и все силы природы, чтоб Марина сегодня не приехала, и мы могли провести эту ночь вдвоем, – он быстро убрал маску и сказал совсем другим, веселым голосом, – ты не против?
– Ишь, губы раскатал!.. – Оксана держала в руках стопку тарелок с тонкими волнистыми краями, – лучше бокалы возьми. А то полчаса назад говорил, что мы незнакомы, а теперь сразу ночевать собрался. Ты всегда так?
– Не всегда, но бывают в жизни счастливые озарения, – одной рукой Максим взял бокалы, а в другой продолжал держать маску, не желая с ней расставаться, – я возьму ее с собой. Пусть посмотрит, как мы едим – может, тоже захочет.
– Возьми, – Оксана пожала плечами.
С красивой посудой стол получился эффектным. Максим даже не ожидал, что блеклые магазинные салаты так эффектно смотрятся среди темного кобальта и золотых окантовок. Плюс высокие бокалы и цветы, которые Оксана поставила в вазу.
– Ну, за именинницу! – провозгласил он. Края бокалов соприкоснулись, рождая тонкий мелодичный звон.
Поставив пустой бокал, Оксана ковырнула один из салатов.
– Ой, там лук! Я ж у этой козы спрашивала!.. Без лука, без лука… – она отодвинула салатник, – так, это я уже не хочу.
Максим сурово сдвинул брови и произнес, водружая на лицо маску:
– Я великий шаман призываю магию и все силы природы, чтоб ты съела этот чудо-салат.
– Говорю ж, я не ем лук! – Оксана положила отбивную, украсив ее ядовито оранжевой корейской морковкой, – знаешь, в кафешке все-таки было б лучше.
– Да? Давай разберемся, какие у нас есть «кафешки», и что в них тебе нравится.
Беседа сразу сделалась содержательной и весьма профессиональной, поскольку оба достаточно хорошо владели вопросом. Все это время Максим с изумлением наблюдал, как Оксана, не глядя, подкладывает «несъедобный» салат, и наконец не выдержав, указал пальцем на пустевший салатник:
– Сбылось пророчество великого шамана!
– О, блин! – Оксана смешно вытаращила глаза, – значит, в нем все-таки не было лука – я ж его сразу чую. То, наверное, из другого салата попал.
– Наверное, – согласился Максим, так и не решившись прийти к заманчивому, но совершенно фантастическому выводу. Ведь, если все действительно так просто, то завтра же он устроит грандиозный «обвал» доллара, и проснется миллиардером.
//-- * * * --//
Мишу разбудила тишина. Мерзкий звук, ставший, неотъемлемой частью поездки, исчез – он еще, вроде, продолжал звучать в ушах, но сознание подсказывало, что его больше нет. Миша открыл глаза и тут же зажмурился от белизны. Только со второй попытки он увидел, что голова Марины по-прежнему покоится на его плече, но сама она не спит, скорее, притворяясь, потому что веки еле заметно вздрагивали. Петрович курил, положа руки на баранку и отдыхал. А за окном!..
Сначала Мише показалось, что они провалились в сугроб. Белым вокруг было все, и при этом густые крупные хлопья продолжали валить с неба практически вертикально. Дома просвечивали сквозь эту подвижную стену едва различимыми контурами, а людей и вовсе не стало видно.
– Приехали! – вздохнул Петрович, – я ж говорил, повалит.
Марина тоже открыла глаза.
– Ой, мамочки!..
– Вот и «мамочки», – приоткрыв окно, Петрович выбросил сигарету, – и где здесь та МТФ?
– Я покажу, – успокоила Марина, – но дорогу там не чистят.
– Я догадался. Здесь, вообще, никто ничего не чистит. На трассе хоть бы один бульдозер встретился – как по целине прешь… Ну, куда теперь?
– На молочно-товарную ферму, – подсказал Миша, расшифровывая аббревиатуру.
– В поселок при ферме, – поправила Марина, – сейчас по кругу, и дальше как на Самовец ехать.
– Ласточка, думаешь, я знаю, где тут у вас Самовец? – тем не менее, Петрович медленно тронулся, объезжая площадь.
– А это что за фигня? – сквозь снежную завесу Миша увидел в центре площади нечто круглое.
– Это глобус, – Марина засмеялась, – одно полушарие – весь мир, а на втором – наш район с речками, деревнями. Его фотография все местные газеты обошла…
– Лучше бы дороги чистили, – заметил Петрович.
– …сейчас его закрасили. Получился, типа, голубой шарик.
– Зря, – Миша вздохнул, – была такая достопримечательность. Между прочим, почти в каждой европейской стране стоит памятник центру Европы. И ничего, никто от собственной наглости не умер, зато туристам лафа! Довольные, фотографируются…
Машина снова выбралась на трассу, которую поземка полностью сравняла с полем. От сплошной, непрерывной белизны начинали болеть глаза. Миша подумал, что одно неверное движение, и они съедут в кювет, даже не заметив этого.
– Сейчас будет поворот направо, – предупредила Марина.
– Какой, на хрен, поворот? – возмутился Петрович, глядя на плотную снежную стену.
– А там столбик. От него километра полтора и будет МТФ.
– Сколько?!.. – воскликнул Петрович, притормаживая, – Миш, извини, но у меня не снегоход. Мы сядем через двадцать метров и будем куковать здесь до весны.
– Я б даже на «Орлике» не полез туда.
– Слушай, – Петрович повернулся к Марине, – там вообще зимой люди живут или, может, это… улетают в теплые страны? Туда ж ни продуктов не привезти… ничего.
– Живут, – Марина пожала плечами, – вода в колодце, еда в погребе, топят дровами.
– Труба полная… – Миша растерялся, – похоже, мы впустую прокатились сто сорок кэмэ…
– Так ведь еще обратно надо! – подхватил Петрович, – слушай, а мужик тот, с иконами, он, точно, добрался до места?.. Может, позвонишь ему?
Миша достал телефон, но взглянув на дисплей, снова спрятал в карман.
– И связи, блин, нет.
– Туда можно на лошади… – робко подсказала Марина.
– Аще, класс!!!.. – взвился Петрович, – запрягай-ка, батька, клячу – я за чачей похреначу!..
Миша представил, как они с гиканьем и молодецким посвистом, вкатываются на санях в деревню с поэтическим названием «МТФ», и расхохотался. По мере того, как воображение дорисовывало новые подробности, в виде гармошки, баб в расписных платках и красного флага, его хохот становился все громче и заразительней. Петрович, видимо, тоже представлял нечто подобное, потому что уронил голову на баранку, давясь от смеха.
– Маринка, ты чудо… – простонал он, вытирая слезы.
Смех постепенно переходил в истерику, а Марина так и не могла понять, что же сказала такого смешного или глупого – здесь все ездят на лошадях, и в этом нет ничего необычного. Она уже собиралась обидеться, но Миша неожиданно прижал ее к себе и поцеловал в щеку.
– Извини, я понимаю, ты хотела, как лучше, но уж больно экстравагантно это выглядит.
Петрович тоже пришел в себя; разгладил лицо, словно снимая веселую маску.
– Все это жутко здорово – «птица-тройка», но если серьезно, по такой дороге на «лысой» резине я обратно боюсь ехать. Тем более, конца этому мракобесию не предвидится.
– Можно переночевать здесь, – Марина уже смотрела на остальных с опаской. Вдруг и этот вариант окажется таким же нелепым, как и предыдущий, но Миша воспринял его адекватно.
– А гостиница здесь есть? – спросил он.
– Нет. Городскую давно закрыли, а заводскую приватизировали и поделили на квартиры.
– Фантастика! – Миша восторженно захлопал в ладоши.
– Не то слово, – Петрович, похоже, больше ничему не удивлялся, – ресторана тоже нет? А то уже кушать хочется.
– Есть кафе. Там, правда, не очень….
– О, как!.. – перебил Петрович, – я думал, мы совсем покинули пределы цивилизации, а, оказывается, есть кафе!
– Хватит тебе издеваться, – Миша усмехнулся, – Маринка-то здесь ни при чем.
Он продолжал обнимать ее, и хотя поза была не слишком удобной, девушка даже не помышляла выпрямиться.
– А где мы будем ночевать? – Петрович окончательно смирился с создавшимся положением.
– Можно у нас. В смысле, у матери… – и тут Марина подумала, что мать обязательно поймет все неправильно, если увидит двух мужиков, которых дочь привезла с собой; сразу шубе найдется объяснение, от которого, по крайней мере, в глазах матери уже не отмоешься никогда, – …но там очень тесно, поэтому лучше у Таньки. Там тоже, конечно, не здорово – холодно, воды может не быть, зато квартира трехкомнатная.
Петрович молча вздохнул, а Миша погладил Марину по голове; потом его рука сползла на щеку; пальцы ласково провели по губам, призывая к молчанию.
– Не переживай, все нормально. Это мы с виду крутые.
– Сейчас… – Петрович посмотрел на часы, – начало третьего. Во-первых, неплохо б все-таки пожрать. Во-вторых, не думаю, что твоей подруге понравится, если мы целый день будем торчать у нее и жрать водку, потому как больше делать нечего. Давайте сначала, съездим к Злотникову; поглядим, как он живет. Марин, покажешь, где это? – он долго листал блокнот и наконец подал его на заднее сиденье, открыв на нужной странице.
– Ой, это ж почти у глобуса, – обрадовалась Марина, взглянув на адрес, – поехали обратно.
Несмотря на то, что двигался Петрович со скоростью двадцать километров и машина рыскала, словно вынюхивая асфальт под слоем снега, обратная дорога показалась короче.
– Может сначала пообедаем? – напомнил Миша.
– Тогда едем прямо.
Перемещаться по улице оказалось проще, чем по трассе – очертания домов и ровная шеренга деревьев четко указывали направление. Важно было, чтоб из снежной завесы не вынырнула машина (если конечно найдутся еще сумасшедшие водители).
Сумасшедших, слава богу, не нашлось, и когда Марина скомандовала остановиться, «Жигули» уткнулись в сугроб у серой глухой стенки. Все трое вылезли, окунувшись в пушистый снег по самые щиколотки. Марина распахнула скрежетавшую по кафельному полу металлическую дверь, и они оказались в зале, где, как ни удивительно, сидели посетители. Оказывается, бесконечная русская жажда страшнее любого снегопада.
В одном углу два парня пили водку, сидя за пустым, даже без скатерти, столиком. В другом, двое мужчин и женщина курили, глядя друг на друга пустыми, мутными глазами (их кондиция полностью соответствовала количеству пустых бутылок, стоявших возле столика). Вдоль правой стены имелась стойка с пивным краном, обмотанным тряпкой, и дополняли картину шторы, задранные на подоконники, чтоб обнажить коричневые батареи, однако, тепла это не прибавляло.
Петрович критически оглядел помещение.
– Нет, мы будем не здесь, – поспешила успокоить Марина, видя, что и Миша сделал недовольную гримасу, – подождите, – она исчезла в маленькой белой двери.
– Как тебе? – тихо спросил Петрович.
– А ты чего ожидал? Сам же рассказывал, что это за населенный пункт.
– Одно дело, рассказывать, а другое, увидеть воочию.
Марина появилась с девушкой, которая молча отперла дверь, соседствовавшую с белой.
– Проходите, – щелкнула выключателем, и помещение озарилось тусклым желтоватым светом. Окон здесь не было; на белых каменных стенах, излучавших холод, висело несколько барельефов работы Злотникова; в углу высился давно остывший камин, выложенный плиткой, а в центре стоял большой стол и массивные деревянные стулья. Первым сравнением, приходившим на ум, был рыцарский замок.
– Это наш банкетный зал, – пояснила девушка, втыкая вилку в розетку, от чего в темном чреве камина вспыхнул мигающий бордовый огонек.
– Я думал, сначала надо идти за дровами, – заметил Петрович, но девушка не оценила юмор.
– Марин, стукнешь, когда определитесь, – положив меню, она направилась к выходу.
Дверь закрылась, и наступила мертвая тишина. Вкупе с холодом, это уже напоминало не замок, а, скорее, склеп.
– Веселое местечко, – произнес Миша и сверху вторило эхо.
– Написано вкусно, – Петрович небрежно пролистал меню и закрыв папку, положил на стол, – Марин, командуй. Ты лучше ориентируешься в местных деликатесах.
– Лучше я схожу, узнаю, что у них есть реально.
Она вышла, а Миша подошел к барельефам.
– У нас такие же висят, да?
Дверь вновь открылась неожиданно быстро; в сопровождении Марины и официантки появился молодой человек, приятно отличавшийся от посетителей заведения.
– Здравствуйте, – он потянул руку, – рады приветствовать вас в нашем городе. Можем предложить… – он склонился над меню и словно стесняясь произнести вслух, подчеркнул ногтем яичницу, пельмени и салат из свежей капусты.
– Давайте все в трех экземплярах, – Миша махнул рукой, понимая, что требовать разносолы, просто неприлично, – и водки.
– Я за рулем, – напомнил Петрович.
– Какой руль? Куда ты собираешься ехать? Все – кранты!
– У нас сторож дежурит круглосуточно, – заметил молодой человек, – так что машину можете смело оставлять на ночь.
– Петрович, все равно завтра придем сюда завтракать, – продолжал агитировать Миша, и Петрович сдался.
– Ладно. Тогда 0,7 водки и мне пельмени двойные.
– Слышала, Юль? – молодой человек повернулся к официантке. Она сразу ушла, а он остался, считая своим долгом развлекать гостей до тех пор, пока они не начнут развлекаться сами, – городок у нас хороший, только погоду вы выбрали не самую удачную…
– Зальчик опять же приятный; особенно, вот, эти штуки, – Миша вновь повернулся к барельефам.
– Это наш, местный умелец делает. Неплохо, да?
– Очень неплохо.
В зале стало значительно теплее – Марина даже позволила себе сбросить шубу на спинку стула и закурить. Поначалу, когда они только зашли, ей было ужасно стыдно. Хотелось постоянно оправдываться, объясняя, что ко всему этому убожеству она не имеет отношения; что это ее прошлое, от которого она окончательно и бесповоротно отреклась, но постепенно это чувство прошло. Ведь есть же здесь то, ради чего они приехали, да еще в такую погоду. Значит, нет этого в большом городе!..
– Знаете, какая у него страшная судьба? – молодой человек с видом графа, беседующего с маркизом, взял Мишу под руку, – у него вся семья погибла.
– Да?.. – удивился Петрович (Злотников ему таких подробностей не рассказывал).
– Все началось в пятидесятые годы прошлого века, – начал молодой человек так, вроде, прекрасно и сам помнил то время, – отца его как раз выбрали председателем сельсовета, и тут пришла разнарядка клуб построить. А на месте, которое определили под стройку несколько огромных тополей росло. Естественно, приказали их срубить, да только никто не захотел этим заниматься. Говорят, даже в тридцатые, кода церковь ломали, нашлись желающие, а тополя рубить – никого. А куда деваться? Начальство-то с председателя спрашивать будет. Короче, взял он топор, кликнул старшего сына, брата Васькиного, и вдвоем они за неделю все их свалили. И вот однажды ехал Злотников-старший на свою «великую стройку»; сам в кузове; жена, в кабине, и случится ж такое – от ветра падает старый тополь. На улице – не там, где они рубили, да прямо на машину…
– У нас аналогичный случай был, – перебил Петрович, – только не дерево упало, а столб бетонный. Прямо на капот «Жигулям». Водитель ничего, а машина всмятку…
– Столб – это столб, – молодой человек недовольно взглянул на Петровича, – здесь все по-другому. Здесь все от деревьев идет. Короче, удар пришелся как раз по кузову. Отец Васькин раздавило – одна каша кровавая осталась. А дальше – больше. У матери, сами понимаете, какой шок. Все ж практически на глазах произошло, и не выдержала она – через месяц вышла в сад и повесилась на яблоне. Дети утром выходят, а она висит и качается от ветра. Детей осталось трое. Павел – старший, который тополя помогал валить; Верка – сестра и Васька.
Павел через полгода погиб. Он в МТС слесарем работал. Так, с тополя ветка здоровенная на провода упала. От замыкания загорелся склад ГСМ. Павел тушить кинулся вместе со всеми, только все живые остались, а он сгорел. Верка вышла замуж. Родила. Так, сначала ребенок умер; она его на улице в коляске оставила, он и задохнулся – пух тополиный в нос и в рот набился, а ему было всего-то несколько месяцев от роду. Потом и сама Верка пропала. Поехали в лес на пикник; пока народ костер разводил, она ушла в лес и не вернулась. Может, как мать, решила жизнь кончить, а, может, на «отморозков» каких нарвалась… Короче, лес поглотил ее. Остался Васька один. Представляете, шестнадцатилетний пацан! Это ж, что в голове у него творилось?.. Ни с кем не общался – все по лесу бродил; потом в армию его забрали. Как где служил, не знаю, но вернулся живой – невредимый; другой бы запил, а он нет – ни пьет, ни курит, ни женится, но, главное, ни одного дерева ни срубил!
– А из чего ж он все это делает? – удивился Петрович.
– Бродит по лесу, как леший, находит упавшие деревья, выпиливает из них нужные чурбаки. Причем, он один знает, что именно взять – у каждого дерева, говорит, свое лицо…
Сигарета в Марининых руках давно погасла. Строгая, почти аскетическая обстановка зала, дополнявшая рассказ хозяина, рождала жуткое ощущение собственной малости и бессилия. Ей вдруг пришла мысль, что все сверхъестественное (если оно, конечно, существует) создано не для исполнения наших желаний, а соответствует собственному предназначению, о котором нам ничего не известно. Она перевела взгляд на уродливую рожу с насмешливыми глазами – в отличие от «ее» маски у этой были глаза – черные и блестящие, почти живые…
– А это какое дерево? – спросила она.
– Не помню, – хозяин развел руками, – Васька рассказывал, но давно дело было. Если хотите, можете сами с ним поговорить, хотя странный он мужик – послушаешь и не по себе становится.
Воцарившуюся тишину нарушила официантка, распахнувшая дверь ногой, потому что руки ее оказались заняты подносом. За ней шла еще одна девушка в пальто, несшая водку. Хозяин улыбнулся, давая понять, что пора переходить к вопросам более прозаическим, но приятным. Он внимательно проследил за сервировкой, переложив вилки слева от тарелок, после того, как официантка свалила их вместе с ложками, и пожав руки всем, включая Марину, удалился. Девушки ушли следом.
– Ребята, я хочу есть, – Петрович как ни в чем не бывало, придвинул тарелку, – между прочим, на работе у нас со Светкой обеденный перерыв давно закончился.
Миша наполнил рюмки. Марина смотрела на сморщенные пельмени «машинной работы» и думала, как же все это отличается от блюд, которые они заказывали в «Лагуне» – примерно так же, как поселок от города…
– Ну, – Миша чуть привстал, – за все хорошее.
Подняв вместе со всеми рюмку, Марина подумала, что если заявится домой еще и с запахом, то скандал будет грандиозный. …А надо ли, вообще, заходить? Если я попаду домой, то больше никуда не смогу вырваться, а бросать незнакомых людей у Таньки одних, просто не красиво. Конечно, сапоги срочно нужны… Она неосознанно перевела взгляд на Мишу, но ответ сознание выдало совершенно неожиданный. …Может, все как-нибудь само образуется… И перед глазами возникло страшное черное лицо с приоткрытым в крике ртом.
– Марин, ты что такая задумчивая? – свободной рукой Миша подцепил яичницу.
– Я?.. Нет, все нормально, – она залпом выпила водку, таким образом, приняв решение.
– Ты знал эту историю? – Миша повернулся к Петровичу.
– Первый раз слышу, – Петрович активно принялся за пельмени, поэтому ответил с набитым ртом, смешно и неразборчиво. Дожевав, положил вилку, – возможно, все примерно так и происходило, но, по большому счету, это называется «Реклама – двигатель торговли». Собственно, чем и я занимаюсь – к каждой фитюльке за три копейки должна прилагаться история штуки на полторы, – он осекся, опасливо поглядев на Марину; потом махнул рукой, – Миш, она же свой человек, правда?
Ответил Миша четко и по-русски.
– За своего человека! – он снова наполнил рюмки.
Фраза показалась Марине интереснее откровений Петровича, и сознание переключилось на новую тему – немножко пугающую, немножко трепетную и не имевшую пока логического завершения.
Когда заглянувшей официантке, Петрович сообщил, что они никуда не собираются уходить, откуда-то вдруг появились домашние котлеты в золотистой панировке, миска холодца с хреном и соленые бочковые помидоры. Такого даже Марина не ожидала, но, скорее всего, из-за пурги новые посетители не появлялись, и персонал решил бороться за самых стойких и, главное, платежеспособных клиентов.
//-- * * * --//
Обед плавно перетек в ужин и мог бы продолжаться еще долго, если б официантка не принесла счет. Сидя в «каменном мешке» банкетного зала, никто не обращал внимание на время, а кафе, оказывается, не только пустело, но и освещение выключили, оставив лишь светильник над стойкой.
Когда все вышли на крыльцо, выяснилось, что и пурга закончилась – лишь редкие снежинки неспешно падали на землю, словно кто-то вытряхивал из мешка остатки муки, которую так щедро рассыпал днем. Небо потемнело, но далекие фонари в районе глобуса местного масштаба, отраженные всеобщей белизной, не давали почувствовать себя затерянными в снежной пустыне. На месте машины возвышался сугроб. Петрович сунул в него руку, и сразу обнаружились боковые стекла и часть двери.
– Завтра ребята все очистят, – заверила Марина. После длительного и равноправного общения она уже не чувствовала себя попутчицей – она теперь «свой человек».
Миша шагнул с порога и провалился по колено.
– О, блин! И далеко нам идти?
– С километр, – Марина смотрела на тонкую вереницу следов, ведшую в противоположенную сторону, и думала, как они будут сушить обувь в холодной квартире. Но говорить об этом не стала – зачем людям заранее портить настроение?
– Время – семь. Какие есть варианты?
– Я предлагаю сходить к Злотникову, – ответил Петрович, – Марин, ну, припремся мы к твоей подруге… и что дальше?
Марина понимала – так оно и будет, но промолчала. Отговаривать она никого не собиралась, но и настаивать не хотела, потому что разговаривать с Танькой этим людям действительно будет скучно.
– Во-первых, – продолжал Петрович, – он кормится за счет нас, следовательно, обязан принять по высшему разряду – чай, благодетели приехали, а не хрен в стакане!.. Во-вторых, посмотрим его работы, байки всякие послушаем.
– Разумно, – Миша кивнул, – и куда нам в таком случае?
– Тогда налево, – Марина еще не разобралась, чего ей хотелось больше – идти к странному человеку, по рассказам, чуть ли не колдуну, или устроившись на Танькиной кухне, слушать, кто с кем развелся и кто кому набил морду за время с ее прошлого приезда. К тому же никто и не спрашивал ее мнения – процессия просто свернула влево.
Неяркий свет фонарей сразу исчез, но полная темнота так и не наступила. Снег, казалось, излучал внутренний свет, а горящие окна, утопавших в сугробах домиков, делали картину и вовсе сказочной. Видимо, подобные ассоциации возникли не только у Марины, потому что Миша задумчиво произнес:
– А вон из той трубы сейчас вылетит Солоха…
– До Рождества еще далеко, – засмеялся Петрович, – а, знаешь, я не жалею, что мы остались – здесь душа, типа, разворачивается; здесь я начинаю чувствовать себя русским, а в городе космополит какой-то – гражданин того мира, за которым мы все гонимся и никак не догоним.
…Ага, – подумала Марина, – какая ж у всех, ностальгия, блин! Пожил бы он не со своими саламандрами в стеклянных витринах, а среди коров и поросят, вставая в четыре утра на прополку свеклы – интересно, захотелось бы ему чувствовать себя русским или лучше все-таки оставаться «гражданином мира»?.. Но опять промолчала, потому что объяснить это все истинно городскому человеку совсем не просто.
Они шли по целине, высоко поднимая ноги. Миша чувствовал, что ботинки уже полны снега, который таял, собираясь под ступней в жесткий ледяной комок. Ноги озябли, но пока они не придут в тепло, отогреть их все равно было невозможно, поэтому и говорить о них нечего.
– Теперь направо, – Марина вытянула руку, – вон наша улица, а дом сейчас найдем.
– Да вон он, на другой стороне, – Петрович показал на номер, прибитый к калитке, – не слабо живет «народный умелец».
Миша оторвал взгляд от снежного ковра, который уже начал плыть и покачиваться перед глазами, угнетая своим однообразием и бесконечностью. Дом, действительно, выглядел огромным, но по-деревенски простым и неуклюжим. Гладкая стена с тремя окнами, крыша-двускатка с дымящейся трубой; никаких тебе башенок и арочек, украшающих новомодные особняки – все примитивно, как детские кубики. В окнах горел свет. Белые занавески прикрывали лишь их нижнюю половину, поэтому хорошо просматривался потолок с трехрожковой люстрой и кусок желтой стены.
Миша толкнул калитку, и она с трудом открылась, сдвинув целый сугроб; свернул к крыльцу по дорожке, которая угадывалась по шапкам занесенных снегом кустов.
– Дай я, – Петрович обогнал остальных, – меня-то он знает.
Звонка на двери не оказалось, и Петрович, сняв перчатку, несколько раз воспроизвел вечный условный стук: «Спар-так чем-пи-он!» Послышались шаги, и дверь бесстрашно распахнулась. На пороге стоял худощавый мужчина, совсем «летний» – в джинсах и майке с короткими рукавами.
– Василий, что, не ждал? – Петрович улыбнулся.
– Петрович! – голос у мужчины оказался громким, но приятным, – я знал, что когда-то ты должен был сюда добраться!
– А я не один…
– Проходите-проходите, – Василий сделал шаг в сторону; подождал, пока дверь за гостями закроется, и только тогда открыл другую, непосредственно в дом. Оттуда выкатилось такое тепло, что Марина, едва успев переступить порог, уже никуда не хотела уходить, с ужасом представляя Танькину квартиру.
– Ужинать? – спросил хозяин, пока гости раздевались.
– Спасибо, мы только что из вашего кафе, – Миша стащил мокрые носки и с удовольствием засунул побелевшие ноги в теплые войлочные чуни.
– Не волнуйтесь, сейчас все просушим. Идемте, – хозяин повел всех на кухню, где довольно урчал чугунный котел, наполняя помещение тем самым восхитительным жаром. Щеки у гостей заполыхали и захотелось сбросить и остальную одежду.
Василий ласково похлопал котел по черному боку.
– Трофейный еще. Я когда дом купил, он уже стоял тут. Два ведра угля и весь день жара.
– Вась, ты уж извини, – Петрович кашлянул, – погода, сам видишь – дорогу замело…
– Ничего страшного. Я даже рад.
– Это Михаил – мой директор, – представил Петрович, – раньше вам как-то не удавалось встретиться, а это, Марина…
– Ты ж Анькина дочка, да? – Василий прищурился.
– Да, – Марина давно привыкла, что все здесь были «Аньками», да «Ваньками».
– В институте-то учишься?
– Учусь.
– О, молодец Анька! Добилась-таки. А я ж тебя еще вот такой видел, – Василий не просто опустил ладонь, а даже присел, прировняв девушку к вставшему на дыбы червячку, – значит, все правильно я ей подсказал.
– В смысле? – не поняла Марина, знавшая о существовании в поселке чудака-отшельника, но даже не помнившего его.
– Часто мать секла-то? Только честно! – Василий засмеялся, а Марина даже отпрянула, огорошенная вопросом – она ж давно перешагнула через этот кошмар и жила новой жизнью.
– Разве можно девочек бить?! – возмутился Миша.
– Нужно! – Василий смотрел на Марину, и та, не в состоянии сопоставить ужасы своего детства с этим совершенно посторонним человеком, опустила глаза, – в лесу мы как-то встретились. Ты не помнишь, наверное – маленькая была; за грибами вы с матерью ходили, а я, значит, по своим делам. Разговорились, и Анька жаловаться начала – мол, надо, чтоб ребенок образование получил и выбился в городские, но не хочет, говорит, она учиться. Я ей и говорю – сечь ее надо за плохие отметки. Только, говорю, не вздумай бить ремнем – загубишь девку; злая будет, а толку – ноль. Ремень ведь это кожа мертвого животного, плохая в нем энергия. Ты, говорю, Ань, секи ее розгой из рябины и непременно так, чтоб с телом контакт был, не по одежде. Рябина ж дерево особое – она изгоняет темное начало, что от природы в людях заложено…
– Кто изгоняет? Рябина?.. – наморщил лоб Петрович.
– А кто ж еще? – поразился Василий его безграмотности, – другого такого дерева в наших краях нет, – повернувшись, он подмигнул Марине, – ох, поди, гуляла рябинка по мягкому месту!
Марина покраснела. Несмотря на философскую подоплеку, ей было стыдно при Мише признаваться, как мать наказывала ее; да и в саму философию верилось с трудом, но Василий сам сделал вывод:
– Вижу, гуляла. Ну, ничего – от того тебе одна польза. Задница поболит и перестанет, зато голова просветлела, душа очистилась, так ведь?
– Вась, – Петровича не интересовали вопросы телесных наказаний, – откуда ж сила такая сверхъестественная в дереве-то?
– Почему сверхъестественная? – Василий пожал плечами, – все силы естественные. Только естество это скрыто от нашего повседневного понимания. Можно прожить всю жизнь и считать, что самая загадочная энергия – электричество, потому что не ясно, как электроны по проводам бегают.
– Точно! – засмеялся Петрович, – в школе я тоже все ломал голову – как это лампочки в люстре загораются в одно время; электроны ж должны в них по очереди забегать.
…Вот тебе и рябина! – думала Марина, находившаяся под впечатлением от рассказа хозяина, – а ведь она мне нравилась – красивая такая, особенно осенью… знала б, блин, спилила и нечем было б меня лупить!.. В это время Миша вдруг обнял ее – его, в отличие от Петровича, похоже, больше взволновала судьба бедной девочки; Марина с радостью прижалась к нему, и мысли обрели новое направление, – но тогда б я, точно, не поступила никуда; значит, не жила б в городе, а, значит, не встретила б… – она посмотрела на Мишу, но тот делал вид, внимательно слушает хозяина, и она тоже прислушалась.
– …Люди своими действиями вольно или невольно нарушают существующий баланс миров, и тогда происходят интересные вещи, познание которых не идет ни в какое сравнение с бегающими электронами. А результат этого познания зависит от того, к каким выводам ты придешь. Если поверишь и подчинишься, перед тобой откроются новые возможности – ты перестаешь быть обычным потребителем, а займешь некую промежуточную ступень между человеком и тем, что существует помимо нас. А если станешь тупо колотить себя в грудь и орать, что ты – венец творения, тогда те силы не просто закроют доступ в свой мир, а уничтожают тебя, как мы вырываем сорняк в поле.
– Нам рассказали историю твоей семьи, – сказал Петрович, выбираясь из дебрей абстракций на твердую почву реальности.
– Это один из примеров, – Василий пожал плечами с таким безразличием, вроде, речь шла не о родственниках, а о результатах научного эксперимента, – собственно, моя семья и натолкнула меня на правильные выводы. Долгий это разговор… Чаю хотите? – спохватился он, – а то стоим как-то не по-людски.
– Давайте чаю, – согласился Миша, хотя ему совершенно не хотелось выпускать податливое Маринино плечо.
– Это правильно, – Василий поставил чайник на маленькую плиту, от которой тянулся шланг к пузатому красному баллону; достал из шкафчика коробку и насыпал в кружки по несколько щепоток какой-то серой трухи.
– Это чай? – удивился Петрович.
– Чай, – Василий хитро улыбнулся, – зачем нам то, что пьют в Индии? У них свое состояние души, а у нас – свое. Наш чай растет в нашем лесу.
– Вась, – Петрович присел к столу, – давай вернемся к твоей семье и к деревьям.
– Давай, – Василий пристально смотрел на загудевший чайник, – все ведь согласны, что любой предмет имеет свою энергетику, которая взаимодействует с энергетикой других предметов, образуя равновесную систему?
Нечто подобное Марина слышала по телевизору, но никогда не задумывалась (высокие материи казались ей совершенно неприменимыми к реальной жизни, и она не забивала ими голову), поэтому промолчала.
– Естественно, – согласился Миша, – но мы никогда не научимся управлять этой системой.
– Почему вы всем хотите управлять!.. – Василий держал в руке кипящий чайник и, казалось, от Мишиного ответа зависело, будет он поить гостей чаем или нет, – почему вы не можете чувствовать себя равноправной частью системы? Такой же, как травинка или букашка! – он все-таки налил кипяток в чашки, и по кухне мгновенно распространился странный горьковатый запах, – это же так просто – чувствовать себя не изгоем, вынужденным вести постоянную битву с окружающим миром, а его маленькой частью, существующей с ним в единстве.
– Сама мысль мне нравится, – заметил Петрович, – но это ж утопия. Наши потребности настолько сформировались, что отказаться от них вряд ли возможно.
– Это ваши проблемы! Я ж никого ни к чему не призываю. Вы спрашиваете – я отвечаю. На примере моей семьи можно понять, насколько бессмысленно вторгаться в непознанное, а, тем более, бороться с ним, – Василий раздвинул по столу дымящиеся чашки с бледно-желтым напитком, – пейте. Гарантирую, что испытаете совершенно новые ощущения.
– А потом ты покажешь нам свои работы?
– Конечно. Сейчас только подготовлю мастерскую, – он вышел, оставив дверь открытой.
– В принципе, ничего особенного он не сказал, – Петрович осторожно подул в чашку, – идеи, насчет единой энергетической системы, предлагались в качестве гипотезы еще когда я учился. Но я остаюсь при своем мнении – все это не более, чем цепь совпадений или грамотно составленный околонаучный коллаж. Не думаю, что и в его семье все происходило так стройно и однозначно… интересный вкус, – Петрович первым отхлебнул огненную жидкость, а за ним последовали и остальные.
Марине показалось, что она уже пробовала нечто подобное. Наверное, в детстве.
– Ну, как? – хозяин появился в двери, – нравится чай? А то можем пройти в мастерскую.
Все дружно поднялись и направились вглубь дома. Миновав нескольких дверей, они остановились перед последней, которую Василий и открыл. Марина, оказавшаяся первой, в ужасе сделала шаг назад, наступив Мише на ногу – со стены смотрело черное многорукое чудовище с телом, похожим на кряжистый древесный ствол; искаженное криком лицо излучало ненависть; растрепанные волосы ассоциировались с листьями, срываемыми осенним ветром, и весь облик рождал ощущение могущественного и непобедимого зла.
– Боже… – пробормотал Миша, выглядывая из-за Марининого плеча, – кто это?
– Осокорь – черный тополь; дерево, отбирающее надежду.
– Шикарная работа, – протиснувшись вперед, Петрович восторженно покачал головой, – я понимаю, с тополями у тебя сложные отношения, но чтоб настолько?.. Какая дикая экспрессия!.. Слушай, по времени, сколько ты его делал?
– Не помню. Мне кажется, всю жизнь.
– Он, конечно, не продается? – Петрович подошел ближе, разглядывая чудовище.
– Нет.
– А я и не говорю, чтоб ты его продал…
Марине показалось, что листья тополя вздрогнули, и изменилось выражение лица – теперь Осокорь смотрел прямо на нее, и от этого становилось совсем жутко. Еще секунда и он, ломая пол, вырвет свои могучие корни и пойдет, рассыпая по полу земляные комья. Марина невольно прижалась к Мише. …Интересно, он тоже заметил изменения или глюки только у меня?.. Она уже хотела спросить об этом, но увидев, как заворожено Миша смотрит на работу, промолчала.
Василий, видимо, решил, что Осокорь произвел достаточное впечатление, и можно переходить к дальнейшему осмотру. Он кашлянул, привлекая к себе внимание. Марина оторвала взгляд от страшного лика и увидела, что остальные стены не белые, как показалось вначале, а завешены простынями. Василий дернул край одного из полотнищ. Открывшееся изображение оказалось меньше предыдущего, но от этого фигура женщины, стоящей на коленях, не становилось менее впечатляющей. Ее лицо смотрело вверх. Голова на тонкой шее была запрокинута так, что волосы, ветвями, спускались на грудь, из которой сочилась красная(!) кровь. Поза, в сочетании с пышной шевелюрой, придавали ей сходство с кустом.
– Фантастика… – прошептал Петрович, – Вась, ты гений!.. – он потрогал «кровь», – это не краска. Что это такое?
– Кусочки ольхи. У нее древесина краснеет со временем.
– А, вообще, кто это?
– Ива.
– А почему она такая?
– А почему мы все такие? – Василий пожал плечами и сорвал следующую простыню.
Ликов, в конечном итоге, оказалось так много, что через полчаса они стали путаться. Эмоциональное напряжение спало, потому что ничто не могло сравниться с грозным Осокорем, и Марина уже думала лишь о том, когда все это закончится. Ей стало казаться, что попала она не в приключение, после которого можно вернуться домой, а в какой-то другой мир, где ее ждет долгая жизнь, но она к ней абсолютно не готова. Да наверное, и никто не готов, кроме Василия!..
– Конечно, это не тот ширпотреб, который ты нам возишь, – Петрович обиженно вздохнул, – это настоящее искусство. Надо же иметь такое потрясающее воображение!..
Миша молча ходил по комнате, периодически останавливаясь; склоняясь, чтоб рассмотреть детали, и также внезапно продолжал движение. Марина наблюдала за ним, пытаясь понять, какие мысли бродят в его голове, и сродни ли его состояние той растерянности, которую испытывала она.
– Это не искусство, – Василий продолжал диалог с Петровичем, и кроме них самих, он был никому не интересен, – и это не мои фантазии. Это души деревьев, которые решили открыться мне. Наверное, я чем-то заслужил их доверие.
