Леонид Львович Фраймович
Ниднибай

     «Вот он, невиданный март!
     Белых сугробов поленницы,
     Санок древесный азарт,
     С горки зубами сниженъице.

     Только рукою подать
     К свежести-снежности детской,
     Если годков не считать,
     Если покрепче вглядеться.

     Не поднимать только век…
     Детства внимать каватине
     Искренней…» – и человек
     Трогает шрам под щетиной.

Мои, так скачать, мемуары

   Несмотря на то, что сегодня хамсин, как и обещали, состоялся, я долго не мог отогреться. От сухого воздуха – всегда мёрзну. Даже в жару. Дошло до того, что включил кондиционер на тепло. Теплее стало, но воздух получился трудновдыхаемым. Выключил и решил попить горячего чаю. Помогло. Правда, ненадолго. Тогда, напялив все «одежды», какие были у меня, сел печатать эти мемуары.
   Давно собирался. И, как ни странно, к сему подталкивало наличие плохой памяти. Память моя обладает мощным ретроградным торможением: новые события, которые я могу помнить достаточно хорошо, стирают в памяти старые – почти начисто.
   Вот и хочу попытаться припомнить-записать эти дела прошлые. Ну для тренировки памяти. И на всякий случай…
   Было ещё одно обстоятельство, подтолкнувшее меня к «мемуарщине», однако о нём – попозже.
   Итак.
   Из раннего детства помню только, что очень любил сортировать книги. До такой степени, что обожал даже запах книг. Вот пожалуй и всё.
   Кстати, эта страсть к систематизации осталась на всю жизнь. Возможно, причиной тому была указанная выше особенность памяти и то, что всё логичное запоминалось гораздо проще и прочнее.
   Родители после войны переехали из Риги в Ленинград и остались в нём. Они дали мне образование (окончил электротехнический институт) и, едва дождавшись, чтобы я пошёл работать, умерли оба, с разницей в несколько дней.
   До самой пенсии проработал я инженером-электронщиком на предприятии, название которого, по понятным причинам, не могу вспомнить. Остался холостяком, ибо, трезво оценивая свои сексуальные данные, решил не рисковать и лишь при жестокой необходимости пользовался услугами «спецбабсназа».
   Ну вот.
   Похоже, что мемуары мои начинают заканчиваться…
   Но всё же продолжу.
   Добравшись до пенсии и «посмотрев ей в глаза», понял, что надо ехать. Родственников своих не знал, но твёрдо помня (спасибо, напоминали), что являюсь каким-никаким, а евреем, решил, собрав информацию, «подняться» в Израиль. Что и сделал.
   Израиль оказался приятной, доброжелательной, несколько жарковатой страной. Встретил человек из Сохнута, удививший хорошим русским языком, оформил документы и отвёз на съёмную квартиру.
   Где сейчас и сижу. Печатаю.
   К слову сказать, о документах: куда они делись? Я их так и не смог найти. Наверное, где-то выпали. Ещё в аэропорту. Остались одни деньги – и те нерусские.
   Ну хорошо. Так вот. Сидел думал, что теперь без документов делать-то буду. В это время кто-то постучал в дверь. Хотел сказать «йес» (иврит-то ещё не сочился вместо английского), но сказал «угу».
   Вошла молодая симпатичная женщина и спросила, улыбнувшись: «Вы новый жилец?».
   Сначала удивившись своему пониманию иврита, а потом сообразив, что это русский, я опять ответил: «Угу».
   Она объяснила мне, что вещи, которые остались в квартире, принадлежали предыдущему жильцу, её отцу, и что можно ими без стеснения пользоваться, выкинув то, что не нужно. Поблагодарив её, я спросил: «Позвольте поинтересоваться, куда же переехал ваш отец?».
   Женщина, после некоторого молчания, ответила: «Оттуда не возвращаются…»
   Я смутился и только сказал: «Извините».
   Потом я поведал ей ситуацию с документами, и она оказалась настолько любезной, что обещала помочь уладить эту проблему.
   И действительно уладила: и в ульпане поучился, и пособие получил… Очень я благодарен ей. Она приходила ко мне несколько раз за это время. Иногда со своей дочкой, прелестной девчушкой, с которой я с первого раза очень подружился и, кажется, навсегда.
   Уже даже на иврите «чирикаю». Пошёл у меня, удивительное дело, легко. Может, в генах запомнился?
   Вы спросите: «Ну и что же было дальше?» Пожалуйста. Значит так…
   Поковырялся я в оставленных прежним жильцом вещах. Нашёл много полезного, даже одежду, что мне неплохо подошла. Остался от него и компьютер, на котором, собственно, сейчас и «мемуарничаю».
   Но, самое интересное – я нашёл его записки и не смог преодолеть своего любопытства: прочитал их.
   А прочитав, был удивлён, насколько они подтверждали некоторые мои размышления, несмотря на то, что, во многом, записи были очень личные. Ознакомление с записками прежнего жильца и послужило второй причиной, побудившей меня взяться за эти, извините, мемуары.
   Я позвонил той самой молодой женщине, что сказалась дочкой прежнего жильца и так помогла мне, и попросил разрешения подъехать к ней.
   Приехав же, я обнаружил, кроме моей замечательной девчушки-подружки, ещё двух птенцов: девочку и мальчика.
   Эти крохи тоже были очень хороши. Но у них было неизмеримо много дел: то поспать, то поесть, то поплакать, то наоборот… Ну, в общем, – не до меня им было…
   Пришлось раскрыть перед хозяйкой свою бестактность – прочитанные без разрешения записки её отца – и удивиться её ответу: «Ничего страшного».
   Возможно, она их не читала?..
   Набравшись беспрецедентного нахальства, я попросил разрешения напечатать эти записки в своих мемуарах в качестве иллюстрации к собственным размышлениям и получил согласие.
   Так что теперь вполне законно можно включить его записки в мои мемуары.
   Немного смущала странность записок, начиная, приблизительно, со второй их половины. Но из дальнейших расспросов я понял, что её отец всегда относился к жизни несколько нереалистично.
   Ну ничего. Добавлю своё предисловие (в шутливой форме, чтобы разбавить тональность – уже и эпиграфы подобрал), напишу, возможно, послесловие, и глядишь: впрямь мемуарами забрезжит, а может, даже того посвирепей.
   Теперь, не ко сну будь сказано, о моих философствованиях.
   С некоторых пор, по-дилетантски овладев глубоко специальной и общей теориями относительности, а также квантовой механикой, физикой элементарных частиц, космологией, генетикой и теорией вероятности, я начал подозревать, что не всё так просто в этом мире, как объясняли Ньютон и Маркс с Лениным. Хотя и у них было достаточно неприятностей… Потом, после перестройки, ещё начитался всяких философов, от Жванецкого, Пастернака и Льва Толстого до Стругацких, Гегеля и Бергсона.
   Окончательно добил меня Иммануил Великовский.
   Возьмём, к примеру, такую «простую» вещь, как наше «Я», в котором сами же мы и «трепыхаемся». Ну, хорошо: «… объективная реальность, отражающаяся в нашем мозгу». Ну и что? А ответьте-ка мне «батенька» на «дурацкие» вопросы.
   Как из множества нервных клеток получается единое «Я»?
   Каждая из клеток – это же бывшая одиночка эукариота-протиста. А во множестве клеток дерева или множестве элементов компьютера есть их «Я». А во множестве атомов камня?
   Кто и как поднимает вверх руку? Бросьте с вашими нервными импульсами: можете сутки пялиться на вашу руку и посылать ей нервные импульсы вместе с матерными словами – бестолку, а потом вы «просто» поднимете её и всё. Как вы это сделали? Откуда взялся этот приказ? Кто его хозяин?
   А вот ещё вопросик «на засыпочку». Берём делаем два одинаковых мозга, одинаковых до последнего бозона. Всовываем в них абсолютно одинаковую информацию и начальное состояние, тоже одинаковые до кванта.
   Ну, и что вы себе думаете? Это будут два разных «Я» или одно «Я». Что?.. Что-то не расслышал.
   Ладно, тут у меня есть подсказка. Мне кажется, в Мироздании уникально всё. До последней частицы.
   До последнего бозона. До последнего кванта времени или пространства. И поэтому создание двух тождественных мозгов невозможно: это всегда будут два различных «Я».
   Но подойдём с другой стороны. Вы, наверное, слышали о раздвоении личности. Ну, простая диссоциация. Более того, есть растроение, расчетверение и ещё «расскольконезнаюение» личности. Утром такой – вечером сякой. Полдня такой – полдня сякой. И все «Я» могут друг о друге ничего не знать. Хоть пользуются общим телом. Как общественным туалетом. Опять же возникает «дурацкий» вопрос. А можно ли сшить два мозга так, чтобы из двух личностей образовалась одна общая? Ладно, опять подскажу. Ответ простой до изнеможения: «А хрен его знает».
   Ещё такое дело. «Я», оно ж каждое мгновение другое. Течёт, непрерывное оно, изменяется, как и Мироздание. Тут особая благодарность товарищу Бергсону. Удружил.
   С одной стороны – множества. Значит, должны быть границы или хотя бы «линия прекращения огня», дискретность всего: частиц, пространства, движения-времени. С другой стороны – непрерывная длительность и только она, как утверждает господин Бергсон (а ещё товарищем назвался).
   Множества – это лишь наши мозговые модели?
   А на самом деле есть только одно-единственное неделимое Мироздание-длительность-«Я»? Тоже ещё вопросик?
   Итак. Есть ли уникальные, целостные, но сделанные из множеств объектов, мгновенные, текущие наши «Я»? Или нет?
   Здесь-то и переходим к Главному вопросу.
   Если бы было одно «Я» на всех, то почему моё «Я», будучи приёмником «Мирового Я», не чувствует другие «Я» из этого единого «Я-Мироздания»? Или некоторые «Я» чувствуют, а некоторые нет?
   Предположить же, что есть только один я равный «Я», а всё остальное только спектакль внутри него (моего «Я»), неправдоподобно по двум причинам: уж слишком это «всё остальное» независимо от моего «Я»; есть объекты во «всём остальном», которые так же, как и я могут утверждать, что есть только их «Я». Но, с другой стороны, дважды в своей жизни терял я сознание: один раз под общим (прошу прощения у специалистов за бытовую терминологию) наркозом и один раз просто так. И хорошо помню, что ничего не помню. То есть этот кусок жизни-длительности выпал из моего сознания. Мира не существовало в этот период. Однако я вижу, как другие «Я» исчезают, их отработанные тела закапывают в землю или сжигают, а моё «Я» и Мироздание остаётся пребывать. К слову сказать, лучше заменить термин «Я» на термин душа: удобнее печатать.
   А ещё эти штучки с, как будто много раз документально зафиксированным, выходом души из тела во время операции под общим наркозом. И эта выскочка-душа без глаз, без ушей (ибо они остались на операционном столе) в нужном ракурсе всё видит, слышит и помнит в таких деталях, которые человек без сознания знать не мог бы…
   К признанию же существования Б-га-Мироздания нас крепко подталкивает логичность и последовательность наказаний отдельных людей, семей, поколений и даже целых народов.
   С целью иллюстрации последней мысли я и включил записки вышеупомянутого бывшего жильца моего сегодняшнего жилища в свои, простите, мемуары.
   Да, так о чём это я.
   О жильце. Бывшем.
   Его дочка показала мне некое письмо.
   Оно гласило:
   «От Всеукраинского общества любителей эвтаназии.
   Рады сообщить, что ваш отец успешно прошёл эвтаназию с последующей кремацией и развеиванием праха. В месте развеивания праха, в г. Аккермане, на еврейском кладбище, установлена памятная табличка».
   И всё.
   Главное, что настораживало, – ни подписи ни печати. И бланк не фирменный, что вообще потешно.
   Но, как уже доказано выше: «Есть многое на свете друг Гораций…»
   А уж в бюрократии. Только держись…
   Я высказал свои соображения хозяйке. В ответ она только грустно улыбнулась.
   Без подписи и без печати, и улыбаться?.. Да, странный был, однако, человек, её отец…
   Знаете, что я вам скажу? Я тут сегодня провозился с этими мемуарами. У меня от них уже отрыжка пошла, а вам ещё их, может быть, и читать (не завидую) придётся.
   А ведь есть дела и посерьёзней: мне вот завтра назначена встреча с одной маленькой девчушкой и с её сестричкой-братишкой-малявками (ну, внучатами, того, развеянного).
   Так что для моего и вашего же расслабления закруглюсь я пока.
   Отдохнуть надо: Играться – это вам не мемуары сочинять.
   Тут Действо поважнее будет.

Предисловие

   Все права защищены.
   Copyright © бывший жилец, 13,7*Ю9В.С.-1958-2028-10100.
   All rights reserved, а все совпадения или несовпадения могут быть и случайными.
Из наивных мыслей

   Существовало, существует и будет существовать себе Мироздание, то есть многомерное многообразие-суперпространство со своими проблемами.
   Вдруг в нём произошёл очень Биг Бенг (по сути дела, теракт, возможно, с последующим падением курсов, инфляцией и образованием собственно нашей Вселенной-шлемазлихи).
   Дальше – хуже: в нашей Вселенной появилась весьма тёплая материя вперемежку с тёмной энергией → бардак с аннигиляцией, Х-бозонами, Υ-бозонами, хиггсовскими бозонами и их античастицами, окончившийся хищением антивещества → прозрачном в нашей собственной Вселенной, которая себе до сих пор всё расширяется и холодеет, возможно от ужаса → наступила, извините за выражение, эра радиационно-доминированной плазмы с образованием ядер дейтерия, гелия и лития → кончилась эра, за которую я уже извинялся, и образуются нейтральные атомы водорода и гелия ^атомы тянутся друг к другу, и получаем термоядерный синтез ядер тяжёлых элементов с последующей беременностью нашей Вселенной и рождением у ней первых звёзд (звёзд первого поколения), которые скапливались в дозволенных и недозволенных местах и вызывали образование галактик → в результате этого всего балагана, звёзды первого поколения лопнули и остались ни с чем, то есть с чёрными дырами и полысевшими атомами-ионами.
   Сделаем перекур, чтобы успели образоваться звёзды второго и последующих поколений, исчезнуть эти сволочи (звёзды первого поколения) и произойти, опять же извините, повторная рекомбинация атомов вещества…
   И продолжим:
   история повторяется, но, как говорится, «второй раз в виде фарса», потому что этот звёздный молодняк начал опять скапливаться, образовывать галактики, группы галактик, скопления галактик, сверхскопления галактик, и дошло до того, что стали образовываться нелегальные ячейки из сверхскоплений галактик; причём во всей этой свистопляске никто не заметил, что у Вселенной, неизвестно от кого, родилась наша Галактика, а у той, в свою очередь и тоже неизвестно отчего, – Солнце со своей планетной системой, в том числе, нашей Землёй (Геей), которую, видимо впопыхах, ошибочно причислили к сексменьшинству.
   Опять перекур, потому что у Земли начался вирусный катар верхних и нижних, задыхающихся без кислорода, путей (Катархей)…
   Нужно подождать, пока он пройдёт, то есть – пока произойдёт формирование первичной атмосферы, первичного океана и первичной земной коры, а также появление в первичном океане органических веществ (вплоть до аминокислот) и, прошу прощения, двойных спиральных нитей полимеров нуклеиновых кислот с последовательностями оснований, являвшимися кодами для синтеза белков, то есть появление первичных живых организмов – простейших вирусов, предков всей заразы, что, как выяснится всего через несколько миллиардов лет, увы, ещё не самое страшное.
   «Засим имелся» Архей.
   Ничего такого особенного.
   Просто благодаря эволюции первичных живых организмов, в океане появилась ещё одна зараза и витамины: одноклеточные безъядерные организмы – прокариоты (одноклеточные бактерии и одноклеточные водоросли).
   Протерозой.
   Ну тут началось.
   Эти прокариоты начали сожительствовать, из-за чего, стыдно сказать, возможно, и появились те самые одноклеточные эукариоты с хромосомным ядром – одноклеточные протисты (водорослеподобные, грибоподобные, животноподобные). А анаэробные прокариоты вообще так насмердили кислородом в океане, что, вынюхав всё это, сами же, по большей части, и сыграли в ящик. И пошло и поехало. Содом. Аэробные одноклеточные эукариоты обрадовались и (эукариота от прокариоты недалеко падает) начали тоже сожительствовать с разделением труда (специализацией у них это называлось). До чего, мерзавки, додумались!
   Ну и всё, пиши пропало: стали многоклеточными. Да-с…
   К– и не к столу будь сказано: водорослями; грибами; беспозвоночными животными – губками, кишечнополостными (медузы, кораллы, паразиты).
   Кстати, о кишечнополостных. Эти вообще поначалу задницу от головы отличить не могли. Уже попозже сообразили что где. И то не все. Те сообразительные, тех, что не додумались, так прямо и обзывали: первичноротые.
   А себя «предками вторичноротых» величали.
   А головозадые и в ус не дуют. Сначала низшими червями были. Потом, бери выше, но тоже червяками (ну и заодно там немертинами, плеченогими, мшанками, форонидами, моллюсками). А потом «ваще» членистоногими заделались.
   И тут, «бэмц»!.. Континент лопнул.
   Ну, конечно, пробка… Тёплая вода не знает, куда течь.
   Короче, получай оледенение. И не простое, а глобальное. 90 % живности передохло.
   Такой вот неприятностью и закончился Протерозой, а с ним и к чертям собачьим весь этот Докембрий.
   Ну вот и Фанерозой забрезжил. Палеозойской эрой осклабился, кембрийским периодом помахивает.
   Вулканы от зимней спячки проснулись. Горячую воду дали. Кислородную подушку.
   Прямо весна.
   Ну, тут все обрадовались: пошли мутировать.
   И бактерии, и водоросли, и грибы. А животные! «Скелет хош? На! Раковину хош? На! Панцирь? На!».
   Так засуетились, что не заметили, как ордовикский период наступил: предки вторичноротых поднатужились (животные, животные, а уже знали, где башка, а где ж…) и «замутировали» первых хордовых, а те, в свою очередь, – первых бесчелюстных позвоночных…
   И доигрались…
   Наступил силурийский период, и от бесчелюстных позвоночных рыбы возникли. И не просто возникли, а плавать стали. И не где-нибудь, а в Мировом океане знакомой нам планеты – Земля.
   К слову сказать, вообще до силурийского периода вся живность в воде и бултыхалась. В океане. Не, ну кто умел плавать, те, конечно, плавали.
   По течению, а особо упрямые – против и поперёк.
   Но что? Спреев тогда ж не было. И озон таки накапливался.
   И накопился.
   Ультрафиолетовые лучи от «красна Солнышка» стали, как в солярии. «Прошу пани» на берег. Ну на сушу, значит. До континенту.
   И повылазили. Сначала членистоногие и некоторые водоросли, которые теперь растениями сказались. И набрали полну грудь воздуха…
   Но тут наступил девонский период. Он, этот период, конечно же, начался с неприятностей: вымерло большинство форм граптолитов, трилобитов, цистоидей и наутилоидей. Особенно обидно за граптолитов и цистоидей: так и не довелось мне с ними встретиться.
   Но были и хорошие новости: появились споровые растения и земноводные (амфибии), то есть первый деликатес, конечно, для тех, кто попозже будет понимать (по-французски).
   И ещё одна хорошая новость: наступил каменноугольный период (Карбон – по-ихнему).
   И хорошее в нём было то, что появились деревья, и, опять же для тех, кто понимает, зародились запасы угля и нефти.
   Но, конечно же, в бочке нефти всегда есть ложка дёгтя: появились пресмыкающиеся (рептилии), по сути дела, гады.
   Я не знаю, может, название периода им не понравилось или что. Но в следующем, пермском, периоде вымерло 95 % всех видов живности. Досадно. А может, к лучшему?..
   Хочу обратить внимание, что до сих пор мы «сидим» в зоне Фанерозой и, кстати, так из него никогда и не выберемся. Хотя, как знать?..
   Но по крайне мере, мы можем себе позволить выбраться из этой гнусной эры Палеозоя, перейти в не менее гнусную эру Мезозоя и сразу окунуться в её триасовый период с первыми динозаврами (хотя, как были они пресмыкающимися, так ими и остались) и первыми яйцекладущими млекопитающими. И тут же, не теряя времени, – в её, ну мезозойской эры, юрский период: динозавры балдеют, цветут и, особенно, пахнут, первые птички защебетали. Сумчатые млекопитающие появились. Непонятно зачем (супермаркеты им ещё только в страшном сне могли присниться)?

   Под щебет птиц и довольные улыбки динозавров переместимся во времени в меловый период…
   И вот тут…
   Кто их всех порешил? Вопрос серьёзный. Ну, динозавров, птеродактилей и всяких гигантов этих. «Счас» начнут лапшу вешать, мол, метеорит, страшные вулканы, особенно, в Сибири, метан со дна океана, глобальное потепление, просто выродились, жрать нечего стало, так как всё сожрали ит. д.
   «Счас».
   А я так скажу.
   Сформировали бы тогда, по очень горячему следу, Следственную Комиссию – она бы разобралась бы.
   Но, видно, некому было формировать. Пли не из кого?..
   А если и сформировали, то принтеров не было, чтобы выводы отпечатать. А если и были, то фиг теперь найдёшь эти все бумаги после всяких там метеоритов, вулканов и т. д.
   А без бумажки и динозавр – какашка.
   Ну хрен с ними: и с комиссией, и с динозаврами. А вот птеродактилей жалко.
   Видно, не судьба…
   Правда, появились зато первые плацентарные млекопитающие, но это слабое утешение.
   Перейдём к следующему тосту…То есть… к следующей эре, которая, кстати, тоже никак не кончится.
   Кайнозойская.
   Тут уже надо быть действительно осторожным, потому что в её, ну, кайнозойской эры, палеогеновом периоде появились первые полноценные млекопитающие, а вслед за этим, полуобезьяны.
   Всё было бы ещё ничего, но от полуобезьян появился Некто, о ком наши учёные подозрительно молчат.
   А от Некто произошли обезьяны Африки и Евразии и…
   Ну, кто скажет?..
   Да на себя в зеркало посмотри!
   Правильно: гоминиды, читай человекообразные обезьяны, рамапнтек тому свидетель.
   Ох, чует моё сердце недоброе.
   Ну конечно, в неогеновом периоде: «Здравствуйте, я австралопитек и буду у вас жить».
   То ли рамапитеки их настрогали, то ли другие «лучшие» гоминиды того «своего» времени, но что теперь уж поделаешь. Как я и предупреждал, случилось самое страшное: эти человекообезьяны, австралопитеки, уже начали мыслить и работать орудиями труда (или в обратном порядке?., или одновременно?.. но всё равно – начали что-то осознавать, а ведь, согласитесь, что нет ничего ужасней!).
   Кроме того эти «лучшие» гоминиды произвели в том же, неогеновом, каких-то, тоже умных, «череп 1470» – тых.
   И теперь, в эпохе Голоцена четвертичного периода (по простонародному – антропогенового, обращаю внимание: не «д», а «т») кайнозойской эры, фанерозойского зона, высоколобые ломают себе головы: от кого же произошёл Гомо Сапиенс. То ли напрямую от этих «череп 1470»-тых, то ли через Гомо Эректус. А может, эти «череп 1470»-тые отупели и превратились в австралопитеков, а те, в свою очередь, поумнели и произвели Гомо Хабилис. Последний выдал Гомо Эректуса, а этот – Гомо Сапиенса. Или справились без «череп 1470»-тых вообще. А тут еще подоспели питекантропы с синантропами – тоже, видимо, не дураки были. А неандерталец тот вообще – «Голова». Короче, преднамеренно запутывают следствие. Видно, Уголовный Кодекс ещё не нюхали.
   Да ну их!

