Нат Пинкертон
Король сыщиков

   © М. Брыных, А. Красюк, составление, 2014
   © DepositРhotos.com / Fenton, pil7615, tychyl90, обложка, 2014
   © Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2015
   © Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2015

   ISBN 978-966-14-9029-0 (fb2)

   Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

   Электронная версия создана по изданию:

   Н33 Нат Пинкертон. Король сыщиков: сборник / Петр Орловец и др.; пер. с англ. В. Михалюка; предисл. М. Брыныха: худож. А. Печенежский. – Харьков: Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»; Белгород: ООО «Книжный клуб “Клуб семейного досуга”», 2015. – 416 с.: ил. – (Серия «Коллекция классического детектива», ISBN 978-966-14-6837-4 (Украина))
   ISBN 978-966-14-8719-1 (Украина)
   ISBN 978-5-9910-3172-1 (Россия)

   Перевод с английского Виталия Михалюка («Нат Пинкертон. Кровавый талисман»)

Лучший из худших

   Кража? Похищение? Убийство? Немедленно зовите «короля сыщиков» – Ната Пинкертона! Он мгновенно поймает злодея и накажет его. Он спасет и отомстит. Он не будет тратить время на пустые размышления. Пинкертон – человек действия. Он могуч и неустрашим, он выходит живым из любых передряг. Он в одиночку способен уничтожить целую банду преступников. Пинкертон – это и есть правосудие и справедливость, причем мгновенного действия. Никакой следственной волокиты и свидетельских показаний. Никакой дедукции, логики, химических опытов и прочей ерунды. Погоня, схватка, арест – вот три кита, на которых зиждется его всемирная слава. Это как доставка пиццы: быстро, удобно и в любое время.
   «Я прочитал пятьдесят три книжки приключений Ната Пинкертона – и убедился, что единственное, в чем Нат Пинкертон гениален, – это именно в раздавании оплеух, зуботычин, пощечин и страшных, оглушительных тумаков», – язвительно утверждал Корней Чуковский в статье «Нат Пинкертон и современная литература». Мы еще не раз в этом тексте процитируем автора «Мойдодыра», объявившего в свое время настоящий крестовый поход против «короля сыщиков» и порожденного им литературного явления – «пинкертоновщины».
   Кто такой Нат Пинкертон и откуда он взялся? Кто его выдумал и кто написал сотни книжек о его победах над злодеями во всем мире? Спустя столетие со времени его триумфального пришествия на эти вопросы никто так и не может ответить.
   По мнению Чуковского, Пинкертон – «эпический богатырь города, со всеми присущими городской культуре чертами вырождения» – рожден «многомиллионным американским читателем». И действительно, имя Пинкертона было хорошо известно в США. Талантливый криминалист, разведчик Алан Пинкертон (1819–1884) основал одну из первых в Америке частных детективных контор – «Национальное агентство Пинкертона». Сфера деятельности агентства простиралась от расследования железнодорожных краж до раскрытия преступлений государственного масштаба. Алан был автором детективных мемуаров, хотя не исключено, что в большинстве своем они были написаны сыновьями Пинкертона, унаследовавшими дело отца.
   Что же общего между реальным частным детективом Аланом Пинкертоном и его литературным призраком-однофамильцем? Некий П. Калецкий, автор статьи о «пинкертоновщине» в восьмом томе «Литературной энциклопедии» (1934), высказывает, казалось бы, вполне логичное мнение: «По-видимому, рассказы о Пинкертоне возникли как реклама сыскного агентства Алана Пинкертона и его сыновей». Эта версия столь правдоподобна, что многие до сих пор верят в американское происхождение одного из самых одиозных персонажей массовой литературы. Тем не менее настоящая родина Ната Пинкертона – «короля сыщиков» – Европа. Первые сериальные выпуски о похождениях Ната Пинкертона появились практически синхронно (в 1906–1907 гг.) сразу в нескольких странах: Хорватии, Польше, Германии, России, Дании. Распространяясь по миру подобно эпидемии, эти цветастые книжки завоевывали во всех странах ошеломительную популярность.
   В Российской империи расцвет «пинкертоновщины» пришелся на 1908–1913 гг. Успех «короля сыщиков» породил нашествие других дешевых героев: железнорукого Генриха Рау и Антона Кречета, троицу капитанов – Моргана, Морса и Морга, «гения русского сыска» Путилина и хитрого Ока-Шиму. Вряд ли вы когда-либо слышали эти имена: Питт Смайльс, Фриц Штаргардт, Франк Гардинг, Франсуа Питоваль, Биль Канон, Боб Виткей, Этель Кинг и Больтон-Райд; а ведь и они были причастны к феномену «сыщицкой литературы», ежегодный тираж которой только в России составлял более 10 млн экземпляров.
   Не в силах объяснить чудовищный успех пятикопеечных книжек, Чуковский винит во всем читателей – пещерных людей, вылитых готтентотов, отличающихся скудностью мечты, а потому нуждающихся в безличном, безымянном, хоровом творчестве. Для Корнея Чуковского Пинкертон как народный герой – это предел деградации. А точнее – предел пределов. Мол, дальше – только каннибализм и железное кольцо в носу.
   Впрочем, далеко не все интеллектуалы разделяли гнев и ярость литературного Айболита. Так, например, философ и мистик Василий Розанов, признававшийся в своем пристрастии к чтению подобной литературы, легко опровергал обличительный пафос Чуковского одним лишь замечанием: нельзя судить о человеке по его развлечениям. К тому же выводы Чуковского о «примитивности» читателя-готтентота были весьма далеки от истины. А. И. Рейтблант в предисловии к одному из сборников рассказов о приключениях Пинкертона упоминает результаты опроса, проведенного в 1909 г. среди гимназистов, согласно которому 90 % учащихся зачитывались сыщицкой литературой. Вряд ли гимназисты и были теми страшными готтентотами, которые на каждом шагу мерещились критику-сказочнику.
   Да, Пинкертон – это герой без слабостей и без личности, но разве не таковы и современные борцы с вселенским злом? Да, Пинкертон всецело зависим от вкусов толпы (отсюда родом и его расовые предубеждения, и страсть к выгоде). Но все же нельзя усомниться в одном великом свойстве такого рода литературы: она существует (согласимся с Чуковским хоть в этом) – вопреки прогнозам критиков и книжной моде. Кто знает, в чем секрет этих рассказов… Вдумайтесь в них внимательно, ибо для миллионов душ человеческих – это сладчайшая духовная пища.

Необыкновенные приключения знаменитого короля сыщиков Ната Пинкертона

Торговцы живым товаром

//-- Глава 1. Пропавшая невеста --//
   В красивом дворце нью-йоркского миллионера Стюарта Куннерти, в библиотечной комнате стоял его сын, Горст Куннерти, и, судорожно держась за спинку кресла, страстными, умоляющими глазами смотрел на высокую, стройную молодую девушку, Веру Зандоу, которая жила в доме в качестве воспитательницы его младших сестер.
   – Вера, – говорил он, – почему ты отказываешь мне? Неужели ты не веришь в искренность моих чувств?! Я жить без тебя не могу, я люблю тебя больше всего на свете. Ты – мое счастье, и я думаю, что ты не хочешь признаться, но сама питаешь ко мне те же чувства!
   Вера Зандоу была замечательно красива. Ее бледное лицо окаймляли густые черные локоны, большие темные глаза, обыкновенно живые и веселые, ясно показывали, что она внутренне страдала. Но молодая девушка сделала над собой усилие, стараясь не выдать своего волнения.
   – Вы ошибаетесь, мистер Куннерти! – едва слышно ответила она. – Вы мне симпатичны, я уважаю и высоко ценю вас как человека честного и доброго, но вашей женой никогда не буду!
   – Ты говоришь против собственного убеждения! Ты любишь меня, только не хочешь в этом признаться! Но к чему это? Почему ты хочешь сделать несчастными нас обоих и заставить предаться полному отчаянию?
   Она отвернулась.
   – Не говорите этого, мистер Куннерти! Я не вправе вас слушать!
   – Нет, ты должна меня выслушать! – воскликнул он. – Думаешь, я не заметил, как ты избегала меня, как боялась остаться со мной наедине?! Мне наконец-то удалось встретиться с тобой с глазу на глаз, и я не уйду отсюда, пока не выясню окончательно наших отношений.
   – Я уже сказала, что не люблю вас, – чего вы еще хотите?! Да, мистер Куннерти, я боялась встречи с вами из-за вас же: я знала, что мой ответ причинит вам страдание! Идите же, умоляю вас! Мы не созданы друг для друга!
   – Потому что у нас слишком большая разница в положении? Ты думаешь, мой отец не даст своего согласия?
   – Брак со мною привел бы вас к полному разрыву с семьей. Я знаю, что ваш отец, которого я глубоко уважаю, никогда не согласится на то, чтобы сын женился на бедной гувернантке, которая принесет ему в приданое только свою красоту.
   – Отец непременно уступит, когда увидит, как велика и искренна наша любовь! Но если бы даже он не смягчился на мои просьбы, я все-таки остался бы верен своему чувству. Я уеду с тобою, и мы с радостью вступим в борьбу с жизнью. Я молод, силен, я стану работать с утра до вечера и буду счастлив твоей любовью!
   Глаза его засветились таким чистым и сильным чувством, что Вера заколебалась. Она поняла всю глубину его любви, и сердце ее сжалось от нестерпимой боли. Ведь она любила его так же горячо и пылко. Но она не могла вносить раздор в семью, разрушать их светлое семейное счастье! Она знала гордый и непреклонный характер Стюарта Куннерти, и своего согласия на этот брак он, конечно, не даст.
   Горст приблизился к ней.
   – Посмотри на меня дорогая! Скажи только одно словечко – да! Я тотчас же признаюсь отцу, и надеюсь, что мне удастся сломить его гордый дух! Ведь я люблю тебя так страстно, так нежно, ненаглядная моя!
   Он наклонился, шепча слова любви, и обнял ее стройный стан. Вера слабо сопротивлялась, и губы их встретились в долгом, страстном поцелуе. Но это продолжалось недолго – она с испугом высвободилась из его объятий.
   – Бога ради! Что вы делаете? Уйдите! – бормотала она.
   – Нет, я не уйду! – воскликнул он торжествующим голосом. – Теперь я знаю, что ты меня любишь, и этого достаточно.
   Она с мольбою подняла руки.
   – Пожалейте меня! Я не могу! Дайте мне подумать… до завтра. Завтра я дам решительный ответ!
   – До завтра я ждать согласен, но только завтра ты скажешь, что будешь моею. Я знаю, что в борьбе с сердцем последнее всегда остается победителем!
   Горст бросил на нее взгляд, полный горячей любви, и поспешно вышел из комнаты. Вера неподвижными глазами смотрела на место, где он только что стоял. Она прижала обе руки к сердцу, и две крупные слезы медленно стекли по ее щекам.
   В эту минуту открылась дверь соседней комнаты и на пороге показался Стюарт Куннерти, отец молодого человека. На его некрасивом лице было суровое выражение, брови гневно сдвинуты.
   Вера вздрогнула, догадываясь, что он слышал все. И первые же слова миллионера окончательно убедили ее в этом.
   – Я случайно стал свидетелем разговора, который произошел между вами и моим сыном! – сказал он холодно. – Ваши опасения относительно меня вполне обоснованы: своего согласия на этот брак я не дам. Я вижу, что вы относитесь к этому вопросу вполне разумно, и очень этому рад. Но скажите, пожалуйста, каков будет решительный ответ, который вы намереваетесь дать моему сыну завтра?
   Вера, собрав все свои силы, постаралась подавить страшную боль в сердце и наконец ответила – как казалось, совершенно спокойно:
   – Я оставлю ему только несколько строк, мистер Куннерти, так как покину ваш дом сегодня же.
   Миллионер видел, что она невыразимо страдает. Он даже почувствовал некоторое сострадание к бедной девушке и, протягивая ей руку, сказал:
   – Я очень рад, что вы избрали единственно возможный в этом деле путь. Разумеется, я готов вознаградить вас за неудобства, которые связаны с вашим неожиданным уходом из моего дома, поэтому позвольте мне прибавить к следуемому вам жалованью еще и это.
   Он достал из кармана чековую книжку и хотел в ней что-то написать, но Вера сделала негодующий жест и сухо сказала:
   – Нет, не беспокойтесь, мистер Куннерти! Я возьму только то, что мне следует, и ни копейки больше! Вы можете быть совершенно спокойны, так как я, вероятно, на днях получу новое место. У меня есть адрес посредника, который уже несколько раз присылал мне предложения.
   – Хорошо, как хотите, – сказал миллионер, доставая из бумажника и передавая мисс Зандоу причитающуюся ей сумму. – Я надеюсь, что мой мальчишка образумится, если не будет с вами где-нибудь встречаться!
   – На этот счет не беспокойтесь! – заявила Вера. – Он больше никогда меня не увидит!
   Куннерти кивнул и с искренней благодарностью пожал ей руку. После этого он вернулся в кабинет, а Вера пошла в свою комнату, где ее долго сдерживаемое горе вылилось наконец наружу.
   Со стоном упала она на кровать и, обливаясь горячими слезами, спрятала лицо в подушку. Она знала, что сердце ее останется в этом доме и что, как бы далеко она ни уехала, мысли ее всегда будут возвращаться к человеку, с которым ее разлучила жестокая судьба.
   Она села к письменному столу и, с трудом сдерживая рвавшиеся из груди рыдания, написала несколько прощальных слов.
   Но чтобы успокоить Горста относительно своей дальнейшей судьбы, она приложила письмо того посредника, который послал ей вышеупомянутые предложения.
   Поздно вечером она ушла, ни с кем не простившись, – Горст был дома, и она боялась вызвать его подозрение.

   На другой день за завтраком Горст с удивлением спросил отца:
   – Где мисс Зандоу? Она всегда такая аккуратная, а сегодня за все утро я ни разу ее не встретил. За детьми присматривает горничная. Неужели она больна?
   Тон невольно выдавал внутреннее беспокойство, охватившее его, а глаза смотрели на отца в смутном предчувствии чего-то недоброго.
   Отец решил, что лучше сразу все выяснить.
   – Мисс Зандоу? – переспросил он.
   – Да.
   – Ты ее больше не увидишь, она покинула нас.
   Он вздрогнул, взглянув в лицо сына. Оно сделалось белым как полотно, а глаза молодого человека широко раскрылись, выражая смертельный ужас.
   Горст привстал и, глядя на отца, проговорил хриплым голосом:
   – Что ты говоришь? Она ушла… Но это невозможно! Она не могла этого сделать. Ты, вероятно, ошибаешься!
   – К сожалению, нет! – в смущении возразил отец: перемена, происшедшая в сыне, начинала его пугать.
   – Это неправда! – крикнул юноша.
   – Нет, правда! – с трудом ответил мистер Куннерти. – Вчера вечером она попросила меня отпустить ее на новое место.
   – И ты согласился?
   – Разве я имел право удерживать ее?
   Горст отшатнулся и вдруг, схватившись руками за голову, забормотал:
   – Это немыслимо… Она не могла так безжалостно нанести мне смертельный удар!
   – Успокойся! – принялся уговаривать его отец. – К чему так волноваться? Она ушла, ну что ж, другая придет на ее место!
   – Другая? Другая?! – закричал Горст. – Знаешь ли ты, чем была для меня Вера?! Знаешь ли ты, что я люблю ее всей душой, что я умру, если она не будет моей женой?! Знаешь ли ты, что потеряешь сына, единственного сына, если она не вернется?! Это ты заставил ее покинуть наш дом! Ты отнял ее у меня, потому что не хотел, чтобы я женился на бедной девушке. Но знай: я скорее умру, чем исполню твое желание. Прокляни меня, если хочешь, выгони, но я от Веры не отступлюсь и, клянусь тебе, буду искать ее всюду и не успокоюсь, пока не найду!
   Стюарт Куннерти хотел гневно его остановить, проявить отцовский авторитет, но вдруг почувствовал, что у него не хватит на это сил. Он боготворил сына, на которого возлагал все надежды. Он любил и двух своих девочек, но в любви к ним не было той гордости и глубины чувства, которые привязывали его к сыну.
   Он никогда в жизни еще не видел юношу таким взволнованным. Напротив, Горст отличался спокойным, уравновешенным характером. Но зато он всегда шел прямо к цели и во всех его поступках проявлялась обдуманность и последовательность. Если сын принимал какое-нибудь решение, то уже не отступал от него, и в этом отношении он вполне унаследовал настойчивый характер отца.
   Все это мгновенно пронеслось в голове старика; он знал, что слова, сказанные Горстом, не были пустым звуком. Безумный страх потерять любимого сына постепенно закрадывался в его сердце. Одновременно в нем росло осознание несправедливости и жестокости своего поступка по отношению к прекрасной гувернантке. Разве ему нужны были деньги?! Разве не лучше видеть сына счастливым с горячо любимой женщиной?!
   Стюарт Куннерти безмолвно смотрел на сына. Горст поднял руку и воскликнул:
   – Отец! Я пойду искать ее, и если не найду, то погибну. И ты один будешь виной всему!
   С этими словами он бросился вон из комнаты. Старик и не предполагал, что сын способен на столь горячую любовь, – которая для него оставалась совершенно непонятной, так как сам он никогда не испытывал глубокого чувства к покойной супруге.
   Но терять сына он не хотел! Пусть уж лучше женится на Вере Зандоу, если видит в этом счастье своей жизни! К тому же она добрая, хорошая девушка, достойная быть принятой в лучшем обществе, и, бесспорно, одна из первых красавиц Нью-Йорка!
   Стюарт Куннерти вскочил. И почему было не подумать об этом раньше?! Как счастливы были бы они вчера вечером, если бы он вдруг вошел к ним в библиотеку и сказал: «Даю вам свое благословение, дети мои! Любите друг друга, я от души порадуюсь, если вы будете счастливы!»
   Но проклятая спесь удержала его от этого.
   Но, слава Богу, еще можно поправить дело.
   Надо только возможно скорее вернуть Веру Зандоу.
   Старик вдруг необычайно оживился. Забыв обыкновенную спокойную деловитость, он засуетился, заволновался и бросился сообщать свое решение сыну. Но, поднимаясь по лестнице, которая вела наверх, где находится комната Веры, он вдруг услышал оттуда пронзительный крик отчаяния, а вслед затем тяжелое падение тела.
   У Стюарта Куннерти подкосились ноги. Не помня себя, пошатываясь, бросился он в комнату Веры и увидел, что сын его, только что прочитавший ее последние строки, без чувств лежит на полу. Старик, рыдая, опустился возле него на колени.
   – Горст, дорогой мой, ненаглядный мальчик! Приди в себя! Все будет хорошо!
   Но юноша ничего не слышал. Прощальные холодные слова Веры, отнявшие у него всякую надежду снова увидеть ее, поразили его как громом. Когда благодаря стараниям врача Горст очнулся, его стала бить лихорадка, начался бред.
   Стюарт Куннерти был в отчаянии: из последней записки Веры он не мог узнать, куда она направилась. Между тем, если не вернуть ее как можно скорее, жизнь сына окажется в опасности. Врачи заявили, что только исполнение его страстного желания, только присутствие Веры могло спасти молодого человека.
   Несчастный отец не видел способа найти молодую девушку, хотя сейчас же сделал заявление в полицию и поместил многочисленные объявления во всех газетах Нью-Йорка.
   Но Вера Зандоу не появлялась. Она исчезла бесследно.
//-- Глава 2. На верном пути --//
   Несколько дней спустя в кабинет Ната Пинкертона вошел его помощник, Боб, и, подавая начальнику визитную карточку, сказал:
   – Этот джентльмен хочет видеть вас. Он очень взволнован!
   – Стюарт Куннерти… А-а, этот миллионер, который несколько дней кряду помещал в газетах объявление о розыске Веры Зандоу. Я так и знал, что в конце концов он придет ко мне. Проси!
   Боб вышел, и через несколько секунд посетитель уже был в кабинете. Забыв всякий этикет, он, не успев еще поздороваться, бросился к сыщику и воскликнул:
   – О мистер Пинкертон, помогите мне! На вас последняя надежда! Спасите моего несчастного сына от верной смерти!
   Нат Пинкертон остался спокоен. Он указал на стул и сказал:
   – Прежде всего успокойтесь, мистер Куннерти! Мы легко выясним все обстоятельства дела, если будем говорить спокойно, и увидим, что можно сделать, чтобы найти мисс Веру Зандоу.
   Куннерти сел на предложенный стул.
   – Так вы уже знаете… – начал он.
   – Конечно, знаю! – с улыбкою ответил Нат Пинкертон. – Мне кажется, что не только в Нью-Йорке, но, пожалуй, во всех Соединенных Штатах нет человека, который не знал бы, что мистер Стюарт Куннерти ищет мисс Веру Зандоу!
   – Но представьте себе, мистер Пинкертон, она не отозвалась. А ведь я объявлял, что сын мой умирает и что только ее присутствие может его спасти. Но она не появляется! Это бессердечно и жестоко!
   – Не торопитесь осуждать, мистер Куннерти. Ведь вы не знаете, по какой причине мисс Зандоу не отозвалась.
   – Но она не могла не прочесть объявления! Нет ни одной газеты, в которой бы я его не поместил.
   – И тем не менее могут быть обстоятельства, которые делают невозможным для мисс Зандоу явиться на ваше приглашение.
   – Какие же это могут быть обстоятельства?
   – Какой характер у мисс Зандоу? – вместо ответа спросил Пинкертон.
   – Она – ангел доброты и кротости!
   – В таком случае едва ли возможно упрекать ее в бессердечности и жестокости, не правда ли? Она, без сомнения, явилась бы, если бы прочла объявление!
   – Это правда! – согласился Куннерти. – Но я не понимаю, каким образом она могла не прочесть его.
   – Я объясняю это так: или девушка уехала с одним из трансатлантических либо южноамериканских пароходов, или же она находится под властью либо влиянием людей, которые препятствуют тому, чтобы она получила в руки газету и таким образом прочла объявление.
   Миллионер вздрогнул и побледнел.
   – Вы думаете, мисс Зандоу может грозить опасность?
   – Я не исключаю такой возможности. Надо учитывать и худшее.
   На лбу мистера Куннерти выступил холодный пот.
   – Бог мой, но тогда я буду повинен в этом! Мистер Пинкертон, как бы я был благодарен, если бы вам удалось открыть место пребывания Веры Зандоу!
   – Я постараюсь сделать все, что от меня зависит, мистер Куннерти. Сообщите мне все подробности относительно того, как пропала молодая девушка.
   – Я не скрою от вас, что сам удалил ее из дома.
   И старик подробно рассказал все то, что произошло в его семье в тот знаменательный вечер.
   – Мой бедный Горст, – закончил он свое повествование, – лежит теперь больной. Он в состоянии какой-то тупой апатии, никого не узнает и все слабеет. Глаза его смотрят в одну точку, а губы беспрестанно шепчут: «Вера, моя Вера, зачем же ты меня оставила?» Врачи говорят, что жизнь его всецело зависит от появления этой молодой девушки. Они уверяют, что достаточно было бы ей пробыть несколько дней у постели больного, чтобы сделать его здоровым и возвратить прежние силы!
   Миллионер замолчал. В глазах его читалось такое глубокое горе, такая смертельная тоска, что Пинкертон почувствовал искреннее сострадание.
   – Вы говорите, что Вера получила предложение со стороны какого-то посредника? – спросил он после паузы.
   – Да. Она сама сказала мне об этом, а кроме того приложила письмо этого посредника к записке, оставленной моему сыну.
   – Записка эта у вас с собой?
   – Да. Я взял ее из рук Горста, когда он после исчезновения Веры без чувств упал в ее комнате.
   Стюарт Куннерти достал из кармана узенький конверт, который и передал сыщику. Пинкертон раскрыл его. В конверте лежали две записки. Одна из них была прощальным письмом Веры.

   Многоуважаемый мистер Куннерти!
   Я ухожу из Вашего дома после того, что вчера произошло между нами. Так будет лучше и для меня, и для Вас. Придет время, когда Вы сами в этом убедитесь. Не ищите меня, это напрасно. Я собираюсь взять хорошее место далеко отсюда, не беспокойтесь обо мне. Прилагаю письмо посредника, к которому намерена обратиться. Имя и адрес я отрезала, так как не хочу, чтобы Вы меня разыскивали.
   Прощайте и будьте счастливы, а я всегда буду думать о Вас с теплым чувством искренней дружбы.
Ваша Вера Зандоу

   Пинкертон сложил записку и принялся читать другое письмо. Почерк его, прямой и характерный, видимо, сразу поразил его. Он быстро пробежал написанные строки:

   Многоуважаемая мисс Зандоу!
   Имею честь сообщить, что в данный момент снова могу предложить Вам в качестве воспитательницы некоторые очень хорошо оплачиваемые места как в Северной, так и в Южной Америке. Если Вы имеете намерение переменить место, я с удовольствием предложу Вам свое посредничество. В течение следующих недель меня можно видеть ежедневно в Нью-Йорке…

   Подпись и адрес были отрезаны. Прочитав письмо, Пинкертон снова начал разглядывать почерк, которым оно было написано, затем, взяв с письменного стола кипу бумаг, принялся перебирать ее и наконец достал записку, которую с улыбкой показал миллионеру.
   Куннерти посмотрел на нее и воскликнул:
   – Этот почерк похож на тот, которым написано письмо Вере!
   И он прочел записку, содержание которой было следующим:

   Многоуважаемая мисс Бриджет Гольдгилль!
   Ссылаясь на наш вечерний разговор, спешу сообщить, что имею для Вас очень хорошее место. Вам нужно завтра же быть на Центральном вокзале.
   Приходите в условленное время.
Джеймс Рубби

   – Очевидно, это тот же самый посредник. От него будет нетрудно узнать, как найти мисс Зандоу. Это счастливая случайность!
   – Едва ли это будет так просто, – заметил Пинкертон. – Я расскажу вам, как письмо посредника попало в мои руки. Его принесла некая Мери Гольдгилль, мать мисс Бриджет, почтенная дама. Она пришла ко мне несколько дней назад и рассказала, что какой-то молодой человек подошел на улице к ее дочери вечером, когда она возвращалась домой, и предложил ей услуги посредника. Бриджет служила в одном из здешних магазинов. Она не нашла ничего особенного в том, что этот человек заговорил с ней, а так как, недовольная своей службой, давно уже собиралась переменить место, то и выслушала его с живейшим интересом. Незнакомец этот, назвавшийся Джеймсом Рубби, сумел внушить ей полное доверие, и по возвращении домой она принялась рассказывать матери о хорошо оплачиваемых местах, предлагаемых ей посредником. Госпожа Гольдгилль отнеслась ко всему этому с недоверием и старалась отговорить дочь, но та заявила, что уже просила посредника достать ей место, и притом непременно в другом городе. Она обещала посылать матери ежемесячно небольшую сумму и даже надеялась, что со временем, когда устроится, мать переедет к ней. Уже на второй день Рубби прислал ей это письмо, и Бриджет приняла предложение. Несмотря на слезы и просьбы матери, она собрала вещи и на следующее же утро поехала на вокзал. Место в магазине она бросила, а матери обещала писать возможно чаще, почти каждый день! Напрасно ждала и надеялась мать – от Бриджет не было ни строчки. Тогда бедную женщину охватил ужас и она решила, что ее дочь постигло несчастье. Она пришла ко мне с письмом посредника и просила помочь.
   – Что же дальше?
   – У меня была масса важных дел, так что пришлось поручить поиски помощникам. Сегодня я свободен, поэтому немедленно приступлю к дальнейшим розыскам.
   – А вы думаете, что молодая девушка находится в такой же опасности, как и мисс Зандоу?
   – Несомненно, и притом в ужасной опасности! Теперь, когда и вы пришли ко мне по подобному же делу, я ясно вижу, что этот Джеймс Рубби – человек чрезвычайно гнусный, с которым не так-то легко будет справиться.
   Куннерти сделал удивленное лицо.
   – Но помилуйте! Я не понимаю, как вы на основании этих писем, в сущности довольно невинных, можете прийти к такому заключению!
   – Я сужу не столько по письмам, сколько по тому факту, что обе девушки исчезли бесследно. А кроме того, если не ошибаюсь, вы говорили, что Вера Зандоу – красавица!
   – Несомненно, – подтвердил Куннерти. – Я никогда не встречал более красивой женщины.
   – Ну вот! Мисс Бриджет Гольдгилль также очень хороша. Теперь подумайте сами: если какой-то никому не известный человек старается доставить места исключительно красивым девушкам, то что это могут быть за места?!
   Куннерти ответил не сразу. Сердце его сжалось в болезненной тоске.
   – Неужели вы думаете, – с трудом выговорил он наконец, – что Рубби хочет, так сказать, продать этих девушек?
   Пинкертон кивнул.
   – Этот Джеймс Рубби, судя по всему, не кто иной, как торговец живым товаром!
   Миллионер застонал.
   – Боже праведный, неужели Вера останется во власти этого человека, неужели ему удастся завлечь ее в публичный дом на мучения и позор?! Это просто ужасно! Погубить чистое, невинное создание, толкнуть его в омут греха и разврата!..
   – Таково, конечно, намерение Рубби. За такую красавицу он получил большие деньги!
   – Мистер Пинкертон, – взмолился Куннерти, – ради всего святого, заклинаю вас: разыщите несчастную! Примите все меры, чтобы найти ее и спасти от позора!
   – Разумеется, я сделаю все, что могу! – подтвердил сыщик. – Но уверяю вас, задача эта не из легких. Во всяком случае мне трудно обещать, что удастся спасти несчастную вовремя. В Нью-Йорке этого негодяя, который, конечно, имеет сообщников, наверняка уже нет. Подобные мошенники всегда заманивают свои жертвы куда-нибудь подальше, нередко они сбывают свой живой товар в южноамериканские приморские города, где существует множество притонов разврата, в которых несчастных девушек, так сказать, заживо погребают и, если они оказывают сопротивление, подвергают самым гнусным истязаниям! Все, даже самые гордые и неприступные, в конце концов покоряются судьбе!
   Миллионер закрыл лицо руками.
   – Жизнь моя будет разбита, если Вера не найдется! – простонал он. – Горст, мой дорогой, мой единственный сын, умрет – и я до конца жизни не найду себе покоя!
   В эту минуту из передней вдруг раздался громкий женский плач. Пинкертон слышал, как Боб старался успокоить и уговорить плачущую, очевидно, не желая впускать ее к своему начальнику, пока тот занят разговором с другим посетителем.
   Сыщик прислушался и поспешно встал.
   – Если не ошибаюсь, это миссис Мери Гольдгилль. Она, очевидно, принесла какие-то известия.
   Мери Гольдгилль оказалась простой, но прилично одетой женщиной. Когда она вошла, слезы так и лились ручьями из ее глаз. Она бросилась на стул и громко зарыдала.
   – Успокойтесь! – мягко сказал Пинкертон. – Верно, вы получили дурные вести от Бриджет?
   Миссис Гольдгилль не ответила, не в силах сдержать рыдания, и достала из кармана письмо. Оно было написано карандашом торопливой, дрожащей рукой и, судя по почтовому штемпелю, опущено в ящик накануне в Бостоне.
   Нат Пинкертон открыл письмо и прочел:

   Бедная моя, дорогая мама! Отчего я не послушалась тебя? Я погибла. Этот Рубби оказался негодяем. У меня отняли то, что для девушки дороже всего на свете, – честь! Я теперь несчастное, погибшее создание и никогда больше не смогу показаться тебе на глаза. Я не в силах вынести этого позора и… иду на смерть.
Твоя несчастная дочь Бриджет

   Сыщик был потрясен. Он подал письмо миллионеру, который прочел его и тоже зарыдал.
   – Боже праведный, если такой же окажется судьба бедной Веры, я буду в этом виноват!
   – Вы получили это письмо сегодня утром? – обратился сыщик к миссис Гольдгилль.
   Она кивнула и вдруг, откинувшись назад, упала в обморок.
   Пинкертон позвал свою хозяйку, чтобы она помогла несчастной, сам же схватил руку Куннерти и решительно заявил:
   – Не теряйте надежды, мистер Куннерти! Еще не все потеряно. Это письмо может навести нас на след. Я надеюсь, что достигну цели и спасу мисс Веру от бесчестия. Я отомщу за эту несчастную мать! Негодяй Рубби поплатится за свое гнусное ремесло! Боб, собирайся! Мы отправляемся в Бостон ближайшим пароходом.
//-- Глава 3. Пароход «Чайка» --//
   После полудня Нат Пинкертон и Боб Руланд уже приехали в Бостон.
   Сойдя с пароходной пристани, сыщики пошли по улицам города. На ближайшем перекрестке Пинкертон обратился к стоявшему на посту полисмену.
   – Мне надо получить от вас справку.
   – Пожалуйста, что вам угодно?
   – Не нашли ли сегодня здесь, в Бостоне, самоубийцу?
   – Как же, нашли! Ее вытащили вон из того канала. Говорят, она была очень красива, но… уличная женщина!
   – Откуда же это узнали?
   – По ее одежде. Ну, как у женщины из таких домов…
   – А где теперь утопленница?
   – Пока в мертвецкой.
   – Полиция наводила справки относительно того, из какого дома была эта несчастная?
   – Разумеется. Справки наводились во всех подобных заведениях, но нигде не пропадало ни одной девушки. Должно быть, она занималась своим ремеслом тайно.
   Пинкертон сунул полисмену несколько долларов и пошел с Бобом дальше.
   – Прежде всего мы отправимся в мертвецкую.

   Бриджет Гольдгилль оказалась там единственной покойницей. Ее восковое лицо еще сохраняло свою красоту, и обступившие ее люди были явно потрясены видом несчастной, которая сама положила конец своей молодой жизни.
   Пинкертон и его молодой помощник молча стояли около тела. Они знали трагическую судьбу этой девушки, и им больно было слушать, когда кто-либо из окружающих делал заявление по поводу того, что мертвая красавица была падшей, бесчестной женщиной.
   Они уже собрались уходить, как вдруг Пинкертон остановился. В мертвецкую вошла пестро одетая толстая женщина, а с ней еще одна – молодая, с нахальным, но потрепанным лицом. Щеки обеих были густо нарумянены – они, видимо, любили обращать на себя внимание. На руках толстухи сверкали крупные бриллианты, которые она старательно выставляла напоказ.
   Они подошли к гробу. Сыщик зорко следил за каждым их движением и заметил, как толстая женщина с облегчением вздохнула и легонько толкнула молодую локтем. При этом не было сказано ни слова.
   Пинкертон сейчас же дал знак Бобу и вместе с ним вышел из мертвецкой. На улице он остановился и сказал:
   – Подождем здесь. Надо узнать, где живут женщины, которые только что пришли посмотреть на покойницу.
   – Зачем? – спросил Боб.
   – Толстуха, без сомнения, и есть содержательница притона, в который Джеймс Рубби доставил несчастную Бриджет!
   Боб с удивлением посмотрел на своего наставника.
   – Я тебе объясню, в чем дело, – продолжал Пинкертон. – Я рассчитывал именно на такого рода посетителей и хотел уже расспросить сторожей. Но нам повезло, и они пришли именно тогда, когда мы там находились. Вот как обстоит дело. Женщина, которой Рубби доставляет свой живой товар, разумеется, так же виновна, как и он. Вчера вечером, когда недавно доставленной молодой Бриджет Гольдгилль удалось сбежать из притона разврата, владелица последнего, конечно, страшно перепугалась. Обесчещенная девушка могла пойти в полицию и сделать заявление о совершенном над ней насилии. Но Бриджет об этом не подумала, а только написала несколько строк матери в Нью-Йорк и бросилась в воду. Сегодня содержательница притона узнала о самоубийстве, сразу догадалась, что утопленница, вероятно, Бриджет Гольдгилль, и пришла сюда, чтобы окончательно в этом убедиться. Я видел, как она подтолкнула свою спутницу, что значило: да, это она! Затем она вздохнула с облегчением: славу Богу, ее мне больше нечего бояться!
   Боб кивнул головой. Теперь ему действительно все было ясно.

   Сыщикам недолго пришлось ждать появления двух женщин. Через несколько минут они вышли из мертвецкой, и по выражению их лиц было видно, что они нашли там то, что искали.
   Взявшись под руку, «дамы» шли, весело о чем-то болтая. Младшая бросала на прохожих наглые взгляды.
   И тут сыщику пришла в голову неожиданная мысль. Он сделал Бобу знак держаться сзади, а сам пошел быстрее, чтобы обогнать «дам». Когда он проходил мимо, младшая, конечно, и на него бросила быстрый дерзкий взгляд.
   Приостановившись рядом с ней, он приподнял шляпу и игриво спросил:
   – Куда вы торопитесь, красавица моя?
   Она засмеялась грубо и вызывающе.
   – Выпить рюмочку, если ты угостишь!
   – Отчего же нет? Но где?
   – А пойдем со мной. Мы живем недалеко отсюда, и там вина – сколько душе угодно!
   – Да и не только вина! – с отвратительной улыбкой добавила толстуха.
   Молодая женщина уже взяла Пинкертона под руку.
   Она внушала сыщику отвращение, близость ее была ему неприятна, однако он последовал за ней, старательно смеясь, когда она отпускала циничные замечания.
   Наконец они свернули в какой-то мрачный переулок, который носил название Темной улицы, и остановились перед домом № 6. Это было грязное, уродливое здание. Толстуха открыла дверь, и они вошли.
   Пинкертон успел бросить быстрый взгляд назад и, убедившись, что Боб следует за ними, прошел в слабо освещенную прихожую, а оттуда в гостиную, убранную с безвкусной, кричащей роскошью и уставленную мягкими диванами и креслами.
   В гостиной оказалось довольно много едва одетых девушек, и Пинкертон заметил, что среди них были представительницы самых различных рас – и белые, и негритянки, одна индианка, в углу сидела даже маленькая грациозная китаяночка. Но Веры Зандоу здесь не было.
   Когда сыщик показал толстой хозяйке сто долларов и спросил, нет ли у нее чего-нибудь исключительно интересного, она лукаво подмигнула ему и ответила:
   – Сегодня нет. Но приходите завтра, я смогу удовлетворить ваше желание. И поверьте, вы останетесь довольны!
   Пинкертон вздохнул с облегчением. Значит, Вера пока еще не здесь. По словам хозяйки, можно было предположить, что она должна появиться в этом доме завтра. Но нельзя было рассчитывать на это с полной уверенностью, так как Джеймс Рубби поставлял, вероятно, свой живой товар не в один притон.
   Сыщик с трудом отделался от назойливых любезностей, с которыми приставали к нему девушки. Ту, с которой Пинкертон пришел, звали Эмми, и она решила, что может предъявлять на него особые права. Она не отходила от него ни на шаг, то обнимала его, то старалась поцеловать или же наполняла бокалы каким-то напитком, который можно было принять за что угодно, только не за вино, и который вызывал у Пинкертона тошноту.
   В гостиную вошла толстая хозяйка.
   – Да что это, Эмми! – закричала она. – В семь часов ты должна быть на пристани, а теперь уже половина седьмого. Сейчас же иди переодеваться!
   Эмми вскочила.
   – Надо торопиться.
   Нат Пинкертон притворился огорченным.
   – Ты уезжаешь?
   – Да, – подтвердила она с нахальным смехом. – Хочу посмотреть, нет ли в Южной Америке красивых мужчин. Сегодня ночью я уезжаю.
   – Куда же ты поедешь? – спросить Пинкертон с равнодушным видом.
   – В Рио-де-Жанейро. «Чайка» уже стоит у пристани, готовясь к отплытию.
   – И ты поедешь одна? Неужели тебе не будет скучно?
   – Нет! Нас едет целая компания девиц, и, конечно, нам будет весело. Насчет этого я нисколько не беспокоюсь.
   Она вышла, чтобы переодеться. Пинкертон решил, что ему не следует упускать эту девицу из виду. У него возникло предположение, что именно с «Чайкой» отправляли в Южную Америку партию тех несчастных, которых якобы для получения хорошо оплачиваемых мест заманивали в притоны разврата, откуда уже не было спасения. Весьма возможно, что и Вера Зандоу находится в числе этих ничего не подозревающих жертв. Эмми была, вероятно, орудием в руках продавца женщин, его помощницей, которая должна была ехать вместе с несчастными, чтобы поддерживать в них чувство безопасности до прибытия на место назначения.
   Уверенность сыщика еще более усилилась, когда спустя некоторое время Эмми снова вошла в гостиную. Теперь на ней были элегантное серое дорожное платье и простенькая шляпа, в руках она держала маленький чемоданчик.
   Ничто не выдавало ее гнусного ремесла – румяна и белила были смыты, она производила впечатление вполне порядочной дамы.
   Вихрем подлетев к Пинкертону, она звучно поцеловала его, торопливо простилась со своими товарками и вышла на улицу.
   Пинкертон бросил на стол пятидесятидолларовую бумажку и вышел за ней, преследуемый громкими возгласами сожаления со стороны оставшихся красавиц.
//-- * * * --//
   Эмми только что завернула за ближайший угол. Он пошел вслед за ней, стараясь, однако, остаться незамеченным. Боб, поджидавший на улице, пошел с ним. Вскоре они оказались на пристани.
   Стемнело, и на набережной уже не было оживления, толкотни и суеты, как бывает здесь днем. Дойдя до довольно безлюдного места, Эмми издала короткий негромкий свист. Через минуту от небольшого стоявшего несколько в стороне парохода отчалила лодка, которую два гребца направили прямо к тому месту, где остановилась Эмми. Она спустилась к ним по каменной лесенке, лодка отчалила и отвезла ее на пароход.
   «Это “Чайка”! – решил Пинкертон. – Мне нужно попасть на нее во что бы то ни стало и убедиться, правильны ли мои предположения!»
   Ему удалось найти небольшую лодку, привязанную у берега, и сыщики торопливо сели в нее. Боб взялся за весла. Стараясь грести как можно тише и держась в тени больших судов, они добрались наконец до «Чайки».
   По свисавшему с борта канату Пинкертон поднялся на палубу и, никем не замеченный, спрятался за грудой лежавших канатов – отсюда он мог видеть все, что происходило на палубе.
   На корме сидели человек двенадцать девушек, весело и оживленно болтавших между собой. Все они были очень красивы. Тут же находилась и Эмми.
   Пинкертон уловил кое-что из их разговора.
   – Ах! – восторгалась одна. – Как я счастлива, что увижу наконец роскошную флору Южной Америки. Мистер Рубби говорил, что в том доме, куда он собирается поместить меня в качестве воспитательницы, у меня будет много свободного времени. Какие чудные прогулки я стану совершать, как буду наслаждаться природой!
   – Вы будете поражены ее прелестью! – вставила Эмми. – Я два года прожила в Рио-де-Жанейро на чудном месте, которое предложил мне мистер Рубби!
   Пинкертон понял, что предположения его совершенно верны: Эмми ехала с этими девушками, чтобы усыпить всяческие подозрения, которые могли у них возникнуть.
   Веры Зандоу среди молодых девушек не было, но сыщик вскоре услышал ее имя. Одна из девушек спросила:
   – Что же мы не едем? Ведь говорили, что мы снимаемся с якоря в семь часов.
   Другая ответила ей:
   – Мы ждем мистера Рубби, он должен приехать с мисс Верой Зандоу, с которой я жила вместе в «Морской гостинице». Он говорил, что должен еще пойти с ней за какими-то покупками, и хотел сам привезти ее на пароход.
   В эту минуту к пароходу подошла лодка и кто-то позвал капитана.
   Пинкертон видел, как капитан нехотя вылез из своей каюты. Это был рослый старик с неприятным, лукавым лицом.
   – Эй! Чего тебе, Джимми? – крикнул он подъехавшему в лодке человеку.
   – Мистер Рубби велел передать, чтобы вы отплывали без него. Мисс Вера получила место здесь, в городе, и не поедет. Мистер Рубби отправится завтра с пароходом, который пойдет в Пуэрто-Рико, и просил вас зайти туда, чтобы забрать его.
   – Хорошо, сделаем! – пообещал капитан и распорядился, чтобы пароход снимался с якоря.
   Нат Пинкертон знал теперь все, что ему было нужно. Он осторожно подкрался опять к борту и посмотрел вниз. Но Боб с лодкой исчез: очевидно, он решил отъехать в сторону, когда приблизилась вторая лодка.
   Тем не менее на пароходе оставаться было уже нельзя. Экипаж высыпал на палубу и начал готовиться к отъезду. Недолго думая, Пинкертон перескочил через перила и по канату спустился прямо в воду.
   Проплыв некоторое расстояние, он увидел Боба, который, услышав зов, поспешил к нему. Через минуту сыщик уже сидел в лодке, и Боб направил ее к берегу.
   В тот самый миг, когда они причалили, на «Чайке» раздался резкий свисток и маленький пароход с живым грузом, покинув гавань, поплыл к далеким южным берегам.
   – Отправляйся сейчас же в полицию, – приказал Пинкертон помощнику, – и заяви там, что пароход «Чайка» везет молодых девушек для продажи в южноамериканские притоны разврата. Капитан, по-видимому, действует заодно с преступниками. Надо немедленно догнать эту «Чайку» и вернуть обратно, а капитана и экипаж арестовать. Скажи в полиции, что сам я здесь и еще сегодня вечером предоставлю им главаря преступной шайки.
   Боб бросился исполнять поручение, а Пинкертон отправился в «Морскую гостиницу», где, как он слышал, Вера Зандоу останавливалась вместе с молодой девушкой и где, быть может, находилась и теперь.
//-- Глава 4. Спасение от позора --//
   Разыскав «Морскую гостиницу», Пинкертон вошел в находившийся на нижнем этаже обеденный зал. Он заказал стакан вина и спросил прислуживавшего ему лакея:
   – Живет еще у вас замечательно красивая молодая дама с черными вьющимися волосами и темными жгучими глазами?
   Лакей кивнул.
   – Да, но, вероятно, сейчас уедет, так как ее спутник недавно вернулся и уже послал за каретой. Он теперь наверху, у нее в комнате. Ему можно позавидовать, не правда ли?
   – Конечно!
   – А вы знакомы с этой дамой?
   – Я? Нет. Но я видел ее в окне и успел заметить, что она писаная красавица.
   На этом сыщик прекратил разговор. Заплатив за выпитый стакан вина, он вышел из гостиницы и укрылся на противоположной стороне улицы в тени ворот. Он заметил наверху, в одной из комнат второго этажа, свет и решил, что именно там находятся те, кого он ищет. В это время к подъезду гостиницы подъехала карета.
   Из окна гостиницы выглянул какой-то мужчина, затем свет погас. Через несколько минут из подъезда вышла высокая, элегантная дама в сопровождении господина, волосы которого, как заметил Пинкертон при свете фонаря, были огненно-рыжего цвета.
   Эго был, без сомнения, Джеймс Рубби, а его спутница, конечно, не кто иной, как пропавшая мисс Вера Зандоу.
   Она села в карету, и экипаж покатил.

   В ту же минуту Пинкертон бросился за ним, а когда карета завернула в темный переулок, с поразительной ловкостью вскочил на заднюю ось.
   Вскоре он начал узнавать улицы, по которым проезжала карета. Через некоторое время она остановилась на Темной улице у того самого дома, где он уже был сегодня днем.
   Сыщик пригнулся, чтобы не быть замеченным.
   Рыжий выскочил из кареты, но Вера Зандоу не выходила. И тут Рубби вытащил из кареты длинный пакет, своим видом напоминавший завернутое в кусок материи человеческое тело.
   Сыщик понял, что Рубби оглушил свою жертву, чтобы вернее и безопаснее доставить ее в притон разврата.
   Дверь дома открылась. Рубби внес туда свою ношу, и дверь с шумом закрылась за ними.
   Экипаж уехал. Пинкертон завернул за угол и подозвал стоявшего там полисмена.
   – Я – Нат Пинкертон! Бегите сейчас же к ближайшему посту, приведите десять человек полисменов и займите все выходы из дома номер шесть по Темной улице. Трое из вас пускай поспешат в дом, чтобы прийти мне на помощь. Надо арестовать компанию чрезвычайно опасных для общества преступников.
   Полисмен побежал исполнить поручение, сыщик же вернулся к дому и позвонил.
   Ему открыла привратница, негритянка. Узнав в посетителе господина, который уже был днем, она впустила его без разговоров.
   Несколько женских голов высунулись из двери гостиной.
   – Это он, наш щедрый красавец!
   – Входи, входи, голубчик!
   – Проводил свою Эмми?
   Он кивнул.
   – Погодите, я сейчас!
   С этими словами он подошел к девушкам, легонько подтолкнул их назад в гостиную, захлопнул дверь и запер ее на ключ.
   Негритянка смотрела на все это с крайним удивлением. Пинкертон сунул ей золотой.
   – Молчи! – шепнул он. – Я хочу чуть пошутить! А где же мистер Рубби и хозяйка?
   Она лукаво улыбнулась.
   – Выше, на втором этаже, в комнате, где укрощают строптивых. Первая дверь налево!
   – Хорошо!
   Нат Пинкертон поднялся наверх, бесшумно открыл дверь и оказался в комнате без окон с обитыми сукном стенами. На стенах висели кнуты и гибкие трости, очевидно употребляемые для «укрощения». Ни один крик несчастной жертвы, попавшей в эту комнату, не мог проникнуть за ее стены; здесь ее могли истязать до тех пор, пока она, лишенная всякой способности к сопротивлению, не делалась послушным орудием в руках своих мучителей…
   На диване в глубине комнаты, лежала Вера Зандоу в глубоком обмороке. Ее густые черные волосы рассыпались и ниспадали до самого пола. Она была дивно хороша.
   Перед ней стояли Джеймс Рубби и толстая содержательница притона. Отвратительная женщина разглядывала лежавшую без чувств девушку так, как мясник, которому предлагают скот на переработку.
   – Вот видите, миссис Сомпсон! – торжествующим голосом говорил Рубби. – Вы никогда еще не имели в своем доме такой красавицы! Приручите ее и увидите, какие деньги будете загребать благодаря ей. Я положительно жалею, что запросил с вас за нее только пять тысяч долларов!
   Хозяйка только что собралась ответить, как вдруг раздался громкий голос Пинкертона:
   – Негодяи! Погодите заканчивать свою сделку! Я тоже хочу принять в ней участие.
   Бледные как смерть, они обернулись и увидели два направленных на них револьвера.
   – Вы арестованы! – крикнул Пинкертон. – Следуйте за мной! Ваша «Чайка» уже арестована.
   Крик бешеной злобы был ответом Рубби.
   С быстротою молнии он выхватил нож и бросился к двери, но раздался выстрел, и злодей упал с простреленным коленом. Одновременно внизу с улицы послышался стук в дверь. Дрожащая негритянка открыла, и полисмены ворвались в дом. Через некоторое время они уже отводили в тюрьму и Джеймса Рубби, торговца живым товаром, и миссис Сомпсон, содержательницу притона.
   Мисс Веру Зандоу, все еще не пришедшую в себя, отвезли обратно в гостиницу. Она только на следующий день узнала обо всем, что произошло, и со слезами на глазах горячо благодарила Пинкертона, спасшего ее от ужасной участи. Как же велика была ее радость, когда она узнала, что Стюарт Куннерти просит ее вернуться, чтобы возвратить его сыну здоровье и счастье.
   Пароход «Чайка» был остановлен правительственным судом, капитан и весь экипаж арестованы, а пароход вместе с молодыми девушками возвращен в Бостон.
   Мошенница Эмми тоже не избежала заслуженного наказания. Оказалось, что Рубби вместе с капитаном «Чайки» и всем экипажем, миссис Сомпсон и Эмми составляли одну организованную шайку, которая уже много лет занималась своим гнусным ремеслом и погубила не одну молодую невинную девушку.
   В дом старика Стюарта Куннерти вернулось счастье. Вера Зандоу заботливым уходом вылечила своего горячо любимого жениха, с которым вскоре после его выздоровления сочеталась браком.

Убийство банкира

//-- Глава 1. Чуть ли не судебная ошибка --//
   На одной из темных и узких улиц Нью-Йорка в ряду старых домов выделялся пятиэтажный дом, на четвертом этаже которого находилась контора маклера Вильяма Брайтона. Она состояла из большой комнаты, где работал писец, и небольшой ниши, которая носила громкое название «частная контора».
   Брайтон, который снимал это помещение, был приземистым, маленьким человеком с лицом хищной птицы и беспокойными блестящими глазами. Поговаривали, что он очень богат и давно мог бы открыть контору в лучшей части города, если бы не был так невообразимо скуп.
   Писец Гарлей, который работал у Брайтона, не мог похвастать хорошим заработком, так как за сорок долларов в месяц должен был работать с утра до поздней ночи.
   В одно туманное утро женщина, убиравшая контору, вошла и увидела страшную картину.
   В большой комнате в кресле писца, уронив голову на стол, сидел Брайтон. Под ним на полу была кровавая лужа. Гарлей стоял тут же в комнате, бледный как смерть, с лампой в руках. При виде женщины он закричал:
   – Скорее бегите в полицию и сообщите о несчастье!
   Женщина направилась в полицейское бюро, а Гарлей, постояв с минуту, решил обратиться за помощью к Пинкертону. Он выскочил на улицу, сел в фиакр и велел ехать в контору сыщика. Найдя последнего дома, он вкратце рассказал ему об убийстве.
   Пинкертон заинтересовался этим случаем и изъявил готовность расследовать дело, не откладывая его в долгий ящик. Надев шляпу, он вышел из конторы и поехал по данному ему адресу.

   Там он застал инспектора полиции Мак-Конеля, производившего обыск. Последний уже установил, что убийство было совершено посредством удара в грудь обоюдоострым оружием.
   Пинкертон, в свою очередь, принялся изучать место убийства. Внимательно осмотрев положение тела Брайтона, он пришел к выводу, что последний был убит предательски. Никаких признаков борьбы не оказалось. Видно было, что Брайтон нападения не ожидал и что смертельный удар был нанесен неожиданно.
   Рассматривая руки убитого, Пинкертон обнаружил зацепившийся за ноготь белокурый волос средней длины. По цвету он напоминал волосы Гарлея, но был несколько длиннее.
   Наконец, в щели между досками пола Пинкертон нашел пуговицу от перчатки. Пуговица была золотая, с инициалами «Э. Г.». Пинкертон записал инициалы в книжку и отдал пуговицу инспектору как вещественное доказательство.
   Между тем вернулся из города Гарлей. Увидев его, Мак-Конель сурово спросил:
   – Кто вы такой?
   – Гарлей, писец покойного Брайтона.
   – Ваше имя?
   – Эдвиг Гарлей.
   – Что вы знаете по этому делу?
   – Знаю очень мало. Но расскажу вам все по порядку.
   Гарлей рассказал, что вчера вечером Брайтон, против обыкновения, приказал ему уйти домой пораньше. Сегодня же утром, придя в контору, он нашел убитого хозяина в кресле около рабочего стола.
   Мак-Конель слушал молодого человека, загадочно улыбаясь. Когда последний окончил, он спросил.
   – Когда вы пришли сегодня?
   – Часа два назад.
   – Рано, – ухмыльнулся инспектор. – Нигде так рано не начинают работать в конторе.
   – Но я же объясняю, что у меня со вчерашнего дня осталась необработанная корреспонденция, и я нарочно пришел раньше, чтобы закончить ее.
   Инспектор торжественно вынул из кармана золотую пуговицу с инициалами «Э. Г.» и спросил Гарлея:
   – Вы не знаете этой вещицы?
   Тот выпучил глаза от изумления.
   – Понятия не имею.
   – А инициалы этой вещицы вам тоже незнакомы?
   Гарлей прочитал их и сказал.
   – Правда, эти инициалы совпадают с моими, но…
   – Совпадают? – насмешливо переспросил инспектор. – Странное, во всяком случае, совпадение…
   – Я не понимаю, к чему вы все это говорите?! – заволновался Гарлей. – Неужели вы подозреваете меня в совершении преступления? Но ведь это дикое предположение, которое вы не имеете ни основания, ни права делать!
   – Думаю, – строго возразил инспектор, – что я имею право делать предположения, какие мне угодно. И я считаю нужным вас задержать.
//-- * * * --//
   В квартире Брайтона они нашли кассу открытой, хотя ключа в ней не оказалось. Мак-Конель принялся рассматривать содержимое кассы. Наличных денег и процентных бумаг там было на пятьсот тысяч долларов.
   – Странно, – заметил Мак-Конель, – деньги не тронуты… Очень странно.
   Но при более внимательной проверке кассовой наличности по книге оказалось, что не хватает ста тысяч долларов.
   – Не хватает ста тысяч! – торжествующе заявил инспектор. – Преступник недаром поработал… Если он нуждался в деньгах для нового дела, то не ошибся в расчетах.
   Гарлей понял, в чью сторону был этот намек, но ничего не сказал.
   Инспектор полиции испытующе взглянул на него и с улыбкой заявил:
   – А теперь мы пойдем в бюро полиции, и я передам вас судье. Быть может, он отпустит вас на свободу. У нас невинных в тюрьму не сажают.

   Во время допроса следователю доложили, что явился еще один свидетель по этому делу. Следователь приказал ввести его в кабинет. Это оказался Пинкертон.
   Они были знакомы, и следователь удивленно воскликнул:
   – А вы разве интересуетесь этим делом, мистер Пинкертон?
   – Даже очень. И я имею все основания думать, что мистер Гарлей здесь ни при чем. Поэтому позволяю себе ходатайствовать, чтобы вы освободили его из-под ареста.
   Судебный следователь с минуту подумал и сказал:
   – Мистер Пинкертон, я ценю ваше мнение, но по закону не могу отпустить арестованного без залога. Ввиду значительности кражи у Брайтона, я не могу определить этот залог менее чем в пять тысяч.
   – Залог за него я внесу через два часа! – с улыбкой произнес Пинкертон.
   Но Гарлею пришлось ждать недолго. Через полчаса после того, как он был препровожден в тюрьму, туда явился следователь и сказал:
   – Вы свободны. Залог за вас внесен… каким-то неизвестным лицом.
//-- Глава 2. Кто убийца? --//
   Изумленный Гарлей решительно не мог объяснить этого факта, однако не заставил себя дважды просить об уходе из тюремной камеры и немедленно направился к Пинкертону.
   Сыщик также был поражен.
   – Во всяком случае, все эти обстоятельства говорят в вашу пользу, – сказал он. И, покуривая трубку, принялся излагать свой взгляд на это дело: – Видите ли, Гарлей, я безусловно убежден в вашей невинности не только потому, что вы произвели на меня впечатление правдивого и честного человека, но и потому, что данные следствия уже дают возможность точно решить, кто мог быть виновником убийства Брайтона. Начнем с того, что в роковой вечер убитый торопился изгнать вас из конторы. Ясно, что он ожидал необычайного гостя, ибо принимал своих клиентов в кабинете, не стесняясь вашего присутствия.
   Таким необычайным посетителем, я думаю, была женщина. И не только думаю, но уверен в этом.
   Во-первых, об этом говорит белокурый волос, который я нашел под ногтем покойного. Во-вторых, обстановка свидетельствует, что Брайтон был убит предательски, так как погиб без борьбы.
   Вероятнее всего, убийца стояла вплотную около него, он обнял ее, а она в этот миг ударила его кинжалом в сердце сверху вниз. Убийца, мистер Гарлей, была высокого роста, ловкая и молодая, так как у пожилой женщины не хватило бы силы на такой удар.
   Наконец, золотая пуговица с вашими инициалами, мистер Гарлей… Это пуговица от перчатки. Вы не носите перчаток с золотыми пуговицами. Такие перчатки могут быть только у богатых франтих, щеголяющих в шикарных платьях и неустанно заботящихся о своем виде. Обыкновенная женщина не пойдет заказывать перчатки с золотыми пуговицами, на которых выгравированы инициалы. Эта пуговица решительно снимает с вас, мистер Гарлей, всякое подозрение!
   Установив таким образом, что убийцей была женщина с рыжевато-золотистыми волосами, высокого роста, изысканно одетая и, вероятно, красивая, я спрашиваю себя: какие могли быть мотивы этого убийства? И отвечаю: обманутая любовь, грабеж и месть.
   Но трудно представить скупого, уродливого Брайтона в роли обольстителя.
   Был ли здесь грабеж? Не польстилась ли какая-нибудь авантюристка на капиталы Брайтона и, окутав своими чарами, не прикончила ли его с целью лично заплатить себе из его кассы за свои ласки?
   Но против такого предположения говорят два факта: во-первых, убийца взяла из кассы всего сто тысяч долларов и оставила нетронутыми остальные бумаги на полмиллиона. Так авантюристки не делают – они берут все, что можно. Ясно, что убийца отсчитала в свою пользу сто тысяч, которые, по ее мнению, ей следовало получить с Брайтона. Это очень важный факт. И во-вторых, разве авантюристка внесла бы за вас пять тысяч залога?
   Мистер Гарлей, я не сомневаюсь, что вы освобождены убийцей, у которой есть совесть и которая не желает, чтобы за нее расплачивался невинный человек.
   Итак, я подвожу итоги: нам необходимо разыскивать молодую, красивую женщину высокого роста, изысканно одевающуюся, инициалы которой совпадают с вашими и которая имела основание мстить Брайтону за то, что он ограбил ее на сто тысяч долларов. Но как же нам ее найти?
   Это нелегко, но и не невозможно. Для этого мы отправимся на биржу.

   На бирже люди шумели и суетились как полоумные. Переходя от одной группы к другой, Гарлей выискивал знакомых и наводил нужные справки. Расследования эти привели к отрицательным результатам, так как оказалось, что среди жен биржевиков не нашлось ни одной дамы с инициалами «Э. Г.», которую можно было бы заподозрить в убийстве Брайтона.
   Пинкертон, однако, не терял надежды. Он был убежден, что его соображения вполне правильны и что он идет по верному пути, поэтому решил проработать свой список более подробно и для этого еще несколько раз посетить биржу.
   Когда они уже спускались по лестнице, к подъезду биржи подкатила роскошная коляска.
   Из нее вышел представительный мужчина с гордой осанкой и благородным лицом. Сидевшая в коляске женщина, изящная, стройная блондинка, невольно привлекала внимание своей выразительной красотой. Господин пожал ей руку и сказал:
   – Эллен, сегодня я вернусь домой рано.
   – Это Галовей, – сказал Гарлей Пинкертону. – Я говорил вам о нем, миллионер, заводчик…
   Но сыщик его не слушал. Лицо его было сосредоточено, глаза устремлены в одну точку. В мозгу его настойчиво повторялись слова: Эллен Галовей, «Э. Г.»…
   Обратившись к собеседнику, он попросил его узнать адрес Галовея. Затем они сели в фиакр, и Пинкертон приказал ехать по указанному адресу. Гарлей с тревогой ожидал дальнейшего развития событий. Скоро фиакр остановился у подъезда роскошного дома.
   Пинкертон позвонил и передал карточку, прося доложить о себе хозяйке.
   Через минуту лакей пригласил их в гостиную, где на столе лежали только что сброшенные перчатки с золотыми пуговицами, на которых было выгравировано «Э. Г.».
   В гостиную вошла миссис Галовей. Ее красивое лицо было бледно, в глазах читалась тревога.
   – Что вам угодно? – спросила она дрожащим голосом.
   – Я от имени мистера Гарлея хочу поблагодарить вас за внесенный за него залог в пять тысяч…
   Лицо ее покрылось смертельной бледностью.
   Она прошептала:
   – Почему вы так думаете? Это не я внесла залог…
   – Я понимаю движение вашего доброго сердца, – перебил ее Пинкертон, – но не понимаю, почему вас так интересовала судьба этого юноши, что вы уже с утра осведомлялись об его аресте…
   Эллен Галовей от волнения не могла произнести ни слова, только беспомощно оглядывалась, еле держась на ногах. Пинкертон подошел к ней и сказал:
   – Миссис Галовей, я знаю все! Мистер Гарлей невиновен, и вы должны его освободить. Залога для этого недостаточно, необходимо ваше признание.
   Молодая женщина закрыла лицо руками. Послышались глухие рыдания. Гарлей дрожал всем телом, на глазах у него выступили слезы сочувствия и радости. Убийца найдена, он свободен!
   – Успокойтесь, миссис Галовей, – мягко сказал Пинкертон. – Я уверен, что суд снисходительно отнесется к вашей вине. Но расскажите мне подробно обо всем.
   Ломая руки и прерывая речь рыданиями, несчастная женщина рассказала свою печальную историю. Ее муж был обманут Брайтоном. Последний продал ему партию золотопромышленных акций, мошеннически подменив одни акции другими. Галовей потерял сто тысяч долларов. Хотя его считают очень богатым, все его имущество не превышало этой суммы. Потеря ее была равносильна разорению.
   Тогда она без ведома мужа решила поехать к Брайтону и просить, чтобы тот вернул бесчестно присвоенные деньги. Брайтон принял ее у себя в квартире очень любезно, но в просьбе отказал. Однако предложил ей еще раз заехать в контору для переговоров.
   Она приехала туда вечером. Брайтон был очень игриво настроен. Выслушав ее просьбу вторично, он нагло улыбнулся и сказал:
   – Миссис, ста тысяч я вам не дам, но десять тысяч вы можете получить хоть сейчас.
   И, подойдя, он обнял ее за талию.
   – Кровь во мне забурлила от негодования! – воскликнула Эллен Галовей. – Во мне течет испанская кровь. Я потеряла голову. На столе лежал нож для разрезания бумаг. Я схватила его и изо всех сил вонзила в грудь негодяю. Когда я опомнилась, он был мертв. Я решила идти до конца. Взяв его ключи, я поехала к нему на квартиру и вынула из кассы наши деньги. Мужу я сказала, что эти деньги составляют мое приданое. Вот и вся история моего преступления. Арестуйте меня, но мужа моего не трогайте; он не знает решительно ничего!
   И несчастная женщина снова залилась слезами.
   – Успокойтесь, почтенная миссис Галовей! – твердо сказал Пинкертон. – Суд будет снисходителен к вам.

