Валентина Батманова
Деревня, хранимая Богом

   По ночам, как прежде,
   Снится мне деревня,
   Отпустить меня не хочет,
   Родина моя.
Сергей Беликов

От автора

   Книга, которую вы, уважаемый читатель, держите в руках, в какой-то степени автобиографичная. В ней, с небольшой толикой художественного вымысла, изложена жизнь моих земляков, а значит, и моя жизнь.
   Я родилась 6 ноября 1938 года в Ставропольском крае. Если говорить точнее, то моей малой родиной является деревня Пруды Курского района. Попасть туда просто. Нужно на поезде доехать до железнодорожной станции Зольская, а от нее пешком пройти где-то двести метров до Центральной усадьбы, в четырех километрах к востоку от которой и расположена деревня. Именно там, в построенной моими родителями землянке, я и родилась.
   Моя мама из крестьянской семьи. Ее родители жили в селе Калиновка Донецкой области. Отец – выходец из ставропольских казаков. Однажды судьба соединила их и дала мне право писать в анкетах советского образца в графе «социальное происхождение» – из крестьян. Мама всю жизнь работала в садоводческой бригаде родной деревни, а отец был механизатором. Он погиб на фронте во время Великой Отечественной войны.
   Что я помню о своем детстве? Об этом отрезке жизни могу сказать только то, что оно было тяжелым. В школу приходилось ходить пешком на Центральную усадьбу совхоза, а это – четыре километра. Училась я хорошо и после окончания школы поступила в Московский кооперативный институт. Потом началась взрослая жизнь. Вышла замуж, родила двоих сыновей, воспитала и выучила их. Работала в основном в экономической сфере деятельности. И даже когда вышла на пенсию, продолжала трудиться аудитором в бюджетных организациях.
   Всякое в жизни бывало, с огромным количеством людей довелось встретиться, во многие города забрасывала меня судьба, но всегда мне помнится мое детство, учеба в школе № 32, в которой учились все мои земляки, они же герои этой книги. Я часто просыпаюсь по ночам с полными глазами слез. Мне до сих пор снится моя деревня с ее чистыми прудами, где все – от мала до велика – ловят рыбу и раков, где важно шагают по улице стада сытых гусей и уток. Снятся деревенские вечеринки, на которых моя мама, как и многие другие вдовы, пела свои печальные песни.
   Часто всплывает в памяти жуткая картина надвигающегося урагана. Помню ночь, много огней, на ток бесконечным потоком идут с полей груженые машины и ссыпают пшеницу в длинные бурты. Небо заволакивают страшные черные тучи, где-то вдали сверкают зарницы, ветер закручивает в тугие косы столбы пыли. Моя мама нечеловеческим голосом кричит своим подругам по работе: «Бабоньки, миленькие, я понимаю, что вы устали, но если мы не закроем брезентом пшеницу, то наши мужья на фронте останутся без куска хлеба». Кричала зная, что похоронку на мужа в деревне получила не только она одна. И женщины, все как одна, превозмогая усталость, стали укрывать огромными брезентовыми пологами бурты пшеницы.
   Еще помнятся тяжелые, голодные, послевоенные годы. Неурожаи, порожденные засухой, падеж скота доводили жителей деревни до истощения. Но люди не озлобились, а помогали друг другу, словно родные, чем могли. Вместе и выжили.
   Если внимательно посмотреть на карту, то можно сказать, что деревня Пруды находится на перекрестке дорог из республик Северного Кавказа на курорты Минеральных вод. Через нее проходят все поезда в центр России и обратно. Это накладывает свой отпечаток на уклад жизни людей. Ведь нашу деревню не обошли стороной боевые действия, которые долгие годы вели федеральные войска и органы внутренних дел с незаконными бандитскими формированиями.
   Я часто рассказываю своим детям, друзьям и знакомым о своей деревне, которую люблю всем сердцем. Но этого мне показалось мало. Захотелось написать книгу о тех местах, где родилась, где выросла и выучила наизусть частушки наших деревенских острословов, где жили и сейчас живут люди, чьим трудом и душевной теплотой была сохранена моя малая родина. Именно им, моим землякам, посвящена книга «Деревня, хранимая Богом». Когда она была уже написана, меня спросили: почему я дала ей такое название? Все очень просто. В деревне рождаются люди с Божьего благословения, умирают, и их отпевают священники со словами Божьими. В трудную минуту они обращаются к Богу и, помолившись ему, приступают к вспашке земли и уборке урожая. Люди, живущие дарами земли, верят, что для крестьянина нет лучшей защиты, чем защита и помощь Господа Бога.

   С уважением, Валентина Батманова

   С чего же начать свое повествование? Быть может, с трудных и голодных тридцатых годов, когда, собственно говоря, и началось строительство нашей деревни Пруды, что в Ставропольском крае. Впрочем, деревню специально никто не строил. Дома, чаще землянки, ваяли из глиняного самана сами рабочие и члены их семей, прибывшие по комсомольским путевкам для строительства совхоза «Комсомолец», где планировалось разводить племенных коров и свиней.
   Сейчас эти места имеют совершенно другой ландшафт. А в те далекие годы план местности выглядел иначе. Помнится, с севера, у самой реки Золки, был глубокий спуск. Далее простиралась степь, пересеченная балками и гребнями. С юго-запада до самого горизонта – ровное плато, которое с трех сторон обрывалось в огромную чашу-впадину. С правой стороны вплотную к тому месту, где сейчас стоит деревня, примыкала кромка невысоких холмов. Слева на десятки километров тянулась глубокая балка. В период строительства часть этой балки была перегорожена земляными перемычками, в результате чего появилась цепочка искусственных прудов, которые и дали название деревне.
   В деревне жили, как было сказано выше, рабочие совхоза, приехавшие на строительство со всех концов Советского Союза. Мужчины в основном работали комбайнерами, трактористами. Женщинам, так уж повелось в деревнях, достались самые трудные должности – доярок, полеводов, садоводов.
   Если сегодня посмотреть на Пруды со стороны, то увидишь, как по асфальтированным дорогам снуют легковые автомобили. Изредка прогрохочет грузовик. Еще реже – конная повозка. А тогда с ранней весны и до середины лета по пыльным проселочным дорогам вереницей двигался в основном транспорт на конной тяге. Были, конечно, и грузовые машины. Но их, как говорится, можно было по пальцам пересчитать. Возили овощи, клубнику, свежую рыбу, выловленную в прудах. Ближе к осени – пшеницу, просо, кукурузу, семечки подсолнечника. Все это в основном направлялось в дома отдыха и санатории Кавказских Минеральных Вод.
   Совхоз креп, а вместе с ним мало-помалу обустраивалась и деревня. За первый год вдоль прудов появилась длинная улица из землянок, из труб которых почти круглосуточно шел дым. Отапливались эти жилища и пища готовилась на печках-голландках, сложенных из кирпича местного производства.
   Самую первую землянку у пруда построил Василий Дьяченко, приехавший из Донбасса с женой и пятью сыновьями. Старшему сыну Григорию было двенадцать лет, а самому младшему Ивану – четыре года. Справа и слева от землянки Василия обосновались его земляки – Семен Вакулинко с женой Ольгой и тремя детьми и Яков Головань с женой Марией и семью детьми. В других семьях тоже было помногу детей.
   Утром людской муравейник оживал. Одни шли на работу, другие занимались домашними делами, присматривали за детьми. Вечером, когда возвращался домой рабочий люд, по деревне разносился запах свежесваренного украинского борща, затолченного зеленым луком и старым свиным салом. До поздней ночи играли гармошки, бренчали балалайки, под аккомпанемент которых парни и девчата пели частушки собственного сочинения. Так начиналась история деревни Пруды.

Вакулинчиха

   Прошли годы. Отгремела Великая Отечественная война. Многое изменилось в стране и судьбах прудовчан. Да и сама деревня стала другой. Большинство глиняных землянок завалились, и от них остались только бугры глины с торчащими пучками полусгнившего камыша. Сохранилось с полсотни обветшавших домов с двумя почерневшими от времени колодцами. Пруды обмелели и пересохли. Рыба в них перестала водиться.
   Из старожил в деревне остался жить младший сын Василия Дьяченко Иван. Жена его умерла. Дети уехали жить в город и навещали отца по выходным. На летние каникулы привозили внуков.
   Сосед Василия Семен Вакулинко погиб на фронте. Жена Семена Ольга была осуждена за кражу. В голодное военное время, когда дети пухли с голоду, набрала колосков, за что и поплатилась десятью годами лагерей. Трое ее детей были отправлены в приют и больше в деревню не появлялись.
   После отбывания срока Ольга вернулась в деревню седой и больной старухой, с поломанной ногой и двумя странно торчащими изо рта загнутыми кверху зубами-клыками. В лагерях она научилась гадать и делать лечебные настои из трав. Этим и стала зарабатывать себе на жизнь. Весть о знахарке быстро разнеслась по округе. К землянке Ольги потянулись десятки больных и обездоленных людей. Приезжали даже из других городов вполне состоятельные граждане.
   Очевидцы, которым довелось пользоваться услугами Вакулинчихи, так стали называть между собой Ольгу Вакулинко, рассказывали, что бабка может приворожить или отвратить мужа или жену. Без особого труда может сделать так, что человек получит повышение по службе или заработать большие деньги. Для этого посетителю необходимо было переночевать в ее избе одну ночь.
   Как-то приезжая женщина из Кисловодска рассказала деду Ивану такую историю. Дескать, прожила она со своим мужем двадцать лет. Двух дочерей вырастили. Обе учатся в университете. Да вот беда, ушел муж к другой женщине. Как вернуть детям отца? Решила обратиться за помощью к Вакуличихе.
   – Откуда же ты узнала про нашу знахарку? – полюбопытствовал дед Иван.
   – Я работаю экскурсоводом, – поведала женщина. – Вожу людей по лермонтовским местам. Вот одна женщина из Георгиевска и рассказала про вашу Вакулинчиху.
   Прошло чуть больше месяца после встречи с экскурсоводом из Кисловодска. Как-то дед Иван наливал поросенку в корыто воду. Вдруг его окликнули с улицы. Это была та самая женщина, что приезжала к Вакулинчихе.
   – А тебя сразу и не узнать, – улыбнулся дед старой знакомой. – Прямо похорошела.
   – Вот возьмите, дедушка, бутылку свежего нарзана, – протянула она поллитровку. – Целебная водица.
   – Ну и как так дела с мужем? – полюбопытствовал дед.
   – Все отлично, дедушка! Муж вернулся, дал денег на учебу дочерям. Да и вообще стал другим человеком, – с ее лица не сходила улыбка. – Я ведь, дедушка, сама не без греха, – продолжала женщина. – Я у него вторая жена. Увела мужика из прежней семьи. Он со мной до сих пор не расписан. А тут на прошлой неделе вдруг говорит: давай распишемся, сколько можно тянуть с законным оформлением брака.
   Дед Иван и верил и не верил услышанному.
   – Неужто это тебе Вакулинчеха наколдовала? – сощурил он глаза.
   – Да не колдовала она вовсе, – пожала плечами экскурсовод. – Просто наговорила на суровую нитку мое желание, потом навязала мелких узелков. Из этой нитки связала мое имя. В полночь отправилась на перекресток двух дорог, а вернувшись, передала мне. Я же все время, пока она ходила, лежала в ее землянке на топчане с закрытыми глазами и перекрещенными на груди руками. Причем левая рука лежала поверх правой.
   – Не страшно было лежать одной в темной комнате?
   – Нет, не страшно. Я к чудесам гадалки морально себя подготавливала.
   Когда женщина ушла, внук деда Ивана Шурик, слышавший весь этот рассказ, выглянул в окно и подытожил:
   – Все это вранье на постном масле. Сплошные предрассудки, – заявил он авторитетно. – Времена ведьм и колдунов давно прошли. На дворе двадцать первый век.
   – Да нет, Шурик, погоди с выводами, – возразил дед. – Тут много непонятного. Иди сюда, – похлопал он ладонью о завалинку возле себя, – присядь. Я тебе другую историю расскажу.
   – Как-то я ехал домой ночью с возом сена. Смотрю, кто-то идет впереди меня по дороге. Попридержал быков, чтобы узнать, кто это и к кому в такое позднее время в гости ходит. Мужчина свернул к землянке Вакулинчихи. Тут мне в голову пришла мысль, дескать, не любовник ли к этой старой клюшке ходит. Дома быстренько распряг быков. Отвел их в стойло. Сено с телеги сбросил на землю. Решил, что утром заскирдую. А сам к землянке Вакулинчихи. Глядь, а она сама мне навстречу с палкой ковыляет. Я схоронился в кустах и потихоньку пошел за ней. Она дошла до перекрестка двух дорог и остановилась. Оглянулась по сторонам. Вид у нее был такой, что у меня от страха перехватило в горле. Боясь спугнуть ее своим кашлем, я вернулся домой и стал ждать, когда старуха пойдет обратно. Чтобы скоротать время, занялся скирдованием сена. За работой не заметил, как Вакулинчиха вернулась домой. От работы меня оторвал скрип двери ее землянки. Это вышел ночной гость. Мужчина постоял немного у порога, закурил, и пошел к автобусной остановке. Первый автобус через деревню Пруды отправлялся в пять часов утра.
   – Все это, дед, твои фантазии, – не сдавался Шурка. – Мало ли кто и зачем к ней приходил. Может быть, тот мужчина ее родственник.
   – Какие там фантазии, – обиделся дед Иван. – Я что, по-твоему, из ума уже выжил. У меня хорошая память на лица. И хотя была ночь, я все же разглядел того мужчину. Уверен, я его и раньше здесь видел.
   – Дедушка, – произнес смиренно Шурка и обнял его за плечи, – посмотри на бабку Ольгу – старая, беспомощная. Ей самой нужна помощь. А ты говоришь, что она людям таким своеобразным способом помогает.
   На этом спор деда с внуком закончился. Вскоре Шурка уехал в город. Время в деревне течет медленнее, чем в городе. Поэтому точно трудно сказать, сколько прошло дней с того разговора. Может, два месяца, может, чуть больше.
   В то раннее утро у деда Ивана особой работы не было. Он сидел у своей землянки и грелся на солнышке. К дому Ольги подъехала легковая машина с краснодарскими номерами. Дверца распахнулась, и из автомобиля вылез молодой, прилично одетый мужчина. Он постучал в дверь к Вакулинчихе. Не дождавшись ответа, присел рядом с дедом на завалинку.
   – Курите, дедушка? – протянул приезжий душистую сигарету.
   – Не откажусь, – охотливо откликнулся дед Иван.
   Молча закурили. Мужчина нетерпеливо поглядывал на двери Ольгиной землянки.
   – Куда это ваша соседка запропастилась?
   – Да кто этих баб поймет, куда они с утра пораньше ходят, – пространно ответил дед Иван. – А у вас, любезный, к ней дело какое или из любопытства спрашиваете?
   – У меня, дедушка, к ней не дело и не просьба, – улыбнулся приезжий и поведал вот такую историю.
   – Несколько месяцев назад прокуратура завела на меня уголовное дело. Один знакомый предупредил, что утром в понедельник в офисе будет обыск: «Если найдут что-нибудь запрещенное, – заверил он, – от тюрьмы не отвертишься».
   – Я не стал испытывать судьбу, – закурил другую сигарету бизнесмен. – По совету своей соседки сразу поехал в Пруды. Говорят, что ваша Вакулинчиха может сделать так, что при обыске никогда не найдут то, что будут искать. Ехал я к ней и, откровенно говоря, не верил, что такое возможно. Но, как говорится, утопающий хватается за соломинку. В пятницу утром я сел в машину и к обеду уже был на пороге землянки бабушки Ольги. Рассказал ей о своей беде.
   «Ничего не бойся, – успокоила меня Вакулинчиха, внимательно выслушав мои опасения. – Сделаешь, как я скажу, и все будет в порядке».
   – Я сделал, как она советовала, – чуть улыбнулся приезжий. – Теперь хочу отблагодарить бабушку.
   – И чего она вам такого присоветовала сделать? – спросил, раздираемый любопытством, дед Иван.
   – В понедельник утром приехал в офис. Старался не волноваться, не пасовать. По совету бабушки Ольги, как только вошел в свой кабинет, повернулся задом к тому месту, где лежала вещь, которая интересовала милицию. Когда мне пришлось повернуться лицом к собеседнику, я по наставлению бабушки, смотрел в лицо милиционеру, но только не в ту сторону, где лежала вещица, которая их интересовала. Все это время в моем левом кармане лежал шарик, скрученный Вакулинчихой из ниток.
   – Не нашли? – уточник дед Иван.
   – В том-то и дело, – усмехнулся бизнесмен. – Перевернули в офисе все кверху дном. А папка с компрометирующими меня документами лежала сверху на сейфе. Прямо перед глазами. Я, как меня учила бабушка Ольга, на нее не смотрел, а у сыщиков словно глаза были обмороженными. Несколько раз брали папку в руки, но, не раскрывая, откладывали в сторону.
   – Мистика какая-то, – хмыкнул дед Иван и, прищурившись на приезжего, полюбопытствовал: – Я так понимаю, у тебя, милок, к бабке Ольге новая просьба?
   – Нет, дедуля, больше просьб нет, – поднялся, разминая затекшие ноги, бизнесмен. – Я прошлый раз, когда уходил из землянки, спросил, сколько я должен за услугу. Бабушка Ольга с меня ничего не взяла. Сказала, что заплачу, когда все у меня будет в порядке. Вот я и приехал отблагодарить ее.
   – Опоздал ты со своей благодарностью, милок, – помрачнел дед Иван. – Сегодня как раз сорок дней, как ушла она в мир иной.
   – А почему ее никто не поминает? – снова присел рядом с дедом приезжий. – Ведь по христианскому обычаю положено поминать в девять и сорок дней.
   – Ты прав, милейший, – поскреб в затылке дед Иван. – Поминают, когда человек умирает своей смертью. А она, грешница, наложила на себя руки.
   – Не может быть, – подскочил, словно ужаленный, бизнесмен. – Насколько я сумел понять из нашего с ней разговора, она была довольна той работой, которую делала для людей.
   – Я, милок, тоже так думал, – вздохнул дед Иван. – Чего ей горевать? В землянку чуть ли не ежедневно добрые люди несут деньги и подарки. Но брала она все это, как мне казалось, не с большим желанием.
   – Дедушка, расскажите подробнее, как все произошло?
   – Я бы рассказал, да ничего не знаю. И никто в деревне не знает. В ту ночь была сильная гроза. Молнии, помнится, до самой земли доставали. А ветер был такой силы, что два дерева с корнем вывернул. Утром пастух гнал стадо коров мимо землянки Вакулинчихи. Да как заорет на всю деревню: «Смотрите, труба у землянки сорвана и валяется посреди дороги!»
   Люди со всей деревни собрались у землянки, попытались открыть дверь, но она была заперта изнутри. Наш деревенский плотник, открыв дверь, первым вошел и выругался страшным матом: «Здесь точно поработала нечистая сила!»
   И правда, было от чего заматериться. В землянке был полный разгром. Задвижка от дымовой трубы валялась на подушке кровати. Печная дверка вырвана с кирпичами, а дверка от поддувала, вырванная с арматурой, оказалась аж на подоконнике. Безжизненное тело бабки Вакулинчихи свешивалось со спинки кровати.
   – Как же ее на спинку кровати забросило?
   – А кто его знает, – ответил дед. – Я как увидел два торчащих зуба-клыка из ее пустого рта, мне стало дурно. Я такого страха даже на фронте не испытывал.
   – Как жаль, – гость поднялся с завалинки. – Обидно, что я не успел отблагодарить добрую старушку.
   – Да нечего тут жалеть, – рассерженно засопел дед Иван. – Не такая она уж и добрая была. Столько зла натворила, что даже по-человечески умереть не смогла.
   – Дедушка, покажите мне ее могилу.
   – Не покажу, – поднялся дед Иван с завалинки. – Иди на деревенское кладбище. Могила за оградой. Сразу увидишь. – Дед сделал несколько шагов в сторону двери своей землянки, но остановился. – И вот еще что, милый человек, – добавил он, – не советую я тебе ее поминать. Она при жизни делала злые дела и мертвая никак не успокоится.
   – Я смотрю, дедушка, вы ее недолюбливали. А за что?
   – Да я и сам не знаю за что. Вот в душе у меня было такое ощущение, что от нее одна беда. Угости лучше еще сигареткой.
   Городской гость снова опустился на завалинку. Присел рядом и дед Иван. Солнце еще не набрало силу жаркого дня, и им было приятно посидеть в утренней прохладе. Положив на колени свои узловатые от тяжелого труда руки, знавший долгие годы Ольгу сосед, стал рассказывать приезжему человеку историю жизни знахарки. И пусть это было мнение всего лишь одного человека, но и в нем, в этом мнении, было немало правды.
   Родители Ивана приехали в деревню Пруды из Украины вместе с семьей Вакуленко. Дядька Семен был одним из лучших комбайнеров совхоза. За хорошую работу ему часто присуждали премии, награждали грамотами. Жена Семена, тетка Ольга, была на пятнадцать лет моложе мужа. Рано родила ему троих детей, которыми никогда не занималась. Семен с раннего утра до поздней ночи в поле, дети его, грязные и голодные, бродят по деревне, а их мать загорает у пруда с командированными из города мужчинами. Одним словом, Ольга Вакуленко, по мнению деда Ивана, всегда была плохой женой и скверной матерью.
   Когда началась война, Семен ушел на фронт и впервые же дни войны погиб. Ольга, не привыкшая работать, стала пить, избивать детей. Непонятно, почему она такой стала. То ли с горя, что муж погиб, то ли от безысходности.
   – Ты, уважаемый, не знаешь, какие были тогда времена, – вздохнул дед Иван. – Война, голод. Под ногами валялись ячменные колоски, а трогать их нельзя. Умирай с голоду, но домой брать ничего не моги. Милиция лютовала по-зверски. Обыскивала женщин, возвращающихся с полей. Снимали с них почти всю одежду. Многие, чтобы избежать обыска, возвращались домой огородами, пролезая через заросли крапивы и колючего будяка.
   А Ольга набрала полное ведро колосков и пошла по дороге, не прячась. Разумеется, угодила прямо в руки участкового милиционера. Разговор в то время был коротким. Ее с ведром колосков усадили в кузов полуторки – и в район. Дальше – десять лет лагерей за кражу государственного имущества. А детей на другой же день отправили в приют. Больше о них никому ничего не известно.
   Из лагерей Ольга вернулась в свою заброшенную землянку древней старухой. От прежней распутной женщины ничего не осталось. Хромая и сморщенная старуха сразу же занялась лечением, гаданием и еще какими-то делами, которые были ведомы только ей одной. Ходили слухи, что в лагере она познакомилась с одной пожилой женщиной, которую все там называли ведьмой. И вот, якобы, умирая, та передала Ольге свои знания. И ее уже не называли Ольгой, а просто Вакулинчихой.
   – Эта колдунья, – подытожил свой рассказ дед Иван, – на девятый день после своей смерти забрала с собой молодого парня, который месяц как вернулся из армии.
   – Что ты, дед, городишь? – возмутился приезжий мужчина. – Ну, подумай сам, как она мертвая могла забрать живого крепкого парня?
   – Да очень просто, – хлопнул себя по коленям дед Иван. – Взяла, подлая ее душа, и забрала с собой старшего сына местного фермера Мирона Голованя. Ты поспрашивай у деревенских, тебе любой это подтвердит. Тут вот какая история с этим фермером случилась.
   После распада совхоза, каждый нарезал себе земли сколько мог обработать. Так вот, Головань нахапал себе столько, что сам не мог обрабатывать всю землю и отдал один участок в аренду корейцам под выращивание лука. И вот странная штука получается. Земля одна и та же, а у корейцев лук и крупнее, и лучше, и не подвергается гниению. И все бы ничего, но с появлением корейцев в деревне стали пропадать собаки. Разумеется, все грешили на арендаторов. Пропала собака и у фермера.
   Тут нужно сказать, что это была хотя и обычная собачонка по кличке Шарик, но сын Голованя Петька ее очень любил. Еще до армии принес он в дом щенка, кормил и ухаживал за ним. А когда ушел служить в армию, в каждом письме интересовался, как там его любимец. Служил Петро на границе с Китаем. Два года пролетело быстро. Первым, кто радостно встретил его у калитки, был Шарик. Увидев хозяина, псина так обрадовалась, что со всего размаха запрыгнула солдату на руки.
   В тот день Петька вернулся из города и узнал от матери, что умерла Вакулинчиха. А еще мать посетовала на то, что вот уже третий день не видит Шарика.
   «Я все понял, мама, – нахмурился Петро. – Это дело рук корейцев. Для них съесть собаку, что для нас молодого кабанчика».
   Петька молча оделся в солдатскую гимнастерку, подпоясался солдатским ремнем и пошел к соседским парням, скирдовавшим за сараем солому.
   «Ребята, – обратился он к ним, – не хотите составить мне компанию? Нужно навестить наших арендаторов».
   «Бутылку поставишь, так мы с удовольствием засвидетельствуем корейцам наше почтение».
   Семья корейцев-арендаторов с весны до поздней осени жила в поле в передвижном двадцатитонном контейнере. Ребята обошли вокруг металлического жилища, заглянули вовнутрь. Следов пропавшего Шарика или хотя бы каких-либо улик нигде не было видно. Петька понял, что доказать причастность корейцев к исчезновению собаки вряд ли удастся. Да и полной уверенности в том, что это их рук дело, у бывшего пограничника не было. Быть может, думал он, это происки конкурентов, которые хотят поссорить деревенских с корейцами-арендаторами?
   Друзья не солоно хлебавши вернулись в деревню. Проходя мимо поля с уже созревшим луком, один из парней заметил, что его вполне можно убирать.
   «Пусть они с нами за Шарика натурой рассчитываются», – хохотнул один из них.
   Ребята приметили с какого края поля лучше подобраться к луковым грядкам. Поставили метку и отправились по домам, чтобы с наступлением ночи снова прийти на поле, но уже с мешками. По пути Петька вслух размышлял о том, что от лукового поля до кладбища расстояние почти такое же, как от кладбища до их улицы.
   «Если устанем тащить мешки, можно будет отдохнуть на скамейке у могилы Вакулинчихи», – предложил он друзьям. Те согласились.
   Поздно ночью подельники отправились на дело – сводить счеты с корейцами. Полная луна освещала знакомую тропинку, поэтому они без труда нашли метку и заползли на поле. Земля была мягкой, лук выдергивался без особого труда. За каких-то полчаса ребята наполнили свои мешки, крепко увязали их длинными веревками, взвалили поклажу на плечи и двинулись в обратный путь. Поравнявшись с кладбищем, Петька предложил друзьям сделать привал.
   «Спина совсем затекла», – обосновал он свое предложение.
   Парни побросали свои мешки на землю, присели на лавочку и достали сигареты. Могила Вакулинчихи находилась за оградой кладбища почти у самой дороги. Местный плотник, тот, что открывал двери в землянку Ольги, вкопал в землю два бревна, а сверху прибил толстую доску. Получилась длинная скамейка. Видя осуждающие взгляды соседей, сказал, что, мол, могила у дороги, любой трактор ее раскатает, а так бревна помешают.
   «Посидим, покурим на косточках Вакулинчихи», – с иронией сказал Петька, опуская на землю мешок с луком. Парни на такое высказывание друга ничего не ответили. Молча посидели, выкурили по сигарете и стали собираться идти дальше.
   Ребята подхватили свои мешки и быстро зашагали в деревню. Петька попытался поднять свой почти полный мешок, но тот не поддавался. Словно что-то тянуло поклажу к земле. Оказалось, конец веревки, которым был увязан мешок, развязался, и Петька стоял на нем обеими ногами. Парень с силой рванул поклажу с луком на себя, веревка под ногами скользнула, и он со всего размаха с громким криком рухнул на землю. Крик был таким, что, как после рассказывали, в деревне завыли собаки. Ушедшие чуть вперед парни побросали свои мешки и бросились обратно к могиле. Вскоре туда же сбежались чуть ли не все жители деревни. Когда отец Петьки подбежал к месту происшествия, то увидел страшную картину. Его сын в солдатской гимнастерке, подпоясанный солдатским ремнем лежал кверху лицом. На правом виске запекся сгусток крови. На животе лежал мешок с рассыпавшимися вокруг крупными луковицами. Мать Петьки, обливаясь слезами и заламывая руки кверху, причитала: «Господи, какая же ты ненасытная, Вакулинчиха. При жизни делала черные дела и после смерти никак не угомонишься».
   Дед Иван поднялся с завалинки, тем самым дав понять гостю, что рассказ его окончен и ему пора идти в дом.
   – Почему вы считаете, что бабушка Ольга делала только черные дела? – спросил до этого молчавший приезжий бизнесмен. – Ведь в моей беде она помогла мне бескорыстно.
   – Не знаю, мил человек, не знаю, – опуская глаза, пробормотал дед Иван. – Мне неизвестно, какие у тебя были дела и что ты хранил в своей папке. Но я знаю только одно: милиция зря обыски не делает. Там тоже работают люди с головой, которые с бухты-барахты разрешение на обыск не подпишут.

Кирилл Сомов

   Преподаватель английского языка – мать Кирилла Сомова – умерла от сердечного приступа в классе во время консультации за три дня до выпускного экзамена. Парню было в то время всего восемнадцать лет.
   Лидия Викторовна Сомова была направлена на работу в среднюю школу на Центральную усадьбу сразу после окончания Пятигорского педагогического института. Здесь вышла замуж. Отец Кирилла, Вячеслав Петрович, работал начальником железнодорожной станции. В небольшом, но всегда чистеньком доме Сомовых, даже по городским меркам, стараниями хозяйки поддерживался образцовый порядок и дисциплина. Со стороны казалось, что живут люди душа в душу. Но случившееся в семье горе определило степень отношений.
   Не прошло и месяца, как похоронили Лидию Викторовну, отец женился на молодой женщине, у которой от первого брака было две девочки. Старшей Ирине было четырнадцать лет, младшей Насте – девять.
   Все знающие соседки судачили, что отец Кирилла крутил любовь с продавщицей сельмага Зинкой еще при жизни жены. Говорили, что Лидия Викторовна либо знала, либо догадывалась об их отношениях, но умело скрывала от коллег по работе и сына. И повторный приступ, видимо, был следствием сильных переживаний.
   Зинаида с первого дня повела себя в доме как полноправная хозяйка. Она вытащила из шкафа все вещи Лидии Викторовны, цинично сложила их в мешок и утрамбовала ногой.
   – Зинаида Михайловна, – попытался возразить Кирилл, – не выбрасывайте мамины вещи. Давайте я заберу их к себе в комнату и сложу в чемодан.
   – Кому нужны ее вещи? – возмутилась мачеха. Она одевалась как монашка. А еще учительница…
   – Мама всегда одевалась со вкусом, – возразил Кирилл. – Просто она придерживалась скромности в женских нарядах.
   – Скромности, – передразнила его Зинаида, – да кому была нужна ее скромность? Если эти вещи сейчас предложить бомжам, так и они еще подумают: надевать эти шмотки или нет.
   – Неправда, – упорствовал Кирилл. – Мама всегда покупала вещи в престижных магазинах Пятигорска.
   – В престижных, говоришь? – не унималась мачеха. – А откуда у нее были деньги? Ведь твой отец все свою зарплату отдавал мне. Что она могла купить на свои учительские копейки?
   Последние слова мачехи словно плетью ударили парня. Он как-то сразу весь сник и затих.
   – Давайте мешок, – почти шепотом проговорил он, – я заберу вещи мамы в свою комнату.
   – В какую такую свою комнату? – взмахнула руками Зинаида. – Ты комнату к завтрашнему дню освободи. В ней будут жить Ирина с Настей. Для тебя одного целая комната непростительная роскошь. – Она немного постояла. Подперев крутые бедра руками, а потом, пнув мешок ногой, добавила: – отнеси эти тряпки в гараж. Потом решим, что с ними делать.
   – Нет, – увесисто ответил Кирилл и волоком потащил мешок с вещами матери к себе в комнату.
   Такое непослушание явно не понравилось мачехе. Она словно пантера бросилась к Кириллу и схватила его за рукав рубашки. Парень рванулся изо всех сил, и Зинаида отлетела в сторону. Но не успел он закрыть за собой дверь комнаты, как та снова бросилась на него и схватила рукой за ручку двери.
   – Не разрешаю, – завопила женщина, словно у нее забирали самую дорогую вещь.
   Кирилл в гневе схватил ее за волосы и оттолкнул. Не ожидавшая такого яростного отпора, Зинаида отступила в прихожую. Воспользовавшись моментом, Кирилл захлопнул дверь, закрыл ее на ключ и прямо в одежде повалился на кровать. На глаза парня навернулись слезы обиды. От безысходности он буквально завыл голосом одинокого волка.
   Вечером начались разборки с отцом. Тот еще не переступил порог, как Зинаида в слезах стала рассказывать ему об инциденте с Кириллом. Выходило, что тот ни за что ни про что ударил по лицу мачеху. Такое поведение сына до того разозлило Вячеслава Петровича, что он, сняв ремень, с горящими глазами бросился в комнату Кирилла.
   Дверь в спальню была закрыта. На требования отца немедленно открыть, сын не отвечал. Тогда хозяин дома выскочил во двор, взял в сарае топор и, вернувшись в дом, стал выбивать замок. Разбив запор, ворвался в комнату.
   – Ты что, негодяй, себе позволяешь, – кричал он с пеной у рта, размахивая топором. – Я тебе не мама. Я тебя по головке гладить не буду.
   Кирилл лежал молча на кровати, не реагируя на крики отца. Тогда тот бросил топор, схватил стоявшую в углу хоккейную клюшку и стал наносить удары. Сын лежал не шевелясь, уткнувшись лицом в подушку, и только изредка из его груди вырывались стоны.
   Испуганная Зинаида стала успокаивать разбушевавшегося мужа. Дескать, он ее вовсе не ударил, а всего лишь оттолкнул. Вячеслав Петрович с грохотом бросил клюшку на пол и направился к буфету. Взял принесенную Зинаидой бутылку самогона и прямо с горлышка сделал несколько глотков. Алкоголь слегка успокоил его. Но еще долго из-за сломанной двери доносились возмущения отца и мачехи.
   Всю ночь Кирилл пролежал с открытыми глазами. Слезы обиды не переставали течь по щекам парня. Они текли, когда он вспоминал маму. Всегда такую добрую и отзывчивую. А какая она была красивая: стройная, с длинными вьющимися волосами. Слезы текли тогда, когда он от отчаяния колотил кулаками по подушке хрипло выкрикивая: «Как он мог так поступить с мамой? Притворялся, мразь, как он хитро притворялся. Называл ее в присутствии друзей и знакомых дорогой и любимой. А сам, блудный кот, жил на две семьи. Ни стыда, ни совести нет. Сорока дней еще не прошло со дня смерти мамы, а он уже с молодой женой забавляется».
   Вспомнились слова бабушки-соседки, которая говорила отцу на кладбище во время похорон: «Душа Лидочки будет с нами еще сорок дней. Только потом она распростится с нами, нашей грешной землей и отправится на суд к господу Богу нашему».
   На кладбище отец много плакал. Казалось, что он делает это искренне. А он, лицемер, просто хотел вымолить у мамы прощение за свое подлое предательство.
   Поднявшись с кровати, Кирилл подошел к книжному шкафу, на котором стояла семейная фотография. Здесь ему пятнадцать лет. Мама в темном костюме с выпущенным воротничком белой блузки застенчиво улыбается в объектив фотоаппарата. Он прижал фотографию к груди и заплакал навзрыд. Присел на кровать. Приступ горя и ненависти вновь ударили в голову.
   – Змея подколодная, негодяйка, – стал он выкрикивать слова в адрес мачехи. – Кошка крашеная. Ты ей в подметки не годишься.
   Долго еще Кирилл бунтовал и выкрикивал все новые и новые оскорбления в адрес новоиспеченной хозяйки. Но на его крики никто в доме не реагировал. Отец после выпитого самогона крепко спал, а мачеха, видимо, чувствовала свою вину и на оскорбления не отвечала. Парень метался по комнате, словно зверь в клетке. Мысли одна за другой проскакивали в его воспаленном мозгу. Он никак не мог принять решения. Что ему делать дальше? Как жить? И еще, утром нужно освободить комнату для девочек мачехи.
   – Утром меня ждет участь воробья, – чуть слышно самому себе проговорил Кирилл и усмехнулся этому сравнению. Ему часто доводилось видеть, как по весне, когда прилетают скворцы, они выгоняют на зиму поселившихся в скворечниках серых старожил и вслед выбрасывают из гнезда пух, солому и все остальное, что составляло их семейное счастье.
   Было далеко за полночь. Но от всего пережитого спать Кириллу не хотелось. К тому же сильно болело избитое клюшкой тело. Но боль его не сильно беспокоила. Побои заживут. Беспокоило другое, более серьезное – будущее. Мама очень хотела, чтобы сын поступил в педагогический институт на факультет иностранных языков. Теперь это сделать будет весьма проблематично. Да и с жильем ситуация непростая. Завтра ему вместо собственной комнаты предложат угол в доме. Да как они смеют с ним так поступать? Все документы на дом были оформлены на маму. Снова перед глазами всплыло озверевшее лицо отца. Нет, с ним он точно жить не будет. Ведь понятно же, что теперь полноправной хозяйкой здесь станет Зинаида Михайловна и ее дочери.
   Только под утро Кирилл забылся тревожным коротким сном. Сколько он пролежал в таком состоянии – сказать трудно. Только вдруг он проснулся. Ему приснилось, будто на пороге его комнаты стоит мама в нарядном летнем костюме. Кириллу нравилось, когда она его надевала. Волосы мамы были распущены, и она их расчесывала его расческой. Приведя волосы в порядок, мама поманила его за собой пальцем и вышла за порог.
   Кирилл подскочил, сунул руку в нагрудный карман рубашки. Пуговица была застегнута. Расческа лежала на месте.
   – Это был всего лишь сон, – тяжело вздохнул он, приходя в себя. «Так я, вроде бы и не спал. Впрочем, какая разница, – размышлял Кирилл, вспоминая приснившееся, – ясно одно: из этого дома мне нужно уходить. И мама мне дала четкий знак, поманив пальцем за порог».
   Кирилл достал из-под кровати рюкзак и стал собирать вещи. Забрал из шкафа свои документы. Закончив недолгие сборы, подошел к двери, оглянулся. На кровати, на смятой подушке лежала семейная фотография. Возвращаться – плохая примета, подумал он, но и оставлять дорогую сердцу вещь не хотелось. Повесив рюкзак на плечи, вышел из комнаты, не выключив свет.
   Шагая по улице, Кирилл даже приблизительно не знал, куда ему идти. Ни родственников, ни близких у него в ближайших окрестностях не было. Разве что младшая сестра матери Тамара Викторовна. Но ее адреса он не знал. Вспомнилось только, что живет она в станице Марьинской, которая находится недалеко от Нальчика и что работает мастером на местном молокозаводе. Бывать в этой станице Кириллу не приходилось. Тетка сама их навещала изредка. Последний раз была, когда он учился еще в восьмом классе. Ни лица ее, ни фамилии по мужу он не помнил.
   И все же Кирилл решил ехать к тетке, рассудив, что станица – это не город и молокозавод там, вероятнее всего, один. Приняв решение, он бодрее зашагал к автобусной остановке и, дождавшись нужного маршрута, забрался на заднее сиденье. Теперь все его мысли были сосредоточены на кондукторше, которая сидела рядом с водителем у передней двери.
   – Покупаем билетики, – кричала на весь салон толстая тетка, едва автобус тронулся. – Проезд нужно оплачивать. – Медленно продвигаясь к задней площадке, обилечивая по пути пассажиров, она приближалась к Кириллу. – Тебе что, особое приглашение нужно? – прогнусавила кондукторша.
   – У меня нет денег, – опустив виновато голову, сказал он. – Но мне очень нужно ехать.
   – Вы посмотрите на этого умника, – обратилась она к пассажирам. – Ему, видите ли, надо ехать. За ехать нужно деньги платить, а нет денег, – пешочком ходить, – женщина рассмеялась собственному каламбуру. – Ты знаешь, сколько стоит литр бензина? – не унималась владелица бумажных катушек с билетами. Молчишь – значит знаешь. А нам горючее на заправках бесплатно в бензобак не заливают. Почему мы тебя должны бесплатно возить? – Кирилл молча стоял перед ней, опустив голову. – В общем так, на первой же остановке я тебя высаживаю. – И снова обращаясь ко всем пассажирам, добавила: – Заранее готовимся к выходу. Следующая остановка «деревня Пруды».
   Кирилл вышел на остановке, положил рюкзак на скамейку, огляделся. Деревню Пруды он знал хорошо. Часто с ребятами со своего класса приходили купаться. Последний раз бывал здесь, когда хоронили маму. Ее похоронили рядом с могилами его бабушки и дедушки.
   Рядом с автобусной остановкой какая-то женщина торговала тутовником.
   – Скажите, – обратился к ней Кирилл, – далеко отсюда до станицы Марьинской?
   – Если по дороге, то километров двенадцать, – ответила торговка, – а если через балку, то около девяти будет.
   Поблагодарив женщину, Кирилл направился к балке, которая начиналась у перемычки большого пруда. На пригорке между балкой и кукурузным полем паслось стадо коров. Пастух с длинным кнутом, висящим через плечо, громко выкрикивал ругательства вслед черной корове, которая, отбившись от стада, направлялась к кукурузному полю.
   – Тварь ненасытная, – выговаривал он, – кукурузы захотелось. Я тебе сейчас дам кукурузы. – Но корова только мотала головой и продолжала свой путь. С хрустом вошла на поле и стала жадно хватать ярко-зеленые початки. – Красотка, кому сказал, вернись, – закричал разгневанный пастух и для убедительности громко стрельнул кнутом. Корова покосилась на кнут и бегом вернулась в стадо. Пробегая мимо Кирилла, на какое-то мгновение остановилась и посмотрела на него своими угольно-черными глазами с длинными ресницами.
   – И правда, красотка, – подумал Кирилл, отметив для себя, что корова сытая и хорошо вычесанная. Маленькие, загнутые внутрь рожки подсказывали ее возраст. «Наверное, первенка», – подумал он, провожая глазами корову. Вздохнув, направился дальше. Размышляя о том, что сначала нужно зайти на кладбище на могилу матери, а потом в станицу. «До конца дня успею добраться», – подытожил он свое путешествие.
   Несмотря на то, что было раннее утро, солнце уже припекало довольно ощутимо. Улицы словно вымерли. Жители занимались своими делами. А дел этих в деревне всегда хватало, особенно летом. Недаром людей часто сравнивают с муравьями, которые трудятся от восхода до заката. А еще в деревне говорят, что день год кормит.

Знакомство Кирилла с Олегом

   Проходя мимо большого пруда, Кирилл увидел на берегу, возле густых зарослей лопухов, чей-то велосипед и детскую одежду. Спустившись к воде, заметил купающегося подростка. Ныряя по-утиному, тот показывал то загорелые плечи и спину, то ягодицы.
   – Странная манера купаться, – подумал Кирилл, снимая с плеч рюкзак и присаживаясь на берегу. – Самому искупаться что ли?
   В это время подросток вышел из воды, таща за собой пластиковый пакет, доверху набитый шевелящимися раками.
   – Привет, – кивнул он Кириллу. – Ты что тут делаешь?
   – Да так, присел отдохнуть, – улыбнулся в ответ Кирилл, с любопытством рассматривая подростка. «Надо же, сзади пионер, а спереди – пенсионер», – подумал он и еще больше заулыбался, наблюдая, как тот надевает спортивные штаны.
   – Ну, чего вылупился? – раздраженно буркнул тот, – не видал голых мужчин?
   – Почему же, видел, – согнал с лица улыбку Кирилл. – Я просто подумал, что купаться без трусов как-то неудобно. А вдруг кто-нибудь увидит.
   – Ну и что из того, что увидит? – проворчал парень. – А где брать трусы, если их нет. Трусы стоят денег. Денег тоже нет. Так что тут не до трусов.
   – Это плохо, когда нет денег, – вздохнул Кирилл, рассматривая раков. – Вот и у меня их нет. А без денег и в автобус не пускают.
   – А ты откуда здесь взялся? – примирительно спросил парень.
   – Я из Центральной усадьбы.
   – А что в деревне делаешь? – продолжал любопытствовать ловец раков.
   – Ничего я здесь не делаю, – вздохнул Кирилл. – Иду в станицу Марьинскую. По пути решил заглянуть на кладбище к могиле матери, чтобы попрощаться, да вот тебя увидел.
   – Так ты сын той учительницы, которую недавно похоронили?
   – Да, – кивнул головой Кирилл.
   – А отца у тебя разве нет? – поинтересовался парень.
   – Отец у меня есть, – помрачнел Кирилл. – Но лучше бы его не было.
   Оба на некоторое время замолчали. Один продолжал рассматривать шевелящихся раков, другой заканчивал одевание.
   – Меня зовут Олег, – протянул парень руку. – А тебя как зовут?
   – Кириллом назвали, – поднимаясь с земли и пожимая протянутую руку, ответил он.
   – Есть хочешь?
   – Хочу, – честно признался Кирилл. – А что, ты меня решил обедом накормить?
   – Ну, обедом не обедом, а голодным не останешься. Двигай за мной, – кивнул он в сторону зарослей лопухов и первым стал пробираться по едва заметной тропинке. Пройдя всего шагов десять, ребята оказались на небольшой полянке, на которой дымился костер.
   – Присаживайся, – махнул рукой в сторону костра Олег. – И сними с себя свою робу. Летом нужно загорать.
   Пока Кирилл снимал одежду, его новый знакомый, орудуя двумя палками, разгреб золу и вытащил из костра увесистую сырую тряпку, от которой шел пар.
   Развернув ее, Олег вытряхнул на траву с полсотни красных раков. Такой оригинальный способ варки Кирилл видел впервые.
   – Угощайся, – рукой указал на импровизированный стол на траве Олег. – А я пойду выстираю тряпку.
   Сполоснув в пруду ветошь и хорошенько отжав ее, раколов снова наполнил тряпку деликатесом, аккуратно завернул и закопал в угли еще дымящегося костра.
   – Я здесь ловлю раков каждый день, – Олег присел рядом с Кириллом и присоединился к обеду. – Их здесь тьма, особенно в камышах на той стороне пруда, – делился он секретами. – Но там очень острый камыш и можно сильно порезаться. Вот смотри, – Олег поднял кверху пятку правой ноги. – Это я в мае на той стороне напоролся на камышину. Раков наловил полмешка, но ногу пропорол до кости. Меня тогда моя старшая сестра Верка две недели выхаживала.
   – Почему в больницу не пошел? – поинтересовался Кирилл.
   – Какую больницу? – усмехнулся Олег. – Мы же беженцы. Прописки нет, поэтому к нам тут как к бомжам относятся.
   Оба парня надолго замолчали. Каждый думал о своем, поедая сваренных раков.
   – Но теперь я умнее стал, – прервал затянувшееся молчание Олег. – Ловлю раков на этой стороне пруда. Здесь берег глинистый и эти твари, – он подцепил за клешню очередного рака, – живут в норах. Вот я ногой нащупаю норку и ныряю. Кусачие, гады, – показал он кончики пальцев, – клещами больно хватают.
   – Кто тебя надоумил варить раков в мокрой тряпке? – поинтересовался Кирилл.
   – Это мое изобретение, – самодовольно усмехнулся Олег. – Я и яйца таким образом варю. Тут главное, – делился опытом он, – во время успеть вытащить тряпку из костра, пока она не загорелась. А то раки получатся не вареные, а жареные. Для такой кулинарии хорошо использовать материю от солдатских штанов или гимнастерки.
   – А где ты яйца берешь? – поинтересовался Кирилл. – У вас с сестрой есть куры?
   – Курей у нас нет, – нахмурился Олег. – Сами живем на курьих правах вот в том заброшенном коровнике, – махнул он рукой в сторону черневшей невдалеке старой постройки. – А яйца я собираю у маленького пруда. Вон там, – показал он в сторону блестящего зеркала небольшого водоема. – На другой стороне находится утиная ферма. Хозяин – предприниматель из города. И хотя территория огорожена сеткой, утки находят щели, пролазят и теряют яйца в обмелевшем пруду. Бывает, в день по двадцать штук собираю.
   – А хозяин не ругает тебя?
   – Я на его территорию не захожу, – улыбнулся Олег. – Это его утки заплывают на мою территорию.
   За разговорами время пролетело быстро. Солнце уже поднялось к зениту, и жара стала просто невыносимой.
   – Ну, мне пора, – поднимая велосипед с земли, сказал Олег. – Если не найдешь свою тетку, то на обратном пути заходи к нам. Места в коровнике всем хватит. – Он ловко оседлал своего двухколесного коня и покатил по тропинке.
   Кирилл долго смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за деревьями лесопосадки.
   Повесив на плечо рюкзак, Кирилл направился на деревенское кладбище. По пути нарвал букет полевых цветов. Могилу матери он увидел еще с дороги. Цветы и венки, положенные в день похорон, засохли, оголив потрескавшуюся глину на могильном холмике. Он подошел к могиле, положил цветы и, положив руку на шатающийся крест, долго смотрел на то место, где примерно покоилось лицо матери.
   – Здравствуй, мама! – шепотом промолвил он, и слезы ручьями хлынули из его глаз. Он опустился на колени, положил голову на могилу и, лихорадочно перебирая руками сухие колючие цветы, зарыдал.
   Кирилл долго разговаривал с могилой матери. Потом поднялся и стал убирать с нее засохшие венки и цветы. Понес охапку за пределы кладбища. Поискав глазами, куда бы можно все это выбросить, увидел неглубокий овраг. Бросив туда собранное, он собрался было уже уходить, но тут заметил, что на дне оврага находится целая свалка венков и деревянных крестов.
   – Родственники умерших, вместо крестов, поставили памятники, – разговаривал он сам с собою, возвращаясь к могиле матери, а в овраг выбросили ненужные кресты. – А я, дорогая мамочка, – обратился он к могиле матери, – ничего не могу для тебя сейчас сделать. Разве что посадить полевые цветы. Помню, ты их очень любила.
   Пока Кирилл убирал могилку матери и высаживал на ней цветы, солнце уже склонилось к закату.
   – В станицу я сегодня уже не попаду, – стал размышлять он. – Где же переночевать? Не на кладбище же. – Он вздохнул, посмотрел по сторонам и вдруг принял решение: – А почему бы и нет? Здесь рядом мама. Она никому не позволит меня обидеть. – И чтобы окончательно утвердиться в принятом решении, добавил: – Бояться нужно не мертвых, бояться нужно живых.
   Совсем обессиленный, он прилег у холмика, положил на могилу матери голову и мысленно продолжал с ней разговор. Рассказал об отце, о новоиспеченной мачехе, о том, что теперь его мечта об институте и, в последствии работа переводчиком, похоронены вместе с нею. Кирилл, видимо, задремал. Как вдруг почувствовал прикосновение чьей-то руки к своему плечу. Он в страхе вскочил на ноги, повернул голову и увидел Олега. Тот стоял рядом с велосипедом в руках, с руля которого свисало две сумки с раками.
   – Ну, чего ты раскис? – сдвинув на переносице брови, стал он не по-детски рассуждать. – Матери твоей, наверно, больно от таких слов и на том свете. Вот когда мои родители погибли, от них даже тел не осталось. Мы с сестрой плакали и днем и ночью. Вера даже заболела от переживаний и лежала целый месяц в армейском госпитале.
   – Как погибли ваши родители? – тихо спросил Кирилл.
   – Боевики подорвали рейсовый автобус, – присаживаясь рядом, хриплым голосом проговорил Олег. – Так вот, когда Вера лежала в госпитале, ей там одна женщина-санитарка сказала: «Не плачь, детка, слезами ты себе не поможешь, а вот родителям на том свете плохо, они все в воде лежат». Как ни странно, но эти слова подействовали на сестру. Когда она поправилась, то и мне запретила плакать. – Поднявшись и тряхнув велосипед, Олег поправил руль и предложил: – Садись на заднее сиденье, поехали к нам. – И, перехватив нерешительный взгляд Кирилла, добавил: – Могилку мы с тобой обязательно приведем в порядок. И цветы посадим. Я знаю, где их много.
   Слова Олега насчет слез на земле, от которых близким плохо на небе, как-то успокоили Кирилла. Он согласно кивнул и, подхватив рюкзак, уселся за спиной друга. Вскоре велосипед уже подкатывал к старому совхозному коровнику.

Скитание Веры и Олега Моревых

   Некогда добротное строение сейчас было наполовину разрушено. С одной стороны от него проходила проселочная дорога, а с другой – степная балка. И дорога, и балка шли параллельно друг дружке, уходя далеко к линии горизонта.
   – Проходи, не стесняйся, – пригласил гостя Олег, открывая оббитую тряпками дверь. – У нас тут не очень просторно, зато не жарко.
   Кирилл вошел в дверь, огляделся, поставил на пол рюкзак. Приметив деревянную лавку, присел на нее и стал снимать с уставших за день ног кроссовки. Тут его внимание привлек огромный черный кот, у которого не было одного глаза. Неслышно ступая мягкими лапами по полу, он сделал несколько шагов по направлению к гостю и замер в выжидательной позе. Его маленькие уши, словно локаторы, ловили малейший шорох.
   – Кис-кис-кис, – позвал Кирилл кота. – Но тот лишь покосился на него единственным глазом и не сдвинулся с места.
   Олег тем временем налил в ведро воды и, высыпав в него раков, поставил на печку, сложенную из кирпичей во дворе.
   – Сейчас придет Вера, – сказал он, удобнее устанавливая ведро на конфорку. – Она пошла к колодцу за водой. Для раков у нас вода есть, а вот на чай не хватит.
   Кирилл немного освоился и стал рассматривать жилище беженцев. «Конечно, живут ребята бедно, но не отчаиваются, – размышлял он. – Да и чего отчаиваться. Безвыходных положений не бывает». Он нагнулся и погладил забравшегося под лавку кота. Тот почувствовал на спине руку доброго человека и, выйдя из своего укрытия, стал тереться о больную ногу Кирилла. Нагнувшись, взял кота на руки. Тот не возражал. Продолжая гладить животное по спине, стал с ним тихонько разговаривать: «Наверное, это тебе местные коты глаз повредили в борьбе за красавицу кошку. Но ты ведь мужчина, а шрамы мужчин украшают».
   Держа кота в руках и осторожно ступая босыми ногами, Кирилл вышел во двор.
   – Раки уже закипают, – проговорил Олег, подкладывая в печку дрова. – Сейчас воду подсолю, добавлю укропчика, и ужин будет готов.
   – Как зовут вашего кота? – поинтересовался у повара Кирилл.
   – Мы его зовем Шамиль, – с ребячьей гордостью ответил Олег. – Свое имя он получил в честь героя, воевавшего на Кавказе вместе с генералом Слепцовым. Помнишь такого?
   – Что-то припоминаю, – неуверенно ответил Кирилл. – По истории проходили. Но я слышал и о другом Шамиле, фамилия которого Басаев.
   – Нет, мы кота назвали в честь чеченского героя, а этот – головорез и убийца. Мне о подвигах генерала Слепцова в войне с чеченцами отец много рассказывал. Сам он родом из станицы Слепцовской. А его родители были терскими казаками. С самого начала освоения Северного Кавказа жили вдоль рек Сунжи и Терека.
   Раки давно сварились, а Вера все не возвращалась.
   – Твоя сестра часто задерживается? – поинтересовался Кирилл.
   – Часто, – спокойно ответил брат. – Она помогает местным пенсионерам.
   – И много ей за это платят? – спросил Кирилл и даже постеснялся своего вопроса.
   – Нет, копейки, – засопел обиженно Олег. – Деревенские пенсионеры бедные. У них не такая пенсия, как у городских. Поэтому Вера за работу берет продуктами. Кушать ведь что-то нужно. Одними раками сыт не будешь. А зимою, когда пруды замерзнут, и раков не станет.
   – А вам тут и зимовать приходилось?
   – Приходилось. Вот в этом шикарном зале, – Олег обвел взглядом помещение коровника, – всю прошлую зиму прожили. Конечно, было холодно. Но, как видишь, не замерзли.
   Кирилл еще раз обвел взглядом ветхие стены коровника, залатанные кусками фанеры и тряпками дыры. На мгновение представил себе, как в лютые морозы тут может быть холодно, и передернул плечами.
   – В конце июня будет ровно год, как мы тут поселились, – уточнил Олег.
   – А где раньше жили?
   – Жили с родителя в Грозном.
   Олег рассказал своему новому товарищу о том, что его родители, после окончания Губкинского института как молодые специалисты были направлены на грозненский нефтеперерабатывающий завод. Предприятие выделило им квартиру. Зарплата была хорошая. Там же, в столице Чеченской Республики, родились и Олег с Верой. Сначала ходили в заводской детский сад, а потом в школу. Когда началась война, завод разрушили. Люди остались без работы.
   – На что же вы стали жить после того, как родители остались без работы? – поинтересовался Кирилл.
   – Я ведь тебе говорил, что мой отец родом из здешних мест, – напомнил Олег. – Он родился в станице Слепцовской. Правда, теперь она называется Орджоникидзевской. Так вот, там жили его родители. Пять лет назад мама отца, а моя бабушка, умерла и оставила нам дом с участком земли с садом. Родители обрабатывали землю, выращивали овощи и продавали на базаре.
   – Все овощи продавали?
   – Нет, не все, – уточнил Олег. – Кое-что оставляли себе, а картошку вообще на базар не выносили. Она у нас всегда плохая урождалась. Самим едва хватало.
   – Расскажи, как погибли ваши родители, – попросил Кирилл.
   – От взрыва мины, – вздохнул Олег. Немного помолчал и продолжил: – С ранней весны до глубокой осени родители жили в станице. В Грозный почти не приезжали. Наоборот, мы с Верой каждые выходные ездили к ним. Вот и в тот раз собирались приехать, чтобы помочь собрать клубнику. – Олег замолчал, поворошил в костре палкой угасающие угли, вздохнул и продолжил: – А тут непонятно, что их заставило ехать в город в середине недели. Произошло это в среду. Утром к нашему дому подъехала военная машина. Приехавший офицер и сказал нам о гибели родителей. От него мы узнали некоторые подробности. Впрочем, какие могут быть подробности, если миной разорвало рейсовый автобус с пассажирами на мелкие кусочки и раскидало их на сотню метров. Вера, услышав, что отец с мамой погибли, упала в обморок. Офицер отвез ее в госпиталь.
   – А почему о гибели родителей сообщили военные, а не милиция? – полюбопытствовал Кирилл.
   – Почему, почему, – огрызнулся Олег. – Потому что идет необъявленная война. Кругом орудуют банды озверевших чеченских головорезов, арабов, негров. Даже прибалты зарабатывают деньги на нашей крови. Милицию они не боятся, а вот федералы дают им прикурить.
   – Говоришь, дают прикурить, – усомнился Кирилл. – Тогда почему не добивают до конца?
   – Откуда мне это знать, – тихо ответил Олег. – Знаю только, что банды возглавляют местные главари, такие как Шамиль Басаев. Этих бандюков из одного района выбьют, а они в другом начинают орудовать. Помнится, отец сравнивал их со вшами, которых военные железной расческой вычесывают из одного места, а они в другом появляются.
   – Значит, у чеченцев опытные командиры, – высказал предположение Кирилл. – Они воюют лучше наших солдат.
   – Какие там опытные, – возразил Олег. – Они запугивают местное население, и люди вынуждены помогать бандитам. Вот возьми того же Шамиля Басаева. Это не воин. Он воюет только с женщинами, стариками и детьми. Федералов он боится как черт ладана. От них он прячется как трусливый волк.
   Олег снял с печки чайник и разлил по кружкам кипяток. Подбросил в печку еще дров. На небе уже появились первые яркие звезды.
   – Когда наши родители погибли, – продолжил свой рассказ Олег, – Вера закончила восьмой класс, а я перешел в пятый. Родители хотели продать квартиру в Грозном и переехать на постоянное место жительства в станицу, но покупателей не было. Чеченцы ждали, когда мы сами оставим собственное жилье.
   В станице родителям тоже жилось неспокойно. Соседи часто подбрасывали им письма с угрозами. То грозили поджечь квартиру, то похитить детей. И внеплановая поездка родителей среди недели в Грозный, судя по всему, была вызвана тревогой за детей.
   – А в милицию обращались? – поинтересовался Кирилл.
   – Какая милиция? – усмехнулся Олег. – Я же тебе русским языком объяснял, что милиция боится бандитов. Их там самих, как утят, отстреливают.
   Южная ночь уже окончательно вступила в свои права, усыпав небо крупными яркими звездами. К треску дров в печке добавился стрекот цикад и вскрики ночных птиц.
   – Вера долго лежала в госпитале? – поинтересовался Кирилл, для того чтобы поддержать разговор. – Там, наверно, хорошо лечат?
   – Я сейчас, – сказал Олег. Он вышел на дорогу. Какое-то время неподвижно стоял, чутко прислушиваясь к темноте. Его явно беспокоило долгое невозвращение Веры. Вернувшись, продолжил рассказ.
   – Вера пролежала в госпитале месяц, – как-то по-взрослому ответил он. – У нее было шоковое состояние. Врачи сделали многое, чтобы она полностью пришла в себя.
   – И как же ты все эти тридцать дней жил один? – продолжал расспрашивать Кирилл.
   – С утра до вечера находился в госпитале. Меня там все жалели, подкармливали. Так что я был не один, – грустно усмехнулся Олег. – В госпитале, в основном, лежали военные. У них там тумбочки разными продуктами забиты. Они меня угощали всякими вкусностями. А заведующий столовой, прапорщик, всегда оставлял мне на кухне пайку.
   – Солдатская пища, конечно же, не такая вкусная, как домашняя, – участливо вставил Кирилл. – Дома мама готовит с желанием, а там – по приказу.
   – Может солдатская пища и не такая вкусная, как домашняя, зато она калорийная, – не согласился с ним Олег. – И готовят еду профессиональные повара.
   Ребята опять надолго замолчали. Кириллу вспомнилось, как мама по праздникам пекла ароматные пирожки с повидлом и хрустящей корочкой. Запивая молоком, он, кажется, мог съесть их десяток.
   Олег думал о своем. С того момента, когда родители потеряли работу, в доме совсем исчезло сливочное масло и мясо. Изредка бывала рыба. И только в госпитале они с Верой снова смогли кушать эти продукты.
   – Чем же вы занимались после того, как сестра выписалась из госпиталя? – продолжил расспрашивать Кирилл.
   – А ничем, – поникшим голосом отозвался Олег. Поковыряв палкой в печке и подбросив еще дров, продолжил свой рассказ.
   Когда Веру выписали из госпиталя, ребята вернулись к себе в квартиру. Но не успели переступить порог, как вслед за ними вошел сосед по подъезду Магомед. Он работал на заводе вместе с родителями товарным оператором и всегда возмущался, что на семью из четырех человек им завод дал трехкомнатную квартиру, а ему из трех – двухкомнатную. Хотя общая площадь квартиры была одинаковой, и обижаться вроде бы не стоило. Магомед не спрашивая разрешения, вошел в Верину комнату и бесцеремонно схватил ее за волосы: «Ну что, вылечили тебя федералы?» Вера заплакала от боли. Олег схватил соседа за майку и закричал, чтобы тот не трогал сестру, и стал звать на помощь. Но Магомед не реагировал на крики мальчика и, продолжая держать девочку за волосы, размахивал перед ее лицом кинжалом. Потом отпустил ее и схватил за подбородок Олега.
   – Смотри сюда, – указал он лезвием кинжала на настенные часы. – Когда маленькая стрелка будет на четыре, а большая на двенадцать вас в квартире уже не должно быть. – Он еще сильнее сжал мальчику подбородок. – А если я вас застану после четырех, его голова, – провел он кинжалом по шее Олега, – будет лежать у тебя на столе. Ясно? – обратился он к Вере.
   – Дяденька Магомед, – взмолилась девочка, – куда же мы пойдем? У нас в городе нет ни родственников, ни друзей.
   – Меня это не интересует, – сверкнул остекленевшими глазами сосед. – Езжайте в свою Россию.
   Вера обратила внимание, что у брата изо рта по подбородку алой струйкой потекла кровь. Брюки его были мокрыми, а ноги стояли в луже. Она догадалась, что это значит.
   – Дяденька, отпустите брата, – скорее простонала, чем проговорила девочка. – Мы до четырех часов освободим вам квартиру.
   Магомед отпустил Олега, вставил кинжал в ножны.
   – В четыре часа, не позже, – угрожающе проговорил он и хлопнул дверью.
   Рассказ Олега потряс Кирилла. Он уже, как говорится, на собственной шкуре испытал жестокость, но чтобы под угрозой смерти выгоняли из собственной квартиры, такого ему и в страшном сне не привиделось бы.
   – Когда этот стервятник ушел, – продолжил свой рассказ Олег, – Вера села на диван, прижала меня к себе и чуть слышно сказала: «Оставим ему жилье. Пусть он им подавится. Не мы первые из русских, не мы последние, кого постигла такая участь». Я ничего ей не ответил. Мы долго сидели молча. Потом Вера, словно очнувшись, скомандовала: «Пойди умойся и смени штаны. А я буду собирать вещи».
   – Когда все наши переживания были позади, и мы с сестрой вспоминали тот ужасный день, Вера высказала предположение, что я стал заметно худеть и прекратил расти.
   Кирилл поднял глаза и как будто впервые увидел хрупкого, с выделяющимися ребрами мальчика. На вид Олегу было лет десять, хотя ему исполнилось уже пятнадцать.
   – Все же вам надо было обратится в милицию, – обнял за плечи товарища Кирилл. – Грозный входит в состав России, и в нем существуют российские законы.
   – Это на бумаге, – дернул плечами Олег, – а на деле в Чечне наши законы не исполняют, русских никто не защищает. – Он поднялся и подошел к лежанке. Прилег, подложив руки под голову. – Ненавижу этих бандитов. Если бы не федералы, они нас всех давно бы там повырезали.
   – Успокойся, братишка, – Кирилл присел рядом. – Здесь, – указал он пальцем в пол, – действуют наши законы, и вас здесь никто в обиду не даст.
   – Ты что, слепой или больной на голову? – приподнялся с лежанки на локтях Олег. – Разве не видишь, что творится вокруг. Ежедневно толпы испуганных и усталых людей бредут по дорогам. Беженцы ютятся где только можно. А их подстерегают чеченские бандиты и отнимают последнее. – Он отвернулся к стене и замолчал. Потом резко повернулся: – Вот в станице Курской, это прямо на границе с Чечней, стоят наши войска, работают русские милиционеры, а хозяева в ней – бандиты.
   – Не может быть, – усомнился Кирилл.
   – Не веришь? – усмехнулся Олег. – А я это на своей шкуре испытал. У меня кровавые отметины остались ниже спины от издевательств этих уродов. Так избили, что я больше месяца кровью мочился. – Видя, что его товарищ не хочет верить в услышанное, добавил: – Вот вернется Вера, она тебе расскажет.
   Ребята снова надолго замолчали. В печке потрескивали дрова, за окном трещали цикады, одноглазый кот терся о ноги Кирилла, выпрашивая что-нибудь вкусненькое.
   – А куда вы пошли, когда вас Магомед из квартиры выгнал?
   – Эвакуация была хоть и спешной, но обстоятельной, – чему-то своему усмехнулся Олег. – Отцовский велосипед был подвешен в квартире на двух толстых гвоздях под самым потолком. Пока Вера собирала вещи, я снял его и на всякий случай подкачал колеса. Покрутил руль, прокатил по коридору, средство передвижения было в полном порядке.
   – Ты все вещи собрала? – спросил я у Веры. – Велосипед в полной готовности. Можно грузиться.
   – Выдержит ли он такую нагрузку? – с сомнение спросила сестра, покрутив руль и похлопав велосипед по сиденью.
   – Выдержит. Отец тяжелее был. Давай я выкачу его во двор, а ты выноси вещи.
   – Успеем. У нас еще много времени. Нужно перед нашим путешествием подкрепиться. В банке осталось варенье, а в кастрюле на плите каша. Я подогрею ее и вскипячу чайник.
   Когда с обедом было покончено, Вера закрыла дверь и выбросила ключ в окно в заросли крапивы. Повернувшись к окнам Магомеда, крикнула:
   – Эй ты, облезлый шакал, полезай в крапиву, быть может, найдешь ключи.
   – Не зли его, – схватил я ее за платье. – А то он выйдет и зарежет нас, как цыплят.
   – Магомед, трусливый шакал, – кричала Вера не унимаясь, – будь ты проклят. Чтобы твоя дочка вместо ребенка родила тебе вонючего хорька. – Из квартиры Магомеда никто не вышел и никто не ответил.
   Мы упаковали вещи, разместили их на велосипеде. Сумки повесили на руль. Чемодан Вера привязала на багажник старыми чулками. За плечи взвалили рюкзаки и тронулись в путь. Осмелев, я повернул голову в сторону окна соседа, плюнул и показал язык.
   – Господи, защити нас, рабов твоих, – стала креститься и шептать молитву Вера, когда мы выехали со двора. – И помоги нам во всех путях и дорогах.
   – Мы вышли на магистраль «Грозный – Ростов» и покатили велосипед по краю асфальта, – продолжал рассказывать Олег историю бегства из отчего дома. – Я шел сзади сестры, время от времени поправляя на плечах врезающиеся лямки рюкзака. Впереди нас двигалась чеченская чета. Женщина в длинной юбке и высоко повязанной косынке тащила за веревку тяжело груженного мешками осла. Сзади нее шагал молодой мужчина в резиновых галошах и в армейской униформе. Штаны были заправлены в серые шерстяные носки. Он опирался на сучковатую палку и слегка прихрамывал.
   – Давай немного отдохнем, – тихо сказала Вера, останавливая велосипед. – Пусть эти Мухаммеды уйдут от нас подальше, – кивнула она головой в сторону чеченской семьи. – Чует мое сердце, что этот чеченец связан с бандитами. Не зря же он хромает.
   Мы остановились. Но отдыхали недолго. Чеченцы свернули с дороги и, по едва приметной тропинке, направились в видневшееся из-за бугра селение.
   – Может быть, они хорошие люди, – высказал я предположение, провожая глазами уходящую чеченскую чету. – Бандиты и их родственники ездят на машинах, а эти уставшие, еле ноги передвигают.
   – Может и не бандиты, – ответила Вера, поднимая велосипед. – В наше время все может быть.
   Было далеко за полдень и солнце уже не так безжалостно жгло наши непокрытые головы. Дорога была почти безлюдной. Лишь изредка проносились автобусы и военные грузовики.
   – Ты обратила внимание, что в сторону Грозного машины идут груженые, а обратно – пустые? – спросил я у сестры.
   – С чего ты взял, что они груженные? – усомнилась Вера. – Ведь кузова закрыты брезентом.
   – По звуку двигателя. Груженые рычат, а пустые – урчат.
   Так, изредка перебрасываясь фразами, мы шли целый день. Никто к нам не приставал, никто нас не останавливал.
   – Куда же вы путь держали? – сочувствующе спросил Кирилл.
   – Да мы и сами не знали, куда шли, – усмехнулся Олег. – Магомед нас так напугал, что мы даже не определились с маршрутом. Наверно, Вера решила идти в город Нефтекумск. Там живет младший брат отца. Кажется, его фамилия Морев, а зовут Владимир Михайлович.
   – А как звали твоего отца? – поинтересовался Кирилл.
   – Виктором, – печально ответил Олег. – Виктор Михайлович Морев, – уточнил он.
   – Пешком до Нефтекумска, это очень далеко, – посочувствовал Кирилл. – Я хорошо знаю карту Северного Кавказа. С таким грузом вы бы неделю шли. Можно еще спросить?
   – Спрашивай, – разрешил Олег.
   – Как вы здесь оказались? Ведь Нефтекумск находится совершенно в другой стороне.
   – Так сложились обстоятельства, – по-взрослому ответил Олег. – Мы в те дни сами не понимали, что с нами происходит. Просто шли и шли. Словно какая-то рука нас вела.
   Мы катили и катили свой велосипед по трассе пока не заметили, что солнце уже ушло за горизонт и стало быстро темнеть. Вера внезапно остановилась. Справа от дороги виднелась небольшая лощина, покрытая высокой зеленью. Туда она и покатила велосипед. Приблизившись, мы поняли, что это заросли курая. Прекрасное место для ночлега. Выбрав место на пригорке, стали снимать вещи.
   – Вот на этом пупке, – показала Вера на пятно высохшей травы, – мы и заночуем. – Она постелила старое покрывало, рюкзаки уложили в изголовье вместо подушек. – Снимай кроссовки, – скомандовала сестра. – Пусть ноги отдохнут.
   В пакете с продуктами, которые мы захватили из дома, была гречневая каша и полная грелка компота. Правда, есть пришлось руками, а пить из горлышка, так в спешке забыли взять ложки и стаканы. Поужинав, легли спать. Заснули мгновенно. Да это и понятно. Целый день тащить по солнцепеку такую тяжесть.
   Проснулись мы от яркого света. Но это был не свет солнца. В глаза светили фонарем. Вера прижала меня к себе.
   – Мы беженцы, – пролепетала она в темноту, совершенно не видя, кто перед нами стоит.
   – Не бойтесь, – ответил нам мужской голос. – Я вижу, что вы ничего плохого не сделали. – Мужчина опустил фонарь, и мы увидели, что перед нами стоит военный. – Но молодой девушке с подростком не годится ночевать в степи, – продолжал он назидательным тоном. – Если не секрет, куда путь держите?
   – К родственникам в Нефтекумск, – ответила, успокаиваясь, Вера.
   – Это нам не по пути, – вздохнул военный. – А вот до станицы Курской мы вас можем подбросить. Хотя, – замялся военный, – нам по уставу и не положено подвозить гражданских лиц. Ну да ладно. – Он повернулся и позвал сидевших в кузове машины солдат, – ну-ка помогите погрузить вещи.
   Двое солдат мигом выпрыгнули из кузова, и в считанные секунды все наши пожитки вместе с велосипедом были погружены. В свете фар машины мы с сестрой рассмотрели военного. Это был рослый черноволосый капитан.
   – У меня в Краснодаре тоже растут две дочери, – поделился он, подсаживая нас в кузов. – Примерно такого же возраста, как ваш сын.
   – Он мне не сын, – улыбнулась Вера. – Это мой младший брат.
   – Это неважно, – немного смутился капитан. – Важнее то, что в наше время дети больше страдают, чем взрослые. – Он сел в кабину, хлопнул дверцей, и мы помчались.
   Ехали молча. Присутствие сестры явно смущало солдат.
   – Через двадцать минут будем на месте, – сказал один из них, прикуривая сигарету. Потом, словно что-то вспомнив, спросил: – Хотите помидор? – и сунул мне в руку здоровенный овощ. В машине было темно, но я на ощупь определил сорт. Это было «бычье сердце». Точно такие росли у нас на огороде в станице. Разломив его на две части, большую протянул сестре.
   Едва успели доесть помидор, как на дорожном знаке мелькнула надпись «станица Курская». Вскоре по обеим сторонам замелькали дома. Машина проехала еще немного и остановилась возле автостанции.
   – Станция «вылезай», – подходя к кузову, весело проговорил капитан. – Тут светло и есть, где поспать. Укладывайтесь прямо на скамейках. Здесь вас никто не обидит.
   Солдаты помогли занести вещи на автостанцию, туда же закатили велосипед. Мы поблагодарили их и пожелали счастливого пути.
   Когда машина немного отъехала, мы стали осматриваться по сторонам. Сзади себя увидели вернувшегося к нам капитана. Он подошел и жалостливо сказал:
   – Возьмите, – протянул сестре сухой паек, – утром позавтракаете. – Офицер погладил меня по голове, смущенно улыбнулся. – Не пасуй, малец, Россия большая и добрая. Своим гражданам пропасть не позволит. – Капитан направился к двери и, сев в машину, уехал.
   – Вот так мы оказались в противоположной, от намеченного маршрута, стороне, – закончил свой рассказ Олег. Он поднял с пола на лежанку кота, посадил к себе на живот и стал гладить по спине. Одноглазый, прищурив от удовольствия свое зеленое око, громко замурлыкал. – А знаешь, какой мне сон на автостанции приснился? – снова приподнялся Олег. – Я его до сих пор помню.
   А приснился парнишке тот самый капитан, который нашел их с Верой в степи. Вроде бы стоят они с ним возле огромной горящей скирды соломы, вокруг дым, летят искры, снуют какие-то люди. Но пламя почему-то никто не тушит. Вдруг офицер спрашивает: «Мальчик, ты знаешь, что такое война?» Олег отвечает: «Да, знаю. Война – это горящая скирда, которую никто не хочет тушить».
   – Мама всегда говорила, что сон на новом месте всегда вещий и обязательно сбывается, – закончил пересказ сна Олег. – Только я никак не пойму, к чему такое приснилось.
   – Рассказывай дальше, – попросил Кирилл. – Так интересно!
   – Дальше было еще интереснее, – вздохнул Олег, поворачиваясь на бок и собираясь продолжить свой рассказ. – Дальше было утро. Проснулся я рано. Вера еще спала. Надев кроссовки, отправился искать туалет. Нашел его в другом конце помещения под лестницей. Помнится, там было грязно и сильно пахло хлоркой. Зато воды было вдоволь. Умылся под краном, помыл ноги, хотя рядом с раковиной и было объявление «Обувь и ноги под краном не мыть».
   Как же не мыть, подумал я и быстренько снял кроссовки. Сутки ноги не мыл. Аж зудят от пота. Подставил ступню одной ноги под холодную струю воды и аж застонал от удовольствия. Подошва сразу перестала ныть, а между пальцами прекратился нестерпимый зуд.
   «Куда же мы теперь двинемся? – размышлял я, возвращаясь к вещам. – Денег у нас нет. А бесплатно кто же нас пустит в автобус».
   – Не грусти, – словно читая мои мысли, улыбнулась мне сестра. Не поднимая головы от сумки, которая служила ей подушкой, она стала меня успокаивать. – Сейчас подкрепимся и пойдем дальше. – Она выложила на газету остатки еды, взятой еще из дома. – Надо доесть, – приказным тоном сказала Вера. – Иначе пропадет. А сухой паек оставим на потом. С ним ничего не случится.
   Тем временем на автостанции стали появляться люди. На стоянку подъехал рейсовый автобус, и пассажиры с сумками и мешками наперегонки бросились к распахнувшимся дверям.
   Расправившись с остатками гречневой каши, мы стали собираться в дорогу. Я держал велосипед, а Вера привязала чемодан, повесила с обеих сторон на руль сумки и, взвалив на плечи рюкзак, взялась за руль. Пора. Я забросил за спину свою поклажу, и мы тронулись в путь.
   Мы шли по широкой улице станицы и стучали почти в каждую калитку. Когда появлялись хозяева, Вера говорила им, что мы беженцы из Грозного и просила пустить нас пожить какое-то время. В ответ слышалось почти одно и то же: «Нет места» или «Самим скоро негде жить будет».
   К полудню мы с сестрой так устали, что двигаться дальше уже не было сил. Остановились возле небольшого кирпичного домика. Вера прислонила к забору велосипед в тени развесистой акации.
   – Хотя бы в какой-нибудь сарай нас пустили, – смахивая капельки пота, обронила сестра. – Нам ведь много места не надо. – Увидев на другой стороне улицы двух идущих женщин, попросила: – Олег, подойди вон к тем теткам, спроси, быть может, они знают, кто может нас взять на постой?
   Я снял ранец и побежал на другую сторону улицы. Стал поджидать идущих.
   – Тетеньки, – слезно обратился я к женщинам, когда они подошли. – Мы с сестрой беженцы из Грозного. Пустите нас пожить немножко. У нас погибли родители. А сосед-чеченец выгнал нас из нашей квартиры. Денег у нас нет и сил идти дальше тоже не осталось. – Слезы сами собой потекли по моим щекам.
   – А документы у вас какие-нибудь есть? – спросила та, что была постарше.
   – Есть, конечно, есть, – с надеждой в голосе ответил я.
   – Может их направить к Нине Павловне? – обратилась к подруге за советом старшая из женщин. – Она живет одна. И двор у нее совсем пустой. – Немного поразмыслив, махнула рукой наблюдавшей за нами Вере, – идите за нами.
   Дом Нины Павловны Алешиной стоял в самом конце улицы. Это было большое кирпичное строение с огромным садом и огородом, примыкавшим с тыльной стороны к сараю. Рядом с домом было еще одно небольшое строение.
   Открыв калитку, женщины провели нас во двор. Та, что была помоложе, постучала в двери.
   – Нина Павловна, – позвала она звонким голосом, – встречай постояльцев.
   Входная дверь скрипнула, и на пороге появилась пожилая женщина с палочкой в руках.
   – Я квартирантов не пускаю, – сказала она хрипловатым голосом. – Мне на жизнь и пенсии хватает.
   – Бабушка, пустите нас хотя бы в сарай, – с дрожью в голосе и со слезами на глазах стала уговаривать Нину Павловну Вера. – Мы будем вам во всем помогать. Нам много не надо. Скоро я устроюсь на работу, и мы найдем себе жилье.
   – Кто вы такие? – смягчилась хозяйка. – Откуда будете и сколько вам лет?
   – Мы беженцы с Грозного, – торопливо выпалила Вера. – Родителей убили бандиты. Мне шестнадцать лет, а брату тринадцать.
   – А родители ваши откуда родом? – продолжала любопытствовать старуха.
   – Из станицы Слепцовской, – опередил я сестру. – Сейчас она называется Ордженикидзевская. А наши дедушка и бабушка были сунженские казаки.
   – Ну, раз казаки, – пробурчала хозяйка, – тогда идите во двор и располагайтесь во времянке, – кивнула она в сторону небольшого строения. – Там сухо и вполне можно летом жить. – Она постучала по косяку двери палкой. – Провожать не буду. Я за порог своего дома не выхожу, потому что незрячая.
   Кирпичная времянка, как ее назвала Нина Павловна, находилась во дворе между домом и сараем. Два небольших окна, расположенных напротив друг друга, делали помещение светлым и уютным. Одно окно выходило во двор, через него была видна улица. Через второе открывался красивый вид на сад. В помещении был электрический свет, кран с водопроводной водой и даже двухкомфорочная газовая плитка, к которой прислонился небольшой столик голубого цвета. На окнах висели пожелтевшие от времени занавески. У противоположной от двери стены стоял раздвижной диван, покрытый почерневшим от пыли и копоти покрывалом.
   – Радости нашей не было предела, – продолжал рассказывать Олег историю своего скитания Кириллу. – Нам этот день запомнился навсегда. Ужиная разогретым на газовой плитке сухим пайком, мы были почти уверены, что кошмары, которые нас преследовали в последнее время, закончились и теперь начнется нормальная жизнь. К сожалению, – вздохнул Олег, – покой наш был недолгим. Через несколько дней мы вынуждены были покинуть этот теплый и уютный домик. Но об этом я чуть позже расскажу.
   Мальчик поднялся с лежанки и вышел во двор. Минуты через две вернулся и снова залез на лежанку. Немного помолчав, словно собираясь с мыслями, продолжил свой рассказ. Утром следующего дня Вера постучала в двери к хозяйке.
   – Нина Павловна, – спросила она, – может быть, вам чем-то помочь? – Не получив ответа, продолжила: – Давайте я полы помою или постираю.
   – Спасибо, Верочка, – донеслось из-за закрытой двери. – Тебя так, кажется, зовут.
   – Да, – подтвердила сестра.
   Наступило долгое молчание. Вера собралась было уже уходить, как вдруг дверь открылась.
   – Проходи в дом, – пригласила Нина Павловна. – Мне одной скучно. Я ведь уже два года не выхожу на улицу.
   Вера нерешительно переступила порог, прошла в комнату и присела на краешек стула. Хозяйка, выставив вперед руку, подошла к дивану и уверенно опустилась на него.
   – Люблю я сидеть на этом диване, – с усмешкой сказала Нина Павловна. – Он надежный.
   Некоторое время хозяйка молчала. Вера заметила, что она вслушивается в тишину, пытаясь изучить собеседника.
   – Кто были твои родители? – спросила она, положив палочку между коленями.
   – Мы жили в Грозном, – начала сестра, придвинув поближе стул. – Папа и мама работали инженерами на нефтеперерабатывающем заводе. Когда предприятие разбомбили, они остались без работы.
   – Как же вы жили после этого?
   – А у нас в станице жили родители наших родителей – наши бабушка и дедушка. После их смерти нам от них остались дом и сад, – с ностальгией в голосе проговорила Вера. – А когда они погибли, то сосед-чеченец, угрожая кинжалом, выгнал нас с братом из собственной квартиры на улицу.
   – У родителей, небось, были и другие родственники? – продолжала допытываться хозяйка.
   – Я не знаю, где живут другие родственники, – призналась Вера. – Но точно помню, папа говорил, что в Нефтекумске у него живет младший брат. Я его запомнила, когда он приезжал на похороны бабушки.
   – Думаю, вам надо к нему ехать, – посоветовала Нина Павловна. – Я вас пустила в пристройку до холодов. Зимой там жить невозможно. А в дом пустить не могу. Я больной человек и посторонние создают мне большие неудобства.
   – Мы с братом тоже планировали поехать к дяде Володе в Нефтекумск, – вздохнула сестра. – Но пешком туда очень далеко, а на автобус у нас нет денег.
   – Ты права, детка, – согласно кивнула хозяйка. – Сейчас многие потеряли работу. А нет работы, нет и денег. Она достала расческу и стала причесывать свои короткие седые волосы. – Вот помню в молодости, – улыбнулась она одними губами, – я тогда работала врачом в районной больнице. Так вот, если человек долгое время не работал, его привлекали за тунеядство. Ко мне стояла длинная очередь за справками. Дескать, болен и потому, работать не могу.
   – Зачем им понадобились такие справки, – не поняла Вера.
   – Как это зачем? – в свою очередь удивилась Нина Павловна. – Тогда было так, если молодой человек здоров и долго не устраивается на работу, его заставляли работать в принудительном порядке.
   – И вы всем выдавали справки?
   – Нет, справки я выдавала только больным, а здоровым отказывала, – сурово ответила хозяйка.
   – Так всю жизнь и проработали врачом?
   – За десять лет до пенсии меня повысили до главного врача, – усмехнулась Нина Павловна.
   – Муж тоже был врачом? – продолжала расспрашивать Вера.
   – Муж работал первым секретарем райкома партии, – с нескрываемой гордостью ответила хозяйка. – Это был достойный человек. Он очень любил меня и детей. Мы прожили вместе сорок лет, и никогда я не слышала от него плохого слова. Вот уже два года прошло, как его не стало, – Нина Павловна смахнула набежавшую слезу. – А мне все не верится, что его нет. – Она немного помолчала и продолжила: – Мы ехали от детей из города домой и попали в аварию. Удар был таким сильным, что машина дважды перевернулась и слетала с трассы в кювет. Это местный пьяный тракторист на нашу беду выехал на дорогу, – хозяйка горестно вздохнула, высморкалась в носовой платок. – Муж сразу погиб, а я полгода пролежала в больнице с сотрясением мозга. После этого произошло отслоение глазной сетчатки, в результате чего я потеряла зрение навсегда, – с печалью в голосе закончила она свой рассказ.
   – Где живут ваши дети? – поинтересовалась Вера.
   – Две дочери живут и работают в Новороссийске, – улыбнулась Нина Павловна. – Они там позаканчивали институты, удачно вышли замуж. Теперь у них уже взрослые дети.
   – Почему они не заберут вас к себе? – допытывалась сестра. – Вам же одной трудно.
   – Да, тяжело, – согласилась хозяйка. – Но в город я сама ехать не желаю. Здесь похоронен муж, родители. Куда мне от них уезжать?
   – Но хотя бы материально они вам помогают?
   – Нет, не помогают. – Нина Павловна оперлась на палку и поднялась. Хорошо ориентируясь в комнате, подошла к комоду и на ощупь нашла фотографию. Протянула Вере. – Вот вся моя семья.
   Пока Вера рассматривала семейное фото, хозяйка снова присела на диван и продолжила свой рассказ. Было заметно, что ей хочется выговориться.
   – Денег мне хватает, – усмехнулась какой-то своей мысли Нина Павловна. – У меня хорошая пенсия. Да и муж оставил достаточно денег, чтобы достойно дожить отведенные мне Богом годы.
   Вера узнала, что когда муж Нины Павловны вышел на пенсию, то без дела не сидел. У него была огромная пасека, сто ульев. Вот он их, как детей, и нянчил. Бывало, только начинают цвести сады и акация, а его ульи уже красуются на окраине сада. А когда зацветала гречиха и подсолнечник, вывозил пасеку в поле и там жил до наступления холодов.
   – Где же его пчелы зимовали? – не утерпела Вера. – Ведь сто ульев, это – много!
   – У нас под сараем вырыт огромный погреб, – сообщила хозяйка. – Примерно шесть метров в длину, восемь в ширину и три метра в глубину. В нем всегда сухо и прохладно. Воды никогда не бывает, так как стены и пол обмазаны слоем глины. Вот муж на зиму и ставил ульи в три яруса в подвал. Пчелы хорошо зимовали. Ну, разумеется, если мыши туда не забирались.
   – А где сейчас пчелы? Я что-то нигде не видела ульев.
   Нина Павловна ответила не сразу. Она что-то едва слышно шептала, вздыхала, потом, словно очнувшись, махнула рукой:
   – Продали пчел. Дети продали. Я тогда в больнице лежала. А за ними постоянный уход требуется. Деньги хорошие выручили и все мне на сберкнижку положили. Только зачем мне они? Умру, им же и останутся. – Женщина умолкла, перебирая узловатыми пальцами свою палочку. Потом, спохватившись, продолжила: – Да ты не думай, что дочери меня забыли. Они часто приезжают с внуками. Наняли мне женщину, чтобы та за мной ухаживала. Недавно отпросилась на две недели в отпуск по семейным обстоятельствам. Поехала в Новороссийск больную мать навестить. Так мне в ее отсутствие помогают девушки-студентки из Нальчика. Они в нашей больнице практику проходят.
   – Вы этих девушек хорошо знаете? – насторожилась Вера.
   – Я их совсем не знаю. Они пришли сами. Сказали, что увидели мою фотографию на стенде почетных врачей в больнице и по своей инициативе стали меня навещать. Сегодня они уехали в Нальчик. Обещали на следующей неделе вернуться и привезти нарзана.
   Вера вдруг поняла, что своими расспросами утомила пожилую женщину и, тихонько поднявшись, стала прощаться:
   – Извините, Нина Павловна, что я вас отвлекла от дел. Пойду к себе. Брат меня уже заждался, наверно. – Когда Вера взялась уже за ручку двери, хозяйка ее остановила.
   – Послушай, детка, у нас в саду растет огромная абрикоса. И если местные мальчишки ее не обтрясли, то я разрешаю вам с братом их собрать, отнести на базар и продать. Абрикосы крупные и вкусные. И у вас нарасхват купят. Может, соберете денег на дорогу.
   Не ожидавшая такой доброты Вера обернулась и, не зная как отблагодарить хозяйку, вдруг заплакала. Подошла к Нине Павловне и поцеловала ее в щеку.
   – Там и слив много, и яблоки «белый налив» уже поспели. Рвите, только не ленитесь. Мне все равно их не съесть, – сказала Нина Павловна, прикрывая за Верой дверь.
   – Олег, бегом сюда, – махнула рукой мне сестра. Я в это время сидел у плетня и смотрел, как пастух гнал стадо коров через выгон на край станицы. Увидев счастливое лицо Веры, понял, что разговор с хозяйкой был приятным.
   – Что она сказала? – с нетерпением спросил я.
   – Она разрешила нам рвать в саду фрукты, продавать их на базаре, а все деньги оставлять себе, – со слезами на глазах проговорила Вера.
   Сестра взяла стоявший у дома деревянный ящик и понесла его в сад. Я последовал за ней. Остановился у огромной груши. Плоды были еще не совсем зрелыми и потому твердыми. Яблоки тоже были зеленоватыми. А вот три невысоких абрикосовых дерева гнулись под тяжестью спелых плодов.
   – Давай сначала оборвем те, что внизу, – сказала Вера, останавливаясь возле одного из деревьев, – а потом принесем лестницу и оборвем макушку.
   Абрикосы уже созрели. Крупные, оранжевого цвета плоды, с коричневой корочкой на одном боку, издавали приятный запах. Сначала мы съели несколько штук, а потом уже начали наполнять ящик. Примерно через час наполнили его до краев и отнесли во времянку. Осторожно, чтобы не помять, переложили абрикосы в два пластиковых пакета и немедля отправились на базар.
   Рынок находился в самом центре станицы. Это был небольшой асфальтированный участок земли, на котором длинными рядами стояли столики. Слева и справа к нему примыкали палатки, киоски и другие пристройки, в которых бойко торговали всякой всячиной. На столиках местные жители в основном продавали овощи и фрукты.
   – Напрасно мы радовались, – сказала Вера, глядя на плотно стоящих за прилавками женщин. – Тут продавцов больше, чем покупателей. И став за столик возле самого входа на рынок, добавила: – Ты пока тут постой, а я поищу место получше. – Но не успела она сделать и двух шагов, как к прилавку подошла молодая пара.
   – Почем абрикосы? – поинтересовалась девушка.
   – Сколько дадите, – смущенно ответила Вера. – Мы – беженцы и нам каждая копейка дорога.
   – Сколько им заплатить за оба пакета? – обратилась покупательница к мужу.
   – Заплати двадцатку. Думаю, это вполне нормально.
   Девушка достала из сумки кошелек и, вынув пятидесятирублевую купюру, протянула Вере.
   – Ой, – невольно вскрикнула она и испуганно посмотрела на покупателей. – Люди добрые, у нас нет сдачи. Мы уже забыли, как выглядят деньги. – Голос Веры чуть дрожал. Она очень боялась упустить покупателей.
   – Да ладно, – снисходительно усмехнулась девушка. – В следующий раз отдадите. – Она передала пакеты с абрикосами мужу. – Вот возьмите взамен своих пакетов наши. Сегодня все стоит денег.
   – Этих пакетов на свалке пруд пруди, – подключилась к разговору стоявшая за соседним прилавком торговка помидорами. – Только до свалки далеко идти. – Она помолчала и добавила: – Бывает, попадется оптовый покупатель, а пакетов нет, вот и теряешь клиента. – Окинув взглядом мои рваные кроссовки, сказала Вере: – Женщина, у вашего ребенка обувь совсем износилась. Вон даже пальцы торчат. Так и пораниться можно.
   – Я давно это знаю, – упавшим голосом ответила Вера. – Чтобы купить обувь, нужны деньги, а их у нас нет.
   – А вы сходите на свалку, – почему-то шепотом предложила торговка. – Там найдешь обувь и для себя, и для сына.
   – Это не сын, – грустно улыбнулась Вера. – Это мой брат.
   – А сколько же тебе лет?
   – Шестнадцать.
   – Боже праведный, – всплеснула руками женщина. – Да что же это в последнее время жизнь с людьми делает?
   – Тетенька, а как добраться до этой самой свалки? – поинтересовался я.
   – Ну, это несложно, только далеко. Значит так, слушай внимательно. Вон видишь улицу? – показала она рукой. – Это улица Зеленая. Дойдешь до самого конца, там начнется проселочная дорога и указатель на станицу Новопавловскую. Иди по этой дороге и никуда не сворачивай. Придешь прямо на свалку. – Тут к торговке подошли покупатели, и она тут же забыла про беженцев.
   В свою времянку мы вернулись быстро. Это благодаря одному прохожему, который показал нам короткий путь к дому через выгон. Уже открывая калитку, обратили внимание, что живем-то мы на улице Зеленой в самом ее конце.
   – А может, чуток отдохнем и махнем на свалку, – предложила Вера.
   – Пешком далеко, – возразил я. – Да и палец на ноге болит. Вот если на велосипеде, то согласен.
   Примерно через час мы катили по пыльной проселочной дороге. Вера крутила педали, а я сидел сзади на багажнике. Долго ехали молча. Первой заговорила сестра.
   – Хорошее дело велосипед, – задорно воскликнула она. – Какой никакой, а все-таки транспорт. Пешком мы бы еще и половину пути не прошли. У дорожного знака она свернула на узкую в ухабинах дорогу, и вскоре мы были на свалке. Взобравшись на кучу мусора, осмотрелись. Перед нами на сотни метров до самого леса расстилалось мусорное поле. Чуть поодаль виднелись палатки тех, кто здесь жил.
   Ковыряясь в мусоре и переходя от кучи к куче, мы не заметили, как оказались вблизи палаток. Жилища представляли из себя жалкое зрелище. Одни из них были сделаны из кусков полиэтиленовой пленки, другие – из старых мешков и тряпок. Даже картонные коробки использовались для сооружения жилья. Сами обитатели свалки трудились где-то в середине этого «клондайка». Теперь стало ясно, почему мы ничего подходящего не находили. Все ценное уже было собрано.
   – Давай проедем к лесу, – предложил я Вере. – Может, там больше повезет?
   Вера подняла велосипед и покатила его, обходя кучи мусора. Запах стоял такой, что начинало подташнивать и слегка кружилась голова. Подойдя к огромной куче, остановились.
   – Ты держи велосипед, а я поднимусь на самый верх, – предложила сестра. – Быть может, что-нибудь найду.
   Не успела она подняться и до середины кучи, как мы увидели, что к нам бежит спотыкаясь какой-то мужик. В его руках были вилы, которыми он угрожающе размахивал перед собой.
   – А ну-ка убирайтесь отсюда, – прошамкал он беззубым ртом. – Это наш участок. Кто вам разрешил тут копаться?
   – Как это: кто мне разрешил? – удивилась Вера. – Это станичная свалка, а не ваша личная усадьба, и разрешения на то, чтобы ковыряться в кучах мусора, мы ни у кого спрашивать не собираемся.
   – Уходите по-хорошему, – прохрипел беззубый. – Если вас заметит упырь, пожалеете.
   – Дяденька, – обратилась к нему жалобно Вера, – мы беженцы. Нам много не нужно. Нам бы только обувь какую-нибудь найти, – показала она рукой на ноги брата. – Видите, совсем развалились.
   – Какой я тебе дяденька, – чуть подобревшим голосом прошамкал тот. – Мне всего двадцать два года. – Он присел на кучу мусора, достал из кармана окурок сигареты и, закурив, продолжил. – Я приехал сюда из Казахстана на заработки. На родине остались родители. По дороге украли деньги и документы. Куда было деваться? Вот я сюда и определился. Сейчас работаю на хозяина свалки. Он обещал мне документы сделать. Вот я на всех, как цепной пес, и бросаюсь. – Тяжело вздохнув и затушив о подошву ботинка окурок, предложил: – Пойдемте со мной. У меня там целый мешок разной обувки, – махнул он рукой в сторону стоявшего невдалеке шалаша. – Что-нибудь подберем.
   Шалаш беззубого был сделан из брусьев, сверху покрытых ветками и травой. Внутри, несмотря на жару, было прохладно. Во всех углах жилища лежали кучи всякого хлама. У одной из стенок находился допотопный диван. Нагнувшись, хозяин достал мешок, вытряхнул на пол содержимое. Около десятка пар различной обуви грохнулись на землю.
   – Примеряйте, выбирайте, – улыбнулся он, делая широкий жест рукой. – Можете хоть все забрать, я себе еще насобираю. – Взглянув на Веру, почесал затылок. – Тут обувь только мужская. Я ее для себя собирал. – Из всей обуви Олегу по размеру подошли только кеды. – Жаль, что у тебя такая нога маленькая, – вздохнул смотрящий за свалкой. – Но ничего. Приходите через недельку, я подберу нужный размер.
   – Может, и мне что-нибудь найдете, – улыбнулась Вера. – У меня размер обуви тридцать шестой.
   Распрощавшись с новым знакомым, имени которого так и не спросили, ребята отправились в обратный путь. Уже на выходе со свалки прямо перед ними самосвал вывалил кучу строительного мусора. Ветер понес пыль в глаза. Вера и Олег присели, пережидая пока пыльное облако уляжется.
   – Олежка, смотри, – показала сестра рукой на кучу, когда улеглась пыль. – Что там лежит? – Она взобралась наверх и подняла тяжелый сверток, замотанный в газету. Развернув его, обнаружила пластиковую сумку на липучке. Вера спустилась вниз, осторожно развернула пакет. В нем оказался набор автомобильных ключей. Тридцать девять блестящих изделий, на каждом из которых стояло клеймо «Сделано в Германии». – Нам они ни к чему, – подняла она на меня глаза, – но не бросать же их.
   Возвратившись со свалки домой уставшие, но довольные своей работой, мы завалились на кровать и спали до следующего дня.
   – Наконец-то я выспалась, – сладко потягиваясь проговорила Вера, когда первые лучи солнца заглянули в нашу времянку. И, улыбаясь, продолжила: – Наконец-то у нас появилась своя денежка. – Она взлохматила на моей голове волосы и, что-то напевая, стала готовить завтрак. – Правильно нам сказала Нина Павловна, – продолжала размышлять сестра за завтраком, фруктов там много, можно рвать, сколько захочешь, только не лентяйничать.
   После завтрака мы с тремя плетеными корзинами, наполненными абрикосами, отправились на базар. Вдруг Вера остановилась.
   – А набор ключей мы с тобой забыли, – хлопнула она себя ладошкой по лбу. – Олежка, сбегай за ним. Быть может, удастся продать.
   – Это ты забыла, – усмехнулся я. – Вот они, – показал я пакет, в котором лежал набор ключей, и зашагал через выгон.
   Торговать мы устроились на прежнем месте у самого входа на рынок. Все входящие видели наш товар. Вера сказала, что оно счастливое. Я развернул упаковку с ключами и стал предлагать их всем проходящим. Но время шло, а на мои ключи никто даже смотреть не хотел. И когда я уже потерял надежду их продать, возле меня остановился мужчина.
   – Сколько просишь за набор? – полюбопытствовал он.
   – Сколько дадите, дяденька, – выпалил я от неожиданности. – Мне очень нужны деньги.
   Мужчина взял набор в руки, долго рассматривал каждый ключ, затем положил обратно на прилавок.
   – Мне, честно говоря, в хозяйстве такой не требуется, – улыбнулся он. – Хотя, ключи, действительно, добротные. Вот видишь, – указал он пальцем, – клеймо стоит. Это означает, что сделаны они в Германии. А немцы – народ серьезный. Для них качество – прежде всего. Не то, что китайский ширпотреб. – Он еще какое-то время постоял у прилавка, потом посоветовал: – Здесь на такой товар вряд ли найдется покупатель. Ты, паренек, отнеси этот набор ключей лучше вот в ту большую палатку, – показал он рукой в другой конец рынка. – Там сразу и деньги дадут. Хозяина палатки зовут Аслан, – пожелав удачной торговли, мужчина ушел.
   – Пойду поищу палатку, – сказал я сестре, заворачивая набор ключей. – Может, и правда купят.
   – Сходи, согласилась Вера. – Только не долго, а то мне одной скучно.
   Найти нужную палатку не представилось большого труда. Она, действительно, выделялась своими размерами среди других торговых точек.
   – Вы будете Аслан? – спросил я у мужчины, который ковырялся в ящиках.
   – Нет, меня зовут Доку, – поднял голову тот. – Аслан вон в той машине, – указал он рукой на стоявший у палатки белый «москвич». И громко позвал: – Аслан, к тебе тут пришли.
   Из машины неторопливо вылез мужчина и, захлопнув дверцу, подошел к палатке.
   – Ты чего кричишь? – недовольно спросил он у Доку. – Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не отвлекал меня, когда я разговариваю с нужными людьми. У меня в машине клиенты, а ты отвлекаешь меня по пустякам.
   – Это он тебя спрашивал, – виновато проговорил Доку, показывая на меня пальцем. – Предлагает набор автомобильных ключей.
   Аслан взял в руки набор, расстегнул чехол, пальцем потрогал каждый ключ.
   – И сколько ты хочешь за свои ключи? – глядя куда-то в сторону, спросил он. – А ты их случайно не украл?
   – Я их не крал, – ответил я смущенно. – А денег прошу столько, сколько дадите.
   – За ключи ты ничего не получишь, – презрительно процедил сквозь зубы Аслан. – Я тебя сейчас отведу в милицию, и там ты сразу расскажешь, у кого ты их украл. Но прежде ты отведешь меня к своим родителям. Давай, показывай, где ты живешь?
   – Дяденька, – повернулся я лицом к Доку, – скажите Аслану, чтобы он заплатил мне за ключи деньги. Мы с сестрой очень в них нуждаемся. У нас погибли родители в Грозном. Мы беженцы.
   – Я здесь не хозяин, – развел руками Доку. – Обращайся к Аслану.
   Но к Аслану было бесполезно обращаться. Когда он услышал слово беженцы, он одним прыжком подскочил ко мне, схватил за ремень вместе с брюками и поднял над собой.
   – Беженцы, говоришь, – злобно усмехнулся он. – Скоро вы у меня будете драпать до самого Ростова, – и с силой бросил меня на колесо грузовика, с которого выгружали помидоры. Я громко заплакал от боли и обиды.
   – Тебя что, ноги не держат, – вылез из кабины грузовика водитель. – Лезешь под колеса. – Мужчина помог мне подняться и, увидев на спине кровь, сказал: – Пойдем в кабину, у меня там аптечка есть. Рану нужно обработать.
   Пока водитель грузовика открывал аптечку, я снял рубашку и прилег на сиденье машины животом.
   – У тебя спина – сплошной синяк, – проговорил он, и смазывая раны зеленкой. – Беги домой, пусть мать тебя к врачу отведет.
   – У меня нет мамы, – продолжая всхлипывать, ответил я. – Мы с сестрой живем. Беженцы из Чечни. – И рассказал водителю, что предложил Аслану набор автомобильных ключей, а он меня ни за что избил.
   Водитель выругался. Сложил аптечку, достал из-под сидения монтировку и направился в палатку Аслана.
   – Ну-ка верни ребенку то, что ты у него забрал, – грозно потребовал он.
   – Тебе что, шакал паршивый, жить надоело? – сплюнул сквозь зубы на землю Аслан. – Ты, наверно, хочешь, чтобы твоя жена получила коробку от торта с твоей головой, – при этом он угрожающе сунул руку в карман брюк.
   Пятясь спиной, водитель вышел из палатки. Суетливо сел в кабину грузовика и быстро завел машину.
   – Они себя здесь чувствуют хозяевами, ни законов не боятся, ни Бога.
   Вера давно уже распродала абрикосы и с нетерпением ждала меня. Заметив, что я весь грязный и в порванной одежде, всплеснула руками.
   – Что случилось, Олежка? – забеспокоилась она. – Кто это тебя так отделал? – Заметив, что я держу руками штаны, поинтересовалась: – А брючный ремень куда подевался?
   На нас уже стали обращать внимание прохожие и торговки. Торговавшая напротив баклажанами женщина со злостью сказала своей соседке:
   – Развелось беспризорников, как тараканов. Вон, видишь, – показала она на меня пальцем, – того сорванца. Видать, побили за воровство.
   – Ой, и не говори, – поддержала ее соседка по прилавку. – Воруют сейчас все: и в садах, и в огородах. Да что там огороды. Вон у моего мужа среди белого дня покрали всех кроликов.
   Услышав такой разговор в свой адрес, я расплакался, как маленький.
   – С тех пор, как не стало наших родителей, – сказал я сестре, размазывая по щекам слезы, – каждый пытается нас в чем-то упрекнуть.
   – Не плачь, Олежка, – прижала мою голову к плечу сестра и громко добавила: – Господь Бог все видит. Он и на них управу найдет.
   Домой мы шли молча и только когда закрыли за собой калитку, Вера тихо сказала:
   – Сейчас покушаем, и я на твои синяки положу холодную примочку.
   На следующий день мы на рынок не пошли. У меня сильно болела спина, а Вера не стала оставлять меня одного дома. Утром она собрала под деревьями абрикосы и сливы, отделила их от косточек и разложила сушить на широком листе фанеры. Косточки стала разбивать камнем.
   – Зимой у нас будут сушеные абрикосы и маслянистые ядрышки, – мечтала она вслух. – Попробуй, – протянула она мне горсть абрикосовых косточек, – не хуже грецких орехов.
   К вечеру мне полегчало, но огромное лиловое пятно от ягодиц до лопаток при резком движении отдавало болью.
   – Ты полежи, – сказала Вера, – а я схожу к Нине Павловне попрошу лекарства. Ведь она бывший врач.
   Открыв дверь времянки, Вера увидела, что из дома хозяйки выходят две девушки в длинных юбках и одинаковых косынках, завязанных узлом на лбу. Сначала она подумала, что это чеченки, но потом вспомнила о студентках мединститута, которые проходят практику в районной больнице и посещают Нину Павловну. Тихо прикрыв дверь, она вернулась и присела возле меня на краешек дивана.
   – Странно, – проговорила сестра шепотом. – Почему в Нальчике девушки одеваются, как в Грозном? И совсем уже не понятно, почему они проходят практику в больнице Ставропольского края? У них там что, больниц нет?
   Превозмогая боль, я поднялся и подошел к окну, чтобы посмотреть на студенток-практиканток.
   – Смотри, Аслан, – громко крикнул я.
   – Ты что, Олежка, – удивилась сестра. – Какой Аслан? Ты что, бредишь?
   – Вон, смотри, – показал я пальцем в окно. – Видишь белый «москвич», это его машина.
   Легковушка тем временем выехала на выгон и остановилась. Открылась задняя дверь, в которую сели обе студентки. Машина резко сорвалась с места и скрылась в клубах пыли.
   – Я все же схожу к хозяйке, – сказала решительно Вера. – Мало ли что…
   Она торопливо пересекла двор, чуть постояла на пороге, постучала и толкнула дверь.
   – У вас все в порядке, Нина Павловна? – с порога спросила она.
   – Да, все хорошо, – послышался голос хозяйки. – Девочки-студентки целый пакет бутылок с нарзаном принесли. И как только они его дотащили? Ведь тяжелый же очень, – она показала палкой на бутылки. Одна из бутылок стояла на столе открытая, из нее выходили пузырьки. – Угощайся, Верочка, – предложила она.
   Вера налила половину стакана, принюхалась, сделала один маленький глоточек. Убедившись, что это, действительно, нарзан, а не отрава, облегченно вздохнула.
   – Спасибо, Нина Павловна, нарзан отличный, только немного теплый.
   – Ты права. Нужно поставить его в холодильник, – она нащупала рукой дверцу, открыла ее и на ощупь переставила весь нарзан в нижний отсек. – Новый еще, – захлопывая дверцу, с гордостью сказала хозяйка. – Это дети купили в прошлом году.
   Посидев несколько минут с хозяйкой и поговорив о всяких мелочах, Вера поднялась и направилась к двери.
   – Ты куда-то торопишься? – поинтересовалась Нина Павловна.
   – Пойду двор подмету. Листьев сухих нападало, как снега. – Тихонько прикрыв за собою дверь, вернулась во времянку. Но, увидев, что я заснул, вышла во двор, побрызгала его водой и стала искать метлу.
   В поисках метлы Вера зашла в сарай. В углу увидела сетку от кровати и две металлические спинки. Под сеткой была куча всякого металлического лома и полусгнившие пустые мешки. Отставив в сторону спинки кровати и приподняв поржавевшую сетку, она почувствовала резкий запах медикаментов. После долгих дней, проведенных в госпитале, Вера чувствовала этот запах особенно остро.
   Отодвинув в сторону мешки, она увидела под ними большую дорожную сумку, застегнутую на молнию и защелкнутую двумя широкими ремнями. Любопытство взяло верх над нерешительностью, и Вера осторожно открыла находку. Сумка была полна различных медикаментов, упаковок бинтов и ваты.
   – Ну и что тут удивительного, – размышляла вслух Вера. – Нина Павловна в прошлом медик, и к ней в любое время могут обращаться за помощью люди. Непонятно только, зачем так много? Ведь у медикаментов есть срок годности. – Вера закрыла сумку и затолкала ее на место. Собралась было уходить, но тут ее взгляд остановился на небольшом рюкзаке. Вера раскрыла и его. Но там, кроме продуктов питания, ничего не было. Машинально она стала перечислять содержимое: печенье, чай, сахар, сыр… Вдруг входная дверь тихо скрипнула.
   – Кто тут? – испуганно спросила Вера.
   – Не бойся, это я, – присел рядом с сестрой.
   – Ты почему не спишь? – все еще волнуясь, спросила она.
   – А ты чего тут надыбала? – ответил я вопросом на вопрос.
   – На первый взгляд, ничего особенного, – вздохнула Вера. – Немного продуктов и очень много лекарств.
   – Странно, почему медикаменты хранятся в сарае, а не в доме?
   – Может, у хозяйки аллергия на запах лекарств, – стала защищать хозяйку сестра.
   – Еще больше странно, – усмехнулся я. – У врача – и аллергия.
   Взяв мешок, вытряхнул содержимое на пол. К моим ногам покатились три небольших кружка бараньего сыра, пачки печенья, чай, несколько коробок рафинированного сахара, кожаная барсетка. Вера тут же расстегнула ее и вытащила мужские наручные часы, две пары перчаток и армейский бинокль.
   – Уверена, что все это принадлежит вовсе не Нине Павловне, – решительно укладывая продукты в рюкзак, сказала Вера. – В сарае кто-то без ведома хозяйки ночует.
   – Почему ночует?
   – Да потому, что сыр в сарае долго не сохранится, – со знанием дела ответила сестра. – Крысы учуют запах и все сожрут.
   Размышляя над словами Веры, я отошел в сторону. Сестра сложила все на место, прикрыла сеткой и спинками от кровати находку. Пошла к выходу, но вдруг остановилась.
   – У Нины Павловны под сараем должен быть погреб, – почему-то шепотом сказала она мне. – В нем ее муж зимой содержал ульи с пчелами. Давай спустимся туда? – Я неопределенно пожал плечами.
   Вера подперла дверь кирпичом, нашла вилы и стала последовательно разгребать старое сено, разбросанное тонким слоем по полу сарая. Вдруг острие зубьев зацепилось за что-то твердое. Нагнувшись, сестра увидела ручку от квадратного люка, прикрывающего вход в подвал. Осторожно подняла его. Внутрь погреба вела деревянная лестница. Вера стала спускаться. Я поспешил за ней.
   В погребе было темно. Мы какое-то время постояли на земляном полу у лестницы, давая привыкнуть глазам к темноте.
   – Смотри, – показала сестра на длинные деревянные ящики, сложенные в два яруса у стены. – А вот еще ящики, только поменьше.
   – И удобрения какие-то в мешках, – добавил я. Напрягая зрение, прочитал: «Селитра».
   – Помнишь, у родителей тоже хранились удобрения. Они ими подкармливали деревья и картошку, – напомнила мне сестра. – И ящики с гвоздями и разными болтиками у отца тоже были.
   Зрение наше уже настолько адаптировалось к темноте, что мы стали различать даже цвета. Вера подошла к одному из ящиков темно-зеленого цвета, у которого была приоткрыта крышка. Засунула руку и вдруг отдернула ее.
   – Олег, – испуганно прошептала она, – в погребе полно оружия.
   Я испугался еще больше, чем сестра. Пулей выскочил из подвала и побежал на улицу, чтобы позвать кого-нибудь из взрослых на помощь. Но улица была безлюдной. Вернулся во двор, присел на перевернутое ведро и тихо заплакал.
   Вера тем временем вернулась во времянку и стала собирать вещи. Я немного успокоился и молча наблюдал, как она неторопливо, основательно пакует дорожные сумки и чемодан. Потом так же спокойно взяла насос и подкачала шины велосипеда.
   – Олег, – обратилась она ко мне, – нам надо отсюда уходить. В подвале бандитский склад оружия. Они это место выбрали специально. Здесь никто их искать не будет. Хозяйка – уважаемый человек, к тому же слепая. – Помолчав, добавила: – Судя по запасам продуктов, они сегодня придут ночевать.
   – Куда же мы на ночь глядя? – кивнул я головой на окно. – Солнце уже село. Скоро станет совсем темно. – Сестра ничего не ответила. – Давай сегодня переночуем здесь, а утром уедем, – предложил я.
   – Ну, хорошо, – нерешительно согласилась Вера. – Только давай не будем включать свет и всю ночь сидеть тихо, как мышки.
   Это была длинная ночь. Мы вздрагивали от любого стука или звука проехавшей машины. Даже собачий лай наводил на страшные мысли. Не знаю как сестра, а я смог забыться коротким сном только под утро. Едва первые лучи солнца появились над макушками деревьев, Вера стала куда-то собираться.
   – Куда это ты ни свет ни заря?
   – Хочу посмотреть, приходили ночные гости или нет.
   – И я с тобой. Подожди минутку, штаны надену.
   Мы тихо вошли в сарай. Опережая сестру, отодвинул в сторону сетку и спинки кровати, вытащил мешок. Все продукты были на месте.
   – Давай заберем их себе, – предложил я. – В дороге пригодятся.
   – Не возражаю, – улыбнулась сестра. – Сейчас принесу пакеты.
   Переложив продукты в два пластиковых пакета и прихватив на всякий случай немного медикаментов, мы нагрузили вещами велосипед и двинулись в путь. Отъехав на приличное расстояние, остановились и оглянулись на дом, который нас приютил.
   – Рано или поздно бандиты обнаружат пропажу и поймут, что мы знаем о складе, – проговорила с тревогой в голосе Вера. – Они начнут нас искать. А найти нас им будет несложно. Мы приметные.
   – Куда же нам спрятаться? – стал размышлять я. – Быть может, на свалку? Живут же там люди. А бандиты ни за что не догадаются нас там искать.
   – Давай на свалку, – согласилась сестра. – Найдем там нашего знакомого. Может, он нам чем-то поможет. – Помолчав, решительно добавила: – Нужно о складе в милицию сообщить. – Не дождавшись моего одобрения, перешагивая глубокие рытвины, покатила велосипед к хозяйственному магазину, возле которого была телефонная будка.
   Прислонив наше средство передвижения к стенке магазина, Вера открыла дверь телефона автомата и набрала всем известный номер «02».
   – Дежурный, – звенящим от волнения голосом проговорила она, когда на другом конце провода сняли трубку, – в погребе дома сто сорок четыре по улице Зеленой бандитский склад оружия. – Быстро повесив трубку, выскочила из будки, взяла велосипед и покатила прочь.
   – Ты чего так испугалась, – тронул я сестру за рукав. – Ты же в милицию звонила.
   – В милицию, – подтвердила она. – Но и там могут быть такие же бандиты.
   Разве их сейчас разберешь: где свои, а где чужие? – Она замолчала, а потом вдруг остановила велосипед. – Давай спрячемся вон за теми акациями и проследим за домом Нины Павловны. – Я согласно кивнул, и мы притаились в тени деревьев.
   Ждать нам пришлось недолго. Минут через десять после звонка к дому по указанному адресу подъехала милицейская машина, из нее вышли трое милиционеров и направились во двор. В это время с параллельной улицы выехали два БТРа и грузовик с солдатами. Они остановились невдалеке от дома Нины Павловны и быстро окружили его.
   – Дело сделано, – радостно воскликнула Вера. – Можно ехать дальше. – И мы бодро пошагали в строну свалки.
   По пыльной проселочной дороге шагали молча. Думали, наверно, об одном и том же. Добраться бы к вечеру до свалки, разыскать своего знакомого и определиться хоть с каким-нибудь жильем. Был уже полдень. Нестерпимо пекло солнце. Вера свернула с дороги на зеленую лужайку, опустила на землю велосипед.
   – Ровно двенадцать часов, – сказала она, раскинув в стороны руки. – Тень полностью исчезла.
   – Ты уверена? – переспросил я.
   – На сто процентов.
   – Тогда давай выставим время по солнцу, – предложил я, доставая из бандитской барсетки часы. – Поставив обе стрелки на цифру двенадцать, стал примерять их себе на руку. Но ремешок был рассчитан на руку взрослого человека.
   – Надень часы на руку, мне ремешок великоват.
   – Положи их обратно в барсетку, – сказала Вера. – Мне они тоже велики и я их потеряю. – Она о чем-то задумалась. Поймав мой вопросительный взгляд, высказала опасение: – Вдруг нас по следу найдет собака?
   – Ну и пусть находит, – уверенно ответил я. – Мы ничего плохого не сделали. За продукты нам бояться нечего. Вот разве что за бинокль, – достал я из барсенки увесистый прибор и, приставив к глазам окуляры, посмотрел на Веру. – Ух ты! – вскочил я с места. – Твоя пуговица на платье больше, чем автомобильное колесо.
   – Дай посмотреть, – выхватила у меня из рук бинокль сестра. Она стала смотреть в разные стороны. – Олежка, впереди станица с множеством озер, – сказала она восторженно. – Давай изменим маршрут и поедем не на свалку, а в станицу.
   Я согласился с таким предложением. Немного отдохнув и перекусив, свернули с дороги и по едва приметной тропинке, по обеим сторонам которой было недавно скошенное ячменное поле с брикетами соломы, направились к озерам. Приблизительно через час мы оказались у полуразрушенного коровника. С одной стороны этого строения проходила степная балка, с другой на сотни метров стеной стояло кукурузное поле, которое разделяла проселочная дорога.
   – Так мы оказались в этом коровнике, – закончил свой рассказ Олег.
   Мы оба долго молчали. Мне с трудом верилось в услышанное. Столько бед и невзгод пришлось испытать этому мальчику.
   Вдруг одноглазый Шамиль спрыгнул с лежанки, где до этого грелся под боком у Олега, и, подняв хвост, выскочил на улицу.
   – Это Вера пришла, – сказал Олег, поднимаясь вслед за котом. – Шамиль ее очень любит и слышит приближение сестры за сотню метров.
   Кот не ошибся. В помещение вошла девушка. В одной руке она держала ведро с водой, в другой пакет с продуктами.
   – Соскучились? – ласково проговорила она, опуская ведро на пол. – Проголодались? – продолжала Вера, ставя пакет на деревянный ящик, заменяющий стол. – Бабушка Лиза нам дала целую буханку свежеиспеченного хлеба и бутыль вечернего молока. Я потому и задержалась. Ждала, пока хлеб в печи испечется. – Девушка легко кружила по комнате, что-то убирая, что-то наоборот, ставя на стол, и продолжала рассказывать. – У нее поясницу прихватило, разогнуться не может. Так вот, я хлеб из печи помогла вытащить. Потом еще кое-что помогла сделать по дому. На ночь сделала ей растирание. Может, к утру боль пройдет.
   – Крапивой что ли растирала бабку Елизавету? – улыбнулся Олег. – Она здорова, как пень. Видел недавно, как она мешки с просом поднимала. Любому мужику фору даст.
   – Почему ты так неуважительно о ней отзываешься, – укоризненно покачала головой Вера. – Она ведь единственный человек в деревне, который нас подкармливает. А то, что она тяжелые мешки таскает, так это не от хорошей жизни. И вовсе не крапивой я ее растирала, а настоем перца и керосина. Это давно проверенное народное средство.
   – Какое там средство, – хихикнул Олег. – Зря только фермерский керосин расходуешь. – Он шутливо толкнул локтем Кирилла в бок и ехидно добавил: – У Веры тут ухажер объявился, тракторист – сын местного фермера. Так он ей вместо конфет бутылки с керосином дарит. У нас уже солидный запас горючего. Сестра им и бабку снабжает.
   – Какой там ухажер, – засмущалась Вера. – Просто он нас жалеет и… – тут она осеклась на полуслове. – А это кто? – спросила она брата, кивнув в мою сторону.
   – У нас гость, – хохотнул брат.
   – Ну вот, в доме гость, а ты даже лампу не зажег, – с укором проговорила Вера. – Наверно, фермерский керосин экономишь.
   Она достала из кармана спички, сняла с лампы стекло и зажгла фитиль. Вверх потянулся тонкий черный шлейф дыма. Девушка уменьшила фитиль и сняла кончиками пальцев с него нагар. Копоть прекратилась. Она поставила на место стеклянную колбу. В помещении сразу стало светло и уютно.
   – Ну вот, пора нам всем поужинать, – улыбнулась Вера. И чтобы скрыть смущение, нагнулась, наливая коту в банку молоко.
   – Давай, Олежка, накрывай на стол, – толкнула она локтем в бок брата. – А заодно представь мне молодого человека.
   – А что его представлять, – еще шире заулыбался Олег. – Я тебе о нем говорил еще утром. Зовут его Кирилл. Он пришел на кладбище повидать могилу своей матери.
   – Это хорошо, что у него есть могила матери, – печально сказала она. – А вот наших родителей разбросало по кусочкам, собирать было нечего. – Девушка присела на стул и по-бабьи сложила на коленях руки. – Ну да ладно, что мы все о прошлом, – тряхнула она головой, словно отгоняя нахлынувшие мысли. – Давайте жить настоящим.
   Тем временем Олег поставил на стол сделанную из обрезанной пластиковой бутылки чашу, доверху наполненную горячими красными раками. Вера разрезала на части несколько огурцов и помидоров. Нюхая буханку еще теплого хлеба, сказала:
   – Ужин у нас сегодня будет царским, – она с таинственным видом засунула руку в пластиковый пакет и, со словами «але оп» вытащила кусок копченого сала. – Это домашнее сало, – констатировала девушка, указывая на прослойки мяса. Она посыпала солью нарезанные овощи и, грустно улыбаясь, добавила: – Ешьте ребята, пусть все знают, как богато живут дети необъявленной войны.
   Кот съел все содержимое своей миски, немного посидел возле Веры, потом, выгнув спину и мяукнув, стал тереться о ноги.
   – Ну, что, одноглазый разбойник, – девушка подняла кота к себе на колени, – сальца захотел? Да и как тут не захочешь, от него запах такой, что голова кругом идет. – Отрезав тонкий кусочек копчености, протянула Шамилю. Тот быстро схватил его зубами и спрыгнул на пол. Подбрасывая лакомство вверх передними лапами, стал играться, словно с мышкой. Порезвившись, лег на живот и, жмурясь от удовольствия и урча только ему одному понятный мотив, стал облизывать.
   – Какой терпеливый кот, – хмыкнул Олег, внимательно наблюдавший за проделками Шамиля. – Ведь видно же, что ему очень хочется сала, но кушать его он не спешит. Смакует. – Посмотрите, что вытворяет.
   Кот потрогал кусочек сала одной лапой, потом перебросил его на другую. Откусил кусочек. Прожевав и проглотив его, стал зализывать откушенное место.
   – Прямо как ребенок, – рассмеялась Вера. – Тот тоже старается не сразу съесть конфету, а продлить удовольствие. Вот и наш котик боится сразу лишиться такого лакомого угощения.
   Ужинали не спеша. Каждый рассказывал о себе, и уже ближе к полуночи Вера спросила:
   – А хотите, я вас всех цейлонским чаем напою? – сверкнула глазами девушка. – Я его с прошлого года берегу. – И глядя на брата, добавила: – Бандиты для нас целых три килограмма припасли.
   За чаепитием Вера стала рассказывать, как они увели у бандитов целый рюкзак провианта. Те, наверно, до сих пор не знают, кто у них сбрендил продукты. Вероятнее всего грешат на федералов. А вот вины своей за содеянное девушка не чувствовала. «От многого взять немножко – это не кража, а дележка», – повторила она слова бабки Елизаветы. Так старушка оправдывала свое воровство молодых початков кукурузы с поля местного фермера.
   – Как вы тут живете? – поинтересовался Кирилл. Никаких удобств, никаких благ цивилизации.
   – Нормально живем, – твердым голосом ответила Вера. – По-царски! Могу рассказать, если интересно.
   – Мне спешить некуда, – проговорил Кирилл, усаживаясь поудобнее. – Рассказывай.
   – Переступив порог коровника, я подумала, что наконец-то все наши муки позади и мы устроим свое жилье в этом заброшенном и полуразрушенном здании, – начала свой рассказ Вера.
   В помещении мы выбрали себе небольшую комнату, расположенную в середине. Стекол в окнах и двери не было, зато были оштукатурены стены и хороший деревянный пол. Наверно, когда-то тут размещался служебный кабинет руководства фермы. У меня появилось желание перевернуть весь мир. Олега, конечно, ничего не интересовало. Он очень устал после длительного перехода, к тому же у него сильно болела спина. Поэтому я попросила его посидеть с вещами, а сама сходила за соломенными брикетами. Тюки соломы были достаточно тяжелыми, я их то катила, то тащила волоком. Двух штук вполне хватило, чтобы соорудить кровать, а третий поставила возле окна. Он заменил нам стол. Кровать я застелила клеенкой, а сверху маминым покрывалом. Постель получилась замечательная, мягкая и пахла свежей соломой.
   Олег снял кеды, разделся до трусов, улегся на живот и мгновенно заснул. Я подошла, чтобы укрыть его и только тогда обратила внимание на спину брата. Она была вся сине-фиолетовой. «Бедный мальчик, – подумала я, – как он с таким синяком тащил на спине тяжелый рюкзак». Я еще долго сидела перед спящим братом, стараясь рассмотреть черты его лица. Он очень похож на нашу маму.
   Вдруг я услышала шорох. Подняла голову и увидела, что на соломенном брикете, который стоял у окна, сидят две огромные крысы. Я очень боюсь крыс. Чтобы не закричать и не разбудить брата, прикрыла рот ладошкой и стала наблюдать за грызунами. Одна крыса была чистая, толстая, с крупными блестящими глазами. Ее хвост касался пластикового пакета, в котором лежали три головки овечьего сыра. Я тихонько нагнулась, сняла туфель и бросила в незваных гостей. Крысы не спеша, с какой-то неохотой выпрыгнули за окно.
   Немного полежав рядом с братом, решила разобрать пакеты с продуктами. Пакетов было три. В одном лежали абрикосы и сливы, которые я сушила у Нины Павловны на листе фанеры. Они были не совсем сухими, и их следовало снова разложить тонким слоем. В другом – навалом в спешке набросанные продукты. В сарае мы скидывали их даже не рассматривая, что именно берем. Теперь я высыпала их на кровать и стала сортировать и пересчитывать. Оказалось, у бандитов мы умыкнули десять пачек рафинированного сахара, шесть коробок цейлонского чая, двенадцать пачек галетного печенья. В третьем пакете был сыр. Я только сейчас внимательно осмотрела каждую из головок, попробовала на вкус. Сыр был очень твердым и соленым до горечи. Откусив маленький кусочек и чуть пожевав его, сплюнула. Как можно есть такую гадость? Но выбрасывать не стала и снова аккуратно сложила все продукты в один большой пластиковый пакет.
   Вспомнилось, как готовила такой сыр мама. Она резала его небольшими кубиками, складывала в неглубокую миску и заливала кипятком. Когда потом вымоченные в воде кубики сыра накалываешь вилкой и отправляешь себе в рот, то солености почти не чувствуешь. Съев за завтраком несколько таких кубиков, целый день не испытываешь чувство голода.
   От воспоминаний меня отвлек шорох. Я подняла голову и увидела, что непрошеные гости вернулись. Они смело разглядывали пакет с продуктами. Видимо, запах сыра не давал им покоя и они, пренебрегая опасностью, снова попытались добыть угощение. Я взяла обувь Олега, раскрутила ее за шнурки и, словно из катапульта, метнула. Выпущенный мною снаряд попал в толстую крысу и, срикошетив, вылетел в окно. Она пискнула, отскочила в сторону, но не убежала. Ее подруга тоже осталась на месте. Дергая носом, от чего ее усы создавали свистящий звук, она с наглым упорством двигалась к продуктам.
   «Вот твари противные, – подумала я, – сейчас же лето, пищи для крыс полно, а они на нашу еду усы навострили». И тут я заметила, что толстая крыса-самка беременная, а та, что поменьше, видимо самец, – ее супруг. Без всякого сомнения, они давно живут в этом коровнике и чувствуют себя здесь полноправными хозяевами. Мы для них чужаки, и они нас будут выживать. Сейчас день, поэтому они не такие агрессивные. А что будет ночью? Они могут съесть не только все наши продукты, но и нас искусать. Сзади послышался шорох. Я обернулась, и внутри у меня все похолодело от жуткого страха. Через порог переползли еще несколько крыс и бесцеремонно стали обнюхивать наши вещи.
   Первое, что пришло мне в тот момент в голову: нужно уходить отсюда, пока на улице еще светло. Я уже решила будить Олега, но, опустив ноги на пол, неожиданно наступила на крысу. От прикосновения к мягкому теплому телу грызуна меня бросило в холодный пот, и я громко закричала. Но закричала не только я. Жутко кричала придавленная мною крыса. В комнате начался переполох. Серые твари бросились в разные стороны, выскакивая в окна и двери. От крика проснулся брат. Спросонья, ничего не понимая, он стал искать свои штаны.
   Не знаю почему, но в это момент мне вспомнились слова отца: «Бандиты – наемные убийцы – смело чувствуют себя только со слабыми и незащищенными. А как только появляются солдаты федеральных войск, они, как крысы, разбегаются в разные стороны». Значит, подумала я, крысы тоже боятся силу. Мы не должны перед ними пасовать. Будем сражаться с ними за свое жилье. Тем более что идти нам некуда. Скоро кончится лето и наступит зима.
   Я решительно соскочила с кровати, надела туфли и подняла все пакеты с продуктами. И только сейчас увидела и вспомнила, что у нас есть четвертый пакет – с медикаментами. Схватив его, высыпала содержимое на покрывало. Перебирая упаковки бинтов и ваты, пачки различных таблеток, бутылочки с медицинским спиртом, я искала средство для борьбы с крысами и не находила. Сложив все обратно, мы с Олегом пошли искать подручные средства, с помощью которых можно было бы отбиваться от серых разбойников. Побродив по территории разваленной фермы, нашли алюминиевый бидон, в котором когда-то возили молоко, старое ведро, два черенка от вил или лопат. Бидон мы позднее приспособили для воды. Из черенков сделали метлы. В стороне от коровника была куча строительного мусора. Олег набрал пучок электродов, чтобы фехтовать с крысами.
   – Фехтовать можно с одним крысаком, – сказала я ему, – а когда их много, то особо не повоюешь. Ты бы видел, какие они здоровенные и ведут себя нагло.
   Тем временем солнце спряталось за холмами. Быстро темнело. Я со страхом думала о надвигающейся ночи. А вот Олег чувствовал себя вполне уверенно.
   – Пусть только сунутся эти бледнолицые, – самоуверенно говорил он, размахивая прутом электрода. – Мы им покажем, как нужно защищать свой дом.
   – Ты не прав, – поправила брата я. – Это, скорее всего, мы с тобой бледнолицые, а крысы – индейцы. В данном случае в роли захватчиков территории выступают люди. – Потрепав его по волосам, добавила: – Какой ты еще маленький. Тебе бы с мальчишками в индейцев играть, а не защищать дом от крыс.
   Притащив бидон в комнату, я услышала, как шуршит солома под нашей постелью. Стало ясно, что пока мы бродили по развалинам фермы, крысы уже во всю хозяйничали в нашей постели. Понял это и Олег. Он взял в руки черенок и стал методично бить им по соломе. Выдав серию ударов, прислушался. Крыс не было видно.
   – Наверно, они испугались и убежали, – сказала я со слабой надеждой в голосе.
   – Нет, не разбежались, – насупился Олег. – Они здесь, только притаились. Они везде и не боятся нас. Вон, смотри, – ткнул он палкой на сумку с вещами. Я с ужасом увидела толстомордую крысу, которая с любопытством смотрела на нас. Другая крысиная морда выглянула из-под тюка соломы.
   – Нам тут нельзя ночевать, – решительно сказала я. – Пойдем в деревню. Может быть, кто-нибудь пустит переночевать.
   – Нет, дорогая сестричка, – почти выкрикнул Олег. – За свое жилье надо сражаться. Крысы умные твари. У них тоже есть чувство самосохранения. Почувствуют силу – уйдут. Мы с тобой за последнее время так настрадались, что крысы – сущий пустяк. Нам бы только ночь продержаться. А завтра пойду в деревню, наловлю бездомных кошек и собак, они этих тварей враз передушат.
   – Во-первых, нужен свет, – стала предлагать я. – Крысы боятся огня. В темноте же они там могут не только уши, но и пальцы отгрызть.
   – Но у нас нет ни свечки, ни лампы.
   – Это не проблема. Я сейчас. – Вышла во двор, принесла ведро, поставила его посреди комнаты. – Разожжем в нем костер.
   – Опасно, – почесал затылок Олег. – Пол деревянный, доски могут загореться. Да и дров у нас нет. Солома же горит очень быстро и копоти от нее много.
   – Нужно что-то придумать, – зашагала я по комнате. – Должен же быть какой-то выход из этого положения. – Мой взгляд остановился на сумке с медикаментами. – Эврика! Придумала! Мы сделаем из бинтов и ваты факелы, смочим их спиртом и зажжем. Только, как любил говорить наш покойный папа, нужно соблюдать технику безопасности.
   – Это не годится, – стал критиковать меня Олег. – От факелов будет много искр. Они подожгут солому. Начнется пожар. Убегать будут не только крысы, но и нам с тобой драпать придется.
   – Ты прав, – вынуждена была согласиться я с братом. – Наше жилье от одной искры вспыхнет, как спичка.
   – А вот если подмести с пола всю солому, – продолжал размышлять Олег, – вынести на улицу тюк, который стоит возле окна, поставить посредине комнаты бидон, а на него ведро с землей, в которую воткнуть факелы, то, может, и не сгорим.
   – Умница! – похвалила я брата. – Для безопасности еще на пол земли насыплем вокруг бидона.
   Взяв ведро, я пошла за землей, а Олег стал делать факелы. Кроме черенков, он накрутил ваты и бинтов еще и на электроды.
   – А куда денем продукты? – спросил он, когда я втащила в комнату ведро мягкой, как пух придорожной пыли. – За ночь крысы их сожрут, а мы даже не заметим.
   – Это не проблема, – улыбнулась я ему. Сложив всю еду в рюкзак, подвесила его на торчавший из стены гвоздь. Вероятно, когда-то на него вешали свою одежду рабочие фермы. – Пусть теперь попробуют достать.
   Когда все было готово к обороне, Олег вышел, чтобы закатить велосипед, а я, взяв в руку заготовленный факел, прилегла на постель. В комнате стояла жуткая тишина. Только из-под пола доносились звуки похожие на работу ткацкого станка. Они то затихали, то возникали вновь. Порой они были похожи на звуки горной реки, которая на перекатах катила камни. Начинало что-то булькать и глухо стучать. Усталость и переживания дали о себе знать. Едва я закрыла глаза, как тут же куда-то провалилась, поплыла в обволакивающей пустоте. Проснулась я от жуткого крысиного визга. Открыв глаза, увидела Олега с металлическим прутом в руке, с кончика которого стекала кровь. Приподнявшись на локтях, заметила у его ног огромную крысу с длинным хвостом и оскаленным ртом с крупными желтыми зубами.
   – Ну что, начинается бой? – спросила я, стараясь выглядеть спокойной.
   Олег ничего не ответил. Словно заколдованный, он смотрел на стенку, где висел рюкзак с продуктами. Я повернула голову и обомлела от страха. В тусклом свете догоравших факелов увидела, как три огромные крысы, повизгивая и злобно отталкивая друг друга, впиваясь когтями в штукатурку стены, карабкались вверх. Страх сковал меня. Но, пожалуй, еще больше я испугалась за брата. Мысль о том, что Олег может не перенести такого стресса, буквально подбросила меня с кровати. Решение пришло мгновенно. Я взяла свой факел, вынула из кармана пузырек со спиртом, смочила вату и чиркнула спичкой. Пламя ярко вспыхнуло, и в комнате стало намного светлее. Это придало мне уверенности. Я бросила пузырек со спиртом Олегу. Брат вылил остатки спирта на скрученный бинт своего факела и зажег его от моего. В комнате стало светлее, чем днем, но крысы, не обращая внимания ни на нас, ни на освещение, продолжали карабкаться. Первая уже достигла заветной цели и вцепилась зубами в рюкзак. Еще немного – и наш сыр будет на полу.
   Боясь ступать на пол, я стала на конец кровати и ткнула своим факелом между тех двух крыс, которые были ниже. Они сразу свалились со стены и с визгом выскочили за порог. Третья же, поднявшись еще выше, пыталась добраться до продуктов. Видимо, запах сыра совсем отшиб ей инстинкт самосохранения. Передвинувшись к самому краю кровати и взяв факел за конец прута, приподнялась на цыпочки и со всей силы сунула пламя прямо в лоб крысе. Зверек перестал потрошить сумку, молниеносно прыгнул ко мне на кровать и, став на задние лапы, приготовился к прыжку. У меня от страха потемнело в глазах, и стали подкашиваться ноги. Не знаю, что было бы, если бы Олег не сунул прямо в живот крысе свой горящий факел. Шерсть на ней загорелась. Обезумевший зверек с диким криком метнулся в окно светящейся кометой.
   Мы долго не могли успокоиться. Олег дрожащими руками намотал на черенок побольше ваты, туго забинтовал ее, обильно полил спиртом.
   – Пусть пока горит основной, – сказал он, втыкая палку в ведро, – а запасные давай погасим. – Он попытался улыбнуться и даже пошутить: – Мы мирные люди, но наш бронепоезд должен стоять на запасном пути. – Погасив свой и мой факелы, предложил: – Давай спать, больше они к нам не сунутся.
   Мы долго лежали с открытыми глазами, прислушиваясь к каждому шороху. Но в комнате было тихо. Слышалось лишь потрескивание факела, пахло жженой ватой, да из-под пола изредка доносились непонятные попискивания, словно голодные птенцы просили поесть. Напуганные нашествием крыс и уставшие от переживаний и утомительной дороги, мы потеряли бдительность и крепко заснули. Открыли глаза только тогда, когда взошло солнце.
   – Просыпайся, великий воин, – тронула я Олега за плечо. – Пойдем в деревню. Ты наберешь в бутылки воды, а я, может быть, найду какую-нибудь работу.
   Я прошла по деревенской улицы до самого конца, но не встретила по пути ни одного человека. Заглядывая в каждый двор, с удивлением отмечала, что уже давно день, а людей не видно. Совсем уже отчаявшись с кем-нибудь поговорить, увидела старика. Он высунул голову в калитку и с любопытством рассматривал меня.
   – Здравствуйте, дедушка, – обратилась я к нему, переходя улицу. Мне почему-то показалось, что он закроет калитку и уйдет. – Вы не подскажете, где здесь можно найти работу?
   – Здравствуй, красавица, – прищурился старик на меня, когда я подошла к калитке. – Ты чего кричишь за версту? Я хотя и старый, но еще не глухой.
   – Извините, дедушка, – виновато улыбнулась я. – Побоялась, что вы уйдете. – Оглянувшись вокруг, добавила: – Прошла всю улицу и никого не встретила. Живет тут кто-нибудь или нет?
   – Конечно, люди тут живут, – выходя за калитку, прокряхтел старик. – А не видно никого потому, девонька, что все уже на работе. Летом в деревне даже ленивый не усидит без дела. Вон солнце уже где, – поднял он скорченный палец в небо. – Мы, крестьянский люд, привыкли вставать до восхода солнца и ложиться спать с его заходом. – Он присел на лавочку, пригладил седые волосы. – А ты откуда такая хорошая взялась? Я тебя раньше в деревне не видел.
   – Мы, дедушка, из Грозного, беженцы.
   – А родители где твои? – продолжал любопытствовать старик.
   – Родители наши погибли. Я с младшим братом сюда добралась.
   – И где же твой брат? – не унимался дед.
   – Вон там, – показала я рукой в сторону колодца. – Воду набирает.
   Пока мы со стариком разговаривали, к нам подошел Олег с двумя бутылками воды.
   – Здравствуйте, дедушка, – вежливо поздоровался он. – Водички холодненькой не желаете испить?
   – Нет, деточка, не хочу. – И, окинув его взглядом, с грустью сказал: – Тощий ты какой-то. Болеешь, что ли?
   – Я не больной, – усмехнулся Олег. – Я голодный и битый. – Он повернулся к деду спиной и задрал рубаху.
   – Да кто же это тебя так? – всплеснул руками старик. – Наверное, сестра за непослушание?
   – Ну что вы, дедушка, сестра меня не обижает. – Олег насупился и стал чертить носком кеда на земле какие-то линии. – С тех пор как не стало наших родителей, нас с сестрой только ленивый не обижает.
   – Не горюй, парень, – погладил старик Олега по голове своей шершавой ладонью, – за одного битого двух небитых дают, да только никто их не берет.
   – Дедушка, – поинтересовалась я, – можно у вас попросить кошку на временное пользование? – и показала рукой на лежащую во дворе серую мамашу с тремя котятами.
   – А зачем тебе кошка? – снова стал задавать вопросы дед. – Ее кормить надо. А вы сами голодные.
   – Дедушка, – подключился к разговору Олег, – мы остановились в старом коровнике, что за деревней, а там очень много крыс. Они нам житья не дают, – завел свою жалобную «шарманку» он.
   – Да уж, крысы – соседи серьезные, – согласился дедок. – Там, где они живут, другого хозяина не должно быть. – Он поудобнее уселся на скамейке и продолжил: – Когда я еще был молодым, то работал на ферме, развозил корма коровам. Помнится, крыс было очень много. Боролись с ними по-всякому. Ее ведь, подлую, капканом не возьмешь. Ветеринары их травили какой-то химией. Когда летом коров выгоняли в летние лагеря, они проводили в коровнике дезинфекцию. Но я знаю другой, единственно верный способ избавиться от этих паразитов.
   – Ой, дедушка, – взмолилась я, – расскажите, как с ними бороться?
   – Я расскажу, – важно произнес дед, – только вряд ли вы сможете воспользоваться этим методом.
   – Это почему же мы не сможем? – Подступил вплотную к старику Олег. – Вы только объясните нам как следует, а мы уж постараемся. К тому же, у нас есть немного медикаментов.
   – Лекарства тут не помогут, – заважничал старик. – А рецепт простой. Значит так, запоминайте. Берем ведро гипса и полведра пшеничной муки. Муку нужно обжарить на свежем сливочном масле. Потом хорошенько все смешиваем. Полученную смесь надо разложить мелкими порциями в местах, где крысы часто появляются. А чуть поодаль, следует поставить посудину с водой. Тут весь секрет в том, что эта смесь вызывает у крысы жажду. Поест она ее, попьет водички, гипс то внутри ее и зацементируется. Вот и весь секрет. – Старик причмокнул губами и развел руки в стороны. – А у нас, уважаемые, гипса нет. Он, конечно, может, и имеется в районе в строительном магазине, да только кто же за ним туда поедет?
   – И что же нам теперь делать? – упавшим голосом спросила я.
   – Есть еще один метод борьбы с этими паразитами, но уж больно он муторный. У вас не хватит ни сил, ни терпения.
   – Дедушка, – взмолился Олег, – хватит у нас и сил, и терпения. Только расскажите, как этих гадов извести?
   – На ферме живет колония крыс-пасюков, – поднимаясь со скамейки, сказал дед. – Это смелый зверек. Он редко нападает на людей. Но когда ему угрожает смертельная опасность, может броситься и на человека.
   – Так что же нам делать? – плаксиво спросил Олег. – Неужели придется уходить из коровника? Нам так понравилось.
   – Конечно, не уходите, коли понравилось, – согласился дед. – Пусть крысы уходят. – Он тяжело вздохнул. – Жалко, детки, мне вас. Но помочь могу только словом. Делом, увы, стар стал.
   – Миленький дедушка, – взмолилась я, – Вы только поприсутствуйте и подскажите, что и как нужно делать, а физическую работу мы будем сами делать.
   – Ну, хорошо, – согласился он. – Поприсутствовать я могу. Погодите чуток, я сейчас вернусь. – И неторопливо направился во двор.
   Вернулся он минут через двадцать. В руках деда были трехрожковые вилы и топор, а на голове соломенная шляпа.
   – Ну, пошли что ли? – поинтересовался он. Мы с готовностью двинулись вслед за знатоком борьбы с крысами.
   Прошли метров сто. Вдруг дед остановился и, показывая вилами на землянку, сказал:
   – Вот тут до недавнего времени жила бабка Вакулинко. – Сняв шляпу, дед перекрестился. – Умерла она. Кот у нее до сих пор живет. Хороший кот. И, что особо значимо, очень верный. Уж сколько времени прошло, а он со двора не уходит. Все хозяйку ждет.
   Я вошла во двор дома, который, действительно, больше походил на землянку. Заколоченные окна располагались вровень с землей, а к двери вели две ступеньки и скрывали ее почти до половины. Рядом с домом-землянкой находился низенький курятник. На крыше этого строения, видимо, принимая солнечные ванны, вытянув вперед лапы, лежал большой черный кот. Я взяла его на руки и погладила по спине. Он громко замурлыкал.
   – Хочешь пойти к нам в гости? – спросила я его. – Мы тебя не обидим, – разговаривала я с ним, будто он мог меня понять. Кот не вырывался, а, наоборот, прижался к моему плечу и еще громче замурлыкал.
   – Вот ведь какое дело, – проворчал дедок, – пустует Вакулинчихина землянка, но жить в ней и врагу не пожелаешь. Там нечистая сила устраивает кулачные бои похлеще крысиных. – Уже уходя в сторону коровника, продолжал сам с собою разговаривать: – Крысы живут в каждом дворе, но они о себе почти не напоминают. Немножко откусят чего-нибудь, чуток съедят где-нибудь. Запасов больших не делают. Короче говоря, хозяев не беспокоят. – Он смачно высморкался, вытер нос рукавом рубахи и продолжил: – Пасюки всегда живут рядом с человеком, но стараются на глаза ему не попадаться. Люди, конечно, догадываются, что во дворе живут незримые соседи, но пока те им не досаждают, не трогают этих мерзких тварей. Но когда их во дворе становится много, и они начинают посягать на запасы человека, а кошки с ними уже не справляются, хозяин начинает с ними борьбу дозволенными и недозволенными методами. – Слушая деда, мы не заметили, как дошли до коровника.
   – Ну, здравствуй, дорогая моя, – сняв шляпу, поклонился старик обветшалым постройкам фермы. – Похоже, ты стала такой же развалюхой, как и я. А помнишь, – облокотившись на вилы, спросил он, – больше сорока лет я входил в твои двери и выходил из них. А ты поила меня коровьим молочком. – Он горестно вздохнул, потом повернулся ко мне и поинтересовался: – Посмотри-ка, дочка, не набедокурили ли крысы за время вашего отсутствия?
   Я забежала в нашу комнату, быстро осмотрела все вещи, проверила продукты. Все было на месте.
   – Эти разбойники, наверное, спят после ночной битвы с нами, – радостно сообщила я, вернувшись.
   – Горящая огнем крыса издает такие крики отчаяния, что ее сородичи, почуяв смертельную опасность, временно покидают обжитое место, – сказал дед со знанием дела, ковыряя палкой обгоревшую дохлую самку. – Но потом они забывают об опасности и возвращаются на прежнее место обитания. – Он присел на лежавшее бревно и ударился в воспоминания. – Вот у меня как-то завелись на крыше под камышом крысы. Ничем их оттуда не выгнать. Так мне покойная Вакулинчиха посоветовала поймать крысу в капкан, а потом, не вынимая ее, облить керосином и поджечь. Я так и сделал. После этого не видел и не слышал ни одной крысы.
   – Дедушка, а как вас зовут? – спросила я. – Мы уже знакомы почти целый час, а имени до сих пор не знаем. Меня зовут Верой. Это мой брат Олег.
   – А меня с детства кличут Иваном, – усмехнулся дед. – Но хватит, – посерьезнел он, – познакомились, пора за дело приниматься. Слушай мою команду.
   Первое, что мы сделали, – выкопали за дорогой небольшую ямку. Наложив в нее соломы, принялись топором рубить трухлявые доски пола и укладывать щепки поверх соломы. Когда первые доски пола были сняты, мы услышали писк. Оторвав еще одну доску, увидели искусно устроенное гнездо и шевелящихся в нем отвратительно сине-фиолетовых, совсем еще голых крысят. Их вид нас не напугал, а скорее вызвал гадливость.
   – Возьмите спички и подожгите в яме солому, – отдал распоряжение дед Иван. – А как только разгорятся щепки, берите вилы и несите туда гнезда вместе с крысятами. – Солома и доски были сухими, и костер в считанные секунды запылал.
   – А теперь, – командовал дед со знанием дела, – отрывайте угловую доску и мигом ее в костер.
   Доска была широкая и в длину проходила через все помещение. Мы с Олегом с трудом ее оторвали и понесли в костер, бросив на гудящее пламя, вернулись в комнату.
   – Ты, – обратился он ко мне, – бери гнезда на вилы – и в костер. А ты, – сказал он Олегу, – хватай ведро и бросай в него бегущих крысят.
   Только тут мы заметили, что под снятой нами доской вплотную одно к другому ютились крысиные гнезда, свитые из соломы, пуха, тряпок и мелко погрызенной бумаги. В каждом гнезде пищали детеныши. Одни были совсем маленькие. Другие уже побольше. В одном гнезде крысята уже покрылись сероватым пухом. Они попытались выскочить из гнезда и спрятаться. Но Олег был настороже.
   Наблюдая за процессом ликвидации крысиной колонии, дед Иван возбужденно покрикивал на брата:
   – Не давай им расползаться. Смелее бросай их в ведро.
   Олег старался изо всех сил. Он взял тонкую дощечку и ею подцеплял разбегающихся крысят. Словно играя в лапту, подбрасывал их и ловко подставлял ведро. Когда емкость заполнилась на четверть пищащими зверьками, отнес их к костру и придал пламени.
   Я в это время, подхватывая вилами по два-три гнезда, относила их в костер. Дед Иван тоже не оставался без дела. Он, с не свойственным ему азартом, вел подсчет гнезд. И только когда весь пол был вскрыт от досок, а на земле не осталось ни одного гнезда, старик с облегчением произнес:
   – Ну вот, дело сделано, – облегченно вздохнул он. – Девяносто три крысиных гнезда прекратили свое существование. Теперь, – обратился он ко мне, – пойди к пруду и набери коровьих лепешек. Да не ленись, ведро полное набирай. А ты, малец, – повернулся он к Олегу, – сбегай вот к тому холмику, – указал он палкой на конец кукурузного поля, – и накопай ведра три-четыре глины.
   Когда все было принесено, мы под руководством деда Ивана замесили замес и промазали глиной пол. Как ни странно, помещение стало выглядеть чистым и свежим. Даже специфический запах нас не смущал.
   – Ну вот, – поднялся с молочного бидона, на котором восседал все это время дед Иван, – крыс победили, теперь мне пора домой. – Он огляделся по сторонам, чему-то усмехнулся, мотнул, словно уставший конь, головой. – Да не сомневайтесь, мой метод проверенный, крысы сюда больше не вернутся, – он взвалил на плечо свои вилы, взял в руки топор и пошаркал в деревню.
   – И что, действительно, не вернулись? – уточнил Кирилл.
   – Представь себе, не вернулись, – улыбнулась Кириллу Вера. – Дедов метод оказался верным. Мы уже и забывать стали о той страшной ночи, как вдруг однажды осенью, когда мы ссыпали в бочку для хранения картошку, крысы навестили нас и жестоко наказали за своих детенышей. А произошло вот что.
   Однажды ночью Шамиль, который прижился у нас в коровнике, попросился на улицу. Никогда прежде такого не было. Обычно он спал с нами в кровати, и только когда становилось жарко, спрыгивал на пол. Олег выпустил его из комнаты. Дверь оставил немного приоткрытой. Мало ли что, может, кот по нужде попросился на улицу. Мы тут же уснули, ни о чем не беспокоясь. А утром не обнаружили Шамиля. Выйдя на улицу, ужаснулись от увиденного. По всему двору была разбросана картошка. В бочке, где она хранилась, не осталось ни единого клубня. Там же лежали семь огромных мертвых крыс. Мы стали звать кота, но он не откликался. Я пошла к дороге и увидела еще одну крысу, а рядом с ней лежал весь в крови наш Шамиль. На него было страшно смотреть. Шерсть на его спине и боках была выдрана вместе с кожей, а из поврежденного глаза сочилась сукровица. Увидев это, Олег зарыдал навзрыд. Я же подняла кота на руки, прижала к себе и почувствовала, что сердце его бьется. Слезы катились с моих глаз. Ведь он защищал нас.
   Я отнесла Шамиля в комнату. Положила на чистое полотенце. Обработала раны, наложила на них листья подорожника и забинтовала. Целый месяц мы выхаживали нашего котика, и он поправился. Только в неравном бою он потерял один глаз, а на его теле навсегда остались шрамы от крысиных укусов. Вот после этой схватки крысы нас больше не беспокоят.
   – Он для нас как член семьи, – сказал Олег, поднимая на руки кота. – Вера сначала кормит его, а уж потом мы с ней доедаем, что останется.
   Одноглазый член семьи, словно понимая, что говорят о нем, поднял кверху хвост и громко замурлыкал.
   – Кого он больше любит? – поинтересовался Кирилл.
   – А мы сейчас проверим, – сверкнула глазами Вера. – Ну-ка, разбойник, скажи, ты кого больше любишь?
   То, что произошло дальше, превзошло всем ожидания. Кот лизнул руку Олега и, выгнув спину, перепрыгнул на колени к его сестре. Свернулся калачиком и громко замурлыкал.
   – Интересно, – произнес тихо Кирилл, – о чем он сейчас мурлычет?
   – Он мурлычет о том, что время позднее и нам всем пора спать, – весело ответила Вера.
   Кириллу девушка постелила на полу. Набивая подушку соломой, с юмором сказала:
   – Это, конечно, не перина, но зато можешь спать спокойно, грызунов в ней нет.

