Виктория Рожкова
Плохое слово

Страна чародеев

   Сенечка был очень впечатлительным мальчиком, к тому же, он просто обожал сказки. Ему казалось, что мама – это на самом деле Русалочка. Потому что иногда ночью мама начинала стонать, и Сенечка был уверен – её ножки превращаются в хвост и маме больно. В такие минуты Сенечке становилось очень страшно, но ещё больше он боялся увидеть огромный рыбий хвост вместо маминых ног. Поэтому Сенечка накрывал голову подушкой, и пытался уснуть. А Сенечкин папа иногда превращался в Голого Короля. Потому что начинал ходить по квартире абсолютно голым, и совершенно не стеснялся. Сенечка был уверен – папа думает, что одет. Говорить родителям про Голого Короля и Русалочку Сенечка не спешил. Вернее, не хотел. Потому что однажды был наказан за то, что поцеловал свою домашнюю лягушку и рассказал об этом маме.
   «Ты что – с ума сошёл?!» – закричала тогда мама.
   «Я думал, что она превратится в принцессу» – оправдывался мальчик.
   «Да в какую принцессу?! Это же сказки, в которые дети в твоём возрасте не верят!» – продолжала ругаться мама.
   Сенечке было 5 лет. И он верил в сказки. А неудачу с лягушкой Мусей объяснил просто – надо целовать тех, которые обитают на болоте. Муся же слишком «одомашнена» – и чарам не поддаётся.
   Если не принимать во внимание Сенечкину «сказочную» душу – в остальном он был обыкновенным ребёнком. Ходил в детский сад, ел кашу и учил стихи вместе с ребятами из группы. Воспитатели на Сенечку не жаловались – наоборот, всегда упоминали о его довольно спокойном характере и повышенной чувствительности ко всему происходящему. Из садика Сенечку забирали либо мама, либо папа. Иногда мама покупала сыну жвачку в ближайшем магазине, и Сенечка с трепетом разворачивал обёртку – что за сюрпризы ждут внутри? Дома Сенечка уходил играть в свою комнату, потому что мама готовила ужин, а папа рассказывал ей о чём-то взрослом и непонятном. Сенечка не требовал внимания – как некоторые его сверстники. В своём уголке Сенечка уносился в сказочный мир, полный удивительных приключений. Иногда ему помогала большая и белая кошка Фрося. Фрося начинала тереться о мальчика и урчать. А Сенечка думал о том, что когда вырастет – обязательно начнёт понимать кошачий язык и тогда они с Фросей смогут нормально общаться.
   Потом мама звала Сенечку ужинать. Папа спрашивал про детсадовские дела, а Сенечка вопросительно смотрел на маму. Нет, и сегодня не будет сказки. Потому что не только история с лягушкой оставила след в маминой душе. Однажды она вышла в магазин, и забыла взять ключи. Сенечка остался один. Но когда мама вернулась – он не спешил открывать ей дверь. Мама переминалась с ноги на ногу, выслушивая «задверные» предположения сына о том, что «возможно, медведь перековал ей горло, и мама – не мама, а злобный волк». В конце концов, когда мама была уже на грани истерики – Сенечка её впустил. Но с того момента мама перестала забывать ключи и читать сказки. Одно утешение осталось у Сенечки – бабушка. К ней Сенечка ездил каждые выходные – тратя по два часа на дорогу – зато получал порцию сказок в полном объёме. Ещё бабушке всегда казалось, что родители плохо кормят внука. Поэтому каждое утро Сенечку ждали блины или сырники, на обед всевозможные супы с котлетами-картошками и обязательным киселём. А на ужин бабушка тоже что-нибудь придумывала. И весь день говорила с Сенечкой на различные темы – он даже иногда уставал от такого внимания. Но всегда с нетерпением ждал вечера. Бабушка доставала какие-то потёртые книжки, и Сенечка окунался в волшебный мир сказок.
   Возвращаться к родителям – Голому Королю и Русалочке Сеня тоже любил. Потому что родители всегда встречали его весело и лишний раз напоминали о том, как соскучились. «Что вы делали с бабушкой?» – спрашивала мама. И Сенечка рассказывал обо всём, кроме одного – как бабуля читала сказки. Потому что тогда бы мама нахмурилась, и пошла бы звонить бабушке. А эти разговоры были не очень весёлыми.