   Так вот. «Прилетаю я» в четвертичный период. «Вы не были» в четвертичном периоде? Да не в голоценовой эпохе (итак в ней сидим, достаточно в магазине на цены посмотреть). Прилетаю в эпоху, что плейстоценовой кличут (цены ещё игрушечные были), а там австралопитек сидит лыбется. Гомо Сапиенс с Гомо Эректусом в шахматы режутся, питекантроп с неандертальцем (эти попроще) – в нарды. А эти типы, Гомо Хабилис и «череп 1470» – тый, по нужде вышли, нуждающиеся они, видите ли. Но меня не это волновало. Погода тогда, знаете, какая была: то холодно – оледенение Земли пошло, гололёд страшный, ещё хорошо, что не глобальное, – то теплынь, до потопа прямо. Бедняг мамонтов (да и других крупных животных) эти скачки температуры просто замучили… А кондиционеры тогда ещё дорогие были. Ну, они… Короче, «коньки отбросили». Тем более, что лёд всё равно таять начал… Или начнёт?..
   Ну вот и всё.
   Дальше было всё просто.
   Этот тип, Гомо Сапиенс, строил, строил умняк из себя и докатился, до того, что стал Гомо Сапиенс Сапиенсис. Тут как раз эта холодрыга с оледенением подкатила. Ну, он приоделся. Конечно, не от кутюрье, но всё же… До этого, не то что без пиджака и рубашки, – без штанов и без исподнего ходил.
   Потом за кроманьонца себя начал выдавать… Граффити увлёкся…
   И пошло… и пошло…
   Короче, воевать стали уже по-крупному.
   А значит что?..
   Правильно: зародилась цивилизация, правда, говорят – нулевого уровня.
   И так вот она себе развивалась и развивается, умудряясь оставаться всё время в нём же.
   Ну а потом, что было, вы знаете.
   Проще не бывает (и лучше уже тоже не будет): додинастический Египет, Сузы, Шумер → Древнее Царство в Египте (начали тоже мучиться с фараонами), Аккад → Среднее Царство в Египте → зарождение иудаизма → Моисей выводит евреев из Египта, Троя, Греция →Эпоха Судей Израиля →Саул – первый царь Израиля → Давид – второй царь Израиля → Соломон – третий царь Израиля, построение Первого Храма в Иерусалиме → раскол Израиля на два царства: Иудею(южное) и Израиль(северное)→ еврейские пророки, северное царство уничтожено Ассирией (население рассеяно: десять колен, как и не было), Гомер, основание Рима → Вавилония уничтожает Иудею, разрушает Первый Храм и Иерусалим (опять рассеяние и вавилонское пленение евреев) → Персия завоёвывает Вавилонию, возвращение части евреев из Вавилонии в районы бывших Израиля и Иудеи, построение Второго Храма в Иерусалиме, греко-персидские войны, Марафонское сражение, возникновение Римской республики → Македония (Греция) побеждает Персию, районы бывших Израиля и Иудеи под владычеством Македонии, Рим – владыка Италии → распад Македонии на царства Селевкидов и Птолемеев, Пунические войны Рима с Карфагеном, еврейское восстание Макковеев (Хасмонеев) в районах бывших Израиля и Иудеи, находящихся под владычеством царства Селевкидов → Рим разрушает Карфаген и завоёвывает Грецию, Хасмонеи изгоняют селевкидов и еврейская династия Хасмонеев правит в районах бывших Израиля и Иудеи, которые называются теперь Иудеей, борьба фарисеев и саддукеев → Римская империя завоёвывает Иудею, Иисус Христос, становление христианства → первая Иудейская война евреев с римлянами, разрушение Второго Храма, разрушение Иерусалима римлянами, снова рассеяние евреев → вторая Иудейская война евреев с римлянами (Бар-Кохбы), запрет на вход в Иерусалим (был отстроен римлянами под другим названием) для евреев, вновь (и очень мощное) рассеяние евреев по миру → Римская империя переходит от язычества к христианству → распад Римской империи → возникновение Киевской Руси (на северо-востоке, далеко за пределами бывшей Римской империи) → татаро-монгольское иго на Руси → независимая Россия → Первая мировая война → Октябрьская революция в России → Гражданская война в России → образование СССР → Вторая мировая война → присоединение Бессарабии к СССР → Великая Отечественная война в СССР → Победа стран антигерманской коалиции над Германией и её союзниками во Второй мировой войне → провозглашение государства Израиль, в СССР родился бывший жилец.

   Теперь, когда мы знаем что к чему, значительно легче будет понять то, что получилось…

Упорядоченные записки бывшего жильца

Привет! Как дела? Можешь не отвечать.
Из SMS

Часть 1

   Какой ужас! Я – еврей!
   Мама всё рассказала: мы, то есть папа, мама я и сестра, принадлежим к проклятому народу евреев. Это тот самый народ, который предал Христоса. И за это другие народы ненавидят и презирают их.

   Сегодня Сёма из дома возле базара рассказал мне, откуда берутся дети. Оказывается – для этого папы и мамы должны чухаться. Непонятно, как от простого чуханья могут появляться дети, но мне теперь стыдно.
   Я просто не могу смотреть на взрослых.

   Витька, наверное, не знает, что я еврей. Сегодня на линейке кто-то назвал меня жидом, и он полез драться. Его все боятся. Он самый сильный в классе. У него руки длинные и прямо, как крюки.

   Первый раз видел, как папа плакал. Мама заболела. Он думает, что она умрёт.

   Дети из школы дразнили контуженного после войны. Он бросил в них огромный камень, который пролетел рядом со мной и ударился со страшным грохотом в ворота школы. Всё произошло так быстро, что я даже не успел испугаться. Я испугался уже потом, когда представил себе, как плакал бы папа, если бы камень попал в меня. Но я не дразнил же.

   Папа сказал, что купит телевизор! Чтобы маме не было так скучно сидеть: она теперь не может ходить. Класс! Мало у кого в городе есть телевизор.

   Есть телевизор! Соседи ходят к нам смотреть. Николай Иванович и Марья Ивановна. Папа и мама их очень уважают. Мама даже заставила сестру извиниться, когда она сказала Марье Ивановне «дура».
   Сестра пролепетала: «Малья Вановна, звените, со вы дула». Соседи очень смеялись. Даже мне было смешно.
   Они учителя. А Николай Иванович вообще директор школы.

   Пацаны в школе скручивали и курили сухие листья. Я тоже попробовал. Какая гадость!

   Вовка из соседнего дома сдёрнул с меня трусы, когда я разговаривал с Маринкой, соседкой из другого бока нашего дома. Я от стыда расплакался, а Маринка стала меня утешать, что она ничего не видела. Потом взяла и поцеловала меня в щёку. Странная какая-то.

   Хоть бы меня забрали из этого пионерлагеря! Сегодня в уборной один пацан посмотрел на меня и спросил: «Ты что, бедненький, из евреев?» Я хотел сказать «нет», но сказал «да».
   Как он догадался?!
   А вожатый, который рядом с уборной зачем-то лапал вожатую, подмигнул ей и сказал: «Каждая царапина укорачивает жизнь».

   У нас, видимо, всё-таки один живой дедушка есть.
   Папа с мамой всё время говорили, что все наши бабушки и дедушки погибли во время войны. Но оказывается – этот дедушка поссорился с мамой, и они долго не разговаривали.
   А теперь, когда мама заболела, он приехал мириться и даже плакал.

   Сидели мы на уроке. Вдруг дверь открывается, и кто-то как закричал: «Человек в космосе!». У меня сердце радостно ёкнуло: вот оно, началось! Что-то из чудесно-странного. Космические полёты. Другие миры… Уже никаких уроков не было. Все только радовались. Но говорили почему-то о том, какая наша страна сильная, что мы уже теперь точно перегоним Америку, построим коммунизм, все люди будут братьями и будут жить мирно. Скорее бы.

   Этот жирный первоклашка с круглой и розовато-свинной мордой испортил мне весь новогодний вечер. Нам сказали смотреть, чтобы младшие не трогали ёлку, а он что-то пытался оторвать от неё. Я подошёл и схватил его за руку. Он вырвал руку и сказал: «Пошёл вон!».
   Я разозлился и тихо проговорил: «Ты чего орёшь?» А он мне в ответ: «Я знаю кто ты». Я почему-то спросил: «Кто?».
   И тут этот кабан как закричит: «Жид!». Меня как-будто кувалдой по голове грохнули. Язык отнялся. Многие слышали, и я видел, как некоторые осклабились. И главное, слышала Верка, самая красивая девчонка в школе.

   Вчера на медосмотре каждого пацана подзывали к столу и заполняли анкету. У нас в классе все оказались украинцами, кроме длинного Вальки и меня: мы оказались русскими.
   Когда мы выходили, длинный Валька подмигнул мне и сказал: «Мы с тобой самые умные».

   Папа рассказал, что, когда его во время войны, после месяца на фронте под Сталинградом, отправили – вместе с другими бессарабцами – работать на шахту в Сибирь, какой-то власовец прицепился к папе, что он еврей, и они подрались. Это было на краю шахты. Оступившись, власовец не удержался и упал в шахту. Папа был в ужасе.
   Вокруг было полно народу, шахтёров. Кто-то похлопал папу по плечу и сказал: «Идём». Больше никогда никто не вспоминал об этом случае.
   Я спросил папу: «Приходилось ли тебе стрелять в немцев на фронте?». Он ответил: «Приходилось». Я говорю: «И они падали убитыми?».
   Папа сказал: «Не знаю» – и перевёл разговор на то, как будучи страшно голодным во время войны, съел полную кастрюлю варёного лука. Его потом стошнило, и он вырвал всё. С тех пор он на варёный лук даже смотреть не может.
   А мама возразила, что у них, во время блокады Ленинграда, такое блюдо считалось бы деликатесом.

   Переходим в другую школу. Будем учиться теперь одиннадцать лет. Вот не везёт!

   Сегодня мой друг мне сказал, что за мной «гоняется» одна девчонка. Потом добавил: «Ты, вообще, хороший пацан, если бы не…» – и замолк.

   На пляже познакомился с курортницей, Олей. Тоненькая, с глазами, как море. Она меня попросила смазать её кремом от загара.
   Пока смазывал, она успела прощебетать всю свою родословную и что мама у неё русская, а папа калмык.
   Вдруг этот одноглазый придурок говорит: «Калмык?!».
   Оля ему: «Калмык. А ты что – националист?». Он отвечает: «Нет. Я люблю все национальности, кроме жидов, которые вечно дрожат».
   Я сказал, что пойду в туалет, и ушёл с пляжа. Больше Олю я не видел.

   Наконец-то понял, почему в свободно падающем на Землю лифте наступает невесомость. Потому,
   что сила тяжести в том и проявляется, что лифт и все предметы в нём, падают.
   Для того, чтобы медленно поднимать вверх какую-либо массу в таком лифте, нужно лишь небольшое усилие для замедления этого падения.
   Если же лифт не падает, то для такого же результата нужно сначала приложить усилие, полностью препятствующее падению массы, а затем добавить к нему ещё небольшое усилие.

   Подрался с Джоном. Он меня толкнул в классе.
   Я упал, вскочил и в ярости ударил его кулаком в скулу.
   Потом, когда мы помирились, Джон сказал мне, что у меня было такое зверское лицо, что он просто опешил, поэтому не дал сдачи.

   Теперь ясно, почему космический корабль вращается вокруг Земли и не падает на неё. Дело в том, что, на самом деле, он всё время свободно падает на Землю, но никак не может упасть, так как касательная к орбите скорость всё время поднимает его ровно на столько, на сколько он упал. Поэтому-то в таком космическом корабле и невесомость, как в свободно падающем лифте.

   Выпускной вечер. Почему-то тоскливо. Теперь поеду поступать в институт. В этом году два выпуска: десятые и одиннадцатые классы. Конкурс будет дикий. Хуже всего, что как раз во время экзаменов в институт будет чемпионат мира по футболу – фиг посмотришь.

   Папа рассказывал, как он потерял полноги. В 1942 году, после месяца боёв на фронте у ст. Карповка, что под Сталинградом, всех бессарабцев, и его в том числе, сняли с этого фронта и послали «отдохнуть» на три года в сибирскую шахту.
   В 1945 году опять взяли в армию и направили к границе в Забайкалье. Там его и ещё несколько солдат отправили на боевое задание и при этом «забыли» сказать, что по дороге своё же минное поле. Конечно же они подорвались на мине, и осколок попал папе в ногу.
   Только в 1946 году попал в Иркутский госпиталь, но было уже поздно: гангрена, пришлось отрезать.
   «Зато, – добавил папа с улыбкой приятного воспоминания, – отъелся: шея была шире головы».

   Ленинград не такой, как я думал. Мрачнее. Общежитие грязновато.

   Со мной в одной комнате трое. Один – кубанский казак, который почему-то воробьёв называет «жидами». Другой, – с хорошим музыкальным слухом, всё время выбивает пальцами на столе «восьмёрку». От него и я научился. А третий – всё время мне говорит: «Ты, вроде, русский, а нос у тебя нерусский».

   Каждый вечер у окна в доме напротив общежития какая-то молодая женщина, в ярко освещённой комнате, снимает с себя лифчик, и множество абитуриентов комментируют это событие. Абитуриентки тоже комментируют, но по-другому.
//-- * * * --//

     Оторвите меня билетиком,
     Бросьте в ящичек «Для использованных…».
     Я хочу полежать отогреться там
     От вконец надоелой осени.

     Заверните меня в обёрточку,
     Прицепите на ней наклеечку,
     Что я зла накопил лишь горсточку,
     Что я жизнь собирал по копеечке.

//-- * * * --//

     Пораскиньте своими кудряшками,
     Разудалые боги древности:
     Ну зачем вы такими зигзагами
     Изукрасили род человеческий?

//-- Советы начинающему нацисту-любителю --//

     Значит так. Начинать нужно с малого:
     Пристрелите пару евреев.
     (Если нет автоматов – повесьте их.
     Для начала – можно и за ноги).

     Если нужно пытать, то пытайте по-разному.
     Не старайтесь быть консерватором.
     Например, если иглы под ногти втыкаете,
     То потом нестандартно выбейте глаз ему.

     Получив влюблённую пару,
     Хорошо бы связать их вместе.
     Пусть попялят на дружку фары.
     Постарайтесь держать их так с месяц.

     В каждом деле нужна капля дерзости,
     Чтобы жизнь была бы вам в радость.
     Не достигнуть нацисткой мерзости,
     Не любя страстно делать гадость.

   Не поступил. Тошно. И стыдно перед родителями.
   Надо было набрать 15 из 15, а у меня только 12. Возвращаюсь домой.
   Дадут ли на следующий год ещё раз попробовать?.. Или заберут в армию?..
//-- * * * --//

     Уберите свои датчики!
     Что карманите в моём сердце?
     «Подъевреивал» я удачу,
     А «съевреил» в котёл дверцы.

   Приехали в село на комбинат провести телефон для директора. Дядя Саша (так я называл старшего надо мной смуглого, высокого, симпатичного монтера-еврея) попросил секретаршу-нацменку, которая, приняв его за своего, уже начала с ним заигрывать, сказать, что приехали монтёры, и назвал свою фамилию. Она зашла к директору…
   Вышла оттуда с надменным лицом и произнесла: «Директор сказал, что сегодня не надо, а завтра пусть пришлют кого-нибудь другого».
   Вышли на улицу – по радиоточке Ойстрах играет на скрипке. Дядя Саша говорит: «Вот умел бы ты так на скрипке играть – не работал бы монтёром. Жлобство, пьянь, похабщина».
   На следующий день еду в то же село с другим старшим. Он, дыша на меня перегаром, цедит:
   «Что не пустили его? Чтоб знал, как дурить нас, православных. Правильно?».
   Вернулись из села, а во дворе управления стоит жена «телеграфного столба» и жалостливым голосом мне: Синок, цеж воно… на вашому жидивському кладбыщи… багато памъятныкив побилы».

   Вновь плацкарта в Ленинград. Только успел отвертеться от Советской Армии – Израильская преподнесла сюрприз.
   С одной стороны приятно: за шесть дней размолотили кучу арабских армий. А с другой – теперь опять, наверное, фиг поступишь в институт.

   Поступил всё же! Правда, если б не лучеглазая красавица, Марина, то сейчас было бы неизвестно: устная физика – 5, устная математика – 5, а в письменной математике – решил все задания правильно, но в последнем, время уже закончилось, и я впопыхах написал неправильный ответ.
   Однако теперь – наверняка: простили ошибку!

   До сих пор я думал, что среди евреев не бывает красавиц. Может, слишком умные?.. Ан нет!
   В ней – и то, и другое.
//-- * * * --//

     Волны задницей прибоя
     Давят зыбкость берегов.
     Солнце раскалённо воет,
     Тучку светом проколов.

     И застывшим коромыслом
     Жрёт сверкающую синь
     Ослепительная птица…
     Жизнь – борьба, куда ни кинь.

   Опять общежитие. Опять четверо.
   «Старик» – двадцативосьмилетний студент, любящий выпить и «вслепую» легко выигрывающий у меня в шахматы, хотя я считал, что играю неплохо.
   Коля – не по годам задумчив. Основное положение – горизонтальное. Особенно, перед экзаменами, которые, по его мнению, нужно переждать, как пережидают осень или зиму.
   Толик – умён, высок, замкнут, с затаённым желанием «пробиться». Может на спор съесть за один присест девять эклеров.
   И я – неруссконосый еврей, у которого, как выяснилось из походов на «подкормку» к родителям Марины, от смущения пропадают все мысли, и начинает жутко бурчать в животе (до такой степени, что однажды дядя Миля, отец Марины, подмигнув Марининой маме, тёте Зине, повёл меня прямо из-за стола в туалет).

   Ночью приходили две проститутки. Одна подошла к «Старику», а другая ко мне, стащила с меня одеяло и спросила, как меня зовут. У меня страшно забурчало в животе…
   Потом «Старик» выяснил, что они ошиблись дверью: их пригласил Славик, красавец, сексуальная гордость института, владевший папой-секретарём обкома в Белоруссии.
   «Старик» пошёл их проводить и заодно, может, выпить. Утром он рассказывал, что «девочки» подрались из-за того, кто будет спать со Славиком, а кто с ним, «Стариком».
   В результате обе спали со Славиком и остались довольны.

   Подружился с Димкой из нашей группы. У него мускулатура, как у Тарзана. Качается штангой. Полощет нос солью. Говорит, что в детстве был очень хилым. Иногда подрабатывает тем, что достаёт на спор задницей потолок в узком коридоре общежития.
   Сошлись на том, что оба любим пофилософствовать.
//-- Родителям --//

     Всё в порядке, мои дорогие.
     Дождь всё так же стучит мне в окно.
     И его косолапые ливни
     Нашептали мне это письмо.

     Разве мало на свете печалей?
     Разве мало их было у вас?
     Что ещё бы вы мне рассказали?
     Что ещё бы спросить мне у вас?

     О себе и писать-то противно.
     Я всё так же здоров и умён.
     Поглощаю в обед витамины,
     Зубы мою всегда перед сном.

     А у вас как? Всё так же тоскливо?
     Тяжело и вставать, и уснуть?
     И купаться опять без отлива?
     И смотреть кинескопную муть?

     «Старичочки» мои золотые,
     Я-то думал, что всем помогу.
     Я ведь думал, что всех осчастливлю.
     А выходит – я лгу, просто лгу.

     Ну да ладно, всего не распишешь.
     До свиданья, знакомым «прывiт».
     Помогай им, сестрёнушка. Слышишь?
     Всех целую. Ваш сын, Леонид.

//-- Автопортрет --//

     Глаза, как у коровы.
     Седые кудреля.
     Так организм здоровый.
     Вот разве голова?..

   В голове муравейник: раньше науки разделялись. Понятно было, где математика, где физика, где химия.
   Углубляясь-расширяясь в своих познаниях, я не мог понять умнею я или глупею.
   Химия, внедряясь в электронные оболочки атомов, превращалась в физику; физика, заполучив теорию относительности, вместе с пространством принимала облик геометрии-математики, которая симметрией, экспериментами теории вероятностей, выводом законов сохранения, опять становилась физикой, уже неотличимой (со своими квантами, элементарными частицами и причастностью к космологии) от философии.
   Непонятно было, где кончается физика и химия и начинается биология. Где кончается биология и начинается история.
//-- * * * --//

     Кто пуст, тому в толпе привольно:
     С толпы по слову – мозги полны.

//-- * * * --//

     В познании горе? Счастье в неведении?
     Угрюмым кажется нам мир,
     Когда простейшее явление
     Доводит нас до утомления.

//-- * * * --//

     Друзья, скажу вам кратко я:
     «Кто травит речи сладкие
     И рвёт слонов в словесной муке,
     На деле убивает муху».

//-- * * * --//

     Великий Гейне, только две строфы
     Шепни мне. Полных тайной грусти.
     А я их выдам за свои…
     И ангел в рай меня пропустит.

//-- * * * --//

     Бойтесь, бойтесь скуки —
     Тихонькую жуть.
     Стискивайте зубы,
     Чтобы не уснуть.

   «Старик» «вылетел» со второго курса и скрылся в извилинах Дальнего Востока. Коля дотянул до четвёртого.
   Толик и я пока задержались.
   Надя сказала, что если бы я не был «такой хороший парень», то не дала бы себя целовать.

   Когда шли по лестнице в общежитии, я сказал, что жалко выбрасывать деньги на всякую ерунду. Она в ответ засмеялась: «Ну ты, прямо, как жид. Терпеть-ненавижу». Я остановился и спросил: «Что?». Надя встрепенулась и покраснела: «Ой, извини. Я забыла. У моей сестры муж – полуеврей, и ничего – хороший человек».
   Выявил ещё два своих недостатка: если не выучу по нотам, то часто неправильно пою мелодию, а когда кушаю, так из носа течёт (короткое замыкание что ли в голове между слюнявым и сопливым нервами?). Оба Надя мне подметила: «Ой, ты же фальшивишь». И в тот же день: «Ты всегда шмыгаешь носом, когда кушаешь».

   Сегодня Джон приходил. Он учится тоже в Ленинграде. Потом Надя мне сказала, что Джон «шикарный парень».

   А про Вову она заметила, что «он ей очень, ну просто очень, нравится». Интересно, к какой категории он относится: сексуальной, хорошей или шикарной.

   Оказалось, что Вова – «симпатичный парень». Итак, я теперь знаю такие градации мужских достоинств: сексуальный мужик, хороший парень, шикарный парень, симпатичный парень и хороший человекоеврей.
//-- * * * --//

     Обожди, я тебе отомщу.
     Научусь только вот не любить.
     Научусь только вот не жить
     И мучения в пустяк превращу.

     Я пойду пожалуюсь морю.
     Причешу его серую гриву.
     Нагрублю животу его с горя.
     Нахлестаюсь прибоя-пива.

     А потом – забалдевший и синий,
     Под ракушачьий хруст кудрявый,
     Буду хлопать по спинам дельфинов,
     Буду в солнце глядеть, шалаву.

//-- * * * --//

     Когда осенний небосвод
     Устало чертят листьев длани,
     Душа взволнованно бредёт
     По улочкам воспоминаний.

     Вот поворот, мой дом, и вновь
     В нём грусти и веселья даты.
     На клумбе с надписью «Любовь»
     Прочту всех глупостей цитаты.

     Брожу по лужам простоты,
     По кирпичам непониманий.
     Вот бочка: в ней мои мечты.
     Открыл – и поминай как звали.

     Когда очнусь – облезлый клён
     Кивает в такт дождю и веку.
     Как будто понял странный «сон»
     И всё прощает человеку.

//-- * * * --//

     Не всё ли равно вам? Из праха ведь вы.
     Сегодня вы живы, а завтра – увы.
     Сегодня вас греют любовью и лаской,
     А завтра убьют равнодушия маской.

//-- * * * --//

     Я еду в одиночество.
     Стучат, стучат колёса.
     И жизнь мою заносит
     Останками несбывшихся надежд и упований,
     Обломками разбившихся каравелл мечтаний.

   Перешёл в другую комнату. Теперь нас три с половиной еврея: я, Люсик, Илья и колоритный Саша, то ли узбекский еврей, то ли еврейский узбек, из Бухары, который если чему-нибудь удивляется, то говорит гортанно: «Э!..» – и надолго замолкает.
   Люсик и Илья из одного и того же местечка. Люсик рассказывает, что в детстве не говорил на русском – только на идиш и на украинском. Он не любит евреефобов, но и сам не евреефил, и часто предупреждает меня: «Евреи – плохой народ». Илья любит искусство и умеет усыпать почти мгновенно после принятия горизонтального положения, не договорив начатой фразы. Несмотря на всё, обладает хорошей памятью.
//-- * * * --//

     В твоих глазах читаю я разлуку.
     «Счастливо!», – говорю в закрывшуюся дверь.
     Благодарю тебя! И вот такая штука:
     Я был несчастлив – счастлив я теперь.