Марина подошла к Мише, остановившемуся перед скорбно согбенной фигурой, давно переставшей страдать и биться в желании сохранить жизнь, а просто оцепеневшей в своем горе.
– Миш, тебе все это нравится?
– У меня какое-то двоякое чувство, – он даже не оторвал взгляд от фигуры, – с одной стороны, мне это безумно нравится, но, с другой, только не смейся… вдруг это правда?..
– У меня примерно такое же ощущение.
– И почему сирень выглядит, именно, так?.. – Миша задумчиво почесал затылок, – я считал, это радостное, весеннее растение. Хотя, может, мы ничего не понимаем в их жизни…
– Миш! Слышишь, что я говорю? – голос Петровича ворвался в сознание, сломав философский настрой. Марине показалось, что даже скорбящая сирень вздрогнула.
– Миша, блин! – Петрович обнял его за плечи, – я считаю, что Василию надо устроить персональную выставку. У тебя же куча связей. Представляешь, какой будет фурор? Что такое «Леший» Врубеля, по сравнению с этим?
Миша поднял недоуменный взгляд.
– Не знаю… – его мысли витали далеко от светской жизни и «фуроров», которые там происходили.
– Я смотрю, вас впечатлило, – Василий довольно улыбнулся, – пойдемте пить чай, а то совсем остыл, наверное.
Выключив свет, он двинулся по коридору. На этот раз Марина шла последней и несколько раз обернулась, чувствуя на себе взгляд из темноты, причем, то он казался ей полным злобы и ненависти, то сочувственным, то пристальным, вызывающим лишь неприятное ощущение, что за тобой наблюдают.
– Василий, – сказала она, когда все вернулись на кухню, показавшуюся милым уютным убежищем, – а эти фигуры… они просто изображения или?.. – Марина не смогла до конца сформулировать мысль, но Василий, похоже, и так понял ее.
– Хороший вопрос, – он включал остывший чайник, поэтому говорил, стоя спиной к слушателям, – изображения сделаны из конкретных деревьев; сделаны такими, какими они являлись мне. Знаете, я думаю… но это я так думаю!.. Они как иконы. Иконы ж тоже всего лишь, по сути своей, нарисованные картинки. По крайней мере, мне так кажется… – туманно ответив на туманный вопрос, он бойко перешел к понятиям более известным и не раз озвученным в научно-популярных изданиях, – кстати, деревья очень разные по своей энергетике, – сказал он, – есть «доноры», способные подпитывать энергией. Их воздействие ощущается даже физически, без всяких приборов – поднеси руку и ей станет тепло, а сам почувствуешь, как меняется тонус организма.
– И что это за деревья? – заинтересовался Петрович.
– Например, дуб; потом сосна (но у сосны особая энергетика – не каждый воспринимает ее безболезненно); акация (она, как вино, несет легкость и кураж); клены. Но они, коллективный донор. Один клен ничего собой не представляет, а, вот, кленовая аллея – это могучая сила. Береза весьма капризная штука – здесь надо с каждым деревом устанавливать личные взаимоотношения. Она, как женщина – полюбит, значит, твоя.
– Прикольно!.. – Марина представила толпу деревьев, собравшихся на полянке и сплетничающих о людях, но Василий не дал разыграться ее фантазии.
– А есть другая группа деревьев, потребляющих чужую энергию. Бывает, человеку надо очиститься – например, вытянуть из организма болезнь. Тогда надо общаться с осиной, тополем, ивой… Кстати, знаете, почему во всякую нечисть вбивают осиновый кол? Как раз потому, что осина вытягивает энергию, и у всяких вампиров нет сил выбраться из могилы.
– А рябина кто? – не удержалась Марина.
– Рябина – дерево с даже избыточной чистой энергией. Она не просто забирает все отрицательное, но и сама заполняет образовавшийся вакуум, потому считается «деревом очищения».
– Это все ты у друидов вычитал? – засмеялся Петрович.
Марина ожидала услышать умную фразу о каком-нибудь общении на «тонком» уровне, но Василий ответил настолько просто, что Миша поперхнулся от неожиданности.
– Мне леший сказал.
– Кто-кто? – Петрович подался вперед.
– Леший, – видя всеобщее недоумение, Василий весело прищурился, – или их тоже не существует? А вы приезжайте сюда на Иванов день, познакомлю. Леший – существо общительное, ни от кого не прячется, надо только позвать его правильно и тогда…
– Ладно, Леший – это отдельная тема, – прервал его Петрович, – с классификацией деревьев более-менее понятно – я где-то читал об этом, только не помню, кто «хороший», а кто «плохой». Давай лучше поговорим о твоих работах. Ты сказал, что они, как иконы, то есть с их помощью можно… не знаю, как это назвать – общаться с некими природными силами, что ли?
– Не знаю, – Василий пожал плечами, – а хотите на ночь каждому поставлю по фигуре, а утром расскажете…
– Нет! – выпалила Марина, не задумываясь.
– Да не бойтесь, – Василий рассмеялся, – сами ж говорите – это просто художественно обработанные куски дерева.
При слове «ночь» Марина взглянула на часы – от обилия впечатлений она совсем забыла о времени.
– И сколько там? – тихо спросил Миша, видя ее жест.
– Полдвенадцатого. Танька уже спит. Они рано ложатся.
– Вы куда-то собрались? – Василий убрал пустые чашки, – зря. Учтите, у меня самый теплый дом. К тому же, обувь ваша не высохла. Оставайтесь, места хватит.
– Наверное, так, действительно, будет лучше, – Миша подумал о своих мокрых ботинках, – если мы вам не помешаем….
– Мне никто не может помешать, – Василий поднялся, – пойду, приготовлю постели.
Когда он вышел, Петрович уставился на черный бок котла.
– А я, блин, лег бы в мастерской. Жутко хочется поставить этого друида на место. Человек он, безусловно, талантливый, но, как у всех гениев, в голове у него такой винегрет…
– Я б там сроду не легла, – Марина поежилась, – приснятся эти монстры – утром проснешься, а они, и правда, рядом стоят. С ума сойдешь!..
– Я, конечно, не трус, – Миша вздохнул, – но меня тоже что-то туда не тянет.
– Эх, вы!.. – Петрович встал, – Вась! Ты где? – он двинулся по темному коридору.
Марина подняла глаза, и встретив Мишин взгляд, подумала, что не готова к предстоящей ночи – никто ведь не скажет ей, что можно и чего нельзя; когда остановиться и стоит ли, вообще, это делать. …А рядом будет мужчина, который мне нравится… Чего ожидать от такого сочетания, она не знала, и отвернулась.
Протянув руку, Миша потянул девушку к себе, и Марина не подошла, а придвинулась вместе со стулом; прислонилась головой к его плечу, но не могла расслабиться так, как было в машине, когда она не думала, что им придется ночевать вместе.
…Не стану же я отбиваться и звать на помощь?.. Хотя у него есть другая женщина, и зря я воображаю… Утром мы проснемся в разных комнатах, скажем «доброе утро»… Но почему тогда он смотрит таким странным взглядом?..
– Значит так, голубки! – из темноты неожиданно появился веселый Петрович, – я иду спать в мастерскую – на пол, как бедный родственник!.. А вам отводится отдельная комната с кроватью. Что вы там будете делать, ваши проблемы, но если Марина возражает, могу забрать шефа к себе. Будем вместе отбиваться от лесных духов.
– Пойдем, Марин, посмотрим, – Миша поспешно встал, не давая ей времени на скоропалительный ответ.
Петрович привел их в комнату, где, судя по обрывкам тряпок и газет, раньше хранилась основная часть коллекции. В одном углу, действительно, стояла кровать, застеленная красным одеялом, а в другом, резное деревянное кресло.
На кровать Марина почему-то стыдилась смотреть.
– Какое-то оно странное, – она принялась изучать кресло.
– Это трон друидов, – пояснил Василий, незаметно входя в комнату, – размеры, орнамент и даже породы деревьев – все выдержано строго по литературе, – он повернулся к Петровичу, – пойдем, глянешь, как я тебе там обустроил лежанку.
Они вышли, и возникла неловкая пауза. Стараясь отвлечься от пугающей мысли, что все предрешено, раз их даже укладывают в одну постель, Марина склонилась над креслом. Его спинку украшал симметричный узор из абсолютно одинаковых листочков, который книзу сходился в жгут, похожий на мышцы, какими рисуют их в учебнике анатомии. Несоразмерно широкое сиденье тоже было покрыто резным орнаментом, поэтому сидеть на нем, наверное, было не очень удобно.
– Как дерево, – Миша остановился рядом, – это крона, дальше ствол и потом корни. Похоже, правда? – он плюхнулся в кресло, – хочешь посидеть на троне? – и сдвинувшись к подлокотнику, потянул Марину к себе.
Подчинившись, она втиснулась рядом и почувствовала, что не может, ни повернуться, ни отодвинуться, а впереди, прямо перед глазами, алела кровать. Марина отвернулась, но продолжала чувствовать Мишину руку, ногу, тело, дыхание, и тут стройная теория о том, что отношения должны непременно проверяться временем и иметь перспективы, показалась глупой и бессмысленной, ничего ни стоящей перед страхом потерять один-единственный миг, который не повторится никогда. Ведь все последующие варианты станут лишь его жалким подобием. Откуда взялись столь возмутительные мысли?.. Это ведь не Оксанкина философия одного красивого вечера; не то, чего хотел Антон; и уж, тем более, не то, что внушала ей мать… Это ее собственное, принадлежащее и понятное только ей одной!..
Марина чувствовала, как напряжение спадает; глаза закрываются и сладкая истома разливается по телу; потом теплые губы легко коснулись ее щеки, шеи – показалось, что это листья шевелятся под летним ветерком. Марина подняла лицо и впилась в Мишины губы; ее язык, просунувшись между ними, пополз по зубам, деснам… и в этот удивительный миг в дверь бессовестно просунулась голова Петровича.
– Я все разузнал – туалет рядом с кухней; там же раковина; ванны нет. Спокойной ночи.
Дверь закрылась, и стало оглушительно тихо. На секунду Марина пришла в себя, поняв, что каким-то образом уже оказалась на коленях у мужчины, и больше не хочет себя контролировать.
…Это ужасно!.. Неправильно … – она обхватила Мишину шею, – но это совсем неважно…
//-- * * * --//
Петрович оглядел мастерскую. Стоявшие вокруг фигуры за время его отсутствия не сделались менее выразительными, но эффект неожиданности, граничившей с мистикой, исчез, оставив лишь искреннее восхищение талантом мастера. Он подошел к зловещей фигуре Осокоря; провел пальцем по глубоким рельефам дерева, потом поднял глаза к его неистовому лицу.
– Фантастика!.. Так рождаются и умирают гении, а народ о них даже не знает.
Прошелся по комнате, ненадолго останавливаясь перед каждым изображением, и наконец добравшись до лежавшего на полу матраца, стал раздеваться. …Хорошо бы принять душ, – вспомнил он, – но такая роскошь здесь не предусмотрена. Слава богу, хоть сортир не на улице… Он выключил свет; сразу повернулся на бок и закрыл глаза.
//-- * * * --//
Они целовались, пока Марина не почувствовала, что сползает с Мишиных колен. Наверное, он устал держать целых пятьдесят шасть килограмм, но теперь это не имело значения – барьер, отделявший Марину от загадочного, запретного фрагмента жизни рухнул. Она не знала, что будет делать дальше, но будь, что будет!..
– Пойду, умоюсь, – она аккуратно встала, – а то утром буду похожа на черта. Я быстро.
Когда дверь за ней закрылась, Миша провел ладонью по лицу, стараясь избавиться от наваждения, но оно не проходило. Даже запоздалая мысль, что в самом поселке-то связь наверняка работала и нужно предупредить Лену о вынужденной задержке, не взволновала его. Он понимал, что это неправильно и жестоко; что Лена уже давно ходит по квартире, рисуя страшные картины автомобильных аварий. Наверное, она так и не заснет, но все это вдруг перестало иметь значение. Он пытался заставить себя пожалеть ее, представляя замечательное тело и полные слез глаза, но чувство сострадания не приходило. Странно, ее настоящая, живая часть совсем исчезла из памяти, оставив лишь ледяной манекен, бесчувственный и не нуждающийся, ни в любви, ни в жалости. Сознание противилось такому резкому повороту, но ничего не могло поделать с душевным подъемом, поглотившим мысли и эмоции. …Что ты хочешь найти? – твердило сознание, – зачем тебе это надо? Ведь для нее это, похоже, решительный шаг, и просто так она потом не отстанет со своей любовью. А для тебя в ней нет ничего интересного… Но розовый туман, окутывавший мысли, постепенно обретал формы женского тела, в котором они растворялись, стирая границы здравого смысла.
Миша встал с трона и начал механически раздеваться; потом, шлепая босыми ногами, добрел до кровати и откинул одеяло. Последняя мысль, вырвавшаяся из розового плена, была, на удивление, разумной и правильной: …Чего я дергаюсь?.. Это просто никому не нужная интрижка… Он юркнул под одеяло и закрыл глаза, спасаясь от света люстры.
Тишина усыпляла. Казалось, что никто и не должен сюда прийти, а все заключается в странном розовом облаке, и только оно приносит трепетное блаженство, которое пригрезилось ему, пока он восседал на троне.
Когда Марина вернулась, Миша сопел, улыбаясь во сне.
//-- * * * --//
Сначала Петровичу показалось, что он сидит дома и вспоминает. Ощущение предсказуемости событий и собственный взгляд, следящий за происходящим как бы со стороны, вселяли спокойствие и предвкушение чего-то приятного и хорошо известного.
…Он зажмурился от слепящего даже сквозь черные очки, солнца, отраженного в речной воде.
– Вон, классный бережок! – крикнул Саша, командовавший второй байдаркой.
– Ой, и правда, зыканско! – воскликнула Наташа, сидевшая перед Петровичем, вытащив весло из воды и положив его поперек лодки.
Петрович видел красные бретельки купальника, загорелые плечи с россыпью, то ли родинок, то ли веснушек, почему-то проявляющихся у нее летом, и по-пиратски завязанный платок, из-под которого выбивались светлые волосы. Петрович любил смотреть, как напрягаются ее руки, когда она гребет, но сейчас Наташа отдыхала, и он тоже повернул голову в сторону берега.
Среди густых камышей, скрывавших грань между водой и сушей, желтой полоской сходил в воду ровный песчаный пляж. Дальше песок вползал на бугор, где сменялся ярко зеленой травой, над которой, с удалением от берега, возникали кусты. Постепенно они становились все гуще, превращаясь в молодой лесок, пронизанный солнцем и наполненный стрекотанием кузнечиков, а за ним виднелись кроны настоящего леса – с могучими деревьями, скрывающими под пологом листвы благодатную тень и тишину. Вниз по реке, до самого поворота, другого такого удачного места для стоянки не было – камыши и осока бдительно охраняли границу, не давая посторонним вторгнуться на заповедную территорию.
Петрович знал, что сейчас должен сказать: – Левым табань! Он даже заранее представлял, как резиновое днище лодки с мягким шелестом ползет по песку…
Палатка возникла будто сама собой. Перевернутые лодки, как киты, выбросившиеся на берег, мирно лежали возле кустов, поблескивая серыми боками. Наташа с Ольгой колдовали над рюкзаками, Саша готовил место для костра, вбивая в землю рогатки, на которых будет висеть котелок. Петрович смотрел на все это, зная, что сейчас Саша закончит с обустройством «кухни» и пойдет за дровами, а он сам полезет устанавливать вентеря, чтоб наловить к ужину рыбы.
Так должно было быть, но почему-то происходило совсем по-иному. Вентеря остались лежать у кромки воды, а он, нечего никому не говоря, направился в лес.
То ли он перелетел туда, то ли сама дорога выпала из памяти, но Петрович почувствовал босыми ногами выступающие из земли корявые мозолистые корни, многократно пересекавшие тропинку. Солнечные пятна, пробивавшиеся сквозь густую листву, как будто специально акцентировали его внимание на каких-то мелочах – вот старый съежившийся гриб выглядывал из низкой травы; вот колокольчик на тонкой ножке склонил фиолетовую головку, стараясь укрыть ее от прямых солнечных лучей; вот крохотный пятачок, на котором не было ничего интересного… Но зачем-то же высветили, именно, его!.. Петрович огляделся, не понимая, зачем попал сюда, ведь это не его обязанность, заниматься костром.
Непонятный шквал пронесся над головой, на мгновенье наполнив пространство шелестом листьев и скрипом стволов. Петрович с удивлением поднял голову и увидел, как сверху посыпались пестрые осенние листья – красноватые, желтые, буро-коричневые. Они плавно кружились, опускаясь на землю, деревья же при этом оставались зелеными, и даже летнее солнце ничуть не потускнело. Листья сыпались с неба, как дождь из невидимой тучи.
Петрович посмотрел под ноги. Возникшая в считанные минуты, разноцветная мозаика показалась ему незавершенной. Он присел на корточки и стал перебирать листья, выкладывая замысловатый орнамент. Самому себе он напоминал мальчика Кая, составляющего из льдинок слово «вечность», но, в отличие от Кая, ему совершенно не требовались слезы Герды, чтоб понять бессмысленность своего занятия. К тому же, это не было слово – он просто раскладывал листочки, подбирая их по цветам и размерам, и если клал верно, в соответствии с неизвестными ему правилами, листочки прилипали к земле; если же нет, они без посторонней помощи, медленно и лениво отползали в сторону. Петрович не задумывался о физических причинах всего происходившего – его охватил азарт собирателя puzzle, причем, в отличие от последнего, он даже не догадывался, что за картинка должна сложиться в итоге.
Ноги затекли, поэтому пришлось опуститься на колени, зато руки работали все быстрее, и картинка росла прямо на глазах. Правда, иногда листья все-таки убегали, и тогда приходилось ловить их, пытаться приткнуть в другое место.
По мере того, как Петрович продвигался вперед, его охватывал ужас – казалось, он теряет человеческий облик, превращаясь в животное, рыщущее в поисках добычи, и подчиненное лишь инстинкту, который не требует ни осмысления, ни мотивации поступков.
Время летело незаметно. Где-то в подсознании возникла мысль, что похлебка в котелке давно сварилась, и все, наверное, уже ждут его. …Но они не должны меня найти! Не должны!.. Петрович вжался в землю, прислушиваясь и принюхиваясь, но сухая трава источала лишь неожиданно пьянящий запах солнца. Никаких посторонних звуков ухо тоже не уловило – даже птицы смолкли в одно мгновение, но это не удивило его. Какое ему дело до глупых существ, снующих в ветвях?
Успокоенный, Петрович вновь принялся за листья, не забывая, однако, поднимать голову и втягивать носом воздух. Но внезапно листья закончились – не листопад, а все листья, кроме уже занявших свое место в картинке, бесследно исчезли, растворившись в воздухе. Петрович попытался подняться, чтоб окинуть взглядом свое творение, и почувствовал, что не может этого сделать – спину ломило, а ноги начинали дрожать, едва он пытался принять вертикальное положение. И он понял, что это и не нужно! Ему абсолютно не хочется совершать над собой насилие, ведь достаточно приподнять голову, чтоб увидеть то, что ему необходимо видеть.
Перед ним лежал, увеличенный в несколько раз, орнамент трона друидов, но времени на обдумывание того, как он мог получиться практически сам собой, ему не оставили – орнамент вспыхнул. Земля стала чернеть, появился специфический горьковатый запах, а плотная стена жара, поднимаясь вверх, ломала перспективу и делала массивные стволы призрачными, словно трепещущими на ветру. Листочки желтели, сворачивались и тут же рассыпались пеплом, за секунды проходя жизненный цикл от летнего буйства до осенней старости и смерти.
Огонь поднимался все выше, обнажая скелеты деревьев. Петрович поднял голову, чихнул, необычно резко ощутив запах гари, и увидел огромный черный тополь. Лишившись листьев и веток, он обрел лицо – страшное, но знакомое, и теперь оно ожило. Ноздри хищно раздувались, чуя враждебный запах, а толстые сучья опустились, норовя схватить чужака. Петрович метнулся в сторону, но мощный корень вздыбился, преградив ему путь. А пламя уже обжигало остальные стволы, на которых возникали все новые и новые лица.
Петрович прыгнул вперед, но перед ним тут же выросло следующее препятствие – на теле узловатой «змеи» покачивались мелкие корешки с комочками земли, напоминавшими пену, бежавшую из голодной пасти. Петрович рванулся в другую сторону – вдоль корней, но они были везде. Ему казалось, что вся земля поднимается под ногами. Еще мгновение, и он окажется погребенным заживо, провалившись в ее недра.
Обсыпанный землей и пеплом, дрожащий от напряжения, Петрович метался в замкнутом пространстве, и силы стали оставлять его. Он чувствовал это, но вариантов спасения в голову не приходило, кроме единственного, по-звериному примитивного – бежать, биться грудью и лапами, рвать зубами все, что попадалось на пути, но бежать!..
Во рту скрипел песок, и щепки застревали между окрепшими зубами. Он в очередной раз вгрызся в жесткую волокнистую древесину, и из нее хлынула кровь – прозрачная и совсем не теплая, как у человека. Он пил ее и чувствовал, как силы восстанавливаются, и вместе с этим исчезает ужас и смятение; движения замедляются; конечности тяжелеют. Он уже не мог оторвать их от земли, зато само тело тянулось вверх, становясь твердым и шершавым, как древесная кора. С этим ощущением пришло успокоение. Петрович даже не замечал, что продолжает расти, и лишь точка, с которой он смотрел на мир, приближалась к лицу тополя, которое загадочно улыбалось.
…Так кто же я?.. – стало последней здравой мыслью. Словно прочитав ее, Осокорь расхохотался, а другой исполин, в котором Петрович узнал Дуб, торжественно провозгласил:
– Рады приветствовать тебя, брат ясень!
– Не удивляйся, – послышался сзади женский голос, – каждое существо должно однажды побыть деревом, зверем, птицей, человеком – это высший закон природы. Только никто не знает, в каком порядке следуют эти превращения.
Петрович хотел повернуться, чтоб увидеть, кто это говорит, но понял, что способен только качать ветвями и чуть склонять верхушку…
//-- * * * --//
Миша спал. Марина растерянно смотрела на его неподвижные веки, слышала ровное дыхание и не знала, что делать. В первый момент она почувствовала себя оскорбленной, но потом решила, что все-таки та, незнакомая женщина, ему дороже, и печально вздохнула. Какие у нее оставались варианты? Уйти она не могла, потому что некуда, а сидеть всю ночь в жестком деревянном кресле, глупо. Да, и зачем? Собственно, ничего не происходит, кроме того, что ее прекрасный порыв, так и останется не осуществленным.
…А разве мало желаний, которые до конца жизни остаются неосуществленными, и люди привыкают, не находя в этом никакой трагедии… Она вздохнула и раздевшись, залезла под одеяло, потеснив Мишу к стенке.
//-- * * * --//
Миша сам не понял, как заснул. Хотя, наверное, человеку и не дано чувствовать этот момент перехода в иную реальность – он просто проваливается в черную шахту, мгновенно оказываясь совсем в другом месте и времени, и только вернувшись назад, способен понять, что побывал где-то там, куда невозможно попасть по своему собственному желанию.
…Миша брел по фантастическому лесу. Вернее, в нем не ощущалось ничего фантастического до тех пор, пока он не закрывал глаза. Тогда шум листвы плавно переходил в гул голосов, а в узорах сучков и наростов появлялся смысл, превращая их в подобие лиц. Это очень напоминало компьютерную графику. Впрочем, оно и естественно, ведь что может вообразить наше сознание, кроме хорошо известных ему форм? Ситуации можно смоделировать самые немыслимые, но в изобразительных средствах нельзя перешагнуть пределы познания – такова человеческая психика. Остальное существует за гранью нашего понимания, если вообще существует…
Миша прислонился к теплому березовому стволу.
– Я тебе нравлюсь? – раздалось откуда-то сверху.
Он вскинул голову – сквозь зеленые волосы ветвей проглядывало бледное и очень милое, сероглазое лицо.
– Конечно, нравишься.
– Тогда обними меня.
Миша обхватил ствол. Береза вздохнула, зашелестев листьями, и рассмеялась, когда он, отстранившись, увидел, что рубашка и джинсы покрыты белесым налетом.
– Это тебе вместо помады на щеке.
Миша открыл глаза. Лицо вместе с голосом исчезло, оставив только испачканную одежду.
– Чертовка!.. – отряхиваясь, пробормотал Миша. …Насколько ж многообразен мир, в сравнении с нашими представлениями о нем!.. Из любопытства он вновь закрыл глаза.
– Ты не сердишься на меня? – спросила Береза.
– Нет, что ты!.. – Миша провел рукой по ее стволу.
– И ты будешь меня любить? – поймав удивленный взгляд, она покачала веткой, – глупый, это вы считаете, что всегда были, есть и будете людьми, а мы-то знаем, что все совсем не так…
– Не смей с ним заигрывать! – послышался строгий голос.
Миша обернулся – перед ним стояла Липа с красными ногтями распустившихся почек, – вы, блондинки, воображаете о себе черти что, но ты же знаешь, что я перейду туда раньше тебя.
Вздохнув, берез поникла ветвями. Мише стало жаль ее; он ощутил потребность любить ее, и неважно, как это может происходить. В необъяснимом порыве он снова обнял белый ствол и почувствовал, что тот становится мягким и теплым…
Все произошло настолько неожиданно, что он проснулся – руки его обнимали реальное женское плечо. Никакого леса не было, а он лежал на постели в темной душной комнате. Нескольких секунд хватило, чтоб отделить сон от яви …Неужто я уснул, пока Марина ходила в ванную?.. Повернулся на бок и обняв девушку, уткнулся в густые волосы.
– Маринка…
Она легла всего секунду назад, поэтому не поняла, спал ли он или притворялся, чтоб узнать, как она поведет себя дальше. Ее романтическое настроение мгновенно вернулось, только к нему неожиданно добавился страх – странный страх, который всегда сопутствует исполнению желаний, и заключается в единственном вопросе: а что потом – после того, как желание исполнится?..
Она напряглась, чувствуя, как Миша безошибочно расстегнул лифчик.
– Я думала, ты спишь, – прошептала Марина, поднимая руку, чтоб ему было удобнее.
– Я и правда уснул. Мне снился чудный сон – вроде, я разговаривал с деревьями… – Мишин язык коснулся соска. Марина вздрогнула – никогда еще никому не позволялось заходить так далеко. А Мишины ладони, нежные и сухие, уже словно обтекали ее тело. Это было так приятно, так здорово, что совершенно не хотелось той, обязательной боли, о которой она столько раз читала и слышала. К тому же, без нее «сумасшедшее» желание не исполнится, и о нем можно будет мечтать и дальше.
– Я боюсь, – прошептала она, – меня никто не ласкал так…
– Я просто хочу, чтоб тебе было хорошо, – Миша на секунду оторвался от ее груди.
– Мне уже хорошо…
Сколько прошло времени Марина не знала. То ей казалось, что это был один миг, то – целая вечность; она уже спустилась с «пика блаженства» и лежала, покорная и расслабленная, позволяя сделать с собой даже то, самое главное.
– Наверное, я счастлива… – прошептала она, ища название новым ощущениям, – никогда мне не было так хорошо…
– А хочешь, чтоб мне тоже было хорошо? – Миша улегся на бок, подперев рукой голову.
– Да… только я боюсь… у меня еще ни с кем не было…
– Я это понял. Но есть другой способ, – Миша откинулся на спину и ласково оторвал Маринину голову от подушки, – в этом нет ничего страшного.
– Я никогда… но я попробую, – Марина встала на колени и отбросила с лица волосы. Не могла ж она отказать человеку, открывшему совершенно новое состояние ее души и тела!..
Уснули они, тесно прижавшись друг к другу. Рука Марины лежала на Мишиной груди, нога заплела ногу, и последняя ее мысль была о том, что, оказывается, делать это вовсе не противно, как она себе представляла, а очень даже приятно. И, может быть, то, самое главное, которое они отложили на время, тоже окажется совсем не больно.
Поделиться своими открытиями Марина могла только с Оксаной, но почему-то увидела себя идущей к своему дому здесь, в поселке. …Зачем мне туда? Мать начнет расспрашивать и сразу все поймет – она ж всегда чувствует, если я вру…
Остановилась перед калиткой, решив, что, пока ее никто не видел, лучше вернуться на автостанцию и поскорее уехать обратно в город; но едва она так подумала, сверху посыпались ярко-оранжевые ягоды, причем, столько, что их просто не могло быть на одном дереве!.. Марина удивленно подняла голову и увидела, что ягоды действительно странные – они мгновенно набухали, как капельки воды, и тут же отрывались от кистей, а на их месте возникали новые. Не менее поразительным, чем эта скороспелость, было лицо, созданное сплетением ветвей. Марина узнала его, так как видела сегодня в мастерской.
Слой ягод за это время уже поднялся до колен, приковав ее к земле. Марина попыталась дотянуться до штакетника, что вытащить себя, но не хватило каких-то сантиметров. …Сейчас меня завалит этой чертовой рябиной, и я задохнусь!.. И никого ведь нет!.. Улица, действительно, вымерла – даже в доме напротив, где вечно копалась в огороде баба Мотя, только серый кот, сидя на крыльце, смотрел на нее без всякого интереса.
– Мам! – крикнула она, не видя выхода, но дверь не открылась, зато ягоды перестали сыпаться, и теперь в рот, в уши, в глаза полезли листья, а ветки принялись срывать одежду.
– Мамочка! Спаси! – в отчаянии взмолилась Марина, отплевываясь зеленой массой, и ветки поднялись, оставив ее совершенно голой. Тут же стали распахиваться двери и из домов повалили празднично одетые люди; среди которых были, и Антон, и Миша, и однокурсники, и Оксанины ухажеры, и просто знакомые – все весело смеялись, показывая на нее пальцем, а последней появилась мать.
– Спасти, говоришь? – она сломила с рябины прут, – сейчас спасу, а их я собрала, чтоб последний раз посмотрели на мою маленькую шлюшку.
Марина не поняла, почему раз «последний», зато сразу догадалась, в чем будет заключаться спасение – сейчас, как в детстве, ягодицы ей обожжет, и боль, мгновенно достигнув сознания, обернется слезами; потом ягодицы обожжет еще раз и еще. …За тройку полагалось семь розог; за двойку, пятнадцать, – вспомнила она, – а сколько ж положено «маленькой шлюшке»?.. Но все почему-то пошло не так, как в детстве – да, мать лупила ее, но удары казались нежным поглаживанием, и Марина с ужасом чувствовала, что покрывается желтоватой корой; ноги ее срастались, образуя раздвоенный ствол, а руки, взметнувшись, сплелись с тонкими ветвями. …Вот почему последний раз – я превращаюсь в рябину!..
– Что с тобой? – встревоженный голос выдернул ее из «рябинового ада». Сначала Марина почувствовала, что лицо ее мокрое от слез; потом пошевелила рукой и наконец сообразила, что это был всего лишь сон.
– Что случилась? – Миша ласково стер с ее щеки слезинку, – ты кричала и плакала.
– Мне приснился страшный сон, – Марина плотнее прижалась к нему.
– Глупенькая, – Миша улыбнулся, – к тому же сегодня не среда и не пятница – сны не сбываются. А мне, знаешь, что снилось? Я гулял по лесу, общался с деревьями и влюбился в березку, представляешь?
– Представляю, – Марина напоследок шмыгнула носом. …Какая мне разница, в кого он влюбился там? Главное, слышать его голос, чувствовать руки, и тогда все сны останутся лишь безумной игрой воображения…
– А тебе что снилось?
– Только не смейся, ладно? – Марина повернулась, с радостью ощущая свое человеческое тело, – мамка выдрала меня розгой за то, что я с тобой… ну, вон, чего… и я превратилась в рябину. Знаешь, как страшно – я в натуре чувствовала, как покрываюсь корой, пускаю корни… кстати, ты там тоже был и даже не заступился. Еще стоял и улыбался вместе со всеми!.. Не стыдно тебе? – рассказав все, она избавилась от кошмара сна и шутливо стукнула Мишу кулачком.
– А меня там не было – ты обозналась; я ж в это время обнимался с березкой.
– Ты хороший, – Марина вздохнула неожиданно печально, – а я, трусиха. Я всю жизнь боялась матери, а теперь буду бояться и рябины… а еще я боюсь… когда у нас все будет по-настоящему… наверное, потому и сон такой приснился. Я, правда, трусиха. Ты не рассердишься, если я попрошу… ну, не сегодня. Если хочешь, я могу опять взять в рот…
– Успокойся, – Миша погладил ее по голове, – тебя никто ни к чему не принуждает, ясно?
– Спасибо.
Больше они так и не уснули…
//-- * * * --//
Максим спросонья оглядел комнату, показавшуюся в утреннем полумраке абсолютно чужой – какие-то желто-оранжевые обои, старенький цветной телевизор, стол у окна, напротив пустая аккуратно застеленная постель… Глядя на нее, он подумал, что, значит, Марина так и не появилась. Повернул голову. Оксана спала рядом, отвернувшись к стене, и события вчерашнего дня быстро восстановились в памяти. Они казались гораздо важнее и интереснее того, что происходило ночью – ночью все было, как обычно, как и с другими девушками, а, вот, то, что предшествовало этому!..
Максим повернулся на спину, созерцая белый, покрытый трещинками потолок.
Началось все с лука в салате; потом они дурачились, и надев маску, Максим предложил Оксане исполнить индийский танец. И как она исполнила его!.. Хотя, говорит, понятия не имела, что это такое. А теперь, вот, уже утро, и Марина не приехала. …Какой отсюда следует вывод? Неужели эти дуры владеют сокровищем, способным сделать человека хозяином жизни?.. А они, идиотки, сдают свои зачеты и мечтают о дипломах, чтоб усесться в офисе, чувствуя себя безумно счастливыми, тысяч эдак, за семь «деревянных»?.. Нет уж, если эта штука реально работает, я использую ее совершенно в других целях, нежели украшать хозяйский шкаф… И как люди могли оставить такую вещь без присмотра? Да с ней вообще нельзя расставаться!..
Тихонько, чтоб не разбудить Оксану, Максим выскользнул из постели и на цыпочках направился в кухню (маска по-прежнему стояла, прислоненная к стене, и презрительно взирала на грязные тарелки пустыми глазницами); взял ее, тщательно изучая каждый сантиметр, но не нашел никаких знаков, способных придать куску дерева столь замечательные свойства. …А может, так и надо? Зачем афишировать ее возможности?.. А какие теперь возможности у меня!.. – он вспомнил идею с обвалом доллара, – собственно, правительство уже обкатало схему. Недели две мне хватит, чтоб собрать всю свою валюту, взять пару валютных кредитов, продать квартиру, машину, и все обратить в рубли. А потом!.. Опустить курс бакса до пяти! А знать об этом буду только я один!..
Максим уже хотел поднести маску к лицу, но представил последствия такой акции. Если, спланированная Центробанком, она на несколько лет парализовала экономику страны, разорив сотни тысяч людей; уничтожила три четверти банков, развалила торговлю, то что произойдет, если это сделает он, единолично и бесконтрольно? Тогда рухнет вообще все!
При слове «рухнет» у Максима почему-то возникла ассоциация с несущимися вниз бомбами, взлетающими на воздух заводами, пылающими домами и беженцами – миллионами беженцев, одетых в рванье и бредущих неизвестно куда. Странная ассоциация, но суть она отражала довольно точно. Максим не желал такого эффекта. Как бы не декларировал он в кругу приятелей, что это «страна дебилов и уродов, в которой невозможно ни жить, ни работать», он любил ее – любил людей, которые здесь все-таки умудрялись жить и работать, пытаясь создать свое маленькое, человеческое счастье. Уничтожить все их надежды, ради виллы в Майами?..
…Нет, – он опустил маску, – надо придумать что-то попроще, чем афера мирового масштаба. Не так я плохо живу, чтоб рушить мир… Лучше найти чемодан с баксами – такой приличный, дорожный чемоданчик «лимонов» на десять… Идеальный вариант… Однако он и сам сразу сообразил, что вариант далеко не «идеальный». …Только старик Хоттабыч мог сдуру наклепать чемодан рублей… Так и я могу без всякой магии – на цветном принтере. Деньги должны иметь родословную, начинающейся на американских монетных дворах. Они не могут появиться ниоткуда… Хорошо бы заставить какую-нибудь солидную компанию перевести мне те же десять «лимонов»; заплатить с них налоги и, как говорят, спать спокойно…
Блин, а стоит засветить такие доходы, у органов сразу возникнет вопрос, за что мне переводят такие суммы. Уж я-то знаю этих козлов!.. Естественно, они ничего не найдут, но в нашей стране, если не найдут, то придумают. А еще проще – грохнут, чтоб сразу избавиться от всех проблем.
Проклятое цивилизованное общество!.. Сразу и не сообразишь, как стать в нем законопослушным миллионером, даже имея в руках волшебную палочку!.. Хотя, есть вариант… Например, если меня введут в правление того же «Газпрома»!.. Там ребята получают вполне объяснимые миллионы…
– Доброе утро.
Максим резко повернул голову – в дверях стояла сонная, но улыбающаяся Оксана.
– Я проснулась, а тебя нет. Чем ты тут занимаешься?
– Хотел подать тебе кофе, но не нашел, – Максим незаметно опустил маску под стол.
– Кофе в шкафчике, запомни, – Оксана грациозно опустилась к нему на колени, и Максиму ничего не оставалось, как поцеловать ее.
…Я должен стать в этом доме своим, пока не разработаю конкретный план. И неважно, с кем из них придется спать, хоть с обеими!.. Антон не обидится – потом отстегну ему «лимон»…
– И как ты тут сидишь? – достав кофе, Оксана включила все четыре конфорки, – оденься, мне даже смотреть на тебя холодно.
