   Сергей Дубянский
   Via combusta
   Траектория полета

ПРОШЛО ТРИ ГОДА…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   На столе зазвонил будильник, и Леша тяжело вздохнул, потому что звонок этот его не касался. Оля выскользнула из постели, и он, повернувшись на бок, молча наблюдал, как жена накинула халатик и полусонная поплелась в ванную. Начиналась новая неделя, но новой она была, возможно, для Оли – для него же дни слились в одно бесконечно длинное состояние безнадеги.
   Кооператив при заводе просуществовал год, а потом прекратил свою деятельность, и не из-за того, что Леша плохо руководил им – просто не стало заказов; часть предприятий обанкротилась, часть бастовала, требуя выплаты зарплаты, а те, которые все-таки продолжали работать, о закупке нового оборудования даже не помышляли. Поскольку выхода не было, Леша собрал собрание, на котором объявил, что денег на счете нет и в обозримом будущем не предвидится, поэтому все желающие могут уйти. Все и ушли, даже Юрка Бородин, у которого родилась вторая дочь, а это ежедневно требовало денег. Печать, правда, у Леши осталась, и пустые бланки отправлял он в налоговую инспекцию регулярно, но надежд на возрождение фирмы уже давно не было.
   Он не помнил точный день, когда реально ощутил, что такое быть безработным, ведь по началу все выглядело очень даже привлекательно – денежных запасов хватало на вполне приличную жизнь, а то, что не надо ходить на работу?.. Так он никогда и не возводил ее в культ. К тому же, он свято верил, что в нашей стране, где «все для блага человека», не может быть затяжных кризисов, и ситуация наладится в ближайший, если не месяц, то год; если особо не шиковать, до этого времени можно спокойно дотянуть. Но тут случились две денежные реформы, съевшие практически все, и вот тогда наступил тот самый жуткий день, когда разорвав банковскую упаковку, Леша вдруг подумал, что эта пачка последняя и больше денег нет – не пока нет, а вообще нет! Это было совсем не то состояние, когда сидишь «в засаде», зная, что через пару дней тебя ждет новая командировка, деньги на расходы и зарплата, а когда просыпаешься утром человеком свободным, потому что ты никому не нужен; никто не заставляет тебя ничего делать, но и денег тоже никто не заплатит.
   Пару месяцев Леша бился над организацией собственного дела, изучая газеты, обзванивая друзей и знакомых, но пришел к выводу, что опоздал; да это и так было видно – достаточно взглянуть на резко изменившийся город.
   За то время, которое он потратил на свои «железки», уже открылись десятки магазинчиков, торговавших абсолютно всем; даже тем, о чем раньше можно было лишь прочитать в газете под рубрикой «Их нравы» или «Гримасы капитализма». Стадионы и парки отдали под «толкучки», куда по утрам тянулись толпы загорелых, обветренных люди, таща за собой огромные сумки с товаром. Закрывались хлебные и книжные магазины, а на их месте торговали жвачкой, прокладками, собачьими консервами и прочими прелестями, без которых страна обходилась десятилетиями – теперь, словно наверстывая упущенное, раскупалось все, не глядя на качество и цену. Десятки летних кафе, в которых стоимость пива ровнялась двум старым бутылкам водки, перегородили улицы в самых неожиданных местах; с ними соседствовали «книжники» – у них на огромных листах фанеры лежало такое количество изданий в ярких обложках, что Лешина библиотека, собранная с таким трудом, казалась просто смешной. А еще по улицам носились безумно красивые иномарки, и сидели в них молодые, самоуверенные люди – новые хозяева жизни. Это был их праздник.
   Отказавшись от бизнеса, Леша все же пытался выжить – он купил подержанный «Москвич» и стал «бомбить»; даже приобрел официальную лицензию, но старая машина сыпалась с жуткой скоростью, и работа потеряла всякие перспективы – запчасти и бензин сжирали весь заработок. Слава богу, хоть Оле удалось устроиться на работу, но больница находилась далеко, и подорожавший транспорт забирал львиную долю ее и без того скудной, нерегулярно выплачиваемой зарплаты.
   Самое же страшное заключалось в том, что просвета не виделось ни с какой стороны. Если раньше одна командировка оказывалась неудачной, то когда-нибудь она заканчивалась – навсегда, окончательно и бесповоротно. Начиналась новая, которая могла стать лучше, а сейчас все было по-другому – по-новому… как, впрочем, новой стала и сама страна, и места в ней Леша себе не находил.
   Прошлые связи порвались сами собой – Леша считал неудобным являться к знакомым нищим и неустроенным, а они его тоже не искали. Общность людей, когда-то именовавшаяся «советский народ» распалась – кто-то влачил такое же жалкое существование, забившись в свою убогую скорлупу, а кто-то нашел «нишу» и занимался бизнесом, не вспоминая о прошлом, оставив его в кошмарных снах…
   Оля вышла из ванной уже одетая, накрашенная; поцеловала продолжавшего валяться в постели мужа.
   – Купи, пожалуйста, хлеб и что-нибудь на завтрак… колбасы, что ли, а то я не успеваю – пока доеду вечером…
   – А у нас еще есть деньги?
   – Сейчас, – Оля полезла в кошелек, – пятьсот – это мне на проезд… вот, пять тысяч. Купи хоть грамм двести.
   – А что мы будем делать потом?
   – Не знаю. Попробую перехватить до зарплаты. Я люблю тебя, – она улыбнулась, – ведь когда-нибудь все снова будет хорошо, правда?
   – Олененок мой… – он притянул жену к себе, – боже, что бы я без тебя делал?..
   – Пусти, глупый, – она засмеялась, – а то я сейчас не пойду ни на какую работу, и тогда нам совсем не на что будет жить. Главное, что мы любим друг друга, а остальное не важно, правда?
   Леша закрыл глаза и разжал руки, с ужасом подумав, что ведь на Олином месте могла оказаться другая женщина – разве б смогла она выдержать все это?..
   Оля ушла, и только тогда Леша встал. Выпил чаю с хлебом (в холодильнике еще оставалось чуть-чуть масла, но он оставил его жене); убрал постель и подойдя к окну, закурил. Вспомнил, что когда-то предпочитал «Vinston» и усмехнулся. …Теперь это шесть тысяч – почти три буханки хлеба… В последнее время он перешил на «Лиру», и хотя от ее резкости и горечи к вечеру во рту становилось противно, бросить курить он не мог.
   Одевшись, Леша не спеша вышел на улицу (теперь он, вообще, никуда не спешил); прошел мимо ларька с пестрыми рядами бутылок – не выпивал он уже около двух месяцев – только на свой день рождения Оля купила бутылку дешевого кислого вина, и тогда они выпили, закусив жареной картошкой. Леша подарил ей шоколадку…
   Но самое ужасное заключалось в том, что он перестал тяготиться своим положением – вроде, впал в спячку, надеясь, либо на чудо, либо…. да нет, больше ни на что он не надеялся.

   Продавщица бросила на весы колбасу, но в кусочке оказалось двести девяносто грамм.
   – Это много, – Леша покраснел, отводя глаза.
   – Но, молодой человек, – женщина посмотрела удивленно, так как он сохранил еще вполне респектабельный вид, – не могу же я вам отрезать девяносто грамм?
   – Но мне надо двести – я уже чек пробил, – было ужасно стыдно, но что он мог поделать?
   Продавщица молча урезала кусок и презрительно подала Леше, даже не завернув в бумагу. Схватив его, он пулей выскочил из магазина, но сообразил, что не купил хлеб. …А у меня на буханку и не хватит. Ладно, возьму хоть половинку – на завтра хватит, а дальше, видно будет… Господи, если б не Олька, я б уже, точно, начал продавать вещи… – подумал он, возвращаясь в магазин, – а, может, скоро и придется – куда деваться?.. Представляю, чего ей стоит относиться ко мне, будто ничего не изменилось, будто я все еще главный кормилец в семье… надо что-то делать!.. – эта мысль посещала его каждый день, и каждый день ответ был одинаков, – но что?..
   Еще издали Леша увидел, как возле его подъезда остановился огромный автобус с яркой иностранной рекламой на боку. Постоял он минут пять и поехал дальше, оставив на тротуаре гору бело-красных сумок и казавшуюся рядом с ними совсем маленькой, Марину – загорелую в модной блестящей майке, со стянутыми в хвост волосами. Жила она там же и виделись они так же редко, только все стало наоборот – теперь она постоянно отсутствовала, а Леша сидел дома.
   Дело в том, что пару лет назад Маринин магазин выкупила серьезная московская компания и сделала там фирменный центр по продаже бытовой техники. Набрали туда, естественно, молодых длинноногих девиц, а все старые кадры оказались на улице. От безысходности Марина продала свои золотые колечки, накупила игрушек, постельного белья и двинула покорять Польшу. Сейчас на «толпе» у нее уже стояло три палатки, где работали наемные продавцы, а сама она моталась за товаром, то в Турцию, то в Китай, то в ту же Польшу. Леша не завидовал ей, но у нее имелась работа и, соответственно, деньги – она жила.
   – Привет, – Леша остановился, – помочь?
   – Привет. Помоги, если не трудно.
   За три ходки Леша перетащил сумки в квартиру, где не бывал уже очень давно, и только сейчас увидел, как все изменилось – появилась другая мебель, корейский телевизор, видеомагнитофон (правда, книг по-прежнему не было).
   Марина задвинула сумки в комнату.
   – Проходи на кухню, – она вытерла мокрый от пота лоб.
   Леша прошел. На кухне тоже все поменялось – на месте старого, заклеенного картинками холодильника неизвестного происхождения, стоял новенький двухкамерный «Стинол», и кастрюли были одинаковые, белые в красный горошек…
   – Садись, – Марина и сама села, – сто лет не виделись. Ну, рассказывай, как ты живешь?
   – Что рассказывать? Живем.
   – Чувствуешь, я закурила, – она достала пачку «Marlboro».
   – Можно?
   – Конечно, – Марина пододвинула пачку, – не работаешь?
   – Негде. Такие специалисты никому не нужны.
   – Забудь ты о специалистах!.. Лешенька, милый, – она накрыла его руку своей горячей влажной ладонью, – помнишь, как ты чинил мне всякие утюги, ремонтировал краны?.. Ох, давно это было!.. Знаешь, – открыв холодильник, она выставила на стол масло, копченую колбасу, сыр и бутылку водки, – последний раз мы ели где-то под Орлом… хлеба, вот, только нет.
   – У меня есть, – Леша достал свои полбуханки и в огромном пакете остался тоненький ломтик колбасы; он свернул пакет и спрятал за сахарницу, а еще подумал, как будет лучше – потом забрать оставшийся хлеб или сразу отрезать часть?..
   – Я очень изменилась? – Марина наполнила рюмки.
   – Очень.
   – В какую сторону?
   – Не знаю. Наверное, в лучшую.
   – Я тоже так думаю. Тяжело, конечно, но я ж деревенская; я пахать умею. Как вспомню свой магазин, дурно делается – столько времени и нервов впустую! Один ты был у меня светлым пятном. Ты не догадывался?
   – Я не думал об этом.
   – Правильно, ты об этом не думал. Давай выпьем за тебя. Если б тебя не было, я б, наверное, руки на себя наложила, – она отпила полрюмки и поставила, – вот пить, я так и не научилась.
   Леша выпил до дна, закусил и взял еще одну сигарету.
   – А на что ж вы живете, если ты не работаешь?
   – Живем…
   – Нет, просто я по утрам вижу, как твоя жена давится в автобусе, а рядом стоит пустая маршрутка…
   – Ни на что мы не живем!
   – Леш, я помню, как ты помогал мне; даже не физически, а, понимаешь, ты был на голову выше меня, и ни разу не оттолкнул. Зачем я была тебе нужна? – она допила и снова наполнила обе рюмки, – за это я тебе благодарна. Послушай, мне нужен мужчина – честный, умный, сильный, который бы помогал мне, защищал, если надо, а то трудно одной мотаться… поехали с нами, а? Сейчас уже не озолотишься, это раньше лафа была, но, по крайней мере, в автобусе твоя жена давиться не будет.
   – Марин, – Леша засмеялся, – у меня даже загранпаспорта нет. Куда я поеду?
   – Слеплю я тебе загранпаспорт за три дня, – Марина принялась делать бутерброды, и Леша понял, что они с Олей остались без хлеба – это была ужасная мысль, но остановить процесс ему не позволяла гордость, – знаешь, сколько у меня сейчас всяких знакомых появилось? – хлеб был израсходован, и Марина положила нож, – давай выпьем, а то устала, как собака. Сейчас помоюсь и лягу спать.
   Чокнувшись, они выпили. Леша взял бутерброд – он уже забыл вкус копченой колбасы, но хорошее вспоминается быстро.
   – Как я боготворила тебя! – Марина тоже стала есть, но это не мешало ей вести беседу, – я никогда тебе об этом не говорила?
   – Нет, – Леша взял бутерброд с сыром.
   – Так знай – ты всегда был моей недосягаемой мечтой; не как мужчина, а как человек!.. Хотя и как мужчина тоже. А что ты сейчас?.. Покажи мне свой кошелек.
   – Зачем?
   – Пожалуйста, я прошу. Покажи.
   – Там… – Леша смутился, – семьсот рублей.
   – Семьсот рублей?!.. И так ты живешь?
   – Марин, хватит. Я проиграл. Понимаешь, я не думал, что производство рухнет, а, сама знаешь, кто не успел, тот опоздал.
   – Леша, я не обещаю тебе небо в алмазах, но предлагаю то, что могу. Поехали с нами. Нельзя так жить, понимаешь? Я не знаю твоих отношений с женой – может, ее это и устраивает, но ты на себя-то посмотри.
   …Она права, – подумал Леша, – так жить нельзя. У нас на завтра нет хлеба – это Олька еще не знает… и это при живом здоровом мужике!..
   – Лешенька, милый, мне жалко тебя, – Марина закурила, – мне! Я – никто, а мне тебя жалко. Тебе не стыдно?
   – Стыдно.
   – Сегодня у нас двенадцатое. Мы уезжаем через неделю – девятнадцатого, – она полезла в кошелек, – вот тебе двести тысяч, чтоб вы не умерли с голода, а завтра дашь мне ответ – ну, чтоб я паспорт успела тебе сделать, – она положила деньги на стол.
   – Я не знаю, когда смогу отдать, – брать или не брать, вопрос у Леши даже не возникал. Двести тысяч! При своих скудных потребностях они смогут жить на них почти месяц.
   – Если хочешь, отдашь с первой поездки, а не хочешь, не отдавай. И пойми, это не благотворительность, человек мне действительно нужен – теперь мы все коммерсанты; теперь мы ничего не делаем просто так. Значит, запомни – девятнадцатого июня мы едем, а сегодня у нас двенадцатое – осталась неделя на все, про все. А теперь, Леш, извини, – Марина встала, – глаза уже закрываются. Заходи завтра вечером; скажешь, что решил.
   – Конечно, отдыхай, – Леша поспешно вышел и дверь за ним тут же закрылась. …Сегодня, оказывается, уже двенадцатое июня, – удивился Леша, давно переставший следить за календарем; остановился. Что-то смутило его в этой дате, – двенадцатое июня, блин… двенадцатого июня ж погиб Олег! И это было… сколько ж лет прошло?.. Как я мог забыть? Да запросто! То время ж осталось в какой-то другой реальности. И Олег, вроде, существовал, а, вроде, и нет… вообще, вовремя он ушел – сейчас бы, точно, свихнулся…
   Память вернула пласт жизни, который, казалось, вымыт окончательно и бесповоротно; Леше вдруг захотелось встретиться с Олегом, рассказать о своем нынешнем существовании, чтоб не было им обоим так тоскливо, Олегу – в том мире, а Леше – в этом.
   В кармане лежало двести тысяч, и он решил взять водки и поехать на кладбище. В конце концов, Оля вернется только вечером – он успеет еще купить что-нибудь из еды и даже приготовить вкусненькое, как в старые добрые времена.
   …Неделю даже пошикуем, а девятнадцатого поеду с Маринкой. Надо жить! Нельзя и дальше вести это безобразное прозябание… Леша уверенно направился к магазину.

   Автобус долго трясся по пыльной дороге мимо теплотрассы, сплошь исписанной политическими лозунгами. Леша с интересом читал их, размышляя, сильно ли отличаются те, которые «да здравствуют…», от тех, которых «на х…»?
   Потом теплотрасса повернула вправо, а автобус – влево, и через пять минут он въехал на просторную площадь, где, кроме одиноких «Жигулей», стояли еще два мужика с удочками, видимо, возвращавшиеся с Дона; они ждали транспорт в направлении города.
   Миновав гостеприимно распахнутые кладбищенские ворота, Леша не спеша побрел по аллее, с удовольствием вдыхая сухой сосновый дух. Тишина обволакивала, словно готовя сознание к неизбежному; где-то застрекотала сорока – что за новости она могла принести в этот уголок вечного покоя? Леша остановился, ища птицу взглядом, и ему показалось, что лица с гранитных памятников смотрят, именно, на него, такого живого, провожая взглядами сожаления.
   Вообще, он не любил кладбища – там мысль, что не так уж нескоро и он окажется в одной из этих серебристых клеток, делалась слишком реальной; останется от него только портрет на камне и коротенькая строчка букв и цифр, несущая уже никому не нужную информацию. Сразу становилось жаль всего прошедшего, настоящего и, главное, будущего (плохого или хорошего, не имело значения).
   – Подполковник Волгин Борис Петрович… – прочитал он на ближайшем памятнике. …Такой молодой, улыбающийся… или вот – «Дорогой Шурочке от мужа и сына…» Вечная жизнь… какая ж она вечная, если не будет меня? Будут другие со своей жизнью, но меня-то не будет! Какая величайшая несправедливость – смерть. К примеру, Олег…
   За столько лет эмоции притупились – Леше порой даже казалось, что Олег просто в командировке где-то очень далеко и надолго, а не под гладким блестящим камнем. …Под камнем ничего нет! – ревниво подумал Леша, – там земля! Нельзя, чтоб был человек, а потом вдруг его не было; совсем не было…
   Наконец, он дошел до уродливого, сросшегося в восьмерку дерева (это был ориентир) и повернув направо, увидел то, что, собственно, и ожидал увидеть – в ряду аккуратных соседей стандартная плита с бородатым портретом выглядела самой заброшенной; заросшая травой и даже мелкими кустами. Лавочки не было, поэтому Леша сел на ограду и вздохнул.
   – Здорово. Как ты тут?
   Ветерок пронесся по верхушкам сосен, ответив что-то невнятное. …Вот таким камнем заканчивается все, – подумал Леша, – а то, что ты успел сделать, остается другим, но ты уже никогда не узнаешь, хорошо это сделано или плохо, нужно это было кому-нибудь или нет… Открыл бутылку и наполнив два пластиковых стаканчика; поставил один на памятник.
   – Там, небось, не наливают, – он усмехнулся, – да и здесь, по такой жизни, тоже не наливают – не на что… – и увидел медленно двигавшийся по аллее роскошный темно-синий БМВ.
   …Братва места бронирует, – решил Леша, но доехав до сросшегося дерева, БМВ остановился. Дверь с тонированными стеклами открылась, и появился водитель в стильном светлом костюме (Леша еще не разучился отличать дорогие вещи от дешевых); прическа и аккуратно подстриженная бородка придавали облику черты дореволюционного интеллигента, и хотя все это было незнакомым, прошло не столько времени, чтоб человек изменился до неузнаваемости.
   – Глухов?.. Женька?.. Вот, уж не ожидал!..
   – Почему? – широко улыбаясь, Женя двинулся навстречу, – мы можем изменить свое будущее, а прошлое всегда остается неизменным, разве не так?
   – Так. Слушай, как я рад тебя видеть! – Леша сообразил, что стоит с наполненным стаканом, – тебе налить?
   – Я ж за рулем.
   – А я выпью. Знаешь, кладбища на меня как-то жутко действуют, но сегодня, вот, захотелось Олега проведать.
   – А чего в них жуткого? – Женя пожал плечами.
   – Да как представлю, что лежишь под таким камнем…
   – Ты не думай об этом.
   – Как не думать, когда они все смотрят на меня, молодые, старые; такие разные и такие одинаковые – мертвые, и никому они не нужны. Думаешь это им цветы приносят? Себе приносят, чтоб сказать при случае: – Вчера на кладбище был; своих навестил. Я ничего плохого не хочу сказать, но им-то там все равно – их нет. Не могу, вот, представить, что меня нет…
   – Леш, не надо ничего представлять. Смею тебя уверить – уходить из этого мира совсем не тягостно, поэтому надо просто жить до последнего… а потом будет тебе сюрприз.
   – Какой сюрприз? Ты про переселение душ или про вечный рай? Ты у нас в религию подался? – Леша вздохнул, – хотя, может, и есть там что-то – а все равно не хочется. Я уже здесь привык как-то, потому и мысли всякие дурные лезут…
   – Это не потому, – Женя похлопал его по плечу, – это от безделья, от безденежья – голову-то надо нагружать. Ты лучше выпей… а, знаешь, давай позвоним Юрке Бородину. Ты его давно видел?
   – Давно, – Леша взглянул в каменное лицо Олега и наконец-то выпил; занюхав кулаком, пояснил, – как кооператив гавкнулся, с тех пор и не видел.
   – Не тот ты бизнес выбрал, но ничего – дело поправимое…
   – В смысле? – не понял Леша.
   – Да так, мысли вслух, – Женя положил ему на плечо руку, – поехали. У меня есть Юркин телефон.
   Леша хотел забрать бутылку, но Женя остановил его.
   – Оставь ему. Что мы не купим?
   …Это ж двадцать тысяч! – непроизвольно подумал Леша, и ему стало противно – до чего он докатился.
   В машине работал кондиционер, поэтому было даже холодно после уличной жары. Леша развалился в удобном кресле и снова ощутил себя человеком. Выехав с кладбища, они остановились на площади, где висел телефон-автомат. Женя достал из кармана несколько жетонов.
   – Пришлось, вот, купить, а то с сотовым что-то случилось. Отдал ребятам глянуть – обещали завтра сделать.
   …Сотовый… – подумал Леша, тоже вылезая из машины, – а у меня в конце месяца обычный отрежут за неуплату… Он смотрел, как Женя набрал номер, долго ждал, потом усмехнулся.
   – Автоответчик. Советуют перезвонить на сотовый. Видишь, у этого засранца все работает, – он бросил еще один жетон и набрал другой номер.
   – Алло, Бородин? Слушай, быстренько вернись на несколько лет назад. Что случилось в этот день, двенадцатого июня… погоди, никто тебе голову не морочит. Если не помнишь, могу напомнить. Кстати, я тут не один – рядом стоит некто Некрылов… да, живой и настоящий, только худой.
   …Неужто так заметно?.. – испугался Леша.
   – Так вот, – продолжал Женя, – в этот день разбился Олег Чернов. Это повод или не повод, чтоб собраться?.. Да бросай ты все на фиг!.. Вот и правильно… ясно, ждем, – Женя повесил трубку, – через час у Петровского сквера. У тебя время есть?
   – Времени у меня больше, чем надо.
   – Ах да, забыл, ты ж у нас безработный, – Женя прищурился, глядя Леше в глаза, – живете вы на зарплату жены, а она у нее, ну, очень маленькая.
   – Откуда ты знаешь? – Леша смутился.
   – У тебя на лице написано, – Женя рассмеялся, – а, вообще, я много знаю; знаю, например, что сегодня твоя жизнь изменится.
   – Почему ты так думаешь?
   – Я не думаю, я знаю! Вот, только понравится ли тебе… хотя, по любому, это лучше, чем тюки на границе ворочать.
   – А об этом ты откуда знаешь? – Леша остановился, вытаращив глаза, – мне, правда, сегодня предложили.
   – Наука логика, – Женя пожал плечами, – ладно, поехали.
   – А ты чем занимаешься? – спросил Леша, когда они уже неслись к городу, и здравицы, вперемежку с проклятиями разным партиям замелькали в обратном порядке.
   – Я-то?.. Ну, как тебе сказать… помогаю людям.
   Леша не понял, что это за работа такая, но расспрашивать не стал – раз человек не хочет объяснять, значит, так надо.
   …Получается, это не жизнь такая, а я такой, – вынужден был констатировать он, – у нас у всех одинаковое образование, мы все вышли из одной конторы, а они уже, вон, как живут, а я чужие двести тысяч почитаю за счастье…
   – Не расстраивайся. Даже если у тебя всего двести штук в кармане, все равно ты остаешься нормальным Лехой…
   Леша резко повернул голову.
   – Да откуда ты все про меня знаешь?!
   – Я не знаю, – Женя внимательно смотрел на дорогу, – мне так показалось по твоему выражению лица. А их, действительно, двести? – он засмеялся, – не бери дурное в голову. Я ж говорю, сегодня все изменится. Думаешь, зря мы едем к Бородину? Помнишь, мы еще в Киеве обсуждали, что ничто в жизни не происходит просто так? Правильная, оказывается, была мысль.
   – Ты здорово изменился, – вздохнул Леша с завистью, – а я все никак не приспособлюсь к этой жизни – пока разбирался, что к чему, места таким, как я, уже и не осталось.
   – Место всегда есть, только найти его надо. В начале, конечно, проще было – сейчас уже, либо кого-то душить приходится, либо подпрягаться к кому-то, но место есть всегда. А ты, вот, скажи, где твои друзья? Ты ж весь мир облагодетельствовать хотел, если мне память не изменяет. Или разбежались, как крысы, как только дела у тебя пошли хреново?
   – Не знаю. Просто я ни к кому не обращался.
   – А почему? Знаешь, время индивидуалов прошло. Это тебе не пресс отладить и «бабки срубить»; сейчас надо, чтоб кто-то спину прикрывал. Я, вот, одиночка, и бизнес, если его так можно назвать, у меня специфический – бесконкурентный, и то, нас двое. Один ты никто, и звать тебя никак.
   – И что мне делать?
   – Сейчас с Юркой встретимся, там и решим.
   – А он чем занимается?
   – Торгует, как и все в этой стране.
   Несмотря на то, что принципиально ничего нового не произошло, и Леша оставался тем же нищим безработным, тоскливая безысходность исчезла, мир запестрел яркими красками, словно с глаз упала пелена.
   Они свернули на улочку рядом со сквером и остановились.
   – Ну и местечко выбрал, – Женя огляделся, – мы что, на лавочке сидеть будем?
   – Ему виднее, – на лавочке Леше казалось даже сподручнее – при этом не надо было ни за что платить. …Деньги, – он вздохнул, – кругом деньги… ничего, посмотрим, что тут у Женьки за идеи, но, в любом случае, девятнадцатого жизнь моя, точно, изменится. Что я сумки не потягаю? Запросто!..
   Минут десять они сидели молча, решив, что необходимый обмен информацией произведен. Женя уже снова хотел идти к телефону, когда огромный, как вагон, джип резко объехал их и остановился прямо перед носом; он стал сдавать назад, чуть не смяв морду БМВ.
   – Узнаю Бородина, – Женя укоризненно покачал головой, – второго такого нахала нету.
   С пассажирского места, действительно, выпрыгнул Юра. С тех пор, как Леша видел его последний раз, Юрино лицо округлилось, а над джинсами наметился пока не слишком солидный животик.
   – Молодцы вы! – воскликнул он вместо приветствия. Они с Лешей обнялись, хлопая друг друга по спине, – хоть бы позвонил, черт! Посидели б, а то, знаешь, как тошно иногда бывает? С утра, как собака гончая носишься; вечером приходишь – уже ни сил, ни нервов. Рюмочку накатишь и сидишь – словом человеческим перекинуться не с кем.
   – А Галка где? – спросил Леша, вспомнив его жену.
   – С детьми в Испании. Я домик там купил – оно спокойнее.
   – В каком смысле? – не понял Леша.
   – Долго рассказывать. Идемте, там, внизу рюмочная есть…
   – Ты посещаешь такие заведения?.. – изумился Жени.
   – Не только посещаю, – Юра расхохотался, – но и содержу. Это моя рюмочная, и там у меня есть замечательный кабинет, – он повернулся к водителю, – приедешь через час и жди.
   – Хорошо тебе, – Женя вытащил из Юриной барсетки, пристегнутой на поясе, телефон, – дай-ка, позвоню, чтоб машину забрали – не люблю выпивши ездить, – он набрал номер, – привет, это я. Слушай, я тут одного старого друга встретил, поэтому всю сегодняшнюю программу отмени – всех на завтра с десяти утра… ладно, этому я сам позвоню. И машину забери, поскольку сейчас мы будем выпивать. Она у Петровского сквера стоит; ключи не забудь – они в столе…
   …Какие все стали правильные, деловые, – пронеслось в Лешиной голове, а Женя уже набрал другой номер.
   – Приветствую. Узнал?.. Молодец. Слушай, не получается у меня сегодня по времени… я понимаю… понимаю… да… а, вот так, со мной разговаривать не надо! Если я осерчаю, все твое безумное везение быстро закончится!.. Вот, это другое дело – извинения принимаю. Все, давай, завтра в десять, – он вернул телефон Юре, – дела закончены.
   Леша посмотрел на Женю с уважением. Он не знал, о каком «везении» идет речь, но сам его голос внушал силу и уверенность – как раз то, чего не хватало ему в данный момент.
   Срезав путь через сквер, они, все вместе, зашли в полутемный, пропахший солеными огурцами, сарай – назвать его по-другому, язык не поворачивался, хотя на вывеске значилось «У Анюты». Юра с Женей, в своих костюмах, смотрелись жутким гротеском на фоне двух бомжей, беседовавших у стойки на чистом матерном языке.
   – Здравствуйте, Юрий Валентинович, – барменша открыла прилавок, – вы к нам?
   – Да, Анют. Зайдем, пожалуй.
   – Хоть бы пол покрасил, шторки повесил, – заметил Женя.
   – Шторки были, – Юра оглянулся, – Ань, шторки у нас где?
   – Я постирать взяла; завтра принесу.
   – Видишь, завтра все будут.
   Леша стоял чуть сзади и думал: …Сколько раз проходил мимо и не знал, кто здесь хозяин… офигеть! Юрка Бородин – хозяин заведения; пусть паршивого, но хозяин!..
   Они двинулись по узкому коридору среди нагромождения водочных ящиков.
   – Юрий Валентинович! – крикнула вслед Аня, – чуть не забыла – «Русская» заканчивается! Еще б ящиков десять!
   – Могла б и сама на склад позвонить! Ладно, сейчас решим!
   Они вошли в маленькую, уютную комнату, оклеенную голубоватыми обоями; посередине стоял стол и шесть стульев, а в углу стеклянный шкаф, где красовались бутылки – среди водок выделялись пестрые вина с множеством медалей.
   – Что будем пить? – Юра подошел к шкафу, – лично я предпочитаю водку.
   – Я тоже, – поддержал Леша.
   – Не, ребята, – Женя улыбнулся, – я никогда ее особо не любил, а сейчас, тем более. По роду деятельности мне состояние похмелья противопоказано, поэтому… слушай, а это бутафория или можно налить?
   – Люди наливают, а мы чем хуже? – засмеялся Юра. Чувствовалось, что ему приятно исполнять роль хозяина.
   – Тогда мне, вот эту, «Rosu de purcari».
   – Понял, – приоткрыв дверь, Юра крикнул в пустоту, – Галя!
   Через минуту появилась конопатая девушка в голубом синтетическом фартучке.
   – Слушаю, Юрий Валентинович.
   – А почему я тебя в зале не видел?
   – Так посетителей нет. Анька там одна справляется.
   – Ладно, тогда принеси нам водочки; еще, вот эту красную штуковину и закусить.
   – Хорошо, – она вышла.
   – Бардак, – Юра вздохнул, – посетителей, видите ли, нет… не понимают люди – вот, два алкаша там стоят; что Анька одна с ними сделает? Дадут по голове и тревожную кнопку нажать некому. Никак не приучу к порядку. Некогда все.
   – Ты б охранника посадил, – посоветовал Женя, вальяжно разваливаясь на стуле и закуривая.
   – Охранники – это в кабаках, а местный контингент шарахается от одного вида камуфляжа; сразу половину клиентов потеряю. Ладно, вам-то чего я голову забиваю? – он обвел рукой помещение, – это и есть мой рабочий кабинет. Леш, садись, что стоишь, как не родной?
   Появилась Галя и выполнив приказ хозяина, молча исчезла.
   – Ну, все, – Юра закрыл дверь на ключ, – здесь нам никто не помешает, – он наполнил рюмки, – не чокаемся. За Олега; царствие ему небесное. Не зря он был лицом фирмы – даже оттуда координирует наши действия.
   Все выпили.
   – Ух, ты! – Леша удивленно заглянул в опустевшую рюмку, – водка, прям, сладкая. Меня сегодня уже угощали, так та, в сравнении с этой, просто отрава.
   – Водка у меня лучшая, – Юра довольно ухмыльнулся.
   – А написано… – Женя повернул к себе бутылку, – «Воронежский ЛВЗ».
   – Ты Козьму Пруткова читал? – Юра засмеялся, – так и тут – не верь написанному. Ладно, рассказывайте.
   – Что рассказывать? – Леше стало очень уютно среди этих хорошо знакомых людей, да и выпил он с непривычки уже достаточно, поэтому проблемы незаметно отступили на второй план. Он положил на стол свою «Лиру».
   – Похвально, – Юра повертел пачку, – согласно Указа Президента поддерживаешь отечественного производителя?
   – Да нет, на лучшее денег не хватает. Выпал я из обоймы.
   – Давай выпьем, – Юра снова наполнил рюмки, – твое бедственное положение, думаю, мы исправим, но об этом поговорим позже. Жень, у тебя-то, как дела? Мы ж не виделись с тех пор, как ты тогда помог мне, а это больше года прошло.
   – Это два года прошло, – уточнил Женя, – я?.. Ну, не бедствую – занимаюсь всем понемногу; с людьми работаю…
   – Жень, слушай, – Леша пододвинул к себе тарелку с бутербродами, – ты всегда отличался загадочностью. Расскажи хоть что-нибудь. Ты ж в «забугорье» собирался.
   – Собирался, но не поехал, и не жалею. Может, благодаря этому, сейчас я могу себе позволить обкатать полмира так, от скуки. И в Париже том был – между прочим, точно такой, как в телевизоре показывают, честное слово…
   – Женился ты тогда, вроде, – продолжал осмелевший Леша.
   – Женился; потом развелся. Сейчас живу с другой.
   – Как зовут? – заинтересовался Юра, но Женя, будто не услышал вопроса; сделав глоток, причмокнул от удовольствия.
   – Хорошее вино.
   – Кого-нибудь из ребят встречаете? – Леше было не интересно, как зовут новую Женькину пассию.
   – Встречаем постольку – поскольку, – Женя пожал плечами, – Ростовцева видел недавно; дежурным электриком работает в какой-то задрипанной общаге. Игорек Базаревич – сторож на стоянке; ворует по мелочам – кого без квитанции пустит, у кого бензинчику сольет. Короче, как не шла у него фантазия дальше поддельных квитков за гостиницу, таким же и остался.
   – Я Толика Свиридова видел, – сказал Юра, – его теперь хобби кормит. Он же у нас главный рыбак был, если помните; и продолжает это дело, только теперь улов на рынок тащит – говорит, на хлеб хватает. Стас Погребнюк помер от запоя.
   – Ну, – Женя философски развел руками, – как говорят братья христиане: пути господни неисповедимы.
   – А где Наташка, жена Олега, никто не знает?
   – Почему никто не знает – я знаю, – ответил Юра, – когда к Галке в Испанию летал, там ее встретил.
   – В Испании?! – Леша от удивления открыл рот.
   – В Испании. Она там в ночном клубе танцевала.
   – Ну, живет она, допустим, в Воронеже, – Женя сделал очередной глоток и выдержал паузу, смакуя напиток, – а протанцевала она, по-моему, уже по всей Европе – десять месяцев за «бугром», два месяца здесь отдыхает. Дом продала, потому что не нужен он ей – эту пару месяцев живет обычно в гостинице и опять уезжает. Работает с «выходом».
   – Это как? – не понял Юра.
   – Как… проституткой по совместительству!
   – А ты откуда знаешь?
   – Знаю, – Женя поставил пустой стакан, и Юра тут же наполнил его, – общаемся периодически.
   Леша снова ничего не понял, но почувствовал, что вокруг происходит какая-то другая жизнь, что все изменилось, и только он остался наладчиком неизвестно чего.
   – Ребята, вы извините, – Юра посмотрел на часы, – но у меня еще дела. Леш, а тебя я завтра в девять утра жду дома. Живу я там же – не забыл еще?
   – Зачем?
   – Подумаем, как тебе помочь, – он встал, – вы остаетесь?
   – Нет, – Женя тоже поднялся, – лучше пойдем на воздух.
   Юра на минуту вышел и вернулся с двумя пакетами, в которых недвусмысленно позвякивало.
   – Это вам презент от фирмы – кому красное, кому белое.
   Когда все трое вышли на улицу, джип уже стоял у входа. Юра уселся рядом с водителем и сразу вытащил телефон. Джип отъехал, а Женя с Лешей направились к памятнику Петру.
   – Жень, скажи, что происходит? Юрка – хозяин рюмочной, Наташка танцует с «выходом», как ты говоришь…
   – Это не я говорю – так в контракте записано; вполне профессиональный термин.
   – Ты как-то связан с этим?
   – Нет, – Женя усмехнулся, – балеты за «бугор» я не вывожу.
   – Так, как все это?.. – Леша пытался подобрать слова, – как все это происходит? Вот, эта жизнь… – слова не клеились, мысли разбегались. Наверное, он все-таки выпил слишком много, а ел на протяжении последних дней слишком мало.
   – Не забивай себе голову. Жизнь – обычному человеку объяснить невозможно, да и не надо ему это. Но я ж сказал, что сегодня у тебя все изменится? Оно и изменилось – вот, это важно, а остальное… иди домой, поспи, а завтра поезжай к Юрке.
   Они остановились на троллейбусной остановке.
   – Мне туда, – Женя показал на другую сторону улицы и протянул руку, – пока.
   – Пока, – Леша с удовольствием пожал ее, – надеюсь, мы еще увидимся. Я живу там же, в Северном. Ты был у меня?
   – Не был, но если надо, найду. Ты в Справке фигурируешь?
   – Да… – растерялся Леша, – а зачем так сложно?..
   – Не люблю забивать голову пустой информацией, – Женя вздохнул, – в голове надо носить только то, что нигде больше не узнаешь. А мы еще увидимся и не раз, не переживай.
   Леша дождался, пока Женина фигура скроется в подземном переходе и заглянул в пакет – там лежали две бутылки водки с незнакомыми этикетками, при этом в кармане еще оставалось сто восемьдесят тысяч рублей!
   – Если это сон, то я проснусь и повешусь, – пробормотал он.
//-- * * * --//
   Поднимаясь по лестнице, Оля подумала, что не хочет возвращаться домой; настроение было, хуже некуда – денег не дали, потому что все, к кому она обращалась, работали в той же больнице и знали, что мифической зарплаты, до которой обычно просят в долг, в этом месяце не будет.
   …И Лешка тоже…хоть грузчиком-то можно устроиться? Я понимаю – это ниже его достоинства, но не умирать же с голода! Я устала унижаться – мы получаемся самые нищие!.. Тем не менее, Оля открыла дверь, в сердцах бросила сумку, и в это время из кухни не слишком твердо появился Леша. …Только этого не хватало! Я ищу деньги на хлеб, а он пьет! Я б, может, тоже с удовольствием напилась от такой жизни!.. Она уже хотела высказать все это вслух, но вслед за мужем, из двери потянулись очень вкусные запахи. Даже не разуваясь, Оля заглянула в кухню и увидела большой кусок запеченного мяса на праздничном белом блюде, дымящуюся картошку, помидоры, сыр… и букет алых роз.
   – А… – она ошеломленно обернулась, – откуда?..
   Но Леша лишь улыбнулся, обнял ее и этого оказалось достаточно – наверное, так они целовались только, когда Оля прилетела из Омска, и он встречал ее в аэропорту…
   – Милый, я люблю тебя… – прошептала Оля, наконец переводя дыхание, – но, прости, я ужасно голодная…
   Она уселась за стол, благоговейно вдыхая давно забытый аромат фирменного Лешиного блюда, а сам автор засуетился, отрезая толстые, истекающие соком куски; потом присел напротив, любуясь, как Оля ест – он чувствовал себя счастливым; почти таким, как раньше.
   В конце концов, Оля отодвинула тарелку.
   – Спасибо, милый. Ты у меня такое чудо, – было видно, что глаза у нее закрываются, и, тем не менее, она нашла в себе силы понюхать розы, – какие красивые… но откуда все это? Ты нашел чемодан с долларами?
   – Почти…
   – Я так устала, а тут такой ужин!.. – Оля зевнула, – может, пойдем, ляжем, и ты мне расскажешь?..
   – Пойдем.
   Начал Леша с того, как встретил Марину, а закончил… он не знал, как закончить, поэтому честно признался:
   – Я ничего не понял, но чувствую, что теперь все будет хорошо. Наверное, жизнь, действительно, полосатая, и черная полоса у нас просто немного затянулась.
   – Здорово… – Оля сонно вздохнула, – значит, завтра ты едешь к Юре?.. Слушай, он, точно, наш добрый гений; ты ж помнишь – познакомил-то нас тоже он… как я люблю тебя!..
//-- * * * --//
   Утром Леша вскочил даже раньше Оли – он ведь собирался на работу – как он соскучился по этому состоянию! И не важно, что это будет за работа и сколько за нее будут платить – он снова в обойме, причем, с теми же самыми людьми; вроде, время вернулось назад!
   Они позавтракали бутербродами с кофе, ощущая вкус возвращавшейся жизни, и вместе вышли на улицу. Ехать им предстояло в разные стороны, поэтому Оля торопливо чмокнула мужа в щеку и пожелав удачи, прыгнула в свой автобус.

   Когда Леша входил в Юркин двор, часы показывали без десяти девять; у подъезда стоял знакомый джип. Леша посидел на лавочке, покурил и ровно в девять поднялся на третий этаж. Дверь открылась сразу после звонка – Юра, в том же костюме, что и вчера, уже обувался в прихожей.
   – Привет, – он протянул руку, – пошли.
   Мельком Леша успел увидеть одну из комнат – собственно, там ничего особо не изменилось, по сравнению с прежними временами, только телевизор был новый, с большим экраном, да видеомагнитофон на нем. …Странно, – подумал Леша, – иметь такую тачку, и ничего не поменять дома?.. Хотя ему виднее…
   Когда они вышли из подъезда, Леша сразу направился к пассажирскому месту, но Юра остановил его.
   – Лех, тебе туда, – он указал на место водителя.
   – Ты хочешь взять меня шофером?
   – Похоже, ты все еще живешь при социализме, – Юра засмеялся, – Лех, я не делаю записей в трудовой книжке. У нас у всех одна должность – зарабатывающий бабло. Просто я хочу посмотреть, не разучился ли ты нормально ездить – в нашем деле иногда это очень даже требуется.
   – Ладно, – Леша сел за руль, – знаешь, вспомнил газетные заметки, типа, у неработающего гражданина Н. бандиты похитили двадцать тысяч долларов и автомобиль «Мерседес»…
   – Во-во, все точно, – Юра кивнул, – только бандиты давно обходят нас стороной – так, если отморозки какие-нибудь… ты не пугайся, – он видел, как Леша разглядывает панель, – все то же самое, только наворотов больше. Поехали. Я буду говорить, куда.
   Джип медленно выкатился из двора.
   – Прямо, – скомандовал Юра, закуривая.
   Леша давно не сидел за рулем, но машина хоть и была громоздкой, управлялась легко, и он быстро освоился; тоже достал сигарету.
   – А чем мне придется заниматься?
   – Не торопись, – Юра усмехнулся, – решим – надо ж посмотреть, на что ты способен; помню, что ты классно знал прессы, но прессов, к сожалению, у меня нет.
   …Это какой-то совсем другой Юрка, – подумал Леша, глядя на дорогу, – тот, с которым мы развлекались в Днепропетровске и пели романсы в Самарканде, наверное, умер вместе с пуско-наладкой…
   – Быстрее, – Юра прервал его мысли.
   – Там был знак – «сорок».
   – И что? Про знаки забудь навсегда. Быстрее! – и едва Леша прибавил газа, скомандовал, – теперь налево!
   Леша резко выкрутил руль; машина с трудом вписалась в поворот, но все прошло удачно.
   – Ты говори пораньше, – попросил Леша.
   – В этом-то и весь фокус, – судя по тону, Юра был доволен, – ситуации бывают разные, и по правилам далеко не уедешь… – они выскочили на Московскую трассу, – теперь ходу!
   – Там же ГАИ впереди, – опешил Леша.
   – Где ГАИ? Нет там никого, – Юра махнул рукой, – поехали.
   Казалось, джип разгоняется очень медленно, но глянув на спидометр, Леша увидел жуткую цифру – сто восемьдесят. С такой скоростью он не ездил никогда в жизни, но машина была послушна, а руки не совсем потеряли былой навык.
   Они пролетели мимо поста ГАИ, и следом с места сорвался патрульный «Жигуленок». В принципе, погоня была абсолютно бессмысленна, но Юра приказал остановиться; ничего не понимая, Леша выполнил приказ.
   – Пойдем со мной, – Юра открыл дверь.
   – Куда? Я даже права не взял! Ты б хоть предупредил…
   – Господи, кому они нужны? Ты в каком мире живешь?..
   Они направились к грозному старлею, который уже вышел из машины и ждал, пока нарушители подойдут. Леша со страхом ждал, что после такой езды ему сунут пресловутую трубочку, и неизвестно, что та покажет после вчерашнего, но старлей сделал шаг навстречу и покачал головой.
   – Слышь, Валентиныч, кончай херней страдать – когда-нибудь или сам убьешься, или убьешь кого-нибудь.
   – Не надейтесь, как говорил старый еврей своим наследникам, – засмеялся Юра, – Володь, я что хотел – посмотри на этого человека, запомни его хорошенько и передай всем; зовут его Алексей Николаевич, фамилия – Некрылов, и это почти я.
   Старлей внимательно оглядел Лешу.
   – А какая у него машина?
   – Пока мой «Опель»; потом я тебе сообщу. Договорились?
   – Ну… – замялся старлей.
   – Понятно, – Юра вытащил зеленую купюру и сунул ему в карман кителя, – я понял, что договорились.
   Старлей кивнул, пожал Юрину руку и браво откозыряв, пошел к своей машине.
   – Все уяснил? – Юра повернулся к обалдевшему Леше, – а ты говоришь, ГАИ. Хочешь, через любой пост так проедем?
   – Не хочу. Верю, – Леша зажмурился, мотнул головой, гоня наваждение, но гаишники не спеша проехали мимо и даже посигналили на прощанье.
   – Ау! – Юра хлопнул друга по плечу, – концерт окончен; погнали обратно.
   На подъезде к городу «проснулся» Юрин сотовый и дальше уже не умолкал. Леша слушал, как его новый шеф уточнял сроки поставок, матерился по поводу статьи в какой-то газете, грозился кого-то уволить, рассказывал какому-то Николаю Петровичу, где тот может забрать свои деньги…
   – Юр, – Леша выбрал минутную паузу, – так, чем ты все-таки занимаешься? Теперь ты можешь сказать?
   – Не могу. Давай направо и остановишься… вон, видишь, «У Ольги».
   – Тоже твое?
   – Тоже мое. Сейчас пойдешь и попросишь сто пятьдесят. И запомни, из какой бутылки будут наливать.
   – Зачем?
   – Блин, я тебе потом все объясню!
   Леша зашел в бар, представлявший собой длинную стойку и два облезлых столика в углу. На стене, обшитой вагонкой, висел натюрморт с рыбами; за стойкой молодая курносая девица поправляла прическу.
   – Сто пятьдесят, пожалуйста.
   Барменша равнодушно достала бутылку, отмерила сто пятьдесят грамм и в это время вошел Юра.
   – Юрий Валентинович, – барменша расплылась в улыбке.
   – Ну что? – шеф строго взглянул на Лешу.
   – Какая-то зеленая этикетка; там, внизу стоит.
   – Ой, Юрий Валентинович!.. – лицо девушки скривилось.
   – Алексей Николаевич, повесь «технический перерыв».
   Барменша попятилась в подсобку; Юра вошел следом, и Леша, повесив табличку, последовал за ними, хотя его и не звали.
   Барменша стояла, прижавшись к стене и причитая:
   – Юрий Валентинович, ради бога, простите последний раз…
   – Оль, я тебя предупреждал?
   – Простите… – она заплакала, – честное слово…
   – Рыдать будешь дома. Скажи, я тебя предупреждал?
   – Клянусь, последний раз! Простите, Юрий Валентинович…
   – Я подумаю, – сказал Юра, – а пока неси свой «левак».
   Ольга выскочила в зал и вернулась с тремя бутылками – одной початой, из которой наливала Леше, и двумя полными.
   – Все?
   – Клянусь богом!
   – Врешь, небось, – Юра не спеша вылил водку в раковину.
   – Хоть обыщите, Юрий Валентинович. Честное слово, – она подняла красные от слез глаза, – простите, умоляю… Вы ж знаете, у меня мать больная и ребенок маленький. Куда я пойду?
   – Хаметь не надо, понятно? В общем, я подумаю и завтра скажу, что будет с тобой дальше.
   Ольга зарыдала в голос.
   – Нет, я что, плачу тебе мало?.. Иди, работай, а то там «перерыв» висит, – он вышел и поманил за собой Лешу.
   – Хитрожопая девица, – уже на улице Юра закурил, – выгонять, вроде, жалко – умеет она с мужиками разговаривать, любят ее здесь, но приносит свою водку и торгует, сука. Уже третий раз ловлю!.. Хотя, и ребенок у нее маленький, и мать больная, и мужа нет – все правда, но и я ж не благотворительный фонд!.. Ты, вот, как думаешь – что делать?
   – А много она продает? Может, не так оно страшно?
   – Кто ж ее знает, сколько? Ей могут подносить, и по две бутылки, и по два ящика – это, брат, не уследишь. Вот, реши мне задачку – будешь молодец, но, предвидя твой первый вопрос, отвечаю сразу: платить больше не буду по одной простой причине – денег всегда мало; сколько не дай, люди воровать не перестанут, если есть возможность и, главное, желание. Поэтому сложился определенный средний уровень зарплаты – все! Девчонки в ларьках вдвое меньше зарабатывают, и сидят не дергаются!.. Итак, еще предложения?
   – Карательными мерами тут ничего не решишь…
   – Логично. Я могу сейчас их хоть всех разогнать, но где гарантия, что найду лучше?
   – Работать с ней надо, но тут подход… я ж ее не знаю…
   – О! – Юра поднял палец, – поехали дальше.
   К чему было это многозначительное «О!», Леша не понял, но прежде, чем сесть в машину, оглянулся – табличка с двери исчезла и несколько посетителей уже зашли внутрь.
   – Теперь в Северный, – объявил Юра.
   – У тебя и там что-то есть?
   – У меня четыре точки. Две ты видел, сейчас увидишь третью – «У Снежаны», и еще одна на Левом берегу – «У Юлии». Я чтоб голову не ломать, назвал их по именам девок, которые там работают. Им нравится, а мне по фигу.
   – Лихо ты развернулся, – восхитился Леша.
   – Фуфло, – Юра махнул рукой, – сколько те алкаши выпьют? Это так, налоговой пыль в глаза попускать.
   – А что главное?
   – Для тебя главное – повернуть направо, и по Лизюкова.
   Леша обиженно замолчал, но, в конце концов, решил, что Юра прав, и кем бы они ни были в прошлой жизни, в этой у них совершенно другая ипостась и другие секреты.
   «У Снежаны» оказалось самым уютным заведением – это было, скорее, даже кафе. На окнах голубые шторки, в цвет скатертей; на столиках вазочки с живыми цветами; и обе барменши молодые, симпатичные, в одинаковых голубых платьицах. Наверное, благодаря такому антуражу, контингент посетителей тоже оказался несколько другим – в углу сидела парочка с бутылкой вина и шоколадкой, за другим столиком два серьезных молодых человека обсуждали что-то вполголоса, а перед ними стоял графинчик водки и разрезанный апельсин.
   Леша почувствовал, что стал невольно обращать внимание на то, кто, что и сколько пьет.
   – Юрий Валентинович, – девушки заулыбались.
   – Привет, девчонки, – Юра тоже улыбнулся и прошел за стойку – чувствовалось, что здесь совсем другая обстановка и другие отношения.
   – Вы что-то хотели? – одна из девушек повернулась к Леше, оставшемуся снаружи.
   – Нет, Вик, это со мной; мы на секундочку, – Юра постучал пальцем по маленькому блюдечку с двумя окурками, – и что это такое? – спросил он подчеркнуто строго.
   – Пепельница, – Вика потупила глаза, продолжая улыбаться.
   – Она не в затяжку, правда, – весело сообщила вторая.
   – Снежана, я когда-нибудь откушу твой длинный язык, – Юра погрозил пальцем, но девушка не испугалась.
   – Юрий Валентинович, – она хитро прищурилась, – правильно, всыпьте ей; нельзя ж нас все время хвалить, типа, мы лучше всех работаем… надо и наехать для профилактики – мы ж понимаем.
   – Ох, Снежанка, умная ты не в меру!.. Ладно, – Юра махнул рукой, – как тут у вас дела?
   – Нормально, – голос девушки сразу стал серьезным, – днем народу не много, а вечером хорошо. Только, Юрий Валентинович, в универсаме разливуха открылась, и там спиртное дешевле, чем у нас.
   – Неужели? – удивился Юра, – это кто ж там встал интересно? Спасибо на информацию – разберемся. Ну, все, счастливо; покатили мы дальше.
   – Классные девчонки, – прокомментировал Юра, когда они уже садились в машину, – представляешь, сами весь интерьер придумали и сами все сделали; цветочки, фруктики тоже сами покупают… вообще, умницы – все б такие были, можно жить и горя не знать. Тебе они понравились?
   – Понравились.
   – Ну и хорошо. Поехали теперь на Левый берег.
   …И зачем он все это мне показывает? – подумал Леша, уверенно занимая левый ряд, – во всем этом есть какой-то смысл. В совокупности с умением водить, может, хочет сделать меня, типа, экспедитором?.. А что, в принципе, нормальная работа…
   Они уже переехали мост, когда Юра ткнул пальцем в окно.
   – Нам туда.
   Павильон «У Юлии» стоял на пустыре, метрах в ста от остановки и ближайших домов; зато мимо проходила асфальтированная дорожка, ведшая к парку с каруселями. Перед павильоном разместились три красных грибка с логотипом «Кока-колы» и пластиковые столики со стульями.
   Леша остановился прямо рядом с ними.
   – Все, вот, думаю – может, сюда еще мороженое втюхать? – Юра хлопнул дверью, – парк все-таки – люди семьями ходят, только это ж копейки, да и то лишь на летний сезон. Сколько раз говорил Юльке: – Ты прикинь, интересно тебе самой будет или нет? А она: – Как скажете, Юрий Валентинович… Вообще, девчонка тоже хорошая, но, то ли зашуганная, то ли… – распахнув дверь, он оборвал монолог.
   В зале было совершенно пусто, только худенькая девушка в коротеньком бордовом платьице, напоминавшем униформу, поправляла бутылки.
   – Юль, привет, – Юра подошел к стойке.
   – Ой! – девушка обернулась, – извините.
   – Ничего. Главное, клиентов замечать, а начальство обойдется. Как дела?
   – Нормально. СЭСники приходили; замечаний нет.
   – Не спится Кулакову, – Юра недовольно хмыкнул, – домахивались сильно?
   – Да нет, акт составили и ушли, – Юля пожала плечами.
   – Ладно, Юль, сделай нам белого винца, шоколадку, и пойдем мы на воздух, поговорим.
   Юлин взгляд скользнул по Леше, но не задерживаясь, опустился вниз; она ловко открыла бутылку, достала шоколадку.
   – Запиши на мой счет, – предупредил Юра, забирая поднос.
   Устроились они под дальним зонтиком; Юра отпил вино.
   – Молодцы, молдаване – умеют делать, если захотят.
   Леша лишь чуть пригубил, решив, что старлей Володя еще не успел оповестить всех гаишников.
   – Значит, так, – Юра достал сигареты; взгляд его стал серьезным, – сейчас ты посмотрел часть моего хозяйства. Часть эта, как я говорил, далеко не главная, но без нее нельзя – это официальное прикрытие, только, вот, заниматься подобной мелочевкой мне некогда – у меня задачи другого масштаба. Короче, я решил отдать тебе в работу все эти точки, а за собой оставить, скажем так, общее руководство. Вариант устраивает?
   Леша не ожидал такого предложения; не то, чтоб он растерялся, а просто готовился к чему-то более простому и, соответственно, вопросы готовил совсем другие.
   – Ну… – начал он, перестаиваясь на ходу, – я что-то не совсем представляю свою миссию. Как я понял, все точки работают; товар девочки заказывают сами и привозят его специально обученные люди; к персоналу претензий нет… ну, кроме этой Ольги… скажи честно, ты придумал эту должность?
   – Дурак ты, – Юра засмеялся, – запомни, я могу придумать, как отнять у кого-то деньги, но, чтоб раздавать их на халяву?.. Я – работодатель, а не благодетель; мне реально надо на кого-то сбросить всю эту рутину, но тем, кого мне рекомендовали, я не доверяю. И, на фиг, мне это, если я должен буду контролировать каждый их шаг? Проще самому все делать. Так что пусть тебя мучит не моральный аспект, а то, как ты будешь работать… если согласишься.
   – В таком случае, конечно, соглашусь!
   – Отлично. Твоя основная задача – постоянное и ежедневное присутствие. Да, все они славные девочки, и я их очень люблю, но бесконтрольность рождает всякие глупые мысли – так устроено наше сознание. Люди должны знать, что за ними бдит недремлющее око. Дальше: все, что касается непосредственно работы точек – делай, как считаешь нужным; можешь хоть всех уволить и набрать новых; правда, если при этом упадет выручка, я тебя самого уволю, а их возьму обратно. Еще – никаких самостоятельных договоров на поставки спиртного – это мои нычки и мои отношения, понятно?
   – Чего ж непонятного?.. – пробормотал Леша, смущенный жестким тоном.
   – Ну, о прописных истинах, думаю, говорить не стоит, как то – не спать с персоналом, не появляться пьяным и не напиваться так, чтоб потом тебя выносили….
   – Ты за кого меня держишь? – возмутился Леша.
   – А черт тебя знает? – Юра засмеялся, – я ж тебя сколько лет не видел. И еще – мне не нравится твой внешний вид. Завтра ты оденешься в приличный костюм, купишь новые туфли, приведешь в порядок бороду, подстрижешься, – он полез в карман, – здесь примерно миллиона три – должно хватить; это, так сказать, безвозмездные подъемные. И последнее, завтра заберешь у меня Галинкин «Опель», а то второй год стоит без толку; поездить на нем, пока не купишь нормальную тачку, но если разобьешь, ремонтировать будешь сам. Возражения есть?
   – Нет.
   – Слушай, – Юра подпер кулаком голову, – странный ты все-таки – почему не спрашиваешь об оплате? Может, и не стоит пахать за такие бабки, а? У всех почему-то это первый вопрос.
   – Не знаю, – Леша пожал плечами – не мог же он сказать, что будет рад любым деньгам.
   – Давай договоримся так… – Юра поднял глаза, видимо, мысленно производя расчеты, – пока входишь в курс дела, пусть это будет шесть миллионов в месяц, а дальше посмотрим. Идет?
   – Сколько?!.. – Леша подался вперед всем телом, ведь они с Олей умудрялись прожить на несчастные триста тысяч, – я не представляю таких цифр, – признался он честно.
   – Эх, Леха, – Юра вздохнул, – разве это цифры? Это крохи. Понимаешь, кро-хи!.. Но нельзя сразу так напрягать твою голову, – он допил вино и встал, – да, если ты что-то берешь в наших барах, то можешь не платить, но скажи, чтоб девочки завели на тебя карточки, иначе недостачи потом на них повиснут. Сам же будешь ревизии проводить и их же дрючить.
   На этот раз Юра сам сел за руль.
   – Возьми в бардачке визитку, – сказал он, отъезжая от павильона, – там все телефоны. Если возникнут проблемы, звони.
   – А какие могут быть проблемы?
   – Самые разные. Хотя бандитов я, вроде, отвадил, но беспредельщиков все равно хватает; а самые большие беспредельщики – это СЭС, торговая инспекция, налоговая, инспекция по ценам… в общем, до черта дармоедов. Сам шашкой не маши, пока ты их всех не знаешь, и они тебя тоже – можешь только хуже сделать; постепенно я тебя с каждой этой сволочью познакомлю. Ну, что еще… да и все пока.
   Дальше они ехали молча. В Лешиной голове крутилась еще масса вопросов, но они были, то слишком глобальными, то слишком конкретными, и он никак не мог их сформулировать – все было настолько ново и неожиданно для бывшего инженера-наладчика! (Опыт председателя кооператива в расчет не шел… да не было там никакого опыта).
   – Значит так, – Юра остановился возле Лешиного подъезда, – завтра с утра ты меняешь имидж. Думаю, до обеда управишься – не так много у нас приличных магазинов, а после обеда приезжаешь туда, где мы были вчера с Женькой. Я тебя знакомлю с документами по каждой точке, потом садимся в твой «Опель» и объезжаем все заново – представлю тебя, как нового управляющего розничной сети; потом ты отвозишь меня туда, куда скажу и я исчезаю на некоторое время, а ты крути-верти, как хочешь. Договорились?
   – Да.
   Когда джип уехал. Леша опустился на лавочку, закурил; только сейчас он заметил, что хотя небо оставалось светлым и ясным, солнца на нем уже не было. Посмотрел на часы и с удивлением обнаружил, что уже половина восьмого; голова гудела от впечатлений и обилия информации, навалившейся после двухгодичного бездействия; захотелось срочно выпить – не много, а так, чуть-чуть, чтоб снять нервное напряжение.
   Бросив недокуренную сигарету, он поднялся домой; наклонился, снимая туфли, когда за спиной скрипнула половица.
   – Ну, что?.. – Оля останавливаясь в дверях. Леша повернул голову – в ее глазах был, и страх, и надежда, и еще жуткий винегрет из самых разных эмоций.
   – Завтра на работу, – он выпрямился, и Оля повисла у него на шее, совсем по-детски болтая ногами.
   – Я люблю тебя… – прошептала она, – ты устал, да?..
   – Да, – Леша поставил ее на пол, – не знаю от чего, но устал.
   – Пойдем ужинать и все расскажешь.
   Обнявшись, они прошли на кухню. Леша попытался сесть, но мешала толстая пачка денег, и он выложил ее на стол.
   – Что это? – Оля протянула руку, но тут же отдернула ее.
   – Это деньги.
   – Я понимаю. За что?
   – Не за что, а на что. На то, чтоб завтра я купил костюм, рубашку с галстуком, туфли… да! Надо будет освободить гараж, потому что Юрка отдает мне на время одну из своих машин, – он наклонился к пакету, который вчера сунул за холодильник, – давай выпьем за нашу новую жизнь, – достал бутылку, на которой среди каких-то непонятных букв читалось лишь интернациональное слово «vodka», – хочешь?
   – Хочу, а что это?
   – Сам не знаю, – он отвернул пробку. Запах из бутылки шел не спиртовой, а чуть сладковатый, – пахнет вкусно. Если это то же, что мы пили у Юрки, то вещь классная.
   Водка, действительно, оказалась той же, и посмаковав ее во рту, Леша принялся есть, а Оля терпеливо ждала, когда он начнет говорить, но не выдержала:
   – Леш, мне ж интересно. Расскажи хоть, что за работа.
   – Я теперь управляющий сетью питейных заведений.
   – Каких заведений?!
   – Ну, такой у Юрки бизнес. Он еще чем-то занимается и на все времени не хватает, так что он решил назначить меня.
   – Ты сможешь, да? – Оля с любовью смотрела на мужа.
   – Милая, – он встал и обойдя стол, обнял ее; рука как-то сама собой легла на грудь, не скрытую панцирем лифчика, – сколько мы с тобой уже не были, со всем этим кошмаром?..
   – Вечность… – Оля встала, – я жутко соскучилась…
   – Я тоже…
   Это был замечательный вечер!.. Оля потом уснула, а Леша прошел на кухню и выпил еще рюмку; наверное, зря он это сделал, потому что организм взбодрился, и хотя он лег и закрыл глаза, появились какие-то дурацкие видения. Леше снилось, что он мечется по этажам огромного универмага и никак не может подобрать себе костюм, а из всех динамиков слышится грозный Юркин голос: – Без костюма можешь не приходить!.. Тогда он бросается на самый верхний этаж; весь мокрый, запыхавшийся, врывается в кабинет директора, а там сидит улыбающийся Женька и говорит: – А куда ты без меня денешься? Вот тебе костюм, – и достает из шкафа черный с искоркой пиджак, какие были модны в начале семидесятых, и белую рубашку с кружевным жабо…
   Что было дальше, он не помнил и проснулся уже утром, бодрым и полным сил. После трогательных проводов Оля отправилась на работу, а Леша, засунув в карман пачку денег, отправился по магазинам, в которые не заходил ни разу – они открылись примерно в то время, когда покупать одежду ему стало уже не на что.

   Процесс обретения имиджа оказался гораздо проще, чем во сне, и через три часа он вернулся домой, нагруженный большими красивыми пакетами.
   Переодевшись, посмотрел в зеркало на незнакомое отражение… и понравился себе. …После обеда…а когда у Юрки обед?.. Лучше раньше, чем позже, – Леша наскоро проглотил бутерброд и выскочил из дома.
   Рядом с «У Анюты» стоял бордовый «Опель Вектра». Леша обошел его, заглянул в салон; машина понравилась ему с первого взгляда, но в данный момент это не являлось главным.
   В зале похмелялись трое мужиков; они кривились от водки, которая уже не лезла, и закусывали соленым огурцом.
   – Здравствуйте, Алексей Николаевич. Юрий Валентинович у себя, – Аня показала себе за спину.
   Миновав полутемную подсобку, Леша приоткрыл дверь.
   – Заходи. О, другое дело! Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я!.. – Юра поднялся навстречу, – на человека стал похож. Олька-то довольна? А то вчера даже не спросил, как она – я ж в некотором роде ваш крестный…
   – Ну, сколько тебе за это коньяка можно ставить? – Леша засмеялся, – нормально она. В областной больнице работает.
   – Ну и молодцы. Как-нибудь соберемся, когда время будет, а теперь садись, – Юра посмотрел на часы, – у нас три часа, чтоб окончательно ввести тебя в курс дела.
   – Кстати, а с бухгалтерией что? – Леша вспомнил, сколько перетаскал в райфинотдел заводских бухгалтеров, пока сумел согласовать кандидатуру для кооператива.
   – Это не твоя забота – туда не лезь, – Юра покачал головой, – есть у нас Ирина Олеговна, которая все знает и все делает; твоя задача – каждый день собирать выручку и отвозить ей. У девчонок есть еще журналы – они там свой учет ведут, хотя не вижу в этом особого смысла; все равно сидят на окладах. Из полученных сумм бери себе на бензин и мелкие расходы, но записывай, куда и сколько потрачено.
   – Мелкие – это?.. – Леша прищурился.
   – Ну, до пол-лимона – где-то так.
   Со вчерашнего дня Леша перестал удивляться подобным цифрам, поэтому молча кивнул – если Юра считает подобные расходы «мелкими», значит, так оно и есть.
   – Главное, все фиксируй. Пойми, это не пуско-наладка; там сегодня я взял бутылку, завтра – ты, а по закуске сочтемся. Это – бизнес!.. Так, – Юра подошел к шкафу, где отдельно от выставочных бутылок стояли аккуратные ряды папок, – здесь деятельность по каждой точке до последнего пу́ка – на досуге посмотришь, и чтоб у тебя все было также четко. Возникнет что – звони Ирине; я вас сегодня тоже познакомлю. Если вопросов нет, поехали представлять нового управляющего, и запомни главное – все эти девочки не подружки твои, а дешевая рабочая сила; с ними не сюсюкать надо, а строить; чтоб они честь тебе отдавали!.. Ну, фигурально, конечно, а то перед боссом они все с радостью и юбки задерут; только потом проблем не оберешься. Все, поехали – время поджимает.
   Представление прошло так быстро, что Леша даже не понял, восприняли его всерьез или нет; только вороватая Ольга, вроде, облегченно вздохнула, когда Юра объявил, что теперь все решения принимает Алексей Николаевич, и ее дальнейшая судьба зависит исключительно от него.
   Потом они познакомились с Ириной Олеговной, которая оказалась моложе, чем ожидал Леша, но уж слишком деловой и холодной; даже улыбалась она одними тонкими губами, словно навешивая улыбку на лицо. Зато квартира у нее была трехкомнатная, с дорогой мебелью, и по ней, замирая на каждое резкое движение гостей, понуро бродил огромный ротвейлер.
   – Если можно, Алексей Николаевич, – сказала она равнодушно, – приезжайте не раньше одиннадцати утра – работаю я дома и день у меня рано не начинается.
   – Хорошо, – Леша кивнул, почему-то решив, что дружеские отношения у них сложатся вряд ли.
   Когда они вышли, Юра снова посмотрел на часы.
   – Все, Лех. Теперь отвези меня на «Каскад» и можешь приступать к самостоятельной работе.
   – Куда тебя отвезти?.. – искренне удивился Леша, зная, что «Каскад» всегда являлся секретным заводом, так как выпускал системы наведения ракет, – ты еще и там работаешь?
   – А как же? – Юра засмеялся, – заводы – это наш крест!
   – Слушай, – вспомнил Леша, – если я сегодня пораньше деньги соберу, ничего? А то надо, пока светло, в гараже навести порядок – на улице тачку бросать стрёмно.
   – Ну, а я-то при чем? – Юра пожал плечами, – надо раньше, значит, давай раньше – рули сам; ты теперь командир.
   Последняя фраза выглядела как-то основополагающе, и Леша принялся судорожно соображать, не забыл ли спросить что-нибудь жизненно важное, но ничего придумать не мог. Все, вроде, казалось предельно ясно, кроме одного – с чего начинать завтрашний день; только спрашивать об этом было б глупо.
   На завод они въехали беспрепятственно – Юра лишь махнул грозному охраннику; потом указал на ворота с кривой белой надписью «Склад № 5». Леша притормозил у ворот, и когда Юра открыл дверь, ощутил жуткую тишину.
   – Удачи, – шеф выпрыгнул из машины, – народ не распускай, но и не зверствуй особо. Увидимся через неделю.
   Куда он пошел, Леша даже не посмотрел – заводской пейзаж навевал ностальгические воспоминания, но нигде не было ни одного человека в спецовке, не шумели станки, не ездили кары; это был мертвый, разрушающийся мир, который хотелось побыстрее покинуть, чтоб не травить душу.
   С территории Лешу выпустили так же свободно, подняв шлагбаум и даже не спросив никаких документов. …И это режимное предприятие! Хотя, о чем я? Кончились все режимы, все предприятия, и к этому пора привыкать…
   Отъехав метров сто, Леша взглянул на часы. …Пять. Нормально. Сейчас поеду в «кабинет», полистаю бумаги, чтоб хоть владеть вопросом… жалко, конечно, кооператив – там все было привычнее, но если военные заводы в таком состоянии, то какая тут пуско-наладка! Женька, вот, сразу просек, к чему оно идет, и Юрка тоже… один я – идеалист хренов…

   Людей «У Анюты» оказалось много. Разбившись на пары и тройки, они что-то обсуждали, пуская в низкий потолок струйки дыма, который висел тяжелым облаком; при этом обсуждения могли мгновенно превратиться, как в перебранку, так и в пьяные братания – такое обилие неконтролирующих себя здоровых мужиков даже в Леше вызвало дискомфорт; с минуту он стоял, наблюдая, как уверенно его новые подчиненные манипулируют агрессивной толпой, и решил, что эти девочки без всяких охранников, сами кого угодно поставят на место.
   Леша не стал мешать им работать и обойдя домик, зашел с черного хода, ключ от которого Юра отдал ему еще днем.
   Когда он долистывал третью папку, в дверь заглянула Галя.
   – Извините, а я смотрю – дверь открыта, – она хотела уйти, но Леша остановил ее.
   – Галь, у меня сегодня куча дел – первый день, сама понимаешь, поэтому я выручку сейчас сниму, а завтра уже будем работать по старому графику.
   – Как скажете, – девушка равнодушно пожала плечами, – только мы ничего еще не считали – сами видите, что делается. Вы уж тогда посчитайте сами и запишите – нам для учета.
   – Считать можно без тебя?
   – Мы с Юрием Валентиновичем два года работаем – он нас никогда не обманывал и мы его тоже! Извините, а то там народ.
   Уезжал Леша с каким-то двояким чувством – все на точке, вроде, было правильно, и вмешательство его фактически даже не требовалось, но ему хотелось, например, поговорить с той же Галей по душам, иначе не испытывал он внутреннего уюта, который был для него очень важен в любой работе.
   …Ладно, что мне с ними, детей крестить? – он уселся в машину, – может, они просто замотанные – попробуй, целый день пообщайся с таким контингентом!.. Так, теперь на самую дальнюю точку… Сунув пакет с деньгами под заднее сиденье, Леша свернул к мосту, ведшему на Левый Берег.

   Зонтик, под которым они сидели с Юрой, облюбовала группа ребят и девчонок, уставившая весь стол бутылками с вином, хотя есть ли им восемнадцать, определить было трудно. …Наверное, кому-нибудь есть, иначе б их не обслуживали, – решил Леша, открывая дверь. Внутри сидело всего несколько посетителей, и Юля читала, сидя за стойкой; на звук шагов она вскинула голову.
   – Ой, Алексей Николаевич! – и покраснев, спрятала книгу.
   – Добрый вечер, Юленька, – Леша улыбнулся. Ему почему-то захотелось называть ее именно так – может, потому что она была моложе остальных девушек, а, может, лицо ее было какое-то по-детски милое, – как ты тут?
   – Хорошо. «Пляжная» публика прошла, а «парковая» пойдет через час, когда аттракционы заработают – сейчас затишье, – она виновато улыбнулась, – я здесь все знаю; у меня свои клиенты…
   – Юль, – перебил Леша, – запомни – все у нас будет хорошо, поэтому не надо рисоваться, а просто давай жить дружно.
   – Давайте, – Юля подняла взгляд (Леша б назвал его счастливым, но разве для счастья нужно так мало?..) – я люблю жить дружно. Вы простите, – она смущенно отвернулась, – я подумала… сами знаете, как сейчас трудно с работой, а каждый старается своих пристроить…
   – А ты не думай всякие глупости, – он погладил ее маленькую руку, добравшись до самых кончиков пальцев, – я, собственно, за деньгами приехал – позже не получится, а с завтрашнего дня вернемся к графику.
   – Пожалуйста, – она осторожно освободила руку, и наклонившись, извлекла обычную обувную коробку, – здесь пока шестьсот двадцать три тысячи.
   – Даже посчитала? – удивился Леша.
   – Так время было, – она переложила деньги в пакет.
   – Все, Юленька, – Леша забрал пакет, – поеду к остальным, а то все тоже, небось, трясутся за свое будущее, – он решил, что здесь общаться ему будет легче и приятнее всего, поэтому игриво подмигнул, – до завтра.
   – До завтра, Алексей Николаевич.
   …Интересно, я ему понравилась?.. Ну, как девушка… Господи, да зачем я ему?.. Он на таких, небось, и не смотрит… хотя сказал – все у нас будет хорошо. Что, вот, он имел в виду?..
   На выходе Леша оглянулся – Юля задумчиво смотрела ему вслед. …Славная девочка, – бросил второй пакет к первому, – ладно, еще познакомимся поближе, а теперь в Юго-Западный. Ох, уж эта Ольга – моя головная боль!.. А если там народ? Это ж не поговоришь – закрываться надо… да я и не знаю, о чем… а чего я должен говорить – пусть она говорит!.. Леша вырулил на проспект и поехал обратно к мосту.

   «У Ольги» было, на удивление, пусто; лишь два алкаша шептались о чем-то, тыча сигаретами чуть не в лицо друг другу.
   – Добрый вечер, – Леша оперся о стойку, пытаясь поймать взгляд девушки, но он все время ускользал, прыгая со столиков на стену, потом в окно.
   – Добрый вечер, Алексей Николаевич. У меня, правда, ничего нет – хотите проверить?
   – Не хочу, – Леша покачал головой.
   – Но вы ж за этим приехали – я знаю… – в ее глазах появились слезы, – Алексей Николаевич, я не могу потерять это место – у меня ребенок, мать больная! На что мы будем жить? Хотите, – Ольга шмыгнула носом, – я возмещу, сколько скажете? В пределах зарплаты, конечно – больше у меня все равно нет…
   Леше стало безумно жаль ее, и если б этот бизнес принадлежал ему, он бы, наверное, махнул на все рукой, но с таким подходом можно было и самому оказаться на улице.
   – Оль, я не собираюсь тебя наказывать – я человек не злой и не мстительный, – сказал он строго, – но очень вредный, и могу хоть каждый день устраивать тебе подставы, поэтому давай сразу договоримся – если вчерашняя ситуация повторится еще хоть раз, ты сама пишешь заявление и молча уходишь – без слез, без истерик, не рассказывая про голодающих детей. Молча, поняла?
   – Да…
   – Вот, и взвесь, стоит оно того или нет. А я, в свою очередь, обещаю, что мы навсегда закрываем тему твоего позорного прошлого и начинаем новую жизнь. Устраивает?
   – Да… Алексей Николаевич, честное слово, я больше…
   – Это ты о чем? – перебил Леша с улыбкой, – напомни, а то я не в курсе или, может, забыл… все, Оль, давай, заберу выручку, а то у меня еще куча дел, и сегодня я уже не приеду, – мысль пришла спонтанно – Леша насупил брови и заговорщически повторил, – сегодня я уже не приеду, поняла?
   – Больше вы меня не проведете, – в первый раз Ольга улыбнулась, пусть робко, но Леша посчитал это своей победой, – вот, – она достала пакет, – там все посчитано. Спасибо вам, Алексей Николаевич.
   – Пожалуйста.
   …И не так страшен черт, как его малюют, – подумал он весело, возвращаясь к машине, – все можно решить по-человечески. Но если обманет!.. Ей-богу, я стану хуже Юрки!.. – Леша посмотрел на часы, – сейчас в Северном по быстрому отстреляюсь и могу даже свою Ольку забрать с работы. Вот, она обрадуется! А потом пойдем вместе разбирать гараж…

   Когда Леша остановился «У Снежаны», из машины ему показалось, что в зале совсем пусто, но войдя, он увидел мужчину с чашкой кофе, уткнувшегося в газету, и двух смешливых подружек с сигаретами и пивом. Вика стояла за стойкой и явно скучала.
   – Ой, Алексей Николаевич, – видно было, что она обрадовалась, – какой вы стали красивый!
   – Я, по-моему, и днем был таким же.
   – Днем, да. Зато вчера вы были такой… импозантный.
   …Вот, стерва, – беззлобно подумал Леша и улыбнулся.
   – Положение обязывает – кто был ничем, тот станет всем.
   – А вы с Юрием Валентиновичем давно знакомы?
   – Давно, – Леша мечтательно вздохнул, – мы с ним весь Советский Союз исколесили, от Хабаровска до Вильнюса.
   – Как интересно, – Вика села, – а я в ларьке работала, но там хозяин – сволочь. Товар привезет, прям, в коробках свалит, накладные сунет и сразу смоется, а мы потом считаем – то того не хватает, то этого, и на нас же эти недостачи списывал. В итоге, зарплата выходила – шиш да ни шиша. А Юрий Валентинович у меня сигареты покупал. Я ему как-то пожаловалась, так он меня и позвал сюда.
   – Правильно сделал, – Леша понял, что разговор опять склоняется к борьбе за место под солнцем, – Юрка, вообще, в людях разбирается. Смотри, какие вы молодцы, как все здесь здорово оборудовали. Когда человек на своем месте, что ж тут можно возразить?
   Вика довольно улыбнулась.
   – Ой, Алексей Николаевич, вы не представляете, что здесь было! А мы ж со Снежанкой в строительном учились, так пригласили друзей-дизайнеров – они нам все спроектировали, отделали, причем, почти бесплатно. Я хотела, чтоб мы назывались «Виктория», но Юрий Валентинович выбрал Снежанку, – она взяла со стойки сигареты и хитро посмотрела на Лешу, – а вы мне тоже будете запрещать здесь курить или нет?.. Ну, Алексей Николаевич, – погладила его по руке, – смотрите, посетителей нет, тем более, Снежанки тоже – я ж зал не брошу. Можно, да?..
   – А где Снежана?
   – Она сейчас придет – пока народа нет, на рынок выскочила за всякой мелочью. Юрий Валентинович разве вам не говорил, что мы сами все покупаем?
   – Говорил.
   – Ну, вот, – она достала сигарету, – так можно?
   – Можно.
   – Класс! А чтоб дым выгонять, вы б нам вентилятор купили, – Вика затянулась, – а лучше – два. Смотрите, духота какая, а вечером еще народу набьется!..
   – Думаю, вопрос решаемый.
   – Во-во, – Вика скептически вздохнула, – Юрий Валентинович почти теми же словами говорил.
   – У него масса других проблем, а я только вами всеми заниматься буду.
   – Это хорошо.
   В зал вошла пара с ребенком, и Вика затушила сигарету; выслушав заказ, ловко наполнила вином высокие стаканы, бросила туда кусочки льда; в третий стакан налила сок, взяла деньги и отсчитав сдачу, снова повернулась к Леше.
   – Вам нравится у нас?
   – Нравится.
   – Лучше, чем у других?
   – Лучше.
   – Так и заезжайте – не по работе, а просто отдохнуть.
   – Заеду, тем более, живу тут недалеко. А сейчас я хочу забрать выручку…
   – Да там мало еще, – Вика махнула рукой, – если вы рядом живете, так приходите к закрытию.
   – Черт, как-то не подумал, – Леша почесал затылок, – точно, тут-то два шага; заодно винца выпью после работы.
   – А мы со Снежанкой тоже не откажемся, – Вика засмеялась, – мы – девчонки компанейские.
   – Тогда до вечера, – заспешил Леша, видя, как в зал сначала зашли двое ребят, а за ними мокрый от пота мужчина.
   …Этим компанейским палец в рот не клади – всю руку оттяпают, – подумал он, но впечатление все равно осталось радостное, – все отлично, и за Олькой успеваю; разберем в гараже, а потом схожу, посижу, понаблюдаю, как девчонки работают… или, может, Ольку тоже взять?.. Нет, лучше ее сюда не водить, а то еще ревновать начнет – у женщин же одно на уме…

   Областная больница находилась в лесу за городом, и проезжая по трассе, Леша удивился, когда гаишник приветливо помахал ему, но потом понял, что это старлей Володя.
   …Во, работенка! – подумал Леша весело, – и за это буду еще получать мешок денег! Ай да, Юрка!.. А говорят, что друзья ничего не стоят, что все меня бросили!..
   Олю он увидел на автобусной остановке среди двух десятков таких же бедолаг, старавшихся, еще не видя вожделенного транспорта, уже выдвинуться в первые ряды; посигналил – обернулись многие, но не она.
   – Оль! – Леша высунулся в окно, – поехали!
   …Господи!.. – он увидел вспыхнувшее на ее лице счастье, – я-то ладно – мне ни к чему не привыкать, но даже ради одного того, чтоб видеть ее такой, стоит всем этим заниматься!..
   Оля забралась на переднее сиденье.
   – Как здорово! – она обхватила Лешину шею, – ты теперь всегда будешь приезжать за мной?
   – Пока не знаю, – едва отъехав от остановки, он принялся в подробностях рассказывать весь свой первый рабочий день.