Землянка для беженцев

   Когда Кирилл проснулся, в комнате никого не было, а на столе стоял завтрак. В миске, изготовленной из обрезанной большой пластиковой бутылки, парились початки молодой кукурузы.
   – Ешь, не стесняйся, – подзадорила его Вера, входя в комнату. – Да пусть нас простит местный фермер за мелкое воровство. – И, повернув голову в сторону спящего брата, добавила: – Я до восхода солнца сбегала на кукурузное поле и наломала двенадцать самых крупных кочанов. Фермер все равно уже начал косить ее на силос.
   Когда половина початков была обгрызена, девушка поставила на стол маленькую кастрюльку с чаем и со смехом предложила:
   – А теперь, господа беженцы, давайте попьем бандитского чая.
   – Почему бандитского? – переспросил Кирилл.
   – А потому, – пояснил проснувшийся Олег, – что мы его стырили из бандитского схрона в сарае Нины Павловны. Да я тебе об этом уже рассказывал.
   – Что-то припоминаю, – схитрил Кирилл, прихлебывая напиток из гнущегося от горячей воды пластикового стакана. – Я думаю, не грех у богатых позаимствовать на пропитание, даже если им это не очень нравится.
   – Твои планы не изменились? – поинтересовалась Вера у Кирилла, убирая со стола остатки завтрака.
   – Скорее нет, чем да, – уклончиво ответил гость. – Сейчас пойду на кладбище, наведу порядок на могиле матери, а потом в станицу к тетке.
   – Тогда бери лопату и бутылки для воды, – скомандовала Вера. – По пути покажу, где растут молодые деревца туи. По дороге одно выкопаем и посадим у могилы. Туя хорошо растет и не требует за собой большого ухода. – Девушка подперла дверь деревянным брусом. – А ты чего копаешься? – спросила она у Олега. – Я думала, что ты уже у пруда раков ловишь. Бери с собой Шамиля и вперед. Мы-то уже позавтракали, а он кукурузу не ест.
   – Сейчас поеду, – буркнул брат, подкачивая шины велосипеда. – Раки еще не проснулись.
   Олег каждое утро ездил на рыбалку и брал с собой кота. В пруду крупной рыбы давно не водилось, но пескарей было вдоволь. Норма Шамиля была три-четыре рыбешки на завтрак. К утренним прогулкам кот уже привык и потому с нетерпением терся о ноги Олега. Подкачав шины и усадив его в корзину, мальчик покатил к пруду. А Кирилл с Верой отправились на кладбище.
   Привести могилу матери в порядок и посадить возле нее молоденькую тую много времени не заняло. Вдвоем они быстро управились с работой. Вера собрала большой букет полевых ромашек и поставила их в изготовленную из пластиковой бутылки вазу. Молодые люди собрались уже уходить, как Веру окликнула Елизавета Николаевна, которая поливала на могиле Вакулинчихи невысокую, лежащую ковром, траву.
   – Ты чего здесь делаешь, Верочка?
   – Да вот помогала парню привести в порядок могилу его матери, – кивнула на стоявшего с лопатой на плече Кирилла девушка.
   – Помню, помню, – закивала головой бабка Елизавета. – Месяц назад схоронили тут учительницу. Очень хорошая была женщина, – горестно вздохнула бабка. – Говорят, что ученики, которых она учила иностранному языку, почти все поступили в институты. – Она внимательно посмотрела на Кирилла, поинтересовалась: – А ты кто же ей будешь?
   – Я ее сын.
   – Это хорошо, что не забываешь могилку матери, – одобрительно улыбнулась бабушка. – Я ведь тоже работала в школе. Преподавала химию. Но вот уже двенадцать лет как на пенсии. – Она подошла ближе и, близоруко щурясь, спросила: – От чего мама умерла?
   – Сердце не выдержало, – тяжело вздохнул Кирилл. – Остановилось прямо во время урока.
   – Вон оно как, – неопределенно проговорила бабка. – В жизни всяко бывает.
   Долго стояли молча. Каждому было о чем подумать, вспомнить. Первой молчание нарушила Вера.
   – А вы что делаете на кладбище? – поинтересовалась она у Елизаветы Николаевны.
   – Я вот тоже пришла привести в порядок могилу соседки, – показала она на могильный холмик Вакулинчихи.
   – Бабушка, а почему ваша соседка похоронена за кладбищем? – поинтересовался Кирилл.
   – Похоронили тетку Ольгу за кладбищем по ошибке, – горестно вздохнула бабка Елизавета. – Когда ее нашли утром повешенную на спинке кровати, то подумали, что она сама на себя руки наложила по приговору нечистой силы, якобы обитающей в ее землянке. По обычаю хоронили за кладбищем, без креста и отпевания. А дня через три после похорон из района приехал следователь. Все внимательно осмотрел и однозначно сказал, что тетку Ольгу повесили бандиты. Они искали у нее деньги и золотые изделия. Думали, что раз к Вакулинчихе приезжают богатые бизнесмены и чиновники, то и всякого добра у нее много. Ошиблись. Не было у тетки Ольги никаких богатств. И с нечистой силой она не водилась, а лечила людей, помогала им молитвами. Разве там, где живет нечистая сила, стоят иконы? А у нее стоял большой иконостас и возле него и днем и ночью горела лампада. Кое-кто из наших, деревенских, из любопытства следил за теткой Ольгой по ночам, потом утверждал, будто она в полночь с какой-то посудой ходит на перекресток двух дорог и что-то там колдует.
   Я как-то спросила у Вакулинчихи: чего это она по ночам шастает на перекресток?
   – Хожу туда ночью, чтобы вылить дурную воду, которая остается после умывания лица и рук человека, что лечился у меня, – ответила она.
   Такая вода, по утверждению тетки Ольги, должна выливаться до восхода солнца и в определенное место, чтобы не навести порчу и болезни другому человеку. А то, что она ведьма, это выдумки деда Ивана. Этот старый хрыч до сих пор не может забыть своей обиды на мою бывшую соседку.
   – Какую обиду? – не удержался от вопроса Кирилл. Дети расселись возле бабки Елизаветы и внимательно слушали ее рассказ.
   – Во время войны это было. На Ольгиного мужа Семена пришла похоронка. Вот Иван и приударил за красивой вдовой, а она дала ему от ворот поворот. Когда Ольгу за воровство увозили на машине в район, так он даже радовался. А радоваться то было нечему. Остались без матери трое деточек. Старшему Григорию было одиннадцать лет, Тамаре, моей одногодке, десять, а маленькому Семену всего восемь лет исполнилось. Помню, дед Иван носился по всей деревне и распускал сплетни, что Ольга, дескать, специально так поступила, чтобы избавиться от детей. Она, с его слов, якобы набрала полное ведро ячменных колосков и пошла прямой дорогой навстречу участковому.
   Все это были дедовы выдумки. Ольга была неопытная, молодая и красивая женщина. О том, что на нее положил глаз участковый, знали многие. А она и ему не поддавалась. Это взбесило капитана милиции. Как же это так, какая-то голодная оборванка отказывает сытому и холеному красавчику? И он устроил на нее настоящую охоту.
   – Елизавета Николаевна, а что, капитан, действительно был красавчик? – смущенно спросила Вера.
   – Какой там красавчик, – замахала руками женщина. – Это бы настоящий уродец. И до капитана он дослужился благодаря своим подлым поступкам. Мне тогда было всего девять лет, но до конца своей жизни не забуду, когда однажды он пришел в нашу землянку, загнал нас всех в угол и стал ждать возвращения с поля нашей мамы. А когда та вернулась с работы, стал вытаскивать у нее из-под кофты и юбки свеклу и морковку, которую она спрятала, чтобы нас накормить. Мы перепуганные сидели на полу возле кровати и наблюдали, как он издевается над мамой.
   – Народ на фронте кровь проливает, – кричал «шиляк», так между собой называли в деревне участкового Шилякова Владимира Михайловича, – а ты здесь занимаешься воровством. – Он бросал овощи в ведро. – Ты арестована. Собирайся, поедем в район.
   Мать упала на колени, обхватила руками хромовые сапоги милиционера и заголосила: «Владимир Михайлович, прости меня, ради детей прости, ради мужа моего, который воюет на фронте, ради девяностолетней свекрови». Потом расстегнула телогрейку, сняла с шеи черный шнурок с золотым крестиком и сунула в руку участковому. Тот как-то сразу подобрел. Достал из кармана складной ножик, перерезал шнурок и бросил его на пол. А крестик положил в карман гимнастерки.
   – Ладно, – сказал он примирительно, – на этот раз прощаю. Ради детей прощаю. Но еще раз попадешься, на прощение не рассчитывай.
   – Мне, тогда совсем маленькой девочке, – продолжала рассказывать Елизавета Николаевна, – долго мерещился кривоногий недоросток-милиционер в синих галифе и хромовых сапогах. Уже став взрослой девушкой, часто задумывалась, почему моя мать, такая крепкая женщина, не пришибла тогда этого негодяя. Ведь он был ростом чуть выше маминого пояса. Позднее поняла, что этот маленький уродец представлял в то тяжелое время в нашей деревне власть. Когда настоящие мужчины воевали на фронте с немцами, этот коротышка, наделенный большими полномочиями, воевал с голодными женщинами.
   – И вы все это терпели? – возмутилась Вера. – На него нельзя было пожаловаться?
   – Кому тогда было жаловаться? – вздохнула Елизавета Николаевна. – Все были запуганы. Ведь как случалось. Чуть что не так сказал, сразу в кутузку. Но Бог все видит. Вот и «шиляка» настигло возмездие. Было это уже после войны, когда в деревню стали возвращаться мужики с фронта. Вернулись, правда, не все. А те, что поприходили, были либо раненые, либо контуженные. Так вот они его однажды ночью подкараулили, мешок картофельный на голову набросили и засекли солдатскими ремнями до полусмерти. Он умер в больнице, не приходя в сознание.
   А у тетки Ольги золота не было, – возвращаясь к прежней теме разговора, покачала головой бабка Елизавета. – И ухаживания участкового она отвергала с дерзкими насмешками. Моя мать рассказывала соседям, а я слышала, что когда участковый поймал Ольгу с ведром колосков, (мамка сидела в лопухах с сумкой колосков под телогрейкой в двух шагах), она на его предложение ответила: «Настоящие мужчины-орлы воюют, а такие хорьки, как ты, разоряют их гнезда». Тогда-то «шиляк» и повел женщину с ведром колосков демонстративно по всей улице, как бы говоря, что пощады ей не будет. И действительно, пощады ей не было. Увез в район в кузове полуторки. На другой день вернулся с работниками детского приюта и увез Ольгиных детей.
   Просидела наша красавица в лагере десять лет. Там тоже были такие же негодяи, как наш «шиляк», которые не прочь поухаживать за привлекательной женщиной. Но и там, ходят слухи, Ольга не сломалась. В лагере она познакомилась с одной пожилой монахиней. Оказывается, она была из знатной и очень богатой семьи, приближенной к императорскому двору. Родителей расстреляли большевики, а она долгие годы прожила в монастыре. Но и туда пришло несчастье. Почти всех монашек расстреляли, а ее, чудом уцелевшую, отправили в лагерь. Ольга научилась у монашки молитвам. А перед смертью та передала ей знания по лечению людей и животных.
   – Елизавета Николаевна, а я вот не понимаю, как это образованные опытные адвокаты не могут привлечь к суду олигархов, – запальчиво сказала Вера, – а какая-то старая убогая женщина эти проблемы решает в течение одного месяца.
   – Этого я не знаю, – спокойно ответила Елизавета Николаевна. – Но единственное, что могу утверждать: все, кто просил у тетки Ольги помощи, они ее получали. Вот помню, где-то за полгода до ее смерти приехал к ней мужчина, занимающий высокий пост в Москве, с просьбой вызволить из-под следствия сына. Того якобы безвинно посадили в СИЗО за пособничество чеченским боевикам. Тетка Ольга помолилась господу Богу нашему и оставила гостя у себя ночевать. Утром, когда тот уезжал, сказала: «Наберись терпения. Сегодня первое число, а результат будет только пятнадцатого». И предсказания полностью сбылись. Сына оправдали и выпустили.
   Приехал тот человек из Москвы, поблагодарил женщину и подарил ей черного котенка. Сказал, что очень породистый кот и может заменить в доме даже собаку. А еще с ним приехал рабочий, который установил в землянке тетки Ольги газовую плиту и баллон с газом. Потом часто приезжал к ней и менял пустой баллон на полный.
   Все, что я вам рассказываю, ребята, происходило на моих глазах. Я точно знаю: прежде чем приступить к оказанию той или иной услуги, тетка Ольга заставляла посетителя стать на колени перед иконостасом. Сама же уходила в другую комнату, наливала в медный таз колодезной воды, ставила посредине подсвечник с горящей свечой, опускалась на колени и начинала молиться. Молилась до тех пор, пока не догорала свеча. После этого входила с тазом к посетителю, укладывала его на топчан и, произнося молитвы, приступала к обмыванию. Потом, как я уже вам рассказывала, в полночь выносила воду на перекресток двух дорог. Кроме того, она наговаривала оберег-молитву на суровую нитку. Вот такую нитку тетка Ольга и дала приезжему из Москвы, предупредив, что молитва будет помогать ему до тех пор, пока он будет хранить у себя нитку, а если потеряет, то лишится Божьей защиты.
   – Интересно, сколько этот толстосум заплатил за гадание? – мечтательно проговорила Вера. – Наверно, бешенные деньги отвалил?
   – Точно знаю, денег с него Ольга не взяла, – уверенно сказала бабка Елизавета. – Только попросила помочь разыскать хотя бы кого-то из ее детей. Тот клятвенно обещал найти. И слово свое сдержал. Две недели назад пришло письмо из Австралии от ее меньшого сына Семена. Пишет, что приедет в гости в октябре. Приехать-то приедет, да вот мамки его больше года нет на белом свете.
   Что-то я с вами, детки, заболталась, – встрепенулась Елизавета Николаевна. – Время уже обеденное, пора доить коров. Их у меня две. – Она тронула Веру за рукав. – Ты мне не поможешь? Палец у меня на руке нарывает. Чернушку я сама одной рукой выдою, она у меня раздоенная. А вот Красотку трудно. Первенка она, с трудом отдает молоко.
   – Конечно, помогу, – с готовностью откликнулась Вера.
   – Тогда иди в стадо, отгони моих коровок в сторону, а я схожу за подойниками.
   Возвращаясь с полными ведрами молока, женщины увидели на дороге соседского парня Афанасия. Тому было уже далеко за двадцать годков, а он, как ребенок, любил играть в мягкой дорожной пыли.
   – Вот видишь, Вера, что болезнь делает с людьми, – сокрушенно покачала головой Елизавета Николаевна. – А ведь он не всегда был таким глупым. Мальчик хорошо окончил школу. Ему уже было прислали повестку из военкомата. Осенью должен был идти служить, а в мае он с отцом подрядился пасти деревенских коров. Зарплата не такая уж и большая, но, тем не менее, каждый месяц имели «живые» деньги. Платили им пятьдесят рублей за взрослую голову и двадцать пять за теленка. К делу они относились ответственно. Пасли скот старательно, коровы возвращались сытые. Ни одного теленка не потеряли.
   Но однажды пастухи не пригнали коров на обед в стойло. Женщины с подойниками зря прождали их несколько часов. Первым забил тревогу дед Иван.
   – Что-то неладное случилось, – говорил он с тревогой. – Такого никогда не случалось. Даже если пастухи заснули, коровы сами бы пришли на дойку.
   Тогда местный фермер Мирон Головань сел верхом на коня и поскакал искать стадо. Не прошло и часа, как он галопом влетел в деревню и сообщил страшную новость: оба пастуха лежат мертвые, а стадо пропало. Люди от такого известия потеряли над собой контроль. Они плакали и причитали. Трудно было понять, о ком именно их плач: о погибших или коровах.
   – Я уже позвонил в районное отделение милиции, – сказал Головань. – Обещали срочно выслать следственную бригаду.
   Милиция приехала быстро. Приехала и машина «скорой помощи». На месте преступления нашли тело отца Афанасия, а сын был еще живой. Лежал в луже крови с разрубленной головой и выбитыми зубами. Жизнь парню спасла шапка. Полгода пролежал он в больнице. Врачи сделали все, что могли, но полностью вернуть здоровье не удалось. Матери вернули больного на голову сына. Вот с того случая Афанасий и ведет себя словно ребенок.
   Когда поравнялись с бросающимся пылью парнем, Вера обошла его стороной. Ее собеседница остановилась и ехидно заметила:
   – Афонька, чертов ты здоровила, женить тебя уже пора, а ты все в пылюке играешься.
   Афанасий поднял голову и, посмотрев на Елизавету Николаевну с детской улыбкой, с размаху бросил ей в подойник с молоком пригоршню пыли.
   – Ах ты змей красноголовый, – закричала со слезами на глазах женщина, что же ты сделал, паразит. – Она посмотрела, как медленно опускается на дно ведра пыль, оставляя сверху серую пленку. – Вот я тебе сейчас. – С этими словами она вылила содержимое ведра на голову обидчика.
   Парень вскочил на ноги и, хлопая себя ладошками по голым ягодицам, пустился на утек, приговаривая гнусавым голосом: «Дую, дую бабка, куяпка не догонишь».
   – А я тебя, змея красноголового, и не собираюсь догонять, – плюнула разгневанная Елизавета Николаевна вслед убегающему и быстрым шагом направилась к своей землянке. Вера, сдерживая смех, поспешила за ней. Когда они проходили мимо землянки Вакулинчихи, женщина остановилась и спросила:
   – Чего это вы живете в коровнике? Вот свободная жилплощадь, – указала она рукой на вросший в землю домик покойницы. – Занимайте и живите себе на здоровье. Там и газ есть, и электричество, и кирпичная печка. Правда, печка разваленная, но это не беда. Попроси печника Ваську, он тебе за полулитру сделает новую. – Заглянув в заколоченные досками накрест окна, продолжила: – Он хоть и выпивоха, но дело свое знает. Печки, сложенные им, не дымят, хорошо греют, и у них отличная тяга. Давай, Вера, не раздумывай долго. Зови своего брата и перебирайтесь в новое жилье.
   – Вы это серьезно? – с сомнением уточнила Вера. – Мы прошлой зимой чуть не замерзли в коровнике. Да и сейчас уже прохладно становится. Скоро осень, а там и зима не за горами.
   – Я тебе говорю с полной ответственностью, – продолжала женщина, – занимайте землянку и живите. Ключи от двери у меня, а доски с окон снять – пара минут.
   – Что, вот так прямо сейчас и перебираться? – опешила Вера от неожиданного предложения.
   – А чего тянуть кота за хвост? Собирайте свои манатки и вселяйтесь, – энергично размахивая руками, подбодрила ее Елизавета Николаевна.
   А в это время Кирилл, следовавший за женщинами поодаль, остановился на мосту между малым и большим прудом и размышлял, где бы ему лучше искупаться? В большом водоеме вода чистая, но холодная, в маленьком – теплая, но довольно грязная. Стадо коров, которое пригнали пастухи на обеденную дойку, спасаясь от жары, забрели в малый пруд и взмутили воду до самой середины. Выбора не оставалось. Кирилл быстро снял одежду и с разбега прыгнул в чистую воду.
   Несмотря на полуденную жару, вода в пруду была прохладной и приятно освежала тело. Заплыв на середину, Кирилл лег на спину и, тихонько шевеля ногами, стал всматриваться в небо. По лазурному небосводу, гонимые ветерком, плыли причудливые облака, напоминающие фигурки людей и животных. Они то сбивались в тучи, то разбегались, показывая далекое небо.
   «Интересно, почему летом небо ярко-голубого цвета, – размышлял Кирилл, – а ближе к осени оно становится слегка зеленоватым?» Философские раздумья прервал громкий плач Олега. Кирилл перевернулся на живот, оглянулся и увидел, что какой-то незнакомый мужчина держит паренька за уши.
   – Вот ты и попался, дохлый шайтан, – ругался незнакомец. – Ты думал, что я тебя не найду. Ошибся. Я своих обидчиков нахожу даже на том свете.
   Кирилл быстро поплыл на помощь Олегу. У самого берега он остановился от страшного крика мальчика. Олег звал на помощь кота, громко выкрикивая: «Шамиль, Шамиль».
   – Какой я тебе Шамиль, – злобно рычал мужчина, выкручивая уши Олегу. – Меня зовут Докку. Или ты уже забыл?
   В то, что произошло в следующее мгновение, трудно поверить. И если бы Кирилл своими глазами не видел этой сцены, его бы никто не смог убедить в правдивости случившегося. А случилось вот что. В нескольких метрах от происходящего одноглазый Шамиль игрался только что пойманным Олегом пескарем. Услышав крик, он бросил свою забаву, в два прыжка преодолел расстояние и прыгнул на грудь Докку, вцепился ему в лицо когтями. От неожиданности мужчина завопил от боли, отпустил уши Олега и пытался отбиться от взбесившегося кота, сбросить его с себя. Но сделать это было не так-то просто. Страшно мяукая, животное зубами и когтями рвало ему брови и нос. На помощь поспешил сообщник Докку, который невдалеке закачивал из пруда воду в автоцистерну. Но Шамиль не стал дожидаться, когда силы станут неравными, он фыркнул на прощанье, спрыгнул на землю, неторопливо вернулся на свое место, нашел пескаря и, схватив его зубами, юркнул в заросли лопухов.
   – Я ничего не вижу, – кричал тем временем Докку, не отнимая рук от лица. Сквозь прижатые пальцы сочилась кровь. – Он выцарапал мне глаза.
   Подбежавший напарник сорвал с себя майку, обмотал лицо кричавшего и повел его к машине. Через пару минут автоцистерна умчалась прочь, оставляя за собой клубы серой пыли. Олег тем временем, постоянно оглядываясь, мчался к фермерскому малиннику. А Кирилл еще долго не мог прийти в себя от увиденного. Он несколько раз окунулся с головой в воду и поплыл к тому месту, где лежала его одежда. Одевшись, он направился к коровнику с твердым намерением прямо сейчас забрать свой рюкзак и отправиться в станицу Марьинскую. Но его мечтам не суждено было сбыться. Никого из его новых друзей на месте не оказалось, а уходить не попрощавшись с такими добрыми людьми ему не хотелось.
   Кирилл присел на спрессованный тюк соломы и стал дожидаться хозяев. Вдруг сзади послышался тихий шорох. Обернувшись, увидел сидящего рядом кота. Судя по всему, он уже забыл о происшествии и беззаботно игрался с обкусанным пескарем. Рыба ему очень нравилась, и кот, продляя удовольствие, то облизывал деликатес, то откусывал маленький кусочек и, прищурив глаз, медленно жевал его.
   – Я вижу, брат, ты надежный защитник, – проговорил Кирилл, беря кота на руки и гладя его по спине. – С таким отважным напарником я бы не прочь пойти в разведку. А в разведку нам с тобой точно идти придется. Ты случайно не знаешь, куда с перепугу спрятался Олег?
   В ответ Шамиль замурлыкал, прищурив свой единственный глаз. За этой беседой их и застала Вера. Она слышала весь разговор Кирилла с котом, но не знала о происшествии. Выслушав рассказ о случившемся, девушка погрустнела.
   – Плохо дело, – вздохнула она. – Значит, чеченцы нас искали и в конце концов нашли. Они нам не простят того, что мы сдали их склад с оружием федералам.
   – А мне кажется, что встреча Олега с Докку была случайной, – высказал предположение Кирилл. – Похоже, они машиной возят с деревни прудовую воду для каких-то технических нужд или для скота. Ведь для других целей вода не пригодна.
   – Может ты и прав, – задумалась Вера. – Возможно, у них в нашем районе открыто какое-то свое дело. Мне точно известно, что в станице Курской у них автомагазин и мастерская по ремонту техники. Не будут же они возить воду из деревни в станицу. Там рядом находится несколько озер.
   – Да бог с ними, с этими чеченцами, – попытался успокоить девушку Кирилл. – Пойдет искать Олега. – Тем более что Докку сегодня в деревне не появится. Ему Шамиль всю морду исцарапал.
   – Олега нужно искать в малиннике, – безошибочно определила Вера. – Он всегда там прячется.
   – Это что же за такой малинник, что в нем можно спрятаться с велосипедом?
   – Пойдем, расскажу.
   По дороге к малиннику Вера объяснила Кириллу, что местный фермер Мирон Головань засадил два гектара земли малиной. Растения хорошо принялись и стали плодоносить. Сладкие и крупные ягоды зрели с ранней весны до самых заморозков. И еще Кирилл узнал, что весь участок огорожен проволокой, а по периметру бегают собаки. На одном из участков малинник охраняет немецкая овчарка Мигрант, которого Вера с Олегом спасли от неминуемой смерти. А дело было так. Год назад ребята нашли в канаве щенка, которого его бывший хозяин решил умертвить. Для этого он надел собачонке на голову целлофановый пакет, обмотал его веревкой и бросил животное в канаву с водой. Нашли щенка почти мертвого. Когда принесли домой. У того с глаз потекли слезы.
   – Я пошла за советом к деду Ивану, – продолжала рассказывать Вера. – Старик сказал, что щенка нужно отпаивать молоком. Попробовали кормить, но он, из-за слабости, даже соску сосать не мог. Пришлось мне ему в рот вливать молоко чайной ложечкой. Так продолжалось несколько дней. Казалось, что никаких изменений не происходит. Но однажды ночью мы проснулись от жалобного поскуливания. Я взяла щенка на руки, стала гладить, успокаивать. А когда дотронулась до ушей, ужаснулась. Там копошились крупные белые черви, которые проели кожу до самых хрящей. Я взяла из аптечки целую упаковку левомецитина, размяла его, смешала с вазелином и толстым слоем намазала собаке уши, замотала их вместе с головой бинтом. Щенку такое не понравилось, и он всячески старался лапами сорвать повязку. Я взяла его на руки и до утра не отпускала. Он скулил, даже рычал, потом стал подвывать. И только под утро уснул у меня на руках.
   Утром Олег принес из деревни бутылку молока, и я решила покормить щенка. Размотала ему голову, освободила уши. Каким же было наше удивление, когда мы увидели, что на бинте комками лежали мертвые черви, а на ушных раковинах зияли глубокие раны. Я снова смешала наше лекарство и смазала собаке уши. Бинтовать не стала. Щенок заметно повеселел и, повиливая хвостиком, самостоятельно попил молока. Вот так в нашем доме появился еще один жилец.
   Примерно через полгода как у нас стал жить Мигрант, так мы назвали щенка, к нам в двери постучался Мирон Андреевич и предложил продать ему собаку.
   – Это немецкая овчарка, – уговаривал нас фермер. – Она должна постоянно нести службу, а не ждать, пока ей наловят пескарей в пруду. Обещаю заботиться о ней и хорошо кормить. Вам за собаку дам продуктов. Мы посоветовались с Олегом и на следующий день отвели Мигранта к фермеру. Он сдержал свое слово. Привез нам два мешка картошки, мешок муки и десятилитровую бутыль подсолнечного масла. А наш щенок уже стал настоящим сторожевым псом и верно служит своему новому хозяину днем и ночью. Никого и близко к малиннику не подпускает, а нас всегда рад видеть. Олег часто пользуется этим. Заберется в самую гущу, наестся до отвала и еще домой принесет. В прошлом году мы даже сварили две банки малинового варенья.
   За разговором не заметили, как дошли до малинника. Вера нашла дырку в заборе, и дети оказались на узкой тропинке, проходящей между двумя высокими рядами малины. Крупные сочные ягоды свисали со стеблей, прячась за узорчатыми листьями. Вера и ее попутчик, сами того не замечая, стали собирать малину и горстями отправлять ее в рот. И только когда насытились, Кирилл вспомнил, зачем, собственно, они сюда пришли.
   – А где же Олег? – тихо спросил он Веру, толкая ее в плечо.
   – Не беспокойся, – улыбнулась девушка. – если Олег нас не видит, то нас обязательно найдет Мигрант.
   Едва Вера произнесла эти слова, как Кирилл увидел бегущую к ним овчарку. Собака приветливо виляла хвостом, что свидетельствовало о ее дружелюбных намерениях. Подбежав к девушке, пес встал на задние лапы, передние положил ей на плечи и лизнул ее в лицо.
   – Здравствуй, мой мальчик, – обнимая за голову собаку, ласково проговорила Вера. – Как ты тут живешь без нас? А мы по тебе скучаем. – Пес, поскуливая, убрал лапы с плеч девушки и повернул голову в сторону Кирилла.
   Чуть поджав хвост, Мигрант подошел к парню. Обнюхав его со всех сторон, сел напротив и стал смотреть прямо в глаза. От пристального взгляда собаки Кириллу стало не по себе. Пес словно гипнотизировал его. Он хотел сказать что-нибудь ласковое ему, но тот вдруг сорвался с места и метнулся между рядами малины. Кирилл обернулся и увидел идущего Олега. Мигрант бросился к нему на грудь, и сцена облизывания повторилась. Чтобы хозяин не заметил исчезновения собаки со своего участка, его отвели к проволоке и пристегнули к ней. Порученный периметр должен охраняться.
   Домой они вернулись, когда солнце клонилось к закату. Идти в станицу на ночь глядя Кириллу не хотелось, и он решил еще одну ночь переночевать у своих новых знакомых.
   Войдя в коровник, Вера сразу начала готовить ужин. Она сварила чугунок картошки, сделала салат из свежих огурцов и помидоров. Когда вся семья уселась за стол, сообщила новость.
   – После ужина, – ликующим голосом проговорила она, – мы дружно собираем все вещи и перебираемся на новое место жительства.
   – Вот и правильно, – не поняв сестру, заулыбался Олег, подмигивая Кириллу. – Махнем в станицу Марьинскую к его родственникам. А то я до сих пор не могу отойти от послеобеденного кошмара на пруду. Мне за каждым кустом чудится Докку. – Засунув очередную картофелину в рот и с трудом прожевывая ее, мальчик спросил: – Интересно, откуда он тут взялся? У пруда сегодня совсем не было народа.
   – Холодно стало, поэтому и народа на пруду мало, – стала разъяснять Вера. – Вот завтра – выходной, народа будет больше. Приедут из города позагорать и раков половить. А что касается переезда, то ты, братик, ошибся. Мы переезжаем в деревню в землянку Вакулинчихи.
   – В землянку этой ведьмы? – всполошился Олег. – Уж лучше здесь воевать с крысами, чем с Вакулинчихиными чертями.
   – Что ты так всполошился, – постаралась успокоить его сестра. – Нет там никаких чертей. Все это выдумки деревенских бабуль.
   – Я эти сплетни слышал не от бабуль, а от деда Ивана, – защищал свои позиции Олег. – Деду врать не к лицу. Он – человек грамотный. Газеты читает и телевизор смотрит. Одним словом, политически подкованный человек.
   – Уж не знаю, в чем разбирается твой дед Иван, – запальчиво возразила сестра, – но о бабушке Ольге в свое время, особенно когда был молодым, распускал всякие небылицы. Короче, – твердо сказала Вера, – я не верю во всю эту чертовщину, и мы сегодня же переезжаем.
   – Нет, – решительно возразил Олег. – Вы как хотите, а я остаюсь жить здесь. Перебирайтесь себе на здоровье, пусть вас там массажирует бабкина нечистая сила. – Он взобрался на кровать и, передернув плечами, добавил: – Я как представлю, что у нас по избе гуляют черти, от проделок которых даже кирпичная печка развалилась, так у меня мурашки по телу бегать начинают. А под утро, – сделал Олег круглые глаза, – они нас всех повесят на спинке кровати.
   – Ну что за глупости ты говоришь, – чуть не плача, стала его успокаивать сестра.
   – Это не глупости, – таинственным голосом заговорил Олег. – Нечистая сила заманивает к себе человеческие души, а назад от них ходу нет. Если не повесят, так разорвут на куски.
   – Ну хватит глупости говорить, – остановила его Вера. – Ты же и сам не веришь в то, что сейчас мелешь. Ведь знаешь же, что не черти замордовали Вакулинчиху, а бандиты ее убили. Печку взрывчаткой разрушили.
   – Это все твои фантазии, – остановил сестру Олег. – Ты ведь там не присутствовала. А дед Иван все своими глазами видел.
   – Да ни фига твой дед не видел, – обиделась Вера. – Это он, а вместе с ним и ты фантазируете. В милиции есть документы, которые подтверждают, что бабушку Ольгу повесили, а не сама она на себя руки наложила. Когда следователь выдал на руки Елизавете Николаевне документы о причине смерти Вакулинчихи, священник отслужил панихиду и разрешил на могилу поставить православный крест.
   – Тогда почему землянка Вакулинчихи пустует? Почему в нее никто не вселяется? – упорствовал Олег.
   – Да потому, что это деревня, а в ней слухи, страхи и небылицы рождаются раньше, чем ребенок появляется на свет, – с обезоруживающей улыбкой парировала сестра. – А нам бояться ничего не надо. Даже если в этих домыслах есть доля правды, мы ведь не колдуем, не читаем черную магию и с чертями не заигрываем, – Вера потрепала по коротко остриженным волосам брата.
   – А с ними не надо заигрывать, – не унимался Олег, сбрасывая с головы руку. – Они сами выбирают себе жертву.
   Молчавший все это время Кирилл подошел к сидевшему на кровати Олегу.
   – Ты что, трус? – приподнял он его двумя руками с кровати. – Ты чего боишься, несуществующей нечистой силы или своего страха? – Он чуть встряхнул мальчика за плечи. – Ты же крещеный, у тебя на шее крестик. А нечистая сила креста боится. Так что не артачься, собирай вещи – и вперед, пока тебя здесь не нашли твои земляки.
   Напоминание о земляках заметно поколебало решительность Олега. Он крепко задумался. Даже глаза закрыл. Просидев так пару минут, решительно встал.
   – Лучше погибнуть от рук чеченцев, чем быть повешенным чертями, – категорически заявил он. – Короче так, я в землянку не пойду, и вы меня не уговаривайте. Останусь здесь, буду готовить жилье к зиме. Даст бог, не замерзну. А вы можете идти в землянку, искать на свои головы новых приключений.
   – Ну и оставайся, – раздосадованно крикнула Вера, – а мы уходим.
   – Скатертью дорога, – дрогнувшим голосом пожелал Олег.
   Вера катила обвешанный со всех сторон сумками велосипед, а Кирилл нес за плечами рюкзак и увесистый чемодан. Шли молча, думая каждый о своем.
   Солнце уже клонилось к закату. Становилось прохладно. Оставшись один, Олег немного побродил по опустевшей комнате, затем вышел на улицу, присел на деревянный ящик из-под помидоров. Тут же к нему на колени запрыгнул Шамиль и, растянувшись во всю длину, довольно заурчал. Поглаживая кота за ухом, мальчик тупо смотрел в землю. В голове крутилось множество разных мыслей, но ни на одной из них он не мог сосредоточиться.
   Вдруг кот резко вскочил на ноги и, навострив уши, направил свой единственный глаз в сторону дороги. Олег проследил за его взглядом и увидел, как у самого горизонта, там, где проселочная дорога сливается с небом, появились клубы пыли. Это был грузовой автомобиль. Поравнявшись со скирдой соломы, машина остановилась. Мальчик стремглав бросился в комнату, достал из рюкзака бинокль и, взобравшись на ящик, стал рассматривать дорогу. Он сразу узнал автоцистерну, на которой днем приезжали к пруду Докку и его напарник. У мальчика от страха застучали зубы. Дрожащими пальцами он стал крутить настройку резкости на окулярах, чтобы разглядеть людей, но возле машины никого не было. Олег навел бинокль на скирду и почти сразу увидел двоих мужчин одетых в спортивные костюмы. Когда один из них повернулся, мальчик отчетливо увидел на его лице окладистую бородку, а под глазом, захватывая половину высокого лба, виднелся здоровенный синяк. Второй мужчина стоял спиной, и Олег не мог рассмотреть его лица. Когда же он повернулся, мальчик вздрогнул. Это был Аслан.
   Мужчины о чем-то спорили, энергично размахивая руками. Потом вернулись к машине и уехали. От волнения Олег даже не запомнил, в какую именно сторону они поехали. Он вернулся в комнату, забился в угол кровати и заплакал, приговаривая сквозь слезы:
   – Вот дурак, не захотел идти с сестрой в деревню. Там хоть есть куда спрятаться. А здесь, дорога да степная балка, по которой меня можно легко догнать.
   Спрыгнув с кровати, Олег стал лихорадочно заталкивать свои пожитки в рюкзак. Раздумывать больше было не о чем. Нужно забирать Шамиля и бежать к сестре в деревню. Вдруг он замер с поднятой рукой, в которой была зажата рубашка. Издалека послышался какой-то шум, который то нарастал, то становился едва слышным. «Бандиты», – молнией пронеслось в голове мальчика. Схватив кота, он юркнул за тюки соломы и притаился. Но Шамиль почему-то не хотел прятаться. Он вырвался из рук и спокойно стал разгуливать по комнате. В это время в окно кто-то постучал.
   – В доме есть кто живой? – спросил мужской голос, который показался Олегу знакомым. – Знаю, что есть. Выходи, поговорить надо. Есть дело.
   Мальчик узнал голос Мирона Голованя и выглянул в окно. Фермер сидел на коне и похлопывал кнутом по голенищу сапога. Стряхнув с одежды солому, Олег вышел к гостю.
   – Заснул, что ли? – поинтересовался наездник. – Зову, зову, а ты молчишь. А я тебя еще с дороги приметил. – Он присмотрелся к Олегу и удивленно спросил: – Ты что, плакал?
   – Вот еще, – насупился мальчик. – Что я маленький плакать. Это пыль от соломы в глаза попала.
   – Какая там пыль, – спрыгнул с лошади Головань. – Я уже знаю, что тебе сегодня приезжий из города уши надрал. – Мужчина прищурил глаза и взял Олега за плечи. – И за что это он тебя так? Ты, вроде, парень не вороватый, не хулиганистый.
   – Этот человек из Чечни, – тяжело вздохнул Олег. – Он меня преследует. Я даже не знаю, за что именно. Зовут его Докку. Поверьте, я ему ничего плохого не сделал, – почему-то переходя на шепот, заверил мальчик. Ком обиды подкатил к горлу. Слезы потекли по щекам.
   – Да ты, детка, не плачь, – стал успокаивать Мирон Андреевич. – Мы тебя в обиду не дадим. Давай, зови сестру, разговор есть серьезный.
   – Нет здесь сестры, – вытирая рукавом слезы и шмыгая носом, ответил Олег. – Она ушла в деревню.
   – А ты почему с ней не отчалил?
   – Да ну ее, – махнул рукой он. – Послушалась Елизавету Николаевну и решила поселиться в землянке Вакулинчихи.
   – И правильно сделала, – одобрил Головань. – Ты-то почему не пошел с сестрой? Она, наверно, переживает за тебя?
   – Не знаю, – хлюпнул носом Олег. И вдруг зарыдал в голос. – Плохо мне без мамы, – захлебывался слезами мальчик, содрогаясь от плача худеньким телом.
   – Ну-ну, – прижал к себе Олега Мирон Андреевич, – брось сырость разводить. Не мужское это дело, плакать. Давай-ка лучше собирай свои манатки, и бегом в деревню.
   – Я боюсь, – продолжая всхлипывать, прижался в мужчине мальчик.
   – Кого ты боишься? – строго спросил фермер. – Этого черта нерусского? Пусть он нас боится.
   – Я чертей боюсь, которые живут в землянке Вакулинчихи.
   – Это кто же тебя так настращал чертями? – сощурил глаза Головань. – Ни дед ли Иван, случайно? – Олег утвердительно кивнул.
   – Вот что я тебе скажу, парень, все это деревенские выдумки. Ничего дурного в землянке бабки Ольги не было и нет. Убили ее бандиты. Люди видели, как за месяц до смерти к ней приходили двое нерусских. Может даже, одним из них был тот, что тебе уши сегодня драл.
   Серьезный и убедительный тон фермера успокоил Олега, и он согласился поехать в деревню. Усадив в корзину кота и забросив за спину рюкзак с вещами, мальчик уселся на лошадь позади Мирона Андреевича, и они тронулись в путь.
   – Мои охранники докладывают, – рассказывал по дороге фермер, – что уже почти месяц какие-то чужаки стали наведываться в деревню. Возят из пруда воду куда-то. Мои мужики интересовались как-то, мол, зачем водичку берете? А те ответили, что, дескать, саман для кошар делают. Хотя, почему бы и не поверить, – продолжал размышлять Головань. – У нас каждое лето приезжают саманы делать. Глины здесь много. Да и какая глина! Я нигде такой хорошей не встречал.
   Всю дорогу Мирон Андреевич рассказывал Олегу о том, что еще до революции, буквально в ста метрах от деревни, стоял завод, который снабжал кирпичом и черепицей весь Северный Кавказ и даже Грузию. Хозяином предприятия был Арсентьев. О качестве этого строительного материала складывали легенды. Говорят, что сложенные из такого кирпича дома даже бомбежку выдерживали.
   – А почему сейчас здесь нет завода? – поинтересовался Олег. – Глины полно, вода рядом. Делай себе кирпичи. Или желающих нет?
   – Желающие, может, и нашлись бы, но наше деревенское суеверие всю охоту отбивает. Тут вот какая история с этим заводом вышла. – Головань поудобнее уселся в седле и, подбоченившись, принялся рассказывать.
   Вскоре Олег уже знал, что после революции большевики завод экспроприировали у бывшего хозяина. Арсентьев за это на них сильно обиделся и приказал взорвать предприятие. Когда цеха начали рушиться от взрывов, он сам застрелился, а перед смертью наложил проклятие на это место. Дескать, если кто ступит на территорию завода, то это проклятие настигнет не только самого ступившего, но и весь его род до пятого колена. Территория бывшего завода давно поросла бурьянами и кустарниками. Никто из деревенских туда не ходит. Ходили слухи, что после войны в развалинах прятались немцы и что якобы их трупы находили десятками недалеко от развалин.
   – И вы верите в эти слухи? – оглядываясь по сторонам, спросил Олег.
   – Я и сам не знаю, верю или нет, – усмехнулся фермер. – Только вот что я тебе скажу, парень. На развалинах завода поселились сычи. Я много раз слышал, как они кричат по ночам. А в народе говорят, что сыч кричит не к добру.
   За разговорами не заметили, как подъехали к землянке тетки Ольги. В окнах горел свет. Вера с Кириллом под руководством Елизаветы Николаевны наводили в избе порядок.
   – Хозяева, – постучал кнутом в дверь Головань, не слезая с лошади, – принимайте гостей. – Он помог Олегу спуститься на землю и подал ему корзину с котом. Тот мгновенно выпрыгнул из своего средства передвижения и стремглав бросился в землянку.
   Увидев вбежавшего Шамиля, Вера поняла, что Олег не захотел оставаться один и пришел в деревню. Но, присмотревшись в темноту дверного проема, заметила, что брат не один. Она вышла из помещения, подошла к лошади и стала благодарить фермера за внимание, оказанное ее брату.
   – Спите спокойно, ничего не бойтесь, – сказал Головань, направляя коня к дороге. – Я вас завтра навещу.
   – Вот умница, что послушал Мирона, – погладила по голове Олега Елизавета Николаевна. – Он человек степенный, дурного никому не посоветует. Снимай свой рюкзак, сейчас будем ужинать.
   За ужином соседка показала рукой в угол, где стояли иконы. По ее словам, они будут оберегать детей от всяких неприятностей и бед. Уходя домой, женщина посоветовала Вере задернуть занавески и не выключать свет.
   – Пусть твой братик чуток привыкнет к новому месту, успокоится. Спите со светом, не жалей электричества. А мне пора. Завтра суббота, а ко мне на выходные всегда сын с невесткой и внуками из города приезжают.

Афанасий Чижиков

   На другой день, проснувшись с первыми лучами солнца, Елизавета Николаевна стала готовиться к встрече дорогих гостей. Первым делом сходила на огород и нарвала свежих огурцов и помидоров, накопала ведро картошки. Разожгла огонь в печке, которая стояла посредине двора. Пока дрова разгорались, сходила к колодцу и принесла два ведра воды. Потом словила двух петушков и отрубила им головы, бросила в тазик и обдала кипятком. Ощипав перья, выпотрошив и ополоснув в воде птиц, приоткрыла одну из конфорок на печке и стала аккуратно опаливать тушки, мысленно представляя, какой будет наваристый борщ.
   Когда борщ был почти готов, Елизавета Николаевна пошла в избу за лавровым листом. Она даже не подозревала, что все это время за ней из кукурузы, которая росла на ее огороде, наблюдал Афанасий. Как только женщина скрылась за дверью, парень перепрыгнул через плетень, подбежал к плите, взял возле рукомойника кусок хозяйственного мыла и, открыв крышку на кастрюле с борщом, бросил его вовнутрь. Закрыв крышку, стремглав побежал к себе домой. Домчавшись до калитки, остановился, почесал в затылке и не спеша направился к пруду, чтобы искупаться.
   Ничего не подозревавшая хозяйка подошла к плите, открыла крышку кастрюли и замерла от изумления. На поверхности борща плавали крупные серые пузыри. Ничего не понимая, женщина зачерпнула ложкой бульон и, остудив, сделала глоток. Тут же сплюнув на землю отдающую мылом жидкость. Схватив шумовку, она подняла со дна кастрюли кусок мыла, которое от кипятка стало жидким и стекало с шумовки.
   – Это дело рук Афоньки, – закричала женщина и даже испугалась своего голоса. – Ну, злыдень, ну, голозадый, ты этот борщ запомнишь надолго.
   Причитая и грозясь в адрес Афанасия, Елизавета Николаевна, сходила в сарай, нашла там рукавицы, надев их, надергала с корнями у забора крапивы и отправилась искать обидчика.
   Еще с дороги она увидела, что Афоня показывает приезжим на пруду «бесплатный концерт». Он нырял вниз головой оставляя на поверхности ноги и голые ягодицы. Рассевшись на берегу, отдыхающие покатывались со смеху. Девушки стыдливо прикрывали глаза руками, кое-кто снимал представление на видеокамеру.
   Елизавета Николаевна разыскала на берегу одежду Афонии и переложила ее ближе к зарослям лопухов. Присев на корточки, стала ждать «артиста». Концерт продолжался недолго. Собравшиеся на берегу пруда вскоре перестали реагировать на трюки. Вынырнув в очередной раз, он увидел, что люди на него не смотрят и занимаются своими делами. Поэтому Афанасий вылез из воды и, бегая голым по берегу, стал искать свою одежду. Наконец увидел ее. Но только он нагнулся, из зарослей вышла Елизавета Николаевна и стала сверху вниз, справа налево хлестать голое тело крапивой.
   Афанасий взвыл от боли. Иглы крапивы безжалостно жгли его. Он попытался выхватить из рук женщины орудие пытки, но не тут-то было. Она крепко держала крапивный веник. Сообразив, что в данной ситуации самое лучшее средство защиты – бегство, он подхватил одежду и пустился наутек. Елизавета Николаевна бросилась вдогонку и на ходу продолжала хлестать его по голым ягодицам, приговаривая: «Это тебе за борщ, это за петушков, это мой загубленный труд». Наконец она остановилась и, тяжело дыша, опустила пучок крапивы. Превозмогая боль и грозя обидчице кулаком, Афанасий прошамкал беззубым ртом:
   – Ну, Лизка, сучка, убью.
   – Я тебе убью, поганец ты этакий, – и снова погналась за ним. Но Афоня так припустил бежать по дороге, что и на машине было бы не догнать.
   На следующее утро, выгоняя в стадо корову, Елизавета Николаевна встретила Марию, мать Афанасия, но та отвернулась и прошла мимо. Оскорбленная выходкой ее сына, женщина догнала соседку, взяла за плечо.
   – Ты что, Мария, считаешь меня виноватой, да? – возбужденно спросила она. – Ведь он, змей красноголовый, караулил меня все утро, ждал, когда сварится борщ. И стоило мне на минутку отлучиться, он, шельмец, бросил в кастрюлю кусок мыла. Пришлось все вылить в мусорную яму. Ведь с мылом даже свиньи борщ есть не стали бы. На выходные приехали дети в гости, а он, сучий потрох, оставил их без обеда.
   – Тебе жалко своих детей? – вытирая кончиком фартука уголки глаз, вздохнула Мария. – Подумаешь, остались без борща. Не такие они у тебя и голодные. В городе едят колбасу и сосиски. А мои дети с роду таких деликатесов не видели. – Она еще раз горестно вздохнула. – Афанасий всю ночь стонал, метался. Тело покрылось волдырями, ни лечь, ни сесть. Ты за свой борщ готова была убить чужого ребенка. Тебе жалко своих детей, а мне – своих. Их у меня, как ты помнишь, шестеро. Один другого меньше. Афоня старший. И в том, что у него голова не соображает, его вины нет.
   – Погоди, Маруся, не горячись, – подбоченилась соседка. – Голова у твоего Афони хорошо соображает, когда он хочет кому-нибудь пакость сделать.
   – А скажи, Елизавета Николаевна, – подняла на собеседницу влажные глаза мать Афанасия и с укором посмотрела на собеседницу, – кого еще, кроме тебя, в деревне беспокоит мой сын? Ведь только ты одна и жалуешься на него. С другими он не конфликтует.
   – Что же я ему дурного сделал, – возмутилась обиженная женщина.
   – Я не знаю, что ты ему сделала, – развела руками в стороны Мария. – Только он на тебя очень обижается. Сегодня утром, как только проснулся, стал весь чесаться после вчерашнего. Прямо до крови кожу раздирает. Увидел меня и, показывая на твой двор, сказал: «Ну, Лизка, сука, убью». Так что, Елизавета Николаевна, я теперь уже не за Афанасия боюсь, а за тебя. Неизвестно, что у него на уме. А такие люди злопамятны и за свои поступки не отвечают. – Она резко повернулась и пошла к себе во двор.
   Елизавета Николаевна еще долго стояла и никак не могла взять в толк, чем это она обидела убогого соседа, что он так супротив ее ожесточился? Она вынуждена была согласиться с тем, что, кроме нее, Афанасий ни с кем в деревне не сорился. Все-таки странно получается, размышляла она. Я, вроде бы, неконфликтная женщина, всегда находила с людьми общий язык даже в сложных ситуациях. Да и в школе тридцать лет проработала учительницей химии, и ученики меня понимали. И все же где-то я допустила несправедливость по отношении к Афанасию. Надо найти возможность с ним помириться. Например, завтра спеку торт и пойду в гости к Марии и извинюсь перед хлопцем. Даже если они не очень хотят меня видеть, поймут, что пришла я с миром.
   Но благим намерениям Елизаветы Николаевны не суждено было осуществиться. Обстоятельства резко изменились, и в гости к Марии она не пошла.
   Утром следующего дня жителей деревни разбудил страшный рев деревенского быка-производителя по кличке Пролетариат. Испуганная Вера выскочила во двор. Увиденное заставило содрогнуться от ужаса. Огромное животное со страшными острыми рогами размахивало головой и ломало двери в доме Елизаветы Николаевны. К рогам животного была привязана толстая веревка, другой конец которой закреплен за дверную ручку. Разъяренный бык стал рыть копытами землю у крыльца с такой силой, что комья летели через плетень на улицу.
   Заслышав дикий рев своего кормильца, прибежал хозяин быка – Жорка Шандыбин.
   – Это какая же сволочь так над животным решила поиздеваться? – закричал он еще громче, чем ревел бык. И, поддернув сползающие синие трусы, обращаясь к животному, добавил ласковым голосом: – Мой бедный Пролетариат, сейчас я тебя освобожу. – Он стал разматывать веревку, приговаривая: – Кому же ты помешал? Наверно, завидуют нам с тобой наши недруги. Конечно, завидуют. Мы же с тобой бизнесом занимаемся. Вернее, занимаешься ты, а я деньги собираю. Да что бы вы делали без моего Пролетариата со своими коровами? – крикнул он собравшейся толпе зевак. Наконец Жорка справился с узлами веревки и повел своего соратника по бизнесу домой.
   Когда бык-производитель и его хозяин скрылись за забором своего дома, Вера вошла в дом Елизаветы Николаевны. Бледная, с опухшими от слез глазами женщина сидела на полу, держа в руках сковородку. Она покачивалась из стороны в сторону и приговаривала:
   – Он меня доведет до инфаркта. Он грозился меня убить и почти сдержал свое обещание. – Увидев вошедшую Веру, женщина громко зарыдала. Потом поднялась и, вытирая слезы, вышла во двор, с опаской обходя вырытую у крыльца яму. Чтобы успокоить ее, Вера схватила тяпку и быстро сгребла разбросанную по двору землю, утоптала ногами.
   – Успокойтесь, Елизавета Николаевна, – обняла она женщину за плечи. – Все уже позади. А двери за пол-литра отремонтирует Васька-печник.
   – Да что там двери, – вздохнула бывшая учительница, – это все мелочи. Я за свою голову боюсь. Ведь Афонька не на шутку озлобился на меня. Что он еще придумает, злодей беззубый. – Она посмотрела в сторону избы Афанасия и добавила: – Это же надо иметь такую смелость, чтобы увести быка и привязать к двери. Ведь этот Пролетариат никого, кроме Жорки, к себе не подпускает. Враз поднимет на рога и кишки на них намотает.
   – А почему этот бык такой злой? – поинтересовалась Вера.
   – Два года назад он перенес тяжелейшую травму, – горестно проговорила женщина, – причем не только физическую, но и душевную. Ведь у животного тоже есть душа, и боль он переносит так же тяжело, как и человек. Душевную боль выразить не может, так как не умеет говорить. Только по глазам и можно понять, что животное страдает. Вот, наверно, поэтому и не может простить. Ведь когда обижают человека, а потом у него просят прощение, боль из души уходит. У животного она закипает сгустком ненависти и живет в нем до его кончины.
   – Боже ж ты мой, – стукнула себя по лбу Елизавета Николаевна, услышав мычание коровы. – Да я ведь еще коров не доила, а их пора уже в стадо выгонять. Бери подойник, – попросила она Веру, – иди к Красотке, а я подою Чернушку.
   Выгоняя коров в стадо, Елизавета Николаевна продолжала рассказывать Вере о быке и его хозяине. Девушка узнала, что Жорка Шандыбин работал в совхозе на молочной ферме осеменителем. Специалист он был незаменимый. Начальство его хвалило, а бухгалтерия частенько выписывала премии. У него была жена и двое ребятишек. Жили они мирно, и Жорка никогда не обижал глухую тещу.
   Когда распался совхоз, осеменитель остался без работы. Наверно, от безысходности сильно запил. Жена недолго терпела пьяные загулы мужа, забрала детей и уехала в город, где устроилась работать штукатуром. Жила в общежитии, а мать свою оставила с Жоркой. Теща у него была хоть и глухая, но женщина работящая и хозяйка хорошая. Зятя не обижала, поэтому он всегда был сыт и ухожен.
   Заработки у Жорки были не всегда. В основном весной, когда наступала пора кастрировать молодых бычков и кабанчиков. Был еще один приработок зимой. Это когда перед Рождеством нужно было резать домашних свиней.
   Однажды летом Жорку пригласили в деревню Золку кастрировать двух молодых бычков. Работу свою он сделал быстро и профессионально. Но каково же было его разочарование, когда вместо денег ему накрыли стол с хорошей закуской и выпивкой. Но, как говорится, деваться было некуда. Сильно захмелевший после угощения, он сел на велосипед и покатил домой. Хмель сыграл с ним злую шутку. Мужчина каким-то образом оказался на уже полуразрушенной ферме, где когда-то работал. От комплекса, на котором когда-то было тридцать коровников, осталась покосившаяся водокачка да кучи размытой дождями глины. Весь строительный материал, какой может сгодиться в хозяйстве, давно растащили по дворам предприимчивые деревенские жители.
   Жорка долго стоял посреди развалин и вспоминал о тех годах, когда здесь кипела жизнь. Услужливая память напомнила фамилии всех людей, с которыми он работал на ферме. Вспомнились праздники и дни рождения, которые он отмечал в кругу коллег. И так ему стало жалко ушедших лет, что мужик невзначай расплакался. Да и как было не расплакаться, когда от прежней жизни остались только развалины, причем не только на месте работы, но и в семье.
   Вдруг в его горькие причитания вплелся какой-то посторонний звук. Жорка прислушался, как будто кто-то стонал за водокачкой. Сжимая ручки велосипеда, он пошел на звук. Завернув за полусгнившее деревянное корыто, увидел тощего быка, привязанного к металлической балке. Передние ноги животного были согнуты и колени едва касались земли, а задние упирались в деревянное корыто. Вокруг острых, широко расставленных рогов была намотана толстая пеньковая веревка, которой голова быка была плотно прижата к металлической балке и не позволяла ему повернуть голову. Тело его почти висело. Бока у животного глубоко запали, а шерсть была похожа на старую солому. Его глаза заплыли кровавой пеленой, а изо рта стекала вязкая пена.
   Жорка отбросил велосипед в сторону, попытался размотать веревку. Но тяжелое тело животного намертво затянуло узел, который можно было только разрубить топором. Топора не было. Под рукой оказался перочинный ножик. Им он и стал перерезать веревку, причитая не самые добрые слова в адрес тех негодяев, которые так зверски поступили с быком. Животное перестало стонать и словно прислушивалось к словам человека, понимая, что его хотят освободить.
   Наконец путы, державшие быка, были перерезаны, и он всем своим телом опустился на землю. Жорка погладил освобожденного пленника по лбу, осторожно вынул из носа кольцо, присел рядом и задумался: что же дальше делать? Животное так ослабло, что не могло самостоятельно двигаться. Первым делом он решил его напоить. Высыпал из пластикового пакета продукты, которые дали ему за работу, по лестнице взобрался на водокачку, зачерпнул воды и поднес к самому носу быка. Тот с жадностью выпил все до последней капли. Конечно, этой влаги ему было недостаточно. Здоровый был выпивал по три-четыре ведра. Но то здоровый, а этому, по мнению Жорки, хватит и двух. Поэтому он еще раз слазил за водой. Напоив животное, разломил буханку хлеба, которую ему дали вместе с продуктами, и стал кусочками кормить быка. Потом запрыгнул на велосипед и направился к оросительной канаве, по краям которой росла сочная трава. Притащив охапку корма, положил у самой морды быка. Но тот так ослаб, что по-прежнему не мог самостоятельно дотянуться до еды. Тогда его спаситель стал совать ему в рот небольшими пучками зеленые побеги. Скормив весь запас, снова запрыгнул на велосипед и помчался в деревню.
   Дома Жорка взял пустой мешок, ведро и серп. По дороге к водокачке надергал на поле у фермера свеклы. Бык лежал на прежнем месте без движения. Присев у самой морды животного, стал серпом крошить свеклу на кусочки и совать ему в рот кусочки. Скормив несколько корнеплодов, принес ведро воды. Так небольшими порциями Жорка кормил быка до самого вечера. А когда стемнело, разослал рядом с животным мешок и лег спать.
   Проснувшись утром, Жорка сразу же напоил быка и отправился за травой. Накосил серпом полный мешок сочного пырея и, заглянув на кукурузное поле фермера, наломал десяток молодых початков. Бык, завидев возвращающегося хозяина, попытался встать, но ослабевшие ноги подкосились, и он рухнул на землю. Протяжно замычав, животное потянулось к мешку с травой.
   – Не торопись, братишка, подниматься, – погладил покатый лоб Жорка, – ты еще слаб. Нам с тобой торопиться некуда. Мы с тобой оба безработные, пролетариаты.
   Интересно, как зовут моего нового друга, размышлял он, подкладывая траву к самой морде быка. Ведь наверняка была у него какая-то кличка или прозвище.
   Впрочем, неважно, как его звал прежний хозяин. Я буду звать его Пролетариат.
   Три дня и три ночи новый хозяин отпаивал и откармливал больного. Проснувшись на четвертое утро, Жорка не обнаружил быка. Вскочив на ноги, он оббежал вокруг водокачки, но никого не увидел. Стал осматриваться вокруг и увидел животное возле поля. Пролетариат экспроприировал фермерскую кукурузу. Завязав веревку за рога быку, Жорка повел его к себе домой. Так в хозяйстве Георгия Даниловича Шандыбина появился кормилец, который в дальнейшем изменил всю его жизнь.
   – С тех пор Жорка перестал пить, – заканчивая свой рассказ, подытожила Елизавета Николаевна, – а найденный полуживой бык стал смыслом всей его дальнейшей жизни. – Прикрыв ладошкой глаза, она посмотрела на солнце. – Наверно, уже около девяти часов, – проговорила она, обращаясь к Вере. – Я сегодня планировала съездить в районную больницу. Что-то у меня в последнее время кружится голова, хожу словно хмельная. Поэтому хочу тебя попросить, подои коров в обед и опусти молоко в погреб.
   – Не беспокойтесь, Елизавета Николаевна, сделаю все как надо.

Деревенский осеменитель Жорка Шандыбин

   Вернувшись домой, Вера застала Кирилла и Олега за завтраком. Они пили чай с остатками черствого хлеба. Покончив с нехитрой едой, ребята стали собираться на рыбалку. Провожая рыбаков за калитку, Вера тихонько попросила Кирилла присматривать за братом.
   – Он за последние дни перенес уже не одну душевную травму. У него и так слабое здоровье, а тут еще эти постоянные страхи, – вздохнула девушка. – Не знаю от чего его оберегать: от мифических чертей или от реальной угрозы со стороны бандитов. – Вера коснулась рукой плеча Кирилла. – Уговори брата не ловить раков на другой стороне пруда и не ходите за камыши. Как говорится, береженого бог бережет. – Она пожелала им удачной рыбалки. – Когда она хотела войти обратно в калитку, мимо нее прошмыгнул кот и побежал догонять рыбаков.
   Ребята расположились у перемычки между большим и малым прудами. Кирилл размотал две удочки и, нацепив на крючки червяков, поплевал на них и забросил снасти в воду. Рядом с ним на травке примостился Шамиль, с нетерпением ожидавший, когда будет пойман первый пескарь. Олег отошел в сторону и стал руками ловить раков.
   Первая поклевка не заставила себя долго ждать. Поплавок на одной из удочек подпрыгнул, наклонился набок и поплыл в сторону. Кирилл подсек рыбу. В воздухе, болтаясь на крючке, затрепетал толстый серебристый пескарь. Кот, затаив дыхание, вжался животом в траву, ждал свою долю. Рыбак неторопливо снял улов с крючка, показал его Шамилю. Тот от нетерпения стал царапать передними лапами землю.
   – Лови, – подбросил вверх пескаря Кирилл.
   С ловкостью акробата кот поймал в воздухе рыбешку и стал с ней играть. Пескарь был крупный с толстой черноватой спинкой и жирным брюшком. Он шевелился в траве, извиваясь словно уж. Шамиль протянул к нему лапу. Рыба встрепенулась, подскочила над травой. Кот стремглав бросился к ней и вонзил в спину один коготок. Положив добычу перед собой, стал ждать, когда добыча снова станет шевелиться. Но пескарь, видимо, смирившись со своей судьбой, затих. А одноглазому рыбаку хотелось поиграть. Он потрогал лапкой пескаря за хвост, тот не шевелился. Тогда Шамиль подбросил рыбу вверх и в воздухе поймал ее зубами. Довольно урча, стал завтракать.
   За короткое время Кирилл наловил больше двух десятков пескарей. Он складывал их в целлофановый пакет с водой, подвешенный на колышек у самой воды. Шамиль, съев положенных ему четыре рыбешки, развалился на солнышке. В это время к ним подошел Олег с двумя пластиковыми пакетами полными раков. Губы его посинели от частого ныряния.
   – Сколько он съел пескарей? – присаживаясь возле кота и гладя его по спине, – спросил мальчик.
   – Четверых слопал, – улыбнулся Кирилл. – Трех крупных и одного среднего.
   – А я поймал сегодня девяносто три рака, – похвастался Олег. – Есть очень крупные, но их мало. В основном, средние. – Он достал из пакета двух раков и продемонстрировал их размеры. – Вода сегодня холодная. Наверно, не успела с утра прогреться.
   – Уже скоро обед будет, – уточнил время Кирилл.
   – Сейчас без десяти минут одиннадцать, – услышали ребята сзади мужской голос. К ним с мостика спускался Жорка, ведя на веревке быка. – Через часок пригонят стадо на дойку. – Мы тоже с Пролетариатом уже хорошенько подкрепились и теперь, пока коровы не замутили воду, нужно принять водные процедуры. – Он завел быка в воду и стал пучком травы чистить ему бока и спину. – Я своего друга вывожу на пастбище за час до того, когда выгоняют коров, и за час до возвращения стада в деревню возвращаемся домой. – Он похлопал быка по шее. – Любит Пролетариат купаться. Я ему всех клещей из шерсти выбираю, все комочки грязи счищаю.
   – Сразу заметно, что вы за ним ухаживаете словно за ребенком, – поддержал разговор Кирилл. – Ухоженный, сытый, шерсть блестит на солнце.
   – Это ты правильно подметил, сынок, – Георгий Данилович стал выводить из воды быка. – Я люблю это животное больше всех на свете. Поэтому работаю днем и ночью, чтобы прокормить его. Сам не сяду за стол, пока он сыт не будет. – Бык вышел на берег и замотал головой, стряхивая капли воды. Шамиль, отскочил в строну и притаился под лопухом, сверкая одним глазом на мохнатое чудовище. – Если бы вы видели, каким тощим я привел его к себе во двор два года назад, – грустно сказал Жорка. – Это был скелет, обтянутый кожей.
   – Так это не ваш бык? – живо поинтересовался Олег.
   – Сейчас это мой бык, – возразил мужчина. – А когда я его нашел, он был ничей.
   – Так не бывает, – не согласился Олег. – Это же не мячик.
   – Конечно, не мячик, – улыбнулся Жорка. – Но я говорю истинную правду. Два года назад я нашел этого быка умирающим от голода возле старой водокачки.
   – Кто же его там оставил? – продолжал любопытствовать Олег. – И почему он умирал от голода? Летом кругом травы полно, пасись себе на здоровье.
   – Это ты правильно подметил, – согласно закивал головой хозяин быка. – Летом животное может и само прокормиться, без человека. Если, конечно, его не привязывать, – уточнил он. А мой Пролетариат был вплотную накрепко привязан к металлической балке. Он даже не мог шагу ступить.
   – Садизм какой-то, – не удержался от комментария Кирилл.
   – Вот и я говорю, что его бывший хозяин был садистом, – согласно кивнул Жорка. – А животное, оно как дитя малое, заботу и ласку любит. Вот посмотрите, какие у него мышцы стали, – он стал перед быком на колени и погладил его сильные ноги. – А какие у него умные и добрые глаза! – продолжал расхваливать хозяин. – А вот когда я нашел его, то эти добрые глаза были покрыты кровавой пеленой.
   – И все же, чей это бык? – с детским упрямством продолжал допытываться Олег. – Как он оказался у водокачки?
   – Я думаю, что мне это животное послал сам Господь Бог, – смиренно проговорил Жорка. – С его появлением в моей жизни произошли серьезные перемены к лучшему. Теперь у меня всегда есть деньги. Я даже завел себе сберегательную книжку. Жена ко мне вернулась. Соседи со мной стали общаться как с равным. Даже деньги приходят занимать, а раньше даже не замечали.
   – И вы занимаете деньги даже тем, кто вас прежде не замечал?
   – Я зла долго не помню. Хотя, – почесал он затылок, – один момент из головы не выходит. Я в тот день быка во двор к себе привел. Он еле передвигал ноги от истощения. А у меня в доме, кроме помидоров и квашеной капусты, ничего не было. Денег тоже не было. А чтобы быка поставить на ноги, нужен был комбикорм. Одной травой его не поправишь.
   Загнал я Пролетариата в сарай, прикрыл плотно двери, вышел на улицу и присел на завалинку. Стал думать, прикидывать в уме: видел ли кто из деревенских, как я быка домой вел? Выходило, что никто, кроме деда Ивана, этого не видел. Этот старый пень с утра до вечера, как стручок, торчит на завалинке у своей землянки. К нему и направился, чтобы насчет кормов поговорить.
   – Доброго здоровица, Иван Васильевич, – сняв фуражку и наклонив голову, поздоровался я.
   – Доброго, – ответил дед. – Проходи, присаживайся, коли пришел, – проворчал он. – Закуривай, раз присел, – протянул пачку папирос.
   – Спасибо за угощение, но я не курю.
   – Точно, не куришь. А я и забыл, – хмыкнул дед Иван. – А вот сейчас вспомнил, как ты по молодости, когда пришел работать на ферму, агитировал нас бросить курить. Я пытался пару раз бросить, да терпежа не хватило, – он закашлял и бросил окурок на землю. – Я ведь курить научился на фронте. И выпивать там же научился. А чего же не научиться, – продолжал размышлять дед. – Махорку выдавали, сто грамм фронтовых наливали. За три года, пока воевал с немцами, а потом с японцами, пристрастился. – Заметив. Как недоверчиво я посмотрел на него, обиделся. – Ты не смотри, что я такой старый и слабый. В молодости я мог быка свалить. Всю войну прослужил в разведке. Два ордена и двенадцать медалей за службу получил. Хочешь покажу?
   – Обязательно посмотрю в следующий раз, – согласился я. – Сейчас я пришел к Вам, Иван Васильевич, попросить взаймы немного денег.
   – Выпить, что ли, опять захотелось, – с недоверием покосился на меня дед. – Нету у меня денег. А если бы и были, все равно не дал бы. Терпеть не могу мужиков, которые на пьянку деньги занимают.
   – Иван Васильевич, – взмолился я, – мне деньги нужны на комбикорм для своего быка.
   – Ты за кого меня принимаешь? – замахал перед моим носом длинным сухим пальцем. – Думаешь, я не знаю, что у тебя ни быка, ни коровы, ни даже козы бесхвостой никогда не было.
   – Не было, – согласился я, – а теперь есть.
   – Ну что ты мне голову морочишь? – не на шутку разгневался дед. – Откуда у тебя деньги на покупку быка? – Иди отсюда, морочь голову кому-нибудь другому.
   – Иван Васильевич, вы же видели, как я сегодня утром привел к себе во двор быка.
   – Ничего я не видел, – собрался уходить в избу дед.
   – Ну, займите хотя бы на один мешок, – дергал я его за рубашку, семеня с боку, – я верну долг или отработаю. – Мои просьбы на деда Ивана не действовали. Боясь, что сейчас он захлопнет дверь перед моим носом, почти закричал: – Я нашел больного быка на ферме у заброшенной водокачки.
   – Ты что с утра пораньше уже глаза залил? – ехидно спросил дед, приостанавливаясь. – Бык – не копейка, чтобы его можно было найти.
   – Если вам не трудно, давайте перейдем улицу и сходим ко мне, – схватил я его за руку. – Сами увидите.
   – Кто же его там мог оставить? – останавливаясь, поинтересовался старик.
   – Не знаю, – откровенно признался я и рассказал деду Ивану, каким нашел животное. – Боюсь, что хозяева, когда прознают, что бык у меня, могут его забрать, – высказал я опасения.
   – Какие там хозяева, – усмехнулся старик. – Настоящий хозяин так свою скотину не бросит, – продолжал он рассуждать. – Быка, наверно, бандиты угнали вместе с коровами. Ты же знаешь, почти каждый месяц из района к нам в деревню приезжает милиция и интересуется: не было ли тут стада или нескольких коров из соседних станиц. Помнишь, как три года назад угнали наше стадо и что с пастухами сделали? Сына Марии Чижиковой покалечили, а мужа убили.
   – Конечно, помню, – сокрушенно вздохнул я.
   – Наверно, бандиты привязали твоего быка, чтобы позже прийти и забрать, да в суматохе, видать, забыли про него или им что-то помешало. – Дед снова присел на завалинку, почесал затылок. – Ты вот что, паря, коли обстоятельство так к тебе повернулось, ты быка никому не отдавай. И языком меньше трепись. А если кто спросит, скажи, что на базаре купил. Денег на покупку тебе дал Иван Васильевич Дьяченко. Спросят у меня, я подтвержу, – выдавал один за другим советы старик. Он снова почесал свою седую шевелюру. – А вот денег на корм я тебе не дам. У меня в кармане вошь на аркане. Зато дам ячменя. Полезай на чердак, – кивнул он головой на приставленную к лазу лестницу, – и забирай все, что там есть.
   Я полез на чердак и набрал пять мешков ячменя. А дед Иван в тот же день всем прохожим рассказывал, что Жорка Шандыбин купил быка и денег на покупку мне дал он.
   – Вот такая история с моим быком получается, ребята. – Жорка посмотрел на часы и заторопился: – Мне пора. Желаю вам хорошей рыбалки. – Быстрым шагом он направился к пруду, где, пережевывая жвачку, в воде блаженствовал Пролетариат.
   – Странные эти деревенские, – философски заметил Олег, глядя в спину уходящему сгорбленному мужику. – Человеку уже далеко за пятьдесят, а его все, от мала до велика, зовут просто Жорка. – Кирилл в ответ только пожал плечами.

Альбина Пыльцина

   Вечером Вера кормила своих домочадцев пшенной кашей, сваренной на молоке. Пол-литровую баночку пшена ей дал дед Иван, два литра молока принесла от Елизаветы Николаевны. Как ее и просила соседка, девушка подоила в обед коров. Но и к вечерней дойке женщина с больницы не вернулась. Решив, что ее могли положить в больницу, Вера подоила буренок и вечером. Коровы к ней уже стали привыкать и отдавали молоко полностью. Тем более что девушка всегда приходила к ним с угощением: куском хлеба, присыпанного солью.
   Убрав после ужина со стола и перемыв посуду, Вера занялась штопаньем ребячьих носков. В это время в дверь кто-то постучал. Подумав, что это вернулась из больницы Елизавета Николаевна, Вера отложила шитье и направилась открывать. Каково же было ее удивление, когда она на пороге увидела Альбину Пыльцину, живущую на противоположной стороне улицы в большом доме под красной черепицей.
   – Добрый вечер, – приветливо улыбнулась женщина и протянула руку, – меня зовут Альбина. А твое имя я знаю.
   – Откуда же вы знаете, как меня зовут? – удивилась Вера. – Я здесь живу всего третий день.
   – Это же деревня, здесь все новости узнают или у колодца, или на выгоне, когда стадо коров встречают.
   – Странно, – пожала плечами Вера, – я здесь почти никого не знаю, а меня, оказывается, уже вся деревня знает и все со мной здороваются.
   – Это так, – продолжала улыбаться гостья, – все знают, кто ты, откуда и чем занимаешься. А здороваться в деревне принято со всеми.
   – Ты тоже приезжая? – поинтересовалась Вера, приглашая Альбину войти и присесть.
   – В деревне живу уже пятый год. Приехали с мужем из Воронежа, – проходя в землянку, стала рассказывать гостья. – Он там в армии срочную служил, а я росла без родителей. Воспитывалась в детском доме. Окончила экономический колледж. Вышла замуж за сержанта Максима Пыльцина. Когда его служба закончилась, приехала с ним на его родину. – Женщина вздохнула, расправила на коленях платье. – Первые два года жили душа в душу. Муж работал на ферме ветеринаром, а я не смогла устроиться по специальности и занималась собственным хозяйством. Детей у нас не было, хотя Максим хотел иметь многодетную семью.
   – Почему не было? – тихо спросила Вера.
   – Я была на обследовании в районной больнице, врачи сказали, что детей у меня никогда не будет и виновата в этом я сама, – в уголках глаз женщины блеснули слезы. – Когда муж об этом узнал, сразу изменился. Он, конечно, старался не показывать этого, но я чувствовала, как наша семейная жизнь стала разваливаться. Вскоре я узнала, что мой суженый закрутил на стороне роман с птичницей Лушкой Мамонтовой. Через год она родила ему двоих сыновей-близнецов. До рождения детей муж хоть изредка бывал дома, а после совсем перестал приходить.
   – Он что с тобой даже не поговорил? – поинтересовалась Вера.
   – Представь себе, нет, – горестно вздохнула Альбина. – Он про меня совсем забыл, словно меня и не было никогда. Ушел и даже вещи свои не забрал.
   – Наверно, тебе нужно было пойти к нему и потребовать, чтобы он объяснился.
   – Какие могут быть объяснения, – махнула рукой гостья. – Если мужчина не хочет идти в дом, ты его никакими коврижками не заманишь. Разлюбил он меня. А когда уговаривал выйти за него замуж, на коленях клялся, что любит. Поверила, оставила Воронеж и уехала в деревню. – Женщина замолчала, комкая в руках носовой платочек. – Правда, в Воронеже у меня не было ни родных, ни близких, – стала она вспоминать. – Только детдомовская подруга, да и та уже уехала в Белгород поступать в институт. Из нашего детского дома мало кто в институты поступал. В основном в строительные училища. А мальчишки все в армию служить ушли. Многие остались на сверхсрочную службу. – Она снова вздохнула и, улыбнувшись сквозь проступивший слезы, сказала: – Одна я на всем белом свете, совсем одна. Был любящий человек, Максим, и того теперь нет. А он меня очень любил. Я у него была первая любовь.
   – А он у тебя? – с любопытством поинтересовалась Вера.
   – Он у меня не первый. До него у меня было много ребят. Но любила я только Максима, – уверенно сказала женщина. – Я первое время не хотела верить в то, что он меня разлюбил. Жили мы дружно. Никогда не ссорились. Когда приходил с работы, встречала с распростертыми объятиями. На столе всегда был готов ужин из нескольких блюд. Но, как говорится, если не угодишь телом, то не угодишь и делом.
   Вера молча сидела на стуле, зажав руки между коленями, и слушала женщину не перебивая. Понимала, что той нужно выговориться, облегчить душу.
   – Когда муж не приходил домой, я ночи напролет не смыкала глаз, ждала, – продолжала свой рассказ Альбина. – Где-то залает собака, я тут же выскакиваю в коридор, думаю, наверно, мой Максим возвращается с работы. А он, как я это теперь понимаю, и не собирался домой идти. У него уже появился другой дом. Долго я страдала, плакала, все еще надеялась, что одумается и вернется. Не вернулся.
   За окном залаяли собаки. Вера встрепенулась и подошла к окну в надежде, что вернулась Елизавета Николаевна. Но соседки все не было. Какая-то непонятная тревога стала закрадываться в душу девушки. Она вздохнула и снова присела на стул. Приготовилась слушать свою гостью.
   – Мне потом коллеги мужа рассказывали, что он купил для новой семьи «жигули» и стал строить дом в Центральной усадьбе, – продолжала Альбина свой рассказ. – Я часто задумывалась: откуда у него такие деньги взялись? Разве можно, работая на утиной ферме, заработать на машину и начать дом строить? Ответы на эти вопросы я нашла только тогда, когда сама занялась бизнесом. У него ведь в ведении тысячи уток. А это и мясо, и пух, и комбикорма. Составил акт на падеж птицы, а сам уточек на базар. Одним словом, воровал у хозяина. – Гостья тряхнула головой, от чего ее густые темные волосы веером рассыпались по плечам. – Я вот еще о чем думаю, – стараясь выговориться до конца, продолжила она. – Наверно эта худющая конопатая замухрышка, я имею ввиду Лушку, увела у меня мужа приворотом. Таких страшилок, как она, мужики любить без приворота не могут.
   – Я не видела эту Лушку, но ты, на мой взгляд, просто красавица, – улыбнулась гостье Вера. – И хотя я не мужчина, а на вкус и цвет, как известно, товарищей нет, все же я убеждена, что такую женщину, как ты, нормальный мужчина не бросит. Его точно приворожила рыжая утятница.
   – Вот и я была уверена в этом, – поддерживая тему приворотов, заговорила Альбина. – Поэтому обратилась за помощью к бабке Ольге. А было это вот как.
   Гостья стала подробно рассказывать Вере о своем походе к местной колдунье. Начала она с того, что утром отрубила голову самому крупному индюку, ощипала его и осмолила на ячменной соломе. Уложив вместе с потрошками в целлофановый пакет, отправилась к Вакулинчихе. Дверь в ее землянку была приоткрыта, и Альбина без стука вошла в сени. Положив на ящик пакет с индюком, хотела уже войти в комнату, но тут она услышала громкий мужской с кавказским акцентом голос. У бабки Ольги был гость, и он, похоже, чем-то был очень недоволен. Женщина прислонила ухо к двери и стала слушать.
   – Не смогу я помочь твоему брату из тюрьмы выйти, – говорила Вакулинчиха, – и не проси, не смогу.
   – Бабушка, дорогая, помоги, – умолял ее гость. – Я для тебя все что угодно сделаю, я тебя озолочу. Ведь мой брат не виновен, а ему хотят пожизненное заключение присудить.
   – Мне твои тревоги понятны, сынок, но еще раз повторяю, ничем помочь не могу.
   – Своим русским ты помогаешь, – с надрывом проговорил мужчина, – а чеченцу помочь не можешь. У тебя на чеченцев аллергия, да?
   – Успокойся, сынок, – тихо отвечала бабка Ольга. – Я помогаю людям независимо от их национальности. Бог у всех один, а мы его дети. Но я не могу помочь убийце и насильнику. А на твоих руках и на руках твоего брата я вижу кровь безвинно убитых людей.
   – Что ты такое говоришь, какая кровь? На, посмотри, мои руки чистые.
   – Я в глаза твои посмотрела, и мне сразу все стало ясно. Да ты и сам, наверно, понимаешь, что за свои злодеяния когда-нибудь ответишь перед Всевышним. А теперь, – бабка Ольга подошла к двери и открыла ее настежь, – оставь мой дом.
   – Ведьма старая, ты мне заплатишь за унижение, – кричал выходящий, размахивая руками. – Я тебя раздавлю, как жабу. – Он ударил ногой стоявшую у двери табуретку. – Ты меня надолго запомнишь.
   Вакулинчиха молча стояла, опершись на палку, и слушала угрозы гостя.
   – Я хотела незаметно тихонько уйти, – продолжала свой интригующий рассказ Альбина, – но бабка Ольга меня остановила.
   – Альбина, ты ко мне по делу? – едва слышным голосом спросила она.
   – Да, бабушка, по личному делу к вам, – выкладывая индюка, сказала я. – Вот, сегодня зарубила.
   Вакулинчиха молча посмотрела на меня, потом повернулась к иконам и помолилась. Закончив читать молитву, усадила за стол, села рядом и взяла мою левую руку своими сухими, мозолистыми ладонями.
   – Я тебе, соседка, ничем помочь не смогу, – сказала она, глядя мне прямо в глаза. – Не могу, даже если бы этого сильно хотела. Убийцам и насильникам я не помогаю.
   – Что вы такое говорите, бабушка, – вскрикнула я, выдергивая руку из ладоней старухи. – Вы меня с кем-то путаете. Какая же я убийца?
   – Нет, детка, я не ошибаюсь, – тихо говорила Вакулинчиха, – в твоих глазах навсегда осталась отметина убийства собственного ребенка. Вспомни хорошенько, прежде чем мне ответишь. И передо мною, словно кадры подзабытого фильма, всплыли события давний лет. Задолго до встречи с Максимом, я встречалась с одним мужчиной. Говорил, что он холост и обещал на мне жениться. Работал мой знакомый большим начальником, и я уже представляла свою будущую жизнь в достатке и роскоши. Но однажды, побывав у врача, узнала, что беременна и сообщила по телефону эту новость своему жениху. Он не ожидал от меня такого сюрприза. При встрече сообщил мне, что уезжает в командировку, а по возвращении обещал обсудить этот вопрос.
   Шло время. Беременность уже достигла четырех с половиной месяцев, а мой избранник не объявлялся. Я стала его караулить, а он меня всячески избегал. И все же я его однажды встретила. Оказалось, что он давно женат и у него двое взрослых детей. Сцену истерики и слез я пропускаю. Скажу лишь, что он договорился с врачом, а я согласилась на аборт. Но так как срок был уже большим, мне сделали кесарево сечение. Потом я узнала, что ребенок был жив и у него два часа билось сердце.
   Вспомнив все это, я выскочила из землянки Вакулинчихи и с пылающими от стыда щеками побежала домой. Бабка Ольга взяла пакет с индюком и поспешила за мной. Но мне было уже не до него. Поэтому она отдала мясо Марии Чижиковой, чтобы та досыта накормила своих детей. Ведь после смерти мужа ее ребятня мяса даже не нюхала.
   – Интересно, а как ты потом общалась с бабкой Ольгой? – с детской непосредственностью спросила Вера.
   – Та встреча была последней, – грустно ответила Альбина. – У меня началась депрессия, и я две недели не выходила из дома. Спасибо соседке Марфе Федоровне, которая вывела меня из этого состояния. А когда наконец-то вышла на улицу, сразу заметила, что окна и двери землянки Вакулинчихи заколочены досками. Встретила деда Ивана у калитки, он мне почти шепотом рассказал, что это черти повесили бабку Ольгу на спинке кровати. А уходила нечистая сила из землянки не через двери, а через окно. И так тащили ее грешную душу, что печка развалилась на части. Помню, я тогда спросила у старика:
   – Иван Васильевич, вы ведь коммунист, неужто верите в такие сказки?
   – Ты права, красавица, – хмыкнул дед, – вот уже сорок пять лет состою в рядах нашей коммунистической партии, но это не значит, что я не верую в Бога. Я и на фронте выжил благодаря молитвам.
   – Ты веришь словам деда Ивана? – напряглась Вера.
   – Я не знаю, кому верить, – вздохнула Альбина. – У деда своя правда, у милиции – своя. После того, как Вакулинчиху похоронили, в деревню нагрянула целая бригада дознавателей. Все изучили, обследовали. Следователь тогда сказал, что бабка умерла насильственной смертью. В деревне одни верят старику, другие – следователю. А у меня своя правда, – прихлопнула ладонью по столу гостья, – которая очень схожая с версией следствия. У меня до сих пор не выходит из головы тот чеченец, который приходил к бабке Ольге перед моим приходом. Помню его перекошенное злобой лицо. Он когда выходил из землянки, споткнулся о порог двери и у него с головы упала синяя бейсбола. Я обратила внимание, что с правой стороны часть лица, бровь и половину виска закрывало сине-фиолетовое родимое пятно. И когда следователь сказал, что Вакулинчиху повесили, я стала предполагать, кто мог быть этим убийцей.
   – А ты после встречи с этим мужчиной у бабки Ольги видела его в деревне?
   – Нет, больше я его не встречала. – Альбина всплеснула руками. – Вот разболталась. Я же к тебе по делу зашла. Ты не согласишься помочь мне ощипать пятерых индюков? Я в субботу хочу отвезти их на рынок и продать. А я тебе за помощь дам потрошков и индюшиного жира, на нем хорошо картошку жарить.
   – Когда тебе прийти помочь? – уточнила Вера.
   – Да завтра с утра и приступим. Васька обещал поотрубывать им головы. А мы с тобой в четыре руки быстренько ощиплем и попотрошим. А послезавтра отвезу на рынок и продам.
   – На какой именно рынок, новопавловский или георгиевский?
   – Да я еще не решила. Все будет зависеть от машины. У нее что-то забарахлил карбюратор. Васька со вчерашнего дня с ним возится. Но обещал к субботе отремонтировать.
   – Договорились, – поднимаясь и протягивая подруге руку, улыбнулась Вера. – Только в котором часу я смогу прийти, не знаю. Елизавета Николаевна уехала в районную больницу, и до сих пор ее нет. Быть может, ее в больницу положили.
   – А что с ней?
   – Жаловалась, что в последнее время сердце стало побаливать и голова кружиться.
   – Наверно, это возрастное.
   – Будем надеяться, что все будет хорошо.
   – Ну, так мы договорились? – уточнила гостья. – Завтра утром жду тебя. – Она махнула на прощание рукой и скрылась за дверью.
   Когда Альбина вернулась домой. В гараже ее уже дожидался Васька.
   – Ну, наконец-то вернулась, – встретил он ее упреком. – Принимай агрегат, – похлопал он по капоту машину. Плохим бензином поишь своего коня, полдня ухлопал на чистку карбюратора, – заискивающе сообщил он хозяйке.
   – А где хорошего взять-то? – вздохнула женщина. – Заправляю таким, каким все заправляют. Когда деньги берут, то в один голос утверждают, что бензин хороший, высокооктановый. А как проверишь? Я же не лаборатория.
   – Не переживай, – успокоил Васька, – карбюратор как новенький, можно смело ездить. При условии, конечно, – сощурил он хитрые глаза, – если за рулем будет такой классный водитель, как Василий Митрофанович. – Он по-военному приложил руку к кепке и, щелкнув каблуками старых сапог, добавил: – Всегда к вашим услугам.
   – Это ты что ли Василий Митрофанович? – презрительно скривила губы Альбина. – Тоже мне водитель. Иди рули своим трактором. – Она закрыла дверь гаража на замок. – За работу рассчитаюсь, когда деньги будут.
   – Мне твоих денег не надо, – обиженно засопел тракторист. – Я работу бесплатно сделал. И смеешься ты, Альбина, напрасно. Любого спроси, все скажут, что специалист я отменный. До срочной службы окончил Ставропольский сельскохозяйственный институт и имею диплом инженера-механика. Правда, по специальности еще не работал. Я ведь всего год как из армии вернулся. А тут совхоз уже развалился. Но ничего, – весело воскликнул Василий, – я не пропаду. Вот этими руками, – показал он женщине мозолистые ладони, – я все умею делать. Даже печное дело знаю. Это я от отца перенял. – Он смущенно замолчал, вздохнул и, уже уходя, добавил: – Напрасно ты мною пренебрегаешь. А помогаю я тебе потому, что ты мне нравишься. Я в тебя влюбился еще когда приезжал из армии в отпуск. Но ты меня и тогда не замечала и даже сейчас, когда я распахал, засеял и убрал все твои делянки. Это ведь огромный человеческий труд, такое нельзя не заметить.
   – Подумаешь, золотой работник, – с усмешкой проговорила Альбина. – Скажи, сколько я тебе должна? В субботу продам индюков и рассчитаюсь. – Она направилась в дом, но, остановившись на полпути, добавила: – А то, что ты классный печник, это сейчас никому уже не надо. Да и что тут сложного: кирпич на кирпич – гони бабка магарыч. Не столько печи кладешь, сколько пьянствуешь, – раздраженно бросила она в лицо растерявшемуся Василию.
   – Дура ты, хоть и красивая, – с обидой в голосе отозвался парень. – Во всей деревне печи сложены либо моим отцом, либо мною. Мы со своих деревенских плату за работу никогда не брали. А вот от угощения не отказывались. И не потому, что мы такие голодные, а из уважения к хозяину. – Он снял с головы кепку, сжал ее в кулак. – Тоже мне нашла пьяницу. Я пью очень редко. Ну, на торжествах каких-нибудь или по праздникам. Ты когда-нибудь видела меня пьяным? – спросил Василий у Альбины. – Молчишь. И правильно молчишь, потому что я больше двухсот грамм никогда не выпиваю. – Он снова нахлобучил на голову кепку и, направляясь к калитке, с усмешкой сказал: – Подумаешь, красавица. Да я только свисну, и у моего дома будет стоять взвод девок, и не таких, как ты – брошек. – Закурив и спокойно закрыв за собой калитку, он не спеша пошел в свои мастерские.
   На следующее утро, подоив коров Елизаветы Николаевны и выгнав их в стадо, Вера пошла к Альбине ощипывать индюков. Постучав в дверь дома и не дождавшись ответа, девушка собралась было уходить, но тут услышала чьи-то шаги. Она обернулась и увидела хозяйку, которая несла два полных ведра воды.
   – Доброе утро, Верочка, – поздоровалась она, тяжело дыша. – Вот решила с утра пораньше воды наносить, чтобы было в чем индюков мыть. Грязными их на прилавок не положишь, да и ветеринарную проверку нужно будет пройти. – Поставив ведра на землю, добавила: – Сейчас позову Жорку, он порубит птицу.
   – Ты же вчера говорила, что Васька будет головы индюкам рубить.
   – Ну, мало ли что я вчера говорила. На нем что, клином свет сошелся? Этот парень очень много хочет. А кто много хочет, тот ничего не получит.
   – Он что, дорого запросил за работу? – поинтересовалась Вера.
   – Да ничего он не просит, – вздохнула Альбина. – Он объяснился мне вчера в любви. – Хлопнув себя по бедрам руками, со смехом добавила: – Ты представляешь меня рядом с этим голодранцем?
   – А мне Василий Митрофанович нравится, – смущаясь проговорила Вера. – Видный, рослый мужчина. Такие синеглазые парни в моем вкусе.
   – Да он же лет на восемь старше тебя, – фыркнула хозяйка. – К тому же гол как сокол и деньги зарабатывать не умеет. Добрый он слишком. С ним за любую работу расплачиваются бутылкой водки. Он, видите ли, очень скромный и не может брать со своих деревенских денег.
   – Это точно, он добрый, – улыбнулась чему-то своему Вера. – Доброта – одно из самых лучших качеств человека. А то, что он бедный… – девушка на секунду задумалась, потом тряхнула головой, – а кто сейчас в деревне богатый? Единицы. Вот он и входит в положение такого же бедолаги, как сам. Поэтому получается, что Васька самый порядочный человек в деревне. – Вера замолчала, подбирая слова, но, не придумав больше ничего убедительного, сказала о себе. – Мы с братом тоже ведь почти нищие и живем в чужой землянке. Разве бедные не заслуживают любви и внимания?
   – Ну, хватит, выключай свою шарманку, – осадила гостью хозяйка. – Давай делом займемся. Ты приготовь ванну и ножи. А я сбегаю Жорку позову.
   Ходила за помощником Альбина недолго. А возвратившись, с недоумением ответила на немой вопрос Веры.
   – Непонятно, куда смотался с утра пораньше этот Жорка. Главное, бык дома, а его нету.
   – Может какие-то дела у него?
   – Какие могут быть у него дела? Все дела делает его бык, а он только деньги с людей за это собирает, – сокрушалась Альбина. – И жена не знает, куда он смылся. Говорит, взял обмылок хозяйственного мыла, отцовскую бритву и ушел. Обещала направить ко мне, когда появится.
   Ждали Жорку долго. Разговор как-то не клеился, поэтому больше молчали. Вера уже собралась было уходить, как в распахнутой калитке появился хозяин быка и, закатывая на ходу рукава, весело крикнул:
   – Ну что, девчата, приступим к четвертованию индюков. Ты уже выбрала самых достойных? – спросил он у Альбины.
   – Они три часа ожидают вашего появления, уважаемый Георгий Данилович, – в тон ему ответила хозяйка. – Сидят в курятнике.
   – Я был занят, – то ли в оправдание, то ли в укор сказал Жорка. – Тебе следовало сказать мне о предстоящей казни с вечера. – Он сощурил глаза и хитро посмотрел на женщину. – Раньше тебе всегда птицу рубил Василий….
   – Рубил, – подтвердила Альбина. – Рубил, но плохо. Поэтому я его уволила. Говорят, ты в этом деле настоящий профессионал.
   – Как ветеринарный работник, я в этом деле толк понимаю.
   – Ну, вот и покажи нам свой профессионализм.
   Повторять дважды не потребовалось. Жорка установил поудобнее колоду, потрогал пальцем лезвие топора и скомандовал: «Подноси». Буквально за считанные минуты отрубил головы всем индюкам.
   – Спасибо, Георгий Данилович, – с улыбкой, заискивающе поблагодарила его Альбина. – Будут деньги, рассчитаюсь.
   – Да какие там деньги, – отмахнулся тот. – Эта работа ничего не стоит. – Он взял тряпку и стал вытирать руки. – Пойду я, а то жена заждалась.
   Мужчина ушел, а женщины поспешно принялись ощипывать туши индюшек. Работу нужно было сделать быстро, так как перо и пух снимались хорошо с еще не остывших птиц.

Бритье Мырдика

   Жорка пришел домой, вымыл руки, сел за стол и с аппетитом стал поедать прямо со сковородки куски шкварчащего сала. За этим занятием его и застала вышедшая из дома жена.
   – Ты что, не считаешь нужным ставить меня в известность, куда уходишь из дома? – с обидой проговорила Клавдия. – Я тут сижу как на иголках, боюсь, что приведут во двор корову на осеменение, а тебя нет. Я одна не справлюсь с твоим Пролетариатом. Он же как увидит корову, так прямо звереет. Ну, слава богу, повезло, клиентов не было.
   – Повезло, говоришь, – рассерженно отозвался муж. – Отсутствие клиентов говорит о том, что наш с тобой бизнес пошел на убыль. – Он отбросил в сторону вилку, вытер рукавом губы. – Ты разве не заметила, что прежде к нам приводили по три-четыре коровы в день, а теперь одну в неделю. Прежде мы зарабатывали по тридцать тысяч в месяц, а теперь шиш и еще маленько. И все благодаря твоей любимой соседке Марфе.
   – Марфа-то тут при чем? – искренне удивилась жена. – Ведь не она же к тебе клиентов водит.
   – Ты права, клиентов водит не она. Она их отбивает, – пристукнул кулаком по столу Жорка. – Уж больно ты ей доверяешь. Она у тебя в доме чуть ли не в кастрюлях ковыряется. Больно уж она завистливая, эта сиволапая стерва.
   – Ну-ка дыхни, – потребовала Клавдия. – Ты что, с утра уже выпил? Несешь какую-то чушь собачью. Это же надо такое придумать: Марфа Федоровна ему завидует. Да она со своим хряком зарабатывает больше твоего в два раза. Только за то, что сдает его в аренду Альбине, имеет двадцать тысяч в год деньгами и плюс четыре поросенка при опоросе. А еще Мирон Голованя ей втрое больше платит. А у того только сейчас в хлеву девятнадцать свиней выкармливаются. Нашел, дурак, с кем конкурировать, – в сердцах воскликнула жена.
   – С сегодняшнего дня чтобы я больше не видел в своем доме эту лису, – вскочив со стула и толкнув кулаком сковородку, крикнул Жорка. – От нее нам только одно зло.
   – Ты что, белены объелся? – попыталась образумить его Клавдия.
   – Я ничем не объелся! – кричал, все больше распаляясь, муж. – Это на тебя куриная слепота напала! – Ты даже не замечаешь, что в последнее время твоя любимая Марфоточка каждый день встречает на расстоянии от нашего дома клиентов с коровами и вбивает им в головы всякую чушь. Рассказывает, что мой Пролетариат совсем не племенной, а я – пьяница и шарлатан.
   – Врешь! – стуча кулаком по столу, визжащим голосом закричала жена.
   – Не вру. Вот тебе истинный крест, – перекрестился Жорка. – Зачем я буду брать грех на душу и оговаривать твою подругу. А если мне не веришь, то расспроси тетку Василенчиху из деревни Золка. Попроси рассказать то, что она мне рассказывала. – Он замолчал, пытаясь успокоиться. Потом продолжил уже спокойным голосом. – Вчера пошел к колодцу за водой, смотрю, по дороге на Золку идет тетка Василенчиха и ведет к нашему быку корову. Я быстренько набрал воды и домой. Но не тут-то было. Даже не заметил, откуда вылезла эта твоя подружка Марфа и пошла навстречу тетке с коровой. Точно не знаю, что именно она ей говорила, но наша клиентка, выслушав ее, повернула корову и пошла обратно. А эта злыдня нырнула в мироновскую кукурузу, словно ее и не было. – Жорка перевел дух, глотнул из кружки воды. Клавдия сидела широко раскрыв глаза и с трудом верила тому, что рассказывал муж. А он, успокоившись, продолжал:
   – Когда Василенчиха перешла мост и скрылась за деревьями лесопосадки, я бросился за ней вдогонку. Догнал и поинтересовался: почему это она вела корову к моему быку, а потом передумала?
   – Точно, вела свою невесту к твоему жениху, – призналась женщина. – Да встретила по пути твою соседку, а она говорит, мол, заболел твой бык, совсем плохой стал. По два-три раза водят к нему коров. А толку нет никакого.
   – Да ведь врет Марфа, а вы ей верите, – стал я уговаривать клиентку. – Пойдемте, сейчас сами увидите, какой у меня бык красавец. И одну и ту же корову два раза в год к нему еще никто не приводил. Работает без осечек. Впрочем, что я тебя, тетка, уговариваю. Вспомни, в прошлом году твоя невеста встречалась с моим Пролетариатом, разве плохое потомство принесла?
   – Да господь с тобой, – махнула рукой Василенчиха, – грех жаловаться. Такой красивой и здоровенькой красной телочкой отелилась.
   – Тогда почему ты решила вернуться? Зачем послушала эту сороку?
   Женщина в нерешительности замешкалась.
   – Ну, она у меня получит за клевету.
   – Василенчиха с коровой вернулась в наш двор, – продолжал рассказывать жене Жорка. – Ее невеста узнала своего прошлогоднего ухажера и не стала долго ломаться. Через некоторое время она рассчиталась со мной за услуги быка и довольная зашагала к себе в деревню.
   В то время, когда Пролетариат обхаживал корову, я внимательно осматривал наш двор и увидел, как Марфа перелезла через наш плетень и на четвереньках подползла между кустами картошки ближе к сараю, чтобы подслушать наш разговор. Но о ней мы больше не говорили.
   Вот такая твоя любимая подруга. Змеюка подколодная. Но я твердо решил капитально подпортить ей ее свиной бизнес.
   – Что ты надумал? – испуганно спросила Клавдия.
   – Была мысль пробраться ночью в сарай и кастрировать ее хряка. Но потом что-то жалко стало животное. Он ведь не виноват, что хозяйка такая стерва. И я решил его побрить. Что и сделал несколько часов назад. Утром увидел, что Марфа поехала в район за пенсией, пробрался в сарай и обрил с головы до хвоста. Дверь оставил открытой. И сейчас ее Мырдик гуляет по двору.
   К слову сказать, прозвище хряку придумал сам Жорка. А дело было так. Когда от него уехала жена, он с горя крепко выпил и пьяным заснул прямо в сенях. Нашла его там Марфа. Прикладывая к лицу комки снега, она пыталась привести его в нормальное состояние и шепотом приговаривала:
   – Вот ты, Жорка, валяешься пьяным, а наши деревенские растаскивают богатство со свинофермы. Хороших свинок, конечно, начальство уже давно растащило, а вот свиноматок и хряков еще можно застать. Альбина только что сгрузила себе во двор четырех свиноматок. А мы что, хуже ее? Давай, Георгий Данилович, поднимайся, – подхватила она его под руки. – Пойдем на свиноферму. Может и нам что перепадет.
   Жорка, хоть и был изрядно пьян, нашел в себе силы подняться и, спотыкаясь, побрел следом за Марфой. Но на свиноферме уже ничего не было. Свинарник был пустым. Даже корыта кто-то умудрился выломать и утащить. Только ветер гонял по полу рассыпанную солому. Марфа от обиды даже расплакалась.
   – Я надеялась, хоть какого-нибудь кабанчика успею себе забрать, – всхлипывала она. – Но, видно, такая моя вдовья судьба. – И, понурив голову, пошла прочь из свинарника.
   Проходя мимо навозной кучи, Марфа вдруг остановилась. Она поворачивала голову то в одну сторону, то в другую, явно к чему-то прислушиваясь.
   – Ты ничего не слышишь? – почему-то шепотом спросила она у Жорки. Тот неопределенно пожал плечами. – А я слышу. – Марфа бросилась на кучу навоза. – Чур, моя находка, – кричала она. Вид ее был смешным и жалким.
   Жорка не спеша направился за соседкой. Каково же было его удивление, когда он увидел молодого хряка, лежавшего на ворохе сена. Тот блаженствовал под теплыми лучами солнца и от удовольствия негромко похрюкивал. Это похрюкивание и уловил чуткий слух Марфы.
   – Это мой, мой, – бубнила женщина. – Никому его не отдам.
   – Красивый Мырдик – улыбнулся Жорка, подходя вплотную.
   – Да, это мой Мырдик, – словно заведенная повторяла Марфа. – И ни чей больше.
   Немного успокоившись, обладательница молодого хряка по совету Жорки сняла с халата пояс, привязала за шею кабана и повела домой. Всю дорогу женщина расхваливала то находку, то благодарила парня за помощь. Подгоняя хворостиной животное, Жорка смог хорошо рассмотреть находку. Кабанчик был просто красавец! Довольно хорошо упитанный, на высоких крепких ногах, с черно-белыми пятнами по всему телу и торчащей на загривке щетиной. О его породистости говорили и лопухообразные уши с длинным рылом.
   Как только Марфа дошла до своего дома и затолкала кабанчика в калитку, ее отношение к Жорке резко изменилось. Закрыв перед его носом калитку, она даже не поблагодарила его, не говоря о заслуженных ста граммах на опохмелку. Вот так у соседки появился породистый хряк по прозвищу Мырдик.
   Когда Клавдия выслушала рассказ мужа о побритом хряке, она не на шутку встревожилась.
   – Что же будет, когда Марфа увидит своего любимца? – заохала женщина. – Она же сразу догадается, что это ты сделал такую пакость. Она же нам весь дом перевернет, – причитала женщина. – Она нас подпалит или вызовет милицию.
   – Ну, чего ты раскудахталась? – улыбнулся Жорка, обнимая жену за плечи. – Не бойся ты этой Марфы. Пусть она нас боится. Ведь не мы начали первыми подлости делать. А войну всегда проигрывает тот, кто ее начинает.
   – И хряка жалко, – всхлипнула Клавдия.
   – Ничего с хряком не случится, – успокоил ее муж. – Через месяц щетина отрастет и станет еще краше прежней. А сейчас, – посоветовал он жене, – иди в дом и выпей настойки пустырника. Тебе нужно успокоиться. Не дай бог соседи увидят и услышат твои причитания.
   Отправив в дом жену, Жорка, прихватив молоток и топор, вышел на улицу и занялся ремонтом покосившегося забора. Он помнил, что автобус из района приходит в деревню ровно в два часа дня. На нем и должна была вернуться Марфа. Поэтому ремонтом он занимался не спеша, чтобы его видели и ему было видно возвращение соседки.
   Автобус прибыл точно по расписанию. Нагруженная пакетами с покупками из него вылезла Марфа и направилась домой. Пройдя несколько десятков шагов по направлению к своему дому, она вдруг бросила на землю пакеты и, подняв руки вверх, заголосила на всю деревню: «Ратуйте, люди добрые»! На крик из дворов на улицу стали выходить соседи. То, что они увидели, достойно подробного рассказа.
   Прямо посреди дороги в пыли лежал ее Мырдик. Хряк блаженно щурил глаза и от получаемого удовольствия похрюкивал. Женщина опустилась перед ним на колени и, стряхивая с кабана пыль, причитала во весь голос: «Бедный ты мой подранник, кто же это над тобой устроил такое глумление»?
   Кабан поднялся на задние ноги и с удивлением посмотрел на расстроенную хозяйку, словно всем своим видом давая понять, что ему очень даже хорошо и она зря так расстроилась. Для убедительности он даже уткнулся своим пятачком ей в колени и пару раз хрюкнул. Выглядел побритый хряк смешно и жалко. Кожа блестела от остатков мыла. Уши свисали на глаза, и ему приходилось трясти головой, чтобы они не закрывали глаза.
   На крик Марфы стали собираться люди. Одни от души хохотали над увиденным, другие сочувствовали ее горю. Были среди них и такие, кто равнодушно взирал на происходящее. Среди них была и Мария Чижикова. К ней и подбежала разгневанная хозяйка хряка.
   – Это работа твоего байстрюка Афоньки, – размахивая перед ее лицом кулаками, завопила пуще прежнего Марфа. – Такую подлость может придумать только он.
   – Что вы такое говорите, Марфа Федоровна? – обиделась Мария. – Во-первых, сын уже третий день с постели не встает. У него ангина. Во-вторых, он не байстрюк. У него был законный отец.
   – Был да сплыл, – огрызнулась Марфа.
   В это время в толпе раздался громкий смех, и кто-то из ребят крикнул: «Забрили хряка в солдаты. Конец его бизнесу». Марфа оставила в покое Марию и стала всматриваться в толпу. Но, не увидев, кто это так зло пошутил над ее любимцем, на всякий случай погрозила:
   – Я тебя, недоносок, забрею. Так забрею, что родная мать не узнает. – Женщина вдруг расплакалась. Увидев ремонтирующего забор соседа, жалостливо то ли сказала, то ли спросила:
   – Что же это такое творится, Георгий Данилович? Не успела отлучиться на несколько часов, а в моем хозяйстве появился вредитель. Ведь осрамили меня на всю деревню, надругались над моей старостью.
   – Моя покойная мама говорила, что зло всегда порождает другое зло, – спокойно ответил Жорка. – А еще она советовала: если хочешь воткнуть в сердце соседа шило, то сначала попробуй в свое сердце воткнуть иголку. – Марфа подозрительно посмотрела на поумневшего соседа. Никогда прежде таких умных речей она от него не слышала. А тот стал успокаивать ее. – Ничего страшного не произошло. Твой Мырдик жив и здоров. А щетина до холодов отрастет. Зато сейчас ему хорошо ходить без шерсти.
   Марфа молча направилась к себе во двор, а за ней следом засеменил обритый от ушей до хвоста Мырдик.

Николай Викторович Шуленин

   Лето стояло жаркое, дули горячие суховеи. Жители деревни заканчивали уборку зерновых. В поле работали все, кто только мог быть хоть чем-то полезным. Работники конного завода отправились вместе с табуном на луга сразу после сенокоса. Там, среди сочной зеленой травы, они разбили полевой стан. Несколько палаток, в которых жили пастухи и конюхи, стояли на возвышенности. Из них хорошо был виден пасущийся табун лошадей. Чуть поодаль свои палатки установили специалисты.
   С первых же дней пребывания табуна в степи владелец конного завода Николай Викторович вместе с ветеринаром и зоотехником осматривали лошадей, брали пробы на анализы, измеряли жеребят. Когда вся запланированная работа была сделана, хозяин решил вернуться в деревню. С собой взял зоотехника Григория Самсонова. Запрягли телегу и отправились в путь.
   Солнце уже скрылось за горы. Быстро надвигалась южная ночь. Примерно на полпути у телеги отвалилось колесо. Починить его в темноте не представлялось никакой возможности. Путники, помогая лошади, дотащили телегу до близстоящей скирды и стали готовиться к ночлегу. Григорий достал вилы и распотрошил один из тюков соломы, а Николай Викторович постелил сверху плащ-палатку и получилось чуть ли ни царское ложе. Утомленные за день путники мгновенно заснули.
   Среди ночи Николай Викторович вдруг проснулся. Пытаясь понять причину своего пробуждения, он скосил глаза в одну, потом в другую сторону. На воткнутых в тюк соломы вилах увидел сидевшую сову. Птица крутила головой и издавала вибрирующие звуки, похожие на хрюканье поросенка. Немного полюбовавшись ночным хищником, он толкнул локтем спящего Григория. Зоотехник открыл глаза, увидел сову, вскочил на ноги и испуганно закричал:
   – Оборотень, Николай Викторович, это оборотень, – замахал зоотехник руками.
   Сова бесшумно взмахнула крыльями и улетела. При этом, отталкиваясь лапами от древка вил, свалила их. Те, в свою очередь, свалили соломенный брикет.
   – Что это было? – стыдясь своего испуга, спросил Григорий.
   – Да ничего особенного, – спокойным голосом ответил Николай Викторович. – Обыкновенная сова.
   – Что она тут забыла?
   – Ничего не забыла. Она на охоту сюда прилетела, чтобы мышек половить. Тебе, как зоотехнику, надо бы знать, что совы – ночные хищники и питаются в основном мышами.
   – Выходит, мы ей помешали…
   Взбудораженные увиденным, путники долго не могли уснуть. Лежа на спине и вглядываясь в темное небо, каждый думал о своем. Первым тишину нарушил Николай Викторович.
   – Знаешь, Гриша, где бы я не ночевал, везде видел одинаковое небо, – философски начал он. – Вот когда служил в Афгане, приходилось часто ночевать в горах. Эта страна далеко отсюда, а небо там точно такое же, как сейчас висит над нами. Однажды нас окружили душманы, пули свистят, головы поднять нельзя. Отстреливаемся, ждем подмогу. Со мной рядом за валуном лежал замполит роты Юра Петренко. Когда в его автомате кончились патроны, он перевернулся на спину, посмотрел в небо и тихим голосом стал читать какие-то стихи. Не знаю, кто автор этих стихов, но несколько строк я запомнил. Вот послушай, – Николай Викторович приподнялся на локтях:

     Мы встретимся там, во вселенной,
     В других небывалых мирах,
     А здесь, на земле этой бренной,
     Оставим свой тягостный прах.

   – Вот такие стихи, – снова опускаясь на солому, проговорил Николай Викторович. – Когда замполит заметил, что я его слушаю, он стал размышлять в тему прочитанных стихов.
   – А ведь и небо, и звезды, и луна здесь точно такие же, как у нас в России, – говорил мечтательно Юрка. – Даже млечный путь такой же. Мне иногда кажется, что звезды на небе, это души людей, покинувших землю. Там где-то и мои солдаты, которые погибли вдали от родных мест. Вот они сейчас смотрят сверху на нас, прижатых к скалам огнем душманов, и жалеют. – Замполит на какое-то время замолчал, а потом вдруг сказал: – Знаешь, Николай, скоро и моя душа будет рядом с душами моих бойцов. И когда ты будешь смотреть в небо на звезды, то увидишь, как будет тебе светить ярким огнем и долго мигать моя усопшая душа.
   – Мели, Емеля, твоя неделя, – ответил я ему.
   – Мели не мели, а я чувствую, что пребываю на земле свои последние денечки.
   – Я, конечно, не поверил замполиту. Мало ли что. Парень он был еще молодой. Могли нервы сдать. Откровенно говоря, было страшно лежать в темноте в окружении обкуренных душманов. Мы до рассвета не сомкнули глаз. Не спали и другие бойцы и офицеры. С первыми лучами солнца к нам на подмогу прилетели наши вертолетчики. Одним словом, вытащили нас тогда живыми и почти невредимыми. А вот предчувствие Юрки оказалось верным. Вскоре он был тяжело ранен и по пути в санчасть скончался. Знаешь, – повернулся Николай Викторович к Григорию, – я был потрясен его гибелью. Мне не хочется верить в то, что он предчувствовал свой конец. Быть может, это роковое совпадение. Но в то же время, он так уверенно говорил о своей скорой смерти. Наверно, каждый человек заранее предчувствует, когда заканчивается его пребывание на грешной земле.
   Николай Викторович замолчал. Молчал и Григорий. Уж больно мудреные слова услышал он от своего начальника. Хотя, какие они мудреные. Просто думать об этом почему-то не хочется. А там, в горах Афганистана, под пулями, конечно, в голову могут прийти всякие мысли.
   – Вот вы, Николай Викторович, будете, наверно, с меня смеяться, – заговорил Григорий, – но я уверен, что параллельно с нашим миром существует какой-то другой. Ведь души умерших так просто не улетают. Они находятся на земле в виде какого-нибудь электрического сгустка или плотного воздуха. Я это по себе знаю.
   – Интересная версия, – заинтересованно отозвался Николай Викторович. – Ну-ка изложи.
   – Когда умер мой отец, я ходил в десятый класс. На кладбище я сильно плакал, припал к груди отца и долго не мог оторваться от родного мне человека. В ночь после похорон вдруг проснулся и увидел отца. Он стоял рядом со мной и тихим голосом говорил: «Гриша, сынок, не убивайся. Я вас с матерью не оставлю, буду оберегать от всех бед». Я вскочил с кровати, хотел обнять отца, но его не стало. И тут я обратил внимание на то, что ветер затягивает в открытое окно штору. Этот поток воздуха ощущался всем телом. – Григорий замолчал, уселся поудобнее и, взглянув на небо, продолжил: – Я часто вспоминаю об этом и, думаю, это прилетала душа отца. И это был не единственный случай. Просто я никому об этом не рассказываю, а то подумают, что рассудком тронулся.
   – Я тебе верю, Гриша, – ответил Николай Викторович. – Рассказывай дальше.
   – Я всегда чувствую присутствие отца в доме. Он часто снится мне. Во сне отец всегда идет справа от меня чуть впереди, поэтому я не вижу его лица, но отчетливо слышу голос. Когда просыпаюсь, всегда разгадываю сон и старюсь делать то, что запомнил из нашего разговора.
   – Ты прав в одном, Григорий, – рассудительно проговорил Николай Викторович, – о своих снах и мыслях лучше никому не рассказывать. Кстати, я подобные истории слушаю уже не первый раз. Многие люди рассказывали мне аналогичные случаи. И, знаешь, я тоже считаю, что есть мир добра и зла, который идет параллельно с нашим миром, только как именно он называется, никто не знает.
   Разговор длился до самого утра. Когда первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев лесопосадки, оба путника быстро поднялись и принялись за ремонт телеги. При дневном свете поломку быстро устранили. Расправив плечи, в один голос сказали: «Как хорошо дышится в поле!»
   Пока Григорий запрягал лошадь, Николай Викторович сбросил с себя рубашку и стал делать отжимания от земли. Выполнял упражнение он энергично, высоко подбрасывал свое тренированное тело и хлопал в ладоши. Закончив упражнение, подошел к зоотехнику.
   – Знаешь, Григорий, – мечтательно заговорил Николай Викторович, щурясь от солнца, – где бы я ни был, меня всегда тянет в свою деревню. Мне часто снились на чужбине эти величавые хребты Казбека, очерчивающие по горизонту контуры нашей долины. С раннего детства меня приучила мама подниматься с первыми лучами солнца. Я брал длинную хворостину и выгонял гусей в поле. Там после уборки зерновых оставалось много колосков и осыпавшихся зерен. На поле паслось несколько стай домашних гусей, и нужно было внимательно следить, чтобы гусаки не подрались из-за своих гаремов. А еще гусак мог увести своих гусынь с маленькими гусятами на пруд, а там, от переохлаждения, гусята могли погибнуть.
   Так вот, ежась от утреннего холода, я гнал гусей в поле, а сам постоянно поглядывал в сторону гор, ожидая, когда же из-за них выглянет солнышко и согреет землю и меня.
   – Все готово, – отвлек Николая Викторовича от воспоминаний Григорий, – можно ехать.
   – Ну, тогда, поехали, – ловко вскочил тот в телегу. – Мне собраться, что голому подпоясаться, – и дружески похлопал Григория по плечу.
   Ехали в основном молча. Дорога шла между двух полей подсолнечника. Крупные шляпки с почти созревшими семенами свисали по обочинам. Николай Викторович спрыгнул с телеги и отломил одну из них.
   – Хороший урожай семечек будет в этом году, – констатировал он, выковыривая крупные семена. – Если, конечно, дожди все не испортят. Подсолнечник любит солнце. Дождь во время уборки – гибель для зерна.
   Когда уже показался конец поля, Николай Викторович тронул за плечо Григория:
   – Смотри, в подсолнечнике кто-то прячется.
   – Точно, какие-то люди с велосипедами, – подтвердил тот. – Может, заблудились.
   – Нет, Гриша, они не заблудились. Они ищут приключений на нашу с тобой голову.
   Тем временем двое велосипедистов вышли на дорогу. Один из мужчин поднял руку, требуя остановиться. Передав своего двухколесного коня другому, направился навстречу повозке.
   – Вам что, дороги мало? – придерживая лошадь, закричал Григорий.
   Незнакомец подошел к коню, взял его под уздцы и стал бесцеремонно рассматривать зубы. Николай Викторович спрыгнул с телеги, подошел к мужчине на расстояние вытянутой руки.
   – Ты что, нюх потерял? Что тебе нужно от лошади?
   – Нам, чувак, нужна твоя лошадка, – засмеялся тот. – Понимаешь, очень нужна.
   – А если я тебе ее не отдам, что тогда?
   – Тогда мы сделаем вам обоим секир-башка, – рассмеялся тот, что стоял с двумя велосипедами.
   Пока Николай Викторович разговаривал с ним, стоявший у лошади, вынул из ножен длинный узкий нож и грязно выругался:
   – Уйди, шакал, с дороги по-хорошему. Я дважды повторять не буду.
   – Подходи, уважаемый, ближе, – сказал Николай Викторович, делая два шага назад и выхватывая из-за пояса нунчаки. – Я познакомлю тебя вот с этими волшебными палочками, – он стал в стойку и, со свистом рассекая воздух своим оружием, сделал шаг навстречу противнику. Тот молча засунул обратно нож, развернулся и с криком: «У этого козла нунчаки», – пустился наутек.
   Вскочив на свои велосипеды, нападавшие бойко закрутили педали по пыльной дороге.
   – Эти шакалы смелые, когда их боятся, – усмехнулся Николай Викторович, засовывая свое оружие за пояс. – Поэтому всегда нападают на слабых. – Он запрыгнул в телегу. – Но сейчас они не на тех напали. – И, хлопнув зоотехника по плечу, добавил: – Поехали, Гриша.
   Когда вдали показалась деревня, Григорий не утерпел и спросил у своего начальника:
   – Где вы научились этому? – кивнул он головой на нунчаки. – Наверно, ходили в какую-нибудь спортивную секцию?
   – Нет, Гриша, в секцию я не ходил. Искусству владения нунчаками научил меня в Афгане мой сослуживец. Он и подарил мне на память эту игрушку. Вот с тех пор постоянно тренируюсь, оттачиваю, так сказать, мастерство. И хотя нунчаки считаются холодным оружием, но в рукопашной схватке оно не уступает огнестрельному. А в моем деле это незаменимая вещь. Ведь приходится ездить на лошадях, которым цены нет. Желающих же отнять их хватает. Особенно в нашей прифронтовой зоне.

Внук Елизаветы Николаевны

   Елизавета Николаевна вернулась из города на второй день и привезла с собой внука Владика, мальчика четырех лет. Внук был очень избалованным и капризным ребенком. Если что-то ему не нравилось, падал на землю и, брыкаясь ногами и руками, кричал во все горло. От крика у него закатывались глаза, а лицо становилось красно-синим. Требуя к себе постоянного внимания, ребенок не позволял бабушке отлучиться из дома даже на минуту, чтобы покормить кур.
   В доме заканчивался хлеб, и Елизавета Николаевна замесила тесто. Вскоре оно было готовым к выпечке. Женщина вышла в сарай за дровами, и буквально через минуту раздался крик внука. Пришлось быстро хватать несколько поленьев и бегом возвращаться к печке. Подложив дров, она присела на перевернутое ведро. От крика у нее разболелась голова. Стало ясно, что без посторонней помощи она не сможет выпечь хлеб. Вспомнила о Вере.
   Сложив игрушки Владика в пакет, взяла его за руку и повела к соседке. Вера в это время стирала белье. Увидев гостей, она вытерла о фартук руки и поспешила им навстречу. Пригласила присесть на завалинку.
   – Что это у тебя в пакете? – поинтересовалась она у Владика.
   – Паровоз, – капризно проворчал мальчик, поглядывая на девушку из под нахмуренных бровей.
   – В пакете у нас игрушки, – пояснила Елизавета Николаевна. – Очень хорошие игрушки. Правда, Владик? – заискивающе спросила она внука. – Давай покажем Верочке, какая у нас красивая железная дорога с паровозиком и вагончиками.
   – Давай, – нехотя согласился он.
   Вера сбегала в землянку и принесла клеенку. Расстелила ее перед завалинкой и быстро уложила рельсы и пустила по ним состав, который состоял из двух пассажирских вагончиков и двух товарных.
   – Ах, какая красота, – хлопнула в ладоши девушка. – У моего брата Олега тоже была такая. – Она побежала во двор и через минуту вернулась, неся в руках живую улитку и горсть фасоли. – Сейчас у нас будет пассажир и груз.
   Пользуясь моментом, пока соседка забавляла внука, Елизавета Николаевна отправилась к своим пекарным делам. Однако игра в паровозик Владику очень скоро надоела. Вера поняла это, когда увидела его кислую физиономию. Отпрыск уже собрался плакать, но она его опередила:
   – Пойдем, я покажу тебе нашего Шамиля, – взяла она мальчика за руку. – Это наш кот. Он обязательно тебе понравится, потому что ужасно умный, только читать и писать не умеет. Вот он, – подвела Вера Владика к греющемуся на солнышке коту. – И, обращаясь к своему любимцу, продолжила: – Шамиль, посмотри, какой хороший мальчик пришел к тебе в гости. Поздоровайся с гостем.
   Кот лениво потянулся, зевнул и, подняв хвост трубой, подошел к гостю. Дважды мяукнул и стал тереться о ноги Владика.
   – Знакомься, Шамиль, – взяла Вера кота на руки, – на нашей улице появился новый жилец. Прошу его любить и жаловать.
   Мальчику кот явно понравился, и он, взяв его на руки, понес к месту ожидавшего его паровоза. А вот Шамилю не понравилось, что его куда-то несет чужой ребенок. Вырвавшись из рук, он неторопливо пошел обратно. Владик махнул на него рукой и принялся собирать рассыпанную возле вагончиков фасоль. Вера присела рядом с ним и пыталась найти улитку, недоуменно вращая головой. Не могла же она за столь короткое время далеко уползти.
   Заметив возле Вериного дома незнакомого мальчика, к ним направился Афоня, который уже успел с утра обойти все дворы и проведать жителей деревни. Одет он был в одну рубашку. Подойдя к завалинке, он остановился и, почесывая пальцами жирные волосы на голове, с интересом наблюдал за возней ребенка. Когда Владик включил пульт, и паровоз с вагончиками помчались по рельсам, зритель приблизился вплотную к железной дороге и присел на корточки. Из вагончиков на ходу выпадали фасолины. А Вера их подбирала и складывала на место. Заметив подошедшего Афоню, девушка засмущалась. А тот, как ни в чем не бывало, внимательно наблюдал за игрушкой и улыбался беззубым ртом.
   Услышав за своей спиной булькающий смех, Владик обернулся. Посмотрел на незваного гостя. Потом неожиданно сунул руку под рубашку Афони и закричал:
   – Стыдно пиписку показывать. Мальчики должны всегда одевать штаны.
   – Ой, больно, больно! – заорал и вскочил Афоня. – Пропал мой бедный писюн!
   Наблюдавшая за происходящим Вера не знала, что ей делать. Хорошо, что на крики прибежала Елизавета Николаевна. Увидев, как Владик обеими руками вцепился в Афоню, сама закричала:
   – Владик! Сейчас же отпусти Афонин свисток. Ему очень больно! – И, ухватив внука за ухо, добавила: – Не ребенок растет, а какой-то разлюляй. Ты ему слово, а он тебе – два.
   Почувствовав боль в ухе, Владик разжал руки и Афоня отбежал от него на несколько метров. Подняв рубаху, посмотрел на больное место.
   – Ну, сука, Лизка, убью, – погрозил он со слезами в голосе.
   – Боюсь я его, – сказала Елизавета Николаевна, глядя вслед уходящему Афанасию. – Он меня до инфаркта доведет. Кто знает, чем он ответит на случай с Владиком? Но уж точно, не простит.
   – Вам надо с Афанасием помириться, – поглаживая по плечу соседку, сказала Вера.
   – Да я ведь с ним, чертом беззубым, и не ссорилась. Он без штанов ходит по деревне, сверкает своей красотой. Кого хочешь напугает. Ведь ему уже почти двадцать пять лет от рождения.
   – А давайте я вас с ним помирю.
   – Как же ты нас помиришь? – покачала головой Елизавета Николаевна. – Вот он пошел и, наверно, уже вынашивает планы, как мне досадить. У него же в голове свои тараканы бегают, не такие, как у нас с тобой, – сокрушалась женщина. – Сколько раз замечала, утром ни свет ни заря он уже мчится из одного конца деревни в другой и обратно. Ни одного двора не пропустит, в котором собираются хотя бы два человека.
   – Вот мы его любознательностью и воспользуемся, – загадочно улыбнулась Вера. – Сегодня у нас будет что-то вроде новоселья. Я приготовлю отличный обед: пирожки с картошкой, капустой и яблоками, тушенные в сметане пескари и вареные раки. А еще цейлонский чай будет. Вы принесите немного молока.
   – Ну и как ты нас собираешься мирить? Пирожками, что ли?
   – Наберитесь немного терпения. Идите и заканчиваете свои дела, а я займусь приготовлением праздничного обеда.
   Вера накрыла во дворе стол чистой простыней, поставила сковородку с пескарями, алюминиевую миску с вареными раками. Из шкафа достала деревянное расписное Вакулинчихино блюдо и красивой горкой уложила на него еще горячие пирожки. Пока хозяйка ходила к колодцу за водой, Кирилл выставил в окно колонки от магнитофона и включил музыку. На всю деревню полилась известная песня группы «Любэ». Не успела Вера до половины выкрутить колодезную цепь с ведром воды, как заметила, что к их дому уже мчится Афанасий, загребая босыми ногами дорожную пыль.
   Подойдя к распахнутому окну, любитель музыки протянул руку, чтобы потрогать колонки и магнитофон, но, услышав сзади шаги, обернулся и увидел идущую с ведром воды Веру. Он отдернул руку и спрятал ее за спину.
   – Нравится музыка? – остановилась рядом с ним девушка. Афоня утвердительно закивал головой и улыбнулся беззубым ртом. – Мне тоже нравится, как поет Николай Расторгуев. А ты не стесняйся, – улыбнулась парню Вера. – Проходи в землянку. Сейчас будем отмечать наше новоселье. Но сначала, – сказала она строго, – иди вместе с Олегом к рукомойнику и хорошенько с мылом вымойте руки. – Олег нехотя поплелся по двору, увлекая за собой гостя.
   Пока Вера готовила все к столу, Елизавета Николаевна подоила коров, вынула из печи хлеб. Прихватив с собой банку молока и еще горячую буханку хлеба, отправилась с Владиком на новоселье.
   Увидев переступивших порог гостей, Афанасий с опаской покосился на Владика. А тот уже забыл о происшествии. С детской непосредственностью взобрался на стул, взял два пирожка, один из которых протянул Афоне.
   – Ну, слава богу, первое примирение состоялось, – проговорила улыбаясь Вера, наблюдавшая за происходящим. Окинув всех взглядом, громко сказала: – Дорогие мои гости, спасибо, что пришли разделить нашу радость. Присаживайтесь к столу и угощайтесь. – Сама присела на топчан рядом с Афанасием, тем самым отделив его от Владика. Гостей дважды просить не пришлось. Все дружно навалились на угощения, нахваливая хозяйку.
   – Умница ты, Верочка, – уплетая один пирожок за другим, говорила Елизавета Николаевна, – молоденькая совсем, а готовишь как заправский повар.
   – Это благодаря моей маме, – смутилась хозяйка. – Она всегда мне говорила, что умеющая хорошо готовить жена – дар божий для любого мужчины.
   – А вы попробуйте, как сестра раков готовит, – вставил свое слово Олег. – Никто в деревне так готовить не умеет.
   – В чем же секрет? – поинтересовалась соседка.
   – В том, что она их варит в укропном отваре и соли не жалеет.
   – Так соленые же будут, если соли много.
   – Раки лишней соли не берут, – успокоил Олег и, очистив один экземпляр, подал Афанасию. – Тот проглотил его не жуя и попросил еще.
   – Да, – закатывая глаза к потолку, мечтательно сказала Елизавета Николаевна, – ох и повезет же тому парню, – обращаясь к Вере, сказала она, – который на тебе женится. – Покосившись на Афоню, спросила: – А тебе Верочка нравится?
   – Да, – мотнул тот головой, поглощая раков.
   – А мне Афанасий тоже нравится, – начала разговор хозяйка с заранее заготовленных слов. – Парень он хороший, добрый. Единственно, что мне не нравится, так это то, что он ходит без штанов. Вот посмотри на ребят, – обратилась она к гостю. – У всех есть штаны. А почему ты не хочешь штаны одевать?
   Парень насторожился. Метнул взгляд на Елизавету Николаевну. Потом посмотрел по сторонам, словно ища поддержку. Заметив, что все смотрят на него, опустил голову:
   – У мамы нет денег…
   За столом воцарилась мертвая тишина. Никто из присутствовавших не ожидал такого ответа.
   – Ну что вы заладили, как сороки, – вступился за Афанасия Олег. – Без штанов. Без штанов. Ну и что? Я вот целое лето без трусов купаюсь. Это почему, как вы думаете? Да по той же причине. Правильно он вам сказал: нет денег у матери.
   Елизавета Николаевна перевела взгляд с Олега на Афоню. Ей стало до слез жалко этого несчастного человека. Ведь не по своей воле он стал отверженным и никому, кроме матери, ненужным.
   – Вот старая брунька, – хлопнула она себя по лбу ладонью. – У меня же в сундуке целый узел сыновних штанов лежит. Ну-ка, Афанасий, – сказала она поднимаясь и беря на руки внука, – пойдем ко мне, штаны мерить будем. – И они направились в дом к соседке.
   Вера убрала со стола, помыла посуду, сняла фартук и сказала Олегу:
   – Пойду тоже приму участие в примерке штанов.

Появление Джохара

   В это время в магнитофоне закончилась кассета. Кирилл подошел к окну, чтобы перевернуть ее и увидел идущего по улице Джохара.
   – Вера, – окликнул он уже собравшуюся выходить девушку. – Бери Олега и прячьтесь под кровать. В деревне чеченцы. – Вера хотела выглянуть в окно, но Кирилл буквально оттащил ее в сторону. – Бегом под кровать. Олег уже там. – Едва девушка оказалась под кроватью, он опустил до пола одеяло и, как ни в чем не бывало, занялся магнитофоном.
   Гость подошел к открытой двери, поздоровался с Кириллом и, не спросив разрешения у хозяина, нагло переступил порог землянки. Юноша молча наблюдал за пришедшим. А тот, осмотрев комнаты, спросил:
   – Ты что родственник этой ведьмы?
   – Какой ведьмы?
   – Той, что жила в этой избушке на курьих ножках.
   – Нет, я сам по себе. Мне временно разрешили здесь пожить.
   – Ты что, не местный? Родные у тебя есть?
   – Родных нет. Я из детского дома, – Кирилл вышел на улицу.
   Джохар еще раз внимательно осмотрел комнаты и вышел следом за Кириллом.
   – У тебя есть зажигалка? – спросил он вежливо. – Курить очень хочется, а огня нет.
   – Зажигалки нет, – стараясь оставаться спокойным, ответил Кирилл. – Есть спички, – он протянул коробок. – Можете оставить себе, у меня запас.
   Гость закурил и положил спички в карман. В это время по улице от дома Елизаветы Николаевны в милицейских брюках и ботинках мчался Афоня. Подбежав к калитке Веры, он на какое-то мгновение остановился, а потом неожиданно бросился сзади на Джохара.
   – Сука, гад, бил Афоню, – закричал он раздирающим голосом.
   Чеченец попытался освободиться от цепких рук нападавшего, но не тут-то было. Узнавший своего обидчика и убийцу отца, тот схватил его мертвым хватом за горло и не отпускал. Лицо Джохара стало фиолетовым, он задыхался. Кирилл бросился разжимать руки Афонии, но у него ничего не получилось. На крик выскочила из своего дома Елизавета Николаевна. Она чиркнула спичку и поднесла ее к мочке уха Афанасия. Вскрикнув от боли, он разжал руки, продолжая кричать: «Сука, гад, бил Афоню».
   – Чего вы не спрячете в клетку этого дурака, – отойдя в сторону, злобно проговорил Джохар. – Вы же видите, что он опасен для окружающих.
   Афанасий, склонив голову набок, внимательно слушал, что говорит чеченец.
   – Бил Афоню, бил папу, – громко рыдая и показывая пальцем на пришельца, продолжал кричать парень.
   – Не плачь, детка, – прижала его голову к себе Елизавета Николаевна. – Мы тебя в обиду не дадим. – Она стала гладить его по голове.
   – Ваша жалость до добра не доведет, – сказал Джохар, закуривая другую сигарету. – Его надо поместить в психушку, а не к груди прижимать. – Он бросил догоревшую спичку. – Ему не место среди нормальных людей, если, конечно, вы считаете себя нормальными.
   Елизавета Николаевна не стала слушать дерзости гостя. Взяв Афанасия за руку, повела его домой к матери. Вернувшись к себе, стала укладывать спать внука.
   Тот долго не хотел засыпать. Пришлось ему почитать сказки. Наконец-то малец как будто заснул. Женщина отодвинулась на самый краешек кровати, закрыла глаза и тут же забылась крепким сном. Но внук не спал. Он тихонько перелез через спящую и вышел во двор, а потом и на улицу.
   Некоторое время он бесцельно бродил в поисках, чем бы заняться, пока его внимание не привлек огромный черный петух с ярко-красной бородой и таким же гребнем. Мальчик стал за ним гоняться, старясь ухватить за дугообразный хвост. Хозяин куриного гарема сначала отбежал в сторону, а потом принял угрожающую позу. Но упрямый малыш не хотел сдаваться. Он снова стал подкрадываться к петуху сзади. Петух повернулся к нему и стал шпорами подбрасывать землю. Вадик поднял камень и запустил его в строптивую птицу. Бросок оказался очень удачным. Булыжник попал петуху прямо в голову, от чего тот рухнул на землю словно подкошенный.
   Бой мальчика с петухом наблюдал дед Иван. Когда кочет рухнул на землю, он, угрожая палкой, направился к мальчику.
   – Убил, вражина, петуха, – приговаривал дед, – оставил курей без хозяина. Да я тебе за своего петуха уши обрежу и к заднице пришью. – Он схватил Владика за ухо. – Где твоя слишком умная бабка? Ну-ка веди меня к ней.
   Мальчик упирался ногами о землю, пытался укусить деда за руку, но старик хорошо знал свое дело, он так крепко держал пацана за ухо, что тот не мог даже повернуть голову. Однако когда дед Иван закашлялся, Владик нагнулся и все же куснул его за руку. От неожиданности старик выпустил из своих цепких пальцев ухо ребенка, а тот, громко плача, со всех ног припустил к бабушке. Заслышав рев внука, та уже сама спешила на помощь. Выскочив из калитки, она на какое-то мгновение остановилась в нерешительности. Было непонятно, кому уделить в первую очередь внимание: орущему внуку или скорбно стоявшему над мертвым петухом деду Ивану.
   – Это же надо так распустить ребенка, – заприметив Елизавету Николаевну, замахал палкой дед Иван. – Настоящий разбойник растет. Еще и суток не прожил в деревне, а уже каких бед натворил.
   – Это что, сделал Владик? – показывая рукой на петуха, спросила она.
   – А то кто же. Ирод окаянный.
   – Чем же он его так?
   – Чем, чем, – злобно зашипел дед, – камнем. Оставил, варвар, моих курочек сиротами.
   Елизавета Николаевна для профилактики шлепнула внука под зад ладошкой.
   – Да не расстраивайся, Ваня, ты так сильно. Я тебе отдам своего петуха, а с твоего сварю хороший борщ. – Она нагнулась, чтобы взять петуха, но тот вдруг открыл глаза, испуганно вскочил на ноги и, слегка пошатываясь, направился к притихшему куриному обществу.
   – Ну, слава тебе Господи, – перекрестился дед Иван, – ожил мой кочет. Значит, он его не убил, а только оглушил. – Хозяин петуха облегченно вздохнул, но тут же снова нахмурился. – Это что же будет с твоим внуком, когда он вырастет? Страшно даже подумать. Вот смотри, какие следы от его зубов на руке остались, – показал он запястье. – До крови прокусил.
   – Да ты что, Ванюша, – заискивающе проговорила Елизавета Николаевна, – не мог он так тебя укусить. У него ведь зубки еще молочные. Пойдем, я тебе руку зеленкой обработаю.
   – Зачем мне твоя зеленка, – отмахнулся дед Иван. – Я все свои болячки смазываю керосином. Это самый надежный способ лечения всех порезов и укусов, – и, опираясь на палку, направился в свой двор.

Рыночная мошенница

   Ранним субботним утром Альбина погрузила в багажник индюков и поехала на рынок в Георгиевск. А чтобы одной не было скучно, прихватила с собой и Веру. Машин на автомагистрали было мало и девушки уже через час раскладывали на прилавке индюков и кучки потрошков. Вера стояла рядом с Альбиной и слушала, как та уговаривает покупателей. А делала она это виртуозно.
   – Женщина, возьмите тушку, – заглядывая в глаза очередному покупателю, говорила она. – Индюки совершенно свежие и экологически чистые. Вчера вечером они еще клевали ячмень и молодую кукурузу, запивая колодезной водой. А вода в деревне Пруды не хуже минералки «Ессентуки».
   Вера стояла молча и чуть смущенно улыбалась. Так уговаривать покупателей она не могла, хотя часто бывала с матерью на рынке в Грозном. Правда, только в роли покупателя, а не продавца. Поэтому, когда к ней подошла черноволосая женщина и поинтересовалась стоимостью потрошков, она слегка растерялась. Но тут же взяла себя в руки и бойко ответила: «Пятьдесят рублей кучка». Женщина достала кошелек, поглядывая на кучку потрошков, неторопливо открыла его и вынула тысячерублевую купюру. Вера обратила внимание, что больше денег у женщины не было. Покупательница закрыла кошелек и положила его в сумку. Сделав шаг назад, она повертела в руках ассигнацию, словно рассматривая ее. Делала она это так, что деньги в руках женщины заметили и соседи, и Альбина.
   – У тебя будет сдача с тысячи? – спросила она, глядя Вере в глаза.
   – Конечно, будет, – уверенно ответила девушка, складывая потрошки в целлофановый пакет.
   Женщина подошла вплотную к прилавку, наклонилась понюхать покупку. А сама незаметно сунула купюру себе за пазуху. Взяв пакет с потрохами, она уставилась на Веру:
   – Долго я буду ждать сдачу? Что, считать не умеешь? – стала повышать голос покупательница. – Наверно, в школе двоечницей была. Любой первоклассник знает, что если от тысячи отнять пятьдесят рублей, то останется девятьсот пятьдесят.
   – Она мне денег не давала, – растерянно обратилась Вера к Альбине. – Я к ее тысяче даже не дотрагивалась.
   – А где же мои деньги? – достала и раскрыла она пустой кошелек. – Испарились да?
   – Я видела вашу тысячу, – подтвердила вконец растерянная Вера, – но вы мне ее не отдавали. Показали и убрали назад.
   – Ах ты, стерва, – закричала женщина. – Куда я ее убрала? Вот, смотри, – снова раскрыла она кошелек, – тут пусто.
   – Вы денежку положили себе в бюстгальтер, – сквозь слезы ответила Вера.
   – А вот я тебя сейчас отведу в милицию, там с тобой быстро разберутся. – Бросив взгляд на Альбину, добавила: – Вон у твоей подружки кошелек битком набитый деньгами. Так вам этого мало. Вы еще мошенничеством занимаетесь, – она схватила Веру за кофту, – пойдем в милицию.
   – Никуда я с вами не пойду, – убрала резко руку девушка. – Я денег у вас не брала.
   На шум прибыли два работника рынка в сопровождении сотрудника милиции. Увидев их, покупательница еще громче закричала:
   – Вот сейчас сержант разберется, кто прав, а кто виноват. – Сделав несчастное лицо, запричитала: – Товарищ сержант, разберитесь с этой торговкой, – показала она на Веру. – Взяла у меня тысячу рублей, а сдачи не дает. Говорит, что денег у меня не брала. Спросите у соседей, – обратилась она к торговавшей рядом женщине, – пусть она подтвердит.
   – Отстаньте от меня, – сказала соседка по прилавку. – Я ничего не видела.
   – Ну, ладно, видела, не видела, – махнул рукой сержант, – давай пройдем в отделение, там разберемся.
   – Никуда я не пойду, – делая шаг назад, сказала Вера. – Я у этой женщины денег не брала, заявляю вам это со всей серьезностью.
   Однако это не подействовало на милиционера, и он повел обеих в отделение. Едва переступили порог помещения дежурной части, как женщина устроила истерику. Она стала биться головой о стену, причитать, что ее лишили последней копейки. При этом не забывала отвешивать в адрес обидчицы самые изысканные оскорбления.
   Сержанту надоело слушать ее причитания, он сдал дежурному офицеру задержанных и отправился на свой пост.
   – Присаживайтесь, – указал на стул милиционер Вере. – Ваша фамилия, имя, отчество. Дата и место рождения. Где проживаете? – Выслушав ответ, спросил: – подтверждающие документы имеются?
   – У меня нет документов, – опустила глаза Вера. – Мы с братом беженцы из Грозного. Паспорт я не успела получить. Есть свидетельство о рождении и аттестат об окончании восьмого класса, но они дома.
   – В деревне Пруды по какому адресу проживаете?
   – Мы живем в доме Вакулинчихи. Без прописки живем. Но это временно.
   – Какой такой Вакулинчихи? – поднял голову милиционер. – Я ничего не могу понять, – стал он нервничать.
   – Я знаю кто такая Вакулинчиха, – раздался из коридора голос. В комнату дежурного вошел начальник отделения полковник милиции Малов. Милиционер вскочил и отдал ему честь. Вера тоже поднялась со стула, опустила руки по швам и прямо смотрела на незнакомого офицера. – Оставь девочку в покое, – сказал он, забирая со стола протокол. – Не виновата она. – Полковник присел на угол стола. – В соседнем кабинете дает показания наша старая знакомая «кубышка». При обыске у нее нашли не одну тысячную купюру. Это же ее бизнес. Ходит по рынку и надувает продавцов. У кого нервы послабее и кто боится милицию, тот отдает тысячу или сдачу с тысячи, которую не брал, лишь бы отвязалась. – Он взял девушку за локоть и отвел в сторону. – Как там поживает Елизавета Николаевна?
   – А вы ее знаете? – удивилась Вера.
   – И очень даже хорошо знаю, – улыбнулся полковник. – Это моя мама.
   Девушка несказанно обрадовалась такому повороту событий, сбиваясь и смеясь, стала рассказывать о том, что мама начальника привезла внука Владика, а тот такой непослушный. Вчера, например, чуть до смерти не убил петуха деда Ивана…
   – Сейчас тебя отвезут на рынок, – кладя руку на плечо Вере, сказал полковник. – Там землячка уже заждалась, наверно. – Он улыбнулся и добавил: – Увидишь мою маму, передай от меня привет.
   У выхода с рынка рядом со своей машиной стояла Альбина и жевала пирожок.
   – Ты, подружка, меня извини, что я не стала вмешиваться в разговор с этой проходимкой, – запихивая в рот остатки, с трудом проговорила она. – Все равно ничем бы помочь не смогла. А вот индюки мои в милиции протухли бы, пока там разобрались, кто прав, а кто виноват. – Она вытерла рот платком, достала губную помаду и подрисовала губы. – Когда тебя увели, мне про эту мошенницу много чего рассказали. Постоянные продавцы знают ее в лицо. К ним она старается не подходить. Выбирает новичков. Садись в машину и угощайся пирожками, – пригласила она Веру. – Домой пора возвращаться.

Гусиный бизнес Альбины

   А обратном пути Альбина не переставая рассказывала Вере, как она начала заниматься бизнесом. Ставку сделал на домашних гусей. Для этого приобрела шесть молоденьких гусыней и одного гусака. Выделила им половину сарая, изготовив каждой гусыне по гнезду. Вскоре те стали нестись, а позднее уселись на гнезда для выведения потомства. Пока подружки сидели на яйцах, у входа в сарай неусыпное дежурство нес гусак. Когда те на некоторое время покидали гнезда, чтобы подкрепиться, он встречал своих красавиц громким гоготанием и вытягивал шею.
   – Ты можешь мне не верить, – убежденно говорила Альбина, – но у гусей, как и у людей, существует любовь. Вот гусак выбрал себе серую с белой грудкой гусыню и обхаживал ее с особым вниманием. И крыльями ее обмахивал, и к гнезду провожал, пытаясь усесться рядом. А когда у той появились гусята, он гордо шагал рядом, не подпуская к выводку даже воробьев. Мне это напоминало арабские сказки, в которых рассказывается, что у шахов всегда в гареме была любимая жена.
   От шести гусынь Альбина получила почти девяносто гусят. Особых трудностей по уходу она не чувствовала. Сразу за дорогой напротив дома было пшеничное поле. К тому времени, когда гусята подросли, поле скосили, но на нем осталось много колосков и осыпавшихся зерен. Гуси с утра до вечера кормились на поле, купались в пруду, а вечером сами возвращались домой. Но однажды утром Альбина увидела, что напротив дома пасутся гуси Марфы Федоровны, а ее ушли далеко в поле. Женщина пошла и вернула стаю обратно. Когда ее птицы поравнялись с птицами соседки, Альбина заметила, что ее гусак сторонится соседской стаи. А гусак Марфы отделился от своих гусынь и попытался ухватить за шею ее гусака. Стало ясно, что более молодой самец прогнал стаю подальше, а сам со своим гаремом расположился с краю. Альбине стало почему-то очень обидно, и она решила проучить чужого гусака, сделать его евнухом. Она подкараулила, когда Марфа с тазом белья пошла к пруду, поймала гусака и засунула указательный палец в заднее отверстие, прокрутила внутри по часовой стрелке. Затем поднесла к своему гусаку и дала тому возможность несколько раз клюнуть противника в шею. После такой процедуры Марфин гусак вернулся к своей стае вялый и с опущенными крыльями.
   Вскоре Альбина забыла о своем злодеянии, а Марфа отрубила голову внезапно заболевшему гусаку, и ее стадо осталось без вожака. Голова ее была занята другим. Она с нетерпением поглядывала на подрастающих гусят, прикидывая, сколько денег сможет получить от их продажи. Но, как говорят в народе, много хочешь, мало получишь. Так случилось и с ней. Когда уже пришло время рубить головы молодняку, заболела белогрудая гусыня. Из ее распухшей ноги Альбина вынула занозу, обработала рану зеленкой и на следующий день оставила дома. Гусак тоже остался со своей избранницей и, оставив стадо, уселся с ней рядом.
   – В том, что гусыня поправится, я не сомневалась, а вот за ее гусят, которые впервые самостоятельно вышли в поле без матери и отца, забеспокоилась. Эти беспокойства были не напрасными. В тот же день все мое стадо домой не вернулось. Не вернулись со степи в деревню и соседские гусиные стада. Люди забеспокоились. Дед Иван ударил в набат и собрал возле своей землянки односельчан.
   – Гуси ваши уже не вернутся, – высказал он свое предположение. – Половили их чужие люди и увезли.
   – Почему люди? – загудела толпа. – Может зверь какой затрепал?
   – Посудите сами. Если бы, к примеру, лиса гусей половила, то всех бы не съела. Пять штук или десяток, больше не осилила бы. Оставила бы после себя следы. А в степи остался след только от грузовой машины. Так что вывод напрашивается сам по себе: отправились ваши гуси вслед за вашими коровами, которые пропали некоторое время назад.
   – Надо ехать в район, загудела толпа, – сообщить в милицию.
   – У меня тогда еще машины не было, – продолжала рассказывать Альбина. – Отрядили в район Мирона Голованя верхом на жеребце.
   – И что было дальше? – заинтересовалась гусиной историей Вера. – Нашли гусиные стада?
   – Нет, не нашли, – горестно вздохнула Альбина. – Милиция выдвинула версию, что их загнали в две-три большие машины, а кражу совершили опытные воры. – Женщина замолчала и стала сосредоточено смотреть на дорогу.
   – Я правильно поняла, что ты с тех пор оставила гусиный бизнес и занялась индюшиным?
   – Нет, не правильно, – не отвлекаясь от дороги, ответила Альбина. – На следующий год моя единственная гусыня со своим любимым гусаком вывела мне девятнадцать штук гусят. Зима была тогда очень холодная, поэтому два месяца держала малышей в сенях. И только с наступлением тепла выпустила их во двор. Гусята росли крепкими, быстро набирали в весе. Уже стали ходить на пруд со своей мамкой. Тут-то и приключилась беда.
   Однажды вечером увидела в окно, что пошел сильный дождь и поднялся холодный ветер. Мои гусята прижались к гусыне, засунули головы к ней под крылья и пытались спрятаться от дождя. Но они были уже крупненькими, и их было много, поэтому все поместиться не могли. Я выскочила под дождь и загнала молодняк в курятник. Дождь шел всю ночь. А утром выглянуло солнышко, от лучей которого бриллиантами засверкали капельки росы. Пошла открывать курятник, чтобы выпустить птицу. Открыла дверь и обомлела. На полу курятника лежали мертвые все мои гусята с прокушенными головами. Гусак с гусыней сидели у самого входа с вывернутыми перьями на крыльях. Куры на высоких насестах тревожно кудахтали. Я догадалась, что в курятнике похозяйничал хорек. Вытолкав за дверь гусака и гусыню, снова закрыла курятник и пошла за вилами.
   Вооружившись, проскользнула в дверь, стала на четвереньки и начала искать грызуна. Над моей головой кричали и хлопали крыльями куры. Но я их не выпускала, боясь, что через открытую дверь выскочит и хорек. Запах в сарае стоял отвратительный. У меня к горлу подступила тошнота. Но месть моя была сильнее омерзения и страха. Наконец я заметила в углу крупного зверька, который оскалил острые зубы и приготовился к схватке. Собрав все свое мужество, ткнула в него вилами. Зверек завизжал, пару раз дернулся и затих. Подтащив вилы к себе, увидела на всех четырех зубьях нанизанного хищника. Пятясь, вышла из курятника, волоча на вилах виновника моего несчастья. Испуганные куры, сбивая друг друга с ног, бросили на улицу через открытую дверь.
   Я собрала в мешок всех девятнадцать гусят, туда же бросила хорька, вынесла за дорогу и, выкопав яму, вытряхнула всех вместе. Яму засыпала и утрамбовала. Этот день мне запомнился навсегда. Было жалко гусят, жалко осиротевших гусака и гусыню. Но больше всего было обидно за даром пропавшие труды. Гуси мне оказались только в убыток. Как говорится, не пришлись ко двору, и разводить их больше я не стала. Вспомнилось и то, как я пощупала соседского гусака и обидела старуху Марфу. Быть может, это мне расплата за мое злодеяние, отливаются Марфины слезы. Долго я переживала за утрату. А тут еще мой муж Максим ушел к этой рыжей Лушке…
   – За нашими деяниями следит какая-то неестественная сила, – заканчивая свой рассказ, проговорила Альбина. – За причиненное зло другому человеку, она наказывает тебя вдвойне. Я, конечно, пытаюсь жить честно, никому не причинять зла, но у меня это не всегда получается. – Она остановила машину у своего дома и впервые за всю дорогу улыбнулась: – Ну вот и приехали. Спасибо за помощь и за компанию.