– Да-да, – Максим ушел в комнату; взяв носки, уселся на постель, еще сохранившую тепло Оксаниного тела. …Дурдом!!!.. Он вложив в это емкое слово все перепутавшиеся в голове мысли и эмоции. Они были настолько противоречивыми, относящимися к совершенно разным реальностям, что никак не получалось слепить из них единое целое.
…Нельзя принимать никаких скоропалительных решений! Надо сначала до конца просчитать ситуацию, разобраться с принципом действия этой штуковины, а потом уж начинать операцию. Надо, чтоб все выглядело естественно и никто даже ничего не заметил… или, по крайней мере, не понял. А пока… Оксанка, в принципе, не такая уж и плохая девка на общем фоне. Поживем – увидим… Вернувшись на кухню, он обнаружил кипевший чайник, а в ванной шумела вода.
Пока Оксана принимала душ, Максим снова взял маску. Лихорадочное желание немедленного чуда прошло. Он сосредоточенно смотрел на нее, словно ожидая, что та сама подскажет нужный вариант, но маска молчала.
– Полежи пока, – Максим поставил ее на стол, – а я подумаю, как нам с тобой лучше сотрудничать.
В ванной щелкнул шпингалет, и Максим схватил чайник, наполняя чашки. Ему нельзя было ошибиться – он должен выглядеть не просто заботливым, а влюбленным!
– Как классно под теплой водичкой!.. – Оксана появилась свежая, без делавшего ее ужасно взрослой, слоя косметики. Достав сигарету, уселась на стул и улыбнулась – никогда еще ни у кого не возникало желания подать ей кофе. Ее приятели всегда начинали суетиться по поводу пива…
//-- * * * --//
Только начало светать, как в доме скрипнула дверь и послышались осторожные шаги.
– Я люблю тебя, – поспешно прошептала Марина, понимая, что если хозяин встал, то и гостям пора подниматься.
Всего пару дней назад она думала, что эти слова ей предстоит произнести в каком-то необозримом будущем, и дастся это с невероятным трудом, а тут они сами выплеснулись даже без трепетного замирания, потому что вновь обретенное чувство не вызывало сомнений – так она его и представляла, и человек, которому способна подарить его, должен быть, именно, таким.
– Завтра, после занятий я заеду к тебе в салон, да?
– Зачем?.. В смысле, зачем в салон?
– Я ж хочу показать Петровичу маску. Или ты против?
– Конечно, не против, – Миша вздохнул с облегчением. Утро разрушило романтическую атмосферу, и теперь он смотрел на лежавшую рядом девушку (так и оставшуюся «девушкой»), и не мог объяснить, что делает рядом с ней.
В коридоре вспыхнул свет; потом громыхнуло что-то…
– Будем вставать? – предложил Миша.
– Как скажешь, – Марина потянулась и нехотя спустила на пол босые ноги. На секунду ей показалось, что она упустила что-то очень важное, но ведь до завтрашнего дня у нее будет время во всем разобраться. Она стыдливо оделась и вышла, прихватив косметичку. Миша слышал, как она пожелала Василию доброго утра. Потом в глубине дома хлопнула дверь.
…И зачем?.. – подумал Миша. Мысль медленно катилась в никуда и вдруг сорвалась в бездонную пропасть, – надо же позвонить Ленке! Она ж там, небось, с ума сошла!..
Вскочив, схватил телефон, но уровень сигнала показывал уверенный «ноль». …Чертова дыра!.. Это ж пока мы доберемся до города!.. Выглянув в окно, Миша увидел серое небо и огромные сугробы, стиснувшие в объятиях крошечные домики, зато ночью, похоже, пурги не было. …Надо будить Петровича, откапывать машину и двигать отсюда!..
Дверь в мастерскую оказалась закрыта, а внутри горел свет. Миша осторожно повернул ручку – вдоль стен по-прежнему стояли работы Василия, а на матрасе, свернувшись калачиком под сбившимся одеялом, спал Петрович.
– Эй!.. – Миша тронул его за плечо, – вставать пора.
Открыв глаза, Петрович испуганно уставился на Мишу.
– Ты чего? – Миша засмеялся.
– Знаешь, – Петрович уселся, растирая ладонями виски, – у меня такое впечатление, что мне не просто снились кошмары, а я побывал в какой-то другой реальности.
– И что там?
– Он там был, – Петрович ткнул пальцем в фигуру Осокоря, – и вся его деревянная команда, и я… Я не мог такое придумать!..
– Я во сне тоже общался с деревьями, – Миша пожал плечами, – я тоже не мог придумать, чтоб целоваться с березкой. Но кто ж знает, что там делается, в наших мозгах?..
– А я превратился в ясень! – Петрович резко поднялся, – где он тут, зараза? Я вчера видел его, – он пошел вдоль стены, ища нужный барельеф.
– На фиг он тебе нужен? Слушай, поехали отсюда.
– Я ведь был им, – Петрович мрачно уставился на Мишу, – я ощущал себя им! Вдумайся!..
– Умойся, и все пройдет, – Миша похлопал его по плечу, – ехать пора. Пойду, гляну – Марина уже, небось, навела марафет.
В коридоре Миша столкнулся с Василием.
– Как спалось? – тот загадочно улыбнулся.
– Странно, – признался Миша, глядя ему в глаза и пытаясь определить, есть ли у него роль в этой мистерии или все происходило в их собственном сознании, под впечатлением от увиденных работ, но так и не пришел к однозначному выводу. А Василий еще больше запутал ситуацию, сказав, как само собой разумеющееся:
– Я ж говорил, то, что вы видели в мастерской – это вовсе не мои фантазии.
– А чьи?..
Василий не успел ответить, потому что в конце коридора послышались шаги Марины. С макияжем она сильно отличалась от девушки, проснувшейся на Мишином плече. Невольно возникла мысль, не являлось ли и это частью мистерии?..
– Так чьи фантазии? – Миша вновь повернулся к Василию.
– Не знаю. Могу только сказать, что деревья способны на очень многое. Как, впрочем, и люди. Но человек пошел другим путем – он пытается усовершенствовать природу на уровне своего примитивного, сугубо потребительского понимания. Деревья, в отличие от нас, не мечутся, ища, где лучше и что выгодней. Они вынуждены пребывать в одном месте и в одной ипостаси, поэтому им ничего больше не остается, как познавать себя, и они достигли в этом совершенства, которое нам не доступно. Поскольку они ограничены в желаниях, они у них всегда исполняются…
– О, было б здорово! – воскликнул Миша.
– Не думаю, – Василий покачал головой, – наши желания настолько противоречивы по сути и переменчивы во времени… – он пошел на кухню, не закончив фразу, зато вместо него из мастерской показался Петрович.
– Поехали, – сказал он, – я уже не хочу ни икон, ни, вообще, ничего. Хочу домой. Там я сам создаю свои легенды, и никто не пытается превратить меня в бревно.
От предложенного чая гости отказались, а хозяин особо и не настаивал. О персональной выставке никто речи больше не заводил. Все по очереди пожали Василию руку, а тот лишь улыбнулся в ответ.
– Приезжайте за работами. Вам на машине-то проще, чем мне на автобусе.
– Как же, приедем, – пробормотал Петрович, когда они уже вышли за калитку, – пусть, вон, Маринка… все равно, небось, домой мотается, а я – пас…
Когда они подошли к кафе, машину уже откопали, и Петрович, на удивление быстро, завел двигатель.
– Покурите, пока прогреется.
– Я сейчас буду спать. Ужасно не выспалась, – Марина достала сигареты.
– Я тоже, – Миша щелкнул зажигалкой.
Марине хотелось коснуться губами его небритой щеки, но почему-то она не сделала этого.
//-- * * * --//
Миша стоял перед дверью квартиры, не решаясь войти. Проснулся он минут сорок назад, когда машина остановилась; увидел Петровича, беседующего с гаишником, узнал белые громады новостроек и понял, что они уже в городе. Повернул голову, глядя на девушку, продолжавшую мирно спать рядом, и в первый момент даже не сообразил, кто это.
…Господи, я целовал эти губы!.. Зачем?.. Какое чужое лицо… Может, это был сон?.. Теперь-то я знаю, насколько реальными бывают сны… Она как та Березка… Может, я вообще никуда не ездил?.. Нет, если спросить у Петровича, он решит, что я псих… А я псих или не псих?..
Пока они ехали по городу, Миша отчаянно пытался разобраться в ситуации, но потом решил, что в этом нет никакого смысла, ведь думать надо о будущем, а не о прошлом. …Главное, чтоб Ленка не наделала глупостей!.. А она может – я ж для нее свет в окошке… Идиот!.. Где я найду другую такую?.. Мне что, трудно было позвонить? В кафе, наверняка был обычный телефон… Что со мной случилось?.. Какое-то помутнение… Мысли носились по кругу, вырваться из которого можно было только открыв дверь. И очень скоро это придется сделать!..
Замок еле слышно щелкнул, и Миша остановился в коридоре, прислушиваясь к тишине.
– Лен, – позвал он тихонько.
Ответа не последовало. Он опасливо заглянул на кухню, но «ледяной Лены», там, естественно, не было – на столе стояла пепельница, полная окурков, банка с кофе и грязная чашка.
…А Петрович-то врал, насчет второго «Я». Скорее всего, не таким уж трезвым я был тогда и все тут… И, вообще, все кругом делают из меня идиота, одна Ленка любит… Приоткрыл дверь в спальню. Лена, не раздеваясь, спала поверх одеяла, по-детски приоткрыв рот; то ли от бессонной ночи, то ли от забытой на лице косметики, под глазами отпечатались темные круги. Глядя на нее, Миша предпринял последнюю попытку объяснить свое вчерашнее помешательство – он мысленно уложил на ее место Марину, но это выглядело даже не нелепо, а кощунственно. …Точно!.. То было помутнение!.. Кто-то специально делает это со мной, чтоб я свихнулся!.. Как же я без нее?.. Без ее наивных вопросов, глупых идей; без глаз, в которых читается вечное желание исполнить любую мою прихоть…Господи!.. Он ласково коснулся ее щеки, и Лена вздрогнула. Резко открыла глаза; облизнула сухие губы. Миша подумал, что сейчас на него обрушится поток заслуженных обид и судорожно пытался выстроить линию защиты, но Лена обхватила его за шею и молча заплакала.
– Что ты, любимая?.. – растерянно пробормотал Миша, – просто на трассе такая пурга. Мы застряли на краю географии, где и связи-то нет, но все нормально; живы-здоровы, – он гладил ее вздрагивающую голову, чувствуя под пальцами совсем другие волосы – не те, которые так же нежно перебирал всего несколько часов назад, и это обстоятельство его очень смущало. …Забыть!.. Забыть, то была иллюзия… как Березка!.. Как «ледяная Лена»!..
– Я думала… – Лена проглотила слезы, – ты меня бросил.
– Что за глупости?.. – Мишу поразило, что она сказала не «загулял», не «нашел любовницу», а, именно, «бросил».
– Не глупости… Последнее время ты со мной не спишь, как я ни стараюсь, а теперь, вообще, не пришел ночевать, и даже не позвонил… Что я могу думать?.. – она шмыгнула носом и слабо улыбнулась, – я вчера купила фарш и сама сделала котлеты.
– Зачем?!..
– Вдруг тебе надоела жена, которая ничего не умеет…
Это было как удар, от которого из глаз начинают сыпаться искры, только были это не искры, а слезы. Миша никогда не думал, что настолько сентиментален.
– Господи, Ленка!.. – он повалил ее на постель, принялся целовать, – как я тебя люблю!.. – и уже невозможно было определить, чьи слезинки текут по чьим щекам.
//-- * * * --//
Войдя в подъезд, Марина неожиданно почувствовала себя в безопасности, словно тонкая фанерная дверь могла защитить от мира, в последние дни сделавшегося пугающе непонятным. В затхлом полумраке обшарпанных стен не могло быть оживающих деревянных монстров, а образ матери, пугавший не меньше ночных кошмаров, вернулся в далекие воспоминания. Но самое главное, здесь не было Миши, в одночасье поставившего под сомнение ее жизненные принципы. Все это осталось за невидимой границей, и неподвластные осознанию чувства не смогут больше вторгаться в обычную жизнь, потому что здесь нет ничего, кроме конспектов, старенького телевизора, кровати с теплым одеялом, да бесшабашной Оксанки, одним своим существованием доказывавшей как проста жизнь.
Тем не менее, Марине вдруг стало жаль утраченного мира страшной, но захватывающей сказки… а, особенно, Мишу. …Он такой хороший… Нет, прекрасный!.. Он мужчина моей мечты, но… Марина чувствовала, что в их отношениях не хватает чего-то очень значимого. Конечно, она ему ужасно благодарна, и за шубу, и за то, что их ночь была именно такой нежной, и утром она сказала ему правду, но правду того короткого мгновения.
Сейчас, вернувшись в привычный круг бытия, который, по складу ее характера, выглядел несравненно привлекательнее рискованных приключений с неопределенным концом, она поняла, почему та правда не являлась большой и вечной – они ведь так и не стали частью друг друга. То ли одного дня для этого слишком мало, то ли дело в его другой женщине…
…Неужто мать права, и для настоящей любви нужно время?.. А она во всем права!.. Но я все равно хочу жить своей жизнью, а не ее… «Ты хотела!..» — вспомнила она и сразу все встало на свои места, – я ведь именно этого и хотела – богатого щедрого мужчину, любовь, но пока без последствий… Это было мое желание, но не его!.. Я его получила, и что теперь делать, если знаю, что он-то меня не любит?.. А с чего я это взяла?.. Проклятая маска – все запутала!.. Может, я просто накручиваю себя, потому что – дура! Или все женщины дуры – они всегда себя накручивают…
Марина улыбнулась – то, что она такая, как другие женщины, успокаивало. Не спеша, она достала ключ, и оказавшись в полутемном коридоре, привалилась спиной к двери.
…Все. Эта поездка – сон, который уже завтра сотрется в памяти, как стираются остальные сны, а то, что происходило в нем – плод моей замученной с детства фантазии. Реально лишь то, что мне надо сдать три экзамена, а сейчас неплохо б позавтракать, если, конечно, у Оксанки есть чем… и еще надо почистить зубы после… после всего этого…
– Оксан! – позвала она, – ты дома?
На кухне послышалась возня, и появилась Оксана, на ходу запахивавшая халатик.
– Ой, Мари! А мы не слышали, как ты вошла.
Через секунду из кухни появился улыбающийся Максим.
– Привет. Загу-загу-загу-лял парнишка – парень молодой, молодой… – пропел он, – и как там, на исторической родине?
– Никак, – Марина пожала плечами. Гости были ей сейчас совсем некстати, потому что хотелось принять ванну, сесть на кухне с бутербродом и чашкой кофе, а потом, может быть, даже залезть в постель и поваляться немного, прежде чем опять садиться за учебники.
– Тогда давай пить кофе, – с этим предложением Максим ушел, а Оксана зашептала ей прямо в ухо:
– Как классно, что ты вчера не приехала! Ой, Мари, все так!.. Я тебе потом расскажу…
Марина не слушала – она и так догадывалась, что тут могло происходить в ее отсутствие.
…Собственно, теперь мы можем отдыхать на пару… – она усмехнулась, но войдя на кухню, первым делом уткнулась взглядом в черное лицо с пустыми глазницами. …Зачем она здесь?!.. Она ж должна быть в комнате, а еще лучше, в коробке!.. Кто знает, что я могу ляпнуть сдуру?..
– Что с тобой? – испуганно спросила Оксана.
– Зачем она здесь? – Марина схватила маску.
– Я принесла… – растерялась Оксана.
– Так унеси!
Оксана терпеть не могла, когда ей указывают, а, тем более, в присутствии посторонних. Глаза ее сощурились, губы поджались, но этой демонстрации ей показалось недостаточно.
– С каких пор ты тут командуешь?!.. – крикнула она.
– Я не командую, а прошу, – произнесла Марина гораздо спокойнее, понимая, что не в состоянии ничего объяснить не только Оксане, но и самой себе, – пусть она лежит, где лежала, – Марина примирительно улыбнулась, но Оксана уже завелась.
– А я хочу, чтоб она стояла здесь! Мне нравится смотреть на нее, когда я завтракаю!
– Тебе нравится смотреть на такую рожу? – Марина театрально поднесла маску к лицу.
Максим зачарованно опустил сигарету и замер, в ожидании следующей реплики. …А вдруг она скажет: – Да, провалитесь вы!.. И полетим мы, пробивая головой перекрытия… Господи, это ж еще и страшное оружие! Как я не подумал сразу?..
– Ну, не то, чтобы нравится… – пробормотала Оксана, глядя на новое Маринино лицо.
– Оксан, помолчи! – грубо перебил Максим, – девчонки, хватит вам собачиться!
Он прикрыл глаза и собрав волю в кулак, попытался послать мысленный приказ (где-то писали, что в критические моменты человек способен мобилизовать внутреннюю энергию). …Опусти ее!.. Опусти эту чертову маску!.. Но, похоже, ученые явно переоценили возможности человека, потому что Марина продолжала стоять в той же позе – правда, она хотя бы замолчала, и уже это показалось Максиму хорошим знаком.
– Марин, – сказал он ласково, – мы ж не знали, что она тебе так не нравится. Мы взяли ее посмотреть, тем более, тебя и дома-то не было… Мы даже не надевали ее, – добавил он на всякий случай и пожалел, что не может видеть Марининого лица. Отразилось ли на нем последнее сообщение? Если да, значит она все знает и у него появился опасный конкурент, имеющий к маске свободный доступ.
– Идите вы все… – вздохнув, Марина устало махнула рукой.
– Куда это мы должны идти?! – взвилась Оксана, а Максим сжался, готовясь к непредсказуемому путешествию.
– Куда хотите, – Марина наконец опустила маску, – а я помоюсь и посплю – вся разбитая после этой поездки.
Когда, по дороге в ванную, она прихватила маску, Максим уже ни в чем не сомневался.
– Подожди! – крикнула Оксана, – дай, я косметичку возьму!
Вопрос, уходить или не уходить, не обсуждался вовсе, и Максим решил, что это является очередным подтверждением того, что, но маска действует, как ни дико выглядит сие с точки зрения науки. Ему и вправду стало неуютно в этой квартире.
…Еще повезло, что Марина обошлась так мягко, а не послала… Он представил себя и Оксану, сидящими на огромном фаллосе вместе кучей народа, ежеминутно отправляемого по этому адресу, и чуть не рассмеялся, но тут возникла совершенно жуткая мысль: …Маску-то она унесла!.. Что ей взбредет в голову, никому не известно. Надо побыстрее сваливать!.. Интересно, а какой у нее радиус действия?.. Господи, от этого же зависит и то, что я смогу сотворить!..
Собралась Оксана на удивление быстро. У Марины еще шумела вода, когда они уже вышли из подъезда.
– Ты, вообще, гулять собиралась? – спросил Максим.
– Я учить собиралась! – огрызнулась Оксана.
– А тогда, зачем?
– Все равно она со своими разборками не даст спокойно заниматься. Пусть успокоится, а то, похоже, крыша у нее поехала. Она почти всегда приезжает из дома заведенная после общения с матерью, но так она еще на людей не кидалась.
– Поехали тогда ко мне, – Максим открыл машину, за ночь покрывшуюся инеем, – куда мы можем двинуть в такую рань?
– А родители? – вспомнила Оксана.
– Ты что, серьезно поверила, что я живу с родителями? Я похож на такого придурка? Просто я не вожу домой, кого попало, вот и придумал версию. Но ты уже не «кто попало», – Максим сжал ее руку, – так что, поехали?
– Поехали! – настроение Оксаны сразу поднялось. Что ей до Марининых «психов», если все у них сложится? Да она хоть сейчас готова переехать!..
…А если уж он такой мнительный, то с его-то бабками!.. Пусть снимает мне отдельную хату, и будем там… Я ж и мечтала о такой жизни!.. Чтоб не напрягаться обязанностями жены, но и чтоб мужиков не менять – это тоже надоедает… Чтоб все у нас получилось!.. Максик, миленький…
//-- * * * --//
Закрыв дверь ванной, Марина первым делом выдавила побольше пасты и принялась елозить во рту щеткой, пока на губах не появились белые шапки пены.
…Вот и все, – подумала она, – и ничего нет. Это гораздо проще, чем потом ложиться на аборт, – Марина разделась, включила воду и усевшись на край ванны, уставилась на маску, потому что больше смотреть было не на что, – а вдруг при ней даже думать нельзя? Вдруг она сама формулирует желания?..Слышишь, ты, – она погрозила страшной роже пальцем, – я это делала только с Мишей, а то решишь еще… Зачем я ее приперла сюда?.. А для того, чтоб Оксанка ничего не наворочала. Значит, я все-таки верю в нее; хотя если разобраться… Но в сотый раз разбираться в том, в чем разобраться нельзя, уже не хотелось. …Закончим на том, что ничего подобного не бывает. Это исходная точка! Если сдвинуться с нее, я сойду с ума!..
Марина с удовольствием погрузилась в теплую воду. С приятным покалыванием просачиваясь сквозь поры, холод уходил из тела. Марина перевела взгляд на запотевшее зеркало, по которому медленно ползли капельки, оставляя кривые прозрачные следы.
…Почему я решила, что это на самом деле существует?.. Все ведь имеет логичное объяснение, даже знакомство с Мишей – был гололед, я перебегала дорогу… да сколько таких случаев… таких, да не таких… Блин, могу я думать о чем-то другом?!.. Задержав дыхание, Марина погрузилась с головой. Шумно вынырнув, она пригладила волосы и вдруг увидела, что среди потеков на зеркале, вместо белого кафеля, возникло что-то темное и непонятное – дорожки от капель, вопреки законам физики, росли вширь; наконец наступил момент, когда зеркало очистилось полностью, и тогда Марина поняла, что перед ней лес. Тот самый лес, который она уже видела, когда Мишин джип волок ее по льду – ей даже показалось, что вместо никелированного смесителя перед ней блестящий бампер Боевого Коня Орлика.
Марина испуганно зажмурилась, но когда вновь открыла глаза видение почему-то осталось на прежнем месте. Она оглянулась – нет, сзади была стена, на трубе висели Оксанкины домашние носки. …Лес существует только в зеркале!.. Или в моем воображении. Или это вход, но куда?.. Мотнула головой – деревья закачались и зашумели; при этом, возникло непреодолимое желание войти туда. Марина даже поднялась, опираясь о край ванны, но она была такая большая, а вход таким маленьким!.. Зато теперь был различим каждый ствол, каждая ветка. От напряжения в глазах, рамки зеркала стерлись… вернее, нет – они стали раздвигаться, как экран в кинотеатре, постепенно занимая всю стену. Марина не понимала, что так манит ее в зловещий сумрак чащи, но уже не могла справиться со своим желанием. Поднялась в полный рост, сделала шаг по скользкому дну, вытянув вперед руку, но ее пальцы внезапно коснулись холодного стекла. Видение исчезло и в зеркале возникла обнаженная девушка; по ее груди скатывались прозрачные капельки, а кожа покрылась мурашками.
Марина плюхнулась обратно в ласковую воду, однако гармония уже нарушилась. Вздохнув, она взяла шампунь и стала намыливать голову. Делать это надо было быстро, потому что очень страшно столько времени пребывать с закрытыми глазами и не знать, что происходит вокруг. Но она сумела преодолеть страх. Правда, чуть позже ему на смену пришел другой – включив фен, она поняла, что ничего не слышит, а ведь в квартире в это время могло твориться такое!..
Из ванной она вышла минут через сорок, и усевшись на кухне закурила. …Что это было? Ведь я не спала, значит, оно привиделось наяву… Привиделось или существовало на самом деле? Если на самом деле, то откуда оно взялось? В квартире не бывает миражей – здесь не пустыня. Если пригрезилось, то все еще хуже – значит, что-то не в порядке с головой…
Мысли зашли в тупик и от невозможности двигаться дальше, становилось жутко. Марина чувствовала себя заблудившейся в чужом, незнакомом мире, где нельзя сориентироваться, ни по солнцу, ни по звездам, ни, в конце концов, по мху на стволах, как их когда-то учили в школе. Здесь, наверное, вообще нельзя ориентироваться, а можно только покорно ждать, что будет с тобой дальше!
Марине испугалась, что в квартире что-то все-таки происходит и распахнув дверь, осторожно выглянула в коридор; заглянула в ванную, но черное пятно маски по-прежнему находилось на стиральной машине. …Творит она чудеса или нет, вопрос спорный, но крыша у меня едет, факт…
Во избежание неожиданностей, она перенесла маску в кухню; взяла недокуренную сигарету и села, напряженно глядя в раскрытую дверь, словно ожидала увидеть там кого-то. …И что будет дальше? Если Оксанка заночует у кого-нибудь из своих воздыхателей, как я останусь тут одна?.. А даже если вернется?.. Разве сможет она защитить меня от кошмаров? Она ж такая же трусиха, как и я, только выпендривается больше… Нет, надо срочно что-то делать!..
И тут она вспомнила про Петровича. Сунув маску в пакет, Марина стала быстро одеваться.
//-- * * * --//
В салоне было немноголюдно. Марина, не здороваясь, прошла мимо Светланы, вешавшей на стену картину, и увидела Петровича, который сидел у окна, читая книгу.
– Привет, – он поднял голову, – а Михаила нет.
– Я не к нему, – Марина положила пакет, – я маску принесла.
– Ну, давай посмотрим, – Петрович вздохнул. Мало того, что он не придумал ритуал ее «очистки», так, в свете последних событий, начал сомневаться, нужна ли подобная профанация – может, правда, все гораздо серьезнее?
Марина раскрыла пакет. Здесь, среди антикварных вещей, маска смотрелась более органично, чем в квартире – даже ее зловеще загадочное выражение лица, вроде, исчезло. Петрович покрутил маску, приставил к лицу, внимательно оглядывая зал через круглые дырочки, будто надеясь увидеть все в каком-то неожиданном ракурсе.
– И чего ты хочешь? – он повернулся к Марине.
– Только не говорите это слово!
– Какое слово? – Петрович удивленно опустил маску.
– Понимаете, по-моему, эта штука умеет исполнять желания… – и Марина стала сбивчиво, но, по возможности, подробно рассказывать всю историю до того момента, как в зеркале возник лес, в который она так и не смогла попасть.
– Марин, – Петрович осмотрел маску еще раз, – давай определимся, по каким законам мы с тобой живем, – говорил он медленно, как бы размышляя вслух. Марине понравилось, что он не пытался успокаивать ее общими фразами, не отмахнулся, однако его вопроса она не поняла, поэтому продолжала молчать, – например… да ты садись, – он пододвинул стул.
Марина послушно села, внимательно следя, как Петрович принялся вышагивать по залу.
– Например… – повторил он, – давай абстрагируемся от маски. Вот, у нас в стране есть законы, которые принимает Государственная Дума – ими определяются любые взаимоотношения между субъектами государства. Но существуют отдельные образования, которые считают их не соответствующими разумной модели организации общества. Они изобретают свои законы, с совершенно другими взаимоотношениями, и живут по ним. В частности, законы криминального мира или уставы всевозможных сект. Эти альтернативные своды норм и правил имеют не менее стройную форму, также отображают многообразие человеческих отношений, но сами отношения выглядят уже совершенно по-другому – дико и нелогично, с точки зрения обывателя. Тем не менее, они существуют и работают. Так вот, здесь мы сталкиваемся с почти аналогичной ситуацией. Существуют определенные законы мироздания, которые человечество сформулировало для себя, исходя из накопленных знаний и опыта. Это, как наша Государственная Дума. Но наука (это, вроде, МВД в государстве) давно выяснила, что существуют и другие законы, непонятные обычным людям, то есть, законопослушным гражданам. Ты понимаешь, к чему я веду?
– Понимаю… – Марина неуверенно кивнула, хотя единственное, что пока смогла понять – это фундаментальность подхода к решению проблемы.
– Следовательно, – Петрович остановился у окна в позе преподавателя, читающего лекцию, – сейчас нам надо определиться, по каким законам будем жить мы. Если по законам, принятым Госдумой, заседающей в наших мозгах, то все, рассказанное тобой, надо отнести к разряду случайных совпадений. Проще говоря, убрать маску на место и забыть о ней.
– Но я не могу забыть! – перебила Марина, – оно само лезет в мою жизнь. Я уже начинаю обдумывать каждое слово – вдруг что-то ляпну, а оно исполнится.
– Свои желания неплохо обдумывать и в обычной жизни, – Петрович улыбнулся, – но это так, к слову. Вернемся к нашим баранам. Таким образом, ты хочешь сказать, (используя наши аллегории), что уже столкнулась с криминальным миром и теперь вынуждена считаться с его «понятиями», иначе, нарушив их даже не преднамеренно, рискуешь схлопотать пулю киллера, так?
Несмотря на запутанность объяснений, аналогии показались Марине достаточно яркими.
– Да, – сказала она, глядя на Петровича с уважением, – наверное, так и есть. Мне просто не приходило в голову провести такие параллели.
– А это как в математике – сначала надо грамотно поставить задачу, потом попытаться подобрать типовую схему решения из уже имеющихся, а только после этого пытаться вносить неизвестные. В противном случае, задача не может быть решена. Итак, на чем мы остановились?
Марина сидела, хлопая глазами, и не могла выразить словами то, к чему они пришли, хотя оно казалось правильным и понятным.
– А остановились мы на том, – помог Петрович, – что в мире существует множество законов. Их незнание, как известно, не освобождает от ответственности, хотя многим людям удается прожить жизнь, ни разу не столкнувшись с ними. Есть ведь счастливчики, которых ни разу ни грабили, ни избивали, ни насиловали; не забирали в вытрезвитель, в конце концов. Поэтому они имеют право считать, что всякие «стрелки» и «разборки» придумывают авторы детективов, чтоб пощекотать народу нервы.
Марина подумала, что Петровичу ужасно нравится сам процесс философствования, и говорить он может долго и обстоятельно, но она уже поняла, что все происходившее с ней, каким бы необъяснимым оно не выглядело, реально существует. Хотелось знать лишь одно – что со всем этим делать?
– Петрович, – она улучила момент, когда тот замолчал, – а дальше-то что?
Петрович очень долго смотрел вглубь витрины, зато ответил совершенно исчерпывающе.
– Не знаю. Здесь нужен человек оттуда.
– Откуда? – испугалась Марина.
– Ну, оттуда. Тот, кто общается с тем миром и знает его законы. Я могу предположить, как действует механизм тонких энергий, но рассуждения всегда далеки от практики. Тебе надо, либо какую-нибудь бабку, но нет гарантии, что она не окажется такой же шарлатанкой, как я, либо ехать обратно к Василию.
– Но у меня завтра первый экзамен, потом еще два.
– Ты спросила – я ответил, – Петрович пожал плечами.
После этих слов Марина поняла, что вытянула из него все, и больше рассчитывать не на что. …Хотя он помог, чем смог – поговорить со знающим человеком лучше, чем сидеть в неизвестности и ждать, что сдуру накличу на себя завтра…
– Я поеду, – сказала она тихо, – но не сейчас. Я ж не могу из-за этого завалить сессию.
Петрович подумал, что если плюнуть на все и сгонять к Василию, то, возможно, и сессия сдастся гораздо проще, но такая рекомендация была бы слишком рискованной.
– Успокойся, – он погладил девушку по голове, – пока никто не сделал тебе ничего плохого. Может, они, наоборот, решили покровительствовать тебе?
– Если бы… – Марина кисло улыбнулась, возвращаясь к мысли, с которой ехала в салон, – понимаешь, дома мне страшно одной; с соседкой я поругалась и не знаю, когда она вернется. Может, позвонить Мише? Как думаешь, это будет удобно?
…Ах, вот, в чем дело!.. – мысленно рассмеялся Петрович, – а я, дурак, рассказываю ей про устройство мира. Девочка-то, оказывается, не промах – уже начинает качать права. Ох, Мишка еще покрутишься ты между двумя бабами…
– Я думаю, он еще спит.
…Спит!.. – Марине захотелось расхохотаться, – и что? Разве нельзя его разбудить?.. Но потом в голову пришла здравая мысль, что спать он может не один, и тогда получится совсем не здорово. …А почему не здорово? Я не хочу быть бесправной любовницей, с которой встречаются в свободное время!.. Хотя меня и в любовницы-то еще никто не звал. Нас вообще ничто не связывает, кроме инцидента на дороге, который мы благополучно разрешили… Это ж все маска!..
– Если дело в том, что эта штука тебя пугает, – Петрович прервал ее мысли, – можешь пока оставить ее здесь. Никуда она не денется.
– Ой, я б с удовольствием! – воскликнула Марина, – только, чтоб она не потерялась, а то хозяева нам голову оторвут.
– Обижаешь. У нас все на сигнализации. Куда она денется?
– Тогда я пошла учить, – Марина хотела передать привет Мише, но раздумала. …И пусть спит! Захочет, сам найдет – адрес знает… А если не захочет?.. А не захочет, спасибо ему за все, что было… Хотя жалко, конечно…
Проводив Марину, Петрович вернулся в зал; склонился над маской, заложив руки за спину. Он думал о том, чего не говорил даже Мише, которому, вроде, полагалось знать, чем они торгуют.
Дело в том, что история о сыне «нового русского» не являлась выдумкой, только заканчивалась она по-другому – мальчик умер в реанимации, а самодельную маску, скорее всего, уничтожили – это логично для людей, потерявших ребенка. Но, вот, остальное правда – дырочки в барельефе, день рождения…
Петровичу хватило одного взгляда, чтоб по характерным округлостям рта, горбинке носа и прочим нюансам признать в принесенной Мариной работе, руку Василия. …Странно, что она сама не заметила этого. Впрочем, глаз у нее не наметанный на такие штуки, да и не ставила она цели – определять авторство… Вот, только почему вдруг маска? Ведь ничего подобного нет, ни у нас, ни у него дома… Или, может, он нам их просто не показывал?.. – Петрович засунул мизинец в пустую глазницу. Внутренняя поверхность оказалась такой же гладкой, как и наружная, – нет, на самодел не похоже. Почему ж он изменил творческой концепции?.. Странно все как-то…
Однако желание провести собственное расследование оказалось таким вялым, что побороть его не составило особого труда одним-единственным аргументом, который Петрович сформировал для себя уже несколько лет назад, начитавшись оккультной литературы, помогавшей в составлении «легенд»; заключался он в следующем – если поверить в это хоть чуть-чуть, то обратной дороги нет. Страх перед неведомыми силами будет захватывать в сознании все новые плацдармы, и ты уже никогда не сможешь выбраться в нормальный реальный мир. Останется, собрав кучу амулетов и твердя заклинания, закрыться в комнате и дрожать там до конца жизни. А жизнь-то всего одна, и новой не будет – так решила природа и человеческая история.
Причем, если раньше эта жизненная позиция основывалась исключительно на собственном разуме и чувстве самосохранения, то в последней поездке на нее наложился абсолютно реальный страх, говоривший: – Ты прав, Славик. Видишь, что тебя ждет, если поддаться и поверить в этот бред? Мозг ведь не может смириться с непониманием – он всегда ищет выход и, в данном случае, сможет найти его только в безумии…
Петрович унес маску и запер в сейф, где хранилась ожидавшая Мишу выручка.
//-- * * * --//
– А у тебя классно, – Оксана не спеша разглядывая полки с книгами и абстрактные картинки на стенах: заглянула в ванную, с радостью отметив наличие лишь мужской парфюмерии; потом на кухню и наконец вернулась в комнату.
– Стараемся, – Максим пожал плечами. Он привык, что женщинам у него всегда нравилось, и мнение конкретной Оксаны его не волновало. Сейчас гораздо важнее было, дотянется ли сюда влияние маски.
– А что мы будем делать? – Оксана смотрела с трогательной надеждой, но Максиму ничего не хотелось делать. С другой стороны, она являлась его единственным пропуском в ту квартиру – то, что с Мариной вряд ли удастся наладить тесные отношения, стало понятно сразу, и этот вариант он больше не рассматривал.
Достав сигарету, Максим уселся на диван, а Оксана осталась стоять у окна.
– Кофе хочешь? – спросил Максим, – или пиво?
– Не хочу, – она неожиданно плюхнулась к нему на колени, обхватив рукой шею, – можно?
– Конечно, – а что еще он мог ответить?..
– Макс, ну, придумай что-нибудь! – она забавно сморщила носик, – а то мне скучно.
– Оксан, – Максим аккуратно ссадил ее с колен, – мне надо отъехать по делам. Ты подождешь меня или поедешь домой?
– Не хочу я домой, – обиделась Оксана, – ты ж уйдешь не на весь день?
– Конечно, нет, – Максим затушил только что прикуренную сигарету, – можешь включить кино. Кассеты внизу, – он ткнул пальцем в тумбочку под телевизором, – дверь никому не открывай. Желательно, вообще не подходи к ней; на телефонные звонки не отвечай.
– Короче, меня здесь нет, да? – догадалась она и решила, что совсем не важно, если пока он прячет ее от знакомых – главное, он доверяет ей, оставляя полной хозяйкой; и вернется он к ней, а не просто в свое жилище!..
Все складывалось настолько замечательно, что Оксана и предполагать не могла столь быстрого развития событий.
– Тогда все, – Максим поцеловал ее как-то вскользь, но Оксана решила не обращать внимания на такую мелочь – может, он мысленно уже находился где-то… где именно, ее не интересовало – не женское дело, влезать в мужские проблемы.
Дверь захлопнулась, и Оксана осталась одна. Тишина невольно настораживала, а каждый шорох, вызванный неловким движением, вроде, нарушал установленный порядок. Она ничего не собиралась нарушать – ей хотелось тихо и незаметно вжиться в новый мир, поэтому, следуя наставлениям, Оксана открыла тумбочку и присела на корточки, изучая названия фильмов.