ГЛАВА ВТОРАЯ

   Юра выехал в ночь, когда не было машин и светофоры сонно моргали желтыми глазами; лихо пролетел мимо безжизненного поста ГАИ, мимо нагромождения уродливых, вычурных монстров, возведенных «новыми русскими», обалдевшими от внезапно свалившегося на них богатства, и понесся дальше в направлении Курска. Он хорошо знал эту трассу – знал даже в каких кустах будут прятаться гаишники, выходящие с утра на заработки, поэтому спокойно держал сто тридцать, распугивая редкие встречные.
   Путь предстоял не близкий – через всю Украину и дальше в Молдову, в ставшие почти родными Бендеры.
   По обеим сторонам мелькали огоньки деревень – даже в темноте Юра мог перечислить их все до самой российско-украинской границы, поэтому ехать было скучно.
   …Что ж могло случиться? Целый месяц – тишина. Не может же все, вот так внезапно, оборваться?.. – предварительно Юра оставил Григорию сообщение на автоответчике, чтоб ждал его в обычном месте в обычное время, – а если он все-таки не придет?.. Конец ищите в начале, – вспомнил он чье-то гениальное изречение, и поскольку голова была свободна, стал в подробностях восстанавливать ход странных событий, вылившихся в нечто похожее на пресловутую «американскую мечту», только на русский лад. А началось все еще во времена старого, доброго, хоть так и недостроенного социализма, когда слово «бизнес» считалось ругательным или, как тогда говорили, «чуждым нашему мировоззрению и образу жизни»; когда еще была жива пуско-наладка.
   Юра прилетел откуда-то двадцатого декабря – дата осталась в памяти, потому что с двадцать восьмого он планировал уйти в отпуск. Родной отдел сидел без плана и, естественно, без годовой премии и тринадцатой зарплаты, поэтому срочно требовались деньги. Юра не помнил сколько именно, но при своем нынешнем положении мог бы запросто достать их из кармана и внести в заводскую кассу. Но это теперь, а тогда шеф уговорил-таки его на три дня слетать в Молдавию, чтоб вывести из распора пресс и устранить утечку воздуха – молдаване обещали оплатить эти пустяшные работы, как капитальный ремонт.
   Погода в тот день даже отдаленно не напоминала конец декабря, навевая мысли, скорее, о пальме, чем о елке – небо сеяло мелким дождем, под ногами стояли лужи, и набухшие темно-коричневые почки прятались в прозрачные коконы капель; к тому же над аэропортом висел туман, прорезаемый лишь кинжалами прожекторов. Однако, как ни странно, самолеты, и взлетали, и садились, и билеты были. Юра даже удивился, что все складывается так гладко – обычно под праздники приходилось добираться, и в тамбурах, и вагонах-ресторанах, в товарняках и на третьих полках, летать на вертолетах и «почтарях»; как-то он даже бежал за самолетом, вырулившим на взлетную полосу…
   …Значит, Кишинев закроют, – решил он, – не бывает, чтоб я, да без приключений… Тем не менее, самолет приземлился в аэропорту Кишинева точно по расписанию.
   На автовокзале, когда Юра встал в хвост длиннющей очереди в кассу, из толпы вдруг вынырнул худенький паренек.
   – Кому на Бендеры? Есть два места – вон, синий автобус «Кишинев – Каушаны».
   Юра первым устремился к выходу и уже через полчаса ехал мимо зимних виноградников, раскинувшихся на склонах невысоких холмов. …Значит, в гостиницу не устроюсь, – он посмотрел на часы, – половина десятого. Темень, хоть глаз выколи… тут, не то, что гостиницу не найдешь, а как бы, вообще, мимо этих Бендер не проехать… Он повернулся к сидящему рядом толстому, сонному молдаванину, обнимавшему, стоящую на коленях, пухлую сумку.
   – Скажите, Бендеры – это скоро?
   Тот открыл глаза, покрутил головой, пытаясь сориентироваться, и выдохнул вместе с легким перегаром:
   – Я тоже там схожу, – и снова закрыл глаза.
   Ехали долго, и Юра тоже начал дремать, когда сосед наконец зашевелился, заерзал, тря руками лицо.
   – Въезжаем, – он слегка толкнул Юру, – тебе куда надо-то?
   – Для начала в гостиницу.
   – «Нистру» у нас гостиница. Я покажу, а то заблудишься. Темновато тут по вечерам.
   За окном Юра с трудом разглядел маленькие домики, узкие улочки и даже колодцы с журавлями.
   – Пора, – молдаванин встал, загородив весь проход, – у поворота останови, Назар, – сказал он шоферу.
   – Конечно, дядя Гриша!
   Дверь открылась; вышли только они двое, и автобус, взревев, пополз дальше – туда, куда указывала голубая светящаяся стрелка «Каушаны».
   – Отсюда до гостиницы полчаса пешком. Пошли. Кстати, меня Григорием зовут.
   – Юрий. Слушай, Григорий, механический завод у вас есть, да? – Юра решил до конца использовать добровольного гида, – завтра с утра как мне его найти? Пресс им делать буду.
   – Стоп! – Григорий остановился, – а тогда зачем нам в гостиницу через весь город топать? Вон, – он показал рукой на светящиеся огни девятиэтажки, – это общежитие механического завода; там же их гостиница, а слева сам завод. Идем.
   По мере приближения к большим домам, навстречу стали попадаться люди, и с каждым Григорий останавливался, жал руку, перебрасывался ничего не значащими фразами – это жутко раздражало, потому что Юре хотелось поскорее устроиться, принять горячий душ, поужинать…
   – По-моему, тебя в этом городе все знают, – заметил он безо всякого любопытства, а чтоб напомнить о себе, ведь Григорий шел впереди и, казалось, вовсе забыл о нем.
   – Знают. И я всех знаю. Один раз выпивши шел, и забрали меня, – Григорий засмеялся, – привозят в отделение, а там Семен сидит, начальник. Вы кого, говорит, идиоты, привезли? Это же мэр города Бендеры! А они, пацаны эти, которые забирали, стоят, глазами хлопают. А Семен встает – это ж, Гриша Чабан! Еще раз увидите, берите и немедленно домой его. Во, как!..
   – Так ты что, правда, мэр?
   – Я – учитель труда! Городишко-то маленький – сто тысяч всего; вот и считай: треть города – бывшие ученики, еще треть – родители нынешних, а еще треть – те, кому я телевизоры чинил. Я ж электронщик по образованию, правда, давно это было…. Стой! – он схватил Юру за руку, – а, вот, этого Бармалея мы сейчас заберем с собой. Сашуля, ну-ка иди сюда! Ну, смелее…
   – Здорово, Гриш, – вблизи «Сашуля» оказался большим, нескладным и улыбающимся, – тебе чего?
   – Мне ничего, а, вот, тебе «чего». Человека к тебе веду. Какой-то пресс, говорит, будет делать, – он повернулся к Юре, – а это, знаешь, кто? Главный механик твоего механического завода. Во, встреча! – Гриша потер руки, – Сашуль, магарыч готовь.
   – За мной не задержится, – он протянул Юре руку – Саша. Мужики, а пойдемте ко мне. Сейчас жене позвоню. Пока дойдем, она стол организует.
   – Мне б сначала в гостиницу устроиться.
   – Чудак, вот же она, – Саша засмеялся, – сейчас зайдем, и никаких вопросов не будет.
   Поселили Юру, и правда, мгновенно, даже без заполнения анкеты; и номер дали шикарный – двухкомнатный, с цветным телевизором и душем, из которого сразу потекла горячая вода. Только, вот, близкое знакомство с главным механиком, конечно, было важнее водных процедур, поэтому, вздохнув, Юра бросил сумку и спустился вниз.
   За это время, «Сашуля» успел позвонить жене, и они, все вместе, отправились в соседний дом. Жена, которую звали Зоей, была маленькой кругленькой и улыбчивой; когда Юра сказал, откуда приехал, она даже всплеснула руками.
   – У меня ж дядя в Воронеже! Я адрес найду – обязательно привет передайте!
   – Передам, – Юра решил, что с этим заводом стоит дружить – оборудования здесь должно быть много, денег тоже, а при таких, почти родственных отношениях, любые вопросы можно будет решать не напрягаясь.
   Потом все уселись за стол, и Гриша достал из сумки пятилитровую канистру вина, которую вез «от кума». Юра попробовал его и понял – все, что, бутилировано в Москве, не имеет к Молдавии никакого отношения. Стоило ему сказать об этом, как Гриша немедленно затребовал адрес, чтоб самолетом «перебросить канистрочку к праздничку».
   Собственно, с этого адреса все и началось. Кто б мог тогда подумать, что клочку бумаги с рваными краями, Юра будет обязан своим нынешним положением!..
   Из «распора» вывести пресс ему удалось уже к обеду следующего дня, но с утечкой воздуха дело обстояло хуже – полетела манжета, а в ЗИПе оказался сплошной брак. Впрочем, Юру это не удивило – сборщики обычно бросали туда, что не попадя, лишь бы совпадало количество.
   Вечером Юра с Сашей сидели за остатками канистры, обдумывая ситуацию.
   – Как я понял, вашей конторе срочно нужны деньги, – сказал Саша, – а мне через четыре дня нужна манжета – на четыре дня деталей для сборки хватит. Предлагаю вариант: я подписываю акты, и ты завтра летишь домой; ваши снимают с нас деньги, но чтоб до двадцать шестого ты привез манжету.
   – Вообще-то, я в отпуск собираюсь, – Юра вздохнул, – два года не был, а тут жена путевки на турбазу достала; я ж рыбак…
   – Пусть не ты, – перебил Саша, – неужто у вас никто больше манжету не поставит?.. Скажи честно, можно так сделать?
   – Честно. Можно, – Юра смотрел в ясные Сашины глаза – он был совсем не похож на привычных главных механиков, и слова говорил какие-то «неправильные»:
   – Юр, – сказал он, – я тебе верю, но ты уж не подведи – у нас ведь тоже годовой план горит.
   – Кровью расписываться не буду, но слово даю.
   – Вот и договорились, – Саша наполнил стаканы, – давай помогать друг другу. Кстати, если надумаешь, приезжай к нам в августе-сентябре, не пожалеешь; тут тебе, и виноград, и погода, и море теплое – до Одессы-то ехать, всего – ничего…
   Акт они подписали уже утром, и Юра сразу рванул в Кишинев. В аэропорт он приехал за полтора часа до воронежского рейса, но билеты снова были!
   Сейчас Юра думал, что это какое-то провидение так четко расчищало перед ним путь к будущим успехам, а тогда просто сидел в салоне самолета, глядя на плывшие под крылом черные квадраты виноградников и прилепившиеся к ним деревни, словно сваленные в беспорядке спичечные коробки…
   Утром Юра примчался в отдел и вручил шефу акты.
   – Но пресс не работает, – добавил он, – надо, кровь из носа, до двадцать шестого поставить им манжету. Я им слово дал.
   Услышав насчет «слова», Федор Николаевич хмыкнул.
   – И кто ж к этим цыганам на Новый год поедет? Объясним, что праздники – билетов нет; подождут числа до десятого января – ничего с ними не случится.
   Юра помнил, в каком был бешенстве, и впервые в жизни устроил настоящую матерную истерику, но понял, что стена непробиваема, когда шеф сказал:
   – Во-первых, обещать специалистов ты права не имеешь, потому что начальник отдела все-таки я; а, во-вторых, пусть твои молдаване подают в арбитраж, – и многозначительно похлопал по папке с актами, – сегодня же дам им телеграмму, чтоб ждали специалистов после десятого января.
   Юра тогда вышел, хлопнув дверью; за бутылку раздобыл на сборке комплект нормальных манжет и на свои деньги, безо всякой командировки, вместо отпуска полетел обратно в Бендеры. Там очень удивились, увидев именно его, но тогда они и подружились по-настоящему, причем, не столько с Сашей, воспринявшим все как элементарную порядочность, сколько с эмоциональным Гришей, который возвел Юру в ранг героев.
   С тех пор каждое лето Юра вместе с семьей приезжал в Молдавию, а Гриша, пользуясь своими связями, организовывал им отдых, то на Черном море, то на Днестре в небольшом рыбацком поселке, а один раз даже возил в Румынию, где у него тоже оказалась куча друзей и троюродных родственников.
   Потом все рухнуло, а всем понятное слово «спекуляция» обрело красивое и звучное импортное название – «бизнес».
   Россия, только пережившая кошмар антиалкогольной компании, шок от развала Союза, от невиданной никогда свободы, сопровождавшейся потерей работы и обнищанием, нуждалась в средстве морального успокоения, а таким средством для русского человека могла являться только водка, которая стала снова свободно появляться на прилавках.
   Юра долго искал выходы на Воронежскую ликерку, но сумел лишь завести контакт с двумя охранниками, таскавшими ворованный спирт. Это не приносило безумных барышей, но пока все метались в поисках своего места в новой экономической ситуации, позволяло существовать вполне сносно. Хотя сам процесс зарабатывания этих денег был ужасно противен: какие-то грязные квартиры и полуразвалившиеся частные дома, снимаемые максимум на пару месяца; запах разведенного в ванне спирта, от которого к вечеру начинала дико болеть голова; мешки и банановые ящики с готовой продукцией, которые, чтоб не привлекать внимания соседей, вывозились поздним вечером в багажнике «Жигулей»; постоянный страх, когда каждого милиционера приходилось объезжать за три квартала, а потом самому разгружать «водку» в ларьки к азербайджанцам, которые норовили, если не «кинуть», то всячески оттянуть расчет…
   И вдруг в одночасье все изменилось. Юра прекрасно помнил тот день – прямо перед гаишником заглохла его «копейка», груженая водкой. Пока он судорожно думал, как достать инструменты, не показывая содержимое багажника, гаишник уже направился в его сторону, и тут, словно ниоткуда, возник темно-синий БМВ, из которого вышел Женька Глухов. Он подцепил «Жигули» на буксир, и те завелись; потом они вместе отвезли товар, и азеры почему-то решили расплатиться сразу, и за эту, и за предыдущую партию. (После Юра не раз размышлял, как он решился проделывать свои манипуляции при Женьке, которого не видел столько лет, и не знал, можно ли ему доверять, но в тот момент эта мысль даже не возникла).
   А через три дня из Бендер прилетел Гриша с идеей гнать из независимой Молдовы спирт, и здесь делать из него водку. Это уже должны были быть не ванны, а самый настоящий завод. На его создание требовались деньги, и Юра, оценив Женин автомобиль, здраво рассудил, что лучшего спонсора не найти; Женька сказал «да», и тут начались настоящие чудеса.
   Помещение нашлось совершенно невероятным образом – его предложил пьяный мужик – бывший завскладом, который приватизировал свой склад за только появившиеся ваучеры, но запил, и теперь отдавал его «за стакан портвейна». Оборудование втихаря сделали на родном заводе. Рабочие тоже возникли сами собой – три семьи из Украины, приехавшие, чтоб разбогатеть, но не нашедшие вообще никакой работы, согласились пахать в три смены и жить в том же складе.
   Постепенно Юра обрастал связями – он ходил в баню с сотрудниками администрации, пил водку с представителем Президента; потом Женька организовал ему кредит, и появился еще один цех на территории разоренного завода «Каскад»…
   Короче, пока таможня и пограничники блокировали перевалы на границе с Грузией, а ФСБ ловило «левый» спирт в Осетии, он лился по широкой украинской степи, просачиваясь через две границы по известным только водителям тропам. Именно, тогда Юра окончательно уверовал, что он самый везучий человек на свете – надо только сильно захотеть и все у него получится.
   Чтоб легализировать свое положение, Юра открыл фирму, на которую стал официально получать из той же Молдавии вино; тогда возникла и розничная сеть. Он стал уважаемым коммерсантом – однажды ему даже пришла блажь принять участие в благотворительной акции, но, как назло, в этот день потребовалось срочно уехать.
   Потом желание заниматься благотворительностью прошло – чем меньше высвечиваешь свои доходы, тем лучше. Даже крохи, которые он показывал в официальной декларации, вызывали раздражение безработного населения и зависть, уже прочно вставшего на ноги, рэкета. Поэтому он приобрел дом в Испании и отправил туда Галю с детьми, а сам остался – нет, в нем отсутствовало «ура-патриотическое» понятие Родины, но он твердо знал, что деньги можно добывать лишь в России – как полезные ископаемые добывают там, где есть месторождения.
   И тут все оборвалось! Почти месяц, ни спирта, ни даже информации – это было совсем не похоже на Гришу…

   Толстый, усатый хохол долго осматривал и простукивал джип с российскими номерами, в то время, как Юра курил в стороне. …Ведь сало ищет, гад. С таким брюхом его больше ничто интересовать не может…
   Естественно, хохол ничего не нашел (там и искать было нечего), и Юра спокойно пересек российско-украинскую границу. Искусственно созданная, она ничего не изменила в мироощущении – это по-прежнему была та же страна, с такими же паршивыми дорогами и убогими деревушками.
   …И зачем все это? – думал Юра, – почему нельзя просто жить, как живет весь остальной мир? «Империя зла» – это очень точное название, причем, зла в первую очередь для самих себя. А ведь мы талантливы, мы умеем работать, раз все еще продолжаем существовать. Ни один народ не смог бы выжить в таких условиях, а мы живем и даже улыбаемся, даже говорим при встрече «все хорошо», женимся, рожаем детей, как будто не знаем, на что обрекаем их в будущем.
   Неужели мы сами, русские, виноваты в том, что живем такой лихой жизнью?.. Или это предначертано сверху, и поэтому бороться бессмысленно? Сколько ведь сменилось князей и царей, генеральных секретарей и премьер-министров; даже строй менялся не единожды (каждый раз от низшего к высшему, как нас учили на уроках истории), только в стране ничего не меняется – та же нищета, ложь и унижение. Будто действует здесь непреодолимый рок, создающий этот исторический беспредел, когда разумное воспринимается как бред, а самые нелепые идеи, не подлежащие ни научному, ни человеческому пониманию, торжествуют и возводятся в ранг государственной политики.
   Страна, фактически уничтожавшая промышленность, чтоб купить то, что в состоянии производить сама; страна, где население, распродав последнее, вкладывает деньги не в производство или хотя бы в торговлю, а несет во «МММ», надеясь сделать состояние из ничего – это безумие; коллективный психоз!.. А в конечном итоге, все эти люди хотят лишь одного – много дешевой водки, и даже те, кто у власти – они ж избранники того же народа…
   Юра приближался к Полтаве. Здесь он обычно ночевал, останавливаясь в одной и той же гостинице. Раньше она называлась «Южной», теперь, в связи с новыми политическими веяниями, сменили вывеску на «Пiвдена».
   …Цирк, – занимая место на стоянке, Юра усмехнулся, – вроде, в игру какую-то играют; в оловянных солдатиков… но мы живые, черт возьми! Я не хочу быть солдатиком…
   Время близилось к вечеру, поэтому получив ключ от номера, он сразу направился в ресторан и даже еще не успел сделать заказ, как к нему подошла совсем юная девушка с незажженной сигаретой в тонких пальчиках.
   – Разрешите? – говор у нее был мягкий, чисто украинский.
   Юра молча поднял зажигалку; она наклонилась к огоньку и тихо спросила:
   – Отдохнуть не хотите? Можно в гостинице, можно поехать на квартиру. Всего пятьдесят баксов, это не дорого.
   – Нет, спасибо. Мне завтра рано вставать и далеко ехать.
   Девушка молча отошла, а Юре стало грустно.
   …Пятьдесят баксов, – вздохнул он, – в пуско-наладке мы слов-то таких не знали – с нами девочки оставались, потому что им было весело и интересно. Нет, бутылка шампанского, букет цветов, естественно – не без этого, но радость какая-то чувствовалась во всем! Пятьдесят баксов… пошлятина… жаль, хорошее было времечко. И СПИД, слава богу, тогда еще не открыли, иначе, чем бы мы занимались в свободное время?..
   Он поужинал в одиночестве, выпил сто пятьдесят водки и вышел в город. Все-таки девочка испортила ему настроение – было жаль, как теперь казалось, беззаботного времени с ясными, навсегда установленными целями и правилами; а, может, просто жаль собственной молодости, которая все-таки, как ни крути, прошла, и больше не повторится – голова теперь занята не девочками, а совсем другим.
   …Что же случилось с Гришей?.. – он уже перестал размышлять над этим вопросом, а лишь мысленно повторял его, задавая ритм шагам. Не занимали его, ни проходившие мимо люди, ни пестрые витрины магазинов, ни шелест листвы – …Что ж случилось с Гришей?.. Что ж случилось с Гришей?.. Больше ни для чего места в сознании не оставалось.
   В гостиницу Юра вернулся поздно и сразу лег. Телевизор включать не стал, потому что не хотел новостей – ему хватало своих проблем, но и спать не хотелось. Он лежал на спине, глядя в темный потолок. …Что же случилось? Таких перебоев не было со времен войны между Кишиневом и Тирасполем. Может, опять началась заваруха? Но тогда почему газеты молчат?.. Или прихлопнули Гришину лавочку? Не бесконечно ж шерстить тот несчастный Кавказ – там, наверху тоже не полные идиоты сидят. Гришу взяли, и теперь ждут меня…
   Но страха не было. С того дня, как он встретил Женьку и ему стало везти, страх исчез совсем; иногда, так сказать, задним числом, Юра понимал, что ходит по лезвию, почти в открытую играя с властью, ФСБ, милицией, с бандитами, но уверенность в собственной удаче засела прочно и даже крепла с каждым днем. Он не понимал, откуда она берется; не понимал, чем защищен лучше других, но верил, что ему позволено все.
   …Никто меня там не ждет! Но что же все-таки могло случиться?.. С этим безответным вопросом он наконец заснул и проснулся уже утром, когда яркое солнце пробивалось сквозь белые, почти прозрачные шторы.
   Позавтракав, Юра двинул в сторону Кировограда. По Украине он всегда ехал медленно, ведь дорогая машина с российскими номерами была для украинских «DAIшников», как красная тряпка для быка – каждый пост – десять баксов, десять баксов, десять баксов… и так до самой границы.
   В Молдову он въехал после обеда и, главное, как-то незаметно. Создавалось впечатление, что хохлы охраняли свою границу только от самых заклятых врагов – москалей, а здесь, вроде, и границы не существовало вовсе. Проверяли только фуры с грузом, а легковушки медленной вереницей просто переползали через КПП.
   Без пяти семь он вошел в зал бендерского ресторана «Примавара»; сел за столик и заказал вина. Через пять минут к нему подошел незнакомый смуглый парень.
   – Здравствуйте, Юрий, – он присел напротив.
   – Здравствуйте, но боюсь, вы ошиблись. (Это вполне могла быть подстава, учитывая длительное Гришино молчание).
   – Вы не бойтесь, – парень улыбнулся. Говорил он, с трудом подбирая русские слова, и с таким явным акцентом, что сразу угадывался житель молдавской глубинки, – я от Григория, – он подал этикетку вина «Лидия». Это было первое вино, которое начал поставлять Григорий, поэтому этикетка могла являться своеобразным паролем. Юра перевернул ее и прочел текст, написанный на обороте рукой Григория: «Юра, я тебя жду. Мальчика зовут Михай. Он покажет место».
   – Ладно, Михай, показывай, – оставив деньги за не выпитое вино, Юра встал, и вместе они вышли на улицу; сели в забрызганные грязью синие «Жигули» с помятым крылом и поехали, оставляя за собой сизую пелену дыма.
   Сразу за городом Михай остановился.
   – Идите назад, а то в Приднестровье едем – в их суверенную республику, – он усмехнулся, – незачем им вас видеть.
   Юра послушно пересел; сжался между сиденьями, и Михай накрыл его какой-то пыльной тряпкой, а сверху поставил пустые коробки, которые достал из багажника.
   – Не бойтесь, – успокоил он, – здесь границы, как таковой, нет – они просто документы проверяют, но зачем рисковать? Я-то здешний, меня они знают. Я через день на рынок в Бендеры торговать езжу.
   Юра лежал в темноте и думал, что ситуация ему совершенно не нравится – зачем Григория понесло в Приднестровье, если он всегда шарахался от «смирновцев», называя их бандитами; а тут вдруг…
   Машина остановилась; хлопнула дверь. Еще Юра слышал голоса, смех; снова хлопнула дверь, и когда машина снова тронулась, вздохнул с облегчением.
   Минут через десять Михай сказал:
   – Вылезайте, больше постов не будет.
   Отбросив тряпку, Юра вдохнул чистый воздух и зажмурился от заходящего солнца. Мимо проносились ровные ряды виноградников и такие знакомые поля кукурузы.
   – Скажи, Михай, что тут у вас происходит? – спросил он.
   – Я ничего не знаю, – парень пожал плечами, – Григорий две недели живет у нас в деревне – говорит, с женой у него разлад.
   …Господи, при чем тут жена?.. – подумал Юра, но промолчал, а Михай, который, похоже, действительно ничего не знал, продолжал:
   – Виноград в этом году хороший, так что вина будет много.
   …Кто б его еще привез… – Юра вздохнул.
   Не доезжая Кыцкани, они свернули на проселочную дорогу и запылили к видневшимся невдалеке белым домикам. Около третьего с краю Михай остановился.
   – Приехали. Григорий здесь живет.
   – Спасибо, – Юра вылез, отряхнулся, поднялся на крыльцо, но постучать он не успел – Григорий открыл сам, словно ждал под дверью все это время.
   – Молодец, что приехал, – он оглядел Юру с головы до ног, и его глаза блестели, как всегда, весело. Это было хорошим знаком, поэтому Юра без опаски прошел в дом.
   – Пугаешь ты меня сильно, – сказал он, усаживаясь в старое скрипучее кресло, – что у тебя стряслось?
   – Сейчас, – Григорий вышел и тут же вернулся с баллоном прозрачного розового вина, – давай сначала выпьем.
   Вино оказалось необычно резким, с пряным вкусом.
   – Такого у нас не было, – заметил Юра, ставя пустой стакан.
   – Так, то ж самопал! Ручная работа, – Григорий засмеялся, – то, кум мой делает… – вдруг он посерьезнел, придвинулся ближе, – понимаешь, три дня за мной ходил «хвост». Причем, не пойму, кто. У меня ж все Бендеры в друзьях, а этих не знаю! Машина с транзитными номерами – зеленый БМВ, достаточно свежий, из Германии. Причем, не угрожают, ничего не требуют, даже встретиться не предлагают, а просто пасут. Вот, я и решил здесь укрыться, пока не разнюхаю что-нибудь конкретное. А со спиртом, такая петрушка – хохлы к вам свой спирт погнали; вонючий, картофельный, но дешевый. Теперь нашим спиртовозам границу фактически перекрыли, и пришлось, вот, перебираться к Смирнову под крылышко. Тут же у него, вроде как армия казачья считается. Правда, казаков можно по пальцам пересчитать – больше уголовники, да какие-то непонятные контрактники, но нам так даже лучше: казаки, они, патриоты, а эти за деньги, хоть маму, хоть Президента своего сдадут, к тому же с хохлами они сами все вопросы берутся решать. Там ведь, на той стороне, такие же шкуры сидят, только к приднестровцам они почему-то относятся лучше, чем к молдаванам. И вот, пока мы новую цепочку выстроили, пришлось купить их всех, благо, все они продаются, – Григорий хитро улыбнулся.
   – Кстати, о деньгах, – Юра достал листок, – вот суммы, которые уже ушли на твой счет.
   Григорий мельком взглянул на бумажку.
   – Вопросов нет – все, как в аптеке, – он театральным жестом сжег записку в пепельнице, – короче, создали мы новый коридор. Завтра первые две машины выходят.
   – Может, я с ними пойду? Прослежу, что, да как.
   – Зачем? – Григорий махнул рукой, – сначала казачьё стойку на тебя сделает; нас-то они знают – от нас деньгами пахнет. Потом хохлы будут на твой русский паспорт зенки свои тупые лупить и, чего доброго, еще машины начнут обнюхивать. Нет уж, лучше посиди здесь пару дней, если удостовериться хочешь; винца попей, отдохни. Девочку не обещаю – деревня тут, не Бендеры все-таки. Там, небось, Марика истосковалась, – он засмеялся, – тоже, небось, соскучился?
   – Да черт с ней, с Марикой, машины б прошли!
   – Пройдут. Я сам провожу и завтра к вечеру буду. Отвезем тебя обратно в Бендеры и галопом встречай груз на своей границе, – Григорий снова наполнил стаканы, – меня больше волнует БМВ. Если это бандиты, то, либо залетные, либо заказ – просто так меня пасти никто не будет; кому нужен учитель – пенсионер? Если это органы, то опять же не наши – копал бы Кишинев, так они б первым делом заводы шерстили, а там все тихо. Вот, я и не пойму, не от вас ли хвост тянется?..
   – Вряд ли, – Юра задумчиво покачал головой.
   – Я своих ребят уже натравил, но пока не могут выяснить, кто это такие.
   – А какая ребятам разница? Пусть грохнут их, да и все.
   – Грохнуть-то можно, – Григорий допил вино, – знать надо, кого грохаешь, а то последствия могут быть непредсказуемыми.
   – Какие у вас последствия! То война, то казаки безобразят!..
   – Не скажи, сейчас не девяносто первый год – тут еще с Лебедя кое-какой порядок остался.
   – Не знаю. Смотри, конечно, тебе виднее.
   Григорий поднял быстро пустевший баллон.
   – Юр, у тебя не возникало желания бросить все?
   – Как это?.. – Юрина рука, потянувшаяся к стакану, замерла.
   – Как бросают умные люди – передать другому, если таковой найдется, а самому уехать подальше, и жариться на тропическом солнышке. У тебя что, денег мало?
   Юра внимательно смотрел на партнера – его толстое лицо с капельками пота вдруг сделалось ему неприятным.
   – Ты что, боишься? – спросил он.
   – Боюсь, если честно. После этого БМВ особенно боюсь. У нас же много денег, и вот так, имея все, получить пулю или статью, что, в принципе, ничуть не лучше?.. Не хочу!
   – Гриш, из системы просто так не выходят.
   – Какая, к черту, система! Это мы с тобой система? Мафия крутая!.. Да, пришла мне когда-то мысль погонять спиртовозы, а ты согласился их принимать и сбывать груз, и что? Заработали, и разбежались. Где система, которой мы что-то должны?.. А я бояться стал, понимаешь? Я ж не контрабандист по натуре. Это озарение было какое-то – как вспышка; типа, указание свыше – ищи канал, езжай к Бородину!.. То есть, вечером я даже не помышлял об этом, а утром проснулся – готова схема, готовы люди… понимаешь, а теперь эйфория прошла. Огляделся я, и стало мне страшно. А уж после того БМВ!.. Юр, пойми меня…
   – Нет, это ты пойми меня! – Юра сдвинул баллон, стоявший между ними, – система существует! Забудь, как ты учил труду своих мальчиков – это уже другие люди, и труд у них другой! Им нужны деньги! А за ними стоят другие мальчики, которым тоже нужны деньги – они незаметные такие, но они есть, смею тебя уверить, и если ты лишишь их кормушки, они вытрясут из тебя не только номера счетов, но и душу!.. И потом, куда ты собираешься бежать? У тебя есть какое-нибудь гражданство или хотя бы вид на жительство? Что ты буробишь? – Юра сам не понимал, откуда в нем взялась такая злость. Казалось, наоборот, они с Григорием были настолько близки, что надо бы говорить с ним мягко и разумно, успокоить, рассеять страхи, а не пугать еще больше, но он не мог с собой справиться. Видя, что Григорий молчит, он стал обзывать его «трусом», «недоделком», подставляющим под удар не только себя, но остальных, ломающих жизнь даже его жене и детям, и закончил зловеще:
   – Все будет продолжаться, хочешь ты этого или нет; и уж я об этом позабочусь.
   Гриша сидел пунцовый, даже нижняя губа у него подрагивала, и Юре стало смешно.
   – Ладно, – подойдя, он похлопал его по плечу, – проехали. Надеюсь, я тебя убедил и продолжаем работать?
   Вопрос был риторическим, потому что в душе Юра понимал – если мысль зародилась, недолго она будет впустую бродить в голове; рано или поздно она материализуется …но не сейчас, – подумал он, – сейчас важно, чтоб ушли машины…
   – Хорошо, считай, что я просто спросил, – Гриша вздохнул, – вернемся к нашим баранам. Машины уходят завтра ночью. Я провожу их до Благодатного и к вечеру вернусь.
   – А я уеду в ночь, – Юра сам наполнил стаканы, – за продолжение нашего сотрудничества, – но при этом решил: …Сбежит, сволочь. Не сегодня, так завтра или через месяц…

   На следующее утро Григорий уехал рано, предварительно притащив откуда-то видеомагнитофон с десятком кассет. Разгоняя тревожные мысли, Юра смотрел их весь день – сначала, вроде, с интересом, но ближе к вечеру, запутавшись в названиях и героях, уже просто наблюдал за мельтешением фигур, за стрельбой, поцелуями, взрывающимися автомобилями… вот, чем ему нравилось американское кино, так это хэппи эндами – чем хуже все складывалось на протяжении фильма, тем счастливее была концовка. В жизни почему-то так получалось далеко не всегда, и черное шло к черному, а белое – к белому…
   Вернулся Григорий ближе к вечеру, когда солнце сравнялось с горизонтом, и края облаков на потемневшем небе обрели зловещий, багровый цвет. Операция прошла успешно и оставалось встретить машины на границе Белгородской области.
   – Как теперь связь держать будем? – спросил Юра, когда они уже вышли на крыльцо, а перед домом недовольно урчал «Жигуленок» Михая.
   – Звони Сашуле, главному механику мехзавода, помнишь? Он не в «деле», но знает, где я. Кстати, для него, как и для всех, я поругался с женой и ушел из дома, так что можешь спросить, как там Зоя, например… а наш вчерашний разговор… просто страшно стало…
   – Согласен, определенный риск есть, – Юра кивнул, – но пойми – рыбу надо ловить в мутной воде, и другой такой возможности уже не будет. Наведут везде порядок, тогда…
   – Похоже, никогда его не наведут, – усмехнулся Григорий, – не нужно это никому – всем и так хорошо.
   – Ну, так нам тогда еще лучше! Кстати, обрати внимание, даже те, кто из страны давно уехал, почти все вернулись – они сравнили и поняли, что большие деньги можно заработать только здесь, а там их надо тратить; мы же, по существу, еще ничего не выбрали из того, что можем – так, детишкам на молочишко. Подумай на досуге, сколько тебе надо, что коротать век где-нибудь на Лазурном берегу, и давай, активизируйся, активизируйся, – он отступил, внимательно глядя на партнера, словно пытался определить, дошли ли до него эти слова, но Григорий трагически вздохнул.
   – Все ты правильно говоришь, только жизнь-то за деньги не купишь… ладно, не будем начинать все сначала.
   Юра не стал спорить, но Григорию он больше не верил, только, вот, что предпринять, пока не знал.

   Михай высадил его в нескольких кварталах от гостиницы и уехал. Было еще достаточно светло, и Юра подумал, что неплохо б в ночь добраться до Кировограда – ему почему-то хотелось быстрее покинуть Молдову.
   Когда он подходил к стоянке, то на противоположной стороне увидел зеленый БМВ с транзитными номерами.
   …Неужто тот самый?.. Медленно пошел мимо, заглянув внутрь. …Машина, и машина – ничего особенного. Интересно, где хозяева?.. На всякий случай зашел в гостиницу, но холл был пуст, а в ресторане ужинал один-единственный молдаванин, явно не тянувший на хозяина такой тачки. Юра покурил с охранником стоянки, наблюдая за улицей, и только после этого, не спеша уселся за руль и завел двигатель.
   …А, может, это вовсе и не та машина. Мало ли на свете зеленых БМВух?.. Он свернул к выезду из города; пару раз оглянулся – никто его не преследовал.

   Обратный путь прошел гладко; Юра успел переговорить со своим человеком на таможне и встретил машины уже под Грайвороном, глубоко на территории Белгородской области. В документах значилось, что через границу проследовало две бочки с живой рыбой, следующие на одну из белгородских баз.
   Юра оглядел новенькие «СуперМАЗы» с десятитонными блестящими цистернами и усмехнулся – вообще, это походило на анекдот, но ведь почему-то прокатывало и не один раз! То ли на таможню специально набирали одних дебилов, то ли… Ну, везет мне по жизни!.. Юра поздоровался с водителями, которых знал – ребята эти работали на него уже не первый раз, передал не вызывавшие вопросов воронежские номера и документы.
   – Проблемы были?
   – Были б проблемы, мы б сюда не доехали, – ответил высокий худой парень с вечной сигаретой во рту (Юра постоянно забывал, как его зовут).
   – Тогда жду вас на последнем посту перед Воронежем.
   МАЗы взревели, выплюнув облака черной гари, и медленно поползли в давно «пристрелянное» место, где можно было спокойно провести «смену имиджа». Обогнав их, Юра умчался вперед. Молдавские проблемы остались позади, и теперь он думал: …Как там Лешка? Хотя за неделю, вроде, ничего наворочать он не должен при всем желании…

   А Леша откровенно скучал. Через пару дней он втянулся в круг своих нехитрых обязанностей и новизна ощущений пропала. Вставая утром, он знал, куда надо ехать и что делать. Один раз ему даже пришлось встретиться с представителями СЭС, но все закончилось знакомством и милой беседой «за жизнь». Он уже отчаялся придумать какие-либо улучшения в существующей системе и считал достаточным, что она просто функционирует без сбоев. Отношения с девочками вошли в рутинное русло, и от них он тоже не ждал ничего нового. Два раза, правда, во внеурочное время он заезжал на Левый берег, поболтать с Юлей. Не то, чтоб она каким-то образом запала в душу, но с ней было легко и приятно. При Юре она, похоже, не входила в число «особ, приближенных к императору», и теперь, чувствуя благосклонность начальства, старалась не потерять ее. Общение с ней чем-то неуловимо напомнило Леше прежнюю мимолетную командировочную жизнь.
   Разок он подвозил Марину и вернул ей долг. С одной стороны, она, конечно, обрадовалась его новому положению, но, с другой, все же надеялась на его помощь, поэтому выглядела задумчивой и немного расстроенной. Но расстались они по-прежнему друзьями, и девятнадцатого она укатила в Турцию.
   Жизнь как-то сама собой вошла в колею, и покатилась ровно, плавно и скучно. Леша уже начинал ощущать себя как в сборочном цехе, откуда в свое время сбежал в наладку, но сейчас бежать было некуда – таких денег он не заработает нигде, да и Оля чувствовала себя на седьмом небе от счастья.
   Юра появился внезапно – под вечер просто раздался звонок в дверь. Открывать пошла Оля, потому что Леша только вернулся и сел ужинать.
   – Ой, Юрочка! – она обняла его, – сколько лет!..
   – Много, – Юра улыбнулся, – можно войти?
   – Что ты глупости спрашиваешь!
   Юра прошел на кухню, и увидев его, Леша вскочил, не дожевав котлету.
   – Да сиди ты! Что ты, как ефрейтор перед генералом? – Юра засмеялся. Настроение у него было превосходное, потому что спиртовозы уже стояли на «Каскаде».
   – Оль, дай человеку тапки! – крикнул Леша.
   – Ну да! А то благодетель босиком, на холодном полу! Поесть-то дадите?
   – Конечно, – Оля засуетилась у плиты, а Юра уселся на табурет и закурил, – жизнь, смотрю, налаживается, – он кивнул на пачку «Marlboro», лежавшую на столе, – прогресс на лицо. Ну, а как дела производственные?
   – Вроде, нормально. Все точки работают. Ирина Олеговна говорит, что выручка даже стала чуть больше. По моим наблюдениям, «леваком» Ольга не занимается. А что нужно еще сделать, я пока не придумал.
   – Ничего и не надо придумывать. Главное, чтоб все работало, и у меня за спиной оставался надежный человек.
   – Выпьешь? – потянувшись, Леша открыл шкафчик, являвшийся баром, – или ты за рулем? Хотя тебе это не помеха…
   – Хватит рулей! Под три тысячи накрутил. Давай рюмки!
   Оля быстро добавила на стол закусок и тоже села. Выпили за встречу, за Омск, за старую дружбу.
   – Юр, – сказала Оля, – если не секрет, почему ты решил заняться, именно, спиртным? Мы с Лешкой обсуждали это, но так и не поняли.
   – Ну… вообще-то, не секрет. Была у меня одна, скажем так, наработка, по этой теме, а потом встретил Женьку Глухова. Сели, поговорили; он мне денег на раскрутку дал, а дальше все само как-то стало получаться.
   – Странно, – закурив, Леша отвернулся к окну, – а обо мне он с тобой никогда не говорил?
   – Нет. Ну, пока вы не позвонили, насчет Олега.
   – Понимаешь, когда мы с ним на кладбище встретились, он знал все, даже сколько денег у меня в кармане, хотя мы пять лет не виделись; а потом говорит: – Сейчас Бородину позвоним, и все у тебя устроится. Теперь, оказывается, он и тебя вытащил…
   – Ну, маг и волшебник, – Юра развел руками, – не забивай себе голову. Ты что, Женьку не знаешь? Он всегда умел сначала тумана напустить, а потом так красиво обставить, что жареного таракана будешь жрать и благодарить. Спасибо ему, конечно, за все – это я так, ерничаю, – Юра снова наполнил рюмки, – давайте еще по одной и поеду я спать – устал, как собака, а завтра надо еще массу вопросов решить.
   Леша вызвал для гостя такси и проводив его, вернулся.
   – Да, Женька крутой… – сказал он, не обращаясь ни к кому.
   – Ну и что? – Оля уже лежала в постели, – тебе что, завидно? Помог тебе – скажи «спасибо», – она ласково обхватила наклонившегося Лешу за шею, – иди лучше ко мне, любимый. Хватит о ерунде всякой думать…

   Утром, подъезжая к «Каскаду», Юра еще в открытые ворота увидел, что спиртовозов на территории нет, а это означало, что все прошло нормально, и его тайна вновь скрыта за грязными серыми стенами, якобы, бесхозного цеха.
   Он глянул в боковое зеркало и невольно ударил по тормозам – метрах в тридцати, около самого забора, стоял зеленый БМВ. Юра вылез из джипа, осторожно подошел; внутри никого не было, но он готов был поклясться, что это та же машина, что и в Бендерах – он запомнил обивку сидений и трещинку на лобовом стекле. Правда, номера оказались другими, но тоже транзитными; судя по ним, БМВ пересек границу вчера.
   – Эй! – он окликнул охранника, – чья тачка?
   Парень в камуфляже нехотя выглянул за ворота.
   – Первый раз вижу. Правда, чья ж это?..
   – Давно она тут стоит?
   – Без понятия. Но вчера, вроде, не было.
   От охранника разило перегаром, и Юра решил, что выяснять дальше не имеет смысла – все равно он, скорее всего, ничего не вспомнит. Не заезжая на завод, Юра развернулся и помчался к областной ГАИ – это был проверенный вариант.
   Его друг, в неприметном чине майора, оказался на месте.
   – О, привет! – он поднялся навстречу нежданному гостю, – проблемы? – в голосе слышалась откровенная радость, потому что «проблемы» означали дополнительное вознаграждение к тому, которое он получал ежемесячно.
   – Проблемы, – Юра сел, – меня преследует какая-то БМВуха.
   – «Хвост»? – озабоченно спросил майор.
   – Не знаю. Она пустая, но все время стоит там, где появляюсь я. Я видел ее пару дней назад… в другом государстве. Она стояла возле гостиницы. Сегодня я видел ее у моих складов. Номера транзитные, из Германии. Но там… ну, в другом государстве на ней были другие номера; хотя, могу поклясться, тачка та же.
   – Так, – майор забарабанил пальцами по столу, – значит, говоришь, машина не растаможена и номера липовые? Очень хорошо. Сейчас мы ее сюда притащим, и дальше будем выяснять хозяев и происхождение. Может, она в розыске числится.
   – Давай, только быстрее.
   – Поехали, – майор закрыл папку, – посмотрим на нее. Если она еще там, вызову эвакуатор, и дело с концом.
   Ехали они молча.
   – Да не переживай ты так, – майор закурил, вальяжно откинувшись на сиденье, – сейчас заберем ее, а дальше посмотрим, ху есть ху. Если хоть один болт неправильно прикручен, задержим этих ребят по подозрению в совершении чего-нибудь – у нас же, сам знаешь, сколько всего совершается. Каждого второго можно задерживать, так что не переживай.
   Они подъехали к заводу. Справа около забора, точно на том же месте, где была БМВ, теперь стояли темно-зеленые «Жигули» с нормальными воронежскими номерами.
   Юра вбежал в комнату охраны, но караул уже сменился.
   – Здорово, мужики, – он запыхался и говорил сбивчиво, – «Жигуль» зеленый там чей стоит?
   – «Жигуль»?.. Кисловский. Ты ж знаешь его; они в первом цехе помещения арендуют – мебель делают.
   – И давно он там?
   – Точно не скажу, но когда шел на смену, что-то зеленое там уже было.
   – Черт! – Юра стукнул кулаком по столу.
   – А что случилось?
   – БМВ зеленый там с утра стоял!
   – Может, и БМВ, – охранник пожал плечами, – это ж за проходной – что я приглядываюсь к ним, что ли?
   – А сменщик твой где?
   – Андрюха-то? Небось, уж дома спит. Он с ночи хороший был, а потом при мне «сотку» накатил. Но БМВ у него, точно, нет, – охранник рассмеялся.
   Юра вышел, хлопнув дверью.
   – Ну что? – спросил майор, – уехали?
   – Похоже, уехали.
   – А ты с «Жигулями», часом, не перепутал?
   – Я что, похож на идиота? – огрызнулся Юра, но тут же решил, что майор ни в чем не виноват, – извини за хлопоты.
   – Да ладно, – тот махнул рукой, – а ты номер не запомнил? А то сейчас бы объявили план «Перехват»…
   – Да не запомнил, черт!.. – Юра в сердцах стукнул по баранке, – тот, который раньше был, помню, а этот…
   – Юр, через Интерпол я ее искать не буду, – перебил майор. На том разговор закончился, и Юра отвез гаишника обратно.
   …Но я ж не псих! И это не глюки!.. Меня пугают – все ведь, как у Гриши; на контакт не идут, суки, а просто мотают нервы. Интересно, если они здесь, значит, там должно быть тихо?.. – он набрал номер Саши в Бендерах.
   – Привет. Это Бородин из Воронежа, помнишь такого?
   – Здорово! Давненько ты у нас не был.
   – Дела, – Юра вздохнул, – жизнь-то какая пошла – если сегодня не успел, завтра опоздал… Слушай, как бы мне с Гришей пообщаться? А то звоню ему, никто не отвечает…
   – Трудно пообщаться. В больнице он – ДТП. Но ты не пугайся, ничего страшного – так, пара переломов; просто телефона в палате нет, а он висит на растяжке…
   – Только не говори, что в него въехала зеленая БМВуха!
   – А ты откуда знаешь? – чувствовалось, что Саша растерялся, – вчера; только она не въехала – Гришка успел увернуться и нырнул в кювет.
   – Ясно, – Юра испуганно оглянулся, но вокруг не было ни одной зеленой машины, если не считать маршрутки на остановке, – пусть выздоравливает, – он бросил телефон на сиденье. …Мистика… два одинаковых БМВ… – снова оглянулся, – надо что-то делать, и гаишники, похоже, тут не помогут. Надо ехать к Женьке – только его могучие связи могут помочь вычислить этих гадов… Он нашел номер и после третьего гудка услышал женский голос:
   – Приемная господина Глухова. Представьтесь, пожалуйста.
   – Бородин, – при этом Юра подумал: …Совет Министров, твою мать!.. Женский голос сменился мужским:
   – Юр, что случилось?
   – Есть проблема. По телефону не расскажешь.
   – Понял. Подъезжай сам, а то у меня сейчас люди.
   Дома у Женьки Юра не был с того дня, когда они сдуру сняли двух малолеток; не то, чтоб после того случая они поссорились, но Юра зарекся с ним отдыхать, а если не отдыхать, то чего им ходить друг к другу в гости? Хотя мимо Юра проезжал довольно часто и видел, что наклонившийся облезлый забор сменила мощная стена из красного кирпича, а на месте ворот, подпертых колом, появились новые – черные, с острыми пиками наверху. Глядя на эти изменения, его все время занимал вопрос – каким же теперь стал дом, но в данный момент ему было как-то не до дома.
   Выйдя из машины, он увидел справа панель домофона и нажав кнопку, представился. После секундной паузы замок щелкнул, и калитка открылась, а потом также сама захлопнулась.
   …Как в капкане, – Юра даже оглянулся, но пошел вперед по выложенной плиткой дорожке, – похоже, домик он тоже перестроил… и даже пристроил!.. Блин, куда уж больше!..
   Дом, действительно изменился – облицованный красным кирпичом, он стал походить на замок, да и старая парадная дверь исчезла, а дорожка уходила влево.
   Новая дверь оказалась не заперта. Юра вошел и оказался в холле, представлявшем собой неправильный пятиугольник. На белых стенах висели картины; причем, сразу становилось ясно, что изображено на них одно и тоже место, только с разных ракурсов, в разное время суток. Это была излучина широкой реки; по берегам лес, а вода постепенно меняла цвет с грязно-желтого на переднем плане до почти черного у дальнего берега.
   …Так не бывает, – решил Юра, – или я никогда не видел речек… У стен стояли кресла; возле каждого маленький столик и пепельница на длинной, замысловато изогнутой ножке. В одном из кресел сидел мужчина и терпеливо ждал, прижимая к коленям кейс. Поздоровавшись, Юра уселся рядом.
   Из узкой двери появилась такая же узкая девушка с распущенными светлыми волосами. Она остановилась перед Юрой и уставилась на него своими огромными зелеными глазищами. Юре показалось, что под этим взглядом он будто уменьшился в размерах; она смотрела всего несколько секунд, но их оказалось достаточно, чтоб Юра даже забыл, зачем пришел. Потом девушка улыбнулась.
   – Вы, Бородин? Вас сейчас примут.
   – А я? – вскинулся мужчина.
   – Вы, господин Федоров, подождите. Его дело займет ровно пятнадцать минут, – и девушка исчезла за дверью.
   …Какой странный взгляд у секретарши – вроде, она выпила из меня все соки… Действительно, в теле ощущалась непонятная слабость, а в мыслях полная неразбериха. Но в это время дверь приоткрылась, и та же девушка показала, что можно войти.
   Комната оказалась большой, и была разгорожена на отсеки непонятного назначения, поэтому вокруг царил полумрак. Зеленоватый свет лился из-под панелей на белый потолок, создавая иллюзию тумана. Юра не успел рассмотреть обстановку, потому что девушка развернула его туда, где сияло солнечным светом единственное окно – там, в кресле, предназначенном, скорее, для отдыха, нежели для работы, сидел Женя.
   – Привет, – не вставая, он поднял руку, – садись.
   Юра плюхнулся в такое же кресло, стоявшее напротив, и сходу начал рассказывать о зеленом БМВ.
   – Не с того начинаешь, – остановил его Женя, – давай начнем с того, что нет у тебя никаких амбиций; я думал, ты будешь разрастаться в другие регионы, а ты засел в Воронеже и рубишь «капусту» – меня это категорически не устраивает.
   – А причем здесь ты? – от возмущения Юра даже подался вперед, – по кредиту я с тобой рассчитался и дальше каждый пошел своим путем…
   – Да? – Женя скептически кашлянул, – то есть, ты считаешь, что я так, из любви к искусству, отстроил твой бизнес, чтоб лучший друг Юра мог заработать себе немного бабла, да?
   – Ты отстроил?!..
   – Юр, давай в открытую, – Женя улыбнулся, но совсем недобро, – ты можешь представить школьного учителя, даже большого пройдоху, который, в пенсионном возрасте, решил бы гонять через две границы сотни тонн спирта?
   …Действительно, – подумал Юра, – это ж какие надо иметь связи, а, главное, деньги! Как-то раньше я не предавал значения тому, откуда все это могло взяться у Гриши… Озарение… но ведь озарение нематериально…
   – Молчишь, – Женя удовлетворенно кивнул, – едем дальше – все твои пограничные «коридоры», «крыши»… Ты никогда не задумывался, почему стоит тебе подойти к человеку, и он уже готов с тобой работать? Думаешь, чутье у тебя такое? Не бывает такого чутья! Подключи-ка его, и пусть твои люди найдут этот БМВ! Не могут ни фига, и ты опять пришел ко мне. Так вот, не думай, что все таможенники, менты и прочие, такие продажные – просто ты всегда подходил к тем людям, которых я подготовил к встрече с тобой…
   – Как это возможно?..
   – Да не буду я тебе объяснять технологию! Ты просто реально оценивай события.
   – Нет, подожди… как ты мог это делать, если мы ни разу не говорили, ни о моих планах, ни, тем более, о конкретных шагах?
   – Давай и в дальнейшем не будем говорить; слова – это пустое. Но я хочу, чтоб ты залил нашей водкой все Черноземье… пока только Черноземье. И я снова помогу тебе, но ты должен это делать; делать, а не тупо набивать карманы!
   – А тебе какой прок от этого? Ты хочешь в долю?
   – Естественно, я буду в доле, хотя до этого дал тебе возможность наживаться совершенно безвозмездно. Но ты не бойся, я не собираюсь тебя грабить.
   – А БМВ нам на хвост не сядет? Эти люди…
   – Какие люди? – Женя прищурился, – ты видел там людей?
   – Нет, – растерялся Юра.
   – Значит, считай, что их и не было.
   – А как же Гриша? Его такой же БМВ столкнул в кювет; там-то должны были быть люди!
   – Гриша – старый пердун, которого я когда-то выбрал, потому что в свое время вы, типа, подружились и доверяли друг другу – если б тебе сделал такое предложение человек с улицы, ты б вряд ли повелся, так?
   – Наверное… – Юра неуверенно пожал плечами.
   – Не наверное, а точно! Ты не дурак. А сейчас ему давно уже пора валить в свою Румынию или какой он там себе паспорт делает, дай бог памяти!.. Забудь о нем, и, вообще, забудь про Бендеры. Там будет работать совершенно другой человек, которого ты не знаешь, и ездить тебе туда, больше не нужно, а отдыхать надо не на Днестре, а на Канарах. Твое дело теперь только здесь! А БМВ… забудь и о нем – он больше не будет тебя беспокоить, если все пойдет, согласно моего плана, – он сделал паузу, – ну что, будем и дальше работать вместе?
   – И сколько ты хочешь? – дело было даже не в деньгах – Юра чувствовал, что перестает понимать законы жизни, а это совсем плохо. Неужели Женя мог управлять его везением? …Хотя, если вспомнить с самого начала… ведь так не бывает!..
   – Треть. Но твои две трети будут больше того целого, которое ты сейчас имеешь. К тому же, деньги я буду забирать по необходимости, а не по графику – пусть они крутятся у тебя. Что скажешь?.. Впрочем, что я спрашиваю – вариантов-то у тебя нет… или хочешь попробовать поиграть сам, без моей помощи?
   – Да стрёмно как-то, если то, что ты сказал, правда…
   – Можешь проверить эмпирически, но не советую, – Женя покачал головой, – сядешь и быстро. Короче, давай завтра утром созвонимся и обсудим детали. Мне тоже нужен хотя бы вечер, чтоб просчитать схему, – встав, Женя протянул руку; Юра машинально пожал ее и вышел в холл, где его ждала секретарша.
   – Что-то вы бледный. Вы хорошо себя чувствуете?
   – Нормально.
   – Присядьте, – она указала в кресло, – сделать вам кофе?
   – Да, – Юра тяжело опустился на мягкую поверхность.
   Через минуту девушка вернулась с источавшей аромат дымящейся чашкой; присела рядом на подлокотник, и когда Юра брал чашку, глаза их встретились. Теперь он чувствовал обратный процесс – в него, будто вливалась энергия, пробуждая жажду деятельности, и вместе с тем, размывая, отбрасывая в туманное прошлое подробности их с Женей разговора.
   Кофе было мало – всего на глоток, и когда Юра возвращал пустую чашку, девушка ласково погладила его по руке.
   – Теперь вам лучше. Идите, – она проводила его и выпустила в сад, – до свиданья.
   – До свиданья, – машинально повторил Юра, уже спускаясь с крыльца. Содержание беседы окончательно вылетело из головы, осталась только идея, четко сформулированная, ясная и неоспоримая – надо работать, надо двигаться в другие области. Нужен размах, тогда… что произойдет тогда, его совершенно не интересовало; он знал одно – теперь он свернет горы.
   На следующее утро Женя позвонил ровно в десять.
   – Значит, так – сказал он, – следующий шаг – Белгород. Покатайся по области, найди помещение и начинай строить завод; сметы привезешь – я дам тебе денег. Воронежем пусть командует Лешка. Хватит ему тупо заниматься инкассацией; он способен на большее, сам знаешь. Давай, не разочаровывай меня. До встречи, – и не дав Юре сказать ни слова, Женя отключился, и в трубке послышались короткие губки.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Состав подполз к перрону и ткнувшись в невидимую преграду, остановился. Проводник в мокрой от пота форменной рубашке, аккуратно протер поручень и отошел в сторону. Пассажиры выходили из душного вагона и останавливались, оторопев от свежего утреннего воздуха, а лишь затем пестрыми горошинами, раскатывались по перрону; слышался смех, громкие возгласы, чмоканье поцелуев… Наташа Чернова вышла последней – ее никто не встречал и спешить ей было некуда.
   Она опустила на асфальт огромный пузатый пакет и спортивную сумку с яркой наклейкой, изображавшей морской берег, яхты и чаек; откинув со лба волосы, огляделась. Ничего здесь не изменилось, только когда она уезжала, была осень и шел мелкий дождь; люди запахивали плащи, удивленно глядя на ее короткую, не по сезону, кожаную курточку, но она-то знала, куда ехала, и ей было наплевать на эти взгляды. Зато теперь она попала в сезон – вся загорелая, в светлых брючках и бледно-розовой кофточке без рукавов. Наташа вздохнула, ощущая, как отличается тяжелый воздух ее малой родины от того, к которому она привыкла, подхватила багаж и пошла к стоянке такси.
   Сразу три водителя бросились к привлекательной клиентке.
   – До гостиницы «Брно» сколько?
   – Тридцать тысяч, – ответили ей почти хором.
   – С ума сошли? Хотя… – Наташа махнула рукой, – поехали, – уж больно отвыкла она пользоваться городским транспортом, а других цен на вокзале все равно не будет.
   Молодой парень распахнул дверцу «Жигулей» и засуетился у багажника. Легко подняв внушительный пакет, он спросил:
   – Что у вас там? Такое большое и легкое.
   – Костюмы, – небрежно ответила Наташа.
   Он, наверное, не понял, какие такие «костюмы», но переспрашивать не стал. Включил кассету, и до самой гостиницы они доехали молча. Наташа была этому рада – ей просто хотелось отдохнуть, глядя в окно на людскую суету и чувствовать себя существом другого мира, безумно далеким от этой будничности.
   В прохладе гостиничного холла пацаны ожесточенно дергали ручки игровых автоматов; те гудели, выдавливая из себя компьютерную музыку, но денег не отдавали – от этого ребята злились, но продолжали бросать в них монетки. Несколько человек у столика заполняли анкеты. Наташа тоже попросила листок и пристроилась рядом; начала быстро писать, но над графой «прописан» задумалась, грызя ручку, и, в конце концов, вывела: «город Дубровник, Югославия». Администратор долго вертела в руках непонятный, написанный не по-русски документ, предъявленный вместо привычного паспорта, и вернула его.
   – Вы что, иностранка? – спросила она подозрительно.
   – Пока я, гражданка России, но мой паспорт сейчас в консульстве. Я ехала по этому документу…
   – Мне не важно, как вы ехали, – раздраженно перебила администратор, – но вы не гражданка, раз у вас нет паспорта, и поселить вас я не могу.
   …Пора перестаиваться… мадам, мы уже не в Европе… – вздохнув, Наташа повторила медленно и членораздельно:
   – Я – гражданка России, но проживаю в Югославии – там у меня квартира. В этом документе все написано – он временно заменяет паспорт. Что-то не ясно? – она выжидающе смотрела, как администратор пыталась состыковать информацию воедино, но, видимо, осознать, что наш человек может иметь жилье за рубежом и не иметь его в своей стране, она так и не смогла, поэтому сказала:
   – Поднимитесь на второй этаж; там Владимир Иванович, который занимается иностранцами – обращайтесь к нему.
   Наташа молча забрала документы и пошла на второй этаж.
   …Нет, надо быстрее валить из этого дурдома, – подумала она, – куда угодно, хоть в Турцию к грязным мусульманам…
   Но Владимир Иванович оказался вполне адекватным человеком, поэтому через десять минут она снова спустилась вниз и сунув администратору направление, ехидно сообщила:
   – Кстати, оплачивать номер я буду, как гражданка России, а не по тарифу для иностранцев.
   – Семьсот четырнадцатый, одноместный, – администратор недовольно протянула ключ.
   – Спасибо, мадам, – Наташа улыбнулась.
   Поднявшись к себе, она первым делом полезла под душ и вышла обнаженная, с капельками воды, сверкавшими на смуглой коже; откинув покрывало, вытянулась на белой простыне.
   Все окно занимал один ровный, словно нарисованный, прямоугольник голубого неба. Было тихо, только в коридоре слышался негромкий разговор горничных. Не вставая, Наташа вытащила из сумки сигареты и с удовольствием закурила.
   Пролежала она так минут двадцать, потом лениво протянула руку к телефону и набрала номер.
   – Жень, это Наташа… конечно, Чернова. Да, я приехала… в «Брно»… хорошо. Кстати, я только с поезда и еще не завтракала… Давай, а где?.. Сейчас посмотрю, – она встала, – да, вижу музыкальный театр; вижу зонтики… Ладно, через час.
   Она открыла окно и в номер ворвался шум улицы, вперемежку с птичьим посвистом; снова вернулась на постель, вздохнула и закрыла глаза – перед ними поплыли белые барашки волн, запрыгали огоньки летней террасы, заполненной смуглыми людьми; все это закачалось, переходя в какие-то пестрые пятна… Но спать не хотелось – в поезде она хорошо выспалась, поэтому встряхнувшись, стала разбирать сумку, в поисках косметики и того, что можно надеть.
   На улицу она вышла, когда до срока оставалось минут двадцать, и официанты выносили из театра пластиковые столики.
   Наташа села за один из них, самый крайний.
   – Мы откроемся через полчаса, – предупредил молоденький мальчик, ставя перед Наташей пепельницу.
   – А я не спешу, – достав сигареты, она уставилась на улицу с пылившими мимо троллейбусами; совсем рядом находился рынок, поэтому по улице двигались нагруженные сумками, потные люди, тащившие домой еду. Там проистекала совсем другая, чуждая жизнь, а в сквере было свежо и уютно; вдобавок из больших черных колонок зазвучала ненавязчивая музыка. Наташа курила, и в голове не было никаких мыслей…
   Женю она не заметила, очнувшись, лишь когда он шумно отодвинул стул.
   – Привет! – Наташа засмеялась, – прям, человек – невидимка.
   – Такие высоты мне пока недоступны, – он сел, – как дела?
   – Твоими молитвами, – она достала из сумочки конверт.
   Женя небрежно открыл его и пробежав пальцами по купюрам, сунул в карман.
   – Не жалко?
   – Да нет, – Наташа пожала плечами, – договор, есть договор.
   – Правильно, что не жалко, – Женя взял ее руку, – не думаю, что ты ушла б от Рауля живой; повезло, что сердце у него прихватило, да?
   – Да уж… ты б видел его взгляд – я чуть не описалась… а когда он отключился…
   – …и, кстати, не включился до сих пор, – закончил Женя.
   – Он что, умер?.. Стой! – сообразила Наташа, – откуда ты, вообще, все это знаешь?
   – Что ж я зря с тебя деньги беру? – Женя весело подмигнул, – не переживай, все будет хорошо, только на Тенерифе тебе пока лучше не показываться… побудь-ка ты здесь полгодика.
   – Здесь?.. – мысль о будущем была более важной, чем воспоминание о недавнем прошлом. Наташа посмотрела на пустынную площадь с памятником Ленину, расслышала шум фонтана, невидимого в зелени главного городского сквера – сколько полудетских переживаний связано с этими местами!..
   Раздражение от гостиницы и, вообще, от страны стало незаметно уходить. Она почувствовала, как соскучилась по обычному русскому языку; по месту, где все знакомо и не надо каждый раз перестраиваться, приспосабливаясь к чужим обычаям и новым законам. Было во всем этом что-то обволакивающее, и приходило оно помимо сознания, которое пыталось доказать, что жизнь здесь ужасна, и задерживаться в Воронеже с ее-то планами и возможностями, чистое безумие.
   – Я ж получила югославский «вид на жительство», – сказала Наташа, безотносительно к своим мыслям.
   – Это хорошо. Ты обязательно поедешь туда, но полгодика тебе надо побыть здесь. Это я прошу, понимаешь?
   – Понимаю.
   – Вот и отлично, – Женя потер руки, – я тут присмотрел квартирку, которую можно снять – недорого и с комфортом, – он достал из кармана листок, – здесь адрес; как позавтракаешь, съезди, посмотри; поговори с хозяйкой, а вечером я заеду, и мы обсудим дальнейшие планы.
   – Что будете заказывать? – прервал беседу официант, и Женя тут же поднялся.
   – Все, Наташ, приятного аппетита, – он направился к стоянке, и Наташа проводила его задумчивым взглядом.
   В ожидании заказа, она снова закурила. Все, что она знала о Жене, было странно и совершенно не укладывалось в мозгу, но одно она уяснила наверняка – все, связанное с ним, приносит удачу. Это ее защита, ее оберег; ее добрый бог, в конце концов!..
   Первый раз они встретились два года назад (правда, ей казалось, что прошло уже два века), потому что с тех пор изменилось все – она сама, ее жизнь, общественный строй, деньги, правительство, идеи… изменился мир! А тогда она, глупая замужняя девочка, ищущая счастья и радости, сбежала в Москву с археологом Колей. Правда, все получилось совсем не так, как мечталось – через месяц Коля уехал в экспедицию, естественно, не взяв ее с собой, и она осталась одна посреди огромного незнакомого города с миллионом соблазнов; только, вот, денег Коля оставил ей ровно столько, чтоб… короче, чтоб не голодать. Это было жуткое время бесцельного блуждания по улицам, когда к вечеру наворачивались слезы от недоступности всего увиденного; от одиночества, ведь Москва – жестокий город, и там никто никому не нужен; там все куда-то бегут и дела там превыше всего. Нет, конечно, в Москве можно прекрасно жить, но за все надо платить; и платить такие деньги, которые Наташе даже не снились.
   И однажды «флажки упали» – бросив на стол ключ от квартиры и захлопнув дверь, она вернулась в Воронеж. Когда соседи рассказали ей о смерти Олега, не появилось, ни жалости, ни раскаяния – она думала лишь о том, на что жить дальше? Любил ее Олег или нет уже не имело значения, но, в любом случае, он содержал ее.
   Помыкавшись в поисках работы, Наташа не нашла ничего лучшего, чем устроиться в эскорт – услуги к человеку по имени Виктор (кто он такой и чем занимался, в агентстве ей не сказали, назвав просто «бизнесменом»). Впрочем, Наташа особо не вникала в нюансы, так как началась красивая и сытая жизнь; угнетало лишь одно – для Виктора она являлась тем же пустым местом, что и для всех предыдущих мужчин.
   Через два месяца она устала улыбаться людям, которым ее улыбка была совершенно безразлична; устала молчать, да к тому же с Виктором приходилось спать даже тогда, когда ей этого совсем не хотелось – последнее было самым ужасным, и однажды, изрядно выпив, Наташа объявила, что уходит, и мгновенно заработала фингал под глазом. Это было больно и обидно, поэтому она выпила еще, а утром даже стала подумывать о самоубийстве – не серьезно, а так, как о варианте; видимо, это и был предел ее возможностей, потому что бесконечная черная полоса закончилась в тот же день. Произошло все совершенно неожиданно, когда спрятав подбитый глаз под огромными очками, она на минутку выскочила за сигаретами.
   Женю она не помнила, да и не могла помнить – из знакомых Олега, она неплохо знала только Лешку Некрылова, но когда Женя встал за ней в очереди и спросил: – Девушка, вы крайняя? Наташа вдруг поняла, что она, действительно, крайняя – по жизни, крайняя! Обернулась… и оттаяла – то ли взгляд у него был какой-то особенный, то ли… она сама не понимала, как все вышло, но дождавшись, пока он тоже купит сигареты, она принялась рассказывать фактически незнакомому человеку свою печальную историю. Потом они сидели в сквере, и Женя попросил фотографию Виктора; Наташа сбегала домой и вынесла один из снимков, сделанных на даче. Женя изучал его очень внимательно, после чего велел идти к нему немедленно. И она пошла – как зомби, сознавая, что сейчас получит во второй глаз, но не в силах сопротивляться; и случилось невозможное – Виктор сказал, что очень сожалеет о своей несдержанности и понимает – вместе теперь они быть не смогут; прямо тут же отвалил ей денег в качестве компенсации, и на этом они расстались навсегда.
   Неделю Наташа пребывала в шоке, сидя дома и приводя в порядок лицо, а потом Женя появился вновь, с подарком, о котором Наташа даже не мечтала – это был контракт шоу-балета, через месяц выезжавшего на работу за границу. Он же помог оформить загранпаспорт и купил шикарные костюмы.
   Все происходило, как во сне; боясь разрушить сказку, Наташа даже ни разу не спросила, почему он все это делает, ведь ответ мог оказаться ужасно прозаичным, если не сказать, гадким. Очнулась она, только когда самолет приземлился в Стамбуле и началась работа – работа, о которой она мечтала всю жизнь. Случился, правда, один неприятный инцидент – два турка силой попытались затолкать ее в машину и увезти куда-то; она сразу догадалась, куда именно, и бросив сумочку, в разорванном платье, все-таки сумела сбежать.
   По возвращении, она все рассказала Жене, и тот спросил:
   – Если отбросить это приключение, тебя все устраивает?
   Пьяные турки тут же исчезли, а в памяти всплыли полутемные залы, восхищенные глаза мужчин, шампанское и, главное, деньги; по ее тогдашним запросам очень много денег, поэтому она сходу сказала – да.
   – Я могу помогать тебе во всем, а в подобных ситуациях, особенно, – предложил Женя, – но это кое-чего стоит.
   Под «кое-чего» Наташа поняла деньги и готова была заплатить за то, что он для нее сделал, но как можно помогать, находясь за тысячи километров, она не могла представить.
   – Ты мысленно крикни: – Помоги! И увидишь сама, что будет, – Женя улыбнулся, и Наташа кивнула, включаясь в глупую игру. Ей слишком хотелось вновь вырваться с сумасшедшей Родины в цветущую радостную Европу, и пусть при этом у нее будет еще и мифическая, но защита – талисман, что ли; дурацкий, но придающий определенную уверенность.
   Уже в самолете, летевшем в Грецию, она пыталась разобраться, как могла подписаться на фактически пожизненную ренту, но отступать было поздно – такая она дура.
   В Греции не случилось никаких эксцессов, и о Жене Наташа вспомнила только, когда наступил час расплаты. Денег было очень жалко, тем более, постепенно ее запросы выходили на уровень европейских, и денег хотелось все больше. В конце концов (случилось это уже на Кипре), она стала официально работать не только в шоу, но и после, что юридически именовалось «выход» и оговаривалось отдельным пунктом контракта, повышая зарплату почти в десять раз.
   Она уже давно привыкла считать собственные деньги за вычетом Жениных процентов, решив, что это плата за удачу, за осознание того, что у нее есть заступник; это просто придает ей уверенности, а сам Женя – так, символ, даже не подозревающий об ее истинных похождениях. В последнее время он даже ни о чем не спрашивал, а просто забирал свою долю, и вот сегодня он сказал то, чего не должен знать, и рассказать ему не мог никто! …Откуда он узнал о Рауле?.. Может, читает мысли? – испугалась Наташа, – но я ж не думала об этом уроде – я смотрела вокруг и вспоминала ресторанчик на побережье…
   – Еще что-нибудь принести?.. – официант вернул ее в реальный мир, и Наташа попросила кофе.
   …Зачем мне торчать здесь полгода? – подумала она, точно зная, что будет торчать столько, сколько прикажут…
   В кафе она просидела долго, но мысли устали биться в непреодолимую стену, за которой скрывалась реальная суть их с Женей отношений – она просто курила, оглядывая сновавших мимо официантов и подростков, катавшихся на скейтбордах; проезжавшие мимо троллейбусы и автомобили. Она отключилась, остановив программу на последней мысли: …Я остаюсь здесь на полгода, – достала бумажку с адресом, – хорошее место – старые дома, квартиры с высокими потолками… даже интересно…

   Квартира Наташе понравилась; все там, конечно, было допотопным, из прошлого века, но уютным и после европейского блеска даже каким-то милым. Хозяйка тоже оказалась милой – она переезжала к сыну, нянчить его новорожденную дочку, и в этом тоже было нечто патриархальное.
   Они сразу заключили договор, договорились, что переедет Наташа через неделю, и с этим она вернулась в гостиницу.
   Женя уже сидел в холле, потягивая пиво.
   – Привет, – он встал, – все нормально?
   – Да, – Наташа открыла сумочку, собираясь показать договор, но Женя остановил ее.
   – Пошли лучше обедать; заодно и поговорим.
   Ресторан оказался еще наполовину пуст, и они устроились в уголку, где не было ярких светильников, и официанты не бегали туда-сюда, а подходили, только когда их звали.
   – Ты красивая, – Женя с улыбкой оглядел свою спутницу.
   – Это ты к чему? – Наташа чиркнула зажигалкой.
   – К тому, что красота не вечна, – взгляд его сделался жестким; Наташа попыталась отвернуться, спрятавшись в облачке дыма, но он, словно приклеил ее – они даже моргали синхронно, – скажем так, кое-чего ты добилась, – продолжал Женя, – у тебя есть квартира в хорошей стране и «вид на жительство»; два языка общения и определенные деньги, так?
   – Так.
   – И ты хочешь уехать туда и спокойно жить, так?
   – Так.
   – А, как ты считаешь, насколько хватит твоих сбережений, собранных непосильным постельным трудом? – видя, что Наташа хочет ответить, он вскинул руку, – я не прошу цифру – это может быть три года или пять лет, но пойми, этих денег катастрофически мало для нормальной жизни! И что потом?
   – Потом я выйду замуж.
   – Это вряд ли, – Женя покачал головой, – понимаешь, требования у тебя слишком высокие.
   – То есть?.. – Наташа даже вытаращила глаза.
   – Ты хочешь любви, а мужчина способен любить максимум пару ночей – потом начинается рутина, которую ты не приемлешь, а поскольку ты ничего не умеешь, кроме…
   – Еще я умею танцевать и могу учить других! – воскликнула Наташа, догадавшись, куда он клонит.
   – Согласен, – Женя кивнул, – только это не приносит дохода, который ты хочешь иметь… ладно, не будем спорить о будущем, а давай его делать. Для того ты и должна остаться – большие деньги быстро делают только здесь, но никак не в Европе.
   Пока официант ставил блюда и наполнял рюмки, у Наташи было время подумать, но она так и не поняла, чего от нее хотят и о каких больших деньгах идет речь.
   – Давно ли здесь стали платить больше, чем в Европе? – спросила она, когда официант отошел.
   – Места надо знать, – Женя засмеялся, – неужто тебе не надоело торговать собственным телом? Смотри, сколько их, тел-то, – он обвел взглядом заполнявшийся зал, – опыт у тебя достаточный, чтоб подобрать контингент и руководить им.
   – Ты предлагаешь мне открыть бордель?.. Класс! Слушай, а какие срока тут дают за содержание притона, не подскажешь?
   – Слова-то какие! – Женя театрально всплеснул руками, – неужто ты думаешь, что я подставлю тебя под уголовный кодекс? Или ты еще не привыкла, что со мной всегда все удается?
   – Ну, в принципе… – возразить Наташе было нечего.
   – То-то же, – Женя погрозил пальцем, – пойми, юридически свою жизнь ты уже слепила; теперь остается наполнить этот сосуд баксами, и я хочу помочь тебе их заработать. Обещаю, что Новый год ты встретишь в любимой Югославии, имея достаточно средств, чтоб снимать мужиков только для души.
   – И что надо делать?
   – О! Уже деловой разговор, – Женя поднял рюмку, – давай выпьем… и ешь, а то остынет, – он заботливо придвинул Наташе соус, – на чем горят бордели? На том, что всегда есть помещение, куда ходят клиенты, «мамка», координирующая процесс и собирающая бабло. Она и идет как организатор, так?
   – Ну да, – Наташа кивнула.
   – А если нет помещения и нет «мамки», которую можно притащить в отделение?
   – А что есть?
   – Это я тебе расскажу завтра, если ты скажешь «да».
   – У меня есть выбор?
   – Боюсь, что нет, – Женя вздохнул, – все, что я делал до сих пор – это была подготовка к сегодняшнему разговору. Согласись, если б я завел его два года назад, ты б шарахнулась от меня, как от прокаженного, а теперь ты другая и мыслишь по-другому…
   – То есть, – пораженная, Наташа замерла, не донеся вилку до рта, – все это время ты морально готовил меня…
   – Почему морально? Материально тоже.
   – Ну да, конечно, – Наташа кивнула, – слушай, а зачем тебе, типа, лишний рот кормить? У тебя есть схема, так и реализуй ее сам – все бабки будут твои.
   – Бабки?.. – Женя расхохотался, – да если б только в них было дело! Бабки – это побочный продукт; за то, что я имею, можно год трахать всех проституток Воронежа ежедневно и по нескольку раз!
   – Тогда объясни…
   – Вот, объяснять я ничего не буду, но, запомни, так надо и так будет! Наташ, не залезь в дебри – просто скажи «да».
   – Да… – слово вырвалось непроизвольно, но даже потом, подумав, она не смогла даже представить, что сказала б «нет».
   – Вот и отлично, – Женя посмотрел на часы, – а теперь мне пора. Можешь ужинать дальше, но веди себя прилично, потому что ночью по гостинице будет большой шмон. Все, до завтра.
   Женя направился к выходу; Наташа дождалась, пока он исчезнет за дверью, и подозвав официанта, попросила водки.
   – Поссорились? – спросил тот, приняв заказ, – пить в одиночестве плохо; тут есть желающие составить вам компанию.
   – Пошел вон, – Наташа отвернулась.
   – Извините, хотел как лучше, – официант удалился, а Наташа подумала: …У меня что, на лбу написано?.. Или это тоже его агенты – проверяют меня на вшивость? Черт, скоро он начнет мне мерещиться везде!.. А, может, он и есть везде?..
   Водка быстро сгладила ощущения. …И что такого? Буду делать то, что он говорит – у него ведь, правда, всегда все получается; заработаю бабла (а я заработаю, если он так сказал!) и свалю отсюда навсегда… Мысль была такой хорошей, такой правильной, что Наташа успокоилась и не спеша закончив ужин, поднялась в номер. Голова кружилась от выпитого – это было приятное ощущение, и чтоб не разменивать его на всякие души и телевизоры, она сразу легла. Ночью, сквозь сон, Наташа слышала топот ног, крики, плач, хлопанье дверей, однако к ней в номер никто даже не попытался войти.

   Женя постучал в половине девятого, когда Наташа только вылезла из постели, собираясь в ванную.
   – Иди, – при этом он положил на стол красивую черную папку, – я пока завтрак закажу.
   – Закажи, – Наташа зевнула. Хмель улетучился бесследно, и чувствовала она себя прекрасно, причем, не только физически. Что произошло за ночь с ее мозгами, она не знала, но Женино предложение стало казаться ей весьма перспективным, а теплые упругие струи еще и будили воображение, рисовавшее неизменно светлое будущее, поэтому вышла Наташа, готовая немедленно приступить к исполнению неизвестного пока плана. На столе уже стояло блюдо с бутербродами и сок в коробке, а Женя сидел в кресле, перелистывая бумаги.
   – Итак?.. – она плюхнулась в кресло, – я тебя слушаю.
   – Все очень просто. Здесь, – Женя постучал по папке, – учредительные документы фирмы «Экспресс-такси». Да-да, – он засмеялся, видя, как вскинулись Наташины брови, – у тебя будет солидный легальный офис, а не подвал с койками; будут реальные таксисты и реальные девочки, играющие роль вечных пассажирок – все будет происходить спонтанно и почти по любви. Каких попутчиков брать, каких не брать – это отдельный пункт инструктажа для персонала…
   – А классная идея!.. – Наташины глаза азартно заблестели.
   – Я ж говорил, – Женя погладил себя по голове, – здесь пока еще шарики бегают. Так вот, – он достал из папки листок, – это объявление в газету о том, что «Экспресс-такси» приглашает на работу водителей с личным транспортом. Офис я вчера тебе снял, так что принимать народ будешь там. Как отбирать мужиков, понимаешь, да? Чтоб плечи широкие, глаза честные, без красных носов и жадные до денег. Дальше… – он достал второй листок, – такие объявления сейчас развесим внизу. Вчера здесь, как я и обещал, была облава; поскольку статьи за проституцию у нас нет, их давно выпустили, но, вот, работать в ближайшее время девочкам негде. А тут, пожалуйста, – он заглянул в текст, – приглашаем молодых и стройных… высокооплачиваемая работа… кому надо, поймет, короче. Можешь спокойно обещать им сто тысяч в час, безопасность, медосмотр раз в неделю и бесплатные презервативы в ассортименте. Принимать будешь здесь, а через неделю свалишь в свою новую квартиру, и ищи ветра в поле – у тебя даже русских документов нет, так ведь? Ну, что еще?.. Да!.. – он полез в карман, – вот тебе мобила для служебных переговоров; тут, кстати, есть такая хитрая кнопочка, меняющая тембр голоса – не забывай иногда ею пользоваться. А, вообще, аппарат ты нашла на улице только вчера и пожадничала, не вернула владельцу; чей он, понятия не имеешь. Вопросы есть?
   – Есть, – Наташа налила себе сок, – сколько надо девочек?
   – Лишних не будет, – Женя пожал плечами, – скажу больше – после Воронежа ты двинешь в соседние регионы; «Экспресс-такси» должно стать самым популярным транспортом, который везет к счастью! Для того и нужно полгода, а потом найдешь замену и, так и быть, вали в свою Югославию. Ты согласна?
   – Да! – Наташа с энтузиазмом потерла руки.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Юра сидел в кабинете «У Анюты», когда зазвонил телефон.
   – Да, Жень, слушаю… нет, в Белгородчину еще не ездил… почему, почему?.. Завтра поеду! Я с Лешкой еще не говорил – если честно, боюсь… почему боюсь? Потому что пока он считает себя честным, типа, бизнесменом, а если узнает, что водка «левая» – прикинь, с его-то правильным характером и его идеалами… нет, сдавать не побежит, но Ольке своей, точно, расскажет – он с ней всем делится. Вот я все и думаю, как это лучше подать, чтоб…
   – Слушай сюда! – перебил Женя. Он редко повышал голос, но сейчас был именно тот случай, – я тебе поручал заниматься моральными исканиями? Нет! Я тебе поручал сдать дела и разрабатывать новую тему! Вот, будь добр, и выполняй! Что ты там говорил – идеалы у него? Я тебе так скажу: идеалы – это болтовня и умозаключения, поэтому они борются только с такими же идеалами, но не с материальной реальностью…
   – А большевики, между прочим…
   – Большевики никогда не жили по-настоящему богато – им сравнивать было не с чем, и, кстати, они очень боялись попробовать, потому что хорошая жизнь затягивает, и сразу хочется наплевать на весь трудовой народ!.. Юр, я не собираюсь дискутировать на философские темы! Что еще тебя смущает? Что он с женой начнет болтать? А я отвечаю – не начнет! И сам знаешь, если я сказал, то так и будет!.. Не ссы, короче. Ты когда с ним встречаешься?
   – Скоро, – Юра посмотрел на часы, – он уже едет сюда.
   – Вот и отлично, – Женя успокоился, – говори все, как есть, и увидишь, какая будет реакция. Все ясно?
   – Ясно, – Юра положил трубку, но даже не успел закурить, когда дверь кабинета открылась.
   – Звал? – Леша остановился на пороге.
   – Звал. Садись. А то тут ситуация изменилась, – лицо у Юры было таким, что Леша сразу решил: …Вот и конец… Опустился на стул; сердце замерло, но ужас не успел дорисовать мрачную картину недалекого будущего, потому что Юра наклонился, чтоб не слышала Аня, что-то двигавшая в коридоре, – на повышение ты идешь – с завтрашнего дня займешь мое место.
   – А ты куда?.. – опешил Леша.
   – Я-то?.. – Юра усмехнулся, – дело в том, что мы расширяемся, и поеду я осваивать новые территории.
   – Класс! Вот это правильный бизнес!..
   – А теперь самое главное… только воспринимай все адекватно, – Юра отвернулся к окну, – понимаешь, вся наша водка – это самопал, который мы сами делаем на «Каскаде»… – он замолчал, ожидая реакции, но Леша только пожал плечами.
   – И что? – он не мог объяснить, каким образом, но буквально за секунду до Юриного признания сам догадался об этом; догадка возникла не из фактов, а как-то подсознательно, и никакого противодействия не вызвала.
   – Ничего. Тебя не пугает «теневой» бизнес? Хотя, согласись, наша водка даже лучше, чем с ликерки.
   – Соглашусь. Или ты считаешь, что я переживаю за государство? – Леша презрительно хмыкнул, – оно украло нашу прежнюю жизнь, так пусть компенсирует. Или я не прав?
   – Нет-нет, все ты верно говоришь! – Юра похлопал друга по плечу, – если честно, я думал, что тебя эта информация шокирует, но, оказывается, ты наконец-то перестал играть в идеалиста. А то б так и помер нищим, но гордым, с верой в человечество.
   – Какой идеализм?.. – Леша махнул рукой, – знаешь, пока я сосал лапу, сидя на хлебе и воде, я пришел к четкому выводу – мы живем в стране безумия и беззакония. Здесь есть только два пути, либо «деньги – свобода – деньги – еще большая свобода», либо «честность – нищета – честность – еще большая нищета»…
   – Ты стал рассуждать, прям, как Женька, – Юра засмеялся, – ладно, давай тогда ближе к делу, – он разложил карту и показал место, где надо встречать спиртовозы; рассказал про замену номеров, про своего человека на таможне, – а здесь, – он достал блокнотик, – все, с кем мы работаем оптом – партии, цены; съедать его не обязательно – записи не секретные, так как все документы и сертификаты имеются; для них мы – посредники, имеющие возможность на бартерных схемах делать цены ниже отпускных ликерки. В производство не лезь – там специально обученные люди, которые все знают лучше нас; да, срочно купи мобильник – без связи тебе никак. Возникнут проблемы, звони – примчусь, как Сивка-Бурка. Вопросы есть?
   …Это ж должна быть совсем другая зарплата… – подумал Леша, и Юра, словно прочитал его мысли.
   – Чуть не забыл! Если все пойдет нормально, получать будешь пятьдесят миллионов.
   – Куда ж оно денется?.. – выдохнул Леша, огорошенный цифрой. …Во, Олененок обрадуется – она уже намекала, что неплохо б ей ездить на работу на своей машине, да и однушка эта достала – сейчас такие коттеджи строят!..
   – Теперь неотложное, – Юра выложил на стол пачки стотысячных купюр, – очередной груз приходит завтра. Стартуй часа в четыре – как раз, чтоб и успеть, и на таможне без толку не болтаться; отвозишь бабло, потом встречаешь машины там, где я показал; дальше они едут сами – на всякий случай, не светись поблизости, и встретишь их уже у «Каскада»; передаешь в производство и начинай работать с клиентами. Ну, и розницу не забывай – хотя фуфло это, конечно, но никуда не денешься…
   Из кабинета Леша вышел обалдевший; он сам не знал, куда и зачем едет – он просто ехал, куда-то сворачивая, кого-то обгоняя. Это была совсем не растерянность, как в прошлый раз, даже, наоборот!.. Но вдруг пропали все былые эмоции – не думалось ни о чем, кроме пятидесяти миллионов, которые прыгали перед глазами, упакованные в тугие банковские пачки. Из-за этого он чуть не выехал на красный свет и резко затормозив, огляделся – оказывается, он заехал на Левый берег и прямо напротив находился «У Юлии».
   Леша остановился, хотя до снятия кассы было еще далеко. …Сегодня праздник, – решил он, – и чего б не отметить такое повышение?.. Блин, пятьдесят мультов!..
   – Привет, Юленька, – он подошел к стойке, – налей-ка сто пятьдесят, – пятьдесят миллионов – это была совершенно фантастическая сумма, которую Леша не мог осмыслить до конца, поэтому смотрел, вроде, на Юлю, и в то же время сквозь нее; потом молча выпил и закурил.
   – Почему вы пьете один? – Юля вздохнула, – устали?
   – А?.. – Леша вернул фокус на ее лицо – девушка улыбалась, но он чувствовал, будто на него опустилось странное облако, придавив своей тяжестью, и тело, и сознание, – налей еще сто пятьдесят, – даже голос его сделался тяжелым.
   – Вы ж за рулем, Алексей Николаевич…
   – Давай, заботливая ты моя.
   – Ладно, – Юля потянулась за бутылкой, такая маленькая, ладная …ладная – неладная… – подумал Леша, не известно к чему, – зачем меня сюда занесло? Мне ж вставать чуть свет… а зачем-то ведь занесло… вообще, что-то в ней есть…
   Юля послушно наполнила стакан; она чувствовала, что что-то изменилось, ведь если человек пьет один – это неправильно.
   – Значит, говоришь, устал? – усмехнувшись, Леша выпил и водка показалась даже вкуснее, чем прежде, – за деньгами я заеду завтра – пусть лежат. Будешь меня ждать? – это был дурацкий вопрос, поэтому ответ на него предполагался тоже дурацкий, но Юля покраснела, и Леша и с удивлением обнаружил перед собой симпатичную девушку, смотревшую на него… раньше она смотрела с каким-то внутренним пониманием, а сейчас со смесью преданности и испуга. Он погрозил Юле пальцем. Что подразумевалось под этим жестом, одурманенное сознание не могло ответить, и он молча вышел, нарушив ежедневный ритуал дружеского подмигивания.
   К себе во двор Леша въехал медленно. В свете фар метнулась облезлая кошка и исчезла за мусорным контейнером. …Да не погоню я тачку в гараж! Пятьдесят мультов!.. С такой зарплатой, даже если угонят, куплю Юрке новую!..
   У тротуара стояли «Жигули»; в приоткрытую дверь был виден спящий водитель и стоявший на сиденье кейс. …Точно, ограбят…фигня – там же не пятьдесят мультов… а у меня столько будет в месяц!.. – закрыв машину, Леша направился к подъезду. Он ощущал себя не пьяным, а каким-то другим, вознесшимся над миром дешевых вещей и дешевых отношений.
   Поднявшись домой, поцеловал Олю и сразу прошел на кухню; молча закурил, вытянув ноги.
   – Что-то случилось? – Оля вошла следом.
   – Просто устал… – и это было правдой – Леша чувствовал, что действительно устал от своей прошлой жизни, от всего, что окружало его на протяжении долгих лет. …Все будет по-другому, совсем по-другому!..
   – Ужинать будешь?
   – А?.. – Леша повернул голову – оказывается, все это время он тупо смотрел в темное окно, – и выпью тоже.
   – Сейчас, милый, я тут приготовила вкусненькое, – Оля засуетилась у плиты, а он смотрел на нее, и почему-то казалось, что с каждым движением, она отдаляется, превращаясь в тень; он не хотел этого, но все происходило помимо его воли.
   Пока Леша ел, Оля выжидающе смотрела на него и, в конце концов, включила телевизор, чтоб разрушить гнетущую тишину, но это не спасло. Без всяких тостов выпив три рюмки и оставив половину своих любимых фаршированных кабачков, Леша отодвинул тарелку.
   – Пойду спать, а то завтра в четыре утра ехать надо.
   – Куда?
   – Туда, – он пошел в комнату, но в дверях все же обернулся, – есть вещи, о которых лучше не знать – крепче спишь.
   – Но ты ж знаешь, что я, наоборот, теперь не буду спать, – Оля улыбнулась, надеясь получить улыбку в ответ, но Леша только вздохнул.
   – Все будут спать – это потребность организма. Я на диване лягу, чтоб не будить тебя в такую рань.
   Бессильно глядя ему вслед, Оля слышала, как щелкнул диванный замок; через минуту в комнате погас свет, и ей вдруг показалось, что из темноты выползает жуткое чудовище.
   …У него появилась другая… – это была самая первая мысль, и перешагнуть через нее Оля уже не могла – безликим, но ярким пятном «другая» стояла перед глазами, – но почему?!.. Поскольку ответа не было, Оля попыталась анализировать ситуацию и почти смогла убедить себя, что так не бывает, ведь любое чувство развивается постепенно и, соответственно, постепенно меняется сам человек. …А как же я? – вспомнила она, – я только увидела его, и все изменилось враз! Может, и с ним то же самое?.. Нет, это не правда!.. Но тогда нужна новая версия, чтоб изгнать эту! Может… может, он сбил человека? Тем более, от него уже пахло спиртным… а это легко проверить…
   Оля вышла в коридор, сунула ноги в туфли и тихонько выскользнула из квартиры.
   Леша слышал, как закрылась дверь. …Куда это она? – приподнял голову, но вставать не стал, – уходить ей некуда, да и с чего? – повернулся на бок, устраиваясь поудобнее, – пятьдесят мультов!.. А будто я не знал, что в этой стране серьезные деньги делают только на криминале?.. Или я хочу быть букашкой и зарабатывать на кусочек хлебушка?.. Нет! Я хочу получать пятьдесят мультов в месяц!.. А Олька ко всему привыкнет, когда у нее будет, и дом, и машина… кстати, и мне уже пора возвращать «Опель», так что надо купить себе навороченный джип… вот, с первых же денег и присмотрю!.. Так, надо спать, а то завтра тяжко будет ехать… – он закрыл глаза, и сознание погрузилось в темноту, хотя обычно его будоражили дневные впечатления – это не были сны, а, скорее, осмысление событий, радостное или грустное; сейчас же ничего подобного не было – из всего прошедшего дня его занимала только завтрашняя поездка; это стало не просто главным, а единственным, ради чего завтра и должно наступить.
   Леша уже не слышал, как снова отрылась и закрылась дверь. Вернувшись, Оля задумчиво уселась на кухне – машина оказалась в полном порядке, ни одной даже крошечной вмятины, и сознание кинулось судорожно изобретать новые версии, чтоб только не возвращаться к той, самой первой.
   …Может, у него что-то на работе? Пропали деньги, например, и он не хочет говорить, что его могут уволить! Дурачок… ну и что? Жили ведь до этого – да, бедно, но как здорово!.. Оля ясно представила свою жизнь пару месяцев назад, и вопреки ожиданию, поняла – жили они не так уж и здорово, потому что без денег это не жизнь. …Юрка не уволит его, – вдруг решила она, – они ж друзья. Ну, выплатит он недостачу – следующий раз будет внимательнее; он же добрый, а там сидят прожженные девицы – кто еще может торговать водкой?.. Кстати, он даже ни разу не показал их мне…
   Мысли вновь уперлись в первую версию, и взгляд, до того блуждавший по кухне словно в поисках разгадки, остановился на Лешиных сигаретах. Наверное, чтоб вернуть хоть что-то общее, Оля вытащила одну и первый раз в жизни закурила. …Какая гадость! – все-таки сделала пару затяжек и раздавила совсем целую в пепельнице – сигарета не подходила под то, что могло объединить их вновь – почему вновь?!.. Что я накручиваю себя? Ничего ведь не случилось! Просто человек расстроен, у него плохое настроение… просто плохое настроение! А если я начну доставать его, он начнет злиться и будет накручиваться клубок – так, в конце концов, люди и разводятся!.. Олька, не будь дурой! – приказала она себе, – лучше приготовь ему завтрак, напиши ласковую записку и ложись спать!..
   С завтраком и запиской она управилась быстро, но прежде чем лечь, долго смотрела на спящего мужа; не найдя никаких видимых изменений, наклонилась к рубашке, висевшей на стуле, но, кроме пота, от нее ничем не пахло. Бросила ее в корзину с грязным бельем, а на ее место повесила чистую, и только потом легла; жуткие мысли медленно уползали, уступая место небытию, именуемому, сон.

   Леша даже удивился, что сам проснулся ровно в четыре, когда солнце еще только решало, стоит ли вставать из-за горизонта или устроить себе выходной. Оля спала; спасаясь от комаров, она натянула одеяло на голову так, что торчал только нос, зато с другой стороны высунулась маленькая ступня. Леша знал, что она гладкая и теплая; захотелось поцеловать ее. …И что? – подумал он, – начнем кувыркаться, и я, точно, опоздаю на таможню. Если сорву первое же задание, не будет у нас, ни новых машин, ни нового дома… и это за какой-то час секса?.. Пусть спит – ну ее, на фиг… Все желания сразу пропали перед одной глобальной, настоящей задачей.
   Быстро умывшись, одевшись и проглотив оставленные женой бутерброды, Леша спустился вниз; потянулся и внутри что-то хрустнуло, вставая на место – может быть, это даже были мысли. …Скоро верну тебя хозяину, – он ласково погладил капот «Опеля», – соскучилась, небось… ну, свози меня еще разок – не подведи уж, пожалуйста…
   Аккуратно выехав из пустого сонного двора, он втопил газ, потому что улица была такой же пустой и сонной. Машины стали появляться, лишь когда он выскочил на трассу – трасса ведь не засыпает даже ночью.
   За городом, оказывается, прошел дождь, и солнце, решившее все-таки не прогуливать, поднимало с асфальта прозрачное марево, а ветер, врывавшийся в окно, был теплым, но не знойным. Леша закурил и понял, что именно сейчас ему по-настоящему хорошо; именно сейчас перед ним открылось светлое будущее, а все остальное – так, забавные мелочи…

   На таможне все прошло по Юриному сценарию. Леша даже удивился, как легко нарушаются законы и зарабатываются огромные деньги – все просто боятся это делать, поэтому не стоит делить людей на умных и глупых, образованных и неучей; есть один критерий – смелые и трусы, и только от этого зависит уровень их жизни.
   …Но я-то не трус! – Леша откинулся на сиденье, – я ж просто не знал, что так можно!.. К этому моменту он уже давно распрощался с жизнерадостным таможенным майором, спрятавшим деньги так быстро, что и не понятно было, куда он их дел; давно пообедал в грязном придорожном кафе, а теперь стоял на окраине указанного Юрой села, в ожидании спиртовозов. Начавшийся непривычно рано день, казался бесконечным; от ничегонеделания глаза закрывались сами собой, но спать было нельзя, и тогда он включил музыку.
   Начинало смеркаться и откуда-то потянуло горьковатым дымом костра. Навстречу прошли две тетки, громко разговаривая на смешном русско-украинском диалекте; полуголый, загорелый до черноты мальчишка, гнал толстую, лениво переставлявшую ноги корову, и проезжавшие машины мигали фарами, потому что корова брела по самому краю дороги, норовя невзначай шагнуть под колеса. Пробежали девчонки, совсем юные, еще угловатые, тоненькие и легкие, словно парившие над землей.
   Леша уже стал волноваться, когда в тишине наконец-то возник приближавшийся рев мощных двигателей, и свет фар пронзил сумерки, заметавшись по неказистым домикам. Два «СуперМАЗа» остановились метрах в ста, подняв с обочины клубы пыли (в целях конспирации, село Юра выбрал в стороне от трассы и такие машины, да еще парой, сюда не заезжали, поэтому ошибки быть не могло). Леша подъехал, когда худой долговязый парень уже вылез из кабины.
   – Вы чего так долго? – Леша протянул пакет с номерами и новыми документами.
   – А черт его знает, – парень пожал плечами, – стояли, ждали – у них там свои заморочки, – заглянул в пакет, – все, погнали мы, – он запрыгнул обратно в кабину, и «МАЗы», свернув с дороги, поползли в объезд села.
   Леша несколько раз присел, разминая затекшие ноги (все-таки не привык он ездить на большие расстояния) и глубоко вдохнул настоянный на каких-то ностальгических ароматах воздух; ароматы эти не будили конкретных воспоминаний, потому что родился и вырос он в городе, но казались до боли знакомыми – видимо, все-таки существует память поколений.
   Кроме домиков, в которых уже зажегся свет, он видел, как на небе все ярче проступали звезды и размытая луна глядела вниз сквозь одинокое облачко. …Надо поскорее выбираться на трассу, а то ночью тут сам черт ногу сломит!.. Романтика летнего вечера, на которую, словно камертон, настраивало мычание, загнанных в стойло коров, мгновенно утратила прелесть; Леша завел двигатель, сразу включил дальний свет…
   Село закончилось быстро и по сторонам замелькала бесконечная, сливающаяся воедино, лесополоса; никаких населенных пунктов, лишь иногда фары выхватывали пустые коробки автобусных остановок, построенных неизвестно для кого. Леше казалось, что он движется в лабиринте; тем более, и встречных машин почти не было.
   Давно должен был появиться поворот на Воронеж, но стена деревьев оставалась монолитной, не выпускавшей взгляд из становившегося все более темным, тоннеля. Однообразие усыпляло; Леша уже с трудом удерживал дрожащие ресницы. …Надо вздремнуть, – решил он, – кемпингов тут не предвидится, но хоть бы какая деревня, а то на обочине стрёмно…
   Прошло еще минут сорок, и справа, посреди спустившейся ночи, неожиданно мелькнули огоньки; сбросив скорость, Леша увидел в «стене» брешь, и туда сворачивала узкая грунтовая дорога. …Что ж это за место?.. – он посмотрел на часы, – не дай бог, заблудился…
   У поворота стоял указатель, но на покореженной табличке осталась лишь буква «е» – последняя в названии, и цифра «12».
   …Двенадцать километров – фигня; я уж пропер раз в десять больше… Леша свернул на грунтовку, и черный тоннель резко оборвался, открыв черный простор; вывалившись из облачка, луна повисла прямо перед лобовым стеклом, как ориентир. Дорога предназначалась для тракторов, поэтому свет фар прыгал, то задираясь в небо, то упираясь в потрескавшуюся сухую землю. Леша и не заметил, как въехал в сам населенный пункт – открывавшие его дома оказались, то ли разрушенными, то ли недостроенными, и потому неприметными в темноте, а о таком чуде как фонари, похоже, здесь еще не слышали. Улица петляла, медленно поднимаясь в гору. …Найдешь тут что-нибудь … – подумал Леша зло, но продолжал двигаться вперед – других вариантов просто не было.
   Неожиданно он увидел блеск воды, в которой отражалась вездесущая луна; остановился и вышел из машины. В тусклом желтоватом свете перед ним раскинулось, то ли озеро, то ли большой пруд. На противоположном берегу находилось мрачное, но вполне современное здание с лесенками и террасами; рядом с ним огромные плакучие ивы свешивали в воду свои ветви, а через водоем был перекинут понтонный мостик, тихонько поскрипывавший, хотя вода стояла ровная, как зеркало.
   Леша залюбовался картиной. Невдалеке плеснула рыба, и по воде пошли круги; долгие, исчезавшие аж у противоположного берега. Вода снова замерла, подавив даже эту ничтожную попытку нарушить ее покой. Леша огляделся – ни одного светлого окна, ни одного человека… и вдруг загрохотало, будто камни посыпались в пустую металлическую бочку! Он вздрогнул, а над темными силуэтами домов возник желтый, немигающий ореол, сумевший отвоевать у луны кусочек неба.
   Неотрывно наблюдая за странным свечением, Леша быстро забрался в машину; обогнул водоем, стараясь держать курс, и через пару километров увидел двухэтажное здание с освещенными окнами, а за ним настоящие заводские корпуса, на крышах которых горели прожектора – оттуда же доносился и услышанный им грохот. Подъехав к зданию, он прочитал: «Поселок городского типа Красноталье. Краснотальский сахарный завод».
   …О, черт! Есть такой райцентр, – вспомнил он карту, оставшуюся у Юры, – только он, вроде, далеко от трассы. Как я сюда попал?.. Впрочем, какая разница – главное, что по темноте я отсюда не выберусь…
   А завод гудел совсем по родному, возвращая далекие ощущения славных времен пуско-наладки, и на проходную он вошел, как раньше, уверенно. Дремавший над раскрытой газетой охранник поднял голову.
   – Здравствуйте. Скажите, а гостиница в вашем городке есть? А то я заблудился немножко – отдохнуть бы.
   – Гостиница?.. – охранник протер очки, – гостиницы нет; только наша, сахзаводская. Сейчас она пустая – завод-то еще не запустился; только пробуем. Думаю, там можно переночевать.
   – А машину там можно оставить?
   – Машину?.. – охранник, видно, еще не проснулся окончательно, – машину лучше загони в завод – здесь никто не тронет, а там сторожить ее некому. Ты не бойся, здесь пешком дойти… вон туда, – он показал в сторону, откуда Леша приехал, – пройдешь… не знаю, сколько тут метров, и свернешь налево; потом еще немного – за деревьями, на бугорке увидишь одноэтажный дом. Там баба Шура – она, и за коменданта, и за сторожа… в общем, почти живет она там.
   – Спасибо, – Леша загнал машину в открытые охранником ворота и вышел за проходную.
   Под ногами, словно лунная поверхность (наверное, в кино ее так и делают), лежал толстый слой белый известковой пыли; ноги утопали в ней, поднимая легкие облачка, которые тут же оседали, стирая все следы. За спиной опять загрохотало. Леша оглянулся на уютно светившиеся цеха, но пошел дальше – туда, где в лунном свете все снова сделалось призрачным.
   Шел он довольно долго, но несмотря на то, что быстро привык к бледному свечению, лившемуся с неба, никаких поворотов налево ему не попадалось. Улица была кривой, длинной, и он совершенно точно не ехал по ней.
   Неожиданно Леша снова вышел к воде, и снова мрачное строение с лесенками оказалось на другом берегу – как это произошло, если по дороге к заводу он объехал водоем, было не понятно. Впереди виднелась тонкая нитка уже знакомого моста, и Леша пошел по нему, чтоб вернуться на исходную позицию.
   Мост жалобно скрипел и покачивался, под понтонами хлюпала вода, а над головой висела ставшая огромной, луна; и еще одна, точно такая же, плавала в воде. Все это вместе рождало жутковатые ассоциации, поэтому ступив на твердую землю, Леша вздохнул с облегчением; поднявшись по каменной лестнице, прочитал на фасаде загадочного здания совершенно прозаическую вывеску – Дворец Культуры, и рассмеялся. Никакой страшной сказки не было.
   Он уверенно пошел дорогой, по которой только что ехал… но каким-то образом оказался на незнакомой площади. Справа был ряд магазинчиков, закрытых на висячие замки; слева – ничем не примечательные жилые дома, а впереди – огороженная решеткой площадка со сваленными в беспорядке пластиковыми столиками (наверное, днем там работало кафе). Куда идти дальше, Леша не знал и пошел вперед. За решеткой метнулись две огромные овчарки с желтыми зубами и пеной у рта – сцена получилась достойной Стивена Кинга, и Леша поспешно повернул обратно; собаки тут же смолкли.
   Он уходил с площади в разные стороны, по разным улочкам и закоулкам, но все время оказывался перед закрытым кафе. …Мистика какая-то, – он в очередной раз смотрел в налитые кровью глаза псов. Он устал; очень хотелось есть и спать.
   Разрывая круг, Леша вернулся к мосту (слава богу, хоть этот путь остался неизменен) и уставился в неподвижную мертвую воду. …Надо собраться – в конце концов, чудес не бывает. Надо сосредоточиться и все вспомнить, а для этого придется начать с начала… – он вновь переправился на другой берег и пошел медленно, внимательно оглядывая каждый дом. Мысль о том, что можно дойти до завода и заночевать в машине, Леша отбросил с презрением, хотя выглядела она весьма разумной (тем более, ночи-то осталось всего несколько часов). …Я найду эту чертову гостиницу!.. Это уже дело принципа!.. И тут он увидел холм; вверх вела посыпанная гравием дорожка, а за деревьями стоял большой одноэтажный дом. Леша остановился, открыв рот – как можно было не заметить его раньше?..
   …Говорят же – черт водит; вот, и меня так же… Он поднялся на крыльцо. Дверь оказалась не заперта. …Слава богу!.. – Леша не понял почему, но ему стало очень легко; даже голод и усталость прошли сами собой.
   – Хозяйка! – позвал он громко.
   Ждать пришлось долго, но наконец вспыхнул свет, открывая взгляду коридор с шестью выкрашенными белой краской дверями; из самой дальней появилась невысокая сухонькая старушка.
   – Баб Шура, добрый вечер. Переночевать у вас можно?
   – Отчего ж нельзя? – она пожала плечами, – проходи.
   Следуя за хозяйкой, Леша оказался в комнате с кроватью, электроплиткой на столе и облезлым холодильником.
   – Садись, мил человек, – она достала пачку квитанций, ручку и близоруко сощурилась, – самое трудное – это бумажки выписывать; не вижу я уже букв.
   – Такая у вас работа – вы ж тут за начальника…
   – За какого начальника? – баба Шура махнула рукой, – директора здешнего я вылечила, а когда у меня дома крыша обвалилась, он меня сюда пустил; еще и зарплату платит.
   – А вы, значит, целительница? – весело спросил Леша, но баба Шура даже не улыбнулась.
   – Я, мил человек, с четырнадцати лет лечу.
   – То есть, раньше Кашпировского и прочих экстрасенсов?
   – От беса все эти экстрасенсы! А я молитвой лечу, как бабка моя лечила и мать тоже.
   – Читаете молитву и все проходит? – заинтересовался Леша.
   – Ничего, милый, не проходит, – баба Шура усмехнулась, демонстрируя отсутствие двух зубов, – я все на себя принимаю.
   – Как это?
   – А так, миленький… все мы, и «белые», и «черные» – что забираем, то наше. Знаешь, как я первый раз лечила? – она отодвинула квитанции, – помню, все молитвы выучила, но работать мне мать не разрешала – говорит, такое это напряжение, что голова лопнуть может. И вот однажды пришли муж с женой – десять лет жили душа в душу, а последний месяц, одни ссоры, аж до драк доходило; а как подерутся, совсем бессильные становятся – плачут, снова целуются, обнимаются, и так до другого раза. Посмотрела их мать и говорит мне, что надо сделать. Прочитала я молитву над бутылкой с водой и бутылку им отдала. Только ушли они, как же худо мне сделалось! Злость такая на весь мир – мать крою на чем свет стоит, а она улыбается; наговори себе на воду, говорит, и выпей. А во мне внутри что-то кричит будто: – Не наговаривай, иначе – смерть!.. В полуобмороке я была, но мать меня за руку держала, и все-таки наговорила я; потом стала пить, так чуть не захлебнулась, но сразу полегчало, умиротворение пришло… Знаешь, как трудно было поначалу напасти все на себя брать, а позже поняла – я их у людей забираю, а Бог потом меня от скверны очищает.
   – И много у вас работы?
   – Много; и с каждым днем все больше. Места у нас гнилые.
   – Это как?
   – А так. Самое черное место в России, под Воронежем; а до Воронежа тут рукой подать.
   – И где конкретно?
   – Точно не скажу – не была я там, но где сливаются две реки – кажется, Хопер и Ворона. Страшное место – все «черные» оттуда питаются.
   – Никогда не встречал колдунов, ни черных, ни белых, – Леша пожал плечами, – как-то не верится во все это.
   – Не встречал… – баба Шура засмеялась, – встречал, да еще как; и встретишь, и будешь встречать! Они ж не пишут на лбу, кто они есть на самом деле.
   – А вы, значит, можете определить их?
   – Конечно, могу. И они меня могут.
   – Вы боретесь с ними, да?
   – Нет, миленький, бороться с ними посильней меня надо. Не знаю я таких в нашей стороне, чтоб бороться с ними – слишком черно вокруг. Я только убираю их поделки.
   – Баб Шура, вы извините, – Леша посмотрел на часы – хотя тема была довольно занятной, но до обеда ему надо было попасть в свой «черный» Воронеж, чтоб рассчитаться с водителями, – два часа уже, а мне в пять вставать – дела… интересно, конечно…
   – Коли так, – баба Шура посмотрела с сожалением и вздохнула, – давай я тебе постель дам… а дела, сейчас они для тебя выше всего кажутся, – и снова вздохнула.
   Когда Леша уже лег, дверь тихонько скрипнула.
   – Ты крещеный? – спросила баба Щура почему-то шепотом.
   – Нет.
   – Жаль. Но помогать надо всем, – она остановилась у постели, пошептала что-то, перекрестила и вышла, плотно закрыв дверь. Сладкая нега наполнила Лешино тело; глаза закрылись сами собой, и перед ним возникла бесконечная, розовая лента…