Ученики школы № 32

   Вернувшись домой Вера положила на стол свой заработок: крупный индюшиный потрошок, полный полиэтиленовый мешочек внутреннего индюшиного жира и пятьдесят рублей денег.
   – Пока я буду жарить картошку, – сказала она свои домочадцам, вы сходите к Альбине и принесите телевизор. Она обещала отдать нам свой старый во временное пользование.
   Ребята быстро притащили старый, но еще хорошо работающий телевизор, установили его сверху холодильника и, поворачивая антенну, стали настраивать на разные каналы. Но все их труды оказались почти напрасными. На экране появлялась только программа первого канала.
   – Для таких неприкаянных, как мы, – сказал Кирилл, присаживаясь на корточки, – смотреть даже одну программу – великое счастье.
   Тем временем поспела и жареная картошка.
   – Хлеба у нас нет, – сказала хозяйка, вручая каждому по ложке, – поэтому, если кто не может есть жирное без хлеба, рекомендую с вареной кукурузой, она тоже хлеб.
   Не успели дети съесть по одной ложке, как в дверь кто-то тихонько постучал.
   – Интересно, кто это может быть, – заволновался Олег. Посмотрев на сестру, спросил: – Ты окна хорошо завесила? С улицы не видно?
   – Не волнуйся, – успокоила брата Вера. – Окна у нас плотно завешены. Кирилл, открой дверь, а мы в спальне спрячемся.
   – Кто там? – спросил Кирилл, подойдя к двери. Ему никто не ответил. Он уже собрался уходить, как вдруг стук повторился. Подцепив пальцем дверной крючок, открыл дверь. На пороге стоял запыхавшийся Афанасий. Ничего не говоря, он проследовал в спальню.
   – Ты это чего на ночь глядя напрашиваешься в гости? – улыбнулась ему Вера.
   Афоня застеснялся и опустил вниз глаза.
   – Ну ладно, коли пришел, садись с нами ужинать, – она насыпала ему в миску жареной картошки и заботливо размяла ее ложкой.
   Ели молча, только слышался стук ложек. Афанасий старательно пальцем нагружал свой столовый прибор картошкой и быстренько отправлял в рот одну порцию за другой.
   – Афоня, – положила ему на спину руку Вера, – сколько тебе можно говорить, ешь не спеша, не глотай, а то добавку не получишь.
   После ужина Вера стала мыть посуду. Все ее трое мужичков смотрели телевизор.
   – Я надеюсь, ты ночевать у нас не собираешься, – обратилась хозяйка к позднему гостю.
   – Нет, – замотал головой Афанасий. Он поднял рубашку и вытащил из-за пояса большую фотографию. Положил перед Верой. – Вот Афонька, – ткнул он пальцем на снимок, с которого им улыбался симпатичный юноша с курчавыми каштановыми волосами.
   Вера взяла в руки цветную коллективную фотографию, на которой внизу было написано: «Школа № 32, 8 «б» класс. 1982 год.» Когда девушка прочла это вслух, Кирилл даже вздрогнул. Оставив просмотр телевизора, он взял в руки снимок.
   – Это мамин класс, – сказал он чуть слышно. – А вот эта строгая женщина в темном костюме – моя мама Лидия Викторовна. Она в этом классе была классным руководителем. – Кирилл обнял за плечи Афанасия. – Когда ты заканчивал восьмой класс, я ходил в эту же школу в третий. Ты помнишь свою классную руководительницу? – посмотрев в глаза парню, спросил Кирилл.
   – Помню, помню, – закивал тот головой. – Моя учительница, – указал он пальцем на классного руководителя и вдруг расплакался. Вместе с ним заплакал и Кирилл.
   – Я только сейчас понял, что все жители деревни учились в тридцать второй школе, – немного успокоившись, сказал Кирилл Вере. – Другой ведь школы в округе нет. Вот детвора и ходила на Центральную усадьбы за четыре километра. В этой школе, наверно, учились и Мирон Головань, и Жорка Шандыби, и их дети…
   – Васька и Валька учились, – неожиданно сказал Афанасий.
   – А ведь к нему еще может вернуться память, – шепотом сказала Вера на ухо Кириллу.
   – Если за него хорошенько возьмутся врачи, – так же шепотом ответил он. А потом громко добавил: – Я думаю, что в эту деревню меня привела моя мама. Сейчас вспоминается толи сон, толи явь…Мне тогда было очень плохо, и я не знал, что мне делать. Мама стояла в дверях моей спальни и манила меня за собой. Вот и получается, что она нашла свой последний причал на деревенском кладбище, а ее сын нашел прибежище в доме ее бывших учеников. Для меня теперь люди, живущие в деревне, как родня. И я с этой деревни никуда не уеду.
   – А я тебе давно хотела сказать, чтобы ты никуда не уходил, – отозвалась Вера. – Оставайся с нами. Места здесь много. Да и Олежка к тебе привык, меньше стал бояться, не вздрагивает от каждого шороха. Продуктов мы запасем. А то что нет денег, так их в деревне ни у кого нет. На следующей неделе, – продолжала строить планы хозяйка, – пойдем на заработки. Будем копать картошку. За десять накопанных мешков хозяин обещал один нам дать. Потом пойдем молоть кукурузу, следом подоспеет пора убирать капусту и овощи. Оплата такая же – натуральная. А потом Валька Хоресов начнет стричь своих овец. У него можно будет хорошо заработать. Так что, дорогие мои мужчины, мы здесь не пропадем. Деревня нас прокормит. – Она посмотрела на брата, потрепала его по голове. – Скоро твой промысел закончится. Ловить раков в холодной воде опасно.
   – Будем использовать теплые деньки, – улыбнулся Олег. – Наловим раков с запасом, наварим, почистим и в холодильник положим. Будет запас на зиму.
   – Нужно погреб почистить, – подключился к разговору Кирилл. – Там столько всякого хлама валяется, некуда будет овощи ссыпать. И лестницу починить надо. Гвозди поржавели, может оторваться ступенька.
   – Ну вот и прекрасно, – радостно всплеснула руками Вера. – С такими помощниками к зиме подготовимся во всеоружии. – Она обернулась на настенные часы. Кукушка прокуковала одиннадцать часов вечера. – Пора всем спасть ложиться. Это, дорогой гость, и тебя касается, – взяла девушка за плечи Афанасия. – Ты один домой не боишься идти?
   – Нет, – замотал головой парень. – Я в деревне ничего не боюсь.
   – Тогда, вперед. А я посмотрю тебе вслед.
   Вера, а вслед за ней и все остальные, вышли на улицу. Ночь была теплая. Тихое высокое небо с множеством ярких звезд манило в далекую неопознанную даль. Полная луна освещала деревню так ярко, что по улице можно было идти не глядя себе под ноги.
   – Смотри, – обратилась девушка к брату, показывая рукой вверх, – и звезды, и небо такое же, как у нас в Грозном. Вот только такую яркую луну мне еще не приходилось видеть. Она освещает деревню, словно множество городских фонарей. Все дома видны как на ладони. Даже ручка колодца видна.
   Афанасий вошел к себе во двор и закрыл за собой калитку. А Вера со своими домочадцами еще долго молча сидели у дома на завалинке.
   – Странно, – нарушая тишину, сказала Вера, – я училась в школе, много читала, смотрела постоянно телевизор и видела мир таким, каким он был у нас в Грозном и в станице Орджоникидзевской. Тогда даже не подозревала о том, что существует и другой мир и что в нем живут такие же люди, как и мы, но, в то же время, совсем не похожие на нас. Первое время, когда мы поселились в коровнике, думала, что в этой деревне живет какая-то секта. А потом мне Елизавета Николаевна объяснила что секты никакой нет, и живут здесь люди от земли. На земле они рождаются, ее они возделывают, и она, земля, их, людей, кормит и обогревает. В отличие от городских жителей, – продолжала вслух размышлять Вера, – в деревне люди решают свои проблемы и споры по-своему. Здесь не бегут жаловаться на соседа в милицию, не пишут заявление в суд, не стреляют друг в друга. Здесь даже месть выглядит иронично. Вот, например, Афанасий бросил в борщ Елизавете Николаевне кусок мыла. Та его хорошенько отхлестала крапивой. Марфа Голикова подмочила Жоркин бизнес, а тот ей в отместку побрил хряка. Как говорится, и смех и грех. Порой, кажется, неразрешимые вопросы решают мирно, по-соседски, за столом с выпивкой и закуской.
   Когда Вера и ребята собрались уже уходить в дом, девушку окликнула мать Афанасия – тетка Мария.
   – Верочка, – окликнула она ее, – подожди минутку. А вы, ребята идите, мы тут о своем потолкуем. – Она присела на завалинку. Когда Кирилл с Олегом ушли, снова обратилась в девушке. – Я вот что тебе хотела сказать, – женщина по-матерински взглянула на Веру, – я хорошо шью и могу скроить тебе и ребятам трусы, наволочки, простыни прострочить. Приноси материю, не стесняйся. – Она взяла девушку за руку. – Я очень благодарна тебе за человеческое отношение к моему сыну. Он когда от вас возвращается, совсем другим становится. Начинает мне помогать по дому. В прошлый раз, когда ты его похвалила, он пришел домой, почистил в коровнике, перекидал вилами весь навоз на кучу. А вот сегодня вернулся в таком хорошем настроении, что я не знала, как все это понимать. Едва переступил порог, заявил: «Хорошие люди, не жадные». Я даже не поверила, что это произнес мой сын. Давно не слышала от него таких четких высказываний. Я у него спросила: «Афоня, а кто именно хорошие люди?»
   «Учительница умерла, – показал он пальцем на фотографии на женщину, – а там, в землянке у Веры, ее сын плакал, жалел мою учительницу».
   «А Вера тебе нравится?» – стала я допытываться у него.
   «Да, – замотал он головой. – Она мне картошку дала, ложкой помяла. Очень хорошие люди там живут».
   Тетка Мария вытерла глаза подолом фартука и стала рассказывать Вере о том, что Афанасий в школе учился хорошо. Хотел после ее окончания поступать в сельскохозяйственный колледж. Отец был добрый, работящий, спиртным не увлекался. Хорошо зарабатывал, ни от какой работы не отказывался. Когда бандиты убили его, думали, что и сын тоже погиб. Но парень выжил в том кровавом месиве. Выжить-то выжил, но видеть, как на твоих глазах убивают отца, – сильнейший удар по психике. Врачи говорят, что нужно время и хороший уход. Возможно, память к нему и вернется. А какой с моей стороны уход, рассуждала тетка Мария. Я не работаю, у меня больное сердце. А детей у меня шестеро. Это счастье, что мы живем в деревне. Тут люди хоть и не богатые, но своих земляков на произвол судьбы не бросают. Вот, например, директор конезавода Николай Викторович каждый год привозит для моей коровы три воза сена. Фермеры дают и пшенички, и пшена. А Мирон Андреевич Головань каждый год привозит десятилитровую бутыль подсолнечного масла. А когда к Новому году в деревне режут свиней, так каждый приносит то кусок сала, то мясца.
   – Я родилась в этой деревне, – продолжала рассказывать тетка Мария о своей жизни, – здесь вышла замуж, родила детей, и моя родина меня не бросает. Если вдуматься, то получается, что деревня кормилица и заступница каждого своего жителя. Здесь свои законы, и мы все по ним живем. Деревенский житель, как правило, трудолюбивый и совестливый. Когда в чей-то двор приходит беда, соседи всегда спешат на помощь. Когда в доме свадьба, на ней гуляет вся деревня.
   Помню, этак лет десять назад, на деревню напали цыгане. Был теплый летний день, все жители на работе, дома остались только дети и старики. А вон там, за дорогой, – показала рукой тетка Мария, – семь цыганских семей разбили табор. Разожгли костры. Мужчины стали ковать тяпки, вилы, подковы, а женщины с детьми буквально атаковали деревенские дворы. Полезли по курятникам и погребам, по кладовкам и садам, подчистую подбирали все, что было. Даже выдергивали кусты картошки и собирали в подолы юбок крупные клубни. Ничего после них не осталось.
   В доме Мирона Голованя жила престарелая бабка. Опираясь на палку, она кое-как добралась до дома деда Ивана и ударила в набат. Вон, видишь, на акации весит стальная рельса, – показала она рукой, – а снизу всегда лежит металлический шкворень. Вот она изо всех своих сил и стала молотить этой железякой по рельсе. Звук разнесся не только по всей деревне, но и далеко за ее пределами. Люди сразу поняли, что случилась беда. Бросили работу – и к своим домам. Кто на коне скакал, кто пешком. У каждого то вилы наперевес, то лопата. За считанные минуты вся деревня была в сборе. Узнав о налете, окружили цыганский табор, но было уже поздно. Почти все продукты были уже съедены, а остатки запрятаны в кибитки. Цыгане, видимо, не в первый раз оказывались в таком осадном положении и быстро организовали оборону. Поставили кругом запряженные брички и из-за баррикады цепями и гайками, нанизанными на резиновые ленты длиною два-три метра, размахивали перед собой. Подойти близко, не получив увечий, было невозможно. Тогда Жорка Шандыбин прикатил водовоз и направил струю воды в морды цыганским лошадям. Это был хитрый ход. Лошади ошалели от сильной струи, встали на дыбы, перевернули повозки и помчались в степь. Только тогда к разгневанным крестьянам вышел цыган-вожак и пообещал немедленно убраться от их деревни.
   С тех пор возле нашей деревни цыгане больше ни разу не появлялись. Кстати, первым на призыв набата тогда примчался в деревню на лошади Афанасий. Он тогда с отцом возил на кошары просяную солому. До болезни Афоня был бойким, работящим мальчиком. А вот когда его бандиты избили, он сразу поник и стал совсем другим. Бывают моменты, когда он хватает себя за затылок и пытается что-то достать на спине руками. В такие моменты он раздевается догола и мечется по дому. Случается, что в таком виде выскакивает на улицу. Потом, успокоившись, возвращается, но одежду не одевает, словно забывает про нее. Только когда ему напомнишь, он ощупает себя руками и, поняв, что голый, начинает одеваться.
   Первые полгода он ничего не говорил, только мычал. А потом стал произносить слова, словно он малый ребенок. Позднее стал говорить отдельные предложения. А когда его Елизавета Николаевна отстегала крапивой, он стал нормально разговаривать. Правда, все высказанные в ее адрес слова были матерными. Второй раз он заговорил, когда вернулся от вас после встречи с Асланом.
   – Это был не Аслан, – перебила соседку Вера. – Это был Джохар. Вероятно, Афанасий видел его среди напавших на них с отцом бандитов. У этого чеченца очень запоминающееся лицо – лиловый синяк на половину правой стороны. А имя Аслан, видимо, произносилось во время нападения. Но в любом случае к парню возвращается память, и он узнал своего обидчика.
   – Ты права, сын узнал убийцу отца. Об этом надо рассказать Ваське. Он чеченские повадки знает и быстро во всем разберется.
   – А откуда он знает их повадки? – поинтересовалась Вера. – Он тоже жил в Грозном?
   – Нет, в Грозном он не жил. Он воевал в Чечне. Васька служил в Пятигорске во внутренних войсках и, как он сам рассказывал, их полк постоянно принимал участие в боевых действиях. Причем не только в Чечне, но и в других местах. – Тетка Мария поднялась с завалинки. – Засиделась я с тобой, Верочка. Пойду, уже поздно. – Она взглянула на небо. – Тучки поплыли, и ветерок холодный подул, завтра точно будет дождь. – Погладив девушку по плечу, сказала на прощание: – Ты заходи ко мне, не стесняйся. Мои детки будут рады видеть тебя у нас в гостях.
   – Спасибо за приглашение, – улыбнулась Вера. – У нас появился телевизор, пусть ваши сорванцы приходят к нам смотреть передачи.
   Женщина ушла, а Вера еще долго сидела на завалинке, вспоминала свою жизнь и строила планы на будущее.

Выкуривание приезжего жениха

   Утром прошел сильный по-осеннему холодный дождь. В деревне задымили трубы. Многие стали протапливать свои жилища. Поднявшись с постели, дед Иван почувствовал, что в землянке холодно. Он принес со двора охапку мелко порубленных ветвей старой акации и затопил печку. Дрова разгорелись быстро, дым от них уходил в трубу не полностью. В помещении запахло дымком. Приоткрыв дверь, чтобы выходил угар, дед стал размышлять: почему это в его печке тяга вдруг стала такой плохой? Может, в дымоход попала птица или камень с трубы свалился? Так и не придя к какому-то конкретному выводу, дед Иван пошел через огороды к соседу Василию. Тот уже собирался на работу в мастерские.
   – Доброго здоровица, Василий, – не открывая калитки, поздоровался дед Иван. – А я вот к тебе с утра пораньше пришел челом бить. Печка моя что-то уж больно сильно раздымилась. Дым идет не в трубу, а в землянку.
   – А вы, Иван Васильевич, не забыли случаем задвижку открыть?
   – Что же я совсем из ума выжил, – обиженно засопел старик. – Задвижку я всегда открываю.
   – А сажу вы в своей печке трусили давно?
   – Давненько, – согласился дед. – Лет пять или шесть уже туда не заглядывал.
   – Тогда причина понятна. Идите к себе, я минут через десять подойду. Сейчас только скажу отцу, чтобы он меня в мастерских не ждал. Заодно прихвачу инструмент.
   Васька не заставил себя долго ждать. Осмотрев дымоход, он, со знанием дела, заявил:
   – И печка твоя, и дымоход заплыли толстым слоем сажи. Давай мне таз и ведро, сейчас мы ее трусить начнем.
   Выбив несколько кирпичей в стенке плиты, Васька долго очищал стены и дымоход от сажи. Когда ведро и тазик были доверху заполнены черной и легкой, словно пух, сажей, он по-хозяйски предложил деду Ивану высыпать ее в бочку. В хозяйстве все пригодится. Закончив в комнате, парень полез на крышу, чтобы прочистить трубу.
   Перед тем как начать восхождение на крышу дома, Васька достал сигарету и закурил. Сделал пару глубоких затяжек. Хотел что-то сказать хозяину дома, но тут его внимание привлек гул приближающегося автомобиля. По пыльной деревенской дороге двигалась светлая «Волга». Васька безошибочно определил, что направилась машина к дому Альбины. Остановившись у самой калитки, легковушка замерла. Из открывшейся двери вылез пожилой мужчина в светлом костюме. Его голова уже начинала лысеть, но это нисколько не умаляло его достоинства. В руках мужчина нес круглую коробку. Альбина, видимо, поджидала гостя, поэтому сразу открыла калитку и провела его в дом.
   Из всего этого Васька, следивший за каждым шагом приезжего, сделал вывод, что к Альбине приехал мужчина, которого она давно знает. У парня учащенно забилось сердце.
   – Вот почему она меня отвергает, – не пытаясь погасить ревность, чуть не застонал он от обиды. – У нее давно уже есть поклонник, которого она только что так радостно встретила. А я, дурак, надеялся на что-то, ждал, пока она меня заметит. Ну, ладно, мерзавка, – сплюнул сквозь зубы Васька, – ты у меня получишь. Я тебе покажу, как хвостом вилять, чтобы, значит, и нашим и вашим. – Его внимание привлекла тонкая струйка дыма, которая шла из трубы дома женщины. – Сейчас я вас выкурю, – хохотнул парень.
   Он огородами пробрался во двор Альбины, подпер увесистым горбылем дверь, затем с тыльной стороны дома по лестнице взобрался на крышу, предварительно прихватив с собой скрученный пук соломы. Ухватившись за край трубы, он с силой вогнал вовнутрь соломенный чоп. Затем быстро спустился и бегом вернулся во двор деда Ивана. С еще большей проворностью взобрался на крышу его дома и приступил к чистке дымохода. Слегка успокоившись, Васька окликнул деда.
   – Иван Васильевич, – громко крикнул он, – подайте мне веник.
   Дремавший в комнате дед тут же подскочил и, схватив стоявший в углу веник, с силой бросил его парню. Васька ловко подхватил его одной рукой и занялся своим делом. Дед Иван собрался было вернуться в комнату и еще подремать, но тут он увидел, что из окна дома Альбины клубами валит дым. Старик бросился к набату и изо всех сил стал молотить шкворнем по металлической рельсе.
   – Караул, пожар, – заголосил на всю деревню дед Иван.
   Люди стали выскакивать из своих дворов и, заметив дым, мчались к дому Альбины. Первым смекнул что к чему Жорка Шандыбин. Он и сам грешил такими проказами: затыкал трубы гулящим девкам. Подбежав к двери, он отбросил в сторону горбыль и распахнул настежь дверь. Затем одним махом по лестнице взобрался на крышу и вытащил из трубы тлеющий соломенный чоп. Дым из трубы устремился ввысь, заполняя округу запахом горящего кизяка.
   Васька, сидевший все это время на крыше деда Ивана, с любопытством наблюдал за происходящим у дома его зазнобы. Первым выскочил гость Альбины. Он долго откашливался, держась рукой за сердце.
   – Сердечко болит, – вслух прошептал Васька. – У меня тоже болит, причем давно.
   Следом за мужчиной из дома, кашляя и вытирая слезы, выскочила Альбина. Увидев в толпе Клавдию Шандыбину, подошла к ней и уткнулась ей головой в плечо.
   – Ну кому это понадобилось затыкать мне трубу, – глотая слезы, проговорила женщина. – Человек ко мне приехал по делу. Я прошлый раз была на рынке в городе и познакомилась с одним бизнесменом. У него несколько точек общественного питания и крупный ресторан. Вот он и приехал посмотреть моих индюков и заключить со мной договор на их поставку. А теперь он уехал очень обиженный. Даже до свидания не сказал. У меня триста голов горлопанов. Разве я смогу сама их перерезать, ощипать и продать. Да у меня не хватит ни сил, ни времени. И все благодаря этому психопату, – показала она пальцем на сидевшего на крыше Ваську.
   – Ты чего это на парня напраслину возводишь? – недовольно проворчал дед Иван, стоявший рядом со шкворнем в руках. – У Васьки стопроцентное алиби.
   – Какое такое, алиби? – ехидно спросила Альбина.
   – А вот такое, – ткнув себя пальцем в грудь, сказал старик. – Я Васькино алиби. Я свидетель тому, что Василий Митрофанович с самого утра валтуется с моей печкой. Сначала он изнутри чистил, потом дымоход с чердака прочищал, а потом полез на крышу. Вон, видишь, – ткнул дед пальцем в сторону своего дома, – там он до сих пор и сидит. Так что ты, моя дорогая, на парня не греши.
   – Да, Иван Васильевич, ты прав, есть у Васьки алиби, – глядя на обхватившего рукой трубу трубочиста, с издевкой проговорила Альбина. – У этого подлеца всегда есть алиби. Ну ладно, бог с ним, с вашим Васькой. Вы лучше скажите, что мне делать? В дом ведь теперь не войти, там все дымом провонялось.
   – Не стоит беспокоиться, – успокоил дед Иван. – Открой все окна и дверь, сквозняком быстро все проветрит.
   Когда всполошенные соседи разошлись по домам, обсуждая ложную пожарную тревогу, Васька слез с крыши, вымыл под рукомойником руки и лицо. Снял с себя рубаху и, вытряхнув ее от сажи, снова надел. Сам тем временем искоса поглядывал на дом Альбины. Владелица индюков тоже наблюдала за парнем, присев на завалинку своего дома и обхватив колени руками. Парню стало жалко женщину. Но подавив в себе это чувство, он сам себе сказал: «Все ты, товарищ старший сержант, сделал правильно. Пусть вся деревня знает, что Альбина не такая уж тихоня, какую корчит из себя. А то, подумаешь, Васька – печник, голодранец и прочее. А этот холеный толстый боров, значит, хороший и пригожий. Ей подавай с толстым кошельком и машиной. Господи. Кого же она мне предпочла? Толстого, лысого, старого. Вот и пусть теперь с ним целуется, милуется. А для меня она больше не существует. Тем более что меня никто не заподозрит в содеянном. Зато вся деревня видела, как выскочил из ее дома жирный боров, сел в машину и от стыда уехал с людских глаз».

Счастливые дни деда Ивана

   Наступила осень, но дни стояли такие же жаркие, как и летом. Жители деревни старались использовать по максимуму каждый погожий денек, спешили убрать картошку и овощи. Даже в воскресные дни все находились в поле, и деревня выглядела пустой.
   Дед Иван в выходной никуда не спешил. К нему еще в пятницу вечером приехала из города внучка Олеся. Девушка сразу же занялась наведением порядка в землянке. Вымыла окна, смазала полы свежеразведенной глиной, постирала и высушила белье.
   – Смотри, дедуля, – сказала Олеся удивленно. – Не успела повесить белье сушить, а оно уже высохло. Сейчас все выглажу, и у тебя все будет чистеньким. В следующее воскресенье я снова приеду.
   – Лето еще держит свои права, – согласился дед Иван. – Лето-матушка и обогреет, и накормит, и впрок запасов припасет. Только не ленись, используй каждый его день с пользой для себя и окружающих.
   Олеся приступила к глажке белья, аккуратно выглаживая каждую складочку. Она складывала простыни, наволочки, пододеяльники в ящик, выдвинутый из старого пузатого комода. Дед сидел рядом на топчане и наблюдал за проворными руками внучки. Настроение у него было приподнятое. И этому было свое объяснение – бутылка водки, которую он извлек из шкафа.
   – Я, внученька, спиртным не балуюсь, – перехватил он тревожный взгляд Олеси. – Ты не думай обо мне плохо. В нашем роду пьяниц не было. А вот сто грамм водочки по случаю твоего успешного поступления в университет и одновременно за твой приезд я выпью.
   – Пейте, дедушка, мне не жалко, – улыбнулась Олеся. – Душа меру знает.
   – Точно, внучка, душа меру знает. Мне достаточно выпить половину стакана, для того чтобы душа и тело веселились целый день.
   Дед Иван снял с гвоздя свою потрепанную гармошку, вышел на улицу, постоял, посмотрел по сторонам, не спеша сел на завалинку и, растянув меха, запел тонким, стареющим голосом.

     Устелю свои сани коврами,
     В гривы конские ленты вплету,
     Пролечу, прозвеню бубенцами
     И тебя на ходу подхвачу.

   Услышав музыку, к деду поспешил Афоня. В клетчатой рубашке, заправленной в милицейские штаны, на ходу зашнуровывая ботинки, он спешил создать деду дуэт. Присев рядом, стал подпевать. Что именно он пел, понять было трудно, но слух у него был хороший. Через несколько минут, поправляя на ходу только что поглаженный фартук, к компании присоединилась Марфа. Увидев соседку, дед Иван поднял голову козырем, расправил плечи и запел еще громче:

     Говорят, что я старик,
     Ну а мне не верится,
     Но какой же я старик,
     На мне все шевелится.

   Марфа легонько толкнула в плечо Афоню, попросила его освободить место на завалинке рядом с дедом. Тот не споря встал с завалинки и сел на корточки напротив гармониста.
   А Марфа, натянув на колени юбку, запела:

     Ваня, Ванечка, Иван,
     Ванечка, Ивашка,
     Ты меня не обмани,
     Как Параньку Яшка.

   – А помнишь, Иван Васильевич, как мы тебя провожали в сорок втором на фронт? – положив голову на плечо деду, с ноткой ностальгии спросила Марфа. – Всех наших мужиков забрали еще в сорок первом. Ты остался один парень на всю деревню. Девки по тебе сохли, гурьбой следом бегали. Особенно Маня Лылкина. Помнишь ли ее?
   – Нет, уже не помню, – мечтательно проговорил дед Иван. – У меня столько девок было, что всех не упомнишь.
   – Да ты что, – наигранно воскликнула Марфа. – Маня каждый день новое платье одевала, заплетала в косы ленты и вдоль твоей землянки с утра до вечера маршировала с ведрами воды на коромысле.
   – Я тогда, Марфа Федоровна, кроме Ольги Вакулинко, никого не видел. До сих пор помню, как караулил, когда она пойдет мешки стирать к пруду. Я тут же лошадь за уздечку и тоже к пруду. Смотрю, она нагнулась, полощет с мостика мешки от муки. Я отпустил коня, сам тихонько сзади подкрался, засунул руку ей под юбку и ущипнул. Она как заорет, как перетянет меня скрученным в жгут мокрым мешком. Да так сильно ударила, что у меня с носа так и потекла красная юшка. А она не успокаивается. Мешком справа, слева хлещет по бокам, по голове. Пришлось убегать. Ускакал в степь и целый день там пробыл. Вечером не успел переступить порог, – продолжал свой рассказ дед Иван, – как на меня набросилась мать. И гусиным крылом меня по спине, по бокам, по ногам. А крыло крупное было, сухое. Гусиные косточки посекли всю рубаху.
   – Сукин сын, барбос, – расплакалась мать, – позоришь на всю деревню. Ольга полгода назад получила похоронку на мужа, а ты тут подрядился в ухажеры. – Она стеганула меня еще раз крылом. – Ольга была у меня и слезно просила оградить ее от твоих ухаживаний.
   – После этого случая, – усмехнулся своим воспоминаниям дед Иван, – я успокоился и перестал замечать не только Ольгу, но и других девчат.
   Марфа слушала деда, а у самой по щекам текли слезы.
   – А я, Иван Васильевич, как сейчас помню вечер накануне твоего ухода на фронт. Ты, хорошо подвыпивший, вот на этом самом месте играл на гармошке и пел плохие песни в адрес девчат. Но Маня все же присела рядом с тобой, положила тебе голову на плечо и тихонько заплакала. А ты оттолкнул ее голову плечом и загорланил:

     У моей милки нос утиный,
     На два метра с половиной,
     На носу еще добавка —
     На три метра бородавка.

   – Маня почему-то подумала, что это ты о ней так обидно поешь. Она словно проснулась. Встала с завалинки, и запела:

     Ах ты ширяный, ковыряный,
     Подолбанный, рябой,
     Что ж ты, ширяный, ковыряный,
     Смеешься надо мной.

   – А ты, Ваня, даже не понял, что сильно ее обидел, – продолжала свои воспоминания Марфа. Сидел с распухшим носом и огромным синяком под глазом и был совсем неинтересным в тот момент. Но с пренебрежением отталкивал от себя молодую, красивую, влюбленную в тебя девушку. После того случая Маня больше не появлялась возле твоего двора. К тому же вскоре ее тоже забрали на фронт. Служила в медсанбате, а потом, говорят, очень удачно вышла замуж за военного и сейчас живет в Москве.
   Дослушав воспоминания Марфы, дед Иван снова растянул меха гармошки и стал горланить на всю деревню частушки, а соседка ему подпевала. Сидевший на корточках Афоня вдруг подскочил, расставил в стороны руки и пустился в пляс. Проезжавший верхом на лошади мимо веселой компании хозяин местного конезавода Николай Шуленин остановился.
   – Очень жаль, что не захватил с собой видеокамеру, – усмехнулся он. – Вот бы заснял местный ансамбль песни и пляски.
   – А почему бы нам от души не веселиться? – поднимаясь с завалинки и с трудом распрямляя спину, ответил дед Иван. – Детей вырастили, пенсию заработали. Имеем право. – Он погрозил высохшим пальцем. – Для меня хорошая песня, что эликсира на душу выплеснуть. От нее настроение лучше, чем от выпитого стакана водки.
   Сидевшая на завалинке Марфа тоже поднялась, а Афоня перестал танцевать и внимательно прислушивался к разговору.
   – Особенно хорошо поется под гармонь или балалайку, – продолжал гнуть свою тему дед Иван. – В наше время уже забыли эти инструменты. Гармошка только у меня осталась, да у Васьки баян есть. А вот балалайка только у Жорки Шандыбина сохранилась. – Старик прищурился на собеседника. – Помню, Николай, твой дед Виктор играл лучше всех в деревне. К нему даже с других деревень приносили гитары и балалайки, чтобы он их настроил.
   – Деда я хорошо помню, – подтвердил сказанное Николай. – Его балалайка и бабушкины счеты хранятся у меня в книжном шкафу как реликвия. – Он снял кепку, откланялся музыкантам и направил коня к колодцу. Там он напоил коня и скрылся за домами.
   А компания во главе с дедом Иваном продолжала веселиться. Старик наяривал на гармошке, а Марфа, не переставая натягивать на колени юбку, пела свои частушки. Вдруг Афоня, отплясывающий какой-то неизвестный танец, остановился, поднял юбку Марфы.
   – Глянь, деда, глянь, – обратился он к деду Ивану.
   – Да чего там смотреть, Афоня, – отмахнулся гармонист. – Я за свой век столько насмотрелся, что меня больше женские юбки не интересуют.
   – Не интересуют, – в сердцах воскликнула Марфа и ударила по рукам Афоню – Ты что, паршивец, белены объелся? Иди матери своей юбку поднимай.
   Но Афоня не отпускал подол юбки и, смеясь, показывал пальцем на ноги Марфы. Любопытство взяло верх над рассудком старика, и дед Иван нагнулся, чтобы посмотреть на ноги соседки.
   – Ты, старая брунька, соображаешь, что ты надела на ноги? – громко захохотал он. – Посмотри на свои ноги. Одна обута в галошу, а другая – в тапочек.
   – Подумаешь, – хмыкнула Марфа Федоровна, одергивая юбку. – Перепутала в темноте. Главное, чтобы удобно было и мягко. – Она замахнулась рукой на Афоню. – А ты себя видел? – беззлобно спросила она парня. – Забыл, как маршировал по улице без штанов. А меня критикуешь.
   – Марфа хорошая, – погладил ее по голове Афанасий.
   – Конечно, хорошая, – поддакнул дед. – Кто же говорит, что плохая. Только на гулянку ходить в таких опорках не годится. Это ж хорошо, что в таком виде не пустилась в пляс. – Он повернулся к Марфе и поинтересовался: – Это сколько же тебе лет?
   – Да уже семьдесят, – смущаясь, ответила она.
   – Когда мне было семьдесят лет, я еще на девчат заглядывался. А ты, брунька старая, нарядилась так, что даже рассмешила такого серьезного парня, как Афанасий. Смотри, в следующий раз на гулянку без юбки не приди. – Дед подмигнул Афоне. – Правда, Афанасий. – Но тот не ответил. По лицу парня было видно, что ему стало жалко тетку Марфу.
   – Марфа хорошая, – защищая женщину, сказал он. – У нее нет денег.
   – Ты что, Афоня, такое говоришь, – расхохотался, словно ребенок, дед Иван. – У тетки Марфы нет денег? Да у нее кубышка через край заполнена червонцами. Ее хряк Мырдик сделал ее миллионершей.
   – Что ты такое говоришь, Иван Васильевич, – замахала руками женщина. – Какая там кубышка. Что заработаю, то и отвезу в город детям и внукам.
   – Да я пошутил, – примирительно сказал дед. – Я ведь тоже продал все свое хозяйство и деньги отдал детям. Им они нужнее. Пасеку продал, деньги старшему сыну отвез. Этим летом он купил себе «мерседес». Он у меня полковник, академию военную закончил. А вот денег на машину так и не накопил. А у меня ты, наверно, помнишь, было около трехсот семей. Сын всегда помогал вывозить пасеку в поле, перемещать к месту цветения трав. Да и сам все свободное время проводил со мной в поле.
   – Помню, Иван Васильевич, хорошо помню, – поддержала разговор Марфа. – Помню, когда ты качал в поле мед, вся деревня от него была сыта. Разве такое забудешь. Бывало, поставишь столик возле акации со жбаном меда, все желающие приходят со своей миской и краюхой хлеба лакомятся твоим медком.
   – Да-да, – мечтательно протянул дед Иван. – У меня была самая большая пасека в крае. Да что там в крае, – расхорохорился он, – на всем Северном Кавказе. Бывало, конечно, что год выдавался неурожайным, но чаще по-другому получалось. По четыре раза за сезон взятку брал. Из города бизнесмены приезжали и мед прямо с пасеки еще тепленьким забирали. Случалось, до тридцати тонн меду в год набирал. – Дед Иван замолчал, пошаркал ногой, вздохнул. – А мне нисколечко не жалко, что я продал свою пасеку, – бодро подвел он своеобразный итог рассказу. – Она попала в руки трудолюбивого, знающего свое дело пчеловода.
   Вдруг у дома Марфы появилась тележка, на которой сидела на задних ногах толстая розовая свиноматка. Марфа, боясь потерять клиента, вскочила с завалинки.
   – Кажись невесту моему Мырдику привезли, – и подхватив руками юбку, чуть ли не бегом помчалась к дому.
   – Ну а нас с тобой ждет обед, – обращаясь к Афоне, сказал дед Иван. – Хочешь пообедать?
   – Хочу, – смело ответил парень.
   – Тогда марш во двор мыть руки с мылом, а Олеся накроет нам стол во дворе. – Дед кряхтя поднялся с завалинки, повесил на плечо гармонь и следом за Афанасием направился во двор.
   – Вкусный борщ сварила нам внучка? – поинтересовался за обедом у Афони дед. Тот с полным ртом одобрительно закивал головой. – То-то же, моя школа, – прихвастнул он. – Я научился варить борщ у своей матери и научил этому искусству обеих невесток. А твоя мамка варит борщ? – спросил он у парня.
   – Варит, – закивал Афоня.
   – Ну, ешь, парень, ешь. Мы с тобой сегодня заработали вкусный обед. Вон какой концерт дали. – Он отложил ложку и, окинув взглядом присутствовавших, добавил: – Пока будет жить песня, будет жить и деревня. Ведь у нас поют песни особенные, которые поднимают настроение, создают желание работать. Когда деревня поет, люди забывают о трудностях и тяжелом крестьянском труде. Я вот сегодня так утешил свою душу гармошкой, что забыл о своих больных ногах. После такого вкусного борща можно и прогуляться по улице. Пойдем, Афоня, – тронул он парня за плечо. – Посидим у пруда, посмотрим, как там утки показывают лысого быка, покурим. Нам ведь с тобой уже некуда спешить. Хотя, – дед хитро прищурил глаза, – ты еще молодой, даст бог, выздоровеешь, создашь семью.
   – У мамки нет денег, – серьезно ответил Афоня.
   – Ты прав, детка, – сочувственно посмотрел на парня дед Иван. – Может, найдутся богатенькие люди, которые помогут тебе. Покажут хорошим специалистам в Москве или за границей, на все воля Божья. Только надо надеяться и не унывать.
   Олеся осталась дома и занялась приготовлением котлет. Это было любимое блюдо деда Ивана. Девушка жарила их в большом количестве, чтобы хватило на целую неделю. Тем временем дед и Афоня, как и планировали, не спеша направились отдыхать к пруду.
   Услышав гул приближающегося к ним автомобиля, Афоня выскочил на дорогу и, прикрывая ладонью глаза от яркого солнца, стал всматриваться в даль. Вдруг он резко развернулся и побежал к деду Ивану.
   – Там Аслан, там Аслан, – возбужденно закричал он, показывая пальцем на машину.
   – Ну и пусть, – усмехнулся дед. – Что он нам указ, что ли? Где гулять и чем заниматься, мы сами с тобой решим, – он похлопал парня по плечу. – А ты чего так испугался? Боишься, что ли, этого Аслана?
   – Аслан бил Афоню, бил папу, – замахал руками он. – Вот смотри, – открыл он свой пустой рот, – бил шкворнем.
   – Каким таким шкворнем? – переспросил Дед Иван. – Наш шкворень лежит на месте, он никуда не девался.
   Но Афанасия это не успокоило. Он со слезами на глазах стал рассказывать деду, как его били. И тут до старика дошло. Он понял, что парень знает в лицо убийцу своего отца. Дед посмотрел на приближающийся к пруду легковой автомобиль светлого цвета и скомандовал:
   – Давай бегом в лопухи и сиди там смирно, не высовывайся.
   Едва Афанасий скрылся в зарослях лопухов, рядом с дедом Иваном остановился «Москвич». Из него вылезло трое парней высокого роста в кепках и спортивных костюмах. «Наверно, спортсмены», – подумал он.
   – Привет, старик, – подошел вплотную к деду один из пассажиров.
   – Привет, – нехотя ответил тот.
   – А скажи, старик, где здесь можно рыбу половить?
   – Пруд перед тобой, забрасывай удочку и лови.
   – А рыбы-то здесь много?
   – Ловят люди. Им хватает. А какой у вас аппетит, я не знаю.
   – А почему в деревне тишина? – продолжал любопытствовать приезжий. – Сегодня ведь воскресенье, грех работать, – улыбнулся он.
   – В деревне в погожий день выходных не бывает. Зимой будем отдыхать.
   – Спасибо за данную консультацию, – кивнул головой пассажир «Москвича», – прощай, старик.
   – На здоровье. Приезжай, еще дам.
   Как только машина уехала, дед позвал Афанасия.
   – Выходи, – махнул он рукой. – Нечего тебе там репей собирать.
   – Гад, Аслан, бил Афоню, убил папу, – вытаскивая из волос колючки, приговаривал Афанасий.
   Дед Иван стал помогать парню очистить одежду от репейника. Когда дотронулся до головы, почувствовал, как тот дрожит. Он прижал его к себе, погладил по плечу.
   – Ничего не бойся, мы тебя в обиду не дадим. Только будь осторожнее. Если эти люди причастны к убийству твоего отца и догадаются, что ты их узнал, они тебя убьют. Старайся на улице меньше показываться. А я поговорю с Николаем Викторовичем Он прошел и Афганистан, и Чечню, правительственные награды имеет. В свои тридцать шесть лет дослужился до полковника. Завтра же смотаюсь к нему на конезавод. Вместе и решим, как тебя уберечь от этих супостатов.

Гулянье у дома Шандыбиных

   Солнце катилось к закату. Пастух пригнал в деревню стадо коров, и те самостоятельно стали расходиться по своим дворам. С пруда, сытые и уставшие, с полными зобами, возвращались гуси и утки. С работы возвращались жители деревни. Отработав день на картофельном поле, домой шли Кирилл и Олег. Они незаметно насовали себе в карманы два десятка картофелин и, войдя в дом, стали готовить ужин.
   Вскоре вернулась и Вера. В этот день вместе с Альбиной она продавала на рынке индюков. Торговля была отменной, и девушка с гордостью положила на стол сто рублей.
   – Вот мой заработок, – с гордостью сказала она. – А еще в пакете жир и потрошки.
   Тем временем подоспела жареная картошка. Вера накрошила овощей на салат и обильно полила их подсолнечным маслом.
   – Ешьте, – пододвинула она ребятам тарелку. – Вы сегодня заработали ужин.
   – Это точно, – согласно кивнул Олег. – Мы с Кириллом сегодня собрали десять мешков картошки. Свою долю получим, когда закончим полностью уборку. Другие больше нас собрали. Но мы же без привычки. Устаем очень, спина и руки сильно болят.
   – Не переживай, – улыбнулась ему сестра. – Один мешок в день – это очень даже здорово. Нам нужно подумать, куда мы будем ссыпать картошку на зиму. Первоначально ее нужно просушить. Так мне Альбина советовала.
   Перемыв посуду, Вера вышла на улицу и присела на завалинку. Дневная жара спала, люди возвращались с работы, и деревня потихоньку оживала. Задымили трубы печей, засветились окна. Мальчишки, словно не набегались за день, затеяли игру в войну. Вместо оружия они использовали обычные палки. Загорелся свет и в доме Шандыбиных. Антон Шандыбин несколько дней назад вернулся из армии. Чувствовалось, что парень соскучился по гражданской жизни. Он протащил через окно электропроводку, закрепил ее на сучке акации, подсоединил лампочку и осветил площадку у завалинки своего дома. Молодежь всегда собиралась возле дома Жорки, так как у него была самая длинная завалинка, и на ней помещалось более десяти человек. Антон тем временем вынес гитару и, подтянув струны, стал вполголоса напевать армейские песни. Гордясь своим сыном, рядом присели Клавдия и Жорка. Вскоре к ним присоединился Афанасий Чижиков. С конца улицы, в белой рубашке и с баяном, шел Васька. Увидев Альбину, он рванул меха и вызывающе запел:

     Понапрасну ломал я решеточку,
     Понапрасну бежал из тюрьмы,
     Моя милая верная женушка
     У другого лежит на груди.

   Поравнявшись с Альбиной, Васька поинтересовался:
   – Как дела, красавица? Как поживает твой хахаль? Ты его не сильно прокоптила дымом?
   – Дурак ты, Васька, и не лечишься, беззлобно ответила Альбина. – Вовсе этот толстяк, как ты его называешь, мне не хахаль. У меня с ним деловые отношения. А ты испортил весь мой бизнес.
   – Это как я его тебе испортил? – возмутился Васька.
   – Затея с трубой – твоя работа. На подобное способен только такой трубочист, как ты.
   – А у тебя есть доказательства моей причастности к твоей трубе?
   – У меня нет доказательств, но я и без них знаю, что это твоих рук дело, – категорично заявила женщина. – Ну, ладно, проехали. Шагай куда шагал, – она хлопнула калиткой и ушла к себе во двор.
   Несмотря на неудачный разговор с Альбиной, настроение у Васьки было приподнятое. Он вежливо, но весьма настойчиво попросил Афоню освободить ему место на завалинке, поставил рядом баян и закурил.
   А в это самое время во дворе деда Ивана Олеся уговаривала старика отпустить ее на вечеринку.
   – Ну дедушка, ну миленький, отпусти погулять, – умоляла девушка. – Я недолго.
   – Ладно, – согласился дед. – Отпускаю только до девяти часов и ни минуты больше.
   Спасибо, дедушка, – чмокнула его в щеку Олеся. Поправляя на ходу длинные волосы, выпорхнула из калитки.
   Наблюдавший за переговорным процессом деда и внучки Васька поднялся навстречу девушке с завалинки, подхватил баян и запел на всю мощь своей глотки:

     Живет моя отрада в высоком терему,
     А в терем тот высокий нет хода никому.
     Я знаю у красотки есть сторож у крыльца,
     Никто не загородит дорогу молодца.

   Дед Иван понял, что слова этой песни касаются его, и он погрозил кулаком певцу:
   – Ты мне там, добрый молодец, смотри, не очень-то руки распускай, а то батогом так высеку, что долго будешь чесаться.
   Все собравшиеся обернулись на слова деда Ивана и увидели, как легкой походкой к ним приближается Олеся.
   – Смотрите, какая фея решила порадовать нас своим присутствием, – обмолвился кто-то в толпе.
   Девушка засмущалась, приостановилась, словно задумалась, стоит ли идти дальше. Поборов робость, сделала несколько шагов в сторону баяниста. Остановившись, выставила вперед правую ножку, засунула под широкий ремень джинсов два больших пальца, вздернула головой. От этого движения короткая белая блузка оголила загорелый живот с блестящим украшением на пупке. Но это не смутило девушку. Обращаясь к Ваське, она запела:

     Не смотрите на меня —
     Глазки поломаете,
     Я не из вашего села,
     Вы меня не знаете.

   Васька, подыгрывая ей на баяне, дождался, когда закончится частушка и ответил:

     Ты, милашка, пой не пой,
     Я теперь уже не твой.
     Мои шортики с карманчиком
     Понравились другой.

   В толпе раздался дружный смех. «Нужны твои шортики Олесе, как зайцу стоп сигнал, – веселились собравшиеся на вечеринку. – За ней в городе женихи ухаживают покруче тебя».
   – Садись, Олеся, – поднялся с завалинки, уступая место девушки, Антон Шандыбин. – Давно я тебя не видел. Как твои дела? Работаешь или учишься?
   – Учусь, – стесняясь ответила девушка. – В этом году окончила школу и поступила в университет на экономический факультет. А как твои дела?
   – Да какие у меня могут быть дела? Только что вернулся из армии. Думаю, помогу родителям в этом году, а заодно подготовлюсь к поступлению в институт. На следующий год хочу попробовать на ветеринарный факультет поступить. – Молодые люди отошли в сторону и стали вспоминать свое детство, проведенное в деревне. – А помнишь, Олеся, как тебя напугал тетки Марфы гусак.
   – Еще как помню, – засмеялась девушка. – Я любила ходить голяком по выгону, а возле дома тетки Марфы сидело семейство гусей с маленькими гусятами. Помню, как перебежала улицу, схватила гусенка и бросилась к своему дому. Но добежать не успела. Гусак догнал меня и сильно пощипал ноги, спину и все, что ниже спины. Я бросилась под защиту деда. Думала, что он меня пожалеет, а дед мне выговор устроил. «Гусак – отец гусиного семейства, – стал он мне выговаривать. – Он защищает своего ребенка. Отпусти гусенка, и он успокоится».
   Дед взял у меня пушистый комочек и отпустил его за калитку, где его ждал все это время гусак. После этого случая я не стала больше ходить на выгон голой и трогать чужих гусят. – Олеся засмеялась, вспоминая свои детские проказы. – А ты, Антон, помнишь, как тебя потоптал наш петух?
   – Конечно, помню. Мне тогда было где-то около семи лет. Я гонял мячик по улице. Вдруг ни с того ни с сего ваш петух бросился мне на спину, впился клювом в макушку головы, а шпорами стал рвать рубашку. Если бы не твой дед, он бы мне точно голову проклевал. Это я уже после узнал, что петух был пьяным. Наклевался хмельных вишенок, которые дед Иван выбросил после приготовления наливки. А пьяному море по колено. Был бы на моем месте тигр, он бы и на него бросился. Помню, дед закрыл его в курятнике до полного протрезвления. – Антон тронул Олесю за руку. – У нас в деревне новенькие появились, – кивнул он головой в сторону Веры и ее домочадцев, обособленно стоявших у плетня.
   – Это беженцы. Мне про них дед рассказывал. Живут в землянке Вакулинчихи.
   – И не страшно им жить в доме ведьмы? – с иронией сказал Антон.
   – Да какая она ведьма? – вспылила Олеся. – Ты-то сам веришь в свои слова?
   – Я пошутил, – улыбнулся Антон. – Я, как никто другой, благодарен тетке Ольге. Она меня, можно сказать, с того света вернула. Помнишь, как я провалился на пруду зимой и ушел под лед? Меня тогда вытащили уже без сознания. Заболел я очень сильно. Родители уже не верили в мое выздоровление. А тетка Ольга меня выходила.
   – Ты помнишь, как она тебя лечила?
   – Мне мама рассказывала. Тетка Ольга велела положить меня на топчан, обтерла тело козьим жиром и, разжимая ложкой зубы, поила отваром из трав. Потом меня принесли домой. Мне на грудь тетка Ольга положила белого толстого кота, а сама сидела рядом и читала молитвы. Первое, что я увидел, когда открыл глаза, это два зеленых огонька с бело-фосфорным оттенком. Оказывается, это кот на меня смотрел. Казалось, он хотел мне в душу заглянуть. От неожиданности я вскрикнул и сбросил животное с груди. Но потом почувствовал сильную слабость и снова потерял сознание. Моя мама тоже три дня не отходила от моей постели. Она потом мне рассказывала, что кот вышел на улицу и неизвестно куда исчез. А через некоторое время он снова появился. Запрыгнул ко мне на кровать и улегся рядом. Немного полежал и перебрался на живот. Вытянулся во всю длину, положил лапы мне на грудь и уставился на меня своими зелеными глазищами. Через какое-то время кот снова исчезал, а потом появлялся в землянке. Так продолжалось до тех пор, пока я не выздоровел. Мама мне говорила, что таким образом кот лечил меня, вытягивал из организма всю хворобу и потом сбрасывал ее где-то на улице. Вот так тетка Ольга и ее кот вытащили меня с того света.
   – А этот кот по-прежнему живет в землянке Вакулинчихи вместе с новыми хозяевами? – поинтересовалась Олеся.
   Антон не успел ответить. Мимо прошла Альбина. Она не спеша обошла круг танцующих, кивнула головой чете Шандыбиных и присела на краю завалинки рядом с Клавдией. Заметив стоявшую в стороне Веру, махнула ей рукой, приглашая присоединиться к веселой компании. Вера подошла к подруге и села рядом.
   – Мне очень нравятся деревенские вечеринки, – смущаясь, сказала девушка.
   – Мне тоже они нравятся, – поддержала ее Альбина. – Я часто бывала на городских дискотеках, но там нет такого веселья, как здесь. Да и молодежь в деревне ведет себя более достойно. Парни пьяными не приходят и девчат так грубо не хватают. На городских дискотеках парни почти все пьяные или наркотиками напичканные. Ведут себя развязано, несмотря на наряды милиции.
   – Ты права, Альбина, – подключилась к разговору Клавдия. – На наших вечеринках за своими взрослыми детьми наблюдают родители. Вот мы с Георгием сидим здесь не просто так. Коли разрешили молодежи возле своего дома устроить гулянку, то мы и за порядок отвечаем. А если кто будет вести себя недостойно, тут же об этом узнают родители. Вот ты думаешь, что дед Иван отпустил свою внучку, а сам лег спать? Ничего подобного. Он во дворе сидит и наблюдает.
   Вдруг Вера вскочила с завалинки и побледнела. Перехватив ее взгляд, Альбина увидела идущих к ним чужих людей.
   – Они не должны меня видеть, – тихо сказала Вера.
   – Зайди в сени, – открывая калитку своего двора, сказала Клавдия. – Там тебя никто не увидит.
   На деревенскую вечеринку пришел Джохар в сопровождении девушки и молодого парня. Заметив стоявшего чуть в стороне Кирилла, он подошел к нему.
   – Привет старому знакомому, – поздоровался Джохар. – Это мой друг Артур, – показал он рукой на парня. – А это Уля, – подтолкнул он в спину девушку.
   Кирилл нехотя протянул руку Артуру и кивнул улыбающейся девушке.
   – Ты не против, если мы вместе с вами повеселимся? – взяв Кирилла под руку, спросил Джохар.
   – Нет, – тихо ответил Кирилл. – Веселитесь себе на здоровье.
   – Ну, если не против, тогда приглашай девушку на танец. – Он обернулся к Уле, – тебя приглашает кавалер.
   Все это произошло так быстро, что Кирилл даже не успел осмыслить происходящее. Девушка крепко вцепилась в его руку и потащила в круг танцующих.
   – Видишь на завалинке телку? – опершись спиной о плетень, спросил Джохар у друга. – Давай ее сегодня закадри. Понял?
   – Не вопрос, – покорно ответил Артур и поспешил к завалинке. Остановившись напротив Альбины, он галантно щелкнул каблуками.
   – Разрешите вас пригласить на вальс, – склонил он голову.
   – Я вальс не танцую, – глядя на незнакомца, ответила Альбина.
   – Что ты танцуешь? – раздраженно поинтересовался кавалер.
   – Я танцую только ламбаду.
   – Это какую такую ламбаду?
   – Ты что, не знаешь такого танца?
   – Первый раз слышу.
   – Странно, – вцепившись в руку Клавдии, сказала Альбина. – У нас в деревне ламбаду танцует даже Пролетариат.
   – Какой такой пролетариат? – искренне удивился незнакомец.
   – А ты спроси дядю Георгия, – кивнула Альбина на сидевшего мужчину, – он тебе объяснит.
   – Что ты кривляешься, деревенская макака, – презрительно осмотрев ее с ног до головы процедил сквозь зубы незваный гость. – Да пошла ты, дура.
   – Сам дурак, – в тон ему ответила Альбина и посмотрела на Ваську. Но он взгляда не заметил и продолжал играть на баяне, напевая:

     Снова весь фронт раскален от огня,
     Лупят зенитки три ночи, три дня…

   На Альбину нашел страх. Она знала, что на городских дискотеках парни часто били девушек в лицо. Она отпустила руку тетки Клавдии и пересела ближе к Жорке, который молча за всем этим наблюдал.
   – Не бойся его, Альбина, – сказал он, подвигаясь на завалинке. – Эти шакалы смелые, когда их много, а сейчас они подожмут хвосты.
   И он оказался прав. Артур подошел к Джохару и стал ему что-то говорить, показывая рукой в сторону завалинки.
   – Ладно, успокойся, – охладил его тот. – Меня другое беспокоит. Что-то я не вижу местного дурака. Обошел дважды их танцевальное тырло, а его нигде нет. Меня это очень тревожит. Кажется, он не такой уж и дурак, как мы его считали. Тогда, когда мы мочили тех двух пастухов, все были в масках, а я снял. Думал, что он мертвый. А он оказался живым и запомнил мое лицо. Прошлый раз он меня чуть не задушил. Подкрался сзади. Схватил за горло и заорал: «Аслан, Аслан, бил Афоню, бил папу».
   – Да брось ты паниковать, – стал успокаивать его Артур. – Прошло уже три года. Да и кто станет слушать полоумного.
   Тем временем закончился вальс, и Кирилл подвел Улю к гостям.
   – Спасибо за танец, – галантно склонил он голову. – Вы очень хорошо танцуете.
   – Это ты правильно заметил, – поддакнул Джохар, – танцует она замечательно. А еще лучше она любит молодых парней. Надеюсь, ты не откажешься пригласить девушку к себе домой на чашку чая. Ведь ты живешь один. Она девушка горячая, не пожалеешь.
   – Я не против попить чаю с такой красавицей, – с трудом справляясь с волнением, ответил Кирилл. – Но у меня есть девушка, и она ждет меня, – кивнул он в сторону Олеси, которая беседовала с Антоном. – Вы меня извините, но я пойду, а то она может обидеться. – Освободив руку из ладони Ули, он направился к стоявшим.
   – Я уже сама хотела идти тебе на выручку, – встретила Кирилла взволнованная девушка. – Мой дедушка говорил, что сосед – тот же семьянин и его неприятности должны волновать как собственные.
   – Они ко мне на ночлег навязывали свою девицу, – вполголоса сказал Кирилл.
   – Совсем совесть потеряли, – фыркнула Олеся. И, обращаясь к Антону, добавила: – Мне пора домой.
   Словно услышав слова внучки, дед Иван закричал на всю улицу:
   – Олеся, уже девять часов, марш домой. Не жди. Пока я за тобой с ремнем приду.
   Девушка, попрощавшись со всеми танцующими, в сопровождении двух кавалеров направилась домой. Когда она скрылась за дверью, парни уселись на завалинке деда Ивана и стали наблюдать со стороны за танцующими. Но был еще один наблюдатель. В это самое время Вера сидела на табуретке в сенях и через приоткрытое окно тоже наблюдала за танцевальной площадкой. С этой позиции ей было все видно и слышно. После того, как ребята ушли провожать девушку, все свое внимание она сосредоточила на незваных гостях. Облокотившись на плетень, те вели между собой неторопливый разговор.
   – Обстановка вышла из-под контроля, – сплюнув сквозь зубы, раздраженно сказал Джохар. – Мы должны точно убедиться, что в деревне не живет этот заморыш. А если живет, то мы его вычислим по действиям кота.
   – Какого кота? – удивился Артур.
   – Того самого, который поранил лицо Докку. Я его видел два года назад в доме ведьмы. Память у меня отличная. Никогда еще не подводила. – Обращаясь к Уле, добавил: – Дождешься, когда этот пацан вернется домой и попроси у него воды попить. Зайди в дом и под любым предлогом останься ночевать. Если кот в деревне, то он обязательно приведет нас к этому дохлому вражине. Аслан приказал найти этого гада любым путем и с камнем на шее отправить на дно пруда. Я надеюсь, вам не нужно напоминать, что этот паршивец навел ментов на наш склад. Кроме того, он знает в лицо Докку и Аслана, и им теперь в деревне появляться опасно. Значит так. Мы сейчас идем к дому Кирилла и ждем его. Когда он появится, мы с Артуром уйдем, а ты, Ульяна, постарайся завлечь хозяина так, чтобы он летал от счастья. Мы за тобой вернемся дня через два.
   Вера, затаив дыхание слушала весь этот разговор. Она поняла, что речь шла об Олеге. И как только незваные гости перешли на другую сторону улицы, она бросилась его искать. А тот был совсем рядом. Он сидел на корточках за кустом смородины и тоже слышал весь разговор Джохара с Артуром и Улей. Ноги у Олега так затекли, что он неожиданно потерял равновесие и упал на землю. Испугавшись шума, он стал оглядываться по сторонам и увидел, что за соседним кустом притаился Афанасий. Приложив палец к губам, он жестом показал Олегу, что следует молчать. Но тому не нужно было объяснять сложность ситуации. Когда непрошеные гости отошли от плетня, Афоня подполз к Олегу.
   – Там Аслан, он убил моего папу.
   – Это не Аслан, это – Джохар, – поправил его мальчик. – Они из одной шайки.
   В это время Афоня заметил Веру и стал махать ей рукой. Заметив ребят, девушка перебралась к ним.
   – Они нас в покое не оставят, – сказала она тревожно. – Нам нужно огородами пробраться в дом деда Ивана. Но сначала ты, Олег, прошмыгни в малинник и приведи сюда Мигранта. – Заметив нерешительность брата, подбодрила его, – иди не бойся, они до упора будут ждать Кирилла. А ты, – обратилась она к Афанасию, – иди домой и не высовывайся на улицу, пока тебя не позовет Кирилл.
   Вместе с Афанасием Вера перелезла через плетень, и каждый отправился в свою сторону. Когда она увидела, что дверь в доме Чижиковых открылась и быстро захлопнулась, девушка поняла, что Афанасий дома и немного постояв, направилась во двор деда Ивана. Отозвав в сторону Кирилла, тихо сказала:
   – Гости ждут тебя на завалинке нашего дома. – Заметив удивление в глазах парня, подробно рассказала ему о подслушанном разговоре.
   – Иди сядь на завалинку рядом с Олесей, – сказал Кирилл, беря Веру за руку. – А я пойду встречу Олега. Со двора никуда не выходи.
   Олег в это время отодвинул доску в заборе и тихонько позвал Мигранта. Собака не заставила себя долго ждать. Подбежав к мальчику, пес стал на задние лапы и, приветливо виляя хвостом, стал лизать его в лицо. Немного подождав, пока Мигрант нарадуется встрече с хозяином, он отцепил его от проволоки, по которой тот бегал на цепи, и повел в деревню. По пути Олег рассказывал собаке о своем горе, даже не задумываясь, понимает его пес или нет.
   – Мигрант, дружище, я очень боюсь, меня могут убить, – вполголоса говорил мальчик собаке. – Я прошу твоей защиты. – Он присел перед собакой, обнял ее за шею и неожиданно для самого себя зарыдал. – Что нам делать с Верой? – спрашивал он сквозь слезы, – куда нам спрятаться?
   – Я знаю, что делать, – раздался голос Кирилла. – Ты, Олег, не плачь и ничего не бойся. Пусть они нас боятся, но для этого мы должны их сильно напугать. Слушай меня внимательно. Сейчас ты пройдешь в конец огорода деда Ивана, снимешь с плетня несколько стеклянных банок, положишь их на кусок шифера и станешь разбивать их чем-нибудь металлическим. Бей сильно, чтобы звон разбитого стекла был далеко слышен. А я в это время натравлю на наших врагов Мигранта. Ты все понял?
   – Понял, – все еще шмыгая носом, ответил Олег.
   – Тогда вперед.
   Олег бегом обогнул чужие огороды, снял с плетня две трехлитровые банки, положил их на подвернувшийся под руку кусок жести и ударил по банкам черенком от лопаты. Банка разбилась со страшным звоном. Вторым ударом он разбил другую банку. Затем сбегал к плетню и снял еще две посудины. Сердце колотилось так, что он слышал каждый его удар. Но, несмотря на страх, Олег колотил по стеклу со всей силы.
   В это время Кирилл остановился в нескольких метрах от завалинки, где сидели гости. Он отцепил от ошейника цепь, погладил пса по загривку, указал пальцем на сидевших и тихо скомандовал: «Фас». Мигрант в два прыжка преодолел расстояние и грозным рычанием вцепился в ногу Артура. Тот завопил от боли и страха. Джохар схватил за руку Ульяну и, что было сил, помчался с ней к стоявшей у обочины машине. Артур тем временем пытался освободиться от собаки. Он махал на пса руками, но это только еще больше раззадоривало собаку. Наконец он догадался и замер по стойке смирно. Мигрант сел рядом, следя за каждым движением незнакомца.
   Кирилл не спеша подошел к стоявшему Артуру, взял за ошейник Мигранта.
   – Кто-то забрался во двор к соседям, – сказал он ему. – Завтра здесь будет милиция. Вам, наверно, лучше уехать. Беги к машине, пока собака меня слушается. Ведь это не мой пес, а с овчарни.
   Артур, косясь на овчарку и прихрамывая от укуса, поторопился уйти. Через минуту машина с непрошеными гостями уехала из деревни.
   Вскоре все трое собрались в своей землянке. Кирилл хотя и был уверен, что гости уехали, все же вышел на улицу посмотреть, хорошо ли завешены окна. Обошел вокруг землянки и только после того, как убедился, что все в порядке, вернулся в избу.
   Вера, прижимая к себе брата, тихо успокаивала его.
   – Ты, Олежка, не бойся. Изо всякого трудного положения есть выход. – И, обращаясь к обоим мальчишкам, добавила: – Нам следует тщательно следить за Шамилем. Он ночью спит, а днем всегда греется на солнце на крыше курятника. А вот вечером он гуляет по двору, и его можно заметить с улицы через плетень. Если бандиты увидят кота, то ночью могут ворваться в наш дом. Завтра я с самого утра пойду к Альбине помогать щипать индюков и возьму с собой кота. А ты, – обратилась она к Олегу, – будешь с Василием Митрофановичем вывозить с поля мешки с кукурузой. Он сегодня перевез свои и тетки Марфы мешки, а завтра сделает первую ходку на делянку Чижиковых. После обеда – две ходки на делянку Альбины. Одним словом, – похлопала она по плечу брата, – целый день будешь на тракторе ездить. Когда ты будешь рядом с Василием Митрофановичем, я не буду за тебя волноваться. А ты, Кирилл, пойдешь ломать кукурузу к фермеру, он хорошо платит.
   – Партия сказала – надо, комсомол ответил – есть! – потягиваясь во весь рост, шутливо ответил тот.
   – Ну, партия ни партия, – отмахнулась Вера, – а мы имеем дело с головорезами, и нужно соблюдать осторожность. Такие, как они в Чечне положили немало наших парней. Поэтому, думать о том, что они испугались Мигранта и больше в деревне не появятся, наивно. Они не простят ни мне, ни Олегу сдачу их склада федералам. Ведь когда приехала милиция и обнаружила в сарае у хозяйки оружие и боеприпасы, то та наверняка рассказала им, что у нее жили беженцы, которых звали Вера и Олег. А милиция сам знаешь какая продажная.

Уборка урожая кукурузы

   На другой день едва солнце выглянуло из-за пушистых тополей, у дома Вакулинчихи уже тарахтел трактор Василия Митрофановича.
   – Ну, где же мой штурман, – крикнул он, высунувшись из кабины. – Что-то он долго зорюет.
   – Да тут я, – натягивая на голову фуражку, отозвался Олег. Он уселся рядом с водителем и по-мужски протянул руку: – Привет, Василий Митрофанович.
   – Здорово, помощник, – хлопнул по протянутой ладони тракторист. – Ну что, поехали? Сейчас заберем остатки моей кукурузы, а потом махнем на делянку тетки Марии.
   Они погрузили в тележку мешки с кукурузой, которые стояли в ряд на меже.
   – Пойди помоги тетке Марии перетащить ее мешки к меже, а я тем временем смотаюсь в деревню.
   Олег скрылся между рядами кукурузы, а Васька, захлопнув дверцу кабины, нажал на газ и, подскакивая на кочках, выехал с поля на проезжую дорогу. Отъехав от кукурузного поля несколько метров, догнал женщину, которая несла мешок с кукурузой. Васька остановился напротив нее, открыл дверцу.
   – Вас подвезти? – поинтересовался он.
   – Конечно подвези, – опуская мешок на землю и распрямляя спину. Ответила женщина.
   Спрыгнув на землю, Васька одной рукой подхватил мешок и забросил его в телегу трактора. Открыв дверцу кабины, пригласил попутчицу вовнутрь.
   – Как зовут-то тебя? – полюбопытствовал тракторист, когда они уже тронулись дальше.
   – Нурия, – отозвалась женщина.
   – Что-то я тебя не припомню. Ты где живешь?
   – Да тут недалеко от деревни в доме садовника вместе с дочкой охраняю арендованный сад. – Она улыбнулась и добавила: – А я тебя знаю. Тебя зовут Василем. А в детстве дразнили Васька-замазка. И твою семью я хорошо знаю. Отца твоего Митрофаном зовут. В молодости он был гуляка и выпивоха. Бывало, не пропустит мимо ни одной юбки. Однажды ехал пьяный верхом на лошади от любовницы из деревни Золка и свалился с мостика в пруд. Приехал домой весь мокрый и грязный. Тут из дома вышла твоя мама, да так кастрюлей приложила ему по лицу, что неделю потом синяк не сходил. Да такой большой, от губ до ушей. Помню, тогда с вашей семьи вся деревня смеялась.
   – Говоришь, что вся деревня смеялась, – злобно переспросил Василий попутчицу.
   – А ты если не веришь, спроси у своей матери. Она тогда хотела его выгнать, но потом пожалела, оставила.
   Когда Нурия закончила свой рассказ, Васька молча развернул трактор и погнал его обратно к кукурузному полю. Подъехав к тому месту, где он подобрал попутчицу, остановился. Вылез с кабины. Достал с тележки мешок, бросил его на землю.
   – Вот тут рассказывай свои басни сусликам. Они как раз выходят из нор позавтракать и погреться на солнышке.
   Не ожидавшая такого поворота событий женщина схватила Ваську за руку.
   – Что, правда глаза колет?
   Не слушая ее слов, парень выдернул свою руку из руки Нурии, вскочил в кабину трактора и не спеша покатил по пыльной дороге. Когда он подъехал к своему дому, у калитки его уже ждал Афанасий. Он быстро раскрыл ворота, запуская технику во двор. Едва трактор остановился, помощник открыл задний борт и стал носить мешки под навес, специально приготовленный для хранения кукурузы. Быстро справившись с работой, он подошел к Ваське.
   – Скажи своей матери, – сказал тракторист, – пусть не волнуется. Ее кукурузу я сегодня привезу. Сейчас только смотаюсь в мастерские, подтяну пару гаек¸ а то тележку болтает сильно. – Он крепко пожал руку Афанасию, – спасибо за помощь. – Запрыгнул в кабину. – Когда выеду, ворота закрой и иди домой.
   Василий в мастерских подтянул на прицепе гайки и, подлив в бензобак ведро соляры, снова направился в поле.
   Тем временем Олег и дети тетки Марии вытащили с делянки на межу более пятидесяти мешков с кукурузой. Грузили долго, аккуратно укладывая, чтобы вместить весь урожай. Последний мешок пришлось затащить в кабину, в прицепе для него не было места.
   – Вас, ребята, я не смогу сейчас забрать, – сказал Васька, усаживаясь в кабину. – Свободного места совершенно не осталось. Следующим рейсом буду перевозить кукурузу Альбины Пыльциной, тогда и вас заберу. А вы идите к ее делянке и выносите к меже мешки.
   Подъезжая к дому Чижиковых Васька еще с улицы услышал гнусавый крик тетки Нурии. «Что это она разоралась, – пробормотал тракторист. – Меня ждет, что ли? Не может простить мне устроенную прогулку по полю с мешком. Ну да ладно, что мне с бабой чужой связываться. Пусть себе балаболит, а я буду молчать».
   Когда он въехал в раскрытые ворота двора Чижиковых, увидел странную сцену. Тетка Нурия стояла на пороге дома и что было мочи орала:
   – Мария, где твоя паршивая Нюрка, я сейчас все ее белые патлы повыдергиваю.
   – Что случилось? – испуганно спросила тетка Мария, выходя из дома и на ходу подвязывая голову платком. – Чем прогневила тебя моя дочь?
   – Тем, что болтает по всей деревне, будто я путаюсь со всеми деревенскими мужиками. Я ее, сучку, за такие сплетни раздеру на части, – бесновалась Нурия.
   Тетка Мария позвала со двора дочку, которая готовила место под разгрузку кукурузы.
   – Мама, я правда видела, как тетка Нурия и Максим Пыльцын валтовались в копне мироновского сена. Но я об этом рассказала только одной Марте, дочке тетки Нурии. Больше никому не говорила.
   Тетка Мария схватила длинный сухой початок кукурузы, подняла юбку Нюрки и, придерживая девочку за руку, стала сечь ее по голому телу.
   – Я тебе покажу, сопливня. Как осуждать поступки старших, – приговаривала мать, нахлестывая дочь.
   Нюра изловчилась и укусила мать за палец. Воспользовавшись секундной заминкой, вырвалась из ее рук и бросилась на улицу, поправляя на ходу юбку. Пробегая мимо Василия, слезно сказала:
   – Мать бьет меня, сама не знает за что. Я ведь ничего лишнего не сказала, только то, что видела.
   – Что же ты такого сказала Марте, что тетка Нурия так взбесилась? – с трудом сдерживая смех, поинтересовался Васька.
   – Я пошла с веревкой набрать сена из мироновской копны, – стала рассказывать девочка, почесывая щемящую царапину на ноге. – Смыкнула одну охапку сена, смотрю в копне Максим Пыльцын мордует тетку Нурию. Я испугалась, схватила веревку и побежала к другой копне. А вечером все увиденное рассказала Марте, – снова захлюпала носом девочка.
   – Не плачь, Нюра, – с сочувствием посмотрел на девочку Васька. – За одного битого двух небитых дают, да никто не берет. А Нурия пусть здесь не очень разоряется. Ведь если Лушка, жена Максима, узнает про их любовь, то прическу Нурие она точно испортит.
   Нурия, стоявшая в стороне и слушавшая разговор Васьки и девочки, внезапно заволновалась. Суетливо подошла к тетке Марии.
   – Маруся, я тебя очень прошу, скажи Нюрке, чтобы она об этом никому больше не говорила. Сама понимаешь, если Лушка узнает, она мне глаза выцарапает.
   – Ладно, Нурия, – примирительным голосом сказала Мария, – я поговорю с дочерью. Только ты сама устроила шум. Я думаю, его многие слышали.
   Нурия перешла через дорогу и стала удаляться. Но потом вдруг остановилась и пошла обратно. Приблизившись вплотную к Марии, шепотом сказала:
   – Смотри, подруга, если кто в деревне узнает про меня и Максима, я расскажу Мирону Голованю, что ты со своими детьми у него сено воруешь.
   – Нам Мирон Андреевич разрешил брать у него сено из самой ближней к деревне копне. Той самой. В которой ты глупостями занималась с парнем, который тебе во внуки годится. Позоришь себя и свою взрослую дочь.
   Но Нурия уже ничего не слышала. Высказав свою угрозу, она повернулась и, засунув руки в карманы спортивных штанов, зашагала прочь. Дойдя до середины дороги она повернулась, вытащила руку из кармана и предупредительно помахала ею.
   – Смотри, Мария, я дважды не повторяю.
   Тетка Мария долго смотрела ей в след, потом покачала головой и обратилась к Ваське?
   – Ну, с этой чудачкой все понятно. А вот Максим как опустился. Не пропускает ни одной юбки. Правильно сделала Альбина, что его выгнала. Он со всеми своими бабами не годится ей даже в подметки. – Увидев, что ее разговор нравится трактористу, продолжила. – Альбина красивая, самостоятельная женщина. И вышла она замуж за Максима, как мне думается, не от хорошей жизни. Ведь она детдомовская. Надоело скитаться по общежитиям, вот она и согласилась. Видать, заманчивым показался ей рассказ Максима о собственном доме, хозяйстве. Наверно, он ей много пряников обещал. Вот она и соблазнилась. Когда она ему выбросила чемодан с вещами за калитку, он, помнится, пьяным голосом заорал на всю улицу: «Ты без работы, без денег, без моей помощи подохнешь». Но она, как видишь, не подохла. У нее хозяйство сейчас стало еще сильнее, чем у Мирона. Она только от продажи свиней заработала денег и на машину, и на ремонт дома. А ты был у нее в доме? – поинтересовалась Мария у Василия. Тот отрицательно качнул головой. – Мебель у нее вся новая, импортная. Да и сама она женщина добрая. Всегда моим детям привозит из города гостинцы. Всем в деревне разрешает звонить своим детям из ее мобильного телефона. – Тут она заметила, что парень перестал ее слушать. – Извини, Василий, за мою болтовню. Уж больно Нурия меня достала.
   – Я о своем задумался, – вздохнул парень. – Но вы правильно сделали, что отругали ее. Только жалко Нюрку. Не надо было ее так сильно бить. Хорошие, тетка Мария, у вас дети, уважительные и работящие. Вон посмотрите, пока мы с вами слушали Нурию и свои лясы точили, они полностью разгрузили прицеп и все мешки снесли под навес.
   – Спасибо тебе, Василий, что помог кукурузу перевезти. Деньги заплачу, когда получу пособие на детей.
   – Какие там деньги, тетка Мария, что вы такое говорите. Вон Афанасий ваш постоянно помогает моим старикам. Так что квиты. – Он улыбнулся и махнул рукой. – Мне ехать нужно. Еще две ходки надо успеть сделать, перевезти кукурузу с делянки Альбины.
   Выехав за деревню, Васька задумался над рассказом тетки Марии об Альбине. В голове звучали слова о том, что она детдомовская и что трудная ее житуха заставила выйти замуж за Максима. Но это даже хорошо, размышлял он, что Максим от нее ушел. Теперь ничто ей не мешает принимать ухаживания других мужчин. Под другими мужчинами Васька, конечно же, подразумевал себя.
   За мыслями он не заметил, как доехал до кукурузного поля. Издали заметил выстроенные в ряд на меже мешки, рядом с которыми сидели Вера с братом и Альбина. Остановив трактор перед сидевшими, спрыгнул на землю.
   – На загрузку прицепа вам, гражданочки, я выделяю двадцать минут, – шутливо начал командовать он. – Девушки работают наверху, мальчики на земле. – Он открыл борт прицепа, стал забрасывать мешки с кукурузой.
   Девушки торопливо забрались наверх и стали растаскивать мешки. Работали молча и без перерыва. Погрузку закончили даже быстрее, чем планировали.
   – Вот какие труженицы-ударницы, – похвалил Васька девушек, закрывая борт. – Прямо как пчелки. Молодцы! А теперь девочки садятся в свою машину и едут домой. К приезду трактора двор должен быть освобожден от всяких женских тряпок.
   Альбина ничего не ответила на выпад Васьки. Она села за руль своего автомобиля, рядом с ней Вера. Олег остался сторожить оставшиеся мешки.
   – Посиди немного, передохни, – сказал парню Васька, закрывая дверцу кабины трактора. – Я через полчаса вернусь, заберу остальные мешки и тебя.
   Олег молча мотнул головой в знак согласия. Как только трактор отъехал, он сложил в кучу три мешка и улегся на них, глядя в голубое небо, с интересом рассматривая редкие барашкообразные облака. Вспомнился дом в Грозном, родители. Неизвестно откуда к горлу подкатил комок, и мальчик расплакался. Подумалось, быть может, сейчас его родители смотрят на него с неба из-за белых облаков и радуются, что их сын не пошел просить милостыню, а зарабатывает свой хлеб в поте лица.
   Мысли Олега прервал гул машины, который доносился из-за лесопосадки. Мальчик вскочил на самый высокий мешок и стал всматриваться. Вскоре среди кукурузных стеблей он заметил белый легковой автомобиль. Спрыгнув на землю, Олег помчался в кукурузу. Немного отбежав, он присел между рядами и стал прислушиваться. У мешков с кукурузой остановились именно те люди, которых он больше всего боялся встретить. Олег отбежал слишком далеко, чтобы четко слышать разговор гостей. Однако ему стало понятно, что они его видели в бинокль. Сколько времени он пролежал на земле в кукурузе, сказать трудно. Только когда услышал голос Васьки, понял, что беда миновала и на этот раз. Тот залез на кабину трактора и, вглядываясь в ряды, кричал: «Олег, я тебя жду. Давай топай сюда». Мальчик рванул на зов и, подбежав к Василю, бросился к нему на шею, причитая со слезами на глазах:
   – Они были здесь, они ищут меня, – захлебываясь слезами, говорил он. – Если они меня найдут, отрежут голову. Ведь мы с Верой выдали федералам их схрон с оружием в станице Курской. Прошлый раз возле пруда Докку узнал меня и схватил за шею, чуть не задушил. Я уцелел чудом, благодаря коту. Шамиль уцепился ему в лицо, да так сильно, что Докку меня отпустил. А теперь они ездят по деревне и ищут меня и Шамиля. Если они увидят кота во дворе нашей землянки, они сожгут ее. Там они и Веру найдут. Бандиты знают, что в милицию звонила девушка. А хозяйка, скорее всего, назвала им наши имена.
   – Ты, Олег, не дрейфь, – прижал к себе мальчика Василий. – Они ищут не тебя. А высматривают, где и что плохо лежит. Ведь ты слушаешь по телевизору местные новости. То в одной деревне угнали стадо коров, то в другой отару овец. Они даже не стали пренебрегать свиньями. Недавно видел по телевизору сюжет из Предгорненского района. Так там за одну ночь вывезли более трехсот свиней. Это тебе не один кабанчик. Здесь работают матерые грабители и бандиты. Вот эти молодчики разъезжают, высматривают, а их подельники выполняют намеченные ими планы. А за тебя они уже давно забыли, – попытался успокоить он парня.
   Олег немного успокоился, но его уверенность в том, что бандиты его помнят и ищут, чтобы отомстить, не ослабла. Он хорошо помнил разговор минувшей ночи, который подслушал из огорода Шандыбиных. Поэтому через силу улыбнулся Ваське, делая вид, что согласен с его доводами.
   Но и Васька был парень не промах, его просто так не проведешь. К тому же и он был уверен, что бандиты ищут именно Веру и Олега. Не подавая вида, что он тревожится за них, сменил тему разговора.
   – Давай, Олег, грузить кукурузу, а то уже темнеть начинает.
   Погрузив последний мешок в телегу, Васька сел за руль, посадил рядом с собой Олега и тронул в сторону деревни. Но едва трактор выехал на проселочную дорогу, как он заметил в зеркало заднего вида, что за ними на большой скорости из-за лесопосадки выскочил белый «Москвич». Васька поддал газу своему железному коню, но уйти от легковушки не смог. Когда машина поравнялась с трактором, из окна высунулся мужчина без головного убора с сильно побитым оспинами лицом. Олег узнал в нем Докку.
   – Вася, не отдавай им меня, – слезно попросил он, пряча голову за спинку сидения. – В машине сидит Докку, которому мой кот порвал кожу на лице.
   Но Ваську не надо было об этом просить. На команду из «Москвича» остановиться, он показал им средний палец. Этот жест сильно разозлил пассажиров легковушки. Машина прибавила скорости, обогнала трактор и, развернувшись, остановилась поперек дороги. Но и это не остановило Василия. Он вывернул руль влево, чтобы объехать преграду, но радиус оказался недостаточным. Заднее колесо прицепа ударило в крыло машины, и легковушка отлетела в кювет. Не останавливаясь, он погнал трактор в деревню. Подъехав к дому Альбины, быстро открыл ворота и въехал во двор.
   – Альбина, – попросил он хозяйку, – Веру и Олега отведи в погреб. Закрой ворота и спусти с цепи собаку.
   Ничего не понимающая девушка быстро закрыла ворота и отцепила цепь от ошейника пса. Повела в погреб брата и сестру. Вернувшись, стала молча помогать разгружать телегу. Закончив разгрузку, Василий выгнал трактор на улицу. И тут же к нему подъехал, гремя разбитыми фарами, белый «Москвич». Из машины вышли три человека. Один подошел вплотную к трактористу.
   – Ну что, деревенский козел, допрыгался? – злобно процедил тот сквозь зубы. – Тебе что, жить надоело, да? Ты что, нюх потерял, да? Тебя, козла, культурно просили остановиться, а ты что, не понял, да? Ты не понял, кто именно тебя просил, а?
   – Да, я деревенский, – согласился Васька, поднимая над головой увесистый березовый кол, – но не козел. А вас, шакалов, я не боюсь. Я свое уже отбоялся, когда вытаскивал из горящих домов в Грозном чеченских детей, которых вы, шакалы, расстреливали из засады. – Он сделал шаг навстречу своему обидчику. – Убирайтесь из деревни, и чтобы мы вас здесь больше никогда не видели.
   На помощь своему другу направился Артур.
   – Василий. Чего ты психуешь, – сказал он примирительно. – Мы ничего плохого тебе не хотели сделать. У нас кончились спички, хотели попросить огонька. Мы такие же работяги, как и ты, делаем саман из вашей глины.
   – Я не хотел цеплять вашу машину, – немного успокоился Василий. – Но вы нагло бросили ее под колеса трактора, и мне не удалось ее объехать. Но извиняться перед вами я не собираюсь. И если вы действительно саманщики, то езжайте к себе и работайте на здоровье.
   Перепуганная Альбина, не посвященная в дела Василия, забежала в сени, схватила со стола коробок спичек и вынесла Артуру. Тот с благодарностью взял их, сел в машину, и легковушка запылила по дороге, громыхая разбитой фарой.
   Васька с видом победителя подошел к Альбине, критически осмотрел взволнованную происшедшим девушку.
   – Ты, пожалуйста, поддержи Веру и Олега, – стараясь говорить как можно мягче, попросил он хозяйку. – Они сейчас нуждаются в нашей защите и опеке. Все, что произошло на дороге, думаю, тебе и Вере Олег расскажет. А мне нужно ехать домой. Старики, наверно, волнуются. Меня же целый день дома не было.
   Но Альбина и не думала отпускать парня так просто. Она взяла его под руку и, заглядывая в глаза, спросила:
   – Скажи мне, Василий, за что сегодня тетка Мария отлупила Нюрку? Такая умненькая и трудолюбивая девочка и вдруг такая порка.
   – Даже не знаю, что там случилось, – улыбнулся Василий. – Я был занят трактором. Ты лучше сама спроси у Нюры. Если захочет, сама расскажет.
   – Да чего там расспрашивать, – усмехнулась в ответ Альбина. – Нурия на всю улицу шумела, только глухой не мог услышать.
   – И что, тебе жалко Максима? – поинтересовался тракторист.
   – Нет, не жалко, – спокойно ответила Альбина. – Между мной и Максимом давно все кончено. В душе осталась полоса разочарования и недовольства самой собой. Я как-то сумела со стороны посмотреть на своего бывшего мужа. Знаешь, мне стало стыдно за себя. Как я могла допустить так подавить себя? Как он мог, позвать замуж, а потом предать? Я совсем недавно поняла, что я его никогда не любила. Просто цеплялась за него, боялась остаться одна без защиты, опоры. Боялась опять вернуться в мое обездоленное детство. А теперь я – независимая женщина, – тряхнула головой Альбина. – На жизнь смотрю другими глазами. Но говорю это вовсе не потому, что была замужем и осталась брошенной. Я теперь знаю себе цену. На первого попавшегося мужика вешаться не стану, пока не пойму, что рядом настоящий мужчина, а не какой-то бабник. За настоящим мужиком я пойду в огонь и в воду. Но это чуть позже. Сейчас мне не до женихов, нужно заниматься бизнесом.
   – А за мной ты пойдешь в огонь и в воду? – глядя в глаза девушки, спросил Васька.
   – За тобой пойду, если, конечно, позовешь.
   Василий не ожидал такого ответа. У него не нашлось что сказать, он молча сел в трактор и погнал его в мастерские. Альбина долго смотрела ему в след, пока он не скрылся за поворотом. Затем вернулась в дом, налила полную миску борща и поставила его в микроволновую печь. Нарезала тонкими ломтиками хлеб.
   – Верочка, – крикнула она гостье. – Хватит сидеть в погребе. Бери своего брата, мойте руки – и к столу, будем ужинать. – Дождавшись, когда Вера и Олег усядутся за стол, огласила меню. – На первое у нас сегодня борщ со сметаной, на второе жареная картошка с потрошками, а на третье как всегда молоко. – Поставив глубокую миску посредине стола, объявила: – Будем есть по-крестьянски, из одной тарелки. Меньше потом посуды мыть.
   За ужином Альбина озвучила наряд работы на завтрашний день.
   – С утра покормите с Олегом свиней, потом, Верочка, подоишь корову и покормишь молоком поросят, – перечисляла она то, что необходимо сделать. – После этого подметешь во дворе и отдыхайте с братом. Олегу нужно хорошо отдохнуть. Посмотри, какой он бледный. Рано ему такие мешки тяжелые с кукурузой таскать.
   – Это у него не от работы, – посмотрела на подругу Вера. – Это у него от нервов и постоянных страхов. – Девушка рассказала о том, как они очутились в деревне, о том, что их ищут бандиты и почему они их ищут.
   – Надо об этом рассказать Василю, – Альбина тревожно посмотрела на Олега. – Ведь он служил во внутренних войсках, его часть находилась в Пятигорске и постоянно участвовала в боевых операциях против бандитских формирований. Ты не смотри, что он такой простой и доступный. Он имеет правительственные награды за участие в боевых операциях. А до армии Василий учился в ставропольском сельскохозяйственном институте и закончил его с красным дипломом.
   – Василий Митрофанович все знает, – отозвался Олег. – Я ему сегодня обо всем рассказал.
   – Ну, раз рассказал, значит, он примет меры, чтобы тебя и Веру защитить от бандитов, – успокоилась Альбина. – Я завтра с утра пораньше поеду на Центральную усадьбу. Вы же здесь без меня хозяйничайте. Надеюсь, знаете где ключи от моего дома лежат.
   – Знаем, – утвердительно кивнула Вера.
   – Тогда до завтра, – стала прощаться с гостями Альбина.

Твердые решения Альбины

   На следующее утро Альбина поднялась очень рано. Покормила кур и индюков, дозаправила из канистры бензобак и поехала в сельский совет. До Центральной усадьбы от деревни четыре километра, путь недлинный. Но за то время, пока она ехала, перед ней проплыла вся ее короткая жизнь.
   Альбина вспомнила детский дом, в котором никто не любил детдомовских. Хотя многие воспитательницы, лукаво притворяясь, убеждали, что они их любят, как своих. Но дети, лишенные родительской ласки, чувствовали фальшь и понимали, что все это красивые слова. Воспитательницы их не терпели и выполняли свою работу за деньги ради благополучия своих семей. В колледже тоже к ним относились с пренебрежением, словно к людям второго сорта.
   Встретив Максима, она доверилась ему и была убеждена в искренности его чувств. Но, как показало время, никакой любви не было. Просто ему нравилась молоденькая, красивая шестнадцатилетняя девочка. А когда он ею наигрался, то, не объясняясь, ушел к страшной и конопатой Лушке, которая на два года старше Максима и меняла мужиков постоянно. Но на этот раз она смогла удержать мужика и родила ему двоих детей. А вот Альбина осталась одна, без детей и без мужа, хотя прожила замужем целых три года. Она даже не заметила, как подъехала к подъезду сельского совета. Ждать ей пришлось председателя – пожилую женщину – долго. А когда она появилась, рассказала ей о своей жизни. Женщина не стала задавать лишних вопросов, взяла у нее паспорт и, предварительно получив от Альбины заявление о разводе с Максимом, поставила штамп о расторжении брака.
   – Правильно ты поступила, – сказала председатель сельского совета, возвращая Альбине паспорт. – Это следовало сделать давно. Я хорошо знаю Максима, а еще лучше – Лукерью. Они стоят друг друга. Как говорят в народе, два сапога – пара.
   Альбина поблагодарила женщину, вышла во двор и только тогда посмотрела в свой паспорт. Легко вздохнув, как будто сбросила с себя огромный груз, она поехала к промтоварному магазину. Здесь она купила себе коротенькие джинсовые брючки, высокие итальянские сапожки на плотном устойчивом каблуке. Конечно, моднее выглядели сапоги на тонком каблуке, но Альбина решила, что в деревне такая обувь будет смотреться смешно. По дороге она еще заглянула в продуктовый магазин, купила целый килограмм халвы и баночку растворимого кофе. «Вечером приглашу Веру и Олега, – размышляла Альбина, – попьем кофе, устроим себе праздник». Максим для нее давно уже ничего не значил. И она смело самой себе призналась, что не хотела бы, чтобы он когда-нибудь к ней вернулся. На развод она долго не решалась подать, так как стеснялась. Извечное «а что люди скажут» сдерживало ее от решительного поступка.
   До деревни осталось ехать совсем немного, когда Альбине захотелось примерить сапожки. Она остановила машину на обочине, сняла старые джинсы и надела купленные, примерила сапоги.
   Подъехав к дому, Альбина увидела Максима, который стоял у свинарника с вилами в руках. Увидев машину, он отложил вилы в сторону и, добродушно улыбаясь, пошел ей навстречу. Подойдя вплотную, взял бывшую жену за руку и попытался поцеловать. Но Альбина выдернула руку и оттолкнула его.
   – Ты что здесь делаешь? – с нескрываемым раздражением спросила она. – Кто тебе разрешил хозяйничать в моем дворе?
   – Я возвратился, – снова попытался приблизиться к ней Максим. – Я снова с тобой, я не мог не вернуться. – Заметив. Что его слова не произвели на Альбину никакого эффекта, продолжил жалобным голосом: – Я такой несчастный человек. И жил я с Лушкой ради детей, а теперь понял, что это дети не мои. Да она и сама не знает, от кого у нее дети. Прости меня, любимая, – хватая девушку за руки, виноватым голосом попросил Максим.
   Альбина выдернула свои руки из его ладоней, инстинктивно вытерла их о брюки и отошла на несколько шагов.
   – Я тебе давно уже не любимая, – сказала она, медленно произнося слова. – А ты для меня уже давно пустое место. Между нами все кончено. А сегодня погас последний огонек. Я наконец-то нашла в себе силы и время, чтобы оформить с тобой развод. – И, достав из сумочки паспорт, показала штамп о расторжении брака.
   – Да как ты посмела это сделать, не поставив меня в известность, – возмутился Максим. – Ведь ты живешь в моем доме, кормишься моим хозяйством. Да я тебя выгоню сейчас. Ты ко мне на коленях приползешь.
   – Ты – полное ничтожество, – выслушав упреки, ответила Альбина. – Вон отсюда, – распахнула она калитку. – И дом уже не твой. Я здесь прописана и живу без тебя три года, плачу за все и веду хозяйство. Скажу тебе по совести и чести: в моем хозяйстве нет ничего твоего. Я все нажила своим тяжелым трудом. А тебя уже давно выписала из дома, так как у меня нет лишних денег, платить за беглого мужа. – Она перевела дыхание и добавила: – Я тебе, Максим, все сказала. Добавить мне больше нечего. Поэтому давай, брысь за калитку. Иди к своей жене и детям, – круто развернувшись, Альбина направилась в дом.
   Через окно она наблюдала за Максимом, который все еще стоял во дворе с надеждой, что вот сейчас она выйдет и, как прежде, пригласит его в дом, усадит за стол, накроет обед. Увы, никто его не звал. Он бы, наверно, еще долго стоял посреди двора, но тут на велосипеде к дому Альбины подъехала Лушка. Была она не одна. На прикрепленных к раме и багажнику подушках сидели дети.
   – Ты что это, дом перепутал? – обратилась она к растерянному Максиму. – Ну-ка марш домой. Дети плачут, отца ждут, а он, кобель, вспомнил старую любовь.
   Максим посмотрел на окно, за занавеской которого четко просматривался силуэт Альбины, неспешно закрыл за собой калитку и пошел вслед за улыбающейся женой.
   Альбина еще долго стояла у окна, потом повернулась к иконе Спасителя и слезно запричитала:
   – Благодарю тебя, Всевышний, что ты наставил меня на путь истинный. Слава тебе, Господь Бог, Сын Божий, – она опустилась на колени перед иконой и долго разговаривала с Богом.
   Васька довольный тем, что всем, кому он обещал в деревне перевезти кукурузу, помог доставить с поля урожай и теперь мог наконец-то заняться своим КамАЗом. Из брошенных в совхозе машин, он пытался собрать один рабочий грузовик. Двигатель и ходовую часть он уже перебрал. Пробовал заводить – работает как часы. Оставалось сварить кузов и техника будет готова к эксплуатации.
   Довольная собой осталась и тетка Мария. Она долго стояла и смотрела на крупные початки кукурузы, уложенные ее детьми под навесом и прикрытые старым шифером. Посмотрев на волнистые листы, надежно прикрепленные один к другому, она перекрестилась.
   – Дай бог здоровья Василю, – тихо проговорила женщина. – Ведь это он смастерил навес. Куда бы я с таким большим урожаем кукурузы девалась? – Вспомнив, зачем она вышла во двор, спохватилась. – Завтра повезу пшеницу на мельницу. Надо смазать колеса у тележки солидолом, а то скрипят на всю деревню.
   Она с вечера уложила на тележку два больших мешка пшеницы, накрыла их клеенкой. Осталось дождаться утра, и можно отправляться в путь.

Встреча с волком

   Утром, едва взошло солнце, Мария разбудила Афанасия.
   – Корову я подоила, – сказала она сыну. – Тебе осталось выгнать ее в стадо. И не забудь покормить курей. Я смелю пшеницу и до конца дня вернусь.
   Положив в тележку бутылку молока и свежеиспеченную пшеничную пышку, перекрестилась и покатила в сторону станицы Марьинской, где была ближайшая мельница.
   До мельницы она добралась быстро, так как дорога шла почти все время под гору. Заняв очередь, призадумалась. Обратно катить тележку придется в гору. Успокоила себя тем, что в обратный путь на тележке будет полтора мешка муки и немножко отрубей. Зато вечером, когда вернется домой, поставит тесто, а утром напечет детям свежего хлебушка.
   В очереди тетка Мария была третьей, но впереди нее стояла машина из станицы Зольской. Выгрузка мешков и оформление документов заняло много времени. Солнце уже катилось к закату, когда она обмолола пшеницу и получила муку. Перекусив молоком и пышкой, прикрыла мешки пленкой, перекрестилась и покатила домой.
   Обратный путь, как она и предполагала, оказался намного труднее. Солнце уже зашло за горизонт, быстро темнело. Женщина стала волноваться. Только когда выкатила тележку на грейдерную дорогу, немного успокоилась. До дома оставалось не больше километра, да и катить стало легче.
   Поравнявшись с кошарами, которые стояли в нескольких метрах от дороги, она услышала какой-то странный звук. Остановив тележку, стала всматриваться. От кошар несся разноголосый, надрывный лай собак. «Это они лают на меня, – подумала женщина. – Ведь в степи в такое время никто не бывает».
   Вдруг ей показалось, что кто-то проскочил рядом с тележкой. «Это тень от луны», – успокоила себя тетка Мария. Но когда она подняла голову и посмотрела прямо перед собой, то увидела в нескольких метрах от себя сидящего на дороге волка. «Господи, не может быть, – растерянно пробормотала женщина. – Волки в этих местах появляются крайне редко и, как правило, зимой». Она остановила тележку и стала внимательно всматриваться в то место, где мгновение назад видела волка. Но там уже никого не было. «Это мне померещилось, – вздохнула с облегчением Мария. – Это у меня от усталости глюки разные перед глазами».
   Но ей не померещилось. Едва тетка Мария сделала несколько шагов, как перед ней вновь появился волк и злобно зарычал. Женщина почувствовала, как у нее от страха на голове зашевелились волосы и стали подкашиваться ноги. Охнув, она упала в обморок.
   Сколько пролежала Мария в таком состоянии, она не помнила. Когда очнулась и с трудом открыла глаза, увидела прямо перед собой оскаленную волчью морду. Из широко раскрытой пасти по высунутому языку волка прямо к ней на грудь стекала разящая псиной липкая слюна. В это мгновение тетка Мария думала, что волк сейчас начнет ее рвать на части и дети останутся сиротами. «Господи, спаси меня и моих деток», – неожиданно для самой себя прокричала она и, что было силы, схватила левой рукой за середину волчьего языка.
   Волк от неожиданности упал на задние лапы, а передними стал упираться в землю, чтобы освободить язык. Но не тут-то было. Тетка Мария уже поняла, что это слабое место волка. Она сунула и правую руку в рот зверя, с еще большей силой потянула на себя язык. Одновременно кулак левой руки просунула в горло. Волк изо всех сил упирался передними лапами, пытаясь вырваться из капкана. Но время было упущено. Мария с залитыми кровью руками пальцами рвала стенки гортани и пищевода. Глядя в глаза женщины сумасшедшими зрачками, волк, слабея, упал на передние лапы. Было заметно, как жизненные силы покидают его.
   Подержав еще некоторое время волка за горло, тетка Мария приподнялась с колен на трясущие ноги. Медленно вытащила одну за другой руки из глотки мертвого зверя. Из широко раскрытой пасти сочилась кровь, и свисал посиневший язык.
   Все это время женщина не чувствовала боли. И только теперь, когда шоковое состояние понемногу ослабевало, обратила внимание на жуткую боль в руках. Левая ладонь была прокушена и из рваной раны обильно текла кровь. Пострадала и другая рука от волчьих клыков. Сняв с себя нижнее белье и разорвав зубами на лоскуты, перебинтовала раны. И только сейчас она четко осознала, какая угроза висела над ней. Чувство страха, что здесь могут быть еще волки, заставило забыть о боли в руках. Ухватив тележку, быстро домчала ее до деревни. Перевела дух только тогда, когда ее встретили деревенские собаки и, чувствуя волчий запах, подвывая и лая, шли за ней сзади. Но собак она не боялась. Закатив тележку к себе во двор, вошла в дом. На топчане сидели ее перепуганные дети. Вероятно, сердцем чувствовали, что с матерью приключилась беда. Обнимая детей, она отправила Афанасия к тетке Марфе. Сын стремглав побежал к соседке.
   – Тетка Марфа, тетка Марфа, – стуча в окно, звал он гнусавым голосом. – Иди скорее, маму волки порвали.
   Не задавая лишних вопросов, соседка быстро надела белый халат, повязала косынку, сунула ноги в галоши и поспешила за Афанасием. Когда она вошла в дом Чижиковых, увидела сидящих на топчане заплаканных детей и бледную Марию, которая, скрестив на груди замотанные руки, ждала помощи. Марфа тут же принялась командовать.
   – Нюра, – приказала она девочке, – быстро вскипяти чайник. А ты, Никита, найди ножницы и чистый тазик. Тебе, Афанасий, нужно срочно сбегать на конезавод и сказать Николаю Викторовичу, что маму порвали волки. – Она профессионально размотала пропитанные кровью тряпки, осмотрела руки. – Без паники, – не скрывая озабоченности, сказала Марфа, – все вместе справимся с проблемой.
   Сделав Марии укол, она стала осматривать и обрабатывать каждую рану. Кожа на левой руке в нескольких местах была вырвана с мясом. Из ран сочилась кровь. Правая рука пострадала меньше. На ней было два глубоких укуса от клыков. Обрабатывая раны, Марфа наблюдала за действиями соседки. Заметила, что та даже не кривится от боли, а молча сидит с какой-то отрешенностью. Такое состояние больной не на шутку встревожило ее. Убирая таз с окровавленными тряпками, Марфа сказала Нюрке:
   – Отнеси таз во двор, поставь его под забор и закрой куском фанеры и обязательно положи сверху камень, чтобы куры туда утром не забрались. Вымыв руки с хозяйственным мылом и опуская закатанные рукава халата, Марфа шутливо толкнула в бок Марию.
   – Все в порядке, подруга, – стараясь казаться бодрой, проговорила она. – Нечего тебе опускать голову. Сейчас выпьешь стакан настойки из моего травяного сбора – и спать. Утром нам предстоит поездка в районную больницу.
   – Нет, я не поеду в больницу, – словно очнулась Мария. – А как же мои дети. Они и так перепуганы до смерти…
   Она не успела до конца высказать доводы своего отказа, как на пороге появился запыхавшийся Афанасий и рядом с ним Николай Викторович, примчавшийся верхом на лошади.
   – Утром на моей машине поедем в больницу, – тоном, не терпящим возражений, сказал он, стоя у раскрытых дверей и держа коня за уздечку. – По пути захватим с собой волка. А сейчас расскажи, как это было?
   Мария, слегка волнуясь, рассказала директору конезавода, все что помнила. Он задал несколько уточняющих вопросов, почесал затылок.
   – Скорее всего, это старый волк. Ведь он тебя встретил недалеко от овчарни. У него, вероятно, нет мочи ловить мышей, так он кружит вокруг кошар с надеждой, что, может, наткнется на больную овцу или слабого ягненка. Я не припомню случая, чтобы в наших краях волки нападали на людей, да еще летом.
   На другой день, едва на востоке заалело небо, в дверь Марии постучал водитель машины с конезавода.
   – Тетка Мария, – негромко позвал парень женщину, – давайте ехать, пока не жарко и мухи не летают.
   Мария не заставила себя долго ждать. Она давно проснулась, собралась и ждала, когда ее позовут.
   По дороге они завернули к тому месту, где по рассказу Марии была ее схватка с волком. Зверь лежал задубевший, с широко раскрытой пастью и вытянутыми лапами. Глаза его были открыты.
   – Огромный волк, – размышлял вслух водитель, заворачивая зверя в полиэтиленовую пленку, – но довольно старый. Иначе он тебя, тетка Мария, одной лапой бы придушил.
   От таких слов Мария почувствовала, как у нее на голове зашевелились волосы. Они буквально дыбом встали. Она отвернулась, медленно пошла к машине.
   Ехали молча. Было заметно, что водителю неуютно везти мертвого волка, а Марии не было желания вести разговоры. Сильно болели раны, и боль доходила до самого сердца.
   Подъезжая к районной больнице, увидели толпу людей и машину ветеринарной лаборатории. Не успела тетка Мария выйти из машины на землю, как ее окружили журналисты. Защелкали затворы фотоаппаратов. Снимали так, чтобы на заднем плане был виден мертвый волк. Корреспонденты наперебой просили рассказать о случившемся. Смущаясь и пряча лицо от камер, женщина кратко пересказала о встрече на ночной дороге.
   – Вы смелая женщина, – подсовывая к самому лицу микрофон, проговорила молоденькая девушка. – Не каждый может вступить в схватку с таким матерым зверем. Скажите, какие чувства двигали вами во время схватки?
   – Я не смелая, – еле слышным голосом сказала Мария. – А за свою жизнь я боролась потому, что у меня шестеро детей. Оставлять их сиротами я не имела права. – Она подняла голову, окинула взглядом толпу журналистов и, вытирая слезы забинтованными руками, добавила: – В этой схватке с волком мне помог Господь Бог. В последнюю секунду я со страхом и надеждой на чудо обратилась к нему за помощью, и он меня не оставил. Он дал мне силы и уверенность в победе над зверем.
   В это время из дверей больницы вышла медсестра и повела Марию к врачу. Внимательно осматривая раны, доктор с удивлением покачивал головой.
   – У вас в деревне есть медпункт? – наконец спросил он у Марии. – Я смотрю, вам оказали квалифицированную медицинскую помощь.
   – Нет у нас никакого медпункта, – тихо ответила женщина. – Перевязку мне делала Марфа Федоровна Голикова. Она до пенсии работала в вашей больнице фельдшером-акушером.
   – А вы ее не знали, – подсказала врачу медсестра. – Она уже лет восемь как у нас не работает. Отличный был специалист.
   – Да, да, – пробормотал врач, – конечно. – И обращаясь к Марии, сказал: – Вам придется полежать у нас несколько дней. Мы за вами должны понаблюдать, дождаться лабораторных исследований. Экспресс-анализ мы уже провели, и он весьма обнадеживающий. Волк не больной. Но чтобы быть полностью уверенным в отсутствии признаков бешенства, требуется задержаться на несколько дней в больнице.
   – Доктор, миленький, – взмолилась Мария, – я не могу остаться в больнице. У меня дома шестеро деток малых. Кто за ними присмотрит, кто их накормит? Назначьте мне лечение, выпишите лекарства, и я буду строго выполнять все ваши предписания.
   – Ну, хорошо, – переглянувшись с медсестрой, согласился врач. – Лекарства вам выдадут бесплатно, а курс лечения, который я вам пропишу, покажете Марфе Федоровне. Она и будет вас лечить. Но если заметите что-то неладное, сразу к нам.
   Заживали раны на руках тетки Марии очень долго, и это ее очень тревожило. Ведь на носу была зима, а она не приготовилась к зимовке. Руки болели, и она не притрагивалась к работе. Дети, конечно, помогали. Особенно удивлял Афанасий. Без напоминаний сын законопатил дыры в коровнике и свинарнике, замазал глиной в курятнике окна. Нарубил в лесопосадке жердей и сделал курам насест. Перемены в сыне заметила не только мать, но и Марфа Федоровна. Она с удивлением наблюдала за Афанасием, как тот вполне осознанно выкручивал из колодца воду и поил корову, обирал с животного колючие репейники, ухаживал за хозяйством.
   Шло время. Раны хоть и медленно, но заживали, оставляя на вечную память шрамы от волчьих клыков. Снимая в последний раз бинты с рук Марии и сбрасывая их в таз, Марфа сказала:
   – Благодари Бога, Маруся, руки твои в порядке, можешь снова и корову доить, и белье стирать. Ведь Нюрке тяжело своими детскими ручонками разминать старое и огрубевшее вымя. Да и Афанасия пожалеть надо. Он делает по дому всю тяжелую работу. И вот что я тебе еще хочу сказать: мне кажется, твой сын пошел на поправку.
   – Я и сама заметила изменения в сыне в лучшую сторону, – посмотрев на собеседницу влажными глазами, тихо проговорила Мария. – Еще когда он прибежал домой и сильно возбужденный выкрикивал: «Там Аслан, он бил Афоню, он убил папу». Я сначала так испугалась, думала с ума сошел. Но когда он успокоился и, подняв на окне занавеску, совершенно четко сказал: «Сука, Аслан, убил папу», – я поняла, что он начинает выздоравливать. – Женщина смахнула набежавшую слезу. – Никому я об этом не говорила, но поняла четко, что Афанасий узнал людей, которые три года назад напали на деревенское стадо коров и убили моего мужа. Собиралась поговорить об этом с Николаем Викторовичем, но как-то смелости не хватило. Он и так много помогает людям. Вот, к примеру, за свой счет выделил микроавтобус, чтобы возил детей в школу. Его как-то даже стыдно обременять нашими проблемами. Быть может, ты с ним поговоришь? Не откладывай только надолго. Я думаю, Афанасия надо снова показать врачам. – Мария поднялась, поцеловала Марфу в щеку. – Спасибо тебе, дорогая соседка, на добром слове. Ведь ты же знаешь, он таким не был. И в школе хорошо учился, и от других детей глупостями не отличался.
   – Да что ты мне рассказываешь, – растрогалась Марфа. – Говорят, клин клином вышибают. Вероятно, увидев своих обидчиков, Афанасий так испугался, что это положительно повлияло на психику парня.

Душевная болезнь Марфы Федоровны

   Наступила зима, выпал первый небольшой снежок. Землю сковали морозы. Коров уже не выгоняли в стадо. Заметно поредели и стаи домашних гусей и уток. Хозяйки порезали их и отвезли на рынок. Оставили самых породистых для развода и для себя. Ведь зимой деревенский люд живет только за счет собственных запасов. В магазине покупают в основном хлеб, соль, сахар да крупы.
   Вера со своими домочадцами тоже подготовилась к зиме. Запаслись продуктами, утеплили землянку. К сожалению, из-за отсутствия денег не смогли купить Олегу зимнюю обувь, и он, намотав на ноги портянки, продолжал ходить в старых кроссовках. Вера по-прежнему ездила с Альбиной на рынок продавать резаных индюков, но заработанных денег хватало только на оплату электроэнергии и заправку газового баллона. В первое зимнее воскресенье она вернулась с рынка уставшая и недовольная своей работой. Войдя в землянку, увидела, что Олег лежит на кровати, укутавшись с головой одеялом, и сильно кашляет. Вера сразу побежала за теткой Марфой. Осмотрев мальчика, бывший фельдшер поставила диагноз: сильная простуда.
   – Температуры у него сейчас нет, – пряча в карман градусник, сказала тетка Марфа, – но она может появиться в любое время. Мне не нравится его кашель. Сейчас пойду подою корову и приду, поставлю ему банки на спину. Эту процедуру я делаю не так, как все. Поэтому не удивляйся. Пока буду корову доить, ты почисть три картошки средней величины, вырежи девять квадратиков из хлопчатобумажной ткани размером восемь на восемь сантиметров и приготовь полстакана керосина. Все остальное я прихвачу с собой.
   Темнело. Вера растопила печку. В доме стало тепло и уютно. Девушка присела на краешек кровати возле брата.
   – Не волнуйся, Олежка, – приглаживая ладонью его торчащие ежиком волосы, приговаривала она. – Тетка Марфа тебя поднимет на ноги за несколько дней.
   Не успела Вера договорить, как на пороге появилась деревенская врач со своим инструментом. На этот раз она была без медицинского халата. Постелив на столе чистое полотенце, выложила какие-то склянки и приборы, затем погрела над конфоркой руки и стала резать очищенную картошку на три одинаковых кружочка.
   Закончив эту работу, замотала кусочки в приготовленную материю и перетянула ниткой. В результате получилось девять картофельных трюфелей, кончик каждого из них она обмакнула в керосин. Разложив приготовленное народное средство на спине Олега, стала поджигать и тут же прикладывать банки. Огонь на трюфелях тут же гас, а кожа втягивалась вовнутрь. Проверив надежность поставленных банок, Марфа укрыла спину мальчика одеялом.
   – Давайте чай пить, – предложила Вера гостье. – Чай настоящий, цейлонский.
   Девушка, разоткровенничавшись перед Марфой Федоровной, рассказала ей, как досталось им такое богатство. Помешивая ложечкой в стакане и прихлебывая ароматный напиток, тетка Марфа поведала Вере, что она ее землячка. Родилась и жила в станице Михайловской. Окончила медицинское училище и была направлена в сельскую больницу. Там познакомилась с будущим мужем, и Григорий Голиков увез ее в деревню.
   – Мои родители, терские казаки, очень хотели, чтобы я вышла замуж за своего станичника, – усмехаясь, рассказывала Марфа Федоровна, – а я с первого взгляда влюбилась в совхозного агронома. Он проводил меня несколько раз с ночного дежурства домой и однажды предложил выйти за него замуж. Я тут же согласилась. Вот и прожили вместе уже более сорока лет. Я родила ему двух дочерей. Обе пошли по моим стопам, окончили медицинский институт и работают в городе врачами. Обе удачно вышли замуж, и у них уже свои детки. Мужа я очень любила. И сейчас люблю. Думаю, что буду любить до конца своей жизни.
   – А где сейчас ваш муж?
   – О, деточка, мой муж вот уже девять лет, как ушел в мир иной, – с ностальгией ответила Марфа.
   – Извините, Марфа Федоровна, – смутилась Вера, – я не знала. Мы живем уже больше года, но большую часть времени обитали в коровнике за деревней и с жителями деревни почти не общались. Мы ведь беженцы из Грозного. Родители погибли при взрыве автобуса, когда возвращались домой из станицы Орджоникидзевской.
   – Знаю я эти места, – перебила девушку гостья. – Раньше эта станица называлась Слепцовской, в честь генерала Слепцова. А моя станица называлась Михайловской. Сейчас – город Серноводск.
   Вера с интересом слушала рассказ Марфы о ее жизни на берегах Терека. Когда та закончила, продолжила свою историю.
   – Мне один военный сообщил, что наши родители погибли в автокатастрофе, – мрачнея говорила девушка. – От автобуса остались одни кусочки. От этого известия я потеряла сознание. Мне даже жить не хотелось больше. Целый месяц в таком состоянии пролежала в военном госпитале. Олег, словно щенок, и дневал, и ночевал рядом со мной, всячески пытался отвлечь меня от глупой мысли. В госпитале военные очень хорошо к нам относились. Они даже поставили брата на котловое довольствие, и каждый пытался кормить его лучшими кусочками.
   Марфа Федоровна внимательно слушала рассказ Веры, а потом вдруг расплакалась.
   – Терять близкого человека для каждого живого существа – ни с чем не сравнимая боль, – сказала она, вытирая слезы полой халата. – Я когда потеряла мужа, почувствовала, что и моей жизни пришел конец. Мой Григорий был крепким и здоровым мужчиной. Никогда ни на что не жаловался. Однажды мы с ним сидели за столом, ужинали. Вдруг слышу, громкий стук в дверь. Он вскочил с места и говорит: «Я открою». Подошел к двери, открыл дверь настежь, а там никого нет. И в этот момент он рухнул словно подкошенный. Падая, разбил о косяк двери лоб. Я подскочила, взяла его за руку, но пульса уже не было. При вскрытии врачи обнаружили у него кардиосклероз. Все траурные дни дети от меня не отходили. Держалась только на уколах. Когда все разъехались и я осталась в доме одна, поняла, что жить мне больше не хочется. С потерей любимого человека жизнь потеряла всякий смысл. От того, чтобы наложить на себя руки, меня удерживал страх перед Богом и то, что моя душа будет вечно страдать.
   Я ежедневно ходила на кладбище, ложилась на могилу мужа, рыдала, звала его и, обессилив, засыпала прямо на могиле. Часто дед Иван силой уводил меня домой. Сколько это длилось, уже не помню. Но вскоре каждую ночь мне стал сниться муж. Я перестала тосковать и плакать. Утром просыпалась спокойная и уравновешенная. Первое время снилось, что он идет со мной рядом. Даже во сне чувствовала, как от него исходит тепло и доброта. Потом я потеряла грань между сном и реальностью. Стало казаться, что муж не умер, что его смерть мне приснилась. Просто он куда-то на время отлучился.
   Прошло еще некоторое время, и я убедилась, что мой муж жив и приходит ко мне ночью не во сне, а наяву. Каждую ночь я открывала задвижку в трубе, ложилась в постель и с замиранием сердца ждала его появления. Так длилось долго. Я перестала общаться с людьми, забросила хозяйство. Куры мои подохли, корова из-за несвоевременного доения потеряла молоко. Уборку в доме делать перестала. Даже мыться и расчесывать волосы не хотелось.
   Жила я какой-то непонятной жизнью. Все сводилось к ожиданию появления моего Григория. Соседи стали считать меня умалишенной и перестали со мной общаться. Дети обходили мой дом стороной. Однажды утром посмотрелась в зеркало и испугалась собственного отражения. На меня глядела сморщенная старуха с завалившимися глазами, впавшими щеками, обтянутыми тонкой, словно пергамент, кожей. Подумалось, что это смотрит на меня какая-то другая женщина.
   Помнится, я стала перед иконами, перекрестилась, прочитала трижды молитву Отче Наш и, не раздумывая, отправилась к Вакулинчихе. Та встретила меня приветливо, налила кружку чая с мятой, налила в тарелку липового меда.
   – Я знала, Марфа, что ты рано или поздно очнешься от той жизни, которой живешь последнее время, – сказала тетка Ольга, присаживаясь рядом. – Выслушав мой рассказ, сказала: – К тебе приходил не твой муж, а нечистая сила, дьявол в лике Григория. Твой муж давно похоронен, душа его давно живет в ином мире. Ты своими грешными мыслями и словами призвала к себе дьявола. Скажи, тебе страшно, ты его боишься?
   – Нет, тетя Оля, – отвечала я, не кривя душой, – после смерти мужа я перестала бояться темноты, мне не страшно появляться ночью на кладбище.
   – Тогда слушай и запоминай, что и как нужно делать, – придвинулась ко мне Вакулинчиха и рассказала, как отвадить появление в моем доме нечистой силы.
   Я шла домой с полной уверенностью, что смогу выполнить все, что мне посоветовали. В тот же день поставила на кухонном столе зеркало, налила эмалированную кружку свяченой воды, положила в блюдце две горсти льняных семян. В довершение приготовила две свечки, данные мне Вакулинчихой, и гребень, которым в деревне вычесывают овечью шерсть. Время было позднее, поэтому я открыла в трубе задвижку и стала ждать наступления полночи.
   Без пяти минут двенадцать прочитала молитву, зажгла две свечи, расплела волосы и стала их расчесывать гребнем. Вдруг я почувствовала, что в комнате кто-то есть. Заскрипели половицы, пламя свечей затрепетало. Следуя совету тетки Ольги, насыпала в рот несколько льняных зерен и запила из кружки свяченой водой. Потом снова стала чесать волосы. Вдруг почувствовала, что он стоит за моей спиной. Я с испугом смотрю в стоящее передо мною зеркало, но никого не вижу. От страха захолонуло сердце. Но я решила раз и навсегда избавиться от него. Слышу, у самого моего уха голос: «Что ты делаешь?» Я отвечаю: «Чешусь». Он опять спрашивает: «Что ты ешь?» Опять отвечаю: «Вшей». Так он три раза меня спрашивал, а я ему отвечала.
   Потом в доме наступила тишина. Даже пламя свечей перестало колыхаться. И вдруг он как ударит по зеркалу, стекло разлетелось мелкими кусочками, словно рисовые зерна рассыпались. Свечи мои погасли. Я упала с табуретки и долго была в бессознательном состоянии. Когда очнулась, на четвереньках добралась до того места стены, где был выключатель, поднялась на трясущиеся ноги и включила свет. В комнате никого не было.
   Я подошла к стоявшим в углу комнаты на тумбочке иконам, почистила лампаду, налила свежего подсолнечного масла, зажгла и поставила на место. Став на колени, долго молилась Богу. И в тот период я поняла, что у меня есть дети моего любимого Григория и нужно жить ради них, а он будет смотреть на нас с мира иного и радоваться.
   Утром я помыла голову, надела чистую одежду и с восходом солнца отправилась в станицу Новопавловскую в церковь. Там я заказала сорокоуст за упокой раба Божьего Григория и за здравие рабы Божьей Марфы. Исповедалась перед священником, причастилась и после окончания службы в храме вернулась домой.
   С того периода я перестала метаться. Навела порядок в доме, сходила на могилку мужа, привела ее в порядок и поставила у креста огромный букет полевых ромашек. Не прошло и полгода, как я поправилась. У меня появился румянец на щеках, кожа стала свежей и упругой. Одним словом, я вернулась к нормальной жизни и живу теперь только ради детей. Вот держу корову, гусей, курей и хряка Мырдика, к которому со всей округи привозят невест. Он для меня сейчас главный кормилец. Я сама не поем, а его накормлю.
   Неизвестно, как долго бы еще Марфа рассказывала о своей нелегкой жизни, если бы их не прервал голос Олега.
   – Не пора ли снимать банки? – поинтересовался больной. – Такое ощущение, что они содрали с меня всю кожу.
   – Отличные банки получились, – улыбнулась Марфа, снимая одеяло со спины Олега. – Всю хворь вытащили.
   Она аккуратно стала снимать одну банку за другой, смазывая лиловые отметины керосином. Затем, опустив майку, снова укрыла одеялом.
   – Эти трюфеля выбросите, а послезавтра мы приготовим свежие картофелинки, – давала указания Марфа. – Я приду в такое же время, как и сегодня. А ты, Верочка, приготовь все то же самое, что и сегодня. – Она пожелала Олегу спокойной ночи и сказала его сестре: – Пойдем со мной, я дам твоему брату кирзовые сапоги мужа. Они почти неношеные и по размеру будут в самый раз.

Приключения на Георгиевском рынке

   Зима полностью вступила в свои права. Землянки в деревне засыпало снегом по самые крыши. Толстым панцирем льда покрылись пруды. Домашняя птица зимовала в теплых помещениях. Днем, когда пригревало солнце, куры выходили из курятников и, добывая себе пищу, разгребали лапами снег. Гуси и утки, спрятав лапки в перья, неподвижно лежали на снегу.
   Жители деревни резали жирных гусей и уток и относили на рынок в станицу Новопавловскую. Туда они ходили пешком, поднимаясь на плоскогорье по узкой протоптанной тропинке. Такой путь был в два раза короче, чем по накатанной дороге.
   Альбина своих индюков резала не только в будние дни, но и по выходным. Товар продавала на рынке города Георгиевска. Когда в ее дворе осталось шестьдесят голов птицы, которых она наметила для продажи, неожиданно возникла проблема с реализацией. Однажды в пятницу она приготовила для продажи шестерых индюков. Разложила их в сенях на столе в пластиковые пакеты. В субботу утром, уложив товар в багажник и прихватив с собою Веру, как обычно отправилась на рынок. К базару подъехали как раз к его открытию. Людей было немного. Только у входа стояло несколько длинных фур. Альбина неторопливо сходила в ветеринарную службу и показала своих индюков, заплатила за место, получила белый фартук и нарукавники, стала подбирать место на пустующих прилавках. Выбрав место и поставив весы, стала вытаскивать из пакетов индюков. За работой не заметила, как к ней подошли двое мужчин в камуфляжной форме.
   – Чего это ты, красавица, расположилась на нашем месте? – тронул один из них Альбину за руку. – Здесь занято. За место уже заплачено.
   Альбина подняла голову от своих индюков. Перед ней стояли крепкие парни и сердито хмурились. Один из них посоветовал поискать себе другое место, так как весь ряд был забронирован. Альбина улыбнулась и попыталась договориться с сердитыми парнями, но ее аргументы никто не захотел слушать.
   – Ты что, дебильная? – рявкнул до этого молчавший парень постарше возрастом. – Не понимаешь, что здесь хозяева мы. Если хочешь продать свой товар, его у тебя купят прямо сейчас оптом. И нечего тебе здесь торчать. Сколько у тебя птицы? – наседал он.
   – Шесть индюков, – ответила Альбина. – Птицы крупные, в каждом больше десяти килограмм.
   – Дай ей две тысячи четыреста рублей и отнеси пакеты в павильон, – сказал своему напарнику старший.
   – Как, две тысячи? – возмутилась Альбина. – Я за своих индюков могу выручить не меньше шести тысяч. В прошлый раз я продавала таких по тысяче двести за штуку.
   – Ну, не хочешь, твое дело, – недовольно ответил парень. – Только имей в виду, все прилавки заняты. Если не хочешь неприятностей, то принимай мои условия. На размышление тебе двадцать минут, – и он посмотрел на часы. – Ровно в восемь часов я буду ждать тебя на этом месте.
   – Давай поставим пакеты вон у той стенки, – предложила Альбина трясущейся от страха Вере, показывая рукой на пустующее место у входа в рынок. – Ты присмотришь за товаром, а я схожу к заведующему мясным отделом, – Не снимая фартука и нарукавников, она решительно направилась в мясной павильон.
   В приемной секретарь грудью закрыла дверь заведующей.
   – Вы куда, гражданочка? – угрожающе прошипела она прямо в лицо Альбине.
   – К заведующей, – не понимая такой агрессии, ответила девушка.
   – Ульяна Остаповна занята, – пытаясь изобразить на лице улыбку, секретарь не двигалась с места. – У нее совещание.
   – И долго будет длиться совещание? – отступив от двери, поинтересовалась Альбина.
   – Я не знаю, – успокаиваясь и садясь на свое место, проговорила секретарь. – У нее всегда по утрам планерка. А сколько она продлится, мне никто не докладывает.
   Опираясь на косяк двери и разглядывая приемную, Альбина прочитала табличку, висевшую у дверей: «Заведующая мясным и рыбным отделом Дмитренко Ульяна Остаповна». Простояв у двери около часа и не дождавшись окончания совещания, Альбина толкнула вовнутрь дверь и переступила порог кабинета. Увидев заведующую, замерла от удивления. За столом в высоком кожаном кресле сидела та самая девушка, которая так лихо отплясывала на деревенской вечеринке.
   – Кто вам разрешил появляться в моем кабинете без предварительной договоренности? – взвизгнула девица. – Сейчас же закройте дверь с обратной стороны и не мешайте работать.
   В кабинете никого, кроме заведующей, не было. Следовательно, никакого совещания не проводилось. Альбина хотела объяснить сложившуюся ситуацию, но секретарь с силой дернула ее за руку и вытащила в приемную, закрыв дверь.
   – К кому же мне обраться? – отталкивая руку секретарши, вслух произнесла Альбина. – За место и инвентарь я заплатила, прошла санитарный контроль, а мне запрещают торговать.
   – Причем же тут Ульяна Остаповна? – с ехидцей спросила девушка-секретарь. – Она что ли места распределяет? Иди к контролерам и договаривайся. Нечего здесь хозяйничать.
   Делать в приемной было нечего, и Альбина побрела обратно к своим пакетам.
   – Бесполезно искать правду у начальства, – сказала она одиноко стоявшей у стены Вере. – Надо договариваться с контролерами. Смотри, – тронула она девушку за плечо, – прилавки заполняются такими же торговками, как и мы. Пойди, Верочка, спроси, как они договаривались?
   Вера подошла к пожилой женщине, торгующей птицей с краю прилавка.
   – Тетенька, а почему вам разрешают торговать, а нам нет?
   – Здесь, детка, торгуют одни перекупщики, – глядя на посиневшую от холода девушку, сочувственно ответила та. – Посторонних тут мало.
   – Вы тоже перекупщица?
   – Нет, я сама выкармливаю птицу. А дозволено мне потому, что моя племянница работает на этом рынке главным бухгалтером.
   – А можно договориться с местным начальством? – глядя в глаза женщине, спросила Вера посиневшими губами.
   – Можно, если отдашь свой товар за полцены. Ты разве не заметила, что рынком управляет кучка перекупщиков. Они не пускают сюда посторонних. – Женщина жалостливо посмотрела на Веру. – Ты вот что, деточка, положи одного индюка рядом с моим товаром, а остальных отнеси в машину. Когда покупатели будут интересоваться ценой, станешь отводить их к остальному своему товару и там договариваться.
   Девушки послушались совета женщины, и все сделали именно так, как она советовала. Альбина осталась в машине, а Вера стала в сторонке возле прилавка. Первыми покупателями, которых заинтересовал индюк, были молодые мужчина и женщина.
   – Сколько же стоит такой красавец? – осматривая птицу, поинтересовалась покупательница.
   – Тысячу рублей, – тихо ответила Вера.
   – Ну, тысячу, так тысячу, – пробурчал ее муж, доставая из кошелька деньги и протягивая их девушке.
   – Пойдемте со мной. Я дам вам индюка из машины, – предложила Вера, принимая деньги. – Там вы сможете выбрать получше.
   Жители города знали, что рынок контролирует местная мафия, поэтому предложение девушки покупателей не удивило. Укладывая тяжелого индюка в сумку, молодая чета поблагодарила девушек за внимательное обслуживание.
   – Вы, девчата, смотрите, будьте поосторожнее, – предупредил мужчина. – Рынок крышуют серьезные парни, с ними шутки плохи.
   Эти слова сильно испугали Альбину, но желание выручить за продажу индюков шесть тысяч пересилило страх. Вскоре у них таким же образом купили второго индюка, а к обеду они продали последнего. Альбина поблагодарила женщину за помощь и подарила ей коробку конфет. Когда они уже собрались отъезжать от рынка, перед капотом машины возникли те самые два парня в камуфляжной форме.
   – Что вам нужно, молодые люди? – спросила через приоткрытое окно Альбина.
   – Ничего, сучка деревенская, нам от тебя не надо. Единственное чего я хочу, так это чтобы ты усвоила своими куриными мозгами раз и навсегда, если еще раз появишься со своим товаром на нашем рынке, то останешься не только без машины, но и без головы, – он пнул носком ботинка в бампер и отошел в сторону.
   Альбина не на шутку испугалась контролеров. Она с силой нажала на педаль газа, машина, визжа покрышками, выскочила с территории рынка, едва не сбив снующих покупателей.
   Всю дорогу ехали молча. Только когда показались деревенские домики с дымящими трубами, страх стал проходить.
   – А знаешь, подруга, кого я встретила на рынке? – улыбаясь, спросила Альбина. И видя непонимание в глазах Веры, продолжила. – В кабинете заведующей мясным и рыбным отделом я встретила ту самую саманщицу, которая пыталась на вечеринке соблазнить твоего Кирилла.
   – Не говори глупости, – обиделась Вера. – Кирилл вовсе не мой. Он такой же неприкаянный, как и мы с братом. А в том, что Ульяна работает на рынке, ничего неожиданного нет. Ты обратила внимание на ее руки? Они у нее предназначены только для счета денег. Да и парни, которые ее опекали, не простые саманники. Мне кажется, что они глаза и уши бандитов. Поэтому с сегодняшнего дня моя нога больше не ступит на рынок Георгиевска.
   – Да никто тебя не просит больше ездить. Я сама от страха чуть не описалась. К тому же, на этом рынке свет клином не сошелся. Есть и другие места. В следующий раз поедем в Пятигорск. Там и людей больше, и покупатели богаче. К тому же там два продовольственных рынка. Я там была однажды. Город красивый. Что ни говори, государство курортным городам уделяет большое внимание.

Передозировка Прасковьи Демьяновны

   Вернувшись домой, Вера попила чаю, прилегла на кушетку, укрывшись с головой одеялом. Незаметно для самой себя уснула, да так крепко, что проснулась от стука в дверь, когда за окном уже стемнело. Девушка быстро поднялась с постели, поспешила на стук. На пороге стояла тетка Марфа со своими медицинскими препаратами. Кроме этого, в ее руках была миска с яйцами и бутылка молока.
   – Вот, возьми, – протянула она подарки Вере. – Ты должна хорошо кормить брата. – Она прошла в комнату и присела на краешек кровати Олега. – Ну, как наши дела?
   – Нормально, – приподнимаясь на локтях, улыбнулся Олег.
   – Нормально, это значит, что не очень хорошо, – прослушивая грудь парня, говорила Марфа. – Мне нравится, когда больной отвечает, что ему хорошо. Но, похоже, тебе до хорошо еще нужно подлечиться. Будем ставить еще раз банки по той же методике, что и в первый раз. Готовь спину.
   – Люблю лечить детей и молодежь, – поведала Марфа девушке, когда сделала свою работу и укрыла спину мальчика одеялом. – Они покорны и не капризничают. Хуже бывает с мужчинами и стариками, особенно с последними. Любое лечение встречают в штыки. Вот был случай прошлым летом. Лечила я мать Мирона Голованя, Прасковью Демьяновну. Женщина она грузная, ноги толстые, с раздутыми венами. При одном прикосновении к ней сразу капризы, хныканье. Не любит лечиться. Повез ее Мирон в районную поликлинику, там ей врач предложил полежать в стационаре. Так она с криком и воем наотрез отказалась. Назначили ей лечение дома и выписали лекарства. Что же она учудила. Представь себе, Верочка, Прасковья за один раз выпила двухнедельную дозу лекарств. Помнится, я только собралась идти поливать помидоры, как ко мне прибежала Нюрка Чижикова. Кричит с улицы: «Скорее, у бабки Прасковьи белая горячка».
   Я схватила свои инструменты и бегом на выручку. Еще с улицы заметила, что на плетне ее двора, словно воробьи, сидит деревенская детвора и смеется, хлопая в ладоши. Во дворе, опершись о косяк двери, стояла соседка Прасковьи Ефросинья Кадычкова Подзадоривая детвору, говорила: «Вы только посмотрите на эту сумасшедшую. Подвязала фартук и ходит. Думает, что никто не видит ее голого безобразия». Когда я вошла во двор, – усмехнулась тетка Марфа, – то обомлела.
   Представь себе, Верочка, такую картину. По двору носится Прасковья Демьяновна босая, голая, а спереди болтается подвязанный фартук. Увидев меня, понеслась навстречу, приплясывая и прихлопывая в ладоши. При этом еще и напевала: «Гоп – там – тида – рида», и пыталась плясать гопака. Я взяла ее за руку, но она стала вырываться, поднимая руками фартук и показывая собравшимся толстый обвислый живот и все, что было ниже. Стоявшая в толпе хохочущих ребятишек Ефросинья крикнула мне: «Не трогай ты ее, Марфуша, она белены объелась и опасная для окружающих». Я, удерживая бабку за руку, ответила соседке: «Как же тебе, Фроська, не стыдно. Стоишь, глазеешь. Ладно, детям интересно посмотреть, а ты что, не видела голую женщину? Сознания у тебя нет, у Нюрки совести больше».
   Я обернулась, чтобы позвать на помощь Нюрку, но ее нигде не было. Обернулась, а она бежит рядом с Мироном. «Я так и знал, что у матери не хватит терпения лечиться, – проговорил запыхавшись. – Она считает, что если всю пачку лекарств выпить за один раз, то сразу будет здорова». Мирон, пригрозив кнутом, разогнал любопытную ребятню. А Фроська стоит и продолжает подзуживать: «Я давно замечала за бабкой Прасковьей, что она иногда бывает придурошной. На ее это часто находит, я просто не хотела разглашать ее тайну». «Сама ты придурошная», – плюнул в сторону соседки Мирон. Он помог мне затащить мать в дом. Я сделала ей укол, очистила желудок и почти сутки с ней возилась. Вовремя меня позвала Нюрка, умница девочка. Еще бы минут двадцать и сердце Прасковьи не выдержало. В знак благодарности Мирон разрешил детям Марии Чижиковой брать с его копен сено для коровы. Так ее дети натаскали на два года вперед.
   – А что, тетка Ефросинья, действительно, была уверена в том, что Прасковья Демьяновна имеет психические отклонения? – поинтересовалась Вера.
   – Да какая там уверенность, – махнула рукой Марфа Федоровна. – Просто Фроська Кадычиха очень злобная и завистливая женщина. Она живет по соседству с нормальной работящей старухой и постоянно ее обворовывает. Ты, наверно, обратила внимание, что у дороги, напротив дома Мирона Голованя, стоит белый саманный домик. Так вот, с одной стороны в нем живет мать Мирона, а с другой – Ефросинья с двумя сорокалетними детьми: дочерью Антониной и сыном Филиппом. Мать гонит самогонку, а дети занимаются воровством. Даже у своей соседки из курятника яйца тащат, в погребе хозяйничают. Доходило даже до того, что они ее корову доили. А когда мать пожалуется сыну на безобразие соседей, а Мирон устроит разборки, тогда она орет на всю улицу, что ее соседка выжила из ума и жить рядом с ней становится страшно.
   Представляешь, Вера, как-то она собрала у своего дома всю деревню. Представь себе, стоит посреди двора двухметровая, худая как палка баба, засучив рукава, и голосит сколько есть мочи, жалуется, что ее соседка не ужилась со своей невесткой, поэтому сын Мирон вынужден был поселить ее отдельно от своей семьи. И теперь старухе не на ком вымещать свое зло, и она достает соседей. Но деревенские-то знают, что сама Фроська ни одного дня в совхозе не работала, нет у нее и своего хозяйства. Даже грядку лука ленится посадить.
   Дети ее тоже непонятно чем занимаются. Приезжают каждую пятницу и тут же уезжают. Я думаю, они торгуют в городе мамкиной самогонкой. Сколько ее знаю, столько она и занимается самогоноварением.
   – Где же она берет сахар для самогона? – поинтересовалась Вера.
   – Она гонит его из фруктов. Абрикосы, сливы – всего этого полно в округе. Вот она тем и занимается, что «обносит» чужие сады. А зимой гонит из сухофруктов. Я, откровенно говоря, пила ее самогон. Отличный получается у нее продукт. Нальешь на тарелку, подожжешь – горит синим пламенем. Она в этом деле спец. Даже дрожжи делает свои. Во всей округе обрывает хмель. Ну, хватит о Ефросинье, пора нам снимать банки.
   Смазав керосином оставшиеся после банок лиловые «засосы», тетка Марфа стала собирать свои инструменты.
   – Ты, Верочка, должна хорошо кормить брата, – наставляла она девушку. – Следи, чтобы он не простывал, и тогда все будет хорошо. И вот еще что, – остановилась она в дверях, застегивая пуговицы пальто, – приходим ко мне утром и вечером, я тебе буду наливать по литру свежего молока.
   – Спасибо, только у нас нет денег. Мы отработаем, будем чистить в вашем коровнике и у Мырдика.
   – Хорошо, – согласно кивнула тетка Марфа и прикрыла за собою дверь.

Ноу-хау Филиппа

   Стоял солнечный субботний зимний день. На лед прудов высыпали деревенские жители половить рыбку. Большинство ловили простым методом. Просверливали коловоротом лунку и через нее вылавливали голодных зеркальных карпов поплавочными удочками. Особым способом ловил рыбу Жорка Шандыбин. Топором вырубал две квадратных проруби, бросал в них по две пригоршни поджаренного жмыха, а через час начинал ловить рыбу на распаренную в растительном масле перловку. В каждую прорубь он устанавливал по три удочки. Поплавки у Жорки были из гусиных перьев. То ли рыбе нравилась прикормка и наживка, то ли ее не пугали тонкие поплавки, но вытаскивал он карпов с завидной регулярностью, словно жонглер дергал то одну, то другую удочку. И каждый раз на льду трепыхался выловленный карп.
   Неподалеку таким же способом ловил рыбу Олег. Одетый в Жоркины валенки и старый тулуп, он сидел на соломенной подушке и одну за другой выбрасывал пойманную рыбу на лед.
   Между Жоркой и Олегом по льду курсировал Афанасий Чижиков. Он подбирал рыбу со льда и складывал ее в пластиковые мешки. Иногда он задерживался возле Олега, чтобы помочь тому снять с крючка рыбу, тем самым давая мальчишке погреть озябшие руки. Афанасий старался подбирать рыбу быстро, так как постоянно твердил, что показывать рыбу нельзя, иначе сглазят удачный клев. Он также запретил ребятам рассказывать другим рыбакам, чем они прикармливают рыбу.
   Подледным ловом на прудах занимались в основном приезжие из других деревень и станиц рыбаки. Казалось бы, аккуратные лунки и специальные удочки для зимней рыбалки должны были гарантировать им успех. Однако их улов был значительно хуже, чем у Жорки.
   Когда пластиковые пакеты наполнялись рыбой доверху, Афанасий относил их тетке Клавдии, которая чистила карпов и раскладывала их на три равные кучки.
   Ближе к обеду клев стал хуже, а потом и вовсе прекратился. Жорка подозвал ребят.
   – Подкормка закончилась, – сказал он со знанием дела. – Рыба разбрелась по всему пруду, поэтому давайте, ребята, сматывать удочки. На сегодня рыбалка закончена.
   Олег и Афанасий слегка продрогшие, голодные, но очень довольные уловом уносили от Шандыбиных к себе домой по полному пакету очищенной свежей рыбы.
   В тот же выходной день семья Кадычковых по-своему организовала свой отдых. С самого утра Филипп совковой лопатой отгреб снег от завалинки дома, следом за ним Антонина промела площадку под обеденный стол и стулья. Правда, вместо стола Филька уложил на деревянные ящики снятую с сарая дверь, накрыв ее простыней, поверх которой положили полиэтиленовую пленку. Такие же ящики заменили стулья. На стол поставили две большие эмалированные чашки с бочковыми соленьями: в одной – огурцы, в другой – помидоры. Между мисками определили чугунок с дымящейся картошкой в мундире, прикрытый сковородкой. По краям стола расставили больше десятка граненых стаканов. На каждом шариковой ручкой была сделана отметка сто и двести граммов.
   У самой завалинки на табуретке сидела тетка Ефросинья в валенках с галошами, в кроличьей шубке, сильно побитой молью. На голове хозяйки была пуховая шаль, один конец которой свисал на живот, а другой был замотан вокруг шеи. Рядом с ней стоял сорокалитровый алюминиевый бидон с самогоном, подкрашенный зверобоем. На коленях женщины стоял магнитофон, из которого лилась одна и та же песня:

     Окрасился месяц багрянцем,
     И волны бушуют у скал,
     Поедем, красотка, кататься,
     Давно я тебя поджидал…

   Ефросинья закрывала глаза и старалась подпевать. Получалось у нее это так громко, что почти не было слышно музыки. Время от времени она открывала глаза, отставляла магнитофон в сторону и подливала ковшиком из бидона в четырехлитровую кружку-клизму самогон. Это было оригинальное приспособление. Посудина висела на вбитом в акацию гвозде. К ее дну был прикреплен тонкий резиновый шланг с деревянным наконечником. Рядом со столом, в белом фартуке и таких же нарукавниках, стоял Филипп. Он держал в руках конец шланга и за деньги предлагал желающим выпить его самогона. Одной рукой он клал деньги в карман, а другой, в зависимости от суммы, наливал в стакан точную порцию жидкости.
   В центре стола, задрав юбку и оголив посиневшие коленки, сидела Антонина. Рядом с ней стояла фанерная дощечка, на которой губной помадой было написано: «Первачок и огурчик. Сто грамм – пять рублей. Картошка и помидор – один рубль».
   От желающих выпить и закусить не было отбоя. Филипп едва успевал считать деньги и наливать самогон. Антонина следила, чтобы с пьяных глаз никто не взял лишний огурец или не съел картошку с помидором. Не прошло и двух часов, как Ефросинья очередной раз отставила в сторону магнитофон и вылила в кружку остатки самогона. Позвав дочку, вынесла из дома еще один бидон.
   Пьяные песни неслись уже по всей деревне. Жены некоторых мужиков пришли к дому Ефросиньи, чтобы забрать своих суженых, но те вырывались и продолжали пировать.
   В это время на своем любимом жеребце из ворот конезавода выехал Николай Викторович. Он ежедневно после обеда объезжал коня, устраивая ему разминку. Подъехав к маленькому пруду, хозяин конезавода натянул повод, остановил жеребца, прислушался. Пьяные песни неслись по всей округе. «Кто же это так шумно гуляет?» – спросил он сам себя и пришпорил коня.
   Резвый скакун в считанные секунды вынес его на пригорок. От увиденного Николай Викторович чуть не упал с седла. На мгновенье он даже выпустил из рук поводья. Сразу бросилась в глаза толпа мужиков, стоявших и сидевших во дворе Кадычковых у стола.
   – Ну, прямо трактир у дороги, – сдерживая гнев, громко сказал он, подъезжая к дому.
   – Милости просим, Николай Викторович, – подскочила со стула Антонина и быстро налила стакан самогона. – Отведайте нашего первачка. Он получше вашего коньячка.
   – Убери эту дрянь от лошади, – отодвинул тот протянутую руку Антонины кнутовищем. – А то она тебя так лягнет, что потом долго придется делать примочки. Видишь, даже животному тошно смотреть на вашу мерзость. – Он окинул взором присутствующих. – Мужики, откройте глаза и посмотрите, с чего вы пьете.
   – А что тут плохого, – усмехнулся Филипп. – Это мое ноу-хау.
   – Какое там «хау», – сплюнул Николай Викторович. – Вы все пьете из клизмы. Интересно, где ты, Ефросинья, достала такое приспособление?
   – А это не ваше дело, – вскочила с места хозяйка застолья. – У вас свой бизнес, а у нас – свой. Езжайте своей дорогой и не мешайте людям культурно отдыхать.
   – Вот что, радость моя, – тихим голосом проговорил Николай Викторович, подъезжая вплотную к Фроське, – сматывай свою клизму, и чтобы ровно через пять минут эти безобразия были прекращены.
   – Я на тебя найду управу, – вскочила с места Ефросинья, махая руками. – Я пойду к прокурору. Нечего здесь хозяйничать, – пытаясь ткнуть в лошадиную морду магнитофоном, кричала женщина. – Сейчас рынок, и каждый живет как умеет.
   – Жалуйся, Ефросинья, жалуйся, – отталкивая кнутовищем магнитофон, посоветовал Николай Викторович. – Только не забудь в жалобе подробно описать свои противоправные действия. Обязательно укажи, что ты занимаешься самогоноварением, что продаешь эту гадость, не имея лицензии, что скрываешь от налоговых органов полученные доходы.
   Ефросинья злобно выругалась, сорвала с гвоздя стеклянную кружку, вылила из нее остатки самогона в бидон, скрутив шланг, спрятала клизму под свисающий на живот пуховый платок. Филипп молча захлопнул крышку бидона и потащил его в дом. Жаждущие не расходились, сидели поодаль в надежде, что после отъезда Николая Викторовича хозяйка продолжит торговлю самогоном. Но не тут-то было.
   – А вы чего ждете? – гарцуя на жеребце вокруг стола, поинтересовался всадник. – Вот что, граждане-товарищи мужчины, расходитесь-ка по домам. Ефросинья теперь долго не будет торговать самогоном. Сейчас сюда приедет наряд милиции и покончит с этим безобразием раз и навсегда. – Он остановил коня возле Нурии, сидевшей за столом со своей дочерью Мартой. – А тебе что, нужно особое приглашение? Постыдилась бы людей. Сама пьянствуешь и дочь свою спаиваешь.
   – Кто спаивает? – закричала вскакивая изрядно пьяненькая женщина. Она попыталась схватить жеребца за уздечку, но тот, прядя ушами, отворачивался от разбушевавшейся женщины. – Какое твое собачье дело, – бушевала Нурия. – Я свободная женщина и не собираюсь у тебя спрашивать разрешения пить мне или нет. А то, что я с собой привела Марту, так это пустяк. Она-то и выпила всего один стаканчик для согреву. Вон посмотри, какой румянец играет у нее на щеках.
   В это время из дома вышел Филипп и стал убирать ящики, стоявшие вокруг стола. Затем убрал посуду и соленья, унес столешницу. Закончив разбор праздничного застолья, позвал в дом сестру. Та послушно последовала за ним, пропуская впереди себя Нурию с дочерью. На пороге Антонина остановилась.
   – В дом тебя, Николай Викторович, я не приглашаю, так как ты для нашей семьи настоящий злодей.
   – Уважаемая Антонина, – подъехал он к ней поближе. – Меня от вашего общества тошнит. – В это время жеребец заржал и замотал головой. – И не только меня, но даже моего коня. Даже животные не ведут такой образ жизни. Ведь вы с Филиппом молодые и здоровые люди, но зарабатывать на жизнь своим трудом не хотите. Живете как паразиты на теле жителей деревни, которые в поте лица зарабатывают свои гроши. А вы их спаиваете, гробите их здоровье.
   Антонина со злостью захлопнула за собой дверь, а Николай Викторович продолжил свой путь. Прогуливая жеребца, он продолжал думать о семье Кадычковых. Он понимал, что эти паразиты просто так не успокоятся. Торговля самогоном – их основной заработок. И занимаются они этим уже давно. Но прежде торговцы как-то прикрывали свои действия, а тут, надо же, открыли «Трактир у дороги». Да еще придумали ноу-хау, разливают самогон через клизму. «Надо позвонить полковнику милиции Малову. Пусть пришлет людей и конфискует у Ефросиньи самогонный аппарат. Хоть чуть приструнят эту старую гидру», – принял он окончательное решение.