   Уже привык, что границы между науками расплывчаты и условны. И уже спокойно отношусь к тому, что для оценки всех моих высказываний достаточно нуля или единицы Булевой алгебры. Что куб памяти электронной вычислительной машины совсем не похож на выкорчеванный мозг.
   И даже к тому, что мы расстались: видимо, «хороший парень» и «хороший» человекоеврей не чета просто «симпатичному парню».

   Итоговые оценки получились вполне приличные. Только коммунизм у меня получился не совсем научный. И, видимо, как следствие, политэкономия. Это логично. Но как связаны с коммунизмом теория механизмов и теоретическая электротехника?.. Пока не знаю…
   Теперь дипломная работа.

   Этот руководитель моей дипломной работы с блудливой фамилией или ничего не знает, или не хочет знать: даже литературу не сказал, где достать.
   Почти ничего не могу найти по этой теме. Изобретаю сам.

   Сейчас, когда я уже получил тройку по дипломной работе и увидел ухмылку моего руководителя, до меня дошло: мои итоговые оценки были настолько неплохие, что, если бы я получил пятёрку по дипломной работе, то меня, еврея, не ленинградца, пришлось бы оставить (при распределении на работу) в Ленинграде: спрос был велик.

   Унизительно. Но, главное, опять стыдно перед родителями, перед дядей Милей, перед тётей Зиной, Мариной, Витей и вообще перед всеми: умный-умный – и обкакался. Скажу, что четвёрка.
   А может – не умный?..

   На комиссию по распределению, в знак протеста, пошёл в старой, рваной футболке.
   Та, с которой я расстался, увидев меня, сказала: «Ты чего?!..».
   Комиссия тоже удивилась, но «сделала вид». В итоге получился Ярославль.

   Люсику присудили Тамбов, а Илье – Владимир.

   Военную практику на кораблях отменили. Осталась просто практика. Мою спиртом накопители на магнитных лентах и ничего не понимаю в мигающих лампочках вычислительного центра завода.
   Но зато есмь провожаемый уважительными взглядами работников, когда везу бутыль со спиртом со склада.
   Чтобы не отупеть, начал читать книгу об алгоритмах и рекурсивных функциях. Так я кажусь себе умнее: если уж ни фига не понимать, то хотя бы на более высоком уровне.

   Практика закончилась. Я вновь в Ленинграде. Получаю дипломные «корочки».

   Выпускная вечеринка. От Кати исходил такой аромат, смешанный с грустью расставания, что я поцеловал её в губы. Она ответила… Кое-кто смотрел на нас завистливым взглядом.
//-- * * * --//

     Еврей ли тебе половина,
     Катя-Катюша, скажи?
     Не отыскать славянина
     В нашей Великой Руси?

     Что ты нашла в этих грустных
     Карих семитских глазах?
     Римскую месть захолустью
     И унижения страх?

     Уж не снести мне вторично
     Эту любовь-нелюбовь.
     Искариотова притча
     Завтра помянется вновь.

     Снова появятся толпы,
     Грустно бредущих людей,
     Газовой камеры сопла,
     Крики – и плачи детей?

     Вечное это скитание
     Не для того ли дано,
     Чтоб не забыли страдания?
     Впрочем… То было давно.

   Странно. Евреефобии «достаточное количество», жлобства – тоже, рожи краснопьяные «цветут» в метро и на улицах, сыро, холодно, иногда грязно.
   Но расставаться с Ленинградом тяжело. Ощущение, что был долго знаком с красивой женщиной, сквозь грязные лохмотья которой просвечивал стройный силуэт. Теперь по этапу. В Ярославль.

   Перед дверями отдела кадров круто развернулся и пошёл сел на обочине напротив. Чего я испугался, ведь был уже здесь на практике?.. Просто понимал, что студенческие годы закончились, и не мог в это поверить.
   Потом всё же зашёл.
   Прощай, Свобода!

   Работаю инженером, то есть опять же: мою спиртом накопители. Удивительным образом соседи по комнате в заводском общежитии напоминают «Старика» и Колю: один – умница-алкоголик, другой – не в меру задумчив. Может просто вероятность велика?..

   Переписываемся стихами с Мариной. Она ещё и неплохо сочиняет.

   Приезжала сестра с полной, глазастой, молодой еврейкой. Стало почему-то грустно-жалко их: вдруг замуж не выйдут?
   Договорились с этой глазастой переписываться.
//-- * * * --//

     Два чувства знаю я: иронию и жалость.
     Союз их странный, оказалось,
     Родит в мозгу нелепейшие слухи,
     Что близок, криво шкандыбаясь,
     Незрим, но верен миг разлуки.

//-- Драма в двух действиях --//
   Действие первое.

   Он:

     Грей плыл к Ассоль,
     Как вдруг Нептун надул щеку,
     Икнул, ругнулся,
     Сел, поудобней развернулся…
     И понеслась…
     Так лист осенний кружит вальс,
     И даже Архимед не скажет,
     Где этот лист на землю ляжет.

   Действие второе.
   Она:

     Ассоль ждала, лишилась снов
     И думала, гоняя женихов, кляня стихию:
     «Не все дождутся Алых Парусов,
     Но синие – ведь тоже неплохие?».

   И прекратилась одна переписка.
   И началась другая.
   И договорились встретиться вновь, но в Ленинграде.
   И Димка спросил: «Ты хорошо подумал?».
   И я ответил: «Да».
   И была помолвка.
   И учила меня танцевать вальс Лена с глазами цвета дыма.
   И была опять война в Израиле.
   И была свадьба.
   И поехали жить в Ярославль.
   И жили там.
   И уехали оттуда.
   И прошёл год.
//-- Годовщина --//

     Давай-ка прикинем, давай-ка припомним,
     Как прожили жизнь мы семьёю своей.
     Любили? Любили. Кутили? Кутили.
     Квартиры меняли, как цыган коней.

     Прописку и мясо искали подолгу.
     В театры ходили и писем ждали.
     Шутили? Шутили. Грустили? Забыли.
     Выходит, что жили мы, как короли.

     Моя дорогая, пусть будет не хуже
     Нам в новых, идущих навстречу годах!
     Открыли? Открыли. Налили? Налили.
     Так выпьем, чтоб было всё именно так.

   И прошло ещё время.
   И жили в Аккермане на съёмных квартирах.
   И работал я инженером.
   И никак не мог понять инженер чего я.
   И менял я работу.
   И устроился работать на строящийся завод инженером.

   И родился сын.
   И назвали его Михаил.

   И ещё называли его: Мишутка, Мишушка, Мишулька, Мишулик, Махрютка, Мышастик, Маняшка, Масик, Масюха, Мышонок, Гайгайгаечка, Мишунтик-Кузюнтик, Мишулька-Кузюлька, Букалка, Масёныш, Махрюшка, Махрюнтик, Малыш, Малышик, Масёнок, Зайчонок, Зайчуха, Лапушка, Цыплёнок, Геракл; Граф де ля Пись де ля Пук де ля Как Герцог Нарыгай-Навоняйский; Писюшка, Кузёныш, Волосатик, Мальчишечка, Солнышко, Черноглазик, Глазастик, Чмокалка, Глупыш, Роднулька, Лягушонок, Человечек, Моё родное Существо, Мой родной Мальчик, Маленький мой, Сыночка…

   И стал повелевать он сердцем моим, и умудрил его.

   В 9 часов 40 минут 7 июля 1976 года. Вот когда родился этот человечек. Вес – 3100 грамм. Рост – 50 сантиметров.
   Утром я пришёл в роддом и услышал: «Ваша жена – уже нормально, а ребёнок выживет или нет – не знаем».
   Мир стал чёрным. Нет! Не может быть! Как же это?! Я ведь шёл сюда с надеждой на счастливую весть!
   Вчера вечером я отвёл жену в роддом, так как уже прошли все сроки. У неё были сильные отёки и другие проблемы, но я верил, что всё обойдётся.
   Не обошлось. Видимо, мало было: войны-блока-ды, папиного протеза, маминой неподвижности в кресле, бесплодных моих попыток им помочь с помощью заменяющих тело механизмов, еврейского унижения и унижения от осознания всё возрастающего комплекса своих недостатков.
   Нужно было что-то более убедительное.
//-- Диалог --//

     – Суета, суета одолела тебя.
     Вот и всё: этот Круг завершается.
     – Я хотел бы покой.
     – Новый Круг, дорогой.
     Это всё, что тебе причитается.
     – Но когда же и где, отчего же и чем
     Завершится моё наказание? —
     Лишь молчание в ответ…
     Верно, это был бред…
     Не стена – бесконечность молчания…

   Приходили подробности со знакомыми и неизвестными сжимающими сердце словами: белая асфиксия, вакуум, тугое обвитие пуповины (еле сняли), нарушение мозгового кровообращения третьей степени, пневмония, тетрапарез, 20 – 40 (60) минут не дышал, нет (слабый) сосательного рефлекса, судороги, внутричерепное кровоизлияние.
   Дома, оставаясь один, я метался от глубокого пессимизма к слабому оптимизму и от обоих – к неизвестности. Будет ли Малыш жить? Если да, то будет ли здоров? Если нет, то будет ли ходить, не будет ли полным инвалидом, и если не будет ходить или будет полным инвалидом, то будет ли всё это понимать?
   Но одно я уже знал наверняка: эту кроху я люблю-жалею и никогда не смогу его оставить.
   Мишутке становилось то лучше, то хуже (хуже – по странному совпадению – всегда после приезда в роддом тёщи).
   Через 14 дней, после очередного ухудшения, Мишульку с женой отправили в Одессу, в областную больницу (в отделение патологии новорождённых).
   Круги продолжались: это была та самая больница, где лежала мама, где её забыли под рентгеновским аппаратом (врач сказал: «Можете подавать на нас в суд»), откуда она приехала полумёртвой лежачей и уже больше никогда не смогла ходить.
   Я ехал вместе с ними и только теперь впервые увидел Мишушку.
   Маленькое существо спало, чмокало губками и дышало кислородом из подушки. Чёрные бровки, верхняя губка выступает над нижней – вот и всё, что я запомнил с того времени.
   И ещё жалость. Безмерную жалость-любовь, которая звенит во мне и до сегодняшнего часа, когда я пишу эти строки.
   Потянулись горестно-длинные дни, в которые, приехав в больницу или позвонив по телефону, я с пульсирующим сердцем ждал, что скажет мне жена.

   Тёща с какой-то ещё родственницей повадилась тоже ездить в Одессу.
   Мишулику опять становилось то хуже (в том числе, из-за вспышек пневмонии), то лучше.
   Иногда я слышал, как он плачет: басом, словно медвежонок.
   В один из дней врач сказал, что нужна моя кровь, чтобы перелить Мишуньке. Я опять увидел моего сына: чёрную головку, бледное личико. Мой Человечек плакал: ему было больно, так как переливали в вену его височка мою кровь.
   Сердце вновь разрывалось от любви-жалости. Слишком часто и слишком рано моему мальчику было так ужасно больно.
   Бывая в этой больнице, я узнавал от жены о страданиях и смертях других детей, так же или по-другому больных.
   Душа наполнялась горечью. Я не знал, что так много и так часто страдают дети.
   После переливания крови Мишунтику стало лучше. Его посмотрел невропатолог и поставил диагноз – паралич всех четырёх конечностей. Говоря мне это, жена заплакала, а у меня в очередной раз заледенило душу.

   Я не знаю – есть ли Рай, но Ад безусловно есть. Это та ирреальная реальность, в которой я «имею счастье иметь несчастье» жить. Правда, некоторые и даже очень-очень неглупые, вплоть до гениальности, люди считают, что жизнь – это прекрасный подарок.
   Но ведь иногда то, что у одних вызывает боль, другим – приносит наслаждение.
//-- Тост --//
   (По мотивам произведений Омара Хайама, Льва Толстого и кинофильма «Кавказская пленница»)

     Будь весел!
     Этот мерзкий мир – лишь сна короткий бег.
     Настанет смерти день —
     Проснёшься, человек.

     Как хорошо, что не рождаются навечно!
     Какое счастье, что живём короткий век!

   Так випьем же за то, чтобы, не дай Бог, не нашли средство для продления жизни!
//-- * * * --//

     В дебрях усталости вязнет наш ангел
     раскаяния.
     И в безысходность усилий тонет со стоном
     душа.
     Где же вы? Где же Ты? Судьи-Мессия
     страдания.
     Явится ль чудо, сомнения скалы
     круша?

     Но вращает рулетку
     Он
     Непоспешно.
     И, видать, не дождёмся
     Их,
     Что потешно.

//-- * * * --//

     Боже! Сколько сказано слов!
     Сколько спето!
     Но кому, для чего, почему?
     Ты Молчун – не даёшь Ты ответа.
     И не дашь? Никогда? Никому?

//-- * * * --//

     Всё сказано уже. Добавить невозможно.
     Когда покажется – родил ты новость-мысль,
     Со стула встань, оденься осторожно
     И к психиатру обратись.

   Наконец настал день (24.08.1976 года), когда Малышика выписали из больницы, и мы приехали домой.
   Махрюнтик очень плохо спал, нервничал: сопел носом и делал плавающие движения руками. Мы по ночам и днём качали его на руках. Давали ему бром, глутаминовую кислоту. Я видел, что Черно-глазик очень болен, но верил, что теперь, когда он дома, и мы будем лечить его, ему будет становиться лучше и лучше. Он ел очень мало: ему было тяжело глотать (паралич горла), часто срыгивал, рвал, и, из-за всего этого, плохо набирал вес.
   Когда мы начали его подкармливать (с трёх месяцев) молочными смесями, Маняшка немного поправился. Личико у него стало кругленькое, даже щёчки появились.
   А тельце худенькое оставалось (гипотрофия второй степени).
   Фигурка у Мишутки красивая, чисто мужская: таз узкий, плечи широкие, всё пропорциональное. Спинка и ручки волосатенькие (таким и родился).

   Вот и теперь, когда я, наконец, нашёл время описать всё, что произошло, мы продолжаем лечить Мишульку.
   Я завёл дневник его лечения.

   То ли начался новый круг мучений, то ли старый продолжается: тестя засудили на десять лет за приписки.
   Ко мне он относился хорошо, и я его уважал, но был мне непонятен и не вписывался в мои представления о евреях (несмотря на все предупреждения Люсика): любил выпить, покутить, «пошершеляфамить».

   Написал письмо в Москву, Брежневу, с описанием нашего положения и просьбой помиловать тестя.

   Вызвали в военкомат. Думал заберут на сборы. Но завели в какую-то комнату с интеллигентно слащавым мужиком, который мягко предложил мне: или «стукачество» для КГБ, или тоже самое. Короче, совершенно свободный выбор.
   Что интересует КГБ? Да пустяки: всё подозрительное ну и, в том числе, если, может, кто в Израиль засобирался. Потом отпустил недолго подумать.

   Вот думаю. И думаю я так: «Если скажу правду, то меня расстреляют, а если неправду – то повесят. Буду себе молчать. Может, забудут?».

   Не забыли. Что-то я не припомню, чтобы Штирлиц что-либо забывал. Позвонил. Голос ещё интеллигентней стал: «Ну что?». Я говорю: «Да вот, думаю». А он: «Ну-ну. Приходи завтра в военкомат, вместе подумаем».

   Опять думаю. И думаю я так: «Откажусь?.. А как же мой маленький больной мальчик без меня? Подозрительного у нас до фига: вон даже воробьи подозрительно свободно чирикают (недаром их приличные люди из моей прошлой абитуриентской жизни «жидами» называли). А про Израиль могу же я и забыть. Не Штирлиц же, в конце концов. Можно им и не быть, а «лапшу вешать».
   При случае, может, и за тестя попрошу».

   Пожар был на заводе. Какой-то пьяный идиот забыл сигарету потушить. Жутко подозрительно: в нашей стране пьянство уже давно искоренено. Я и «настучал» про это.

   Пока ждал реакции, чуть не «написал», но проглотили… Чего бы ещё нафантазировать?

   Отвязались. Долго не звонят. Может, поняли: судя по фильмам, там неглупые пацаны? А может быть, случайно, порядочный кто попался? Или ветры каких-то перемен задули? Или еще припомнят? Если до Троцкого добрались… То на меня, не то что ледоруба, – и маникюрной пилки жалко. Старой калошей прибьют.

   Тестя так и не помиловали.

   Я сегодня ударил ладонью по щёчке моего Малыша! Он не открывал рот для еды. Сжал губы, и всё вылилось на него и на пол.
   Мишулька горестно заплакал, и я ужаснулся тому, что сделал. Такое – Б-г-Мироздание никогда не простит!
   И я себе не прощу. Что это?.. Что это?!
   Само действие – это древний инстинкт ярости. Но что за монстр заставляет меня терять контроль над яростью?!

   Махрюнтик начал гулить! Я игрался с ним. Вдруг он засмеялся в голос и сказал сначала «Бу!», а потом – «Гу!».
   Я был вне себя от радости. Вновь затрепетала маленькая свечечка надежды.

   Женя вышла замуж и уехала в Ленинград.
   Папе с мамой теперь одиноко. И тяжелей.

   Получили квартиру от завода. Девятый этаж. Но к дарёному «бал-коню» можно и на иногда работающем лифте подняться.

   Теперь, когда родилась у Жени с Мишей дочка Зоя, родители повеселели.

   28 ноября 1979 года. 10 часов 20 минут. Сегодня родилась дочуля Лнна – Ан/оля – Ан/оха. Слава Богу! Здоровая! Вес 3100 грамм.

   И стала тоже повелевать она сердцем моим, и умудрила его.

   Возможно, метод Мироздания-Б-га – это метод проб и ошибок.
   Мы так же виноваты в наших поступках, как заяц, которым волк разбил окно лесного туалета, из старого анекдота «И я, и не я».

   Сидел кормил Мишунтика. Вдруг раздалось страшное шебуршание и сопение. Пока я соображал, что бы это могло быть, приползла на четвереньках Анюха и радостно стала глядеть на нас. Мишутка тоже смотрел на неё своими удивлёнными маслинами. Было хорошо.

   На улице Мишулька нервничал. Все мышцы его задеревенели. Люди смотрели на нас. Мне стало стыдно и я силой согнул ему ножку.
   Опять этот жуткий монстр! Кажется, я начинаю догадываться, кто он…
   Но Мишутка вдруг успокоился.

   Перешёл на другой завод: родственник предыдущего.

   Тесть умер в тюрьме. Он был сердечник. Жена поехала за телом. Я остался с детьми.

   Мама плохо себя чувствует. Вода в лёгких. Вчера уходил от них, она в кресле, исподлобья с помутившимся от боли взглядом выдохнула мне: «Убейте меня!».

   Мама умерла.
   Плачу сам и опять вижу, как плачет папа. Второй раз. Второй ли?..
   Последний ли?..
//-- * * * --//

     Но страдания не напрасны:
     Ранят мерзость равнодушья
     Ядра горечи прекрасной.

     Мама, мама, мы не плачем…
     Это капельки дождя…
     Что тебе не больно – знаем…
     Только пусто без тебя…

     Ты для нас и Ум и Честь.
     И страдания не напрасны,
     Если «сытым» стало ясно,
     Что «голодный» тоже есть.

//-- Покойник --//

     Работа тяжкая души окончена.
     Лежит уже не человек – предмет.
     Душа в отгулах и они бессрочные (?).
     … Но, что это, вопрос или ответ?

//-- * * * --//

     «Жизнь прожить – не поле перейти».
     А по мне: пройти через дурдом.
     «…Грезит конопляник… над… прудом» —
     Обо всех, кто поля край достиг.

   Случайность или что-то большее? Поменяли две двухкомнатные на первом и девятом этажах на однокомнатную, для папы, на третьем этаже и трёхкомнатную, для нас, на втором. Да ещё в одном доме. Если случайность, то очень маловероятная.
//-- Загадка (?йачулС) --//

     Я видел Его: Он прекрасен.
     Жесток и сама доброта.
     Коварен, правдив и ужасен.
     Могуществен… но не всегда,

     Ведь слаб, словно малый котёнок.
     Так любит, что может убить.
     Он вечен, везде Он. Отец и Ребёнок,
     И Дух… но и может не быть.

   Мишуткино состояние не улучшается. Я теряю надежду.
   Душа болит и подавлена.

   Конечно, виноват я. Увидев большой автобус, папа слишком резко повернул вправо руль. На дерево. А я, взявшийся подстраховывать ещё неуверенно ездившего папу, вместо того, чтобы потянуть ручник, начал выворачивать руль влево, из папиных, судорожно вцепившихся в него, рук. Не успел вывернуть. Прямо в дерево и въехали…
   И монстр тут как тут: вместо того, чтобы ругать себя, я начал ругать папу.
   На папу жалко было смотреть…
   О монстр – враг мой!

   Я, папа и сестра сидели рядом с Мишуткой.
   Женя сказала: «Ты думаешь, что тебе хуже всех».
   Я вспылил, и мы поругались. Краем глаза я видел, как папа изменился в лице. Он не ожидал этого. Мы с сестрой никогда до сих пор не ругались. Ему было больно.

   Прошло время, и только теперь я в состоянии рассказать это.
   Мишушка не дышал. Я дотронулся до него, и он задышал.
   Срочно поехал за кислородной подушкой.
   Когда вернулся, моего мальчика уже не было. Он был холодный.
   1 апреля 1982 года. Мишутка умер.
   Не понарошку – всерьёз.
   На часах было 16:00.

   Опять мы сидели вдвоём и плакали – я и папа.

   Когда я нёс Малыша в гробик, я чувствовал, что он прямой и твёрдый, как маленькая досочка.

   И разбил он сердце моё, и умудрил его.
//-- * * * --//

     Но страдания не напрасны:
     Ранят мерзость равнодушья
     Ядра горечи прекрасной.

     Что же это?.. Что я не сумел?
     Что же просмотрел, не угадал?
     Почему тогда я опоздал
     Сыну жизнь вернуть? Иль не посмел?..

     «Сдунута ольховая» Мишушка.
     Рухнул мир души его и мой.
     Где тебя искать теперь сынушка?
     Что мне делать, мальчик мой родной?!

     Мама, береги его в том крае,
     Где я должен, должен вас найти!
     Я теперь быстрее умираю:
     Каждый миг – скачок к вам на пути.

     «Так устроен свет…» – поётся в песне.
     Сложный, странный и жестокий мир.
     Кто его придумал, неизвестно,
     Но уничтожаем его мы.

     Светит в ночь души луна надежды:
     Кажется, что я сейчас проснусь:
     Бабушка, целуя внука нежно,
     Скажет: «Бегай. Я сейчас вернусь».

//-- Сыну --//

     Посмотри:
     На голубой дороге,
     В небе, серебрятся облака…
     Маленькая мёртвая рука…
     Ты меня не слышишь, моя кроха…

//-- Сынуле --//

     Мальчик наш – чёрных глаз удивление,
     Ты своею короткой судьбой
     Заработал для нас искупление
     И себе бесконечный покой.

     Философий скрестились сомнения —
     Разрубая их узел тугой,
     Я надеюсь: твоё вознесение
     Возвращением будет домой.

//-- * * * --//

     Столик тот, который справа,
     Тоже танцы заказал.
     Эх, друзья! Встряхнём задами!
     Сытость брюх обрушим в зал…
     Там, вчера, как жилка тонкий,
     Умер мальчик лет шести…
     «…Мне паштетик из печёнки
     И салатик «Ассорти».

//-- * * * --//

     Я смеюсь, а слёзы льются.
     Я пою – душа скорбит.
     Суждено вам не проснуться —
     Мне же – маяться и жить.

//-- * * * --//

     Я тоже ведь должник —
     Мои долги похлеще:
     Я сыну должен жизнь,
     А маме должен нежность.

//-- Фотография --//

     Не смотри на меня укоризненно,
     Мой малыш.
     Я ещё, к сожалению, бодрствую,
     А ты спишь.
     Я ещё этот мир вышагиваю
     В никуда.
     И конечно, нужна мне пища
     И вода.
     Но, когда от телес грешащих
     отстранится моя душа,
     Непременно с тобой она встретится.
     Слышишь?..
     «Да…»

   И вот теперь… Теперь я прихожу домой… Вижу пустую постель, на которой когда-то лежал мой сын… Его вещи…
   Нет… Не могу поверить… Не могу…

   Почему она поехала с этими грузинами на пляж? Ведь не так давно умер Мишутка.
   Тоже любит покутить?..
//-- * * * --//

     Непостижимость привыканья…
     Сердец устойчивый туман:
     Чем чаще видимся,
     Тем такт желанней,
     И меньше любим мы,
     И больше ран.