   Проснулся Леша ровно в пять на удивление свежий и отдохнувший; когда он вышел из комнаты, баба Шура уже возилась у плиты.
   – Баб Шура, сколько с меня за ночлег? – он зевнул.
   – Нисколько, – она махнула рукой, – ты ж не на завод приезжал – ты ж ко мне приезжал.
   – Это как?
   – А так, только пока не понял этого. Езжай с богом, и покрестись, как приедешь.
   – Ну, спасибо, – Леша пошел умываться. Баба Шура с ее байками осталась в прошлой мистической ночи, а на улице вставало солнце, пели птицы и, вообще, было светло и радостно. С крыльца гостиницы виднелся пруд. Глядя на него, Леша не мог понять, как можно было блудить здесь столько времени?..
   До Воронежа он добрался, когда спирт уже слили.
   – Сегодня ты опоздал, – засмеялся долговязый водитель.
   – Заблудился, – признался Леша, – отвык ночью ездить.
   – Ладно, – водитель соскочил с бампера своего «монстра», – все хорошо, что хорошо кончается. Бабки гони.
   Они залезли в кабину, и Леша достал деньги. Водитель пересчитал их и убрав в бардачок, высунулся в окно.
   – Колян! Залезай! Дело есть!
   Леша понял, что его миссия закончена и вылез из машины. Он совсем забыл, что Оля сегодня выходная, и приехав домой, удивился, когда она встретила его – опухшая, с черными кругами под глазами.
   – Лешенька, где ты был? – она уткнулась ему в грудь.
   – Заблудился, – он ласково обнял жену, – пришлось ночевать в Красноталье – есть такая дыра.
   – А позвонить нельзя было?
   – Сотовые там не берут – пробовал, – соврал он, – а откуда еще? Зато с народной целительницей познакомился – сейчас расскажу. У тебя поесть найдется?
   Его веселый голос стер их последний жуткий вечер; Оля смеялась, ведь всю ночь в ее голове крутились самые ужасные мысли, а разрешилась проблема просто и буднично; она поцеловала мужа в губы.
   – Мой руки; тут тебя со вчерашнего вечера ждет такой стол!
   …Какая ж она все-таки чудо… – с умилением подумал Леша, глядя ей вслед, – нет, про новую тачку говорить не буду – пусть это станет сюрпризом…
   На столе, кроме всего прочего, стояла бутылка водки, и выпив, Леша почувствовал, что смертельно хочет спать. …Конечно, я устал…или закончился заряд бабы Шуры, – он усмехнулся – здесь, в своей квартире ее россказни казались полным бредом.
   – Чего смеешься? – Оля смотрела, склонив голову на бок, улыбалась и в ее голосе больше не было тревоги.
   – Можно я немного отдохну, и потом буду рассказывать, а то почти сутки за рулем, – не дожидаясь ответа, Леша пошел в комнату; лег на диван и закрыв глаза, попытался представить розовую ленту, вчера принесшую ему столь замечательный сон, но лента получилась рваная, комканная, накручивавшаяся на ржавый барабан, который очень мерзко смеялся. Леша повернулся на другой бок и стал думать о работе, ведь теперь, кроме прежних обязанностей, у него появилась масса новых; казалось бы, сознание должно сконцентрироваться, но, как ни странно, он почти сразу заснул, посапывая ровно и спокойно.
//-- * * * --//
   – …Я люблю тебя до слез… – тихонько пел Александр Серов из колонок, разнесенных в разные концы зала – Юля часто ставила эту кассету, не думая, что песня уже, наверное, достала всех посетителей. Самой ей нравилась не столько она целиком, сколько именно эти слова, произносимые красивым и каким-то надежным голосом – за ними обязательно должны были следовать красивые и надежные отношения.
   …А мне их говорили лишь раз… – Юля ненавидела тот день. Чтоб отвлечься, она принялась разглядывать немногочисленных клиентов. Помятые мужики в правом углу не сильно привлекли ее – они приступили уже ко второй бутылке водки, а на закуску сэкономили два куска остывшей пиццы. …Жлобы, – Юля отвернулась. Ближе всего сидела молодая семья с сыном лет шести, но гораздо занимательнее была парочка у окна. …Интересно, на сколько хватит этого очкарика, чтоб удержать такую девочку?.. – ответ возник сам собой, – а все дело в бабках; если судить по лопатнику, которым он тряс, надолго…
   – …Ну, пошли!.. Мне надоело!.. – мальчуган, до того с упоением болтавший ногами, соскочил со стула и схватив за руки сразу обоих родителей, попытается сдвинуть их с места, но те, похоже, не хотели уходить, и тогда мальчуган, багровея от натуги, перешел на визг.
   Очкарик и его партнерша замолчали, повернув головы. …Да-да, прикиньте – и вас ждет то же самое, – злорадно подумала Юля в то время, как малолетний диктатор рухнул на пол, корчась в истерике.
   – Да уйми ты его! – грозно крикнул один из любителей водки с холодной пиццей, и отец, поспешно схватив свое извивающееся и вопящее чадо, потащил его на улицу; мать, красная от стыда, быстро последовала за ними.
   В окно Юля видела, как семейство, переругиваясь, двинулось к ближайшим домам, и решив, что они не вернутся, принялась убирать со стола. Парочка вернулась к беседе, мужики – к водке, будто ничего не произошло, и только Юля подумала:…Ох, не завидую пацану – папашка по заднице ему сейчас, точно, выпишет!.. Да и правильно, а то пуп земли – все должны плясать под его дудку! Но я своих детей бить не буду… а, может, их и вообще наказывать не придется – они ж будут всегда меня слушаться… Такая была у Юли невеселая игра; не веселая, так как после аборта врач сказал, что детей у нее не будет.
   Целую неделю после этого известия она просыпалась по утрам и начинала плакать – не то, чтоб ей очень хотелось ребенка, но когда-нибудь ведь захочется! В конце концов, просто будет надо, иначе какая нормальная семья без детей?.. Но постепенно острота грядущей потери прошла – жизнь-то, худо-бедно, продолжалась и не стоило гробить ее, страдая о том, что случится в необозримом будущем; так же можно ведь и с детства воображать собственную смерть. Юля успокоилась, решив, что не одна такая, и если у них с мужем будет настоящая любовь, то ребенка можно взять из детского дома. Вот, с тех пор она и стала прикидывать на себя роль матери, пока сознание не стало запускать механизм автоматически; оставалась самую малость – найти подходящего мужчину.
   Поправив стулья, Юля вернулась за стойку, перемотала кассету.
   – Я люблю тебя до слез… – снова запел Серов.
   …А вдруг сейчас войдет Он и влюбится в меня!.. Наверное, Юля все-таки была реальным человеком, потому что представила не Тома Круза и не Романа Абрамовича, а своего непосредственного шефа. Но никто не вошел. …Только так не бывает… нет, он, конечно, придет – за деньгами, – она вздохнула, – одна любовь была – и вся жизнь в хлам!.. Эх, Валерка, Валерка… Интересно, где ты сейчас?..
//-- * * * --//
   Валера устроился на пригорке, среди густых кустов с узкими листочками (как они назывались он не знал, потому что не забивал голову ерундой); прямо перед ним, в последних лучах заходящего солнца, блестели тонкие змейки рельсов и исчезали, огибая холм. На противоположной стороне полотна, вроде заблудившись среди трех берез, стояла печальная корова.
   …Нейтральная корова, – Валера усмехнулся, – гражданка мира… Дело в том, что справа, в паре километров находился полустанок с украинским пропускным пунктом и таможней, а слева, на том же расстоянии – аналогичные российские службы; где-то между ними, по идее, должна проходить государственная граница, но ее еще не установили, не решив пока, как делить земли некогда единого колхоза.
   Издав протяжный гудок, на горизонте показался жизнерадостный красногубый тепловоз, тащивший за собой длинную вереницу вагонов; перед поворотом он должен был сбросить скорость. Валера посмотрел на ближайший столб, имевший номер сто двадцать шесть, написанный черной краской.
   …Так, сегодня ждем одиннадцатый вагон… Он привык к подобному ожиданию, поэтому не волновался, хотя, если вдуматься, его действия тянули лет на десять строгого режима. Первые разы, да, он трясся от страха, но теперь все превратилось в щекочущее нервы приключение, которое неминуемо заканчивается хорошо – как в кино.
   Тепловоз проскочил мимо, замелькали зеленые бока вагонов. …Первый… второй… – каждый из них Валера провожал взглядом, – девятый… десятый… вот!.. Нерабочий тамбур на секунду распахнулся, оттуда вылетел рюкзак, и дверь захлопнулась. Поезд покатил дальше, стуча колесами и поднимая за собой волну теплого ветра, а пузатый зеленый мешок остался лежать возле столба. Оглядевшись, Валера выпрыгнул из кустов, подхватил совсем не тяжелый груз и скрылся вновь.
   …Ну, уж очень прозрачная у нас граница, – подумал он с издевкой, – даже не прозрачная, а призрачная – так, играют дяди в игрушки… с другой стороны, это же хорошо…
   Он выбрался уже на другой стороне зарослей. Дальше начинался самый опасный участок – луг, который просматривался со всех сторон; только, к счастью, никто его не «просматривал», сосредоточив внимание на законопослушных дураках, часами торчавших в душных купе и испуганно отвечавших на идиотские вопросы, типа, не завалялось ли у них в багаже немножко наркотиков или какой-нибудь ствол.
   Валера шел быстро и не оглядываясь – а на что здесь смотреть? Что тут могло измениться за неделю – те же невидимые птицы пересвистывались в тускневшем безоблачном небе; жужжали те же пчелы, собирая урожай с блеклых полевых цветов; те же бабочки метались под ногами, выныривая из чахлой травы. Ему надо было лишь тупо пройти хорошо знакомую дистанцию и успеть на станцию к двум часам ночи, чтоб сесть на поезд, уже миновавший границу (со своими длинными баскетбольными ногами Валера еще ни разу не опоздал на него).
   Через пять километров луг резко обрывался и начинался лес. Раздел выглядел настолько четким, что Валера давно пришел к выводу – никакой это не луг, а бывшее поле какого-то бывшего колхоза. Впрочем, не важно, сеяли здесь что-либо раньше или нет – важно, что сгрудившиеся в беспорядке дубы и клены могли скрыть целую роту диверсантов, если б украинские власти надумали послать таковых.
   Уйдя на несколько десятков метров в лесной сумрак, Валера остановился – первый этап остался позади и можно было во благе покурить, присев на приметный, поваленный давнишней бурей ствол. Веселые дневные птицы постепенно смолкали, зато проснулся целый оркестр цикад, накрыв луг своей сумасшедшей симфонией; от нее звенело в ушах, и Валеру это раздражало. Докурив, он пошел по узкой тропинке, забиравшей вправо, и звон стал стихать – в него уже полноправно вплетался треск ломавшихся под ногами веток, какие-то еле слышные писки; пару раз противно вскрикнула птица – Валера даже вздрогнул от неожиданности, но звук не представлял опасности, и обматерив мерзкую тварь, он двинулся дальше.
   Когда Валера остановился во второй раз, было уже совсем темно, но дорогу он знал практически наизусть и перед заключительным марш-броском всегда отдыхал под толстым кряжистым дубом; закурил, удобно привалившись к стволу, и тут в привычной тишине раздалась длинная, переливающаяся неподражаемыми звуками трель. Валера вскинул голову – неизвестная птица сидела где-то рядом, но он ее не увидел.
   Вокруг будто стало еще тише, и лишь завораживающий трепетный голос разливался колыбельной уснувшему миру; неожиданно ему вторил другой, третий… Звуки смешались, как если бы сотни исполнителей выводили разные мелодии на одном и том же инструменте. Музыка леса обрушилась в опустошенное сознание; Валера закрыл глаза, и голова закружилась от сладковатого запаха сырости и гнили, которого он не замечал раньше; захотелось упасть на землю, вдыхать наполненный дурманящими ароматами воздух, слушать и слушать без конца; хотелось жить этой ночью, и чтоб ничего больше не было – ни впереди, ни позади… только, к сожалению, это единственное мгновение называется смерть, а умирать Валера не собирался.
   Возникла сумасшедшая мысль: …А ведь я мог бы сейчас учиться в институте, иметь любимую девушку и быть таким, как все… да, как все!.. Если б продюсер, не дал мне тогда кассету… нет, кассета – фигня… если б я не показал ее Юльке… нет, это то же фигня – если б Винт не принес наркоту, а Танька не завела всех… как же все это срослось?.. Сейчас, по прошествии лет, Валере казалось, что тот кошмарный вечер был тщательно спланирован, кем-то сверху. …Да нет, сверху нет никого; это мог сделать только продюсер, этот Евгений Глухов – ему же была нужна Юлька. Если б я сейчас встретил его, то убил бы!.. Но с того, единственного раза они ни разу не встречались, хотя Валере до сих пор казалось, что продюсер находится рядом и контролирует все его действия.
   …Ведь я был влюблен в нее, а она, в меня… только происходило это в какой-то другой жизни… Валера глубоко вздохнул, и каждая клеточка почувствовала чудо – пока мир спал, убаюканный прекрасной песней, он сумел украсть маленький кусочек сказки; только сказка эта не имела счастливого конца.
   Валера с ненавистью вспомнил, как они снимались – нет, не в тот вечер, а потом, когда стали зарабатывать на жизнь. Сколько дублей пришлось сделать, пока он научился вынимать член так, чтоб было видно семяизвержение; как орал худой волосатый режиссер, требуя раскованности… а какая раскованность, если вокруг стоит восемь человек и смотрят, отпуская шуточки!..
   С тех пор Валера навсегда вычеркнул из лексикона слово «любовь», возненавидел женщин, и Юльку в первую очередь, потому что у нее все получалось с первого раза и с любым партнером. Тогда он ушел из «кино»; сунулся в настоящий баскетбольный клуб, где игрокам платили зарплату, но, оказалось, что играет он слишком слабо. Валера тогда почувствовал себя никому не нужным, кроме, пожалуй, матери, но после всего произошедшего, возвращаться домой не хотел, а деньги катастрофически заканчивались…
   Однажды он ночевал на вокзале, и незнакомые парни попросили его отвезти в другой город самую обычную сумку, причем, заплатили сразу; пусть не много, но и работа ведь была не ахти какая; это было даже интересно – путешествовать за чужой счет. Так повторялось несколько раз, а когда Валера узнал о содержимом тех сумок, вариантов оставалось только два, либо продолжать работать, либо сесть.
   Нет, не страх толкнул его к принятию решения – страх можно было побороть, но какая-то непреодолимая сила подсказывала, что в этом промысле нет ничего страшного, ведь если люди хотят чего-то, они должны это получать. Эта же сила не давала сознанию сбиться с намеченного курса и снова нырнуть в нищету праведной жизни; да плюс еще ореол романтики!..
   Это все проклятые птицы разбудили глупого пацана-девятиклассника, который любил девочку-отличницу и мечтал стать профессиональным баскетболистом…
   Птицы постепенно смолкли, оставив после себя тишину, тяжелую и гнетущую, почти мертвую. Встав, Валера поправил рюкзак и быстро пошел дальше – он просидел слишком долго и теперь надо было спешить.
   Похоже, сама природа не выдержала жуткой тишины, потому что очень скоро послышался стук колес, замигали огни и диспетчер объявил что-то своим каркающим голосом – Валера даже не заметил, как вышел к станции.
   Городок лежал по другую сторону железнодорожного полотна – там светились редкие фонари, туда уходила ажурная сетка пешеходного моста, а здесь лишь извивалась узкая тропинка, упираясь в рельсы. Валера посмотрел на часы – до поезда оставалось сорок минут.
   Вокзал был маленьким и старым; таким старым, что на перроне еще висел колокол. Когда, проходя мимо, Валера тронул его рукой, колокол недовольно тявкнул. В крохотном зале ожидания дремали люди, обнимая мешки и сумки, уткнувшись в грязные руки, и снилось им, наверное, что-то хорошее – без этого вокзала, без опостылевшего багажа и вечных забот о билетах.
   Валера вошел в кассу и остановился – тусклая лампочка не освещала даже этой комнатки, потому закрытое окошко сливалось с темной стеной, и было не понятно, чего там толпятся люди; они молчали, или, возможно, спали стоя, экономя силы для одного решительного броска – за билетом.
   …Я везу груз как раз таким, тупым и отмороженным дебилам… а другого им и не надо – они по жизни пребывают в прострации… Усевшись на подоконник, Валера докурил начатую на улице сигарету и бросил «бычок» на пол, но это никого не возмутило; склонив голову к драгоценному рюкзаку, он закрыл глаза, успокоенный, что все будет хорошо; что завтра он положит в свой тайник три штуки баксов и будет отдыхать целую неделю.
   В тишине послышался звонкий стук каблучков, и нехотя подняв тяжелые веки, Валера увидел в центре зала два силуэта.
   – Спят, как мухи, – произнес мужской голос.
   – А мы разбудим их и спросим, когда паровоз на Воронеж, – задорно ответил женский и добавил тише, – а ты иди…
   – Я же сказал, что поеду с тобой!
   – А я сказала, не поедешь! Ты мне не нужен, понял?
   – Нет, поеду!
   – Нет, не поедешь! Тебе что, морду разодрать?
   – Все равно я тебя трахну!
   Парень наступал, девушка отступала; Валера подумал, что не хватает только вмешательства милиции в шумные разборки.
   – Слышь, ты, – он спрыгнул с подоконника, – тебе не ясно сказали? Пошел вон.
   Девушка удивленно повернулась к нежданному заступнику, но не успела ничего сказать, потому что Валера схватил ухажера за шиворот и толкнул так, что тот, споткнувшись о порог, вылетел на улицу.
   – Крутой, да?.. – оказавшись на безопасном расстоянии, парень приободрился, – да я сам, типа… иди, вот, сюда!
   – Убью ведь, сука, – Валера сделал шаг вперед, и парень трусливо исчез в темноте.
   На всякий случай, Валера вышел следом и остановился под фонарем, наблюдая, не привлек ли скандал излишнего внимания, но вокруг лишь слонялось несколько скучающих пассажиров.
   – Меня зовут Зоя, – послышалось сзади, и Валера обернулся.
   Теперь он мог рассмотреть девушку: цветастая блузка с огромным бантом, брюки в черно-белую полоску и маленькие белые босоножки на огромной платформе – вся эта пестрота скрадывала заурядное лицо, которому вполне соответствовали не промытые волосы.
   – Ты тоже на Воронеж?
   – Да, – Валера закурил и хотел отойти, но Зоя положила ему на плечо руку, легкую и тонкую, с ярко красными ногтями.
   – А даме? Чувствую, ты – отрывной парень…
   Валера достал сигарету. Зоя протянула руку, и на сгибе стали видны синие вздувшиеся вены с мелкими точками.
   – Девочка, торчки меня не интересуют, – он пошел, было, обратно к кассе, но девушка остановила его.
   – А мне кажется, что ты принесешь мне счастье…
   – Чего я принесу? – Валера скорчил недовольную гримасу. Нет, наверное, как и все люди, он хотел бы приносить счастье, но с того злополучного дня, когда взял кассеты, ничего у него не получалось, ни разу.
   – Я тебе нравлюсь? – спросила Зоя.
   – Чем же мне может нравиться наркоша?
   – Ну, просто, – Зоя пожала плечами, – я ведь тоже человек. Знаешь, а если кто-то просто нравится, то так начинается любовь.
   – Слушай, девочка, – Валера усмехнулся, – люди спят друг с другом, покупают друг другу всякую хрень…
   – Извини, – перебила Зоя со вздохом, – глупость сморозила. Сама знаю, что любви нет… или я ее не встречала, – она хотела еще что-то добавить, но в это время в зале послышался шум, и мгновенно проснувшиеся люди, как ночные бабочки, устремились на огонек распахнувшегося окошка кассы.

   То, что они оказались в одном купе, было вполне логично, но почему только вдвоем, осталось для Валеры загадкой – наверное, кто-то опять это спланировал и так случилось. Обняв драгоценный рюкзак, он устроился у окна, глядя, как сначала исчез крохотный вокзал, а потом, с методичностью падающих капель, замелькали фонари, на миг освещая сумрачные деревья и поросший травой откос. …Навязалась на мою голову, – подумал Валера, – знала б, что я везу… этого ей на всю жизнь хватит – благо, у наркош она не слишком длинная…
   – Если ты скажешь, я брошу, – Зоя пересела на его полку.
   – А я тут причем? – повернувшись, Валера увидел, что девушка медленно тянет конец банта и тот распадается на две широкие ленты.
   – Ты хочешь меня? – прошептала она.
   Валера смерил сумасшедшую попутчицу взглядом – он и сам не знал, чего хочет; с одной стороны, женщин в его жизни было не так уж много – не умел он с ними общаться, потому что сразу вспоминалась тесная комнатка «киностудии», но, с другой, разве это женщина – кто знает, с кем она спала ради дозы?..
   …Не хватало еще подцепить СПИД, – Валера усмехнулся, но ложбинка, до того прятавшаяся под бантом, притягивала взгляд. Похоже, Зоя заметила это и сказав по-деловому:
   – Презервативы в сумочке, – принялась снимать брюки.
   …А куда ж без них-то?.. – пока Валера копался в куче дешевой косметики, Зоя успела снять с себя все и гордо встала посреди купе, демонстрируя товар лицом. …А ничего, – решил Валера, – жаль, что наркоша; врет, что бросит – с этого не слезают; уж я-то знаю – много я их видел всяких разных…
   – Ну, что ты смотришь? Давай, помогу, – присев на полку, Зоя принялась расстегивать Валерины джинсы.
   …Откуда она взялась? Чего ей надо?.. Они уже барахтались на узкой полке, но эта мысль прочно засела в голове, поэтому все произошло очень быстро и как-то скомкано. Повернувшись на спину и прижав к себе девушку, чтоб та не свалилась на пол, Валера сказал:
   – А теперь расскажи о себе.
   – Оно тебе надо? – Зоя закурила, и Валера последовал ее примеру, – я, может, хочу все забыть и только любить тебя…
   – Надо.
   – Ладно, – девушка вздохнула, – мать погибла, когда мне было десять лет – ее сбила машина. Отец женился второй раз; мачеха меня доставала, и я ушла из дому. Закончила училище; устроилась сестрой в психушку… Знаешь, какие они страшные?.. Но все равно такие же, как мы – мне исполнилось восемнадцать, и им столько же. А как они смотрят!.. Кажется, никакие они не психи, и все понимают – знаешь, самой можно с ума сойти… был один – Коля. Он всегда молчал; просто лежал и смотрел на меня, а когда умирал, сказал совершенно отчетливо: – Поцелуй меня. Понимаешь, за все время он только это и сказал! И смотрел… В то дежурство со мной случилась истерика – мне вкололи что-то… ну, из сильных, и мне понравилось – так общаться с ними было легче. Тогда все и началось… – Зоя замолчала и вдруг спросила, – тебе важно, какой ты у меня?
   – По барабану.
   – Это хорошо, – она улыбнулась, прикрыв глаза, – но клянусь – ты будешь последним. Я уже давно видела тебя во сне, а сегодня, вот, встретила…
   …Не мудрено, что наркоманке снится наркокурьер – очень удобно; все всегда под рукой, – Валера усмехнулся.
   – Ты чего? – Зоя подняла голову, – честно, я полюбила тебя, и я брошу дурь – я буду лечиться!.. Не веришь?
   – Не верю, – докурив, Валера потянулся за новой сигаретой. Собственно, он также не особо поверил в жалостные истории о погибшей матери и влюбленных психах. …Почему ж она выбрала меня, а не захотела отдаться, например, уроду, который провожал ее? Сны она какие-то видела… да ей же без разницы с кем!.. А, может, она «засланный казачок»?.. Но чей – ментов или свои проверяют, не начну ли я торговать сам? Вот вопрос вопросов, а вся эта любовь…
   Зоина голова давно успокоилась на его руке. …Небось, притворяется, что спит, – Валера отвернулся, глядя на мелькавшие снаружи фонари, – надо валить отсюда – береженого бог бережет. Скоро утро – доберусь до города, либо на перекладных, либо на автобусе…
   Фонари стали мелькать реже, и, в конце концов, один из них, нестерпимо яркий, завис перед самым окном, выхватив из тьмы серый потрескавшийся асфальт, пустую скамейку и закрытый на ночь киоск; вдали послышались сонные голоса. Валера знал эту станцию, такую же маленькую, как и та, где они садились – поезд стоял здесь две минуты, а надо было еще успеть одеться. Он вытащил руку, но Зоя сразу встрепенулась – похоже, она, и правда, притворялась.
   – Ты куда?
   В ее взгляде читался абсолютно искренний страх, и Валера соврал, причем, совершенно глупо:
   – Покурить.
   – Кури, – наверное, она все поняла, потому что на глазах появились слезы, – ты хотел уйти, да? Но ты ж сам просил рассказать… ты говорил, что все неважно… почему тогда?..
   В этот момент поезд тронулся и все, действительно, стало уже неважно. Валера взял сигарету, а Зоя, успокоившись, крепко обхватила его руками и снова закрыла глаза.
   …Что ж с ней делать? – курить не хотелось, и он затушил сигарету о забытый кем-то журнал, – лучше всего, конечно, убить, но я не смогу – все могу, а, вот, убить человека… Но надо же от нее избавиться!.. А вдруг уже поздно? Вдруг она будет пасти меня до вокзала, а там ждут другие?..
   – Только не уходи, – Зоя сонно улыбнулась, – я все смогу, потому что люблю тебя. Спи, любимый…
   …А, может, никакой она не «казачок»?.. И все равно – что с ней делать? Мне ж надо передать груз… Любит она, дура… Но, в конце концов, усталость взяла свое – так и не найдя ответа, Валера задремал.
   Спал он всегда чутко, поэтому когда поезд дернулся, и монотонный стук колес сменился тишиной, резко поднял голову. Рассвело, и за окном виднелся родной воронежский перрон. Это был другой мир, отличный от вчерашнего, где Валера сидел под деревом, слушая птиц – в этим мире висели мрачные тучи с сотнями тонн не по-летнему холодной воды, и люди, сновавшие за окном, тоже выглядели мрачными и недовольными. Однако все это не имело значения. …Надо избавиться от нее!.. Стоп! Поезд-то проходящий! А пусть едет дальше – ей-то все равно…
   Валера встал, но недостаточно осторожно, потому что Зоя проснулась; села, испуганно озираясь по сторонам.
   – Приехали, – объявил он, быстро одеваясь.
   – Но ты ж не бросишь меня? – девушка поймала его руку, – подожди, я с тобой! – она схватила ворох одежды. Что она искала, непонятно, так как уже по несколько раз брала, и трусы, и лифчик; руки ее при этом дрожали, на щеках появился нездоровый румянец, зрачки расширились.
   – Что, хреново? – догадался Валера.
   – Да, – она прекратила бесполезные поиски и бессильно сложила руки, – слушай, найди мне дозу, а?
   – Вчера ты, кажется, собиралась бросать, помнишь?
   – Помню, – Зоя вздохнула, – но не так же сразу – надо устроиться в клинику; а до этого я умру. Я не хочу, чтоб ты видел… ну, найди… ну, пожалуйста…
   Момент был самый подходящий для выяснения правды, и Валера спросил:
   – А с чего ты решила, что я имею отношение к дозам?
   – Ты не имеешь, но ты ж можешь узнать! – она вскочила, цепляясь за него; одежда кучей упала на пол. Валера смотрел на отвисшую грудь, кучеряшки на лобке, и это не вызвало никаких желаний – скорее, наоборот, потому что в ее глазах уже творилось безумие, – ты ведь сильный… добрый… ты ведь заступился за меня…
   – Воронеж! – в дверь громко постучали, – вы что там, спите? Через десять минут отправляемся!
   – Давай, быстро! – оттолкнув девушку, Валера поднял с пола одежду, – одевайся!

   Уже сидя в такси, он думал, почему просто не выскочил из купе, оставив все разборки ментам, но так и не смог понять; обернулся – Зоя свернулась калачиком на заднем сиденье и дрожала, стиснув зубы. …Наверное, потому что она назвала меня добрым – давно мне никто не говорил этого… и все-таки я дурак – вдруг таксист поймет, что с ней, и сдаст нас? Погореть из-за идиотки… – он взглянул на водителя, но того интересовала только дорога, да еще новости «Русского радио», потому что он все время подстраивал приемник, – отвезу ее туда и оставлю… да она сама не захочет уходить – там же дурь постоянно!..
   Покружив по городу, машина, наконец, остановилась на улочке с выщербленным асфальтом и покосившимися частными домами. Зое к тому времени стало совсем плохо, и предупреждая ненужные вопросы, Валера усмехнулся.
   – Вот так у нас девушки бухают – прикинь, сколько она выжрала вчера, – это было хорошее объяснение, ведь пить закон не запрещал, да и каждый русский знает, что такое похмелье.
   – Да уж, – взглянув в зеркало, водитель вздохнул, – это все демократия – раньше таких закрывали на пятнадцать суток, а если не помогло, определяли в ЛТП; тогда умели бороться… – водителю было за пятьдесят, и он до сих пор уважал социализм.
   – Ничего, – Валера открыл дверь, – сейчас она свое получит.
   Зоины глаза закатились, ее всю трясло, и с трудом вылезши из машины, она вцепилась в Валеру побелевшими пальцами.
   – Иди! – он толкнул девушку к забору, за которым виднелся низкий, словно приплюснутый, дом. Дождавшись, пока таксист уехал, Валера втащил свое «бесплатное приложение» на крыльцо и постучал. Дверь открыл человек в длинном черном балахоне.
   – Подождите, – произнес «балахон», – господин Магистр занят – он не может прервать ритуал посвящения.
   – Пусть посвящает. Ширните ее, а то не ровен час, помрет, – он толкнул Зою в объятия «балахона»; к девушке вдруг вернулись силы – скорее всего, последние.
   – Дай мне дозу! Слышишь! – она месила кулачками черную материю, из глаз покатились слезы, – ну, дай же!.. – в уголках рта появилась пена.
   …И я вчера трахал ее?.. – ужаснулся Валера, а «балахон» засмеялся и заломив Зое руку, потащил ее вглубь дома. Она обернулась, собираясь что-то сказать, но «балахон» поддал ей коленом под зад и потащил дальше.
   Валере не было жаль ее, поэтому он отвернулся, наблюдая из коридора за происходящим в соседней комнате – шторы там были плотно задернуты и горели свечи, освещая дрожащим пламенем пентаграммы и жуткие рожи, нарисованные на стенах; на полу сидели человек двадцать в черных одеждах, а в центре стоял человек в красном балахоне, держа в руке книгу. Валера знал, что это и есть Магистр. Протяжно завывая, он произносил заклинания, в которых отчетливо слышалась лишь последняя фраза: – Приди, Сатана!.. Ее дружно подхватывали сидевшие на полу, в едином порыве вскидывая руки. Когда Магистр закончил читать, по комнате пополз отвратительный запах серы. Все устремили взгляды в дверной проем – откуда, из полумрака, появился перевернутый крест в человеческий рост.
   – Прими наши души, зверь, безраздельно, и испей их до последней капли! – воскликнул Магистр, молитвенно складывая руки, – мы – слуги твои, мы – рабы твои!..
   Он стал обходить каждого из посвящаемых и резать ему руку, собирая кровь в чашу; потом все распластались перед крестом, завывая на разные голоса, а Магистр подошел к Валере.
   – Прости, служба, – он игриво подмигнул, – пойдем, решим наши дела земные.
   Они прошли в комнату, где прямо на полу спала Зоя.
   – Это еще кто? – удивился Магистр.
   – Это я привел – бонус, так сказать, – Валера засмеялся, – оставь себе; за ширево она тоже вступит в вашу секту.
   – Ладно, но!.. – Магистр поднял палец, – знаешь, по нашей вере, женщины – существа низшие; на них лежат все грехи рода человеческого, поэтому понимаешь, что ее ждет?
   – Меня не волнует, хоть затрахайте ее до смерти, – Валера кинул к ногам Магистра рюкзак, – держи товар.
   – Вот это интереснее, – тот присел, изучая аккуратные пакеты с белым порошком.
   – Попробуй, а то вдруг фуфло, – посоветовал Валера, но Магистр усмехнулся.
   – Пусть дегенераты пробуют, а будет фуфло, сам знаешь – следующий раз живым отсюда не выйдешь. Сейчас принесу, – забрав рюкзак, он вышел и вернулся с кейсом; открыл его, демонстрируя пачки долларов, – считай, а то, может, тоже фуфло.
   Валера наугад пролистал несколько пачек и с сожалением подумал: …А мне достанется всего три штуки… Но даже мысли забрать деньги и скрыться у него не возникло, ибо это означало быструю и неминуемую смерть.
   – Не буду я ничего считать; мое дело курьерское, а если что не так, с боссами будешь разбираться.
   – Правильно, здесь не МММ – мы не кидаем, – повернувшись так, чтоб Валера не видел его рук, Магистр набрал код замка, – готово. Поедешь? Или, может, посмотришь службу?
   – А что, – Валера пожал плечами, – даже забавно.
   За время совершения «сделки» в общей комнате появился столик; на нем что-то лежало, но из коридора трудно было разглядеть, что именно, и тут появился Жрец (Валера знал его, так как пару раз тот замещал Магистра при передаче товара) – он держал на руках младенца, и продолжавшие выть перед крестом посвященные сразу замолчали.
   Сначала Валера решил, что это кукла, но младенец пошевелил ножкой; сил кричать у него, похоже, не осталось, однако он был жив. Жрец положил ребенка на столик, произнес заклинание и вскрыв грудь одним движением ножа, вынул сердце. Валере стало дурно – он никогда не видел так близко, чтоб убивали человека, пусть даже крошечного, а Жрец с победным кличем поднял окровавленную руку с кусочком плоти; все вновь завыли, и тогда он, искрошив сердечко ножом, бросил «гуляш» в чашу с кровью. Потом все пили из чаши и возгласы: – Приди, Сатана! становились все громче, все истеричнее.
   – Понравилось? – Магистр подошел в Валере.
   – Я чуть не сблевал.
   – Сблевал… непосвященные тут теряют сознание, так что, ты, молодец.
   – Слушай, а где вы их берете? В смысле, младенцев.
   – Покупаем за умеренную плату, а что? – Магистр пожал плечами, – это отказники; они никому не нужны, кроме Сатаны.
   – А ту, что я привел вы убьете? – неизвестно к чему вспомнил Валера.
   – Понимаешь, мы не убийцы – мы приносим жертвы, а она для этой цели не годится – жертва должна быть чиста, поэтому сначала с ней надо провести определенный ритуал.
   – Какой?
   – Да трахать ее сейчас будут все подряд!.. Только так она поймет место женщины в этом мире; если после всего останется жива, значит, пройдет обряд очищения, и вот тогда… – Магистр сделал паузу, – тогда мы можем, либо принести ее в жертву, либо принять к себе – смотря какое будет знамение. Но, – он покачал головой, – сколько девиц к нам ни попадало, пока еще никто не доживал до конца очищения – столько на них грехов, что очиститься невозможно. Хочешь посмотреть процесс?
   – Честно говоря… – Валера не договорил, потому что в комнату втащили совершенно голую Зою; видимо, доза вернула ей силы и разум, потому что она истошно визжала, кусалась, царапалась, при этом пытаясь разглядеть кого-то в восторженно оравшей толпе. Валера догадался, кого она ищет, и на всякий случай сделал шаг назад – обзор отсюда был хуже, но он и так представлял, что последует дальше; ему вспомнилась ночь, купе, слова, которые она говорила…
   – Слушай, – он тронул Магистра за плечо, – может, не надо?
   – Что, значит, не надо? – тот удивленно повернул голову, – раз она попала сюда, то уже принадлежит Зверю; тут я не властен – только он сам может отменить обряд. Вот, если явится сюда…
   Валера увидел, как лицо Магистра побледнело, и глаза полезли из орбит; взглянул на улюлюкающую толпу, сбрасывавшую с себя одежду, на Зою, тщетно пытавшуюся вырваться (лицо у нее было в крови), и… в углу стояла тень, постепенно обретавшая черты человека с козлиной головой! Магистр рухнул на колени, причитая на своем тарабарском языке; в ужасе Валера повалился рядом, но поскольку заклинаний не знал, просто простер вперед руки.
   …Неужто сам Сатана?! Но тогда существует и Бог!.. – мысль молнией расколола сознание, и образ Бога затмил черную тень; бросив кейс, Валера ринулся в гущу тел, однако остановить безумие толпы одному человеку не под силу, даже если он вдруг поверил в Бога. Валера почувствовал жгучую боль в виске; в глазах потемнело и он упал…
   Магистр решился поднять взгляд, лишь когда женский пронзительный голос стих совсем, а в голосах мужчин стали различаться обычные человеческие слова – похоже, посвященные оказались не достаточно «посвященными», чтоб лицезреть видение, и тупо исполнив обряд, пребывали в полном неведении относительно свершившегося чуда.
   Ритуальный столик был перевернут, жертвенная чаша разбита, везде валялись черные одежды, и среди этого хаоса, блаженно улыбаясь, бродили, сидели, лежали обнаженные мужчины и лишь два тела… даже со своего места Магистр определил, что это мертвые тела – женское, с грудью без сосков и выколотыми глазами, плавало в луже крови; и мужское – в джинсах и клетчатой рубашке, уткнулось лицом в грязный пол.
   Магистр поднялся с колен, отряхнулся; он решил ничего не рассказывать пастве – все равно никто не поверит, а авторитета у него и так хватало с лихвой; да и ни свидетелей, ни доказательств факта явления Сатаны не осталось. Он оглянулся – кейс валялся в углу. …Это главное, – подумал он, – а курьера другого пришлют – бабки-то они не бросят; а не пришлют, так и еще лучше…

   …Не может быть!.. Эти дегенераты даже не заметили моей поделки, а гребанный Магистр заметил, но не остановил их! Но я ж посылал ему сигнал! Как это?.. Женя сидел в кресле, привычно вытянув ноги и свесив голову на грудь, но мысли метались в голове совсем не привычные. Он был настолько растерян, что даже не открывал глаза, надеясь – вдруг все вернется и начнется сначала, по его сценарию. Хотя что могло вернуться, если курьер Валера был мертв – реально мертв, а оживить человека не могла даже Елена Борисовна.
   Женя потер виски, в которых пульсировала боль, и только после этого решился взглянуть на окружающий мир, который ничуть не изменился – тот же кабинет с той же мебелью, то же мрачное небо за окном; это успокаивало, и сразу вернулась способность мыслить логически. …В принципе, ничего страшного не произошло, – решил он, – просто я выяснил предел своих возможностей… или я допустил ошибку?.. Или Елена мне чего-то не договаривает?.. Столько вариантов, а ведь это важно – что именно произошло…
   Стоп! Есть еще вариант – может, Оксанка стала плохо работать с тех пор, как я позволил ей заниматься собственной практикой?.. С другой стороны, все, вроде, логично – там она общается с людьми, которые сами раскрываются перед ней и можно «обсасывать» их как угодно – тупо бродя по улицам такого не сделаешь. Если только… если только она не все отдает мне?.. А это возможно! Похоже, пора отлупить ее реально, чтоб вспомнила, кто в доме хозяин… нет, но кучка фанатичных уродов и я! Я!!.. А им все по фигу!..
   Надо с этим разобраться… Подойдя к столу, Женя закурил и уставился в окно, наблюдая, как холодный ветер пытается до срока прогнать лето, но люди по-прежнему щеголяли с короткими рукавами, пихали в багажник мангал, собираясь на природу. …Ветер, ветер, ты могуч; ты гоняешь стаи туч… – Женя усмехнулся, – а, может, все это нелепая случайность и не стоит придавать ей значения? Хорошо бы поговорить с Еленой, только стоит ли?..
   Женя вздрогнул от резкого звука, но сообразил, что это всего лишь его собственный телефон; увидев на дисплее «Ел. Бор», подумал: …Черт, как она быстро реагирует! Когда все идет гладко, почему-то ни хрена не звонит…
   – Не хочешь поговорить? – спросила трубка, как показалось Жене, насмешливо.
   – Хочу, – а что он мог ответить? Послать?.. Так себе дороже выйдет – это Женя понял уже давно.
   – Ну, так приезжай.
   По дороге Женя думал, как покорректнее сформулировать свои сомнения, но ничего формулировать не пришлось.
   – Ты что, в детстве не наигрался в волшебников? – спросила Елена, усевшись на диван и закинув ногу на ногу, – захотел примерить обличье Сатаны? Допустим, умеешь ты создавать энергетические сгустки и перемещать их в пространстве, но зачем тебе эти внешние эффекты?
   – Хотел попробовать, смогу ли…
   – Что попробовать? Сколько раз я тебе говорила – мы должны быть незаметны! Демонстрируя Сатану, ты одновременно пробуждаешь и веру в Бога, неужели не ясно? Да, мы можем свернуть этот мир в одночасье, как сделали наши предшественники в семнадцатом году, но мы-то умнее – мы учимся на ошибках! Человеческая жизнь должна течь естественно – люди должны считать, что сами принимают решения, понимаешь? Никто не должен даже догадываться, что ими управляют. Откуда такая бравада? Ты хочешь, чтоб о твоих дурацких экспериментах писали в газетах, как о загадочных физических явлениях, и ученые полезли их изучать? Учти, они до чего-нибудь докопаются и пострадаем мы все. Ты хочешь кончить жизнь в психушке?..
   – Нет, – Женя ощущал себя двоечником, в очередной раз не выучившим урок, – я ж говорю, хотел попробовать…
   – Да нет никакого «я»! Есть «мы», которые должны четко следовать избранному предназначению! За это нам даются материальные блага. Допустим, ты еще не раскрутился – ну, так работай, и будут у тебя, и яхты по сто метров длиной, и собственные острова… – прикурив, она глубоко затянулась, – но ты ж хочешь давить людей еще и на мистическом уровне! Ты что, вообразил себя Богом или Дьяволом?.. Не важно, кем из них!.. Нет, мой милый, ты – простой смертный, и всем, что у тебя есть ты обязан мне и своей «чужестранке», и не пытайся прыгать выше головы! Ты понял?
   – Да, – Женя опустил голову.
   – Ну и хорошо, – Елена наконец-то улыбнулась, – не переживай – данный случай не попадет, ни в газеты, ни на телевидение; все там были под кайфом, а Магистр афишировать свои сатанинские мессы не станет… Но, вообще, ты – молодец; с водкой у тебя идет нормально, и с эротическим такси ты хорошо придумал, Наташа твоя умница… ладно, чтоб закрыть сегодняшнюю неприятную тему, скажи – ты действительно хотел оценить свои возможности или тот Валера был дорог тебе, как память о первом деле и тебе стало жалко его девку?
   – Сам не знаю, – Валера пожал плечами. Почувствовав, что гроза миновала, он успокоился, – наверное, первое…
   – В таком случае вынуждена тебя огорчить, – Елена затушила сигарету, – один на один ты хорош, но работать с толпой у тебя никогда не получалось; так, были редкие всплески… да если б ты мог работать с толпой, то занимался б не проститутками и левой водкой, а заседал в Государственной Думе! Пойми, увлечь людей не сложно, а, вот, объяснить им потом, почему в результате ты получил все, а они ничего, и при этом чтоб тебя не уничтожили – это великое искусство, которым обладает не каждый из нас. Надо посеять в общественном сознании уверенность, что их беда – вовсе не беда, а счастье, которого они пока не понимают, но не хватит тебе на это энергии, и твоя «чужестранка» не поможет! Кстати, как там она?
   – Нормально. Открыла салон; ну, гадает, колдует, типа…
   – Молодец, – Елена кивнула, – отличный вариант снимать все защиты; как ты знаешь, я сама иногда этим промышляю.
   – Я что хотел спросить, – Женя устроился поудобнее, – ты сказала, что работать с толпой у меня не получалось никогда. Что значит – никогда? Я ж и не пробовал – я ж не был начальником.
   – Ты просто не помнишь, потому что давно это было, – Елена хитро прищурилась, – а хочешь взглянуть одним глазком?
   – Конечно, хочу!
   – Ладно, – Елена махнула рукой, – хотя такие вещи не приветствуются, но ради твоего воспитания, сделаю исключение. Расслабься и закрой глаза; представь огромный черный шар…
   – Почему именно черный шар?
   – Черный шар – это наше прошлое.
   – Ладно, – в задании не было ничего сложного, ведь в повседневной работе Женя каждый день представлял не только статичные предметы, а реальных людей и моделировал их взаимоотношения, а тут-то – фигня какая!..
   Едва он закрыл глаза, шар возник сам собой – гладкий, блестящий. Женя мысленно облетел вокруг него, и шар стал раскрываться, будто цветок, и при этом появились запахи. Такого с ним еще не бывало – Женя ощутил себя в той, то ли выдуманной, то ли позабытой реальности. Порыв ветра принес невыразимое словами состояние чистоты и радости, наполнившее организм; потом из клубившегося над землей тумана проступили очертания деревянных башен и крепостных стен, скрывавших зеленоватые крыши теремов. Туман продолжал редеть…
   Женя каким-то образом знал, что дорога, лежавшая перед ним, называлась Смоленской. Справа возвышалась церковь Алексея-божия человека; за ней Великие ворота, а чуть дальше – Свиные и Покровские; в центре блестел куполами Собор Живоначальной Троицы. Он знал этот город!.. Но не любил его.
   Остатки тумана распались на крохотные облачка, которые стали набирать цвет, постепенно превращаясь в человеческие фигуры; поначалу они оставались статичными, замерев в самых невероятных позах, и их было много, одетых в кафтаны, с мечами и луками; они не походили на войско, но все были вооружены…
   Порыв ветра принес сизый древесный дым и запах гари – это вспыхнуло Полонице у Успенского монастыря. За стенами раздались крики, а огонь тем временем переметнулся на Печерское подворье и верхи церкви преподобного Варлаама. Женина позиция находилась вне пожаров и вне крепостных стен – он стоял, окруженный неподвижными фигурами, слово часть гигантской скульптурной композиции, но он-то сам был живым! Ноздри его жадно раздувались, когда он восхищенно смотрел на горящий город, сжимая в руке тяжелый меч.
   Что послужило толчком, Женя не знал, но фигуры из статуй превратились в замерших людей, которые ждали приказа; причем, ждали именно от него, но Женя медлил. Огонь, тем временем, перекинулся на остальную часть города, подбираясь к пороховым складам. …Вот чего, оказывается, я жду! А склады там, правее… – подумал Женя, радуясь, что наконец-то понял ситуацию, и тут раздался грохот. Вверх взметнулись снопы огня, полетели бревна и камни; стена Кремля рухнула как раз напротив складов; тогда Женя поднял меч.
   – Приидiте, рече, друзи и потребим всiх! и тому яко прикрых сень смертная, и иже измет их из руку нашу!.. – воскликнул он и первым ринулся в пролом.
   Толпа устремилась за ним. Город пылал; жители метались, падали, кто настигнутый стрелой, кто спотыкаясь под тяжестью пожитков; их тут же добивали, отнимая скарб. Из горящих домов тащили все, и смешались нападавшие и защитники, и нельзя было распознать, кто грабил больше.
   То, что это была Великая Победа, Женя знал наверняка, поэтому улыбался; правда, едкий дым застил глаза… и тут шар захлопнулся, вновь став черным, гладким и блестящим. Женя почувствовал, как ноет каждая мышца, каждая косточка; голова кружилась, и даже слегка подташнивало…
   – Что это было? – прошептал он, не открывая глаз.
   – Одна из твоих прошлых жизней, – Елена засмеялась, – а город ты узнал?
   – Нет, хотя он мне знаком… а что это за война?
   – Это не война. Это Великая Смута, а город – Псков, который в 1606 году ты разграбил вместе с Федькой Плещеевым.
   – Каким Федькой Плещеевым? – Женя напряг память, но имя ни о чем не говорило. Поняв, что продолжения «кино» не будет, он открыл глаза и уставился на Елену.
   – Как, каким? – она сделала удивленное лицо, – это воровской воевода – твой лучший друг. Вы ж были, как братья, и владели Псковом несколько лет, пока Федьку не посадили на кол.
   – А что случилось со мной?
   – Если интересно, покопайся в летописях – узнаешь; но ничего хорошего, – Елена усмехнулась.
   – И много я прожил жизней?
   – Не считала, но мы ж проживаем их перманентно, перемещаясь из одной в другую, ведь количество душ ограничено, чтоб не создавать перенаселения. Мы, как шахматные фигуры – партия закончилась, нас смели с доски и тут же расставили для новой партии…
   – То есть, фактически мы бессмертны?
   – Да. До тех пор, пока существует энергетическое равновесие, как основа мироздания. Мы всегда возвращаемся, правда, никто не знает, когда, где и в каком качестве. Поэтому не важно, сколько ты прожил жизней – впереди их еще больше.
   – А можно посмотреть другие прошлые жизни?
   – Можно, но это будет тяжелая нагрузка для твоей психики; думаю, не стоит этого делать – нельзя быть таким жестоким.
   – Ну да… – в психике, похоже, и правда, что-то нарушилось, потому что глядя на Елену, Женя явственно ощутил запах гари, а в солнечных бликах чудилось ему зарево горящих теремов; при этом резко заболела голова, и он сжал ладонями виски.
   – Конечно, зря я это сделала, – Елена вздохнула, – но… придется тебе так и жить дальше.
   – Как? – боль отступила, и Женя опустил руки, – я не понимаю… я ведь здесь, а, вроде, чувствую тот запах.
   – Я вернула то, что полагалось забывать навсегда, и ты как бы раздвоился – теперь ведь ты знаешь, что существуешь еще в одном экземпляре, причем, такой же живой и настоящий, занимающий в мире не меньше места, чем нынешний.
   – А ты покажи, что тот, второй я, умер, и все.
   – Думаешь, воспринять собственную смерть тебе будет легче, чем собственную жизнь? Ты ж и так знаешь, что тот ты давно умер – это ж был семнадцатый век! Но увидеть это?.. Боюсь, твое сознание может не выдержать, ведь умрешь-то ты! Пусть в другом облике, но ты! Понимаешь это!.. Да, погорячилась я, – Елена снова вздохнула, – но ты сам виноват – нечего было Сатану из себя корчить. Все, Жень, извини и иди, а то я очень устала – знаешь, какой напряг оживлять прошлое? Это тебе не в настоящем строить глупых людишек, – она встала.
   Оказавшись на улице, Женя подставил лицо ветру, разогнавшему утренние тучи и вернувшему на небо солнце, но вместо привычных городских запахов, вдохнул запах гари. …Это пройдет, – подумал он испуганно, – это должно пройти! Надо просто много работать, и все забудется; когда много работаешь, даже ощущение настоящего притупляется, не говоря уже о какой-то непонятной памяти прошлых жизней…

ГЛАВА ПЯТАЯ

   Леша ехал «К Снежане» – сегодня наконец-то там должны были устанавливать кондиционер, и он хотел сам проследить за процессом. Не то, чтоб он не доверял девчонкам, но наладчики есть наладчики, и все они одинаковые, что по прессам, что по бытовухе – навешают лапши, а разбирайся потом, почему ничего не работает.
   Ехал он в левом ряду, но тут с трамвайных путей, использовавшихся особо лихими водителями, над ним нависло нечто темное. Недовольно повернув голову, Леша увидел огромный джип и в нем улыбающуюся Юрину физиономию. Это было неожиданно – за прошедшую неделю Леша успел привыкнуть, что сам себе является хозяином и решает все вопросы так, как сочтет нужным (например, по собственной инициативе он посетил, и СЭС, и торговую инспекцию, демонстрируя властям свою «белость и пушистость»). С другой стороны, появление Юры не предвещало ничего плохого, ведь он улыбался и недвусмысленно показывал в сторону тротуара.
   Машины остановились рядом, и оба вышли, одновременно протягивая руки, однако этого показалось мало, и они обнялись.
   – Растем ли мы вширь? – спросил Леша первым.
   – Да так… – Юра махнул рукой, – с народом познакомился – нормальный народ; помещение только никак не подберу – у них там не такой бардак, как здесь, поэтому мотаюсь по всяким дырам; чтоб, типа, подальше от города. Ой, Лех, в этой глубинке, там такие кадры попадаются!..
   Леша сразу вспомнил Красноталье, но решил ничего не рассказывать – это ж смешно, когда человек, исколесивший всю стану, заблудился в тех соснах!.. Поэтому он сказал:
   – А здесь все нормально…
   – Да все я знаю, – перебил Юра, – я ж вчера приехал, так что, и у Ирины был, и, вообще, ты молодец; я чего тебя остановил – мужику ведь что нужно для счастья? Нормальная тачка, нормальная женщина и нормальная водка. Водки у нас валом, нормальная женщина у тебя есть, а, вот, нормальная тачка…
   – Юр, я как раз планировал с первых денег…
   – Ты все планируешь, а я уже позаботился, – Юра засмеялся, – короче, братья-таможенники позвонили – тачку они классную изъяли и надо ее по быстрому спихнуть; цену просят смешную – сам понимаешь, конфискат. Я и решил, сколько тебе на «спичечной коробке» рассекать? Глянешь?
   – Конечно, поедем! – Леша сразу решил, что кондиционер – это не робот, и наблюдать за его монтажом не обязательно.
   …Блин, все решается само собой! – радостно подумал он, пристраиваясь за Юриным джипом, – а смешная цена, так и совсем здорово – значит, можно будет еще…
   Вопрос, на что еще потратить огромные деньги, которые он скоро должен получить, оказался неожиданно сложным. Дело в том, что за прошедшую неделю новая работа увлекла его – это было сродни пуско-наладке, когда требовалась не тупая исполнительность, а принятие решений, способных кардинально менять ситуацию. Лешино сознание теперь не дремало перед телевизором, лениво вникая в Олину болтовню, а металось между громадными никелированными емкостями, шикарными и не очень шикарными кабинетами разных бюрократов и их клерков; оно взлетало на крыльях идей и будущих достижений, стремительно падало в страхе роковой ошибки – это была настоящая жизнь! Правда, она отдаляла Олю… нет, он сам отдалял ее, так как жена постоянно вторгалась в мысли со всякими глупостями, типа, умиравших без медикаментов больных и нищих врачах, падавших на операциях в голодные обмороки. Ему-то какое дело до них до всех?.. Леша чувствовал, что для общения ему нужен кто-то из его нового мира, в котором он стал ощущать себя прочно и навсегда – кто-то понимающий… Правда, пока раздражение не выплескивалось наружу, потому что Леша старался просто не слушать жену – он смотрел сквозь нее, отмечая, как шевелятся губы, и думал о своем.
   …Нет, машину я ей, конечно, куплю – пусть катается, чем на транспорте полтора часа туда, полтора обратно… все-таки Олька у меня хорошая… Только слово «хорошая» приобрело немного другой оттенок, чем прежде – не восторженно радостный, а надежно удобный, будто речь шла о давно эксплуатирующейся качественной вещи. …И через сколько лет, как говорят психологи, наступает кризис семейных отношений? Через семь? Ну, почти… Да нет, все нормализуется – она ж славная (это словно было гораздо теплее), но только уж очень далека от моей жизни – не буду ж я ей рассказывать о контрабанде, о левой водке… о той же Юле! Может, мы и не переспим никогда, и мне просто приятно с ней общаться – Олька ж не поймет этого!..
   Юрин джип свернул на стоянку рядом с глухими воротами, на которых красовалась эмблема таможенной службы. От дежурного Юра позвонил, и к ним вышла девушка-капитан.
   – Татьян, привет, – Юра вскинул руку, – Кольки твоего нет, но мы с ним договаривались.
   – Я в курсе. Идемте, – девушка хоть и была симпатичной, но выглядела слишком строго, да к тому же на ее правой руке блестело обручальное колечко.
   …Какие тут смазливые капитанши! Интересно, Колька – это муж или так, типа, «коллега»?.. А ведь я уже давно не оценивал девок в таком ракурсе… к чему бы это?.. – но проанализировать метаморфозу Леша не успел, потому что они зашли в просторный бокс, где одиноко стоял новенький блестящий джип. Он был немного меньше Юркиного, но… но… Леша понял, что влюбился в него с первого взгляда.
   – И что? – Юра прищурил глаз, – берешь? Реальные мужики должны ездить на реальных тачках; и учти, в Воронеже пока будет только два таких; потом скажу у кого первый, офигеешь.
   – Естественно, беру!
   – Тогда пошли, – Юра остудил восторг друга, – все надо делать быстро – в большой семье, знаешь, кое-чем не щелкают.
   – У нас тут столько народа на него облизывается, – капитан вздохнула, – но самим нам не положено.
   Все трое вышли из бокса и направились к небольшому двухэтажному зданию; потом капитан исчезла в одном из кабинетов, а Юра, закурив, похлопал Лешу по плечу.
   – Доволен?
   – Еще бы! Только, слушай, а деньги? – вспомнил он.
   – Деньги я уже Кольке отдал – он сам тут в клювике разнесет, кому надо. Если б ты не захотел, я б себе его оставил – толкнул бы потом… или лучше свой б толкнул. Короче, сейчас заберешь бумаги и рви в ГАИ; найдешь там майора Воробцова – он все сделает, и завтра уже будешь рассекать как белый человек.
   – А обмыть такое событие?
   – Не, Лех, мне сейчас по делу надо смотаться, а утром я опять сваливаю – надо добить вопрос с заводом, а то, знаешь, за мной тоже люди стоят, да еще какие.
   – Жаль. Ну, как приедешь…
   – Как приеду – обязательно, – Юра посмотрел на часы, – все, дождись бумаг, и к Воробцову; «Опель» брось здесь, а я покатил.
   Оставшись один, Леша ощутил, как в старые добрые времена, что жизнь прекрасна и удивительна; правда, немножко по-другому, но все ведь периодически подлежит переоценке.
//-- * * * --//
   Юрины связи работали безотказно, и к концу дня Леша уже являлся полноправным владельцем нового транспортного средства; номера, правда, пока остались немецкие, но с такими же ездило полстраны. Он даже успел привыкнуть к простору и комфорту салона; к тому, что под капотом живет настоящий монстр, которого можно разбудить легким нажатием педали.
   …Вот, на такой тачке не стыдно деньги собирать, а то, типа, сапожник без сапог… как ассенизатор без говна…
   Объезд точек он традиционно начал с Ольги, а закончил традиционно Юлией, на стоянке перед которой сиротливо стояла маленькая «Хонда», выглядевшая просто игрушкой, и Леша решил, что купит Оле такую же.
   Уличные столики оказались заняты – видимо, после хмурого утра всем захотелось ощутить тепло проходящего лета. Лиц Леша не пытался рассмотреть, но слышал задорный смех и веселые, беззлобно матерившиеся голоса – это было будто свежая струя, возвращавшая времена молодости, и он вдруг понял, что совершенно не хочет домой.
   …Конечно, Олененок будет прыгать от радости, но это… – Леша долго искал определение, – это предсказуемая радость, которая превратится во вкусный ужин, а потом, как всегда, пойдут рассказы про ужасы больницы – больше-то у нее ничего нет. Надоело!.. Закурив, Леша подумал: …Я ведь знаю, что приехал сюда не только забрать деньги… по крайней мере, мне б так хотелось… а реально чего мне б хотелось?.. Минут пять он сидел, взвешивая свои желания. …Что-то в этой Юле есть, хотя ума не приложу что; какая-то она естественная, грустная, послушная, пугливая – такой, вот, трепетный набор… да нет, это не жалость, но и не любовь же!..
   Так и не определившись, Леша вошел в кафе. Внутри народа было мало, но у стойки, беседуя с Юлей, стояла шикарная блондинка, причем, разговор вовсе не походил на общение барменши и клиентки.
   …О, какие у нее подруги! – Леша представлял Юлин круг знакомств несколько по-другому, – не такая уж она, оказывается, бедная овечка. Сейчас узнаем, кто это такая, – Леша направился к стойке, и Юля заметила его.
   – Алексей Николаевич, вы сегодня, прям, сияете!
   – Неужели?.. – Леша смутился, и в это время блондинка обернулась. У Леши не фигурально, а вполне реально отвисла челюсть, да и блондинка мотнула головой, прогоняя призрак.
   – Наташ, ты что ли?..
   – Леш, блин, с ума сойти! Сколько лет! – блондинка кинулась ему на шею, – вот уж не ожидала!
   – Почему? – глупо спросил Леша.
   – Не знаю, просто… – Наташа отстранилась, разглядывая не сильно изменившееся лицо, – просто ты остался там, – она сделала неопределенный жест, – в прошлом.
   – Ну, пойдем, поговорим хоть, – мгновенно забыв о Юле, он повел ее к столику, – выпьешь или ты за рулем?
   – Выпью, хоть и за рулем – у меня такая «крыша», что я никого не боюсь, – она грациозно опустилась на стул, – кстати, о руле – «Хонду», у входа видел? Скоро буду ее продавать, потому как сваливаю из этой славной страны. Цена ниже рыночной; машина не битая – жене своей взять не хочешь?
   – Ты, прям, в жилу! Я как раз присматриваю ей что-то подобное. Юль, – Леша обернулся, – сделай сто пятьдесят; бокал вина и шоколадку.
   – Я смотрю, ты тут завсегдатай, – Наташа засмеялась.
   – Я не завсегдатай, а директор.
   – О, как!.. – она удивленно вскинула брови, – а я уж думала, ты кончишь век с гитарой, в подземном переходе.
   – Ну, зачем же так… – обиделся Леша.
   – Не знаю, – Наташа пожала плечами, – как-то ты у меня больше с этим образом ассоциируешься, чем с директором.
   Юла принесла заказ, сменила пепельницу и молча отошла.
   – Слушай, – Леша наклонился к собеседнице, – а с Юлькой что у вас общего?
   – Это наши проблемы, – Наташа покачала головой.
   – Но я ж у нее все равно выпытаю.
   – Просто мир тесный, Леш, – Наташа вздохнула, – поэтому все мы иногда пересекаемся, – она подняла бокал, – за встречу.
   Леша наблюдал с интересом – в его памяти Наташа осталась растерянной озлобленной девочкой, а сейчас перед ним сидела знающая себе цену девица, спокойная и самоуверенная.
   – За встречу, – чокнувшись, он выпил, – а ты чем занимаешься? А то, говорят, вроде, в Испании тебя видели…
   – И не только, – сделав глоток, Наташа закурила, – знаешь, сколько я по Европе намоталась?.. А теперь осела на ПМЖ в Югославии; есть такой город – Дубровник.
   – Серьезно?..
   – Абсолютно. Я б давно туда смылась, но Женька уговорил сделать тут кое-что, а ему я не могу отказать.
   – У Женьки случайно фамилия не Глухов?
   – Именно, так. Я знаю, вы работали вместе. А что ты так смотришь? Это все к вопросу о тесноте мира. Женька очень много для меня сделал.
   – Странно… – Леша повертел в руке пустой стакан и повернулся к стойке, – Юль, повтори мне, пожалуйста.
   – Что странно? – напомнила Наташа.
   – Он ведь и мне помог, и еще многим… вроде, все ниточки удачи тянутся к нему. Знаешь, – Леша улыбнулся, – когда-то я мечтал быть таким – всем помогать, и чтоб все всегда получалось, а Женька был совсем другим…
   Леша замолчал, ожидая, пока Юля поставит стакан и отойдет; мысль за это время потерялась, и он спросил:
   – Так все-таки, ты-то чем занимаешься?
   – Наша служба и опасна и трудна.
   – Только не говори, что работаешь на ментов.
   И тут Наташа совсем не по-европейски расхохоталась.
   – Знаешь, есть люди, которые не попадают в мишень, а ты не попал даже в стену, на которой она висит!.. Я тоже директор. Вот, – она протянула визитку, – кстати, надумаешь машину брать, звони по самому нижнему телефону – он всегда со мной.
   – Частное такси? – прочитал Леша вслух и удивленно вскинул голову, – и давно тебя на транспорт потянуло?
   – Дурачок ты, Леш – причем тут транспорт? Важно, кто сидит в том транспорте – например, девушка, всегда готовая поддержать общение… въезжаешь?
   – Типа, бордель на колесах?.. Слушай, надеюсь Юлька у тебя не работает?
   – Ей некогда, – Наташа махнула рукой, – она ж сутками тут торчит, но было время!.. Учти, я тебе ничего не говорила.
   – Никогда б не подумал… – Леша обернулся и увидел, как внимательно Юля наблюдает за ними.
   – Слушай, – Наташа взяла его за руку, – не дай бог, из-за этого у нее начнутся проблемы!
   – Да никаких проблем… черт… – Леша покачал головой, – просто как-то неожиданно…
   – Плохо ты свои кадры знаешь, а я тебе скажу – ее из дома выгнали в шестнадцать лет (что-то она натворила – не говорит, что именно), и с тех пор она сама квартиру снимает, школу закончила – аттестат с двумя четверками, в институт планирует поступать, а спонсора нету. Что она, виновата?
   – Нет, конечно… просто с виду не подумаешь.
   – А те, на которых подумаешь, на трассе в ряд стоят!
   – Логично. Но все же…
   – Ой! – Наташа попыталась сдвинуть Лешино сознание, – расскажу, как я штат набирала! Мужики идут какие-то затравленные, на все согласные; могу поспорить – если б я сказала, что придется возить не проституток, а киллеров, но буду за это хорошо платить, они б согласились. А бабы… короче, от семнадцати до сорока, и все с порога начинают оправдываться, как дошли до жизни такой – у кого дети с голода пухнут; у кого газ и свет вырубили за неуплату; у кого мужья без работы и бухают к тому же. Смотрела я на них – жуткая у нас страна; почему и хочу свалить побыстрее… ау, Леш! – Наташа видела, что он ее не слушает, глядя в одну точку, – ты где?
   – Я-то? – он виновато улыбнулся, – я здесь. Юль, – он поднял руку, – принеси еще сто пятьдесят, а?
   Девушка подошла с пустыми руками и остановилась.
   – Может, не стоит, Алексей Николаевич? Это ж почти бутылка будет, и не закусываете… хоть пиццу тогда возьмите.
   – Вот еще! – фыркнула Наташа, – дерьмо всякое жрать!.. Юль, странная ты, ей-богу – пригласила б шефа домой, накормила по-человечески…
   – Да у меня дома… – Юля покраснела.
   – Дура ты, потому и дома у тебя ни фига нет! – заключила Наташа, поднимаясь из-за столика, – и мозгов тоже. Леш, надумаешь машину брать, позвони – я серьезно сдавать ее буду.
   Наташа направилась к выходу, а Леша повернулся к Юле.
   – Может, правда, поедем к тебе? – сам бы он вряд ли сделал такое предложение, но коль тема была поднята, ее надо, либо продолжать, либо переводить в шутку; шутить ему не хотелось.
   – Я не знаю… у меня, правда, только пельмени… – Юля опустила взгляд и сделалась такой хорошенькой, что Леше захотелось немедленно схватить ее, усадить к себе на колени… но вместо этого он взял ее руку, повернув так, чтоб видеть часы, старенькие, дешевые, с тонкой трещинкой на стекле.
   – Закругляйся, а я сгоняю, куплю чего-нибудь.
   «Хонды» на стоянке уже не было. Леша залез в свой замечательный джип и закурил, вольготно откинувшись на сиденье. …Черт, как же все это получается? Стоит только подумать – тут тебе, и та машина, и Юлька… неужто бывает в жизни настолько белая полоса?.. Правда, на мгновение перед ним возникла женщина, в темноте мечущаяся по пустой квартире; он не успел разглядеть ее лица – возможно, это была вовсе и не Оля, а так, мираж, который он поспешно стер в своем воображении, ибо пребывал в той кондиции, когда совершаются самые безрассудные поступки.
   Он отъехал от павильона, высматривая коммерческий магазин, так как уже успел отвыкнуть от государственных с их полупустыми полками, и сразу увидел весело мигающие гирлянды возле небольшого подвальчика и сонного охранника у двери; внутри пестрела мозаика из сотен импортных этикеток.
   Затаривался Леша долго и когда вернулся, столиков на улице не оказалось, а в самом кафе горел тусклый свет.
   – Я тут все посчитала, – сказала Юля так, словно это был конец самого обычного рабочего дня.
   …А если Наташка не врет, для нее он и правда, обычный, – подумал Леша, – трахнуться с шефом – это ж нормально…
   – Молодец, – он забрал пакет с деньгами, – поехали.
   Юля вышла на улицу вслед за Лешей и остановилась.
   – Алексей Николаевич, у вас новая машина?
   – А ты, прям, помнишь, какая была? – Леша засмеялся, довольный таким вниманием.
   – Конечно, – Юля отвернулась, ставя павильон на сигнализацию, но Леше хотелось думать, что она смутилась.
   В машине она села на переднее сиденье и сразу сделалась какой-то маленькой, потерянной. … Наташка, точняк, врет!..
   – Куда едем? – Леша завел двигатель.
   – Вы же сказали, ко мне…
   – Я понимаю, что к тебе. А это куда?
   – Извините, – она порывисто вздохнула и уставилась в окно, словно забыла, где живет, но быстро вспомнила, – сейчас прямо, а под «вышкой» во двор и ко второму подъезду.
   Ехали они молча; также молча поднимались на лифте, молча Юля открыла дверь и включила свет. Осмотревшись, Леша решил, что все здесь очень напоминает квартиру Марины в ее прежнем виде – пока она еще не занималась бизнесом, и тоже почувствовал себя прежним – эдаким всесильным благодетелем.
   – Юленька… – обнял девушку, и та неожиданно прижалась к нему, – мы тут все сделаем по-другому…
   – Мы? – она подняла голову.
   – Да, – Леша прижал ее крепче, – ты мне сразу понравилась.
   – Вы мне тоже… только я вас боюсь…
   – Почему? – теперь Леша сам поднял ее лицо; Юлин взгляд заметался, пытаясь забиться в угол, и тогда Леша поцеловал ее в губы. Юля обхватила его шею, глаза ее закрылись…
   – Я, наверное, дура? – это было первое, что она сказала, переведя дыхание, – я ж знаю, чем заканчиваются такие романы – скоро я вам надоем, и вы уволите меня – так, на всякий случай, а то вдруг я начну права качать, и ваша жена все узнает… но я не начну, честное слово!..
   – Прекрати!
   Юля сжалась, словно ей уже объявили об увольнении.
   – Видите, у нас еще ничего не было, а вы уже кричите… – глаза ее стали влажными и удивительно прозрачными.
   – А ты не говори глупости, – Леша улыбнулся, ласково гладя ее по голове, – пойдем ужинать, а то есть хочу, как зверь…
   – Конечно! – Юля мгновенно вернула себе положение хозяйки, – только я ж сказала, у меня…
   – То, что у тебя, никого не волнует, – втащив пакеты на кухню, Леша принялся выгружать, в основном, всевозможные банки, но такие красивые! В самом конце на столе появилась водка и небольшая бутылочка «Мартини».
   – У меня и тарелок столько нет, – Юля засмеялась, – я ж снимаю эту квартиру…
   – Все я знаю, – Леша снова обнял ее, – и квартиру купим…
   – Не надо, Алексей Николаевич, – Юля отстранилась, – зачем вы так говорите? А если я, правда, поверю – знаете, как потом мне будет больно?
   – Все! Больше ничего не буду говорить – поживем, увидим!
   – Так меня больше устраивает, – Юля достала консервный нож и две тарелки со стершимся от старости рисунком, две рюмки, – вы не сердитесь, ладно? Я, правда, очень боюсь…
   – Не бойся, – Леша принялся открывать все подряд, а Юля принесла маленький магнитофон.
   – Включить?
   – Как хочешь, – Леша торопливо наполнил рюмки, – садись. Давай выпьем за нас; и чтоб прав был я, а не ты, – он чувствовал, что хмель, принесенный им из кафе, уходит, и вопрос – почему он здесь, звучит в сознании все отчетливее; надо было срочно вернуть прежнее счастливое состояние.
   Они выпили и принялись есть, потому что любовь любовью, а голод голодом; только минут через десять Юля отложила вилку.
   – Алексей Николаевич, можно задать глупый вопрос?
   – Во-первых, Алексей Николаевич я только на работе.
   – Я не смогу все время перестаиваться, – Юля беспомощно пожала плечами, но, наверное, «Мартини» оказывало свое действие, – я б очень хотела, чтоб вы стали для меня Лешей… Лешенькой, но пока вы – Алексей Николаевич…
   К Леше кураж не возвращался – только голова его тяжелела. …Проклятая жратва, – думал он, а в это время маленькая теплая ладошка гладила его щеку, нос, нежно коснулась губ… Возникло уже не пьяное, а совершенно осмысленное желание – поймав ласковую руку, он перетащил не сопротивлявшуюся Юлю к себе на колени и принялся целовать. Она запрокинула голову, подставив шею…
   – Так, что ты хотела спросить? – напомнил Леша в момент секундной паузы.
   – Вы уйдете или останетесь на ночь?..
   …О, черт!.. В его голове все смешалось, и жена, сходящая с ума от неизвестности, и Юля, для которой его уход станет лишь подтверждением ее страхов, а в таком случае, никогда у них ничего не получится… Огромный черный спрут, распустив щупальца, рвал на части сознание, но Юлины-то глаза были рядом, такие тревожные и такие молящие…
   – Останусь, – сказал Леша, – только позвоню.
   Ссадив Юлю с коленей, он достал телефон.
   – Оль, что-то плохо тебя слышно, – он действительно слышал ее голос издалека, будто из-за границ своего жизненного круга, – у меня тут проблемы… нет, ничего страшного, но их надо решать. Короче, я сегодня не приду… да нет, что ты – с человеком встречаюсь! Да, спокойной ночи, – отключив телефон, он посмотрел на Юлю, – вот и все.
   – Я ведь тоже человек, правда? – она грустно улыбалась, – так что ты почти не соврал… видишь, какой прогресс – я уже называю тебя на «ты». Можно?
   – Ты – чудо! – Леша стиснул ее так, что Юля пискнула, прикусив губу, потом засмеялась.
   – Тогда пойду, разберу постель, – она встала, обдернув неприлично задравшееся платье. Оказавшись одна в темной комнате, прижалась спиной у холодной стене. …Значит, у него есть жена… ну и что? Люди разводятся и женятся на других – почему нет?.. А потому, что ради девочек из бара жен не бросают!.. Но я буду любить его больше, чем тысяча жен!.. Это мой шанс жить нормально, бросить эту сумасшедшую работу из-за которой света белого не видишь; где я могу с кем-нибудь познакомиться, если торчу тут целые сутки?.. И я знаю, что сделаю!.. Пусть говорят, что это плохо – мне плевать!..
   – Юль! – раздалось совсем рядом, – у тебя душ работает?
   – Конечно! – выхватив из шкафа чистое полотенце, она распахнула дверь, – иди, потом я… любимый, – последнее слово было сказано одними губами, и Леша не мог его слышать.

   Уснули они, когда уже стало светать; уснули обнявшись, нос к носу и чувствуя дыхание друг друга, а разбудило Лешу то, что кто-то подвинул его ногу, аккуратно переложил руку на подушку, но просыпаться не хотелось.
   – Юль… – позвал он и заставил себя открыть глаза – постель была пуста, но девушка появилась, босая, в короткой рубашке.
   – Тебе кофе или пиво? – спросила она с улыбкой.
   – А у тебя есть и пиво?..
   – У меня нет, но ты вчера купил.
   – Вообще-то, больше всего я хочу тебя, – Леша протянул руки, но девушка покачала головой.
   – Не знаю, как тебе, а мне надо на работу. Ты ж первый мне всыплешь, если я не откроюсь, так ведь?
   – Еще как всыплю… – Леша вздохнул, – тогда давай кофе.
   Юля исчезла и вновь появилась, с дымящейся чашкой; по комнате поплыл тягучий пряный аромат.
   – Хороший у тебя кофе, – Леша сел, прикрываясь одеялом.
   – Это не у меня – это тоже ты принес, – она присела рядом.
   – Теперь у тебя… вернее, у нас, – Леша взял чашку; Юлины руки освободились, и она пригладила его волосы.
   – Я даже мечтать не могла, что когда-нибудь мы будем вот так… послушай, только честно – а если б вчера ты был совсем трезвый, ты б не остался у меня, да?
   – Это стало б самой большой глупостью в моей жизни, – Леша сделал глоток и почувствовал, как эта самая жизнь возвращается, – и я еще останусь, если не возражаешь, и еще…
   – Конечно, не возражаю! – Юля засмеялась, – мне пора, а ты, если надумаешь уходить, просто захлопни дверь; вчерашняя выручка на столе.
   – Ладно, – Леша поставил пустую чашку и откинувшись на подушку закрыл глаза. …Если надумаешь уходить… хорошо сказано… а если не надумаю?.. Именно сейчас он вдруг понял, что все, происходившее до сегодняшнего дня – суррогат, какая-то никому не нужная игра, – слышь, Юль!
   Девушка появилась, словно по волшебству, в ту же секунду.
   – Как ты будешь работать? Ты ж уснешь. Все равно утром там никого нет – сходи, повесь объявление, что откроешься, например, в три, и возвращайся.
   – Спасибо, Алексей Николаевич… то есть, Лешенька. Я посмотрю, как там обстановка… – Юля исчезла; через секунду хлопнула дверь, и стало тихо. Повернувшись на бок, Леша закрыл глаза, вытянулся, вдыхая аромат чистого белья, который вчера так и не успел почувствовать – это состояние полностью отвечало его пониманию блаженства…
   Выскочив из подъезда, Юля остановилась и вместо того, чтоб пойти через двор – как обычно ходила на работу, она выскочила на улицу и вскинула руку, тормозя первую же машину. …Он специально подарил мне этот день, чтоб исполнить задуманное! Иначе когда я это сделаю?.. Какой тут, на фиг, сон – бывало, и больше не спала!..
//-- * * * --//
   Проснулся Леша ближе к полудню; потянулся, и эйфория ночи сменилась реалиями дня. …Черт, надо же съездить к этой долбанной бухгалтерше, а то она, небось, уже на говно изошла – по-моему, это не человек, а компьютер, которому изобретатель придал человеческий облик; даже ее ротвейлер выглядит более душевным… И к Ольке надо – Юля, конечно, классная… кстати, а где она? Вот, трудоголик! Хочет показать, какая она старательная – ну, пусть работает… Да, вот, к Ольке ехать… но надо, никуда не денешься – таких жен не бросают…
   Чувство вины обострялось всякий раз, как проходило действие алкоголя – он сразу вспоминал, что жена прошла с ним самый ужасный период жизни; что именно она не дала ему пропасть, и неизвестно, как повела бы себя в подобной ситуации Юля. …Проститутка, хоть и бывшая… а Олька ею не стала и меня еще поддерживала… господи, да в чем проблема? – он резко встал с постели, – есть жена, есть любовница; что я, не потяну обоих? Да они обе будут в золоте купаться!..
   Одевшись и без всякого аппетита поковырявшись в остатках вчерашней «роскоши», Леша вышел на улицу. Джип стоял на месте целый и невредимый, что было даже удивительно. Мысленно обозвав себя придурком и решив сегодня же подыскать поблизости охраняемую стоянку, Леша сначала поехал в больницу, но не угадал – у Оли как раз начался обход.
   Старшая сестра сказала, что освободится она не раньше, чем через час, и Леша решил не ждать. Зачем? Чтоб только посмотреть друг на друга?
   – Передайте, что приезжал муж, – попросил он и добавил, чтоб информация не выглядела слишком сухо, – у меня все нормально; я ее люблю и скучаю.
   Отъехав от больницы, Леша успокоился – долг был исполнен, и при этом он не видел черных кругов под Олиными глазами, не выслушивал всего, что она пережила за эту ночь. …А к вечеру все устаканится. Короче, сегодня ночую дома, а дальше посмотрим… – развернувшись, он поехал сдавать выручку, по дороге планируя получившийся очень коротким, рабочий день; дела можно было тасовать, как угодно, но последним пунктом, без вариантов, оставался «У Юлии».
   …Надо ж заскочить в ГАИ! – вспомнил Леша, – а то завтра в ночь опять встречать груз – начнут тормозить козлы неместные за транзитные номера…
   В инспекции попросили полчасика подождать, и не зная, чем себя занять, Леша купил газету. «Пятимесячная девочка умерла от голода, пока ее мать отмечала день рождения… Школьный охранник изнасиловал ученицу в канцелярии… В цистерне нашли обезглавленные трупы… Соседи отравились фальшивой водкой… Продавать детей в столицу съезжаются мамы со всей страны… Нapкoторговцы прячут кокаин в интимных местах собственного ребенка… Многодетный отец растлевал трехлетних малышей…» …Что происходит?.. – он отложил газету, – люди обезумели – другого объяснения нет; ими движет даже не корысть и не глупость, а именно безумие! Не страна, а огромная психбольница! Тут тебе и «тихие», которые мирно спиваются, ширяются; и «буйные»; а уж Наполеонов-то развелось! Все лезут на трибуны, создают партии из одного человека, печатают визитки сусальным золотом. И все это случилось как-то вдруг, как по приказу… но не верю я в заговор ЦРУ!.. Не понимаю, как это могло произойти…
   Он снова взял газету – на первой полосе красовался огромный заголовок: «Президент лечится в палате № 6».
   …Массовое сумасшествие!.. А, может, нас чем-нибудь облучают?.. Или это эксперименты инопланетян?.. Леша почувствовал резкую головную боль. …Надо срочно принять рюмочку, чтоб расслабиться. Черт с ними, с номерами – утром заберу… Он завел двигатель и не задумываясь, поехал к бару.
   Юля, всегда улыбавшаяся ему, испуганно замерла. Она успела вернуться и открыть кафе, исполнив при этом задуманное, но не представляла, каким должен быть эффект.
   – Алексей Николаевич, что-то случилось?..
   Леша уверенно подошел к стойке, оперся об нее локтями.
   – Нет, Юленька, – улыбнулся и неожиданно понял, что ехал сюда совсем не ради водки, – я соскучился.
   – Правда?.. – маленькая ладошка несмело накрыла Лешину руку, – значит, вчера был не сон?
   – Не сон. Налей сто пятьдесят и закрывай шарагу, – Леша тихонько сжал руку девушки, – ну, чего ты так смотришь?.. Касса сломалась – неужто не ясно?
   – Ясно. И что мы будем делать? – Юля наполнила стакан.
   – Все! – выпив, Леша сунул в рот сигарету, – я жду в машине, – и направился к выходу.
   …Получилось!!.. – дальше Юлина мысль не двигалась, ни вперед, ни назад, застыв в этом прекрасном моменте.
   Развалившись в кресле, Леша наблюдал, как недовольные посетители покидали кафе, но ему было плевать на них – лично ему было хорошо. Потом появилась Юля; она долго возилась с замком, звонила по телефону, пока наконец над дверью не замигала желтая лампочка сигнализации.
   – Я готова, – усевшись в машину, она захлопнула дверь, – сегодняшняя выручка, вот; только мало там…
   – Господи, какая выручка?.. – Леша выехал со стоянки и свернул к окружной дороге – зачем, он сам не знал, потому что не строил конкретных планов, но Юля удивленно оглянулась.
   – Разве мы не ко мне едем?
   – Нет, – Леша покачал головой, – завтра у меня дальняя дорога, так что надо выспаться, а ты разве дашь поспать?.. Поедем, красотка, кататься – давно я тебя поджидал… – запел он и сам удивился: …Что вспомнил-то! Это ж мы когда-то исполняли с Бородиным, в гостинице, на два голоса!.. В каком же городе это было?..
   – Алексей Николаевич, куда мы? – в голосе девушки послышалась тревога, которой не было вчера, но Леша рассмеялся – его мысль уверенно двигалась в единственном, доступном ей на данный момент, направлении.
   – Ты занималась сексом в машине? – спросил он.
   – Я?.. – Юля растерялась; нет, не от предложения, а от самого вопроса – не могла же она рассказать, чем ей приходилось заниматься во время съемок в «кино», но Леша расценил молчание как знак согласия.
   – Допустим, занималась, – он вздохнул, – только это ж не важно – мало ли чем мы занимались раньше.
   – Вы, правда, так думаете?.. – что-то огромное и черное, весь сегодняшний день угнетавшее сознание, рухнуло, открыв широкую, светлую дорогу; сейчас Юля была готова на все, лишь бы он сказал – да! И он сказал:
   – Да. То есть, тебя ничем не удивишь?
   – Если честно, вы меня уже удивили…
   Пропустив фуру, джип выскочил на трассу. Слева замелькали рекламные щиты, справа – грязно-зеленые посадки, а впереди лента асфальта заползала под край голубого неба. В окна врывался ветер…
   – Хотите, остановимся? – предложила Юля, боясь возникшей паузы – ведь у них был такой хороший разговор.
   И тут Леше пришла совершенно сумасшедшая мысль (…Как раз подстать нашему сумасшедшему времени… – подумал он), правда, возможно ли ее осуществить, можно было проверить только эмпирически.
   – Снимай трусики, – сказал он.
   – Зачем? – Юля покраснела.
   – Увидишь, – сам он расстегнул джинсы, – останавливаться мы не будем – жизнь у нас такая, что нельзя останавливаться.
   – Ладно… – чуть привстав, Юля запустила руки под юбку и вытянула оттуда узкую полоску белой ткани; сунула ее в сумочку, – я не понимаю… а как не останавливаясь?..
   Леша глянул на спидометр, замерший на отметке «сто двадцать», но почему-то было совсем не страшно. …В «Опеле» нечего б не получилось, а тут попробуем…
   – Перелезай сюда, – сдвинув сиденье до отказа, он хлопнул себя по колену.
   – Я боюсь.
   – А ты не бойся, – он оторвал руку от баранки, – давай.
   Юля аккуратно, стараясь ни за что не зацепить, перебралась через коробку скоростей и втиснулась между Лешей и рулем; чуть привстала, поднимая юбку.
   – Все там в порядке? – засмеялся Леша, уже чувствуя, что все в порядке. Юля начала медленно оседать; дойдя до конца, она застонала, невольно схватилась за руль, и в этот момент Леша убрал руки, – а теперь рули!
   – Как?! – взвизгнула она, – я ж не умею!
   Машина рванулась вперед, дрожа на крошечных выбоинах, поэтому никаких телодвижений не требовалось, хотя Юле и так было не до них. …Мы разобьемся!.. – стучало в голове, – мы разобьемся!..
   Достигнув желаемого, Леша резко выпрямился, по инерции вдавив газ чуть не до пола – все вокруг замелькало, превращая дорогу в тоннель…
   Но им повезло – к тому моменту, когда Юлю тоже накрыло бессознательно-блаженное состояние, Леша пришел в себя и перехватив руль, плавно остановился на обочине. Юля повалилась на бок, чуть не сломав переключатель скоростей; закрыла глаза, вслушиваясь в волшебную тишина, означавшую, что жизнь продолжается.
   – Как ощущения? – Леша вернул ее к себе на колени.
   – Пипец полный! – прошептала она, – но еще раз повторить это я не рискну.
   – А зачем повторять – будем изобретать новое. Ползи на свое место и поедем обратно в город.
   Юля неловко перебралась в пассажирское кресло, но вместо трусиков, первым делом достала сигареты – сейчас это было гораздо важнее…
   Простились они у подъезда – без красивых слов и затяжных поцелуев; Леша просто погладил девушку по щеке.
   – Завтра меня не будет, а послезавтра заеду.
   – Я буду ждать…
   Поднявшись домой, Юля рухнула на постель; перед глазами вновь замелькали деревья, пестрые картинки реклам, возникавшие и исчезавшие пятна автомобилей… Это был невиданный доселе наркотик, привыкание к которому наступает мгновенно, а, самое главное, что «наркодилер» теперь принадлежал ей. И черт с ними, с деньгами, которые она копила на университет!..
   Леша постоял несколько минут, прикидывая, сколько у них было шансов выжить, но потом решил, что это не важно – сколько б их ни было, всегда ведь срабатывает один-единственный. Вздохнув, он не спеша поехал домой.
   …Вот, на хрен я туда еду?.. Ответы на такой элементарный вопрос возникали глупые и неубедительные, поэтому, в конце концов, он решил, что просто так надо.
   Оля ждала его. Под глазами у нее были те самые круги, от которых удалось спрятаться утром, и голос звучал печально, словно она уже знала все.
   – Я тут с ума сошла…
   – Ничего, все в порядке, – Леша улыбнулся, – давай, не будем – это не твои проблемы – «стрелки», «разборки»… главное, что все хорошо, – он вытянул руки, и Оля упала в них.
   – Я так боюсь… эта водка – сплошной криминал.
   – Зато это большие деньги; нам же нужны деньги, правда?
   Честный ответ выглядел бы слишком цинично, поэтому Оля поцеловала мужа, а потом спросила, уткнувшись в его грудь:
   – Ты голодный? Я твое любимое мясо запекла…
   Если б она скандалила, выясняла отношения, Леша б чувствовал себя намного уверенней, а это спокойствие, эта ласковая забота… зато противное ощущение предательства уравновешивалось воспоминанием о сумасшедшей гонке, которую они с Юлей только что выиграли.
   Когда они легли в постель, Олино тело показалось ему чужим и даже каким-то холодным; оно прижималось к нему, и Леша попробовал ласкать его, но ни один мускул не дрогнул.
   – Ты устал, – прошептала Оля, гладя его по голове, – спи, милый, – она крепко обняла его, – я люблю тебя.
   Поскольку Леша молчал, то ли уснув, то ли притворяясь спящим, она глубоко вздохнула, чмокнула его в плечо и засопела, ровно и умиротворенно.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

   Старые ивы замыкали свод, который не могли пробить даже мощные галогены – их загнанный в ловушку свет бессильно метался по темно-зеленой мозаике листьев, по серой ленте асфальта; спотыкался о столбики, фиксировавшие километраж неизвестно откуда и неизвестно куда – это был отдельный тесный мирок, а дальше, в огромном мире, безраздельно царствовала бледная луна.
   …Неужто сегодня я наконец-то залезу в ванну, и буду спать в чистой постели?.. Даже в пуско-наладке не доводилось мотаться по таким дырам!.. – Юрина одежда провоняла пылью и потом, грязные волосы на макушке торчали, не подчиняясь расческе, а щетина покрыла щеки до самых висков. На последней заправке он видел, как паренек в форменной куртке замер со шлангом в руке, судорожно пытаясь отыскать связь между дорогим джипом и человекообразным существом, вылезшим из него. …Нет в наших людях гражданской позиции – америкос бы сразу вызвал полицию… – Юра усмехнулся, и расплачиваясь, демонстративно достал пачку стотысячных купюр; паренек разинул рот, да так и остался стоять, провожая джип взглядом. …А как ты хотел? Большие деньги – это всегда большая грязь…
   Мысль, наверное, несла и философский подтекст, но Юра имел в виду конкретную ситуацию; дело в том, что деревня Гнилуша и гостиница – вещи несовместимые даже в самых диких фантазиях, и ему ночевать ему предложили в заброшенном клубе, где холодная вода каплями сочилась в ржавую железную раковину, а туалет находился в ближайших посадках; купался он в заросшем тиной пруду, а спал на жутком продавленном диване, опробованном, похоже, не одной доморощенной «актрисой». Естественно, он предпочел машину, но все это были такие мелочи, по сравнению с тем, что он там нашел!
   …Ай-да Гнилуша!.. – вспомнил он с восторгом, – надо ж было так удачно наткнуться на нее!.. Ну, подразвалился со времен социализма, но, в целом-то, нормальный цех – электричество заново протянуть, да крышу починить, и можно работать. Даже кое-какое оборудование осталось! Чудеса, да и только – провода со столбов посрезали, а железо не тронули! Будто специально меня ждали!.. И место идеальное – настоящий медвежий угол! Соки они собирались делать – кому они, на хрен, нужны, те соки?..Да еще в трехлитровых банках!..
   В это время подал голос телефон, валявшийся на сиденье, и Юра удивленно поднес его к уху – он же всем объявил, что едет туда, где связи нет.
   – Юр, привет, – послышался далекий женский голос, – это Оля Некрылова, – за последние дни Юра отвык от того, что существуют какие-то другие люди, кроме обитателей Гнилуши, и пока перестраивался, Оля спросила, – ты где сейчас?
   – Я? – он взглянул в окно, – а хрен его знает – где-то между Белгородом и Воронежем. Судя по тому, что появилась связь, думаю, часа через три-четыре буду дома, а что?
   – Мне надо поговорить с тобой.
   – Это срочно? А то я устал, как собака.
   – Для меня – срочно. Юрочка, милый, ну, пожалуйста.
   – Ладно, – Юра понимал, что просто так Лешина жена звонить ему не станет – значит, что-то произошло, – я заеду…
   – Нет!.. – испуганно перебила Оля, – давай я сама приеду, а то, правда, ты устал – чего тебя гонять?
   – Ну, приезжай, – Юра ничего не понял; да, собственно, и не старался – его мысли продолжали крутиться возле главной темы: …Восстановить там все можно недели за две, только кому работать?.. Поговорю еще с этим хитрожопым председателем, а нет, так завезу таджиков или хохлов – они и жить будут прямо в цехе; может, так даже надежнее, чем с местным быдлом связываться. Так что, похоже, пора сырье заказывать. Без Гриши, вот, сразу все наладилось. Нет, хороший он был мужик, но выдохся. Ладно, не мое это дело – восстановил Женька канал, и, слава богу; пусть Гриша отдыхает – при его запросах бабла ему лет на сто хватит. Да и что такое, бабки?..
   Совсем недавно Юра вдруг осознал, что деньги перестали играть в его жизни определяющую роль – они приходили, потому что должны приходить; тратились, потому что должны тратиться; переводились на какие-то счета; он реально даже не знал, сколько их. …Странно, – Юра вздохнул, – похоже, я теряю вкус к жизни; выполняю функции и все… а самое смешное, что мне это нравится!.. Бред какой-то… Зачем, вот, мне новый завод? Это Женька меня завел… а ему зачем? У него бабла, небось, больше, чем у меня раз в десять…
   Джип давно уже вырвался из ивового лабиринта и несся среди безжизненных черных полей; лишь луна висела впереди вечным маяком. Это было жутко скучное зрелище, поэтому клонило в сон, и Юра врубил музыку, да так, что все в салоне завибрировало.
   Наконец вдали возникла редкая россыпь тусклых огоньков, неформально обозначавшая границу города; по обочинам замелькали закрытые шашлычные и железные киоски, за неимением другой рекламы, мигавшие новогодними гирляндами.
   Пост ГАИ являлся границей официальной – сразу за ним начинались новостройки с красными огнями на стрелах башенных кранов, висевшие в черном небе, как маленькие НЛО.
   …Господи, первым делом в ванну, откисать!.. Черт, сейчас же еще Олька припрется! – вспомнил Юра, – что ж там стряслось, чего нельзя отложить на завтра? – он посмотрел на часы, – да нет, полтретьего ночи – не поедет она…
   Но Оля поехала. Если б не фонарь, робко освещавший мертвый двор, Юра б прошел мимо, но в бледном свете увидел одинокую фигуру, понуро сидевшую на детских качелях.
   – С ума сошла? – он подошел, – тебе чего, приключений по жизни не хватает?
   – Приключений, Юр, выше крыши, – она вздохнула.
   – Ну, пойдем, расскажешь.
   Когда они зашли в квартиру и вспыхнул яркий свет, Оля улыбнулась; правда, взгляд ее остался печальным и лицо бледным, но, тем не менее.
   – На кого ж ты похож! – она безуспешно попыталась пригладить Юрины волосы.
   – Я похож на бомжа, поэтому хочу поскорее залезть в ванну, – он провел гостью в комнату, – давай, рассказывай.
   – Юр, – Оля уселась в кресло, – кроме тебя, у меня здесь никого нет, сам знаешь; так что извини уж… – она нервно теребила обшлаг кофточки, не зная, чем занять руки.
   – Так что случилось? – Юра закурил и протянул ей пачку.
   – Ты ж знаешь, я не курю.
   – Ну, – Юра развел руками, – все в этой жизни меняется.
   – Понимаешь… – она уставилась в пол, – с Лешкой что-то происходит. Ты ж знаешь, каким он был, а теперь постоянно молчит; он вообще не разговаривает со мной! Не улыбается, не рассказывает ничего…
   – Работа у него такая, что многое лучше не рассказывать.
   – Я понимаю. Но он и дома почти не ночует! А когда ночует… – Оля покраснела, – не спит со мной.
   – Прости, – Юра вздохнул, – но, значит, появилась другая, с которой он спит.
   – Не может быть у него другой! Я ж его знаю… – из Олиных глаз выкатилось по слезинке, – я даже знаю, когда он изменял мне… давно, еще в командировках. После этого он становился ласковее, заботливее… ну, все мужики так, если хотят сохранить отношения, – она размазала по щекам влажные дорожки, – с другой стороны, если б у него возникло что-то серьезное, он бы сказал, а потом ушел к ней, и все! Не тот он человек, чтоб заводить интрижек не стороне!..
   – Оль, я видел Лешку неделю назад, когда подогнал ему тачку… кстати, тебе она понравилась?
   – Кто б меня еще катал в ней! – Оля усмехнулась, – из окошка видела – круто, конечно…
   – Согласен, что-то на Лешку не похоже, – Юра достал из бара бутылку виски, – выпьешь?
   – Юр, – Оля порывисто встала и подошла ближе, словно боясь, что их могут подслушать, – сейчас ты правильно сказал – не похоже это на Лешку; это будто и не он. У него даже глаза стали другими – мутные, водянистые; другие движения, другой голос – неласковый… отношение ко мне – это следствие, а я смотрю в целом!..
   – Может, все-таки выпьешь, а то ты слишком возбуждена.
   – Давай, если считаешь, что от этого что-то изменится.
   – Да ничего не изменится, если оно так, как ты говоришь – просто смотреть на вещи ты будешь спокойнее.
   То, что Лешку подменили двойником, конечно, являлось абсурдом, но Олю он прекрасно понимал – она любила того Лешу, которого, похоже, больше нет; только что тут поделаешь?..
   – Давай, – Юра поднял рюмку и дождавшись, пока Оля выпила, продолжил, – ни одна женщина не хочет верить, что любимый способен ее бросить; все придумывают ему самые невероятные оправдания, но чудес на свете не бывает – вынуть душу и заменить на другую не может никто, согласна? А чтоб сделать из него зомби, надо как минимум вырастить растение яхве. К счастью, его никто, кроме индейцев, не видел. Так что, смотри на вещи реально, как бы неприятно это ни было.
   – А вдруг… Оля шмыгнула носом, – его приворожили?
   – Ты же большая девочка, – Юра улыбнулся, – это, конечно, модное поветрие – чего-то там сыпать под порог, давать пить кровь после месячных… читали в прессе, но скажи честно, ты сама веришь в это?
   – Не знаю. Но я ж вижу… я чувствую!..
   – Тогда сходи бабке – сейчас в газетах полно объявлений. Она тебе за энную сумму приворожит его обратно; только мне кажется, вам надо просто сесть и нормально поговорить. Вы же всегда жили душа в душу, всегда все решали вместе!..
   – Решали… – эхом повторила Оля, – лучше б мы жили без этих бешеных денег…
   – Не лучше! – спорить Юра не собирался, хотя обвинение, вроде, адресовалось именно ему; чтоб сменить тему, он взял со стола газету, – вот, смотри: сниму порчу, сглаз… магистр оккультных наук, магистр черной и белой магии… или еще: …приворожу, сниму порчу, излечиваю все болезни… О! А вот твой случай: верну мужа; приворот… ну, и далее по списку. Тут их миллион – на любой вкус, – он протянул Оле газету, – больше, чем о продаже квартир. Все несметную энергию ощутили…
   Оля машинально пробежала глазами газетную колонку и потом снова уставилась на Юру.
   – Ты не веришь мне?
   – Что, значит, не веришь? Я. реалист, и считаю, что просто у него есть девка. Если, конечно, тебе больше по вкусу мистическое толкование… прости, Оль, но в таких делах решать со стороны – это стать врагом вам обоим. Все у вас, в конце концов, наладится, а я останусь между двух огней. Может, у него на работе проблемы – он переживает и ему не до чего, а ты сейчас заставляешь меня признать, что у него другая баба… по привороту, там, или по любви. Потом он у тебя спросит – как ты могла обо мне такое подумать; а ты скажешь – это Юрка сказал, а я, дура, поверила. Зачем мне это?
   – Я поняла, – Оля еще раз посмотрела в газету и положила ее на стол, – Юр, все равно спасибо, что выслушал.
   – Оленька!.. – он обнял ее, а она стояла обмякшая, с опущенными руками, – Оленька, милая, ну, нельзя советовать в таких вещах! Единственное, что я могу обещать – завтра увижу его, выясню, как у него на производстве, и сообщу тебе, а уж выводы делай сама и решения принимай тоже.
   – Спасибо, – Оля медленно пошла к выходу, но уже открыв дверь, обернулась, – ты ведь поможешь ему, если сможешь?
   – Конечно, о чем разговор!
   – Спасибо еще раз, – она вышла, аккуратно закрыв дверь, а Юра сразу направился в ванную.
   …Идиот, – он включил горячую воду, – нашел девку и трахай ее в свободное время – вроде, как тебя за проходной весь день держат! Так нет же, ночевать у нее надо!.. Точно, идиот…
   Пока набиралась вода, он успел выпить еще рюмку и только после этого погрузился в негу, о которой мечтал все неделю; сегодня никакие проблемы решать Юре уже не хотелось.