   В тот же день Эллен Галовей была арестована, но отпущена на поруки.
   Предположения Пинкертона оправдались. Судебный процесс по делу Галовей взволновал всю страну. Присяжные заседатели признали, что обвиняемая действовала в состоянии законной самообороны, и вынесли оправдательный приговор, который был встречен восторженно.
   Гарлей же поступил на службу к Пинкертону, которого он считал своим спасителем.
   Всю свою жизнь он посвятил борьбе со злом и особенно горячо отдавался тем делам, где для него являлась возможность отстоять невинного и предупредить таким образом судебную ошибку, страшнее которой нет ничего на свете…

Пинкертон в гробу

//-- Глава 1. Трагическая кончина --//
   Аристократические круги Нью-Йорка были потрясены неожиданной смертью молодой красавицы – жены известного миллионера лорда Артура Кусвея. Четыре месяца назад состоялся этот брак, который заставил говорить о себе всю Америку и высшие круги Англии. Брак этот был неравным во всех отношениях.
   Лорд Кусвей был стариком семидесяти пяти лет, а его жене Кэтти только исполнилось двадцать пять! Лорд принадлежал к одной из старейших английских фамилий, а Кэтти была артисткой в бродячей труппе. Лорд обладал огромным состоянием, тогда как имущество Кэтти заключалось в ломбардных квитанциях на заложенные вещи.
   Понятно поэтому, что запоздалое увлечение лорда Кусвея послужило темой для всевозможных сплетен и пересудов. Светские кумушки не находили достаточно сильных выражений для осуждения «мальчишеского» поступка лорда и обливали помоями его молодую жену.
   И вот свет еще не успел примириться с этим браком, как молодая леди Кусвей заболела тифозной горячкой и в одну неделю умерла.
   Смерть ее как громом поразила престарелого лорда. Все время болезни он не отходил от ее постели и проводил ночи без сна.
   Когда Кэтти умерла, он продолжал безотлучно находиться у ее тела.
   В огромной зале великолепного дворца лорда Кусвея устроена была роща из пальмовых деревьев, и в тени этих пальм покоилось тело безвременно почившей красавицы, положенной в роскошный гроб из черного дерева с дорогими серебряными украшениями. Стены зала были увешаны гирляндами из незабудок, любимых цветов покойной. Сотни свечей распространяли мягкий свет в пространстве, затемненном широколиственными пальмами.
   Тело Кэтти было набальзамировано, и она лежала в гробу как живая. Только лицо ее было бледным, а опущенные веки отливали свинцовым светом. Ее роскошные волосы в виде золотой короны украшали красивый небольшой лоб, а через чуть приоткрытый рот видны были ослепительно-белые зубы.
   Но что более всего бросалось в глаза, так это обилие громадных бриллиантов, изумрудов, жемчугов и рубинов, покрывавших грудь, шею и руки усопшей. Чудесное бриллиантовое колье переливалось всеми цветами радуги, а в волосах Кэтти искрилась диадема, в центре которой ослепительно сверкал редкий голубой бриллиант. Десятки браслетов и колец привлекали взоры красотой своих форм и подбором редких цветных камней.
   Лорд Кусвей стоял у гроба и любовался чертами дорогого ему лица. Лицо его носило следы пережитых мук и бессонных ночей.
   Обратившись к стоявшему рядом господину, который был нотариусом, он сказал:
   – Мистер Брюс, я пригласил вас для того, чтобы переделать завещание. Случилось то, чего я не ожидал. Кэтти, солнце моей заходящей жизни, которую я хотел оставить наследницей своего состояния, умерла! Я пережил ее…
   Старый лорд запнулся. На глазах его показались слезы.
   – Да, мистер Брюс, – продолжил он через несколько минут, – теперь я лишился всего. Я случайно встретился с этой чудной женщиной и питал себя ложной надеждой… Я не мог предложить ей любви, так как был для этого слишком стар. Но я хотел украсить остаток своих дней ее присутствием, а ее осчастливить своим именем и богатством. Я хотел превратить ее из бедной актрисы в знатную вдову, обладательницу десятков миллионов. Но судьба решила иначе… Она в гробу, а я, при своем титуле и богатстве, снова одинок… Взгляните, мистер Брюс, как она красива! Как идут ей эти бриллианты, которые она так любила при жизни и которые она унесет с собой в могилу! Таково мое решение. Но приступим к делу. Медлить нельзя, так как, знаю, мне осталось жить недолго. Пойдемте же!
   Они прошли через ряд комнат и занялись составлением нового завещания. Лорд Кусвей разделил свое имущество на две половины. Одну он завещал на благотворительные дела, а другую – своим родственникам, проживавшим в Англии.
   Из родственников наибольшую долю имущества лорд Артур Кусвей завещал своему брату лорду Горасу. Остальную же часть назначил своему племяннику, сыну старшей сестры, лорду Стаунтону.
   Кроме них у лорда Артура были еще два племянника – от младшей сестры, вышедшей замуж за француза, маркиза Артэ. Но этих родственников он не хотел признавать, так как сестра вышла замуж против желания семьи Кусвей, не согласившейся принять в свою среду человека, пользовавшегося плохой репутацией. К тому же эти племянники проживали в Париже и были известны своими кутежами. Они жили широко, не по средствам, вели крупную игру, были неразлучны и имели в мире веселья прозвища Билл и Вилл. Лорд Артур даже не упомянул их в завещании.
   Зато он не забыл слуг и обеспечил их до конца жизни.
   Нотариус, изложив волю завещателя, дал ему подписать бумагу и приложил печать.
   – Ну, теперь я могу спокойно умереть, – сказал лорд и, поднявшись, направился к гробу жены.
   Его предчувствие скоро оправдалось. Когда стали заколачивать крышку гроба и уже собирались выносить его из дома на погребальные дроги, лорд Кусвей покачнулся, упал и лишился сознания. Прибывшие врачи безнадежно развели руками. К вечеру не стало и старого лорда, который не смог перенести разлуки с женой.
//-- Глава 2. Наследники --//
   Несколько дней кряду нью-йоркские газеты описывали подробности этой трогательной драмы, рассказывали о пышных похоронах, о драгоценностях, которые унесла с собою в гроб покойная красавица, о роскошном склепе, в который были положены тела супругов.
   Нотариус Брюс известил наследников покойного лорда Артура об его последней воле.
   Лорд Стаунтон приехал через две недели в Нью-Йорк. Лорд Горас Кусвей прибыл неделю спустя.
   Лорд Горас Кусвей был лишь немного моложе своего брата. Это был невероятно красивый старик с гордой осанкой, всегда сжатые тонкие губы которого свидетельствовали о сдержанности и непреклонности. Он был очень богат, к тому же холост.
   Лорд Стаунтон был видным мужчиной лет сорока. Он уединенно жил в имении, доставшемся от родителей, и занимался хозяйством, вел скромный образ жизни, предпочитал простую пищу и любил спорт. Соседям он не нравился за необщительность, а служащим – из-за скупости. Прибыв в Нью-Йорк и ожидая приезда дяди, он поселился в скромном отеле и, как бы вознаграждая себя за деревенское одиночество, почти все время проводил, осматривая город и посещая театры, а возвращался в отель довольно поздно. По приезде он в сопровождении старого слуги покойного дяди, дворецкого Иосифа Керринга, отправился на кладбище и возложил венки на могилы своих родственников. Он долго любовался художественной постройкой склепа, сооруженного из мрамора и украшенного при входе двумя фигурами плачущих ангелов, изваянных резцом одного из величайших французских скульпторов. Фигуры эти даже на его флегматичном лице вызвали выражение восторга.
   Лорд Горас Кусвей остановился в доме покойного брата. Лишь только он прибыл, как известил об этом нотариуса и лорда Стаунтона. Нотариус прочитал завещание в присутствии обоих лордов. Лорд Кусвей выслушал его с невозмутимым спокойствием. На лице же Стаунтона появилась гримаса неудовольствия, когда он узнал, что бóльшая часть имущества завещана покойным на благотворительные дела и что ему достанется только десятая часть богатств дяди Артура.
   Нотариус, дочитав завещание до конца, задумался. Покойный лорд завещал своему слуге Иосифу Керрингу в благодарность за долголетнюю преданную службу два больших бриллиантовых перстня. Нотариус вдруг вспомнил, что эти перстни остались на руке покойного и погребены вместе с ним.
   – Милорды, – обратился он к наследникам, – я должен сообщить вам неприятную вещь. В суматохе, царившей во время похорон покойного лорда Артура Кусвея, я забыл распорядиться о снятии с его пальцев перстней, завещанных им дворецкому. Об этом пункте завещания знал только я один, поэтому прошу прощения за допущенный промах. Следует решить, что следует предпринять в данном случае.
   Лорд Горас задумался, а лорд Стаунтон раздраженно заметил:
   – Это крупный промах, и вряд ли его можно исправить. Теперь все зависит от дворецкого. Упросите его не настаивать на выполнении этого пункта и оплатите убытки.
   Нотариус скорбно склонил голову и позвонил. В комнату вошел старый Иосиф.
   – Вы мне нужны, – сказал нотариус. Раскрыв ему суть дела, он заявил: – Перстни эти оценивались покойным в пять тысяч долларов. Я предлагаю вам взять эту сумму и не настаивать на точном выполнении завещания, в противном случае нам придется нарушить покой вашего хозяина и вскрыть его гроб.
   – Я этого не допущу, – сказал лорд Кусвей.
   – И я тоже, – подтвердил лорд Стаунтон.
   Лицо дворецкого изобразило смущение. Но потом он оправился и сказал:
   – Милорды, покойный хозяин оставил мне достаточно для того, чтобы я мог безбедно провести остаток своих дней. И если бы он хотел оставить мне еще пять тысяч, то так бы и упомянул в завещании. Он завещал мне два перстня, которые всю жизнь не снимал с руки и которыми очень дорожил. Милорды, такой знак внимания с его стороны я ценю дорого. Эти перстни я никому не уступлю, ни за какие деньги! Конечно, я понимаю, что вам тяжело согласиться на то, чтобы вскрыть гроб, в котором находятся останки моего дорогого хозяина, но и мне нелегко требовать этого. Однако я всю жизнь беспрекословно исполнял все приказания и желания покойного и не могу нарушить его последней воли. Она для меня священна. Я желаю получить завещанные мне перстни.
   Лорд Кусвей слушал, кусая губы.
   – Иосиф, вы требуете невозможного! – не сдержался лорд Стаунтон. – Это гнусно! – воскликнул он. – Вы требуете, чтобы мы превратились в гробокопателей и осквернили родственные нам могилы! Мы такой подлости не допустим!
   Нотариус сидел с печальным лицом и мягко уговаривал Иосифа отказаться от своей претензии.
   – Я дам вам семь тысяч долларов, пожалейте хоть меня. Вы же знаете, что я был другом вашего покойного хозяина.
   Но Иосиф оставался непреклонен.
   – Нет! – твердо заявил он. – То, что приказал лорд Артур, должно быть исполнено свято!
   Лорд Стаунтон снова начал браниться, но нотариус заметил:
   – Милорды, как представитель закона я должен констатировать, что Иосиф предъявляет вполне законное требование и вправе настаивать на выполнении пункта, помещенного в завещании. Прискорбно, тем не менее я вынужден принять его сторону, а впоследствии готов нести ответственность за допущенную оплошность.
   Лорд Кусвей покачал головой.
   – Если закон на стороне Иосифа и если его решение неизменно, придется подчиниться. Мы отправимся в склеп, вскроем гроб, снимем перстни с пальцев покойного и будем просить прощения у его души за вторжение в ее последнее пристанище.
//-- Глава 3. Драгоценности пропали --//
   Нотариус пригласил двух полицейских инспекторов, захватил двух рабочих с инструментами, и через час на кладбище к склепу супругов Кусвей подошли восемь человек. Иосиф открыл тяжелую бронзовую дверь склепа, и они вошли. Рабочие осторожно приподняли крышку гроба, и присутствующим представилось хорошо сохранившееся набальзамированное тело лорда Артура.
   Нотариус взял его за левую руку и увидел, что на ней нет перстней.
   Все остолбенели… Как такое могло произойти? Может, покойный лорд снял перстни перед смертью и они остались в доме, а наследники напрасно потревожили прах усопшего?!
   Но старый слуга Иосиф решительно заявил:
   – Милорды, я утверждаю, что перстни не были сняты с руки покойного. Я это отлично помню, так как сам укладывал тело. Я еще нарочно положил левую руку хозяина на правую, чтобы перстни были видны…
   Нотариус, растерянно потирая лоб, заметил:
   – Да, и я припоминаю, что перстни не были сняты. Но мы можем проверить, был здесь вор или нет. В гробу лорда Артура Кусвея драгоценностей было только на пять тысяч долларов, а в гробу его супруги – на миллион! Я предлагаю для проверки вскрыть гроб леди Кусвей. Вор, возможно, ошибся и сперва открыл гроб лорда, а затем тот, ради которого пришел…
   Лорд Горас Кусвей одобрил предложение нотариуса, и рабочие стали снимать крышку со второго гроба. Когда они ее приподняли, раздался крик изумления и негодования. Тело леди Кусвей было не только ограблено, но и обезображено. Диадема была снята вместе с волосами, серьги вырваны из ушей, пальцы отрублены, шея изрезана. Все драгоценности были похищены…
   Старый Иосиф от ужаса и волнения лишился чувств. Лорд Кусвей и лорд Стаунтон стояли бледные, расстроенные и не могли произнести ни слова.
   Даже полицейские, привыкшие ко многому, совсем растерялись.
   – Мы должны немедленно известить сыскную полицию! – воскликнул наконец нотариус. – Кто едет со мной?
   Вызвался лорд Стаунтон, прочие же остались присутствовать на церемонии закрытия гробов. Через час, удрученные печальным событием, все вышли из склепа.
   Лорд Горас Кусвей с Иосифом направились в карете домой. По прибытии туда Иосиф вошел к лорду и, упав перед ним на колени, сказал:
   – Простите, что я причинил вам столько горя. Но если бы я не повиновался слепо предсмертной воле покойного, страшное преступление так и осталось бы нераскрытым. Мы должны отомстить за поругание дорогих нам останков. Полиция здесь ничего не сделает. Отыскать преступников может только один человек – Нат Пинкертон. Умоляю вас, пригласите его заняться этим делом!
   Лорд поднял старого слугу и сказал:
   – Успокойтесь, Иосиф. Я вижу, как вы любили моего покойного брата. Мы должны отомстить негодяям. Я согласен передать это дело Нату Пинкертону.
//-- Глава 4. Билл и Вилл --//
   Между тем у подъезда дома остановился автомобиль. Из него вышли два элегантно одетых молодых человека и, позвонив, попросили передать свои визитные карточки лорду Горасу. Последний, прочитав их, страшно изумился.
   – Билл и Вилл! – воскликнул он и распорядился: – Просите.
   Билл и Вилл вошли в комнату. Дядя встретил племянников очень холодно.
   – Как вы здесь оказались? – спросил он.
   – Мы приехали, – сказал Билл, – чтобы узнать, как покойный дядюшка распорядился своими миллионами. Нам очень пригодилась бы парочка-другая.
   – Вы очень прыткие мальчики, – ядовито заметил лорд Горас, – но покойный брат, хорошо зная, куда уходят деньги из ваших карманов, решил не обременять вас ими.
   Лица племянников выразили искреннее разочарование. Дядя спросил:
   – И давно вы здесь?
   – Уже целую неделю. Мы ждали вашего приезда, так как слышали, что дядя Артур сделал вас своим душеприказчиком.
   – Вы напрасно ждали, я по вашим счетам платить не буду. Я уже довольно вас выручал!
   Билл и Вилл с тоской смотрели в непроницаемое дядино лицо. Очевидно, они рассчитывали, что он, получив громадное наследство, ласково с ними обойдется. Но холодность лорда Гораса ясно показала, что они ошиблись.
   Вилл решил разжалобить сурового старика. Он описал ему их тяжелое материальное положение, нарисовал картину предстоящего разорения и позора, в конце просил не губить их и выделить им хоть частичку из оставленного дядей Артуром богатства…
   – Оставьте меня в покое, – ответил дядя. – Вы достойные сыновья своего беспутного отца. Я не хочу вас знать, вы для меня перестали существовать.
   Во время этих объяснений лакей подал лорду Горасу визитную карточку. Взглянув на нее, лорд сказал:
   – Ну, Билл и Вилл, я вас не задерживаю! У меня возникли неотложные дела.
   Племянники сконфуженно вышли.
   Навстречу им шел высокий господин с бритым лицом и проницательным взором. Это был Нат Пинкертон, которого Иосиф привел из бюро.

   Лорд Горас попросил Пинкертона присесть и принялся излагать свое дело. Пинкертон внимательно слушал, изредка задавая вопросы, и наконец спросил:
   – Нет ли обойденных вашим братом наследников?
   – Вы их только что видели, – ответил лорд Горас, – это наши племянники. Брат и я давно уже отказались иметь с ними какие бы то ни было дела.
   И лорд Горас дал подробную характеристику Виллу и Биллу. Пинкертон внимательно слушал, затем встал и подошел к лорду Горасу.
   – Позвольте взглянуть на ваш перстень. Он очень дорогой? Откуда он у вас?
   Старый лорд с недоумением взглянул на Пинкертона.
   – Это перстень родовой, он достался мне от отца. Ценность его громадна. Но я не понимаю, зачем вам это?
   Пинкертон улыбнулся.
   – Интересно, известно ли вашим племянникам о существовании этого перстня?
   – Несомненно, я никогда с ним не расстаюсь и всегда ношу его, так что о нем знают все мои знакомые.
   – Ну, тогда мы сможем раскрыть преступников, ограбивших трупы вашего брата и его жены. Задача облегчается. Но для этого необходимо умереть…
   Лицо лорда окаменело, и он сказал:
   – Я вас, мистер, не для шуток пригласил.
   – Простите, милорд, но я и не думал шутить. Я говорю серьезно: необходимо, чтобы вы скончались, но чтобы похоронен был я.
   Лорд смотрел на собеседника изумленными глазами.
   – Да, – продолжал Пинкертон, – вы должны скончаться. Конечно, лишь для вида, о чем будет известно только вашему дворецкому и мне. Похоронен буду я, но, конечно, тоже не на самом деле, так как лягу в гроб живым и живым оттуда выйду.
   – Но как же все это сделать? – спросил лорд.
   – Вы только дайте согласие, а уж остальное я сделаю сам.
   Лорд согласился.
   – Тогда я прошу вас удалиться во внутренние покои и никого к себе не допускать, кроме дворецкого и меня. Вы ляжете в постель и притворитесь тяжелобольным. К вам будет приглашен нотариус. Вскоре после этого вы будете объявлены умершим. Я буду похоронен, а вы спокойно станете ожидать развития событий.
//-- Глава 5. В гробу --//
   Лорд в точности выполнил план Пинкертона. Он лег в постель, а Пинкертон поручил своему помощнику Бобу пригласить какого-нибудь нотариуса. Когда последний явился, его проводили к лорду. Лорд Кусвей, следуя заранее указанному Пинкертоном порядку действий, передал нотариусу запечатанный конверт и заявил, что, чувствуя приближение смерти, завещает похоронить себя немедленно, без всяких церемоний, а через месяц вскрыть конверт, в котором оставляет подробное завещание. Нотариус составил акт и удалился.
   Утром гроб с Пинкертоном уже стоял на столе, а в газетах появилась заметка:

   Положительно злой рок преследует род лордов Кусвеев. Не успели мы забыть о трагической одновременной кончине лорда Кусвея и его молодой супруги, как вчера ночью скоропостижно скончался его наследник, лорд Горас Кусвей. Последний передал свое завещание нотариусу N. Похороны, согласно воле покойного, должны состояться сегодня же утром безо всякой помпы.

   Все произошло так быстро и неожиданно, что родные успели появиться только к выносу тела.
   Пришли лорд Стаунтон и два его кузена Билл и Вилл.
   Сам лорд Горас оставался в своей спальне, а старый Иосиф суетился, охал, вздыхал и жаловался на злой рок, обрушившийся на род Кусвеев.
   Родственники выражали удивление по поводу внезапной кончины лорда, но одновременно были рады этому, так как рассчитывали на получение крупного наследства. Похоронный обряд, согласно воле мнимого покойного, был чрезвычайно прост. Через два часа гроб с Пинкертоном находился уже в фамильном склепе, а старый Иосиф запер тяжелые бронзовые двери и передал ключ лорду Стаунтону.
   Пинкертон хотя и мог двигаться и поворачиваться в гробу, но чувствовал себя чрезвычайно скверно. Однако необходимо было дождаться вечера, чтобы никто не узнал о ловушке, которую он приготовил дерзким грабителям, не останавливающимся даже перед вскрытием гробов.
   Когда наступила темнота и кладбищенский сторож в последний раз совершил обход, Пинкертон осторожно поднял крышку гроба и встал из него, чтобы размять онемевшие члены. Началось томительное ожидание. На ближайшей башне часы пробили десять, одиннадцать, двенадцать часов…
//-- Глава 6. Попались! --//
   Пинкертон прислушивался. Ночь была темная. Поднялся ветер и зашелестел ветвями деревьев, зеленой цепью окаймляющих могилы. Было жутко.
   Пробило час, когда Пинкертон уловил отдаленные шаги. Он тут же лег в гроб, опустил и закрепил крышку. К дверям склепа подошли две фигуры, завернутые в черные плащи. Сверкнул луч потайного фонаря. Раздался царапающий звук. Это грабители возились с замком. Через минуту дверь склепа открылась.
   Грабители подошли к нише, в которую был поставлен гроб с Пинкертоном.
   – Однако, гробик основательный, – с усмешкой сказал один из них. – Сюда можно уложить двоих. Видно, покойный не любил стеснять себя ни в чем.
   Они приступили к работе. Отвернув винты, которые были ввинчены только для виду, грабители начали поднимать крышку, сняв ее, навели фонарь на лицо покойника.
   – Здесь подлог – это не он! – крикнул один из мошенников.
   И тут мнимый мертвец встал из гроба и, наведя на преступника два револьвера, громовым голосом закричал:
   – Руки вверх!
   Грабители, полумертвые от испуга, замерли с искаженными лицами, с широко раскрытыми глазами, и Пинкертон мгновенно надел им наручники. Тогда только они спохватились и хотели было бежать, но Пинкертон прогремел:
   – Ни с места, если вам дорога жизнь! Я буду стрелять!
   Ответом на его угрозу стал град проклятий.
   Пинкертон же спокойно сказал:
   – Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить. Нехорошо быть такими жадными!.. Вы, лорд Стаунтон, получили огромное наследство, но при этом так жадничаете, что обираете трупы своих родных. А вы, мистер Брюс, неправильно понимаете, в чем состоят обязанности нотариуса.
   Преступники стояли, понурив головы. Лорд Стаунтон хранил молчание, но нотариус взмолился:
   – Послушайте, мистер, отпустите нас, мы заплатим вам сто тысяч!
   Пинкертон ядовито ухмыльнулся.
   – Это дешево! – сказал он.
   – Мы дадим вам миллион! – со слезами умолял нотариус.
   – Дешево, милорды, дешево! Вы, очевидно, мало знакомы с Натом Пинкертоном.
   – Пинкертоном? – переспросил нотариус, и лицо его покрылось мертвенной бледностью. – Ну, тогда мы пропали!..
   Лорд Стаунтон сказал:
   – Мистер, я не переживу такого позора… Позвольте мне лечь в гроб! Пусть я задохнусь и никто никогда не узнает о моей смерти!
   – Я, милорд, не судья, а только представитель закона. Суд будет к вам снисходительнее, чем вы сами, и приговорит к менее тяжкому наказанию. А теперь пожалуйте со мною к судебному следователю…
   Вызвав кладбищенского сторожа, Пинкертон отвез преступников в тюрьму…

   Старый лорд Кусвей с нетерпением ждал вестей от Пинкертона. От волнения он не мог уснуть. Поэтому, когда в три часа ночи раздался телефонный звонок, лорд сам подошел к аппарату.
   – Алло! Кто у телефона?
   – Нат Пинкертон.
   – Что слышно?
   – Преступники пойманы и доставлены в тюрьму.
   – Билл и Вилл?
   – Нет. Лорд Стаунтон и нотариус Брюс…
   Старый лорд переспросил еще раз: он не хотел верить своим ушам.

   Лорд Стаунтон покончил с собой в тюрьме, повесившись на перекладине решетки. Нотариус пытался бежать, но, прыгая с ограды, сломал ногу и был приговорен к трем годам каторжных работ.
   Выиграли в этой истории Билл и Вилл.
   Лорд Кусвей, подозревавший их в столь позорном деянии, не пожелал остаться перед племянниками в долгу. Он призвал молодых людей к себе и, ближе познакомившись с ними, убедился, что пусть они и легкомысленные гуляки, но честные и благородные юноши.
   Поэтому старый лорд приблизил их к себе и сделал своими наследниками.

Злодей Гризам

//-- Глава 1. Страшная находка --//
   Для Чарлза Фредерика сегодня был настоящий праздник. Лицо его сияло с самого утра, когда он выходил из конторы адвоката, у которого служил.
   Он ушам своим не поверил, когда патрон сказал, что освобождает его на сегодня от занятий. До сих пор для него оставалось загадкой, каким образом адвокат, обыкновенно не даривший своим подчиненным ни одного лишнего часа, вдруг сделался столь любезным и щедрым.
   Маленький конторский писец не подозревал, что его строгий хозяин только что получил известие о счастливом выигрыше на бирже, обещавшем солидный куш. Это радостное утреннее известие и привело к тому, что он в порыве великодушия подарил Чарлзу Фредерику двадцать долларов и на весь день освободил от занятий.
   Впрочем, Чарлз не ломал себе голову над тем, как и отчего все это произошло, а просто радовался неожиданному свободному дню и задумался, как бы лучше его использовать. Ему хотелось провести день как можно приятнее, не жалея денег. Хозяин дал ему двадцать долларов именно с тем, чтобы он позволил себе какое-нибудь удовольствие.
   Исправный и послушный служащий, Чарлз чувствовал себя обязанным буквально исполнить это предписание начальника.
   Вдруг ему явилась мысль, от которой лицо так и засияло, он даже присвистнул от радости.
   – Кони-Айленд! – воскликнул он с восторгом.
   Кони-Айленд – это особое увеселительное место недалеко от Нью-Йорка, служащее специально для развлечения публики и открытое в течение всего лета. Можно с уверенностью сказать, что другого подобного учреждения на свете не существует. Это своего рода огромный сказочный балаган, и то, что изобретательные янки предлагают здесь удивленным глазам публики, нередко доходит до пределов возможного. Все новейшие усовершенствования техники применяются здесь, чтобы создать людям всякого рода удивительные, щекочущие нервы увеселения. Чего только тут нет! Построенные с отчаянной гениальностью американские горки, карусели, водяные колеса приглашают посетителей в отважные, головокружительные поездки. На открытых сценах и в театрах даются всевозможные представления, а буфеты, чайные и рестораны предлагают публике, стекающейся сюда тысячами, всякого рода угощения.
   Сюда-то Чарлз Фредерик и решил направить свои стопы. Прежде он был здесь один раз, да и то вынужденный считать каждую копейку, выбирая, чем бы насладиться. Теперь он решил кутнуть вовсю и провести в Кони-Айленде весь день до самого вечера.
   Когда он приехал в Кони-Айленд, было уже около полудня. Прежде всего он пошел в один из ресторанов подкрепиться, а пообедав вкусно и плотно, решил присмотреться к тому, что предлагалось публике.
   Народу было еще мало, так как главная масса стекалась сюда только вечером.
   Чарлз Фредерик отправился осматривать достопримечательности. Он проходил мимо деревянных павильонов, в которых находились выставки всякого рода уродов – как людей, так и животных; видел всевозможные карусели и даже предпринял головокружительную поездку в коляске, устроенной наподобие лодки и спускавшейся с высокой башни прямо в расположенный под ней пруд.
   Он пошел дальше и очутился перед каменным строением, служившим зверинцем, в котором показывали всякого рода диких зверей. Над входной дверью, к которой вела невысокая лестница, крупными буквами было написано: «Львы Гризама».
   Чарлз поднялся по лестнице и подошел к небольшому окошечку, за которым сидела кассирша, маленькая толстая женщина с вульгарным красным лицом.
   – Пожалуйста, дайте мне билет, – сказал он.
   – Представления нет, – ответила она пискливым голосом. – Зайдите позже, сэр.
   – Я пришел посмотреть на львов, а не представление, – заметил Чарлз.
   Она испытующе посмотрела на него, повернулась в сторону внутренних помещений и крикнула:
   – Эдвард, ты готов?
   – Сейчас, – раздался оттуда мужской голос. – Чего тебе?
   – Один джентльмен желает посмотреть на львов.
   – Впусти его.
   Кассирша снова повернулась к посетителю.
   – Можете посмотреть зверей, плата двадцать центов.
   Чарлз Фредерик заплатил и вошел в зверинец. В первом помещении находились клетки с обезьянами, попугаями и всякими мелкими зверьками. Чарлз бросал им кусочки хлеба, которые захватил с собой, и смеялся, когда животные пускались в драку, желая завладеть добычей.
   Он и не заметил, как в дверях второго помещения появился человек, под серой курткой которого виднелось пестрое трико. Человек этот недобрыми глазами разглядывал раннего посетителя, но, заметив невинные шутки, которыми тот забавлялся, видимо, успокоился, и выражение недоверия исчезло с его лица.
   Чарлз заметил его только тогда, когда направился в следующее помещение.
   Странно, но лицо этого мужчины производило крайне негативное впечатление. В грубых чертах было что-то отталкивающее, однако особенно неприятны были недобрые глаза.
   Судя по одежде, это был сам знаменитый укротитель львов, и Чарлз вежливо ему поклонился.
   – Вы пришли в неурочный час, – заявил укротитель. – Публика обыкновенно собирается только к началу представлений.
   – Я очень люблю зверей, – возразил Фредерик. – Но поскольку у меня на сегодня есть еще другие планы и я едва ли снова попаду в ваш зверинец, мне хотелось бы посмотреть на зверей сейчас.
   Гризам кивнул и пропустил Чарлза.
   – Только берегитесь! – предупредил он. – Львов нельзя кормить, как обезьян, это опасно!
   – Да им едва ли понравится хлеб! – со смешком возразил Чарлз.

   Он вошел в следующее помещение и не сдержал невольный крик изумления. По сторонам обширной залы стояло множество клеток, но восторг Чарлза вызвала одна из них, посредине, в которой находились два огромных льва.
   Чарлз, не спуская глаз с львиной пары, с трепетом в душе думал о том, как ужасно было бы попасть в лапы этих хищников.
   Даже теперь такие, по-видимому, мирные и кроткие, львы, тем не менее, вызывали чувство робкого почтения к себе.
   Налюбовавшись этими животными, он решил посмотреть других зверей, но тут заметил, что развязался шнурок на башмаке, и нагнулся, чтобы завязать его.
   Вдруг он почувствовал, как сердце болезненно сжалось, по коже пробежал мороз.
   Вокруг большой львиной клетки, на расстоянии приблизительно двух метров от нее был устроен барьер, чтобы посетители не могли подходить к клетке вплотную или трогать ее руками. Между клеткой и барьером на земле валялись остатки мяса, очевидно, выпавшие из клетки во время обеда животных.
   Когда Чарлз нагнулся, чтобы завязать башмаки, то взгляд его невольно упал туда, и среди мясных отбросов он увидел окровавленный человеческий палец.
   Молодой человек с трудом сдержался, чтобы не вскрикнуть, но сразу сообразил, что этим навлечет на себя неминуемую гибель. С минуту он оставался в той же позе, машинально продолжал завязывать шнурки, но глаза его не отрывались от пальца, который лежал на песке немым свидетелем страшного злодеяния.
   Мысли в голове Чарлза сменялись с быстротой молнии. Одно только ему было ясно: нужно во что бы то ни стало притвориться, что он не заметил этого пальца, о присутствии которого, вероятно, не подозревал и сам владелец зверинца.
   Следовало оставаться спокойным и продолжать осматривать зверинец. Молодой человек геройски преодолел невыразимое чувство ужаса и поднялся. Он подошел к следующей клетке и заметил, что Гризам, укротитель львов, все еще стоит в дверях и наблюдает за ним.
   Ему хотелось броситься на улицу, подальше от того ужасного места, где из всех углов, казалось, жадными глазами смотрела на него смерть, но Чарлз знал, что при столь неожиданном бегстве Гризам задержал бы посетителя, и тогда гибель его была неизбежна.
   При этом его ни на минуту не покидало осознание ужасного открытия, что львы в большой клетке получают в пищу человеческое мясо.
   Что у укротителя совесть нечиста, было видно из всего его поведения, которое для Чарлза сделалось теперь понятным.
   Тут, очевидно, произошло какое-то неслыханное преступление, и, чтобы предать злодея заслуженному наказанию, надо было действовать умно и осторожно.
   Точно во сне продолжал молодой человек переходить от одной клетки к другой, время от времени поглядывая на дверь, где стоял Гризам.
   Чарлз осмотрел всех животных и одновременно пришел к решению забрать окровавленный палец, чтобы иметь улику против злодея укротителя.
   Но как? Дело нелегкое. Чарлз заметил, что Гризам зорко наблюдает за каждым его шагом.
   Чарлз снова подошел к большой клетке, достал из кармана сигару и, как бы играя, принялся вертеть ее между пальцами.
   И вот наконец он остановился в том месте за барьером, где лежал окровавленный палец.
   Разглядывая львов, он все быстрее вертел сигару и, словно нечаянно, уронил ее так, что она упала рядом с пальцем. Чарлз тут же нагнулся, просунул руку под барьер, схватил сигару вместе со своей ужасной находкой и отправил их в карман.
   Еще несколько минут простоял он, разглядывая львов, наконец повернулся и направился к выходу. Он преспокойно прошел мимо Гризама и даже поклонился ему, причем на этот раз укротитель ответил несколько любезнее. Чарлз вздохнул с облегчением, когда наконец вышел из зверинца и очутился на улице.
   Женщина, сидевшая у кассы, смотрела ему вслед, и пока она могла видеть его, Чарлз шагал ровно и медленно, как человек, которому незачем торопиться. Но, завернув за угол, он бросился бежать, точно за ним гналась сама смерть. Ему хотелось окликнуть первого попавшегося полисмена и сообщить о своей страшной находке.
   Но затем Чарлзу в голову пришла другая мысль. Он вспомнил знаменитого Ната Пинкертона, об успехах которого ему не раз приходилось слышать.
   И он не медля ни минуты отправился в Нью-Йорк. Ему страшно было запустить руку в карман, где лежал окровавленный палец, и он только тогда несколько пришел в себя, когда очутился перед домом, в котором находилась контора Ната Пинкертона.
//-- Глава 2. Чей палец? --//
   Чарлз попросил доложить о себе, и его приняли.
   Войдя в кабинет Пинкертона, он достал из кармана окровавленный палец и молча положил его перед сыщиком.
   – Признаюсь, – сказал Пинкертон, – такое поведение вполне способно вызвать во мне живейший интерес к вашему делу! Расскажите же, что означает этот окровавленный палец.
   Чарлз Фредерик подробно рассказал обо всем, что видел и пережил в зверинце. Пинкертон слушал с живейшим вниманием и не перерывал его, а только делал какие-то заметки в записной книжке. Когда Чарлз закончил, он протянул ему руку и сказал:
   – Вы отлично сделали, что пришли ко мне. Дело настолько своеобразное, что полиция едва ли может быть тут полезна. Она, разумеется, сейчас же арестует владельца зверинца и этим только испортит все, так как, очевидно, преступник скрыл следы своего преступления, а по поводу найденного пальца сумеет как-нибудь вывернуться. Нужно действовать очень продуманно, чтобы доказать его вину. А значит, пока не стоит делать никакого заявления. И позвольте высказать вам свое полное одобрение: в истории с пальцем вы вели себя прекрасно! Итак, вы сообщили мне все необходимые детали, поэтому я могу воздержаться от дальнейших вопросов и не стану вас больше задерживать.
   На лице молодого человека показалось выражение некоторого разочарования. Он думал, что будет принимать участие в раскрытии преступления! Пинкертон угадал его мысли и ласково сказал:
   – Понимаете, мистер Фредерик, преследование преступника я должен проводить со своими помощниками, непосвященный будет только помехой. Но обещаю, что после раскрытия преступления я немедленно лично сообщу вам об этом. Кроме того, вы получите право на известную награду, если таковая будет назначена!
   Чарлз поблагодарил. Его радовала не столько мысль о награде, сколько то, что Пинкертон обещал лично известить его о результатах своей работы.
   Оставив сыщику адрес конторы, в которой он служил, Чарлз раскланялся и вышел. Охота к каким бы то ни было зрелищам и увеселениям Кони-Айленда у него пропала. Он отправился к себе в квартиру и провел остаток дня в размышлениях над тем, что пришлось пережить.

   Нат Пинкертон после ухода Чарлза Фредерика вызвал к себе любимого помощника Боба и сообщил ему о страшной находке со всеми уже известными нам подробностями…
   – Прежде всего надо установить самое важное: кому принадлежал этот палец?
   Пинкертон принес небольшую чашку с водой и полотенце и обмыл палец. Затем взял лупу и начал внимательно разглядывать ужасную находку. После, передавая Бобу лупу и палец, он сказал:
   – Очевидно, что палец этот мужской и принадлежит богатому человеку. На нижнем конце пальца ты увидишь ясные следы того, что несчастный носил широкое и, надо полагать, дорогое кольцо. Кожа белая и без следов какой бы то ни было работы. Палец сморщился, первоначально же он был очень толстым, из чего я заключаю, что он принадлежал человеку довольно тучного телосложения. Ноготь гладко отполирован и выхолен – похоже, человек этот заботливо относился к своей внешности и поручал уход за ногтями парикмахеру. При этом он, очевидно, любил нюхать табак, так как под ногтем можно найти едва заметные следы нюхательного табака. Наконец, я вижу, что этот палец – средний с правой руки. Это доказывает как его строение вообще, так и тонкая кожа. Наверху, на кончике пальца, ты найдешь крошечные синие пятнышки – следы чернил. Мне думается, что этот человек был биржевиком. Это предположение прямо напрашивается ввиду всех примет. Чернильные пятна остались от карманного пера, которым он делал пометки на бирже.
   – Совершенно верно, – согласился Боб. – Как, однако, много можно увидеть по одному только пальцу!
   – Итак, человек, которому принадлежал этот палец, был богат, тучен, любил нюхать табак, полировал ногти у парикмахера и, по всей вероятности, был финансистом. Учитывая эти данные, необходимо разузнать, не исчезал ли такой человек и когда именно. Кстати, еще один вопрос: как ты думаешь, каким образом палец был отделен от руки?
   Боб задумчиво покачал головой и наконец ответил:
   – Трудно предположить, что палец был откушен зубами льва. Его отрезали острым, как бритва, ножом.
   – Ты прав! – заявил Пинкертон. – Палец, несомненно, отрезан ножом, из чего я вывожу логическое заключение, что несчастный пал жертвой грабежа. Вот как я представляю себе ход всего дела. Богача заманили в зверинец и там оглушили или убили. Затем его ограбили и раздели. Кольца, которые он носил, сняли, но так как широкое кольцо на среднем пальце правой руки сидело очень крепко и не снималось, убийца просто отрезал палец, а уже затем снял кольцо. После тело убитого было брошено на съедение животным, причем туда же швырнули и отрезанный палец. Убийца думал, что он будет съеден, но во время грызни между львами из-за человеческой плоти палец был, вероятно, отброшен и остался лежать перед клеткой, где его и нашел Чарлз Фредерик.
   – Но почему же Гризам не уничтожил все следы своего преступления, а вместе с ними и палец? – спросил Боб.
   – Да он как раз и был занят этим сегодня утром, когда молодой человек явился в зверинец. Гризам действовал заодно с женщиной, которая сидела в кассе и которая либо его жена, либо преданная особа! Помнишь, я рассказывал, что женщина эта сначала не хотела пускать Фредерика, говоря, что представления начинаются только вечером. Когда же Чарлз заявил, что хочет только посмотреть на зверей, она повернулась в сторону внутреннего помещения и спросила: «Эдвард, ты готов?» Эдвард был занят очисткой клетки от остатков страшного обеда, но уже заканчивал свою работу, поэтому ответил, что молодой человек может войти. О том, что что-то может оказаться перед клеткой, он не подумал, и это было одной из тех грубых, фатальных ошибок, которые подчас допускают самые ловкие преступники.
//-- Глава 3. Опасность надвигается --//
   У подъезда одного из роскошных домов Нью-Йорка вблизи Центрального парка остановилась пролетка. Из нее вышел Нат Пинкертон и позвонил.
   Через несколько секунд дверь отворилась, и лакей вежливо поклонился незнакомому посетителю.
   – Можно видеть мистера Робертсона? – спросил Пинкертон.
   – Хозяина нет дома.
   – А его жена дома?
   – Они сегодня не принимают.
   Сыщик подал свою карточку и решительно заявил:
   – Скажите, что я прибыл по очень важному делу.
   Слуга прочел имя посетителя на карточке и с почтением посмотрел на него.
   – Сейчас доложу, мистер Пинкертон.
   Знаменитого сыщика пригласили в гостиную.
   Через несколько минут туда же вышла миссис Робертсон.
   Это была довольно полная, красивая дама. Она с улыбкой протянула сыщику руку.
   – Я не могла поверить своим глазам, когда прочла на карточке ваше уважаемое имя, мистер Пинкертон! – сказала она, приглашая его присесть. – В сущности, мне следовало бы переполошиться и перепугаться, так как ваше появление доказывает: что-то случилось. Поэтому чрезвычайно любопытно узнать причину вашего прихода.
   – Прежде всего я хотел задать вам один вопрос, миссис Робертсон, – начал Пинкертон. – Вы знаете, где находится в данную минуту ваш супруг?
   По лицу прекрасной женщины скользнула грустная улыбка. Она покачала головой.
   – Не знаю, – ответила она.
   – Когда ваш супруг ушел из дому?
   Она на минуту задумалась.
   – Кажется, он не возвращался с позавчерашнего дня, – ответила она.
   Пинкертон сделал крайне удивленное лицо.
   – Не правда ли, мистер Пинкертон, вам это кажется странным? – сказала миссис Робертсон. – Прежде я грустила, чувствовала себя несчастной, когда муж покидал меня и пропадал целыми днями, предаваясь удовольствиям и оставляя меня дома одну. Но я привыкла. Дружбы и согласия между нами нет уже давно; мы живем под одной кровлей как чужие, и я не мешаю мужу делать все, что он хочет, и проводить время так, как ему нравится. Поэтому я не слишком-то волнуюсь, если муж не возвращается домой пару дней, это случается часто. Так что для меня подобное не новость.
   – Это другое дело! – возразил Пинкертон. – Тем не менее на этот раз, возможно, что супруг ваш исчез против собственной воли, может быть, он даже сделался жертвой страшного преступления.
   Миссис Робертсон побледнела как смерть.
   – Не может быть! – воскликнула она. – Вильям убит?!
   – Пока я этого еще не знаю точно. Прошу вас сначала ответить на некоторые вопросы. Ваш супруг был невысокого роста и довольно полным?
   – Да, он был очень полным.
   – Он любил нюхать табак?
   – Да. Я всегда находила это ужасным.
   – На среднем пальце правой руки он носил широкое золотое кольцо?
   – Совершенно верно!
   – А теперь скажите, какой костюм был на вашем супруге третьего дня, когда он вышел из дому?
   – Это мне неизвестно. Но мы можем узнать у камердинера. – Миссис Робертсон позвонила. – Позови Жана! – приказала она горничной.
   Лакей вошел и, почтительно поклонившись, остановился у двери.
   – Скажите, Жан, какой костюм был на хозяине, когда он вышел из дому третьего дня?
   – Темно-синий в светлую полоску.
   – А какую обувь он надел? – спросил Пинкертон.
   – Темно-коричневые башмаки.
   – Хорошо, можете идти.
   Лакей вышел, и Пинкертон снова обратился к хозяйке дома, волнение и беспокойство которой росло с каждой минутой.
   – Вам известно, сударыня, любил ли мистер Робертсон проводить время в Кони-Айленде?
   – Как же, он охотно бывал там! Он сам мне об этом говорил, да и от других я слышала, что его там можно видеть очень часто!
   Сыщик встал.
   – Я прошу разрешения удалиться, миссис Робертсон. Но, боюсь, мне не удастся принести вам утешительных вестей. Я немедленно приступлю к раскрытию преступления, которое – я в этом более не сомневаюсь! – совершено против вашего супруга, и постараюсь привлечь злодея к ответственности!
   Миссис Робертсон заплакала. Хотя в последние годы вследствие постоянного пренебрежения бедная женщина перестала испытывать к мужу глубокую и горячую любовь, тем не менее сохранила к нему известную привязанность и втайне не переставала надеяться, что когда-нибудь он все-таки вернется. И теперь она искренними, горячими слезами оплакивала человека, с которым когда-то была так счастлива.

   Между тем Нат Пинкертон уже сидел в пролетке, возвращаясь к себе в контору.
   Сыщик был доволен: он знал теперь, кто стал жертвой злодея Гризама.
   На бирже, где каждый день собираются тысячи людей, ни он, ни Боб ничего не могли узнать о человеке, который подошел бы под предложенное ими описание. Таким образом, оставалось только навести справки в тех парикмахерских, где мастера, кроме причесок, занимались еще и уходом за ногтями. Искусство это появилось недавно, и в городе существовало сравнительно небольшое количество таких мастерских, а те, в свою очередь, в данной области имели очень незначительную клиентуру.
   Большинство этих парикмахерских находилось, конечно, вблизи богатого квартала – Пятой авеню и Центрального парка. Пинкертон и Боб отправились наводить справки в этих парикмахерских. Каждый наметил себе известное их количество, и Пинкертону после нескольких неудачных попыток удалось наконец напасть на верный след.
   В парикмахерской, расположенной возле Центрального парка, ему сказали, что невысокого роста ученый господин, большой любитель нюхать табак, действительно аккуратно заходил два раза в неделю, чтобы стричь и полировать ногти. Один из мастеров знал даже, что господина этого звали мистер Вильям Робертсон и что квартира его находилась неподалеку.
   Таким-то образом сыщик и попал в дом Робертсонов, а разговор с супругой богача только укрепил в нем уверенность, что жертву укротителя зверей удалось найти.

   У себя в конторе Пинкертон нашел Боба.
   Тот только что вернулся и сидел с угрюмым, чрезвычайно недовольным видом.
   – Черт побери! – воскликнул молодой человек. – Я ничего не добился! Надеюсь, вы сделали больше?
   – Да, – сказал Пинкертон. – Я знаю, кто был несчастный, которого Гризам бросил на съедение львам. Это Вильям Робертсон, очень богатый человек и финансист. Я говорил с его женой, и нет сомнения, что мы напали на верный след.
   – Но что вы решили делать дальше? Поехать в Кони-Айленд и арестовать этого негодяя Гризама с его помощницей?
   – Поедем в любом случае, – ответил сыщик. – Но я не хотел бы прямо сейчас арестовывать их!
   – Почему же нет?
   – Потому что негодяй, пожалуй, сможет ухитриться и отвертеться от правосудия. Пока у нас нет никакого другого вещественного доказательства, кроме пальца. А Гризам постарается объяснить его присутствие в зверинце каким-нибудь самым невинным образом. Допустим, например, он скажет, что один из посетителей зверинца слишком близко подошел к клетке и хотел погладить льва, а зверь огрызнулся и откусил смельчаку палец. И кто сможет уличить его во лжи, если не будет других веских доказательств? Вот их-то нам и нужно добыть. Поэтому мы постараемся спровоцировать злодея на второе такое же дело. Тогда мы сможем накрыть его и схватить. А в этом случае уже никакие отговорки не помогут! Я думаю, Вильям Робертсон – не первая и не единственная жертва злодея. Убийство совершено, очевидно, с целью завладеть драгоценностями и крупными деньгами, которые Робертсон имел при себе. Весьма вероятно, что Гризам уже не раз пополнял кассу столь «милым» способом и впредь, очевидно, не откажется от выгодного дела… План действий поэтому таков: ты оденешься возможно элегантнее и при случае пощеголяешь туго набитым кошельком. Если ты выкажешь, кроме того, живой интерес к зверям, Гризам, без сомнения, начнет увиваться вокруг тебя и, быть может, постарается заманить в зверинец вечером, после представления. Ты, разумеется, соглашайся на все – в тот момент, когда он вообразит, что ты в его власти, мы его и прихлопнем.
   – А как вы проникнете ночью в зверинец?
   – Это уж мое дело. Во всяком случае, Нат Пинкертон позаботится о том, чтобы его верного Боба не разорвали дикие звери.
   Сам Пинкертон решил ехать не переодеваясь, так как был уверен, что Гризам не знает его в лицо.

   Приехав в Кони-Айленд, Пинкертон и его помощник отправились туда, где находился зверинец Гризама. Они шли, не соблюдая никакой осторожности, и негромко обсуждали план действий.
   Около ресторана, в котором за столиками сидело множество народу, они на минуту остановились, и сыщик еще раз оглядел Боба.
   В этот момент из ресторана вышел рыжеволосый человек, одетый в простое, но достаточно чистое платье, с отвратительной разбойничьей физиономией.
   Увидав сыщиков, не обративших на него никакого внимания, и, видимо, сразу узнав знаменитого Пинкертона, человек приостановился. Злая улыбка появилась на его лице, и он спрятался за углом соседнего дома, откуда легко было незаметно следить за Пинкертоном и его помощником. Это был рыжий Билл, тот самый негодяй, который когда-то активно участвовал в составлении заговора против Пинкертона, а в другой раз посредством прицепленной под столом бомбы пытался взорвать сыщика в его же квартире.
   Оба сыщика, прокладывая себе дорогу сквозь всю толпу, медленно пошли по направлению к зверинцу Гризама, и рыжий Билл последовал за ними, стараясь ни на минуту не потерять их из виду.
   – Сначала пойду я! – заявил Пинкертон помощнику, когда они достигли цели. – Мне хочется присмотреться к обстановке, собрать доказательства. Я дам тебе знак, когда войти.
   – Хорошо, я буду прогуливаться неподалеку, – согласился Боб.
   Пинкертон преспокойно поднялся на крыльцо, купил билет и скрылся во внутренних помещениях зверинца.
   Во втором помещении, где содержались львы, как раз начиналось представление.
   Сыщик протиснулся вперед, внимательно следя за фокусами укротителя. Тот держался очень уверенно: подставлял львам обручи, через которые они должны были скакать, заставлял их ложиться и снова вставать, ездил на них верхом и вообще демонстрировал чудеса дрессировки, вызывая громкое одобрение публики.

   Пинкертон прошелся по зверинцу, не оставив без внимания ни одного закоулка. В заднем углу ему удалось заметить узенькую дверь, которая, очевидно, вела в закулисные помещения.
   Сыщик осторожно оглянулся. Никто из присутствующих не обращал на него внимания. Все не спускали глаз с Гризама, проделывавшего фокусы со своими львами.
   Пинкертон нажал на ручку двери и, быстро скользнув в лежащее за ней помещение, снова закрыл ее за собою. Он очутился в коротком коридоре, который вел в квартиру укротителя.
   Она состояла из трех комнат. Гостиная была убрана не без некоторой претензии на элегантность, но Пинкертона интересовало не это. Он направился к камину и принялся рыться в золе, но не нашел никаких признаков сжигания человеческих костей или одежды.
   Сыщик перешел в спальню, но и здесь не нашел ничего подозрительного.
   Наконец он попал в кухню. Зола в плите также не представляла собой ничего подозрительного. Зато Пинкертон сделал открытие, которое показалось ему не лишенным известной важности: в углу стояла пара дорогих темно-коричневых башмаков, довольно новых.
   Пинкертон знал, что Вильям Робертсон, оставляя свою квартиру третьего дня вечером, был обут в темно-коричневые ботинки, – сыщик был практически уверен, что именно эти башмаки стояли перед ним.
   Он поднял один из них и осмотрел. «Тук и сын. Нью-Йорк, Бродвей 245» стояло на внутренней обшивке. Это был один из лучших и вместе с тем самых дорогих магазинов. Пинкертон сомневался, чтобы Гризам покупал там обувь.
   Поставив башмак на место, он вскочил на подоконник низкого открытого окна и выбрался на улицу.

   Пока он находился в зверинце, рыжий Билл, медленно поднявшись по ступеням крыльца, подошел к окошечку кассы. По-видимому, он хорошо знал кассиршу, потому что она кивнула ему, как старому знакомому.
   Он притворился, что покупает билет, а сам, нагнувшись, шепнул ей:
   – Я зайду к тебе в кассу и сообщу нечто очень важное.
   Она подмигнула в знак согласия, и рыжий Билл вошел в первое помещение зверинца, а оттуда проскользнул в небольшой чуланчик, служивший кассой, и сел так, чтобы с улицы через окошечко его нельзя было увидеть.
   – Не смотри на меня, когда будешь говорить, чтобы никто не заметил, что ты здесь не одна!
   Она сделала удивленное лицо.
   – Почему это? – спросила она – Что у тебя за новости?
   – Не особенно приятные, – ответил он.
   Она покачала головой и едва заметно улыбнулась.
   – Не думаю. Кроме того, ты знаешь, Билл, об известных вещах не говорят даже с лучшими друзьями.
   Он одобрительно кивнул.
   – Но на этот раз, пожалуй, будет правильно, если вы посвятите меня в свои секреты. Иначе худо придется! Знаешь, кто сейчас находится в числе зрителей в зверинце?
   – Кто? – спросила она со страхом.
   – Нат Пинкертон!
   Кассирша побледнела как смерть. Дыхание ее сделалось частым и неровным, из груди вырвался стон.
   – Не может быть!
   – Да! А на улице в толпе можно увидеть его помощника. На нем коричневый костюм, и выглядит он франтом.
   Кассирша посмотрела на улицу и вздрогнула.
   – Да-да, я вижу его! Он уже один раз бросился мне в глаза, потому что посмотрел сюда как-то особенно пристально.
   – Ну вот! Надо будет принять меры. Итак, что вы натворили?
   – Прошлой ночью укокошили одного и бросили на съедение львам, – прошептала она.
   – Все следы уничтожены?
   – Гризам уверяет, что все.
   – Ну, значит, эта проклятая собака Пинкертон пришел за чем-то другим. Во всяком случае, что-то он явно пронюхал, – заметил Билл. – Не беда, мы его проучим! Эта история сломает ему шею! Хорошо было бы заманить сыщика сюда после представления и угостить им львов, как думаешь?
   Глаза женщины вспыхнули.
   – Ах, если бы это удалось!
   – Удастся! – заверил Билл. – Надо устроить так, чтобы Пинкертон вообразил, будто на сегодня что-то готовится. Тогда он непременно явится!
   – Но как его сюда заманить?
   – Это я устрою. Есть у вас лакейская ливрея?
   – Конечно, есть. Но на что она тебе?
   – Давай скорее ключи! Я пойду в квартиру с черного хода. Не удивляйся, если через некоторое время явится лакей и передаст тебе поручение от своего хозяина!
   Кассирша – это была жена Гризама – дала рыжему Биллу ключи, и преступник моментально скрылся.

   Выскочив из зверинца через окно и выйдя снова к фасаду, Пинкертон заметил Боба, который сделал ему знак следовать за ним.
   Дойдя до уединенного места в парке, Боб остановился. По лицу его было видно, что он может сообщить нечто очень важное.
   – Начальник, мне, по-видимому, не придется разыгрывать роль богача! Негодяи уже присмотрели на сегодня другую жертву!
   Пинкертон с удивлением взглянул на него.
   – Да, представьте себе! Хожу я взад-вперед около зверинца, как вдруг появляется лакей в ливрее, поднимается к окошечку кассирши и начинает с ней говорить. На лице кассирши я заметил при этом такое наглое, торжествующее выражение, что невольно поднялся по ступеням и вот что услышал: «Отлично, миссис Гризам, я так и передам. Хозяин очень хочет посмотреть, как ваш муж дрессирует животных. Он придет сегодня вечером после представления, и можете быть уверены, что лорд хорошо заплатит за доставленное удовольствие».
   Нат Пинкертон молча выслушал своего помощника – брови его нахмурились, лицо приняло задумчивое выражение.
   – Очень уж это странно… – пробормотал он. – Положительно я начинаю что-то подозревать! Прежде всего, такие отпетые негодяи не станут действовать столь опрометчиво. Ты забываешь, что лакей является живым свидетелем преступления, и если даже предположить, что этот мифический лорд захватил бы его с собой на ночную прогулку и злодеи убили их обоих, то и тогда у них должно было возникнуть опасение, что лакей разболтал дворне о предстоящей оригинальной забаве хозяина. Нет, тут что-то нечисто! А каков собой этот лакей?
   – У него грубое, неприятное лицо, все в веснушках, рыжие волосы. А еще правое плечо, как мне показалось, выше левого!
   – Знаю! Теперь мне все ясно. Ну, подожди, голубчик, тебе, видно, мало старых уроков и ты опять хочешь заманить меня в западню! Я постараюсь отбить у тебя охоту строить мне козни!
   – Но вы не можете отправляться в зверинец один! – испуганно воскликнул Боб.
   – Нет, я пойду один! – решительно заявил Пинкертон. – Только так можно рассчитывать на успех. Я запасусь всем необходимым, чтобы быть готовым к любым случайностям. Придется вернуться в Нью-Йорк, но часа через три я снова буду здесь – к тому времени представления в зверинце закончатся. А ты пока следи за всеми, кто будет входить в этот проклятый балаган!
//-- Глава 4. В клетке у львов --//
   Представления в Кони-Айленде закончились. Закрыли и зверинец Гризама.
   Толпа разошлась, и после толкотни и шума на всем пространстве Кони-Айленда воцарилась тишина.
   Нат Пинкертон и его помощник тихонько подкрались к зверинцу и осторожно обошли его с задней стороны. Здесь он имел вид обыкновенного дома, сюда выходила квартира Гризама.
   Одно из окон гостиной было открыто.
   Пинкертон указал на него и шепнул:
   – Я так и думал. Они, видимо, хотят облегчить мне дорогу, чтобы заманить в западню! Я влезу в окно, а ты подожди еще минут десять. Возможно, что окно закроют, тогда ты его взломаешь. Через десять минут ты должен последовать за мной! Держи револьвер наготове – тебя, вероятно, будут поджидать. Из квартиры ты пройдешь коридором до двери, ведущей в зверинец. Осторожно попробуй, не закрыта ли она, и если да, то открой ее отмычкой. Но входи в зверинец не раньше, чем я подам знак выстрелом! Понял?
   – Понял и поступлю согласно вашим предписаниям!
   Подойдя к открытому окну, Нат Пинкертон несколько минут постоял, прислушиваясь, потом одним прыжком вскочил на подоконник и скрылся в темноте.
   Бобу сделалось жутко: он невольно подумал о том, какая опасность ожидает сыщика, если в комнате затаилась шайка преступников.
   Он не мог стоять на месте, и прошло не более пяти минут, как он уже приблизился к дому. Но в ту минуту, когда он собрался вскочить на подоконник, кто-то тихо закрыл окно изнутри.
   Боб не стал медлить. Ему было все равно, ждет его в комнате человек, закрывший окно, или нет. Достав из кармана алмаз, каким пользуются стекольщики, он вырезал в стекле отверстие, засунул в него руку, отодвинул задвижку и открыл окно.
   Дорога была свободна. Но Боб не вскочил в дом сейчас же. Он сперва достал из кармана электрический фонарик и осветил им комнату. И увидел, что справа от окна с ножом в руке стоит человек с огненно-рыжими волосами и сверкающими глазами.
   Внезапный яркий луч света ослепил его, и прежде чем он успел опомниться, Боб вскочил в окно и приставил электрический фонарь к его лицу, а дуло револьвера – к его голове.
   – Ага, попался, лакей! – насмешливо воскликнул Боб. – Положи нож на стол, не то я влеплю в твою пустую голову кусочек свинца, чтобы хоть чем-то ее наполнить!
   Несмотря на спокойный тон, которым говорил Боб, в голосе его чувствовалась такая решимость, а курок револьвера щелкнул так громко и грозно, что застигнутый врасплох преступник с проклятием бросил остро наточенный нож на стол.
   Но прежде чем он успел обернуться, Боб с такой силой ударил его рукояткой револьвера по голове, что разбойник без чувств свалился на пол. После этого сыщик связал его по рукам и ногам, а для большей осторожности еще и засунул в рот тряпку.
   – Ну-с, ты от нас не уйдешь, голубчик, – пробормотал он. – А теперь вперед, на помощь начальнику!

   Нат Пинкертон, когда влез в гостиную Гризама, никем задержан не был. Он знал, что в комнате может кто-нибудь находиться, но был уверен, что здесь с ним ничего не случится, поэтому пошел прямо к двери, ведущей в узкий коридор. Дверь в зверинец была не заперта.
   Войдя в помещение, где находились клетки с дикими животными, он засветил электрический фонарь, но никого не заметил.
   «Ничего, придут!» – мысленно сказал он.
   С одной стороны к большой львиной клетке вела деревянная лестница. Пинкертону пришла мысль воспользоваться моментом и осмотреть замок на металлической дверце. Он поднялся по лестнице и принялся его рассматривать, как вдруг дверца распахнулась и кто-то с такой силой толкнул его в спину, что он упал прямо в клетку. Тут же в помещении зажегся свет и послышался хриплый смех. Гризам, укротитель львов, оказывается, сидел под лестницей и, улучив момент, когда Пинкертон разглядывал замок, втолкнул его в клетку и сейчас же захлопнул дверцу.
   – Поздравляю, мистер Пинкертон! Надеюсь, мои львы сегодня вкусно поужинают! – крикнул он со злорадством.
   – Рано радуетесь! – раздался в ответ голос Пинкертона.
   Сыщик стоял, прислонившись спиной к дверце и разглядывая огромных хищников, которые приветствовали свою жертву глухим рычанием.
   Пинкертон выхватил из кармана какой-то сверток и разорвал его. Внутри оказался большой пучок пакли, пропитанной особым горючим составом. Он растрепал ее, бросил перед собой и зажег – пакля вспыхнула ярким, высоким пламенем. Голодные звери, изготовившиеся к прыжку, с ревом отпрянули.
   Пинкертон повернулся к двери, уже не обращая внимания на львов: он знал, что они не перескочат через огонь.
   Гризам и его жена, пораженные, стояли возле лестницы, с изумлением и страхом следя за действиями Пинкертона.
   В каждой руке сыщика блеснуло по револьверу.
   – Сию минуту откройте дверь, негодяи! Считаю до трех! Не откроете – стреляю! Раз!
   Но Гризам уже оправился от неожиданности.
   – Пропадай, проклятый сыщик! – взревел он. – Идем, Мери!
   Он схватил женщину за руку и хотел бежать, но раздался выстрел, и негодяй, которому пуля попала в живот, с диким воплем упал на пол. Жена его остановилась как вкопанная, дрожа всем телом.
   – Откройте! Не то и с вами будет то же самое! – крикнул из клетки сыщик.
   Потеряв голову от ужаса, женщина поднялась по лестнице и открыла дверцу. Пинкертон выскочил из клетки, и как раз вовремя – огонь за его спиной практически догорел.
   Сыщик захлопнул дверцу, вытащил из кармана наручники и надел их на сообщницу преступника.
   В это мгновение дверь из квартиры укротителя открылась и на пороге показался Боб Руланд.
   – Ты пришел, как и было условлено, после выстрела, и все же едва не опоздал, друг мой! – весело приветствовал его Пинкертон. – Не запасись я паклей, ты нашел бы меня в виде настоящего английского ростбифа!
   Они связали раненого преступника, и Боб рассказал о негодяе, который поджидал его в гостиной.
   – Это мой старый приятель рыжий Билл! – кивнул Пинкертон. – Я узнал его по твоему описанию.
   Сыщики покинули зверинец и отправились за полицией.

   Тяжело раненный укротитель на смертном одре сознался во всех своих преступлениях. Богач Вильям Робертсон был шестой его жертвой, подобным образом погибли и пять его несчастных предшественников. Гризам не дожил до суда и умер в тюрьме. Жена его была приговорена к смерти и рассталась с жизнью на электрическом стуле. Рыжий Билл в очередной раз отправился на несколько лет в Синг‑Синг.
   Нат Пинкертон сдержал слово, данное Чарлзу Фредерику. Едва расследование закончилось, он отправился в контору адвоката и сообщил молодому человеку о его результатах. Чарлз был крайне польщен такой предупредительностью знаменитого сыщика. Посещение последнего, а также деятельное участие Чарлза в раскрытии преступления возвысили его и в глазах адвоката, который не только стал относиться к нему с гораздо бóльшим уважением, но и значительно повысил ему жалование.

Пираты с реки Гудзон

//-- Глава 1. Важный разговор --//
   Крупный коммерсант и судовладелец Балдуин Кинлей нервно ходил по кабинету и озабоченно качал седой головой, а его голубые глаза мрачно глядели из-под нависших бровей.
   Наконец он остановился у окна, отдернул тяжелые занавеси и взглянул на главную улицу Нью-Йорка.
   У его дома как раз находилось несколько подвод. Загрузка велась с помощью подъемного крана. Рядом стояли двое служащих с тетрадями в руках, в которых они отмечали количество зафрахтованных тюков.
   Когда подвода наполнялась доверху, ее место занимала следующая. Ломовые лошади отвозили нагруженные подводы к реке Гудзон, по которой товары на баржах доставлялись до большого нью-йоркского рейда, где уже окончательно перегружались на океанские пароходы, готовые к отплытию во все страны света.
   Старик удовлетворенно поднял голову, представив эту картину – результат его трудов и таланта.
   Он имел право гордиться плодами своей деятельности, которая позволила ему из мелкого торговца превратиться в могущественного коммерсанта и судовладельца. Теперь он один из главных тузов в торговом мире Нью-Йорка.
   Но вот он нахмурился и отошел от окна.
   Мимо дома проехал элегантный кеб, в котором развалился на подушках молодой человек с манерами истого янки. По его жилету извивалась массивная золотая цепь от часов, а на полное безбородое лицо падала тень от элегантной шляпы. Человек этот, проезжая мимо дома Кинлея, бросил на окна коммерсанта надменный и одновременно злобный взгляд.
   Старый джентльмен устало опустился в кресло перед письменным столом, озабоченно подпер рукой голову и погрузился в свои думы настолько, что не расслышал, как в кабинете появился лакей.
   Вошедший кашлянул, и тогда старик заметил его.
   – В чем дело, Джон?
   – Какой-то господин хочет видеть вас, сэр, но он отказался назвать свое имя.
   – Впустите его.
   Сэр Балдуин Кинлей бросил быстрый взгляд в зеркало и убедился, что лицо его достаточно непроницаемо, чтобы скрыть заботы и невзгоды от постороннего взора.
   Послышались уверенные шаги, и после лаконичного «войдите» на пороге показался незнакомый хозяину господин.
   Кинлей вопросительно взглянул на посетителя.
   – Мое имя Нат Пинкертон, вы хотели меня видеть.
   Сэр Балдуин подошел к сыщику и протянул ему обе руки.
   – Приветствую вас, мистер Пинкертон. Ваше появление снимает с моей души большую тяжесть. Прошу садиться.
   Усаживаясь, сыщик скользнул взглядом по внушительной фигуре коммерсанта, а также успел до мелочей рассмотреть обстановку комнаты. Наконец он вопросительно взглянул на своего собеседника.
   – Мистер Пинкертон, вы, вероятно, слышали об огромных убытках, понесенных в последнее время моим торговым домом из-за целой шайки разбойников. По каким-то таинственным причинам больше всего от этих господ страдает моя фирма. В течение последних трех месяцев пираты сосредоточили на ней все свое внимание. Мои убытки за это время достигли миллиона долларов, так что моей всемирно известной фирме в ближайшем будущем грозят крупные финансовые затруднения.
   Пинкертон вынул из кармана газету и, когда собеседник замолчал, прочел вслух несколько строк, напечатанных мелким шрифтом.

   Прошлой ночью пиратам Гудзона вновь удалось овладеть большим грузом шелковых материй, перевозившихся фирмой Балдуина Кинлея на одной из собственных барж в коммерческую гавань. Это уже пятый случай за последние четыре месяца, когда означенная фирма становится жертвой этой шайки. Убытки, понесенные фирмой за указанный выше срок, составляют около миллиона долларов. Пираты воплотили свой план с беспримерной дерзостью. За полчаса ходу до Габокен-Пирса буксиру, который вел означенную баржу с товарами, перерезал дорогу небольшой паровой катер. Он причалил к самому борту буксира, и на палубу последнего с катера соскочило десятка три людей, вооруженных ружьями, которые моментально справились со шкипером и всей малочисленной командой буксира. Люди были связаны и отправлены в трюм буксира, а груз с баржи увезен катером неизвестно куда.
   Как сами разбойники, так и похищенные товары словно в воду канули. Полицейские катера, число которых со времени появления пиратов увеличено вдвое, не заметили ничего из происшедшего. Буксир со связанным экипажем и опустошенной баржей был найден ранним утром полицейским катером вблизи Габокен-Пирса…

   Нат Пинкертон закончил чтение и задумчиво устремил взор перед собой, а коммерсант глубоко вздохнул.
   Сыщик первым нарушил молчание.
   – Сэр Кинлей, если вы хотите поручить мне преследование шайки, то первой вашей обязанностью будет рассказать мне о ваших отношениях – как деловых, так и личных – с людьми, с которыми вам приходится соприкасаться. Лишь при этом условии можно рассчитывать на успех.
   – Спрашивайте меня обо всем, что найдете нужным, – вы получите ответ на каждый заданный вопрос.
   При последних словах Кинлея глаза Пинкертона обратились на красную портьеру в противоположном конце комнаты.
   Ему показалось, что она шевельнулась.
   Одним прыжком он очутился перед портьерой и быстрым движением отдернул ее в сторону. Там было пусто, но Пинкертон заметил, что противоположная дверь закрылась в тот момент, когда он распахнул портьеру.
   Он вернулся на свое место.
   – Мне показалось, что кто-то подслушивает за этой портьерой, и я счел необходимым тотчас же убедиться, есть там кто-то или нет.
   – Дверь эта ведет в комнату моего управляющего. Он вне себя от гнева на разбойников и целыми днями только тем и занят, чтобы как-то изловить всю шайку. В своих опасениях он дошел до того, что заподозрил в соучастии в злодеяниях шайки даже шкипера. Я рассчитал последнего и нанял нового, но и это не помогло, ибо разбойникам после этого повезло еще больше.
   Сыщик многозначительно улыбнулся.
   – Вы лично нанимали нового шкипера?
   – Нет. Этим занимается мой управляющий.
   – Есть ли у вас, сэр, враги, которым было бы на руку ваше разорение?
   Коммерсант подумал минуту и ответил:
   – Я не знаю ни одного случая, который мог бы дать основание предположить, что у меня есть враги, заинтересованные в моих неудачах.
   – А как обстоят дела с рабочими, сэр? Не относитесь ли вы к ним слишком строго, не платите ли слишком низкую плату? Не было ли случаев несправедливого увольнения рабочего?
   – У меня с рабочими обходятся гуманно, и я плачу самое высокое жалованье. Я не могу также припомнить ни одного случая несправедливого, беспричинного увольнения. Мой персонал состоит большей частью из старых служащих, постоянно пополняемых, конечно, новыми кадрами, ибо обороты моей фирмы растут с каждым днем.
   Наступило короткое молчание, во время которого Балдуин Кинлей задумчиво смотрел на портрет, стоявший на письменном столе. Выражение его лица при этом смягчилось.
   На фотографии была изображена изящная девушка, удивительно похожая на коммерсанта.
   Сыщик проследил за взглядом хозяина дома и спросил:
   – Это ваша дочь?
   – Да, сэр, моя единственная дочь.
   – Замужем?
   – Нет. Три месяца назад появился претендент на ее руку, но я отказал ему, и этот отказ причинил мне и причинит в будущем еще много убытков.
   Пинкертон насторожился.
   – И кто же был этим претендентом?
   – Один из моих конкурентов, Фред Кронвелл. Его экспорт, правда, вдвое меньше моего, но, поскольку у него нет собственных пароходов, он отправлял свои товары на моих судах. После моего отказа он стал направлять их на суда других компаний. Это явилось чувствительным ударом для меня. В довершение несчастий я начал терпеть огромные убытки из-за разбойничьих нападений на Гудзоне. Примечательно, что ворам попадают в руки самые дорогие грузы, тогда как менее ценные остаются нетронутыми.
   – Кто еще, кроме вас, знает, какой товар находится в тех или иных ящиках?
   – Только мой управляющий, мистер Эдуард Броун, если не считать шкиперов тех судов, на которые назначен соответствующий груз.
   – Когда предстоит новая отправка большой партии ценных грузов?
   – На днях, мистер Пинкертон, – озабоченно ответил коммерсант. – Но принимая во внимание все происшедшее, я думаю, что лучше отказаться от этого.
   – А можете вы распределить груз на суда так, чтобы никто, даже мистер Эдуард Броун, ничего об этом не знал? Или, что еще лучше, чтобы груз был подменен малоценным, но так, чтобы об этом знали вы да я, а ваш управляющий считал бы, что ценность груза осталась та же.
   Коммерсант ответил несколько запальчиво:
   – Конечно, я могу устроить это, мистер Пинкертон, хотя, должен сказать, никогда не позволил бы себе такого обращения с человеком, который пользовался до сих пор моим безусловным доверием и в поведении которого я не заметил ничего дурного!
   – Ваши взгляды вполне достойны честного человека, сэр Кинлей. Но этим вы не окажете недоверия этому человеку, а только раз и навсегда избавитесь от мысли впредь отказывать ему в доверии. И кроме того, впоследствии вы будете иметь возможность вознаградить мистера Броуна, удвоив степень своего доверия к нему.
   Кинлей, частично убежденный словами сыщика, кивнул.
   – Хорошо, я готов следовать вашим указаниям.
   – Вы не раскаетесь в этом. Теперь я изложу вам свой план, но прежде прошу сообщить точный срок ближайшей отправки груза.
   – Послезавтра, мистер Пинкертон.
   – Отлично. Отправьте его под маркировкой «шелк», но так, чтобы ваш управляющий не знал, что на самом деле ящики содержат дешевый товар. Посоветуйтесь с ним, как отправить этот груз – с истинной или фальшивой маркировкой, и согласитесь с тем, что он предложит. Объявите ему, что груз этот стоит огромных денег. В назначенный день вы получите от меня два больших ящика, которые прикажете отнести на борт вместе с прочим грузом. Велите своим людям бережно обращаться с этими двумя ящиками. Кроме того, наймите нового рабочего, помощника при загрузке. Для этого рассчитайте кого-нибудь из имеющихся, если без этого нельзя обойтись. Нового рабочего я пришлю в день отплытия. Вам не нужно его видеть – необходимо только, чтобы вы известили об этом рабочем шкипера буксира. Мне было бы интересно посмотреть на вашего управляющего мистера Эдуарда Броуна, а также на неудачного претендента на руку и сердце вашей дочери мистера Фреда Кронвелла.
   – Это легко устроить. Завтра у меня в доме вечер, соберется большое общество, и мистер Кронвелл – в числе приглашенных. Заодно вы увидите и Эдуарда Броуна, так как он тоже приглашен на вечер.
   Пинкертон потер руки.
   – Все складывается очень удачно, сэр, и я прошу вас завтра отвести мне место около Фреда Кронвелла. Вы можете представить меня как одного из ваших деловых приятелей, оказавшегося в Нью-Йорке проездом.
   Оба собеседника пожали крепко друг другу руки.
//-- Глава 2. Неожиданное приключение --//
   – Мистер Вилькинс из Чикаго, один из моих деловых партнеров.
   Так следующим вечером сэр Балдуин Кинлей рекомендовал гостям пожилого, добродушного на вид джентльмена с седыми волосами и золотым пенсне на носу.
   За столом соседом пожилого господина оказался Фред Кронвелл.
   Это был типичный янки, до кончиков ногтей, и он презрительным, надменным взором поглядывал на господина из Чикаго.
   Пожилой господин сначала, казалось, не интересовался ничем, кроме еды. Ловкими, гибкими движениями он разрезал жареного цыпленка и бережно отделял мясо от костей.
   – Великолепное меню! Не правда ли, мистер Кронвелл?
   – Йес, сэр, – лаконично ответил тот. Ему был противен этот старикашка.
   – И какой отличный, гостеприимный хозяин, не правда ли, мистер Кронвелл?
   – Йес, сэр.
   Наступила пауза, в течение которой пожилой господин с восхищенным видом уплетал курицу.
   – Отличные люди эти Кинлей, не правда ли, мистер Кронвелл?
   – Йес, сэр.
   Новая пауза.
   – И чертовски хорошенькая леди эта мисс Кинлей, не правда ли, мистер Кронвелл?
   – Йес, сэр.
   И Фред Кронвелл со злобной гримасой отвернулся, между тем как пожилой господин все с тем же блаженным видом вытер рот салфеткой.
   – Мой друг сэр Кинлей из-за этих речных пиратов, похоже, потерял охоту к коммерческим операциям. А жаль. Я хотел заключить крупную сделку с шелком, но он не соглашается.
   Мистер Кронвелл при этих словах обернулся и метнул на старика испытующий взгляд. Янки, похоже, решил отбросить свою холодность, так как стал вдруг чрезвычайно разговорчив и пустился в беседу со своим пожилым соседом.
   – Вы упомянули о крупной сделке, которую намерены были заключить с сэром Кинлеем. Не хотите ли вы вступить в дело со мной?
   Мистер Вилькинс улыбнулся.
   – Вы, вероятно, не подозреваете о количестве нужной мне материи, мистер Кронвелл, иначе вряд ли предложили бы свои услуги.
   – Прошу вас, мистер Вилькинс, скажите, сколько товара вам нужно?
   – Если уж вы непременно хотите знать, то мне нужна партия материи на пятьсот тысяч долларов. Довольны вы теперь?
   К явному удивлению старика Фред Кронвелл сухо ответил:
   – Я могу, мистер Вилькинс, помочь вам с этим!
   – Вы и в самом деле владеете столь крупной партией?
   – Да, сэр, за последние годы моя фирма настолько расширилась, что я могу вести и такие дела!
   – Черт возьми! Вам, я вижу, повезло. Вы так молоды и ведете такие дела! Вы далеко пойдете. Да, молодые коммерсанты весьма скоро опережают нас, дельцов старой школы. Если бы я мог осмотреть ваш товар, мистер Кронвелл! Я остаюсь в Нью-Йорке до послезавтра…
   – Товар находится на моих складах, Либерти‑стрит, номер пятьдесят. Зайдите ко мне завтра днем. Мы отлично поладим.
   – Прекрасно, мистер Кронвелл, так выпьем же за наше столь удачно начавшееся знакомство!
   Раздался звон стаканов, и когда общество поднялось из-за стола, оба собеседника были уже приятелями.
   – Не думал я, что он так легко попадется на удочку, – пробормотал Пинкертон.

   Сыщик отправился в ближайшую комнату и, выбрав укромный уголок позади ряда пальм, уселся там. Он уже хотел встать, когда услышал разговор и шум шагов.
   Сыщик узнал дочь хозяина в сопровождении молодого, полного жизни человека с красивым лицом. Правда, бегающие глаза портили общее довольно приятное впечатление, производимое его внешностью.
   – Неужели у вас, мисс Кинлей, не найдется для меня ласкового слова?
   – Разве я не любезна с вами, мистер Броун? И даже более, чем это прилично дочери патрона по отношению к управляющему.
   – Во всяком случае, из ваших слов видно, что вы находите, будто слишком уж ласковы ко мне, служащему вашего отца, – печально произнес молодой человек.
   – Не говорите вздор! – улыбнулась прелестная девушка. – Вы нравитесь мне, но от этого до свадьбы еще далеко. Вы ведь знаете, что отец никогда не выдаст меня за бедняка.
   – А если я сделаюсь богатым? – спросил молодой человек с загоревшимся взглядом.
   – Что ж, попробуйте, – улыбнулась девушка. – Когда у вас будет два миллиона долларов, попросите моей руки еще раз.
   – Ловлю вас на слове, мисс! – крикнул Эдуард Броун вслед со смехом убегавшей девушке, повернулся и пошел прочь.
   – Удивительное стечение обстоятельств, – пробормотал Пинкертон. – Интересно было бы взглянуть на старого коммерсанта в момент, когда бы он услыхал, что за намерения питает управляющий относительно его дочери.