   На Новый год Сенечку отвезли к бабушке. Целый день бабушка стояла у плиты и готовила разные вкусности. Но Сенечка нашёл в шкафу кулёк со сладостями, и потихонечку таскал оттуда по конфетке. Бабушка периодически пыталась накормить внука салатом «оливье» или «селёдкой под шубой». А Сенечка отказывался. К вечеру бабушка решила, что Сенечка заболел. Но обнаруженный полупустой пакет с конфетами развеял все тревожные мысли, и у бабушки отлегло от сердца.
   Потом пришли соседки – такие же старенькие, как и бабушка. Они всё время ели и что-то пили – отчего щёки их стали красными, а баба Маруся даже попыталась спеть песенку. От её голоса у Сенечки поползли мурашки по коже, и бабушка, заметив испуганный вид внука – попросила соседку с песнями «повременить».
   Сенечка стоически дождался салюта – ради чего, собственно, и не ложился спать. Бабушка одела внука, и они вышли на балкон – смотреть на разноцветные огоньки, взрывающиеся в небе. После салюта Сенечка отправился в постель. Не успел он погоревать о несостоявшихся сказках – как тут же уснул.
   Утром Сенечку ждал подарок под ёлкой. Бабушка сказала, что ночью приходил Дед Мороз. Сенечке стало ужасно обидно, что он уснул – так и не увидев дядьку в красном халате и с белой бородой. Но бабуля успокоила внука, и они устроили незапланированный сеанс сказок. Сенечка узнал про Санта – Клауса и красивых оленей.
   Следующие несколько дней Сенечка с бабушкой ели «оливье», жареную курицу, винегрет и, по-прежнему читали сказки. Много сказок.
   А потом мальчик вернулся домой. Здесь его тоже ждали подарки и любящие родители.

   – Сенечка, сынок, нам с папой нужно быстро съездить по делам. Ты посидишь один? – спросила мама, красиво одеваясь.
   – Конечно. А когда вы придёте? – Мама показала на часах – где будет маленькая стрелка и большая – вот тогда они и вернутся.
   – Давай мультик тебе включим! – предложил папа.
   Сенечка пожал плечами, но папа уже выбирал кассеты.
   На экране замелькали знакомые герои – Сенечка смотрел этот мультик раз десять. Мама с папой расцеловали мальчика, предупредили о том, чтобы он никому не открывал дверь, сказали, что будут звонить по телефону и ушли.
   Сенечка остался один. Плюс кошка Фрося. И лягушка Муся. Ему совершенно не было страшно, потому что он верил в чудеса и в то, что на злые силы – всегда найдутся добрые. И добро победит.