   Оля шла по пустой улице, и стук каблучков разносился далеко, привлекая внимание, но она об этом даже не думала. Поднявшийся ветерок играл листьями деревьев и приятно гладил лицо, а в небе висела луна, затмевая тусклые фонари; из кафе, работавшего всю ночь, доносилась музыка и беззаботный женский смех. Вообще, все вокруг было чудесно, если б не самое главное. …Почему он так изменился?.. Оля вспомнила, как Леша встречал ее в аэропорту; как они жили, как малейшее желание одного тут же становилось руководством к действию для другого, и на глаза вновь навернулись слезы.
   Мимо пронеслись несколько байкеров, сотрясая мир ревом двигателей, но они быстро исчезли, вернув благостный покой; тихонько прошелестело такси, потом еще одно, но Оля не подняла руку, хотя последняя машина чуть притормозила возле нее; она чувствовала себя абсолютно одинокой, а одиноким людям спешить некуда, и они ничего не боятся.
   …Это не могло уйти само! Это не проходит ни с возрастом, ни со сменой материального положения – это должно сохраняться вечно!.. Что-то вмешалось в нашу жизнь… и не только в нашу – все перевернулось с ног на голову! Когда я училась, то разве могла представить, что врач отказывает в операции, если ему не заплатили?.. Или что медсестры будут колоть воду, а потом торговать лекарствами?.. А сейчас – это норма, и никто ничему не удивляется. Люди звереют, и бороться бесполезно – какая-то злоба заволокла страну… и все стали бухать… ну, правильно, так проще – залил глаза… Но не могло ж это случиться вдруг, и со всеми сразу! Будто людей специально толкают в бездну, но кто и зачем?.. Впрочем, меня-то волнует не страна, а Лешка – если у нас все наладится, остальное переживем… а если он сейчас дома, а меня нет?!..
   Надежда хоть и выглядела призрачной, но она была, и поймав такси, Оля через двадцать минут вошла в пустую квартиру, где ее, как и следовало ожидать, никто не ждал.

   Леша появился под утро, когда Оля лежала в постели, бессмысленно глядя в потолок – ее сознание смирилось с тем, что выхода нет, и выключилось, лишившись основного стимула жить – желаний. Он вошел тихо, не зажигая свет; открыл бар и взяв бутылку, удалился на кухню. Оля слышала, как звякнул стакан, забулькала жидкость; потом он закурил – в комнату пополз табачный дым. Оля сжалась, чтоб не разреветься, и прикусив губу, прижалась к холодной стене.
   Наконец, он вернулся в комнату; в темноте разделся и тяжело вздохнув, залез под одеяло. Чувствовалось, что он очень старается не касаться жены, поэтому устроился на самом краю и сразу повернулся на бок. Оля не шевелилась – ей показалось, что рядом лежит посторонний мужчина, даже не подозревающий о ее существовании, и стало страшно; захотелось убедиться, что это действительно Леша, но она боялась – вдруг он оттолкнет ее, скажет что-нибудь грубое – тогда ведь конец! Тогда надо будет вставать и просто уходить, неизвестно куда…
   Леша еще раз вздохнул и засопел, ровно и спокойно, а Оля заплакала от собственного бессилия; заплакала тихонько, стараясь не всхлипывать, уткнувшись лицом в подушку.

   Едва забрезжил рассвет, она встала и долго вглядывалась в Лешино лицо, стараясь отыскать то чужое, что заполнило всю его сущность, но не находила – спящий он оставался ее Лешей. Очень не хотелось разрушать прекрасную иллюзию, поэтому, несмотря на то, что работала она во вторую смену, Оля, быстро накрасившись, выскользнула из квартиры. Идти ей было некуда и к остановке она направилась без всякой конкретной цели; остановилась возле плотного ряда разномастных киосков. Пиво и сигареты ее не интересовали; оставался только самый крайний, торговавший косметикой, но он еще не открылся; к тому же витрины почему-то оказались закрыты газетами. Не зная, чем заняться, Оля принялась изучать заголовки: «Директор детдома насиловал воспитанников», «Майор милиции разобрался с женой при помощи сварочного аппарата», «Мертвая бабушка не помещалась в ванне», «С матери требовали деньги, угрожая изнасиловать сына», «Убийцы милиционеров – курсанты-ракетчики». …Но не может с людьми произойти такое, лишь оттого, что им объявили о демократии и гласности! – в ужасе подумала Оля, впервые охватив картину городских новостей, – за этим должно что-то стоять, и Леша попал под шквал, накрывший всю страну. Не было ведь в людях столько злобы!..
   Оля собралась отойти от киоска, когда увидела обведенное красным маркером, объявление: «Магия у вас на службе. Исполнение желаний…» Дальше следовал номер телефона.
   …Это, точно, для меня, – она оглянулась, – и автомат, вон, очень кстати – есть у меня желание, одно-единственное…
   По мере того, как палец крутил заедающий диск, здравомыслящее сознание почти убедило ее, что все это натуральное шарлатанство, и Оля уже хотела повесить трубку, не дожидаясь ответа, но сознание неожиданно сдалось, родив такую нейтральную, такую ни к чему не обязывающую, мысль: …А ты убедись. Тебе что, жалко немного денег для бедной старушки?.. Поэтому, когда на другом конце послышался женский голос, Оля растерялась, не зная, как объяснить, чего же она хочет.
   – Здравствуйте… я бы хотела…
   – Пожалуйста, сегодня в десять, – даже не дослушал голос, – я буду вас ждать. Запомните адрес…
   – Запомнила… – Оля отошла от телефона; адрес крутился в ее голове, не давая отвлечься ни на что другое. …Все равно это ложь и обман, – подумала она с досадой, – если б кто-то мог исполнять желания, весь мир давно стал бы счастлив!.. С другой стороны, не болтаться же мне до обеда на улице?..
   «Исполнительница желаний» обитала всего в трех остановках, и Оля пошла пешком. С пустыря раздавались грозное рычание и лай, а перед школой шесть здоровых пацанов, став в круг, пихали худенького мальчишку, который летал между ними под дружные раскаты смеха. На остановке толпились хмурые люди (в двоих Оля узнала пациентов, вчера взявших больничные – сегодня они прямо из горлышка хлебали холодное пиво), но дело было даже не в этих хитрецах – когда мальчишка упал и его стали бить ногами, никто даже не обратил на это внимания, готовясь к штурму подкатывавшего к остановке автобуса.
   …А я на многое обращала внимание, пока дело не коснулось Леши? Мне было хорошо, да и ладно… Оля пошла дальше, старательно убеждая себя, что у современных детей просто такие игры и ничего ужасного не произошло.
   Незаметно она вышла к нужному дому и остановилась – ей стало казаться, что все вокруг уже знают, куда она идет, и будут смеяться у нее за спиной, но из подъезда вышла бабушка с внуком, потом серьезный мужчина в костюме, и никто не смеялся; тогда Оля скользнула в приоткрытую дверь и решительно направилась к лифту.
   Она ожидала увидеть, если не старушку, то, по крайней мере, пожилую женщину, черноглазую и черноволосую (почему-то любое колдовство у нее ассоциировалось с цыганами), но открыла ей молодая девушка, тонкая и хрупкая, с русыми волосами и огромными зелеными глазами.
   – Проходите, – пригласила она с улыбкой.
   Оля мельком увидела самую обычную кухню с чайником на плите; балкон, заваленный какими-то досками.
   – Не обращайте внимания, это так… осталось, – девушка открыла дверь в комнату, где тоже не было ничего необычного – стол, диван, кресло, палас на полу, шкаф, пейзаж на стене… – меня зовут Оксана, – девушка указала в кресло, – я вас слушаю.
   Оля чувствовала, что все ее существо непонятным образом концентрируется, превращаясь в поток, непроизвольно утекавший в зеленые омуты глаз. Стало жутко; мелькнула мысль: …Зачем я здесь?.. Но Оксана ласково улыбнулась.
   – Вы расскажите или мне самой узнать?
   – Конечно, расскажу, – Оля вздохнула, собираясь с духом, – я очень люблю своего мужа и он меня любит, поверьте мне.
   – Верю. И что случилось?
   – Пару недель назад его будто подменили – он не ночует дома, не обращает на меня внимания; стал угрюмый, не разговаривает со мной; приходит… когда приходит, выпивает водки и ложится спать так, чтоб даже не дотрагиваться до меня… и еще глаза…. у него стали другие глаза. Я не могу этого объяснить, но это, вроде, не мой Леша.
   – Понятно. Я могу с ним пообщаться?
   – Вряд ли он пойдет, – Оля покачала головой.
   – Воинствующий материалист? – усмехнулась Оксана, – но хотя бы его фотография есть?
   – Есть, – Оля достала из прозрачного кармашка в кошельке свой любимый Лешин портрет – тот, где он вернувшись из очередной командировки, стоял возле поезда и смеялся. …Как давно это было, – подумала она с тоской, – счастливые встречи; расставания, подразумевающие новые встречи…
   Оксана взяла снимок и лицо ее побледнело, глаза сузились; она так долго смотрела на фото, что Оле стало скучно, и она принялась изучать комнату.
   – Он уже не твой, – Оксана наконец положила снимок на стол, – это «поделка» – довольно грубая, но надежная.
   – И что делать?.. – непонятное слово звучало зловеще, а еще Олю удивил внезапный переход на «ты».
   – А все, что хочешь, – Оксана пожала плечами, – решай.
   – Я хочу вернуть моего Лешу – такого, как раньше!..
   – Ты готова так легко принять грех на душу? – Оксана удивилась, но потом, видимо, сообразила, что разговаривает с неграмотным, в части магии, человеком, – понимаешь, чтоб исполнить твой заказ, я должна все вернуть обратно, а я сильнее того, кто это сделал – я просто убью ее.
   – По-настоящему?.. – испугалась Оля.
   – Не морально же. Так ты хочешь ее смерти? Не заказчицы, а исполнителя; о заказчице можем поговорить отдельно.
   Трезвый Олин разум ужаснулся – нет, не того, что кто-то умрет (на работе она давно привыкла к смерти), а того, что все это возможно в принципе; получалось, люди – это лишь марионетки, причем, в руках даже не абстрактных высших сил, а точно таких же людей!.. Захотелось, чтоб все это оказалось бредом или шуткой, но слишком убедительно выглядели зеленые глаза напротив. …Пусть бы он просто нашел себе другую!.. Может, с ней ему будет лучше, чем со мной…
   – А Леша будет с ней счастлив? – спросила Оля.
   – Сложно сказать… – Оксана задумалась, – удержать человека очень просто, а, вот, счастье купить нельзя. Я ведь тоже не приношу счастье – я могу исполнить желание, и все. Но он же может и полюбить ее… так что подумай, чего хочешь, и если решишься, приходи завтра в то же время, – Оксана поднялась.
   Оля даже не заметила, как оказалась на улице; сделала несколько шагов, и тут необъяснимый ужас заставил ее оглянуться – взгляд метнулся по рядам окон; дыхание перехватило, ноги задрожали, готовые уронить тело на асфальт, и только очень вовремя налетевший ветерок привел ее в чувство. Оля быстро пошла прочь от жуткого дома и уже на остановке почувствовала прилив утерянных ранее сил. На работу она ехала с радостью и целый день принимала больных, стараясь не думать о своем глупом поступке, однако вернувшись домой, поняла, что дело все-таки сделано, что информация получена и никуда от нее теперь не деться.
   Леши не было. Она присела на стул, уставившись в окно, где по вечернему небу ползли белые завитки облаков; во дворе ходили люди и играли дети; в доме напротив вешали белье, а по крыше пятиэтажки бродил мастер, проверявший антенны.
   …Неужели существуют две равнозначные реальности, и мы, всецело обитающие в одной, с другой просто не сталкиваемся?.. Нет, лучше так не думать; лучше, как предлагал Юра, спокойно поговорить с Лешкой. Я сумею!.. Сейчас я почему-то чувствую силы, чтоб не рыдать, не закатывать истерики, и если он, действительно, встретил другую женщину… – Оля тяжело вздохнула, – тогда я уйду; уеду обратно в Омск… или лучше остаться?.. Все-таки здесь работа… а жить где?.. Ладно, сначала надо поговорить…
   Решение было принято – оставалось дождаться Лешу, и чтоб чем-то занять себя, Оля открыла вчерашнюю газету.
   …Черт!.. «Парализованному предпринимателю отрезали голову», «Самосожжение шестиклассника»… Люди точно сошли с ума!.. Она швырнула газету на пол и закрыв глаза, опустила голову на руки.
   Леша появился, когда совсем стемнело, но Оля все еще сидела у окна, выстраивая будущий монолог; только каждый раз он получался совершенно разным, и по форме, и по содержанию.
   Леша привычно прошел на кухню; скрипнула дверца шкафчика, потом жидкость полилась в стакан. Слушая эти звуки, Оля представила, как совсем недавно выбегала навстречу мужу, обнимала его, а он ее целовал и что-нибудь рассказывал.
   …Да-да, нам надо поговорить… Оля вошла, когда муж стоял с уже пустым стаканом и морщился, занюхивая водку рукавом – жалкое это было зрелище.
   – Леш, – Оля остановилась, – я люблю тебя даже такого, только скажи, что с тобой происходит?
   – Со мной?.. – Леша закурил, – не знаю… а что происходит?
   – Лешенька, я долго так не выдержу, понимаешь?
   – Понимаю, – он налил еще, – не волнуйся, когда-нибудь это пройдет, – выпил и затянулся, выпустив дым в сторону жены.
   – Честно?!.. – Оля схватилась за соломинку.
   – Честно. Все проходит рано или поздно, разве нет?
   Соломинка оказалась обманом, и Оля вздохнула.
   – Я знаю, что у тебя есть другая женщина. Ты ее любишь?
   На Лешином лице появилась глупая улыбочка.
   – Все пройдет, и печаль, и радость… – пропел он на удивление фальшиво.
   – Скажи мне, кто она? Чем я хуже?..
   – Да я сам не понимаю, – ответил он, вроде, серьезно и вдруг судорожно схватил ртом воздух – казалось, внутри поднималось нечто постороннее, противное его естеству… хотя, может, он играл, потому что закатил глаза, схватившись за край стола. (Но он не был настолько пьян!) Постоял несколько секунд, приходя в себя, потом сделал пару неуверенных шагов и… обнял Олю; вернее, он стиснул ее, а смотрел куда-то поверх головы в пустую стену. Тем не менее, даже от такой ласки Оля расслабилась, прижалась к нему, пытаясь согреть своим теплом, но почувствовала чужое, будто неживое тело.
   – Лешенька, – она заплакала, – скажи честно, ты хоть чуть-чуть любишь меня?
   – Прости, но я не могу сейчас решать такие сложные задачи – я очень хочу спать.
   Оля не понимала, зачем он мучает ее – уж лучше б сразу сказал «нет»!.. Отстранившись, она молча наблюдала, как муж прошествовал в комнату, неуклюже стянул одежду и рухнув на диван, замер; парадокс – это был самый родной, и в то же время абсолютно чужой человек. Раздевшись, Оля легла рядом; обняла его, обвила ногами, прижалась всем телом.
   – Любимый… – шептала она на ухо, но Леша не просыпался. Олины губы ласкали его, пытаясь разбудить плоть, но через несколько минут она поняла, что все бесполезно; уткнулась в подушку и заплакала. Плакать – это стало ее постоянным ночным времяпрепровождением.
   – Ми-ла-я, я те-бя… – Лешина рука тяжело поднялась и упала ей на грудь; после этого он снова затих, спокойно засопев.
   Оля испуганно выскользнула из постели и забилась в кресло, глядя на неподвижный рельеф одеяла – теперь она была уверена, что это не настоящий Леша, а какое-то постороннее, неизвестное науке существо; но что-то в нем еще осталось от ее Леши!.. Она чувствовала, как внутри просыпается хищница – алчная, агрессивная, готовая до конца биться за свою добычу; никогда она не воспринимала жизнь так ярко, и так примитивно: мое – не мое, и чтоб вернуть это самое «мое», слишком высокой цены не существовало…
//-- * * * --//
   Закрыв дверь, Оксана вернулась в комнату и подошла к окну, ожидая, пока Оля покажется из подъезда. Воспоминания, тщательно увязанные в крохотный узелок и заброшенные в самый дальний угол памяти, вырвались наружу, безжалостно поглощая ее нынешнюю замечательную жизнь.
   …Ведь это тот самый Леша, которого я столько ждала!.. Наверное, я еще тогда влюбилась в него… Призрак прошлого… зато прошлое было настоящим! А сейчас?.. Кому все это надо?.. Нет, кому-то, конечно, надо, но не мне! Это рабочий цикл, как у машины – тебя по графику поощряют, по графику наказывают, вовремя кормят и поят, иначе машина ведь может сломаться… Я устала жить правильно!.. Я не хочу!..
   Все это не имело к Оле никакого отношения, но смотрела-то она на нее, медленно пересекавшую двор, и, наверное, взгляд ее был страшен, потому что девушка остановилась, пошатнулась.
   …Я сейчас проделала в ее ауре такую дыру, что не залатает никто и никогда, хотя она-то ни в чем не виновата, – Отойдя, Оксана плюхнулась в кресло и закрыла лицо руками. Работать сегодня она не хотела. …Евгений, точно, заметит… а надо сделать, чтоб не заметил, иначе… ну да, мне нравится, если меня иногда наказывают, а после любят и жалеют… он же не любит и не жалеет! Он бьет, потому что вторник; я сама должна еще и повод придумать!.. Сегодня он, точно, есть, но именно сегодня я не хочу, чтоб меня пороли!.. А если сбежать?.. Мысль была безумно смелой, и одновременно робкой – Оксана боялась даже принять ее всерьез; так, глупость, вроде манны небесной. …Надо, чтоб он ничего не заметил, только и всего!.. Оксана подняла голову; сознание включилось. …Но я не хочу ничего делать!.. Не хочу помогать какому-то аферисту брать кредит; не хочу искать жену толстомордого урода – я-то знаю, где она, и никто ее не похищал; ей тоже все опротивело!.. Увидеться б с Лешей!.. Нет, не сегодня – надо сначала определиться с его «поделкой»… Эх, напиться б, как раньше! Славное было время!.. Нет, пить не буду – напьюсь потом, когда все закончится…
   Оксана резко встала. …Пора валить. За машиной вернусь потом, а то вдруг Евгений увидит, что ее нет – начнет доставать, где я шляюсь… Леша!.. Как я старалась не вспоминать о нем, а он все-таки нарисовался – значит, для чего-то это надо!..
   Весь день Оксана бродила по городу, бессмысленно заходя в магазины, присаживаясь в скверах, покурить. Мысли ее крутились вокруг фотографии, с которой Леша улыбался, совсем как в жизни – в той прошлой жизни, непредсказуемой, феерической, непонятной и, скорее всего, невозвратимой. Но как бы ни было ее жаль, Оксана сдерживала себя, не позволяя мыслям выплеснуться в какое-либо решение, и в этом крылась сладостная неопределенность, допускавшая сотни вариантов, вплоть до самых счастливых.
   Домой она приехала строго в рамках допустимого времени. В кабинете горел свет, и мысли тут же рассыпались, желания пропали – она уже знала, что праздник неповиновения кончился.
   Женя задумчиво курил, сидя в кресле. Навстречу Оксане он поднялся, обнял ее осторожно, словно брал наполненный до краев сосуд, и она почувствовала холод; весь ее скудный энергетический потенциал, случайно собранный на улице, словно утекал через его руки, оставляя взамен безразличие ко всему, и к Леше, в том числе. Оксана с ужасом поняла, что побег отсюда невозможен, и все ее сегодняшние мечты – лишь пустые, глупые фантазии; даже увидеться с Лешей не удастся никогда!
   – Как успехи? – Женя равнодушно поцеловал ее в макушку – мгновенно в теле возникла слабость, хотя голова оставалось ясной. К такому состоянию Оксана давно привыкла и молча опустилась на диван, – мне кажется, в последнее время у тебя какие-то проблемы. Знаешь, мне не нравится, когда ты такая.
   – Нет-нет! Никаких проблем!.. – Оксана испуганно вскинула голову, – тебе, правда, показалось!
   – Хорошо бы, – сегодня был не вторник, и Женя, присев рядом, снова обнял ее, на этот раз целуя в шею, в губы, в закрывшиеся глаза; его рука уверенно расстегнула платье, – хочешь? – спросил он строго.
   – Да… – Оксана ничего не хотела, но чувствовала себя маленькой и слабой, готовой подчиняться, с благодарностью принимая волю господина; она являлась его частью, и оторваться от него равнялось самоубийству. …И причем здесь Леша, с нашим мимолетным прошлым, и несуществующим настоящим?.. У меня есть то, что я заслуживаю, и нечего дергаться – завтра надо отработать за два дня сразу… Оксана чувствовала, что холодные пальцы стягивают с нее трусики; приподнялась, облегчая задачу. …Рассказывать ему ничего не буду, но во вторник скажу, что всю неделю вела себя плохо – пусть даст ремня так, чтоб больше и думать о Леше не хотелось… Сильные руки уложили ее на подушки, аккуратно раздвинули ноги; потом навалилась тяжесть, но уже не душевная, а совершенно физическая. …Хорошо, что я не выпила, иначе б, не знаю… Оксана вскрикнула и больше ни о чем не думала, страстно обхватив Женину шею и поддаваясь его ритмичным движениям.
//-- * * * --//
   Утром Оля, как и вчера, ушла рано – спящий, Леша казался ей прежним, и это приятная иллюзия давала заряд на весь день. Она снова пошла пешком и ровно в десять поднялась к знакомой двери. Оксана встретила ее улыбкой; в огромных зеленых глазах светилось такое участие, что хотелось прижаться к ее груди и долго-долго рыдать, избавляясь от всех невзгод… вот, только голос ее был не к месту деловым.
   – Ну что? – спросила она, – решила, что будешь делать?
   – Я хочу, типа … – начала Оля, подбирая слова, и нашла ведь! – сказку. Я хочу, чтоб последних двух недель не было, понимаешь? Если он просто вернется, у меня ведь останется память, а у него чувство вины; это будет остаточная взаимная неприязнь, что ли. Поэтому я хочу, чтоб ничего этого не было!.. Утопия, да? – она жалобно улыбнулась.
   – Да, милая. Я не всесильна и не могу дать новую жизнь, так что осуществление твоей «утопии» – это уже из области семейной психологии, но я не психолог, – Оксана вздохнула, – скажи просто – ты готова убить ее?
   Оля как-то упустила это условие, поглощенная их с Лешей отношениями, поэтому в сознании возникло черное облако, но, словно молния, его расколола яркая мысль: …Так не бывает! Все равно, никто не умрет! Это, типа, поднятие имиджа – работа у нее такая!..
   – Готова, – она уверенно кивнула.
   – Ясно, – Оксана замолчала, глядя клиентке в глаза. Оля, как в первый раз, ощутила холод и почти зримый поток устремился от нее в зовущие зеленые глаза; стало страшно – она чувствовала, что цепенеет и не в состоянии, ни говорить, ни двигаться…
   Оля не знала, сколько прошло времени, но Оксана встала.
   – Посиди, – вышла на кухню, забрав Лешину фотографию.
   Напряжение сразу спало. Оля «стекла» по креслу; глаза закрылись сами собой – она не понимала, спит или нет, но вокруг мерно покачивалось черное пространство, убаюкивая, притупляя внимание… и вдруг в нем стало прорисовываться лицо – сначала появились волосы, потом глаза, нос, а закончили портрет впалые старческие щеки и тонкие губы – лицо было явно женским; оно выглядело живым и неживым одновременно, только волосы чуть шевелились, тревожа тьму седыми прядями…
   – Просыпайся.
   Оля очнулась – улыбающаяся Оксана стояла рядом, ласково гладя ее по плечу.
   – Простите, пожалуйста…
   – Ничего, бывает, – она протянула Оле бумажку, – если интересно, съезди по этому адресу. Вот, возвращаю тебе портрет, а теперь иди и жди результата.
   Оцепенение прошло, и Оля встала – чувствовала она себя совершенно обычно, будто отсидела на ежедневной летучке у зав. отделением; правда, голова немного кружилась, но это, скорее всего, от духоты.
   – Сколько я должна? – спросила она, пряча снимок.
   – Пока ничего. Если результат удовлетворит, заплатишь, сколько сочтешь нужным.
   – А если я ничего не заплачу?
   – Ну… – усмехнувшись, Оксана пожала плечами. Что означал этот жест, Оля не поняла, но переспрашивать не стала – ей захотелось поскорее оказаться на свежем воздухе.
   Выйдя из подъезда, она развернула бумажку, которую держала в руке – адрес ей ни о чем не говорил; она даже засомневалась, существует ли вообще такая улица. …Впрочем, не важно, – сунула бумажку в сумку и дойдя до остановки, смешалась с толпой, штурмовавшей автобус. Еще она подумала, что стоит выйти на улицу, и все, происходящее там, словно перестает быть реальностью. …Может, это гипноз?.. Но если она не взяла денег, то какой в нем смысл?.. Вопрос был тупиковым, и Оля поднялась над ним, размышляя, изменится ли ее жизнь или все это глупый, никому не нужный розыгрыш.
   В кабинете, она посмотрелась в зеркало, но не обнаружила никаких изменений; может, стала бледнее обычного, но это могло являться и последствием бессонной ночи. Зашла сестра с пачкой больничных карт, и Оля поняла, что прием будет долгим; надев халат, села за стол в ожидании первого пациента.
   Однако вернувшись вечером в пустую квартиру, Оля почувствовала, что определенные изменения, по крайней мере, в ней самой произошли – она была, на удивление, спокойна, как раньше, когда Леша просто уезжал в командировку, и его отсутствие являлось естественным, не вызывая никаких тревожных мыслей. Поужинав, она посмотрела сериал, легла и сразу уснула, вроде, никого и не ждала; вроде, все в ее жизни прочно стояло на своих местах, и утром проснулась отдохнувшая, без привычной за последние недели головной боли. Лежа одна, на просторном диване, Оля вскинула руки, потянулась. Как же она отвыкла от такого легкого пробуждения! …И то, что Лешки нет, даже хорошо – не надо бежать из дома, чтоб только не видеть его похмельной морды; тем более, сегодня по графику у меня выходной и вообще никуда не надо идти, – Оля стояла под теплым душем, глядя на себя в зеркало, – нет, в принципе, я не против, чтоб он вернулся, но это уже как бы не является смыслом жизни… а, может, в этом и заключается суть прощения? Может, безразличием и можно простить измену?..
   Из ванной она вышла свежая, будто окончательно смыв с себя прошлое; но тут в груди резко кольнуло. Сердце у нее никогда не болело, но, как врач, Оля знала, что это, именно, оно, и сразу возник необъяснимый страх, шедший откуда-то изнутри. Она опустилась на стул. …Душно… надо на улицу… и что там? Слоняться по улицам?.. А хоть и так – буду дышать воздухом…
   Спазм больше не повторялся, но цель осталась. Доставая косметичку, Оля увидела в сумке бумажку с адресом; перечитала его. …А вот и прекрасное занятие! Только где это находится?.. Поскольку вариантов получалось несколько, она решила, что лучше довериться таксистам – эти проныры знают все.
   Она быстро накрасилась, оделась и выскочила на улицу, словно опаздывала куда-то. Старенький «Москвич» остановился почти сразу; водитель назвал цену, Оля кивнула, и они поехали.
   Сердце снова дало о себе знать, но уже как-то тупо – к такой боли можно было привыкнуть. Миновав центр и еще не обжитые новостройки, разгороженные грязными бетонными заборами, они нырнули в паутину кривых улочках с покосившимися частными домиками.
   – Мне кажется, где-то здесь, – водитель притормозил.
   Оля не поняла, куда они заехали, но почему-то сказала:
   – Давайте попробуем направо.
   …Почему я так решила?.. – ответа не было, но когда «Москвич» повернул, в конце улицы возникла машина «Скорой помощи» и небольшая группа людей; таксист, взглянув на название улицы, сообщил:
   – Все верно. Приехали.
   Расплатившись, Оля вышла; номера на домах вели точно к белой машине с красным крестом …но это ведь ни о чем не говорит, – подумала она, – визит «скорой» – обычная вещь…
   И калитка, и двери дома были распахнуты настежь.
   – Извините, а что случилось? – спросила Оля мужика в майке, оказавшегося ближе других.
   – Да с Ефросиньей что-то, – ответил тот, не оборачиваясь, – вчера еще скакала по огороду… – мужик вздохнул, – эх, жизнь…
   …«Что-то» – это ведь, и инфаркт, и инсульт, а не обязательно… Господи, о чем я?.. Она ж жива! Это «скорая», а не катафалк!.. Оля успокаивала себя, но тревога нарастала, сжимая и без того противно нывшее сердце. Наконец, из дверей появились люди в белых халатах, которые несли носилки; лицо человека на них прикрывала простыня, что говорило о худшем исходе, но Оля не сдавалась: …Эх, осмотреть бы ее!.. Я – хороший врач; я дам заключения не хуже судмедэксперта…
   Когда в машину вкатывали носилки, простыня чуть сползла; Оля увидела старческое лицо с выступающими скулами, тонкие губы, растрепанные седые волосы – это было лицо, привидевшееся ей совсем недавно!.. Оля отшатнулась и в ужасе бросилась прочь.
   Добравшись до улицы, где «ловились» машины, она запыхалась, зато боль в груди непонятным образом прошла; вместе с ней прошел и ужас, сменившись неподдельным восторгом. …Ай да, Оксанка!..Кто б мог подумать!.. Так тебе и надо, старая ведьма!.. Оказывается, все можно делать легко и просто, а мы, дураки, корячимся, чего-то добиваемся в жизни…
   Остановилась машина, и Оля уселась рядом с водителем. Еще не решив, что делать дальше, она небрежно бросила: – В центр; отвернулась к окну, но перед глазами продолжало стоять мертвое лицо Ефросиньи.
   Вышла Оля у сквера с фонтаном. Под ясным голубым небом его струи весело искрились, но детей, обычно носившихся по парапету, не было, потому что солнце, хоть и стояло высоко, грело уже чисто символически. Обычно эта предосенняя пора рождала в Оле какую-то природную грусть, но сейчас ей нравилось все – даже то, что уходило ее любимое лето; непреодолимо захотелось что-то изменить в своей внешности, чтоб соответствовать изменениям, происходившим в душе. Напротив находился модный, дорогой салон и остановив на нем взгляд, Оля подумала: …Давненько я не меняла прическу. Это отросшее каре… сколько можно ходить чучелом?..
   – Извините, но у нас запись, – девушка-администратор виновато улыбнулась, – у нас ведь лучший салон в городе.
   Оля поняла, что сначала из-за безденежья, а потом из-за работы, давно отстала от жизни, поэтому уточнила:
   – А сколько стоит стрижка в лучшем салоне?
   – Семьдесят пять.
   – Всего-то? Плачу сто пятьдесят, но я хочу сейчас! – несмотря на нынешний достаток, Оля продолжала бережно относиться к деньгам, поэтому сама удивилась, и своим словам, и интонациям; даже подумала: …Зря… Но слова уже были сказаны.
   – Посидите, – администратор выпорхнула в зал и очень быстро вернулась, – не волнуйтесь, вас примут. Выпейте пока кофе – для VIP-клиентов это бесплатно.
   Она усадила Олю в удобное кресло, принесла маленькую дымящуюся чашечку и пепельницу. Глядя на нее, Оля вдруг поняла, чего ей не хватает – сигареты. Всегда она была противницей этого бессмысленного разрушения здоровья, не закурив даже в институте, где курили почти все, но сейчас чувствовала, что ей это просто необходимо.
   – Извините, а сигаретки не будет? Не успела купить.
   – Конечно, – администратор положила на столик пачку «Marlboro» и зажигалку.
   Оля затянулась и сразу поняла – это ее! Оказывается, так приятно сидеть в кресле, в полумраке красивой комнаты, курить, мелкими глотками пить ароматный кофе и ждать, когда тебе будут делать потрясающую новую прическу. Она с ужасом подумала, что завтра надо снова идти на работу и выслушивать жалобы каких-то убогих людишек на свои болезни. Зачем ей это, если у нее и так полно денег?..
   Она успела даже полистать толстый глянцевый журнал, прежде чем администратор проводила ее в ярко освещенный, зальчик, когда-то бывший обычной комнатой в обычной квартире. Невысокий парень критически осмотрел Олину голову.
   – Вы мне доверяете? – спросил он.
   – Да, – Оля оценила дипломы, висевшие рядом с зеркалом.
   – Хорошо. Борь, – он обернулся к хилому юноше в фартуке, – вымой мадмуазель голову, а я пойду, покурю.
   Оля склонилась над раковиной. Борины пальцы нежно перебирали волосы, промывая каждую прядку, ласково и незаметно касаясь кожи головы, и от этого наступало фантастическое блаженство. Какой же она была дурой, что никогда не пользовалась таким счастьем!..
   Вышла из салона она другим человеком – волосы стали темными, а вместо злосчастного каре красовалась короткая асимметрия, уложенная и зафиксированная. Под конец процедуры они познакомились с мастером Игорем, обменялись телефонами и договорились, что теперь она может звонить ему домой без всякой записи и прочих формальностей.
   Оля шла по улице и наслаждалась жизнью; миновав сквер, вышла к оперному театру, где под огромными липами спряталось несколько пластиковых столиков, играла музыка и стройные мальчики в белых рубашках, картинно выпрямив спины, бойко сновали с полными подносами.
   Иногда, в прошлой жизни, они отмечали здесь семейные праздники. Оля любила это место, прохладное в жару и уютное по вечерам; она вспомнила, как незаметно подглядывала в меню и ужасалась ценам, а Леша улыбался, предлагая ей заказывать все, что душе угодно. Сейчас деньги не имели значения – намного важнее было изменившееся мироощущение; это ведь тоже своеобразный праздник, поэтому Оля села за столик и открыла меню, хотя и так знала, чего хочет.
   Когда официант ушел за сухим вином и мороженым, она, чтоб чем-то себя занять, уже привычным жестом достала купленные в ларьке сигареты и щелкнула зажигалкой. Горьковатый дым заполнил рот. Она выдохнула, как-то неожиданно сложив губы, и увидела поднимающиеся вверх колечки. Это было так забавно, так весело…
   Через час неспешного потягивания кисловатого вина, ей пришла замечательная идея, произвести ревизию гардероба, потому что джинсы и блузка абсолютно не отвечали ее новому состоянию. Но чтоб идти по магазинам, надо было взять еще денег, а для этого требовалось съездить домой.
   Когда Оля вошла в квартиру, то первым делом увидела Лешины туфли; остановилась, глядя на них… и не почувствовала радости – она ведь знала, что это случится, не сегодня, так завтра. …Какая разница сегодня или завтра? – подумала она, – вот, если б он пришел до того, как Оксана взялась за дело, я б еще могла поверить в любовь… да какая любовь?.. Он – управляемая марионетка; может, ему и не хочется быть здесь, а надо. И зачем мне спектакль со всякими «давай, начнем все с начала»?..
   Заглянув на кухню, она увидела огромный букет роз, а сам Леша сидел в комнате, на диване и улыбался. При виде жены он вскочил, раскинув руки.
   – Любимая… – сжал ее в объятиях, но Оля не почувствовала ничего, кроме внутреннего напряжения, – какая ты сегодня красивая, – попытался поцеловать, но Оля отвернула голову и рассмеялась, – ты что?.. – удивился Леша.
   – Смешно, – она отступила, критически оглядывая мужа, – смешно, понимаешь? Две недели жил с другой, а теперь завалил все цветами, и думаешь, это что-то изменит?
   – Олененок, – Леша вздохнул, – прости, я и сам не могу объяснить – наваждение какое-то… но я ж вернулся! Видишь, я по-прежнему люблю тебя, – он неуверенно положил руки ей на плечи, и Оля не сбросила их.
   В ней боролись два чувства: торжество победы, власти, которая дана ей после освобождения от унизительной зависимости, именуемой любовью, и робкое желание все-таки прижаться к нему и простить, потому что в случившемся виноват вовсе не он, а та страшная, уже мертвая старуха. Но второе чувство оказалось слишком робким и каким-то ненастойчивым.
   – Пойдем, поговорим, – Оля направилась на кухню; села, достав сигареты.
   – Ты закурила? – Леша замер с открытым ртом, – зачем?..
   – Гулял бы подольше, я б и запила… а, может, наоборот, родила. Значит, так, – она выпустила колечки дыма, – я не собираюсь разводиться; не собираюсь устраивать истерик, бить посуду, оскорблять твою подружку – мы продолжаем мирно, по-соседски жить. Если ты перестанешь давать мне деньги…
   – Деньги – ерунда…
   – Отлично, – невозмутимо продолжала Оля, – если ты захочешь иногда переспать со мной, я возражать не буду; питаться мы тоже можем вместе… что еще? Да, с деньгами мы решили… Все, вроде. Но никто из нас не лезет в чужую жизнь! Тебе не надо больше ничего придумывать, потому что ты не обязан докладывать, где и с кем бываешь, но и не устраиваешь скандалы, если я приду утром…
   – А если я не соглашусь? – перебил Леша.
   – Так я ж и не спрашиваю твоего согласия – я объясняю, как мы будем жить дальше… Есть хочешь? – неожиданно спросила Оля, показывая, что тема закрыта.
   – Нет!
   – Глупо, – она пожала плечами, – у меня классные голубцы.
   – Я приеду через пару часов, – Леша поднялся.
   – Да хоть через пару суток. Я сама сейчас уйду и когда вернусь, даже не знаю, – Оля достала тарелку, включила газ.
   У Леши действительно были дела, но они не требовали мгновенных решений, а с тем, что творилось дома, надо было разбираться сейчас; неприкаянно постояв у двери несколько минут, он ушел в комнату и плюхнулся на диван – на их замечательный, видевший столько любви, диван.
   Пока голубцы булькали в бледной сметанной подливе, Оля уселась перед зеркалом, внимательно изучая свое отражение. …Прическа классная!.. А, вот, морщинки заметнее… или я не обращала внимания?.. Может быть. А глаза? Взгляд какой-то пронзительный стал, совсем не такой, как раньше… и, тем не менее, это я! И, если честно, я себе нравлюсь. Надо заехать к Оксане… и можно прямо сейчас – новые тряпки подождут. Интересно, сколько мое превращение может стоить?..
   Леша слышал шаги, какие-то шорохи, потом на кухне загремела посуда. Обхватив голову, он уставился в пол, и ни с того ни с сего, вспомнил умелое Юлино тело. …Господи, я ж сейчас не о том! Я ж об Ольке! Она-то как изменилась!.. но не мог я настолько забыть ее! Все это в ней было, только тщательно скрывалось, и требовался толчок… Неужто то, что я увлекся Юлькой, дало его? Но я ж от нее не ухожу совсем – просто у меня на данный момент другой праздник, в котором нет места, ни разуму, ни памяти прошедших лет! Он пройдет – я знаю; надо только подождать, оставаясь такой же доброй, заботливой и преданной. Или дело в чем-то другом?..
   Леша вспомнил слезные исповеди жен олигархов, столь любимые «желтой» прессой; они всегда начинались словами: «когда у нас был угол в коммуналке, мы были счастливы…»
   …Наверное, я такой же, как все, – Леша достал сигарету (обычно он курил только на кухне), – но теперь же у нас в семье все курят… Зачем, вот, она начала?.. Впрочем, разве это главное – да пусть травится… Нет, а почему я поддаюсь на ее заведомо нереальные условия? Сейчас спрошу, чего она добивается!..
   Леша вышел на кухню, но увидел лишь грязную тарелку, чашку и потухший бычок в пепельнице; заглянул в пустую ванную, в туалет. …О, сучка! Цветов накупил, идиот, а она свалила втихую…
   Вернувшись на кухню, он налил целый стакан водки; выпил – в голове зашумело. …Хрен, ты чего получишь!.. – он разбросал букет по полу, истоптал его, – пашешь тут, пашешь… да пошла ты!.. И улегся на диван, включив телевизор.
//-- * * * --//
   Оля никогда не ходила по улице с такими сумасшедшими деньгами, поэтому сначала шарахалась от каждого встречного, но потом сообразила, что этим лишь привлекает внимание. Садиться в общественный транспорт или ловить машину она не стала – так, на всякий случай, а пошла пешком, крепко прижимая к себе сумочку. В конце она, правда, осмелела и даже присела возле подъезда, покурить (за один день это занятие уже стало приятной привычкой); заглянула в сумочку, так как извлекала деньги из семейного тайника впопыхах, пока не видел Леша.
   …До фига!.. Отдам половину… или треть – она сама ж сказала, сколько сочту нужным; остальное – на жизнь…
   Понятие «жизнь» ассоциировалось исключительно с больницей, поэтому она сразу вспомнила, что завтра ей на работу; представила кабинет, окно с геранью в горшке, белый халат, где на кармане красными нитками вышита ее фамилия, и поняла, что не хочет ко всему этому возвращаться. Еще она почувствовала, что ненавидит идиотов, решивших, будто медицина способна им помочь, и ненависть эта росла с каждой минутой. …Помогают такие, как Оксана!.. Бросив бычок, она решительно встала и зашла в подъезд.
   Оксана встретила ее, улыбающаяся и спокойная.
   – Ты довольна? – она повела гостью в комнату, но не услышав ответа, обернулась, – или что-то не так?
   – Понимаешь… – Оля задумалась, формулируя свои недавние ощущения, – он вернулся – с извинениями, с цветами, с признаниями в любви, но мне это оказалось не очень-то и нужно! Я ж тебе говорила…
   – А я предупреждала, что не могу дать новую жизнь, – перебила Оксана, – и изменить вашу память не могу – я могла б стереть ее, но тогда вы и не вспомните, что были когда-то вместе. Ты согласна – я ж сделала то, о чем ты просила?
   – Да. Спасибо, – Оля вздохнула, – наверное, это правильно. Сколько я должна?
   – На сколько тебя все это удовлетворяет, столько и должна.
   Оля положила на стол две пачки из пяти.
   – Будь счастлива, – Оксана забрала их, – не забудь только, что на тебе смерть Ефросиньи. Это недоказуемо, и милиция не сможет тебя привлечь, но это останется с тобой…
   – Да почему?!.. – возмутилась Оля. Хотя все, вроде, сложилось в стройную систему, ей не хотелось даже подсознательно выглядеть убийцей, – это две совершенно разные истории! Я была там утром и все видела! Да, старушке стало плохо, но это нормально в ее возрасте! Да, я видела «скорую», которая ее не спасла! И что?.. Если на то пошло, это их вина!..
   – Ты была не там, – Оксана усмехнулась, – ты была снаружи; а чтоб понимать происходящее, надо побывать внутри… ладно, – она махнула рукой, – что сделано, то сделано. Не бойся, все будет хорошо – не ты первая, не ты последняя. Скажи лучше, ты точно решила расстаться с мужем?
   – Да, а что? – вопрос удивил Олю; но еще больше она удивилась, когда Оксана вдруг обняла ее.
   – Ты правильно решила, – сказала она тихо, – ты станешь независима и обязательно богата. Бросай свою дурацкую работу и все изменится очень быстро. А теперь иди.
   На прощанье они даже расцеловались, как добрые подруги, но едва Оля вышла, дверь захлопнулась подозрительно быстро; впрочем, ее это уже не волновало – гораздо более интересно было узнать, что означает «снаружи» и «внутри»?
   …А кто мне мешает съездить туда еще раз? – подумала она, – уж разбираться, так разбираться до конца; поговорю с родственниками, с соседями – может, она, вообще, была милейшим человеком, а Оксана просто, например, отравила ее, чтоб нагнать на меня страха – чтоб содрать побольше бабок. Возможен такой вариант? Вполне. Да даже если она и занималась там чем-то, то теперь же она все равно мертвая…
   Несмотря на последний «железный» аргумент, страх все же присутствовал, и всегда разумный внутренний голос шептал: – На фиг, тебе это надо? Забудь обо всем и живи дальше!..
   Не зная, чью сторону принять, Оля нашла компромисс. …А пусть судьба решит! Чет – еду; нечет – не еду!.. Зажмурившись, досчитала до пяти и открыла глаза – ей навстречу медленно двигался зеленый БМВ с цифрами 822 на транзитном номере. …Вот и все! – Оля совершенно искренне обрадовалась; БМВ проплыл мимо, словно паря над землей, и пришлось тормозить «Жигули» с прогнившим крылом.
   По дороге Оля придумала замечательный повод для визита, поэтому зашла в калитку уверенно, уверенно поднялась на крыльцо и громко постучала. Правда, никто к ней не вышел, зато отреагировала соседка, возившаяся у вольера с десятком белых вальяжных кур.
   – Опоздала ты, девка, – объявила она довольным голосом, – Ефросинья-то померла, аккурат сегодня утром.
   – И что, никто там теперь не живет?
   – Да кто ж после нее жить там захочет?
   – Но домик-то, вроде, крепкий…
   – Погоди, а ты кто будешь? – соседка подошла и оперлась о забор, пристально разглядывая Олю.
   – Я из газеты; корреспондент, – выдала она без запинки, махнув больничным пропуском, – наши читатели часто про нее всякую ерунду сообщают; вот, мне и поручили провести журналистское расследование, а она, оказывается, умерла, – Оля трагически вздохнула, – может, вы мне что-нибудь расскажете?
   – Ерунду, значит?.. – соседка покачала головой, – кому ерунда, а кто и живет здесь… – она замолчала, переведя взгляд на пустой дом, но Оля и не торопила ее, – рассказать-то, конечно, можно, – соседка вздохнула, – только лучше приходи после сорока дней. Знаешь, она хоть и бестелесная уже, а кто знает, что еще натворить может. Пусть уж душа ее окончательно сгинет, тогда и рассказывать будем – спокойнее оно как-то.
   – Значит, правда, что она была ведьмой?
   – А то б! Ночью иной раз в окошко глянешь, а там огоньки пляшут, и собаки постоянно в округе воют; а народ к ней так и валил, так и валил – сейчас все с нечистью хотят общаться.
   – А почему, как вы считаете? – Оля пыталась войти в придуманную роль.
   – Почему?.. Потому, что людям вдолбили, будто Бога нет, а про дьявола-то ничего не говорили, обрати внимание. Вот, он и оказался всем ближе Бога. Так что приходи через сорок дней, – соседка направилась к дому, – я много чего расскажу для твоего расследования; мы тут всякого нагляделись.
   Оля не могла ждать сорок дней; ей хотелось все выяснить сейчас, чтоб со спокойной совестью начать новую жизнь.
   – Это долго, – она вздохнула, – мне редактор голову оторвет.
   – Ну, милая, у всех свои проблемы, – женщина поднялась на крыльцо, но остановилась, уже держась за ручку двери, – я ж тебе объясняю – душа ее тут; я расскажу, а ей не понравится – курей моих изведет, и на что я жить буду?
   Соседка зашла в дом, а Оля долго смотрела на запертую дверь, на окна с белыми занавесками и тусклую зеленую крышу, и видя, что никто за ней не наблюдает (из людей, по крайней мере), осторожно двинулась вокруг дома. Грядка лука, пять кустов помидоров, три старые яблони с мелкими зелеными плодами, сарайчик – развалюха, запертый на висячий замок… Оля подняла яблоко, обтерла рукой блестящий бок и откусила. …Кислое, но, ведь, не отравленное ж, небось…
   Заглянула в окно. Через щель между занавесками ничего не было видно, зато она обратила внимание, что форточка, находившаяся на высоте поднятой руки, прикрыта не плотно; подцепила пальцами, и та с трудом, но открылась. У сарая стоял зеленый бак, в каких обычно заготавливают соления – с него можно было легко забраться на подоконник, а потом…. Оля воровато оглянулась – участок «куроводки» находился по другую сторону дома, а со стороны открывшейся форточки, соседи отгородились от ведьмы высоким металлическим забором. Еще хорошо просматривалась улица (по ней проехали на велосипедах два пацана); чуть по диагонали, мужик увлеченно шкурил бревно, и даже не смотрел вокруг.
   Постепенно смеркалось. В целях безопасности, разумнее было б дождаться темноты, но Оля подумала, что тогда придется включать свет, ведь она сама не знала, что собирается найти.
   Несмотря на страх, она подтащила бак к окну; оглянулась, и поскольку на улице было пусто, если не считать увлеченного работой мужика, взобралась на сразу прогнувшееся тонкое днище; забросила внутрь сумку и ухватившись за раму, ловко нырнула в форточку. Правда, та оказалась слишком узкой – Оля застряла, прекрасно понимая, что ее болтающиеся в воздухе ноги хорошо видны отовсюду. Уперлась в раму, втягивая себя внутрь; гулко лопнуло изогнувшееся стекло; зацепившись за что-то треснула футболка, но маневр удался – Оля упала на пол, правда, больно ударилась при этом головой. Быстро поднялась; ощупала ушибленное место и пришла к выводу, что «рог» вырастет непременно. …Что у меня мало тех рогов? Одним больше, одним меньше… – она даже засмеялась, хотя в голове шумело, а картинка перед глазами плавно покачивалась, – зато я «внутри», а не «снаружи». И что дальше?..
   Закрыв форточку, она села на стул и огляделась. Думать о том, как выбираться обратно, пока не хотелось.
   У стены стояла кровать, убранная покрывалом с неестественно зелеными оленями; напротив громоздкий шкаф, какие делали еще до войны; у окна стол без скатерти, о который она и ударилась. Больше в комнате не было ничего, если не считать литографии на стене – такие раньше продавали в книжных магазинах (Оля помнила, что одна, изображавшая семейство медведей в сосновом бору, висела и у ее бабки).
   Встав, она пошла обследовать дом. Дверь из комнаты отсутствовала, а проем закрывала белая тюлевая шторка. Подняв ее, Оля оказалась в тесном коридоре с самодельными полками. Справа был запертый выход на улицу, а напротив еще две низкие белые двери.
   Половицы противно поскрипывали, и Оля ступала осторожно, словно боясь кого-то потревожить. Толкнув одну из белых дверей, она оказалась на самой обычной кухне с холодильником «Полюс», горой тарелок и пустыми кастрюлями на плите. …Из-за этого я лезла сюда? – подумала она разочарованно. Но оставалась вторая дверь, не поддававшаяся ни толчкам, ни нажиму; Оля ударила ее плечом, и только тогда дверь с треском распахнулась, выпустив волну сладковато удушливых ароматов.
   Весь дальний угол занимал сундук, на котором лежали кресты, причем, все разные, но, похоже, одинаково старые. Рядом, образуя круг, стояли блюдца с непонятными знаками, напоминавшими иероглифы и разноцветными витыми свечами; некоторые были совсем новыми, другие, оплавившимися до половины. В одном из блюдец, вместо свечи, застыл кусочек воска, пронзенный иглой.
   …Вот чья-то смерть, – Оля вспомнила мистические триллеры, но страшно при этом не стало. Впрочем, и вся сегодняшняя авантюра почему-то не вызывала страха – наверное, в ней, действительно, что-то изменилось, ведь раньше она даже представить не могла, как это, забраться в чужой дом.
   Еще в комнате имелся стол с книгами в потертых переплетах и лежавшими рядом старомодными очками. В углу висели тусклые иконы; под ними, потухшая лампада. Ради интереса, Оля достала зажигалку и попыталась разжечь ее, но безуспешно. …Наверное, масло кончилось, – решила она, однако наличие икон и крестов вызвало недоумение – хотя она никогда не вникала в суть религии, но то, что это атрибуты божьи, знала.
   Больше всего ее заинтересовал сундук, поэтому она аккуратно свернула тряпку, покрывавшую его, и вместе со всем «колдовским реквизитом» переложила на стол. Сундук оказался сколоченным из струганных досок и по углам окован железом; на передней стенке висел замок. Оля качнула его рукой. …Нужен инструмент… или лучше ключ…
   Она принялась методично обследовать комнату, и нашла – ключ оказался за одной из икон; вставила его в замок, повернула и дужка отпала. С замиранием Оля подняла крышку, но оттуда пахнуло самым заурядным нафталином. Сверху лежала большая черная тряпка; бросив ее на пол, Оля вытащила лисью шкурку с мордой и лапами; встряхнула, и клочья ветхого меха полетели по комнате; она брезгливо отшвырнула находку.
   В комнате уже совсем стемнело и чтоб разглядеть содержимое сундука, пришлось чиркнуть зажигалкой; Оля наклонилась и ахнула – там лежали деньги! Какое-то несусветное количество денег, начиная со свернутых в рулончики «керенок», и заканчивая современными купюрами по сто тысяч рублей. Она заворожено уставилась на фактически бесхозное богатство, но это было, скорее, удивление, нежели радость. …Я ж не грабитель! Должно быть что-то другое – что-то более важное!.. Она принялась разгребать пачки, пока не добралась до россыпи монет; среди них, наверное, попадались и золотые, но Олю охватил совсем другой азарт – она искала истину и, в конце концов, добралась до увязанных в стопки тетрадей. Вытащила несколько, однако читать было уже невозможно – единственное, что еще удавалось разглядеть, были года, крупно написанные на обложках. …Сколько ж она этим занималась! – ужаснулась Оля, наткнувшись на цифры «1932», – а самой ей тогда сколько лет?.. Может, она, правда, бессмертная – ну, как в кино… Оля испуганно повернула голову, но никого не увидела, да и вокруг было мертвенно тихо.
   Она принялась листать тетради, периодически «включая» зажигалку; ее свет выхватывал строчки незнакомых, порой чудных, имен и какие-то цифры. Это было увлекательное, но бессмысленное занятие, и тут Оля подумала: …Какая ж я дура! Это ж архив, а рабочие материалы должны быть под рукой!..
   Бросив развороченные сокровища, она подошла к столу и выдвинув ящик, прямо сверху увидела тетрадь «1994»; найдя границу между исписанными и чистыми листами, снова чиркнула зажигалкой. Самая последняя строчка гласила: «Ольга – Алексей – Юлия, пятьсот тысяч рублей».
   …Всего-то пятьсот тысяч! Это за нашу с Лешкой любовь!.. – она чуть не расхохоталась, – эх, Юля, Юля… ладно, потом мы с тобой разберемся – кто сколько стоит… – она сунула тетрадь в сумочку, – надо валить отсюда – все, что хотела я нашла; остальным можно заниматься дома…
   Она подошла к окну, за которым тусклый свет далекого фонаря создал жуткий мир неподвижных молчаливых чудовищ, и даже луна скрылась за облако, чтоб не мешать его творчеству. …Это сколько ж времени? – Оля посмотрела на часы, – мать честная!.. Полвторого! Ночью, с такими бабками – убьют, на фиг!.. Да и как в темноте прыгать в форточку – ноги поломаю. И что? Тут ночевать, что ли?.. А куда деваться? Уйду, как только начнет светать… а если соседка не врет, насчет огоньков и всякой нечисти?.. А она, похоже, не врет… Оля почувствовала, как сердце поднялось и замерло, перекрыв дыхание; с точки зрения физиологии подобное, конечно, являлось абсурдом, но в этом новом мире могло происходить все, что угодно.
   …Чего я ищу себе приключения? – вдруг подумала она, – на улице никого нет; просто открою окно и вылезу – на фиг, мне форточка?.. Оля двинулась из «кабинета» в «спальню»; половицы заскрипели – это было так неожиданно, так жутко, что она зажмурилась, двигаясь на ощупь, а когда открыла глаза, остолбенела от ужаса – гладкая, до того, постель с зелеными оленями вздыбилась, и покрывало приняло очертания лежащего тела. Оля точно знала, что ее уши не слышат ничего, но старческий голос, словно внедрившись напрямую в сознание, методично повторял:
   – Дочка, не бойся, ложись ко мне. Куда ты, на ночь глядя?..
   Оля прикусила губу, чтоб не закричать; ее била дрожь.
   – Дочка, не бойся, ложись ко мне…
   Оля почувствовала непреодолимую слабость.
   – Отпусти меня, – прошептала она, делая шаг к кровати.
   – А я тебя и не звала…
   Оля неумело перекрестилась, но в ответ услышала смех:
   – Глупая девчонка, ты хочешь испугать меня крестом? Посмотри, сколько их у меня. Сила не в кресте, сила – в тебе. А в тебе наша сила, поэтому мне даже не обидно, что ты погубила меня – мне обидно, что я никому не успела оставить свои знания. Ложись ко мне, дочка, не бойся…
   Оля поняла, что дальше идти не должна, и стала медленно опускаться на пол – сначала на колени, клонясь все ниже, пока не распласталась полностью.
   – Ты – бессовестная тварь!.. – возмутилась старуха… и потом голос исчез.
   Зато Оля увидела себя обнаженной, несущейся посреди черного тоннеля; холодный воздух обжигал тело. Непонятно откуда, но она знала, что в конце пути ее ожидает нечто огромное, которое невозможно описать словами, и она должна слиться с ним воедино. Этот миг абсолютного счастья был гораздо значимей того, что предлагала старуха…
   Закончилось все неожиданно – Оля открыла глаза, щурясь от восходящего солнца; она лежала на полу одетая, разметав руки; все тело ныло, и очень болела голова. …А как классно было там!.. – вспомнила она, – жаль, что это сон… но как же я уснула?.. Я ж не пьяная, чтоб спать на полу… Тяжело поднялась – зеленые олени мирно паслись на идеально ровной лужайке покрывала. Оля отряхнулась, заглянула в сумочку – деньги были на месте, а, вот, тетрадь исчезла. …Но она ж не приснилось мне! Я сама читала – Ольга-Алексей-Юлия!.. Пятьсот тысяч…
   Вернувшись в «кабинет», она с удивлением обнаружила там полный порядок, даже сундук оказался закрыт и кресты со свечами лежали на прежнем месте. …Когда же я это сделала? А если не я, то кто?.. Наклонившись, Оля увидела… она не поняла, что это, поэтому подняла. Предмет оказался металлической пластинкой с неровными краями; на одной стороне нечетко виднелись странные значки, а на другой чей-то профиль.
   …Похоже, какая-то старая монета… А почему все убрали, а ее нет? Точно, мне на память оставили…
   – Спасибо, – сказала она неизвестно кому и сунула монету в карман. На стене возник маленький квадратик солнца, напоминая, что утро уже тащит за собой наполненный людской суетой день, – я поняла. Пора уходить, да?
   Никто не ответил, но Оля и сама догадывалась, что больше не найдет ничего важного. … Если только тетрадь за девяносто четвертый год? А зачем она мне, если я и так помню ту, последнюю строчку?.. Эх, оценили меня всего в пол-лимона! Ладно, кувыркайтесь, если хотите… – она вспомнила блаженное состояние воссоединения с черным Нечто, и больше ни о чем думать не хотелось.
   Выбралась из дома она неожиданно легко; прикрыла за собой окно, отнесла на место бак и выйдя из калитки, не оглядываясь пошла по совершенно пустой улице.
   Когда она вернулась домой, Леша еще спал. Оля шумно бросила сумку, и только тогда он зевнул, протирая глаза.
   – Олененок, где ты была?
   – Да так, – она пожала плечами, – а ты чего не у Юли? Или теперь вы трахаетесь днем?
   – При чем здесь Юля?.. Причем здесь трахаетесь?.. – Леша растерянно сел на постели.
   …Все правда! Все правда!.. – возликовала Оля.
   – Значит, так, – она плюхнулась в кресло. От резного движения вчерашний «рог» дал о себе знать, и она поморщилась.
   – Что с тобой? – Леша хотел присесть рядом, но Оля покачала головой.
   – Пустяки. Главное, мне уже не надо, чтоб ты ко мне возвращался. Тебе хорошо с ней, и я тебя не держу. В ближайшие дни я сниму квартиру и больше не буду мешать твоему счастью.
   – Постой, но вчера мы договаривались по-другому!
   – То было вчера, а за ночь многое изменилось.
   – Даже если ты с кем-то переспала, это ж не повод…
   – С кем я могла переспать? – Оля рассмеялась, – ты что, меня не знаешь? Я не могу переспать в первый же вечер.
   – А тогда в чем дело? Что случилось?
   – Что случилось?.. – Оля задумалась, – знаешь, просто я поняла, что наша жизнь… я не имею в виду конкретно нашу, а вся эта жизнь – ничто. Нет у нас никаких прав, никаких желаний и возможностей; мы все – марионетки…
   – Думаешь, это твое великое открытие? – Леша начал одеваться, – давно говорят, что все в руках божьих.
   – Не божьих, – закуривая, Оля прищурилась, – про Бога нам говорят что? Что он дал нам жизнь и возможность устроить ее по своему желанию, а потом, на Страшном суде или типа того, оценит, как мы ее использовали. Так вот, это чушь! Никто нам не дал никакой возможности – нами постоянно управляют; мы ежедневно выполняем чьи-то приказы… Нет у нас своей жизни!
   – И кто нами управляет? Инопланетяне?
   – Не знаю. А и не важно! Все равно бороться с ними не имеет смысла, и если понадобилось, чтоб ты ушел к Юле…
   – Да кому это понадобилось? – в сердцах крикнул Леша, – это я сам! Это помутнение… или влюбленность… не знаю…
   – Во-во, – Оля засмеялась, – а я знаю. Так надо было одним силам, но другие вернули тебя сюда против твоего желания.
   – Ну, почему против желания?..
   – Да потому что мы бессильны в принятии решений!
   – Оль, это какой-то воинствующий фатализм.
   – Да? А разве не фаталисткой я была, когда увидела тебя первый раз? Но тогда я считала, что судьба пишется раз и на всю жизнь, а, оказывается, ее запросто можно перекроить, и нужно для этого совсем немного – деньги и выход на знающих людей.
   – Я ничего не понимаю, – честно признался Леша.
   – Правильно, это невозможно понять умозрительно, а я сегодня ночью проверила все доподлинно. И не ты виноват в том, что произошло между нами.
   – Правда? – Леша замер с широко раскрытыми глазами.
   – Честное слово, – Оля улыбнулась, – но, понимаешь, ты мне больше не интересен… да и другие люди тоже. Вы рабы тех, других сил, а я теперь знаю их и могу с ними общаться.
   – Ты сошла с ума, – заключил Леша.
   – Тем более, – Оле стало совсем весело, – зачем тебе сумасшедшая жена? Можешь всем объявить – Ольга тронулась умом, но она не буйная, потому в психушку я ее не сдаю…
   – Подожди, – Леша мотнул головой, – я не могу сразу воспринять весь этот бред.
   – Хорошо, воспринимай постепенно, а я хочу спать. У меня была тяжелая ночь, – затушив сигарету, она стала раздеваться.
   Леша смотрел, как жена сняла разорванную на плече футболку, джинсы. Захотелось обнять ее, повалить на диван, но он боялся нарваться на издевательский смех, поэтому ушел на кухню. Начинался обычный рабочий день, и сегодня надо встретиться с Юрой – вот, он, реально его судьба!
   Когда Леша вернулся в комнату за одеждой, Оля уже спала, блаженно улыбаясь; он не мог знать, что в это время ей виделся прекрасный черный тоннель. Все метания закончились, открыв совершенно неожиданный путь, на который непременно придется вступить, и не стоит даже задумываться, куда он приведет.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

   Солнце еще только обозначилось в безоблачном небе слепящим ореолом; влажный асфальт был чистым, без дневной пыли, без нескончаемого потока автомобилей (он будто звал воспользоваться моментом, и ехать долго-долго), да и деревья стояли вдоль дороги зеленые, бодрые, не обескровленные уверенно наступавшей календарной осенью.
   Юра любил такие последние летние утра, когда уже нет изнуряющего зноя, и сознание готово сходу включиться в любую работу и решать любые задачи. Задача же перед ним стояла одна – подписать с «гнилушным» председателем документы на продажу здания; правда, в голову лезли еще какие-то мыслишки, стараясь испортить настроение.
   Например, вчера он виделся с Лешей и после этого до сих пор пребывал в недоумении, ведь даже когда тот ходил в старых джинсах и курил копеечную «Лиру», выглядел он не таким потерянным, как сейчас. Работа шла своим чередом и придраться, в общем-то, было не к чему …но не для того я плачу такие бабки, чтоб он превращался в амебу! Должно ж быть наоборот!.. Ладно, пусть с Ольгой они расходятся; жаль, конечно – хорошая пара… но это ж не повод! Тем более, похоже, он сам ни хрена не понимает, зачем это делает, – Юра закурил, вспоминая путанные Лешины объяснения, – допустим, появилась у него девка… сучонок, ведь даже не сказал, кто такая! С его слов, он ее не любит, но трахает, и при этом из-за нее готов бросить Ольгу, которую вроде бы продолжает любить… бред полный! Какого-нибудь пацана я б еще понял, но не может примитивный секс иметь такое значение для взрослого мужика – или что, Олька совсем не дает ему? Он же боготворил ее!.. Хотя он говорит, вроде, в нем живут два человека, действующие по очереди, совершенно независимо друг от друга… а как такое возможно?.. Кстати, может, Ольга права, что его, типа, приворожили?.. С другой стороны, а с ней самой кто что сделал? Она ж позавчера приезжала вся горем убитая, а вчера, когда я ей позвонил… блин, откуда она набралась этой хрени? …Мы исполняем чужую волю! Нам ничего не дано решать!.. И вообще, оказывается, Лешка ее больше уже не волнует… Как может все измениться за одни сутки?.. Строго говоря, они оба уже какие-то другие люди – только имена остались прежними…
   Юра не замечал, как мелькали километры, и очень удивился, поравнявшись с указателем «д. Гнилуша – 5 км»; чуть дальше, среди бурьяна, возвышалась ржавая железная конструкция с гордой вывеской «ТОО Победа Коммунизма».
   …А что? Если вдуматься, очень символично – внешний вид соответствует содержанию, – он сразу свернул к правлению, но даже не выходя из машины, увидел на дверях замок; сбросив скорость, проехал мимо, прикидывая, где искать председателя.
   …У кого б спросить?.. Этот, точно, не знает… Юра скосил взгляд на тощего старика, несмотря на теплынь, одетого в свитер, грязный пиджак и такие же брюки; еще, крича: «Та-та-та!.. Убил!», пробежали пацаны, с палками наперевес; редкие мужики выглядели слишком угрюмо, сохранив на лицах следы тяжелого вчера – они провожали джип удивленными взглядами, будто увидели межпланетный корабль, а, вот, женщины, всегда знающие все про всех, почему-то не попадались. Но больше всего раздражали гуси, целыми стадами неспешно переходившие дорогу через каждые двадцать метров; при этом они еще и переговариваясь на своем идиотском гусином языке.
   Наконец Юра заметил нормального человека – молодая женщина стояла за покосившимся заборчиком, внимательно изучая кучу огромных желто-зеленых тыкв.
   – Доброе утро. Не подскажите, где председатель, а то контора закрыта.
   – Председатель?.. – похоже, вопрос застал женщину врасплох, – а поезжайте туда, – она неопределенно махнула рукой, – у него белый «Москвич» – не ошибетесь.
   – Спасибо, – Юра посмотрел на тыквы, и неизвестно зачем спросил, – это свиньям, да?
   – Кому? – женщина стрельнула глазами, – где вы тут свиней видели? Порезали давно!.. Сами зимой жрать будем. Это вы в городе жируете, а у меня трое детей с голоду пухнут, – она подхватила самую большую тыкву и потащила в дом.
   Юра залез обратно в машину; не задумываясь поднял стекло, словно стараясь отгородиться от всего жуткого мира; нажал на газ, и джип, свернув с главной улицы, покатился по узкой пыльной грунтовке.
   Дорога извивалась среди убогих домиков, желтеющих палисадов с увядшими бесформенными клумбами и рассыпанной для просушки картошкой; вдали виднелось вожделенное здание консервного цеха, а, вот, белого «Москвича» нигде не было.
   Деревня кончилась, сменившись бескрайней плантацией низкорослых яблонь; Юра так и не понял, начался ли сбор урожая или кто-то просто наворовал себе, но между деревьями бессистемно возвышались холмики красноватых плодов.
   …Хотя разве это воровство, если они все равно сгниют – никто ж не поедет скупать такую мелочь… Юра наконец увидел, притаившийся среди деревьев белый «Москвич», а рядом группу людей. Подъехав, остановился, и все замолчали, разом повернув головы.
   – Василь Иваныч! – Юра помахал рукой.
   – Вот, – председатель гордо повернулся к своим спутникам, – я вам говорил – это товарищ, который хочет купить наш цех; сами мы все равно никогда его не поднимем. Есть еще в России настоящие предприниматели!
   Все заулыбались и принялись по очереди трясти руку «настоящего предпринимателя». Потом они набились в сразу осевший «Москвич»; двигатель взревел так надсадно, что Юре стало жаль полуживой раритет, который все-таки пополз к деревне, волоча за собой облако пыли.
   Народ вышел у правления, а председатель, проехав метров триста, остановился возле дома. Юра встал рядом.
   – Идемте, перекусим, – предложил председатель, направляясь к двери, – заодно потолкуем.
   Тряпичные дорожки в коридоре явно сохранились с советских времен. Хозяин исчез на кухне, а Юра, по-хозяйски пройдя в комнату, уселся на диван. Ковры на стенах, трехрожковая люстра и неизменный сервант с хрусталем тоже перекочевали из недавнего прошлого; правда, вот, телевизор был более-менее современным.
   …Небогато, – Юра поднял взгляд к потолку, оклеенному ужасными пластиковыми квадратиками, – хотя откуда тут деньги даже у председателя?.. Ничего, сейчас я их всех осчастливлю… Черт, а вонь какая… Он не знал, откуда берется этот запах, являвшийся непременным атрибутом всех деревенских домов – то ли кислый, то ли затхлый, но ужасно въедливый, поэтому одежда и волосы сохраняли его очень долго, как неприятную память.
   Хозяин появился минут через пятнадцать.
   – Э-э, – промычал он, – Юрий Валентинович, кажется? Так вот, Юрий Валентинович, идемте на кухню. Жена, правда, в райцентр уехала…
   – Да ради бога, – Юра усмехнулся. …Ага, забыл он мое имя – как же! Как вы меня задолбали, психологи хреновы! Небось, часы считал до моего приезда – кто тебе, козлу, еще бабла насыплет за твои развалины?..
   Стол выглядел просто, но ярко – миска красных бочковых помидоров, прямо в сковороде ноздреватая яичница с узором домашних желтков, и на тетрадном листке крупные куски белоснежного сала, будто по линейке расчерченного розовыми прожилками.
   – Уж не обессудьте, – хозяин извлек заткнутую газетным пыжом, бутылку, – надеюсь, вы не одним днем? Надо ж все детально обсудить, да? – он держал бутылку, ожидая ответа.
   – Как получится, – Юра пожал плечами, и председатель, сделав соответствующий вывод, достал два граненых стакана.
   Самогона Юре не хотелось, но других напитков, похоже, здесь не было, а люди, отказывающиеся пить, на Руси всегда вызывали подозрение; и все же попытку отказаться он сделал:
   – Василий Иванович, вообще-то я за рулем.
   – А у нас трезвыми не ездят, – председатель махнул рукой, – милиции нет; участковый раз в неделю наведывается из соседнего села, потому как тихо у нас. Молодежь вся в райцентр подалась – бузить некому, а если кто кому морду и набьет, то по-семейному; он в это не лезет – он, мужик с понятием.
   …Хорошо, когда участковый «с понятием»…
   – А спать мы вас пристроим…
   – Ваш клуб я уже видел, – усмехнулся Юра.
   – Да боже упаси! То ж меня не было, а Валька, она сама раньше зав. клубом работала, ключи у нее так и остались; решила, дура – может, вы ее в гости позовете и там… – председатель скабрезно захихикал, обнажив желтые зубы; привстав, он наполнил стаканы и по комнате пополз мерзкий сивушный дух, – хотите, я вас на постой к кому-нибудь определю?
   – Не надо, – Юра покачал головой, – я лучше в машине; там если сиденья разложить… только, вот, загнать бы ее, чтоб на улице глаза не мозолила.
   – Загнать, это запросто! – председатель явно обрадовался, что одной проблемой стало меньше, – у меня-то, видели, все бревнами завалено – хочу еще пару комнат пристроить, но я с Николаем перетолкую; это наш фермер – там места… – он выразительно провел ладонью по горлу и поднял стакан, – быть добру; чтоб все у нас получилось.
   – Может, сначала обсудим то, что должно получиться?
   – А мы по чуть-чуть, и обсудим.
   Юре ничего не оставалось, как тоже взять стакан. От одного запаха к горлу подкатил ком, но во времена пуско-наладки случались в его жизни напитки и похуже. Влив в себя мутноватую жидкость, он сунул в рот помидор. По телу пробежали мурашки, а перед глазами возникло облачко, которое, впрочем, тут же рассеялось; зато председатель довольно крякнул, поднеся к носу кусочек хлеба.
   – Вы ешьте, Юрий Валентинович, – посоветовал он.
   – Спасибо, – Юра подумал, что с такими дозами упадет раньше, чем они начнут что-либо обсуждать – как ни крути, встал-то он в пять утра, и хоть джип не «Москвич», но дорога остается дорогой, – Василий Иванович, – он закурил, избавляясь от противного привкуса, – давайте к делам насущным. Во что вы оцениваете свое, с позволения сказать, строение?
   – По балансовой стоимости? – председатель посерьезнел.
   – На фиг, мне баланс – по той, по какой вы его продадите. Давайте смотреть реально – здание почти развалилось…
   – Но там же еще оборудование. Новое! Ни дня не работало!
   – Сгнило ваше оборудование за столько лет – поверьте бывшему наладчику; я могу его взять только в нагрузку, – видя, как сразу поник собеседник, Юра решил подбодрить его, – разумеется, ваш личный интерес учитывается отдельно от официальной суммы.
   Василий Иванович вскинул голову; в его глазах, как у Скруджа Мак-Дака, запрыгали монетки, и Юра улыбнулся.
   – Итак, – продолжал он, понимая, что, в принципе, вопрос решен, – какую сумму вы утрясли с правлением?
   – Миллионов пятьдесят… – председатель зажмурился.
   Видимо, при нынешних достижениях ТОО «Победа коммунизма» эта цифра казалась ему почти запредельной, а Юра о таком подарке даже не мечтал. Однако привычка торговаться заставила его скорчить недовольную гримасу, почесать затылок и многозначительно отвернуться к окну (председатель в это время успел наполнить стаканы).
   – Полтинник эти руины, конечно, не стоят, – до конца выдержав паузу, Юра вздохнул, – такой я могу взять за тридцать пять лимонов, причем, гораздо ближе к городу; а тут транспорт сожрет еще пятерку, так что обсудим цифру тридцать.
   – Ну, что вы! – Василий Иванович поставил поднятый, было, стакан, – так разговор у нас не получится.
   – Тридцать. И пять вам лично.
   От таких слов Василий Иванович выпил один, не закусывая, и уставился на Юру.
   – Шесть… – выдавил он, – сами понимаете, я ж должен заручиться… ну, при голосовании…
   – Жадный ты, Кузя, – Юра засмеялся, так как знал, что никакого голосования не будет и в помине, – ладно, пусть шесть.
   – А вы не обманете? – председатель подобострастно заглянул в глаза благодетеля.
   – Как можно-с?.. – Юра похлопал его по плечу, – делаете мне заверенные копии ваших документов на собственность, заключаем договор купли – продажи и сразу получаете свою долю. В администрации я сам все решу, – он поднял стакан, – по рукам?
   – По рукам, – Василий Иванович налил себе, – только сегодня жены нет, чтоб бумаги найти и договор напечатать. Она у меня в конторе делопроизводство ведет; вернется к вечеру…
   – Значит, завтра с утра я приеду в контору, – после второго стакана Юре резко захотелось на воздух, и он поднялся, – Василий Иванович, скажите, куда машину отогнать, а то напиток у вас больно забористый.
   – Пойдем – пойдем, – с готовностью вскочил председатель, – ты свою поставишь, а я тебя потом привезу.
   Выйдя на крыльцо, Юра почувствовал, как мерзкая жидкость провалилась куда-то вниз, голова просветлела; он глубоко вздохнул, глядя на гусей, лениво беседовавших в придорожной пыли, и направился к джипу, а Василий Иванович – к своему «Москвичу».
   Ехать оказалось совсем не далеко – просто Юра никогда не бывал в той стороне деревни, поэтому не видел добротного дома из красного кирпича под блестящей железной крышей, выделявшегося среди прочих развалюх. К тому же его окружал мощный забор с черными металлическими воротами; рядом с ними председатель остановился.
   – Во, сукин сын, отгрохал! – в сердцах хлопнув дверцей, он ткнул пальцем в сторону дома, – сто пятьдесят гектар оттяпал, да два трактора, ЗИЛ 130-ый; сейчас второй дом строит…
   – Зачем? – удивился Юра.
   – Так у него ж два сына и дочь – всех, говорит, подниму, – Василий Иванович ласково погладил блестящий бок джипа, – но до такого ему далеко.
   – А такое ему и не нужно, – Юра пожал плечами, – он на эти деньги лучше еще трактор купит.
   – Тоже верно. Вы подождите, я сейчас договорюсь, – Василий Иванович подошел к воротам; звонил он долго – пока калитка не открылась; потом зашел внутрь и минут через пять появился обратно.
   Ворота распахнулись, открыв просторный двор с асфальтовой дорогой, упиравшейся в гараж. Но больше всего Юру поразило отсутствие привычных атрибутов деревенской жизни, вроде, всяких сарайчиков, куриных загонов, грязных ведер, составленных друг в друга, поленниц дров, «отбракованных» остатков урожая – все пространство занимала лужайка, засеянная настоящей газонной травой, и по периметру, вторым забором, росли невянущие до самых морозов мальвы. Зато хозяйка, стоявшая рядом с Василием Ивановичем, не производила особого впечатления – трико, зеленая футболка, собранные под косынку волосы, загорелые до черноты руки, а лицо… это было самое обычное лицо.
   – Ставьте перед гаражом! – крикнула она, и говор сразу напомнил Юре о близости Украины.
   Загнав машину, он подошел.
   – Спасибо, Елена, а то, видишь, машина дорогая – поцарапают еще, – сказал Василий Иванович, оправдываясь.
   – Та нам не жалко! Хай стоит, – хозяйка махнула рукой, – тут никто не тронет, сам знаешь. А уходить будете, калитку захлопните, – она неторопливо направилась обратно к дому.
   – Приветливый народ, – заметил Юра, удивленный тем, что с ним даже не поздоровались, – обратно-то я попаду?
   – Конечно. Они дом не бросают – когда Николай с сыновьями в поле, женщины обязательно остаются.
   – Боятся, что ограбят?
   – Да они, вообще, странные. В деревне же все вместе, все общее, и праздники, и ежели беда какая, а они отгородились забором; одно слово – кулаки.
   – Не любите вы их?
   – А за что их любить? Помню, когда колхоз отменили и землю разрешили брать, так Николай целыми днями, то в конторе, то дома у меня просиживал, а как все оформили, так и не нужен ему стал, ни я, никто – даже батраков набрал пришлых! Сарай им построил, и они все лето прямо в поле у него живут. Нет, чтоб своих, деревенских взять – люди ведь тоже без денег, без работы сидят, ан нет; тех же обдирать можно, а наших попробуй, мы тут всем миром…
   Они захлопнули калитку, как велела хозяйка, и Василий Иванович сразу повеселел, оказавшись в привычной обстановке.
   – Пойдем, продолжим? – он посмотрел на часы, – а то уже одиннадцать – через пару часов обед.
   – Не, – Юра покачал головой, – пойду цех еще посмотрю.
   – Так, давай подброшу.
   Юра с трудом втиснулся в тесный салон «Москвича», пропахший бензином и дешевыми сигаретами; на щитке густым слоем лежала пыль, а в незакрытом бардачке виднелся стакан и вялые перья лука.
   – Так и живем, – вздохнул Василий Иванович, – председатель, а езжу на такой колымаге. При Советской власти нового «козла» обещали, да дать не успели.
   – А колхоз купить не может? Эту б списали…
   – У нас не колхоз, а ТОО, – поправил Василий Иванович с гордостью, – только, на что покупать-то? Раньше мы яблоки в плановом порядке в город гнали, а теперь плана нет, самим отправлять не на что, покупатели не едут, и что?
   Юра хотел ответить, что председатель и должен решать эти вопросы, но не стал – главным для него было завтра подписать документы, а не учить Василия Ивановича современным методам хозяйствования. Поэтому он понимающе вздохнул:
   – Сейчас везде разруха. Вот, пытаемся хоть как-то вытащить страну из пропасти.
   – Правильно! Глядишь, наладится, и заживем по-старому.
   Юра скосил взгляд на небритое лицо Василия Ивановича и подумал: …Ни хрена вы по старому не заживете. Таких козлов всех уничтожим! Навоз вилами грузить будете! Не для того мы деньги зарабатываем, чтоб вам их раздавать…
   – За вами заехать? – услужливо поинтересовался Василий Иванович, когда они подъехали к цеху.
   – Не надо. Прогуляюсь, а то все в машине, да в машине.
   – Тогда до вечера.
   – Скорее, до завтра, – Юре совершенно не хотелось опять пить самогон и поддерживать глупый разговор о том, что когда-нибудь все само собой станет хорошо.
   «Москвич» попылил в направлении деревни, и Юра остался один перед неровно оштукатуренным зданием под шиферной крышей. Пожухлый от прошедшей жары и надвигавшейся осени бурьян окружал его со всех сторон, оставив на месте наезженной когда-то дороги лишь узкую колею; еще осталась асфальтированная площадка перед входом, но и ее уже корежили осмелевшие побеги неизвестных растений.
   Вздохнув, Юра повернулся к своим будущим владениям. По словам Василия Ивановича, ключ от ворот потеряли уже давно, поэтому новый хозяин подошел к разбитому окну и легко впрыгнул внутрь; закурил, оглядывая местами побитые, местами прогнившие ящики, занимавшие треть помещения. Из бетонного пола кое-где торчали анкера, валялись старые газеты со следами закуски, осколки бутылок, и над этим мертвым царством раздавались звонкие голоса встревоженных воробьев.
   Юра оторвал доску от крайнего ящика и увидел голубой бок какого-то агрегата; сразу вспомнилась пуско-наладка, и на душе стало так тоскливо, словно ушло из жизни что-то хорошее, доброе и очень нужное. …Но ничто невозвратимо… – он ласково погладил холодный металл и вздохнул, – хотя сейчас бы я и сам не вернулся туда; слишком изменились приоритеты – эти поезда, девочки, кабаки… нет, было тогда еще осознание собственной значимости и удовольствие от приносимой пользы… смешно… кому все это было нужно?.. Деньги – вот тебе, и значимость, и польза; только не надо светиться, а то олигархи в нашей стране долго не живут – в Гнилушах надо работать, а не в Москве…
   Он прошелся по цеху, осмотрел склады, представлявшие собой пристройку с узкими «фонарями» под самой крышей. Все подходило просто идеально – имелось даже подобие бытовок, в которых можно разместить рабочих. И тут же поправился: …Не рабочих, а рабов. Нет, Василий Иванович, никто старой жизни уже не вернет, как бы тебе не хотелось, а в новой, быдло должно знать свое место… Также легко Юра вылез обратно; после серого бетона солнце ударило в глаза, и он зажмурился. …Ничего, я им выдам черные очки, когда соберусь выпустить на белый свет…
   Время близилось к обеду. В машине у него всегда валялась пара банок тушенки, но ради этого возвращаться в деревню не хотелось. …Да и что там делать? Хозяин, небось, в поле, а хозяйка какая-то не гостеприимная. То ли дело здесь!..
   Здесь завораживающе стрекотали цикады и бабочки, словно пьяные, шарахались среди мелких желтых цветков. …До чего доводит жизнь! – Юра сам удивился «поэтическому образу», – кажется, еще никто не называл полет бабочки, пьяным. А то ли еще будет, когда отсюда потекут водочные реки! Точно, даже бабочки запьют… Среди бурьяна он нашел островок мягкой травы; опустился на сухую теплую землю, и мысли сдвинулись в неожиданную сторону. …Давненько я своих не видел. Как-то там Галка с девчонками управляется?.. Хотя Катька уже взрослая – по-испански, небось, болтает лучше, чем по-русски… Вернусь, надо будет хоть позвонить…
   Откинувшись на спину, Юра закрыл глаза, и пыльная зелень сменилась переливающимися цветными шарами; они надувались и лопались, рассыпались сотнями искр, которые меркли, обращаясь в пепел. Из серого пепла вдруг проступили очертания тусклой комнаты; в углу четыре рюкзака, на не заправленных кроватях штормовки с нашивками в виде мастерка… поскольку воспоминание было приятным, касавшемся его жены, Юра отдался ему полностью.
   …Их стройотряд прозвали «малинником», потому что на четверых ребят приходилось двадцать три девчонки, которые днем штукатурили коровник, а ребята подносили им раствор; по вечерам же все дружно отправлялись в парк, посаженный еще графом Орловым и давно превратившийся в лес; было много вина, гитара, костер. …Романтика!.. – не открывая глаз, Юра смахнул со щеки какое-то наглое насекомое, – у нынешней молодежи всего до фига, а, вот, такой романтики нет!..
   Галя тоже играла на гитаре и неплохо пела. К категории красавиц она не относилась, но улыбка!.. Рот ее приоткрывался, словно готовый к поцелую, а на щеках появлялись беззащитные, совсем детские ямочки. Это очаровательное создание с первого дня привело всех в такой восторг, что каждый старался обеспечивать раствором именно ее стену. Правда, скоро выяснилось, что все отношения заканчивались на невнятных объятиях, и поскольку выбор «невест» был достаточно богатым, Галя перешла в категорию друзей или лучше сказать, «засланных казачков», с которыми можно посоветоваться, кого из девчонок как лучше охмурять.
   А потом в расположении отряда появился Саша. Когда он первый раз зашел в комнату – чисто выбритый, в беленькой отглаженной тенниске и огромных очках, все посмотрели на него с откровенным презрением; тем более, на столе стояла батарея портвейна, реально занимавшая общее внимание.
   – Это Саша, – объявила Галя, входя следом, – можно он поживет у вас немножко? Он тоже будет работать, но не за деньги – он просто приехал ко мне.
   На следующий день на работу они шли вместе, демонстративно держась за руки, будто издеваясь над всем мужским сообществом. Витька сразу предложил набить «Ромео» морду, Борька – напоить до поросячьего вида и подкинуть девчонкам в спальню, но Юрину идею признали самой удачной – умотать «хлюпика» так, чтоб он сам позорно свалил; вот, они посмеются над Галкой, а ей пусть будет стыдно – на кого она их променяла!..
   Раствор носили по двое, в глубоких полукруглых носилках, которые весили килограмм по сто двадцать; на шею одевалась широкая кожаная лента, а ее концы крепились к ручкам носилок. Сейчас Юра не мог даже мысленно вернуть жуткое ощущение самопроизвольно разжимающихся пальцев и готовых лопнуть сухожилий, зато прекрасно помнил, как сузились Сашины глаза, когда он впервые надел на шею «хомут» – он сразу перестал выглядеть беззащитным «хлюпиком».
   Но сила воли – это одно, а физическая сила, совсем другое. Через час Саша упал и долго лежал, растирая ушибленную ногу. Смотрел он, как затравленный зверь, потом встал, снова надел «хомут» и пошел, слегка пошатываясь, а когда Галя спросила, почему он весь в растворе, то услышала в ответ: – Не твое дело!
   Саша стал падать все чаще, и сжалившись, бугай Витька, вставший с ним в пару, предложил перекурить.
   – Давай работать! Я вам покажу, кто здесь лучший! – Саша принялся с остервенением нагружать раствор, и тогда Юре вдруг стало жаль Галку – ее милые ямочки на щеках нельзя было даже представить рядом с этими полными злобы глазами, гротескно увеличенными линзами очков; наверное, просто она еще не видела его таким.
   Утром нога у Саши распухла, и он уехал, не попрощавшись – уехал, когда все ушли на работу, а через неделю уехала и Галя, потеряв из-за этого большую часть денег.
   Дальше в памяти наступал… нет, не провал – все было здорово и весело, но не касалось его нынешней жены. Она снова возникла примерно через полгода. Юра не мог вспомнить, почему они оказались в пустой аудитории, но это ведь и не важно. Галя стояла, прислонившись к стене и подняв глаза к потолку. Юра пошутил, что если так переживать из-за каждого зачета, то диплом придется получать в психушке, а она ответила:
   – Я ж не за себя переживаю, я-то сдам – я за Танюшку. Она со своим парнем три ночи прогуляла и ничего не учила.
   Юра прекрасно знал Таньку Ермолову, у которой «своим парнем» являлся весь курс; он тогда, кажется, даже усмехнулся.
   – Мы не подруги, – пояснила Галя, – но все равно жалко, если не сдаст. Думаешь, не знаю, что о ней говорят? А я верю, что она хорошая – просто в любви ей не везет… вот, мой Сашка тоже экзамен уже завалил… – ниточки, протянутые из разных реальностей, связались невообразимым образом, а Галя продолжала, – тут еще с другом его поругалась. Он Ирку охмурял два месяца – дарил цветы, до дома провожал, а оказалось, это было пари. Выиграл он и Ирку бросил, а она чуть руки на себя не наложила. Вот я и сказала ему в глаза, что он – дерьмо, а Сашка окрысился – говорит, не лезь не в свои дела. А я не умею врать, потому что люблю всех…
   Она еще долго рассказывала про друзей, которые ее предавали, но она прощала их и продолжала любить…
   (…Точно! – вспомнил Юра, – именно тогда я решил, что она будет моей, только не знал, как это сделать…все же есть какая-то высшая сила, раз все у нас получилось…)
   Закончилась сессия, закончились каникулы, прошло еще сколько-то времени, прежде чем произошло очередное событие – они вместе одевались после лекций и совершенно естественно, словно давно договаривались, отправились бродить по городу.
   – Сашка меня скоро бросит, – Галин голос звучал буднично – похоже, она смирилась с этой мыслью и просто констатировала факт, – он сказал, что с моим характером жить невозможно, и скоро у него вообще не останется друзей, а они ему дороже…
   Тогда Юра и рассказал про стройотряд, про Сашкины глаза, дополнив все собственными выводами.
   – Неправда! – Галя вскинула голову, – просто он сильный! Потому ему никто не нужен, а я хочу быть с ним – мне надо, чтоб рядом был кто-то сильный. Я ж не умею защищаться, – и вдруг остановилась, – слушай, а пойдем в церковь! Я никогда там не была. У нас в селе церковь сломали еще давно, а здесь как-то некогда… да и Сашка ни во что не верит, смеется…
   Они направились вниз по узкой мощеной улочке, ведшей к водохранилищу. Уже стемнело; моросил дождь и холодный ветер пронизывал насквозь.
   – У меня нет настоящих друзей, – рассказывала Галя, – была подруга… если мать что-нибудь покупала, то и мне, и ей, и ночевали мы одну ночь у меня, другую у нее; рассказывали все друг другу… а она, оказывается, это мальчишкам передавала. Потом надо мной смеялись – прикидывали, кто со мной сможет переспать, а кто, нет… естественно, мы расстались… а здесь у меня никого нет. Почему все считают меня дурочкой? Я же хочу, чтоб все было по-честному, и всем было хорошо!..
   Они вышли к церкви. День предшествовал какому-то празднику и вокруг толпился народ – маленькие темные люди, а в центре – огромная белая церковь. Галя стояла преображенная и смотрела заворожено, словно готовясь совершить, то ли подвиг, то ли чудо, а в церкви горели свечи и доносилось пение хора.
   – Я хочу внутрь! Там красиво! Нас ведь не прогонят?
   Юра решил, что Бог никого не должен прогонять от себя, но рядом остановилась старушка, седая и сморщенная, и пристально посмотрела на Галю.
   – Голову покрой – нельзя в храм с непокрытой головой.
   – А разве для Бога важно, чтоб голова была покрыта? – удивилась Галя, но старушка молча засеменила к входу.
   Хрупкая торжественность рухнула. Толпа людей, судорожно крестящихся и беззвучно шевелящих губами, мерзнущих у некоего строения с совершенно несвойственным для живых символом креста, показалась нелепой массовкой начинающих клоунов.
   – Никакому богу ты не нужна с непокрытой головой – ты нужна только мне, – сказал Юра, и они побрели навстречу редким, тусклым фонарям набережной. Вода с шумом билась о каменный парапет, а они брели вперед и молчали.
   Расстались они возле общежития; расстались не очень красиво – Юра заговорился с ребятами из параллельной группы и не заметил, как Галя исчезла, а подниматься к ней не стал.
   С того вечера близко они не общались аж до пятого курса, когда столкнулись у дверей института (позже Галя призналась, что ждала его). Она взяла Юру за руку и покраснела.
   – Дай, пожалуйста, денег, если можешь… рублей сто. Потом я тебе все расскажу, не обижайся… ты не волнуйся, я отдам.
   Юра и не волновался, потому что деньги у него водились, даже в избытке – он к тому времени стал командиром лучшего стройотряда южной зоны области и зарабатывал за сезон очень неплохо; ездил на собственных (а не родительских) «Жигулях», в сентябре, когда все отправлялись на картошку, отдыхал в Сочи. Но в данный момент в кошельке оказалось лишь восемьдесят рублей; тем не менее, Галя схватила и их; сунув в карман, разревелась, поцеловала ошарашенного Юру и побежала к остановке, размазывая по щекам слезы. Юра тогда не знал, ни о ее беременности, ни о том, что Сашка все-таки бросил ее, а просить у родителей деньги на аборт, когда они собирали их на свадьбу, Галя не решилась.
   После диплома она распределилась в другой город, а Юра женился; не по большой любви, а поветрие пошло такое – все друзья стали жениться, ощутив себя большими ответственными дядями, и, возможно, оно б так и тянулось до сих пор, но наступил день, который Юра помнил до мелочей.
   Чтоб начать самостоятельную жизнь, они с Надей еще до свадьбы сняли маленькую однокомнатную квартирку. В те «застойные» годы был другой уровень цен, и зарплаты цехового технолога с лихвой хватало для подобного шага, а ведь Надя тоже работала – экономистом на другом заводе. Но, вот, с жизнью как-то не получалось, и объяснить это, ни тогда, ни тем более, сейчас уже невозможно. Для таких случаев есть лишь одна емкая формула, включающая, и слова, и мысли, и поступки – «чужие люди»; в принципе, вроде, приятные и симпатичные; вроде, даже способные понять друг друга, но чужие.
   Тот день был самым обычным, двадцатое января. В заводе, как всегда по утрам, играла музыка, и в ярком свете фонарей празднично сверкал выпавший за ночь снег. Смешавшись с толпой, Юра шел под бравурные звуки по еще сонному заводу; шел, зная, что ровно в семь тридцать надо быть на рабочем месте. С видом хозяина вошел в цех, внимательно изучая, что сделано за вторую смену (это был ежедневный ритуал), но на этом праздник заканчивался, потому что сегодня его ожидало то же, что и вчера, и позавчера, и в течение всего бесконечного, бесцельно прожитого года. О пуско-наладке Юра тогда не знал; да если б и знал – по законам того времени три года требовалось непременно отработать по распределению и только потом можно было самостоятельно строить свое будущее.
   Он поздоровался с начальником бюро Петром Петровичем, который очень редко давал технологам конкретные поручения, а, в основном, следил, чтоб те не ушли в бытовку читать газеты или по студенческой привычке, играть в карты. Поэтому Юре оставалось лишь тупо вышагивать между голыми станинами машин, в беспорядке валявшимися маховиками и эксцентриками; для разнообразия ходить к фонтанчику, чтоб выпить отдающей железом воды, выигрывая жалкие минуты, безумно медленно складывавшиеся в жалкие часы.
   Когда наступило долгожданное шестнадцать-пятнадцать, он радостно выскочил за проходную… и не узнал города. Медленно кружился пушистый снег, превращая деревья в огромные белые кораллы, притягивая небо ближе к земле, опуская его на ставшие несоразмерно толстыми крыши домов, и лишь желтые автобусы, на которых снег не задерживался, выглядели чем-то инородным. Город сделался очень уютным; люди улыбались, и Юра улыбался, глядя, как малыши с веселыми криками скатывались с хобота ледяного слона.
   Захотелось чего-то хорошего, радостного. Сначала Юра решил взять билеты в театр на ближайшие выходные, но подумал, что к выходным погода может измениться, а с ней и настроение, и тогда он вряд ли найдет слова, чтоб объяснить жене, что имеющиеся у нее планы не Решения съезда КПСС и их очень легко изменить. Но радостного все-таки хотелось, и он остановился перед ярким всплеском цветочного рыночка; несмотря на уговоры горбоносых продавцов, розы Юру не впечатлили – он выбрал белые хризантемы и от снега завернув их в газету, поехал домой. Там он положил цветы на шкаф в прихожей, чтоб Надя не увидела их раньше времени – в мокрой бумаге, примятыми трамвайной давкой.
   От тепла и желтизны обоев квартира казалась маленьким, самостоятельным мирком, а его хозяйка уютно устроилась на диване с книгой в руках. Посторонний звук лишь на секунду привлек ее внимание, и она тут же вернулась к чтению. Юра молча остановился посреди комнаты, чувствуя, как праздник покидает его – стремительно, будто воздух из развязавшегося шарика. …Черт! Может, утром я не поставил тарелку в раковину или забыл носки на стуле? Оказывается, это самый обычный день, просто на улице потеплело и пошел снег…
   – Картошка на плите, – сказала Надя, не поднимая головы.
   – И что у нас стряслось? – Юра еще надеялся, что жена просто устала, не в настроении… заболела, в конце концов!.. Нет, чтоб она заболела, он, конечно не хотел, но, по крайней мере, это являлось бы веской причиной.
   – Ничего!
   – Ясно, – сняв пиджак, Юра повесил его на спинку стула.
   – Вот, – Надя отложила книгу, – сколько просила, не вешать вещи на стул! Ты всегда так относишься к моим просьбам!
   Юра молча открыл шифоньер, выискивая пустую вешалку.
   – Ведь просила не напускать в шкаф моль! Тебе безразлично все, что я прошу!.. Тебе плевать на меня! Я год прошу купить полочку в ванную!..
   – При чем тут полочка? – Юра закрыл дверцу и на всякий случай, если моль окажется слишком могучей, повернул ключ, – ты можешь объяснить, что произошло?
   – Ничего не произошло! Просто я так жить не могу!..
   – Без полочки?
   – Ну, знаешь!.. – Надя вскочила, – господи, какая же я была идиотка, что вышла за тебя! Все ребята, с которыми я встречалась, теперь кажутся мне богами! Ты уже два часа, как должен быть дома, а тебя все нет – я тут сижу, как дура! Наконец, ты появляешься и даже не замечаешь, что я сделала уборку, помыла пол! Я так стараюсь, чтоб у нас было уютно; не присела за день – с работы, и сразу твою помойку разгребать!.. Что ты молчишь, как истукан? Тебе что, нечего мне сказать?
   Юре было, что сказать, но он понял, что не хочет этого делать – он уже вообще ничего не хотел от этой женщины.
   – Нечего, – Юра покачал головой, – кроме того, что дальше так продолжаться не может – это не нужно ни мне, ни тебе. Короче, больше твой порядок никто нарушать не будет.
   – В смысле? – Надя закрыла книгу и растерянно смотрела, как Юра надел злополучный пиджак и вышел из комнаты. А на шкафу лежал букет, которому было совсем не место в этом доме.
   Ничего не объясняя, Юра аккуратно взял сверток и вышел; Надя не пыталась остановить его; да в данный момент ей бы это и не удалось.
   В трамвае Юра демонстративно развернул газету; женщины стали смущенно оборачиваться, разглядывая шикарный букет, а мужчины что-то стыдливо шептали им на ухо, потому что у них ничего подобного не было. …Какая все-таки глупая штука – жизнь, – подумал Юра, – им есть кому дарить, да нечего, а у меня все в комплекте, да некому…
   Выйдя в центре, Юра опустил цветы, как носят веник, и просто побрел вперед, без всякой цели. Снег перестал, оставив после себя коралловые деревья и низкое небо, под которым он чувствовал себя почти великаном, только что в этом толку?..
   – Молодой человек, у вас цветы замерзнут, – ворвалась в его пустую голову какая-то сердобольная старушка, но Юре было все равно; ему стало даже стыдно своих безрадостных цветов. Осторожно, чтоб никто ничего не понял, он подошел к урне и уже поднял, было, руку с букетом, когда вдруг поймал взгляд девушки на остановке; подойдя, он протянул цветы.
   – Возьмите, это вам.
   – Да вы что?!.. – девушка отшатнулась и быстро пошла прочь, ни разу не оглянувшись.
   …Неужто они никому не нужны?.. А мы сейчас проверим, – идея показалась забавной, и Юра любовно поправил ниточки лепестков, – дареному коню ведь зубы не смотрят… Но как он ни старался улыбаться и делать приветливое лицо, никто не хотел принимать неожиданный подарок.
   Он уже несколько раз прошел по самой оживленной «стометровке» проспекта мимо замерзшей продавщицы лотерейных билетов; та смотрела на него с нескрываемым удивлением, и Юра подошел.
   – Возьмите, это вам.
   – Ты чего, парень? – женщина покрутили пальцем у виска, – не возьму я – они же страшно дорогие, – и Юра вздохнул, чувствуя себя Парисом, не знающим, куда пристроить яблоко.
   Становилось темно. Вспыхнули фонари, и от их желтоватого света город сделался интимным, вроде, включили ночник, приглашая всех в уютную постель. Но в действительности никакой постели не было – Юра замерз; его нос покраснел, и все чаще приходилось сжимать и разжимать пальцы внутри тонкой кожаной перчатки, а хризантемы еще оставались с ним.
   Совсем рядом, на стадионе, где зимой заливали каток, играла музыка, и у входа толпились люди.
   – Девушка! – наугад крикнул он вслед спешившим мимо девчонкам, и одна из них обернулась.
   – Вы мне? – она подошла, застенчиво улыбаясь, а ее подружки захихикали, остановившись шагах в десяти. Было ей лет пятнадцать – в желтой курточке с меховым капюшоном, курносая и розовощекая; «фигурки» с белыми ботинками на тонких шнурках висели через плечо.
   – Девушка, а как вас зовут?
   – Люба, и что с того?
   – Хорошее имя – Любовь. Это вам, Люба.
   – Почему мне? – девушка удивленно взяла букет.
   – Просто, – Юра пожал плечами и улыбнулся, но, видимо, женщины даже в юном возрасте умеют разгадывать чувства.
   – Вы ж хотели подарить их другой, а она не пришла, да? – Люба сунула букет обратно, – не надо мне таких цветов.
   – Постой, дурочка! – крикнул Юра, видя, что девушка уходит, – мне ничего от тебя не надо! Просто возьми цветы!
   – Мне домой пора, – она обернулась, – мне разрешают гулять только до одиннадцати, – она влилась в смеющуюся стайку подружек, и вместе с ними исчезла за углом.
   Игра подошла к логическому завершению, и Юра решительно направился к урне, когда услышал сзади:
   – Юр, что ты делаешь?
   Обернулся – перед ним стояла очень знакомая, только немного поблекшая девушка в искусственной шубе и вязаном берете; она робко улыбнулась.
   – Не узнаешь? Неужто я так изменилась?..
   – Галя?.. Ты откуда? – это был глупый вопрос, но возникло странное ощущение… сейчас бы Юра сказал, что оно напоминает собирание пазлов, но тогда такой забавы не существовало; он просто понял, что в каждой девушке неосознанно искал нечто похожее, и вот оно материализовалось!..
   – Я хожу за тобой уже полчаса…
   – Возьми, – Юра не задумываясь, протянул букет, – это тебе.
   – Боже, ты совсем замерз, – Галя вздрогнула, когда их руки соприкоснулись, – поедем ко мне, я напою тебя чаем.
   – А как же Саша?
   – Саша?.. – она усмехнулась, – Саши давно нет.
   – А любовь?
   – Юр, не смейся надо мной, ладно? То была юность, когда все влюблялись. Не могла же я ходить одна, вот и выдумала себе Сашу. Тогда мы все были максималистами, а теперь я совсем другая – я умею ждать, умею терпеть, умею не только прощать, но и ненавидеть, – Галя виновато улыбнулась, – поедем ко мне. Я всегда помнила, что у меня есть настоящий друг и очень скучала.
   С этими словами все проблемы показались Юре мелкими и легкоразрешимыми – оказывается, он всегда мечтал, чтоб его любила именно эта женщина; любила также преданно и беззаветно, как когда-то идиота Сашу…
   В тот вечер, в комнате женского общежития, они создали Катьку, которой сейчас уже шестнадцать, а через два года получилась Леночка. Теперь Галя жила в Испании – так было спокойнее, чем в этой сумасшедшей, непредсказуемой стране…
   В вышине пронзительно свистнула птица, и от неожиданности Юра открыл глаза. Воспоминания еще сладостно обволакивали сознание, но уже в следующий миг он приподнялся на локте, увидел заходящее солнце, стебли травы над головой, паука, старательно латавшего порванную сеть, и мысли быстро вернулись к реальности. Он встал, отряхнулся; хотелось не есть, а пить, и он направился к деревне, вспомнив, что на выезде видел магазин с претенциозным названием «Олимп». …Почему, собственно, Олимп, а не Монблан, например? Среди белгородских черноземов это примерно одно и то же…
   Дорога через поле оказалась короче; уже через двадцать минут Юра распахнул дверь и удивленно замер – холодильный прилавок был не просто пуст, но и чисто вымыт, а на полках стояли лишь пластиковые бутылки с разноцветной газировкой. Полная женщина, уютно устроившись в уголке, ела вареную картошку, аппетитно пахнувшую растительным маслом.
   – Мне баллончик, – Юра указал на полку, – скажите, и это все, чем у вас питается народ?
   – У нас завоз по пятницам, – женщина засмеялась, – за выходные все разбирают, а на неделе привозят один хлеб.
   – Ясно. Значит, доживем до пятницы.
   – А вы сами-то, чей будете? – продавщица подала полторашку ядовито зеленой жидкости.
   – Я – свой собственный, – отвернув крышку, Юра сделал большой глоток, – сейчас вы спросите, что привело меня в вашу Тьмутаракань, поэтому сразу отвечаю – любопытство и скука.
   Продумать сразу и третий вопрос, интеллекта женщине не хватило, поэтому когда посетитель вышел, она так и осталась стоять с открытым ртом, а Юра не спеша направился к правлению, с интересом глядя по сторонам.
   Из машины он не обращал внимания на детали, поэтому только сейчас увидел, что многие дома заколочены, а на самых крепких мелом написано «Продается». Деревня умирала и никто не подгонял ее, давая возможность скончаться тихо и мирно. На душе стало так тоскливо, что никакие блага городской цивилизации были не в состоянии подавить этого чувства.
   У правления стоял «Москвич». Без всякой цели Юра зашел в незапертую дверь – просто Василий Иванович являлся его единственным хорошим знакомым. По пустой лестнице поднялся на второй этаж; из кабинета слышались голоса и смех. Через открытую дверь виднелся сам председатель, восседавший за столом, а напротив еще один мужчина – из тех, кто утром был в саду; перед ними стоял самогон и стандартный набор из сала, хлеба и помидоров.
   – Юрий Валентинович! – председатель вскочил, – проходите! А мы обедаем, – он отодвинул стул и достал еще один стакан, – знакомьтесь, наш главный агроном.
   Пока Василий Иванович наполнял стаканы, Юра успел пожать протянутую руку.
   – За успех! Да, Юрий Валентинович?
   Все трое чокнулись. Юра вновь ощутил во рту противный сивушный привкус и принялся как можно скорее, заедать его. Взгляд Василия Ивановича блуждал по кабинету, не фокусируясь ни на чем конкретном – видимо, выпил он уже изрядно, поэтому лишь поворачивался к агроному и загадочно повторял:
   – Михалыч, скоро заживем, как раньше – уж я-то знаю…
   Агроном кивал, с сожалением глядя на пустеющую бутылку, и периодически поддакивал:
   – А кому ж еще знать? Ты у нас председатель…
   Юру такой разговор устраивал. Он молча жевал замечательное сало с розовыми прожилками и думал: …Никогда эта страна не сможет выбраться из помойки. Никогда!..
   Через полчаса самогон кончился, что означало и конец обеда. Агроном нетвердо направился к выходу, и Юра поднялся следом; Василий Иванович пытался удержать его, но как-то не слишком настойчиво.
   Свернув с главной улицы, Юра оказался возле пруда. По берегам, над гладкой как зеркало водой, склонись ивы; под ними замер одинокий рыбак, уставившись на неподвижный поплавок. Юра хотел подойти, но потом решил, что это будет бессмысленный разговор, поэтому пошел обратно.
   Ворота фермера, как и утром, оказались заперты. Юра позвонил; замок щелкнул, и появилась Лена, на этот раз аккуратно причесанная, в пестром длинном платье.
   – Спасибо, – Юра сразу направился к машине, но когда проходил перед домом, на крыльцо вышел мужчина.
   – Ничего там с ней не случилось. Заходи, – он поманил гостя, – я – Николай.
   – Юрий.
   – Коли дела закончил, давай посидим, потолкуем. Все-таки новые люди, не то, что наши пьяные рожи.
   – На сегодня закончил, – войдя в дом, Юра огляделся. Обстановка практически не отличалась от городской, и лишь крашенные полы нелепо бросались в глаза.
   – Вот и славно. Лен, собери нам ужин.
   – Настя соберет; некогда мне.
   – Настя! – тон хозяина не допускал возражений, и из глубины дома появилась большеглазая девушка с выгоревшими русыми волосами.
   – Дочь моя – Настя, – представил ее Николай.
   – Юрий.
   – Мала еще, чтоб Юрий! Как по отчеству-то будет?
   – Юрий Валентинович, – гость улыбнулся, а девушка покраснела и пролепетав: «Настя», вышла.
   Николай включил телевизор. Шли новости, и пока стол заполнялся, мужчины внимательно слушали о предстоящей финансовой реформе, о забастовках шахтеров и бедственном положении здравоохранения.
   – Сволочи, – Николай вздохнул, – вот, скажи мне, что дальше-то? Я не понимаю; может, вам из города виднее?
   – А что тут понимать? Собственность делят, а остальное, лозунги и болтовня.
   – Делить можно по-разному, – Николай усмехнулся, – можно делить так, чтоб то, что было ничьим, стало чьим-то – это я понимаю, это правильно; а можно делить, чтоб распродать, набить карман и убежать. Вот, как они делят-то?
   – А кто как, – Юре пожал плечами, – в головы ж не залезешь; залезают только в кошельки, а там деньги, которые не пахнут.
   – В том-то и дело, – Николай достал рюмки, – они только сначала не пахнут, а потом еще как воняют!.. – замолчал, оглядывая стол, – Настя! Водочки принеси!
   Через пять минут девушка поставила на стол бутылку.
   – Пап, я к Надьке схожу, можно?
   – Иди, – не оборачиваясь, Николай наполнил рюмки, – но смотри – не позже одиннадцати, поняла?
   – Да знаю! – она радостно выбежала из комнаты.
   – Ну, давай, Юрий Валентинович, чтоб Россия выдержала всех этих перестройщиков, и что-то еще от нее осталось.
   Они выпили. Юра не любил политические дискуссии, считая их делом бесполезным и неблагодарным, поэтому молча ел; Николаю же, наоборот, хотелось высказаться, почувствовать, что он не одинок в своих суждениях.
   – Что ты думаешь о нашем президенте? – спросил он, жуя.
   – А я о нем не думаю, – Юра пожал плечами, – я как Кондрат Майданников в «Поднятой целине», помнишь? Пахать надо и сеять. Вот, о чем я думаю.
   – Хорошо думаешь, – с интересом взглянув на собеседника, Николай снова наполняя рюмки, – и что ты собираешься у нас тут «пахать и сеять»?
   – Цех ваш покупаю и собираюсь запустить.
   – Думаешь, выгодно будет? Сейчас-то все торговать кинулись – говорят, доходнее, чем производить получается.
   – Это временно. Либо заграница нас кинет, либо мы ее, и опять построим Берлинскую стену; тогда узнаем, что доходнее.
   – Ладно, – Николай положил вилку, настраиваясь на длительную дискуссию, – допустим. Но это ж, сколько денег надо за раз вложить? Я, вот, начинал с того, что трактор из металлолома собрал своими руками, и только потом кое-что прикупать стал; и то, многого не хватает. А тут – купить цех, оснастить его… Откуда деньги? Поделись секретом.
   – Извини, брат, – Юра усмехнулся, – такие секреты я могу поведать только налоговой полиции, и то, если они сильно попросят, а я в тот момент буду благодушно настроен.
   – Понял, – Николай явно обиделся, – но не бывает у простого человека столько денег!
   – А кто тебе сказал, что я простой? Я сложный… и, вообще, я пришел восстанавливать то, что вы тут благополучно сгноили; и не надо выяснять, зачем я это делаю и на какие средства. Для всех оно спокойнее, согласен?
   – Согласен, – разочарованно кивнул Николай, но Юра видел, что ни с чем он не согласен, и, наверное, проще будет заставить его сеять рис вместо пшеницы, чем отучить от российской привычки считать чужие деньги и с деревенской прямотой сразу делить всех на плохих и хороших.
   Но, по крайней мере, на сегодняшний день эту тему они закрыли и вновь переключились на политическую ситуацию; это было скучно, но безопасно. Потом пришла Елена, и разговор перекинулся на быт, на цены, на качество товаров, и наконец в десять Николай посмотрел на часы.
   – Юрий Валентинович, тебе завтра когда вставать?
   – А чтоб председателя вашего тепленьким выцепить.
   – Тогда не спеши – он особо не перерабатывает, – Николай засмеялся, – а мне в четыре – убирать надо, пока зерно не осыпалось. Сыновья в поле ночуют, а то от колхозничков всего ожидать можно. Так что я, с твоего позволения, спать пойду. Лен, – он повернулся к жене, – постели Юрию Валентиновичу в Настиной комнате, а она с тобой поспит.
   – Да брось ты, я в машине переночую…
   – Вот еще! Дом рядом, а он будет в машине ночевать. Что мы, нелюди какие? Лен, стели и не слушай его!
   – Вам телевизор оставить или вы тоже спать будете? – спросила Елена, когда муж вышел.
   Спать Юре не хотелось, но он решил, что Лена наверняка останется, хотя бы из приличия, и придется отвечать на глупые вопросы о жене, детях, зарплате, поэтому сказал:
   – Пожалуй, спать.