   Было уже поздно, и Пинкертон решил отправиться домой. Не успел он пройти и сотню шагов, как его обогнал кеб, в котором, погруженные в дружескую беседу, сидели, к великому удивлению сыщика, управляющий мистера Кинлея и Фред Кронвелл.
   «Черт возьми, вот так открытие!»
   К счастью, мимо проезжал свободный кеб. Нат Пинкертон вскочил в него и приказал следовать за первым экипажем, посулив кучеру «на чай».
   Первый кеб остановился у ворот одного из известных клубов, в котором до раннего утра шла крупная игра в карты.
   Еще в кебе Пинкертон снял бороду и парик, приняв свой обычный вид, чтобы не быть узнанным при встрече с новым знакомым, и скоро нашел искомую парочку, мирно беседующую в маленькой игорной комнате.
   Он прошел мимо них, посмотрев при этом на управляющего, и заметил, что тот как будто съежился от его взгляда.
   – Неужели этот мазурик подслушивал вчера из-за портьеры? – пробормотал Пинкертон.
   Он постоял некоторое время в соседней комнате и вернулся к игрокам.
   Фред Кронвелл и Эдуард Броун уже приняли участие в игре.
   «Черт возьми, каналья узнал-таки меня!» – поморщился сыщик, заметив, как при его появлении они обменялись взглядом.
   Он с равнодушным видом подошел к столу и принялся наблюдать за играющими.
   «Дорогое удовольствие для управляющего, – подумал он. – Держу пари, что мистер Броун и за полгода не заработает столько, сколько проиграл здесь за одну-две минуты».
   Сыщик знал уже достаточно и ушел из клуба. Эдуард Броун немедленно встал из-за стола и вышел за Пинкертоном.
   Теперь роли переменились: сыщик из преследователя обратился в преследуемого.

   Пинкертон, задумавшись, шел по направлению к реке Гудзон, Броун ни на шаг от него не отставал. Когда он увидел, что Пинкертон свернул на пустынную улицу, которая другим своим концом упиралась прямо в реку, то коварно улыбнулся и исчез во дворе одного из ближайших домов.
   Вскоре оттуда появились три темные личности в одежде матросов и с пьяными криками и песнями пустились вслед за сыщиком.
   Нат Пинкертон посторонился, давая им дорогу, как вдруг увидел сверкнувший в руке одного из них нож.
   Быстрым, как молния, движением сыщик левой рукой схватил нападающего за кисть, сжимающую нож, а кулаком правой нанес такой удар между глаз, что тот без звука рухнул на землю. Но когда Пинкертон попытался отскочить назад, чтобы оказаться лицом к двум другим негодяям, то почувствовал, как сзади его обхватили две сильные руки. Он пытался высвободиться из этих объятий, но напрасно, кроме того, сыщик старался не сводить глаз с третьего нападающего, который намеревался ударить его кинжалом.
   Пинкертон с поразительной ловкостью отражал удары противника ногами, и тогда негодяй, державший его сзади, видя, что таким способом с сыщиком не справиться, принялся тянуть его к реке.
   «Ого, эти подлецы, похоже, вознамерились утопить меня», – подумал Пинкертон и уже в пяти шагах от реки, сделав отчаянное усилие, ловким ударом в живот заставил разбойника выпустить из рук нож, и тот со звоном упал на мостовую.
   Теперь сыщик мог вступить в единоборство с третьим мерзавцем и опустился на землю, увлекая его за собой. Последний был невероятно силен и словно клещами сжимал сыщика в своих объятиях.
   Наконец Пинкертону удалось вытащить из кармана револьвер, и в тот момент, как оба негодяя, сбитые с ног, но теперь оправившиеся, снова готовы были броситься на него с высоко поднятыми кинжалами, прогремел выстрел. Один из разбойников, сраженный пулей, подпрыгнул на месте и рухнул на землю, другой в страхе отбежал в сторону.
   Сыщик воспользовался этим и страшным напряжением сил перебросил ближайшего противника через перила, но тот удержался, вцепившись в его одежду.
   – Помоги, Билл, он хочет бросить меня в воду! – дико взвыл негодяй.
   Пинкертон обернулся, чтобы пригрозить третьему противнику револьвером, но в этот момент получил страшный толчок и вместе со своей жертвой полетел в реку вниз головой.
   Четверть часа спустя несколько ниже по течению реки из воды выбрался человек и бросился бежать по направлению к людным улицам.
   «Ловко вы, джентльмены, задумали отделаться от меня, – думал он, садясь в кеб. – И все-таки завтра господа Кронелл и Броун очутятся за решеткой, и Нью-Йорк будет освобожден из-под власти речных пиратов».
//-- Глава 3. Пираты за работой --//
   На пристани сэра Кинлея грузили последние ящики и тюки на баржи, и шкипер буксира отдал приказ развести пары.
   Было одиннадцать часов ночи.
   Нельзя было терять времени. Судну предстояло семь часов пути, а все товары должны были быть сданы и перегружены к полудню следующего дня: в это время пароход выходил в море.
   – Люди, на шпиль! – крикнул шкипер.
   Шпиль заработал, и якорь был поднят. Машины пришли в движение, и буксир огромной черной массой отделился от берега и тронулся в путь.
   Под командой шкипера находилось десять человек, распределенных на пароходе и баржах.
   Ввиду последних нападений команда была вооружена револьверами.
   Сегодня после полудня в число ее был принят новичок. Со своей коротенькой трубкой в зубах он выглядел настоящей «смоленой курткой». Шкипер недоверчиво поглядел на новичка. Но тот смело выдержал его взгляд и работал за двоих.
   – Боб Шиллинг, отправляйтесь на заднюю баржу, – велел ему шкипер при отчаливании.
   – Так я и знал, – пробормотал Боб Руланд, – что ты меня туда откомандируешь.
   Он добрался до указанного ему места и огляделся, а затем приблизился к двум большим ящикам, сел между ними и постучал по одному из них, повторив удар трижды.
   – Вы слушаете, начальник?
   – Да, Боб. Никого нет? – раздался ответ из глубины ящика.
   – Никого, меня услали назад. Очевидно, шкипер находится в сговоре с шайкой.
   – Согласен с тобой. Моррисон здесь?
   – Рядом с вами, начальник, я сижу между обоими ящиками.
   – О пиратах пока ничего не слышно?
   – Пока нет. Мы плывем посреди реки. Выше по течению видны два снующих по реке полицейских катера. Далеко позади нас – небольшой пароход. Он держит курс прямо на нас. Возможно, это пираты! Они идут полным ходом!
   – Ты, Боб, сдайся в плен вместе с остальными, чтобы посмотреть, кто из экипажа находится в сговоре с пиратами, понял?
   – Понял. Пароход теперь не более чем в пятистах метрах от нас, и если… Но тише – сюда кто-то идет.
   По барже пробирались двое из экипажа. Заметив Боба, они остановились и спустились к нему.
   – Темная ночка сегодня, не правда ли? – сказал один из них Руланду.
   – Как раз подходящая для речных пиратов, – отозвался тот.
   – Если бы они только знали, какой товар мы везем, то уже давно бы гнались за нами! – усмехнулся матрос. – Эй, кто тут еще? – Он вдруг прислушался.
   – Кому же тут быть кроме нас? – проворчал Боб.
   После короткого молчания первый матрос, предварительно оглянувшись, снова заговорил:
   – С кем вы только что беседовали – перед тем, как мы подошли?
   Оба матроса придвинулись, пронизывая его злобными взглядами.
   Боб заметил, как ближайший сунул руку себе под куртку.
   Этого оказалось достаточно.
   Прежде чем противники успели броситься на Боба, он спокойно поднялся, положил трубку на ящик и нанес одному из не ожидавших ничего подобного матросов удар кулаком в висок.
   Тот с глухим стуком упал на палубу, выронив кинжал.
   Между вторым матросом и Бобом завязалась отчаянная борьба, оба неистово сжимали друг друга в железных объятиях. Наконец Боб поднял противника на воздух и ударил головою о борт.
   Впереди, должно быть, почуяли неладное, так как Боб увидел, что человек с фонарем в руках перешагнул на последнюю баржу, пробираясь к месту поединка.
   Пока тот не мог еще их видеть, сыщик поспешно выбросил за борт обоих матросов.
   Две минуты спустя человек с фонарем уже стоял перед Бобом, сидевшим между ящиками и курившим трубку.
   – Вам приказано отправляться вперед, Шиллинг, – сказал он.
   Когда Боб Руланд забрался на буксир, к нему подошел шкипер.
   – Отправляйтесь в трюм, Боб Шиллинг, и принесите мне канат.
   Боб повиновался. Но не успел он дойти до середины лестницы, как люк с адским хохотом захлопнули.
   Он бросился назад и со злостью ударил в него кулаком.
   – Желаю вам весело провести время, господин шпион! – раздался голос шкипера. – Вас выпустят, когда пираты захватят пароход.
   «Увидим», – подумал Боб и спустился по лестнице. Внизу царила кромешная темнота, и когда он зажег спичку, то увидел, что трюм наполнен старыми досками. Положение сыщика было критическим, так как шкипер, который, безусловно, был в сговоре с пиратами, считал его шпионом. Вероятно, и весь экипаж был на стороне шайки. Когда же шкипер узнает, что двое людей из его команды пропали, то его подозрения не просто усилятся – вполне возможно, Боба убьют.
   Спасти его могло только бегство.
   Он подошел к маленькому окошку и просунул в него голову. Однако протиснуть туда плечи оказалось совершенно невозможным.
   Шкипер издал громкий свист, и тотчас последовал второй, ответный.
   «Это сигнал для пиратов», – подумал Боб и, снова высунув голову в окно, действительно рассмотрел в темноте ночи вблизи от буксира силуэт еще одного судна.
   Буксир получил сильный толчок, затем послышался топот ног и раздались отрывистые слова команды.
   Постепенно шум наверху затих, и другой пароход пошел впереди буксира – как понял Боб, указывая ему путь.

   Приблизительно через полчаса пароход остановился и все вдруг ожило.
   Место стоянки было выбрано весьма подходящее. Через окно Боб видел, как пираты, точно гномы, работали в темноте, выгружая тяжелые тюки и ящики на берег.
   Насколько он смог разглядеть, на берегу стоял маленький, наскоро сколоченный дом, в который пираты складывали награбленное. Там же виднелись очертания еще каких-то строений.
   Это были старинные здания – ныне заброшенные Манхэттенские укрепления. Лучшего места под склады краденых товаров нельзя было и найти.
   Бобу следовало подумать о собственном спасении. Выбираться через люк было немыслимо: его бы встретили пираты, причем в таком количестве, что вступать с ними в борьбу – чистое безумие.
   Если бы удалось расширить окно настолько, чтобы пролезть в него, он мог бы спастись – проплыл бы немного вниз по течению и вылез где-нибудь на берег.
   Вдруг люк наверху открылся, и на лестнице показался человек, а позади него – с десяток оружейных стволов.
   Сопротивляться не имело смысла, и Боб, с величайшим хладнокровием повернувшись к вошедшему, скрестил руки на груди.
   Лицо последнего было скрыто маской, в руках он держал револьвер.
   – Кто вы такой? – спросил он. – И кто послал вас сюда?
   Боб не ответил, и ему было приказано идти наверх.
   На палубе он увидел человек двадцать пять вооруженных людей, которые направили на него дула своих ружей.
   Весь экипаж буксира принадлежал к шайке пиратов. Среди этих людей стоял второй человек в маске.
   – Вас обвиняют в шпионаже, Боб Шиллинг, – снова обратился к нему первый, – вы признаете себя виновным?
   – Если вы называете шпионажем выслеживание преступников, то я отвечу на ваш вопрос утвердительно, – бесстрашно заявил Боб.
   – Пропало двое членов экипажа. На месте, где матрос с последней баржи встретил вас, было обнаружено большое кровавое пятно. Это вы убили обоих?
   – Я защищался от этих двух джентльменов, иначе сам бы лежал на дне Гудзона.
   – По чьему приказу вы действовали?
   Боб подумал и решительно ответил:
   – Я вам этого не скажу!
   Было весьма вероятно, что пираты разделаются с ним не раньше, чем выпытают это имя, – таким образом он выигрывал время.
   – Отведите его на пароход! – приказал главарь.
   Боб позволил себя связать и перевести на пароход пиратов, где его спрятали в трюме под охраной караульного.
   Находясь в полной темноте, спустя какое-то время Боб заснул. Он проснулся только тогда, когда его сильно встряхнули за плечо. Поднявшись на палубу, он, к своему удивлению, заметил, что на дворе снова ночь, – оказывается, он проспал целый день! По небу, освещая здание, в котором хранились похищенные товары, плыл месяц.
   Пираты мрачно поглядывали на Боба, и когда появились наконец оба человека в масках, вся компания отправилась на берег.
   Ворота открылись и снова закрылись.
   Боб с напряжением ожидал, что произойдет, так как помещение, в котором они находились, насколько он мог видеть при свете фонаря, было пустым.
   Он недолго оставался в недоумении. Открылась дверь вниз, и пираты начали по одному спускаться.
   Боба оставили пока наверху. Он попробовал было освободиться от веревок, но тщетно.
   Через полчаса появились двое пиратов и приказали ему следовать за ними.

   Когда на следующий день Эдуард Броун вошел в кабинет сэра Кинлея и сообщил ему о «подвиге» пиратов, то немало удивился спокойствию, с каким тот отнесся к его рассказу, и побледнел, заметив пронизывающий взгляд, брошенный на него хозяином.
   Дрожащим голосом изложил он подробности нападения, известные со слов экипажа:
   – Вчера вечером, отправившись в путь в одиннадцать часов, они беспрепятственно добрались до того места, где буксир был найден сегодня ночью полицейским катером. Из бухты неожиданно появился пароход, стремительно подошел к буксиру и высадил на его палубу около пятидесяти вооруженных людей, которые потребовали от шкипера выдачи груза. При этих условиях борьба с пиратами была немыслима – случилось бы только напрасное кровопролитие! – а потому экипаж сдался, был связан и доставлен на берег, где его сторожили несколько человек из шайки. Груз был увезен разбойниками в неизвестном направлении. Четыре часа спустя пираты покинули буксир, который был найден полицейским катером. Двое из команды, попытавшиеся защититься, были убиты и выброшены за борт.
   Управляющий закончил свой рассказ, добавив, что отныне в гавани будет курсировать военное судно, и хозяин отпустил его, полностью убежденный в правильности предположений и действий Пинкертона.
//-- Глава 4. Среди пиратов --//
   – Вылезай же, Моррисон! Что ты, заснул там, что ли?! – позвал Пинкертон, выползая из своего ящика.
   – Я не могу поднять крышку, – послышался ответ.
   – Погоди, я тебе помогу.
   Сыщик поставил на пол потайной фонарь и принялся молотом и клещами открывать крышку другого ящика.
   – Ну, выходи, – засмеялся он, и Моррисон выполз наконец, весь мокрый от пота.
   Подкрепившись, они принялись осматривать место своего заключения.
   Это оказалось огромное каменное здание без окон и дверей. Стены его были выложены большими квадратными камнями. Наверху виднелась большая четырехугольная дыра, чем-то прикрытая.
   – Выбраться отсюда через дыру положительно невозможно, Моррисон, – заметил Нат Пинкертон. – Имеешь ли ты понятие о том, где мы находимся?
   Тот ответил отрицательно.
   – Я думаю, что это здание – одно из старых укреплений Нью-Йорка, около Манхэттена, для чего бы иначе стали делать такие солидные стены? Смотри-ка, а я, похоже, прав – наверху в стенах видны амбразуры.
   – Но что же стало с Бобом? – озабоченно спросил Моррисон.
   Сыщик тревожно пожал плечами.
   Затем Моррисон вытащил из своего ящика два небольших бочонка, после чего крышки были вновь наглухо заколочены.
   Они начали обходить помещение, как вдруг, пройдя шагов сто, в ужасе остановились.
   Моррисон поднял фонарь и осветил столб, вбитый глубоко в землю. Земля вокруг него была пропитана кровью, рядом валялись толстые веревки.
   – Знаешь, что это такое, друг мой? – спросил помощника Пинкертон. – Здесь пираты пытают изменников из своей среды.
   Оба двинулись дальше, но, не найдя выхода, вернулись в конце концов назад.
   – У нас еще десять часов до прихода этих мерзавцев. Воспользуемся ими, чтобы отдохнуть.
   Выбрав закрытое со всех сторон место, они улеглись и заснули.
   Спустя несколько часов Пинкертон осторожно толкнул своего помощника.
   – Ты слышишь, Моррисон? Пираты уже пришли.
   – Да, слышу.
   – Посмотри наверх.
   Через дыру наверху по веревочной лестнице спустились человек двадцать пять с ружьями и фонарями в руках.
   Оружие они сложили около лестницы, а затем вся банда направилась к столбу пыток. Они остановились перед ним, образовав полукруг, в центре которого находились два человека в масках.
   – Черт возьми! – воскликнул Пинкертон. – Провалиться мне сквозь землю, если эти два подлеца в масках не господа Броун и Кронвелл.
   Наступила тишина, и один из замаскированных топнул трижды ногой об пол. Затем он заговорил:
   – Мы собрались здесь, господа, чтобы обсудить инциденты, имевшие место в последние дни и вызвавшие недовольство и недоверие. Мы уже достигли того, что все боятся речных пиратов. Мы могли бы гордиться этим, но, к сожалению, в нашей среде начали появляться шпионы и изменники, которые были приговорены к смерти у столба пыток. Несмотря на все предосторожности при приеме на работу, к нам все-таки проникло несколько шпионов, одного из которых удалось поймать во время вчерашней экспедиции. Как с ним поступить теперь?
   – Он должен умереть! – пронеслось в толпе.
   – Я ожидал такого приговора, – согласился оратор и повернулся к двум ближайшим разбойникам. – Приведите шпиона!
   Те немедленно взобрались по лестнице и тотчас вернулись с человеком, руки которого были связаны за спиной.
   – Да ведь это Боб! – прошептал Моррисон.
   – Потерпи, мой милый, недолго тебе оставаться в таком неприятном положении, – пробормотал себе под нос Пинкертон.
   Оратор повернулся теперь к арестованному:
   – Не угодно ли вам объявить свое имя, а также сообщить, каким образом вы напали на наш след?
   – Имя свое я вам скажу, – ответил Боб Руланд, называя себя, – а относительно того, как я напал на ваш след, вам сообщит мой принципал, мистер Нат Пинкертон.
   – Нат Пинкертон?! – в ужасе вскричали пираты. – Нат Пинкертон преследует нас?! Мы погибли!
   Человек в маске со злобой ударил ногой об пол. Повисло молчание.
   – Я уже три дня знаю, что Пинкертон преследует нас, и принял меры, чтобы обезвредить его.
   – Но, атаман, – подал голос здоровенный детина, делая два шага вперед, – Пинкертона не так легко уничтожить. Скорее может случиться, что он всех нас усадит на электрический стул, не так ли, друзья?
   – В этом вы абсолютно правы, – надменно вставил Боб.
   – Молчать! – прогремел атаман.
   Говоривший с недовольным видом отступил назад.
   – Кроме вопроса о шпионах, есть еще одно обстоятельство для обсуждения, – продолжал атаман. – Вы часто выражали свое недовольство тем, что мы скрываем наши лица под маской и не раз предлагали нам снять их. Мы этого не сделаем, так как в этом случае окажемся в ваших руках. Будьте же довольны тем, что мы сбываем товар по хорошим ценам. Если будете приставать с подобными требованиями, мы покинем вас и вам придется выбирать нового атамана.
   – Так делитесь с нами добычей поровну, атаман! Вы получаете на двоих половину барышей, а остальное нам приходится делить на двадцать пять человек. Черт возьми, если играть, так начистоту, а потому – долой маски!
   И озлобленный великан, выступив вперед, протянул руку в сторону атамана.
   Люди в масках отступили на шаг и выхватили из карманов револьверы.
   Раздался выстрел, и пуля пролетела мимо уха дерзкого пирата.
   – Первого, кто дотронется до меня, убью как собаку! Запомните это.
   Средство подействовало, все притихли.
   – Говорите, обещаете ли оставить меня и моего компаньона в покое относительно масок?
   Однако прежде чем пираты успели ответить, произошло нечто такое, что произвело на собравшихся впечатление бомбы, упавшей посреди помещения.
   Пока шли переговоры, Пинкертон и Моррисон выскользнули из засады и прокрались к веревочной лестнице. Пираты были настолько увлечены спором, что не замечали ничего вокруг.
   Их ружья были быстро собраны, и сыщики поднялись вместе с оружием наверх.
   Моррисон тотчас бросился за полицией, а Пинкертон немного спустился.
   При последних словах атамана с лестницы раздался его могучий голос:
   – Пираты реки Гудзон, ни с места! Посмотрите, в нескольких шагах от вас на ящиках стоят два бочонка. Они наполнены взрывчатым составом огромной силы. Если кто-то попытается двинуться с места, я выстрелю в бочонки – и все взлетит на воздух.
   Пираты окаменели. Они понимали всю опасность положения.
   – Эдуард Броун и Фред Кронвелл, – продолжал Пинкертон, – снимите маски! Пусть сообщники видят, с кем им пришлось иметь дело.
   Оба с искаженными бессильной злобой лицами сняли маски.
   Сыщик не ошибся. Это были именно Броун и Кронвелл.
   – Фред Кронвелл, немедленно развяжите моему человеку руки! – приказал Пинкертон.
   И это приказание было исполнено. Боб Руланд был свободен и направился к лестнице.
   – Понимайся наверх, – сказал Пинкертон, – я хочу сыграть с пиратами еще одну шутку.
   Когда Боб скрылся, Пинкертон крикнул:
   – Фред Кронвелл, возьмите один из бочонков. Не бойтесь, состав сам по себе не взорвется. Но только прежде отложите револьвер в сторону. И не шевелитесь, иначе мой револьвер может невзначай выстрелить.
   Атаман отшвырнул оружие и подошел к бочонку.
   – Осторожно откройте крышку, – продолжал Пинкертон, – и громко скажите, что в нем находится.
   На этот раз Пинкертон не стал ждать ответа, быстро поднялся по лестнице и скрылся в люке, между тем как внизу поднялся страшный шум.
   – К оружию, ребята, в бочонках песок! – кричал не своим голосом атаман, отшвырнув бочонок.
   Точно тигры бросились пираты к веревочной лестнице, возле которой оставили свое оружие, и вдруг остановились, точно громом пораженные: ружья исчезли!
   Пинкертон тем временем втащил веревочную лестницу наверх, и пираты оказались в самом глупом и безвыходном положении.
   Немного времени спустя наверху послышались шаги прибывших во главе с Моррисоном полицейских и раздался голос Пинкертона:
   – Поднимайтесь по одному! Любой, кто вздумает оказать сопротивление, будет убит на месте.
   Пираты подчинились судьбе и принялись влезать по лестнице наверх, где их немедленно арестовали.
   Наконец внизу остались только Броун и Кронвелл.
   Они пытались спрятаться, но были найдены Пинкертоном и его помощником и отправлены наверх.

   Полиция была донельзя поражена, когда великий сыщик доставил всю компанию на Метбери-стрит.
   Нью-йоркские газеты пестрели хвалебными гимнами в честь Ната Пинкертона, избавившего Нью-Йорк от речных разбойников и давшего возможность всему коммерческому миру вздохнуть свободно.
   Кронвелл повесился несколько дней спустя в камере предварительного заключения, а Броун со всей остальной компанией был приговорен к двадцати годам каторги и отправлен в Синг-Синг.
   Балдуин Кинлей не знал, как отблагодарить великого сыщика, и весьма крупно вознаградил его за услугу, так как тот поистине спас его от неминуемого краха.

Убийство в Гриншоре

//-- Глава 1. Друг в нужде --//
   – Нат Пинкертон, подожди минутку!
   Великий сыщик, уже поднимавшийся по лестнице к одной из станций наземной железной дороги, остановился и оглянулся.
   Громкий голос отчетливо прозвучал во второй раз:
   – Нат Пинкертон, подожди!
   Полный господин с красным добродушным лицом, в одежде фермера, усиленно пробивал себе дорогу к сыщику.
   Последний все еще стоял на том же месте и с недоумением глядел на окликнувшего его человека.
   – Простите… – сказал он, спускаясь со ступенек на улицу. – Я, кажется, не имел еще чести познакомиться с вами…
   Толстый господин остановился, чтобы перевести дух, а потом взял сыщика под руку и увлек его за собою по направлению к находящемуся неподалеку маленькому ресторанчику.
   – Верю, что ты меня не узнал, тем более что я здорово переменился за те двадцать лет, что мы не виделись.
   Пинкертон внимательно взглянул в лицо незнакомцу.
   – Если не ошибаюсь… – сказал он с некоторым сомнением в голосе: – Фред Браун, мой старый товарищ по школе.
   Толстяк схватил руку сыщика и сильно потряс ее.
   – Он самый, дружище! Видно, что глаза у тебя проницательные, если узнал-таки меня.
   Пинкертон перебил его:
   – Я рад, что снова встретился с тобой. В школе мы были друзьями.
   – Несмотря на то что я не разделял твоих идей и не понимал твоей страсти к таинственным преступлениям. Только теперь я вижу, что страсть эта не была обычным ребячеством, и в тебе уже тогда проявлялись выдающиеся криминалистические способности.
   Друзья вошли в ресторан и уселись за одним из столиков в углу, чтобы поговорить по душам.
   – Найдется у тебя время побеседовать со мной? – спросил Браун.
   Пинкертон посмотрел на часы.
   – Часок могу уделить.
   – Воспользуемся нечаянной встречей и вспомним старое доброе время. Моя деятельность требует постоянного напряжения умственных и духовных сил, и не приходится предаваться воспоминаниям молодости, хотя она со своими проказами, шалостями и беззаботным весельем стоит того, чтобы о ней хоть раз вспомнили.
   Слуга принес вино. Пинкертон поднял бокал и сказал:
   – Ну, старый друг, за нашу молодость и юношеские проказы!
   Браун грустно улыбнулся.
   – Право, – промолвил он, – мне было бы приятнее, если бы встреча эта была случайной и нам не надо было говорить ни о чем другом, как о юношеских шалостях.
   Сыщик с удивлением посмотрел на собеседника.
   – А разве мы встретились не случайно? У тебя какое-то дело?
   – Да, дорогой друг. Я приехал в Нью-Йорк с намерением повидать тебя…
   – Чтобы обратиться ко мне как к сыщику?
   – Да, это касается твоей профессии, но вместе с тем я хотел бы, чтобы ты помог мне как друг. Дело, по которому я хочу к тебе обратиться, довольно деликатное. Ни за что на свете я не смог бы доверить его сыщику, которого не знаю хорошо! И вот наконец я здесь и расскажу тебе всю историю.
   Друзья налили еще по бокалу, закурили сигары, и Браун, заметно взволнованный, начал рассказ:
   – Должен сказать, Нат, что с тех пор, как мы с тобой расстались, жизнь у меня сложилась довольно удачно. Отец мой владел хорошим, большим имением, которое я унаследовал после его смерти, пятнадцать лет тому назад. Хозяйствовал я довольно удачно, и состояние мое росло хоть медленно, но верно, так что в настоящее время я вправе назвать себя богатым помещиком. Двадцать лет назад я женился на хорошенькой девушке. Я всем сердцем любил Мэри. Мы жили с ней душа в душу, были счастливы и даже не думали о том, что когда-нибудь все это может измениться. К сожалению, счастье наше оказалось недолговечным. Смерть положила предел нашему счастью: после десятилетнего счастливого супружества я потерял свою дорогую жену и остался один с девятилетним сыном Гарри. Отчаяние мое было велико. Много лет я жил совершенным отшельником и иногда проводил на могиле жены целые дни. Единственное утешение я находил в своем сыне, моем ненаглядном Гарри. Но время берет свое. Я был достаточно молод, и мне было рано еще навсегда отказываться от радостей жизни и любви. В местности, где расположено мое имение Гриншор, найдется немного женщин, которые могут пленить своей красотой. Единственной женщиной, производившей на меня некоторое впечатление, была некая Минни, дочь хозяина «Красного кабачка». Надо сказать, что «Красный кабачок» – это корчма посреди степи, пользующаяся дурной репутацией, так как ее посещают всякого рода бесшабашные и подозрительные субъекты. Но так как находится она вблизи моей усадьбы, я заходил туда выпить рюмочку-другую довольно часто. Там я и познакомился с Минни. Она была хороша собой и, возможно, в то время действительно меня любила. Но в данную минуту я абсолютно убежден, что все это давно прошло, так как, судя по всему, что мне приходилось слышать о ней, да и видеть самому, Минни оказалась легкомысленной девушкой, которая кокетничает сегодня с одним, а завтра с другим. Это и стало причиной, почему я расстался с ней. Кроме того, постоянно находясь в компании подозрительных посетителей трактира, она приобрела настолько грубые и скверные привычки, что не только перестала мне нравиться, но даже отталкивала меня, и я решил прекратить с ней всякое знакомство.
   – Значит, одно время ты был любовником этой девушки? – уточнил Пинкертон.
   – Да, не одну ночь провел я в «Красном кабачке» из-за Минни, но повторяю, что в конце концов должен был разорвать нашу связь, дабы не потерять уважения к себе.
   – Так у нее были и другие поклонники, кроме тебя?
   – Еще бы! Среди многочисленных посетителей харчевни было много таких, которые добивались милости Минни и преследовали ее своей любовью.
   Браун опустил руку в карман, достал оттуда небольшой пакет грязных писем, которые положил перед собой на стол, и продолжил:
   – Прошло полгода с тех пор, как я порвал всякие отношения с Минни. Я тогда целых три недели не показывался в корчме, а когда Минни послала мне письмо, в котором спрашивала, отчего я не являюсь, прямо заявил, что между нами все кончено и что я не желаю больше иметь с ней ничего общего. Спустя два дня я получил вот это письмо.
   С этими словами Браун взял лежавшее сверху письмо и протянул его Пинкертону.
   Оно состояло из нескольких строк, написанных корявым почерком, с массой грубых орфографических ошибок. Содержание его было следующим:

   Фред Браун, горе тебе! Ты хочешь поступить как подлец и негодяй! Но ты не сделаешь этого, не то тебя постигнет страшное наказание. Возвращайся к Минни Брейтон – или в самое короткое время отправишься на тот свет!

   – И что ты сделал, когда получил это письмо?
   – Ничего не сделал. Я посмеялся над ним и решил, что это простая уловка, которая должна была заставить меня вернуться к Минни. Я не испугался угрозы, напротив – продолжал не показываться в корчме!
   – А Минни в это время не делала попыток нового сближения?
   – Она посылала мне письмо за письмом, в которых писала, что не может жить без меня, уверяла в своей любви и умоляла вернуться, чего я, однако, не сделал. Так прошло несколько недель, и я снова получил анонимное послание, вот оно, и снова, конечно, не обратил на него внимания.
   Пинкертон прочел и второе письмо:

   Еще раз, Фред Браун: берегись! Если в течение восьми дней ты не вернешься к Минни Брейтон, то начнется месть, которая будет ужасна!

   Сыщик внимательно разглядывал письмо, между тем как Браун продолжал рассказывать:
   – Когда прошел восьмидневный срок, на десятый день утром мы нашли на воротах сарая одну из моих наседок, пригвожденную коротким и острым, как бритва, ножом, которым было проткнуто ее горло. К стене сарая около мертвой курицы приколото было запачканное ее кровью письмо:

   Фред Браун, вернись к Минни, не то тебя постигнет судьба этой наседки!

   – Я разозлился, что зарезали мою наседку, сел на лошадь, поехал в «Красный кабачок» и сказал Минни о своем решении прекратить всякую связь с ней.
   – И как она отнеслась к твоим словам?
   – Она очень обиделась на то, что я обвиняю ее в подобного рода подлостях, и клялась, что ничего не знает ни об анонимных письмах, ни о зарезанной наседке. При этом она со слезами умоляла меня вернуться к ней. Я понял, что Минни очень уж хотелось сделаться хозяйкой в Гриншоре. Но я не поддался на уговоры и посоветовал ей выйти замуж за одного из многочисленных парней, с которыми у нее были тайная связь, а вместе с тем дал понять, что она должна оставить всякую надежду на меня, потому как между нами все кончено раз и навсегда.
   Браун остановился, взял бокал и выпил его до дна. Пинкертон, слушавший его чрезвычайно внимательно, спросил:
   – Не было ли среди поклонников Минни одного, которому она отдавала особое предпочтение?
   – Не знаю, я никогда этим не интересовался.
   – Ну, рассказывай дальше.
   – Когда я вернулся от Минни, у меня как будто легче стало на душе. Я, не стесняясь, высказал ей всю правду и думал, что впредь буду избавлен как от ее приставаний, так и от анонимных писем. Оказалось, что я ошибся: на следующее же утро у ворот сарая снова была найдена зарезанная наседка, пригвожденная к стене воткнутым в горло ножом и записка, содержащая те же самые слова. Понятно, что я страшно рассердился и решил на ночь расставлять караульных, чтобы накрыть преступника на месте преступления и привлечь к ответственности. С этих пор каждую ночь по двору ходили караульные, но им ни разу не удалось заметить что-либо подозрительное. Прошла неделя. Я решил, что остерегаться больше нечего, и отменил ночные дежурства сторожей. На следующее же утро оказалось, что таинственный мститель ночью снова был в усадьбе. На этот раз он зарезал откормленного индейского петуха, пригвоздив его к дверям дома. Записка была следующего содержания:

   Скоро очередь дойдет до Фреда Брауна. Лучше бы ему послушаться предостережений и вернуться к Минни Брейтон! Бедная девушка медленно угасает и умрет от разбитого сердца, если человек, которого она любит и который самым вероломным образом обманул ее, не станет ее мужем!

   – Скажу тебе по совести, Нат, мне стало жутко, но я не хотел показаться трусом и поэтому не принимал никаких мер предосторожности, только по ночам опять расставлял караульных. Я вполне убежден, что если бы негодяй, резавший моих птиц, попался им в руки, то ему пришлось бы плохо. Так продолжалось до третьего дня. В эту ночь я снова расставил караульных, кроме того, дал им в помощь свою собаку Неро, прекрасного ньюфаундленда. Я надеялся, что с помощью собаки удастся наконец поймать негодяя, уже причинившего мне так много вреда. И вот около полуночи караульные услышали громкий лай, а затем жалобный визг собаки, обходившей усадьбу по ту сторону забора. Они зажгли факелы и бросились туда, уверенные, что нападут на след злодея. Один из них побежал в дом и разбудил меня. Я вышел за ворота, и глазам моим представилось страшное зрелище: жертвой мстителя на сей раз стал Неро. Бедное животное стояло на задних лапах у большого дерева, и в шее его торчал длинный нож, которым пес был пригвожден к стволу. Кровь лилась ручьями. Неро освободили, и он прямо на моих глазах околел. При виде мертвого любимца я пришел в ярость и немедленно разослал своих людей на поиски негодяя. Но злодея не нашли, так что злодеяние снова оказалось безнаказанным. Но больше всего взволновала меня записка, приколотая к дереву рядом с собакой. Вот она.
   Пинкертон взял записку и вполголоса ее прочел:

   Фред Браун, это последняя жертва, которая должна послужить тебе предостережением! Следующая очередь твоя, если не вернешься к Минни Брейтон и не сделаешь ее своей женой, как предписывает долг чести. Сердце Минни разбито, она грустит день и ночь и погибнет, если ты не сдержишь данного ей слова. Если в течение недели ты не помиришься с Минни, то гибель твоя неминуема – через две недели ты будешь гнить в могиле!

   Записка была написана тем же почерком, что и все предыдущие.
   – Значит, ты думаешь, Фред, – сказал Пинкертон, – что этот человек может осуществить свою угрозу?
   – Я убежден в этом! – воскликнул Браун. – Человек, который в состоянии умертвить таким зверским образом чудную верную собаку, наверняка не остановится перед убийством человека!
   Нат Пинкертон кивнул.
   – С этим я, конечно, должен согласиться: тебе действительно грозит серьезная опасность! Я готов прийти на помощь и завтра же поеду с тобой в Гриншор.
   – Только завтра?
   – Раньше не могу: нынче ночью мне нужно накрыть целое гнездо воров. Да раньше я тебе и не нужен, не правда ли?
   – Так-то оно так, только мне не хотелось бы оставаться в городе нынче ночью: я теперь караулю со своими людьми, и мне было бы чрезвычайно досадно, если бы негодяй явился тогда, когда меня не будет дома!
   – Не думаю, чтобы он пришел нынче ночью, – возразил на это Пинкертон. – Он дал тебе недельный срок и выждет его, прежде чем привести свою угрозу в исполнение!
   – Мне все-таки хочется поехать домой. При этих обстоятельствах лучше быть дома. Я буду ждать тебя завтра утром.
   – Непременно жди. Сколько времени езды до твоего имения?
   – Поезжай поездом с Центрального вокзала до Нордшира. Оттуда до моего имения ходу еще около двух часов; но я пришлю экипаж, который будет ждать тебя на станции. Когда именно ты думаешь приехать?
   – Около десяти утра.
   – Отлично, к этому времени тебя будут ждать лошади. У меня стало легче на душе при мысли, что, возможно, удастся с твоей помощью освободиться от злодея, который давно уже не дает мне покоя. Так надоело дрожать перед каким-то негодяем! Если он попадется, то, надо полагать, понесет достаточное наказание, чтобы навсегда потерять охоту к таинственным угрозам.
   Друзья допили вино, крепко пожали друг другу руки и расстались.
   – Так до свидания!
//-- Глава 2. Печальное известие --//
   – Нордшир! – громко сказала кондукторша.
   Поезд остановился на полминуты, и из вагона на платформу у маленького станционного здания вышел только один пассажир. Это был Нат Пинкертон. Он прошел через буфет и огляделся. На площади за станцией не было никакого экипажа.
   Сыщик удивленно посмотрел на часы.
   – Половина десятого. Браун обещал, что с девяти часов меня будут ждать лошади. Не может быть, чтобы он забыл свое обещание. Уж не случилось ли чего-нибудь необыкновенного?
   Пинкертон спросил у служащих железной дороги, не приезжал ли к девяти часам на станцию экипаж; но никто экипажа не видел.
   «Странно, очень странно! – пробормотал он про себя. – Понять не могу. Однако надо немедленно ехать в Гриншор!»
   После некоторых безуспешных попыток найти экипаж Пинкертон нанял лошадь у одного из местных обывателей, после чего немедленно отправился в имение друга.
   Через полчаса показались многочисленные служебные постройки, принадлежащие к усадьбе, и спустя несколько минут коляска остановилась у подъезда господского дома. Пинкертон поспешно вышел.
   Дверь дома открылась, и на пороге показалась служанка.
   – Мне надо видеть мистера Брауна, – сказал Пинкертон.
   – Дома только мистер Гарри Браун, сын хозяина, а сам он уехал в Нью-Йорк по делам.
   При этих словах сыщика точно что-то кольнуло в сердце.
   – Разве он еще не вернулся из Нью-Йорка?
   – Нет, сэр. Но войдите, пожалуйста, в дом.
   Сыщик вошел, и служанка проводила его в гостиную.
   – Скажите мистеру Гарри Брауну, что нам необходимо немедленно переговорить по чрезвычайно важному делу.
   Через несколько минут в комнату вошел красивый молодой человек, Гарри Браун, и вежливо поклонился:
   – Вы хотели говорить со мной?
   Пинкертон представился. Услышав его имя, молодой человек сделал почтительный поклон и, схватив руку сыщика, крепко ее пожал.
   – Я очень рад, что вы приехали, мистер Пинкертон. Отец много рассказывал о вас, и теперь, когда нашим защитником стал самый знаменитый сыщик мира, нам удастся положить конец безобразиям негодяя, который давно уже хозяйничает здесь самым бесстыдным образом. Отец, вероятно, уже сообщил вам о нем.
   – Да, мы говорили с ним вчера вечером, – подтвердил Пинкертон. – Но скажите ради Бога, где же теперь ваш отец?
   На лице Гарри выразилось крайнее удивление.
   – Разве он не приехал с вами?
   – Нет, он уехал вчера из Нью-Йорка с намерением провести ночь здесь и быть на месте в случае, если мошенник появится.
   Гарри побледнел как смерть.
   – Отец не возвращался, постель его не тронута. Он действительно хотел вернуться вчера вечером вместе с вами, но я говорил ему, что вы едва ли сможете поехать так скоро, не устроив предварительно другие дела.
   – Так и было, поэтому я смог приехать только сегодня утром. Фред обещал прислать за мной на станцию лошадей, и, не найдя экипаж, я сразу подумал, что тут что-то неладно. Хотя, может быть, ваш отец задержался в городе и вернется только сегодня? – предположил Пинкертон.
   – Нет, это невозможно! – возразил Гарри. – Я знаю отца: если уж он принял решение, то приведет его в исполнение. Он обещал вам прислать на станцию лошадей, поэтому совершенно немыслимо, чтобы он остался в Нью-Йорке. Да и к чему ему оставаться там? Нет никакого сомнения, что он уехал оттуда вечером!
   В душе Пинкертон был совершенно с ним согласен. Ему представлялось более чем вероятным, что Фред попал в руки своего ужасного тайного врага.
   – Что же делать?! – в отчаянии вскричал Гарри.
   Пинкертон подошел к молодому человеку и положил руку ему на плечо.
   – Прежде всего успокойтесь! Надо действовать разумно и решительно. Возможно ведь, что наши опасения напрасны? И вот вам мой совет: сейчас же отправьте людей на поиски! Пускай осмотрят дорогу от станции Нордшир до имения, само имение и ближайшие окрестности.
   – Чтобы найти труп моего отца?! – вне себя от ужаса вскричал Гарри.
   Пинкертон с участием взглянул на юношу. Но прежде чем сыщик успел ответить, со двора донеслись громкие крики.
   Гарри побледнел как полотно.
   – Что это? – с трудом выговорил он и пошатнулся.
   Пинкертон обнял его.
   – Мужайтесь, мистер Браун! Боюсь, это весть о том, что вашего бедного отца нашли. Не падайте духом, будьте мужчиной!
   В эту минуту дверь с шумом распахнулась и в комнату вбежали двое рабочих, страшно взволнованных.
   – Что случилось? – крикнул Гарри в смертельной тоске.
   – Ох, мистер Гарри, – проговорили они наконец, – ваш отец…
   – Что с ним? – хрипло произнес несчастный юноша.
   – Ужас… там… в сарае… пригвожден!
   В ответ раздался страшный крик молодого Брауна. Не в силах более держаться на ногах, он упал на стул и закрыл лицо руками.
   Но сыщик ласково взял его за плечи и приподнял.
   – Еще раз прошу вас, мужайтесь, мистер Браун! – сказал он мягко и спокойно. – Переносите горе как мужчина, соберите все свои силы и подумайте о мщении, чтобы презренный негодяй, убивший вашего отца, получил достойное возмездие.
   Эти слова оказали на молодого Гарри нужное действие. Он собрался с силами и вскочил на ноги.
   – Вы правы! – воскликнул он решительно. – Надо отомстить! Отомстить! Идемте же к отцу!
   Они пошли в сарай, который находился на самой границе имения в стороне, противоположной той, где пролегала проселочная дорога. Это было большое, просторное строение для хранения запасов хлеба и сена. Рабочие сделали ужасное открытие, когда ходили в сарай за сеном.
   Внутри сарая царил полумрак, глаза с трудом различали предметы.
   Вдруг Гарри бросился вперед. Крик ужаса и отчаяния сорвался с его уст, и он упал бы, если бы Пинкертон вовремя не поддержал его.
   Зрелище, представившееся их взорам, было чудовищным.
   В глубине сарая, у одного из столбов, стоял Фред Браун. Огромным гвоздем, проткнутым сквозь шею, он был пригвожден к столбу, к которому, кроме того, были прибиты и его руки.
   Пинкертон был потрясен. Несчастный, с которым он еще вчера вечером вел дружескую беседу, предстал теперь перед ним холодным, обезображенным трупом.
   Но Пинкертон не мог долго предаваться тонким и нежным движениям души, когда надо было действовать.
   – Я найду злодея, – воскликнул он решительным голосом, – даже если придется посвятить этому всю жизнь!
   Пинкертон принялся за осмотр трупа, Гарри Браун наблюдал за ним.
   – Видите, мистер Браун, – заявил сыщик после некоторой паузы, – на затылке имеются ссадины – доказательство того, что преступление было совершено коварным образом, со спины. Когда ваш отец возвращался домой, преступник сбил его с ног, ударив сзади тяжелым предметом по голове. Потом он дотащил потерявшего сознание Фреда до сарая и прибил его огромным гвоздем к столбу. В ту минуту, когда гвоздь вонзился в горло, несчастный очнулся от беспамятства, но было уже поздно. Фред прожил только несколько секунд. В бессильной ярости он сжал кулаки, лицо его перекосилось, но он был уже не в силах сопротивляться.
   Гарри Браун слушал как во сне, затем сказал:
   – Вы найдете злодея и подвергнете его справедливому возмездию, не правда ли, мистер Пинкертон?
   Тот с участием пожал руку молодого человека и ответил:
   – Я сделаю все возможное и не успокоюсь, пока не найду убийцу своего дорогого школьного товарища.
   По распоряжению Пинкертона один из рабочих был послан в ближайшее местечко для заявления о совершенном преступлении в полицию.
   Сам сыщик принялся за осмотр места преступления и в течение нескольких часов обшаривал сарай, двор и усадьбу. В результате осмотра он пришел к следующим заключениям.
   Фред был убит в тот момент, когда собирался открыть главные ворота. Убийца протащил свою жертву по земле в сарай. Хотя двор был мощеный, сыщик установил это по незначительным следам, которые для других остались бы незамеченными.
   Из всего этого, однако, нельзя было вывести каких-либо заключений относительно самой личности злодея. Кроме того только, что это был ловкий и опытный мошенник. Но уже через некоторое время сыщику удалось сделать открытие, которое показалось ему довольно важным.
   По различным следам он пришел к заключению, что убийца, находясь в сарае, курил. На земле недалеко от трупа Пинкертон нашел узенькую полоску бумаги, обрывок бумажного мешка, в каких продается табак, и прочел часть этикетки: «Биргам и…» Очевидно, злодей, совершив преступление, набил себе трубку, для чего достал табак из бумажного мешка и при этом оторвал сверху полоску. Пинкертон спрятал эту полоску бумаги в записную книжку и еще раз мысленно перебрал все свои наблюдения и находки.
   Убийца напал на Фреда Брауна у ворот, перетащил в сарай и там прибил его к столбу.
   Злодей был большой физической силы, в тяжелых сапогах.
   Пинкертон измерил следы: величина ноги преступника была самая обыкновенная, что, конечно, затрудняло распознавание его личности. Главной находкой была полоска бумаги. Пинкертон был убежден, что девушка, на которой непременно должен был жениться Фред Браун и из-за которой ему пришлось умереть, была причастна к преступлению. В этом направлении оставалось провести еще некоторое расследование.
   Сыщик отправился в дом и нашел Гарри Брауна в гостиной, где тот сидел, погруженный в тяжелое раздумье.
   Расспросив, в каком направлении находится «Красный кабачок» и далеко ли до него, Пинкертон тотчас же отправился туда.
//-- Глава 3. Труп в пруду --//
   Дорога из Гриншора в «Красный кабачок» шла между невысокими холмами, справа и слева тянулись бесконечные луга, на которых паслись стада, так как скотоводство в этой местности велось с размахом.
   Далее дорога круто свернула в сторону, и Пинкертон увидел на расстоянии всего какой-нибудь сотни шагов корчму, известную в околотке под названием «Красный кабачок».
   Направо, шагах в двадцати от дороги, виднелся небольшой пруд с мутной стоячей водой.
   Пинкертон посмотрел на воду и вздрогнул.
   Ему показалось, что из мутной воды высовывается человеческая рука. Подойдя ближе, он понял, что не ошибся: из воды действительно торчала женская рука. Недолго думая, он ухватился за нее и вытащил тело на берег.
   Это оказался труп девушки, лицо которой было довольно красивым и правильным. Тут в голове сыщика мелькнула мысль: «Что, если эта девушка – Минни Брейтон?»
   Возможно, что после бесчеловечного издевательства над Фредом Брауном ее охватил ужас и раскаяние и она пошла искать смерти в грязном, вонючем пруду?
   Конечно, она могла натравить на него кого-то из своих поклонников, и он составлял анонимные угрозы, приходившие Брауну.
   «А может быть, она не принимала участия в убийстве и тоже пала жертвой гнусного преступления?»
   Пинкертон сам не знал, почему у него возникло последнее предположение, – его навело на эту мысль лицо утопленницы: оно выражало ненависть и отвращение. А эти конвульсивно скрюченные пальцы?..
   Платье утопленницы было разорвано на плечах и на руках.
   Сыщик объяснил себе все это тем, что перед смертью девушке пришлось выдержать борьбу с жестоким противником.
   Должно быть, ее хотели столкнуть в пруд, а она сопротивлялась сколько могла, пока наконец не была побеждена более сильным убийцей.
   Вскоре Пинкертон убедился, что предположения его совершенно правильны.
   Наклонившись над трупом и тщательно осмотрев его, он нашел под ногтями девушки и на кончиках ее пальцев едва заметные следы крови.
   – Она оцарапала противника! – пробормотал Пинкертон. – Это даст возможность узнать его.
   Каких-либо других признаков преступления он на трупе не нашел, но зато сделал важное открытие, когда с помощью толстого сука начал копаться в том месте пруда, где лежал труп. Вместе с илом он вытащил на поверхность небольшой лоскут темной шерстяной материи с пришитой к нему светлой роговой пуговицей.
   Очевидно, это был кусок ткани, с силой вырванный из мужской куртки. Пинкертон не сомневался, что лоскут был утрачен во время борьбы убийцы с несчастной жертвой, и спрятал свою находку в карман.
   Он понял, что бедная девушка заслуживала сожаления, что она не была причастна к страшной кончине Фреда Брауна и, быть может, ей самой пришлось умереть, потому что она хотела помешать злодеянию. Но прежде надо было убедиться, что утопленница действительно дочь хозяина «Красного кабачка».
   Нат Пинкертон оставил тело на берегу пруда, отправился в трактир и через несколько минут уже входил туда. Время близилось к вечеру, и в трактире было много посетителей, по большей части очень подозрительных.
   Они сидели группами, за отдельными столиками, курили и пили. Некоторые играли в карты, причем проклятия и ругательства сыпались как из рога изобилия.
   Тут же сидел молодой парень, производивший впечатление неприятное, даже отталкивающее. Это был человек небольшого роста, приземистый, но коренастый и сильный. На толстой короткой шее сидела круглая голова с низким лбом, всклокоченными темными волосами и красным лицом.
   Он, казалось, играл здесь первую роль: его громкий, сиплый от пьянства голос покрывал все остальные.
   За прилавком стоял хозяин трактира; когда гости требовали вина или водки, он прислуживал им, но на вопросы отвечал неохотно и больше угрюмо молчал.
   Появление Пинкертона произвело на окружающих некоторое впечатление: прилично одетый человек редко заходил в эту корчму, и это обстоятельство должно было удивить присутствующих. Сыщик спокойно прошел к прилавку и потребовал себе виски. Хозяин, кивнув, принес бутылку и стакан.
   – Вы здесь по поводу убийства, не правда ли? – спросил он.
   – По поводу убийства? – переспросил Пинкертон, делая удивленный вид.
   – Да не притворяйтесь! – проворчал Брейтон. – Раз вы толкаетесь в этой местности, то знаете, конечно, что в Гриншоре убили Фреда Брауна.
   – Ах, вот вы о чем! – равнодушно возразил Пинкертон. – Да, я слышал об этом.
   – И что же, знаете вы какие-либо подробности?
   – Почти ничего. Я не люблю такие истории.
   – Блажен, кто верует! – послышался в эту минуту грубый голос главного крикуна за игорным столом. – Это сыщик? Знаем мы их!
   Нат Пинкертон обернулся и смерил его долгим взглядом, но не сказал ни слова.
   – Чего уставились? Если вам что-то от меня нужно, извольте подойти и сказать!
   Пинкертон холодно усмехнулся.
   – Какая же у меня может быть нужда к вам, когда нам нет дела друг до друга!
   – И отлично! Не советовал бы вам меня затрагивать! Я терпеть не могу вашего брата шпиона и сыщика!
   Пинкертон давно уже заметил на лице парня следы царапин, обратил он внимание и на то, что на нем была синяя шерстяная куртка с вырванным впереди куском, а на куртке – светлые пуговицы, точь-в-точь такие, как на лоскутке, найденном в пруду.
   Кроме всего этого, сыщик сделал еще одно открытие, которое убедило его в том, что негодяй был убийцей его друга детства. На столе перед злодеем стояла пачка табака в бумажном мешке, верхний край которого был оторван. Сыщик прочел на пачке слова: «Комп. Нью-Йорк». Вместе со словами на полоске бумаги, хранившейся у него в записной книжке, получилось название одной известной табачной фирмы: «Биргам и Комп. Нью-Йорк». Все это давало несомненные доказательства виновности этого субъекта.
   Пинкертон посмотрел ему прямо в глаза и с той же холодной улыбкой ответил:
   – Мне кажется, что ты имешь полное основание остерегаться встречи с сыщиком!
   Тот даже побагровел от злобы и рявкнул:
   – Собака! Ты поплатишься за это!
   Он вытащил из-за пояса нож и бросился на сыщика, но получил сильный удар кулаком в переносицу и без чувств свалился на пол.
   В одну минуту бродяги с ножами и револьверами рванулись к сыщику, который стоял, холодно усмехаясь. Послышались угрожающие крики:
   – Бейте его, собаку-шпиона! Таких негодяев учить надо!
   Уже защелкали взводимые курки, как вдруг Пинкертон совершенно спокойным тоном сказал:
   – Вы верите всякой ерунде? Я не сыщик, а турист и разъезжаю для своего удовольствия, никого не обижаю, но и себя в обиду не даю. Ваш приятель оскорбил меня, и я вправе был защищаться. Спрячьте ваше оружие, джентльмены, мне кажется, нам ссориться не из-за чего.
   Слова эти произвели желаемое действие: многие вернулись на свои места и уселись за столами.
   Молодец, получивший удар, оправился, встал и, сверкнув глазами, сказал:
   – Этот удар я тебе припомню! Мы еще рассчитаемся! Не думай, что я верю, будто ты не сыщик.
   Но тут вмешался хозяин трактира:
   – Перестань, Жак, не ругайся. Ты знаешь, я не люблю скандалов у себя в корчме. Своди счеты где-нибудь в другом месте!
   – Если господин Жак желает выйти на улицу, то я ничего не имею против, – сухо сказал Пинкертон.
   Но Жак, очевидно, трусил, так как и не думал соглашаться на предложение Пинкертона. Он вернулся к своему столу и, обращаясь к игрокам, сказал:
   – Вот еще, стану я утруждаться из-за такого болвана! Мы позже сведем счеты с этим франтом, и ему не поздоровится!
   Пинкертон ничего на это не ответил и заговорил с хозяином:
   – Скажите, мистер Брейтон, кажется, у вас есть дочь, хорошенькая молодая девушка?
   Хозяин насторожился:
   – Есть дочка, да. Что, вы знаете что-нибудь о ней?
   Сыщик покачал головой.
   – Ничего не знаю, только слышал, что она очень красива!
   И тут хозяин принялся ворчать:
   – Как же! Красива… Хороша, нечего сказать! Со вчерашнего вечера исчезла. Я подозреваю, что ее похитил один из этих джентльменов. Все они приставали к ней, а главным образом вот этот Жак проходу ей не давал! Наверняка она сидит у него в каменоломне!
   Жак ударил кулаком по столу и в исступлении закричал:
   – Я уже говорил, Брейтон, что твоя дочь не у меня и что я знать ее не желаю. Если еще раз повторишь свое обвинение, я всажу тебе нож в бок.
   – А он, пожалуй, прав, – заметил Пинкертон. – Четверть часа назад я вытащил из пруда близ корчмы утопленницу и думаю, что это, возможно, ваша дочь.
   Хозяин отскочил, точно кто-то ударил его обухом по голове.
   – Сэр, что это вы говорите? Вы вытащили из пруда утопленницу, девушку? Какая она? Какое на ней платье?
   – Она молода и красива, одета в черную юбку и синюю клетчатую кофту.
   Брейтон побледнел как смерть.
   – Это она! Она… – простонал он, в бессилии спускаясь на стул. – Она утопилась, лишила себя жизни!
   В зале воцарилась тишина. Все, даже самые очерствелые, молчали, пораженные ужасной вестью. Брейтон наконец встал и несчастным голосом сказал:
   – Пойдемте со мной, джентльмены. Посмотрим, правда ли это. Неужели Минни, моя дорогая Минни, умерла?
   Он взял фонарь, зажег его и вышел, сопровождаемый Пинкертоном и другими посетителями корчмы. Жак тоже присоединился к ним.
   Хозяин выглядел совершенно разбитым. Хотя он был человеком грубым и безнравственным, но к ребенку своему питал трогательную привязанность и любил его всей душой. С фонарем в руке он шел впереди всех, торопясь и спотыкаясь. Дойдя до пруда, он с душераздирающим криком припал к лежавшей на берегу утопленнице – это действительно была его дочь.
   Пинкертон держался несколько позади и шел спокойно, словно не обращая внимания ни на что, и в то же время зорко следил за идущим рядом Жаком.
   Тот, в свою очередь, время от времени поглядывал на сыщика, а правую руку держал все время в кармане, где лежал револьвер. Пинкертон знал, что с этой стороны его не ожидало ничего хорошего, поэтому был настороже.
   Через несколько минут вся толпа собралась вокруг мертвой Минни, около которой на коленях стоял несчастный отец.
   – Ах, Минни, – рыдал он, – за что же это? Ведь я не делал тебе зла, ты была у меня одна, я любил тебя больше всего на свете, а ты пошла на смерть и оставила меня одного! Как же я буду жить теперь?
   Нат Пинкертон положил руку на плечо несчастного отца и, отчетливо выговаривая каждое слово, сказал:
   – Вы ошибаетесь, Брейтон: ваша несчастная дочь не сама лишила себя жизни, а была сброшена в воду рукой злодея. Я думаю, что убийца вашей дочери – тот же человек, который совершил и преступление в имении Гриншор.
   Хозяин встал, глаза его засверкали, грудь вздымалась.
   – Моего ребенка убили! – пронзительно крикнул он. – Сэр, вы так много знаете, скажите же, кто этот безжалостный, чтобы я мог отомстить!
   – Я не могу вам сказать, кто он, – заявил Пинкертон. – Знаю только, что убийца – человек невысокого роста, приземистый, что во время последней борьбы ваша дочь оцарапала ему лицо и что на нем была синяя шерстяная куртка со светлыми пуговицами.
   Наступила мертвая тишина. Шепот прошел по толпе собравшихся мужчин. В ту же секунду Пинкертон обернулся и с быстротой молнии схватил Жака, стоявшего рядом с ним и как раз направлявшего на него свой револьвер.
   – К чему этот револьвер? – спросил он. – В руках такого молодца, как ты, это опасная игрушка.
   – Собака! – прошипел застигнутый врасплох Жак. – Так ты действительно сыщик?!
   – А ты – убийца Фреда Брауна и этой девушки! – громовым голосом ответил ему Пинкертон.
   При этих словах преступник испустил дикий крик, вырвался из рук сыщика, оставив револьвер в его руках, и бросился бежать.
   Одну секунду Пинкертон стоял, как бы не зная, что делать дальше, потом воскликнул:
   – Неужели вы будете заступаться за негодяя? Держите его! Он не должен избежать наказания!
   Хозяин уже со всех ног мчался за беглецом. Остальные тоже, ни минуты не задумываясь, принялись его преследовать: отчаяние отца и подлость преступника пробудили в них лучшие чувства, а кроме того, все они были возмущены ужасной смертью девушки. Но преследование крайне затруднялось наступившей темнотой.
   Пинкертон бросился бежать вместе с другими. Он успел спросить одного из молодцов, в каком направлении находится хижина Жака, и когда ему указали, вдруг исчез. Никто из преследователей этого не заметил.
//-- Глава 4. Неприятная встреча --//
   Хижина находилась верстах в трех от «Красного кабачка», на краю обширной каменоломни, смотрителем которой был Жак.
   Было около полуночи, когда кто-то подбежал к ней. Вслед за тем в хижине блеснул огонь, и пришедший принялся обыскивать помещение. Это был Пинкертон, абсолютно уверенный в том, что беглец заглянет к себе домой.
   Он не нашел здесь ничего, кроме жалкой грязной постели и большого сундука с железным замком. Сыщик сел на сундук в ожидании, что будет дальше.
   Ждать пришлось недолго. Вскоре послышались торопливые шаги и тяжелое дыхание запыхавшегося человека.
   Через минуту дверь открылась. В ту же секунду зажегся фонарик сыщика и вбежавший в хижину человек с криком попятился.
   Это был Жак, который, увидев в руках сыщика револьвер, остолбенел.
   – Ты здесь, дьявол?! – прошипел он сквозь зубы. – Так ты действительно сыщик!
   Пинкертон рассмеялся коротким, злым смехом.
   – Совершенно верно, приятель. И если тебе хочется знать мое имя, я назову его: Нат Пинкертон!
   Дрожа от ужаса, Жак хотел было бежать, но грозный голос сыщика остановил его:
   – Стой, Жак Гартинг, не то моя пуля уложит тебя на месте!
   Застигнутый врасплох, преступник остановился как вкопанный. В ту же минуту другой человек появился в дверях и отрезал ему путь к бегству.
   Это был Брейтон, трактирщик, который, увидев убийцу своей дочери, взревел от ярости:
   – Ага, попался! Теперь не улизнешь! Все отстали, но я бежал за тобою по пятам. Умри же, негодяй!
   Брейтон поднял револьвер, но Пинкертон остановил его:
   – Не стреляйте, Брейтон! Мы возьмем его живым! Пусть он получит наказание по приговору суда!
   – Черт с ним, с судом! – не согласился трактирщик. – Ни одной секунды я не дам этому злодею!
   Но прежде чем он успел договорить, сыщик прыгнул вперед и одним ударом рукоятки револьвера сбил преступника с ног, а затем надел на него наручники и обратился к Брейтону:
   – Вот как это делается, мистер Брейтон! Жаль застрелить этого мерзавца. Пускай хлебнет настоящего предсмертного страха!
   Это показалось трактирщику вполне резонным. Он спрятал револьвер в карман и сказал:
   – Вы правы, это было бы глупо. Но об одном одолжении я вас все-таки попрошу! Позвольте мне отнести злодея!
   – Хорошо! – ответил Нат Пинкертон. – Отнесем его в Гриншор!
   Через несколько минут они отправились в путь. Брейтон тащил свою ношу на спине, как игрушку. Он не чувствовал усталости: мысль, что злейший враг, убийца его дочери, полностью в его власти, удваивала силы.
   По прибытии в Гриншор Пинкертон громким голосом и стуком в ворота разбудил обитателей усадьбы. Гарри Браун вышел им навстречу и крайне удивился, когда Пинкертон, указывая на странную ношу Брейтона, сказал:
   – Мы принесли убийцу твоего отца!
   Утром преступник под усиленным конвоем был отправлен в Нордшир. Видя свое дело проигранным, он сознался во всем, причем оказалось, что Минни Брейтон была абсолютна невиновна в убийстве Фреда Брауна. У нее было много поклонников, которые могли похвастаться тем, что пользовались ее расположением, и только Жак не мог добиться от девушки ни одной ласки.
   Это доводило его до бешенства. Ему хотелось порисоваться перед ней, но при этом он поступил с той грубостью и жестокостью, которые соответствовали его характеру.
   При всей своей ветрености Минни, однако, действительно питала привязанность к Фреду Брауну. Может быть, это объяснялось тем, что он был человеком образованным, воспитанным, резко отличавшимся от грубых бродяг и пьяниц, среди которых она жила.
   О привязанности этой узнал Жак Гартин и, желая заслужить расположение девушки, сделал попытку снова приблизить к Минни человека, которого она любила и который отказался от нее.
   Для этого он составлял анонимные письма и убивал животных в имении Гриншор. Когда Браун явился к Минни и, думая, что это она виновница совершенных злых дел, стал ее в этом упрекать, она догадалась, чьих рук это дело, и после ухода Брауна устроила Жаку сцену. Отношения между ними все более и более обострялись.
   В тот вечер Жак, совершенно пьяный, встретился с Минни у пруда. Его охватила бешеная злоба, и он рассказал, что несколько дней назад убил ньюфаундленда в Гриншоре и таким же способом уничтожит самого Брауна за то, что она любит его.
   Минни была глубоко возмущена и ударила Жака по лицу.
   Он в бешенстве бросился на девушку и, несмотря на отчаянное сопротивление, во время которого она расцарапала ему лицо и разорвала куртку, столкнул ее в воду. Безумными глазами он смотрел, как Минни медленно исчезала под водой.
   Затем он вдруг вспомнил о Фреде Брауне и решил, что во всем случившемся виноват он.
   «Мщение! Мщение!» – кричал ему внутренний голос, и в таком настроении Жак бросился в Гриншор с намерением привести в исполнение свою угрозу убить Фреда Брауна.
   К несчастью, это был именно тот вечер, когда Фред Браун возвращался из Нью-Йорка, так он и попал в руки своего врага. Жак Гартин напал сзади, сбил его с ног, перетащил в амбар и там пригвоздил к столбу.
   Это злодеяние, вероятно, осталось бы нераскрытым, если бы за дело не взялся Нат Пинкертон. Но знаменитый сыщик выяснил правду, и преступник был приговорен к смертной казни.

Заговор в Индии

//-- Глава 1. Преследователь-фанатик --//
   Рано утром оба помощника Ната Пинкертона, Боб Руланд и Моррисон, сидели в конторе в ожидании посетителей, которые появлялись иногда очень рано. Скоро до их ушей донесся пронзительный крик с лестницы, послышались два оглушительных выстрела, глухой болезненный стон и звук падения тяжелого тела, скатывающегося по ступенькам лестницы.
   Оба сыщика, держа револьверы наготове, выбежали на лестницу. В царившей там полутьме они едва разобрали, что же произошло. Внизу лестницы лежало распростертое человеческое тело.
   С улицы к тому времени уже успели пробраться несколько любопытных, привлеченных звуками выстрелов.
   Человек, лежавший около лестницы, был одет очень прилично; его красивое, мертвенно бледное, безбородое лицо было английского типа.
   Из раны в его груди струилась кровь, а рядом валялся на полу окровавленный кинжал, рукоятка которого была усыпана алмазами. Правая рука раненого судорожно сжимала револьвер.
   – Назад! – крикнул Боб Руланд толпе любопытных. – Здесь произошло преступление. Моррисон, отправляйся немедленно в санитарный пункт и привези доктора! Я думаю, этот человек хотел посетить нашего принципала, и ему помешали выполнить это намерение. Будем надеяться, что он придет в себя и расскажет, что произошло.
   Моррисон исчез, а Боб, поручив полисменам, явившимся на крики и шум, охранять раненого, бросился наверх, чтобы позвонить Пинкертону на квартиру и сообщить о случившемся.
   Сыщик обещал прибыть немедленно и действительно явился на место преступления одновременно с доктором. Пока последний осматривал раненого, Пинкертон принялся за исследование места, где произошло нападение. Он поднял с пола индийский кинжал, широкий клинок которого был заточен как бритва, и установил, что убийца напал на свою жертву на первой площадке лестницы, в том месте, где лестница поворачивает налево.
   Удар кинжала поразил несчастного в грудь прежде, чем тот успел понять намерения своего врага, но у него, очевидно, хватило сил выстрелить в нападающего из револьвера. Затем раненый покатился вниз по лестнице, а преступник бесследно исчез.
   Раненого перевезли в санитарной карете в ближайшую больницу, а Пинкертон позаботился о том, чтобы ему немедленно дали знать, как только несчастный очнется от забытья.
   Тем временем помощники высказали сыщику свои предположения о происшествии сегодняшнего утра. Пинкертон был того же мнения: потерпевший, похоже, явился в дом с целью просить у него совета по делу или же чтобы поручить ему раскрытие какого-либо преступления. Но негодяи, против которых, очевидно, он хотел воспользоваться услугами детектива, попытались в последний момент воспрепятствовать опасному для них вмешательству.
   – Что сказал доктор после первого осмотра?
   – Он пожал плечами, – ответил Боб. – Удар кинжалом был, видимо, направлен в сердце, но, к счастью, попал немного правее. Однако огромная потеря крови и повреждения, полученные при падении с лестницы, говорят о вероятности печального исхода. Тем не менее врач надеется, что раненый скоро очнется, и тогда из больницы немедленно дадут об этом знать.
   – Хорошо, – отозвался Пинкертон, вынимая из кармана кинжал и внимательно разглядывая его.
   Он, конечно, тотчас узнал рукоятку индийской работы и определил стоимость кинжала в три тысячи долларов. Отсюда он заключил, что убийца либо сам был не простым смертным, либо действовал по поручению такового.
   Он сидел, погрузившись в размышления, когда раздался звонок телефона: из больницы пришло известие, что раненый пришел в себя и желает видеть Ната Пинкертона, чтобы сделать важное сообщение.
   Сыщик тотчас же отправился в больницу в сопровождении Боба Руланда. В комнате рядом с той, где лежал больной, их встретили два доктора.
   – Прошу вас, мистер Пинкертон, сократить, насколько возможно, разговор с пациентом. Рана у него очень тяжелая. Кроме того, во время падения он получил несколько переломов и внутренних повреждений, которые легко могут привести к роковому исходу, если он не будет беречься.
   Сыщик утвердительно кивнул.
   – Вы узнали его имя?
   – Конечно. Его имя Генри Варрен. Он прибыл из Индии с поручением от губернатора в Дели, полковника Мерри Сандленда, у которого состоит личным секретарем.
   Сыщик был удивлен этим известием.
   Если этот человек совершил такое далекое путешествие из Индии в Нью-Йорк, чтобы повидать его, очевидно, что дело, ради которого он прибыл, большой важности. Хорошо, что, несмотря на покушение на жизнь секретаря, последнему все-таки удастся поведать о причине своего приезда.
   Пинкертон в сопровождении Боба Руланда вошел в палату больного, где благодаря спущенным шторам царил полумрак. Когда он приблизился к кровати, на которой лежал раненый, сиделка молча поднялась и вышла из комнаты.
   – Добрый день, мистер Варрен! – приветствовал Пинкертон раненого, по бледному лицу которого при виде знаменитого сыщика мелькнула тень удовлетворения. Он попробовал даже протянуть ему руку, но она бессильно упала на одеяло.
   – Не надо, не надо, мистер Варрен! Берегите себя и свои силы. Говорите как можно тише, чтобы не утомиться и рассказать мне все до мелочей…
   Больной кивнул в знак согласия.
   – Вы – мистер Нат Пинкертон? – прошептал он.
   – Да. А вы – личный секретарь английского губернатора в Дели, полковника Мерри Сандленда, и желали говорить со мной?
   Варрен кивнул.
   – Вы намеревались посетить сегодня мою контору и были уже у цели, когда произошло нападение?
   Варрен снова кивнул и прошептал:
   – Кто этот джентльмен, пришедший вместе с вами? Я хотел бы говорить с глазу на глаз.
   – Вы можете говорить при нем все, не стесняясь, так как мистер Руланд тоже сыщик и мой лучший, испытаннейший помощник.
   Варрен успокоился и продолжил:
   – Прежде всего, мистер Пинкертон, один вопрос: можете ли вы немедленно отправиться в Индию?
   – Да, я успею собраться до завтрашнего утра.
   – Вы располагаете свободным временем?
   Пинкертон пожал плечами.
   – Собственно говоря, нет, но вы ведь знаете, что преступление не ждет и что тот, кто хочет поразить противника, должен быть на посту неотлучно. Вы предприняли столь дальнее путешествие для свидания со мной, значит, дело, порученное вам, очень серьезное. А я считаю своим долгом спешить со своей помощью туда, где таковая помощь наиболее необходима.
   – Благодарю вас, мистер Пинкертон. Теперь выслушайте мой рассказ. Я буду краток, но не упущу ничего существенного и важного. Дело в том, что даже тихий разговор для меня труден, и боюсь, что если я буду вдаваться в мелочи, то в конце концов вы ничего не успеете от меня узнать.
   Эти слова были сказаны безнадежным тоном, а по выражению лица раненого можно было видеть, что он испытывает страшные страдания, но мужественно борется с ними.
   – Рассказывайте скорее, – произнес Пинкертон голосом, полным теплого участия. – А главное, не отчаивайтесь, мистер Варрен. Доктор сказал, что есть несомненная надежда спасти вашу жизнь, если только вы будете беречь себя. Ваше счастье, что индийский кинжал не был отравлен, иначе вы вряд ли были бы в состоянии говорить со мной!
   – Я прибыл сюда по поручению губернатора Сандленда, который послал меня к вам, потому что жизни его грозит серьезная опасность. Дело в том, что среди туземного населения давно уже существует тайный заговор. Полковник Сандленд находится на посту губернатора Дели всего около года. Он строг, но справедлив, и все-таки не может ни на минуту быть спокойным за свою безопасность, а потому принужден окружать себя толпой английских солдат, которые оберегают даже его ложе во время сна. Его предшественник, полковник Девидс, пал жертвой тех же заговорщиков, которые с ненавистью относятся ко всему английскому вообще. Его нашли мертвым в постели, а рядом с ним лежала, свернувшись в клубок, кобра – одна из ядовитых, страшных змей, укусы которых уносят в Индии ежегодно тысячи жизней. Это ужасное пресмыкающееся не могло само вползти в спальню, так как двери и окна ее были наглухо заперты. В ближайшем соседстве с домом, где жил покойный, а также в саду, окружающем его, ни разу не видели ни одной такой змеи. Нет никакого сомнения, что Девидс пал жертвой заговорщиков, которые тайком положили змею в постель несчастного. С того дня, как полковник Сандленд занял пост губернатора, на него был совершен уже целый ряд покушений. Несколько раз он находил у себя в спальне ядовитых змей, но, к счастью, замечал их своевременно и змей немедленно убивали. Однажды во время вечерней прогулки по саду совсем близко от него прогремел выстрел, ранивший полковника в щеку. Английские слуги поспешили к нему на помощь, и им удалось поймать преступника. Это был полуголый индус. Его отправили в тюрьму, но от этого упрямого фанатика нельзя было добиться ни слова о причинах покушения, он молчал как камень и был в конце концов казнен… Однажды за обедом полковнику лишь благодаря случайности удалось спастись. Его великолепная шотландская овчарка сидела тут же, и перед тем, как есть самому, Сандленд отрезал кусок стоявшей перед ним баранины и бросил его собаке. Та проглотила мясо и моментально издохла. Стало ясно, что баранина была отравлена ядом и губернатор наверняка погиб бы, если бы съел хоть крошечный ее кусочек. Расследование ничего не дало. Кухарка была англичанкой, достойной полного доверия. В конце концов она вспомнила, что, когда кушанье было уже выложено на блюдо, она выходила на несколько минут из кухни. Оставалось допустить, что какой-то туземец, которых всегда много шляется под окнами, воспользовался моментом, чтобы забраться в кухню через окно, выходящее на веранду, которая окружает дом, обсыпать баранину ядом и скрыться тем же путем. Несколько недель назад один из чиновников, Джильберт, походивший лицом на губернатора, был убит ночью на улице ударом кинжала. Нет сомнения в том, что этот удар предназначался Сандленду, так как к платью убитого была приколота записка на скверном английском языке, с массой орфографических ошибок, гласившая следующее: «Участь Девидса и Сандленда постигнет всякого пришельца, который будет иметь наглость пытаться повелевать свободным индийским народом!» Это было уже слишком. Полковник Сандленд впал в уныние, и мне подчас казалось, что им начинает овладевать мания преследования. Он пригласил к себе одного английского сыщика, но спустя несколько дней этот сыщик был найден мертвым: его задушили. Тогда Сандленд решил обратиться к вашей помощи и послал меня сюда. Я собрался в путь и благополучно прибыл вчера вечером в Нью-Йорк. Беззаботно поднимался я по лестнице в вашу контору, как вдруг на первой же площадке на меня бросился какой-то человек и, не говоря ни слова, всадил мне в грудь кинжал по самую рукоятку. Я вскрикнул и схватил его за руку, так как он хотел вытащить кинжал из раны, чтобы ударить во второй раз. Я выхватил из кармана револьвер, но он уже успел вырвать руку и бросился вверх по лестнице. Я выстрелил ему вслед два раза, а затем лишился чувств и покатился вниз по лестнице.
   – Не можете ли вы описать наружность этого человека?
   – Только в общих чертах. На лестнице царил полумрак, а потому я успел лишь заметить, что лицо нападающего было бронзового цвета и окаймлено черной бородой. Одет он был в платье темного цвета.
   – Значит, это был индус?
   – Да, я уверен в этом.
   – Не заметили ли вы во время путешествия на пароходе или по железной дороге индуса, который направлялся бы по тому же пути, что и вы?
   – Таких было несколько. Но они не были даже знакомы между собой. Кроме того, о моем поручении не знал никто, кроме меня самого и губернатора. Мы говорили с глазу на глаз и обещали хранить все в строжайшей тайне.
   – Но если кто-нибудь подслушал ваш разговор…
   – Не думаю, мы находились в полном уединении в рабочем кабинете губернатора. А впрочем, от этих индийских дьяволов можно всего ожидать.
   – Вы помните, что говорил во время этого свидания губернатор?
   – Он много говорил о вас, мистер Пинкертон, вспоминал о ваших несравненных способностях, о вашей отваге, о случаях из вашей практики, представлявшей собой ряд побед, и выказал уверенность, что вам наверняка удастся передать в руки правосудия всю эту шайку заговорщиков в полном составе!
   – Следовательно, он обрисовал меня как человека, представляющего собой серьезную опасность для заговорщиков… Значит, разговор подслушивали, и преступники послали вслед за вами одного или нескольких шпионов, чтобы воспрепятствовать добраться до меня. Весьма возможно, что скоро я буду иметь честь познакомиться с человеком, покушавшимся на вашу жизнь: как только он узнает, что я получил от вас известия, которые не должны были, по их мнению, оказаться в моем распоряжении, то попытается добраться и до меня. Покушение на меня произойдет либо во время пути в Индию, либо по прибытии туда. Оно доставит мне большое удовольствие.
   – Вы, следовательно, принимаетесь за это дело, мистер Пинкертон?
   – Конечно. И я завтра же отправлюсь в Индию вместе со своими помощниками, Руландом и Моррисоном. До свидания, мистер Варрен. По возвращении в Нью-Йорк надеюсь застать вас на ногах и абсолютно здоровым.
   Сыщик осторожно пожал руку раненого и вышел из комнаты в сопровождении Боба, который, похоже, был весьма доволен предстоящим путешествием.
//-- Глава 2. Опасное путешествие --//
   На другой день около полудня Нат Пинкертон вместе со своими помощниками Руландом и Моррисоном прибыл на вокзал линии Нью-Йорк – Сан-Франциско. Им предстояло пересечь всю северную Америку и пересесть на пароход, идущий в Калькутту.
   Сыщики старались не обращать внимания друг на друга и выглядели даже незнакомыми между собой. Нат Пинкертон был загримирован почтенным стариком с длинной седой бородой и седыми волосами, шел он, опираясь на палку. Моррисон оделся франтоватым коммивояжером, а Боб Руланд взял на себя наиболее опасную роль: он как две капли воды походил на своего начальника. Ему предназначалось во время путешествия изображать великого сыщика.
   Пинкертон считал вполне возможным и допустимым, что индусы, преследовавшие несчастного секретаря Варрена, постараются стереть с лица земли сыщика, который едет в Индию для преследования заговорщиков.
   Враги следили за ним и должны были знать его наружность. Поэтому весьма вероятно, что во время путешествия они направят все козни против переодетого Боба, принимая его за Пинкертона, тогда как последний вместе с Моррисоном могут наблюдать издали за теми, кто будет приближаться к Бобу, и в нужную минуту придут ему на помощь.
   Таким способом Пинкертон надеялся определить своих преследователей и справиться с ними. Во время долгого пути в Индию сыщик не раз имел возможность убедиться в правильности своего плана.
   Было условлено, что на случай, если окажется необходимым передать друг другу важное сообщение, делать это с помощью записочек, незаметно передаваемых из рук в руки. В поезде они уселись в разных вагонах. Седой почтенный господин, Пинкертон, занял место в первом классе, вытащил из кармана газету и погрузился в чтение, но его проницательные глаза скользили по лицам присутствующих. Постепенно переходя из одного вагона в другой, он успел оглядеть почти всех пассажиров поезда.
   Моррисон, одетый коммивояжером, по временам тоже останавливался то тут, то там, в то время как Боб разыгрывал из себя сыщика, расхаживая взад-вперед по поезду и открыто всматриваясь острым, испытующим взглядом в лицо каждого пассажира, словно желая проникнуть в самую его душу.
   Часа через три после отъезда Пинкертон написал, прячась за газетой, две записки. Содержание их было следующим:

   Солидного вида индус в первом вагоне первого класса – тот самый, что сидит прямо и гордо у столика, а за ним стоит слуга, тоже индус, – кажется мне подозрительным. Не внушает мне доверия и негр, находящийся в третьем от локомотива вагоне второго класса. Он одет в светлый с серыми полосками костюм, но мне кажется, что кожа на его лице на самом деле бронзового цвета и лишь искусственно превращена в черную.