Кража овец с овчарни Вальки Юрасова

   Когда Николай Викторович уже возвращался на конезавод, на мобильный телефон ему позвонил Валька Юрасов и взволнованным голосом сообщил, что у него угнали отару овец прямо с овчарни, и просил срочно приехать. Ферма Вальки находилась всего в полукилометре от деревни. Это если ехать напрямки. Чтобы сократить путь, Николай Викторович направил коня напрямую через балку, слегка пришпорил его и уже через несколько минут был у ворот овчарни. Навстречу ему выскочила дюжина сторожевых псов, но, узнав знакомого им человека, завиляли хвостами и пошли следом за всадником. На пороге конторы стоял Валька. Николай Викторович спешился, поздоровался с парнем.
   – В конце ноября я договорился с руководством Нефтекумского района попасти на пустующих лугах овец, – начал рассказывать он со слезами на глазах. – Заодно обговорил вопрос о строительстве временных кошар для зимовки. Все-таки две тысячи голов. Правда, большая часть зимует у меня дома. Все построил. Ты, когда ехал, видел, наверно, засыпанные снегом кошары. Овцам в них не холодно. Стены и крыша толстые. Кормов запасено много…
   – Ты ближе к делу, – прервал его Николай Викторович. – Расскажи, как все это случилось? Что, вот так просто взяли и угнали две тысячи голов? А где же были чабаны, сторожевые собаки? Их у тебя, как я посмотрю, тут целая псарня. Даже овчарки есть.
   – Я и сам не знаю, – обхватив голову руками, закачался, словно пьяный, Валька. – Я сейчас разбужу старшего чабана. Он отдыхает. Всю ночь шагал по снежным заносам.
   Заспанный чабан, с трудом раскрывая глаза, поднялся с дивана, почесал затылок и виновато посмотрел на Николая Викторовича.
   – Ну, рассказывай.
   – Да что тут рассказывать, – вздохнул тот. – Когда мы получили прогноз, что ожидается сильный снегопад, я распорядился, чтобы задали в кошары побольше кормов, этак дней на десять. Когда к вечеру пошел снег, овцы были уже в укрытии. Перед тем как стемнело, мы обошли вокруг кошар, убедились, что все в порядке. Утром я поднялся очень рано и отправился в город за продуктами. У нас, как на грех, закончились соль, сахар, хлеб. Остальные пошли кормить и поить овец. Отсутствовал я примерно часов восемь-девять. Добирался до города и обратно на попутных машинах. Такая пурга крутила, что не каждый водитель осмелится выезжать. Короче, вернулся я около пяти часов вечера. Прохожу мимо овчарни и чувствую, что-то меня тревожит, что-то не так. Почему-то собаки меня не встречают. Когда подошел к забору, увидел, что ворота кошар открыты настежь. В нескольких метрах от ворот лежали три убитые сторожевые собаки. Видимо, их давно убили, так как тела их окоченели и были запорошены снегом. Я бросился к сторожевой будке. Смотрю, дверь снаружи подперта бревном. Тут-то я смекнул, что случилась беда. Открыл дверь, на полу со связанными руками и ногами, с заклеенными скотчем ртами лежали чабаны.
   Из дальнейшего рассказа Николай Викторович узнал, что примерно через полчаса после ухода в город старшего чабана в сторожку ворвались двое вооруженных человек в камуфляжной форме и в черных масках. Бандиты приказали всем лечь лицом вниз, связали и заклеили рты сторожам. Нападающие не проронили ни звука. Действовали слаженно, понимая друг друга без слов. Единственное, что услышали связанные, так это гул нескольких грузовых машин. Перед тем как уехать, один из бандитов вернулся в сторожку и предупредил, чтобы они не дергались и из помещения не выходили. Дверь заминирована.
   Вернувшийся из города старший чабан сразу же позвонил в милицию, но из-за сильных заносов на дороге старенький уазик со следователем смог приехать только утром. Осмотрев место происшествия, вынув пули из замерзших собачьих тел и опросив каждого из пострадавших, следователь высказал предположение, что овец увезли на большегрузных скотовозах с прицепом. Следы от машин, к тому времени почти засыпанные снегом, вели к федеральной трассе и скрывались в неизвестном направлении.
   По предположению сотрудника милиции, овец могли забить за одни сутки. Другой вариант – смешать с другими овцами в кошарах, которых в радиусе ста километров больше десятка. Попробуй потом отличить. Конечно, овец будут искать, но если их успели вывезти в одну из соседних республик, тогда, как говорится, ищи ветра в поле.
   Закончив рассказ, чабан вдруг расплакался. Николай Викторович и Валька сидели молча, но их мысли были об одном и том же.
   – Насколько я знаю, ты всегда страховал своих овец, – закуривая сигарету, поинтересовался Николай Викторович у хозяина.
   – Да застрахованы они, застрахованы, – отчаянно махнул рукой Валька. – Только ты попробуй получить страховые деньги. С тебя больше крови выпьют, чем возместят расходы.
   – Ты не пасуй, – положил руку на плечо вконец убитому горем хозяину Николай Викторович. – Ты же у нас мужчина грамотный, свои права хорошо знаешь. Вот и отстаивай их. А здесь усиль охрану. Уж больно нагло действуют бандиты. И опыт у них в таких делах, похоже, имеется. Знают, что если овец согнать в кучу, то можно ими трамбовать скотовозы, словно мешки ватой. Двадцать минут – и машины загружены. Да, – вздохнул Николай Викторович, – распоясались бандюги. Даже страшно становится. Не только за стада и табуны, но и за себя самого. Ты сводки о пропажах слушаешь? – поинтересовался он у Вальки. Тот утвердительно кивнул головой. – По всему Северному Кавказу крадут скот. И, как правило, никого не находят. А эти гады почувствовали свою неуловимость и грабят даже стационарные свинарники. Раньше свиней не трогали, а сейчас забирают все подряд. Куда же нам, бедным крестьянам, податься? У кого просить защиты и помощи? – Погасив в пепельнице окурок, Николай Викторович поднялся и стал собираться в обратный путь. – Держись, дружище, – похлопал он Валентина по плечу. В случае чего, сразу звони мне. Будем бить в набат, поднимать жителей деревни. За несколько минут помощь подоспеет. А до милиции пока дозвонишься, будет уже поздно.

Встреча Жорки с Джохаром

   В ночь с субботы на воскресенье выпал небольшой снег. К утру сильно подморозило. Жорка поднялся до восхода солнца и стал готовиться к рыбалке. Обухом топора он измельчил половинку круга подсолнечного жмыха, обжарил его на большой сковороде. Завернув прикормку в тряпку и прихватив совковую лопату и топор, отравился на пруд.
   Втягивая в легкие морозный воздух, он с отличным настроением рассматривал высокие сугробы спрессованного снега, доходившие ему до пояса. От каждого дома, словно тонкие стебельки пшеницы, к пруду сбегали тропинки. По ним люди ежедневно ходили за водой, а женщины полоскали в прорубях белье.
   Спустившись к пруду, Жорка заметил, как, пересекая тропинку, к дому Кадычковых спешили деревенские мужики. У самого пруда он встретил Нурию. Сгорбившись и засунув руки глубоко в рукава куртки, она спешила получить очередную бутылку самогонки у своей благодетельницы Ефросиньи. Жорка прижался к сугробу, уступая ей дорогу.
   – Ну что, Нурия, не спится тебе? Наверно, голова болит после вчерашнего?
   Женщина, нахмурив брови, прошла мимо, даже не посмотрев в его сторону. Но Жорка не отставал.
   – В деревне рано встают животные и пьяницы, – с издевкой сказал он. – Первые – потому что есть и пить хотят, а вторые – из-за похмелья, голову полечить.
   После этих слов Нурия словно натолкнулась на стенку. Она остановилась, повернулась к Жорке и прищурилась.
   – Пью за свои кровные денежки, а у тебя деньги никогда не водились, поэтому и завидуешь.
   – Да чему тут завидовать, – посмотрел он в отекшее от постоянной пьянки лицо женщины. Плюнул и пошел своей дорогой.
   Жорка разгреб лопатой снег на месте вчерашних прорубей, без особого труда сковырнул прихвативший за ночь ледок. Насыпав на лопату жмыха, стал разбрасывать подо льдом в проруби. Когда он закончил свою работу, солнце уже поднялось над тополями, как бы напоминая, что день вступает в свои права и крестьянину пора приступать к повседневным заботам.
   Вернувшись домой, Жорка подогрел большую миску вчерашнего борща, окунул в него половину красного горького перца и, откусывая кусочки черствого хлеба, стал завтракать. Закончив трапезу, вымыл за собой посуду и занялся приготовлением рыбацких снастей. Когда все было проверено и он вышел во двор, у калитки увидел своих помощников Олега и Афанасия. Намотав на себя платки и шарфы, приготовив подушки из мякины они терпеливо ждали появления Жорки.
   – Подождите меня еще немного, – сказал он, складывая удочки на завалинку. – Пойду отнесу быку пойло и добавлю сена. – Ребята были настроены на рыбалку и с готовностью согласились подождать.
   Увидев в окно у дома Шандыбиных скучающих ребят, тетка Мария, приоткрыв дверь крикнула:
   – Афоня, Олег, идите сюда, я вас горячими пирожками с картошкой угощу.
   Дважды повторять не потребовалось. Ребята резво помчались за угощением.
   – Ешьте, – вручая каждому по пирожку у порога дома, приговаривала женщина. – Сейчас еще сковородку сжарю. Всем хватит.
   Съев свой пирожок и облизав масляные пальцы, Афанасий пошел в дом за второй порцией. Но едва он закрыл за собой дверь, как с улицы послышался душераздирающий крик Олега. Парень рванулся обратно. Выскочив из сеней на улицу, увидел, что его товарищ трепыхается в руках незнакомого мужчины. Не раздумывая, Афанасий сорвал висящее на стене дома коромысло и с разбега, что было силы, ударил по ногам незнакомца. Тот чуть пошатнулся, выпустил из рук Олега и повернулся к нападавшему. Увидев, кто его ударил, достал из кармана нож.
   – Я тебе, дурачку гнусавому, сейчас уши отрежу и пришью к заднице.
   – Ты вор, – закричал Афанасий, поднимая над головой коромысло. – Ты украл Валькиных овец.
   Мужчину эти слова не особенно успокоили. Он оглянулся по сторонам и, поняв, что вокруг никого нет, погнался за Афоней. А тот и не собирался убегать. Широко расставив ноги, он стал размахивать своим оружием слева направо. Именно в этот момент, сделав свою работу по дому, из калитки на улицу вышел Жорка. Он услышал плач и, повернувшись в сторону дома Чижиковых, увидел, как один его помощник по рыбалке лежит в снегу и плачет, а второй пытается защититься от мужчины с ножом. В мужчине Жорка без труда признал Джохара. Схватив лежащий на завалинке топор, он быстро подбежал к месту событий.
   – Джохар, убери нож, – заслоняя собой Афанасия, грозно приказал Жорка. – Убери, или я сейчас размозжу тебе голову.
   – Ты это, слышишь, мужик, успокой лучше своего дурочка, – отступая назад, прохрипел тот. – Он мне чуть ноги не перебил своим коромыслом. Я спокойно шел к Кадычихе за бутылкой самогона, а он выскочил, словно бешенный пес, и напал сзади.
   – Это он украл Валькиных овец, – дернул Жорку за полушубок Афоня. – Я это точно знаю, – настаивал он. – Этот бандит и вор убил моего папу, он угнал стадо деревенских коров.
   Эти слова Афанасия стали для него самого приговором. Это понял и Жорка, когда увидел, какой злобой загорелись глаза Джохара.
   – Ну, вот что, уважаемый, – обратился Жорка к гостю, – иди своей дорогой. Никто тебя трогать не собирается. И нечего тебе с детьми связываться.
   Джохар молча спрятал в карман нож, застегнул куртку, резко развернулся и пошел в обратную сторону.
   – Эй, ты куда пошел? – окликнул его Жорка. – Кадычиха живет в другой стороне. – Но тот, не останавливаясь, удалялся в сторону грейдерной дороги.
   Положив топор на завалинку, Жорка поднял с сугроба Олега, стал его отряхивать от снега.
   – Ты чего это в сугроб завалился? – шутливым тоном поинтересовался он у мальчика.
   Олег ничего не ответил. Его лицо было белее снега. Глаза закатились, и он потерял сознание. Подхватив парня на руки, Жорка понес его в дом Чижиковых. Попутно послал Афанасия за теткой Марфой. Не успел он переступить порог, как к дому подбежал Васька с ломом в руках. Он посмотрел на бледное лицо Олега.
   – Я убирал снег вокруг мастерских, – начал он рассказывать, обметая веником валенки. – Вдруг слышу гул машины. По звуку понял, что в сторону деревни по грейдерной дороге идет легковая. За лесопосадкой она остановилась, и из нее вышел мужчина. Я его узнал. Это был Джохар. Когда он рысью побежал через огороды, я насторожился. А когда, обогнув дом Кадычковых, подбежал к этому дому и притаился за стволом акации, я заподозрил что-то неладное. Ребята в это время ели пирожки и не видели его. Потом он направился к калитке. Тут я бросил лопату, схватил лом и бегом сюда. Вспомнил, что Джохар охотится за Олегом и его сестрой. Пока по глубокому снегу добежал, а тут ты, Георгий Данилович, сам уже во всем разобрался. – Васька замолчал, рассматривая прихваченный с собою лом. Поставил его в угол, присел на стул. – Вовремя ты успел, – продолжил он, глядя на покрытое потом лицо Олега. – Мне хорошо известно, какие удавки применяют бандиты. Несколько секунд – и человек мертв.
   – Это Афанасию спасибо, – раздевая Олега, отозвался Жорка. – Он его коромыслом по ногам врезал, тот и разжал пальцы. Пацан, словно куль, свалился в сугроб.
   В это время в дверях появилась тетка Марфа. Обута она была в галоши. Видимо, спешила не разбирая дороги и обувка была полна снега. Не обращая на это внимания, она сбросила пальто, подышала на кончики своих пальцев и взяла запястье Олега, проверяя пульс. Молча и деловито раскрыла медицинский саквояж, достала кусочек ватки, капнула на него несколько капель нашатырного спирта и поднесла к носу Олега. Тот почти сразу же открыл глаза.
   – Слабый ты еще, чтобы по таким сугробам бегать, – поглаживая мальчика по голове, с сочувствием сказала женщина. – Тебе нужно в постели лежать, а ты рыбалкой занимаешься. – Заметив недовольное движение Олега, упрекнула. – Ты думаешь, я ничего не вижу и не знаю? Ошибаешься, милок. Жалеет тебя сестра и отпускает по такой погоде. А вот я тебя жалеть не стану. Сейчас же шагом марш домой – и в постель. А я заберу твои штаны. Без штанов-то в такой мороз на улицу не выйдешь, – улыбнулась она.
   – Нет, Марфа Федоровна, тут дело в другом, – перебил ее Василий. – Все гораздо серьезнее. Поэтому Олег и Афанасий пойдут со мной на конезавод. Их там давно уже Николай Викторович поджидает. Он по своим каналам узнал, что бандитам, угнавшим три года назад стадо наших коров, известно, что Афанасий знает убийцу своего отца в лицо. В живых они его не оставят. А у Николая Викторовича хорошая охрана на конезаводе, каждый угол территории просматривается видеокамерами. Иначе нельзя. Лошади ведь элитные. Стоимость каждого такого скакуна больше, чем иномарки.
   – Правильно, Василий, – согласно кивнула Марфа, поглядывая на перепуганную Марию. – Там дети будут в безопасности. Да и без дела не останутся, – говорила она успокаивающим голосом. И было не понятно, кого больше она успокаивает, себя или собравшихся.
   Директор конезавода, высокий, сероглазый, крепкого телосложения брюнет, с утра пораньше подсел к компьютеру и занялся просмотром сводок о проходящих в Краснодаре скачках. В этих соревнованиях участвовали и его питомцы и уже успели занять несколько призовых мест. Увидев на пороге своего кабинета Василия и мальчишек, он приветливо улыбнулся.
   – Доброе утро, земляки! Как зимуете? Не занесло ли вас в деревне снегом?
   – Здравствуйте, Николай Викторович, – пожал протянутую руку Василий. – Вы правы, снега в этом году выпало на десять лет вперед. Мой отец говорит, что сроду таких снегопадов не было. Словно кара небесная. Каждый день гребем, а он все подсыпает.
   Хозяин пригласил гостей присесть на диван, а сам позвонил по телефону. Через пару минут в кабинете появился парень с большими карими глазами и огромной шевелюрой русых кудрявых волос.
   – Знакомься, Яков Иванович, – показал рукой на мальчишек Николай Викторович. – Помощников тебе привели. Будешь для них и мамой, и папой, и работодателем. Корми их, заботься о них и приучай к труду. Я тебе уже рассказывал про этих мальчуганов. Помни, без твоего разрешения они не должны покидать территорию конезавода.
   – Я все понял, – улыбнулся Яшка, придирчиво осматривая гостей. – Обмундированы они по-солдатски, а о провианте побеспокоится наш повар. С сегодняшнего дня поставим их на котловое довольствие. Но помните, – поднял палец опекун, – хлеб нужно зарабатывать, его даром никому и никогда не дают. Ясно? – строго спросил он, вглядываясь в бледное лицо Олега.
   – Ясно, – в один голос ответили мальчишки.
   Яшка Хмельницкий появился на Прудовском конезаводе два года назад. До этого он двенадцать лет провел в местах не столь отдаленных. А до того времени, как в его судьбе произошел такой излом, он работал тренером на Пятигорском ипподроме. Лошади, которых тренировал Яшка, часто завоевывали на соревнованиях призовые места. Особую славу сыскал жеребец по кличке Ветерок. Тренер любил своего воспитанника и проводил с ним все свое свободное время.
   Однажды Яшку вызвал директор ипподрома, молодой черноглазый армянин.
   – Хочешь, подарю тебе Ветерка? – глядя парню в глаза, спросил директор.
   – Как это, подарите? – удивился Яшка. – Отдадите его мне без денег?
   – Конечно, без денег, – подтвердил тот. – Но ты мне должен оказать одну услугу. Для тебя это особых усилий не составит. Дело в том, что я люблю дочь первого секретаря горкома. И она меня тоже любит. Мы хотим пожениться. Но ее папаша против нашего брака. Мне тут один знакомый сапожник посоветовал использовать старый проверенный способ. Невесту нужно опозорить. Тогда родители будут рады любому жениху.
   – Что-то я не понимаю…
   – Не перебивай и слушай дальше. Задание такое. Ты должен попасть к ее папаше в дом и выйти голым через парадный подъезд так, чтобы тебя видели жильцы.
   Яшка согласился. Уж больно хотелось ему заполучить жеребца. Он выбрал время, когда дочь секретаря была в доме одна, подъехал верхом с тыльной стороны, разделся и, встав на седло, легко перемахнул на балкон второго этажа. Увидев в квартире голого волосатого мужчину, девушка испугалась, громко закричала и потеряла сознание. Яшка же открыл внутренний замок и зашлепал по ступенькам вниз босыми ногами. Но выскочить на улицу ему не удалось. Дежуривший в подъезде милиционер задержал его и вызвал наряд. За такое деяние парня осудили на двенадцать лет, которые он отсидел от звонка до звонка. Секретарь горкома постарался, чтобы его наказали даже за то, чего он не совершал.
   Вернулся Яшка домой в Ново-Пятигорск, а квартиры у него уже нет. Мать вскоре после суда умерла, а отчим женился на другой. Квартиру поменял на особняк, в котором пасынку места не нашлось.
   Без денег, жилплощади, со справкой об освобождении Яшка устроился работать грузчиком на продовольственном рынке. Годы, проведенные в заключении, не испортили парня. Работал он добросовестно. Хозяева были довольны. Однажды он случайно прочел в газете объявление о скачках на местном ипподроме, в которых должны принять участие лошади почти со всех конезаводов Северного Кавказа. Пропустить такой праздник бывший тренер не мог.
   На ипподроме Яшка чуть не расплакался. К горлу подкатил ком, а в душе защемило. Ведь именно здесь он с отчимом работал с четырнадцати лет. А потом, когда вернулся из армии, всерьез занялся тренерской работой. За последние двенадцать лет ему ни разу не приходилось бывать на скачках.
   С первого взгляда Яшка сразу определил победителя первого забега. Это был жеребец по кличке Ахилесс. Двухлетний скакун оставил далеко позади своих преследователей. Когда закончились скачки, парень разыскал хозяина жеребца. Это был тренер с Прудовского конезавода, который и сказал, что им требуются специалисты. Так он оказался в деревне Пруды.
   Встретившись с Николаем Викторовичем, Яшка сумел его убедить, что, несмотря на двенадцать лет, проведенных в заключении, он не потерял профессиональных навыков. Ему поверили, приняли тренером и выделили в заводском семейном общежитии однокомнатную квартиру. Так он снова приобрел и любимую работу, и крышу над головой.
   Задание Николая Викторовича по присмотру за Олегом и Афанасием Яшка выполнял добросовестно. В первый же день в комнате помощника главного конюха организовал для них спальные места. Установил две раскладушки и выдал совершенно новое постельное белье.
   – Значит так, орлы, – начал он инструктаж. – Утром белье собираете, аккуратно складываете и вместе с раскладушками убираете в кладовку, – показал он рукой на дверь небольшого помещения, расположенного рядом с комнатой. – Распорядок дня у нас армейский. Подъем в шесть утра, отбой в десять вечера. За собой сами убираете, моете, стираете. Стиральная машинка в прачечной, там же и сушилка для белья. Прием пищи в столовой. Наряды на работы будете получать у главного конюха. Вы поступаете в его распоряжение. И последнее, – он сделал небольшую паузу. – Напоминаю требования Николая Викторовича, не вздумайте без моего разрешения выходить за территорию конезавода. – Заметив, как погрустнели мальчишки, весело добавил, – не вешайте нос, все будет в порядке. С вашими родителями директор сегодня переговорит. Все, – прихлопнул он ладонями, – инструктаж закончен. Вы тут обустраивайтесь, а мне пора к лошадям.
   Стояла середина декабря. Зима полностью вступила в свои права. Деревню чуть ли не до крыш завалило снегом. Дорогу, проходящую по центральной улице, ежедневно с утра расчищали бульдозером. К вечеру ее хорошенько укатывали проезжающие молоковозы и бензовозы, тракторы и телеги, десятитонные зерновозы. Дорога была основной артерией жизнедеятельности населения. От нее к дворам тонкими ниточками петляли тропинки, которые приходилось также каждое утро расчищать лопатами из-за постоянно идущего снега. Почти возле каждого дома с внешней стороны забора была очищена и прометена до самой земли небольшая площадка. Молодежь, несмотря на крепчавшие морозы, по выходным продолжала собираться на вечеринки у дома Шандыбиных.

На Пятигорском рынке

   Альбина провела инвентаризацию своих индюков. Двенадцать индеек и двух индюков она решила оставить для развода. Отсадила их в отдельное помещение, приготовила гнезда. Оставшихся тридцать голов птицы небольшими партиями готовила на продажу. Как обычно, в пятницу девушка позвала Жорку, чтобы тот порубил шестерых индюков. После чего вместе с Верой стали их ощипывать и готовиться к поездке на Пятигорский рынок.
   В субботу рано утром девушки уложили товар в багажник легковушки и отправились в путь. Дорога до Пятигорска была хорошая. Дорожные службы успели убрать снег и посыпать проезжую часть специальной смесью. Машину Альбина припарковала на платной стоянке возле рынка. Быстро пройдя ветеринарный контроль и получив инвентарь и весы, девушка отправилась искать место за деревянными прилавками, но куда бы она ни поставила весы, ей везде тут же говорили, что место занято. Потеряв всякую надежду найти свободное место для торговли, направилась к начальству. Прочитав на двери заведующего мясным павильоном табличку, Альбина, не раздумывая, толкнула дверь и вошла в просторный, обставленный хорошей мебелью кабинет. За столом, в белом халате и накрахмаленном колпаке, сидел молодой мужчина.
   – Что вы, женщина, здесь делаете? – спросил заведующий, поднимая голову от бумаг, лежащих на столе.
   Лицо мужчины показалось Альбине знакомым. Она молча смотрела на красивого, атлетически сложенного заведующего и не могла вспомнить. Единственное, что пришло ей в голову, было то, что, вероятно, он учился с ней в одном колледже. Мужчина, не дождавшись ответа, повторил свой вопрос.
   – А вы не учились в воронежском торговом колледже? – поинтересовалась девушка.
   – Нет, я в Воронеже не жил, – ответил тот хмурясь. И уже раздраженным голосом спросил: – Ты ко мне зашла, чтобы уточнить, где я жил, а где не жил?
   – Нет, нет, – растерялась Альбина. – Я к вам по другому поводу. Хотелось бы получить место для торговли за прилавком.
   – Вот оно что. Тебе нужно место? Это не ко мне. Торговыми местами занимаются контролеры. – Заведующий поднялся, подошел к двери, открыл ее и показал жестом на выход.
   Выйдя в коридор Альбина стала искать кабинет контролеров. Но все двери были закрыты. Никаких табличек на них не было. Уже уходя, она еще раз пробежала глазами табличку на двери заведующего павильоном. И снова ей показалось, что человека, которого звали Мальцев Артур Алексеевич, она уже где-то встречала. Однако времени на долгие воспоминания не было. Мысль о том, что в багажнике лежат непроданные индюки, вернула ее к действительности, и Альбина заторопилась к машине.
   – Заведующий не стал меня даже слушать, – тяжело вздохнув, пожаловалась она Вере. – С порога направил к контролерам, а где их искать, не сказал.
   – Погоди, – прервала подругу на полуслове Вера. – Я сейчас поговорю вон с тем дядечкой, – показала она рукой на пустующий прилавок, возле которого стоял мужчина с топором.
   Девушка подошла к стоявшему без дела мяснику.
   – Дяденька, у вас прилавок пустует. Можно мы с подругой поторгуем здесь индюками?
   Мужчина воткнул топор в деревянную колоду, стоявшую в углу возле прилавка, вытер руки о белый передник и, глядя прямо в глаза Вере, с улыбкой произнес:
   – Тебя что, мать родила и не облизала?
   – Не поняла вас.
   – Что ты, злыдня мелкая, не поняла? Тебе что, неизвестно, что все прилавки принадлежат Рустаму. Он один здесь торгует и конкурентов не потерпит.
   – Что же получается, – продолжала допытываться Вера. – Выходит, что все мясные прилавки – собственность Рустама?
   – Нет, не все, – уже более спокойным голосом ответил мясник. – Фирма Рустама торгует бараниной и говядиной. А предприятие Сергея – свининой, говядиной и птицей. Если желаете отдать свой товар оптом, то подойдите вон к тому павильону, – показал он пальцем на противоположную сторону рынка. – Там у вас все купят.
   Поблагодарив мужчину, Вера стала пробираться через толпу покупателей к нужному павильону, возле которого развешивал на крючки куски говядины молодой армянин.
   – Здравствуйте, – подошла к нему Вера.
   – Здравствуй, коли не шутишь, – ответил тот не поворачиваясь. – Какой кусочек тебе вырезать? Шейку или грудинку? Смотри, какие аппетитные кусочки! А если тебе нужна свинина, то это рядом, – указал он на соседний прилавок.
   – Мне мяса не надо, – тихо ответила Вера. – Я сама хотела продать вам мясо индюков.
   – Продать, это другое дело. Сейчас я позову хозяина.
   Он юркнул за матерчатую штору и уже через несколько секунд вышел оттуда в сопровождении мужчины средних лет.
   – Что, красавица, ты мне хочешь предложить? – с улыбкой поинтересовался он у Веры.
   – Шесть штук домашних индюков, выкормленных кукурузой, – смело выпалила девушка.
   – Возьму всех по сорок рублей за килограмм.
   – Вы что, считать не умеете? Да такие индюки продаются по сто двадцать рублей за килограмм.
   – Ну что же, не хочешь, как хочешь. Пойди по сто двадцать попробуй продать, – и скрылся за занавеской.
   Вера пошла обратно к Альбине. Поглядывая на заваленные мясом прилавки, подумала: «Откуда у Рустама такое огромное поступление говядины и баранины?» Увидев стоявшую с опущенной головой подругу, которая по походке догадалась, что место им не светит, улыбнулась:
   – Не горюй, сейчас что-нибудь придумаем. – Оглянувшись, Вера увидела двоих сотрудников милиции и бегом направилась к ним. – Товарищи милиционеры, – сходу обратилась она к стражам порядка, – помогите нам продать домашних индюков. На рынке сплошная мафия. Рустам и Сергей не разрешают торговать своей продукций крестьянам.
   Сержант оглянулся по сторонам, взял девушку за локоть и отвел в сторону. Его напарник молча шел следом.
   – Мы бы и хотели тебе помочь, крестьянская дочь, но, поверь, это не в наших силах. А вот добрый совет тебе дам. Вон там, через дорогу, есть продовольственный магазин, там у тебя купят сразу всех индюков.
   Поблагодарив сержантов, Вера бегом направилась к заждавшейся Альбине. Увидев бегущую подругу, та догадалась, что на этот раз есть хорошие новости. И действительно, девушка обрадовала ее своим известием. Не тратя времени даром, девушки загнали свой «Москвич» во двор супермаркета. Оставив Веру в машине, Альбина отправилась договариваться.
   Войдя в мясной отдел, девушка опытным глазом определила, что мясной продукции здесь много, но индюков не было, и это вселяло надежду. Покупателей было много, и это тоже был плюс. Альбина спросила у продавца, где найти директора. Та согласилась проводить ее в кабинет. Пройдя через двор и открыв дверь офиса, она на мгновение скрылась внутри, но тут же появилась и пригласила войти.
   – Проходите, Любовь Петровна у себя.
   Директором магазина оказалась пожилая женщина. Как выяснилось, она была и хозяйкой. Выслушав Альбину и набросив на плечи куртку, поспешила во двор посмотреть товар.
   – Беру весь товар, – сразу согласилась Любовь Петровна. – Сейчас составим закупочный акт, и ты сразу получишь свои деньги. – Она позвала грузчиков и приказала им отнести пакеты с индюками на весы. Цену директор назвала вполне разумную. – Я буду рада, если вы будете привозить мне индюков регулярно.
   – А свинина вам не нужна? – поинтересовалась Альбина.
   – А у вас есть и свинина?
   – Конечно, есть! У меня более тридцати голов годовалых поросят. Думала начать их резать после Рождества.
   – Готова закупать у вас каждую неделю по три свиных туши и шесть туш индюков. Только свинина должна быть опаленной соломой. Я заберу у вас и кровь, и кишки, и все субпродукты.
   Обменявшись номерами телефонов, обе женщины остались довольны друг другом. Провожая девушек, Любовь Петровна спросила:
   – А зачем ждать Рождества? Я могу принять мясо уже на этих днях.
   – Я постараюсь до конца недели заколоть трех поросят и подготовить шесть индюков, – вслух размышляла Альбина. – Буду привозить вам по одной свиной туше и по две индюшиных.
   Выехав со двора супермаркета на трассу, Альбина погнала машину домой. По дороге тормознула у придорожного продовольственного магазина. Не говоря Вере ни слова, она взяла хозяйственную сумку и пошла за покупками. Примерно минут через десять девушка вернулась, таща за собой полную сумку чего-то тяжелого. Забросив сумку на заднее сиденье, с трудом переводя дыхание, пояснила:
   – Купила двадцать пачек соли крупного помола, – заводя машину и выруливая на трассу, сказала Альбина. – Надеюсь, что сегодня еще успею заколоть хромую свинку для себя. Ей уже больше года, но она совершенно не набирает вес. Сало засолю в ящике-улье, – продолжала размышлять вслух девушка. – А из кишок наделаю домашней и кровяной колбасы, а еще сельдисон. Из ливера нарублю отличной начинки для пирожков. Я ливер весь отвариваю, потом его рублю топором на мелкие кусочки. Все это складываю в эмалированную кастрюлю, заливаю горячим выжаренным внутренним салом. Когда надо готовить пирожки, я отковыриваю из кастрюли три-четыре ложки, кладу на сковородку, добавляю туда лука и моркови. Начинка пирожков готова. Ее можно использовать и в качестве подливки для пюре или кукурузной каши.
   Выговорившись, Альбина замолчала. Молчала и Вера. По лицу фермерши было заметно, что она очень довольна сегодняшней сделкой, а еще больше перспективами сотрудничества с директором супермаркета.
   – А почему ты везешь соль из города? – вдруг задала вопрос Вера. – Ведь в нашем магазине этого добра навалом.
   – Если честно, не хочу встречаться с продавщицей нашего ларька, – после продолжительного молчания ответила Альбина. – Как-то пришла покупать спички, а она захлопнула перед мои носом окошко и запела:

     «Я свою соперницу отвезу на мельницу,
     Скажу Ваньке мельнику: смели суку на муку…»

   Я, ничего не понимая, пошла домой. По пути зашла к тетке Клавдии, попросить взаймы спичек.
   – Разве в нашем магазине нет спичек? – протягивая мне коробок, поинтересовалась та. – Я на прошлой неделе покупала, так продавщица при мне распаковывала целый ящик.
   – Не знаю я, есть спички или нет, но мне продавщица не продала их. Захлопнула окошко перед носом и все.
   – Ах, вот в чем дело, – всплеснула руками тетка Клавдия. – Я совсем забыла. Варвара, дочь Мирона Голованя, была девушкой Василя Иванченко. У них была там любовь. Он ее возил каждый день на велосипеде в школу. Потом они вместе учились в университете, только на разных факультетах: она на экономическом, а он на техническом.
   Из дальнейшего рассказа тетки Клавдии Альбина узнала, что после окончания учебного заведения Василия призвали в армию, а Варвара работала экономистом в конторе совхоза на Центральной усадьбе и клятвенно обещала ждать парня. Но прошло чуть больше года, и девушка узнала, что ее возлюбленный во время участия в боевой операции в Чечне был ранен в ногу. Лечился он в горячеводском госпитале. А она закрутила роман с водителем бензовоза. Каждое утро выходила на дорогу и ждала своего курчавого по имени Эльмир. А однажды, тайком от родителей, погрузила в кабину бензовоза свои пожитки и переехала в общежитие жить с водителем.
   Буквально неделей позже приехал в отпуск после ранения Васька. Узнав, что Варвара его не дождалась и вышла замуж, разгневанный солдат бросил вещевой мешок у порога своего дома, намотал на руку ремень с бляхой и, вскочив на велосипед, помчатся на Центральную усадьбу выяснять отношения. Но едва выехал от дома, как на его пути встал дед Иван. Широко расставив руки, он вынудил Василя остановиться и слезть с велосипеда. Что именно сказал старик солдату, никто точно не знает. Но факт остается фактом, после непродолжительной беседы парень развернул своего двухколесного коня и покатил его к дому.
   Васька пробыл в отпуске две недели. Все дни он помогал родителям по хозяйству, практически никуда не выходил. С Варварой даже не попытался встретиться.
   После отпуска Василий снова убыл в свою воинскую часть. Продолжал служить в горячих точках. О том, как именно он выполнял свой долг, говорят многочисленные правительственные награды. Вернулся со службы в звании старшего сержанта с орденами и медалями. Это были годы распада многих предприятий. Не выдержал ветра перемен и совхоз. Хозяйство развалилось, работы в деревне не было. Но Васька не захотел уезжать в город от престарелых родителей. Вот так с тех пор и перебивается временными заработками.
   Варвара прожила с Эльмиром в общежитии чуть больше года. Официально брак они так и не зарегистрировали. И вот однажды приходит гражданская жена с работы, а ее не менее гражданский муж собрал все ее вещи в чемодан и выставил у двери комнаты.
   – Извини меня, Варенька, – виновато сказал он ей, – завтра из Башкирии приезжают мои родители и привозят мне невесту.
   Варвара перетащила вещи к подруге. Домой она показываться не смела, так как знала, родители не простили ей ее поступка. Но беда, как известно, одна не ходит. Ближе к осени сократили Варькину должность в конторе совхоза, и она вынуждена была вернуться в отчий дом. Мать, конечно, была рада возвращению дочери, а отец снял брючный ремень и так отстегал бесстыдницу, что она месяц не выходила на улицу. Со временем обида улеглась. Мирон прорубил в угловой комнате окошко, сделал перегородку с дверью и таким образом организовал дочери небольшой магазинчик. С тех пор она и торгует в собственном магазине. Один раз в неделю ездит в город, закупает на оптовом складе товар. Только хлеб берет на хлебопекарне конезавода.
   – Когда мне все это тетка Клавдия рассказала, – продолжала свой рассказ Альбина, – я искренне удивилась. С чего это вдруг Варвара решила, что я ей соперница? Я соседке прямо сказала, дескать, напрасно она меня ревнует. Варька – холеная красавица, а я – детдомовская. Да еще придавленная тяжелой крестьянской работой.
   – Ты, Альбина, привлекательная женщина, – возразила мне тетка Клавдия. – Посмотри на себя в зеркало и перестань комплексовать. А вот в чем ты права, так это в том, что в твоем хозяйстве нужна мужская рука. Такое хозяйство ты одна долго не потянешь.
   – Да где его взять-то, толкового мужика? Одни пьяницы вокруг. А те, которые не пьют, смотрят на меня, как на женщину второго сорта. Кому захочется брать в жены брошенную женщину.
   – Права тетка Клавдия, – вдруг рассмеялась Вера. – Какая ты Варваре соперница? Ты, действительно, посмотри на себя в зеркало. Ты же – красавица! Классический образ русской женщины. Куда там Варьке. Единственное ее достоинство – шикарные каштановые волосы. Все остальное – ниже среднего уровня. Вся накрашенная, как макака. Если ее хорошенько вымыть, так она не сможет конкурировать по красоте даже с рыжей Лушкой.
   – Ты права, Верочка. Варвара не такая уж и красавица. Но именно такие женщины и нравятся мужчинам. Иначе мой бывший муж не поменял бы меня на нее.
   – Да твоему бывшему все равно, главное, чтобы была юбка, – хмыкнула Вера. – Ты посмотри, как он болтается по деревне от старухи Нурии до распутницы Таньки Кадычковой. Другая бы на твоем месте радовалась, что он ушел.
   – Я не радуюсь, что он меня бросил, – вздохнула Альбина. – Но благодарна судьбе за своевременно принятое решение о разводе. Все-таки хорошо быть свободной женщиной, – подмигнула она подруге и стала сбавлять скорость. За разговором не заметили, как доехали до деревни. – Как бы ни сложилась моя дальнейшая судьба, – словно ставя точку в разговоре, подытожила Альбина, – но уступать Варьке Василия я не собираюсь. Я ее теперь буду игнорировать. Все необходимое стану покупать в городе. Она потеряет постоянного и состоятельного клиента.

Поимка вора

   Весь вечер Альбина носила воду из колодца, подготавливала хромую свинку. На этот раз она хотела, чтобы свинью резал не Жорка, а Василий. Несколько раз она подходила к его дому в надежде увидеть во дворе и попросить зайти к ней утром. Но двор был пуст, даже собаки не лаяли. Тогда девушка постучала в двери Шандыбиных и попросила Жорку заколоть свинью. Тот сразу согласился. Более того, с вечера сбегал к деду Ивану и попросил у того фронтовой штык-нож, которым всегда резал свиней.
   Довольная тем, что удалось уладить все вопросы, Альбина возвращалась домой. По дороге встретила Елизавету Николаевну, которая была в гостях у матери Василия, своей двоюродной сестры. Женщина возвращалась с гостей вся в слезах. На вопрос Альбины: «Что случилось?», – поведала весьма грустную историю.
   Оказывается, вчера еще до восхода солнца Жорка помог заколоть ей кабанчика, опалил его и разделал. Затем перенес мясо в сени. Женщина целый день возилась со свежатиной. Она нарезала длинными полосками сало, пересыпала его солью крупного помола и уложила в сундук. Затем занялась изготовлением колбасы. Ее Елизавета Николаевна делала из тонких кишок. Сделала более тридцати колец, для набивки которых ушло два ведра мелко нарезанного мяса вперемешку с салом. В начинку она добавила молотый черный перец и чеснок, посолила по вкусу. Оставшимся мясом она начинила тщательно промытый желудок кабанчика, зашила его нитками. Получился довольно увесистый сельдисон. У хорошей хозяйки ничего не пропадает. Нашлось применение и толстым кишкам. Их она использовала для приготовления кровяной колбасы.
   Приготовив все полуфабрикаты, Елизавета Николаевна разожгла печку и стала готовить большие кастрюли для варки колбас. Тут она вспомнила, что забыла подоить коров. За работой не заметила, как на улице стало темнеть. Взяв подойник, женщина отправилась к своим буренкам. На дойку у нее ушло не более получаса. А когда она вернулась в сени, то сразу бросилось в глаза, что крышка сундука, на которой лежали приготовленные к варке колбасы, пустая. И колбаса, и сельдисон словно испарились. Только на табуретке лежала свиная голова, а в тазу еще теплый ливер. Женщина бросилась на улицу, но там никого не увидела. Она вошла в дом, села у плиты и заплакала. Увидев плачущую бабушку, на колени забрался внук Владик.
   – Бабуля, не плач, – стал он вытирать ей слезы. – Вон там, за холодильником стоит «беда», выпей стаканчик и тебе станет легче.
   – Знаешь, Альбина, я от этих слов даже рассмеялась, – вытирая краешком платка слезы, улыбнулась Елизавета Николаевна. – Говорю внуку: «Эта «беда» не для меня. Я ее купила у Варьки в ларьке и приготовила для дядьки Мухани, чтобы заплатить за вывоз навоза на кукурузное поле. Моя беда вон в сенях. Целый год кормила кабанчика, думала, хватит и нам с тобой, и твоим папке с мамкой. А теперь никому не осталось». Внук поцеловал меня в щеку и так серьезно говорит: «А ты позвони папе, он быстро найдет вора». Нет, говорю ему, этого вора ни одна милиция не найдет, его только на месте преступления ловить надо. А теперь ищи-свищи. Рядом дорога, схватил – и его только и видели. Сама виновата. Пошла коров доить, а сени оставила открытыми.
   Женщина на минутку замолчала. Альбина уже решила, что на этом колбасная история закончилась и собралась было выразить ей свое сочувствие, но она ошиблась.
   – И тут случилось вот что, – покачивая головой, продолжила свой рассказ Елизавета Николаевна. – Слышу, зашипела вода на плите. Я бросилась к кастрюлям, поднимаю крышки и вижу… Ты, Альбиночка, не поверишь. В одной кипит моя колбаса, а в другой – сельдисон. И только тут я вспомнила, что перед тем, как идти доить корову, сама положила варить часть колбас и сельдисон. Я так обрадовалась, словно клад нашла. Всю ночь не спала. Никому не рассказывала про случившееся, думала, будут смеяться.
   – Ну и юмористка вы, Елизавета Николаевна, – улыбнулась Альбина.
   – Да какой тут юмор. Вон на прошлой неделе из сеней Прасковьи Демьяновны унесли все мясо зарезанного поросенка. Я вначале не поверила. Ведь ее соседка Кадычиха на каждом углу трезвонит, что Прасковья с ума спятила, что каждую ночь то песни орет, то по-собачьи воет. И в деревне многие этому верят. Особенно после того случая, когда она голая гопака танцевала. Сын ее, Мирон, доказывал жителям деревни, что мать его здорова, а прошлый случай – последствие большой дозы выпитого лекарства. Но, похоже, переубедить всех так и не смог. Я же теперь верю, что у Прасковьи, как и у меня, кто-то украл мясо. А меня Бог наказал за такое неверие. Да еще сама виновата в том, что сколько живу в деревне, столько держу дверь нараспашку.
   – А у меня тоже всегда дверь открыта, – призналась Альбина. – Я завтра тоже хочу к Новому году зарезать свинку. Холодильник пустой, я его месяц назад отключила.
   – Ты, детка, учись на наших ошибках, – напутствовала Елизавета Николаевна, – не оставляй дверь открытой. Если бы ты только знала, как жалко терять свою собственность, нажитую нелегким трудом.
   Женщины разошлись по своим домам. Как раз в это время из мастерских вернулся домой Васька. Наливая сыну горячего борща, мать сочувственно сказала:
   – Приходила тетка Елизавета, очень плакала. Вчера вечером у нее украли свиное мясо. Оставили только голову с ножками и ливер.
   – А где же она была в это время? – помешивая ложкой борщ, поинтересовался сын.
   – Отлучилась на полчаса коров подоить. Вернулась, а в сенях пусто.
   – Это кто-то из своих ворует, – убежденно сказал Василий. – Знает, гад, кто свинью зарезал, и выжидает удобный момент. Точно также украли мясо у матери Мирона Голованя. Пока женщина сходила за водой к колодцу, мясо уже испарилось.
   – Ворует, конечно, наш, деревенский, – поддержала размышления сына мать. – Видать, узнает у деда Ивана, кто с вечера берет у него штык-нож, и караулит свою жертву.
   – Не фантазируй, мама, – возразил Василий. – Зачем выпытывать у деда, светиться. Все гораздо проще. Свиней колют всегда рано утром до восхода солнца. Выйди на улицу – и сразу видно, в каком дворе горит костер.
   Закончив ужинать, Василий молча поднялся из-за стола и отправился к деду Ивану, чтобы узнать, кто брал у него на завтра кинжал. Старик поведал, что несколько минут назад приходил Жорка. Он утром будет резать свинью Альбины. Парень немного посидел с дедом для приличия, оставил ему полпачки папирос «Беломорканал» и отправился к дому Альбины.
   Молодая женщина в это время готовила сени для приема свинины. Она ножом отскоблила доски стола, промыла их горячей водой и насухо вытерла тряпкой. Занимаясь своим делом, она тихонько напевала, поэтому и не услышала, как к двери кто-то подошел. Это был Василий. Он немного постоял у двери, потом закурил папиросу. Почувствовав запах табачного дыма, Альбина приоткрыла дверь.
   – Ты что, подслушиваешь, как я песни пою? – смахивая рукавом с лица пот, спросила она. – Так я всегда пою, когда работаю. Это поднимает мне настроение.
   – Все песни подряд поешь или есть особо любимые?
   – Не все. Только те, которые мне нравятся. Их я пою по несколько раз подряд. – Увидев, что за ними наблюдает дядька Муханин, который проезжал мимо на санях, предложила: – Холодно на улице, заходи в комнату.
   Василий несмело переступил порог, остановился посреди комнаты и стал осматриваться. В доме у Альбины было тепло и уютно. В печке жарко пылали кизяки. Сверху плиты стоял до блеска начищенный алюминиевый чайник. На окнах висели белые накрахмаленные занавески. Кровать была застелена стеганым покрывалом, поверх которого громоздились в два ряда подушки из гусиного пуха.
   Заметив, как внимательно гость рассматривает ее кровать, Альбина тихим голосом спросила:
   – Тебе не нравится такая гора подушек? – Не дождавшись ответа, пояснила, – режу птицу, пух жалко выбрасывать. Шью подушки, перины, даже два пуховых одеяла сострочила. – Она присела на стул. – Птица у меня здоровая. Я даже пух не мою, просто хорошенько его перебираю. Когда изделие готово, сушу его. Зимою на лежанке, а летом – на солнце. В городе такое постельное не модно, но я живу в деревне, и у меня на все своя мода.
   – Уютно у тебя, – виновато глядя на Альбину, тихо сказал Василий. – А пуховые подушки – это очень даже хорошо. Моя мать, когда была помоложе, тоже собирала гусиный пух.
   На печке зашипел чайник. Хозяйка, не спрашивая гостя, налила ему большую кружку крепкого чая, подвинула поближе.
   – Это травяной чай, – подвигая сахарницу, предупредила она. – Зимой это первейшее лекарство от простуды.
   Василий молча положил в кружку ложку сахара, медленно размешал его и стал прихлебывать маленькими глотками.
   – Может, хочешь пирожков с сушеными яблоками, – наблюдая за парнем, предложила Альбина. – Я их утром пекла.
   – Спасибо, я только что от стола.
   – Но ведь пирожков ты не ел, – пододвигая тарелку, улыбнулась она. – Не бойся, не приворожу.
   – Я был бы рад, если бы ты меня к себе приворожила.
   – Давай, выкладывай, что тебя привело ко мне? – отворачиваясь в сторону и пряча вспыхнувший на щеках румянец, спросила Альбина. – Не за приворотом же ты ко мне пришел.
   – Ты права, не за этим я к тебе зашел, – отодвигая в сторону кружку с недопитым чаем и глядя в глаза женщины, серьезно ответил Василий. – Если я тебе нужен, так ты меня и без приворота полюбишь. Не по любовному делу я пришел. Вот какое обстоятельство привело меня к тебе. Ты ведь завтра будешь резать свинью.
   – Да, буду. Но я уже договорилась с дядькой Жоркой. Он мне постоянно режет, а потом с теткой Клавдией помогает смолить и разделывать.
   – Не волнуйся, я не собираюсь отнимать у Жорки кусок хлеба. Меня другое беспокоит. В деревне стали происходить случаи воровства. На этой неделе обворовали мою тетку, на прошлой – утащили все мясо у матери Мирона Голованя. Я уверен, что вор наш, деревенский. И если не ошибаюсь, то следующей жертвой станешь ты.
   – Это почему же я? – удивилась Альбина.
   – Потому, дед Иван дал кинжал, чтобы заколоть твою свинью. Значит, никто другой в деревне резать свиней не будет. И вор, по всей вероятности, будет за тобой следить. Как только ты куда-нибудь отлучишься, тут-то он твое мясо и слямзит. – Василий перевел дыхание, чуток помолчал. – У меня к тебе вот какая просьба. Никому не говори, что я устроил охоту на вора, даже Шандыбиным. Веди себя как обычно, двери не запирай. Если мои расчеты верны, то завтра вся деревня узнает вора.
   – Хорошо, – согласно кивнула головой Альбина. – Я постараюсь. – Заметив, что Василий собирается уходить, поспешно сказала. – Я договорилась с директором супермаркета в Пятигорске о сдаче оптом индюков и свиней. Через день по три индюка и две свиных туши. Цена хорошая, и деньги хозяйка отдает сразу.
   – А сколько у тебя еще осталось?
   – Двадцать голов индюков и тридцать два поросенка. Нужно срочно их резать и продавать. В марте начнут пороситься свиноматки, что тогда буду делать. Места для всех не хватит. А силы для всей этой работы не хватает. Спасибо, что Вера помогает. Но она городская девочка, и убирать навоз ей не под силу. Вот и приходится одной и кормить, и убирать. За день так навкалываешься, что ночью уснуть невозможно, так руки болят.
   – Чтобы содержать такое огромное хозяйство, тебе нужен помощник, – глядя на мозолистые ладони Альбины, сказал Василий. – Тебе надо замуж выходить.
   – Согласна, давно пора. Да где взять надежного мужа? – усмехнулась хозяйка.
   – Я тебе что, не нравлюсь?
   – Ты мне нравишься. Но у тебя ведь есть Варвара.
   – Нет у меня никакой Варвары, – Василий взял Альбину за руку. – У меня есть только ты. Другой мне не нужно. – Он резко развернулся и, толкнув дверь, вышел из дома.
   Оказавшись на улице, Василий засек по наручным часам время и неторопливо пошел от калитки до колодца. Получалось, что Альбине потребуется три минуты, чтобы дойти, еще минут пять, чтобы выкрутить два ведра воды и три-четыре минуты на обратный путь. Итого больше десяти минут мясо останется без присмотра. Вполне достаточно, чтобы вор его успел украсть и уйти незамеченным.
   На следующее утро, еще до восхода солнца, Жорка с женой были во дворе у Альбины. Сосед вытащил хромую свинку из сарая, отвел ее в сторону и свалил одним ударом кинжала. Та даже пикнуть не успела. Быстро опалив ее, стал разделывать. Делал это Жорка профессионально. Точно поставленными движениями снял длинными полосками сало, выложил в приготовленную посуду внутренности. Клавдия во всем ему помогала. В завершение работы соседи помогли хозяйке перенести свежатину в сени и, получив честно заработанные кусок мяса и сала, отправились домой. Альбина принялась отделять от жира кишки, промывать их и готовить к начинке колбас мясо, чеснок и специи.
   Весь день Василий работал в мастерских. Когда солнце стало клониться к закату, он, стараясь быть незамеченным, огородами пробрался во двор Альбины. Тихонько постучав в окно, он жестом показал ей, чтобы она открыла дверь. Хозяйка приподняла крючок и впустила парня в дом.
   – Странная ты женщина, – усмехнулся Василий, переступая порог. – Когда сидишь дома, дверь закрываешь на крючок, а уходя, двери оставляешь открытыми. – Видя, что Альбина занята начинкой колбас, он присел на табуретку у стола. – Я тебе мешать не буду. Тихонечко посижу рядом.
   – Ну, уж нет, – смеясь, отреагировала девушка. – Я тебе без дела сидеть не позволю. Таким поведением ты будешь разлагать трудовую дисциплину. Давай помогай мне завязывать колбасы. Ты ведь знаешь, что вдвоем это делать быстрее и сподручнее.
   – С удовольствием буду помогать, – придвигая поближе стул, заулыбался Василий. – Помнится, в детстве я всегда помогал матери. А теперь они с отцом вяжут колбасы. Разве что только попросят вдеть нитку в игольное ушко, чтобы сельдисон зашить.
   Занятые работой молодые люди не заметили, как за окном стало темнеть. Это стало своего рода сигналом к действию.
   – Слушай меня внимательно, – коснулся локтя девушки Василий. – Свет в доме не включай. Бери ведра, коромысло и отправляйся за водой. Но сначала чуток помельтеши по двору туда-сюда. А уж потом не спеша иди к колодцу.
   Альбина сделал все именно так, как ей советовал Василий. Пока закрывала курятник и свинарник, совсем стемнело. Она взяла ведра и коромысло и вышла со двора. Не доходя несколько шагов до колодца, остановилась. Поставив ведра на снег, стала перевязывать платок.
   Василий тем временем вышел в сени и схоронился у вешалки за занавеской, которая свисала до самого пола. Едва он привык к своему положению, услышал тихий скрип входной двери. В темноте сеней охотник за ворами различил силуэт высокого человека. Вошедший прикрыл за собой дверь, достал из кармана электрический фонарик и, подсвечивая, стал поспешно перекладывать со стола в мешок куски мяса и сала. Быстро справившись с работой, он забросил поклажу на плечо и направился к двери. В это время Василий выскочил из-за занавески и схватил вора за локоть. Отработанным приемом завернул ему руку за спину, включил свет в сенях. Мешок с плеч упал прямо в ведро с кровью. От боли непрошеный гость дико заорал и попытался вырваться. Но не тут-то было. Резко развернув человека к себе лицом, Васька от удивления воскликнул:
   – Вот так вор! Тетка Кадычкова, ты ли это?
   Воровка выпрямилась и заплакала. Василий стал у двери, закрыв собою проем.
   – Давай, тетка Ефросинья, выкладывай из мешка все назад.
   Кадычкова стала быстро вынимать куски сала и складывать их на стол. Когда очередь дошла до окороков, она, схватив мешок, бросилась к двери и попыталась оттолкнуть парня. Видимо, рассчитывала на неожиданность. Но ее расчет не оправдался. Васька ловким движением подхватил с пола пустой окровавленный мешок и в доли секунды надел его на голову воровке. Крепко держа ее за локоть, он вывел Ефросинью на улицу, подвел к акации, на которой висел кусок рельса. Свободной рукой парень поднял шкворень и стал бить им в рельс. Звуки набата понеслись по деревне, призывая ее жителей срочно собраться для важного сообщения.
   Время было позднее. Многие уже сели ужинать. Поэтому собирались неторопливо. Первым появился дед Иван. Он был без шапки, в галошах и шерстяных носках, на плечах старика болталась безрукавка.
   – Это ты что ли, Василий? – вглядываясь в темноту, спросил он.
   – Я, дед, я. Неси огня, а то темно очень.
   Дед Иван вернулся в свою землянку, надел полушубок, шапку, снял со стены керосиновый фонарь, зажег его и, держа высоко над головой, направился к дереву, куда собралась уже вся деревня.
   Свет фонаря выхватил из темноты человека, на голову которого был надет окровавленный мешок. В толпе кто-то ахнул. Одни стали отодвигаться подальше, другие наоборот плотнее придвинулись к акации. Василий отпустил локоть вора и снял с него мешок. Люди всматривались в лицо человека. Но низко опущенная голова делали его в темноте неузнаваемым. В это время на гнедом жеребце подъехал Мирон Головань. Народ расступился, пропуская его вперед. Подъехав вплотную, он кнутовищем дотронулся до подбородка стоявшего человека.
   – А ну-ка, Ефросинья, подними голову, покажи народу свое личико, – с насмешкой попросил он.
   Только теперь все узнали в стоявшем человеке Кадычкову. Одета она была в мужские стеганые ватные штаны, старую телогрейку, драную кроличью шапку, тесемки которой были бантиком завязаны под подбородком. На ногах кирзовые сапоги, поверх которых надеты носки.
   – Признавайся, Василий, где ты добыл такую красавицу? – смеясь, поинтересовался Мирон. – Может, на бал-маскараде?
   – Нет, не на маскараде. Эта красавица воровала свинину в сенях дома Альбины. Я подождал, пока уложит все в мешок, а потом поинтересовался, мол, помощь не требуется? Женщина пожилая, а мешок тяжелый, – с иронией ответил Васька.
   – Вот, гадина, – вытирая кончиком платка слезы, не вытерпела Елизавета Николаевна. – А я думала, что моего кабанчика увезли на санях. Ведь в нем было больше ста килограммов. Ни один мужчина столько не унесет за один раз.
   – Зря сомневаешься, тетка Елизавета, – с усмешкой подначил Мирон. Он снова поднял кнутовищем подбородок Кадычковой. – Такой двухметровый бугай больше двух центнеров унесет за один раз. Вы посмотрите, люди добрые, на эту несчастную. Стоит, трясется, глазки опустила, делает вид будто ей стыдно. Но ничего подобного. Она и ее вороватая семья сколько живут в деревне, столько и воруют. Никто нигде не работает, ничего не выращивают, только гонят, паразиты, самогонку и спаивают мужиков. А теперь настолько обнаглели, что не просто подворовывают, а начисто все забирают. Неделю назад эти паразиты украли у моей матери все мясо. Старуха чуть ли не на четвереньках выкармливала для себя поросенка, а эти негодяи унесли его за несколько минут. Но этого им показалось мало. Они также бессовестно украли мясо у Елизаветы Николаевны. Однако и этого тварям не хватило. Сегодня попытались унести зарезанную свинью у Альбины. Но, как говорится, сколько веревочке не виться… – Мирон с высоты своего жеребца оглядел притихших жителей деревни. – Вор, благодаря Василию, пойман. И мы должны его судить всей деревней.
   В наступившей тишине вдруг раздался громкий смех. Держась одной рукой за живот, а другой показывая на Кадычкову, хохотал Антон Шандыбин.
   – Ты чего это, Антоха? – повернул к нему жеребца Мирон.
   – Вы только посмотрите на тетку Фроську, – сквозь смех говорил тот. – Она готовилась идти на дело со всей серьезностью. Оделась так, чтобы никто не смог узнать. Вы посмотрите на ее ноги. Она поверх сапог носки нацепила, чтобы не оставлять следов. У нее даже на руках носки, видимо, чтобы не оставлять на месте преступления отпечатки своих воровских пальчиков.
   – Тут и дураку ясно, что Ефросинья Кадычкова воровка, и мы ее будем судить всем миром, – громко подытожил Мирон.
   – Не имеете права, – заголосила осмелевшая Кадычкова. – Я не воровка и чужого мяса не брала. Это все он на меня наговорил, – замахала она руками на Ваську. – Мстит мне за то, что я ему самогон не даю в кредит.
   – Ты что, злыдня, врешь, – подскочил словно ужаленный Василий. – Ни я, ни мой отец никогда к тебе за самогоном не ходили. Если нам захочется выпить, так мы лучше купим бутылку водки в магазине. А тебя, тетка Фроська, я застукал на месте преступления.
   – Все ты врешь. Я пришла к Альбине попросить кружечку свиной крови, – залилась слезами Ефросинья. – У меня ослабленная иммунная система и я лечусь горячей кровью. Об этом все в деревне знают.
   – Тетка Ефросинья говорит правду, – выступив вперед и сняв шапку, сказал дядька Муханин. – Сколько ее знаю, она всегда пьет горячую кровь.
   – Кровь горячей бывает когда только зарежут свинью, – возразил Мирон. – Свинью Альбины резали в шесть часов утра, а сейчас уже десять вечера. Кровь давно загустела и стала похожей на печенку. – Он повернулся к Муханину. – А ты защищаешь воровку потому, что она самогон тебе в долг дает. Получишь зарплату и все деньги несешь своей благодетельнице, а семье не достается ни копейки.
   В толпе одобрительно загудели женские голоса. Мужики помалкивали. Вдруг кто-то выкрикнул: «В милицию ее надо везти».
   – Вот вам всем, – скрутила дулю Кадычкова, сняв с руки носок, – ничего не докажете.
   – Как это не докажем, – возмутился Васька. – А твой мешок, на котором написано «Кадычкова Е».
   – А это ты написал мою фамилию своей рукой, – чуть замешкавшись, выпалила Ефросинья.
   – Для определения почерка существует графическая экспертиза, которая безошибочно определит, кто именно сделал надпись на мешке.
   Припертая к стенке женщина громко заплакала. Так громко, что завыл пес во дворе деда Ивана.
   – Нечего лить крокодиловы слезы, – гарцевал на жеребце Мирон. – Суда людского тебе не избежать. Будем судить тебя, старую воровку, всей деревней.
   В это время, освещая земляков карманным фонариком, подъехал Николай Викторович. Он долго стоял в стороне, сдерживая поводьями своего скакуна, слушал, кто и что говорил по поводу поступка Кадычковой.
   – Сколько я тебя знаю, тетка Ефросинья, столько ты и воруешь, – он удобнее уселся в седле. – А ты, старая гидра, хоть раз задумывалась, у кого воруешь? Ты же обворовываешь старых, больных и одиноких людей, своих соседей и земляков. А знаете, – повернулся к собравшимся директор конезавода, – это мы вместе с вами виноваты в том, что всей деревней вскормили такую сучку, позволили ей спаивать своих мужей, отбирать у них последние гроши. – В толпе послышался тихий ропот. – А теперь, тетка Ефросинья, подними голову и послушай, что я тебе скажу. В милицию мы тебя не повезем. В деревне люди слишком заняты, чтобы ездить в район к следователю. Но и самосуд мы устраивать не станем. Выносим мы тебе последнее предупреждение. Запомни, если с завтрашнего дня у кого-то что-нибудь пропадет, мы тебя и твоих упырей, Тоньку и Филиппа, выселим из дома и сделаем в твоем дворе дезинфекцию, чтобы в деревне даже духа вашего не осталось. А сейчас иди домой и сними свой бальный наряд.
   Воровка, низко опустив голову, направилась к дому. Люди расступались, пропуская Ефросинью. Пройдя сквозь толпу, она остановилась, подняла с земли свой мешок.
   – А на тебя, Васька, я напишу жалобу, – сказала она зло. – Прокурору напишу.
   – Да жалуйся хоть в Организацию Объединенных Наций, – нахлобучивая на голову шапку, усмехнулся Василий. И, подмигнув, со смехом добавил, – а мешочек-то свой прихватила, боишься оставлять вещественное доказательство.
   – Вы меня еще запомните, я вам этого не прощу, – погрозила Ефросинья кулаком толпе. Но никто не обратил внимания на ее угрозы.
   Люди потихоньку стали расходиться по своим домам, а Васька направился к дому Альбины. Постояв в нерешительности у дверей, он закурил и стал наблюдать через окно, как хозяйка резала квадратными кусками сало, обильно пересыпала его солью и складывала в ящик. Вот она уложила последний кусок, накрыла засолку белой материей и попыталась перетащить ящик из комнаты в сени. Поклажа оказалась слишком тяжелой для девушки. Она не смогла сдвинуть ящик даже с места. Васька улыбнулся. Его забавляла настырность хозяйки. Понимая, что одной ей не справиться, она, тем не менее, продолжала суетиться вокруг неподъемного груза.
   Докурив папиросу, Василий решительно вошел во двор и постучал в дверь. На пороге появилась Альбина. Увидев парня, сделала шаг назад.
   – Можно зайти на минутку? – спросил Василий. – Разговор есть.
   – Заходи, – пригласила девушка. – Я тебя всегда рада видеть. К тому же я твой должник. Спас мои припасы от вора.
   – Не от вора, а от воровки, – уточнил он, проходя в комнату. Он присел к столу и, направляя руки в сторону печки, пожаловался: – Руки совсем задубели. Забыл дома перчатки. Вот если бы хозяйка угостила гостя горячим чаем, то я был бы ей очень благодарен.
   – У меня есть и погорячее чая, – достала она бутылку водки. Перехватив недовольный взгляд Василия, спрятала поллитровку обратно. – Извини, это я для ребят приготовила. Завтра утром Жорка с напарником будут резать свиней на продажу. Я ведь тебе уже говорила, что договорилась в Пятигорске с директором супермаркета насчет регулярных поставок мяса.
   Рассказывая, Альбина успела включить электрочайник и вскипятить воду. Налила гостю большую кружку чая, на которой красовался рисунок сердца.
   – Ты всех угощаешь чаем из этой кружки? – прихлебывая напиток, поинтересовался он.
   – Это моя кружка. Из нее пью только я.
   – А меня ты не считаешь?
   – Я тебя от себя не отделяю.
   – И давно не отделяешь?
   – Давно. Очень давно, Василий. Даже сама не знаю как давно, – смущенно проговорила девушка, присаживаясь к столу напротив парня. – Ты ведь знаешь, что в мой дом мужчины не заходят.
   – А Жорка разве не мужчина?
   – Почему же, мужчина. Он и Клавдия – хорошие люди, всегда мне помогают. Правда, приходится им платить, но плата не такая уж и большая. А продавать мясо мне помогает Вера. – Альбина замолчала, наблюдая за Василием. – Знаешь, когда мы с Верой были последний раз на рынке в Георгиевске, я встретила там ту девушку, которая просилась к Кириллу на ночевку. Она – заведующая мясным павильоном. Сидит в отдельном кабинете. Я ее сразу узнала. Ее полное имя Ульяна Остаповна.
   – А ты не могла ошибиться?
   – Нет, Вася, я не ошиблась. Это точно была она. – Альбина о чем-то задумалась, потом продолжила: – На прошлой неделе мы с Верой ездили продавать индюков на рынок в Пятигорск. Там такая же ситуация, как и в Георгиевске. Перекупщики скупили все места, негде даже товар выложить. Можно сдать только оптом по бросовой цене. Я и там ходила к заведующему. А он меня отправил к контролерам. Контролерами работают мальчики с килограммовыми кулаками. У них один ответ: «Все места заняты, отдавай мясо оптом». – Вдруг Альбина вскочила и закричала, – я вспомнила, вспомнила, где видела этого человека.
   – Какого человека? – обернулся к окну Василий. – Где ты увидела человека?
   – Я сейчас говорю о заведующем мясным отделом в Пятигорске. Когда была у него в кабинете, никак не могла вспомнить, где же я его раньше видела. Даже спросила у него, не жил ли он в Воронеже. А сейчас вспомнила. Он был у нас в деревне и даже приглашал меня потанцевать на вечеринке.
   – Успокойся, – взял девушку за руку Василий. – Такие люди на деревенские вечеринки не ходят. Они считают посещение подобных мероприятий ниже своего достоинства.
   – Нет, и еще раз нет, – упорствовала Альбина. – Я уверена, что и Ульяна с Георгиевска, и Артур с Пятигорска были в нашей деревне и представлялись саманщиками.
   – Не фантазируй. Даже если это и так, что в этом подозрительного. Летом на наших прудах отдыхает народ со всей округи.
   – С этим я согласна. Но почему они представлялись саманщиками, а эта девица так настойчиво набивалась на ночлег к Кириллу? Зачем такой холеной кукле деревенский парень? Что ей было нужно от него?
   – А что нужно было от тебя Артуру? Ты думаешь, я не видел как галантно он щелкал каблуками, приглашая тебя на вальс.
   – Ты непредсказуемый человек, – рассмеялась девушка. – Я думала, ты этого момента не видел.
   – Все я видел и слышал. Но вмешиваться не стал, так как ты ему сходу дала от ворот поворот. Единственно о чем подумал: как проучить этого наглеца? Но ты ему своими словами четко указала его место на вечеринке. – Василий замолчал, чуть сжал в своей ладони пальцы Альбины. – А действительно, – встрепенулся он, – что им было нужно в нашей деревне? Их ведь было трое. Третьим был старый знакомый твоей подружки, Джохар.
   – Он знакомый не Веры, а ее брата Олега.

Белая горячка Леонида Муханина

   На следующий день, после того как Олег с Афанасием перебрались в общежитие конезавода, Кирилл сказал Вере:
   – Я вчера вечером был у Николая Викторовича, – начал он издалека. – Говорили о разном, в том числе и том, чтобы я тоже поселился в одной комнате с ребятами в общаге. Ты как думаешь, это будет лучше, чем жить на квартире у друга?
   – Думаю, с ребятами тебе будет веселее, – улыбнулась Вера и чуть заметно покраснела. Но Кирилл не заметил мимолетного смущения девушки и продолжал:
   – Давай прямо сейчас сходим в школу на Центральную усадьбу. Хочу попросить у директора направление на учебу в Пятигорский педагогический институт иностранных языков. Как думаешь, не откажет?
   – Уверена, ответ будет положительным, – поддержала его Вера.
   – И вот еще что, – продолжал размышлять вслух Кирилл. – Ты напишешь заявление на имя директора с просьбой разрешить Олегу сдать экзамены за восьмой класс экстерном. – Заметив нерешительный взгляд девушки, успокоил: – Не волнуйся, мы с твоим братом полностью прошли весь курс программы за седьмой класс. Знания у него твердые. А за зиму осилим и программу восьмого.
   Идя вслед за Кириллом к школе по протоптанной в снегу тропинке, девушка с надеждой думала о том, что благодаря его заботе о брате Олег не вырастет неучем. Ведь он уже почти два года не ходит в школу.
   За разговорами до школы добрались быстро. Двухэтажное здание из красного кирпича, с большими окнами, построенное еще в период создания совхоза «Комсомолец», напоминало остров среди сугробов. Территория была тщательно очищена от снега руками старшеклассников. И только крыша, сделанная из такой же красной керамической черепицы, была укрыта сверкающей под лучами солнца белой шапкой. Здесь Кирилл получил среднее образование. И здесь же преподавателем иностранных языков работала его мама…
   В коридорах школы стояла тишина. И только из-за неплотно прикрытых дверей доносились то робкие голоса учеников, то требовательные учителей. Чтобы скоротать время до перемены, Кирилл повел Веру в актовый зал. Здесь на стенах были размещены многочисленные фотографии выпускников за все годы работы школы. На многих из них была запечатлена его мама – Лидия Викторовна Сомова. Возле одного из таких снимков Кирилл остановился. С глянцевой фотографии на него смотрели добрые и в то же время чуть грустные глаза самого дорого для него человека. Мама умерла через две недели после того, как выпускники ее класса покинули стены родной школы. Она всю себя отдавала работе, а значит – ученикам. Мама, милая моя мамочка… Горький комок подкатил к горлу Кирилла. Он с трудом сдерживал слезы. Словно почувствовав его состояние, Вера подошла сзади, положила на плечи парня ладошки и молча прижалась лицом к его спине. Словно в оцепенении они стояли перед последней фотографией. И Кириллу показалось, что мама чуть улыбнулась ему. И он улыбнулся ей в ответ…
   Зазвенел звонок. Коридоры школы заполнились шумом учеников.
   – Пойдем в кабинет директора, – сказал решительно Кирилл и взял Веру за руку. – Аркадий Алексеевич должен быть сейчас у себя.
   Перед дверью приемной парень чуть стушевался. Сколько раз за время учебы ему приходилось бывать в этом кабинете по разным поводам и всякий раз сердце тревожно замирало. Вот и сейчас он сделал глубокий вдох и нерешительно переступил порог.
   – Здравствуйте, Маргарита Станиславовна, – обратился он к секретарю. – Скажите, Аркадий Алексеевич у себя?
   – Ой, – наигранно воскликнула та, отрываясь от каких-то бумаг. – Кто это к нам пришел! Неужели Кирюша Сомов! Давно тебя не видела. Где ты сейчас пропадаешь? Нам сказали, что ты ушел от отца.
   Кирилл чуть смутился от такого приема, но быстро справился с робостью.
   – У меня все хорошо. Живу в деревне Пруды у своего друга, бывшего маминого ученика. – И, не дожидаясь очередного вопроса, спросил: – Как вы думаете, Аркадий Алексеевич даст мне направление на учебу?
   На вопрос ответил сам директор, который во время этого диалога стоял в дверях и все слышал.
   – Разумеется, я дам тебе направление. Ты куда хочешь поступать?
   – Я выбрал Пятигорский педагогический институт факультет иностранных языков.
   Директор понимающе кивнул головой и пригласил Кирилла войти в кабинет.
   – А кто эта девушка? – спросил директор школы, когда за ними закрылась дверь. – Твоя землячка? Что-то я не припомню, чтобы она училась в нашей школе.
   – Вы правы, – подтвердил сомнения Аркадия Алексеевича Кирилл, – она не училась в нашей школе. Вера – беженка из Грозного. Ее родители погибли в автокатастрофе. Но горе, как известно, не приходит одно. Местные бандиты выгнали сирот с родного дома, и теперь они с братом живут в нашей деревне.
   Оба надолго замолчали. Кирилл думал о своей сиротской судьбе. А директор… Руководителю школы тоже было что вспомнить.
   – Кстати, она тоже к вам с просьбой пришла, – нарушил молчание Кирилл. – Вера пришла просить за младшего брата. Дело в том, что Олег, так его зовут, два последние года не учится. Но мы с ним программу обучения за седьмой класс самостоятельно осилили. – Перехватив недоверчивый взгляд директора, Кирилл заверил: – Не сомневайтесь, Аркадий Алексеевич, я его лично экзаменовал. Знания у парня твердые. К весне осилим и восьмой класс. Разрешите сдать экзамены экстерном.
   Вместо ответа директор подошел к двери кабинета, распахнул ее и попросил Веру войти.
   – Если то, что рассказал Кирилл, правда, мы поможем твоему брату окончить начальную школу. Ты напиши заявление, и школа выдаст тебе необходимые учебники.
   Бережно сложив направление в институт во внутренний карман и, упаковав полученные в школьной библиотеке для Олега учебники, Кирилл с Верой вышли за ворота школы. Смеркалось. Под ногами скрипел сыпучий снег. Поднялся едва заметный ветерок. Но и этого было достаточно, чтобы ощутить его прикосновение. По щекам словно наждачной бумагой кто-то водил.
   – Морозец градусов под двадцать будет, – предположил Кирилл и плотнее надвинул шапку. – К ночи будет еще холоднее. – Давай свернем с тропинки на проезжую дорогу, – предложил он, быть может, нас кто-нибудь подвезет.
   Свернув с тропинки, ребята вышли на накатанную дорогу. И очень своевременно. Из Центральной усадьбы в сторону деревни ехали сани, запряженные одной лошадью. Поравнявшись с ними, возница остановился.
   – Вы в деревню?
   – Да, – в один голос ответили Кирилл и Вера.
   – Тогда быстро садитесь в сани, – скомандовал он. – Разгоряченной лошади вредно стоять на морозе.
   Повторять не потребовалось. Кирилл опустил упакованные книги в сани, помог забраться Вере и запрыгнул сам на устланные соломой сани.
   – Вон там лежит телогрейка, – ткнул кнутом в солому хозяин саней, – укройте ею ноги. В такой обувке по такому морозу долго не выдержите. Зимой нужно вот в чем ходить, – похлопал он рукой по своим валенкам.
   Видимо, ездовому очень хотелось поговорить. Он снова повернулся к ребятам.
   – Меня Леонидом Трофимовичем зовут. Это так сказать по паспорту. Деревенские бабы меня кличут Муханя, а молодежь Ленечкой. А вот моя женка, еще та злыдня, обзывает меня одноглазым циклопом.
   – За что это она вас так окрестила? – не удержалась от вопроса Вера.
   – Так у меня правый глаз стеклянный, – усмехнулся Трофимович.
   – Вы что на войне его потеряли?
   – Нет, на войне я не был, – усмехнулся тот. – Когда война была, я еще не родился. А случилось вот что.
   Трофимович удобнее уселся на соломе, чуть повернулся к ребятам и продолжил свой рассказ.
   – Срочную службу служил я в группе советских войск в Германии. Вернулся из армии младшим сержантом. Из-за границы привез аккордеон. Ну и красивый же он был. Весь хромированный. А голосистый… Бывало как заиграю, так все девки словно по команде собираются у меня в доме. Я тогда был одним из лучших гармонистов во всей округе. Разумеется, меня часто приглашали на свадьбы, торжества разные. Вот однажды пригласили на свадьбу к заведующему сельмагом в соседнюю деревню Золка. Я начистился, надушил одеколоном свой кудрявый чуб и отправился на свадьбу. А тогда гармонисту на свадьбах платили очень большие деньги. Выпивать строго запрещалось. Разве только в разгар веселья преподносили стаканчик, и не более. Ну и вот, – продолжал вспоминать Леонид Трофимович, – когда свадьба закончилась, мне хозяин заплатил за работу, налил стаканчик самогона и поставил на закуску тарелку с жареной рыбой и два куска копченого сала с хлебом. Рыбу я есть не стал из-за ее костлявости. Закусил сальцем, поблагодарил за угощение – и в обратный путь.
   Тут я должен кое-что объяснить. Дело в том, что сутками раньше прошел сильный дождь, наша речка Золка вышла с берегов и смыла подвесной мост, который соединял деревню Пруды с той, где я играл на свадьбе. Поэтому домой я отправился обходным путем. Ночь была темная. Прошел я около получаса и понял, что сбился с дороги. По времени должна была быть уже моя деревня, но куда ни посмотрю, кругом темнота, ни одного огонька не видно. Я разозлился, стал материться и чертыхаться во весь голос. Вдруг смотрю, невдалеке огонек мерцает. Направился к нему. Смотрю, стоит большая деревенская хата, а из нее слышатся смех, песни, одним словом, веселье идет вовсю.
   Только я подошел к двери, как она отворилась, и на пороге появился хозяин, высокий красивый мужчина в черных брюках и белоснежной рубашке из тонкого полотна. Бросились в глаза его волосы, аккуратно уложенные на голове несколькими волнистыми складками. Он распахнул передо мною дверь, улыбнулся тонкими губами. Я заметил у него во рту два ряда золотых зубов.
   – Проходи, братан, – обнял он меня за плечи, – будешь желанным гостем.
   Вошли в хату. Хозяин тут же велел угостить меня стаканчиком водки, предложил закусить. Потом вежливо попросил сыграть плясовую. Я растянул аккордеон и пустил перебором пальцы по клавишам. Гости с криком и свистом начали плясать.
   Рядом с моей табуреткой в углу комнаты стояла тумбочка, а на ней блестящий сосуд с какой-то мазью. Я обратил внимание, что гости время от времени подходили к тумбочке, брали мазь из сосуда и мазали себе глаза. «Наверно, это они делают для того, чтобы не хотелось спать», – подумал я. В перерыве между плясками решил попробовать. Сунул палец в мазь и помазал себе правый глаз. Взглянул на гостей и заорал, словно ужаленный, от увиденного. Смазанным глазом я увидел чертей косматых с человеческими лицами и маленькими рожками на головах. Я так испугался, что тут же обмочил штаны. Быстренько застегнул свой аккордеон и стал собираться домой. В это время ко мне подошел хозяин. Теперь передо мною стоял высокий черт с длинными рогами, косматыми руками и ногами. Вместо обуви – черные копыта, на пальцах рук длинные когти.
   – Ты что, братан, уже уходить собрался? – спросил он. – У нас веселье в самом разгаре.
   – Подустал я маленько, да и на работу завтра с утра нужно идти, – начал я отговариваться. Но мои отговорки на него не действовали.
   Гости тем временем один за другим подходили к блестящему сосуду, тыкали в него пальцем и мазали себе глаза. Хозяин проследил за моим взглядом и поинтересовался:
   – Ты меня видишь?
   – Да, вижу.
   – Ты мазал себе глаза волшебным эликсиром?
   – Да, помазал один, – показал я пальцем на правый глаз.
   – Понятно, – усмехнулся хозяин. И обращаясь к гостям, пояснил. – Друзья, не следует тревожиться. Мы сейчас исправим допущенную ошибочку.
   Он протянул к моему лицу когтистую руку и вырвал у меня глаз. Больше я ничего не помню. Очнулся в больнице. Врач мне объяснила, что на почве пьянства со мной приключилась белая горячка и что я, бегая по улице, наткнулся на деревянный кол.
   Вранье все это, – усмехнулся Леонид Трофимович. – Я точно знаю, никакой белой горячки у меня не было. Я ведь на свадьбе почти ничего не пил. Ну, разве что одну-две рюмочки, не больше. В деревне никто не верит, что играл на гулянке у чертей. Единственная, кто поверила, была тетка Ольга Вакулинко.
   «Действительно, если в полночь призываешь чертей, то они обязательно появятся», – сказала она авторитетно. А ей верить можно.
   После всего пережитого я и стал выпивать, – горестно вздохнул ездовой. – Играть мне больше было не на чем. Мой аккордеон черти на мелкие кусочки изорвали. В больнице со мною кто только не беседовал. И следователь, и корреспонденты. Один из газетчиков мне сказал: «Я вам верю. Ведь если бы у вас была белая горячка, то так порвать свой аккордеон вы бы не смогли. Чтобы измельчить инструмент на мелкие кусочки потребуется целая дюжина грызунов».
   С того случая я живу с одним глазом. Но ту ночь запомнил на всю жизнь. Как сейчас вижу высокого красавца в белоснежной рубашке, с черными блестящими волосами на голове. Потом – здоровенный черт с рогами, копытами и длинными когтями, которыми он вырвал мне глаз.
   Леонид Трофимович замолчал. Молчали и Вера с Кириллом. Перед самой деревней девушка, возвращая хозяину телогрейку, спросила:
   – Леонид Трофимович, а других чертей вы хорошо рассмотрели?
   – Нет, других рассмотреть не удалось. Помню только, что они были похожи на худых косматых козлов на низких ногах, с небольшими рожками и человеческими лицами. Они визжали и прыгали один через другого. – Он остановил сани. – Я вас здесь высажу. Мне в деревню ехать нет надобности. Напрямки до конюшни быстрее.
   Ребята добрались домой от поворота дороги за несколько минут. Но даже этого времени хватило, чтобы основательно замерзнуть. В землянке было холодно. Печка уже успела остыть.
   – Я забираю свой пакет с вещами и книгами, которые из школы принес. На конезаводе в свободное от работы время будем с Олегом готовиться к экзаменам.
   – Ну, хорошо, – согласилась Вера. – Ты давай ступай к себе, а я сейчас выгребу золу и растоплю печку. А то в нашей землянке всего плюс восемь градусов.

Загадочный компьютер Афанасия

   Проводив за калитку Кирилла, Вера пошла в сарай, набрала полную корзину сухих кизяков, прихватила для растопки охапку коротко нарубленного камыша и вернулась в комнату. Она быстро разожгла печку. И уже через час в доме стало тепло и уютно. Хозяйка поставила на раскрасневшуюся конфорку сковородку и поджарила себе несколько яиц на индюшином жире. Затем попила горячего молока и стала рассматривать учебник истории, который она получила в школьной библиотеке. Весь материал ей был хорошо знаком, так как она всего два года назад окончила восемь классов.
   Пролистав учебник, девушка собралась ложиться спать. В это время в дверь кто-то сильно постучал. По стуку она сразу определила, что это Афанасий. Он всегда стучал отрывисто и громко. Поэтому она, не спрашивая, открыла дверь. Вера не ошиблась. На пороге действительно стоял Афоня. На нем была надета длинная куртка, за спиной – мешок с какой-то поклажей.
   – Я по стуку догадалась, что это ты пришел, – приглашая парня в комнату, проговорила Вера. – Проходи к печке, там теплее. Я недавно ее растопила.
   Афанасий подошел к кровати, снял мешок и поставил его на пододеяльник.
   – Ты зачем ставишь грязный мешок на кровать? – возмутилась хозяйка. – Поставь его на пол.
   – Нельзя на пол, – загадочно улыбнулся Афанасий. – Там ценная вещь.
   – Какая такая ценная вещь? – не на шутку рассердилась Вера.
   – Я компьютер принес, – разворачивая мешок, с гордостью сказал Афоня. – Помоги вытащить.
   Вместе они достали из мешка пузатый, с округлыми углами металлический чемодан с ручкой, под которой находился кодовый замок. Вера с интересом и одновременно с недоумением рассматривала вещь.
   – Почему ты решил, что это компьютер? – спросила она. – Это просто чемодан.
   – Нет, это компьютер, – настаивал гость.
   – Ну, хорошо, – согласилась девушка. – Пусть будет по-твоему. А где ты его взял?
   – На заводе, – загадочно улыбнулся парень.
   – Так это взял на конезаводе? – испуганно воскликнула Вера. – А Яков Иванович знает, что ты взял его и принес сюда?
   – Нет, не знает, – спокойно проговорил Афанасий. – Он не видел, когда я вышел на улицу.
   – Так ты его украл! – отчаянно воскликнула Вера. – Украл у людей, которые тебя кормят и заботятся о тебе!
   – Я не крал, – заупрямился парень. – Я взял его в шкафу в цехе, где колют свиней.
   – У вас что, на конезаводе свиней режут? – недоуменно спросила Вера.
   – Нет, не на конезаводе, а на том заводе, где кричат сычи. Свиней туда на машинах привозят.
   – А кто еще, кроме тебя, знает, что на разваленном кирпичном заводе режут свиней?
   – Никто.
   – Ладно, завтра разберемся, – вздохнула Вера. – А сейчас ступай в общежитие, там тебя, наверно, уже хватились. – Она стала провожать гостя. Уже у дверей спросила: – А Олег знает, что ты по ночам на кирпичный завод шастаешь?
   – Туда дорожку знаю только я, – прикладывая палец к губам, тихо сказал Афанасий. Он вышмыгнул за дверь и помчался в общежитие.
   Закрыв за гостем дверь, Вера снова стала рассматривать принесенный Афоней чемодан. Взяла нож и попыталась им открыть кодовый замок. Лезвие ножа скользнуло по металлу и поранило девушке палец. Ойкнув, она отбросила нож, засунула чемодан обратно в мешок и затолкала его под кровать. Пораненный палец она засунула в рот и слизывала выступавшую кровь до тех пор, пока та не свернулась. После этого смазала ранку зеленкой и забинтовала палец полоской материи, оторванной от старой наволочки.
   Рана оказалась довольно глубокой. Палец саднил, и Вера долго не могла уснуть. Она лежала на спине с открытыми глазами и думала об Олеге: «Удастся ли ему осилить учебную программу за восьмой класс? Ведь у него такое слабое здоровье». О себе девушка старалась не думать. Она была убеждена в том, что ее родители всегда идут с нею рядом невидимой тропинкой. Девушка стала размышлять над словами покойной бабушки о том, что человек не может изменить свою судьбу. Ему от рождения предначертано прожить так, как это запрограммировал Господь Бог. Вера стала искать на теле, где находится ее душа. Приложила руку к сердцу, услышала его биение, перенесла руку на голову, нащупала темя. Затем коснулась кончиками пальцев артерии на шее и, чувствуя пульсацию крови, стала опускаться к груди. «Где-то здесь и находится моя душа, а душа это и есть я сама». Размышляя о вечном, девушка не заметила, как уснула.
   Проснулась она от страха вся в поту и слезах. Ей приснился сон, будто она умирает. Девушка четко видела свое тело на полу рядом с кроватью. Скрюченные руки и ноги дергались, прижатая к груди голова тоже подергивается в конвульсиях. Вера подумала, что сейчас остановится ее сердце и погаснет разум. Она подняла глаза и увидела свою душу, похожую на крупную полосатую пчелу. Душа зависла над телом, словно размышляя, вернуться обратно или улететь. «Если улетит, меня больше не будет на этом свете». Но душа не улетела. Она опустилась и присела у спинки кровати. Вера стала всматриваться в свою душу. В ней она четко увидела маленькую девочку размером с литровую банку, с очень крупной головой и большими круглыми глазами. Голова и тело девочки были покрыты красно-белой слизью.
   В этот момент она и проснулась. От испуга она долго не могла пошевелить ногами. Наконец она собралась с силами, приподнялась на локтях, опустила на пол сначала одну, а потом и другую ногу. Только сейчас она заметила, что в ее ногах спал Шамиль. Ноги она смогла поднять только после того, как тот, недовольно урча, перебрался на подушку. Девушка вскочила с кровати, ощупала свое тело, подошла к зеркалу. Лицо ее было очень бледным, на щеках следы от слез. Она взяла расческу и стала с силой расчесывать волосы. От боли впивающихся в кожу зубьев стала успокаиваться. Посмотрела на часы. Стрелки показывали девять часов. Так долго она никогда не спала. Обычно день для нее начинался в шесть часов утра. Не имея своего хозяйства, она, тем не менее, старалась придерживаться ритма жизни деревни. На сердце было неспокойно. Чем бы ни занялась, постоянно вспоминался сон. Наконец она собралась с силами и сама себе сказала: «Куда ночь, туда и сон». Быстро оделась, взяла ведра и пошла к колодцу.
   Утро было солнечным, но мороз не сдавался. По щекам словно водили шершавой ладонью, от чего они стали румяными. Еще издали Вера увидела у колодца чету Шандыбиных. Тетка Клавдия выкручивала ведро и выливала воду в желоб. Из него вода стекала в деревянное корыто, возле которого Жорка поил быка, поглаживая его по шее.
   – Здравствуйте, теть Клава.
   – Доброе утро, Верочка, – приветливо улыбнулась соседка. – Подставляй ведра, я и тебе налью.
   Дождавшись пока наполнят ее ведра, Вера отнесла их чуть в сторону и стала наблюдать за работой женщины.
   – У вас, наверно, устали руки, – поинтересовалась она. – Давайте я покручу.
   – Нет, не устали, – благодарно улыбнулась Клавдия. – Я еще парочку ведер выкручу, и будет достаточно. Бык уже напился. Мы его приводим на водопой или до шести часов, или после девяти. В другое время сюда коров водят. Быка в этот период нельзя приводить. Жорка боится коровьих потасовок.
   – Тетя Клава, – подошла Вера поближе, а вы в сны верите?
   Клавдия закончила выкручивать воду, внимательно посмотрела на девушку.
   – Верю, – ответила она убежденно. – Сны бывают часто пустые, но иногда бывают вещие. Такие сны всегда сбываются. Мои вещие сны сбываются в течение трех дней. – Она поправила сбившийся платок. – А что это тебя с утра пораньше сны заинтересовали? Приснилось чего?
   – Да, – кивнула головой Вера. – Под самое утро приснилось, что я как будто умирала.
   – Не переживай, детка, – погладила женщина по плечу Веру. – Умирала, но не умерла, значит, все будет хорошо. Вероятно, у тебя будет в жизни трудный момент, но ты выйдешь из сложной ситуации без потерь. Уж ты мне можешь верить. Я свои сны сама разгадываю и никогда не ошибаюсь. Моя мама, царствие ей небесное, говорила, что в нашей деревне земля, хранимая Богом. Она часто приводила жизненные примеры. Нашу деревню, говорила она, хранит Господь Бог. В войну немец прошел по Ставропольскому краю, все разрушил, а через Пруды и наступали супостаты, и отступали, но ни одного дома не разрушили, ни одного человека не тронули. После войны три года был неурожай. Люди пухли от голода, умирали. А в нашей деревне всего было вдоволь. И кукуруза, и картошка давала хорошие урожаи. А уж в овощах и говорить не стоит.
   Клавдия на минутку умолкла, словно давая Вере осмыслить сказанное, потом продолжила.
   – Ты только посмотри, как удачно деревня расположена. От суховеев ее защищает лесопосадка. Орошает землю канава, которая проходит по деревне от реки Золки до самых прудов. По обоим берегам растут высокие тополя. А какие в нашей деревне люди добрые живут! Ты и сама это уже почувствовала.
   – Вы правы, тетя Клава, люди здесь, действительно, живут необыкновенные. И жилье нам дали, и в обиду никому не дают. Соседи продукты всегда приносят. А Василий Митрофанович Олежку как сына оберегает.
   – Ну, мать, пора домой, – прервал разговор подошедший Жорка. – Стоять у корыта без дела быку не нравится.
   – Бывай, – махнула на прощанье варежкой Вере Клавдия. – И ничего дурного не думай, гони прочь плохие мысли и проси Господа Бога нашего о его милости, и все у вас с братом будет хорошо.
   Вера подхватила полные ведра и, сгибаясь под тяжестью, пошла домой.

Маленький гость

   Живя в деревне уже почти два года, она так и не научилась носить воду на коромысле. Подойдя к дому, увидела закутанных в теплую одежду Елизавету Николаевну и Владика. Увидев девушку, женщина пошла ей навстречу, таща за собой упирающегося внука.
   – Верочка, ты не будешь против если я оставлю у тебя до вечера Владика? – спросила она останавливаясь. – Мне нужно съездить на Центральную усадьбу получить в сберкассе пенсию. По такому морозу боюсь мальчишка простынет.
   Вера занесла ведра в сени и вышла обратно во двор.
   – Пусть бабушка едет по своим делам, – сказала она мальчику, беря его за руку, – а мы с тобой станем на санках кататься. А потом будем рисовать и играть в карты. Ты умеешь играть в карты?
   – Не умею, – поднял зареванное лицо Владик.
   – Я тебя научу играть в петушка. Это интересная игра. Мы с Олегом часто в нее играем. Он у меня выигрывает постоянно. Мне приходится залазить под стол и кукарекать. Ты у нас парень смышленый, думаю, тоже будешь у меня выигрывать.
   – Буду, – самоуверенно буркнул малыш.
   – Вот и договорились. А сейчас пойдем в сарай поищем санки.
   Воспользовавшись моментом, Елизавета Николаевна быстренько вышла со двора и закрыла за собой калитку. Скорым шагом направилась к грейдерной дороге, где ходил рейсовый автобус.
   Вера в этот время усадила на санки капризного малыша и стала катать его по двору. Раскрасневшийся Владик радовался, стучал сапожками по перекладине саней, иногда специально сваливался, и Вера вытаскивала его из сугроба. Наконец мальцу надоело кататься, и он заорал на весь двор: «Хочу играть в петушка». Ничего не оставалось, как поставить сани обратно в сарай и исполнять очередной каприз.
   В хорошо натопленной землянке девушка сняла с Владика пальто, помогла разуться. Вместо сапожек натянула на ноги свои шерстяные носки. Мальчик долго терпел всю процедуру переодевания. Потом снова громко захныкал: «Хочу играть в петушка». Вера интуитивно поняла, что игрой в карты мальчика не заинтересуешь. Она придумала другую игру. Сняв с головы ситцевый платок, предложила:
   – Мы с тобой сейчас будем играть в панаса. – Она завязала платком себе глаза и выставила вперед руки. – Владик прячется, а Вера его ищет.
   Поставив мальчика посреди комнаты, она стала его кружить приговаривая: «Панас, панас, на чем стоишь? На камешке. Что продаешь? Квас». И снова закружила Вадика по комнате. Затем хлопнула в ладоши: «Лови кошек, а не нас». Она стала делать вид, что ищет мальчика. Хлопчику эта игра понравилась. Он прятался, приседал, залазил под кровать, но Вера его везде находила, брала на руки и смеясь приговаривала: «Ах, какой смелый мальчик, ах, какой сильный и хитрый мальчик. Он так умело прячется, что Вера его не может поймать». В землянке стоял смех и визг. Девушка давно уже так не веселилась. Наконец Владик остановился и попросил пить. Напоив ребенка, хозяйка предложила пообедать.
   – Давай мы с тобой поедим отварной картошки с консервированными огурчиками и квашеной капусточкой.
   Мальчик с удовольствием съел большую картошку с огурцом. После этого хозяйка предложила попить чаю. Намазала куски хлеба сливовым вареньем и придвинула их Владику. Тот не стал отказываться.
   – Какие мы с тобой молодцы, – продолжала нахваливать Вера. – На санках покатались, в панаса поиграли, покушали, чай попили. А теперь мы ляжем отдыхать, и я расскажу тебе сказку.
   – Ура! – захлопал в ладоши Владик. – Я очень люблю слушать сказки.
   – Вот и замечательно, – одобрила его желание Вера, укладывая на кровати рядом со своей подушкой подушку для Владика. – Забирайся на кровать.
   – Расскажи мне сказку про Бабу-ягу, – попросил мальчик и взял в свои ладошки руку Веры.
   Девушка стала рассказывать одну сказку за другой. К счастью, она их знала много, в том числе и про Бабу-ягу. Когда запас сказок был исчерпан, Вера стала по ходу придумывать свои истории про хороших и плохих людей. Владик ее с интересом слушал, иногда задавал вопросы, она ему терпеливо объясняла. Наконец мальчик отвернулся к стенке и засопел. Вера никогда днем не спала, но в этот раз решила изменить привычке. Она по-матерински обняла спящего мальчика, прижалась к нему и вскоре тоже заснула.
   Спали они долго. Сказалась долгая прогулка на свежем воздухе. Проснулась девушка от стука в дверь. Подскочив с кровати, пошла открывать. На пороге стояла Елизавета Николаевна.
   – Владик еще спит, – пояснила она, пропуская в комнату соседку. – Он хорошо сегодня нагулялся.
   – А я гостинцы купила, – Елизавета Николаевна достала из сумки четыре конфеты «Сникерс». – Это тебе с Вадиком, – положила она на стол две конфеты, – а это – твоим квартирантам. Всем по одному, чтобы никому не было обидно. – Женщина присела к столу, развязала платок. – Ведь Кирилл – сын моей бывшей коллеги по школе.
   – Ребята придут домой в воскресенье, и я их угощу.
   В это время проснулся Вадик. Он потянулся и сладко зевнул. Увидев свою бабушку, улыбнулся.
   – Что ты мне принесла? – полез он в сумку.
   – Вкусную конфетку, – протянула внуку «Сникерс» Елизавета Николаевна.
   – Это тебе, – протянул половину конфеты Вере мальчик. – Ты хорошо играешь в панаса. Я завтра еще к тебе приду.
   – Отдай мою часть бабушке, – отказалась от угощения Вера. – А в панаса я с тобой буду играть и без гостинца.
   – Возьми, – топнул ногой мальчик.
   – Бери, – подмигнула Елизавета Николаевна, – не обижай ребенка.
   Ничего не оставалось, как взять конфету, положить ее в рот и тут же съесть. Вадик подошел к Вере, погладил ее по голове: «Хорошая, ты очень хорошая»! Гости стали собираться домой.
   – А вы ко мне Вадика почаще приводите, – попросила Вера Елизавету Николаевну. – Можете даже с ночевкой.
   – Маленький он еще, чтобы ходить ночевать к девушкам, – улыбнулась соседка. – Но если тебе одной скучно, можешь брать с ночевкой. – Гости попрощались и пошли домой.

Любовные приключения Максима Пыльцина

   На улице стояли сильные морозы. Нурия докрасна раскалив конфорки на плите, обжаривала на сковородке большие куски зарубленной утки. Чтобы заполучить такой деликатес, ей пришлось до восхода солнца пробраться на утиную ферму. Дождавшись, когда птичницы откроют двери фермы и птицы гурьбой хлынут на улицу, она схватила самую крупную утку, сунула ее под куртку и опрометью кинулась домой.
   Мясные куски шипели на сковородке, распространяя по комнате аппетитный запах. Посолив мясо и добавив щепотку черного молотого перца, хозяйка накрыла сковородку крышкой.
   – Марта, – обратилась она к сидевшей у порога дочери, которая молола кукурузу, – смотри мясо не трогай. Это не для тебя.
   – Тебе чужой мужик дороже собственной дочери.
   – Ну, дороже или нет, это не тебе судить, – она подлила в сковородку из чайника немного воды и снова накрыла крышкой. – А спать в холодной постели одной мне не хочется.
   Девушка закончила молоть кукурузу, ссыпала крупу в ведро. Затем разобрала и понесла в сарай ручную мельницу. Вешая на крючок доску, служившую основанием мельницы, Марта заметила лежавший на бочках мешок. Подойдя ближе увидела торчавшие из него пласты стекловаты. «А не хочет ли твой хахаль вместо утятины попробовать стекловаты, – недобро усмехнулась она. – Я отучу этого кобеля ходить в наш дом. Ему 25 лет, а матери почти 60. Позорит и себя, и меня».
   Злость девушки была вполне объяснима. Красивая, чернобровая дивчина очень страдала из-за распутной жизни матери. Местные парни ее сторонились и не воспринимали всерьез. Целый день она думала, как же угостить мамкиного любовника жгучей ватой. Эта мысль не оставляла ее, даже когда она убирала во дворе снег.
   – Марта, – позвала ее мать. – Вечером ко мне придет Максим. Ты на это время должна пойти к Варьке. Скоро домой не возвращайся. Я купила литр самогона, – похлопала она ладонью по запотевшей бутыли, – буду сегодня гулять.
   – А почему только сегодня? – усмехнулась дочка. – Ты ведь гуляешь каждый день.
   – Не твое собачье дело, – злобно отозвалась мать. – В пять часов вечера чтобы мухой вылетела из дома.
   Марта опустила голову и продолжала отгребать снег. Закончив работу, она вошла в дом, незаметно положила под топчан пакет со стекловатой. «Как же ему подсунуть подарочек?» – размышляла она, сидя у окна. Сначала хотела засунуть вату в карманы полушубка Максима. Но, поразмыслив, отказалась от этого. У Максима кожа на руках грубая, обветренная. Он даже ничего не почувствует. Так ничего и не придумав, девушка решила действовать по обстановке. Когда мать и ее любовник напьются и заснут, она тихонько войдет в комнату и на месте сориентируется. Девушка взяла кусок сала и смазала дверные петли, чтобы не скрипели. Затем смазала и крючок, чтобы не гремел, когда она станет открывать его через щелку снаружи. Заканчивая приготовления, она задернула шторку, которая отделяла угол с установленным там топчаном от остального помещения. Часы на стене показывали половину пятого вечера. За окном уже опускались сумерки.
   Марта молча лежала на топчане, наблюдая в щелку за матерью. Опрокинув полстакана самогона, она накрывала на стол и напевала песню:

     Уж давно отцвели
     Хризантемы в саду,
     А любовь все живет
     В моем сердце больном…

   «Какая там у тебя любовь, – размышляла Марта, наблюдая за матерью. – И сердце у тебя болит из-за постоянного пьянства».
   Мать тем временем закончила накрывать на стол, сняла одежду и стала брызгать на себя тройным одеколоном.
   – У меня старое лицо, – разговаривала она сама с собою, глядясь в зеркало. – А тело-то совсем молодое. Я еще любой молодой девке дам фору.
   В дверь постучали. Нурия быстро набросила на себя фиолетовый халат, бросилась открывать. На пороге, отряхивая с валенок снег, стоял Максим. Обнимая парня, хозяйка пригласила его в комнату и стала его раздевать. Сняв валенки и пригладив курчавые волосы, гость без приглашения придвинул к столу табуретку. Открыл бутылку с самогоном, налил сначала себе, затем Нурие.
   – Будем здоровы, – скалясь беззубым ртом, стукнула своим стаканом о стакан Максима хозяйка.
   – Будем, – буркнул любовник и опрокинул содержимое в рот.
   Проглотив самогон, Максим принялся за утку, сдабривая жирное мясо щепотками квашеной капусты. Когда сковорода опустела, он вытер жирные пальцы о халат Нурии, быстро разделся, выключил свет и потащил хозяйку в кровать. Та едва успела сбросить с себя халат.
   Марта притихла в своем закутке, стараясь даже дышать через раз. Но девичье любопытство было выше страха. Она приоткрыла занавеску, стала всматриваться в темный угол комнаты, где стояла кровать. Ничего увидеть ей не удалось. Зато лунный свет из окна четко высвечивал разбросанные по полу вещи Максима. Взгляд девушки остановился на трусах гостя. Она взяла стоявшую в углу кочергу и, затаив дыхание, тихонько подтянула их к себе. Завладев предметом мужской одежды, она отправила его в пакет со стекловатой и там несколько раз прокрутила. Убедившись, что трусы достаточно пропитались колючей пылью, бросила их обратно на кучу одежды. Поставив на место кочергу, Марта укрылась с головой одеялом и со страхом стала ждать развязки.
   Ждать пришлось недолго. В темном углу комнаты послышались разговоры. Но, укутавшись в одеяло с головой, она не могла разобрать, о чем именно идет речь. Единственно, что смогла понять: Максим собирается уходить домой. Он вылез из-под одеяла, стал поднимать с пола разбросанные вещи. Марта поднялась с топчана, чуточку приоткрыла шторку и стала наблюдать. Вот парень надел майку, поднял с пола трусы. Еще мгновение – и он их надел. В тот же миг раздался душераздирающий крик любовника. Подпрыгивая на месте Максим, хватался то за заднюю, то за переднюю часть тела. Ничего не понимающая Нурия, голая, вылезла из под одеяла и, не найдя своего халата, кругами бегала вокруг визжащего и танцующего любовника. Наконец он догадался сбросить трусы.
   – Что ты, старая ведьма, насыпала мне в трусы? – схватил он за волосы Нурию. – Ты что, старая макака, приворотами занялась? Колдуешь?
   – Отпусти, – взвизгнула женщина. Она подняла с пола трусы, понюхала их, потом лизнула. – Ты бросил одежду на грязный пол. Мало ли что на нем может быть. И тараканы, и мыши здесь бегали. – Нурия обняла Максима за плечи. – Давай сюда свои трусы, я их сейчас выстираю и над печкой мигом высушу.
   – Да пошла ты, пьянь вонючая, ничего мне стирать не надо, – он со злостью бросил трусы в лицо любовнице. Быстро оделся и громко хлопнул дверью на прощанье.
   Нурия, отодвинув на окне занавеску, долго смотрела вслед уходящему Максиму. Когда тот скрылся из вида, она надела халат, подняла с пола трусы, стала их снова нюхать. Потом стерла ими с лица пот. И сразу же после этого раздался ее крик. Хлопая себя по лицу ладонями, она бросилась к стоявшей в коридоре бочке с водой. С разбега ткнула туда лицо. Держала, пока хватило дыхания. Затем подняла голову, сделала несколько глубоких вдохов и снова нырнула.
   Наблюдавшая за мучениями матери Марта не на шутку испугалась. Она взяла кочергу, подтянула к себе валяющиеся трусы и бросила их в печку. На раскаленных кизяках материя тут же вспыхнула. Поставив кочергу на место, девушка отвернулась к стенке и спрятала голову под одеяло.
   Нурия несколько раз проделывала водные процедуру. Наконец жжение прекратилось, и она вернулась в комнату, оставив открытыми двери в сени. Подойдя к столу с мокрой головой, вылила в стакан остатки самогона и одним залпом выпила. Закуски никакой не осталось, поэтому она занюхала выпитое рукавом халата и свалилась на пол.
   Марта поднялась с топчана, закрыла входную дверь и стала перетаскивать мать с холодного пола на кровать. Покончив с этим, она присела к столу. Девушка чувствовала себя победительницей. Конечно, было жалко мать. Ее лицо распухло от стекловаты. Но еще больше радовало то, что Максим, этот распутный мужик, больше не переступит порог их дома.
   А в это самое время Максим, словно ошпаренный, бежал в припрыжку домой. Нижняя часть тела безумно саднила. Ком нестерпимой боли подкатывал под самое сердце. Был момент, когда он хотел снять с себя брюки и сесть в снег. Он остановился, боль сразу стала утихать. Вот так с остановками он и двигался. Очутившись возле своего дома, вспомнил, что остался без трусов. Отсутствие такого элемента одежды вряд ли останется без внимания Лушки. Решил схитрить. Едва открыв дверь, он стал хныкать на всю комнату.
   – Ты где, раскормленный жеребец, путляхаешься? – вцепилась ему в полушубок жена.
   Но Максим не дал ей времени для разбирательства. Он схватился двумя руками за живот, всем своим видом показывая, что ему очень больно.
   – Я отравился. У меня расстройство желудка. Кое-как добрался от Центральной усадьбы до дома. Всю дорогу останавливал лошадей и присаживался в канаве. – Заметив на лице жены недоверие, выдвинул последний аргумент. – Я даже трусы по дороге выбросил, так как не успевал снимать. – Он опять скорчился и застонал. – Лучше бы ванну мне горячую сделала.
   Эти слова подействовали на женщину сразу. Она вышла в сени, сняла с гвоздя оцинкованную ванну и поставила ее на пол рядом с печкой. Налила из стоявшей на плите выварки горячей воды, разбавила холодной.
   – Садись, – указала она Максиму на приготовленную воду. – Горячая вода помогает при расстройстве желудка.
   Тот быстро разделся и погрузил свое тело в ванну. Боль сразу отступила. Зажмурив глаза, он медленно приходил в себя после выпавших на его долю мучений. Лушка сидела на краю кровати и с любопытством рассматривала смуглое, мускулистое тело мужа. «Пусть лечится, – думала она, – а я сделаю вид, что верю ему. Он, наверно, думает, что я не знаю, где он был». Конечно, Лушка не могла даже подумать, что ее молодой муж ходил к старухе. Но то, что он был у женщины, она не сомневалась.
   Когда Максим отлежался в ванной, она взяла полотенце и стала вытирать ему спину.
   – Я – дура, а ты дурнее. Значит, я тебя умнее, – сказала она мужу, как бы между прочим.
   – Что ты этим хочешь сказать? – насторожился муж.
   – Я хочу сказать, что не удивлюсь, если в следующий раз ты вернешься домой без своего писуна. – Она шлепнула его полотенцем по лиловой заднице. – Иди спать, пока я не вытолкала тебя голого в сени.
   Максим понял, что если он сейчас начнет огрызаться и злить жену, то все закончится дракой. Поэтому он молча улегся на кровать, натянул на себя одеяло и почти мгновенно захрапел.
   Убирая из комнаты ванну, Лушка тихо вытирала бегущие по щекам слезы. Остановившись у зеркала, стала внимательно рассматривать себя. «Конечно, я не красавица, – думала она, – но и не уродина. Что ему, кобелю, надо?»
   Лушка была женщиной невысокого роста с почти плоской грудью. Длинные курчавые волосы цвета меди покрывали ее голову, конопатое лицо с чувственными губами и слегка раскосыми большими черными глазами делали ее даже привлекательной. Она была хорошей хозяйкой, заботливой женой и матерью. Работая на птицефабрике заведующей, она успевала вести и свое хозяйство.
   Подтерев пол и выключив свет, она прилегла на кровать к младшему сыну. Как женщина ни пыталась себя успокоить, боль измены не давала ей покоя. Жалея себя, она думала: «Плохо тебе, Лушка. Муж гулящий и грубый. Но ведь было еще хуже, когда жила одна». Только под самое утро она заснул, и ей приснилась старая Кадычиха. «Завтра схожу к ней, – подумала Лушка, с трудом открывая глаза. – Пусть она мне погадает на картах. Правда, дороговато берет за свою услугу, но ее гадание верное.
   На следующий день она вернулась с фермы пораньше. Накормила детей и, включив им телевизор, предупредила:
   – Я отлучусь ненадолго, когда придет отец, пусть поужинает. В печке стоит тушеная картошка с мясом.
   Сложив в пластиковый пакет тушку опаленной утки и полсотни утиных яиц, направилась к дому Кадычковых.
   Постучав в дверь, она стала ждать, когда ей откроют. Вскоре в сенях появилась Кадычиха. Она не торопилась открывать дверь, рассматривая в щель Лушку, которая пришла так некстати. Хозяйка была занята варкой самогона, и посетители ей мешали. Не хотелось, чтобы посторонние видели ее производство. Но Лушку она не боялась. Даже обрадовалась ее приходу, когда та выложила на стол свои подарки.
   – Ты извини меня за беспорядок, – вытирая рукой табуретку и приглашая гостью присесть, сказала она. – Сама видишь, чем занята. Но я уже заканчиваю. Последняя партия осталась. – Она присела напротив Лушки. – Ты, наверно, хочешь чтобы я тебе погадала? – напрямую спросила хозяйка. – Ничего не говори, – предупредительно подняла она руку, – я и так все знаю. Тебе нужно погадать на червонного короля. Сейчас я раскину карты.
   Она ушла в другую комнату, которая служила спальней, и принесла замусоленную колоду карт.
   – Выбери любую и задумай то, что ты хочешь, – предложила она гостье.
   Лушка вынула из колоды карту, прижала ее к губам, что-то прошептала и отдала гадалке. Та стала раскидывать по столу карты из колоды и с озабоченным лицом толковать, что это значит.
   – Мда, – процедила она сквозь зубы, – у твоего мужа есть молодая бубновая дама и он, как говорят карты, ее любит. Она здорово привязала его к себе.
   – Что же мне делать? – заплакала Лушка.
   – Да ничего особенного, – успокоила гадалка. – Мы с тобой сделаем так, что его любовь превратится в ненависть. Только для этого нужно время.
   – И долго нужно ждать?
   – Не так уж и долго. Всего тринадцать понедельников, – сказала, со знанием дела Кадычиха. – И он от тебя никуда не денется. Мы его намертво привяжем к тебе и твоему дому. Слушай меня внимательно. Каждый понедельник вечером, как только стемнеет, приноси мне его чистые носки. Я с ними поработаю, а ты их во вторник утром дай мужу одеть. И пусть он в этих носках ходит целую неделю. В воскресенье их постирай, а в понедельник приноси снова мне.
   Гадалка подошла к висевшему на стене календарю и сделала на нем пометку о том, что через тринадцать недель Максим станет ручным.
   Лушка повеселела. На ее конопатом лице появился ярко-красный румянец.
   – А сколько это все стоит? – поинтересовалась она.
   – Да пустяки, – успокоила гадалка. – Каждый понедельник будешь приносить сотню яиц, три зарезанных и хорошо опаленных утки и пятьсот рублей денег. Все это копейки по сравнению с тем, что над тобою нависло.
   – Конечно, конечно, – поспешно согласилась гостья.
   Кадычиха взяла календарь и красным карандашом отметила день прихода Лушки, приговаривая вслух:
   – Значит, сегодня у нас пятница. Понедельник будет тринадцатое декабря. Вот с этого дня и берет свой отсчет наш с тобой договор.
   Лушка поблагодарила хозяйку и отправилась домой.

Воинственные действия Лушки

   Закончился декабрь. Максим, после случая с конфузом у Нурии, все вечера проводил дома. Множество волдырей в районе промежности, полученные от стекловаты, полопались и постепенно заживали, оставляя множество синих, величиной с пшеничное зернышко пятен. Видя в доме постоянно занятого с детьми Максима, Лушка с благодарностью вспоминала тетку Кадычиху. Казалось, семейная жизнь снова налаживается. Она с удовольствием возилась у печи, готовя мужу и детям пироги, и постоянно думала о том, что сказала ей гадалка: «Я его привяжу к твоему дому намертво». И на следующий день, выстирав и выгладив носки мужа, она с полной сумкой подарков отправилась к Кадычихе.
   Гадалка встретила Лушку очень приветливо и даже налила ей полстаканчика своего фирменного самогона, настоянного на зверобое, от чего цвет у спиртного был золотистый, как у коньяка.
   – Спасибо, теть Кадычиха, – отодвинула она стакан в сторону. – Я от вас сразу на работу пойду. Не хочу чтобы от меня пахло самогонкой.
   – А ты попробуй, Луша, – стала уговаривать хозяйка гостью. – Это даже лучше, чем армянский коньяк.
   – Нет, нет, – категорически запротестовала гостья. – У меня мало времени, а я не люблю опаздывать.
   – Ну, не хочешь, как хочешь. Я тебе сейчас погадаю.
   Но гадание не состоялась. В это самое время соседская корова завалила плетень, вошла во двор и стала рогами разбрасывать камышовую крышу на сарае Кадычихи. Хозяйка, на ходу набрасывая на плечи шаль, с криком бросилась во двор. В сенях она прихватила лопату и стала выгонять животное со двора.
   Воспользовавшись отсутствием хозяйки, Лушка стала рассматривать комнату Кадычковых. «Странно, – размышляла женщина, – нигде не работают, а живут богатенько». Она с любопытством заглянула в комнату Тоньки, дочери Кадычихи. На спинке кровати она увидела… шарф своего мужа. От неожиданности Лушка даже вскрикнула. Нет, нет, она не могла ошибиться. Именно этот шарф она связала Максиму в ноябре из шерстяных ниток, которые она взяла от распущенного поношенного детского костюма. С сильно бьющимся сердцем Лушка переступила порог комнаты своей соперницы, схватила шарф и мигом выскочила во двор, громко захлопнув за собою калитку. Она не помнила, как добралась до утиной фермы. Войдя в свой кабинет, машинально достала из шкафчика пузырек с настойкой пустырника и, не считая, накапала себе в столовую ложку жидкости. Выпила, запив водой прямо из ведра. Присела на стул. «Хорошо, что у меня всегда в запасе есть настойка пустырника, – сказала она вслух, – что бы я сейчас с собой делала без нее. Сердце рвется на части. – Она посмотрела в окно. За стеклом было пусто. – Нет на свете ничего больнее, чем измена. И чего ему, негодяю, надо? Я живу только ради него. Даже детям столько внимания не уделяю. – Слезы навернулись на глаза женщины. – Какой же он подлый человек. Ну, с ним все понятно. Тут и я виновата. Раскормила мужика, вот он и бесится с жиру. Но тетка Кадычиха? Что же она за человек? Знала, что Максим ходит к ее Тоньке и еще обирала меня. Каждую неделю приносила и деньги, и продукты. От детей отрывала, все ей несла. – Слезы обиды снова потекли по щекам Лушки. – Эта семейка, словно пиявки на теле деревенских жителей. Не боятся ни Бога, ни людей, на глазах всей деревни обирают таких простачков, как я».
   Заметив через окно сани, на которых ехал ее Максим, она приникла к стеклу. Дровни остановились у крыльца. Было слышно, как муж обивает валенки от снега. Потом вошел в кабинет заведующей.
   – Куда это ты с утра пораньше ходишь? – с наигранной веселостью спросил он. – Мужа перестала кормить завтраком. Приехал домой, а дети мне объясняют, что мама скоро будет, велела тебе есть тушеную картошку.
   Лушка, делая над собой огромное усилие, чтобы не сорваться и не высказать в лицо мужу все, что она о нем думает, неспешно прошла к столу, пряча перед собой шарф, сунула его в ящик стола и села на стул.
   – Ты куда это сани запряг? – не отвечая на упреки мужа, поинтересовалась она. – В командировку, что ли собрался?
   – Ну, ты скажешь, ей богу, в какую такую командировку я мог собраться? – присаживаясь на стул с другого края стола, усмехнулся Максим. – Еду на склад за медикаментами. Заведующий складом уже несколько раз звонил.
   – Если звонил, то поезжай. А то, чего доброго, наши медикаменты отдадут другим.
   Максим попросил у жены денег. Лушка достала из кошелька последние пятьсот рублей, которые приготовила для Кадычихи, и протянула мужу.
   – Это наши последние деньги. Надеюсь, ты их на баб не потратишь?
   – Какие бабы, – обиделся Максим. – Столько работы, что я уже стал забывать, где у меня это место.
   – Ты забудешь про это место тогда, когда его у тебя совсем не станет, – глядя в глаза мужу, серьезно сказала Лушка.
   Максим сунул купюру в карман и выскочил из кабинета, обиженно хлопнув дверью.
   Женщина подошла к окну и, глядя вслед удаляющимся саням, подумала: «А я тебя, негодяй, все же выслежу. Застукаю, так сказать, на месте преступления и дам тебе бой. Да такой бой, что ты будешь его помнить до глубокой старости».
   Целый день она ходила из угла в угол, думала свои горькие думки. Работа валилась у нее из рук. Когда день стал клониться к вечеру, Лушка вышла на дорогу и стала дожидаться, когда из-за лесопосадки появятся сани с Максимом. Но они так и не появились.
   Уходя с фермы, Лукерья предупредила сторожа, чтобы тот не забыл закрыть ворота, когда вернется из района ветврач.
   – С какого района? – возмутился сторож. – Сани вашего мужа стоят во дворе Кадычихи. Я видел их полчаса назад, когда шел на смену.
   Лушка не поверила услышанному. Ведь она с пяти часов вечера не спускала глаз с дороги. «А что, если он вернулся раньше? – подумала она. И вдруг ее кольнула в самое сердце страшная догадка. – Я носила носки мужа Кадычихи, а она делала приворот не для нее, а для своей Тоньки».
   Размышляя, она неторопливо шла домой. Словно в бреду перешагнула порог комнаты, что-то говорила детям, что-то готовила им на ужин, а перед глазами стояла спальня Тоньки и в ней ее неверный муж. Уложив детей спать, присела на стул у окна. В ожидании мужа просидела до самого рассвета. Она не хотела верить словам сторожа. До последнего надеялась, что Максим задержался где-то в дороге, что вот сейчас откроется дверь и он перешагнет порог комнаты. Муж домой не вернулся.
   Поднявшись со стула, она медленно осмотрела комнату. В утренних сумерках она увидела сладко спящих на кроватях детей. Улыбка скользнула по ее губам. Она подошла и поправила одеяло у младшенького. Блуждающий взгляд остановился на шарфе мужа, который она принесла из дома Кадычихи. Лицо женщины стало решительным. Она вдруг развернулась и дала сама себе пощечину. «Дура деревенская, кретинка, чего я выжидаю? Максим у Тоньки, в этом даже сомневаться не нужно. Зачем сторожу наговаривать»? Она подошла к зеркалу, взглянула в него и испугалась своего белого, словно полотно, лица. Нижняя челюсть почему-то отвисла, губы дрожали. Она рукой закрыла отвисшую челюсть и услышала, как нервно стучат зубы. Лушка вышла в сени, зачерпнула полную кружку холодной воды и залпом выпила. Вернулась в комнату, снова подошла к зеркалу. «Лукерья, – тихим голосом обратилась она сама к себе, – чего ты дрожишь? Зачем ты держишься за такого шалавого мужа? Ведь многие женщины живут без мужей, и никто из них не умер. А я что, хуже других? Я его, пса блудного, выгоню, и пусть идет на все четыре стороны. Но прежде я его проучу. Он мне ответит за все мои муки».
   Она вышла в сени, достала с полки трехлитровую банку с дегтем и положила ее в ведро. Одевшись, направилась к дому Кадычихи. По пути у дома деда Ивана подобрала кусок металлической трубы. Подойдя к калитке, Лушка в нерешительности остановилась. Ноги стали словно ватными. Она осмотрела пустой двор. Саней нигде не было. На мгновение у нее затеплилась надежда. Медленно переступая дрожащими ногами, она прошла в глубь двора и приоткрыла дверь сарая. Сторож не обманул. В углу стояла фермерская лошадь и мирно жевала сено. За сараем она увидела покрытые пологом сани. «Ну, вот, что и требовалось доказать», – тихо прошептала она.
   Прикрыв двери сарая, Лушка взяла пучок сена из саней и, открыв банку с дегтем, стала мазать стены дома обидчицы. Когда деготь закончился, она подошла к двери и с силой бросила стеклянную банку. Посудина со звоном разбилась, оставив на голубой краске огромную кляксу. Схватив кусок трубы, Лушка стала бить окна. Делала она это лихо. Через несколько секунд все пять окон дома Кадычихи зияли пустыми глазницами. Но это было еще не все. Вытащив из стога сена вилы, она направилась к дверям дома Кадычихи.
   Хозяйка не заставила себя долго ждать. Не включая свет в доме, она выскочила во двор в ночной трикотажной майке, из-под которой свисали ниже колен широкие застиранные панталоны, и в галошах на босу ногу.
   – Ты что же это, конопатая жаба, наделала? – размахивая кулаками, заорала она на всю улицу. – Выбила все окна. В доме холодина, как в нем жить теперь?
   На улице уже достаточно рассвело. Напуганные криками жители выходили из своих домов. Проезжавший мимо на жеребце Яшка Хмельницкий, увидев выбитые окна, весело захохотал.
   – Тетка Кадычиха, – закричал он, привстав на стременах, – сколько веревочке не виться, а конец найдется. – Он согнулся в седле от неудержимого смеха. – А окна заткни мешками с сеном. Света станет меньше, зато не замерзнете. Да и самогоном согреетесь. Небось, наготовила зелья на много лет вперед.
   – Твоего совета, урка, никто не спрашивает. Езжай, куда ехал, – плюнула она в его сторону.
   Вокруг дома Кадычихи стали собираться люди. Тихий ропот толпы стал перерастать в отчетливые высказывания.
   – Молодец, Лушка, – громко выкрикнула Клавдия Шандыбина. – Их мало обливать мазутом. Это кодло давно надо поджечь.
   Лушка молча стояла в двух шагах от двери с вилами наперевес и ждала, когда появится Максим. Но тот не торопился показываться.
   – Смотрите, смотрите, – закричал гарцующий на жеребце Яшка, – Максим увозит свою краденную невесту на санях.
   Вся во внимании и в ожидании появления мужа Лукерья не заметила, как влюбленная парочка выскочила из дома через подвал, наскоро запрягли лошадь и через огород помчались в сторону железной дороги. Глядя вслед уносящимся саням полными слез глазами, женщина отбросила в сторону вилы, опустила голову и, забыв, что ее дома ждут маленькие дети, побрела на птицеферму. Она была уверена, на работе все знают о ее погроме в доме Кадычихи. Поэтому быстро прошмыгнув в свой кабинет, закрыла двери на ключ и дала волю слезам. Боль разрывала ее сердце, ноги и руки тряслись, слезы ручьями стекали по щекам, заливая лежащие на столе бумаги. Совершенно обессиленная и опустошенная, она достала пузырек с настойкой пустырника, налила полную чайную ложку и выпила, запив водой прямо из горлышка графина. Затем прилегла на диван.
   Прошло немало времени, прежде чем Лукерья успокоилась. Она открыла дверь и пригласила к себе секретаря.
   – Подготовьте приказ об увольнении ветеринарного врача птицефермы Максима Пыльцина, – твердым голосом сказала заведующая. – Немного помолчала и добавила: – За прогул. И еще, – остановила она, собравшуюся было уходить секретаршу, – передайте слесарю мое задание. – поменять замки на дверях кабинета ветеринара и… – она чуть замялась, – и у меня дома. Все ключи пусть отдаст мне лично в руки.
   Оставшись в кабинете одна, Лукерья некоторое время походила из угла в угол, затем решительно набрала телефонный номер Матвея Федоровича Лысогорского, бывшего ветеринарного врача, который в настоящее время был уже на пенсии. Услышав предложение поработать по специальности, тот несказанно обрадовался и во второй половине дня уже прибыл на птицеферму, чтобы написать заявление.
   Остаток дня Лукерья провела словно пьяная. То пересчитывала доски на полу, то бесцельно перекладывала на столе документы с одной стопки в другую. Наконец она вспомнила, что у нее в доме не топлено и дети целый день ничего не ели. Она спешно засобиралась домой.
   Домашние заботы немного отвлекли Лукерью от волнений уходящего дня. Она натопила избу, приласкала и накормила детей. Затем нагрела воды и по очереди выкупала в оцинкованной ванне своих сокровищ. После этого вымыла себе голову и просушила волосы над горячей печкой. Подошла к зеркалу, чтобы расчесаться и снова увидела свое осунувшееся лицо. «Ну что, Лукерья? – одними губами спросила она у самой себя. – Хорошо тебе живется замужем? – Помолчав, сама же и ответила: – Чем быть замужем за таким негодяем, лучше жить без мужа». Она повернулась и увидела присмиревших детей, которые испуганно наблюдали за матерью. Женщине стало стыдно за свою слабость. Она снова повернулась к зеркалу, попыталась улыбнуться. Улыбка вышла какой-то неестественной. Тогда она подмигнула себе и прошептала: «Выше нос, Лукерья. У тебя есть хорошая работа, есть два прекрасных карапуза. А то, что муж с любовницей уехал на глазах всей деревни, так пусть себе едет. А я буду жить только ради детей. Не стоит мой бывший муженек того, чтобы его холить и лелеять в ущерб детям».
   Накапав в ложку еще пятнадцать капель настойки пустырника, хозяйка присела на диван между детьми и прижала их к себе.
   – Простите меня, детки, – стала она целовать их поочередно в макушки голов, – мало я уделяла вам времени. Обещаю, что с сегодняшнего дня на первом плане моей жизни будете только вы, мои милые карапузы.

Банный день в деревне

   До Нового года оставалась неделя. Как правило, в деревне в последнюю неделю каждого месяца устраивали банные дни. В четверг мылась мужская часть населения, в пятницу – женская. За сутки до этого мероприятия бессменный банщик Леонид Муханин начинал готовить помещение для помывки.
   Деревенская баня была построена еще до войны и находилась в нескольких метрах от пруда. Время не наложило своего отпечатка на это прекрасное здание, выстроенное из красного кирпича. Фундамент бани был выложен из крупного бутового камня, высокая крыша покрыта красной черепицей. К основному зданию примыкали две пристройки. В одной, расположенной с тыльной стороны, хранилось топливо и хозяйственный инвентарь. Другая пристройка, расположенная у входа, служила предбанником. Она имела две комнаты. В одной располагались длинные скамейки для посетителей, стол, стул и тумбочка для банщика. Во второй комнате стояли шкафчики для одежды. Посредине бани стояла огромная печка, в которую были вмурованы два чугунных котла емкостью по сорок ведер каждый. Рядом с печкой на кирпичном постаменте стоял еще один котел, но уже с холодной водой.
   В среду Ленечка (так все звали Муханина в деревне) вырубил прорубь, протянул к ней шланг от ручного насоса и стал наполнять котлы водой. Затем занес из хозяйственной пристройки деревянные решетки для пола, скамейки. Все это он хорошенько вымыл с мылом и протер веником. Любил банщик чистоту и порядок. И клиенты платили ему за полученное от помывки удовольствие по десять рублей в час за взрослого и три рубля за ребенка.
   В четверг Муханя в чистом халате и совершенно трезвый встречал посетителей и запускал их вовнутрь партиями по десять человек. Если случалось, что кто-то просился сверх нормы, он строго отказывал в просьбе. Показывая свою решительность, становился на пороге и писклявым голосом объяснял непонятливым, что в бане раскаленная печь и два котла кипятка. Если купающихся будет больше десяти, могут нечаянно столкнуться, поскользнуться и получить ожог.
   Благодаря такому заведенному порядку в бане было не тесно и удобно мыться. Люди свободно передвигались по залу, наливали ковшиком в таз кипятка и холодной воды, затем несли его на скамейку, расположенную вдоль стены. Там они мылились, терли себя мочалками, хлестали вениками. Иногда Ленечка заходил в зал, чтобы из котла с холодной водой перелить несколько ведер в котел с горячей. Затем выходил во двор, спускался к пруду и накачивал холодную воду. При этом банщик не забывал следить за временем. За пятнадцать минут до окончания сеанса он включал будильник, звонок которого предупреждал купающихся, что время заканчивается.
   В четверг Муханя работал допоздна, дожидаясь последних мужчин, задержавшихся в поле. В пятницу же баня работала до семи часов вечера. После этого времени банщик не пускал мыться ни одного человека, как бы его об этом не просили.
   В пятницу, начиная с восьми часов утра, к бане стали подходить женщины. Елизавета Николаевна, тепло одев Владика, сложила в большую хозяйственную сумку тазик, мочалку и мыло, пошла в баню на двенадцатичасовой сеанс. Когда она вошла в предбанник, посетителей там было немного. Но за несколько минут до начала сеанса, людей заметно прибавилось. Муханя отсчитал десять человек и пропустил в зал. Детей он в расчет не брал, но не забывал инструктировать мамочек и бабушек, чтобы те не подпускали детей к горячей печке и котлам.
   Елизавета Николаевна, осторожно ступая по деревянному настилу и ведя за руку голого Владика, зашла в зал. Набрав воды, она хорошенько с мылом и мочалкой вымыла внука. Затем набрала чистой воды в другой, свободный тазик и, бросив в него пару игрушек, поставила на лавку недалеко от входа.
   – Внучек, – попросила она мальчика, – ты пока покупай свои игрушки, а бабушка быстренько обмоется.
   Владик в знак согласия махнул головой и стал губкой мыть игрушечную свинку. Мокрая игрушка выскользнула из рук мальчика на пол. Спустившись с лавки, он стал ее поднимать и зацепился головой за ногу рядом моющейся Варвары Головань. Подняв глаза, он с любопытством стал рассматривать голую девушку. А та, ничего не подозревая, намылила шампунем голову и промывала длинные рыжие волосы над тазиком. Когда она смыла с лица пену и открыла глаза, встретилась с взглядом ребенка.
   – Ты чего, маленький извращенец, голую женщину не видел? – спросила она смущаясь.
   Владик не растерялся. Он бросил игрушку обратно в тазик, залез на лавку и, глядя в глаза соседке, неожиданно схватил резиновую свинку двумя руками и сжал ее. Струя воды из дырочки ударила прямо в живот Варьке. Когда вода закончилась, мальчик поинтересовался:
   – А почему у деда Мухани борода на лице, а у тебя на животе?
   – Потому, маленький извращенец, – захохотала девушка, – что у Мухани борода настоящая, а у меня ненастоящая. Понял? – злобно сверкнула она глазами.
   – Понял, – пробормотал Владик, опуская голову.
   Казалось, что вопрос был закрыт. Но не таков был Владик, чтобы так быстро усвоить интересующую его тему. Улучив момент, когда Варька снова намылила голову и, закрыв глаза, массажировала виски и затылок, мальчик соскользнул с лавки, приблизился к девушке и, что было силы, дернул за «бороду». От неожиданности Варька громко вскрикнула, поскользнулась и упала на деревянную решетку. Падая, она ушибла спину и бок о край скамейки. Владик и сам испугался. Он закричал: «Обижают, обижают», – и бросился к Елизавете Николаевне за защитой. Услышав крик внука, женщина стала наспех окатывать себя водой из тазика, чтобы смыть с глаз пену. Только потом она увидела, что с внуком ничего не случилось, а у Варьки на спине появилась ссадина. Она стала извиняться перед пострадавшей.
   – Нечего извиняться, – обиженно сказала Варька. – В следующий раз не бери с собой в баню этого маленького извращенца.
   Елизавета Николаевна поспешно вышла в предбанник, одела внука и, наскоро одевшись сама, в расстроенных чувствах потащила за руку Владика по тропинке к дому. Шли молча. Мальчик с нахмуренными бровями семенил по утоптанному снегу. Елизавета Николаевна размышляла: «А ведь мальчик уже большой. Мыться с женщинами в бане ему больше нельзя. Буду дома в корыте купать».
   Пятница подходила к концу. Закончился и банный день. Муханя протер тряпкой лавки, вынес их в пристройку. Обдав остатками кипятка деревянные решетки, отнес их туда же. Протерев в раздевалке пол, снял халат и присел возле стола на стул. Достав из тумбочки выручку, решил пересчитать деньги. Не успел он послюнявить пальцы, как в дверь предбанника кто-то настойчиво постучал. Бросив деньги в ящик стола и захлопнув дверцу, Муханя пошел к двери.
   – Кого там еще принесло, – недовольно заорал он. – Банный день закончен. Баня закрыта. – Он раздраженно повернул в замке ключ, распахнул дверь. – Ах, это ты, Нюша, – его голос стал гораздо добрее. – А я думал, что не все помылись.
   Проходи, – пригласил он гостью, распахивая двери настежь. – Я тебе всегда рад.
   Нурия прошла вовнутрь, поставила на стол ведро, из которого достала большую чашку, наполовину заполненную квашеной капустой, наполовину мочеными яблоками. Потом достала чугунок с еще дымящейся картошкой. Из кармана куртки вынула крупную луковицу и стала ее очищать ногтями.
   – Ты чего это лук ногтями колупаешь? – образованно спросил он. – Возьми в столе ножик.
   Женщина молча взяла нож, порезала очищенный лук и положила его рядом с закуской. Наблюдавший за этими приготовлениями Ленечка, как петух, задрав козырем голову и выпятив колесом грудь, ходил вокруг. Он так напрягся, что спортивная майка выдернулась из штанов и оголила худой волосатый живот, а избитые молью галифе соскользнули с бедер и упали на уровень колен. Ленечка попытался их поддернуть, но они опять сваливались.
   – Что ты смыкаешь свои галифе, – усмехнулась Нурия. – На них же нет ни одной пуговицы. Давай иголку, я сейчас мигом приведу их в порядок.
   – Да где же у меня здесь иголка, – развел руками банщик. – Все это у меня дома.
   – Ну, нет так нет, – снимая с себя куртку и вытаскивая из-за пазухи литровую бутылку самогонки, сказала гостья.
   – За два банных дня даже на нюх не пробовал водочку, – блестя глазами и сглатывая слюну, прохрипел Муханя.
   – Это не самогон, а золото, – дала оценку Нурия. – Свежайший продукт. Только сегодня утром Ефросинья выгнала. Горит синим пламенем и не коптит. – Они чокнулись по первой. – На закуску к такому самогончику полагается колбаска, но где ее взять… Будешь закусывать картошкой.
   – Почему картошкой? – засуетился Муханя. – У меня есть сало с чесночком. Я давеча помогал вывозить в поле навоз бывшей жене Максима Пыльцина, так она мне за работу дала шесть кило еще теплого сала. Я его сам засолил и нашпиговал чесноком.
   – А почему она деньжатами не заплатила? – поинтересовалась Нурия.
   – Она сразу меня предупредила, что деньгами заплатить не сможет. Говорит, что все ее капиталы в бизнесе. А мне лучше салом, чем ничего. Даже выгоднее. Утром пожарю с луком, поем с хлебом – и целый день сыт.
   – Ну, да бог с ней, с этой бизнесменшей. Ты лучше расскажи, много денег заработал за банные дни?
   – Да я еще и сам не знаю, не считал. Только убрался, а тут и ты появилась.
   – Ладно, давай еще по стаканчику хряпнем.
   – Еще как хряпнем, Нюша, – подставляя свой стакан, весело воскликнул Муханя.
   – Ты меня, Ленечка, величаешь, как свинью, – передернула плечами Нурия. – Какая я тебе Нюша? Я – Нурия Эльдаровна. А ты меня свиным именем называешь.
   – Извини меня, моя хорошая, – выпив до дна стакан самогона и закусывая капустой, ласково проговорил Муханя. – Я называл тебя ласково и не думал даже, что ты обидишься.
   – Я не обиделась, – опрокинула содержимое стакана в рот Нурия. Она хотела что-то еще сказать, но в дверь кто-то громко постучал.
   – Тихо, – приложил палец к губам Муханя. – Это Алевтина пришла за банными деньгами.
   – Открывай, пьяница паршивый, – колотила в дверь жена. – Ты думаешь, я не знаю, почему тебя нет дома до сих пор. Пьянствуешь, небось. Открывай, одноглазый циклоп, а не то я дверь вышибу.
   Собутыльники притихли в ожидании развития скандала. Но Алевтина немного постояла у двери, прислушалась и, ничего так и не услышав, пошла обратно в деревню.
   Утром Муханя проснулся с головной болью. Он посмотрел на лежавшую под столом бутылку, но она была пустая. От вчерашнего застолья остался одиноко стоящий пустой стакан и кусок сала без хлеба. Не успел он подняться с лавки, как на пороге появилась Алевтина.
   – Ну-ка, циклоп сопливый, гони банные денежки, – строгим голосом проговорила она, выставив вперед толстый живот.
   – Я сейчас, я мигом, – всовывая босые ноги в галоши, отозвался банщик.
   Он подошел к столу, открыл дверцу. На пустой полке лежала банка из-под растворимого кофе, в которой болталось несколько монет.
   – Ты, толстая кадушка, ты зачем забрала все банные деньги, – заорал он на жену. – Ну-ка положи все на место. Не тобою они заработаны, не тебе их и брать.
   Алевтина подошла к столу, взяла пустую банку, повертела ее в руке. Мелкие монеты тихо позвякивали о металлические стенки.
   – Ты куда дел банные деньги? – захныкала она, хватаясь за сердце. – Ах ты старый маймун. Я на них планировала поменять к Новому году баллоны с газом, оба уже пустые. Говори, куда ты их спрятал? Отдай мне хотя бы половину.
   – Какую половину, – со слезами на глазах отозвался Ленечка. – Все деньги я складывал вот в эту баночку и ставил ее в стол. – Он подскочил к жене с кулаками. – Брешешь, толстопузая, ты вошла в предбанник, когда я спал, забрала все деньги, а теперь придумываешь. Ну-ка, выворачивай карманы. Выкладывай деньги на кон, – стукнул он ребром руки по столу.
   Жена сняла куртку и бросила мужу. Потом один за другим стала выворачивать карманы.
   – На, смотри, – говорила она, выворачивая очередной карман, – смотри, если мне не веришь.
   Тут Ленечка вспомнил, что у него ночевала Нурия. Он молча оделся и, ничего не говоря жене, помчался в сады, где жила его ночная гостья. Расстояние до ее дома преодолел быстро.
   – Нюшка, ты где, вонючая свинья? – начал он кричать с порога. – Ну-ка верни мне мои банные деньги.
   Вместо Нурии на пороге появилась ее дочь Марта и сказала, что дедушка Муханя ругается напрасно, так мама еще неделю назад уехала в Башкирию к своей сестре на свадьбу племянницы.
   – Чего ты мне голову морочишь? – отталкивая с порога девушку, еще пуще разозлился банщик. – Я ее вчера вечером видел.
   Он вбежал в хату, осмотрел все комнаты. В доме никого больше не было. Муханя присел на табуретку.
   – Когда мать вернется?
   – Я не знаю, – тихо ответила девушка. – Наверно, после Нового года.
   Муханя еще какое-то время посидел посреди комнаты, размышляя над происшедшим. «Это, наверно, опять белая горячка, – подумал он вздыхая. – Хорошо, что в этот раз я ночевал не с чертями». Он тихонько вышел на улицу, надел шапку и, еле волоча ноги, побрел домой.
   – Умница, доченька, – похвалила Марту Нурия, вылезая из-под кровати, – не выдала мать. – Она чмокнула девушку в щеку. – А то пришлось бы мне туго, – снимая с головы паутину, усмехнулась она. – Этого дистрофика я не боюсь. Уложила бы его одним ударом. Но если бы он меня увидел, то потребовал бы вернуть банные деньги, а мне их возвращать нет никакого резона. На них мы с тобой, доченька, все рождественские праздники будем пировать.
   – Верни деду все, что взяла, – глядя в глаза матери, твердо потребовала Марта. – Ворованные деньги счастья нам не принесут.
   – Чего ты развылась, – огрызнулась мать. – Всего-то пятьсот рублей с хвостиком.
   – Не важно, сколько их, – настаивала девушка. – Краденые деньги нам счастья не принесут. Мы и так живем в деревне как изгои. Это результат твоих подлых действий. Это из-за тебя нас считают в деревне людьми второго сорта.
   Но мать уже не слушала дочь. Она думала о своем. У Мухани в столе остался ящик с салом, который она хотела забрать, но впопыхах забыла.
   – Я никого жалеть не собираюсь, – сказала она так, чтобы ее слышала Марта. – Все они, живущие в деревне, богатые. Их сам черт крюком не достанет. А мы с тобой, доченька, чужие, и никому нет дела до нашей с тобой жизни. Поэтому я не виню себя за содеянное. Жалею только об одном: ящик с салом забыла прихватить. А там килограмм шесть будет. Мне Муханя сам об этом говорил.

Накануне Нового года

   В последний день уходящего года по всей деревне разносился запах наваристого холодца и свежих пирогов. Холодец варили из свиной головы и ножек. Это было чуть ли не обязательное блюдо к праздничному столу, к которому обязательно прилагался домашний хрен. Пироги пекли из квашеной капусты и свинины. Жители один за другим подходили к местному магазину и покупали необходимые к празднику продукты.
   Подъехал к магазину на своем жеребце Яшка Хмельницкий. Он привязал к столбу коня и заглянул в окошко.
   – Привет, Варвара Мироновна, – улыбнулся он продавщице. – Как ваше драгоценное здоровье?
   – А какое твое дело до моего здоровья? – нахмурилась Варвара. – Почему тебя это беспокоит?
   – Я тут краем уха слышал, – загадочно улыбаясь, начал Яшка, – что внук Елизаветы Николаевны покушался на твою девичью честь. Проверял, так сказать, на прочность твою «бороду».
   От этих слов Варьку бросило в жар. Лицо залилось краской стыда. В гневе она с силой захлопнула окошко перед носом назойливого покупателя.
   – Какое тебе дело до моего здоровья, бес татуированный, – чуть не плача крикнула она.
   – Я не бес, – продолжая улыбаться, не унимался Яшка. – Правда, тело мое немного расписанное, но это не умоляет моего мужского достоинства. – Он понизил голос почти до шепота. – Варенька, не обижайся, я виноват. Прости, неудачно пошутил. Я искуплю свою вину, только открой, пожалуйста, окошко.
   – Что тебе надо? – капризно спросила девушка, открыв через некоторое время окошко.
   – Мне нужны игрушки для елки.
   – Выбирай, – поставила она перед ним небольшой картонный ящик.
   – Я возьму все.
   – Что еще изволите?
   – Еще изволю пачку крупнолистового цейлонского чая и пять шоколадок «Аленка».
   – Это все?
   – Да, посчитай, сколько я должен?
   – Три тысячи рублей ровно.
   Яшка достал новенький кожаный бумажник, заполненный крупными купюрами, отсчитал нужную сумму и положил на прилавок.
   – А спиртное вы не забыли купить? – поинтересовалась Варька, убирая деньги в ячейку кассового аппарата. – Или вы пользуетесь услугами тетки Ефросиньи?
   – Нет, услугами Кадычихи я не пользуюсь. Скажу больше, спиртное я не переношу с самого детства. – Он стал укладывать покупки в сумку. Потом протянул одну шоколадку Варьке. – Примите, Варвара Мироновна, в знак примирения. Я, правда, очень сожалею, что так неловко с вами пошутил.
   – Ладно, Яков Иванович, – принимая подарок, улыбнулась девушка. – Я вас прощаю. Но чтобы такие шутки я слышала в последний раз.
   – Я вам, Варенька, клятвенно обещаю впредь следить за своим языком.
   Загадочно улыбаясь, Яшка сел на своего коня и не спеша направился в сторону конезавода. Проезжая по мосту между прудами, он увидел, как с противоположной стороны моста орава школьников за веревки тащит огромные сани с птицефермы. В санях сидит пьяный дед Муханя.
   – Доброго здравица, Яшка, – снял с головы шапку Леничка, когда сани поравнялись с жеребцом. – Как поживаешь?
   – Да, слава богу, на жизнь не жалуюсь. А ты, как я посмотрю, эксплуатируешь школьников. Постыдился бы, у них и так каникулы короткие.
   – Стоять, – скомандовал Муханя школьникам. Сани остановились. – Ах ты сукин сын, – поднялся в санях на ноги банщик. – Это я эксплуатирую детей? Да я, если хочешь знать, их развлекаю. – Он похлопал ладонью по огромному болту, за который была привязана веревка. – Я специально отцепил оглобли, чтобы им легче было вытаскивать сани в гору. А ты, барин хренов, уселся верхом на холеного жеребца и ездишь, свысока посматривая на своих земляков.
   Разгоряченные школьники, до этого стоявшие молча, поняли, что Яшка не на шутку разозлил деда. Испугавшись, что дело может дойти до драки, наперебой затараторили.
   – Ты, Яшка, не обижай Леонида Тимофеевича. Он нам на каждые зимние каникулы дает покататься сани.
   – Эй ты, откормленный боров, – замахал руками осмелевший дед Яшке, – ты завидуешь, что я сижу в санях, а детвора их тащит. Так вот знай, я сани подготовил, смазал полозья, и они легко катят по снегу. А я маленький и худенький, им не составляет труда меня тащить. Опять же, не просто сижу, а контролирую соблюдение техники безопасности. Сани-то огромные, придавят еще кого-нибудь из ребят, а мне потом ответ держать перед родителями. – Дед отвернулся от Яшки. – Ехал бы ты своей дорогой, мил человек, и не портил людям предновогоднее настроение.
   Яшка молча дождался, когда сани минуют мост, и тронул коня.
   К тому времени, когда ребята затащили санки на вершину горки, с которой они скатывались на середину пруда, солнце уже село. Вместительность саней позволяла забраться в них всем желающим. К подросткам стали присоединяться взрослые девушки и парни. Они усаживались на сани с двух сторон и, задрав ноги, с визгом и смехом скатывались вниз. Обратно «снегоход» затаскивали подростки.
   Спустившись пару раз с горки, Васька посмотрел на часы, подмигнул Мухане.
   – Пора идти провожать старый год, – он протянул старику пачку «Беломора». – С наступающим Новым годом, Леонид Трофимович.
   – И тебя с наступающим, – обрадовался такому вниманию банщик. – Доброе у тебя сердце, Василий. – Он повернул голову к облепившим санки ребятам. – Ну, сорванцы, последний разок прокатимся, и гоните санки в конюшню.
   – До свидания, Леонид Трофимович, – протянул руку деду Васька. – Еще раз с наступающим Новым годом.
   Отряхивая на ходу шапкой снег с куртки, он поспешил вслед за уходящими домой Альбиной и Верой. В нескольких метрах от деревни догнал девушек. Они не спеша шли под руку о чем-то оживленно разговаривая. Васька сходу втиснулся между девушками.
   – Я приглашаю вас встретить Новый год у меня дома вместе с моими родителями, – высказал он приглашение. – Они всегда встречают его только дома и гостям очень обрадуются. Моя мама к празднику приготовила свое фирменное блюдо – картофельное пюре с хорошо обжаренными кусками свежей свинины. Так вкусно это блюдо никто в деревне не готовит.
   Васька не успел получить согласие от приглашенных девушек, как услышал сзади скрип снега. Обернувшись, увидел идущую следом Варвару. Заметив, что парень обернулся, позвала его.
   – Вася, можно тебя на минутку?
   – Подождите, я сейчас, – сказал он своим попутчицам.
   Неторопливо подошел к стоящей Варваре.
   – Ну, что там у тебя еще стряслось? По-моему, мы уже выяснили наши отношения и никакого разговора больше быть не может.
   – Я все понимаю, – понурив голову, тихо сказала Варвара. – И все же я хочу тебя попросить, чтобы ты проводил меня до дома. Подружки мои разбежались, а одной страшно идти.
   – Да чего тут бояться? – весело воскликнул Васька. – Ночь лунная. До дома твоего рукой подать. Помнится, ты прежде не боялась ночью ходить даже на Центральную усадьбу.
   – Так то раньше, – не сдавалась девушка. – А теперь стала бояться даже через улицу перебегать.
   – Кто же это тебя так напугал? – с ехидцей спросил Васька. – Ты давай не фантазируй и ни на что не рассчитывай. Я тебе русским языком повторяю, что между нами все кончено и тебе надеяться больше не на что.
   – Я правду тебе говорю, – захныкала Варька. – По деревне стали ходить какие-то странные чужие люди. Мой отец часто возвращается ночью и видит чужаков недалеко от кошар Вальки Юрасова. А прошлой ночью видел рядом с конезаводом.
   – Ну, ладно, – согласился парень. – Подожди, я сейчас. – Он подошел к ожидавшим его девчатам. – Идите потихоньку, я вас догоню. Я быстро, только Варьку до калитки провожу и обратно. – Не дожидаясь ответа, подошел в Варваре. – Ну, если так сильно боишься, тогда пойдем.
   По дороге Варька попыталась взять парня под руку, но тот пояснил ей, что тропинка узкая и идти по ней нужно гуськом. Варвара молча отдернула руку и быстро зашагала по утоптанной дорожке, за нею, постоянно оглядываясь, шагал Васька. Не успели они подойти к дому Голованя, как отец Варьки открыл калитку.
   – Ну, вот вы наконец-то и прибыли, – воскликнул он обрадованным голосом. – Мы вас давно ждем.
   Он молча подхватил Ваську под руку и почти силой завел в сени. Варька тут же смахнула с его головы шапку, помогла снять куртку.
   В доме Голованя было много гостей. Поэтому посреди комнаты были поставлены два спаренных стола, покрытых белоснежной клеенкой, на которых от изобилия блюд яблоку негде было упасть. В центре стола остались два незанятых стула. На них жена Голованя усадила Ваську и дочь. Мирон подхватил одной рукой пузатый хрустальный графин и наполнил стаканы опоздавшим подкрашенным самогоном. Гости засуетились. Над столом понесся стук вилок и звон стекла. Хозяин дома терпеливо дождался, когда опустошат тарелки с закуской, налил снова по полному стакану.
   – Я предлагаю выпить за уходящий старый год, – торжественно произнес Мирон Головань.
   Гостям дважды предлагать не требовалось. Опустошив стаканы и закусив, собравшиеся затянули песню. Хозяин отправился в другую комнату, чтобы снова наполнить графин. Сидевший за столом Васька ерзал как на иголках. Воспользовавшись тем, что Мирон вышел, он поспешно выскочил в сени, снял с вешалки куртку, схватил шапку и, одеваясь на ходу, выскочил во двор. Пробежав по улице несколько метров и убедившись, что его никто не преследует, он твердым шагом направился к дому Альбины. Своей вины перед девушкой он не чувствовал, но отчетливо осознавал, что Альбина на него обиделась и ему, видимо, придется встречать Новый год одному.
   Завернув за угол, Васька достал пачку «Беломора», закурил. Размышляя о коварстве Варвары, он не заметил, как дошел до дома Альбины, и остановился в нерешительности. Всматриваясь в темноту, он вдруг заметил у окна дома девушки силуэт мужчины. «Наверно, это Максим каяться пришел. Старая любовь не ржавеет. До сих пор он любит Альбину», – мелькнуло у него в голове. Стоявший у окна, заслышав скрип снега под ногами Васьки, открыл калитку и бросился бежать через двор в огород. Собака во дворе Альбины залилась злобным лаем. «Если бы это был Максим, собака бы на него так не бросалась, – мысленно отметил Васька. – Точно, это кто-то другой. Да и ростом он выше бывшего муженька. К тому же, после случая во дворе Кадычихи, Лушка его сейчас так пасет, что без ее разрешения он даже в магазин не ходит».
   Васька остановился в трех шагах от дома Альбины. Мысли были самые разные. Чего душой кривить, Альбина – красивая, самостоятельная и богатая женщина. Любой свободный мужчина не прочь за ней приударить. И тут его словно иголкой кольнуло. В голову пришла тревожная мысль. Вся деревня знала, что Альбина выручила от продажи индюков и свиней большую сумму денег. Вдруг кто-то решил подобраться к ее кошельку? Хотя, какие у нее деньги? Одни корма и медикаменты сколько стоят. Да и основная часть средств в обороте.
   Он снова закурил. Опуская пачку в карман, подумал: «А ведь Варвара права. По деревне разгуливают незнакомые люди. Что они тут ищут?» Так и не найдя ответа на свой вопрос, Васька вошел во двор Альбины, подошел к окну и прильнул к щелке между занавеской и рамой. Он видел, что девчата сидят за столом и о чем-то весело беседуют. Потом послышался громкий смех и песня. «Понятно, это они назло мне решили Новый год встретить вдвоем». Васька увидел, как Альбина вынесла из кухни жареного гуся. У парня потекли слюнки. У Голованя он выпил две стопки, а вот закуску даже не попробовал.
   Долго еще парень стоял у окна, переминаясь с ноги на ногу. Через окно слышался пьяный девичий разговор. Потом Альбина запела:

     Ночь была с ливнями и трава в росе,
     Про меня «счастливая» говорили все,
     Но ждала я, верила сердцу вопреки,
     Мы с тобой два берега у одной реки.