   Через некоторое время зазвонил телефон.
   – Сенечка, солнышко, у тебя всё нормально? – спросила мама.
   – Конечно, – успокоил сын, отстранённо глядя в телевизор.
   – Скоро приедем – не скучай! – Сенечка положил трубку. И в этот же момент в дверь позвонили.
   Мальчик осторожно подошёл к двери и громко спросил:
   – Кто там?
   – Открывай ворота́! Ведь на улице мороз! Сейчас будет лепота! Ведь пришёл – Дед Мороз! – послышался густой бас.
   Сенечка даже подпрыгнул. Ну конечно – Дед Мороз! Он узнал о том, как Сенечка расстроился, и нашёл время навестить его!
   Сенечка уверенно защёлкал замками и открыл дверь. Прямо на него смотрел настоящий Дед Мороз. У Сенечки даже дух захватило от восторга!
   – А где родители? – прогремел дедушка.
   – Они по делам уехали! – затараторил мальчик. – Дома я, Фрося и Муся!
   – Кто такая Фрося? Кто такая Муся? – поинтересовался Дед Мороз.
   – Фрося – это кошка! Белая! Я тебе покажу, дедушка! А Муся – лягушка – она в аквариуме живёт!
   – Ясно… – сказал Дед Мороз и зашёл в квартиру. – И как тебя зовут, мальчик?
   Сенечка растерялся:
   – А разве ты не знаешь?..
   – Конечно, знаю! – перебил владыка. – Но я должен проверить – тот ли ты мальчик, к которому я должен был прийти?
   – Сенечка… Ой, Семён! – представился мальчик.
   – Правду говоришь – точно Семён! Читать умеешь?
   – Нет… Но я знаю буквы «А», «М»…
   – Ясно, – снова перебил дедушка и на несколько секунд задумался. Но, как будто что-то вспомнив, залез в карман необъятного халата и достал красивый яркий листочек. И протянул его Сенечке со словами:
   – Ты знаешь, что это такое?
   Сенечка повертел в руках глянцевую бумажку и расстроено пробормотал:
   – Нет…
   – Это, Семён, приглашение в Страну чародеев. Так сказать, на постоянное место жительство. Ты готов переехать в страну, в которой по улицам ходят волшебники, собаки разговаривают человеческими голосами, а дыни превращаются в кареты?
   – В страну чародеев? – Сенечка не мог поверить своему счастью. – А что я должен сделать?
   – Только согласиться! – пробасил Дед Мороз.
   – Согласен! Согласен! Согласен! – мальчик радостно запрыгал на одном месте.
   – Тогда будем собираться! Тебе же захочется слушать музыку в Стране чародеев? Смотреть телевизор? Всё, чем ты пользуешься сейчас – понадобиться тебе и в стране чародеев. Я сейчас упрощу тебе задачу – всё соберу, а потом вернусь за тобой.
   – А за мамой? – испугался Сенечка.
   – И за мамой тоже! Не будешь же ты один жить в волшебной стране!
   В мгновение ока в квартире появилась ещё парочка странных дядек – помощников, как объяснил Дедушка Мороз. Сенечка бегал по квартире и показывал – где что лежит. Он понимал, что ничего не должен забыть. И мамины серёжки с колечками Деду Морозу тоже отдал. А как же мама обойдётся в Стране чародеев без украшений? Дед Мороз и его молчаливые помощники управились быстро. Закрывая за ними дверь – Сенечка неожиданно кое-что вспомнил, и с криком «Подождите!» побежал в комнату. Через минуту он уже тащил, вернее волок половину Фроськиного тела по паркету.
   – Фросю возьмите! А мы с мамой Мусю заберём – она лёгкая!
   Дед Мороз нетерпеливо перебил:
   – Семён, кошку и лягушку возьмём потом. Пока! – и Дед Мороз исчез – как будто растаял.

   Сенечка закрыл дверь. Вот это чудеса! А мама не верила…
   Через некоторое время Сенечка услышал звук поворачиваемого ключа в двери. Он радостно выбежал в прихожую, и, не давая родителям опомниться, заверещал:
   – Мы приглашены в Страну чародеев! За нами приедет Дед Мороз!
   – Сеня, ты здоров? – только и спросила мама, снимая сапоги.
   Но Сенечка стал махать перед мамой глянцевой бумажкой – как неопровержимым доказательством. Мама взяла листочек в руки и нахмурилась:
   – Агентство недвижимости предлагает элитные квартиры… Сеня, это что такое?!
   – Это приглашение в Страну чародеев! – очередной раз попытался объяснить сын непонятливой маме.
   Папа разделся и прошёл в комнату. Следом послышался сдавленный звук и плохое слово. Мама бросилась следом.
   – Сеня, что случилось?! Где телевизор?! Музыкальный центр?! Компьютер?! – закричала мама.
   Папа в это время просто упал в кресло, обхватив голову руками.
   – Мамочка, Дед Мороз забрал, чтобы нам легче было переезжать в Страну чародеев!
   Мама села на пол и вдруг расплакалась. Сеня растерялся.
   – Мамочка, ты мне не веришь?.. Он дал мне шоколадку… Я не съел – если хочешь – забери… – Сенечка протянул маме немного растопленную в детской горячей ладошке шоколадку.
   Мама машинально взяла подарок Деда Мороза, и вдруг обняла Сенечку – крепко-крепко.
   – Господи, слава Богу – ты живой!!! – сын не совсем понял – почему она так сказала, но мама вдруг начала смеяться.
   Она плакала и смеялась. А Сенечка, вырвавшись из объятий – бегал вокруг мамы и, размахивая приглашением в Страну чародеев, весело кричал:
   – Ну, вот видишь? А ты не верила! Волшебство существует!
   – Существует… – повторяла мама, и снова начинала смеяться.
   Следом за ней вторил Сенечка, а вот уже и папа издаёт странные звуки, похожие на смех. Сенечка очень любил, когда у мамы и папы хорошее настроение! Но больше всего он радовался Стране чародеев – стране, где Муся сможет разговаривать человеческим голосом, а мама перестанет мучиться из-за своего рыбьего хвоста. Ведь там всё по-другому.