   Черты лица его чисто индийского типа. С этим более всего надо быть настороже!

   Пинкертон смял обе записки в комок, выжидая случая передать их своим помощникам.
   Что касается Моррисона, то с ним это было живо сделано. Седой господин вынул из кармана сигару, полез за спичками и, не найдя таковых, подошел к коммивояжеру и попросил у него огня. Он, конечно, тотчас получил желаемое и успел при этом сунуть помощнику записку.
   Тот спокойно двинулся дальше и, дойдя до угла вагона, где никто не мог его видеть, быстро прочитал полученные строки. Индус со слугой в первом классе обратил на себя его внимание и раньше, а потому теперь, прочитав записку, он решил не спускать глаз с обоих азиатов.
   На негра, сидевшего во втором классе, Моррисон не обратил прежде внимания. Теперь же, внимательно посмотрев, он увидел, что негр действительно не был представителем черной расы.
   Проходя мимо Боба Руланда, Пинкертон ловко бросил записку к его ногам. Боб наступил на нее, вытащил из кармана записную книжку и принялся ее перелистывать. При этом он уронил несколько вложенных в нее листков бумаги и наклонился, чтобы поднять их, а вместе с ними подобрал записку Пинкертона и незаметно прочитал ее.
   На индуса он давно уже обратил внимание и не думал скрывать этого обстоятельства, так как человек этот должен был думать, что перед ним находится сыщик Нат Пинкертон, отправляющийся в Индию для оказания помощи губернатору Сандленду.
   Боб посмотрел внимательнее на негра, вполне согласился с заключением своего начальника, подошел к чернокожему и, остановившись напротив, уставился пронизывающим душу взором в его лицо.
   Негр слегка смутился, но быстро овладел собой: на лице его не дрогнул ни один мускул, и он сделал вид, что не обращает внимания на сыщика.
   – Кто вы такой? – коротко и резко спросил последний.
   – Что это значит? – ответил негр на местном английском наречии.
   – Я сыщик и разыскиваю преступника, а потому хочу знать, кто вы такой!
   – Разыскиваемый вами преступник – негр? – поинтересовался чернокожий.
   – Именно!
   По губам последнего пробежала улыбка. Он молча вынул бумажник и предъявил сыщику свои бумаги.
   – Гм, бумаги в порядке… – заметил сыщик. – Следовательно, вы – Джон Натанаэль из Корнуэлла, что на реке Гудзон?
   Негр кивнул, и Боб вернул ему бумаги.
   – Я ошибся и прошу простить мое заблуждение.
   Негр поклонился.
   – О, не стоит извинений, вы исполнили свой долг.
   Но когда Боб повернулся и пошел прочь, негр проводил его презрительным взглядом, в котором ясно читалось: «И ты думаешь, что я не раскусил тебя?»
   Пинкертон, стоявший у стеклянной двери, ведущей в соседнее купе, заметил этот взгляд.
   Но и Боб понял, что это за негр: в плохой английской речи последнего сразу проступил чистейший индийский акцент. Итак, ясно было, что этот человек послан сюда шайкой заговорщиков из Дели.
   Можно было держать тысячу против одного, что индус предпримет покушение на жизнь сыщика.
   Так оно и вышло.
   Поезд продолжал лететь вперед, а день уже начал склоняться к вечеру. В вагонах зажгли огонь, во втором классе пассажиры принялись доставать из чемоданов еду, между тем как пассажирам первого класса ужин был подан из вагона-ресторана на маленьких мраморных столиках.
   Пинкертон, утолив голод, растянулся в кресле, задумчиво следя за клубами дыма своей сигары.
   Он уселся так, чтобы через стеклянные двери коридора видеть соседний вагон второго класса, где находился негр.
   Последний и не подозревал, что за ним наблюдает седой пассажир из вагона первого класса. Его внимание было сосредоточено на сыщике Пинкертоне, в данном случае Бобе Руланде, временами расхаживающем по поезду.
   Дело уже приближалось к ночи, и некоторые из пассажиров начинали перебираться в спальные отделения.
   Нат Пинкертон заметил, что негр поднялся со своего места и направился в дальний конец вагона, к проходу в спальный вагон.
   «Хочет посмотреть, где находится купе Боба!» – мелькнуло в голове Пинкертона. Он немедленно встал и перешел в соседний вагон второго класса, но, увидев, что с противоположной стороны ему навстречу идет Боб, вернулся обратно и остановился в коридоре, соединявшем оба вагона.
   – Он видел, как я выходил из купе, а значит, знает теперь, где я сплю, – шепнул Боб, проходя мимо.
   Пинкертон дал Моррисону знак следовать за собой и прошел в спальный вагон, Боб остался в вагоне первого класса и спросил себе прохладительного. Негр все не появлялся, и молодому помощнику Пинкертона казалось, что почтенный индус смотрит на него со злобной радостью.
   «Видно, рассчитываешь, что погубишь меня сегодня ночью?! – думал про себя Боб. – Как бы не пришлось разочароваться!»
   Он прикинулся усталым, растянулся в кресле и несколько раз зевнул. Потом взглянул на часы, что-то пробормотал вполголоса и наконец поднялся, чтобы идти в спальный вагон.
   Когда он пришел туда, то в узком коридоре вагона увидел своего начальника и Моррисона.
   – Внимание! Он, похоже, уже в купе, – прошептал Пинкертон, когда Боб проходил мимо.
   Помощник сыщика кивнул и улыбнулся, так как ждал этого и приготовился достойно встретить врага. Он медленно подошел к купе, держа в одной руке заряженный револьвер, а в другой электрический карманный фонарь – последний на случай, если индус догадается испортить освещение, чтобы получить преимущество нападения в темноте.
   Боб спокойно открыл дверь, и рука его потянулась к кнопке электрической лампочки справа от двери.
   Его опасения оправдались – лампочка не зажигалась, провода были перерезаны.
   Боб поднял карманный фонарь и включил его, вследствие чего купе осветилось ярким светом, и в ту же минуту раздался злобный крик. Около небольшой кровати в глубине купе стоял у стены лженегр, который положительно опешил, когда увидел, что его план нападения в темноте не удался.
   Но сейчас же придя в себя, он со страшными проклятиями бросился на Боба. В его высоко поднятой руке сверкнул блестящий, острый, точно бритва, клинок малайскаго кинжала.
   Сыщик отклонился от удара, и негр с размаху ударился о стену у двери. Тогда Боб схватил противника за правую руку и нанес по ней рукояткой револьвера такой сильный удар, что нападавший с криком боли выпустил кинжал, со звоном упавший на пол.
   Не давая негру, вернее индусу, опомниться, Боб обхватил его сзади и с такой мощью толкнул в дверь, что она распахнулась настежь, правда, неудачно – с размаху ударив подбегавшего в этот момент к купе Моррисона.
   Выскочив в коридор, индус увидел слева от себя Пинкертона в лице седого господина, спешившего к нему с поднятым револьвером, а потому, ничего не соображая, бросился направо. И он попал бы в руки Моррисону, но тот был оглушен ударом дверью по голове, а потому индусу удалось проскользнуть мимо него.
   По пятам за ним погнался Боб.
   Индус мчался вперед, пока наконец не добежал до коридора, ведущего в соседний вагон второго класса.
   В конце вагона справа находилась входная дверь, верхнее окно которой было опущено. К ней-то и бросился индус. С невиданной быстротой он высунулся в окно, ухватился за крышу вагона и с ловкостью, на которую способны одни только индусы, вскарабкался наверх.
   Боб, не задумываясь ни на минуту, последовал примеру беглеца и высунулся из окна. Самолюбие и молодость придали сыщику сил, и ему удалось ухватиться за край крыши и подтянуться. Но в момент, когда Боб хотел вылезти на крышу, он получил такой удар по голове, что едва не лишился чувств.
   На крыше стоял индус, собираясь еще раз ударить его ногой с очевидным намерением сбросить на полном ходу с поезда.
   Бобу нечего было и думать отпустить одну руку, чтобы защититься от ударов противника, – в этом случае он неминуемо полетел бы вниз. Силы его покидали, а поезд продолжал лететь все с той же скоростью.
   Вдруг среди грохота колес раздался звук удара, и тотчас же послышался раздирающий душу крик. Боб увидел, как тело индуса описало дугу в воздухе и рухнуло у полотна железной дороги. С трудом сыщику удалось выбраться наконец на крышу вагона, где он и растянулся, окончательно обессиленный.
   Две-три секунды спустя он различил голос Пинкертона:
   – Боже, Боб, в каком ты виде! Ловко же он тебя отделал! Слава Богу, что все закончилось так счастливо.
   – Большое спасибо, начальник! Вы пришли мне на помощь как раз вовремя. Еще минута, и было бы поздно!
   Пинкертон покачал головой.
   – Тебе помог не я, а Бог, – ответил он серьезно. – Я и правда следовал за тобой и видел в окно эту ужасную борьбу. Сразу решив, что делать, я бросился к противоположному окну, открыл его, высунулся наружу и ухватился за край крыши. Но едва я успел поднять голову, как поезд пронесся под мостом. Индус стоял во весь рост на крыше, и в этом была его погибель. Голова его со страшной силой ударилась о нижнюю каменную кладку моста. Ему снесло череп. Смотри, на крыше остались следы крови и мозгов. Но зато мы избавились от одного из опаснейших врагов, так как теперь я не сомневаюсь, что именно этот человек и покушался на жизнь секретаря Варрена.
   Боб приподнялся и с ужасом посмотрел на кровавые следы.
   – Надо ли заявить о случившемся? – спросил он.
   – Нет, – возразил Пинкертон, – мы будем молчать об этом происшествии. Второй индус вместе со своим слугой не должны ничего заподозрить, а отсутствие в вагоне чернокожего даст нам возможность проверить, принимают эти двое какое-либо участие во всей этой истории или нет.
   Оба сыщика вернулись в вагон тем же путем, каким выбрались на крышу, и так как в поезде все уже спали, им удалось осуществить это рискованное путешествие незаметно.

   На следующее утро Боб был свеж и весел, как обыкновенно. Раны на голове оказались незначительными, а на исцарапанные и ободранные руки он надел тонкие перчатки. Устроив все таким образом, он предпринял небольшую прогулку по поезду.
   Седой господин и коммивояжер, то есть Пинкертон и Моррисон, сидели уже за завтраком, но каждый из них занял отдельный столик, так как они не хотели обнаруживать, что знакомы друг с другом. Оба наблюдали за сидевшим в углу вагона знатным индусом, которому молча прислуживал его лакей.
   Индус был явно встревожен и часто поглядывал на двери, наконец шепнул слуге несколько слов, после чего тот двинулся вдоль поезда.
   «Ясно, что это сообщники, – подумал Пинкертон. – Они обеспокоены отсутствием негра, и лакей пошел его искать».
   Минуту-две спустя лакей поспешно вернулся. Он выглядел взволнованным и быстро прошептал своему господину несколько слов на ухо.
   Лицо индуса выразило ужас. Он приподнялся и посмотрел на дверь, в которую в этот момент входил Боб.
   Молодой сыщик бросил взгляд на азиата, который тотчас же опустился снова в кресло и придал своему лицу равнодушно важное выражение.
   В течение дня индус выказывал живейшее беспокойство и дошел даже до того, что приказал лакею потихоньку справиться у пассажиров, не видел ли кто-либо, на какой станции негр покинул поезд. Он, конечно, ничего не узнал и в конце концов решил, по-видимому, что его товарищ пал жертвой сыщика. Когда он думал, что на него не смотрят, то бросал на Боба ненавистные взоры, не предвещавшие ничего хорошего.
   Однако во время всего путешествия до Сан-Франциско со стороны индусов не было предпринято нового нападения, и трое сыщиков прибыли в этот город без приключений.
   Оба индуса с вокзала направились прямиком в контору пароходной компании. Боб, по-прежнему под личиной Пинкертона, следовал за ними по пятам и протиснулся непосредственно перед ними к кассе.
   – Когда ближайший пароход в Калькутту? – осведомился он у кассира.
   – Через три дня. Угодно билет?
   – Да. Первого класса.
   – На чье имя прикажете его записать?
   Боб помедлил минуту, как бы раздумывая.
   – Запишите: Нат Пинкертон!
   Через несколько минут все было готово, и служащий передал билет сыщику.
   – Двести двадцать долларов, – добавил он.
   Боб отсчитал указанную сумму и успел еще услышать, как знатный индус на скверном английском произнес:
   – Два билета первого класса до Калькутты.
   – Слушаю. На чье имя?
   – Сенха Лорри со слугой Абдулом.
   Боб постарался запомнить эти имена. Вполне возможно, что индус назвал вымышленное имя, но могло быть и наоборот: при свойственным азиатам надменности и гордости индус мог полагать, что ему не стоит скрываться во время пути, тем более что он надеялся рано или поздно разделаться с американским сыщиком.
   Молодой детектив встретился в условленном месте со своим начальником и Моррисоном и сообщил им то, что узнал в конторе пароходства. Все трое потом снова разделились и прожили эти три дня в разных отелях.
   Утром в день отплытия парохода на его палубе собралось весьма небольшое число пассажиров. Среди них находились оба индуса и все три сыщика. Нат Пинкертон на этот раз был загримирован иначе, теперь он выглядел как настоящий янки, с котелкообразными бакенбардами, начисто выбритым подбородком и флегматичным, равнодушным выражением лица.
   Моррисон тоже изменил свою наружность: он изображал франтоватого туриста, пресыщенного жизненными удовольствиями на родине и ищущего новых развлечений в кругосветном путешествии.
   Первый день пути погода стояла роскошная. Со стороны индусов не было и намека на какое-либо выступление. Оба они, казалось, не замечали Боба, игравшего роль Пинкертона.
   Так прошло еще два дня.
   На четвертый день к вечеру Моррисон медленной, развинченной походкой жуира вышел из каюты и опустился на стул рядом с Бобом, в задумчивости сидевшим на палубе. На них никто не обращал внимания, индуса и его слуги поблизости не было.
   Моррисон откинулся на спинку стула, закрыл глаза, делая вид, что дремлет, и шепнул:
   – Слуга индуса был только что в твоей каюте. Я видел, как он выходил оттуда, но меня он не заметил.
   – Он наверняка устроил там какую-нибудь чертовщину, – ответил Боб. – Я хорошенько обыщу каюту.
   – Начальник уже занялся этим. Он сказал, что желает лично посмотреть, в чем дело. Он оставит тебе записку под подушкой. У индусов всегда есть в запасе дьявольские средства для борьбы с врагами, и планы свои они продумывают тонко и хитро.
   – Раз наш начальник взялся за дело, я заранее могу считать опасность устраненной! – убежденно произнес Боб.
   В этот момент на другом конце палубы показались две фигуры. То были Сенха Лорри со своим лакеем Абдулом. Они медленно прошли мимо, бросив на молодого сыщика торжествующий взгляд.
   Прошел еще час, и наконец на палубе показался Пинкертон в костюме янки. Он прошел широким шагом к одному из стульев и уселся поудобнее. Боб подождал немного и пошел в свою каюту. Придя туда, он взял записку, оставленную под подушкой, и прочитал:

   Дорогой Боб!
   План негодяев был задуман адски. Вода в твоем умывальнике и графине была отравлена. В кровать они насыпали кучу мельчайших осколков стекла, то же самое проделали и с полотенцем.
   Если бы такой осколок слегка оцарапал тебя, ты неминуемо погиб бы, ибо осколки эти были, очевидно, тоже отравлены. Ты, конечно, знаешь, какими страшными ядами славится Индия. Теперь тебе нечего бояться – я устранил всякую опасность!

   Боб облегченно вздохнул.
   Но тут раздался звонок к ужину, и Боб направился в ресторан. Он заметил, что оба индуса весь вечер презрительно на него поглядывали, и в глубине души забавлялся их уверенностью в близкой, неминуемой смерти ненавистного им сыщика.
   После ужина Боб отправился на покой и крепко проспал до утра.
   В обычное время он проснулся, оделся и вышел на палубу. Большинство пассажиров еще не вставали. На востоке алели первые лучи зари, дул легкий южный ветерок.
   Боб медленно шагал по палубе и полной грудью вдыхал свежий морской воздух. Он был один на палубе и заранее наслаждался ужасом индусов, когда они увидят его живым и невредимым.
   Но вот позади раздался яростный крик, и не успел Боб повернуться, как был обхвачен сильными руками слуги индуса. Азиатом овладела ярость, когда он, поднявшись на палубу, увидел человека, которого считал уже умершим. Он бросился на сыщика, между ними завязалась отчаянная борьба. Боб был очень силен, но на стороне индуса было преимущество нападения сзади. В какой-то момент оба противника очутились около борта. Индус старался сбросить Боба в воду, но тот крепко держался за азиата ногами. Тогда Абдул с фанатической самоотверженностью перекинулся через борт, увлекая за собой противника. В следующий миг оба, крепко обхватив друг друга, полетели в воду и исчезли за кормой.
   Боб испустил пронзительный крик, раздавшийся как раз в тот момент, когда Пинкертон и Моррисон показались на палубе.
   Не теряя ни секунды, Пинкертон бросился в воду.
   – Человек за бортом! – послышался крик вахтенных.
   Раздался свисток, и пароход остановился. На палубу высыпали пассажиры во главе с капитаном. В их числе был и Сенха Лорри, выглядевший крайне взволнованным.
   В несколько взмахов Пинкертон доплыл до противников, продолжавших бороться и в воде, схватил Абдула за горло и так крепко сжал, что индус вынужден был отпустить Боба.
   Скоро подошла шлюпка с парохода, подобрала сыщиков и доставила на борт вместе с индусом, который был без чувств. После разговора Пинкертона с капитаном Абдул был по приказанию последнего перенесен в трюм, где на него надели кандалы, а среди пассажиров Пинкертон распустил слух о том, что с индусом случился припадок сумасшествия, во время которого он и бросился на Боба.
   Сенха Лорри решено было пока не трогать. Теперь индус знал, что под личиной флегматичного янки скрывается настоящий Пинкертон, тогда как тот, против которого они строили козни, был только его помощником.
   Это стало ясно после описанного происшествия, так как у обоих сыщиков парики и накладные волосы в воде отклеились.
   Но так как инкогнито Моррисона не было раскрыто, он мог с успехом выслеживать Сенха Лорри по прибытии в Дели, чтобы напасть на след других заговорщиков.
//-- Глава 3. В индийском храме --//
   Пинкертон благополучно прибыл вместе с Бобом Руландом в Дели, где находилась резиденция английского губернатора. Во время путешествия от Калькутты до означенного города с ними не произошло ничего особенного.
   Моррисон остался в Калькутте, и на его долю выпала нелегкая и опасная задача – выслеживать Сенха Лорри. Пинкертон полагал, что индус немедленно отправится к заговорщикам, чтобы сообщить им о результатах своего путешествия и вместе обдумать план дальнейших действий.
   По прибытии в Дели Бобу было поручено наблюдать за жилищем губернатора на случай, если заговорщики задумают и здесь предпринять что-нибудь против сыщика.
   Нат Пинкертон встретился с полковником Мерри Сандлендом в его рабочем кабинете. Он рассказал губернатору о своих путевых приключениях. Собеседник выслушал его с большим интересом.
   Полковник Сандленд был человеком высокого роста, с энергичным, обрамленным густой бородой лицом и проницательными глазами.
   Он был потрясен, когда узнал о тяжелом ранении своего секретаря, и высказал живейшую надежду, что нью-йоркским врачам удастся спасти жизнь дорогого ему Варрена.
   – Я не знаю этого Сенха Лорри, – добавил он, – но, очевидно, он знатного индийского происхождения и, по всей вероятности, один из главарей фанатической религиозной секты, поставившей себе целью преследовать все европейское. Относительно пойманного вами Абдула, который сидит теперь в местной военной тюрьме, могу сказать, что один из моих слуг исчез незадолго до отъезда Варрена в Нью-Йорк. Он, вероятно, подслушал мой разговор с секретарем и, будучи в числе заговорщиков, поспешил сообщить им о нем. Те решили воспрепятствовать тому, чтобы Нат Пинкертон, о талантах и непобедимости которого так много говорили Варрену, попал в Индию, и возложили эту задачу на Лорри, Абдула и третьего, ныне умершего индуса, имени которого мы не знаем.
   – Как вы думаете, – спросил Пинкертон, – удастся нам узнать что-нибудь у Абдула?
   Полковник покачал головой.
   – Бесполезно! Вы можете пытать его, грозить смертью – все напрасно: он не скажет ни слова. Он без содрогания умрет, но не выдаст своих товарищей.
   – Значит, нам придется рассчитывать только на себя, – отозвался Пинкертон.
   В этот момент доложили о приходе Моррисона, и сыщик взволнованно вскочил на ноги.
   – Наконец-то! – воскликнул он. – Я надеюсь получить интересные сведения. Мой помощник следил за Лорри от Калькутты, и я думаю, что ему удалось узнать местопребывание заговорщиков.
   Моррисон вошел в кабинет, поздоровался с губернатором и доложил Пинкертону:
   – Сенха Лорри уехал из Калькутты двенадцатью часами позже вас, начальник. Я следовал за ним по пятам, и сегодня утром мы прибыли вместе сюда. Он направился к индийскому храму, расположенному далеко к югу от Дели в весьма пустынной местности. Шел он осторожно, осматриваясь по сторонам, что сильно затрудняло преследование. Я приблизился к храму и увидел внутри его много индусов, толпившихся у подножия огромного идола. Они шумно приветствовали Сенха Лорри, а затем принялись слушать его рассказ. Я же поспешил сюда, увидел внизу Боба и направил его к храму, чтобы не упустить индусов из виду.
   – Отлично! – похвалил Пинкертон. – Дайте нам, мистер Сандленд, отряд солдат. Ты, Моррисон, приведешь их к храму, а я попробую догнать Боба.
   – Я сам пойду с солдатами, – воскликнул губернатор, – так как желаю лично участвовать в аресте негодяев, жертвой преступных замыслов которых чуть было не сделался!
   С этими словами полковник немедленно вышел, чтобы отдать приказ относительно солдат, а Пинкертон, получив от Моррисона точные указания о месте расположения храма, пустился в путь.
   Прошло около получаса, прежде чем он достиг конца города, и еще добрых два часа ушли на путешествие по цепи холмов, за которыми и оказался в долине храм.
   Боба не было видно, и Пинкертон начал беспокоиться. Он несколько раз обошел вокруг храма, но безрезультатно, и решил, что с Бобом случилось что-то неладное. Тогда сыщик, забыв об осторожности, подошел к дверям храма, желая заглянуть внутрь. Но в этот момент они распахнулись и показалась толпа индусов с Сенха Лорри во главе.
   Увидев Пинкертона, Сенха Лорри вскрикнул, сказал что-то своим спутникам, и те с яростным криком бросились на сыщика.
   Пинкертон защищался как лев, убил нескольких нападающих выстрелами из револьвера, но силы оказались слишком неравными и в конце концов он был сбит с ног и связан. Заговорщики положили его на бамбуковые носилки и внесли в храм.

   Боб живо нашел описанный Моррисоном храм. Индуса, стоявшего в долине на страже, он сбил с ног, связал и отнес в укромный уголок. Не решаясь подойти к дверям, он решил влезть на растущее поблизости громадное дерево и заглянуть внутрь храма через окно.
   Огромная статуя идола, похожая на египетского сфинкса, высилась в глубине огромной арки. Статуя эта изображала лежащую львицу с человеческим лицом и длинными, высеченными из камня змеями вместо волос. Перед изображением богини стоял каменный алтарь для жертвоприношений. Вокруг него горели в чашах красноватые огни, бросавшие на стены таинственный отблеск.
   Перед жертвенником сидели человек пятьдесят индусов, в том числе и Сенха Лорри. Они громко переговаривались, и имя Пинкертона то и дело мелькало в их разговоре, происходившем на туземном языке.
   Боб слез с дерева, решив обойти вокруг храма, увидел, что одной его стеной служит скала, и немедленно на нее вскарабкался. К великому своему удовольствию, он увидел довольно высоко над землей небольшое оконце, через которое и пробрался внутрь. Он оказался как раз позади идола и мог видеть, как заговорщики, поговорив еще некоторое время, встали и все вместе направились к выходу. Он слышал яростные крики и последовавшие затем выстрелы, но не понимал, в чем дело, пока не увидел возвращающихся индусов. Они принесли на носилках связанного Пинкертона и поставили его перед жертвенником.
   Боб вздрогнул и хотел было броситься на помощь начальнику, но, рассудив, что одному ему все равно ничего не сделать против толпы фанатиков, решил выбраться из храма и бежать за помощью, которая должна быть где-то поблизости.
   Тем временем Пинкертон переживал тяжелые минуты. Один из индусов, видимо жрец, принес из глубины храма плетеную корзину, запустил в нее руку и, к ужасу сыщика, вынул оттуда, держа за голову, двух змей, которые обвились своими блестящими телами вокруг его бронзовых рук. Нескольно индусов затянули заунывную песню, другие начали бить в тамтам, а страшный жрец со змеями в руках принялся медленно, в такт песне и тамтаму, приближаться к своей жертве, пока не оказался около носилок.
   Он подносил головы змей все ближе к лицу Пинкертона, который отлично понимал, что одного укуса достаточно, чтобы отправить его на тот свет.
   Вдруг от открытой двери прогремели два ружейных выстрела, и кобры с размозженными головами безжизненно повисли в руках жреца. В следующий момент в храм ворвался с ружьями наперевес отряд английских солдат с губернатором, Бобом и Моррисоном во главе.
   После короткой рукопашной схватки большинство индусов были убиты, а двадцать человек, оставшихся в живых, взяты в плен. Боб и Моррисон немедленно развязали Пинкертона, который, узнав, что стрелял Сандленд, горячо поблагодарил его за меткость, без которой гибель сыщика была неминуема.
   – Благодарите вашего помощника Руланда, – ответил губернатор, – без его помощи мы не поспели бы вовремя.
   Шайка была захвачена в полном составе. Преступников приговорили к смерти, и приговор был приведен в исполнение немедленно.
   Нат Пинкертон, получив вместе с Бобом и Моррисоном крупное вознаграждение за труды, вернулся в Америку, где его ждала приятная встреча с Варреном, успевшим уже поправиться. Секретарь был очень обрадован, узнав, что заговорщики схвачены, и через несколько недель отправился в обратный путь в Индию.

Страшный Карл

//-- Глава 1. Зверь в образе человека --//
   От улицы Бауэри, одного из захолустных мест Нью-Йорка, соединяющей «Сити-отель» с Пятой авеню, начинается китайский квартал с узкими улицами и высокими домами, в которых располагаются скромные квартирки сынов Небесной империи.
   Главным занятием китайцев здесь является прачечное дело. Но помимо этого, наиболее распространенного промысла, в квартале, населенном исключительно китайцами, существуют и другие предприятия, в ряду которых первое место занимают лавочки с сомнительного свойства лакомствами, которые китайскому гастроному представляются деликатесом, а в европейце возбуждают отвращение и тошноту.
   Торговля в этих лавках идет бойко, и не один желтолицый владелец гастрономической лавки, поторговав несколько лет, возвращается на родину зажиточным человеком.
   Стоял осенний вечер. Часы на башнях пробили девять. Черные тучи заволокли небосклон, издали слышались слабые раскаты грома, предвещавшие грозу.
   У По Туен Тшанга еще горел свет. Сам хозяин сидел в своей набитой товаром лавочке и разговаривал на родном языке с другим китайцем.
   Гость развязал небольшой набитый золотыми монетами и бумажными деньгами мешочек, высыпал его содержимое на грязный стол и принялся пересчитывать.
   – Дорого ты взял с меня, По Туен Тшанг. Мог бы и уступить сотню-другую долларов. Ты-то нажился и вернешься домой богачом, а мне приходится отдавать последние гроши своих сбережений.
   По Туен Тшанг лукаво улыбнулся.
   – Не беспокойся, деньги быстро к тебе вернутся, – заверил он. – Я дешево продал тебе лавку. И, право, только потому, что стосковался по родине и не хочу ждать, пока найдется покупатель, который заплатит больше, Тшау Панг.
   – Счастливый… – прошептал тот. – Если бы и я мог вернуться на родину… Здесь, где все презирают желтую расу, живется тяжело!
   Тшанг ласково потрепал его по плечу.
   – Не горюй, Тшау Панг! Мне хорошо знакома тоска по родине, ведь я прожил здесь пятнадцать лет. Восемь лет назад я открыл эту лавку и не думал, что так скоро получу возможность вернуться на родину. Но дела с каждым днем шли все лучше и лучше… Будь уверен, через пять лет ты будешь достаточно богат, чтобы последовать за мной, и мы весело отпразднуем встречу в Пекине!
   Лицо покупателя прояснилось.
   – Ты думаешь? Через пять лет? – спросил он с сомнением.
   – Уверяю тебя! Уже через несколько дней ты заметишь, как пополняется касса! Будь бережлив, и твое заветное желание исполнится.
   Тшау Панг вздохнул с облегчением.
   – Ну, тогда я не жалею, что потратил все свои сбережения на приобретение этой лавки! Проверь деньги, По Туен Тшанг.
   – Все верно, – подтвердил тот, пересчитав. – Приходи завтра утром, я передам тебе лавку и в одиннадцать часов уеду в Сан-Франциско, чтобы сесть на пароход, отправляющийся в Китай!
   Тшау Панг простился и собрался уходить, но Тшанг остановил его.
   – Еще одно я тебе скажу… – шепотом начал он. – У меня в лавке сделаны охранные устройства против воров, и если бы Страшный Карл вздумал забраться сюда, ему пришлось бы худо.
   Тшау Панг вздрогнул. Прозвище Страшный Карл повергло его в ужас, как и По Туен Тшанга, который произнес его с дрожью в голосе. Страшный Карл был преступником, наводившим страх на китайский квартал. Он грабил и убивал только сынов Небесной империи, хотя поживиться у них можно было очень немногим, и уже не один желтолицый стал жертвой Страшного Карла. Он всегда появлялся неожиданно, каким-то таинственным образом, и так же исчезал, а потому полиции ни разу не удалось поймать его или хотя бы напасть на его след.
   Из китайцев его тоже никто не видел; но при этом они с уверенностью утверждали, что он белый и притом чрезвычайно дикий, наглый и жестокий.
   Весь китайский квартал дрожал перед этим зверем в облике человека, и достаточно было произнести его имя, чтобы вся желтолицая команда испуганно съеживалась, бросая по сторонам боязливые взгляды, как будто злодей вот-вот появится из-за угла.
   – Смотри, – продолжал Тшанг, – держи в порядке охранные устройства, и наш смертный враг ничего не сможет тебе сделать. За дверьми и окнами как в лавке, так и у себя в спальне, я установил особые патроны, которые уничтожат всякого, кто решится сюда залезть. Каждый вечер я завожу специальный механизм, вследствие чего они выстрелят, если только кто-то вздумает открыть окна или двери, и сплю спокойно. Я, право, хотел бы даже, чтобы Страшный Карл пришел хоть раз ко мне: он наверняка погиб бы, и мои соотечественники навсегда избавились бы от этого чудовища.
   Тшау Панг осмотрел устройства, остался вполне ими доволен, вышел из лавки и направился домой.
   По Туен Тшанг закрыл за ним дверь и, потирая руки, усмехнулся.
   – Недурно я продал свою лавку! – пробормотал он. – А теперь домой! На родину! Можно наконец зажить спокойно, в свое удовольствие. Теперь у меня довольно денег, чтобы провести остаток дней без забот!
   Между тем гроза разыгралась с ужасной силой. Дождь лил как из ведра, за ослепительно яркими молниями следовали глухие раскаты грома. Улицы, на которых огни в магазинах уже потухли, казались вымершими.
   По Туен Тшанг не обращал внимания на разбушевавшуюся непогоду. Подойдя к прилавку, он еще раз пересчитал деньги, оставленные Тшау Пангом за перешедшую в его владение лавку.
   – Все верно! – кивнул он. – Завтра счастливый день. Завтра я отправлюсь на родину. А теперь пора на покой. Лягу спать последний раз в Нью-Йорке!
   Только По Туен Тшанг собрал деньги, чтобы спрятать их у себя в спальне, как страшный удар грома заставил его вздрогнуть. Он обернулся и тут же шарахнулся в сторону, испустив дикий, нечеловеческий крик и судорожно вцепившись в прилавок.
   В лавке стоял некто огромного роста, с наружностью, способной вызвать дрожь в самом бесстрашном человеке. Бледное лицо, перекошенное от злобы, носило выражение дерзкой жестокости. Но страшнее всего были глаза, сверкающий и вместе с тем пристальный взор которых, казалось, сковывал оробевшую жертву. По Туен Тшанг, словно отгораживаясь от страшного гостя, невольно вытянул беспомощные руки вперед.
   Он хотел сказать что-то, но с дрожащих губ сорвался только жалкий стон. С минуту человек стоял неподвижно, не спуская глаз с китайца, и наконец жестоким тоном произнес:
   – Ты только что выразил желание увидеть меня? Ну вот я и пришел! Как видишь, Страшный Карл цел и невредим, твои устройства ничего ему не сделали!
   Услышав слова «Страшный Карл», китаец так и обмер. Колени у него подкосились, и он едва не упал.
   – Ты осмелился расставить ловушки, приделать к окнам и дверям механизмы, которые должны были убить меня, и поплатишься за это жизнью!
   По Туен Тшангу и в голову не пришло бежать или сопротивляться. Он только поднял руки, выкрикивая:
   – Милосердия! Пощады!
   Преступник не обратил на эти мольбы внимания. В его правой руке сверкнул блестящий, наточенный как бритва нож. Он подошел к упавшему на колени китайцу, схватил его левой рукой за косу и, оттянув голову назад, правой рукой с быстротой молнии перерезал несчастному горло.
   Струя крови брызнула и полилась по грязному полу.
   Китаец упал, захрипел, несколько раз судорожно дернулся – и скончался.
   Убийца схватил лежавшие на прилавке деньги, забрал кассу, в которой находились многолетние сбережения его несчастной жертвы, вышел через черный ход и скрылся так же таинственно, как и появился.
//-- Глава 2. У Ната Пинкертона --//
   На другой день на рассвете Тшау Панг с маленьким чемоданом в руке отправился принять от По Туен Тшанга купленную вчера лавочку.
   Он не спал всю ночь, предаваясь сладким мечтам о том, что теперь будет иметь постоянный заработок, который даст ему возможность через несколько лет вернуться на родину зажиточным человеком.
   Каково же было его удивление, когда, дойдя до лавки По Туен Тшанга, он нашел ее закрытой!
   Несколько китайцев уже собралось возле дверей и громким криком пытались разбудить хозяина, спавшего крепким сном.
   Они не могли понять, почему По Туен Тшанг, всегда такой аккуратный, не открыл лавку, тем более сегодня, когда он навсегда прощался с земляками и, следовательно, должен был подняться особенно рано.
   С полчаса китайцы стучали и звали, как вдруг один из них, дрожа от страха, воскликнул:
   – А что, если По Туен Тшанг убит?
   – Что, если его ограбили? – с ужасом прошептал Тшау Панг. – Вчера вечером я принес ему деньги за лавку!
   Кто-то в толпе вспомнил Страшного Карла, и желтолицую компанию охватил панический страх.
   Они побежали к ближайшему полицейскому посту и сообщили о своих опасениях.
   Немедленно явился инспектор и два полисмена. Так как, несмотря на повторный стук, лавка не открылась, полицейские принялись взламывать дверь. Но прежде чем они успели закончить это, Тшау Панг в ужасе попытался их удержать.
   – Не открывайте! – закричал он, бледный как смерть. – Тшанг приделал к дверям самострельные аппараты!
   Полицейские остановились и, посоветовавшись, решили выбить дверь с помощью шеста.
   В ту же минуту, как дверь открылась, что-то затрещало и в воздухе просвистело около дюжины пуль, которые неминуемо убили бы всякого, стоявшего у двери.
   Полицейские вошли, китайцы робко протиснулись за ними.
   Бедный По Туен Тшанг лежал в луже запекшейся крови. Горло его было перерезано, закатившиеся глаза смотрели страшным, мертвым взглядом.
   Все поняли, что это дело рук Страшного Карла – он всегда убивал свои жертвы таким образом.
   – За последние шесть недель это уже четырнадцатый китаец, которого мы находим с перерезанным горлом, – заметил один из полисменов.
   Тшау Панг стоял, дрожа от волнения, и с недоумением смотрел на тело По Туен Тшанга, с которым вчера еще беседовал и который лежал теперь, убитый рукой Страшного Карла.
   – Что же делать? – бормотал он. – Я не могу взяться за дело – не сегодня-завтра и ко мне может зайти этот убийца!
   Один из полисменов, обращаясь к Тшау Пангу, насмешливо сказал:
   – Сходи к Нату Пинкертону, знаменитому сыщику. Возможно, он поможет и освободит китайцев от Страшного Карла.
   Тшау Панг уже не раз слышал об изобретательности и храбрости великого сыщика, и предложение это показалось ему очень разумным.
   Он вышел из лавки и направился в контору великого сыщика. Уже через полчаса он был на месте.
   Боб Руланд удивился, увидев желтолицего просителя, но доложил о его приходе, и Пинкертон пригласил Тшау Панга к себе в кабинет.
   Там китаец бросился на колени и, с мольбою простирая руки, воскликнул:
   – Помогите нам! Не откажите!
   Пинкертон улыбнулся.
   – Прежде всего встаньте, я не привык так разговаривать с людьми!
   Китаец встал и робко присел на краешек стула.
   – Могу ли я рассчитывать на вашу помощь? – спросил он. – Согласитесь ли вы сделать что-нибудь для желтой расы?
   Сыщик с силой ударил кулаком по столу и с негодованием заявил:
   – Отчего же нет?! Просто в последнее время я был так завален делами, что не мог присмотреться к этому Страшному Карлу. Вы ведь из-за него пришли, не правда ли?
   Тшау Панг удивленно взглянул на сыщика. Он еще не успел высказать своей просьбы, а тот уже знал, в чем дело!
   – Да, из-за него, – подтвердил он.
   Жалобным голосом со всевозможными подробностями сын Небесной империи принялся повествовать о ночном преступлении.
   Уже давно было рассказано все существенное, а китаец со свойственной его расе болтливостью тем же жалобным, плаксивым голосом все говорил и говорил.
   Пинкертон встал и коротким повелительным жестом остановил поток его речи.
   – Хорошо, – сказал он, – замолчите! Я знаю достаточно, и больше мне от вас ничего не нужно. Я берусь за это дело и буду рад, если мне удастся помочь сынам Небесной империи и освободить их от злодея!
   Китаец даже завыл от радости, и Пинкертону пришлось успокаивать его.

   После этого они немедленно отправились в китайский квартал, в лавку По Туен Тшанга.
   Полицейские немало удивились, когда увидели великого сыщика.
   Инспектор почтительно поклонился ему и сказал:
   – Удивляюсь, мистер Пинкертон, что вы стараетесь для этих желтых дураков, которые и без того доставляют столько хлопот! Правда, вы окажете полиции большую услугу, если накроете этого Страшного Карла. Это, конечно, и побуждает вас взяться за дело?
   – Вы сильно ошибаетесь! – с ударением сказал Пинкертон. – Я хочу не угодить полиции, а помочь китайцам, так как и они люди. Не знаю, почему я должен относиться к ним иначе, чем к другим! Они вызывают у меня сочувствие, и я охотно помогу им.
   Сказав это, Пинкертон принялся за осмотр места происшествия, но ни на трупе, ни в лавке ему не удалось найти ничего особенного.
   По различным признакам он пришел, однако, к заключению, что преступник проник в маленькую, грязную спальню через заднюю дверь, выходившую на черную лестницу, и так же удалился.
   Инспектор по этому поводу сказал:
   – Я тоже подумал, что преступник должен был войти откуда-то сзади. Парадные двери слишком крепкие и закрыты на засовы, так просто их не отпереть.
   Пинкертон молчал.
   Он стоял, задумавшись, и все поглядывал на узкую деревянную лесенку, ведущую на верхний этаж.
   – Надо подняться туда, – сказал он наконец. – Есть здесь кто-нибудь из обитателей этого дома?
   Один из китайцев робко выступил вперед.
   – Я живу здесь, – сказал он. – Чего вы желаете, мистер Пинкертон?
   – Весь ли дом до самого чердака занят квартирами?
   – Да, здесь живет до шестидесяти моих земляков, – ответил китаец.
   Больше ничего не спрашивая, сыщик пошел вверх по лестнице.
   Дом был четырехэтажный, грязный и мрачный внутри.
   Пинкертон шел мимо многочисленных дверей, которые вели в жалкие каморки китайцев.
   Дойдя до верха, он заметил, что от последней площадки к слуховому окну, выходящему на крышу, ведет шаткая лестница. Пинкертон внимательно осмотрел ее.
   – Обитатели дома часто пользуются этой лестницей? – спросил он китайца.
   – Да кто же мог бы пользоваться ею? – ответил тот. – На крыше нам нечего делать. Все мы рано утром отправляемся на работу, приходим поздно вечером усталые и рады отдохнуть и лечь спать. Не думаю, чтобы при этих условиях кто-то лазил по лестнице.
   – Между тем ею пользовались совсем недавно, – заметил Пинкертон. – Я вижу по следам грязи, приставшей к перекладинам, что человек, поднимавшийся по ней, был обут в тяжелые сапоги. Каблуки в некоторых местах вдавились в гнилое дерево, из чего можно заключить, что человек был грузный и большой. А так как китайцы, как известно, носят только деревянные туфли, то ясно, что поднимавшийся по лестнице был, несомненно, белым. Поэтому я утверждаю, что Страшный Карл проходил по крышам и через окна чердаков спускался в жилища своих жертв. Этим можно объяснить его быстрое появление и исчезновение. – Сыщик обратился к полицейскому, стоявшему рядом: – Прошу вас, господин инспектор, позаботиться о том, чтобы никто не последовал за мной на крышу. Мне надо осмотреть ее, чтобы найти оставшиеся следы, а посторонние могут стереть их. А также выставите из дома всех людей, которые не являются здешними жильцами!
   Инспектор немедленно отправился выполнять его просьбу, а Пинкертон поднялся по лестнице, приподнял тяжелый люк и вышел на крышу.
   Она была плоской и засыпанной тонким слоем песка – по следам на нем Пинкертон мог читать, как по книге.
   От сильного дождя прошлой ночью песок размяк, и на нем отчетливо и ясно обозначились подошвы тяжелых сапог, о которых уже говорил сыщик. Было видно, откуда пришел человек, а также то, что после совершения преступления он удалился в том же направлении, откуда появился.
   Пинкертон предположил, что Страшный Карл должен иметь квартиру на чердаке одного из прилегающих к китайскому кварталу домов, откуда и предпринимал свои нападения, а в данную минуту, быть может, даже наблюдал за действиями сыщика.
   Поэтому Пинкертон сначала прошелся по крыше словно без определенной цели, точно просто пришел посмотреть отсюда на свет Божий, а затем уже осторожно пошел по обозначившимся на песке следам.
   Так он добрался до соседнего дома, который был несколько выше, и поднялся на него.
   Следы шли по крышам целых десяти домов, как вдруг Пинкертон увидел далее черепичные крыши. Напрасно поднимался он на каждый из этих домов, никаких следов найти было нельзя – на гладкой черепице подошвы сапог не оставили отпечатков.
   Вначале он решил путем тщательных исследований найти хоть какой-нибудь намек на то, в каком направлении следовало продолжать поиски; но затем сказал себе, что если преступник действительно наблюдал за ним, то мог заподозрить предполагавшуюся погоню и скрыться.
   Поэтому Пинкертон решил действовать иначе.
   Он вернулся в исходный пункт и спустился в лавку убитого По Туен Тшанга. Здесь он долго говорил с новым владельцем, Тшау Пангом.
   Тот сначала отнекивался, дрожал как осиновый лист и ни за что не хотел соглашаться на предложение сыщика. Наконец Пинкертону с трудом, но все-таки удалось уговорить его и, взяв с китайца слово молчать о соглашении между ними, он вышел из лавки.
   Пинкертон отправился к себе в контору, чтобы приготовить все необходимое и вернуться как можно скорее. Сыщик знал, что китаец не сможет долго сохранять тайну, поэтому Тшау Панга было рискованно оставлять без надзора.

   В конторе Пинкертон вызвал Боба Руланда и посвятил его в свои планы.
   Тот очень заинтересовался и, сияя от радости, воскликнул:
   – Вот очередной случай показать всю силу вашего таланта! Я радуюсь, что негодяй, замучивший стольких несчастных, наконец попадет в руки правосудия!
   Пинкертон рассмеялся и вместе со своим помощником исчез в одной из комнат, где, точно в гардеробе театра, находились груды самых разных костюмов.
   Через полчаса из конторы знаменитого сыщика Ната Пинкертона вышли два китайца.
   Туго заплетенные косы свешивались им на спины, деревянные туфли стучали по тротуару, а желтые лица лукаво глядели на свет Божий.
   Каждый встречный мог поверить, что эти двое, направлявшиеся в китайский квартал и скрывшиеся наконец в лавчонке убитого По Туен Тшанга, были сынами Небесной империи.
//-- Глава 3. Приключение Боба --//
   В тот день на окнах гастрономической лавки было вывешено объявление, которое на английском и китайском языке гласило следующее:

   Сим извещаем многоуважаемую публику, что мы, нижеподписавшиеся, вдвоем приобрели магазин покойного По Туен Тшанга, но не прочь перепродать его, если найдется покупатель, который готов заплатить пять тысяч долларов. Дешевле мы магазин не уступим.
   С совершенным почтением,
Ли Тва Хунг и Тшау Панг

   В магазине за прилавком стояли оба новых владельца.
   Торговля шла очень хорошо, так как в этот день в лавку зашли немало азиатов, чтобы разузнать новости о страшной кончине бывшего владельца.
   Посетители удивлялись новому компаньону Тшау Панга, так как в китайском квартале его никто никогда не видел. Сразу распространился слух, что Ли Тва Хунг знатного происхождения и очень богат, так как держался он с большим достоинством и важностью и стоял в лавке в такой гордой, повелительной позе, что никто не решался заговорить с ним.
   Было немало любопытных, которые делали Тшау Пангу знак выйти на улицу, и там, сгорая от любопытства, расспрашивали о том, кем же был его гордый и странный компаньон.
   Тшау Панг охотно отвечал на расспросы:
   – Он богатый человек, у него больше ста тысяч долларов! Он-то и дал мне денег на покупку лавки. Но теперь он раздумал и хочет выгодно ее перепродать, а мне в случае удачи выдаст соответствующее вознаграждение.
   – Но пять тысяч долларов… Кто же даст ему такую цену? – удивлялись спрашивающие.
   Тшау Панг улыбался и лукаво подмигивал.
   – Конечно, никто не даст, – соглашался он. – Надеюсь, скоро ему надоест стоять за прилавком и ждать покупателей, и он бросит это дело, а я останусь владельцем лавки!
   Вот что говорил Тшау Панг любопытным соседям. А у самого язык так и чесался рассказать всю правду, но он знал, что из лавки за ним наблюдают два холодных серых глаза, и эти глаза внушали страх.
   Все, что Тшау Панг должен был сообщать любопытным китайцам, было продумано Пинкертоном.
   Ему надо было прослыть богачом, у которого в лавке лежат сто тысяч долларов – этим он надеялся заманить туда Страшного Карла.
   Вечером приходило много китайцев, которые с глубоким почтением и даже со страхом смотрели на богача. Но только кто-нибудь пытался завязать с ним разговор, он принимал такой гордый и нелюбезный вид, что смельчак отказывался от своего намерения и отходил от него.
   Подобное заносчивое и недоступное поведение создало ему репутацию человека знатного и состоятельного, а весть о его несметных богатствах быстро распространилась среди китайцев.

   Около шести вечера в лавке не было ни одного покупателя, когда вдруг на улице раздались тяжелые шаги.
   Дверь открылась, и в лавку вошел человек белой расы.
   Это был типаж отъявленного преступника, но более всего в нем поражал огненно-рыжий цвет волос и длинная борода.
   На голове у него была круглая шапка, надвинутая до бровей, руки засунуты в карманы брюк, а во рту торчал уже потухший окурок сигары.
   Он был, видимо, навеселе и, похоже, не отдавал себе отчета в том, что делает.
   Подойдя к прилавку, он с силой ударил кулаком по грязным доскам, так что они затрещали, и взревел:
   – Вы с ума сошли?! Пять тысяч долларов за эту жалкую лавчонку?! Держите карман шире! Две тысячи долларов я вам за нее дам. Это хорошая цена, и вы не получите от меня больше ни цента.
   Ли Тва Хунг с лукавой улыбкой подошел к прилавку и тихо сказал на ломаном английском:
   – Не шумите.
   Рыжий снова ударил кулаком по прилавку.
   – Черт вас дери! Хочу шуметь и буду!
   – Зачем вам лавка? – спросил Ли Тва Хунг. – Ведь у чужеземца китайцы ничего покупать не будут.
   – Да я не для себя хочу купить эту жалкую лавчонку! – снова взревел посетитель. – Я покупаю ее для другого.
   – Для кого же?
   – Не твое дело, желтолицый болван!
   – Но меньше, чем за пять тысяч долларов, я лавку не продам.
   – Я дам только две тысячи!
   – Очень жаль!
   – Послушай-ка, – возмутился рыжий, – ты просто бессовестно хочешь надуть людей! Весь твой хлам стоит пятьсот долларов в лучшем случае. Больше тебе никто не даст!
   – В таком случае я лавку не продам!
   Рыжий снова пришел в ярость:
   – Да ты не в своем уме! По-моему, это просто глупость!
   Китаец усмехнулся.
   – Дело в том, что есть очень важная причина, по которой я не могу продать лавку меньше, чем за пять тысяч долларов!
   – Какая же это причина? – с любопытством спросил рыжий.
   – Не твое дело! – отрезал китаец тоном, каким эти слова были только что сказаны рыжим бродягой.
   На этот раз последний не вспылил – напротив, стал даже любезен.
   – Что ж, я ведь спрашиваю только из интереса, – сказал он. – Я слышал от твоих земляков, что ты очень богат, и не понимаю, почему ты настаиваешь на такой высокой цене. У тебя и так много денег, к чему тебе еще какие-то пять тысяч долларов?
   Ли Тва Хунг с гордостью ударил себя в грудь и с достоинством ответил:
   – Хорошо, я скажу тебе, почему запрашиваю такую высокую цену. Здесь, в этой кассе, которая очень хорошо запирается, лежит мое состояние, составляющее ровно девяносто пять тысяч долларов. Я непременно хочу округлить его до ста тысяч, поэтому ни за что не продам лавку меньше назначенной цены. Это бесповоротное решение!
   На лице рыжего заиграла насмешливая улыбка. Казалось, он очень обрадовался тому, что рассказал богач.
   – Разумеется, мой дорогой Ли Тва Хунг! – согласился он. – Будь я на твоем месте, я поступил бы так же. Может быть, ты и найдешь человека, который заплатит тебе желаемую сумму!
   Китаец сделал хитрое лицо.
   – Мои земляки не так умны, как вы, а кроме того, все знают, что По Туен Тшанг в этой лавке разбогател, и это будет способствовать тому, что я получу требуемую сумму.
   Рыжий засмеялся.
   – Ну и жди себе на здоровье! – крикнул он и, повернувшись, вышел из лавки.
   Ли Тва Хунг остановился у двери, глядя ему вслед, а стоявший на другой стороне улицы грязный китаец незаметно поплелся вслед за рыжим посетителем.
   – Вы знаете этого человека? – обратился сыщик к Тшау Пангу.
   Китаец закивал головой.
   – Как же! Это рыжий Жак, его знает весь китайский квартал. Он часто заходит к нам, а в чайных и трактирах угощает моих земляков, так что даже пользуется среди них популярностью.
   – Не знаете ли вы, где он живет?
   – Совсем близко отсюда, на улице Бауэри, в угловом доме под крышей.
   Сыщик задумался.
   В угловом доме на улице Бауэри… Это был один из тех домов, что имели черепичную крышу, и с его чердака нетрудно было, пройдя по плоским крышам, попасть в какой угодно дом китайского квартала.
   Возможно, что рыжий Жак, друг китайцев, и Страшный Карл, их злейший враг, на самом деле одно и то же лицо.
   Поистине дьявольская выдумка! Днем он любезничает с китайцами, угощает их чаем и водкой, чтобы выпытать все, что ему нужно, а ночью отправляется на грабеж и убийства, пользуясь тем, что узнал от самих же несчастных жертв.
   По всей вероятности, так же было приведено в исполнение и убийство По Туен Тшанга. Негодяй знал, что лавочник с накопленными в течение многих лет сбережениями собирался вернуться в Китай, и совершил преступление в последнюю ночь перед отъездом, чтобы забрать и деньги от продажи лавки.
   Такой отъявленный негодяй давно не встречался сыщику! Пинкертон испытывал истинное удовольствие при мысли, что, быть может, ему удастся положить конец злодеяниям этого зверя в образе человека.
   Он был абсолютно убежден, что преступник придет в лавку: он надеялся найти здесь девяносто пять тысяч долларов и едва ли будет медлить, ведь Ли Тва Хунг мог передумать и внезапно исчезнуть вместе со своими сокровищами.
   Пинкертон ожидал посещения непременно в эту же ночь, но не сказал об этом Тшау Пангу ни слова, опасаясь, что тот из страха и трусости испортит все дело.
   Время от времени Ли Тва Хунг с беспокойством поглядывал на дверь: грязный китаец, провожавший рыжего Жака, все не возвращался.
   Этот грязный китаец был не кто иной, как Боб Руланд, который последовал за странным посетителем, чтобы узнать, куда же он направится.
   Ночь надвигалась, и Тшау Панг закрыл лавку, а Боб все не показывался. Пинкертон начинал серьезно беспокоиться.

   Когда рыжий Жак вышел из лавки, Боб незаметно отправился за ним.
   Тот зашел в трактир на улице Бауэри, и мнимый китаец начал прохаживаться перед лавкой. Он не хотел упустить рыжего из виду, не узнав о нем чего-нибудь определенного.
   Он видел, как Пинкертон вышел посмотреть вслед рыжему посетителю и удовлетворенно кивнул, поняв, что помощник отправился следом за ним.
   Вообще посещение китайской лавки белым само по себе было делом достаточно необыкновенным и даже странным и не могло не навлечь на себя подозрение. Боб не знал, чего рыжий хотел в лавке и о чем там говорил, но сообразил, что начальнику важно узнать все о подозрительном посетителе, поэтому решил не покидать своего поста.
   Наконец рыжий вышел из трактира, пересек улицу и скрылся в угловом дом улицы Бауэри – в том самом, в котором, по словам Тшау Панга, находилась квартира рыжего Жака.
   Было уже поздно. Магазины на улице Бауэри закрылись. В сенях дома, где исчез рыжий, тоже было темно. Не медля ни минуты, Боб пошел следом за подозрительным субъектом.
   С большою осторожностью крался он вверх по лестнице, однако полусгнившие ступени все-таки тихонько поскрипывали под его ногами. Но рыжий, казалось, не слышал ничего, грузными, тяжелыми шагами продолжая подниматься вверх. Только один раз он остановился, чтобы перевести дух. Боб тоже остановился и, затаив дыхание, прислушался.
   Рыжий постоял несколько секунд и поднялся вверх по пятой, последней лестнице, ведущей на чердак. Боб слышал, как наверху открылась какая-то дверь и снова закрылась, потом все стихло.
   Подождав не более секунды, он осторожно поднялся по последней лестнице. В правой руке он держал заряженный револьвер, в левой – электрический карманный фонарик.
   Стояла глубокая тишина. В комнате рыжего не слышалось никакого шума: быть может, он лег на кровать или просто смотрел в окно.
   Боб чувствовал, как сильно бьется его сердце, ведь он был так молод и не обладал еще талантом Пинкертона и никогда не покидавшим того хладнокровием.
   Однако надо было действовать. Если этот рыжий не имел ничего общего с преступником, то как объяснить ему свое появление? Боб не знал, но решил не медлить.
   Включив на миг фонарик, он увидел перед собою низенькую дверь.
   Но прежде чем Боб успел подумать, что делать дальше, кто-то сбоку так сильно ударил его по лбу, что он лишился чувств и револьвер выпал из его рук.
   Он, однако, недолго оставался без сознания и вскоре смог преодолеть охватившую его слабость. Первое, что Боб понял, когда сознание вернулось, что он не владеет ни руками, ни ногами, так как они крепко связаны.
   Осмотревшись, он увидел, что находится в комнате, единственное окно которой выходит прямо на крышу. Все ее убранство состояло из кровати, шкафа и нескольких стульев. Небольшой огарок свечи заменял освещение.
   Перед ним стоял обитатель комнаты, который вдруг страшно переменился, – у него не было ни бороды, ни парика.
   Боб, однако, понял, что видит перед собой того самого человека, которого только что преследовал, так как на кровати лежали фальшивая рыжая борода и парик.
   Он стоял перед Бобом, скрестив руки, и с насмешкой смотрел на него.
   – Желтая собака! И откуда ты храбрости набрался? – сказал он со злобной усмешкой. – Вот только не поздоровится тебе, сын мой, я хитрее. В другой раз ступай осторожнее, когда следишь, ибо у меня слух хороший и я обращаю внимание на малейший подозрительный звук. Должен признать, для китайца ты очень хитер и, очевидно, пошел за мной потому, что предполагаешь во мне Страшного Карла и хотел прикончить меня, не правда ли, братец?
   Боб со злостью проворчал какие-то непонятные слова.
   Преступник между тем любовался негодованием своей жертвы.
   – А ты, право, молодец! Я еще не встречал таких храбрецов среди вашей желтоглазой братии! Не визжишь, не воешь, как твои соплеменники. За это ты получишь награду: я не перережу тебе горло, как всегда это делаю. Я тебя повешу! Это имеет свое преимущество: по крайней мере, не замараешь мне жилище своей собачьей кровью!
   Но тут Боб не выдержал и закричал:
   – Отпусти меня, слышишь? Не то ты дорого заплатишь за мою смерть, негодяй!
   Преступник рассмеялся.
   – А ты наивен, братец мой. Но перед смертью узнай: я действительно Страшный Карл, которого боится весь квартал, и сегодня ночью я думаю закончить еще одно выгодное дельце, которое даст мне не менее девяноста пяти тысяч долларов. Ну вот, можешь отправляться на тот свет с приятным сознанием, что напал на верный след. А теперь пора, братец мой. Я тебя слегка подвешу!
   Боб с ужасом заметил над головой петлю на конце веревки, перекинутой через вбитый в потолок крюк. Другой ее конец лежал на полу.
   Злодей преспокойно принялся надевать петлю на шею своей жертвы.
   Сыщик почувствовал, как кровь застыла у него в жилах и холодный пот выступил на лбу. С криком отчаяния Боб сделал невероятное усилие, чтобы разорвать связывавшие его веревки.
   Напрасно.
   Злорадный смех негодяя был ему ответом. Карл отступил, ухватился за конец веревки и потянул несчастного вверх.
   Привязав веревку к ножке кровати, он еще раз дьявольски рассмеялся и через открытое окно вышел на крышу.
   Петля вокруг шеи Боба от сильного толчка, к счастью, несколько сдвинулась и съехала на подбородок, а потому не задушила детектива. В ту же минуту, когда преступник скрылся за окном, Боб, с силой отчаяния качнувшись, опустился кончиками пальцев ног на кровать.
   Получив некоторую опору, он почувствовал, что петля давит уже не так туго, но положение, в котором он находился, все-таки было ужасно. Через некоторое время силы могли оставить его, и в тот же миг он должен был бы окончательно погибнуть, так как потерял бы опору – кровать, на которой с трудом удерживался на цыпочках, – и снова повис бы в воздухе. А силы все ослабевали, и приближался тот ужасный момент, который обрекал его на неминуемую гибель.
   Боб хотел кричать, но не мог издать ни звука.
   Ноги его дрожали и начинали коченеть: он чувствовал, что минутами теряет сознание и изо всех сил боролся с обмороком.
   Время шло.
   «Если преступник вернется раньше, чем подоспеет помощь, я погиб!» – подумал Боб.
   Надежда оставила его, ведь Пинкертон даже не подозревал, где именно находится его несчастный помощник.
   Спасения не было. С этой мыслью бедный Боб окончательно лишился сознания.
   Ноги его потеряли опору, и он повис в воздухе в то самое мгновение, когда ветхая дверь, под чьим-то мощным напором сломанная и вырванная из петель, с треском рухнула в комнату.
//-- Глава 4. Последняя жертва --//
   Чем более надвигалась ночь, тем беспокойнее становился Пинкертон.
   Его верный друг и помощник не возвращался. Тшау Панг давно уже закрыл лавку, а Боба все не было.
   Волнение Пинкертона усиливалось. Было очевидно, что с Бобом что-то случилось. Но что? Не стал ли Боб жертвой того негодяя? С рыжим Жаком надо было держать ухо востро и быть осторожным, это был тертый калач. Быть может, ему удалось каким-то образом перехитрить следившего за ним Боба?
   Наконец Пинкертон почувствовал, что дольше не может выносить неизвестности, и сказал Тшау Пангу:
   – Я вернусь через несколько минут, только посмотрю, что сталось с моим помощником.
   Но китаец бросился к его ногам, умоляя:
   – О мистер Пинкертон, не уходите! Если придет Страшный Карл, я погиб, никто меня не спасет!
   Но сыщика охватило такое беспокойство, что он не в силах был дольше оставаться в лавке.
   Подав китайцу один из двух своих револьверов, он торопливо заверил его:
   – Преступник едва ли появится раньше полуночи. А я вернусь очень скоро! Если он придет раньше меня, долго не думайте и стреляйте в него.
   Он выскочил из лавки, а дрожащий китаец, оставшись один, забился в угол.
   Пинкертон бросился к дому, в котором, как говорил Тшау Панг, жил рыжий Жак. Входная дверь была открыта. Быстро и бесшумно взбежал он по лестнице и только наверху, под самой крышей, остановился, чтобы прислушаться.
   Засветив фонарь, он увидел небольшую дверь и услышал из-за нее какой-то стонущий, хрипящий звук. Пинкертон с силой навалился на дверь, так что она с треском рухнула, и с поднятым револьвером заскочил в комнату.
   Невольный крик ужаса вырвался из его груди, когда он увидел несчастного Боба, с петлей на шее болтавшегося посреди комнаты.
   Преступника в комнате не было. Пинкертон перерезал веревку и опустил своего верного помощника на пол. Он принялся распутывать узлы и с невыразимой радостью увидел, что жизнь еще не покинула молодого сыщика.
   Пинкертону удалось привести Боба в чувство, и тот немало удивился, когда увидел хлопочущего возле себя начальника. Он сразу вспомнил все.
   – А Карла поймали? – спросил он.
   – Нет. Где же он?
   Боб вздрогнул и хотел привстать, но онемевшее тело ему не повиновалось.
   – Ради Бога! – воскликнул он, указывая на открытое окно. – Он вышел отсюда и отправился грабить лавку!
   Пинкертон вздрогнул.
   – Бегу за ним! – воскликнул он. – И ты следуй за мной, как только почувствуешь в себе достаточно сил. Бедный Тшау Панг! Каково должно быть его положение…
   С необыкновенной ловкостью Пинкертон выскочил на крышу, соскользнул оттуда на соседнюю плоскую крышу, где уже раз отыскивал следы преступника, и бросился бежать к дому, где в нижнем этаже находилась гастрономическая лавка. Окно чердака стояло открытым. Он влез в него и помчался вниз по лестнице.
   Пробежав маленькую спальню, он рванул дверь и одним прыжком очутился в лавке. И тут же увидел, что пришел слишком поздно: бедный китаец лежал на полу с перерезанным горлом.
   Убийца, услышав чьи-то торопливые шаги, страшно перепугался, но когда он увидел, кто был этот вошедший, лицо его скривилось в презрительной усмешке.
   Он сделал несколько шагов вперед и поднял сверкающий нож.
   – А-а, это ты, Ли Тва Хунг! – взревел он. – Дрожи и знай: я – Страшный Карл!
   – Я вовсе не Ли Тва Хунг, как ты думаешь, а Нат Пинкертон! – заявил сыщик остолбеневшему от ужаса преступнику, срывая фальшивую косу.
   – Нат Пинкертон… – пробормотал тот.
   И от отчаяния он сделал то, чего Пинкертон никак не ожидал.
   Несмотря на направленный на него револьвер, убийца с быстротой молнии выскочил через заднюю дверь и бросился бежать. Посланный ему вслед выстрел не попал в цель.
   Началась погоня.
   Преступник огромными прыжками мчался вверх по лестнице, за ним по пятам гнался Пинкертон.
   «На крыше негодяю уже не улизнуть!» – утешал он себя.
   Вот и окно чердака. Сыщик выскочил на крышу и увидел преступника, который со всех ног бежал к дому, где находилась его квартира.
   Но вдруг испустил дикий, нечеловеческий крик!
   При бледном свете луны навстречу ему, покачиваясь, шел человек, и в этом человеке, к своему невыразимому ужасу, Страшный Карл узнал китайца, которого незадолго перед этим повесил и который уже должен был быть мертвым.
   Преступник поднял револьвер и с дикой злобой выстрелил в него, но пуля пролетела мимо. Китаец закричал и бросился на оторопевшего злодея.
   Холодный озноб бил преступника. Ему казалось, что покойник встал из гроба, чтобы отомстить ему. Он отскочил и этим положил неожиданный конец своей жизни.
   Находясь возле самого края крыши, Страшный Карл оступился, с нечеловеческим криком полетел вниз и насмерть разбился о мостовую.
   Мнимые китайцы, Пинкертон и Боб, стоя на краю крыши, в раздумье глядели вниз, туда, где лежал труп преступника.
   Так китайский квартал освободился от человека, который в течение долгого времени безнаказанно совершал злодеяния.