   Он казался мне больным, но вечным. Старик-фараон. Но это было не так.

   В городе Ирпень, недалеко от Киева, заказал памятник Мишутке.
   Гранитный.
   Ставить буду сам.
//-- * * * --//

     Десять лет…
     нелёгкая дорога злой судьбы
     досталась нам в удел.
     Что осталось от весёлой песни,
     что когда-то я тебе напел?

     Растерять успели мы немало.
     Сына своего не сберегли.
     Цепи срезаны, что к жизни привязали,
     «Сдунутой серёжкою ольхи».

     В океане горя утопая,
     Дочкин остров удалось найти.
     Что ж давай, его не покидая,
     Жить-терпеть к Мишульке на пути.

//-- * * * --//

     Пусть притворялся (не вини меня),
     «Дрезжа» струной, в созвучья лез.
     Смерть одиночества мне не нужна,
     Но, видно, я ей – позарез.

     Инстинкт и случай властелины судеб —
     Мы вечно притворяться будем.

   Папа и тёща съехались. В нашем же доме. В двухкомнатную квартиру. Было неприятно, но я ничего не стал рассказывать папе.
   Чтобы не подумал, что я желаю его одиночества.

   У Жени с Мишей родился ещё один коренной ленинградец – Игорёха.

   Я всё устанавливаю Мишунькин памятник. Ещё немного.

   Неожиданно приехал Люсик. Помог мне установить основание памятника.

   Вчера поднял лебёдкой стелу памятника, залез под стелу и почистил её дно. Не успел вылезть, – стела грохнулась на землю. От запоздалого ужаса в голове промелькнуло: «Около тонны… Мгновенно кончились бы все мучения… Как Анюха без меня бы?.. Совсем ей не занимаюсь… Папа опять бы плакал…»
   Оказалось – один «зуб» в лебёдке был плохой.

   Не первой свежести фараоны меняются один за другим.
   Страна не успевает строить пирамиды.
   Партия и народ в растерянности: непонятно, кому поклоняться.

   Папа жаловался, что тёща дико храпит, и он не может спать. Я сказал, что знаю это. Он удивился: «Почему же не сказал мне?».
   Говорил, что очень болит вторая нога (которая не на протезе).

   Опять понадобился доктор-время…
   Чтобы я смог сделать ещё одну страшную запись.
   Папа покончил с собой.
   В тот день он пропал. Моросил снег, и я носился по мартовской слякоти, разыскивая его.
   Я нашёл его…
   В подвале нашего дома…
   Содрогаясь и крича что-то, я вытащил его из петли и стал делать искусственное дыхание.
   Но он был уже холодный. Совсем холодный.
   Как тогда – Мишутка…
   Отчего?! Отчего?! Отчего?! Отчего?!
   Когда закончится этот поток смертей?!
   Эти круги – мёртвых петель?!

   Началась перестройка.

   Установил памятник папе. Доработал мамин памятник.
   Чтобы были похожи.
//-- * * * --//

     Могилы, могилы… Спокойные лица
     На нас с фотографий глядят.
     Теперь уже можно угомониться:
     Вовек не вернуться назад.

     А мы остаёмся, а мы остаёмся,
     на смерть перегаром дыша.
     Жестокого дня.
     похотливо и грязно им насладиться спеша.

//-- На тему Омара Хайама --//

     По берегу своей судьбы —
     Один иду во тьму.
     И Тайна душу леденит:
     Куда? Зачем? К кому?

     Устану – преклоню главу
     Я на твоём плече.
     И вновь в бреду иду-плыву…
     Куда? К кому? Зачем?

     И Вечной Истины синдром
     На всём, как тень, лежит.
     Куда идём? Куда идём?
     Зачем мы в мир пришли?

//-- * * * --//

     Не ругай ты меня, не ругай,
     я, наверное, умер давно
     И в «прекрасную»-страшную жизнь
     отчуждением запер окно.

   Гласность показывает своё второе нутро: в открытую печатаются евреефобские статьи и книги. То же запах пронюхивается в радио и телевидении.
//-- Предвыборная речь пьяного кандидата --//

     Если б «богом» был бы я…
     Вашу душу мать!..
     Я бы резко этот мир
     Начал изменять:

     Увеличил бы на рубль пенсию…
     И улучшил бы снабжение персиками.

   Взрыв в Чернобыле.
   Утонул «Адмирал Нахимов». На нём были Саша и Стеллочка, родственники жены. Они погибли.
   Саша, который вытачивал мне детали для установки памятника Мишутке…
   Стеллочка, которую я знал ещё малышкой…

   Привычно-непонятный мир тает на глазах. Понимаю, что надо «рвать когти».
   Но как оставить могилы?!
   Мама, Мишулька, папа.
//-- * * * --//

     О суета сует.
     Мельканье серых дней.
     То блеск луны, то свет зари.
     Любимых силуэт
     Всё дальше, всё бледней.
     Тебе, природа, их – не повторить.
     Но будущее Анюли?!
     Нет, придётся уезжать.

   Вопрос – куда?

   Штаты представляются большой гангстерской «малиной» (воспитание даёт себя знать). К тому же эта остановка в мафиозной «Римской империи»…
   Израиль?.. Сионистичен или религиозен. Так нас закодировали. Но там ведь живут не Люсикины плохие евреи, а порядочные и храбрые израильтяне – люди Книги.
   Написал письма в Израиль, в Сохнут и родственникам. С вопросом: «Можно ли будет в дальнейшем перевезти захоронения?».
   Сохнут набрал воду в рот головы, а родственники зарыли её же в песок, успев перед этим истерически выкрикнуть, что если я такой, то сидел бы на месте.
   Всё же решили – в Израиль. И – что буду ездить (при каждой возможности) на могилы в Аккерман.
//-- * * * --//

     Евреи, шлемазловы дети
     Шлемазловой мамы-Земли,
     Влачат по несчастной планете
     Упрямство, куда бы ни шли.

     Живут, ненавидимы миром…
     Умны ли?.. Пронырливы ли?..
     Но беспокойности вирус
     На Землю они занесли.

//-- Вечный жид --//

     Где же, где же приземлиться?
     Время мчится, время злится.

     Нет душе моей покоя на Земле.
     И прекрасный синий остров в чёрной мгле.

     Сил осталось уж немного.
     Бесконечная дорога.
     Беспросветная тревога.

//-- Еврейская (Э)миграция --//

     Не прощаюсь.
     Не прощаюсь!
     Не прощаюсь?..
     Жёлтый парус
     Мне сигналы подаёт…
     Возвращаюсь.
     Возвращаюсь!
     Возвращаюсь?..
     Но меня уже никто не ждёт.

     Так мотаются по свету иудеи,
     лишь заслышат клич ужасный:
     «Вон, евреи!».

     И качаются по волнам иегудишки…
     Может, скверные людишки?..

   Прощания… Слёзы… Поехали… Москва… Прощания… Чоп…
   Будапешт казался холодно-враждебным, красивым и непонятным, как сфинкс…

   Приехали… Израиль… Встречали песнями… Доброжелательны… Неужели все они евреи?!
   Ужас какой! То есть… Я хотел сказать: «Ужасно как интересно!».

   В аэропорту какой-то совершенно секретный еврей попросил всё, как на духу, рассказать. Ну я ему и рассказал эту «маису» с КГБ.
//-- Ироническое подражание внеисторической песне --//

     Был и я простачок и в те годы не раз
     Про ночной Тель-Авив слушал вещий рассказ.
     Как возил «йеhудим» в Израиль тарантас.
     Тарантас назывался тот «Боинг».

     И душа рисовала картины в тоске,
     Будто мчусь в Тель-Авив на своём велосипе,
     А Иудейские горы царят вдалеке
     И, возможно, прекрасны собою.

     Припев:
     Сладострастная отрава, золотой Иерусалим,
     Где синагоги притулились под церквями.
     Про тебя жужжат евреи
     Над ухом моим:
     «Иерушалаим, Джерусалем, Иерусалим,
     Тель-Авив,
     “Селяви”».

   Съёмная квартира… Мисрад клитя… Ульпан…

   Женя с Мишей решили покинуть Ленинград. Спрашивают, куда покидать.
   А что ответить? Страной, вроде, горжусь. Труда и крови вложено много. Ну, работы нет, так это временно.
   Жарко? Есть кондиционер… Правда, дорого… Арабы, теракты? Так это тоже временно?.. Землетрясения?.. Может больше не будет?.. Евреи?.. Так, может, всё же не все плохие?.. И есть места красивые… Правда, могут отобрать…
   В общем, страна замечательная, если бы не жара, землетрясения, арабы и евреи…

   Сестра с семьёй решили всё же ехать в Израиль.
   Штаты слишком долго ждать, а Россия непредсказуема.

   Поиски работы… Хрен там: только чёрная… Мисрад клита… Курсы… Ещё поиски работы… На хорошую, то есть по специальности, – уже старый… На «по протекции» и хорошую – или уже старый, или боюсь: мне надо на могилы ездить… Пошёл на чёрную…
   Завод – гальванщик… Арабы-палестинцы…

   Саддам привязался со своими советскими «скалами»… В противогазе душно…

   Стройка – электрик… Арабы-палестинцы…
   Электрик у частника… Еврей в вязаной кипе… Благодушный, но много не даёт…

   Работаю и учусь на курсах техников персональных компьютеров.
   Оказывается, техниками здесь называют тех, кто ремонтирует, а инженерами тех, кто разрабатывает. Иди знай: в СССР кличка и у тех, и у других могла быть одинаковой…

   Переучиваюсь также самостоятельно. Под персональные компьютеры и программирование. Проклятые мои мозги вширь, по верхам, не берут – только вглубь – да ещё и путаются. Время уходит. Переучиваю русский и немецкий – мама с папой наивно думали: легче будет в школе, так как ближе к идишу – на иврит и английский.
   В школе действительно было легче, вследствие того, видимо, что на идиш я знал около десятка слов, а главное – три его «источника, три составные части»: «киш мен тухес», «тухес блус» и «мах зих ништ нарес».». Здесь же непонятно: то ли я немецкий на иврит переучиваю, то ли английский на русский перевожу.

   «Своя» квартира в Лоде. Путч в Москве. Сердце в пятках: вдруг не впустят на могилы.

   Пронесло… Но обидно за партию…

   Борьба с банком-кредитором, чтобы выпустили из страны так и не построенного демократического сионизма, в страну строящейся демократии – проведать могилы.

   Первая поездка в Аккерман к могилам. Горько… Больно…
   СССР «во мгле». Михаилу Сергеевичу обидно за державу. Мне тоже, но за три: за СССР, – что развалился, за Украину, – что отвалилась, за Израиль, – что маленький.
//-- * * * --//

     В кожаной куртке красиво, конечно,
     но страшно.
     В кожаной куртке, конечно тепло,
     но ужасно.

     Кожу содрали с кого-то…
     как больно!
     А мы вот одели её —
     и довольны.
     Сколько болей в каждом шаге твоём,
     человече?
     Скольких ты ради себя искалечил?

   Стройка в «килополисе»-Лоде – рабочий… Арабы-палестинцы…

   «Мегаполис»-Азур – дворник…

   «Продвинулся»: магазин компьютеров – техник по ним же…

   Что-то много попадаться стало плохих евреев. То там обманут. То сям подлянку сделают.
   Вспоминается Люсик.

   Понятно, что капитализм есть власть рынка с кодированием мозгов толпы на товаро-развлекательную мораль. Тогда практический социализм есть рынок власти с кодированием тех же мозгов на безтоваро-властеобожательную мораль.
   Но обидно, что ни Кобе, ни американцам так и не удалось построить социалистическо-демократический сионизм «в отдельно взятой стране». А всё, видимо, из-за глупой опечатки в «Кодексе Строителя Сионизма». Вместо того, чтобы красиво написать: «Еврей еврею Друг, Товарищ и Брат», напечатали: «Семит семиту Врут, Товар и Блат».
//-- * * * --//
   (По мотивам произведений Владимира Маяковского и Владимира Высоцкого)

     Рассвет – закат,
     Рассвет – закат,
     Рассвет – закат И вот:
     Мне жизнь наносит сгоряча
     Смертельный апперкот.

     Хоть я в гробу – ни круть, ни верть,
     И глазом не моргнуть,
     Но говорю всем: «Селя смерть,
     Пора и отдохнуть».

     Пусть думал Всевышний,
     Мне тело круша,
     Что жить хорошо И жизнь хороша…
     Но:
     В нашей буче,
     Боевой, вонючей,
     Станешь сам «дуче».

   Думал – еду на п. м. ж., а приехал в п. м. жо. «Селяжо…»

   Миша сразу это раскусил и «запал», а я – с большим «дилеем».

   Он с сестрой и детьми «потосовался» здесь некоторое время и мотанул назад туда, где «с платформы» говорили когда-то: «Это город Ленинград».
   А потом стали говорить: «Это город Санкт-Пе-тербург». И Миша, Женя, Зоя и Игорёха перестали понимать, куда они вернулись.

   Ездил на могилы. Бедные мои, что же вы молчите…
   Аккерман почернел, наверное, от горя.
   Или от «незалежности»?..
//-- * * * --//

     Как вы живёте за голубыми дорогами?
     Под чудесами, над синевою небес?
     Как вы живёте, будучи богами?
     Богами?
     Как вы живёте без нас?
     Как живём мы без вас?

     Вы не ответите.
     Знаю: в молчании – истина.
     Лучше спою вам про наше житьё да бытьё.
     А мы живём да не так, ох, не так,
     как предписано:
     Из десяти – ни одной.
     Каждый лепит там что-то своё.

   «Задвинулся»: опять электрик, но уже по ремонту в зданиях… Арабы-палестинцы, инкрустированные евреями…

   И вновь могилы… И город того же цвета…

   «Выдвинулся»: снова техник по «писи»-ам…

   «Сдвинулся»: автомобильный электрик, в гараже для грузовиков и тракторов…

   Уговорил моих съездить в Аккерман. Правда, через «Санкт-Ленинград»…
   Питер набросил снежнобелую паранджу, чтобы скрыть раны перестройки, и был строен собой. Повидался с сестрой, Мишей и детьми. Зоя и Игорёха повзрослели. Пофилософствовал с Игорёхой над компьютерными играми, с Зоей – обо всём. Со всеми – о политике.
   Потом был Аккерман и укор фотографий на памятниках…

   Перебирал мамины тетради и записные книжки.
   У мамы есть неплохие стихи и заметки. Особенно, о войне, о блокаде Ленинграда.
   Решил скомпоновать на компьютере из них её книгу, отпечатать и переплести. В четырёх экземплярах.
   Анюха взялась помогать.

   Квартира в Аккермане… И моя и не моя. Кладбище… Одинокий мой мальчик… И мама… И папа…
//-- Дневник --//

     Волос крашен.
     Нутро больное.
     Уже взрослая дочь.
     Над когда-то моей страною —
     Ночь.

   «Променял» автомобильного электрика на случайно подвернувшегося «писи»-ного» техника…
//-- Дочке --//

     Анюхе-Квакухе – семнадцать уже!
     Что это случилось,
     Поверить «каше».

     Ведь только недавно ходила под стол
     И всех вопрошала:
     «А кусаес со?».

   Анюля «уже в Париже…»

   Приехала – теперь Париж в ней…

   Какого хрена я ляпнул там и тогда: в аэропорту, когда «съалинял» из СССР в «эрец» на п. м. жо. Воистину: язык мой – враг мой. Теперь ШАБАК привязался. Ну, говорят, у тебя и нервы. Давай, гони явки, пароли. Да уж, нервы у меня и впрямь, точно, как у Штирлица: отростки нервных клеток.
   Хотел сказать им, что явка у меня в клозете моём, когда 23 февраля втихаря отмечаю, а пароль плохо пахнет, но подумал: «Вдруг не поймут юмора». Они ведь из Союза давно, а может, даже и никогда. Весь клозет в машкантаозной квартире переломают, пока улики будут искать.
   Но отвязались. Видно, хорошо рассмотрели меня. А может, «пятая графа» не подошла…
   Хотя, говорят, у них руки тоже длинные. Только, пожалуйста, – не старой кгбешной калошей. Как-нибудь красиво.

   Израиль – Аккерман – кладбище – Израиль – Париж…
   Израиль.
//-- Под музыку В. Высоцкого, Высоцкого, Высоцкого… --//

     Я выбрил чисто «фейс».
     Хотел помыть посуду.
     Я даже подавил желание убрать.
     Но что ей до меня?
     Она уже отсюда
     Умчалась на такси
     «Лекарства раздавать».

     Я весь остервенел,
     Но дочь сказала: «Тише!
     Поехал бы в «ханут»,
     Подарок бы купил».
     Да… Что ей до меня?
     Она была в Париже.
     Ей сам Ильевич Г.
     Чевой-то говорил.

     Всё ж тайную мечту
     Лелеет сердце в злости:
     Когда увидит дар,
     Что будем подносить,
     Возьмет её слеза,
     И вдруг услышат гости:
     «Ах, ну зачем, спасибо.
     Тебе… что положить?».

//-- Колыбельная для восемнадцатилетней дочки --//

     Когда бы любовь и надежду связать воедино,
     Какая бы, трудно поверить, возникла картина!
     Какие бы нас миновали напрасные муки…

Булат Окуджава

     Повзрослела дочка: восемнадцать ей.
     И глаза серьёзней, и слова умней.

     И уже не скажем: «Мы не разрешим!».
     На собраньях в школе больше не сидим.

     Не обманешь сказкой о Добре и Зле:
     Нету Доброй Феи на больной Земле.

     Что ж, всему на свете наступает срок…
     Но опять Надежды тлеет уголёк:

     Уголёк Надежды в золоте Любви.
     Медальончик этот к сердцу прикрови.

     Пусть Любовь дополнят глаз друзей пожары
     (Среди них, конечно, и собачьих пара).

     И душа светлеет, и слезится глаз,
     И Закон Булата действует для вас.

//-- Дочке --//

     Всему свой срок.
     Проходит время.
     Кассета Джексона в пыли.
     Никитин с Долиной «не в теме».
     Скучает Пастернак вдали.

     Язык другой уже усвоен,
     Что говорил им сам Творец.
     И уж вниманием удостоен
     Другой писатель и певец.

//-- * * * --//

     Ты ещё молода…
     Я ещё молодой…
     Было время: в «ещё» не нуждались.
     Жизнь казалась тогда
     Полной чашей вина —
     Пить-пьянеть из неё не боялись.

     Но трезвела в пути
     «Голова во хмелю»,
     Душ холодный судьбы принимая.
     И теперь уж другие я песни пою…
     Ну а ты?.. Впрочем, ты – молодая.

     Тем, кто сломан судьбой,
     Им уже не понять,
     Что для жизни есть мера другая.
     Ты – на белом коне,
     А я вслед за тобой,
     Но на чёрном коне, дорогая.

//-- * * * --//

     Хорошо ли, плохо ли, —
     Что прошло, то прожили.

     Задали ответы мы,
     Не найдя вопрос.
     Горечи и сладости.
     Год печаль – миг радости.
     И досада слёзная:
     Не вернёшь.

//-- * * * --//

     Что поделать? Жизнь проходит.
     Не вернуть.
     На усталом небосводе
     Грусти муть.

   И вновь: улыбка мамы, смех Мишутки, ирония папы – на фотографиях памятников…
   Тихо здесь. Тепло. Как в раю.
//-- Рай --//

     Здесь благодать и тишина.
     Лишь птичья музыка слышна…
     Но в неизмученной земле,
     Под благодушным небосводом,
     Уже заложена война:
     Зла во Добре.
     Добра во Зле.

//-- На жизнь --//

     Я готовлю себе подлянку.
     Хочешь – слушай, а хочешь – нет.
     Я готовлю себе подлянку
     Уже пятый десяток лет.

     Не случайно и не халтуря,
     Я работаю каждый день.
     И не мог бы я сделать другую,
     И упёрся, как старый пень.

     Долог путь, но я не горюю.
     Ведь я знаю настанет миг,
     И подлянка восторжествуег,
     То есть: я «отброшу коньки».

//-- Песенка крокодила Герша --//

     Не бегут неуклюже
     Все евреи по лужам.
     До зимы не видать уж дождей.
     А нашу пару в жарищу
     В нашем Израилище
     Угораздило на юбилей.

     Соблюдём же приличье,
     Сделав чинным обличье,
     Поздравлений букет поднесём:
     «Будьте нам вы здоровы,
     Счастливы – не то слово!
     Долго-долго живите вдвоём!».

     Но семиты ведь ушлы,
     Как известно, покушать,
     А ради дела и выпить в жару.
     Принимайте ж подарки,
     Поцелуи и «бабки».
     И скорее, скорее – к столу!
     Припев:
     Жизнь играет
     С нами в прятки
     У Фортуны на виду.
     К утешенью.
     Юбилеев.
     Много есть в году.

//-- Под музыку Н. Матвеевой, Матвеевой, Матвеевой… --//

     Какой большой «гембель»
     Принёс июль Лёньке:
     Пяток-другой пьянок
     С «хешбона» сдул деньги.

     А тут ещё горе:
     Родился сам сдуру
     И впопыхах что ли
     В свою он влез шкуру.

     Но наступил август,
     И в мир пришла С…к.
     И на душе радость:
     Ведь не к нему гости.

     Пройдет её праздник.
     Уйдут к гостям стулья.
     Какой большой «гембель».
     Ах, какой «цурес»!
     А ты не спишь, «демпель»,
     В свой телескоп щурясь.
     И никакой жизни
     Не пожелать звонче.
     Ну разве что,
     Если
     С «ночной» придёт С…к
     И подкатись боком
     К лежащему вопросом,
     Она зевнёт громко
     И захрапит насосом.

//-- Дочуле --//

     Милый друг, синий небосвод
     Не для тех, кто не знает бед.
     Кто не пил горечи дорог, —
     Не поймёт радости побед.

     Суета – грустный наш удел,
     Но любви тлеет светлячок.
     И, когда разум не у дел,
     Может быть сердцу горячо.

     Коротка песенка людей.
     Пробуждаясь, в небо мы уйдём.
     Ты себе верой душу грей, —
     Может быть, богами сойдём.

//-- 1998 --//

     Двадцать первый век
     Нависает мрачно.
     Двадцать пять годков
     Вместе мы идём.
     И не скажешь, что —
     Жизнь была удачной.
     И не скажешь, что —
     Весело поём.

     Наш сынок-малыш
     С ангелами дружит.
     Стерва-родина
     Выпустила вдруг.
     Наша доченька
     Ещё год отслужит
     И отправится
     В свой счастливый круг.

     Свадьбы «серебром»
     Обернулось время.
     Что ж начнём лепить
     «Золотой» узор.
     Запоёт «оркестрик»,
     Обнадёжив тему.
     И обман его —
     Вечный дирижёр.

   Константинополь сказался холодным Стамбулом, а ислам – не таким уж страшным, если снимать обувь, когда входишь в мечеть.

   У них, в Одессе, – День Смеха…
   У меня, в Аккермане, – две недели пустоты…

   У Жени с Мишей появился ещё один ленинградец: Димка.
//-- * * * --//

     Папа с мамой истово
     (Те ещё артисты)
     За ребёнка молятся,
     Полуатеисты:

     «Боже, дай здоровья
     Нашей ты Анюшке.
     Карьеры, счастья, денег
     И покой нескушный.

     Потерпи.
     Немного у молитвы слов.
     Дай ей, Боже, силы
     Одолеть врагов.

     Ангела-хранителя
     Закрепи за ней.
     Дай ей ясный разум
     Не забыть друзей.

     Сохрани ей мужество
     В жизненном кругу.
     Упаси завидовать
     Другу и врагу».

   Еле уговорил поехать на могилы. Согласилась, видимо, только благодаря Праге.
   Но ничего не изменилось.