//-- * * * --//
Максим сел в машину и закурил. Ехать ему никуда не требовалось, но и стоять возле собственного дома было глупо, тем более, стоянка хорошо просматривалась из окон спальни. Он вырулил из двора и проехав с полкилометра, припарковался у банка. Здесь можно было стоять спокойно и сколь угодно долго, ведь даже управляющий являлся его хорошим приятелем. Это было самое лучшее место, чтоб привести в порядок мысли, которые, то вспыхивали радужным фейерверком открывшихся вдруг возможностей, то гасли, упираясь в непонимание путей, способных привести к намеченной цели.
Кстати, и реальна ли сама цель? Уж слишком фантастической она выглядела, не укладываясь в рамки нормального человеческого восприятия. …Итак, что мы имеем? Непонятный и необъяснимый феномен… А зачем понимать и объяснять то, что можно использовать абсолютно тупо?.. Мысль казалась логичной, и поэтому правильной, с точки зрения современного прагматика, но сама волшебность ситуации невольно рождала желание разобраться. …Ведь в сказках ничего не делается просто так. А в жизни?.. В жизни можно хапнуть и убежать, а там волшебные дары раздаются, либо дурачкам, к которым я, вроде, не отношусь, либо… А, вот, что «либо»?.. Интересно, чем расплачивается с ними Марина?.. Не «натурой» же? Это как-то примитивно – я бы даже сказал, непривлекательно… Тогда душой? Опять эти проблемы доктора Фауста…Нет, чем глубже я буду погружаться в философские дебри, тем дальше окажусь от конечной цели. Никогда еще попытка анализа при минимуме исходных данных не приводила к положительному результату. Значит, надо все-таки просто принять волевое решение – я делаю так-то и так-то, и мне плевать, откуда что берется…
– И что же я делаю так-то и так-то?.. – спросил он вслух. Неприятный холодок пробежал по спине. Наверное, какими бы закостенелыми атеистами не являлись люди, вера в высшее начало, следящее за каждым шагом, сидит в них неистребимо.
Но роскошные «Мерседесы» остались на своих местах, банк не рухнул, а на противоположенной стороне улицы по-прежнему завораживающе мигала огромная реклама казино, предлагая испытать судьбу. Ничего вокруг не изменилось, и Максим подумал, что отсутствие знамений говорит о правильности принятого решения.
Собственно, план возник еще вчера ночью, когда Оксана наконец уснула, а он вышел покурить. Наверное, надо было сразу высказать маске все, что он от нее хочет, но в тот момент идея только обретала конкретные очертания, и Максим побоялся немедленно претворять ее в жизнь – вдруг в ней тоже оказалась бы масса изъянов, как и во всех предыдущих? Теперь-то он понимал, что это действительно самый удачный вариант – абсолютно законный, безопасный, и, что немаловажно, незаметный для посторонних глаз. Времени, правда, он займет чуть больше, но и спешить-то ему некуда – зато не надо вмешиваться в большую политику, не надо стремных чемоданов с долларами – просто пусть семьдесят процентов людей, меняющих валюту, делают это в его обменниках.
…Гениально до восхищения!.. И пусть стоят в очередях! Если потребуется, я могу даже расширить сеть! И пусть так будет не месяц, не два, а до конца жизни!.. Нет, до конца жизни – подстрелят… Пусть хотя бы лет пять, а потом разберемся… Максим вздохнул. Оставалось придумать, как снова пробраться в квартиру и остаться наедине с маской. Вчера это было элементарно просто, а сегодня уже проблема. …Но в таких случаях решение, как правило, находится само, – подумал он.
//-- * * * --//
– Ты на работу сегодня собираешься? – спросила Лена, когда после завтрака, они молча сидели на кухне, глядя друг на друга влюбленными глазами. Все ночные страсти улеглись. Лена успокоилась, да и Мише стало казаться, что к происходившему вчера, он не имеет никакого отношения – он перестал даже мысленно чувствовать прикосновения других женских рук, вспоминать другой запах. Да, он мог заставить воображение нарисовать комнату с кроватью под красным одеялом, себя вместе с приятной длинноволосой девушкой, но пропало ощущение реальности, как правило, складывающееся из мелочей, определяемых осязанием и обонянием. Это была абстракция, как если б он представлял себя в постели с Дженифер Лопес.
Но дело было не только в утрате ощущений – самое удивительное, что он наблюдал получавшуюся сцену совершенно равнодушно, и ему не хотелось, чтоб это происходило на самом деле – она выпадала из общего жизненного тонуса, создавая лишние неудобства и ломая существующую стройную систему, в которую не требовалось вносить изменений.
– Наверное, не пойду, – Миша сладко потянулся. Он чувствовал такое блаженство, что любое вторжение в его идиллию создавало дискомфорт и желание отгородиться от остального мира, а поэтому отторгалось.
– Я люблю тебя, – Лена счастливо улыбнулась и замолчала.
Каждый из них думал о своем, но мысли соприкасались, имея общую направленность, и это единение они могли спокойно читать в глазах, не утруждая себя тем, чтоб облекать чувства в слова. Такая игра продолжалась долго – пока наконец мысленно не было сказано все, что они хотели излить друг другу. Взгляды их перестали излучать томную радость, и они будто проснулись – Лена без повода рассмеялась, а Миша потянулся за сигаретами.
– Расскажи, где вы там ночевали, и, вообще, что там интересного? – попросила Лена.
– Кроме снега, ничего, – Миша подумал, что можно было б рассказать о кафе, о Василии и его фантастических работах, но вчерашний день, вроде, перестал являться частью его жизни, и поэтому не имело смысла делиться тайно подсмотренными фрагментами чужой жизни.
– Хорошо, хоть за один день все закончилось, – вздохнула Лена, – я б тут умом тронулась.
– Успокойся, любимая, – Миша крепко сжал ее пальцы, – у меня может сломаться машина, я могу задержаться или пойти выпить с друзьями, но я никогда тебя не брошу, запомни это. Ты у меня самая замечательная.
– Я рада, – Лена уткнулась в его плечо. Больше ничего в этой жизни ее не интересовало, да, похоже, и Мишу тоже. Казалось, что они могут, не тяготясь тишиной, просидеть так до самого вечера – разве есть необходимость одной руке разговаривать с другой?..
//-- * * * --//
Марина решила прекратить издеваться над собственными мозгами – все равно ведь невозможно за день выучить то, что другие осваивают целый семестр.
…Ладно, еще один раздел, а остальное, завтра утром…
В двери повернулся ключ. Она подняла взгляд от учебника, пытаясь сообразить, как же должна встретить Оксану, чтоб поскорее помириться, но голова, будто отключилась от повседневной действительности, переваривая лишь мудрые понятия «Основ психологии».
…Бестолковая наука, – подумала Марина, – что это за психология, если не может подсказать нужную линию поведения?.. Однако никаких особых усилий и не потребовалось – Оксанин день прошел настолько замечательно, что ей совсем не хотелось вспоминать об утреннем инциденте.
Она дождалась Максима, уютно сидя в уголке дивана и наблюдая чью-то романтическую любовь на фоне буйной полинезийской природы; ни телефон, ни посетители ее так и не побеспокоили, поэтому она с чистой совестью улыбнулась, протягивая ему навстречу руки. Похоже, и у Максима дела разрешились удачно – он повеселел, в сравнении с тем, каким уходил утром. Потом они отправились обедать; снова вернулись домой, и Максим долго развлекал ее историями из своей жизни. Насчет «своей» у Оксаны возникали определенные сомнения, потому что в ее понимании, не мог человек в таком возрасте столько повидать, но это не принципиально. Главное, они общались, не утомляя друг друга, а это создавало реальные и весьма радужные перспективы. Было б обиднее, если б он отправил ее домой, пообещав заехать, когда появится время. Как «девочку по вызову».
Правда, ночевать он ее не оставил, сославшись на важную встречу, но, может, это и к лучшему, ведь сессия оставалась сессией, несмотря на общую потребность в любви и периодически возникающие мимолетные симпатии.
Расстались они у подъезда, поцеловавшись, как настоящие влюбленные. Оксана даже подождала, пока «Ауди», к которой уже успела привыкнуть, скрылась за углом, и только после этого, вздохнув, зашла в подъезд.
– По-моему, я сегодня столько выучила, что мне пора ставить памятник, – сказала Марина как ни в чем не бывало, и устало потирая глаза.
– А мы у Макса были. Там так классно!.. И никаких женских шмоток! – Оксана многозначительно подняла палец.
– А ты уже везде полазила? – Марина засмеялась.
– А что мне еще оставалось делать? Он уехал по делам, а мне что, полдня в видак пялиться?.. Потом обедали в «Праге». Знаешь, как с ним интересно? Он столько знает!..
– Чай будешь? – Марина встала.
– Не, не хочу. Надо б поучить, а то, точняк, поплыву.
– Не расстраивайся. Я все прочла два раза, но ни в зуб ногой. А больше знаний в меня уже не помещается. Не возражаешь, если я телек включу?
– Видишь, и вторая комната пригодилась, – засмеялась Оксана, забирая конспекты.
Для студентов это было странное время, когда календарь, как таковой, утрачивал свое значение; больше не осталось деления на дни рабочие и выходные, да и сами даты перестали представлять интерес. Система счисления перешла в новую форму, где дни недели определялись не названиями, а одним-единственным понятием «экзамен»; при этом, не важно, что приходилось на этот день у остального населения земного шара.
//-- * * * --//
Один раз Максим попытался проникнуть в квартиру (это было три дня назад), но Оксана встретила его в коридоре, поцеловала и сказала виновато:
– Макс, милый, но ты же не хочешь, чтоб я завалила сессию? Вот, сдам экзамен, тогда и отметим. Ты не обижайся.
Максим вздохнул. Прижал к груди ее голову, рассеянно гладя по волосам. Чем больше проходило времени с того дня, когда он ставил свои магические эксперименты, тем естественней делалась мысль, что маска все-таки действует, и, значит, его гениальный план обязательно сработает. И это естественно – даже то, что в первый момент кажется фантастическим, в процессе ожидания превращается в безусловную реальность. Иначе зачем с нетерпением ждать столько времени того, чего никогда не будет? Нашему сознанию не хочется балансировать на лезвии надежды, а потом разочаровавшись, вернуться к исходной точке – перескакивая через сомнения, оно уже заранее начинает планировать, как реально использовать результаты того, что еще не произошло, и этим многократно укрепляет собственную веру. Получается замкнутый круг. Вернее, спираль, на каждом витке которой уверенность все крепнет, постепенно приходя к апофеозу, заключенному в мысли – по-другому быть просто не может.
Существует, правда, и другая категория людей, которым изначально не свойственно верить в чудо, но у них, как правило, ничего в жизни и не получается – даже то, чего они могли бы добиться собственными силами. Такая вот странная закономерность, и Максим знал о ней, поэтому был уверен, что для него нет ничего невозможного – надо только все верно спланировать.
Каждый из прошедших трех дней начинался и заканчивался мыслями о том, как лучше организовать вечер, чтоб в конечном итоге остаться наедине с маской хотя бы минут на десять и пообщаться с ней спокойно, ничего не напутав и правильно поставив задачу. Мысленно он перебрал десяток вариантов, каждый из которых был по-своему хорош, но никак не мог выбрать окончательный. Он пытался анализировать даже Оксанино настроение, зависящее от полученной оценки; времени, которое она проведет в аудитории; от того, как сдадут ее подруги. Голова пухла, а каждое слово было настолько отточено и выверено, что мысленно он слышал не только собственные, но и Оксанины реплики. Оставалось лишь протянуть руку, чтоб взять маску!.. Он подготовил себя к чуду, и все остальное не имело никакого значения. …Может, что-то изменилось? – подумал Максим, – а я сижу дома, как дурак, и ничего не знаю? Может, у них перенесли экзамен или наоборот, они сдали его досрочно?.. Он взял телефон.
– Алло, Антош, привет. Какие дела?
Антон сразу узнал голос, но в кои-то веки не обрадовался. Мало того, что по вечерам, под бдительным родительским оком, он вынужден был выключать компьютер и сидеть над конспектами, так еще и днем его отвлекали от захватывающей, обретшей новый вкус, жизни!
А жизнь действительно изменилась – молва об успехах мэра Любека распространилась по остальным городам, и на очередных выборах его кандидатуру выдвинули на пост самого Главы Ганзейского Союза. И он победил, опередив главного конкурента, мэра Кельна, на целых три голоса!
Благодаря этому игра перешла на другой уровень. Теперь он определял политическую и экономическую политику всего Союза городов, и при этом еще автоматически становился Адмиралом Флота, что давало возможность отправлять экспедиции для освоения новых земель. Жизнь в Любеке превратилась в обузу – Антон теперь окидывал хищным взглядом очертания Средиземноморья, Северной Африки и Ближнего Востока. О, сколько побед и приключений ожидает его! А тут эта дурацкая сессия…
– Привет, – он продолжал смотреть на экран, где в гавани покачивались корабли, готовые, по его приказу, отправиться к неизвестным берегам.
– Антош, ты не знаешь, у Оксаны экзамен в среду? Там ничего не поменялось?
– Понятия не имею, – недовольно буркнул Антон, – у нас завтра, а в их группе, не знаю.
– Ну, ладно. Я смотрю, ты занят?..
– Да, готовлюсь. Давай, потом созвонимся.
За время разговора компьютер перешел в ждущий режим, и корабли исчезли, уступив место красавице в купальнике. Антон уставился на нее, пытаясь понять, откуда она взялась. Разве в Ганзе существуют подобные женщины? А если она не из Ганзы, то зачем пришла?..
С новым назначением, все мысли, не касавшиеся игры, перестали быть существенными; даже экзамен волновал не слишком. Не могут его завалить хотя бы потому, что в такой серьезной дисциплине, как «своевременная оплата обучения», он считался одном из передовиков, а этот предмет волновал ректорат даже больше, чем знания студентов.
А что еще осталось в этой жизни? Без общения с Мариной он чувствовал себя прекрасно. Мысли о том, что с ней надо встречаться и куда-нибудь идти, транжиря драгоценное время, больше не отвлекали от укрепления Ганзейского Союза. Он вдруг оценил, как спокойно жить одному. И зачем люди создают себе сложности, строя какие-то отношения? Зачем переживать, если сказал или сделал что-то не так, а можно хлопнуть по клавише, начав игру заново с нужного момента? Что могут дать эти существа из плоти и крови, которые постоянно чего-то требуют, лезут тебе в душу?..
Антон подумал, что за все время даже не вспомнил о миссии, которую доверил Максиму. Может, тот как раз хотел рассказать ему о результатах? …А я не хочу ничего знать! Никаких результатов!.. Не дай бог, эта дура скажет, что все обдумала, взвесила и готова отдаться прямо с ходу. Поздно, подруга! Адмиралы Флота не трахают деревенских девок!.. Или что?.. Чтоб не ударить в грязь лицом перед группой, все-таки трахнуть ее?.. Да плевать мне на группу! Пусть думают, что хотят!.. Антон посмотрел на часы – было почти три, а капитан Вильде, его лучший капитан, прослуживший верой и правдой целых двенадцать лет, все ждет команды на выход из порта.
…А я думаю, черт знает о чем!.. Антон тронул «мышь», и на экран вернулась панорама порта, с покачивавшейся на волнах флотилией. Прибой с шумом бился о набережную, по которой сновали люди; у дверей таверны обнимались два подвыпивших матроса, а на церкви ударил колокол…
Антон сразу почувствовал себя дома.
//-- * * * --//
…Фиг, он у меня получит хоть копейку, – Максим бросил трубку, – готовится, видишь ли, придурок!.. Выпить, что ли, коньячку? До среды-то еще сутки!.. И что, сидеть бухать все это время? Мой организм не выдержит таких нагрузок… Он прошелся по комнате и решил выбраться в город. Никаких дел там и не предвиделось, но время проходит быстрее, когда занимаешься хоть чем-то, пусть даже абсолютно бессмысленным.
//-- * * * --//
Марина прекрасно знала, что не сможет справиться, ни с нервной дрожью, ни со своей вечной растерянностью – это пройдет само, только когда она выйдет из аудитории с зачеткой в руках. Наверное, таковы особенности ее психики – каким бы легким ни казался предмет и как бы хорошо она его не выучила, один вид стола с разложенными экзаменационными билетами, приводил ее в трепет. Лишь внимательно перечитав вопросы и видя перед собой совсем не зверское лицо преподавателя, у нее постепенно зарождалась мысль, что кое-что она все-таки знает. Пусть не все, но достаточно, чтоб беседовать разумно и членораздельно, а значит «неуд» ей не грозит. Тогда мысли упорядочивались, принимая нужное направление, и чаще всего это помогало заработать «хор» – так, на большее она и не претендовала; главное было, обойтись без троек (не говоря уж о «хвостах»), потому что наведываясь домой, ей всегда приходилось брать с собой зачетку. Конечно, мать уже не наказывала ее физически, но, вот, на материальном положении успеваемость сказывалась весьма ощутимо.
Самым ужасным всегда являлся последний предэкзаменационный день, когда начинало казаться, что ты не знаешь, вообще, ничего. Перед глазами мелькали страницы учебника, набранные убористыми строчками совершенно невозможных для понимания слов; они прыгали из одной темы в другую, не в состоянии образовать стройную систему. Этот момент означал, что дальше учить бесполезно – будет только хуже, ведь, когда заново читаешь уже вызубренное наизусть, чувствуешь себя полной идиоткой, но стоит закрыть учебник …А, вон, в правом нижнем углу на странице сто двадцать один… мелким шрифтом… Не помню!.. Забыла!.. А вдруг спросят?.. И бесполезно убежать себя, что эта сноска никому не важна, а приведена для лучшего усвоения материала.
Марина захлопнула книгу. …Все, больше читать не буду!.. Почему я такая паникерша?.. Чего я всегда боюсь? Другие-то не боятся, даже когда вообще ни фига не знают!.. А я знаю!.. Потому что дура!.. Маринина злость вышла за рамки конкретной темы, охватывая остальные стороны жизни. Оказывается, она не совершила еще ничего, достойного называться «поступком» даже в самом узком, примитивном смысле, применимом к ее тусклой жизни. …Почему например, я боюсь показать матери новую шубу? Потому что она дорогая? Потому что у меня не может быть столько денег, если я не проститутка?.. Она только так и подумает. И что? Пусть думает – я-то знаю, что это не так, и все равно боюсь… У меня комплекс, самый настоящий!.. К двадцати годам пора иметь свою жизнь, в которой надо все решать самой… И что ж я могу решить? Какую жизнь могу построить, если даже с человеком, который мне нравится, испугалась дойти до конца! А если б я решилась, может, он бы уже бросил эту свою… как там ее?.. А я ни на что не способна…
Марине захотелось плакать – она вдруг почувствовала себя ребенком …а между прочим (вспомнилась любимая фраза матери), Гайдар в мои годы командовал полком!.. Причем здесь Гайдар? Я не собираюсь никем командовать, но хотя бы не трястись от этих чертовых экзаменов…
Мысль народилась сама собой, наверное, от безысходности и отчаяния – мысль робкая и даже чуточку смешная, хотя в первый момент Марине показалось, что она долго шла к ней по извилистой лесной тропинке и наконец отодвинув ветку, увидела ее. …Ведь есть маска!.. Или это просто самовнушение и чуть-чуть удачи?.. А даже, если так! Оно же действует! Во всех книгах пишут, как важно настроиться на победу, и тогда все получится. Хуже-то не будет – моих знаний никто не отнимет. Может, только добавится уверенности. Разве это плохо? Я ж не требую тупо зачетку со всеми пятерками…
Марина посмотрела на часы. …Хватит! Будь, что будет, но учить я уже не могу! Мне б только немножко повезло… Это ведь так просто – протянуть руку в нужном направлении и взять нужный билет… А еще, я больше не буду бояться леса, и какая разница, что отражается в моем зеркале?.. (Сейчас, когда маски не было рядом, рассуждать подобным образом было очень легко) Я попрошу ее, и она мне поможет…
Марина оделась и решительно вышла на улицу.
В последние дни морозы совсем ослабли, но вместе с ними исчезло яркое солнце, ослепительное небо, а сугробы перестали блестеть и искриться. Неизвестно, что было лучше – прыгать на остановке, оживляя бесчувственные ноги, или ощущать на себе всю тяжесть свинцового неба. Но Марина об этом и не задумывалась, внимательно вглядываясь в номера маршруток. Разве дело в погоде? Сейчас бы ее устроили даже тайфуны с землетрясениями, лишь бы сессия побыстрее закончилась, и жизнь вернулась в спокойное русло.
…Тогда можно будет заняться всем остальным… Мишей, например… Почему-то он даже не позвонил… Дура!.. Куда он будет звонить – про мобилу-то я ж ему так и сказала!.. Мог бы заехать… Нет, лучше не надо, а то вся сессия пойдет по боку…
//-- * * * --//
Максим притормозил у перекрестка, прикидывая, припарковаться ли ему, как обычно, рядом с банком и пообщаться с «коллегами по цеху», или проехаться за новыми фильмами, чтоб реально убить этот бесконечный вторник, предшествующий знаковой среде.
Вспыхнул зеленый, и тут, боковым зрением, он увидел вылезающую из маршрутки знакомую шубу и струящиеся по плечам волосы. Максим резко забрал вправо, нарвавшись на недовольный сигнал ехавшей сзади «Нивы», и остановился. Марина перешла улицу прямо перед его капотом, но ничего не заметила; потом распахнула дверь салона «Антик» и вошла так уверенно, словно посещала его регулярно и точно знала, зачем идет. Это удивило Максима. Сам он там ни разу не был, хотя первое место, где он стоял, в качестве менялы, находилось в соседнем здании.
…И что она там забыла со своими «деревенскими изысками»?.. Хотя, мало ли какой фигней там торгуют?.. Максим закурил, внимательно наблюдая за дверью.
К Марининому удивлению в салоне толпились покупатели. Видимо, приближение праздника заставляло людей заняться приобретением чего-то более оригинального, чем колбаса и газеты с кроссвордами.
Она сразу прошла в антикварный зал, где Петрович рассказывал очередную «легенду» двум дамочкам – похоже, маме с дочкой. Причем, если дочка снисходительно улыбалась, то лицо мамаши выглядело испуганным. Чтоб не мешать, Марина остановилась перед черными барельефами. Их стало меньше, и она подумала, что не хотела б получить такой подарок на Новый год; попыталась напрячь память и воспроизвести фигуру Осокоря, но получилось совсем не страшно – наверное, восприятие зависит от обстановки.
Пошла дальше, мимо витрины с орденами, мимо так и не купленной никем саламандры. Петрович к этому времени уже выписал чек и укладывал что-то в крохотную коробочку.
– Привет, – сказал он, не глядя, – как сессия?
– Завтра первый экзамен. Петрович, а можно мне взглянуть на маску?
– Соскучилась? – он вручил дамочкам покупку.
– Да нет, просто… – Марина не знала, как объяснить то, что собиралась сделать.
– Ну, пойдем, – не дождавшись вразумительного ответа, Петрович пожал плечами, – никто на нее не покушался – в твоем пакете так и лежит. Кстати, Михаила не будет, – пояснил Петрович, по-своему расценив ее визит, – он уже три дня не появлялся. Что-то с печкой в кузне случилось, а, сама понимаешь, по холодному много не накуешь.
Марина не понимала, чего не накуешь по холодному, да и о Мише она в данный момент даже не думала, но информация ее обрадовала. …Может, он помнит обо мне, но сейчас ему важнее та печка. Это ж нормальная мужская логика… – она с улыбкой вспомнила, как в детстве выпытывала у дяди Паши, почему «первым делом самолеты, а девушки потом?» Дядя Паша смеялся и говорил, что у настоящих мужиков только так и должно быть.
– Вот, – открыв сейф, Петрович извлек пакет, – убедилась? Можно убирать?
Марина закусила губу, не зная, как заставить его выйти хоть на минуту, но тут из зала раздался голос Светланы:
– Петрович! Тебя люди ждут!
Петрович взглянул на Марину, потом на открытый сейф.
– Я сейчас.
Едва дверь закрылась, Марина поднесла маску к лицу. Фразу она придумала заранее:
– Хочу ничего не бояться и успешно сдать сессию, – с облегчением выдохнула – ритуал совершился, а что будет дальше, покажет время.
Когда Петрович вернулся, она успела убрать маску и теперь равнодушно смотрела в окно.
– Похоже, у народа завелись деньги, – объявил Петрович весело, но при этом его взгляд быстро обежал кабинет, словно ища изменения в интерьере.
– К Новому году у всех откуда-то появляются деньги, – философски заметила Марина, но подумала, что если не сгоняет домой, лично у нее деньги вряд ли появятся. Неоткуда, потому что стипендия – это не деньги.
…Если только Миша подарок сделает… но для него сейчас главнее печка, – Марина даже удивилась собственному спокойствию. Опираясь на литературные примеры (других у нее пока не было), ей казалось, что переживать следует гораздо сильнее, не видя любимого целых три дня, – нет, денег я от него не возьму, иначе он решит, что я все делаю ради них. А это неправда! Я думала совсем не об этом, когда ложилась с ним в постель!.. – она вздохнула, вспомнив свое неосуществленное желание, – вот, сдам сессию, он сделает печку…
– Мише привет, если появится, – сказала она.
– Появится – куда он денется?.. – Петрович усмехнулся собственной недогадливости. …И причем здесь маска? Ох, беда!.. Во, молодежь пошла – хватка мертвая!..
Максим увидел, как Марина вышла из салона и направилась к остановке. Конечно, ему ничего не стоило, двигаясь за маршруткой, проследить ее дальнейший путь, но он почему-то и так не сомневался, что она возвращается домой.
…И что она делала в художественном(!) салоне?.. Поиграем в детективов… Думать, что она покупала подарки к Новому году, не хотелось – это ломало всю захватывающую интригу и выставляло его самого полным дураком.
Помещение с картинами и аксессуарами для каминов Максим миновал, почти не глядя – этот ассортимент явно не подходил для девушки Марининого уровня; перешагнув порог второго зала, Максим замер. Тут даже не требовалось интуиции сыщика – со стены на него смотрели деревянные лица, ужасно напоминавшие его вожделенную маску, а это значило, что маска не являлась единственным и неповторимым раритетом, и у нее существует реальный автор, который сдает сюда свои работы.
…Неужто Марина ведет свое расследование и каким-то образом вышла на этот салон? Зачем? Хочет получить «инструкцию по эксплуатации от производителя»? Или, может, ей мало одной маски?.. Какая шикарная идея! Массированный удар с нескольких сторон! Оказывается, не такая уж она дура…
– Они вас интересуют? – услышал Максим и обернулся. Рядом стоял невысокий мужчина с бородкой. Максим автоматически представил рядом с ним Марину. Нет, вряд ли их могло связывать что-то серьезное – слишком она заурядная для такого… Максим не знал, каким словом определить продавца, но тот ему однозначно импонировал интеллигентной внешностью и загадочной улыбкой. …Может, он использует эту дурочку, как я Оксанку, чтоб добраться до маски?..
– Вы знаете, довольно занятные штуки, – Максим указал на стену, – в них чувствуется что-то мощное, я бы сказал, языческое. Вы случайно не знаете, кто их автор?
– А зачем он вам? – удивился Петрович.
Обычно покупатели задавали подобные вопросы, относительно картин, и то не всегда. Здесь ведь не аукцион Сотби, где имена порой стоят дороже самих произведений – здесь действует принцип дилетантов: нравится – не нравится.
Однако клиент ждал ответа.
– Знаете, – Петрович сочувственно покачал головой, – мы эксклюзивно представляем этого автора и не хотим, чтоб его работы появились у конкурентов.
– Я не конкурент. Я хотел посмотреть другие его работы.
– А это уже коммерческая тайна. В нашем бизнесе тоже существует такое понятие, и вам должно быть известно, что бывает за ее разглашение.
– Понятно, – Максим вздохнул. Забрезживший на секунду свет снова угас. Оставалось, либо сделать какой-то неожиданный ход, либо покинуть салон, признав свое поражение. Максим, естественно, выбрал первое, спросив, вроде, невзначай:
– Скажите, а у него нет масок в подобном стиле?
Улыбка тут же исчезла с лица продавца, а взгляд сделался изучающим и осторожным. …Попал! – с восторгом констатировал Максим, – конечно, Марина приходила сюда не за побрякушками. Все тут завязано на одном!..
– Нет, – Петрович уверенно покачал головой, – масок я у него не видел. Вам еще что-то показать?
– Нет, спасибо, – Максим узнал нечто очень важное и, в тоже время, не узнал ничего. Совершенно дурацкое двойственное положение.
Выйдя на улицу, он закурил. …Оказывается, я не самый умный, и вокруг маски давно происходят какие-то события, а я все жду! Четвертый день жду, бездарно и бессмысленно!.. А если прямо сейчас поехать к Оксане и честно объяснить ей все? Пусть тоже загадывает желания… Нет, так не пойдет. Она может украсть мою маску… Если только жениться на ней?.. Как говорят – все в семью, все в дом. Бр-р!.. – Максим даже фыркнул, отгоняя бредовую идею, – но что-то ведь надо делать!.. – он сел в машину, – поеду к ним. Может, она закончила готовиться к своим чертовым экзаменам? Вон, Маринка шляется по городу, и ничего…
В дверь Максим звонил долго, но никто ему не открыл. …Дьявол!.. И этой нет, и ту упустил!.. Значит, Марина поехала не домой, – он почувствовал себя обманутым со всех сторон, – надо все-таки выпить коньяку, чтоб побыстрее закончился этот день, а завтра с самого утра буду караулить на пороге университета. Интересно, во сколько начинаются экзамены?..
//-- * * * --//
Петрович еще долго стоял, разглядывая барельефы. Мысли его упорядочились, но ясности в них так и не появилось. Во-первых, что за человек приходил сюда только что?..
…Черт, неправильно я повел себя! Надо было сказать, что, мол, узнаю у автора, захочет ли он встречаться с клиентом, и записать адресок!.. Ладно, надеюсь, он придет еще – куда ему деваться?.. Во-вторых, если Марина действительно приходила не к Мише, а к маске, то что она с ней делала, пока меня не было? Неужто заглянула в пакет и положила на место?.. А смысл?.. И, в-третьих, погибший мальчик. Никогда его не забуду, хоть и не видел ни разу… И все этот Василий… Он что, колдун?.. Очень похоже…
– Не верю, – произнес он так, как наши предки произносили заветное «чур меня!»
…Надо обо всем рассказать Мишке. Вид у сегодняшнего гостя был уж слишком крутой – нашлет еще «братков», чтоб грохнули салон… Откуда он знает про маску?.. Да раскрутил ту же Марину, а виноват буду я, если ее украдут!..
Возникшая идея сразу принесла облегчение, ведь с любым непониманием (будь, это человеческие отношения или происки потустороннего мира) лучше бороться вдвоем. По крайней мере, два здравомыслящих человека всегда смогут убедить друг друга, обосновав нужную точку зрения. (Почему-то мнение других мы воспринимаем как более авторитетное. Может, это и неправильно, но иногда выручает – вроде, делишь ответственность на двоих).
Он достал телефон.
– Привет! – голос у Миши был таким веселым и беззаботным, что эмоции, будоражившие сознание минуту назад, показались Петровичу смешными, а вовсе не страшными, – печку запустили, так что передай Светке, пусть принимает заказы со сроком исполнения через месяц. Как там у вас дела-то?
Петрович не знал, как после отремонтированной печки перейти к своим бредовым идеям.
– Нормально, – ответил он, – но желательно пообщаться.
– Так, приезжай, – голос Петровича Мише не понравился, – скажи Светке, пусть одна посидит.
– А Лена дома? – Петрович не хотел обсуждать при ней подобные темы, тем более, придется упоминать Марину.
– У нее бассейн, массаж… или наоборот, я уж не помню, но по сто грамм принять успеем…
– Я сейчас буду, – Петрович убрал трубку и стал одеваться.
//-- * * * --//
Марина заехала в библиотеку, иначе через пару дней нужных книг могло просто не оказаться, пообщалась с Оксаной, сидевшей в читальном зале, и вернулась домой.
Состояние было таким, будто экзамен уже прошел – голова пуста; все знания, которые она впихивала туда целых три дня, улетучились, а заставить себя вновь открыть учебник моральных сил не хватало – казалось, стоит дотронуться до обложки, и оттуда полезет нечто мерзкое и зловонное. Мысли ворочались лениво, совершенно не желая концентрироваться на вопросах билетов, и лишь самые безобидные термины, усвоенные еще на семинарах, иногда всплывали в памяти, будто рыбки в аквариуме. Неспешно шевельнув хвостами, они уплывали прочь, оставляя после себя ту же обволакивающую пустоту.
…Ну и пусть, – решила она, – больше я эту дрянь все равно учить не буду. Не сдам, значит, не сдам. Что ж теперь делать?.. Сама мысль показалась кощунственной – таких рассуждений она себе никогда не позволяла, даже просидев над конспектами до самого утра, когда в голове рождался уже полнейший бред. …Только не надо говорить, что заклятие маски начинает действовать, – усмехнулась, – наверное, просто я устала, – Марина потушила сигарету, думая, чем бы себя занять, но так ничего и не решив, включила телевизор.
//-- * * * --//
От телефонного звонка, который заглушил даже перезвон колоколов ратуши, Антон вздрогнул. Взглянув на часы, обнаружил, что до прихода родителей оставалось минут сорок, а сорок минут – это дней пять по «Ганзейскому времени». Два его кога как раз должны вернуться из Испании (если, конечно, по дороге их не перехватят пираты, промышлявшие в районе Гибралтара) и можно будет успеть узнать результаты экспедиции …если только всякие козлы не будут отвлекать!..
– Алло! – недовольно рявкнул он в трубку.
– Неужто ты, как баран, все долбишь свои науки? – грубо спросил Максим. Голос у него был не очень трезвый, и это удивило Антона, ведь обычно брат пил только пиво.
– Ты чего, Макс?..
– Ничего! Марина твоя, между прочим, ни хрена не учит, а болтается по магазинам! Оксаны тоже дома нет. Вот, как надо готовиться, понял?
– Поэтому ты такой расстроенный?
– Я не расстроенный!.. Я пьяный. Приезжай, расскажу.
Антон молчал, соображая, стоит ли ради этого ехать на другой конец города; соображал, наверное, слишком долго, потому что Максим не выдержал.
– Когда тебе надо, я в пыль рассыпаюсь! А сейчас я прошу, понимаешь, козел?.. Поговорить надо, так что я жду! – он бросил трубку, а Антон так и остался в растерянности, переводя взгляд с монитора на пищащую короткими гудками трубку.
…Что там стряслось? – подумал он, – может, Оксанка его кинула?.. Да не может такого быть! Если Макс захочет… Ну, а вдруг?.. Но мое-то какое кошачье дело до их собачьей жизни?.. – он бросил телефон на диван, возвращая в комнату шум прибоя и звон колоколов.
Пока он разговаривал, его коги медленно входили в порт, и теперь было самое время разобраться с привезенным товаром.
//-- * * * --//
– И что ты об этом думаешь? – Петрович ослабил галстук и расстегнул ворот рубашки.
Миша молчал. Собственно, думать «об этом» он не мог ничего – он должен был просто решить, верит он в существование длинной цепочки случайностей или нет.
– Я о чем спрашиваю? – Петрович попытался конкретизировать вопрос, – если эта фигня имеет какое-то ритуальное значение, то адепты способны на все. Например, ограбить салон.
Миша прекрасно понимал, что хотел сказать он вовсе не об этом, потому что милиция находилась совсем недалеко, и при любой попытке взлома, уйти преступникам не удастся.
– Может, лучше вернуть маску Марине от греха подальше?.. Жарко здесь. Здесь и в морозы так? – Петрович вытер пот.
– Это водка действует, – Миша улыбнулся, поднимая рюмку, – давай лучше выпьем, чем забивать голову ерундой.
– Я так и знал, – Петрович пьяно кивнул, – только очень трудно жить с этим.
– С чем? – не понял Миша.
– С тем, что она лежит у тебя в сейфе и может выполнить любое твое желание.
– А ты попробуй, попроси ее о чем-нибудь.
– Легко сказать, – Петрович усмехнулся и выпив, небрежно бросил в рот кусочек колбасы, – чтоб попробовать, надо переступить не только через себя, а через двадцать веков, прожитых человечеством. Попробовать, значит, принять, что существует не только энергетическое поле, именуемое, то ли аурой, то ли душой – с ним мы уже смирились, и ничего страшного; это всего лишь наша часть, которую мы до сих пор почему-то не замечали, а здесь…. ты что, совсем не понимаешь? Это не исследование собственного организма, а существование другого мира, которого не может существовать!
– Почему? – Миша наивно вскинул брови.
– Почему?.. Да хотя бы потому, что тогда получается, не зря инквизиторы сжигали ведьм! Не зря по углам бабы ставили блюдечки с молоком, борясь с явлением, которое мы называем умным словом, полтергейст! Не зря в ночь на Ивана Купалу ищут цветок папоротника и забивают в гробы осиновые колья! Все не зря, а мы живем…
– …в своей резервации, – закончил Миша.
Алкоголь рождает в голове самые сумасбродные идеи, и Мише вдруг захотелось, чтоб тот, запредельный мир действительно существовал; причем, он не мог объяснить, зачем ему это.
– Слушай, – он придвинулся к Петровичу, – Василий говорил… Ты не помнишь случайно, когда надо приехать, чтобы познакомиться с лешим? Давай поедем и во всем разберемся.
Петрович смотрел совершенно обалдевшими глазами и только громко сглотнул слюну.
– Чего ты уставился? Вспомни, что сам же рассказываешь покупателям. Кто-нибудь из них смеялся над тобой?
– Но это ж сказки! – Петрович в сердцах хлопнул ладонью по столу, – это как красивый фантик от конфеты! Без него конфету не купят, но его-то потом все равно выбросят!