   Комната Насти оказалась неожиданно «старорежимной» – под толстым стеклом на столе лежали фотографии девочек со строгими паспортными лицами и несколько открыток «С днем рождения»; еще был двустворчатый полированный шкаф, рядом с ним книжная полка. Юра посмотрел на затертые корешки – Толстой, Чехов, Пушкин. …Вся школьная программа – гламур сюда не добрался… Бедный ребенок, с такими-то родителями…
   Он разделся, выключил свет и лег; мысли о девочке, обделенной радостями современного мира, тут же растворились в темноте. …Эх, Коля-Николай, любишь ты совать нос, куда не просят – прям, в лоб залепить про деньги!.. Да за такое в наше время рога на раз отшибают… может, смотрящим его сделать? А что – мужик деловой, резкий, хватка есть… хотя не пойдет он. Честный, падла – лучше горбом зарабатывать будет. С другой стороны, то, что не продается за деньги, продается за большие деньги – аксиома нашей жизни. Надо будет его прощупать…
   В глубине дома хлопнула дверь. …Как штык, – Юра посмотрел на часы, – без пяти одиннадцать. Дисциплина военная. Не удивлюсь, если по выходным они строем ходят… хотя, откуда у них выходные?..
   В соседней комнате послышался шорох; потом дверь приоткрылась и внутрь проскользнул темный силуэт.
   – Кто там? – тихо спросил Юра.
   – Ой, Юрий Валентинович, я думала, вы спите, – послышался Настин шепот, – мне надо взять кое-что, – она долго копалась в шкафу; потом остановилась посреди комнаты, – Юрий Валентинович, вы не спите?
   – Нет.
   – Увезите меня отсюда, – она склонилась к дивану, и ее голос стал еле слышным, – я больше не могу… я в прошлом году закончила школу с двумя четверками; я умею стирать, готовить, убирать, ходить за скотиной; я кем угодно буду работать, только заберите меня в город – я хочу учиться…
   – А родители?
   – Только отцу не говорите, – девушка испуганно оглянулась, – он убьет меня; правда, убьет!..
   – Настя, что ты там делаешь? – послышался голос Лены.
   – Мам, я тут найти не могу… я сейчас, – Настя метнулась, было, к двери, но вернулась, – пожалуйста, помогите мне.
   – Помогу, потерпи немного, – Юра поймал ее руку, но девушка вырвалась и поспешно выскочила из комнаты.
   – Мам, он спит… я тихонько, – шаги стали удаляться.
   Это был совершенно неожиданный поворот, рождавший массу сумасшедших вариантов, но Юра давно отвык сходить с ума – ему ведь надо жить здесь в мире со всеми.
   …Пусть сами разбираются, – он повернулся на бок, – вот тебе и привлечение молодежи на село, подъем сельского хозяйства… а эти дебилы все дискутирует, как им обустроить Россию… впрочем, чем бы Правительство не тешилось, лишь бы работать не мешали…
//-- * * * --//
   Проснулся Юра, когда было еще темно, но за дверью уже во всю кипела жизнь. Лежать дальше, значило только стеснять хозяев, поэтому он вышел и увидел Настю, убиравшую со стола.
   – Юрий Валентинович, завтракать будете, а то мы уже, – она робко улыбнулась.
   – Чего ты спрашиваешь, Насть? – Лена выглянула из кухни, – возьми, вот, овощи, а я сейчас яичницу сделаю.
   – Можно сначала умыться? – Юра зевнул.
   – Колонка за домом. Как включать, знаете?
   – Да уж соображу, – он вышел во двор и мимо покрытого капельками росы джипа, прошел на задний двор, где из закрытых сараев доносились непривычные животные звуки. Он только успел нажать кнопку насоса, как появилась Настя.
   – Юрий Валентинович, – она остановилась, глядя, как гость плещет в лицо ледяной водой, – только родителям не говорите, что я вчера вам сказала… хотя я и так сбегу…
   – Погоди бегать, – Юра взял из рук девушки полотенце.
   – Да поймите, не нужно мне их богатство! Я в город хочу!
   – Потерпи. Я, вот, вернусь и что-нибудь придумаем.
   – Вы не обманываете?
   – А зачем? – Юра хотел вернуть полотенце, но Настя покачала головой.
   – Мне корову надо доить… будь она неладна!.. – вздохнув, девушка пошла к сараям, а Юра, проводив взглядом худенькую фигурку, направился в дом – есть не хотелось, но присутствовала вероятность того, что председатель снова встретит его самогоном, а потому лучше было что-нибудь бросить в желудок.
   Но Василий Иванович ждал исключительно с бумагами.
   – Доброе утро, – он поднялся навстречу гостю, – отдохнули?
   – Даже в машине спать не пришлось!
   – Ну, Николай деньги чует; думает, небось, и ему перепадет.
   – Кому что перепадет, от него самого зависит, – философски заметил Юра, – вы документы подготовили?
   – Конечно. Вот все – тут и земельный комитет, и фонд имущества. Жена сказала – больше ничего не требуют.
   – Жена – большой человек, – просмотрев бумаги, Юра улыбнулся, – полный порядок, а договор у меня с собой – прошу.
   Василий Иванович углубился в текст, и по тому, как он шевелил губами, чувствовалось, что он, скорее, найдет грамматические ошибки, чем юридические подводные камни. Глядя на него, Юра улыбался и председатель отложил бумаги.
   – Юрий Валентинович, – он накрыл их ладонью, – никогда ничего такого не продавал. Вы, правда, не обманете? Мы ж тут всех тонкостей не знаем, а газеты почитаешь…
   Это был кульминационный момент, и Юра открыл кейс; отсчитав шесть миллионов, положил их на стол. Василий Иванович взял деньги осторожно, пролистал пачки, наивно посмотрел несколько купюр на свет и вздохнув, сунул в стол.
   – Эх, где наша не пропадала! – он поставил лихую роспись, принес печать и подышав на нее, с размаху шлепнул с отчаянной бесшабашностью, – владейте.
   – Вы реквизиты ТОО впишите – куда остальные деньги-то переводить, – напомнил Юра.
   – Ну да, конечно… – Василий Иванович достал бумажку, видимо, подготовленную женой, – я ж говорил – не владеем мы этими тонкостями – у нас все по-простому…
   Юра подумал, что к обеду успеет в Белгород, где уже ждали люди, которых указал ему Женька.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

   Сколько прошло времени с момента, как она легла, и сколько еще осталось до появления розоватой предрассветной дымки, Оксана не знала. Она лежала с открытыми глазами, подсунув ладонь под щеку, и смотрела в окно, размышляя над идиотской проблемой – каким таким чудесным образом ей удается разглядеть темные деревья в темноте ночи. В комнате было душно; очень хотелось сбросить простыню, но одинокий комар, противно жужжавший под потолком, наверное, только и дожидался этого, чтоб спикировать на обнаженное тело.
   Уже неделю ночи превратились для Оксаны в кошмар; засыпала она под утро, будто проваливаясь в грязную яму, и поэтому вставала совершенно разбитой. А началось все с Лешиной фотографии – словно прошлое вторглось в ее новую, пусть и не самую счастливую, но очень правильную жизнь; оно не давало покоя, заставляя переосмысливать настоящее.
   Оксана встала, накинула халат и неслышно ступая босыми ногами, подошла к окну; закурила, распахнув его. Луна была такой молодой и робкой, что не могла объять огромную черную Землю; да что там Землю – она свой контур-то с трудом прорисовывала в легкой облачной дымке! Тьма поглотила мир, и Оксана чувствовала, что тоже сделалась ее частью.
   Ведь как все изменилась за последний год – из никчемной девчонки она превратилась в вершительницу, если не судеб, то человеческих отношений; манипулировала людьми, давая одним богатство, а другим нищету; возвращая и убивая любовь, хотя и не знала, как ей все это удается. Она не училась этому – оно пришло само, и поэтому закрадывался страх от ощущения своих необузданных возможностей, которыми распоряжался кто-то извне. Это было не ее могущество – внутренне она осталась «девочкой для развлечений», которая больше всего на свете любила портвейн, и еще любила мечтать о некоем абстрактном счастье.
   Мечты, вроде, воплотились в реальность, но счастье почему-то не появилось; Оксане казалось, что в мир с большим домом, машиной и красивой одеждой она попала случайно, и не понятно, зачем Женя держит ее здесь.
   Она старалась не использовать слово «любовь», потому что в этом случае люди имеют хоть какие-то общие интересы, банально ходят в гости, устраивают собственные праздники… да мало ли всего происходит между ними! А у них Женей не происходило ничего – о чем говорить, если в собственный день рождения он не разрешил ей выпить даже маленькую рюмочку для поднятия настроения, хотя у самого стоит полный бар, куда он «ныряет» ежедневно. Раньше ее возбуждало хотя бы наказание, но оно давно уже не искупалось последующей страстью, превратившись в дежурный унизительный ритуал; теперь она лишь молча вздрагивала, когда ненавистный ремешок кусал ее попу, потому что не знала, за что надо просить прощения. Несколько раз она порывалась сказать, что игра ей давно разонравилась, но натыкаясь на Женин взгляд, умолкала. Они, вообще, почти не разговаривали, а когда он принимался ее ласкать, становилось еще хуже – Оксана чувствовала, как теряет силы, и с ними пропадают все желания… хотя нет, хотелось выпить; как раньше, чтоб путались слова и мысли, чтоб плакать, валяясь в чужой постели, жаловаться на несостоявшуюся жизнь.
   Фактически у нее украли мечту, превратив… она сама не понимала, во что превратилась, то ли в игрушку, то ли в вещь, то ли в механизм, запрограммированный на выполнение определенных функций, но, и первое, и второе, и третье, угнетало; особенно, после того, как вновь объявился Леша (пусть даже на фотографии). Она вспомнила то сладостное ощущение свободы, когда сама вольна была наказывать себя, выворачивая все самое потаенное и постыдное, и было хорошо, ведь Леша реально воспринимал пьяный бред, утешал, жалел, при этом не пытаясь ее изменить; а, главное, он не запрещал пить!..
   И вот он опять был где-то рядом, а после того, что она сотворила по Олиной просьбе, скорее всего, даже свободен. …А если и нет – что мне стоит сделать его свободным? Да в пять секунд!..И напиться с ним!.. И разреветься, как раньше, объявив себя дрянью!.. – эмоции выплеснулись, так и не родив ничего конкретного, так как Женя все равно никогда не позволит ей стать прежней. Так зачем ее сунули в чужую систему, где душа не находила себе места, а тело только страдало, не получая никакой компенсации? Система опустошала, делая ее еще более безвольной, вытягивая жизненные соки, но Оксана не находила в себе силы, чтоб хотя б попытаться совершить Поступок – похоже, их с Женей связывала невидимая, но прочная нить, назначение которой оставалось самой большой загадкой.
   Оксана затушила уже третью сигарету и поняла, что опять не сможет уснуть. …Точно! Надо же выпить! – она счастливо улыбнулась, – и будь, что будет… а ничего не будет – он спит, а мне надо расслабиться, иначе крыша поедет и завтра я не смогу работать – так и скажу, если что…
   Объяснение выглядело вполне логично (по крайней мере, для мужского понимания), и после этого желание стало непреодолимым; осторожно открыв дверь, Оксана вышла на кухню; открыла бар. Вспыхнул, отраженный во внутренних зеркалах свет; она зажмурилась, а когда глаза привыкли, принялась изучать красивые бутылки. Естественно, здесь не было ее любимого портвейна, но было много другого, многократно виденного в кино. Читать по-английски она не умела, поэтому наугад выбрала красивую, пузатую бутылку с серебристой этикеткой (единственное, что она поняла – крепость сорок шесть градусов); наполнила рюмку золотистой жидкостью.
   На секунду возник страх того, что она собиралась сделать, но как можно устоять перед полузабытым дурманящим ароматом!.. Оксана резко выдохнула и опрокинула содержимое в рот. Дыхание перехватило, а напиток стал подниматься обратно, и пришлось схватить лежавшую в открытой коробке конфету. Тело тут же наполнилось умиротворением, какого Оксана не ощущала очень давно; захотелось во благе посидеть, покурить, но оставаться на кухне было небезопасно, поэтому она поспешно выпила еще рюмку. Закашлялась, прикрыв рот рукой; перевела дыхание и уже собиралась вернуться в комнату, когда дверь открылась. На пороге стоял Хозяин, и Оксана сжалась, невольно возвращаясь в привычное, аморфное состояние; правда, спиртное все-таки частично стерло границу страха.
   – Женечка, – она глупо улыбнулась, – я ничего… я просто…
   – Ладно, будь по-твоему, – Женя сунул Оксане фужер и до краев наполнил его из той же бутылки, – пей.
   – Я больше не хочу… тем более, столько…
   – Пей, я сказал!
   Спорить Оксана, как всегда, не решилась; спросила только:
   – Закусить можно?
   – Виски не закусывают. Пей.
   Зажмурившись, она прильнула к фужеру, но организм уже не желал принимать алкоголь. Оксана бросилась к раковине и содрогаясь всем телом, принялась исторгать из себя пенящийся зловонный фонтан; из глаз потекли слезы, которые она размазывала по лицу, вместе с блевотиной.
   Этот ужас продолжался несколько минут, и даже когда желудок был пуст, спазмы продолжались, пока она не глотнула воды. Сразу стало легче; тяжело дыша, она оперлась о раковину и тупо уставилась на то, что, оказывается, являлось ее истинным содержимым.
   Женя снова наполнил фужер.
   – Пей.
   – Нет, пожалуйста… я не могу…
   Женя поднял за волосы бессильно склоненную голову; долго и пристально рассматривал лицо.
   – Ладно, умойся и убери за собой, – великодушно разрешил он, и Оксана, с радостью принялась сначала тереть покрывшиеся вонючей коркой щеки, потом трясущимися руками собирать липкие остатки с белой эмали и брезгливо стряхивать их в ведро; помыла раковину и наконец осмелилась взглянуть на Хозяина.
   – Все.
   – Теперь иди спать, а утром поговорим.
   Оксана послушно поплелась в свою комнату. Проводив ее взглядом, Женя вздохнул и подошел к окну; распахнул его, чтоб выветрился отвратительный кислый запах; достал сигарету.
   …Ах, ты, тварь! – он инстинктивно сжал кулаки, – алкоголичка!.. Я-то считал, что убил в тебе это, а тут все сначала!.. Да еще как – ночью, втихаря… Чего, вот, ей не хватает, суке? Денег валом, тачка, шмотки… Столько времени держалась! Что же произошло в твоей душонке?.. Ничего, завтра я выбью из тебя всю дурь… а если не выбью? Я ж не буду ходить за ней каждую ночь – надо понять, почему это случилось. Завтра же поеду к Елене…. или не надо ничего понимать и никуда ездить? Может, я уже могу обходиться без нее? Может, я перешагнул определенный рубеж?.. Типа, никакая «подзарядка» мне больше не нужна, и сегодняшний день намек… как говорится, мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Хорошо, если б так…
   Закрыв окно, Женя вышел из кухни; минуту постоял у Оксаниной двери – в комнате было тихо, и он вернулся к себе; лег, но вместо ожидаемого успокоения навалилось совершенно необъяснимое одиночество.
   …Да что со мной? Зачем она мне?.. Ну, смазливая девочка – и все ведь! Сколько их, таких, у меня было… – перед глазами прошествовала вереница безликих фигур, и какая из них Оксана, угадать было невозможно, – она просто часть системы; я знаю, что должен дать ей, и что получить взамен, чтоб механизм работал… но такое предательство!.. Нет, она больше мне не нужна; совсем не нужна! – Женя представил красные глаза, размазанную по лицу блевотину, куски пищи, застрявшие в волосах, – у меня ведь все есть – чего возиться с таким дерьмом? Тут и с Еленой советоваться нечего; она, точно, начнет заступаться – из бабьей солидарности… а, может, я с самого начала мог обходиться без нее? Я ж не пробовал – я просто пошел на поводу у баб… Ох, Окси, ты не представляешь, что завтра с тобой будет!..
   Правда, Женя и сам не представлял, что собирается сделать, но уставшее сознание не хотело ничего подсказывать – оно медленно отключалось; Жене показалось, будто он поднимается над собственным телом, над комнатой, над домом, над городом, и прочные нити, опутав эту отделившуюся субстанцию, возносят ее к бесконечному черному Абсолюту.
   По ночам у Жени и раньше возникало ощущение бестелесности и полета, но никогда полет этот не был таким целенаправленным; впрочем, он и сейчас не видел ничего конкретного, но ощущение близости могучей силы переполняло его – он готов был взорваться, разбрасывая вокруг черные осколки, словно сам вдруг стал центром некоего Черного Мира.
   …Это знак, что я впрямую вышел на источник! Это Великий День!..
   Проснулся Женя уже утром. Ощущения, испытанные во сне не исчезли, вроде, все это и не являлось сном; он по-прежнему осознавал себя всесильным, самодостаточным существом, которое лишь маскируется в жалкую человеческую оболочку. …Наверное, так надо, – Женя потянулся, – Елена ж говорила, что мы не должны показываться открыто… да что там Елена! Пожалуй, теперь я даже круче нее!..
   Он встал и с удивлением обнаружил за окном хмурое небо; дождевые капли сгущались в воздухе, но еще не получили команду обрушиться вниз. Деревья замерли, прижавшись к земле, словно та могла защитить их, но она сама пыталась спрятаться, разрывая на куски одеяло зеленой травы. Женя распахнул окно – влажный предгрозовой воздух вливался в него …эликсиром вечности, – подумал он, – черт, почему раньше я никогда не испытывал ничего подобного?.. Вдали прокатился раскат грома, и упругая волна заставила деревья вздрогнуть. Женя радостно смотрел на притихшую природу и чувствовал, как все изменилось за ночь.
   Часы показывали восемь. Он вышел на кухню и сразу вспомнил вчерашнее. …Я ж хотел покарать ее!.. – совершенно механически он сделал бутерброд, вскипятил чайник. …Я должен покарать ее! Не наказать, а, именно, покарать – она только мешала мне, а теперь я все могу!.. – медленно ворочая челюстями, он перемолол безвкусную еду и закурил, наблюдая, как вслед за очередным раскатом, небо раскроила молния – она, словно специально, резвилась перед его окном, и это было прекрасное зрелище.
   Затушив сигарету, Женя решительно прошел по коридору и распахнул дверь – Оксана тоже проснулась (или не спала вовсе); она лежала на спине, тупо глядя в потолок, бледная, с темными кругами под глазами. Увидев Женю, повернула голову и вдруг отползла в угол кровати; села, прижав колени к груди. Что ей увиделось в его лице, неизвестно, но она прошептала:
   – Женечка, не убивай…
   – Думаешь, я хочу тебя убить? – в принципе, он не думал о столь радикальном исходе, но идея показалась неплохой.
   – Я чувствую… ты… страшный… у тебя глаза, как у мертвой кошки, – Оксана натянула одеяло под самый подбородок.
   – Никогда не смотрел в глаза мертвым кошкам, – Женя усмехнулся, – ты согласна, что должна быть наказана?
   – Согласна… только не убивай… пожалуйста…
   Женя молчал – энергетическая нить, связывавшая их, пусть уже совсем тонкая, продолжала существовать; правда, чтоб нащупать ее, приходилось смотреть Оксане в глаза, напрягаться, вызывая воспоминания… и тут все оборвалось, потому что в кабинете зазвонил телефон.
   – Кому еще не спится?.. – уже в двери Женя обернулся, – я сейчас вернусь, а ты раздевайся и ложись; убивать тебя я не собираюсь, но смерть покажется тебе лучшим исходом.
   Оксана знала, что это правда, и в ужасе смотрела на закрывшуюся дверь; в запасе у нее оставалось совсем не много времени.

   – Слушаю, – Женя снял трубку.
   – Это Бородин. Я сейчас подъехал к твоему дому; обсудить надо один вопрос по Белгородскому проекту, можно зайти?
   Женя вздохнул, но тут же решил: …Оно и лучше – пусть помучается, ведь ожидание всегда страшнее самого наказания…
   – Заходи, – он нажал кнопку, отпиравшую замок на калитке, и через минуту увидел в окно двигавшуюся по дорожке знакомую фигуру. …Это все мои слуги… – мысль была мимолетной и быстро исчезла, но оставила после себя ощущение радости.
   Женя уселся за стол, а Юра плюхнулся в кресло напротив, с интересом оглядывая кабинет – в прошлый раз, после встречи с зеленоглазой секретаршей, он пребывал, словно в тумане, и практически ничего не помнил.
   – Что стряслось? – Женя закурил.
   – В общем, все нормально – цех я купил, бумаги оформил; проблема одна – люди. В той Гнилуше одни алкаши…
   – У нас что, таджики закончились? – перебил Женя.
   – Таджиков хватает, – Юра усмехнулся, – но кто-то должен руководить процессом и этому кому-то необходимо там жить, чтоб решать вопросы на месте. Чужака там не примут – спалят на хрен, и искать никто не будет; да и кто из нормальных людей поедет в такую дыру? Нужен абориген, а из местных… – Юра почесал затылок, – есть только один конкретный мужик, но он не будет на нас работать.
   – Как это не будет? – Женя откинулся в кресле, – разве ты еще не убедился, что на нас работают все, кто нам нужен?
   – Я не смогу ни уговорить его, ни заставить, – Юра развел руками, – он, типа, правильный – я общался с ним. Он единственный на всю округу реальный фермер – настоящий, понимаешь? Взял землю, своими руками отремонтировал технику, расплатился с прошлогодними кредитами, взял новые…
   – Кредиты – это хорошо, – непонятно к чему заметил Женя.
   – …короче, первый вопрос, который он задал – откуда у меня деньги, а второй – зачем мне вкладывать их в заведомо нерентабельное производство. Понимаешь, он считать умеет и если начнет копать…
   – А семья у него есть? – неожиданно спросил Женя.
   – Жена – кулачка натуральная, все себе на уме; два сына, но их я не видел – в поле живут, так что, похоже, в папашу, а, вот, дочка… дочка просила тайком забрать ее в город, но она еще совсем ребенок…
   – Похищение детей – не наш профиль. Но!.. – Женя поднял палец, – новое поколение – это наше поколение; там еще в сыновьях покопаться надо – может, и не слишком все крепко окажется. Давай так – я поработаю с твоим фермером, а ты съезди туда дня через три-четыре.
   – Как «поработаешь»? – не понял Юра.
   – Как-как… как всегда работаю, – Женя улыбнулся, но больше это походило на оскал; еще Юре показалось, что его зрачки расширились и почернели, как у мертвой кошки – это было страшно, но ощущение быстро прошло.
   – Думаешь, за три дня там что-то изменится?
   – Как знать, – Женя пожал плечами, – посмотрим.
   Оба поднялись, и хозяин проводил гостя до двери.
   Тучи уже висели темным шатром и гром громыхал совсем близко, но дождя по-прежнему не было. Юра остановился, вдохнув тяжелый воздух; на дорожке мелькнул силуэт и послышался щелчок калитки, но это его не касалось.
   Оставшись один, Женя почувствовал себя неуютно – воспоминания о ночной силе стерлись красками дня, и теперь, когда речь шла о конкретной работе над конкретным человеком, вся его утренняя самоуверенность улетучилась. …Может, всыпать ей хорошенько и простить? – трусливо подумал он, – представляю, в какой выплеск выльется ее благодарность!.. А уж если еще раз нажрется, тогда все – никакой пощады…
   Он открыл дверь и с удивлением обнаружил, что комната пуста; заглянул на кухню, в ванную; не спеша, прошелся по дому.
   – Ну, сука… – прошипел он, в конце концов, придя к единственно возможному варианту, – это ты, детка, перегнула – сбежать от меня не удастся; теперь рассчитывай на худшее.
   Он вернулся в кабинет и усевшись в кресло, принял свою любимую позу – вытянул ноги, закрыл глаза, но охваченное гневом сознание отказывалось работать в привычном режиме; вместо картинки, которую он обычно мог мысленно вызвать по собственному желанию, перед ним возникли лишь черные клубы, застившие пространство. …Нет, так дело не пойдет, – решил он, бездарно убив полчаса, – надо успокоиться… А поскольку никаких медицинских средств в доме не было, Женя уверенно направился к бару – «микстуры», находившиеся там, годились на все случаи жизни. …Это ей нельзя пить – она «аккумулятор», а мне можно все – я выше этих людишек…
   Он налил полный стакан виски и резко выдохнул…
//-- * * * --//
   Оксана даже не осознала того, что совершила, подчинившись секундному порыву – когда Женины шаги смолкли, она вскочила, метнулась к одному окну, ко второму, как загнанный зверь. Перед ней стояли Женины глаза, в которых читалась смерть – не его и не кошки, а ее собственная!..
   …Бежать!.. Если не успею, и он вернется, меня ничто не спасет… Она схватила одежду и как была, в ночной рубашке, бросилась вон; на цыпочках пробегая по коридору и слыша голоса из кабинета, успела забрать сумочку с деньгами, ключами от офиса, документами и остановилась лишь за кустами сирени – здесь ее не было видно из окна; перевела дыхание и подумала, что от следующего шага зависит ее судьба. Пока Женя занят переговорами, можно успеть вернуться, и он ничего не заметит. Тогда надо будет только пережить страшную пытку, которая ей уготована (в том, что пытка будет страшной, Оксана не сомневалась) и все вернется на круги своя.
   …А если я не смогу ее пережить?.. На то был второй вариант, ради которого, собственно, она прихватила одежду и сумку. Этот вариант не просчитывался заранее, но разве живя в Броварах, она когда-нибудь просчитывала хоть один из своих дней? Нет, она оказывалась там, где оказывалась, и в этом заключалась прелесть существования; эта ее настоящая жизнь, которую она любит, которой принадлежит! Оксана явственно поняла, что все ее мечты о твердой, любящей руке – бред; они, как любые мечты, прекрасны до тех пор, пока неосуществимы, а потом прекрасными остаются лишь воспоминания.
   Встряхнув одежду, она сообразила, что схватив первую попавшуюся юбку с блузкой, напрочь забыла о белье. Но это уже не имело значения, ведь вернуться и потом пытаться уйти снова, было бы полным безумием. …Без лифчиков полстраны ходит; без трусов, правда, как-то неловко… но у меня же полно денег! Куплю все новое – для новой жизни!..А в офисе еще сколько бабла! Надо тоже забрать и валить отсюда домой, в Бровары!..
   Переодевшись, Оксана старательно обдернула юбку. …Ничего, сойдет… Выскочила за калитку и добежав до остановки, прыгнула в первую попавшуюся маршрутку; нить, так долго связывавшая ее с Женей, лопнула – она почувствовала себя на три года моложе, вновь независимой, вновь способной жить собственной жизнью; пусть некрасивой, неправильной, но своей! …Надо срочно отметить это дело, – пронеслось в голове, – нет, праздновать буду потом, в поезде… но пока хоть чуть-чуть – снять стресс после кошмара. Тем более, в офис сейчас нельзя – на машине он будет там через полчаса; не хватало еще столкнуться с ним… но он же не за деньгами – он кинется дальше искать меня, а я заеду часа через три – заберу бабки и на вокзал!.. А вон, кстати, магазин…
   Она вышла у гастронома и сразу направилась в штучный отдел. Сколько же здесь стояло ее любимого портвейна! Это не импортная дрянь, от которой рвет после первого же стакана…
//-- * * * --//
   Как звали этого человека, Женя не знал; возможно, даже он создал его, изобретая для Оксаны страшную месть, поэтому называл его просто – Он.
   Он считал себя писателем. Сюжеты, со всеми подробностями, возникали на потолке его комнаты, и они ему нравились, потому что получались настолько яркими, будто все это происходило с ним самим, хотя ничего подобного с ним никогда не происходило. Правда, так казалось лишь поначалу, но, чем дольше Он обдумывал сюжет, тем явственней тот проявлялся в его биографии. Это было жутко увлекательно – создавать собственную жизнь, а потом, от первого лица, предельно честно, фиксировать ее на бумаге; наверное, именно так выглядит талант, и Он очень гордился, что обладал им.
   С каждым днем трансформация «потолочной» реальности в «уличную» и обратно происходила все незаметнее, и поэтому многие считали его сумасшедшим, но Он этим тоже гордился, ведь все гении немного сумасшедшие.
   Он лежал на диване, мучительно вглядываясь в спасительный потолок – была среда, а, значит, к вечеру требовалось закончить новый рассказ.
   Свинцовые тучи с улицы заползали в без того тусклую комнату, заполняя ее неясными, но безусловно зловещими предчувствиями. Наверное, это соответствовало сегодняшнему сюжету, но потолок оставался серым, лишь с тонкой паутинкой трещинок – видение не желало появляться. Такое случилось впервые, поэтому, тяжело вздохнув, Он скосил взгляд в угол… и испугался – в углу стояла тень; Большая, почти в человеческий рост. Откуда она появилась, не понятно, но тень не двигалась, и Он поспешно вернул взгляд к потолку, который вдруг стал резко темнеть… или это происходило в его сознании?..
   Он четко увидел картинку.
   «…Из-за речки взошла луна, поднявшись над черной стеной леса и освещая сбившиеся в кучу маленькие домики. В них давно погас свет, поэтому в тишине лишь картаво переговаривались лягушки, да плескала рыба, выпрыгивая из воды. Двое молодых ребят, которым по графику выпало сегодня дежурить, молча сидели на стульях возле сколоченной из досок эстрады…»
   Он откуда-то знал, что одного из ребят должны звать «Геныч», а, вот, у второго имени, вроде, и не было. …Или в данном случае оно ему просто не нужно?.. Тогда получается, что второй – это Я?..
   «…Я ковырял пень большим кухонным ножом – единственным имевшимся оружием. Рядом лежала гитара…»
   Он знал, что гитара принадлежит тому, кого он считал собой, хотя в «не потолочной» жизни даже не пробовал играть. …Наверное, я умел, но разучился или забыл – не важно…
   «…Очень хотелось спать. Я лениво перебирал струны и тихонько мурлыкал себе под нос, довольно улыбаясь. И вдруг раздался крик…»
   Он не мог описать этот крик словами, потому что не слышал его, но почувствовал, что тот физически застыл в тишине комнаты; крик страшный, бессвязный, доносившийся ото всюду и ни откуда конкретно; крик, проникавший внутрь тебя, и уже казалось, что какие-то струны начинают вибрировать ему в унисон, и это уже кричишь ты.
   «…Геныч вскочил.
   – Идем туда! – прошептал он и протянул руку к ножу.
   – Нет… – Я замотал головой, пряча нож за спину и с ужасом глядя на темную громаду леса.
   – Идем!
   – А, может, они дурачатся?..
   – Так нельзя дурачиться – так можно умирать. Идем!
   – Ну, иди, иди!!
   – Дай нож.
   – Не дам, – Я отпрыгнул в сторону, а Геныч повернулся и пошел. Я в три прыжка догнал его и загородил дорогу, размахивая ножом.
   – Не пущу, не пушу… – скулил Я, – они тебя тоже убьют… а потом, ты слышишь?.. Слышишь?.. Он больше не кричит! Он умер! Слышишь, он умер!!..
   Но Геныч двигался вперед; Я причитал, цепляясь за него:
   – Ты его не найдешь… это далеко… это на другом берегу…
   Когда Геныч все же освободился, Я упал и заплакал:
   – Не уходи… я боюсь… понимаешь, боюсь…
   Наверное, страх передался и Генычу, ведь они были одни среди черного леса, черного неба, черной реки и затаившихся в ужасе домиков. Это Я так казалось, а, возможно, Генычем руководило что-то другое, но он тоже не пошел; плюнул и побрел обратно к эстраде. В мир вернулась прежняя благостная тишина с пением лягушек и плеском рыб…»
   Дальше фигуры стали расплываться, и Он, вскочив, бросился к столу, чтоб успеть перенести на бумагу свое состояние после увиденного; закончив многоточием, поднял голову. …А что потом? Убили там кого-нибудь или нет?..Он растерянно оглядел знакомую комнату и остановил взгляд на странной тени в углу. Концовка тут же сложилась, одной строкой, и Он дописал:
   «…Днем его принесли. Он полз всю ночь и умер метрах в пятидесяти от забора лагеря…»
   Внезапно сквозь тучи мелькнул солнечный луч. Блик упал на стол; очнувшись, Он оторвался от бумаги – никакой тени в углу не было.
   …Бред какой-то, – Он мотнул головой; потом перечитал написанное, – это не мое видение. Неужели я мог забыть, что когда-то был в таком лагере?.. Хотя мог – я многое не вспоминал с первого раза… черт, самое главное, я никогда не видел смерть! Такое ведь не забывается!.. И, тем не менее, рассказ-то написан!..
   Посмотрев на часы, Он сложил листки в папку и вышел на улицу. Тучи вновь сомкнулись, стерев крошечный клочок неба.
   …Что это было? – мысль прочно сидела в голове и избавиться от нее, казалось, невозможно, – не понимаю, откуда этот лагерь? Может, галлюцинации? Зачем мне смерть? Я никогда не писал про смерть… Нет, безымянный это был не я, потому что я не помню ничего подобного… а, может, меня убивали там, в лесу?.. Может, это я кричал?..
   Витрина магазина разверзлась гигантским ртом, искаженным криком. Он уже почти прошел мимо, а рот не исчезал, продолжая кричать, и тогда Он решил, что в лесу умирал тоже не он. Он остался жив! …Но кто же тогда я? Ведь где-то я должен быть, если все это явилось мне!.. И тут Он понял – он находился в одном из домиков! Только, вот, слышал ли тот крик?..
   Он очнулся, когда совсем рядом взвизгнули тормоза. Водитель красной «четверки» высунулся в окно и что-то орал, грозя кулаком. Вернулось ощущение «уличной» реальности, и Он поспешно вернулся на тротуар, не понимая, зачем его понесло на проезжую часть; остановившись, огляделся – двигался он в правильном направлении, а навстречу тоже шли люди и смеялись, неизвестно чему; может, они смеялись, потому что среда плавно переползала в четверг, приближая выходные?.. Он не знал этого, но чувствовал, как уходил день; день жизни, и Он ненавидел людей, уносивших с собой его частицу.
   Он вошел в редакцию, поднялся по пустой лестнице туда, где среди книжных шкафов и кожаных кресел заседала комиссия с мудреным названием «Секция прозы бюро пропаганды художественной литературы».
   В зале уже сидели люди и курили. Вообще, здесь курили все и постоянно; одним это помогало сосредоточиться, других стыдливо прятало в облаках дыма. Он не курил, и потому ненавидел, и тех, и других; впрочем, ненавидел он их не только из-за этого – еще Он не понимал, за что они аплодируют друг другу, с какими такими удачами поздравляют, если он пишет намного лучше, а, главное, честнее. Ведь нельзя выдумать так, как прожил. …А сегодняшний рассказ? – подумал Он, – я должен увидеть смерть, чтоб это тоже стало правдой! Я ведь один среди этих уродов пишу голую правду!..
   И все-таки Он прочитал рассказ про крик. Его не интересовало чужое мнение; Он и так знал, что ему скажут – да, тут есть нечто оригинальное, но писать надо проще. Он не верил этим людям, а видел в их глазах лишь алчный блеск, отражавший мозаику книжных обложек; они ж не понимали, что для него писать – это не способ заработать деньги, а единственный вариант не сойти с ума.
   Еще Он прекрасно знал, что из его рассказов выхватывают незаконченные мысли (каждый более-менее понятные для себя – как разбойники, напавшие на клад, который не могут унести целиком)… но сегодня ему сказали совсем другое – сказали, что рассказ полон фальши и игры больного воображения; что никогда он не видел смерти, а все ощущения надуманы, и Он ушел, потому что на данный момент они были правы. …Надо срочно почувствовать смерть, и тогда я выправлю рассказ…
   Выйдя на улицу, Он бессмысленно прошагал с полкилометра, зачем-то свернул в переулок и только там остановился. Из многообразия происходившего вокруг, взгляд выхватывал очень странные детали, и Он подумал, что видит то, чего не видит никто, например: ветер – это же озорной мальчишка, выскочивший из-за угла, насвистывая какую-то свою ветряную мелодию, гоня перед собой смятый обрывок газеты и целую толпу не ко времени опавших листьев. Они были маленькими и сморщенными, но было их так много, что казалось будто ветер гнал саму мостовую; как опытный пастух, он повернул за угол свое золотистое стадо и погнал дальше, по широкому проспекту. Остальные листья прочно держались за ветки тонкими пальцами, и в переулке воцарился обычный покой, лишь зацепившаяся за сучок газета протестующе шуршала, возмущенная тем, что ее забыли – ей тоже хотелось лететь вместе с ветром, а ее забыли, ведь она была позавчерашней, и ветер в ней не нуждался.
   В конце концов, газета сдалась, повиснув белым флагом; во дворе мяукнула кошка, но ей никто не ответил, и она замолчала. Без ветра деревья стояли не шевелясь, полуобнаженные – как культуристы, демонстрируя друг другу мускулатуру ветвей. Тучи расползлись, но от длительного общения с ними небо потеряло голубизну, сделавшись серым, а луна оказалась такой тощей и бледной, что застеснявшись, укрылась от посторонних глаз мохнатым обрывком тучи, опустив на город сумерки.
   В окнах вспыхивали огоньки. Сначала это были редкие светящиеся квадратики; потом их стало больше, они теснились друг к другу, и там, где улочка пересекалась с широким проспектом, сливались в огромное фантастическое панно. Некоторые прохожие сворачивали на тихую улочку, но все они как-то незаметно исчезали в своих дворах, вспыхивало новое окно, и улица замирала вновь…
   …Я – гений! Я все могу! – в восторге подумал Он, – мне надо только увидеть, только почувствовать, и я смогу все! Я сделаю этот рассказ!..
   В тишине послышался стук каблучков, какой-то неровный, неуверенный; Он увидел, что слегка покачиваясь, со стороны проспекта появилась женская фигура и ждал; просто ждал, сам не зная, чего.
   На вид девушке было около двадцати; короткая юбка, одной стороной выбившаяся из-под нее блузка, сползшая с плеча сумочка… но все это будто исчезло, когда девушка подошла ближе – от ее зеленых глаз невозможно было оторваться, и Он понял, что второго такого чуда больше не встретит никогда. Девушка остановилась, и его бросило в жар. …К черту смерть – это будет мой лучший рассказ!..
   – Мальчик, – сказала она, запинаясь, – сигаретки нет?
   – Есть, но дома, – соврал Он.
   – Идем, – девушка кивнула, – меня зовут Оксана, а тебя?
   Он взял ее за руку, и они пошли. Все происходило как-то само собой, хотя до этого у него никогда не получалось знакомиться с женщинами на улице. Он вдруг подумал, что это именно его женщина, и Он будет любить ее, если не вечно, то, по крайней мере, всю сегодняшнюю ночь, и завтрашний день, и…
   Они свернули во двор, вошли в подъезд, поднялись на лифте. Девушка молчала; она шла, опустив голову и доверчиво опираясь на Его руку, словно магическое слово «дом», действовало на нее успокаивающе. Она была сильно пьяна, но Он не хотел замечать этого, потому что уже любил ее, потому что у него будет самый прекрасный рассказ!
   В квартире Он провел ее на кухню и прислонил к стене, но девушка сползла вниз, сев на корточки; юбка задралась, и Он с ужасом увидел всю женскую тайну, к которой всегда стремился, которую считал последней стадией близости и доверия.
   – Ну, закурить-то дай, – пробормотала девушка, глупо улыбаясь, и тут в Его сознании все перевернулось – с ним часто случалось такое, когда «потолочный» мир исчезал под воздействием внезапного утра, и приходилось заканчивать сюжет, черпая материал из мира «уличного». Теперь Он смотрел на нее с брезгливостью и думал: …Она недостойна… недостойна… недостойна… – и никак не мог подобрать концовку фразы, но внутренний голос услужливо подсказал: …жить…
   Он медленно взял со стола кухонный нож, а другой рукой приподнял ее за волосы. Глаза девушки широко открылись.
   – Не надо… – прошептала она, – не убивай, пожалуйста… все, что хочешь… все, что хочешь… – она стала судорожно расстегивать блузку, – не надо… я – дрянь… но за это ж не убивают… меня уже хотели убить … – на лице ее возникло подобие улыбки, а руки продолжали рвать пуговицы, – лучше полюби меня, а?..
   Наверное, Он все-таки пожалел бы ее и даже полюбил, и со временем это действительно стало самым лучшим его рассказом, но облако, похожее на утреннюю тень, окутало мозг, не давая отвлечься от единственной мысли: …она недостойна жить!..
   – Полюбить?.. У тебя даже презерватива нет, чтоб тебя трахнуть, – Он смотрел на ее маленькую грудь, трясущиеся тонкие ноги и рассмеялся, – а вот этой штуке презерватив не нужен, – и катнул пустую бутылку из-под пива.
   – Нет! – девушка вжалась в стену.
   – А ты попробуй, – нож уперся ей в сосок, – ну!..
   Она неуверенно взяла бутылку и сунула себе между ног.
   – Не могу…
   – Ну! – кончик ножа продавил кожу, и девушка починилась; горлышко уже глубоко вошло во влагалище, когда она зарыдала.
   – Не могу… мне больно…
   Нож проткнул кожу и под ним появилась алая капелька; потом тонкая алая струйка. Девушка, сделав нечеловеческое усилие, впихнула бутылку аж по этикетку; ее рот открылся, и без того огромные глаза округлились, но Ему это было уже не важно – вид крови привел его в жуткое возбуждение.
   …Вот она, смерть! – восторженно подумал Он, – сейчас она закричат; я услышу ее и сделаю свой рассказ!..
   – Кричи! – прохрипел Он, – кричи, сволочь!..
   Но девушка молчала, и лезвие стало медленно исчезать под белой кожей; алый ручеек сделался шире… Девушка дернулась, схватила ртом воздух, но не закричала; голова ее откинулась назад, остекленевшие глаза замерли. Он разжал пальцы, которые были в крови; кровь текла по животу на злосчастную бутылку и дальше по полу к газовой плите.
   Серая пелена мгновенно спала и наступило просветление. Затравленно оглядевшись, Он словно впервые увидел девушку с ножом в груди, лужу крови, уже охватившую его туфли; сжал голову окровавленными, липкими руками; кинулся, было, к двери, но неожиданно понял, что бежать ему некуда – куда убежишь, если это сидит в тебе самом?
   Он распахнул окно, вдохнув наэлектризованный грозой воздух; снизу доносился громкий смех – это был маленький праздник уходящего лета, и Он не мог удержаться, чтоб не присоединиться к нему; поспешно вскарабкался на подоконник и не задумываясь больше ни о чем, полетел вниз…
//-- * * * --//
   До вечера Женя, не привыкший к «ударным» дозам, напился так, как не напивался никогда в жизни – до беспамятства. Это был не образ – утром он действительно не мог однозначно решить, чего только хотел, а что делал в реальности и что из этого получилось, поэтому первым делом заглянул в Оксанину комнату; впрочем, то, что там никого не оказалось, его не удивило – когда помощница сбежала, он был еще трезв и прекрасно все помнил, а, вот, потом…
   …Надо срочно выяснить, что случилось потом… Наверное, и Оксанка, когда напивается, чувствует себя так же – как, вот, с этим не бороться?.. Надо купить газету – там всегда пишут о происшествиях, а то я сам сойду с ума, пока буду реанимироваться… Осушив большую кружку воды, которая показалась не водопроводной, а, по истине, «живой», Женя вышел на улицу.
   Газетный киоск находился всего в двух остановках, и быстро съездив на автобусе туда – обратно, он вернулся и открыв раздел «По сводкам областного МВД», принялся бегло просматривать заголовки.
   …Солдаты задушили араба во время патрулирования улиц… Застрелив хозяйку притона, клиент умер… Банда убийц орудовала прямо на остановках… Милиционер расстрелял посетителей магазина… Смертельное отравление в детском саду… Девушка– водитель забрала жизни пяти человек… Черт, сколько всего в один день! Но это не я… – немного успокоившись, он закурил, – так, стоп.…Бутылка – орудие секса… – расправил газету, – Психически ненормальный Александр К., заманив в квартиру двадцатидвухлетнюю Оксану П., зверски надругался над девушкой, изнасиловав ее пивной бутылкой, а потом ударил ножом в сердце. После совершения убийства преступник, видимо, осознал тяжесть содеянного и выбросился из окна шестого этажа. Приехавшая на место трагедии «Скорая» не успела спасти ни убийцу, ни его жертву…
   Женя отбросил газету и откинулся в кресло, закрыв глаза. В памяти начали постепенно всплывать черты какого-то неудачника, полного ничтожества, которого он, вроде, избрал для совершения возможной мести. …Возможной! Вот ключевое слово! Я ведь помню, что не решил, как накажу ее. Как же все это получилось?..
   Женя испуганно огляделся и зримо ощутил вокруг себя пустоту. Вскочив, он бросился в комнату; увидел неубранную постель, вдохнул пропитавший все запах Оксаниных сигарет. …Это другая Оксана П.! Моя сейчас войдет – полусонная, такая домашняя…о чем я?.. Она уже не войдет… внезапно почувствовав жуткую слабость, Женя опустился на стул; перед глазами все поплыло, ноги отяжелели, а, самое противное, он все еще не мог сосредоточиться – мысли раскатывались, будто шарики, отпрыгивая от пола, исчезая в углах, теряясь под кроватью. Ночное видение, когда он практически владел миром, приблизившись к Черному Ядру, показалось глупой фантасмагорией – он больше не находил в себе не только могучей силы, но и сил вообще.
   Женю охватила паника, избавить от которой могла только Елена – только она могла все разъяснить, дать совет. …Это ж ее работа – помогать мне! – Женя поспешно вышел из дома, взглянул на гараж, – за руль не сяду… И дело было не в перегаре – он почему-то был уверен, что убьется, если сделает это.
   Зато автобус подошел быстро, и то ли ехал без остановок, то ли… в общем, Женя даже не заметил, сколько времени заняла дорога (а, может, просто задремал, привалившись к окну).
   У Елены сидел клиент, поэтому пришлось ждать на кухне; сквозь стеклянную дверь Женя видел, как хозяйка выходила в ванную, набирала воду, что-то мыла – от ее уверенных движений в мысли возвращался порядок; ему даже стало казаться, что все еще можно уладить каким-нибудь немыслимым способом. …Всего пару дней назад Оксана занималась у себя в офисе практически тем же самым, – подумал он, – а теперь этот офис никому не нужен – можно распродать мебель и сдать квартиру студентам; можно просто закрыть и больше никогда туда не возвращаться… а можно найти другую «Оксану»! Не одна ж она такая на свете!.. Хотя эта была уж больно классная – как я раньше не замечал?..
   Женя очнулся, когда хлопнула входная дверь, и через минуту Елена молча поманила его пальцем. Они уселись друг против друга, и Елена взяла сигарету.
   – Вот, объясни, зачем ты это сделал?
   – Я не знаю… – Женя виновато опустил голову, – понимаешь, она напилась, а ты сама говорила, что если она будет пить, то толку не будет, так ведь?.. Короче, я хотел наказать ее, а когда она сбежала, похоже, сорвался… тут ведь столько дел…
   – Столько дел, говоришь? – Елена усмехнулась, – и как ты собираешься без нее делать свои дела?
   – Понимаешь, – Жене показалось, что разговор обретает конструктивную форму, – позапрошлой ночью мне что-то явилось… я приблизился к чему-то…
   – …и возомнил, что все можешь сам, да? – Елена расхохоталась, – глупец! Тебе хотели помочь – дали глотнуть из Источника, потому что твой «аккумулятор» временно вышел из строя, а ты разрушил свою энергетическую систему!
   – Но я же… – Женя ощутил себя даже более беспомощным, чем тогда, когда пришел в странный дом к странной старухе, – и что теперь делать?..
   – Что делать? – Елена вздохнула, – искать женщину, которая способна любить также безответно, как твоя Оксана.
   – Любить?..
   – Да, любить! Любовь бывает разной – бывает чистой и требовательной, бывает потребительской, а бывает рабской; всем неприятно это слово, но она и есть самая настоящая, потому что только тогда человек готов отдать все… не разбираясь, энергия это или не энергия! Вы были идеальной парой, дополняли друг друга и, согласись, тебе было хорошо с ней.
   – Было, – эхом повторил Женя.
   – Тебе не хватило ума сделать лишь одно – жениться на ней и вести нормальную жизнь, а не только использовать ее!
   – Так я думал…
   – Я знаю, что ты думал, – перебила Елена, – ты опять думал, что ты – Бог, а ты – паршивый человечишка!..
   Женя съежился, как от удара; ему безумно захотелось вернуть вчерашний день и прожить его заново, по-другому – чтоб сейчас он вернулся домой, а там его ждала усталая Оксана, и он бы пожалел ее, а потом они б долго-долго занимались любовью.
   – Я не хотел… – прошептал он, – я, наверное, тоже любил ее, только не понимал тогда…
   – А, вот, лукавить не надо, – Елена погрозила пальцем, – любить тебе не дано, потому что того, кому дают власть над людьми, лишают чувств, – она увидела, как Женины глаза широко распахнулись, и усмехнулась, – не понимаешь? Чувства разлагают систему и заставляют людей совершать глупости, используя, так сказать, «служебное положение»… впрочем, если судить по твоим вчерашним действиям, возможно, ты действительно любил ее, пусть как-то по-своему, извращенно… Ладно, – Елена вздохнула, – поскольку души не исчезают, она обязательно вернется, так что не расстраивайся особо – только, вот, никто не знает, когда. А теперь слушай главное – больше я помогать тебе не буду, и можешь не приезжать сюда…
   – Почему?!.. – Женя даже привстал.
   – Если ты считаешь себя Богом…
   – Не считаю!
   – Считаешь – в тебе это не убиенно. Вот и крутись сам – посмотрим, насколько тебя хватит; возможно, тебе удастся и самому решать все проблемы…
   – Правда? Так может быть, да?.. – Женя радостно улыбнулся и почувствовал, как растерянность медленно уползает, только на ее место почему-то не вливалась бодрящая энергия, а оставалась пустота; но это явление временное – он найдет, чем ее заполнить!
   – Не знаю, – Елена пожала плечами, – я уже отключилась от тебя, но жизнь продолжается, так что иди и дерзай – пока у тебя хватит сил, и попытайся найти себе новый «аккумулятор», иначе быстро иссякнешь….
   – И что тогда? – заинтересовался Женя – на эту тему они еще никогда не говорили.
   – Тогда ты умрешь…
   – Так ведь все мы когда-нибудь умрем!
   – Конечно, только одни умирают, когда переходят предел прочности оболочки, именуемой телом, и она уже не может вместить всю их энергию; это быстрая и легкая, даже приятная смерть. А, вот, другие умирают от истощения; это смерть долгая и мучительная, на больничной койке… а у некоторых даже в смирительной рубашке. Так что все мы смертны в этом теле, только смерти у нас разные. Все, Женечка, удачи, – Елена встала, и Женя поднялся следом. Нельзя сказать, что к нему вернулась прежняя уверенность, но, если шанс дан, то его непременно надо использовать!
   Вернувшись домой, он собрал все Оксанины вещи (чтоб даже запаха ее в доме не осталось!) и отвез огромный черный чемодан на вокзал, оставив там на радость таким же бомжам и пьяницам, какой до последнего дня оставалась его хозяйка.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

   Наташа уже час сидела «У Юлии». По металлической крыше барабанил холодный дождь, а перед ней уютно стоял недопитый бокал вина и пепельница, которую Юля молча, как и перед другими посетителями, обновляла после каждой пары сигарет. Капли бились о подоконник, оставляя на стекле мелкие грязные следы, и сквозь них Наташа смотрела на серую улицу, на проплывавшие мимо зонты, на понурых людей, уже отчаявшихся прыгать через лужи, и на душе была сплошная тоска.
   Уже наступила настоящая осень, а Женя все молчал об отъезде. Наташа вспомнила голубые волны Адриатики, шумную набережную – там лето будет продолжаться еще очень долго; и там ее ждала маленькая квартирка в двух кварталах от церкви, расписанной великим Тицианом. Наташа вздохнула и сделала маленький глоток. Разве это вино? Настоящее вино наливали там – в баре с сияющими стенами и радугой огней вдоль сцены; еще там танцевали полуобнаженные девушки, подавали лангустов, только выловленных из моря, и звучала зажигательная музыка…
   Наташа затушила сигарету и очередной раз вздохнула. В бар, громко беседуя, вошли подвыпивший парень и девушка, прихлебывавшая пиво прямо из бутылки.
   …Они не ругаются, – подумала Наташа, – они так разговаривают. Интересно, как перевести это на сербский? – ей стало гадко от сравнения той, радостной жизни, с этой, беспросветной, как осенний дождь, где даже влюбленные разговаривали матом.
   Нынешняя работа ей давно опротивела и иногда казалось, что лучше самой обслуживать клиентов – по крайней мере, при этом ощущалась какая-то новизна, пусть и связанная с риском, а здесь что?.. Даже суммы, которые она получала, не радовали – скучные это были деньги, а Наташа не чувствовала себя нищей, чтоб жертвовать ради них душевным комфортом.
   Она перевела взгляд на одиноко маячившую за стойкой Юлю и подумала: …Какой все-таки тесный мир – девочка, которая для меня обычная проститутка, вполне серьезно нравится Лешке, который дружил с моим бывшим мужем… а вытащил Лешку в люди Женька, который вытащил и меня… Мы здесь все повязаны… весь этот мир повязан, только мы не всегда помним об этом. По сути, все мы части… вот только чего? Почему все происходит так, а не иначе?.. У Лешки, например, есть жена, которую я когда-то ненавидела за то, что у них все хорошо, а у меня плохо; теперь он трахает проститутку, но меня это уже не радует, потому что таков нормальный круговорот событий, и ни радоваться, ни огорчаться здесь нечему… Нет, должна быть во всем этом логика!..
   Чтоб не утонуть в безответных вопросах (тонуть в мечтах об Адриатике было еще хуже), Наташа подошла к стойке.
   – Как с Лешкой-то? Все нормально? – и видя, как Юля опустила глаза, усмехнулась, – да не стесняйся; знаешь, сколько лет мы с ним знакомы? Он еще с моим мужем дружил.
   – У тебя был муж? – удивилась Юля.
   – Конечно. Только я его бросила, а он взял и разбился на моей же тачке. Насмерть.
   – Извини.
   – Это давно было. Кстати, я и жену Лешкину знаю.
   – Нет у него теперь никакой жены! Он со мной живет!
   – На постоянке, что ли? А чего – молодцы, – Наташа вздохнула, – кто б мог подумать – там такая любовь была…
   – Была да сплыла! Теперь он только мой, понятно? – отрезала Юля, и Наташа не нашлась, что ответить, но обиделась; пожав плечами, вернулась к своему недопитому стакану.
   …Вот, сучка!.. – она уставилась на юную барменшу, – на самой пробу ставить негде, а туда же… хотя, почему нет? Она реально интереснее Лешкиной прежней, только когда у меня ноги раздвигала, казалась такой покладистой девочкой, а тут, ишь – он только мой!.. Ничего, бросит тебя Лешка, так придешь еще; есть у меня местечко для слишком наглых девочек – так уработают, что на коленях будешь ползать, чтоб не попадать туда больше… а то права качать вздумала!.. – мысли попытались вернуться к работе, но…
   …Не хочу я никого никуда посылать! Я хочу к теплому морю! – Наташа залпом допила вино и поманила Юлю, показывая на пустой стакан, – там у людей даже глаза светятся по-другому – как-то все там в «жилу»; если радость, то реально есть, чему радоваться, если тоска, то есть о чем тосковать, а здесь – стакан принял – вот тебе, и вся радость, и вся тоска… Какая-то страна садистов с мазохистами!..
   Она внимательно наблюдала, как Юля ставила ей новый стакан, меняла пепельницу, попутно смахнув табачную крошку, и вдруг решила: …Да нормальная она девчонка – это я становлюсь здесь такой же, как все; ну, любит она Лешку, так пусть так и будет. Пусть плодятся и размножаются… нет же – надо опустить ее ниже плинтуса, а потом в глаза глянуть – каково ей будет, и если мало, так еще и добить… – ничего не подозревавшая Юля отошла, и Наташа отвернулась к окну, – проклятый русский менталитет! Вроде, что-то черное висит над этой страной, и ничего здесь никогда не изменится!.. Нет, сейчас же поеду к Женьке! Пусть хоть на уши встанет, но валю я отсюда – я хочу домой! Мой дом там, светлый и радостный!..
   Оставив нетронутое вино и щедрые чаевые, Наташа встала. Дождь не прекращался, поэтому выскочив из бара, она юркнула под дерево; призывно вскинула руку. Первая же машина остановилась, но водитель лишь опустил стекло.
   – Деньги есть? – спросил он, – натурой я не беру.
   – Козел! – Наташа сама распахнула дверцу, – я с тобой в голодный год за мешок картошки не лягу, – сунула ему под нос пятисотку, – довольно с тебя?
   – Ладно, не обижайся, – водитель помог ей закрыть дверь.
   – На всех обижаться, здоровья не хватит, – Наташа достала сигарету и не спрашивая разрешения, закурила.
   …Дебилы!.. Кругом одни скоты. Спросил бы там кто-нибудь, чем я плачу – деньгами или натурой, я б по морде врезала, да еще полицию вызвала! А здесь это нормально; а вякнешь, так сама в рожу получишь – им же плевать, девушка ты или кто…
   Остановились они прямо у Жениных ворот, и Наташа на прощанье хлопнула дверцей. …Чтоб ты отвалилась!.. Но дверца не отвалилась, и машина мирно уехала. Наташа вдавила кнопку рядом с калиткой, и замок тут же щелкнул.
   Дождь, вроде, кончился, но крупные капли продолжали падать с веток, остужая Наташин пыл, и дойдя до двери, она настолько успокоилась, что увидев Женю, даже отметила – то ли он был расстроен, то ли устал, но ничего спрашивать не стала – в данный момент чужие проблемы касались ее меньше всего.
   – Жень, отпусти меня! – начала она прямо в холле, не дожидаясь глупых дежурных вопросов, – работу я наладила, с персоналом разобралась; зачем я тебе еще?..
   Женя прищурился, чуть склонив голову, словно оценивал гостью, хотя и так прекрасно знал – Наташа не сможет быть «аккумулятором», но мысли-то крутились только вокруг этого, самого главного на сегодняшний день, или, как сказала Елена, придется очень скоро умирать от «истощения».
   – Ни зачем, – он улыбнулся, правда, не слишком весело, – но там же война; не боишься?
   – Не боюсь. Война в Боснии и в Хорватии, а у нас все курорты забиты до отказа – там такая благодать!..
   – Смотри, – Женя вздохнул, – то есть, ангел-хранитель тебе больше не нужен? – он подумал, что в ближайшее время, по любому, вряд ли сможет выполнять подобную функцию, но любой уход ведь должен быть красивым.
   – А для чего он мне? – Наташа пожала плечами, – я ж еду не работать; я просто еду домой, понимаешь? Просто прилечу и буду просто жить, никого не трогая и никуда не встревая. Что со мной может случиться? Уж, скорее, меня здесь прибьют – сам знаешь, в этой стране все возможно.
   – Это да… – Женя положил руки ей на плечи, – только трудно тебе будет. Такие, как мы, должны жить в этой стране.
   – А я не хочу жить в этой стране! Сколько народа уехало, и прекрасно себя чувствуют без нее!
   – Наташ, то были не наши люди, а мы не можем там, как ты выражаешься, просто жить; я тут с утра газету просматривал и пришел к выводу – энергетика у нас другая. Мы несем разрушение, и только эта страна способна принять нас; только здесь мы живем по понятным нам законам.
   – Я не врубаюсь в эту фигню. Ты скажи не про всех, а лично про меня – ты не возражаешь, если я уеду, к примеру, завтра?
   – Не возражаю.
   – Правда? – Наташа даже отпрянула от неожиданности – впервые за время их отношений он не давил, не приказывал, и, вообще, она вдруг перестала ощущать вечный синдром зависимости; да если б так было раньше, она б уехала еще летом!
   – Правда, – Женя потрепал ее по щеке – почему-то он чувствовал, что видятся они в последний раз; если б его силы были, как прежде неограниченны, он бы без труда выяснил, откуда такое предчувствие, но теперь… – только найди себе замену. По большому счету, я этот бизнес уже перерос, но жалко бросать отлаженную схему.
   – Да без вопросов! – и Наташа ляпнула первое, что пришло в голову, – ее зовут Юля; работает в баре у Лешки Некрылова – молодая, с нормальными мозгами, хваткая, мордашка смазливая. Она у меня одно время работала, а сейчас они с Лешкой живут, так что, типа, все свои будут.
   – Юля, говоришь?.. – Женя усмехнулся, – кинозвезда…
   – Кто? – Наташа наморщила лоб.
   – Это я так… я просто давно ее знаю и согласен – если надо, эта девочка будет пахать… а что, они с Лешкой живут? А Ольга?
   – Не знаю. Юля сказала, вроде, разбежались они.
   – Занятно… выпьешь? – не дожидаясь ответа, Женя ушел.
   Пока он готовил напиток, в голову пришла не радостная мысль, что все созданное им начинает сыпаться, и Наташа – это первая ласточка. …Если я срочно не найду «аккумулятор», дальше будет Лешка, Юра и все остальные, а мне останется, больничная палата или, еще хуже, дурдом…ни фига я их не отпущу! Это временное отступление – как Кутузов Москву сдавал; Я вас всех еще верну!..
   – Я джин с тоником тебе сделал, – сказал он, возвращаясь, – слушай, только одна просьба, – Женя протянул бокал, – веди дневник с самого пересечения границы, и раз в месяц присылай его мне.
   – Зачем? – Наташа поперхнулась, пустив в бокал пузырьки воздуха, – тебе интересно, с кем я буду спать и что есть на обед?
   – Я просто хочу быть в курсе твоей жизни… ну, сделай такое одолжение – я ведь для тебя тоже кое-что делал.
   – Ой, Жень, – Наташа благодарно коснулась его руки, – все я помню; только писать, вот, не люблю, но если ты просишь…
   – Вот и договорились, – Женя сразу осушил полстакана, – хотя зря ты уезжаешь – это ж наша Родина; она питает нас…
   – Ты еще про березки и окуньков забыл, – Наташа прыснула от смеха, – да, и это… прах наших предков, во!
   – Стареем, – Женя развел руками. Ему самому была противна собственная беспомощность, но он экономил силы и не мог размениваться по мелочам, вроде такой, чтоб лично следить за Наташей – пусть сама отчитывается, а потом, когда вернутся силы, он выдернет ее обратно – все-таки она ценный кадр и многое ему удалось сделать с ее помощью.
   Женя проводил гостью до двери; потом вернулся в кабинет, но предаваться сентенциям не было ни времени, ни желания – усевшись в кресло, он закрыл глаза. …Гнилуша… сейчас поглядим, что там за правильный фермер… эх, была б Окси!.. Какой же я идиот – ну, сорвалась девочка, и что?.. Теперь, вот, гребись с этой Гнилушей, и неизвестно, что получится. А Юрка на днях уже поедет туда – надо ж успеть не только что-то придумать, но и сделать!..
//-- * * * --//
   В Женины связи и умение договариваться с людьми Юра верил безоговорочно, но остальной туман, который тот любил напускать, его просто смешил. …«Поработает» он, как же… для этого надо хоть задницу от кресла оторвать… – думал он, сворачивая под указатель «д. Гнилуша – 5 км», – ладно, отмечусь и назад – бешеной собаке семь верст не крюк… Нет, он не злился, а, скорее, хотел удостовериться, что там ничего не изменилось, чтоб явиться к Жене с чистой совестью.
   Николай в такое время наверняка был в поле, поэтому Юра притормозил возле правления, но увидев замок, сразу свернул к дому председателя; долго стучал и в дверь, и в окна, но никто не открыл; и, вообще, деревня казалась пустой, даже магазин не работал – вот, просто, без всяких объяснений причин.
   …Только не говорите мне, что Женька отправил всех на перевоспитание в Африку!.. Усмехнувшись, Юра поехал совсем медленно и все-таки обнаружил живого человека – это была женщина в блеклой одежде, которая смиренно сложив руки, глядела на стену мазаной глиной хаты; стена, видимо, собиралась рухнуть, потому что подпирали ее три толстых бревна. Услышав звук двигателя, женщина медленно повернула голову.
   – Здравствуйте! – крикнул Юра, опуская стекло, – а куда весь народ подевался?
   Из хаты появился небритый мужик в майке, и уставился на Юру так, будто решал, галлюцинация перед ним или нет. Задача, похоже, оказалась не легкой, потому что он полез за сигаретами, но достал пустую пачку; смяв ее, вздохнул и бросил на землю.
   – Закурить не найдется?
   Выйдя из машины, Юра протянул «Marlboro». Мужик аккуратно вытащил одну сигарету, размял в пальцах, на манер папиросы, и только прикурив, сообщил:
   – А пес их знает. Скоро тут вообще все вымрут.
   Женщина погладила рукой трещину и пошла куда-то.
   – Как тут жить? – продолжал мужик, провожая ее взглядом, – она, вон, знаешь, когда последний раз получала зарплату? Два года назад! И то, когда я жалобу в область накатал. Пятьдесят семь тысяч выдали, так два месяца хоть хлеб покупали.
   Юра не нашел, что ответить, так как пятьдесят семь тысяч – это три пачки того самого «Marlboro».
   – Во-от, – мужик почесал впалую грудь, – а я все лето стадо пас. Знаешь, что заплатили? Два ящика вина «Золотая нива»! Мы с мужиками за неделю их выжрали…
   – И что, у всех так? – перебил Юра, вспоминая председательское сало и роскошную яичницу.
   – Думаешь, мы самые ущербные? – мужик усмехнулся, – я в свое время шофером работал… когда было чего возить и на чем. У нас яблок убирали три тысячи тонн! Шабашников наезжало по пятьсот человек – сами не справлялись. Общежития специально для них строить начали!.. Развалины на въезде видел? Это они и есть; не достроили, а теперь уж никому ничего и не надо… – мужик с сожалением посмотрел на оставшийся в пальцах фильтр и бросил его в траву, – сейчас всего сто тонн собираем, и те разбирают в счет зарплаты. Так и то!.. Разобрать-то разобрали, и дальше что – куда их девать? В город везти – горючки нет; вот и жрем их, аж из ушей лезет… Нам объясняют – вы, мол, банкроты, а я не пойму, какие банкроты, если земля есть, руки есть?.. Хотя чего не пойму – головы нету!.. Колька, вон, фермер наш – слыхали, небось? Так весь цветет и пахнет…
   – А вы что же?
   – Мы… а мы – шофера! Не обучены мы в банки ходить и заполнять эти… декларации! Ты скажи, чего делать надо – я сделаю… а то, говорят, в Белгороде яблоки двадцать пять тысяч кило; из Голландии везут! А у нас большинство, знаешь, на что живет? Сказать стыдно!.. Все с ног на голову поставили с этой перестройкой! Раньше мужики кормили старых и малых, а теперь сами живут на пенсии стариков, да на детские пособия!.. Тут окрест, – он очертил круг, – колхозы были «Путь к коммунизму», «Заветы Ильича», «Вторая пятилетка» – там тоже самое. И к какому берегу прибиться, коли везде топь да трясина?..
   – Подожди, а ваш фермер? – Юра повернул разговор в более интересное русло, – почему у него-то все получается? Он агроном или финансист, или связи у него есть?
   – Хрен его знает, что у него есть! – мужик плюнул, – хитрожопый он!.. Всю жизнь пахал на своем комбайне, как проклятый, с утра до ночи, а как вся эта чехарда началась, задружил с председателем, и тот ему при разделе вместо пяти гектар, как всем было положено, двести нарезал! Спрашивается, чьи те гектары? А я скажу – наши! Мы ж тут тоже выбрали одного… ну, хотели создать что-нибудь, так Васька нас в область отправил – там, мол, решайте; все, мол, уже оформлено. А у нас нет денег, чтоб бюрократов тамошних кормить – не заработали за двадцать пять лет!..
   – А у него откуда деньги?
   – Пес его знает!.. Небось, ограбил кого! А теперь забором отгородился, сыновей с ружьями поставил – чует ведь собака, чье мясо съела; боится, что как в семнадцатом народ за вилы возьмется!.. Хотя… – мужик махнул рукой, – знаешь, как Тургенев про нас писал? Специально выучил, когда еще библиотека при клубе была – думаешь чего, мы ж раньше и книжки читали, – он усмехнулся, – так вот: «…мужик не велик ростом, сутуловат, угрюм, глядит изподлобья, живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти…» Все так и есть, только избенки не осиновые. А, может, оно и лучше было, – мужик ткнул пальцем в треснувшую стену, – осиновая, она прочнее была бы. Еще сигаретки не найдется?
   – Да ради бога, – Юра снова протянул пачку, но мужик снова взял лишь одну и с удовольствием затянулся.
   – Про Кольку мы говорили. То, что мы тут с голода пухнем, а он батраков привез, которые за гроши вкалывают, это ладно; но ты посмотри, как он к своим детям относится: сына из института сорвал – из сельскохозяйственного, между прочим. Хватит, говорит, тебе трех курсов – работать надо; из дочки служанку сделал – девке погулять в такие-то годы, а ее из дома по часам выпускают. Зато с коровами можно от зари до зари…
   – Деньги только так зарабатывают, – перебил Юра.
   – Дык, все равно, всех не заработаешь! Дом есть, машина есть; сыт, одет, обут – чего еще? Живи да радуйся! В колхозе мы так жили и горя не знали, а этому больше, больше!..
   В тишине послышался шум двигателя, и оба увидели, как таща за собой пыльный шлейф, в направлении трассы двигался старый пожарный ЗИЛок, весь красный, с белой дверью.
   – О, как!.. – мужик покачал головой, – то-то ночью переполох был. Интересно, у кого ж это?.. – ЗИЛок проехал мимо, и обернувшись, мужик вскинул руку, – гляди, кажись, вон, дым!
   Юра, и правда, увидел за деревней едва заметные голубоватые клубы; к тому же, изменившийся ветерок принес запах гари – не «химический», который ядовитым смогом стелется над тлеющими свалками, и не древесный, приятно мешающийся с ароматом жареного мяса.
   – Там же Колькины поля! – мужик радостно хлопнул себя по лбу, – неужто пошли-таки мужики?..
   – Как туда ехать? – Юра бросился к машине.
   – А мимо садов, направо… только зря ты…
   Юра не дослушал, что именно было «зря»; резко свернув на проселок, он чуть не столкнулся с белым «Москвичом» и мигнув фарами, затормозил, подняв облако пыли.
   – Чего там случилось? – Юра высунулся в окно.
   – У Кольки ночью полыхнуло, – председатель вылез из машины такой счастливый, что Юра даже подумал – не сам ли он устроил поджег, – кулачье проклятое – еще ментов вызвали!.. А те, вот, приедут и спросят, где у его батраков паспорта – может, кто из них, вообще, в розыске. Вот и посмотрим, – Василий Иванович смачно плюнул.
   – Николай там?
   – Куда ж он денется? И сынки его там; вся волчья стая…
   Не дослушав, Юра втопил газ; он не знал, что собирается делать, какие слова говорить, но был уверен, что сейчас решается будущее его нового цеха.
   Через несколько километров, прямо посреди поля, показался остов строения; залитый водой, он уже не горел, но продолжал излучать жар, превращая воздух в прозрачное трепетное полотнище. От крыши остался лишь черный скелет стропил, одна стена рухнула, демонстрируя то, что осталось от каких-то машин – Юра не слишком разбирался в сельхозтехнике.
   Поле тоже было черным. Юра решил, что, возможно, это и не от пожара, а просто его вспахали, так как на ровной площадке дымилась куча обугленного зерна – это она поднимала над деревней голубоватый ориентир; около нее суетились люди, пытаясь спасти остатки урожая.
   По странной случайности уцелел лишь деревянный сарай, и подъехав ближе, Юра увидел перед ним самого хозяина – полуголого, сидевшего на земле низко склонив голову; его правая рука и грудь были опутаны грязными бинтами. Чуть поодаль стояла Елена, равнодушно взирая на остатки недавнего благополучия – видимо, эмоции у нее уже закончились.
   Выйдя из машины, Юра молча остановился перед разоренным фермером, и тот поднял голову; не чувствовалось в его взгляде ни злобы, ни ненависти.
   – Знал ведь, что так все кончится, – он вздохнул, доставая сигарету черными пальцами, – сволочи…
   – Может, это не они? Сушь-то какая… – голос Юры звучал не слишком уверенно, и Николай усмехнулся.
   – Ну да, и бутылки с керосином сами с неба попадали. Меня ж предупреждали – я почему сыновей здесь и держал, но не уследили… да что теперь об этом?.. – он хотел выпрямиться, но сморщился от боли.
   – Не надо, Коль, – Елена повернулась, медленно, как тень, – главное, все целы, а остальное наживем – не в этом счастье.
   – Ничего я наживать не буду! – Николай зло бросил окурок, – уеду я!.. Тебя тоже спалят, – он погрозил Юре пальцем.
   – Успокойся, Коль, – Елена выдавила улыбку, – у тебя ж золотые руки; у нас прекрасные дети…
   – Сначала власть разорила, а теперь это быдло добивает! Проклятая страна… только и могут отнимать и делить!..
   – Бать, – появился высокий крепкий парень, такой же грязный и голый по пояс, – зерно даже на фураж не годится.
   – Я знаю. Садись, – Николай вздохнул.
   – И что делать? – парень опустился рядом, – с кредитами-то теперь не расплатимся.
   – Дим, ну, что сейчас отец тебе скажет? – вступилась Елена, но Николай махнул здоровой рукой.
   – А я и потом ничего не скажу.
   – Вы где брали кредит? – в Юриной голове еще не сложилось четкого плана, но тема финансов была ему гораздо ближе, нежели погибший урожай.
   – Вы хотите спонсором выступить? – Николай усмехнулся, – не морочьте голову, Юрий Валентинович. Тем более, все равно спалят – людей не переделаешь; это ж Россия-матушка. Вы вспомните историю… Нет, продавать надо все, что осталось, и бежать подальше… только куда?.. Ладно, Дим, зови Мишку и пошли – нечего тут больше делать. Хохлам скажи – завтра с ними рассчитаюсь, и пусть валят на все четыре стороны.
   – Зря, бать, – Дима встал, – жить-то как будем?
   – Жить?.. – глаза Николая блеснули, но в блеске этом Юре показалось что-то безумное, – а так, как Васька и все эти выродки будем! Вот, Юрий Валентинович возьмет к себе соком торговать; что-нибудь платить будет – авось, хватит, чтоб глаза залить и ничего не видеть, не слышать… а, Юрий Валентинович?
   – Зачем так сразу? – Юра пожал плечами, – работа всегда есть; было б желание.
   – Так и я о том! – Николай рассмеялся, – сок в ларьке продавать – чем не работа?
   Юра хотел, было, озвучить свое предложение, но появился тот, кого назвали Мишей; он был моложе брата и больше походил на мать.
   – Не убивайся, пап, – он тоже уселся рядом, – у меня в городе куча знакомых – кто-нибудь, да поможет.
   – Знаю я этих знакомых, – буркнул Дима, – сами все нищие.
   – Это три года назад было! – возмутился Миша, видимо, знавший, о чем вспомнил брат, – теперь они все большие люди!
   – А если так, зачем ты им нужен? У больших людей свои понятия… лохи мы для них, понял! Нас только разводить можно!
   – Хватит собачиться, – Николай с трудом поднялся, – идем домой – тошно глядеть на все это.
   – Я подвезу, – предложил Юра.
   – Мы уж сами! А то тачку загадим! – зло бросил Дима.
   – А ты не гадь! – Юра распахнул дверь, и самое поразительное, что Николай, а за ним и Елена, действительно, направились к машине.
   – Спасибо, Юрий Валентинович, – она помогла мужу забраться на переднее сиденье; Юра в это время бросил назад покрывало, вечно валявшееся в багажнике, и Миша, расправив его, тоже залез внутрь; подвинулся, освобождая место матери, а старший брат гордо зашагал один по обочине дороги.
   – Он у нас такой, – словно извиняясь, вздохнула Елена.
   – Да мне плевать, какой он; пусть топает пешком, – Юра завел двигатель, и на том разговор закончился.