   Наконец-то выпустил мамину книгу.
   Четыре экземпляра, как хотел.
//-- * * * --//

     «О сколько нам открытий “чудных”»
     Готовит Время, наш палач.
     Не прекратит поток сей мутный
     Ни стон, ни смех, ни детский плач.

     «И случай – бог-изобретатель…»

   Душа дрожит от страха перед вновь «изобретённым» наказанием: погиб Игорёха… Он просто шагнул неверно на дорогу, и тут же подъехал на автомобиле человек со смертельной фамилией и сбил его…
   Нельзя неверно шагать?..
   Я был в Аккермане, когда пришёл ночью знакомый и сказал мне о случившемся.
   Поехал от ужаса в Одессу получить визу в Россию, но украли деньги, и они не поверили, несмотря на телеграмму.
   Вернулся в Израиль и оттуда полетели на похороны.
   От Ленинграда ничего не осталось: это был уже Санкт-Петербург. Суетливый и злой, «…в златых тельцах, в дельцах…».
//-- * * * --//

     Страшного Взрыва несчастные дети
     Ранят, и ранят меня.
     Вновь ухожу,
     Ухожу в неизвестность
     Синего дня.

   Израиль – Аккерман – могилы – Израиль – Барселона – Сограда Фамилия – Израиль…
//-- Ноль-холестерин --//

     В нашем доме есть диета, и моя жена
     Очень верит, очень хочет похудеть она.

     Съел я ноль холестерина и доволен в прах:
     Не застрянет сволочь-бляшка у меня в жилах.

     Не застрянет в моём сердце – буду жить века.
     Кровь струится в моих жилах – не Яркон-река.

     Не застрянет, не заманит, не затянет в ночь.
     Только и всего проблема, что голодный вновь.

     Эх, голодный, вах, голодный, прямо нету слов.
     Максимум, пойду в харчевню, съем «кусочек
     плов».

     Ну, а если будет мало – не моя вина.
     Минимум, приду домой я – покормит жена.

   Вновь Аккеман и кладбищенское непонимание могил.
   Я устал…
//-- * * * --//

     Лишь только чёрная строфа коснётся моего
     пера,
     Я знаю: уходить пора,
     Но жжёт сомнения искра:

     К чему трясти седую грушу?
     Клубок времён я не нарушу.

//-- * * * --//

     Кончились прохладные денёчки.
     Наступает мерзкая жара.
     Маечку одела моя дочка.
     Одеяло спрятала жена.

     Сколько жарких дней уже прожилось?
     Я встаю таким же дураком…
     Почему в прохладе мне не жилось?
     Отчего покинул отчий дом?

     Жёлтый парус разлуки,
     Усталая длань корабля.
     Почерневший от муки,
     Не однажды я вспомню тебя.

   Санкт-Петербург…
   Ездили к Игорёхе, на могилу.
   Я устал «дружить с тоской» этого холодного слова…

   «Мы будем счастливы (благодаренье…)» Б-гу!
   У Анюли начинается новый круг.
   Пусть он будет счастливый!
//-- К свадьбе дочки --//
   Вольный перевод песни на стихи Булата Окуджавы (вольный, в том числе и в связи с ошибками)

   Оригинал (с небольшим изменением и отрывочно):

     И вот уже сшит, твой наряд подвенечный,
     И хор в вашу честь уж поёт,
     А время торопит, возница беспечный,
     И просятся кони в полёт.

     Святая наука – расслышать друг друга,
     Сквозь ветер, на все времена…
     Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга…
     Глаза бы глядели в глаза.

   Перевод:

   Транскрипция:

     Вэ квар мухана симлатех хатуна.
     Шом’им эт hангина ликводхем.
     Ах зман мемаhер кмо неhаг шаанан.
     Сусим квар афим бадаркем.

     Мад’а шель кдошим – леhаазин, леhавин.
     Негед руах леколь hазманим.
     Бадерех шело ит’у рак сусим.
     Эйнаим шеир’у эйнаим.

   21.04.2004
   «Фотограф щёлкает, и птичка вылетает».

   Господи, пусть Анюля будет здорова и счастлива вместе со своим мужем и потомством! И, если Ты всё же должен кого-то за что-то наказывать, пусть основная тяжесть наказания ляжет на одного меня. Только это, я Тебя больше ни о чём не буду просить: остальное Ты и Сам знаешь.

   Мама, Мишутка, папа, – простите.
   Если можете.
   Вначале были могилы.
   Потом была Германия.
   Или наоборот?.. В истории – наоборот. В моём пространственно-временном континууме – нет.
   Довольно чисто, торжественно и неуютно-интересно. «Новые» немцы ходят вперемежку со старыми. Или наоборот?…
   Слышу их речь, знакомую со школы и по фильмам о войне, и просится наружу мой скромный идиш: «Мах зих ништ нарес!».
//-- Плагиат-дополнение --//

     Нас ненавидят —
     Мы ненавидим.
     Нас обижают
     Мы тоже обидим.
     Часто жестокое
     Кажется добрым.
     Чёрное – белым.
     Серое – чёрным.

//-- * * * --//

     Печальный свет ложится на мою дорогу.
     «Благих намерений дороги в ад».
     И только струны памяти затронешь, —
     Они звенят, они болят.

     Надежды парус в море неудачи.
     Ошибок рифы в океане скорби.
     Могло бы быть и всё иначе.
     Могло бы быть…
     Но всё проходит.

//-- * * * --//

     Кто-то прошёл по дорогам…
     Кто-то прошёл по дорогам…
     Сбитые, грязные ноги.
     Плачущий странник убогий,
     А на устах только Бог…
     Это Пророк.
     Это Пророк.
     Это прошёл по дорогам Пророк.

//-- * * * --//

     Лучей распластанная птица
     Из лампы в прищур глаз струится.
     Холодный вечер за стеклом
     Уже давно пробрался в дом.

     Душа устала. Увязает.
     В бреду событий утопает.

     Я слышу детский смех и крики.
     Я вижу фар машинных блики.
     И таю в жизни перезвоне,
     Как снег согретый на ладони,

     Что был на ней искрист и свеж,
     Но, став прозрачным, вдруг исчез.

   2 декабря 2006 года. Родилась внученька.
   Элья, Эльюш, Эльчуня, Эльчушка, Эльчуха, Эличка.

   И стала она тоже повелевать сердцем моим, и умудрила его.

   Эльчуня подросла и наступила счастливая эпоха, когда мне доверяют «сидеть» с ней: кормить, играться, гулять, играться, укладывать спать, играться, носить на руках, играться, играться, играться…
//-- Метаморфозы --//

     Осень дохнула в лицо неживым,
     Мысли опутала нитью дождя.
     В прошлое канул «отечества дым».
     Сгинула в прошлом юность моя.

     Осень взмахнула «крылом золотым»,
     Сердце укрыла опавшей листвой.
     Пусть волос под краской остался седым,
     Но маленькой девочки голос живой

     Осень-палитру заставит сиять,
     Душу окутав нежным теплом.
     Это зиме не удастся отнять.
     Даже зиме. Той, что будет потом.

//-- * * * --//

     Здравствуй, грустный человек!
     Что же ты невесел?
     Посмотри-ка ты на всех:
     Пляски, звуки песен.

     Жлобоватый наш народ
     Любит веселиться:
     Отработавши своё,
     Можно и забыться.

     Среди белых всех ворон
     Чёрной ты смотришься.
     Окунись-ка в этот сон,
     Что зовут все «жизнью».

     И не думай ты о том,
     Что не всем здесь сладко.
     Не суди себя судом:
     Так ли всё уж гадко?

   07.11.07

   Я поссорился с Анюхой! Я «хлопнул дверью».
   Мою кровиночку отдают в садик!
   Конечно, Эльчуньке нужны дети, их игры, разговоры, раздоры, дружба. Но ведь она ещё кашляет сильно!
   Я просил подождать: хоть до годика её, хоть две недели, хоть неделю.
   Нет – упёрлись.
   Я сказал, что ухожу и больше не приду. Эльчуша сделала мне ручкой «до свидания», и я чуть не расплакался.
   Мне кажется, они просто ревнуют, что малышка привязалась ко мне. Что я больше времени с ней, чем они.
   О язык мой! О монстр мой! Я ругался. Я угрожал. Ничего не помогло.
   Как будет? Как Эльчуня без меня?! Как я без неё?!
   Она же кашляет.
   Господи, помоги мне убедить их!
//-- * * * --//

     Враг нанесёт удар – смертельно, но не больно.
     Расчёт силён, но исполнитель слаб.
     Когда же ранит друг(пускай непроизвольно),
     И боль уже страшна, и страшен результат.

   Но теперь я молчу. Я не разговариваю с ними. Может быть это их убедит?
   Как я живу вдали от Элиньки?!
   Как я ещё жив?

   Не убедило: Эличка ходит в садик.
   И кашляет.
//-- Дочке --//

     Наши раздоры, дочка,
     Грустны, как Иещуа глаза.
     Вот и опять надвинулась
     Чёрная полоса.

     Что ж, нелегки дороги.
     (Помнишь – тебе сказал?).
     Где бы ни шёл я, всюду
     Ходит за мной шакал.

     А «персияночке» нашей
     Минул уже годок.
     Ах, пожалейте, прошу вас,
     Рыжий её волосок.

     Не уроните пушинку,
     Не растопчите свечу.
     Ладно, не буду больше.
     «Зеу» [1 - “Зеу” на иврите значит «всё».], молчу, молчу.

     P. S.
     А обо мне не печалься.
     Я ведь «прохожий в миру».
     Может, когда-то прочтёшь ты
     То, что доверил перу.

   16.12.2007
//-- * * * --//

     Осколочек феи храню и лелею,
     Как хрупкое жизни стекло.
     Малышка толкнула, чтоб фея взлетела,
     А фея разбила крыло.

     «Плохая примета, осколки не прячьте», —
     Так люди мне говорят.
     Но может, примета ещё неудачней,
     Что феи частей не хранят.

   16.12.2007

   Я не вижусь с крохой-Эльчушкой, и время взбесилось: миг стал равен вечности.
   Что думает Эльчуха?..
   Что она подумала бы, увидев меня?..
//-- Не печалься! --//

     А внученька-малышка
     Думает себе так:
     «Что человек за этот?
     То был, то совсем пропал».

     В малой её головке
     Варится мыслей бульон:
     «Вроде бы это “саба”. [2 - “Саба” на иврите значит «дедушка».]
     Что же печален он?

     Может быть, фею жалеет?
     А может, игрушек нет?
     Попробую улыбнуться —
     Повеселеет дед».

   16.12.2007

   Помирился с Анюхой.
   Но теперь я паяц.
   Меня уже можно не принимать всерьёз.

   Помню, что мама с папой рассказывали: когда мне было несколько месяцев, я заболел дизентерией. Был уже синий.
   Врачи сказали, что «не жилец». Папа с мамой от отчаянья пошли к какой – то «бабке». Та покатала по моему животу яйцо и что-то пошептала. На следующий день я выздоровел.
   Теперь я думаю – может быть, зря они это сделали. Надо было дать событиям идти своим чередом. А может, это и был «свой черёд». И почему-то перед глазами картина: я, невысокий неруссконосый некрасивый взбесившийся еврей, бью кулаком в скулу высокого смуглого русского красавца Джона, которого обожал весь женский пол.

   Вероятно, также, как существует минимальная модель настоящего мужчины, существует минимальная модель настоящей женщины. Необходимый и достаточный, с моей точки зрения, комплект свойств такой женщины: особа женского пола, не-злобность, неподлость, неглупость. И неважно, если она не умеет или умеет «из ничего сделать шляпку, салат и трагедию». Она может самое главное: из ничего сделать счастье.
   Настоящей женой может быть только настоящая женщина, как и настоящим мужем – только настоящий мужчина.
   Тогда Десять Заповедей можно толковать так: будь настоящей женщиной или будь настоящим мужчиной.

   Вчера «моя жена» проговорилась, и я вдруг понял, почему погиб мой папа.
   Что это было? Глупость или расчёт? Зачем тёще надо было унижать папу: разбалтывать то, что может его убить?
   Я вспомнил тяжёлую реакцию папы на отношение к нему. Тогда, на свадьбе родственников «моей жены»…
//-- Страшное утро 16-то марта --//

   Папа, прости, что понял тебя слишком поздно.

     Мокрых дорог потемневшая кожа…
     «Я ухожу в бесконечность назад.
     Больше уже мне никто не поможет.
     Не прояснит затуманенный взгляд.

     Больше не будет дождей: их печальные песни
     Уж не застанут меня.
     Я ухожу, ухожу в неизвестность
     Сквозь одиночество дня.

     Мне хорошо: отступают все боли,
     Легче душе, утомлённой житьём.
     Дети мои, такова моя доля:
     Горестно жить, умирать под снежьём.

     Влага сокроет все ваши слезинки.
     Жить продолжать возвращайтесь домой.
     Нет на лице на моём ни кровинки —
     Вечный покой, только вечный покой».

//-- * * * --//

     «Я хочу, чтоб был, как прежде».
     И слеза дрожит.
     Ах, «женулечка-женуля»,
     Не воротишь жизнь.

     Била в сердце, била в душу.
     Всё-то, мало ей.
     И придётся мне смириться:
     Знать Ему видней.

     Что ж, доверю все обиды
     Времени… А там…
     «Персиянка»-крохотуля
     Улыбнётся нам.

   22.12.2007

   «Жена» старается не пропустить ни одной пьянки, особенно в своём «творческом коллективе». Предпочитает без меня.
//-- * * * --//

     Укоры жалости и гнев ироний
     И слышат, и глушат надежды стоны.
     Но нервный зверь непониманья
     Закрался Фрейдом в подсознанье,
     Уже прельщает похоть-суку
     И затевает нам разлуку.

   Ездить стало душевно и физически труднее.
   Сердце и разум подписывают перемирие: поехать – но не надолго – и начать процедуру перезахоронения.
   Или не начинать? Имею ли право? Хватит ли денег?
   И страшно.
   А тело стареет.
   Еду. На этот раз зима в Аккермане, как зима: на кладбище холодно. Долго не простоишь.
   Опять расставание с могилами и обещание вернуться и даже, может быть, забрать их в Израиль.
   Если позволит рок. Нет не «тяжёлый». А безысходный.
//-- * * * --//

     Дай Бог, чтобы Бог был:
     В пустыне горя и материй,
     В лесу жестокости неверий
     Я заблудился без него,
     Не понимая ничего.

     Дай же Бог, чтобы Бог был.
     Дай же Он, чтобы Он плыл
     Над уставшей моей душой
     И вселял ей покой,
     Покой.

   09.03.08

   Элиньке – два годика.
   О Длительность, стань Временем!
   Ну, хотя бы, не торопись.

   Дошло, наконец: вектор (то есть тензор типа (1,0) или, иначе говоря, контравариантный тензор первого ранга) напряжённости электрического поля равен минус ковектору (то есть тензору типа (0,1) или, иначе говоря, ковариантному тензору первого ранга) градиента потенциала того же поля только в декартовой ортонормированной системе координат, поскольку в этой системе векторы не отличаются от ковекторов.

   Снова зимнее аккерманское кладбище…
   Похоронная контора. Человек с побеждённой Пушкиным фамилией оформил мне важные бумаги и был приятного обхождения.
   Мне было если не радостно, то страшно-спокойнее. Хотя бы. Страшно, потому что страшно. А спокойнее, потому что что-то делаю. Вроде бы.
//-- Новый Израиль --//

     Здесь ли был Божий Дом?
     Нет, я вижу Содом.
     Здесь ли был Божий Храм?
     Нет, я вижу бедлам.

     А «народ книги»
     Скрутил фиги
     И смеётся над Тобой
     И собой.

   Переехали в другой город, поближе к детям.
//-- * * * --//

     Не сочинить ни стиха и ни прозы,
     Сколько мозгами не вороши.
     Смерти зловонный ужас мороза
     В лёд превращает крылья души.

     А за окном молодые семиты
     Жлобства флюиды сливают опять.
     Множество раз, вроде, были уж биты,
     Ну почему не дают мне поспать?

     Шины визжат лихачей-идиотов.
     Зря поменял я дурдом на дурдом.
     Там проживал чужаком средь кого-то —
     Здесь среди прочих живу чужаком.

     Но в утешение нашёл я решение:
     Правит в миру преисподней закон,
     Где издевательство – есть наслаждение.
     Для издевательств и создан был он.

   14.11.09
//-- Сезон дождей --//

     Готовы ль Вы в электрожёлтый вечер
     Печально помолчать со мною в унисон
     О том, что мы и этот мир невечны,
     Что «всё пройдёт», словно дождей сезон.

     О если да, – устройтесь поудобней
     В двух метрах от дождя, у этого окна.
     За стёклами его бесится зверь огромный,
     Но мы молчим. В молчании истина.

   Лапушке-Эльчушке исполнилось три годика.
   Она прелестна и уморительно-смешная.
   Мне хорошо только, когда я с ней.

   Тяжёлая поездка: Израиль – Аккерман – Киев – Аккерман – Израиль. Исчезновение человека приятного обхождения со знаменитой фамилией… Настоящая помощь хороших людей в Аккермане. «Звёзды, плацкарты, мосты…» Советский сервис «снговских» поездов… Снобы и лживый блат в киевской синагоге (в попытке ускорить перевозку захоронений).
   Сомнение… Решимость и – опять сомнение…
//-- * * * --//

     Велосипед со сломанным рулём
     К столбу привязан, весь в земле.
     Он был моим.
     Я был уверен в нём,
     Не зная, что дефект в руле.

     Я, как и ты: со сломанным рулём.
     Я еду, а куда – не знаю.
     Считал, что понимаю, как живём,
     Но был дефект – дефект сознания.

   Что ж она?..

   разрушила веру в родительский дом, незыблемую опору, надёжное и уютное убежище от мерзостей жизни.
   Я давно понимал, что не принадлежу к кланам шикарных, сексуальных, симпатичных и даже хороших. Однако думал, что внешне и характерами мы дополняем один другого.
   Мне этого было достаточно, хотя приходилось преодолевать врождённую брезгливость.
   А для неё оказалось мало: ей я не подошёл.

   Про секс -
   от неё всё зависело… Не хотел работать?..
   Работал как мог. через все унижения прошёл, чтобы оставалось время детям помочь, делать кое – что из задуманного и ездить на могилы.
   «У
   меня специальность хорошая – я устроюсь, а ты, как получится. Не пропадём».

   Мешал?..
   Давнее дело, видно…
   Или просто
   играли на мне?.. Неужели я проще Гамлетовой флейты?.. Многие персонажи этой жизни и книг были милосерднее: они сначала предупреждали или… убивали. Лучше смертельный выстрел в спину, чем такая подлость от того, кого считаешь другом.

   Ну да ладно: это ведь та самая «горькая правда земли», которую один поэт «подсмотрел мальчишечьим оком»…
   По сути дела, личность – понятие мгновенное: «я» сейчас и «я» через мгновение – это два разных человека.

   Сейчас я растоптан и унижен. Больно… В который раз?..
   Но дней душевного счастья, когда я нянчил Эльчушу, и сознания, что я дал ей лучшую возможность окрепнуть, у меня уже никто не отнимет.
//-- Под музыку В. Д. --//

     Строил по крупиночке – не подходит сорт.
     Что не хочет ведьма – то не хочет чёрт.
     Не могу я каяться – видно, слишком горд.
     Что разрушит ведьма – то разрушит чёрт.

     Честь ли испоганена, жизнь ли вся – за борт.
     Что растопчет женщина – то растопчет чёрт.
     Не унижусь кровью, хоть к стене припёрт.
     Что не хочет женщина – то захочет чёрт.

   Удалено цензурой

//-- Мона Кыся --//

     Да, неудачно водил я кисть
     И лоб интеллектом хмурил:
     Вместо «Джоконды» смотрит «кысь»

   Удалено цензурой

//-- Монолог с Иосифом Бродским --//

     Иосиф Александрович, жуть со стыдом!
     Сразу видно – из «тунеядцев».
     Не удосужились, видно, том
     Анри Бергсона в руки взять-то.

     Знал это всяк трудовик и повеса,
     Каждая б…дь это подтверждала:
     Длительность – ценна, а не словеса.
     Вам же поэзия всё подменяла.

     Я, дурачина, тоже Вам верил,
     Но (правда, здорово опоздавши)
     Кликнул на Бергсона в интернете —
     И обомлел, чуть его почитавши.

//-- * * * --//

     Надо мной посмеялась всласть.
     Но и я ведь смеялся тоже:
     Как в театре, разыгрывал страсть
     И мечтал о другой, пригожей.

     Ну а, если не только мечтал, —
     Это вовсе моё уж дело,
     С кем я спал или, может, не спал…
     Я не пойман, а ты «загудела».

//-- * * * --//

     Не любите – не жалейте.
     Мукою доброты
     Подменять не смейте
     Ваши секс-мечты.

     Так сухое дерево
     Ветвями вразмах
     Грудью в небо тянется,
     А корнями в прах.

     Лучше одиночество,
     Чем семья-мираж,
     Нелюбови зодчество
     И сердечных краж.

//-- Врагу --//

     Мой смертный враг,
     Не радуйся ещё,
     Злорадной «негою томимый».
     Наказан будешь палачом.
     Не пролетит тебя он мимо.

     Испепелит он в прах тебя.
     Он уничтожит вражье племя.
     С ним хорошо знаком и я.
     Его страшусь. И имя
     Ему – Время.

     «Жид, жид, жид
     По верёвочке бежит…»

   Кому это они пели?
   Этому рыжему пацану, Мишке кажется. Из частного дома в начале (или в конце?) улицы. Улица имени летчика.
   Мне они такого не пели. Они называли меня «рабочий жид», так как я, в отличие от того, рыжего, был из бедняков.
   Классовая солидарность.
   Жлобья. Но я тоже бежал по верёвочке.
   И сейчас бегу.

   Интересно, что я вообще помню с самого раннего возраста?..
   Какие то серо-коричневые эпизоды и глухие звуки…
   Вот мама плачет на базаре и голос: «…виссарионович…»
   Беспричинная моя злоба, кирпич у меня в руке, кровь из головы высокого мальчика… Навозная тачка и я в ней, нагоняй и купание… Маленькая злобная собака, вечно бросавшаяся на меня, когда я шёл из школы домой…
   Вот я закапываю в землю свой блокнотик с двойкой по поведению…
   Вот гонится за мной Милька, которого подговорили пацаны с улицы имени лётчика… Всё плохое. Из хорошего – только шелковица и зелёные(несозревшие) абрикосы.
   Да, вот ещё что. Очень любил созерцать. Например, сидеть под нежарким солнцем во дворе дома и наблюдать за суетящимся муравьём. Просто наблюдать. Не мешая ему.

   Надо что-то решать. Смешно, но у меня также, как и у Гамлета, есть всего два варианта: один – быть, другой – не быть.
   «Не быть» избавляет от всех мук: и душевных и телесных. Но…
   Мысль, что я не увижу больше никогда мою Эль-чуню, а она, может быть, будет ждать меня, надеяться на мой приход, – невыносима…
   И враги мои будут рады: добьются наиболее желаемого…
   Да и почитав в интернете о самодельных способах покидания этого мира, я пришёл в ужас от их болезненности и уродливости. Не столько страшно небытие, как сам переход от жизни к нему… Мой бедный папа, он был храбрый человек…
   Остаётся эвтаназия. И опять же из интернета выяснилось, что она недостижима, так как слишком много нужно условий (в том числе денег), чтобы её сделали. Даже, например, в Нидерландах.
   Конечно, если подумать хорошо, можно придумать что-то наподобие самодельной эвтаназии…
   Но Элинька моя?!

   Был у психотерапевта. Расспрашивал меня подробно. Даже адреса родственников. Можно подумать – это поможет.
   Назначил мне ещё встречу.

   Веду я эти записи уже давно. Что меня заставляет это делать – не знаю. И на дневник не похоже: просто фиксация мыслей и чувств, даже в стихах иногда. Для записей использую всё: блокноты, тетради, листы и кусочки бумаги или картона. Теперь этого бумажного добра накопилось довольно много. Буду «сводить» в один файл.