– Петрович, – Миша снова наполнил рюмки, – спор наш беспредметен. Хотя, в принципе, я с тобой и не спорю. Оно, либо есть, либо нет, что б мы сейчас не доказали друг другу, согласен?
– Согласен! – огрызнулся Петрович, – но я-то хотел от тебя совсем другого! Я хотел, чтоб ты сказал: – Петрович, не мучайся дурью. Все это чушь!.. И я б тебе поверил, а ты…
– А я не хочу так говорить! – азартно подхватил Миша.
– Ну, и?.. – Петрович осторожно поднял рюмку, ожидая продолжения, и оно последовало, но такое, от которого рюмку пришлось поставить.
– Поехали в салон, – предложил Миша, – пусть твоя замечательная маска сегодня же ночью продемонстрирует нам, существует тот мир или нет.
– Ты с ума сошел, – Петрович неожиданно успокоился, почувствовав себя единственным нормальным человеком в мире. А что можно обсуждать с сумасшедшими?..
– Да брось ты, – Миша засмеялся, – я ж не такой дурак, как ты думаешь. Мы сначала поставим условие – к утру вернуть нас на место живыми и здоровыми.
– Ты поставишь ей условие?..
– Ну, попросим, какая разница? Ты ж говоришь, что она исполняет желания.
– Это не я говорю. Это…
– Тс-с, – Миша прижал палец к губам, потому что хлопнула входная дверь.
– Это говорит Марина, – прошептал Петрович.
– Привет, Петрович, – Лена остановилась на пороге кухни, ехидно оглядывая мужчин, – что это вы тут без меня делаете?
– Садись, – Миша отодвинул стул.
– Кроме колбасы и консервов у вас ничего вкусного нет? – она села, привалившись к Мише плечом, – а то после бассейна кушать очень хочется.
– Ладно, я пошел, – Петрович поднялся, – Миш, ты завтра к нам заедешь?
– Я еще сегодня заеду.
– Ну, дуракам закон не писан, – Петрович вздохнул.
– Что ты переживаешь? – Миша вышел в коридор вслед за гостем, – сам же говоришь, что ничего этого нет. Вот, я тоже хочу убедиться.
Петрович подумал, что и у него периодически возникало такое желание, но он никогда не решался его осуществить. Молча пожав Мишину руку, он вышел.
– Куда ты так поздно? – Лена обняла Мишу.
– На работе забыл кое-что. Забрать надо, – Миша поцеловал ее, – не волнуйся, я быстро. Думаю, менты не заберут, когда буду снимать сигнализацию.
– Надеюсь, чудо ты мое, – она ласково растрепала его волосы, – я жду тебя.
– Правильно, – Миша улыбнулся, – в теплой постельке.
//-- * * * --//
Водитель «Жигулей», которые Петрович остановил возле Мишиного дома, оказался на редкость неразговорчивым, зато магнитофон орал на полную громкость, подчиняя сознание незатейливому тесту о том, что «…ты не любишь меня и я тебя не люблю…». Эта трагическая ситуация упорно вдалбливалась в сознание писклявым жалобным голоском и монотонным ударником. Под их воздействием мысли дробились и исчезали сами собой.
Даже поднявшись домой, Петрович продолжал слышать в голове назойливое «тыц-тыц-тыц….», однако тишина и знакомая обстановка быстро вернули мысли в прежнее русло. Правда, нельзя сказать, что это оказалось лучше, ведь гораздо проще переживать наивные страсти двух подростков, чем ощущать себя единственным здравомыслящим человеком в толпе сумасшедших. На ум пришла спасительная фраза Леонида Андреева: «Если тысяча убивает одного, значит, победил этот один», но, в данном случае, и она не срабатывала, потому что речь шла не о борьбе человека с другими людьми, а о столкновении с огромным непознанным миром, который гораздо страшнее сотен тысяч гонителей.
Может быть, дело было не в мыслях, ищущих выход из тупика, а в выпитой водке, но Петрович почувствовал, как голова его пухнет, и мозгам становится тесно в костяной оболочке; попытался сжать виски руками, сдерживая неминуемое разрушение черепа. …Надо, чтоб прошла эта ночь, – подумал он, – если Мишка все-таки решится поставить свой дурацкий эксперимент, то завтра утром все станет окончательно ясно. Надо только, чтоб прошла эта ночь…
Снотворного Петрович не держал, да и какое снотворное, если уже начал принимать совсем другое «лекарство»? Поэтому он открыл холодильник и извлек полбутылки водки, давно ожидавшие там подходящего повода; вылил содержимое в стакан и тут же выпил.
…Вот, теперь нормально, – решил он, зная своей организм, – теперь я буду спать сном младенца… Думаю, Мишка не очень обидится, если утро я начну с бутылочки пива… С этой, такой хорошей, человеческой мыслью он расстелил постель и рухнул. Головокружительный тайфун тут же принялся раскручивать тело, стараясь поднять его к неведомым высотам. …Это же карусель!.. – вспомнил он радостно. Попытался повернуться на бок… и не почувствовал постели; заставил себя открыть глаза, но не понял, где находится.
Первым его ощущением стал даже не испуг, а легкость. Никакой головной боли и тяжести в желудке – вообще, ничего! А перед глазами покачивалось в такт его движениям что-то ровное и белое, похожее на снег. Протянул руку и коснулся странной поверхности, но она оказалась теплой и шершавой. …Потолок, – догадался Петрович. Осознание этого, в комплексе с полным отсутствием ощущений, наталкивало на страшную мысль, – я умер. Я ж читал о том, как душа покидает тело, сначала кружась по комнате и наблюдая с высоты за происходящим, а потом попадает в белый тоннель и несется… вот, куда?..
Он внимательно изучал незаметные снизу бугорки и песчинки штукатурки. …А ведь снизу казался идеально ровным… Хотя, какая мне теперь разница?.. Наверное, зря я допил эту «несвежую» водку. Или дело не в ней – месяц назад сердечко-то уже покалывало. Сейчас я его просто не чувствую… Опять же, какая теперь разница?.. Зато очень приятное состояние, только зачем тогда было все остальное?.. Вовремя Мишка отремонтировал печь – как раз, чтоб выковать мне красивую могильную ограду…
Мысль о могиле вызвала почти садистское желание в последний раз увидеть свое тело без гроба и траурной атрибутики – такое естественное, разметавшееся по постели; и разрыдаться над тем, что составляло его «Я». Это невозможно сформулировать словами – лишь мозг способен с помощью необъяснимых и всеобъемлющих символов, составить понятие «жизнь». Зато какое замечательное ощущение свободы и независимости обрел он взамен всего этого!..
Желание рыдать над собой прошло. Может быть, то, что ждало его впереди ничуть не хуже прежнего, просто он об этом пока не знает. Такое же состояние ностальгии испытываешь, когда твой поезд отходит от перрона. Но постепенно оно сглаживается, уступая место радостному покою – ты твердо знаешь, что существуешь, и просто у тебя закончился определенный отрезок жизни, а завтра утром, как только состав подойдет к незнакомому перрону, тут же начнется новый.
Действительно, жгучей тоски, которую Петрович довольно часто пытался представить еще в той жизни, так и не появлялось. Что он здесь оставил такого, о чем стоило б тосковать? Несколько женщин, которые его, то ли любили, то ли не любили? Несколько друзей, которые будут рады вновь собраться вместе на поминках, чтобы выпить и поговорить о предстоящих делах? Салон, который будет работать с ним или без него?.. А покупатели просто решат, что он уволился. Было немного жаль только своего тела, своего узнаваемого и неповторимого облика. …И как там мое тело? В какой позе застало меня это удивительное превращение?..
Едва уловимым движением – скорее, умственным, чем физическим, он повернулся, едва не задев люстру, и увидел белую постель с откинутым одеялом. Тела не было. Шок, который наступил вслед за этим открытием, оказался в несколько раз сильнее, чем при осознании собственной смерти.
…Тело – это ж бренные останки! Они всегда должны оставаться на месте, что бы ни происходило с душой. Науке не известны случаи, когда покойник уносил свой прах в мир иной!.. Выходит, я не умер?.. Но что тогда происходит?.. И вот тут возник страх – страх человека, наделенного плотью, и поэтому способного чувствовать боль, и еще способного испытать смерть, которая снова стала страшной и неразрешимой тайной. Страх этот оказался настолько огромен, что Петрович почувствовал, как пульсирует сердце, возвращая тело …куда и откуда?..
Он зажмурился, ожидая, что очнется на постели, в холодном поту, но вместо этого ощутил сильный удар, будто действительно упал с высоты, а в нос уже вползал прохладный и влажный запах гниющих листьев. …Боже, неужели опять?!..Если я снова превращаюсь в дерево, то лучше умереть сразу!.. Легкость, которую он испытывал пять минут назад, показалась чудесным даром, по сравнению с земной жизнью, причем, в любом ее проявлении. Он боялся пошевелиться, потому что пока неподвижно лежишь с закрытыми глазами, сохраняется ощущение того, что ты остался прежним, и это всего лишь сон.
…Стоп! Но ведь это и есть сон! И тогда, и сейчас! Надо только суметь проснуться! Хоть бы зазвонил телефон или кто-то бросил камень в окно!.. Петрович нашел в себе силы резко открыть глаза. Перед самым лицом, подняв красноватой шляпкой прошлогоднюю листву, стоял огромный гриб; рядом он увидел свою руку с белой кожей и розовыми ногтями. Значит, он остался человеком. Значит, это совсем другой сон!.. Пошевелил пальцами, с удовольствием наблюдая, как они подчиняются командам мозга.
С трудом поднялся, осматривая себя с ног до головы. Самым удивительным оказалось то, что он был босиком и в трусах – тех самых, в которых ложился спать. Это жутко роднило сон с реальностью, но мысленно-то он все равно знал, что это неправда. Его сознание больше не желало углубляться в анализ параллельных миров, даже если таковые и существуют.
…Это сон. Пока я нахожусь в нем, надо жить по его законам, и больше ничего, – Петрович отряхнул прилипшие листья. Он не знал, где находится и куда должен попасть, но куда-то обязательно должен. Сон ведь не может быть бесконечным и бессмысленным, поэтому то, во имя чего он попал сюда, может возникнуть мгновенно и ниоткуда – надо только идти, причем, абсолютно в любую сторону.
Петрович сделал несколько шагов и обратил внимание, что стало гораздо темнее – вроде, каждый его шаг длился не меньше часа. Вернулся на прежнее место, но время успело зафиксироваться, и серые сумерки, выползавшие из-за деревьев, не желали отступать. Еще раз огляделся, ища подсказки или наводящего знака, но вокруг стоял лишь замерший лес, ожидая, что ж он предпримет дальше.
Возникла мысль, влезть на дерево, но могучие стволы уходили высоко в небо, образуя темно-зеленый свод, а нижние сучья располагались так высоко, что требовалось быть Тарзаном или Маугли, чтоб вскарабкаться по ним. Оставалось единственное – перемещаться пешком наугад.
Теперь он решил идти в другую сторону. Сделал осторожный шаг, потом другой, и с ужасом обнаружил, что тьма продолжает сгущаться. Значит, дело вовсе не в направлении, а в самом движении – будто солнце было привязано к ноге, и он непроизвольно тащил его за горизонт.
…Дурацкий сон. А, с другой стороны, может, так же быстро наступит рассвет, пройдет день, потом опять ночь?.. И так, пока я не приду куда-нибудь… Он вздохнул, собираясь с духом, и зашагал, огибая возникавшие на пути стволы.
Шагов через двадцать, когда деревья почти слились в сплошную мрачную стену, ему неожиданно повезло – он набрел на старое кострище. Выжженный пятачок с кусочками древесного угля, хоть и не представлял практического интереса, но вселял надежду, что эти места обитаемы; возможно, недалеко даже есть населенный пункт, до которого можно добраться.
Еще возле кострища он увидел поросшую травой кучку мусора. Сверху лежала консервная банка без этикетки, из-под которой торчал край полиэтиленового пакета. До кучи была всего пара шагов, но их вполне могло хватить, чтоб стемнело окончательно и стало невозможно разглядеть свою добычу. Петрович лег на землю, и его роста как раз хватило, чтоб дотянуться до банки, под которой неведомые туристы оставили для него «посылку». По-другому расценить свою находку Петрович не мог – в пакете с остатками хлебных крошек лежал старенький фонарик «летучая мышь». Он несколько раз сжал его; раздалось жужжание, и тусклый лучик осветил ствол ближайшего дерева.
Петрович поднялся, бережно держа это «чудо техники», ведь, благодаря нему, не требовалось экономить шаги. Если сначала Петрович считал их, пытаясь определить длительность светового дня, то теперь это занятие потеряло смысл – наоборот, надо было двигаться как можно быстрее, так как подбросивший фонарик, наверняка должен был позаботиться и об остальном.
Но двигаться быстро все равно не получалось – приходилось тщательно освещать дорогу, чтоб не разбить босые ноги о торчащие повсюду корни и сухие сучья. Занятый этим, он даже не заметил, как появилась луна. Вернее, саму ее он так не увидел из-за густых крон, но бледный свет постепенно наполнил лес (видимо, вне зеленого шатра, наступило полнолуние). Идти стало легче – по крайней мере, открылась какая-никакая перспектива, а не тоннель, пробитый лучом «летучей мыши».
Петрович вышел на поляну. Памятуя прошлый «подарок», внимательно осветил каждый уголок, но ничего не обнаружил; провел лучом по деревьям… и вдруг вдалеке мелькнул ответный огонек. Подсознательно Петрович понимал, что сон, рожденный его собственным воображением, не может закончиться для него гибельно – выход рано или поздно обязательно появится, но эффект неожиданности всегда имеет место.
Огонек светился довольно далеко, но там определенно находились люди. …Может, если я доберусь до них, то сразу проснусь, и все закончится? Наступит настоящее утро; можно будет выпив пива, идти на работу… И Петрович побежал, благо лес становился реже, а луна поднималась выше, сея загадочный свет, так любимый авторами мистических триллеров. Но сейчас он не пугал, являя собой дополнительный источник освещения.
Огонек приближался. Петровичу показалось, что он уже видит спешащего к нему человека, и замахав руками, крикнул:
– Эге-гей!!..
Человек тоже замахал в ответ, отчего фонарик запрыгал в его руке, и тоже крикнул:
– Эге-гей!!..
На радостях Петрович сделал большой прыжок, но споткнувшись о корень, полетел на землю. Он лежал, приникнув щекой к сырой земле, пока дыхание окончательно не восстановилось. Только после этого, не спеша поднялся; осмотрел ссадины, и, кроме разбитого колена, не нашел ничего страшного. Подняв глаза, он обнаружил, что за все это время его визави не приблизился ни на метр, при этом стоял и светил себе на ноги, вроде, тоже только что упал.
Чтоб опровергнуть недоброе предчувствие, Петрович провел лучом по кронам деревьев, и визави в точности повторил жест. …Это невозможно – такое огромное зеркало!.. Да и кто будет ставить его посреди леса? Хотя, я все время забываю, что это сон…
Не торопясь, Петрович побрел навстречу своему отражению. Больше всего его радовало, что это не мираж, за которым можно бесконечно двигаться к горизонту. Он уже различал темное пятно бороды, взъерошенные волосы, но теперь вставал другой вопрос – что же там, в зазеркалье, и можно ли туда проникнуть?
Наконец, они столкнулись. Ладонь к ладони. Лоб ко лбу. В первый момент Петровича поразило, что зеркало теплое и гибкое, будто перед ним находился живой человек. Сделал шаг вправо, потом влево, но отражение, естественно, следовало за ним, преграждая путь.
…Так можно дергаться до второго пришествия – свое отражение нельзя обмануть, – Петрович в раздумье остановился, – и что, идти вдоль зеркала, в надежде, что оно когда-нибудь кончится?.. Но это сон, и оно может не кончиться никогда. Вернуться назад? Зачем? Там же ничего нет… Но если зеркало такое гибкое – вдруг я окажусь сильнее двойника?..
Петрович отошел метров на десять и наклонив голову, устремился на таран; врезался всей массой в упругую поверхность… и услышал смех. Но сам-то он не смеялся в это мгновение!.. Обалдело поднял голову – над ним, вздрагивая от хохота, кривлялась отвратительная рожа черного тополя. Осокорь был точно таким, как на фигуре Василия, только уменьшился в размерах, наверное, чтоб сравняться с Петровичем.
– Ты так рвешься в наш мир? – спросил он, переставая смеяться. Глаза его угрожающе сверкнули, – ну, что ж… милости просим, – послышался звон стекла, и сотни осколков посыпались на Петровича, вонзаясь в тело. Упав на землю, он сжался, закрыл глаза, а через минуту стал различать нестройные голоса.
– Ой, семечко ясеня принесло! – удивленно воскликнул женский голос, – откуда оно?
– Надо укрыть его, чтоб не засохло.
– Не надо! Еще не время! – голос Осокоря Петрович узнал бы и из тысяч других, – пока это глупый человечишко, но мы не можем убить его, потому что он должен стать ясенем.
Петрович осторожно открыл глаза, страшась мира, который должен был увидеть, но перед ним мигал красный глазок, сигнализировавший, что напряжение на телевизор подано – он всегда засыпал, глядя на него.
…Боже, какой кошмарный сон!.. Но, слава богу, все закончилось, – Петрович с облегчением вздохнул, – опять эти чертовы деревья. Вот, натворил Вася шедевров!.. Он хотел лечь поудобнее, но почувствовал, что тело ломит, будто его долго били. Вскочил, припадая на правую ногу; хлопнул ладонью по выключателю и зажмурился, спрятав лицо от яркого света, а когда открыл глаза, первым делом увидел разбитое в кровь колено. Руки, плечи, грудь были исполосованы мелкими порезами и царапинами, а на ладонях остались следы от сырых прелых листьев.
Голова закружилась, и он бы, наверное, упал, если б не схватился за стол. …Я – ясень, а никакой ни Вячеслав Петрович. Вячеслав Петрович – моя кличка. Понять это невозможно, осмыслить тоже, но оно есть, как есть на земле жизнь, появившаяся неизвестно откуда, и еще многое другое!..
Надо было обмыть раны, и до утра еще останется время, чтоб попытаться выработать схему, при которой возможно существовать в этой новой двойственной жизни. Он с сожалением вспомнил удивительное состояние легкости полета, которое испытал, зависнув под потолком – лучше б он остался в нем навсегда…
//-- * * * --//
– Везет тебе, – Оксана плотнее укрылась пледом, – завтра сдашь и отмучаешься.
– Сказала тоже! Был бы он последний… Свет выключать?
– Последний – не последний, а мне еще целый день ходить на нервах.
Марина подумала, что Оксана, пожалуй, права, потому что знаний этот лишний день не добавит. Хорошо бы вообще сдавать экзамены через день – прочитал, сдал и забыл.
– Пошли завтра с нами, – предложила она, – думаю, Мила тебя не выгонит.
– А это идея, – Оксана приподнялась на локте, – я подумаю.
– Так что, будить тебя завтра?
– Буди, конечно. Или сдавать пойду, или учить буду – все равно валяться некогда.
– Тогда спокойной ночи, – Марина повернулась на бок и закрыла глаза. …А я и вправду как-то спокойно себя чувствую, – подумала она, – не знаю, в чем причина, но факт на лицо – чтоб я в одиннадцать ложилась спать в ночь перед экзаменом?.. Это же нонсенс!.. Интересно, что будет завтра? Если это работа маски, то я должна вытащить шестнадцатый билет. Шестнадцатый билет…
Она увидела себя, подходящей к аудитории; вся группа стояла вдоль стен, пропуская ее. …Блин, почему так, ведь обычно заходят по пять человек?.. Хотя какая разница?.. Она открыла дверь и остановилась в изумлении – впереди был лес. Тот самый дремучий лес, который явился ей под колесами Боевого Коня Орлика; в который она так и не смогла попасть из ванной. Теперь он занимал все пространство, и достаточно было сделать шаг, чтоб оказаться на земле, поросшей буро-зеленым мхом. …Остальные, наверное, знали об этой фигне, поэтому и пропустили меня первой. Гады, я вам запомню!.. Она сделала тот самый шаг, и дверь за спиной закрылась; не хлопнула, а закрылась так мягко и плотно, что каким-то необъяснимым чутьем Марина поняла – выйти отсюда невозможно, пока не сдашь экзамен.
– Смелее, девушка, – раздался голос из глубины леса.
Марина огляделась, ища экзаменатора, но ни одно деревце не шелохнулось, ни один листочек не дрогнул, ни одно живое существо не проявило себя никоим образом. Она прекрасно понимала, что все здесь неправильно – как можно вместо родного вуза оказаться лесу; как сдавать экзамен невидимому преподавателю?.. Да и преподаватель ли это?.. Но страха почему-то не было, и она осторожно двинулась вперед.
Миновала огромную липу с растрескавшейся корой и блестевшими на листьях капельками сока; несколько дубов, таких могучих, что под их кронами царил вечный полумрак, и увидела сбившееся в кучку семейство кустарников с ровными длинными побегами и большими круглыми листьями. Твердые зеленые плоды подсказали, что это орех.
Голос больше не звал ее, и в лесу стояла мертвая тишина. Марина остановилась, размышляя, зачем идет туда, где никого нет. Оглянулась, собираясь вернуться, но не обнаружила двери, через которую вошла – деревья обступили ее со всех сторон. Подняла лицо, но сверху была та же зелень и те же сплетенные между собой сучья. …Как я могла заблудиться в аудитории?.. Хотя, какая это аудитория, если деревья растут не в горшках, а прямо из земли?.. Никакой это не экзамен… Надо выбираться отсюда, но как?..
Единственное, что Марина помнила, была липа, встретившаяся ей первой. …Там дверь. Только как найти ее среди массы деревьев?.. Прислонилась к бугристому прохладному стволу и задумалась.
– Ты будешь сдавать или нет? – послышалось сверху.
– Буду, – Марина вскинула голову, но опять никого не увидела, – я ж готовилась, честное слово… А какой предмет надо сдавать и где Людмила Викторовна?
– Зачем же пришла, если не знаешь, что сдавать? Думаешь, если тебе дали возможность победить страх, то за это от тебя ничего не потребуется? Ты должна сдать экзамен.
– Какой экзамен?.. Я, например, готовилась к психологии…
– Не прикидывайся, а то ж мы можем все забрать назад.
Дерево, под которым стояла Марина, вдруг затряслось от смеха. Дрожь эта цепной реакцией поползла по всему лесу, зловеще раскачивая ветви, и тут Марину охватил ужас, причем, не перед чем-то конкретным, а ужас всеобщий, от которого замирает сердце и ноги отказываются нести тебя из этого кошмара, потому что кошмар везде. Она несколько раз судорожно схватила ртом воздух, чувствую, как из глаз сами собой катятся слезы.
– Не надо… Я сдам экзамен, – прошептала она настолько тихо, что за шумом леса не услышала собственный голос, – честное слово, пожалуйста…
Она прижалась к стволу, цепляясь за него руками и увидела, что слезы капают на ночную рубашку, оставляя влажные пятна. …Почему я в ней?!.. Как я могла явиться в таком виде на экзамен?!.. Но придумать объяснение не успела, потому что другой суровый голос сказал:
– Значит, ты готова к экзамену?
– К какому?.. – сквозь слезы она различила страшное лицо Осокоря. И не только его – все деревья вдруг обрели лица. Ноги подкосились, и она бесчувственно сползла на землю.
Очнулась Марина совсем под другим деревом. Его тонкие ветви с маленькими овальными листочками, изгибаясь, лезли под рубашку, вздувавшуюся от этого в самых неожиданных местах и делая тело похожим на трансформер; они сжимали грудь, гладили спину, причем, эти прикосновения вовсе не казались неприятными – скорее, они смутно ассоциировались с недавней ночью в доме Василия. Только тогда ничто не стесняло движений, а сейчас Марина чувствовала себя прочно связанной по рукам и ногам.
Она попыталась шевельнуться, но ветки только сильнее впились в кожу. Ей, правда, удалось повернуть голову, потому что шею никто не сжимал, иначе б она задохнулась. Марина увидела над собой лицо с тонкими насмешливыми губами, которое помнила прекрасно; почувствовала, как ветка ущипнула ее грудь, но это не походило на эротическую фантазию.
– Ты не поняла? – Рябина улыбнулась, – я твое дерево; я буду с тобой, пока ты не станешь мной.
– А разве так бывает? – спросила Марина. То, что разговор шел на нормальном человеческом языке, немного ободрило ее. Еще б сбросить путы, нагло ползшие по ногам все выше и выше!.. Она попыталась сжать колени, но и это не удалось.
Рябина не ответила на вопрос, предоставив ей самой решать, бывает так или нет.
– Ты должна сдать экзамен, – предупредила она строго, – иначе мне придется наказать тебя. Тебе ведь не хочется этого?
Марина испуганно замотала головой, и увидела, что сверху опускается омерзительный сук – без единой веточки, без единого листочка, гладкий и ужасно толстый. Он покачивался в воздухе, и Марина заворожено смотрела на него, чувствуя, как страх вытесняет остальные мысли. Сук коснулся ее тела, сначала обвив талию, потом грудь и стал, словно кобра под дудочку факира, подниматься к лицу. Только тогда Марина поняла, на что же он похож, и в ужасе зажмурилась. …Только не это! Такой огромный и страшный!.. Она почувствовала, как покрывшийся странной пеной сук пытается разжать ей губы; замотала головой так, что волосы разлетелись волной, закрывая лицо.
– Но ведь тебе это нравилось, – засмеялась Рябина.
– Я не хотела! – и тут Марина поняла, что совершила ошибку – сук успел воспользоваться моментом, и больше она не могла говорить, а лишь бессмысленно мычала, мотая головой.
– Врать не хорошо, – назидательно заметила Рябина, зато сук при этом бесследно исчез, выполнив свою миссию.
– Я, правда, не хотела… – Марина всхлипнула.
– Девочек, которые врут, надо наказывать – Рябина собрала в пучок самые ровные прутья, – нет, ты хотела, а орешник, он же добрый – его, что ни попросишь, все сделает…
Марина почувствовала, как кто-то схватил ее за плечо.
– Мари, ты чего? Так заорала – я чуть с кровати не улетела!
Марина обвела испуганным взглядом темную комнату, чувствуя удары собственного сердца и не в состоянии произнести ни слова. В окно по-прежнему заглядывала луна, рисуя знакомые очертания мебели и брошенной на стуле одежды, а рядом склонился стройный силуэт, но, к счастью, это была не Рябина.
– Мари, – повторила Оксана, – кошмарик приснился, да?
– Да… – Марина еще никак не могла поверить, что так вовремя проснулась. Интересно, чем бы все закончилось, если б Оксанки не оказалось рядом?.. Вернее, чем бы закончилась, Марина прекрасно знала, а, вот, сумела б она выбраться оттуда без посторонней помощи?..
– Расскажи, а? Жуть люблю сны, – Оксана присела рядом.
– Не, – Марина покачала головой.
– Ну, Мари, я ж тебе рассказываю. Ну, расскажи… – Оксана включила свет, – ой, что это?
– Где? – Марина села, опустив ноги, и увидела на руке яркую красную полосу, похожую на неглубокий рубец; подняла рукав и обнаружила еще одну на плече.
– Слушай, листья какие-то… Откуда они? – Оксана сняла у нее со спины маленький овальный листочек, – классные у тебя сны, прямо с картинками.
…А вдруг сон продолжается, и никакая это не Оксанка, а Рябина приняла ее облик?.. – облизнув губы, Марина почувствовала знакомый привкус, являвшийся еще одним подтверждением реальности сна.
– Пойду, умоюсь, – она поспешно встала, и закрывшись в ванной, с удовольствием плеснула в лицо теплой водой; почистила зубы …Но если Оксанка превратилась в Рябину, то сейчас она станет меня лупить… Нет, это невозможно! У нее другой голос, да и не похожи они…
Еще Марина приняла душ, а когда вернулась, Оксана уже мирно спала. На цыпочках, чтоб ненароком не разбудить ее, прокралась к постели и расправив простыню, увидела еще один маленький зеленый листок.
…Завтра… вернее, уже сегодня, у меня экзамен по психологии, а не по… – эта мысль настолько резко ворвалась в сознание, что мигом вытеснила ужасы предыдущей «серии», – а я ничего не знаю!.. Дура!.. Учить надо было, а не к Петровичу ездить!.. А если не сдам… никакая Рябина меня не накажет, но, вот, мать денег на сапоги, точняк, не даст… а зачем они мне, если еще лето?.. – Марина смотрела на листок, который мяла в руках, – какое, блин, лето?..
Мотнула головой, пытаясь отделить сон от реальности, однако все настолько перепуталось, что разобраться станет возможно только утром, когда встанет солнце, заработает телевизор, и по улицам покатятся автомобили. …Пока есть время, надо учить… – она взяла учебник и отправилась на кухню.
//-- * * * --//
Одинокий фонарь освещал двор с вереницами детских следов на белых газонах, покосившейся снежной бабой и замерзшими до весны качелями. Чуть дальше – кубик трансформаторной будки; несколько тополей потухшими свечками тянулись к беззвездному небу, а луна, спрятавшись в облако, казалась какой-то ненастоящей. И ни души вокруг!
Лена давно приняла душ, поужинала, помыла посуду и даже успела посмотреть концовку фильма, поняв, что все закончилось хорошо, ведь молодые и красивые герои, обнявшись, шли по утреннему шоссе навстречу восходящему солнцу. Теперь она стояла у окна и задумчиво смотрела вниз – прошло три часа, а Миша не возвращался, и это притом, что туда – обратно, даже по дневным пробкам можно было обернуться за час.
Примитивно обманывать ее и ехать куда-то в другое место, он бы не стал, хотя б потому, что это не имело смысла – Лена никогда не проверяла, где он бывает. Если б он сказал, что едет к тому же Петровичу и неизвестно, когда вернется, она б поверила, пусть и с определенной долей обиды. Но он сказал то, что сказал, и его нет уже три часа.
Хоть это и противоречило ее принципам, но, то ли странный разговор, концовку которого она захватила, то ли необъяснимое ощущение тревоги подсказывали, что сегодня можно поступать не так, как всегда. Лена набрала номер салона. Прождав десять долгих гудков, но так и не услышав ответа, положила трубку. Недовольно посмотрела на мобильник, оставленный Мишей на столе. Обычно он никогда не расставался с ним, а сегодня, вот, взял и забыл.
…Не мудрено, – Лена вздохнула, – что-то сегодня мужиков понесло… Может, его забрали в ментовку?.. Хотя не такой он пьяный… или на него напали?.. А что – идет выпивший человек… В наше время это даже более вероятно. И что тогда делать?..
Она попыталась представить сложную систему поисков, включающую обзвон больниц и моргов, заявление в милицию и, наверное, еще что-то, что ей подскажут по ходу.
…И все равно никто никого искать не будет, пока весной труп сам не появится из-под снега… Боже, что я несу?.. Это какая-то непредвиденная ситуация, как с последней поездкой! Он вернется и все расскажет!.. – прошлась по пустой квартире, – а если она так и останется пустой?.. Хотя тогда и меня здесь не будет, если Миша не оставил завещания. Я ведь просто люблю его… может, и стоило как-то все узаконить?..
Что за идиотские мысли? Почему обязательно что-то должно случиться? Может, позвонить Петровичу?.. Зачем – он же ушел раньше… Но что-то ведь надо делать!..
Лена нашла номер такси. В ожидании машины она оделась; как успела, восстановила макияж и сунула в сумку газовый баллончик, без которого Миша запрещал ей вечером выходить на улицу – она слушалась, хотя с трудом представляла, как успеет достать его, снять крышечку, да еще направить кому-то в лицо.
После звонка диспетчера Лена выглянула в окно и увидела светлые «Жигули», упершиеся в стену светом фар.
– Из гостей? – весело спросил таксист, распахивая дверцу, – и почему таких красивых женщин отпускают без эскорта?
Лена взглянула на него, ни зло и ни раздраженно, а, скорее, укоризненно. Он, наверное, хороший парень, но ей просто не хотелось разговаривать – она пыталась понять, зачем едет.
…Чтоб убедиться, что Мишки там нет? А вдруг утром он скажет, что отказала сигнализация, и пришлось всю ночь сидеть за сторожа, а телефон просто (вот, просто!) не работал, и все? И что тогда мне делать? Сказать, что я все знаю?.. Тогда надо будет расстаться. А не говорить… тогда зачем я еду?..
Но машина уже вырулила из двора, и разворачивать ее было, по крайней мере, нелепо…
Ночной город всегда наполнен мистикой. Громады темных домов и пустые широкие улицы, словно пытаются убедить, что жизнь ушла отсюда навсегда, и в это даже можно поверить, если ехать долго-долго. Но в какой-то момент понимаешь, что она не могла исчезнуть, ведь утром все вернется и примет привычный вид – она просто уходит на время, но куда?.. Этого Лена не знала.
Вдоль всего проспекта бессмысленно мигали желтые глаза светофоров, и неизвестно к кому обращенные рекламные щиты призывали немедленно отправиться за покупками; редкие машины двигались почти неслышно, не нарушая общей безжизненности пейзажа. Глядя на них, Лена подумала как будет добираться обратно. …Надо попросить, чтоб таксист подождал. Это ж две минуты – постучать в запертую дверь, глянуть на темные витрины… и поеду домой, ждать утра с твердым убеждением, что я – полная дура!..
– Мне к салону «Антик», – попросила Лена, когда они поравнялись с огромным зданием развлекательного центра. Яркие огни казино и музыка, доносившаяся из ресторана, наконец-то объясняли, куда уходит по ночам жизнь – ни в какое-то мистическое небытие, а, именно, сюда, где в совершеннейшем безвременье зарабатываются и тратятся деньги.
– Там поворота нет, а, вон, видите, менты стоят.
Лена повернула голову и увидела, что прямо напротив салона стоит желтый милицейский «бобик». Сердце ее тревожно сжалось. …Может, на него напали, когда он выходил?.. А где тогда «скорая»? Или его уже увезли?.. Нет, тогда б менты тоже уехали. Они случайно здесь стоят… случайно!..
Такси обогнуло сквер, въехав с другой стороны, и остановилось напротив патрульной машины. Лена смотрела на нее, пытаясь заметить, если не лежащее рядом тело, то, по крайней мере, следы крови, поэтому вздрогнула, когда водитель удивленно воскликнул:
– Ни фига себе!.. У них что, вечеринка?..
Она повернула голову. Дверь в салон оказалась распахнута настежь, а в витринах вспыхивали разноцветные огни. Сначала Лене показалось, что это новогодние гирлянды, но вспышки были ярче, возникали абсолютно бессистемно и, самое главное, их источник находился где-то в глубине салона.
Из желтого УАЗа неуклюже вылез милиционер в тулупе, делавшем его ужасно толстым; подошел к «Жигулям» и отдав честь, постучал в стекло. Таксист вышел, но Лена не слышала, их разговора – видела только, как сержант проверил документы и вернул их владельцу. Она распахнула свою дверь, но не успела сделать и шагу, как сержант уже оказался рядом.
– Девушка, а ваши документы?
Открыв сумочку, Лена сначала нащупала газовый баллончик и только потом паспорт – хорошо, что сегодня она продлевала абонемент в бассейн и забыла его выложить.
– Елена Михайловна, – сержант разочарованно вернул документ, – можете следовать.
– Спасибо, – презрительно усмехнувшись, она вернулась к машине, – подождите меня.
– Пока с вас двести, и подождем, – водитель пожал плечами.
– Только не уезжайте, прошу вас, – Лена протянула деньги.
Сержант терпеливо ждал, куда же она пойдет, потому что ни жилых домов, ни круглосуточных магазинов поблизости не было, а у казино имелась своя охраняемая стоянка.
– Вы куда, Елена Михайловна? – он поймал ее за рукав, едва Лена направилась к салону.
– Туда, – она указала на дверь.
– Сейчас час ночи. Все закрыто.
– А я вижу, что открыто!
Страх перед неизвестностью еще не успел появиться, пока рядом стоял этот бестолковый сержант и тихонько урчали «Жигули».
– Елена Михайловна, пройдемте со мной в машину, – предложил сержант.
– Никуда я не пойду! – резким движением она освободила рукав, – я трезвая, имею при себе паспорт и не нарушаю общественный порядок! Я – жена хозяина салона и хочу знать, почему он открыт среди ночи, а рядом стоит милиция и ничего не делает! Может, вы «крышуете» грабителей?.. (Словечко она почерпнула из криминального романа, и никогда не думала, что она пригодится ей в обыденной жизни).
Сержант опешил от такой наглости, и пока он хлопал глазами, соображая, оскорбили его при исполнении служебных обязанностей или еще нет, Лена решительно пошла к дверям.
– Подождите! – крикнул сержант, – не входите! Там…
Но Лена уже закрыла за собой дверь.
В помещениях салона она ориентировалась прекрасно и сразу поняла, что вакханалия огней происходит в зале, где командовал Петрович. Оттуда же доносился запах гари. Лена растерянно остановилась – ее решимость поубавилась, как только она оказалась в изолированном от внешнего мира пространстве. Но и бежать было некуда, потому что снаружи остался сержант, который наверняка не простит ее выпада – по телевизору недавно рассказывали похожий случай. Тех ментов потом уволили, но кому от этого легче?..
Неожиданно раздался треск, напоминавший электрический разряд, и яркая оранжевая вспышка озарила зал. …Господи, все ж просто! Пробило проводку! Мишку ударило током, и он, наверное, без сознания! Еще несколько минут, и все вспыхнет, если не вызвать пожарных… Теперь все зависело от нее. Первый раз в жизни от нее что-то зависело!..
Лена героически бросилась навстречу сиянию, но замерла на пороге, не увидев, ни языков пламени, ни искрящихся оголенных проводов, как это показывают в кино. Зал переливался, меняя цветовую гамму от бледно-розового до ярко-алого. Зрелище выглядело бы просто восхитительным, если б не разбитые витрины и экспонаты, в беспорядке валявшиеся на полу. Посреди этого хаоса лежал Миша, и с такого расстояния нельзя было даже определить, жив он или нет.