   Было видно, как девчата выпили еще по рюмке. Снова продолжилась песня:

     Селезень с уткою и с росой трава,
     Все девчонки с парнями, только я одна…

   У Васьки кончилось терпение и замерзли ноги. Больше не раздумывая, он открыл дверь в сени, которые Альбина предусмотрительно не заперла. Виноватый и продрогший, он вошел в комнату, молча подошел к столу, налил себе стопку коньяку и выпил.
   – Они тут пируют, а бедному Василю отведено место под окном.
   Вместо упреков и обид, Альбина сняла с него шапку, заставила снять куртку и обувь. Подала теплые мужские тапочки.
   – В комнате жарко в одежде и обуви сидеть, – сказала она с улыбкой. – А тапочки совершенно новые, ждали только тебя.
   – Я задержался еще и потому, что у тебя под окнами, моя красавица, топтался какой-то атлет, – присаживаясь к столу, пояснил Васька.
   – Очень интересно, – улыбнулась Альбина. – А топтался блондин или брюнет?
   – Кто его ночью рассмотрит, – не поняв шутки девушки, спокойно ответил Васька. – Он же был в шапке и в куртке.
   Рассказ гостя нагнал на Веру страху. Она вспомнила, как Афоня говорил ей, что на кирпичном заводе кто-то режет свиней. И она решила рассказать об этом Альбине и Ваське.
   – Это похоже на новогодний анекдот, – расхохотался Васька.
   – Это не анекдот, – обиделась Вера. – Афоня врать не станет. Он ясно мне сказал, что на заводе, где раньше кричали сычи, колют свиней.
   – Ладно, – смиренно согласился Василий, – разберемся.
   Он наполнил стаканы и предложил под бой курантов выпить за Новый год. Пили, плясали, веселились, и далеко за полночь Альбина с Васькой пошли провожать домой Веру. Хозяйка не забыла наложить в целлофановый пакет девушке понемногу всех приготовленных к праздничному столу блюд. Шли молча. Возле самого дома Веры Васька вдруг вернулся к ее застольному рассказу.
   – А ведь действительно, раньше на кирпичном заводе кричали сычи и люди это странное место обходили стороной. Мы еще школьниками с Афонькой лазили по развалинам, – стал вспоминать он. – Сейчас вход на завод зарос терном и шиповником. А вот со стороны глиняного карьера надо посмотреть. Карьер с заводом соединен туннелью. По нему при старом хозяине возили вагонетками глину в цеха. Тогда, помнится, там было три цеха. В одном обжигали красный кирпич, в другом – такую же красную черепицу, а в третьем делали всевозможные гончарные и керамические изделия. Когда мы там бегали пацанами, то насчитывали более двадцати печей для обжига. Еще помню, – продолжал вспоминать Васька, – на завод были проложены две ветки железнодорожных путей. В этих развалинах прятались немцы. То ли пленные, то ли дезертиры, но после войны они получили советское гражданство. Вообще-то, о руинах завода ходили самые нелепые слухи. А деревенские люди, сами знаете, все услышанные мифы принимают за реальность. Ну, да ладно, – махнул парень рукой, – разберемся. А сейчас, Верочка, иди отдыхай. Уже начинает светать, скоро взойдет солнце. Еще раз тебя с наступившим Новым годом.
   Поцеловав девушку в щеку, Васька и Альбина пошли обратно.
   – Если хозяйка не возражает, – серьезно сказал Васька, надевая комнатные тапочки, – то я поселюсь в ее доме навсегда.
   – Если Василий Митрофанович пришел в мой дом с серьезными намерениями и навсегда, – девушка сделала паузу и погладила рукой непослушные кудри парня, – то я буду самой счастливой женщиной не только в эту новогоднюю ночь, но и всю оставшуюся жизнь.
   – Я предлагаю выпить за самую счастливую женщину, – наполнил стаканы Васька.

Бандитский мясокомбинат

   После обеда в первый день нового года Васька отправился на конезавод. Не торопясь шел по катаной дороге через мост, проходящий между большим и малым прудами. Морозный воздух бодрил. Остановившись посредине моста, он долго наблюдал за мальчишками, которые, очистив лед от снега, гоняли шайбу на большом пруду. Детвора поменьше каталась на санках. С горки они спускались на лед малого пруда. Кое-кто катался на кусках картона. Кто-то умудрялся это делать на доске. Особенно изобретательные пытались съехать вдвоем на одной лыже. «Хорошее поколение в нашей деревне подрастает, – размышлял он, наблюдая за детьми. – Ни тебе драки, ни потасовки. Как бы существует негласное уважение одного подростка к другому». Вспомнилось, как в горах роту, в которой он служил, окружили бандиты. Трое суток пришлось пролежать на холодных камнях под ураганным огнем. Вот где сказалась физическая подготовка бойцов. Командир роты тогда высказал мысль о том, что солдаты, прибывшие в подразделение из сельской местности, намного выносливее своих товарищей из городов.
   Васька обратил внимание на горы снега, возвышающиеся на обоих прудах. Это мальчишки ежедневно после школы лопатами очищали лед. В результате блестящая середина водоемов стала похожей на хоккейные поля, борта которых были сделаны из спрессованного снега.
   Почувствовав, что пальцы ног стали замерзать, он с неохотой оторвался от созерцания детских забав и зашагал в гору. Через пару минут Васька уже стоял на другой стороне прудов и оттуда наблюдал за первым новогодним днем деревни. Несмотря на солнечную погоду, холодный ветер пронизывал до костей. И все же он не смог отказать себе в удовольствии полюбоваться родной деревней в таком праздничном убранстве. Землянки и домики до самых крыш были засыпаны снегом, сливаясь с общим белым фоном. Только по торчащим трубам и струям дыма можно было понять, что внизу селение.
   «Надо же, сколько насыпало снега, – разговаривал Васька сам с собою. – Сколько живу в деревне, не припомню такой снежной зимы». Он посмотрел на небо. Пока еще светило солнце, но на горизонте уже собирались тучи. Можно было смело предположить, что к вечеру снова пойдет снег.
   Василий продолжал любоваться красотами зимней деревни, когда послышался конский топот. Обернувшись, он увидел подъезжающего верхом на гнедом жеребце своего одноклассника Афоню Чижикова.
   – С Новым годом, Васька! – глуповато улыбаясь, прошепелявил он своим беззубым ртом.
   – О, ек макарек, да никак это Афоня, – удивленно воскликнул Васька. – А я смотрю, знакомое лицо, но не сразу поверил, что тебе доверили такого жеребца.
   – Его зовут Одиссей, – поглаживая коня по шее, сказал наездник. – Я его очень люблю, и он меня любит.
   Афоня чуть шевельнул поводьями, и жеребец стал гарцевать на месте. Васька с улыбкой смотрел, как управляется с животным бывший одноклассник.
   – Слушай, Афоня, это правда, что в развалинах кирпичного завода режут свиней?
   – Правда, – придержав коня, ответил тот. В подтверждение своих слов он провел большим пальцем себе по горлу словно давая клятву.
   – А кто тебе об этом сказал? – Васька сделал шаг в сторону жеребца, при этом держа руки в карманах, чтобы не спугнуть животное.
   – Никто мне не говорил. Я сам видел. Хочешь, тебе покажу?
   – Хочу, – встрепенулся Васька. – Давай сейчас туда смотаемся, пока снег не начал идти. К тому же сегодня после новогодней ночи многие еще не проснулись, а те, что проснулись, продолжают праздновать. Нас на развалинах никто не заметит.
   – Хорошо, – согласно мотнул головой Афоня. – Я сейчас поставлю Одиссея в стойло, отпрошусь у Якова Ивановича и приду в деревню.
   – Не нужно приходить в деревню, – остановил его Васька. – Иди сразу к узкоколейке, там и встретимся.
   Афоня попустил поводья, и жеребец с места взял в карьер. Поднимая столбы снежной пыли, понесся на конюшню. Васька спешно направился домой. Альбине он сказал, что пойдет с Афоней осматривать развалины кирпичного завода. Взял с собой карманный электрический фонарик, потеплее оделся, надел высокие сапоги и поспешил к месту встречи.
   Когда он заворачивал за угол последнего дома, увидел, как со стороны балки по глубокому снегу идет Афоня. Тот, заметив Ваську, помахал ему рукой.
   До узкоколейки Афанасий добрался первым и стал дожидаться напарника. Васька прибавил шагу. Через пару минут он тоже был на месте.
   Узкоколейка была очищена от снега. По ней ежедневно с карьера ходил состав с гравием, которым обеспечивалось строительство объектов всего Северного Кавказа.
   Дойдя до поворота узкоколейки, Афоня остановился.
   – Здесь есть дорога, – указал он рукой на заросли кизила и зашагал вперед. – Уже совсем близко, – тихо произнес он, раздвигая колючие кусты. – Видишь колючий курай? За ним есть дыра в печи.
   – Помнишь, как мы с тобой и Валькой Юрасовым забрались в эту печь и устроили там себе лежбище? – шепотом спросил Васька. – Три дня там прожили. Родители нас обыскались. А потом ночью к нам пришел дед Иван, схватил Вальку за ухо и потянул до самой узкоколейки. Мы с тобой молча шагали сзади. Мне тогда, помнится, отец ремнем так всыпал, что я неделю не мог сидеть. А ты, Афоня, самый хитрый оказался. Залез в погреб и закрылся изнутри. Сидел до тех пор, пока твой отец не дал слово, что не будет тебя бить. Вылез ты из подвала голодный и замерзший, но ремня тебе так и не досталось. А Вальку мать сухим початком гнала от дома деда Ивана до самой калитки.
   Афоня ничего не ответил на воспоминания Васьки. Он стоял молча. Затем натянул рабочие рукавицы и стал пучками высмыкивать из земли пересохший и почерневший от времени курай. Вскоре между кустов показался небольшой лаз, ведущий в одну из печей разваленного завода. Парень ткнул себя в грудь кулаком и поднял один палец. Этот жест объяснений не требовал. Васька прекрасно понял, что Афоня пойдет первым. Он согласно кивнул в ответ.
   Став на четвереньки, проводник скрылся в проеме. Васька последовал за ним. Через несколько метров они оказались внутри печи.
   – Вернись и закрой кураем дырку, – шепотом скомандовал Афоня.
   Василий выполнил его распоряжение. Вернулся и присел рядом на кучу битого кирпича.
   – Где же твои свиньи?
   – Сейчас увидишь, – ответил провожатый и стал вытаскивать кирпичи из противоположной стенки. Он высунул голову в образовавшуюся дырку. – Колют свиней.
   – У тебя что, галлюцинации? – просовывая голову рядом с головой Афанасия, недовольно буркнул Васька. – Ты куда, дурак, меня затащил?
   Не реагируя на слова соседа, Афоня вытолкнул его голову назад. Васька присел на битый кирпич. Достал фонарик и стал осматривать стены. Луч света скользнул по Афанасию. Только сейчас он заметил в руках парня бинокль. Он молча выдернул окуляры из его рук.
   – Откуда у тебя бинокль? – шепотом спросил он.
   – Мне его Олег дал, – так же шепотом ответил Афоня.
   – Что ты мне врешь, – рассматривая вещь, разозлился Васька. – Это армейский бинокль, такие в магазине не продаются и на улице не валяются.
   – Конечно, не валяются.
   – Ты чего, хорек, дразнишься? – вскипел Васька. – Ты хоть понимаешь, что за такой бинокль тебе могут дать срок как за хранение оружия.
   Афоня ничего не ответил. Он вырвал из рук Васьки бинокль и направил его в дырку, через которую был виден какой-то свет. Василий прилег рядом и тоже с интересом стал наблюдать за помещением, в котором появился свет и слышался неясный шум. Создавалось впечатление, что где-то работает зерновой транспортер. Этот шум ему был знаком с юношеских лет. До армии ему часто приходилось чинить и обслуживать такие агрегаты.
   – Афанасий, – тронул он друга за плечо, – не обижайся. Посмотрел, дай и я посмотрю.
   Афоня молча передал бинокль. Высунув голову в дырку и поудобнее разместив свое тело на кирпичах, Васька стал внимательно рассматривать происходящее. «Да у них там настоящая бойня для скота организована», – тихо проговорил он, подкручивая для резкости колесики окуляров. Ему хорошо было видно, как по электротранспортеру из-за угла появилась подвешенная на два крюка туша только что зарезанной свиньи. Ее опустили в ванну и стали мыть каким-то раствором. Через пару минут набухшая и очищенная от щетины туша поплыла по транспортеру дальше. В трех метрах от ванны стояли двое мужчин в халатах. Один из них придерживал тушу за ноги, другой отработанным движением ножа быстро вспорол живот и стал выгребать внутренности в специальную ванну. Следующим взмахом ножа он отрезал голову и пустил транспортер дальше. Еще через пару шагов тот остановился. Здесь еще двое рабочих электропилой разрезали тушу по позвоночнику до самого хвоста на две части и отправили их вниз. Там полутуши встречал другой рабочий, который со шланга промывал мясо холодной водой и опять же по транспортеру отправлял их к стоящей у входа машине. Васька перевел бинокль на первых разделочников. Они в это время раскладывали субпродукты по ящикам, а кишки, разделив их на тонкие и толстые, промывали из шланга.
   Забой продолжался до полуночи. Васька насчитал семьдесят пять свиных туш. Наконец транспортер был остановлен. Обработанные полутуши были сложены в рефрижератор. Перед тем как двери морозильника закрылись, к ним подошел мужчина в белом халате и стал ставить на тушах печати. Затем передал водителю какие-то бумаги. После этого машина уехала. На ее место подъехала машина поменьше. В нее загрузили субпродукты, головы и ножки. В самом конце погрузили ящики с кишками.
   Васька хорошо рассмотрел и запомнил номера машин. Он также обратил внимание, как перед отъездом мужчина в белом халате отдал какое-то распоряжение оставшимся четверым рабочим.
   – Знаешь, почему в деревне не знают, что здесь существует подпольный забойный цех? – тронул за плечо Афанасия Васька.
   – Не знаю, – замотал тот головой.
   – Тогда смотри сюда, – передал он парню бинокль.
   Впрочем, и без бинокля было видно, как рабочие посыпают белым порошком всю линию, а потом из шланга моют ее. По запаху без труда определили, что это хлорная известь, а мыли кипятком. Через десять минут в цехе не осталось и следа от забоя свиней, как не осталось и запаха. Закончив уборку цеха, рабочие смотали шланг и унесли с собой. Уходя, выключили в помещении свет.
   В печи, где прятались парни, стало темно. Оба какое-то время сидели молча.
   – У них здесь оборудована автономная канализация, – высказал предположение Васька, закуривая папиросу. – И, судя по всему, имеется дизельный генератор. Въезд у них со стороны глиняного карьера, – продолжал он рассуждать вслух. – Туда никто не ходит, поэтому они так уверенно себя чувствуют. Похоже, что обосновались они здесь уже давно. И режут тут ворованный скот. Я, Афанасий, по образованию технарь и могу тебе точно сказать, что линия у них оборудована не только для забоя свиней. Небольшие изменения, и тут можно разделывать и овец, и крупный рогатый скот.
   – Ага, точно, – замотал головой Афанасий. – Валькиных овец украл Аслан.
   – А ты откуда знаешь?
   – Знаю, – зло сверкнул глазами Афоня.
   – И давно ты об этом знаешь? – гася докуренную сигарету, поинтересовался Васька.
   – Давно, – поникшим голосом ответил тот.
   – Вот что, – обнял Васька за плечи Афанасия, – пойдем домой. Там и решим, что делать дальше. Нас дома давно заждались, небось волнуются.
   – Нет, не пойдем, – заупрямился Афоня.
   Он быстро вскочил на ноги и, шмыгнув в проем, направился в то помещение, где еще недавно работал транспортер. Васька, не успев его удержать, вынужден был последовать за ним.
   – Ты что, хочешь выйти через карьер? – идя рядом и освещая дорогу фонариком, спросил он.
   – Нет, – мотнул головой Афоня.
   Когда они поравнялись со стеной, из-за которой поступали убитые свиньи, Афоня остановился и показал рукой на дверь:
   – Там у них контора, – и шмыгнул в темноту.
   Васька посветил фонариком дверь, открыл ее и вошел в комнату. Пошарив лучом света по стенам, остановился на металлическом сейфе. Попробовал открыть, но дверца была заперта.
   – Крепкий замок, – вздохнул Васька.
   – Да, крепкий, – согласился Афоня. Он нагнулся над стоявшим в углу ящиком, сунул под него руку и вытащил внушительных размеров ключ. – Вот, возьми.
   – Посвети, – попросил Васька, передавая фонарь. – Я попытаюсь открыть.
   Сейф открылся без труда. Внутри было три отсека. Два из них были пустыми. Открыв дверцу нижнего отсека, Васька увидел две пачки долларов и несколько пачек рублей, перетянутых резинками. Парень молча рассовал их по карманам. Кроме денег, в сейфе лежала пухлая кожаная папка на молнии.
   – Возьмем? – спросил он у Афанасия.
   – Возьмем, – кивнул тот головой.
   Когда Васька хотел уже закрывать дверцу сейфа, Афоня схватил металлическую баночку с мелочью и высыпал деньги себе в карман, а пустую банку поставил на место.
   – Ты что это, дружище, мелочишься? – засмеялся Васька. – Последние деньги даже воры не забирают.
   – А мы не воры, поэтому заберем все до копеечки.
   – Согласен. Воры те, у кого мы хозяйничаем в сейфе. – Он захлопнул дверцу, замкнул сейф и положил ключ себе в перчатку. – Пусть ключ ищут-свищут, – шутливо толкнул он в плечо товарища.
   Возвращались прежним путем. Когда вылезли на улицу, было уже совсем темно. Небо заволокло тучами, дул холодный пронизывающий ветер. Прежде чем уйти, Афоня тщательно замаскировал лаз кураем, а место, где они стояли, забросал ветками. Только после этого друзья тронулись в путь.
   – А следы мы с тобой оставили, – сказал Васька, когда они дошли до узкоколейки. – По ним нас в два счета вычислят.
   – Не вычислят, – спокойно ответил Афоня. – Сторожа далеко. Они ночуют в будке в глиняном карьере.
   – Пожалуй, ты прав. Сейчас они уже спят, а ночью, судя по всему, опять будет снег, – посмотрел он на сгущающиеся тучи. – Но на всякий случай, давай пройдем по узкоколейке до Центральной усадьбы, а оттуда по укатанной дороге.
   Шли молча. Каждый думал о своем. Сделав крюк для страховки, друзья примерно через час были в деревне. Когда подошли к землянке, где жили родители Афанасия, он тронул Ваську за рукав.
   – Подожди меня чуток, я забегу домой воды попить.
   – Хорошо, – согласился тот.
   Но Афоня слукавил. Он вошел в свою землянку на цыпочках так тихо, что спящая мать его не услышала. Открыв дверцу шифоньера, нащупал карман в старом материнском платье и высыпал в него всю мелочь. Так же тихо прикрыл двери и вернулся к ожидавшему его Василию.
   – Проводи меня на конезавод, – попросил он. – Боюсь, что меня Яков Иванович заругает.
   Васька согласился, и они молча зашагали по укатанной санями и машинами дороге. Под ногами весело скрипел снег. Морозный воздух бодрил. Вскоре они оказались у проходной.
   – Иди ложись спать, – подтолкнул Васька в спину друга. – Уже два часа ночи.
   Дождавшись, пока тот скроется в дверях здания, быстро зашагал домой.
   Войдя в сени, Васька достал из-под лавки старые валенки и засунул в них все деньги. Сколько именно было денег, он не знал, но по толщине пачек догадывался, что много. Наверно, больше, чем ему приходилось держать в руках за всю свою жизнь.
   Не успел он переобуться в комнатные тапочки, как на пороге появилась Альбина в шали, наброшенной на голые плечи.
   – А я тебя уже потеряла, – сказала она, кутаясь в платок. – Не знаю, что и думать.
   – Возьми, – протянул он ей папку. – Я сейчас погрею над печкой руки, и мы посмотрим, что в ней.
   Подержав руки над конфорками и попив воды прямо из чайника, он присел к столу. Любопытная Альбина уже листала документы. Особенно ее привлекли два конверта. Внутри оказались пластиковые карточки с инструкцией по их использованию и паролями.
   – Все эти документы – ерунда, – толкнула она Ваську локтем в бок. – А вот эти два конверта меня очень заинтересовали.
   – Зачем они тебе, – покрутил он их в руках. – Зачем они тебе? Брось в печку.
   – Нет, Василек, – загадочно улыбнулась Альбина. – На этих карточках могут лежать большие деньги. В любом банкомате их можно снять. – Она углубилась в чтение инструкции. – На одной карточке счет открыт в Сбербанке, – продолжала она, – а на второй – в филиале Внешторгбанка. Оба счета открыты в Ростове-на-Дону. – Она на мгновение задумалась. – Знаешь, Вася, этими карточками, наверно, могли пользоваться все, кому были необходимы деньги.
   – Это почему ты так думаешь?
   – Потому что они находились в конверте вместе с паролями. Когда я в Воронеже работала бухгалтером, там оформляли в банке счета на каждого работника и выдавали такие же пластиковые карточки. Вместе с карточками получали и пароль, который запрещается хранить вместе с карточкой. Подходишь к банкомату, вставляешь карточку, набираешь пароль и получаешь свою зарплату.
   Васька смотрел на жену и никак не мог понять, почему ее вдруг заинтересовали эти конверты. А у Альбины уже созрел план. Она подошла к шкафу и достала из него свое старое болоньевое пальто.

Поездка в Ростов-на-Дону

   – До Ростова ехать четыре-пять часов, – стала она размышлять вслух. – Если мы сейчас выедем, то завтра к обеду уже будем знать, сколько денег здесь хранится.
   – Не следует нам искушать судьбу, – продолжая вертеть в руках конверты, ответил Васька. – По всей вероятности, это деньги какой-то мафиозной группировки. А они за свои кровные, уж ты поверь мне на слово, всю деревню сожгут. Мне приходилось сталкиваться с такими. Это страшные люди.
   – Если ты, Василек, боишься, – продолжая собираться в дорогу, сказала Альбина, – то я поеду сама. Получение денег в банкомате не займет более получаса. – Она решительно положила в карман оба конверта.
   Женщина уложила в большую сумку свое пальто с капюшоном, несколько пустых пластиковых пакетов, проверила документы. Васька молча наблюдал за ее сборами.
   – Ты не волнуйся, все будет хорошо, – улыбнулась она ему.
   – А я и не волнуюсь. Потому что я тебя одну не отпущу. Поедем вместе, – он нежно обнял жену. – Моя бабушка говорила, что наша деревня находится под защитой самого Господа Бога. А если деревню защищает сам Бог, то, я думаю, и ее жителей он защитит.
   – Ну, тогда одевайся, присядем на дорожку и, как говорится, с богом.
   Выйдя из дома, Альбина перекрестилась сама, а потом перекрестила свой дом. Муж тем временем долил полный бак бензина. Женщина села за руль, но Васька заставил ее пересесть на место пассажира.
   – Здесь дорога совсем убитая, поэтому, давай я поведу, – сказал не терпящим возражения тоном. – Выедем на федеральную трассу, тогда и сядешь за руль.
   Альбина молча пересела. Было совсем темно. Свет от фар, высвечивая снежную колею, прыгал из стороны в сторону. Машина юзила на скользкой дороге. Приходилось пускать ее внатяжку и держать скорость не более сорока километров в час. Все это настраивало на долгую и осторожную поездку.
   Когда проезжали Минеральные воды, начало светать. Вскоре из-за гор взошло солнце.
   – До Ростова осталось километров семьдесят, – предположительно высказался Васька, останавливая машину. – Садись за руль. На въезде в город будет пост ГАИ, а эти парни могут на ровном месте до чего-нибудь придраться.
   Альбина села за руль и тронулась с места. Васька развалился рядом и решил немного вздремнуть. Но сон не шел, и он стал наблюдать, как ведет машину жена. С этим женщина справлялась не хуже любого опытного водителя-мужчины.
   Пост ГАИ миновали без приключений. Около десяти часов утра въехали в город. По пути следования Васька заметил несколько Сберегательных банков, но Альбина решила начать работу по изыманию купюр с банкомата в филиале Внешторгбанка. Она остановилась и спросила у случайного прохожего, как ей доехать до нужного места. Тот подробно рассказал маршрут движения. Через пять минут они были на месте. Тормознули на противоположной стороне улицы.
   – Ты посиди в машине, – попросила мужа Альбина. – Я все сделаю сама.
   Она достала из сумочки пластиковую карточку, еще раз ознакомилась с инструкцией по пользованию, повторила пароль. Сняла куртку и надела пальто с капюшоном. Достав из бардачка светозащитные очки, водрузила их на переносицу.
   – Береженого бог бережет, – ответила она на немой вопрос мужа и, взяв два пустых пластиковых пакета, направилась в здание банка.
   Все это время Васька был чуточку взволнован, но когда за спиной жены захлопнулась дверь банка, его буквально начало трясти. «Что за фигня такая, – недоумевал он, – перед боевыми операциями меня так не колбасило, как сейчас. Впрочем, тогда мы за правое дело бились, а сейчас, мы, по существу, грабим банк». Он курил одну папиросу за другой. Когда у него уже закончилось терпение и он хотел пойти на выручку, в дверях банка появилась Альбина с двумя увесистыми пакетами. Спокойным шагом, с достоинством неся свое стройное тело, она подошла к машине, открыла заднюю дверцу, бросила на сиденье пакеты. Обойдя машину, села рядом с мужем.
   – А теперь в Сбербанк.
   Повинуясь жене, Васька завел машину и направился к первому же Сбербанку. Альбина снова отправилась на дело. Но вскоре вернулась с пустыми пакетами. Оказалось, что там нет банкомата. Проходившая мимо женщина объяснила, что банкомат есть в Сберкассе, которая находится на следующей улице за углом. Подъехали по указанному адресу. Альбина, не снимая своих нарядов, смело направилась в здание.
   Это было центральное отделение Сбербанка. В нем стояло сразу три банкомата. Людей в зале было мало, а возле банкоматов совсем никого. Альбина сунула карточку в щель, набрала пароль и запросила сумму в одну тысячу рублей. Немного пожужжав, аппарат выдал требуемое, а в довесок распечатал чек с оставшейся на счете восьмизначной суммой. Альбина быстро вычислила, сколько это будет по курсу в долларах. Запросила нужную сумму в валюте, но банкомат отказал в выполнении операции из-за отсутствия долларов.
   Наблюдая через плечо за залом, она заметила в углу под потолком зрачок видеокамеры, который был направлен прямо на нее. Женщину прошиб пот, и у нее стали подкашиваться ноги. В голове лихорадочно забилась мысль: «Надо немедленно уходить». Но, посмотрев на чек с внушительной суммой оставшихся денег, она медленно повернулась и пошла к другому банкомату. Выполнив все предварительные операции, с нетерпением ждала результат. Секунды казались вечностью. Но когда она увидела, как машина отсчитывает ей доллары, забыла про страх. Сложив деньги в пакеты, запросила остаток в рублях. Рубли аппарат выдал почти мгновенно. Получив чек, увидела, что на счете осталось девяносто три рубля. «Пусть для развода останется», – прошептала она и уверенным шагом направилась к выходу.
   Направляясь к машине, Альбина чувствовала, что вот-вот может потерять сознание. Но она заставила себя дойти задней дверцы, открыть ее, сесть на сиденье и из последних сил захлопнуть.
   Васька заблаговременно завел машину и, как только услышал хлопок закрывшейся двери, рванул с места и погнал к выезду из города.
   Немного придя в себя, Альбина уложила на дно дорожной сумки пакеты с деньгами, затем сняла пальто, очки, перчатки и, разместив их сверху, застегнула молнию. Сумку засунула под заднее сиденье.
   Долго ехали молча. Только когда миновали дорожный указатель «Минеральные воды 50 км», Васька остановил машину.
   – Садись за руль. Скоро пост ГАИ, а нам с тобой сейчас не нужны проблемы.
   Женщина пересела на место водителя и плавно тронулась. Дорога была скользкой. Постоянно шел снег. Альбина боялась вылететь с трассы, поэтому ехала медленно. На посту ГАИ машину остановил инспектор. Он попросил выйти из машины и предъявить документы.
   Альбина достала из сумочки водительское удостоверение и технический паспорт и протянула их сержанту, затем открыла дверь и, стараясь выглядеть совершенно спокойной, вышла из машины. Взглянув на документы, тот пристально посмотрел ей в лицо.
   – Откройте багажник, – попросил он, держа документы в руках.
   Альбина молча выполнила его требование. Внешне она выглядела совершенно спокойной, но внутри женщины все клокотало. Ей подумалось, что камеры наблюдения засекли ее и теперь милиция ищет женщину в очках и в пальто с капюшоном. Пальцы рук стали мелко вибрировать, противный липкий пот заструился по спине между лопаток. Ноги стали словно ватные.
   – Счастливого пути, – услышала она голос сержанта. – Езжайте осторожно, дорога очень скользкая, – предупредил он, отдавая документы.
   Захлопнув багажник, Альбина села в машину. Дрожащими пальцами попыталась открыть сумочку, но сделать это ей не удалось. Тогда она бросила документы в бардачок, завела машину и плавно тронулась с места. Когда отъехала несколько километров, Василь тронул ее за плечо: «Остановись». Женщина безропотно подчинилась и притормозила на обочине. Поменялись местами.
   Ехали молча, боясь спугнуть удачу. Альбина вытащила из-за пазухи полученные в банкоматах чеки и переписала с них в блокнот суммы. В банкоматах она получила почти два миллиона долларов и больше полумиллиона рублей. Поразмыслив, женщина вырвала из блокнота листок с записью, достала конверты с паролями и инструкциями и стала рвать все на мелкие кусочки. Приоткрыв окно, развеяла по ветру. Затем достала маникюрные ножницы и на такие же мелкие кусочки изрезала пластиковые карточки. Их обрывки разметало ветром по широкой ставропольской степи.
   Когда показалась Центральная усадьба, Альбина назвала Ваське сумму, которую она сняла со счетов.
   – Нужно эти деньги хорошо запрятать, – сказала она, – и я придумала, куда именно. В курятнике под гнездами выкопаем яму, опустим туда выварку и закопаем.
   – Хорошо придумала, – согласился муж. – Это, пожалуй, самое безопасное место. Рядом конура Полкана, так что туда никто не подойдет.
   Оставшуюся часть дороги ехали молча, и только когда въехали в деревню, Васька запел:

     Мы ушли от проклятой погони,
     Перестань, дорогая, рыдать,
     Нас не выдали черные кони,
     Вороных им теперь не догнать…

   Загнав машину во двор, плотно закрыли ворота и приступили к работе. Васька взял лопату и направился в курятник. Сдвинув в сторону два куриных гнезда, выкопал на их месте яму. Альбина тем временем сложила деньги в наволочку и уложила их в выварку. Закрыла крышку и закрутила ее проволокой.
   Затем поместила посудину в большой пластиковый мешок и отнесла все это в курятник. Опустив деньги в яму, Васька засыпал их землей, хорошо утрамбовал, остатки ровным слоем рассыпал по полу. В завершение операции установил на место куриные гнезда и потрусил соломой.
   Покончив с работой, хозяин вышел во двор и со всех сторон осмотрел подходы к курятнику. «Все чисто и надежно, – мысленно прикинул он, – надежный получился схрон».
   Пока муж закапывал деньги и маскировал место схрона, Альбина растопила печку. Смочив керосином пальто, перчатки и очки, засунула в топку. Когда одежда сгорела, она помешала жар кочергой, подбросила в печку кизяков. Сухое топливо быстро занялось пламенем. «Вот и сгорели все мои улики», – усмехнулась она. Ее взгляд остановился на ногах. Она до сих пор не переобулась и была в бурках. «В такой обуви в городе не ходят, – заволновалась женщина. – И если камеры наблюдения меня зафиксировали, то специалисты обязательно обратят внимание на обувь». Ни секунды не медля, она сняла бурки и вместе с галошами отправила в печь.
   Когда стемнело, Альбина с Васькой сели ужинать и решили обмыть удачное дело.
   – Пока ты кормила свиней и доила коров, – начал муж, наливая в стаканы водку, – я смотался на конезавод и предупредил Афоню, чтобы он без меня не ходил на кирпичный завод. Сказал ему, что там засада. И еще припугнул, что если его там поймают, то спустят шкуру, как с поросенка. Так вот, он, оказывается, и без моего предупреждения в курсе дела. Представляешь, он залез на тополь и в бинокль видел, как бандиты целый день ходили по узкоколейке от карьера до Центральной усадьбы. Среди них он узнал Аслана.
   – А вдруг Афоня без твоего ведома сунется на кирпичный завод? – с тревогой в голосе спросила Альбина. – Ты же знаешь, что у него не все дома, – покрутила она пальцем у виска.
   – Я за ним давно наблюдаю, – опрокидывая стопку водки в рот, проговорил Васька. – Не такой уж он и дурной, как некоторые считают в деревне. – Он подцепил вилкой кусок домашней колбасы, достал из банки соленье и аппетитно хрустнул огурчиком. – Мои наблюдения подсказывают, что со здоровьем у него все хорошо и голова соображает нормально. Проблема в отсутствии зубов. Поэтому когда он говорит, то создается впечатление, будто общаешься с ненормальным. Он и сам понимает свой дефект, стесняется этого и сторонится людей. – Васька налил по второй стопке. – Ты бы видела, как он держится в седле, гарцует на жеребце не хуже самого Яшки. – Вторая стопка водки отправилась за первой. – Да, чуть не забыл. Я предупредил Николая Викторовича, что за Афоней охотятся бандиты, попросил категорически запретить ему отлучаться за пределы территории конезавода.
   Альбина тоже выпила вторую рюмку водки. Содержимое теплой волной прошлось по всему телу, прогоняя последние волнения. Успокоившись, женщина принялась мечтать, на какие цели она потратит деньги. Но Васька оборвал ее на полуслове.
   – Даже не начинай мечтать, – сурово сказал он. – Эти деньги должны без движения пролежать минимум год. Ты думаешь, в деревне не заметят, что мы станем жить не по средствам? А узнают наши деревенские, узнают и бандиты. Начнут за нами охотиться. Если нам потребуются деньги для бизнеса, я возьму кредит в банке. В качестве залога будет моя сельскохозяйственная техника.

Любовь Афони к лошадям

   На конезаводе Афоня просыпался одним из первых. Даже не позавтракав, спешил в конюшню. Порученную Яковом Ивановичем работу он выполнял аккуратно и с большим старанием. Войдя в помещение, парень неторопливо прохаживался около стойла и поглаживал лошадей, говорил им ласковые слова. Животные, словно понимая его, дружелюбно кивали головами, пытались губами прикоснуться к его щеке.
   Совершив вояж из одного конца конюшни в другой, Афанасий приступал к работе. Он открывал перегородку, входил в стойло и приступал к чистке породистых жеребцов и кобыл. Начинал он со спины, потом переходил на бока и заканчивал чисткой задних ног. После этого специальной расческой вычесывал гриву и хвост. В завершение процедуры мочалкой мыл копыта.
   Вот так, переходя от одного животного к другому, он наводил лоск и блеск на их шерсти. Больше внимания Афанасий уделял жеребцу по кличке Одиссей. Прежде чем приступить к чистке, он угощал его кусочками сахара, гладил по крутому лбу, почесывал за ушами. Первые дни работы на конюшне жеребец довольно настороженно относился к новому конюху. При виде чужого человека он обнюхивал его, нервно подергивая ноздрями, тревожно прядал ушами и громко бил по настилу копытами передних ног. Но доброе отношение и внимание сделали свое дело. Вскоре Одиссей стал доверять парню.
   Закончив чистку лошадей, Афоня по одному выводил их на широкий двор и выгуливал. Каждого животного полагалось разминать не менее часа. Одиссею он отдавал все остальное время.
   Хорошо знал норов каждой лошади и Яшка. Он неоднократно говорил Николаю Викторовичу, что гнедой красавчик по кличке Одиссей никому особенно не доверяет и с ним могут возникнуть неожиданные проблемы. По этой же причине Яшка постоянно напоминал Афанасию, чтобы тот не тревожил жеребца. Парень кивал в знак согласия, но все делал по-своему. Он часами не выходил из загона, постоянно подсыпал свежего овса, иногда приносил краюху черного хлеба, посыпанного солью, следил, чтобы пол в стойле любимца всегда был сухим и чистым. Жеребец очень привязался к Афоне. Во время прогулок он опускал голову на плечо парня и шевелил губами у самого его уха, словно что-то рассказывая.
   Случилось это за неделю до назначенного срока объездки лошадей, когда впервые на спину животного крепят седло. Афоня, взнуздав жеребца, как обычно вывел его на прогулку. Сделав пару кругов по двору, он вдруг вскочил на спину Одиссея и туго натянул поводья уздечки. От неожиданности тот на мгновенье замер, потом, громко заржав, поднялся на дыбы и, прыгнув вперед, понесся по двору, высоко брыкаясь. Испугавшись, парень отпустил поводья, прижался к шее жеребца и ухватился обеими руками за гриву. Яшка с конюхами, наблюдавшие за этой дикой скачкой, от страха бросились врассыпную и увязли в сугробе.
   Неизвестно, чем бы закончился этот эксперимент, но случилось нечто необычное. Одиссей пронесся несколько кругов галопом по двору и вдруг перешел на шаг, а потом и вовсе остановился. Конюхи в немом оцепенении молча смотрели на происходящее, боясь сойти с места. Первым опомнился Афоня. Он приподнялся и погладил жеребца по шее. Тот закивал головой и фыркнул. Парень чуть тронул поводья, и Одиссей послушно пошел по кругу шагом. Сделав несколько кругов, направил жеребца в конюшню. Поставив своего любимца в стойло, Афоня, похоже, не осознавая, что только что произошло, стал кормить его с ладони сахаром. Он так увлекся, что не услышал подошедшего Яшку.
   – Ты нас своей самодеятельностью перепугал вусмерть, – сказал он спокойным голосом. – Тебе, конечно, полагалось бы за такое всыпать по первое число, но победителей, как известно, не судят. – Он положил руку на плечо Афанасия. – Ты вот что, продолжай подлизываться к своему любимцу, а на следующей неделе, если все у нас будет благополучно, попробуешь проехать на Одиссее уже в седле. А завтра повтори поездку без седла. Пусть привыкает.
   С того памятного дня прошло больше недели. На улице немного потеплело. Яшка решил проверить, как Одиссей поведет себя под седлом. Афоня вывел во двор жеребца, погладил его, тихонько похлопал по шее. Затем осторожно положил на спину новенькое седло. Одиссей покосился на неизвестное ему изделие, переступил с ноги на ногу, но успокоенный поглаживанием Афанасия, застыл на месте. Подтянув подпруги, Афанасий вскарабкался в седло и чуть коснулся пятками боков жеребца. Тот сразу отреагировал на прикосновение, пошел по кругу шагом, постепенно переходя на рысь. Афоня натянул поводья, и конь снова пошел шагом. Отпустил поводья – крупная рысь, переходящая в галоп.
   Поняв, что Одиссей в точности выполняет все его команды, Афанасий остановил жеребца посреди двора и огляделся. Со всех окон офиса на него смотрели работники конезавода. Парень приосанился и направил коня вдоль здания, улыбаясь беззубым ртом и махая рукой.

Разборки на кирпичном заводе

   На третий день нового года на развалины кирпичного завода приехал Аслан со своим подельником Джохаром. Они сразу проследовали в контору, включили свет.
   – Завтра будет два скотовоза с овцами, – присаживаясь за стол, сказал Аслан. – Как мне сообщили, привезут более трехсот голов. Проследи, чтобы все переработали без остановки линии. Хорошенько запомни, а лучше запиши, – подвинул он Джохару листок бумаги и карандаш. – Большую часть мяса отправишь в Пятигорск, а остальное – в Георгиевск. Шкуры отправь на кожевенный завод. Там с тобой рассчитаются сразу наличными. А сейчас достань кейс с деньгами. Меня сегодня вечером ждет Мурзало.
   Джохар бросился к сейфу, присел на корточки и стал шарить рукой в поисках ключа. Ничего не нащупав, он лег на живот и заглянул под днище. Ключ, который он собственными руками положил в тайник накануне нового года, исчез.
   – Ключа от сейфа нет, – проговорил Джохар осипшим вдруг голосом, отряхивая с одежды пыль.
   – Возьми запасной, – протянул Аслан связку ключей, которую всегда носил с собой во внутреннем кармане пальто.
   Джохар быстро нашел нужный ключ, сунул его в отверстие замка и открыл дверцу.
   – Нас ограбили, – закричал он визжащим голосом. – Сейф пуст.
   – Как пуст? – не на шутку разозлился Аслан.
   – А вот так, совершенно пустой, – распахнул обе дверцы Джохар. – Две недели назад я привез сюда деньги, дважды пересчитал каждую пачку, скрепил их резинками, положил в кейс. Аслан, я все сделал, как ты велел. Собрал пять миллионов долларов. Кейс я положил в нижнюю часть сейфа. В верхней части лежала папка с документами и немного денег для ментов.
   – Сколько, немного? – переходя на шепот, спросил Аслан.
   – Все как ты велел. Две пачки долларов, в каждой по десять тысяч и пять пачек по тысяче рублей.
   – Это значит, двадцать тысяч баксов и полмиллиона рублей. А остальные где?
   – Остальные я сдал в банк. Пополнил наши счета на кредитных карточках.
   – Сколько, остальные? Ты мне конкретные суммы называй, – бесновался Аслан.
   – Я на память не помню. Все документы были в кожаной папке.
   Аслан с размаху ударил кулаком в лицо Джохара. Тот не сопротивлялся. Плаксивым голосом пытался объяснить, что к пропаже денег он никакого отношения не имеет.
   – Кто еще знал о деньгах? – клокочущим от гнева голосом спросил Аслан.
   – Никто.
   – А кто знал о сейфе?
   – Кроме меня, знают еще Артур пятигорский, Ульяна георгиевская и два водителя, ростовский Лешай и его брат.
   Аслан еще долго метался по комнате из угла в угол. Потом подошел к сейфу, осмотрел его снизу доверху.
   – Позови начальника охраны, – гаркнул он на Джохара.
   Подельник пулей выскочил из дверей конторы и побежал в глиняный карьер. Добежав до проходной, крикнул стоявшему у входа в деревянную будку парню:
   – Анвар, тебя Аслан зовет.
   Тот вытащил руки из карманов пальто и рысью помчался в контору. Едва он переступил порог, как Аслан с бранью обрушился на него.
   – Ты знаешь, шакал паршивый, – размахивая руками, заорал он, – что нас ограбили? Унесли из сейфа все, что только можно было унести.
   – Откуда же мне знать, – робко ответил перепуганный начальник охраны. – Мы охраняем въезд и выезд. За эти дни никто на территорию не проезжал и не проходил. В помещение завода можно проникнуть только через карьер или сверху на вертолете. Спросите любого из охранников, каждый подтвердит, что никто на территорию завода не проникал. – Он немного успокоился, перевел дыхание. – А много денег украли?
   – А откуда ты знаешь, что там были деньги?
   – Я не знаю. Спросил ради интереса. Вообще-то, ни я, ни мои люди в контору никогда не входили и о существовании сейфа не имели представления.
   – А со стороны деревни не могли проникнуть? – поинтересовался Аслан, закуривая сигарету.
   – Нет, что вы, – уверенно сказал Анвар. – Со стороны деревни невозможно. Там дремучие заросли. Да и снега намело с человеческий рост. Кроме того, деревенские на развалины завода не ходят. Для них это проклятое место, а деревенские все суеверные.
   – Суеверные, говоришь, – поднялся со стула Аслан. – Ну, тогда давай веди, показывай возможные подходы со стороны деревни.
   Анвар нахлобучил шапку и пошел впереди хозяина по узкой тропинке. Он довел его до узкоколейки.
   – Снег лежит в рост человека, – указал он рукой в сторону развалин.
   Аслан поднялся на ноги и направился осматривать снег с другой стороны узкоколейки. Снова долго всматривался в засыпанные вмятины на снегу.
   – Ты прав, Анвар, если бы это сделали люди из деревни, то следы были бы с другой стороны полотна. Но там ровное нетронутое поле. – Он посмотрел на Джохара. – На всякий случай надо проверить. Дай поручение участковому. Не зря же мы ему платим деньги.
   – Будет сделано, – кивнул головой Джохар. – Я завтра же повстречаюсь с нашим ментом. – Он помолчал, поковырял носком ботинка снег. – А знаешь, Аслан, мне часто жаловались и Артур, и Ульяна на Лешая. Говорили, что тот в наглую крысятничает, не довозит мясо. Расхождения веса в накладной с фактическим весом порой доходят до полутонны.
   – А ты веришь, что он крысятничает? – повернулся к подельнику Аслан.
   – Я над этим не задумывался. Ведь мы грузим мясо не взвешивая. Выписываем накладные на глазок.
   – В следующий раз, чтобы не страдать, выпиши накладную и по весу, и по количеству туш. Тогда все будет ясно. Если Лешай и его брат воруют, то они будут отрезать маленькие кусочки от туш, а это уже не так и много. И вот еще что. До конца этой недели смотайся в Ростов и проверь деньги на счетах. Но в первую очередь повидайся с ментом.
   Уезжая с завода, Аслан остановил машину рядом с будкой охраны. Приоткрыв окно, крикнул Анвару: «А с тобой, дорогой, я разберусь попозже».

Поездка за керосином

   Прошло несколько дней с тех пор, как Альбина и Васька вернулись из Ростова. Размеренная крестьянская жизнь шла своим чередом. Никто в деревне не догадывался об их путешествии.
   – Василий, я поеду в деревню Карьер за керосином, – сказала Альбина мужу. – Сегодня вылила последний. Возьму с собой все четыре канистры. Это восемьдесят литров. Нам надолго хватит. А ты тем временем, – стала она составлять наряд на домашние работы, – разведи кислым молоком запаренную кашу и покорми свиней. А то, когда они голодные, визг стоит на всю деревню.
   До Карьера всего два километра, поэтому Альбина через полчаса уже стояла у подъезда магазина. Она подождала, пока продавец отпустит покупателя и выйдет во двор, где стояла бочка с керосином. Наполнив все емкости и рассчитавшись за покупку, женщина собралась уже уходить.
   – Скоро мне совсем невыгодно станет торговать керосином, – пожаловалась продавец. – В деревнях в последнее время мало кто стал пользоваться керосинками, вздохнула она. – По сути дела, у меня осталось два серьезных покупателя: ты и люди с глиняного карьера. Они за месяц до четырехсот литров закупают.
   – Зачем им столько? – ставя на место наполненные канистры, поинтересовалась Альбина.
   – Говорят, что помещения отапливают.
   – А разве керосином топят?
   – Чистым керосином топить котел нельзя. Его разбавляют с соляркой, – объяснила продавец.
   – Так чего же ты переживаешь? Отопительный сезон в самом разгаре.
   – Так то оно так, – согласилась женщина, вытирая руки тряпкой. – Только ребята, которые у меня покупают керосин и продукты, говорили, будто собираются с этой фирмы увольняться.
   – А что за фирма такая?
   – Да я и сама толком не знаю, – развела руками разговорчивая продавец. – За покупками приходит всегда один и тот же мужчина. Его зовут Анвар. Он с запасом всего накупал. Его помощник приезжает один раз в месяц за керосином. А сегодня Анвар заявился ни свет ни заря, купил сигареты и три бутылки водки. По секрету сообщил мне, что у них на днях ограбили сейф. Унесли огромную сумму денег и какие-то ценные документы. Хозяин грозился выгнать их с работы без зарплаты. Это в худшем случае. А в лучшем, установит за ними слежку.
   – Что же это за фирма такая, у которой столько много денег? – стараясь казаться безразличной, спросила Альбина и не спеша понесла в багажник канистру с керосином.
   – Я же тебе говорю, что сама толком не знаю, – пошла следом за ней продавец. – Знаю только, что приезжают мои покупатели со стороны станицы Новопавловской. Я уже старая женщина, на молодых парней не заглядываюсь, – усмехнулась она. – За товар они всегда платили аккуратно и отоваривались на большую сумму. Такую выручку мне не дают все жители деревни. Ну, ладно, заболталась я тут с тобой. Меня покупатели ждут.
   Альбина вытерла руки сначала о снег, затем тряпкой захлопнула багажник и, сев в машину, медленно выехала на дорогу. Ехала по скользкой трассе не торопясь и размышляла об услышанном. Когда подъехала к дому, Василий, словно дожидался ее, сразу же распахнул ворота. Стал помогать переносить канистры в пристройку.
   – Есть новости, – шепотом сообщила она мужу. – Хозяева обнаружили пропажу денег. Подозревают охрану. Пусть между собой разбираются, – усмехнулась она. – Чья пропажа, того и грех.

Случай с валенками

   Зимой в деревне чуть ли не в каждом дворе режут свиней. Эту работу всегда выполнял Жорка Шандыбин. Ловкости в этом ему не занимать. Одним ударом он укладывал любого кабана. За качественную работу ему хорошо платили. Более того, давали кусок сала и мяса.
   За несколько дней до Нового года он резал на продажу свиней у Альбины. Вытащив из свинарника годовалую свинью и подведя к расстеленной на земле соломе, он резко дернул ее за переднюю ногу, перевернул на спину и в мгновение ока вонзил острый кинжал в сердце. Свинка только и успела один раз взвизгнуть.
   Опалив соломой щетину, Жорка стал очищать ножом шкуру, периодически поливая из ведра водой. После второй туши он почувствовал, что основательно промочил ноги. Критически осмотрев свои валенки, обнаружил, что один из них прохудился.
   – Принеси мне из дома сапоги, – сказал он жене, которая подносила ему охапками солому.
   Клавдия мигом смоталась за сапогами. Жорка зашел в сени, присел на лавку и стал переобуваться. Всунув ноги в стоптанные кирзачи, он затолкал под лавку мокрые валенки и продолжил резать свиней. Закончив работу и получив заслуженную плату в рублях и свежатиной, отправился с женой домой. Через несколько дней Клавдия вспомнила, что они забыли забрать у Альбины валенки мужа. Она набросила поверх домашнего халата куртку и направилась к дому хозяйки. Войдя во двор, постучала в дверь, но ей никто не ответил. Тогда Клавдия тихонько вошла в сени, взяла из-под лавки обувку и, прикрыв двери, пошла домой. По дороге она обратила внимание, что подошва на одном совсем отвалилась и вряд ли подлежит ремонту, а значит, и носить их Жорка больше не будет. Войдя в свой двор, женщина по лестнице забралась на чердак и бросила валенки в угол. «Пусть стоят, – подумала она, – войлок в доме всегда пригодится».
   В доме Клавдия достала кошелек, отсчитала тысячу рублей.
   – Завтра Антон поедет на Центральную усадьбу, – сказала она мужу. – Пусть купит тебе новые валенки. Зима только началась.
   – Может, не надо? – усомнился Жорка. – Скоро уже Рождество. Как говорится, цыган шубу продает.
   – Вот пусть цыган свою шубу и продает. А мы валенки купим. Они тебе и на следующий год пригодятся.
   – Ну, тебе виднее, – не стал спорить муж.
   Тем временем Васька закончил работу по хозяйству, помыл руки и вошел в дом ужинать.
   – Клад мы с тобой сегодня спрятали, – сказал он Альбине, присаживаясь к столу. – Но на этом наше везение еще не закончилось, – и, загадочно улыбаясь, вышел в сени, стал там что-то искать. Перерыл все, несколько раз переставлял с места на место лавку, но валенок, в которые он прошлой ночью спрятал деньги, нигде не было.
   – Что ты ищешь? – спросила Альбина, приоткрыв дверь.
   – Старые валенки, – сидя на полу, ответил Васька.
   – Какие валенки? У меня в доме никогда валенок не было. Я хожу в бурках или в сапожках. И ты ко мне пришел в сапогах.
   – Как это не было? Я перед отъездом в Ростов держал их в руках.
   – Что ты, Василий, пьяный что ли? Так от одной стопки так не хмелеют.
   – Я не пьяный и не помешаный. Вчера я положил в валенки, которые стояли вот здесь, две пачки долларов и десять пачек рублями. Скажи честно, Альбина, ты не брала?
   – Что ты, Василий? Я ведь от тебя не отходила ни на шаг. Неужели ты думаешь, что я стала бы начинать с тобой совместную жизнь с обмана? – Она прошла в комнату, села к столу и заплакала.
   Васька поставил в сенях все вещи на свои места, вошел в комнату и сел рядом с Альбиной.
   – Как ты думаешь, Вася, мог их взять Афоня? – первой заговорила Альбина.
   – Как же он мог их взять, если не появляется в деревне.
   – Может, он проходил мимо, когда мы ездили в Ростов?
   – Нет, не может. Не мог он самовольно открывать чужую дверь, на которой к тому же висел замок.
   Помолчали. Васька налил себе и жене по стакану водки.
   – Это закономерность такая, – вздохнул Васька, – если в одном месте прибавляется, то в другом – убывает. – Он выпил водку, с силой выдохнул. – Да ладно, там было всего двадцать тысяч долларов и один миллион рублями. И еще неизвестно, не фальшивые ли они.
   – Бог с ними, – поднимая свою стопку, сказала Альбина. – Нам нужно сохранить то, что мы спрятали.
   – Теперь двор без присмотра оставлять нельзя, – продолжил ее мысль Василий. – Даже когда будем выходить на улицу, калитку обязательно на засов закрывать. И вообще, нужно быть осторожными. Ведь люди, у которых мы украли деньги, не простые смертные. Они за свои кровные деревню наизнанку вывернут.
   – Ты прав, – вздохнула Альбина. – Ты можешь отлучаться в свои мастерские, а я из дому никуда ни шагу.

Ночные гости

   Вера вернулась домой поздно вечером. Целый день она провела у заболевшей Елизаветы Николаевны. Утром доила коров, кормила свиней и птицу. Потом почистила в коровнике и у свиней. В обед вывела коров на водопой к колодцу. Закончила работу, когда солнце скрылось за горизонтом. Перед уходом она натопила печку, приготовила ужин и уложила в постель Владика. Ноги от усталости подкашивались, болела спина и натруженные руки.
   Войдя с мороза в свою землянку, Вера сразу ощутила тепло. С утра протопленная печка до сих пор не остыла. Кизяки уже прогорели, но продолжали тлеть розовым жаром. Она подбросила в печку сухих кукурузных кочанов и сверху положила два крупных сухих кизяка. «Вот теперь у нас будет до утра тепло», – погладила она облизывающегося Шамиля. Кот унюхал, что хозяйка принесла большую миску творога и пол-литровую банку сметаны. Он терся об ноги, мурлыкал, пока не выпросил свою долю. Наевшись, он тут же запрыгнул к Вере в постель, которая, уставши за день, почти сразу легла отдыхать. Шамиль разлегся на соседней подушке. Вера стала его гладить, приговаривая: «Мой хороший мальчик, мой защитник». Кот, прислушиваясь к голосу хозяйки, прищурив глаза, урчал громко и протяжно.
   Глаза у Веры слипались, очень хотелось спать, но она нашла в себе силы, чтобы подняться и выключить свет. Вернувшись в кровать, девушка легла на бок лицом к окну. Из темноты комнаты казалось, что на улице светло. Белый снег, тысячи звезд и смотрящая прямо в окно луна делали ночь волшебной. От этого волшебства на душе стало легко и спокойно…
   Проснулась Вера от боли. У нее на груди сидел Шамиль и когтями царапал тело через ночную рубашку. Его единственный глаз светился зеленоватым огоньком, хвост торчал трубой, шерсть на загривке вздыбилась. Не успев толком сообразить, что это с ним случилось, она услышала какой-то стук. Остатки сна мгновенно исчезли. Девушка взяла на руки кота и вышла в сени. Прислушавшись, поняла, что кто-то пытается открыть входную дверь. Опустив Шамиля на пол, перепуганная хозяйка схватила кусок мягкой проволоки и быстро обмотала одним концом крючок, а другой закрепила в петельке, куда крючок вставлялся. Эту работу она выполнила быстро и почти бесшумно. Едва Вера убрала руки, как в щели между косяком и дверью показалось лезвие ножа. Кто-то таким образом пытался с улицы сбросить крючок. Но лезвие постоянно натыкалось на проволоку и открыть дверь не удавалось.
   Неожиданно попытки сбросить крючок прекратились. Вера отчетливо слышала, как за дверью под чьими-то ногами скрипел снег. «Если сейчас начнут вышибать дверь, то мне придет конец», – молнией пронеслась в ее голове мысль. Она вернулась в комнату, взяла металлический совок на длинной ручке и сунула его в раскаленные угли печки. Затем на цыпочках вышла в сени. Непрошеные гости или гость больше никак о себе не напоминали. Девушка стала понемногу успокаиваться. Она закрыла дверь в сени, собралась снова прилечь. Но тут снова послышался скрип снега. За окном кто-то говорил шепотом. Видимо, поняв, что через дверь в дом не попасть, они решили это сделать через окно. Став за шифоньер, Вера, затаив дыхание, стала прислушиваться к происходящему.
   Вдруг в оконном проеме она увидела лезвие ножа, которым кто-то быстро сорвал барашки на форточке и просунул вовнутрь руку в черной перчатке. У Веры задрожали колени. Явно мужская рука шарила по раме в поисках шпингалета. На какое-то мгновение рука в перчатке исчезла. Девушка хотела захлопнуть форточку, но не успела этого сделать. Снова появилась мужская рука, но на этот раз без перчатки. Просунув ее по локоть, пришелец стал поднимать шпингалет. За долю секунды Вера метнулась к печке, выхватила из нее раскаленный совок и ткнула им в руку. За окном кто-то вскрикнул, и рука исчезла. Воспользовавшись этим, девушка схватила со стула свои колготки, привязала один конец к шпингалету, а другой к спинке металлической кровати. Закончив работу, прислушалась. По скрипу снега было четко слышно, что непрошеные гости удаляются. Приподняв край занавески, она увидела темные силуэты двоих мужчин, направляющихся в сторону грейдерной дороги.
   Вера взяла на руки кота. «Кажется, наши гости ушли. Что же им от нас с тобой надо? Что мы им плохого сделали?» Она посмотрела на кота, но тот вел себя как обычно и явно желал поскорее снова улечься на постель. Прижав к груди своего защитника, девушка юркнула вместе с ним под одеяло.
   Проснулась она после восхода солнца. Тревожная ночь давала о себе знать головной болью и непонятной тревогой. Промелькнула мысль, что ночные гости могут вернуться следующей ночью и будут действовать еще решительнее. Покормив кота, вышла с ним во двор. Вокруг землянки отчетливо виднелись следы. Присмотревшись к отпечаткам подошв, Вера безошибочно определила, что приходили чужаки. В деревне такую обувь никто не носил. Деревенские обычно ходили в валенках с галошами или кирзовых сапогах.
   Шамиль следовал за Верой и принюхивался к следам. Он то и дело присаживался на снег и лапами загребал вмятины. При этом шерсть на его загривке поднималась.
   – Что, Шамиль, не нравится запах чужаков? – улыбнулась наблюдавшая за ним хозяйка. – Мне тоже это не нравится. Ясно, что к нам они приходили с дурными намерениями.
   Возвратившись в дом, девушка подбросила кизяков в печку и решила сходить к Альбине, чтобы рассказать ей о ночных приключениях. Пройдя уже половину пути, Вера заметила, как от дома подруги отъехала легковушка. Она остановилась. «У Альбины с Васькой сейчас медовый месяц, – подумала она. – Ей сейчас не до моих заморочек. Схожу я лучше к деду Ивану и все ему расскажу».
   Вера повернула в другую сторону, но, сделав несколько шагов, снова остановилась. «Чем мне сможет помочь немощный старик? Пойду к Голованю и попрошу у него на время Мигранта. Если собака появится во дворе, то к дому подойти будет не так-то просто».
   Засунув руки в карманы куртки, Вера неторопливо подошла к дому Голованя. Еще с улицы она увидела бегающего на цепи пса. Девушка смело вошла во двор. Овчарка завиляла хвостом, побежала навстречу и, став на задние лапы, уткнулась мордой в грудь, пытаясь лизнуть девушку в лицо.
   Увидев в окно гостью, во двор, кутаясь в пуховую шаль, вышла дочь Мирона Варвара.
   – Тебе что, жить надоело? – закричала она. – Собака растерзает тебя в клочья. Если тебе нужно в магазин, то иди за дом, я сейчас открою окно.
   – Нет, мне в магазин не нужно, – гладя собаку, миролюбиво отозвалась Вера. – Я пришла к Мирону Андреевичу.
   – Зачем тебе отец? – примирительно спросила Варвара. – Если хочешь попросить денег, так взаймы отец никому не дает.
   – Денег мне не нужно, – подходя ближе к Варваре, тихо сказала Вера. – Я хочу попросить на время Мигранта. – Заметив удивление на лице собеседницы, поспешно добавила: – Меня сегодня ночью хотели убить. Пытались ножом открыть дверь в сени, а потом окно. Я всю ночь не спала. Даже днем боюсь одна оставаться в доме.
   – А ты что, одна живешь? А где же твои парни?
   – Они живут и работают на конезаводе.
   – И что они там делают?
   – Откуда мне знать, – тихо проговорила Вера. – Знаю только, что трудятся под началом тренера Якова Ивановича. Рассказывали, что они всем довольны. Почему-то уверена, что такой человек как Яков Иванович их дурному не научит.
   – Это ты точно сказала, – улыбнулась чему-то своему Варвара. – Яшка Хмельницкий деловой человек. – Она зябко передернула плечами. – Думаю, что отец тебе ничем помочь не сможет. Он и овчарку по проволоке пустил потому, что заметил, как какие-то чужие люди бродят по деревне. А вчера видел троих мужиков, которые наблюдали за нашим домом. Он тоже ночами почти не спит и держит под рукой заряженное ружье. – Заметив, как погрустнела Вера, предложила: – Давай я дам тебе свой мобильный телефон. У меня их два. Если что-то случится, звони, и отец мигом примчится на помощь.

Рождественские песни Ленички

   Наступило Рождество. С утра пораньше, еще до восхода солнца, дед Леничка надушился тройным одеколоном, положил в карманы куртки несколько пустых пластиковых пакетов и отправился по деревне христославить. Жители деревни любили этот день и очень были рады, что в Рождество первым гостем в доме был мужчина.
   Леничка начал свой обход с дома Альбины.
   – Хозяева, – постучал он в дверь, – пустите похристославить.
   Не дождавшись ответа, пошаркал ногами, сбивая снег, и толкнул дверь. В сенях никого не было. Он вошел в переднюю, покрутил головой в поисках икон. Не обнаружив святых ликов, прошел во вторую комнату. Здесь он сразу заметил иконостас, сооруженный на этажерке. Перекрестившись, запел писклявым голосом:

     Рождество твое, Христи Боже наш,
     Во всея мира и свет разума…

   Закончив пение, Леничка трижды перекрестился, затем повернулся к стоявшим в стороне Василю и Альбине.
   – Поздравляю вас, хозяюшка и хозяин, с Рождеством Христовым. Желаю мира и благоденствия.
   Первым на пожелание гостя откликнулся хозяин:
   – И тебя с праздником, Леонид Трофимович, – пожал он руку Леничке. – Желаем тебе здоровья и успехов.
   В это время из сеней вернулась Альбина. Завернув в целлофановый пакет кусок сала и кольцо домашней колбасы, она протянула гостю. Не отстал от жены и Васька, сунул в карман Ленички сотенную купюру.
   Так банщик до восхода солнца успел обойти одну сторону улицы и стал переходить на другую, таща за собой два полных пакета гостинцев. Чего там только не было. Елизавета Николаевна дала бутылку водки. Дед Иван пол-литровую банку меда. Многие давали деньги. Когда Леничка подошел к первому дому на противоположной стороне, его окликнула жена.
   – Леонид Трофимович, – ласковым голосом пропела она, – тебе, наверно, тяжело. Давай я пакеты домой отнесу, а тебе взамен пустые дам. – Приняв от мужа увесистые пакеты, поинтересовалась. – А деньжат тебе дали?
   – Дали, дали. Дома после посчитаем, – переступая порог Кадычихи, успокоил жену Леничка.
   Обрадованная Алевтина, несмотря на тяжесть пакетов, рысью помчалась домой. А Леничка уже во всю христославил в доме Ефросиньи. В отличие от других, Кадычиха усадила гостя за стол, поставила бутылку самогона и придвинула миску с бочковыми помидорами.
   – Пей, сколько твоей душе угодно, – ласково проговорила она, наливая первую стопку.
   Выпив два стакана, Леничка засобирался дальше. Хозяйка не стала его задерживать. Заткнула остатки самогона обломком кочана от кукурузы и поставила бутылку ему в пакет.
   От выпитого самогона Леничка заметно охмелел. Но свое дело он довел до логического завершения, обошел все дома. Щедрые жители снова наполнили доверху его пакеты угощениями. Завернув за угол дома Голованя, Леничка поставил пакеты на снег, достал из карманов деньги и стал их пересчитывать. Покончив с бухгалтерией, аккуратно сложил деньги стопочкой и засунул во внутренний карман куртки. Едва Леничка поднял пакеты, как перед ним, словно из-под земли, появилась Нурия.
   – С Рождеством Христовым вас, Леонид Трофимович. Давай помогу нести, – протянула она руки к пакетам.
   Леничка не выпускал пакеты из рук. Но женщина так сильно рванула, что у него осталась только ручки. Подхватив упавшие мешки под низ, Нурия попросила и в ее доме похристославить. Не дав мужику опомниться, взяла его под руку и потащила к себе.
   Неизвестно, чем бы на этот раз закончилось общение Ленички и Нурии, если бы не Алевтина. Она как раз в этот момент вышла из дома, чтобы помочь мужу нести пакеты. Заметив, как ее суженый шагает по дороге под руку с Нурией, помчалась наперерез сопернице. Снег был глубокий, и бежать было тяжело, но мысль о том, что эта подлая женщина обчистит карманы ее мужа, придавала силы. Сбросив на ходу куртку, Алевтина прибавила скорость. Нагнав свою обидчицу, она что было сил толкнула ее в спину и повалила в снег. От неожиданности Нурия упала лицом в сугроб, но стремительно, словно кошка, подскочила и приготовилась к схватке. Однако и Алевтина была готова постоять за свое. Она снова повалила обидчицу в снег.
   – Я тебе покажу, как охотиться за чужими мужьями, – приговаривала она, пытаясь вырвать у той из рук пакеты и снова толкая в снег. Наконец ей это удалось.
   – Чего ты взбесилась, толстая кубышка, – закричала Нурия. – Забирай своего обмылка, кому он нужен.
   – Пусть обмылок, зато мой, – голосом победительницы выкрикнула Алевтина, собирая разбросанные продукты. – Никому не позволю его обижать. – Она подхватила пакеты. – Пойдем, Леонид Трофимович, домой. Встретим Рождество по-домашнему. Я уже поставила чугунок с картошкой в печь. Сейчас сядем, позавтракаем, выпьем по стаканчику.
   – А ведь это она, стерва, забрала у меня в прошлый раз банные деньги, – уткнувшись лицом в грудь жены, проговорил Леничка. – И сейчас хотела меня обчистить. – Он сунул руку во внутренний карман, вынул пачку денег и передал жене.
   – Этого вполне хватит заправить оба баллона газом, – обрадовалась Алевтина, пересчитывая деньги. – Оплатим долг за электричество. – Она оглянулась на сидевшую в сугробе Нурию и скрутила ей кукиш. – Вот, видела. Я тебе еще припомню банные деньги.
   – Ты еще узнаешь, кто такая Нурия, – процедила та сквозь зубы и показала средний палец.
   Нурия еще долго смотрела вслед уходящей паре, потом расплакалась и, пряча озябшие руки в карманы куртки, направилась домой. Там ее ждала радостная Марта. Она вытаскивала скрученные бумажки из волос, которые служили ей вместо бигудей.
   – Ты куда это намылилась? – ехидно спросила она у дочери.
   – Сегодня ведь Рождество. Меня Варька в гости пригласила. Там будет вся деревенская молодежь.
   – Ну, если пригласили, то нужно идти, – одобрительно сказала мать. – Это хорошо, когда приглашают.
   Марта, не слушая ворчание матери, подвела тушью глаза, подкрасила помадой губы и, довольная своей внешностью, выпорхнула из дома.

Нурия в гостях у Мирона Голованя

   Оставшись одна, Нурия включила телевизор, попыталась посмотреть хотя бы одну из программ, но из-за плохой антенны на экране по всем каналам были только полосы, а из динамиков, вместо голоса, слышалось шипение. Выключив бесполезный телевизор, она прилегла на кровать. Спать ей не хотелось. В душе клокотала, поднималась волна обида. С улицы слышались громкие песни и смех. Деревня праздновала Рождество.
   Нурия поднялась с кровати, подошла к зеркалу, ударила себя по щекам, вызывая появление румянца. Затем открыла шифоньер, достала и надела фланелевое платье, закрутила на голове чалмой изъеденный молью шарф и вышла на улицу. Постояв немного у порога, размышляла, куда лучше пойти, чтобы не прогадать. Решила идти к дому Голованя. Там молодежь гуляет, может, и ей в стаканчике не откажут.
   Войдя во двор Голованя, она решила постучать в дверь и, не дожидаясь приглашения, войти в дом. Но тут она заметила приоткрытое окно, через щель которого на легком ветерке развивалась тюлевая занавеска. Нурия подошла к окну. Оно было значительно выше ее головы. Женщина притащила из курятника ящик, залезла на него, но и этого оказалось недостаточно, чтобы увидеть происходящее внутри. Тогда она принесла лежащий возле сеней тазик. Соорудив постамент, вскарабкалась на него и ухватилась руками за подоконник.
   – С праздничком, землячки, – обратилась она к сидевшим в комнате за столом гостям.
   – С праздником, тетка Нурия, – ответил ей Яшка Хмельницкий, подходя к окну. – Чего это ты, как партизанка, которую не ждут в двери, так она появляется в окне.
   – А вот такая я непредсказуемая, – улыбаясь пустым ртом, ответила гостья.
   – Непредсказуемость, это даже хорошо иногда. А вот напускать в дом холод – плохо.
   – Какой там холод, когда на столе столько горячительных напитков. Впрочем, такому куршивому поросенку, как ты, и в Петровку холодно.
   – Ах ты, старая тыква, – разозлился Яшка. – Это я куршивый поросенок? – он направился к окну.
   Но его опередила мать Варьки, тетка Юлька. Она взяла бутылку с самогоном и до краев налила граненый стакан.
   – С Рождеством Христовым тебя, Нурия Эльдеровна, – протянула она ей стакан.
   – Ох, и хороша у вас самогоночка, – выпив залпом угощение, буквально пропела Нурия. – Плесни мне еще стаканчик.
   Хозяйка налила еще полный стакан. Отрезала от моченого арбуза скибку, протянула гостье. А та, пользуясь добротой, осмелела и, усевшись на подоконник, запела:

     Верблюд Яшка, красная рубашка,
     А кто ее вышивал, курица Машка…

   Куривший во дворе Мирон долго наблюдал за гостьей. Когда увидел, что та вытирает мокрые руки о занавеску, тихонько подошел к окну.
   – А ну ты, солистка собачьего ансамбля, спускай с подоконника свою «сахарницу» и отчаливай восвояси.
   – Ты чего, Мирон, возникаешь? – с глуповатой улыбкой уставилась сверху на хозяина Нурия. – Я пришла не к тебе, а к твоей жене. Она меня обласкала и угостила.
   – Я так понимаю, что нормального человеческого языка ты понимать не хочешь, – приблизился вплотную Мирон. – Слезай с окна немедленно, не жди, чтобы я тебе помог.
   Нурия поняла, что хозяин не шутит. Она молча спустила сначала одну ногу, потом нащупала тазик другой.
   – А ты чего подсматриваешь? – Набросилась она на Мирона. – Ну-ка быстренько отвернись, нечего на чужие прелести смотреть.
   – Да уж прелести, – сплюнул хозяин и отвернулся.
   – Нурия молча слезла с сооруженного постамента, подошла к калитке, открыла ее и, оставив дверь нараспашку, прямиком направилась к дому Кадычихи. Сделав несколько шагов, она обернулась, подняла юбку и показала Мирону зад.
   – Старая шалава, совсем из ума выжила, – еще раз сплюнул тот.
   Не расслышав сказанных в ее адрес слов, но точно зная, что ей что-то ответили, Нурия, прихлопывая руками по ягодицам, запела:

     Я люблю, когда сияет,
     Я люблю, когда горит,
     Я люблю, когда мой милый
     Про любовь мне говорит.

   Мирон еще какое-то время постоял во дворе, затем закрыл калитку и пошел обратно в дом. «Иди, старая пьянь, – бормотал он себе под нос. – Иди к своей благодетельнице. Вместе попьете самогона, а потом вместе будете показывать мужикам задницы».
   Он остановился у крыльца, закурил еще одну папиросу и стал смотреть вслед удалявшейся Нурие. «Надо же так опуститься человеку, – размышлял Мирон, – ни тебе стыда, ни тебе совести. Даже не верится, что с нею бок о бок живет такая хорошая девушка, как Марта. Кстати, очень даже хороший специалист агроном-садовод. На плечах этой девушки держится более ста гектаров «армянского» сада. Сам-то хозяин, Ашот Арустомян, в садоводстве полный нуль, а эта девушка зимой и летом не вылезает из грязи. Постоянно обутая в кирзовые сапоги Марта вместе с рабочими занимается обрезкой и лечением деревьев, сама производит прививку. Ашот делает вид, что изобилие его урожая не зависит от усердия агронома, уверяет, будто сад плодоносит только потому, что его хозяин – состоятельный и вездесущий – господин Арустомян. Но люди-то понимают, что без ежедневного ухода сад зарастет и урожайность резко снизится. Чтобы вырастить такой сад, какой вырастила для Ашота Марта, нужно родиться садоводом. Но хозяин не особенно щедро оплачивает ее труд. Можно сказать, обирает девушку. Если бы она работала на другого хозяина, то давно имела бы свой дом. А так приходится жить в однокомнатной сторожке, да еще с этой пьяницей Нурией, которая как напьется, так выгоняет дочь из дома. Если бы у меня был сын, – продолжал размышлять Мирон, – то Марта непременно стала бы его женой».
   Докурив папиросу и втоптав окурок в снег, Мирон направился в конюшню, добавил в ясли сена, сверху насыпал овса, ласково похлопал по шее жеребца. Только после этого, плотно прикрыв дверь конюшни, вернулся в дом.
   Гости продолжали веселиться. Так уж повелось, что в его доме на Пасху и на Рождество всегда собиралась молодежь. Этот день не стал исключением. Установив в большой комнате в два ряда столы, накрыв их простыней и полиэтиленовой пленкой, девчата расставили тарелки и миски с холодцом, всевозможные соленья, вареную картошку, присыпанную сверху засушенной зеленью. Парни доставали и открывали бутылки с домашним вином и самогоном, подкрашенным зверобоем. По деревенским меркам стол считался сытным и богатым.
   Мирон присел на табуретку на кухне и через приоткрытую дверь наблюдал за молодежью. Тамадой был Яшка Хмельницкий. В темно-синем свитере, обтягивающем его стройную фигуру, он выглядел красавцем среди деревенских парней. С правой стороны от Марты сидел Антон Шандыбин, слева от нее – ее двоюродный брат Равиль, племянник Нурии. «Для Варьки могли бы в женихи оба подойти, – подумал Мирон, – и Антон, и Яшка. Правда, один на шесть лет моложе дочери, а другой на двенадцать лет старше». Он перевел взгляд на Варьку. В серебряном платье и с распущенными каштановыми волосами девушка выглядела очень эффектно. Беззаботно смеялась и не сводила глаз с Равиля, который, судя по всему, также был не против приударить за дочкой хозяйского дома. Парень подмигивал Варьке, показывая головой на дверь. Увидев это, Мирон позвал жену.
   – Мать, ты контролируешь поведение своей дочери? – строго спросил он.
   – Да что его контролировать, – удивилась жена. – Вся на виду, ничего плохого себе не позволяет.
   – Не позволяет? – Мирон, словно ужаленный, вскочил с табуретки. – Ты только посмотри, как она перемигивается с этим черномазым. Нам что, мало истории с бензовозчиком? Или ты уже забыла, как твою дочку башкирец на глазах людей катал на бензовозе по деревне? Поигрался, потешился, а женился на своей землячке, которую ему родители из Уфы привезли. На таких, как твоя дочка, не женятся, – кипятился Мирон, – с ними развлекаются, а в жены берут своих. Я еще не забыл тот позор, который Варька преподнесла год назад. У меня еще не зажила рана унижения. А она, стерва откормленная, играет в любовь с этим «инопланетянином». Если только он приблизится к Варьке, я за себя не ручаюсь. Так и скажи своей дочке. Пристрелю из ружья, как гуляющую сучку.
   Наблюдавший за дочерью Мирон в каждом ее движении видел что-то унижающее и порочащее женское достоинство. И когда на глазах всей молодежи она чокнулась своим бокалом с бокалом Равиля, а тот громко выкрикнул: «За знакомство, красавица», – на что Варька также громко ответила: «Рада познакомиться с таким интересным мужчиной», – терпение хозяина дома лопнуло. Оттолкнув в сторону жену, он дрожащими руками стал дергать ручку кухонной двери, пытаясь выйти. Но тетка Юлька стала у него на пути и вцепилась обеими руками в куртку.
   – Мирон, Христом Богом прошу, успокойся, – запричитала она сквозь слезы. – Не позорь себя и свою дочь. Хочешь, я ее сейчас позову, и ты ей здесь одной все скажешь.
   – Давай, зови сюда свою вертихвостку, – опускаясь на табурет, сказал Мирон. – Я ей сейчас скажу все, что о ней думаю.
   Тетка Юлька приоткрыла дверь в гостиную, и дождавшись, когда дочь обратит на нее внимание, поманила пальцем:
   – Варюша, помоги мне нарезать копченый окорочек, а то я смотрю, у вас на столе почти закусок не осталось.
   – Я отлучусь на минутку, – кокетливо поправив волосы, сказала Варька Равилю.
   – Да хоть на две, – нахально осматривая девушку с ног до головы, игривым голосом ответил тот.
   Как только Варвара вышла на кухню, Мирон включил погромче радио, стал спиной к двери в гостиную и схватил дочку за волосы.
   – Ты что же, стерва бесстыжая, позоришь мое имя, позоришь своих младших сестер. Ты забыла, как тебя бензовозчик выпроводил из своего дома за дверь на глазах у молодой жены и своих родителей, на глазах моих друзей и знакомых, которым я до сих пор от стыда в глаза не могу смотреть.
   – А что я плохого сделала? – вскрикнула Варька. – Что ты мне волосы рвешь, – захныкала она.
   – Ты думаешь, отец дурак? Думаешь, я не вижу, как ты перемаргиваешься с этим гулякой. Да он посмеется над тобой и бросит точно так, как бензовозчик.
   – Нет, отец, ты не прав, – Варька освободилась из рук отца. – Этот парень хороший. Он приехал к нам с надеждой устроиться на работу к Ашоту механизатором.
   – Запомни, паршивка, – снова схватил отец за волосы дочь, – если этот хороший парень посмеет приблизиться к тебе, я его пристрелю. – Он отпустил косы Варьки. – А за одно и тебя, сучку гулящую. А сейчас возьми тарелку с окороком ступай к гостям. Но запомни, я слов на ветер не бросаю.
   Варька достала из кухонного стола старую пудреницу, припудрила лицо и, подхватив обеими руками тарелку, пошла к гостям.
   – Угощайтесь, гости дорогие, окороком, – пытаясь изобразить на лице улыбку, сказала Варька. – Через полчасика подоспеет жареная домашняя колбаска.
   – Под такую закусочку не грех и выпить по стопочке, – улыбнулся девушке Яшка.
   – Я хотя и не ем свинину, – перебил тамаду Равиль, – но за прекрасные глаза хозяйки стаканчик опрокину с большим удовольствием.
   Услышав эти слова, Варька тревожно оглянулась на дверь, но она была плотно прикрыта. «Слава богу, отец не слышал этих слов», – с тревогой подумала она, присаживаясь на свое место.
   Гости выпили по стопке и застучали вилками, накалывая кусочки окорока. Антон Шандыбин, смачно пережевывая угощение, с улыбкой сказал Варваре:
   – Помнится, как-то мы с моим братом забрались к вам в кладовку и обгрызли только что привезенный с коптильни окорок. А твой отец подумал, что это проделки соседской собаки.
   Яшка поставил в магнитофон кассету, добавил звук.
   – Танцуем вальс, – и уточнил: – белый танец. Дамы приглашают кавалеров.
   Равиль посмотрел на Варьку в надежде, что она тут же пригласит его на танец. Но девушка поднялась, поправила платье и, улыбнувшись Яшке, пригласила того на танец. Тамада с удовольствием принял приглашение и закружил девушку в вальсе. Следом за ними Марта пригласила Антона. Сидевшая напротив Равиля Вера молча смотрела за кружащимися парами.
   – Если гора не идет к Магомеду, тогда Магомед идет к горе, – сказал, тронув девушку за локоть, Равиль.
   – Не поняла, – серьезно отозвалась Вера.
   – Да что тут непонятного, – улыбнулся тот. – Несмотря на то, что объявлен белый танец, я приглашаю вас на вальс.
   Девушка молча протянула руку партнеру, и они присоединились к танцующим.
   – Ты хорошо танцуешь, – плотно прижимая к себе Веру, сказал Равиль.
   – Я в школе занималась в кружке бальных танцев и пела в хоре.
   – Так ты артистка, – прижимаясь еще плотнее, хмыкнул Равиль.
   – Я не артистка, – отталкивая партнера, сказала Вера. – Не советую тебе меня ощупывать. Я тебе не курица.
   – Ты права, щупают куриц, а девушек обнимают. Не пойму, чего ты строишь из себя недотрогу.
   После этих слов Вера попыталась вырваться из объятий партнера, но тот не отпускал и попытался ее поцеловать. Уклонившись от поцелуя, она укусила его за плечо. От неожиданности парень вскрикнул и отпустил руки. На крик первой среагировала Варька.
   – Ты так здорово танцуешь, – сказала она Яшке, – что я успела немного устать.
   – Давай присядем, – поддерживая девушку под локоть, указал он на стул. – Пусть теперь баянист потрудится. – И обращаясь к Антону, подзадорил, – а ну-ка покажи, на что ты способен.
   Парень взял с тумбочки баян и с первых аккордов стал наяривать плясовую. Подвыпившая молодежь пустилась в пляс, припевая частушки.
   – Кажется, кто-то хвалился, что у него есть запись концерта Николая Сличенко, – поинтересовалась Варька, присаживаясь рядом с Яшкой.
   – Намек понял, – поднялся парень. – Сейчас исправим ошибочку.
   Он вышел на кухню с намерением пройти в сени, но на его пути встал Мирон. Оторопевший от неожиданности Яшка остановился перед хозяином дома.
   – Ты что, уже уходишь? – спросил тот. – Скучно тебе, городскому жителю, в обществе деревенской молодежи.
   – Нет, не скучно. Я пока не собираюсь уходить. Просто хочу взять в кармане своего полушубка кассету с песнями Сличенко.
   – Похоже, ты любитель цыганских песен, – не унимался Мирон.
   – Просто мне нравится, как поет Николай Сличенко.
   – Ну да, ну конечно, – почесывая затылок, пробормотан хозяин дома. – Как же это я до сих пор не понял, что ты по национальности цыган. И имя у тебя цыганское – Яшка. И лицо смуглое.
   – Что вы, Мирон Андреевич, я по национальности украинец. Мои корни глубоко под землей в Запорожье. А что лицом смуглый, так и это вполне объяснимо. Запорожские казаки воевали с татарами и турками, а во время войны всякое возможно.
   – Ну, хорошо, пусть будет так, как ты сказал, – отступил в сторону Мирон. – Вот что, сынок, скажи Варваре, пусть придет за колбаской для гостей. Слышишь, как она скворчит на сковородке.
   – Давайте я сам отнесу сковородку, – пряча кассету в карман, предложил Яшка. – У Варвары Мироновны и так много забот.
   Довольный беседой с Яшкой Мирон вышел в сени и позвал жену:
   – Юлия, возьми пирог и полулитру. – Пойдем поздравим с Рождеством сестру и мать.
   А в это время озябшая и прихрамывающая Нурия бродила по деревне, пытаясь напроситься в гости то в один, то в другой дом. Но везде встречала недоброжелательность со стороны земляков. Ничего не оставалось, как идти к дому Кадычихи. Она смело вошла во двор, приоткрыла дверь в сени.
   – Фросинька, – позвала она ласковым голосом. – Можно к тебе?
   Ей никто не ответил. Открыв дверь в комнату, Нурия поняла, что дома никого нет. Гостья вернулась во двор, но и здесь хозяйки нигде не было. Направилась к сараю. Тут-то она и приметила Кадычиху. Хозяйка стояла рядом с колодцем и, придерживаясь за сруб, выливала в ведро воду. «От колодца до дома не менее пяти минут хода, – подумала Нурия. – За это время я успею стыбрить из кладовки бутылку самогона».
   Войдя в кладовку, она подняла руки вверх, где, по ее предположению, на полке должны были стоять трехлитровые банки с самогоном, ухватила пальцами рук две посудины. «Этого мне до Крещения хватит», – радостно подумала Нурия. Но ее радость была недолгой. Потеряв равновесие, она пошатнулась и выпустила из рук банки, которые упали на нижнюю полку, где в три ряда стояли бутылки с самогоном, подготовленные на распродажу. От удара бутылки посыпались на цементный пол. Раздался невообразимый звон битого стекла. Кладовка наполнилась запахом самогона, который ручейками стекал в сени, а затем во двор.
   Нурия пулей выскочила за калитку двора Кадычихи, пригибаясь, побежала за угол дома Прасковьи Демьяновны. Присела на корточки и затаила дыхание. Ее взгляд скользнул по входной двери старухи. Там висел огромный замок. «Значит, мать Голованя празднует Рождество у дочки, – с радостью подумала Нурия, – и мне нечего бояться».
   Дождавшись, когда Кадычиха вошла в свой двор, она выскочила из укрытия на дорогу и помчалась к себе домой. Пробежав несколько метров, остановилась. Раздираемая любопытством повернулась и снова пошла к дому Кадычихи.
   Шла не спеша, по пути обдумывая, что скажет Ефросинье. Тихонько подошла к дверям, несмело постучала. Не успела Нурия спрятать руки в карманы, как на пороге появилась хозяйка в расстегнутой кроличьей шубейке и сброшенном на самый затылок пуховом платке.
   – Здравствуй, подруга, – первой заговорила гостья. – С Рождеством тебя. Желаю удачи, счастья…
   – Какое там к черту счастье, – перебила ее хозяйка. – Зайди в сени и посмотри, какое счастье мне прибыло.
   – Да как же это ты умудрилась такое добро уничтожить? – сплеснула руками Нурия, переступая порог. – И не жалко было столько самогона ухайдакать?
   – Как же не жалко, – хозяйка разразилась матерной бранью.
   Нурия, наклонившись к осколкам, рассматривала каждую разбитую бутылку, смаковала остатки самогона из крупных склянок.
   – Это, наверно, крысы, – высказала предположение гостья.
   – Какие на хрен крысы. Эти твари и близко к самогону не подходят.
   – Тогда, быть может, кошка?
   – А кошка откуда тут могла появиться? – развела руками Ефросинья. – У меня отродясь кошек не было, не люблю я эту тварь.
   – Ну, тогда кто же? – удивленным голосом спросила Нурия.
   – Не знаю, кто это сделал, – обреченно вздохнула хозяйка. – Думаю, это мне вредит этот идиот Афонька, – высказала она предположение. – Точно, он. Сейчас пойду к Маруське и потребую, чтобы она мне убыток возместила.
   – Да откуда же у Марии деньги, – взяла под руку подругу Нурия.
   – А мне до этого нет никакого дела, – вырвала руку Кадычиха. – Ее сын натворил, вот пусть она за своего дурачка и несет ответственность.
   – Нет, Фросинька, – настаивала Нурия, – это не Афонька. Он в деревню не ходит. Хозяин конного завода дал распоряжение охране, за пределы территории Афоньку не выпускать.
   Кадычиха примолкла. Было заметно, как она перебирала в памяти всех, кто мог сотворить такую беду.
   – Если это сделал не Афоня, тогда кто?
   – Думаю, что этот вред тебе нанес Яшка, – приблизившись к лицу подруги, тихо сказала Нурия. – Он с Варькой Голованевой крутит шуры-муры. – Какой ему резон уничтожать мой самогон?
   – А ты прикинь. Деревенские покупают у тебя самогоночку, а Варька в своем магазине несет убытки, так как водку у нее не покупают. Вот эта сучка и науськала Яшку…
   Кадычиха снова надолго замолчала. Затем решительно поднялась и стала застегивать свою шубейку на все пуговицы.
   – Пойдем со мною, – приказным тоном сказала она Нурие. – Я этому злодею сейчас устрою Рождество.
   Подруги гуськом посеменили к дому Мирона Голованя. Шли молча. У калитки остановились.
   – Иди, Фрося, и ничего не бойся, – ласково проговорила Нурия. – А я постою у калитки. Если что, зови, я подсоблю.
   Кадычиха расстегнула пару пуговиц на шубе, лихо сдвинула на затылок платок и решительно направилась к двери, резко распахнула ее настежь и переступила порог. Громко матерясь, вошла в комнату, где веселилась молодежь. Подойдя к столу, стала искать глазами хозяйку дома. Увидев оторопевшую от неожиданного появления непрошеной гостьи Варьку, уперла руки в боки.
   – Сучка крашеная, – злобным голосом закричала Кадычиха. – Ты зачем сделала мне такую пакость? – замахала она руками, пытаясь ухватить девушку за волосы.
   Яшка соскочил со стула и стал между гостьей и Варькой. Схватил Кадычиху за руки.
   – Тетка Ефросинья, за такие слова нужно нести ответственность, – спокойным голосом проговорил он. – Ты вошла в чужой дом без приглашения, пьяная и еще оскорбляешь хозяйку.
   Кадычиха вырвала руки, оттолкнула Яшку, выставила вперед ногу и приготовилась к схватке.
   – Слушай ты, размалеванный урка, я пришла не к тебе, а к этой рыжей лахундре, чтобы спросить у нее, что я ей плохого сделала, чтобы она меня так больно обидела?
   – Да тебя, тетка Кадычиха, если кто обидит, тот и дня не проживет, – снова приблизился к гостье Яшка. – Все здесь сидящие могут подтвердить, что пока что только ты всех обижаешь своими оскорбительными словами и поступками.
   – Ах ты растатуированный гад, – заорала Ефросинья, – значит, я всех обижаю, а ты со своей драной кошкой святой. – Она схватила парня за свитер. – А не ты ли по ее науськиванию перебил в моем доме все бутылки с самогоном. Нашел, кого обидеть, – терзала она из стороны в сторону Яшку, – старуху обидел, пенсионерку. Плохо у Варьки продается водка, да? Народ предпочитает покупать у меня самогонку, а не дорогущую казенку.
   – Скажи мне, госпожа Кадычкова, – отрывая от себя руки старухи, заговорил тихим голосом Яшка, – это когда же я был у тебя в доме и разбивал твои бутылки с самогоном?
   – Когда, когда, – обиженно засопела Кадычиха, – да вот только что, полчаса назад. Выбрал момент, когда я отлучилась к колодцу за водой, и уничтожил все мои запасы. Ух ты, цыганская морда, – замахнулась она кулаком на Яшку. – Там было больше пятидесяти литров первоклассного самогона.
   – Тетка Ефросинья, вот тут присутствует много людей, – сказал, успокаиваясь, Яшка. – Все они могут подтвердить, что я из помещения не выходил и вместе с Варей веселили и угощали гостей.
   – Врешь, все вы врете, – снова закричала Кадычиха.
   Яшка схватил гостью за плечи, развернул ее лицом к двери и с силой повел к выходу из комнаты. Вытолкав в сени, повернул лицом к себе.
   – Иди отсюда, бестолковая пьянь, и не зли меня. А то задеру твою драную поддергайку и посажу в снег тем местом, что ниже спины.
   После этих слов Кадычиха успокоилась и смирно пошла со двора. У калитки ее поджидала Нурия.
   – Гости в один голос утверждают, что Яшка из дома никуда не уходил, – сказала Ефросинья подруге. – А если он не выходил, тогда кто же бил мои бутылки? – задала она вопрос, пристально вглядываясь в лицо Нурии.
   – Если это сделал не Яшка, тогда это сотворил сам Мирон, – смело глядя в глаза подруги, выпалила Нурия. – Чует мое сердце, все это зло идет от Варьки, – добавила она.
   – Ты права, Нюша. Самого Голованя с Юлькой дома нет. Скорее всего, они пошли к матери. Вот по пути и завернули ко мне в кладовку. Пошли к бабке Голованьке. Я им сейчас устрою Рождество.
   Нурия знала, что Прасковьи Демьяновны дома нет, она своими глазами видела висящий на двери замок, но, чтобы не выдать себя, согласилась с мнением Кадычихи. И подруги захрустели валенками по утоптанной тропинке. Подойдя к двери и поняв, что хозяйки нет дома, Ефросинья на минуту призадумалась.
   – Празднует Рождество у дочки, – уверенно сказала она после недолгого раздумья. – Пойдем к Катьке. Я этой бездетной бруньке устрою сейчас сею-вею.
   Кадычиха сделала пару шагов от двери и тут увидела сидящую на пороге кошку, которая явно ждала хозяйку. Она остановилась, взяла на руки животное.
   – На сделанное зло надо отвечать злом, – скорее прошипела, чем проговорила Ефросинья. – Держи кошку крепче, – сунула она животное в руки Нурие, – я сейчас вернусь.
   Вприпрыжку она помчалась к себе в сарай, схватила лестницу и приставила ее к тыльной стороне дома бабки Голованьки.
   – Я сейчас залезу на лестницу, а ты подашь мне кошку, – повелительным тоном сказала Кадычиха Нурие. Добравшись до трубы, скомандовала: – Поднимись на несколько ступенек и давай сюда эту тварь.
   Нурия четко выполнила все указания подруги. Поднявшись до середины лестницы, передала ей дрожащую от страха и холода кошку. Кадычиха с размаха бросила животное в дымящуюся трубу. Внутри дымохода что-то булькнуло и дым перестал идти из трубы.
   Подруги отнесли обратно в сарай лестницу, отряхнули от снега одежду.
   – А теперь, Нюша, пойдем праздновать Рождество, – сказала Кадычиха своей подельнице. – У меня бутылки с самогоном стоят и в другом месте. Не такая я простачка, как думает Головань со своею распутной дочкой.
   От таких слов у Нурии сразу поднялось настроение. От мысли, что ее сейчас угостят самогоном и наконец-то пройдет мучавшая ее головная боль, радостно заблестели глаза.
   – Подай мне скатерть, – попросила хозяйка подругу, когда они вошли в дом. – Занавешу окно, чтобы с улицы не было видно света. Пусть думают, что у меня дома никого нет. – Она приоткрыла в дверь и уловила запах едкого дыма, идущего со стороны дома соседки.
   Запах паленой шерсти учуяли и дети, катавшиеся на санках по улице. Первой заметила дым, идущий из щелей дома бабки Голованьки, Нюрка Чижикова и не раздумывая побежала к дому тетки Катьки.
   – Тетя Катя, – стала она стучать в дверь, – в доме вашей матери пожар.
   Первым на крик выскочил Мирон. Набрасывая на ходу полушубок, побежал к дому матери. Он сразу обратил внимание, что из трубы дым не идет, а вот из щелей валит черный, пахнущий паленой шерстью смрад. «Наверно, дети хулиганят, – подумал он. – Такое часто случается в деревне. Но кому могла помешать старая женщина?» Приставив к стене лестницу и схватив метлу, Мирон быстро добрался до трубы, сунул вовнутрь инструмент. Другой конец уперся во что-то твердое. «Трубу никто не затыкал, – проговорил он вслух. – Наверно, кирпич из боровка выпал». Он с силой стал шуровать метлой в дымоходе и вскоре почувствовал и одновременно услышал, как что-то твердое упало в печь. Из трубы сразу пошел дым.
   Когда Мирон спустился с крыши и вошел во двор, его жена уже открыла настежь все окна, двери. Через какое-то время дым из комнат выветрился, и он вошел вовнутрь, открыл дверцу печки и увидел обугленную дымящуюся кошку. Кочергой вытащил тушку на подставленную лопату и, выйдя за порог, с силой швырнул ее за ворота в снег.
   – Жалко кошечку, – сквозь слезы запричитала бабка Прасковья, кутаясь в одеяло. – Кому же она помешала? К соседям не ходила, ни цыплят, ни гусят не трогала. Такая ласковая была…
   – Не плачь, матушка, – прижал к плечу голову матери Мирон. – Я принесу тебе котенка. А злодея, который это сделал, я обещаю тебе найти. А сейчас пойдем к нам. Когда твоя хата выветрится, вернешься к себе.
   – Нет, сынок, – отказалась мать. – Вы идите, а я останусь. Дыма в комнатах почти не осталось. А то, что холодно, так это не беда. Сейчас подброшу в печку кизяков, и вмиг станет тепло.
   – Ну, если тебя не беспокоит запах паленой шерсти, тогда оставайся. А мы пойдем домой. Посмотрим, не натворила ли чего в доме гуляющая молодежь.
   Когда Мирон с женой вошли в дом, гости наперебой стали рассказывать, как их поздравила с Рождеством разбушевавшаяся Кадычиха. Варька со слезами на глазах стала рассказывать отцу, что Ефросинья обвинила ее в сговоре с Яшкой по уничтожению приготовленного к продаже самогона. Дескать, таким образом она решила избавиться от конкурента.
   – Какая конкуренция? Какая самогонка? Ничего не понимаю, – развел руками Мирон.
   – Что же тут непонятного, – сказал, улыбаясь, Равиль. – Женщина считает, что в вашем магазине никто не покупает водку, а вот ее самогон пользуется спросом у местного населения. Чтобы избавиться от конкуренции, вы решили уничтожить ее запасы. – Он поднялся из-за стола и, глядя в глаза растревоженной Варьки, добавил: – А я верю Кадычихе. Идет борьба за рынок сбыта алкогольной продукции, и в этой борьбе все методы хороши.
   – Если, действительно, кто-то навредил Кадычихе, то это не деревенские жители, – подходя вплотную к парню, сказал Мирон. – Это мог сделать только приезжий. – Он зло посмотрел на Равиля и вышел в сени.
   Яшка поспешил за хозяином дома. Нагнал его на пороге.
   – Мирон Андреевич, а ведь не зря приходила разгневанная Кадычиха.
   – Не зря, Яша, – отозвался Мирон, закуривая папиросу. – Чувствую, что не зря. Только ни я, ни моя семья к этому делу никакого отношения не имеет. – Он криво усмехнулся. – Нам самим устроили праздник. Несколько минут назад какой-то негодяй бросил в трубу материного дома ее кошку. Все комнаты провонялись запахом паленой шерсти.
   – Кто же так жестоко мог похулиганить, как вы думаете, Мирон Андреевич?
   – Не знаю, Яшка, не знаю, – бросил в снег докуренную папиросу хозяин дома.
   – Я знаю, кто это мог сделать, – раздался сзади голос Марты. – Но я вам этого не скажу. – Девушка спрыгнула со ступенек и скрылась за плетнем.
   Кадычиха веником смела на лопату разбросанные по сеням и кладовке склянки и, наполнив ими ведро и тазик, вышла за порог.
   – Поздно или рано, я все-таки найду того, кто мне причинил такое зло, и высыплю ему на голову осколки от бутылок.
   Нурия сидела смирно и с нетерпением ждала, когда же хозяйка накроет праздничный стол.
   – Доставай, Нюша, из духовки противень с жареной уткой, – сказала Кадычиха гостье, словно читая ее мысли, – а я принесу из сеней соленья.
   Вернувшись, хозяйка поставила рядом с противнем эмалированную миску с солеными бочковыми помидорами. Из стола вынула графин с самогоном.
   – Да черт с ним, с этим Голованем, – проговорила хозяйка уже спокойным голосом. – Все равно, как покупали у меня самогонку, так и будут покупать. Ведь мой товар вдвое дешевле магазинного, а качеством намного выше. – Она налила в стаканы чуть сизоватой жидкости. – Будем веселиться до утра. Пей, Нюша, – подняла она свою стопку. – Моя самогонка экологически чистая. От нее ни голова не болит, ни изжога не мучает.
   Нурия, с трепетом ожидая этого момента, залпом выпила свою рюмку, при этом не забыла оттопырить в сторону мизинец.
   – Ломай, Нюша, утку руками, – подвинула к гостье противень хозяйка. – Начни с крылышка.
   – Я очень люблю у утки гузку, – прожевывая очередной кусок, сказала Нурия. – Это самое вкусное и нежное мясо.
   – А я гузку не люблю, она слишком жирная. У меня от нее болит печень, – Ефросинья взяла соленый помидор и стал его смаковать. – Надеюсь, Нюша, ты мне на этой неделе несколько уточек добудешь?
   – Конечно, добуду, – пообещала Нурия, наливая себе второй стакан. – Сколько тебе? Две, три?
   – Лучше четыре, – прикрывая ладонью рюмку гостье, уточнила хозяйка. – Я давно хотела у тебя, Нюша, попросить, не обдавай уток кипятком. Ты их лучше пощипи. Мне сейчас очень нужен утиный пух.
   – Я же тебе в прошлое лето нащипала три мешка. И, честно говоря, Ефросинья, мне не очень нравится щипать птицу. Но, если ты просишь, так и быть, постараюсь. Только зачем тебе столько пуха?
   – А я тебе разве не говорила? – продолжая удерживать ладонь на стакане с водкой, уточнила Кадычиха. – Моя Антонина нашла себе в мужья хорошего человека, и он зовет ее замуж. Из того пуха, что ты мне прошлым летом нащипала, я пошила шесть больших подушек и девять маленьких. Сейчас у городских мода пошла, держать маленькие подушки на диванах и на креслах. А из того пуха, что ты мне сейчас соберешь, я хочу пошить два пуховых одеяла.
   Хозяйка вдруг выскочила из-за стола, подбежала к шифоньеру и вытащила пластиковый пакет. Словно фокусник стала вытаскивать из него отрезы шелка.
   – Вот, смотри, – повесила она на руку отрез, – это бордовый. А этот – золотистый. В каждом куске по шесть метров. Отличное получится одеяло. У меня в городе есть знакомая модистка, – пряча шелк в пакет, продолжила хозяйка. – Она стегает отличные одеяла. Строчку делает красивую, с мелкими узорами. Всю работу выполняет вручную.
   – И дорого она берет? – поинтересовалась Нурия, с нетерпением поглядывая на стакан с самогоном.
   – Да как сказать. Конечно, ручная работа стоит немало, но я с ней за работу рассчитываюсь пухом.
   Нурия дождалась, когда хозяйка понесла пакет обратно в шифоньер, быстро выпила самогон и долила в стакан из графина. Но Кадычиху непросто было провести.
   – Куда ты, Нюша, спешишь? – усмехнулась она, возвращаясь к столу. – Я же сказала, что сегодня гуляем до утра. А мое слово – кремень. Я тебя, Нюша, люблю и поэтому позволяю чувствовать себя в моем доме хозяйкой.
   – Я тебе, Ефросинья, принесу столько пуха, что его хватит не только на два одеяла, а на все пять. У меня на ферме работает сторожем Степан – моя давняя любовь, он дежурит по ночам во вторую смену. Как только рабочие уходят по домам, а Лушка уезжает в детский сад за детьми, я бутылочку в карман, мешочек под куртку – и на ферму. У меня туда давно проторена дорожка. В заборе в укромном месте доска на одном гвоздике держится. Я ее отодвигаю в сторону, в щель пролажу – и в сторожку. Угощу Степана самогоночкой, полюблю его и становлюсь на ферме хозяйкой. Спокойно выбираю самых крупных уточек, в мешок их – и тем же путем обратно.
   Обрадованная обещанием гостьи, хозяйка налила еще по стакану и предложила тост за дружбу и взаимопонимание. Пьянствовали по-дружки до утра, но, несмотря на это, хозяйка выглядела совершенно трезвой. Она с рассветом затопила печку и стала выпроваживать гостью.
   – Давай, подруга, беги домой, и чтобы тебя никто не видел.
   – Будь спокойна, я пулей, – заплетающимся языком пообещала та и, еле переставляя ноги, побрела домой.
   Оставшись одна, Кадычиха пошла в сарай и принесла самогонный аппарат, стала его устанавливать. «Головань думает, что уничтожил все мои запасы, – разговаривала она сама с собой, – думает, что мне конец. Но пусть он получит себе дулю под нос. Самогон у меня есть, и я знаю, где еще взять.
   Тем временем Нурия по протоптанной в снегу тропинке вышла на дорогу. Деревня после рождественской ночи еще спала, поэтому никем не замеченная, она добралась до своего дома. Войдя в помещение, хозяйка увидела спящую на ее кровати Марту. Это взбесило пьяную женщину, и она набросилась на дочь.
   – Ты чего это улеглась на моей постели? – толкнула она ее в бок. – Своей мало?
   – На моей кровати спит Равиль, – сонным голосом ответила девушка.
   – А почему он спит на твоей кровати, а не на моей?
   – Он же твой племянник. Вот я подумала, что буду спать с тобой.
   – Да кто ты такая, чтобы решать, где кому спать? – еще пуще разозлилась Нурия. – Я сказала, что Равиль будет спать на моей кровати, значит, он будет спать здесь.
   – Но он твой родной племянник, – попыталась образумить мать Марта.
   – Давай мотай на свою кровать, – толкнула в плечо дочь Нурия, – устроилась тут. Мне плевать, кто он мне, племянник или сват. Лишь бы он был мужчина. – Пошатнувшись, женщина упала на кровать, разбросав в стороны толстые, в шерстяных носках, короткие ноги, обутые в глубокие галоши.
   Марта сняла с нее обувь, подвинула к стенке, повернулась к матери спиной и, закутав голову в одеяло, заснула крепким сном.
   Гости, гулявшие в доме Мирона Голованя, по домам расходились под утро. Варька пошла провожать Яшку, а Вера осталась убирать со столов посуду. Закончив работу, она стала одеваться, чтобы идти домой. Хозяйка дома поблагодарила девушку за помощь и протянула ей пакет с продуктами.
   – Здесь, Верочка, пирог с яблоками и кусок сала с чесноком. Угости своего братца.
   – Большое спасибо вам, Юлия Константиновна, – поблагодарила девушка хозяйку и, чмокнув ее в щеку, вышла во двор.
   На улице было очень темно. Прежде чем выйти за калитку, Вера немного постояла во дворе, давая возможность глазам привыкнуть к темноте, затем осторожно двинулась по тропинке на противоположную сторону улицы. Осторожно ступая по скрипучему снегу и постоянно оглядываясь, девушка дошла до дома деда Ивана. Здесь она на минутку остановилась, чтобы перевести дыхание. До дома оставалось всего несколько шагов. Вдруг Вера заметила, что возле ее землянки кто-то стоит. Тревожным набатом всколыхнулось сердце. Первой мыслью, родившейся в ее голове, было воспоминание о недавних ночных гостях, которые пытались ворваться в ее дом. От страха у девушки задрожали руки, а ноги стали словно ватными. Она почувствовала, как выскальзывает из ее рук пакет с продуктами. Схватившись за забор, она собралась бежать обратно к дому Голованя.
   – Верочка, я тебя напугал? – услышала она голос Антона. – Извини, я не подумал, что ты меня не узнаешь и так сильно испугаешься.
   Девушка некоторое время молча смотрела в лицо подошедшего юноши, потом неожиданно расплакалась.
   – Я подумала, что это снова пришли бандиты, – шмыгая носом и глотая слезы, сказала она.
   – Успокойся, моя маленькая, – прижал Антон к себе Веру. – Я никому не позволю тебя обижать.
   – На улице холодно, – сказала девушка, высвобождаясь из объятий, – пойдем в землянку. – Она подняла пакет, взяла парня за руку и повела к себе.
   У порога Антон остановился, пропуская хозяйку вперед. Затем тщательно обмел обувь и несмело переступил порог, плотно прикрыв за собою дверь.
   – А у тебя в доме чисто и очень уютно, – оглядывая помещение, сказал он. – Обычно деревенские жители в такой чистоте дом не содержат. – Антон подошел к печке. – Даже печь побеленная и занавески белоснежные.
   – Это тебе после темноты на улице кажется все необыкновенным, – засмущалась Вера. – У меня все как у всех. Единственное, что я не люблю, это когда у меня печка закопченная. Поэтому каждую неделю подбеливаю ее. Вон там, в сенях, стоит ведро с известкой. А вот занавески у меня, действительно, белоснежные. Мне ведь зимою делать нечего. Хозяйства никакого нет, вот я и навожу в избе порядок, постоянно топлю печку, боюсь развести сырость. Единственное неудобство – телевизор. В смысле, плохо, что он ничего не показывает. Работала одна программа, а потом и ее не стало. Только черные полосы на весь экран.
   – Барахлит, значит, телевизор? – переспросил Антон, снимая полушубок и небрежно бросая его на кровать. – Сейчас посмотрим. У тебя отвертка найдется?
   – Сейчас, – выпорхнула в сени Вера и через мгновение вернулась с отверткой в руках.
   – Почему антенна весит с боку, а не стоит сверху?
   – Да пыталась я ее несколько раз закрепить, но она все время падает.
   – И розетка у тебя болтается. Так и током может шандарахнуть.
   Гость деловито взялся за работу. Первым делом закрепил розетку в стене, затем зачистил контакт на штепселе антенны, укрепил принимающее устройство сверху, надежно вставил штепсель в антенное отверстие телевизора.
   – Внимание, – шутливо проговорил он, – включаю.
   Телевизор заработал. Антон повертел из стороны в сторону антенну, пытаясь найти такое положение, в котором сигнал бы принимался особенно четко. Но небольшие помехи все же проскакивали по экрану. Зато звук был отменный.
   – Убрать полностью помехи невозможно, – сказал он с сожалением. – Это потому, что прием сигнала идет на комнатную антенну. Как только снег с крыши сойдет, я поставлю нормальную наружную антенну. А пока придется смотреть то, что показывает.
   – Это где же ты такому мастерству научился? – поинтересовалась Вера, вешая полушубок гостя на вешалку.
   – Сначала в школе занимался в радиокружке, а потом в армии служил в батальоне связи. А в армии такой порядок: не умеешь – научим, не хочешь – заставим.
   Антон присел на стул рядом с печкой и стал с любопытством наблюдать, как Вера накрывала на стол. Девушка достала из тумбочки полиэтиленовую скатерть, аккуратно разгладила ладонями складки. Заметив пристальный взгляд парня, снова засмущалась.
   – Сейчас будем пить чай, – сказала она, пряча глаза. – У меня чай особенный, можно сказать, трофейный. – И она стала рассказывать, как они с братом унесли весь запас продуктов из бандитского схрона.
   Рассказ Веры очень развеселил гостя. Прихлебывая из чашки ароматный напиток, Андрей поинтересовался:
   – А ты живешь в избе не одна?
   – Сейчас живу одна, – разрезая яблочный пирог, сказала Вера. – А раньше жила с братом.
   – А этот парень, – не унимался Антон, – его, кажется, зовут Кирилл, он тоже жил с вами?
   – Да, жил.
   – А у тебя с ним что-нибудь было?
   – Нет, у меня с ним ничего не было, – чуть резковато ответила девушка, глядя прямо в глаза парню. – И не могло быть. Он для меня как брат. – Она придвинула ближе к Антону пирог и заварочный чайник. – Да и маленькая я, чтобы думать о всяких глупостях.
   – А ты не будешь против, если я останусь у тебя ночевать? – наливая вторую чашку чая, поинтересовался Антон.
   – Тебе разве негде ночевать? – спросила хозяйка, отходя к печке.
   – Конечно, есть, где ночевать, – смутился парень.
   Наступила неловкая тишина. Вера молча гладила лежавшего на топчане у печки кота. Антон, обжигаясь, глотал чай. Прошло несколько минут тягостного молчания. Затем Вера подошла к вешалке, сняла полушубок гостя.
   – Одевайся и иди домой, – решительно сказала она. – Здесь тебе не ночлежка. А если ты думаешь, что я чудачка, то ты совершенно прав. Я не современная и живу старыми устоями, которые мне привила моя бабушка. Так что в постель с кем попало не лягу.
   Лицо Антона вспыхнуло румянцем. Он подскочил из-за стола и поспешно взял из рук девушки полушубок.
   – Я – не с кем попало, – обиженно проговорил он. – Я к тебе с серьезными намерениями.
   Неожиданно для девушки парень обнял ее, прижал к стенке и стал целовать. Объятия были настолько крепкими, что Вера не могла пошевелиться. Она не знала, что делать. В отличие от хозяйки, сжатой страстными объятиями, у Шамиля были свободными не только четыре лапы, но и зубы. Кот пулей метнулся к обидчику, вскарабкался к нему на спину и укусил за ухо.
   От нестерпимой боли Антон вскрикнул, разжал свои объятия и попытался сбросить животное на пол. Но не таков был Шамиль, чтобы так быстро сдаваться. Дико урча и издавая страшное шипение, он царапал когтями спину нахала. Тут уже испугалась и сама хозяйка. Ведь кот мог поцарапать парню лицо. Она схватила кота на руки, прижала к себе и отошла в сторону.
   – Спасибо тебе, мой мальчик, – стала она гладить взъерошенную шерсть своего заступника. – Когда ты со мной, мне ничего не страшно и я никого не боюсь.
   Антон повернул к Вере оцарапанное лицо. Все-таки Шамиль успел дотянуться до щеки и прошелся по ней своими когтями. С прокушенного уха тоже капала кровь.
   – Да не боюсь я твоего кота, – крикнул парень, – и вообще я никого не боюсь. И я хочу, чтобы ты знала, я тебя люблю и никому тебя не уступлю, даже этому твоему одноглазому крысолову.
   – Остынь, Антон, – примирительным голосом сказала Вера. – Ступай домой. Если ты забыл, где твой дом находится, так я тебе напомню. Перейдешь дорогу, обойдешь колодец и увидишь свою калитку.
   – Ладно, – смиренно сказал Антон, – я пойду. Завтра зайду, чтобы подключить твой телевизор еще к двум каналам.
   – Нет, не нужно приходить, – поспешно ответила Вера. – Мне достаточно и одного. Иди и больше не приходи, – она подтолкнула к порогу гостя и, едва тот переступил порог, быстро захлопнула дверь и опустила крючок.
   Выпроводив парня, девушка быстро разделась и легла в постель. Но едва она закрыла глаза, как в ее воображении тут же появлялся Антон. Сильный и уверенный в себе, он не покидал ее сознание.
   Весь следующий день Вера думала только об Антоне. Она почти физически ощущала, как в ее груди зарождалось ранее неизвестное ей чувство. Выходя на улицу, девушка глазами искала калитку дома Шандыбиных, ждала момента, когда из нее выйдет человек, который так неожиданно внес сумятицу в ее размеренную жизнь. Но Антон словно забыл о ней. Вера стала думать, что вчера он был немного пьяным и сегодня, вместе с хмелем, у него из головы выветрилось и обещание прийти снова и подключить к другим каналам ее старенький телевизор.
   Как-то вечером Вера взяла детские санки из сарая и покатила их к горке, с которой съезжали на больших рабочих санях взрослые девушки и парни. Чуть в стороне от катающихся стояла Марта. Вера подошла к ней.
   – Давай вдвоем съедем с горки на моих санях, – предложила девушка.
   – Давай, – обрадовалась подруга. – Ты садись спереди, а я сзади и буду удерживать санки за веревку.
   Девушки так умудрились разогнать легкие саночки, что в считанные секунды оказались на другой стороне пруда.
   – Здорово мы с тобой прокатились, – отряхиваясь от снега, со смехом сказала Марта. – У меня аж дух захватило.
   – У меня тоже, – весело смеясь, отозвалась Вера.
   Поднимаясь в гору девушки заметили, как мимо них пронеслись санки, на которых сидели Антон и Марина Духина. Девушки остановились и посмотрели вслед уносящимся саням, с которых слышался смех Марины.
   – До армии Антон катался на санках только со мной, – грустно сказала Марта.
   – У тебя с ним была любовь? – поинтересовалась Вера, направляясь к вершине горы.
   – Еще какая любовь! – мечтательно ответила девушка. – Но перед самой армией как-то встретила меня у дороги тетка Клавдия, мать Антона, и сказала, чтобы я не приходила на проводы Антона. «Не заморачивай себе голову, он тебе не пара, – ошарашила она меня. – Во-первых, ты старше его, а во-вторых, моему сыну нужна жена с приданым». Я ничего не ответила ей тогда, побежала домой и расплакалась. Глядя на свою спящую пьяную мать, подумала: «Если мать несчастная, то и дети у нее такие же несчастные». Несколько дней я ходила как чумная, а потом взяла отпуск и поехала к своей подруге по институту. Та уже вышла замуж и родила своему мужу двоих детей. Ее муж окончил тот же агрономический факультет, что и я. Они с женой организовали питомник по выращиванию элитных плодово-ягодных культур. Кроме этого, у них был цех по выращиванию шампиньонов. Я долго ходила по теплицам и рассматривала их хозяйство. Заметила, что хозяин наполняет парники конским навозом. Поинтересовалась: «Что, для грибов нужен только конский навоз?» А он мне говорит, мол, подойдет любой, но конский легкий и теплый. В гостях у меня и родилась мысль по созданию своего питомника по выращиванию плодово-ягодных растений. Возвращаясь из гостей, я привезла целую сумку элитных районированных семян и трехлитровую банку грибницы. На отведенной нам с матерью земле с помощью рабочих сада я устроила питомник, а в старом сарае оборудовала цех по выращиванию шампиньонов. Место удобное, ведь рядом конский завод, и недостатка в навозе нет. Во дворе соорудили две теплицы.
   Вера долго слушала собеседницу, понимала, что той нужно выговориться. Потом тихонько спросила:
   – А где же ты взяла деньги на оплату труда рабочих?
   – Я им, честно говоря, ничего не платила, – глядя в глаза собеседницы, ответила Марта. – Но чтобы люди получали хоть какую-то зарплату, оформила им подряд на выполнение работ по опрыскиванию сада, а бухгалтерия Ашота оплатила. – Она улыбнулась своей хитрости. – Печку в теплице мне сделал Василий Иванченко. За работу с ним я рассчиталась дровами. После обрезки деревьев в саду всегда много веток. Часто приходится выкорчевывать старые яблони. Рабочие сортируют их: крупные – в одну кучу, а мелкие – в костер. Василий и мне пару тележек дров во двор свалил.
   – А Ашот не догадывается? – поинтересовалась Вера у своей изобретательной подруги.
   – Да пусть догадывается, – улыбнулась Марта. – Благодаря мне, его сад самый плодоносный в округе. Он никаких забот не знает, только успевает считать денежки за реализованный урожай. А если что, – пожала плечами подруга, – так у меня уже зарегистрирована на двоих с матерью собственная фирма. Открыла в банке счет. Уже два раза за реализованные грибы мне перечисляли на него деньги. Суммы, правда, небольшие, но это лучше, чем ничего. Вот на этой неделе, – продолжала хвалиться Марта, – я должна собрать хороший урожай грибов. Мой партнер по бизнесу уже завез тару под них – специальные ящики. В субботу утром мы с матерью срежем их, а партнер до одиннадцати часов должен забрать. На городском рынке с одним из предпринимателей у меня заключен договор на поставку грибов. У него огромный павильон по продаже овощей и фруктов. Часть павильона пустует. Так вот он перед самым Новым годом побывал у меня в питомнике. Понравились предпринимателю мои саженцы и особенно то, что у меня на каждый вид растений имеется подробная характеристика. Уже сделал заявку на клубнику и кустарники. Кроме этого, у меня выращено более тысячи саженцев персиков, абрикосов, чернослива и груш. Весной высажу их в открытый грунт, а через год уже можно будет продавать. Половина теплицы засажена орехами. Очень капризное дерево. Но когда достигает высоты десяти-пятнадцати сантиметров, то начинает расти как на дрожжах. – Марта замолчала, словно обдумывая, не слишком ли она разговорилась. А потом продолжила. – В питомнике за деревьями нужен тщательный уход. Постоянно осматривать саженцы, чтобы своевременно принять меры, если напала какая-то болезнь. Этим занимаюсь я. А вот прополкой, поливом занимается матушка. Она ведь не всегда пьет. Запои, конечно, случаются, но когда она из них выходит, то всю тяжелую работу по питомнику берет на себя. Меня еще выручает то, что через нашу делянку проходит канава. Достаточно тяпкой прорыть бороздки, и вода сама течет в нужном направлении.
   Выговорившись, Марта замолчала. Молчала и Вера. Девушки с интересом следили за катающейся молодежью. Рядом с ними остановились сани, на которых скатывались с горки Антон с Мариной. Парень стал обнимать свою подружку, а та громко хохотала, отбиваясь от назойливого ухажера.
   – Ничего особенного в этой Марине нет, – повернувшись спиной к шумной парочке, сказала Вере Марта. – Не пойму, что в ней может понравиться мужчине? Разве что толстый отцовский кошелек.
   Вере стало жалко подругу. Она взяла ее под руку и отвела чуть в сторону.
   – В Антоне тоже ничего особенного нет, – сказала она успокаивающим голосом. – Рыжие усы и рыжий колючий ежик на голове. – Вера на мгновенье умолка. – Но если честно, вздохнула она, – Антон симпатичный парень.
   – Антон – мужчина, от которого многие женщины теряют голову, – опустив глаза, сказала Марта.
   – Он тот мужчина, который любит женщин только за большое приданое, – громко рассмеялась Вера, толкнув в плечо подругу. – Ну-ка выше нос. На твое приданое скоро станут претендовать все приличные деревенские парни.
   – А зачем мне деревенские парни? – игриво спросила Марта. – Я вот возьму да закручу роман со своим партнером по бизнесу. Парень он здоровый, не женатый, да и денежки у него водятся. Правда он на пятнадцать лет старше меня, но зато это интеллигентный и воспитанный мужчина.
   Еще немного посплетничав, девушки разошлись, каждая по своим делам. Вера покатила санки в деревню, а Марта поспешила домой в сады. Шагая по накатанной дороге, Вера размышляла над своими чувствами. «Почему это я вдруг стала думать об Антоне? Ведь он со своей матерью меня даже за человека не считают. Так, ради приличия, здороваются и все. А если серьезно подумать, то их интересуют только те девушки, у которых богатое приданое. Ведь если посмотреть, то Головань не против выдать Варьку за Антона. Но тетка Клавдия считает, что Варька для ее сына бедноватая невестка. Ей подавай очень богатую. На другую она никак не согласится».
   За размышлениями Вера не заметила, как дошла до своей землянки. Вечером она включила телевизор и допоздна смотрела все, что показывала первая программа. Наконец она выключила свет, обняла Шамиля и быстро заснула.
   А в это время Марта не спеша шагала по протоптанной в снегу узкой тропинке. Всю дорогу она думала об Антоне. Перед ее глазами стояла довольная, радостно смеющаяся Марина, которую тискал в своих объятиях некогда любящий ее парень. Из глаз девушки текли слезы обиды и разочарования. Она тихонько открыла калитку своего дома, вошла во двор и направилась в теплицу, чтобы посмотреть температуру воздуха в помещении. Температура держалась на нужном уровне, но к ночи мороз обычно крепчал, поэтому она подбросила в печку-буржуйку несколько совков угля и направилась к сараю. Здесь у нее были грядки с грибами. Войдя в помещение, девушка втянула ноздрями воздух. Пахло теплым конским навозом. «А вот возьму и закружу голову своему партнеру по бизнесу, – проговорила она вслух, – пусть тогда тетка Клавдия посмотрит, как она разъезжает на элитной иномарке». От этих мыслей у нее поднялось настроение. Выйдя из сарая и плотно прикрыв за собою дверь, Марта направилась к дому. Тихо открыла дверь, не включая свет, разделась и прилегла на край кровати с сильно храпящей матерью.

Племянник Нурии

   Проснулась Марта от резкого толчка в спину. Когда открыла глаза, увидела довольно смешную картину. Мать еще не отошла от ночной пьянки, стянула с дочери одеяло и пыталась слезть на пол с высокой кровати. Поднявшись с постели, дочь помогла ей спустить ноги. Нурия с растрепанными волосами и опухшим от постоянных пьянок лицом выглядела удручающе. Охрипшим голосом она попросила Марту принести ей из сеней капустного рассола. Дочь, привыкшая к постоянным оскорблениям матери, молча оделась и ушла на работу. Когда за ней захлопнулась входная дверь, Нурия захныкала, словно малый ребенок.
   – Куда же ты ушла, – причитала она. – А как же я? У меня трещит голова, даже нет сил, чтобы слезть с кровати.
   За всем происходящим наблюдал из-за занавески ночевавший в доме Равиль.
   – Тетка Нурия, что тебя заставляет так много пить? – презрительно улыбаясь, поинтересовался он. – Ты что, алкоголичка?
   – Я не алкоголичка, – подскочила с кровати Нурия и, цепляясь за угол печки, направилась к племяннику. – Выпила вчера лишнего в честь Рождества Христова. Пила с подругой Фросей. Да вчера вся деревня пьянствовала, а нам что, запрещено?
   – Не запрещено, – ответил Равиль, наливая себе в кружку чая. – В честь праздника выпить можно. Только меру нужно знать. Вы, тетушка, вчера со своей подружкой столько натворили неприятностей, что из-за этого скоро и Марте не будет житья в деревне.
   – А что же мы такого натворили?
   – Во-первых, устроили скандал в доме Голованя. Потом сожгли в печной трубе кошку его матери. Ты что, тетушка, из ума выжила на старости лет? Головань таких проделок просто так не оставит, он мужик крутой.
   Пошатываясь, Нурия дошла до сеней, дотянулась кружкой до кастрюли с капустой и нацедила рассола, залпом выпила. Повязав полотенцем голову, присела на стул рядом с племянником. Наступила тишина. Равиль, выпив чай, закурил и с любопытством стал рассматривать свою тетку.
   – И в кого ты такая уродилась? В нашем роду таких пьяниц никогда не было.
   Нурия не реагировала на слова племянника. Она молча смотрела в окно, морщась от головной боли. Не было ни сил, ни желания продолжать разговор. Но Равиль не унимался.
   – И на какие же такие деньги ты вчера гуляла? – донимал он хозяйку расспросами. – Ведь по тебе видно, что не менее литра выпила.
   – Меня Кадычиха в кредит угощала, – с трудом шевеля непослушным языком, проговорила Нурия. – Я ей добываю уток, а она мне за это открыла кредитную линию.
   – Прямо, как в банке, – подпрыгнул со стула племянник. – Вот тебе кредит, а вот и денежки.
   – В банке или еще где, но Фрося с меня никогда денег не берет. Вот, к примеру, вчера она меня накормила и напоила бесплатно.
   – Ну, как же бесплатно, – снова присел к столу Равиль. – Ты ей вчера помогла затащить в трубу старухи Голованьке кошку. Работу по убийству живого выполняют киллеры, а работа такого специалиста всегда высоко оплачивается. А ты знаешь, уважаемая тетушка, что твои шалости попадают под статью уголовного кодекса?
   – Ничего я не боюсь, – махнула рукой Нурия. – А у Фроськи, знаешь, сколько заступников? Она дружит и с милицией, и с полицией, и даже с бандюками. А кавказцы ей за услуги подарки приносят.
   – Это какие такие подарки ей носят?
   – А вот такие, – передразнила племянника Нурия. – Например, новый велосипед или там керосина дадут. А мне она услуживает за то, что я ее обеспечиваю утятиной, орехами, сухофруктами. Вот и вчера она мне дала заявку в неделю принести ей четырех ощипанных уток. Сегодня к вечеру я и выполню ее заявочку. Жаль, что голова гудит, – поморщилась она.
   Равиль вышел в сени, достал из дорожной сумки бутылку пива и, вернувшись, поставил ее на стол. У Нурии заблестели глаза от счастья.
   – Вот хорошо, что у тебя пивко есть, – заулыбалась хозяйка. – Мне оно сейчас очень кстати.
   – Выпей, тетушка, – наливая в кружку пиво, из которой несколько минут назад Нурия пила рассол, проговорил племянник. – Тебе сразу станет легче.
   Женщина дрожащими руками схватила наполненную до краев кружку, цокнула зубами о край и, окунув нос в пену, стала жадно пить.
   – А остальное пиво ты решил себе оставить? – поинтересовалась она, вытирая рукавом нос и подбородок. – А то смотри, если что, давай я и его допью. В бутылке ведь осталось совсем мало. Тебе от него никакого толку, а у меня как раз голова поправится.
   Но племянник не торопился с лечением головы своей тетушки. Он отставил недопитую бутылку с пивом в сторону и стал задавать вопросы, касающиеся жителей деревни. Внимательно выслушав рассказ Нурии, сказал, глядя в повеселевшее лицо хозяйки:
   – Вот что, больше ты не будешь снабжать Ефросинью продуктами. Все продукты и птицу будем реализовывать через магазин, который мы с напарником открыли в городе. А ты и Марта станете получать свою долю с прибыли.
   – Я согласна, – кивнула головой Нурия. Но Марту сюда не впутывай, потому что в амбар с орехами и сухофруктами пускают только меня.
   – И много в амбаре товара? – поинтересовался племянник, выливая в кружку остатки пива. – Кому принадлежит амбар?
   – Амбар принадлежит Ашоту, – причмокивая губами и облизывая с них пену, затараторила Нурия. – Товаров всяких много хранится, – она стала перечислять, загибая пальцы: – Большую половину помещения занимают мешки с орехами. Остальное пространство заполнено ящиками с сушеными абрикосами, черносливом, грушами и яблоками…
   – Понятно, – прервал ее племянник. – А утиная ферма чья?
   – Ферму купил зять Ашота Самвел. Все здесь принадлежит армянам. Даже моя халупа – собственность Ашота.
   Равиль поставил на стол сковородку с еще теплыми подсолнечными семечками, стал их грызть. Нурия последовала его примеру.
   – Значит, говоришь, все вокруг принадлежит армянам, – усмехнулся племянник. – Ладно, мы еще посмотрим, насколько Ашот умнее меня, твоего племянника.
   Нурия вылезла из-за стола и направилась в сени. Проходя мимо лежащей на полу сумки племянника, тронула ее ногой, проверяя, пустая она или в ней есть еще пиво.
   – Сумка моя полная, – с усмешкой в голосе подсказал ей Равиль, наблюдавший за действиями своей тетушки. – Но если ты в нее без моего ведома полезешь, то очень меня разозлишь.
   – Да что ты, сынок, я ее нечаянно задела ногой, – плаксивым голосом отозвалась Нурия. – Вот вышла в сени, чтобы взять продукты и приготовить обед. – Она посмотрела на часы. – Впрочем, какой там к черту обед. Уже скоро вечер, и мне нужно идти к Степану, чтобы выполнить заказ Ефросиньи.
   Равиль не стал перечить своей тетке. «Прослежу за действиями этой алкоголички, – подумал он, – и разработаю план дальнейших действий». Нурия тем временем оделась, засунула под куртку мешок, вышла на улицу и направилась в сторону утиной фермы.
   Дойдя до деревянного забора, она остановилась, осмотрелась по сторонам. Убедившись, что никто ее не видит, отогнула гвоздь на одной из досок, отодвинула ее в сторону и пролезла в щель на территорию фермы. Следивший за ней Равиль, подбежал к лазу и через щелку стал следить за дальнейшими действиями своей тетушки. Ничего не подозревающая женщина смело шагала по направлению к сторожке.
   Чтобы не привлекать внимание случайных прохожих, Равиль стал прохаживаться вдоль забора, время от времени припадая к щелке, чтобы проследить за дальнейшими действиями Нурии. Вскоре он увидел, как из сторожки вышли двое и направились к крайним дверям помещения, в котором находились на откорме утки, приготовленные для отправки на птицебойню. Мужчина открыл дверь, а женщина, присев на корточки, быстро засунула в мешок четырех крупных уток. После этого парочка разошлась в разные стороны. Сторож направился к сторожке, а Нурия к забору. Выставив мешок в дырку, она вылезла сама, тщательно замаскировала лаз и, перекинув ношу через плечо, заспешила домой.
   Равиль от утиной фермы ушел первым и потому домой вернулся раньше Нурии. Дождавшись, пока та закроет за собой дверь в сени и войдет в комнату, встретил ее с улыбкой.
   – С добычей тебя, тетушка Нурия. Ты сейчас похожа на лисичку-сестричку, которая протоптала тропинку к крестьянскому курятнику.
   Хозяйка от неожиданности плюхнула мешок на пол и отскочила от него в сторону, но, увидев добродушно улыбающегося племянника, перевела дыхание.
   – Фу, как ты меня напугал, – проговорила она, снимая с головы платок. – Я сослепу не сразу разглядела тебя.
   – А чего бояться? – успокоил ее племянник. – Ты у себя дома, тебя по пути никто не видел.
   – Откуда тебе знать, видел меня кто или нет?
   – Я, тетушка, проследил всю твою операцию по изъятию уток. Все очень просто, и поэтому все следующие разы за утками будем ходить вдвоем. Брать будем ежедневно не по четыре штуки, а пять мешков по четыре птицы в каждом.
   – Ты в своем уме? – возмутилась хозяйка, присаживаясь на стул. – Во-первых, я столько не донесу. Во-вторых, Степан столько не позволит взять.
   – Почему не позволит? Разве будет заметно, что мы станем брать по двадцать уток в день?
   – Заметно не будет. Там их тысячи. Кто их считает. Но двадцать уток я не донесу.
   – А тебе, тетушка, и не надо их тащить, это буду делать я. Тебе же только и делов, что взять пару бутылок «Портвейна» и часок покутить со Степаном в его сторожке. Думаю, для тебя это не составит большого труда, ведь ты сама говорила, что он – твоя старая любовь. А я за это время на санках притащу уточек домой в целости и сохранности.
   Нурия притихла. Нахолившись, она сидела на стуле, что-то прикидывая в уме, шевеля при этом губами.
   – Я согласна, – поднялась она с табуретки. – Считай, что договорились.
   Хозяйка вышла в сени, вытащила из мешка утку и вышла на улицу, где топором отрубила птице голову. Вернувшись в дом, деловито сняла куртку, поставила рядом с печкой оцинкованную ванну и принялась быстро ощипывать с утки перья и пух. Когда ванна наполнилась, она сложила перо в мешок. В ванну налила кипятка и стала тщательно обмывать тушку, выдергивая оставшиеся колодочки и мелкие пушинки. Таким образом она за полчаса обработала всех четырех уток.
   Равиль лежал на кровати Марты и наблюдал за действиями хозяйки. «Надо же, пьяница, а свое дело знает», – размышлял он. Нурия тем временем уложила в сенях на стол ощипанные утиные тушки, утрамбовала в мешок весь пух и завязала его веревкой. В завершении работы вынесла в сени ванну и повесила ее на гвоздь.
   – Я пошла к Кадычихе, а ты возьми веник, – пнула она ногой стоящий в углу инструмент, – и подмети в избе пол, чтобы не было ни единого перышка.
   Племянник нехотя поднялся с кровати, дотянулся рукой до кармана своей куртки и вытащил мобильный телефон. Набрав номер, он тихим голосом о чем-то переговорил с собеседником.
   – Тетушка, – обратился он к Нурие, закончив разговор с абонентом, – надо сейчас же выпотрошить все четыре утки. Через час за ними заедет покупатель и у нас с тобой будут «живые» денежки.
   – Ничего потрошить я не буду, – возразила хозяйка. – Ефросинья принимает уток непотрошеными.
   – Причем тут Ефросинья? – взвился племянник. – Забудь эту уголовщину. Мы будем иметь дело с серьезными людьми, которые станут платить реальные деньги, а не рассчитываться самогоном.
   – А как же пух? – примирительно спросила Нурия.
   – Пух тоже можно продать. Впрочем, зачем его продавать. Ты посмотри, ведь у тебя и перины, и подушки набиты соломой.
   Нурия молча занесла в комнату утиные тушки, аккуратно выпотрошила их и снова вынесла в сени. Потроха уложила в целлофановый пакет и поставила рядом с утками.
   – В сенях не пропадут, – пояснила она племяннику, – там холодно, как в холодильнике.
   Когда уже совсем стемнело, к дому Нурии подъехала иномарка. Из машины вышла молодая чета. Равиль пригласил гостей пройти в дом.
   – Если вас такой товар устроит, – указал он на разделанную птицу, – то мы готовы выполнять заказы и дальше. Одно только условие: за товар рассчитываться сразу и наличными.
   Женщина придирчиво осмотрела тушки, заглянула в пакет с потрошками, понюхала их. Удовлетворенно мотнула головой. Затем достала из сумки две бутылки «Портвейна» и отсчитала деньги.
   – У меня к вам просьба, – сказала она, обращаясь к Нурие. – В следующий раз потроха разложите в пакеты по видам: пупки отдельно, печенку отдельно и так далее.
   – Это можно, – кивнула та головой. – Только у меня нет столько пакетов.
   – Пакеты – ваша проблема, – небрежно ответила гостья и повернулась, чтобы уйти. Но, остановившись на полпути, с улыбкой спросила: – Сто пакетов вам хватит?
   – Конечно, хватит, – обрадовано закивала хозяйка.
   Уложив товар в багажник машины, покупатели уехали. Равиль сложил деньги в бумажник, выйдя в сени, спрятал в сумку бутылки с вином.
   – Вино исключительно для Степана, – сказал он Нурие. – А мы с тобой за успех нашего дела выпьем по рюмочке коньяка.
   Услышав о предстоящей выпивке, хозяйка даже не стала спрашивать у племянника, сколько они заработали. Это она хотела выяснить непосредственно у покупателей. Но Равиль вовремя заметил эту попытку и, став между женщиной и тетушкой, тихонько отодвинул компаньоншу в сторону.
   После того, как машина с покупателями скрылась за деревьями сада, Равиль достал бутылку коньяка, разрезал на дольки крупный очищенный апельсин. Стал разливать по рюмкам коньяк.
   – Скажи-ка, тетушка, ты сама-то бывала в армянском амбаре? – поинтересовался племянник.
   – Конечно, бывала, – с гордостью ответила женщина. – Я – свободная кошка, куда хочу, туда и хожу. Мне никто не указ. В деревне все думают, что Нурия пьяница и дура. И пусть думают. Я специально пару раз кося под дуру, когда Ашот загружал фуру, бывала в армянском амбаре. За пазуху насыпала сушеного чернослива, в карманы насовала абрикос, а в колготки – орехов. Потом взяла горсть сушеных яблок и показала хозяину, он махнул рукой, дескать, бери и уходи. Дома, когда высыпала взятое, получилось почти полное ведро орехов, больше ведра сушеных груш и столько же чернослива. Я эти фрукты больше месяца ела.
   – Давай, тетушка, выпьем за, чтобы не носить армянские груши в панталонах, – поднял Равиль рюмку, а выносить их ящиками.
   – Я когда выпью, – проговорила Нурия, опрокинув вслед за племянником рюмку, – надо хорошо закусить. – С этими словами она достала из чугунка утиную грудку. – Твоими апельсинами разве закусишь. Это так, на один зубок. – Она откусила большой кусок мяса, облизала жирные пальцы. – Конечно, панталонами много не унесешь, а ящиками у меня не получится. Товар из амбара забирает кладовщик один раз в неделю по пятницам и возит его в Кисловодск.
   – Много товара хранится в амбаре? – стараясь казаться безразличным, спросил племянник.
   – Много. Очень много. С правой стороны стоят тысячи мешков с грецкими орехами. Мешки не завязанные. Кладовщик завязывает их непосредственно перед взвешиванием. Вес записывает на листке бумаги.
   – А как он сухофрукты грузит? – продолжал любопытствовать Равиль.
   – Да очень просто, – обгрызая утиную грудку, сказала хозяйка. – Ящики с черносливом, абрикосами и грушами сначала взвешивает на весах и тоже записывает в своей бумажке. Сушеные яблоки хранятся в мешках… – Женщина на мгновение замолчала, потом, вздохнув, произнесла: – Эх, сынок, если бы ты попробовал чернослив или груши, – она закатила глаза. – Просто мед, во рту тают. А абрикосы ешь и никак не можешь насытиться.
   – Ближе к делу, тетушка.
   – Так вот, кладовщик как-то мне рассказывал, что орехи и сухофрукты у армян покупают санатории и платят за товар очень хорошие деньги.
   – Можно ли вынести из амбара хотя бы один ящик этих деликатесов?
   – Что ты, – замахала руками Нурия. – На дверях весит замок размером с твою голову.
   – С замком мы разберемся, – чуть слышно проговорил Равиль. – А сейчас слушай мой план. С завтрашнего дня займемся утками. С амбаром будем решать по ходу. – Он внимательно посмотрел на тетку. – В сумке стоят две бутылки вина, это для завтрашнего дела. Боже тебя упаси залезть туда, – строгим голосом сказал племянник.
   – Что ты, сынок, разве я не понимаю. Кто же кусает дающую руку…
   Но когда выключили свет и улеглись спать, Равиль на всякий случай забрал из сеней сумку и поставил ее себе под кровать.
   План Равиля по экспроприации чужой собственности начал реализовываться. Каждый вечер от дома Нурии отъезжал крытый фургон, увозя из деревни два десятка потрошеных утиных тушек. Сам разработчик плана по субботам ездил в город, где вносил на свой лицевой счет вырученные деньги. Без особого труда реализовывал Равиль и утиный пух, за который получал также немалые суммы. Из полученных денег племянник ежедневно покупал две бутылки вина для своей тетушки и ее дружка Степана Плюхина.
   Однажды Равиль привез из города четыре наперника для подушек и два для перин. Вместе с Нурией они заполнили их пухом, а старые соломенные гость порубил топором и спалил в печке.
   – С твоими соломенными пуховиками, тетушка, сгорели в печке и все жильцы этих подстилок, – с иронией констатировал Равиль, помешивая кочергой в печке золу. – Честно говоря, от укусов клопов у меня чешется все тело.
   Прежде чем постелить на кровати новые пуховики, Равиль тщательно протер тряпкой, смоченной в керосине, металлический каркас и сетку, затем сдернул со стены матерчатый коврик и тоже отправил его в печку.
   – Ты чего тут хозяйничаешь? – возмутилась Нурия. – Этот коврик я собственноручно сшила. А теперь от стены будет холодом тянуть.
   – Не жадничай, – успокоил ее племянник, закрывая дверцу печки. – Весь твой коврик был усыпан клопиными гнидами. От него за метр клопами воняло. Да и зачем тебе теперь какой-то коврик? Ты только попробуй лечь на перину, сразу забудешь обо всех проблемах. Тепло, уютно, и клопы не кусают.
   Немного поразмыслив и успокоившись, Нурия подошла к своей кровати и плюхнулась на перину.
   – Господи, какое это блаженство, – закрывая глаза, тихо пробормотала хозяйка. – Вот бы Фрося видела, как я на ее утином пухе наслаждаюсь.
   – Еще месяц поработаем на ферме и купим на стену новые коврики, – рассудительно заметил Равиль. – Только не такие, как ты сшила, а настоящие.
   Слушая племянника, хозяйка притихла на перине. Равиль подумал, что она уснула. Но он ошибся. Нурия вдруг подскочила с кровати.
   – Знаешь, – испуганным голосом заговорила она, – Степан стал нос воротить от вина. Говорит, что дома жена ему закатывает скандалы и обещала пожаловаться заведующей фермы Лушке Пыльциной на его постоянные пьянки.
   – Вот оно что, – задумчиво проговорил Равиль. Он на какое-то время задумался. – Значит так, – сказал он решительно, – с сегодняшнего дня на ферму ни шагу. Пусть жена Степана чуток успокоится и притупит бдительность. А потом мы снова возьмем его в разработку. Вероятнее всего, Райка станет следить за мужем, – размышлял племянник, – дадим ей время убедиться, что она зря его ревновала. Вот тогда и продолжим свою трудовую деятельность на ферме. А на период вынужденного безделья переключимся на другое направление.
   Нурия встала с кровати, медленно подошла к племяннику. В ее глазах можно было прочитать если не ужас, то сильное отчаяние.
   – Это значит, что мне «Портвейна» не видать, как свинье неба? – почти шепотом спросила она.
   – Почему ты так решила? – улыбнулся племянник. – В деревне, куда ни глянь, кругом валяются деньги, их нужно только во время поднять, – и Равиль стал излагать план по очистке армянского амбара. – Как, тетушка, тебе мой план? – поинтересовался он, изложив весь замысел.
   – Замысел хороший, – прошептала Нурия, подходя вплотную к племяннику. – Но там висит огромный замок, а по цепи бегает огромный волкодав, он и близко не подпустит чужого человека.
   – Замок и пес для меня не преграда, – криво усмехнулся Равиль. – Ты лучше помоги мне найти ручную тележку.
   – А чего ее искать. Вон она во дворе под соломой лежит. Я на ней вожу овощи с огорода.
   – Отлично, – потер руки Равиль. – Сегодня же и проведем первую бизнес-операцию.
   Племянник достал из своей сумки таблетки снотворного и деловито напичкал ими кусок жареной утки. Затем переложил в карман отмычки.
   – Жди меня, и я вернусь с победой, – подмигнул он тетке.
   Равиль вышел из дома и направился к амбару. Нурия, приоткрыв занавеску, с тревогой и любопытством наблюдала за его действиями. Племянник тем временем подманивал мясом пса. Когда волкодав среагировал на запах, он подбросил кусок утки вверх. Собака высоко подпрыгнула и в воздухе схватила лакомство, почти не пережевывая, проглотила его.
   Вернувшись к дому, Равиль постоял некоторое время у окна, а потом поманил пальцем Нурию. Когда та оделась и вышла во двор, он указал ей рукой на поворот дороги.
   – Будешь стоять там, на атасе, а я на несколько минут отлучусь к амбару. Если кого увидишь, крикни. – Подхватив тележку, он бегом покатил ее к складу.
   Когда Равиль наконец-то сумел подобрать отмычку к замку, огромный волкодав спал сном щенка, чуть подергивая задней лапой. Погрузив на тележку два мешка с орехами и три ящика сухофруктов, предприимчивый юноша подпер двери амбара кирпичом и бегом помчал поклажу к дому. Выгрузив груз в сенях, он помчался обратно. Сделав пять ходок и, заметив, что собака стала просыпаться, быстро закрыл амбар на замок и покатил очередную тележку к дому Нурии.
   Когда весь товар был выгружен и уложен в сенях, Равиль позвонил в город покупателю. Не прошло и часа, как во двор Нурии въехала машина. Племянник вместе с хозяином автомобиля погрузили ящики и мешки в кузов, затянутый тентом. Получив за товар деньги, Равиль направился в дом.
   – Я же тебе говорил, – обнял он за плечи тетушку, – что в деревне деньги можно грести лопатой, только не нужно лениться.
   Войдя в дом, племянник достал бутылку коньяка и наполнил спиртным две рюмки. Предложил выпить за успех. Нурия, перепуганная происшедшим, быстро схватила свою стопку и залпом осушила ее. Наблюдавший за действиями собаки у амбара Равиль даже не заметил суетливости своей тетки. Но когда та снова потянулась к бутылке, остудил ее желание.
   – Хватит пить, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Надо замести след телеги, пока собака еще сонная. Бери веник и следуй за мной.
   Вдвоем они забросали колею от колес тележки снегом, а Нурия веником сравняла его с настом. Собака на них никакого внимания не обращала. Уже когда подельники возвращались домой, пес медленно поднялся и вялой походкой направился к двери амбара, где снова лег, свернувшись калачиком.
   Когда совсем стемнело, Равиль отправился к утиной ферме, чтобы посмотреть, как там обстоят дела. Рабочие заканчивали свои дела и собирались домой. Последней с фермы на своем автомобиле уехала Лушка. Степан Плюхин замкнул ворота, постоял какое-то время, наблюдая, как удаляется машина заведующей, а потом отправился к себе в сторожку. Видимо, поджидал свою подружку. Но вместо нее в сторожку неожиданно нагрянула жена. «Это хорошо, что сегодня у моей тетушки выходной, – удовлетворенно подумал парень о своей смекалке, – а то скандала бы не избежать». Он еще какое-то время понаблюдал за сторожкой и, поняв, что Райка пришла к мужу с ночевкой, вернулся домой.
   Наступила пятница. Утром, как обычно, к амбару подъехала за товаром машина. Кладовщик с водителем загрузили в кузов мешки с орехами и ящики с сухофруктами, закрыли задний борт. Водитель достал из кабины баллон, из которого наполнил собаке миску едой. Кладовщик в это время повесил на двери замок, убедившись, что все хорошо закрыто, сел в кабину.
   За всеми этими действиями из окна пристально следил Равиль. Когда машина уехала, он перевел дыхание.
   – Скажи-ка, тетушка, – обнял он за плечи Нурию. – Пользуются ли в деревне газовыми баллонами?
   – Конечно, пользуются, – пожала та плечами. – В каждом доме по два-три баллона стоит.
   – А вот такими маленькими, как, например, твой чугунок?
   – Таких не видела, – снова пожала плечами тетка. – Впрочем, вспомнила, – всплеснула она руками, – видела один раз у бабки Голованьки во времянке.
   – Очень хорошо, – потер руки племянник и присел к столу. – Как бы нам позаимствовать у этой бабки один такой баллон?
   – А зачем тебе? У меня в сенях два больших стоят. Хозяин Марты на зиму всегда привозит. На всю зиму хватает, чтобы яичницу приготовить или чай вскипятить.
   – Большой не подойдет. Для дела нужен маленький. Постарайся достать, а мы потом это дельце обмоем.
   При упоминании о выпивке у Нурии заблестели глаза. Она задумалась, словно прикидывала какие-то варианты.
   – Как же я пойду к Голованьке? Меня же Фроська сразу увидит, а я ее боюсь.
   – А ты подойди к дому бабки от дороги, – стал учить тетку племянник. – Времянка Голованьки стоит рядом с сараем. Ты тихонько в нее проберешься и положишь вот в этот черный пластиковый пакет один баллон. Потом сразу бегом на дорогу. Если тебя увидит бабка Голованька, скажешь, что шла к Кадычихе.
   План племянника Нурие понравился. И все же, затыкая пакет в рукав куртки, она ежилась, словно от холода.
   – Боязно как-то, – сказала она плаксивым голосом. – Вдруг меня поймает во дворе сам Мирон.
   – Не бойся, не поймает он тебя, – успокаивающе похлопал по плечу тетку племянник. И добавил: – Кто не рискует, то не пьет шампанское. И запомни, мы с тобой не глупее Голованя.
   Нурия молча вышла во двор, немного постояла, давая возможность глазам привыкнуть к темноте, затем, засунув руки в карманы, быстро зашагала к дому бабки Голованьки. Подойдя к дому Прасковьи Демьяновны, она через окно увидела сидевшую на кровати хозяйку. Седые косички ее были распущены, на носу висели очки. Старуха вязала носки. «Какая удача, – подумала Нурия. – У бабки больные ноги и чтобы одеться и выйти во двор ей понадобится много времени». Не раздумывая, женщина приоткрыла дверь летней кухни, шмыгнула вовнутрь. Нащупав в темноте рукой два баллона, сунула один в пластиковый мешок, также тихо вышла во двор и прикрыла за собой дверь. Обогнув стог сена, по узкой тропинке вышла на дорогу. Перекинув поклажу через плечо, ускорила шаг и вскоре была уже дома.
   – Ворую по мелочам всю свою жизнь, – сказала она поджидавшему ее племяннику, вытирая обильный пот. – Но всегда покрываюсь потом до корней волос.
   – Это от волнения, – со знанием дела ответил Равиль. Он вытащил из пакета маленький газовый баллон. – Вот то, что мне нужно, – погладил он ладонью по красному металлическому боку. – Умница! Я знал, что не ошибся в тебе. Кстати, тебя никто не видел?
   – Обижаешь, племянничек, – улыбнулась Нурия. – Я свое дело хорошо знаю. Если что задумала, так обязательно украду, и никто меня не увидит. Вот и в этот раз прошла такими тропками, что меня ни одна лялечка не заметила.
   – Вот что, – сказал Равиль, пряча в сенях под лавку баллон, – пока Марта не вернулась с работы, давай мы с тобой хорошенько выпьем за успехи нашего дела. Ты накрывай на стол, а я пока позвоню своему напарнику в город.
   Готовя закуску Нурия слышала, как Равиль попросил напарника прислать фуру грузоподъемностью не менее сорока тонн с грузчиками и захватить три канистры с бензином.
   Всю ночь Равиль не спал, ворочался с боку на бок. В отличие от него, хозяйка дома, отвернувшись к стенке, храпела так, что слышно было, наверно, даже на улице. Марте также не спалось. Она укрылась с головой, но это не помогало. Даже то, что она провела целый день на свежем воздухе, подсказывая рабочим, как нужно производить обрезку деревьев, не способствовало быстрому приходу сна. Стараясь не обращать внимания на храп матери, она стала размышлять о своей дальнейшей жизни и незаметно заснула. Племянника же храп хозяйки доводил до нервного срыва. Но в эту ночь, продумывая все детали предстоящей операции, он был настолько погружен в свои мысли, что не замечал даже храпа.
   Когда утром Марта стала жарить себе на завтрак яичницу с луком, из-за ширмы высунулась голова Равиля.
   – Сестричка, – окликнул он ее, – пожарь и на мою долю пяток яиц. Ты на чем их жаришь? – полюбопытствовал брат.
   – Как всегда на подсолнечном масле. Тебя это устраивает?
   – Вполне, – согласился Равиль.
   Позавтракав, Марта ушла на работу. Расправившись с завтраком, вышел во двор и Равиль. Мороз совсем ослаб, но, несмотря на это, погода была отвратительной. Дул достаточно сильный ветер, кружа в воздухе мелкие колючие снежинки. После обеда ветер стал еще сильней, а к вечеру разыгралась настоящая метель.
   Достав из духовки большой кусок утятины, Равиль стал нашпиговывать его таблетками снотворного. Приготовив деликатес для собаки, завернул его в полиэтиленовый мешок. Затем стал звонить своему напарнику. Услышав, что машина с грузчиками давно вышла и прибудет с минуты на минуту, он вытащил из сумки бутылку вина, открыл ее и налил полный граненый стакан. Початую бутылку поставил рядом. Его расчет строился на психологии тетушки. Когда та проснется и увидит выпивку, то не отойдет от стола, пока не опустошит всю бутылку. Прикрывая за собой входную дверь и глядя на все еще спящую хозяйку, тихо проговорил: «Для выполнения такого серьезного дела нужно, чтобы тетушка была смертельно пьяная, а то еще чего доброго сболтнет лишнее».
   Натянув на голову капюшон, Равиль направился к амбару. Как и в прошлый раз, угостил волкодава куском мяса. Когда к амбару подкатил фургон, собака еще не спала, но действие лекарства так сковало его тело, что он только молча смотрел на непрошеных гостей не сходя с места. Не прошло и двух минут, как пес лег на снег и закрыл глаза. Вышедшие из машины люди взяли его за лапы и отнесли за амбар. Равиль тем временем открыл замок, широко распахнул двери и, подсказывая водителю направление, помог машине въехать вовнутрь. На складе закипела работа.
   Время от времени Равиль выходил из амбара, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь поблизости. Белая мгла разбушевавшейся метели надежно скрывала своим покрывалом их деяние от посторонних глаз.
   Когда машина была полностью загружена товаром, грузчики рассыпали остатки чернослива и кураги по сумкам, и фургон двинулся в обратный путь. Оставшиеся двадцать мешков орехов Равиль на тележке перевез в дом. Вернувшись к пустому амбару, он замкнул дверь, положил под нее баллон с газом и стал обливать бензином. Несколько пластиковых бутылок, наполненных горючим, забросил на крышу строения. Закончив работу, отошел в сторону и закурил. В кармане куртки зазвонил мобильный телефон. Услышав от подельника, что груз доставлен в нужное место без происшествий, вернулся к складу. Первым делом он подошел к еще спящей собаке, взял ее за лапы и оттащил к дороге. Оглянувшись по сторонам и, никого не заметив, поджег пропитанную бензином тряпку и бросил ее на деревянные двери. Охнув, пламя быстро стало распространяться по пропитанным бензином доскам. Равиль бросился опрометью к дому. Когда он вбежал во двор и оглянулся, то увидел, что амбар со всех сторон объят пламенем.
   Войдя в дом, Равиль тихонько прокрался за ширму. Домочадцы спали. Стараясь не шуметь, он снял одежду и улегся на мягкой перине. От брошенной на стул одежды пахло бензином. Поднявшись, вынес одежду на улицу и бросил ее в курятник. В сенях вымыл с мылом руки и спокойно лег спать.
   За окном завывал ветер, кружа белые хороводы падающего снега. Уже засыпая, Равиль услышал звуки деревенского набата. Кто-то бил шкворнем о рельсу. Интервалы ударов были такими, что каждому жителю становилось ясно, где-то пожар. Набат разбудил и Нурию. Толкая в спину дочь, она кричала ошалелым голосом: «Горим, горим».
   Выскочив во двор, Марта увидела бегущих к амбару людей, возле которого уже гарцевали на лошадях всадники. Пламя было настолько сильным, что подступиться к пылающему зданию ближе десяти метров не было никакой возможности. Выскочил во двор и Равиль.
   – Что за шум, а драки нет? – спросил он потягиваясь.
   – Горит хозяйский амбар, – пояснила Марта, натягивая сапоги.
   – Вот оно что, – с сожалением в голосе отозвался тот. – Я сейчас оденусь и догоню тебя.
   Равиль не торопясь направился в курятник, оделся и по дороге догнал Марту.
   – А что хранилось в этом амбаре? – спросил он. Не дождавшись ответа, предположил: – Все что угодно, лишь не сельхозтехника.
   – Какая там техника, – остановилась девушка. – Там хранился весь урожай моего хозяина.
   – И богатый был урожай?
   – Очень богатый, – ответила Марта, смахивая с глаз слезы.
   – Ты чего хнычешь? – взяв девушку за руку, сочувственно спросил Равиль. – Твой что ли урожай горит?
   – Конечно, мой. Ведь именно благодаря мне и моим рабочим сад дает такой богатый урожай.
   Когда подошли к горящему амбару, там уже собралась вся деревня. Люди даже не пытались сбить пламя. Пожар уже сделал свое дело. Стены и крыша рухнули. С треском догорали доски, глухо взрывался шифер, разбрасывая по сторонам раскаленные осколки.
   – Не плачь, сестренка, – обнимая девушку за плечи, громко успокаивал Марту Равиль. – Не рви душу. Чему быть, тому не миновать. Приедут пожарные, разберутся.
   Три пожарные машины прибыли, когда уже совсем рассвело. Из кабины вылез старший, обошел пепелище.
   – Тушить уже нечего, – почесал он затылок. – Мы возвращаемся, – крикнул он водителю. – Тут только для тебя работа, – обратился он к инспектору.
   Развернувшись, пожарные машины уехали. Инспектор долго ходил вокруг пожарища, внимательно вглядываясь в дымящиеся бревна.
   – Кто первым увидел пожар? – обратился он к притихшим жителям.
   – Я, – вышла из толпы Райка Плюхина. – Я дежурила на утиной ферме вместе с мужем, – стала она рассказывать тихим голосом, словно в чем-то виноватая. – Когда я от него вышла, то сразу увидела горящий амбар. Бросилась к мужу, а он сразу позвонил пожарным и Василю Иванченко. Василь живет рядом с деревенским набатом.
   Инспектор подробно записывал показания в блокнот. В это время к нему подскочила Кадычиха.
   – Чего тут спрашивать, – заголосила она, дергая инспектора за воротник. – И так ясно, что это сделала бабка Голованька. Вон смотри, валяется газовый баллон. Я его из миллиона узнаю. В деревне только у нее такие баллоны. – Повернувшись к толпе, Кадычиха продолжала разглагольствовать. – Она у нас особенная. Ее сын Мирон ходит в деревне по головам всех жителей, и его полоумная мать туда же. Ты спроси, сынок, у любого, – снова повернулась она к инспектору, – тебе каждый скажет, что она больная на голову. Вот недавно подоила свою корову, потом вылила молоко, выскочила на улицу и стала кричать, будто ее буренку кто-то выдоил раньше.
   – Товарищ майор, – раздался голос директора конного завода, – не слушайте вы эти глупости. Прасковья Демьяновна уважаемая в деревне женщина, к тому же у нее больные ноги. Зачем ей идти в такую даль по такой отвратительной погоде?
   – Господин инспектор, – схватила за руку майора Кадычиха, – но баллон-то точно Голованьки. А поджечь амбар мог и Яшка Хмельницкий. Он бегает за внучкой Прасковьи. Да и сам Мирон очень завистливый человек, не любит он людей, которые занимаются бизнесом и зарабатывают больше, чем он со своей дочкой-лахундрой.
   – Этот, что ли, баллон? – инспектор подошел к обгорелому газовому баллону.
   – Да, да, именно этот, – заорала Кадычиха.
   – Положите в ящик, – сказал майор своему помощнику и пнул баллон ногой. – Приобщим к делу.
   Тем временем Мирон вскочил на своего жеребца и помчался к матери. Заехал во двор, соскочил с коня и зашел в летнюю кухню. У стены стоял один газовый баллон, другого не было. Он недоуменно осмотрелся. Еще вчера было два и оба заправленные под завязку. Вдруг словно молния мелькнула догадка. Он снова вскочил на жеребца и погнал его к пожарищу. Не дожидаясь, пока лошадь остановится, соскочил с седла.
   – Ах ты змея подколодная, – схватил он за воротник шубы Кадычиху. – Что же тебе такого плохого сделала моя мать? – Мирон сильно тряхнул женщину, от чего у той голова так дернулась, что казалось, вон-вон оторвется от плеч. – Зачем ты подбросила к амбару баллон?
   – Если это сделала я, – рухнула на колени Кадычиха, – пусть меня покарает небо, – она демонстративно подняла руки вверх.
   Наблюдавший за этим спектаклем Николай Викторович тихо сказал Яшке:
   – Что-то я не вижу здесь нашу кладовщицу Нурию. Ну-ка смотай к ней домой.
   – Это я мигом, – ответил Яшка и одним прыжком вскочил в седло своего скакуна.
   Когда он вошел в дом Нурии, то увидел валяющуюся на полу пьяную женщину. В одной руке в нее была недопитая бутылка. Рядом стояла открытая сумка, в которой лежало еще несколько бутылок с вином. Парень заглянул в сарай и обнаружил там мешки с орехами, которые стояли в два ряда вдоль стены.
   Вернувшись к толпившимся у пожарища любопытным, Яшка подъехал к Николаю Викторовичу. Но не успел сказать ему ни слова, тот его опередил.
   – Ничего не говори, – усмехнулся он. – Я уже все знаю. – Заметив удивленный взгляд своего подчиненного, пояснил. – Как только ты направился к дому Нурии, ее племянник, заметив это, вскочил на мотоцикл и уехал из деревни.
   Николай Викторович отозвал в сторону деда Муханю и предложил тому поехать к дому Нурии, погрузить на сани мешки с орехами и раздать людям.
   – Очень правильная экспроприация, – лукаво прищурив глаза, усмехнулся дед.
   Молодцевато запрыгнув в сани, он дернул за вожжи своих рысаков. Заехав во двор Нурии, загрузил мешки с орехами, отвез в деревню и молча раздал людям.
   Тем временем Николай Викторович подошел к Василю, который молча смотрел на груду обугленных бревен.
   – Жалко, столько сгорело добра, – сказал он сочувственно. – Но как это добро пришло к Ашоту, так и ушло. Все это ему досталось за гроши. Ведь этот сад растили наши родители десятилетиями. На их рубахах до сих пор не просох пот от работы в этих садах. – Прощаясь, он протянул руку Василю. – Там Леонид Тимофеевич остатки орехов в деревню повез, надо бы людей предупредить, чтобы они об этом никому не говорили. Не было никаких орехов. А то, если Ашот узнает, что к пожару имеет отношение Нурия, без разговора уволит Марту с работы. Девушка останется не только без гроша в кармане, но и без крыши над головой.