Неуловимый

//-- Глава 1. Рассказ фермера --//
   – Могу я видеть мистера Ната Пинкертона? – с таким вопросом обратился к Бобу вошедший в приемную коренастый фермер с загорелым лицом и зычным голосом.
   – Мистер Пинкертон у себя в кабинете. Как о вас доложить?
   – Скажите, что пришел фермер из Редстоуна.
   Минуту спустя фермер был приглашен в кабинет, где за письменным столом сидел Нат Пинкертон, и принялся излагать суть своего дела.
   – Я родом из маленького городка Редстоун, находящегося в пятидесяти верстах к югу от Кливленда. Собственно говоря, Редстоун – не город. Живут там фермеры, улиц в нем нет, а хутора наши разбросаны в беспорядке. Вот уже два года мы находимся во власти неведомого преступника, который занимается грабежами со взломом. За последние полгода он совершил не менее тридцати ограблений. Он не останавливался ни перед чем, и зарезать человека для него так же просто, как выкурить сигару. За эти два года погибли десять человек, которые подвернулись под руку проклятому убийце. И несмотря на все усилия полиции, он до сих пор гуляет на свободе!
   – Вы никому не говорили о цели своей поездки?
   – Об этом знают только моя жена и два старших сына, которые остались дома. Я строго наказал, чтобы они не проболтались и убийца не узнал о моих намерениях.
   – Вы поступили вполне разумно, мистер Хольманс. Судя по тому, что вы рассказали, я уверен: ваш бестелесный убийца находится в числе обитателей Редстоуна и отлично знает подробности жизни каждого фермера. Поэтому необходимо, чтобы никто в городе не догадался о моем прибытии. Чтобы сохранить инкогнито, я обойдусь без содействия местной полиции. Жду вас на вокзале к пяти часам. Приходите и садитесь во второй вагон от паровоза – я встречусь с вами там.
   Хольманс, когда к указанному часу явился на вокзал, не нашел Пинкертона, хотя обошел все залы и вагоны. В конце концов он, с нетерпением поглядывая в окно, уселся во втором вагоне.
   Сидевший около него толстый фермер с темным, загорелым лицом, одетый в простую одежду, спросил:
   – Вы кого-то ожидаете?
   – А вам какое дело? – отрезал Хольманс.
   – Если вы ожидаете Ната Пинкертона, то он к вашим услугам…
   Лицо Хольманса просияло от радости.
   – Ну, узнать вас в таком виде мудрено, – сказал он, с любопытством вглядываясь в преобразившегося Пинкертона.
//-- Глава 2. Чудак --//
   – Что, дом Зуммера стоит пустым? – спросил Пинкертон.
   – Да. У покойного практически нет родственников. Есть какой-то дядя, который проживает неизвестно где. Его придется разыскивать.
   – А кто же опекает имущество покойного?
   – Мистер Йеллоу, наш адвокат.
   – Положиться на слово этого человека можно?
   – Думаю, что можно. К этому обязывает его положение. А вы намерены с ним побеседовать?
   – Да, я собираюсь посвятить его в свои планы и просить содействия. Я бы хотел какое-то время разыгрывать роль дяди покойного Зуммера и поселиться в его доме.
   Хольманс испуганно замахал руками.
   – Ради Бога, не делайте этого! На вас единственная надежда, а в дом Зуммера убийца дорогу знает.
   – Ну что ж, тем лучше. Мне легче будет изловить его, если он сам пойдет в руки, – спокойно заметил Пинкертон.
   Выйдя из поезда в Кливленде, Пинкертон и его спутник пересели в шарабан и только через восемь часов прибыли в Редстоун.
   Жена и сыновья Хольманса несказанно обрадовались приезду Пинкертона. При этом миссис Хольманс, во все глаза глядя на сыщика, наивно заметила:
   – Скажу откровенно, мистер Пинкертон, я представляла вас иначе.
   – Вы не ошиблись, миссис Хольманс! Но имейте в виду, что я явился сюда не в качестве Пинкертона, а почтенного дяди убитого Зуммера, мистера Генри Зуммера. И прошу вас обращаться ко мне только как к мистеру Зуммеру, о существовании же Пинкертона забудьте.
   Это предупреждение было сделано своевременно, так как через несколько минут в комнату вошел сосед фермер, узнавший о возвращении Хольманса. Последний представил Пинкертона как дядюшку и наследника убитого Зуммера и пояснил, что он намерен поселиться в доме своего покойного племянника.
   Утром Пинкертон отправился в полицию.
   – Могу я видеть господина инспектора?
   – Он сейчас выйдет, – сказал полисмен, лениво дремавший в углу комнаты.
   Наконец показался сам Гаррисон.
   – Я Генри Зуммер, дядя и наследник убитого мистера Зуммера, – представился Пинкертон. – Я приехал, чтобы получить наследство, и рассчитываю остаться здесь до тех пор, пока не продам дом.
   – Хорошо, – сказал инспектор. – Сегодня утром мне доложили о вашем приезде. Что вам угодно от меня?
   – Видите ли, перед моим домом целую ночь вертелся полицейский. И я хотел бы узнать, что этот господин там потерял, – иронически заметил Пинкертон.
   – Значит, вы пришли только для того, чтобы спросить, зачем я установил полицейский пост у вашего дома?
   – Конечно, мистер Гаррисон. Кроме того, я хотел просить, чтобы вы этот пост убрали.
   – Если настаиваете, извольте. Но смотрите, чтобы вы впоследствии не раскаялись, когда убийца вашего племянника вернется и попытается завладеть деньгами, хранящимися у вас на теле в кожаной сумке.
   – Как, вам и это уже известно?! – вскричал Пинкертон с притворным изумлением.
   – Конечно, мне все уже передали. И должен сказать, что вы поступаете неосторожно, рассказывая о таких вещах во всеуслышание.
   Пинкертон встал, попрощался с инспектором и направился домой.

   Наступила ночь. Пинкертон не сомневался, что дух-убийца пожалует к нему в гости, и занялся приготовлениями. Он свернул одеяло, превратив его в туловище куклы, надел на нее рубашку и приладил голову, которую смастерил из горшка, маски и парика. Получилась фигура, которую он положил в кровать и прикрыл одеялом.
   Пробило полночь. Сыщик погасил огонь и затаился. Началось томительное ожидание…
   Но вот раздался еле уловимый шорох. Пинкертон насторожился. Кто-то осторожно поворачивал ручку двери. Затем она приоткрылась, и сквозняк колыхнул штору. Дух-убийца, гроза Редстоуна, вошел в спальню.
   Преступник подошел к кровати и остановился. Блеснул свет потайного фонаря. Убийца разглядывал волосы и голову спящего Зуммера. Потом отступил на шаг и, размахнувшись, изо всей силы ударил топором куклу по голове.
   От удара завернутый в тряпку горшок раскололся на черепки, и убийца, очевидно, счел свою задачу выполненной. Он вынул фонарь, собираясь оглядеть результаты своих действий, и Пинкертон увидел грузную фигуру с длинными волосами и лохматой бородой.
   Он выскочил из своей засады и, оглушив преступника ударом кастета по голове, свалил с ног. А после взял фонарь и направил свет ему в лицо.
   Преступник был загримирован…
   Пинкертон сорвал с него парик и бороду.
   Перед ним лежал сам инспектор полиции Гаррисон!
   Через несколько минут он вздохнул, открыл глаза и, почувствовав себя связанным и закованным, испустил проклятие.
   Пинкертон засмеялся.
   – Ага, теперь я понимаю, почему вы с такой силой рубили голову несчастной кукле, которая изображала меня!
   Гаррисон понял, что угрозы бесполезны, и принялся молить о пощаде.
   – Отпустите меня, я вас озолочу, мистер Зуммер!
   – Не называйте меня этим именем. Я разыграл небольшую комедию. Мое настоящее имя – Нат Пинкертон!
   – Нат Пинкертон?! – с безнадежным отчаянием повторил убийца. – Недаром я всю жизнь боялся этого имени!
   Пинкертон крикнул:
   – Идите сюда, мистер Хольманс, я поймал вашего духа-убийцу!
   Скоро к месту происшествия сбежались еще с десяток фермеров. Когда они вошли в спальню и увидели на полу связанного Гаррисона, их негодованию не было границ. Они принялись осыпать преступного инспектора полиции градом проклятий, а наиболее молодые даже пытались наносить убийце удары. Ярость их все увеличивались.
   – Господа, преступник принадлежит правосудию! Предоставьте судьям решить его судьбу!
   Фермеры отступили, но кулаки их сжимались от негодования и в глазах горел зловещий огонь мщения.
   На рассвете к дому Зуммера приблизился конный отряд из восьми человек, вооруженных с головы до ног.
   Они подали сторожам знак, и те вывели преступника. Руки его были закованы в кандалы, нога перевязана, и он шел, поддерживаемый фермерами. Преступника усадили на лошадь, привязали к седлу, и кавалькада помчалась за город.
   Гаррисон дрожал как в лихорадке, зубы его стучали от страха.
   – Пощадите, пощадите! – молил он. – Дайте мне уйти, я вам хорошо заплачу!
   Но укутанные в плащи всадники молчали. Точно темные тени, неслись они по направлению к лесу, а когда очутились на опушке, то спешились и ссадили преступника на землю.
   Суровые мстители не обращали на его мольбы и крики никакого внимания. Двое из них забрались на дерево и, выбрав крепкий сук, приладили на нем веревку.
   – Молитесь! – крикнул один из палачей.
   На шею убийцы была наброшена петля, и через мгновение его тело судорожно билось на крепкой ветке дерева.

   Когда утром Пинкертон вернулся в дом Зуммера, чтобы допросить арестованного, то никого там не нашел. Крайне изумленный и взволнованный, сыщик разбудил сторожа вопросом:
   – Где он?
   Фермер поднял глаза к небу и сказал:
   – Его уже нет на этом свете. Восходящее солнце присутствовало при казни.
   Пинкертон глубоко задумался, а после начал укладывать свои вещи.
   – Я помогаю закону. Но там, где его нарушают, я лишний…

Нат Пинкертон… Кровавый талисман

//-- Глава 1. Последствия открытия --//
   Вечером 20 декабря 18… по Мотт-стрит, главной улице нью-йоркского Чайна-тауна, шел светловолосый мужчина с бородой, высокий и хорошо одетый.
   Если вы не китаец, нужно обладать изрядной смелостью, чтобы ходить по этому кварталу в столь поздний час. На улицах, кажущихся совершенно безлюдными, опасность таится за каждым углом.
   Не раз белые люди бесследно исчезали в Чайна-тауне, и полиция почти всегда ничего не находила.
   Если же доблестным стражам закона все-таки удавалось задержать какого-нибудь подозрительного сына Срединной империи, а потом судить его и даже назначить ему наказание, все равно невозможно было сказать с уверенностью, действительно ли был наказан именно тот человек, который совершил данное преступление, потому что большинство китайцев похожи как две капли воды.
   Блондин, шедший по Мотт-стрит в тот вечер, явно не задумывался об опасности, подстерегающей его в этом месте. Да, он слышал, что по ночам здесь опасно и что даже полицейские стараются обходить эти улицы стороной, но полагался на свою отвагу и физическую силу. И надо сказать, на то у него были основания, ибо сложен он был как Геркулес, а благородные черты его лица говорили о неустрашимости и настоящем мужском характере.
   Шагал он, погрузившись в раздумья, не обращая внимания на головы, высовывавшиеся из темных подворотен и провожавшие его глазами-щелочками. На улице царила полная тишина, и лишь изредка с Бауэри доносился грохот проезжающего трамвая.
   Неизвестный остановился, закурил сигарету и уже готов был продолжить путь, как вдруг его внимание привлек лежащий на мостовой блестящий предмет.
   Он нагнулся, поднял его и подошел к фонарю, чтобы изучить находку. Это был золотой медальон размером с серебряный талер с надписью китайскими иероглифами. Очевидно, потерянный предмет был подвешен к шее владельца с помощью шелковой нити, продетой через ушко на его верхней части.
   Но самым странным было то, что медальон был испачкан кровью, которая отпечаталась на пальцах блондина.
   Смысл находки был ему не понятен. Возможно, это наверняка весьма дорогое украшение потерял какой-то китаец?
   «Нужно, – подумал бородач, – отнести его в ближайший полицейский участок. Пусть тот, кто его потерял, оттуда его и забирает».
   Он тщательно завернул медальон в бумагу, сунул его в карман и приготовился продолжить путь.
   И тут произошло нечто неожиданное. За одной из дверей по правую руку от него приглушенно звякнул колокольчик, и в следующий миг из окружающих домов высыпала целая толпа китайцев, которые двинулись к нему с ножами в руках.
   Никто из китайцев не произносил ни звука, стояла зловещая тишина.
   Сперва внезапность появления этого небольшого воинства ошеломила неизвестного белого мужчину, но он быстро пришел в себя. Толпа окружила его, в его глазах отражался блеск клинков, однако пока что никто его не тронул.
   Но потом китаец, отличавшийся от остальных огромным ростом, замахнулся толстым посохом, видимо, собираясь ударить его, и чьи-то руки обхватили блондина сзади.
   Он ловко освободился от предательских объятий и ударил здоровяка китайца с такой силой, что тот покраснел от боли и повалился на мостовую.
   В тот же миг бородач вырвал из рук поверженного китайца посох и принялся им размахивать.
   Толпа взревела, но подалась назад, отчего открылся проход, которым блондин не преминул воспользоваться. Продолжая размахивать палкой, он сорвался с места и выпрыгнул из круга негодяев, рассудив, что лучше спастись бегством. С исступленными криками толпа бросилась за ним.
   Вдруг с другой стороны улицы послышался пронзительный свист, и в мерцающем свете газовых фонарей показались полицейские. Китайцы тут же разбежались в разные стороны, улица мгновенно опустела. Даже высокий китаец пропал.
   Восемь полицейских медленно прошли вверх по Мотт-стрит, но не нашли ничего подозрительного. Обычное дело, они были к такому привычны.
   Полицейские ушли, и каждый в душе радовался тому, что сумел целым и невредимым выбраться из этой опасной части города.
   После нападения неизвестный оказался в другом районе, Бауэри. Тяжело дыша, он проклинал свою беспечность, которая привела его на Мотт-стрит в столь позднее время.
   А ведь его предупреждали! Но тогда он только посмеялся, полагая, что китайцев бояться нечего.
   Конечно, в бою он показал себя грозным противником, и наверняка многие китайцы вернулись домой с синяками и шишками, тем не менее это происшествие произвело на него сильное впечатление. У него до сих пор стояли в глазах узкоглазые лица, дышащие ненавистью оскалы и сверкающие ножи. Он посмотрел на поломанный посох, сделанный из темного полированного дерева, которым без труда можно было расколоть любой череп.
   Блондин торопливо прошел по Бауэри до Третьей авеню, где на углу с Четырнадцатой улицей находилась гостиница «Централь», в которой он снимал номер.
   На улицах не было ни души, разве что время от времени появлялся одинокий полицейский, да и тот скоро растворялся в тумане. Неизвестный прошел по левой стороне Третьей авеню, мимо расположенных в полуподвальных помещениях магазинчиков, ступеньки в которые вели прямо с улицы. Рядом с одним из них он услышал странный короткий свист и вдруг почувствовал на шее тонкую петлю. Будучи настороже, он тут же продел под нее ладонь, не давая петле затянуться. Из подвала к нему выбежали два китайца с длинными кинжалами в руках.
   Неизвестный снова пустил в ход посох и ударил одного из напавших наискось так, что тот кубарем скатился вниз, второй тоже получил ощутимый удар по плечам и развернулся, торопясь убежать.
   Блондин облегченно перевел дух и ускорил шаг. О том, чтобы обратиться за помощью в полицию, он даже не думал – знал, что это ничего не даст.
   После двух спасений он был мертвенно-бледен, грудь его часто вздымалась, на лбу выступил пот.
   Постепенно успокаиваясь, он понял, что впереди его ждет бессонная ночь, следствие пережитых физических и душевных потрясений. В номер он вошел, чувствуя себя разбитым и усталым, но, когда лег в кровать, так и не смог сомкнуть глаз.
   Пролежав больше четверти часа, он встал и убедился, что дверь надежно заперта, после чего достал два револьвера, проверил патроны и положил их на тумбочку у кровати.
   Он снова лег и начал ждать. Чего именно он ждал, блондин не знал, но ему казалось, что ночные приключения еще не закончены.
   Однако истощение сил все же дало о себе знать, и в конце концов он заснул. Снилось ему что-то ужасное, и проснулся он в три часа ночи в холодном поту.
   В тот самый миг он услышал странное шуршание за шкафом.
   В комнате было не совсем темно – занавески пропускали свет газовых фонарей с улицы, что позволяло рассмотреть обстановку.
   Неизвестный схватил один из револьверов и устремил взгляд на шкаф, который неожиданно дрогнул и медленно, беззвучно начал выдвигаться в комнату.
   Не ведая о том, что за шкафом находится дверь в соседнюю комнату, блондин не мог понять, что происходит, и схватился за голову, чтобы убедиться, что не спит.
   Наконец между шкафом и стеной образовалась щель, и через нее в комнату скользнула гибкая фигура.
   Фигура остановилась, явно прислушиваясь к чему-то, потом начала подкрадываться ближе. В полутьме блондин сел в кровати и увидел, что на него смотрит китаец.
   Китаец немного присел, словно собираясь прыгнуть, и у него за спиной показалась вторая фигура.
   Неизвестный к этому времени уже взял себя в руки. Как только первый негодяй прыгнул, он выстрелил, и тот рухнул у самой кровати.
   Вторая пуля полетела в проход между шкафом и дверью, через которую улизнул второй непрошеный гость.
   Стало очень тихо. Неизвестный быстро зажег свечу.
   В гостинице началась суматоха. Пальба испугала постояльцев, и хозяин гостиницы с несколькими работниками прибежали на звук выстрелов.
   Неизвестный оделся, открыл дверь, вкратце описáл, что произошло, и показал лежащего на полу китайца с раздробленным пулей черепом.
   Это был невысокий, крепко сложенный человек с очень хитрым лицом. Правая рука его все еще сжимала тонкий острый кинжал, которым он собирался убить жертву.
   Только сейчас неизвестный увидел, что за шкафом находится дверь в соседнюю комнату. Позже выяснилось, что китайцы проникли в гостиницу со двора. Поднявшись по пожарной лестнице до третьего этажа, они вошли в пустую комнату и оттуда без труда пробрались в номер неизвестного.
   Второй китаец, по всей видимости, сбежал тем же путем.
   Владелец гостиницы сообщил в полицию, и примерно в пять утра прибыл инспектор Макконелл в сопровождении мужчины с гладко выбритым энергичным лицом. Это был не кто иной, как знаменитый нью-йоркский сыщик Нат Пинкертон.
   Он только что задержал какого-то важного преступника и как раз разговаривал об этом с Макконеллом, когда последнему сообщили о происшествии в гостинице «Централь».
   Пинкертон счел «случай» интересным и вызвался сопровождать инспектора. Именно он выяснил, как китайцы попали в гостиницу.
   Неизвестный признался, что рад возможности пожать руку знаменитому сыщику, о котором столько слышал. Блондин представился: Карл Нефельдт, немецкий предприниматель, прибывший в Америку для заключения торговых соглашений с несколькими нью-йоркскими фирмами. Деятельность его оказалась не очень удачной, и через несколько дней он планировал возвращаться на родину.
   Карл в подробностях описал, как сидел в ресторане с друзьями, признался, что они предупреждали его не ходить в Чайна-таун и что именно из-за этого он и решил прогуляться по Мотт-стрит. Затем он поведал Пинкертону о своей находке и описал приключения, из которых ему удалось выбраться живым исключительно благодаря своему хладнокровию.
   Сыщик внимательно выслушал его, не перебивая.
   – Господин Нефельдт, – сказал он, – не могли бы вы показать мне то, что нашли на Мотт-стрит?
   Нефельдт развернул бумагу и протянул сыщику золотой медальон.
   Внимательнейшим образом осмотрев его, Пинкертон медленно и значительно произнес:
   – Я бы посоветовал вам, господин Нефельдт, уехать из страны как можно скорее. На свою беду вы нашли эту вещицу. Ваша жизнь в опасности. Поверьте, если вы задержитесь, эти желтолицые дьяволы доберутся до вас.
   Нефельдт в изумлении воззрился на сыщика, не в силах взять в толк, как можно было обречь себя на смерть, просто найдя на улице золотой медальон.
   – Ничего не понимаю, – пробормотал он. – Разве я виноват, что нашел эту штуку, которую, кстати, собирался отнести в полицейский участок?
   Тут к разговору присоединился инспектор Макконелл.
   – Господин Нефельдт, я должен обратить ваше внимание на то, что в Нью-Йорке вы не найдете человека, который знает образ жизни китайцев, их верования и удивительные обычаи, а также язык лучше, чем мистер Пинкертон. Он и его помощник Боб Руланд не раз оказывали нам неоценимую помощь в битве с этими желтолицыми прохвостами. Поверьте мистеру Пинкертону и поторопитесь последовать его совету!
   – Я не сомневаюсь, – ответил Карл Нефельдт, – что мистер Пинкертон лучше разбирается в этих вещах, чем я, но я не понимаю, почему китайцы пытаются меня убить только за то, что я нашел это украшение?
   – Это не украшение, – возразил сыщик. – Это талисман, на котором китайский бонза нацарапал свои безумные заклинания. Многие китайцы носят такие талисманы на груди под одеждой. Думаю, этот талисман принадлежал какому-нибудь богатому и влиятельному китайцу, которого вчера убили. Фанатичные китайские священники иногда придумывают жуткие вещи, чтобы утолить кровожадные инстинкты толпы, и в этом случае все произошло примерно по такому плану: окровавленный талисман был снят с груди убитого и брошен на мостовую с тем, чтобы человека, который его поднимет, сделать козлом отпущения и принести в жертву за смерть соотечественника. Китайцы, само собой разумеется, полностью подчинились решению бонзы, и, когда вы шли по Мотт-стрит, наблюдали за вами из дверей и подворотен, проверяя, поднимете вы золотой медальон или нет. К сожалению, вы его подняли. Однако они не хотели убивать вас сразу, иначе всего этого не случилось бы – вас бы просто изрешетили кинжалами. Нет, они хотели заткнуть вам рот и отнести в свой языческий храм, чтобы там принести в жертву богам. Вы должны благодарить свою выдержку, иначе бы на собственной шкуре узнали, насколько фанатичны эти люди.
   – Но как китайцы узнали, в каком номере я остановился? – спросил Нефельдт.
   – Очень просто, – ответил Нат Пинкертон. – Они проследили за вами, и когда вы вошли в гостиницу, им достаточно было увидеть, в каком окне загорелся свет. Они напали на вас, и вы, застрелив одного из них, еще более навлекли на себя их гнев.
   – Но я не могу немедленно исчезнуть! – воскликнул Нефельдт. – Ближайший пароход через три дня!
   – В таком случае вам нужно переехать в более надежную гостиницу и сделать все, чтобы китайцы не нашли вас. Могу посоветовать «Викторию» на Двадцать седьмой улице. Поезжайте туда. А я наведаюсь к вам днем, проверю, нет ли за вами слежки.
   Карл Нефельдт собрал вещи и покинул гостиницу «Централь» через черный ход. К семи утра он уже занимал номер на восьмом этаже «Виктории».
//-- Глава 2. Все равно пойман --//
   Гостиница «Виктория» располагалась в оживленном районе города, что в значительной степени успокаивало Нефельдта. Китайцы не посмеют сунуться сюда, полагал он.
   Проспал он до полудня, и вскоре на его пороге появился Нат Пинкертон.
   Сыщик был замаскирован под седого бородатого старика. Прежде чем войти в гостиницу, он побродил вокруг и не заметил ничего подозрительного. Кто-нибудь другой решил бы, что китайцам еще не известно местонахождение Нефельдта, но Пинкертон не был в этом так уж уверен, ибо слишком хорошо знал представителей желтой расы и их хитрость.
   Свои страхи от Нефельдта он прятать не стал и посоветовал ему весь день не выходить из номера.
   Нефельдту это, естественно, не понравилось. Он чувствовал себя арестованным и, будучи человеком отнюдь не робким, не придал предупреждениям Пинкертона особого значения. Вряд ли китайцы могли разыскать его в таком огромном городе, где на улицах постоянно находятся тысячи людей. К тому же теперь он жил далеко от Чайна-тауна.
   После обеда он покинул гостиницу, чтобы сходить на несколько деловых встреч. Вернувшись ближе к вечеру, Нефельдт поужинал в ресторане на втором этаже, после чего на лифте поднялся на восьмой.
   В номере его охватило странное гнетущее чувство – невыразимый страх сжал грудь. Он выругал себя за такую слабость, ведь до сих пор страх и ужас был ему неведомы.
   Примерно в десять он лег и опять положил рядом с собой револьвер, чтобы было чем встретить незваных гостей, буде таковые явятся.
   Он пролежал с открытыми глазами примерно до полуночи, но потом сон сморил его, и он крепко спал до двух, как вдруг проснулся в холодном поту. Он попытался сесть на кровати, но тело его будто налилось свинцом и полностью перестало откликаться на усилия. Комнату наполнял тяжелый тошнотворно-сладкий запах, от которого кружилась голова.
   Каким-то образом он понял, что стал жертвой очередного покушения, но ужасная тяжесть, сковавшая руки и ноги, была сильнее его.
   Нефельдт попытался взять с прикроватной тумбочки револьвер, но не смог – рука отказалась двигаться.
   Потом красный туман застлал его глаза. Ему показалось, что он увидел желтое лицо, искаженное злобной усмешкой, и с тяжелым стоном потерял сознание.
   Двое прокравшихся в номер китайцев подняли тело Нефельдта, завернули его в пестрое покрывало, которое принесли с собой, и потащили в коридор.
   Потом, ступая совершенно бесшумно, они спустились на два этажа и остановились у двери номера, в котором, если судить по стоявшим там огромным сундукам, остановился какой-то коммивояжер с образцами своих товаров.
   Китайцы, поглядывая через плечо, не идет ли кто, открыли один из сундуков. Длинные острые кинжалы лежали рядом на полу, и они не задумываясь пустили бы их в дело, если бы кто-то застал их за этим занятием.
   Подняв крышку, они вытащили часть содержимого и положили внутрь замотанного Нефельдта так, чтобы тот не задохнулся. Умереть он должен был позже.
   Потом они осторожно закрыли крышку и с довольными улыбками посмотрели на сундук, в котором находилась их жертва.
   Можно было сказать, что они успешно справились с насущной задачей. Больше в гостинице «Виктория» делать им было нечего. Китайцы бесшумно скользнули вниз по лестнице. Никто не видел их. Посыльный стонал в коридоре второго этажа с проломленной головой, а швейцар лежал, крепко связанный, у парадного входа.
   Китайцы осторожно приоткрыли дверь и выглянули на улицу. К ним присоединился сообщник, до сих пор скрывавшийся в комнате швейцара.
   На углу Двадцать седьмой улицы и Пятого авеню жизнь кипела даже ночью, и им пришлось прождать какое-то время, прежде чем удалось выйти незамеченными. Едва представилась такая возможность, они выскочили из здания и быстренько скрылись.
   Лишь спустя час один из работников гостиницы наткнулся на связанного швейцара и раненого посыльного и сразу же поднял тревогу.
   Швейцар, когда его развязали, не мог объяснить, что случилось.
   Он дремал в своей комнате, когда вдруг получил неожиданный удар страшной силы по голове сзади. Он повалился на пол, а пришел в себя уже связанным и с кляпом во рту. Было темно, но ему показалось, что кто-то стоял рядом. Впрочем, вскоре этот человек ушел.
   Посыльный рассказал, что, когда спускался по лестнице, кто-то схватил его сзади и бросил на пол. Он тоже не видел нападавшего, потому что его сильно ударили по голове.
   Владелец гостиницы позвонил в полицию. Он не мог объяснить это загадочное происшествие, но потом вспомнил, что накануне знаменитый сыщик Нат Пинкертон заходил в гостиницу и просил незамедлительно сообщать ему, если произойдет что-то необычное.
   Владелец гостиницы тут же позвонил ему. Сыщик ответил сразу и, выслушав невнятный рассказ, спросил:
   – Все ваши жильцы на месте?
   – Я не мог всех разбудить. Это вызвало бы большое недоумение.
   – Хорошо. Ступайте в номер пятьдесят пять на восьмом этаже и проверьте, на месте ли Карл Нефельдт. Это молодой немец, блондин. У меня есть основания предполагать, что с ним могло что-то случиться.
   – Сейчас проверю.
   Вместе с несколькими служащими он поднялся на восьмой этаж. Дверь номера 55 оказалась не заперта, и внутри чувствовался очень тяжелый сладковатый запах.
   Кровать была пуста, но постоялец явно в ней спал, на прикроватной тумбочке тускло поблескивали два заряженных револьвера.
   – Здесь совершено преступление! – взволнованно воскликнул владелец гостиницы. – Наш гость исчез без следа! Никому об этом ни слова, – сказал он своим работникам, – не то мы понесем колоссальные убытки. Я сейчас же сообщу мистеру Пинкертону, и, уверен, он сможет объяснить эту загадку и спасти несчастного.
   Он вернулся к телефону и связался с сыщиком.
   – Что ж, этого можно было ожидать, – сказал Пинкертон, выслушав его. – Буду на месте через полчаса. Господина Нефельдта выкрали из гостиницы. Сейчас он во власти этих мерзавцев и погибнет, если не предпринять самые срочные меры.
   Владелец гостиницы пришел в еще большее волнение. Заламывая руки, он бегал туда-сюда по комнате. Если о случившемся станет известно, репутация его гостиницы будет погублена. Боже милостивый, какие-то негодяи ночью проникли в нее, похитили человека, а никто ничего не заметил! Бедняга совсем потерял голову. Он и не думал никогда, что подобное может произойти в гостинице, полной людей.
   Через полчаса появился Нат Пинкертон со своим помощником Бобом Руландом. Оба быстро поднялись на восьмой этаж. Когда они вошли в номер 55 и почувствовали удушливый запах, сыщик сразу открыл окно и сказал:
   – Теперь мы знаем, как похитители одолели жертву. Они пустили в комнату газ. Это китайское изобретение и часто используется в Китае. Совершенно очевидно, что здесь побывали преследовавшие Нефельдта китайцы. – Пинкертон подошел к открытому окну и выглянул. – Странно. Не понимаю, как эти узкоглазые дьяволы сумели его вынести? Хитро они все провернули.
   Он вышел из гостиницы и осмотрел двор, зажатый между высотными жилыми зданиями. Китайцы никак не могли пройти здесь со своей ношей и остаться незамеченными. Так же маловероятно, чтобы они вышли на улицу, где всегда, даже ночью, полно прохожих. К тому же Чайна-таун находился далеко от этой гостиницы, поэтому доставить туда пленного было бы совсем непросто.
   Пинкертон задумался.
   – Ничего не понимаю, – пробормотал он. – Эти китайцы придумали чертовски хитрый план.
   Он тщательно осмотрел номер, но ничего не нашел, установил лишь, что удушающий газ пустили через дверь.
   На полу он обнаружил щепотку белого порошка, который аккуратно собрал в бумажный конвертик, и пятно, оставленное какой-то кислотой, однако это не помогло понять, каким образом китайцы вышли из гостиницы с пленником.
   Поскольку швейцар какое-то время находился без сознания, можно было предположить, что они ушли через парадную дверь, но сыщик счел это невозможным.
   – Если бы у них не было с собой такого груза, – пояснил он Бобу, – они могли бы выскользнуть на улицу и спрятаться в каком-нибудь переулке. Но, неся такого крупного человека, они попросту не могли передвигаться достаточно быстро. Если бы кто-нибудь ночью заметил нескольких китайцев, несущих человека или что-нибудь похожее на человека, сразу бы поднялась тревога. Это очень усложняет дело!
   Нат Пинкертон обыскал всю гостиницу, этаж за этажом, но не нашел ни единой улики, ничего. Преступники все досконально продумали и по гостинице ходили босиком. Сыщик прошел мимо сундуков на шестом этаже, не обратив на них внимания. Ему и в голову не приходило, что Нефельдт может находиться в одном из них.
   Сыщик и полицейский, прибывший сразу после него, обыскивали гостиницу до утра.
   Примерно в семь часов появился инспектор, но и для него случившееся осталось загадкой. Он исключал возможность того, что китайцы могли отнести свою жертву в Чайна-таун по людным улицам.
   – Боб, нам с вами снова придется перевоплотиться в узкоглазых сынов Поднебесной империи, – сказал наконец Пинкертон. – Я просто не имею права не использовать все возможности, чтобы освободить Нефельдта из лап его врагов. Отправляемся в Чайна-таун.
   Боба опасность не испугала. Китайским он владел не хуже шефа, поэтому у них не было причин бояться разоблачения.

   Нат Пинкертон все еще разговаривал со своим помощником и инспектором у входа в гостиницу, когда перед ними остановился незнакомец в голубой рубашке, толкавший тачку. Вид у него был довольно злобный, на левой щеке белел старый шрам.
   Вежливо стянув картуз, он подошел к двери. Взглянув на него, Пинкертон воскликнул:
   – А-а, старый знакомый! Как поживаете, Том Билсби?
   Билсби вздрогнул, посмотрел на сыщика и протянул:
   – Мистер Пинкертон?
   – Он самый! Рад, что вы меня помните.
   – Знакомство наше было не слишком приятным, – буркнул Билсби, исподлобья глядя на сыщика.
   – Это в прошлом, – ответил Пинкертон. – Я вижу, что вы стали порядочным человеком и зарабатываете честным трудом.
   – Верно. Я перевожу грузы, на жизнь хватает.
   – Рад слышать, – сказал сыщик. – Надеюсь, нам больше не придется встречаться при таких неприятных обстоятельствах, как в прошлый раз.
   Швейцар спросил рабочего, что ему нужно. Билсби вручил ему визитную карточку и сказал:
   – Меня послали за одним из сундуков из числа тех, что стоят в номере какого-то господина на шестом этаже.
   На карточке значилось: «Фредди Максвелл, представитель фирмы “Элфестон и сын”, Бостон». На обороте карандашом было написано: «Пожалуйста, передайте человеку с этой карточкой сундук из моего номера, на котором написано К. К. 100».
   Швейцар сходил в свою комнату, проверил список гостей и объявил:
   – Мистер Максвелл, двадцать второй номер на шестом этаже.
   Билсби пошел с одним из слуг наверх забирать сундук, а Пинкертон повернулся к помощнику и инспектору:
   – Я посадил Тома Билсби за решетку, и его выпустили всего два года назад. В свое время он был одним из самых опасных грабителей, и мне пришлось довольно долго за ним гоняться. По правде говоря, я не верю, что он стал честным человеком. Этот Билсби не из тех, кто будет зарабатывать на хлеб в поте лица, он вообще не любит работать. Нужно будет приставить к нему хвост.
   – А что делать мне? – спросил Боб.
   – Пока поезжайте в нашу пустующую квартиру возле Чайна-тауна. Там переоденьтесь в китайца и не забудьте про грим. У меня такое чувство, что будет трудно. Мистер Макконелл, не могли бы вы прислать хотя бы человек пятьдесят ваших людей в штатском на Мотт-стрит? Предупредите их, чтобы откликались на первый же свисток. Вы же знаете, для таких дел в Чайна-тауне обычного наряда мало. Этих желтолицых дьяволов слишком много, в любую секунду может из ниоткуда появиться сотня мерзавцев с оружием.
   Инспектор пообещал прислать своих людей и попрощался.
   Пинкертон спрятался в доме напротив, и через несколько минут оттуда вышел старый горбун с жиденькой седой бороденкой и в голубых очках.
   Инспектор, задержавшийся поговорить с владельцем гостиницы, старикашку увидел, но у него даже мысли не возникло, что это может быть Нат Пинкертон.
   Билсби со слугой спустились по лестнице, таща тяжелый сундук, и взвалили его на тачку.
   Перед тем как уйти, Билсби внимательно осмотрелся по сторонам. Разговор с Пинкертоном явно взволновал его. Однако, не увидев ничего подозрительного, он покатил тачку и скоро скрылся в толпе прохожих. Седовласого старичка, который увязался за ним, он не заметил.
//-- Глава 3. По следу Билсби --//
   Том Билсби прокатил тачку по Пятой авеню до Канал-стрит, потом свернул на Мотт-стрит, главную улицу Чайна-тауна.
   Нат Пинкертон не отставал. Заметив, куда направляется Билсби, он усмехнулся.
   – Что-то затевается, – пробормотал он. – Похоже, задание Билсби связано с исчезновением Карла Нефельдта.
   Сыщик добрался до Чайна-тауна, не обратив на себя внимания Билсби, и там начал вести себя как человек, впервые попавший в китайский квартал. Он с любопытством смотрел по сторонам и изумленно распахивал глаза, когда видел китайцев в тяжелых туфлях и с косицами. Однако Билсби из виду он не упустил, и от его внимания не ускользнуло, что, когда Билсби появился на улице с сундуком, несколько китайцев подали друг другу тайный знак, смысл которых человеку постороннему понять было совершенно невозможно.
   Наконец бывший грабитель свернул на Пелл-стрит и шмыгнул в темный узкий переулок.
   Сыщик не мог последовать туда за ним, потому что этим неминуемо выдал бы себя, тем более что, как ему хорошо было известно, в Чайна-тауне за каждым прохожим всегда следит сотня глаз.
   Поэтому он прошел дальше по улице, повернул назад и дождался, пока Билсби вернулся с пустой тачкой. Тот явно спешил и был рад, что покончил со своим заданием.
   Нат Пинкертон проследил за ним до Бауэри, там подошел к двум полицейским, назвал свое имя и показал жетон.
   – Ступайте за этим здоровяком с пустой тачкой, – приказал он. – Когда он выйдет за Бауэри, арестуйте его и отведите к инспектору в участок.
   Полицейские оправились выполнять указания, а Пинкертон пошел прямиком к Макконеллу. Поначалу Макконелл не узнал его.
   – Как вы попали в мой кабинет? – спросил он старика. – Я приказал никого не пускать.
   – Совсем никого? – промолвил сыщик измененным голосом.
   – Разумеется! Я занят очень важными делами, и у меня совершенно нет времени.
   – А меня сразу пропустили, как только я назвал свое имя, – заявил сыщик.
   Макконелл удивленно посмотрел на него.
   – Странно. Позвольте узнать, с кем имею честь?
   – Странно, что мистер Макконелл не узнает старых друзей. Меня зовут…
   – Нат Пинкертон! – воскликнул инспектор и вскочил со стула. – Удивительный вы человек, я не устаю это повторять. Кстати, теперь я припоминаю, что вы вышли из здания напротив гостиницы в таком виде.
   Пинкертон сел, снял бороду и очки и рассказал инспектору все, что увидел.
   – Вероятно, полицейские скоро приведут его сюда, – добавил он, – и мы узнаем много интересного.
   Через пятнадцать минут Билсби был доставлен в участок.
   – Он отчаянно сопротивлялся, – сообщил один из полицейских. – Пришлось надеть наручники.
   Инспектор жестом велел полицейским удалиться, и Билсби оказался лицом к лицу с инспектором и сыщиком. Узнав Ната Пинкертона, он вздрогнул, потому что не ожидал его здесь встретить. Впрочем, он догадался, что именно доставка сундука привела к его аресту.
   – Только сегодня я выражал надежду, что нам не придется снова встречаться при неприятных обстоятельствах, – начал Пинкертон, – но, к сожалению, увидел, что вы опять занялись глупостями, поэтому пришлось приказать доставить вас сюда. У меня не было выбора.
   – Я не сделал ничего плохого! – воскликнул Билсби.
   – Это мы проверим. Скажите, сколько вам заплатили за доставку сундука?
   – Уж не золотые горы, – досадливо ответил Билсби. – Несчастный доллар, вот и все, что я получил от этого господина.
   – Что за господин?
   – Тот, что велел забрать сундук из «Виктории».
   – Описать его можете?
   – Ну, росту среднего, с черной бородой.
   – Ложь. Вас послал туда китаец.
   Билсби удивленно отступил на шаг и растерянно посмотрел по сторонам.
   – Неправда, – сказал он, – стал бы я на желтолицего спину гнуть.
   – Куда вы доставили сундук?
   – На Бродвей, дом номер шестьдесят. Постойте… Нет, номер не тот. Не могу вспомнить.
   – Снова ложь! – уверенно возразил Пинкертон. – Я точно знаю, что вы отвезли сундук на Пелл-стрит, в узкий переулок за восемнадцатым домом.
   Билсби смешался еще больше. До него начало доходить, что сыщик сумел проследить за ним.
   – Как видите, лгать бесполезно. И в этой связи я, пожалуй, сам проверю, сколько вы получили за работу.
   Сыщик подошел к пленнику и начал обыскивать его карманы.
   – Проклятье! – прошипел Билсби. – Вы не имеете права!
   Он попытался сопротивляться, но сыщик оказался расторопнее – из одного из карманов он выудил пачку банкнот на пятьсот долларов.
   – Это мои сбережения! – взвился Билсби. – Не смейте их забирать.
   – Довольно странно, что вы носите в кармане такие суммы, – сказал на это Пинкертон. – Лучше признайтесь, что получили эти деньги за доставку сундука. Что в нем было?
   – Понятия не имею, – зло процедил Билсби.
   – Теперь вы признаете, что доставили сундук на Пелл-стрит?
   – Пусть будет так, – буркнул он.
   – И кому вы его доставили?
   – Передал через черный ход.
   – Кому? Китайцам?
   – Не знаю. Там темно было.
   – Не лгите! – рявкнул сыщик. – Ложью вы только сделаете свое наказание суровее. Сдается мне, вам хочется провести и следующие пять лет за решеткой.
   – Черт возьми, я просто выполнил поручение, за что меня сажать? – загремел Билсби.
   – Послушайте, Том, – сказал сыщик. – Вы можете оставить себе эти пятьсот долларов, а я прослежу, чтобы наказание ваше было не слишком суровым, но при условии, что вы будете откровенны со мной. Если у вас осталась хоть капля здравого смысла, вы поймете, что вам это выгодно.
   – Нет у меня никакого желания настраивать против себя этих желтых чертей, – пробормотал Том.
   – Вздор, – сказал на это Пинкертон. – Вы же не трус. Скажите, кто дал вам визитную карточку Фредди Максвелла и подрядил доставить сундук?
   – Китаец Лун Ца Хан.
   – Когда? Где?
   – Сегодня утром в китайском ресторане на Мотт-стрит.
   – Вы этого китайца раньше знали?
   – Встречались пару раз.
   Нату Пинкертону Лун Ца Хан тоже был известен, как было известно ему и то, что он считается своего рода предводителем среди своих соотечественников. Его называли вещуном и колдуном, и, несомненно, именно ему принадлежала идея подбросить на улицу окровавленный талисман, чтобы найти того, кто своей смертью должен ответить за убийство богатого китайца по имени Хан По.
   – Он не сказал, что в сундуке?
   – Нет. Да мне и неинтересно было.
   – Сам Лу Ца Хан принял сундук в доме номер восемнадцать?
   – Ну да. Он и еще два китайца. Они снесли сундук в подвал.
   – На этот раз я вам поверю, Том. Мистер Макконелл, не могли бы вы оставить этого человека под арестом, пока я разберусь с делом?
   Инспектор согласился, и Том Билсби возражать не стал. Он готов был провести несколько дней под арестом, если его не посадят в тюрьму и не отберут деньги.
   Его увели, а Нат Пинкертон, попрощавшись с инспектором, отправился в квартиру у Чайна-тауна, чтобы переодеться в китайца.
//-- Глава 4. Казнь, которая так и не произошла --//
   Нат Пинкертон в обличье китайца медленно шел по Мотт-стрит. Встречавшиеся по дороге настоящие китайцы не обращали на него внимания, и это говорило о том, что грим и костюм его были подобраны в совершенстве.
   Сыщик ступал тяжелыми шагами, характерными для сынов Поднебесной. Свернув на Пелл-стрит, он едва не натолкнулся на китайца, в котором узнал Боба Руланда.
   Они остановились и начали шептаться.
   – Немец в подвале. Попасть туда можно по лестнице со двора дома восемнадцать по Пелл-стрит, – сообщил Пинкертон. – Я думаю, там находится еще один пленник, коммивояжер Фредди Максвелл. Китайцы заставили его написать на визитке указание принести сундук из гостиницы. Нефельдт, скорее всего, был внутри.
   – Прекрасно, – ответил Боб. – Полицейские уже на месте, они объявятся с первым свистком. Думаю, нужно спускаться в подвал.
   Замаскированные сыщики медленно двинулись вперед и свернули в темный переулок у восемнадцатого номера. В ветхом здании собралась огромная толпа китайцев. Кроме того, во дворе ютились несколько лачуг самого убогого вида, в которых тоже жили желтолицые жулики.
   Сыщики услышали стук деревянных туфель за спиной. За ними шли трое китайцев. Один из них, с мрачным выражением лица и черной бородкой, был одет в ярко-красные одежды. Вид его не внушал доверия.
   Несмотря на темноту, Пинкертон узнал его. Это был Лун Ца Хан собственной персоной, пророк и колдун, имевший неограниченную власть над своими соплеменниками.
   На китайцев впереди себя он внимания не обращал, как будто не видел их, и замаскированные сыщики спокойно отошли в сторонку, пропуская его. На чистейшем китайском Пинкертон спросил у одного из спутников пророка:
   – Пленных собак скоро казнят?
   – Да, их час настал. Лун Ца Хан сам их казнит, и двойная жертва освободит Хан По из когтей злого духа.
   – Лун Ца Хан – справедливый судья. Кровь казненных поможет нам, – негромко произнес сыщик.
   Он спустился по лестнице в подвал и оказался в проходе, освещенном единственным бумажным фонариком.
   Ступеньки привели его к двери, которую охраняли два рослых китайца с широкими обоюдоострыми мечами.
   Стражники расступились, когда появился Лун Ца Хан со своими спутниками, двери отворились, и сыщики вслед за ними вошли в новый коридор, расходящийся надвое.
   Лун Ца Хан свернул направо и крикнул помощникам:
   – Приведите первого пленника!
   Те ушли по левому коридору. Сыщики, как было договорено заранее, расстались и пошли в разные стороны: Боб увязался за пророком, а Пинкертон – за его помощниками. В конце коридора отворилась еще одна дверь, и они вошли в полутемную комнату с ковром на полу посредине. Из освещения здесь был один-единственный бумажный фонарик, поэтому фигуры оставались почти неразличимыми.
   Пленники, Фредди Максвелл и Карл Нефельдт, сидели на ковре. Они были очень похожи между собой: оба светловолосые, оба бородатые и оба бледные.
   У стен сидели на корточках двое вооруженных мечами стражников, которые не сводили с несчастных пленников взгляда.
   Когда в комнату вошли трое китайцев, пленники вздрогнули. Один из китайцев подошел к Максвеллу и сказал:
   – Час расплаты настал. Поднимись и следуй за мной.
   Говорил он по-китайски. Максвелл ничего не понял и не сдвинулся с места.
   Тогда они схватили его, поставили на ноги и потащили к двери. Максвелл принялся было вырываться, но когда ему пригрозили мечами и кинжалами, затих. Китайцы вывели его из комнаты и захлопнули дверь.
   Стражники опять присели, и один из них, удивленно посмотрев на оставшегося сыщика, спросил:
   – А ты разве не хочешь увидеть, как будет казнена эта собака?
   – Нет, – ответил Пинкертон. – Мне хочется кое-чего другого.
   – Чего?
   – Этого! – сдавленным голосом произнес Пинкертон и вдруг, словно тигр, прыжком подскочил к стражнику и нанес ему ужасающей силы удар кулаком в висок. Китаец упал как подкошенный, не издав ни звука. Второй стражник в ужасе выпучил глаза, но, прежде чем он успел встать и закричать, его постигла та же участь.
   Пинкертон быстро разрезал путы на Нефельдте и шепнул:
   – Господин Нефельдт, вы спасены! Я не китаец, я Нат Пинкертон.
   Нефельдт едва не закричал от радости и схватил револьвер, который протянул ему сыщик.
   – Идемте, мистер Пинкертон. Я поблагодарю вас позже, а пока давайте проучим мерзавцев, которые затащили сюда мистера Максвелла и меня.
   – Идемте, идемте! На улице уже дежурят полицейские. Я позову их.
   Пинкертон ринулся вперед и распахнул дверь на лестницу. Двоих не ожидавших нападения стражников он уложил мощными ударами. Они не успели издать ни звука, и путь был открыт. Пинкертон взлетел по лестнице и издал пронзительный свист. Через несколько секунд послышался топот – это полицейский отряд ворвался в переулок с Пелл-стрит.
   Лун Ца Хан, за которым последовал Боб, тоже дошел до двери, открыл ее, и они вошли в просторную квадратную комнату, освещенную целой гирляндой бумажных фонариков. Посредине помещения был расстелен красный ковер, на нем лежал широкий изогнутый меч.
   Полсотни стоявших полукругом китайцев почтительно поклонились.
   Один из них поднял меч, опустился на колени и протянул оружие пророку. Тот принял его и обвел подношение горящим взглядом.
   – Все готово! Сейчас приведут первую жертву, и Хан По будет отомщен.
   После этого двое китайцев ввели Фредди Максвелла и поставили его на красный ковер перед пророком.
   Лун Ца Хан посмотрел на него пронизывающим взглядом и медленно произнес:
   – Позапрошлой ночью был убит Хан По, один из наших самых почитаемых соотечественников. Его смерть требует жертвоприношения, чтобы душа его освободилась от злого духа. Ты выбран первой жертвой и умрешь!
   Фредди Максвелл ничего не понял. Пророк подал помощникам знак.
   Они кинулись к Максвеллу, развязали его и сорвали с него одежду до пояса. Потом бросили его на ковер и прижали голову к полу. Несчастный, сообразив, что его хотят обезглавить китайским способом, попытался оказать сопротивление, которое, разумеется, было быстро сломлено.
   На мертвенно-бледном лице Максвелла застыло решительное выражение. Он не хотел, чтобы эта подлая шайка видела его страх.
   До этого мгновения Боб только наблюдал за происходящим и не вмешивался, надеясь, что Пинкертон и полицейские появятся до того, как опасность достигнет пика. Но пророк уже поднял меч, а китайцы сгрудились тесной толпой вокруг несчастной жертвы, чья обнаженная шея ждала удара.
   Настал решающий миг, пленнику суждено было умереть. Боб принял решение. Едва Лун Ца Хан сделал движение, чтобы отсечь Максвеллу голову, помощник Пинкертона выстрелил, и меч выпал из окровавленной руки пророка.
   Что тут началось! Вся желтолицая банда, поняв, что среди них находится враг, взвыла. Сверкнули клинки, и китайцы бросились на Боба, который уже стоял рядом с Максвеллом с двумя револьверами в руках.
   В тот же миг дверь распахнулась и в комнату ворвались Нат Пинкертон, Карл Нефельдт и полицейский отряд. Началась драка, окончившаяся полным разгромом китайцев. Десять из них были убиты, включая Лун Ца Хана, остальные арестованы.
   Итак, Карл Нефельдт и Фредди Максвелл были освобождены и не знали, как благодарить своего спасителя. Его энергия и безупречная логика помогли найти место их заточения и в последнюю секунду спасти пленников от жуткой смерти.
   Нат Пинкертон праздновал блестящую победу. Впоследствии выяснилось, что его догадка о важности найденного Карлом Нефельдтом талисмана была абсолютно верной. Его действительно специально бросили на улице, чтобы подобрать жертву для кровавой расправы.
   И этим Нат Пинкертон еще раз доказал, что сыщику в его непростой работе нужно не только призвание, но и широкое образование. Вступая в противоборство с представителями других национальностей, необходимо хорошо знать их язык, жизнь, обычаи и даже ритуалы.

Приключения Шерлока Холмса против Ната Пинкертона в России

Тайна Фонтанки

//-- Глава 1 --//
   В кабинете начальника петербургского сыскного отделения, куда мы с Шерлоком Холмсом вошли, было необычайно оживленно.
   Сам начальник, сидя за письменным столом, о чем-то серьезно и взволнованно говорил с высоким худощавым господином.
   Лицо этого господина сразу обратило на себя мое внимание. Что-то знакомое было в этом энергичном профиле, в плотно сжатых губах и орлином носе.
   Кроме этих двух, в кабинете было по крайней мере человек пятнадцать сыщиков, возбужденно обменивавшихся между собой короткими фразами.
   Лишь только мы вошли, начальник сыскного отделения взглянул в нашу сторону и радостно воскликнул:
   – А-а, вот и прекрасно! Только вас, мистер Холмс, и вас, мистер Ватсон, не хватало…
   С этими словами он пожал нам руки и обернулся к высокому бритому господину, с которым при нашем приходе разговаривал.
   Но Холмс предупредил его.
   Он подошел к этому господину, с улыбкой вставшему навстречу, и протянул ему руку.
   – Думаю, мистер Пинкертон, мы обойдемся и без постороннего представления, так как всегда узнáем друг друга, хотя никогда прежде не встречались.
   – Совершенно верно! – весело ответил знаменитый американский сыщик Нат Пинкертон, пожимая Холмсу руку. И, обернувшись ко мне, спросил Холмса: – А это ваш знаменитый друг, доктор Ватсон? Очень рад, что мне наконец удалось познакомиться с вами обоими лично!
   Мы дружески пожали друг другу руки.
   Эта встреча двух знаменитых сыщиков произвела среди агентов петербургского сыскного отделения необыкновенный эффект.
   Имена Шерлока Холмса и Ната Пинкертона переходили из уст в уста.
   А тот факт, что обе знаменитости были приглашены начальником сыскного отделения по одному и тому же делу, делал эту встречу еще интереснее.
   Среди находившихся здесь агентов были как почитатели Ната Пинкертона, так и приверженцы Шерлока Холмса.
   Поэтому то тут, то там можно было услышать тихий шепот:
   – Черт возьми, я буду работать с Шерлоком Холмсом!
   – А я с Пинкертоном.
   – Безусловно, победит Холмс!
   – Что?!
   – Конечно!
   – Ну нет! Нат Пинкертон острее! Он скорее развяжет узел!
   – Никогда!
   Сыщики, похоже, совершенно забыли, что оба предмета их спора находятся тут же, и, разгоряченные спором, повышали голос до весьма громких нот.
   А между тем Шерлок Холмс и Нат Пинкертон, давно понявшие, в чем дело, с улыбкой смотрели на спорщиков, готовых вцепиться друг другу в волосы.
   Я также наблюдал эту интересную сцену.
   Вдруг Нат Пинкертон обернулся к Холмсу.
   – Я – истинный американец, дорогой коллега! – проговорил он. – И мне ужасно нравится это пари! В самом деле, отчего бы и нам с вами не последовать этому примеру? Каждый из нас возьмет себе в помощники тех, которые сами захотят работать с тем или другим из нас.
   – Продолжайте, – проговорил Холмс с улыбкой.
   – Пари не принесет делу вреда. Наоборот, оно придаст бодрости и энергии обеим сторонам и сделает работу много интереснее. Как ваше мнение?
   – Ничего не имею против этого! – весело воскликнул Шерлок Холмс.
   – Чудесно! Я ждал, что вы согласитесь!
   – Но каково будет предлагаемое вами пари?
   – Конечно, денежное! – ответил Нат Пинкертон. – Я – американец, а следовательно, время и работу меряю деньгами.
   – Итак – сумма?
   – Пятьсот долларов (тысячу рублей) один из нас платит другому в случае проигрыша.
   – Согласен.
   По мере того как оба сыщика говорили, общий спор прекратился и теперь все с напряженным вниманием слушали знаменитых иностранцев.
   Лишь только пари было заключено, как раздался дружный взрыв аплодисментов.
   Сам начальник сыскного отделения, слышавший все от начала до конца, с улыбкой следил за происходящим.
   Увидев, что пари уже состоялось, он подошел к нам.
   – Очень рад, от души рад этому пари! – произнес он. – Посмотрим, за кем останется пальма первенства и кого придется поздравлять с победой! А теперь, господа, прошу вас внимательно меня выслушать! Я приступаю к изложению дела. Помните, что времени в таких случаях терять не следует и нередко успех всецело зависит от быстроты.
   Когда разговор стих и все заняли свои места, начальник сыскной полиции сообщил следующее:
   – Дело, для которого я призвал вас сюда, господа, выходит из ряда обыкновенных преступлений. Оно настолько необыкновенно, что я не задумываясь пригласил для участия в нем наших знаменитых гостей – мистера Шерлока Холмса и мистера Ната Пинкертона, случайно съехавшихся в данный момент в нашем Петербурге. Дело заключается в следующем. Два месяца тому назад один из моих агентов донес о таком происшествии: гуляя по набережной Невы около Летнего сада, он заметил странного вида моторную лодку, шедшую полным ходом с той стороны Невы. На лодке не было номера. Желая подвергнуть хозяина штрафу, он крикнул полицейскому чину речной полиции, чтобы тот остановил лодку, но моторка, не обращая никакого внимания на свистки, юркнула в Фонтанку и полным ходом понеслась по каналу. Пока агент добежал до извозчика и вскочил на него, лодка скрылась. Надеясь все-таки догнать ее, он поехал по Фонтанке, расспрашивая о лодке у рабочих шедших барж и на пристанях. Но каково же было его удивление, когда всюду он получал один и тот же ответ: «Не видали!» Он проехал по всей Фонтанке, но лодка словно в воду канула. Решительно никто не видел ее. Это показалось агенту настолько странным, что он счел своим долгом доложить об этом мне. Я запросил речную полицию, описав со слов агента приметы моторной лодки, но речная полиция заявила, что такой моторной лодки в Петербурге не имеется. Вы сами, господа, видите, что уже одно это начало делает историю очень интересной.
   Начальник сыскной полиции умолк и посмотрел на слушателей. Но все сосредоточенно молчали, ожидая дальнейших разъяснений. Тогда, сделав маленькую передышку, он снова заговорил.
//-- Глава 2 --//
   – Вначале, признаться, я думал, что агент был немножко того… выпивши и что все, рассказанное им, относится к области фантазии, разыгравшейся под влиянием лишней чарки. Однако недавно произошло нечто такое, что заставляет меня смотреть на это донесение совершенно иначе. Случилось это вчера. Вероятно, из газет вы уже узнали о таинственном исчезновении семнадцатилетней дочери князя Ободолева! Князь живет на набережной Васильевского острова, в собственном доме. Его дочь, княжна Ольга, очень красивая девушка, и только недавно состоялся ее первый выезд в свет. Вчера в пять часов дня она была дома. Ее видели все, и она никуда не собиралась уходить. В половине шестого ее мать, княгиня Елизавета Николаевна, зачем-то позвала ее. Но… княжны не оказалось. Сначала думали, что она куда-то вышла, и не обратили особого внимания на ее отсутствие. Но время шло, а княжна не возвращалась. Наступил вечер, в доме начали тревожиться, расспрашивать, не видал ли кто княжны. Но… никто не заметил, чтобы она выходила из дому. Швейцар не отходил от парадного подъезда, в кухне постоянно находились повар, поваренок и судомойка, и никто из этих людей не видел, чтобы княжна выходила или через парадный, или через черный ход. Тогда дали знать мне. Мною было сделано все возможное. По сведениям, полученным от береговых сторожей, выяснилось следующее. Приблизительно в пять часов или чуть позже сторож василеостровской пристани легкового финляндского пароходства Иван Миноляймен видел, как около пустой барки, рядом с пристанью, остановилась моторная лодка, похожая по виду на ту, которую описывал мне агент Вишняков. Из нее вышли два человека. Они взобрались сначала на баржу, затем перешли с нее на берег и… скрылись. Одеты они были очень хорошо, но наружности их он не помнит, так как внимание его часто отвлекалось подходящими и отходящими пароходами. Однако он заметил, что через несколько минут те же два господина снова появились на барже с длинным тюком, похожим на перину. Они вместе с ношей спустились в лодку, и после этого лодка полным ходом ушла в неизвестном направлении. Это все, что удалось нам узнать до сих пор. Совершенно ясно только одно: таинственная лодка существует, и я подозреваю связь между ней и пропажей княжны.
   Начальник сыскной полиции умолк и посмотрел на слушателей.
   – Связь безусловно есть! – пылко воскликнул Нат Пинкертон.
   Холмс же молча кивнул головой.
   – Последнее слово я скажу об особенностях моторной лодки, – проговорил начальник.
   – Я только что сам хотел задать этот вопрос, – сказал Шерлок Холмс.
   – Длина лодки около двух с половиной саженей, окрашена в светло-серый цвет. Двигатель – электрический. Передняя часть защищена от ветра толстым стеклом, так что носовая часть имеет форму гранаты. Корма тоже имеет колпак из чего-то блестящего, но не прозрачного.
   – Странный тип, – пробормотал Нат Пинкертон.
   – Да, очень странный, – повторил за ним начальник полиции. И добавил: – Итак, господа, я рассказал все, что знаю. Остальное зависит от вас. Помните, что князь обещал уплатить за дочь двадцать тысяч, которые распределяются следующим образом: мистеру Холмсу и мистеру Пинкертону, независимо от того, кто из них окажется победителем, – по две тысячи рублей; затем тому, кто будет главным в выявлении преступников и освобождении княжны, – четыре тысячи, а остальные двенадцать тысяч делятся между всеми поровну, исключая мистера Холмса и мистера Пинкертона. В случае неудачи мы не получим, конечно, ничего.
   Сказав это, начальник сыскной полиции встал, давая понять, что совещание закончено.
   Теперь между агентами началось разделение.
   – Кто с мистером Холмсом – тот сюда, направо! – кричали одни.
   – За мистера Пинкертона – налево! – кричали другие.
   Вскоре все агенты разделились на две группы. В группе Холмса получилось девять человек, в группе Пинкертона – семь. Поэтому силы были уравнены, и от Холмса один агент перешел к Пинкертону.
   Пожелав всего хорошего начальнику сыскной полиции и мистеру Нату Пинкертону, мы с Холмсом и его группой агентов вышли.
//-- Глава 3 --//
   На один стол был подан самовар, а на другом – сервированы закуска, вино и водка.
   Шерлок Холмс нарочно велел подать и то и другое, лишь только мы вошли в его квартиру.
   – Сегодня начинается трудная работа, и не помешает, если наши желудки слегка запасутся пищей, – сказал он, заводя своих агентов в квартиру.
   Мы не заставили себя упрашивать, тем более что все были порядочно голодны.
   Перекусывая, Шерлок Холмс одновременно распределял роли, отдавал приказания и задавал вопросы, время от времени заглядывая в карту Петербурга, разложенную на подоконнике.
   – Вы, Федоров, встанете на углу Николаевской набережной и 13-й линии, – распоряжался он. – Вы, Пеньков, – на углу той же набережной и 14-й линии. Таким образом, дом князя будет между вами. Синявин будет наблюдать непосредственно за домом. Каразин займет пост на Дворцовом мосту. Семенов – у Летнего сада и Фонтанки, остальные будут находиться при мне. Ну-ка, господа, выпьем по стаканчику красного вина! Мне удалось достать здесь порядочное…
   Холмс налил вина, и все выпили.
   Затем он отдельно, не пропуская ни единой мелочи, объяснил каждому агенту его обязанности и, когда окончил все инструкции, заявил, что пора отправиться по местам.
   Когда Федоров, Пеньков, Синявин, Каразин и Семенов ушли, Холмс обратился ко мне:
   – Вас, дорогой Ватсон, я оставляю пока в покое. Отдыхайте, гуляйте и проводите время, как вам угодно. Берегите, впрочем, силы, ибо они скоро понадобятся. – Затем, обернувшись к Вишнякову и Мясницкому, он добавил: – А вы пока останетесь у меня в квартире. Каждый час я буду давать знать по телефону, где нахожусь, а вы будете принимать здесь и передавать мне донесения агентов.
   Холмс зашел в другую комнату, служившую нам спальней, и, когда через полчаса вышел оттуда, мы не узнали его. Это был самый обыкновенный мастеровой в рваном картузе, из-под которого выбивались беспорядочные вихры рыжеватых волос. Порыжевшие сапоги и грязный фартук поверх засаленного костюма дополняли его наряд. Руки и лицо его были вымазаны чем-то похожим на грязь.
   С улыбкой кивнув нам, Холмс вышел из квартиры.
//-- Глава 4 --//
   Я не видел его в этот день до позднего вечера.
   Лишь изредка мы получали извещения о месте, в котором он находится в данный момент.
   Донесения от остальных агентов не содержали ничего интересного.
   Холмс, поздним вечером возвратившийся домой, выглядел скучным и утомленным.
   Я его не расспрашивал.
   Ясно было и так, что мой друг потерпел полную неудачу, и мне не хотелось раздражать его излишним любопытством, которое в подобных случаях бывает особенно неприятным.
   На следующее утро он встал рано и снова исчез на целый день.
   Без него к нам заходил Нат Пинкертон.
   Американец был зол и говорил, что в этом преступлении сам черт ногу сломит.
   – Итак, совершенно ничего? – спросил я.
   – Ах, господа! Кое-что есть, конечно, но… этих следов чересчур мало, чтобы раскрыть преступление.
   Он наскоро выпил чаю и ушел. Вечером Холмс снова вернулся ни с чем.
   Из отрывочных фраз я понял, что этот день он провел в доме князя Ободолева и куда-то ездил, чтобы разыскать еще кого-то.