Синее море

   «Здравствуй, любимое радио!..
   Так получилось, что поделиться своим счастьем мне больше не с кем – только с тобой, обожаемая моя радиостанция… Ты – молчаливый мой собеседник. Молчаливый – потому что я не жду ответа. Но говорить буду много – уж не обижайтесь на меня…
   Я хочу рассказать о своём любимом человеке. Знаете, что происходит, когда мечты сбываются? Человек становится очень сильным. Настолько сильным, что начинает с легкостью перепрыгивать через какие-то жизненные проблемы. Шёл человек, думал о своём счастье, и вдруг на пути преграда. Человек улыбнулся и подпрыгнул. Подпрыгнул намного выше – чем в той, прошлой жизни без мечты. Ведь он теперь сильный. А главные силы мы черпаем, конечно же, от любви…»

   Артём Сухорецкий оторвался от письма и взглянул на конверт. Всё верно – помимо адреса радиостанции необходимая приписка «Концерт по заявкам». Ну, загнула девчонка! Но это письмо настолько выделялось из обычных музыкальных просьб, и судьба в лице ди-джея Артёма Сухорецкого не отбросила конверт к собратьям.

   «В книгах пишут о любви с первого взгляда. Лично мне это чувство незнакомо. Я не понимаю – как можно влюбиться в человека – всего лишь увидев его глаза. Это уже потом – и глаза, и губы и всё остальное приобретают особое значение. А сначала – человек, как человек. Может, просто с первых минут возникает симпатия. И хочется сказать что-то умное. Или смешное. И ножку поставить как-то по-особому. И мысленно поругать себя за дурацкую майку – ведь столько красивых вещей в шкафу, а именно сегодня ты надела именно эту майку!
   А, возможно, всё дело в воздухе. Горячий воздух вдруг сменяет прохладный ветерок с моря. И возникает ощущения непередаваемой нежности. Будто кто-то заботливый, желая на несколько секунд укрыть от жары осторожно подул в лицо. Ты вытираешь пот с лица и замираешь – обласканная этим морским порывом.
   Как пахнет море? Оно пахнет всем на свете. Водорослями, рыбой, сладкой ватой – которой торгуют тут же, на пляже. Море пахнет любовью – потому что именно здесь люди забывают о своих заботах и отдаются во власть нахлынувших чувств. Море превращает мышиный цвет волос в яркие белые пряди, а серые глаза делает синими. Синее море – как в сказках…
   Может быть, я бы и не обратила внимание на этого человека. Может быть… Но разве можно не обратить внимание на незнакомца, который неожиданно предлагает попробовать персики? Несколько секунд колебаний, и вот уже сладкая струйка бежит по подбородку. Боже, как неудобно! Вытираешь сок тыльной стороной ладони – наверное, я даже покраснела, но разве этого не скроет загар? Однако, молча есть персики как-то неудобно. Хвалю это южное чудо и тут же рассказываю о себе. Рассказываю, потому что он просит. И в его глазах не праздное любопытство, а настоящий интерес…
   Наверное, вы уже немножко устали от моего рассказа. Извините за излишнюю романтику. Я с удовольствием напишу продолжение, но мне очень не хотелось бы быть навязчивой. Более того, пишу я всё-таки в концерт по заявкам. Давайте договоримся так (извините, не обращаюсь по имени, т. к. не знаю – в чью смену попадёт письмо) – мне бы очень хотелось услышать песенку Sting «Fragile» просто так – без приветов и имён. Если я вас не очень утомила, то пойму это – услышав песню. А если не услышу – то ни в коем случае не обижусь! Спасибо».

   И подпись «Александра Королькова». Артём задумчиво повертел исписанные листочки. Не первый год работы на радио – и такие сюрпризы. Сухорецкий больше привык к коротким слезливым запискам с кучей грамматических ошибок. Он бросил взгляд на компьютер – до начала концерта по заявкам 6 минут. Что ж, можно подышать никотином с товарищами.