   Подъехал Юра под самые ворота. Никто его не благодарил, молча исчезнув за железной калиткой; осталась только Елена, продолжая держаться за открытую дверь машины.
   – Если остаетесь на ночь, заезжайте, – сказала она, – все равно больше останавливаться не у кого.
   – Да у вас и так проблем хватает…
   – Проблемы останутся, и с вами, и без вас, – Елена вздохнула, – жаль, конечно, всего – вы даже не представляете… но жизнь-то от этого не остановилась.
   – Спасибо, – Юра решил, что надо пользоваться моментом, пока Николай сам не нашел выход, – я только мотнусь по делам, – мысль возникла спонтанно, но это была хорошая мысль, во многом решавшая проблему рабочей силы – зачем привозить кого-то, когда все здесь есть.
   – Позвоните тогда, – Елена скрылась в калитке, а Юра поехал обратно.
   На пожарище уже не осталось никого, но дверь в уцелевший сарай была закрыта. Наверняка «батраки» жили там, и Юра постучал; внутри зашуршало, послышались голоса; потом на пороге появился паренек в грязной футболке, и тупо уставился на незваного гостя; разило от него перегаром и чесноком.
   – Кто там? – раздался в глубине грозный голос, – если не деньги принесли, гони всех на х…!
   – Слышь, умник! – крикнул Юра, – ты еще не понял, что при нынешнем раскладе хрен вам чего заплатят! Придется до рiдной Украйны пешком телепаться! А я дело хочу предложить!
   – Да? – голос успокоился, – тады заходи.
   Юра сделал шаг и остановился, после дневного света с трудом распознавая четыре неприбранные койки, стол и трех мужиков за ним. Ничего особенного в комнате не было – рабочие на «Каскаде» жили примерно также.
   Он присел на одну из кроватей и неспешно закурил.
   – Откуда сами-то?
   – С пiд Полтавы…
   – Бывал в старые добрые времена, – Юра усмехнулся, – хороший городок.
   – Городок та ничего, токма жинка там с дiтьми жрать хотят… – вздохнул мужик, оказавшийся самым разговорчивым.
   – Вы на сколько с фермером договаривались?
   – А тебе-то что? – Юра узнал голос, который «посылал» его, и повернулся к волосатому мужику, нависшему над стаканом.
   – Мне-то ничего, – Юра выпустил дым ему в лицо, – только хамить не надо; отвечай, когда тебя спрашивают.
   – Пугаешь? – «волосатый» привстал.
   – Чего тебя, дурака, пугать? – хотя связи здесь не было, Юра достал телефон, – сейчас позвоню и отчалите прямиком в эмиграционную службу, и оттуда – до хаты, с пустым карманом. А будешь вести себя нормально, получите бабки, и я вас даже через границу, с наликом, переправлю.
   – Четыреста на брата, – признался паренек, открывавший дверь; похоже, он был самым сообразительным, – чего робить-то?
   – Чего «робить» я потом скажу. Работа не в поле; ехать никуда не надо – все здесь же; получать будете, как у фермера, плюс жратва за мой счет. Согласны?
   – То подумать треба, – «волосатый» почесал затылок, видимо, уязвленный, что решение практически принято без него.
   – Подумай. Только тех, кто не согласен, я утром сдам, да еще в карманы такого насую, что депортацией не отделаетесь, – не дожидаясь ответа, Юра вышел. Собственно, он не сомневался, что рабочие у него уже есть; оставалось подыскать управляющего и завести материал для восстановления здания.

   Василий Иванович возился со своим «Москвичом», и когда Юра проезжал мимо, махнул ему рукой.
   – И как вам результат «народного гнева»? – Василий Иванович подошел к остановившемуся джипу, вытирая грязные руки, – сами понимаете, нельзя все под себя грести – люди злиться начинают. Так ведь?
   Юра не любил, когда ему угрожали, но такой вспышки ярости и сам от себя не ожидал – словно что-то ударило в голову:
   – Слушай, ты! – выпрыгнув из машины, он схватил председателя за грудки и приподнял так, что тот обмяк, потеряв точку опоры, – пристрелю, как собаку… а жену твою будут е…ть, пока не загнется от счастья! Ты за всю жизнь не имел ее столько, сколько она получит в один день!.. Кстати, а дети у тебя есть?
   – Дочка… в городе…
   – И дочку привезу, чтоб не отрывалась от народа! – Юра поставил ошарашенного председателя на землю, – сам говоришь – злится народ; вот, чтоб он не злился, я ее поставлю раком у тебя на крыльце, юбку задеру и каждый, кому ты тут говна наделал, будет трахать ее!.. Она, бедная, будет орать – за что?!.. А нашему народу плевать, прав ты или виноват, если тебя можно трахать!..
   – Юрий Валентинович!.. – в глазах председателя застыл ужас; казалось, еще мгновение и он рухнет на колени, – это ж я сдуру ляпнул!.. Простите!.. – он схватил сопротивлявшуюся Юрину руку и потащил к губам, – да боже упаси, чего плохого вам сделать!.. Забудьте все! Я ж другое хотел…
   Юрин гнев потух так же внезапно, как и вспыхнул – словно черное облако, неожиданно окутавшее сознание, ушло; он даже хотел извиниться, но взглянув на дрожащего председателя, решил, что, возможно, все это имело смысл; что теперь все здесь будет тише воды, ниже травы.
   – Я это… – глазки Василия Ивановича бегали, будто ища «это», – вы ж… когда цех будете ремонтировать… у меня тут кое-какие стройматериалы… взглянуть не хотите?
   …Ну и день!.. – Юрино сознание просветлело окончательно, – все одно к одному! Так я и фермера уболтаю…
   – Еще с советских времен лежат, – обнадеженный молчанием гостя, Василий Иванович приободрился, даже обдернул пиджак, – теперь-то они ведь ничьи, так? А если человек хороший, чего не помочь? Жена все спишет – она умеет.
   – Ну, поехали, – Юра распахнул дверцу; он старался скрыть радость, но, наверное, получилось это плохо, и усевшись в джип, Василий Иванович вновь обрел уверенность.
   – Давайте вперед, к трассе.
   …Черт, что на меня нашло? – Юра завел двигатель, – я ж всегда старался договариваться с людьми, а тут?.. Подумал, небось, что я – бандит… Денег дать ему дать, что ли?..
   Длинный покосившийся барак, к которому они подъехали, находился за недостроенными общежитиями, и сразу стало ясно, откуда взялись стройматериалы. Василий Иванович отпер замок, выглядевший гораздо новее самого строения (похоже, он периодически проверял припрятанные «богатства»), и включил свет (здесь даже работало электричество!). Юра увидел кипы новенького шифера, приваленные к стене упаковки стекла, доски, аккуратно уложенные вдоль стены.
   – Берите все, что хотите, только дочку…
   – Да не трону я ее, – Юра похлопал его по плечу, – я не «браток», но очень не люблю, когда мне строят козью морду.
   – Простите дурака, Юрий Валентинович!..
   – Прощаю, но смотри, если…
   – Ни в жисть! – схватив Юрину руку, председатель принялся исступленно трясти ее; Юра еле освободился и пошел по узкому проходу, изучая «ассортимент».
   В принципе, на складе имелось все, что нужно; правда, Юра пока не знал, в каких количествах, поэтому предложил вернуться сюда позже и тогда же решить вопрос оплаты. Услышав про деньги, председатель закивал, часто-часто – как игрушечная собака, которые стало модно ставить перед лобовым стеклом.
   На этом экскурсия закончилась. В гости Василий Иванович больше не звал, и когда они вернулись к брошенному на обочине «Москвичу», председатель молча вылез, подобострастно пожал Юрину руку, и тот, подумав: …что ни делается, все к лучшему… поехал дальше – к Николаю, ведь еще требовалось уговорить его стать управляющим.
   Калитку открыл Миша, чистый, с влажными волосами; улыбнулся.
   – Мы как раз обедать собираемся. Будете?
   – Буду, – Юра улыбнулся в ответ – сегодня у него получалось все, причем, само собой… или по какому-то неизвестному ему плану. Но это ж не важно – главное результат.
   Поставив машину на старое место, он вошел в дом. Все семейство находилось за столом, где, кроме аппетитно дымившегося борща, стояли рюмки и бутылка водки. Поздоровавшись, Юра сел, и Настя тут же пошла за тарелкой, а Николай налил водку.
   – Чокаться не будем, – он вздохнул, – сегодня все умерло.
   – Все не может умереть, – возразил Юра, но никто не захотел углубляться в тему. Все просто выпили; все, кроме Насти – ей не наливали из-за юного возраста, поэтому девушка отрешенно смотрела в тарелку, методично поднося ложку ко рту.
   – Юрий Валентинович, – первым нарушил молчание Миша, – вы, вот, говорите – все не может умереть. Тогда подскажите, что нам дальше делать?
   Юра внимательно посмотрел в его ясные глаза и решил, что на днях Миша поедет в город и напившись от безысходности, будет мучить своих друзей тем же глупым вопросом, требуя дать единственно верный ответ. …А как иначе? – Юра вздохнул, – он же привык, что отец все решал за него – сначала заставил поступить в институт; потом бросить. А сейчас отец-то… – он повернулся к Николаю, но тот покачал головой.
   – Не смотрите на меня, Юрий Валентинович. Лично я ничего уже не хочу делать – я устал. Я строил все это, думая, что останется детям, что они смогут работать на своей земле и будут независимыми и богатыми… Это ж земля – это не ваши акции-облигации!.. Я, вот, всегда читал газеты и думал – ага, банк рухнул; ага, доллар упал, а земля!.. Но, оказывается, все пустое, – он снова наполнил рюмки, – все в этой стране пустое и ничего здесь делать нельзя!.. Какая-то черная сила убивает все стремления, поэтому обречены мы жить в вечной помойке и надо с этим смириться, – он поднял рюмку, глядя на мир сквозь прозрачную жидкость, – главное, чтоб водки хватало, и больше ничего не надо – она здесь, как бензин для движка, понимаешь?
   …Чем я и занимаюсь, – Юра чуть не рассмеялся, но ему нужно было не это безвольное существо, а управляющий! Поэтому он сказал:
   – Прости, Коль, но сейчас ты просто растерян. У меня тоже был момент, когда казалось, что все рухнуло, что жить в этой новой стране невозможно, да и незачем… Знаешь, я ж много лет работал наладчиком – мотался по стране, запускал прессы; я тоже думал, что производство – это вечно. Но в одночасье все рухнуло; заводы встали, потому что они банкроты и нет денег даже на зарплату – какое тут новое оборудование? А я – наладчик…
   – И что же вы сделали? – перебил Миша.
   – То, что сделал я, вы не сможете повторить, – Юра улыбнулся, – но если в общем – я нашел свою нишу, и, как видите, неплохо себя чувствую.
   – Видим, – Николай вздохнул, – но я, действительно, не знаю, что делать! Я ж брал кредиты под урожай… нет, возможно, я и расплачусь с банком, продав все, что осталось, но дальше-то что? Остаться даже без крыши над головой и идти побираться?..
   – Не вариант, – Юра повернулся к Мише, – а ты что?
   – Я уеду в город – у меня там друзья; начну свое дело.
   – А деньги где возьмешь? – спросил молчавший до сих пор Дима. Он смотрел в рюмку, даже не притронувшись к борщу.
   – Денег пока нет, но там столько возможностей!.. – Миша мечтательно улыбнулся, – это здесь можно только пахать и сеять, а там… уж я-то знаю!..
   Юра почувствовал, что мысли обретают стройность, словно кто-то подсказывал нужные фразы, которых еще секунду назад просто не существовало в его голове, и он поплыл по течению.
   – А конкретно? – Юра откинулся на спинку стула.
   – Ну, конкретно, пока не знаю… торговать чем-нибудь.
   – Торговать – это хорошо, – Юра кивнул, – и сколько денег тебе надо на раскрутку?
   – Не знаю… – Миша равнодушно пожал плечами, но вдруг вскинул голову, – а что?
   – Я могу дать тебе деньги, если ты не просто скажешь, куда собираешься их потратить, а представишь нормальный бизнес-план. Причем, дам без процентов. Согласен?
   Все перестали жевать и уставились на Юру, а он, довольный произведенным эффектом, достал сигареты.
   – Курить можно?
   Елена молча подала пепельницу, стоявшую на окне.
   – Ну что, – Юра затянулся, – я не слышу – ты согласен?
   – А если прогорит, что вы с ним сделаете? – Дима набычился; казалось, его мысли ворочались медленно, как жернова; но жернова эти способны были перемолоть все.
   – Если прогорит?.. – Юра поднял взгляд к потолку, выдерживая паузу, – ничего не сделаю – я хочу, чтоб он убедился, что в городе деньги зарабатываются ничуть не легче, чем здесь.
   – Дорогая будет наука… – Николай отвернулся, и тут не выдержала Елена:
   – Зачем вы дразните мальчика? Он глупый еще, но мы-то все понимаем – бесплатный сыр бывает только в мышеловке!..
   – Я не мальчик!.. – встрепенулся Миша, но никто не обратил на него внимания.
   – А если я скажу, что вы все мне симпатичны? – Юра смотрел на женщину сквозь голубоватое облачко дыма, – и потом, никто ведь не знает, в каком в каком положении окажусь завтра я и чья помощь мне потребуется; как говорится, твори добро, пока есть возможность. Ладно, думай, – он повернулся к старшему брату, – а ты что собираешься делать?
   Димины глаза щурились, ноздри раздулись, но он молчал.
   – Ты, как отец, будешь тупо пить водку?
   – Отца не трожь! – Дима подался вперед, – он уже нахлебался говна в этой жизни! Он что, хотел невозможного? Жить по-человечески, и чтоб у нас все было!.. – Дима задумался на мгновение, а потом произнес медленно, взвешивая каждое слово, – я хочу денег; много денег…
   – Для чего? – Юра почувствовал себя Мефистофелем и улыбнулся, то ли загадочно, то ли презрительно.
   – Не для чего – для кого! Для себя, для отца, для матери, вон, для нее! – он ткнул пальцем в младшую сестру, – я просто хочу много денег! Ты спросил – я ответил! Все?
   – А что ты умеешь делать? – Юра аккуратно стряхнул пепел.
   – Я-то? – Дима наполнил рюмки, но выпил один, даже не моргнув, – я оттрубил Афган от звонка до звонка! Что умею, я даже отцу не рассказывал! – он сорвался на крик; лицо исказила такая гримаса, что Юре даже стало не по себе, – я тебе сейчас покажу, что я умею! – Дима выскочил из комнаты.
   Елена сидела, закрыв лицо руками; Миша смотрел в окно, трусливо уйдя, то ли в мечты, то ли в планы; Николай молча выпил и закурил, а бедная Настя переводила ясный, испуганный взгляд с одного самого родного человека на другого и словно не узнавала их. …Немая сцена, достойная античных трагедий… – подумал Юра. Правда, продолжалась сцена недолго – Дима вернулся также стремительно и швырнул на стол конверт.
   – Смотри, если не сблюешь!
   Юра спокойно достал пачку фотографий. Он рассматривал их медленно, и ему становилось жутко. Последний раз он видел подобные кадры в детстве, когда их классом водили на фильм «Обыкновенный фашизм» – сожженные дома, изуродованные тела, искореженные машины, и на фоне всего этого смеющиеся люди в камуфляже, с автоматами в руках… Он сложил снимки обратно и протянул конверт Диме.
   – Ну что? – тот аккуратно положил его, прикрыв ладонью, и усмехнулся, – есть у тебя такая работа?
   – Есть, – Юра кивнул, – ты будешь получать очень много денег; тебе столько и не снилось.
   – Что, стать киллером? А я могу! Мне терять нечего…
   – Успокойся, – Юра поднял руку, – всем есть, что терять, только одно мы ценим, а другое, не слишком. Значит, так: я гашу ваш кредит, покупаю квартиру в городе отцу с матерью, даю брату денег на бизнес, а ты остаешься здесь! – он стукнул по столу, – и будешь делать то, что я скажу. Я понятно излагаю?
   Они, вроде, играли в гляделки, только по взглядам сразу было ясно – моргнувший проиграет совсем не конфетку.
   – Если ты сделаешь то, что сказал, клянусь, я жизнь за тебя отдам, – объявил наконец Дима, – жизнь мне не жалко, только б им было хорошо. Я видел столько смертей, что одна жизнь…
   – Мне не надо, чтоб ты отдавал жизнь, – перебил Юра, – хотя, черт его знает… главное, учти – обратной дороги не будет.
   – Тебе что, поклясться на крови?
   – Крови и так предостаточно, чтоб еще свою проливать…
   В это время с шумом отодвинулся стул, и Настя выбежала из комнаты.
   – Что это с ней? – не понял Николай, но Елена с Мишей бросились следом. Из кухни тут же послышались рыдания и истеричный крик: – Оставьте меня! Я ненавижу вас всех!!.. Потом невнятный голос Елены, снова крик:
   – Вы все устроились! Все поделили: один – киллер, другой – бизнесмен, а я, как всегда! Я никому не нужна! Я никогда никому нужна – только коров ваших доить! Я ненавижу вас всех!..
   – Юрий Валентинович, – Николай в упор посмотрел на гостя, – уходите. Зачем вы это сделали?
   – Что именно? Думаете, я устроил поджег?
   – Нет, – хозяин покачал головой, – но вы принесли сюда зло.
   – Ваше добро сгорело, извините за каламбур, а я могу дать вам то, чего вы не смогли добиться сами, так что соображайте, – поднявшись, Юра направился к двери, и вместе с ним, даже не взглянув на отца, вышел Дима.
   – Слушай, – он взял Юру за руку, – то, что ты говорил, правда? Ты сделаешь все это?
   – Да.
   – Тогда мне все равно, с добром, ты пришел или со злом. Но если обманешь…
   – Не надо меня пугать, – одним движением Юра сумел сбросить крепкие пальцы, – слово я всегда держу – такой у меня принцип, но запомни – ты работаешь на меня, и условия здесь ставлю я. Завтра поговорим, когда ты успокоишься.
   Он вышел на улицу, сразу погрузившись в вечернюю прохладу. Половинка луны уже висела над темными домами, а в траве стрекотали последние, осенние цикады. Закурив, Юра побрел к машине; открыл ее, разложил сиденье, постелил одеяло. Он чувствовал, что жутко устал за сегодняшний день, но зато какой это был день – день, исполнения желаний!..
   Свет горел во всех комнатах, и Юра безразлично наблюдал за перемещавшимися в окнах тенями. В голове была абсолютная пустота – он даже не мог припомнить подробности всего недавнего разговора, будто кто-то разом стер память; осталось лишь ощущение, что все правильно и по-другому быть не может.
   Сидел он долго, пока окна в доме не начали гаснуть, и тут открылась дверь; из коридора метнулся пучок света, но тут же снова стало темно. К машине двигался женский силуэт. Сначала Юра решил, что это Настя идет с претензиями – в прошлый раз он ведь обещал помочь ей перебраться в город, но женщина оказалась Еленой, и шла она явно к машине.
   – Садитесь, – Юра открыл дверцу и вернув сиденья в вертикальное положение, закурил.
   – Спасибо, – Елена села, – Юрий Валентинович, – начала она неуверенно, теребя рукав платья, – вы взрослый умный человек и не хуже меня понимаете, что просто так ничего не бывает. Даже Бог, наверное, создал Землю не от скуки. Зачем вам это? Не такие уж мы симпатичные люди, как вы сказали. Объясните, что происходит? Я не дура – я пойму.
   Юра окунулся в пустоту своего сознания – его недавний мудрый подсказчик молчал; то ли он ушел, то ли уснул до утра.
   – Вы понимаете, что разрушили нашу семью? Мы всегда были вместе, и в радости, и в горе, и из этой передряги как-нибудь выкарабкались бы… Моих родителей в коллективизацию пять раз кулачили; гнали с одного места на другое, а они каждый раз поднимались. Это не какой-то там пожар… – Елена вздохнула, – это с нуля! А что теперь? Думаете, Коля говорил серьезно? Он же мужик, понимаете? А вы хотите загнать его в город! Вот там он, действительно, сопьется… Вы даете деньги Мишке. Он не коммерсант – он опять прогорит, как уже было однажды. Пока учился, они с друзьями какие-то ларьки, то ли выкупили, то ли арендовали… короче, его обворовывали, и продавцы, и поставщики, и, в конце концов, отцу пришлось все возмещать; тогда он и сказал Мишке, чтоб возвращался. А вы снова бросаете его в этот омут – я уверена, он опять прогорит, и что тогда?
   – Я же сказал – ничего…
   – Да, ладно, – Елена усмехнулась, – мы газеты тоже читаем – наручники и в подвал, да? Или преступление какое заставите совершить – отцу ведь теперь расплачиваться нечем, так?
   – Не так.
   – Это слова… – она снова вздохнула, – а Димка вам зачем? За что вы собираетесь платить ему заоблачные деньги, если здесь и на сто рублей работы нет? А он, между прочим, после Афганистана совсем бешеный пришел…
   – Лена, у него будет нормальная работа…
   – Какая, Юрий Валентинович? Какая здесь может быть нормальная работа, кроме той, что была у него?.. Нет, вы мне скажите – может, я и поверю… хотя какая разница? Они оба уже загорелись так, что нам с отцом их не остановить…
   – И не надо останавливать, – Юра непроизвольно положил руку ей на колено, – Лена, все будет хорошо.
   – А Насте что вы уготовили? – она осторожно убрала чужую руку, – поверите, за всю жизнь ее даже ни разу наказывать не пришлось; девочка была – само послушание, а тут видели, как взвилась – всем подарки раздают, а ей не досталось; орет – он мне тоже обещал!.. Врет, да, Юрий Валентинович? Может, хоть ее нам оставите… или ею вы тоже решили как-то распорядиться?
   – Лен, зачем вы так?..
   – А как? Это бессилие, понимаете?.. Ну, так что с дочкой-то будет? Надеюсь, не на панель ее отправите – там тоже, говорят, много платят. Учтите, Димка вас убьет…
   – Прекратите чушь нести! Какая панель?.. – Юра вспомнил ясные серые глаза, смешной, чуть вздернутый носик; «подсказчик» не возвращался, но Юра и сам уже был способен принимать решения, – Насте учиться надо, – сказал он, – я помогу ей поступить в институт…
   – Вы хотите забрать ее с собой? Вы что, смеетесь? Мы о вас ничего не знаем, а вы уже распланировали всю нашу жизнь!..
   – Успокойтесь, Лен. Я заберу ее в Воронеж… нет, если, конечно, она сама захочет. У нас девять ВУЗов только государственных, не считая всяких новоделов – на любой вкус, вплоть до института искусств, где артисток готовят… Лен, почему вы все время стараетесь найти в моих действиях какой-то злой умысел?
   – Потому что я ничего не понимаю! А если я не понимаю, я всегда думаю о худшем. Тем более, не забывайте, что это мои дети и мой муж, которых я очень люблю; это моя семья, а вы разрушили все, что я создавала, и мне горько. Теперь у нас каждый сам за себя… вернее, за ваши деньги. Вот я и пытаюсь понять, зачем вам это?
   Юра снова закурил. Как ему нужен был сейчас «подсказчик», дававший веру в свою правоту, но тот молчал; и Юра тоже молчал.
   – Ладно, – Елена открыла дверцу, так и не дождавшись ответа, – спасибо, что хоть выслушали меня.
   – Лен, – Юра поймал ее руку, когда женщина уже вылезала из машины, – послушайте… – и она обернулась, но каких-то убедительных слов Юра так и не нашел, – Лен, просто поверьте мне – что ни делается, все к лучшему; уж я-то знаю.
   – В этом моя единственная надежда, – она кисло улыбнулась, – мы всегда жили честно, так что карать нас Богу не за что, – освободив руку, она перекрестилась и пошла обратно, а Юра смотрел ей вслед и думал, что лучше б она не приходила, лучше б разговор закончился там, в доме.

   Утром Юра проснулся от стука в окно и открыв глаза, увидел Настю.
   – Доброе утро, – он улыбнулся, потому что утро было, действительно, добрым – тихим и ясным, а на капоте, последствием прохладной ночи, блестели капельки росы.
   – Доброе утро, Юрий Валентинович, – слова девушки никак не соответствовали ее трагическому выражению лица, – идемте завтракать – все уже на столе.
   – Спасибо, Настенька, – Юра потянулся, – кстати, вчера мы с твоей мамой договорились, что если захочешь, то можешь поехать со мной, и я помогу тебе устроиться в городе.
   – Правда?!.. – трагическая маска взорвалась искорками, брызнувшими из восторженных глаз, – конечно, хочу! Ой, как классно! А я думала, вы забыли… вы простите меня…
   – Ну, что ты, – Юра вылез из машины и по-отечески обнял девушку, – я всегда все помню. Скажи – сейчас умоюсь и приду.
   – Я принесу полотенце! – Настя побежала к дому, но Юра успела крикнуть:
   – Не надо!
   Ледяная вода обожгла лицо, наполняя естество неведомой природной силой; сразу вспомнились все, случившееся вчера – да, то был удивительный день, а сегодня должно последовать его логическое продолжение…
   Встретили Юру почти как родного – видимо, за ночь страсти улеглись, головы просветлели, да и Елена, скорее всего, успела рассказать об их ночной беседе; даже Дима смотрел уже не злобно, а просто держал дистанцию. Николая за столом не было – Елена сказала, что мази не помогли и обожженная рука сильно болит. Миша тут же вызвался отвезти отца в больницу, а заодно можно будет встретиться с друзьями; при этом он вопросительно посмотрел на Юру, и тот кивнул.
   Завтракали молча – за ночь ведь ничего нового не произошло, а все старое они обсудили вчера, да и вспоминать о нем никому не хотелось. Потом все вышли провожать Николая; Юра дал ему и Мише визитки – для экстренной связи; Елена пару раз шмыгнула носом (правда, слезинки так и не доползли до ее глаз). После этого, видавший виды «Фольксваген» медленно пополз к трассе, огибая кочки и выбоины проселочной дороги.
   – Итак, – сказал Дима, когда «Фольксваген» окончательно растворился в облаке пыли, – вчера у нас был не пьяный треп?
   – Какой треп? – Юра пожал плечами, – садись и поехали на твое новое рабочее место.
   – Ну, поехали… – Дима уселся в джип и осмотревшись, констатировал, – хорошая тачка.
   – Будешь работать, со временем тоже купишь, – больше разговаривать им было не о чем, и до цеха они ехали молча.
   Остановился Юра на площадке перед воротами.
   – Знакомо?
   – Чего ж, не знакомо-то? – Дима усмехнулся, – и что?
   – То, что купил я эту хреновину и собираюсь делать производство; сам понимаешь, жить я здесь не намерен, но у меня должны быть глаза, руки и прочие дееспособные части тела. Вот, ты ими и станешь – будешь тут самым главным. А мулька в том… – это был ключевой момент, поэтому Юра сделал паузу, внимательно глядя на будущего управляющего, но тот остался невозмутим, и это ему понравилось, – мулька в том, что лишь часть производства является легальной, а остальное… ну, жизнь у нас сейчас такая – понимать должен. В общем, если об остальном узнает кто-нибудь, кроме нас двоих, я тебя элементарно пристрелю – поверь, так будет в тысячу раз проще, чем потерять объект…
   – Только пугать меня не надо – пуганые.
   – Согласен, – Юра кивнул, – поэтому работать будем не за страх, а за деньги. Вопросы есть?
   – Какие тут вопросы? – Дима пожал плечами, – у нас все левак гонят. Вопрос один – за какие деньги?
   – Правильный вопрос, – подняв сухую палочку, Юра нарисовал на земле цифру, – это в месяц.
   Дима два раза пересчитал нули и недоверчиво поднял глаза.
   – Не верю.
   – Верь, потому что по лезвию бритвы ходим. Если накроют, светит лет пятнадцать, а, согласись, риск должен быть оправдан. Кажется, ты мечтал именно о такой работе?
   – В принципе, да. Я согласен, – Дима протянул руку.
   – Отлично, – Юра стер ногой цифру, – работать будут ваши же хохлы; закроешь их в цехе и никаких сношений с внешним миром. Официально будешь числиться начальником производства яблочных соков – это я только что придумал, типа, музыка навевает. Но если не нравится…
   – Мне по фигу, – Дима махнул рукой.
   – Тогда к делу – в первую очередь надо отремонтировать помещение, привезти и запустить оборудование. Оборудованием, естественно, займусь я, и с монтажом помогу; твоя же первоочередная задача – сделать ремонт, так что поднимай хохлов, и вперед. Материалы возьмешь у председателя…
   – Ненавижу этого урода! – в сердцах бросил Дима.
   – А никто тебя не заставляет его любить. Просто у него есть все, что надо – он мне сам вчера показывал; и на фиг же я попру сюда еще и стройматериалы? Денег на расходы я дам, – Юра вытащил пухлую пачку купюр, – держи.
   – Это на какие ж расходы столько-то? – Дима пролистал пачку, проверяя, не «куклу» ли подсунул работодатель.
   – А на все, но чтоб через неделю здание было готово под монтаж. Если я приеду и что-то не будет закончено, все наши договоренности расторгаются… понимаешь, абсолютно все! То есть только от тебя зависит будущее всей твоей семьи…
   – Не переживайте, Юрий Валентинович, – глаза Димы азартно заблестели, – они у меня, суки, землю грызть будут!
   – Вот и пусть грызут. За деньги отчета не требую – лишнее оставишь себе; так сказать, твой первый аванс. Пойдем, прикинем объем работ.
   И тут Дима не утерпел.
   – Как я понимаю, соки – это прикрытие?
   – Правильно понимаешь, – Юра оторвал доску от попавшегося на пути ящика и наклонился к лежавшим там железкам, – и этого понимания пока вполне достаточно. Справишься со стройкой, поговорим, – он как ни в чем ни бывало, пошел дальше, и больше Дима не задавал лишних вопросов.
   После детального осмотра здания, они поехали к Василию Ивановичу, который выслушал свежую информацию с открытым ртом и лишь спросил:
   – А платить за материалы кто будет, вы или тоже он?
   – Теперь все он, – Юра засмеялся, – меня, вроде, и не существует – я так, почетный гражданин Гнилуши.
   Василий Иванович скептически покачал головой (похоже, он сам был не прочь занять новую должность, но настаивать не посмел, помня, как это, идти против воли Юрия Валентиновича).
   – Так, значит, так, – он вздохнул, – поехали, Дмитрий, прикинем, что к чему получается.

   Домой они вернулись к вечеру. Услышав шум двигателя, встревоженная Елена вышла на крыльцо, но Дима, в конце концов, поверивший в реальность происходящего, помахал ей.
   – Все в порядке, мать! С Юрием Валентиновичем мы сговорились – я работаю на него. Он купил старый колхозный цех, и будет ставить там производство соков.
   – Не я, а ты будешь ставить, – уточнил Юра.
   – Ну да, – Дима улыбнулся, кажется, впервые за последние дни, – короче, мать, я буду начальником производства.
   – А справишься? – спросила Елена серьезно.
   – Не бойся, не такие боевые задачи решали.
   – Ну и, слава богу, – Елена облегченно вздохнула и неожиданно взяла подошедшего Юру за руку, – вы уж простите – я вчера черти чего наговорила.
   – Нормально, – Юра улыбнулся, – все мы люди.
   – Вы ж, наверное, голодные! – Елена всплеснула руками, – сейчас… Настя! Накрывай стол! Выпьете, Юрий Валентинович?
   – Нет, Лен, я сейчас уезжаю.
   – Как уезжаете? – она замерла, едва ступив на порог.
   – Ну, как?.. На машине, конечно. Деньги с неба не падают, сама, Лен, знаешь. Вернусь через неделю. Телефон мой есть, так что никаких проблем.
   Настя, слышавшая конец разговора, растерянно замерла с дымящейся кастрюлей в руках.
   – А как же я?
   – Ты?.. – если честно, Юра забыл о ней, – а что ты? Если надумала ехать, час тебе на сборы. Успеешь?
   Настя поставила кастрюлю и радостно посмотрела на мать.
   – Ма, я пошла собираться, да?
   – Господи, доченька… – Елена прижала ладони к груди, – да разве так можно?.. Сорвалась и полетела, куда глаза глядят!..
   – Мам, а чего ждать-то? Мне собраться не долго.
   – Она права, – поддержал Юра, – вступительные экзамены давно прошли, поэтому, чтоб ее зачислили, надо все делать быстро; в конце концов, пока пристрою ее на заочный, а в следующем году переведем на дневное. Так что, Лен, дело твое, конечно – я ни на чем не настаиваю; я просто советую.
   Елена вздохнула, а Настя благодарно посмотрела на своего благодетеля. Дима молчал – то ли он был согласен с Юриными доводами, то ли помнил, что советы старшего по званию приравниваются к приказу.
//-- * * * --//
   Когда Дима наконец положил Настины сумки в багажник, уже стало темнеть и на сером небе возникла бледная половинка луны. Елена плакала, обнимая дочь, ставшую сразу не по-детски задумчивой; Юре даже показалось, что она повзрослела.
   – Как же так… с незнакомым человеком… в чужой город, – Лена вытерла слезы, – а жить она где будет?
   – Можно в общежитии; могу снять ей комнату… Лен, не забивай голову ерундой.
   – Ерундой, – она снова всхлипнула, – это ж моя дочь…
   – Все будет хорошо, – Юра неловко погладил Лену по руке, – залезай, Насть.
   Девушка торопливо поцеловала мать, брата и усевшись на переднем сиденье, резко выдохнула; потом прикрыла глаза, словно прощаясь с прошлым, и решительно захлопнула дверцу.
   – До встречи, – Лениной руки Юра лишь коснулся, а Димину крепко сжал, – дерзай. Все будет хорошо.
   – Как будет, так и будет, – он ответил на пожатие, – знаете, наш комбат говорил – снявши голову, по волосам не плачут…
   – Юрий Валентинович! – встрепенулась Лена, – вы Настю с собой возьмите, когда поедете к нам, ладно?
   – Конечно, возьму. Да не переживайте вы так – она хорошая умная девочка; я всегда буду рядом, – он уселся в машину, и через секунду та медленно выехала со двора.
   – Господи… – прошептала Настя, – это не сон? Нет?..
   – Нет, – Юра скосил взгляд на девушку – лицо ее светилось, а тоненькая фигурка в платьице в горошек напряженно замерла, руки вцепились в подлокотник, – это твоя новая жизнь. Кстати, – нарушая пафос момента, Юра закурил, – ты, вообще, когда-нибудь была в городе?
   – Нет, – покачала головой Настя, – я очень хочу… но жутко боюсь. Вы понимаете меня?
   – Понимаю. Не надо бояться, – Юра сжал ее руку, – все будет хорошо – я тебе обещаю.
//-- * * * --//
   Женя закрыл глаза; голова стала клониться на грудь, потому что силы закончились, но возникшие вокруг языки пламени заставили его вздрогнуть. Первая мысль выглядела совсем безумной – ему почудилось, будто в адском огне скачут черти, но потом он сообразил, что это недавнее воспоминание – пылающий сарай с техникой, а рядом безуспешно пытающиеся тушить его, люди.
   …Ничтожества!..Как я вас!.. Только чего мне это стоило!.. Права Елена – без «аккумулятора» я долго не протяну. Надо срочно заниматься поисками!.. А как искать без ее подсказок?.. Какой же я идиот – с Оксанкой-то!.. Среди улетавших в черную бесконечность искр возникло знакомое лицо, и оно улыбалось, но улыбалось как-то не так, не как обычно улыбалась Оксана…
   Женя тяжело встал и доплелся до бара, налил стакан виски и только выпив, увидел, как пламя меркнет, и сознание окутал серый туман, предвещавший сон.
//-- * * * --//
   Фонари едва освещали широкую улицу; в тусклых витринах тревожно мигали огоньки сигнализаций, зато редкие машины, двигавшиеся навстречу, слепили светом фар, выхватывая из тьмы фрагменты незнакомого городского пейзажа. Проснувшаяся Настя удивленно моргнула и повернув голову, увидела пристально смотревшего на нее Юру; их джип, оказывается, стоял, прижавшись к тротуару, и даже двигатель уже не работал.
   – Мы приехали, да? – девушка сладко потянулась.
   – Приехали. Это то, о чем ты так долго мечтала.
   Настя осмотрелась внимательнее и поняла, что мечтала совсем не о том – все казалось мрачным, огромным и мертвым.
   – А почему мы тут стоим и никуда не идем?
   – Сейчас пойдем, – Юра вздохнул, – это гостиница, где ты сегодня переночуешь, а завтра все устроим.
   – В гостинице?.. – Настя удивленно захлопала глазами – само слово звучало совсем неуютно, – а у вас нельзя? Я буду себя хорошо вести; я мешать вам не буду…
   – Не сомневаюсь, – Юра засмеялся, – Насть, ты уже взрослая девушка – дело в том, что у меня нет ни второй кровати, ни надувного матраса; ко мне обычно гости не приезжает, так что придется нам спать в одной постели. А если мы «заиграемся»?..
   – Не надо… – Настя покраснела и испуганно отодвинулась.
   – Вот и я так думаю. Все у тебя еще будет, – Юра весело подмигнул, – завтра куплю тебе кровать и поставлю в другую комнату, так что будешь жить у меня, а сейчас пойдем, – Юра открыл дверь, – у тебя будет отдельный номер с замком, так что ничего не бойся; утром я приеду и мы начнем покорять этот городишко, ладно?
   – Ладно, – Настя кивнула – а куда ей было деваться?
   Они вошли в полутемный холл. Администратор дремала за стойкой, и Юра разбудил ее, постучав в окошко.
   – Ау! Девушка, мне нужен отдельный номер.
   Администратор сонно поправила волосы, зачем-то переложила стопку бумаг и, видимо, проснувшись окончательно, строго объявила:
   – Девушка пусть уходит – мне неприятности не нужны.
   – Вы не поняли, – Юра наклонился ближе, – номер нужен для девушки, а уйду я – мне тоже не нужны неприятности. Кстати, она что, похожа на проститутку?
   – Да кто их тут разберет – сейчас таких малолеток таскают, – зевнув, администратор подала бланк, – пусть заполняет.
   Настя стояла, подавленная тишиной, мрачностью пустого полутемного холла и еще тем, что ее с первого же дня записали в проститутки. И как здесь жить?.. Видя ее растерянность, Юра забрал паспорт и заполнив анкету, сам потянул в окошко.
   – Я помогу и спущусь; понимаете, а то она еще никогда не жила в гостиницах…
   – Все я понимаю. Только спускайтесь побыстрее, – администратор подала ключ, – учтите, у нас милиция часто рейды устраивает, и я никого покрывать не собираюсь.
   Поднявшись по лестнице, они оказались в длинном коридоре. Насте он показался даже более гнетущим, чем холл – облупившаяся масляная краска на стенах, казенные белые двери и тусклые лампочки – одна в начале, другая в конце. Ей ужасно захотелось домой – туда, где все такое родное; где знаком даже скрип половиц!.. Да если б она знала, что город – это…
   Пока она искала определение, Юра открыл одну из белых дверей и включил свет. Комнатка оказалась уютной, отгороженной от темного мира улицы коричневыми шторами.
   – Здесь ванная и туалет, – Юра одновременно распахнул две двери, – кстати, ты есть хочешь? – и видя, что Настя отрицательно мотнула головой, пожал плечами, – смотри. Тогда вот ключ; закройся и никому не открывай, – он улыбнулся, – в городе не все так страшно, завтра увидишь; ложись и спокойно спи, – он обнял девушку и та доверчиво прижалась к нему; Юра поцеловал ее в макушку, – не грусти, все будет хорошо. Утром приеду.
   Дверь за ним закрылась, и Настя осталась одна; несколько минут она вслушивалась в тишину; потом, опомнившись, сунула ключ в скважину и повернула дважды. Сна не было ни в одном глазу – во-первых, она выспалась в машине, а, во-вторых, как вообще можно здесь уснуть!..
   Открыв сумки, она принялась доставать вещи – их привычный вид придавал уверенности. Поскольку вешалок в шкафу не оказалось, она разложила все на стульях и отошла, стараясь ни на что больше не смотреть.
   Через полчаса действие «допинга» прекратилось. …Все равно какое же здесь все чужое!.. – подумала она, – и еще эта тишина!.. Дома так никогда не бывает – там хоть часы всегда тикают… Не раздеваясь, Настя свернулась калачиком и укрылась с головой одеялом; слезы подступили сами собой; она заплакала, вспоминая свою добрую милую комнатку. …А как Зорька будет без меня?.. Кто ее утром подоит?.. – Настя стало нестерпимо жаль не только себя, но и корову.
   Лежала она долго, путаясь в тоскливых мыслях, но тишина, тем не менее, убаюкивала, и, в конце концов, она уснула, даже не выключив свет.
   Разбудил ее стук в дверь. Настя сразу открыла глаза, но не сразу сообразила, где находится; потом вспомнила и испуганно огляделась. Под потолком тускло горела люстра, а сквозь задернутые шторы с улицы пробивался свет.
   Стук повторился. Настя вскочила; обдернув мятое платье, подбежала к двери, но вдруг подумала, что не дома, где можно открывать, не спрашивая. Замерла и стояла тихо, пока не постучали третий раз и голос за дверью не произнес:
   – Насть, это я. Не бойся.
   Тогда она повернула ключ, и вошел улыбающийся Юра.
   – Ну, как ты? Все спишь?
   – Ужасно, – Настя вздохнула, – еле заснула…
   – На новом месте так бывает, – он по-хозяйски прошелся по комнате, – ты и спала, одетой?
   – Да, – Настя покраснела, – мне было страшно и одиноко…
   – Понятно. Давай умывайся и пошли завтракать, – усевшись на стул, Юра закурил, – кровать я тебе заказал. Днем привезут.
   Из ванной Настя вышла свежая, с капелькой воды на носу; она напомнила Юре одноклассниц из далекого детства, когда те появлялись во дворе после летних каникул.
   – А косметикой ты не пользуешься?
   – Чуть-чуть, – она опустила взгляд, – отец говорил, что мне еще рано…
   – Будем считать, что он был не прав, – Юре стало весело, – теперь ведь, Настенька, все в наших руках, правда? Так что переодевайся и пойдем в город.
   – А что надеть, Юрий Валентинович?
   – Ой, не надо так официально, – Юра поморщился.
   – А как?
   – Ну… – растерялся Юра, – как угодно, только не так, а то я чувствую себя на работе.
   Отвернулся, перебирая лежавшие на стуле вещи. Похоже, он слишком соскучился по дочерям и ему начала нравиться новая роль; он даже забыл, для чего затеял эту «гуманитарную акцию».
   – Одевай, что хочешь – все равно сейчас будем менять твой имидж, – Юра бросил девушке первое попавшееся платье, и поймав его, Настя подумала, что оно далеко не лучшее, но послушно пошла с ним в ванную.

   В коридоре толпились мужчины; кто с залысинами, кто со смешным круглым животиком, но все в ярких спортивных костюмах. Они так выразительно посмотрели на Настю, выходившую из номера вместе с Юрой, что девушке стало неловко, но Юра не обратил на них никакого внимания.
   Они прошли по коридору, который уже не казался таким жутким; спустились по лестнице и раздвинув занавесь из гремящих трубочек, оказались в кафе. Здесь Настя остановилась, с восторгом оглядывая просторный зал – это очень среднее по городским меркам заведение показалось ей верхом совершенства, и себя она ощущала шикарной девицей из американского фильма, но Юра бесцеремонно взял ее за руку и усадил за столик, а сам направился к стойке.
   Настя крутила головой, разглядывая, то стену пестревшую красивыми бутылками; то стойку, за которой бойко сновали девушки в красных блузках; то людей за столиками, что-то неспешно обсуждавших вполголоса – это было так здорово!..
   Юра вернулся с двумя тарелками; на большей были эффектно разложены ломтики ветчины, сыра и помидоров, а на маленькой, подрагивала глазунья с безобразно бледными желтками. Все это Юра поставил перед Настей и предупреждая вполне логичный вопрос, сказал:
   – Я уже завтракал, так что давай, ешь.
   Это было как-то неправильно – у них дома ели все вместе, но в этом, другом мире и законы другие, и к ним придется привыкать, если она не хочет вновь оказаться в Гнилуше (теперь, когда прошла жуткая ночь, а когда кругом сновали красивые люди и, вообще, все стало, как в кино, ей совсем не хотелось туда возвращаться).
   После завтрака Юра вывел Настю на улицу, и девушка замерла прямо на ступеньках.
   – Ты чего? – удивился Юра.
   – Нет, ничего, – как она могла объяснить, не выглядя полной «деревенщиной», что поразил ее даже не поток автомобилей и не старые массивные здания, а толпа! Совсем рядом двигался настоящий людской поток; слышались обрывки разговоров, чувствовались запахи, а, главное, можно было дотронуться до любого! А это ведь означало, что она уже фактически является частью пестрого радостного мира!
   – Пойдем? – Юра взял девушку за руку.
   – Пойдемте, – Настя даже не спросила, куда и зачем – ей лишь хотелось влиться в поток, который, если считать город живым организмом, являлся его кровью.
   А зашли они в огромный трехэтажный магазин, где было не просто все, что могла представить себе Настя, а, вообще, все! Услужливые продавщицы тащили ей вороха одежды; она заходила в кабинку, переодевалась, выходила, поворачивалась на триста шестьдесят градусов, уходила, снова переодевалась даже не успев понять, купил ли Юра прошлую вещь.
   Очень скоро в голове все перепуталось – она уже не ориентировалась, в каком отделе они были, а в каком, нет. Один раз, правда, Настя здорово испугалась – когда оказалась среди изобилия женского белья; она подумала, что вряд ли решится снять трусы за тонкой дрожащей шторкой, рядом с которой толпятся посторонние люди, но все получилось совсем просто – продавщица лишь посмотрела на нее, улыбнулась, что-то сказала Юре, и тот направился к кассе.
   Магазин напомнил Насте калейдоскоп, который она так любила в детстве; только здесь он был свой, взрослый. Мельком бросая взгляд на ценники, она с ужасом отмечала количество нулей и тревожно думала, что за все это, в конечном итоге, придется чем-то расплачиваться – даже самый добрый волшебник не способен делать столько подарков, но остановиться уже не могла. А Юра продолжал складывать покупки в огромную сумку и тащил ее, иногда задевая Настину руку; тогда она вздрагивала и смотрела на него испуганно.
   В конце концов, Настя устала и очень обрадовалась, когда они неожиданно оказались перед стеклянной дверью за которой находилась улица с людьми и машинами, а напротив красовался щит, приглашавший одновременно в гостиницу, бар и казино.
   Администратор, только другая, сидела за стеклом, не обращая на них ни малейшего внимания. …Странно, – подумала Настя, – на ночь оставаться нельзя, а днем, пожалуйста. Вроде, «этим» можно заниматься только ночью… Мысль вернула ее к извечной отцовской истине, что ничто в жизни не дается бесплатно, а вариант расплаты просматривался лишь один – в кино с бедными девушками всегда поступали именно так, но отказаться от новой жизни, сил не хватало; как теперь Настя понимала тех «бедных девушек»! …Будь, что будет, – решила она, – когда-нибудь все равно это случится, а он добрый… и настоящий… может, мне и нужен взрослый мужчина, а не…
   Открыв номер, Юра опустил сумку и сел.
   – Так, теперь ты более-менее экипирована для городской жизни; осталось только привести в порядок тебя саму и научить пользоваться косметикой, которую мы тебе накупили.
   Настя с тоской посмотрела на старые вещи, валявшиеся на стульях, и чуть не расплакалась – она ведь отбирала самое лучшее, и в Гнилуше ее наряды шли на ура, а, оказывается, их просто нельзя надевать! Искоса посмотрела на пухлую сумку.
   – Юрий Валентинович… ой! – покраснела и тихо поправилась, – дядь Юр…
   И Юра улыбнулся. Оттого, что так легко нашлась нужная форма общения, Насте стало радостно; на этой доброй волне ей показалось уместным покончить и с самой щекотливой, самой важной проблемой.
   – Дядь Юр, – она опустила глаза, – вы сегодня потратили кучу денег… я не знаю… – закончить фразу Настя не решилась и просто протянула кошелек, – вот, возьмите. Здесь то, что отец дал мне с собой…
   – Настя, блин!.. – Юра закурил, – запомни – о деньгах мы говорим первый и последний раз. У меня их хватает, понимаешь?
   – Зачем вы для меня все это делаете?..
   – Зачем?.. – объяснять сверхзадачу, что этим он привязывает к себе Диму, было б не просто подло – сама схема показалась ему чужой, придуманной кем-то другим, ведь еще вчера, как-то неосознанно, из орудия шантажа девушка превратилась почти в третью дочь…
   – Я так хочу, – ответил он просто, – мне это приятно.
   – Я не понимаю.
   – А тебе и не надо ничего понимать. Считай меня реально своим дядей, слушайся меня, и все будет хорошо. Договорились? – взяв кошелек, он бросил его на постель.
   – Договорились, – вздохнула Настя, – я вам верю – больше мне здесь верить некому, а возвращаться в Гнилушу я не хочу.
   – Вот и умница, – Юра встал, – барахло оставим тут, и двигаем дальше.
   – Разве мы не все купили?! – ужаснулась Настя.
   – Купили все. Ну так, на первое время. Но я хочу еще сделать из тебя красивую городскую девушку.
   – А я не красивая?
   – Ты красивая, но я сказал красивую городскую девушку, – потянув за руку, Юра заставил Настю встать, – давай, поехали. Только одень что-нибудь приличное.
   Настя выбрала короткую юбку с майкой, и они снова вышли из гостиницы. Теперь Настя знала, что ее ждет снаружи, поэтому улицу восприняла как должное; а, может, новый облик накладывал отпечаток и на сознание, приравнивая ее ко всем остальным. …Блин, так недельку поживу и привыкну, – подумала она радостно. Они свернули за угол, и Настя узнала джип, возвышавшийся над прочими легковушками. Юра открыл дверь, и она с удовольствием уселась на переднее сиденье – в этом пространстве она уже освоилась полностью.
   Пока они ехали неизвестно куда, Настя с интересом разглядывала невзрачные коробки пятиэтажек, зеленые островки парков, в которых весело кружились карусели и люди на скамейках ели мороженое, старые дома с колоннами, башни, увенчанные теперь уже бессмысленными серпом и молотом, белые «свечки» с разноцветными балконами… Вот, в последних ей не хотелось бы жить. …Там, наверное, чувствуешь себя очень одиноким, – подумала она, – болтаешься между небом и землей… а, с другой стороны, это же классно – жить выше деревьев…
   Увлекшись наблюдениями, она не заметила, как Юра въехал на стоянку.
   – Тут тебя будут мучить, – предупредил он, останавливаясь.
   – За что?!.. – Настя испугалась, но Юра засмеялся.
   – Не бойся, девушки любят эти муки.
   Они вошли в холл, увешанный фотографиями; это не были известные модели, постоянно мелькавшие в телевизоре – скорее, просто женщины, но такие… безумно красивые! Настя осталась разглядывать их, с сожалением понимая, что никогда не сможет так выглядеть, а Юра ушел и вернулся с высокой блондинкой.
   – Все, Настенька, сдаю тебя Ларисе. Только… – он погрозил блондинке пальцем, – не надо ничего, вот, такого, – и изобразил руками подобие ядерного гриба, – она не панель собирается.
   – Все я поняла, – голос у блондинки оказался грубым и никак не вязался с обстановкой салона, – часа через четыре.
   – Четыре часа?.. – ужаснулась Настя.
   – Девочка, но ты же хочешь быть красивой? – Лариса взяла ее под руку, – пойдем, пусть он едет по своим делам, а мы займемся своими.
   Насте не хотелось оставаться одной со странной женщиной, вроде, получавшей над ней неограниченную власть, но Юра лишь беззаботно подмигнул и вышел. Вздохнув, Настя мысленно попрощалась с «хвостиком», к которому привыкла с детства, и неуверенно двинулась вглубь таинственного царства зеркал и фантастических ароматов.
   Что с ней делали в течение четырех часов она не смогла б передать словами, хотя бы потому, что точно не знала названий всех этих процедур, а самое неприятное – ей не давали смотреть в зеркало и перемещаясь в каждый новый кабинет, она все с большим ужасом ждала конечного результата.
   Наконец, Лариса сказала:
   – На сегодня хватит, – и Настя обрадовалась, ведь больно ей ни разу так и не сделали, – чего ты уставилась? – Лариса засмеялась, – посмотри лучше в зеркало, – и когда Настя робко повернулась, встала рядом, – нравится?
   Настя почему-то ожидала увидеть нечто яркое, броское, но на нее смотрела все та же девочка. Кардинально поменялась только прическа, сразу сделав ее взрослой; изменился и цвет волос, но лишь чуть-чуть, словно обретя какую-то внутреннюю естественность; глаза, вроде, стали больше, но тоже чуть-чуть…. короче, все было по чуть-чуть, а в итоге получилось так здорово!
   – Очень нравится, – выдохнула Настя, – честно…
   – Ну, и хорошо, – Лариса обняла ее за плечи, – пойдем, а то братец твой заждался, небось.
   Настя удивленно повернула голову, собираясь спросить, кто именно из братьев и как он здесь оказался, но не успела – они уже вышли в холл, где вальяжно развалившись в кресле, дымил сигаретой Юра.
   – Ей понравилось, – с ходу объявила Лариса, – а тебе как?
   Юра придирчиво осмотрел «свою Галатею» и кивнул.
   – Сойдет, – передал Ларисе деньги, и только когда та исчезла, улыбнулся, – ты просто чудо!..
   – Правда? – Настя облегченно вздохнула.
   – Правда. У Лариски, вообще, золотые руки, только лучше пореже ей об этом напоминать, а то начнет цены гнуть выше крыши. Не, Насть, правда – ты, прям, стала… даже не знаю…
   – Дядь Юр, – Настю уже волновал совсем другой вопрос, – вы ей сказали, что я ваша сестра?
   – А что я ей скажу? Мог, конечно, назвать дочерью, но она б не поверила – не могла моя дочь так безвкусно выглядеть; вот, так, как сейчас, может запросто.
   – Спасибо, дядь Юр, – Настя подалась вперед – ей хотелось прильнуть к груди, но она лишь неумело сжала его локоть. …Господи, а если я влюблюсь?.. – подумала она с каким-то сладостным ужасом; для размышлений над этим вопросом у нее будет еще не одна ночь, а тут Юра уже распахнул дверь джипа.
   – Так, – он посмотрел на часы, – поехали ужинать, а то мы еще не обедали, – и Настя засмеялась.
   Остановились они возле мигающей вывески «Ресторан». Настя никогда не бывала в ресторане, но едва переступив порог, решила, что это совсем не то, что гостиница – здесь внутрь вела торжественная мраморная лестница, освещенная мягким красноватым светом, а вместо недовольной администраторши за стеклом, в самом ее начале стоял улыбчивый молодой человек в красном пиджаке и провожал всех в зал. К Насте вернулись утренние ощущения, когда они первый раз вышли из гостиницы – она снова не могла осознать, что это происходит с ней, что это не фильм про красивую жизнь…
   Едва они сели за столик, появилась длинноногая девушка в красном фартучке; назвавшись Аленой, она вручила им по красивой папке, поставила на стол маленький колокольчик.
   – Когда определитесь, позвоните, – и отошла, а Юра, со знанием дела, открыл меню.
   – И что мы, Настенька, будем заказывать?
   Настя тоже взяла папку, но столкнувшись с ничего не говорившими названиями, отложила ее и принялась рассматривать столики под белыми скатертями, цветы в красных вазочках и торчащие вверх сугробы искусно свернутых салфеток. Кое-где уже сидели люди, оживленно беседуя и весело орудуя вилками, но большая часть столиков еще пустовала. На стенах висели виды старинного города, а на невысоком помосте блестели сложенные прямо на полу инструменты. Музыкантов, правда, пока не было, но одно то, что они подразумевались, уже создавало атмосферу праздника. Девочки в красных фартучках неслышно перемещались по залу с полными подносами…
   – Ну что? – Юра закрыл папку, – выбрала?
   – Нет… – Настя покраснела, – я не знаю.
   – Ладно, значит, на мое усмотрение, – Юра позвонил в колокольчик, и словно сказочная фея, появилась Алена; что ей диктовал Юра, Настя не слушала – она с завистью смотрела на официантку и думала: …Она, вот, наверняка чувствует себя здесь уютно; когда ж я до этого дорасту?..
   На столике появилась бутылка вина и салаты, в которых Настя не увидела никаких незнакомых продуктов, но как они были оформлены!.. Алена наполнила бокалы густо красной жидкостью и отошла.
   – Попробуй, – Юра взял бокал, – это не крепко, но вкусно.
   …Наконец-то хоть кто-то не считает меня ребенком!.. – Настя с готовностью подняла бокал; в ярком свете вино заиграло, переливаясь невиданными драгоценными оттенками, и она залюбовалась сказочным зрелищем.
   – Итак, – Юра вернул ее к реальности, – чтоб все сложилось удачно; чтоб тебе здесь понравилось… короче, за все хорошее!
   – Мне уже безумно нравится…
   Настя пригубила вино и… не нашла, с чем сравнить сладковатый, терпкий вкус, но отрываться от него, точно, не хотелось; потом по телу разлилось тепло, а, самое главное, спало напряжение – будто сознание воссоединилось со всем радостным миром; исчезли страхи, и это означало, что мир принял ее!..
   Салат оказался очень вкусным. Настя наслаждалась, когда он, тая во рту, обволакивал нёбо, но для Юры во всем этом не было ничего особенного; отложив вилку, он закурил.
   – Насть, расскажи о себе.
   – Я? – девушка покраснела, – а что?
   – Ну, не знаю, что-то же ты видела в жизни.
   – Школу видела, коров со свиньями…
   Юра сам не знал, зачем попросил о такой глупости – он же прекрасно понимал, что рассказывать ей, в сущности, нечего, но Настя не могла отказать доброму волшебнику, творившему для нее чудеса.
   – У нас в деревне нет своей школы, – продолжала она, – поэтому приходилось ездить в райцентр. Там знаете, как ужасно!
   – В школе?
   – И в школе, и вообще… Нам врач говорила, что там на три тысячи жителей почти сто больных СПИДом.
   – Не слабо!
   – А там сахарный завод и сезонники приезжает – говорят, это они везут. А в школе, когда медосмотр проводили – шестьдесят процентов старшеклассников больны триппером.
   – Класс! – Юра стукнул ладонью по столу, – они как, из одного стакана пьют или все трахаются друг с другом?
   – И пьют, и трахаются – в нашем классе из одиннадцати девчонок было всего две «девочки» – я и Маринка, – Настя опустила глаза, словно призналась в чем-то ужасном.
   – Веселый городок… хотя, а страна-то какая!..
   – Оттуда в Гнилушу автобус ходит, но кто-нибудь из братьев каждый день приезжал за мной к последнему уроку.
   – Это они правильно делали, – Юра снова наполнил бокалы, – давай за то, что ты с честью вышла из этого кошмара, и чтоб больше тебе никогда туда не возвращаться.
   Выпила Настя с удовольствием, и то ли вино ударило в голову, то ли воспоминания всегда требуют выхода, но засмеявшись, она махнула рукой.
   – Ой, это еще что! Отец как-то рассказывал – на прошлый Новый год главный городской начальник по пьянке подрался с директором сахзавода! У них там кафе есть, так прямо вышли и на порожках – пока милиция не приехала. Потом начальник две недели с синяком ходил, а директор, аж в больнице валялся. Классно, да?.. А еще в школе случай был, два года назад – учитель физкультуры и сторож напились, и физкультурник сторожу горло перерезал, а потом кол осиновый в грудь загнал; вроде, оборотнем тот был…
   – Какую-то жуть ты рассказываешь, – Юра покачал головой.
   – А там вся жизнь – жуть!
   Юра смотрел в Настины веселые глаза и думал, что она совершенно не понимает, о чем говорит; что, по сути, она все-таки ребенок и никакие модные тряпки, никакой макияж изменить этого не могут.
   – …а прошлой весной случай был – почта там есть, и два почтальона работали: тетя Клава и Оля. Я почему знаю – соседка тети Клавы со мной вместе училась. Короче, Оля – молодая; приехала откуда-то, замуж вышла и осталась, а тетя Клава – местная. Так вот, когда пенсия приходит, они деньги пополам делят и несут по домам, а тут Олька, прежде чем идти, пригласила тетю Клаву чаю попить, и они с мужем убили ее утюгом. Тело спрятали в доме, а холодно еще было, поэтому они топили, и через несколько дней как начало вонять! Тогда Олькин муж, пьяный, вытащил тело на улицу и бросил прямо под своим же забором! Потом их обоих посадили…
   – Насть, а хорошее там что-нибудь происходит?
   – Хорошее?..
   Он видел, как напряглось лицо девушки в тщетной попытке вспомнить; потом она сказала абсолютно серьезно:
   – Не знаю, дядь Юр.
   От такого ответа стало настолько жутко, что Юра замолчал, а Настя продолжала:
   – Что может быть хорошего, если денег нет, работы нет – все только пьют; а когда пьют, сами знаете…
   Тема, вроде, исчерпала себя, и в это время, очень кстати Алена принесла горячее; Юра снова наполнил бокалы.
   – Дядь Юр, а, вот, вы расскажите что-нибудь веселое, – неожиданно осмелела Настя.
   – Веселое?.. – Юра задумчиво почесал нос. Его нынешнюю жизнь, в основном, занимала работа, а приключения времен пуско-наладки – не лучшая тема для неиспорченной девочки, – знаешь, могу рассказать одну древнюю историю. Тогда даже слова «бизнес» в русском языке еще не существовало – только «спекуляция»; я тогда был студентом, а ты пешком под стол ходила. Ну, студенту ж вечно не хватает денег и изобретательность его в данной области не знает границ. У меня, правда, с деньгами было нормально, но всегда присутствовал дух авантюризма; как это, вот, взять и из ничего заработать денег!
   Бухал тогда народ, как и сейчас, но тогда не было, ни круглосуточных магазинов, ни ларьков; семь вечера, и все закрывается – оставались только кабаки. Но там не давали на вынос, а кому охота платить лишние бабки за закусь?.. Да и менты дежурят – по-нашему, по-русски, не нажрешься. Русскому человеку надо в подъезде, из горла, под плавленый сырок…
   Настя засмеялась и как-то совсем естественно отпила вина; подперла рукой подбородок, глядя на Юру искрящимися глазами – возможно, она и не слушала его байки…
   – …единственная точка, где давали на вынос – привокзальный ресторан; там даже менты не особо злобствовали – поезд ведь не их территория. Официально он закрывался в одиннадцать, а фактически работал всю ночь и там полгорода отоваривалось. Но вот, смотри, элементарно ведь – почему б днем не взять водку в обычном гастрономе по четыре рубля двенадцать копеек, а после одиннадцати ее же не продать по десять? Типа, от ресторана ты работаешь – официантки ж сами не пойдут искать клиентов. Ох, весело было!.. – Юра засмеялся, – чтоб никто не подкопался, на резинке вырезали печать… ну, такая, «ресторан вокзала Воронеж-1». Короче, один у черного входа трется – клиентов выискивает; второй в зале ментов пасет, а то, по тем временам, за эту фигню реальный срок полагался; третий в соседнем сквере с товаром сидит, и каждый день все менялись, чтоб одни и те же рожи не мелькали… о, был адреналин!.. Или нет, говорили – романтика!.. Да, Настенька?
   – Какой вы классный… – голос у девушки был восторженный, но в это время на сцене появились музыканты; тронув струны гитар и клавиши синтезатора, они принялись стучать по микрофону, и стук этот, прокатываясь через зал, повисал где-то под потолком.
   – А ты любишь танцевать? – спросил Юра.
   – В пятом классе я ходила в танцевальный кружок, а потом бросила – негде у нас танцевать было. В деревне клуб закрыли в девяностом, а в райцентре… да, там в ДК по пятницам устраивали дискотеки, но отец сказал: – Только узнаю, что тебя даже близко видели, ноги повыдергиваю; да, в принципе, я и сама не рвалась – там вечно пьяные драки, резали кого-то…
   Музыканты закончили настраиваться, и нестройный набор звуков превратился в мелодию; встав, Юра галантно подал руку.
   – Из меня танцор неважный, но мы ж не на конкурс готовимся – мы так, чтоб пища в желудке утряслась.
   Из-за некоторых столиков тоже стали подниматься пары и постепенно небольшая площадка в центре зала заполнилась. Юра осторожно сжимал тоненькие пальчики, чувствовал под тканью худенькое, хрупкое тельце; Настя склонила голову ему на грудь, и Юра подумал: …Господи, и что ж мне с тобой делать?.. Подумал так, словно лишь сейчас, ощутив ее физическую малость, осознал меру ответственности, которую принял на себя. А Настя подняла лицо и счастливо улыбнулась.
   Танец закончился, но они остались, ожидая новой мелодии.
   – Тебе здесь нравится? – спросил Юра.
   – Очень!.. Вы такой, дядь Юр… такой…
   – Ладно тебе, – он прижал девушку к себе.
   Вновь зазвучала музыка, и Настя вновь отдалась силе ведущего. Она уже не понимала, от чего кружится голова – от вина; оттого, что они все время вращались в одну сторону, или просто от счастья. Но, в конце концов, музыканты ушли на перекур, и пришлось вернуться за столик.
   – Дядь Юр, расскажите о себе, – попросила Настя.
   – О себе? – Юра пожал плечами, – родился в этом славном городе; закончил институт; работал на заводе, в наладке – исколесил весь Союз от Владивостока до Калининграда.
   – Счастливый… – вздохнула Настя.
   – Да, теперь я тоже понимаю – сейчас ведь половина этого пространства, уже заграница. Потом началась перестройка, и пришлось уйти в бизнес…
   – А чем вы занимаетесь? – перебила Настя.
   – Ты ж знаешь, – Юра засмеялся, – делаю яблочный сок.
   – Вы очень умный… а вы женаты?
   – Да, и у меня есть две дочки. Катька уже большая…
   – А вы нас познакомите? – Настя радостно встрепенулась, – мы подружимся, правда! Я умею дружить!
   – Обязательно познакомлю, но не сейчас – сейчас они живут в другой стране, и я лишь иногда к ним езжу.
   – Вы развелись с женой, да?
   – Нет. Но так надо. Это проблемы, которые касаются только взрослых умных дядей, понятно?
   – Понятно, – видя, что девушка расстроилась, Юра ласково накрыл ладонью ее руку.
   – Но я обещаю познакомить вас всех, договорились?
   – Договорились, – облачко ушло, и Настя снова улыбалась. Она хотела еще что-то сказать, но музыканты вернулись к работе, заглушив ее голос жутким ритмом – Юра не представлял, как под него надо двигаться, поэтому спросил, глядя на часы:
   – Мороженого хочешь?
   – Хочу! Я мороженое люблю – Мишка привозил иногда.
   Юра позвонил в колокольчик, и потом наблюдал, как Настя ест, облизывая с ложки густую белую пену. …Никому эту девочку не отдам!.. Если только замуж, и то не всякому… – думал он с умилением, мысленно рисуя картины совершенно невообразимой свадьбы.
   После мороженого Юра расплатился, и Настя не стала возражать – хотя она и старалась держаться молодцом, глаза у нее уже закрывались.
   – Вот и твой первый городской день, – Юра взял Настю за руку, и они двинулись к машине, – сейчас поедем в гостиницу…
   – Я не поеду! – Настя резко остановилась, – вы ж обещали!
   – Дурочка, – Юра ласково притянул ее к себе, – вещи мы должны забрать или все, что купили, там бросим?
   – Я забыла… я, реально, дура… – от стыда она закрыла лицо руками, и счастливо засмеялась.

   В номер Юра поднялся один; Настя осталась в машине и к его возвращению успела задремать. Сонную он привез ее домой, аккуратно застелил новую кровать, которую доставили, пока Настя была в салоне, и вышел на кухню; покурив, заглянул в комнату – девушка сумела раздеться (ее одежда была аккуратно сложена на стуле), но на то, чтоб умыться, сил не хватило.
   – Спокойной ночи, – прошептал он, поправляя одеяло.
   – Спокойной ночи. Дядь Юр, вы самый-самый лучший… – единственное, чего Настя боялась больше всего на свете – что завтра проснется в своей комнате и услышит мычание Зорьки…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   Нельзя сказать, что Женя проснулся – из одного тумана он плавно переполз в другой; тот, что остался позади, был непроглядно черным, а в новом проступали предметы, деревья за окном… но все равно, это был туман.
   …Во, вложился я в ту Гнилушу, – подумал он без всякой радости, – а с Оксанкой бы восстановился за день… идиот! Хорошо хоть не зря делал – Юрка звонил, что уже запускает цех… только мне-то что с того цеха?.. Если так дальше пойдет, я, точно, загнусь. Может, к врачу сходить? Бред, конечно. Надо кого-то искать, а то сдохну в этом «склепе» и найдут меня через год, когда выяснится, что я перестал платить земельный налог – больше меня никто не хватится. Надо что-то делать, а то я уже три дня не выхожу на улицу, – Женя резко (по крайней мере, ему так показалось) встал и в это время зазвонил телефон – не мобильный, а стационарный, молчавший не первую неделю.
   …Это знамение! – Женя снял трубку.
   – Квартира Глуховых? – спросил незнакомый женский голос, и не дождавшись ответа, продолжил, – это с почтового отделения. Тут на имя Глухова Евгения Васильевича получена ценная бандероль. Мы вам уже три извещения бросали в ящик…
   – Да не заглядываю я туда!
   – Очень плохо, – назидательно заметил голос, – но вы получать ее будете? А то она какая-то заграничная.
   …Наташка! – сообразил Женя, – точно! Она ж почти месяц как свалила!.. Может, она найдет мне какую-нибудь югославку? Не должно ж все закончиться так бесславно!..
   – Конечно, буду! Сейчас приду! – он бросил трубку и принялся одеваться.
   Почтовое отделение находилось всего в одной остановке, но на улице шел дождь, поэтому Женя открыл гараж; усевшись в кресло, повернул ключ; соскучившийся по хозяину БМВ вздрогнул и довольно заурчал. …Блин! – Женя сжал руль, – как в первый раз – ни фига не чувствую машину… надо срочно кого-то искать, иначе – труба…
   Тем не менее, он выехал со двора; ворота автоматически закрылись, и забыв показать поворот, он выехал на удивительно пустую для такого времени улицу. …Похоже меня ведут, – обрадовался он, – значит, все будет хорошо…
   Очереди на почте тоже не было; правда, невзрачная девушка в синем халате долго искала бандероль, но это ведь такая ерунда! Вернувшись в машину, Женя захлопнул дверь и под успокаивающий стук капель наконец взглянул на то, что ему отдали. Почерк был явно не женский, а вместо обратно адреса стоял штамп консульства России в Белграде. Женя ничего не понял. Разорвав конверт, он достал тетрадь (нашу, самую обычную!) и листок с двуязычной «шапкой»; развернув его, прочитал компьютерный текст: «Уважаемый господин Глухов! Прилагаемый документ обнаружен бойцами сербской армии при ликвидации банды боснийских сепаратистов. Выполняя просьбу автора, пересылаем материалы Вам. С уважением, начальник консульского отдела…» …Какие, на хрен, сепаратисты?.. Женя бросил письмо на сиденье и торопливо раскрыл тетрадь.
   «15.09.
   Перестраховщик ты, Женечка – наш самолет благополучно пересек границу, и ничего не взорвалось, крылья не отвалились.
   Со мной летят девочки по танцевальному контракту. Они собираются работать в Любляне. Хороший городок – когда-то я там тоже работала. Ох, и давно это было!
   В „Шереметьево“ мы набрали пива, так что нам хорошо. Девчонки летят первый раз, и я развлекала их своими историями – кстати, сказала, что со мной всегда был ангел-хранитель, но они не поверили. Сейчас мы сожрали обед, и все спят, а я не хочу. Какое-то радостное чувство, что к вечеру я уже буду дома; буду смотреть на волны и слушать, как они бьются в берег; и еще обязательно пойду в „Корону“ Я так соскучилась по этому заведению. Эх, Женя– Женя, ничего ты не понимаешь в жизни…
   17.09.
   Женя, это какой-то кошмарный сон. Я не знаю, где мы и что с нами будет. Женя, ты же всегда слышал меня! Спаси меня! Неужели все это на самом деле?..
   Вечером, когда я уже ехала в Дубровник, нас остановили вооруженные люди. Они вывели всех из автобуса, проверили документы и тут же расстреляли всех мужчин, часть женщин, даже одного мальчика лет одиннадцати, который ехал с матерью. Меня и пять девушек-сербок погрузили в тентованный грузовик и повезли. Я не понимаю, на каком языке они объясняются, но сербки говорят, что это боснийцы; террористическая группа.
   Сначала я надеялась, что полиция остановит машину и освободит нас, но мы все ехали и ехали. Два раза нас выпускали по нужде, но только в лесу и под дулами автоматов. Я решила не говорить, что русская – черт их знает, как они к нам относятся; да и вообще – зачем им международный скандал? Грохнут по-тихому и все; типа, пропала, мол… страшно, Жень.
   Девочки совсем посходили с ума. Среди них всего одна моя ровесница – Мирка, а остальные школьницы; совсем дети, лет по шестнадцать. Мирка говорит, что нас везут для развлечения боснийских солдат, что такие случаи уже бывали.
   Сейчас нас заперли в каком-то бараке. Здесь грязно и сильно воняет, валяются кучи тряпья (в основном, рваной женской одежды). Похоже, мы тут не первые.
   Мирка ненавидит боснийцев. Оказывается, она хоть и сербка, но сама из Боснии и, собственно, за этот анклав (не знаю, что это такое, но какая-то территория) и идет война.
   Женя, как ты мог угадать, что я попаду в такую фигню? Неужели предчувствовал?..
   Я, видишь, даже успокоилась – мне не привыкать стелиться под мужиков (главное, чтоб не убили), а девочки в полном отчаянии – плачут, обнимаются. Мирка успокаивает их, говорит, что они скоро убегут и отомстят боснийцам. Не знаю теперь, попадут ли эти записки к тебе, но буду продолжать писать, пока не кончится паста в ручке. Я хочу, чтоб их прочитал хоть кто-нибудь и понял, что эти сволочи делают с такой прекрасной страной…
   Знаешь, Женя, я не узнаю себя. Кажется, у меня появилась цель – такая, как у моего Чернова; ради которой можно пожертвовать всем! Только моя цель выше, зато теперь я понимаю его. Пока я, правда, не знаю, что конкретно надо делать, но придумаю, блин!..
   18.09.
   Мирку убили. Это было ужасно. Утром нас вывели из барака и по-сербски объяснили, что завтра придут солдаты, и мы должны обслуживать их. А кто не хочет работать, может сделать шаг вперед, и Мирка сделала. Тогда босниец просто перерезал ей горло, а тело оттащили за барак. Кровавая дорожка до сих пор стоит у меня перед глазами. Потом нас завели обратно и оставили в покое.
   Я никогда не видела войну, не видела смерть так близко и так страшно. Это совсем не то, когда человек умирает в своей постели. Если честно, я никакая не героиня и очень хочу жить, но после гибели Мирки я вдруг поняла, что жизнь и смерть – это не самые главные понятия, что есть нечто большее; НЕЧТО, которое я не могу назвать каким-то одним словом… если только Бог?..
   Бедные девочки – они еще дети, и умственно, и физиологически. Что их ждет? Не могу их успокоить, а просто смотреть, тоже нет сил. Две из них руками лишили себя девственности, чтоб эта честь не досталась боснийцам. А что еще они могут сделать?
   19.09
   Лежу в углу и отдыхаю. Сегодня меня имело всего лишь четверо – сущая ерунда; к тому же, я умею расслабляться, и просто лежу, раздвинув ноги. Наверное, солдатам это не нравится, потому их и было всего четверо, а девочки кричали, царапались; солдафоны били их, смеялись и продолжали насиловать, такое наслаждение было написано на их рожах, будто они насиловали не беззащитных девчонок, а саму Сербию.
   У двоих не прекращается кровотечение. Их зовут Ани и Малена. Я пыталась хоть что-то сделать, но толком не умею, поэтому только сама вымазалась в крови. Еще две девчонки находятся в прострации и лишь смотрят вокруг безумными глазами; они даже не разговаривают.
   Дали поесть – хлеб и ведро воды. Ела я одна. Я знаю, что мне еще надо жить; я не могу умирать – я еще нужна им. Господи, как я мечтала в семнадцать лет быть кому-нибудь нужной! И вот, наконец… но не так же страшно!..
   20.09
   Опять приходили солдаты. Малена, наверное, скоро умрет – кровотечение у нее усиливается и она уже не двигается, а ее продолжают насиловать. Я попыталась объяснить, что если не оказать помощь, то она умрет, и ее больше нельзя будет трахать, но получила за это в морду и меня саму отымели во все дырки. Ненавижу анальный секс, но должна молча терпеть, чтоб жить!
   Драгана, по-моему, подвинулась рассудком. Она постоянно смеется, и сама кидается расстегивать ширинки солдатам, а они ржут, гладят ее по голове, а после акта ссут в лицо. Теперь я поняла, что за запах изначально стоял в бараке – это запах мочи и крови. Надо срочно что-то делать!..
   Выводили на улицу – сходить по большому. Оказывается, мы в деревне. Босниец, видя, что я осматриваю окрестности, рассмеялся и сказал, что там, куда я хочу бежать, граница и все заминировано. Зато теперь я хоть знаю направление, где находятся „наши“. А еще рядом стоит такой же барак и около него часовой. Интересно, что он охраняет?
   Солдат привел меня обратно в барак и трахнул. По-моему, я навсегда потеряла вкус к сексу. Но не к жизни!
   21.09.
   Ночью умерла Малена. До самого утра, пока нам принесли еду, ее труп лежал рядом, и все молча смотрели на него, как на свой завтрашний день.
   Ани лучше. Она умница. Пытается не нарываться, и беречь себя, по мере возможности. Мария – четвертая из нас, оставшихся, все время молчит и тупо делает то, что говорят, а потом плачет и молится. Она крепкая. Я все-таки поговорила с ней – она представляет, где мы находимся, но делать ничего не хочет. Она надеется, что придут, либо сербы, либо миротворцы, и все разрешится само собой. Убеждаю ее, что до этого можно не дожить, но пока безрезультатно.
   Жень, неужели ты не слышишь моих призывов? Ты ж говорил, что чувствовал, даже когда какой-то сраный турок хотел убить меня – как же так? Или ты не хочешь мне помогать, потому что я уехала вопреки твоим предупреждениям?.. А, скорее всего, ты просто вешал мне лапшу со своей помощью. Но все равно спасибо за прошлое, а теперь я буду выбираться сама.
   Кстати, теперь я знаю, что в соседнем доме держат пленных сербов. Сегодня нас и их вывели во двор одновременно, и нас стали трахать у них на глазах. Один пытался нас защитить, но его забили сапогами и оттащили обратно в барак. А как отвратительно они ржут…
   Я вспоминаю советские фильмы про фашистов. Тогда я думала, что их специально изображают зверями, что это придумали наши режиссеры, но теперь вижу – все это правда.
   22.09.
   Сегодня повесили Драгану. Она откусила солдату член. Тот метался весь в крови, потом потерял сознание, и его унесли. Не знаю, остался ли он жив, но какое наслаждение было наблюдать эту картину. Единственное светлое пятно за все дни. А потом они повесили Драгану на дереве недалеко от барака. До этого ее били и, по-моему, она была уже мертвая – по крайней мере, глаза у нее были, как стеклянные. Может, она была не такая сумасшедшая, как прикидывалась?..
   Нас осталось трое – я, Ани и Мария, а солдат меньше не становится. Сегодня через меня прошло двенадцать человек. Все болит. Я хожу с трудом, тем более, кормить нас почти перестали – видимо, мы уже „износились“. Нас будут просто пользовать, пока мы не сдохнем, а потом поедут за новыми. Если не сбежать сегодня, то завтра уже может не хватить сил. Тем более, у Ани опять пошла кровь и, скорее всего, скоро нас останется двое.
   В бараке есть окно, но оно просматривается часовым у дома с пленными сербами. Часовой один. Его можно отвлечь, но как пройти через минное поле? Я только в кино видела, как это делается… хотя теперь ясно, что все равно нам умирать – так лучше на минах, чтоб доставить этим сволочам поменьше удовольствия!.. А все равно, умирать не хочется…
   Ани понимает, что терять нечего и готова бежать. У нее счет пошел на часы. Мария боится и все надеется на чудо. Но, кажется, я ее убедила, что чуда не будет, ведь как только мы с Ани сбежим, удастся побег или не удастся, ее все равно убьют.
   Я сама не очень верю, что нам удастся выбраться из этого ада, но дальше так существовать тоже невозможно – это все равно смерть. Может быть, наш побег принесет хоть какую-то пользу, ведь если рядом граница, то взрывы могут услышать и уничтожат это бандитское гнездо.
   Странно – несмотря ни на что, на душе очень легко. Кажется вся прошлая жизнь, полная непонимания мира и самой себя, откатилась в невообразимо далекое прошлое вместе с хорошими сигаретами, дезодорантами, шампанским и модными тряпками. Наступило обновление – вроде, вырвалась я из темноты на свет, и он поглотил меня, и я готова на все ради этого света. Наверное, в том мое предназначение – просто раньше я, глупая, шла не той дорогой.
   Я хотела всегда быть кому-то нужной, но меня никто не востребовал, а только использовали. Женечка, мне так смешны сейчас все потуги и дергания с организацией твоего бизнеса. Наверное, очень скоро меня не будет, но я говорю совершенно честно – я не жалею, что уехала. Я сломала ту страшную ненужность и безысходность, с которой прожила все свои двадцать два года.
   Конечно, было б враньем, сказать, что я счастлива на краю гибели, но я реально спокойна и меня больше не мучают сомнения. Я знаю, чего хочу. Я вышла из мрака, пережив весь этот ад, и теперь, ради открывшегося мне света, в благодарность за него, сделаю все, что смогу сделать. Я выведу отсюда этих двух девочек. Они должны, либо и дальше жить в светлом мире, либо уйти из него, как можно быстрее, чтоб не видеть всей свалившейся в их не окрепшие души мерзости.
   Женя, сейчас я благодарна тебе, что ты не пришел мне на помощь. Ты бы снова втянул меня в болото своей „системы“, и я бы так же умерла там, только от тоски и непонимания. Вы все другие – от отца и мужа до друзей и компаньонов; вы из другого мира! Я все поняла, и я не хочу быть с вами!
   Через час стемнеет. Боснийцы уйдут заниматься своей войной; тогда Мария позовет оставшегося часового, а я выскочу в окно. Что будет дальше, не знаю. Да поможет мне БОГ!..
   Да, если кто-нибудь найдет эти записки, большая просьба – передайте их в Россию, Евгению Васильевичу Глухову по указанному ниже адресу…»
   На этом дневник обрывался. Женя закрыл тетрадь и тупо уставился в зелень листьев; это был неразумный шаг, но он попытался настроиться на Наташину энергетическую волну, только обратной связи не возникло – то ли ему не хватало сил, то ли… нет, в то, что ее больше не существует, верить не хотелось.
   Женя прекрасно отдавал себе отчет, что не любил Наташу – он использовал ее так же, как и всех прочих, но только от нее будто исходило неведомое ему сияние. …Оказывается, она из другого лагеря; она – светлая, – подумал он, – она долго искала свое место и нашла его – переметнулась туда… не зря Елена говорила, что между белыми и черными нет войны на уничтожение, что это игра высших сил маленькими людьми, а, значит, так и должно было случиться. Может, так и появляются святые?..
   Единственное, чего Женя не мог представить – это ее тело, разорванное на куски взрывом мины. Наташа так и осталась для него в коротком платье, загорелая и улыбающаяся, с собранными в хвост льняными волосами и бокалом джина в руке.
   …Она вернется, – Женя тяжело моргнул, прогоняя навязчивый образ, – она, как и все, обязательно вернется; жаль только, что вернется в другой мир, и мы вряд ли встретимся…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   Оля уже неделю не ходила на работу, не написав заявления и не забрав трудовую книжку – ей просто не хотелось. В одночасье она поняла, что медицина – это не ее и совершенно ей не нужна. Зато каждую ночь ее мучили сладостные кошмары – она вновь с ужасом втягивалась в черную трубу и достигнув некоего предела, чувствовала почти физическое перерождение, сопровождаемое доселе неизвестными и неописуемыми ощущениями. По утрам она просыпалась в слезах, оттого что приходилось разрушать это состояние блаженства.
   Так не могло продолжаться до бесконечности. Как врач Оля понимала, что если не сможет избавиться от кошмара или, по крайней мере, не выяснит, что происходит с ее сознанием, то элементарно сойдет с ума – когда-нибудь ведь она доберется до столь желанного конца трубы, и обратно уходить уже не захочет, а это и называется, сумасшествие. Ждать этого, то ли страшного, то ли прекрасного момента, не хватало ни физических, ни моральных сил.
   Существовала еще Оксана, мудрая и все понимающая, которая могла б помочь разобраться в ситуации, но ее офис оказывался постоянно закрыт. Оля приезжала днем, рано утром, караулила до поздней ночи, но все бесполезно – Оксана исчезла, а больше в той квартире никто не появлялся. Оля чувствовала смертельное одиночество, когда любая живая душа стала б спасением, но души этой не было, а ночные видения были, превратившись в единственную отдушину, единственно доступную радость.
   Лешу за это время не появился ни разу – он просто ушел, даже не забрав ничего из вещей, и не дожидаясь формального развода, Оля врезала новый замок, по-своему переставила мебель – ведь теперь это было ее жилище. Денег хватало, а будущее она не планировала – возможно, это тоже являлось частью разрушения сознания, но в ней поселилась четкая уверенность – все должно разрешиться само собой…
   Когда Оля открыла глаза, холодное, совсем осеннее солнце заглядывало в окно сквозь изрядно поредевшие листья – тополя почему-то всегда опадают первыми. Голова казалась настолько тяжелой, что не поднималась от подушки, а тело, наоборот, наполнялось приятной истомой; вроде, произошло в ней некое раздвоение – когда одно ее «я» страдало и мучилось, другое, испытывало радость и получало наслаждение.
   Она медленно вылезла из-под одеяла, добрела до зеркала, подняла взгляд… под глазами явственно легли черные тени, модная стрижка превратилась в торчащие в разные стороны… перья или не перья?.. Бледные губы слились с бледным лицом, отчего казались еще тоньше, нос заострился.
   …Я похожа на покойницу, – подумала Оля; провела рукой по лицу, словно пытаясь снять с него маску, но сумела лишь растянуть рот в зловещей ухмылке; опустила взгляд ниже и пришла к выводу, что грудь ее стала меньше, а ноги тоньше.
   … Я сохну… я теряю не только ум, но и вес – еще немного и меня не будет. Я просто растворюсь, если срочно не найду выход, не отыщу эту проклятую трубу, которая приносит мне блаженство, заменив все остальное…
   Через силу она умылась и села перед зеркалом, пристально глядя на свое отражение – глаза в глаза. Зазеркальное «я» притягивало, словно предлагая поменяться местами; Оля пыталась сопротивляться, но… но что-то произошло – изображение в зеркале поплыло, закачалось, превращаясь в серую пелену. Это был дым, потому что возник его горьковатый запах, а еще, и руками, и лицом Оля ощутила сырую землю. Приподнялась; тело ныло, но она сумела сесть, и тут на лицо упала длинная русая прядь; удивленно откинула ее – никогда она не имела таких шикарных волос, но все-таки именно ее рука отбросила назад непослушную прядь! На груди Оля нащупала что-то леденящее – это был металлический крест. Но она никогда не носила креста! Обследуя дальше свое новое тело, она обнаружила босые ноги под длинной холщовой рубахой, а рядом с ними из земли торчала стрела.
   Сквозь рассеивавшийся дым стала прорисовываться перспектива, и одновременно в сознание ворвались звуки – она услышала крики и стоны, топот копыт, беспорядочные металлические удары; причем, действие происходило совсем рядом, но в дыму угадывались лишь неясные силуэты.
   Зато она четко видела, что прямо перед ней, роняя обугленные бревна, догорал остов большого, когда-то красивого терема. Откуда-то Оля знала, что это ее дом, и на мгновение стало жаль его; жаль прошлой жизни, которую она не могла вспомнить, как и не могла понять, какое имеет ко всему этому отношение.
   Она встала, пошла, вытянув вперед руки, как слепая; увидела распростертое в луже крови тело. Лицо мужчины было обезображено, но она опять же знала, что это ее муж. Рядом валялись еще тела, но она двинулась дальше. Невдалеке полыхали и с треском рушились другие терема, голосили бабы, им вторили обезумевшие собаки, и сквозь этот слившийся воедино протяжный звук скорби, еще продолжал доноситься шум невидимой битвы, которая, похоже, близилась к завершению.
   – …Боярыня здесь!
   Из серой пелены возникли всадники в блестящих одеждах, но без головных уборов – их длинные сальные волосы ниспадали на плечи. Оля не успела ничего понять, а сильные руки уже подхватили ее, усаживая на коня; позади себя она почувствовала мужское тело, от которого ужасно разило потом. Всадник победно вздыбил коня (Оля лишь чудом не полетела обратно, на землю) и во главе кавалькады понесся с пепелища.
   Теперь можно было наблюдать весь город, объятый пламенем, с горами изуродованных людских и конских тел. На какое-то мгновение взгляд выхватывал, то пронзенную стрелой грудь, то чью-то отрубленную руку, то неизвестно откуда взявшиеся обнаженные женские ноги, то просто бревенчатую мостовую… Всадники пронеслись по узкому деревянному мосту за городские ворота, и битва осталась позади.
   – Куда мы?.. – Оля наконец разлепила запекшиеся губы.
   – К воеводе, – весело сообщил всадник.
   – Разве воевода Псковский жив?..
   Всадник рассмеялся.
   – Исчезли блаженные с лица земли русской, правда в людях оскудела и воцарилась неправда и всяческая злоба, и ненависть, и безмерное пьянство, и блуд, и ненасытное стяжательство, и ненависть к братьям своим – все умножилось! Омоется отныне русская земля русскою кровью и слезами, и русские прольют ту кровь и те слезы. У нас теперь один воевода…
   Каждое слово и каждый шаг коня отдавались болью в Олином теле; она склонилась к теплой мокрой гриве, то ли забывшись, то ли потеряв сознание…
   Очнулась она перед зеркалом, держа в руке дорогую французскую помаду; ее взгляд по-прежнему был прикован к отражению, но видела она там лишь знакомую спальню и собственное испуганное лицо – она ж не любила, ни исторических книг, ни фильмов. …Что это было? Откуда такой необузданный всплеск фантазии?.. – ответить Оля не могла, но голова, вроде, прояснилась; при этом она чувствовала необъяснимую уверенность, которая толкала ее прочь из дома. Она не знала, что должна будет сделать, но что-то уже влекло ее куда-то, и противиться не имело смысла – оно было явно сильнее ее растерянного сознания.
   …А не важно, что это – оно выведет меня из лабиринта!.. Оля быстро привела себя в порядок, оделась. В автобусе ей показалось слишком душно, будто она еще вдыхала запах гари, и Оля пошла пешком.
   Свежий осенний воздух, ничего не подозревавшие люди, спешившие по своим делам – все это успокаивало. Она даже остановилась, пытаясь сообразить, в каком направлении следует двигаться; никаких внятных предложений не возникло – зато сразу появлялось щемящее ощущение страха, предвестника боли.
   …Это не сердце, – подумала она автоматически, – это глубже – наверное, душа, – зачем-то сунула руку в карман джинсов и неожиданно нащупала монету, которую подобрала в доме Ефросиньи. Оля напрочь забыла о ней, а ведь именно она осталась единственным, что связывало ее с тем домом, а с визита в тот дом начались ее полеты по черной трубе…
   Присела на скамейку, внимательно изучая «монету», но линии на ней не складывались ни в какой орнамент. …Не фига это не монета – так, сплюснутый кусочек металла, похожего на серебро. Монеты должны быть круглыми, равномерными по толщине и… – Оля перевернула загадочную находку, – и все-таки монета! Дело в том, что на второй стороне, если присмотреться, проступал барельеф бородатого мужчины в круглой шапке; только, вот, никаких подсказывающих надписей вокруг не было.
   …И что дальше?.. – Оля долго вглядывалась в нечеткий профиль, пытаясь догадаться, чьим он мог быть, но ее познания в истории были слишком скудны, – а, вот, узнаю кто это, и все разрешится! И какая такая знатная блондинка мне привиделась, что за ней послали аж целый отряд; а там, глядишь, и про черную трубу что-нибудь выяснится… Вот ведь, как все закручено в нашем сознании!.. Лучше б я пошла в нейрохирурги, а не в терапевты… но кто ж знал!.. Она вспомнила, как очень давно Леша рассказывал ей о месте, где собираются городские коллекционеры; сам он покупал там книги, когда еще не было постперестроечного уличного изобилия.
   …Изобилие изобилием, но фанатики наверняка остались!.. – решила Оля. Правда, проблема заключалась в том, что она не знала, где находится это место. Подойдя к краю тротуара, подняла руку, но только третий остановившийся водитель знал, о чем шла речь.
   Ехали они долго, и всю дорогу водитель откровенно заигрывал, приглашая заехать к нему и познакомиться с его коллекцией марок, но Оля молчала – она чутко прислушивалась к своему организму и с радостью ощущала, что непонятная внутренняя боль отступает; для нее это стало, своего рода, подсказкой; как в детской игре – теплее, теплее…
   Позади остались последние многоэтажки; дальше накатанная грунтовка шла через пустырь к молодому леску. Где-то не вдалеке ревели невидимые фуры, таща из-за границы блага новой цивилизации, а здесь, на усыпанной желтыми листьями опушке, полсотни небогато одетых людей бродили среди фанерных планшетов и грубо сколоченных столов, трепетно перебирая остатки прошлого.
   На Олино появление, естественно, никто не обратил внимания, и она, смешавшись с толпой, принялась разглядывать целые горы значков, раскрытые альбомы с марками, стопки пластинок в серых невзрачных конвертах – толстые, какие слушали еще на граммофонах. Несколько раз Оле пытались что-нибудь предложить, но она лишь качала головой, совершенно точно зная, что ищет одного единственного человека, который объяснит ей, какую реликвию она сжимает в кулаке; только, вот, никто из продавцов не внушал ей доверия.
   Оле стало скучно, и чтоб чем-то занять себя, она остановилась возле коротко стриженого парня, больше похожего на «братка», чем на коллекционера; остановилась, потому что перед ним, на листах поролона, лежало множество орденов, медалей, крестов, каких-то иностранных знаков отличия – Оля никогда не видела ничего подобного.
   – Мадмуазель что-то заинтересовало? – хозяин улыбнулся из-под темных очков.
   Вряд ли это был тот человек, который ей нужен, но что-то ж заставило ее остановиться! Не только ведь железки, о которых она через пять минут забудет!..
   Оля рассматривала красивый белый крест с мечами, когда подошел маленький невзрачный дедок; брюки его лоснились на вытянувшихся коленях, зато были аккуратно подхвачены ремешком, а зашитый на плече пиджак выглядел почти благопристойно. Дедок близоруко прищурился… и вдруг вскинув голову, заверещал тоненьким голоском (Оля даже вздрогнула от неожиданности).
   – Что ж ты, сукин сын! Ордена продавать?.. Мы ж за них кровь проливали!..
   – Дед, – парень, видимо, давно привык к подобным демаршам и смотрел равнодушно, – вали отсюда по-хорошему, а?
   – Я те, дам, вали! Тварь такая! Мы кровь проливали!.. – он попытался схватить что-нибудь, но парень поймал «вора» за руку и выйдя из-за прилавка, приподнял за грудки.
   – Сука… – прошипел он, – я думал, вы за Родину кровь проливали, а вы, оказывается, за железки…
   – Я те покажу, железки!.. Ублюдок проклятый, тварь!..
   Парень опустил деда на землю и повернув на сто восемьдесят градусов, сказал в самое ухо:
   – Я, продавец, понял? Будешь мешать работать, я тебя в шесть секунд выкину; а хочешь качать права, вон, – он показал пальцем, – вон, хозяин – ему и объясняй, где ты чего проливал.
   Оля непроизвольно оглянулась. К ним, действительно, приближался солидный мужчина с паутиной седины в волосах.
   – Что тут за шум, Алеша? – спросил он.
   – Да вот, Михал Иваныч, дед говорит, что кровь проливал.
   – Да ну? – мужчина снисходительно улыбнулся, – и чего тебе надо, аника-воин?
   – Я всю войну прошел, а этот гад!..
   – Чего надо, говорю? – грубо повторил Михаил Иванович.
   – Я под Сталинградом воевал, понимаешь? – почувствовав силу, дед сразу сник, – как же можно… там медаль… вон, я вижу…
   – Понял, – Михаил Иванович отстегнул медаль «За оборону Сталинграда», – забери. Но чтоб больше я тебя не видел, въехал?
   – Да въехал-въехал, – проворчал дед и, довольный, засеменил в направлении многоэтажек.
   – Под Сталинградом он воевал!.. – усмехнувшись Михаил Иванович, повернулся к своему продавцу, – ты не знаешь его?
   – Нет, – Алеша пожал плечами, – а кто это?
   – Алкаш местный – пристроился на патриотизме зарабатывать. Сейчас в гастроном пошел – будет перед мужиками комедию ломать. Бизнес у него такой, Алеша. Потом нарвется на кого-нибудь, кто хоть в курсе, какие под тем Сталинградом дивизии стояли; скинет эту медаль молодняку за пол-литра и за другой прибежит. Герой хренов…
   – И что ж, каждый раз ему их отдавать?
   – Да медали те… – Михаил Иванович достал сигарету, – ну, которые «За оборону…», им цена трояк. Пусть потешится – ни хрена он, конечно, не воевал, но хоть жил в то время… Ладно, Алеш, из серьезных людей подходил кто-нибудь?
   – Был один. Список, вот, оставил.
   Михаил Иванович посмотрел в листок и усмехнулся.
   – Ишь, чего захотел! Нет, сделать-то, я ему сделаю, только хватит ли у него бабок? – он сунул листок в карман, – если еще раз подойдет, дай мой сотовый, пообщаемся.
   Михаил Иванович любовно поправил неровно приколотый знак с большим золотистым танком и пошел дальше; Оля поняла, что это тот, кого она ищет.
   – Михаил Иванович! – крикнула она и мужчина обернулся.
   – Что случилось, девушка?
   – У меня монета… – начала Оля, но он не дал ей закончить.
   – Для девушек консультации бесплатные, – и вальяжно улыбнулся, – покажите вашу денежку.
   Оля разжала кулак. Глаза Михаила Ивановича округлились, рот приоткрылся…
   – Поближе можно взглянуть?
   Оля молча подняла ладонь, и коллекционер аккуратно взял тусклый кусочек металла; долго вертел, поднося близко к глазам, и наконец спросил, вроде, мимоходом:
   – И откуда она у вас?
   – Бабушкино наследство, – стандартно объяснила Оля, – я не собираюсь ее продавать. Мне просто интересно, понимаете?..
   – Мне тоже интересно… – коллекционер поднял завороженный взгляд, – потому что таких монет не сохранилось. Их просто не существует!.. Если, конечно, это не подделка.
   – Это не подделка, – Оля уверенно покачала головой, – и она существует, как видите.
   – В таком случае, вы – сумасшедшая. Она должна лежать в бронированном сейфе, в подземном хранилище, а рядом должен стоять взвод охраны! А вы шляетесь с ней по городу!.. – Михаил Иванович все еще держал монету, не желая с ней расставаться.
   В другой момент Оля бы испугалась, и не только за монету, а за свою жизнь, но уверенность, полученная в «зазеркалье», позволила ей усмехнуться; она сама вынула монету из пальцев коллекционера и сунула обратно в карман.
   – И что же это за уникум?
   Расставание с монетой подействовало отрезвляюще; взгляд Михаила Ивановича стал осмысленным.
   – Я не знаю точно, – сказал он, – их же не существует – от них остались только описания, но такими были первые монеты, отчеканенные, собственно, на Руси.
   – А чей там профиль вы можете сказать?
   – Не могу. Поезжайте к Дому офицеров – там художники торгуют своими картинами; спросите Кирилла. Он, и художник, и нумизмат, и историк. Касаемо России, он знает все. И, ради бога, девушка, будьте осторожнее – не показывайте Кириллу саму монету. Вы сфотографируйте ее и показывайте снимок, а ее закопайте где-нибудь…
   – Спасибо за совет, – не дослушав, Оля пошла в направлении города, но Михаил Иванович догнал ее.
   – Вот, возьмите – здесь мой телефон. Если что… нет, у меня реально не хватит денег, но я помогу, чтоб вас не кинули…
   – Ладно, – Оля, не глядя, сунула визитку в карман.
   – Если потеряете, всегда найдете меня здесь!
   Больше Оля не оборачивалась, а пройдя метров двадцать, скомкала визитку и бросила в траву; единственной ее целью было – поскорее найти Кирилла; клубок должен разматываться быстро, пока на нем не появились ненужные узелки – это она усвоила еще с тех пор, когда в детстве училась вязать.