Убийство хряка Мырдика

   Рано утром, когда деревня только просыпалась, Жорка привел к колодцу поить Пролетариата. Выкрутив несколько ведер воды, он аккуратно слил их через желоб в деревянное корыто. Бык пил не спеша, периодически поднимая голову и наблюдая за действиями хозяина, который скалывал со сруба колодца лед. «Что за народ пошел, – тихо ругался Жорка. – Разливают воду, а убирать за собой не хотят. Так скоро к колодцу вообще подойти нельзя будет». Закончив скалывать лед, он подошел к своему любимцу, погладил его по крутому лбу и стал развязывать веревку, которой привязал Пролетариата к столбу. Бык, словно понимая, что его сейчас отведут в теплое стойло, одобрительно кивал головой.
   Когда Жорка направился уже к своему дому, до него донесся крик тетки Марфы. «Видать поскользнулась», – подумал он, ускоряя шаг, чтобы помочь женщине. Но прежде чем зайти к Марфе, он завел в сарай быка, бросил ему охапку сена. Выйдя за калитку, увидел стоявшую у входа в дом соседку с поднятыми к нему руками.
   – Бедный мой Мырдин, – причитала женщина, – кому же это ты помешал?
   Войдя во двор к Марфе, Жорка обомлел от увиденного. У самой двери лежала окровавленная голова хряка, а рядом запекшиеся в крови его половые органы. У мужика пересохло во рту. Много лет он колол в деревне свиней, ни свиного визга, ни крови никогда не боялся, а тут просто оторопел.
   – Успокойся, Марфа Федоровна, – тронул он за локоть женщину. – Слезами горю не поможешь. Мы сейчас с Клавдией опалим тушу, разделаем ее. А ты приготовишь домашнюю колбасу. Только больше чеснока и перца положи, а то мясо хряка пахнет мочой.
   Он нагнулся, чтобы поднять голову и отнести ее за сарай, где обычно смолил свиней.
   – Положите голову хряка на место и отойдите в сторону, – услышал Жорка чей-то незнакомый голос.
   Обернувшись, Жорка увидел, что у дома Марфы собрались чуть ли не все жители деревни, а в калитке стоит невесть откуда появившийся капитан милиции.
   – Да, пожалуйста, – отходя в сторону, спокойно сказал он. – Я только и хотел, что помочь соседке опалить хряка и разделать его.
   – Еще успеешь, – приказным тоном ответил страж порядка. Обращаясь к тетке Марфе, попросил рассказать все по порядку.
   Хозяйка стояла как вкопанная, смахивая с глаз слезы, и не могла проронить ни слова.
   – Гражданка, – повысил голос милиционер, – я вас спрашиваю. Назовите фамилию пострадавшего.
   – Мырдин, – едва слышно произнесла Марфа. – Кому помешал мой кормилец? – снова запричитала она.
   – Какой такой кормилец? – заметно раздражаясь, уточнил капитан милиции.
   – Бизнесом занималась наша Марфа, – пояснила подошедшая Нурия. – Она со своим хряком оказывала сексуальные услуги деревенским свиньям. – Она тронула за рукав милиционера и, понизив голос, сказала: – По всей деревне бегают поросята от этого хряка. Вот конкуренты его и прикончили.
   – Понятно, – медленно проговорил капитан. – Значит, гражданка Голикова, в обход налоговых органов извлекали дополнительные доходы? – ехидно улыбаясь, подошел он к убитой горем Марфе.
   – Да какие там доходы, – вмешался в разговор Жорка. – Корма нынче, знаете, сколько стоят? А Марфе Федоровне уже далеко за семьдесят.
   – Вы помолчите, – строго посмотрел милиционер на Жорку. – Скажите, гражданка Голикова, – снова подступил он к Марфе, – быть может, вы знаете, кто отрезал голову и прочие достоинства вашему кормильцу?
   Женщина стояла молча, глазами полными слез смотрела на смеющегося над ее горем блюстителя порядка. Притихли и собравшиеся. В тишине особенно громко прозвучал голос Кадычихи. Она вышла на середину двора и в свойственной только ей одной манере, размахивая руками, крикливым голосом стала выдвигать свою версию случившегося.
   – Да какой там бизнес? – махнула она рукой. – Хряк у Марфы был старый и никому уже не нужный. А голову ему отсобачил Афонька Чижиков. От этого бешенного пса можно всего ожидать.
   Капитан стал поспешно записывать показания Кадычихи в протокол. А та, поняв, что привлекла к себе всеобщее внимание, продолжала развивать свою мысль.
   – Этот дурачок держит в страхе всю деревню, – нагнетала она атмосферу. – На прошлой неделе стою в магазине за хлебом, а он мне прямо в глаза смотрит и говорит: «От тебя, тетка Ефросинья, так водкой воняет, что у меня кружится голова». Это же надо, от меня и водкой… Да я ее в рот не беру.
   – Афоня был прав, – раздался из толпы голос Яшки Хмельницкого. – Ты, тетка Кадычиха, постоянно гонишь самогон и снимаешь с первока пробу. Только не знаю, у тебя для пробы чайная ложка или граненый стакан?
   Вокруг засмеялись. Разгневанная Кадычиха бросилась в толпу, отыскала Яшку и схватила его за рукав куртки и с силой дернула. Рукав оторвался и повис на руке парня.
   – Я тебе, уголовная морда, сейчас расскажу, как я снимаю пробу, – заорала она. – Так расскажу, что ты век будешь меня помнить. – Она повернулась и, обращаясь к толпе, запричитала: – Дожили до такого срама, что каждый паршивый урка качает в деревне свои тюремные права. Товарищ милиционер, избавьте нас от этого уголовника. Я уже боюсь из дома выходить.
   Яшка, все это время раскручивая оторванный рукав, молча слушал разбушевавшуюся Ефросинью. Потом, словно нечаянно, уронил кусок материи на снег. Нагнувшись, он почти незаметным для глаза движением, нанес ребром ладони удар под коленку Кадычихи. Скандалистка взвыла от жуткой боли и рухнула задницей в снег.
   – Твою озлобленную физиономию даже ноги держать не хотят, – проговорил он, отходя в сторону.
   Не только стоявшие вокруг люди, но даже сама Кадычиха не поняла, что же произошло. Мгновенная резкая боль в коленном суставе также быстро утихла, как и появилась, но подняться она по-прежнему не могла, поэтому ревела, сидя в снегу.
   – Вот видите, товарищ милиционер, этот бандит свалил меня в снег.
   – Да никто тебя, здоровенную дылду, не трогал, – раздался из толпы чей-то голос. – Разбушевалась тут, словно фантомас, и рухнула с копыт.
   – Этот урка потому умничает, – хныкала Кадычиха, – что его защищает директор конезавода. Пригрел этого змея у себя в фирме. А недавно еще троих беспризорников привел во главе с этим дурнем Афонькой. Им всем место в тюрьме.
   – Что же это, граждане, – подал голос капитан милиции. – Не уж-то в вашей деревне перевелись мужчины, которые способны помочь подняться упавшей женщине?
   – Нет, не перевелись, – вышел чуть вперед дед Муханя. – Но руку подавать этой старой хаврошке ни у кого нет желания. Как сама падала в снег, так сама пусть и поднимается.
   – Ах ты, одноглазый козел, – кряхтя и охая, стала подниматься Кадычиха. – Ты позорным считаешь подать мне руку? А как каждый день брать у меня в долг бутылку самогона, так ты не стесняешься. – Она подошла вплотную к деду. – Вот тебе больше самогона, – скрутила она ему дулю. – Чтобы ты, козлиная твоя морда, и близко к моему дому не подходил.
   – Не напирай, не напирай, – попятился дед Махоня. – Подумаешь, благодетельница. Дает самогонку в кредит, в а день зарплаты, как упырь, высасывает с деревенских мужиков все деньги. – Он подошел к капитану милиции. – Вот скажи мне, разлюбезнейший блюститель порядка, не пора ли привлечь к ответственности за самогоноварение госпожу Кадычиху? Ведь она сознательно наносит вред всему мужскому населению деревни.
   – Не морочь мне голову, дед, – строго посмотрел на маленького добродушного старика капитан. – Я здесь не по вопросу самогоноварения. Мне поручено выяснить, кто именно совершил глумление над хряком?
   – Я вам, господин милиционер, со всей ответственностью заявляю, – снова подскочила Кадычиха, – что такое зло мог совершить только Афонька Чижиков.
   Капитан занес слова Кадычихи в протокол и попросил ее расписаться. Взяв авторучку и злобно сверкнув глазами на Яшку, та поставила свою закорючку. Страж порядка молча спрятал документ в папку, сел в машину и уехал из деревни.
   Собравшиеся стали тоже расходиться, не забывая выразить свое сожаление хозяйке погибшего хряка. Жорка с женой вытащили тушу за сарай и приступили к знакомому ремеслу. Разделав тушу на куски и промыв кишки, они начинили их мелко нарезанным мясом и салом, добавляя солидные порции чеснока и черного молотого перца. Когда работа была закончена, кольца обжаренной колбасы сложили в выварку и тазы, готовые к продаже на рынке.
   – Клавдия, – сказала хозяйка помощнице, – вы с Георгием Даниловичем мойте руки и проходите в дом, а я сбегаю в магазин к Варьке за бутылочкой. Помянем моего Мырдина, хотя он и не человек, но все равно божье создание.
   Купив полулитру водки и триста грамм зефира в шоколаде, Марфа направилась обратно. Дома у нее были гости. К Жорке и Клавдии присоединились Васька и Альбина. Едва хозяйка вошла в дом, Альбина тут же накрыла клеенкой стол, поставила на него миску с квашеной капустой и мочеными яблоками, водрузила чугунок с вареной картошкой. Васька достал из кармана куртки бутылку армянского коньяка и стал разливать его по рюмкам.
   – Давайте помянем нашего Мырдина, – поднял рюмку Василий, – он это заслужил.
   Никто ему не ответил. Выпили молча и так же молча стали закусывать жареной колбасой. Марфа к мясу не притронулась. Когда бутылки опустели и Жорка с Клавдией собрались уходить домой, Васька попросил их чуточку задержаться. Он вышел в сени и вернулся с мешком.
   – Вот, Марфа Федоровна, – вытряхнул он на пол поросенка. – Мы с Альбиной дарим вам сына вашего Мырдина. Наша свиноматка после свидания с покойным хряком принесла двенадцать поросят: восемь свинок и четырех кабанчиков. Двоих кабанчиков кастрировали, а двоих оставили. Нам хватит и одного. А у вас через год вырастет второй Мырдин. Впрочем, имя у него может быть и другим.
   Растроганная Марфа подняла с пола поросенка, посадила его к себе на колени, почесала за ухом. Тот радушно захрюкал. Хозяйка, чмокнула его во влажный пятачок.
   – Твой отец был для меня, как член семьи, – смахнула она набежавшую слезу. – С сегодняшнего дня его уже нет, но мой двор не опустел. Теперь у меня есть память о твоем отце. И назову я тебя Шуриком.
   – Ну, Шурик, так Шурик, – согласились гости. – Имя ты ему дала от души, – почесывая брюшко поросенку, сказал Жорка.
   Гости ушли, а тетка Марфа, пытаясь отогнать от себя плохие мысли, положила с собой в кровать Шурика. «Пока стоят морозы, будешь жить в доме, – проговорила она, заботливо укрывая поросенка пледом. – А весной, когда пригреет солнышко, я устрою для тебя жилье в сарае твоего отца.

Приезд оборотней на конезавод

   Васька с Альбиной неторопливо возвращались из гостей домой. Он придерживал жену под руку, а она с благодарностью жалась к его плечу.
   – Похоже, что теперь стражи порядка в нашей деревне станут частыми гостями, – высказал давно мучавшее его предположение Васька.
   – Почему ты так думаешь?
   – А ты обратила внимание, что с момента обнаружения Марфой головы Мырдина до прибытия милиционера прошло не более получаса. И еще один факт: капитан с большим желанием записывал в протокол показания Кадычихи и совершенно не обратил внимание на слова Леонида Тимофеевича о том, что Ефросинья гонит самогон. Не обратил он внимание и на пьяные бредни Нурии. По всему видно, что милицию интересует только Афонька. Сейчас уже поздно, а завтра с утречка поеду на конезавод к Николаю Викторовичу. Хочу с ним поговорить о своих предположениях и догадках.
   – Надеюсь, ты ему не станешь рассказывать о нашей поездке в Ростов? – глядя в глаза мужа, спросила Альбина.
   – Какой Ростов? – удивленно переспросил Васька. – Я лично ни в каком Ростове не бывал и тебя прошу забыть о нем. – Какое-то время шли молча. – Меня другое волнует, – остановился он у своей калитки. – Кто известил милицию о случившемся? И еще. До деревни из города ехать восемнадцать километров. С учетом скользкой дороги потребуется не меньше часа, а машина примчалась через полчаса. Кто звонил в милицию? Почему капитан не поинтересовался об этом у жителей деревни? Очень много непонятного. У меня, Альбина, плохое предчувствие. Сердцем чую, что нашу деревню в ближайшее время ждут испытания.
   Всю ночь Васька ворочался в кровати. Предчувствия чего-то недоброго не давали уснуть. В голове роились всякие мысли о том, что члены мафиозной группировки, вероятно, уже знают, что на кирпичном заводе похозяйничали жители деревни. Если им удастся поговорить с Афонькой, то тот по своему простодушию может все им выложить. Доверится он не каждому, а вот капитану милиции может. Не зря же того так заинтересовали показания Кадычихи. Парень не знал, как ему вести себя в сложившейся ситуации. Единственное, что он четко понимал: нельзя допустить встречи Афоньки с капитаном милиции.
   Так и не заснув до утра, Васька с первыми проблесками рассвета встал с постели и поставил кипятить в электрическом чайнике воду. Выпив крепкого чая, вышел во двор управиться по хозяйству. Почистил в коровнике и отвел коров к колодцу, где напоил их чистой водой. Затем заполнил ясли мелко изрубленной соломой, перемешанной с комбикормом. Работа валилась из рук. Он взял лопату и стал расчищать землю вокруг дома.
   – Василий, – позвала его Альбина, – иди завтракать. Я приготовила тебе яичницу на сале.
   Поставив в сарае лопату и стряхнув снег, Васька вошел в дом. Есть ему совершенно не хотелось, но чтобы не обидеть жену, а главное, не выдать своего волнения, он съел все, что ему приготовили. Часы показывали без четверти десять.
   – Надо же, как быстро летит время, – обратился он к Альбине. Не услышав ответа, продолжил: – Ты занимайся хозяйством, а я пойду в мастерские. Надо прогреть КамАЗ. Вчера забыл отключить аккумулятор.
   Не успел Василий выйти в сени, как раздался телефонный звонок. Он быстро схватил трубку. Звонил Николай Викторович.
   – Василий, бей в набат, – кричал он встревоженным голосом. – Собирай народ и веди к конезаводу. Надо перекрыть посторонним вход на территорию. Только что подъехало два микроавтобуса с людьми в камуфляжной форме. Руководит ими какой-то капитан милиции. От меня требуют выдать опасного для окружающих психически больного Афанасия Чижикова.
   – И вы его решили выдать? – спросил он, едва ворочая пересохшим вдруг языком.
   – Нет, выдавать я его не собираюсь. Мы своих не выдаем. Я уже позвонил в город полковнику Малову, он обещал оказать помощь. Нам бы продержаться…
   – Вы держитесь, – прокричал в трубку Васька. – Слышите, Николай Викторович, держитесь. Мы сейчас перекроем все подходы к заводу. – Он положил трубку телефона и заорал стоявшей рядом Альбине: – Бегом, бей в набат, собирай деревню и направляй всех к заводу. Там какие-то бандиты хотят напасть на работников.
   Не задавая лишних вопросов, женщина выскочила на улицу. Через минуту над укрытыми снегом домами понесся тревожный набат. Люди бросали свои домашние дела и спешили на зов. Узнав в чем дело, направлялись к заводу. Им не нужно было объяснять, какая именно помощь от них требуется в сложившейся ситуации. Схватив вилы или лопату, мужики и женщины торопились на помощь. Вера сняла с гвоздя коромысло и бросилась вслед за остальными.
   Васька тем временем бежал в мастерские и молил бога, чтобы его КамАЗ завелся. Машина не подвела. Несмотря на крепкий мороз, двигатель завелся с первой попытки. Немного погазовав, чтобы хоть немного прогреть мотор, рванул по укатанной дороге к конезаводу. Подъехав к проходной, он резко затормозил и круто повернул руль. Огромную машину занесло, и она боком стала перед шлагбаумом, полностью перегородив въезд на территорию. Закурив папиросу, Васька стал наблюдать из кабины за микроавтобусами, возле которых с мегафоном в руках нервно суетился капитан милиции, приезжавший вчера разбираться с инцидентом. Из окон выглядывали лица в черных масках. У парня сжалось сердце. Ведь если эти головорезы начнут штурмовать завод, охрана не сможет оказать им достойного сопротивления. Он пытался всячески гнать от себя тревожные мысли. «Не может быть, – думал он, – чтобы вот так просто, без предписания прокуратуры, можно арестовать человека. Впрочем, здесь и сейчас главенствует не закон, а произвол».
   Тем временем капитан милиции в очередной раз поднес к губам мегафон и напомнил охране завода и директору, что в их распоряжении осталось пятнадцать минут. «Если по истечении этого времени вы добровольно не выдадите опасного для общества психически больного Афанасия Чижикова, то мы начнем штурм».
   С высоты кабины КамАЗа Васька увидел, как со стороны деревни, всего в сотне шагов, движется толпа жителей. Они подходили к его машине и без команды занимали места. Выстроившись в три шеренги «ополченцы», держа наперевес подручные средства обороны, угрюмо смотрели на незваных гостей. «Этим людям не впервой приходится отстаивать права своей деревни, – подумал он с теплотой в душе. – И сегодня они не дадут в обиду своего земляка».
   – Мужики! – громко крикнул Васька, встав на подножку КамАЗа. – Перед вами наемники, которые по приказу своих хозяев в любой момент могут броситься на штурм завода. Им нужен Афанасий Чижиков, которого они объявили психически больным. Но мы-то с вами прекрасно знаем, что Афоня нормальный человек и никакой опасности для нас не представляет. Знают это и они, – показал он рукой на микроавтобусы. – Знает это и оборотень в погонах в лице капитана милиции. Они также знают, что Афанасий видел в лицо убийцу своего отца, вот и хотят с ним расправиться.
   Ропот возмущения пронесся по толпе. Каждый вспомнил тот страшный день, когда бандиты угнали их кормилец, убили пастуха и изувечили молодого парня. Послышались угрозы в адрес капитана. «На кого работаешь, оборотень»? – неслось из толпы. Васька не успокаивал земляков, давая им возможность выговориться. Затем ударил кулаком по кабине, привлекая к себе внимание. Дождавшись, пока все успокоятся и обратят на него внимание, снял шапку.
   – Земляки! – крикнул он, как только мог громче. – Спасибо вам за понимание и тот порядок, который вы соблюдаете. Только что поступила информация, что из района сюда направляются две машины с бойцами ОМОНа. С ними же прибудет работник прокуратуры, который и решит нашу проблему.
   Люди ждали, что им скажет Николай Викторович, который стоял тут же с четой Шандыбиных, но директор конезавода молчал, боясь своим выступлением спровоцировать драку.
   Васька специально говорил очень громко, чтобы его мог слышать капитан милиции. Выслушав речь водителя КамАЗа, тот зашел за микроавтобус и стал звонить по мобильному телефону. После этого сел в салон, и машины тут же уехали из деревни.
   Толпа ликовала. Жители наперебой стали говорить о том, насколько они были готовы вступить в драку за своего земляка. Мать Афанасия вышла из толпы, стала на колени перед Николаем Викторовичем.
   – Спасибо тебе, Коленька, что не дал моего сына в обиду, – поклонилась она, обливаясь слезами.
   – Ну что вы, тетка Мария, – наклонился к ней директор конезавода. – Я ничего особенного не сделал. Это я должен вас всех благодарить, что не пустили это бандитское отребье на завод.
   – Воздастся тебе, Коленька, за добро и от Бога, и от людей, – не унималась Мария.
   – Вместе мы, тетя Маруся, сила, – обняв за плечи женщину и помогая ей подняться, сказал Николай Викторович.
   – Вижу идущую милицейскую машину, – крикнул стоявший на подножке КамАЗа Васька.
   – Это, наверно, бойцы спецназа? – высказал кто-то из толпы свое предположение.
   – Нет, это не спецназ, – уверенно сказал Николай Викторович. – Это прибывает собственной персоной полковник Малов. После того, как на оборону завода встала вся деревня, ОМОНу у нас делать нечего.
   – Здравствуйте, дорогие земляки, – соскочил с подножки милицейского уазика полковник и козырнул собравшимся. – Разрешите всех вас поблагодарить за выдержку и терпение. Также спасибо и за то, что вы не допустили кровопролития. Ведь если бы не вы, то эти люди, – указал он в сторону уехавших микроавтобусов, – обязательно вступили бы в схватку с охраной завода. Но ваша решительность отбила у этих головорезов всякое желание. Еще хочу сказать, что в автобусах были не работники правоохранительных органов, а недобитые бандиты. Ими займутся следственные органы, – указал он на стоявших поодаль двух офицеров милиции. – Приступайте к опросу свидетелей, – сказал он им.
   – На улице холодно, – подошел к полковнику Николай Викторович. – Пусть свидетели зайдут в актовый зал, там и поговорите с ними.
   – Хорошо, – согласился Малов.
   – Сынок, – подошла к полковнику Елизавета Николаевна с внуком на руках. – Пойдем домой, я тебя отличным борщом накормлю. Как знала, что ты сегодня появишься в деревне, с утра сварила свеженького.

Под Новый год по старому стилю

   В деревне жители отмечали Новый год по старому стилю. В этот праздничный день на кирпичном заводе было вовсе не праздничное мероприятие. Там Аслан проводил разборку между своими партнерами по криминальному бизнесу. Он был очень злым, каждая мелочь его мгновенно раздражала. Причин для этого было предостаточно.
   Вернувшись из Ростова-на-Дону, Джохар доложил боссу о том, что все деньги со счетов во Внешторгбанке и Сбербанке сняты. Подозреваемые в хищении из сейфа денег и документов водитель рефрижератора Лешай и его брат исчезли. Побывавший в доме водителя подельник узнал от жены, что подозреваемые уехали на Украину к больной матери и когда вернутся неизвестно.
   – В кожаной папке лежали документы на недвижимость за границей, – громко стукнув кулаком по столу, истерически кричал Аслан.
   – Успокойся, – выкрикнул Докку. – У Лешая ума хватит только на то, чтобы украсть деньги, а оформить на себя или подставного человека недвижимость в другой стране – кишка тонка. Ничего у него не получится.
   – Получится, еще как получится, – чуть понизив голос, сказал Аслан. – Доверенности и документы оформлены на предъявителя. Вписывай любую фамилию и спокойно совершай сделку. – Он протянул Докку свернутый вчетверо листок бумаги. – Вы, господа, не зацикливайтесь на братьях, нужно проверить всех жителей деревни. Особое внимание обратите на тех, кто указан в списке.
   Докку осторожно взял листок, развернул его и стал читать вслух, но Аслан прервал его.
   – Тебе что, больше делать нечего, кроме как читать те бумажки, которые ты лично обязан исполнять.
   Докку осекся на полуслове, спрятал список во внутренний карман куртки. Пытаясь разрядить ситуацию, Джохар, все это время молча сидевший на стуле в углу комнаты, поделился своим мнением.
   – Я думаю, Аслан, это пустая трата времени. Жители деревни настолько деградированны, что кроме самогона их ничего не интересует. Наш человек постоянно снабжает Кадычиху керосином и получает от нее необходимую информацию. Прошлый раз она сказала, что главное для ее земляков – выращивание свиней и питье самогона.
   – Вы все получаете большие бабки, – прервал подельника Аслан, – а работать как следует не хотите. Как попугаи повторяете одно и то же: пьют, пьют, пьют. Но Шуленин Николай самогонку не пьет. Он – трезвомыслящий человек. Его бизнес – не свиней выращивать, а элитных скакунов, которые бегают даже в Иране.
   – Это единственное исключение, – попытался оправдываться Докку.
   – Исключение, говоришь! – заорал Аслан. – А печник Васька? Ты не забывай, что он – бывший разведчик, а туда пьяниц и тупиц не берут. Короче, хватит базарить, выполняйте то, что я вам сказал.
   В наступившей тишине, было слышно, как скрипит за стеной снег под ногами охранника. Включив электрочайник и вскипятив воду, Аслан налил себе крепкого чая и стал прихлебывать его без сахара.
   – Нам сейчас необходимо восполнить утраченные деньги, – заговорил он спокойным голосом. – В конце марта прибудет груз из Грузии. Товар доставит проверенный и опытный человек. Как меня проинформировал мой партнер, товар очень высокого качества и стоит более пятидесяти миллионов баксов. Одну часть груза переправим в Москву, вторую – в Питер. Все детали этой операции нужно четко просчитать, чтобы не было никаких сбоев. Для этого сделаем несколько ходок с простым товаром, чтобы изучить все тонкости и выявить удобные моменты. Этим уже сегодня займешься ты, Джохар. А завтра Докку займется переработкой более двух тысяч овец. Погода нам на руку. По прогнозу будет мороз и еще двое суток будет идти снег. Метель заметет все следы. Поэтому завтра с утра, – ткнул он пальцем в подельника, – отправишься в Александровский район и оперативно вывезешь из зимних кошар всех до единого барана. С сегодняшнего вечера чабаны начнут отмечать Новый год по старому стилю, и им будет не до скота. Скотовозы уже готовы. Водители – ответственные люди и уже проинструктированы, так что с погрузкой, надеюсь, проблем не будет. На всякий случай, наш человек этой ночью напоит чабанов до нужной кондиции и подопрет дверь в жилом помещении овчарни снаружи. Скотовозы будут подходить к кошарам по очереди. Погрузку овец будете осуществлять черед перекидной мостик. На загрузку одной машины с прицепом не более тридцати минут. В четыре часа утра погрузка должна быть законченной. Тебе Докку уже сейчас следует готовить линию к переработке. Подключай к работе всех людей, никаких перерывов и перекуров. По моим расчетам в шесть часов утра машины должны быть здесь. – Он налил еще кружку чая, сделал несколько глотков. – Напоминаю тебе, дорогой, – Аслан в упор посмотрел на Докку, – освежеванными бараньими тушами забивайте полностью отстойное отделение, и как только стечет кровь и мясо хорошенько остынет, грузите в рефрижератор. Этот товар поедет в Нальчик. Головы и шкуры на крытой машине отвезешь частично в Пятигорск, частично во Владикавказ. – Аслан стал собираться в дорогу. – Помните, – погрозил он кулаком подельникам, – быстрота и оперативность в нашей работе – основа успеха. И не забудьте выставить охрану в нужных местах.
   Как только начальник уехал, Докку собрал свою бригаду бойцов, еще раз напомнил им, что и как они должны делать. Но те и без инструктажа отлично знали свои обязанности. Быстро подключили линию к автономной электростанции, заполнили артезианской водой котлы. К трем часам утра все было готово для приема скота.
   Первый скотовоз прибыл ровно в четыре часа, его быстро разгрузили в отстойнике. Не дожидаясь когда машины разгрузятся и уйдут за пределы завода, мясники принялись за дело. Одну за другой они затаскивали овец и отработанными ударами ножей перерезали им горло. Затем с еще трепещущих животных снимали шкуры. Работали быстро, без перерывов и перекуров. Когда последний скотовоз выгрузил живой товар и, развернувшись, помчатся в сторону федеральной трассы, идущей Моздок, Докку немного успокоился. Он присел у двери, закурил сигарету.
   – Нашему делу сам Аллах помогает, – проговорил он, обращаясь к начальнику охраны Анвару. – Посмотри, какой снег валит. Ветер завывает, словно голодный шакал. Следы от машин заметет через двадцать минут. Главное, чтобы погода не улучшилась, когда мы будем вывозить мясо с территории завода. Не хочется оставлять следы.
   – Еще минимум сутки будет бушевать буран, – уверенно сказал Анвар. – Я слышал по радио, что непогода продержится до завтрашнего вечера.
   – Нужно успеть освежевать овец до полуночи, – поднимаясь и отбрасывая в сторону окурок, сказал Докку. – В полночь придет рефрижератор из Нальчика.
   – Думаю, что шкуры снять успеют, – взглянув на часы, уверенно сказал Анвар. – Но на работу с внутренностями и головами потребуется еще не мене суток.
   – Шкуры и внутренности мы сумеем вывезти при любой погоде, – сказал Докку, уходя в помещение. – Сегодня главное – вывезти мясо. В Нальчике у Аслана на этот товар есть серьезный покупатель, у которого целая сеть магазинов. Разбросает по несколько туш – и рефрижератора как не бывало.
   Вернувшись в убойный цех, Докку стал наблюдать за рабочими. Но придраться было не к чему. Работа кипела. Освежеванные бараньи туши соскакивали с линии, словно пирожки. Его присутствие в цехе еще больше подхлестнуло мастеров ножа и топора. С удвоенной энергией они показывали хозяину свое искусство разделывать туши.
   Отпраздновав Новый год по старому стилю, Василий и Альбина вернулись домой. Проведенная ночь у родителей мужа слегка утомила их, но прежде чем отдыхать, нужно было управиться с хозяйством. Только после того, как они накормили и напоили птиц и животных, хозяйка стала готовить на стол.
   Войдя в дом, Василий уловил запах жареной домашней колбасы. На столе рядом со скворчащей сковородкой стояло блюдо с пузатым моченым арбузом.
   – Доставай бутылку, – попросила жена, – отметим праздник в своем доме. – Она стала резать арбуз. – В гостях, как говорится, хорошо, а дома все же уютнее.
   Второй раз просить Василя не потребовалось. Он включил телевизор, достал из тумбочки бутылку водки и стал разливать по рюмкам.
   – Давай выпьем за удачу и благополучие в нашем доме в наступившем году.
   – Отличный тост, – улыбнулась Альбина, поднимая свою стопку.
   Васька положил себе в тарелку кусок арбуза и стал ножом выковыривать из него семечки. Отрезая ломтик очищенной мякоти, чтобы закусить выпитую водку, он обратил внимание, что программа передач местного телевидения вдруг прервалась. Диктор сообщил, что минувшей ночью из зимних кошар в Александровском районе было похищено более двухсот голов овец. «Правоохранительные органы обращаются к жителям соседних районов с просьбой оказать помощь в поимке воров», – закончила она свое выступление.
   – Я сейчас оденусь и сбегаю на конезавод, – сказал Васька, проглатывая кусок мякоти арбуза и накалывая колбасу. – Нужно обсудить с Николаем Викторовичем вопрос с кражей овец. Думается, что это работа наших «кунаков». – Он вытер губы и руки полотенцем, набросил полушубок и выскочил из дома.
   На проходной Ваську пропустили без проволочек. Несмотря на новогодние праздники, директор конезавода был на месте и встретил гостя очень радушно, пригласил в офис.
   – Крестьянская привычка, вставать с первыми петухами, – сказал Николай Викторович, пожимая руку Ваське.
   – А мы с женой еще и не ложились, – улыбнулся гость, присаживаясь на предложенный стул. – Встречали праздник у моих стариков. Они признают Новый год только по старому стилю. Пировали до утра. Вместе с нами были тетка Марфа, Елизавета Николаевна и чета Шандыбиных. Домой вернулись с рассветом. Только управились с хозяйством и решили выпить в собственном доме за удачу, как вдруг по телевизору сообщили, что минувшей ночью украли более двух тысяч овец из зимних кошар в Александровском районе.
   – Да ты что! – вскочил со стула Николай Викторович и стал нервно ходить по кабинету. Остановился у окна. – Видишь, что творится с погодой? – кивнул он на падающий снег. – Так завывает, что боюсь, как бы копна по полю не разбросало. Поэтому, как говорится, что упало, то пропало.
   – Копны не разбросает, – уверенно сказал Васька. – Они снегом, словно панцирем, укрыты до самой земли.
   – Да не в копнах дело, – махнул рукой директор. – По такой погоде воры обчистили кошары и никаких следов не оставили. Помнишь, у Вальки Юраслова овец украли? Тоже выбрали ненастную погоду. Грамотно работают, сволочи. – Николай Викторович снова сел на стул. – А наша милиция, как всегда, бьет по хвостам. Нет, я не хочу сказать, что в правоохранительных органах работают неопытные следователи, просто им платят копейки, а за такую зарплату никто не станет рыть землю копытом. А вот бандиты знают, ради чего рискуют. За одну такую кражу они имеют больше, чем милиционер за год заработает. – Он замолчал и нервно забарабанил по столу пальцами. – Нужно учитывать еще один момент, – прихлопнул ладонью директор. – Если воры вывезли скот за пределы Ставропольского края, то наших оперов в соседнюю республику никто не пустит, а если даже и пустят, то ничего не покажут.
   Васька молча слушал доводы хозяина конного завода, согласно кивал головой.
   – А что, если краденый скот бандиты режут в нашем крае? – хитро улыбаясь, тихо спросил он. – Вы такого не допускаете?
   Николай Викторович задумался. Он подошел к окну, долго смотрел на хороводы снежинок за стеклом.
   – Если бы скот забивали в нашем крае, – медленно проговорил он, поворачиваясь к собеседнику, – милиция давно бы уже вычислила воров. Украсть стадо коров или отару овец – это тебе не мешок картошки с поля утащить, – он вернулся к столу. – Сейчас такое творится, мой дорого Василий, что не знаешь, кому верить. Такая карусель крутится: воры, милиция, бандиты… Кто с кем, кто за кого, не разберешься. Поэтому по поводу очередной кражи нам с тобой и дергаться не стоит. Мы ничего не знаем и помочь никому не можем. Пусть этим занимаются те, кому это положено по статусу. Иди, Василий, домой и продолжай праздновать со своей молодой женой.
   Однако гость, вместо того, чтобы прислушаться к совету старшего, снял полушубок, бросил его прямо на стол и присел на краешек столешницы.
   – Николай Викторович, а что ты мне ответишь, если я скажу, что краденый скот забивают рядом с нашей деревней?
   – Друг мой, а не перепил ли ты сегодня? – приложил ладонь к голове гостя хозяин завода. – Такое сморозить можно только с большого бодуна.
   – Давайте поспорим, – соскакивая со стола, сказал Васька, протягивая руку.
   – А давай, – хлопнул ладонью директор. – На что спорим?
   – На тонну солярки.
   – Договорились, – и он ребром руки разбил сжатые ладони. – А теперь, Василий, отбрось в сторону свой фантазии и аргументировано изложи свои доводы.
   – Я ничего излагать не буду. Давай сделаем проще. Пригласи сейчас сюда Афанасия Чижикова и задай ему единственный вопрос: «Где бандиты бьют свиней»? – и он тебе сам покажет бойню.
   Не на шутку взбудораженный Николай Викторович приказал позвать Афоньку. Пока за тем бегали, собеседники сидели молча. Хозяин завода время от времени хмыкал и качал головой, а Васька едва заметно ерзал от нетерпения на стуле в ожидании подтверждения своей правоты. В дверь постучали.
   – Входи, Афанасий, – крикнул Николай Викторович, – там открыто.
   Несмело переступив порог и сняв шапку, Афонька застыл у двери.
   – Ты чего там застрял? – улыбаясь спросил хозяин, протягивая парню руку. – Проходи, садись к столу.
   Тот прошел в помещение, улыбнулся Василию и присел рядом на стул. Николай Викторович, загадочно улыбаясь и потирая руки, обошел вокруг земляков.
   – Скажи-ка мне, Афанасий, – тихо спросил он, – ты случайно не знаешь, где у нас в деревне бойня?
   Услышав вопрос, парень вздрогнул и испуганно посмотрел на Василя. Заметив, что тот одобрительно улыбается, перевел взгляд на хозяина конезавода.
   – Да тут недалеко, – махнул он рукой. – На кирпичном заводе, где раньше кричали сычи.
   – А ты откуда знаешь?
   – Знаю, – подскочил со стула Афоня. – Я все знаю. Знаю, как Валькиных овец убивали током на бойне.
   – А не выдумываешь ли ты все это, парень?
   – Нет, не выдумываю, – Афоня провел большим пальцем себе по горлу, – честно видел.
   Николай Викторович все еще с недоверием стал задавать парню разные вопросы, уточняя некоторые детали.
   – И кто там бьет скот?
   – Да Аслан, кто же еще. – Он посмотрел на Василя. – Я же тебе об этом говорил, – призвал он его в союзники, – подтверди.
   – Так вот почему эти молодчики, которые приезжали на микроавтобусах, просили выдать им тебя. Ты обладаешь секретной информацией, которая может поставить крест на их бизнесе. – Николай Викторович стал массажировать себе затылок. – Скажи, ты бывал в этом году на развалинах завода?
   – Бывал.
   – Тебя могли там видеть друзья Аслана?
   – Нет, – замотал головой Афоня.
   – Тогда почему же они хотели тебя забрать с завода?
   – Меня видела тетка Ефросинья.
   – Давно это было? Когда именно она тебя видела?
   – Когда убивали овец Вальки Юрасова.
   – Видела прямо на заводе?
   – Нет, не заводе. Она меня видела, когда я шел по узкоколейке.
   – Но это еще не факт, – вскочил со стула Васька. – Мало ли чего ты делал на узкоколейке. По ней все ходят.
   Земляки стали вспоминать, кто еще ходит тем путем из жителей деревни. Николай Викторович тем временем обдумывал все, что ему только что довелось узнать.
   – Вот что, дорогие мои земляки, все это необходимо немедленно проверить. – Он тронул за плечо Василя, – ты сможешь это сегодня сделать?
   За Ваську ответил Афоня.
   – Сейчас возьму бинокль у Олега и пойду на завод.
   – Хорошо, Афоня, – одобрительно похлопал его по плечу Николай Викторович. – Только в твой план мы внесем небольшие изменения. Олег принесет сюда бинокль сам, а мы тем временем попьем чаю. Потом ты с Васькой отправишься на кирпичный завод.
   – Нам с Афоней на завод ходить не впервой, – толкнул друга в бок локтем Васька. – В детстве мы туда ходили часто и даже с ночевкой. А вот когда там обосновались бандиты, мы были всего один раз. Этого раза мне хватит на всю оставшуюся жизнь.
   – Что же такого страшного ты там увидел? – поинтересовался Николай Викторович.
   – Увидел не очень страшное, – скромно ответил Васька. – В своей жизни я видел кое-что и пострашнее. Я оттуда вынес папку с документами, которые составлены на бумаге, похожей на облигации с печатями и подписями. Половина документов написана на каком-то иностранном языке.
   – Где эта пака? – спросил Николай Викторович. – Ты ее случайно с перепуга не сжег?
   – Зачем жечь? – спокойно ответил Васька. – Я ее спрятал так, что ни с собакой, ни с миноискателем не найдешь.
   Николай Викторович поднялся из-за стола и стал прохаживаться по кабинету. Дождавшись, пока Афанасий допьет чай с пряниками, снова присел к столу.
   – Сегодня нужно обязательно проникнуть на кирпичный завод и разведать обстановку. На всякий случай возьмите мой мобильный телефон. Я его как раз утром подзарядил и денег на балансе достаточно. Звоните только в случае необходимости. – Он снова поднялся и подошел к окну, достал сигарету и стал разминать ее пальцами. – Я не так выразился, – уточнил он. – Звоните, сколько потребуется, только будьте предельно осторожными, – директор прикурил сигарету. – Тебе, Василий, думаю, не надо напоминать, что у бандитов служба безопасности всегда была поставлена на уровне. Они натренированы, как борзые собаки.
   Разведчики ушли на кирпичный завод. Николай Викторович оделся и пошел в конюшню. Там он оседлал первого попавшегося жеребца, вскочил в седло и направил его вдоль балки. Колючий снег больно бил в лицо. Неуютно было не только седоку, но и тому, кто его вез. Отъехав на приличное расстояние, стал вглядываться в сторону кирпичного завода. Сквозь пелену снега не без труда заметил шагавшего по узкоколейке Афанасия. Со стороны карьера к нему шел Василий. Встретившись и осмотревшись по сторонам, друзья бросились в занесенные снегом заросли.
   Николай Викторович вернулся на конный завод, поставил в конюшню жеребца и направился к конюхам, которые, не зная ни праздников, ни выходных, чуть ли не облизывали своих лошадей. Перед скакуном серебристого цвета на коленях стоял главный конюх и щеткой чистил передние копыта жеребца.
   – Ты не подскажешь, где мне найти Якова Ивановича? – спросил у него хозяин.
   – Я здесь, Виктор Николаевич, – Яшка вынырнул из под лошади и, вытирая платком с лица пот, подошел к директору.
   – Яков Иванович, ближе к вечеру нужно подготовить двое грузовых саней, – распорядился Николай Викторович. – Положи в них побольше свежего сена. И еще. Разыщи деда Муханю и попроси его сегодня не напиваться. Предупреди его, чтобы с конюшни никуда не отлучался. Он мне нужен трезвый и чистый как стеклышко. Также предупреди Леонида Тимофеевича, чтобы об этом разговоре никому не болтал. Я буду у себя в кабинете, если понадоблюсь, заходи.
   Вернувшись в своей кабинет, Николай Викторович не находил себе места. В голову лезли всякие страшные мысли. «Если на кирпичном заводе действительно оборудовали бойню для краденого скота, то наверняка сделали это люди натренированные и опытные, – размышлял он, меряя кабинет шагами. – Играть с ними в кошки-мышки – смертельно опасное занятие. – Он закурил, посмотрел на молчавший мобильный телефон. – А может, это все фантазии Афонии? – стал он себя успокаивать. – Цех с оборудованием требует большого количества электроэнергии. Перерасход давно бы вычислили и забили тревогу, но энергетики молчат. Предположим, что у них имеются дизельные генераторы, – продолжал он размышлять. – Для работы бойни, которая перерабатывает такое огромное количество скота, необходим не один киловатт электричества, значит, нужно несколько источников автономного питания, а это уже экономически не выгодно».
   Одевшись, он снова вышел на улицу, миновал проходную завода. Со стороны деревни неслись песни, частушки и музыка. Несмотря на плохую погоду, народ веселился. Прохаживаясь у скованного льдом пруда и выкуривая одну сигарету за другой, Николай Викторович размышлял в слух: «А почему бы им не веселиться? Праздник ведь. К тому же дороги так занесло снегом, что хороший хозяин в такую погоду собаку из дома не выгонит. – Он осмотрелся вокруг. Белая пелена не позволяла видеть дальше десятка шагов. Снег заметно усилился. – Целая деревня живых людей брошена на произвол судьбы, – словно в оправдание пьянства земляков размышлял Николай Викторович. – Работы нет, техника вся старая, грудами металла валяется по оврагам, поля заросли бурьяном. Еще несколько лет такой жизни, и в деревне никого не останется. Поля, с которых некогда собирали тысячи тонн зерна, одичают, да и обрабатывать их уже будет некому».
   Вспомнилось, как они с Сергеем Маловым еще подростками сопровождали на элеватор машины с зерном. Автомобили, словно муравьи, шли гуськом один за другим и выстраивались в длинные очереди, ожидая разгрузки. А они осматривали деревянные кузова и кусками тряпок пытались заткнуть дырки и трещины, через которые просыпалось зерно. Ведь повторное взвешивание на элеваторе могло не совпасть с весом загрузки, который указывался в путевом листе. Да, в те времена все подростки во время летних каникул работали в совхозе. Пьянок таких в деревне не было. Люди старались не напиться и забыться, а ударно трудиться, чтобы попасть на Доску почета.
   Снег стал ослабевать. Чуть стих и ветер. Николай Викторович посмотрел в сторону деревни. На самом краю едва различались очертания хаты деда Ивана. И снова мысли об отчем крае захлестнули его. В деревне всегда жилось тяжело. Многие из его земляков, вырастив детей и внуков, по-прежнему живут бедно, хотя всю жизнь трудятся не покладая рук. «Может, крестьянам не нужно быть такими простаками? – размышлял он, направляясь к конному заводу. – Ведь до революции на этих землях жили зажиточные, а то и очень богатые казаки. Жили они, правда, по своим законам, но от этого никто не был в обиде. Государство имело хорошую выгоду, да и люди не бедствовали». Долго еще бродил Николай Викторович вокруг конюшен. Вернулся в кабинет только тогда, когда почувствовал, что у него окоченели ноги.
   В кабинете было тепло и уютно. Он включил телевизор, посмотрел новости, затем переключил канал, показывали в повторе «Голубой огонек». Вскипятил чайник, налил чашку наваристого напитка, стал прихлебывать, совершенно не чувствуя его вкуса. Бросил взгляд на настенные часы. Прошло почти восемь часов, как ребята скрылись в развалинах кирпичного завода. От неизвестности защемило сердце. «А что если бандиты выставили охрану так, что пройти незамеченным стало невозможно? – с тревогой думал он. – Что если их схватили неожиданно, и они не успели даже позвонить. – От таких мыслей у него выступил на лбу пот. – Нет, такого быть не может, – стал он себя успокаивать. – У Василия большой опыт боевых действий в горячей точке. А бывших разведчиков, как известно, не бывает».
   За окном стало темнеть. Возникло желание позвонить полковнику милиции Малову и все ему рассказать. Николай Викторович уже протянул руку к мобильному телефону, но потом передумал. «А если история с бойней – ошибка, – мелькнула у него мысль. – Наделаю ненужного шума. Потом скажут, что полковник запаса Шуленин решил поиграть в казаков-разбойников и из-за его фантазий пришлось поднимать взвод ОМОНа в праздничный день, да еще по такой погоде».
   Совсем стемнело. Выкурив последнюю сигарету, Николай Викторович скомкал пустую пачку, с силой бросил ее в урну и решительно взялся за мобильный телефон. «Береженого бог бережет, – отбросил он последние сомнения. – Позвоню Малову домой. Просто посоветуюсь с ним». Он стал обдумывать, как кратко изложить суть дела. В этот момент зазвонил телефон. В трубке послышался приглушенный голос Васьки.
   – Бойня работает на полную мощь, – доложил он, – все именно так и происходит, как мы думали. Так что, действуем по ранее утвержденному плану.
   Услышав сообщение, Николай Викторович не знал, радоваться ему или огорчаться.
   – Василий! – закричал он в трубку. – Где вы сейчас и что там происходит?
   – У нас все в порядке, – послышался шепот Васьки. – Ждите нас через пару часов.
   – Ничего себе, ждать целых два часа, – вздохнул Николай Викторович, бросая на стол телефон. – За это время можно стать седым от неизвестности.
   Он от волнения заходил по кабинету. Сунул руку в карман за сигаретами, но вспомнив, что пачка закончилась, направился к серванту, в котором всегда был запас. В серванте лежала всего одна пачка. Вскрыв ее, закурил. «Умение ждать, – стал он себя успокаивать, – удел мудрых. Два часа, это не так уж и долго». Набросив на плечи полушубок, вышел на улицу. На глаза попался Яшка.
   – У меня сигареты заканчиваются, – сказал ему Николай Викторович. – Последнюю пачку распечатал. Надо бы в деревню смотаться и купить пару блоков.
   – Это я мигом, – весело ответил Яшка и метнулся в конюшню.
   Через пять минут он уже выезжал из ворот конезавода верхом на жеребце. Николай Викторович остановил его.
   – Скажи Мирону, – заговорил он тихим голосом, – чтобы сегодня ночью взял под свой контроль дом Кадычихи. Да пусть будет предельно осторожным – она очень коварная женщина.
   – Все сделаю, – весело отозвался Яшка и пришпорил скакуна.
   Пока Николай Викторович в тревоге метался по территории конного завода, Васька с Афанасием делали свое дело. Они пробрались через заваленный снегом лаз. С трудом вырвали руками спрессованный колючий курай, закрывающий вход в широкую печь. Присели передохнуть.
   – Подержи бинокль, – протянул Афанасий окуляры Василю. – Я пролезу через дыру во вторую печь.
   – Давай, – согласился тот. – Только старайся не шуметь.
   Василий дождался, пока друг пробрался в другое помещение, и последовал за ним. Они уселись на том же месте, где и в прошлый раз. Расположившись на куче битого кирпича, стали обсуждать план своих дальнейших действий.
   – Надо вытащить кирпичи из стенки, как мы это делали в прошлый раз, – тихо сказал Афанасий и протянул руку к стенке.
   – Подожди, – схватил его за рукав Василий. – Слышишь, заработал транспортер. Это та линия, которую мы видели с тобой в прошлый раз.
   Парень утвердительно кивнул головой и с особой осторожностью стал вынимать из стены кирпич. Едва он это сделал, в глаза ударил ослепительный свет. Афанасий прижался к полу, боясь пошевелиться. Василий подхватил вынутый кирпич и быстро вставил его на место.
   – Здесь находиться нельзя, – сказал он шепотом, – нас могут увидеть. Они прожектором освещают все помещение. Давай возьмем правее.
   Друзья в темноте пролезли несколько метров и остановились, наткнувшись на бетонные глыбы. Василий достал фонарик, включил его и стал внимательно осматривать помещение.
   – Давай обойдем этот завал, – сказал он тихо, толкнув в бок локтем Афанасия. – Бери правее, – указал он лучом света направление дальнейшего движения.
   Напарник пополз вслед за ним. Передвигались медленно, стараясь не шуметь битым кирпичом и еще каким-то мусором. Остановились, когда голова уперлась в стенку.
   – Здесь стена, – присаживаясь на корточки, констатировал Васька. – Дальше хода нет.
   Он стал шарить лучом фонарика по кирпичной кладке, стараясь найти хотя бы одно место, где бы можно было зацепиться руками. Но никаких выбоин не было. Затем обследованию подверглись углы помещения. Наконец луч света выхватил из темноты кусок стены, где кирпичи были чем-то сильно побиты и между ними виднелись трещины. Встав во весь рост, Василий попытался их расшатать, но повреждение находилось достаточно высоко от земли, и он с трудом доставал до кирпичей кончиками пальцев, которые соскальзывали, не имея достаточного зацепа.
   – Собери с пола целые кирпичи, – тихо сказал он Афанасию, подсвечивая фонариком. – Сделаем подставку, а то моего роста не достаточно.
   Напарник, следуя за лучом фонаря, собрал восемь целых кирпичей и сложил их тумбой. Встав на возведенный пьедестал, Васька стал расшатывать торчащий из стены осколок. Через минуту в стене образовалось маленькое отверстие. Взглянув в него, он увидел ярко освещенное помещение, в котором работали люди. По балке, прикрепленной к потолку, медленно двигался транспортер с крюками, на которых висели бараньи туши. Рабочих, занимающихся убоем скота, было много. Он насчитал восемнадцать человек. Работали они молча, словно немые.
   Опустившись со своего наблюдательного места на пол, Васька присел рядом с Афанасием.
   – Работают как роботы и, что удивительно, совершенно молча, – сказал он напарнику.
   – Посмотрел, дай и мне увидеть этих роботов, – выхватил тот бинокль из рук Васьки.
   Некоторое время Афоня всматривался в лица работающих бандитов. Потом вдруг спрыгнул на пол.
   – Там Аслан, – почти вскрикнул он.
   – Тише ты, – прикрыл ему рот ладонью Васька. – Наверно, опять фантазируешь?
   – Нет, – испуганно прошептал Афанасий. – Сам посмотри.
   Васька снова поднялся на сложенный пьедестал и стал внимательно всматриваться в лица рабочих. Он неторопливо переводил бинокль с одного на другого, но Аслана нигде не было видно. Вдруг из-за угла цеха, в котором шел забой овец, вышел человек в сером комбинезоне. Это был Докку. Следя за его действиями, Васька подумал: «Бедный Афоня, видимо, Аслан его так напугал, что он теперь в каждом кавказце видит тень этого бандита». Парень хотел было уже спрыгнуть вниз, как до него донесся голос Докку.
   – Машина будет где-то около одиннадцати часов, – стараясь перекричать гул транспортера, говорил тот рабочему, который ставил на бараньи туши печати. – У нас осталось еще около пятидесяти голов. За два часа, думаю, управимся. После этого можешь забрать освободившихся рабочих на загрузку туш в рефрижератор. Все сопроводительные документы на груз я уже подготовил, они лежат в конторе. Машина с тушами пойдет в Нальчик. За головами, кишками и шкурами машины придут в семь часов утра. Их тоже нужно будет быстро загрузить. И завтра до обеда в цехах нужно навести идеальный порядок, чтобы никаких следов не осталось. Впрочем, – улыбнулся бандит, – что тебя учить, ты и сам все прекрасно знаешь. – Он похлопал рабочего по плечу. – Давай, дорогой, работай, а я пойду немного отдохну. Вторые сутки без сна, валюсь с ног.
   – Отдыхай, – кивнул ему рабочий, – не подведем.
   Спрыгнув на пол, Васька посветил фонариком на часы, было уже около восьми часов вечера.
   – Нужно позвонить Николаю Викторовичу, – тихо сообщил он Афанасию, – объяснить ему ситуацию.
   Сообщив хозяину конного завода о работе бойни и пообещав вернуться через пару часов, он отключил мобильник. Едва успел спрятать в карман телефон, как до него донесся лай собаки.
   – Откуда здесь собаки? – шепотом спросил он у Афанасия.
   – Это Аслан, – испуганно отозвался тот и бросился к выходу.
   Мгновенно подавив в себе желание последовать примеру друга, Васька снова забрался на сложенную из кирпича тумбу, приложил к глазам бинокль и стал всматриваться в ту сторону, откуда донесся собачий лай. Метр за метром он осматривал помещение, но пса нигде не было видно. Когда окуляры бинокля остановились на том месте, куда несколько минут назад скрылся Докку, перед ним вдруг возник мужчина в камуфляжной форме, который держал за поводок огромную немецкую овчарку черного окраса. Собака злобно лаяла и рвалась именно в том направлении, где были наблюдатели. Испытывать дальше судьбу было слишком рискованно. Поэтому Васька поспешно опустился на пол и, освещая себе дорогу фонариком, поспешил за Афанасием.
   Когда он вылез из развалин, то увидел Афанасия, который уже пробирался через заросли. По протоптанной тропинке быстро догнал друга.
   – С тобой опасно ходить в разведку, – сказал он с усмешкой. – Бросил своего напарника в трудную минуту.
   – Там Аслан, – тихо прошептал Афанасий, стыдливо опуская глаза. – Он снимет с меня шкуру, как с овцы.
   – Не трусь, – обнял парня за плечи Василий. – Где Аслан, а где мы? Вот мы с тобой уже дошли до узкоколейки, а там и до деревни рукой подать. – Он застегнул на курке молнию до самого подбородка. – А теперь давай прибавим шаг. Нас ждет Николай Викторович.
   У поворота балки они снова разделились. Васька пошел в деревню, а Афоня напрямую к конезаводу. Вскоре они оба сидели за столом в кабинете хозяина конного завода и пили чай с бутербродами.
   Выждав, пока ребята попили чай и дожевали угощение, Николай Викторович подвинул ближе к столу свой стул.
   – Давайте, земляки, подумаем вместе, как направить на благо полуголодной деревни краденое мясо. – Он достал из шкафа армейскую плащ-палатку и протянул Ваське. – Отдашь ее Антону Шандыбину. – Затем вынул из письменного стола чистый лист бумаги, авторучку. – У меня есть некоторые соображения на этот счет. Смотрите, – стал он чертить линии, – это наиболее вероятный маршрут движения рефрижератора. Ты, Василий, садишься вместе с Антоном в его микроавтобус, и вы едете по направлению Кабарды. На повороте дороги перед пересечением с федеральной трассой поставите автобус так, чтобы его нельзя было объехать. Антон в плащ-палатке и с жезлом в руках остановит рефрижератор, попросит водителя выйти из кабины. Ты набросишь ему на голову мешок, слегка успокоишь и свяжешь. Только успокаивай не очень сильно, чтобы живой был. Водителя погрузите в микроавтобус, и Антон привезет его в деревню. А ты развернешь рефрижератор – и следом за ним. Машину остановишь посредине улицы напротив колодца. Мясо выгрузишь прямо на снег. На это тебе отводится не более сорока минут. Затем отгонишь машину в мастерские. У тебя будет еще четыре часа, чтобы разобрать ее на запчасти. Только после этого водителя рефрижератора вывезете из деревни и высадите в безопасном месте. Как вам мой план?
   – Такой план мог придумать только настоящий полковник, – с одобрением отозвался Васька.
   – Не подхалимничай, – улыбнулся в ответ Николай Викторович. – Давай собирайся. Тебя Антон уже давно ждет.
   – А как же я? – подскочил со стула Афанасий.
   – У тебя будет не менее ответственное задание, – положил ему на плечо руку Николай Викторович. – На время выполнения этой операции назначаю тебя своим ординарцем. Будешь выполнять все мои поручения. Поэтому с территории завода ни шагу. И помните, – обратился он к обоим, – никому ни слова.
   Положив в пластиковый пакет плащ-палатку и увесистую резиновую дубинку, Васька вышел за территорию конного завода и стал ждать Антона. Вскоре из-за конюшен выехал светлый микроавтобус без номеров, с двумя широкими светлыми полосами по периметру салона. На кабине автомобиля, словно у удода чуб, торчала милицейская мигалка. «Это не наш микроавтобус, – подумал Васька и, посмотрев на часы, чертыхнулся. – Что же он так задерживается? Ладно, главное спокойствие, – стал он сам себя успокаивать. – Мимо меня не проедет».
   И действительно, автобус мимо него не проехал. Он остановился напротив Василя, дверца открылась, из салона, приветливо улыбаясь, замахал рукой Антон. «Ну и пендюх же я, – усмехнулся Васька, пожимая руку подельнику. – Мог бы и сообразить, что в игре, которую жители деревни затеяли с бандитами не на жизнь, а на смерть, требуется соответствующая маскировка».
   – У тебя под ногами мешок, веревка и скотч, – трогая с места микроавтобус, сказал Антон. – Сможем мы вдвоем упаковать водителя?
   – У тебя есть на этот счет какие-то сомнения?
   – Если он возит краденые грузы, то, скорее всего, у него есть оружие и он владеет приемами рукопашного боя.
   – А ты уже забыл, чему тебя в армии учили? – спокойным голосом отозвался Васька. – Ведь всего полгода как демобилизовался.
   – Меня этому не учили, – грустно констатировал Антон. – Я служил в роте связи. Там критерием отличной службы была отлаженная связь и знание новой техники. Вот мы все свободное время и посвящали учебе. Наука, как известно, не стоит на месте.
   – Не дрейфь, связист, – усмехнулся Васька, рассматривая сверток. – Я служил в разведке, а критерием нашей службы были хитрость, смекалка, ловкость и терпение. А владение приемами рукопашного боя даже не обсуждается. Они для нашего брата как ложка к обеду, всегда наготове.
   За разговорами не заметили, как выскочили на федеральную трассу.
   – Так, приехали, – тронул он за руку Антона. – Тормози здесь. Давай еще раз прорепетируем наши роли.
   Они до мелочей обсудили вариант остановки рефрижератора и свои действия по нейтрализации водителя. Закурили, греясь папиросным дымком. В это время сквозь поредевшую снежную пелену показался свет фар идущей машины.
   – А вот и наш клиент, – втаптывая в снег окурок, сказал Васька. – Надень перчатки, – посоветовал он Антону. – Объясняться будем не словами, а жестами. Ну, с богом, – и он скрылся в кювете.
   Набросив плащ-палатку, Антон вышел на середину дороги и поднял руку с жезлом. «Только бы водитель вовремя заметил меня и остановился», – думал он, напряженно вглядываясь в приближающуюся многотонную фуру. Его переживания оказались напрасными. Рефрижератор остановился в пяти метрах от него. Водитель сам выскочил из кабины и, доставая на ходу из бокового кармана куртки документы, направился к «инспектору». Но дойти не смог. Васька, словно рысь, набросился на него сзади и набросил на голову мешок. Вскрикнув, водитель рефрижератора попытался освободиться, но поскользнулся и, увлекая за собой нападавшего, покатился в сугроб кювета. Антон бросился на помощь товарищу. Вдвоем они быстро упаковали перепуганного водителя, подхватили его на руки и отнесли на заднее сиденье микроавтобуса.
   Дальнейшие действия разворачивались строго по намеченному плану. Развернувшись, Антон осторожно повел свой микрик по заснеженной дороге в деревню. След за ним двигался рефрижератор, за рулем которого сидел Васька. У намеченного места обе машины остановились.
   – Отгони автобус к пруду, – тихо сказал Антону Васька, и будь с мешком до того момента, пока я не разгружу фуру.
   Парень молча кивнул головой и погнал машину к указанному месту. Остановившись, решил немного подремать в кабине, но сделать это никак не получалось. Упакованный в мешок водитель рефрижератора стал дергаться и материться. Антон шлепнул его резиновой дубинкой. Тот сразу замолчал. Чуть опустив стекло дверцы, закурил и стал наблюдать за деревней.
   В это время Васька остановил рефрижератор возле колодца, выключил фары и, открыв заднюю дверь фуры, стал поджидать Николая Викторовича. Но тот не появлялся. Первым к машине на санях подъехал дед Муханя.
   – Здорово, Василий Митрофанович, – протянул он парню руку, молодцевато спрыгивая с саней.
   – Привет, Леонид Митрофанович, – хлопнул ладонью о ладонь Васька. – Принимай товар. По двадцать тушек на каждый двор. Тетке Марии отвезешь два раза. Там дети голодные.
   Васька быстро подавал бараньи туши, а дед укладывал их в сани на сено. Следом за Муханей подъехал Мирон.
   – Привязал к ручке двери Кадычихи собаку, – сказал он, здороваясь с Васькой. – Чтобы она сидела в избе и нос не высовывала на улицу.
   К стоящему рефрижератору один за другим стали подъезжать сани. Подъехал и Яшка с конюхом и стал передавать последние распоряжения Николая Викторовича.
   – Когда закончим развозить мясо, – сказал он, – я и мой напарник поступим в твое распоряжение для разборки рефрижератора.
   – Добро, – удовлетворенно кивнул головой Васька.
   Развозя по деревне баранину, извозчики тихонько стучали в дверь хозяев и, когда те заспанные выходили на улицу, тихим голосом объясняли: «Экспроприация экспроприированного, – и, сбросив туши на снег, добавляли, – никому ни слова».
   Разгрузив во дворе родителей Василя верхом нагруженные сани, дед Муханя две ходки сделал себе домой. Сбрасывая мясо в снег, сказал жене:
   – Если ты сможешь это мясо переработать, то я еще привезу.
   – Вези, Леничка, вези, – застегивая на ходу телогрейку, сказала Алевтина. – Я все переработаю. Это же надо быть дурой, чтобы такой божий дар пропал, – и она стала с такой энергией таскать в дом бараньи туши, что справилась с работой в считанные минуты.
   Выйдя за калитку, стала наблюдать, как к машине одни за другими подъезжают сани. Постояв несколько минут и почувствовав, как ее начинает пробирать мороз, вернулась в дом. Взглянув на кучу бараньих туш, сваленных в сенях, подумала: «Зачем я жадничаю? Ведь столько мяса мы не съедим за всю нашу оставшуюся жизнь». Сняв телогрейку и вооружившись острым ножом, стала резать баранину на мелкие кусочки и складывать в двухведерный чугунок. «Муж вернется домой, – размышляла женщина, ловко обрезая туши, – а у меня свежее мясо ему на завтрак будет готово». Она нарезала меленьких кусочков с шеи, сложила их в сковородку и поставила в духовку. «Пусть хорошенько потушится, – с заботой подумала она. – Ведь мужу жевать-то особенно нечем. Все зубы растерял».
   Когда в фуре осталось около сотни бараньих туш, Василь подозвал деда Муханю.
   – Леонид Тимофеевич, ты случаем не забыл отвезти чуток баранины и к моему дому? А то останусь, как тот сапожник, без сапог.
   – Как ты мог обо мне так подумать, – обиделся дед. – Две ходки сделал к твоему дому. Твоя жена-красавица даже угостила меня мармеладными конфетами.
   – Не обижайся, – улыбнулся Васька, – это я на всякий случай решил уточнить. А Шандыбиных не забыл?
   – Не забыл. Я, Вася, хоть и старый, но не глупый. Понимаю, что к чему. К дому твоих стариков и к дому Шандыбиных я сделал по четыре ходки.
   – Ну, коли так, тогда сделай еще две ходки ко мне, а остальное мясо забирай себе.
   В это время к рефрижератору подъехал Мирон. Остановив лошадей, он соскочил с саней и подошел к мужикам.
   – Василий, кому еще везти? Кажись, никого не обидели.
   – Отвези еще одни сани тетке Марии. Пусть у нее будет запас.
   Когда фура совсем опустела, Васька собрал мужиков.
   – Сейчас я отгоню машину в мастерские, а сам отлучусь по делу ненадолго. А вы приступайте к разборке. Кабину и колеса затащите за сарай, забросайте соломой, а сверху еще снегом прикройте. Тебя, Мирон Андреевич, попрошу обратить внимание на демонтаж электрооборудования. Все это нам очень пригодится.
   – Не беспокойся, Василий, сделаю все в лучшем виде, – заверил тот. Я умею и с электрикой ладить, и с морозильными установками знаком.
   – И еще об одном хочу попросить вас, мужики, – поднимаясь на подножку машины, четко сказал Василий. – Нам всем жить в этой деревне, поэтому о сегодняшнем рейде никому ни слова. И разборку машины постарайтесь без лишнего шума производить, – он бросил Мирону связку ключей от помещения, где хранились инструменты, и завел КамАЗ.
   Антон через окно двери увидел, как почти бегом к нему спешит Василий. Как только тот сел к нему в кабину, он завел микроавтобус и погнал его по тому же маршруту, по которому они проезжали около часа назад. Доехали до поворота на федеральную трассу. Васька молча показал рукой, что ехал по магистрали. Когда впереди показался поворот на Нальчик, а рядом виднелись многоэтажные дома, Васька попросил Антона остановиться. Оба молча вышли из машины, взяли связанного водителя рефрижератора и отнесли его к крайнему пятиэтажному дому. Аккуратно посадили мешок у двери и бегом вернулись к автобусу. Когда уже садились в кабину, услышали громкое мычание, это связанный звал на помощь.
   Ребята молча сели в машину и помчались в деревню. Когда закончилась трасса и микроавтобус затрясло на гравийке, оба облегченно вздохнули.
   – Я думаю, мужик не замерзнет, – предположил Васька, обращаясь к напарнику.
   – Ничего с ним не станется, – успокоил его Антон. – Слышал бы ты, каким отборным матом от меня материл.
   К утру рефрижератор был разобран. Часть запасных частей Жорка спрятал на сеновале своего двора, а холодильное оборудование дед Муханя упаковал возле бани в сарае, где хранились двора. Когда Васька вернулся в мастерские, вокруг был порядок и никакого намека на то, что еще несколько часов назад здесь стоял длинномер. Он вошел в контору. Здесь жарко пылала печка, на которой стояло два чугунка с вкусно пахнущей жареной бараниной. Уставшие от ночных похождений мужики с нетерпением ждали, когда Клавдия Шандыбина закончит готовить закуски и пригласит всех к столу. Наверно, ждать пришлось бы еще долго, но тут в проеме двери появилась Альбина. В распахнутой куртке и без головного убора она быстро вошла в помещение, поставила на стол эмалированную глубокую миску с соленьями, рядом положила три круглые булки еще горячего хлеба и торжественно водрузила четыре бутылки водки.
   – К такой закуске, – кивнула она в сторону печки, – водка просто необходима.
   – Закуска уже готова, – поспешно отозвалась Клавдия и поставила на середину стола жареное мясо. – Налетай мужики, – весело крикнула она, – будем праздновать Новый год.
   – Вот что, мужики, – обратился к собравшимся Васька. – Давайте выпьем по две-три рюмки – и по домам. Отмечать нашу прибыль будем позже, когда обстановка прояснится. – Он присел к столу, поднял полный стакан водки. – Ну, за удачу!
   Все собравшиеся в конторе дружно выпили и с аппетитом стали закусывать. Налили по второй. Выпили молча.
   – Когда все разойдутся, – обратился Васька к женщинам, – вымойте посуду с порошком, чтобы не осталось бараньего запаха. Кости бросьте в печку и протопите ее хорошенько. – Он поднял очередную стопку. – Давайте по последней – и по домам. Мне тут еще по делам нужно сбегать, а вы чтобы через десять минут освободили помещение.
   – Сейчас допьем последнюю бутылку и выполним твое распоряжение, – слегка заплетающимся языком сказал дед Муханя.
   Выйдя с территории мастерских и закрыв за собой калитку, Васька посмотрел на часы. Маленькая стрелка почти добралась до восьми. На востоке стало заметно светлеть. Однако погода не унималась. По-прежнему дул сильный ветер, кружа по деревенской улице хлопья снега. Выйдя на дорогу, он направился к конному заводу. Занятый тревожными размышлениями, не заметил, как добрался до нужного места. Остановившись у проходной, позвонил Николаю Викторовичу по мобильному телефону.
   – Я давно тебя жду, – послышалось в трубке. – Сам не звоню, потому что знаю, занят делом. Сейчас тебя проводят.
   Через пару минут Васька уже сидел за столом в жарко натопленном кабинете директора конного завода.
   – Все прошло так удачно, что меня даже пугает, с какой легкостью мы это провернули, – сказал он, глядя на Николая Викторовича.
   – Почему пугает? – улыбнулся тот. – Мы ведь до мелочей проработали план действий. Потому все гладко и прошло.
   – Я уверен, что пропавшую машину хозяева начнут искать и обязательно появятся в деревне, – с тревогой глядя в лицо собеседника, сказал Васька. – А тут они без особого труда смогут обнаружить вещественные доказательства в виде бараньих тушек. – Он нервно закурил. – Еще меня беспокоит тот факт, что охрана с собакой, по всей вероятности, побывала на том месте, откуда мы с Афоней наблюдали за работой бойни.
   – Не волнуйся, мы их опередим, – Николай Викторович поднялся со стула, достал из кармана мобильный телефон, набрал номер. – Здорово, Серега, – тихим голосом поздоровался он с собеседником, – с Новым годом тебя и с заслуженной наградой!
   – И тебя с Новым годом, – донеся из трубки громкий голос. – А вот то, что ты пророчишь мне награду, я воспринимаю как новогоднюю шутку. В последнее время у меня сплошные выговоры. Их у меня уже как у собаки блох.
   – Нет, товарищ полковник, – с твердостью в голосе сказал Николай Викторович, – это не шутка. Наберись терпения и внимательно слушай, что я тебе сейчас расскажу. Овец, которых разыскивает милиция, уже нет в живых. А вот кто их украл и где забил, могу подсказать.
   – Интересно, – протяжно отозвалась трубка мужским голосом.
   – Ты там хорошо сидишь, не упадешь? – поинтересовался Николай Викторович у своего собеседника. – В то, что я тебе сейчас скажу, трудно поверить, но это факт.
   – Опять ты меня разыгрываешь?
   – Нет, Серега, это не розыгрыш. Ты еще не забыл развалины кирпичного завода?
   – А зачем мне их помнить? Ну, есть такой за деревней, бурьяном весь заросший.
   – Так вот, дорогой мой дружок, на этом заводе давно действует криминальная бойня. Я о ней узнал всего несколько часов назад. Поэтому бери своих ребят и гони на завод. Въезд со стороны глиняного карьера. Людей бери побольше. У наших противников большая охрана. Им есть за что драться. И вот еще что. Не забудь поставить людей со стороны деревни. Если в течение часа успеешь блокировать банду, награда тебе обеспечена.
   – А ты, Николай, уверен в правдивости информации?
   – За это я несу персональную ответственность, – сказал он резким голосом и отключил мобильник.
   Васька молча слушал разговор Николая Викторовича с полковником милиции. Потом поднялся, одел шапку.
   – Я в деревню.
   Вскоре он сидел в доме у Шандыбиных и, покуривая папиросу, слушал Жорку. Изрядно приняв на грудь спиртного, хозяин дома с хохотом рассказывал историю про собаку Мирона Голованя.
   – Ему Николай Викторович, как ты помнишь, поручил следить за Кадычихой, чтобы та, значит, носа из дома не высовывала, – захлебываясь смехом, тараторил Жорка. – Так он ей к дверной ручке привязал своего волкодава. Тот уселся на пороге, и только хозяйка решила выйти до ветру, а он как рявкнет. Та от страха даже свет в доме выключила. Выглядывает в окно. На улице ветер, мороз и полная луна светит. Псу холодно сидеть на порожках, но уйти не может, так как хозяин приказал стеречь. Вот он от такой собачьей жизни и завыл во весь голос. Мужики, которые развозили по деревне бараньи туши, рассказывали, что вой этот был похож на волчий, только гораздо громче. А дед Муханя посочувствовал даже: «Бедная Ефросинья, как бы ее от страха кондрашка не хватил». А Мирон в свое оправдание и говорит: «Не волнуйся, не хватит. У нее нервы крепче бредня, сколько не тяни, не порвешь». Вообще-то Мирон правильно поступил. Если бы он подпер дверь снаружи, Кадычиха бы через окно вылезла и тут же помчалась докладывать хозяевам баранины. А так она ничего не видела и только может догадываться, – Жорка сделал паузу и закурил. Потом продолжил. – Всю ночь жители деревни не только разгружали мясо, но и усердно его перерабатывали. В потемках женщины выстраивались в очередь у колодца за водой. Суета улеглась только к утру. Протоптанную тропинку к колодцу и следы от саней занесло снегом. Занесло следы и Мирона, который по завершении операции подошел к дому Кадычихи со стороны сараев и забрал своего верного пса. Единственный отпечаток его обуви и огромных лап остался на ступеньках у порога, куда снег почти не залетал.
   – Когда я утром повел к колодцу поить быка, – продолжил свой рассказ Жорка, – увидел, как с ведрами в том же направлении бежит Фроська. Вся какая-то взъерошенная, испуганная. Сразу видно, что ночь у нее была веселенькой. Подошла ко мне, тихо поздоровалась. Я ей в ответ: «Доброе утро, Ефросинья»! А она со злостью: «Какое к черту доброе. Всю ночь под окном собака выла. До самого утра лежала, закутавшись одеялом с головой».
   – А мы с Клавдией выпили по стаканчику твоего самогона и до утра спали как убитые. Хорошая у тебя, Ефросинья, самогонка.
   – Хорошая, – кивнула она головой.
   – Помнится, раньше в твоем доме жил Толик Демин, – хитро щуря глаза, проговорил Жорка, выливая в корыто очередное ведро воды. – Он любил по ночам поливать овощи.
   – Не помню я никакого Толика. Когда мы перебрались в эту хату, в ней никто не жил.
   – Это точно, никто, – согласился Жорка. – Потому что боялись. Говорят, что Толик умер не своей смертью. Незадолго до своей кончины он мне рассказывал вот такую историю: «Иду ночью со смены, смотрю, у моего дома на порожках сидит огромная волчица. Брюхо огромное, из него соски торчат, а с них волчье молоко капает. Я подумал, что у нее кто-то забрал волчат и теперь она ищет виновника. Известно, как жестоко мстят волки за свое потомство. Закрыл глаза от страха и стою. Но никто не бросился. Открываю глаза, а на пороге стоит старуха в белой одежде и, протягивая худую руку, изъеденную экземой, говорит: «Подай, Анатолий, милостыню. До нового урожая осталось две недели, моя семья с голоду вся умерла». Толик зашел в дом, отрезал полбуханки хлеба и вынес женщине. Но на пороге уже никого не было. Он выскочил на улицу, и там пусто. После это он вскоре и умер».
   Выслушав рассказ Жорки, Кадычиха опустила голову. Щеки ее тряслись от страха. А хозяин быка, словно не замечая этого, продолжал.
   – Ты, Ефросинья, выброси все из головы. Живешь ведь в деревне не первый год, знаешь, что под Новый год, да еще в полнолунье, выходит на улицу всякая нечисть. А вот то, что ты не встретилась лицом к лицу с волком, это хорошо. Когда вернешься домой, собери волчью шерсть у порога, скатай ее в комочек и подожги. Пепел сдуй за калитку и хорошенько смети со ступенек следы. Думается мне, что это был не волк, а оборотень.
   – Почему ты так думаешь? – заикаясь от страха, спросила Кадычиха.
   – Ты же сама мне сказала, что на порожках были волчьи следы и человечьи.
   – Были, – закивала перепуганная женщина.
   – Тщательно смети их и можешь больше не волноваться. Через три дня обо всем случившемся забудется.
   Слушая рассказ Жорки, Василий и сам расхохотался.
   – Что-то не припомню, Георгий Данилович, чтобы ты прежде сказки мог сочинять.
   – За такую гору свежей баранины не только сказку сочинишь, но и музыку напишешь, – кивнул хозяин дома на полку в сенях.
   Васька приподнялся со стула и заглянул в сени. На деревянных полках в несколько рядов в стеклянных банках стояла законсервированная баранина.
   – Все успели переработать?
   – Не знаю, – пожал плечами Жорка. – Клавдия с Антоном этим занимались. А ты свою баранину куда определил?
   – Я уже сутки дома не был, так что ничего конкретного сказать не могу. Знаю только, что дед Муханя сделал несколько ходок к моим старикам и меня не забыл.
   – Старики точно знают, что нужно делать с дармовым мясом, а вот жене твоей наверняка требуется помощь. Иди, помогай, – протянул он руку. Прощаясь, добавил. – Крестьянская бедность приучила людей к звериной хитрости. Обрати внимание, какая тишина стоит в деревне. Даже пьяных песен не слышно. Все прячут баранину.
   Домой Васька возвращался с мыслью порубить все мясо и засолить его в кадушках. Но когда вошел в дом, то увидел, как Альбина в халатике с коротким рукавом и фартуке обжаривает и пропаривает куски баранины. В обеих комнатах, как и у Шандыбиных, стояли стеклянные банки с консервированным мясом. Он отдернул в сенях занавеску и увидел три оставшихся туши, висевших на гвоздях.
   – Я только освободился, – ласково проговорил Василий, обнимая жену, – сейчас стану помогать своей хозяюшке.
   – Твоя хозяюшка все успела сделать без лысых, – помогая мужу снять полушубок, – улыбнулась Альбина.
   – Я не лысый, – парировал Васька, снимая сапоги. – Я – кучерявый от рождения. А за то, что ты практически переработала всю нашу ночную добычу, объявляю тебе благодарность.
   – Одной благодарностью ты не отделаешься, – глядя в глаза мужу, с откровенной улыбкой сказала Альбина.
   – Я уже готов, – подхватил жену на руки Васька.
   – Я не об этом, – стала она вырваться. – Помоги мне банки с бараниной в погреб снести.
   Вместе они быстро перенесли все банки и разместили их на деревянных полках обширного погреба. Затем, хорошенько вымыв руки, решили немного передохнуть. Ночь для обоих выдалась весьма напряженной.
   Проводив Ваську за ворота конного завода, Николай Викторович направился в конюшню, оседлал жеребца и направился в деревню. Ехал неторопливо, наслаждаясь красотой зимнего утра. Солнце уже поднялось над макушками деревьев и играло золотыми блесками на снежном насте. Ветер стих, ослаб и ночной мороз.
   Николай Викторович пустил коня через замерзший пруд. Подъезжая к противоположному берегу, заметил женщину, полоскавшую белье в проруби. Рядом с ней стояли детские санки, на которых стоял тазик с уже прополосканными рубашками и наволочками. Здесь же лежал топор и пластмассовый ков с длинной ручкой. В женщине он без труда узнал жену Голованя.
   – Доброе утро, Юлия Константиновна, – поздоровался Николай Викторович, останавливая коня.
   – Доброе, – ответила женщина, поднимая от проруби голову и глядя на гарцующего наездника усталыми глазами.
   – Тебе помочь? – поинтересовался он из приличия.
   – Спасибо, я сама управлюсь, – выжимая красными от мороза руками пододеяльник, ответила женщина.
   – Тогда удачи тебе, – дернул уздечку Николай Викторович и слегка пришпорил жеребца. Тот рванул с места в галоп и в мгновенье ока вынес седока на бугор.
   Остановившись на вершине, Николай Викторович чуть приподнялся на стременах и огляделся. Совсем некстати нахлынули воспоминания о молодости. В деревне было много молодежи. Из девушек особенно выделялась Юлька, белолицая, с большими карими глазами, высокая девушка с густыми темными волосами. Из-за нее дрались все деревенские парни. Но однажды осенью после срочной службы на флоте вернулся Мирон Головань. Высокий красавец в широченных брюках-клеш, полосатой тельняшке и золотыми якорями на лентах бескозырки сразу прекратил бессмысленные драки. Он собрал всех деревенских парней, снял ремень с медной бляхой и, похлопывая им себя по ноге, пропел: «Юлька, красавица, со мной останется, а вы свободны, господа!» Парни молчали. Тогда Мирон застегнул ремень, достал пачку папирос и, угощая земляков, пригласил всех на свадьбу.
   Вот так, рационально использовав силу, привлекательность и напор, он повел Юльку в сельский совет, где и зарегистрировали их брак. На свадьбе моряка целую неделю гуляла вся деревня. Кажется, что было это совсем недавно. На самом деле у Юльки уже пятеро детей. За это время она успела из красавицы превратиться в сморщенную старуху. А ведь ей чуть больше сорока лет. Вроде бы Мирон ее не обижает. Живут в достатке. Почему же она так рано сдала?
   Танцующий под ним жеребец натянул повод и захрапел. Николай Викторович похлопал его по шее: «Отдохни чуток, потом дальше поедем. Ты ведь уже не молод. Тяжелая работа не только людей быстро старит, но и лошадей. Вон и Юлька тоже выглядит гораздо старше своих лет. И не только она одна. Практически все деревенские женщины от тяжелого крестьянского труда к сорока годам выглядят дряхлыми старухами». Из далекой молодости на память пришли слова песни, которую он услышал от одной крестьянки:

     Не кори ты меня, что душа отцвела,
     Что любви не хочу никакой,
     Я такой не была, никогда не была,
     Это ты меня сделал такой…

   Николай Викторович чуть тронул поводья и, покачиваясь в седле, продолжал размышлять о нелегкой крестьянской жизни. А жизнь эта всегда была тяжелой. Взять, к примеру, Мирона, у него ежедневно не высыхает рубаха от пота.
   Проезжая по деревне, заметил, что все жители словно получили от кого-то указание убрать от своих домов снег. Этой работой занимались даже дети. Поравнявшись с домом Веры, Николай Викторович отметил, что эта хрупкая городская девушка уже стала привыкать к деревенской жизни. Закутанная в старое пальто и платок, она также разгребала сугробы снега вокруг своего жилища. Он остановил коня, спрыгнул на землю. Молча прошел в сарай, взял большую деревянную лопату и стал помогать девушке. Расчистив вокруг дома дорожку шириной более метра и убрав снег со двора, воткнул лопату в сугроб.
   – Спасибо за помощь, – смущаясь поблагодарила Вера.
   – Не меня нужно благодарить, а тебя, – сказал улыбаясь Николай Викторович. – Это твоя хата стоит на самом краю и принимает на себя первые порывы ветра и снежные заряды. Ты лучше угости меня кружечкой воды.
   Вера прислонила к забору свою лопату и пошла в дом. Николай Викторович направился следом за ней. В сенях девушка набрала из ведра кружку воды, подала гостю.
   – Извините, что из ведра, – смущенно проговорила она. – Бачок у меня временно занят.
   Николай Викторович заглянул в комнату и увидел, что почти вся она заставлена банками с консервированной бараниной. Он потрогал ладонью одну из них.
   – Уже остыли, – констатировал он. – Полезай в погреб, а я стану тебе подавать.
   Взяв пластиковый пакет, он стал собирать с пола банки и осторожно складывать их. Под кроватью заметил какой-то металлический чемодан. Когда работа была закончена, Николай Викторович помог Вере перенести из сеней в погреб трехведерную кастрюлю с засыпанным солью мясом. Вымыл под рукомойником руки, насухо вытер их полотенцем.
   – Что это у тебя за ящик такой под кроватью стоит? – поинтересовался он у хозяйки.
   – Вы про этот спрашиваете? – подняла край покрывала Вера. – Это же компьютер. – Она опустилась на колени и вытащила металлический чемодан серого цвета. – Мне его где-то месяц назад Афанасий притащил. – Девушка с трудом подняла и поставила ящик на кровать.
   – А где он взял его?
   – Сказал, что на развалинах кирпичного завода нашел.
   – Это, Верочка, не компьютер, – задумчиво проговорил Николай Викторович, внимательно осматривая чемодан. – Это переносной сейф.
   – Давайте его откроем. Я сейчас принесу топор, – бросилась к двери девушка.
   – Топор здесь не нужен, – остановил ее Николай Викторович.
   – А где мы возьмем ключ? – притрагиваясь пальцем к выпуклым цифровым клавишам, спросила Вера.
   Николай Викторович придвинул к кровати стул, сел на него и поставил на колени чемодан. Долго подбирал комбинации цифр, но замок не открывался.
   – Принеси лист бумаги и авторучку, – попросил он Веру, – будем записывать комбинации цифр, чтобы не повторяться. Мне уже доводилось встречать такие сейфы в Афганистане. Как правило, они открываются на сумму цифр 27. Нам только нужно набрать шесть чисел, сумма которых и станет ключом.
   Они долго набирали разные комбинации, но цифры-ключа так и не смогли подобрать. Терпение было на пределе.
   – Давайте попробуем комбинацию из моих счастливых цифр, – предложила Вера. – Наберите пять пятерок и двойку.
   Николай Викторович снисходительно улыбнулся, но спорить не стал. Он покрутил колесики. Вдруг в замке что-то щелкнуло, и он открылся. Когда подняли крышку, оба застыли в изумлении с открытыми ртами. Чемодан был до краев наполнен пачками стодолларовых купюр.
   – Какие странные этикетки, – нерешительно предположила Вера. – Она взяла одну пачку и понюхала ее. – Еще краской пахнут, совсем новенькие.
   – Это не этикетки, – забирая у девушки пачку долларов, сказал Николай Викторович. – Это американские доллары. А запах краски может свидетельствовать о том, что они фальшивые. – Он стал внимательно рассматривать каждую пачку. – Закрой дверь на крючок и поставь чайник, – попросил он Веру.
   Закончив осмотр купюр, Николай Викторович присел к столу и стал прихлебывать крепкий чай. Пил долго, с наслаждением и молча.
   – Доллары вовсе не фальшивые, – сказал он, ставя пустую кружку на стол. – Я хорошо рассмотрел их. Они уже были в ходу. В чемодане пять миллионов.
   – Фигня какая, – тряхнула головой Вера, никогда не видевшая долларов, – если бы здесь было пять миллионов рублей, тогда было бы чему радоваться. Кому нужны эти доллары?
   – Ты не права, – серьезно ответил Николай Викторович. – Здесь денег в десятки раз больше, чем пять миллионов рублей.
   – Тогда заберите их себе, – решительно поднялась со стула девушка. – Мне они не нужны.
   – Плохо, когда денег нет, – захлопнул сейф Николай Викторович. – Но еще хуже, когда они появляются в таком количестве, да еще неожиданно. – Он защелкнул замок. – Давай положим деньги снова под кровать, а я подумаю, что мы с ними будем делать. Мне нужно ехать по делам, а ты никому об этом, – показал он пальцем на чемодан, – не говори. Если хозяева сейфа узнают, что деньги находятся в деревне, они не только тебя и меня, но и всю деревню уничтожат.
   Николай Викторович вышел за калитку, сел в седло и погнал рысью замерзшего на улице жеребца. Похлопывая верного коня по шее, тихонько проговорил: «Извини, дорогой, я немного заигрался и чуть не забыл, что ты у меня стоишь не в конюшне. Сейчас такое произошло в моей жизни, что я даже не могу понять: сон это или явь».
   Выехав на гравийную дорогу, Николай Викторович направил коня вдоль узкоколейки. Когда он добрался до места, где рельсы подходят вплотную к зарослям, густо покрывших восточную часть заводских развалин, натянул поводья и поднял к глазам висевший на шее бинокль. Осматривая окрестности, увидел, как по краю плоскогорья в сторону глиняного карьера двигалась легковая милицейская машина. Следом за ней – два грузовика, кузова крытых были укрыты брезентом. Сердце Николая Викторовича радостно забилось. Он продолжал наблюдать за тем, как из подъехавших вплотную к карьеру машин стали один за другим выскакивать бойцы ОМОНа. Его внимание привлек гул еще одной машины. Только сейчас он заметил, что третья грузовая машина спустилась с плоскогорья и движется в его сторону. Нужно было уезжать. Ведь бойцы ОМОНа сначала всех мордой в снег уложат, а уж потом разбираются, где свой, где чужой.
   Развернул жеребца, Николай Викторович наклонился к его шее и едва слышно сказал: «Давай, дорогой, назад в деревню». Словно поняв слова хозяина, конь взял с места в галоп. Поднимая за собой снежную пыль, он в считанные секунды вынес седока на самую вершину холма. Здесь Николай Викторович направил его к старой водокачке, остановился. Привязав коня, по железной лестнице взобрался на самый верх. Удобно устроившись на наблюдательном пункте, снова поднял бинокль и направил его в ту сторону, куда подъехала третья машина.
   Грузовик остановился на небольшом расстоянии от узкоколейки. Из него стали выпрыгивать ОМОНовцы. Бойцы в камуфляжной форме, черных масках и с автоматами гуськом направились к развалинам. Не доходя до зарослей метров сто, стали разворачиваться в цепь. Охватывая место штурма полукольцом, утопая по пояс в снегу, они стали приближаться к указанному месту. Впереди бежала огромная овчарка и, громко лая, увлекала за собой инструктора. Вскоре все бойцы скрылись в зарослях. Николай Викторович перевел бинокль на машину. В кабине сидел один человек, скорее всего водитель.
   Прошло более часа с того момента, как бойцы ОМОНа скрылись в зарослях, но никакого движения ни в сторону завода, ни от него не наблюдалось. Вдруг из зарослей выскочили два человека в черной одежде и направились к машине. Двигались они под таким углом, что водитель, сидевший в кабине, их не видел. Николай Викторович выхватил из кармана мобильный телефон и набрал номер полковника милиции Малова. Едва тот ответил, заорал в трубку:
   – Серега, водителя третьей машины, что возле узкоколейки, сейчас бандиты ухлопают…
   Он не успел договорить, как в трубке послышались короткие гудки. Сунув телефон в карман, Николай Викторович снова поднес к глазам бинокль. Расстояние между бандитами и машиной быстро сокращалось. Вдруг машина тронулась с места. Проехала назад несколько метров и забуксовала в глубоком снегу. Один из бандитов запрыгнул на подножку и попытался вытащить водителя из кабины. Воспользовавшись моментов, второй нападающий вскочил на подножку с другой стороны. Но дверцы были закрыты изнутри.
   Николай Викторович почувствовал, как у него по спине между лопаток потекла струйка пота. «Что же ты, мать твою, ездить не научился», – в сердцах крикнул он. В это самое мгновение из кузова выскочили два бойца ОМОНа с собакой. Схватка с напавшими на водителя бандитами длилась недолго. Вскоре, закованные в наручники, они были отправлены в кузов. «Стратеги», – уважительно проговорил наблюдатель и стал шарить по карманам в поисках сигарет.
   Тем временем из зарослей стали возвращаться бойцы. Автоматы они держали на плечах, что по неписаным правилам означало: со стороны деревни бандиты прорываться не пытались. ОМОНовцы быстро разместившись в кузове, и машина скрылась за бугром. «Представление закончилось, – сообщил сам себе Николай Викторович, – можно возвращаться».
   Вернувшись на конный завод, Николай Викторович застал у себя в кабинете полконика милиции Малова.
   – Я заехал к тебе на пару минут, – протягивая руку, сказал тот. – Хочу выразить свою благодарность. Нам удалось арестовать в развалинах завода более десяти человек. Сейчас там работают эксперты и опера. Но, – полковник сделал паузу, – скажу тебе откровенно, поймалась мелкая рыбешка, одни пескари. Вещественных доказательств преступной деятельности, конечно, хватает. Если следователи хорошенько покрутят пескарей, то, быть может, выйдут и на акул. Впрочем, лично у меня на этот счет большие сомнения. Ведь арестовали в основном бомжей, а с них какой толк? – Полковник закурил и протянул пачку Николаю Викторовичу, но тот отказался. – Понимаю твое разочарование, Николай. Но, согласись, сработали мы оперативно. Кстати, хозяину краденых овец убыток будет возмещен. Там установлена такая мясоперерабатывающая линия, просто супер. Вся из нержавейки. Любой мясокомбинат позавидует. Кроме того, нашли автономную электростанцию и много другого импортного оборудования. А все это больших денег стоит. – Он стал прощаться. – Единственное, чем я доволен, – сказал он, протягивая на прощание руку, – что мы сможем закрыть несколько висяков по краже скота. – Полковник обнял Николая Викторовича. – Спасибо, братишка, ты мне очень помог.
   – Я хочу тебя попросить вот о чем, – директор конного завода посмотрел в глаза Малова, – сделай так, чтобы никто никогда не узнал о том, что это мы с Василем Иванченко тебе сообщили о бойне.
   – О чем ты говоришь, – громко засмеялся полковник. – Думаешь, я ничего не понял, когда, заскочив к своей матушке, увидел у нее банки с бараньей тушенкой. Ты, Николай, все правильно сделал. Кстати, а куда рефрижератор подевался?
   – А бог его знает, куда он делся, – прищурил глаза Николай Викторович. – Извини, Сергей, я ничего не знаю, а если бы и знал, то не сказал. Главное, водитель жив и невредим.
   – Водитель, действительно жив. Он еще ночью позвонил хозяину и сообщил, что у него забрали машину вместе с мясом, а его самого высадили на улице в Нальчике. Поэтому нам и не удалось задержать хозяев бойни. Видимо, они поехали в Нальчик разбираться со своими партнерами. О деревне они даже не подумали, потому и оставили работать людей для обработки кишок и голов. – Полковник на минутку замолчал, потом, глядя в глаза Николаю Викторовичу, сказал: – Я хоть и мент, но родную деревню не предам.

Деревенские методы по переработке баранины

   Весь день в доме Шандыбиных занимались переработкой баранины. Из рефрижератора Жорка с семьей выгрузил пятьдесят бараньих тушек, и они лежали навалом во дворе прямо на снегу. Клавдия очень беспокоилась, что кто-то из посторонних увидит их и начнет задавать ненужные вопросы.
   – Я заполню мясом все пустые стеклянные банки, – сказала она мужу, – а пока они будут стерилизоваться, часть мяса сложу в деревянную бочку в погребе и залью его крепким рассолом. А ты, Георгий, разруби оставшиеся туши, сложи в мешки и отнеси на чердак. Пока на улице стоят морозы, мясо не пропадет.
   Жорка сделал все так, как велела жена. Раскладывая по полу чердака мешки с мороженой бараниной, натолкнулся на свои старые рваные валенки, лежавшие в углу. «Кому нужна эта рухлядь – рассадник моли, – чертыхнулся хозяин. – Это все бабья жадность. Ведь выбросил же, а жена подобрала и запрятала на чердак». Он схватив задубевшую обувь и с силой швырнул их один за другим в проем. Перелетев через забор, валенки упали на скирду сена, которая стояла за домом Альбины.
   Переработкой мяса весь день занималась и Вера. Утром, захватив все свои деньги – десять рублей – она поспешила в магазин к Варьке за солью. Подходя к дому Голованя, увидела, что окошко магазина уже открыто, из него идет сизоватый пар. Девушка поздоровалась с продавщицей. Та не говоря ни слова, стала выставлять на прилавок пачки с солью крупного помола.
   – Это все мне? – удивилась Вера.
   Варька молча кивнула головой.
   – Но у меня всего десять рублей.
   – Бери, – пододвинула пачки к краю прилавка Варька, – отдашь, когда будут, – и стала записывать в тетрадку долг. – Мои родители в прошлом году закололи полуторагодовалую свинью, мяса была целая гора. – Девушка облокотилась на прилавок. Чувствовалось, что ей скучно одной торчать в магазине, хотелось поговорить. – Так они сало посолили, а мясо обжарили и уложили в стерилизованные банки. Потом еще десять часов в выварке их стерилизовали. Потом закатали и мы все лето варили борщ со свининой, тушили картошку. А что не вместилось в банки, порубили и засолили в кастрюле. Летом матушка вытащит кусок соленого мяса, положит его в тазик с холодной водой и из вымоченного мяса варит все, что захочется.
   – Как здорово, – воскликнула Вера. – Вода соль забирает, а в мясе остаются все питательные вещества.
   Дома она поточила нож, затем слазила на чердак и принесла двенадцать трехлитровых банок, оставшихся от прежней хозяйки. Тщательно промыв банки в теплой воде, заполнила мелко нарезанной обжаренной бараниной. Установив банки в выварку с водой, стала ждать, когда начнется кипение. Как только между банок появились пузыри – предвестники скоро закипания, она завела будильник, отсчитав десять часов. «Если не услежу за временем, будильник подскажет, когда пора закручивать банки», – сказала она сама себе. Девушка подбросила в печку кукурузных кочерыжек и, взяв топор, стала рубить на небольшие куски туши и складывать их трехведерную эмалированную кастрюлю, обильно посыпая солью. Когда кастрюля была заполнена до верху, она сверху насыпала тонкий слой, накрыла куском марли и поставила сверху пластмассовое ведро с водой. Оставшиеся две бараньи туши она повесила в сенях на гвоздях, прикрыв тюлевой занавеской. Осмотревшись, увидела несколько ребрышек. Сложив их в гусятницу, поставила жарить в духовку. «Пока мясо будет жариться, сбегаю за водой», – сказала она сама себе и, схватив ведра, вприпрыжку побежала к колодцу.
   Сделав четыре ходки, Вера наполнила водой бачок и тазик, два полных ведра поставила под лавку. Довольная своей работой, сама себя похвалила: «Умница, Верочка, все успела сделать. Не зря в народе говорят: кто рано встает, тому Бог счастье дает». Бегая с ведрами от колодца к дому и обратно, Вера обратила внимание на необыкновенную тишину, стоявшую в деревне. Даже собак не было видно. Похоже, и им в эту ночь досталось немало костей.
   Вера вернулась в землянку, закрыла дверь на крючок, вынула из духовки гусятницу с жареными ребрышками. Достала две тарелки и выложила в них мясо.
   – Ну что, Шамиль, – обратилась она к лежавшему на подушке коту, – завтракать будем?
   Тот, словно понимая, что его приглашают кушать, сладко потянулся, выгнул спину и вытянул лапы. Спрыгнул с кровати и подошел к хозяйке.
   – Кушай, – поставила перед ним тарелку Вера. – Ты у меня воспитанный мальчик. Сколько вокруг баранины, а ты терпеливо ждал, когда тебе дадут твою порцию.
   Кот понюхал мяса, посмотрел на тарелку хозяйки, словно хотел убедиться, что его порция нисколько не меньше, и неторопливо стал обгрызать ребрышки. Вера время от времени отрывалась от своей тарелки, гладила Шамиля по спине и приговаривала: «Ешь, мой сыночек, мяса у нас теперь много. На выходные позовем Олега с Кириллом и закатим мясной пир».
   Покончив с завтраком, Вера собрала косточки и бросила их в жарко горящую печку. Сытого кота выпустила во двор, а сама налила в чугунок горячей воды и тщательно с мылом и содой вымыла нож, топор и столы в комнате и сенях. Затем принесла из сарая ведро с разведенной известью и побелила печку. В завершение всего развела глину и смазала полы в комнате, кладовке и сенях.
   В это самое время в доме Чижиковых решался вопрос: что делать с полусотней бараньих тушек, которые лежали в сенях?
   – Что же мы будем со всем этим делать? – вздыхала тетка Мария, обращаясь к детям. – Пару недель мясо может полежать и здесь, пока на улице морозы. А как потеплеет, пропадет ведь. Соли у нас всего одна миска, да и та не полная. Денег нет, а у соседей не займешь, всем соль нужна.
   Нюрка молча сидела доске ручной мельницы и измельчала кукурузу на крупу. Закончив работу, она также молча оделась, взяла два дырявых пластиковых пакета и выпорхнула из комнаты на улицу. Посмотрев по сторонам и никого не увидев на улице, направилась к дому Кадычихи. Зашла со стороны огорода и стала наблюдать за дверью. Во дворе никого не было. Обогнув стог сена, девушка быстро открыла дверь в сарай и прямым ходом юркнула к яслям, в которых лежали куски поваренной соли. Наполнив оба пакета, сгибаясь под тяжестью ноши, направилась домой. Войдя в комнату, она вывалила куски в ящик и стала обухом топора измельчать их. Затем достала из-под печки ступку, протянула ее брату.
   – Возьми толкач и перетолки в ступке всю соль. Помельче толчи, – предупредила она. – Мелкую соль ссыпай в тазик. А я еще раз сбегаю, пока тетка Фроська спит.
   Наполнив пакеты второй раз, Нюрка выскочила из сарая и направилась к дому. Когда уже дошла до дороги, вспомнила, что забыла закрыть за собой дверь. «Кадычиха увидит открытую дверь и сразу обо всем догадается, – со страхом подумала девушка. – По следам вычислит, кто украл соль, и тогда беды не миновать». Поставив пакеты в снег, она бегом помчалась обратно. Подбежав к сараю, приподняла висевшую на одной петле дверь и тихонько прикрыла ее. Не успела она сделать и пару шагов, как услышала мужские голоса, которые доносились с сеновала. Затаив дыхание, девушка остановилась и прислушалась. По голосу узнала сына Кадычихи Фильку. Второй голос был незнаком.
   – Смотри, братан, чтобы сегодня же прощупал каждый двор, – услышала Нюрка голос незнакомца. – Я нутром чувствую, что машина с бараниной осела в деревне. И обрати внимание на собак. Они любят таскать кости со двора на улицу. Видишь, нет ни одно пса. Это значит, что они сыты. Аванс за работу я уже оставил твоей матери. Когда все сделаешь, получите остальное.
   Незнакомец пожал на прощанье Фильке руку и направился в сторону грейдерной дороги. Бедная девушка, дрожа от страха и холода, дождалась, пока Филька зайдет в дом, вернулась к своим пакетам, подхватила их и помчалась к себе. Она так же, как и в первый раз, измельчила топором крупные куски и стала помогать брату. Когда тазик был полон мелкой соли, удовлетворенно сказала:
   – У нас соль получилась не хуже магазинной.
   Вернувшаяся от коровы мать, чуть не выронила с рук подойник.
   – Это откуда же столько соли?
   – Не волнуйся, мама, все нормально, – улыбнулась дочь. – Я позаимствовала немного в сарае Кадычихи. У нее там полные коровьи ясли.
   – Пусть нас Бог простит, – тихо сказала мать, ставя подойник на стол. – Но Кадычиху нам жалеть не стоит. Ее дочка раньше работа дояркой на ферме и без стыда и совести тащила домой все, что под руку попадется: и молоко, и комбикорм и даже соль.
   Тетка Мария налила детям в миски молока, накрошила свежеиспеченные кукурузные лепешки.
   – Садитесь завтракать, а я отнесу корове пойло.
   Слив в одно ведро помои, она вышла во двор. А Нюрка, позвав на помощь брата, затащила в комнату тазик с солью и поставила его под кровать. Не успела она опустить покрывало, как со двора послышался тревожный голос матери.
   – Что ты ко мне прилип, – чуть не плача говорила Мария. – Поищи себе молодую женщину.
   – Я к тебе, тетка Мария, не собираюсь приставать, – раздался голос Фильки. – Просто прошу пустить меня в хату и угостить парным молоком. Ты же знаешь, моя мать корову не держит, а мне очень хочется парного молочка.
   – Да какое там молоко, – отбивалась от надоедливого соседа Мария, – все что надоила, вылила в миски детям. Они, наверно, уже все съели.
   Но наглый сосед не хотел слышать, что ему говорят. Он грудью подталкивал соседку к двери хаты. Потом сильно оттолкнул ее. Поскользнувшись, женщина упала прямо на пороге и громко заплакала. На шум выскочили дети. Увидев лежащую на земле мать, Нюрка схватила топор и, подняв его над головой, двинулась на обидчика.
   – Если ты посмеешь переступить порог нашего дома, – тихо сказала она, – я отрублю тебе ногу.
   Перепуганная малышня раздетыми выскочили во двор и стали помогать матери подняться. Филька, не ожидавший такого отпора, отступил назад. Потом виновато улыбаясь, стал поднимать тетку Марию, приговаривая, что толкнул он ее случайно.
   Увидев через окно потасовку во дворе Чижиковых, дед Иван сдернул с гвоздя ружье и бросился на выручку.
   – Филька, паршивый пес, ну-ка марш со двора вдовы, – прилаживая на плетне дробовик, закричал он. – Иначе разделаю тебе всю задницу, будешь неделю отмачивать ее в тазике с водой.
   Сунув руки в карманы, Филька молча вышел со двора и направился к пруду.
   – Правильно идешь, – крикнул вдогон дед Иван. – Окуни свою пьяную голову в прорубь.
   На крик старика стали собираться все соседи. Дед Иван сразу почувствовал себя героем. Он взял из пачки Василя папироску, неторопливо прикурил от протянутой спички.
   – Видать, это хорек получил задание от своих хозяев, – кивнул в сторону удаляющего Фильки старик. – Теперь только и следи, чтобы не проник в курятник. А отсюда следует, что каждый должен держать свой курятник на запоре.

Трудная зимовка

   В деревне, засыпанной по самые крыши снегом, заканчивались запасы топлива и кормов для животных. Все жили надеждой на скорейшей приход весны. Каждое утро жители с тоской и страхом осматривал убывающие запасы сена. Некоторые уже стали потихоньку смыкать с крыш солому и давать коровам. Но и в таком трудном положении люди не падали духом, каждый надеялся на Бога и помощь соседа. Вот почему появившийся рефрижератор с бараниной они восприняли не иначе, как божий дар за свое терпение. Принимали этот дар люди и с благодарностью, и со страхом. Этот страх витал в воздухе, носился по дворам, словно предвещая что-то недоброе. И когда дед Иван высказал предположение о том, что по деревне рыщет хорек, каждый сразу подумал о своем доме. Практически все уже переработали баранину, и свежего мяса ни у кого не осталось. Не осталось даже костей – все сожгли в печках.
   Народ, взбудораженный криком деда Ивана, стал потихоньку расходиться по домам. Чтобы как-то успокоить земляков, Васька громко сказал:
   – Милиция к нам с обыском не придет, а посторонним в наших дворах делать нечего.
   – Это точно, – поддакнул Дед Иван. – Мы, деревенские мужики, свое дело знаем. – Он сдвинул на затылок шапку. – Пойду заряжу свой дробовик. – Он повернулся к тетке Марии. – А ты, соседка, ничего не бойся. Все двери запри и собаку пусти по проволоке, пусть бегает по двору.
   Как и большинство деревенских мужиков, Мирон вернулся домой, когда солнце уже поднялось над макушками тополей. Он аккуратно сгреб с саней сено и, разделив его на три части, отнес в сарай, положив каждой корове равную долю. Увидев жену, которая несла в ведрах пойло, тихо сказал:
   – Поеду в поле подберу остатки соломы, – он устало сел в сани. – Сено закончилось. Будем переводить скотину на солому.
   До обеда Мирон сделал две ходки. Солому сложил во дворе за сараем. Не заходя в дом, поехал в поле в третий раз за остатками. Подобрав все до последней былинки и набрав всего половину воза, направился к матери. Заехав во двор, аккуратно перенес руками солому в сарай. Одну охапку бросил в ясли голодной корове. Та с жадностью стала жевать почерневшие от влаги стебли.
   – Еще зима не закончилась, а у нас не осталось даже соломы, – тихо проговорил он, поглаживая корову по исхудавшей спине. – Как будем доживать зиму, один бог знает.
   Закрывая дверь в коровник, Мирон услышал гул машины. Выглянув из-за угла сарая, заметил светлый «Москвич», который остановился возле моста между прудами. Из машины вышли двое незнакомых мужчин. Один из них направился к магазину. Долго стучал в окошко, но ему так никто и не открыл. Вернувшись к своему попутчику и о чем-то поговорив, оба направились во двор Кадычихи.
   Осторожно, чтобы не скрипел под ногами снег, Мирон перебрался к углу дома соседки, приложил ладонь к уху, прислушался.
   – Больная я, – тихо говорила Ефросинья, – всю ночь оборотни не давали покоя.
   – Ты что, веришь в оборотней? – с усмешкой спросил один из гостей.
   – Да как же не верить, – заплакала Кадычиха. – Я приоткрыла дверь, а в щель просунулась волчья морда. Огромная, как вон тот чугунок, – показала она пальцем на расколотую посудину, висевшую на плетне.
   – Это был не волк, – продолжал гость. – Это была морда волкодава Васьки Иванченко.
   – Нет, нет, – замотала головой Ефросинья. – Морда была совсем гладкая, а Васькиного волкодава косматая, как у льва. И выл всю ночь на луну точно как волк.
   – На луну воют не только волки, но и собаки, – похлопал хозяйку по плечу незнакомец. – Особенно сильно воют, когда жрать хотят. Но это уже наша забота. Мы найдем этого волка-оборотня.
   Второй незнакомец все время молчал, внимательно наблюдая за Кадычихой, которая зябко куталась в шаль.
   – Тетя Фрося, – вежливо спросил он, – вы давно видели Афоньку?
   – Недавно, – обрадовалась Кадычиха. – Вчера стирала на пруду мешки из-под сахара, а он буквально в десяти шагах от меня прошел.
   – А ты не ошибаешься?
   – Я что, пьяная, чтобы ошибиться, – обиделась Кадычиха. – Да я любого деревенского мужика узнаю не только в лицо, но и со спины. Он, правда, когда проходил мимо меня, отворачивался. Но я его сразу узнала. Еще подумала, что в такую погоду по деревне только голодные собаки бегают и такие придурки, как Афонька.
   – А откуда он шел? – встревожились гости.
   – У этого дурака одна дорога: с деревни на конный завод и обратно.
   – Он шел один или с ним кто-то еще был?
   – Он был не один, – уверенно сказала Кадычиха. – Я как раз заканчивала выкручивать мешки и подняла голову, чтобы спрятать закоченевшие руки под телогрейку. Вижу, от конного завода идут двое: Афонька и Васька. Первый свернул на мостик, а второй пошел в деревню через пруд.
   – Спасибо за информацию, тетка Ефросинья. Мой помощник на днях завезет тебе полный баллон с газом.
   – Ой, спасибо вам, хлопцы, – залепетала Кадычиха. – Газ у меня уже давно закончился. Я отработаю.
   – Конечно, отработаешь, – в один голос сказали гости.
   Кадычиха юркнула в дом. Тихо ступая, покинул свое укрытие и Мирон. А незнакомцы еще какое-то время походили вокруг, всматриваясь в занесенные снегом следы, затем сели в машину и поехали в сторону конного завода.
   Запрыгнув в сани, Мирон направился в мастерские. Несмотря на конец рабочего дня, Васька занимался ремонтом сеялок. Увлеченный работой, он не сразу заметил, как открылись ворота и в помещение въехали сани.
   – Готовлю технику к посевной, – кивнул он на агрегаты, протягивая Мирону руку. – Четыре штуки уже готовы. Надеюсь, к концу недели и остальные приведу в порядок.
   – Это ты правильно делаешь, – поддержал его Мирон. – Весна не за горами. Только чем сеять поля будем? Сено закончилось, соломы осталось на две недели. Придется или семенное зерно пускать на корм, или скот резать. А там, или пан, или пропал.
   – Конечно, пан, – раздался сзади голос Николая Викторовича. – К чему такие мрачные настроения, Мирон Андреевич? – улыбнулся он, сидя верхом на гарцующем жеребце. – Нашей деревне не впервой приходится доживаться до ручки, но как говорила моя бабушка, Бог милостив и своих детей на произвол судьбы не бросит. Деревне нашей часто приходилось ходить в подранках. То неурожаи, то обыски, то немец. Правда, что касается последних, так они мимо нас прошли. Зато у соседей все выгребли, и те вереницами шли через нашу деревню и просили милостыню. А наши крестьяне – самые милосердные люди на свете, делились последним.
   – Это ты к чему, Николай Викторович? – прищурился на него Мирон.
   – Это я к тому, Мирон Андреевич, что не нужно скармливать скоту семенное зерно. Вон за балкой стоит моя скирда сена. Нужно перевезти ее в деревню и раздать всем, у кого есть коровы. На каждый двор по одному возу. Пусть дед Муханя этим займется. Скажи, что за работу я ему заплачу.
   – За сено, конечно, огромное спасибо вам, Николай Викторович, – снял шапку Мирон. – Но сено – это, как говорится, полбеды. Есть кое-что серьезнее.
   – Ты имеешь в виду чужаков, которые интересуются нашей деревней? – Перехватив недоуменный взгляд Мирона, Николай Викторович распахнул на груди полушубок. – Я только что наблюдал за деревней при помощи вот этого инструмента, – показал он бинокль. – Много чего интересного увидел. Например, что наши гости колесят по всей деревне и тоже с помощью бинокля вдоль и поперек рассматривают все дворы. Наблюдал я за ними и во дворе Кадычихи. Догадайся, кого я там увидел, кроме этих «кунаков»? А видел я твою персону, стоявшую за углом и подслушивающую разговор. Видеть-то я вас всех видел, а вот о чем говорили, мой инструмент мне не поведал. Может, ты расскажешь?
   – Да, собственно, и рассказывать не о чем. Кадычиха жаловалась на оборотня. А те ее убеждали, что это был Васькин волкодав. Потом гости поинтересовались, давно ли она видела Афоньку. Ефросинья сказала, что видела как ты и Василий с Афанасием шли вчера со стороны конного завода. За информацию обещали Кадычихе баллон с газом завезти. Вот и все, что я услышал.
   – Вот оно как? – неопределенно проговорил Николай Викторович.
   – Да пусть они хоть с вертолетов осматривают деревню, – воскликнул Мирон. – На каждом погребе висит замок, а то и два.
   – Береженого бог бережет, – тихо проговорил Николай Викторович. – Вот что, мужики, нужно составить список дежурных по деревне. Дежурство должно быть круглосуточным. Собак во дворах на ночь необходимо спускать с цепи. В милиции помощь просить не будем. Возможна утечка информации, и это только насторожит наших непрошеных гостей. Меня завтра в деревне не будет, но если возникнет экстремальная ситуация, звоните моему заместителю по безопасности, у него люди подготовленные, помогут.
   Николай Викторович развернул жеребца и, пригибаясь в распахнутых воротах, выскочил из мастерских. На полном галопе подскочил к дому Веры. Девушка встретила гостя улыбкой.
   – Достань-ка сейф, – попросил он девушку. Когда она вытащила чемодан из-под кровати, открыл его и взял одну пачку долларов. – Спрячь сейф в шифоньер. Я скоро вернусь из командировки, и мы решим, что делать с остальными деньгами. А сейчас, Верочка, сядь и внимательно выслушай меня. Я принял решение определить на лечение в Пятигорскую клинику твоего брата Олега и Афанасия. С руководством клиники я уже переговорил, они согласны принять обоих ребят на лечение.
   – Как же Олежка будет без меня? – вскочила Вера.
   – Успокойся, – положил ей руку на плечо Николай Викторович. – Думай не о себе, а о брате. С одной стороны, в клинике его обследуют и назначат необходимое лечение. С другой, если мы ребят отсюда не отправим, то рано или поздно бандиты достанут их и тогда пострадает вся деревня.
   Вера заплакала. Она с трудом представляла себе, как будет жить без брата, за которого очень переживала.
   – Давай мне документы на Олега и запасное чистое белье, все остальное мы купим в Пятигорске.
   Всхлипывая, девушка стала рыться в шифоньере. Достала чистые носки, рубашку, трусы и майку. Затем вынула завернутые в кусок газеты различные справки и свидетельство о рождении Олега.
   – Можно я с вами тоже поеду?
   – Нет, – категорически ответил Николай Викторович. – Без лишнего шума и суеты, чтобы никто в деревне не знал, я увезу их завтра рано утром. Вот только к тетке Марии сейчас заеду. Думаю, она будет рада такому известию. – Он взял за плечи всхлипывающую Веру. – Выше нос, моя девочка, все у нас получится. Главное, держи дом на замке и за порог ни шагу. Если что, немедленно звони Мирону. Он мне говорил, что его дочка обеспечила тебя телефонной связью. – Николай Викторович поднялся и направился к двери. – Вот еще что, – остановился он у порога. – Если возникнет вопрос: куда делись Олег и Афоня, говори смело, дескать, по линии социальной защиты их отправили на лечение за границу. Об этом я предупрежу и тетку Марфу. Где мы спрятали ребят, никто не должен знать. Даже дети тетки Марии.
   Николай Викторович ушел, а Вера перетащила сейф из кухни в спальню, открыла шифоньер и спрятала его внизу за одеждой. Закрывая дверцу, она прищемила рукав висевшей в шкафу шерстяной кофты, принадлежавшей когда-то Вакулинчихе. Девушка сняла кофту с плечиков, примерила. Размер был как раз ее. Она уже собралась застегнуть пуговицы, но, испугавшись пришедшей в голову мысли, сбросила кофту. «А что если эта одежда была любимой тетки Ольги, и она начнет приходить ко мне по ночам и требовать, чтобы я вернула ее кофту». Вера со страхом повесила одежду обратно в шифоньер и захлопнула дверцу.
   Чтобы отвлечься, девушка вышла на улицу и стала сметать снег со ступенек. Покончив с работой, она защелкнула калитку на щеколду и пошла в гости к Елизавете Николаевне. Ей долго пришлось стучать. Когда она уже собралась уходить, входная дверь чуть приоткрылась.
   – Это ты, Вера, – выглянула Елизавета Николаевна, – а я думала кто-то чужой ломится.
   – Извините, ради Бога, – смущенно опустила голову Вера. – Я не думала, что вы так напугаетесь.
   – Входи быстрее, – распахнула хозяйка дверь. – Не напускай холода.
   Вера вошла в переднюю и молча остановилась у печки, протягивая к теплу озябшие руки.
   – Раздевайся и проходи, – предложила Елизавета Николаевна. – Я одна осталась. Владика в прошлый раз отец забрал. В садик его определили. А мне без него так скучно. Каждый день плачу.
   Вера расстегнула пальто, но снимать его не стала, огляделась. Везде было чисто, на печке варился борщ. По запаху, идущему из-под крышки, безошибочно определила, что варит его хозяйка с бараниной. Словно разгадав мысли девушки, Елизавета Николаевна закрыла кастрюлю полностью.
   – Я к вам на одну минутку, – уловив неловкость хозяйки, сказала Вера. – Хочу спросить у вас совета. Можно ли мне взять в шифоньере шерстяную кофточку покойной тетки Ольги?
   – Зачем тебе мой совет? Ты теперь в доме хозяйка, бери все, что нужно и носи. У тетки Ольги много хороших вещей. Многие и сейчас еще в моде.
   – Понимаете, я хотела сегодня надеть одну из кофт, но побоялась, что этим обижу хозяйку и она будет ко мне приходить с того света.
   – Выбрось эти глупости из головы, – успокаивающе сказала Елизавета Николаевна и положила на плечо девушки руку. – С того света на землю еще никто не возвращался. – Она прошла в другую комнату и вынесла небольшую пуховую подушку, наволочка которой была расшита шелковыми нитками. – Вот эту подушку за несколько дней до смерти мне принесла Вакулинчиха. Сказала, что предчувствует свою скорую смерть, а в этой подушке она хранит вещи, предназначенные ее детям и внукам. «Эту подушку, – сказала мне тетка Ольга, – отдашь моим кровинушкам, когда меня не будет в живых. – Вытирая слезы краем фартука, добавила: – Мне один очень влиятельный человек в знак благодарности обещал разыскать моих деток. На коленях перед иконами клялся. Теперь и ты поклянись, что не распорешь подушку и не заберешь то, что в ней хранится». Я стала на колени и перед иконами дала клятву, что сохраню подушку и вручу ее наследникам. Так вот, у меня много раз возникал соблазн посмотреть содержимое, но как только брала в руки ножницы, на меня находил жуткий страх. Вот я и решила раз и навсегда больше не пытаться этого делать. А ты, детка, – обратилась она к Вере, – носи все вещи Вакулинчихи, она будет этому только рада.

Кража с утиной фермы

   Не прекращающиеся снегопады засыпали сугробами пруды и дороги. В саду из-за этого были прекращены всякие работы, и Марта попросила Ашота предоставить ей десять суток отпуска. Тот без особых колебаний согласился. На другой день рано утром она уже ехала рейсовым автобусом, который проходил через деревню.
   Этим же утром из города в деревню на иномарке прибыл Равиль. Остановив машину в нескольких метрах от моста через пруд, он перебросил через плечо увесистую сумку и пошел пешком по колее, проторенной в снегу грузовыми санями. Войдя в дом Нурии, он застал тетушку за работой.
   – Фу, как ты меня напугал, – воровато пряча глаза, сказал она. – Я подумала, что это Кадычиха приперлась.
   Равиль по-хозяйски поставил на табуретку сумку, неторопливо снял дубленку и небрежно бросил ее на кровать. Присел к столу.
   – Во-первых, дорогая моя тетушка, когда работаешь с ворованным товаром, нужно обязательно закрывать дверь на крючок. Во-вторых, почему ты боишься эту самогонщицу? Одно твое слово, и она будет привлечена к уголовной ответственности за незаконное изготовление и сбыл алкогольной продукции.
   – Я не столько ее боюсь, что она меня побьет, сколько не хочу, чтобы она на меня обиделась. А то даже понюхать самогона не даст. Вот на прошлой неделе встретила ее у пруда, а она мне и говорит: «Бессовестная ты, Нюша, и слова твои – пьяная болтовня. Ты мне на Рождество наобещала столько, что я даже дочери сказала, чтобы готовила наперник для перины. А ты что же? Подвела меня, подруга. Жду тебя день, второй, а ты не являешься и даже прячешься от меня». Я ей сказала, что мне все эти дни не здоровится. Так не поверила. Еще пригрозила, мол, разберусь, где ты деньги берешь на выпивку. Одним словом, пообещала я ей сегодня уток привезти. Вот готовлю, может, самогоном угостит.
   – Давай, тетушка, заканчивай свою работу, – доставая из сумки бутылку коньяка, сказал Равиль. – У меня тут есть еще копченая колбаска, пара банок шпрот. Сейчас поджарю картошки, и поужинаем по-человечески.
   Увидев на столе квадратную бутылку с золотистой жидкостью, Нурия с утроенной энергией взялась потрошить уток. Уложила в сенях на стол готовые тушки и позвала племянника.
   – Смотри, каких крупных уточек на сей раз я добыла. Я их брала не из общей кучи, а в другом месте. Там их откармливают специальными калорийными кормами. Минувшей ночью я дважды лазила через забор. Боюсь, скоро этих уточек увезут, а на их место запустят молодняк.
   – А этот молодняк где-то на другой ферме выращивают? – как бы ненароком поинтересовался племянник.
   – Да на этой же ферме их и выращивают, – махнула рукой Нурия. – Это – двухмесячные утки-подростки. А в откормочный барак переводят уток, у которых уже выбились колодочки и стали расти перья. Их хорошо кормят четыре-пять месяцев, а потом отправляют на продажу. Вот, например, вчера я слышала, как Лушка говорила Ашоту….
   – Какому Ашоту? – сделал удивленные глаза Равиль. – Если мне не изменяет память, ты в прошлый раз говорила, что хозяином утиной фермы является Савмел – зять Ашота.
   – Правильно, хозяин Савмел, а руководит всем Ашот. Даже эта своенравная Лушка беспрекословно выполняет все его распоряжения. Я как-то слышала, – понизила голос Нурия, – она однажды обмолвилась, мол, если бы Ашот ежедневно не посещал ферму, то Савмел давно проиграл бы ее в карты.
   – Он что, заядлый картежник?
   – Я толком не знаю, – призналась Нурия. – Мне Степан по секрету сказал, что Савмел – картежник и наркоман, все добро Ашота пускает с молотка.
   Хозяйка укрыла потрошеных уток старым халатом, вымыла под рукомойником руки и, побрызгавшись цветочным одеколоном, присела к столу.
   – Как только ты, мой дорогой племянник, появляешься в моем доме, – ласково проговорила она, приглаживая редкие волосы на голове, – так сразу начинается пир на весь мир.
   – Пировать, конечно, будем, но не на весь мир, – урезонил он тетушку. Наливая коньяк в стаканы, уточнил: – Так ты говоришь, с откорма уток увезут на бойню?
   – Ага, – прожевывая большой кусок колбасы, подтвердила Нурия. – Степан сказал, что всех уток с откорма погрузят в машины и повезут не на свою на бойню, а в город.
   – А ты, тетушка, не фантазируешь?
   – Зачем мне фантазии развивать? – с тенью обиды сказала Нурия, подставляя пустой стакан.
   – Хорошего понемногу, – отодвинул его в сторону Равиль. – Ты сейчас сходишь на утиную ферму и разведаешь, что там происходит. А после мы допьем с тобой оставшийся коньяк.
   Зная, что спорить с племянником бесполезно, Нурия поднялась и стала одевать пахнущую навозом куртку.
   – Я мигом смотаюсь, – сказала уже с порога.
   Дождавшись, когда за тетушкой захлопнется дверь, Равиль достал мобильный телефон и долго разговаривал со своим подельником. Затем вышел в сени и через закопченную занавеску стал наблюдать за Нурией. Ему хорошо было видно, как она отодвинула в заборе доски и юркнула на территорию утиной фермы.
   «Похоже, я недооценивал ее возможности, – глядя вслед исчезнувшей тетушке, подумал Равиль. – Она намного хитрее, чем я думал». Он налил себе крепкого чая, выпил залпом всю кружку и стал ходить по комнате из угла в угол. Снова позвонил по телефону и долго убеждал собеседника в привлекательности мероприятия. Затем вышел на крыльцо. Снова пошел снег и видимость резко ухудшилась. Утиная ферма уже почти не просматривалась, только темные очертания строений говорили о ее местонахождении. Он вернулся в комнату, прилег на теткину кровать не снимая обуви. Даже не заметил, как уснул.
   Проснулся от стука закрывающейся двери. Это вернулась Нурия. Обметая веником сапоги и стряхивая с одежды снег, незлобно материла погоду.
   – Что творится на ферме! – воскликнула она, входя в комнату. – Привезли три машины металлических клеток для перевозки птиц. Лушка всех рабочих отпустила по домам до четырех часов отдыхать. Вечером начнется погрузка уток. Когда всех погрузят, тогда из города придут машины и заберут груз. – Она повесила куртку, сняла платок и присела к столу. – Люди ругаются, Лушка матерится на них, чтобы работали в две смены.
   – Хорошие новости, – улыбнулся племянник. – За это можно и выпить.
   – За что за это? – переспросила Нурия.
   – За то, что твой любимый Степан работает в две смены.
   – А мне какая от этого выгода? – опрокинула она в рот одним движением руки стакан коньяка. – Я сегодня за утками уже не пойду. Там всю ночь будут рабочие толкаться туда-сюда. – Она подцепила пальцами несколько кусочков остывшей картошки и отправила их в рот. – Утки у меня есть. Только вот когда их Фроське переправить? По такой погоде не очень-то хочется идти в деревню.
   – А тебе не придется туда идти, – назидательно сказал Равиль. – Ты только подумай, если сегодня Лушка увезет в город всех откормленных уток, то чем же вы с Мартой станете питаться? Свинину вы не едите, а другого мяса в деревне нет. Давай я сейчас перетащу утиные тушки в подвал, а то не дай бог кто зайдет к тебе в гости, а вещественное доказательство твоего воровского дела прямо на столе и лежат.
   – Да кто ко мне зайдет? Ко мне никто никогда не приходит. Не любят меня в деревне.
   – Ты, тетушка, брось эту ромашку: любят, не любят… А уток я все же опущу в погреб.
   – Делай как знаешь, – махнула рукой Нурия. – У меня ноги промокли, я лягу и чуток отдохну.
   Вскоре хозяйка захрапела. Равиль еще какое-то время выждал, потом надел теткину куртку с драным капюшоном и вышел во двор. Снег почти прекратился, и ему хорошо была видна территория утиной фермы. Он приставил к чердачному окну лестницу и взобрался наверх. Проделал между камышовыми кулями отверстие и стал наблюдать. Весь двор у него был как на ладони. Во дворе, прямо перед входом в помещение, валялись разбросанные клетки, сделанные из проволоки. Работники утиной фермы сновали взад-вперед и заносили их в помещение.
   Равиль долго наблюдал за действиями рабочих, затем слез с чердака и вернулся в дом. Нурия сладко храпела после выпитого коньяка. Племянник криво усмехнулся, глядя на свою неряшливую тетушку. Достал мобильный телефон и позвонил своему подельнику. Разговор был коротким, но конкретным. Равиль велел прислать к одиннадцати часам ночи автомобиль-длинномер и четырех грузчиков из числа тех, что в прошлый раз грузили сухофрукты и орехи. Услышав подтверждение и согласие, он заварил крепкого чая и не спеша выпил полную кружку. Взглянув еще раз на спящую Нурию, достал из сумки бутылку портвейна, налил немного в стакан и бросил в вино горсть таблеток снотворного. Помешивая лезвием ножа в стакане, дождался, пока таблетки растворятся, затем аккуратно вылил вино из стакана обратно в бутылку и, плотно запечатав, спрятал ее в сумку. Покончив с приготовлением зелья, вышел на улицу и снова залез на чердак.
   К тому времени уже заметно потемнело. И несмотря на освещающие территорию фонари, двор утиной фермы был почти не виден. Торчать на чердаке не было никакого смысла. Спустившись, он убрал лестницу и вернулся в комнату.
   Тетушка уже проснулась. Она сидела на кровати свесив ноги и лениво потягивалась.
   – Ну, как, выспалась? – поинтересовался племянник.
   – Да я только чуть вздремнула. Даже глаза не успела закрыть.
   – Ничего себе вздремнула, – усмехнулся Равиль. – Ты проспала больше четырех часов. А храпела так, что на улице было слышно.
   – А на улице сейчас день ли ночь? – спросила Нурия, широко зевая.
   – Это как посмотреть, – ехидно улыбаясь, ответил племянник. – На часах уже десять часов вечера.
   – Для меня это уже ночь. – Она спустила ноги на пол и стала искать галоши.
   – Зачем тебе галоши? Ты же сегодня целый день ходила в спогах, в них и спала.
   – И правда, – с изумлением рассматривая обутые в сапоги ноги, пробормотала Нурия. – Обычно я хожу в галошах, а сегодня обула сапоги Марты. – Она подошла к бачку, зачерпнула ковшиком воды и стала жадно пить. – Это после конской колбасы так водичка пьется, – утирая ладонью подбородок, усмехнулась она. – Пересолили малость колбаску.
   – А я думаю, что водичка так пьется после выпитой тобою бутылки коньяка.
   – Ты сначала угощаешь, а потом попрекаешь, – сделал она обиженный вид.
   – Да не попрекаю я тебя. Просто констатирую факт. – Племянник весело хлопнул тетушку по плечу. – У меня есть чем опохмелиться. Но, – сделал он паузу, – это чуть позже. А сейчас сгоняй на ферму и прозондируй обстановку. Да смотри, чтобы тебя никто не видел.
   Нурия надела куртку, повязала голову шарфом и, предчувствуя скорую выпивку, бросилась выполнять задание своего благодетеля. Словно подросток, вприпрыжку, она добежала до забора утиной фермы и, проторчав там почти час, вернулась домой.
   – В откормочном помещении все утки уже загружены, – довольная собой, стала она рассказывать племяннику об увиденном. – Рабочие с фермы уже ушли. Лушка тоже уехала на своей легковушке. Уезжая, предупредила сторожа, чтобы тот не проспал, в четыре часа ночи придут машины с городской бойни за утками. Сама она подъедет к пяти, чтобы выписать сопроводительные документы.
   У Равиля загорелись глаза, и задергалась нижняя губа. Он взял телефон и снова позвонил. Его подельник ответил, что он уже в пути, машина будет у ворот утиной фермы через полчаса. Племянник сунул телефон в карман пиджака, надел дубленку, нахлобучил на голову вязаную шапочку.
   – Бери в сумке бутылку вина, – сказал он Нурии, – и пошли в гости к Степану.
   – А вдруг там его жена Райка? – заартачилась тетушка. – Она намного здоровее меня, поколотит.
   – Не поколотит, – успокаивающе произнес Равиль. – Она что, дура, по такой погоде ходить на ферму. – Он вырвал из рук Нурии бутылку с вином. «Бутылка открытая, чего доброго хлебанет раньше времени».
   – Ну, если ты уверен, что Райки в сторожке нет, то я не против провести пару часов со Степаном.
   Они оба пролезли через лаз на территорию утиной фермы. Нурия шла впереди, а Равиль чуть сзади. Возле самой сторожки передал ей бутылку с портвейном, а сам спрятался за углом.
   – Вот хорошо, что ты пришла, – заулыбался Степан, увидев Нурию. – Да еще с бутылочкой! Сегодня целый день на холоде проторчал, замерз как пес.
   Они вошли в сторожку. Нурия поставила бутылку на стол и присела на кровать, а Степан достал из сумки кусок баранины и кукурузную лепешку.
   – Очень люблю баранину, – искренне призналась гостя, нюхая аппетитный кусок мяса. – Даже не помню, когда в последний раз ела ее. А ты где раздобыл такую вкуснятину? Насколько я помню, овец у тебя нет.
   – Сестра из города привезла. Она знает, что я тоже люблю баранину. Вот и прикупила на рынке. Она у меня богатая, не то, что мы с Райкой. Всю жизнь работаем и всю жизнь едва концы с концами сводим. – Он поставил на стол два граненых стакана, наполнил до краев портвейном. – Давай выпьем за хороших людей, – присаживаясь к столу, предложил сторож.
   Выпив по стакану вина, они даже не успели закусить. Степан уронил голову на стол и захрапел. Нурия успела только слегка удивиться тому, что ее ухажер так быстро опьянел, и тут же сама свалилась под стол на валенки сторожа.
   Равиль еще какое-то время выждал и вошел в сторожку. Дружный храп свидетельствовал о том, что его план сработал. Он выключил в помещении свет и тихонько прикрыл дверь. В это время показались лучи света от идущей машины. Быстро подбежав к воротам и сняв с них замок, он распахнул створки и помахал водителю рукой. Длинномер резво въехал на территорию утиной фермы. Следуя указаниям Равиля, водитель поставил машину бортом к дверям помещения, где стояли клетки с утками. Распахнув двери и включив свет, приступили к погрузке.
   Работали все: и грузчики, и водитель, и Равиль. Клетки устанавливали в штабеля по четыре штуки. Всего насчитали триста три клетки.
   – Если в каждом ящике по десять уток, – подытожил Равиль, обращаясь к водителю, – то мы взяли более трех тысяч голов.
   – Потом посчитаем, когда разгрузимся, – урезонил его водила. – Дорога хоть и не дальняя, но вся в колдобинах. Да и мороз крепчает. А утки все же живой товар.
   Закрыв борт, грузчики попрыгали в кабину, и машина медленно выехала за ворота. Равиль уточнил время, было уже около трех часов ночи. Он быстро закрыл на замок ворота, затем закрыл дверь помещения, где совсем недавно были утки. Подбежав к сторожке, он включил свет и собрал в пакет бутылку из под вина и стаканы. Уложил на топчан Степана и, подхватив под руки Нурию, потащил ее домой.
   К этому времени снова закружила метель. Крупные хлопья сыпались с неба, быстро заметая следы. Сонная Нурия висела у него на плече как пудовая гиря. Собрав все свои силы, шаг за шагом он кое-как дотащил свою тетушку до дома. Из последних сил толкнул ногой входную дверь и бросил на пол свою непосильную ношу. Ударившись головой о стол, та разразилась таким отборным матом, что Равиль, выросший среди хулиганов, не удержался от смеха.
   – Ну ты, тетушка, и материшься, – сказал он сквозь смех. – Я такие слова даже не осмеливаюсь произносить. Кто тебя только этому научил?
   – А никто, – приоткрыв один глаз, сказала Нурия. – Слова в моей голове сами по себе рождаются. Я еще и не так могу загнуть.
   – Да куда уж лучше. По матюгам ты, тетушка, специалист самой высокой квалификации. Если бы ты была на зоне, то своим жаргоном всех бы паханов воровского общества ставила на место.
   – Здесь тебе не зона, – злобно выкрикнула хозяйка, поднимаясь с пола. – И попрошу в моем доме не распоряжаться. – Она кулем свалилась на кровать. – А то я тебе быстро покажу, где у меня дверь. Понял? – Ответа не последовало и она захрапела с особой силой.
   Равиль снял с себя насквозь промокшую дубленку и поставил на печку чайник. Затем присел на край кровати.
   – Мне на дверь показывать не надо, – положил он руку на плечо спящей тетушки. – Думаешь, мне доставляет большое удовольствие таскать на себе всякую пьянь? Я вот сейчас дождусь звонка от партнера и откланяюсь. Мне в деревне больше оставаться нет никакого резона.
   Зазвонил мобильный телефон. Равиль поспешно поднес трубку к уху. Новости были хорошие. Груз успешно прибыл к месту назначения.
   – За мной пришлешь машину сразу после обеда, – крикнул он в трубку подельнику.
   Задуманное дело было доведено до конца. Равиль, радостно потирая руки, налил кружку крепкого чая, неспешно выпил его. Затем, закатав до локтей рукава рубашки, снял с кровати Марты перину и распоров в ней небольшое отверстие, стал заталкивать утиные перья, которые сушились в мешке над печкой. Покончив с работой, вынул из подушечки иголку с ниткой и аккуратно зашил отверстие. В это время с кровати поднялась Нурия.
   – Оставлять мешок с пухом опасно, а сжигать такое добро жалко, – объяснил он хозяйке свои действия. – Пусть сестричка спит на мягкой перине и вспоминает своего заботливого братика.
   Взяв пустой мешок, Равиль вышел во двор. Занимался рассвет. Снег прекратился, небо было чистым и подмигивало ему последними утренними звездами. Он перевел взгляд на дорогу. Ночной снегопад надежно засыпал все следы. Хорошенько вытряхнул мешок, вернулся в дом. Здесь он тщательно смел остатки пуха смоченным веником и бросил их в печку. Нурия молча следила за его действиями припухшими глазами.
   – Я видела у тебя в сумке бутылку, – облизывая пересохшие губы, обратилась она к племяннику. – Плесни мне в стаканчик хоть самую малость.
   – Нет, тетушка, сейчас я тебе ничего не плесну. Давай поднимайся и сходи на утиную ферму, разведай что там и как. А я тем временем картошки с утятиной поджарю. Только к ферме подходи не со стороны лаза в заборе. Следы оставишь. Иди через ворота по дороге. И будь осторожна. Вдруг там уже милиция работает.
   – А если спросят, куда иду?
   – Скажешь, что живот заболел, и ты к ветеринару за лекарствами идешь. Хватайся за живот, плачь. Да что я тебя учу, ты в нашем роду самая смышленая. А вернешься, мы с тобой под хороший закусь выпьем бутылочку коньяка.
   Нурия снова обула сапоги дочери, надела куртку, повязала голову шарфом и вышла во двор. Сделав шаг, она остановилась и зажмурилась от яркого солнечного света, первые лучи которого отражались множеством переливающихся бриллиантов на нетронутом снежном покрове. Впрочем, ей сейчас было не до красоты зимнего утра. Нахлобучив на голову поверх шарфа капюшон куртки, двинулась на задание.
   Вернулась она нескоро. Равиль давно приготовил обещанную закуску, а тетушки все не было. Племянник уже начал всерьез за нее переживать, как вдруг заметил через окно знакомую фигуру, вышедшую из-за угла утиной фермы. Едва она переступила порог дома, он помог ей снять одежду, усадил на стул. Нурия, веселая и довольная увиденным, стала рассказывать.
   – Что творится, что творится, – всплеснула она руками. – В пять часов утра пришли машины грузить уток, а ворота закрыты на замок. Степан спит в своей сторожке, как убитый. Прибежала Лушка, стала его тормошить, искать в карманах ключи. Когда открыла ворота и замок на дверях сарая, застыла с открытым ртом. Помещение-то пустое оказалось. Заведующая схватила за грудки Степана. А тот отбивается, дескать, причем тут я, все замки на месте, а другое меня не волнует. Приехал Ашот со своими охранниками, всех людей вытолкали за ворота. На Лушку кричал до посинения. Говорит, ты мне, негодяйка, все убытки восполнишь, это твоих рук дело. Та расплакалась, стала оправдываться. Тут за нее вступился Степан. – Нурия сделала паузу. – Горло что-то у меня пересохло, плесни малость в стаканчик.
   – Плесну, плесну, – закивал головой Равиль, – только чуть позже. Давай, рассказывай дальше.
   – Ну так вот, – продолжила Нурия. – Степан говорил Ашоту, мол, ни он, ни Лукерья к делу непричастны. Говорит, нехорошо ты, хозяин, себя ведешь. Лучше спроси о пропаже у своего зятя – картежника и наркомана. Тут Ашот как вмажет Степану кулаком в лицо, тот и свалился в сугроб. А Лушка на Ашота как прыгнет и давай его молотить руками и ногами. Вцепилась, словно кошка. Кричит, что уходит от него и пусть он сам работает. Тут Ашот схватил ее за руки и стал успокаивать. Даже прощения попросил. Говорит: «Прости, погорячился, лишнее сказал». И с зятем своим обещал разобраться. Потом попросил всех разойтись по рабочим местам и не распространяться о случившемся.
   – Так что же все-таки произошло на ферме? – с невинным видом спросил Равиль. – Я так толком ничего и не понял.
   Нурия тем временем без разрешения достала из сумки бутылку коньяка и поставила ее на стол.
   – Ты, племянничек, давай не придуривайся и из меня дуру не делай, – она откупорила бутылку и стала разливать коньяк по стаканам. – Я хоть и выпивоха, но точно знаю, что это твоих рук дело. Да ты не переживай, я никому не скажу. Ты же мой племянник, родная кровь.
   Казалось, что последние слова Нурии Равиль пропустил мимо ушей. Он поднялся из-за стола, достал из духовки чугунок с аппетитно пахнущей картошкой с мясом и водрузил его посреди стола.
   – Давай, моя дорогая тетушка, хорошенько перекусим. – Он поднял наполненные стаканы. – За твое здоровье. Ты сегодня сполна заработала свою пайку спиртного.
   В кармане пиджака Равиля зазвонил телефон. Водитель иномарки сообщал, что ждет его, не доезжая деревенского моста.
   – Мне пора, тетушка, – сказал племянник, надевая дубленку. – Даст бог, еще свидимся.
   Он повесил на плечо свою пустую сумку, взял целлофановый пакет с бутылкой из-под вина и стаканами, которые забрал в сторожке, и вышел во двор. Возле сарая стояла колода, на которой Нурия колола дрова. Равиль положил на нее пакет и обухом топора стал бить по стеклу. Измельченное стекло пересыпал в другой пакет и направился к машине. Не доходя метров сто до моста, высыпал осколки стекла в сугроб и выбросил пакет. Поздоровавшись с водителем, Равиль сел на заднее сиденье машины, и иномарка помчалась по занесенной снегом проселочной дороге, увозя прочь экспроприатора чужой собственности.