Лена мгновенно забыла о пожарных. Подбежав к нему, присела на корточки, собираясь повернуть его на спину, но вдруг услышала спокойный, чуть насмешливый голос:
– Не трогай его. Скоро сам очнется.
Лена повернулась так резко, что, потеряв равновесие, плюхнулась на пол. Обвела взглядом зал и только тогда распознала девушку, сидевшую на стуле, обычно занимаемом Петровичем. Обнаженное тело в отблесках огней сливалось с обстановкой, и если б она молчала, Лена не заметила б ее вовсе. Но теперь она прищурилась, словно пытаясь вытянуть незнакомку из стены. Первая возникшая мысль была абсолютно безумной: …Там зеркало!.. Это же я!.. Такая же фигура, светлые волосы… даже прическа та же!.. Правда, приглядевшись внимательнее, Лена поняла, что с девушкой они далеко не близнецы – просто при таком освещении черты лица размывались, оставляя лишь облик в целом.
– Кто ты? – ошарашено спросила Лена. Сходство поразило ее даже больше, чем присутствие рядом с Мишей какой-то неизвестной обнаженной женщины.
– Я создана для него, – девушка рассмеялась.
Такая наглость привела Лену в чувство. …Врешь, – подумала она, – почему тогда ты сидишь голая на стуле, а он, одетый, лежит на полу без сознания?..
– С чего это ты решила? – Лена поднялась, отряхивая куртку. По спокойствию самозванки она поняла, что никакого пожара нет, и надо решать совсем другие проблемы, – может, это я создана для него! Мы уже столько времени вместе… – она хотела продолжить рассказ об их идиллии, но девушка вновь засмеялась, еще громче и бесстыднее. Это остановило Лену.
…Может, я чего-то не знаю? Может, все это время я не замечала чего-то важного?..
– Какие же вы глупые существа, – продолжала девушка, переставая смеяться.
– Кто – мы? Женщины?
– Нет, люди.
…Да она ж сумасшедшая! – вдруг сообразила Лена, и это сразу объясняло всё, кроме, пожалуй, странного сияния, – конечно! Она видела, как Мишка входил в магазин и вломилась следом… погреться или поссать! Он же, добрая душа!.. Потом побила витрины, разделась, соблазняя его… Она ведь могла и убить его, не понимая, что творит!..
Лена быстро опустилась на колени и аккуратно подняла Мишино веко.
– Говорю ж, он не очнется, пока Осокорь не вернет ему нынешнюю жизнь.
– Кто не вернет? – Лена вскинула голову.
– Слушай, тебе оно надо? Ты не имеешь к этому отношения, вот, и не ищи себе приключений.
– А он?..
– Он глупый. Он хотел выяснить, существует ли другой мир, кроме вашего – самого примитивного из миров.
– Ты что, инопланетянка? – теперь Лена уже не сомневалась, что у собеседницы «не все дома». С одной стороны, от этого становилось легче чисто по-женски, но тогда ведь и ожидать от нее можно, чего угодно – тюкнет статуэткой, и суд ее оправдает.
– Какие инопланетяне? Их придумали люди, потому что не в состоянии познать свой собственный мир – на них удобно списывать все, в чем не можешь разобраться, правда?
Лена посмотрела на собеседницу подозрительно, потому что фраза показалась ей не просто осмысленной, но и логичной. Она сама не раз думала, что инопланетяне – это выдумки ученых, чтоб оправдаться за свою ограниченность или бездарность.
– Так, кто же вы?
– Мы – это вы. Посмотри на меня. Я – одна из твоих следующих жизней, – девушка вздохнула так печально, что Лена перестала ее бояться.
– Я ничего не понимаю, – честно призналась она, – какая следующая жизнь?
– Вообще-то, мы не должны встречаться, – сказала девушка, – но когда глупые люди пытаются изменить наш мир под себя, а другие, не менее глупые, хотят еще и пользоваться нашими возможностями, мы вынуждены прийти…
Она не успела объяснить, зачем они пришли и что собираются делать, потому что стены дрогнули. Лена зажмурилась, прикрыв голову руками – старое, еще довоенное здание могло рассыпаться, как карточный домик, но ничего не произошло, только погасло сияние. Переход от света к тьме ослепил Лену. Она несколько раз удивленно моргнула.
– Тебе зачем дан этот облик, полено березовое? – прозвучал грозный мужской голос.
Несмотря на светлую кожу, присущую всем натуральным блондинкам, никто еще не обзывал ее березовым поленом. Лена уже хотела оскорбиться, но за нее ответил другой голос:
– Он дан, чтоб исполнилось желание девчонки. Я должна была молчать…
– Девчонка не сдала экзамен. Ее желания больше не имеют силы. Она теперь сама за себя. А ты, марш отсюда!
Лена затаила дыхание, боясь обнаружить свое присутствие. …Только бы он не подходил и не трогал меня! – пронеслось в голове, – иначе, я умру…
– Люди не умеют ценить, – задумчиво произнес невидимый голос, – значит, это им не нужно.
Лена не шевелилась, но боковым зрением видела, как стена вспыхнула, вновь осветив помещение; и не только его – перед Леной стоял черный человек с длинными волосами и такими глазами!.. Казалось, одного их взгляда достаточно, чтоб умереть со страха, но, слава богу, он смотрел на стену, где возникали все новые очаги пламени.
…Вот теперь будет пожар, и мы сгорим, потому что я не могу, ни закричать, ни двинуться с места, – мучительно подумала Лена, – сгорим, и никто не узнает, что здесь происходило на самом деле, – она закрыла глаза, – дура! Куда ты вляпалась?.. Я не хочу превратиться в шашлык!.. Я хочу жить!..
Осторожно приподняла дрожащее веко, но гостей в комнате уже не было, только Миша по-прежнему лежал без движения у ее ног, а огонь полз по обоям, поглощая черные барельефы и приближаясь к шторам. Лена в ужасе открыла рот, готовая закричать, но неожиданно услышала ласковый голос:
– Не надо. Я так соскучилась по настоящему огню.
Лена медленно обвела комнату бессмысленным взглядом. …Кто еще здесь?.. Боже, что тут происходит?!.. Из разбитой витрины выпрыгнула маленькая красноватая ящерица – живая! Говорящая!!.. Она взбежала на стену и бесстрашно бросилась в огонь, гася его своим телом. При виде этого откровенного безумия, ноги у Лены подкосились, и она плавно, как в замедленном кино, опустилась на пол рядом с Мишей.
– …Господи, Ленка, ты что здесь делаешь?
Она почувствовала, как кто-то несильно шлепает ее по щекам; открыла глаза и увидела Мишу, бледного, но живого.
…Может, все это было сном, и я лежу дома в своей постели?.. Лена повернула голову. Нет, на ней была куртка, а рядом валялись осколки витринного стекла; на стене обуглившиеся обои, но до штор огонь так и не добрался.
…Ящерица потушила пожар… Боже, какая ящерица?!.. Лена застонала и попыталась сесть, упираясь руками в пол.
– Как ты сюда попала? – Миша помог ей, аккуратно поддерживая за плечи.
– Я ждала-ждала тебя, а потом поехала…
– Ну, извини, – Миша погладил ее по голове, – мне стало плохо, и я вырубился.
– И ты ничего не помнишь?
– Нет. Витрину, наверное, разбил, когда падал, а вот, как сгорели работы, не представляю.
– Какой-то черный мужик со зверским лицом их поджег, но ящерица успела потушить. А еще здесь была абсолютно голая девица – блондинка, похожая на меня.
– Ты все это видела сама?..
– Я не только видела, я разговаривала с ней.
– Э-эй!! – донеслось от входа, – девушка! Вы едете или нет?
– Кто это? – испугался Миша.
– Мое такси.
– Тогда поехали отсюда, – он помог Лене подняться, и вместе они вышли на улицу.
Пока Миша запирал дверь и связывался с охраной, Лена стояла возле машины, глубоко вдыхая морозный воздух, казавшийся сладким, по сравнению с атмосферой салона; сейчас она поняла, чем там пахло – прелой осенней листвой.
– А где менты? – Лена наклонилась к водителю.
– Уехали. Сказали, пусть хозяева сами разбираются со своими женами. Когда, говорят, убьют кого-нибудь – прибегут, никуда не денутся. А это и есть ваш муж? Что с ним было?
– Ничего особенного, – Лена пожала плечами, не зная, стоит ли что-то объяснять, и, вообще, как это возможно сделать.
Доехали они быстро, но у подъезда Миша остановился.
– Ты ж не хочешь сойти с ума? – ответ подразумевался, поэтому он даже не стал ждать его, – тогда давай забудем все. Нам просто приснился сон; один на двоих, да?
Лена кивнула. Для нее это тоже во всех отношениях было лучшим выходом.
– Я люблю тебя, – Миша поцеловал ее.
Лене хотелось напоследок ехидно спросить, похожа ли в постели та девушка на березовое полено, но она уже не могла этого сделать – если договорились, что это сон, значит, пусть будет сон. В конце концов, снятся же людям эротические сны.
//-- * * * --//
Петрович подходил к салону со смешанным чувством радости и страха. Радости оттого, что возвращался к нормальной жизни, а страха – что жизнь эта являлась временной, ограниченной световым днем, а потом его ждет другая, которую тоже предстоит прожить. (Остаток ночи он провел перед зеркалом, исследуя свои травмы, и пришел к выводу, что они в точности соответствуют сну).
…Вернее, не сну, а другой реальности. Но раньше ведь мне как-то удавалось жить, не окунаясь в нее!.. Значит, должно быть что-то такое, чтоб вернуть все на место – необратимых изменений в природе не бывает. Ночные блуждания по лесам должны вернуться в категорию обычных кошмаров, а уж кем я стану в следующей жизни, нечего загадывать. Мне хочется дожить эту в нормальном человеческом облике…
А началось ведь все с Василия и его «галереи монстров»! Следовательно, именно он является катализатором, спровоцировавшим связь между реальностями. Надо немедленно уничтожить все, что с ним связано: вернуть его работы из салона, Марине вернуть маску, и ниточка оборвется…
Эти мысли, в совокупности с ярким солнцем, блестящим снегом и толпой на остановке, рождали ощущение свободы. Он и не знал раньше, что так любит самую обыкновенную жизнь – любит просто идти по улице и просто глазеть по сторонам. Видимо, все-таки человеческое сознание не приспособлено для восприятия чудес, какими бы привлекательными они не казались издалека.
Привычным движением Петрович отпер дверь, сунул руку в потайное место, отключив сигнализацию до того, как сирена начнет «орать» на всю улицу, но необычный запах, напоминавший дым костра, остановил его на пороге. Объяснение не допускало никаких иных вариантов – вчера сюда тоже вторгся лес, причем, не менее реально, чем в его спальню.
Петрович включил свет и увидел разгром, царивший в его хозяйстве. Стараясь не наступить на какого-нибудь глиняного божка или магический амулет, он вошел внутрь и в довершение картины, на месте барельефов, обнаружил выгоревшие обои. …Слава богу, – решил он без сожаления, – хоть бы и маска сгорела! Это Маринина проблема, как она будет объясняться с хозяевами. Интересно, вот, что с Мишкой?..
Сейф был открыт, а злосчастная маска лежала на столе, как ни в чем не бывало. …Дурак, неужели не понятно, что истинно магические предметы нельзя уничтожить!.. Тут еще будет задача, как избавиться от нее… Придвинув телефон, он набрал номер, но трубку сняла Лена, да и то после пятого гудка; голос ее показался Петровичу каким-то странным.
– А Миша где?
– Спит. Знаешь, Петрович, сегодня он не придет к вам.
– Что-то случилось?
– Ничего. Просто он вернулся поздно, тем более, пьяный – сам вчера видел.
…Но если с Мишкой ничего не произошло, то, выходит, вся эта гадость обрушивается именно на меня?.. Но я-то что плохого ей сделал?.. Взял на хранение чертову маску?.. Но размышлять об этом можно было и потом.
– Лен, тут в салоне ЧП; зал разгромили, сгорело кое-что…
– Я знаю, – в голосе не слышалось, ни удивления, ни страха.
– Ты знаешь?.. Откуда?
Лена помолчала, чуть дольше положенного, но ответила достаточно уверенно:
– От Миши. Он тоже все знает.
– С ним, точно, ничего не случилось?
– Конечно, нет. У нас все в порядке.
– А можешь разбудить его? – Петрович совсем запутался – если погром происходил без Миши, то откуда они оба о нем знают, а если Миша при нем присутствовал, то не могло с ним ничего не случиться!.. …Может, он умер, а у Ленки на этой почве поехала крыша?.. Ее молчание подтверждало догадку, но тут Лена произнесла:
– Могу, хотя он так плохо спал! Его мучили кошмары.
– Ах, кошмары… – Петрович усмехнулся, – разбуди его или я сам сейчас приеду. Открываться все равно не имеет смысла.
– Хорошо, – согласилась Лена, и через минуту в трубке раздался недовольный голос:
– Ну, чего ты мне хотел рассказать такого срочного?
– Слушай, тут такой разгром….
– Я знаю.
– Откуда, черт возьми, ты можешь это знать, если, по словам Лены, спал дома?..
– Я спал дома, – тупо повторил Миша, – мне это приснилось.
– Что тебе приснилось?
– Я не помню. Я вырубился. Сколько мы вчера выпили-то!..
– Ладно, – Петрович решил зайти с другой стороны, – ты ездил в салон?
– Ездил.
– О чем ты просил маску? Ты ездил за этим, ведь так?
– Ну, я попросил ее… – Миша запнулся, – чтоб она показала нам другой мир.
– Нам?! А я-то здесь при чем?!
– Мне казалось, что тебе тоже будет интересно. Потом я уснул и мне снился сон, которого я, к сожалению, не помню.
– Но ты же помнишь, что разгромили салон, и даже успел рассказать об этом Ленке!! Что ты из меня идиота делаешь?!..
– Петрович, я спал. Это сон, понимаешь? Что-то я помню, что-то нет – у тебя так не бывает?
– Не бывает! Спи! Спокойной ночи!..
– Я завтра появлюсь. Извини, сегодня ужасно устал, – Миша положил трубку, и в это время открылась входная дверь; послушался стук каблучков.
– Боже! – Светлана всплеснула руками, – что тут было?
– Хулиганы ночью вломились.
Собственно, эта версия казалась наиболее логичной, если не знать всей предыстории.
– Как же так?.. А сигнализация? А милиция?..
– Не знаю, Свет. Иди домой. Миша приказал, ничего не трогать, а завтра будем решать.
Когда она ушла, обескураженная и расстроенная, Петрович закурил. Мишина позиция была ему абсолютно понятна – он просто отказался принимать тот мир.
…Он решил считать все это сном. До сегодняшней ночи я старался думать так же. Интересно, спасет это его от дальнейшего вмешательства? Меня, вот, не спасло… – он посмотрел на маску, – этой хреновине все равно, верят в нее или нет… Надо не просто вернуть ее Марине! Эта дурочка положит ее, и она будет продолжать бесчинствовать – надо, как я и предлагал, отвезти ее Василию. Только он может объяснить, что это такое!..
Марининого адреса Петрович не знал, но звонить Мише второй раз не стал. Он решил, что проще заехать в деканат, благо название вуза и факультет, по странной случайности, отложились в памяти со времени неудачной «иконной экспедиции».
Петрович запер салон, вывесив стандартную табличку «Учет», и остановился в ожидании возможных последствий, но за дверью было тихо.
Солнце и легкий морозец подсказывали, что не стоит лезть в грохочущие металлические коробки с заиндевевшими окнами, неуклюже переваливавшиеся по обледенелой дороге. Петрович спустился с порожков и медленно побрел вперед, разглядывая празднично убранные витрины и спешащих навстречу прохожих. Он пытался отвлечься от своих мыслей, но это никак не получалось – думалось даже не о том, что может произойти следующей ночью, а о том, как вообще жить дальше с грузом новых знаний, и пришел к выводу, что Миша нашел самый простой, а поэтому гениальный, способ. Ведь если усиленно капать себе на мозги, то через пару месяцев все это действительно будет казаться лишь страшным сном – главное, чтоб оно не возвращалось…
…Эх, если б маска принадлежала Марине!.. Я б сумел уговорить ее расколоть эту дрянь на щепки и сжечь, но с хозяйской вещью она вряд ли решится так поступить. А ведь я еще когда предлагал отвезти ее Василию! Но, видишь ли, сессия!.. Кстати, интересно, как она сдает? Или на нее все это не распространяется?.. Нет, все, кто был у Василия, должны быть здесь как-то завязаны, только как?.. Не придя ни к каким оригинальным выводам, Петрович, тем не менее, почувствовал себя гораздо увереннее. Все-таки самовнушение – великая сила.
Просочившись сквозь толпу парней и девушек, куривших на крыльце, он прошел в вестибюль, но два охранника в камуфляже преградили узкий проход, образованный сдвинутыми столами. За ним виднелась обшарпанная лестница, по которой задумчиво спускались и поднимались те, чьи знания на сегодняшний день еще не успели оценить. Как ни парадоксально, но охранники, похоже, знали всех студентов в лицо – те проходили внутрь, не предъявляя никаких документов, а стоило подойти Петровичу, как оба подозрительно уставились на него.
– Вы к кому?
– Мне надо найти девушку. Третий курс, факультет…
– Сессия идет, – перебил охранник, – никого вы не найдете.
– Я просто узнаю в деканате адрес и все.
– В деканате нет никого.
По собственному опыту Петрович знал, что это неправда – не может во время сессии никого не быть в деканате, но спорить с охраной, занятие бесперспективное, поэтому он снова вышел на крыльцо. Ждать, не имея никакой информации, было бессмысленно, ведь сегодня у Марины могло не оказаться ни экзаменов, ни консультаций.
Он закурил, решив на удачу постоять еще минут пять – пока тлеет сигарета. Разговоры, обрывки которых доносились со всех сторон, умиляли его, сводясь к двум основным темам – кто как списал, и где лучше отметить успешную сдачу. …Какие они, в сущности, дети, – подумал Петрович с грустной завистью. Если б он мог вернуть время назад, то никогда б не стал математиком, но в его время, ни программистов, ни финансистов, ни менеджеров попросту не готовили.
…Кто ж мог знать, что могучая советская наука так сдуется?.. Теперь, вот, классический математик торгует антиквариатом… Но время назад не ходит… Если только обратиться к маске?.. Нет уж, с ней свяжешься, себе дороже будет. Все должно идти своим чередом…
Сигарета догорела. Вздохнув, Петрович спустился вниз, последний раз внимательно оглядел толпу студентов, потом перевел взгляд на площадь перед корпусом. У одной из машин, припаркованных на стоянке, открылась дверь. Сначала Петрович не придал этому значения, но в вылезшем парне что-то показалось ему знакомым – он остановился в нескольких шагах, изучая Петровича, и наконец подошел.
…Конечно! Это ж он интересовался масками!.. Прямо детектив получается…
– Максим, – парень протянул руку, – кажется, мы уже встречались, да?
– Встречались. Вячеслав, – Петрович подумал, что даже сам отвык от собственного имени, – для друзей просто – Петрович.
– А мы друзья? – Максим удивленно поднял брови.
– Пока не знаю. Я жду девушку, а вы?
– Представьте, тоже. Забавно, если это одна девушка.
– Да нет, не подумайте чего, – Петровичу показалось, что он покраснел, но, скорее всего, ему это только показалось, – чисто деловая встреча. Ее зовут Марина.
– Мою – Оксана, но с некоей Мариной они вместе снимают квартиру. Предполагаю, что речь идет именно о ней.
– Такая, с длинными волосами. Только я не знаю расписания, а внутрь меня не пустили.
– Сегодня они обе здесь, – Максим с радостью отметил, что не слишком-то этот тип знаком с Мариной – сам он продвинулся в этом гораздо дальше, – я их утром видел. У них сегодня экзамен – дрожат, как осенние листья, – он усмехнулся, – если сдадут, собираемся отметить «первую ласточку». Вы не присоединитесь?
Отмечание не входило в планы Петровича, но он прекрасно понимал, что из двух предложений – ехать праздновать или забирать ненавистную маску, Марина выберет первое.
– Посмотрим еще, как сдадут, – ответил он уклончиво.
– Логично. Хотя выпивать можно, как с радости, так и с горя. Идемте в машину – там теплее, а процесс может затянуться.
Петрович подумал, что в машине действительно лучше; тем более, среди этих юных созданий, он чувствовал себя не уютно – они даже разговаривали на каком-то другом языке, отчего Петрович казался себе не только посторонним, но еще и старым.
Новые «друзья» синхронно хлопнули дверцами и закурили, уставившись в сторону крыльца, однако минут через десять молчание стало напрягать обоих.
– Как торговля? – Максим предложил нейтральную тему.
– Разве это торговля? – Петрович махнул рукой, – так, дурака валяем. Торговля – это пиво, водка, сигареты…
– …оружие, наркотики, – подхватил Максим.
– Ну да, – Петрович засмеялся, – короче, необходимые в хозяйстве вещи, а искусство что?..
– Но там и наценки копеечные, а вы, небось, с картины крутите, как с машины пива?
– Конечно, крутим – хоть на хлеб зарабатывать-то надо. Взять того же Лешку Загородних или Колю Трощенкова – их работы на Западе в лёт идут, так чего нам не крутить?.. Но сколько мы тех картин продаем в месяц?.. А сколько народ потребляет пива?..
Разговор о бизнесе незаметно сблизил их. Наверное, в наше время объединяющей силой все-таки являются деньги, а не культура, искусство и прочие эфемерные понятия. Максим начал рассказывать о тяжелой жизни уличного «менялы», а Петрович мысленно пытался выстроить цепочку, связывающую валютчика и Марину через какую-то неизвестную Оксану. Цепочка не строилась, зато время летело без особого напряжения.
– Вон, они, – Максим ткнул пальцем в лобовое стекло, – справа Оксанка. А с ней Марина, которая соседка. Это она?
– Она. Пойдемте?
Протянув руку, Максим взял с заднего сиденья букет.
…Черт!.. – Петрович растерялся, – может, у них любовь, а я напридумывал себе!.. Может, хотел он своей Оксане подарок у нас купить… маску, к примеру – дурачок…
Девушки улыбались, и это говорило о том, что все закончилось благополучно.
– Привет, – Оксана демонстративно, чтоб видели все, поцеловала Максима, – можешь поздравить – четыре балла. Конечно, полбалла за то, что сдавала досрочно – наплела, короче, что мне уезжать надо, но главное-то результат!
– А у тебя как? – Петрович стоял в двух шагах от Марины, не зная, подать ей руку или обнять по-дружески? Собственно, между ними не было никаких отношений, кроме единственного разговора о восприятии тонкого мира.
– Трояк, – Марина вздохнула, – но как она гоняла меня, так и на том спасибо.
– Значит, гуляем? – Максим прижал Оксану к себе, – или сегодня вы опять учить будете?
– Не-ет!.. – в один голос взвыли девчонки.
– Петрович, – Максим сделал паузу, ожидая реакции, а когда ее не последовало, улыбнулся, – слушай, кто не с нами, тот против нас, как говорили классики.
Петрович не совсем представлял, каким образом сумеет исполнить задуманное в компании, но другого выхода не оставалось, иначе сегодня вечером Марину он больше не увидит. А решить все требовалось, именно, сегодня, ведь если завтра она не уедет на родину, то послезавтра уже начнет готовиться к следующему экзамену, и так до конца сессии. Что за это время может произойти, никто не знает.
– В принципе, я – за, – Петрович пожал плечами.
– Тогда поехали, – Максим подхватил Оксану под руку, и они пошли вперед.
– А где Миша? – спросила Марина.
– У него проблемы, – Петрович придержал девушку за локоть, чтоб она не слишком старалась догнать остальных – ему показалось, что появился реальный шанс разбить компанию, – маска твоя наделала дел. Салон чуть не сгорел!
– Как? – Марина изумленно остановилась.
– Так. Хочешь, покажу? Давай, не поедим с ними – думаю, они не очень расстроятся.
Марина, собственно, не особо стремилась примкнуть, именно, к Максиму с Оксаной – ей просто хотелось развеяться после экзамена, который, судя по результату, она все-таки сдала сама, без посторонней помощи. Если маска и обладала магическими свойствами, то в данном случае они работали, скорее, против нее, потому что билет ей достался не шестнадцатый, а из тех, которые она учила наспех, в последний день. Естественно, она поплыла, и пришлось вылезать за счет дополнительных вопросов, которые Мила дергала из всего курса. Хотя потом, правда, она все же пожалела ее за хорошую посещаемость. Так что, с одной стороны, ей вроде и повезло, но, с другой, разве можно «трояк» считать результатом магической помощи? «Трояки» она и сама способна заработать – слава богу, «хвостов» пока еще не было!.. Только, вот, над новыми сапогами начала нависать определенная угроза.
Ночью, обнаружив на руках следы от веток, она полностью перестала понимать происходящее, но оставив загадки на будущее, сосредоточилась лишь на предстоящем экзамене. Теперь он был позади; тем не менее, усталость, апатия и пустота в голове – эти три стража не допускали в сознание никаких мыслей, требующих запоминания или какого-то аналитического подхода. Конечно, пить и смеяться в такие моменты лучше всего. …Блин, у Миши, оказывается, опять проблемы, а я собиралась ему звонить…Что-то раньше у него их не было столько, – ревниво подумала Марина, – у кого их нет? И ничего, крутимся…
– Вы скоро? – крикнула Оксана, уже сидя в машине.
– Мы не едем! – Марина махнула рукой, – встретимся дома!
– О, блин! – Оксана захлопнула дверцу, – Макс, а кто это с ней? Ты его знаешь?
– В принципе, знаю. Продавец из «Антика». Знаешь такой?
– Конечно! Ее Миша – хозяин «Антика». Клево, да?
…Идиот! – Максим с досады чуть не стукнул кулаком по баранке, – конечно, Петрович – «шестерка»! А заправляет там Миша! За красивые глаза не дарят шубы – он имеет с этой дурочки в тысячу раз больше. И сейчас они наверняка поехали крутить очередное дельце, а меня, как лоха, срубили с хвоста!..
Всякое желание развлекаться пропало. Зачем ему эта глупая девица, если сейчас другие где-то решают серьезные вопросы, которые должен решать он!..
– Макс, и куда мы двинем? – Оксана кокетливо прикусила губу, но видя его озабоченное лицо, спросила, – ты чего такой? Это из-за Мари? Учти, я буду ревновать. Я ж вижу, как только ее нет, ты сразу тухнешь.
…Ну и дура же ты, – чуть не выдал Максим вслух, но вовремя спохватился, ведь другого доступа к маске у него не было и, похоже, не будет.
– Задумаешься тут… – он трагически вздохнул, – вот она, любовь. И неважно, кого на кого менять – шефа на клерка или наоборот. – …Неужели проглотит и эту чушь?..
Оксана «проглотила», ответив на полном серьезе:
– Во-первых, не все такие. Я, например, уж если кого-нибудь полюблю, то больше мне никто не нужен! А Мари… Понимаешь, она никогда не пользовалась особым спросом, а тут масть пошла. Вот, она, похоже, и пошла в отрыв…
…Да какое мне дело, кто там с кем трахается?!.. Пусть, хоть все по кругу!.. Максим завел двигатель – ничего другого, как следовать намеченному плану, не оставалось. …И все равно я доберусь до этой проклятой маски! Чего я психую? Почему-то предыдущие три дня, когда маска находилась в тех же руках, я тихо и мирно ждал. Ну подожду еще чуть-чуть…
– Поехали в кабак, поедим, а вечером зарулим в какой-нибудь клуб – по твоему усмотрению, – его тон вновь обрел вальяжные интонации, которые так подкупали Оксану.
– Ой, клево! – от радости она даже захлопала в ладоши.
//-- * * * --//
– Я сегодня без машины, – предупредил Петрович, – поэтому пешком или на маршрутке?
– Мне все равно, – Марина взяла его под руку, – пойдем пешком, – без Оксаны ощущение праздника улетучилось, оставив после себя ожидание чего-то серого – не в смысле, будничного, а, скорее, тоскливо обволакивающего.
Минут десять они шли молча, глядя в разные стороны, как надоевшие друг другу супруги. Петрович думал, стоит ли упоминать о Мишином эксперименте и о своих ночных похождениях или достаточно ограничиться показом того, что осталось от салона, чтоб попытаться вернуть маску. Марина не думала ни о чем, но чувствовала приближение чего-то плохого.
– Слушай, – сказал Петрович, когда молчание стало уже совсем неприличным, и сам собой возникал вопрос, зачем он выдернул ее из веселой компании? – ты была права. Маска действительно имеет магические свойства. Вчера мы с Мишей сдуру захотели, чтоб она показала нам какой-нибудь другой мир, и она показала!..
– Мне тоже кто-то что-то показал; только не знаю, зачем. Я об этом никого не просила.
– Как это? – Петрович замедлили шаги.
– Сама не пойму, но то, что я видела, якобы, во сне, потом осталось на моих руках.
– Да?.. Знаешь, у меня тоже. До сих пор колено болит, а ведь это я там падал. Что с Мишкой было, не знаю – не говорит, но салон громили при нем.
– И что дальше делать?
– Лучше всего!.. – Петрович воодушевился, так естественно пройдя неприятную прелюдию, – лучше всего уничтожить маску!
– Петрович, если это такая вещь, то как мы можем ее уничтожить? Мы просто не умеем с ней обращаться, а хозяева квартиры наверняка умеют. Может, они за границей постоянно и торчат благодаря ей. А теперь угадай с трех раз, что они потом с нами сделают?
– Знаешь, интересная мысль, – Петрович растерялся. Он почему-то примерял воздействие маски исключительно к себе (в крайнем случае, к своему окружению), а то, что ею могут пользоваться другие люди, ему в голову не приходило, – тогда другой вариант. Маска, однозначно, работы Василия. Надо отвезти ее к нему, и пусть скажет, что нам делать.
Марина не возражала против любого варианта, потому что когда блуждаешь в полной темноте, даже луч фонарика кажется прожектором, и еще ей очень не хотелось пережить очередную одну такую ночь, как сегодня. Но тут возникал один принципиальный вопрос.
– И кто повезет ее? – спросила она.
– Ты. Кто ж еще?
– Это потому, что я родом оттуда? А у меня, между прочим, сессия. Чего б вам с Мишей не сгонять?
Петрович не ожидал такого жесткого ответа. Он думал, что она начнет мямлить о всяких страхах, а он будет рассказывать, как эти страхи побороть, а получалось все совершенно конкретно – нет, потому что! Но в одном она была безусловно права – это касалось, и его, и Миши, в не меньшей степени, чем ее. Однако Петровичу показалось, что он все-таки нашел достойный козырь.
– Тебе там хоть есть, где остановиться, в случае чего. А я что, буду жить у Василия с его монстрами? Спасибо, проходили.
Марина задумалась. С завтрашнего дня ей пора б уже было садиться за СМИ. Это, конечно, не психология – тут надо больше языком болтать, но перед этим же требуется перелопатить дикое количество газет и журналов, чтоб иметь возможность иллюстрировать ответы, а это время, которого не хватает. Дай бог, чтоб поездка уложилась в день, ведь придется ехать на автобусе – зимой частники ездят неохотно, даже за большие деньги. Кстати, и автобусов зимой всего два – днем и вечером.
…Вот, если б слетать туда с Мишей на Боевом Коне Орлике! Тогда можно и согласиться… мы ж не виделись столько времени! Пусть у меня сессия, а у него что-то там поломалось, но неужели нельзя найти хоть минутку?.. Я б на его месте, точно, зашла…
– Так что? – Петрович вернул девушку к исходной позиции – впереди маячил дом Василия с его монстрами, а сзади, кошмары прошедшей ночи.
– Не знаю, но, если честно, ехать туда на автобусе меня не тянет. Если завтра я уеду, то вернусь только послезавтра к обеду.
– А ты возьми с собой учебник. В дороге почитаешь.
– У нас СМИ, – Марина усмехнулась, – что мне, подшивку газет тащить? Если б на «тачке», как в прошлый раз…
Петровичу совершенно не хотелось вести машину, когда рядом будет валяться штуковина с непредсказуемыми возможностями. Неизвестно, какое слово может вырваться сгоряча, и как она его воспримет. Если она умеет сжигать магазины, то почему не может разбить машину?
Идею о Мише он отбросил сразу. Раз тот решил все считать сном, значит, ему и от маски избавляться нет необходимости – она ему не мешает, пока не сбросит на голову реальный кирпич.
– Даже не знаю, – Петровичу представилась пропасть, и сам он, цепляющийся за выступ скалы, – я ж с той поездки, ни разу не выезжал. Надо машину готовить; все-таки на круг триста кэмэ – это не по городу покататься; да и резину сама видела…
– А Миша?.. – голос Марины, вроде, оставался спокойным, но Петровичу показалось, что она затаила дыхание.
– Мишка не поедет. Он сейчас злой и расстроенный, сама понимаешь.
Марина понимала, но не могла объяснить постороннему человеку, каким способом готова вернуть ему хорошее настроение – только вздохнула и замолчала, ожидая, какое решение примет Петрович.
Незаметно они подошли к салону. Процесс осмотра места происшествия давал передышку, и в тайне оба надеялись, что за это время кому-нибудь в голову придет компромиссный вариант или даже все разрешится само собой. Петрович уверенно нырнул под табличку; Марина следом, по ходу оглядывая помещение. Без Светланы зал сделался каким-то пустым, и шаги гулко отдавались по мраморной плитке (до этого Марина даже не обращала внимания, из чего здесь пол, а, оказывается, плитка).
– Смотри, – Петрович остановился в проеме между залами.
Марина ожидала увидеть более удручающую картину, ассоциирующуюся у нее со словом «разгром», но разбитыми оказались только две витрины – остальные, в которых лежали монеты и ордена, остались невредимыми. Это совсем не походило на хулиганов, которые б поломали все. Она подняла с пола фигурку ящерицы, посадила ее на ладонь и поднесла к лицу, заглядывая в мордочку.
– Я смотрю, саламандра тебе еще в прошлый раз приглянулась, – Петрович улыбнулся, – если хочешь, возьми. «Техногенная катастрофа» все спишет.
– Правда? – Марина обрадовалась, хотя даже не представляла, зачем ей каменная ящерица и куда ее можно поставить, – Миша ругаться не будет?
– Считай, это мой подарок.
– Ну, спасибо, – она сунула фигурку в карман.
– Ты посмотри, что от Васькиных работ осталось!
Марина повернулась к противоположной стене с черными пятнами выгоревших обоев.
– Скажи, как можно их так поджечь? А никак! Они должны сами воспламениться, согласна?
– Наверное… – Марина вдруг подумала о другом – если б Оксанка не разбудила ее, и «сук» выплеснул всю свою мерзкую жидкость, она б, наверное, захлебнулась. А что им стоит повторить «экзамен», если они поджигают то, что нельзя поджечь? …Тогда б я стала первым трупом в этой истории…
– Марин, – Петрович положил руки ей на плечи, – как бы умно мы с тобой не рассуждали прошлый раз, но не нам выбирать реальность, в которой живем, а она выбирает нас. И она выбрала. Ты заметила, что это прогрессирует? Когда мы ночевали у Василия, тебе снились сны?
– Да.
– Мне тоже. Но тогда они еще не были, как бы это сказать помягче, реальностью. Они были похожи на нее, но не имели физического воздействия, правда?
– Да, – Марина опустила глаза – слава богу, Петрович не знал, что ей снилось ни в тот, ни в этот раз.
– Теперь они перешли грань, когда воздействовали только на мозг. Они уже способны воздействовать на материю. Пока только ночью, когда мы спим, а, подумай, что будет завтра?
…Уже подумала, – Маринина фантазия пошла дальше – она представила, что никогда не сможет выбраться из заколдованного леса, не увидит больше ни одного человека, а вынуждена будет жить там с «суком» до конца жизни. …Какой жизни?.. Этой жизни или жизни вообще?.. Ей стало безумно жаль себя. Если б рядом не было Петровича, она б расплакалась, но вместо этого, неуверенно сказала:
– В принципе, я согласна поехать, но все-таки, может быть, лучше вместе?..
Петрович чуть не выпалил сходу: – А чем я могу тебе помочь?.. Но вовремя сообразил, что это не слишком тактично – вроде, сильный мужчина посылает слабую девушку бороться, неизвестно с чем. Однако это были сомнения этического плана, а чувство самосохранения подсказывало, что так будет правильно – просто не стоит говорить об этом вслух.
– Вместе вряд ли получится. Миша просил, чтоб пока он оклемается, я был тут, – соврал он задумчиво, – надо ж заниматься с милицией, со страховкой, а то день потеряешь, и никто никаких претензий по возмещению ущерба не примет.
– Ясно, – Марина вздохнула, почувствовав себя в полном одиночестве. Нервно сжав кулачки, она ощутила в одном из них нечто твердое и поняла, что сжимает каменную фигурку; ее холодная тяжесть каким-то образом придавала уверенность, трансформируя бессилие и растерянность в упрямую решимость.
…Пусть Миша отлеживается в трансе, а Петрович дает показания милиции – подумаешь, разбил он коленку! Я должна спасти себя от «сука», от Рябины! Почему их мир лучше нашего? Они могут поджигать стены? Но они не могут ходить, например, а в этом тоже есть немалое преимущество!..
– Я могу уехать сегодня, – она взглянула на часы, – если денег дашь, а то до стипендии далеко.
Петрович не ожидал столь кардинального поворота.
– Конечно! – судорожно полез в бумажник и протянул пятисотку, – хватит? Я не знаю, сколько билет стоит.
– Хватит, но чтоб успеть, ехать надо прямо сейчас. В принципе, дома мне ничего не нужно, но ты, пожалуйста, скажи Оксанке или записку оставь, что я буду завтра, ладно?