   Художники громко хохотали, сидя в еще не закрывшемся летнем кафе; официально они прихлебывали из бутылок пиво, а неофициально, под столом разливали водку в пластиковые стаканчики. Картины стояли, вроде, бесхозные, но стоило одному из прохожих хотя бы замедлить шаг, кто-нибудь тут же вскакивал и нетвердой походкой спешил предлагать свои шедевры. Правда, никто ничего не покупал, и самонадеянный автор разочарованно возвращался к своему стакану.
   Оля наблюдала за этим представлением минут десять, пока не пришла к выводу, что сама не сможет угадать Кирилла; подошла и все сразу затихли.
   – Кто?.. Кирилл?.. – переспросила девица, которая наверняка б приглянулась фламандцу Рубенсу; покрутила непромытой головой, – был ведь здесь. Работы-то его, вон, стоят.
   – Вы подождите, – обнадежил парень с забранными в хвост длинными волосами, – он появится; картины посмотрите пока – может, еще что-нибудь понравится.
   Поблагодарив, Оля подошла к полотнам, расставленным прямо на асфальте. Здесь можно было найти все – и пейзажи, и натюрморты, и портреты каких-то неизвестных людей, и умопомрачительные абстракции, и даже искусные копии в массивных золоченых рамах, но чтоб «понравиться»?..
   …Если только… – она остановилась перед тремя небольшими пейзажами с практически одинаковым сюжетом. Что-то в них завораживало, и чем дольше смотрела Оля, тем живее они становились – ей стало казаться, что листья на деревьях зашевелились под легким ветерком, а на серой речной воде появилась мелкая зыбь; только у дальнего берега вода оставалась спокойной (Оля даже подумала – «мертвой»); «мертвая зона» была похожа на большое чернильное пятно. Сначала Оля решила, что это тень склонившейся к воде ивы …но тогда, – она пригляделась внимательнее, – странно – на всех картинах разный угол зрения, а положение «кляксы» остается прежним, и именно «клякса» притягивает внимание!..
   Оля задержалась у пейзажей неосмотрительно долго, и к ней тут же подошел парень с коротко подстриженной бородкой.
   – Нравится?
   – Вообще-то, я не спец в живописи, – Оля пожала плечами.
   – Спецы заседают в художественных советах, – усмехнулся автор, – я просто спрашиваю, вам нравится или нет.
   – Вот это что? – Оля указала на черное пятно.
   – А говорите, не понимаете в живописи, – парень засмеялся, – я сам не знаю, что это. Когда писал, оно там было – я видел эту черноту, а мне никто не верит. Хотя я и сам понимаю – тень так не должна ложиться; это, вроде, неправильная экспозиция, но так было! Я же художник – я не могу ошибиться. Странная какая-то история… и все-таки, вам понравилось или нет?
   – Где вы это писали? – Оля проигнорировала вопрос.
   – Километров триста отсюда. Вообще, у нас есть места и красивее, но клиент конкретно заказал. Союз художников уже давно командировочные не платит, а он даже денег дал на поездку – может, что связано у него с этим местом…
   – Чего ж тогда ваш клиент не забрал картины?
   – Почему?.. Забрал. Я ему семь штук сделал, а это так, эскизы. Ну, потом я их доработал, а, вот, продать почему-то не могу. Вроде, работы-то неплохие, да?
   – Хорошие работы, – согласилась Оля, – я куплю одну.
   – Отдам недорого, – оживился автор, – тысяч сто устроит?
   – Устроит, – Оля чувствовала, что, как в сказке, разматывается путеводный клубочек, и направляя ее к неведомой цели, – устроит, – повторила она, – только скажите, где живет заказчик и кто он?
   – Ну, кто он, я не знаю, – художник развел руками, – а так… ну, с виду – «новый русский»; лет сорока; зовут – Евгений. Тачка у него шикарная темно-синяя «семерка» БМВ… да, живет он где-то в районе Березовой рощи.
   Оля смотрела на художника и не видела его – в ее сознании вертелись пазлы, которые должны сложиться в картинку: …Темно-синий БМВ… Евгений… Березовая роща… БМВ… Березовая роща… Евгений… но картинка не складывалась.
   – Расскажите мне еще что-нибудь, – попросила она.
   – Так вам нужна картина или человек? – голос художника стал обиженным, и боясь его отпугнуть, Оля достала кошелек.
   – Хотите, я куплю все три картины?
   – Конечно, хочу! Я вам даже скидку сделаю – за двести пятьдесят отдам! Кстати, – он хитро прищурился, – у него темно-русые волосы зачесаны назад, высокий лоб, бородка, широкие скулы… по крайней мере, тогда он выглядел так. Да, еще глаза… вот, их я не берусь описать, хотя и художник. Они светлые, но глубокие; обычно глубокими кажутся темные, а эти буквально бездонные, и в то же время, знаете, какие-то пустые, аж жуть берет. Нет, словами это не передашь…
   И картина сложилась! Оля никогда не видела этого человека, но темно-синий BMV, Евгений, русые волосы. …Это ж Глухов! – подумала Оля радостно, – Лешкин благодетель. Сколько раз он о нем рассказывал!..
   – Спасибо огромное, – она направилась к остановке.
   – А работы?.. – крикнул художник, и Оля остановилась.
   – Ах да, блин!.. – она хлопнула себя по лбу, – но я ж заплатила за них, так что можно я заберу как-нибудь потом?
   – Конечно, – художник недоуменно пожал плечами, – а когда, чтоб я их принес?
   – Да мне без разницы, – Оля быстро пошла туда, где толпился народ, атакуя подъезжавшие маршрутки. По Лешиным рассказам она знала, что с улицы Женин дом не виден, зато виден забор из красного кирпича, с башенками, красивыми черными воротами и домофоном на калитке; оставалось только отыскать все это в реальности.

   Как ни странно, забор и ворота она узнала сразу, хотя никогда не видела их; на душе стало легко, словно за сегодняшний день, через этих коллекционеров и художников, она наяву пронеслась по черной трубе, наконец-то вплотную приблизившись к потрясающему состоянию, которого не могла достичь в ночных видениях. Только нажимать домофон было страшно – ей показалось, что войдя, она оставит за воротами свое прошлое; хорошее – плохое, но его уже никогда не будет.
   …А оно мне нужно, то прошлое?.. Что ж мне теперь, так и сходить с ума?.. Она поднесла руку к кнопке, но услышала, как совсем рядом остановилась машина и оглянувшись, увидела в нескольких шагах темно-синий БМВ, за рулем которого сидел русоволосый мужчина с бородкой. Ворота стали медленно открываться, и перед Олей возникла мощеная плиткой дорога, ведшая к стоявшему в глубине дому. На секунду пришла мысль, что это ее дом, и не задумываясь, она вошла; БМВ въехал следом, ворота закрылись.
   – Вы ведь Евгений? – спросила Оля, когда незнакомец вышел из машины, – нам надо поговорить.
   – А вы – Ольга, жена Лешки Некрылова, да? – он уступил дорогу, – проходите.
   Она пошла по дорожке и не только безошибочно знала, куда идти, но даже то, что находится за высокой арочной дверью – вот, это было поразительно! Женя вновь пропустил гостью вперед. В холле вспыхнул свет, и Оля увидела на стене знакомый пейзаж, только был он гораздо больше, прорисован четче – наверное, поэтому черный омут манил к себе уже с непреодолимой силой. Оля остановилась перед картиной.
   – Что это?
   – Это? – Женя улыбнулся, но какой-то жалкой получилась та улыбка; правда, слова звучали достаточно уверенно, – это слияние Хопра и Вороны. Одна знакомая рассказывала, что там находится своеобразный «энергетический колодец»; как говорят уфологи – аномальная зона.
   Оля подумала, что выглядит Женя ужасно, и взгляд у него неживой, бессмысленно упершийся в картину. Как прекрасные ночные полеты могли иметь отношение к этому человеку с потухшими глазами и болезненно ввалившимися щеками?..
   – Неважно себя чувствую, – пояснил Женя, – слишком много работал последние дни; устал, наверное. Ты что-то хотела?
   Оля решила ничего не объяснять, а молча достала монету – если реакция будет такой же вялой, надо просто уходить и не тратить время попусту; правда, что делать потом, она не знала. Женя нехотя взял сплюснутый кусочек металла, и вдруг побледнел, вновь почувствовав запах гари; грузно опустился в кресло, глаза его остекленели, как у манекена.
   Теперь он находился не у городской стены, как в «опытах» Елены Борисовны, а внутри тесного помещения; и еще теперь он знал, как выглядит – оказывается, он носит темно-зеленый кафтан, у него всклокоченная борода, тяжелый взгляд, которым он мрачно обводил комнату. Женя видел складки на одежде, свечу на столе, в углу груду одежды, посуды, оружия, еще каких-то вещей, не различимых из-за плохого освещения, а под окном высилась целая гора угловатых монет, и он знал, что это богатство, которого хватит даже его потомкам…
   Он видел самого себя, хотя в комнате не было зеркал! Это было ни с чем не сравнимое, жуткое состояние раздвоения!..
   Человек в кафтане, тем временем, подошел к узкому, едва пропускавшему свет окну; на мгновение ему стало страшно, но он быстро взял себя в руки и уже наблюдал за происходящим снаружи, взглядом хозяина. Его глаза каким-то образом совместились с Жениными, и тот тоже увидел панораму площади, на которой бесновалась толпа. Голосов Женя не слышал – только собственные шаги по неровному каменному полу, хотя толпа что-то кричала, размахивая руками. Но Жене она была не интересна – его взгляд прилип к помосту, построенному в центре площади; из него торчали колья с насаженными мертвыми телами. Бородатые лица, искаженные гримасой боли и ужаса, смотрели выпученными глазами, белые языки вывалились из обезображенных безмолвным криком ртов; дорогие одежды были изодраны и перепачканы кровью, которая застыла на помосте бурыми пятнами.
   В отличие от Жени, его древний двойник, наверное, слышал все, потому что резко повернулся и сделав несколько шагов, распахнул низкую дверь. В тот же миг в комнату ввалились люди в красных одеждах, волоча за собой женщину; швырнули ее на пол и замерли, ожидая приказаний.
   «Древний Женя» тронул неподвижное тело носком сапога, и женщина с трудом подняла голову. Когда-то она выглядела даже красивой, но растрепанные, как у ведьмы, волосы и багровый шрам через все разбитое в кровь лицо превратили ее в урода. Женя спокойно смотрел, как она неуклюже пытается встать, ища руками несуществующую опору, и тут услышал собственный голос; причем, говорил он, вроде, на современном русском языке, чего не было при первом «погружении» – наверное, где-то в подсознании производился синхронный перевод, а это могло означать только одно – «болезнь» прогрессировала и произошло полное совмещение всех его «я».
   – Твой муж не захотел служить истинному господину, – сказал он, – не будет и тебе жизни, а твой дом станет моим.
   Женщина с неожиданной ловкостью метнулась к куче награбленного добра, схватила кинжал, но стража опередила ее. Люди в красном вырвали оружие, и теперь она билась в их руках, пытаясь освободиться. Женя почувствовал, как на его лице проступает улыбка, обнажая желтые зубы.
   – На кол ее, – хрипло приказал он.
   – Бабу, на кол?! – воскликнул один из стражников, – как можно, атаман?..
   – На кол! Всех на кол! Живьем!!.. – словно упругая волна побежала от него, даже стражники отшатнулись.
   – И детей?..
   – Детям рубить головы! Не хочу греть под боком волчат!
   Он видел, как женщина взвыла, вращая безумными глазами, из ее рта побежала кровавая пена.
   – У вас один воевода – я! А Петьку Шереметева удавить и бросить собакам – больше он не воевода псковский! Он продался Москве и Шуйским! Ну! Я кому сказал!
   Стражники попятились, волоча за собой пленницу. Дверь захлопнулась, и Женя снова остался один. Закрыл лицо руками и тяжело осев на гору монет, медленно сполз вниз. Монеты растекались по всему полу… нет, он сидел не на монетах, а в удобном мягком кресле. Пелена стала таять, и лишь запах гори еще несколько минут сохранялся в памяти. Женя увидел Олю, щупавшую его пульс; почувствовал, что голова раскалывается от напряжения, а во рту пересохло.
   – Оставь меня, – прошептал он, – мне плохо. Если у меня не будет аккумулятора, все погибнет… Мне не хватает энергии…
   – Не волнуйся, я – врач, – Оля улыбнулась, – я буду с тобой.
   …А кто я?.. Женя закрыл глаза, и опять все потемнело; послышались пронзительные крики птиц, еще какие-то ночные звуки. Он не понимал, откуда это пришло, но стало очень холодно и спокойно.
   …Какая ночь… Скоро зима… А завтра, наверное, к Любатову выйдет рать Новгородская и отряды Московские… Я не пущу их – это мой город… Теперь здесь все мое!..

   Очнулся Женя на диване. Одна его рука свешивалась на пол, ноги были поджаты; рядом сидела Ольга.
   – Что со мной было? – Женя обвел взглядом комнату.
   – Ты бредил. Нес какую-то чушь про аккумулятор, без которого все погибнет. У тебя что, с машиной проблемы?
   – Это единственное, с чем у меня нет проблем.
   Женя попытался улыбнуться и кое-как ему это удалось. Рассудок постепенно возвращался, и он подумал, что жена Лешки Некрылова вряд ли владеет секретами перевоплощений и спрашивать ее о появлении монеты, бесполезно; она наверняка слепой исполнитель чьей-то воли – но чьей? Ответить могла только Елена. …Если только это не она сама… но зачем ей добивать меня? Какой в этом смысл?.. Женя сел; чувствовал он себя ненамного лучше – осталась, и слабость, и головокружение, но проблема требовала немедленного решения.
   – Мне надо ненадолго уехать, – сказал он, – если хочешь, подожди, а то ты ж так и не объяснила, зачем пришла.
   – Подожду, – хотя теперь Оля не знала, что собирается объяснять – она уже все видела, но ничего не поняла…

   Садиться за руль Женя не решился – это раньше он знал, что его охраняют неведомые силы, а теперь?.. Может, он превратился в простого смертного и гаишники даже перестанут его узнавать?..
   …Ни во что я не превратился – у меня кризис, и все! Надо попробовать «заряжаться» самому, от толпы – как Оксанка. Я столько сил потратил в чертовой Гнилуше, а тут еще прошлая жизнь – ведь не зря говорят, не знай того, чего не дано знать… и зачем Елена мне ее показала?.. Да, поеду на автобусе, – Женя увидел выползавшую из-за поворота желтую «колбасу», – там больше народа; авось, что и получится…
   Толкаясь, ругаясь и наступая на ноги, он даже развеселился. Наверное, пусть не осознанно, но что-то у него получалось, потому что и мысли стали стройнее, выбравшись из прежнего упадка. …Мне б ваши проблемы, – думал он, глядя на окружавших его людей, – платить за проезд или нет? Дадут зарплату или не дадут? Да вы все принадлежите мне, и только мне! Дебилы!.. Если б со мной была Оксанка!.. – он вспомнил зеленые, утягивающие в бездну глаза – все-таки он любил ее; пусть по-своему, но любил!..
   По логике, у Елены шло время приема, но сколько Женя ни давил кнопку звонка, за дверью было абсолютно тихо. Видимо, резкий звук отдавался и в других квартирах, потому что открылась соседняя дверь и женщина в домашнем халате сказала:
   – А ее не будет. Она просила передать, что появится только послезавтра. Уехала она, – дверь закрылась так быстро, что Женя даже не успел спросить, куда.
   Растерянный, он спустился на улицу – получалось, его бросили окончательно, ведь вездесущая ведьма не могла не знать, что он придет; не знать о его кошмарах; и о том, что он исправляется и готов работать дальше. …А, пошла она! Я и сам все смогу!.. – особой уверенности в сказанном не было, но это являлось единственным выходом из положения, – и плевать мне на все их черно-белые войны! У меня достаточная материальная база и достаточно опыта и знаний, чтоб просто жить для себя – лично мне ведь не так много надо; это Елена все накручивала – расширяйся, расширяйся!.. Вот, пусть подо мной останутся Юрка и Лешка с их бизнесом – мне хватит, и там у меня все отлажено; только поддерживай, а это совсем не такие огромные энергозатраты… Кстати, о Лешке – интересно, чего жена-то его приперлась?..

   Оля в это время стояла в Женином кабинете, задумчиво изучая очередной вид Хопра.
   …Все-таки я пришла туда, куда должна была прийти, – решила она, – но не могу отыскать чего-то главного. Если рассуждать логически, здесь нет ничего интересного, кроме этих картин и самого Жени; только он совсем не такой могучий, как говорил Лешка; куда ему до блаженства, которое испытываю я, путешествуя по черной трубе!.. И, тем не менее, зачем-то я здесь… Оля вздохнула и отойдя от картины, опустилась на диван. Бессонная ночь брала свое; она закрыла глаза и свернувшись калачиком, заснула, убаюканная тишиной и покоем – заснула хорошо и спокойно, и ей ничего не снилось.

   Безрезультатно съездив к Елене, Женя вышел на своей остановке и увидел девушку-почтальона, раскладывавшую в ящики очередные квитанции коммунальщиков; подошел, чтоб не идти за ними специально.
   – Ой, а вы Глухов? – обрадовалась девушка, видя, какой ящик он открывает, – как хорошо, что я вас встретила, а то ж к вам не попадешь. Вам, вот, заказное письмо; распишитесь.
   Женя удивленно вскинул брови – писем он не получал уже несколько лет, но молча поставил дату, подпись и только после этого взял конверт. На маленькой синей марке было написано «Yugoslavia». Откуда-то изнутри поднялось чувство необъяснимого панического страха. Он тут же вскрыл конверт, но никакого письма не было – оттуда выпала лишь вырезка из газеты на непонятном языке с фотографией Наташи, отретушированной и без фона, явно взятой с документов. Женя не знал сербского (как, впрочем, и других языков), но знал, где ему смогут помочь, причем, сделать это требовалось немедленно – он и сам не знал, почему; просто так надо, а Лешкина жена подождет – ничего с ней не сделается!
   Не заходя домой, он выгнал из гаража машину и поехал в Торгово-Промышленную Палату, где существовал отдел переводов, работавший даже с китайским.

   – Вам текст отпечатать и заверить? – спросила серьезная девушка в очках, взяв вырезку.
   – Какой, к черту, заверить?! – не выдержал Женя, – читайте!
   – Как хотите, – девушка пожала плечами, – тогда я так, своими словами…
   Разговаривали они в коридоре, и она присела на подоконник, обнажив круглые коленки, но Женя даже не глянул на них; его гораздо больше интересовала явная не стыковка – Наташа без сомнения была мертва; он уже вычеркнул эту линию из своей схемы, но зачем-то ведь ему прислали эту вырезку, и, главное, кто?.. В новом положении волка-одиночки, когда помощи ждать неоткуда, для него все могло иметь значение.
   – Да читайте же, хоть что-нибудь!..
   – Что вы так нервничаете? Сербский у меня не основной язык, – девушка обиженно захлопала глазами, но потом все-таки вернулась к тексту, – значит, четырнадцатого сентября автобус, следовавший по маршруту Белград – Дубровник, был захвачен боснийскими сепаратистами… шестнадцать пассажиров были расстреляны, а пятерых сербок и русскую девушку Наташу бандиты вывезли в приграничный район Боснии. Их насиловали, издевались… Какой кошмар!.. – переводчица даже прикрыла ладошкой рот, – троих убили, а потом Наташа организовала побег. Она сама убила охранника и освободила троих сербских офицеров… офицеры оказались саперами, захваченными при расчистке минных полей… они провели Наташу с еще двумя девушками через минное поле на сербскую территорию… а потом, – переводчика радостно подняла голову и улыбнулась, словно все это касалось лично ее, – по этому коридору ударили сербы и уничтожили всю банду!
   – Так что, она жива?!..
   – Да, – переводчица кивнула, – ее даже наградили орденом… не знаю, как он правильно называется…
   – Да хрен с ним! Это все? – Женя видел, что статья гораздо больше того, что ему перевели.
   – Нет. Дальше здесь интервью с этой Наташей.
   – Читайте! И поточнее, если сможете.
   – Попробую, – переводчица устроилась поудобнее, – «Наташа, расскажи, что ты чувствовала, когда оказалась в плену? – Сначала мне казалось, что это сон, который должен скоро закончиться, но когда убили Мирку, я поняла, что это реальность, и мне стало страшно. – И все-таки ты нашла в себе силы… – Я не нашла их; мне кажется, они всегда были во мне, только я не знала об этом; не умела ими пользоваться, а шла на поводу у обстоятельств, но я не хочу говорить об этом. – Скажи, а что ты делала здесь? Приехала отдыхать? – Нет, я здесь живу. У меня есть вид на жительство. Я ехала домой. – Теперь ты, наверное, захочешь вернуться в спокойную Россию? – Никогда! После всего пережитого, моя страна здесь, и я никуда отсюда не уеду. Я ощущаю себя сербкой, ведь национальность, стоящая в паспорте, не главное, верно? – Наташа, мы все восхищаемся твоим мужеством. Скажи, трудно было решиться на такой отчаянный шаг? – Вовсе нет. Я знала, что рано или поздно нас все равно убьют, и не могла оставить умирать двух совсем молодых девчонок… – То есть, ты больше думала о них, чем о себе? – Нет, о себе я тоже думала, и могу сказать, что родилась заново, когда шла через то минное поле. – И все-таки одной, наверное, бежать было б проще? Тем более, ты иностранка и никто б тебя не осудил… – Я уже сказала – я здесь не иностранка! Эти люди близки мне по восприятию жизни, по энергетике… Мы все делимся на черных и белых…» А причем тут негры? – переводчица удивленно подняла голову, – или я не так поняла?
   – Все ты правильно поняла, – Женя опустился рядом с переводчицей, пристально вглядываясь в Наташину фотографию, – это написано для меня.
   – Да? Ну, ладно. Значит, дальше: «…и я нашла свой цвет. – Наташа, ты говоришь странные вещи, но говоришь, как умудренная женщина. Прости, если не секрет, сколько тебе лет? – Двадцать два года, но я, как ты выразилась, умудренная женщина. – И чем ты намерена заниматься теперь? – Ваше правительство очень высоко оценило мой поступок; я говорю не об ордене, а о том, что мне предоставляется гражданство, и я думаю открыть здесь свое маленькое дело; мне уже обещали помочь. – Спасибо тебе, Наташа от матерей Ани и Марии, от жен и детей Мирчи, Станко и Златко. Да хранит тебя Бог. – Это вам всем спасибо, ведь я наконец обрела себя. Мне этого не хватало всю жизнь. И хранит Бог всех нас». Ну, и все, – переводчица вернула листок, – а вы что, знаете эту Наташу?
   – Да, но я считал ее погибшей.
   – Теперь вы поедете к ней, да? – в голосе переводчицы звучала откровенная зависть, но Женя покачал головой.
   – Нет. Вам этого не понять… Сколько с меня?
   – Ой, да что вы! Это ж так…
   – Ну, все равно, – положив на подоконник пятьдесят тысяч, Женя, совершенно потерянный вышел на улицу, сел в машину и вдруг заплакал – заплакал по-настоящему, всхлипывая и судорожно глотая слезы; заплакал от бессилия и обиды.
   – Была б со мной Оксанка… – прошептал он, – вы б все у меня стояли по стойке «смирно»… Разбегаетесь, суки?.. Цвет вы нашли?.. Ладно, Наташка, ты успела улизнуть, но больше никто! Здесь все принадлежит нам, и мы непобедимы, потому что если мы проиграем, рухнет мир…
   Женя вытер слезы и втопил газ; ему даже показалось, что вернулась вся его сила, мобилизовавшись в едином порыве.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   На улице шел дождь. Крупные капли барабанили в пластиковую крышу, по огромным окнам стекали вниз, и весь мир казался размытым и неопределенным.
   …А, может, просто надо бросить пить? – Леша смотрел на желтый листок, медленно сползавший по стеклу вместе со струями воды. Еще он видел крыло своего джипа, мокрое и блестящее – в него тоже бились капли и разлетались мелкими брызгами. А листок сползал все ниже и ниже …как я, – Леша усмехнулся, – какой образ! Наверное, во мне все же умер поэт…
   Вздохнув, он оторвал взгляд от окна. В баре было сухо и уютно, но пусто. Аккуратные столики, на красных скатертях пустые пепельницы и замершие в вазочках искусственные цветы; полутемная стойка, над которой выстроились разноцветные ряды бутылок, и тишина. Даже Юля, сидевшая за стойкой, становилась ее частью – она, не мигая, смотрела в одну точку, находившуюся между колонкой и рядами чистых стаканов. Казалось, жизнь не просто замерла, а прекратилась вовсе, и ничто уже не сможет разбудить ее, вдохнув надежду; а еще б лучше, радость.
   Леша неуверенно потянулся к стоявшему перед ним стакану и сделав глоток, закурил. Он уже перестал чувствовать вкус водки, которая просто вливалась в него, как некий эликсир, поддерживая сознание в одном и том же феерическом состоянии, создавая определенный тонус организма – он чувствовал, что если не выпьет, то начнут трястись руки, а сердце будет биться редко-редко, зависая под самым горлом.
   Он снова повернулся к окну – листка на стекле уже не было. …Вот и все… – эта сакраментальная фраза вызвала мутный поток впечатлений, словно прорвало невидимую плотину, и все сознательно или бессознательно копившееся внутри, стало выплескиваться наружу; но не как воспоминания о фактах и событиях, а как настроение той жизни и этой. Он впервые почувствовал себя стариком, к которому уже никогда не вернется радостное ощущение силы, и того, что этот мир принадлежит только тебе, а, значит, самое главное, самое лучшее еще впереди. Перед глазами замелькали поезда, города, лица, и все казалось свежим и незапятнанным.
   …Все казалось… так казалось или все-таки было?.. Было, но прошло… Он залпом допил водку и сам того не желая, наткнулся на Юлин взгляд, наблюдавший за ним, то ли с жалостью, то ли с презрением.
   – Иди сюда, – Леша поманил пальцем.
   Девушка вышла из-за стойки, такая дежурно хорошенькая, и остановилась возле столика, готовая принять заказ.
   – Сядь, пожалуйста, – Леша отодвинул стул. Да, он продолжал работать с «точками» и поставщиками спирта, с кем-то встречался, подписывал какие-то контракты, но делал это, скорее, механически, стараясь побыстрее исчезнуть из активной, но чуждой ему жизни; Юля осталась единственным человеком, с которым ему почему-то хотелось общаться.
   – Юленька, – он взял ее руку и ласково гладил, перебирая тонкие пальцы, – мне плохо… как тебе объяснить? Оказывается, все в этой жизни бессмысленно и скучно. Со мной происходит что-то ужасное…
   – Ты спиваешься, – Юля вздохнула, – сам не замечаешь?
   – Так это не причина, а следствие! – усмехнулся Леша, – я просто потерялся. Раньше, давным-давно, я знал, кто я и зачем. Пусть я был маленьким винтиком, так и задачи у меня были маленькие… но мои! Это были мои прессы, мои люди; по крайней мере, я знал, зачем что-то делаю. А теперь я ничего не знаю… а я не могу жить, не зная, для чего живу – так я устроен. Я пытался сам вклиниться в новую систему – не получилось; я дошел до того, что нам с женой было нечего есть! Я не умею зарабатывать при капитализме; тогда появился старый друг, Юрка – Юрий Валентинович и предложил эту работу. Я пытался найти себя в ней, но оказалось, что я – лишь тупой исполнитель за баснословную зарплату, понимаешь? Теперь у меня есть все, но не стало моей жизни; правда, потом появилась ты…
   – Ты не рад этому?
   – Я уже не знаю, чему я рад, а чему, нет. Мы с женой прожили счастливые годы, потом тяжелые, а потом все сломалось – разом и вдруг… самое смешное, мне кажется, сломалось у обоих одновременно. Нет, я рад, конечно, – Леша прижал Юлину ладонь к своему лицу, – честно, рад! Кроме тебя, у меня никого не осталось, но дело не в этом – я пытаюсь понять, что с нами происходит – не только конкретно с нами, а с нами со всеми. Такой я гнусный – я все всегда пытаюсь понять…
   – Ты славный, – Юля нежно погладила его по щеке, – я люблю тебя, – рука ее замерла, сжав Лешин подбородок, – только не пей, пожалуйста. Я не могу тебя потерять… понимаешь, не могу! Я поставила на это больше, чем ты даже можешь представить; только скажи, чего ты хочешь, и я все сделаю…
   – В том-то и дело, что я не знаю, чего хочу, – Леша вздохнул, – когда был молодым, я хотел переделать мир, но Горбачев опередил меня и даже не посоветовался. И что мне теперь делать, если из того, чего хотят обычные люди, у меня все есть, а мир нельзя переделывать так часто; проклятая инерция человеческого мышления – все думают, а вдруг еще рано; вдруг мы еще дождемся лучшего, и никто не хочет понять, что ничегошеньки уже не будет…
   Звякнул колокольчик, и дверь открылась, впуская совсем юную парочку – с них текла вода, а они смеялись. В одной руке парень держал зонтик; другой робко, словно тайком, пожимал руку девушки, а она продолжала хохотать, запрокинув голову, и все ее тело готово было втиснуться в эту ласковую руку. Такими они были молодыми и счастливыми, что Леше стало больно – не грустно, а, именно, больно; он физически ощущал эту боль. …Я тоже думал, что всегда буду таким; что впереди маячит светлое будущее – пусть не всего человечества, но хотя бы мое… – он вздохнул и отвел взгляд, а Юля вернулась за стойку, строгая и серьезная.
   …Я ж так хотел осчастливить мир… – Леше нестерпимо захотелось вернуть прошлое – не для того, чтоб что-то поменять, а чтоб прожить все заново, но тут он вспомнил, что на сегодня у него осталась еще одна важная встреча, и встал.
   – Я за тобой заеду, а то на улице дождь.
   Юля молча улыбнулась, махнула ему рукой. Леша прошел мимо смешливой парочки, изучавшей скромный листочек меню. … И что вы, глупые, хотите там найти? Ребята, два по сто и в койку!.. – на крыльце он остановился, глядя на холодные струи, лившие с козырька; колокольчик прощально звякнул.
   …К черту лирику!.. Юркнув в сухую уютную машину, Леша откинулся на сиденье и закурил, но «лирика» не отпускала. Дворники методично смахивали воду с лобового стекла, и получалось, как в жизни: на секунду все, вроде, становится ясно – видишь перед собой город, людей, серое небо, серый асфальт в серых лужах, а потом все скрывается в мелких разлетающихся брызгах, и уже ничего не понятно, и ты один в пустом замкнутом пространстве; но снова взмах дворников, и снова на мгновенье все снова обретает смысл, а потом опять тупые холодные капли превращаются в потоки, смывающие все.
   …Как дождь похож на нашу жизнь… Леша повернул ключ, джип вздрогнул и медленно пополз назад, чтоб объехать приткнувшийся впереди «Форд». Леша привык ездить пьяным; да и ГАИшники привыкли, ведь теперь он знал их не хуже Юрки; оглянулся, но в заднее стекло различил лишь мутное пятно.
//-- * * * --//
   Леша встретился с нужными людьми, успешно, но без всякой гордости за свои успехи решил текущие проблемы и теперь просто ехал под продолжавшим лить дождем; куда? Зачем?.. Не возникало никаких конкретных мыслей, а так, ленивое перетирание дневных впечатлений; оставалось, правда, одно четкое желание – добавить грамм сто пятьдесят. Он даже свернул к Юлиному павильону, но решил, что вечером, да в такую погоду, там наверняка полно клиентов, и не стоит мешать работать, а то его любимая точка скоро станет худшей из всех.
   У края тротуара стояла промокшая девушка с длинными волосами, темными змейками вившимися по лицу. Она тщетно пыталась укрыться от дождя, держа над головой книжку, и выглядело это жутко нелепо; свободной рукой она призывно махала всем машинам подряд, но Леша, как и другие, проехал мимо; проехал совсем близко, окатив ее ноги грязной волной. …А тем, кто стоит на обочине, всегда достается, – подумал он без малейшей жалости, – только, вот, в итоге мы все почему-то оказываемся на обочине – всем нужны деньги, машины, квартиры, а остальное умирает вместе с иллюзией о прекрасном и удивительном мире; о том, что мы что-нибудь значим. Оказывается, все, что происходит до момента великого осознания величия материальных ценностей, суть, пустое и никому ненужное…
   Леша вспомнил, как когда-то сочинял глупые стихи, и восторженно думал, что он какой-то особенный. Ему стало даже не смешно, а стыдно; захотелось уничтожить последние свидетельства своего бессмысленного прошлого, вроде, с их помощью кто-то мог уличить его в измене истинным идеалам.
   С другой стороны, он прекрасно понимал, что никто ни в чем не собирается его уличать – он просто никому не интересен, а обвинение сидит в нем самом; он сам хотел откреститься от несбыточных фантазий, как женщина, успешно выдержавшая диету, стыдливо прячет фотографии, где запечатлена толстой и безобразной.
   До закрытия «У Юлии» оставалась еще три часа, и, чтоб чем-то занять себя, Леша решил уничтожить последнюю «улику» – свою старую тетрадь со стихами; правда, при этом он мог встретиться с женой …так, может, стихи – это предлог?.. – но отвечая внутреннему голосу, Леша покачал головой, – нет, я просто возьму и уйду. Вообще, зачем создавать себе сложности, согласовывая с кем-то свою жизнь, попадая в зависимость от чужих желаний? Что это дает хорошего?.. И та Юля… просто мужчине и женщине положено объясняться красивыми словами – вот, мы и объясняемся. А всяких Юль тысячи, только лень искать… да и смысл, менять шило на мыло?..
   Через полчаса Леша остановился у своего бывшего подъезда. …Ничто здесь не изменилось… – он увидел те же бежевые «Жигули» и белую «Ауди», мокшие у подъезда, ту же табличка с просьбой экономить воду и скамейку у входа. Ему уже ничего не хотелось от этого места, но с ним был связан такой значительный отрезок жизни, что невольно делалось грустно – наверное, люди тоже привязаны к месту, как кошки…
   Приткнув машину у самой двери, перегородив тем самым дорогу, Леша быстро заскочил в темный подъезд; остановился у лифта. Он знал, что в кабине наклеены три вкладыша от жвачек и выцарапано «Вика – блядь», а чуть ниже – «Сам ты член».
   Кабина опустилась – все картинки и надписи оказались на месте. …Время замерло в своем постоянстве. Ничто здесь не происходит, ничто не меняется, а, значит, при желании я могу навещать все это, будто ничего и не произошло – будто я просто долго был в командировке… – от такой неожиданной мысли стало легко и спокойно.
   Леша осмотрел дверь, которую сам обивал дерматином (тогда железные двери имелись лишь в банковских хранилищах), и заметил новый замок. …Олька-то, не такая уж дура, – он усмехнулся, – решила приватизировать мое имущество. Ладно, это мы еще обсудим… Нажал кнопку звонка, но внутри было тихо; посмотрел на часы. …Небось, дежурит. Значит, придет где-то через час, не раньше… Атмосфера дома, словно притягивала его, и совершенно не хотелось уходить, тем более, дождь усилился. Но и сидеть на лестнице было глупо и скучно. Леша повернулся к двери напротив, откуда слышался гул пылесоса и усмехнулся. …Маринка, как всегда, в трудах…
   Едва он позвонил, пылесос стих и послышался голос:
   – Юль, посмотри, кто там.
   Дверь открылась. На пороге стояла девочка-подросток с короткой стрижкой и крошечным колечком в ухе.
   – Привет, – Леша улыбнулся, – ты, значит, Юля?
   – Да… – девочка удивленно подняла брови.
   – А я – Леша, сосед ваш. Помнишь?
   – Ой, дядя Леш, я вас не узнала, – она тоже заулыбалась, – мам, это дядя Леша из сто восемнадцатой!
   – С ума сойти!.. – Марина выглянула из комнаты – в руках она держала мокрую тряпку.
   – Зайти можно?
   – Конечно! Проходи на кухню; я сейчас.
   Пройдя, Леша осмотрелся. За лето здесь тоже ничего не изменилось, только, вроде, добавилась микроволновка… или в прошлый раз он не обратил на нее внимания?.. Подошел к окну, вглядываясь в промозглую темноту с расплывчатыми пятнами фонарей и достал сигареты.
   – Курить можно?
   – Не кричи, я уже здесь, – Марина появилась в дверях, – кури, конечно. Юль, будь другом – там осталось только шкафы протереть и палас пропылесосить.
   – Ладно, мам, – девочка ушла, снова загудел пылесос.
   – В такую погоду все равно покупателей нет – решила, вот, хозяйством заняться. Юлька-то, видел, как вытянулась; модная девица стала – пирсинг себе забабахала…
   – Учится как? – спросил Леша, чтоб поддержать тему.
   – Нормально. Я ее в английскую школу перевела – мама тупая, так хоть ребенок образование получит, пока деньги есть, – она улыбнулась, – а тебя что-то не видно.
   – Так я не живу здесь – мы ж с Ольгой расстались.
   – Да ты что! – достав сигареты, Марина присела напротив, – вы ж нормально жили.
   – Марин, оставим это, – Леша махнул рукой, – выпить есть?
   – Ой, конечно! – она быстро встала, – слушай, ты ж, наверное, голодный? Суп будешь?
   – Суп не буду; если только занюхать…
   – Зачем занюхать? У меня перец фаршированный есть, салат… так что у вас случилось? – Марина вернулась к понятной женской теме.
   – Да ничего не случилось – разошлись и все. Ты наливай.
   – Дай хоть колбасы отрежу, – вместе с бутылкой, она достала почти полпалки, – представь, основная Юлькина пища.
   – А моя пища – вот, – Леша поднял зажженную сигарету, – «курятина», говорят – еда диетическая.
   – Леш, – Марина внимательно наблюдала, как он открыл водку, налил большой коктейльный стакан, – может, не надо? Ты, похоже, уже принял сегодня; поешь лучше горячего.
   – Не хочу я есть, – он выпил, даже не поморщившись и хотел затянуться, но Марина успела сунуть ему в рот колбасу, и пока Леша жевал, сказала со вздохом:
   – И все-таки, что-то у тебя случилось.
   – Ничего, – Леша вернулся к сигарете, – хотя… я устал. Понимаешь, у меня все есть, и больше я ничего не хочу от жизни.
   – Так не бывает. Тем более, у тебя. Я не верю.
   – И я не верил, но это так.
   – Это из-за жены такое настроение, да? Она тебя бросила?
   – Да нет же! Я ж говорю, мы так решили – оба, – Леша вновь потянулся за бутылкой.
   – Леш, думаешь, это что-то изменит?
   – А мне не надо ничего менять. Лучше возьми рюмку, а то, правда, хлебаю один, как алкаш.
   – Только мне чуть-чуть, – Марина достала стопку.
   – Как скажешь, – Леша налил половинку, – за тебя! Чтоб все у тебя было хорошо.
   – У меня-то и так неплохо, – Марина постучала по столу, – тьфу-тьфу-тьфу. Значит, если не она тебя, получается, ты ее бросил? У тебя есть кто-то?
   – Может, есть, а, может, и нет – сам не пойму, – Леша выпил, чокнувшись с Марининой стопкой, так и оставшейся на столе, – она, вроде, славная… знаешь, когда-то я любил, прям, всех, а теперь, вот, ни хрена не получается.
   – Цену набиваешь или хочешь, чтоб тебя пожалели?
   – Свою цену я знаю, – Леша вытащил пухлый бумажник, – вот она. А жалеть не надо, потому что никто меня не обижал.
   Пока Леша пил, Марина достала остатки салата.
   – Поешь, а то свалишься.
   – Не свалюсь – не надейся, – Лешино лицо расплылось в бессмысленной улыбке, – думаешь, я чего сижу? Мне надо кое-что забрать. Когда Ольга с работы приходит?
   – А, по-моему, она не работает, – Марина зачерпнула салат и поднесла к Лешиному рту, – ешь. Я ее, то днем вижу, то утром, но последние два дня у нее, вообще, тишина. Может, она тоже живет в другом месте?
   – Тогда я сломаю дверь, – Леша подпер рукой потяжелевшую голову, – спасибо, Марин. Пошел ломать.
   – Перестань ты глупостями заниматься! – Марина удержала его руку, – лучше ложись, отдохни – ты ж еле стоишь.
   – Да?.. – Леша чувствовал, что глаза закрываются сами собой, и кивнул, – ладно.
   Марина помогла ему встать и отвела в комнату, где работал телевизор, озаряя тесное пространство яркими бликами, и в кресле сидела Юлька. Леша рухнул на диван, поджал ноги и закрыл глаза; темнота закачалась и из нее выныривали, то Оля, то Марина, то Юля; потом все они слились в одно, совершенно безразличное для него лицо…
   Очнулся Леша, потому что по глазам ударил свет и кто-то тихонько тряс его за плечо. С трудом разлепив веки, он увидел сидевшую рядом Марину.
   – Леш, извини, но нам пора спать. Ты как себя чувствуешь?
   – Нормально, – Леша огляделся, соображая, где находится, – сколько времени?
   – Без четверти час. Ольга не приходила – мне всегда слышно, если открывается дверь.
   – Ну и черт с ней… – Леша помотал головой – хмель еще не выветрился, и ее будто сдавливал обруч; потер пальцами виски, – я поеду. Спасибо.
   – Ты на машине?! – ужаснулась Марина.
   – А меня ГАИ не трогает, – он неуверенно встал, – налей на посошок, и тогда все!
   – Не налью. Тем более, ты на машине.
   – Думаешь, сам не найду?.. – Леша криво усмехнулся; увидел, как смотрит на него стоявшая в дверях девочка, – что, Юль, плохой дядя, да?
   – Дядя хороший, только пьяный….
   – Главное, хороший! – Леша направился к выходу, – Марин! – у двери он остановился, – ну, налей сотку! Ведь если я где-нибудь тормознусь, то этим не ограничусь.
   Вздохнув, Марина вынесла рюмку и бутерброд.
   – Зря ты, Леш. Ну что, жизнь у тебя остановилась, что ли?
   – Остановилась, – он резко опрокинул в рот водку, а поскольку вкуса не чувствовал, то и закусывать не стал. Неуклюже поцеловав Марине руку, вышел и даже не глянув на свою дверь, шагнул к лифту.
   Дождь кончился, и свежий ночной воздух сам влезал не только в легкие, но и прочищал мозги.
   …Блин, а Юлька-то ждала… – Леша залез в машину; открыл все окна, – ну, что ж теперь делать? Время не вернешь – ни час, ни год, ни жизнь… главное доехать, а там разберемся…
   Ощущение скорости всегда действовало на него отрезвляюще, и постепенно голова прояснилась. …Она ж даже без зонтика… и как она добиралась под дождем?.. – но это были не угрызения совести – проблема интересовала Лешу, скорее, технически – как, вот, она добиралась и сильно ли намокла.
   Поскольку в окне горел свет, он не стал, как пьяный муж из анекдотов, тыкать ключом в замочную скважину, а сразу позвонил. Юля открыла молча, и впустив его, удалилась в комнату. Войдя следом, Леша плюхнулся в кресло.
   – Юль, ну, так получилось…
   – Я понимаю, – она присела напротив, – я ж не возмущаюсь, не скандалю… вообще, Леш, мне надо кое-что рассказать тебе.
   – Тебе рассказать мне?..
   – Да, мне рассказать тебе. А потом решим, как жить дальше; если захочешь, конечно…
   Леша не был даже заинтригован – ну, что она могла рассказать? Что из чисто женской обиды переспала с кем-то – так, судя по Наташкиным рассказам, в этом нет ничего удивительного, да и не давали они друг другу клятв верности. Зато его вполне устраивало, что не надо оправдываться, а можно просто слушать, и потом еще и вынести некий вердикт, который, конечно, будет оправдательным.
   – Ну, давай, – он устроился поудобнее.
   Юля достала сигарету, несколько раз неудачно чиркнула зажигалкой – чувствовалось, что она волнуется, а Леша с удовольствием разглядывал ее фигурку в коротком халатике, который еще и задрался, обнажив ноги; захотелось обнять ее, такую хорошенькую и доступную, сказать что-то, типа, давай считать, что ничего не было… но он не успел.
   – Леш, – Юля уставилась в темное окно – видимо, равнодушная пустота помогала сосредоточиться, – ты достаточно трезв, чтоб воспринимать информацию серьезно? Мне б не хотелось повторять все еще раз.
   – Конечно, – Леша удивленно поднял брови, так как начало явно не соответствовало признанию в измене.
   – Это хорошо, – Юля кивнула, – наверное, я давно должна была все тебе рассказать, но боялась; а теперь вижу, что теряю тебя – расскажу или не расскажу… короче… – она все-таки прикурила, но затянувшись пару раз, нервно затушила сигарету.
   Теперь она смотрела Леше в глаза, и у него сразу выпали «из кадра» голые ноги, тонкие руки с яркими ногтями, не обремененная лифчиком маленькая грудь под халатом – он устремился неизвестно в какую даль, и вдруг решил, что совершенно неважно, любит ли он ее так, как понимал это в отношении других женщин; она ему просто необходима, и без нее он пропадет, растворится в пустоте.
   – Леш, я влюбилась в тебя, когда ты пришел первый раз с Юрием Валентиновичем – весь обросший… но у тебя глаза были добрые; такой взрослый, большой, сильный, и с добрыми глазами. Я не верю в любовь с первого взгляда, но, видимо, так совпало – усталость от всего… вернее, от ничего – у меня в жизни не было ничего, и тут появился ты – вроде, начальник, но совсем не строгий, а заботливый. Сначала я поняла, что хочу быть именно с таким человеком, а потом подумала – зачем мне копия, если есть оригинал. Я в то время еще пару раз подрабатывала у Наташки – так вот, трахаюсь с каким-нибудь уродом, а представляю, что с тобой… тебе неприятно? Прости, но надо же с чего-то начать, чтоб дойти до главного!
   – Нет-нет, продолжай!.. – скорее, это была дань вежливости, но Юле хватило и ее.
   – Я не знала, что мне делать – веришь, хотела даже отдаться тебе прямо на барной стойке; и запросто б сделала это! Но боялась – ты был не такой, как все у кого я работала; вдруг, думаю, ты не поймешь и уволишь меня, на фиг? А у меня была бабка… сейчас уж и не соберу – двоюродная или даже троюродная. Я жила у нее – когда меня выгнали из дома…
   – А за что тебя выгнали?
   – Не важно. Я тогда в девятом классе училась; прикинь, и куда мне было идти – не на улице ж жить? Потом я стала зарабатывать, квартиру сняла… короче, суть в том, что бабка умела гадать, снимать и наводить порчу… это правда! Не веришь? – Юля выдержала паузу, но Леша лишь молча пожал плечами, – ладно, не хочешь – не верь. Так вот, после того, как ты первый раз, с Наташкиной подачи (я ж не дура – я все понимаю), остался у меня ночевать, я пошла к ней и попросила приворожить тебя – я уже не хотела с тобой расставаться. Это я заставила тебя быть со мной! Я разрушила твою семью!.. Вернее, – Юля усмехнулась, – не я, а три твоих волоска, сожженная свечка и какое-то бабкино бормотание. Она предупреждала, что долгого счастья такие штуки не приносит, но я не поверила – думала, если ты будешь со мной, я смогу создать, пусть не счастье, но, по крайней мере, нам будет хорошо. Леш, разве я не старалась?
   – Старалась.
   – Старалась. Но я не нужна тебе… если только тело, на время; и то, что ты бухаешь – это твой выход из положения, и я тебя понимаю. Но я-то тебя люблю!.. Вроде, бабка приворожила не тебя, а меня…
   В Леше проснулось… нет, не любовь; любовь не имеет свойства просыпаться – она стремительно врывается откуда-то, расцвечивая салютами черное небо одиночества; в нем проснулась крохотная толика глупого наладчика, собиравшегося переделать мир, но теперь-то он смотрел на все по-другому – с высоты своих новых знаний. Поэтому ничего не стал говорить, а лишь усмехнувшись, достал сигарету.
   – Вся беда в том, – продолжала Юля, – что ты не относишься ко мне никак. Вполне допускаю, что тебе хорошо, когда я рядом, но тебе не плохо, когда меня нет! Понимаешь, о чем я говорю? – но Леша молчал, – я очень жалею о том, что натворила – увела тебя от жены, разрушила хорошую семью…
   – Она разрушилась сама, и ты здесь не при чем! У меня была возможность вернуться…
   – Нет у тебя ни возможностей, ни даже желаний! Все сделано – ты мой!.. Знаешь, когда сегодня ты не приехал, я решила отпустить тебя – не хочу так, как у нас получилось; поймала тачку и поехала к бабке снимать заговор… лазила там в темноте, по колено в грязи, а бабка, оказывается, умерла – ведьмы тоже не вечные. Теперь я не знаю, что делать – я люблю тебя и не хочу мучить, но я боюсь, что ты сопьешься… я, правда, очень люблю тебя… – уронив лицо в ладони, она заплакала.
   – Юль, – Леша вздохнул, – все, что ты рассказала – полный бред. Я не знаю способностей твоей бабки, но дело не в ней!..
   Юля, похоже, его не слушала, потому что вытерев слезы, сказала:
   – Я не знаю, к кому обратиться; бабка говорила, что газетные маги и чародеи – сплошь шарлатаны. Но мы должны избавиться от этого, даже если потом придется расстаться!..
   – Нет никакого этого! – Леша встал и попытался поднять Юлину голову, чтоб заглянуть в глаза, но она спрятала лицо, – Юль, меня настолько вышиб период нищеты… короче, заработав кучу бабок, я решил, что, вроде, все у меня теперь есть… это я сам дурак!.. – нужен был какой-то серьезный козырь, и Леша предложил, – нам надо просто начать все сначала.
   – Ты опять не понимаешь, – Юля сокрушенно вздохнула, – мы должны избавиться от этого, иначе никогда не сможем ничего начать. Ты привязан ко мне помимо твоей воли – ты можешь не осознавать это головой, но оно есть, поэтому тебе тяжело со мной, когда ты трезвый…
   – Глупости!
   – Не глупости. Ты не обращал внимания, что раньше выпивал, как все, а с тех пор, переехал ко мне, ты пьешь? Это потому, что ты «на привязи». Ты – это не ты; вернее, ты, но не такой, какой есть на самом деле… Если ты простишь меня за то, что я сделала, то, возможно, когда-нибудь все у нас и будет хорошо, но сначала мы должны избавиться от этого. Поверь мне, пожалуйста… – Юля отстранилась, пытаясь найти ответ в глазах, но не нашла, – Леш, о чем ты думаешь?
   – Понимаешь, алкоголь – это штука, которая позволяет прыгать через проблемы, не решая их; потом они, конечно, обрушатся огромным комом и раздавят тебя, но какое-то время… я к тому это, что можно дать кучу объяснений происходящему, простых и логичных, без всякой мистики…
   – Не веришь… – Юля понуро опустила голову, – но скажи, зачем мне возводить на себя эту чернуху? Что я выигрываю?
   – Ничего.
   – Правильно! Я даже боялась, что ты гораздо хуже воспримешь мою историю, и все-таки рассказала… вот, зачем, если ничего такого нет?..
   – Может, что-то и есть… но только не так прямолинейно, как ты подаешь… – Леша замолчал, а Юля растерянно хлопала глазами, с надеждой ожидая продолжения, – я сейчас вспомнил… прости, тебе не очень неприятно, если я буду говорить о жене?
   – Говори-говори, – Юля улыбнулась, – мне приятно, что ты просто со мной говоришь о чем-то, кроме работы, а то мы только трахаемся, едим и спим.
   – Ну, ты что?!.. – воскликнул Леша и замолчал, потому что вспомнил – нечто похожее уже было – где-то когда-то, очень давно, но не смог определить, где и когда. Одно он знал точно – тогда он все делал неправильно; сейчас он должен поступить правильно, но как?..
   – Ты начал про жену, – напомнила Юля.
   – Да, про жену… она изменилась в одночасье, причем, по времени это не совпадает с твоим походом к бабке. Однажды, когда я уже жил с тобой, но иногда еще появлялся дома… извини за правду – мы договорились все-таки остаться вместе. Потом она не ночевала дома, а утром стала нести ахинею, что мы не принадлежим себе, а исполняем чью-то волю… в общем, все похоже, только она не использовала слов «ведьма», «приворот»…
   – Ну и… – Юля не улыбалась, хотя победа казалась близка.
   – Ну и… но тогда мы, действительно, букашки без собственных целей, возможностей, желаний! Тогда нам только и остается трахаться, есть и спать!
   – Я тоже спрашивала бабку об этом, – Юля все-таки улыбнулась, – она ответила, что у каждого человека есть аура, которая, защищает его энергетическую систему…
   – Грамотная бабка! Терминами, однако, пользуется…
   – А она литературу читала; помню, я сижу уроки делаю, а свои книги читает – так вечера и проводили. Вообще, она говорила, дар ей по наследству достался – у них все колдуны были, не помню уж с какого колена. Но по нашей ветви это не пошло, слава богу. А книги она читала не для теории, а искала приемника – кому дар передать; без этого колдуны умирают в страшных муках.
   – А тебе чего ж, не захотела?
   – Я не хотела – я ей сразу сказала. Хотя она б могла сделать это и помимо моей воли, но я еще и не подошла по каким-то параметрам. Кстати, передавать дар надо по-хитрому – либо при жизни, но тогда ты сам сразу умрешь, либо в течение сорока дней после смерти, то есть еще сорок дней человек, вроде, болтается здесь… ой, а сколько к ней народа ходило!.. – Юля закурила, – тебе интересно?
   – Интересно, – Леша чувствовал, что голова его раскалывается; то ли разленившееся сознание отвыкло от столь глобальных проблем, то ли его мучило банальное похмелье, – так, про ауру, – он тоже достал сигареты.
   – Да, про ауру… По жизни человеку хватает своей энергии, и тогда он такой… короче, такой, какой есть, а если ауру пробить, то в него можно закачивать черти что – такой человек становится управляем; это и есть сглаз или приворот… хотя, может, я чего и не так поняла – я ж еще маленькая была.
   – А дырку в ауре можно заделать?
   – Не знаю, – Юля открыла окно; высунулась наружу, вдыхая прохладный воздух, и Леша, подойдя, встал рядом.
   Город спал; лишь в отсветах фонарей, блестел влажный асфальт, да редкие окна на черных громадах домов обозначили проходы в светлый завтрашний мир. Юля вынула из Лешиных пальцев сигарету и бросила вниз; она летела, кувыркаясь маленькой желтой звездочкой, пока зацепившись за что-то, не рассыпалась на десяток искр.
   – Пойдем спать. Поздно уже.
   – Поздно, – Леша посмотрел на часы, – вернее, рано. У меня утром встреча с Юркой; желательно б, не проспать.
   – Больше всего я рада, что ты не ненавидишь меня… – Юля прижалась к нему и неожиданно засмеялась, – от тебя, ужас, как водкой разит! Но я все равно тебя люблю. Пойду, приму душ, а ты потом закрой окно.

   Когда Леша тоже вернулся из ванной, Юля уже спала. Обычно она всегда его дожидалась, но сегодня, облегчив душу, просто вырубилась. Леша смотрел на ее умиротворенный лик и думал – способен ли он искренне полюбить это единственное существо, еще способное любить его? Но голова отказывалась заниматься непосильной работой – под прохладными водяными струями она, вроде, пришла в норму, но сейчас ее вновь, как винную бочку, стиснул обруч; к тому же появилась слабость, на лбу выступил холодный пот и вернулась предательская мысль: …Сейчас бы грамм сто пятьдесят и я б уснул, как младенец… Вместо того, чтоб лечь, он уселся в кресло, слушая, как бьется сердце, пропуская сразу по нескольку ударов; каждый раз сознание замирало в страхе, что «мотор» остановится и не запуститься больше. Тело сделалось липким, и Леша знал, что это не от жары, а внутреннее – организм пытался бороться.
   …Может, все-таки рюмочку?.. Все встанет на свои места… Мысль сделалась главенствующей, вытеснив и Юлю с их неопределенными отношениями, и Юрку, перед которым завтра надо отчитываться о проделанной работе, и, вообще, жизнь!.. Нет, еще сознание подспудно контролировало сердце, со страхом отмечая несостоявшиеся удары.
   …Так ведь и сдохну… – Леша вышел на кухню и налил рюмку – не фужер и не стакан, но голову отпустило в тот же миг, – а теперь спать, и побыстрее!.. И ни о чем не думать!..
   Аккуратно подвинув Юлю к стенке, он лег и закрыл глаза – все вокруг закачалось, и опустилась тьма; без искорок, без цветных кругов, только физически ощущалось это качание. Леша будто двигался в густой, липнущей к телу темноте; открыл глаза, и движение прекратилось, хотя окружала его та же тьма. Снова закрыл – и во сне, и наяву он, словно пребывал в одном и том же мире, заполненном плотной черной обволакивающей массой.
   …Завтра будет лучше… Леша глубоко вздохнул, – а пока надо спать… Только спать!.. Тем не менее, ему казалось, что он двигается по бесконечной дороге, спотыкаясь на ударах собственного сердца; двигается не к свету и не к какой-то цели, а чтоб чувствовать, что еще жив, еще существует.
   Вдруг странным образом обнаружилось, что он может видеть в темноте – оказывается, вокруг него вода, гладкая и густая, как масло, а он идет по узенькому висящему в воздухе мостку. Мостик покачивается, и вместе с ним качается все.
   Леша ушел недалеко от берега и видел, как совсем рядом в воду входили белые, похожие на человеческие, фигуры, но это были не люди, а полупрозрачные тени. Их ровные ряды заняли все видимое пространство; двигались они медленно и, в конце концов, исчезали, но над их головами не возникало привычных, расходящихся по воде кругов. На смену исчезнувшим возникали из тьмы новые и новые фигуры, и, казалось, вереница «утопленников» бесконечна.
   На другом берегу возвышалось мрачное строение, похожее на замок. Оно, как мираж, нависало над водой, не отражаясь в ней – то есть, по логике, его не существовало, но Леша-то видел стены, арки, колонны, и бледные тени методично шли именно к нему, устилая телами дно… если у них имелись физические тела, и если замок существовал, как физическая реальность…
   Леша открыл глаза; оказывается, наступило утро, но оно почти ничего не изменило – только сердце стало биться немного ровнее. Он знал, что надо выпить сто грамм, и жизненный тонус восстановится, вернется энергия; но, вот, встать не хватало сил.
   За окнами брезжил рассвет. Леша различал очертания мебели, силуэты деревьев за окном. …Значит, какое-то время я все-таки спал – это хорошо… только что ж за чертовщина мне снилась?.. Уже очнувшимся сознанием он вспомнил темную гладкую воду, узкий шатающийся мостик, мрачное здание на другом берегу. …Этот пейзаж ведь уже был; и был не во сне!..
   И тут он вспомнил: …Красноталье! Я ж шел по этому мостку, когда заблудился! Я, как идиот, бродил вокруг озера… был замок – не замок, но что-то было… были сполохи на небе и гром… собаки, похожие на волков… гостиница… баба Шура!.. Да-да, только она была там нормальной!..
   Леша попытался вспомнить их разговор, но память не возвращала подробности – только строгое старческое лицо; строгое, но не злое! …Я ж никогда не жаловался на память! – он испугался, – я же помнил все города, в которых был, помнил людей… Я что, пропил память? Да нет, не мог я ничего пропить!.. Может, Юлька права – может, меня, типа, зомбировали?.. Кстати, баба Шура тоже что-то такое говорила… и что делать?.. Это был настоящий панический ужас, накрывший ослабленное алкоголем сознание. Леша посмотрел на мирно спавшую Юлю и подумал, что тянет ее за собой – нет, не она его со своей дурацкой бабкой, а он ее в ту темную, холодную воду! …Мы должны туда ехать! Я должен все вспомнить!.. Это была первая светлая и четкая мысль за последние недели, причем, она не нуждалась ни в каких обоснованиях, объяснениях, причинно-следственных связях. Леша поднял голову и поцеловал теплые мягкие губы.
   – А?.. – открыв глаза, Юля улыбнулась, – пора вставать? Еще ж совсем рано… я не выспалась… – и хотя улыбка еще держалась на лице, взгляд стал серьезным, – Леш, что-то случилось?
   – Да, – он ласково погладил ее по голове, – мы сейчас едем решить все наши проблемы.
   – В такую рань?.. Слушай, а как же работа? Мне ж надо в бар, тебе – к Юрию Валентиновичу…
   – Да плевать на всех! Мы должны спасать себя, а не бар и не Юрия Валентиновича!
   – Что с тобой? У тебя жар? – Юля коснулась губами Лешиного лба, – да, есть немного… я сейчас найду лекарство…
   – Не надо лекарств! Вставай!
   Юля озадаченно вылезла из постели; прошла за халатом. Леша смотрел на нее и будто не видел – ни один мускул не напрягся; он думал только о том, что должен поскорее добраться до Красноталья, где его ждут ответы на все вопросы. Это он сам внушил себе, и теперь ничто другое его не интересовало.
   – Завтракать будешь? – Юля направилась на кухню.
   – Нет, – Леша выпил воды, – возьми что-нибудь. Захочешь – пожуешь в дороге. Туда далеко ехать.
   – Накраситься-то хоть можно или мы так спешим?
   – Некогда краситься. Умойся, возьми еду и поехали, – Леша сам не знал, к чему такая спешка. Они б могли выехать и через час, и через два, и даже завтра, но вокруг что-то рушилось; что-то невидимое, но очень ценное, и надо было успеть спасти его!
   – Хорошо, – Юля послушно выполнила все указания, и когда они уже сели в машину, спросила, – а куда мы едем?
   – Я не могу объяснить, но поверь мне, пожалуйста – это нужно нам обоим; я тебя очень прошу.
   – Я верю… – прошептала она, – я люблю тебя… прости меня… – она обхватила Лешу за шею; ее слезы были какими-то очень горячими, обжигающими кожу.
   …Как в «Снежной королеве»… – ни с того, ни с сего подумал Леша. Голова у него при этом не прошла, слабость не исчезла – лишь окрепла уверенность, что он еще способен противостоять миру, который переделали без него.
//-- * * * --//
   Подъезжая к дому, Женя увидел у ворот джип Юрки Бородина, а сам он стоял рядом и курил, задумчиво глядя совершенно в другую сторону; услышав близкий шум двигателя, Юра обернулся.
   Женя вышел и даже попытался улыбнуться, хотя Наташино чудесное воскресение не шло из головы, чем очень портило настроение. Но жизнь-то продолжалась!
   – Как дела? – он старался поддерживать обычный тон, но Юра мрачно усмехнулся.
   – Хреновые дела. Лешка со своей пассией пропали. Сегодня утром мы должны были встретиться. Я прождал его час и поехал «К Юлии»; бар закрыт и сегодня не открывался; дома тоже никого нет. Не знаю, что и думать – никогда такого не было. Позвонить бы мог, в конце концов, да?
   В первое мгновенье Женя почувствовал… хотя он никогда не попадал в зону землетрясения, но образ пришел очень четкий – это когда мгновенно теряешь точку опоры; когда все начинает двигаться – стены, потолок, пол, и не за что схватиться, не на что опереться, а вокруг падают шкафы, бьются со звоном люстры. Он даже увидел все это, но лишь на какие-то доли секунды – как тот самый первый, самый мощный толчок.
   Постепенно страх стал сменяться яростью, а эти два компонента, как известно, составляют гремучую смесь человеческих эмоций.
   – Ты ж говорил, что с ним все нормально; что он полностью надежный человек. Я и не следил за ним.
   – Так оно и есть – просто что-то случилось. Я боюсь, они в аварию попали – знаешь, как он носился в последнее время? Да еще поддатый…
   – Что-то все чаще стало случаться… – Женя произнес это так зловеще, что Юре стало не по себе. Он смотрел в его глаза и видел, как где-то за ними разверзлась бездна, – позвони через пару часиков – я найду, и его, и его шлюшку…
   – Я позвоню, – Юра поспешно сел в машину – ему хотелось быстрее убраться, пока бездна не накрыла и его самого, а она уже выползала наружу из неподвижных зрачков.
   Женя смотрел вслед удаляющемуся джипу и понимал, что никакая это не авария – просто разваливается все, даже то, в чем он был абсолютно уверен. Открыв ворота, он въехал во двор. Наташин дневник валялся на сиденье и Женя подумал: …Сначала Окси, потом Наташка, теперь Леха… первых двух не достать, но этот-то урод наверняка где-то здесь – у него даже нет загранпаспорта, а у его шалавы тем более; никуда они не денутся. И здесь уже нечего экономить силы – их надо наказать во что бы то ни стало… да что там наказать! Их надо убить, а Юрка найдет мне нового исполнителя – может, у меня энергии меньше, чем раньше, но деньги-то никуда не делись!..
   Женя вошел в дом. Оля, подсунув руку под щеку, мирно спала на диване – он уже забыл о ней, поэтому несколько минут пристально смотрел, примеряя визит к сложившейся ситуации: …Она ведь пришла не просто так, раз у нее монета из моего прошлого. Только что это – помощь или очередной удар?..И связано ли это с исчезновением Лешки?.. Но спокойное, ровно дышавшее лицо не давало подсказки, а тратить силы на ерунду было бы непростительной роскошью. …Потом разберемся, – решил он, – во сне она так же безопасна, как и бесполезна, а пока есть дела поважнее…
   Зайдя в кабинет, Женя опустился в кресло, закрыл глаза, и тут же перед ним возникло видение несущегося по трассе знакомого джипа. Читать мысли он не мог, но свободно окунулся в ауру, царившую в салоне, и это был страх, растерянность, желание бежать, но при том какая-то слепая уверенность.
   Женя не знал, от чего или от кого конкретно они бегут, но то, что его предали, было неоспоримо, и это рождало такую же неуправляемую ненависть, как совсем недавно, побег Оксаны. Дыхание стало учащаться, рот исказился от непосильного напряжения, на лбу выступил пот; потом отключалось зрение, слух – Женя уже не контролировал себя, превратившись в сгусток энергии, и родившаяся за мгновение до того идея, теперь реализовывалась помимо него.
//-- * * * --//
   Оля, словно по команде, открыла глаза. Окруженная тишиной, она, тем не менее, чувствовала, что в доме успело что-то произойти; и это «что-то» рождало неосознанное смятение.
   В холле не было окон, поэтому она не знала, сколько проспала, день сейчас или ночь – только мягкий матовый свет лился с потолка. Страх постепенно исчез, будто облако, растрепанное ветром, и Оля встала, осторожно заглянула в «святая святых» – в кабинет.
   Женя сидел в кресле, пребывая, то ли в трансе, то ли в тревожном сне; руки его подрагивали, а лицо в падавшем из окна свете, казалось мертвенно бледным. Оля присела напротив, достала сигарету и задумчиво мяла ее в пальцах, глядя на неподвижные Женины веки. Она ничего не понимала, но чувствовала, что находится на грани Великого Знания – оставалось лишь сделать шаг, чтоб все встало на свои места, но как его сделать и в какую сторону?..
   Оля прекрасно отдавала себе отчет в том, что всю жизнь являлась, ничего не значащим набором хромосом, и существовала совершенно незаметно, по искусственно созданным кем-то законам. Сначала она ходила в школу, где была неприметной «хорошисткой». Ее не ругали на родительских собраниях, но особо и не хвалили, потому что таких, как она, много. Так же она отучилась в институте, не прогуливая лекций, не куря, не выпивая в компании больше пары коктейлей, потому что пить, курить и пропускать лекции считалось неправильным, несоответствующим нормам поведения девушки.
   Был единственный всплеск, когда она, нарушив все каноны, сорвалась в Воронеж, но там все вернулось на круги своя – она опять попала в рамки, только на сей раз, законопослушной жены с неизменной стиркой, готовкой обедов, ежедневной работой в соответствии с графиком, и любовью по вечерам.
   Собственно, как таковой личности, Ольги Князевой, никогда не существовало – имелась крохотная песчинка, заполнявшая определенную пустоту в мировом пространстве. И вдруг эта «черная труба», приближавшая ее к невообразимой свободе и необъяснимому чувству превосходства! Ей нестерпимо захотелось навсегда порвать с прошлой жизнью и окунуться в новый мир – мир движения по «черной трубе»…
   Олины размышления оборвал телефонный звонок, и взглянув на спящего Женю, она взяла трубку.
   – Ольга? – спросил незнакомый женский голос, но, похоже, он и сам знал ответ, потому что продолжал совсем без паузы, – там ничего интересного уже не будет, так что приезжай, – голос назвал адрес и трубку положили – прозвучало это как приказ.
//-- * * * --//
   Реальность возвращалась медленно – сначала Женя распознал, отделившиеся от темноты аморфные фигурки, которые, то ли прыгали, то ли плавали, постоянно меняясь местами; потом сквозь дрогнувшие ресницы проник призрачный свет, и он с трудом открыл глаза. Стены качнулись пару раз и заняли свое привычное положение, только, вот, тело казалось неподъемно тяжелым и шевелиться никак не хотело; тем не менее, он встал и вышел в пустой холл. Откашлявшись, крикнул:
   – Эй! Где ты?.. – но гостья исчезла.
   …Ну, и черт с ней! Сама пришла – сама ушла… Женя опустился на диван, чувствуя слабость, еще худшую, чем утром. К тому же, он не знал результатов своей энергетической атаки, а вновь настроиться на Лешкину волну, сил не осталось, и почерпнуть их было негде. …Елена, где же ты, черт возьми! – он снова закрыл глаза, – помоги, слышишь! Что тебе стоит? А я воздам сторицей, только помоги мне сейчас!..
   Телефонный звонок выглядел очень символично, и Женя сумел доплестись до телефона, но это оказался всего лишь Юрка.
   – Ну что, узнал про Лешку? – спросил он.
   – Пока нет, – Женя действительно не знал – может, тот уже лежит в придорожном кювете, а может… – мотнул головой, пытаясь придти в себя, – Юр, ты где сейчас?
   – Почти рядом, а что?
   – Подъезжай. Поговорить надо, – он еще не придумал, что скажет – да, может, и ничего! Ему просто требовался простой человек, заряженный хоть какой-нибудь энергией.
   – Через пятнадцать минут буду.
   Атмосфера собственного дома показалась затхлой; Жене хотелось на воздух и посмотрев на часы, он направился к двери.
//-- * * * --//
   Прошло два часа с тех пор, как Леша выбрался на трассу. Утренняя дрожь в руках давно прошла, голова просветлела (правда, мысли не стали яснее), и еще, во рту остался неприятный привкус, хотя это ж все такие мелочи!
   Мимо проносились деревья, сливаясь в золотой коридор, но из-за грозового неба золото не выглядело радостным, а напоминало, скорее, могильные ограды. Серые домики возникали ниоткуда и также незаметно исчезали в кладбищенском покое, не оставляя в памяти даже названий деревень; и машины, двигавшиеся в обе стороны, заляпанные грязью, потерявшие былые яркие цвета, сливались с серым пейзажем, не нарушая общего уныния.
   Леша молча смотрел вперед, пытаясь разглядеть невидимый ориентир; Юля сидела рядом, откинув голову на мягкую подушку подголовника. От тишины, скорости и плавного покачивания глаза закрывались, но в последний момент она все-таки удерживала тяжелые веки, глядя на мир сквозь решетку дрожащих ресниц; потом резко открывала глаза, секунду видела не менявшийся однообразный ландшафт, и глаза снова начинали закрываться. Она устала бороться с этим состоянием и решила не противиться ему – какой смысл, если мысли все равно разбегались, не в состоянии определиться с происходящим.
   …Куда мы едем?.. А, главное, зачем?.. Хорошо, что он простил меня, но как он сможет избавить нас от этого?.. А, будь, что будет – главное, мы вместе… Расслабившись, Юля забылась, склонила голову, и веки ее тут же сомкнулись.
   Леша уже не думал, найдет ли бабу Шуру; сможет ли она помочь; в конце концов, жива ли она?.. Она ведь была хоть и бодрая, но очень старая. …Все неважно! Это просто бегство, – подумал Леша, только и сам не знал, от кого. От себя не убежишь. От Юли? Так она дремала рядом, и бежать от нее он не хотел; скорее, наоборот. От работы? Это тоже неправда – он не собирался возвращаться в нищенское, безрадостное существование; и, тем не менее, четко понимал, что бежит.
   На мгновение даже показалось, что ему все равно, куда ехать, а Красноталье – лишь повод, изолироваться от мира за тонированными стеклами, слышать ровный гул двигателя, чувствовать послушность руля и поэтому знать, что все хорошо. Так можно было нестись долго-долго, и неважно, что какая это будет страна и что люди будут находиться по ту сторону стекол. Лишь один вопрос, как проблесковый маячок, с определенной периодичностью вспыхивал в сознании: …Все равно гонка когда-нибудь закончится, и что дальше?..
   Искать ответ было бесполезно – он лежал за гранью понимания, и тогда Леша пытался отвлечься на встречные машины, на пролетавшие мимо деревни, старался представить живущих там людей и думал, а стоит ли перед ними вопрос «что дальше?» и как бы они отреагировали на Юлину историю? Может, все, действительно, бред, и для остального человечества не существует ни черных энергий, ни пробитых аур – они просто сеют, убирают урожай, водят скотину и отмечают прожитую жизнь тупо, по дням рождения?..
   Узкая, совершенно прямая дорога спускалась в долину. Дальше снова начинался подъем, и оттуда, по встречной полосе, полз редкий поток машин, напоминавших Леше букашек, спешивших по лесной тропинке, каждая по своим делам.
   Первой, поблескивая серебристой крышей, катилась в гордом одиночестве небольшая «Мазда». На изрядном расстоянии от нее двое «Жигулей» двигались, будто на жесткой сцепке, метрах в десяти друг от друга; какая-то непонятная иномарка все норовила обогнать их, но мешали встречные, и водитель дергался, то высовываясь влево, то снова прячась в правый ряд. Еще дальше, неуклюжим коробком, полз «КАМАЗ»; полз тяжело, отплевываясь черным дымом, и совершенно не интересовался мышиной возней легковушек. Обычно Леша перемещался по ночам и не мог наблюдать всей этой автомобильной жизни, а тут даже увлекся забавным зрелищем.
   Сверху вынырнул куцый, белый, похожий на зайца, «Форд», а за ним – хищный зеленый БМВ; «Форд» испуганно метнулся вправо, но «хищника», похоже не интересовала столь мелкая добыча, и он пронесся мимо.
   …Псих, – подумал Леша, – по такой дороге переть под двести – улетит ведь, на фиг… Но БМВ шел уверенно и ровно, вроде, не касаясь колесами скверного, избитого трещинами асфальта. Скоро он обогнал «КАМАЗ», лихо выскочив на встречную прямо перед стареньким «Москвичом». «Москвич» вильнул, зацепив мокрую обочину; его стало разворачивать, но, слава богу, на короткий миг трасса оказалась пустой. А БМВ уже догнал непонятную иномарку, со страха спрятавшуюся за «Жигули», и пронесся дальше, обогнав всех троих сразу.
   …Точняк, на кладбище спешит, дебил, – решил Леша. Перед ним самим давно мотался пустой «КАМАЗ» – он не обогнал его, увлекшись наблюдениями, а теперь его грязный зад, с летящими из-под колес кусками земли, стал вдруг раздражать. Леша мигнул поворотом, резко забирая влево, и в это время БМВ, без всякой причины, прибавил скорость.
   – Твою мать! – Леша видел подпиравшую сзади «Тойоту»; она висела «на хвосте» уже километров сорок.
   – Что случилось? – Юля открыла глаза.
   – Козел! Что он делает!..
   «КАМАЗ» шел под сотню, и Леша не успевал, ни обогнать его, ни убраться назад; Юля тоже поняла, что происходит.
   – Я не хочу! – крикнула она, вжимаясь в сиденье.
   Оставался лишь теоретический шанс, за доли секунды все-таки успеть спрятаться за «КАМАЗ», но у Леши появился кураж.
   – Свернешь ведь, сука, – прошипел он, давя газ до пола, – смертник, гребаный… ты ж хочешь жить, тварь…
   Но БМВ не сдался, и у Леши не оставалось даже призрачного шанса; боковым зрением он видел, как мигали фарами встречные «Жигули», как «КАМАЗ», рискуя перевернуться, ушел на обочину, освобождая ему дорогу, но это было уже ни к чему – Леша впился взглядом в хищно горевшие, желтые «глаза» противника. Юля закричала; рванулась, зачем-то пытаясь отстегнуть ремень, и не смогла; в ужасе зажмурилась… но удара не последовало – она чувствовала, что машина продолжает с ревом нестись вперед; боязливо открыла глаза, и увидела пустую трассу; оглянулась, но БМВ как сквозь землю провалился – лишь скатившаяся в кювет благородная фура сиротливо торчала на фоне мрачного неба.
   Леша вцепился в руль, побелевшими пальцами; рот его был приоткрыт, глаза расширились, волосы упали на лицо, но убрать их он не мог – это была живая маска «Безумие», на которую Юля смотрела с ужасом; впрочем, она и сама, полулежа в кресле, чувствовала будто тело уже не принадлежит ей…
   Лишь минут через десять Лешино лицо приняло осмысленное выражение; он оторвал руку от баранки, попробовал поработать пальцами. Цифры на спидометре побежали к нулю, и наконец джип остановился возле небольшой рощицы. Двигатель смолк; Юля открыла окно – в салон ворвался шелест листьев, далекий рокот трактора и вороньи крики. Отстегнув ремень, Леша достал сигарету; повернулся, глядя на живую свидетельницу того, чего не могло быть в природе, и в этом взгляде читался какой-то могильный холод. Юле сделалось жутко. Тогда, спросонья, она, конечно тоже испугалась, но лишь сейчас реально осознала то, что могло случиться, и ее стала бить дрожь. Она тоже полезла за сигаретой. Леша чиркнул зажигалкой. Так они и сидели, глядя на трепетавшие под налетевшим ветерком, березки; не зная, что сказать друг другу.
   Начал Леша, закурив вторую сигарету.
   – Я сумасшедший? – спросил он.
   – Ты нет, а тот, который на БМВ… он все-таки свернул, да?
   – Если я не псих, то я проехал сквозь него.
   – Как это?..
   – Не знаю. Если б я дернулся вправо или влево, от нас осталось бы мокрое место – получается, я проехал насквозь. Скажи, такое может быть?
   – Не знаю, – Юля вылезла из машины. Оказывается, так приятно стоять на твердой земле, слышать ее звуки, чувствовать запахи и, самое главное, ощущать себя живой. Подошел Леша; сорвал веточку и долго смотрел на желтый листок с тоненькими прожилками и черным пятнышком посередине – наверное, он думал о том же самом.
   Наконец, Леша докурил, обернулся, внимательно глядя на джип; не спеша, обошел его, ища следы касания с БМВ, но бока остались гладкими, хоть и заляпанными грязью; положил руку на еще горячий капот.
   – Юль, я не могу сейчас вести.
   – Но я ж не умею… – Юля растерялась.
   – Однажды у тебя неплохо получалось, – он усмехнулся.
   Юля хотела оскорбиться сравнению ситуаций, но поняла, что Леша просто не в себе – он даже не на грани срыва, а уже за гранью, и другого выхода нет, если они не собираются торчать здесь несколько часов.
   – Хорошо, – она вздохнула, – только скажи, что надо делать.
   – Юлька… – Леша обнял ее, – прости, но сейчас я, правда, не могу следить за дорогой… я люблю тебя….
   Как долго она ждала этого признания, сказанного не в пьяном беспамятстве, а вот так, нежно и проникновенно, но ее собственные эмоции увез тот проклятый БМВ, и Юля лишь устало улыбнулась.
   – Я тебя тоже люблю. Только ты не злись, если я буду ехать медленно и что-то делать не так, ладно?
   – Конечно, ладно! Я тебя научу – это совсем просто.
   Джип пару раз заглох, прежде чем Юля тронулась, но на дороге она освоилась и даже пыталась объезжать ямы; правда, не всегда удачно. Наверное, со стороны это смотрелось смешно – огромный джип, ползущий пятьдесят километров по пустой трассе, но им обоим было плевать на все. Леша сидел, откинувшись на сиденье, и тупо смотрел вдаль.
   Заговорил он километров через десять; не поворачивая головы, будто обращался в пространство:
   – Я действительно проехал сквозь него. Я не закрывал глаза и видел, как наш «кенгурятник» вошел в зеленое… там не было ни двигателя, ни кузова… в зеленый воздух. Понимаешь, это был мираж или призрак – не знаю, но его не существовало.
   Юля напряженно смотрела на дорогу, нервно дергая руль, отчего машина, рыскала, но Леша не делал ей замечаний – главное, они уезжали от того страшного места.
   – Как думаешь, у нас бывают миражи?
   – Не знаю, – Юле было сложно, вести машину и одновременно думать о чем-то постороннем.
   – Не бывает, – продолжал рассуждать Леша, – тем более, миражи – явление статичное, а мы оба видели, как он мчался, и не только мы. Тогда, возможно, это призрак. Автомобиль-призрак – такое только в книжках бывает…
   – Я устала, – сказала Юля на подъезде к очередной деревне.
   – Останови, – Леша положил руку ей на колено, – я уже нормальный, так что отдыхай.
   – Да нет, – она остановилась, едва не перегородив узкую дорогу, – я могу еще ехать, только руки от напряжения сводит. С непривычки, наверное, – она виновато улыбнулась, сжимая и разжимая кулачки, – мог бы и раньше научить.
   – Ты умница, – Леша сжал колено, – вернемся, сразу отправлю тебя сдавать на права – обещаю!
   Они поменялись местами; джип, тут же набрал скорость и понесся вперед, распугивая кур, гусей, а заодно, бродячих собак, мирно спавших в придорожном кювете.
   – Леш, – теперь Юлина голова была свободна для мыслей, – а ты не думаешь, что кто-то очень не хочет, чтобы мы доехали?
   – Ты все-таки считаешь, что это мистика?
   – Я ничего не считаю. Ты сам сказал про призрака.
   – Ну, если так, значит, мы едем в правильном направлении.
   Снова воцарилось тишина. За время, прошедшее после мнимой аварии, все другие вопросы, даже их собственные отношения, проходили фоном к единственной задаче, над которой каждый бился в одиночку.
   – Все-таки скажи, куда и зачем мы едем? – спросила, наконец, Юля.
   – В том-то и дело, что я не знаю, зачем, но нам туда, точно, надо. Вот, как хочешь, так и понимай.
   Они снова замолчали. Казалось, в машине сидят два посторонних человека, которые очень хотят познакомиться, но не представляют, с чего начать, медленно и неуверенно нащупывая нить разговора.
   Джип свернул на проселочную дорогу; решив, что путешествие подходит к концу и скоро начнутся какие-то события, Юля достала бутерброды.
   – Есть будешь?
   – Не хочу. А ты ешь.
   Она вытащила один, с сыром, и принялась жевать, безразлично глядя в окно.
   Вокруг простирались убранные поля; вдалеке урчали тракторы, пуская в небо сизые струйки дыма и оставляя после себя полосы вспаханной земли, которые сжирали блеклую желтизну стерни, и поле чернело на глазах. Картина навевала грусть – наверное, потому что черного цвета становилось все больше, а желтого, все меньше.
   Джип грузно переваливался в колее, выжимая языки грязи, возникшей после вчерашнего дождя; они выползали, как паста из тюбика, и ложились позади ровной жирной лентой. Юля наблюдала за ней в зеркало и думала, насколько разнообразен мир – разве есть хоть что-то общее между городом и тем, где они находились сейчас?.. Так, почему б не быть еще одной разновидности мира, которую мы не можем наблюдать так явно? А ведь кто-то живет там и не знает ничего другого…
   Снова выкатившись на асфальт, джип побежал быстрее, и скоро по сторонам появились домики за невысокими заборами.
   – Приехали, – объявил Леша весело, – конечный пункт нашего географического назначения – Красноталье.
   Юля вдруг поняла, почему он молчал всю дорогу – он ждал еще чего-то страшного; похоже, не признавшись вслух, он все-таки поверил, что БМВ – не оптический обман и не плод больного воображения, а результат действия непонятных темных сил; и теперь все закончилось!
   – Интересное название, – Юля свернула пакет с бутербродами, который продолжала держать на коленях, и бросила на заднее сиденье; закурила. Страха перед неизвестностью не было – сегодня она уже испытала такое, что любые другие кошмары, казались аттракционами из Луна-парка.
   Леша уверенно ехал знакомой дорогой мимо пруда, мимо замкоподобного Дома Культуры, мимо мостика, который той ночью внушал ему ужас, и думал: …Только бы с бабой Шурой ничего не случилось!.. Мысли, что она не сможет помочь, больше не возникало, ведь если б было так, им бы не встретился БМВ.
   Сезон уборки сахарной свеклы уже начался, поэтому у гостиницы прилепилось не меньше десятка машин, начиная от голубой «Оки» и кончая серебристым «Мерседесом».
   …Все хотят сахара… вернее, все хотят денег, – подумал Леша, занимая место с края.
   – Посиди пока, – он вылез из машины. Дверь в гостиницу была открыта, и пройдя по темному коридору, Леша постучал в комнату, где они беседовали с бабой Шурой. Никто не ответил, и постучав сильнее, в конце концов, крикнул:
   – Баб Шур!
   Одна из дверей открылась, но показался оттуда полуголый, волосатый мужчина с помятой физиономией.
   – Нет ее, чего кричишь? Мы спим еще.
   За сегодняшнее утро в Лешиной жизни произошло столько событий, что он даже как-то не подумал, что для кого-то может быть еще слишком рано.
   – Извините, а где она?
   – Дома. Поросенка пошла кормить. Скоро вернется, только мест все равно нет – мужики еще вчера в машине ночевали.
   – Это их проблемы, – Леша вышел на крыльцо. Дикий виноград свешивал красные листья прямо к его лицу; внизу, белая от известковой пыли, дорога уходила к заводу, а выше по бугру начинался лес, пестревший всеми красками осенней палитры. Как-то незаметно тучи, сопровождавшие их от самого Воронежа, рассеялись, открыв бледное небо. Было совершенно тихо – ни ветерка. Еще он видел Юлю, ожидавшую в машине, и подумал, что Оля не смогла б вот так, первый раз сев за руль, вести машину после всего, что они пережили; даже он не смог! А эта девочка смогла. Мысль была запоздалой и теперь уже неважной, но от нее почему-то стало теплее на душе, и словно почувствовав это, Юля улыбнувшись, открыла дверь.
   – Ну, что? – крикнула она.
   – Иди сюда!
   Юля поднялась на крыльцо, и они стояли рядом, глядя на проезжавшие внизу КамАЗы со свеклой, на маленькие домики, на тихий торжественный лес. Это была картинка из другого, давно утраченного мира, и они в умилении любовались ею.
   Из гостиницы вышли двое серьезных мужчин с папками.
   – Шуру ждете? – спросил один из них, а другой усмехнулся:
   – Долго можно ждать – проще дойти. Вон ее дом, – он указал на опушку, вплотную примыкавшую к улице, – третий с краю. Тут три минуты ходьбы, – и мужчины направились к стоянке, обсуждая возможное изменение цен на сахар.
   – Идем? – Леша взял Юлю за руку.
   – А мы к ней приехали? К директору гостиницы?..
   – Никакой она ни директор, – Леша засмеялся, – сейчас все сама поймешь, – и спустившись с крыльца, они пошли, загребая ногами шуршащие листья.
   Калитка третьего дома оказалась не заперта. Юля осталась на улице, а Леша зашел и громко позвал:
   – Баб Шур!
   Дверь открылась хоть и не сразу; из нее появилась маленькая седая женщина с ведром; Юля рассматривала ее с интересом, сравнивая со своей бабкой, и обе они вписывались в сложившийся стереотип – «старушка обыкновенная».
   Взглянув на Лешу, хозяйка перекрестилась.
   – Опять заблудился или по делу?
   – По делу, – Леша улыбнулся, – вы меня помните?
   – Девушка пусть подождет. Пойдем, – оставив ведро на крыльце, баба Шура поманила Лешу в дом, и он вошел.
   В комнате не оказалось ничего примечательного – шкаф, стол, стул; все старое, прикрытое белыми салфетками. На шкафу две статуэтки – лошадь и балерина; черно-белые фотографии в рамках, иконы в углу. Леша разочарованно оглядывал обстановку, когда баба Шура указала на стул, и Леша сел, по привычке закинув ногу на ногу.
   – Чего замкнулся-то?
   – В смысле?.. – не понял Леша.
   – Ноги раздвинь и руки разложи на колени! – неожиданно резко приказала баба Шура, – ты ж закрываешься от меня!
   – Пожалуйста, – усмехнувшись тому, что так легко перекрывается энергетический канал, Леша расставил ноги. Баба Шура встала напротив, долго смотрела и наконец выдала резюме:
   – В Евангелии говорятся – Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит.
   – Согласен, – Леша даже удивился, как четко, в одной фразе древние люди сформулировали его недавние метания, но в данный момент его волновала совсем другая проблема, – баб Шур, я пришел по конкретному делу. Понимаете… – он не знал, с чего начать, чтоб не затягивать рассказ, но потом решил, что начинать всегда надо с начала, – девушка… ну, которая ждет… она влюбилась в меня; мы каждый день виделись по работе, но я ничего не замечал. Тогда она пошла к ведьме… или не знаю, как это правильно называется… короче, меня приворожили. После этого моя семья распалась… хотя, возможно, одно и не связано с другим… в общем, я ушел к Юле. Мы уже некоторое время живем вместе, и мне кажется, что она, действительно, лучше моей жены – любит меня больше…
   – Почему у вас нет детей?
   – С Юлей? – не понял Леша, – так мы ж…
   – Нет, с твоей женой.
   – С женой?.. – Леша почесал затылок, – как-то некогда было. Сначала она училась, а я ездил по командировкам; потом перестройка – денег совсем не стало; а когда появились деньги… – он задумался – они с Олей всегда жили так дружно и счастливо, что, казалось, любое изменение внесет дискомфорт в их идиллию, – не знаю, – Леша пожал плечами, – мы и не говорили…
   – А не надо говорить! Детей надо делать, а не говорить. В семье должны быть дети – так учил Бог. Ладно, продолжай.
   – Так вот, мне с Юлькой хорошо; я не хочу от нее уходить, но я… – Леша решил не употреблять слово «запил», – я очень плохо себя чувствую, и физически, и морально. Это может быть следствием приворота?
   – А кто ж себя хорошо чувствует, живя не по своей воле?
   – Нет, мне кажется, что быть с ней – это уже моя воля!.. Хотя, может, не моя; может, я – это и не я вовсе… короче, я хочу, если возможно, чтоб вы сняли приворот.
   – Ты ж не покрестился, да? – баба Шура прищурила один глаз, – а я тебе говорила прошлый раз. Трудно оставаться самим собой, если рядом нет Бога.
   – Покреститься-то я могу, а, вот, насчет Бога… – Леша опустил голову, глядя на щель в полу.
   – Странный ты, – баба Шура покачала головой, – веришь в привороты, а в Бога не веришь. И зачем тогда пришел ко мне – я ж помогаю именем божьим.
   – То есть, вы мне не поможете?
   – Бог велел жалеть всех заблудших и помогать всем. Сниму я твою «поделку», но знай – это малое зло из тех, что окружают тебя, – баба Шура достала свечу, зажгла ее и начала причитать, сливая расплавленный воск в воду.
   Через минуту вода стала мутной, и она достала из чашки фигуру, отдаленно похожую на паука.
   – Есть на тебе «поделка», про которую ты говоришь; сильно сделано, – она долго разглядывала восковую пластинку; потом взяв крест, принялась водить над Лещиной головой, читая при этом молитву. Леша почувствовал, как голова будто набухает и снаружи ее слегка покалывает. Сначала ощущения казались приятными, но уколы делались сильнее, проникая сквозь череп в мозг, а уж когда руки бабы Шуры стали подниматься и словно утягивали с собой кожу вместе с волосами, Леша закричал от боли; в глазах потемнело, и на какое-то время он, наверное, потерял сознание, а когда очнулся, то первое, что почувствовал, была потрясающая легкость, и в теле, и в мыслях. Но самым удивительным оказалось небо за окном, сделавшееся лазурно-голубым, и ослепительное солнце – такое, что он зажмурился. Будто пелена упала с глаз; он уже забыл, что цвета могут быть такими нестерпимо яркими! Попытался встать и не смог – голова кружилась от новых ощущений, от состояния окружающей чистоты и свободы.
   – Что чувствуешь? – спросила баба Шура.
   – Слабость… – Леша взглянул на улыбавшуюся женщину, – зато, как хорошо… а какие краски!.. Я уж забыл такие цвета…
   – Выпей, – она налила в чашку воду, – бутылку возьмешь с собой; будешь пить три дня на утренней и вечерней заре. Но учти, я сняла только «поделку». С чернотой, которая вокруг тебя, я бороться не в состоянии. Это сильнее меня.
   – А если я покрещусь, поможет?
   – Нет, – баба Шура печально вздохнула, – чтоб помогло, надо верить. Сам по себе крест ничего не значит; крест – это знак, а не сила. Если хочешь найти Бога, ищи его в себе.
   – Спасибо, баб Шур, – Леша поднялся, – а с Юлей у нас что теперь будет?
   – Я не гадалка, – она пожала плечами, – в Священном Писании сказано: «Не должен находиться у тебя прорицатель, гадалка, ворожея, ибо мерзок перед Богом всякий, делающий это…» Я не знаю, что с вами будет; скажу только, что девушка эта черноты тебе не добавит, но она тоже ее раба.
   – Так, может, привести ее?
   – Зачем, если на ней нет «поделок»? На вас вековая грязь страны, оторванной от Бога, и здесь я ничем не могу помочь. Ищите, да обрящете, если хотите спасти свои души.
   – Сколько я должен? – Леша полез за бумажником.
   – Мне ты ничего не должен. Ты должен Господу, но он не берет денег, так что иди с богом, – баба Шура сотворила крестное знамение, – воду не забудь. На утренней и вечерней заре, понял?
   Взяв бутылку, Леша вышел… и заворожено остановился на пороге – мир сиял, а в голове воцарилась такая ясность, словно помолодел он лет на пятнадцать; в лицо пахнул свежий ветерок, принесший запах влажной земли и леса. Леша глубоко вздохнул и только сейчас заметил Юлю, задумчиво сидевшую на лавочке, возле дома; улыбнулся, и она неуверенно встала. Что-то в его взгляде показалось ей новым – вроде, глаза светились изнутри неизвестным доселе блеском.
   – Ну, как? – Юля замерла, а Леша вдруг легко сбежал вниз, раскинув руки.
   – Юлька, я тебя люблю! Больше я ничего не хочу знать! – он стиснул ее, играя вновь обретенной силой.
   – Ой, раздавишь!.. – Юля засмеялась, а Леша принялся целовать ее волосы, нос, губы… вот, от губ он не мог оторваться.
   За дверью послышался посторонний звук, возвращавший к реальности. Леша отстранил девушку, с улыбкой разглядывая раскрасневшееся, потрясающе счастливое лицо. …Как я не замечал его?.. Один секс… как кролик, твою мать!..
   – Поехали домой, – обняв, он повел Юлю к калитке, – кстати, я жутко хочу жрать.
   – Правда? – Юля вскинула голову, – первый раз от тебя слышу, – и уткнулась в его плечо.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