   Короче говоря, прошло три дня. Мы скучали, зевали и злились.
   Но и у Ната Пинкертона дела шли не лучше.
   Как сейчас помню, наступил четвертый день, вечер.
   Я, Вишняков и Мясницкий сидели за чайным столом.
   Вдруг дверь отворилась, и в комнату быстрым шагом вошел Холмс.
   – Ну-ка, Ватсон, накиньте пальто, пойдете со мной! – велел он.
   – А мы? – спросили оба сыщика.
   – Вы пока оставайтесь здесь. В случае, если я позову, вы, Вишняков, тотчас же мчитесь к нам, а вы, Мясницкий, не отходите от телефона. – Не разъясняя ничего более, он добавил: – Вы, Ватсон, наденьте что-нибудь постарее.
   Страшно заинтересованный, я быстро переоделся, и мы вышли на улицу.
   Там ждал извозчик.
   Лишь только мы вскочили в пролетку, Холмс крикнул:
   – Назад, на Васильевский!
   Я понял, что он уже был в доме князя и возвращается туда.
   Извозчик полетел что есть духу.
   Холмс выглядел взволнованным.
   Таким он становился всегда, когда дело принимало серьезный оборот, и я, зная его как свои пять пальцев, от души радовался.
   – Похоже, вас можно поздравить? – сказал я, желая вызвать Холмса на разговор.
   – Да, дорогой Ватсон, – довольно ответил он. – Можете поздравить меня со счастливым началом. Что будет потом – не знаю, но пока дело пошло на лад.
   – В чем именно?
   – В том, что я, кажется, открыл способ, которым была похищена княжна.
   – Да?
   – Вы знаете, меня страшно интересовал этот вопрос. Исчезновение девушки произошло очень странно…
   – О да.
   – Ведь дом князя полон народу…
   – А между тем никто ничего не видел.
   – Вот именно! И это должно было навести меня на некоторые мысли.
   – Что вы хотите этим сказать?
   – Сейчас узнаете. Швейцар не заметил ее ухода, в кухне ее тоже не видели. Если бы в кухне был один человек, у меня еще могло бы зародиться подозрение, что этот человек подкуплен, но их там было трое. По собранным сведениям, все они – люди вполне честные и не замеченные ни в каких провинностях. Кроме того, они конфликтуют между собой и непременно выдали бы друг друга.
   – А швейцар?
   – Признаюсь, я заподозрил его, но вскоре должен был отказаться от этой мысли. Оказалось, что этот человек, во-первых, служит у них с детства, получает хорошее жалование, успел сколотить порядочно деньжат и пять лет назад купил усадьбу с землей за восемь тысяч. Деньги эти добыты честным путем – из получаемого жалования и чаевых от многочисленных гостей князя. Во-вторых – поведение и горе этого старика столь искренни, словно в лице княжны он потерял любимое дитя.
   – Но тогда… – начал было я.
   Холмс перебил меня:
   – Словом, она не проходила ни через парадный ход, ни через черный.
   – Иными словами, выскочила через окно?
   – Погодите. Итак, придя к этому выводу, я поставил два вопроса: по своей ли воле исчезла княжна и как она исчезла?
   – Интересно!
   – Первый вопрос еще не решен, так как он финальный в этом деле. А вот на второй я, кажется, уже нашел ответ. Если княжна не вышла через двери, то должна была исчезнуть через одно из окон. Придя к этому выводу, в поиске следов я осмотрел все внутренние и наружные подоконники, все карнизы, даже крышу и чердак, но сколько ни бился, сколько ни старался, не мог ничего найти. Два раза я сталкивался с Натом Пинкертоном. Он идет почти тем же путем, что и я, обыскал спальню и будуар княжны, но ничего не обнаружил. Тогда я сказал себе: «Княжна исчезла не через двери и не через окна!»
   – Но как же тогда? – удивленно воскликнул я. – Ведь не в пар же она превратилась!
   – Вот тут-то и надо было искать разгадку! Мне пришло в голову, что в доме существует потайной ход.
   – Потайной ход?
   – Да.
   – И вы нашли его?
   – Сейчас расскажу. Я обратился с этим вопросом к самому князю, но он категорически заявил, что решительно не может дать никакого ответа. Этот дом был куплен ему отцом в день свадьбы и, таким образом, как бы достался князю в приданое двадцать два года назад.
   – А кто владел им раньше?
   – Этот-то вопрос я и задал себе. И лишь только он возник у меня в голове, я принялся работать в этом направлении.
//-- Глава 5 --//
   Холмс с минуту помолчал.
   В это время мы переезжали Дворцовый мост.
   – Итак, я принялся искать старого хозяина. Оказалось, что раньше домом владел некий Пустоплетов, отставной военный, проживавший последнее время в Царском Селе и умерший с полгода тому назад. Вчера утром я съездил туда. После него осталась вдова, почтенная старушка, но она ничего решительно не знает о постройке. Однако от нее я узнал, что дом этот ее покойный муж купил у ксендза Машковского. На мой вопрос, не знает ли она чего-нибудь относительно того, существует ли в доме потайной ход, вдова сказала, что действительно слышала от покойного мужа, будто он заметил какой-то ход, но какой – не говорил. Тогда я спросил, кто еще знает о существовании этого хода. Она ответила: «Единственно, кто мог бы ответить вам на эти вопросы, так это мой муж и сын. Но… муж мой умер, а сын…» Она безнадежно махнула рукой. Тогда я принялся расспрашивать ее о сыне. Он был у нее единственным и с раннего детства обнаружил склонность к порокам. Отец с трудом выручил его из нескольких скандальных историй, но затем сын исчез и явился лишь тогда, когда отец умер. Получив свою долю наследства, он снова исчез, и с той поры от него не было ни слуху ни духу.
   Шерлок Холмс немного помолчал и снова заговорил:
   – Для меня теперь ясно, что княжна исчезла через потайной ход. Вопрос в другом: ушла она по доброй воле или ее увели силой? Но исчезла она именно этим путем.
   – Конечно! – воскликнул я. – В этом не может быть никакого сомнения!
   – Сейчас мы в этом убедимся, – с улыбкой произнес Холмс.
   Извозчик как раз остановился перед подъездом дома князя, и мы выскочили из пролетки.
   Очутившись в княжеском доме, Холмс попросил вызвать князя.
   Через несколько минут он вышел и пригласил нас к себе в кабинет.
   Это был красивый мужчина лет сорока восьми, высокий, статный, с властными манерами.
   Лишь только дверь кабинета закрылась, он жестом попросил нас сесть и спросил:
   – Есть что-то новое, мистер Холмс?
   В его голосе слышались скорбные ноты.
   – Да, князь, – ответил Холмс.
   Лицо князя оживилось.
   – Что же? – спросил он.
   – Ваша дочь, князь, исчезла через потайной ход, который находится в вашем доме.
   – В моем доме? Вы нашли его?
   – Нет еще, но сегодня я собираюсь отыскать его и надеюсь, что это удастся, – проговорил Холмс. – Я пришел просить у вас позволения на это.
   – О, сколько угодно! – взволнованно воскликнул князь. – Мой дом целиком в вашем распоряжении.
   – А половина княгини и княжны?
   – Я лишь предупрежу княгиню…
   – И позволите мне задать ей несколько вопросов?
   – Она будет рада помочь вам всем, чем только сможет! Подождите одну минуту.
   С этими словами князь вышел из кабинета и вскоре возвратился вместе с княгиней Елизаветой Николаевной.
   Поздоровавшись, она села в кресло в ожидании вопросов.
   Извинившись, что потревожил ее, Холмс приступил к делу.
   – Хорошо ли вы помните все, что происходило в день, когда исчезла княжна? – спросил он.
   – Да, – тихо ответила княгиня.
   – В какой части дома могла быть княжна в пять часов дня?
   – Или у себя в будуаре, или в спальне.
   – И больше нигде?
   – Разве что она могла зайти в мой будуар.
   – Почему вы так думаете?
   – Оля ждала подругу, с которой они собирались ехать кататься. У Оли что-то распоролось в шляпке, и она, взяв ее, как сейчас помню, ушла в свою спальню.
   – Откуда?
   – От меня.
   – В котором часу это было?
   – В пять, я хорошо помню.
   – Значит, вы уверены, что она все время находилась у себя?
   – Определенно уверена.
   – Это очень серьезно, княгиня. В доме есть потайной ход, и мы ищем его.
   Княгиня вскочила на ноги.
   – Что вы говорите! – воскликнула она взволнованно.
   – Да, вне всякого сомнения. Следуя вашим словам, мы будем искать его в комнатах княжны. Скажите, пожалуйста: когда вы в половине шестого зашли к дочери, в каком виде была комната?
   – Что именно?
   – Была ли там шляпка, которую княжна переделывала?
   – Да, и игла с ниткой была воткнута в нее, словно дочь только на минутку бросила работу.
   – А остальные предметы?
   – Они не тронуты до этой минуты.
   – В таком случае пойдемте в ее комнаты. Кстати, у вас в доме, вероятно, имеются столярные инструменты?
   – Есть, – ответил князь.
   – В таком случае прикажите принести их в будуар дочери.
   Князь позвонил и, когда в комнату вошел лакей, приказал принести инструменты в комнаты княжны.
   Затем, все четверо, мы отправились в другую половину дома.
   Спальня княжны, в которую мы вошли, имела такой вид, словно хозяйка только что вышла из нее.
   – Пока я не знал о ходе, эта комната интересовала меня с одной стороны, но теперь она заинтересовала меня иначе, – проговорил Холмс, пристально осматриваясь. – Гм, постель смята… Странно, постель смята, но подушки не тронуты. Словно княжна опустилась на край и затем откинулась назад.
   От кровати Холмс перешел к туалету, на котором не нашел ничего, и принялся осматривать гардины.
   – Так, так… – бормотал он. – Ясно, рукой схватилась за гардину, скомкала ее, немного порвала… О! Я уверен, что княжна похищена силой!
   Княгиня схватилась за сердце.
   – Что вы говорите?! – воскликнула она.
   – Я говорю только то, что думаю, – ответил Холмс. – В этой комнате происходила борьба, во время которой ваша дочь упала на кровать. Но это продолжалось лишь одно мгновение. Затем, зажав ей рот, похитители или похититель, вероятно, потащили ее куда-то. Она схватилась за занавеску, но ей разжали пальцы. Во всяком случае, все указывает на то, что в этой комнате ей не было причинено вреда.
   Княгиня облегченно вздохнула.
   – Теперь же мы будем искать, – проговорил Холмс.
   И он взялся за дело.
   Он ползал по полу, выстукивал стены, осматривал подоконники, карнизы, даже печь.
   Все предметы были сдвинуты с места.
   Но сколько Холмс ни старался, ничего подозрительного им замечено не было.
   Покончив со спальней, он перешел в будуар княжны.
   Здесь повторилась та же история.
   Шерлок Холмс начал выходить из себя.
   Ничего, не было решительно ничего такого, что могло бы привлечь его внимание.
   – Ну-с, остается осмотреть ванную комнату, прилегающую к спальне княжны, – произнес Холмс с оттенком раздражения. – Если мы и здесь ничего не найдем, придется искать в другом месте.
   И он вошел в ванную.
//-- Глава 6 --//
   Это была маленькая комнатка без окон, освещаемая двумя электрическими лампочками.
   У одной из стен располагалась ванна.
   Перпендикулярно ей стоял небольшой диванчик, обитый алым бархатом.
   Кроме этих предметов, в комнате не было ничего.
   Холмс зажег электричество.
   Затем, склонившись, он принялся внимательно осматривать карнизы и пол.
   Лицо его было серьезно, губы сжаты.
   С возрастающим интересом мы следили за каждым его движением.
   Особенно долго возился он около наружной стены.
   Вдруг торжествующая улыбка озарила его лицо.
   Он быстро встал на ноги и принялся ощупывать каждую точку стены.
   Затем, ничего не добившись, начал шарить под ванной.
   – Готово! – крикнул Холмс. Он выпрямился и нервно произнес: – А ну-ка, дорогой Ватсон, скорее идите к телефону и вызовите сюда Вишнякова и Каразина. Пусть осмотрят хорошенько свои револьверы. Мясницкий пускай дает все донесения сюда. Дайте также знать Синявину, что мы здесь, и пусть он скажет об этом Федорову и Пенькову. – Подумав немного, он добавил: – Последние трое пусть будут около дома и в случае тревоги бегут к нам на помощь.
   – Больше ничего? – спросил я.
   – Ничего, – ответил он.
   Я бросился исполнять его приказания.
   Через десять минут все разговоры по телефону были окончены.
   Возвратившись к Шерлоку Холмсу, я застал его спокойно сидящим в ванной комнате с сигарой во рту.
   – Подождем приезда Вишнякова, – сказал он. – Вдвоем опускаться слишком рискованно.
   Впрочем, ждать пришлось недолго.
   Вскоре подъехал Вишняков, и Холмс в двух словах рассказал ему, в чем дело.
   Когда рассказ был окончен, Холмс бросил в ванну недокуренную сигару и, вынув из кармана походный электрический фонарь, с которым никогда не расставался, серьезно произнес:
   – А теперь за дело!
   Он нагнулся и, крикнув: «Отойдите к порогу!» – сунул руку под ванну.
   Прошло две-три секунды.
   Вдруг где-то под полом послышался шум, напоминающий шипение.
   В тот же миг Холмс одним прыжком отскочил к двери.
   Это было как раз вовремя.
   Ибо часть пола с тихим шипением вдруг начала опускаться, и образовался люк по меньшей мере в два квадратных аршина шириной.
   Часть пола, опустившись на полтора аршина, остановилась.
   Схватив стоявшую в углу метлу, Холмс изо всей силы нажал на нее, но площадка стояла плотно.
   Тогда, подойдя к люку, Холмс сделал нам знак следовать за собой.
   – А вы, князь, и вы, княгиня, – произнес он тихо, – потрудитесь остаться здесь. Если услышите выстрел, подними́те тревогу. А чтобы люк случайно не захлопнулся, поставьте между ним и полом распорки. Ну, хотя бы три-четыре полена.
   С этими словами он спрыгнул вниз.
   Лишь только мы очутились на опустившейся площадке, как тотчас же увидели отверстие в наружной стене.
   При свете фонаря Холмса мы подошли к нему и, остановившись перед узким колодцем, пробитым в стене, посмотрели вниз.
   Там мы увидели тонкую стальную лестницу, терявшуюся во тьме потайного хода.
   Первым начал опускаться Шерлок Холмс, освещая себе путь электрическим фонарем.
   Мы следовали за ним, держа револьверы наготове, готовые ежесекундно отразить нападение.
   Ни шума, ни шелеста от наших движений не было слышно.
   Так спустились мы сажени на три с половиной.
   Теперь мы были уже под землей.
   Мрачно и таинственно было здесь. Когда закончилась лестница, мы вступили на небольшую круглую площадку, от которой шел горизонтальный подземный ход аршина два вышиной и четвертей пять ширины. Но прежде чем двинуться вперед, Холмс приложил палец к губам.
   Мы замерли, прислушиваясь к малейшим звукам подземного мира.
//-- Глава 7 --//
   И вдруг… вздрогнули все, как один.
   Где-то далеко, но тоже под землей, послышался человеческий голос.
   Да-да, не было сомнения, что это не обман.
   По знаку Шерлока Холмса мы, согнувшись и едва переводя дыхание, двинулись вперед.
   Шерлок Холмс с фонарем в левой руке и револьвером в правой был похож на дикого зверя, выследившего давно желанную добычу.
   Его гибкая фигура как-то съежилась, жилы на шее вздулись.
   Казалось, он готовится сделать гигантский прыжок.
   Ход шел прямо, никуда не сворачивая.
   Пройдя шагов по крайней мере тридцать, мы снова остановились.
   О, совсем другое дело!
   Теперь мы ясно слышали человеческие голоса.
   Их было несколько.
   Вероятно, три, а может, и четыре человека.
   Они говорили тихо, сдержанно, так что слов невозможно было разобрать.
   – Ради бога, тише! – шепнул Холмс.
   И снова двинулся вперед.
   Шагов через пятнадцать подземный ход вдруг сделал крутой поворот.
   Но лишь только Холмс со своим фонарем повернул за угол, как тотчас же отскочил назад.
   – Нас открыли! – яростно прошипел он.
   И выключил фонарь.
   Могильный мрак объял нас.
   Стало жутко-жутко.
   Обернувшись к нам, Холмс скомандовал шепотом:
   – Ложитесь! Наши шансы неравны! Они у себя дома, а мы – в незнакомом подземном ходе, ничего здесь не знаем и не представляем, откуда может угрожать опасность. Нам остается или отступить, или идти вперед. Благоразумнее отступить.
   – Конечно! – подхватил Вишняков.
   Мы повернули назад, но… не тут-то было!
   – Опоздали! – прошипел Холмс.
   В ту же секунду за нашими спинами раздался шум и грозный голос крикнул:
   – Ни с места, если вам дорога жизнь!
   Едва мы обернулись, как яркий свет электрического фонаря брызнул нам в лицо.
   – Черт возьми, мы дорого продадим свою жизнь! – в бешенстве воскликнул Холмс, поднимая револьвер.
   И вдруг раздался удивленный голос:
   – Черт возьми! Да ведь это мистер Холмс и его друг доктор Ватсон!
   В свою очередь Холмс зажег фонарь и бросил сноп света на преследователей.
   Громкий смех прокатился по подземелью.
   – Да в чем дело? – воскликнули мы, ровно ничего не понимая.
   – Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! – хохотал Шерлок Холмс, держась за бока. – Вот не ожидал! Да ведь это мистер Нат Пинкертон с товарищами.
   – Что-о?! – вскричали мы в один голос.
   Но, всмотревшись, убедились, что это правда.
   Еще через минуту Нат Пинкертон с тремя сыщиками уже был возле нас, и мы радостно пожимали друг другу руки в тесном подземелье.
   – Идемте в нашу сторону, господа! – воскликнул Нат Пинкертон. – Там есть одно подходящее местечко, тогда и поговорим.
   Мы последовали за ним.
   Повернув и пройдя еще шагов сорок, мы очутились в довольно просторном подземном гроте.
   Усевшись на землю, Шерлок Холмс и Нат Пинкертон принялись обмениваться впечатлениями.
   Сначала Шерлок Холмс кратко пересказал ход своего расследования и путь, по которому он дошел до открытия подземного хода.
   – Итак, наша работа была совершенно одинакова, хотя мы и не знали мысли друг друга! – весело заметил Холмс.
   – Да, с той только разницей, что вы нашли один конец хода, а я – другой! – ответил Пинкертон. – Я выслушал ваш рассказ с огромным интересом. Ведь некоторые из ваших выводов были словно сколом с моих.
   – Да?
   – Конечно! Как и вы, я пришел к заключению, что княжна исчезла не через парадный ход и не через черный. Подобно вам, я осмотрел все подоконники, крышу и карнизы, но, не найдя нигде следов, сказал себе: ход должен где-нибудь заканчиваться! По моему мнению, сторож пароходной пристани, заметивший моторную лодку, видел именно момент похищения княжны…
   – Безусловно! – кивнул головой Шерлок Холмс. – Ее вынесли в тюке, который сторож принял за перину. Тогда возникает главный вопрос: откуда ее вынесли? Если бы ее выносили из дома или спускали через окно, похитителей непременно заметили бы. Поэтому существование подземного хода стало несомненным.
   Нат Пинкертон откашлялся и продолжил:
   – Куда же мог вести подземный ход? Если бы он выходил в сад, разбойникам пришлось бы переносить княжну через забор и их обязательно задержали бы. Посреди улицы он тоже не мог заканчиваться. Оставалось предположить одно: подземный ход выходит к Неве где-нибудь в облицовке набережной. Тогда, сев в лодку, я принялся тщательно исследовать берег. Несколько раз я проезжал мимо нужного места, ничего не замечая, но наконец труды мои увенчались успехом. В одной из трещин между двумя гранитными плитами я нашел что-то вроде металлической кнопки с дырочкой посредине. Я наудачу ткнул в нее шилом, и вдруг… одна из гранитных плит отодвинулась четверти на две назад и затем вбок, образовав отверстие, служившее началом подземного хода…
   – Когда вы проникли сюда? – спросил Холмс.
   – С час назад. Мне пришлось задержаться, пока не подоспела подмога. Когда сыщики появились, мы пролезли в проход и поползли, двигаясь очень медленно, так как исследовали каждый метр. – Нат Пинкертон посмотрел на нас и засмеялся. – Да… – произнес он. – Когда я увидел свет вашего фонаря, то решил, что это и есть злодеи, похитившие княжну. В тот момент я был уверен, что победа на моей стороне!
   – А я подумал то же самое насчет себя! – со смехом ответил Холмс.
   Мы несколько минут хохотали от души.
   Но наконец Шерлок Холмс поднялся.
   – Ну, господа, делу – время, а потехе – час, – сказал он.
   – Время – деньги, – ответил Нат Пинкертон, вставая с земли.
   – Значит, теперь вы пойдете по пройденному нами пути? – спросил Холмс.
   – Да. А вы по нашему?
   – Конечно!
   Этим разговор и закончился.
   Простившись, мы направились дальше и через несколько минут выбрались на набережную.
//-- Глава 8 --//
   – Где же искать?
   Этот вопрос вырвался у Холмса как-то вдруг, помимо воли.
   Мы сидели в это время за обедом в ресторане «Вена», на улице Гоголя.
   Холмс был задумчив и ел рассеянно.
   Видно было, что мысли его в данный момент очень далеки и от ресторана, и от еды.
   В пять часов появился Нат Пинкертон.
   Он подошел к нам и, пожав руки, молча сел за стол.
   Потребовав коньяк, он налил себе большую рюмку, выпил ее, налил другую и снова выпил.
   – Да, – наконец сказал он, вытирая салфеткой губы, – нам необходимо посоветоваться.
   – Я совершенно с вами согласен, – ответил Шерлок Холмс, тоже выпивая рюмку коньяку.
   – Что вы думаете насчет этого подземелья?
   – Только то, что через него похищена княжна.
   – И больше ничего?
   – Больше ничего.
   – В таком случае я пошел немного дальше вас, – проговорил американец с оттенком гордости в голосе.
   – Да? – с любопытством спросил Холмс.
   Пинкертон кивнул.
   – Взамен моей откровенности я прошу лишь одного…
   – А именно?
   – Не занимать мой наблюдательный пост.
   – Обещаю с удовольствием! – ответил Холмс.
   – Этот ход есть не что иное, как пристань моторной лодки, которую мы так усердно ищем, – проговорил Нат Пинкертон.
   – Почему вы так думаете?
   – Почему? Да потому, что в тайной нише подземного грота, где мы с вами встретились, я нашел ящик с инструментами и принадлежностями к моторной лодке.
   – Что вы говорите? – воскликнул Холмс.
   – Да! И этот ящик я вам сейчас покажу. – Нат Пинкертон позвал лакея и приказал принести из швейцарской оставленный там ящик, а пока продолжил: – В подземелье день и ночь дежурят двое моих агентов. По-видимому, эти инструменты нужны для лодки, и она рано или поздно придет туда. Поэтому эту часть набережной, вернее всю набережную, я оставляю за собой как наблюдательный пост.
   – Хорошо, – сказал Холмс, взглянув на длинный ящик, который в эту минуту лакей поставил перед Натом Пинкертоном.
   Американец не спеша открыл ящик ключом и показал нам с десяток странных инструментов.
   – Вот об этих я ничего не могу сказать, – говорил он, указывая на некоторые предметы, – а вот эти знаю. Они служат для ремонта двигателя.
   Шерлок Холмс с видимым любопытством осматривал предметы.
   – Да… – произнес он вдруг. – Мы слегка ошиблись, принимая ее за моторную лодку. По-видимому, мы имеем дело не с моторной, а с подводной лодкой, и притом самой последней конструкции.
   При этих словах Нат Пинкертон вскочил как ужаленный.
   – Как?! Почему? Почему вы так думаете? – воскликнул он в страшном волнении.
   – Потому что я слежу за достижениями науки и как раз недавно изучал конструкцию последней лодки этого типа, – хладнокровно ответил Холмс. И, вынимая из ящика предмет за предметом, начал объяснять назначение каждого: – Вот это трубка от нагнетателя воздуха, это запасные части от цилиндра, в котором помещается сгущенный кислород, это запасные части от электрической машины…
   – Да знаете ли вы, что тот корабль, который вчера… – в волнении заговорил было Нат Пинкертон, но Шерлок Холмс с улыбкой перебил его:
   – Да, дорогой коллега, я читал газеты и знаю, что вчера в три часа дня немецкий пароход, вошедший недавно в Неву и стоявший в ее устье в ожидании разгрузки, внезапно пошел ко дну, словно взорванный. После катастрофы, через семнадцать часов, то есть сегодня в восемь утра, под воду были спущены пять водолазов, которые подробно осмотрели корпус, исследуя причину потопления, и нашли у самого киля, в кормовой части, огромную пробоину, словно пароход налетел на подводную мину. Никаких мин в этом месте никогда не было. Катастрофа эта, в которой погибли одиннадцать человек, произвела страшный переполох не только в торговом мире и среди публики, но и в правительственных сферах. Морское министерство производит по этому поводу строгое следствие. Пароход принадлежит гамбургскому торговому дому «Дайтон и Кo» и пришел в Россию с грузом бронзовых изделий. В числе прочих товаров на нем были изделия из золота и серебра на сумму около семисот тридцати тысяч рублей.
   Все время, пока Холмс говорил, Нат Пинкертон молча кивал.
   – Вы, дорогой коллега, конечно, сейчас же установили связь между этим случаем и сделанным мною открытием, – проговорил наконец Холмс.
   – Да, конечно! – ответил Пинкертон. – Тем более что, как вы знаете, следственные власти обвиняют в потоплении парохода капитана.
   – Поскольку водолазы заявили, что груза в кормовом трюме практически нет, тогда как главный ценный груз находился именно там, капитана обвиняют в том, что он продал этот груз, а затем нарочно взорвал корабль.
   – Да-да, все это так! – кивнул Нат Пинкертон. – Эта лодка не минует своей пристани, и будь я проклят, если она не попадет в мои руки. Ну, коллега, мне пора!
   С этими словами он закрыл ящик, взял его под мышку и, простившись с нами, вышел.
//-- Глава 9 --//
   – Да, дорогой Ватсон, мы попали на интересное дело! Сию же минуту отправимся в водолазное отделение!
   Он окликнул лакея, расплатился, и мы, сев на извозчика, помчались.
   Спустя полчаса мы уже входили в подъезд дома, где помещалось частное водолазное предприятие.
   Нас встретил средних лет мужчина.
   – Можно взять у вас напрокат два хороших водолазных костюма? – спросил Холмс.
   – А кто вы такие? – полюбопытствовал господин.
   – Шерлок Холмс и доктор Ватсон, – ответил мой друг.
   – О! – только и мог удивленно воскликнуть господин.
   Он несколько минут рассыпался перед нами в любезностях, а затем выскочил и возвратился назад с двумя почти новыми костюмами.
   Осмотрев их, Холмс остался доволен.
   – Хорошо, мы берем эти костюмы, – сказал он.
   Все было упаковано.
   Оставив залог, мы захватили с собой костюмы и, сев снова на извозчика, приказали ехать в Галерную гавань.
   – Сейчас мы увидим затонувший пароход, – произнес Холмс.
   Мы подъехали к пристани, извозчик был отпущен, и мы направились к месту происшествия.
   По народу, собравшемуся на берегу, мы сразу его определили.
   И правда, когда мы подошли к толпе, то увидели аварийный корабль. Из всего корпуса виднелась лишь приподнятая верхняя носовая часть, капитанская рубка и рангоут.
   Остальное было скрыто под водой.
   На стоявшей у берега барке толпились полицейские и несколько морских офицеров.
   Перебраться туда было делом одной минуты.
   Полицейские сразу узнали нас.
   Перекинувшись с ними несколькими словами, Холмс обратился ко мне:
   – Не угодно ли вам спуститься со мной, дорогой Ватсон?
   – С удовольствием! – ответил я.
   – В таком случае давайте одеваться, – предложил Холмс.
   Мы пробрались внутрь барки, надели водолазные костюмы и с помощью двух водолазов, работавших над аварийным кораблем, спустились под воду.
   Брр! Холодная невская вода охватила нас.
   Через стекло колпаков мы прекрасно видели друг друга.
   Лишь только мы опустились на дно, Шерлок Холмс тяжелым шагом двинулся к затонувшему кораблю, огромный корпус которого напоминал гигантскую скалу.
   Брешь оказалась с нашей стороны.
   Она была величиной с добрые ворота, и мы без труда проникли в нее.
   Сквозь стекло я увидел, что Холмс указывает на широкое отверстие, залитое водой.
   И там, среди кучи товаров, перегородок и лома, я увидел нечто замечательное!
   В развороченном корабле был построен форменный туннель. От пробоины внутрь трюма шел проход, укрепленный распорками и балками.
   Следуя этим проходом, мы проникли в кормовой трюм.
   Обойдя его, я заметил, что действительно весь трюм практически выгружен.
   Мы описали круг и, выйдя тем же путем, поднялись на поверхность.
   – Ну что, ну что? – закидали Холмса вопросами.
   – Ничего особенного! – ответил он. – Я лишь убедился, что корабль взорван снизу, а не изнутри. Кроме того, могу сказать, что товар из кормового трюма исчез именно через пробоину, подводным путем – следовательно, в этом вряд ли может быть виновен капитан парохода.
   И коротко он передал все, что заметил, объяснив сделанные выводы.
//-- Глава 10 --//
   – Вас просят к телефону. Вот сюда, в ближайшую пивную, – сказал один из агентов сыскного отделения, подходя к Холмсу.
   – Пойдемте, Ватсон! – живо ответил Холмс.
   Несколько минут, пока он говорил по телефону, я оставался один.
   Но когда Холмс возвратился, я сразу заметил, что он чем-то страшно взволнован.
   – Скорее, скорее! – торопил он.
   И бросился бегом из пивной.
   Я кинулся следом.
   Бежать до извозчика пришлось шагов триста, и мы совсем запыхались.
   – К Летнему саду! Что есть духу! Рубль сверху! – крикнул Холмс.
   На наше счастье, лошадь попалась хорошая.
   Едва мы выехали к Адмиралтейству, как навстречу нам попался Нат Пинкертон, мчавшийся на лихаче что есть духу.
   – С аварии? – крикнул он.
   Холмс кивнул головой, и мы разъехались.
   Лишь только извозчик остановился у Летнего сада, как к нам подскочили Вишняков, Семенов, Каразин и Мясницкий.
   – Так это верно? – спросил Семенова Холмс, соскакивая с пролетки.
   – Да, да, мистер Холмс, я не ошибаюсь, – ответил Семенов. – Я стоял на своем посту, у устья Фонтанки, около Летнего сада, как вдруг вода под мостом страшно взволновалась. Словно под водой шла огромная рыбина…
   – Ну, ну…
   – В это время к мосту по Фонтанке подходила широкая баржа, занявшая почти весь канал. Волнение на минуту прекратилось, но лишь только баржа прошла в Неву, как снова повторилось то же явление, словно огромная рыбина прошла в канал. Складывалось впечатление, словно ей сначала помешала баржа, но она все-таки юркнула в Фонтанку, лишь только баржа прошла.
   – Прекрасно! Очень, очень вам благодарен! – взволнованно проговорил Холмс. – Проволока готова?
   – Готова, – отозвался Вишняков.
   – В таком случае она в наших руках! – воскликнул Холмс. – Вы уже распорядились, чтобы Фонтанку заперли с другой стороны?
   – Да, там уже ставят сеть!
   – Чудесно! Ставьте теперь здесь!
   Тут же появилось несколько мотков толстой проволоки, и агенты лихорадочно принялись за работу.
   Я с любопытством смотрел, как они загораживают устье Фонтанки, перетягивая проволоку с одного берега к другому под водой.
   Двое из них, надев наши водолазные костюмы, тоже работали под водой.
   – Лодка в Фонтанке! Она тут! – шептал Холмс, перебегая от одного к другому и давая указания.
   Работа так и кипела.
   – А теперь по местам! – скомандовал Холмс. – Семенов, Каразин и Мясницкий, вы займете каждый по мосту на Фонтанке, начиная от Цепного моста. Вы, Ватсон, ступайте к телефону и вызовите подмогу.
   Мы бросились исполнять его приказания.
   Вскоре к нам подошли человек пять переодетых городовых и человек десять сыщиков.
   Работа по заграждению тоже вскоре была окончена.
//-- Глава 11 --//
   – Теперь, Ватсон, скорее надевайте водолазный костюм! – скомандовал Холмс.
   И мы с ним вновь облачились в наши тяжелые доспехи.
   На берегу Фонтанки, около переносного воздухонагнетательного аппарата, встали несколько человек, и мы медленно опустились в воду около самого заграждения.
   Мутная влага окутала нас.
   Через десять минут стало тяжело дышать.
   Мы поднялись на поверхность, сняли колпаки, и Холмс приказал переносить аппарат по мере нашего движения по дну.
   И мы снова погрузились в мутные воды.
   Тихо двигались мы вперед, держась у самого берега, чтобы не попасть под прогулочные финские пароходики.
   Иногда мы поднимались, освежали воздух и снова продолжали свой подводный поход.
   Так мы миновали Цепной мост и прошли еще шагов триста, как вдруг сильный шум привлек наше внимание.
   Я невольно прижался к граниту. Но тревога была напрасной. Это оказался пассажирский пароходик.
   Мы только успокоились, как новый шум привлек наше внимание.
   То был совершенно иной звук.
   Не успел я опомниться, как сквозь стекло колпака увидел, что Холмс пригнулся и, держа в руке какой-то предмет, направился по дну к середине Фонтанки.
   Прошло секунд двадцать.
   И вдруг я увидел огромное блестящее чудовище, двигавшееся мимо нас под водой.
   В ту же секунду Холмс, протянув руку, бросился к нему, затем отскочил назад и… дальше я ничего не помню.
   Очнулся я на берегу.
   Когда я открыл глаза, надо мной стояли Шерлок Холмс и несколько сыщиков.
   – Вот и слава Богу! – воскликнул Холмс. – Немножко оглушило взрывом, но это ничего.
   – О да! – подтвердил я, поднимаясь. – Я чувствую себя хорошо, только сильно звенит в ушах.
   – Конечно! – весело согласился Холмс. – Зато мы поймали большую рыбу!
   – Лодка у нас в руках? – быстро спросил я.
   – Да, – ответил Холмс. – А вместе с ней и три пленника.
//-- Глава 12 --//
   Действительно, осмотревшись, я увидел на берегу небольшую подводную лодку, сильно покореженную.
   Около нее стояли три связанных человека.
   Указав на одного из них, Холмс сказал:
   – Имею честь представить: сын бывшего хозяина княжеского дома, господин Пустоплетов.
   – А эти? – спросил я.
   – Это я сейчас постараюсь выяснить. – И, подойдя к остальным двум, Холмс заявил: – Ваши личности рано или поздно будут выяснены. Поэтому лучше, если вы добровольно назовете свои имена и чистосердечно во всем покаетесь.
   – Нам не в чем каяться! – сурово ответил один из них.
   – Нет, есть в чем! – решительно произнес другой, выступая вперед. – Послушайте, господа! Я попал в эту историю по незнанию, но уже понял, что мы совершили преступление. Я родом бельгиец, инженер-механик по профессии. Господин Пустоплетов месяца полтора назад пригласил меня, сказав, что купил у одного изобретателя его открытие. Он говорил о лодке. По чертежам мы ее построили, и Пустоплетов по частям перевез лодку в Петербург, где, как он говорил, хотел провести пробные испытания, а затем продать ее правительству.
   – Есть у лодки пристани? – спросил Холмс.
   – Две. Одна на Васильевском острове, но главная – на Фонтанке.
   – Где именно?
   – Под следующим мостом. Поначалу я верил ему, но вот недавно в лодку принесли женщину. Она была закутана и с завязанным ртом. Это было на Васильевском острове. Я заподозрил что-то неладное, но Пустоплетов сказал, что эта женщина узнала секрет и он должен ее задержать. Я снова поверил. Вчера он сказал мне, что купил старый пароход с подмокшим, никуда не годным товаром, над которым надо провести последние испытания. И мы их провели. Сначала мы взорвали его, а затем разгрузили. Вот все, что я знаю.
   – Благодарю вас, вы – честный человек! – проговорил Холмс, пожимая ему руку. – Покажите нам пристань на Фонтанке. – И, обернувшись к стоявшим тут же городовым, он распорядился: – Уведите этих двоих! А остальные – вперед!
   Пройдя несколько сотен шагов, мы остановились недалеко от Семеновского моста.
   – Здесь, – сказал механик. – Если вы снимете с набережной вот эти плиты, то все сами увидите.
   Тут же появились ломы, кирки и прочие инструменты.
   Плиты были сняты, земля под ними раскопана, и ломы ударились о кирпич.
   – Здесь свод подземной комнаты, – пояснил механик.
   Работа снова закипела.
   И вдруг из-под земли, через образовавшееся отверстие вырвался громкий женский крик:
   – Спасите! Спасите во имя всего святого!
   – Мы идем к вам на помощь! – отозвался Холмс, склоняясь над подземельем.
   Когда отверстие достаточно расширилось, Холмс опустил в него веревочную лестницу, и все мы спустились вниз.
   При свете электрических фонарей, мы увидели просторный грот, заваленный тюками с корабля. А посреди них, бледная и дрожащая, стояла княжна и молча простирала к нам руки.
   Вместе с нами в грот спустился и механик.
   – Не судите, не судите этого человека! Он невиновен! – при виде его воскликнула девушка.
   – Да, он невиновен, – улыбаясь, ответил Холмс. – Он только покажет нам, как они выбирались сюда из подводной лодки.
   Механик кивнул и подошел к железным воротам.
   – Если их открыть, вода Фонтанки хлынет сюда. Лодка вплотную подходит к этим воротам, они отодвигаются, и образуется проход прямо в лодку. Когда лодке нужно отчаливать, то сначала задвигаются эти ворота, затем дверь лодки и… готово.
   – Так я и думал! – произнес Холмс и обернулся к княжне. – А теперь я слушаю вас.
   – Что же я могу сказать? – произнесла бедная девушка. – Весь мой рассказ заключается в трех словах. Я сидела в комнате, как вдруг в нее вошли два человека. Прежде чем я успела крикнуть, мне набросили на голову простыню, завязали рот и потащили. Куда? Я не знаю. Я очутилась здесь, и двое злодеев заявили, что не выпустят меня, пока я не напишу отцу, чтобы он выдал за меня триста тысяч выкупа. Я отказывалась, умоляла, но они только смеялись. Сегодня, час тому назад, я это написала. Вот и все.
   – В таком случае мы найдем это письмо у Пустоплетова, – проговорил Холмс и, подав княжне руку, с улыбкой добавил: – Поднимайтесь наверх. Родители ждут вас.
   Все вместе мы выбрались на набережную.
   – Стой! – раздался вдруг зычный голос.
   И Нат Пинкертон, соскочив с пролетки, подбежал к Холмсу и схватил его за руку.
   – Великолепно! Прелестно! – воскликнул он. – Да, да… вы победили, дорогой друг, и я от души вас поздравляю!
   Все смеялись, ликовали и пожимали друг другу руки.
   А солнце продолжало сиять на небе, словно радуясь всеобщему веселью.

Грабеж во время панихиды

//-- Глава 1 --//
   – Не угодно ли? – сказал Шерлок Холмс, протягивая мне газету. – Я думаю, дорогой Ватсон, что наглость некоторых господ бывает настолько велика, что исключительно благодаря этому становится почти немыслимым отыскать виновника.
   – А в чем дело? – спросил я, беря из рук Холмса газетный лист.
   – Прочтите заметку: «Пропажа драгоценностей у купца Н. А. Мюрева».
   Я без труда отыскал в местной хронике эту заметку и прочел:

//-- Необыкновенно дерзкий грабеж --//
   Вчера, 29 июня, купец первой гильдии Николай Александрович Мюрев пригласил в свою квартиру преосвященного Макария и двух священников, чтобы отслужить панихиду по своей любимой и единственной дочери, скончавшейся ровно год назад. Его преосвященство и прочее духовенство собрались к известному часу.
   Прибыли также и певчие.
   Когда все приглашенные съехались, панихида была отслужена и духовенство с гостями пригласили к столу.
   Сам Николай Александрович Мюрев с супругою Анной Егоровной присутствовали на панихиде в полном трауре.
   После панихиды госпожа Мюрева переоделась, причем сняла с себя брошь и другие драгоценности. По словам самой Мюревой, на ней в этот день было надето драгоценностей на шестьдесят восемь тысяч рублей, из которых одна брошь стоила сорок тысяч. Эта брошь – вещь старинная и представляет из себя звезду, в центре которой находится бриллиант черной воды ценой в тридцать тысяч рублей.
   Выйдя снова к гостям, госпожа Мюрева вспомнила, что не заперла драгоценности, и сию же минуту возвратилась в спальню, но… о ужас!
   Украшений там не оказалось.
   Госпожа Мюрева переодевалась одна, без прислуги, и после того, как вышла из спальни, никто в эту комнату не входил. Да никто и не мог войти туда незамеченным, так как в спальной комнате всего одна дверь. Она ведет в будуар, который имеет, в свою очередь, две двери: одну – в коридор, а другую – в столовую.
   Дверь в коридор была заперта на ключ, а через другую никто не смог бы проникнуть в спальню незамеченным самой хозяйкой или кем-то из гостей.
   Заметив исчезновение драгоценностей, хозяйка подняла тревогу. Начался страшный переполох, была вызвана полиция.
   Госпожа Мюрева заявила, что из столовой никто не мог войти в спальню незамеченным, поэтому никто из гостей обвинен быть не может.
   На этом основании была арестована домашняя прислуга.
   Обед расстроился, и гости разъехались.
   У всех слуг в квартире Мюревых был произведен самый тщательный обыск.
   Но… драгоценностей нигде не оказалось.
   Особенно интересным это происшествие делает то, что Мюревы пригласили для расследования знаменитого сыщика Ната Пинкертона, бывшего в этот день проездом в Москве.
   Знаменитый сыщик изъявил свое согласие работать по этому делу и с чисто американским рвением взялся за него.
   Нет сомнения, что вор скоро будет разыскан.
   Сотрудник нашей газеты уже познакомился с мистером Натом Пинкертоном, и он обещал информировать нас о ходе расследования.
   Поэтому все сведения относительно этого необыкновенно дерзкого грабежа будут размещаться у нас в самом полном виде.

   Прочитав заметку, я возвратил газету Холмсу.
   – Ну что? – спросил он.
   – Крайне любопытное дело! – ответил я.
   – А как вам нравится выступление Ната Пинкертона?
   – Ничего относительно этого сказать не могу.
   Шерлок Холмс с улыбкой посмотрел на меня.
   – Ведь вы знаете, дорогой Ватсон, что я очень люблю спорт, – сказал он.
   – Знаю, – ответил я. – Но к чему вы вспомнили об этом?
   – Потому что вижу выход своему спортивному азарту.
   – То есть?
   – Я инкогнито берусь за это дело. Мне просто-таки хочется проверить свои способности и узнать, кто из нас, я или Пинкертон, доберется до истины.
   Я невольно улыбнулся.
   – Надеюсь, мы будем работать вместе? – спросил Холмс.
   – Конечно!
   Холмс достал сигару, не спеша закурил и сказал:
   – У Ната Пинкертона – огромное преимущество. Он узнал о преступлении на сутки раньше меня, а это все равно что получить на бегу фору в сотню сажен. Ну да посмотрим. Если я буду побежден, это не будет унижением. Не правда ли, дорогой Ватсон?
   – Разумеется! – ответил я.
   – Но мы не должны терять ни минуты, если не хотим остаться далеко позади. Надевайте пальто, дорогой друг. Нам надо спешить.
   Недолго думая, я накинул пальто.
   Холмс сделал то же самое, и мы направились к дому Мюрева.
//-- Глава 2 --//
   Однако в этот раз нам не суждено было сохранить инкогнито.
   Едва мы подошли к дому купца, как из подъезда вышел высокий худощавый господин лет сорока с бритыми усами и бородой и быстрым шагом направился в нашу сторону.
   – Нат Пинкертон, – прошептал Шерлок Холмс, указывая глазами на господина.
   В свою очередь, и вышедший из дома господин заметил нас.
   Он бросил на Холмса пристальный взгляд и, поравнявшись с нами, снял шляпу со словами:
   – Привет мистеру Шерлоку Холмсу!
   – От души того же мистеру Нату Пинкертону!
   Оба знаменитых сыщика остановились и пожали друг другу руки.
   Казалось, они читают мысли друг друга.
   И поэтому я не удивился, когда их разговор свелся к нескольким коротким фразам.
   – Итак, вместе? – спросил Нат Пинкертон.
   – Да, – ответил Холмс. – Есть следы?
   – Конечно. Если хотите – возвратимся.
   – Вы окажете мне любезность.
   Больше они ничего друг другу не сказали.
   Оба сыщика, понимая друг друга без слов, считали излишним тратить время на разговоры.
   Втроем мы возвратились в дом Мюрева.
   Там царило уныние.
   Нечего и говорить, что приход Шерлока Холмса обрадовал Николая Александровича и его супругу.
   Теперь у них уже не было сомнений, что вещи будут найдены.
   Не тратя слов, Нат Пинкертон провел Холмса по всему дому, показал ему расположение комнат и коротко рассказал обо всех подробностях преступления.
   – Дело, похоже, не настолько запутано. Надеюсь, преступник скоро будет найден, – заявил Нат Пинкертон. – Мною уже найден след, и остается провести лишь маленькую проверку.
   – Да? – спросил Холмс.
   И в его голосе послышалось легкое разочарование.
   – Что делать! – пожал плечами Пинкертон.
   – Нет ничего хуже, как явиться слишком поздно, – вздохнул Холмс. – Кого же вы подозреваете?
   – О, в нашем деле не может быть секрета! – воскликнул Пинкертон. – Вещи украл один из домашней прислуги, кучер Никита Панкратов.
   – Можно спросить, как вы пришли к этому заключению? – спросил Холмс.
   – С удовольствием, – ответил Пинкертон. – Не угодно ли пройти в спальню? С момента обнаружения преступления в нее никто, кроме меня, не входил, она все время заперта.
   – Прекрасная мера, – согласился Холмс.
   Вслед за Натом Пинкертоном мы с Холмсом вошли в спальню, которую Пинкертон отпер ключом. Остановившись на пороге, он пояснил:
   – Вон там были оставлены драгоценности. Сначала я решил, что вор проник сюда через столовую или через дверь, ведущую из будуара в коридор, но внимательный осмотр разубедил меня в этом. Не угодно ли подойти к окну?
   Пройдя вдоль стены, мы подошли к первому окну, в котором имелась форточка настолько большого размера, что человек средней комплекции мог свободно проникнуть через нее в комнату.
   Указав на наружный подоконник, Нат Пинкертон сказал, обращаясь к Холмсу:
   – Вы, конечно, видите след на пыльном наружном подоконнике. Это след грубого сапога с набойкой на каблуке. Рядом с ним другой – круглый, более выраженный в центре и расплывающийся по краям…
   – Совершенно верно, напоминает след колена, – вставил Шерлок Холмс.
   – Так решил и я. Хозяева недоглядели, что форточка не заперта, и вор воспользовался этим. Вне всякого сомнения, он действовал не один. Второй человек выполнял роль наблюдателя. Он расположился на крыше сарая и, конечно, видел, как хозяйка, сняв драгоценности, вышла к гостям. По его сигналу вор забрался через форточку в комнату, схватил украшения и, выбираясь, встал сначала одной ногой на подоконник, затем, держась рукой за ручку рамы, опустился на колено и слез вниз.
   – Снаружи было что-нибудь приставлено? – спросил Шерлок Холмс.
   – Да. Во дворе под окном я нашел лестницу, а около нее след с той же набойкой на каблуке.
   – Это все, что вы обнаружили в комнате?
   – Да. А теперь прошу вас во двор.
   – Я попросил бы подождать одну минутку, – сказал Холмс.
   Он вынул из кармана большое увеличительное стекло и, опустившись на колени и переползая с места на место, принялся что-то разглядывать на полу.
   Закончив осмотр, он проделал то же самое с внутренним подоконником.
   Вероятно, что-то обратило на себя внимание Холмса, так как его лицо сделалось вдруг серьезным и сосредоточенным.
   Вынув из кармана линейку, он проделал какое-то измерение.
   Нат Пинкертон с улыбкой посматривал на его работу, но наконец не выдержал.
   – Вы работаете так, словно обнаружили новые следы! – проговорил он. – Но… могу вас уверить, что это совершенно излишне. Как и вы, я нашел едва уловимые следы на внутреннем подоконнике, но не придал им значения. Во-первых, на подоконник изнутри постоянно становятся или для того, чтобы протирать стекла, или чтобы открыть форточку, но самое главное – это то, что следы идут дальше.
   – Весьма может быть, – ответил Холмс как-то загадочно.
   – Вы в этом убедитесь сию же минуту, – проговорил Пинкертон, выходя вслед за нами из спальни и снова запирая ее на ключ.
   Мы вернулись во двор и подошли к месту, куда выходили окна спальни.
   Оно было огорожено, а небольшой квадрат даже прикрыт рогожей, укрепленной на кольях так, чтобы она не касалась земли.
   Осторожно приподняв ее, Пинкертон указал на ясно выделявшийся на песке след.
   С первого взгляда я узнал след, который отпечатался на наружном подоконнике, с той же набойкой на каблуке.
   – Только один след? – спросил Холмс.
   – Только один, – ответил Нат Пинкертон. – Направление следа – к конюшне. Лишь только я заметил это, как тотчас же бросился туда и перешарил в ней каждую соломинку.
   – И, вероятно, что-то нашли? – спросил Холмс.
   – Да.
   – Прислуга была уже арестована?
   – Да.
   – Задолго?
   – Часа за три перед тем, как я начал розыски в конюшне.
   – И что же вы там нашли?
   Нат Пинкертон достал из кармана женское кольцо с бирюзой, окаймленной розанами.
   – Вот эту вещь.
   – Где?
   – В яслях. В этом месте как раз ход на сеновал. Вор, схватив вещи, бросился в конюшню и оттуда, вероятно, на сеновал, потеряв по дороге одну из украденных мелочей. Можно предположить, что его сообщник, сидевший на крыше конюшни, соскочил на сеновал, где принял краденые вещи и скрылся с ними. А вор возвратился во двор.
   – Из чего вы заключаете, что именно кучер Никита Панкратов, а не кто-то другой украл вещи? – спросил Холмс, слушавший объяснения Ната Пинкертона с величайшим вниманием.
   Пинкертон улыбнулся.
   – Очень просто, – ответил он. – Арестовав всех служащих, я забрал их вещи и, отобрав обувь, принялся сличать ее с найденными следами.
   – И?..
   – И нашел требуемое. В момент ареста на кучере Никите были сапоги, которые по величине хотя и подходили к следу, но не совсем, а по деталям и вовсе не подходили. Но зато под кроватью Никиты я нашел сапог, его старый сапог, хотя и не с той ноги, но вполне подходящий к следу по величине и деталям.
   – Вы говорите, что сапог с другой ноги? – полюбопытствовал Холмс.
   – Да. С правой. А на подоконнике и на земле под окном виден отпечаток левой ноги.
   – Куда же девался левый сапог кучера?
   – Он говорит, что оба его сапога все время находились под кроватью.
   – А левый?
   – В этом его показания расплывчатые. Он говорит, что не знает, куда и когда пропал сапог. Он, видимо, путает…
   – Но ведь действительно возможно, что кто-то украл его сапог.
   – Один? – улыбаясь, спросил Пинкертон.
   – Хотя бы и один. Для положительного обвинения нужны более веские доказательства.
   – И они есть.
   – А именно?
   – В кармане его кучерского армяка найден маленький рубин, вероятно, вывалившиеся из какой-нибудь вещи и, вследствие своей величины, оставшийся незамеченным.
   – Да… эти данные говорят о его виновности, – задумчиво проговорил Холмс. – Где он находится?
   – Пока – в сыскном.
   – Его можно будет увидеть?
   – Без сомнения. Через час его приведут сюда.
   – Но что он говорит относительно других вещей?
   – Он отпирается от всего. И надо заметить, очень естественно. Он уверяет, что в момент кражи спал, будучи усталым после езды господ. Некоторые из дворни подтверждают это, хотя и показывают, что были в хлопотах и в комнату, где спал кучер, заглядывали редко.
   – Подойдите-ка, Ватсон, сюда, – попросил Холмс, прекращая вопросы и снова подходя к месту, где на земле виднелся след. – Держите лестницу!
   Он приставил лестницу к окну и взобрался наверх.
   – Нет сомнения, что лестницу приставляли и по ней поднимались, – донесся до нас его голос. – След виден ясно.
   Он спустился вниз и задумчиво произнес:
   – Странно… очень странно…
   – Что именно? – откликнулся Нат Пинкертон.
   – То, что всюду след только левой ноги.
   Нат Пинкертон саркастически улыбнулся.
   – Похоже, вы, несмотря на неопровержимые доказательства, не верите в виновность кучера Никиты Панкратова.
   В его голосе звучала насмешка.
   Холмс пожал плечами.
   – У каждого может быть свое мнение, – только и ответил он.
   – В особенности, когда люди ждут чудес и фокусов там, где все ясно и просто.
   – Вы говорите обо мне?
   – В данном случае – да! – отрезал Пинкертон, не стараясь даже скрыть презрительной усмешки.
   – Будущее покажет, кто из нас прав, – ответил Шерлок Холмс.
//-- Глава 3 --//
   Никита Панкратов оказался рослым, сильным мужиком с солидной, окладистой бородой и добродушным, чисто русским лицом.
   Когда его ввели в дом в сопровождении двух часовых, он выглядел совершенно растерянным и убитым.
   В эту минуту в комнате, кроме мистера Пинкертона, Шерлока Холмса и меня, находился Николай Александрович Мюрев.
   Лишь только Никита увидел хозяина, как грузно повалился на колени.
   – Батюшка! Хозяин, отец родной! Смилуйся ты надо мною! – завопил он исступленно. – Пять лет я тебе верой и правдой служил! Да неужели я бы решился…
   Речь его прервали рыдания…
   Горе этого человека было настолько натуральным, настолько сильным, что лицо Мюрева даже передернулось.
   – Я, брат, что ж… Я ничего… Это точно, что я тобой доволен был… – забормотал он растерянно.
   Но на Ната Пинкертона это не произвело, по-видимому, никакого впечатления.
   Его сухое лицо оставалось по-прежнему бесстрастным, а глаза смотрели строго и холодно, как бы пытаясь проникнуть в самую глубь души жертвы.
   – Ваше присутствие я считаю совершенно излишним, – произнес он наконец, обращаясь к хозяину.
   – Я ничего… Я могу уйти… – пробормотал последний сконфуженно.
   С этими словами он встал с кресла и медленно удалился в другую комнату.
   – Встаньте! – произнес Нат Пинкертон, обращаясь к кучеру. – Ваши просьбы и мольбы на нас не подействуют, и вы это прекрасно знаете. Все улики против вас…
   – Батюшка, отец родной! Да нешто я мог… – простонал кучер.
   Но Пинкертон строго перебил его:
   – Вы должны помнить, что признание облегчает вину. Ваше наказание в этом случае будет гораздо легче…
   Кучер открыл рот и хотел что-то сказать, но только безнадежно махнул рукой.
   Между тем Нат Пинкертон продолжил:
   – Если вором были не вы, то у вас, во всяком случае, должны быть хоть какие-то предположения. Кто мог, например, украсть ваш сапог? И почему бы ему не украсть пару, раз оба сапога лежали рядом?
   – Не знаю, батюшка, ей-богу, не знаю! – снова бухнулся на колени Никита.
   – Да ведь накануне вы видели свои сапоги?
   – Не то что накануне, а даже вчера ранним утром!
   – А камень, который был найден у вас в кармане? – продолжал пытать его сыщик.
   – И про камень, батюшка, ничего не знаю! Отродясь у меня таких камешков не было, а коли бы и был, так я бы его за простое стеклышко почел.
   По лицу Ната Пинкертона скользнула презрительная улыбка.
   – А знаете ли вы, что тех улик, которые есть, вполне достаточно для суда, чтобы вас покарать? – спросил он холодно.
   – Знаю, батюшка, знаю, отец родной! – с тоской воскликнул кучер. – Неспроста тут все! Видно, лукавый замешался в это дело, потому что человеку не сделать такое!
   – А кто был вашим помощником?
   – Каким помощником? – удивленно спросил Никита.
   – Не притворяйтесь! Мне известно, что у вас был помощник, и даже известно, где он сидел. Этот помощник уже арестован и сознался во всем. Вас же я спрашиваю о нем специально, чтобы проверить, насколько вы умеете запираться. Ну?
   Физиономия Никиты при этих словах сделалась совершенно растерянной.
   – Сознался? Мой помощник? – забормотал он. – Господи! Да кто же это?!
   – Не знаешь? – спросил строго Пинкертон, переходя на «ты».
   – Не знаю, барин!
   – Ну и ладно, узнаешь в суде. Значит, ты решительно от всего отказываешься?
   – Да в чем же сознаваться?! – воскликнул с тоской Никита.
   – Это дело твое, – холодно ответил Пинкертон. – Моя обязанность заключается в том, чтобы предупредить: все улики против тебя. Никто не поверит, что ты не виноват, а следовательно, от тебя зависит чистосердечным признанием смягчить наказание. – Видя, что кучер не отвечает, Пинкертон добавил: – Поверь, тебе не удастся воспользоваться ни одной украденной вещью. Даже когда ты отбудешь наказание. За тобой будут следить самым тщательным образом…
   Но тут речь его оборвалась.
   Лицо кучера вдруг побагровело, глаза налились кровью, и он, выпрямившись во весь рост, выкрикнул:
   – Не был я вором, да и только! Судите меня, хоть вешайте, а я знать ничего не знаю! Убирайтесь к черту, я и отвечать-то вам не буду! Хоть жилы из меня вытягивайте, ироды, мне все равно!
   – В таком случае мне не о чем с тобой разговаривать, – холодно произнес Нат Пинкертон и, обернувшись к конвойным, сказал: – Можете вести его назад.
   Ни слова больше не произнеся, Никита в сопровождении полицейских вышел из комнаты.
   – Как видите, этот тип умеет отпираться! – с насмешкой произнес Пинкертон. – Но… я еще не спросил вашего мнения, коллега, относительно кучера.
   Шерлок Холмс не ответил. Он несколько минут молча шагал по комнате, низко опустив голову, но наконец выпрямился и, задумчиво глядя на Пинкертона, произнес:
   – Никита Панкратов ни в чем не виноват.
   – Что-о?! – воскликнул тот удивленно. – Вы говорите, что он не виноват?!
   – Да, – твердо повторил Холмс.
   – Несмотря на прямые улики?
   – Да.
   – Но кто же, по-вашему, вор?
   – Этого я пока не знаю, но будущее все покажет. Могу сказать одно: я знаю душу человеческую более чем хорошо, и голос, звучащий с такой искренностью, как у этого кучера, не может лгать!
   Пинкертон улыбнулся.
   – Вы думаете? – спросил он пренебрежительно, слегка задетый словами Холмса.
   – Повторяю, я в этом уверен.
   – В таком случае позвольте пожелать вам успеха в поиске виновного, – насмешливо сказал Пинкертон. – Что же касается меня, то я его уже нашел, и единственное, что мне остается, – это отыскать его помощника и украденные вещи. – Он слегка поклонился нам и добавил: – А пока позвольте пожелать вам всего хорошего!
   С этими словами он вышел из комнаты.
//-- Глава 4 --//
   Мы остались одни.
   Несколько минут мой друг упорно молчал, задумчиво глядя перед собой, а потом подошел, положил руку на мое плечо и произнес:
   – Нет-нет, дорогой Ватсон, предчувствие меня не обманывает! Этот человек не может быть виновен! Обстоятельства сложились очень плохо, все говорит против него, но я постараюсь раскрыть это чрезвычайно запутанное преступление и удержать судей от ошибочного шага.
   – Мне тоже не верится, что кучер виноват, – ответил я. – Уж чересчур искренен его голос!
   – В том-то и дело! Нат Пинкертон напал на ложный след, на который его навел ловкий вор, но самолюбие не позволяет ему в этом сознаться. – И, весело улыбнувшись, Холмс добавил: – Если посмотреть на это дело со спортивной точки зрения, то я должен радоваться, что мой соперник идет на ложному следу. Идемте сию же минуту к хозяину дома, мне нужно расспросить его кое о чем.
   Хозяина мы застали в гостиной. Услыхав, что Шерлок Холмс желает задать ему и его жене несколько вопросов, он изъявил свое полное согласие.
   На его зов в комнату вошла Анна Егоровна, и Холмс приступил прямо к делу.
   – Кто присутствовал в то время, как вы надевали драгоценности? – спросил он Анну Егоровну.
   – Горничная.
   – А когда снимали?
   – Никого.
   – Не видали ли вы кого-нибудь входящим в дверь, после того как вышли, переодевшись?
   – Решительно нет.
   – Были ли окна в вашей спальне занавешены во время переодевания?
   – Нет. Это я помню хорошо. Я так спешила, что не успела опустить портьеры.
   – Не выглядывали ли вы во время переодевания во двор? Может быть, вы заметили кого-нибудь из своих или посторонних, кто слишком пристально глядел на ваши окна?
   – Н-нет… – ответила Мюрева. – Во дворе, кажется, совсем никого не было… Вернее сказать, я не заметила…
   – Жаль. Но… не видали ли вы кого-нибудь на одной из крыш?
   Анна Егоровна задумалась.
   – Нет, – произнесла она наконец. – На наших дворовых крышах я не видела никого.
   – А на соседних?
   – Погодите… Да-да, теперь я припоминаю! На соседней крыше я видела рабочего. Он, кажется, что-то чинил…
   – Ага! Имеет ли та крыша сообщение или соприкосновение с одной из крыш вашего двора? – с живостью спросил Холмс.
   – Нет, – ответила Мюрева.
   – Совсем?
   – Совсем. Та крыша отделяется от нас большим двором.
   – Не заметили ли вы чего-нибудь подозрительного в чьем-либо поведении?
   – Нет, решительно нет!
   – Благодарю вас, – поклонился Шерлок Холмс. – Теперь ваша очередь, Николай Александрович. Как служил у вас Никита?
   Мюрев только руками развел.
   – Пожаловаться на него я не могу, – ответил он. – Человек он честный, добродетельный, трезвый…
   – Часто ли он отлучался?
   – Почти никогда. За пять лет службы раза два уезжал на побывку в деревню, жил скромно и деньги копил, старикам своим один раз тридцать рублей дал да другой раз – тридцать четыре.
   – Верите ли вы в его виновность?
   – Я бы и не поверил, если бы не доказательства…
   – Кто у вас еще служит?
   – Кухарка есть, горничная да дворник.
   – Не подозреваете ли вы кого-то из них? Не отличается ли кто из них дурным поведением?
   – Н-нет… кухарке уже шестой десяток пошел, она состарилась в нашем доме. В горничных ее внучка служит, и все ее знают как серьезную, честную девушку. Дворник у нас тоже уже давно, лет восемь, да он никогда и в дом-то не входит! Где уж ему знать: что и как…
   – Не заметили ли вы кого-нибудь подозрительного среди гостей?
   – А кто их разберет! Были певчие…
   – Где они находились и раздевались?
   – Раздевались в передней, а стояли в зале.
   – Не заметили ли вы, чтобы кто-то из них выходил во время службы или до нее?
   – Гм… один певчий точно часто выходил… должно быть, расстройство желудка было.
   – А какой он из себя? – быстро спросил Холмс.
   – Черный такой, худощавый…
   – Опишите подробнее его лицо.
   – Он стоял с самого краю хора, так я его потому и заметил. С вас будет ростом, одет прилично, в черную сюртучную пару, глаза черные, волосы черные, довольно длинные, усы густые, распушенные.
   – Больше вы ни на кого не обратили внимания?
   – Нет. Вот только диакон, у того голос богатейший!
   – Ну, это-то меня мало интересует, – улыбнулся Шерлок Холмс.
   – А больше я, признаться, никого не приметил! – вздохнул Мюрев.
   Поблагодарив, Холмс простился, и мы вышли.
//-- Глава 5 --//
   – Ну-с, дорогой Ватсон, а теперь скорее вперед! Если мы не опоздали, то добьемся своего! – воскликнул Холмс, когда мы вышли на улицу. – Мне кажется, я напал на новый след, которого не заметил Нат Пинкертон.
   С этими словами он подозвал извозчика, мы сели в пролетку, и Холмс приказал ехать к преосвященному Макарию, сказав извозчику его адрес.
   Не прошло и получаса, как мы были на месте.
   – Скажите, пожалуйста, где живет регент хора? – спросил Холмс у привратника.
   – А вот там, – указал он на один из флигелей.
   Следуя указанию, мы поднялись на второй этаж и позвонили.
   К счастью, регент оказался дома. Узнав наши имена, он просиял от радости, что видит перед собой самого Шерлока Холмса, и суетливо пригласил нас в гостиную.
   – Чем могу служить? – заговорил он, усаживая нас. Но, не дождавшись ответа, вдруг обернулся к двери и крикнул: – Маша, поди-ка сюда! Посмотри, каких знаменитых гостей привел к нам Бог!
   Из соседней комнаты появилась жена регента, пухлая, довольно красивая женщина лет двадцати пяти.
   – Подумай только – сам Шерлок Холмс!
   – Ах, батюшки! – воскликнула хозяйка. – Сейчас вот закусочку да самоварчик приготовлю…
   И она снова исчезла.
   Это было нам на руку. С утра мы ничего не ели и были голодные как волки.
   Однако Холмс приступил к расследованию, не дожидаясь завтрака.
   Задав несколько вступительных вопросов, он принялся расспрашивать о певчих.
   – Скажите, а как фамилия высокого певчего, брюнета, с довольно длинными волосами и черными пушистыми усами? – спросил он.
   Регент удивился.
   – Брюнета, с черными пушистыми усами? Это какого же?
   – Такой худощавый, – пояснил Холмс. – Во время панихиды у Мюревых он был одет в черную сюртучную пару и стоял с краю хора.
   – Гм… В черной, вы говорите, сюртучной паре?
   – Да. И притом очень хорошей.
   – Ничего не понимаю… – с недоумением произнес регент. – Есть у меня бас – брюнет, только усы у него не пушистые, да и пьет он шибко, так что хорошей сюртучной пары у него и в заводе не было.
   – Так, значит, у вас нет певчего, который подходил бы по всем названным приметам?
   – Решительно нет.
   – Но, может быть, вы заметили…
   – Постойте, постойте! – перебил регент. – Ведь действительно на панихиде у Мюревых был такой! Да-да, я припоминаю… Точь-в-точь такой господин, как вы описываете! Только он вовсе не певчий. Он, должно быть, так присоединился к хору! Это многие любят. Он стоял рядом с басами и подпевал.
   – Вот-вот! – воскликнул Шерлок Холмс. – О нем-то и идет речь! Так вы не знаете, кто этот господин?
   – Нет, не знаю, – ответил регент – А почему вы им интересуетесь?
   – Потому что вижу связь между ним и кражей драгоценностей у госпожи Мюревой, – серьезно ответил Холмс.
   – Вот как! – воскликнул заинтересованный регент.
   В это время в комнату вошла хозяйка и пригласила нас закусить.
   За завтраком разговор вертелся преимущественно вокруг преступления.
   – А вы не заметили, с вами выходил господин, которого я описываю, или нет? – спросил между прочим Холмс.
   Регент задумался.
   – Кажется, с нами! – сказал он наконец. – Но куда он делся потом, я не знаю.
   – А кто вышел раньше: преосвященный или вы?
   – Мы вышли следом, так что его при нас усаживали в карету.
   – Это верно?
   – О да!
   – А кто усаживал?
   – Диакон и священник Благовещенский.
   – А где живет этот диакон?
   – В этом же дворе, только в другом флигеле.
   – Как его зовут?
   – Отец Петр.
   Холмс выпил рюмку водки, закусил сардинкой и продолжил расспрашивать:
   – Переполох в доме Мюревых поднялся при вас?
   – А как же!
   – А вы не заметили, сколько прошло времени с того момента, как госпожа Мюрева вышла, чтобы пригласить всех к столу, до момента, когда поднялась тревога?
   – Как вам сказать? Минут шесть-семь!
   – А не меньше? Госпожа Мюрева говорит, что прошло не более двух минут.
   Регент улыбнулся.
   – Ну уж нет! – возразил он. – Я по своему желудку это помню! Помню, закончили мы панихиду, хозяйка ушла переодеваться, а мы и ждем, когда же нас закусить попросят! На часы посмотрел – вижу, хозяйки уже пять минут как нет, а потом через минутку-две она появилась, бледная да встревоженная. Ну и пошло смятение! Нас, певчих, конечно, не обыскивали, потому что весь хор все время в зале стоял…
   – Так-так, – задумчиво произнес Холмс. – Значит, не две минуты?
   – Конечно не две! Это хозяйке впопыхах так показалось!
   – Это очень важно для меня! И, значит, из-за этого завтрак расстроился?
   – Да. Поняли все, что хозяевам не до нас. Сначала преосвященный собрался ехать, а за ним и остальные потянулись.
   – Очень, очень благодарен вам за помощь! – сказал Шерлок Холмс, вставая из-за стола. – Вы, конечно, понимаете, что моя работа не терпит промедления, поэтому я не могу оставаться здесь и лишней минуты! Еще раз благодарю вас!
   И мы направились к диакону.
   Он жил в том же дворе, но через дом.
   Когда мы вошли, его не оказалось дома. Однако жена диакона сию же минуту послала за ним к священнику, и уже через несколько минут он был перед нами.
//-- Глава 6 --//
   Подобно регенту, он страшно обрадовался, узнав, что перед ним стоит знаменитый Шерлок Холмс.
   Как и регенту, Шерлок Холмс точно описал ему приметы незнакомого брюнета.
   – Заметили ли вы его? – спросил Холмс.
   – Заметил, как не заметить, – ответил диакон. – Раньше-то я, признаться, не примечал его, а вот когда подсаживал его преосвященство…
   – И что тогда случилось? – быстро спросил Холмс.
   – Да уж больно ретиво он помогал нам!
   – А ну-ка расскажите все по порядку, – попросил Шерлок Холмс.
   – Дело, видите ли, было так, – заговорил диакон. – Когда его преосвященство вышел, карета подъехала, и я с отцом Благовещенским подошел, чтобы подсадить его преосвященство.
   – Так, так…
   – Ну вот-с… Только мы начали подсаживать, как вдруг подскакивает этот самый господин под благословение. Его преосвященство благословил… Ну так вот… Вдруг он и говорит: «Разрешите и мне подсадить его преосвященство!» Ну, мы – ничего! Он и бросился подсаживать! Все ногам чтобы преосвященного легче было…
   – Ногам, вы говорите? – переспросил Холмс.
   – Да, – ответил диакон. – Он уставил преосвященному ноги, подвернул ему рясу и, снова приняв благословение, удалился.
   – Не заметили ли вы, чтобы он чересчур долго усаживал архиерея? – спросил Холмс.
   – Гм… как вам сказать… – замялся диакон. – Конечно, постороннее лицо не столь привычно… Мы-то ведь на этом стоим, а следовательно, у нас все быстрее делается…
   – Так-так! А не заметили вы, куда он после этого пошел?
   – Право, не заметил.
   – И больше вы его не видали?
   – Видел.
   – Когда и где?
   – Часа три назад.
   – Где?
   – Здесь.
   – В архиерейском дворе?
   – Да. Он спрашивал старшего кучера.
   – Ну, ну…
   – Только старшего кучера не было дома.
   – И что ему сказали?
   – Просили зайти позднее.
   – И что он ответил?
   – Что придет.
   – А не знаете ли, приходил он во второй раз?
   – Не знаю. Но это можно узнать.
   – Пожалуйста! – попросил Холмс.
   Диакон кивнул головой и вышел из комнаты.
   Немного спустя он вернулся и объявил, что незнакомец еще не возвращался.
   Тогда Шерлок Холмс приказал позвать старшего кучера. А пока человек ходил, подробно расспросил о нем диакона.
   Судя по словам диакона, кучер, которому было лет сорок восемь, был человеком крайне религиозным, высокой честности и редкой благотворительности, доходившей до того, что в продолжение своей двадцатилетней службы он раздавал почти все жалование бедным, оставляя себе лишь на самое необходимое.
   Слушая эту аттестацию, Шерлок Холмс с видимым удовлетворением кивал головой.
   Наконец пришел и старший кучер.
   По одному взгляду можно было заключить, что это безусловно честный человек.
   Он вошел, перекрестился на образа и поклонился нам.
   – Слушай, Иннокентий, – заговорил диакон. – Тут случилось одно преступление, так по этому делу приглашены они… чтобы разведать, значит. Так ты уж говори и делай все для них.
   – Небось не для воров же буду делать! – обидчиво ответил кучер.
   – Так вот что, мой милый, – заговорил Холмс, – может, вы помните: когда его преосвященство служил панихиду у Мюревых и после этого вышел, его подсаживал чернявый такой господин…
   – Нет, не видал, – покачал головой кучер.
   – А не заходил ли такой брюнет к вам после этого? Высокий, худощавый, с пушистыми усами?
   – Не заходил. Сказывают, сегодня приходил кто-то, только я его не видал.
   – Вот и прекрасно, – сказал Холмс. – Так вот, дорогой Иннокентий, все, о чем я вас буду просить, вы исполните?
   – Коли для правого дела, так почему и не исполнить! – серьезно ответил кучер.
   – Спасибо! Сегодня к вам придет один господин. Как раз такой, какого я сейчас описывал, но, возможно, что он примет и другой облик. Все, о чем бы он с вами ни говорил, должно быть тотчас передано мне.
   – Слушаю-с.
   – Во-вторых, если этот или вообще другой незнакомец придет к вам, не выказывайте и тени подозрения.
   – Понимаю-с.
   – В-третьих: если зайдет речь о карете его преосвященства, то без меня не показывайте ее никому.
   – Понимаю-с.
   – Теперь скажите мне: есть ли в каретный сарай ход, кроме главного, через который можно было бы проникнуть туда незаметно?
   – Есть. Люк в чердаке.
   – Прекрасно. А есть где спрятаться в сарае?
   – Есть.
   – Вы мне покажете?
   – Хоть сию минуту.
   – Очень хорошо. Теперь еще одно приказание. Если кто захочет осмотреть карету, то скажите, что не можете допустить этого без разрешения… ну хоть… кого бы?
   – Смотрителя можно назвать, – ответил, ухмыляясь, кучер.
   – Дело! Этим смотрителем буду я.
   – Понимаю-с.
   – А теперь пойдемте смотреть каретник, а по дороге я дам вам еще несколько советов.
   Холмс вместе с кучером вышел из комнаты, оставив меня с диаконом.
//-- Глава 7 --//
   Когда Шерлок Холмс возвратился, лицо его положительно сияло.
   Сказав диакону, что ему нужно остаться со мной наедине, он попросил прощения за то, что самовольно действует в его квартире.
   – Что вы, что вы… – заволновался диакон. – Сколько вам угодно!
   И с этими словами он вышел.
   Холмс подсел ко мне совсем близко и заговорил:
   – Итак, дорогой Ватсон, дело близится к развязке. Я был прав, говоря, что Нат Пинкертон напал на ложный след и чересчур поторопился обвинить невинного человека…
   – Дай Бог, чтобы это было так! – согласился я.
   – Вы в этом скоро убедитесь! – заверил Холмс. – И если вас интересует ход дела, то в настоящую минуту я готов удовлетворить ваше любопытство.
   – Ну конечно же! – воскликнул я.
   – В таком случае, слушайте, – заговорил Холмс.
   Он не спеша закурил сигару и, попыхивая густыми клубами дыма, принялся рассказывать.
   – Вы помните, конечно, дорогой Ватсон, что Пинкертон отнесся совершенно равнодушно к следам на подоконнике в спальне.
   – Помню.
   – Ну так вот! Я же взглянул на них не так. Исследовав следы на наружном подоконнике, я заметил там отпечатки сапога с левой ноги и колена. Нат Пинкертон был недостаточно внимателен к ним. Если бы он отнесся к ним более внимательно, то, без сомнения, заметил бы, что оба эти следа – искусственные. След сапога отпечатался целиком, от каблука до самого конца носка, а этого в действительности никогда не бывает, раз человек ставит ногу не на глину или вообще мягкую почву, а на твердую поверхность, покрытую пылью. Носок у сапога всегда чуть задран, и если даже человек приподнимается на носки, то и тогда конец носка не отпечатается. Затем мне бросилось в глаза то обстоятельство, что на наружном подоконнике всего один след от сапога. Если бы человек действительно влезал в форточку, то неминуемо должен был оставить хотя бы два следа от сапога и два – от колена: одну пару при влезании, другую при вылезании. Внизу, под окном, оказался также лишь один след, той же левой ноги. В этом следе каблук был вдавлен в землю очень сильно – словно для того, чтобы подчеркнуть присутствие на каблуке набойки, – а подошва отпечаталась легко. Здесь фальшь тоже явно бросается в глаза. Ясно, что след должен был остаться при прыжке с последней ступеньки лестницы, но если бы это было так, то упор должен был бы прийтись на переднюю часть ступни. Лишь только я заметил это, как в голове моей созрела вполне определенная картина. Следы на внутреннем подоконнике были совершенно не схожи с наружными. Тогда я осмотрел дверь, ведущую из будуара в коридор, и на медной оправе замочной скважины заметил несколько свежих царапин, а взглянув через увеличительное стекло на саму скважину, заметил свежие царапины и в ней. Мне стало ясно, что тут шла спешная работа с отмычкой. Теперь, надеюсь, вам все понятно.
   – Да, почти, – ответил я.
   – Итак, неизвестный негодяй воспользовался суматохой в доме и сном кучера Никиты, и в голове его созрел план. Он забрался в его каморку, схватил первый попавшийся сапог и выскочил с ним во двор. Другой негодяй сидел на соседней крыше, с которой прекрасно видно, что происходит в доме. Вероятно, он заметил, что в спальне хозяйки никого нет, и дал знать об этом своему товарищу. Тогда первый подставил лестницу к окну и, поднявшись по ней, оттиснул на подоконнике след сапога, а локтем сделал что-то похожее на след колена. Работа требовала быстроты, и он торопился, поэтому отпечатал внизу лишь один след, а свои тщательно уничтожил. Все это произошло, пока хозяева, приехав из города, готовили квартиру к панихиде. После негодяй вышел на улицу, а когда певчие и гости входили в дом, затерялся между ними и проник в квартиру, не возбудив подозрений. Хозяева, вероятно, думали, что он певчий, а певчие решили, что это гость. Если вы помните, комната, в которой состоялась панихида, выходит окнами во двор. Отсюда он наблюдал за сигналами с крыши. Во время панихиды он несколько раз выходил якобы в клозет, а на самом деле в коридор, где подбирал отмычку. После панихиды кухарка бросилась в кухню, а горничная в столовую. Расположение этих комнат рядовое: зал, где проходила панихида, затем столовая, после будуар и спальня. Эти комнаты идут анфиладой, каждая, кроме спальни, имеет дверь в коридор. После окончания панихиды хозяйка быстро переоделась и вышла в зал, чтобы пригласить гостей в столовую. Наблюдатель это видел и рассчитал, что, переодевшись, она уже долго не войдет в спальню. Получив сигнал, вор, в то время как гости вслед за хозяйкой входили в столовую, проскользнул в коридор, отпер отмычкой дверь в будуар, юркнул оттуда в спальню и, схватив драгоценности, через несколько секунд возвратился назад. Конечно, я не говорю, что он рассчитывал на то, что они останутся на виду. Вероятно, с крыши они долго следили за Мюревой, высматривая, куда она прячет украшения. Негодяй шел на взлом, но к взлому прибегнуть не пришлось. Выйдя в коридор, он снова замешался в толпу певчих, но опередил их на лестнице и, оставив у себя лишь одно кольцо, спрятал остальное в карете, когда подсаживал архиерея.
   – Но как же кольцо очутилось в яслях, а камешек – в кармане кучерского армяка?
   – Ну, тут-то он действовал без риска. Добежать до конюшни и подбросить кольцо нетрудно. А камень можно было подсунуть тем же путем, каким он забрал сапог. Не правда ли, вся эта история более чем проста?
   – Вряд ли на свете найдется человек, у которого выводы и действия отличались бы такой последовательностью, как у вас.
//-- Глава 8 --//
   Шерлок Холмс хотел что-то сказать, но в это время в комнату вошел кучер.
   – Тут ко мне какой-то господин пришел, только не черный, а русый, и борода у него русая, – сказал он.
   – Знакомый? – быстро спросил Холмс.
   – Нет, впервой вижу, – ответил кучер. – Только подозрительно, потому что он насчет кареты говорит.
   – Ага! Ну-ка, дорогой Ватсон, вызовите по телефону Ната Пинкертона. Пусть моментально едет сюда! – И, обратившись к кучеру, Холмс велел: – Рассказывайте скорее и подробнее.
   – Говорит этот… купец он, что ли? По манере на купца смахивает! «Видел я, – говорит, – что у его преосвященства карета… будто того… неважная… Так я порадеть хочу для Бога… Коли еще хороша, так даром подновлю, а коли нет, то новую подарить хочу. Только пусть это в секрете от преосвященного будет. Если подновить придется, так я материал и мастеров за свой счет пришлю, а коли плоха – так сейчас новую доставлю, а старую себе возьму».
   – Так, так, – кивнул головой Холмс. – Дальше!
   – Просит карету показать.
   – Скажите, что покажете, только задержите его минут на пятнадцать.
   – Слушаю-с! – поклонился кучер и вышел.
   – Ну-с, Ватсон, бегите к телефону, – сказал мне Холмс. – Если, придя назад, не застанете меня здесь, пройдите на чердак над каретником. Только осторожно! Лучше, если вы придете туда с Пинкертоном!
   Кивнув, я выскочил из комнаты.
   Вызвать Ната Пинкертона по телефону было делом одной минуты.
   Мой вызов произвел на него, по-видимому, большое впечатление, и не прошло двадцати минут, как он был уже в квартире у диакона.
   – В чем дело? – спросил он тревожно, пожимая мне руку.
   – Похоже, Холмс готовит вам сюрприз. Бриллианты Мюревых и вор найдены.
   Нат Пинкертон удивленно взглянул на меня.
   В двух словах я передал ему всю историю.
   – Да-а… – задумчиво произнес Пинкертон. – Победой Холмса я должен быть недоволен, но… я радуюсь ей совершенно искренне. Он спас невинного человека, а тем самым снял и с меня вину за него! Но… может быть, дело в конце примет другой оборот.
   – А пока пойдемте на чердак! – пригласил я. – Наша помощь, возможно, и понадобится!
   – Конечно! – живо ответил американец.
   По моей просьбе диакон указал ход, по которому мы незаметно проникли на чердак каретного сарая.
   Едва ступая, мы добрались до темного люка и легли на доски.
   Потолок был плох, щели повсюду, и мы, приникнув к ним, принялись наблюдать за тем, что делается в сарае.
   Сначала в нем было темно и пусто.
   Но вот во дворе послышались шаги, щелканье замка и засовов, затем ворота отворились и дневной свет залил сарай.
   В нем стояла карета, ландо, две пролетки, а в углу были свалены друг на друга несколько саней.
   Когда ворота отворились, в сарай вошли кучер и русый господин, довольно пожилой, похожий на купца.
   – Эта, что ли, карета? – проговорил он, подходя к выездной карете.
   – Эта-с, – ответил кучер.
   Незнакомец с видом знатока принялся осматривать карету снаружи.
   – Карета крепкая! – произнес он наконец. – Вот только полакировать ее заново нужно да кучерскую подушку новой кожей покрыть.
   Окончив наружный осмотр, он отворил дверцу кареты и наполовину влез в нее.
   – Ну… тут можно сделать и поизряднее! – проговорил он оттуда. – Сиденье вот подновить…
   При этих словах он нагнулся, и сверху я ясно увидел, как его рука юркнула под сиденье, а затем за пазуху.
   Проделав это, он вылез из кареты и сказал:
   – Ну, спасибо. Сегодня же пришлю мастеров и материал, а вы уж посмотрите, чтобы все делали как следует! – Он вынул рубль и подал его кучеру. – А это вам за труды! До свидания покамест!
   – Нет, только здравствуй! – раздался вдруг могучий голос Шерлока Холмса, и великий сыщик, выскочив из-за саней, бросился на незнакомца.
   Но вор был не из трусливых. В одно мгновение он сообразил, что пойман.
   – Не так дешево! – взревел он, отскакивая в сторону, и выхватил револьвер.
   В ту же секунду рядом со мною грянул выстрел, и негодяй упал с простреленной рукой.
   Этот выстрел принадлежал Нату Пинкертону.
   Американец сразу увидел опасность, угрожавшую Холмсу, и, подскочив к поднятому люку, выстрелил в грабителя в ту самую секунду, когда тот собирался послать пулю в грудь Холмса.
   Спрыгнуть через люк в сарай было делом секунды, и все втроем мы подскочили к раненому.
   Одним движением руки Холмс сорвал с него парик, бороду и усы. Затем расстегнул на нем пиджак и поддевку, вынул из бокового кармана сверток и развернул его перед нами. Все вещи, украденные у Мюревых, были налицо, за исключением колечка с бирюзой.
   Увидав их, Нат Пинкертон молча, с чувством пожал руку Холмса.
   Между тем на выстрел собрался весь двор.
   Немедленно было послано за полицией, и раненого увезли в тюремную больницу, где в тот же день сыскное отделение признало в нем известного вора и громилу Антона Верангина по кличке «Шило», долгое время ускользавшего из рук полиции.
   Вместе со всеми украденными вещами мы направились к Мюревым, которые, уже извещенные по телефону, ждали нас за накрытым столом.