– Господи, конечно! Какие проблемы?..
Петрович ушел в кабинет, сунул в пакет маску, но тут же достал снова; принес бумагу для упаковки картин и замотал ее так, что маска едва поместилась в пакет; перебросил его из одной руки в другую, пробуя на вес.
– Держи, – вернувшись в зал, он вручил пакет Марине.
– Ты адрес-то знаешь? – спросила та.
– Какой? – мысли Петровича уже неслись в поселок.
– Наш. Чтоб Оксанку предупредить.
– Ну… – Петрович замялся. Он даже не думал об этом – главное, чтоб она уехала, – у Миши узнаю.
– Зачем такие сложности? – придвинув листок, Марина написала адрес и вздохнула, – ну, пожелай мне ни пуха, ни пера.
– К черту! – бодро ответил Петрович и вдруг понял, что это совсем не то, что он хотел бы сказать. Сильно сжал Маринину руку, – ты – классная девчонка. Извини, если что не так, но все мы вляпались в это дерьмо по самые уши…
После холодного камня Марина ощутила тепло, словно вернувшее ей состояние испуганной, растерянной девочки. Конечно, лучше, если б эти слова говорил Миша, но он отдалился настолько, что стал частью того, далекого сна, который еще не имел свойства материализоваться.
– Ты завтра будешь здесь? – она ответила на пожатие.
– Естественно. С самого утра.
– Я зайду, когда приеду. Если, конечно, приеду… – она неуверенно улыбнулась, а Петрович увидел стремительную воронку, затягивающую печальную девушку – она становилась все меньше, и уже скоро должна будет исчезнуть совсем. Тут он понял, что после сегодняшнего дня не сможет смотреть в глаза не только самой Марине, но и всем остальным девушкам. Когда-нибудь это, конечно, пройдет, но к тому времени он перестанет быть тем нормальным мужиком, Петровичем, который существовал всю предыдущую жизнь.
– Подожди, – он удержал ее готовые выскользнуть пальцы, – поехали вместе.
– А как же милиция и все такое?
– Пошли они к черту! Мишка – здесь хозяин, вот пусть и разбирается. Сейчас позвоню ему, – он по памяти набрал номер.
– Алло, Лен?..
Имя почему-то совсем не задело Марину, лишь безразлично отметившись на краю сознания. Она вся сосредоточилась на пакете, который сжимала в руке; на том, что ждало через три часа пути и на самом главном – теперь она будет там не одна. Неизвестно, понадобится ли ей помощь, но очень важно знать, что есть тот, к кому можно прижаться, если станет совсем плохо.
О чем они говорили, Марина даже не слушала и очнулась, когда Петрович легонько надавил пальцем ей на нос.
– Ау! Мы еще не опоздали?
– Пока нет, – Марина посмотрела на часы, – но почти.
– Тогда ловим «тачку», быстро проезжаем через тебя – оставляем записку, и на автовокзал! – Петрович почувствовал себя так легко, что только ради одного этого состояния стоило плюнуть на все и ехать. Наверное, чтоб обрести его, люди и прыгают с парашютом с отвесных скал, сплавляются на резиновых лодках по горным рекам и делают массу других глупостей, непонятных девяноста процентам населения Земли. Собственно, пять минут назад он тоже не понимал этого.
//-- * * * --//
Антон снял куртку и с удовольствием плюхнулся на диван. На столе с утра остался лежать учебник и груда недописанных шпаргалок. Он смотрел на этот бумажный хаос так, словно принадлежал он вовсе не ему, и не он его создал.
После каждого экзамена у Антона возникало такое состояние, будто зримо перевернута еще одна страница жизни. Обычно люди не замечают этого момента, потому что между прошлым и настоящим нет четкой границы – одно плавно перетекает в другое, а здесь, еще утром что-то являлось твоим жизненно важным настоящим, а к обеду уже стало никому не нужным прошлым. Его можно навсегда выкинуть из памяти, а факт того, что это все-таки имело место быть, именно, с тобой, зафиксирован в зачетной книжке.
По прошлому опыту Антон представлял, с каким наслаждением будет рвать все эти листочки, злорадно вспоминая, что, вот это, он так и не выучил… и это тоже!.. Но все прошло, и слава богу, больше к нему не надо возвращаться никогда. Как он любил это слово, «никогда»! Оно ставило предел, не достигнув которого, можно творить все, что угодно, а потом сказать себе «никогда», и жизнь начнется заново…
Он вытянул ноги, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Покой – это же такое наслаждение!.. Какая разница, что он получил? Главное, все закончилось, и он сидит, вот так, с совершенно спокойной совестью, не делая мучительного выбора между чтением учебника и укреплением Ганзейского Союза. Впрочем, сейчас ему не хотелось даже в свой родной Любек – там опять придется думать, принимать решения, а сейчас хорошо бы просто выпить и поболтать ни о чем.
Все ребята поехали в общагу, но туда его не тянуло. Во-первых, далеко, а, во-вторых, он почему-то чувствовал там себя неуютно. В общаге существовала совсем другая жизнь – с веселыми загулами, постоянным хождением в гости, зазывным смехом девчонок и забивающей друг друга, утомительной музыкой. Антон был далек от всего этого так же, как они от торговли древесиной между Бергеном и Любеком. Вот, посидеть с Максом – это другое дело; это не напряжно. Только звонить ему теперь было неудобно.
…Зря я тогда не поехал. Можно было б отложить экспедицию в новые земли – в Ганзе ничего б не случилось, но что об этом говорить? Надо, либо звонить, либо не звонить… Лучше звонить – извинюсь, в конце концов…
Абонент ответил почти сразу, словно ждал звонка.
– Привет-привет… – интонации показались Антону не то, чтоб зловещими, но и не обещавшими ничего хорошего.
– Макс, а я экзамен сдал.
– Знаю. Мы с Оксанкой сейчас обедаем в «Гулливере». Что еще ты мне хочешь сообщить?
– Я просто… – промямлил Антон, ведь если Макс обедает с Оксаной, то ему там явно делать нечего. Сейчас, небось, и Марина подтянется – они ж порознь не ходят.
– Тогда, пока, – Максим отключился. Желание общаться с братом «просто», после вчерашнего дня у него пропало.
Антон медленно опустил трубку. …Зря звонил, – решил он, – теперь чувствую себя, как оплеванный… Ну, и хрен с ним! Больно оно мне надо? Сам прибежит, когда печати потребуется «нарисовать». И я, между прочим, не буду так козлячиться!..
Пива б я, конечно, выпил, но снова одеваться-обуваться, спускаться в магазин… А как там наши пивоварни в Любеке? Вот, где пива, море!.. Антон придвинул стул и включил компьютер. В центре экрана высветилась справка: «Вы – лорд Антон, мэр Любека, законно избранный Глава Союза городов Ганзы, адмирал флота. 65 лет. Жены нет. Детей нет». За транспарантом виднелся силуэт города; из собора доносился колокольный звон, и люди двумя потоками двигались к рынку и порту. Антон любил наблюдать эту утреннюю картину, но сейчас почему-то подумал: …Какой я старый!.. Шестьдесят пять лет… И не заметил, как жизнь прошла… Стало так грустно, что с трудом удалось убедить себя – это всего лишь игра, а на самом деле, он молодой, полный сил и желаний.
Антон опустил руку, занесенную над клавиатурой …А каких, собственно, желаний?.. Но, кроме примитивного – закончить учебу и иметь много денег, ничего придумывалось.
…Ну, и хрен с ним! Зачем загадывать? Все придет само собой, а пока… Где тут мои корабли? – он щелкнул по клавише, – о, сколько их! И куда мы поплывем?.. Нет, надо сначала узнать у жителей, как им живется, – он переместил курсор на даму, спешившую в церковь. – Все прекрасно, – ответила та; бравый матрос, с утра сидящий в таверне, как всегда, пожаловался на нехватку пива. Антон знал, что пива не хватает лично ему, но все равно щелчком «мыши» открыл склад и отгрузил в город сто бочек пива, – все, теперь можно отправляться… Какая все-таки замечательная жизнь!..
Ветер ворвался в паруса, стоявших на рейде, кораблей, закричали чайки…
//-- * * * --//
– Кто звонил? – Оксана привалилась к плечу Максима, чуть запрокинув голову и картинно обняла его за шею.
Обед подходил к концу. На столе остались только недопитая рюмка с голубоватой тягучей жидкостью и кофейные чашки. По томно блестящим глазам и неуверенным движениям, Максим давно понял, что Оксана выбрала свой лимит, и больше пить ей не следует, но она все время тянулась к рюмке, видимо, не учитывая, что хоть это и ликер, в нем все-таки сорок пять градусов. Максим пил только пиво, и не потому, что на стоянке его ждала машина – ему предстояло нечто более ответственное, чем управление автомобилем.
– Так кто это был, Макс? Кому ты рассказываешь, с кем обедаешь, а? – Оксане было очень приятно, что пусть заочно, но его знакомые уже знают о ее существовании.
– Один знакомый звонил, – ответил Максим уклончиво. Ему не хотелось, чтоб девчонки знали об их родстве. …Хотя, в принципе, теперь это не имеет значения. Даже если Оксана поймет, что ее подогнал Антон, то после того, как сегодня я все закончу, с ней можно и не встречаться… Блин, тогда зря засветил квартиру!.. А, может, и не зря – если, конечно, она не будет слишком назойливо проявлять свои чувства…
– А когда мы поедем в клуб? – Оксана посмотрела на часы.
– Тогда, когда он откроется.
– А до этого что будем делать? Поедем к тебе, если хочешь.
Вот этого Максиму как раз не хотелось, потому что тогда свидание с маской отложится до следующего экзамена.
– Я предлагаю другой вариант, – сказал он, – сейчас мы поедем к тебе; оставляем эту базарную сумку с конспектами…
– Прямо уж, «базарную»! – обиделась Оксана.
– Ладно, пусть не базарную. Это я так шучу, но тебе ж, наверное, надо переодеться?
– Да, переодеться надо…
– Дальше ставим машину в гараж, и тогда, гуляй рванина от рубля и выше!.. Устраивает?
– Ага, – Оксана чмокнула его в щеку, – ты просто чудо! Ты так умеешь все придумать, обо всем позаботиться!..
– Тогда пошли, – Максим поднялся первым.
На столе их ждала записка: «Срочно уехала домой. Буду завтра днем. Мари».
– Чего это она сорвалась? – Оксана повертела записку, – может, с матерью, что случилось?
– Ну-ка, дай, – Максим взял листок. Его оборотная сторона представляла собой товарный чек салона «Антик» с реквизитами и даже штампом «оплачено». Но он не успел осмыслить, что мог значить такой поворот – Оксана положила руки ему на плечи и уткнулась лицом в шею.
– А, может, это и хорошо, – прошептала она, – значит, вся квартира наша…
Прищурившись, Максим смотрел поверх ее головы и пытался понять, существует ли связь между поспешным отъездом Марины, Петровичем (или Мишей) и маской, или просто она писала записку в салоне на первой попавшейся бумажке?
Оксане надоело тупо стоять, когда ее не целуют, не обнимают, не говорят красивых слов.
– Какой-то ты бука, Макс, – вздохнув она опустила руки, – я который раз замечаю… я тебе уже говорила – как только Мари исчезает, у тебя резко портится настроение, – она нетрезво погрозила ему пальчиком, – смотри, я ей волосенки-то ее шикарные повыдираю. У меня мужиков не уводят…
– Слушай, по-моему, ты хлебнула лишнего. Ты б лучше полежала, а то упадешь на танцполе?
– Я?.. Не упаду! – Оксана оперлась плечом о стену, – но полежать нужно… ты, как всегда, прав. Ты не обидишься?.. – не дождавшись ответа, она прошла в комнату и улеглась на диван.
Через пару минут Максим склонился над телом. Конечно, Оксана еще не спала, но он прекрасно знал это пограничное состояние, когда слух еще способен улавливать звуки, а все остальное тебе уже не принадлежит, и заставить себя встать практически невозможно – да и то, что слышишь, забудется при пробуждении. Он вышел на кухню и закурил, ведь времени у него теперь было предостаточно.
На кухне маски не оказалось – Максим даже заглянул за холодильник; в коридоре ее попросту негде было спрятать. Вернувшись в комнату, он постоял, разглядывая спящую Оксану – она повернулась на бок, подсунула руки под щеку и поджала ноги. …Все-таки она хорошенькая… прям, куколка, – подумал Максим, – но где ж эта чертова маска!.. Не могла же они забрать ее с собой?.. Проверил все углы, раздвинул занавески, но так ничего и не обнаружил. …Скорее всего, она убрала ее на место, в хозяйскую комнату!..
Обследование второй комнаты заняло больше часа. Он расклеил каждую коробку, открыл шкаф, аккуратно перебрав чужую одежду; полазил под шкафом, нацепляв на руку целый клубок паутины, но маска исчезла. Максим растерянно вернулся на кухню и снова закурил. Такого разочарования он не испытывал никогда. И кто его облапошил – деревенская девка!..
…Или я слепой, или в квартире ее нет. Продать чужую вещь Марина не могла – не такая она дура, а чтоб совершить «обряд», совершенно не обязательно выносить ее из дома. И что получается?.. А если маска выработала ресурс и сама бесследно растворилась?.. В сказках такое случается. Но ведь здесь не сказка!.. С другой стороны, а что ж это?..
…Интересно, вчера чертова деревяшка была на месте или уже нет?.. – Максим посмотрел на часы, – пора будить Оксану… любовь мою, – он усмехнулся, – наш прощальный вечер… Хотя куда я от нее денусь? Она мой ключик, только в шкатулочке-то ни фига нет!.. Присев на диван, он погладил Оксану по голове.
– Пьянь моя, – прошептал ласково, – ты плясать собираешься или сразу будем спать?
Оксана нехотя перевернулась на спину; сначала махнула рукой, будто отгоняла назойливую муху, но потом открыла глаза.
– Сколько времени? – потягиваясь, она взглянула в окно, – ой, уже ночь, да?
– Пока только вечер. Мы идем куда-нибудь?
– Не знаю. Что-то голова болит ужасно.
– Ликер – коварная штука, – Максим нежно убрал волосы ей с лица, – ты только скажи – да или нет. Больше ничего не надо.
– А если не пойдем, ты останешься или тебе надо уходить?
Максим подумал, что хорошо бы дождаться Марину и посмотреть, с чем она вернется. Если без маски, тогда надо будет каким-то образом выходить на Мишу, а он – не Оксана, ему пудрить мозги посложнее будет…
– Макс, ты где? Я ж с тобой разговариваю, а ты гладишь меня, как кошку.
– Извини, – Максим целомудренно приложиться губами к ее лбу, – слушай, тебе очень хочется куда-то ехать?
– Если ты останешься, то не хочется.
– Останусь. Только машину на стоянку отгоню. У вас тут рядом, я видел.
– Я пока приму душ. Слушай, будь другом, купи чего-нибудь поесть. Завтракать-то надо будет, – она с трудом поднялась, – это ты виноват – так меня напоил, а я, хорошая девочка, правда-правда.
– Верю, – Максим направился в коридор и уже обуваясь, крикнул, не выдержав неизвестности, – слушай, а где моя любимая игрушка?
– Я здесь! – откликнулась Оксана из ванной.
– Ты – само собой. Пока ты спала, я хотел поприкалываться с маской. Даже придумал, как разбудить тебя, но не нашел.
– Не знаю! Я уже несколько дней ее не видела! Хочешь, спросим, когда Мари приедет!
– Да ладно, – Максим махнул рукой, – это я так…
…Точно, она у Миши. Теперь все понятно. Чтоб никто с ней не шалил, кроме них двоих, она и унесла ее. Ладно, будем вычислять Мишу… Несмотря на сделанный вывод, желания уехать домой не возникло – ему тоже требовалось отвлечься, прежде чем приступить к решению новой задачи, и даже хорошо, что Оксанка оказалась рядом…
//-- * * * --//
Всю дорогу они ехали практически молча. О чем можно говорить, если мысли обоих сосредоточивались именно на том, про что говорить не хотелось? Каждый просто обдумывал эту странную поездку, и мысли их не были наполнены страхом, потому что внутри автобуса существовал свой мир – спокойный и уютный, отделенный толстыми стеклами от холодной, быстро сгущавшейся тьмы. Здесь не могло происходить ничего дурного – здесь дремали, перешептывались, шуршали конфетными фантиками и поедали колбасу, запах которой плавал по всему салону. Казалось, людей специально собрали в «акулью клетку», чтоб обезопасить от вторжения всего неизвестного и непонятного, и от этой защищенности появлялось желание прикрыть глаза и расслабиться.
Мертвые заснеженные поля изредка прерывались редкими огоньками, но они быстро исчезали, оставляя впечатление не человеческого жилья, а, скорее, явления природы.
Когда автобус остановился в Панино, Петрович вышел покурить. Громкая музыка, доносившаяся из весело светившихся киосков, смутила его, потому что по ощущениям давно наступила ночь, но часы, оказывается, показывали только шесть вечера.
Докурив, Петрович вернулся на место, и автобус покатил дальше в темноту. Марина тоскливо смотрела на медленно уплывающие последние огоньки – тоскливо, так как знала, что дорога не бесконечна, и следующая остановка, конечная. Предугадать что их ждет потом, она не могла, вспоминать прошедшие ночи не хотела, а громоздить друг на друга ужасы, которые еще не случились, устала. Да и что толку перемалывать одно и тоже, если дороги назад все равно нет – пока они доедут, обратный автобус уже уйдет, а этот экипаж останется ночевать и поедет только завтра.
Марина попыталась сосредоточиться на принципах верстки газетных полос, структуре интервью и прочей ерунде, которую предстоит сдавать через три дня, но в голове ничего не всплывало, вроде, она вообще ни разу не присутствовала на лекциях. Петрович сидел рядом, прикрыв глаза и свесив голову на грудь. Вряд ли он спал, но о чем спросить его, чтоб немного отвлечься, Марина не знала. Они ведь практически не знакомы, и ничего общего у них нет, кроме… Марина посмотрела на белое пятно пакета, стоявшего у нее в ногах. …Надо было оставить его в Панино и не морочить себе голову, – решила она. Потом представила, как вернувшись домой, увидит на кухонном столе ухмыляющуюся черную рожу. …А предательства она не простит, и вот тогда начнется!..
Минут через пятнадцать фантазии довели Марину до такого состояния, что захотелось уже поскорее доехать. Ожидание во сто крат хуже свершившегося факта, потому что действие всегда приходит к логическому завершению, а ожидание непредсказуемо и потому бесконечно.
Проскочили поворот на Щучье. Даже в темноте Марина определила его по расположению далеких огоньков – то есть еще километров двадцать и все…
И наконец это «все» наступило. Они вышли из автобуса и огляделись. Пассажиры расходились, растворяясь в темноте; автобус тоже уехал, и скоро они остались вдвоем.
Петрович подумал, что это очень странная автостанция даже для такого захолустного райцентра – голая площадка с продуваемым всеми ветрами навесом и единственным фонарем. Еще, правда, имелось крошечное строение, в котором продавали билеты, но сейчас там висел замок, и окно не светилось. Если б Петрович оказался здесь один, то наверняка решил, что злые силы забросили его в какое-то гиблое место.
– Ну что? Пойдемте? – спросила Марина.
– Чего это ты перешла на «вы»? И, вообще, зови меня Славой. Это в университете я стал Петровичем, потому что считался самым умным в группе – ко мне все вечно бегали консультироваться, а потом как-то и к Мишке это перешло…
– Я уже привыкла к «Петровичу», – Марина виновато улыбнулась, – ты не обижайся.
– В принципе, мне все равно, – Петрович пожал плечами.
Они двинулись вдоль заборов, за которыми на разные голоса надрывались собаки.
В отличие от прошлого раза, погода стояла ясная. Сквозь облако луна освещала широкую дорогу, сугробы, дома со столбами белесого дыма, поднимавшегося из труб, один вид которого рисовал уютную комнату с включенным телевизором.
Свернули за угол и оказались перед знаменитым глобусом.
– О, как! – удивился Петрович, – тут, вообще, все рядом.
– Я ж говорила, – Марина показала рукой влево, – на той улице живет моя мать.
Петрович повернулся, всматриваясь в темноту, но разглядел лишь новенький красивый магазин с остроконечной крышей, а дальше засыпанные снегом домики сливались с небом, заборами и деревьями в единую темную массу.
Остановились перед глобусом. Если для Марины спасительная бесконечность дороги закончилась еще в Панино, то для Петровича, именно, здесь – он уже знал, что отсюда до дома Василия минут пятнадцать хода.
– Знаешь, Марин, я читал о причинах страха. Энергетика его, говорят, такова, что притягивает к себе все, его породившее. Иными словами, за что боролись, на то и напоролись.
– Ты хочешь сказать, мы сами придумываем свои страхи?
– Я хочу сказать, что не надо бояться. Если не бояться, то все будет хорошо.
– Спасибо, – Марина нащупала руку Петровича и осторожно сжала его пальцы, – только как не бояться, если оно существует, независимо от того, боюсь я его или нет? Я не знаю, как это объяснить… Вот, например, едет на тебя машина, а ты говоришь: – Я не боюсь ее!.. И что, она не задавит тебя, да?
– Возможно, да. Ты ж посылаешь шоферу флюиды…
– И он думает – ах, ты меня не боишься?! Ну, я тебе покажу! – со смехом перебила Марина.
– Пошли, – Петрович вздохнул, – а то стоим здесь…
Они свернули с площади, и пошли мимо таких же заборов и таких же злющих собак, только в отличие от центра, улицу, на которой жил Василий, похоже, не убирали с того злополучного снегопада – появилась лишь тропинка в ширину лопаты, да на проезжей части две глубокие колеи, оставленные, скорее, санями, нежели автомобилями.
Петрович не узнавал улицы, ведь прошлый раз они заходили с другой стороны, но Марина шла уверенно, и ему оставалось только следовать за ней. Наконец, она остановилась. Подняв голову Петрович вспомнил крыльцо, ряд окон, но света в них почему-то не было.
– Вот это фокус! Как-то мы не подумали, что его может не оказаться дома.
– Может, спит? – предположила Марина, – у нас ложатся рано. В девять город спит, а встает в пять; кто и еще раньше.
– Зачем? – искренне удивился Петрович.
– Как зачем? У всех же скотина, как иначе-то?
Петрович промолчал. Это была совсем другая жизнь, которую он не знал, и поэтому понять не мог. Наверное, лучше не задавать дурацких вопросов.
– Значит, разбудим его, – Петрович уверенно шагнул во двор, – у него, точно, нет скотины.
Площадка перед домом оказалась изрядно вытоптана, а отдельные ямы с обвалившимися краями, бывшие недавно человеческими следами, даже залезали в сугроб.
– Похоже, у Васи была гулянка. Может, потому он и спит.
Петрович поднялся на крыльцо, а Марина осталась внизу. От того, что они благополучно добрались до цели, чувство тревоги не только не прошло, а даже усилилось – вдруг Василий разведет руками и скажет что-нибудь, типа, ребята, разбирайтесь сами? И что делать? Всю жизнь пребывать в ночном аду или пытаться вырваться в неизвестность, как слепые котята, рискуя навлечь на себя еще большие неприятности?..
…Хорошо все-таки, что Петрович тоже поехал!.. – Марина представила, как одна подходит к темному дому, и поняла, что постучать бы не решилась, а сразу ушла ночевать к матери, – и уже завтра… Неизвестно, что было бы завтра… Она смотрела на Петровича снизу вверх и думала, что он единственный, кто ради нее, бросил все. …Хотя, нет – не ради меня. Всегда надо уметь вовремя ударить себя по рукам. Это потребность души – пытаться создать нечто идеальное или, по крайней мере, достойное, только беда в том, что создаем мы этот образ в собственном воображении. В реальности все оказывается по-другому… хотя, где она, реальность?.. Это великая загадка – что такое реальность, и существует ли она вообще. Может быть, не только загадочный лес с говорящими деревьями, но и этот снег, дом и даже автобус, на котором мы приехали, такой же плод фантазии?.. А есть ли, вообще, мы?..
Марина не чувствовала себя подготовленной к решению глобальных философских задач. Ей хотелось просто выбраться из замкнутого круга, став снова обычной студенткой со своими мелкими радостями и печалями; не надо ей никакого чуда, ничего сверхъестественного! Все должно следовать по своей накатанной колее. Если б мать научила ее молиться, она б попросила об этом Бога, но мать всю жизнь была коммунисткой и передовиком, поэтому сама не знала ни одной молитвы.
Стучал Петрович долго. Сначала потихоньку, потом сильнее, пока, отчаявшись, не ударил ногой так, что дверь сама распахнулась – в доме мгновенно вспыхнул свет, словно она соединялась с выключателем. Петрович осторожно вошел в сени.
– Василий Митрофанович, ты дома? – крикнул он.
– Входите, – глухо раздалось в ответ.
– Пошли? – Петрович обернулся к Марине, – или ты здесь пока подождешь?
Марина молча поднялась на крыльцо и вошла в дом. Ей показалось, что сегодня здесь прохладнее, чем в прошлый раз – не было того накатывающегося тепла или, может, на улице стало менее холодно, и пропал контраст?..
Василий стоял, прислонившись плечом к притолоке, и улыбался. Выглядел он бледным, но улыбка говорила, что ничего страшного в его жизни не происходит.
– Болеешь, что ли? – Петрович протянул руку.
– Так, прихватило немного. Пройдет. Раздевайтесь. Чай или что-нибудь посущественней?
– Вообще-то, мы не обедали, – заметил Петрович, – ты как?
Марина молча пожала плечами. Ей казалось, что в доме что-то изменилось, но она никак не могла понять, что именно.
– Сейчас я вам сделаю совершенно изумительную яичницу. Такой вы еще никогда не пробовали, – с этими словами хозяин быстро удалился на кухню.
– Петрович, – говорила девушка тихо, склонившись к самому его уху, – тебе не кажется, что что-то здесь не так?.. Не знаю, как-то холодно…
– Наверное, топить стал меньше. На улице-то потеплело.
– Нет, не так холодно – как-то по-другому, холодно.
– Идите сюда! – раздался голос Василия, – вы за товаром или просто в гости?
На кухне по-прежнему гудел котел; на плите грелась сковорода, а на полке стояли знакомые чашки. Хозяин в смешной белой рубашке со стоячим воротником сидел на стуле и чистил…
– Что это такое? – с интересом спросил Петрович.
– Это? – Василий засмеялся, – хрен. Очень полезная штука. Никогда не пробовали яичницу с хреном? Одни говорят, похоже на курицу, другим мерещатся морепродукты, но до истины ни у кого фантазия не доходит, – он настрогал корень тонкими лентами и ссыпал в тут же зашипевшую сковороду, – чтоб представить истину, у многих фантазии не хватает, согласны?
Вопрос был, скорее, риторическим, но и Петровичу, и Марине показалось, что они чувствуют некий внутренний подтекст. А Василий тем временем беззаботно спросил:
– Так с чем вы приехали-то? Работы мои как, продаются?
Занятый мистическими проблемами, Петрович не подумал о том, что следовало бы привезти Василию деньги за проданные вещи, да и за те, которые сгорели, тоже ведь придется платить. Столько денег он, естественно, не взял, поэтому ушел от темы:
– Мы по другому вопросу. Знаешь, Вась, у нас проблемы, и ты должен нам помочь.
– Все проблемы после ужина. Надеюсь, вы не собираетесь сегодня же уезжать? А до утра времени еще много.
После этих слов Марина почувствовала холодок, волной пробежавший между лопаток. …Времени до утра… Что бы ни случилось, спать я не буду, – решила она, – больше я не пойду в тот заколдованный лес – если оно захочет, то пусть приходит само прямо сюда. Все-таки здесь нас двое. Вместе мы что-нибудь придумаем…
Василий разрезал пополам пухлую, воздушную яичницу; разложил по тарелкам и уселся напротив, ожидая оценки своих кулинарных способностей.
Хрен, действительно, потерял не только остроту, но и запах, превратившись в некий упругий наполнитель. Марина сравнила бы его с «соевым мясом». (Был в жизни период, когда она пыталась сесть на диету, но это занятие ей быстро наскучило, тем более, не принесло никакого результата).
– Интересное блюдо, – Петрович ел быстро, то ли проголодавшись, то ли хотел быстрее приступить к основной программе, а Василий продолжал улыбаться, и улыбка эта не менялась во времени, повиснув, словно приклеенная. Наверное, он думал о чем-то своем, забыв стереть ее с лица; потом заварил уже знакомый травяной чай и молча вышел.
– Все-таки не такой он, – сказала Марина тихо, – вспомни, в прошлый раз он все рассказывал, а сейчас сидит, молчит.
– Болеет человек. Марин, это называется – у страха глаза велики. Все он нам сейчас расскажет. Не может он отказаться от своей работы, а попробует, я докажу, что она его.
Они уже допили чай, но Василий не возвращался.
– Может, пойдем, покурим? – предложил Петрович.
– Пойдем.
Они вышли в сени, притворив дверь в дом.
– Смотри, красотища какая!.. – Петрович выглянул на улицу. Марина последовала его примеру, и их головы оказались рядом.
Луна, сумевшая выкарабкаться из облака, одиноко повисла в беззвездном небе; ровный свет лился на землю, делая ее серебристой, с чуть заметным лиловым оттенком. Но, главное, вокруг царил абсолютный покой, и только дымы, беззвучно выползая из труб, распадались на серые завитки, которые неспешно кувыркаясь, растворялись в прозрачном воздухе.
– Настоящая идиллия, – Петрович обнял Марину за плечи, – тебе не холодно?
– Пока нет.
– Ну, как знаешь, – он убрал руку и докурив, выбросил сигарету, – идем?
– Идем, – Марина повернулась, – ой, смотри! Чего это он?..
Василий стоял у окна, сосредоточенно глядя на улицу. Что он хотел разглядеть в неподвижной белизне и почему не возвращался на кухню, где оставил гостей?..
– Идем, не бойся, – Петрович снова обнял Марину, – нам надо решать свои проблемы. Я бы, честно говоря, потом с удовольствием ушел ночевать к твоим друзьям. Такое возможно или они уже будут спать?
– Не знаю. Смотря, когда мы сумеем выбраться отсюда.
– Ты меня пугаешь, – Петрович крепче сжал ее плечи, – но у меня предчувствие, что все закончится хорошо.
– У меня тоже предчувствие, что все закончится… – Марина ногой толкнула дверь.
Василий ждал их в коридоре.
– А я смотрю, куда вы делись? – сказал он просто, и сразу все встало на свои места.
Все вернулись в кухню и расселись за столом. Петрович придвинул к себе пакет.
– Вась, ответь честно, ты когда-нибудь делал маски?
– Нет, – он даже ни на секунду не задумался над ответом.
– А почему? Это ж модно. Прикинь, надеть одну из рож…
– Из моих вещей нельзя делать маски.
– А это что? – Петрович театральным жестом вытащил сверток, – смотри сам.
Василий медленно, будто нехотя, развернул бумагу, и когда в его руках оказался темный лик с пустыми глазницами, уставился на него спокойно, как-то даже безразлично. По крайней мере, по его лицу Марина не могла определить, удивлен он, расстроен или, наоборот, обрадован встрече со своим старым творением. Он просто смотрел в пустые глазницы, пытаясь прочесть в них то, чего там не было и быть не могло.
– Кстати, это вторая, – пояснил Петрович, – первую сделал из твоего барельефа один козел, так год назад она убила ребенка.
– Что?.. – воскликнула Марина, но Петрович не обратил на нее внимания, неотрывно наблюдая за автором, но никакой реакции не последовало.
Пауза настолько затягивалась, что Петрович начал сомневаться, понимает ли Василий, о чем идет речь – ему показалось, что тот просто любуется своей работой.
– Вась, – голос его сделался вкрадчивым, каким, наверное, разговаривают с психически не уравновешенными людьми, – теперь эта штука достает нас, и мы бы хотели…
При последнем слове Василий вскинул голову, переводя взгляд с Петровича на Марину и обратно; потом, выйдя из транса, положил маску на стол и заговорил.
– Дело в том, что вы все чего-то хотите. Причем, как правило, сами толком не знаете, чего и зачем вам это нужно.
Создавалось впечатление, что разговаривает он сам с собой, но Марину это нисколько не обижало. Было б гораздо хуже, если б Василий начал задавать вопросы и интересоваться ее мнением, потому что никакого мнения у нее не было.
– Лично я ничего не хочу, – пробормотал Петрович.
– Так кажется, – Василий усмехнулся, – вы сами не замечаете этого, потому что желания существуют в подсознании. Они мимолетны и противоречивы; они проносятся, как луч среди тупой обыденности, выражая единственное резюме – вот, тогда б мне стало хорошо!.. А если желание прорывается наружу, получая четкую формулировку, тогда у него и название становится другим – цель. Человек начинает рассчитывать свои возможности, готовиться и планировать, как он может ее достичь – это уже другая, почти физическая категория. А желание… Фьить!.. – Василий сделал жест, словно выпуская из рук птицу.
– Допустим… – неуверенно согласился Петрович, – а причем здесь маска?
– Сейчас объясню. Почему ни в одной канонической религии нет обрядовых масок? Есть книги, где записаны наставления бога; есть храмы, где с этим богом можно общаться; есть иконы и прочие атрибуты, символизирующие веру в бога, но нет такого мощного инструмента, как маска. А потому, что бог, согласно канонам, должен стоять выше человека, и их соединение невозможно. Маски существуют только у тех народов, которые верят в переселение душ и в то, что боги обитают среди нас, принимая разные обличья – это Африка, Южная Америка, наш крайний Север.
– Допустим, – Петрович кивнул, – просто мне никогда не приходило в голову задуматься об этом.
– И правильно! Зачем людям думать об этом? Они должны прожить свою жизнь, и думать только о ней. О другой жизни должны знать только шаманы и колдуны, добровольно взвалившие на себя груз связующего звена между мирами, временами и формами существования. Им и нужны маски, несущие силу и знание того, кого изображают, а если их соединить с желаниями обычных людей, не имеющих опыта и подготовки, получится то, что мы имеем. В моих работах заключена могучая душа деревьев. Они доверили мне создать их образ в естественном величии, которое недоступно взгляду простого смертного. Это мой тяжкий, нечеловеческий груз, которым я искупал вину своего рода перед ними. Но я никогда не делал масок, хотя бы потому, что знал, к чему это может привести; я никогда не хотел, чтоб энергия человека и дерева смогли полностью воссоединиться – мне хватало своих собственных ужасов и мучений…
Марина смотрела на Василия заворожено, как на некое чудо. В другое время она, возможно, посмеялась бы над этим «бредом», но сейчас, словно впопыхах засовывая кирпичики в недостроенную стену, судорожно пыталась восстановить цепь событий с того момента, как вытащила маску из коробки.
…Неужели все так просто и так невероятно?!.. – она хотела спросить об этом, но побоялась отвлечь Василия от главной темы. Она еще успеет выяснить мелочи – не зря ж он сказал, что времени до утра достаточно.
– Возможно, ты прав, – сказал Петрович спокойно. Когда дело касалось теории, он всегда чувствовал себя в своей тарелке – математика приучила его выстраивать стройные логические цепочки, – получается, через маску мы получаем «подпитку» от духов или не знаю…
– Никаких духов нет, – перебил Василий без всяких эмоций. Создавалось впечатление, что все это ему давным-давно неинтересно, и он даже знает все каверзные вопросы, которые ему зададут, – есть только мы. Мы – это весь мир, и больше никого нет. Но «мы» в более глубоком смысле, чем «люди». Существует знаковое понятие – тотем. Слышали про «людей леопарда», или «людей орла», или «людей баобаба»? Так напоминает о себе их следующая жизнь. И у тех же леопардов или баобабов тоже есть свои тотемы, только в силу разности языков общения, люди не знают об этом… хотя некоторые и догадываются. Леопардам тоже предстоит следующая жизнь – может, в виде рыб, а, может, и людей. Жизнь бесконечна во времени, но конечна в своей астральной составляющей, – видя растерянные лица слушателей, Василий вздохнул, – непонятно, да?.. Но и религии, которые богословы обсасывали веками и записывали в толстенные тома, ничего не могут толком объяснить – они только учат жить; а вы думаете, что я вам могу что-то объяснить за пять минут?
Марина хотела сказать, что ничего и не надо объяснять – им надо просто знать, что делать дальше, ведь от теорий, даже самых правдоподобных, никому не становится легче. Она уже открыла рот, но Василий не захотел дать ей слово.
– Так вот, – продолжал он, – вернемся к маске. Надевая ее, вы вторгаетесь в мир, которого для вас еще нет. Для вас он чужой, дикий и непонятный, но поверьте, пройдет энное число лет, и вы будете глядя на людей, думать, что это за идиотские создания мельтешат около нас?
– А наши желания-то здесь причем? – напомнил Петрович.
– Желания?.. А эта маска – орешник, который является своеобразным «древом желаний», так уж случилось – мы ж не знаем, почему Эйнштейн родился Эйнштейном, а Гитлер – Гитлером. А дырки в глазах просверлил очень грамотный человек. Он знал, что делает – наверное, у него была четкая цель.
– Стоп! – Петрович хлопнул рукой по столу, – если я понял правильно, то, зная все, что ты рассказал, некто сделал эту штуку для достижения определенной цели. Подчеркиваю – цели, а не мимолетного желания. А мы, грубо говоря, «задурили ей голову», и она стала творить черти что?
– Можно сказать и так, – Василий улыбнулся, – соединяясь с ней, вы становитесь, своего рода, шаманами. Но чтоб стать настоящим шаманом, надо иметь предрасположенность и готовиться к этому все свои предыдущие жизни. А вы лезете туда со своими мелкими человеческими понятиями, поэтому вас отторгают и за это наказывают. Но несмотря на отторжение, чем дольше вы с ней общаетесь, тем глубже проникаете в их мир, тем более материальными в нем делаетесь.