Ефросинья в гостях у Нурии

   Оставшись в доме одна, Нурия допила оставшийся в бутылке коньяк и, не в силах дойти до кровати, уснула за столом. В такой непристойной позе ее и застала Кадычиха. Поняв, что хозяйка пьяна, она стала шарить по комнатам в поисках обещанных уток. Заглянула в кладовку, под кровать, но не увидела даже следов, свидетельствовавших о том, что подельница была на утиной ферме. Разгневанная Ефросинья стала будить хозяйку, но та не хотела просыпаться. Устав ее тормошить, гостья села на кровать и сразу почувствовала под собой мягкую перину.
   – Небось с ворованных уток нащипала пуха, – обратилась она к спящей хозяйке. – Вон какую перину сварганила. – Она подскочила к кровати Марты и отдернула занавеску. – Ах ты тыква раздолбленная, – завистливым голосом заверещала Ефросинья. – Значит, своей дочери сшила перину, а моей Антонине – дулю. Да ты не такая уж и бедная, как придуриваешься. Наверно, и денежки у тебя водятся, а у меня самогон постоянно в долг просишь. А я-то, дура, верила тебе, – стала она в ярости стучать кулаком по подушке.
   Но сколько Кадычиха ни шумела, Нурия даже бровью не повела. Она спокойно спала после солидной дозы спиртного. Ее ответом на возмущении гостьи был заливистый храп. Наконец Ефросинье надоело слушать похрюкивание спящей хозяйки. Она поднялась, прошлась по комнате. Увидела свое отражение в разбитом зеркале, остановилась и стала себя разглядывать. «Ничего, – сказала она самой себе, – все, что тебе пообещала эта плутовка, она выполнит. Я ей еще и штраф за обман пришпандорю». Она вышла во двор, закрыла дверь и повесила замок. Ключ положила себе в карман. «Пока эта пьянь протрезвеет, пойду, похожу вокруг утиной фермы, может, какую нужную информацию почерпну».
   Подойдя к забору, она стала через щель наблюдать за территорией. Во дворе никого не было. Все люди находились внутри помещений. Наконец, она заметила, что к воротам направляется какая-то женщина. Кадычиха подождала, пока та выйдет с утиной фермы, и быстро догнала ее.
   – Вот пришла, чтобы купить с десяток утиных яиц, – начала она разговор, – вы не поможете? Я деньги сразу заплачу.
   – Что вы, какие там яйца, – отмахнулась женщина. – Сегодня ночью обворовали птицеферму. Увезли все крупное поголовье. Хозяин орет, кулаками стучит, ногами топает, обещает всех отдать под суд. А мы-то тут причем? Вчера вечером поместили уток в клетки, к пяти часам утра пришли, чтобы загрузить их на машины. Замки везде висят, а три тысячи уток вместе с клетками словно корова языком слизала.
   – А где же был сторож? – тихо спросила женщину Ефросинья.
   – Сторож был на месте. Ничего не видел, ничего не слышал. С перепуга талдычит, что отвечает только за замки, а они все целые.
   – Кто же мог такое воровство сотворить? – спросила Кадычиха попутчицу.
   – Не знаю, – ответила женщина. – Все грешат на Самвела, зятя хозяина. Поговаривают, что он заядлый картежник. Но это не наше дело. Меня другое волнует. Теперь хозяин, наверно, сократит число работников и снизит зарплату. А куда ее снижать? И так копейки платит.
   У развилки дороги попутчицы разошлись. Пересекая балку, Кадычиха размышляла над услышанным. «Не может такого быть, чтобы сторож ничего не слышал, – бормотала она себе под нос. – Ведь умыкнуть за одну ночь три тысячи утиных голов не так-то просто. Нужна грузовая машина, и даже не одна. А сторож ничего не слышал… Нет, тут без участия Нурии не обошлось. Вот, например, откуда у нее коньяк? Кто станет задарма поить ее таким дорогим продуктом? Ну, ладно, подруга, – погрозила она в сторону дома Нурии кулаком, – ты мне сегодня все расскажешь. Я тебя выведу на чистую воду».
   Подходя к своему дому, Ефросинья увидела через окно Филиппа и еще какого-то незнакомого мужчину. Только когда она вошла в комнату, узнала в незнакомце Анвара.
   – Я жду тебя, тетка Ефросинья, уже целый час, – сказал он, поднимаясь навстречу со стула. – Вот здесь, – протянул он пакет, – вам передали деньги. Обо всем остальном расскажет сын. Мне пора уходить, опаздываю. Если появятся какие-то новости, сообщите через него, – ткнул он пальцем в Филиппа и быстро выскочил во двор.
   Когда гость ушел, Филипп рассказал матери, что Джохар просил проверить каждый дом. Он уверен, рефрижератор с бараниной спрятали где-то в деревне.
   – Деньги за работу в столе, – сказал сын. – Мне тоже пора уходить. Через пять минут у меня встреча с ними на сеновале.
   Кадычиха дождалась, пока сын уйдет на встречу, вышла в кладовку, взяла бутылку самогона. Наскоро перекусив жареным салом с картошкой, снова отправилась к своей подруге. Еще с дороги она услышала стук в дверь, доносившийся из дома Нурии. Подойдя ближе, услышала и отборный мат, которым хозяйка крыла тех неизвестных, которые подперли дверь снаружи. Тихонько подкравшись, Ефросинья не спеша открыла замок и отворила дверь.
   – Доброе утро, Нюша, – сказала она, улыбаясь растрепанной хозяйке.
   – Какое там утро, уже давно обед, – огрызнулась та. – Но все равно, утро или обед, а я рада тебя видеть. Проходи в дом.
   – Кто это тебя закрыл? – поинтересовалась гостья, переступая порог. – Дочка, что ли?
   – Какая там на хрен дочка, – со злостью крикнула Нурия. – Она в отпуске, гостит у подруги в городе.
   – Кто же тогда тебя замкнул?
   – Не знаю, – опустила глаза хозяйка.
   – Я смотрю, Нюша, ты совсем зазналась. Разбогатела, наверно? – присела на край кровати Ефросинья. – Вон на каких мягких перинах спишь. Откуда только взялась такая роскошь? Не со Степаном ли бизнес крутишь?
   – Это ты о каком Степане? – присаживаясь к столу, уточнила хозяйка.
   – Это я о Степане Плюхине. Помнишь, ты мне рассказывала про любовь со сторожем с утиной фермы.
   – Какая там к черту любовь, – взвилась Нурия. – Его жена каждую ночь с ним дежурит.
   – Что-то плохо они несут службу, – усмехнулась Кадычиха. – Говорят, что вчера ночью ограбили птицеферму. Вывезли три тысячи уток.
   – Да ты что? – всплеснула руками Нурия. – Как же такое могло случиться? У Степана не задуришь, он слышит даже, как крыса через двор перебегает. А уж вора-то и подавно услышал бы.
   – Хватит придуриваться, Нюша, – примирительно сказала Ефросинья, ставя на стол бутылку самогона. – по глазам вижу, что ты имеешь прямое отношение к краже на птицеферме.
   – Ты что, подруга, белены объелась? – вскочила с места Нурия. – Какое отношение я могу иметь к происшедшему? Лушка меня и близко не подпускает, ревнует к Максиму.
   – Тебя к Максиму? – рассмеялась гостья. – Ты давно видела себя в зеркале?
   – Видела и не один раз видела. А Максим прошлым летом каждую пятницу ко мне приходил. А потом поменял на твою толстозадую Тоньку.
   Слова Нурии о дочери больно зацепили Ефросинью, но она сделала вид, что не обиделась.
   – Это не мое дело, – сказала она примирительным голосом. – Пусть этой проблемой занимается Лушка. А ты, Нюша, перестань крутить. Лучше расскажи, что было в деревне ночью?
   – Ну чего ты ко мне привязалась! – заорала хозяйка. – У меня был богатый любовник из города. Видишь, коньяком угощал. Поэтому я всю ночь в постели провела и никуда не выходила из дома.
   – Ой, держите меня, – захохотала Кадычиха. – Любовник к ней приезжал. Разве в городе нет женщин, что он поперся в такую даль к такой амбразуре, как ты? – Заметив, как после этих слов обиженно засопела Нурия, примирительно сказала: – Ладно, не дуйся. Я пришла к тебе, чтобы выпить, а заодно спросить: не видела ли ты вчера в деревне светлую легковушку и двух мужчин в ней?
   – Ты наливай, – придвинула стаканы хозяйка, – а я пока буду вспоминать.
   Кадычиха распечатала бутылку и стала медленно цедить самогон в стаканы. Налила по половинке.
   – Ну, давай, рассказывай, а потом выпьем.
   Нурия молчала. В ее хмельной голове появилась тревожная мысль. «Вдруг Кадычиха капает под Равиля? Если узнают, что он у нее гостил, если узнают, что он причастен к краже уток, то и ей не поздоровится».
   – Позапрошлую ночь я ничего не видела, – вымолвила Нурия. – А вот в прошлую видела светлую легковушку, стоявшую напротив фермы. В какое именно время стояла, я не знаю, на часы не смотрела. Примерно в полночь. Как раз перестал идти снег и ярко светила луна.
   – А о чем они говорили?
   – Откуда мне знать? Я стояла за углом, что-то услышать было невозможно.
   – А что они делали?
   – Да ничего не делали, просто сидели. Потом со стороны завода к ним подошел мужчина высокого роста, сел к ним в машину, и они поехали в сторону грейдерной дороги.
   – А ты часом не пьяная была?
   – Откуда. У меня в доме нет и капли спиртного, – с хрипотцой проговорила Нурия. – Что ты меня все пытаешь? – вскинулась хозяйка. – Скажи толком, что произошло?
   – То и произошло, Нюша, что этих двоих вчера убили в нашей деревне.
   – Господи, – подняла ко лбу руку Нурия. – Я тебе все рассказала. Больше ничего не видела.
   Подруги молча выпили. Барабаня обгрызенными ногтями по стеклу стакана, гостья молча всматривалась в лицо собеседницы. А та, пряча глаза, думала о своем. «Ох, врешь ты все, подруга, – размышляла Нурия. – Я буду отвечать тебе тем же. Если ты считаешь меня дурнее себя, так мы еще посмотрим, кто есть кто».
   – Чего это у тебя глаза прыгают из стороны в сторону? – пытливо глядя в лицо хозяйки, поинтересовалась Кадычиха. – Не могу понять, ты правду говоришь или лукавишь?
   – Жду, когда ты по второй нальешь, – ушла от ответа подруга.
   Ефросинья налила по второй стопке. Снова выпили молча.
   – Ну, – поторопила с ответом Кадычиха.
   – Не нукай, не запрягла, – Нурия стукнула кулаком по столу. – Я всегда говорю тебе правду.

Взрыв у подворья Альбины

   Ночь, когда Равиль вывозил с подельниками с утиной фермы уток, запомнилась Ваське особенно сильным снегопадом. Прежде чем лечь спать, он вышел во двор, чтобы осмотреть сараи и курятник. Видимость была не дальше вытянутой руки. Создалось впечатление, что перед ним сплошная снежная стена. Васька прислушался. В деревне стояла мертвая тишина. Даже собаки не лаяли. Зайдя в коровник, увидел лежащую кормилицу, лениво жевавшую жвачку. Заглянул к свиньям. Там тоже была тишина, лишь изредка слышалось похрюкивание.
   Когда хозяин подошел к курятнику, где в теплом помещении сидели на яйцах индейки, высиживая будущее потомство, почувствовал, как к его ноге прижалась собака. Он с удивлением посмотрел на своего волкодава. Оскалив пасть и ощетинив на загривке шерсть, тот злобно на кого-то рычал, глядя в кромешную тьму. Васька погладил пса, но тот, вместо благодарности, отпрыгнул в сторону и чуть пригнулся, словно готовился к прыжку. Такое поведение собаки не на шутку встревожило хозяина. Обычно эта огромная овчарка смело носилась по двору, никого и ничего не боялась, а в этот вечер, будто предчувствуя беду, вела себя предельно агрессивно.
   Васька присел на корточки рядом с собакой и постарался проследить за ее взглядом. Но сквозь сплошное снежное покрывало ничего нельзя было разглядеть. Вдруг со стороны дороги, проходящей в нескольких метрах от индюшатника, донеслись чьи-то голоса. Он напряг слух, но разговор прекратился. Вдруг послышался гул двигателя машины. По звуку без труда определил, что это легковушка. Машина остановилась в нескольких метрах от курятника, фары тут же погасили.
   Схватив собаку за ошейник, Васька потащил ее в дом. Увидев ничего не понимающую Альбину, махнул рукой, дескать, не волнуйся, так надо.
   – Собаку не выпускай, – сказал он строго. – Она своим лаем только помешает делу.
   – Какому делу?
   – Потом, – махнул он рукой и стал набирать номер телефона Антона Шандыбина. – Бери ружье, патроны и бегом ко мне, – скороговоркой выпалил он в трубку.
   Выйдя во двор, Васька тихонько пробрался в курятник и, стараясь не всполошить индюшек, стал через окно всматриваться и вслушиваться в темноту.
   На какое-то время снегопад стал ослабевать. Сквозь разрывы туч выглянула луна, и Васька с ужасом увидел примерно в пятидесяти шагах от курятника двоих мужчин в темной одежде, у каждого в руках была канистра. Еще одна здоровенная полиэтиленовая бочка стояла возле машины. Один из них поставил емкость в снег и направился к забору, выдернул из плетня кол и вернулся. Было хорошо видно, как он просунул палку под ручку бочки и указал своему напарнику на другой конец. В это время за спиной Васьки раздался шепот Антона.
   – Ружье заряжено жаканами, и еще пачка патронов с картечью в карманах.
   – Тихо, – приложил Васька к губам палец. – Иди сюда, – и они стали вдвоем наблюдать за происходящим.
   – Судя по всему, в канистрах бензин, – зашептал Антон. – Если они используют его, то от наших домов не останется даже труб.
   Васька молча наблюдал за происходящим. Один из незнакомцев направился к стогу сена, который стоял рядом с коровником. Обошел вокруг него и пошел к курятнику. Потрогал руками края камышовой крыши, вернулся к напарнику.
   – Ищут, гады, откуда удобнее поджигать, – предположил Антон.
   – Дай ружье, – протянул руку Васька. Отработанным движением он вскинул приклад к плечу, тихо взвел курки двустволки. – В народе говорят, – тихо сказал он напарнику, – не рой яму другому, сам в нее попадешь. – Прицелившись в бочку с бензином, одновременно нажал оба спусковых крючка. Раскаленные свинцовые пули пробили емкость с бензином и ударились в багажник машины. Почти одновременно с выстрелом раздал сильный хлопок и в небо взметнулся огромный столб пламени. Вслед за хлопком прозвучал мощный взрыв, которым отбросило горящую легковушку в сторону. Васька велел Антону отнести ружье домой, а сам вышел на дорогу и стал наблюдать, как с треском горят колеса автомобиля, плавится обшивка салона. От сильного жара стали лопаться стекла. Людей нигде не было видно. Он подошел ближе. И только теперь увидел куски обгоревших человеческих тел. Бывший разведчик, прошедший через горнило чеченской войны, вдруг растерялся. Словно во сне он стал собирать в кучу руки и ноги.
   – Не делай лишнюю работу, – раздался сзади голос Антона. – Я принес грабли и лопату. Смотри, какая воронка после взрыва образовалась. Похоже, у них в багажнике был баллон с газом, вот он и добавил мощности к бензиновому фугасу. Сейчас машина догорит, чуть углубим яму и сбросим ее туда вместе со всем остальным.
   Воронка от взрыва была, действительно, большой. Они столкнули в нее остов обгоревшей машины, побросали все то, что осталось от двух человеческих тел, засыпали землей и присыпали снегом. Покончив с работой, присели на корточки и стали думать, что делать дальше. Копоть от пожара осела на снег в радиусе нескольких десятков метров. Утром бандиты станут искать своих дружков и по копоти сразу сообразят, что произошло. Найдут воронку и все то, что в ней схоронили. А это могло означать только одно: в такой же яме они потом закапают всех жителей деревни от стариков до детей.
   Они вернулись в дом Васьки. Хозяин выпустил во двор своего волкодава. Перепуганная Альбина молча прижалась к плечу мужа. Она без слов догадалась о том, что произошло. В ее глазах застыл ужас.
   – Сейчас только десять часов, – взглянул на висящие на стене ходики, сказал Антон. – У нас вся ночь впереди. Что-нибудь придумаем.
   – Конечно, придумаем, – согласился с ним Васька, закуривая папиросу. – Я сейчас пойду в мастерские, выгоню трактор с боронами и пройдусь по этому месту несколько раз туда сюда. Никакой копи не останется.
   Услышав, что муж снова собирается уходить, Альбина стала его отговаривать.
   – Не волнуйся, – обнял ее за плечи Васька, – так надо.
   Женщина вышла во двор вместе с мужчинами. Когда за ними закрылась калитка, она прошлась по двору вместе с волкодавом. Тот вел себя вполне спокойно и радостно вилял перед хозяйкой хвостом. Это немного успокоило ее. Пройдя к курятнику, она обмерла от увиденного. Огромная луна, светившая сквозь разрывы туч, словно прожектором высветила на снегу огромное темное пятно. От страха у нее застучали зубы. Спрятать такие улики было невозможно. «Спокойно, только спокойно, – сказала она самой себе. – Безвыходных ситуаций не бывает. Безвыходными их делают люди». Альбина вышла на дорогу и подошла к тому месту, где некоторое время назад была воронка. Она все внимательно осмотрела и пришла к выводу, что яму ребята засыпали очень качественно. Но что делать с копотью? Неожиданная мысль пришла ей в голову. «Сейчас позову Жорку, пусть заколет старую свинью, – улыбнулась она своей находчивости. – Будем опаливать ее соломой всю ночь. Конечно, жалко такую свиноматку под нож пускать. От нее такие хорошие поросята рождаются», – слезы сами по себе навернулись на глаза. Женщина зябко повела плечами. Она только сейчас сообразила, что вышла на улицу в тонком плаще. Развернувшись, пошла обратно во двор. В это время туча снова закрыла луну. Стало темно. На лицо упали первые пушистые снежинки. Остановившись, Альбина подняла голову. Снова начинался снегопад. Уже через минуту в шаге ничего нельзя было рассмотреть. Женщина подняла руки к небу: «Господи, благодарю тебя за милость, – прошептала она, – за твою помощь и твою благодать». Неожиданно она громко зарыдала. Так громко, что на плач выскочил из дома вернувшийся с мастерских муж.
   – Что случилось? – подскочил он к Альбине. – Почему ты плачешь?
   – Снег, снег идет, – продолжая плакать, повторяла она, словно заклинание. – Такого обильного снега я не видела еще в своей жизни.
   – Пойдем в дом, ты совсем озябла.
   В сенях он стряхнул с жены снежинки, обмел веником ее обувь. Затем подошел к шкафу и достал бутылку водки, стал разливать по стаканам.
   – Выходит, наше дело правое, раз сам Господь Бог нам помогает. Не зря моя бабушка говорила, что наша деревня всегда была хранимая Богом.
   Слушая Ваську, Антон взял стоявшее в углу ружье и попросил у хозяйки тряпку и немного растительного масла. Разобрал и тщательно протер все части, посмотрел на свет лампы через дуло.
   – Чистота стерильная, никакой копоти, – сказал он, пристегивая цевье. – Пусть попробуют доказать, что это мы сделали.
   – Ты думаешь, по этому делу будет проводиться расследование? – с тревогой спросила Альбина.
   – Даже не знаю, – спокойно ответил Антон. – Нас никто не видел, воронку мы утрамбовали на совесть, снегом засыплет все следы…
   – Антон, – окликнул Васька парня, – протри насухо внутри ствола чистым куском ветоши. Там не должно остаться даже намека на то, что из ружья стреляли, – он выпил налитую рюмку водки. – Что касается расследования, то лично я так думаю на этот счет. Бандиты получили конкретное задание – поджечь мое хозяйство. Следовательно, следы пропавших они станут искать возле моего дома.
   – Ну и пусть ищут, – спокойно сказала Альбина. – Мало ли что может случиться по такой погоде. Может, они заблудились и где-нибудь застряли в снегу.
   – Собака после такого снегопада след не возьмет, – продолжал Васька, взглянув на жену. – Искать машину миноискателем, думаю, они не посмеют. Похоже, что они объявили деревне тайную войну и этот воинственный поход не последний. Но бояться не следует. Они пришлые, а мы тут живем. Дома же, как известно, и стены помогают, – и он опрокинул очередную стопку водки.
   Допив бутылку до конца и смахнув на ладонь крошки со стола, Васька стал одеваться.
   – Давай-ка я провожу тебя домой, – сказал он Антону. – Только ты отцу ни гу-гу, – приложил он палец к губам.
   – Он все знает, – вздохнул Антон. – Когда я брал ружье, он еще не спал. А когда наш с тобой трофей горел ясным пламенем, я заметил, как родители наблюдали за нами из-за сарая. Думаю, они были не единственными свидетелями. Такой фейерверк, наверно, видели все жители левой стороны улицы. Но смущать героев, отбивающих нападение чужаков, своим появлением не стали.
   Антон был прав. Всю эту ночь засыпанная снегом по самые крыши деревня была в тревожном ожидании. Большинство жителей не спало, интуитивно чувствуя надвигающуюся беду. Бессонную ночь провела и семья Шандыбиных. Ближе к утру уставшая от переживаний Клавдия присела на край кровати сына.
   – Ты, сынок, спи, – тихо сказала она, гладя ладонью его колючий ежик на голове. – Ни о чем плохом не думай. Все будет хорошо. Твоя бабушка, когда в деревне был голод, часто говорила соседям: «Не страдайте попусту, сейчас у нас все нормально, а будет еще и все хорошо. Ведь наша деревня хранима Богом».
   – А я, мама, и не волнуюсь, – открыл глаза Антон. – Это не мы ходим по чужим деревням, это не мы грабим бедняков, не мы выходим на дорогу и отнимаем у людей последнее. Мы защищаем свое добро. И если при этом вынуждены применять насилие, то исключительно в благородных целях.
   Рано утром, еще до восхода солнца, к месту взрыва легковушки подошел Жорка. Он внимательно осмотрел все вокруг. Никаких признаков трагедии обнаружить не удалось. «До весны тут что-то искать бесполезно, – размышлял он. – А когда потеплеет, земля просядет и все станет ясно».
   За этими мыслями его и застал подошедший Васька. Он молча остановился рядом, и, словно догадавшись, о чем думает сосед, сказал:
   – По весне привезу сюда КамАЗ битого самана и раскатаю его в лепешку. А чтобы желтое пятно не выделялось, сверху земли машину высыплю и тоже все разровняю.
   – Это ты правильно маракуешь, – вздохнул Жорка. – Слава богу, вокруг пока все тихо.
   – Осуждаешь? – напрямую спросил Василий.
   – Нет. Я считаю, что вы с Антоном поступили правильно. Если бы они подожгли твой двор, то следом вспыхнули бы и другие подворья, расстояние ведь небольшое, – он подал руку, – если что, мы с Клавдией дома.
   Васька вернулся домой и застал жену в курятнике, где она собиралась кормить индюков.
   – Я так ночью напугалась, – сказала она, расставляя по сараю корыта для корма, – что у меня ужасно болит голова и сильная тошнота подкатывает под самое сердце.
   – Давай я сам покормлю птицу, – с беспокойством сказал муж, глядя на бледное лицо супруги. – А ты немедленно в постель.
   Альбина послушно поставила на пол ведро с кормом и пошла в дом, легла на диван и мгновенно заснула. Проснулась от холодного прикосновения ко лбу чьей-то руки. Открыла глаза и увидела склонившуюся над ней тетку Марфу. Улыбнувшись, та взяла руку женщины и стала слушать пульс.
   – Что с ней? – тревожно спросил Василий.
   – Выйди из комнаты, – вместо ответа, попросила его Марфа.
   Напуганный неожиданной хворью жены, Васька вышел на кухню и закурил. Болезнь жены его сильно встревожила. «Неужели на нее так сильно повлиял вчерашний случай? – думал он, нервно куря одну папиросу за другой. – Не такая уж она оказывается и здоровая, как я о ней думал. Слегла от малейшего испуга». Он вышел во двор и полез на чердак, где жена хранила пучки разных сушеных трав. «Может, понадобятся?» – подумал он, возвращаясь в дом. В сенях встретил тетку Марфу, которая мыла руки под умывальником. На немой вопрос мужа ответила с улыбкой:
   – Все у нашей девочки хорошо. Вот только с сегодняшнего дня таскать тяжести я ей запрещаю, – и, подхватив свой саквояж, направилась домой.
   Войдя в комнату, Васька застал жену всю в слезах.
   – Что, что она тебе наговорила? – почти закричал он.
   – Марфа Федоровна сказала, что я беременна. Уже около пяти недель, – вытирая полотенцем слезы, сказала Альбина.
   – Так чего же ты плачешь? – обнял жену Васька. – Этому же радоваться надо! А ты, глупенькая, рыдаешь.
   – Я плачу потому, что не верю словам тетки Марфы.
   – А вот это зря. Если тетка Марфа сказала, значит, так оно и есть. Она не один десяток раз принимала роды. Даже у моей матери, когда я рождался, принимала. Она мне рассказывала, что я родился длинным и с черными волосами, – Васька счастливо заулыбался. – А теперь, моя хорошая, поднимайся и пошли завтракать. Я по случаю такой радостной новости даже выпью рюмочку.
   – Тебе можно, – кивнула головой Альбина, – а мне спиртного даже на нюх не нужно.

Голод в доме Чижиковых

   Утром тетка Мария вернулась из коровника в дом и молча присела на табуретку. Поставила у ног пустой подойник.
   – Закончилась последняя солома, – сказала она детям, – корову кормить больше нечем. Кормилица наша так ослабла, что едва держится на ногах, даже доить ее жалко. Боюсь, долго она не протянет, – женщина горестно вздохнула. – Ведь через месяц должна была отелиться. А теперь, ни коровы, ни теленка у нас не будет. – Она промокнула кончиком платка выступившие слезы. Заплакали и обступившие ее дети. – Не ревите, – сказала она им строго. – Сейчас схожу к деду Мухане, может, он привезет нам несколько охапков ячменной соломы.
   Набросив телогрейку и сунув ноги в валенки, тетка Мария пошла к Мухане. Едва за ней закрылась дверь, Нюрка дернула за рукав брата.
   – Никита, собирайся. Пойдем к Кадычихе, заберем в ее сарае остатки соли. Ей она не нужна, а нам пригодится.
   Брат молча оделся и вышел во двор. Нюрка тем временем принесла из сарая два пластиковых мешка.
   – Одинарный мешок такую тяжесть не выдержит, – сказала она Никите. – Нужно двойные мешки сделать. Ты постой здесь, а я вернусь в дом, возьму еще пару пакетов.
   Когда девушка вернулась к брату, он стоял нахмурившись, переминаясь с ноги на ногу.
   – Ты чего нахохлился?
   – А если Кадычиха нас в сарае застукает, – сказал он с тревогой. – Я ее боюсь. Она может нас поколотить.
   – Не бойся, – успокоила девушка брата. – Я собственными глазами видела, как Кадычиха уехала в город на рейсовом автобусе.
   – Так это было вчера, – упирался Никита. – А сегодня она, наверно, дома.
   – Нет ее дома и сегодня. Утром, когда я убирала снег у забора, видела, как она промчалась мимо и даже не посмотрела в нашу сторону. – Нюрка улыбнулась. – После того, как я чуть не отрубила ее сыну ногу топором, она меня не замечает. Недавно шли с мамой от пруда, поздоровались с ней, а она прошла молча и даже отвернулась.
   – Ну, ладно, – вздохнул Никита. – Если ты уверена, что Кадычихи нет дома, то я согласен идти с тобой.
   Они смело вошли во двор, молча открыли двери в сарай и, подперев их лопатой, стали быстро складывать остатки соли в пластиковые мешки. Когда наполнили доверху и собрались уходить, Нюрка заметила в углу сарая деревянную бочку.
   – Подожди минутку, – тихо сказала она брату, – я посмотрю, что в бочке.
   Она подошла к высокой пузатой бадье, закрытой куском фанеры. Осторожно сдвинув крышку, присмотрелась.
   – Никита, – позвала она брата, – здесь комбикорм. Зачем он нужен Кадычихе, ведь никакого хозяйства у нее нет, – стала рассуждать Нюрка, словно взрослая женщина. – Это, наверно, Тонька натаскала с молочной фермы, – уверенно сказала девушка. – Помнишь, мама говорила, что когда она работала дояркой, то тащила домой все, что под руку попадется. Сейчас мы оттащим соль, а потом наберем пару ведер и подкормим нашу Милку.
   Подхватив пакеты, они помчались домой. Поставив соль в сенях, Нюрка достала из-под лавки два ведра.
   – Будем носить ведрами, сказала она брату. – Пакеты у нас дырявые, комбикорм станет просыпаться, и тетка Ефросинья нас вычислит.
   – Лучше давай возьмем мешок, – предложил Никита, – им таскать удобнее будет.
   Сестра согласилась с таким предложением, и они снова отправились в сарай Кадычихи. Как и в прошлый раз подперли двери лопатой и стали руками нагребать из бочки комбикорм. Когда мешок был наполовину полным, Нюрка завязала его старым чулком.
   – Бери двумя руками за узел, – сказала она брату, – а я возьму за углы. Так будет и не тяжело, и нести удобно.
   Дома Нюрка постелила на пол старую клеенку, на которую они высыпали комбикорм. И не сговариваясь, дети снова двинулись в сарай Кадычихи. Так без перерывов они перетаскали весь корм. Когда делали последнюю ходку, девушка закрыла фанерой бочку и, уже собираясь уходить, увидела в другом углу кучу сена.
   – Что же ты молчишь? – тихо спросила она у брата. – Или не видишь, что тут еще и сено есть. – Она подошла к наваленной куче сухого душистого клевера, потрогала рукой, понюхала. – Как вкусно пахнет! Нашей Милке очень понравится. – Она повернулась к брату. – Сейчас возьмем два мешка и наберем сена.
   – У меня болит спина, и руки не поднимаются, – захныкал Никита. – И живот тоже болит.
   – Значит, ты хочешь, чтобы наша корова от голода сдохла?
   – Мама пошла к деду Мухане, – продолжал хныкать брат. – Он привезет соломы для коровы.
   – А если у Мухани кончилась солома? – схватив брата за куртку и сильно потянув на себя, спросила Нюрка. – Тогда что делать будем? Другой такой возможности у нас не будет. Тетка Ефросинья скоро вернется из города, – и она заплакала от безысходности.
   – Ладно, бери свой конец, понесли мешок, – согласился брат. – А то чего доброго застукают нас здесь.
   Добравшись до своего дома, дети не стали высыпать из мешка комбикорм, а оставили его рядом с уже насыпанной кучей. Сняв в сенях с гвоздя два других широких мешка, присели на минутку передохнуть.
   – Сейчас по мешку сена принесем и будем долго отдыхать, – первой поднялась Нюрка. – Хватит рассиживаться, – толкнула она в бок брата.
   Дети в очередной раз вернулись в сарай Кадычихи, и девушка стала наполнять мешок небольшими пучками сена. Когда один был полным, она помогла Никите взвалить его на спину, и тот, пошатываясь под тяжестью ноши, медленно двинулся домой. Быстро наполнив свой мешок, Нюрка вскинула его на плечи и, пригибаясь к земле, быстро направилась домой.
   Войдя в коровник, девушка заметила, как Милка, почувствовав запах сена, замычала и потянулась к мешку. Выдернув пучок, протянула корове. Та с жадностью стала его жевать. В это время на пороге сарая показалась мать.
   – У деда Мухани нет соломы, – сказала она, ничего не замечая после яркого дневного света. – Да и сам он болеет. Но есть и радостная весть. На следующей неделе из запасов Николая Викторовича всем привезут по возу сена. Но столько без еды наша корова не протянет.
   – Еще как протянет, – весело отозвалась Нюрка. – Мы с Никитой для нашей Милки принесли корма получше, чем солома.
   Тетка Мария внимательно вгляделась в полумрак сарая, всплеснула руками.
   – У кого же вы набрали сена? – с неподдельным восторгом спросила она. – Ведь ни у кого в деревне не осталось и пучка.
   – Ошибаешься, мама, – поглаживая корову по шее, сказала Нюрка. – У Кадычихи таким добром весь угол сарая забит. Мы с Никитой набрали только два мешка, но сена там еще много.
   – Пойдем, дочка, принесем еще по мешку, – быстро вытряхивая сено, сказала Мария. – Кадычихе сено ни к чему, только мышей плодить.
   – Можно перенести все сено, – предложила матери Нюрка. – Кадычихи все равно нет дома. Она уехала в город.
   Так они и сделали. Перенесли в свой коровник все до последней былинки. Прожившая всю жизнь в деревне Пруды тетка Мария никогда не интересовалась тем, что хранится во дворах соседей. Но сейчас, плотно закрывая двери в сарае Кадычихи, она обратила внимание на высокий двухъярусный сеновал, стоявший в конце ее огорода.
   – Какие порядочные люди живут в нашей деревне, – ставя мешок с сеном на снег, сказала она дочери. – Скот с голоду подыхает, но никто не рискнет взять хотя бы мешок корма с сеновала. – Она подняла было мешок, но потом поставила его на место. – А ведь этот сеновал не Ефросиньи. Насколько я помню, его строил покойный Толик Демин. Впрочем, чье бы там сено ни было, оно не наше. Нам на три дня и этого хватит. А там, бог даст, подвезет Муханя.
   Вернувшись домой, тетка Мария присела в коровнике на мешок с сеном, чтобы перевести дыхание. Осматривая сарай, она вдруг заметила кучу комбикорма, аккуратно ссыпанного на клеенку.
   – Это откуда здесь взялось? – вскочив с мешка, громко закричала она.
   – Это мы с Никитой из сарая Кадычихи перетаскали, – пояснила Нюрка.
   Хозяйка ничего не ответила. Она молча подошла к куче комбикорма, насыпала себе в подол несколько пригоршней и стала посыпать сено в яслях коровы.
   – Сегодня корове больше ничего не давайте, – обратилась она к притихшим детям. – Она сильно отощала, большое количество корма может ей повредить. В обед сделаю ей ведро пойла с комбикормом, а на ночь положим остатки сена.
   Целый день тетка Мария пребывала в отличном настроении. Она не знала, как благодарить дочку с сыном за ту работу, которую они проделали. Решила накормить их вкусным обедом. К столу подала огромную сковородку с жареной бараниной и кукурузную кашу.
   – Ешьте, дети, вволю, – раскладывая еду в алюминиевые чашки, ласково приговаривала она. – Теперь до весны придется обходиться без молока. Скоро у нашей Милки появится теленочек, и доить ее сейчас нельзя. Да и молоко уже невкусное. Вместо молока стану варить вам компот из сухофруктов. Ничего, – потрепала она по голове Никиту, – месяц, полтора как-нибудь проживем. Солений у нас много, мяса тоже полно.
   В доме тетки Марии наступили покой и согласие. Улетучилась тревога за голодную корову, а значит, и за будущее. Любой житель деревни скажет без сомнения, если в хозяйстве есть корова, значит, голод семье не грозит.
   Когда с обедом было покончено, и сытая детвора занялась своими делами, тетка Мария подошла к дочери.
   – Помой посуду и слей воду в ведро, – сказала она. – Я добавлю комбикорма и напою корову. А сейчас нужно пересыпать корм в какую-нибудь посудину, а то к утру от него ничего не останется. На запах со всей деревни мыши сбегутся.
   Она ссыпала часть комбикорма в фанерный ящик, остальное в выварку. Стряхивая остатки в ясли, нежно обняла за шею корову.
   – Теперь все будет в полном порядке, – тихо сказала она ей, словно животное могло понять свою хозяйку. – Я тебя хорошо подкормлю, и когда придет срок телиться, у тебя будет достаточно сил.
   Следом за матерью, довольная собой, ходила Нюрка. Девушка чувствовала себя так, словно нашла клад. Она изредка подходила к ящику, в котором горой были сложены комья соли, затем обошла кучу сена. Вышла из коровника и, подхватив пустой мешок, сказала сама себе: «Пока Кадычиха не вернулась, пойду насмыкаю еще сена из нижнего яруса сеновала». Напевая веселую песенку, Юлька смело подошла к строению, стоявшему на отшибе в самом конце огорода, натолкав полный мешок сена, она присела на него и стала рассматривать сеновал. Это было высокое двухъярусное строение, сбитое из горбылей. Потолок строители обшили досками, поверх которого уложили рубероид, поэтому дожди и другие осадки были не страшны. Там было всегда тепло и сухо.
   Взгляд девушки скользнул вниз. Здесь находилось достаточно много сена. «Будем с Никитой приходить сюда каждый вечер, – подумала она, – и брать по мешку. Этого хватит нашей Милке на целый день. А когда Кадычиха поедет в город, то можно и с запасом наносить». Она собралась уже уходить и взялась за мешок, как вдруг со двора хозяйки послышался звук шагов. Нюрка подумала, что это Кадычиха вернулась из города. Испугавшись быть уличенной в воровстве, она забросала охапками сена мешок, а сама спряталась в образовавшемся углублении в стоге. Пальцем раздвинула длинные стебли и в образовавшуюся щель увидела, как по лестнице, стоявшей в противоположной стороне сеновала, поднимается мужчина в синей куртке и такой же шапочке. Перед собой он держал большую сумку. Внизу у лестницы стоял Филипп.
   – Ты иди, – сказал ему поднявшийся, – а через пару часов принесешь нам обед.
   Филипп убрал лестницу и, воровато оглядываясь, направился к дому. Дождавшись, пока затихнут его шаги и успокоится сильное сердцебиение, Нюрка вылезла из своего укрытия, подняла мешок и хотела бежать домой. Но тут ясно услышала на верхнем ярусе сеновала мужские голоса. Судя по всему, разговор вели три человека.
   – Отличный «калаш» с оптическим прицелом, из такого не промахнешься, так что успех гарантирован, – раздался хриплый голос. – Аслан велел убрать афганца и фермера. А печника нужно взять живым.
   – Я буду вести наблюдение, – ответил ему другой голос. – Отсюда деревня как на ладони просматривается. А ты пока поспи. Если что, Анвар тебя разбудит. Обед будет только через два часа.
   Нюрка дождалась, пока наверху наступит тишина, тихонько подхватила мешок с сеном и со всех ног пустилась бежать домой. От страха она потеряла всякую бдительность и пронеслась прямо через двор Кадычихи перед окнами ее дома. Ей сказочно повезло. Девушку никто не заметил.
   Вбежав в свой коровник, Нюрка поставила на пол мешок и стремглав бросилась в дом. Увидев бледную от страха дочь, тетка Мария сама испугалась.
   – Ты снова ходила во двор Кадычихи? – спросила она.
   Девушка молча кивнула головой, и зачерпнув кружку воды, стала жадно пить.
   – И она тебя увидела? – продолжала допытываться мать.
   – Нет, – с трудом переводя дыхание, отозвалась дочь. – На верхнем ярусе сеновала живут чужие люди.
   – Откуда ты это знаешь? Ты что, видела их?
   – Одного видела, а остальных слышала.
   – Выпей еще воды и успокойся, – строго сказала мать.
   Наблюдая за дочерью, Мария поняла, что та говорит правду. Девочка она не из трусливых, так испугать ее могло только исключительное обстоятельство. Видимо, люди на сеновале Кадычихи, действительно представляют опасность для жителей деревни. Она ни о чем больше не стала ее расспрашивать.
   – Пойдем к дядьке Мирону, – сказала Мария, надевая куртку. – Ему все подробно и расскажешь.
   Взяв дочь за руку, она повела ее к дому Голованя. Но подошла не к калитке, к окошку магазина.
   – Здравствуй, Варечка, – тихо сказала тетка Мария, засовывая в окошко голову. – Папа дома?
   – Здравствуйте, тетка Мария, – равнодушно ответила Варька. – Отец дома, но он занят.
   – Я не ради праздного любопытства спрашиваю. Он мне нужен по очень важному делу.
   – Если вы пришли просить у него сена, то напрасно, – сделала капризное лицо девушка. – У нас у самих запасы кончаются. Не знаем, чем скот кормить. Отец ночами не спит, мечется. Коровы доедают остатки соломы.
   – Я не за сеном, – строго сказала тетка Мария. – Твой отец мне нужен по другому делу.
   – Ну ладно, – вздохнула Варька, прикрывая окошко. – Проходите во двор, собака привязана. – Выйдя на крыльцо через дверь, крикнула: – Отец, к тебе тетка Мария пришла. Говорит, что по важному делу.
   – Так пусть заходит в конюшню, – раздался голос Мирона. – Чего ты ее держишь во дворе? – Он вышел на порог. – Мария, проходи в сарай, на улице вести разговор как-то не с руки.
   – Даже не знаю, Мирон Андреевич, с чего и начать, – перебирая пальцами край платка, тихо сказала женщина, входя в конюшню.
   – Знаю, о чем пойдет наш разговор, – со вздохом сказал хозяин, откладывая в сторону щетку, которой чесал коня.
   – Нет, не знаешь. Я даже боюсь говорить. Пусть лучше она расскажет, – подтолкнула Мария в спину дочь. – Расскажи, что ты видела и слышала на сеновале у Кадычихи.
   Нюрка подошла к Мирону и, взяв его за руку, стала подробно рассказывать о своих приключениях. Хозяин слушал ее внимательно, не перебивая. Только в самом конце уточнил.
   – Ты четко слышала про афганца, фермера и печника?
   – Да, четко, – подтвердила девушка.
   Мирон сел на табуретку, закурил. Он неторопливо прокручивал в голове услышанное. Почувствовал, как где-то внутри тревожно зазвонил колокольчик.
   – В доме Кадычихи сейчас есть кто? – спросил он Нюрку.
   – Есть. Там Филипп обед им готовит. А тетка Ефросинья утром в город уехала. Я лично это видела.
   – Действительно, очень ценная информация, – проговорил Мирон, глядя на Марию. – Спасибо, что сообщили. Но больше об этом никому ни слова. Сейчас идите домой и на улицу не высовывайтесь. Я сам разберусь с этими смельчаками. – Провожая их до калитки, успокоил: – Потерпи маленько, на следующей неделе дед Муханя привезет тебе воз сена. Думаю, до весны хватит.
   – Спасибо, – ответила Мария, не оглядываясь. Она взяла дочь за руку и потащила ее домой.
   Проводив гостей, Мирон зашел в дом и, сдерживая волнение, попросил жену сходить к матери и привести ее в гости. Перехватив недоуменный взгляд супруги, прикрикнул:
   – Прошу, не отнимай у меня время и не задавай лишних вопросов. Делай, что сказал.
   Юлия быстро оделась и пошла в дом свекрови. Мирон полез на чердак, вытащил из мешка краскопульт, при помощи которого летом опрыскивал в саду деревья, заполнил расширительный бак керосином, проверил шланг высокого давления. Все было исправно и готово к действию. Спустившись с чердака, он поставил аппарат в углу сеней и с тревогой стал ждать, когда жена приведет мать. Тревожиться Мирону было от чего. Мать – своенравная старуха – может не послушаться Юлию. Самому идти за ней и светиться перед прицелом бандитов не хотелось.
   Сняв обувь, Мирон прилег на диван. Вспомнился разговор с Николаем Викторовичем, который как-то сказал, что бандиты вдоль и поперек рассматривают деревню в бинокль. «Не в бинокль они нас рассматривают, – криво усмехнулся Мирон своим мыслям, – а в оптический прицел». Прикидывая всякие варианты, которые способствовали бы скрытому передвижению и могли уберечь от киллеров, он на сто процентов был уверен, что бандиты не уйдут из деревни, пока не выполнят поставленную перед ними задачу.
   Лежать на диване было невмочь. Мирон поднялся и стал ходить по комнате. В голове роем проносились мысли. «Первым делом нужно сделать так, чтобы мать оставила свой дом, – размышлял он. – Затем самому нужно незаметно пробраться в ее дом. Сделать это почти невозможно. Улица между их домами просматривалась невооруженным глазом. Значит, нужно дождаться ночи, – принял он решение. – От дома матери до сеновала рукой подать».
   Приняв решение, Мирон возбужденно заходил по комнате. Потом вдруг остановился. Подумалось, а если у него прицел ночного видения? Тогда выполнение намеченного осложнялось. Он позвонил Николаю Викторовичу, но тот не отвечал. В отчаяние набрал номер секретаря, девушка ответила, что директор в отъезде и когда будет, она не знает. В это время в дверях появилась жена. Пропуская вперед недовольную свекровь, молча вздохнула.
   – Что это ты придумал? – с порога строгим голосом спросила мать. – Я поставила тесто, а ты отвлекаешь меня. – Увидев поникшего сына, сменила гнев на милость. – Стряслось что-то?
   – Пока нет, – ответил Мирон и, взглянув на мать, вдруг улыбнулся. – Юля! – крикнул он жене. – Я знаю, что мне нужно. – Он прошел в спальню и тихо сказал, – мне нужна одежда матери.
   – Вот ты и попроси, чтобы она тебе ее позаимствовала. Мне она уже столько нервов попортила, пока уговорила сюда прийти.
   – Вот жизнь пошла, – закричал хозяин, хлопнув себя по ляжкам, – с чужими людьми можно быстрее договориться, чем с родной матерью. – Он прошелся по комнате. – Мать, если ты хочешь видеть меня живым, снимай с себя юбку. Мне нужна твоя одежда.
   – Чего ты раскричался, – смиренно проговорила Прасковья Демьяновна, – раз нужна, сейчас отдам. – Она прошла в спальню и стала раздеваться. – Резинка на юбке крепкая, – послышался ее голос, – хорошо держаться будет.
   Мирон обул валенки, заправил в них штаны, сверху надел юбку. Подол опустился до самого пола. Набросил телогрейку, голову покрыл материнским пуховым платком, опустив его на самые глаза. В довершение переодевания нацепил брезентовые рукавицы, повесил на плечо мешок с краскопультом и вышел во двор. Сутулясь и сгибаясь под тяжестью ноши, он неторопливо побрел по улице к дому матери.
   Достигнув двери, Мирон неспешно открыл ее, переступил порог. Оказавшись внутри, задернул на окнах занавески, снял платок и телогрейку, присел на табуретку и стал обдумывать, как незамеченным пробраться к сеновалу. До постройки было два десятка шагов, но пройти их незамеченным днем было невозможно. Перебирая в голове различные варианты, он все-таки решил приступить к реализации своего плана, когда стемнеет.
   День тянулся очень долго. Когда наконец-то стемнело, Мирон решил подойти к сеновалу со стороны балки. По его разумению, это направление, скорее всего, не входило в сектор наблюдения бандитов. Накачав в баллон с керосином воздуха и тем самым создав давление, он разместил его поудобнее на спине, перекрестился и вышел во двор. Сделав несколько шагов, почувствовал, как страх, целый день терзавший его душу, стал улетучиваться. Голова работала четко, без посторонних мыслей.
   Подобравшись к сеновалу, Мирон выставил вперед руку и через краскопульт стал распрыскивать горючее. Работу он выполнял не спеша, обстоятельно поливая керосином не только сено, но и деревянные стены. Когда баллон опустел, он свернул шланг и достал коробок спичек. Прежде чем поставить точку в этом деле, он оглянулся, прикидывая путь отступления, и только потом чиркнул спичкой. Краем глаза заметил, как быстро воспламенилось сено. Смотреть на пожар не было времени. Со всех ног Мирон бросился бежать домой, считая на ходу.
   В сарай матери он забежал на счет двадцать. С такой скоростью ему бегать еще не приходилось. Выглянув в окно, увидел, что сеновал со всех сторон охвачен пламенем. Черный дым вперемешку с яркими языками пожарища отражались бликами в стекле. Вокруг стояла тишина, только слышался треск горящих досок. У Мирона даже мелькнула мысль, что там никого нет, а весь рассказ Нюрки – всего лишь детские фантазии. И тут он заметил бегущего к сеновалу с ведром Филиппа. Не добежав до сеновала метров десять, он споткнулся и упал. Ведро откатилось в сторону. В отсветах пожара было видно, что в нем находился ужин для бандитов. Филька поднялся и обошел вокруг горящего сеновала. Затем собрал со снега в ведро разбросанные продукты и вернулся домой.
   Проводив взглядом Филиппа, Мирон продолжал внимательно следить за горящим сеновалом, изредка поглядывая на двери дома Кадычихи. Но никто больше из дома не выходил. Несомненно, все жители деревни видели полыхающий пожар, но ни один не выскочил его тушить. Даже любопытная деревенская детвора не показывалась на улице.
   Когда пламя стало ослабевать, Мирон увидел, как из дома Кадычихи вышел Филипп. Повесив на плечо сумку, он направился по грейдерной дороге к Центральной усадьбе. Немного подождав, пошел к себе домой и наш герой.
   – Мама, а тесто тебе придется ставить заново, – сказал он, переступая порог и протягивая матери ее одежду.
   – Да зачем его ставить, – успокаивающе сказала Прасковья Демьяновна. – Сейчас соберу то, что осталось, добавлю кислого молока и отнесу кабану на ужин.
   Рано утром следующего дня Мирон взял вилы и стал рыться в остывшей золе сеновала. Поиски оказались успешными. Его трофеями стали три пистолета и ствол винтовки, приклад которой полностью сгорел. Все это он собрал в мешок и, прихватив топор, направился на большой пруд. Прорубив прорубь, высыпал содержимое в воду. Долго стоял, пытаясь различить в темной глубине оружие сгоревших на сеновале людей. Впрочем, людей ли?

Марфины врачевания Ленички

   Тетка Марфа с утра пораньше нагрела выварку воды и, поставив у печки детскую оцинкованную ванну, принялась купать поросенка Шурика. Чисто вымытого и раскрасневшегося будущего производителя завернула в старый фланелевый халат. Тот притих у нее на руках и только изредка похрюкивал. Прижимая своего любимца к груди, женщина говорила ему всякие ласковые слова и чмокала в пятачок.
   Наигравшись с поросенком, она пустила его на пол и подвинула ногой ближе к теплой печке. «Теперь ты у меня чистенький и сухонький, – ласково проговорила она, – можно и кашки с молочком съесть на завтрак. – Марфа налила чашку теплого молока и добавила несколько ложек кукурузной каши. – Что сама ям, тем и тебя потчую».
   В это время в дверь постучали. Боясь застудить поросенка, Марфа вышла в сени, плотно прикрыв за собой дверь в комнату.
   – Кто там? – спросила она, когда стук повторился.
   – Это я, Алевтина Муханина.
   – Что-нибудь случилось?
   – Заболел мой дед. Вот за помощью пришла.
   – Проходи, – открыла дверь Марфа. – Извини, что не приглашаю в хату, – виновато улыбнулась хозяйка. – Я только что выкупала Шурика. А холод в комнату проникает быстро, боюсь, протянет его сквозняком. Вон как ветер по ногам дует.
   – Тебе что, дети внука привезли?
   – Какого там внука. Шурик – поросенок, сын покойного Мырдика.
   Алевтина ничего не поняла из объяснений соседки, но и уточнять, откуда у нее появился какой-то Шурик, не стала.
   – Марфуша, – взяла она за руку хозяйку, – заболел мой Леничка. Всю ночь стонал, температура поднялась. Позвала я ветеринара с утиной фермы, а тот сказал, что у него фурункулез. Говорит, что может быть заражение крови. В больницу нужно срочно везти. А кто его повезет? Это он на своих лошадках всех возит. Кого на базар, кого в больницу, а когда сам заболел, стал никому не нужен.
   – Что ты такое говоришь? Почему не нужен? – положила она на плечо Алевтины руку. – Вот ты ко мне обратилась и правильно сделала. Фурункулез мы с тобой вылечим мигом. У тебя пчелиный мед есть?
   – Да откуда же ему взяться? – в сердцах воскликнула Алевтина. – Тот мед, что деду подарили на Рождество, когда он ходил и всех христославил, мы за три дня съели.
   – А мука пшеничная есть?
   – Мука найдется, – закивала головой Алевтина.
   – Вот и отлично. Иди домой, натопи хорошенько хату. Я через пару часов приду к вам.
   Успокоенная Алевтина ушла. Тетка Марфа справилась по хозяйству и пошла через дорогу к деду Ивану. Дернула за ручку двери. Она оказалась запертой на крючок изнутри. «Совсем еще недавно никто из жителей деревни не закрывал двери, – мелькнула у нее мысль, – а теперь закрываются, даже когда дома находятся». Сняв висевший на стене серп и засунув его в щель двери, без труда откинула крючок. Тихонько переступила порог, вошла в комнату. Дед Иван лежал на кровати, подложив под голову две огромные пуховые подушки, и смотрел телевизор.
   – Надо же, словно князь, лежит на перине и смотрит телевизор, – громко сказала она. – Где же это видано, чтобы в деревне средь белого дня бездельничали?
   – А что мне делать, одинокому казаку? – поднимаясь с кровати и усаживаясь на край, спокойно ответил дед Иван. – Я сам себе хозяин. Пенсию заработал, детей выучил. Больше мне делать нечего. В хате достаток, не голодаю. Я свое, моя драгоценная соседка, уже отработал.
   – Да ты, Ванюша, молодец, – похвалила Марфа. – В хате у тебя чисто и тепло.
   – А почему у меня должно быть грязно? Каждую неделю приезжает из города внучка Олеся. Все приберет, постирает, погладит, разносолов всяких наготовит, а мне только и остается, что золу с печки выгрести да хату натопить.
   – Ты прав, Ванюша, мы с тобой свое уже отработали. И дети у тебя недалеко. На автобусе всего час до города ехать. А мои живут далеко. Один раз в год приезжают. – Марфа присела на табуретку. – Я смотрю, твои внуки, хоть и родились в городе, а тебя не забывают и деревенскую работу, когда приезжают, выполняют не хуже нас. Давеча видела, как твоя внучка снег убирала. Сноровисто лопатой орудует. И воду на коромысле носит по всем правилам, как заправская казачка, не плечами, а бедрами. Любая из наших девок позавидует.
   – Олеся, хоть и родилась в городе, но выросла, можно сказать, в деревне, – довольный словами Марфы, уточнил дед Иван. – Все каникулы проводит у меня. Помню, когда на пасеке качали с ней мед, я не успевал подносить рамки. А как она помогала мне его продавать… Только появится на пасеке покупатель, она тут же наливает в миску мед, макает в него кусочки хлеба и уминает за обе щеки. Как-то приехал оптовик и застал ее за такой процедурой. Посмотрел и говорит: «Мед – это здоровье. Без всякой рекламы видно по румяному лицу красавицы-внучки».
   – С этим не поспоришь, – согласилась Марфа. – Мед – это, действительно, здоровье. Я как раз по этому поводу к тебе и зашла. Не осталось ли у тебя стаканчика меда на лечение деда Мухани?
   Дед Иван молча слез с кровати, взял полиэтиленовый пакет, нож и вышел в сени. Вернулся через пару минут и протянул пакет Марфе.
   – Это майский липовый мед. Лечи своего Леничку. Знаю, что ты к нему неравнодушна.
   – Да что ты такое говоришь, Иван Васильевич? – засмущалась тетка Марфа. – Я всю жизнь любила только одного мужчину, своего Григория. Вот это был красавец. А Муханя мне до плеча едва доставал. Скажу по секрету, – понизила голос Марфа, – не люблю маленьких мужиков, они мне не интересны.
   – Это потому, – авторитетно заявил дед Иван, – что ты сама гром-баба. Зачем тебе мелкие мужчины.
   Тетка Марфа поблагодарила деда и, не заходя домой, пошла врачевать Ленчика. До его дома было не более трехсот метров. Словно в узкой траншее пробиралась она по протоптанной в снегу тропинке. Глубина снега доходила почти до плеч. Случись с кем повстречаться, разойтись было бы трудно. Оглядывая бескрайние поля, подумала: «Снег идет почти каждый день, жители убирают его, но от этого толщина покрова меньше не становится. Что же будет весной, когда вся эта снежная армада начнет таять? Наверняка зальет не только дворы, но и подвалы, где хранятся все запасы. Нужно уже сейчас думать, куда перенести картошку и другие овощи. Кадушки с соленьями, конечно, не вытащить, да им особенно-то ничего и не сделается. А вот картошку… Ее в подвале больше тонны. Где набраться сил, чтобы справиться с такой работой»? От таких мыслей закололо сердце. Тетка Марфа остановилась, чтобы перевести дыхание, оперлась о край снежной стены. Еще раз окинула взглядом снежные заносы. «Зачем преждевременно поднимать себе давление, зачем мучить уставшую душу? – тихо сказала она. – Пусть все идет своим чередом. Что людям, то и мне».
   Когда тетка Марфа подошла к саманной хате Муханиных, в глаза бросилась просторная деревянная веранда с большим окном, рама которого была выкрашена голубой краской. «Вот я смеюсь с маленьких мужиков, – подумала она, – а ведь Муханя хоть и маленький, да удаленький. Вон какую роскошную веранду пристроил к хате. Такой нет даже у деревенского плотника».
   На пороге ее встретила хозяйка. Пропуская гостью вперед, вежливо проговорила:
   – Проходи, Марфуша, в комнату. Я приготовила полную чашку муки, – указала она на стол своей короткой пухлой рукой.
   Тетка Марфа молча разделась, вымыла в сенях руки с мылом, насухо вытерла чистым полотенцем. Прошла в спальню и присела на табуретку возле кровати.
   – Как наши дела, больной? – спокойным голосом спросила она у Ленички.
   Муханя лежал на животе, его ответом на вопрос Марфы был тихий стон. Она приподняла простынь и ахнула от увиденного. Вся спина маленького крюченного человека была покрыта десятками мелких фиолетово-красных фурункулов.
   – Леонид Трофимович, ложитесь полностью на живот, чтобы мне была видна вся ваша спина, – попросила она больного.
   Леничка чуть шевельнулся, попытался выпрямить правое плечо, потом вдруг заорал, да так громко, что тетка Марфа выронила из рук сумку.
   – Ты чего кричишь? – обратилась она к больному. – Я до тебя еще не дотронулась даже.
   Муханя продолжал материться, с трудом выравнивая спину. Наконец ему это удалось, и он затих. Тетка Марфа позвала из другой комнаты Алевтину.
   – Я насчитала двадцать семь фурункулов, – указывая рукой на спину, тихо сказала она. – Обрабатывать каждый в отдельности у меня не хватит лейкопластыря. Поэтому будем накладывать на всю спину сразу.
   Она засучила рукава халата, высыпала на деревянную дощечку половину чашки муки, сделала в образовавшейся горке ямочку, положив туда самый крупный кусок засахаренного меда, стала размешивать тесто. Когда масса по своей вязкости стала похожа на пластилин, сделала квадратную лепешку и обсыпала ее с двух сторон мукой. Затем ловким движением шлепнула на спину больного. Не обращая внимания на реакцию Мухани, быстрыми движениями рук прижала пышку к телу. Она не убрала руки даже тогда, когда тот заревел от боли и стал крыть ее матом. Накрыв тесто куском чистой наволочки, закрепила его скотчем.
   – Зря ты, Леничка, на меня орал и матерился, – спокойно сказала тетка Марфа. – Свою работу я сделала на пять баллов. Теперь очередь за тобой. От тебя требуется спокойно лежать на животе и ни в коем случае не переворачиваться на спину.
   – А как же я… – хотел было спросить Муханя, но осекся на полуслове.
   – Потерпи. Завтра я приду в это же время, сниму с тебя повязку, и ты забудешь о своих чирьях. Станешь бегать как молодой жеребчик. – Она вышла в сени и стала мыть руки. Подозвала Алевтину. – Брось все свои дела и сиди рядом с ним. Не позволяй ему снять повязку, – строго приказала она хозяйке.
   – Спасибо тебе, Марфуша, – слезно проговорила Алевтина. – Как только Леничка поправится, он привезет тебе воз сена с запасной скирды от конезавода.

Следствие капитана-оборотня

   Подходя к своему дому, Марфа увидела у порога работника милиции. Это был тот самый капитан, который вел расследование по факту убийства Мырдина. У женщины сильно забилось сердце. В голове мелькнула мысль, что незваный гость пришел с обыском. «Наверно, будет искать баранье мясо?» Она остановилась на некотором расстоянии от капитана, перевела дух.
   – Здравствуйте, товарищ капитан, – стараясь казаться бодрой, сказала она. – Или вас нужно называть господин капитан?
   – Это не важно, как вы ко мне обратитесь, – нахмурил тот брови, – это к нашему делу не относится.
   – К какому нашему делу? – насторожилась тетка Марфа, а сама подумала: «В дом, милок, я тебя не пущу. Скажу, ключ в кошельке оставила у больного. Если пошлет за ключом, то раньше ночи не возвращусь». – Так вы мне не ответили, – подходя ближе, наседала женщина. – Как мне вас теперь называть?
   – Почему теперь? – испуганно глядя на собеседницу, уточнил тот.
   – Другие времена наступили.
   – Какие другие?
   – Говорят, товарищами называть не принято, а на господина вы можете оскорбиться, – усмехнулась она, немного осмелев. – Дело в том, что я забыла у больного кошелек с ключами от своего дома, сейчас сбегаю за ними.
   – Да не надо никуда бежать. Я задам вам пару вопросов прямо на улице.
   – Хорошо, задавайте. Если это, конечно, не займет много времени. А то на морозе разговаривать холодно.
   – Я вот что хотел у вас уточнить, гражданка Голикова, – перешел на официальный тон капитан. – Вы случайно не получали какую-нибудь информацию о гибели вашего хряка?
   – Да какая там информация, – спокойно ответила совсем успокоившаяся тетка Марфа, – что с воза упало, то пропало. Да и от кого в деревне я могла получить информацию? Я старая женщина, ни с кем не общаюсь. Моя ежедневная дорога – от дома до колодца и обратно.
   – У вас в деревне в последнее время стали пропадать люди, – глядя с недоверием в лицо собеседницы, строгим голосом заговорил капитан. – Вы что-нибудь слышали об этом?
   – Нет, – твердо ответила она. – Ни о каких пропажах я не слышала. Да и кто у нас тут может пропасть? Деревню занесло снегом по самые трубы, люди целыми днями убирают его от своих домов. У нас не принято без дела шляться по соседям и разносить сплетни.
   – А ваш сосед, Василий Иванченко, куда отлучается?
   – Откуда же мне знать, – пожала плечами тетка Марфа. – Вижу его каждый день с лопатой в руках то у своего дома, то у дома его стариков. Раньше ходил мимо моих окон в мастерские, а теперь не ходит. Там все снегом занесло. – Она окинула взглядом занесенную деревню. – Вот сегодня иду к больному и думаю, что же будет весной, когда весь этот снег начнет таять? Ведь затопит деревню и помощи ждать не от кого. Каждый живет сам по себе. Вот, к примеру, у меня сейчас заканчивается сено. Где его брать? До весны еще далеко, а под нож пускать скотину жалко. У соседей просить – пустое дело, там такая же беднота. – Она зябко передернула плечами и спрятала руки в карманы. – Когда был совхоз, можно было выписать хотя бы ячменной соломы, а сейчас приходится надеяться только на Бога.
   Тетка Марфа стояла, переминалась с ноги на ногу, всем своим видом показывая, что она уже замерзла, но капитан не собирался уходить. Он крутил в руках кожаную папку, пристально глядя в глаза женщины.
   – Как вы думаете, кто вчера сжег сеновал гражданки Кадычковой? – неожиданно спросил капитан.
   – Какой сеновал? – переспросила тетка Марфа, даже глазом не моргнув. – Я впервые об этом слышу. Хата Ефросиньи находится за балкой, я в ту сторону не хожу, нечего мне там делать.
   – А недоброжелателей у нее много?
   – Почем мне знать. Лично мне она ничего дурного не сделала. Да и я ей никогда не вредила. Единственное, что меня обижает, так это ее пренебрежение моими медицинскими услугами. Ездит лечиться на Центральную усадьбу. Ну и ладно. Как говорится, баба с возу, кобыле легче.
   – Спасибо за важную информацию, – криво усмехнулся капитан. – Совсем я замерз тут с вами. Пойду поговорю с вашими соседями, – и он направился к соседнему дому.
   Тетка Марфа с тревогой посмотрела ему вслед. «Иди, иди, красавчик, никто тебе ничего не скажет». Она видела, как капитан дошел до края деревни и направился в сторону сада. Стало ясно, что он держит путь к дому Нурии. «Это ты правильно решил, – усмехнулась женщина. – Вечно пьяная воровка тебе такого наплетет, сам черт не разберется». Войдя во двор, она закрыла калитку на засов, достала из кармана куртки ключ, быстро открыла дверь, прошмыгнула вовнутрь и закрылась на крючок.
   На следующий день тетка Марфа с утра стала кормить своих питомцев. Насыпала немного зерна птице, подогрела каши Шурику, прикрепив к шее коровы короткий налыгач, повела ее на водопой к колодцу. «Совсем худая стала моя кормилица, – гладя корову по впалым бокам, думала хозяйка. – А ведь ей скоро телиться. Сено закончилось, а от соломы большого прока нет. Вот если бы ее комбикормом посыпать, тогда другое дело. – Она тяжело вздохнула. – Даст бог, Муханя поправится, привезет сена. Самой по такому глубокому снегу от конезавода не дотащить. Только на грузовых санях и можно привезти, а такие сани только у Ленички на конюшне».
   За своими тревожными мыслями она не заметила, как к колодцу с ведрами подошла Альбина.
   – Здравствуйте, тетка Марфа, – с радостью в голосе сказала она. – У нас сегодня приятная новость, вылупился из яйца первый индюшонок, – сообщила Альбина, опуская на снег ведра. – Понесла индюшкам, сидящим на яйцах, утром корм, смотрю, из-под крыла у одной выглядывает пушистая головка птенца. Приподняла из гнезда наседку, а там почти все яйца наклюнутые. Попросила Василия принести в курятник второй электрообогреватель. Ведь птенцы могут вылезти из гнезда и задубеть на холодном полу.
   – А ты попроси мужа, чтобы он соломой пол устлал, – порекомендовала тетка Марфа.
   – Это он уже давно сделал. Даже буржуйку установил в курятнике и купил три тонны угля, чтобы топить. Но помещение большое и тепла от печки может не хватить. Хотя мы и законопатили все щели, а входные двери оббили старыми телогрейками, все же от таких морозов это не спасает.
   – Когда у меня начинали вылупляться цыплята, – вздохнула тетка Марфа, – я забирала их в дом и до тепла из хаты не выпускала.
   – Это правильно, – одобрила ее действие Альбина. – Но у меня на гнездах сидят двадцать шесть индюшек. В доме для всех птенцов места не хватит. Вот поэтому и буржуйку там приспособили, и два электрообогревателя ставим. Сейчас как раз наступает ответственный момент.
   – Согласна, работа серьезная. Как ты с ней одна справляешься?
   – Я не одна, – улыбнулась Альбина. – Родители мужа помогают. Следят, чтобы печка не затухала. Свекровь даже на буржуйку поставила выварку и наложила в нее булыжников. От них тепло идет как от десятка обогревателей.
   Альбина осталась у колодца, а тетка Марфа повела свою кормилицу домой. Привязав корову и бросив в ясли охапку измельченной соломы, посыпала кукурузной крупой и сбрызнула соленой водой.
   – Ешь, моя дорогая, что бог послал, – погладила она корову по шее, – на лучшее пока не надейся.
   Она вернулась в дом, достала из коробки упаковку стерильного бинта, сунула ее в сумку и, замкнув дверь, пошла к больному. Утро было солнечным. Яркие лучи, отражаясь от белого снега, слепили глаза. Поглядывая на чистое небо, тетка Марфа подумала: «Как зима ни упирается, а сдавать свои позиции весне все же придется».
   Когда она подошла к дому Муханиных, на пороге ее встретила Алевтина и, приветливо здороваясь, проводила вовнутрь. Как и в прошлый раз, тетка Марфа разделась, вымыла руки и присела на краешек кровати рядом с больным.
   – Как наши дела, Леонид Тимофеевич? – тихим голосом спросила она. Но Леничка молчал. Вместо него ответила хозяйка.
   – Могу точно сказать, что пошел на поправку, – уверенно сказала Алевтина. – Вчера, когда вы ушли, он еще какое-то время стонал, а потом как уснул и не просыпался до самого утра. Я даже беспокоиться начала, подходила и слушала, дышит ли? Судя по храпу, очень даже хорошо дышал.
   – Это хорошо, что он крепко спал, – снимая со спины больного одеяло, сказала тетка Марфа.
   От прикосновения Леничка открыл глаза и одними губами улыбнулся своему доктору. Заметив это, тетка Марфа поинтересовалась:
   – Так как все-таки наши дела, Леонид Тимофеевич? Сильно спина болит?
   – Болит, но не очень сильно, – с трудом открывая рот, проговорил тот. – А вот чешется здорово.
   – Чешется, говоришь? Сейчас мы ее почешем. – Она осторожно взяла наволочку, прикрывавшую медовую лепешку, и резко сорвала ее со спины. – Леничка заорал словно ошпаренный. – Успокойся, мой хороший, – ласково сказала тетка Марфа, – все страшное уже позади.
   Она положила на стол лоскут лепешкой вверх, из которой торчали, словно ржавые гвозди, двадцать семь зеленовато-серых гнойных стержня.
   – Смотри, какой урожай мы с тобой собрали, – показала она хозяину результаты своего врачевания и, открыв кочергой дверцу плиты, бросила все в огонь.
   Алевтина смотрела на спину мужа и не верила своим глазам. Вместо фурункулов на теле виднелись глубокие ямки, в каждой блестела сукровица.
   – Теперь, Леонид Тимофеевич, придется немного потерпеть, – сказала тетка Марфа. – Я тебе сейчас буду спину чесать.
   Она обмакнула в перекись водорода кусок ваты и стала протирать вокруг воронок, стараясь чтобы жидкость не попала вовнутрь. Затем наложила на каждую ранку бинт и снова закрепила все скотчем.
   – Неделю не снимать и не мыться, – опуская рубашку, сказала она больному. – Вот в этот день, – ткнула тетка Марфа в настенный календарь, – снимешь мужу бинты. Если он не умудрился занести инфекцию, на спине останутся только глубокие синие оспины. Но это, думаю, не страшно. Он уже не молодой парень, чтобы показывать свои мускулы. И благодари Бога, Леонид Тимофеевич, что эта зараза высыпала у тебя не на лице.
   – Послезавтра, как и обещал, привезу тебе сено, – садясь на кровати, сказал Леничка.
   Тетка Марфа кивнула головой в знак согласия и направилась к выходу. В сенях ее остановила Алевтина.
   – Вчера перед заходом солнца ко мне заходил милиционер, – сказала она, понизив голос до шепота. – Зыркал глазами по хате, интересовался, жарю ли я баранину. Я так и обомлела. Какую, говорю, баранину, мы овец не держим. А он свое талдычит, говорит: «Ты давай не придуривайся, я носом чую жареную баранину». Я не растерялась, хвать с печки сковородку с мясом и на стол, ешь, говорю ему, ребрышки молодой козочки. Мы с мужем только коз разводим. Многие в деревне не признают козлятину, а мы ее обожаем. Свинья – грязное животное, ест из одного корыта с крысами, а коза питается только травой и овощами. Взяла прямо рукой из сковородки ребрышко и протягиваю ему. Он так брезгливо отстранил мою руку и говорит: «Правильно делают ваши жители, что не признают козлятину. Для меня лично свинина незаменима». – Алевтина еще понизила голос и склонилась к уху тетки Марфы: – Я думала, что он после этого уйдет, а он бесцеремонно уселся толстым задом на стул и устроил допрос: «А скажите мне, гражданка Муханина, почему в вашей деревне пропадают люди? Поговаривают, что если кто чужой появляется, то живым отсюда не уходит».
   Я как стояла, так и рухнула на край кровати. Когда немного пришла в себя, он стал меня добивать. Я подумала, что он хочет подвести меня к мысли о том, что люди из-за голода убивают чужаков себе на еду. Только хотела открыть рот, а он мне тут же его и закрыл. «Вот ты себя и выдала. Давай выкладывай все, что знаешь». Я хочу ответить, а слова не получаются. Глотаю воздух словно рыба и молчу. А он, паразит такой, осмелел и давит на меня.
   – Мне сегодня все жители деревни в один голос заявили, что ты со своим мужем в курсе всего происходящего. Более того, принимаете самое активное участие в происходящем.
   – Не знаю, что было бы дальше, если бы мне на выручку не пришел муж. Как он сумел подняться с кровати, можно только догадываться. Дошел до сеней и как рявкнет: «Ты чего тут врешь, мент паршивый. Ни я, ни моя жена ничего не знаем. А то, что ты тут сейчас выдумываешь, – сплошной наговор. Я в этой деревне родился, здесь состарился, но не помню случая, чтобы жители деревни обидели чужого человека. Если бы ты видел, сколько нищих проходит по нашей улице весной, и никому мы не отказываем в помощи, делимся последним куском хлеба».
   – А вас, гражданин, я ни о чем не спрашивал, – крикнул на Леничку милиционер. – Если ты, дед, будешь так ерепениться, то я пришлю за тобой наряд милиции и отправлю в СИЗО.
   – Отправляй, басурманин подлый, – храбро шагнул к милиционеру старик. – Я вымученный тяжелым крестьянским трудом и уже ничего не боюсь. Я старый и больной человек, никому не нужен, даже вашей милиции.
   – Идите гражданин в свою комнату, – взял за плечи деда капитан, – с вами я поговорю чуточку позже. А сейчас я задам последний вопрос вашей жене. Если она мне на него честно ответит, то я сразу же оставлю вас в покое. – Он резко повернулся и спросил: – Мне сказали, что вы видели, кто поджег сеновал гражданки Кадычковой. Это правда?
   – Видимо, в деревне знают то, чего мне неведомо, – ответила я ему, немного успокоившись. – Я впервые слышу о поджоге от вас. А если действительно сеновал подожгли, так туда ему и дорога. На этом сеновале, товарищ капитан, дети Фроськи Кадычковой устроили притон для разврата, водили туда всякую шпану.
   – Кто тебе об этом сказал? – зло посмотрел на меня капитан.
   – Никто не говорил, я сама видела. Прошлым летом иду как-то с огорода домой. Картошки накопала, огурчиков собрала, думаю, приготовлю хороший ужин мужу. Ему в тот день как раз зарплату выдавали. Муж мой любит выпить, это не секрет. Вот я его и караулила возле хаты Кадычковой. А он к сеновалу подъехал, туда же дочка Фроськина Тонька с бутылкой самогона направилась. Я подбежала, да как треснула ее сумкой по голове, аж картошка рассыпалась. Но девка хоть бы хны, даже ухмыляется. Говорит мне: «Что ты бегаешь за своим мужем, разве не видишь, что надоела ему? Он хочет побыть в обществе молодой женщины». Вот вам, товарищ милиционер, конкретный случай разврата. А что касается пожара на сеновале, так я об этом ничего не знаю. У моего мужа фурункулез, так мы с ним никуда из хаты не выходим и никаких новостей не знаем.
   – Ну, если больной, тогда оставляю его пока в покое, зайду в другой раз.
   – Это тот милиционер, который в прошлый раз у конного завода требовал выдать Афоньку Чижикова, – сказал Леничка, когда капитан ушел.
   – Вот такой гость у нас побывал, – закончила свой рассказ Алевтина.
   – Все правильно ты ему сказала, – выслушав хозяйку, подытожила тетка Марфа. – Он думает, если живем в деревне, то глупые. Моя мама любила повторять, что в деревне рождаются и живут очень мудрые, одаренные земной хитростью люди, и нет в мире такого человека, который бы разгадал эту на первый взгляд простоватую хитрость.

Ночные происшествия на конезаводе

   Николай Викторович возвратился из Пятигорска поздно вечером. Он посадил в свою машину тетку Марию и направился к дому Веры. Заметив подъехавший к калитке автомобиль и узнав в нем машину директора конного завода, та выскочила за калитку и пригласила гостей в дом.
   – Ваших ребят я разместил в клинике, – присаживаясь на табуретку, сказал Николай Викторович. – Живут они в двухместной палате. За ними там организован отличный уход и необходимое лечение. Их пребывание в клинике оплачено на полгода вперед. А там посмотрим, как будут развиваться события. Я оставил немного денег санитарке, которая будет за ними присматривать. Когда по делам буду ехать в Пятигорск, возьму и вас с собой. А сейчас, – обратился он к Вере, – неси свой чемодан, будем разбираться с оставшимися деньгами.
   Вера открыла шифоньер, принесла чемодан, поставила на стол перед Николаем Викторовичем.
   – Я его очень берегла, пока вы отсутствовали, – сказала она улыбаясь. – Даже со двора ни на минуту не отлучалась.
   Николай Викторович открыл кодовый замок, достал из сейфа двадцать пачек долларов и, поделив пополам, протянул тетке Марии и Вере.
   – В каждой пачке по десять тысяч долларов, – стал он объяснять. – Это очень большие деньги. Поэтому спрячьте их хорошенько и по мелочам не разбазаривайте. Ведь в деревне заметно даже то, что у кого-то появилось новое платье или туфли, а вы чего доброго начнете сорить деньгами, и сразу возникнет вопрос: откуда у вас такие деньги?
   – Я даже не знаю, что это за деньги такие, – рассматривая доллары, сказала тетка Мария. – Сейчас принесу домой и зашью их в перину.
   – Я тоже спрячу свои подальше, – сказала Вера. – Правда, еще не придумала куда именно.
   – Ну а я оставшуюся сумму потрачу на развитие конного завода, – застегивая сейф, сказал Николай Викторович. – А когда у меня все получится, я сделаю вас акционерами, дам каждому по десять процентов. – Он поднялся и направился к выходу. У порога остановился. – Вера, если ты хочешь устроиться на работу, то приходи завтра на завод. Финансовый директор, которым является моя жена Алена Александровна, оформит тебя на ставку бухгалтера. Она также будет тебя учить бухгалтерии, экономике и работе на компьютере.
   – А у меня получится? – робко спросила Вера.
   – Обязательно получится, если будет желание учиться. – Он переступил порог, но потом снова вернулся в комнату. – Смотрите, девчата, о том, что сегодня здесь произошло, никому ни слова. Прямо сейчас обо всем забудьте.
   – Мы никому не скажем, – в один голос затараторили женщины.
   Николай Викторович вышел на улицу, сел в машину и поехал к своему дому. Тетка Мария замотала пачки долларов в фартук и спрятала их под куртку. А Вера свои пачки денег положила на полку в шифоньер, закрыла дверцу и положила ключ в карман халата.
   Подъезжая к дому, Николай Викторович издали заметил какого-то мужчину, неспешно шагавшего взад-вперед у его калитки. «Кто-то меня караулит», – подумал он и увеличил скорость. Проскакивая мимо дома крикнул в приоткрытые окна: «Не дождетесь». Не раздумывая, направил машину к конному заводу. Въехав на территорию предприятия, интуитивно почувствовал тревожную обстановку. Поставив машину у входа в заводскую столовую, он направился в конюшни. Едва сделал несколько шагов, как навстречу ему вышел начальник охраны.
   – Здравствуйте, Николай Викторович, – протянул он руку. – Как хорошо, что вы приехали. Целый день вокруг завода какой-то микроавтобус с тонированными окнами кружит. Наши видеокамеры засекли его несколько раз. Я задействовал всю службу охраны. Одного человека на всякий случай поставил у вашего дома. – Он тронулся было идти дальше, но что-то вспомнив, остановился. – Тут к вам несколько раз Головань приходил, просил позвонить ему срочно, когда появитесь.
   – Спасибо, – поблагодарил его хозяин. – На охрану задействуйте сегодня даже тех, кто в отгуле. – Вернувшись в машину, позвонил. – Добрый вечер, Мирон Андреевич. Только что вернулся на завод и сразу звоню тебе.
   – Здорово, Николай, – отозвалась трубка. – Звоню тебе целый день, а твой мобильник мне талдычит, дескать, позвоните позже. Вот я и пошел к тебе на завод, а ты, оказывается, в отъезде был. Просил начальника охраны с тобой соединить, а тот ни в какую. Говорит: «Вы мне скажите, а я Николаю Викторовичу все передам». Ничего я ему не сказал, только порекомендовал держать порох сухим, скоро пригодится.
   – Я тебе что, действительно, нужен очень срочно? – стараясь не показывать тревогу в голосе, спросил он.
   – Срочнее не бывает.
   – Тогда я еду к тебе. Жди, скоро буду.
   Николай Викторович неторопливо направился к машине, о чем-то напряженно думая. Прежде чем завести двигатель, позвонил жене.
   – Алена, я на заводе. Ужинайте без меня, я немного задержусь.
   Едва Николай Викторович подъехал к дому Голованя, как калитка распахнулась, и хозяин вышел на улицу. Поздоровавшись, пригласил пройти во двор, а потом показал рукой на времянку.
   – Заходи сюда, здесь поговорим. – Войдя следом за гостем, включил свет и плотно прикрыл дверь. – Извини, Николай, что пригласил в нетопленую хату, обстоятельства заставляют. Тут хоть и прохладно, зато безопаснее.
   Взглянув на Мирона, Николай Викторович сразу понял, что за время его отсутствия в деревне произошли какие-то знаковые события. Может быть, даже серьезнее, чем он себе представляет.
   – Вчера ночью я облил керосином сеновал Кадычихи и сжег его к чертовой матери, – выпалил на одном дыхании Мирон. – Не перебивай, – поднял он упреждающе руку, – сам сейчас обо всем расскажу. Вчера утром пришли ко мне Мария с Нюркой и рассказали, что на этом сеновале прячутся чужие люди. – И Мирон подробно рассказал Николаю Викторовичу обо всем, что ему поведала девушка.
   – А не придумала ли все это Нюрка? – с сомнением спросил директор конного завода. – Знаешь, она сейчас в таком возрасте, что на уме одни фантазии.
   – Не придумала, – вздохнул Мирон. – Во-первых, когда горел сеновал, сын Кадычихи Филипп как раз нес чужакам ужин. Он споткнулся, и я видел, как рассыпались продукты. Во-вторых, после пожара он быстро собрал свои манатки и смотался из деревни. И в-третьих, я сегодня утром пошуровал вилами в пепле и нашел три пистолета и ствол от снайперской винтовки. Все эти железки я выбросил в прорубь на большом пруду.
   – Нам, Мирон, ничего не остается, как начать выстраивать экран защиты своей деревни, – сказал Николай Викторович. – Нюрка, судя по всему, сказала правду. Хотели они по-тихому убрать тебя, меня и Василя. Кстати, надо ему как-то намекнуть, чтобы был поосторожнее. Уж больно он горячий парень.
   – А что нам делать в сложившейся ситуации? – спокойным голосом отозвался Мирон. – Мы защищаем свои дома и потом нажитое имущество. Вот и пришлось мне маршировать по улице в юбке моей матери.
   – Жить захочешь, будешь и голяком бегать, – рассмеялся Николай Викторович. – Бандиты объявили деревне войну, – продолжил он серьезным голосом. – Они пытаются тихой сапой запугать нас. А мы таким же способом будем отбивать их удары. – Он посмотрел на суровое лицо Мирона. – Не так уж их и много, справимся. Ну а если не сможем сами, попросим помощи у милиции. Но пока в этом нет необходимости. Милиция далеко, а враги рядом с нами. Они нагло разъезжают по деревне и смеются нам в лицо. – Он поднялся с табуретки и направился к двери. – Чувствую, нынешняя ночь будет для меня жаркой. Давай все делать тихо и без суеты.
   Возвратившись на завод, Николай Викторович вошел в свой кабинет, включил электрочайник. Дождавшись, пока тот вскипит, выпил кружку крепкого чая. Подошел к окну и закурил. На улице было темно, небо заволокло тучами, но снега не было. Он приоткрыл створку окна, выглянул во двор. На территории было тихо. Он перевел взгляд на забор, за которым скрывались конюшни, не увидев ничего подозрительного, решил прилечь на диван и немного отдохнуть. Домой в эту ночь ехать Николай Викторович не планировал.
   Закрывая окно на шпингалет, увидел свет от идущей машины. Судя по всему, автомобиль двигался со стороны станицы Марьинской в деревню, до которой оставалось не более двух-трех километров. Николай Викторович провел рукой по потным вискам. «После горячего чая вспотел малость, – усмехнулся он и снял с вешалки шапку. – Как бы на сквозняке не продуло». Нахлобучив на голову шапку, он выключил в кабинете свет и, высунувшись из окна, стал наблюдать за движением машины.
   Подъезжая к деревне, водитель автомобиля переключился с дальнего света на ближний, снизил скорость. У моста через большой пруд машина остановилась. Постояв несколько минут, тронулась в сторону завода. С замиранием сердца Николай Викторович наблюдал, как медленно приближается к его предприятию неизвестный автотранспорт.
   Машина подъехала к забору, за которым находились конюшни. Было хорошо видно, как из салона вылез человек и, утопая по пояс в снегу, направился к ограде. Вскоре он вернулся, и к забору направилось уже два человека. Они о чем-то долго советовались, затем спешно направились обратно, сели в салон и машина двинулась в сторону деревни. Николай Викторович подумал, что они уехали совсем, но он ошибся. Прошло не более десяти минут, как до его слуха снова донесся гул работающего двигателя. Он выглянул в окно. Все тот же автомобиль подъехал к заводу. Из него вышли двое и направились вдоль стены, примыкающей к жилому дому. Один из пассажиров присел на корточки, другой взобрался к нему на спину и быстро перемахнул через забор. Оказавшись на территории завода, незнакомец направился ко входу в помещение. Тихо поднявшись на площадку второго этажа, попытался открыть дверь, но она оказалась запертой. Тогда он направился в подвал. Некоторое время его не было видно. Потом он вышел, вытирая руки о полы куртки, и направился к своему партнеру.
   Николай Викторович позвонил Василию и попросил того вместе с Антоном срочно прибыть к нему на завод. Затем снова стал наблюдать за непрошеными гостями. А те стояли с обратной стороны забора и о чем-то спорили, энергично размахивая руками. Потом один из них снова перелез через забор и скрылся в подвале. Света там не было и что он там делал в темноте, непонятно. «Наверно, у него есть карманный фонарик», – подумал директор конного завода. Словно в подтверждение его мыслей, из подвала показался человек, светя себе под ноги фонариком. Он направился опять к жилому помещению и стал внимательно осматривать лестничные перила. Делал он это не спеша, словно находился у себя дома. «Они хорошо изучили психологию деревенских жителей, – наблюдая за гостем, подумал Николай Викторович. – Знают, что те, умаявшись за день, с вечера ложатся в постели и спят до утра без задних ног».
   От размышлений его отвлек тихий стук. Он быстро распахнул дверь, на пороге стояли взмыленные, словно лошади после скачки, Васька и Антон. Николай Викторович молча поманил их к окну.
   – Смотрите, вероятно, эти добры молодцы хотят поджечь дом, – указал он на стоящих у забора людей. – Вон тот, что стоит справа, уже дважды побывал в подвале заводского общежития.
   Все трое стали наблюдать за происходящим. Когда увидели, как приехавшие тащат из машины баллон с пропаном, стало очевидно, быть беде.
   Подойдя к забору, мужчины остановились. Долго о чем-то совещались. Видимо, прикидывали, как лучше перебросить баллон через забор.
   – Будем брать их в подвале, – тихо сказал Николай Викторович. – За мной, ребята.
   Бесшумно преодолев расстояние между офисом и общежитием, все трое спустились в подвал. Осторожно ступая по ступенькам, остановились у труб отопления, идущих вдоль стены. Некоторое время молчали, давая возможность глазам свыкнуться с темнотой.
   – План такой, – тихо заговорил Николай Викторович. – Пропускаем гостей в подвал. Ты, Василий, берешь на себя первого, я – второго. Бить наверняка, чтобы с первого удара упаковать. А ты, Антон, стой за дверью, будешь страховать. Помните, ребята, есть только два варианта. Или они разнесут на части все наши строения вместе с нами, или мы их отправим к праотцам.
   Ждать гостей пришлось недолго. Но те несколько минут, которые пришлось стоять в кромешной темноте, показались часами. И когда послышались шаги, а вслед за ними и учащенное дыхание, всем троим стало как-то легче. В дверном проеме появились темные силуэты. Поставив на пороге баллон с газом, вошедшие стали совещаться, куда лучше его установить.
   – Давай поставим баллон на трубы, откроем его, а зажженный факел положим вот здесь на ступеньках. Пока газ распространится по подвалу и достигнет факела, мы успеем сделать ноги и отъехать от завода.
   Они снова подняли баллон и потащили его в глубь подвала. Пыхтя, спотыкаясь и матерясь, бандиты медленно продвигались к тому месту, где их уже ждали.
   Отработанным еще на срочной службе ударом Васька сбил с ног первого идущего. Роняя баллон с газом, тот только успел слегка ахнуть и замертво упал на бетонный пол. Второй бандит не смог в одиночку удержать в руках тяжесть емкости с пропаном, заматерился на своего нерасторопного помощника. Это была его последняя нецензурная брать на этом свете. Ударом огромной силы Николай Викторович пригвоздил к полу и его.
   Не сговариваясь, Антон с Василем вытащили из подвала баллон и отнесли его к забору. Затем помогли Николаю Викторовичу вытащить тела. Перебросив все это через забор, загрузили в их же машину.
   – Я вернусь на завод за своей машиной, – сказал Николай Викторович, – а вы, ребята, сбросьте эту легковушку с Марьинского моста. Только не забудьте открыть вентиль баллона с газом. Нужно сделать так, чтобы от автомобиля ничего не осталось. Встречу вас на федеральной трассе. И будьте осторожнее с газом.
   Васька сел за руль, Антон расположился на пассажирском сиденье. Все восемнадцать километров, которые отделяли завод от моста, проехали молча. Нервное напряжение последних минут еще не улеглось.
   Не доезжая несколько метров до конца маршрута, Васька остановил машину и высадил Антона. Не глуша двигатель, открыл вентиль баллона, который лежал между телами на заднем сиденье и тронулся с места. Быстро набрав скорость, резко повернул руль на середине моста и выпрыгнул из машины. Протаранив легкие перила, легковушка сорвалась вниз.
   Васька успел пробежать всего десяток метров, как под мостом раздался взрыв. «Это бензобак рванул», – подумал он, падая ничком в снег. Вслед за первым взрывом раздался второй, но уже огромной силы. «А это газовый баллон», – подытожил он. Куски металла и камни забарабанили по мосту, усыпая осколками все вокруг. Рядом с ногой что-то зашипело. Протянув руку, вытащил из снега еще горячий кусок обшивки машины.
   Какое-то время ребята стояли и молча смотрели, как догорает машина. Потом, словно очнувшись, бросились бежать в сторону деревни. Остановились только тогда, когда рядом притормозила машина Николая Викторовича.
   – Слава богу, дело сделано, – сказал он, открывая дверцы. – Теперь по домам – и отдыхать. – Какое-то время ехали молча. – Завтра выгони свой КамАЗ, – попросил Николай Викторович Ваську, – и прогони его несколько раз по следам легковушки возле завода.
   Высадив ребят, директор конного завода поставил свою машину под навес во дворе своего дома и пошел спать.

Возвращение старых валенок

   На следующий день Васька проснулся в пять часов утра и стал спешно заваривать чай.
   – Ты куда так рано? – вышла из спальни Альбина. – Еще совсем темно.
   – Хочу завести и прогреть свой КамАЗ, – пояснил муж. – Я на нем после ремонта почти не ездил, как бы аккумулятор не скис. – Он хлебал крепкий чай и старался не смотреть в глаза жене. – Кроме того, ты же помнишь, я планировал вывезти на кукурузное поле несколько куч навоза. – Он допил чай и поставил на стол пустую кружку. – Ты пока запаривай кукурузу и корми скотину, а я вернусь и почищу у коров и у свиней.
   – Я разве против, – улыбнулась Альбина. – Смотри, какие кучи навоза мы навалили за сеновалом. Сейчас как раз хорошо его вывозить. Он смерзшийся, не будет ни грязи, ни вони.
   Придя в мастерские, Васька долго отгребал лопатой снег. Наконец ему удалось открыть ворота. Запустив двигатель КамАЗа, он дал возможность машине хорошенько прогреться. Затем не спеша выехал на проселочную дорогу. Доехав до деревенской улицы, прибавил газу и пронесся из одного конца в другой. Спустившись к прудам и проехав мост, направился к конному заводу. Сделав пару кругов вокруг его забора и убедившись, что следов от вчерашней легковушки не видно, погнал машину в станицу Марьинскую. На обратном пути, проезжая по мосту, сбавил скорость, посмотрел вниз. Остатки разбитой машины ушли под лед реки, и их унесло течением. И только закопченный снег был немым свидетелем того, что здесь произошло дорожно-транспортное происшествие. Уже проехав мост, подумал: «Убийцу всегда тянет на место преступления… Впрочем, это не я первым пришел взрывать их дом, – стал он сам себя оправдывать, – они заработали то, что заслужили».
   Въезжая в деревню, он обратил внимание, что по дороге едет молоковоз, а следом за ним целая вереница саней, запряженных лошадьми. «Ну, теперь никакая экспертиза не сможет определить, была тут ночью легковушка или нет», – улыбнулся он и направил КамАЗ в мастерские. Подъезжая к воротам, увидел, как Николай Викторович, сидя верхом на лошади, колесит по тому месту, где ночные гости перебрасывали газовый баллон и бегали от забора к дороге. Он поставил машину и стал отгребать снег во дворе мастерских. Орудуя лопатой, постоянно ловил себя на мысли о том, что думает о событиях последних дней. За неделю в деревне убито уже семь человек. По всей вероятности, их ищут. Не исключено, что сегодня или завтра нагрянет милиция с опытными оперативными работниками, которые, если захотят, без особого труда докажут, что все погибли именно в этом населенном пункте. Васька оперся о черенок лопаты и стал обдумывать возможные варианты вопросов оперативников и своих ответов. Впрочем, вариантов ответов было всего два: ничего не видел, ничего не знаю. Он понимал, что доказательная база у милиции слишком мала, значит, ничего доказать они не смогут. Успокаивая себя, тем не менее ощущал не проходящую тревогу и чувство собственной вины.
   Вернувшись домой, он навел в сараях порядок. Уже уходя, решил добавить корове сена. Сняв с гвоздя металлический крюк, направился к скирде. С силой вогнал его в сено и стал смыкать. Очередной пучок оказался слишком большим. Скирда чуть качнулась от сильного рывка, и сверху упал пласт спрессованной травы, укутанный сугробом снега. Чертыхнувшись на неожиданную напасть, Васька стал вилами убирать из-под ног куски снега. Острие наткнулось на что-то твердое. Он нагнулся, разгреб снег руками и увидел старый валенок. Сердце его приятно екнуло. Он сунул руку вовнутрь и застыл от изумления. Пальцы нащупали деньги. Быстро разгребая снег, нашел второй валенок. Там тоже были деньги. Забыв, зачем пришел к скирде, Васька схватил оба валенка и помчался в пристройку, где Альбина готовила корм свиньям. Влетел в помещение и остановился на пороге. Жена недоуменно посмотрела на возбужденного мужа. А тот, не говоря ни слова, показав ей старую обувку, помчался в дом. Альбина поспешила следом. Она закрыла входную дверь на крючок и остановилась посреди комнаты.
   – Вася, это те самые валенки, о которых ты меня прошлый раз пытал? – тихо спросила она.
   – Да, те самые, которые ты забросила на скирду сена.
   – Я этого не делала, – обиделась Альбина. – Поверь, я еще из ума не выжила и точно знаю, что эти валенки вижу впервые. Скорее всего, ты их сам туда забросил, когда вернулся с кирпичного завода. Помню, у тебя был тогда какой-то странный вид. Я еще подумала: «Правду в народе говорят, с кем поведешься, от того и наберешься». А ты целый день провел в компании с этим придурошным Афоней.
   – Не смей так говорить об этом парне, – вспылил Васька. – Думай обо мне что хочешь, но я на скирду валенки не забрасывал. – Он вынул две пачки долларов и бросил их на стол. – И давай на этом разговор закончим.
   Альбина ошарашенно смотрела то на тугие пачки купюр, то на мужа.
   – Теперь я понимаю, почему ты так расстроился из-за этих старых валенок, – улыбнулась она. – Ты уже пересчитал деньги?
   – Чего их считать. Две пачки стодолларовых купюр по сто банкнот в каждой, это двадцать тысяч. В рублевом эквиваленте по нынешнему курсу почти миллион.
   Выслушав мужа, Альбина взяла один валенок и бросила его в печку. Дождавшись, пока он сгорит полностью, бросила туда и второй.
   – Историю с валенками будем считать законченной, – ласково потрепала она мужа по волосам. – А вот деньги нужно спрятать.
   Она принесла из сеней треснувший с боку чугунок, положила на дно завернутые в полотенце доллары и, насыпав рушенной кукурузы, поставила на видном месте под печку.
   – Это самый лучший сейф для денег, – ответила она на немой вопрос мужа. – На треснувший чугунок никто не позарится, а кукуруза никому и даром не нужна. И самое главное, деньги всегда у меня перед глазами.
   – Такое хранение денег может придумать либо домовой, либо женщина, – присаживаясь к столу, сказал с улыбкой Васька. – У мужика для такой хитрости ума не хватит.
   Альбина ничего не ответила на такой выпад мужа и стала накрывать на стол. Васька пошел в сени вымыть руки.
   – Ты куда дела кожаную папку? – спросил он за ужином.
   – Никуда я ее не девала, просто зашила в перину.
   – Вот как зашила, так и разошьешь. Я пообещал Николаю Викторовичу показать документы, которые в ней лежат. Мы с тобой все равно ничего понять в них не сможем. Они ведь на английском языке. А этот парень, который у Веры жил, кажется, его зовут Кирилл, он свободно читает по-английски. К тому же, каждый документ имеет свой срок давности. Может, Николаю Викторовичу они пригодятся.
   – Уговорил, – улыбнулась Альбина, – я распорю перину, но не сегодня. Уже десять часов, а у меня до сих пор свиньи не кормлены.
   – Нет, перину распори сейчас же, – настойчиво попросил муж. – Я отнесу папку на конезавод сегодня, как и обещал.
   Жена молча пошла в спальню, распорола лезвием шов перины и вынула папку. Отряхнув ее от пуха, положила на стол, а сама стала зашивать дырку. Васька оделся и, взяв документы, ушел на конезавод.
   Войдя в приемную руководителя, узнал у секретаря, что Николая Викторовича на месте нет, и когда будет – неизвестно. Посидев немного в приемной, Васька отдал папку девушке и попросил ее передать директору сразу же, как тот появится, а сам отправился домой.
   По дороге он все время думал, куда же вложить деньги, которые так легко достались им с Альбиной? Было совершенно ясно, что деньги должны работать, а не лежать мертвым грузов в курятнике. Но куда их вложить? Хотелось бы пристроить в такое дело, которое продолжили бы и дети и внуки. Внезапно Васька остановился. Его взгляд скользнул по заснеженным полям и остановился на черной цепочке деревьев и кустарников, которые росли возле развалин кирпичного завода. «А что если восстановить кирпичный завод? – подумал он. – Ведь сырье рядом, в карьере, и дорога там есть. Со стороны деревни почти вплотную к заводу подходит узкоколейка. Есть и столбы для электролинии, только протянуть провода и подключиться к трансформатору. Воду можно брать из артезианских скважин».
   Придя домой, Васька стал на листке бумаги набрасывать график предстоящих работ. Первым пунктом обозначил оформление земельного участка и получение разрешения на реконструкцию завода. На втором месте стояла задача по очистке подъездных путей и участка от кустарника и бытового мусора.
   За обедом он поделился своими соображениями с женой. Альбина без лишних вопросов одобрила решение мужа и присоветовала зарегистрировать предприятие, как общество с ограниченной ответственностью.
   – Обязательно впиши в перечень уставной деятельности выполнение ремонтно-строительных работ и услуг, – подсказала она.
   – Обязательно впишу, – пообещал Васька и тут же за столом запланировал на завтра поездку на Центральную усадьбу.

Загадочная папка

   Николай Викторович вернулся в свой кабинет задолго до обеда и стал просматривать почту. В это время к нему зашла секретарь и протянула кожаную папку.
   – Это передал для вас Василий Митрофанович Иванченко.
   – Давно он здесь был?
   – Почти сразу после вашего ухода на конюшню.
   Отложив почту, Николай Викторович расстегнул молнию, достал документы и стал их рассматривать. Но сколько ни старался хоть что-нибудь понять, все было тщетно. Английского языка он не знал. «Вот черт, – отодвинул он в сторону папку, – в школе учил английский, в военном училище учил, в академии сдал все зачеты, а ни фига не могу прочитать. – Он вздохнул, а потом улыбнулся. – Иностранный язык, как музыка, и тем и другим нужно заниматься постоянно». Глядя на папку, он стал размышлять о возможной ценности находящихся в ней документов. Ведь не зря же бандиты хранили ее в сейфе. Снова придвинул папку и попытался хоть что-нибудь понять. Один документ со штампом Государственного нотариуса его особенно заинтересовал. Один только факт, что он исполнен на специальной бумаге и заверен, говорил о его ценности. «А ведь этот документ может иметь срок давности, – мелькнула мысль. – Мне необходимо как можно скорее узнать, что в нем написано». Появилось желание позвонить полковнику милиции Малову и попросить его прислать специалиста со знанием английского языка.
   – Стоп, – сказал он сам себе и хлопнул по лбу. – А ведь Кирилл недавно окончил школу и, насколько мне известно, хорошо знает английский.
   Он быстро позвонил Якову Ивановичу и попросил того срочно прислать к нему Кирилла. Через пять минут мальчик уже стоял на пороге его кабинета.
   – Мне сказали, что вы меня вызывали, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу.
   – Проходи, – протянул ему руку директор. – Присаживайся к столу, есть работа. – Тот несмело присел на краешек стула. – Ты вырос в семье учительницы иностранного языка, – начал он издалека. – Вот мне и подумалось, что ты, наверно, неплохо знаешь английский язык.
   – Конечно, знаю. А что нужно сделать?
   – Нужно прочитать несколько документов.
   – Это я смогу, – улыбнулся Кирилл. – На английском я свободно говорю и читаю, можно сказать, не хуже, чем на русском.
   – Ты, наверно, знаешь, что происходит в деревне в последнее время? – присаживаясь напротив парня, спросил Николай Викторович. – Тот молча кивнул головой. – Так вот, из сейфа, который находился на развалинах кирпичного завода, мне принесли папку с документами. Я все просмотрел, но так ничего и не понял, они все на английском языке. Но, поскольку бандиты хранили их в сейфе, значит, эти документы содержат какую-то важную информацию. У меня к тебе просьба: переведи мне каждое слово.
   – Я все сделаю, как вы просите, – он взял папку, полистал документы. – Мне понадобится некоторое время для работы, а также компьютер с Интернетом и отдельный кабинет.
   – Располагайся, – толкнул рукой свое кресло Николай Викторович. – Мой компьютер в твоем распоряжении. Если забарахлит Интернет, а такое иногда случается, от моего имени вызывай программиста. Я же уезжаю в район, и до конца дня меня не будет.
   Несмотря на то, что уже продолжительное время Кирилл не прикасался к компьютеру, он довольно быстро освоился со знакомой техникой и приступил к анализу всех находящихся в папке бумаг. Работал он долго, тщательно переводя на русский язык те документы, которые, по его мнению, могли представлять особый интерес. Когда все лежащие перед ним бумаги были изучены, он приступил к последнему документу, составленному на специальной бумаге. Без особого труда Кирилл узнал, что это доверенность на предъявителя. В пустые графы достаточно было вписать фамилию и паспортные данные любого человека, и тот становился владельцем недвижимости. Но где именно находилась эта недвижимость и на какую сумму она оценивалась, ни в одном документе информации не имелось.
   У Кирилла пропало настроение. Ему стало очень обидно, что он не смог оправдать надежды Николая Викторовича. Он сложил все документы в папку и застегнул молнию. Чтобы скоротать время, стал просматривать последние новости в Интернете. И тут у него мелькнула мысль: «А нет ли у папки потайных карманов»? Он вытряхнул на стол все бумаги и стал прощупывать мягкую кожу кончиками пальцев. Вдруг ощутил какую-то шероховатость. Это была почти незаметная полоска склеенного шва. Взяв нож для резки бумаги Кирилл кончиком надрезал шов и поднял ткань. В щели увидел небольшую визитную карточку. Вынув ее, прочитал адрес и номер телефона нотариуса, заверившего доверенность. На обратной стороне авторучкой по-английски было написано: «Господин Абашидзе, вам следует прислать к нотариусу человека с паспортом по указанному на визитной карточке адресу для оформления недвижимости».
   Кирилл положил перед собой визитку и задумался. С одной стороны было все понятно, а с другой… В какой стране живет этот нотариус, как найти этого господина Абашидзе, которому обломилось наследство? Он повертел в руках доверенность и вдруг заметил в уголке кто-то карандашом сделал надпись мелкими печатными буквами: «голубой аметист». Он стал гадать, чтобы это могло означать? Если название драгоценной вещицы, тогда как это стыкуется с недвижимостью? Чем дольше Кирилл размышлял, тем больше неясностей у него появлялось. В конце концов ему надоело ломать голову и он, составив список вопросов, стал задавать их компьютеру. Поиск ответов через Интернет долго не давал ожидаемого результата. Ни названий кафе, ни улиц, ни отелей не вырисовывалось. Единственной информацией стало то, что «Голубой аметист» находится в Греции на острове Крит. «А вот это уже кое-что», – пробормотал он себе под нос.
   Мальчик так увлекся поиском, что не заметил, как в кабинет вошел Николай Викторович. А когда увидел директора, от неожиданности даже вскочил с кресла.
   – Ну, дружище, – положил ему на плечо руку хозяин конного завода, – давай рассказывай, что ты сумел перевести и что накопал в Интернете?
   – В папке имеется доверенность на оформление недвижимости, – начал рассказывать Кирилл и протянул визитку нотариуса. – Доверенность выдана на предъявителя. То есть достаточно вписать фамилию человека и его паспортные данные. Насколько я сумел понять, эту запись должен сделать непосредственно нотариус, визитную карточку которого я вам отдал. Вписать он должен фамилию Абашидзе.
   – Как ты сказал? – вскрикнул Николай Викторович, – Абашидзе? Не может быть. – Он взволнованно заходил по кабинету. – Чуть больше часа назад полковник милиции Малов рассказал мне, что Абашидзе, по кличке Мурзало, разбился на машине сразу после Нового года. Авария произошла по дороге в аэропорт. Кроме него в машине находилось еще два подельника. Выжил только водитель, он и рассказал, что Мурзало хотел скрыться за границей, так как получил информацию о возможном аресте федеральной службой безопасности. Лететь он собирался в Афины. Перед поездкой в аэропорт водитель слышал разговор хозяина с Асланом, который должен был передать ему деньги и какую-то папку с документами, но не передал, ссылаясь на то, что его тайник кто-то обчистил в новогоднюю ночь. От такой новости Мурзало затрясся от ярости и чуть не перестрелял своих подельников.
   В кабинете наступила тишина. Николай Викторович стоял посреди кабинета, разминая в пальцах папиросу. Кирилл смотрел на него широко раскрытыми глазами.
   – Что же получается? – заговорил хозяин конного завода. – Мурзало нет, доверенность у нас, значит, нам с тобой и карты в руки. Давай начнем свою игру. Если получится, то значит, сам господь Бог нам помогает.
   – А если не получится? – тихо спросил Кирилл.
   – Тогда выходит, что мы не заслуживаем заполучить в собственность иностранную недвижимость. – Николай Викторович достал из шкафа карту мира и расстелил ее на столе. – Давай поищем остров Крит. Скоро нам с тобой предстоит туда отправиться. Правда, для этого понадобятся заграничные паспорта и визы. Ну, с паспортами, думаю, проблем не будет. Полковник Малов нам поможет. А вот с визами дело обстоит сложнее.
   Он вынул из кармана мобильный телефон и набрал номер Сергея Александровича и попросил того помочь получить загранпаспорта в ускоренном варианте. Выслушав ответ собеседника, сказал: «У нас с тобой на подготовку минимум две недели».

Драка Нурии с Ефросиньей

   Всю ночь у Нурии болела голова. Возможно, из-за этого и снились кошмары. Проснувшись, она лежала с закрытыми глазами и вспоминала сон. Сделать это было трудно по причине непроходящей головной боли. Размытые очертания постоянно исчезали, и она не могла сосредоточиться ни на одном из них. Единственное, что хорошо зафиксировала память, было видение, всплывшее в ее воспаленном мозгу под самое утро. Приснилось, будто на утиной ферме идет гуляние. Все пляшут и поют, а посреди круга танцуют фокстрот ее племянник Равиль и Кадычиха. Причем в танце ведет женщина. Ефросинья крепко прижимает к себе парня, целует его в губу. Сама Нурия хлопает в ладоши и громко кричит: «Горько»!
   С трудом открыв глаза и сев на кровати, хозяйка покачала головой. «Приснится же такое, – подумала она. – Чтобы красавиц Равиль целовался с этой старой лошадью. Он такой гордый парень, что не на каждую молодую девку смотрит. Ну, ладно, все это чушь собачья, – тряхнула головой Нурия, – главное, что я себя не видела во сне пьяной. Такой сон всегда к болезни снится». Потянувшись и надев халат, стала растоплять печку. Затем, взяв нож, спустилась в подвал и отрезала заднюю часть утки. Порубив мясо на кусочки, положила на сковородку, добавила немножко воды, чтобы утятина пропарилась и стала мягкой. Жевать жесткое мясо ей было нечем, так как во рту торчал всего один целый зуб. Закрыв сковородку крышкой, в ожидании, когда завтрак будет готов, решила привести в порядок свою прическу. Расчесав гребешком длинные седые и редкие волосы, она стала заплетать их в две тонкие, словно крысиный хвост, косички. За этим занятием ее и застала Кадычиха.
   В дом она вошла без стука. Не здороваясь с хозяйкой, прошла в глубь комнаты и уселась на кровать.
   – Утятину, значит, жаришь? – ехидно спросила она. – Я запах от самой дороги унюхала.
   – Что-то есть ведь надо, – лебезя перед подругой, скороговоркой выпалила хозяйка. – Ты же знаешь, я свинину не ем.
   – Врешь ты все, – со злостью выкрикнула гостья. – Жрешь свинину, словно старая свинья. Забыла, как у меня на рождество самогонку закусывала свиным салом?
   – Ты права, подруга, я ем свинину, когда выпью. А когда трезвая, мне и на нюх ее не надо.
   Мясо на сковородке стало подгорать. Нурия схватила тряпку, сняла с плиты скворчащую посудину и поставила ее на чугунок с горячей водой, который стоял на печке.
   – У меня всегда на плите стоит горячая вода, – словно оправдываясь перед гостьей, сказала Нурия. – Посуду там помыть, или умыться. В сенях в умывальнике ведь вода ледяная.
   Кадычиха сидела молча, словно не слыша, что говорит ей хозяйка. Она обдумывала, с чего начать разговор с Нурией. Ведь эта бестия говорит одно, а делает совершенно другое и врет на каждом шагу.
   – Ты бы, Нюша, бросила смыкать свои патлы, – криво улыбаясь, сказала Ефросинья. – Присядь и выслушай меня. Один хороший человек из города просил оказать ему небольшую услугу. За это он поставит ящик водки. – Заметив испуганный взгляд подруги, положила ей руку на плечо и успокоила. – Ничего особенного в этой услуге нет. Особенно, если за дело возьмется такая способная женщина, как ты, Нюша.
   – Ну, чего тянешь кота за хвост? – с недоверием посмотрела на подругу хозяйка, – давай конкретно говори, что я должна сделать?
   – Ты, наверно, знаешь, что в нашей деревне в последнее время какая-то чертовщина стала твориться, – начала издалека Кадычиха. – Люди бесследно исчезают. А недавно, – она понизила голос, – в деревню заехала большая машина с бараньим мясом, а обратно не выехала. Словно сквозь землю провалилась. Ты случайно не знаешь, кто в деревне варит баранину?
   Нурия призадумалась. Вспомнив, уже хотела рассказать, как на утиной ферме ее угощал бараниной Степан Плюхин, но вовремя спохватилась. Подумалось, что ее сердечного друга могут вызвать в милицию, а он по доброте душевной возьмет и расскажет, как она к нему по ночам в гости бегает.
   – Откуда же мне знать, – пожала плечами Нурия. – Я живу сама по себе, в деревне меня не любят, и я плачу им той же монетой. Я ведь, Фрося, не деревенская баба. Родилась в городе Уфе, там все мои корни. А здесь я случайно оказалась.
   – Мне твоя биография не интересует, – раздраженно сказала Кадычиха. – И выяснять кто кого в деревне любит, мне тоже неинтересно. Моя конкретная просьба к тебе такая: сходи в дом Митрофана Иванченко и разведай, едят они баранину или нет.
   – Ты что, Ефросинья, – замахала руками Нурия, – я никогда в его доме не была и не знаю, как там дверь открывается.
   – А ты, Нюша, сходи и узнаешь, как они живут и чем питаются. Если у них в доме есть баранина, то ты ее носом учуешь. А баранины у него много. Для того, чтобы ее учуять не нужно иметь собачий нюх.
   – Фросинька, а много в машине было мяса? – глядя в глаза Кадычихи, шепотом спросила Нурия.
   Гостья молчала. А Нурия вдруг подумала, что к краже баранины мог быть причастен ее племянник. Судя по тому, как он вывозил из деревни товары на больших машинах, можно предположить, что он со своей бандой и баранину спер. Не дождавшись ответа, хозяйка повторила вопрос.
   – Много, до неприличия много, – сказала Кадычиха. – Машина была чуть меньше грузового вагона.
   Услышав такой ответ, Нурия снова задумалась. Если мяса было столько много, то почему его повезли в деревню, а не в город? Спрятать здесь такое количество баранины нереально.
   – Я думаю, что тот человек, который обещал мне ящик водки, здорово ошибается, – медленно проговорила хозяйка дома. – Если бы в деревню завезли столько баранины, то к нам сюда на запах свежего мяса сбежались бы собаки со всей округи.
   – А меня не интересует, Нюша, что ты думаешь. Я тебе даю конкретное задание, пойти в дом Митрофана и все разведать. И причина у тебя для такого визита имеется.
   – Это какая же у меня причина?
   – Зима на дворе, а у тебя печка плохо греет. Вот и сходи, посоветуйся с печником. А сама носом пошмыгай, выбери момент в холодильник загляни, в сенях пошуруй. И не забудь в собачью миску посмотреть на предмет бараньих костей.
   – Никуда я не пойду, – твердым голосом заявила Нурия. – Не хватало, чтобы мне его жена морду набила.
   Кадычиха, не ожидавшая от своей подруги такого ответа, от удивления выпучила глаза. Затем с размаху грохнула кулаком по столу с такой силой, что на нем зазвенела посуда.
   – Нет, ты пойдешь, – заорала она. – Пойдешь как миленькая. Иначе я расскажу Лушке, что ты ходишь к ее Степану по ночам, спишь с ним, а в знак благодарности он дает тебе возможность воровать уток. Вон сколько перин и подушек набила пухом, – хлопнула она ладонью по кровати. – Ты сейчас же пойдешь в дом Иванченко и все сделаешь, как я тебе велела.
   – Никуда я не пойду, – тихим голосом повторила Нурия, складывая на столе разбросанные миски и ложки. – И не пугай меня Лушкой. Она не станет тебя слушать и даже на порог своего дома не пустит.
   – Говоришь, что Лушка меня слушать не станет, – со злостью выкрикнула Кадычиха. – Хорошо, пусть она меня не слушает. Зато Ашот меня выслушает очень внимательно. И он выгонит с работы не только тебя, но и твою дочку Марту.
   – Причем здесь Марта? – вспылила Нурия. – Она хорошо работает, претензий от хозяина к ней нет.
   – Нет претензий, говоришь? – передразнила Кадычиха. – А теперь будут.
   – А вот это ты видела? – сунула под нос гостье кукиш хозяйка. – Говори что хочешь, я ничего не боюсь. А вот если я скажу Мирону, что ты его матери кошку в трубу бросила и сожгла несчастное животное заживо, тогда посмотрим, что он с тобой сделает.
   Кадычиха притихла и даже пригнула плечи. Вдруг она вскочила с кровати и с перекошенным от злобы лицом вцепилась в волосы Нурии. Громко матерясь, хозяйка попыталась вырваться из рук нападавшей, но та мертвой хваткой держала ее за жидкие волосы. Взвыв от боли, она упала на колени и схватила кочергу, стоявшую возле печки, не раздумывая со всей силы ударила Кадычиху по ноге. Завопив от резкой боли та выпустила из рук волосы. Воспользовавшись моментом, Нурия вскочила на ноги.
   – А ну ты, жеребец деревенский, – поднимая над головой кочергу, сказала она Кадычихе, – сейчас же вон из моей хаты.
   Прихрамывая, гостья медленно направилась к двери. Проходя мимо хозяйки, вдруг со всего размаха ударила ее кулаком в лицо и выскочила из комнаты, оставив двери открытыми настежь. Нурия взяла полотенце, смочила его холодной водой и стала делать примочки к разбитому носу и губе. Когда кровь перестала сочиться, она подошла к зеркалу и только сейчас заметила, что ее последний целый зуб наполовину откололся. Острые концы цепляли за язык и больно кололи его.
   Нурия присела на кровать и горько заплакала. Плакала она так громко и с таким надрывом, что сидевшая во дворе на цепи собака завыла. Никогда еще в своей жизни она не плакала от такой обиды и бессилия. Рыдающая женщина прилегла на кровать и накрыла лицо мокрым полотенцем, да так и пролежала до самого обеда. Затем поднялась и снова взглянула на свое припухшее лицо. Волна злости и мести снова нахлынули на нее. «Пойду к Мирону и расскажу ему, как Кадычиха сожгла в трубе кошку его матери», – решила она и, одевшись, направилась в деревню.
   Шагая по утоптанной тропинке и вдыхая свежий морозный воздух, Нурия размышляла над тем, как бы изложить историю с кошкой таким образом, чтобы Мирон немедленно пошел к Ефросинье и набил ей морду. Проходя мимо колодца, она обратила внимание на мужчину, который топором скалывал лед со сруба. Приблизившись, узнала Жорку.
   – Добрый день, Георгий Данилович, – поздоровалась она, останавливаясь рядом.
   – Добрый, добрый, – ответил тот, продолжая махать топором.
   – Давай я тебе помогу, – предложила свои услуги Нурия. – Я смотрю, у тебя веник есть, так я пока подмету, а ты отдохни.
   – Я нынче устал и обойдусь без посторонней помощи, – ответил Жорка. – А ты, Нурия Эльдаровна, лучше ступай посмотреть на пожар.
   – Это какой такой пожар?
   – А вон там, за балкой кто-то сжег сеновал Кадычихи.
   – Георгий Данилович, а случайно не шутишь?
   – Делать мне больше нечего, как шутить с тобой.
   – Сам-то чего на пожар не пошел?
   – Меня не интересуют пепелища. Моя Клавдия ходила, говорит, что там следователь опрашивает всех жителей.
   Услышав такую новость, Нурия вытащила из карманов руки и, словно наскипидаренная, помчалась за балку. Поравнявшись с домом Кадычихи, она приостановилась, немного отдышалась и только потом двинулась дальше. «А ведь пожар был не сегодня, – разглядывая пепелище, подумала Нурия. – Почему же Ефросинья мне об этом ничего не сказала? Видимо, она подозревает в поджоге Митрофана Иванченко, поэтому и настраивала проникнуть к нему в дом. Хотя такое мог запросто сотворить и Васька. Он парень отчаянный, его лучше не трогать».

Допросы на пепелище

   Нурия подошла к толпе людей, в середине которой в полушубке и шапке стоял милиционер. В его руках была черная кожаная папка. Кадычихи среди собравшихся не было. «Может, она и не знает, что сожгли ее сеновал, – подумала она. – Впрочем, как такое может быть? Милиционер из района знает, а хозяйка – нет». Пристроившись рядом с женой Вальки Юрасова, тихонько спросила:
   – Твоего Валентина обвиняют в поджоге?
   – Да бог с вами, – испуганно ответила женщина. – Мой муж на такое не способен. Мы и живем в другом конце деревни.
   Нурия понимающе кивнула головой и медленно стала обходить толпу. Приблизилась к милиционеру.
   – Здравствуйте, товарищ полковник.
   – Здравствуйте, гражданка. Только я не полковник, а капитан.
   – А кто, позвольте полюбопытствовать, выше по званию: полковник или капитан?
   – Полковник выше, – посмотрев на назойливую женщину, нехотя ответил тот.
   – Значит, я правильно сказала, – улыбнулась во весь свой беззубый рот Нурия. – Скоро получите полковника.
   – Не мешайте вести следствие, – отмахнулся от нее капитан и повернулся к стоявшему рядом Вальке. – Итак, продолжим.
   – А что тут продолжать, – пожал тот плечами. – Я ничего не знаю, ничего не видел. Быть может, это дети игрались со спичками и подпалили. Сено сухое, словно порох…
   – Откуда вы знаете, что она сухое? – перебил его капитан. – Вы бывали на сеновале?
   – Не был я на нем никогда. А говорю так потому, что стоит он тут…вернее, стоял, уже десяток лет. Заготавливал это сено бывший владелец дома Толька Демин, царствие ему небесное.
   Стоявшую рядом Нурию так и подмывало вмешаться в разговор. Наконец, она уловила момент, когда капитан повернулся в ее сторону.
   – Я вот что скажу тебе, красавчик, – заискивающим голосом проговорила она. – Никто эту чертову скирду не поджигал.
   – Это как же вас прикажете понимать? – выпучил глаза следователь. – Выходит, сеновал спалил домовой? – улыбнулся он.
   – Нет, не домовой, – смело шагнула вперед Нурия. – Его подожгла сама Кадычиха. Вам любой скажет, что она в последнее время словно с ума сошла. Ходит по деревне и мелет всякую чепуху. Вот, например, на прошлой неделе пришла ко мне и говорит: «Знаешь, прошлой ночью в деревне убили двух чужих людей. Приехали вечером и больше их никто не видел». Стала я ее спрашивать, что да как. А она, оказывается, знает все подробности. Даже какого цвета была машина. Конечно, я ей не поверила. Видела я эту легковушку, товарищ милиционер, два раза возле утиной фермы. Только не вечером, а утром. Двое мужчин из нее выходили, потом к ним еще один высокий подошел, и они уехали в сторону Центральной усадьбы. А Ефросинья все выдумывает и наговаривает на жителей деревни, потому что ее здесь не любят за то, что она воровка, гонит самогон и спаивает мужиков. – Заметив, что капитан милиции прислушивается к ее словам, Нурия разошлась вовсю. – Сумасшедшая она, это точно. Вот сегодня пришла ко мне снова и предложила сходить в милицию и заявить, что Митрофан Иванченко со своей женой украли какое-то баранье мясо. Это же надо такое придумать! Да Митрофан самый бескорыстный человек в деревне. Он бесплатно пенсионерам печи кладет и дымоходы чистит. Так вот, товарищ капитан, за то, что я отказалась идти в милицию, эта сумасшедшая заехала мне в морду кулаком. Вот смотрите, губу разбила и сломала последний зуб. Пусть теперь отвечает за нанесенные мне побои.
   – Ничего этого писать в протокол я не буду, – улыбнулся милиционер. – Вам же, гражданочка, советую обратиться к врачу и снять побои.
   В это время к собравшимся подошла Кадычиха. Она хорошо слышала рассказ Нурии. Протолкавшись к капитану, она опустила чулок и показала огромны синяк на ноге.
   – Это я пойду снимать побои. Эта пьянь ударила меня кочергой. Она же никогда не бывает трезвой, вот и наплела черт знает что.
   – Врешь! – выскочила из толпы Нурия. – Я вчера и сегодня ни грамма в рот не брала.
   – Значит, завязала с этим делом? – с улыбкой уточнил капитан.
   – Завязала, не завязала, это вас не касается, – огрызнулась Нурия. – А вот мои показания насчет того, что Ефросинья сама свой сеновал подожгла, в протокол запишите.
   – С какой стати ей жечь собственный сеновал? – пожал плечами капитан.
   – А с такой, что она жадная. Узнала, что в деревне скот голодает, вот и решила все сено сжечь, чтобы никому ничего не досталось. Ведь оно все равно было не ее. Не она его заготавливала. А чужого не жалко.
   – Правильно говорит Нурия, – загудели в толпе. – Она хорошо изучила свою подругу, знает, что говорит.
   – А ведь Нурия права, – высказал свое мнение до этого молчавший дед Иван. – Ни у кого не поднимется рука спалить скирду в то время, когда скотина от голода с ног валится. Вот перетащить сено к себе в сарай, это еще куда ни шло, а жечь…
   Народ стал потихоньку расходиться. Нурия направилась к магазину и попросила в долг бутылку портвейна.
   – Марта получит зарплату, и я долг верну, – сказала она Варьке.
   – Спиртное в долг не продаю, – недовольно буркнула продавщица. – Я тебе не Кадычиха.
   В этот момент из-за сарая вышел Мирон. Он хорошо слышал слова Нурии на пожарище и был благодарен ей за подсказанную капитану милиции идею.
   – Нюша, – окликнул он понуро бредущую женщину, – иди к Варьке и скажи, что я разрешаю тебе брать спиртное в долг. И еще скажи, что с сегодняшнего дня я открываю в своем магазине для тебя кредитную линию. – Он подошел к магазину вместе с Нурией и сказал дочери. – Дай ей бутылку вина, а долг запиши на меня.
   У кучи пепла осталось несколько человек, да и те уже собрались уходить. Стал складывать исписанные листки в папку и капитан милиции. Он еще раз посмотрел на пепелище, словно надеясь найти там хоть какую-нибудь зацепку. И тут его взгляд остановился на испуганном лице тетки Марии, которая выглядывала из-за плеча Вальки Юрасова. Он поманил ее к себе пальцем.
   – А вот ты, гражданка Чижикова, что можешь поведать о пожаре? – Заметив, как женщина низко опустила голову, сам подошел к ней и строго предупредил, – ты не прячься за чужую спину. Я по лицу вижу, что ты знаешь, кто устроил пожар у твоей соседки.
   – Ничего я не видела, – чуть не плача, ответила тетка Мария и от волнения стала ковырять носком валенка снег. – Ничего я не видела.
   – Не знаешь? А от кого ты узнала, что сеновал гражданки Кадычковой сгорел?
   – Сегодня узнала от вас, товарищ капитан, – уже более смело сказала тетка Мария. – Работала во дворе по хозяйству, через плетень увидела, что люди стали собираться. Я и подошла.
   Пока капитан допрашивал тетку Марию, Валька Юрасов мучительно пытался вспомнить, где он мог раньше видеть этого офицера милиции?
   – Вспомнил, – тихо сказал он стоявшей рядом жене.
   – Что ты вспомнил?
   – Я только сейчас вспомнил, где я раньше видел этого капитана. Это он подъезжал к конному заводу вместе с бойцами и через громкоговоритель требовал у Николая Викторовича выдать Афанасия Чижикова. – Он высвободил локоть своей руки, за который его крепко держала жена. – Подожди немного, я пойду побеседую с этим блюстителем порядка. – Он не торопясь приблизился к милиционеру. – Товарищ капитан, – требовательным голосом заговорил Валька, – предъявите, пожалуйста, свое удостоверение.
   – Я уже предъявлял документы твоим землякам и делал это не один раз.
   – Странно такое слышать от вас, – засунув руки в карманы, гнул свою линию Валька. – Складывается впечатление, что вам забыли сказать о простой истине, прежде чем вести следствие или допрос, вы обязаны представиться, а при необходимости, предъявить удостоверение личности. И только после этого уже задавать вопросы гражданину. – Он подошел вплотную к капитану. – Вот вы со мной битых полчаса беседовали на повышенных тонах, называли меня по фамилии, смотрели мой паспорт, а сами не представились. Мы даже не знаем вашей фамилии.
   – Я не обязан каждому представляться…
   – Вот у меня этой зимой украли отару овец, – не слушая капитана, продолжал Валька. – Я к следователю в район каждую неделю езжу, но вас я там ни разу не видел.
   – Я редко бываю в отделе, – затушевался капитан, – поэтому ничего удивительного в том, что мы не встречались, лично я не вижу.
   – А меня другое интересует, – выставил вперед ногу Валька. – Почему в районном отделении милиции никто не знает о пропаже людей в нашей деревне, а вы знаете? Вы можете нам, деревенским жителям, – указал он рукой на столпившихся вокруг них земляков, – назвать фамилии тех, кто якобы пропал после того, как погостил у нас?
   – Здесь задаю вопросы я, – почти крикнул капитан. – Тебе что, мало моих полномочий? – постучал он пальцем по погонам.
   Валька усмехнулся. Повернулся спиной к милиционеру и, взяв под руку жену, громко сказал:
   – Пойдем домой, нам здесь делать нечего. Метать бисер перед ментом-оборотнем я не стану.
   С опаской поглядывая на капитана, стали быстро расходиться и остальные жители деревни. У огромной кучи пепла остались только двое: милиционер и Кадычиха. Раздосадованный сыщик стал граблями прочесывать пепел вдоль и поперек.
   – Вряд ли кто-то был во время пожара на сеновале, – бормотал он себе под нос. – Иначе, хоть что-нибудь да осталось бы. А здесь нет даже корпуса от часов.
   – Сеновал был сделан из горбылей и покрыт толстым слоем рубероида, – сказала Кадычиха, до этого молча наблюдавшая за действиями капитана. – Температура была такой, что все сгорело.
   – Какой бы высокой ни была температура, – бросил грабли капитан, – но металл все равно бы не расплавился. И если ты, тетка Ефросинья, говоришь правду, и на сеновале, действительно, были люди Аслана, то они без стволов не ходят.
   – Может, они днем тут были, а ночью ушли ночевать в какое-нибудь теплое место?
   – Нет, не может, – ударил кулаком о свою ладонь капитан.
   – То, что здесь были люди, я уверена, – задумчиво проговорила Кадычиха. – Утром и в обед им сюда приносил еду мой сын Филипп. А когда понес вечером, то сеновал уже пылал. И лестницы, по которой ребята поднимались, на месте не было. – Ефросинья подняла с земли грабли и, опираясь на них, продолжила: – Если бы Анвар со своими людьми ушел с сеновала, то Аслан бы об этом узнал и их бы не искал.
   – По тем данным, которыми я располагаю, – оглянувшись по сторонам и понизив голос, сказал капитан, – в деревню пришли семеро его людей. Здесь их следы обрываются.
   – Нужно переговорить с каждым жителем деревни, может, кто и сболтнет, – вставила Кадычиха.
   – Я вот смотрю, Ефросинья, на вашу деревню и создается такое впечатление, что это не деревня вовсе, а клубок змей, которые извиваются в гадючьем гнезде. Видишь, что шевелятся, а схватить не можешь: ни хвоста, ни головы не видно. – Он плюнул от досады. – Ладно, слушай меня внимательно. Ты сейчас затаись малость, но работу свою не прекращай. Стань поласковее со своими покупателями, угощай их щедро и расспрашивай пьяненьких мужиков. Не зря же говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Мне же в вашей деревне больше появляться не желательно.
   Так и не получив никакой информации, капитан вышел на укатанную санями дорогу и направился к водокачке, где его в машине ждали Аслан с Джохаром. Открыв дверцу легковушки, бывший капитан милиции Владимир Дмитренко сел на заднее сидение.
   – Ничего не рассказывай, – сказал Джохар, – мы хорошо слышали все разговоры, которые ты вел в деревне. – Он повернулся и протянул руку, – отцепляй прослушку.
   Капитан молча расстегнул шинель, отцепил компактный передатчик и передал подельнику.
   – По всей вероятности, к пропаже баранины и семи наших парней деревенские жители не причастны, – задумчиво проговорил Джохар, пряча в карман аппарат. – А ты в деревню пока не ходи, дождись, когда мы сделаем тебе удостоверение.
   – Есть у меня одна мысль, – задумчиво проговорил все это время молчавший Аслан. – Похоже, что это работают ростовские братки во главе с Кочубеем.
   – Не может такого быть, – возразил Джохар. – Кочубей и наш Мурзало дали клятву помогать и поддерживать друг друга во всем.
   – Клятва – пустые слова. Толку от нее никакого. Ты вспомни, сколько раз люди Кочубея потрошили наших тбилисских курьеров.
   – Судя по почерку, работали профессионалы, – подал голос капитан. – Думается, это дело рук федералов. Так тихо и чисто только они могут провести операцию. Я слышал, есть такое подразделение, которое отслеживает своих подопечных и, убедившись на сто процентов в содеянных теми преступлениях, уничтожают их.
   После этих слов наступило молчание. Джохар завел машину и медленно поехал в сторону грейдерной дороги. Никто не проронил ни слова, пока машина не выбралась на федеральную трассу.
   – А что все-таки было в той кожаной папке? – спросил у Джохара Аслан. – Мне не верится, что ты в нее не заглянул.
   – Заглянул, конечно, – усмехнулся Джохар. – Пытался ознакомиться с документами, но ничего не понял. Все бумаги на каком-то иностранном языке. А у меня с языками большие проблемы. Было там еще два конверта с картами местности. А вот сколько было в сейфе денег, я не знаю. Там кодовый замок стоял, не каждый сможет открыть.
   – Зато я знаю, сколько там было денег, – сказал Аслан, закуривая сигарету. – Ровно пять миллионов долларов. А в папке были документы на недвижимость за границей. Мне об этом сам Мурзало сказал. Он собирался уехать в Грецию, оформлять на себя эту недвижимость. Я должен был привезти ему в Ростов сейф с деньгами и папку с документами. За пропажу нам с тобой Мурзало снял бы головы и даже глазом не моргнул. Но Аллах милостив к нам. Хозяин погиб в автомобильной катастрофе. От его «мерседеса» остались только куски обгоревшего железа. Не спеши радоваться, – охладил напарника Аслан. – Вдруг о деньгах и документах знают его напарники. Тогда пуля в лоб нам обеспечена.
   – Мне думается, напарники ничего не знают. Иначе к нам бы уже давно наведались эмиссары хозяина.
   – Давай эти тревоги отодвинем на задний план, – сказал Аслан. – В ближайшие дни к нам из Грузии поступит первая партия товара, и мы с тобой должны обеспечить его доставку по назначению без происшествий.

Подарки от Ленички

   Прошло несколько дней с того момента, когда Леничку накрыл фурункулез. Здоровье его заметно поправилось, и он, как и обещал, планировал в конце недели начать возить сено и раздавать его жителям деревни. Но ждать конца недели он не стал. Когда однажды утром выйдя на крыльцо услышал вместо петушиного крика жалобное мычание изголодавшихся коров, он ужаснулся.
   – Самое страшное видеть умирающих с голоду детей и слышать рев голодных коров, – сказал Леничка сам себе.
   Он вернулся в дом и стал собираться в дорогу. Жена попыталась его остановить, но это оказалось бесполезно. Если Леничка что задумает, переубедить его было невозможно. Одевшись потеплее, он пошел запрягать коней.
   Первым делом Леничка направил свои большие сани, запряженные двумя лошадьми к мастерским. Подъехав к дверям, позвал Ваську. Тот, оставив свои дела, вышел на улицу. Поздоровались.
   – Вот что, Василий, – заговорил дед, – хотя я еще не совсем здоров, чтобы по морозу возить сено, но сердце разрывается от голодного мычания скотины, сил больше нет слышать, как мучаются коровы. Но есть одна загвоздка. Боюсь, что на санях к скирде не смогу подъехать. Снега по брюхо лошадям, только коней угроблю.
   – Я все понял, Леонид Трофимович, – глядя на осунувшееся лицо старика, сказал Васька. – Сейчас выгоню трактор и пробью для вашего гужевого транспорта колею.
   Не прошло и пяти минут, как по деревенской улице загрохотал пустой тележкой трактор, вызывая неподдельную ярость у собак. Доехав до того места, где укатанная дорога делала поворот в противоположную от скирды сторону, Васька остановил своего железного коня. Глубина снега была внушительной. Сокрушенно покачав головой, он все же решил рискнуть и свернул на заснеженное поле. До скирды было не более двухсот метров. Включив пониженную скорость, он внатяжку тронул трактор с места.
   Опасения его оказались напрасными. Спрессованный снег довольно надежно держал многотонную машину. Оставляя за собой укатанную колею, Василий объехал скирду и снова вернулся к дороге. Затем для верности проехал еще раз. Остановив трактор у скирды так, чтобы тележка оказалась у края, он взял вилы и стал грузить сено. Закончив с погрузкой, выехал на дорогу, у которой на санях ждал своей очереди Леничка. Поставив трактор на обочине, пересел в сани, и они вместе с дедом направились к скирде.
   – Честно говоря, еще не совсем выздоровел, – растроганно сказал Леничка, поглаживая парня по плечу. – Слабость во всем теле. Вожжи держу, а руки дрожат.
   – Не переживай, Леонид Тимофеевич, я помогу загрузить.
   Не прошло и двадцати минут, как транспорт был загружен. Проводив до дороги сани, Васька сел в трактор.
   – Леонид Тимофеевич, – крикнул он из кабины, – я сейчас пришлю вам двух парней. Один будет помогать у скирды нагружать, а другой разгружать по дворам.
   – Не надо, – запротестовал Леничка. – Мне тогда никакой выгоды не будет. Николай Викторович обещал зарплату выписать, а если с помощниками, то зарплаты не видать.
   – У тебя не хватит сил перекидать всю эту скирду, – улыбнулся Васька. – А обещанные деньги получишь сполна.
   – Ну, если так, тогда присылай своих помощников.
   Весь день Василий и Леничка возили сено и раздавали его по дворам всем тем, у кого была проблема с кормами, но так и не смогли перевезти всю скирду. На следующий день им на помощь со своими санями присоединился Мирон Головань. Втроем они быстро справились с остатками. Когда от скирды ничего не осталось, Леничка взял грабли и сгреб последние былинки сена. Конечно, он себя не обидел и умудрился в свой двор завезти аж четыре воза. К тому же, в других дворах за сено ему давали понемногу денег. Одним словом, дед не прогадал, что к выполнению своего обещания приступил раньше намеченного срока.
   Люди в деревне были довольны. На их лицах появились улыбки и уверенность в завтрашнем дне. После работы Васька пригласил в мастерские деда Муханю, двух его помощников и открыл бутылку водки. Разлив спиртное по стаканам, предложил выпить за сделанное доброе дело.
   – Это ты, Василий, правильно заметил, – поднимая свой стакан, сказал Леничка. – Нашим деревенским людям многого не надо. Главное, чтобы скот был накормлен, урожай лежал в закромах, а остальное их не тревожит. Вот, казалось бы, привезли сена, а народ сразу повеселел, глаза заблестели, на лицах улыбки. Такое впечатление, что они заработали большие деньги и больше им ничего не нужно.

Первые рабочие дни Веры

   С вечера Вера готовила для себя одежду, в которой утром следующего дня собиралась идти на работу. Она вытащила из шифоньера все вещи, принадлежащие когда-то тетке Ольге. Скептически оглядев одежду, отложила в сторону темный приталенный трикотажный костюм с узкой длинной юбкой и светлую в полоску блузку с отложным воротником. Из верней одежды понравилась почти новая черная каракулевая шубка. Правда она была чуть широковата в талии и болталась на девушке, как балахон. Порывшись в других вещах, она так ничего и не смогла больше подобрать. Вещи были или слишком большими, или совсем старым. Поэтому она решила перешить пуговицы на шубке. Достав из стола ножницы и аккуратно срезав их, перешила на несколько сантиметров левее. Надев костюм и примерев шубку, осталась довольной собою.
   Повесив сбоку шифоньера приготовленную одежду, стала подбирать обувь. Туфлей было много и разного фасона, но все они были большого размера. Когда Вера уже отчаялась подобрать что-нибудь по размеру, увидела в углу коричневые ботинки на молнии. Примерев их, она поморщилась: «Опять великоваты», – с отчаянием махнула она рукой. Но тут ей пришла в голову одна мысль. Она надела на ноги шерстяные носки крупной вязки и снова примеряла ботинки. На этот раз обувь была как раз по размеру.
   Поставив ботинки рядом с шифоньером, она завела будильник на семь часов и решила лечь спать пораньше, чтобы не проспать. Но быстро уснуть не получилось. На ум одна за другой приходили мысли о том, что она не справится с порученной работой. Хотя девушка толком не представляла себе, чем именно ей придется заниматься. Ведь окончив школу, она нигде не работала. Заснуть удалось далеко за полночь. Но едва зазвенел будильник, она бодро подскочила с постели. Быстро растопив печку и разогрев вчерашнюю картошку, она позавтракала и стала собираться на работу.
   Из двора она вышла задолго до начала рабочего дня. Закрыв калитку на защелку, неторопливо направилась к конному заводу. По пути ей встретилась тетка Клавдия, которая несла на коромысле воду.
   – Доброе утро, Вера, – приветливо сказала она девушке. – Видишь, встретила тебя с полными ведрами, значит, к удаче. – Она остановилась, прищурила глаза. – Если не секрет, куда это ты в такую рань вырядилась?
   – Не секрет, теть Клава, – смущенно улыбнулась девушка. – Иду на работу. Мне предложили место в бухгалтерии на конном заводе.
   – А ты что, знаешь бухгалтерию? – с насмешкой в голосе поинтересовалась та.
   – Совсем не знаю. Буду учиться. В школе я быстро усваивала все предметы, надеюсь, и эту науку осилю.
   – Ну, если в школе училась хорошо, то обязательно все получится. Ты ведь совсем еще ребенок, голова у тебя светлая, так что осилишь.
   – Какой же я ребенок, – возмутилась Вера. – Мне в этом году исполнится уже семнадцать лет.
   – Так ты несовершеннолетняя, – покачала головой тетка Клавдия. И, меняя тему разговора, назидательно порекомендовала. – Не привечай ты у себя моего Антона. Он парень горячий, чего доброго натворит беды, а у него другие планы. Жениться он на тебе не собирается, для этого у него другая есть.
   Вера покраснела. Она хотела объяснить, что парень был у нее всего один раз, когда приходил чинить телевизор. Но тетка Клавдия не дала ей возможности даже рот раскрыть, завелась на полную катушку.
   – Я тебя, Верочка, предупреждаю, оставь Антона в покое. Ты, наверно, и на работу решила устроиться ради Антона? – Заметив, как девушка отрицательно замотала головой, добавила: – ты ведь отлично знаешь, что он там работает водителем автобуса. – Она так разошлась, что вода из ведер стала выплескиваться на снег.
   – Тетя Клава, вы, пожалуйста, не нервничайте так, – тихо сказала Вера, когда женщина чуть успокоилась. – Мне ваш Антон не интересен. Я родилась и выросла в городе, поэтому мне деревенские парни не нравятся, – и, повернувшись, пошла своей дорогой, бросив напоследок через плечо: – Чао-какао, тетка Клавдия.
   – Надо же, шмакодявка, – закричала женщина, – как она заговорила. Водитель деревенский, видите ли он ей не интересен. Подумаешь, городская. Сама-то кому ты нужна? Ни кола, ни двора, а сколько гонора.
   Вера уже успела далеко отойти от собеседницы и ее последних слов не расслышала. Подойдя к проходной завода, она спросила, как ей пройти в бухгалтерию и охранник без лишних вопросов указал, куда нужно идти.
   Войдя в офис, девушка осмотрелась. Это было просторное чистое помещение с множеством кабинетов. Не найдя на первом этаже таблички «бухгалтерия», поднялась на второй этаж. Здесь она сразу увидела кабинет с надписью «Финансовый директор». От волнения в груди сильно застучало сердце. Немного постояв, Вера взялась за ручку и тихонько толкнула дверь. Войдя в приемную, остановилась. Ее окликнула девушка секретарь, которая сидела у окна.
   – Вы к Алене Александровне? – приветливо спросила она и, не дождавшись ответа, добавила: – Если вы Вера, то проходите, вас ждут. А шубку свою можете повесить на вешалку.
   Сняв верхнюю одежду, Вера несмело вошла в кабинет.
   – Здравствуйте, – застыла она у порога. – Я – Вера. Николай Викторович обещал мне работу.
   Алена Александровна приветливо улыбнулась и предложила присесть за стол. Дала лист бумаги и авторучку, стала диктовать текст заявления о приеме на работу. Прочитав написанное, похвалила за красивый почерк. Затем позвонила в отдел кадров. Через некоторое время в кабинет вошла пожилая женщина, прочитав заявление, спросила:
   – Оформить на ставку бухгалтера?
   – Да, согласно штатного расписания, – не поднимая головы от компьютера, сказала Алена Александровна.
   Когда кадровичка ушла, она взяла Веру за руку и повела в бухгалтерию, которая располагалась рядом с кабинетом финансового директора.
   – Вот новая сотрудница, – представила она побледневшую от волнения Веру. – Прошу всех вас научить эту девушку всему тому, что сами знаете. – Она положила ей на плечо руку. – Не волнуйся, все у тебя получится. А это твое рабочее место, – подвела она Веру к столу, на котором стоял компьютер. – После обеда придет программист, будет учить тебя пользоваться этой чудо-техникой. Хорошенько запоминай все, что он будет рассказывать. У нас на заводе все работают на компьютерах, не только бухгалтерия, но и производство. – Алена Александровна чуть подтолкнула Веру к рабочему месту. – Обедать будешь в заводской столовой, для своих сотрудников там все бесплатно. Если возникнут какие-то вопросы, не стесняйся, обращайся сразу ко мне.
   Вера села за стол и опустила глаза. Какое-то время сидела молча, затем стала рассматривать своих коллег по работе. Ее глаза встретились с глазами пожилого мужчины, над столом которого висела табличка «Заместитель главного бухгалтера». Улыбнувшись девушке, он подошел к ее столу.
   – Вот возьми, знакомься, – положил он на стол сброшюрованную книгу, на которой было написано «План счетов». – Это своего рода букварь для бухгалтера. На следующей неделе вернется из командировки главный бухгалтер, она определит круг твоих обязанностей. А сейчас смелее вписывайся в коллектив. Люди у нас грамотные, свое дело знают хорошо, при желании с твоей стороны всему научат.
   Так началась для Веры ее трудовая биография. Прошло более двух недель, за это время она освоила компьютер и изучила бухгалтерскую программу. Вникая в каждый документ, она для уверенности обращалась за помощью к коллегам, а те, понимая, что девушка находится под покровительством финансового директора, наперебой старались помочь ей разобраться в бухгалтерских тонкостях.
   Она стала привыкать к работе и с желанием каждое утро шла на конный завод. Однажды утром, включив компьютер, она увидела, что бухгалтерская программа не открывается. За помощью обратилась в отдел программирования. Войдя в помещение, увидела множество столов, стоящих друг возле друга, за которыми работали в основном молодые ребята и девушки. «К кому же обратиться»? – лихорадочно думала она. Решила подойти к столу, за которым сидела молоденькая блондинка. Она еще у двери заметила высокого шатена, склонившего к девушке голову и что-то ей говорившего. Подойдя ближе, Вера остановилась, словно вкопанная. В шатене она узнала Кирилла. За прошедшие два месяца парень возмужал и похорошел.
   – Вы не подскажите, как мне найти программиста, который работает с бухгалтерией? – обратилась она к блондинке.
   – Его сегодня не будет, – добродушно ответила девушка. – А у вас что-то срочное?
   – Программа не открывается, – смущаясь, ответила Вера.
   – Привет, Верочка! – подошел к ней Кирилл.
   Вера молча кивнула головой.
   – Пойдем, я посмотрю, что с твоим компьютером, – взял он ее под локоть. – Не зал, что ты работаешь в бухгалтерии, – сказал он, идя рядом. – Все собирался к тебе домой в гости прийти, да побоялся, что ты будешь не рада моему визиту.
   – Тебе очень идет голубая рубашка с этим галстуком, – сказала она, оглядывая его с ног до головы.
   – У нас в отделе строгое требование к одежде. Обязательно светлая рубашка и галстук.
   Войдя в бухгалтерию, Кирилл приветливо поздоровался со всеми присутствовавшими и направился к компьютеру Веры. Быстро нашел сбой в программе, перезагрузил машину и уступил место девушке.
   – Все готово, можешь работать.
   – Подожди, не уходи, – попросила она Кирилла. Быстро нашла в программе нужный документ и заполнила его. – И правда, все в порядке, – улыбнулась она. – Спасибо большое! Теперь буду знать, к кому обращаться за помощью.
   – Всегда рад помочь такой очаровательной девушке, – склонив набок голову, ответил он с улыбкой.
   От таких слов Вера покраснела до корней волос. Казалось, что все сотрудники бухгалтерии слушают их разговор. Но когда она исподлобья посмотрела по сторонам, оказалось, что каждый занят своим делом.
   – Я очень рад был тебя видеть, – дотронулся до руки девушки Кирилл и поспешно вышел.
   Весь этот день Вера думала только о Кирилле. В ее мыслях постоянно рядом с ним всплывало лицо блондинки. Она вспоминала ее улыбку и начинала ревновать. Девушка явно хотела понравиться парню. «Досидишься, дождешься, – сказала она самой себе с укором. – Уведут из-под носа интеллигентного и симпатичного Кирилла, которому этот здоровяк Антон и в подметки не годится». Какая-то ранее неизвестная саднящая боль появилась в душе. Она прожила под одной крышей с Кириллом более полугода, но за это время даже рассмотреть его толком не смогла. Вечно занятая переживаниями и страхом за свою жизнь и жизнь брата, она не заметила, что рядом с ней живет привлекательный парень. «Кирилла я не уступлю никому, – решительно подумала она. – Я за него с любой женщиной готова вступить в борьбу. Ведь в моих жилах течет кровь сильной терской казачки».

Деревенская свадьба

   Был конец февраля. В доме Мирона Голованя готовились к свадьбе. Его дочь Варвару засватал Яшка Хмельницкий. Всю последнюю неделю Мирон ежедневно гнал самогонку.
   – На свадьбу возьмем по ящику вина и водки для отдельных гостей, – говорил он жене, – а для остальных вполне сгодится и самогон.
   Тетка Юлька купила с дочкой в городе красивое свадебное платье, туфли и фату. По договоренности с женихом, Варька должна будет жить в квартире мужа. Для этого в его однокомнатной квартире заводского общежития был сделан косметический ремонт. Заменили ванную и всю сантехнику, поклеили новые обои и даже повесили новые занавески. Комната с просторной кухней и коридором стала уютной и светлой. По окончанию ремонта Яшка пригласил Мирона, чтобы посоветоваться на счет приобретения мебели. Осмотрев квартиру, в которой теперь предстоит жить его дочери, тот сказал:
   – Вот что, сынок, на ремонт ты здорово потратился, поэтому мебель купим за мой счет. Завтра сниму со сберегательной книжки деньги и выбирайте с Варварой, что вам понравится. Только покупайте хорошую мебель, на ширпотреб деньги не тратьте.
   Наступил день свадьбы. Погода была словно по заказу, солнечная и безветренная. С утра, правда, небольшой морозец сковал лужицы тонким льдом, но к обеду с крыш закапало. От конного завода к дому невесты направился свадебный кортеж из тех машин украшенных цветами, шарами и яркими лентами.
   Подъехав к дому, машины, как по команде, остановились у ворот. Жених с дружками и сватами степенно вышли из машин. Дружок Яшки – Антон Шандыбин – держал в руках бутылку водки и стакан. Он первым и направился во двор невесты. Предлагая преградившим вход парням водку, попытался пройти во двор. Но номер, как говорится, не прошел. Два меньших брата Варвары стали требовать выкуп за невесту. Яшка насыпал каждому по жмене мелочи. Стража ворот уже готова была пропустить гостей, но тут на пороге дома появилась тетка Клавдия со скалкой в руках.
   – Ишь ты какой прыткий, – грозно размахивая своим орудием, сказала она. – За такую красавицу-невесту хочешь мелочью откупиться.
   Яшка достал из кармана десятирублевую купюру и протянул Клавдии. Та спокойно положила ассигнацию себе за пазуху.
   – За такие деньги, – крикнула на весь двор, – даже гусака к гусыне не пускают. А ты за такую красавицу червонец даешь. За такие деньги, красавчик, мы тебе даем от ворот поворот.
   – А такая бумажка устроит тебя? – достал из бумажника тысячную зоотехник конного завода Гришка Самсонов.
   Тетка Клавдия взяла купюру, повертела ее перед глазами, понюхала, даже на солнце просветила.
   – А не фальшивку ли ты мне сунул? – насмешливо поинтересовалась она.
   – Ты что, красавица, – громко воскликнул Гришка. – Если не устраивает одна бумажка, давай поменяю на две другие, – и достал из кармана две сторублевки. – Гони тыщу взад, возьми в замен мелкими.
   Тетка Клавдия не растерялась. Она сунула тысячную купюру себе в бюстгальтер и, выхватив из рук Гришки две сотенные, отдала их братьям невесты. После этого она убрала в сторону скалку и велела налить охране по стаканчику водки, при этом не упустила момент выпить первую стопку. В это время жена Гришки достала из пакета горсть карамели и стала раздавать всем, кто протягивал руку за сладостями.
   Наконец оборона, выставленная перед домом невесты, была сломлена. Жених и сопровождающие его дружки ломанули в хату. Встретив свою возлюбленную и выпив по стакану водки, под песни и пляски вышли во двор. Отсюда свадебный картеж направился на Центральную усадьбу, где в сельском совете зарегистрировали брак молодых.
   После регистрации машины снова подъехали к дому невесты. У калитки новобрачных встретили родители. В руках у матери была икона. Отец держал каравай, поверх которого стояла солонка. Как положено по обычаю молодых благословили. После чего они и гости вошли в дом, где на скорую руку выпили по стаканчику водки, закусили и снова уселись в машины. Теперь путь лежал на конный завод, где в столовой было накрыто четыре длинных стола. В центре зала стоял стол для молодых, дружка жениха и дружки невесты. Здесь же размещались и родители.
   Прежде чем сесть за стол, гости стали поздравлять Яшку и Варвару, дарить им подарки. По упаковке можно было без особого труда понять, что дарят в основном посуду и спальные принадлежности. Только Николай Викторович и его супруга подарили пухлый конверт с деньгами. Поблагодарив за подарок. Яшка положил конверт во внутренний карман пиджака.
   Гремя стульями, гости стали рассаживаться за столами. Согласно установленным правилам за столом жениха, рядом с дружком, коим являлся Антон, заняли свои места родители невесты. А рядом с Варварой, после дружки, коей являлась Марта, разместились Григорий Самсонов с женой. Они исполняли роль посаженных родителей.
   На свадьбу пускали всех желающих. Для них специально накрыли стол у самого входа. Пришли все гармонисты и балалаечники, которые жили в деревне. На противоположной от столов стороне было выделено место для танцев. Здесь же стоял проигрыватель и лежала стопка кассет. Валька Юрасов подбирал плясовые для гостей. Мало-помалу веселье набирало обороты, и вскоре веселившиеся перешли исключительно на деревенские пляски с частушками и прибаутками.
   Варвара не спускала глаз с Яшки, который в темном костюме и белой рубашке особенно выделялся среди всех приглашенных и был просто красавцем-мужчиной. Иногда она искала глазами Ваську, но тот совершенно не обращал на нее внимания, заботясь о своей жене. Наблюдавшая за невестой Альбина тихонько сказала мужу:
   – А Варвара тебя все еще любит.
   – Она и сама до сих пор разобраться не может, кого все-таки она любит: бензовозчика или Яшку? – приглашая жену на танец, также тихо сказал Васька. Кружа Альбину в танце, шепнул на ухо: – Зато я точно знаю, что люблю только тебя. А то, что было с Варварой – просто мое деревенское детство.
   За крайним столом рядом с дедом Муханей сидела Лушка со своим мужем Максимом. Подвыпивший муженек вел себя словно кот среди гуляющих кошек. Он щипал то девок с утиной фермы, то сидящую напротив румяную дочь местного пчеловода Маринку Духину. Поймав похотливый взгляд Максима, жена тихо шепнула ему на ухо:
   – Не пяль свои бесстыжие глаза на девку, а то ее отец тебя зашибет.
   – А я не пялю, – огрызнулся тот. – Что же мне ни на кого смотреть нельзя, только на тебя и глазеть?
   – Вот и глазей.
   – А что толку-то, ты что спереди, что сзади – везде одинаковая. На такую, как ты, даже кабель ногу не поднимет.
   Лушка замолчала, уткнувшись в тарелку. Ей не хотелось, чтобы кто-то из гостей услышал этот постыдный для нее разговор с мужем.
   Когда гости, как говорится, согнали первый азарт и немного успокоились, стали слушать напутствия молодым, которые произносили родители невесты и посаженые родители жениха, на свадьбу прибыла собственной персоной Нурия.
   – Иван Васильевич, – обратилась она к деду Ивану, глуповато улыбаясь, – можно я сяду рядом с вами?
   – Не можно, а даже нужно, – подвигаясь, отозвался старик. – Ты одна и я один, вместе нам будет веселее. – Он положил на тарелку даме большой кусок баранины. – Ешь, моя хорошая. Знаю, ты свинину не признаешь, а кусок козлятины тебе не помешает. – Он наполнил стаканы. – Давай выпьем, Нурия Эльдаровна. Тебе, как опоздавшей, полагается штрафную.
   Долго уговаривать ее не пришлось. Запрокинув голову, она по-мужски выпила залпом полный стакан самогона и стала смачно закусывать.
   – Ты меня, Иван Васильевич, за дуру не держи, – вытирая рукавом жирные губы, сказала Нурия, – я ведь из ума еще не выжила и баранину от козлятины отличить могу. – Перехватив встревоженный взгляд деда Ивана, успокоила: – В деревне я живу уже долго. Здесь училась и выросла моя дочь, это, можно сказать, мое последнее пристанище. – Она вздохнула, потом хитро прищурила глаза. – Неужели ты, старый черт, думаешь, что я ничего не знаю?
   – О чем это ты, Нюша?
   – О том же, о чем ты сейчас подумал. Я ведь хорошо помню ту ночь, когда в деревне развозили баранину. Стояла недалеко от дома Мухани и все видела. Ну, да Бог с вами, не дали мне мяса, значит, я его не заработала. А вот язык за зубами я умею держать, хотя и горькая пьяница.
   – Давай еще по одной выпьем, – стал наливать в стаканы дед Иван. – Но сначала ты съешь все, что я тебе положу, – и он стал накладывать в тарелку крупные куски баранины. Потом рядом поставил тарелочку с хреном. – Надо хорошо закусывать, тогда выпивка пойдет на пользу и быстро не опьянеешь.
   Нурия с удовольствием поглощала один кусок за другим. Наблюдая за ней и улыбаясь одними уголками губ, дед Иван тихо приговаривал:
   – Не спеши, чего глотаешь, будто кто-то за тобой гонится.
   – Я не спешу, – виновато улыбнулась Нурия, – просто у меня нет зубов. Недавно последний Кадычиха выбила.
   Тем временем на другом конце стола дед Муханя, взяв у Васьки баян, пытался вспомнить плясовую. Получалось у него это не совсем хорошо. Немного помучавшись сам и помучив соседей, он позвал Лушку.
   – Садись возле меня, – указал он рукой на свободное место, – я сейчас заиграю твою любимую, а ты споешь.
   Пробежав пальцами по клавишам и вспомнив мотив, кивнул Лушке головой, и та запела:

     Очаровательные глазки,
     Очаровали вы меня,
     В вас столько жизни, столько ласки,
     В вас столько страсти и огня.