Рынок женщин

//-- Глава 1 --//
   В комнате было уютно и тепло.
   Я как сейчас помню этот вечер.
   Мы занимали две комнаты в одной из лучших гостиниц Москвы: одна из них служила нам гостиной, а другая – спальней.
   В описываемый вечер мы сидели в гостиной.
   В камине весело горел огонь, и сухие дрова громко потрескивали, выбрасывая из камина снопы искр.
   Шерлок Холмс недавно пришел с улицы, где долго гулял, наслаждаясь свежим воздухом ранней весны, и теперь с удовольствием грел озябшие руки.
   Мы нарочно не зажгли лампы. Яркий огонь, колыхаясь в камине, красиво освещал комнату и делал ее уютной и теплой.
   С улицы доносился глухой грохот колес.
   – Как хороша весна… – задумчиво сказал Холмс, протягивая длинные ноги к огню.
   – Да, хороша, – согласился я.
   – Особенно в России! Эта страна словно создана для весны, – снова заговорил он, улыбаясь. – В нашей Европе весна совершенно незаметна.
   – Правда! – подтвердил я.
   – У нас весной, конечно, становится теплее, солнце ласковее, но проклятые дожди уничтожают буквально всю иллюзию…
   – Делая весну попросту противной.
   – Верно! А тут, в России, она не только хороша, но и величественна. Всю зиму эта страна покрыта мертвым снежным покровом, реки и озера скованы льдом, люди мерзнут от холода… И вдруг словно волшебник взмахивает своей палочкой…
   – Дивно хорошо!
   – Еще бы! Пришла весна, и снежная, холодная страна словно рождается вновь. Льды лопаются, снег тихо исчезает, воды журчат… Да ведь это прелесть что такое! Не правда ли, Ватсон, хорошо?
   – Да, хорошо, очень хорошо! – произнес я.
   Мы замолчали и продолжали безмолвно сидеть, глядя на огонь.
   – Почему вы не курите сигар, Ватсон? – спросил вдруг Шерлок Холмс.
   – Странный вопрос! – ответил я. – Почему бы мне следовало курить вообще и сигары в частности?
   Холмс улыбнулся.
   – Я шучу! Но что касается меня, то, уверяю вас, я не столько люблю ощущение никотина в легких, как самый вид синеватого дыма, медленно плывущего в воздухе.
   Он достал из бокового кармана сигару, закурил и выпустил огромный клуб дыма, который вдруг, вытянувшись, потянулся тонкой струйкой в камин.
   С улыбкой Холмс смотрел на него.
   В это время в дверь кто-то постучал.
   – Войдите! – крикнул Холмс немного недовольным голосом.
   В комнату вошел лакей и подал на подносе телеграмму.
   Вытянув расписку, Шерлок Холмс отметился, отдал ее обратно лакею и, подождав, пока он выйдет, распечатал телеграмму.
   Он медленно прочел ее, пожал плечами и подал мне со словами:
   – Прочтите, Ватсон!
   Развернув бланк, я прочел:

   Милостивый государь, мистер Шерлок Холмс!
   Крайне важное дело, о котором не хочу распространяться в телеграмме, заставляет меня просить вас немедленно приехать. Умоляю не отказать. При сем прилагаю пятьсот рублей телеграфным переводом на расходы по переезду. Адрес мой: Владикавказ, Александровский проспект, дом Араняна.
Готовый к услугам инженер Бугасов

   Прочитав депешу, я возвратил ее Холмсу.
   – Вероятно, дело нешуточное, если человек заранее жертвует пятьюстами рублями, – проговорил задумчиво Шерлок Холмс.
   – Да, конечно, – согласился я.
   – Но что бы это могло быть? – пробормотал Шерлок Холмс, потом повернулся ко мне и спросил: – Вы внимательно читали сегодняшние газеты?
   – Не особенно, – сознался я.
   – Я тоже, – сказал он.
   Он поднялся, взял со стола толстую пачку столичных и провинциальных газет, снова уселся на старое место, положил их около себя на пол и принялся внимательно просматривать одну за другой.
   Не желая помешать, я молчал, ожидая, пока Холмс заговорит.
   Он долго просматривал одну газету за другой, но, по-видимому, не находил того, что нужно, так как отшвыривал их, берясь за новые.
   Наконец он покончил со всеми.
   – Гм… в сегодняшних газетах ничего нет, – произнес он. – Посмотрим, нет ли чего-то во вчерашних!
   Он откинул ногой брошенные газеты, прошел в спальню и, принеся оттуда другую пачку, снова углубился в чтение.
   Но и эти газеты падали на пол одна за другой.
   Я уже был уверен, что он и тут ничего не найдет, как вдруг Холмс произнес:
   – Ага!
   – Нашли что-нибудь? – спросил я.
   – Да. Именно то, что нужно было найти! – ответил он. И, развернув газету, прочел:

   Владикавказ. (По телеграфу от собственного корреспондента)
   Вчера у инженера Бугасова пропала дочь Елена. Девушке шестнадцать лет, она училась в местной женской гимназии в шестом классе. Елена исчезла в два часа дня. Она ушла гулять и более не возвращалась. Местная полиция видит в этом исчезновении связь с систематическими исчезновениями молодых девушек на Северном Кавказе. Это уже одиннадцатое исчезновение за пять месяцев. Исчезают все больше очень молодые девушки, и до сих пор ни одна из них не была найдена…

   Шерлок Холмс на минуту приостановился и, передохнув, дочитал:

   Местная полиция предпринимает усилия для розыска пропавших, но тщетные. Ходят слухи, что к этому делу привлечен знаменитый американский сыщик Нат Пинкертон, который будто бы на днях должен приехать во Владикавказ.

   – Как вам это нравится? – спросил Шерлок Холмс, опуская руку с газетой.
   – Довольно интересное дело, – сказал я.
   – Не правда ли, дорогой Ватсон?! – подхватил Шерлок Холмс. – Систематическое исчезновение молодых девушек! Это чего-нибудь да стоит! Вообразите себе: таинственный, мрачный Кавказ, разбойники… ночи в ущельях и… не менее таинственные исчезновения молодых девушек.
   – Да, любопытное дело, – поддакнул я.
   – Ради него нам стоить поехать! – воскликнул Шерлок Холмс.
   – Конечно!
   – Значит, вы согласны?
   – Само собой разумеется!
   – Тем более что Бугасов так усиленно просил нас…
   – И за дело берется сам знаменитый Нат Пинкертон! – поддразнил я.
   Холмс улыбнулся.
   – Если хотите – и это! – подтвердил он.
   – Я ведь знаю ваш спортсменский характер! – ответил я, пожимая плечами.
   Вместо ответа Холмс крепко пожал мне руку и, встав со стула, произнес:
   – Итак, решено! Мы едем!
   – Мы едем, – сказал и я.
   – Через три часа пятнадцать минут отходит очень удобный для нас поезд…
   – Вы думаете ехать так скоро?
   – Обязательно!
   – Как хотите!
   – Вы, может быть, не соберетесь? – спросил Холмс.
   – О, что вы, что вы! – воскликнул я. – Вы прекрасно знаете, что мне достаточно одного часа!
   – Тем лучше! – кивнул Шерлок Холмс. – В таком случае не будем терять времени.
   – Конечно! – согласился я.
   Мы покинули уютные места у камина и, пройдя в другую комнату, принялись укладывать вещи.
   То, что нам не пригодилось бы в дороге, мы упаковали в два больших чемодана, которые решили сдать на хранение, а все необходимое сложили в два небольших дорожных чемодана и ручные саквояжи.
   Две подушки и два пледа были затянуты в ремни – на этом наши сборы закончились.
   Мы поехали на склад, сдали вещи на хранение и, покончив с этим, отправились на вокзал.
//-- Глава 2 --//
   Путь был неинтересным и утомительным.
   Но чем дальше мы продвигались на юг, тем роскошнее становилась весна, а когда на четвертые сутки мы приехали наконец во Владикавказ, то положительно ахнули от восторга.
   Деревья тут уже давно распустились, и маленький городок буквально утопал в зелени.
   Взяв парный фаэтон, мы приказали везти себя прямиком к инженеру Бугасову.
   Дома мы его не застали, но супруга инженера, узнав, кто мы такие, сказала, что муж придет не позже чем через полчаса, и попросила нас подождать в гостиной, куда тотчас же подали чай.
   Через полчаса пришел и Бугасов.
   При первом же взгляде было заметно, что он глубоко страдает.
   Он был бледен, плохо выбрит, на лбу пролегли глубокие морщины, а глаза глядели так грустно, что хотелось плакать.
   Увидев нас, он постарался улыбнуться, но улыбка вышла натянутая и кривая.
   – Не с мистером ли Шерлоком Холмсом имею честь встретиться? – спросил он, подходя к нам.
   Жена, вероятно, предупредила его.
   – К вашим услугам, – с поклоном произнес Холмс, делая шаг вперед. И, указав на меня, добавил: – А это мой друг, доктор Ватсон.
   Инженер горячо пожал нам руки.
   – Я не знаю, как благодарить за вашу огромную любезность! – проговорил он грустно. – Мое горе настолько велико, настолько…
   – О, не говорите! – перебил его Холмс. – Разве может какое-нибудь горе сравниться с вашим! Я прекрасно понимаю ваше внутреннее состояние, поэтому-то мы и поспешили, чтобы не потерять следов, которые с каждым днем утрачивают свою свежесть.
   – Да, да… очень… благодарю вас…
   – Будет лучше, если мы сразу приступим к делу, – перебил его Холмс. – Сегодня я ознакомлюсь с фактами, старательно их обдумаю и завтра, Бог даст, примусь за работу.
   – К вашим услугам, – поклонился инженер. – Я, вероятно, не ошибусь, предположив, что вы хотите знать все, что до сей поры дало следствие.
   – Да, вы угадали.
   – В таком случае пойдемте ко мне в кабинет! – предложил Бугасов.
   Следом за ним мы прошли несколько шикарно обставленных комнат и, войдя в кабинет, заперлись там.
   Усевшись в глубокие кожаные кресла, мы приготовились слушать.
   Бугасов разместился против нас и уже готов был начать рассказ, как Шерлок Холмс перебил его:
   – Не ваша ли это дочь на портрете?
   И он указал на большой портрет тушью на одной из стен кабинета.
   Это был портрет молодой девушки, почти ребенка, с нежными чертами прекрасного лица и шапкой густых, вьющихся волос.
   Она очень напоминала самого Бугасова.
   – Да, это моя дочь, – с дрожью в голосе ответил инженер. – Та самая дочь, Елена, с которой случилось это несчастье!
   – Я навсегда запомню ее лицо! – заявил Холмс, отрывая взор от портрета. И, обернувшись к Бугасову, он добавил: – А теперь я вас слушаю. Только чур, одно условие: говорите как можно подробнее, старайтесь не упустить ни малейшей детали.
   Бугасов кивнул и принялся рассказывать.
//-- Глава 3 --//
   Это было шесть дней тому назад.
   Моя дочь пришла из гимназии около двенадцати часов. День был субботний, следовательно, уроков было мало, а в довершение последним уроком стоял урок географии, на который учитель по болезни не пришел, поэтому класс отпустили вместо двенадцати часов в одиннадцать.
   В этот день Елена собиралась ехать на пикник вместе с хорошо знакомым нам семейством Ивановых, одна из барышень которого была подругой дочери по классу.
   Поездка была назначена в час пополудни, а сборным пунктом – наша квартира.
   Ивановы собрались у нас раньше, поэтому лишь только они узнали, что Елена уже дома, как тотчас же решили не откладывать поездку, а ехать сейчас же.
   Было четверть первого.
   – Ты поедешь, папа? – спросила меня Елена.
   – Нет, – ответил я.
   – Почему? – удивилась она.
   Я ответил, что попросту не хочется, только и всего.
   Но дочь принялась уговаривать меня, и в конце концов я согласился.
   Решено было ехать на Редант. Это горная речушка в семи верстах от Владикавказа, по Военно-Грузинской дороге. К этому ключу, берущему начало верстах в трех дальше, по той же дороге из скал, ездят на пикник все горожане. Там чудная местность, красивые скалы и великолепная вода для питья и чая.
   Прихватив корзины с провизией, мы вышли на улицу, наняли на целый день два пароконных четырехместных фаэтона и отправились по Военно-Грузинской дороге.
   Приехав на Редант, мы разложили на берегу костер, поставили самовар и принялись жарить шашлык.
   А молодежь отправилась на прогулку.
   Сначала Елена держалась рядом с другими, но, расшалившись, девушки и молодые люди разбежались в разные стороны.
   Это и стало роковым моментом.
   Погуляв немного и заметив, что Елены нет, они принялись звать ее. Но она не откликнулась. Стали звать громче, затем разбрелись, продолжая ее окликать, но все старания оказались пустыми.
   Елены не было нигде.
   Молодыми людьми овладел страх. Прибежав к нам, они объявили о несчастье.
   У меня сердце упало.
   Все вскочили как сумасшедшие.
   Туда-сюда мечемся, кричим, зовем, надрываемся…
   Тут одна из девушек вспоминает, что видела, как Елена повернула на очень крутую тропинку.
   Бросились мы туда, вскарабкались на скалы, осмотрели пещеру по пути и, добравшись до места, где не пролез бы и самый ловкий горец, волей-неволей возвратились назад.
   Что было делать? Послали на ближайший пост за казаками.
   Целый день мы бродили вместе с ними по скалам, осмотрели каждый камень, каждый кустик, но все напрасно!
   Я обещал сто рублей тому, кто найдет мою дочь живой или мертвой.
   Отправив девушек и детей домой, я вместе с двумя молодыми людьми и казаками заночевал на Реданте, а поутру наши поиски возобновились.
   В конце дня к нам присоединились несколько полицейских и горцев, вызванных мною, но сколько мы ни искали, ничего найти не смогли.
   Елена исчезла бесследно, словно провалилась сквозь землю.
   С тех пор о ней ни слуху ни духу.

   Бугасов умолк. Глаза его блеснули, и, вынув платок, он вытер слезы.
//-- Глава 4 --//
   – И это все, что вы знаете? – спросил Холмс, слушавший инженера с большим вниманием.
   – Да, это все, – ответил тот.
   – Еще один вопрос…
   – Пожалуйста.
   – Справедлив ли слух, будто по этому делу работает и знаменитый детектив Нат Пинкертон?
   – Да, это верно!
   – И что же?
   – Он до сих пор ничего не нашел.
   – Совершенно?
   – Да как вам сказать… – пожал плечами Бугасов. – Он обнаружил на тропинке следы Елены, но… дальше пещеры они не идут.
   – Гм, это интересно… – пробормотал Шерлок Холмс. – Если позволите, я попросил бы вас немедленно проехать с нами к этому месту.
   – С большим удовольствием! – тут же ответил Бугасов.
   – В таком случае не будем терять времени даром.
   – Отлично!
   Мы прошли в переднюю, оделись, вышли на улицу и, наняв парный фаэтон, отправились на Редант.
   Через час мы были уже на месте происшествия.
   Спрыгнув с извозчика, Шерлок Холмс обратился к Бугасову:
   – Ну-с, будьте любезны указать все места, о которых вы мне говорили.
   – Сию минуту, – ответил инженер. – Вот на этом месте мы разводили костер и сидели сами…
   – Так-с!
   – Тут остановился фаэтон, а вон около тех кустов орешника и в самом орешнике они и играли.
   – А где та тропинка?
   – Пройдемте!
   И мы направились к кустам у самого подножия высоких, почти отвесных скал.
   В кустах мы действительно увидели тропинку, круто поднимавшуюся на скалы.
   Мы шли по ней гуськом.
   Шаг за шагом Шерлок Холмс пристально осматривал землю под ногами.
   – Гм, по этой тропинке прошло, вероятно, уже более сотни ног! – произнес он наконец с досадой.
   – О да! – ответил Бугасов. – Уже после исчезновения дочери мы с казаками раз двадцать прошли взад-вперед по этой тропинке.
   – И окончательно затерли все следы!
   – Ну что делать…
   Тропинка становилась все круче.
   Пройдя по ней еще шагов пятьдесят, мы вышли на небольшую площадку у пещеры.
   Земля здесь была до того затоптана, что найти какой-либо след не представлялось возможным.
   Следом за Бугасовым мы вошли в пещеру. Она была огромной и темной, с потолка спускались длинные сосульки сталактита, и вода капала с них, просачиваясь сквозь известковый камень.
   Темнота не позволяла хорошо разглядеть пещеру внутри.
   Засветив карманный электрический фонарь, Шерлок Холмс начал было осматривать пол, но вдруг плюнул со злостью и перенес свое внимание на потолок.
   Долго возился он, переходя от камня к камню, рассматривал каждую расщелину, но чем дальше Холмс работал, тем безнадежнее становилось выражение его лица.
   Мы с любопытством наблюдали за ним.
   – Ничего? – взволнованно спросил Бугасов.
   – Ничего! – коротко ответил Холмс. И, подойдя к выходу, распорядился: – Полезем выше!
   И мы продолжили взбираться по тропинке. Но, сделав шагов шестьдесят, вынуждены были остановиться.
   Дальше идти было некуда.
   – Никаких следов! – произнес Холмс.
   С этими словами он повернул назад, и мы принялись спускаться.
   Я заметил, что теперь внимание Холмса было обращено совсем на другое: он не смотрел себе под ноги, но зато зорко глядел по сторонам, осматривая кусты и скалы.
   Но тропинка шириной в три четверти аршина шла по крутизне. С одной стороны поднималась отвесная стена, с другой была пропасть.
   Сойти с нее было решительно некуда.
   Так мы снова дошли до пещеры.
   Остановившись на площадке, Холмс принялся пристально рассматривать скалу, которая поднималась над пещерой почти отвесно.
   Вход в пещеру был более сажени высотой. Над ним на небольшом выступе, судорожно вцепившись корнями в камни, стояла ель.
   Немного выше ее, почти на отвесной скале, рос огромный, развесистый куст шиповника, покрытый густой зеленой листвой.
   Добраться до этой ели и до этого куста, по-видимому, не представлялось никакой возможности.
   Но если и добраться туда, то все равно дальше некуда было бы деться – отвесная скала уходила в самое небо.
   Между тем Шерлок Холмс все продолжал глядеть на это место, словно оно было для него особенно интересным.
   – Куда вы смотрите? – спросил Бугасов.
   Но Холмс ничего ему не ответил.
   Он молча разглядывал скалу, словно что-то обдумывая, и на его лбу залегла глубокая складка.
   Вдруг он повернулся к нам.
   – Нет ли у кого из вас какого-нибудь тяжелого предмета? – спросил он.
   Мы принялись рыться в карманах.
   – Колесный ключ подойдет? – спросил Бугасов.
   – Конечно!
   – В таком случае, подождите!
   – Куда вы?
   – Я сбегаю вниз, возьму ключ у извозчика.
   – Ну ладно!
   Бугасов бросился вниз и скоро вернулся с колесным ключом, которым завинчивают гайки.
   Холмс вынул из кармана длинный и толстый шелковый шнур.
   К одному из концов он привязал ключ и попросил нас отойти подальше.
   Когда мы удалились на порядочное расстояние, он взмахнул шнуром, и ключ, описав в воздухе дугу, обвил ель и упал к ногам Шерлока Холмса.
   Тогда, связав оба конца, он ухватился за шнур и принялся взбираться по скале.
   С напряженным вниманием мы следили за каждым его движением. Вот он поднялся выше входа в пещеру, уперся ногами в скалу, несколько раз перебрал веревку руками и наконец схватился за ствол у самого корня.
   Еще через минуту он уже стоял рядом с елью, опираясь о нее и пристально осматривая тонкий ствол.
   Мы видели, как едва заметная улыбка вдруг заиграла на его губах.
   Осмотрев дерево, Холмс выпрямился и, ухватившись за свисающие ветви шиповника, быстро взобрался туда.
   И неожиданно исчез!
   Прошло минут пять.
   Но вот его тощая фигура снова показалась среди зелени шиповника.
   Ухватившись за его ветви, он спустился сначала к деревцу, а затем по шнуру – на площадку.
   Он свернул шнур и, обернувшись к Бугасову, произнес:
   – Вы свободны. Можете ехать домой, а мы с Ватсоном останемся пока здесь!
   – Вы нашли что-то интересное? – с тревогой в голосе спросил инженер.
   – Ничего особенного. Но по некоторым причинам, о которых я пока не хочу распространяться, нам придется немного задержаться.
   Бугасов открыл было рот, но Холмс остановил его:
   – Не надо преждевременных расспросов. Возможно, сегодня вечером, в крайнем случай завтра, мы с вами увидимся.
   – Где?
   – У вас.
   – В таком случае, я не настаиваю, – сказал Бугасов разочарованно. – От души желаю вам хотя бы частичного успеха.
   Он пожал нам руки и исчез на тропе.
   Вскоре снизу донесся стук колес, а затем мы увидели фаэтон, увозивший инженера по старой дороге во Владикавказ.
//-- Глава 5 --//
   – Захватили ли вы револьвер? – обратился ко мне Шерлок Холмс.
   – Конечно, – ответил я.
   – Надеюсь, и патроны?
   – Разумеется.
   – Прекрасно!
   – Но что вы делали там, наверху? – не выдержав, спросил я.
   Холмс указал на деревцо над пещерой.
   – Не заметили ли вы чего-то достойного внимания на этом дереве? – спросил он.
   – Решительно нет! – ответил я, осматривая ель и по-прежнему ничего не замечая.
   – Напрасно! Я думал, вы наблюдательнее, дорогой Ватсон! – добродушно рассмеялся он.
   – Да в чем дело?
   – Обратите внимание на ствол! – заговорил Холмс. – Видите, он словно слегка протерт в двух местах на одной высоте?
   – Ну, вижу.
   – Это след от веревки. «Значит, не я один поднимался так», – решил я, лишь только рассмотрел этот след. Я поднялся к дереву и нашел около него следы. Это были следы обуви горцев и европейской женской.
   – Не может быть! – воскликнул я, пораженный.
   – Это так! – хладнокровно произнес Холмс. – Лишь только я увидел эти следы, как вмиг понял, каким путем исчезла барышня…
   – Бугасова?
   – Ну да! Выше были отвесные скалы, и лишь куст шиповника вызывал мое подозрение. Я добрался туда и, пройдя за него, увидел довольно широкий вход в пещеру, скрытый от глаз зелеными ветвями.
   – Черт возьми!
   – Да, да! Нет сомнения, что похититель или похитители давно выслеживали свою жертву, но похищение долгое время им не удавалось. Они следили за каждым шагом девушки, и когда она вместе с другими поехала на пикник, незаметно отправились следом. Оставив где-то лошадей, они, ожидая счастливого момента, спрятались в нижней пещере. И лишь только девушка, отделившись от компании, взбежала по тропинке на эту площадку, как была моментально схвачена. Рот ей, вероятно, зажали платком, а затем похититель, обхватив ее одной рукой, взобрался к дереву, оттуда к кусту шиповника и исчез с ней в пещере…
   Я смотрел на Холмса восторженным взором.
   – Куда ведет пещера, я не знаю, – снова заговорил Шерлок Холмс. – Но это мы сейчас увидим! Может быть, они снова спустились, лишь только тревога миновала, но возможно также, что эта пещера сквозная, и в этом случае мы будем иметь в руках первоначальный след.
   – Совершенно верно! – подтвердил я.
   – Итак, за дело!
   Он снова взмахнул шнуром с привязанным ключом и перебросил его через дерево.
   – Сначала я, а потом вы! – сказал он.
   Он закрепил концы и принялся подниматься.
   Лишь только Холмс оказался около елки, я последовал его примеру.
   Через две минуты я был уже рядом.
   Добраться от дерева до куста было легче легкого.
   Раздвинув ветви шиповника, мы увидели довольно большое входное отверстие в пещеру и осторожно вошли.
   Вынув электрический фонарь, Шерлок Холмс осветил ее.
   Пещера была невысокая, немного ниже человеческого роста, но уходила далеко вглубь и терялась во мраке.
   Припав к земле и помогая себе фонарем, Холмс принялся пристально ее разглядывать.
   – Есть! – сказал он коротко.
   – Что? – спросил я.
   – Не угодно ли посмотреть?
   И он указал на землю перед собой.
   Взглянув в указанном направлении, я ясно различил на пыльной земле несколько следов.
   – Вот эти широкие – следы обуви горцев, а эти – женского городского ботинка, – пояснил Холмс. Он перенес свет вглубь и сказал: – Впрочем, не стоит задерживаться. Пойдем дальше! Это интересует меня гораздо более.
   И, освещая себе путь электрическим фонарем, мы устремились вперед.
   По мере углубления пещера становилась все ýже и ýже.
   Но вдруг мы остановились в нерешительности.
   Пещера окончилась, дальше тянулись два узких хода, расходившихся под углом.
   – Куда? – спросил я.
   – А это мы сейчас посмотрим, – ответил Холмс.
   Он встал около правого входа и чиркнул спичку.
   Спичка горела обыкновенно ровно. Но когда он проделал то же самое у левого входа, пламя потянулось в темный проход.
   – Похоже, этот ход имеет сообщение с более высоким местом, – сказал Холмс. – Идемте, Ватсон, попытаем счастья.
   И, освещая себе путь фонариком, мы направились по левому проходу.
   Он был неровный, делал постоянные зигзаги, и двигаться было очень трудно.
   Чувствовалось, что это природный разлом, который когда-то пробила вода. Идти с каждым шагом было все тяжелее, так как проход становился все ýже.
   В одном месте дошло до того, что нам пришлось преодолеть несколько саженей на четвереньках, но потом он снова расширился и стал свободнее.
   Надо заметить, что ход все время поднимался в гору – и притом довольно круто.
   Наконец тьма стала редеть и сменилась мутным светом, который с каждым шагом становился все ярче.
   Холмс, все время бурчавший что-то себе под нос, выключил фонарь и произнес:
   – Мы прошли около ста шестидесяти саженей, поднявшись не менее чем на сорок саженей.
   – Порядочно! – ответил я, чувствуя усталость и ломоту во всем теле.
   Спустя несколько минут мы оказались в небольшой пещере, выходившей уже на свежий воздух.
   Из нее мы попали на вершину горы и тут остановились.
   Следы человеческих ног и лошадиных копыт явственно виднелись около входа.
   – Отдохнем, Ватсон, – предложил Холмс.
   Мы сели на камни, и я не надоедал Холмсу вопросами, видя по лицу моего друга, что мозг его усиленно работает над разрешением какого-то вопроса.
   Минут около двадцати он сидел, погруженный в свои мысли, наконец поднял голову и твердо произнес:
   – Идемте назад, дорогой Ватсон! Прежде чем продолжать исследования, нам нужно вернуться во Владикавказ и хорошенько подготовиться.
   По-видимому, в голове Шерлока Холмса созрел какой-то план, но он не хотел делиться им раньше времени.
   Не сказав друг другу больше ни слова, мы вернулись в пещеру и начали осторожно спускаться.
//-- Глава 6 --//
   Прежде чем описывать наши дальнейшие похождения, справедливость требует возвратиться несколько назад.
   Делаю я это для того, чтобы, не слишком забегая вперед, описать действия и другой знаменитости, работавшей по этому же делу.
   Я говорю об известном на весь мир американском сыщике Нате Пинкертоне, взявшемся за это дело на четыре дня раньше Холмса.
   Описывая его похождения в третьем лице, я оговариваюсь, что материал для этого описания взял впоследствии частью от самого Пинкертона, частью – от его помощников.
   Нат Пинкертон явился во Владикавказ на следующий день после исчезновения Елены.
   Деятельно и энергично американец принялся за поиски. Подробно осмотрев местность, где пропала Бугасова, он не нашел никаких следов. Пещера за кустом шиповника ускользнула от его внимания, но это обстоятельство не уменьшило его энергии.
   – Черт возьми, не могли же они провалиться сквозь землю! – проговорил он, обращаясь к владикавказскому полицеймейстеру.
   – Да, но куда же они делись? – спросил тот.
   – На станции Балта они не появлялись, – сказал Нат Пинкертон. – Я имею донесения об этом с тамошнего казачьего поста. В сторону Владикавказа они не могли пробраться, так как отец искал ее на Реданте круглые сутки, а потом подоспел я, и немыслимо представить, что они пробрались мимо незамеченными.
   – Но тогда… – начал было полицеймейстер, но Нат Пинкертон перебил его:
   – Остается предположить, что они скрылись в горах между Редантом и Балтой и ушли в горы. Но не это главное! Важнее всего выяснить цель похищения! Этот случай далеко не первый. Сначала еще возможно было подумать, что девушек похищают ради выкупа, но это предположение разлетается вдребезги, если принять во внимание то, что среди похищенных – две трети бедных девушек, но зато все они отличаются красотой.
   – Это верно! – согласился полицеймейстер.
   – Итак, предположение о выкупе отпадает. Теперь другое: если вы следите за европейской прессой, то знаете…
   – Иностранных газет не читаю, – вставил полицеймейстер.
   – Жаль! А между тем европейская пресса одно время высказывала большую тревогу по поводу того, что турки в последние годы стали усиленно брать в жены европейских женщин. В Европе существовало несколько фирм, путем подкупа уговаривавших бедных девушек идти в гаремы к богатым туркам. Иногда эти фирмы действовали и обманом. Они нанимали, например, девушек на службу якобы в Египет и другие страны, где у них как будто были конторы и торговые предприятия, выдавали им крупный задаток, а когда доверчивые девушки пускались в путь, сажали их на турецкие корабли, заранее сговоренные, отвозили к какому-нибудь малонаселенному берегу Турции, высаживали там и отдавали в руки богатых покупателей, из гаремов которых стоны и рыдания обманутых девушек никогда не выходили на свет Божий…
   – Ах, черт возьми! – воскликнул полицеймейстер.
   – Да, эти фирмы прокручивали дела! – улыбнулся Пинкертон. – Но только в Европе быстро разнюхали о их проделках. Два таких негодяя уже на каторге…
   – Да?
   – О да! А остальные разбежались.
   – К чему вы клоните?
   – А к тому, что, по-моему, эти господа оперируют теперь в России и именно у вас на Кавказе, где легко проделывать эти штуки благодаря массе мест, в которых можно спрятаться и откуда можно выйти незаметно.
   Полицеймейстер заволновался.
   – Но что же делать? Что делать? – заговорил он жалобным голосом.
   – Надо отыскать путь, по которому сплавляется этот живой товар.
   – Да, но как?
   – Путем логики.
   – Хорошо на словах, а на деле-то как?
   – А мы попробуем разобрать это сейчас! – сказал, улыбаясь, Пинкертон. – Предполагать, что покупателями являются горцы, нельзя. Похищение стоит денег, а это народ бедный. Значит, живой товар лишь временно прячут в горах. А затем вывозят. Но куда? На юг есть два пути: один сухопутный по Закавказью до турецкой границы, второй – на берег Черного моря. Первый путь долог, дорог и опасен, а значит, остается второй. Жертвы привозят в укромное местечко на берегу Черного моря, там девушек сажают на турецкие шхуны, и они исчезают незамеченными. В портовых городах искать нечего, остается искать в других местах, и я это сделаю!
   – Как, вы хотите ехать? – заволновался полицеймейстер.
   Нат Пинкертон пожал плечами.
   – Вы прекрасно понимаете, что искать кого-нибудь в горах совершенно бесполезно.
   – Оно, конечно…
   – В этом-то и дело! Пока мы будем искать, рыская по горам, пленниц спровадят за пределы досягаемости.
   – Что верно, то верно!
   – Поэтому я уезжаю на побережье Черного моря, и будь я не Нат Пинкертон, если не найду бедную девушку вместе с другими и не захвачу всю эту проклятую шайку.
   С этими словами американец пожал руку полицеймейстеру и чуть ли не бегом бросился от него, бормоча себе под нос:
   – Я опережу их, черт возьми.
//-- Глава 7 --//
   Прошло три дня.
   Стоял жаркий весенний день, и Черное море, тихое и спокойное, едва заметно колыхало свои темные воды. В одном из домишек маленькой прибрежной деревушки, населенной исключительно рыбаками, сидел за столом Нат Пинкертон, а рядом человек семь сыщиков, приехавших вместе с ним.
   Держа перед собой карту черноморского побережья, американец отдавал распоряжения, словно главнокомандующий перед боем.
   – Они могут избрать только этот участок побережья, к которому вплотную подходит горная цепь! – говорил он. – Значит, наш район равен не более ста двадцати верстам.
   И он указал на карте предполагаемый район.
   – Нас восемь человек, следовательно, на долю каждого приходится по пятнадцать верст береговой полосы. Если же принять во внимание берега совершенно неподходящие, то на долю каждого придется до одиннадцати верст. Вот тут у меня написано, кто каким участком заведует, и определены точные границы каждого. Чтобы быть менее заметными, оденьтесь в форму черноморских моряков. Следите за каждым проходящим судном, за каждым подозрительным человеком и, если увидите что-то, моментально давайте знать на мой пункт.
   Сыщики кивнули.
   Нат Пинкертон достал из бумажника тысячу четыреста рублей и дал каждому из них по двести.
   – Это на расходы и обмундирование! – пояснил он. – Устройтесь как можно скорее и живее становитесь на свои места.
   Он встал, давая понять, что разговор окончен.
   Переговариваясь, сыщики вышли из дома.
   Сам же Пинкертон снова склонился над картой, полностью погрузившись в работу.
   Прошло не меньше часа, пока он поднял голову и крикнул:
   – Степан!
   На зов вошел казак.
   – Что, лошади оседланы? – спросил американец.
   – Так точно!
   – Тогда подводи их к дому!
   Казак вышел, и через три минуты две оседланные лошади уже стояли у избы. Заперев дверь на крючок, американец переоделся простым казаком, взял свою дорожную сумку и, перекинув через плечо винтовку, вышел.
   Вскочил в седло, Нат Пинкертон в сопровождении казака крупной рысью тронулся в путь.
   Ему хотелось поскорее осмотреть весь подозрительный участок.
   – Ты хорошо знаешь берег? – спросил он казака.
   – Ничего… Знаю! – отвечал тот.
   – А не знаешь ли ты скрытых бухточек, в которых обыкновенно останавливаются подозрительные суда и шхуны?
   – Да их тут много!
   – Ну и ладно! Ты мне их указывай. Если выйдет дело, получишь от меня двадцать пять рублей.
   Физиономия казака просияла.
   – Эх, барин, посоветовал бы я вам одну вещь… – проговорил он, улыбаясь. – Вы ведь по сыскной части, а коли не поскупитесь, так дам я вам хорошего человека… Только ему дайте рубликов пятьдесят…
   Пинкертон круто осадил лошадь и поехал рядом с казаком.
   – Говори, говори! – велел он.
   – Есть тут один ингуш… Мошенник первой руки и контрабандой промышлял…
   – Ну!
   – За деньги всех продаст, а особливо теперь!
   – А что?
   – Да разодрался он, сказывают, с турецкими капитанами, которые шут их знает что возят. До стрельбы у них дошло. Сказывают, ингуш этот хотел заместо денег какую-то девку взять, а ему не дали…
   Нат Пинкертон насторожился.
   – Ну, ну! – подбадривал он казака. – Какую девку?
   – А-а, право, не знаю! Кто их знает? Должно, ихнюю.
   – Вези меня к нему! – воскликнул Пинкертон. – А как познакомишь, я тебе лишнюю десятку дам.
   – Тогда своротить влево придется, – сказал обрадованный казак.
   – Сворачивай, голубчик, сворачивай, да только поживее!
   И, повернув лошадей, они углубились в горы.
   Судьба, видимо, улыбалась американцу.
//-- Глава 8 --//
   Лишь только мы с Холмсом возвратились на Военно-Грузинскую дорогу, как он так быстро зашагал к городу, что я едва поспевал за ним.
   Насквозь мокрые, добрались мы до Владикавказа и, взяв извозчика, направились к Бугасову.
   Он был дома.
   – Ну что? Как? Нашли? – засыпал он Холмса вопросами.
   – След есть! – ответил тот. – Но пока не спрашивайте ничего. Скажите, пожалуйста, есть ли у вас собака?
   – Собака? – удивился инженер. – Есть и комнатная, и дворовая. Вам какую угодно?
   – Ту, которую больше любила ваша дочь!
   – Моя дочь? Да она чуть не спала с фокстерьером.
   – Скажите, а он скучает без нее?
   – Ужасно!
   – Он здесь?
   – Здесь.
   – А нет ли у вас немытого чулка дочери?
   – Ну, уж этого я не знаю… – растерялся инженер.
   – В таком случае – узнайте, – попросил Холмс.
   – Сейчас! – ответил Бугасов и вышел из комнаты.
   Я с удивлением слушал этот странный разговор.
   Через несколько минут Бугасов вернулся. В его руке была пара чулок.
   – Нашел! – сказал он, подавая Холмсу чулки дочери.
   – Прекрасно! – обрадованно произнес сыщик – Оставьте их пока у себя.
   – А вы?
   – Мы вернемся через час. – И, обратившись ко мне, Шерлок Холмс добавил: – Пойдемте, Ватсон, нам надо поторопиться! А с вами мы не прощаемся, – сказал он Бугасову.
   Мы вышли, и, усевшись на извозчика, Холмс приказал:
   – В кавказские ряды!
   Я молча наблюдал, что он будет делать.
   Почти не торгуясь, Холмс купил два полных костюма горца, плохонькое оружие и подержанные бурки.
   Забрав покупки, мы снова поехали к Бугасову. По просьбе Шерлока Холмса он проводил нас в свой кабинет, и мы начали переодеваться. Прошла четверть часа, и мы великолепнейшим образом преобразились в двух бедных горцев.
   Выйдя из кабинета, Холмс попросил дать ему в чашке растопленного масла и грязи, посредством чего придал черкескам поношенный вид, а когда еще и надорвал их в нескольких местах, мы стали выглядеть как совершенные бедняки.
   – Нельзя ли позвать сюда парикмахера? – попросил он Бугасова.
   – Конечно, можно, – ответил тот.
   Он отдал распоряжение, и через несколько минут парикмахер был к нашим услугам.
   – А ну-ка обрейте нам головы! – попросил Холмс.
   Маскарад совершился быстро, и вскоре наши выбритые головы так и сияли.
   Расплатившись с парикмахером, Холмс снова обратился к Бугасову:
   – Дайте мне чулки дочери!
   Чулки были принесены.
   – Как звать вашего фокстерьера?
   – Бек!
   – Чудесное имя, самое подходящее. Позовите-ка его сюда!
   Бугасов отворил дверь и крикнул:
   – Бек! Бек! Поди сюда!
   Чудный фокстерьер влетел в кабинет.
   Увидав нас, он опешил было, но Холмс приласкал его, и комнатная собака быстро успокоилась.
   – Поди сюда, Бек! – позвал сыщик и вытянул перед собой чулки Елены.
   И тут произошла изумительная сцена: Бек понюхал их и вдруг жалобно завыл.
   – Ага, узнал! – радостно воскликнул сыщик.
   Он сунул чулки к самому носу собаки, погладил ее и, держа чулки, пошел к двери, зовя Бека за собой.
   И умное животное с громким лаем кинулось следом, словно ожидая от него возвращения своей госпожи.
   – За мной, Ватсон! – крикнул Холмс, потом обернулся к Бугасову и сказал: – Ваша собака возвратит вам дочь!
   – О-о… – простонал инженер со слезами на глазах.
   Не сказав больше ни одного слова, Холмс вышел на улицу.
   Собака с громким лаем продолжала бежать за ним.
   Подозвав извозчика, Холмс крикнул:
   – Живо на Редант! Три рубля!
   Извозчик погнал лошадей что есть духу.
   Через час мы были уже на месте и, отпустив извозчика, вскарабкались по тропинке к пещере.
   Тем же путем мы забрались и на елку, на руках втащив Бека за собой.
   Затем, пробравшись к кусту шиповника, мы вошли в пещеру и пошли прежним путем по подземелью.
   Лишь только мы вошли в пещеру за кустом, как Шерлок Холмс подозвал Бека и, отыскав след ноги девушки, показал его собаке.
   Умная собака нервно обнюхала след и, весело визжа, бросилась вперед.
   Скоро свет верхней пещеры блеснул перед нами.
   Когда мы вышли из нее на свободу, Холмс снова дал собаке понюхать все следы перед пещерой, не оставив без внимания и лошадиных следов.
   Бек без слов понимал его.
   Он долго и старательно обнюхивал следы, а когда разнюхал их, по-видимому, хорошо, с громким лаем бросился вперед.
   Быстрым шагом мы последовали за ним.
   – Помните, Ватсон, что мы не знаем ни одного кавказского наречия, – заметил Холмс, идя рядом со мной.
   – Плохо же мы будем разыгрывать из себя горцев! – ответил я со смехом.
   – О, это ничего! – весело возразил Холмс. – Будет очень хорошо, если мы станем разыгрывать из себя глухонемых бедняков. Нищие в большом почете у магометан.
   Я понял его мысль.
   Действительно, нам не оставалось ничего более, как изображать из себя глухонемых.
   Дорога пошла круто под гору, спустилась в дикое ущелье и прошла по его дну.
   Пройдя верст пятнадцать, мы совершенно выбились из сил, а между тем Бек продолжал с визгом рваться вперед.
   – Отдохнем! – взмолился я.
   – Отдохнем, – согласился наконец и Холмс.
   Он подозвал Бека, привязал его шнуром, и мы сели отдыхать.
   Но, полежав с час и закусив консервами и хлебом, Холмс снова двинулся вперед.
   Вдруг Бек свернул со дна ущелья и побежал вверх по откосу.
   Мы потянулись за ним.
   Сначала безо всякой дороги мы взобрались на горный кряж, затем спустились вниз, потом еще раза три спускались и поднимались, но в конце концов, измученные до изнеможения, вышли-таки на дорогу и увидели прямо перед собой аул.
   Наш переход составил не менее тридцати верст.
   При входе в аул нас встретили несколько горцев.
   Один из них что-то спросил нас на своем наречии, но Холмс воздел руки к небу, показал на свои уши, затем на губы и издал резкий, отвратительный звук, как делают обыкновенно немые.
   Горцы участливо закивали головами и что-то забормотали между собой.
   После один из них подошел к нам и жестом пригласил следовать за собой.
   Наконец мы вошли в довольно просторную саклю.
   Указав нам на сиденье, горец вышел, и через несколько минут молодая стройная чеченка поставила перед нами блюдо с незатейливой едой, состоявшей из сыра, чурека и холодной баранины.
   Накормив, она указала нам место для спанья и ушла.
   Мы заснули как убитые, но едва забрезжил свет, как Холмс поднялся на ноги.
   Мы надели бурки, поблагодарили хозяина, жестами ниспосылая милость Аллаха на его голову, и удалились из деревни, идя за собакой, которая уже далеко опередила нас.
   – Прекрасно исполнено! – проговорил Холмс, когда деревня осталась далеко позади нас.
   – Да, недурно! – согласился я. – Эдак можно обойти без гроша весь Кавказ и даже пополнеть!
   – А вы разве не знали, что магометане – самый гостеприимный народ? В особенности они любят нищих, которых среди них очень мало. Если нищий заходит в дом, значит, Аллах посылает милость этому дому.
   – В виде двух сыщиков! – рассмеялся я.
   – Бывает всякое! – ответил Холмс.
   Теперь мы шли узкой, вьючной тропой.
   – Направление все время на запад, так я и думал, – заметил Холмс, глядя на Бека. – Они с женщиной никогда не сделают такого перехода, как мы…
   И мы продолжали шагать, то взбираясь на крутизну, то спускаясь вниз.
   Я не стану описывать всего путешествия.
   Короче говоря, мы шли ровно четыре дня, притворяясь глухонемыми и ночуя во встречных аулах.
   Но прежде чем продолжать рассказ, я вернусь ненадолго к Нату Пинкертону.
//-- Глава 9 --//
   Доехав с казаком до одного из аулов, они приблизились к бедной сакле, стоявшей на самом краю.
   Лишь только остановили они перед нею своих коней, как дверь открылась и вышел оборванный, средних лет чеченец с хитрым лицом.
   – Здорово, Ахметка! – крикнул ему казак.
   – А-а… – оскалился чеченец, узнавая старого знакомого. – Иди, иди ко мне! Аллах послал мне гостей!
   Привязав коней, они вошли в саклю.
   – Ну, Ахметка, хочешь заработать двадцать пять рублей? – напрямик спросил казак.
   Глаза чеченца сверкнули.
   – На эти деньги я себе лошадь куплю! – ответил он радостно.
   – Ну, так тогда слушай моего товарища! – указал казак на Ната Пинкертона.
   – Видишь в чем дело, Ахмет, – ласково заговорил Пинкертон, – со мной случилось несчастие. У меня недавно украли невесту, и я знаю, что ее повезут в Турцию. Если поможешь отыскать ее, я дам тебе даже пятьдесят рублей!
   – Мамат-бей! – яростно вскрикнул Ахметка. – О, я с удовольствием отомщу этой собаке!
   – Какой Мамат-бей? – быстро спросил американец.
   – Он покупает у горцев краденых девок! – со злобой проговорил Ахметка. – И увозит их на своей шхуне.
   – А у кого он покупает? – спросил Пинкертон.
   – Не знаю! – покачал головой Ахметка. – Он кровный враг мне!
   – Он сейчас тут?
   – Тут!
   – Со шхуной?
   – Да! Проклятая шхуна стоит в ста саженях от берега!
   – Далеко отсюда?
   – Верст двадцать.
   – Ты не обманешь меня, Ахметка? – строго спросил сыщик.
   – Пусть Аллах убьет меня, если я не всажу ему пулю первым! – яростно прорычал горец. – Скорее скачем! Сегодня или завтра он должен принимать товар!
   – В таком случае нечего разговаривать! Седлай своего коня! – поторопил американец.
   Вмиг они были готовы.
   Горя жаждой мщения, Ахметка стрелой понесся вперед.
   Через три часа они выехали на берег моря.
   – Здесь надо спрятать коней, – посоветовал Ахметка.
   Совет был принят.
   Соскочив с коней, они привязали их в укромном месте и лесом направились вдоль берега.
   Пройдя с версту, Ахмет остановился.
   – Вон она, проклятая! – указал он рукой на море, видневшееся сквозь деревья.
   Сыщик взглянул туда.
   Довольно большая шхуна стояла недалеко от берега.
   – Мы засядем здесь в лесу! – горячился Ахметка. – И лишь только они сойдут со шлюпки, перестреляем их как кур.
   – А много их ездит?
   – Трое. Два гребца и Мамат-бей.
   Они осмотрели место и, найдя хорошее место для наблюдения и засады, устроились за скалой, прикрытой лесом.
//-- Глава 10 --//
   Настал вечер четвертого дня.
   Так как по пути не встретилось аула, мы переночевали с Холмсом в лесу и с рассветом на пятый день пустились дальше.
   В это утро Бек был особенно беспокоен.
   Чтобы пес не убежал чересчур далеко вперед, Холмс взял его на поводок.
   – Вероятно, они близко! – нервно сказал он.
   И все ускорял и ускорял шаг.
   Мы быстро продвигались вперед, теперь дорога шла больше под гору, чем в гору.
   Наступил полдень.
   Мы только собрались отдохнуть, как вдруг Бек, отчаянно залаяв, настолько сильно рванулся вперед, что поводок чуть было не выскользнул из рук Шерлока Холмса.
   Я взглянул вперед и вдруг остановился как вкопанный.
   – Они, – шепнул я Холмсу.
   Он быстро взглянул в указанном мною направлении и резко остановился.
   – Да.
   Впереди, в версте от нас, мы увидели на пригорке арбу и двух всадников.
   Бек так и рвался.
   Взяв ремень, Холмс быстро обвязал ему морду, соорудив что-то вроде намордника, чтобы пес не лаял.
   Я явственно различил на арбе пять женских фигур.
   – Пять! – воскликнул радостно Холмс. – Милый Ватсон, да ведь это огромная победа!
   Лишь только арба скрылась за пригорком, мы со всех ног бросились вперед.
   Мы летели, словно птицы. И когда наконец вбежали на бугор, на котором раньше видели арбу, рассмотрели ее шагах в пятистах впереди себя.
   Припав к земле, мы выждали, пока она скрылась в лесу. И лишь только арба исчезла среди деревьев, снова бросились бежать.
   Впереди что-то глухо шумело.
   – Море! – задыхаясь, выговорил Холмс на бегу.
   Мы заскочили в лес и побежали сбоку от дороги, но так, что нас не было видно.
   У меня перехватывало дыхание. Наконец Холмс остановился.
   – Они не более чем в двадцати пяти шагах от нас, – шепнул он.
   Вдруг где-то неподалеку грянули выстрелы.
   – Что такое? – растерянно пробормотал я.
   – Вперед! На дорогу! – крикнул Холмс.
   Выхватив револьверы, мы в две минуты были уже на дороге.
   И как раз вовремя!
   По-видимому, выстрелы произвели на всадников ошеломляющее впечатление.
   Я видел, как они круто осадили коней и, развернувшись, что есть духу поскакали в нашу сторону, бросив арбу.
   Впереди трещали выстрелы.
   – Цельтесь вернее! В заднего! – крикнул Холмс.
   При виде нас всадники на полном скаку осадили лошадей, одновременно пытаясь сорвать с плеч винтовки.
   Но было уже поздно.
   Наши два выстрела грянули почти одновременно, и оба разбойника как снопы свалились с коней, обливаясь кровью.
   – Вперед! – ревел Холмс. – Эти и так не уйдут.
   На арбе неистово визжали женщины.
   Подбежав, мы увидели пять молодых девушек, сидевших со связанными ногами и руками.
   Они были полуживы от страха.
   – Не бойтесь, мы ваши освободители! – ласково произнес Холмс.
   Я сразу узнал Елену Бугасову и, подойдя к ней, сказал:
   – Отец с нетерпением ожидает вас.
   Громкие рыдания девушек были нам ответом.
   В несколько секунд веревки на пленницах были развязаны.
   – А теперь перенесем на арбу тех негодяев, – сказал Холмс.
   Мы возвратились к лежавшим на земле разбойникам, из которых один был убит наповал, а другой ранен.
   Общими усилиями мы перетащили их на арбу и снова бросились вперед, чтобы узнать причину выстрелов.
   Лишь только мы выскочили на крутой холм, как увидели двух казаков, нагнувшихся над распростертым человеком в одежде турка.
   Вынув из кармана бинокль, Шерлок Холмс навел его на группу. И вдруг восклицание удивления сорвалось с его уст:
   – Вот так штука! Да ведь это Нат Пинкертон!
   – Что-о?! – воскликнул я, пораженный.
   – Мистер Пинкерто-он! – крикнул Холмс.
   Один из казаков поднял голову. Мы быстро спустились к ним.
   – Черт возьми, да ведь это мистер Холмс! – воскликнул пораженный американец. – Ба! И мистер Ватсон!
   Он с гордостью указал на лежавшего на земле раненого турка и произнес:
   – А скупщик живого товара не ушел от нас! Имею честь представить: Мамат-бей.
   – И только? – насмешливо спросил Холмс.
   – Остальное будет со временем! – гордо ответил американец.
   – Вряд ли.
   – Это почему же?
   – Потому что остальное у меня в руках! – произнес Холмс с улыбкой.
   – То есть?
   – Похитители и похищенные!
   – Черт побери! – выругался Пинкертон. – Еще одна победа! Ну, нечего сказать, везет вам!
   Он не скрывал своей досады.
   Несколько минут длилось молчание.
   – Ну, на что там сердиться! – сказал наконец Холмс.
   – И правда, коллега! – искренне ответил американец. – Не все ли равно, кто из нас взял первый приз! Ведь мы работаем не для себя, в самом деле!
   И сыщики крепко пожали друг другу руки.
   – Пойдемте к нам! – предложил Холмс.
   Вчетвером мы подняли бесчувственное тело Мамат-бея и направились к арбе, с которой теперь вместо рыданий раздавался веселый девичий смех.

   Спустя пять дней наш караван прибыл в Батум.
   В убитом нами человеке полиция опознала знаменитого кавказского разбойника Тамир-хана, а в раненном – его главного помощника Крым-Гирея, который спустя три месяца был повешен.
   С истреблением этой шайки похищения девушек совершенно прекратились, и на некоторое время на Кавказе воцарилось относительное спокойствие.

Тайна отца

//-- Глава 1 --//
   Шерлок Холмс только возвратился из сыскного отделения, куда его вызывали по одному очень запутанному делу, когда кухарка Анна подала ему изящный маленький конверт.
   – Барышня какая-то приходила, – пояснила она. – Вас не застала, так оставила записку.
   – Раньше она у меня бывала? – спросил сыщик, разглядывая незнакомый почерк на конверте.
   – Нет, не бывала, кажись! По крайности, я не знаю! Очень просила исполнить их просьбу… Видно, горе большое у бедненькой! – со вздохом ответила Анна.
   – Почему ты так думаешь?
   – Да уж больно бледненькая… и глаза словно заплаканы. Говорит, а голосок так и дрожит.
   – Давно была?
   – С полчаса назад.
   – Ну ладно, ступай!
   Оставшись один, Холмс вскрыл письмо и прочел:

   Умоляю уделить мне несколько минут! Мне указали на вас – говорят, вы сможете помочь мне. Зайду через час. Если вы будете заняты, назначьте время.
Ольга Николаевна Морашева

   Шерлок Холмс еще раз прочитал письмо, повертел его в руках и, положив на стол, уселся с газетой на диван.
   Он прочел передовицы и телеграммы и принялся было за провинциальный отдел, как вдруг в передней звякнул звонок.
   «Вероятно, она!» – подумал сыщик.
   Действительно, через минуту вошла кухарка и таинственно шепнула:
   – Эта самая барышня! Звать, что ли?
   – Ну конечно! – ответил Холмс.
   В комнату робко вошла хорошенькая девушка лет двадцати, очень бледная, с прекрасными голубыми глазами, наивно и робко смотревшими из-под длинных темных ресниц. Одета она была со вкусом, очень опрятно, но небогато. Из украшений на ней были только бронзовая брошь и недорогое колечко.
   Переступив порог, гостья вдруг смешалась и покраснела, словно ее поймали на месте преступления.
   Холмс встал ей навстречу.
   – Я вижу, вы смущены, – заговорил он ласково, – но уверяю вас, это лишнее! Я с удовольствием выслушаю вас и помогу, если только это будет в моих силах.
   – Спасибо вам! – тихо проговорила девушка. – Значит, вы выслушаете меня?
   Сыщик улыбнулся.
   – Садитесь и рассказывайте, – предложил он ласково.
   Девушка нетерпеливо откинула упрямую прядь волос, упавшую на лоб, опустилась в кресло и заговорила.
//-- Глава 2 --//
   Как вы уже знаете из оставленного мною письма, меня зовут Ольга Николаевна Морашева.
   Отец мой чиновник, служит в министерстве и в настоящее время получает сто пятьдесят рублей в месяц.
   Он сам виноват, что карьера его остановилась.
   У него были крепкие связи, сам он происходит из очень хорошей семьи, получил воспитание в лицее… У него были все шансы сделать великолепную карьеру. Даже средства у нас были.
   Но… отец всегда вел беспутную жизнь. Первую свою жену, мою мать, он бросил, и она умерла в бедности, а вторую жену буквально вогнал в гроб побоями.
   Он вечно кутил, водил компанию с темными личностями, совершенно забросил приличное общество, и немудрено, что скоро все от него отвернулись.
   Если его до сих пор еще не выгнали со службы, то единственно из-за того, что начальники его и некоторые влиятельные лица еще помнят дедушку, и… ради меня.
   Мне теперь девятнадцать лет.
   С отцом у меня всегда были очень недружелюбные отношения.
   Я не могу ему простить отношения к покойной матери, а он меня попросту ненавидит.
   Вы спросите, конечно, почему же я с ним живу?
   Я могу только одно ответить: не живи я с ним, он давно бы погиб, а мне… как-никак жаль его.
   Он не осознает этого и всегда считал меня обузой.
   Конечно, не с материальной точки зрения, так как я зарабатываю уроками не меньше семидесяти пяти рублей в месяц, а трачу на платье не более двадцати пяти. Значит, остальные пятьдесят рублей идут целиком на хозяйство.
   Но… я ему в тягость, так как он не может превратить свой дом в вертеп.
   Лишь только мне исполнилось шестнадцать лет, как он принялся твердить, что хорошо бы мне выйти поскорее замуж.
   Он рад был отдать меня кому угодно, лишь бы отвязаться от меня.
   Но я не чувствовала ни к кому любви, поэтому не торопилась.
   Так продолжалось до нынешнего года.
   В этом году я встретилась случайно, у одной из подруг, с молодым человеком, неким Николаем Николаевичем Гариным.
   Короче говоря, мы полюбили друг друга.
   Гарин недавно блестяще окончил медицинский факультет университета, состоит младшим ординатором при клинике, имеет уже порядочную практику и подает большие надежды.
   Когда я объявила отцу о своем решении выйти замуж, он страшно обрадовался.
   Он познакомился с моим женихом, принялся расхваливать меня и за его спиной настаивал, чтобы я поторопилась со свадьбой.
   Я и сама торопилась, но все-таки, по моему мнению, свадьба могла состояться не раньше чем через полгода, так как я хотела заготовить побольше белья и платьев на первое время, чтобы не быть в тягость мужу.
   И вдруг, словно по волшебству, все изменилось.
   С месяц тому назад отец пришел домой сильно озабоченный. Взглянув на меня как-то странно, он заперся в своей комнате и целый вечер не выходил из нее.
   На следующий день он заговорил о будущей свадьбе, но тон был совершенно иным. К моему величайшему удивлению, он принялся выказывать свою отцовскую любовь, говорил, что не ценил меня до сих пор и лишь теперь понял, что потерять меня для него равносильно потери жизни, и все в этом духе.
   Через день повторилась та же история, на третий день – тоже.
   Затем он вдруг начал говорить, что мне еще рано выходить замуж, что я слишком молода, не знаю жизни, – одним словом, все навыворот.
   Видя, что эти разговоры на меня не действуют, он принялся выдумывать про моего жениха разные пакости, стараясь опорочить его в моих глазах, и закончил на днях тем, что заявил: этой свадьбе не бывать, он не отдаст меня за Гарина!
   Я стояла на своем, он – на своем, и между нами завязалась упорная борьба.
   Отец два раза менял место жительства, вероятно, чтобы затруднить наши свидания, но мы продолжали видеться.
   Несколько раз я ловила его взоры, полные ненависти, устремленные на меня.
   Господи! Если бы я знала причину! Если бы могла объяснить себе эту странную перемену!
   Но сколько отец ни старался, я упорно стояла на своем, заявив раз и навсегда, что не послушаю его и выйду замуж во что бы то ни стало.
   Это был ужасный вечер! Отец кричал, обзывал меня неблагодарной, грозил…
   После целого вечера крика он заперся в своей комнате, но я слышала, как часов в двенадцать ночи он куда-то ушел.
   На следующее утро с ним произошла новая метаморфоза.
   Он пришел ко мне и объявил, что всю ночь думал обо мне, о своем ко мне отношении, о моей жизни и решил не препятствовать мне ни в чем. Это было вчера утром.
   Однако глаза его светились далеко не лаской.
   Он вообще старался не смотреть в мою сторону, но когда взгляд его падал на меня, я читала в нем прежнюю ненависть.
   Что-то с ним произошло! Я чувствую, что он что-то затевает против меня или против любимого мною человека, я всем сердцем чувствую опасность, но бессильна предотвратить ее, потому что не знаю, с какой стороны ее ждать! Об этом я рассказала не только вам, но и Нату Пинкертону, и жду от вас помощи.
//-- Глава 3 --//
   Девушка умолкла и с тоской поглядела на Шерлока Холмса. Знаменитый сыщик слушал ее с глубочайшим вниманием.
   За все время рассказа он не проронил ни слова, сидел с опущенной головой и скрещенными на груди руками.
   Но когда молодая девушка закончила рассказ, он поднял свой загадочный взор.
   – Итак, вчера утром он переменил курс? Вероятно, он снова высказывал благоволение к вашему жениху? – спросил он.
   – Вы угадали. Он несколько раз повторил, что у Гарина есть будущность и таким зятем можно гордиться, – ответила девушка.
   – Не предлагал ли он мировую?
   – Он об этом говорил вчера вечером.
   – В чем же состояло его предложение?
   – Он просил пригласить к нам Гарина…
   – Когда?
   – Послезавтра, в среду.
   – Не знаете ли вы, куда ходит ваш отец на службу?
   Девушка назвала адрес.
   – И ходит он все время аккуратно? – спросил Шерлок Холмс.
   – Кажется, да. Только он стал уходить раньше, а приходить позже.
   – И продолжает пить?
   – В том-то и дело, что он давно бросил пьянство! Он даже говорит, что за два месяца скопил немного денег и…
   – Что еще? – живо спросил сыщик.
   – Он… он говорил, что на эти деньги выиграл восемьсот рублей и купил какую-то усадьбу верстах в пятнадцати от Петербурга.
   – Не говорил ли он относительно поездки туда?
   – Мне… мне кажется, что он предполагает пригласить меня с женихом послезавтра именно туда.
   – Не звал ли он вас туда одну?
   – Звал.
   – Почему же вы отказались?
   Девушка смутилась.
   – Трудно объяснить… – проговорила она задумчиво. – Боюсь я отца, не доверяю ему…
   – И как он воспринимал ваши отказы?
   – Он очень сердился.
   Шерлок Холмс глубоко задумался.
   Несколько минут он сидел, не говоря ни слова. Наконец встал, несколько раз прошелся по комнате и, остановившись напротив девушки, серьезно произнес:
   – Не бойтесь ничего. Помните, что я день и ночь буду за вашей спиной. Если отец пригласит вас в свою новую усадьбу, поезжайте! Если будет говорить, что вам следует прежде поехать с ним одной, чтобы к приезду жениха привести все в порядок, не отказывайтесь. Поняли ли вы меня?
   – Поняла, – тихо ответила девушка.
   – Если произойдет что-нибудь подозрительное… Впрочем, нет! Сообщайте мне через посыльного обо всем. Где вы живете?
   – На углу Загородного и Серпуховской, в четвертом этаже, квартира двадцать, дом шесть.
   – Есть ли поблизости какая-нибудь чайная или трактир?
   – Есть дешевая столовая на Загородном. Это в двух шагах от нас.
   – Прекрасно. В таком случае направляйте посыльного туда. Скажете, чтобы передавал письма Федорову. Это буду я.
   Успокоенная девушка крепко пожала сыщику руку и, поблагодарив, вышла.
//-- Глава 4 --//
   Проводив гостью, Шерлок Холмс взглянул на часы.
   Было около двух часов.
   «Еще успею!» – подумал он, вставая.
   Он надел пальто, сунул на всякий случай в карман револьвер и направился в канцелярию, где служил Николай Дмитриевич Морашев, отец Ольги Николаевны.
   Войдя в швейцарскую, он подозвал одного из служителей.
   – Николай Дмитриевич Морашев на службе? – спросил он.
   – Никак нет, – ответил служитель, – они уже недели три как не ходят.
   – Значит, совсем ушел?
   – Нет-с, говорили, что они месячный отпуск получили. – Служитель вдруг приятно осклабился и добавил: – Чиновники сказывали, будто они наследство изволили получить, так теперь хлопочут.
   Поблагодарив служителя, Холмс вышел на улицу.
   «Так вот оно что! – думал он, шагая по улице. – Не ходит? Значит, ходит куда-то еще?»
   Но куда?
   Это надо было выяснить…
   «И что это за наследство? – продолжал размышлять сыщик. – Почему дочь ни единым словом о нем не обмолвилась? Когда он его получил?»
   Конечно, полиция должна была знать это.
   Во всяком случае, Морашев получил извещение или через полицию, или через нотариуса.
   Подозвав извозчика, Холмс отправился в сыскное отделение. Там он взял телефонную книгу и часа полтора набирал целый ряд номеров.
   Когда он вышел из телефонной будки, вид у него был очень довольный.
   Он вызвал своего друга, доктора Ватсона, и, переговорив, дальше они отправились вместе.
   От сыскного они пошли на Загородный и, найдя столовую, о которой говорила Ольга Николаевна, заказали обед.
   – Так помните: если мне придется отлучиться, вы должны будете дежурить здесь и получать письма на имя Федорова. Историю барышни вы знаете. Если понадобится немедленная помощь, действуйте сообразно обстоятельствам. Хотя я не думаю, чтобы он решился на какой-либо серьезный шаг здесь, в городе. – И, помолчав немного, Холмс добавил: – Сейчас вы встанете у ворот их дома. Завяжите дружбу с дворником или просто скажите, что вы агент сыскного отделения, и расспросите его относительно Морашева. Попытайтесь узнать, где он купил хутор. Расспрашивайте детально и дайте дворнику полтинник. Справьтесь, когда он уезжает, когда приходит домой и так далее.
   Выслушав инструкцию Холмса, доктор Ватсон удалился.
   Прошло около часа, когда в столовую вошел посыльный и спросил, нет ли здесь господина Федорова.
   Приняв письмо, Холмс прочел:

   Папа крайне ласков. Утром, пока я была у вас, купил вина и много закусок. Предлагал, как вы и предсказывали, проехать завтра с ним на хутор, сделать кое-какие приготовления. Там, по его словам, послезавтра состоится наше обручение. Недавно он куда-то уехал, сказав, что вернется поздно, так как с обручением много хлопот.
Ольга Морашева