– И до какой степени?
– Наверное, должно наступить какое-то раздвоение жизни. Не знаю, как это могло б выглядеть на примере…
– Примеры мы сами знаем. Лучше скажи, что теперь делать? – несмотря на неординарность ситуации, Петрович уже не выглядел испуганным и потерянным. Страшно ведь только то, чего не понимаешь, а если существует теория, какой бы абсурдной она ни выглядела, это уже почва для анализа; сразу появляются варианты и, соответственно, возможность найти верное решение, – допустим, сейчас мы выбросим эту маску или, того лучше, уничтожим? Что произойдет?
– А вы попробуйте, – Василий хитро прищурился.
– Нет! Так не честно! – возмутился Петрович, – ты целый час кормишь нас всякими историями, а как дошло до дела, так попробуйте сами! Попробовать мы могли бы и без тебя. Знаешь, у себя в салоне я придумываю разные байки сотнями – про каждую фитюльку, которую должен продать. Все так красиво и складно получается!..
– А я, правда, не знаю, – Василий вздохнул, – мой отец срубил несколько тополей, и вы знаете, что из этого получилось. Откуда я могу знать, что будет, если уничтожить орешник, причем, не куст, а обретший свое лицо.
После этих слов воцарилась тишина. Каждый вдруг понял, что простого и единственно правильного решения эта задача не имеет, и оттого, что теперь они подкованы теоретически, абсолютно ничего не изменилось.
– Подозреваю, вам надо подумать, – подвел итог Василий.
– Пожалуй, да, – согласился Петрович.
– Тогда соображайте, а я пойду, полежу. Что-то неважно себя чувствую. Чайник на плите. Где постель, знаете; где туалет тоже, – он встал и не спеша направился к двери.
Петрович смотрел на его спину и думал, что, действительно, Василий изменился. И дело даже не в худобе или сутулости – создавалось впечатление, что внезапно он переметнулся из лагеря людей к противнику – точнее Петрович не мог объяснить своих ощущений.
Наконец, шаги Василия стихли, а маска продолжала лежать на столе, глядя в потолок невидящими, пустыми глазами.
– И что будем делать? – Петрович повернулся к Марине.
– Не знаю. Блин, зачем я только полезла в ту коробку? Это все Оксанка… – от собственного бессилия и глупости она шмыгнула носом.
– Только не плачь, – Петрович погладил ее по голове, – никто не может знать, что лучше, а что хуже. Даже наш друг Василий, – он улыбнулся и пытаясь ободрить, крепко обнял девушку. Марина бессильно склонила голову на его плечо.
– Слушай! – Петрович встрепенулся, – а если забить глаза?
– Как «забить»?
– Очень просто! Выстругать две пробочки и вставить в дырки, покрасить их черной краской – короче, сделать из маски снова барельеф, а? Это ж идея!
– Идея, – согласилась Марина.
– Не думаю, что Вася уже заснул. Пойду, спрошу, что он думает по этому поводу, – Петрович встал. Потеряв точку опоры, Марина сразу выпрямилась и уставилась в угол, где стоял самый обычный газовый баллон. В качестве модели для решения логической задачи, идея действительно казалась красивой и оригинальной, но…
…Все равно она остается маской, пусть и с закрытыми глазами, – подумала Марина, – когда-нибудь она сможет их открыть. Здесь нужно менять что-то другое… и более радикально… в ней или в нас…. Вот, если бы… Я ничего не хочу! Блин, я опять за старое – как трудно отвыкнуть от этого… Я ничего не хочу… – эта формула показалась ей спасительной, – не хочу сдавать экзамен по СМИ; не хочу, чтоб приезжал Миша… и, вообще, никого не хочу; не хочу новые сапоги…
С каждым «не хочу» она мысленно видела, как от нее будто отваливаются куски, постепенно превращая тело в ствол дерева, которое безразлично стоит на одном месте, подвластное любым непогодам, и ничего не хочет. …А вокруг пустота… Нет, вокруг другие деревья – пустота внутри!.. Только соки бегут по веткам, и больше ничего…
Марина не успела до конца проникнуться своими не радужными перспективами, потому что вернулся Петрович, растерянный и даже испуганный.
– Что случилось? – Марина с удовольствием вынырнула из мыслей. Ей показалось, что любая информация будет лучше того, что она вообразила себе.
– Он исчез, – Петрович развел руками, – его нигде нет. Я обошел весь дом. Но не мог же он уйти… – Петрович посмотрел на часы, – в половине двенадцатого?..
Все предыдущие рассуждения мгновенно вылетели из Марининой головы, а новые не появлялись. Она смотрела на Петровича и не знала, что сказать.
– Идем, покурим? – предложил Петрович от безысходности.
Они снова вышли в сени, попутно прислушиваясь к каждому звуку, но никаких звуков и не было, кроме их собственных шагов.
К ночи мороз усилился, и когда Петрович распахнул дверь на улицу, оттуда пахнуло таким холодом, что он сразу прикрыл ее, оставив узкую щель, через которую пробивался безразличный лунный свет. Однако даже он радовал, ведь в нем можно увидеть домики, в которых спят люди, и снится им, что завтра надо вставать на работу, готовить завтрак, провожать детей школу… и всё – они понятия не имеют, что у деревьев может быть лицо, что они умеют разговаривать, мстить; умеют творить чудеса и исполнять желания.
Курили они молча, и также молча вернулись на кухню.
– Чаю хочешь? – Петрович потер окоченевшие руки.
– Не хочу.
– А чего ты хочешь?
Мгновенно в памяти всплыла формула, родившаяся несколько минут назад и повергшая Марину в уныние, но получалось, что она все-таки самая удачная из всех возможных.
– Петрович, я ничего не хочу, – повторила Марина как заклинание.
– Ты не сможешь так жить, – он усмехнулся, – я тоже думал об этом, но зачем такая жизнь? Мы должны избавиться от этого, а не идти у него на поводу!.. Все-таки вариант с заделкой глаз мне очень симпатичен. Пойду, поищу деревяшку и инструменты.
– А его «монстры» еще там?
– Куда ж они денутся? Часть, правда, он перенес в вашу с Мишкой спальню – видимо, чтоб добраться до верстака.
…Наша с Мишкой спальня… Это было далекое прошлое, и потребовалось усилие, чтоб Марина сумела извлечь из глубин памяти хоть какие-то подробности, да и те получились очень бледными, не вызывавшими никаких эмоций.
– Я с тобой, – Марина встала, – чего мне одной сидеть?
Свет на кухне они выключать не стали, освещая себе путь в длинном пустом коридоре.
В отличие от предыдущего раза, работ в мастерской, действительно, поубавилось, и это обнажило стол с множеством ящиков. Петрович выдвигал их один за другим, обнаруживая десятки стамесок с самыми причудливыми лезвиями, куски наждачной шкурки и какие-то странные приспособления, назначения которых Марина не знала, но и не спрашивала. Ни одного кусочка дерева, ни одной заготовки или начатой работы – даже ни одной стружки они так и не нашли. Создавалось впечатление, что Василий не работал уже давно.
– Похоже, основное производство находится в другом месте, – предположил Петрович.
– Так, может, и он там? Типа, работает.
– Он же больной. Вася, где ж ты есть?.. – Петрович не знал, на кого выплеснуть свое бессилие, – слушай! А, может, этот скотина ушел, например, к соседям, а нас оставил, чтоб понаблюдать за продолжением? Ему ж, поди, тоже интересно.
– Я спать не буду, – предупредила Марина, – ты, как хочешь.
– Давай лучше спать по очереди. Будем присматривать друг за другом, – секунду подумав, Петрович добавил, – ох, ты и сволочь, Вася!..
Они вернулись на кухню и уселись по разным сторонам стола, но игра «в гляделки» стала быстро утомлять.
– Может, все-таки выпьем чаю? – спросил Петрович, – а то совсем скучно.
– Расскажи лучше что-нибудь. Ты ж много всего знаешь.
– Музыка не навевает, – Петрович наполнил чашки уже остывшей жидкостью, – время – час. Обратный автобус когда?
– Завтра, в половине двенадцатого.
– Вот, до этого времени мы должны во всем разобраться.
– Петрович, – Марина смотрела на него сонными глазами, – я уже не могу ни в чем разбираться; у меня голова идет кругом. Ты ж такой умный! Ну, пожалуйста, придумай что-нибудь!..
Петрович вздохнул. Он чувствовал себя примерно также, но не говорил об этом, чтоб окончательно не убить в Марине надежду. А маска лежала между ними и тоже ничего не предпринимала.
– Если оно придет, то все равно не спрячешься. Чего тут сидеть без толку? – сказал наконец Петрович, – пойдем, пошляемся по дому – может, придет какое озарение.
Марина решила, что если останется одна, то непременно уснет, ведь готовясь к экзаменам, она тоже старалась держаться до последнего, но часам к четырем всегда отключалась. Вот «проколбаситься» ночь на танцполе, это совсем другое дело!..
– Пойдем, – она поднялась первой.
Они вновь прошли по коридору, свернув теперь в другую дверь. Петрович включил свет, и первое, что бросилось Марине в глаза, была постель под красным одеялом.
…Какая же я все-таки я дура! – вспомнила она, – и что мне в том Мише? Неделю его не вижу и прекрасно себя чувствую. Ну, не совсем прекрасно…Но это уже по другой причине… Марина повернулась к барельефам, занимавшим треть комнаты, и столкнувшись взглядом с Осокорем, вдруг подумала, что не такой уж он и страшный.
Наверное, даже такие экстремальные чувства, как страх, имеют свойство притупляться, потому что самое страшное не то, что с нами происходит, а то, что мы пытаемся себе вообразить. Мы всегда воображаем худшее до невозможности, а когда сознание устает громоздить ужасы в гигантские бесформенные пирамиды, тогда и страх уходит сам собой. Тогда хочется одного – чтобы что-то случилось, и все наконец закончилось.
– Одно хреново, – Петрович нарушил уверенное течение Марининых мыслей, – я уже не помню, кто есть кто, кроме этого здорового урода, – он ткнул пальцем в Осокоря.
– Я еще помню Иву – вон, ее голова торчит; и Рябину – она не такая большая… но очень неприятная особа.
Петрович опустился на «трон друидов». Марина вспомнила, как сидела на нем с Мишей. Собственно, там ей и пришли крамольные мысли, которые, к счастью, не осуществились. …Интересно, их навеял «трон» или мне самой так хотелось?..
– Садись, – Петрович сдвинулся в сторону, и Марина послушно втиснулась рядом. Петрович обнял ее, потому что иначе пришлось бы повернуться боком, выставив вперед плечо.
Марина пыталась проследить изменение своего эмоционального состояния, но оно не менялось. Рука, лежавшая на плече, не вызывала никаких приятных желаний – она существовала как данность и ее просто не хотелось сбрасывать, потому то она не особо-то и мешала. Марина попыталась представить, что бы сейчас могло произойти – они одни в доме, Петрович обнимает ее все крепче, поворачивает к себе лицом… его руки… Закрыла глаза, напрягая воображение, но картинка не рисовалась – ей гораздо проще было представить даже «заколдованный лес».
…В голове послышался шум листьев, и из тумана стали прорисовываться толстые уродливые стволы, но обволакивавшее ее видение, прервал громкий голос:
– Марин! Не спи!..
– А, ну да… – она на секунду открыла глаза. Увидела нагромождение черных досок у белой стены; вздохнула, причмокнув губами, и снова склонила голову. Тяжелые веки опускались сами собой, и справляться с ними стало практически невозможно.
Петрович смотрел на девушку и понимал, что будить бесполезно – для этого надо, либо окатить ее водой, либо заставить двигаться …А стоит ли?.. Уже половина третьего – до утра не так далеко. Мы ж договаривались спать по очереди… Он осторожно вылез из тесного «трона» и под руки приподнял сонную Марину. Она, бормоча что-то невнятное и не открывая глаз, механически переставляла ноги, пока он вел ее до постели; потом, почувствовав свободу, рухнула на одеяло, вытянулась, и на лице появилась блаженная улыбка.
Вздохнув, Петрович пошел курить – теперь ему нельзя было спать ни в коем случае.
Он настежь распахнул уличную дверь, чтоб морозный воздух разогнал постепенно наваливавшийся сон. Ландшафт за эти несколько часов не изменился – та же луна, только отползшая немного в сторону с прежнего места; те же домики; тот же снег… картина уже ставшая привычной, и потому не привлекающей внимания. В голове уже не роились мысли в поисках хитроумного решения. Он поставил себе маленькую, но конкретную задачу – не уснуть, а дальше выход, либо найдется сам, либо кто-то его подскажет. Главное, не спать!..
Но Петрович не учел одного – когда человек возвращается из холода в тепло, организм попадая в комфортные условия, расслабляется. Докурив и вернувшись на «трон», он почувствовал, как голова тяжелеет и сама клонится на грудь. Встал; несколько раз бодрыми шагами прошелся по комнате. Сон, вроде, отступил, и он снова сел, внимательно изучая лицо Осокоря, которое как-то само собой изменилось – его кричащий рот закрылся, а уголки губ поднялись, сложившись в подобие ухмылки.
…Это уже глюки, – решил Петрович, резко вскинув голову, и… не увидел комнаты – только коричневые стволы и темно-зеленые кроны над головой, – но ведь я не сплю!.. Я сижу на «троне», а пять минут назад выходил курить и наблюдал ночную панораму!.. Оглядывался по сторонам и не смог понять, откуда пришел и как, вообще, он попал сюда в здравом уме и трезвой памяти? …Может, Осокорь взглядом перетянул меня в свой мир?.. Но спросить было не у кого – вокруг самый обычный лес и только солнце пробивалось сквозь листву тонкими лучиками. Петрович помнил, как происходило все в прошлый раз, поэтому первый шаг сделал очень осторожно; потом второй, но ничего не изменилось – даже воздух казался не таким тяжелым, как раньше.
Впереди, между стволами мелькнула чья-то фигура.
– Э-эй!!.. – крикнул он.
Фигура спряталась за деревом, и Петрович бросился туда. Терять ему было нечего и отсиживаться негде. Он уже знал, что выбраться отсюда можно только двигаясь вперед, причем, неважно в каком направлении.
За деревом, прижавшись к стволу, стояла Марина.
– Ты?!.. – он ожидал увидеть, кого угодно, но только не ее.
– Я, наверное, все-таки заснула? – спросила она неуверенно.
– Ты заснула, но я-то не сплю! Я покурил, потом сел обратно в кресло и… дальше не пойму, что произошло.
– Наверное, мы материализуемся, как говорил Василий.
– Зато нас теперь двое, – Петрович взял ее за руку, – идем.
– Куда?
– Не важно, но здесь всегда надо идти, и обязательно куда-нибудь придешь. Мне кажется, движением мы подтверждаем, что пока еще люди, что мы отличаемся от них, а если остановимся, то окончательно превратимся в деревья. Я – ясень, а ты кто?
– Говорят, рябина.
– Пошли отсюда, если не хочешь, чтоб на тебе настаивали коньяк, – он потащил девушку за собой так сильно и уверенно, что Марина едва поспевала за ним. Кусты хлестали по рукам, по лицу, но не очень сильно, и Петрович не останавливался.
…Куда мы так летим? – думала Марина, – мы же можем проскочить мимо цели, ведь никто не знает, где та цель!.. – она опустила взгляд на мелькавший под ногами ковер изо мха, с редкими островками травы.
– Стой, наступишь! – она резко остановилась, задержав Петровича на полушаге.
– Куда наступлю?
– Смотри, у тебя под ногами…
Тут и Петрович увидел маленькое… еще даже не деревце, а тонкую коричневую былинку с двумя странными, совсем светлыми листьями.
– Правда, интересное растение. Тут другого такого и нет, – Петрович присел на корточки. Потом поднял глаза верх, – слушай, Марин, а почему ты заметила его? Мы, наверное, уже столько растоптали всякой поросли!..
– Не знаю, – она присела рядом, – как-то бросился в глаза.
– Это серебристый тополь, – пояснил странный голос из глубины переплетенных крон, – он появился всего два дня назад.
Оба синхронно подняли головы, но никого не увидели.
– Черт, начинается, – Петрович с силой потер виски, – серебристый тополь! Это в противовес черному, что ли?.. В смысле, Осокорю?.. Слушай, а кто это с нами говорит?..
Лес внезапно зашумел так, что даже, если б кто-то и ответил, услышать было бы невозможно. Сверху стали падать сухие ветки; ветер понес сорванные листья, и Петрович почувствовал, что теряет равновесие под его напором. Падая, увидел солнечный луч, ударивший в глаза, а потом белую стену с проемом окна, за которым было совсем светло.
Петрович поднялся с пола. Марина по-прежнему спала на кровати, свернувшись калачиком. Он осторожно наклонился и обнаружил, что дышит она ровно и спокойно. …Интересно, что ей снится?.. – Петрович посмотрел на часы, – десять. Не удивительно, что солнце так высоко… Ведь скоро автобус!..
– Вставать пора, – он тихонько тронул Марину за плечо.
Та встрепенулась и резко открыла глаза.
– Заснула на посту? – Петрович улыбнулся.
– А сам-то? – забыв, что вечером не умылась, Марина потерла лицо, отчего под глазами появились ужасные черные круги, – ты ж тоже был там со мной.
– И что мы делали? – подозрительно спросил Петрович.
– Шли. Не знаю куда, но ты тащил меня, чуть не волоком; и мы едва не раздавили серебристый тополь, совсем прутик… В общем, бред какой-то, но не страшный. А я тебе не снилась?
– Нет, – Петрович решил не нагнетать обстановку, хотя для себя решил, что, похоже, они оба были там.…А если так, отрицать реальность бессмысленно, – решил он, – только непонятно, как это соотносится с законами физики… Ну и черт с ними, с законами! Кто сказал, что эти законы правильные? Законы могут меняться, по мере развития науки, а личное восприятие остается личным восприятием, и никуда от этого не денешься…
– Пойди, умойся, а то ты немного это…
– Да?.. – Марина покраснела, – сейчас.
Она соскочила с постели и направилась в ванную, а Петрович на кухню, по дороге заглянув в спальню Василия, чтоб лишний раз убедиться, что его там нет. Открыл холодильник, в котором сиротливо лежали три яйца – оттого, что они последние, совесть Петровича не мучила. …Небось, не помрет с голода – стрельнет у соседей, а нам еще до города ехать, – он повернулся к столу и увидел лежавшую на нем маску. Ночь прошла, а решение так и не появилось, – неужто Марина увезет ее обратно? Оставила б здесь, и пусть Вася сам придумывает, как закрывать ей глаза…
//-- * * * --//
Максим курил, сидя в машине, потерянный и опустошенный. Здание, возводившееся с таким старанием, рухнуло, превратившись в груду камня, железа и искореженных оконных блоков, а ни сил, ни желания, чтоб начать все заново, уже не осталось. Часы показывали только десять, а день, который он скрупулезно распланировал до самого вечера, вроде, и закончился. Выбросил недокуренную сигарету. Завел двигатель, потому что бессмысленно продолжать стоять возле салона в надежде на чудо. Чудеса, оказывается, случаются, но не для него – его удел охмурять глупых девиц и зарабатывать деньги тупым трудом, меняя валюту одних стран на валюту других. Вот, и вся жизнь! Стало ужасно обидно – захотелось, чтоб оставался шанс, пусть крохотный, пусть не сиюминутный, а когда-нибудь, в перспективе… но шанс!
Максим поудобнее устроился в кресле, но не знал, куда ему теперь ехать; с сожалением вспомнил, в каком боевом настроении уходил от Оксаны, какие надежды возлагал на встречу с Мишей и совершенно не мог представить, что все произойдет, именно, так.
Еще только войдя в салон, Максим понял, что случилось нечто непредвиденное, не предусмотренное никакими планами. Если б у него в обменнике учинили такой погром, он бы, наверное, стучал кулаком по столу, звонил по телефону, подключая знакомых «братков», чтоб найти виновных, а Миша безразлично собирал с пола осколки стекла. Позже, начав разговаривать с ним, Максим решил, что это некая высшая форма нервного срыва – когда не бьешься в истерике, проклиная судьбу, а просто подводишь черту и осознанно признаешь, что жизнь кончена (сейчас и у него самого было примерно такое состояние).
– Маска? – переспросил Миша, – да, была. Ее принесла девушка… сам не знаю, зачем. Теперь ее нет – видимо, сгорела…
Максим осматривал черные пятна на обоях, веря, что все так и произошло. Не мог человек сжечь барельефы прямо на стене – значит, потусторонние силы одумались и решили уйти, уничтожая за собой все следы. В то, что Миша придумал роль, специально для обмана желавших заполучить маску, верилось с трудом. Он не мог ожидать визита и, соответственно, подготовиться к нему – слишком все натурально выглядело.
…Значит, это правда. Все было совсем рядом, только я не успел. А кто не успел, тот опоздал… Максим закурил новую сигарету, уже третью подряд. Возвращаться к Оксане не хотелось даже не потому, что она вызывала теперь ассоциации с несбывшейся мечтой, а просто – пусть девочка готовится к экзаменам. Потом они обязательно встретятся – если жизнь его ограничивается подобными развлечениями, то Оксана не самый плохой экземпляр.
Он отпустил сцепление и влился в общий поток. Теперь можно было просто кататься по городу – это успокаивало и одновременно отвлекало от назойливых мыслей.
//-- * * * --//
– Домой я эту штуку не повезу, – заявила Марина твердо, – заклею пустую коробку, поставлю на место, а комнату все равно ж закроем. Если она такая волшебная, то могла и сама исчезнуть, правда? Пусть потом разбираются.
– Мне нравится ход твоих мыслей, – Петрович улыбнулся. Он думал, что ее придется долго уговаривать, а она, оказывается, умная девочка.
Марина собрала тарелки с ярко-желтыми следами яичницы и пошла к раковине.
– Брось ты, – Петрович махнул рукой, – сам помоет.
– Что ж мы, как свиньи, все бросим? Мне не трудно.
– Автобус через сорок минут, – напомнил он.
– А идти тут пятнадцать, сам знаешь.
– А билеты?
– Не волнуйся. Экипаж местный – я их знаю.
– Это радует, – Петрович взял маску, – ну, что? Отнесу ее к прочим произведениям искусства – пусть все в куче лежат.
Дом они покидали без сожаления. По крайней мере, теперь маска оставалась в надежных руках – владеющий нужными знаниями Василий, не позволит ей никаких вольностей. Он найдет способ нейтрализовать ее – теперь это в его интересах, ведь это его дом.
Они спустились с крыльца. Тропинка была слишком узкой, и Марина пошла первой. Не случайно ночью Петровичу казалось, что сильно похолодало – снег приятно скрипел под ногами, делая погоду какой-то радостной. За забором возилась женщина в телогрейке, и Марина крикнула:
– Здрасьте, баб Мань!
– Ой, Мариночка, здравствуй! Как твои дела? – женщина выпрямилась, и Петрович увидел, что она гораздо старше, чем могло показаться с первого взгляда.
– Нормально, баб Мань. Учусь.
– А это твой молодой человек или муж уже?
– Нет, пока не муж, – а что она могла ответить? Случайным знакомым он быть не мог по определению, а в понятие «друг» здесь вкладывалось совершенно не энциклопедическое значение.
Петровичу стало весело, и возникла коварная мысль небрежно обнять Марину, чтоб весь этот поселок три дня обсуждал свежую новость, но делать этого не стал.
– У матери-то были? – спросила баба Маня.
– Нет. Мы тут по делу, а сейчас уже на автобус опаздываем.
– По какому ж такому делу? – недовольно фыркнула баба Маня – видимо, в ее понимании не могло быть дел, способных помешать зайти к матери.
– Мы у Василия были…
– Акстись, девка! – баба Маня побледнела и опустив ведро, перекрестилась, – Василий-то третьего дня, как помер!
– Как помер?.. – Петрович первым пришел в себя, – мы ж его видели вчера вечером.
– Колдун проклятый, – пробормотала баба Маня, – и после смерти людям покоя не дает.
– Что он, по-настоящему умер?..
– Девка, я что, врать буду? – баба Маня строго посмотрела на Марину, – пол улицы хоронило. Прибрал его господь, а он, вишь, не хочет уходить, – взяв ведро, она скрылась в сарае.
– А с кем же мы вчера разговаривали? – Марина повернулась к Петровичу.
– Понятия не имею… Марин, поехали отсюда. Тут с каждым днем становится все смешнее.
До глобуса они дошли молча – там дорога стала шире, и Петрович догнал Марину. Даже мороз не мог победить ее бледность, а взгляд испуганно бегал по сторонам, словно ища призрак Василия.
– Марин, прорвемся, – Петрович обнял девушку, – думаю, самостоятельно до города маска не доберется, а Василия нет, чтоб привезти ее туда. Будут дом продавать, пусть новые хозяева с ней и гребутся. Я полагаю, тогда она должна будет на них переключиться. А, может, в какой-нибудь музей сдадут вместе с остальными работами – засунут под стекло и напишут, чтоб руками не трогали.
Марина молчала.
– Ты слышишь меня? – Петрович сжал ее плечо.
– Я думаю о деревце, появившемся два дня назад, то есть как раз «третьего дня». У тебя не возникает никаких ассоциаций?
– Да хрен с ним!.. – в сердцах воскликнул Петрович, но вдруг осекся, – если, конечно, исходить из его теорий… А, интересно, он какой-то конкретный серебристый тополь или в каждом тополе есть теперь его частица?..
Вопросов сразу возникло еще множество, но после того, как автобус тронулся, они приобрели некую абстрактную форму, поэтому всю обратную дорогу Петрович с Мариной обсуждали их спокойно, без душевного напряжения, будто прочитанную книгу, и время за разговорами летело гораздо быстрее.
//-- * * * --//
Максим подумал, что не такой уж и большой у них город. Несмотря на задекларированный последней переписью миллион жителей, оказывается, пересечь его можно всего за час, и это притом, что в центре еще пришлось стоять в «пробке»! Зато за это время ощущение потери, первоначально захлестнувшее его, постепенно сгладилось. Человеку со здоровой психикой вообще не свойственно длительное состояние безысходности – ощущая свое неизменившееся физическое тело, сознание тут же выдвигает простой, но веский аргумент – жизнь-то продолжается!.. После этого открытия следует анализ, начинающийся с вопроса – а тогда что, собственно, произошло?..
Мысленно завершив «экспресс-тест», Максим пришел к выводу, что не произошло ничего страшного – он потерял лишь то, чего никогда не имел. Ну, так что? Он же прекрасно обходился без этого, живя весело и самодостаточно, пока Антоша не полез к нему со своими проблемами. Так можно ведь считать, что ничего этого не было – просто выбросить из жизни один-единственный день, благо, ничего другого, заслуживающего внимания, тогда не произошло; никто в тот день не обанкротил его бизнес, не обокрал квартиру, не угнал машину – так, о чем горевать? С таким же успехом можно сожалеть, что его не выбрали Президентом России. Такая химера, в принципе…
Сделав крюк по окружной, Максим снова въехал в город. За редким леском, чудом сохранившимся при застройке микрорайона, виднелся дом Антона. …Позвонить что ли этому придурку? – возникла несуразная мысль, но тут же отпала, – а зачем?.. По-моему, он уже забыл, и о Марине, и о том, с чего все началось. Пусть живет, как хочет… блин, брат слезно просил приехать, а он не соизволил найти время. Козел!..
Максим без сожаления проехал дальше, чтоб через полчаса выскочить к своему дому. …Просто перепланирую день, исходя из изменившейся ситуации, – подумал он, – а вечером позвоню Оксанке – может, она еще не села за учебники…
Антон в это время стоял у окна, но, естественно, не мог видеть «Ауди», мелькнувший за леском в направлении центра. Да он и не пытался что-либо разглядеть, решая очень важную задачу. На диване лежал учебник и объемистая кипа газет, которые отец подобрал ему к следующему экзамену, а задача заключалась в том, сумеет он осилить материал за два дня или надо приступать к его изучению уже сегодня.
На другой чаше весов лежала оборона Любека от орд захватчиков. Что это были за захватчики, компьютер не сообщал, а тратить время, чтоб лезть в энциклопедию и выяснять, с кем воевала Ганза, абсолютно не хотелось. Какая разница? Кем бы они ни были, у него достаточно сильная армия, чтоб справиться с любым противником – что для нее три сотни ребят с луками и какими-то допотопными стенобитными машинами?
…Успею я прочитать эти дурацкие газеты, поэтому сегодня еще можно заняться своими прямыми мэрскими обязанностями… Приняв решение, Антон со спокойной совестью уселся за компьютер. Ни гавань, ни корабли в данный момент его не интересовали. Он смотрел с городской стены на опушку леса, где суетились маленькие синие человечки. Оказывается, у них имелось еще и несколько пушек, которые они устанавливали, готовясь обстреливать крепостные башни.
…Ах, гады!.. – подумал Антон, и в этот момент экран погас.
Сначала показалось, что отключилось электричество, но огонек на мониторе продолжал светиться. Экран снова ожил, и на нем сначала расплывчато, а потом все четче проступили белые буквы: «Игра окончена. Вы умерли в возрасте 68 лет. Вы сделали для Любека все, что могли, и завтра граждане города устроят Вам пышные похороны. Поминовение продлится три дня, в течение которых будет съедено и выпито… (дальше шел длинный список продуктов). Товары уже безвозмездно переданы городу со складов Вашими душеприказчиками. Флот и другая собственность, в связи с отсутствием наследников, переходит в распоряжение Ганзы.
Да воздаст Господь за Ваши деяния! Пусть земля Вам будет пухом! Спасибо за игру».
Надпись пропала, оставив лишь черный, как неизвестная загробная жизнь, экран. Антон почувствовал, что, действительно, умирает. Перед мысленным взором, словно в калейдоскопе, завертелись корабли, стада овец на лугах, какие-то цеха, мастерские, кварталы жилых домов, которые он построил; лица людей, говоривших, что жизнь прекрасна… а потом все исчезло в одно мгновение, не оставив ничего, кроме черного экрана. Можно, конечно, было поставить курсор на флажок «новая игра» и щелкнуть «мышью», но это будет уже другая жизнь, к которой он не имеет никакого отношения. Он умер!..
Антон встал, но почувствовал, что ноги отказываются его держать. Плюхнулся на диван, тупо уставившись на страницы газет, пестревшие заголовками сиюминутной важности. …Зачем все это, если мы умрем, и ничего потом не будет? Все впустую! Для чего я строил, создавал, открывал новые земли, если все так бессмысленно?.. Он перевел взгляд на мертвый экран и заплакал.
//-- * * * --//
На автовокзале Петрович с Мариной расстались. Выполнив совместную миссию, они возвращались каждый в свою индивидуальную жизнь. Правда, если Марина ушла сразу, то Петрович еще долго ловил взглядом ее шубу, мелькавшую в толпе; потом вздохнул по совершенно непонятной причине – хотя… после трех часов, проведенных в автобусе, организм просто требовал кислорода.
Салон был открыт. Светлана сидела на рабочем месте, а его зал отгораживала ленточка с листком, на котором красовалась надпись, сделанная Мишиным почерком: «Смена экспозиции». Сам Миша сидел в кабинете и перебирал документы; услышав шаги, поднял голову.
– Как самочувствие? – он протянул руку и даже улыбнулся.
– Нормально. Готов выполнить любое задание любого правительства, – бодро отрапортовал Петрович, хотя с гораздо большим удовольствием завалился б спать.
– Ну, и слава богу. Да, натворили они тут дел… – произнес Миша задумчиво.
Петрович не стал уточнять, кто «они» – возможно, он имел в виду грабителей, которых вынужден был придумать.
– Убытки наши составляют около трех штук баксов, – продолжал Миша, – во-первых, ремонт, пусть и косметический; во-вторых, конкретно – две витрины, восемь барельефов деревянных, шесть фигурок глиняных, две вазы керамические и одна фигурка из камня.
– Если ты о саламандре, то я подарил ее Марине.
– Все равно ведь убыток, – Миша поднял усталые глаза.
Петровича поразило, с каким равнодушием он произнес эту фразу – будто вообще не знал, кто такая Марина. …Или она тоже перешла в категорию снов?.. А, может, он и прав. В данном случае весьма трудно отделить одно от другого. Как, например, можно считать их поездку реальностью, а погром в салоне, нет?.. Впрочем, каждый делает свой выбор, и любое навязанное мнение рано или поздно будет отторгнуто…
– Значит, так, – заключил Миша, – зал со всей этой хренью я решил ликвидировать. Картины останутся там, где они есть, а здесь будут чисто кованые изделия – а то основная продукция у нас по углам стоит, и люди даже не замечают ее.
– Да?.. – Петрович растерялся – значит, он тоже переходил в категорию снов.
– Но ты не беспокойся, – успокоил Миша, угадав его мысли, что, впрочем, было совсем не сложно, – какая тебе разница, что втирать? Будешь заниматься щипцами для каминов и решетками.
Петрович представил себе работу, когда в день приходит пара клиентов с растопыренными пальцами, рассказывают о своих особняках, и больше их ничего не интересует.
– Не, Миш, – он вздохнул, – тебе тут нужна девочка с длинными ногами. Ее и сфотографировать у камина можно, и, вообще, тот контингент больше девочек любит.
– Ты думаешь? – Петровичу послышалась радость в голосе шефа, – а ты что будешь делать?
– Я? Я слышал где-то открывается новая лавка с эзотерикой, плюс благовония из Индии…
– Так я даже знаю этих ребят! – воскликнул Миша, – это где раньше был книжный.
– Тем более. Буду тебе премного благодарен, если ты отрекомендуешь меня, – Петрович чувствовал, что общение им обоим становится в тягость, – ты позвони, когда приходить за расчетом, и когда подойти к тем ребятам. Только поскорей, пожалуйста, пока они штат не набрали.
– Сегодня же все решу, а завтра зайди за деньгами.
– Договорились, – Петрович пожал протянутую руку и вышел. Остановившись на крыльце, закурил – давно он не чувствовал себя так легко и беззаботно, хотя, казалось бы в его положении все должно было быть наоборот.
Он не спеша сошел на тротуар и направился к дому, разглядывая прохожих и представляя, как упадет на постель и будет спать до самого вечера; а, может, и до утра.
//-- * * * --//
Проснулась Марина от двух коротких звонков в дверь; услышала звук отодвигаемого стула, Оксанины шаги, и только после этого сумела открыть глаза.
…Сколько ж я спала, если вчера отключилась днем, а сейчас на улице уже так светло?.. Потянулась, наконец-то почувствовав себя не просто выспавшейся, но и отдохнувшей. Хотелось, правда, еще понежиться в постели и не думать ни о чем, даже о предстоящем экзамене. Попыталась вспомнить, какие сны ей снились сегодня, но не смогла – они оказались нестойкими, как и полагается снам.
– Она дома. Проходите, – послышался Оксанин голос.
…Блин, кого там принесло?.. – Марина повернулась на бок, натянув на себя одеяло.
– Правда, она еще спит.
– Эй! Я не сплю! – крикнула Марина.
В коридоре вспыхнул свет. На секунду удивленное Оксанино лицо заглянуло в комнату и губы беззвучно прошептали – мужик!.. Марина не успела придумать, что это мог быть за «мужик», потому что в дверях появился Петрович. Оксана удалилась на кухню, решив, что у Марины действительно «пошла масть».
– Доброе утро, – Петрович осторожно переступил порог.
– Ой, доброе! – Марина совсем по-детски закрыла лицо, – только, пожалуйста, не смотри!
– Я ж тебя уже видел, – Петрович улыбнулся, – ты забыла?
– Правда, – Марина засмеялась.
– Я это… узнать, как ты спала. Не беспокоили растения?
– Отлично спала! Знаешь, даже не помню, что мне снилось.
– Ну и хорошо. Тогда я пошел. А то я беспокоился…
– Да подожди! Посиди хоть, – Марина не знала, зачем говорит это – скорее всего, из чувства благодарности, что он не забыл про нее. А еще ее смешила его застенчивость – она даже не предполагала в нем подобного качества.
Петрович закрыл дверь и остановился посреди комнаты.
Оксанино любопытство выплеснулось через край. Больше она не могла смотреть на исторгавший пар чайник, когда в соседней комнате, за закрытой дверью, происходили какие-то события; решительно вошла, вроде, к столу с конспектами.
– Оксан, – Марина понимающе прищурила глаз, – это Петрович. То есть, Вячеслав.
– Оксана, – она игриво протянула руку, и Петрович, галантно коснулся ее губами. Обстановка сразу изменилась, сделавшись менее напряженной.
– Я что еще хотел сказать, – Петрович снова повернулся к Марине, – ушел я из «Антика», так что, если вдруг… ну, ведь всякое бывает… запиши мой телефон…
– А почему ушел? – удивилась Марина.
– Мишка закрывает антикварный зал, а торговать кованым железом я не хочу.
Марина смотрела на него так внимательно, что Петрович отвел взгляд и вдруг увидел на телевизоре саламандру.
– Выпустила зверушку?
Оксана вышла, поняв, что целоваться здесь и сейчас они вряд ли будут.
– Выпустила. Она симпатичная, – Марина приподнялась на локте, обнажив плечо, – а то, что ты рассказывал про нее, правда или очередная твоя легенда?
– Кто ж знает? – Петрович рассмеялся, – это дедок рассказывал, а кое-что я в книжках прочитал.
– Дай мне ее, – Марина протянула руку.
Петрович сделал шаг к телевизору. Солнечный луч упал на каменную фигурку так необычно, что глаза ее сверкнули почти человеческим карим цветом.
– Пусть она лучше там сидит. Ей там удобнее, – Петрович подошел к постели и вместо фигурки вложил свою руку в Маринину призывно сжимающуюся ладошку.
К О Н Е Ц