   В курилке крутилось всего два человека – музыкальный редактор Сева Ухов и менеджер по рекламе Илья Маслов.
   – Сигаретки не найдётся? – весело спросил Сева и выдохнул целое облако никотина в сторону рекламного отдела.
   Артём полез за сигаретами, но тут же понял неуместность данного движения.
   – А тебе зачем? Ты ведь уже куришь!
   Сева радостно расхохотался:
   – Да проверить хотел – носишь ты до сих пор сигареты или нет. Блин, первый раз такой прикол вижу – человек уже четыре месяца не курит, а полную пачку с собой таскает!
   – Он уже сто раз объяснял – развивает в себе волю к победе, – буркнул Илья, пытаясь затушить сигарету и морщась от едкого дыма.
   – Одно дело – не иметь возможности закурить, и совсем другое – проверять себя, так сказать, на вшивость, – подхватил Сухорецкий.
   – Молоток! – крякнул Сева. – Судя по всему – мы все должны тобой гордиться!
   – Вы должны мной гордиться в независимости от моих поступков. Потому что я – нечто! – парировал Артём.
   – Нечто особенное – ага… – ехидно заметил редактор.
   – Да, кстати, по поводу «особенного» – я только что такое письмо прочитал…
   – Опять тебе в любви признаются? – перебил Сева.
   – Не мне…
   – Стареешь! – снова хохотнул Сева, и, затушив сигарету, направился в сторону своего кабинета.
   Артём рассеяно почесал затылок и посмотрел на часы – ух ты, концерт начнется через две минуты!

   Расставив в плей-листе необходимые музыкальные перебивки (где их Алёна весело напевала «Радио «Мечта» – самые нужные слова в концерте по заявкам»), Артем ещё раз проверил все песни, которые должны были прозвучать в этом часе.
   При входе в эфирную студию загорелось табло «On Air»:
   – И снова добрый вечер, замечательные наши, славные и самые музыкальные! Концерт по заявкам начинается прямо сейчас – кто-то из вас устроился рядом с приемником, поглощая ужин – вам, кстати, отдельно «Приятного аппетита»! А кто-то в легком нервном возбуждении, потому как не знает – прозвучит сегодня его песенка с массой приветов или нет. Друзья мои, надеюсь, никто не будет обижен! Но, довольно слов, как говорится, и больше дела! Открыть сегодняшний концерт по заявкам мне хотелось бы большим приветом для очень интересной девушки – Саши Корольковой! Саша, я не буду рассказывать – о чём ваше письмо, но меня оно просто потрясло! Удачи вам, Сашенька, и до новых письменных встреч – ну, вы меня понимаете! Восхитительный и просто потрясающий Sting с композицией «Fragile» – специально для Саши Корольковой!
   Первые аккорды хита всех времён и народов уже звучали в эфире.
   Артём выключил микрофон и откинулся на спинку кресла.