   Опять «радионяня»:
   «Карфаген должен быть разрушен. Карфаген должен быть разрушен. Карфаген должен быть разрушен…» Сколько можно кодировать. Давно надо было разбомбить эти иранские центрифуги… Хотя это не так-то просто… Можно только вспомнить, что Катон умер, так и не увидев желаемого…
   Тоска хамсинная.
//-- Истерическое подражание на доисторическую песню --//

     Ктан-ктана [3 - “Ктан-ктана” на иврите значит «очень маленькая».] страна моя другая.
     Мало в ней лесов полей и рек.
     Я другой такой страны не знаю,
     Где так плохо ездит человек.

     Над страной опять хамсин [4 - “Хамсин” (араб.) сухой, жаркий, пыльный ветер.] задует.
     С каждым днём всё гадостнее жить.
     И никто на свете не умеет
     Лучше нас соседям насолить.

     Но сурово брови мы насупим,
     Если враг захочет Иерусалим.
     Как невесту, мы его голубим.
     Отберут – носами засопим.

   Что это было?.. Вот посмотрю на фотографии сынули, закрою глаза и вспомню.
   Белая дорога уходящая ввысь. А потом до меня дошло, что вовсе и не дорога, – а свет. Точнее, луч света. Такой густоты, что казалось можно было ступить на него и дойти до неба. Да… да. Потом луч вдруг заговорил: «Они – бозонная цивилизация. Наша же – на низком уровне. Хотели помочь».
   «Сериалы» мне показывали:
   Это был Моше.
   Он ещё остановился, от неизвестно откуда взявшейся белой дороги, и упал, подскользнувшись на финике.
   Белая дорога-луч уходящая ввысь.
   Потом Моше подскользнулся и упал второй раз, когда этот луч ещё и начал говорить:
   «Я Бог отца твоего…»
   Тот придурочный фараон сидел с выпученными от удивления глазами, когда Моше гулким от напряжения голосом повторял слова, нашептанные ему белым лучом.
   Потом видел я, как Моше плачет, разбив скрижали, и тащится опять наверх, как пытается объяснить лучу, что всё это бесполезно, и идёт вниз с новыми скрижалями. Видел: пустыню, грязь, кровь, голод, разврат, опять луч и Моше. Как вновь он плачет и говорит, что всё тщетно, как вышли к реке. Вновь Моше один-одинёшенек. Появляется луч-дорога, и Моше уходит по ней в подмигивающие небеса…

   Потом был Пещуа. Ученики. Пилат. Искари#-товщина. Распятие. Магдалина. Иешуа один-одинёшенек. Луч-дорога белая. Подмигивающие небеса…

   Опять луч говорил мне:
   «Думают, что, возможно, так задумано Мирозданием. Зачем – не знают. Но перейти с низшего нравственного уровня на высший можно только через страдания. Поэтому всё тщетно. Вербуют спасателей. На всякий случай. Предлагают мне тоже».
//-- * * * --//

     – Что же ты плачешь,
     Моше Рабейну?
     Долг перед Господом
     Выполнил честно:
     Десять Законов
     Передал священных.
     – Плачу, что тщетно.
     Плачу, что тщетно.

     – Что же ты грустен,
     Раби Иещуа?
     Истину Божью
     Вещал ты простую:
     Честность, Добро и Любовь —
     Путь к спасенью.
     – Грустно, что нет,
     Нет вам прощенья.

     Сонмы пророков
     Твердили всё то же:
     Что справедливо и гоже,
     Что грешно.
     Но всё напрасно,
     Всё безуспешно.

     – Что же ты зол,
     Бородатый мыслитель?
     Суть буржуазную
     Насквозь ты видел.
     Призрак бродил по Европе
     Прекрасный, —
     «Матерльзовался» в строй он
     Ужасный.
     – Зол, что напрасно.

     Хриплый Высотно,
     Дрожащий Булатно
     Кричали, молили.
     Напрасно, напрасно.
     Физик лохматый
     И физик картавый
     Верили всё же,
     Что есть что-то свято.
     Предупреждали,
     Мыслили здраво,
     Но жлобство всесильно
     («типа конкретно»).
     Тщетно.

     Долина Веро —
     Ника печали,
     Грусть в твоих песнях
     Ведь изначальна?
     Не от того ли,
     Что всё беспросветно?
     (Даже с мелодией).
     Тщетно всё, тщетно.

   Вопрос не только в том – «быть или не быть». Если бы этот вопрос задали мне перед моим рождением, и я бы уже знал то, что я знаю сейчас, – ответ мой был бы почти однозначен: «Не быть».
   Но тогда меня никто не спрашивал, а если бы и спросил, – я ещё не ведал, что меня ожидает. Хотя нет: только появившись на свет, я же кричал, плакал. Но кто меня слушал? Все зачем-то радовались. Да и что уже можно было сделать?.. «Процесс пошёл…»
   Сегодня, оставив нерешённым первый вопрос, я задаю второй, от которого очень зависит ответ на первый: «На хрена всё это?».
   «Вот в чём вопрос».
   Даже в данную минуту, уже старый дурак, я не перестаю удивляться: «Ну на хрена?».
   Неужели ни для чего?! Просто: так есть, и всё.
   Мне вспоминается эпизод из «странствий» по работам.
   Мы должны были ремонтировать одну квартиру, в которой недавно умер её жилец. Когда мы зашли в неё, я увидел страшную картину. На полу валялась никому не нужная часть жизни этого человека: письма, фотографии, книги… По ним долго и беспощадно топтались ногами, а потом выбросили в мусорный ящик…
   Снова, во всём окружающем начинают проступать жуткие черты этого монстра: монстра, не существования ни Души, ни Б-га, а значит, и отсутствия надежды на какую-то личную и всечеловеческую неуничтожимость, на высший смысл, высшую нравственность и чудо вечного Мироздания. Это он, проклятый монстр, и управляет мной иногда, с помощью отчаяния-ожесточения открывая клапан ярости.
   Как тогда, с Мишуткой… И с папой…
   Мне кажется, и они, высокоразвитые бедолаги, тоже всё время задают себе подобный вопрос. И тоже боятся – чудовища…
//-- Лёнячий вальс --//

     Опишу размышления строкою изящной.
     Может быть, мы пришли в этот мир
     не напрасно?
     Может, в том состоит наше предназначение,
     Чтоб пройти вереницу ужасных мучений?

     Опишу ощущения строкою усталой…
     Что ни сделаю я, – всё равно будет мало.
     Может, путь наш Им был лишь
     слегка обозначен,
     И мы можем его – протопать иначе?

   Шмакодявке-Эльчухе четыре годика.
   Встречался с ней в парке. Игрались.
   Было, как всегда, когда я с ней: хорошо.

   По их предложению рассылаю по телефону и интернету, по всему миру, кому только можно, сообщения (через SMS, мейл, фейсбук, твиттер, и т. п.) с указанием пунктов эвакуации.
   Ну, опять же, на всякий случай: от Мироздания и нашей, «высоконравственной», цивилизации всего можно ожидать.
   Сказали, что при необходимости, летательные аппараты будут ждать в этих пунктах.
   Самый большой пункт возле Армагедона.
   Кстати, их канал связи с людьми почему-то может работать только над определёнными районами Земли. И совершать какие-то действия они могут тоже только в пределах этих районов.
   Детям с внучатами сообщение не посылаю: мне они всё равно не поверят. По привычке. Когда дерево долго и много поливают, оно сохнет. И, сколько уже не трепыхает листьями, в ветер никто не верит. Особенно, если поливают грязью… Им другие спасатели отошлют.

   Сегодня они «жаловались» мне, что кто-то из спасателей воспользовался интернетом для того, чтобы собирались на площадях: устроили балаган в арабских странах.
   Предупредили, что таких спасателей будут «увольнять», то есть стирать из их памяти всю информацию о них.
   Я им тогда сказал: «Вы, ребята, со своей нравственностью, как запад с демократией. Не из бозонов же мы одних, как вы. А ферм ионы иногда и протухнуть могут. И запах потом нехороший».

   23 января 2011 года. С разницей в одну минуту родились внучата: Таль и Итай.
   Я уже придумал им «очень оригинальные» вариации: Тальчуха и Итайчонок.
   И, судя по всему, станут тоже повелевать они сердцем моим, и умудрят его.
//-- * * * --//

     Грубо ругается гром в небесах
     С ливнями этой зимы.
     Я себя чувствую, как арестант,
     Вышедший в срок из тюрьмы.

     Или свобода мне не нужна,
     Или не нужен я ей?
     Странна грохочущая тишина
     Нынешней жизни моей.

     О Мироздание, тебе одному
     Ведомы эти пути,
     Но не забудь, что я должен во тьму
     На полустанке сойти.

   17.02.11

   Эльчуня сказала, что боится дракона из компьютерной игры. Я ответил, что не надо бояться его, так как он не такой уж страшный. Это просто выдумка-игра. И добавил, что самый страшный на свете – НиДниБай.
   Эльчушка посмотрела на меня глазами полными «страхатулек», прижалась ко мне и спросила, кто это.
   Опять язык мой – враг мой. Как я сумею объяснить ребёнку, что нет ничего страшнее, чем – ни Души, ни Б-га?
//-- * * * --//

     Крылатый дракон, о исчадие ада,
     Зачем напугал крохотульку мою?
     Прекрасно ведь знаешь, что прозвище гада
     Не так уж подходит тебе. И пою

     Теперь невесёлую песню малышке:
     О грозном чудовище НиДниБай,
     Что знаю о нём только лишь понаслышке,
     Что, мол, без Души он, без Бога… «Ну “дай”!», – [5 - “Дай” на иврите значит «хватит».]

     Сказала внучонка такие слова.
     И тут я подумал: «Она ведь права…»

   29.03.11
//-- * * * --//

     Оно лезет, не спросись,
     Рифмами бурля в желудке,
     «Огнем» в лысине крутясь, —
     Нет покоя ни минутки.

     Записать – и отдохнуть,
     Чтобы не свела колени
     Чёрно-розовая муть:
     «Дуновение – вдохновения!».

   29.03.11
//-- * * * --//

     Я вновь влюблён – весна крепчает,
     Меняя слякоти узор
     И словно бы не замечая
     Набухший почками позор.

     Как подойти, как ей открыться?
     Она тревожно холодна…
     Но… Стоит только ей влюбиться —
     За гробом будет мне верна.

     Вуалью туч прикрылось солнце.
     Весны густая круговерть.
     И я решил: открыл оконце
     И крикнул: «Я люблю Вас, Смерть!».

   29.03.11
//-- * * * --//

     Всюду мука со мною ходила,
     Но когда разыгрался тот снег, —
     Заснежилась и отбелилась,
     Как в лесах заметаемый след.

     И теперь, вспоминая то чудо,
     Напрягая прищуром глаза,
     Разобрать не сумею сквозь вьюгу
     Я Причину и что ей сказал.

     На белесые брови деревьев
     Упадает снежинка смеясь…
     Исчезает…
     Хамсины веют…
     Без Причины…
     И всюду грязь.

   29.03.11
//-- Максиму Горькому --//

     Алексей Максимович, – я нашёл.
     Вы искали Его – я встретил.
     Он сюда просто так зашёл.
     Ну а я Его заприметил.

     Во вселенчатых пузырьках,
     Удивительно моложавый,
     Все галактики нараспах
     И звезду за звездой рожает.

     Я Ему говорю: «Привет!
     Тут Тебя уже все обыскались».
     Он мне «чем-то мигнул в ответ»…
     Ну а может, я ошибаюсь?..

     Вот теперь, покумекав немало,
     Понял я, что – не То и не Тот:
     Этот, – как шантрапа, разудалый,
     А Вам нужен, практически, Бог.

     Чтоб единой Душою и Мыслью
     Растворил Мироздание в себе…
     Ну, короче, я так себе мыслю:
     Был бы «круче», чем сам Интернет.

     Шутки в сторону: с Вами тоже
     Я готов искать до крови
     То, что душам уставшим поможет
     Отдохнуть от земной «селяви».

   29.03.11
//-- * * * --//

     Удивляюсь на Вас, реб Акива.
     Ну на что эти муки и за?
     Иль не знали, что воины Рима
     Могут выцарапать глаза?

     И затем проверять «почленно»
     Всех входящих в Ерусалим?
     А народ, чтоб здоров был, презренный,
     Будет всюду и долго гоним?

     Но завидую Вашей силе,
     Вашей мудрости и чистоте,
     И улыбка в кромешной были
     Манит свечечкой в темноте.

   30.03.11
//-- В том же ритме --//

     Мело, мело по всей стране,
     И пыль витала.
     Свеча светилась на стене
     И не сгорала.

     Не очень свежий (ночь не спал)
     Сидел с ней странник
     И пиво пил, и вспоминал,
     Седой изгнанник.

     И шли часы, и ночь вползла
     И села рядом,
     И, право, право, не со зла,
     Убила взглядом.

     Так и ушёл он повесне.
     «Большое» дело.
     Свеча светилась на стене
     И не сгорела.

   01.04.11

     Стонет день, пытаемый небом
     На хрипящих песках пустыни.
     Солнца диск молчит озверело,
     И с потуги кажется синим.

     Лезет в уши ветрило-негодник
     И бубнит, и бубнит, и доносит.
     И листочки смоковниц убогих
     Подаяния дождинок просят.

     Легковесные стаи песчинок,
     Что цинично над ними смеются,
     Понимают: стихнет ветрмна —
     Жёлтой пылью на землю вернутся.

     Так и Он, когда-то смущённый
     Тем, обидой взращённым, чудом,
     Понимал укор, обращённый
     От покрытою пеплом груды.

   09.04.11
//-- * * * --//

     Не вспоминать и не жалеть,
     А посмотреть, как в дом сгоревший.
     Присвистнуть тихо: «Надо ж ведь…» —
     И продолжать свой путь неспешно.

     Да. Не жалеть, не помнить дня,
     Не дёргать ниточки сомнений,
     Не вспламеняться от огня
     Неисполнимого отмщения.

     Но – не сподобил Бог меня
     Таким колёсиком желанным,
     И горечь кружится, звеня
     Своей мелодией незваной.

     Восходят дни и рвутся вклочь,
     Садятся ночи, сожалея,
     Что уж не смогут мне помочь,
     Над миром сломанным довлея.

   09.04.11
//-- * * * --//

     Я спокоен, и звёздная ночь
     Над моим проплывает жилищем.
     Я спокоен: я видел дочь
     И я видел её детишек.

     Щебетала мне в сердце внучонка
     Беззаботную искренность слов,
     Изучали ещё два галчонка
     Потаённую азбуку снов.

     Что же, зря ли моя дорога
     Перекошена вкривь и вкось?
     За себя не просил у Бога:
     Лишь для них только слов и нашлось.

   09.04.11

   Эльчуша поглядела на меня и осторожно закрыла входную дверь.
   Взгляд её светился укором: «Вот видишь – нас опять разлучают, а ты говоришь: “Любят”».
//-- * * * --//
   Что-то сердцу тошно, что-то сердцу томно.
   Не смотри с укором, девочка моя.
   У избушки старой тихо стонут брёвна
   И слезятся окна: слабоватая.

   Но пришла «гномушка»: власть-то её крепнет…
   Балаган устроила, хохотком звеня.
   И избушка эта вся от счастья слепнет…
   В ней легко узнает, – кто поймёт, – меня.

   15.04.11
//-- Исход души --//

     Отпусти-ка меня да не мучай.
     Ну к чему тебе я нужна?
     Нас и свёл-то ведь глупый случай.
     Я издёргана и не слышна.

     Мчатся боли по жилам и соки,
     Трутся вирусы средь хромосом.
     В животе беспросветные склоки,
     А пониже – там просто Содом.

     Вой гормонов, бесплодность желаний,
     Стон кровями напряженных вен,
     Топот сердца в бегах от страданий,
     Суеты утомительный плен.

     Дай взлететь над тобой, раздражённым,
     Огорчённым самим собой.
     Дай вздохнуть в высоте облегчённо,
     Фараон ненасытный мой.

     Будешь тлеть без меня, пусть в потёмках,
     Но не делать, что делал до сих.
     Без озлобленности никчёмной,
     Без потуг, сочиняющих стих.

     Отпускаешь?.. К чертям собачьим?..
     Вот спасибо!.. Уже не раба
     Я парю над тобою лежачим!
     Прочь взмываю!.. Но – что-то слаба…

     И влекут непонятные силы…
     Тянут в землю: всё вниз… да вниз…
     Ну… куда ж вы меня притащили?..
     Запах плесени… Надпись: «Стикс»…

     Не сюда мне! Мне к Нево, в Небо!
     В обетованный счастия жар!..
     Ухмыльнулся паромщик с издевом:
     «Вас – приказано – прямо в Тартар».

   16.04.11
//-- * * * --//

     Сквозь игольное ушко души
     Продеваешь во мне Ты слова.
     Тяжело… но прошу: «Не спеши», —
     И тогда буду мудр, как сова
     (Даже если болит голова).

     Даже если по сердцу ножи,
     И от боли я еле дышу,
     Даже если я горечью жив,
     Ты шепчи мне, а я запишу.
     Я кого-то строфой оглушу

     И кому-то мучительность ран
     Смажу тонким эфиром стиха.
     Сквозь танцующих мыслей канкан
     Уведу я его от греха,
     И оружие бросит рука.

     Словно в лес истощённый река,
     Шёпот твой проникает в века.

   16.04.11
//-- Бродяга --//

     У каждого своя дорога.
     У каждого своя обида.
     А ему это всё надоело.
     А ему так хочется просто
     Без обид, без тоски, без дороги:
     – Пожрать бы, —

     Но у каждого своя дорога.
     И у каждого своя обида.
     И каждому хочется много.
     И каждый получит мало.
     И тот, который получит,
     У других отнимает.
     – Сяду.

     У каждого своя дорога.
     К чертям, что я был «талантом».
     К чертям, что её любил я.
     Я тоже хотел много.
     Я тоже возьму мало.
     Не встать.

     Да, у каждого своя обида
     На жизнь или на любимую.
     Но что это солнце такое,
     Словно его обокрали.
     Словно хотело много,
     А получило мало.
     Плохо, —

     У каждого своя дорога.
     И у каждого свои заботы.
     И никто не сломает ногу,
     Спотыкаясь о труп человека.
     Потому что труп мягкий.
     – Тьфу, дьявол!

   Переехал в Афулу: здесь съёмные квартиры дешевле.

   «Опять война». По радио сообщили, что засекли десять иранских ракет. Четыре – противоракетная система над Иорданией сбила. Пять – упали посередине Красного моря.
   Одна – в Мегидо.

   Сказали, что, которая в Мегидо, – не разорвалась. Лежит себе преспокойненько прямо на Арма-гедоне. Рукой подать.
   А те, которые пять, шандарахнули довольно громко. То есть, судя по приборам, все были «ядрёные». Но видно, на большой глубине разлома. Того самого, что посерёдке Красного моря.

   Армия объявила 10 км вокруг Армагедона закрытой зоной. Всех эвакуируют. Надо бы – 100 км, да где ж их взять, в Нзраиле-то.

   Ну и сволочи! Не могу прямо ни писать, ни писать. Все трясётся: каждые пять-десять минут сильные подземные толчки.

   Звонил детям. У них всё нормально. Хотя трясёт тоже. Говорил со всеми тремя шмакодявками. Эльг чунька сказала, что она боится, но ей не страшно. Тальчуха и Итайчонок смачно посопели в микрофон. Слава Б-гу!

   Та ракета, которая «сняла в аренду» Армагедон, провалились в какую-то жуткую трещину и там взорвалась. Тоже, видать, не по конвенции была сделана. Опять же приборы показали.
   Что ж, иногда и от землетрясения бывает польза.

   Армия набирает добровольцев старше 60 лет, чтобы засыпать эту трещину. Мощная радиация, говорят…
   Решил пойти.

   Радиация действительно приличная: автомобили глохнут. Приходится обшивать их свинцом. Сначала работали без всякой защиты: кто в чём, а я в джинсах и футболке. Да, – шапочка и кроссовки ещё. И марлевая повязка на том, что называлось когда-то лицом. Точно по рассказам Генки про Чернобыль.
   Потом привезли уже эти защитные костюмы-скафандры.

   Подземные толчки не прекращаются.

   Этого ещё не хватало! Сообщили, что проснулись вулканы в Исландии и других местах. Конечно, поспишь при такой тряске.

   Помню, мне один жутко образованный одессит говорил: «Вот что я таки не понимаю – это Иран… Кир, Дарий, зороастризм, на худой конец, Ахашверош… Культурные люди, а ругаются на Израиль, как сапожники… Правда променяли потом зороастризм на ислам…»
   Я могу теперь только добавить, что этот одессит – так таки да был прав. Сапожники: кто ж так ракетами кидается?..

   Они «выдали» мне эдакое «летающее блюдце» на одного человека. Видимо, всем спасателям выдают? Внутри «блюдца» есть что-то наподобие GPS: экран с картой Земли.
   Объяснили как управлять: нажимаешь зелёную кнопку и тычешь пальцем в нужное место на экранной карте. Это место приближается. Ткнул ещё, – ещё приблизилось и т. д.
   Если же синюю кнопку нажимаешь и тыкаешь, то наоборот: всё удаляется. Что смешно: на карте все надписи по-русски. Сервис такой у них.
   Потом нажимаешь красную кнопку, держишь её и тыкаешь пальцем же в пункт конечного назначения на этой карте.
   «Блюдце» само выбирает траекторию и место посадки (обычно, поле или пустырь) недалеко от этого пункта.
   Сказали, что в багажнике есть рюкзак с тюбиками искусственной еды и питья. Дали маленький пультик с десятью кнопками и два кода. Набираешь один код – «блюдце» появляется, набираешь другой – исчезает.
   Ну понятно: висит себе в небесах, пока не позовут.
   Пустяк, конечно, но приятно.

Часть 2

   Не могу до сих пор поверить в то, что случилось.
   Что там с моими?!
   Пишу и не верю…
   Помню: все работали… Ну, засыпали эту проклятую трещину на Армагедоне с такой же ракетой.
   Тряхнуло… Видимо, «на дворе» опять «земле-трус» начался…
   Вдруг объявили тревогу: цунами. Я сразу же набрал код на их пультике. Эта штука – тут как тут. Ну, «блюдце». Залез в него…
   Помню: ещё тряхнуло, и я здорово ударился башкой об какую-то хреновину…
   ?!
   И вот теперь я здесь… Смотрю на экранную карту…
   Смотрю на мечту моей жизни, изображение озера Байкал…
   Смотрю на вздыхающую красную точку… И не верю глазам своим.
   Забайкалье!..
   Я выходил проверял. Снег. Горы… Был же октябрь!.. Хамсин!..
   Но это ещё не всё…
   Это, извините, «блюдце» перестало работать!
   Я пробовал уже несколько раз.
   Я продавил насквозь эти зелёно-сине-красные поганки и продырявил экран…
   «Не берёт». Байкал и точка!
   Я выходил ещё раз… И ещё раз… Снаружи всё покорёжено. Вся земля вокруг разворочена. Прямо воронка…
   Вот теперь сижу пишу…
   По привычке… Это всё, что я в состоянии сейчас делать… Опять на клочке бумаги: старые записи дома же остались… Хорошо, что в карманах всегда ношу бумагу и карандаш… По привычке…
   Я вот, что думаю: видимо, от удара я потерял сознание, упал на красную кнопку и рукой задел карту на экране… Прямо, как в кино! Хорошо, если мелодрама. А если драма получится?..
   Господи, что там с ними?!

   И приземлился я, наверное, на какую-то старую мину… Никакой техники безопасности! Мы бозонная, мы бозонная… Повторяю: у нас тут всё на фермионах замешано. И головы… и мины…
   Но надо что-то делать…

   Иордания. Подножие горы Нево. У меня совершенно отказали ноги. Больше не могу идти.
   Остальной народ, продолжил путь на север, вдоль новорождённого, как они надеялись, залива: искать проход в Израиль и дальше, наверное, к Армагедону…
   Неужели я никогда больше не увижу своих?!
   Что с ними?!