   Оля сидела в кресле и уже без всякого интереса слушала симпатичную брюнетку, битый час объяснявшую ей, дипломированному врачу, сумасшедшую теорию устройства мира, основанную на взаимодействии каких-то темных и светлых энергий. После первых десяти минут ей хотелось рассмеяться и уйти, но поскольку монета, на которую возлагалось столько надежд, фактически привела ее в тупик, а других идей не было, она осталась. Через полчаса Оля все-таки попыталась представить абсурдную схему, где зло неотличимо от добра, со всеми вытекающими отсюда последствиями, но запуталась, а примерно к сороковой минуте подумала: …Может, оно так и есть, ведь наша наука находится на жутко низком уровне даже в элементарном, в той же медицине – что уж говорить о строении мира?.. Почему надо верить ученым с купленными диссертациями, а не этой дамочке – чем она хуже? Только я-то здесь причем?..
   – Скажите, Елена, – она прервала вдохновенный монолог, – почему вы считаете, что мне необходимо все это знать? Я прекрасно жила без ваших теорий столько лет…
   – Жила, – Елена Борисовна кивнула, – и девяносто девять процентов людей живут, но ты переступила черту, за которой остался старый добрый материализм, и, в конце концов, сойдешь с ума, если не выяснишь, что происходит. Неужели ты не поняла, что Ефросинья той ночью передала тебе часть Знания, и ты уже не сможешь жить прежней жизнью? Вот, я и решила тебе помочь.
   – Я как-то не увидела знаний – скорее, одни вопросы…
   – Так из ответов на вопросы и складываются знания, – Елена засмеялась, – а, кроме меня, никто тебе этих ответов не даст.
   – То есть вы пытаетесь вовлечь меня в какую-то свою… типа, секту? – Оле показалось, что она нашла удачное слово.
   – Мы не секта! – возмутилась Елена, – и, вообще, религия – это демонстрация человеческой слабости. В любого бога надо верить слепо, ведь никто так и не смог доказать существования ни одного из них…
   – А вы что-то можете доказать?
   – Конечно!
   Вид у Елены был такой уверенный, что Оля даже подумала: …В принципе, сколько раз наука меняла свои взгляды, начиная с того, как Земля из плоской сделалась круглой, потом завращалась вокруг Солнца. А люди, как жили, так и живут – их не касаются, ни Бог, ни энергетические поля; мы ж действительно не знаем, как там все устроено…
   – Женька – это мой эксперимент, – продолжала Елена, – поэтому, я не показала ему главного, но ты – другое; в тебе я чувствую близкое начало. Ладно, – она встала, – поехали.
   – Куда? – удивилась Оля.
   – Ты ж хочешь доказательств. Но учти, вернемся мы, скорее всего, утром. Ты готова?
   – Почему нет? Дети у меня не плачут, мужа фактически нет.
   – Ну и отлично, – Елена направилась к двери.
   Все получилось так буднично, вроде, они собирались не доказывать теорию мироздания, а шли за хлебом в соседний магазин. Оля вспомнила свой визит к Ефросинье – тогда все тоже начиналось совершенно обычно; нет, конечно, в конце, когда она пыталась добраться до двери, было страшно, но каков результат! Девушка, в которую она после этого превратилась, нравилась ей гораздо больше себя, прежней, и глубоко вздохнув, Оля пошла за хозяйкой, уже ожидавшей ее на лестничной площадке.
   У подъезда стояла красная «Тойота». Елена уверенно села за руль, поддернув и без того короткую юбку; Оля – рядом, удобно откинувшись в глубоком кресле. Машина медленно выкатилась из двора, разогнав малолетних футболистов, и минут через десять Оля догадалась, что они собираются покинуть город.
   – А куда мы едем, если не секрет? – она достала сигареты.
   – Туда, где ты ощутишь на себе, чем отличается истина от вымысла. Понимаешь, если все доказательства записаны неизвестно кем и неизвестно в каком году, веру приходится насаждать; причем, как правило, силой. Схема отработана – люди объявляется «неверными» и уничтожаются под громкие проповеди, что только твой бог правильный; половина населения истребляется, а оставшиеся, со страха наложив в штаны, признают, хоть бога, хоть дьявола. Разве нет? Религия – это вечные войны; а война – удел мужчин. Это они придумали религию, чтоб не прослыть примитивными убийцами и грабителями, чтоб свалить собственную жестокость и жадность на того, кто неподотчетен земной власти; с кого нельзя спросить и осудить впоследствии. Ты видела когда-нибудь проповедницу женщину? А потому, что женщина ходит в церковь, подчиняясь лишь грубой мужской силе, а, по сути своей, она связана с миром на более тонком уровне, нежели поклонение разрисованным доскам. Не зря женщин сжигали на кострах, ведь если откроется тайна истинного устройства мира, все религии разом падут. Подчеркиваю – все!..
   – Извините, – Олю начала раздражать агрессивная пропаганда, мало отличавшаяся от любой другой, – вы, вот, сказали, что Женя – ваш «эксперимент». Как это понимать?
   – Очень просто. Я думала, что человек, познавший так много женщин, должен обрести способность мыслить и чувствовать, как женщина, а он оказался самым типичным мужиком – получив власть, он решил стать подобием бога и начал демонстрировать свое могущество; ему хотелось, чтоб его боялись и преклонялись перед ним… дошло до того, что убил человека, от которого зависел на сто процентов!.. Сам-то он слабак, по сравнению с нами, но я думала, он хотя бы умный. Конечно, я не показывала ему того, что покажу тебе; я только рассказывала, что это существует, но не говорила, как им пользоваться. Правда, чисто по-мужски, бизнес он построил грамотно, поэтому неплохо б забрать его. Подумай, как, – Елена замолчала.
   Машина плавно бежала мимо распаханных полей. Сильный боковой ветер бился в стекло, и Оля физически чувствовала его порывы. Серые тучи нависли над дорогой, сузив уютное обжитое пространство до объема салона. Оля показалась себе маленькой в этом чужом мире, устроенном, оказывается, совсем не так, как она представляла с детства. Теперь ей предстояло окунуться в него, усвоив непривычные законы и понятия, и существовать там даже неизвестно, в каком качестве.
   – Знаете, – Оля задумчиво смотрела на творившийся за окном неуют, – не могу сказать, что вы меня убедили, но я чувствую – во мне бродят какие-то смутные, очень сильные желания, и даже кажется, если не реализовать их, то я не смогу жить дальше. Взять ту же «черную трубу»… но мне страшно! Наверное, я все-таки не такая, какой вы хотите видеть меня, а самая обычная…
   – Мы все обычные, и всем нам порой становится страшно, но пойми – обратной дороги у тебя нет. В ту ночь, когда ты осталась у Ефросиньи, ты перешла грань. Главное, отбрось общественную мораль, придуманную мужчинами, и не бойся, что оказалась в «лагере черных»… тем более, это почти неизбежно, если ты родились в этой стране. Даже глупые астрологи докопались, что у России женское лицо! А женское начало – черное, во веки веков. Это Страна Черной Кошки – прими это как объективную реальность, а все остальное получишь сегодня ночью. Поверь, ты должна это сделать, чтоб перестать мучиться ночными кошмарами, перестать бесцельно метаться, а обрести силу и уверенность не только в этой жизни, но и в последующих.
   …Теперь еще и последующие жизни!.. В это – как врач, Оля уж точно не могла поверить, но она устала напрягаться, силясь разложить по полочкам услышанное; слова Елены просто проходили сквозь нее, не оставляя никакого следа в сознании.
   – Хватит меня убеждать, – сказала она равнодушно, – я ведь и так еду с вами… Долго нам еще?
   – Часа два с половиной. Если хочешь, поспи.
   – Пожалуй, – она устроилась поудобнее, – не обидитесь?
   – Ну, что ты! – Елена улыбнулась, не отрываясь от дороги.
   Оля закрыла глаза. На минуту ей показалось, что все происходящее – бредовый сон, но машина плавно покачивалась – значит, они реально ехали; ехали неизвестно куда.
   Проснулась Оля, когда покачивание внезапно прекратилось; открыла глаза и увидела, что уже стемнело. Машина стояла на берегу реки, возле узкого деревянного моста. Вдали, редкими точками светились странные огоньки. Справа, совсем близко, подступал темный лес; слева река делала поворот, открывая пойменный луг, который через сотню шагов сливался с горизонтом. И тишина – ни птиц, ни плеска рыбы; ничего!
   – Приехали, – Елена открыла дверцу.
   В салон лениво вполз влажный и, как показалось Оле, тяжелый воздух. Она тоже вышла из машины, потянулась.
   – Но здесь нет ничего.
   – Что-то всегда есть. Идем, – усмехнулась Елена.
   Они стали спускаться к реке, еле слышно шурша жесткой сухой травой. Неожиданно впереди что-то зашевелилось. Оля испуганно остановилась, но Елена успокоила ее:
   – Не бойся, – и громко крикнула, – Фекла! Живая еще?
   – У, ироды, – раздался из темноты скрипучий старушечий голос, – антихристы… Будьте вы прокляты!
   – Прокляты мы, прокляты, – весело ответила Елена, продолжая уверенно идти вперед.
   – Не пущу, бляди! – взвыл голос, и Оля увидела силуэт, поднимавшийся на фоне воды.
   – Ладно тебе материться, святая ты наша, – Елена засмеялась, – это нам простительно, а ты-то?..
   Как-то незаметно Елена ушла вперед, и Оля поспешила догнать ее. Страх прошел – перед ними находился обычный человек, к тому же, видимо, не способный причинить вреда.
   – Кто это? – спросила Оля шепотом.
   – Да так, одна сумасшедшая. Уж сколько лет живет тут и зимой, и летом; питается грибами-ягодами, греется у костра. Мост довольно оживленный – водители подбрасывают кое-что.
   Фекла послала им вслед несколько проклятий и затихла.
   – А зачем она здесь живет?
   – Я ж говорю, сумасшедшая; но считает себя стражем этого места. Вроде, с нечистью борется; проклинает нас, предает анафеме. Их таких много – просвещенных, но бессильных, так что не обращай внимания.
   – Страж какого места?
   – Увидишь.
   Они уже двигались на узкой тропинке вдоль реки. Оля чувствовала себя зябко, несмотря на полное отсутствие ветра; с другой стороны, все-таки был конец сентября. …И, вообще, что можно делать в лесу ночью? Даже если там и есть что-то интересное, то почему нельзя увидеть это днем?.. Однако она, словно привязанная, продолжала идти, не оборачиваясь, не глядя по сторонам – видя лишь тропу, изрезанную корнями. В другое время она б наверняка испугалась, и мертвого леса, и сумасшедшей старухи за спиной…
   Неожиданно плеснула рыба. Оля подняла голову. Неторопливое течение плавно двигало массу воды, отливавшую, непонятно откуда взявшимися, бликами. Что это за блики, она не стала спрашивать, а приняв все, как должное, вновь уперлась взглядом в тропинку, боясь споткнуться о корень; только спросила:
   – Долго еще?
   – Метров двести.
   И вдруг Оля заметила, что становится светлее; замедлила шаг – туча медленно уползала, освобождая из плена луну, неестественно красную и какую-то слишком яркую, с четко различимым узором разломов и кратеров. С каждой секундой она становилась больше и круглее; у леса стали прорисовываться отдельные деревья, а по воде пролегла блестящая дорожка. В темноте идти было даже спокойнее, а от этого красноватого света становилось жутко. Оля вспомнила, как далеко ушли они от машины. А если за это время ее разобьют или, того хуже, угонят? И останутся они в лесу совершенно одни, и будут спать на углях, как та Фекла, если, конечно, сумеют развести костер.
   Но, несмотря на все разумные мысли, она ни о чем не жалела; даже появилась некая уверенность, что все правильно, что она должна находиться здесь и сейчас… и тут Елена остановилась.
   – Вот, – сказала она, – запомни это место.
   Оля огляделась, не понимая, что требуется запомнить… и узнала местность! Она видела ее сегодня, то на проспекте у художников, то в Женином доме; даже показалось, что она бывала здесь, и все знакомо до мельчайшего кустика.
   – Я знаю это место, – сказала она, – это какая-то аномальная зона. Она есть на картинах у Жени.
   – Женя – глупец. Он сделал иконы из своих картин, а это не символ – это место, через которое мы можем общаться с нашим энергетическим полем, – Елена закурила. Красный огонек периодически освещал ее лицо, от чего оно казалось старше и приобретало какие-то уродливые черты; только голос оставался прежним, – прежде всего, ты должна окончательно решить, хочешь ты этого или тебе приятней пребывать в ночных кошмарах и мучиться, как ты говоришь, от «смутных желаний», а не владеть всем этим, – она очертила рукой неясный контур, – это все может быть и твоим тоже, понимаешь?
   Оля смотрела на реку и молчала – теперь она воочию видела черное неподвижное пятно на воде. Художник оказался прав – это не было тенью от ивы; оно существовало, и притягивало, и манило так, что Оля сделала несколько неуверенных шагов к воде, но Елена положила руку ей на плечо, возвращая к реальности.
   – Подожди.
   – А?.. – Оля обернулась, – ты что-то сказала?
   – Да. Я сказала – раздевайся.
   – Зачем?
   – Сейчас будем купаться, – сама она быстро сбросила кофту и начала стягивать юбку.
   – Ты что?! Холодно ведь!
   – Сейчас увидишь, как это приятно.
   – Но у меня нет сухого белья, ты б хоть предупредила.
   Елена засмеялась.
   – Белье твое останется на берегу, – она расстегнула лифчик, – оно здесь не нужно – здесь все должно быть естественно, поэтому мы и приезжаем ночью.
   Она уже стояла обнаженная, в отсветах луны, и показалась Оле такой прекрасной, что она сама удивилась – никогда еще она не оценивала красоту женщин, и никогда ей так не хотелось прикоснуться к ее коже, провести рукой по груди…
   Оля тоже разделась и подумала, что, действительно, не так уж и холодно. Елена взяла ее за руку.
   – Окунайся сразу, иначе ты не сможешь войти туда никогда.
   И они побежали – молча, спотыкаясь и путаясь в корнях, разбивая пальцы ног, и наконец, вот она – вода!.. Все тело обожгло. Оле показалось, что на мгновение она потеряла сознание, но лишь на мгновение – потом захотелось пробкой вылететь обратно, но страх, что на берегу будет еще холоднее, мешал это сделать. А Елена весело смеялась, взметнув вверх руки и подняв веер брызг; откинулась на спину.
   – Двигайся! – крикнула она, – а то течением снесет!
   Оля загребла руками тяжелую, будто густую, воду, и холод ушел; ей сделалось так хорошо, что вообще расхотелось выходить из «черного омута» – неведомая сила переполняла ее, и сейчас она была готова не только сдвинуть горы, но и перевернуть мир; и еще казалось, что лунная дорожка упирается прямо в нее, связывая лучом с чем-то высшим, всеобъемлющим.
   Вокруг скакали красноватые блики, а утекавшая вдаль река, в обрамлении склоненных деревьев, превратилась в бесконечную, черную трубу, и в этот момент Оля поняла, что наконец-то счастлива. Ее прошлая жизнь, растворилась в темной воде, превратившись в далекую, совершенно неправдоподобную выдумку; наступил тот самый миг воссоединения, о котором она мечтала.
   Елена лежала на спине белым крестом, лишь чуть подгребая руками, чтоб удержаться на месте; глаза ее были закрыты, на лице блаженная улыбка. Оля тоже перестала плыть и перевернувшись, приняла ту же позу. Сладкая нега охватила тело. Она никогда не ощущала такой спокойной и уверенной радости; даже с мужем в их лучшие годы. Это было нечто новое – понимание собственного совершенства.
   Оля не знала, сколько времени прошло, но в тишине, нарушаемой мерным хлюпаньем под корнями, раздался всплеск; открыв глаза, она увидела, что Елена подплыла совсем близко.
   – Теперь ты знаешь все, – набрав в рот воды, она, играя, выпустила ее тоненькой струйкой, – теперь тебя ничто не сможет остановить. Сейчас ты почувствуешь блаженство, а завтра обретешь силу, – она дотронулась до Олиного бедра; сначала, вроде, случайно, но потом ее рука стала настойчивее и одновременно нежнее; в Оле возникло непреодолимое желание сделать то же самое, и она не стала ему противиться…

   Когда они все-таки вышли на берег, Оле стало холодно, в то время, как Елена встала, раскинув руки, будто загорая под лунным светом. Пересилив себя, Оля тоже выпрямилась, повернувшись лицом к светилу. Странно, но его холодный свет согревал – прошел озноб, исчезли мурашки, кожа сделалась бархатистой и упругой; да что там кожа!.. Оле казалось, что она родилась заново, даже мысли ее сделалось какими-то новыми и не совсем понятными.
   Когда они наконец оделись, она сказала, глядя на черное пятно у противоположного берега:
   – Я не хочу уезжать…
   – Нет, – Елена засмеялась, – так не бывает. Сюда мы приезжаем, когда нам плохо или когда собираемся сделать что-то важное, а остальное… остальным мы можем заниматься, когда угодно и где угодно, так что идем – пора возвращаться.
   – Да-да, – Оля глубоко вздохнула, – какая ж я была глупая…
   Пока они шли обратно, Оля решила, что смотреть под ноги совсем не обязательно – они сами перешагивали препятствия, сами следовали изгибам тропинки, поэтому она вглядывалась в темную стену леса, уже не казавшегося чужим и враждебным. Все твари, обитающим в нем, будто являлись ее родственниками, но самое заветное желание было все-таки вернуться на берег, снова войти в воду вместе с Еленой… и тут криком из темноты напомнила о себе Фекла:
   – Будь ты проклята! Еще одну душу загубила, дьяволица!
   – Это она про меня, – усмехнулась Елена, – ответь ей.
   Оля растерялась и вдруг крикнула такое, чего не произносила никогда в жизни:
   – Пошла ты на х…!
   В ответ раздался стон, а Елена расхохоталась:
   – Оленька, это уже перебор!..
   «Тойота» стояла на месте. Елена села за руль; Оля – рядом, и поспешно захлопнула дверцу, чтоб не было соблазна, побежать обратно. Вспыхнули фары, осветив пустой мост, спокойную водную гладь; потом Елена включила печку, и сразу захотелось расслабиться, уютно развалившись в кресле.
   Оля прикрыла глаза и почувствовала, как теплая рука нежно гладит ее колено; по телу пробежала дрожь; мгновенно вернулось все, происходившее полчаса назад, и она подумала: …неизвестно, что более потрясающее – общение с рекой или с Еленой… Подняла глаза, красноречиво глядя на свою новую повелительницу, но та лишь улыбалась, продолжая гладить ее ногу; потом вздохнув, отпустила тормоз, и перекатываясь по кочкам, машина медленно поползла к асфальту. Последняя Олина мысль была простой и прозаической: …Как же так? Мы целый день ничего не ели, и почему-то не хочется… Больше она не помнила ничего – ей казалось, что она поднимается по «черной трубе», но в этом уже не было ничего загадочного – не осталось вожделенного ожидания неземного блаженства, ибо теперь она знала, как оно выглядит…
   Очнулась Оля, потому что ее тихонько трясли за плечо.
   – Приехали, – весело объявила Елена.
   Открыв глаза, Оля увидела многоэтажные дома, серый, едва брезживший рассвет. Они стояли у ее подъезда.
   – А ты совсем не спала? – Оля зевнула.
   – Нет. Я могу не спать очень долго, а тебе надо отдыхать, – Елена притянула ее к себе; их приоткрытые губы сомкнулись… это был фантастический поцелуй – страстный, бесконечно долгий, но такой не по-мужски нежный!..
   Наконец Елена решилась его прервать; часто и глубоко дыша, они обе откинулись на сиденья, синхронно закурили.
   – Иди, и запомни, – Елена выпустила дым, блаженно улыбаясь, – теперь все в твоих руках, но тебе придется и многое принять на себя.
   – Я согласна, – Оля нехотя вылезла из машины и вошла в пустой темный подъезд. Загрохотал лифт; остановился, распахнув двери, и приглашая в мрачное, вонючее чрево. …Как все убого, – подумала Оля, – и это было моей жизнью!..

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

   Что-то упало, и Юра открыл глаза; в темноте посмотрел на часы. …Понятно – шесть… Он лениво потянулся, потому что обычно вставал в половине седьмого. В щель под дверью пробивалась полоска света, и натянув джинсы, он вышел на кухню. Настя, в шортах и майке, по-хозяйски возилась у плиты; на звук она обернулась.
   – Ой, извини, дядь Юр, я тебя разбудила?
   – Ничего страшного, – Юра зевнул.
   С недавних пор стало традицией, что Настя поднималась раньше и готовила завтрак. Юра не просил ее об этом, но, похоже, ей самой нравилось ощущать себя нужной.
   – Сейчас будет готово.
   – Спасибо, хозяюшка моя, – Юра направился в ванную и включив воду, уставился в зеркало, внимательно изучая свое лицо. …Все-таки странно – прошла всего неделя, а эта совсем посторонняя девочка, стала мне, как дочь. Рассказал бы кто – не поверил! Если б я с ней хоть спал, но вот так – типа, взять на воспитание чужого ребенка?.. Ни хрена не понимаю…
   Когда он вернулся, на столе стояла яичница с ветчиной и помидорами, лежал аккуратно нарезанный хлеб, и гудел чайник.
   – Кстати, скоро я собираюсь в Гнилушу, – Юра уселся за стол, – и что мы скажем родителям о твоем житье-бытье? Что ты работаешь прислугой и ну б ее, на фиг, учебу, да?
   Не зная, что ответить, Настя отвернулась, якобы, за баночкой кофе. В принципе, ее-то саму вполне устраивало нынешнее положение – обычная, совсем нетяжелая работа по дому, такое замечательное знакомство с городом и, главное, никаких забот, но, вот, если отец узнает, что нигде она не учится, да и не пыталась…
   – Ay! – Юра щелкнул пальцами, – Насть, так что с учебой?
   – Не знаю, дядь Юр. Наверное, надо что-нибудь делать.
   – Логично. Пойми, скоро тебе самой станет скучно, либо сидеть в четырех стенах, либо бесцельно болтаться по городу. Это пока все в новинку, а потом убедишься, что Воронеж не сильно отличается от Гнилуши – эдакая здоровая Гнилушища… – отставив опустевшую тарелку, он взял кофе, – а чтоб появились друзья, с ними надо где-то знакомиться; да и вообще – в наше время иметь хоть образование просто необходимо.
   Настя не считала, что жить так, как сейчас, ей может надоесть, но дядя Юра ведь всегда прав, поэтому она молчала, ожидая предложений.
   – Давай так, – продолжал Юра, – сейчас я съезжу по делам; в обед приеду, и мы попытаемся засунуть тебя в институт, так что часам к двум будь готова.
   – Хорошо, – Настя присела напротив, – сегодня нормальный кофе? Я все делала, как ты учил – до «третьей бульки».
   – Молодец, – Юра одобрительно причмокнул, – значит, замуж тебе уже можно. Наши ж «новорусские аристократы», они как: утром кофе в постель – это святое (они так в кино видели), а остальная жратва – в кабаке. Так что хорошо готовить жене не обязательно – важно, уметь варить кофе. Хотя, между прочим, буржуи за завтраком пьют сок, а кофе потом, на работе.
   – Дядь Юр, я пока не хочу замуж! – испугалась Настя.
   – Так я ж говорю «можно», а не «нужно», – одновременно допив кофе и докурив, он встал, – ладно, поехал я.
   Когда дверь закрылась, Настя вернулась на кухню; налила большую чашку чая. Сама она не находила в кофе ничего, кроме горечи – вот, чай был хороший, ароматный. Еще она отрезала кусок сыра. У него было какое-то чудное название, которое никак не запоминалось, зато вкус она запомнила сразу.
   С чашкой Настя перешла в комнату; забравшись с ногами на диван, включила телевизор. В такую рань работали только два канала – по одному шли новости, а на втором лохматые парни что-то выкрикивали по-английски, потрясая гитарами; ни то, ни другое было не интересно, и Настя воткнула в видеомагнитофон кассету. За неделю она посмотрела фильмов больше, чем за всю предыдущую жизнь, но они не надоедали.
   Допив чай, поставила посуду на пол; легла, поправив подушку и глядя на блондинку в бикини, грациозно выходившую из голубой воды бассейна, неожиданно вспомнила: …В Гнилуше коров подоили… Воспоминание показалось таким горьким, словно большая часть жизнь уже прожита, и ничего хорошего больше не будет, – глупость! Жизнь только начинается. А если попросить, то дядя Юра организует и бассейн… нет, надо самой учиться, правильно он говорит…
   Когда фильм закончился, Настя пошла мыть посуду, а по небу в это время ползли тяжелые тучи, и казалось, первые капли уже висят где-то высоко-высоко, готовые сорваться вниз. В такую погоду хорошо сидеть дома и смотреть в окно, но после обеда ей предстояло куда-то ехать и, возможно, даже принимать серьезные решения, поэтому она не спеша принялась за макияж.
   Юра появился в четверть третьего. Настя уже ждала его в новеньких джинсах и тонком черном свитере, делавшем ее тонкой, как тростинка – Юра всегда делал ей такой комплимент, но сегодня, взглянув мельком, сказал деловито:
   – Поехали.
   Спустились они молча, и лишь когда джип привычно заурчал, Настя набралась смелости спросить:
   – Дядь Юр, что-то случилось? – и замерла, ожидая ответа – может, она чем-то провинилась, сама того не заметив?..
   – Да нет, – Юра улыбнулся, – так, производственные проблемы, – он сжал ее руку, – все хорошо.
   Такой ответ удовлетворил Настю, и она облегченно вздохнула, а Юра все это время судорожно прикидывал, куда мог деться Лешка. Ему не хотелось верить ни в аварию, ни в загул, ни в то, что тот сбежал вместе с Юлей, прихватив часть денег. Да, в последнее время он стал много пить …но не до такой же степени он опустился?.. А какие еще варианты?.. – Юра продолжал напрягать фантазию и наконец придумал, – а если, например, Юлька заболела, и они поехали в больницу? Добрый, безотказный Лешка – что ему та работа, если болен близкий человек? И Женьку не стоило дергать, а то поставит на уши своих ГАИшников… нет, Лешка, конечно, отмажется, но все равно… дураки ведь – хоть бы табличку повесили, типа, «Продавец болен», и все, и никаких проблем…
   Когда объяснение было найдено, Юра повеселел.
   – Насть, – он повернулся к девушке, – сейчас поедем в гуманитарный университет. Хочешь там учиться?
   – А чему там учат?
   – Понятия не имею! – Юра засмеялся, – просто там проректор – мой старый приятель.
   Джип завернул в грязный дворик и остановился перед невзрачной серой дверью.
   – Ну… – видя удивленно-разочарованный Настин взгляд, Юра развел руками, – частное образование у нас зародилось всего пару лет назад, так что пока не до храмов науки – зато все аккредитации у них есть и дипломы выдают нормальные, государственного образца.
   Они прошли по тусклому, выкрашенному масляной краской коридору, и в конце увидели на стене листок с ярко красной стрелкой «Университет».
   – Вообще, это техникум, а они здесь этаж арендуют, – пояснил Юра, – идем, нам туда.
   Кабинет проректора Насте понравился – небольшой, но уютный, обшитый светлым деревом, да и сам проректор был какой-то светлый; седоватый и улыбающийся.
   – Юрка, какими судьбами! – он радостно поднялся.
   – Да вот, Вить, – Юра пожал протянутую руку, – родственница приехала; к знаниям, понимаешь ли, тянется.
   – Похвально, – проректор повернулся к Насте, – значит, девушка, решили к нам поступать?
   Настя опустила глаза, и Юре пришлось ответить за нее.
   – Вить, «голубой мечты» у нее нет, но жизнь-то строить надо. Она в прошлом году закончила школу…
   – …всего две четверки, – робко вставила Настя.
   – Тем более, – Юра кивнул, – короче, не имея мечты, извини за откровенность, идем по пути наименьшего сопротивления.
   – Сопротивляться, точно, никто не будет, – засмеялся проректор, – проходи собеседование, плати деньги и учись. Так что в феврале, милости просим.
   – В феврале?! – Юра вытаращил глаза, – а если сейчас?
   – Сейчас не получится, – проректор вернулся за стол, – все места заняты; добавить ее ни в одну группу не могу – мы ж филиал Москвы, а там есть лимит численности; иначе, говорят, знания будут некачественные. Набирать новую группу, помещение не позволяет – аудитории и так заняты с утра до вечера. Так что, до февраля. Не расстраивайтесь, милая девочка, – он ласково посмотрел на Настю, – вы где школу заканчивали?
   – В области, – смутилась Настя.
   – Тем более! Не городская школа, да еще год назад! А до февраля натаскаетесь; учтите, у нас хоть все за деньги, но учебные требования жесткие – москвичи блюдут честь мундира. Так что, оно и к лучшему – литературу я подберу, позанимаетесь.
   – С одной стороны, ты прав, – Юра смешно почесал щеку, – но, с другой, пока кураж есть, а то потом устроится работать; зарабатывать начнет и по боку вся учеба, а лет через десять она придет и скажет: – Куда ж ты, дядя Юра, смотрел? Надо было взять ремень и надрать мне задницу – я ж дура была.
   – Ну, в феврале и надерешь, если так вопрос встанет, – снова засмеялся проректор, – пока зачисление идет, сто раз успеешь.
   Насте вдруг стало страшно восстанавливать в памяти школьную программу, за год незаметно растворившуюся среди тонких струек молока, звонко бьющих в стенки ведра, колючей огуречной ботвы, половых тряпок и массы других «полезных» вещей, но взглянув на веселого проректора, она сказала тихо:
   – Я буду заниматься, честно.
   – Видишь, родственница у тебя – девушка разумная.
   – Сам знаю, – Юра ласково посмотрел на покрасневшую Настю, – короче, Вить, готовь свои методички или что там у вас есть – заеду, заберу, а на февраль резервируй ей место, лады?
   – Без проблем! Вот, возьмите, – проректор протянул Насте красивый буклет, – выберите специальность и позвоните.

   – Как впечатление? – спросил Юра, когда, распрощавшись с проректором, они вышли на улицу.
   – Мне дядечка понравился, – Настя с удовольствием вдохнула воздух свободы – до февраля ведь было почти полгода.
   – Витя – умница. Мы вместе учились, так у себя, на экономфаке, он первым парнем на деревне был…
   – Он тоже из деревни? – не поняла Настя.
   – Да что ты! – Юра засмеялся, – у него родители в крутом НИИ работали. Я по специальности механик, поэтому после окончания пошел прессы налаживать, а он в науку ударился. Кстати, сейчас – доктор наук; диссертацию в Москве защитил. Вообще, голова золотая, – они сели в машину, – может, и правильно – Витька хоть свой в доску, но если ты дура дурой придешь, неудобно получится.
   – Дядь Юр, я буду заниматься! А то отец мне, точно, как Мишке вставит.
   – И как же он Мишке вставил? – спросил Юра без особого любопытства, а так, чтоб поддержать разговор.
   – Только никому не говори, ладно? Когда Мишка прогорел со своим бизнесом, отец же отдал долги, а после привез его домой, привязал к лавке и по голой попе выпорол розгами. Мишка, бедный, потом неделю сесть не мог.
   – Сурово, – Юра усмехнулся, представив сцену экзекуции.
   – Сурово… – вздохнула Настя, – но страшно другое; пускай бы только выпорол – перетерплю как-нибудь, но ведь после этого он запрет меня в четырех стенах и больше никогда никуда не отпустит; вся косметика, все новые шмотки на помойку полетят, а я уже привыкла к ним, правда! Так что я буду хорошо учиться. Дядь Юр! – Настя резко перешла к более привлекательной теме, – ты про работу говорил. Я ж могу и заниматься, и работать, если что денежное подвернется, правда?
   – Успокойся. Сколько надо денег, только скажи – я тебе дам; главное, поступи и учись, – показывая, что разговор закончен, Юра достал телефон, – Жень, это Бородин. Про Лешку не слышно?.. Я почти рядом, а что?.. Ладно, минут через десять подскачу, – он сунул трубку в карман, – черт!..
   Настя сжалась, почувствовав, что плохое, от которого удалось избавиться утром, вернулось; Юра сразу помрачнел и развернувшись, поехал в противоположную от дома сторону. В этом районе Настя еще не бывала ни разу.
   Ехали они, действительно, минут десять, а потом джип остановился перед кирпичным забором с черными воротами, возле которых их ждал человек.
   – Сиди. Я быстро, – бросил Юра выходя.
   – Хорошо, дядь Юр, – Настя принялась разглядывать незнакомца, в глазах которого притаилась какая-то жуткая бездна; провал в другое измерение, что ли… а еще тоска и боль. Незнакомец разговаривал с Юрой, но смотрел на нее; Настя не могла спрятаться от неживого, будто замораживающего, взгляда… и тут незнакомец поманил ее пальцем! При этом в бездне возникло… Настя подумала, что, наверное, так хищник смотрит в глаза пойманной жертве, но самым ужасным было даже не это, а то, что невозможно было осушаться приказа! Она с мольбой смотрела в Юрину спину, но тот ничего не замечал, продолжая что-то объяснять незнакомцу.
   Настя неловко открыла дверь и вывалившись из машины, двинулась вперед; она старалась вырвать взгляд из бездны, но ничего не получалось. И тут Юра обернулся.
   – Я ж сказал тебе, сидеть и ждать!
   – Юр, а кто это? – незнакомец вскинул брови, изображая удивление. Насте показалось, что сейчас он облизнется.
   – Это?.. – Юра сделал шаг и оказался между ними; теперь Настя не видела бездны, но и бежать обратно сил не осталось – колени ее дрожали, и она была готова опуститься прямо на землю, – это моя двоюродная сестра.
   – Ну, что ты несешь? – Женино лицо скривилось, – это ведь девушка из Гнилуши, так?
   – Не так! Это моя сестра!
   – Эх, Юра-Юра… – Женя вздохнул, – вы даже не похожи.
   – Говорю ж – двоюродная!.. Да и тебе не все равно, кто она?
   – Понимаешь, – Женя положил ему на плечо руку, но это была какая-то слабая рука – не та, пожатие которой Юра ощущал обычно, – все меня бросили; даже секретарша ушла…
   – Твоя зеленоглазая?
   – Зеленоглазая… кстати, у твоей сестры есть работа? Мне срочно нужна секретарша. Платить буду, сколько скажешь – пять миллионов, шесть, но мне надо завтра… нет, сегодня!
   У Насти закружилась голова. Сначала она думала, что это от столь грандиозного предложения – работать простой секретаршей за такие деньжищи, да еще у Юриного знакомого!.. Но потом поняла, что кружение началось раньше, когда она сидела в машине – правда, тогда она еще могла идти, а сейчас еле держалась на ногах, чувствуя, что минута – глаза ее закроются и не откроются никогда. Насте сделалось страшно, но не согласуясь с желаниями, она неожиданно сказала:
   – Дядь Юр, хорошая ведь работа, хорошие деньги, а?
   Юра увидел ее побледневшее лицо, бессмысленные глаза…
   – Нет!
   – Что, значит, нет? – Женя пытался сдавить Юрино плечо, но сил, чтоб достойно заявить о себе, не хватало, – девушка совершеннолетняя и сама решает, где она хочет работать…
   – А я сказал, нет!
   – Ты не можешь говорить мне, нет! Здесь все мое!
   – Настя! Марш в машину! – скомандовал Юра.
   – Настя, я ж предлагаю деньги, которые ты нигде никогда не заработаешь! Предлагаю за пустяковый труд! Решайся!
   Настя смотрела на них обоих затуманенным взглядом и не могла понять, что происходит и кого ей слушаться. К чему б она пришла в конце концов, неизвестно, если б Юра не схватил ее за руку и не потащил к джипу; Насте оставалось лишь переставлять ноги; и все равно она обернулась – незнакомец прикрыл глаза, и лицо его стало похожим на посмертную маску.
   …Я боюсь его!.. – Настя была в ужасе, и когда Юра, запихав ее в машину, захлопнул дверь, забилась в угол, прячась от самого страшного в своей недолгой жизни кошмара.
   Глядя на нее через стекло, Юра подумал, что в кои то веки оказался сильнее своего могучего покровителя. …Хотя это совсем другой человек – раньше он ни о чем никогда не просил, а приказывал! Потому я и верил, что он здесь главный; что он все организовал, а если разобраться?.. Ну, подвернулся он тогда на своей тачке; ну, дал денег на раскрутку, и все ведь!.. Юра решительно пошел обратно, но взглянув на «благодетеля», растерялся окончательно – Женя тяжело дышал, глаза его остекленели, губы подрагивали.
   – Что с тобой? – он тронул его за рукав, – ты болен?
   – Нет, – Женя отрицательно качнул головой, – мне просто плохо, и я не могу тебе ничего объяснить… Почему ты не хочешь отдать эту девчонку? Думаешь, я сделаю ей плохо? Разве я сделал плохо тебе или кому-то еще? Ты скажи…
   – Мне ты плохого не сделал, но твоей секретаршей она не будет, и я тоже ничего не могу объяснить.
   – Смотри, не пожалей… – это была пустая угроза, потому что Женя чувствовал – силы заканчиваются, и взять их неоткуда. …А девка могла б стать «аккумулятором», хоть временным… и то не дали! Остается, либо сдохнуть, либо дождаться спасения… только откуда?.. Все бросили… Не прощаясь, он побрел к дому.
   Юра видел его еще несколько секунд, а потом ворота закрылись, и он почувствовал прилив радости, словно Женька являлся его врагом, а не вечным союзником. …Нагнал, блин, понтов!.. Но я сам лох порядочный – уши развесил…Связи-то все в моих руках, и весь бизнес; что он делал? Ничего! Бабки ему отстегивай, твою мать!.. – усевшись за руль, Юра завел двигатель, и лишь тогда Настя пошевелилась.
   – Он такой страшный…
   – Козел он! – джип сорвался с места так, что колеса завизжали, выплюнув на красивый забор куски грязи, – вот, скажи, – Юра смотрел вперед и разговаривал сам с собой, – как такой урод мог наладить такие каналы? Это не он – за ним, точно, еще кто-то стоит; только не знаю, кто… конспиратор хренов!..
   Настя молчала; она только поняла, что пять минут назад они кого-то победили, и совершенно не важно, кого и в чем.
   – Дядь Юр, ты на меня не сердишься? – спросила она, – если что, прости пожалуйста. Я больше не буду…
   – Наоборот! – Юра весело помигнул, – ты здорово помогла мне разобраться в большой проблеме. Давай, заскочим еще в одно место – мне надо друга найти, а потом поедем обедать.
//-- * * * --//
   – Все! – Леша захлопнул дверь и привалился к ней спиной, вроде, кто-то пытался вломиться в их крепость, – мы дома!
   – В принципе, – Юля посмотрела на часы, – еще не поздно – если скажешь, можно и бар открыть.
   – На фиг! – Леша обнял ее, – сегодня никакой работы – сегодня наш день… понимаешь – наш! А ты самая славная девушка, и я тебя люблю!..
   – Я мечтала услышать это, – Юля счастливо засмеялась.
   – Теперь слышишь.
   – Да, – она повисла на Леше и закрыв глаза, принялась целовать его; потом Леша кружил ее по комнате, и она смеялась, поджав ноги.
   – Слушай, у нас есть шампанское?
   – Нету, – Юля вздохнула, – только вино и водка.
   – Лучше вино – водку не хочу. Давай выпьем за нас; потом выключим телефон, задернем шторы и до вечера не будем вылезать из постели, а потом поедем в кабак, и по дороге я куплю тебе целую охапку роз. Каков план?
   – Классно… – прошептала Юля.
//-- * * * --//
   Настя еще не бывала по другую сторону водохранилища; да что там – гуляя только по центру, она, вообще, не знала, что в городе имеется такой большой водоем, поэтому с интересом смотрела в серую гладь, плавно переходившую в грязно желтый песок, и дома, словно стадо коров, пришедших на водопой.
   Мост кончился; началась длиннющая улица с блеклыми пятиэтажками, и наконец джип остановился перед небольшим кафе. Среди прочих строений домик под красной крышей и с башенкой наверху, выглядел сказочным теремком, но Юра выругался, едва взглянув на него.
   – Понимаешь, Насть, – он повернулся к наблюдавшей за ним девушке, – пропали два человека. Одна должна быть здесь на работе, но на двери замок; с другим мы договаривались встретиться утром, но… – он достал телефон и подержав возле уха, сунул обратно, – не отвечает, ни домашний, ни сотовый.
   – Про сотовый, я не знаю, – сказала Настя робко, – а домашний может и не работать – у нас дома так часто бывало…
   – А сейчас мы проверим!
   Джип рванул вперед прямо перед резко затормозившей «Волгой»; Юра глянул в зеркало.
   – Пошел ты!.. Дистанцию соблюдай, а то не расплатишься!
   Они свернули раз, второй, въехали во двор и остановились.
   – Посиди, – Юра скрылся в подъезде.
   Вернулся он буквально через пару минут, хотя Насте показалось, что прошло не меньше часа. После недавнего «приключения» ей было очень неуютно одной и даже захотелось обратно, в Гнилушу, но потом она решила, что здесь все еще наладится, а там, никогда; и дело не в отце и не в корове Зорьке – просто там не ее жизнь.
   – Никто не открывает, – Юра уставился на дверь подъезда, откуда только что вышел, – есть очень хочешь? А то надо еще кое-какие дела сделать.
   – Не очень, – соврала Настя, чтоб не превратиться в обузу.
   Они долго колесили по городу, иногда останавливаясь; Юра уходил, потом возвращался, и они молча ехали дальше. Настя окончательно запуталась и отрешенно смотрела в окно, уже не пытаясь сориентироваться. Несколько раз Юра куда-то звонил, и не получив ответа, ругался на какого-то Лешу.
   Настя устала; к тому же от голода противно ныл желудок, и ей уже ничего не хотелось – ни города, ни университета – хотелось только, чтоб все поскорее закончилось.
   Наконец они все-таки приехали домой; квартиру Юра открыл молча, и Настя растерянно остановилась, не зная, что делать дальше – может, все изменилось настолько, что сейчас ей предложат быстро собираться и уматывать к родителям?..
   – Ты чего не стоишь? – Юра взглянул удивленно.
   – Я мешаю тебе, да?.. Я ж все понимаю – ситуации меняются… если что-то не так, ты только скажи…
   – Дурочка! – он улыбнулся по-доброму, как улыбался ей всегда, – не забивай голову. Давай лучше ужинать. Проголодалась, небось?
   – Да.
   – А чего молчала? Я ж тебя спрашивал.
   – Не знаю, – Настя пожала плечами, – пойду, приготовлю что-нибудь, – она быстро скрылась на кухне, окунувшись в знакомую, успокаивающую атмосферу кастрюль и тарелок.
   Юра уселся в комнате, дымя сигаретой. От непонимания ситуации и невозможности ее разрешить, эмоции притупились. …Ну и что? – подумал он почти спокойно, – к чему эта истерия? Загуляли ребята – бывает. Завтра объявлю обоим по выговору и лишу энной суммы денег. А, вот, что происходит с Женькой?.. Какой-то он затравленный – похоже, у нашей конторы начались проблемы; надо как-то отделяться, пока не поздно… в конце концов, это ж я все сделал, как бы он по ушам мне не ездил!..
   – Дядь Юр, иди! – раздался из кухни Настин голос.
   …Да, и еще Настю ему в секретарши, блин!.. Что я, не знаю? Сразу потащит ее в койку, а она девочка послушная, да еще за такие бабки, какие он наобещал… нет уж, сейчас выберем ей специальность и пусть грызет гранит науки…
//-- * * * --//
   Оля проснулась на правом боку, как и легла. Часы показывали три, и за окном стоял белый день. Она прекрасно помнила день прошедший, удивительную ночь, и хотя сейчас с трудом представляла, как могла купаться голой в ледяной воде, да еще с незнакомой женщиной, воспоминания рождали во всем теле сладкую истому. Потом она вспомнила главную цель поездки, но чувство приобщения к странному черному омуту исчезло – она просто ощущала себя бодрой и сильной.
   Оля подошла к телефону.
   – Лен, я проснулась, – сообщила она, неизвестно зачем – наверное, просто желая услышать голос, – состояние потрясное!..
   – Не мешало б проведать Женечку, а то башню ему сносит – наворочает сдуру, а тебе потом расхлебывать.
   Оля хотела спросить, почему именно ей придется «расхлебывать», но не стала – пока ведь это не важно; пока она обычный врач, которая должна посетить больного.
   – Хорошо, – сказала она, – а вечером я к тебе заеду, можно?
   – Даже нужно!
   Оля поняла, что счастлива и готова на все.
   Через полчаса, она уже стояла перед знакомыми воротами, и с удивлением обнаружила, что калитка приоткрыта, а дверь в дом не заперта – создавалось впечатление, будто ее ждали. В холле было тихо, и она остановилась перед картиной на стене – теперь-то она знала, что все изображенное там, правда; даже необъяснимое черное пятно сделалось абсолютно естественным. Оля почувствовала, что вместе с воспоминаниями, в ней поднимается неведомая сила…
   Женя сидел в кабинете, и выглядел он еще хуже, чем вчера – к бледности добавились ввалившиеся щеки, круги под глазами; безвольно лежавшие на подлокотниках кресла руки, подрагивали, но, как ни странно, вид его не вызвал в Оле сострадания, даже профессионального. Она уселась напротив, прикидывая, как бы получше объяснить свое очередное появление, но слова пришли сами; причем, слова, о которых она даже не думала, но зато очень правильные и умные.
   – Ты фактически загубил все свои проекты, – сказала она, даже не поинтересовавшись самочувствием, – теперь мне придется их поднимать…
   – Тебе?.. – Женя вытаращил глаза, – это тебя Леха подослал? А где он сам, сука такой?!..
   – Успокойся, никто меня не подсылал, – Олин голос был таким уверенным, что Женя и правда, успокоился; вернее, больше это походило на внезапную апатию, – с Лешей мы очень скоро разведемся и тогда я стану твоей женой.
   – Не понял?..
   – А чего непонятного? Тебя все знают, к тебе привыкли – никто ж не догадывается, что ты тяжело болен, и силенок у тебя почти не осталось. Короче, ты так и останешься вывеской, а остальное, мои заботы, согласен? Впрочем, если ты и не согласен, другого-то выхода нет, иначе ты можешь очень плохо кончить свою карьеру бизнесмена.
   Женя смотрел на нежданную гостью широко открытыми глазами и сказанное казалось ему ночным кошмаром, явившимся почему-то средь бела дня. Да, он потерял возможность воздействовать на людей и обстоятельства, но мозги-то сохранились, и в этих мозгах такой ход событий не укладывался; впрочем, намек был вполне прозрачным, и Женя вдруг подумал о том, о чем никогда даже прикидывал, на сколько лет зоны потянет его деятельность, если не прикрывать ее, как прикрывал он сам.
   – Пожалуй, брак наш будет фиктивным – спать с тобой я не хочу, но на людях тебе придется целовать меня в щечку и говорить ласковые слова, а за это ты получишь вполне спокойную жизнь, а не тюремную камеру… – внутренне Оля сама поражалась, откуда брались такие слова, но, с другой стороны, все выглядело совершенно логично; она даже обрадовалась, как поумнела за одну вчерашнюю ночь. …А, может, все это во мне было заложено, а роль добропорядочной жены – это ошибка; так сказать, изначально неверный ориентир?..
   – Я должен подумать.
   – Думай. Только недолго, – Оля встала, – я приеду завтра, и мы обсудим детали, – улыбнувшись напоследок, она вышла.
   Едва закрылась дверь, Женя подошел к окну и увидел девушку, гордо вышагивавшую по дорожке; возникло непреодолимое желание убить ее – здесь же, немедленно! Но давно позабытый чисто человеческий страх, приковал его к подоконнику. И когда фигура исчезла за деревьями, он беспомощно вернулся в кресло.
   …У меня же есть деньги… много денег! Можно начать легальный бизнес и жить не хуже… по крайней мере, спокойнее… можно, но я отвык вести дела на свой страх и риск! Да и что такое «страх и риск», если я знаю про взаимодействия энергий; знаю, что за любым действием кто-то стоит, а бороться с собственным знанием невозможно… Деморализованная воля отметала один вариант за другим, постепенно смиряясь с Олиным предложением. …А что?.. – подумал он уже без прежнего содрогания, – мне оставляют свободу, деньги, дом и снимают ответственность за происходящее. Разве это так плохо? Елена с Ольгой – две бабы, они споются; вот, и пусть рулят, а я буду «целовать ее в щечку и говорить красивые слова»; уж это-то я умею!.. Или еще раз попробовать позвонить Елене?.. Вдруг Ольга не из ее «команды»? Тогда, сдав ее, я реабилитируюсь…
   Он долго держал трубку, слушая протяжные гудки, и, в конце концов, вздохнув, положил трубку. …Либо не желает разговаривать, либо все рушится не только у меня, а вся система… – Женя закрыл глаза, – в принципе, во всем есть и свои положительные стороны – например, можно будет целый день лежать на диване и не напрягаться… вообще, не принимать никаких решений… Класс!.. Он чувствовал жуткую усталость, и больше всего хотел забыться и заснуть; но спать не мог, а забыться не получалось.
   Прошелся по дому, шаркая ногами, как старик, и остановился на пороге бывшей комнаты Оксаны; войдя, распахнул шкаф – на пустых полках сохранился едва уловимый запах духов. От воспоминаний стало нестерпимо тоскливо. С того проклятого дня прошел какой-то несчастный месяц, а, казалось, годы; однако нельзя вернуть происшедшее даже минуту назад. Неожиданно возникло желание, реальное и легко выполнимое. Женя прошел на кухню, открыл бар и налил виски; зажмурившись, выпил; схватил ртом воздух, задержал дыхание и налил еще. От одного запаха его передернуло и только теперь, когда все в голове сорвалось с тормозов, он зарыдал. Поставив расплескивающийся стакан в раковину, закрыл лицо руками и не мог остановиться – глухой рев, больше похожий на рычание, душил, сотрясая тело. Это не было раскаянием; Женя знал, что это кара…
//-- * * * --//
   Уже на лестничной площадке Оля поправила волосы, глянула в зеркальце. …Как на свидание… – подумала, что, в принципе, так есть, и позвонила в дверь.
   – Привет, – улыбающаяся Елена впустила ее. Они обнялись, расцеловались; пройдя в комнату, Оля увидела на столе бутылку вина, два бокала и вазу с фруктами.
   – Как там наш друг? – Елена села, закинув ногу на ногу.
   – У меня такое впечатление, что он серьезно болен. Диагноз я не могу поставить без осмотра…
   – Какой диагноз? – Елена махнула рукой, – ему не хватает энергии – жизненных сил не хватает. Он вянет, и медициной это не лечится. О чем вы говорили?
   – Знаешь, – Оля усмехнулась, – мысль, конечно, шальная, но я предложила, чтоб он женился на мне; я буду вести дела, а он пусть остается привычной для всех «вывеской».
   – Мне идея нравится, – Елена пожала плечами, – разумно; тем более, с его замашками и больным воображением он долго не протянет. Наследников у него нет, так что… так что давай выпьем за твое первое правильное решение! Понимаешь, Оленька, – они мелодично чокнулись, – мужчины и женщины – это не два вида одного класса – это два абсолютно разных существа, типа, кошки и собаки. Мужчина материален до мозга костей; он – собака, стерегущая добро, добывающая дичь и единственное оправдание всем его поступкам, это достойная реакция на команду «Фас!». Мы меньше привязаны к материальному – у нас другое восприятие мира, как у кошки; вот, это восприятие и подсказало тебе верное решение.
   – За интуицию, – Оля еще раз чокнулась и сделала глоток, – хорошее вино. По-моему, Лешка приносил такое же.
   – Естественно, – Елена выпила полбокала, – это ж Женька организовал поставки; хранится оно на складах Бородина, Леша твой торгует им в розницу. Кстати, ты с Бородиным знакома?
   – Конечно! Мы друзья. Ему, как и всем мужикам, нужны деньги, имидж, конкретные задачи и определенная свобода; думаю, я смогу ему все это обеспечить, не хуже Жени.
   – Знаешь, – Елена, прищурившись, внимательно смотрела на собеседницу, – с каждым часом я все больше убеждаюсь, что мы с тобой сработаемся – ты очень разумно мыслишь.
   – Если честно, я не знаю, откуда это берется, – Оля смутилась, – я ж никогда не занималась ничем серьезным… ну, кроме медицины. Я всю жизнь была серой мышкой…
   – Ты накапливала опыт, – Елена допила вино, – а если серьезно – это то, что ты вчера получила на Хопре. Ты ж понимаешь, что энергию раздают не просто так, а с определенной целью; пока тебя, так сказать, вводят в курс дела и, соответственно, спонсируют. Потом с тебя спросят, но ничего не бойся. Кстати, тебе домой очень надо?
   – Нет, а что? Еще куда-нибудь съездим?
   – Больше мы никуда не поедем; может, останешься у меня? – Елена хитро прищурилась, – постель, правда, одна, но думаю, разместимся, а?
   – Конечно! Вдвоем же веселее!..
   …Господи, что я плету? Веселее… я хочу, чтоб вернулась прошлая ночь! И она хочет… Вытянув руки, Оля прошептала:
   – Обними меня, моя черная кошка…
//-- * * * --//
   Проснулся Леша от чувства тревоги, сжимавшего сердце и рисовавшего в сознании неузнаваемые картины, под общим названием «кошмар». Несколько минут он лежал, глядя на хмурые тучи за окном и соображая откуда что могло взяться, пока не понял – эйфория вчерашнего дня прошла и вернулась обычная жизнь.
   Конечно, вчера он сделал красивый жест, наплевав на все, но сейчас вспомнил, сколько всего важного должен был сделать. Чувство вины заслонило даже радость от разрешения личных проблем; требовалось разрушить неизвестность, иначе с каждым часом последствия будут казаться все более катастрофическими. …А вдруг на «Каскад» нагрянул ОБЭП?.. Или проверка на точках, а девчонки не сумели отбиться сами? Все телефоны отключены… Он вспомнил, как днем звонили в дверь, а они не открыли, занимаясь любовью. Вчера это казалось естественным, потому что любовь являлась главным, а сегодня выглядело полным идиотизмом. …И не пьяный ведь был!.. Хотя нет, я был пьян от счастья… Леша вскочил; будить Юлю было еще рано, и проскочив на кухню, он набрал Юрин номер, но чужой голос сообщил, что «абонент временно недоступен».
   …Юрка никогда не отключает мобилу. Точно, что-то случилось! Как я мог все бросить?.. – проглотив огненный кофе, Леша выскочил на улицу, вроде, секунды что-то решали, – …вчера надо было спешить, дебил!.. – завел двигатель, – и куда?.. Сразу ехать на завод не хотелось – он боялся обнаружить там нечто ужасное, к чему сначала надо подготовиться, поэтому, в качестве разведки, поехал по точкам.
   А Юра в это время стоял на заправке, ожидая, пока утолит голод черная «Волга». Заправка находилась в низине, что сильно затрудняло связь, но он набирал Лешу всего двадцать минут назад, и снова никто не ответил.
   …Как мне все это не нравится… – Юра задумчиво барабанил пальцами по гладкой поверхности руля, – может, он попал в разборки? Я ищу его среди живых, а он лежит в морге, без документов, без телефона… Мысль выглядела ужасной, но ничего другого в голову уже не приходило. …Но не мотаться ж мне по этим приятнейшим заведениям – да я и не знаю, где они находятся… лучше опять съездить к Женьке – может, он оклемался, такпусть включит свои связи…
   «Волга» отъехала, и Юра занял ее место. …Конечно, не охота с ним общаться – опять начнет доставать с Настей… ну, пошлю его еще раз, но, может, хоть что-то прояснится!..А если не оклемался? Вчера он выглядел как-то совсем хреново… и что тогда?.. Мысли разбегались, и он не знал, за какую хвататься; какая, в итоге, окажется наиболее важной – исчезновение Леши, болезнь Женьки, Настя, так и не решившая, на кого будет учиться; Юля, которой совсем не место в ее шалмане, или спирт, прибывающий послезавтра, а ему самому послезавтра надо ж в Гнилушу.
   …Нет, без Лешки, как без рук!.. – вырулив с заправки, Юра сразу поехал в Березовую Рощу.
   Женина калитка оказалась не заперта, чего не случалось никогда и ни при каких обстоятельствах. Он заглянул внутрь, но в саду ничего не изменилось; осторожно, прячась за деревьями, пошел дальше и увидел, что дверь тоже открыта. …Черт!.. – Юра остановился, – а, может, все проще – накрылся наш бизнес! Вчера взяли Лешку, сегодня Женьку, и ждут меня! Наука логика – когда-нибудь же я появлюсь у босса… точно! Потому вчера он и выглядел так ужасно, что уже все знал!.. Нет, не может быть, ведь на заводе, тихо; все точки, кроме Юлькиной, работают. Ни хрена не пойму…
   Он закурил, собираясь с мыслями прежде чем подняться на крыльцо, и тут дверь распахнулась сама. В первый момент Юра не узнал девушку, появившуюся наверху… вернее, узнать-то он ее, конечно, узнал, но не поверил глазам.
   – Чего стоишь? Заходи, – Оля улыбнулась.
   – А ты что здесь делаешь?.. – выглядел Юра, наверное, смешно, потому что Оля расхохоталась; протянула ему руку.
   – Живу я здесь. Заходи.
   И Юра зашел, ошарашено оглядывая ничуть не изменившийся холл. Они уселись в кресла; причем, самозваная хозяйка вальяжно закинула ногу на ногу и достала сигареты. …Точно, глюки!.. – Юра даже мотнул головой.
   – Думаешь, глюки? – Оля закурила, – не, Юр, просто мы уже давно встречаемся с Женькой – короче, с тех пор, как муж начал изменять мне со своей Юлечкой. А ты не знал?
   – Нет, конечно.
   – Женька блюдет мою репутацию, – Оля эффектно выпустила струйку дыма, – а теперь мы решили расписаться – ты ж знаешь, я такая девушка, что не могу долго ходить в любовницах. Так что больше мы ничего не скрываем.
   – Ну, вы, ребята, даете…
   – Оно как-то совпало – Женьку бросила его Оксана, мне изменял Лешка… короче, все само случилось. Понимаешь, о чем я говорю, да?
   – Понимаю, – однако Юра ничего не понимал – он вполне допускал Олино желание поскорее переустроить свою жизнь, но Женька? …Самоуверенный самовлюбленный донжуан, да еще с такими возможностями – ему-то она зачем? Абсурд полный!.. Кстати, если все так – разве Олька не сможет быть и секретаршей?.. Зачем он вчера требовал еще и Настю?..
   – Кофе будешь? – Оля встала.
   – Нет, спасибо. Я, вообще-то, заехал узнать про Лешку. Его второй день нигде нет.
   – А что говорит его Юлечка?
   – Не знаю. Ее тоже нигде нет.
   – Прикольно. Что-то Женька совсем распустил народ – хотят, ходят на работу; хотят, нет… ладно, он сейчас отдыхает, а проснется – я скажу ему… ну, что ты так смотришь? – Оля улыбнулась, – да, большой красивой любви между нами нет, но мы ж не дети, чтоб играть в дурацкие игры – просто вдвоем нам будет лучше, чем по одиночке, согласен?
   – Согласен.
   – Вот и все. Как в песне – встретились два одиночества.
   …А, в принципе, что меня так удивляет? Она права – возраст уже не тот, чтоб идеалистов корчить; это в восемнадцать лет хорошо было – стихи, цветы, самолеты, гитара, а сейчас хочется просто жить, и чем, в таком случае, они не пара?.. – Юра поднялся.
   – Ладно, я поехал.
   – Давай, – Оля взяла его за руки, – ты – Лешкин друг, но пойми нас правильно… и заходи – между нами ведь ничего не изменится? Мы-то останемся друзьями, правда?
   В это время у Юры в кармане зазвонил мобильник, и выхватив трубку, он с радостью увидел Лешкин номер.
   – Алло! Ты где есть?
   – Юр, извини; я все объясню, не возмущайся…
   – Слава богу, хоть живой, – Юра взглянул на недавнюю Лешину жену. Он еще не мог представить их в разных семьях и не знал, как разговаривать в ее присутствии.
   – Ты сам-то где? – Лешин голос повеселел, – я подъеду.
   – Не надо! Давай встретимся часиков в семь «У Юлии»!
   – Уж не мой ли благоверный объявился? – спросила Оля, когда Юра убрал телефон.
   – Он, слава богу; живой и невредимый.
   – По-моему, так работать нельзя, – Оля пожала плечами.
   – Это ты от себя говоришь или?..
   – От себя, конечно, – она улыбнулась, – я не злопамятная, а вот, как Женька к этому отнесется, не знаю.
   Намек Юра понял, но развивать тему не стал.
   – Давай, не пропадай, – Оля по-мужски протянула руку, – и скажи Лешке, что неплохо б оформить развод; на имущество его я претендовать не буду, сам понимаешь; ключи от квартиры отдам по первому требованию, пусть не волнуется.
   – Скажу обязательно.
   Уже с дорожки Юра оглянулся – внешне все вокруг осталось по-прежнему, но как же изменилось внутреннее содержание! …Надо еще рассказать Лешке, к кому ушла его жена, – подумал он, – или не стоит лезть в эту помойку?..
//-- * * * --//
   К шести Леша закончил дела. Как выяснилось, ничего за вчерашний день не случилось, даже на его отсутствие не обратил внимания никто, кроме Снежаны, шутливо заметившей, что после выходного шеф выглядит «просто клёво».
   Казалось, все пришло в норму, и, тем не менее, Леша ощущал непонятную тревогу, поэтому приехал пораньше – надо было изобрести правдоподобную версию, ведь если сказать как есть, Юрка попросту сочтет его сумасшедшим. Версия родилась быстро и без особых фантазийных изысков – умирающая Юлина родственница у черта на куличиках, где связь не работает… в общем, все походило на правду, хотя одновременно выглядело полным бредом.
   Лешин скучающий взгляд блуждал по столикам, а слух невольно ловил обрывки чужих разговоров – например, мужики, допивавшие очередную бутылку водки, обсуждали последнее поражение «Факела»; эмоциональные высказывания украшали витиеватые матерные конструкции, и Леша подумал: …Какая им разница, выйдет «Факел» в высшую лигу или нет? От этого что-то изменится в их жизни?.. Наверное, футбол – это повод собраться, чтоб не бухать в одиночку, и не более того…
   В углу сидела молчаливая парочка, курившая, глядя друг на друга; парень периодически гладил руку девушки, и оба улыбались. Леша смотрел на них минут десять, но они так и не проронили ни слова – то ли говорить им было не о чем, то ли они чувствовали себя настолько счастливыми, что слова казались лишними. Леша не знал, как все обстояло в действительности, но наблюдать за ними стало скучно, и он перевел взгляд на следующий столик, где два парня и совсем юная девушка изучали аудиокассету, выхватывая ее друг у друга. Они заговорщически шептались, но слов Леша не разбирал, а только видел их восторженно искрившиеся глаза; еще он видел две бутылки вина и быстро убавлявшуюся стараниями девушки, гору бутербродов. …Еще одни фанаты, – подумал он, – у тех – футбол, тут – какая-нибудь попса… короче, каждый сходит с ума по-своему…
   Дальше всех устроился мужчина со стаканом водки и горячей сосиской; он ждал, пока сосиска остынет, периодически трогая ее пальцем, и смотрел на нее, как на заклятого врага – видимо, он не привык пить без закуски, а очень хотелось. …Точно, наладчик, – Леша вздохнул, – если таковые остались…
   И все-таки самым приятным объектом для наблюдения была Юля. Он повернулся к стойке, подперев подбородок и увидел, как ее губы беззвучно произнесли: – Я люблю тебя; улыбнулся, чуть заметно кинув…
   – …Извините, у вас сигареты не найдется? – девушка, оставив драгоценную кассету кавалерам, стояла у его столика и улыбалась не слишком трезво.
   – Да ради бога, – Леша двинул лежащую рядом пачку.
   – Можно две? – она игриво прикусила тоненький пальчик.
   – Думаю, в идеале, вам нужно три.
   – Не, две, – девушка засмеялась, – Славик голос бережет.
   – А есть, что беречь?
   – Есть. Хотите, за пачку мы вам кассету подарим? Миш! – она обернулась, – пойди сюда!
   Из-за столика поднялся длинноволосый парень.
   – Давай подарим человеку кассету с автографами? У меня еще никогда не брали автографов – пора уже начинать, да?
   Леша посмотрел на Мишины руки с длинными «музыкальными» пальцами.
   – Присаживайтесь, – он отодвинул стул – разговаривать было гораздо интереснее, чем бессмысленно глазеть по сторонам, да и мысли о предстоящей встрече с шефом сразу отодвигались на второй план, – знаете, лет десять назад я тоже писал стихи и даже пел под гитару; только это, наверное, уже не современно.
   – Десять лет назад… – девушка подняла взгляд к потолку, – я пошла во второй класс!
   – А я в четвертый, – сообщил Миша.
   Леше стало весело, будто делись куда-то десять непонятных лет, и он все такой же наладчик; сидит вечером в ресторанчике нового незнакомого города.
   – Алексей, – он протянул руку.
   – Катя, – девушка кивнула, отчего волосы упали ей на лицо, и она засмеялась, отбрасывая их, – а это Мишка – наш гитарист.
   – По рюмочке за знакомство? – предложил Леша.
   – У нас уже денег нет, – Миша опустил глаза, – кассеты ж еще продать надо.
   – Да разве в деньгах счастье? – Леша обернулся к стойке, – Юль! Принеси нам бутылочку вина и четыре стаканчика.
   Отказать она не могла, но глядя в одухотворенное Лешино лицо, подумала, что он опять ускользает, только теперь по собственному желанию в какой-то недоступный, радостный мир; ей же останется послушно наполнять чужие стаканы, каждый день надевать опротивевшую униформу… а вчера – это был просто сон наяву.
   Подойдя Юля так выразительно вздохнула, что Леша взял ее за руку и бесцеремонно усадил к себе на колени.
   – Ребята, это – моя любимая девушка, – представил он, и Юля успокоилась – оказывается, у нее остается калитка в радостный мир; поцеловав Лешу, она вернулась за стойку.
   – И что вы поете? – Леша наполнил стаканы.
   – Песни, – к столику подсел третий участник группы.
   – Я понимаю, что не частушки. А какие?
   – Да так… – Миша отпил вино, – чужие в нашем исполнении никто слушать не будет, да и петь их неохота – свои пытаемся делать. Я музыку сочиняю, а слова вместе придумываем. У друзей дома хорошая аппаратура – вот, записали кассету; решаем теперь, куда б ее отправить – может, повезет.
   – Алексей, – Катя склонила голову на Мишино плечо, – а спойте что-нибудь несовременное – сейчас в теме всякое ретро.
   – Да что ты!.. – Леша смутился, – я – исполнитель кухонный, а, во-вторых, гитары все равно нет…
   – Гитара – это пять секунд, – Миша уже без спроса взял сигарету, – я здесь рядом живу.
   – …да и забыл я все.
   – Жаль, – Катя вздохнула, – я думала, подарите песенку, если вам они все равно не нужны; мы б обработку забацали…
   В это время открылась дверь, и вошел Юра; посмотрел на часы, потом окинул взглядом зал и помахал рукой.
   – Все, – Леша поднялся, – еще увидимся; покажу я вам песни, когда гитару притащите, а сейчас – дела.
   Юра ждал, пока Леша пожимал руки каким-то молодым ребятам, и ему стало жаль своих нервных клеток. …Я с ума схожу, а этот раздолбай бухает с малолетками!.. Жена ушла; с работы, не сегодня, завтра, выгонят, а ему по хрену!.. Была даже мысль, просто взять и уехать, ничего не объясняя, и пусть разбирается сам. …С другой стороны, что я, не знаю Лешку – если ему кто-то интересен, про остальное он забывает…
   – Пойдем на улицу, – сказал он, когда Леша наконец подошел, – знаешь, у тебя намечаются проблемы.
   – Из-за вчерашнего?
   Они уселись в машину. Леше не терпелось изложить придуманную версию и закрыть вопрос – гораздо приятнее было думать о ребятах, только что подаривших кассету.
   – Оно ж, как получилось… – начал он, но Юра перебил:
   – Да не важно, как получилось! Это все ерунда! Ты, вот, знаешь, где сейчас твоя Ольга?
   – Понятия не имею. Я ее уж сто лет не видел, а что?
   – То! Замуж она собирается!
   – Не может быть! – фраза вырвалась сама собой, но потом Леша вник в смысл и усмехнулся, – назло мне, что ли?.. Неужто сразу замуж?.. – Юра молчал, и ему ничего не оставалось, как рассуждать дальше, – выходит, она давно с ним встречается, да? Обидно даже – вроде, жили хорошо, а у нее кто-то уже был на примете… с другой стороны, меньше проблем…
   – Вот, как раз проблем у тебя явно прибавится, – вздохнул Юра, – выходит она за Женьку Глухова! Уже переехала к нему и чувствует себя полной хозяйкой, и в его особняке, и в его делах.
   – Этого не может быть, потому что не может быть никогда!
   – Тем не менее, – Юра развел руками, – думаешь, она простит тебе Юльку?
   – Почему нет? Она нашла свое счастье, я – свое…
   – Объясняю для бестолковых – вся деятельность строилась под Женькой…
   – И что? – перебил Леша, – я не лезу в вашу кухню – я просто работаю! Да, вчера я прогулял; готов заплатить штраф или какие там у вас санкции?..
   – Опять ты ни хрена не понял! – в сердцах Юра даже стукнул по баранке, – к тебе теперь есть претензии по жизни, а не по работе! Женька, похоже, серьезно болен; я вчера его видел – выглядит ужасно, а сегодня даже не вышел ко мне. Ольга меня принимала и прозрачно намекнула, что собирается неофициально руководить процессом…
   – Да она со своими медсестрами не могла справиться!
   – Леш, ты тупой, да? – Юра уставился на друга, но подтверждения так и не дождался, – я ж говорю, Женька сейчас, как амеба – она будет просто петь ему в ухо, а он делать.
   – То есть, хочешь сказать, что мне пора подыскивать другое место? – наконец сообразил Леша. Юре не хотелось говорить «да», поэтому он оставил шанс, в который и сам старался верить.
   – Если все останется, как прежде, – сказал он, – то есть, Женька (в контексте – Ольга) никуда не будет лезть, мы с тобой все порешаем; механизм будет крутиться, деньги поступать вовремя… нет, если Ольга не законченная дура, без меня ей никуда не деться, как бы они оба ни петушились; а я всегда останусь твоим другом. Так что пока не расстраивайся, а просто будь начеку, – Юра похлопал Лешу по плечу, – и больше так не исчезай, ладно?
   – Да понимаешь!.. – встрепенулся Леша, но Юра погрозил ему пальцем.
   – Вот, только не надо больной тети в глухой деревне. Ну, устроили медовый месяц, и ладно – обставлять только все надо по-человечески… короче, тему закрыли; я сказал – ты услышал.
   Услышал-то Леша все, но отложилось лишь то, что, возможно, скоро он снова останется без работы. Конечно, это не пуско-наладка, по которой он тосковал почти полгода, просыпаясь и слыша в ушах стук колес, но опять пустое неприкаянное времяпрепровождение, опять поиски приложения своим силам и желаниям; тогда Оля смотрела на него с сочувствием, теперь будет Юля. Одно было хорошо – отвратительный призрак бедности маячил далеко и призрачно, так как теперь он стал умнее и хранил деньги не в банке, а в зеленых американских бумажках, которые, судя по линии правительства, никогда не упадут в цене.
   …Значит, поживем еще, а там видно будет…
   – Только Юльке не говори – чего ей пока дергаться?
   – Она мне нужна, твоя Юлька? – Юра засмеялся, обрадованный, что разговор закончился так спокойно, – слушай, может, закатимся куда-нибудь? Давненько мы не отдыхали.
   – А чего далеко ходить? У нас же все под рукой. Ты иди, а я тачку переставлю – мы ж, полагаю, надолго? – Леша первым вылез из машины.
   Увидев вернувшегося в одиночестве Юру, Юля напряглась. …Нет но не мог же он его просто взять и уволить?.. Хотя почему нет?..
   – Привет, прогульщица, – Юра облокотился о стойку.
   – Юрий Валентинович… – Юля принялась зачем-то переставлять стаканы, – это я виновата – Лешка не причем…
   Устраивать серьезные разборки Юра уже раздумал, но и не мог сказать – ладно, все нормально; это было бы не по правилам.
   – Значит, так, – объявил он сурово, – увольнять тебя пока не буду, но накажу.
   – Я понимаю, – Юля опустила глаза, и эта покорность подстегнула Юрину фантазию до полного абсурда.
   – Доработаешь смену и пойдем в подсобку.
   – Зачем?.. – Юлины губы дрогнули, глаза растерянно заморгали, – Юрий Валентинович, Леша ж ваш друг; неужто вы…
   – Ты что, думаешь, я тебя трахать собираюсь? Нет, Юленька, – Юра зловеще усмехнулся, – я поставлю тебя в позу «поиск тапочек под диваном», сниму колготки и дам ремня, чтоб ты навсегда запомнила, где надо находиться в рабочее время! А потом можешь жаловаться на меня, можешь увольняться…
   – Юрий Валентинович, – Юля испуганно прижалась к стене, – но вы не имеете права… это ни в каком законе не написано… – глядя на нее, Юра еле сдерживал смех, но когда она, вся пунцовая, жалобно выдавила, – Юрий Валентинович, миленький, не надо – это больше не повторится… – все-таки расхохотался.
   – Да пошутил я!.. – он взял еще не пришедшую в себя девушку за подбородок и поднял ей голову, – скажи честно – ты Лешку любишь или для пользы дела легла под него?
   – Люблю… – что такого возникло в ее глазах, Юра не смог бы объяснить словами, но почему-то сразу поверил.
   – Ну и молодец, – фамильярно потрепал ее по щеке, – а мы тут решили загулять немножко; закусить сделай, будь другом.
   – Ой, сейчас!
   Показалось, что на радостях Юля вспорхнет над стойкой, но она кинулась к холодильнику; Юра не сомневался, что все будет исполнено в лучшем виде, поэтому повернулся к залу, разглядывая контингент, и тот ему не понравился; особенно, пьяная компания, почитавшая себя знатоками футбола.
   – Ну, что? – подошедший Леша посмотрел в ту же сторону, – похоже, авиазаводу зарплату дали – гуляют люмпены. А вон за тем столиком ребята молодые сидели; они ушли, да?
   – Сейчас тут все уйдут, – Юра хлопнул в ладоши, – господа, внимание! Кафе закрывается по техническим причинам!
   – Это почему? – возмутился один «из болельщиков», – тут до десяти работает! – он икнул.
   – …Клиент всегда прав!.. Ты кто, чтоб командовать?.. – подхватили нетрезвые голоса, но Юра вскинул руку.
   – Тихо! Я здесь хозяин! Завтра сюда наедет СЭС, и если не навести марафет, то послезавтра вы все будете квасить в подворотне! Я понятно излагаю? Так что, господа-товарищи, очистите помещение!
   – Так бы сразу и сказал, – несколько мужиков поднялись, – мы ж тоже люди с понятием. Пошли, ребята.
   Народ засобирался; даже тот, самый первый недовольный, залпом допил водку и занюхав рукавом, пробормотал что-то вроде: – С властями надо дружить… Леша наблюдал за этим «исходом», чувствуя приближавшийся праздник – казалось, со вчерашнего дня все в мире делалось только для него.
   – Юрий Валентинович, – Юля подбежала к довольно улыбавшимся шефам, – завтра что, СЭСники придут?
   – Не, с чувством юмора у тебя плохо. Уже второй раз мои шутки до тебя не доходят, – Юра сокрушенно покачал головой, – никто никуда не придет – просто хотим посидеть без этих рож; ты, кстати, тоже приглашена – не как «принеси – подай – пошла вон», а как Лешкина девушка. Еще вопросы есть?
   – Спасибо, Юрий Валентинович, – Юля покраснела и принялась поспешно убирать грязную посуду с опустевших столиков, а Леша направился за стойку, так как ориентировался там не хуже самой хозяйки.
   – Слушай, – Юра остановился по другую сторону «барьера», наблюдая, как аккуратно он извлекает готовые сосиски в тесте, овощные салаты, – а, помнишь, город Ровно, глазунью в чайнике?
   – Да уж… классное было время! – засмеялся Леша.
   – Юль! – Юра обернулся, – представляешь, глазунья в чайнике! Другой посуды не было, а жрать хотелось!.. Лех, а какие были сардельки в пол-литровой банке с кипятильником из бритв!
   – Ага, только сало потом со шкафа соскребали…
   – А почему со шкафа? – удивилась Юля.
   – Потому, что дело было в Армении, и это была армянская гостиница; а в армянских гостиницах нет розеток, поэтому приходилось каждый вечер разбирать выключатель, сажать на скрутку кипятильник, и утром все собирать обратно, чтоб горничная не заметила. Эх, Юленька, ты попроси Лешку – он расскажет тебе про романтику той жизни!..
   – Тогда и мы были другими, – Леша присел на корточки, выбирая нужные бутылки.
   – Брось, – Юра махнул рукой, – мы такими и остались; это жизнь изменилась… слушай, а я еще Могилев никогда не забуду! Или при Юльке не стоит рассказывать?
   – Почему не стоит? – она обернулась, загружая микроволновку, – это ж до меня было, правда, Леш?
   Но Леша не ответил – окунувшись в свое прошлое, он совершенно не хотел возвращаться оттуда.
   – Юрий Валентинович, а Могилев это где? – микроволновка загудела, и Юля принялась за стаканы.
   – Это, Юленька, в Белоруссии; девочки там веселые… слушайте, давайте начинать, что ли? – он первым взялся носить закуски и скоро все перебрались за стол.
   Тосты не отличались оригинальностью, но никто и не искал в них откровений; хот доги с горчицей тоже не являлись верхом кулинарного искусства, однако всем было хорошо.
   – А про Могилев-то? – напомнила Юля, опьянев, то ли от вина, то ли окончательно избавившись от страха последних дней.
   – Могилев?.. – Леша положил вилку и на лицо выплыла мечтательная улыбка, – жили наши девочки в общаге меланжевого комбината, а это до города километров десять; и вот почти каждый вечер мы таскались туда – не, ну, а чем еще по вечерам заниматься?.. Поскольку ехали прямо с работы, девочки нас кормили, а готовить ни хрена не умели – молодые совсем. Короче, каждый вечер, в течение двадцати дней, мы глотали спирт, которого на комбинате прорва, и сжирали яичницу с салом из шести яиц…
   – …спирт шел нормально, – вставил Юра, – а яичница уже поперек горла стояла…
   – …короче, командировка заканчивается, и устраиваем мы прощальную гастроль – решили сами учинить банкет. Зашли на рынок, накупили всего…
   – …а он – повар! – повернувшись к Юле, Юра показал большой палец, – ты, вообще, в курсе, как он готовит?
   – Ладно тебе, – отмахнулся Леша, – а там же общага – общая кухня и одни девки кругом; и мы на той кухне в передничках. У меня, как сейчас помню, в красный горох был, а у Юрки – в зеленый… чего смеешься? Правда! – он обнял давившуюся от смеха Юлю, – короче, как пошел дух по всему этажу! В коридоре девки носами водят, все в гости зовут, а нам какие гости – мы улетаем завтра. Остались мы со своими, а они попили, поели и говорят: – Извините, ребята, но лучше валите отсюда – вы и так нас перед всеми запозорили; типа, мы дуры дурами и ничего не умеем – мужики лучше нас готовят; а мы, говорят, и правда умеем только ноги раздвигать, да меланж на шпули наматывать. Мы, естественно, обиделись, и ушли. А надо ж до гостиницы добраться. Вышли – ночь кругом; ни одного фонаря, и даже города не видно. С час, наверное, шли; вдруг впереди фары. Встали посреди дороги, как в «Кавказской пленнице»; останавливается автобус. Садимся и приезжаем в автобусный парк (это водителей на первые рейсы собирали). Выходит к нам мужик с повязкой; с какого, говорит?..
   – …а там номера мелом доске написаны, – перехватил инициативу Юра, – я на них смотрю и называю первый попавшийся. Мужик в блокнот глянул; о, говорит, ребята, ваш выезд в пять тридцать. Идите спать.
   – Точно, – Леша засмеялся, – дали постели, а в пять Юрка меня будит; пошли, говорит, а то на автобусе рулить заставят… А улетали из того Могилева! По взлетному полю бежали за выруливающим самолетом…
   Юля слушала, подперев голову кулачком и думала, что Леша никогда не искрился от счастья так, как сейчас. …Хотя я ж знаю его всего сутки, а до того была его тень… зомби… В дверь постучали, и все трое удивленно повернули головы; жизнь из прошлого моментально перенеслась в настоящее.
   – Кто там еще? – Леша встал, – я ж повесил – «Закрыто».
   Он приложил ладонь к темному стеклу и увидел две фигуры, высокую мужскую и маленькую женскую; парень держал в руке гитару, и, наверное, именно это заставило открыть дверь. На пороге стояли Миша с Катей, и с гитарой.
   – Вроде ж, еще должно работать?.. – Миша заглянул в пустой зал, – вы обещали… ну, типа, если будет гитара…
   – Заходите! – Леша втащил обоих внутрь, – а вот и живая музыка! Знакомитесь – мои друзья, молодые музыканты.
   – Вот теперь ты нам споешь, – Юра придвинул еще стулья.
   – Теперь спою! – к Леше вернулось давно забытое, самое певческое, самое «пуско-наладочное» настроение.
   – А ты умеешь играть? – удивилась Юля.
   – Он и песни пишет! Или он тебе не показывал? – Юра вытаращил глаза, – ребята, но вы ж не кролики – надо соприкасаться еще и душой!
   Юля покраснела, а Леша даже не поднял головы, сосредоточенно подкручивая колки. Все уже успели выпить «за знакомство», когда он наконец закончил настройку и вздохнул.
   – Эх, сюда б мою тетрадь со стихами, а то ни хрена не помню… хотя… – он в очередной раз провел по струнам, – мне снились руки и глаза,/ мне снился поезд уходящий/ и рельс усталых полоса,/ казалась полосой препятствий./ Остался где-то сонный город/ и за окном ночная степь,/ лишь огоньки мелькают, словно/ стараются назад успеть,/ чтобы вернуться в то мгновенье,/ чтобы вернуться, хоть на миг,/ но, как разлук землетрясенье,/ стук этих поездов ночных./ Но, видно, ночь, ты не права,/ если застыли в этом звуке/ несущиеся вслед слова/ и вслед протянутые руки….
   Юле не особо нравились бардовские песни, но сам факт, что человек, способный их сочинять, любит ее, вызывал, если не восторг, то какое-то радостное смятение. Юра курил, глядя на пустую стойку; Катя задумчиво чертила пальцем замысловатые линии, и только Миша решился высказать свое мнение:
   – Нормальные слова, нормальная мелодия, нужна хорошая аранжировка, – сказал он уверенно.
   – А это, правда, вы сами написали? – Катя подняла голову.
   Юра хотел возмутиться, но Леша жестом остановил его – все возвращалось, будто и не уходило никуда!
   – Хотите проверить? Давайте тему экспромта!
   – А вы на улицу выгляньте, вот и тема, – засмеялась Катя.
   Леша подошел к окну и чуть сдвинув штору, увидел выплывавшие из темноты и тут же исчезавшие фары, тусклые бляхи фонарей, прибитые к невидимому небу, россыпь окон на противоположной стороне…
   – В сплетенье фар скончался вечер, – начал он, повернувшись к зрителям, – ночь чехлила фонари, и дома, как чьи-то плечи, распрямиться не могли…
   Юра зааплодировал, а Миша взял гитару.
   – Алексей, все классно, но предыдущую вещь я бы сделал так, – он пробежал пальцами по струнам, нащупывая мелодию.
   – Нет, погоди!.. – Леша уселся рядом, и Юра подумал, что цель достигнута, ибо его лицо излучало счастье.
   Он ведь и хотел не дать другу зациклиться на проблемах, потому что давно известно – настраиваясь на худшее, ты, тем самым, приближаешь еще более худшее. Его собственное сознание перепрыгнуло в будничное, прозаичное завтра; и еще он вспомнил, что дома его заждалась Настя. Юля, правда, пыталась уговорить его остаться, но он погрозил ей пальцем.
   – Будешь приставать, пойдем в подсобку.
   Теперь угроза выглядела совсем не страшно, но Юля отстала, и он ушел, оставив за спиной смех, бренчание гитары и всю такую красивую, но прожитую жизнь.
   …Как мало надо русскому человеку, – подумал он, забираясь в машину, – чтоб была песня, компания, бутылка и, по возможности, женщина, но женщина даже не обязательна. Все живут только настоящим; ну, иногда прошлым, если в нем есть, что вспомнить, а будущее нам настолько неинтересно, что мы даже не пытаемся сделать его хоть чуть-чуть лучше. Наша пресловутая, непонятная русская душа…А завтра надо ехать в Гнилушу – Дима доложил, что можно ставить оборудование. Молодец, не ошибся я в нем…
   Отъезжая, он посмотрел на пробивавшийся сквозь шторы красноватый свет в окнах бара и вздохнул – там была чужая жизнь и чужая радость…

ЭПИЛОГ

   Почти весь декабрь осень упорно пыталась отстаивать свои права. Легкий снежок, лениво круживший по ночам, днем превращался в истеричный дождь, и эта ежедневная смена времен года сделала город серым и неопрятным. За железными загородками уже продавали елки; они смотрелись весьма странно среди луж и грязного асфальта, но их все равно тащили в дома и, несмотря ни на что, заставляли наряжаться, матеря выжившего из своего старческого ума деда Мороза.
   Юра помнил лишь один такой декабрь – когда летал в Бендеры ремонтировать пресс, но, оказывается, все когда-нибудь повторяется, и плохое, и хорошее, и даже совсем невероятное. Тогда, правда, осень додержалась аж до середины января, а сейчас ее силенок не хватило, и однажды утром, когда люди еще только просыпались, она закончилась. Моментально не стало луж, бурых давно опавших листьев и под покровом сумерек, в город ворвалась зима. Словно жуткий неистовый эскадрон, мчался вперед буран – белые всадники летели, то припадая к холке призрачных коней, то выпрямляясь в стременах и размахивая невидимыми саблями. При каждом порыве ветра они ломались, рушились, тут же превращаясь в новых, еще более злых и отчаянных.
   Выскочив из подъезда, Юра пошел к машине, низко наклонив голову, упираясь в метель и пробивая узкий проход в ветре и снеге. Смотрел он себе под ноги, замечая лишь, как быстро мелькают туфли, утопая в снегу, как поднятая снежная пыль, подхватывается ветром и уносится дальше.
   Он забрался в остывший салон и включил печку. Через пять минут стало тепло; он расслабился, закурил, глядя, как бесноватые снежинки, пытаясь достать его, бились в стекло и таяли, превращаясь в крошечные прозрачные капли.
   …Так вам и надо, – подумал Юра, – не могли недельку подождать, пока я закончу стройку… Ему зима оказалась совсем некстати – расширяя бизнес, он делал новый павильон у центрального стадиона… правда, про спорт там давно забыли, и правильнее было говорить – у «толпы». Оставалось совсем чуть-чуть, и тут эта зима…
   Он выехал на непривычно пустую для рабочего утра улицу – похоже, большинство людей решило, что зимы совсем не будет и теперь не знали, как относиться к природному катаклизму, но те, кто делает деньги, всегда готовы ко всему, и парковочные места у «толпы» оказались уже заняты, беспорядочно приткнувшимися легковушками и микроавтобусами. Облачившись в пуховики и дубленки, люди превратились в толстых неповоротливых снежных баб, таскавших огромные сумки, что-то кричавших, смеявшихся, весело переругивавшихся.
   Юра припарковался на соседней улице. Подняв воротничок куртки, он вылез из машины; неожиданно, как по чьей-то команде, ветер стих, и сразу все изменилось – как-то мгновенно, вдруг. Неистовые всадники обмякли, стали оседать, будто из них, как из резиновой игрушки, выпустили воздух; стало очень тихо, и просто падал снег. Юра удивленно поднял голову. Снежинки падали на лицо, наполняли каждую складку куртки, создавая на ней дивный новогодний узор. Фонари больше не качались и их свет расползался по белоснежной улице, делая мир светлее. Юра посмотрел на часы – рабочие должны были появиться минут через двадцать. …Таджики не русские – они не опаздывают… – он быстро зашагал к гостеприимно распахнутым воротам, с удовольствием разглядывая преобразившийся, такой незнакомо красивый, забытый за лето, город. Он даже перестал ругать зиму – в конце концов, не ему лично докладывать крыльцо и устанавливать двери; он за это всего лишь платит деньги, и какая разница, в какое время года это делать?.. Остановился, пропуская парня в тулупе, толкавшего перед собой тяжелую телегу с товаром. За ним уже образовалась «пробка» из таких же телег, и Юра спокойно ждал – спешить ему было некуда.
   – Юрка! – послышалось сзади, но он не обернулся, так как знакомых «челноков» у него не было, – Бородин!
   Юра удивленно посмотрел по сторонам, но запорошенные снегом фигуры в нахлобученных шапках, выглядели совершенно одинаковыми в утреннем полумраке. Только когда от «пробки», бросив свою телегу, отделился конкретный человек и быстро направился к нему, Юра узнал Лешку.
   – Здорово!
   Они обнялись и стояли неподвижно, словно принюхиваясь к изменившимся запахам; потом руки разжались, и они уставились друг друга, улыбаясь, но не зная, с чего начать.
   – Как сам-то? – наконец спросил Юра.
   – Нормально. Работаю, вот.
   – Здесь?! – Юрины глаза округлились, – торгуешь, что ли?
   – Да нет, – Леша смутился, – я это – гибрид экспедитора и телохранителя… короче, помощник в бизнесе.
   – Круто!
   – Не, ты не думай, – Леша почувствовал издевку, – нормально; я уже и в Китае был, и в Греции, а после Нового года к туркам поедем. Просто Сашка, который подвозит товар – урод, блин!.. Резину только собрался поменять, хотя я ему еще месяц назад говорил – вот, приходится телеги ворочать.
   – Тело-то чье охраняешь, телохранитель?
   – Маринки – соседка моя по старой квартире; может, помнишь, я тебе рассказывал. Она меня приглашала еще до всей нашей водочной эпопеи…
   – Погоди, – перебил Юра, – это ты, типа, как всякий русский – нам денег не надо, работу давай? Тебе ж Ольга выходное пособие десять штук баксов отстегнула, да еще свои, небось, были… или ты мир решил таким образом посмотреть? Ну, как в пуско-наладке – куда надо съездить, туда командировку делаешь.
   – Да нет, – Леша засмеялся, – большую часть денег я вложил, так что скоро совсем окрутею, а пока жить-то надо – не на одну ж Юлькину зарплату… да и делать все равно нечего.
   – Это куда ж ты их вложил? – заинтересовался Юра, – надеюсь, не в «пирамиду», а то народ навкладывал во всякие МММы и «Тибеты».
   – Не, – Леша прищурился, как кот на летнем солнышке, – помнишь, ребят-музыкантов? В баре у Юльки тогда сидели; ты, правда, ушел рано…
   – Допустим, помню. И что?
   – Так, мы ж подружились; я стихи свои им отдал, они песни сделали… ну, нормальные – не моя самодеятельность. Знаешь, классно получилось. Они с этой программой у нас в ночных клубах работали, а потом я хорошую студию в Питере нашел; сейчас диск записали, и я его раскручиваю. Кстати! Я опять стихи стал писать! Показать?
   – Не, – Юра мотнул головой, – потом как-нибудь – в спокойной обстановке. А, вообще, Лех, шоу-бизнес – тяжелая штука; сожрут, на хрен.
   – Ну, прогорю, так прогорю, – Леша беззаботно махнул рукой, – с голоду не умрем… слушай! Это все фигня – главное, Юлька беременна! Третий месяц уже, так что готовься – скоро в декрет уйдет… или «У Юлии» уже не твое заведение?
   – Мое. Я ж у Ольги всю розницу выкупил; тогда четыре бара было, если помнишь, а сейчас, вот, седьмой достраиваю.
   – А из производства она тебя выкинула?
   – Сам отказался. Знаешь, я в такие выси не хочу забираться – падать оттуда больно, а ее несет по полной программе; что те спиртовозы, которые мы гоняли!.. Там реки! Она уже и с Осетией работает, и с Грузией; причем, все у нее, типа, легально – она ж теперь «шишка» в областной администрации! Крутая – на сраной козе не подъедешь; в ту, «большую» московскую Думу собирается идти на следующих выборах; так что, Лех, проглядел ты жену – она, вон, какая талантливая, оказывается, а с тобой, дальше участкового терапевта себя и не мыслила.
   Леша попытался представить жизнь с такой новой Олей и не смог – в голове крутились искрящиеся бриллиантами фрагменты светской хроники, отрывки фильмов о современных бизнес-леди и их бесправных мужьях; он пожал плечами.
   – Ну, флаг ей в руки. А Женьку ты больше не видишь?
   – Видел как-то… знаешь, по-моему, он окончательно с катушек слетел; причем, вполне натурально – он даже у психиатра наблюдается. Олька медсестру ему наняла – колет транквилизаторы и прочую гадость. Понимаешь, он нормально не может спать; день и ночь у него смешались, и он представляет себя в каком-то «лохматом» веке – типа, защищает мятежный Псков от Московского князя. Я в истории не силен, но был там кто-то, на манер, Лжедмитрия. Не знаю, откуда у него эта бредятина взялась, но, похоже, дела его плохи – на улицу уже не выходит – боится, небось, что увидит автомобиль и «кони нарежет», и все готовится к решающей битве с князем Шуйским, прикинь, да?.. Ну, псих, короче.
   – Интересно, откуда это у него? – Леша потопал мерзнущими ногами, – вроде, нормальный мужик был.
   – А черт его знает! Я у Ольки спрашивал, что врачи говорят; отвечает – раздвоение личности, и никак, мол, эта фигня не лечится; можно только в дурдом сдать, но она не хочет – любит она его, блин, даже такого.
   – Холодно, – Леша потер нос, – может, на Новый год соберемся? Юлька рада будет – она часто тебя вспоминает. Кафешку снимем – ребята мои поиграют, Маринка будет, еще народ, а потом поедем к нам, посидим…
   – Увы и ах, – Юра с сожалением вздохнул, – все уже спланировано. Тридцатого я к своим улетаю, в Испанию. Настьку с собой возьму, пусть посмотрит заграницу…
   – Какую Настьку?
   – А я тебе не рассказывал? – Юра засмеялся, – девочка у меня живет – из Гнилуши; понимаешь, я Женьке завод делал? Брат ее там рулит – ну, под Ольгой он теперь, а Настька у меня; в феврале в университет поступать будет… она мне как дочь. Хочу, вот, с Татьяной и со своими девчонками ее познакомить, да и проветрится заодно; она ж не то, что Барселоны – она Москвы-то не видела, – Юра посмотрел на часы, – Лех, там мои таджики, небось, пришли – надо им задачу на сегодня определить; хочу к отъезду запустить точку. А ты звони, не пропадай – мобильный у меня тот же. Давай, после пятнадцатого января придумаем какой-нибудь праздник и соберемся…
   – А чего придумывать? – удивился Леша, – Крещение.
   – Ух, ты! – Юра, уже протянувший было руку, замер, – ты и в религии стал разбираться?
   – Так, мы ж с Юлькой покрестились… кстати, – он схватил Юру за плечо, – сразу после этого она и залетела, а ведь врачи говорили, что после бурной молодости детей у нее не будет …
   – Вот, и об этом тоже поговорим. Все, Лех, полетел я.
   Юра исчез, словно призрак, растворившись в густом снеге. Леша оглянулся – его телега сиротливо стояла под деревом, куда ее откатили заботливые коллеги, а снег валил и валил, наверстывая упущенное, превращая мир в белоснежную сказочную страну – будто закончилась старая жизнь и начиналась какая-то другая, хрупкая и чистая.
   Леша закурил, глядя на рождавшуюся прямо на глазах сказку; потом мотнул головой, прогоняя назойливый образ, ведь уже давно пора было развешивать товар. Бросил недокуренную сигарету и вклинился в изрядно поредевшую вереницу людей, очень похожих на муравьев, тащивших свой бесценный груз. А снег продолжал падать, медленно и лениво, заметая все следы…

   К О Н Е Ц

Сергей Дубянский Via combusta Траектория полета