   «Огромнейшее Вам спасибо! Я переживала, что Вы покрутите пальцем у виска – прочитав моё первое письмо, а Вы сказали так много нужных слов для меня… Спасибо ещё раз, Артём…
   Мы говорили о море. Вернее, я говорила, а вы терпеливо слушали. Мы говорили о персиках и настоящем интересе в глазах. А еще мы говорили о любви с первого взгляда. Кстати, вы верите в неё? Я – нет, но, по-моему, я уже писала об этом.
   Персики, вопросы, запах синего моря, раскалённый песок под ногами и шёпот. Нет, я не сошла с ума! Но я точно знаю, что в эти минуты ветер с моря что-то нашептывал мне на ушко. Что-то хорошее, потому что мне было немножко щекотно.
   Можно, я не буду писать Его имени? Это всё неважно – имена и фамилии. Важно другое – мне всё время хотелось улыбаться. А тут еще этот шёпот…
   Мы гуляли по пляжу. По-моему, кричали дети. Взрослые постоянно перебегали нам дорогу – то с надувными кругами, то с пустыми руками. Они бегали и ругались. И смеялись тоже. И просто молча шлепали по горячему песку – задумчивые такие. Но во всём этом я не уверена – были и были. Или я просто это придумала. Потому что Он спрашивал меня обо всём на свете, а я перебивала и тоже задавала вопросы. Почему я так невоспитанно себя вела? Голос… У Него был такой голос…
   Нет, я не смогу описать. Просто было неважно – рассказывает Он о своей учёбе или о том, как маленьким воровал яблоки в соседском саду. Нужно было, чтобы Он говорил… А ему, по-моему, хотелось обратного – слушать меня. Вот такой конфликт интересов (я сейчас смеюсь, но вы этого не видите).
   Мы не брались за руки, не позволяли себе ничего такого. Только шли и разговаривали.
   Знаете, что происходит, когда мечты сбываются? Об осколок от бутылки я порезала ступню. Господи, такая мелочь! И мне совсем-совсем не было больно! Но Он бегал вокруг меня с глазами, похожими на море во время шторма. А потом носил в ладонях морскую воду – чтобы смыть кровь. Носил и носил – проливая почти всё по пути. Я сидела на раскалённом песке и тихонько ковыряла ранку. Нет, вы не подумайте – будто я садистка какая-нибудь! Но эти испуганные глаза, эти ладони с морской водой… Да, я мечтала, чтобы это не заканчивалось.
   А потом Он понёс меня на руках – я же не могла наступать пораненной ногой на грязный песок. Вот уж не знаю – какие чувства во мне преобладали… По-моему, я всю дорогу переживала, что Ему тяжело. Не наслаждалась моментом, не испытывала триумфа, а переживала. Хотя, девушка я достаточно хрупкая. Но на всякий случай…
   Ну вот – не успеешь себя остановить – как целая поэма получается. Извините, если что не так. Наша прежняя договоренность сохраняется – просто не ставьте песенку. А если всё в порядке – я с удовольствием послушаю того же Sting– только песня другая – «Shapeofmyheart». Еще раз большое спасибо. С уважением, Королькова Саша».
   Артём дочитал письмо и задумался. Затем взял чистый лист бумаги и фломастером написал «Письма от Корольковой Саши оставляйте, пожалуйста, мне – в эфире не используйте. Сухорецкий».

   – Эта песня проникает в самое сердце и располагается там на долгие годы. Её невозможно слушать один раз – проходит время и сердце снова и снова требует тех же ощущений. Sting «Shape of my heart» для удивительной девушки – Александры Корольковой!
   Табличка «On Air» перед входом в студию погасла. В эфирку тут же ворвалась Алёна:
   – Артём, шеф меня убьёт!!! Остался всего месяц, а мы только половину придумали!
   Сухорецкий тут же развернулся к коллеге:
   – Ну что за паника? Месяц – срок довольно приличный. Можно не только день рождения радиостанции организовать, но и праздничную программу для президента России!
   – Дурак ты! – разозлилась Алёна. – Всё шутишь, а мы тут в мыле все! Жалко, что ты не вошел в наш «веселый праздничный» состав. Мозги уже набекрень – этого не забудь пригласить, того вообще ни в коем случае. С одним коллективом договорились, чтобы они танцевали, а эти паразиты вдруг на гастроли решили свалить. Теперь думай – кем заткнуть!
   Выдав гору информации, Алёна устало присела на краешек стола и тут заметила записку Артёма.
   – Что это за Саша Королькова?
   – Девочка одна. Письма обалденные пишет,-
   – Тебе что ли? – усмехнулась Алёна.
   – Да не то, чтобы мне. Но когда их читаю – аж душа разворачивается…
   – Только душа? – не удержалась Алёна.
   – Да ну вас на фиг! – разозлился Артём. – Я тебе о светлом и чистом, а у тебя одно на уме!
   – А о чём мне еще думать? Ты же у нас парень видный! Ладно, не обижайся. Давай, ты мне конкурс для дня рождения придумаешь, а я буду вместе с тобой восхищаться этой Сашей – как её там?
   – Хочешь почитать? – воодушевился Сухорецкий.
   Алёна взяла в руки письмо, лениво пробежала глазами несколько строчек, тут же – вспомнив о чём-то – забегала по эфирной студии.
   Когда она ушла – Артём заметил письмо на столе. Не читала. Сухорецкий вложил листочки в конверт и убрал письмо в свою сумку.