   – Прекрасно! – пробормотал Шерлок Холмс, пряча письмо.
   Скоро возвратился и доктор Ватсон.
   Он принес очень ценные сведения и, сев рядом с Холмсом, тут же заговорил:
   – Блондин, русая борода, усы длинные, пушистые, над правой бровью родинка. Рост средний, телосложение крепкое, обыкновенно носит светло-серую фетровую шляпу. Сегодня уходил из дому утром, затем вернулся с кульками и вскоре снова уехал…
   – Верно! – подтвердил Шерлок Холмс. – Из вас, дорогой Ватсон, вышел бы прекрасный сыщик!
   – А вы откуда знаете? – удивился Ватсон.
   – Я уже получил часть этих сведений. Но продолжайте… Куда он поехал?
   – Дворник слышал, как он нанимал извозчика.
   – Ну…
   – Он торговал его туда и обратно, объясняя дорогу так: за Старую деревню, по тому же шоссе. Не доезжая деревни Луковицы с полверсты, свернуть налево и там в версте находится усадьба.
   – Чудесно! – воскликнул Шерлок Холмс. – Итак, будьте здесь, а я поеду.
   – Куда?
   – Именно туда.
   Пожав руку доктору Ватсону, Шерлок Холмс вышел из столовой и вскочил в трамвай.
   Через три четверти часа он был уже в Новой деревне.
   Тут он сторговал извозчика до деревни Луковицы и обратно, выбрав лошадь порезвее, и покатил по шоссе.
   Проехав Новую деревню, они въехали в Старую деревню, а затем выехали за пригород Петербурга.
   Резвая лошаденка быстро несла пролетку.
   Не доезжая деревни Луковицы с полверсты, сыщик остановил извозчика.
   – Поезжай в Луковицы и подожди меня у края! – приказал он, оставляя в пролетке свое пальто. – Если долго пробуду, прибавлю.
   Он дал извозчику полтинник на чай и направился по дороге, идущей налево.
//-- Глава 5 --//
   Между тем Нат Пинкертон тоже не дремал.
   Он усиленно работал по делу, бегая по городу с утра до вечера.
   Подобно Шерлоку Холмсу, он разузнал все о жизни Морашева, о его положении по службе и о полученном наследстве.
   – Наследство? – задумчиво пробормотал американец. – Гм… это чего-нибудь да стоит!
   И он опрометью бросился в сыскное отделение.
   – Что за наследство получил Морашев? – спросил он в справочном отделении.
   – Сейчас выясним! – ответили ему.
   Через час детективу предоставили справку: Николай Дмитриевич Морашев наследства не получал, но зато дочь его действительно получила наследство.
   Получив этот ответ, Нат Пинкертон бросился к дому, где жил Морашев. С изумительной ловкостью выведал он у дворников о таинственных поездках Морашева и принялся усиленно следить за ним.
   Переодевшись босяком, он фланировал перед домом и, когда Морашев выходил, следовал за ним, старательно записывая номера извозчиков, которых тот нанимал.
   Было утро…
   Переменив костюм босяка на костюм приличного мастерового, Нат Пинкертон стоял на своем наблюдательном посту.
   Вдруг он увидел, что Морашев вышел из дома и подозвал извозчика.
   Американец тут же нанял другого и, когда Морашев поехал, тронулся за ним на приличном расстоянии.
   Он видел, как Морашев зашел в винный и гастрономический магазины и наконец остановил извозчика около аптеки.
   «Гм, зачем ему аптека?» – подумал сыщик.
   Он слез с извозчика и направился к аптеке, словно человек, слоняющийся без дела.
   Через несколько минут Морашев вышел и, сев на извозчика, скомандовал:
   – Домой!
   Американец не преследовал его, он вошел в аптеку.
   – Сейчас сюда заходил русый господин. Мне желательно знать, что он брал у вас. Я агент сыскной полиции, – сказал он провизору.
   – А ваши документы? – спросил тот.
   – Извольте, – ответил сыщик, показывая удостоверение.
   Просмотрев его, провизор сделал озабоченное лицо.
   – Этот господин заказал сильный яд, – произнес он.
   – По рецепту?
   – Да.
   – Покажите рецепт! – потребовал сыщик.
   Рецепт был подан.
   Это был настоящий рецепт, написанный по латыни и подписанный доктором Курковиусом.
   – Получил он уже заказ? – спросил сыщик.
   – Нет. Он сказал, что заедет за ним завтра утром.
   – В таком случае приготовьте требуемое! – приказал Пинкертон. – Рецепт спишите, а подлинник отдайте мне.
   – Слушаю-с, – ответил провизор.
   Он быстро списал рецепт и отдал оригинал американцу.
   – Яд выдать? – спросил он.
   – Да, – ответил сыщик и выскочил из аптеки.
   Узнав в адресной книге местожительство доктора Курковиуса, Пинкертон бросился к нему.
   Доктор был дома.
   Назвав себя, Нат Пинкертон показал ему рецепт.
   – Скажите, доктор, от какой болезни вы прописали это средство? – спросил он.
   Доктор взглянул на рецепт и сделал удивленные глаза.
   – Я его не прописывал! – ответил он.
   – А почерк?
   – Немного похож на мой, но и только.
   И доктор Курковиус показал сыщику несколько бумаг, написанных его рукой.
   – Гм, да это подделка! – воскликнул Пинкертон и, поблагодарив доктора, вышел из квартиры. – Завтра ты от меня не уйдешь, негодяй! Ведь я знаю твою берлогу.
   Придя домой, он получил письмо: барышня Морашева извещала его о завтрашней поездке в усадьбу отца.
   – Прекрасно! – прошептал сыщик. – Мы будем поджидать вас.
   И едва забрезжил свет следующего дня, как он опрометью помчался к усадьбе, адрес которой уже знал. Там он отпустил извозчика и, забравшись в самый отдаленный угол чердака, принялся ждать.
   Сквозь щели крыши он прекрасно видел дорогу.
//-- Глава 6 --//
   Едва успел Холмс пройти по извивавшейся среди молодого леса дороге с полверсты, как до него донеслись топот копыт и стук колес экипажа.
   Сыщик бросился в сторону и спрятался среди деревьев.
   И как раз вовремя!
   В ту же минуту мимо него проехала извозчичья пролетка, в которой сидел блондин с русой бородкой и пушистыми усами, в светлой фетровой шляпе.
   Вид у него был озабоченный.
   Дав пролетке скрыться, Холмс выскочил из засады и быстро пошел дальше.
   Скоро он увидел усадьбу. Это была простая, но хорошая и просторная деревенская постройка, принадлежавшая раньше, вероятно, богатому крестьянину. Изба на две половины и хозяйственные постройки были обнесены высоким забором.
   Подойдя к воротам, Холмс постучал.
   Но на стук никто не появился.
   Тогда сыщик принялся стучать изо всех сил.
   Со двора донесся яростный собачий лай, похожий на вой.
   Но по-прежнему никто не шел отворять.
   Постучав понапрасну минут пятнадцать, Холмс подошел к забору, подпрыгнул и в один момент очутился на нем.
   Яростный лай несся из запертого на висячий замок сарая.
   Двор был просторный, окруженный с трех сторон постройками. Недолго думая, Холмс соскочил внутрь и обошел весь двор.
   Дверь в дом была со двора, но она оказалась заперта на висячий замок. Конюшня и скотник были пусты, ледник тоже заперт.
   Кроме большой избы, во дворе стоял небольшой флигелек, вероятно, для рабочих, но он был не заперт и пуст.
   Подойдя к дому, сыщик заглянул в окна.
   Изба состояла из большой чистой горницы, сеней и второй горницы, тоже просторной, в которой стояла русская печь.
   Была и кое-какая мебель.
   В одной комнате стояла кровать, комод, стол и два стула, в другой – два стола, три длинных скамьи и несколько стульев.
   На печке виднелась незатейливая утварь, а на сковородке – остатки колбасы и яиц.
   Но сколько ни присматривался Шерлок Холмс, ничего подозрительного он не заметил.
   Итак, единственным, что обращало на себя внимание, была собака, закрытая в сарае.
   Почему она заперта?
   Если в доме не жили, а лишь иногда наезжали сюда, собаке было бы полезнее находиться во дворе и стеречь дом.
   Что же она могла сделать, сидя в сарае?
   Эти вопросы занимали мысли великого сыщика, когда он, покончив с осмотром двора, снова перелез через забор и направился по дороге назад.
//-- Глава 7 --//
   Дойдя до поворота, Шерлок Холмс свернул к Луковицам, где без труда нашел извозчика в чайной.
   Он и сам сел за стол и потребовал себе яичницы, попросив мальчика сбегать в «казенку» за водкой.
   Незаметно он завел разговор с хозяином и словно невзначай спросил:
   – А хутор, который, коли отселя ехать с полверсты и свернуть направо, слышно, барин купил?
   – Это Евтихиеву-то заимку? Как же! Барин Морашев.
   – Видали его?
   – Видал, – ответил хозяин. – К нам кажные четыре дня заходит. Чудной!
   – А чего?
   – Колбасу он у нас берет. Коли свежей нет, так самую тухлую берет, только непременно чтобы тонкая да длинная была, хомутом связанная. Должно, собак ею кормит, потому, сказывают, они у него есть! А уж зачем собаке непременно такую, а не эдакую, не понимаю.
   И хозяин развел руками.
   – Барская дурь! – пренебрежительно бросил сыщик, выпивая рюмку водки и закусывая яичницей.
   – Известно! – ответил хозяин.
   Выпив половину, Холмс отдал остальную водку извозчику, благодаря чему они летели назад словно угорелые.
   Доктора Ватсона Шерлок Холмс застал в столовой.
   – Вам письмо! – сказал тот.
   Это было письмо от Ольги Николаевны, что она завтра утром в одиннадцать часов едет с отцом на хутор, а перед этим зайдет к Холмсу.
   Прочитав записку, сыщик посмотрел на доктора Ватсона.
   – Вы хорошо стреляете?
   – Из ружья – хорошо, – ответил тот.
   – А есть оно у вас?
   – Есть.
   – В таком случае приходите ко мне завтра к восьми утра с ружьем и патронами, заряженными картечью. А пока пойдемте спать.
//-- Глава 8 --//
   Проснувшись на следующий день часов в шесть утра, Шерлок Холмс быстро оделся, осмотрел охотничье ружье и револьвер, набил несколько патронов картечью и сел пить чай.
   К восьми часам подоспел доктор Ватсон, и они принялись разговаривать, сидя за чайным столом.
   – Главное, обращайте внимание на него самого и на собаку! И в случае надобности бейте! – давал наставления Холмс.
   В это время позвонили.
   Это пришла Ольга Николаевна.
   – Раненько! – воскликнул Холмс, пожимая ей руку. – Но это и хорошо. Кстати, мне хотелось бы дать вам несколько советов.
   – Я за ними и пришла, – ответила девушка.
   – Тогда слушайте меня внимательно. Во-первых, дайте знать господину Гарину, чтобы он приехал за вами на хутор к трем часам дня. Только сообщите ему об этом без ведома отца.
   – Зачем это? – удивленно спросила девушка.
   – Этого я вам не скажу, – улыбнулся сыщик. – Затем, когда приедете в усадьбу, не подходите к сараю, где находится собака.
   – Какая собака?
   – Там есть очень злая собака, запертая на замок. Ни за что не подходите к этому сараю, да и вообще старайтесь не выходить из избы! Вот и все. А теперь идите. Я не скажу пока более ничего.
   Девушка вышла.
   Лишь только дверь за ней закрылась, Шерлок Холмс произнес:
   – Хорошо, что у нас достаточно времени. Ну, дружище, идемте, медлить нельзя. И не забудьте оружие!
   Они взяли чехлы с винтовками и вышли из дома.
   Как и раньше, до Новой деревни доехали трамваем.
   Оттуда наняли извозчика на целый день, доехали до поворота, приказали ему ехать в Луковицы, а сами пешком, словно охотники, направились к усадьбе.
   Подойдя, Шерлок Холмс принялся внимательно осматривать забор со всех сторон.
   – Гм… так… – бормотал он. – Вот здесь очень хорошо! – Он подозвал Ватсона и сказал: – По первому моему сигналу бросайтесь сюда. Здесь огромная щель… Наблюдайте за сараем, где воет собака, и бейте по ней или хозяину, смотря по обстоятельствам. А пока давайте обойдем всю постройку… Вот здесь буду стоять я, – решил наконец Холмс. – Отсюда удобно наблюдать и за сараем, и за домом. Да и вы наблюдайте за ним. И если хозяин вздумает выйти за ворота, спрячьтесь в бурьяне. А пока укроемся в нем!
   Они отошли от постройки и спрятались в бурьяне.
   Ждать им пришлось около часа.
   Но вот наконец к воротам подъехала извозчичья пролетка.
   Морашев высадил из нее свою дочь, вынул несколько корзин и, сунув кучеру рубль, приказал:
   – Езжай в Луковицы, а сюда вернешься к семи.
   Он отпер ворота и, неся в руках корзины, вошел во двор вместе с дочерью.
   Извозчик уехал.
   Лишь только отец с дочерью вошли в дом, как оба сыщика, выскочив из бурьяна, бросились на свои наблюдательные посты.
   Собака в сарае неистово выла.
   Холмс видел, как Морашев улыбнулся и указал дочери на дверь сарая.
   Затем они вместе принялись развязывать корзины.
   Между прочими вещами Морашев вынул несколько колбас.
   Отрезав от одной из них большой кусок, он подал его дочери и что-то сказал, указывая на сарай.
   Девушка сделала испуганный жест и замахала руками.
   Отец пожал плечами и принялся выкладывать остальные продукты.
   Затем он подал ей ключ, что-то сказал и указал на ледник, отстоявший от сарая с собакой саженей на двадцать.
   Она кивнула.
   Отец, видимо, из-за чего-то беспокоился. Движения его были порывистыми, улыбка – кривой.
   Рассортировав провизию, девушка разложила ее по корзинам и, взяв одну из них, направилась к леднику.
   В ту же минуту Морашев тоже вышел во двор.
   Он сделал несколько шагов и замер.
   Между тем девушка поставила первую корзину и вернулась за второй.
   В тот момент, когда она вошла в дом, отец одним прыжком подскочил к сараю и отпер замок.
   Глаза его сверкали, как у тигра, он дрожал.
   Ничего не подозревая, Ольга Николаевна вышла из дома со второй корзиной и направилась к леднику.
   Но едва успела она пройти половину двора, как Морашев распахнул дверь сарая.
   В ту же секунду огромный худой пес вылетел из него словно стрела.
   Рука Морашева вытянулась в направлении дочери.
   Страшное рычание вырвалось из пасти изголодавшегося животного. Шерсть на его спине ощетинилась, он весь напряженно сжался и вдруг гигантскими прыжками устремился к девушке.
   В ту же секунду из-за забора грянули два выстрела, и животное, обливаясь кровью, покатилось по земле.
   Девушка вскрикнула, обернулась и упала без чувств.
   Сам Морашев словно остолбенел. Схватившись за сердце, он стоял неподвижный и бледный, опираясь спиной о сарай.
   Вдруг глаза его широко открылись, из груди вырвался хрип и он грохнулся на землю.
   Холмс и Ватсон бросились к нему.
   И в ту же минуту Нат Пинкертон чуть ли не кубарем скатился с чердака.
   – Мистер Холмс! Что вы наделали? – крикнул он в недоумении.
   – А-а, мистер Пинкертон! Вы немного опоздали! – отвечал Холмс.
   Ватсон нагнулся над лежавшим.
   – Мертв, – произнес он. – Вероятно, разрыв сердца! Да… это для него лучший исход!
   И, оставив мертвеца, все трое бросились к девушке.
   Несколько глотков вина из фляжки вернули ей сознание.
   – Я жива? – спросила она, дрожа от страха.
   – Живы и невредимы, – ласково ответил Холмс. – Ваш отец готовил вам смерть, но умер сам. – И видя, что девушка ничего не понимает, принялся объяснять: – Да-да, отец готовил вам смерть от зубов голодной собаки… Я мельком заглянул в сарай, где она сидела, и понял все. Он долго дрессировал ее, купил даже усадьбу, чтобы не было свидетелей! Он оставлял собаку по четыре-пять дней без еды, сделал чучело, одевал это чучело в ваше платье и, обмотав ему шею колбасой, спускал голодную собаку. Животное разрывало горло чучелу и получало награду. Впоследствии он, вероятно, натравливал пса на чучело без колбасы, и когда животное по привычке разрывало соломенное горло, то получало корм от хозяина. Сегодня он хотел привести давно задуманный план в исполнение…
   – Боже! За что? За что он искал моей смерти? – прошептала девушка, бледная как полотно.
   – Чтобы получить наследство после вас!
   – От меня? Наследство?
   – Да. Восемьдесят три тысячи рублей, – произнес, улыбаясь, знаменитый сыщик.
   – Ничего не понимаю! – прошептала девушка.
   – Между тем это довольно просто. Ваша бабушка оставила вам наследство. Нотариус Познеев прислал вам уведомление, но оно попало в руки вашего отца, который скрыл это, расписавшись за вас. У него возникла мысль овладеть этим богатством. Сначала он воспротивился вашему браку, так как тогда деньги навсегда уплывали от него. Но, видя, что вас не переспорить, он решил уничтожить вас, так как является прямым наследником. Вот и все. А теперь пойдите в избу и успокойтесь. Сейчас сюда приедет ваш жених.
   – Черт возьми! – с досадой воскликнул Нат Пинкертон. – А я ожидал, что сегодня он отравит дочь!
   – Как? – удивился Холмс.
   Американец подробно рассказал, в чем дело.
   – Давайте пошарим в его карманах! – предложил он.
   Морашев был обыскан. И действительно, яд оказался при нем.
   – Я говорил! – торжественно воскликнул Пинкертон.
   – Да, я с вами согласен! – победоносно улыбаясь, ответил Холмс. – Этот яд он пустил бы в ход в случае неудачи с собакой. Но… если бы мы ждали отравления, то девушка была бы уже растерзана ужасной собакой. – И, обернувшись к Ватсону, он добавил: – Пойдемте пока в комнату! А труп пусть лежит до приезда следователя.
   Нат Пинкертон прикусил губу.
   Но возразить ему было нечего.

Экспроприатор

//-- Глава 1 --//
   – …и, конечно, он был прав…
   На этом наш разговор прервался, так как вошедший лакей объявил Шерлоку Холмсу, что какой-то господин непременно хочет его видеть.
   – Кто такой? – полюбопытствовал сыщик.
   – Право, не могу знать. Господин, должно быть, служит на железной дороге, потому что форма похожая.
   – Хорошо, проси, – распорядился Холмс.
   Через несколько минут в нашу комнату вошел невысокого роста господин с жиденькой белокурой бородкой и каким-то странным взором.
   Судя по форме, он действительно был железнодорожным служащим.
   – Простите, что побеспокоил вас, – заговорил он просительным тоном, – но обстоятельства сложились так, что я готов побеспокоить самого Бога, не только человека.
   Это невольно вырвавшееся признание вызвало улыбку на лице Холмса.
   – Право же, проще побеспокоить меня, чем забираться так высоко! – ответил он.
   – Премного вам благодарен! – быстро проговорил пришедший. – Простите, я не назвал еще своей фамилии. Имею честь рекомендовать себя: начальник станции Куракино Московско-Курской железной дороги Петр Иванович Дрягин.
   – Очень приятно! – ответил Холмс. – Милости прошу, присаживайтесь и рассказывайте ваше дело. Только помните, что я не люблю лишних фраз…
   – Какие уж тут фразы!
   – Главное, рассказывайте сжато, но не упуская нужных для дела подробностей.
   – Мое-то дело все в трех словах состоит! – воскликнул убитый горем начальник станции. – Попросту говоря, меня ограбили!
   – Кто и как?
   – Экспроприатор или экспроприаторы! И как чисто все обделали, ничего разыскать нельзя! А ведь если не отыщутся деньги, меня отдадут под суд и службу поминай как звали! Я пятнадцать лет на этой дороге служу, у меня жена, дети…
   В его голосе послышались рыдания.
   – Прошу вас успокоиться! – посоветовал Холмс. – Излишнее волнение ни к чему не приведет.
   Начальник станции немного успокоился.
   Он выкурил папиросу, выпил воды и, опустившись в кресло, принялся рассказывать.
//-- Глава 2 --//
   Произошло это так.
   Я отправил курьерский поезд и, войдя в кассу, принялся подсчитывать деньги, которые должен был сдать вечером артельщику.
   Было часа три дня.
   Подсчитав деньги, я разделил их на четыре части – кредитки, золото, серебро и медь, – а затем упаковал в четыре небольших ящичка. Всего было три тысячи девятнадцать рублей. Ящичек с кредитками и ящичек с золотом я спрятал под стол. А два ящичка – с серебром и медью – оставались еще на столе.
   В это время в кассу вошел мой знакомый купец Федюков, с которым я был в большой дружбе, и пригласил выпить с ним в буфете бутылочку красного вина.
   Я задумался. До ближайшего поезда было еще три часа – следовательно, времени у меня оставалось достаточно.
   Отчего, думаю, не выпить с приятелем?
   Я запер кассу, оставив серебро и медь на столе.
   В общей сложности там было тысяча семьсот рублей. Около двухсот рублей меди и немногим более полутора тысяч серебром.
   Выпили мы вина, посидели – ну так, вероятно, с час.
   Федюков расплатился и ушел, а я вернулся в кассу, чтобы еще раз подвести итоги.
   Подхожу – касса заперта.
   Пробую ключом, дверь не отворяется!
   Что такое?! Ну, думаю, замок испортился. Сейчас же послал за слесарем. Тот пришел, потрудился немного и открыл дверь.
   Вошел я в кассу, посмотрел первым делом на стол – да так и ахнул!
   Ни ящичка с серебром, ни с медью!
   Сперва я даже глазам своим не поверил. Засунул, думаю, куда-нибудь, да и забыл!
   Давай я искать. Обшарил помещение кассы, ящички с золотом и кредитками обнаружил на том же месте, где и оставил, а ящичка с серебром и ящичка с медью так и не нашел!
   Поднял я тревогу.
   Прибежали жандармы, тоже ничего не нашли и дали знать следователю.
   Тот сейчас же телеграфировал в Москву и Тулу, чтобы следили за проезжающими.
   Вероятно, жандармские власти в Москве дали знать о случившемся московскому сыскному отделению, так как спустя некоторое время мы получили из Москвы телеграмму, в которой сообщалось, что нас посетит знаменитый американский сыщик Нат Пинкертон, который проездом на юг по просьбе начальника сыскной полиции заедет на некоторое время на нашу станцию и посмотрит мое дело.
   Обрадовался я страшно.
   Действительно, через несколько часов после получения телеграммы приехал Нат Пинкертон.
   Он и сейчас там, да только дело что-то не клеится.
   Вот я и решил ехать к вам да умолять вас именем детишек распутать мое несчастное положение…
//-- Глава 3 --//
   Начальник станции замолк и с мольбой взглянул на Шерлока Холмса. Тот смотрел на него, улыбаясь своей доброй, загадочной улыбкой.
   – Много ли времени прошло с момента преступления до сей поры? – спросил он.
   – Почти сутки, – ответил Дрягин. – Если хотите точно, двадцать два часа.
   – А давно ли приехал следователь?
   – Часов через пять после выявления преступления.
   – А сколько пассажирских поездов прошло в ту и другую сторону с момента грабежа до приезда следователя?
   – Два. По одному в ту и другую сторону.
   – Сколько времени езды от вас до Москвы и до Тулы?
   – До Москвы три часа, а до Тулы – два.
   – А скоро ли отходит к вам ближайший поезд?
   – Через полчаса, – ответил Дрягин, взглянув на часы.
   – В таком случае надевайте, дорогой Ватсон, ваше пальто, – сказал Холмс.
   Я кивнул и, захватив лишь дорожную сумку и револьвер, вышел в переднюю, куда пришли и Холмс с Дрягиным.
   На улице мы взяли извозчика и поехали на Курский вокзал.
   До отхода поезда оставалось минут пять. Мы быстро купили билеты, сели в вагон, и поезд тронулся.
   Всю дорогу Холмс расспрашивал Дрягина о служащих на станции Куракино, особенно о низших чинах, интересуясь даже их личной жизнью.
   Время за беседой прошло незаметно, и не успели мы оглянуться, как уже приехали на место.
   На станции жизнь шла своим чередом.
   Но и сыск велся своим чередом.
   Нат Пинкертон был здесь, и я сразу узнал его крепкую, высокую фигуру, которую уже дважды видел раньше.
   – А-а, мистер Холмс и доктор Ватсон! – приветствовал он нас.
   Мы пожали друг другу руки.
   – Ну, что нового? – поинтересовался Шерлок Холмс.
   – Сторож Авсеенко арестован! – ответил Нат Пинкертон. – Но… он пока не сознается.
   – Вы уже напали на след?
   – Да. И надеюсь, что на правильный. Деньги, без сомнения, спрятаны где-то здесь, на станции, и в скором времени мы возвратим их потерпевшему.
   – Слава тебе Господи! – вздохнул Дрягин и виновато добавил: – А я вот господина Холмса на помощь пригласил!
   – Ну что ж, – с насмешливой улыбкой ответил Нат Пинкертон. – Русская пословица гласит, что ум хорошо, а два лучше! – И, обернувшись к Шерлоку Холмсу, сказал: – Вы, вероятно, хотите осмотреть помещение кассы?
   – Да, конечно, – ответил тот.
   – В таком случае могу заверить, что в нем не сдвинута ни одна вещь с момента совершения преступления.
   – Это хорошо.
   – Вас проводить? – предложил Дрягин.
   – Пожалуйста!
   Вместе с Холмсом мы прошли в зал третьего класса и приблизились к двери кассы.
   Сначала Холмс внимательно осмотрел саму дверь.
   – Дайте мне отвертку! – попросил он через минуту.
   Сторож, стоявший тут же, исполнил приказание.
   Шерлок Холмс открутил замок, а затем полностью разобрал его и осмотрел.
   – Дверь была отперта отмычкой, – сказал он. – Загиб этой отмычки длиннее, чем нужно, поэтому замок испортился. Внутри его ясно видны царапины. Ну-с, посмотрим дальше!
   Холмс снова собрал замок, поставил его на место и, отворив дверь, вошел в помещение кассы.
   Я остановился в дверях, не желая стеснять его в движениях.
   В небольшой комнате царил беспорядок.
   Всматриваясь в каждую щель, Холмс обошел всю каморку. Особенно долго осматривал он окно и лежавшие на нем бумаги.
   На этом окне я заметил, кроме нескольких бланков, толстую книгу, раскрытую на середине.
   Вероятно, что-то очень заинтересовало Холмса в этой книге, так как он долго и пристально ее разглядывал.
   Наконец он оторвался от нее, осторожно открыл выходящее на платформу окно, высунулся в него, осмотрелся и снова запер окно.
   После этого он вышел из кассы и запер за собой дверь.
   Дрягин с любопытством следил за ним.
   – Ну что? – не вытерпев, спросил он.
//-- Глава 4 --//
   – Самая обыкновенная кража, – заговорил Шерлок Холмс. – Вор проник в кассу посредством отмычки. Он очень торопился, поэтому не обратил внимания на ящички под столом, в которых хранились бумажные купюры и золото. Схватив то, что попалось на глаза, он открыл окно, поранив при этом руку, вскочил на подоконник, выпрыгнул в окно и скрылся, воспользовавшись тем, что в это время на платформе никого не было. – Шерлок Холмс помолчал, еще раз внимательно осмотрел подоконник и продолжил: – Одной ногой он наступил на эту книгу. Сапоги у него с набойками…
   – Почему вы так решили? – спросил я.
   – В книге остался след от каблука. – Он указал на вмятину на бумаге и добавил: – При этом набойка у него сломана.
   – Вы думаете?
   – Да. Зарубка круто обрывается.
   Окончив осмотр, мы направились к Нату Пинкертону и застали его в зале ресторана, куда он отправился утолить голод.
   Мы присели рядом.
   – Ну что? – спросил американец.
   – Преступление самое обыкновенное! – ответил Шерлок Холмс. – Вор, проследив, что Дрягин ушел в буфет, отпер дверь…
   – …заранее принесенной отмычкой, – продолжил Нат Пинкертон.
   – Совершенно верно! – подтвердил Холмс.
   Американец улыбнулся.
   – Хотите, я перечислю все ваши выводы? – предложил он.
   Холмс, улыбаясь, кивнул.
   – Отмычка была немного великовата… – начал Пинкертон.
   – Верно.
   – Поэтому замок испорчен.
   – Правильно.
   – Вор вошел и в спешке не заметил ящичков, спрятанных под столом.
   – И это так.
   – Он схватил ящички с медью и серебром, отворил окно…
   – Так, так…
   – И выпрыгнул из него.
   – Правильно!
   – Наступив ногой на книгу…
   – Так…
   – Обут он был в сапоги с набойками…
   – Чудесно!
   – Итак, наши выводы одинаковы? – улыбаясь, спросил Нат Пинкертон.
   – Совершенно одинаковы, – согласился Шерлок Холмс и, помолчав немного, спросил: – Вы, кажется, говорили, что нашли преступника?
   – Да.
   – И кто он?
   – Станционный сторож Авсеенко.
   – И улики говорят против него?
   – Причем слишком веские, чтобы сомневаться!
   – А именно?
   – Во-первых, в этот час он должен был находиться на платформе…
   – Один из телеграфистов уверяет, что приблизительно в то время, когда была совершена кража, он видел Авсеенко, проходившего по платформе пьяным.
   – Значит, он напился раньше?
   – Вероятно, для храбрости.
   – Дальше!
   – Во-вторых, против него говорят его сапоги.
   – А именно?
   – Он носит сапоги с набойками.
   – У него, вероятно, порезана рука и сломана набойка? – задал вдруг вопрос Шерлок Холмс.
   – Вовсе нет.
   – Неужели?
   – Я вас уверяю! – удивленно ответил Нат Пинкертон. – Я осмотрел его самым тщательным образом и не нашел ни того ни другого.
   Лицо Холмса приняло сосредоточенное выражение.
   – Так-с… А скажите, пожалуйста, где находится в настоящий момент преступник?
   – Авсеенко?
   – Да.
   – Он арестован.
   – Здесь?
   – Здесь!
   – В таком случае, я хотел бы повидать его, – заявил Шерлок Холмс.
   Пинкертон пожал плечами.
   – Если угодно, – произнес он, и едва заметная улыбка скользнула по его губам.
   – В таком случае пойдемте, дорогой Ватсон! Жандарм нас проводит, – сказал Холмс, обращаясь ко мне.
   Он вежливо раскланялся с американцем, и мы вышли из ресторана.
   Подозвав жандарма, Шерлок Холмс показал ему свое удостоверение и попросил проводить нас к месту предварительного заключения Авсеенко.
   Жандарм беспрекословно исполнил его требование.
   Мы прошли в поселок и вскоре очутились перед местным волостным правлением. В этом доме было арестное отделение, и Шерлок Холмс прямо прошел туда.
   По приказанию жандарма стражник отпер камеру, в которой содержался сторож.
   Мы вошли.
   Авсеенко, невзрачный, вихрастый мужичонка, сидел в углу на скамейке.
   Голова его была низко опущена, руки сжаты. Весь его вид представлял картину величайшего уныния.
   На грохот открывающейся двери он поднял голову. И вдруг робко поднялся с места.
   – Ты Авсеенко? – спросил Холмс.
   – Так точно! – хрипло ответил сторож.
   – Ну так вот что, Авсеенко, – заговорил Холмс, – как же это ты, с таким честным лицом, и вдруг пошел на столь пакостное дело?
   Сторож вдруг бухнулся на колени.
   – Батюшка, спаси! – завопил он.
   – Как спасти? – строго спросил Холмс.
   – Не виноват я! Не брал я никаких денег! – разразился сторож надрывающим душу воплем.
   – Встань! – приказал Холмс.
   Тот повиновался.
   – Ведь улики против тебя! – напомнил Холмс.
   – Выслушай меня, барин! – простонал Авсеенко.
   – В чем дело?
   – Сделай милость, выслушай!
   – Ну, говори.
   Сторож несколько минут собирался с мыслями.
   Он переминался с ноги на ногу.
   Чесал в затылке.
   Мычал.
   И наконец довольно сбивчиво заговорил.
//-- Глава 5 --//
   – Был я в этот проклятый день дежурным…
   – По вокзалу? – спросил Холмс.
   – Да. Поезд, значит, отправили, а мне домой понадобилось…
   – Зачем? – спросил Холмс.
   – Брат ко мне из деревни приехал. Ну, думаю, до следующего поезда еще три с лишним часа… Делать нечего в пустом вокзале, дай, думаю, сбегаю. – Он шмыгнул носом и продолжил: – Прихожу домой, а брат уж и водочки с закуской приготовил. Я пью мало. Хмелею я быстро! Принялся было отказываться, а он уговаривает. – Авсеенко тряхнул головой. – Ну, не выдержал и выпил! Сперва одну рюмку, потом другую… и пошла писать.
   – И нализался?
   – То-то! Напился и заснул.
   – А на станцию пьяный ходил?
   – Нет, не ходил, барин!
   – Как же, говорят, что видели тебя!
   – Врут, барин, врут, – слезливо заныл мужичонка. – Все на меня наврали! Опутали меня, словно темным лесом, и я из него выбраться никак не могу!
   – Ну-ну, говори дальше, – серьезно произнес Холмс.
   – Да что же говорить-то?
   – Все, что было.
   – Заснул, значит, я. Вдруг слышу – будят. Вскочил. Гляжу, жандарм и этот сыщик высокий…
   – И тебя арестовали?
   – Связали и повели. – Авсеенко безнадежно махнул рукой и продолжил: – Стали допрашивать… А что я скажу? Мне говорят, что я ограбил, а я отродясь чужой копейки не брал! Как же это так?!
   Физиономия его выражала такую неподдельную искренность, что положительно невозможно было поверить, что этот человек – грабитель.
   Видимо, и Холмс подумал так же.
   И когда он задал следующий вопрос, его голос звучал мягко и ласково:
   – У тебя одни сапоги?
   – Одни-с, – с удивленным видом ответил сторож.
   – А старые?
   – Старые уже давно продал.
   – Кому?
   – Татарину. Махметка тут ходит к нам, старыми вещами торгует.
   – А давно ты ему их продал?
   – Да с месяц назад!
   – И не врешь?
   – Чего же мне врать-то? – с недоумением и некоторой обидчивостью произнес сторож. – Я, барин, в жисть свою никогда не врал, так и теперь врать не буду. Да коли хотите, то и спросить можете! Он тут недалече, в крайней избе живет и всех нас знает.
   – А ну-ка сними свои сапоги!
   Авсеенко разулся и протянул свои сапоги Шерлоку Холмсу.
   Внимательно осмотрев их, сыщик произнес:
   – Набойки-то целы!
   – Целы, батюшка, целы.
   – Ну а теперь покажи мне руки.
   – Чего? – не понял мужик.
   – Руки покажи!
   Авсеенко вытянул вперед грубые, покрытые мозолями руки, и Холмс осмотрел их до локтя.
   Но и этот осмотр его не удовлетворил.
   – Разденься-ка, братец мой, догола! – приказал он сторожу.
   Тот, ни слова не говоря, снял рубаху, штаны, портянки и через несколько минут уже стоял перед нами в костюме праотца Адама.
   Шерлок Холмс приказал внести лампу и принялся тщательно осматривать тело опешившего сторожа, освещая его со всех сторон. Наконец он отставил лампу и, посмотрев сторожу в глаза, сказал:
   – Ни одного пореза.
   – Чего изволили сказать, батюшка? – удивленно спросил Авсеенко, не понимавший, что творится вокруг него.
   – А то, братец мой, что я начинаю убеждаться: ты совершенно не виноват в этом деле! – с улыбкой пояснил Холмс.
   Мужик хотел было что-то сказать, но душевное волнение его было настолько велико, что он не смог выговорить ни слова и вдруг кинулся Холмсу в ноги.
   – Будет, будет… – сказал Холмс, поднимая его с пола.
   – Отец родной, милостивец! – воскликнул Авсеенко.
   От этой сцены у меня выступили слезы на глазах. Шерлок Холмс тоже был взволнован.
   Он потрепал мужика по плечу, окинул его ласковым взглядом и мягко сказал:
   – Ну, братец, потерпи немного! Вот я примусь за дело, и тебя живо выпустят на свободу.
   И не дожидаясь ответа, Холмс повернулся к нему спиной, дал мне знак следовать за собой, и мы вышли из камеры.
   Дверь за нами затворилась.
//-- Глава 6 --//
   – Ну, что вы думаете об этом стороже, дорогой Ватсон? – спросил Шерлок Холмс на улице.
   – Думаю, что сторож не виноват, – ответил я искренне.
   – И я тоже! Нат Пинкертон попал на ложный след – вернее, чересчур поспешил со своими умозаключениями и этим ввел в беду несчастного мужика, неповинного и честного.
   Мы молча шли по улице.
   – Вы ведь поняли, Ватсон, в чем тут дело? – спросил Холмс после недолгого молчания.
   – Не совсем, – ответил я.
   – Личного убеждения, конечно, было бы далеко недостаточно для оправдания арестованного…
   – А отсутствие царапины?
   – Вот это и есть то, что мне надо! Набойки на каблуках его целы! Это – раз.
   – И царапины нет.
   – Да. Это – два. По этим двум данным я делаю положительный вывод, что Авсеенко невиновен.
   – Конечно!
   – Воображаю, как удивится и будет в душе потешаться надо мной мистер Пинкертон, когда я объявлю ему эту неожиданную новость! – засмеялся Шерлок Холмс.
   – Да, воображаю!
   Мы шли еще несколько минут молча.
   Шерлок Холмс был погружен в глубокую задумчивость, и я не мешал ему расспросами.
   – А знаете, преступление это совершено не иначе, как своим человеком! – заявил он вдруг.
   – Вы думаете?
   – Глубоко уверен! – ответил Шерлок Холмс. – Все говорит за это. Во-первых, вокзал был пуст, а в такие минуты каждое постороннее лицо становится заметным. Во-вторых, только свой человек мог знать, что Дрягин, готовившийся к отчетности, держал в кассе крупную сумму.
   – Конечно, – согласился я.
   – В-третьих, только свой человек мог проследить за тем, что Дрягин вышел из кассы, так как постороннего человека Дрягин заметил бы. Ведь ему негде было прятаться. Верно?
   – Верно, – согласился я.
   – Быстрота совершения преступления также указывает на это. Для такой быстроты требуется, чтобы человек прекрасно ориентировался в расположении помещений, а факт, что отмычка была подобрана заранее человеком, постоянно бывающим на вокзале, подтверждается тем, что подобрать отмычку за столь короткий промежуток времени положительно немыслимо.
   – Конечно, это правда.
   Разговаривая таким образом, мы добрались наконец до станции.
   Нат Пинкертон был еще там.
   Мы подошли к нему.
   – Ну что, коллега? – спросил он.
   – Ничего! Повидал вашего мнимого экспроприатора, – весело ответил Шерлок Холмс.
   Глаза американца презрительно прищурились, и, не скрывая насмешки, он спросил:
   – Почему же мнимого? Похоже, доказательства достаточно убедительны!
   – Не знаю, как для кого, но для меня нет, – ответил Холмс. – Я настаиваю на том, что несчастный сторож ни душой, ни телом не повинен в том, в чем его обвиняют.
   – Вот как?
   – Да.
   – В таком случае желаю вам успеха в более удачном поиске. Что же касается меня, я не вижу причины изменять своего мнения, – сказал Пинкертон.
   – Посмотрим, кто из нас окажется прав, – улыбнулся Холмс.
   – Посмотрим.
   И, обернувшись, Холмс жестом пригласил меня следовать за собой.
   – Где сейчас начальник станции? – спросил Холмс одного из сторожей.
   – У себя дома.
   – А квартира?
   – Как раз напротив станции. Как выйдете, так прямо и идите в красный дом.
   Мы пошли по указанию.
   Дрягин был дома и встретил нас в гостиной.
   – Мне хочется попросить вас об одной вещи… – начал Холмс.
   – С удовольствием! – ответил тот.
   – Только одно необходимое условие! То, о чем я вас попрошу, должно сохраниться в величайшей тайне.
   – Конечно!
   – Есть у вас зола?
   – Зола?
   – Да.
   – Гм… Я думаю, есть, – удивленно ответил начальник станции. – Вам много?
   – С пуд.
   – Это-то я наберу.
   – В таком случае будьте добры просеять ее и с наступлением темноты тайно доставить в ящике на станцию. Затем вот еще что: в девять часов вечера потушите все лампы в зале первого класса, а около двери, ведущей на платформу из этой залы, поставьте ящик с золой. Затем соберите решительно всех служащих на платформе. Скажите, что я снимаю допрос, и отправляйте их в вашу квартиру так, чтобы они проходили с платформы через темный зал. Соберите их в таком месте, откуда они не могли бы видеть, что происходит в зале, и отпускайте по одному. Пусть идут один за другим с интервалом в три минуты.
   Сказав это, Шерлок Холмс пожал Дрягину руку и вышел из его квартиры.

   Лишь только наступила полная темнота, мы пошли с Холмсом на станцию.
   Дрягин исполнил все. Ящик с золой оказался на месте, и зал был темен.
   Взяв несколько пригоршней золы, Холмс густо насыпал ее около двери так, что образовалась площадка величиной с квадратную сажень.
   – Теперь, дорогой Ватсон, спрячемся за ящик!
   И мы принялись ждать.
   Прошло полчаса.
   Наконец дверь отворилась и через залу прошел один из служащих.
   Когда он ушел, Холмс осветил площадку перед дверью потайным фонарем.
   Следы сапог ясно выделялись на золе.
   – Не то, – проговорил Холмс, выровнял золу и, потушив свет, снова спрятался за ящиком.
   Прошел второй, третий, пятый служащий…
   И после каждого из них Холмс делал одно и то же.
   Но после седьмого служащего он воскликнул:
   – Посмотрите, Ватсон!
   Я взглянул и ясно увидел след сапога с надломленной набойкой.
   – Вперед! – крикнул Холмс.
   Мы пробежали через зал и в несколько прыжков очутились перед телеграфистом, беспечно шагавшим к квартире Дрягина.
   – Ну-с, милейший, позвольте вас арестовать! – произнес Холмс, кладя руку ему на плечо.
   Молодой человек вздрогнул.
   И в ту же минуту Шерлок Холмс ловко щелкнул наручниками.
   Поднялась тревога, и вскоре все обитатели станции, включая Ната Пинкертона, собрались вокруг нас.
   – А вот и царапина на руке! – весело сказал Холмс, осмотрев руки телеграфиста уже в квартире Дрягина. – Сознавайтесь же, молодой человек!
   Телеграфист Марков низко опустил голову и еле слышно прошептал:
   – Черт попутал… Простите…

Вино фирмы «Морнсон и Кo»

//-- Глава 1 --//
   Шерлок Холмс только что пообедал и, присев на диван, принялся за чтение вечерних газет, когда кухарка Анна доложила, что какой-то господин непременно хочет его видеть.
   – Кто такой? – спросил сыщик, откладывая газету в сторону.
   – Назвались купцом Прохорновым… Говорят, по винной части, – ответила Анна.
   Сыщик задумался.
   – Да, верно… по винной части есть такой, – пробормотал он и приказал: – Проси.
   В комнату вошел солидный мужчина с небольшой русой бородкой, очень прилично одетый.
   Но хотя все и было на нем как на других городских штатских, купеческая жилка проглядывала во всем: в походке, в движении рук и в самой манере носить костюм.
   На вид ему было лет сорок пять.
   Войдя в комнату, он поклонился Шерлоку Холмсу тем характерным поклоном, который присущ русским купцам, выросшим за прилавком и привыкшим отвешивать посетителям стандартный поклон.
   – Первой гильдии купец Савва Иванович Прохорнов, – произнес он, рекомендуясь.
   Говорил он баритоном, солидно и не спеша.
   Сыщик, в свою очередь, тоже поклонился.
   – Извините, что побеспокоил… – начал купец. – Я знаю, вы человек занятой, как и мы…
   – Ничего, ничего, я к вашим услугам! – перебил Холмс. И, указав на кресло напротив, пригласил гостя присесть.
   – Благодарствуйте-с! – ответил тот, опускаясь в кресло.
   – Вы имеете ко мне дело? – спросил сыщик.
   – То-то, что дело! Только больно мудреное! Ну да я буду говорить прямо, как понимаю!
   – Это самое лучшее.
   – Только бы тайну открыли, а я уж за ценой не постоял бы! Больно уж кусается!
   – Кто кусается? – изумленно спросил сыщик.
   – Конкуренция эта самая!
   – Но… я попросил бы вас начать сначала, а потом уже говорить об условиях, иначе мы никогда не поймем друг друга и потеряем много времени.
   Купец почесал в затылке, потом зачем-то потер ладонями колени и начал.
//-- Глава 2 --//
   – Я, видите ли, по винной части, как вы, вероятно, уже изволили слышать.
   – Так…
   – Здесь, в Петербурге, у меня имеется оптовый винный склад и два магазина.
   – Это я тоже припоминаю.
   – Главное мое дело – оптовое. Магазины хоть и дают доход, но держим мы их больше для рекламы, потому что канитель с ними большая, а дело мелкое, тогда как мы – оптовики и нам оно не совсем подходит.
   – Ближе к делу, – посоветовал сыщик.
   – Без этого нельзя-с! – ответил купец. – Так вот мы, как винные торговцы, конечно, имеем понятие в товаре. Мы выписываем вина из Франции, Испании, Италии и других стран, знаем цены и качество. Дела нашей, то есть моей, фирмы шли очень хорошо, и другие оптовые торговцы мне не мешали. Правда, конкуренция была всегда, но не особенно чувствительная, потому что другие фирмы не могли продавать вина дешевле своих цен! Каждый из нас имеет своих покупателей, мы покупаем одни и те же вина, по одной и той же цене, а значит, и берем почти одни и те же деньги с покупателей. – Купец на минуту остановился, затем продолжил: – Есть у нас вина и своего разлива, некоторые из них мы сами сдабриваем, подмешиваем, только хороший покупатель сразу узнает фальшь, а нашего брата тем более не надуешь. Так вот-с, я говорю, дела мои шли очень хорошо, пока не народилась новая фирма «Морнсон и Кo».
   – Он стал вашим конкурентом?
   – То-то, что не простым конкурентом! – воскликнул купец. – Этого самого Морнсона я знаю давно.
   – Он здешний?
   – Здешний. Родился и вырос в Питере. Сначала он служил в оптовом винном складе Воробьева, затем долгое время ездил по России в качестве представителя нескольких иностранных фирм и считался хорошим дельцом. Получал он, как мне говорили, вместе с вырабатываемыми комиссионными процентами, рублей до шестисот в месяц и в течение нескольких лет сбил себе капиталец.
   – Большой? – спросил сыщик.
   – Надо полагать, тысяч двадцать пять. С этими деньгами он открыл свое дело.
   – Винное?
   – Да-с. Он воспользовался многочисленными знакомствами, заключенными во время комиссионной деятельности, разослал циркуляры, дал несколько широковещательных реклам и открыл оптовую винную торговлю в Белоострове, на финской границе. – Купец еще раз остановился, не спеша закурил папиросу и степенно продолжал: – Одновременно с этим он принял к себе в компаньоны известного жулика, купеческого сына Петра Васильевича Фомина, которому умерший незадолго перед тем отец оставил в наследство дело. Это дело Фомин продал за двадцать одну тысячу и пятнадцать тысяч вложил в дело Морнсона. Выходит, что вместе они вложили в дело тысяч сорок. И на эти деньги они развернули дело и принялись продавать вина по ценам, по которым мы, например, покупаем их на местах, плюс стоимость пошлины, но без провоза и барыша.
   – То есть попросту стали конкурировать со всеми оптовыми фирмами?
   – Со всеми решительно! Потому что ни одна из фирм не может продавать товар по таким ценам.
   – И ваши претензии к ним именно за это? – спросил сыщик с улыбкой.
   – Конечно!
   – Но мне кажется, что это их частное дело.
   – Оно, конечно, их частное дело, если бы они теряли на этом!
   – Так, верно, и теряют?
   – То-то, что подозрительно. В первые месяцы мы сами так думали и только посмеивались. Думали, прогорят и конец. Потому что немыслимо конкурировать со всеми разом. Этого и миллионная фирма не решится сделать!
   – Но, может быть, они – американцы по натуре? Хотя… действительно странно пускаться на это с таким капиталом!
   – Про то я и говорю! – подхватил купец. – Сначала-то и мы смеялись! Только проходит, это, полгода, проходит год, а они все не повышают цен. Многие из покупателей от нас отбились и все хвалят в один голос новую фирму. Собрались мы месяца три тому назад, самые крупные фирмы, принялись обсуждать и вычислять. И знаете, к чему привели эти самые вычисления?
   – Это интересно!
   – Кому как! Мы приблизительно знаем количество заборов тех покупателей, которые отпали от нас всех. Ну и вычислили, что торговый дом «Морнсон и Кo», продавая только им одним, должен был иметь тысяч пятьдесят убытку. А если к этому прибавить покупателей, не известных нам, то сумма убытка должна возрасти тысяч до семидесяти пяти, а то и больше. Согласитесь, что это более чем банкротство.
   – Да! – согласился Шерлок Холмс. – Но ведь возможно, что тут существуют кредиты. Что фирма получает товар в кредит.
   – Гм… кредит, известно, существует везде! Только в торговом мире в первый год не дадут в кредит на сто тысяч, у кого капиталу всего сорок.
   – А разве капитал показывают?
   – Ну и в кредит не дают по первому абцугу! Да если бы я узнал, что мой покупатель, которого я кредитую, продает товар себе в убыток, я бы моментально прекратил ему кредит! Да тут дело не в том! При таких делах фирма должна была бы нуждаться в деньгах, а между тем в городе нет ни одного их векселя! Мало того: недавно фирма купила еще один огромный участок земли, а около оптового склада возвела две новые каменные постройки ценою по меньшей мере тысяч в двадцать восемь! Да за участок заплатила наличными тридцать две тысячи!
   – Да, это действительно странно! – словно про себя проговорил знаменитый сыщик.
   – Еще бы! – воскликнул купец. – Там, где нужно было бы давно разориться, эта фирма богатеет не по дням, а по часам. Недавно один мой приятель, тоже винный оптовик, был во Франции и просил одну фирму увеличить ему кредит. А они в ответ: «Вы бы брали пример с фирмы «Морнсон и Кo»! Только за наличный расчет берут, хотя и забирают больше всех!» Понимаете ли? За на-лич-ный расчет! И больше всех! А?
   Чем дольше рассказывал Прохорнов, тем внимательнее слушал Шерлок Холмс. История странной фирмы интересовала его с каждой минутой все более и более.
   – Так вот-с, с этим самым делом я к вам и пришел, – сказал наконец Прохорнов. – Уж сделайте милость, откройте нам, в чем тут секрет! А уж мы решили в случае успеха в складчину вам семь тысяч выдать. По тысяче с фирмы. Вот, извольте, и обязательство. Потому что вы у нас по этому делу словно бы по частному найму будете!
   С этими словами он вынул из кармана гербовую бумагу и протянул ее Холмсу.
   Это был форменный договор с семью засвидетельствованными подписями.
   – Мы и господина Пинкертона привлекли к делу, только от вас, думается, больше толку будет, – добавил купец.
   Но знаменитый сыщик едва взглянул на бумагу.
   Он несколько минут сидел, погруженный в глубокую задумчивость, и наконец спросил:
   – Вы никогда не думали о контрабанде?
   – Как не думать! – воскликнул купец. – Своих людей нарочно снаряжали, да только и следа нет! А о контрабанде-то мы думали, потому что на вина из Финляндии полагается пошлина. Нам и то подозрительным показалось: чего ради они устроили склад именно в Белоострове, на самой границе Финляндии!
   Шерлок Холмс встал с места и несколько раз прошелся по комнате.
   – Хорошо, – проговорил он наконец. – Я берусь за ваше дело, но только с одним условием.
   – Заранее соглашаюсь, – радостно ответил Прохорнов.
   – О том, что я взялся за дело, вы не должны никому говорить. В таких делах строгая тайна никогда не мешает.
   – Помилуйте, – слегка обиженно проговорил купец. – Да разве мы не понимаем? Ведь не враги же мы самим себе!
   – В том-то и дело.
   – Значит, можно передать нашим…
   – Что я взялся за дело.
   Поблагодарив, купец простился и вышел.
//-- Глава 3 --//
   Оставшись один, Шерлок Холмс сел в кресло и минут пять сидел, не шевелясь и не поднимая головы. Затем встал, подошел к письменному столу и долго рылся в какой-то справочной книге.
   – Ведь надо посмотреть самому, в чем там дело! – произнес он наконец.
   Сделав несколько заметок в записной книжке, он вышел на улицу и первым делом отправился в сыскное отделение.
   Тут он навел кое-какие справки о Морнсоне и Фомине, а затем не теряя времени направился на Финский вокзал. Взяв билет до Белоострова, он сел в поезд и через час был уже на месте.
   – К винному складу «Морнсон и Кo»! – скомандовал он извозчику.
   Пролетка переехала железнодорожное полотно и покатила по направлению к морю.
   Ехать пришлось порядочно.
   Но вот наконец показались постройки склада.
   Это были фундаментальные каменные здания, обнесенные высоким кирпичным забором.
   Не доезжая саженей двадцати до ворот, Холмс остановил извозчика и, заплатив ему, пошел пешком. Будто гуляя, обошел он вокруг склада и медленно направился на запад.
   Вскоре ему навстречу попался таможенный стражник.
   – Нет ли у вас спички? – спросил Холмс, подходя к нему. Это был предлог заговорить.
   Предложив стражнику папиросу, Холмс в нескольких словах похвалил постройки и незаметно перешел на разговор о границе.
   – Должно быть, граница отсюда недалеко? – спросил он.
   – А вот она! – указал стражник на небольшой ровик.
   – Почему же нет часовых? – удивился сыщик. – Ведь эдак можно провозить что угодно!
   Стражник усмехнулся.
   – Зачем? – произнес он. – Часовые есть, только отсюда не видать! А тут муха не пролетит незаметно.
   – И не проносят?
   – Мелочь – пущай несут! Мы по карманам не шарим, а ежели что покрупнее, так это не пройдет.
   – А чья это земля?
   – Морнсоновская.
   – До самой границы?
   – Нет, дальше. Ихняя земля идет по берегу широкой полосой.
   – Длинной?
   – Версты четыре будет. Только не везде она к берегу подходит.
   – А как? – полюбопытствовал сыщик.
   – Да вот, к примеру, тут она от завода до моря идет. Это к югу. А к западу от завода тянется длинной полосой не по самому берегу, а отступив от него саженей на пятьдесят. В конце, в Финляндии, эта полоса опять подходит к берегу.
   – Богатый участок! – заметил сыщик.
   – Богатый! – поддакнул стражник. – По делу и участок. День-деньской то к ним везут, то от них.
   – Это вино-то?
   – Конечно, вино. Будьте здоровеньки!
   Холмс не удерживал его.
   В этот день он прошел весь участок Морнсона, побывал на морском берегу, обошел все окрестности и усталый поздно вечером вернулся домой.
//-- Глава 4 --//
   Но в то время, как Шерлок Холмс столь деятельно принялся за работу, Нат Пинкертон, король американских сыщиков, тоже не дремал.
   Как только Савва Иванович Прохорнов рассказал ему свое дело, он тотчас же бросился в сыскное отделение, где навел самые точные справки о Морнсоне и его компаньоне.
   К вечеру того же дня Нат Пинкертон уже совершенно определенно знал, кто из них и какими средствами обладал до начала торговли.
   Просидев три вечера подряд над вычислениями, он направился в Белоостров.
   Доехать до склада «Морнсона и Кo» было делом недолгим.
   Тут он слез с пролетки, отпустил извозчика и твердым шагом вошел в контору склада.
   – Где я могу сделать заказ? – спросил он одного из конторщиков.
   – Сию минуту-с! – ответил тот. – Господин Морнсон сейчас выйдут сами.
   Действительно, через несколько минут появился сам хозяин. Конторщик что-то шепнул ему на ухо, и он подошел к сыщику.
   – Вы хотите сделать заказ? – осведомился он.
   – Да, на хорошие сорта вин, – ответил Нат Пинкертон. – Я желал бы сделать пробы…
   – О, к вашим услугам! Вам большая партия потребуется?
   – Тысяч на восемь.
   – Прекрасно! У нас вы получите товар гораздо дешевле и лучшего качества.
   – Да, я слышал.
   – Благодарю вас! Как видите, наша фирма в короткий срок успела-таки зарекомендовать себя.
   – Очень рад! Значит, можно сделать пробы?
   – Покорнейше прошу следовать за мной.
   Следом за хозяином сыщик вошел в просторную, светлую комнату, уставленную разной величины бутылками.
   – Вот-с, извольте вам прейскурант! – сказал Морнсон, подавая книжку. – Выберите вина, и я дам вам образцы.
   Нат Пинкертон просмотрел каталог и назвал несколько марок.
   Через минуту перед ним стояло несколько маленьких, пробных бутылочек, запечатанных и оклеенных бумажными лентами, бандеролями.
   – Вы и пробные флаконы получаете из-за границы? – спросил сыщик.
   – Как же-с!
   Делая пробы, сыщик пытливым взором осматривал каждый уголок, каждую мелочь.
   Но… вина были прекрасными, а подозрительного не было ровно ничего.
   – Вы не удивитесь, если я спрошу, каким образом вам удается торговать дешевле всех? – задал он вопрос в упор.
   Морнсон улыбнулся.
   – Многие спрашивают меня об этом, – ответил он. – Хотя, конечно, это торговая тайна, но я не особенно скрытен. Все очень просто: русский купец любит брать на векселя, не любит платить тотчас по получении товара и ненавидит давать авансы. Мы же поступаем наоборот: если нам нужно товару на десять тысяч, мы посылаем двадцать, имея всегда крупные суммы за фирмами. Благодаря этому мы имеем большую скидку. А так как благодаря нашему дешевому отпуску оборот у нас в десять раз быстрее, чем у других, то мы с лихвой вознаграждаем себя за это одолжение фирмам.
   – Вот оно что… – задумчиво произнес Пинкертон. – Вы разрешите мне взять с собой несколько пробных бутылочек для показа компаньону? Я заплачу за них.
   – Об этом не беспокойтесь! – ответил Морнсон, упаковывая несколько образцов в бумагу. – Это такой пустяк, о котором мы даже и не говорим.
   С этими словами он подал пакет сыщику.
   Пожав руку Морнсону, Пинкертон вышел из склада и отправился на станцию.
//-- Глава 5 --//
   Дня четыре Шерлок Холмс не возобновлял поездки по финской железной дороге.
   Казалось, он совершенно забросил это дело.
   Но зато теперь целыми днями он занимался очень странной работой.
   В его кабинете появилась целая коллекция вин, словно он собирался открыть буфет.
   Тут же лежали спиртометры, стояли какие-то банки, склянки и чашки.
   Иногда по его просьбе заходил Прохорнов, и они, запершись в кабинете, подолгу о чем-то беседовали.
   Наступил пятый день.
   Холмс встал рано и тотчас же принялся одеваться. Но на этот раз он одевался не так, как обыкновенно.
   Четыре дня он не брился, и теперь его лицо, покрытое на подбородке, щеках и верхней губе короткой щетиной, напоминало лицо немецкого чернорабочего.
   Костюм, который он надел, и выцветшая зеленая фетровая шляпа как нельзя более подходили к этому лицу.
   Слегка вымазав руки, он надел через плечо небольшую котомку, сунул в рот трубку и, еще раз взглянув на себя в зеркало, вышел из дома.
   Доехав на извозчике до вокзала, он взял билет до Белоострова и, приехав туда, пешком направился к складу Морнсона.
   Войдя во двор склада, где уже кипела работа, он спросил, где контора.
   Ему указали.
   Он прошел туда и спросил, не требуется ли работник.
   Какой-то господин осмотрел его с ног до головы и спросил:
   – Немец?
   – Немец, – ответил сыщик, изображая акцент.
   – А чем раньше занимался? – спросил господин.
   – Строил дома, копал землю, огородничал, – с достоинством ответил Шерлок Холмс. – Я спокойный человек и все умею.
   Его ответ, видимо, понравился господину.
   Он обернулся к конторщику и произнес:
   – У нас, кажется, уволен младший сторож в складском помещении?
   – Уволен, господин Морнсон, – ответил конторщик.
   – Так попробуем этого. Я люблю немцев.
   И, указав на Холмса, он вышел из конторы.
   Приказчик опросил сыщика, взял его документ, предусмотрительно захваченный из сыскного отделения, и приказал ему идти к новому начальству, старшему кладовщику.
   Дело было закончено, и сыщик поступил на службу в оптовый винный склад «Морнсон и Кo».
//-- Глава 6 --//
   Не прошло и трех дней, как сыщик уже знал каждый уголок склада и вполне освоился с его жизнью.
   Погода стояла теплая, поэтому он целые дни проводил во дворе, где вскоре стал и спать.
   Служба была не особенно утомительной.
   Он завел знакомства, с некоторыми из рабочих завел даже дружбу и изредка выпивал с ними в ближайшем кабачке.
   Как уже говорилось, он изучил каждый уголок.
   Знал он, что во дворе склада имеется всего один колодец, и вскоре мог почти без ошибки сказать, сколько ведер воды выкачивается из него за день.
   Он видел и пробовал каждую заезжавшую во двор бочку, определяя количество привозимого вина, и выстукивал каждую бочку, отпускаемую со склада.
   Раза два в день на складе шла приемка.
   Это принимали вино, привозимое с петербургской таможни, где оно оплачивалось пошлиной.
   Бочки и бутылки с этим вином отправлялись в погреба и там сортировались.
   Сыщик заметил, что в погреба имеют доступ лишь сами хозяева да один полуидиот чернорабочий, который изредка таскал туда воду и иногда просиживал там вместе с хозяевами по нескольку часов.
   Вероятно, они перекатывали бочки с места на место.
   Несколько раз обращался он с расспросами к этому рабочему, но тот лишь глупо, по-идиотски улыбался и шмыгал носом.
   Но сыщик не унывал.
   Он продолжал настойчиво вести наблюдения, частенько осторожно вынимая записную книжку и делая в ней какие-то таинственные записи.
   В свободные часы он присоединялся к рабочим, собиравшимся кучками, и тогда начинался разговор.
   Конечно, говорили больше о складе, о хозяевах, а главное – об их богатстве и удаче.
   Некоторые из рабочих были коренными здешними жителями, на их глазах развилось все дело и они стали центром внимания.
   – Как тут не разбогатеть, когда ума у них хоть отбавляй! Да притом капитал, – сказал однажды один из таких рабочих. – Скажем, примерно, хоть про землю… Прежде эта земля совсем никудышная была, а теперь глянь-ка!
   – Чем же никудышная? – заинтересовался сыщик.
   – А тем, что полоска ихняя как раз по лужку идет, а в лужке болото было. Они и купили-то ее из-за этого за бесценок! А теперь ей цена раз в десять больше стала!
   – А болото?
   – И-и… Тут такая работа шла! Душ пятьдесят нас тогда работало…
   – По осушке?
   – Ну да! По всему, значит, ихнему участку трубы проложили, а от главной трубы – пять отводов к морю.
   – Это как же так?
   – А очень просто! Сначала прорыли мы сточные канавы, потом… ну, значит, как в городах под улицами идет! Вода через решетки стекает вниз… и в главную трубу. А из нее по пяти трубам в море. Понял?
   – Понял. И высохло?
   – Аль не видал? Небось мокроты теперь нигде нету.
   Этот рассказ очень заинтересовал сыщика.
   – А где же эта труба идет? – полюбопытствовал он.
   – А вон там, проходит под всем складом! Тут колено и отвод к морю. Выпьем, что ли, сотку?
   – Пойдем! – согласился Шерлок Холмс.
   И они направились в ближайший трактир.
//-- Глава 7 --//
   На следующий день Холмс попросился съездить в Петербург – якобы для того, чтобы захватить остальные свои вещи.
   Его отпустили.
   Лишь только он очутился в своей квартире, как тотчас же кинулся к телефону.
   Через час в его квартире собрались купец Прохорнов, полковник пограничной стражи, один из крупных акцизных чиновников и околоточный надзиратель.
   Никто не знал, зачем их вызвал знаменитый сыщик, и теперь все приставали к нему с расспросами.
   Но Холмс, казалось, намеренно изводил их, всячески увиливая от прямых ответов:
   – Погодите, господа, погодите! Все узнаете в свое время! А пока я могу сказать лишь одно: сегодня ночью вы будете свидетелями крупного дела, раскрытого мною. И оно касается каждого из вас!
   – Значит, вы нас куда-то потащите? – спросил полковник.
   – Да. И советую захватить с собой револьверы.
   – Тьфу ты, черт возьми! – воскликнул акцизный. – Не прикажете ли еще переодеться?
   – Обязательно! – сказал сыщик. – Я как раз хотел сказать об этом. Ваши форменные костюмы совершенно не годятся для подобных похождений! Они обратили бы на нас внимание и погубили все дело.
   – Чего же вы хотите?
   – Чтобы все приехали к трем часам дня на Финский вокзал одетыми в простое статское платье. Я буду ждать вас с хорошим запасом вина и закусок…
   – Гм, недурно! – воскликнул полковник. – Надеюсь, мы попробуем того и другого?
   – Конечно, – проговорил сыщик, улыбаясь. – Мы ведь едем на пикник.
   – И надолго?
   – Может быть, на всю ночь. На морском берегу теперь хорошо!
   – И лакеи будут?
   – Да. Два переодетых жандарма выступят нашими лакеями.
   Сговорившись окончательно, сыщик отпустил гостей.
   Затем он собрал кое-какие вещи в узелок, упаковал четыре линемановские лопаты и короткий острый лом и, захватив все это с собой, сел на извозчика.
   По пути он заехал в гастрономический магазин, купил вина, закусок и отправился на вокзал.
   Компания уже ждала его.
   Все были одеты в статское платье, лишь один Шерлок Холмс по-прежнему был в костюме чернорабочего.
   Подойдя к Прохорнову, словно был его рабочим, сыщик указал на привезенные вещи:
   – Вот-с, тут… все, что приказали! – И видя, что никто не обращает на них внимания, быстро заговорил: – Длинный тюк не распаковывайте. Вина и закуски – в этих двух корзинах. Когда придете к складу Морнсона, найдите себе местечко в рощице, против западной стены склада, шагах в двухстах. Расположитесь там, словно приехали на пикник, разожгите костер, откройте корзины, пейте и закусывайте!
   – А вы? – спросил купец.
   – Я приеду в свое время!
   С этими словами он взял свой узелок и отошел.
//-- Глава 8 --//
   Нат Пинкертон раздумывал недолго.
   – А ну-ка, проверим слова Морнсона! – с улыбкой сказал он себе.
   И в тот же день в парижскую сыскную полицию полетела пространная телеграмма, в которой Нат Пинкертон убедительно просил узнать от главных винных фирм, почем они отпускают товар Морнсону, как производятся платежи и какое количество вина высылается ему каждой фирмой.
   – Черт меня побери, если по этой ниточке я не распутаю весь клубок! – ворчал американец, сидя за столом и занимаясь вычислениями.
   Весь день прошел в ожидании.
   Наконец вечером пришла ответная срочная депеша из Парижа.
   Сам начальник парижской сыскной полиции извещал в ней Пинкертона о нижеследующем:

   Фирмы наши делают фирме «Морнсон и Кo» лишь на 5 % скидки больше, чем остальным. Фирма «Морнсон и Кo» не платит авансов, но берет весь товар за наличные деньги. Товар отправляется частью на Петербург, но бóльшая часть вин направляется фирме в Выборг.

   Затем шел перечень количества вин, отправляемых всеми французскими фирмами фирме «Морнсон и Кo».
   Перечитав депешу два раза, Пинкертон улыбнулся.
   – Так-с, господин Морнсон! – проворчал он. – Значит, вы лгали мне! Но зачем вам отправлять все на Выборг? Уж не контрабандой ли вы промышляете?!
   Он сунул депешу в карман, накинул пальто и направился к Прохорнову.
   – Дома ли хозяин? – спросил он горничную, входя в переднюю.
   – Ах, это вы, господин Пинкертон! – воскликнула жена Прохорнова, входя в эту минуту в переднюю. – А муж недавно уехал.
   – С кем? Куда?
   – Он сказал, что Шерлок Холмс потребовал, чтобы он вместе с жандармами и акцизным немедленно ехал в Белоостров к складу.
   – О черт! – свирепо воскликнул американец. – Да неужели же я снова опоздал?!
   И наскоро простившись с хозяйкой, он бросился на вокзал.
//-- Глава 9 --//
   Когда Шерлок Холмс вошел в ворота склада, было уже часов шесть с половиной.
   Тот самый рабочий, который рассказывал про осушку болот, встретил его.
   – Слушай, братец, я сегодня погулять хочу! – сказал ему сыщик. – Да и дельце наклёвывается хорошее. Когда б ты был свободен, я бы и тебя прихватил. За ночь каждый пятерку заработать может!
   – Ну-у? – воскликнул тот. – А ты бы взаправду меня прихватил! Я освобожусь в семь часов.
   – Что ж, пойдем! Только никому ни слова!
   Работа в семь часов закончилась, и сыщик, попросив одного из рабочих подежурить эту ночь за себя, вышел из ворот склада в сопровождении товарища, Федора Сиднева.
   – Где же работа-то? – спросил тот.
   – Сейчас узнаешь! – ответил сыщик, направляясь к роще.
   И лишь только они дошли до нее, сыщик остановился.
   – Слушай, Федор, – сказал он серьезно. – А ведь ты и я будем богаты!
   – Да ну! – воскликнул рабочий.
   – Верно тебе говорю! На этой земле клад зарыт. Около той самой трубы, которую вы проводили!
   – Будет болтать-то! – недоверчиво пробормотал Сиднев.
   – Право слово! Вон там в роще господа сидят… Затем и приехали, а мне четверть клада обещали за помощь. Так и быть, из своей части я тебе треть уступлю, коли поможешь!
   Глаза Сиднева загорелись.
   – Чего ж не помочь?! Разве от богатства кто отказывается?!
   – То-то же! Ты место знаешь, где труба проложена?
   – Как не знать!
   – Хорошо?
   – Уж каждое колено знаю!
   – Вот и прекрасно! Сегодня ночью за работу и примемся! Подожди меня тут, я сейчас вернусь.
   Оставив товарища, сыщик бросился в рощу, где на опушке, попивая вино и перекидываясь шутками, расположилась кутящая компания.
   Увидев сыщика, все обрадовались.
   – Наконец-то! – крикнул полковник.
   Холмс приложил палец к губам.
   – Помните: я нанят вами копать клад у дренажной трубы. За это мне – четверть клада. Я вернусь с работником. Будьте с нами любезны.
   Он снова возвратился к Сидневу и пригласил его следовать за собой. Через минуту они уже присоединились к кутящей компании.
   Сначала Сиднев стеснялся. Но наступавшая тьма да пара-другая стаканов вина сделали свое дело.
   А когда полковник заметил, что все они здесь по одному делу, а значит, не может быть различия между барином и работником, Сиднев совсем разошелся.
   Кутеж продолжался часов до одиннадцати.
   Кругом все спало, а склад казался совершенно безлюдным.
   Отведя полковника в сторону, сыщик заговорил:
   – Участок Морнсона тянется версты четыре на запад и обозначен двумя канавками, между которыми мы стоим. Пусть жандармы сейчас же отправляются на тот конец участка, что за финской границей. По пути надо осматривать все. На том конце должна быть постройка, дача или что-то еще. Пусть узнают, куда там привозят бочки, войдут в тот дом и арестуют всех. Ну а мы – за дело!
   Лишь только жандармы ушли, сыщик подошел к Сидневу.
   – Ну, теперь показывай!
   Развязав лопаты, они все вместе двинулись глубже в рощу.
   После коротких поисков Сиднев остановился у одного из пней.
   – Отсюда шаг вперед. Этот пень я помню! Вот об тот выступ я разорвал рубаху.
   С лихорадочной поспешностью все принялись за работу.
   Наконец лопата Сиднева ударилась обо что-то твердое.
   Это была толстая чугунная труба.
   Схватив лом, сыщик несколько раз с силой ударил по ней.
   И осколки трубы полетели во все стороны.
   Взяв фонарь, сыщик осмотрел пробитую трубу, и глаза его победно сверкнули.
   – Ну-с, господа, готово! – произнес он торжественно. – Я исполнил свою миссию! Вы были правы, господин Прохорнов, подозревая контрабанду. А я уверился в ней с первого же дня поступления на склад. Высчитывая все количество поступающего на склад и отпускаемого оттуда вина, я сразу заметил, что отпуск в семь с половиной раз превышает поступление. Оставалось думать, что привозимое вино разбавляется водой, сдабривается спиртом и таким путем увеличивается. Тогда я принялся изучать, какое же количество воды вычерпывается из колодца. И оказался в тупике. Количество воды было таким, какое необходимо лишь для питья рабочих, варки пищи и домашнего обихода. Кроме того, я видел, что в погреба воды носят мало. Значит, не могло быть и речи о том, чтобы вина разбавляли. Ежедневно в погреба поступало до двадцати четырех бочек, а отпускали из них до ста восьмидесяти. На склад все время привозили от бондарей новые бочки. Очевидно, вино откуда-то бралось, потому что если бы только пять дней продолжалось такое превышение вывоза над ввозом, то погреба опустели бы. А между тем я постоянно видел их полными. И вдруг я узнал, что Морнсон, прежде чем строить склад, купил этот длинный болотистый участок, переходящий границу. Почему он купил его весь, когда для склада достаточно было небольшого куска? Почему он принялся осушать его не простыми канавами, а трубами, из которых главная идет через весь участок? Почему он построил склад на границе и как раз там, где проходила труба? Вы понимаете, в чем дело? Через эту трубу из Финляндии проведено несколько тонких труб…
   Он осветил внутренность проломленной трубы, и присутствующие увидали штук восемь трубок по дюйму в диаметре, проложенных по дну большой трубы.
   – Дайте стакан! – приказал сыщик. – Нет, несколько стаканов.
   Он стукнул ломом по одной из трубок.
   Из нее хлынула темная жидкость.
   Он подставил стакан и, наполнив его, сначала понюхал, а затем попробовал.
   – Чудная марсала! – сказал он, передавая стакан полковнику.
   Он по очереди перебил все трубки, наливая из каждой вина.
   Сиднев стоял разинув рот.
   По очереди были испробованы мадера, портвейн, малага, коньяк, ром и два сорта белого вина.
   Фурор был необыкновенный.
   Всем стало ясно, почему Морнсон мог продавать вино дешевле остальных: по трубкам проходя через границу непосредственно в погреба, оно не облагалось пошлиной.
   Вдруг со стороны склада донеслись голоса.
   – Тише! На землю! – скомандовал сыщик.
   Компания затаилась.
   Два человека с фонарями в руках медленно шли от склада к роще, освещая землю и тщательно осматривая ее.
   – …бывает, я вас уверяю! – донесся до сыщика голос одного из них.
   – Ах, нет! – ответил другой с раздражением. – Телефонируют, что отпуск вин продолжается, а из труб ничего не идет! Очевидно, что-то случилось с трубой!
   Они подошли совсем близко.
   – Так что вы думаете? – спросил один из них другого.
   – То, что мы все попробовали ваши вина! – грозно крикнул сыщик, поднимаясь с места и выхватывая револьвер. – Вы арестованы, господа Морнсон и Фомин! Здесь полиция!
   Не успели контрабандисты прийти в себя, как крепкие ремни опутали их руки и вся компания направилась к складу.

   Вскоре туда же пришли жандармы с четырьмя арестованными.
   Это были приказчики фирмы, застигнутые в одном из домов на другой стороне участка, где они сливали в трубки вина, привезенные из Финляндии.
   Забрав арестованных, все, в том числе и Холмс, направились к вокзалу.
   Но едва успели они выйти из рощи, как перед ними выросла темная худощавая фигура.
   – Стой! Кто идет? – крикнул Шерлок Холмс, выступая вперед и поднимая револьвер.
   – Нат Пинкертон! – хладнокровно ответил американец, тоже поднимая револьвер. – С кем имею честь?
   – Со своим старым знакомым Шерлоком Холмсом. Вы немного опоздали, коллега! – произнес англичанин.
   Оба опустили револьверы.
   – Вы постоянно оказываетесь на моем пути, мистер Холмс! – с легким раздражением произнес американец.
   – Я не повинен в этом, коллега! – ответил Холмс.
   Нат Пинкертон пожал плечами.
   – Я знаю это. Но ведь и я человек, а следовательно – не лишен тщеславия.
   И, пожав руку Холмсу, он присоединился к компании.

Нат Пинкертон Король сыщиков