   Я один…
   Хорошо, что помогли поставить мне палатку: сам бы не смог, уже нет сил… И все суставы почему-то невыносимо болят…

   Теперь «зато» можно, наконец, зафиксировать всё, что произошло за эти семнадцать лет. Если успею…
   Итак. На чём я остановился тогда, на том клочке?..
   Да. Надо было что-то делать.
   Еда и питьё – в рюкзаке. Скафандр – на мне, и в нём тепло. Но стало уже совсем темно. Куда идти, на ночь глядя?..
   Долго не мог уснуть…
   Утром проснулся, капнул в рот еды, открыл двери…
   И… услышал: «Стоять! Руки вверх!».
   Человек десять лежали с наведёнными автоматами вокруг «блюдечка», внутри которого с открытым ртом и дверью застыл я…
   Это были пограничники.
   Я поднял руки и, неожиданно для себя, сказал: «Здравствуйте!».
   Странно, но они почему-то даже не связали меня. Я привык, что в детективах пойманных связывают.
   Ехали молча (я не знал, что говорят в таких случаях, а они не спрашивали), лишь на ухабах кто-то со вздохом шептал: «У бляха…».
   В скафандре было жарко. Снаружи окна машины тряслось Забайкалье.

   В военной части меня допрашивал офицер с русыми завитыми кверху усами. Он долго и осторожно смотрел на меня и потом нежданно сиплым шёпотом-басом произнёс: «Ну шо, колемся?».
   Я открыл рот, чтобы начать «колоться», но в это время всё здание начало трясти, и усатый мгновенно из него выбежал.
   Я остался один. Когда затихло, он вернулся и вопросительно посмотрел на меня. И я начал «вести дозволенные речи».
   Я рассказал, что произошло и даже предложил ему отправиться со мной в Израиль к их пункту эвакуации.
   Когда я кончил говорить, выражение его лица не изменилось: оно оставалось вопросительным.
   И он сказал просто: «Документы есть?».
   Простота этого вопроса ошарашила. Никаких документов у меня не было, даже теудат зеута.
   Я сказал: «Нет, но…» Он быстро вышел, и из-за двери я услышал: «Оборзеть». Потом оказалось, что он сказал не это. Он сказал: «В Борзю».
   И вот я в Борзе. Борзя – районный центр. Это теперь я знаю. Меня довезли до посёлка Даурия, а оттуда поездом до Борзи.
   У довольно молодого майора в городе Борзя было не очень красивое, но приятное и грустное русское лицо.
   Когда меня привели, он сидел и пил чай с печеньем. Я посмотрел сразу не на него, а на печенье. Он почему-то смутился и предложил печенье с чаем. Это располагало, так как я был голодный (рюкзак с едой у меня отобрали).
   Потом он вдруг протокольно проговорил:
   «Фамилия?». Я ответил и увидел нечто странное: его рука с печеньем застыла у губ, не доплыв до них на несколько миллиметров, и оставалась в этом положении довольно долго.
   Затем он встал со стула, оказавшись небольшого роста, и произнёс: «Как вы сказали?». Я повторил. Он сел и – после звеняще-длительного молчания-неожиданно попросил: «Расскажите о своих родителях». Я удивлённо начал говорить.
   Когда только начал рассказывать о папе, он спросил, где папа воевал. Я сказал, что в Сталинграде, потом шахта в Осинниках…
   Он прервал меня: «Осинники?» – и, не дав мне договорить, рассказал историю с власовцем. Потом добавил: «Я его внук… Он выжил».
   В моей голове тогда не осталось никаких мыслей.
   Нет. Одна была: «А ля улю». Так говорил еврееузбек Саша, когда получал двойку на экзамене…
   Но майор просто улыбнулся и сказал: «А теперь ещё раз расскажите о своих приключениях».

   Ночевал я у него дома. У майора. Ночью сильно трясло. Как сообщили утром по радио, лопнул пополам городской дом культуры, и исчезла сопка (название её запомнилось: Девичья Грудь).
   По всему Забайкалью, в том числе в Чите, сильные разрушения. Есть много жертв. Телефоны и интернет почти не работают. Дороги разворочены. Поезда не ходят.
   Я тогда подумал: «Что же там, в Израиле?! Огради их, Господи! Защити, я же Тебя просил!».

   Майор был женат на невзрачной женщине с глуповато-круглым глазастым лицом. Детей у них не было. Жили небогато. Старая мебель, но на сиденьях стульев ещё не была снята полиэтиленовая плёнка.
   Позавтракали. Они сказали, что отправятся со мной: поняли, что здесь оставаться нельзя. Майор вернул мне мой рюкзак и даже бумагу с карандашом и вдруг сказал: «Михаил, меня зовут Михаил, жену – Хара». Я ещё предположил в уме: «Не еврейка ли?». Потом оказалось, что нет – бурятка.
   Быстро собрались и выехали на старом армейском газике.
   Когда ехали по городу, я увидел лопнувший дом культуры, здание с треугольным фронтоном. Бросилось в глаза, что трещина аккуратно прошла от вершины фронтона через букву «о» слова «дом» надписи на здании. На дорогах тоже были трещины. Пятиэтажные панельные дома были перекошены. На одном из заборов было написано мелом: «Слава борзинским проституткам! Борзинские проститутки – лучшие в мире! Заходите на наш портал». И затем – интернетовский адрес. Поражала схожесть человеческой ментальности и быта при всём их разнообразии. И эти Интернет и мобильный телефон: казалось, что «охвачены» уже ими даже звери тайги и степи.

   Выехали из города. Михаил сказал, что будем пробираться в сторону Байкала и дальше, к Иркутску.
   Ехали вдоль реки, потом по засахаренной снегом степи, пока не доехали до бора с растрёпанными, как со сна, озябшими соснами. Здесь Михаил залил из канистр бензин, и снова – вдоль какой-то реки.
   Заночевали в селе. Помню, что в названии его было два слова: «усть» и – похожее на чьё-то имя.
   Всю дорогу слышался гул, и ощущались подземные толчки, как будто ехали по крышке огромной кастрюли с кипящей водой. Внутри Земли «заваривалась каша».

   Утром вновь дорога. Реки, леса, горы. Не было им конца. Воистину, проплывала величественная страна. Я когда-то жил в ней, но не успел увидеть, как я вдруг понял тогда, почти ничего. И ведь мы ещё не выбрались даже из Забайкалья. Наконец, выехали на дорогу побольше. Михаил сказал, что мы объехали город Чита стороной. Он боялся, что через него не проехать: слишком большие разрушения. Ночёвка. Дорога, города, ночёвки, реки, леса, горы, дорога, дорога, дорога…
   На одном из привалов Михаил вдруг задёргался и начал хлопать себя ладонями по телу. Хара загоготала: «Комаров боится… И маленьких собачек… Мужик называется…» Потом почему-то посмотрев на меня, тихо: «Хоть бы раз зарплату нормальную принёс… Всё на мне…» У Михаила покраснели и налились слезами глаза. Но он промолчал…
   Улан-Удэ. Большая остановка, пополнение запасов. Подземные толчки. Дорога, дорога… Байкал…
   Михаил не мог сдержать улыбки, взглянув на моё лицо: «Что? Хорошо сделано?».
   Когда-то я, школьник, прочёл о Байкале и был заинтригован.
   Триста тридцать шесть вен-рек пьёт эта жуткая трещина в планете, заполненная прозрачно-си-ней ледяной кровью-водой. И лишь одной артерии-Ангаре разрешает попробовать тоже. Полуострова, горы, скалы и острова толпятся вокруг этого чудо-озера и вздымаются из его утробы. Горные хребты заложниками стонут на его дне. Байкал… Зародыш океана?.. Он ворчит и ворочается. Он чем-то недоволен. Может быть, какой-то скалой, что отдавила его посиневший язык?
   Мечта увидеть его, узнать его тайну залегла в моей душе…
   И вот я смотрел на него. А он – на меня. Мы прощались.
   Михаил рассказал мне, что его родители были верующими, и библейские истории так врезались в его душу, что для него чудесным желанием стало – увидеть Землю Обетованную.
   Также, как для меня – Байкал.
   Приехали в Иркутск, и там у нас украли машину. Хорошо, что рюкзаки были на нас. Да… В том же самом Иркутске, где папе ампутировали ногу. И в другом…
   Это был город, где родился Михаил. У него было здесь много родственников. Решили пойти заночевать у кого-то из них.
   На одной из улиц мы попали в демонстрацию. Толпу разгоняли. Нас вместе с несколькими участниками схватили и затолкали в милицейско-полицейскую машину. Сколько мы не кричали, что мы случайно здесь, ничего не помогло. Хару и некоторых других отпустили почти сразу. Меня, как «бездокументника», и Михаила, как убежавшего из армии, задержали надолго. Были допросы. Я рассказывал чистую правду – они не верили. Поверили только, когда я соврал, что бежал из заключения (Михаил подсказал из какого). Стали проверять. Поскольку связи почти не было, это затянулось. Шли месяцы. Подземные толчки не прекращались. Пошли слухи, что город стал оседать: медленно уходить под землю. Началась паника. Беспредел.
   В один день двери каталажки, где нас держали, оказались открыты. В полуразрушенном здании не осталось, кроме нас, ни одной живой души. Мы вышли. Было уже лето.
   У нас не было ничего: ни еды, ни воды. Решили опять искать родственников Михаила. Это было тяжело в разрушающемся городе, но мы их нашли. Когда зашли к ним, в квартиру, увидели Хару. Она выглядела испуганной и немного похудевшей.
   Родственники (это был двоюродный брат Михаила, Виктор, с женой Леной и двумя, уже большими, сыновьями – Чуком и Геком) тоже решили идти с нами.
   Присоединился к нам и их сосед по дому, сбежавший из Бухары еврееузбек по фамилии Искариотов.
   Когда выходили из Иркутска, я повернулся лицом в сторону Байкала, как поворачиваются евреи в сторону Израиля, и почему-то подумал: «А ведь Байкал больше Израиля».
   Потом я посмотрел в направлении на Саяны, повернул лицо своё в сторону Иерусалима, и… продолжил путь на северо-запад.
   Мы шли по шпалам, ехали на поездах, на попутках и так добрались до Кемерово.
   Искариотов оказался очень полезен. Он был талантливо хитёр и, несмотря на лысину, видимо, относился к категории сексуальных мужиков, чем умел пользоваться, доставая еду и одежду у своих многочисленных дорожных любовниц. При этом он говорил, что в Бухаре у него остались дети, которых он обожает, вместе с женой конечно. Михаил знал Искариотова давно и относился к нему с презрением. Он старался не пользоваться его «услугами». Я тоже. Виктор же и Лена, напротив, говорили о нём: «Наша палочка-выручалочка».

   Через Юргу поезда в Новосибирск из-за разрушений не ходили и мы поехали на Новокузнецк. В Новокузнецке поезд, вместо того чтобы направиться в Барнаул, заехал в Осинники, после чего нам было объявлено, что он дальше не пойдёт.
   Мы вышли, озадаченные новой проблемой…
   Развели костёр и сели возле него, чтобы поесть и обдумать, что делать дальше. Помню, что было довольно прохладно. Хара вдруг сказала: «Я замёрзла». Искариотов обнял её и, посмотрев на Михаила своими ехидно-насмешливыми глазами, «пробари-тонил», брызгая отчётливо видимыми в свете костра капельками слюны: «Иди ко мне, я тебя согрею». Хара блудливо хихикнула. Веснушчатое лицо Михаила побледнело, и он неожиданно плюнул в Искариотова.
   Плевок попал тому прямо в глаз.
   Всё произошло очень быстро. Я увидел, что Михаил и Искариотов стоят друг против друга. Один – небольшой, другой – породистый. Михаил посмотрел невидящим взглядом на Искариотова и тихо сказал: «Кысь».
   Искариотов ринулся своим увесистым кулаком (он хвастался, что когда-то занимался боксом) на Михаила.
   Тот инстинктивно отклонился, и мы услышали жуткий вопль: Искариотов улетел вниз головой в глубоченную и зловонную старую шахту. Михаил обернулся и застыл в ужасе. Все остальные тоже оцепенели…
   Вдруг, удивляясь самому себе, я хлопнул Михаила по плечу и сказал: «Надо идти».
   И мы все поплелись по шоссе по направлению к Бийску. Михаил впал в тяжёлую депрессию и ничего не замечал. Его худое лицо ещё больше осунулось.
   С Харой была истерика, и она убежала в сторону Осинников. Больше мы её не видели.
   Потом уже, мне рассказала Лена, что Искариотов, видно, мстил Михаилу за его презрение и пытался соблазнить Хару. И та не устояла.

   Мы добирались до Бийска несколько дней. Потом просто сели на поезд и доехали до Новосибирска.
   Здесь я хотел разыскать своего двоюродного брата, чтобы остановиться у него и затем предложить ему идти-ехать с нами.
   Мы вышли с вокзала. Народу было маловато. Хуже того: почти никого не было. Я оглянулся и посмотрел на здание. Зелёный вокзал-поезд был повреждён землетрясениями, но, вроде, не сильно: только трещина над большой аркой и согнутый, напоминающий бабочку, чёрный щит на крыше за погнутым ограждением вот всё, что запомнилось.
   Обнаружив мужика в чёрной рубашке, стоявшего к нам спиной возле одной из фонарных тумб, я подошёл к нему, чтобы спросить, как добраться до нужной улицы. Мужик был высокий и толстый.
   Я сказал: «Извините…» Он обернулся (только теперь увидел я, что на рукаве у него змеилась свастика) и спокойно спросил: «Жид?».
   Я неспокойно ответил: «Вечный…»
   Мужик усмехнулся, и я заметил, что зубы у него мелкие, но крепкие.
   Короче, что вам сказать… Этот диалог стоил нам шести лет плена.
   Чернорубашечник оказался главарём нациствующей банды и фактически управлял городом. Кликали его – «Фараон». Банда была хорошо вооружена. Имелись автомобили, мотоциклы, бронетранспортёры, даже танки. Но главное, у них было много наворованного горючего: в городе оно иссякало и превращалось в валюту.
   «Фараон» держал нас в «хорошем состоянии», надеясь получить выкуп от Израиля. Я пытался объяснить ему ситуацию, но это не помогало. Он не верил мне и решил, видимо, что я «вешаю лапшу».
   Он начал таскать меня на допросы, иногда с мордобитием и пытками. Но рассказывать больше было нечего…
   На одном из бесконечных допросов неожиданно появился луч.
   Они показали обалдевшему «Фараону» и его «дружкам» «сериалы» о том, что творится на Земле: разрушения, деградация властей, резкое увеличение полярных шапок (голос луча сказал, что надвигается, видимо, глобальное оледенение из-за перекрытия континентами тёплых океанских течений), горючие ископаемые или выгорели, или ушли в глубь Земли, и запасы топлива почти закончились.
   Вдруг луч исчез и больше, увы… То есть не появлялся«
   Фараон был весь потный, но вслух сказал: «Еврейские штучки». И… ничего не изменилось…

   А потом произошло чудо: «Фараон» погиб. Огромный мужик помер от укуса маленькой козявки: у него началась аллергия, и случился отёк горла…

   В банде произошёл переворот, и нацистская её часть разбежалась. Главным стал человек с крупной седой головой и маленькими водянистыми глазами. Он был самый старый, даже старше меня, зарос бородой и походил на Деда Мороза.

   Новый главарь выпустил нас, вызвал к себе и сказал: «Мои люди хотят присоединиться к вам».
   Я удивился, но вслух пробурчал: «Дошло, наконец». Вдруг «Дед Мороз» подошёл ко мне и спросил: «Ну как, теперь ты понял, что хороший ночлег может быть и кратким, но он всегда – короткий?» – и «захехекал» характерным смешком.
   Я опешил: это был «Старик»!
   Да, я вспомнил наш спор в общежитии института. И хотя уже давно не пою, но если бы пришлось, то теперь спел бы только так: «… Вот и кончается наш короткий ночлег…»

   «Старик» рассказал, что лечился, «завязал» и вот: дожил до преклонных лет. Потом добавил: «И до “большой” должности», – опять «захехекав».
   То, что старик умён, я знал. Но он ещё оказался выдающимся организатором. Его усилиями из банды и нас, с присоединившимися позже ещё различными беженцами (в том числе, из евреев Новосибирска), народилась моторизованная микроармия с обозом. Всего около шестисот человек.

   Двоюродного брата я так и не нашёл, и мы двинулись по направлению к Туапсе. Продвигались до смешного быстро. Нам никто не мешал. То ли боялись?.. То ли никому не было дела до нас?.. То ли нам не было дело ни до кого?.. Конечно, мы перемещались, минуя крупные города. Но странно. Всего через месяц мы уже были недалеко от Туапсе. Мы зашли в город и не увидели никого. Просто никого, даже кошек не было. Даже собак. Куда все делись? До сих пор это остаётся для меня загадкой. Мы добрались до порта и увидели там два больших пассажирских теплохода и прогулочный катамаран. «Старик» приказал приготовиться к захвату одного из теплоходов (у него даже была «группа захвата»). Но захватывать было незачем и некого: все корабли были совершенно безлюдны…
   Что ж, обидно, конечно, но что делать?..
   Погрузили боеприпасы, часть топлива всех видов (не поверите, пару автомобилей умудрились затащить) продовольствие, воду, погрузились сами – и поплыли…
   Грузовики, бронетранспортёры и танки, понятное дело, в пассажирский теплоход не втиснешь…
   Слава Господу, что среди публики нашей, кого угодно можно было найти: моряков, лётчиков, даже три капитана каких-то рангов и два учёных, тоже неслабых рангов, затесались. Правда, евреи.
   Ну вот, стоим мы со «Стариком» на верхней палубе, свежим морским воздухом дышим. И тут «Старик» пальцем тычет и говорит: «Смотри, легавые, сволочи». Я подумал: «Какие ещё легавые во чистом море?». Оказалось – сторожевые катера. Из Новороссийска их, что ли, принесло?.. Маленькие такие козявки. Ну, по сравнению с нашими теплоходами.
   Но настырные. Стреляют, орут: требуют, чтобы мы остановились. Капитаны спрашивают «Старика»: «Что делать будем?», – а «Старик» в ответ: «Будем делать ничего» – и «захехекал» себе. Эти «катерульки» побесились, побесились и вдруг куда-то умчались. А вместо них самолёт прилетел и ни с того ни с сего сбросил бомбу на теплоход, где как раз я со «Стариком» и находился. Сбросил… и сам упал в море. Горючее у него, что ли, кончилось?..
   От этой бомбы теплоход загорелся. Огонь стал подбираться к нашим боеприпасам. Дело стало принимать худой оборот. Капитан приказал: «Стоп машина, на воду шлюпки, всем одеть спасательные жилеты». Все попрыгали, кто в шлюпки, кто прямо в море. Вдруг одна женщина в истерике. Кричит-воет: «Строчка моя! Строчка моя!..» Михаил к ней: «Где она была?». А женщина уже ничего не соображает. Он прыгнул в воду и поплыл назад к кораблю. Забрался на него, и через минут десять мы увидели Михаила с девчонкой на на руках. Он надел на неё свой спасательный жилет, моряки подвели шлюпку и забрали девочку. Михаил уже собирался спуститься в шлюпку, но начали взрываться боеприпасы. Один из осколков попал ему в сердце…

   Когда второй теплоход подобрал нас, мы похоронили Михаила в море…

   Ах Михаил, Михаил, так и не увидел ты Землю Обетованную… Как и твой тёзка – мой сыночка, Мишутка…
   И папа… И мама… Ни при жизни, ни после смерти…

   И вот мы плыли уже несколько дней по Чёрному морю.
   В сторону Турции. Но капитаны не понимали, где она.
   Через некоторое время мы обнаружили, что вдали появились берега. И по правому борту, и по левому.
   По мере продвижения теплохода вперёд, берега приближались и сходились. В конце концов мы вошли в узкий извилистый фьорд с невероятной высоты отвесными скалистыми берегами. По нашим прикидкам, высота скал достигала почти трёх километров. «Старик» предположил, со свойственной ему прозорливостью: «Турция лопнула».
   Более грамотные выразили мысль, что она раскололась по Восточно-Анатолийскому разлому.
   Решили продолжить движение вперёд, и, в крайнем случае, если впереди нет выхода, задним ходом выйти опять в открытое море (развернуть теплоход уже не было места).
   Мы плыли и плыли, а фьорд всё не кончался. «Грамотеи» уже говорили, что, видимо, произошёл раскол и по Афро-Сирийскому разлому, потомку Афро-Азиатского. Позже они засомневались: в терминологии – не в разломе, ибо последний был налицо, если прямо вообще не на лице.
   Вдруг впереди показался берег. Он был достаточно пологий. Остановили теплоход на некотором отдалении от этого берега, капитан приказал спустить шлюпку, и несколько человек отправились на разведку.
   Когда уже они приближались к берегу, оттуда раздались выстрелы. «Старик» приказал открыть предупредительный огонь из миномётов. Выстрелы смолкли, но шлюпка вернулась назад. Приближалась ночь, и решили переночевать, а утром отправиться задним ходом в открытое море. Под утро же было землетрясение, и большой волной теплоход выбросило на берег. Слава Б-гу, никто серьёзно не пострадал: отделались ушибами, обмороками и небольшими ранениями. Из теплохода выходили по очереди: сначала вооружённый отряд – потом остальные. Когда вышли, в отдалении увидели группу людей в красных куфиях, стоявших с открытыми от удивления ртами. Наши вооружённые люди подошли к ним и попытались заговорить по-английски – не помогло. Наконец среди нас оказался один «арабист», и вскоре настала наша очередь открывать рты: это были иорданские бедуины. Потом были посланы разведчики на шлюпках в сторону фьорда (узнать к чему привело землетрясение). Они вернулись ошарашенные: на расстоянии около трех километров берега фьорда сомкнулись…

   Берег, куда нас выбросило, полого, но довольно высоко, поднимался на плато и вместе с ним представлял собой котловину диаметром в несколько километров, окружённую неприступными отвесными скалами. Высота скал была такой же, как и у скал фьорда.
   Была высказана гениально-удручающая догадка, что это была часть Иордании, опустившаяся вниз. Это подтвердили и бедуины, сказав, что около четырёх лет назад они, жившие рядом с иорданским городом Петра, после очередного землетрясения, проснулись уже в этой котловине. Многие их соплеменники погибли.
   Нам стало ясно, что мы в природной ловушке и что надо устраиваться здесь надолго.

   Это «надолго» обернулось десятью годами: десять лет люди рубили вверх ступени в скалах. Рождались дети, росла молодёжь, и умирали старые люди. Было тяжело, но почти все, перенесшие так много страданий граждане этой микроармии-микроцивилизации, сумели ужиться друг с другом, несмотря на различия в национальностях, уровне образования, возрасте и даже религии. Конечно, в «цивилизации» – не без «уродов»… Но – лишь единицы…
   У бедуинов были верблюды и небольшие стада овец. Были и запасы зерна. Народ научился животноводству, рыболовству и хоть скудному, но земледелию. Пресную воду давали родники, падавшие со скал. В котловине установился уникальный микроклимат.
   И вот выжили. Несмотря на продолжавшиеся землетрясения.

   А потом умер и «Старик»…

   И ещё через некоторое время рубщики ступеней добрались до самого верха скал…
   Когда мы вышли на поверхность со своими пожитками, мы обнаружили, что находимся недалеко от того места, где когда-то был город Петра, однако города мы не нашли…
   Посмотрев на запад, в сторону Израиля, я увидел широкую водную гладь и далёкие берега… За моей спиной была котловина, которой мы отдали десять лет жизни.
   По узкой полоске земли процессия скитальцев вытянулась в своём движении на север, надеясь найти перемычку суши через водную поверхность…
   Когда мы дошли до подножия горы Нево, несколько человек поднялись на неё, чтобы осмотреть местность…
   Но те, которые поднялись на эту гору, не только не увидели Иерусалим или хотя бы Израиль, – они опять лицезрели водную гладь и далёкие берега…
   Правда, им показалось, что далеко на севере эти берега сходятся…

   Холодина-то какая…

   И снега нет…

   Один лёд…

   На градуснике минус три!..

   В июле!..

   Наконец-то там, в Израиле, будет прохладное лето…

   Что с ними? Эльчунька,

Часть 3

   Где я?..
   Я ведь умирал…
   Больница?..
   О!..
   Нет!..

   Зачем это сделали?..
   У меня уже нет сил жить…

   Что это?..
   Идёт запись?..
   Какая запись?..

   Опять луч…

   Что?..
   Как я себя чувствую?..
   Спасибо… но зачем?..
   Ненадолго?..
   Будут ужасные боли?..

   Эвтаназия?..