   «Здравствуйте, Артём! Теперь я обращаюсь именно к Вам – сердце подсказывает, что моё письмо снова в Ваших руках.
   Не знаю, какие эмоции у Вас вызывают мои «поэмы», но Ваши приветы в эфире поднимают настроение на какой-то сложно объяснимый уровень. Спасибо Вам…
   У человека обязательно должна быть мечта. Мечта, в которую он должен верить. Верить в то, что у него будет собственный дом – даже если на данный момент нет никаких перспектив. Верить в работу, которая принесёт ему не только профессионализм, достойную зарплату, но и удовольствие. Верить в детей, которые обязательно родятся – даже если врачи говорят обратное. Верить в любимого человека, который где-то рядом или далеко, но вы непременно встретитесь. Мечта – это вера. У Вас, Артём, есть такая вера во что-то?
   Я всегда знала, что будет именно так. Синее море и Он. Может быть, я очень сильно этого хотела? Это не важно. Ничто не важно – только чувства, которые я испытывала – глядя в его глаза. Ой, как-то по-книжному получается. В стиле Даниэлы Стил. Но как же еще словами – к тому же на бумаге, объяснить своё состояние?
   Я летала, парила – я была отдельно от своего тела. И мысли – откуда их так много? – перебивали друг друга. Кругом люди – много людей. А я выше всей этой суеты. Выше надувных кругов и зверюшек. Выше родителей, которые пытаются выманить своих чад из теплого моря. Даже выше всех влюбленных, а их на пляже было немало. Нет, я не превратилась в чайку (опять смеюсь, но вы этого не видите – уж больно чайки пронзительно кричат – больше на детский плач похоже). Плакать мне не хотелось – даже от счастья. Но, довольно лирики. Он принес меня в пансионат – в котором мы остановились. И разговоры на этом не закончились. Мы пили чай – пока уже не стали слишком часто посещать общественное место (а как вы хотели – глупо как-то только разговаривать – вот и чай, как палочка-выручалочка для всех влюбленных). Ой – я написала «влюбленных». С другой стороны – я ведь уже несколько часов смотрела на Него, а значит – это всё равно не любовь с первого взгляда? Вы согласны со мной?
   Тот вечер, конечно же, закончился расставанием. Но я знала, что увижу Его завтра. И увидела… Но об этом – в следующем письме. Честно говоря, очень устала рука.
   Если Вас, Артём, не затруднит – поставьте, пожалуйста Sting «Riseandfall». Большое спасибо. С уважением, Ваша Саша. Королькова».

   – Артём, ты в курсе, что твоя речь в завершающем блоке? – пробегая мимо, поинтересовалась Алёна.
   – Сказали уже. Знаю. Алён, а когда мы вызываем на сцену самых выдающихся радиослушателей? До или после выступления мэра?
   Алёна выразительно посмотрела на записку, которую когда-то прикрепил Артём «Письма от Корольковой Саши оставляйте, пожалуйста, мне – в эфире не используйте. Сухорецкий» и сказала:
   – Можешь уже снять писульку – все в курсе. И никто письма от твоей драгоценной Саши Корольковой читать в эфире не собирается. А что касается времени выхода радиослушателей – об этом я тебе, дорогой мой, сообщу персонально!
   Артём показал Алёне язык.
   – Во-во – до чего человека письма довели! Деградирует! Кстати, со всех ведущих требуют список этих выдающихся радиослушателей. У тебя, кроме Корольковой, имеется хоть кто-то? – в тоне Алёны не просто сквозил, а трубил во все колокола сарказм.
   – Ты, конечно, удивишься, но я тебе отвечу «Да!», – парировал Сухорецкий.
   – Тогда список мне на стол. И не затягивай!

   Последнюю неделю радиостанция «Мечта» стояла в буквальном смысле на ушах. Пятилетие радио – событие, достойное не только поздравлений в газетах, на телевидении, но и настоящего праздника в центре города.
   К мероприятию подходили ответственно – даже парочку артистов из Первопрестольной пригласили. Естественно, конкурсы, подарки, громкие речи от высокопоставленных личностей и дискотека. Теперь уже и Сухорецкий – со всеми остальными, закрутился в маховике под названием «Нам 5 лет!»