   Лушка пела хорошо, ее сильный голос чуть дрожал от волнения, но это не портило песню, а делала ее еще более чувственной. Гости притихли. А она, глядя в лицо Максиму глазами полными слез, продолжала:

     Я опущусь на дно морское,
     Я поднимусь за облака,
     Тебе отдам я все земное,
     Лишь только б ты любил меня…

   Максим с раздражением отвернулся от жены и стал нервно тыкать вилкой в моченое яблоко. Муханя перестал играть. Лушка незаметно выскользнула из-за стола и раздетая пошла на улицу. Воспользовавшись моментом, Максим обогнул стол и сел рядом с Мариной Духиной, стал ей предлагать выпить по рюмочке за дружбу. Заметив его похотливые намерения, Антон подошел к ним и склонился над ухом ухажера.
   – Слушай ты, деревенский самец, – тихо проговорил он, – оставь девушку в покое и мотай к Таньке Кадычихи, она тебя давно поджидает.
   Антон был на голову выше Максима и шире его в плечах и тот, оценив свои возможности, уступая силе, вернулся на свое место.
   В дверях столовой показалась Лушка. Свежий воздух успокоил женщину, на щеках появился румянец. Она подошла к Мухане и положила ему на плечо руку.
   – Сыграй, Леничка, про ромашки, которые спрятались, и у них поникли лютики.
   Баянист заиграл, а Лушка запела. Слова песни знали многие, и сидевшие за столом дружно поддержал певицу. И снова на глаза Лукерьи навернулись слезы. Казалось, что и эта песня о ее судьбе.
   Альбина, долго наблюдавшая за Лушкой, наклонилась над столом и сказала сидевшей напротив Вере:
   – Знаешь, мне очень жалко Лукерью. Любит она Максима, как я его когда-то дурочка любила. Но после того как встретила Василия, этакого красавца, то поблагодарила Бога, что Максим ушел от меня. Теперь я могу с уверенностью сказать, что он моему мужу и в подметки не годится.
   – Скучаете, девчата? – присел рядом Василий.
   – Мы слушаем песню. Очень чувствительно поет ее Лушка. Особенно вот эти слова: «Зачем вы девушки красивых любите, непостоянная у них любовь». А у тебя, Василек, любовь постоянная? – с тревогой в голосе спросила она. – Ты меня беременную не разлюбишь?
   – Как ты думаешь, Вера, – обратился он к девушке, – такую женщину, как моя жена, да не одну, а с моим первенцем, можно не любить?
   – Я вас, Василий Митрофанович, не понимаю, – покраснела Вера.
   – А что тут понимать? – он взял руку жены и поцеловал ее. – Разве ты не знаешь, что мы ждем ребенка?
   – Это правда, Альбиночка? – расцвела в улыбке Вера.
   – Правда, – склонив голову на плечо мужа, сказала та. – Еще какая правда!
   Блестящими от счастья глазами она посмотрела на гостей. Ее взгляд встретился с взглядом Максима. Тот помахал ей рукой, а она в ответ скрутила ему дулю и, боясь, что это заметит муж, отвернулась.
   В столовой появился еще один припозднившийся гость. К столу, где сидела Вера, подошел Кирилл, присел рядом на свободное место.
   – Я тебя так давно не видел, – тихо проговорил он, склонившись к девушке. – Ты совсем повзрослела, настоящей красавицей стала.
   – Нашел красавицу, – пытаясь перевести разговор в шутку, усмехнулась Вера. – Просто я нарядилась в одежду тетки Ольги, а она на меня немного великовата.
   – Как поживает наш страж дома Шамиль? – поинтересовался Кирилл. – Я по нему скучаю. Помнится, он постоянно спал между мной и Олегом.
   – А теперь он спит со мной на подушке, – улыбнулась ослепительной улыбкой Вера. – Причем ложится всегда с краю, а меня толкает к стенке. – Она посмотрела на парня. – Если хочешь увидеть, каким он стал, приходи в гости. Уверена, ты его не узнаешь. Растолстел, мордочка округлилась, шерсть блестит.
   – Ну, еще бы не блестела, – вмешался в разговор Васька. – Ведь ты кормишь его бараньей вырезкой. – Оглянувшись по сторонам и понизив голос, добавил: – Той самой бараниной, которую ты с Яшкой развозил по дворам. Надеюсь, помнишь?
   – Как же, такое забудешь, – усмехнулся Кирилл, – это был самый счастливый день для деревни. – Он снова повернулся к девушке. – Я, наверно, скоро уеду в командировку. Ты не станешь возражать, если перед отъездом навещу вас с Шамилем?
   – Мы с котом будем рады тебя видеть, – улыбаясь, ответила Вера.
   Было уже далеко за полночь, когда изрядно подвыпившие гости стали расходиться по домам. Лушка, потеряв терпение, ушла одна, оставив Максима в обществе молодых девчат. Марта пыталась увести пьяную мать, а та, вырвавшись из ее рук, побежала в круг еще танцующей молодежи и запела:

     Я, бывало выпивала
     По четыре раза в день,
     А теперь моя спиртовка
     Получила бюллютень.

   К пьяной Нурие подбежал Муханя и, пританцовывая, тоже добавил пару строк собственного сочинения:

     Блины печет, подмазывает,
     Хлопцам бруньку показывает…

   Алевтина, стоявшая в стороне с курткой мужа в руках, попыталась поймать его, но тот всякий раз от нее вырывался. В конце концов, ей все же удалось увести Муханю домой. Марта взяла под руку мать и повела ее к выходу.
   – Посмотри, уже все гости разошлись, – уговаривала она ее. – Только Максим с пьяными девками остался.
   – Покажи, где тут Максим? – с трудом подняла голову Нурия. – Я хочу у него спросить: почему он перестал ко мне ходить? – Последние слова она почти выкрикнула в полупустой зал. – Видать, разонравилась. А раньше каждую ночь бегал. Теперь Тонька ему приглянулась. Что же я хуже этой кривоногой?
   Дочь с силой потащила мать к двери. Вытолкав на улицу, застегнула куртку, взяла под руку.
   – Пошли домой. Тебе отоспаться нужно. Ведь завтра свадьба продолжится. Ряженые будут народ веселить.
   Слова дочери о завтрашнем продолжении свадьбы как-то сразу успокоили Нурию, и она послушно зашагала к дому.
   Кроме Максима, в столовой остались еще Василий с Альбиной и Вера. Стали и они собираться домой. Баянист повесил на плечо свой инструмент, и они вышли на улицу. Тучи заволокли все небо, и было очень темно. Чтобы не сбиться с тропинки, шли прижимаясь к плетням. Возле дома Чижиковых Васька вдруг развернул баян и запел на всю улицу:

     Берегите молодость, ребятушки,
     Не влюбляйтесь в девок с юных лет,
     Слушайте советы родной матушки,
     Не теряйте свой авторитет.
     Я его угробил не жалеючи,
     С малых лет я девушек любил,
     А теперь я плачу сатанеючи,
     Без него мне белый свет не мил…

   Следом за баянистом шла Альбина, держа под руку Веру. Девушки шли молча, стараясь не упасть в сугроб.
   – А что, подружка, – толкнула локтем в бок Веру Альбина, – признайся, понравился тебе этот парень?
   – Какой парень? – засмеялась Вера.
   – Тот, что прежде жил с тобой в землянке.
   – А-а, ты о Кирилле, – слегка смутилась Вера. – Я даже не думала об этом.
   – Понятно. Раз не думала, значит, не нравится. – Альбина некоторое время шла молча. – А кто из деревенских парней тебе нравится?
   – Антон Шандыбин, – стеснительно ответила девушка. – Я последнее время только о нем и думаю.
   – А он к тебе как относится?
   – Я даже не знаю. Однажды напросился в гости, настроил мне телевизор и сказал, что остается ночевать. Я его стала выпроваживать домой, а он прижал меня к стене и полез обниматься и целоваться. Но тут кот как прыгнет к нему на спину, как вонзит свои когти. Вот так он и ушел обиженный и больше не появляется. А я страдаю, – она тяжело вздохнула. – Понимаешь, Альбина, я старых взглядов на эти вещи. Прежде чем лечь с кем-то в постель, мне нужно время. А он пришел, сбросил полушубок и потащил в постель. У меня от такого отношения кровь в жилах стынет, чувствую себя оскорбленной и униженной. И тут уж ничего не поделаешь, – усмехнулась она. – Я росла в семье терских казаков, а там с этим делом строго.
   – Ты все сделала правильно, – высвобождая руку из-под локтя Веры, сказала Альбина. – Этот Антон еще тот бабник, сегодня с одной, завтра с другой. Добьется своего и до свиданья. Я вот что тебе скажу, ты этого бабника выбрось из головы. Его мать разрешит ему жениться только на девушке с большим приданым. А тебя они и на порог не пустят, даже если этого захочет Антон. Однажды тетка Клавдия мне рассказывала, как они с Жоркой всю жизнь концы с концами сводят, и дети живут в такой же нищете. Представляешь, она мне говорит: «Я бы, конечно, не против, чтобы Антон на тебе женился. Ничего, что ты брошенная, зато детей у тебя никогда не будет, а хозяйству сам Головань позавидует». Я ей стала объяснять, что ее сын еще не дорос до жениха, а я уже переросла. Так она со мной с тех пор долго не разговаривала.
   – А когда тебе мать Антона предлога выйти за него замуж?
   – Точно не помню. Примерно, в начале прошлого лета. Она как раз пришла ко мне во двор, увидела моих толстых кабанчиков, индюков, и глазки ее так и заблестели от зависти. Я еще потом пожалела, что пустила ее в индюшатник, боялась, чтобы не сглазила птицу. Как только она ушла, окропила святой водой пол, стены, индюков и прочла молитву «Отче наш».
   – Зачем же она к тебе приходила?
   – Думаю, подыскивала для Антона невесту. Он как раз из армии должен был вернуться. А я ей в шутку сказала, мол, если хочешь, чтобы я стала твоей невесткой, возьми меня за твоего старшего сына Арсения. Видела бы ты ее в тот момент, – засмеялась Альбина. – Руками замахала, лицо перекосилось, словно от кислой капусты. И на полном серьезе мне говорит: «Даже не думай об этом. Арсений – морской офицер, на деревенской никогда не женится. У него в городе девок пруд пруди». В общем, сказала я ей, что если она меня за Арсением не хочет, то я не хочу за Антона, так как он мне не нравится. К тому же молод еще. Парню после армии погулять с девчатами нужно. Тогда она подбоченилась, ногу вперед выставила, словно перед сражением, и как стала меня уму разуму учить. Говорит, что мужчинам никогда не поздно погулять, для него жена как бы сама по себе, а девчата – для души и сердца. Разозлила она меня этими словами. Решила и я ей отплатить той же монетой. Подошла к ней вплотную и тихим голосом говорю. Я ведь, тетка Клавдия, богатая невеста. Только свистну – десяток женихов соберется, но я выберу самого богатого, а такой оборванец, как Антон, мне не нужен. Вот с того дня она и перестала со мной здороваться. Как заметит меня, так сразу переходит на другую сторону улицы. А когда Антон вернулся из армии и стал встречаться с Мартой, тогда она снова ко мне подобрела.
   – А что у Антона с Мартой было? – тихо спросила Вера.
   – Откуда мне знать, – пожала плечами Альбина. – А вот то, что Клавдия напрочь забраковала девку, об этом знает вся деревня. На каждом углу трезвонит, мол, Марта хорошая девушка, работящая, но из-за матери-пьяницы она не хочет ее в невестки, так как потом не будет отбоя от Нурии. Антону пришлось расстаться с девушкой. Сейчас он встречается с Мариной Духиной – единственной дочерью местного пчеловода. В деревне поговаривают, что ее отец миллионер.
   За разговорами незаметно дошли до дома Веры и остановились у калитки. Альбина стряхнула ладошкой с воротника подруги снежинки.
   – Вот что я тебе скажу, – наклонилась она к уху Веры, чтобы их разговор не услышал Василий, – забудь про Антона. Лучше думай о Кирилле. Парень он, судя по всему, хороший. Правда, немного худой, но это не страшно. Были бы крепкими кости, а мясо нарастет. Но самое главное, он тебя любит. Я это сегодня поняла. У меня на этот счет глаз наметан, не ошибаюсь.
   Всю ночь Вера вспоминала разговор с Альбиной. Было немного неловко из-за того, что сказала подруге неправду. На самом деле она об Антоне совсем не думала. Все ее мысли в последнее время были только о Кирилле. О телемастере она вспомнила лишь для того, чтобы поддержать разговор. Боясь спугнуть удачу, девушка никому не говорила, что не живет, а тает как свеча от одной только мысли, что рядом с ее парнем находится голубоглазая блондинка. Она мучилась оттого, что Кирилл обещал прийти в гости, но так и не собрался. Вот и сегодня весь вечер веселился на свадьбе, а к ней только один раз подошел на пару минут и даже не пригласил потанцевать. «Он словно чего-то стесняется, – размышляла девушка, ворочаясь в постели. – А может, он догадывается, что я в него влюблена, и в знак благодарности за то, что в трудную минуту мы с Олегом приютили его, не хочет признаться, что я для него ничего не значу?» Такие и подобные мысли мучили девушку почти до утра. Она поставила будильник на семь часов и, накрыв голову подушкой, заставила себя заснуть. Ведь она обещала помочь Юлии Константиновне накрывать столы для второго дня свадьбы.
   По сложившейся традиции на второй день свадьбы гости пришли в цыганских одеждах и забытых старинных нарядах. Ко двору Голованя первыми подъехали переодетые в цыган работники конного завода. Звеня цепями и раскладывая веером карты, они потребовали познакомить их с женихом и невестой. В роли молодоженов выступали родители невесты.
   Одетый в косоворотку и картуз, сбоку которого был прицеплен цветок, гостей у калитки с подносом встретил Гришка Самсонов.
   – Проходите, гости дорогие, – пригласил он их во двор. – Сейчас я познакомлю вас с нашими молодоженами: с невестой – красной девицей Кулемой и добрым молодцем женихом Размоляем.
   Во дворе стояли сани, запряженные двумя лошадьми, гривы которых были украшены красными лентами. В санях на огромной пуховой перине сидели отец и мать Варвары. Жених был одет в вывернутый наизнанку старый полушубок, из-под которого виднелась мощная грудь, обтянутая тельняшкой. На голове красовалась флотская бескозырка с развевающимися лентами. Довершал наряд детский автомат черного цвета, который висел на плече.
   Одетая в тюлевые наряды, украшенные цветами и лентами, невеста крепко держала под руку жениха. На ее голове была прикреплена чалма их такой же старой занавески с торчащими гусиными перьями, которые по замыслу должны были подтверждать целомудренность. В другой руке новобрачной был сверток с ребенком, который она постоянно покачивала из стороны в сторону.
   Гришка открыл настежь ворота, и сани выехали на улицу. Рядом с ямщиком сидел Васька и наяривал на баяне веселые частушки. За молодоженами выехали другие сани, которыми правил Валька Юрасов, одетый в казацкую бурку и папаху. Здесь же находилась его жена в широченной юбке, сшитой специально для свадьбы из старой шторы. Поверх одежды она намотала красную кашемировую шаль. К саням была привязана широкая ковровая дорожка, на которой сидела чета Шандыбиных. Клавдия, одетая в одежду их козьих шкур, старалась представлять собой Кикимору и демонстративно мотала клубок шерстяных ниток. Жорка вырядился в женские колготки. На живот привязал небольшую подушку, которую прикрыл свитером. На голову напялил детскую шапочку с ушками и подвязал тесемки под подбородком. Показывая всем своим видом, что он – черт, стрелял в гостей из рогатки бумажными шариками.
   Вслед за конными санями из ворот показались детские санки, которые тащил за веревку дед Муханя. Одетый в солдатскую шинель, подпоясанный армейским ремнем, на котором до самых колен болтался початок кукурузы, он вез тетку Марфу, вырядившуюся в белый халат и такую же косынку с большим красным крестом на лбу. В руках она держала большую клизму.
   Свадебный кортеж остановился посреди улицы. Гришка Самсонов со своей женой, перевязанные рушниками, стали обходить гостей. Из трехлитровой бутылки всем желающим наливали самогон и давали закусить мочеными яблоками, солеными огурцами или крупно порезанным репчатым луком. Воспользовавшись остановкой, дед Муханя бегал вокруг саней и демонстрировал свое достоинство – кукурузный початок. А тетка Марфа старалась засунуть ему в ухо клизму.
   Наряженные сани двинулись по деревенской улице. Почти у каждого дома они останавливались, и тамада угощал земляков стаканчиком самогона. Следом за ними гурьбой бежали дети, с любопытством смотрели на действия взрослых и со смехом повторяли неприличные слова частушек.
   В доме Мирона Голованя осталась только его мать Прасковья Демьяновна и Вера, которую попросила тетка Юлия помочь убрать со стола посуду и перемыть ее. С этой работой девушка справилась довольно быстро. Перемыв и перетерев посуду и приборы, она заново расставила их на столе.
   – Прасковья Демьяновна, можно я отнесу корове ведро с объедками? – спросила она у женщины.
   – Можно, Верочка, только сначала добавь туда теплой воды и хорошенько перемешай рукой, чтобы не попались кости, это для коровы очень опасно.
   – Тогда я выберу кости и хрящи и отнесу их Мигранту, пусть погрызет.
   – Отнеси, – одобрительно взглянула на девушку Прасковья Демьяновна. – А я сейчас поставлю в духовку мясо в чугунке томиться и заодно отрежу несколько кусков и ему. Ведь он со вчерашнего утра некормленый. Все заняты свадьбой, а про собаку забыли.
   Она стала срезать крупные куски баранины с шеи и лопаток туши и складывать их в два чугунка. Сверху уложила мелко порезанный репчатый лук и, посолив, поставила в духовку печки. Затем принесла заднюю часть барашка.
   – Пока в чугунках мясо будет томиться, мы на газовой плите мигом поджарим на сковородке несколько кусков. – Она посмотрела на Веру. – А ты чего стоишь? Неси своему любимцу ребрышки, я следом за тобой принесу ему мясо.
   Выйдя во двор, девушка направилась в дальний конец, где на короткой цепи бегал Мигрант. Она погладила пса по спине, почесала за ушами. В знак благодарности тот встал на задние лапы и лизнул ее в лицо. Поставив миску и высыпав в нее кости, стала наблюдать, как собака жадно расправляется с едой.
   – Сейчас бабушка принесет тебе настоящее лакомство, – погладила Вера крутой лоб пса. – Она обещала накормить тебя свежим мясом.
   Мигрант вдруг злобно зарычал. Шерсть на его загривке поднялась, и он стал рваться с цепи в сторону дома. Вера обернулась и увидела через щель в двери двух женщин, которые свалили Прасковью Демьяновну на пол и стали пинать ее ногами, что-то у нее спрашивая, но та молчала. Одна из непрошеных гостей стала фотографировать мобильным телефоном все, что находилось в комнате. Затем выскочила в сени и отщелкала висевшую на стенке баранью тушу. Делала она это так быстро, а Вера так испугалась, что не могла двинуться с места. И тут до нее донеслись слова одной из женщин, которая достала из сумки стеклянную банку и предложила облить старушку серной кислотой. Это вывело девушку из шокового состояния. Она бросилась к собаке, отстегнула цепь от ошейника. Больше она ничего не успела сделать. Мигрант, чуть не сбив Веру с ног, стремительно метнулся к дому. В считанные секунды он оказался на спине женщины, державшей в руках банку. Удар был таким сильным, что та свалилась на пол и, ударившись головой, застыла на месте. Другая женщина бросилась бежать. Пес догнал ее в несколько прыжков и свалил в снег. Злобно рыча, ждал команду к дальнейшим действиям.
   Тем временем с пола поднялась упавшая злодейка. Пошатываясь, она вышла во двор, достала из кармана пистолет, прицелилась и выстрелила в собаку. Выпущенная пуля ударила в снег рядом с Мигрантом. Второй раз выстрелить она не успела. Справившись со страхом, Вера схватила стоявший у стены лом и что было силы ударила непрошеную гостью по ногам. Та свалилась в сугроб, словно подкошенная.
   В это время свадебный поезд из трех саней возвращался к дому невесты. Заслышав выстрел, Валька Юрасов пришпорил своего коня и первым прискакал во двор Голованя. Он сразу все понял и, ничего не спрашивая, заскочил в дом, схватил полотенце и связал руки лежащей женщине. Вторую надежно охранял Мигрант. Даже когда он дал ему команду отойти, то не тронулся с места, продолжая стоять передними лапами на груди лежащей.
   Вера поставила на место лом и, взяв двумя руками за ошейник, с трудом увела собаку на место.
   В это время подъехали остальные. Мирон, спрыгнув с саней, бросился в дом к матери. Поднял ее с пола и положил на кровать. Убедившись, что она жива, передал ее в распоряжение тетки Марфы. Пощупав пульс, она тихо сказала:
   – Сейчас сделаю укол для поддержания сердца, и будем надеяться, ничего страшного не произойдет. – Она повернулась к деду Мухани. – Давай, Тимофеевич, неси из саней мой саквояж, я его всегда на свадьбы беру. – Она вышла в сени, чтобы помыть руки и только теперь заметила, что держит в руках клизму.
   Сделав укол и протерев на лице и руках ссадины, подняла повыше подушку и присела на краешек кровати рядом с больной. Ничего не говоря, стала гладить ее по голове.
   – Мирон Андреевич, – подошла Вера к хозяину дома, – я этих женщин видела два года назад в станице курской. Они привозили нашей хозяйке нарзан и представлялись ей студентками медицинского училища из Нальчика. Они чеченки. Я слышала, как они между собой разговаривали, когда хотели облить вашу маму серной кислотой.
   – Бедная моя матушка, – тихо проговорил Мирон, поднимая с пола закрытую металлической крышкой банку с жидкостью. – Что же они хотели с тобой сделать? – Он поставил банку на стол и стал обдумывать, что делать со связанными преступницами.
   – У той женщины, что стреляла в собаку, в кармане мобильный телефон, – снова зашептала Вера. – Она им фотографировала мясо и бараньи туши.
   Услышав эти слова, жена Вальки Юрасова, все еще одетая в костюм теской казачки, быстро обыскала женщину и положила на стол два мобильных телефона и пистолет.
   – Так, так, – беря в руки пистолет, проговорил Мирон. – Один ствол я подобрал во дворе, другой у нее в кармане нашли. Это уже солидно. Это на хороший срок тянет, если, конечно, следователь постарается. – Он положил в карман один телефон, а по другому позвонил на конный завод.
   – Я уже обо всем знаю, – ответил Николай Викторович. – Полковник Малов выслал к нам оперативную группу.
   Праздник был основательно испорчен. В ожидании милиции, гости стали расходиться. Мирон позвал Веру в дом. В сенях сидели задержанные, рядом с которыми, в бурке и папахе, словно коршун, стоял Валька Юрасов.
   Связанных женщин вывели на улицу и посадили в сани. Мирон снял с себя вывернутый наизнанку тулуп и бросил его им на ноги. Вера стояла рядом с санями и наблюдала, как воробьи сновали под стрехой коровника, готовясь к ночлегу.
   – Аслан знает, что мы в деревне? – спросила одна из задержанных у своей подруги.
   – Нет, не знает. Эту операцию я решила провести по собственной инициативе. В тот день, когда пропал мой брат Анвар, я сразу поняла, что его здесь убили. За несколько дней до смерти он говорил мне, что будет отсутствовать пару суток, так как получил задание следить за деревней, – она замолчала и зло сплюнула в снег. – Позавчера от продавщицы магазина из деревни Карьер услышала про свадьбу и пригласила тебя на веселье этих шакалов.
   Вскоре в дом Мирона приехал Николай Викторович. Выслушав рассказ Веры и осмотрев изъятое оружие и мобильные телефоны, отвел хозяина в сторону.
   – Милиции про телефоны не говори. Я их с собой заберу. Пусть мой программист с ними поработает. И вот еще что, – понизил он голос: – До приезда оперативников: аккуратненько, чтобы не афишировать, убери из дома всю баранину.
   – Понял, сейчас все сделаю.
   Он подозвал к себе Антона Шандыбина, шепнул ему что-то на ухо. Затем, войдя в дом, через окно передал ему туши баранов, которые тот оттащил в погреб, прикрыл его деревянной дверью и засыпал снегом.
   Николай Викторович уехал на завод. Минутой позже к дому Мирона подъехала милиция и машина скорой помощи. Пока оперативники занимались задержанными, врачи оказали помощь Прасковье Демьяновне. С собой милиционеры увезли оба пистолета и банку с серной кислотой.
   В доме остались Мирон с женой, больная мать и тетка Марфа. Постоянно вытирая со лба Прасковьи Демьяновны ватным тампоном пот, соседка пыталась ее разговорить, задавала разные вопросы о происшедшем, а та тихим голосом на них отвечала.
   – Как только свадебный поезд уехал, мы с Верочкой быстро все убрали со стола, перемыли и перетерли посуду. Я принялась готовить закуски, а она пошла кормить собаку. И тут в комнату вошли две женщины. Я сначала подумала, что это с конного завода ряженые цыганки наведались, но ошиблась. – Прасковья Демьяновна замолчала, переводя дух. – Я спросила у них, что им нужно? Вместо ответа они набросились на меня и стали избивать, при этом спрашивали, где я взяла баранину. Я им говорю, что сын купил на свадьбу у местного овцевода. А они не верят, продолжают бить. Одна стала все фотографировать, сорвала занавески, прикрывавшие туши, а другая достала банку с кислотой. Тут я громко закричала, и мой крик услышала Вера. Дальше я ничего не помню.
   – Успокойтесь, – погладила ее по руке тетка Марфа. – Теперь все будет в порядке. Постарайтесь заснуть, во сне все страхи и печали пройдут. – Она укрыла одеялом больную. – А чеченцы всегда воинственно настроены, причем не только мужчины. Помню, когда была еще девочкой, моя бабушка часто рассказывала, что когда казаки выезжали из станицы в поле, всегда брали с собой оружие. Я ведь родом из станицы Михайловской. А это рядом с Чечней, – предалась воспоминаниям тетка Марфа. – Так вот, злобные соседи врывались в станицу и увозили с собой молодых девушек и детей, и оттуда назад уже никто не возвращался. Были случаи, когда родители встречали своих дочерей уже взрослыми, у которых было по нескольку детей. А куда мать уйдет от своего ребенка?
   – А что им остается делать, – подключился к разговору Мирон. – Уже не первый год идет необъявленная война. В самой Чечне разрушили все, что можно было разрушить, вот люди в поисках заработка и разбрелись по всей стране. Особенно достается Ставропольскому и Краснодарскому краям. Угоняют скот, зерно среди белого дня увозят с полевых токов, воруют людей. Наша деревня находится в эпицентре всех событий. Через нас бандиты идут направо и налево. Брать у нас уже нечего. Последних коровенок несколько лет назад угнали. Теперь вот у Вальки Юрасова и овец всех украли. Нагло украли, прямо с кошар вывезли скотовозами. Чувствуют, гады, свою безнаказанность. Теперь вот на нашу деревню ополчились. Может, хоть теперь, когда их женщин арестовали, чуток притихнут. Или наоборот, станут еще злее доставать со всех сторон. Если так, то будем защищаться. Такова человеческая жизнь – постоянная борьба за существование под солнцем.
   Больная уснула. Собралась домой и тетка Марфа. Мирон проводил ее до калитки. Вернувшись в дом, сказал жене:
   – Нужно съездить в город и купить несколько пачек патронов для ружья. Но это чуток подождет, а вот завтра с утра протяну проволоку до самого забора, пусть Мигрант бегает по всему двору.

Душевные терзания Кирилла

   Когда свадебное торжество в заводской столовой стало подходить к концу, Кирилл вышел за территорию и решил перед сном прогуляться. Прогуливаясь перед проходной, он видел, как уходила со свадьбы чета Иванченко. Валька с баяном через плечо шагал впереди, за ним под ручку шли Альбина с Верой. Женщины о чем-то весело переговаривались и смеялись. Кирилл долго смотрел им вслед, и только когда они скрылись за балкой, а в морозном воздухе послышались пьяные песни Васьки под звуки баяна, он понял, что они уже вошли в деревню. Еще немного постояв на морозе, он вернулся к себе в комнату.
   Спать Кириллу не хотелось. Он разделся, прилег на краешек кровати, понимая, что сон придет сам по себе. Долго ворочался, но заснуть так и не удалось. Поняв, что эта ночь будет для него бессонной, поднялся и включил телевизор, пощелкал каналами. Везде шли то любовные сериалы, то боевики. Не найдя для себя ничего увлекательного, он выключил телевизор и снова прилег на кровать.
   «Зачем мне смотреть про чужую любовь? – тихо сказал он сам себе. – На моем горизонте виднеется любовь собственная, но, похоже, безответная. Впрочем, почему безответная? Ведь я еще не говорил Вере, что люблю ее, и даже не намекал о своих чувствах. Конечно, – продолжал он рассуждать, – я для нее был все это время своего рода нахлебником, и она меня жалела. Сама работала целыми днями на деревенских подворьях, а полученные за труд продукты делила на три части. Кроме работы, успевала еще стирать, убирать, готовить и штопать старые носки. Замороченная домашними проблемами, она даже не замечала, что рядом с ней живет уже взрослый мужчина, который любит ее».
   Ворочаясь на кровати, Кирилл прокручивал в голове последние месяцы своей жизни. Постоянно щемящая боль по любимой девушке преследовала его почти каждый день. Бывало, что за большим объемом работы он забывал о своих душевных переживаниях, но вечером, когда ложился спать, перед глазами всегда всплывал образ Веры. После встречи с ней в офисе и сегодня на свадьбе, где она выглядела просто очаровательно, его мучения стали почти невыносимыми. Едва прикрыв глаза, он видел ее улыбающейся, в зеленом велюровом платье, красиво задрапированном на груди и с длинными узкими рукавами, пышными черными волосами с длинным локоном спереди. Локон спадал ей на лоб, а она старалась его не убирать, игриво откидывая голову.
   Кирилл, сам того не замечая, снова заговорил вслух: «Такие девушки, как Вера, нравятся всем мужчинам, – ревностно размышлял он. – Вот и на свадьбе ее постоянно приглашали танцевать приезжие гости, и ей это нравилось. Ее карие глаза так и светились от счастья».
   Вздохнув, он перевернулся на другой бок, накрыл голову подушкой, но сон не шел. Кирилл стал ругать себя за нерешительность. Ведь мог же пригласить Веру на танец, и не один раз. К тому же, танцевать он умеет хорошо. На школьных вечерах девчонки наперебой приглашали его на белый танец. Впрочем, такому вниманию имелось свое объяснение. Ведь его мать была учительницей, и чтобы заслужить ее расположение, возможно, хитрые одноклассницы и приглашали его покружиться в ритме вальса.
   «Плохо быть застенчивым мужчиной, – неожиданно громко сказал Кирилл и испугался. – Что это я стал сам с собою разговаривать? Так и до нервоза недалеко». Он укрылся с головой одеялом и стал считать до тысячи. Но и эта уловка не помогла. Сон даже не думал затуманивать его мозг. Мысли одна за другой приходили в голову и, почти не задерживаясь, покидали ее. На память пришли слова песни:

     Что ты дремлешь, мой миленький мальчик,
     Если болен, врача позову…
     Мама, мам, мне врач не поможет,
     Я влюбился в девчонку одну.

   Кирилл отбросил в сторону одеяло и сел на край кровати. «Чего я мучаюсь? – задал он себе вопрос. – Быть может, все мои душевные терзания – пустое занятие. Нужно просто встретиться с Верой и объясниться. Вот завтра встречу ее после работы и расставлю все точки в своей любви».
   Встретиться с Верой на другой день у Кирилла не получилось. После работы одна из сотрудниц предложила ей доехать до деревни на ее машине. Не удалось встретиться с ней и в другие дни. Наступила пятница, и Кирилл решил, что уж сегодня ему ничто не помешает переговорить с Верой. Целый день он был как чумной, прокручивал в голове предстоящее объяснение. Чтобы никто из сотрудников не заметил его состояния, просидел, уткнувшись в компьютер, до самого вечера.
   Став за углом проходной, откуда хорошо был виден выход из офисного помещения завода, Кирилл с нетерпением ждал появления Веры. Вскоре она показалась в проеме двери. На этот раз девушка шла одна. Пройдя проходную, направилась в сторону деревни, поднимая на ходу воротник шубки и засовывая руки в карманы. Он последовал за нею. Перед самой балкой догнал и молча взял за руку.
   От неожиданности Вера отдернула руку, но, увидев Кирилла, улыбнулась.
   – Ты меня напугал.
   – Прости меня, непутевого, – улыбнулся он ей в ответ и взял под руку.
   – Это ты меня прости за мою трусость, – прижимая руку парня, смущенно сказала Вера.
   Оба замолчали. Под ногами поскрипывал снег. Кирилл продолжал поддерживать девушку под локоть, а она постоянно прижимала его руку, словно проверяя, не отпустил ли он ее. Перед подъемом он остановил Веру, взял ее на руки и понес на подъем. Девушка не сопротивлялась, она обхватила парня за шею и с сильно бьющимся сердцем вдыхала запах его разгоряченного тела, изредка касаясь щекой его лица.
   – Я не знала, что ты уже бреешься, – тихо сказала она, когда они взобрались наверх балки.
   – Я уже давно бреюсь, – ответил он, осторожно опуская девушку на землю. – Мне ведь скоро уже девятнадцать.
   И снова наступила неловкая пауза. Приготовленные слова не хотели слетать с языка Кирилла. Он тихонько вздыхал, кляня себя за нерешительность, а Вера искоса поглядывала на него и чему-то улыбалась.
   – Я на следующей неделе уезжаю в командировку, – словно извиняясь, сказал Кирилл. – А завтра хотел бы съездить с тобой в Пятигорск повидать Олега. Я ведь с того дня, как они с Афанасием уехали, ни разу с ним не встречался. К тому же, нужно передать учебники и задание, – похлопал он рукой по сумке, свисавшей через плечо.
   Вера остановилась и посмотрела в глаза Кирилла. В этом взгляде было все: и благодарность, и нежность, и любовь.
   – Спасибо, – тихо сказала Вера и обняла Кирилла за шею.
   Он прижал ее к себе и молча вдыхал запах ее волос. Наружу рвались самые нежные слова, но Кирилл стоял молча. Девушка, словно понимая состояние парня, поцеловала его в щеку.
   – А на чем мы поедем? – тихо спросила она.
   – На поезде, – выпуская девушку из объятий, ответил он. – В семь часов утра через станцию Зольская проходит пассажирский состав «Махачкала – Кисловодск». Стоянка три минуты, поэтому опаздывать не рекомендуется. Через три часа будем в Пятигорске. Вечером этим же поездом вернемся домой. Ты согласна?
   – Конечно, согласна! – снова поцеловала его в щеку Вера.
   Внутри Кирилла словно что-то взорвалось. Он крепко прижал к себе девушку и стал говорить ей о своих чувствах. Говорил сбивчиво и торопливо, путаясь и повторяясь. А она, прильнув к его груди, слушала с безумно бьющимся сердцем и молча гладила сильные жилистые руки парня.
   Когда подошли к дому Веры, Кирилл в нерешительности остановился у калитки, посмотрел на Веру. Она молча прошла вперед, открыла ключом дверь и пригласила гостя войти. Печка уже прогорела, и в комнате было прохладно. Хозяйка включила свет.
   – Я сейчас подброшу в топку кукурузных кочанов, – сказала Вера, – и через час у нас тут будет тепло, как в Ташкенте.
   Откуда-то выскочил кот и, громко мурлыча, стал тереться о ноги хозяйки. Кирилл подхватил Шамиля на руки.
   – Здравствуй, мой хороший! Давно я тебя не видел. Ты стал такой жирный за это время, словно годовалый кабанчик.
   – Еще бы он не разжирел, – улыбнулась Вера. – Ест баранину, а запивает парным молоком. – Она чиркнула спичкой и стала растоплять печку. Когда пламя в топке заплясало, повернулась к Кириллу, но обратилась к коту. – Спроси-ка, Шамиль, у нашего гостя, почему он не держит своего слова? Несколько раз обещал наведаться, говорил, что очень скучает по тебе, а сам забыл о нашем существовании.
   – Скажи, Шамиль, своей хозяйке, – подошел к Вере с котом на руках он, – что я сдержал свое слово и пришел к вам, но не в гости, а навсегда.
   – Как навсегда? – с испугом уточнила Вера. – А что скажут в деревне?
   – Меня не интересует, что скажут люди, – держа на одной руке кота, а другой обнимая девушку, сказал Кирилл. – Гораздо важнее, что говорит мое сердце, и что скажешь ты. – Он опустил кота на пол. – Я люблю тебя так сильно, что если ты мне откажешь, я погибну.
   – Я не позволю тебе погибнуть, – прижалась она к Кириллу и уткнулась лицом в его шею. – Я тоже люблю тебя и никуда не отпущу. – Она высвободилась из объятий и скомандовала: – Раздевайся, а я быстренько приготовлю ужин, – и вышла в сени.
   Нарезав мороженой баранины и сложив ее на сковородку, прикрыла крышкой.
   – Присматривай за мясом, – попросила Вера, – смотри, чтобы не пригорело, а я принесу кизяков, чтобы утром было чем растопить печку. А то пока вернемся из Пятигорска, в доме будет минусовая температура.
   Вернувшись в комнату, она застала Кирилла за настройкой телевизора. Сняв заднюю панель и повернув к свету утыканную деталями панель, он что-то сосредоточенно делал. Она посмотрела на стол. Там стояла сковорода с готовым ужином. Какое-то большое и теплое чувство наполнило душу девушки. Она подошла к Кириллу и обняла его.
   – Увы, – сказал он, отрываясь от настройки, – только три канала будет показывать. Но, ничего. Заработаем денег, купим новый телевизор.
   Ужин прошел весело. Хозяева раздобрились и поставили на стол рядом со своими тарелками миску с мясом для Шамиля. На удивление, кот аккуратно подцеплял ногтем по одному кусочку и неторопливо ел. Облизнувшись, доставал очередной кусок баранины.
   – Когда он облизывается, мне кажется, что он пользуется салфеткой, – с улыбкой сказал Кирилл. – Очень воспитанный кот.
   Вера посмотрела на часы, потом на Кирилла. Время пролетело быстро и стрелки уже приближались к одиннадцати часам.
   – Давай ложиться спать, – чуть смущенным голосом сказала Вера. – А то завтра проспим на поезд. – Она завела будильник и поставила его рядом со своей кроватью. – Я постелю тебе в той комнате, где вы спали с Олегом. Там, правда, прохладнее, чем здесь, но, думаю, ты не замерзнешь.
   Кирилл посмотрел в глаза девушки и кивнул в знак согласия. А она, дождавшись пока тот уляжется, выключила свет и юркнула под одеяло.
   Сон не приходил ни к Вере, ни к Кириллу. Девушка, затаив дыхание, прислушивалась, как он ворочается в своей постели, и пыталась понять, о чем сейчас думает Кирилл. А он думал о своей нерешительности и в который раз проклинал себя за это. В конце концов, он вскочил с постели, взял с собой подушку и пошел в комнату Веры. Присев на край кровати, стал ждать, пока она откроет глаза. Но та лежала не шевелясь и даже старалась не дышать.
   – Верочка, пусти погреться, – дотронулся он до ее голого плеча. – Я весь продрог.
   – Ладно, залезай, – открыла она глаза, – но только на пять минут.
   Уложив подушку, Кирилл молча проскользнул под одеяло. И снова робость сковала всю его силу воли. Полежав некоторое время, он несмело положил руку на талию Веры и чуть прижал ее к себе. Она повернулась к нему лицом, их губы соприкоснулись…
   Ночь прошла без сна. Посмотрев на часы, Вера увидела, что до намеченного подъема осталось полчаса. Она взяла будильник и перевела стрелку назад. Кирилл молча наблюдал за ее действиями. Вид у него был усталым, но откладывать поездку в Пятигорск не хотелось. Отбросив одеяло в сторону, он вскочил с кровати и стал выполнять физические упражнения. Затем вышел в сени и умылся ледяной водой. Вернувшись, застал Веру у печки. В топке уже потрескивали кизяки, а на сковородке грелись остатки вчерашнего мяса.

Знакомство с городом Пятигорском

   Перед уходом из дома Вера достала из шифоньера сверток с деньгами, завернула их в наволочку и положила в пластиковый пакет. «Оставлять деньги в доме опасно, – подумала она. – Лучше я их буду носить с собою».
   До железнодорожной станции они добрались вовремя. Купили в кассе билеты в общий вагон до Пятигорска и присели в зале ожидания. Вскоре дежурная по вокзалу объявила о прибытии поезда. Кирилл взял Веру за руку, и они направились к выходу на перрон. В дверях столкнулись с мужчиной в форме железнодорожника.
   – Здравствуй, сынок, – неожиданно обратился он к Кириллу, протягивая руку. – Куда же ты пропал?
   – Извините, гражданин, – напористо оттолкнул в сторону мужчину тот, – вы, вероятно, ошиблись. Я не ваш сын. – И он увлек за собой Веру к поезду.
   Предъявив билеты проводнику, ребята сели у окна. Вагон был почти пустым, так что можно было выбрать любые места. Вскоре поезд тронулся и, набирая скорость, застучал колесами по стыкам рельс.
   – Кирилл, – тронула за руку задумчиво сидевшего друга Вера, – а почему ты сказал тому мужчине, что ты не его сын? Он что, ошибся?
   – Нет, не ошибся, – с болью в голосе отозвался он. – Это, действительно, был мой отец. А ответил я ему так потому, что после того, как он поступил с моей мамой, больше не считаю его своим отцом.
   – Отец всегда остается отцом.
   – Не будем об этом, – сказал Кирилл, и Вера услышала в его голосе металлические нотки. – Этот человек для меня умер. Все, точка.
   Сидя у столика, Вера постоянно придерживала рукой пакет, а на остановках брала его на руки и крепко прижимала к себе. Кирилл заметил такое внимание девушки к багажу.
   – Скажи-ка мне, уважаемая Вера Викторовна, чего это ты так тискаешь свой пакет? У тебя там случайно не сокровища спрятаны?
   – Не сокровища, – пригнув голову к столику и загадочно улыбаясь, ответила Вера. – У меня там сто тысяч долларов.
   – Не думал, что ты можешь придумывать такие байки, – громко засмеялся Кирилл.
   – Это не байки. – Она взяла руку парня и сунула ее в пакет. – Теперь веришь?
   – Если это доллары, то откуда они у тебя? – тихо спросил он, ощупывая пачки.
   – Не волнуйся, дрогой, я их не украла. Где именно взяла, знает только Николай Викторович.
   – А зачем ты их возишь с собой?
   – Боюсь оставлять дома.
   – Давай положим твое состояние в мою сумку. В мужских руках твое состояние будет как в сейфе.
   Выйдя на перрон вокзала в Пятигорске, Кирилл сразу направился к кассе и купил билеты на обратный путь. Затем повел Веру в центр города.
   – Куда мы идем? – поинтересовалась она.
   – Сейчас зайдем в Сбербанк, и ты положишь на книжку деньги, – стал он объяснять девушке свою идею. – Это будет надежно, и ежемесячно на твой счет будут капать проценту по вкладу.
   Вера согласно кивнула головой, но когда они вошли в помещение банка, заупрямилась.
   – А если спросят, откуда у меня столько денег, что я им скажу?
   – Скажешь, что эти деньги оставили тебе родители. – Он смело подошел к оператору. – Мы хотим открыть валютный счет и положить на сберегательную книжку некоторую сумму в долларах.
   – Давайте ваш паспорт, – не глядя на клиента, сказала девушка.
   Кирилл помахал Вере рукой. Она быстро подошла и подала свой паспорт.
   – На какую сумму будем оформлять договор? – спросила оператор.
   – На сто тысяч долларов, – как можно спокойнее сказал Кирилл.
   – Для такой суммы есть хороший вклад на два года под семь процентов.
   – Не возражаем.
   Оформление договора не заняло много времени. Долго пришлось стоять у кассы, где каждую купюру проверяли на подлинность через аппарат. Вера заметно волновалась. Кирилл успокаивающе гладил ее по плечу. Наконец деньги были проверены и пересчитаны. Кассир протянула им новенькую сберегательную книжку и попросила поставить подпись.
   – Спасибо за доверие к банку, – улыбнулась она ребятам.
   – И вам спасибо, – улыбнулась в ответ Вера, рассматривая свою первую в жизни сберкнижку.
   – Если два года не будешь снимать со счета деньги, то по истечению срока получишь в качестве процентов четырнадцать тысяч долларов, – легонько толкнул Веру в бок Кирилл, пряча в сумку договор.
   – Теперь я буду спать спокойно, – улыбнулась она в ответ.
   – Слушай дальнейший наш маршрут, – остановил он Веру, когда они вышли из банка. – Сейчас поднимемся в галерею и попьем нарзана. Затем купим ребятам фруктов.
   – Принимается, – весело воскликнула Вера и чмокнула Кирилла в щеку. Взявшись за руки, они отправились пить нарзан.
   Когда груженые пакетами с фруктами они появились в поликлинике и спросили у медсестры, где могут быть ребята из девятой палаты, та, не раздумывая, показала рукой в сторону тренировочного зала.
   – Если их нет в палате, значит тренируются.
   Каково же было их удивление, когда, заглянув в спортзал, они увидели, как на турнике подтягивается Олег, а на силовом тренажере качает мускулатуру Афанасий. Брат сразу заметил сестру и, спрыгнув на маты, бросился к ней. Обняв Веру, расплакался от избытка чувств.
   – Почему слезы? – прижимая его к себе, спросила она. – Выглядишь очень хорошо, даже мускулы на руках появились.
   – Я знал, что вы приедете, – смахивая слезы и освобождаясь от объятий сестры, сказал Олег. – Только когда именно, угадать не мог. – Он подошел к Кириллу и обнял его. – А звонить вам я не смел. Николай Викторович строго запретил это делать.
   К землякам подошел Афанасий, тепло поздоровался. Вера с Кириллом смотрели на него и не узнавали. Он заметно возмужал, речь стала чистая и внятная, даже все зубы были на месте.
   – Это фрукты, – вручая ребятам пакеты, пояснил Кирилл. – Только не забудьте их помыть.
   – Это мы знаем, – усмехнулся Олег. – Нам об этом напоминать не нужно.
   Усевшись на длинную скамейку, ребята наперебой стали рассказывать, как им тут живется, как их лечат и с каким вниманием относится персонал клиники.
   – Здесь учебники, – сказал Кирилл Олегу, когда ребята закончили свой рассказ. – А также письменное задание, которое ты должен выполнить не ниже, чем на пять баллов. Времени у тебя здесь для учебы достаточно и условия подходящие, так что все зависит только от тебя. Когда вернусь из командировки, снова приеду и помогу разобраться в тех вопросах, которые будут непонятными.
   Просидели в гостях у земляков до обеда. Когда тех позвали в столовую, попрощались и пошли погулять по городу. Шли вдоль горы Машук к месту дуэли Лермонтова. Затем побывали в других интересных местах, а когда устали, сели на трамвай и поехали к железнодорожному вокзалу. К поезду успели вовремя и через пару часов уже подъезжали к своей станции.

Праздник любви

   Вернувшись домой, ребята первым делом стали растапливать печку. Для ускорения процесса Вера подбросила в топку кукурузных кочанов, предварительно смочив их в керосине. Вскоре на сковородке скворчали кусочки баранины, которые она еще утром успела замариновать. Накрыв стол белой скатертью, хозяйка поставила большую тарелку с аппетитно пахнущим мясом, принесла солений, порезала хлеб.
   – Мы сегодня заслуживаем хорошего ужина, – весело сказала она, ласково поглядывая на Кирилла.
   – Полностью согласен с тобой. Это наш день и праздновать его мы будем с размахом, – он нагнулся и достал из-под стола из своей сумки бутылку шампанского, коробку конфет и пакет с мандаринами.
   Высыпав фрукты в вазу, стал откупоривать шампанское. Хлопнув пробкой и удивив тем самым лежавшего на кровати Шамиля, разлил напиток по бокалам.
   – Давай, Верочка, выпьем за нас с тобой, – поднял он бокал. – За наше счастливое будущее.
   – За нашу с тобой вечную любовь, – приблизила свой бокал Вера.
   – За любовь я пью стоя, – поднялся Кирилл и выпил шампанское до дна.
   Вера последовала его примеру. В этот момент из-под стола послышалось громкое мяуканье.
   – Как же мы забыли про тебя, – подскочила Вера и стала накладывать в миску Шамиля кусочки жареного мяса.
   – Родная моя, я буду любить тебя до конца своей жизни! – разливая остатки шампанского, сказал Кирилл.
   – Так говорят все мужчины, – с улыбкой ответила Вера. – А когда женятся, любовь куда-то исчезает.
   – Ты обо мне плохо думаешь, – обнял он ее за плечи. – Поверь, я не похож на своего отца. Я весь в мою дорогую мамочку, а она – однолюбка.
   – А я – терская казачка, – прижимаясь к Кириллу, прошептала Вера. – У нас жены любят мужей до гробовой доски.

Загранкомандировка

   Получив заграничные паспорта и визы, Николай Викторович и Кирилл купили билеты на самолет до Афин. В самолете летели молча. Мысли о том, что их может поджидать в этой командировке, словно змея, сосала их души.
   – Сейчас нам принесут обед, – нарушил молчание Николай Викторович. – Попросим, чтобы коньяка грамм по пятьдесят дали. Нужно слегка расслабиться, сбросить с души тяжесть.
   За обедом опять молчали. Даже выпитый коньяк не прибавил поводов для общения. Также молча вышли из самолета, и направились к кассам. Здесь они зарегистрировались на рейс до Херсониссоса.
   – Я по Интернету смотрел, – пояснил Николай Викторович, – международный аэропорт Ираклион, куда мы прибудем, находится в двадцати минутах езды от Херсониссоса. Лететь нам полтора часа.
   Кирилл молча кивнул головой. Только когда они уже сидели в самолете, стали обсуждать план дальнейших действий. В целях конспирации из аэропорта до гостиницы решили ехать на такси. С этой же целью проживание также решили оформить в разных отелях. Рядом с «Голубым аметистом» располагался отель «Авардия». Остановив такси у входа, путешественники стали осматривать местность.
   – Место здесь уединенное, тихое, – размышлял вслух Николай Викторович, – и до моря рукой подать.
   – Вы думаете, у нас получится задуманное? – с тревогой в голосе спросил Кирилл.
   – Обязательно получится, – уверенно ответил тот. Подхватил дорожную сумку, уточнил: – Сейчас оформим твое проживание в «Голубом аметисте», а потом устроим меня в соседнем отеле.
   Войдя в вестибюль, Кирилл смело направился к администратору. На достаточно приличном английском языке поинтересовался наличием свободных мест.
   – Вам одноместный или двухместный? – поинтересовался молодой парень.
   – Одноместный.
   – Вы надолго к нам?
   – Денька на три. А если понравится, то останусь на пару недель.
   Оформив документы и оплатив проживание кредитной карточкой, Кирилл взял ключи от номера и стал подниматься на пятый этаж. Следом за ним его вещи нес служащий отеля. Бросив на диван сумку и, быстро осмотрев помещение, спустился к Николаю Викторовичу.
   Они вышли на улицу. До «Авардии» было недалеко. Пройдя пару улиц, уткнулись в ворота отеля.
   – Убогое заведение, – скептически отозвался Николай Викторович, – и от моря далековато.
   – Вы правы, – отозвался Кирилл, – этот котируется как трехзвездочный.
   – Да мне все равно, сколько у него звезд на крыше, – сказал Николай Викторович, открывая входную дверь.
   Они вместе подошли к администратору и в считанные минуты оформили проживание. Поднявшись в номер, Николай Викторович сразу отправился в душ, а Кирилл присел на диване. Освежившись и переодевшись, директор решительно подошел к телефону.
   – Не будем откладывать решение важного дела на завтра, – сказал он Кириллу. – Берем быка за рога прямо сегодня. Звони нотариусу.
   Кирилл достал визитную карточку, быстро набрал номер телефона. Дождавшись, пока на другом конце возьмут трубку, уверенно заговорил по-английски.
   – Здравствуйте, я к вам от господина Абашидзе.
   – Добрый день, – послышался вежливый голос. – А я вас уже заждался. Когда вы прибыли?
   – Только что с самолета.
   – Прекрасно, – сказал нотариус, – сегодня устраивайтесь в отеле, а завтра с утра прошу ко мне. Надеюсь, вы сможете найти меня без особого труда, адрес указан на визитной карточке, – пожелав удачи, он положил трубку.
   – Сходи в ванную, прими душ, – сказал Кириллу Николай Викторович, – потом все расскажешь.
   Он вышел на балкон, закурил и стал осматривать окрестности, нетерпеливо оглядываясь в комнату, – не вышел ли из душа Кирилл. Когда тот появился заметно посвежевший, попросил подробно пересказать ему весь разговор с нотариусом. Выслушав, предложил немедленно разыскать нотариальную контору и осмотреть ее со всех сторон.
   Они довольно быстро нашли нужный адрес и стали осматривать небольшое двухэтажное здание. Территория была огорожена высоким металлическим забором. У ворот прохаживалась охрана. По углам стояли видеокамеры, с которых просматривался весь периметр.
   Вернувшись, они заказали себе в баре кофе и коньяк. Смакуя напитки, стали внимательно изучать рекламные буклеты отеля. Выяснив, что кроме трехсот номеров здесь имеются шесть ресторанов, столько же баров, ночной клуб и шикарный песчаный пляж, решили последнюю достопримечательность увидеть воочию.
   Полюбовавшись дивным пляжем, лазурным морем и ухоженными лужайками, путешественники почувствовали голод и поспешили в свои отели, чтобы успеть к ужину, предварительно договорившись продолжить прогулку вечером.
   Поужинав морепродуктами и закусив двумя порциями мороженого, Кирилл отправился в интернет-зал. Он постоянно думал над словами Николая Викторовича о том, что если удастся оформить у нотариуса сделку на него, то недвижимость необходимо немедленно продать, а взамен купить другую. Оставлять ее за собой на острове Крит, по мнению начальника, было смертельно опасно.
   Кирилл нашел в Интернете сайт купли и продаж недвижимости и стал просматривать предложения из Италии, Сардинии, Сицилии. Затем зашел на сайт курортов Испании, посмотрел курорты Франции. Желающих продать недвижимость не было, а вот желающих купить – хоть отбавляй. Выключив компьютер, направился в бассейн. Но мысли о предстоящей сделке не давали покоя. У него даже разболелась голова, и он направился в номер, чтобы выпить таблетку. Но медикаментов в сумке не оказалось. Продумав, что, видимо, по ошибке сунул пакет в багаж начальника, он закрыл номер и снова пошел в интернет-зал. Кирилл вспомнил, что не смотрел сайт курортов на Кипре. И здесь удача улыбнулась ему. Просматривая объявления, почти сразу наткнулся на предложение о продаже отеля в городе Лимассол. Записав адрес, позвонил Николаю Викторовичу. Договорились встретиться в баре через два часа.
   В назначенное время Кирилл был в баре. За стойкой явно скучала молодая девушка, отрешенно глядя в пустоту зала. Поздоровавшись и попросив чашку кофе, он сел на высокий круглый стул.
   – А вы мне не составите кампанию? – поинтересовался он у барменши. – Я угощаю вас кофе и пирожным.
   – С удовольствие выпью с вами, – протянула она чашку кофе и стала наливать себе.
   – Меня зовут Кир, – представился Кирилл.
   – А меня Нанули.
   – Я смотрю, у вас совсем нет клиентов. У вас всегда так?
   – Нет. Просто сейчас не сезон. К тому же, ходят слухи, что наш отель продается.
   – Почему вас это тревожит? Если отель и продадут, то он по-прежнему будет работать.
   – Работать-то будет, но новый хозяин может набрать другой штат сотрудников.
   – Вас это не должно беспокоить, – улыбнулся Кирилл. – Новый хозяин не станет менять такую обаятельную девушку на другую. Это я вам со всей ответственностью заявляю.
   – Я не боюсь увольнения, – облизывая с пальцев остатки пирожного, сказала девушка. – Я волнуюсь за отца. Он работает управляющим в нашем отеле, а это – правая рука хозяина. Здесь когда-то работал мой дед. После того, как отель купил господин Хаджияниди, отца взяли на должность управляющего. Новый хозяин сам был молодым и команду себе подбирал из людей энергичных.
   – Почему же он решил продать отель?
   – Он умер за месяц до Нового года.
   – Надо же, – сделал удивленное лицо Кирилл. – Наверно, сильно болел?
   – Нет, он не болел. За несколько дней до его смерти из бывшего Советского Союза приехали его друзья, привезли много грузинского вина, было весело. А потом он попал в госпиталь. – Девушка замолчала и стала протирать белоснежной салфеткой бокал. – Дело в том, – заговорила она снова, – что наш хозяин был родом из Тбилиси. Его друзья все родом из Грузии. Когда они уехали, хозяин умер. За несколько дней до смерти, он пригласил в госпиталь нотариуса и оформил какие-то документы.
   – Нанули, давайте выпьем по глотку коньяка, – предложил Кирилл, – я угощаю.
   Девушка согласилась.
   Кирилл медленно допил свой коньяк, покрутил пальцами пустую рюмку.
   – Скажите, Нанули, вы случайно не знаете, кому из грузинских господ ваш бывший хозяин отписал свою недвижимость?
   – Нет, не знаю. Ведь по национальности он был грек, только родился и вырос в Тбилиси.
   – Быть может, твой отец знает того, кто станет хозяином?
   – Нет, – замотала головой девушка, – он не знает. Да и никто из сотрудников отеля этого не знает. А почему тебя это интересует?
   – Меня это совершенно не интересует, – улыбнулся Кирилл. – Спросил ради интереса и чтобы хоть о чем-то поговорить.
   – Не знаю, просто так ты интересуешься или нет, – тревожным голосом сказала она, убирая со стойки бара чашки и бокалы, – но мне доподлинно известно, что уже месяц нашим отелем интересуются какие-то подозрительные личности.
   От этих слов у Кирилла дрогнуло сердце. Стараясь не спугнуть девушку, которая знала слишком много, он с безразличным видом стал осматривать пустой зал бара. Заметив, что бармен успокоилась, попросил налить еще кофе себе и ей.
   – Давайте попробуем самый вкусный шоколад, который есть в вашем баре, – предложил он.
   Девушка согласно кивнула головой и принесла плитку шоколада.
   – Он хоть и дорогой, но попробовать его вы просто обязаны. Вкус превосходный.
   Развернул конфету и, переломив ее пополам, Кирилл протянул вторую половину девушке. Та сразу положила большой кусок в рот и стала запивать его маленькими глотками кофе.
   – Вам понравился наш отель? – спросила Нанули.
   – Очень понравился. Только одному скучновато. Вы не согласитесь в свободное от работы время показать мне достопримечательности города?
   Вместо ответа, девушка отступила на шаг от стойки бара и с испугом посмотрела в зал. Кирилл с недоумением поднял на нее глаза.
   – У стойки администратора стоят те самые люди, которые интересуются покойным хозяином и его отелем, – тихо сказала она.
   Сделав полуоборот головы, Кирилл увидел мужчину и женщину. В первом он без труда узнал Джохара. Дождавшись, пока гости обсудили свои вопросы с администратором и ушли, он уточнил:
   – Это и есть те самые люди, которые интересуются собственностью вашего бывшего господина?
   – Да. Они живут у нас уже второй месяц и ежедневно интересуются у администратора о русских, которые поселились в отеле. Отец запретил администратору давать такую информацию, но кто знает… Дадут сотню евро и все узнают. Эта пара у отца на контроле. Они живут на втором этаже в люксе и каждый вечер ужинают в самом дорогом ресторане.
   Кирилл для приличия посидел еще немного с девушкой, затем рассчитался по счету и добавил сверху десять евро. Неторопливо вышел на улицу и позвонил Николаю Викторовичу, попросил срочно встретиться. Тот пригласил его к себе.
   В номере они долго обсуждали сложившуюся ситуацию. Сначала Николай Викторович изложил свое видение их дальнейших действий, затем стал размышлять Кирилл.
   – Если завтра нам повезет и нотариус оформит доверенность, то мы должны немедленно перепродать отель первому попавшемуся покупателю, причем не торгуясь. Если начнем держать свою цену, тот начнет осматривать здание и непременно привлечет внимание Джохара. Тот сядет ему на хвост и приведет к нам.
   – А ты, Кирилл, оказывается, не только хорошо знаешь английский язык, но еще обладаешь и аналитическим складом ума, – похвалил Николая Викторович.
   – У меня такое предчувствие, – смущаясь похвалы, сказал тот, – что завтрашний день для нас с вами станет самым удачным днем в этом году.
   – Откуда у тебя такая уверенность?
   – Наверно, то, что я сейчас скажу, прозвучит банально, – присаживаясь на спинку кресла, сказал Кирилл, – но я этому верю. Сегодня ночью мне приснилась мама. Она стояла в лучах солнца, поэтому ее лицо я не видел, но хорошо слышал голос. Она мне сказала, что я иду по правильному пути, чтобы я ничего не боялся, ибо меня ведет мой ангел-хранитель. Когда я проснулся, эти слова еще долго звучали у меня в голове, а на сердце было легко и радостно. Я понял, что нас ждет успех.
   – Ты прав, – улыбнулся Николай Викторович, – если у человека есть ангел-хранитель, то по плохому пути он его не поведет. – Директор сел в кресло напротив. – Моя бабушка, царствие ей небесное, говорила: «Запомни, внучек, когда ты отправляешься в дорогу, переступая порог, скажи: ангел мой, будь со мной, ты впереди, я за тобой! И тогда дорога будет легкой и удачной».
   – Если вы не возражаете, я пойду, поработаю в интернете, – поднялся Кирилл.
   – Слушай, – Николай Викторович тоже поднялся и взял Кирилла за локоть, – а пойдем вместе погуляем по Интернету.
   Спустившись в интернет-зал, Кирилл быстро отыскал нужный сайт и открыл раздел покупок недвижимости. Продавцов было всего трое. Каждому из них он отправил на электронный адрес письма следующего содержания: «Куплю отель с количеством номеров не менее трехсот и пляжем». Когда он дал прочитать текст письма Николаю Викторовичу, тот от радости громко хлопнул в ладоши.
   – Браво, Кирилл, ты просто прочитал мои мысли, – он обнял парня за плечи. – А сейчас пойдем немного поплаваем в бассейне перед сном. Нам завтра нужно быть в отличной форме. И вот еще что, – остановился он, – переночуешь в моем номере. Не будем искушать судьбу. Вдруг наши земляки все же получили информацию от администратора о человеке, прибывшем не просто из России, а непосредственно из Ставропольского края. Да они тут всех своих головорезов на ноги поднимут, чтобы тебя найти.
   Вдоволь поплавав в бассейне, они поднялись в номер к Николаю Викторовичу, выпили по баночке минеральной воды и легли спать. Утром проснулись с первыми лучами солнца. По-армейски быстро заправили постели и, пока проживающие отеля досматривали последние сны, отправились в бассейн. Проплыв пару сотню метров, взбодрив организм, они плотно позавтракали, вызвали такси и за десять минут до назначенного времени были в приемной нотариуса. Сообщив о своем прибытии секретарю, они тут же были приглашены в кабинет.
   Переступив порог, оказались в небольшом помещении, обставленном дорогой мебелью. За столом сидел мужчина пожилого возраста с коротко остриженными седыми волосами, внешне похожий на грека.
   – Я юрист господина Абашидзе, – поздоровавшись, представился Кирилл. – Имею поручение оформить на господина Николая Шуленина договор на владение имуществом. – Он положил на стол нотариуса доверенность и заграничный паспорт своего начальника.
   Хозяин кабинета неторопливо посмотрел паспорт Николая Викторовича, сличил фотографию с оригиналом, затем через лупу внимательно изучил доверенность, вписал в нее необходимые данные. Достал из сейфа увесистую книгу, внес в нее данные паспорта и доверенности. Затем пододвинул книгу Николаю Викторовичу.
   – Вы должны расписаться в этой книге, – сказал он.
   Кирилл подошел к столу, уточнил у нотариуса, где именно должен расписаться новый владелец, протянул ее своему начальнику. Тот размашисто расписался в указанном месте.
   – Услуга, которую я оказал господину Абашидзе противоправная, – убирая книгу регистрации сделок в сейф, сказал нотариус. – Сейчас за такую работу берутся только черные маклеры. Поэтому, стоимость моих услуг составляет девять процентов от сделки. Если вас это устраивает, то прошу подписать контракт о предоставлении мною посреднических услуг.
   – У нас нет таких денег, – прочитав контракт, сказал Кирилл. – Следовательно, и подписывать контракт мы не станем.
   – Если нет таких денег, – глядя на Николая Викторовича, сказал нотариус, – то их необходимо заработать. Надеюсь, вы не умалишенный человек, чтобы заниматься хозяйством «Голубого аметиста». Отель необходимо срочно продать. И если вы не против, то я могу прямо сейчас устроить вам встречу с покупателем.
   Кирилл перевел сказанное, и Николай Викторович согласился. Он подписал два экземпляра контракта. Нотариус отдал паспорт, доверенность и договор на коммерческие услуги. Затем протянул второй контракт.
   – Извините, я не понял, что это за контракт? – уточнил Кирилл.
   – Первый контракт – нотариальные услуги. Второй – услуги за продажу отеля. – Заметив растерянность на лицах посетителей, уточнил. – Ответьте мне, господа русские, что вас не устраивает в нашей сделке? Новый владелец перечисляет на мой счет двадцать процентов от стоимости отеля, восемьдесят процентов на ваш счет.
   Выслушав перевод, Николай Викторович тихонько стукнул под столом ногой ногу Кирилла. Тот для солидности немного помолчав, согласно кивнул головой.
   Когда все документы были в руках Кирилла, в кабинет нотариуса вошли два представительных господина. Поздоровавшись с присутствующими по-английски, присели на диван. Наступила тишина. Гости настороженно посматривали то на хозяина кабинета, то на молчавших русских. Выдержав паузу, нотариус достал из стола документы и заговорил по-гречески.
   – Все тонкости сделки оговорены. Вы можете смело подписывать договор.
   Вновь прибывшие без лишних слов поставили свои подписи и передали экземпляры договора Кириллу. Когда он взял их в руки и увидел сумму сделки, его стало слегка лихорадить. Чтобы выиграть время и успокоиться, передал документы Николаю Викторовичу. Но тот, кроме суммы ничего не мог прочитать.
   – Спроси, как долго будет проходить процедура купли-продажи? – попросил он Кирилла.
   – Не более трех суток, считая сегодняшний день, – ответил нотариус.
   – Теперь объясни им, что мы пока не можем назвать номер счета и банк, в который следует перечислить деньги.
   Выслушав, гости переглянулись. Кирилл уловил их недоумение и поспешил разрядить ситуацию.
   – Мы сегодня улетаем на Кипр, – сказал он как можно спокойнее. – У нас там небольшой бизнес. – Через три дня мы вернемся и назовем вам банк, в который следует перевести деньги.
   Нотариус перевел покупателям сказанное. Посовещавшись, те согласились оставить контракт на покупку на трое суток в сейфе хозяина кабинета.
   – Если мы по каким-то причинам задержимся на Кипре на один-два дня, не оскорбит ли это наших компаньонов и господина нотариуса? – уточнил Кирилл, прощаясь.
   – Конечно, нет. Я понимаю, бизнес есть бизнес.
   Они вышли на улицу и достаточно долго шли молча. У Кирилла гулко стучало сердце, а душа пела от необъяснимой радости.
   – Прямо сейчас отправляемся в аэропорт, – сказал Николай Викторович, когда они отошли достаточно далеко. – Покупаем билет до Кипра.
   – Я понял, – кивнул головой Кирилл. – Свою сумку из отеля я забирать не буду. Ценного в ней ничего нет. А если меня вычислили, то пусть думают, что я еще на Крите.
   Купив билеты в гостинице, путешественники зашли в ресторан и плотно пообедали. До вылета самолета оставалось больше двух часов, и Кирилл решил заглянуть в Интернет. Каково же было его удивление, когда он нашел троих желающих в оказание помощи на приобретение отеля в Лимассоле. Посоветовавшись с Николаем Викторовичем, он назначил встречи с интервалом в три часа. Рассчитавшись за проживание в гостинице, они вызвали такси и вскоре были в аэропорту.
   Напряжение дня сказалось на обоих. Едва самолет взлетел, как наши путешественники, откинув спинки кресел, словно по команде закрыли глаза. Проснулись когда объявили посадку.
   Из аэропорта сразу направились в офис компании, которая стояла в их списке первой. По пути обсудили некоторые вопросы, связанные с приобретением недвижимости и регистрацией предприятия. Самым правильным, по их мнению, было обратиться в юридическую фирму и, оплатив услуги, зарегистрировать свою компанию в оффшорной зоне.
   За десять минут до назначенного времени они переступили порог офиса. Кирилл представился секретарю. Девушка подняла трубку и, переговорив с руководителем, любезно пригласила пройти в кабинет. Пропустив вперед своего начальника, Кирилл плотно закрыл за собой дверь.
   Хозяин кабинета, мужчина лет тридцати, вышел из-за стола и, протягивая руку, поприветствовал гостей. Сели за стол и сразу приступили к делу. Руководитель фирмы выложил буклеты всех продаваемых объектов.
   – Выбирайте, что вам нравится, – улыбнулся он гостям.
   – В нашем объявлении было четко сказано, что нас интересует отель с количеством номеров не более трехсот.
   – Есть такой отель, – достал из кучи рекламной продукции нужный буклет хозяин кабинета. – Называется он «Меридиан». Здесь двести семьдесят номеров. Отель пятизвездочный. Имеется пляж в размере четырехсот квадратных метров.
   Николай Викторович долго рассматривал картинки, просил Кирилла перевести отдельные надписи, что-то прикидывал в уме.
   – А что этот отель сейчас работает или временно закрыт? – спросил он у хозяина офиса.
   – Конечно, работает, – воскликнул тот. – Как можно терять деньги в самый разгар сезона. – Он протянул Кириллу заранее подготовленный контракт.
   Изучая документ, Кирилл мысленно отметил, что сумма сделки на четверть ниже, чем та, которую они получат от продажи «Голубого аметиста». – Дешевле, чем объект на Крите, – сказал он Николаю Викторовичу, протягивая контракт.
   – Тот отель на сто номеров больше и пляж занимает значительную площадь, поэтому и цены разнятся, – задумчиво ответил Николай Викторович. – Ты спроси у него, может ли его фирма быстро зарегистрировать здесь наше предприятие?
   – Наша компания оказывает широкий спектр услуг, – ответил тот, выслушав перевод и, подняв трубку телефона, пригласил в кабинет сотрудника. Через минуту в кабинет вошел молодой парень и скромно присел на диван рядом с Кириллом.
   – Вот это юноша, – указал руководитель компании, – в течение суток зарегистрирует вашу фирму. Срочность, конечно, придется оплатить. Но вы должны понимать, что за каждый документ нужно платить в двойном размере.
   – Я все понял, – сказал Кирилл Николаю Викторовичу, когда хозяин кабинета замолчал. – Здесь можно сделать все, главное, чтобы были деньги. – И снова заговорил по-английски: – Контракт на покупку отеля мы готовы подписать прямо сейчас. И сегодня же приступим к регистрации нашей фирмы, так как платить за купленную недвижимость мы будем с ее счета.
   – Я вас понял, – улыбнулся руководитель фирмы. – Оформление сделки по купле отеля займет не более двух дней. За это время мы зарегистрируем вашу компанию и откроем счет в банке. А сейчас у нашего юриста будет к вам несколько уточняющих вопросов, – указал он рукой на тихо сидевшего юношу.
   Кирилл объяснил юристу, что вновь зарегистрированное предприятие должно называться «Барас». Его учредителями являются два человека. Шестьдесят процентов от уставного капитала вносит господин Шуленин, сорок – Сомов. Директором учредители назначают Сомова Кирилла Вячеславовича. Задав еще несколько уточняющих вопросов, юрист ушел. А директор фирмы вызвал в кабинет молодую женщину и попросил ее показать новым владельцам отель «Меридиан».
   С поручением своего шефа она справилась успешно. Приехав на территорию отеля, новые хозяева узнали, что он находится в городе, который является своего рода воротами Кипра, его винодельческим и торговым центром. В отеле для гостей имеются пять ресторанов, четыре бара, два бассейна с пресной водой на открытом воздухе и один с подогревом в закрытом помещении. Имелся и оздоровительный центр, где специалисты по индивидуальной программе подберут состав по уходу за кожей лица и тела.
   – Завтра утром мой начальник будет ждать вас в одинадцать часов утра, – закончив экскурсию, сказала она. – А сейчас я предлагаю вам поселиться в одном из люксов теперь уже почти вашего отеля.
   Подойдя к администратору, она что-то сказала по-гречески. Та взяла ключи и, приветливо улыбаясь гостям, повела их в номер.
   После ужина Николай Викторович и Кирилл с интересом смотрели новости местного телевидения. Знать, что происходит в городе, где им предстоит вести бизнес, было теперь также важно, как и новости родного края. За просмотром телепередач решили, что если завтра им откроют счет на фирму «Барас», то последним рейсом они должны будут улететь на Крит. А на следующий день завершить оформление сделки по купле-продаже «Голубого аметиста».
   В эту ночь спать им не хотелось. Повалявшись на постелях, решили сходить в ночной ресторан. Спустившись на первый этаж отеля, вошли в зал, сели за столик и заказали бутылку кипрского вина. Отпивая маленькими глотками чуть терпкий напиток, наблюдали за отдыхающими.
   – Живут же люди, – мечтательно сказал Николай Викторович. – А я вот никогда не отдыхал за границей. Да что там за границей, – махнул он рукой. – Даже в России по-человечески ни разу не отдыхал. Сначала денег не было, потом – свободного времени не стало. – Он какое-то время молча наблюдал за танцующими. – Если у нас все получится, то тебе, Кирилл, придется остаться здесь надолго. Ведь в отеле ежедневно прокручиваются огромные суммы. Когда будем пописывать документы, нужно, чтобы финансовый директор присутствовал при передаче и предоставил нам все данные. Ведь в стоимость входит и инвентарь, и оборудование. Особенно тщательно нужно разобраться с дебиторской и кредиторской задолженностью. Я, честно говоря, в этих делах не очень разбираюсь. Как только получим свидетельство на право собственности и приступим к управлению отелем, я вернусь в Россию и отправлю к тебе Алену Александровну. Она в финансовых делах специалист самой высокой квалификации.
   Допив вино, они заказали две порции мороженого. Насладившись его вкусом и прохладой, поднялись в номер. Но сон долго не приходил. Они лежали с открытыми глазами и слушали тихий шум прибоя, доносившийся через открытые окна лоджии.
   Утром их разбудил телефонный звонок. Звонил юрист, который сообщил, что все документы уже подготовлены и им необходимо прибыть в банк, где им откроют счет, а для этого необходимы образцы подписей.
   – А который сейчас час? – выслушав Кирилла, спросил Николай Викторович. Он взглянул на часы и заорал, словно его ужалила оса: – Мы безнадежно проспали! Уже десять часов. Давай бегом в душ, в такси и в банк.
   К банку подъехали вовремя. Подписав договор на банковское обслуживание и заполнив карточку с образцами подписей, собрались уже уходить, но Кирилл попросил Николая Викторовича чуть задержаться. Он подошел к сотруднице банка.
   – Могу ли я по телефону уточнить факт поступления денег на мой счет? – спросил он у нее.
   – Конечно. Это можно узнать, сделав запрос по электронной почте, указав номер счета, и мы таким же образом ответим вам. – Она протянула визитную карточку с номерами телефонов и электронным адресом банка.
   Поблагодарив девушку, Кирилл подошел к ожидавшему его Николаю Викторовичу.
   – Если успеем улететь обеденным рейсом, то уже к вечеру успеем завершить сделку, – сказал он.
   – Согласен, – кивнул головой тот. – Звони нотариусу и договаривайся о встрече.
   Взяв такси, они через час были в аэропорту. Билеты купили без труда и в шестнадцать часов были уже в офисе нотариуса. Первым делом Кирилл представил реквизиты банка, куда необходимо перевести деньги за продажу отеля «Голубой аметист» на счет фирмы «Барас». Затем поинтересовался, уйдут ли деньги сегодня. Покупатели утвердительно закивали головой. Получалось, что уже к концу дня вся сумма должна поступить на счет продавца.
   С окончательным оформлением документов нужно было подождать, и Николай Викторович с Кириллом пошли к морю, чтобы подышать насыщенным йодом воздухом. За несколько минут до окончания рабочего дня Кирилл позвонил на Кипр по указанному в визитной карточке телефону, и ему без волокиты сообщили о сумме средств, поступивших на счет фирмы «Барас». У парня закружилась голова. «Надо же, – подумал он, – оказывается, голова может кружиться не только от плохих вестей, но и от хороших». Наблюдавший за ним Николай Викторович усмехнулся и тихо проговорил: «Судя по лицу парня, у нас все получилось».
   Вернувшись к нотариусу, они получили весь пакет документов на совершенную сделку и стали прощаться с хозяином офиса.
   – Дорогой мой, – снимая очки и держа Николая Викторовича за руку, сказал нотариус. – Надеюсь, вы понимаете конфиденциальность нашей сделки? Хочу, чтобы вы знали, господин Хаджияниди купил отель «Голубой аметист» на деньги русско-грузинской мафии. Это кровавые деньги. Точнее сказать, это деньги от продажи русского оружия. Грузинские бандиты довели Тенгиза до могилы. Перед самой смертью он мне сказал: «Брат, я хочу перед тобой покаяться и попросить тебя, сделай так, чтобы отель попал в хорошие руки, а деньги, вырученные на его продаже, направь на доброе дело». Вы хотите спросить, к чему я вам это рассказываю? Этим я хочу уберечь вас от неприятностей. Отель у вас купили греческие бизнесмены, которые умеют держать язык за зубами. Я тоже, как видите, по национальности грек и не люблю много болтать. А вот за вас, русских, я боюсь. Чего доброго по пьянке разболтаете, и тогда в лучшем случае нас посадят в тюрьму, в худшем – убьют.
   – О нашей сделке мы не расскажем никому даже на смертном одре, – глядя в глаза нотариусу, четко проговорил Николай Викторович. – Не думайте о русских так плохо, – обнял он грека за плечи. – Мы, как и вы, – православные люди, и данное нами слово не расходится с делом.
   Работа была завершена. Выйдя на улицу, они с облегчением вздохнули, словно с их плеч свалился многопудовый груз.
   – Сегодня мы с вами уже не сможем улететь на Кипр, – глядя на часы, сказал Кирилл. – Придется заночевать в проданном отеле.
   Николай Викторович согласился с таким предложением, и они направились к администратору гостиницы. Заплатив за двое суток и доплатив за двоих еще за сутки, он взял ключ, и они поднялись на нужный этаж. В номере Кирилл сразу подошел к шкафу и открыл дверцу. Его дорожная сумка одиноко стояла на полке. Он внимательно осмотрел ее.
   – К сумке никто не прикасался, – сказал он уверенно. – Уходя, я защемил молнией волосок. Метка на месте.
   – Ты все правильно сделал, – похвалил осторожность компаньона Николай Викторович. – А сейчас пошли в бассейн, а потом завалимся в ресторан нашего бывшего отеля и будем уминать исключительно морепродукты. Ведь в нашей родной деревне таких деликатесов нет.
   Было девять часов вечера, когда, отдохнувшие, они вошли в зал ресторана и сели за свободный столик. Заказали бутылку вина, которым запивали жареную рыбу с цитрусовой приправой. Звучала мелодичная греческая музыка. Людей было немного. Но ближе к полуночи все столики оказались занятыми. Вино закончилось, а уходить из ресторана не хотелось.
   – Давай закажем еще бутылочку, – предложил Николай Викторович. – Когда еще представится такая возможность расслабиться.
   Кирилл понимающе улыбнулся и уже собрался идти к бару, как вдруг сел на место, словно подкошенный. Он стал лихорадочно пальцами расчесывать свою челку, от чего волосы опустились до самых бровей.
   – Ты что, опьянел? Зачем такую прическу себе сделал? Тебе так не идет, – потянулся к голове Кирилла Николай Викторович. – Гораздо красивее, когда волосы зачесаны кверху.
   – В правом углу ресторана сидят наши земляки, – пригнув голову к столу, тихо проговорил Кирилл.
   Николая Викторович через плечо украдкой бросил взгляд в указанном направлении. За длинным столом, словно многодетная семья, сидело шесть человек, трое из которых были женщины.
   – Всех мужчин я знаю, – сказал Кирилл. – Это Аслан, Докку и Джохар. А вот женщин вижу впервые.
   – Это их жены, – уверенно сказал Николай Викторович. – Дома они их в рестораны не приглашают. В России это отребье ведет себя развязно, шумят, громко смеются, одним словом, пытаются всячески привлечь к себе внимание. А тут они, словно мышки, тихие и скромные. Поэтому не дрейфь и иди за вином.
   Но Кириллу не пришлось подниматься из-за стола. Уловив желание посетителей, к столику подошел официант. Достаточно было показать рукой на пустую бутылку, и тот все понял без слов.
   За столом сидели долго. Смакуя, допили вторую бутылку, наслаждались музыкой и наблюдали за танцующими парами. Вино сделало свое дело. Напряжение последних дней понемногу уступило место расслабленности.
   – Похоже, что наши земляки поселились здесь надолго, – поделился своими наблюдениями Николай Викторович, когда они покидали ресторан. – Аслан и его подельники, как мне рассказывал полковник Малов, занимались разбоем и воровством на территории Ставропольского края. Раскрытие их цеха по переработке мяса заставило сбежать в эти края. А вот Вахтанг Абашидзе по кличке Мурзало – бандит государственного масштаба. Он крышевал почти весь Северный Кавказ и был постоянной головной болью силовых структур. Поэтому его так красиво и убрали. Да еще накануне поездки за бугор. Так что нам с тобой нечего бояться. Думаю, они даже не подозревают о том, что мы здесь находимся.
   Утром следующего дня, несмотря на выпитое в ресторане вино, они проснулись рано. Быстро приведя себя в порядок, наскоро позавтракали и поехали в аэропорт. Еще до обеда они были в Лимассоле, а спустя еще чуть больше двух часов были завершены все операции по купле отеля «Меридиан» и произведен расчет с фирмой-посредником. Получив выписку из банка, компаньоны с удовлетворением отметили, что остаток средств на счете составляет достаточно внушительную сумму. Настроение было самым радужным, и они отправились в свой отель.
   Показав свидетельство на право собственности управляющему, Николай Викторович попросил его пригласить начальников отделов и ведущих специалистов в кабинет директора отеля. Когда все собрались, он стал держать речь, а Кирилл переводить.
   – С сегодняшнего дня отель «Меридиан», все его рестораны, бары, бассейны, пляж, оборудование и инвентарь стали собственностью фирмы «Барас», – он сделал паузу, дожидаясь, пока его слова будут переведены. – Директором назначен Сомов Кирилл Вячеславович, – указал он рукой на партнера и посмотрел на лица притихших сотрудников. – Руководством фирмы принято решение, – персонал отеля не сокращать и не менять. Прошу всех работать так же, как работали прежде. Единственное, на что особенно обращаю внимание, это дисциплина на рабочих местах, соблюдение надлежащей чистоты и доброжелательное отношение к людям, проживающим в нашем отеле.
   Закончив говорить, он внимательно посмотрел на сидящих перед ним сотрудников. Люди одобрительно кивали головами, их лица сияли улыбками. Вопросов ни у кого к новым хозяевам не было, и они стали расходиться. В кабинете остался только управляющий. Это был коренастый, лет сорока грек-киприот с густыми черными волосами, подстриженными «под ежик». Чисто выбритый, одетый в темно-синий фирменный костюм и белую рубашку, он сидел на стуле неестественно прямо.
   – Вы, господин, Христофор, работайте так, как работали раньше, – глядя в тревожные глаза управляющего, сказал Николай Викторович. – Отныне все вопросы будете согласовывать с Кириллом Вячеславовичем. С сегодняшнего дня начинайте знакомить его с финансовыми и хозяйственными делами отеля.
   – До свидания, господин директор, – по-русски сказал управляющий. Выходя из кабинета.
   – Вы знаете русский язык? – остановил его Николай Викторович.
   – Мне пришлось его выучить, – улыбнулся тот в ответ. – Большая половина проживающих в отеле – люди из бывшего Советского Союза.
   – Это значительно облегчает наше с вами общение, – протянул ему на прощание руку Николай Викторович.
   Когда дверь за управляющим закрылась, он подошел к Кириллу.
   – Мне нужно срочно учить греческий язык, – сказал он, чему-то усмехаясь. – Уверен, ты его сумеешь выучить раньше, чем я доберусь до нашей деревни.
   – Все иностранные языки в чем-то похожи друг на друга, – смущенно ответил тот. – Хорошо владея одним, можно достаточно быстро освоить и другие.
   После ужина они долго обходили свои владения, осматривали помещения и бассейны, бродили по пляжу.
   – Знаешь, Кирилл, я до сих пор не верю, что это чудо произошло именно с нами, – улыбаясь, сказал Николай Викторович. – Мы с тобой являемся миллионерами и всем этим обязаны нашей родной деревне. Если об этом кому рассказать, вряд ли поверят. – Он остановился и, положив парню на плечо руку, сказал. – Я дал себе слово, что если у нас все получится с продажей «Голубого аметиста», то я восстановлю в деревне механизированное предприятие и предоставлю всем желающим работу. Дам денег на приобретение техники и горючего. И прямо этой же весной бесплатно засею делянки всех пенсионеров.
   Несмотря на успешное завершение предприятия, напряжение последних дней давало о себе знать. Ни Николай Викторович, ни Кирилл долго не могли уснуть. Не сговариваясь, они спустились в ресторан, сели за отдельный столик и, стараясь не привлекать внимание персонала, заказали себе бутылку вина и закуску.
   – С завтрашнего утра ты приступаешь к работе, – задумчиво заговорил Николай Викторович. – Постарайся с первого дня вести себя уверенно, ничего не бойся. Я постараюсь у себя на заводе хорошенько поднатаскать в бухгалтерском деле Верочку, и она приедет к тебе на подмогу вместе с Аленой Александровной.
   У Кирилла заблестели глаза. Он не ожидал от своего начальника такого подарка. Николай Викторович заметил, как засветилось лицо компаньона при упоминании имени девушки.
   – Вера – девушка серьезная, – делая вид, что ничего не знает, продолжал он. – Надеюсь, она станет тебе хорошей помощницей. К тому же она красавица! – Заметив, как вспыхнули щеки Кирилла, – положил ему на плечо руку. – Вы будете отличной парой. Каждого из нас по своему пути ведет Господь Бог. Вот и вы долгое время шли своими тропками, пока не встретились в нашей деревне.
   На следующий день Николай Викторович улетал в Россию. Возвращаться с пустыми руками не хотелось, и они с Кириллом пошли в супермаркет за подарками. Остановившись посреди торгового зала, он развел руками.
   – Старшему сыну Евгению пятнадцать лет, дочери Полине – одиннадцать. Даже не знаю, что бы им такого купить?
   Пока Николай Викторович пытался решить задачу с подарками, Кирилл уже делал покупки. Он точно знал, что нужно приобрести для Веры, что для Олега. Невесте он купил джинсы, две пары обуви и духи, Олегу – спортивный костюм. В довершение положил в пакет три коробки конфет.
   Николай Викторович покупать много подарков не стал, объясняя это тем, что скоро сюда прилетит Алена Александровна, а уж она-то точно знает, кому, что и какого размера нужно покупать. Поэтому набрал несколько коробок разных импортных конфет. Это и детям понравится, и родителям будет хорошим подарком.

Начало возрождения деревни

   Возвращаясь домой из аэропорта, Николай Викторович постоянно думал, как ему правильно использовать деньги, полученные в результате экспроприации деревенскими парнями бандитского сейфа. Машина несла его по проселочной дороге. По сторонам лежали сугробы. Несмотря на последние зимние деньки, весной пока еще и не пахло. Определенно, март будет холодным, да и апрель может еще сюрприз с заморозками преподнести. Уже подъезжая к дому, он позвонил Ваське.
   – Я прошу тебя заглянуть ко мне домой через пару часов, – попросил он парня.
   – Есть, – по-военному ответил тот. – В семь часов вечера буду у вас.
   Слова Василия никогда не расходились с конкретными делами. Ровно в обозначенное время он стоял в прихожей дома директора конного завода.
   – Проходи, Василий, – пригласил его хозяин дома, – присаживайся к столу. У нас есть повод выпить за удачное завершение наших дел по оформлению документов, изъятых из грузинской папки. – Он открыл бутылку виски, разлил содержимое по бокалам. – Ты мне много вопросов не задавай, я все равно тебе на них не смогу ответить. Скажу только одно: часть денег хочу направить на поднятие уровня жизни в нашей деревне. А это значит, что у нас должно возродиться растениеводство, и животноводство должно заработать. – Он поднял свой бокал. – Я бы хотел услышать твое мнение.
   Для Васьки такой разговор был полной неожиданностью. Он неторопливо отпил глоток виски, закурил папиросу, долго молчал, обдумывая услышанное. Затем поднялся и, энергично меряя комнату шагами, стал излагать свои соображения.
   – Все поля заросли, озимые в этом году не сеялись, вся надежда на яровые и кукурузу. Снежный покров на полях уже почти сошел, необходимо в ближайшие дни провести вспашку, а в деревне всего два трактора, четыре грузовых машины и один неисправный комбайн. Теперь, что касается сеялок, борон и волокуш. Этого добра у нас навалом. Одним словом, Николай Викторович, к делу нужно приступать немедленно, и если вы не против, то я готов за него взяться.
   – Ну, если ты готов, – наливая по второму бокалу виски, сказал тот, – то мы с тобой прямо сейчас свяжемся по Интернету с белорусскими предприятиями и сделаем заявку на поставку техники. Называй, чего и сколько тебе нужно?
   – Значит, так, – снова вскочил из-за стола Васька. – Тракторов семь штук, комбайнов три штуки и пять автомобилей.
   – Да пусть не дрогнет моя рука, – улыбнулся Николай Викторович. – Именно такое количество и указываю в коммерческой заявке. – Он быстро набрал текст и отправил его по известному ему электронному адресу. – Из опыта знаю, что за техникой в Беларусь необходимо направлять своего представителя. Кто поедет?
   – Выбирать технику поеду лично.
   – На мой взгляд, это дело лучше поручить Антону Шандыбину, – возразил Николай Викторович. – А ты займись подбором механизаторов. Сразу же предупреждай, если будут пьянствовать, то без всякой жалости будем гнать к чертовой матери. Но это еще не все. Завтра же нужно начать готовить документы для регистрации механизированного предприятия, одним из учредителей которого должна стать тетка Мария Чижикова. – Он сделал глоток виски. Васька последовал его примеру. – Что касается покупки семян, горюче-смазочных материалов, запчастей и заработной платы рабочих будущего предприятия, – все эти вопросы обговоришь с Аленой Александровной. И сразу предупреждаю как будущего директора, все эти расходы конный завод будет оплачивать только до Нового года. Оборотные средства для дальнейшего развития вы должны будете получить от проданного урожая. Если за год при наличии финансирования и техники не сможете раскрутиться и прочно стать на ноги, то вините самих себя за неумение работать.
   Васька согласно кивнул и собрался уходить, но Николай Викторович остановил его.
   – Такую же сумму я планирую выделить и на развитие животноводства, – проговорил он задумчиво. – По моим прикидкам, за такие деньги можно купить не менее ста голов телочек и пятьдесят коров.
   – Где вы намерены купить такое количество коров и телят?
   – В каждой газете есть объявления о продаже. Не сразу, а постепенно мы сможем восстановить стадо. А содержать их первое время можно вон в тех крайних коровниках. Там и крыша, и полы хорошие. А вот двери и окна нужно вставить. На закупку скота, комбикорма и зарплату рабочих деньги получишь также у Алены Александровны на конном заводе. У меня только один нерешенный вопрос: кто смог бы возглавить этот участок работы?
   – Чего тут думать, – воскликнул Васька. – Давайте поручим это Жорке. У него ветеринарское образование имеется, и опыт работы в этой сфере богатый, да и деньги он умеет считать. Если вы не возражаете, я прямо сейчас к нему и зайду.
   – Нет, ты сейчас иди к финансовому директору конезавода, и составьте смету расходов на организацию и содержание механизированного предприятия. А потом зайдешь к Шандыбиным. Пусть Георгий Данилович зайдет ко мне, хочу с ним предварительно побеседовать.

Австралийские гости

   Весна запаздывала. Весь март и апрель было холодно, и только в мае пришло долгожданное тепло. Пришло неожиданно, с безоблачным небом и высокой температурой воздуха. Вокруг все зазеленело. В деревне дружно зацвели акации. Аромат стоял такой, что кружилась голова. Дед Иван с самого утра выходил из хаты, садился на завалинке и вдыхал медовый запах цветущей у окна акации. Вот и в тот день он высматривал через плетень рейсовый автобус, на котором должна была приехать из города внучка. Девушка приезжала к нему каждую неделю по пятницам, стирала, убирала и готовила еду. А в воскресенье вечером возвращалась домой.
   Автобус появился на остановке точно по расписанию. Из него вышли несколько деревенских жителей и его внучка. Сгибаясь под тяжестью, она несла большую сумку. Войдя во двор, поцеловала старика.
   – Сейчас сменю тебе постельное белье, – сказала она, расстегивая молнию на сумке, – а потом отварю молочные сосиски. А пока погрызи свои любимые мармеладные конфеты, – поставила она перед ним коробку, а сама направилась в избу.
   Дед Иван снова присел на завалинку и, словно малое дитя, стал рассматривать разноцветные дольки засахаренного мармелада. От этого занятия его отвлек гул автомобиля, который остановился напротив дома. Из машины вылез молодой парень в светлом костюме и решительно направился в его сторону. Остановившись возле старика, улыбаясь, стал его рассматривать. Дед поднял глаза и закричал во всю глотку:
   – Чур, меня, чур, меня!
   На крик выскочила Олеся и бросилась к кричавшему деду.
   – Что случилось, дедушка?
   – Семен Вакулинко вернулся с того света, чтобы меня забрать! – указывая рукой на парня, вопил дед Иван. – Не отдавай меня ему, – хватаясь за руку внучки, плаксивым голосом проговорил он. – Я еще хочу пожить чуток, понянчить твоих деток.
   – Дедушка, меня зовут не Семен. Меня зовут Виктор, а фамилия Вакулинкофф. Семен сидит в машине, я его сейчас позову, – и он быстро направился к машине.
   Из легковушки вылез ссутулившийся старик, с густой седой шевелюрой, также одетый в светлый костюм. Держась за руку молодого мужчины, направился к деду Ивану.
   – Вот это Семен Вакулинкофф, – сказал он, подводя старика.
   Тот долго смотрел слезящимися глазами на деда Ивана. Потом протянул руку и с заметным акцентом сказал:
   – Здравствуйте, я Семен, сын Ольги и Семена Вакулинко. А это мой внук Виктор, – указал он на парня, который с любопытством рассматривал Олесю.
   – Вот что, мои дорогие, – наконец-то пришел в себя дед Иван. – Разговор у нас с вами будет длинным, поэтому отпускайте свою машину и пойдемте в мою землянку, там обо всем и поговорим.
   Виктор вернулся к машине, вытащил из багажника чемоданы и сумки, расплатился с водителем и перенес их во двор.
   – Скажите, леди, куда можно поставить вещи? – спросил он у Олеси.
   – Иди, господин, следом за мною, – подхватывая сумку, сказала та и направилась в избу. – Присаживайтесь, – указала она гостю на стул возле стола, за которым уже сидели старики. – Я принесу воды.
   Подхватив коромысло, она направилась к колодцу. Занесла во двор два ведра. Одно оставила в сенях, а со второго налила в рукомойник, висевший под акацией. Взяла из шкафа вышитое полотенце.
   – Я налила воды в рукомойник, – сказала она старику, – умойтесь с дороги.
   Дед Семен снял пиджак, закатал рукава рубашки и направился во двор. Он долго плескал себе на лицо воду, и только когда она закончилась, потянулся за полотенцем. Олеся принесла еще ведро и снова наполнила рукомойник и предложила умыться молодому гостю. Тот быстро сбросил пиджак и рубашку и стал по пояс обливаться холодной водой. Взяв ковшик, Олеся стала лить ему воду на шею и спину.
   – Вытирайтесь, – протянула она ему полотенце, когда вода закончилась. – Мы хоть и живем в деревне, но белье и посуда у нас всегда чище, чем во французских отелях.
   – А почему именно во французских? – поинтересовался гость.
   – В Европе принято считать, что у них там цивилизация, а у нас в России одна грязь.
   – Мы с дедом живем не в Европе, а в Австралии. Там фермеры живут так же, как и вы. – Он еще раз улыбнулся и направился в хату.
   Олеся сбегала в огород и надергала редиски и лука, вымыла зелень в холодной чистой воде и, сложив на большую тарелку, поставила на стол. Рядом поставила сковороду с жареной бараниной. И только теперь вспомнила, что забыла купить в городе хлеба.
   – Извините, гости дорогие, – стеснительно улыбнулась она, – у нас закончился хлеб. Я мигом сбегаю к соседке. А чтобы баранина не остыла, я поставлю ее в духовку.
   Пока девушка бегала за хлебом, дед Иван вкратце рассказал Семену, как жила его мать после возвращения из лагеря, как она умерла.
   – Завтра утром я провожу вас к ее могиле, – пообещал он, заканчивая свой рассказ.
   В избе наступила тишина. Молодой гость ходил по комнате и рассматривал фотографии. Старый гость молча всматривался в лицо деда Ивана, словно стараясь что-то вспомнить.
   – Все здесь осталось по-старому, – наконец, тихо проговорил он. – Даже завалинки у землянок время не тронуло.
   – Время их очень даже трогает, – возразил дед Иван. – Просто люди, которые в них живут, два раза в год смазывают тонким слоем глины, перемешанной с мелко рубленой ячменной соломой. Стены белят гашеной известью, в которую добавляют синьку.
   Дверь распахнулась, и в комнату вошла Олеся. Под рукой она держала буханку свежеиспеченного хлеба. Следом за ней вошла Елизавета Николаевна с бутылкой «Столичной» и небольшой подушкой под мышкой.
   – Познакомьтесь, – указывая рукой на соседку, звонко сказала Олеся, – это Елизавета Николаевна. Она общалась с бабушкой Ольгой за день до смерти, а о чем они говорили, она поведает сама.
   Пока соседка присаживалась к столу, Олеся достала из духовки сковородку с бараниной, разложила на столе алюминиевые вилки.
   – Столовые приборы у нас, к сожалению, не из серебра, – пояснила она гостям, – зато стерильные.
   – Что правда, то правда, – поддержала девушку соседка. – Избу дедушки своего ты содержишь в образцовом порядке.
   Тем временем на столе появилось шесть стаканов, банка с яблочным соком, соленья. Дед Иван на правах хозяина разлил водку по стаканам.
   – Давайте, гости дорогие, выпьем за нашу встречу, – поднял он свою стопку. – Такие встречи в жизни бывают нечасто.
   Мужчины выпили водку. Только Елизавета Николаевна и Олеся держали свои стаканы в руках.
   – А вы чего? – покосился на них дед Иван.
   – Давай, Олеся, и мы выпьем по капельке, – предложила соседка. И они, не сговариваясь, выпили до дна.
   – Ой, что о нас подумают иностранцы, – воскликнула девушка, ставя на стол пустой стакан.
   – Да пусть думают, что угодно, – закусывая бараниной, сказала Елизавета Николаевна. – У них своя свадьба, а у нас – своя.
   – Это как понимать, насчет своей свадьбы? – переспросил Виктор.
   – Очень просто, – слегка захмелев, ответила Олеся. – Вы живете по своим понятиям, а мы – по своим. Но это вовсе не означает, что русские женщины все пьяницы.
   – Дед, – обратился Виктор к старику, – мы разве с тобой считаем русских женщин пьяницами?
   – Мы считаем всех русских женщин красавицами, – ответил тот, закусывая пучком укропа.
   – Это ты правильно заметил, – вставил свое слово дед Иван. – Уж какая красавица была твоя мать, красивее ее никого не было во всем Ставропольском крае. А уж как ее любил твой отец! Оберегал ее, жалел, старался обеспечить всем необходимым. В совхозе он был лучшим механизатором. Его фотография постоянно висела на Доске почета. А как она плясала, как пела! Это невозможно пересказать, нужно только видеть. Бывало, как запоют с Семеном под гармошку, аж дух захватывает. Кстати, инструмент до сих пор сохранился. Вечером я отведу вас в ее землянку. Сейчас там закрыто. Девушка, которая в ней живет, – на работе. Они с братом – беженцы из Чечни. Там ведь война идет. – Дед Иван замолчал, словно что-то припоминая. – А вещи вашей матушки сохранились. Вы их сможете забрать. Она, бедолага, чувствовала, что дети ее живы, и все ждала встречи.
   – Я всегда помнил своих родителей, – протирая стекла очков, сказал дед Семен. – В последнее время образ отца как-то стал из памяти стираться. Особенно часто вспоминается, как мама с отцом сидели на завалинке и пели. Отец играл на гармошке, а она, положив ему голову на плечо, сильным голосом выводила свою любимую песню, что-то про Муромскую дорогу. Только не пойму, почему она всегда плакала?
   – Это какие же должны быть слова у песни, чтобы Ольга расплакалась, – усомнился дед Иван, – мне она запомнилась веселой и озорной. – Он разлил остатки водки по стаканам. – Давайте выпьем за то, чтобы чаще встречаться.
   Олеся вышла в сени и принесла банку с маринованными огурцами. Наполнив тарелку, предложила гостям попробовать.
   – Фабричные? – поинтересовался дед Семен.
   – Нет, наши, домашние, – улыбнулась Олеся. – Сами выращиваем, сами закатываем вручную, не жалея при этом положить побольше хрена и чеснока.
   – Я вот все думаю, какую это песню пела тетка Ольга? – тихо спросила у Олеси Елизавета Николаевна.
   Олеся чуток подумала, затем взяла соседку под руку и, положив ей на плечо голову, тихо запела:

     По Муромской дороге стояло три сосны,
     Прощался со мной милый до будущей весны,
     Он клялся и божился, всегда со мною быть,
     На дальней на сторонке одну меня любить.

   Елизавета Николаевна набрала полную грудь воздуха и печальным голосом стала подпевать:

     И на коня садясь, умчался милый в даль,
     Оставил мне на сердце он слезы и печаль…

   – Ну, какая нынче печаль? – постучал вилкой по стакану дед Иван. – Нам надо радоваться, что мы живы и здоровы, что встретились. Давайте по этому поводу еще по капельке выпьем.
   – Больше нечего пить, – показала пустую бутылку Олеся. – Только яблочный сок.
   – Пора мне, – стала собираться Елизавета Николаевна. – Хозяйством нужно управлять.
   – Так вы же не допели любимую песню матери нашего гостя, – остановил ее дед Иван.
   – Сейчас допоем, – снова опускаясь на стул, сказала та. – Допоем, Олеся?
   – Запросто, – ответила девушка захмелевшим голосом и, глядя в лицо присмиревшему Виктору, запела:

     Однажды мне приснился ужасный, страшный сон,
     Как будто мил женился, женился на другой.
     А я над сном смеялась, подружкам говоря,
     Могло ли так случиться, чтоб мил забыл меня.
     Но сон мой скоро сбылся, и раннею весной
     Мой милый возвратился с красавицей женой.
     Я у ворот стояла, когда он проезжал,
     Меня в толпе народа он взглядом отыскал.
     Увидел мои слезы, глаза вниз опустил,
     Он, видно, догадался, что жизнь мою сгубил.

   Девушка закончила петь, смолкла и Елизавета Николаевна. В наступившей тишине было слышно, как тихо всхлипывал, вытирая платком слезы, дед Семен.
   – Спасибо тебе, дочка, – сказал он, немного успокоившись. – Твоя песня вернула меня в детство, к землянке, на завалинке которой часто сидели мои родители.
   – Ой, засиделась я, – подхватилась Елизавета Николаевна. – Мне давно пора коров доить. После дойки принесу тебе творожка и сметаны, – сказала она Олесе. – А ты приготовь гостям своих фирменных вареников. – Она посмотрела на деда Семена. – Ты распори подушку, там тебя ждет сюрприз. Не даром же твоя мать так берегла ее. Даже взяла с меня клятву, что я не буду заглядывать вовнутрь.
   Соседка ушла, а Олеся предложила гостям пройти в другую комнату и отдохнуть с дороги. Вечером отдохнувшие гости отправились в землянку матери деда Семена.
   Дед Иван надел свою соломенную шляпу, прихватил палочку и, молодцевато выправляя спину, повел гостей по улице. Когда они поравнялись с землянкой Веры, та уже вернулась с работы и кормила своего любимца.
   – А здесь ничего не изменилось, – тронув за плечо деда Ивана, тихим голосом проговорил дед Семен. – Даже окно на месте, через которое я в детстве лазил на улицу, когда меня наказывали и запирали.
   Гости не стали заходить в избу, а проследовали дальше. Дед Иван повел их вдоль балки и вывел на грейдерную дорогу.
   – А вот дорога точно не изменилась, – сказал гость, притопнув ногой. – Разве что бурьяном немного заросла.
   Он стал рассказывать, как с сестрой и братом вечерами встречали на этой дороге с работы отца. Тот всегда возвращался поздно в двухместной бедарке. Отец отдавал вожжи старшему брату, а меня и сестру усаживал к себе на колени. Они прижимались к нему и вдыхали запах керосина и соломы.
   – Вон у той горы, – указал гость рукой в сторону от дороги, – помнится, стояла свиноферма. Запомнилась она мне таким случаем. Однажды летом из района прискакал гонец, собрал всех жителей и сообщил, что немцы прорвали фронт и скоро будут в деревне. В связи с этим нужно было срочно разобрать по домам на ферме свиней и забить, а крупный рогатый скот гнать своим ходом за Терек. Когда мы со старшим братом Гришкой прикатили на свиноферму тележку, там уже во всю шла растащиловка. Мама отогнала в сторону трех свиней. Двоих мы усадили в тележку и связали, а третью вели на аркане. Дома за сараем кто-то из деревенских мужиков, сейчас уже не помню, заколол нам сразу трех свинок, и мы почти сутки обрабатывали мясо. Мама засолила сало в бочке и закопала ее за стогом сена. Домашние колбасы из мяса, крови, она залила внутренним свиным жиром и тоже закопала. Помню, разбрасывая солому, она приговаривала: «Все нужно прятать под землю. Немец прет злой и голодный, а мы ему дулю с маком, а не свинину». Уже не помню, где именно закопала гармошку и патефон. – Дед Семен замолчал, положил руку на плечо внука. – Мудрая была твоя прабабушка, она все предвидела. Когда немцы проезжали через деревню и стали забирать все, что под руку попадется, в нашей землянке было всего несколько брусков мыла. Забрали, изверги, до единого кусочка. Еще помню, как на бугре у пруда стоял немецкий миномет и стрелял в сторону станицы Новопавловской. Последние воспоминания, связанные с деревней, это когда милиционер на глазах у всех людей посадил маму с ведром колосков в машину и увез. На следующий день он же увез из деревни меня, брата и сестру.
   Дед Иван молча слушал рассказ и тоже вспоминал те времена, когда в деревне лютовал участковый по кличке Шиляк.
   – Хоть и поздновато, но этот супостат получил по заслугам, – закуривая сигарету, сказал дед Иван. – После войны он продолжал творить свое собственное правосудие над теми, кто вернулся с фронта. Однажды подкараулили мы его ночью с Андреем Голованем, надели на голову мешок и так отстегали солдатскими ремнями, что, думается, ему и на том свете помнится. – Он вздохнул, бросил на землю окурок и тщательно растоптал его. – Скажи, Семен, как ты попал на другой край земли? Ведь войны там не было.
   – Это долгая история, Иван. Но если интересно, слушай…
   Когда двух братьев и сестру привезли в детский приют, их сразу разлучили. Несколькими днями позже немцы разбомбили все здания, а уцелевших воспитанников увезли в Германию. Я попал работать на свиноферму одной фрау. Добротой эта женщина не отличалась. Кормила работников объедками, обзывала обидными словами. А когда пришло сообщение о том, что на восточном фронте погиб ее муж, совсем перестала кормить, а к оскорблениям прибавились еще и избиения. Так продолжалось до окончания войны.
   Когда пришли англичане, я волею судьбы попал на туманный Альбион и там встретил женщину из Бреста. У нее в первые дни войны погибла вся семья: муж и трое детей. Она стала заботиться обо мне, а я за ее доброту и ласку стал называть ее мамой. Однажды осенним дождливым днем мама сказала, что завтра они отплывают пароходом в Австралию.
   На другом конце земли, где никогда не было войн, переселенцам жилось несладко. Новая мама моя по профессии была модельером. Она сама придумывала женские наряды, сама кроила и шила их вручную иголкой. На первые деньги купила швейную машинку. К тому времени о таланте переселенки уже знали. Стали поступать заказы от богатых дам.
   Прошло некоторое время, и у них появилась своя швейная мастерская по пошиву верхней женской одежды. Появились солидные деньги. Я пошел учиться в колледж. Именно там я познакомился со своей будущей женой, которая попала в Австралию из Польши.
   Бизнес шел в гору. Вскоре мастерская переросла в швейную фабрику. В моей семье родился сын, которого назвали Григорием. Когда он вырос, женился на девушке славянской национальности, и у них тоже родился сын, которому дали русское имя Виктор.
   Семейный бизнес разросся до международных масштабов. Изделия швейной фабрики стали пользоваться спросом в Европе и Канаде. А последние десять лет их с удовольствием покупают и специализированные магазины Москвы.
   – Виктор, мой единственный внук, окончил университет и стал юристом фабрики, – стал заканчивать свой рассказ Семен. – В Австралии у нас появилось много друзей, особенно среди славянской диаспоры. Жить в этой стране можно, там не мешают бизнесу развиваться. Если есть голова на плечах и не будешь лениться, то вполне реально заработать приличные деньги.
   Гость замолчал и долго стоял, глядя на те места, где прошло его детство. Потом повернулся в сторону грейдерной дороги.
   – Хорошо помню, как мы с мамой вот по этой дороге ходили в Моздок. Там в летних лагерях проходил военную подготовку отец, и мы хотели его проведать. Но свидания нам не дали. А на обратном пути узнали, что началась война. Трое суток сидели с мамой у дороги, всматриваясь в лица солдат, которые нескончаемыми колонами шли мимо нас, хотели увидеть отца. Однажды один красноармеец сказал, что через два дня через нашу станцию пойдет эшелон, в котором и будут ехать те, кто проходил в лагере военную подготовку. На станции нам повезло больше. И хотя поезд не остановился, но скорость заметно сбросил. В окне, наполовину забитом досками, мы увидели отца. Он тоже нас увидел, помахал рукой и крикнул: «Ольга, береги детей, я обязательно вернусь. Ни в огне не сгорю, ни в воде не утону и вернусь». Когда поезд скрылся, мать прижала меня к себе и тихо сказала: «Сердцем чувствую, что твоего отца мы больше не увидим». И действительно, через некоторое время получили похоронку.
   – Наша держава начала плотно готовиться к войне еще в сороковом году, – сказал дед Иван. – Многие наши мужики проходили переподготовку в Моздоке. Всех трактористов подчистую туда направляли. Мне тоже довелось месяц там побыть. Но на фронт меня забрали только в сорок втором. – Он снова достал сигарету, чиркнул спичкой. Сделав пару затяжек, продолжил свои воспоминания. – К тому времени немцу уже дали прикурить под Москвой и спесь с него слетела. А после Сталинграда стал драпать так, что только пятки сверкали. Мне повезло в той войне, а вот мужики, которых в первые дни призвали, все до одного полегли. – Он вытер платком слезящиеся глаза, вздохнул и, стукнув о землю палкой, взял гостя под руку. – Пойдем, Семен Семенович в твою землянку. Девушка, которая в ней живет, уже дома. Видишь, свет в окне горит.
   Дед Иван пошел впереди, а гости последовали за ним. Подойдя к землянке, он постучал в дверь.
   – Вера, к тебе гости приехали, открывай двери, – весело сообщил он.
   – Я знаю, – приветливо откликнулась та, открывая двери. – Это родственники бабушки Ольги.
   – Они самые, – пропуская гостей в хату, подтвердил дед Иван.
   – Я в доме ничего не меняла, – присаживаясь на краешек кровати, сказала хозяйка. – Все стоит на своих местах.
   Дед Семен стал неторопливо осматривать комнаты. Остановился напротив семейной фотографии, снял ее со стены.
   – Это мы фотографировались перед отправкой отца в военный лагерь на переподготовку, – сказал он сквозь слезы. Держа снимок в руках, прошел в другую комнату. – На этой кровати мы с Гришкой спали, а вон на той мама с сестрой. – Он посмотрел на притихшую Веру. – Можно, я эту фотографию с собой заберу?
   – Конечно, можно, – поспешно ответила девушка. – Вы можете все здесь забрать. А если хотите, оставайтесь в землянке жить. Я переберусь в заводское общежитие.
   – Зачем же тебе переселяться, живи. Это теперь твоя землянка. А мы заберем только фотографии и, если ты не возражаешь, иконы. – Он присел на табуретку перед пузатым комодом, покрытым белой вязаной скатертью. – Если вы, барышня, не возражаете, я заберу на память и эту скатерть. Ее мама вязала еще до войны. – Вера молча кивнула головой в знак согласия. – Я зайду к вам перед отъездом и заберу озвученные вещи. – Вера снова кивнула головой.
   Гости вышли во двор. Осмотрели стены, завалинку, которая осталась такой же, как и много лет назад. Все это благодаря уходу за домом новой хозяйки.
   – В детстве каждое утро у меня начиналось вот с этой завалинки, – сказал дед Семен. – Мама поднималась рано и нас поднимала с первыми лучами солнца. У каждого была своя задача. Мне поручалось следить за гусями. Очень важно было следить, чтобы старый гусак не увел на пруд маленьких гусят. Вода в нем холодная, и они могли погибнуть. Вот я их хворостиной и отгонял от воды. А в обед пригонял домой.
   В землянку деда Ивана гости вернулись только тогда, когда их позвала Елизавета Николаевна.
   – Прошу дорогих гостей к столу, – громко сказала она, вытирая руки фартуком.
   – Елизавета – родная сестра моей покойной жены, – пояснил дед Иван. – Поэтому и распоряжается в моей избе, как у себя дома.
   Во дворе гостей встретила Олеся. Наливая воду в рукомойник, она посоветовала им вымыть руки и пригласила в избу к столу. Когда гости расселись, хозяйка поставила на середину стола большую фарфоровую тарелку, доверху наполненную варениками. Сверху добавила сливочного масла и сметаны. Дед Семен и внук переглянулись.
   – Ешьте, не бойтесь, – весело засмеялась Олеся. – В этих варениках нет холестерина, которого так боятся на западе. Наши коровы пасутся на лугах, которые не обрабатываются пестицидами.
   – Попробуйте, попробуйте вареников, – поддержала девушку Елизавета Николаевна. – Такие аккуратные и пузатые изделия умела готовить только ее бабушка. Вот она и переняла опыт. В Австралии таких не отведаете.
   Первым рискнул попробовать неизвестное блюдо Виктор. Он положил к себе в тарелку один вареник и осторожно отломил вилкой кусочек. Обмакнув его в сметану, попробовал на вкус.
   – Вы правы, Елизавета Николаевна, – сказал он улыбаясь. – Так вкусно не готовят даже в наших лучших ресторанах.
   После этих слов ни у кого не осталось сомнений, и гости дружно навалились на угощение. Когда тарелка опустела, Олеся принесла кувшин с яблочным соком и стала разливать его по стаканам.
   – Я поставила дрожжевое тесто, – обратилась девушка к деду Семену. – Завтра с утра напеку пирожков с мясом и абрикосовой курагой. Пойдем на кладбище, поминать бабушку Ольгу. – Гость с благодарностью взглянул на девушку и согласно кивнул головой. – А сейчас можете помыть ноги в тазике. Я нагрела вам полную выварку воды.
   Утром Олеся проснулась от запаха теста. Открыв глаза, увидела, что тесто уже сбросило с кастрюли крышку и норовит вылезти наружу. Девушка быстро вскочила с раскладушки и, набросившись на него с кулаками, заставила вернуться обратно. Убрав постель, она растопила во дворе печку и, пока духовка грелась, стала лепить пирожки.
   Когда гости проснулись, пирожки уже румянились в духовке, а на столе дымилась сваренная на молоке овсяная каша.
   – Через пару часов пойдем на кладбище, – сказала она, – а пока завтракайте.
   – Ты уж, детка, возьми в свои руки это мероприятие и руководи нами, – погладил по плечу Олесю дед Семен. – Откровенно говоря, я не знаю, как поминают усопших.
   – Ничего особенного здесь нет. Возьмем с собой на кладбище выпить и закусить, у могилы бабушки Ольги выпьем, скажем добрые слова о ней.
   Дед Семен согласно кивнул головой и позвал внука.
   – Достань из сумки все спиртное, – сказал он ему, – мы заберем его на кладбище.
   Олеся сложила в глубокую миску еще горячие пирожки, очистила два десятка сваренных вкрутую яиц, выложила в большую миску маринованные огурцы и все это аккуратно уложила в хозяйственную сумку. В пластиковый пакет положила бутылку водки, кагора и десяток одноразовых стаканчиков. Немного подумав, поставила трехлитровую банку с вишневым компотом. В это время ее окликнул Виктор.
   – У нас с собой тоже есть спиртное, – сказал он, – но пробки можно вынуть только штопором.
   – У нас нет дома штопора, – краснея, ответила девушка.
   – Ничего страшного, – улыбнулся парень, видя, как засмущалась Олеся. – Обойдемся без штопора.
   Когда солнце поднялось достаточно высоко и на траве высохла роса, дед Иван повел гостей на кладбище. Олеся передала сумку и пакет Виктору, а сама набрала в пластиковую бутылку воды.
   – По пути нарвем цветов, – ответила она на немой вопрос молодого гостя, – и поставим букет на могилку бабушки Ольги.
   – Как же ты поставишь в бутылку цветы? – усмехнулся Виктор. – Горлышко ведь узкое.
   – А мы обрежем ножом макушку с пробкой, и у нас получится чудесная пластиковая ваза.
   Старики пошли на кладбище по дороге, а Олеся повела Виктора через балку. Так и путь был короче, и цветов можно было нарвать. Когда дошли до балки, Олеся остановилась.
   – Вы спускайтесь в балку и поднимайтесь на другую сторону, а я нарву цветов и догоню вас.
   – Может мы перейдем на ты? – взял Виктор за руку девушку.
   – Можно и перейти. Так даже лучше.
   – Если не секрет, сколько тебе лет?
   – Нет никакого секрета, – громко засмеялась Олеся. – В сентябре исполнится девятнадцать. – Она вынула свою руку из ладони Виктора. – Я уже давно совершеннолетняя девушка, но это вам ничего не должно говорить.
   – А что мне должно говорить? – снова взял он ее за руку. – То, что ты по сравнению со мной еще ребенок? Мне недавно исполнилось тридцать лет. – Он пристально посмотрел на Олесю. – Это много или мало?
   – Я этих веще не понимаю, – опустила глаза Олеся. – По-моему, это самый прекрасный возраст для мужчины. – Она смутилась своих слов. Посмотрев в сторону моста, воскликнула: – А наши дедули будут на месте раньше нас!
   Она быстро побежала в глубь балки и стала собирать полевые цветы. Когда в руках был уже большой букет, так же бегом бросилась вверх, где ее поджидал Виктор. Держа перед собой терпко пахнущие цветы, улыбаясь слегка припухшими губами, показывая при этом два ряда ровных белоснежных зубов, она подошла к парню. Заметив, как он с интересом рассматривает ее с головы до ног, растерялась и густо покраснела. Затем, справившись с волнением, тряхнула головой.
   – У нас в деревне, когда парень так пристально рассматривает девушку, ему припевают:

     Не смотрите на меня,
     Глазки поломаете
     Я не из вашего села,
     Вы меня не знаете.

   – Я как раз из вашего села, – он взял девушку за плечи и прижал к себе. – Даже дома наши рядом стоят.
   Олеся тихонько высвободилась из его объятий и направилась к кладбищу. Весь остаток пути они шли молча. Подойдя к могиле, Олеся сделала из пластиковой бутылки вазу, поставила в нее цветы. Сделав углубление в земле у основания креста, поставила букет и, перекрестившись, сказала: «Царствие небесное тебе, бабушка Ольга». Виктор последовал ее примеру. Дед Семен, отдышавшись после продолжительной ходьбы, опустился на колени, обнял крест и о чем-то долго разговаривал с матерью. Девушка тем временем накрыла клеенкой скамейку, разложила на ней закуску, расставила стаканчики и попросила Виктора разлить спиртное. Тот откупорил бутылку австралийского коньяка, наполнил стаканы.
   – Давайте помянем рабу божью Ольгу, – тихо сказала Олеся.
   Все перекрестились и выпили коньяк, стали закусывать. Тем временем к могиле стали подходить люди. Весть о том, что приехали сын и внук Вакулинчихи, молниеносно облетела деревню. Виктор слегка растерялся.
   – Не пугайся, – сказала ему Олеся. – Все эти люди пришли с добром. А закуски и выпивки хватит на всех. Главное, чтобы никто лишнего не выпил и не запел песню. – Она достала из пакета водку и кагор, – наливай в стаканчики, пусть люди пьют за царствие небесное твоей бабушки.
   Пришел помянуть бабку Ольгу и Николай Викторович со своей женой Аленой. Сказал добрые слова, выпил глоток водки.
   – Николай Викторович, – обратилась к нему Олеся, – дедушка просил вас вечером зайти к нам. У него к вам какой-то разговор есть.
   – Обязательно зайду, – кивнул он головой и похвалил девушку за вкусные пирожки.
   В деревню возвращались через мост между двумя прудами. Впереди неторопливо шли оба деда, а следом остальные жители деревни.
   – Как изменились наши пруды, – остановился посреди моста дед Семен. – Обмелели, берега бурьяном заросли. А от деревьев остались одни пеньки. Мне помнятся пруды полноводными, вокруг высокие тополя росли. Я часто вспоминал, как отец катал нас на лодке. Помню, как он с соседом дядькой Павлом ловил бреднем рыбу в малом пруду.
   – А мне на всю жизнь запомнилось, как в деревню пришли немцы, – слушая гостя, поделилась своими воспоминаниями Елизавета Николаевна. – Они ловили рыбу своим способом. Бросали в пруд динамит и глушили все, что там было. Крупную забирали, а мелочь долго плавала кверху брюхом.
   – Я помню, как однажды на этом мосту опрокинулась телега с сеном, – улыбнулся дед Семен. – Пока хозяин выбирался из телеги, лошадь, запутавшись в постромках, утонула. Глубина-то здесь была больше десяти метров. – Он замолчал и стал всматриваться в воду. – А рыба здесь и сейчас водится, – радостно воскликнул он, заметив на воде круги от всплеска. – И лягушек много. Вон сколько их повылазило на берег погреться на солнышке.
   – Рыбы и другой живности здесь всегда хватало, – обронил дед Иван. – Только рыба нынче мелкая. Крупной рыбе нужна глубина, а откуда здесь глубина, обмелел пруд. Воды метра полтора не больше. Столько ила скопилось, да и камыши наступают. Скоро от наших прудов грязные лужи останутся.
   Все стали смотреть на плавающих уток, на дремавших в воде коров, которых пастух пригнал на обеденную дойку.
   – Как ты думаешь, Иван Васильевич, – тронул его за локоть дед Семен, – нужны ли жителям деревни пруды в таком состоянии, в каком они были до войны?
   – Еще как нужны, – ответил тот без раздумий. – Если бы мне вернуть годков сорок, я бы сам взялся за их реанимацию. Как вспомню, какие сазаны тут ходили, аж дух захватывает. Во время нереста вода словно кипела. В такой период рыбу ловить запрещалось. – Он оперся на палку и посмотрел вдаль. – В наше время столько кругом техники, если взяться за дело дружно, за полгода можно вычистить оба пруда. А ил вывезти на поля, в огороды. Запустить в пруды молодняк. У нас есть хозяйства, которые занимаются разведением рыбы. И через пару лет здесь забурлит жизнь. Вот только с тополями будет сложнее. Дерево – не рыба, растет долго.
   – Если дать денег садоводу Марте, – сказала Елизавета Николаевна, – она вырастит в своем питомнике столько тополей, сколько надо.
   Вернувшись с кладбища, старики прилегли отдохнуть, а Олеся с Виктором стали готовить ужин.
   – Вечером к нам в гости придут Николай Викторович с женой, – объяснила хозяйка. – Они хотя и деревенские жители, но запросы у них на порядок выше наших. Так что нужно постараться и приготовить достойные закуски.
   Вечером гости из Австралии вновь посетили дом своей матери. Вера предложила им выпить по чашке чая, но они отказались. Хозяйка поснимала со стен фотографии, аккуратно свернула скатерть и все это положила на стол перед дедом Семеном. Тот, отогнув с обратной стороны маленькие гвоздики, повынимал из рамок снимки, затем подошел к иконостасу и взял несколько икон, завернул все в скатерть и сложил в пластиковый пакет. Гости собрались уже уходить, но тут дед Семен подошел к шифоньеру, открыл его и стал перебирать руками висевшие вещи матери. Он подносил их к губам и целовал. Затем разрыдался на всю землянку. Вера быстренько накапала ему в стакан с водой валерьянки, но он отвел рукой лекарство. Опустившись на колени, продолжал целовать полы материнского платья, приговаривая: «Мама, милая моя мамочка, если бы ты только знала, как мне тебя не хватало».
   Немного успокоившись, дед Семен присел на табуретку и издали стал смотреть на висевшие в шифоньере вещи, к которым когда-то притрагивались руки самого дорого для него человека. Посидев некоторое время, он вышел во двор, неторопливо обошел землянку. Выходя за калитку, обнял толстый ствол акации.
   – На эту акацию я в детстве лазил, – сказал он Виктору. – Рвал кашку-букашку. Так мы называли сладкие цветы этого дерева. Их любили не только пчелы, но и дети. Бывало, отправишь в рот пригоршню кашки, а оттуда пчела вылетает. Случалось, жалили в губу или в язык. Так потом долго приходилось ходить с опухшим ртом. – Он улыбнулся своим воспоминаниям, обнял внука за плечи. – Постарела наша акация, но меня дождалась. – Он вздохнул с облегчением. – Давай-ка, внук, присядем на завалинку и поговорим. – Дед Семен некоторое время молчал, собираясь с мыслями. – Через день нам нужно уезжать, – проговорил он приглушенным голосом. – Вот я и подумал, что если мы окажем нашим землякам спонсорскую помощь в реанимации прудов и прилегающей территории?
   – Дедушка, решай все сам. Ты ведь знаешь, твое желание для нас с отцом – закон. К тому же к нашим капиталам теперь прибавятся средства, оставленные нам завещанием прабабушки.
   – Да какие там капиталы, – махнул рукой дед Семен. – Думаю, сумеем уложиться в те средства, которые ежегодно выделяю на различные пожертвования.
   – Нет, тут я с тобой не согласен, – возразил Виктор. – Я внимательно посмотрел документы, которые были зашиты в подушке, и могу со всей уверенностью сказать, сумма там очень даже приличная. С юридической точки зрения, конечно, придется побороться за их получение. Ведь деньги лежат в швейцарском банке, и нам следует как можно быстрее выехать в Цюрих.
   – Согласен. Погостим еще пару ней и отправимся в Швейцарию. Денег у меня на кредитной карточке достаточно.
   – Договорились, – поднялся с завалинки Виктор. – А сейчас давай вернемся в землянку, заберем пакет с вещами, поблагодарим хозяйку и отправимся к деду Ивану. Там, наверное, нас уже гости ждут.
   Виктор оказался прав. В доме деда Ивана уже сидели за столом Елизавета Николаевна и чета Шулениных. Стол, накрытый белой скатертью, ломился от закусок. Выпили по первой чарке, и дед Семен сразу приступил к делу.
   – Хочу попросить тебя, Коля, о помощи, – обратился он к Николаю Викторовичу, разглядывая его загорелое лицо. – Помоги нам поставить памятник маме.
   – Не вопрос, Семен Семенович, – выпрямив спину, спокойно ответил тот. – В наше время все решают деньги.
   – У меня проблем с деньгами нет, а вот со временем есть некоторые сложности. Через два дня мы должны быть в Швейцарии.
   – Это они поедут по поводу наследства, – толкнув локтем в бок Олесю, тихо сказала Елизавета Николаевна.
   Олеся вскочила со своего места и метнулась на улицу. Вскоре она появилась с блюдом в руках.
   – Дорогие гости, ешьте баранину, пока она горячая.
   Уговаривать никого не пришлось. Дед Семен положил себе в тарелку большой кусок, отрезал от него ломтик и стал разжевывать, прищурив от удовольствия глаза. Улыбнувшись хозяйке, снова обратился к директору конного завода.
   – Есть у меня и вторая просьба. Вернее, партнерское предложение. Хочу я сделать своим землякам подарок – вычистить пруды и высадить вокруг них тополя.
   – Это огромный объем работы, – глядя с интересом в лицо деда Семена, ответил Николай Викторович. – Пруды существуют более семидесяти лет, и их ни разу не чистили. Там ила накопилось десятки тысяч тонн. Чтобы их вычистить, нужно спустить всю воду, выбрать ил до твердого грунта, то есть до глины. Потом планировка вокруг водоемов тоже трудоемкая работа. Корчевание одних только пней потребует немалых затрат. А закупка и высадка пирамидальных тополей? Это же серьезное дело, и без специалиста здесь не обойтись.
   Дед Семен молча слушал собеседника, изредка кивая головой. Затем поднялся и вышел в комнату, в которой были его вещи. Вернулся с папкой в руках.
   – Здесь необходимые бланки для заключения контрактов, – обратился он к Виктору. – Поедешь с Николаем Викторовичем на его предприятие и заключишь договор на реконструкцию прудов. Сумму сделки укажешь приблизительную. Когда будет готова полная смета, заключите дополнительное соглашение.
   Мужчины, как по команде, поднялись из-за стола и стали собираться. У самой двери Николай Викторович остановился.
   – Завтра в четырнадцать часов приглашаю всех к себе на конный завод по случаю десятой годовщины.
   После их ухода оба деда и Елизавета Николаевна, прихватив с собою сладости, привезенные из Австралии, снова пошли на кладбище. Вернулись только к заходу солнца и разместились на табуретках вокруг стола под акацией. Олеся накрыла фанерную столешницу клеенкой, сверху постелила белую скатерть и поставила две глубоких тарелки с пирогами. Восхищаясь медовым запахом цветов акации, пили чай, вели неторопливые разговоры «за жизнь».
   – Ну-ка покажи свои часы, – неожиданно взял девушку за руку Виктор. – Я таких еще ни разу не видел.
   – И не увидишь, – вмешался в разговор дед Иван. – Это старинные часы, сделанные из червонного золота. Их носила еще моя бабка.
   – У нас в институте учится один парень, – разливая по чашкам чай, заговорила Олеся. – Когда он увидел эти часы, стал допытываться, у кого я их стибрила. Я ему объяснила, что мне их дедушка подарил. А он мне и говорит: «Классный у тебя дед. А мой только плюется, матерится и дерется».
   – Видать, здорово он его допекает, – сделал вывод дед Иван и подцепил из тарелки румяный пирог со сливовым повидлом. Откусив кусочек, крякнул от удовольствия. – У моей внучки не только часы золотые, но и руки, за что ни возьмется, все блестит. А готовит как! Вот попробуйте пирожков, таких в Австралии не пекут.
   – Дедушка, – смущенно отозвалась Олеся, – ты меня совсем захвалил.
   – Не захвалил он тебя, – поддакнула Елизавета Николаевна, – а только подчеркнул, что в нашем роду всегда были достойные женщины. И матери отличные, и хозяйки отменные. Посмотришь на современные семьи и не поймешь, то у них любовь, то вдруг раз, два – и разбежались. В нашем роду жены так просто своих мужей не отпускали. Борются за свое счастье до последнего, и, как правило, мужья от них не уходят.
   – Обрати внимание, Виктор, такие женщины, как внучка деда Ивана, живут только в России, – подал голос дед Семен.
   – Дедушка, мы с тобой обязательно вернемся в Россию за русской невестой, – слегка смутившись, ответил внук. – Вот только управимся с неотложными делами и обязательно приедем.
   Когда чаепитие закончилось и гости стали готовиться ко сну, Елизавета Николаевна вывела Олесю за калитку.
   – Присмотрись к этому парню, – обняв девушку за плечи, тихо сказала она. – Судя по всему, человек он хороший, а по тому, как он на тебя смотрит, я поняла, что ты ему нравишься.
   – Ну что вы, тетя Лиза, мне еще рано думать о женихах. Нужно сначала учебу закончить. А женихи никуда от меня не денутся.
   – Учиться, моя хорошая, никогда не поздно, – она чмокнула девушку в щеку, – а вот с женихами можно и опоздать.
   В воскресенье в актовом зале конного завода собрались многочисленные гости. Николай Викторович пригласил не только жителей деревни, но и своих партнеров по бизнесу из других городов, друзей детства. С цветами и подарками гости входили в зал заводской столовой, поздравляли виновника торжества и рассаживались за столы. Играла музыка, выступали ансамбли местной самодеятельности. В веселой и непринужденной обстановке незаметно пролетел день. Приезжие гости стали разъезжаться. В зале осталась в основном молодежь, которая устроила танцы. На праздник прибыли Олеся с Викторм.
   Олеся пришла на праздник в бардовом платье с широким поясом, который выгодно подчеркивал ее тонкую талию, и босоножках на высоком каблуке. Они сидели за столиком у окна и наблюдали за танцующими. На сцену, где стоял магнитофон, запрыгнул Антон Шандыбин. Он вынул из бокового кармана пиджака кассету, вставил ее и громко объявил: «Танцуем вальс». Из динамиков полилась всем хорошо известная песня:

     В городском саду играет духовой оркестр,
     На скамейке, где сидишь ты, нет свободных мест…

   Молодежь закружилась в вальсе. Антон быстро пересек зал, подошел к Олесе и пригласил ее на танец. Вывел девушку на середину танцплощадки и энергично закружился с ней среди пар под мелодичную песню.

     Прошел чуть не полмира я,
     С такой, как ты, не встретился,
     И думать не додумался, что встречу я тебя.

   Виктор не сводил глаз с Олеси. А та, немного наклонив голову, улыбалась своему партнеру. Ее шикарные длинные волосы, доходящие до пояса, развевались, высоко подрезанная челка подчеркивала тонкие дугообразные брови, отчего лицо девушки было обворожительно красивым. Он стал злиться на себя за то, что не пригласил ее первым на танец. Ведь он так хорошо танцует вальс. А песня продолжалась.

     Ведь такой, как ты желанной, нет наверняка,
     Чтоб навеки покорила сердце моряка,
     По морям и океанам не легко пройти,
     Но такой, как ты, желанной, видно, не найти.

   Когда песня закончилась, Антон неторопливо подвел Олесю к столу, галантно помог девушке сесть на свое место и, склонив голову, громко сказал:
   – Спасибо за танец. Ты великолепная партнерша.
   – Я это знаю, – смеясь, ответила девушка.
   Антон слегка сконфузился и направился к своему столу. Виктор придвинул свой стул чуть ближе к Олесе.
   – Похоже, этот парень тебе нравится? – поинтересовался он, глядя в блестящие от радости глаза девушки.
   – Какой именно?
   – Тот, что с тобой танцевал.
   – Антон, что ли? – взглянула она в сторону стола партера по танцу. Виктор молча кивнул головой. – Что ты, это просто мой друг детства. Когда были совсем еще маленькими, вместе с ним голяком прятались в пыли на дороге. А сейчас я парнями не интересуюсь. Для меня главное – учеба. А женихи никуда от меня не денутся, – и она звонко засмеялась.
   Домой возвращались поздно. Виктор взял Олесю под руку и какое-то время шел молча.
   – Завтра мы должны уехать, – нарушил молчание гость. – Во вторник нам с дедом обязательно нужно быть в Цюрихе.
   – Вот завтра первым автобусом я и отвезу вас в город, а потом провожу в аэропорт. Мне все равно до двух часов дня делать нечего. Занятия начнутся только после обеда.
   Опять наступило молчание. Где-то совсем рядом, над самым ухом, трещали цикады, в деревне лениво перегавкивались собаки. Подойдя к дому, Виктор остановил девушку, взял ее за плечи.
   – Скажи, ты веришь в любовь с первого взгляда?
   – Мой папа встретил маму на вечере в военном училище, – ответила она тихим голосом. – Он вел тогда мероприятие, а мама пришла с другим парнем. Заметив ее, он прошел через весь зал, пригласил ее на танец и до конца вечера не отпускал от себя. Провожая девушку домой, предложил ей руку и сердце. Мама согласилась. И вот живут мои родители вместе дружно и весело уже много лет. Папа говорит, что от нашей мамы в доме тепло и светло.
   – Вот и я хочу, чтобы в моем доме было тепло и светло, – он прижал руку девушки к груди. – Я предлагаю тебе свою надежную руку и любящее сердце. Я влюбился в тебя с первого взгляда. Скажу откровенно, у меня было много девушек, но такое чувство, какое испытываю к тебе, в моей душе впервые.
   Олеся стола молча, опустив глаза. Щеки ее пылали, во рту пересохло. Она не знала, что ответить на признание, настолько это оказалось для нее неожиданным. Наконец, справившись с волнением, она подняла глаза на Виктора.
   – В нашем доме тепло и светло потому, что генератором всего этого является папа.
   – Я буду в твоей жизни вечным источником любви и тепла, – страстно зашептал он, прижимая девушку к своей груди. – Выходи за меня замуж. Я быстро решу свои дела в Швейцарии, приеду к тебе со своими родителями, и мы сыграем свадьбу.
   – Я согласна стать твоей женой, – прижав голову к плечу Виктора, тихо сказала Олеся, – при условии, что ты согласишься на венчание в церкви.
   – Я не возражаю, – он стал нежно целовать ее губы, шею…
   В ту ночь они до утра бродили по деревне и за околицей. Домой вернулись с первыми лучами солнца. Во дворе их встретил улыбающийся дед Семен.
   – Ну, как Виктор, уговорил Олесю выйти за тебя замуж?
   – Да, дедушка, Олеся согласилась стать моей женой, – решительно заявил внук.
   На следующий день, проводив гостей в аэропорт, Олеся поспешила в университет. Мысли ее путались, перескакивали с одного на другое. «Правильно ли я поступила? – думала она, вспоминая события последних дней. – Сумею ли понять этого человека? Ведь у нас большая разница в возрасте, к тому же он уже вполне самостоятельный и финансово независимый». Но еще больше ее терзали мысли другого плана. Что если парню просто стало скучно в деревне, и он решил немного развлечься и придумал красивую историю с предложением руки и сердца. «Ладно, посмотрим, – успокаивала она сама себя. – Как дала согласие, так и заберу обратно».
   Прошло три дня, а Виктор не давал о себе знать, хотя обещал звонить каждый день. Девушка терзалась от сомнений и переживаний. Больше всего она стыдилась того, что поспешила рассказать о предстоящей свадьбе родителям. Дни летели, как стрела из лука, а вестей никаких не было. С юношеской решительностью Олеся стала убеждать себя в том, что никакого австралийца в ее судьбе вовсе не было. «Вот не было и все» – тихо сказала она самой себе, сидя перед зеркалом. Как раз в этот момент зазвонил телефон. Девушка неторопливо вышла в прихожую, подняла трубку. Звонил Виктор.
   – Здравствуй, любимая, – услышала до боли знакомый голос. – Я в Цюрихе. Через четыре часа встречай меня в аэропорту вашего города. А сейчас, прости, спешу на регистрацию рейса.
   В трубке послышались короткие гудки. Она стояла с телефоном в руках и не могла вымолвить ни слова. Сердце стучало так, что казалось, его удары были слышны на лестничной площадке. Придя в себя, схватила пылесос и стала наводить в квартире порядок. Затем позвонила родителям.
   – Не волнуйся, я отвезу тебя в аэропорт, – спокойно сказал отец, узнав о прибытии гостя. – А мама за это время приготовит ужин.
   Олеся бросилась к шкафу и стала мерить все свои наряды, бракуя один за другим. Наконец остановилась на скромном синеньком платьице в мелкий беленький цветочек.
   В аэропорт они приехали за полчаса до прилета. Отец остался в машине на стоянке, а она прошла в зал ожидания, села в кресло и стала рассматривать снующих пассажиров, обращая в основном внимание на молодые пары. Многие девушки вели себя вызывающе. Громко смеялись, привлекая к себе внимание. Чуть в стороне, за киоском «Мороженое», она заметила обнимающуюся пару. Девушка была высокого роста, в дорогой одежде и с многочисленными золотыми украшениями, блеск которых был виден издалека. Олеся посмотрела на свое скромное платье, дешевенькие босоножки, и ей захотелось расплакаться. В таком наряде она выглядела деревенской простушкой.
   – Я смотрю, девушка, вы скучаете, – поинтересовался молодой человек, присаживаясь рядом. – Не годится такой конфетке скучать одной.
   – Вы ошиблись, – стараясь быть вежливой, ответила она. – Я вовсе не скучаю, а жду своего жениха.
   – Очень жаль, – поднялся тот, – ей богу жаль, что у такой прелестной девушки есть жених. Не везет мне на таких штучных фей.
   – Такой обаятельный молодой человек обязательно встретит свою фею, – улыбнулась она ему.
   Объявили посадку самолета из Цюриха. Олеся заметно заволновалась. Она прошла в зону встречающих и, теребя подол платья, прислонилась к стене. И только когда она увидела улыбающееся лицо Виктора, идущего к ней широким уверенным шагом, она сорвалась с места и, словно птица, выпорхнувшая из клетки, бросилась к нему навстречу. Он заключил ее в свои объятия и, никого не стесняясь, прямо посреди зала стал целовать. Немного успокоившись, они в обнимку направились в зал выдачи багажа. Став возле стены в ожидании вещей, они ни на секунду не отрывались друг от друга.
   – Прости меня, моя любимая, – прикасаясь губами к губам девушки, шептал Виктор, – что я целую неделю не звонил тебе. Я просто боялся спугнуть удачу.
   – Не спугнул?
   – Все у нас получилось. Дело в том, что оформление наследства длится около месяца. Когда мы подошли к банку, где предстояло решать вопросы, дед мне вдруг заявил:
   – Если оформление документов пройдет удачно, значит, у вас с Олесей будет счастливое будущее, а если возникнут проблемы, то они будут и в вашей жизни. Это я так загадал, когда ты мне сказал, что девушка согласилась стать твоей женой.
   – Однако, – покачала головой Олеся. – Дедушка у тебя прямо предсказатель какой-то.
   – В первый же день мы выполнили все необходимые формальности. За оставшиеся четыре дня оформили все распоряжения и перечислили деньги на счета нашей компании в Австралии. И только когда я получил подтверждение, что деньги поступили на наш счет, я позвонил тебе. Ты не обижаешься на меня за такое долгое молчание?
   – Я подумала, что, став богатеньким Буратино, ты забыл обо мне.
   – Не забыл, – он достал из кармана куртки бархатную коробочку и протянул девушке. – Это тебе.
   Олеся держала коробочку в руке, не решаясь открыть ее. Виктор, видя такую нерешительность невесты, сам достал кольцо с крупным бриллиантом и надел ей на палец.
   На следующий день молодые отправились в ЗАГС и подали заявление. День свадьбы был назначен на середину июля. По пути зашли в банк и Виктор оформил для Олеси кредитную карту.
   – На этом счету имеется небольшая сумма денег, – пояснил он невесте. – Можешь тратить их на покупки, которые необходимы к свадьбе. – Заметив нерешительность девушки, улыбнулся. – Сейчас я научу тебя, как ею пользоваться.
   Дома с родителями Олеси они обсудили все необходимые процедуры предстоящего мероприятия. Вся предварительная работа по организации свадьбы ложилась на невесту и ее родителей. Виктор должен был улетать в Австралию. Обратно он планировал вернуться за неделю до свадьбы со своими родными.
   И свадьба состоялась. Молодые обвенчались в Свято-Никольской церкви и на третий день улетели в Австралию. Через сутки Олеся позвонила родителям и сообщила, что она уже дома, что ей очень нравится и бассейн, и сад.
   – Дорогие мои, не волнуйтесь за меня, – успокаивала она маму и отца. – Здесь есть все, даже домработница и садовник. Я буду звонить вам каждый день, а когда очень соскучусь, то прилечу в гости.

Скорбные и счастливые дни деревни

   Наступившее лето было сухим и жарким. Природа словно извинялась перед тружениками земли за холодную зиму и дождливую весну. В деревне начали свою деятельность созданные сельскохозяйственные предприятия. Люди работали с желанием, прекрасно понимая, что для уверенности в завтрашнем дне, для достойной жизни детей и внуков они должны приложить немало сил и стараний.
   – Смотри, какой стеной стоит пшеница, – проезжая на машине вдоль клетки, весело сказал Васька агроному. – Этим золотым колосьям ни конца ни края не видно. Через неделю сделаем пробный обкос.
   – Да, – оглядывая поле, улыбнулся агроном, – урожай в этом году будет знатным. Истосковалась земля по крестьянским рукам.
   Урожай, действительно, был богатым, и не только пшеницы. И ячмень, и кукуруза, и просо радовали крестьян налитыми колосьями и початками. Когда машина поравнялась с коровниками, Васька, показывая рукой на скирды, с восхищением сказал:
   – Хороший урожай не только у нас. Смотри, сколько сена накосил Георгий Данилович. – Осматривая животноводческое хозяйство, тихо заметил: – Сена много никогда не бывает.
   С хорошим настроением от увиденного на полях Васька вернулся домой. Здесь его поджидала новость, услышав которую, он подпрыгнул от радости.
   – Утром отвезли Альбину в роддом, – улыбаясь, сообщила мать. – У нее родился мальчик. Врачи говорят, что и мама, и ребенок чувствуют себя хорошо. – Она покачала головой, видя, как радуется сын. – Я тут приготовила продукты, ты бы отвез ей покушать. Чтобы малыш рос крепким, его нужно хорошо кормить материнским молоком. А откуда же оно будет, если питание слабое…
   Уговаривать Ваську не было нужды. Быстро сняв потную рубашку и сполоснувшись под рукомойником, он переоделся и поехал на Центральную усадьбу.
   От Альбины он вернулся, когда солнце склонилось к закату. Спрыгнув с подножки на землю, сладко потянулся и осмотрелся. Увидел лежащего на завалинке свернувшегося калачиком деда Ивана. У парня тревожно всколыхнулось сердце. В такой позе старика никогда в деревне не видели. Васька бегом направился к землянке деда. Подбежав, тронул его за плечо, тот был мертв.
   Это была не единственная смерть среди земляков. Через несколько дней, после того, как похоронили деда Ивана, умерла Елизавета Николаевна. А под конец уборки урожая прямо в рейсовом автобусе от сердечной недостаточности отошла в мир иной тетка Марфа. Уход из жизни троих старожил деревни очень огорчил ее жителей. Но жизнь на этом не кончалась. В землянки умерших переселились многодетные семьи переселенцев из Средней Азии.
   Наступившая осень не изобиловала дождями, давая возможность завершить крестьянам уборку урожая. Затяжные дожди начались лишь тогда, когда в закрома были свезены не только зерновые, но и завершена уборка кормовой свеклы. Васька со своими механизаторами успел вспахать поля под яровые и засеять нужные площади озимыми.
   В один из дождливых октябрьских дней в деревню вернулись Афанасий и Олег. Курс лечения пошел им на пользу. Олег заметно подрос и поправился и теперь ничем не отличался от своих сверстников. Изменился и Афанасий. Его речь стала ровной и вполне понятной. Но полученная черепно-мозговая травма оставила свой след на всю оставшуюся жизнь.
   Вернувшись в деревню, Афанасий первым делом отправился на конный завод к лошадям и только вечером пришел к матери. Олег, напротив, сразу направился к сестре в бухгалтерию, которая ждала его с нетерпением. Вечером, возвращаясь с работы, Вера взяла брата за руку и, стесняясь предстоящего разговора, тихо сказала:
   – Знаешь, а мы с Кириллом решили пожениться. Скоро я завершу учебу по бухгалтерии и поеду к нему на Кипр.
   – А как же мы с Шамилем будем жить? – Олег остановился и выдернул свою руку из руки сестры.
   – Я уже обо всем позаботилась, – прижала его голову к груди Вера. – На следующей неделе мы с тобой получим заграничные паспорта и визы. На Шамиля я уже собрала все ветеринарные справки и получила разрешение на вывоз кота за границу.
   – Тогда другое дело, – улыбнулся Олег, обнимая сестру.
   Накануне отъезда за границу Вера нарвала большой букет осенних полевых цветов и отправилась на деревенское кладбище. Еще издали она увидела высокий памятник на могиле Вакулинчихи. «Наверно, много денег ушло на его изготовление и установку», – подумала она, кладя на мраморную плиту букет. Такие же букетики она отнесла на могилы деда Ивана, Елизаветы Николаевны и тетки Марфы. У каждой могилы она задерживалась на несколько минут, молча стояла у холмиков, добрым словом вспоминая людей, чья забота и теплота помогли ей выжить в трудные времена. Затем она подошла к могиле матери Кирилла. Здесь тоже стоял памятник, была сделана ограда, внутри которой вкопана скамейка. Девушка опустилась на колени и тихо сказала: «Мы будем приезжать в отпуск в деревню каждый год, а все остальное время вас будут навещать ваши ученики». Она поцеловала крестик на памятнике и пообещала Лидии Викторовне всегда любить и заботиться о ее сыне.
   В день отъезда Вера пошла к Альбине и оставила ей ключ от своей землянки. Обняв на прощание подругу, пообещала привезти своему крестнику Ванечке большого медведя.
   Когда она вернулась к землянке, Олег с Шамилем стояли у завалинки в ожидании машины с конного завода, которая должна была отвезти их в аэропорт. Вскоре транспорт был подан, и они, погрузив свои небольшие дорожные сумки с вещами и клетку с котом, отправились в путешествие на далекий и еще не изведанный Кипр. На душе у путешественников было тоскливо. Они покидали деревню, где в трудную годину нашли приют и заботу людей, живущих по правилам доброты и любви к ближнему. Они уезжали, но не прощались с деревней, хранимой Богом.

Эпилог

   Прошло пять лет с того момента, когда Вера с Олегом уехали из деревни к Кириллу на Кипр. За это время деревня преобразилась. Засверкали зеркальной гладью пруды, вокруг которых, словно солдаты в строю, выросли пирамидальные тополя. В десятке метров от них появилась улица элитных особняков, где жили не только приезжие, но и старожилы. Чуть в стороне, утопая в вишневом саду, возвышался трехэтажный дом Василия Митрофановича Иванченко. Его мечта сбылась. Он восстановил старый кирпичный завод, и предприятие стало выдавать качественную продукцию в ассортименте, которая пользовалась повышенным спросом. В семье Василия также произошли изменения, родилось еще два сына.
   Рядом с его домом построил свой особняк Антон Шандыбин, который, видимо, взял повышенные обязательства, и его жена Марина рожала ему каждый год по ребенку. А дед Муханя по-прежнему топил деревенскую баню. Никакие души и ванны не могли заменить целебного пара и запаха веников. Поэтому клиенты у него были всегда.
   Сразу за баней у пруда младший сын Мирона Голованя установил большой металлический эллинг и организовал там лодочную станцию. Выдавал на прокат рыболовные снасти и лодки для заезжих рыбаков. Услуги пользовались спросом, и бизнес приносил хороший доход.
   Марта вышла замуж за своего партнера по бизнесу, родила дочь, которую постоянно пьяная Нурия катала по деревне в дорогой коляске.
   Жорка и Клавдия Шандыбины занялись разведением племенных телочек. Вскоре об этом стало известно во всем Ставропольском крае, и их бизнес пошел в гору.
   Директор конного завода Николай Викторович был избран депутатом Государственной думы и вместе с семьей переехал в Москву.
   Олеся с Виктором создали хорошую семью и на радость стареющему деду Семену родили двоих сыновей.
   На новой улице, сразу у пруда, стоял новый дом Чижиковых. Афанасий по-прежнему работал на конном заводе, а его сестру Нюрку направили учиться в сельскохозяйственный институт за счет предприятия.
   Перемены не коснулись разве что тетки Кадычихи. Она продолжала свой бизнес, гнала самогон и спаивала деревенских мужиков.
   Прошло пять лет, но деревня продолжала жить по устоявшимся канонам. Все также по утрам гнал на пастбище стадо коров пастух и громко стрелял кнутом. По вечерам у каждого дома собирались стайки уток и гусей, вернувшиеся с полными зобами с прудов. В дорожной пыли возились дети, а на завалинках при свете луны, девчата и хлопцы пели песни и под баян устраивали лихие танцы. Люди продолжали трудиться, зарабатывая свой нелегкий хлеб.
   Внимательный наблюдатель без особого труда смог бы заметить, что жизнь в деревне изменилась к лучшему. Об этом свидетельствовали заасфальтированная дорога, торчащие на крышах домов телевизионные антенны, наличие почти в каждом дворе легкового автомобиля.
   Быть может, кто-то скажет, что жителям деревни сказочно повезло. Нет, это не простое везение. Успех и достаток пришел к ним исключительно благодаря повседневному крестьянскому труду, терпению и терпимости. И обильно политая потом земля деревни Пруды, хранимая самим Господом Богом, отблагодарила своих тружеников.

Валентина Батманова Деревня, хранимая Богом