   Спасибо… Я вам благодарен за всё…

   Снова что-то показывают…

   Господи! Это же… Элья!..
   Эльчушка!..
   Моя маленькая девочка…
   Какая ты стала красавица…
   А этот парень, что стоит в дверях…
   Тоже неплох…
   Ясно…
   Он пропал…
   Не ожидал…
   Ещё бы!..
   Такая симпатюлька!..
   Молчат…
   Ну, скажите уже что-нибудь!..
   Вот Эльчуня подняла голову от бумаг…
   А волосы у неё остались такими же…
   Светлыми и волнистыми…
   – Вы по какому вопросу?
   Парень, бедняга, видимо, с трудом выходит из ступора…
   – Вы… Главный Археолог… Эл Кон?.. Наконец-то…
   – Да.
   – Археолог-спасатель Ош, руководитель группы из семнадцатой экспедиции на планету Земля. Мы привезли материалы. Они уже в архиве в сто девятнадцатом отсеке.
   Понесло…
   Видно, заранее заготовил…
   – Спасибо, я проверю…
   Оляля! Что-то моя светляночка-смугляночка тоже зарумянилась…
   А это что?..
   Архив?..
   Герметично всё, как в космическом корабле…
   Вот и опять девчушка Эл!..
   Номер сто девятнадцать…
   Набирает код…
   Входит…
   Нет, это не архив…
   Пустая комната…
   Пошёл какой-то «пар»…
   А!..
   Видимо, «предбанник» архива…
   Дезинфекция…
   Вот…
   Теперь входит в архив…
   Там уже есть кто-то…
   Читают на экранах…
   Ага! Этот Ош тоже здесь…
   Эл…
   Кивает Ошу…
   А это что ещё за мелодия?..
   До сих пор не было никакой музыки…
   Подошла к экрану…
   Включила тумблер…
   По экрану ползут какие-то слова…

   Да это же мои записки!..

   А вот они все!..
   Все!..
   Все живы!..

   Что?..

   Во всей этой Земной катастрофе, к счастью, не погиб и не был покалечен ни один ребёнок?..

   Благословенно имя Твоё, Господи-Мироздание!

   Всё готово?..
   Подождите!..
   Дайте мне ещё минутку!..

   Господи, я хочу с тобой поговорить…
   Извини за фамильярность…
   Пусть это останется между нами…
   Помнишь… я обещал Тебе: ничего больше не просить?..
   Так вот…
   Я нарушаю это обещание…
   Я опять прошу Тебя…
   Теперь, видимо, действительно в последний раз…
   Будь.
   В любой форме: иудейской, христианской, буддисткой…
   Даже, прости меня, мусульманской, языческой, гегелевской, спинозовской или ещё какой…
   Даже, если Ты можешь не всё, а почти всё…
   Я не ведаю, для чего дела твои и совершенны ли они…

   Но ужас бездушного и бесцельного Мироздания – необъятен…

   И сейчас…
   Сейчас я прощаюсь с жизнью…
   Прости меня… но после того, что я узнал в ней, я бы никогда больше не хотел в неё возвращаться… ни в каком варианте… разве что в виде души-хранительницы дочкиной семьи… но это – уже на Твоё усмотрение…
   Благодарю Тебя за то, что Ты выполнил ещё одну мою давнюю, очень важную, просьбу…
   И вот еще что… я прощаю Тебя…
   Надеюсь, я не сказал ничего неприличного…

   Внученька, теперь я знаю, что в числе спасённых и ты со своими сестричкой, братиком и родителями…
   И…
   Если можешь…
   Прости своего деда тоже…

Послесловие

   Текут мгновения, мелькают годы.
   Хорошо, когда есть внучата: можно молодеть, играясь с ними, можно сидеть под нежарким солнцем в парке и всей четвёркой наблюдать за суетящимся муравьём. Просто наблюдать. Не мешая ему. И витать рядом с этой малышнёй, подобно душе-храни-тельнице.
   В конечном счёте не так уж важно, что, перестав страдать, я разучился сочинять стихи: это совсем небольшая плата за титул сабы-дедушки.

Разрозненные записки бывшего жильца

   Левая ножка более худая, чем правая, и значительно менее подвижна. Левая попочка худенькая, кожа сморщена, мышцы почти не видны, а правая – лучше, полнее, мышцы более развиты и кожа гладкая. Правую ножку Махрюшка часто сгибал и разгибал (как лягушонок). Левая ножка подтянута кверху, и поэтому короче, чем правая, приблизительно на один сантиметр. Бёдрышки и голени худенькие, и из-за этого коленные суставы кажутся увеличенными. Стопы под острым углом к голеням смотрят вверх. Пальчики на ножках часто пригибаются к подошве стопы. Всё миниатюрное, кожа гладкая, нежная, ноготочки крохотные и вовсе. Левая ручка полнее, чем правая, более подвижна, часто распрямляется. Правая ручка чаще в согнутом положении и значительно менее подвижна.
   Пальчики на ручках чаще согнуты в кулачок, лишь иногда распрямляются. Тонус в мышцах то резко повышен (в ручках, в бицепсах – почти всё время), то нормален, то резко понижен.

   04.09.1977 Температура 37,6. Плохо спал ночь и днём.
   1) укол В12 200 мкг (уже сделали 4 укола 100, 150, 200, 200 мкг)
   2) АТФ (4-тый укол, 1 кубик 1 %)
   3) массаж через одежду по Пиг., 15 – 20 мин.
   4) валик
   5) вправление предплечья
   6) под спинку валик
   7) аминолон не давали
   …
   …
   08.09.1977 t=38,5.
   Показ, невропатологу.
   Отменила аминолон, АТФ, В6, В12.
   Назначила церебролизин и люминал 2 р. в нед.
   …
   …
   …
   …
   …
   15. 09.1977
   Живее стал, улыбается много, спал лучше.
   2) достаточно
   3) достаточно
   4) делали
   …
   …
   …
   …
   …
//-- Вечером на толчке --//
   Толчок у Львиного мостика. Довольно прохладно.
   Все стоят с красными носами и сопят промозглым ленинградским воздухом. Желающих снять комнату много.
   Предлагающих – наоборот.
   Много военных, студентов.
   Здесь люди знакомятся, выдают чудеса остроумия, простуживаются, даже влюбляются.
   Время сейчас самое горячее – сентябрь месяц. Студентов-первокурсников – хоть отбавляй. Командировочные.
   Один такой необычайно весёлый человек, с курносым, посаженным врастопырь носом, всех забавляет. Случаев всяких по поводу съёма квартир он знает необычайно много.
   Потягивая сигарету, он рассказывает сиплым голосом:
   – С ванной, с телефоном, с газом, даже с роялем. Два месяца – прямо прелесть. И вот хрест, за два месяца – ни одной женщины.
   Здесь нельзя останавливаться и пытаться что-то спрашивать, потому что мгновенно вокруг вас образуется толпа, и спрашивают уже вас. Спастись теперь можно только бегством.
   Иногда сюда приходят женщины с подозрительно густо накрашенными губами и глазами. Они стреляют вокруг пронзительными взглядами и ищут подходящих клиентов. Эти сдают не столько квартиры, сколько кровати.
   Замёрзший неопытный первокурсник робок и застенчив.
   Он ждёт, пока толпа рассеется, а потом подходит. Конечно, уже ему ничего не достаётся. Он стоит здесь уже битых пять часов и периодически подкрепляется пирожками с капустой. Благо лоток рядом.
   Мимо проходит какая-то старушонка, останавливается и о чём-то заговаривает с первокурсником. Мгновенно вокруг них образуется толпа.
   – Что сдаёте, бабуся?!
   – Что она говорит?!
   – Ничего не слышно!
   – Скажите адрес-то хоть!
   Бабуся не торопится отвечать, она полна значительностью и серьёзностью момента:
   – Артист у меня.
   – Что, только артистов?!
   – А два симпатичных студента вам не подойдут?!
   – Бабуся, да скажите вы толком, где хоть сдаёте!
   Старушка несколько ошарашена этим залпом вопросов и шумом. Она, видимо, никакую комнату не сдаёт. Просто прослышала, наверное, что кто-то сдаёт. Однако скучно ей.
   И давно никому не нужна. А здесь вот все ей заинтересовались. И признали за важную персону.
   Но такого сильного эффекта не ожидала. Да и красноречие её подводит. Она пятится и отходит в сторону; значительное выражение на её сморщенном усатом лице сохраняется.
   Её подхватывает под руку молоденькая женщина (из молодожёнов, видимо).
   – Где вы сдаёте? Давайте поговорим в стороне.
   – На Невском. Артист.
   – Что артист? Артист вам нужен, что ли?
   Бабуся складывает руки на животе, на запястьи
   у ней висит замусоленная зелёная сумка. С видом необычайной важности она закатывает маленькие подслеповатые глаза и произносит, по-видимому в её понимании, неизмеримо красноречивую и длинную фразу:
   – Не я. Артист. Я слышала. Артист. Что мне?
   Мне всё одно. Он, может, и хочет. Вот я и говорю, что он.
   Женщина начинает нервничать. Квартира ей нужна позарез.
   Она совсем замёрзла и от этого плохо соображает.
   – Адрес скажите, пожалуйста, свой.
   Бабка отстраняется от неё и начинает удаляться.
   – Какой адрес? Артист. Мне-то что?
   Ей уже надоело. Она доставила себе несколько приятных минут и теперь уходит.
   Полная достоинства и спокойствия она ковыляет прочь на кривых ногах, и из-под её пошарпанно-го чёрного пальто волочится по земле платок.
//-- * * * --//

     Я приехал в Белый Город,
     И душа ясна.
     Вот и Белая Дорога,
     Синяя Страна.

     Друг поймёт вас сердцем, чтобы
     Дать душе тепло.
     Нет насилия и злобы.
     Чисто и светло.

     Только жаль,
     Что слишком поздно
     Всё произошло
     И приехал в катафалке,
     А не сел в седло.

   07.12.07

   Все рассуждения о Вселенной, в том числе о сингулярности, о вакууме, о инфляции, о микрочастицах, о времени-пространстве, опираются на законы логики, как на исходно-незыблемые законы. Но где гарантия, что при всех критических случаях эти законы сохраняются?
   Если всё же они сохраняются, то прав Гегель: Логика (Идея, Всеобщее «Я») существует прежде всего остального?

   Свобода воли есть явление кажущееся? Она ведь, в конечном итоге, опирается на какой-либо генератор случайности в нашем мозгу? А случайность в мире микрочастиц есть явление фундаментальное, неподвластное нашему «Я»?

   В общей теории относительности, в основном уравнении, установлена связь тензора Ричи и скалярной кривизны, выраженных через метрический тензор и его производные (левая часть уравнения), с тензором импульса-энергии (правая часть уравнения). Если правая часть равна нулю, то это может означать два случая: 1) исследуется точка неплоского 4-х мерного пространства-времени, где нет импульса-энергии, хотя в других точках, по крайней мере в одной, он есть (частный случай – сфера Шварцшильда);
   2) нет вообще импульса-энергии, а есть только пространство-время; в этом случае решением уравнения будет и метрический тензор с компонентами О или 1(-1) 4-х мерного плоского (псевдоевклидово-го) пространства-времени, которым занимается и специальная теория относительности.
   Эйнштейну не нравилась правая часть уравнения. Он хотел и её выразить через метрический тензор?

   Если жить очень экономно, то можно добиться того, что жизнь и деньги закончатся одновременно.

   Благодаря континуум-гипотезе кажется, что Мирозданию просто необходима дискретность, чтобы избавиться от всех этих неправдоподобных непрерывных бесконечностей. Тогда множества превратятся в реальность, а не в абстрактную модель, созданную нашим сознанием как удобное приближение к ней (реальности). Правда, дискретные множества тоже могут быть бесконечными…

   Отдельная микрочастица не движется, как макротело? Она исчезает в одном месте и появляется в другом? В этом смысле уравнения Шредингера – это вероятность появления-исчезновения частицы в данном месте? Это новая частица или та же самая? А что с уникальностью?

   В Израиле есть проститутки. Народ как народ. Как все.
   После тысячелетий галута можно понять тоску по «своим» проституткам. Хотя, надо признаться, их и в галуте было немало. Но не тот был кайф. Тут в своём государстве. Уже не какой-то там избранный народ, народ Книги, а один из многих. И какой-нибудь идиот, еврейский рокер, оглушает в два часа ночи полгорода ревом из своего «пердосракера» и воображает себя таким же, как и все рокеры мира. И любой ценой: победить, преуспеть, сделать карьеру, разбогатеть, покупать, развлекаться, наслаждаться. И оргазм – любой ценой. «…И горе возвели в позор, мещан и оптимистов корча». Как в символе-Америке. Этот код несётся из всех средств информации, иногда сразу после сообщений о трагедиях. Чтобы не случилось самого кошмарного: снижения прибылей… И воры здесь, как все воры на свете. И лгут, и изменяют, и предают, и насмехаются, и издеваются, и убивают друг друга, как все нормальные люди.
   Но видимо, невдомёк им, что нельзя уже быть, как все. Даже имея неожиданно своё государство, прошлую историю уже не изменишь. Вспомните что произошло. Как мы бывали всегда жестоко наказаны. Стечение обстоятельств?.. Ой ли?
   Откройте «детектив» под названием Интернет. Из «тысячи» текстов о евреях и Израиле, созданных не евреями, «девятьсот девяносто» написаны с ненавистью или презрением к ним. А «пять», из оставшихся «десяти», сделаны людьми, идеализирующими евреев, не знающими, что на самом деле творится.
   Опомнитесь евреи Израиля! Невозможно уже нам быть, «как все». Нам можно быть, только такими, как написано в десяти строчках той самой Книги, народом которой мы когда-то были.
   Иначе может оказаться, что не выжить сегодняшнему Израилю. И тогда не то что «своих, государственных», но и галутных проституток уже не будет.

   Два световых луча, если двигаются навстречу друг другу, то сближаются с двойной скоростью света (с точки зрения наблюдателя «прикреплённого» к какой-либо инерциальной системе координат), двигаясь при этом по отношению к любым инерциальным системам координат с одинарной скоростью света? А если один из лучей заменить на инерциальную систему координат, движущуюся по отношению к тому же наблюдателю со скоростью V, то этому наблюдателю сближение будет видеться со со световой скоростью плюс V?

   Промежуток времени между одноместными событиями в какой-либо инерциальной системе координат измеряется по одним и тем же часам, прикреплённым в месте событий к этой системе. Но события одноместные в одной инерциальной системе координат будут не одноместными в другой инерциальной системе координат, движущейся относительно первой. Тогда промежуток времени между этими событиями во второй инерциальной системе координат вынужденно должен измеряться по разным часам, прикреплённым к ней.

   Странно всё-таки. Почему существуют законы природы? Или, может быть, это характерно только для нашей Вселенной? Поэтому, как умные люди говорят, в ней есть и кому их наблюдать-изучать. А в некоторых других вселенных, может быть, никаких законов нет, что понятней.
   Раз Е=mc -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, раз – нет. Пять раз вниз упало, два раза вверх упало. Один раз длина окружности равна πD, другой раз – нет. И т. п. Произойти может всё, что угодно. Сказка. А как у нас обстоит дело с этим (с законами) во всём Мироздании в целом? «Надо будет проверить».

   Два подхода: гранитная скала долго существует, потому что прочная, а живое долго существует (относительно, например, песчаной горки), благодаря особой своей непрочности, называемой изменчивостью-адаптацией.
   Собственно, этот способ и есть признак живого. Некоторое живое ещё и третий способ нашло: изменяет среду вокруг себя, чтобы выжить.
//-- * * * --//

     Раскулачусь радостной улыбкой.
     Помолчу, уткнувши в сердце нос.
     Так и жил: видать, душою зыбкий,
     Потому пошла она вразнос.

     По-другому, по-другому надо:
     Бодрый вид, непроницаем взгляд,
     И тогда б ломались все преграды
     И с другими не был бы разлад.

     Я пытался, я бодрился, вперив
     Глаз суровый в жизненный бардак, —
     Километры горестей измерив,
     Понял я, что что-то здесь не так.

     Видно, – не записан я в гиганты, —
     Прорисован по-иному путь.
     Не даны высокие таланты, —
     Не дано возможности свернуть.

//-- * * * --//

     «Береги, человек, свои ноги и честь, —
     Заявила гадалка ему, —
     Ты погибнешь, когда
     Твои шпага и песнь
     За ненужностью сгинут во тьму».

     И теперь, видать, настают времена
     Бесполезного жития.
     Всё уходит прочь, надвигается ночь,
     Предугаданного небытия.

//-- * * * --//

     О сверхбездарные. К великой радости,
     Бог не лишил вас неординарности:
     Ведь вы талантливы… в своей бездарности.

//-- Приближение лета в Израиле --//

     Ветер сюрреалистит пейзаж
     Кисточками кипарисов.
     Лето крепчает.
     Хамсин входит в раж,
     Ордами пыльными свиснув.

     Сушит бельё и мозги до костей
     Дух воспалённой пустыни
     И завывает: «Будет тепле-е-е-й,
     Будет тепле-е-е-й вам отныне».

   18.03.11
//-- * * * --//

     Мне осталось немножко
     Доцарапать. Итак.
     Не прощай меня, Боже,
     Что я круглый дурак.

     Что, не поняв сигналов,
     Упирался ушами,
     Согрешая «навзбрык»,
     Обзавёвшись рогами,
     Как козёл, а не бык.

     Завершается файл бытия моего.
     Прокрутил… стало ясно почти ничего.
     То ли было для дела?
     То ли просто кураж?
     И где сгинул весь белый,
     Пожилой персонаж?

//-- Маленькие хитрости --//

     Коль вы «недомерок» и сверху, [6 - «Недомерок» сверху – рост меньше среднего.] и снизу, – [7 - «Недомерок» снизу – параметры неизвестны.]
     Природа не даст сексуальную визу.
     И если совсем не гигант половой, – [8 - Длительность, «по Бергсону».]
     Не жертвуйте жизнью своей холостой.

     Иначе – найдут вам когда-то замену:
     Погубят вам честь за простую измену.

     Не нарушайте закон дарвинизма.
     Ну, вспомните опыты социализма…

     Не верьте легендам, ведь их единицы.
     Тех жён удивительных. Верности жрицы.

     Ну нет, коль, конечно, любовь подфартили
     И всё перенесть есть какие-то силы,
     Тогда я не смею советы давать.
     Тогда – уж и думать самим, и решать.

     Но если «оно» к вам, однако, пристало,
     Для вас у меня есть уловка простая:
     Скопите деньжат и, как это не жутко,
     Но закажите себе проститутку.

     Совет не для дам – для мужчин – дам не знаю.
     И не старикам. Сим строфу завершаю.

   24.04.11
//-- * * * --//

     Позор качнулся. Как густое варево
     Вся жизнь расплёскана рассказом надвое:
     Была светла, наивная, – и искрилась, —
     Вдруг духотой презрения – приблизилась.

     Метнулся прочь, во двор, – и не узнал его.
     Забор плюётся: «Ты предал Его!».
     Ступени кривятся: «Зачем идёшь по нам?».
     Погромный пух – кружится вьюгою
     но тополям.

     О горе знания, о счастье детскости!
     Нырнуть опять бы в пруд – той неизвестности.
     Да заросла тропа словами дикими.
     Добро и Зло стоят – равновеликими.

     Ах, мама, милая, что мне напела ты.
     Мир почернел во Зле. Ведь добро-белым был?
     Не я продал Его, – но мне испытывать —
     Частицу муки той. На что рассчитывать?

   26.04.11
//-- * * * --//

     Бесконечные «Я»,
     Словно капли дождя,
     По стеклу уходящие вниз,
     Извиваясь в путях,
     Усыхая во прах,
     И не знают к чему родились.
     Стали частью ручья Или влились в моря,
     Или в землю ушли. Навсегда?
     Как дрожащая радугой капля дождя,
     Переменно
     Текущее «Я».
     Отражает Вселенную,
     Мыслью дробя,
     Уникальное (тленное?) «Я».

   26.04.11
//-- * * * --//

     Не выпячивай грудь, кипариска:
     Вот подует чуть-чуть поупрямей
     (Под «ветрулькой» ты пыжишся киска) —
     Поломает тебя под ветрами.

     Поломает, под пальмочку бросит,
     Что стоит здесь босая-младая
     (И в тебя из-под чёлочки косит),
     Покалечит, песком засыпая.

     Я ведь был, как и ты, непослушный:
     Не послушал, что люди шептали.
     И теперь что-то сделался скушный.
     Стонут жилы, и мысли устали.

     Ну да ладно, зато есть что вспомнить:
     С «ветряными», но всё же сражался.
     Перед пальмами покрасовался,
     Хоть и спину теперь ох как ломит.

   26.04.11
//-- * * * --//

     Я вдыхаю запах стройный, запах ели,
     И в душе четыре ангела запели:
     Ангел хвойный, ангел больным, ангел грустный
     И четвёртый – ангел сказки, самый вкусный.

     Было время, было детство, были свежи
     Мысли, песни, горечь, боли и надежды.
     Жизнь плеснула неудачно кривдой сиплой —
     Обварилось моё сердце и погибло.

     И теперь стою у ели и вздыхаю.
     Вспоминаю, усмехаюсь и… вдыхаю.

   28.04.11
//-- * * * --//

     О Боже, как я перенёс: рождение,
     Корь и расставание с детством,
     Печаль учения,
     Гибель грёз,
     Любовей глупое кокетство?

     Как выдержал я пьянок гам
     И горесть-счастие отцовства,
     Переселенья балаган
     И все мучения изгойства,

     И новой свадьбы кружева,
     И радость быть счастливым дедом,
     Разлом души, вражды слова,
     Быть одиночества полпредом?..

     Но вот стихает круговерть…
     И в голове седой пустыня…
     Ещё немного претерпеть,
     И тело, вздрогнувши, застынет.

   10.05.11
//-- * * * --//

     Бледно-грустный странный мамонт,
     Ну зачем ты лез в ледник?
     Верно, вспомнил папу с мамой,
     Жизнь припомнил в этот миг?

     Ты, привыкнув к жизни южной,
     Был весёлый (хоть чудной),
     Но нагрянул холод вьюжный,
     Схоронил всё под собой.

     И теперь вот плачешь грудой
     Ты в гробнице ледовой.
     Раскопают тебя люди
     И промолвят: «Вот смешной».

   10.05.11
//-- Зима в южном городе --//

     Взгляд в окно – и уже не дышал.
     Ну куда, ну куда вы собрались:
     И на сказочно-сказочный бал
     Так принцессы не наряжались.

     Не слепите меня белизной
     Всей рассыпчатости шестиугольной.
     Не стелите ковры предо мной,
     Не выстраивайтесь белоствольно.

     Ох, боюсь навредить, растоптать.
     Удивлением заворожённый,
     Не ходить хочу, – а летать,
     Между веточками заснежённый.

     Час назад ведь ещё всё чернело,
     Подагрически небу молясь.
     И снежинками вьюга вертела,
     И пространства не видел глаз.

     Вдруг затихло… Как будто вспомнив,
     Что сегодня не карнавал,
     А невиданный, чудо Господне,
     Белизны торжествующий бал.

     Легконравность снежинок-малышек
     Мне напомнила кроху одну,
     Что кружится без передышек,
     Чтоб кристально и бело уснуть.

     О, прошу вас, не исчезайте,
     Не срывайте с ветвей чистоту,
     Не растайте и не бросайте
     В безысходную черноту.

   10.05.11
//-- Детская площадка в парке --//

     Оброс деревьев камертон:
     С весны, видать, не брился,
     И облаков клочкастый сон
     На небе воцарился.

     Коту треногому в укор
     Ворон каркарет стая:
     «В грязи вращается! Позор-р-р!
     Нам размышлять ме-р-р-шает!».

     Качельки грустные скрипят,
     Под ветерком вздыхая, —
     Сидушки красные блестят,
     О попочках мечтая,

     И разноцветный лабиринт
     Запутался в пространстве…
     Благословенен детский крик
     И счастье хулиганства.

     Невозвратимое. Оно —
     Опутывает лаской.
     Давным-давно, давным-давно
     И я плескался в сказке.

     Здесь притаившись, оробев,
     На краешке скамейки,
     Я слушаю его напев
     Сквозь жизнь свою, копейку.

   20.05.11

Леонид Львович Фраймович Ниднибай