   «Здравствуйте, Артём! С первых строк хочу не только Вас поблагодарить, но и пожелать самых чудесных мыслей, открытий и свершений.
   У Вас было когда-нибудь такое – когда Вы начинаете говорить, а человек тут же продолжает вашу мысль? И создаётся впечатление, будто вы не просто банально одинаково думаете, а, как бы это сказать… как будто вы на одной волне? Как будто ваши мысли – это мысли другого человека, а его – ваши? И всё у вас на двоих. Наверное, такие ощущения у близнецов.
   Скорее всего, у Вас сложилось впечатление – будто мы только и делали, что разговаривали. Этого, конечно, хватало. Но мы же не останавливаемся? Каждый новый день несёт с собой не только имеющееся прошлое, но и настоящее, а вместе с ним – желания из будущего.
   Если я напишу, что растворялась в нём – это будет жестокий и затёртый плагиат. Я была Им. Я была его клеточкой, его словами, его поступками. Я ныряла в него и мне всегда хватало воздуха – я готова была оставаться там вечно. Помните, что происходит, когда мечты сбываются? Человек становится очень сильным. Так происходило и со мной. Я спала несколько часов в сутки – но высыпалась. Я ела очень редко и мало, но я была сыта. Ничто кругом меня не обижало – ни люди, ни их действия. Мы всегда старались быть как бы отдельно от всех – я, Он и море. Мы разговаривали с морем и самое интересное – у нас всегда сходилось то, что говорила нам ласковая вода. Там же, у моря, Он первый раз меня поцеловал. Мы так долго сидели у воды, что Его поцелуй был солёным. В нём был вкус моря, сладкой ваты, растопленного сахара и … и всего остального прекрасного…
   Может быть, мы были птицами? Не людьми – у которых проблемы перемешиваются с радостью и снова оборачиваются проблемами. Ведь летала не только я – мы делали это оба. А под нами шепталось море и … плакали чайки…
   Ну вот, опять «заболтала». Артём, я знаю, что заранее не поздравляют, но вдруг не успею это сделать во время праздника? Вашей радиостанции я желаю только процветания, а лично Вам – мечты, которая обязательно сбудется. Спасибо за всё. Вкусы мои Вы знаете – это по-прежнему Sting. Мне было бы очень приятно, если бы Вы поставили что-нибудь на свой вкус. С уважением, Королькова Саша».

   Музыка из огромных колонок ревела на всю площадь. Тысячи человек – кто пританцовывая, а кто не двигаясь, кто с мороженным, а кто-то и с бутылкой пива наблюдали за всем, что происходило на сцене.
   – Нам 5 лет!!! – кричали ведущие, и толпа ревела в унисон.
   – Мы любим вас!!! – продолжали разогревать ди-джеи, и кто-то из народа в хмельном запале начинал рвать майки на груди.
   Один танцевальный коллектив сменял другой. Мэр города, поминутно вытирая пот со лба, долго и нудно рассказывал о том, какая же замечательная радиостанция – эта «Мечта». Юные музыкальные дарование голосили в микрофон – пытаясь прочувствовать весь кайф от большой сцены, а не маленького закутка в Доме Культуры. Подарки от серьезных спонсоров раздавались с бешеной скоростью. Милицейский кордон едва сдерживал натиск желающих прорваться на сцену и расцеловать любимого ди-джея (как случилось с одним далеко не трезвым поклонником – бедная ведущая Маша чуть в обморок не упала – благо защитники в форме подоспели).
   – Нам 5 лет! – в очередной раз, но всё также торжественно объявила Алёна. – Всякое было за эти годы – приятные сюрпризы от радиослушателей и обиды. Нам передавали приветы и нас же иной раз проклинали. Вы росли с нами, ходили в школу, на работу. Вы танцевали с нами и просто слушали. Плакали и смеялись. Вы были с нами. Сейчас я говорю обо всех, но некоторых наших радиослушателей хотелось бы выделить – уж не в обиду остальным.
   Я приглашаю на эту сцену людей, которым хотели бы пожать руки или поцеловать в щечку (Алёна кокетливо улыбнулась) – абсолютно все ведущие нашей радиостанции. И не только поцеловать, но и вручить дипломы «Самому заслуженному радиослушателю»!
   Толпа возбужденно зааплодировала.
   – Я приглашаю на эту сцену… – продолжила Алёна. – Прохорова Евгения! Митяеву Ольгу, Соловец Ксению, Андрейченко Владимира…
   Этот список продолжался и продолжался. Отделяясь из толпы, люди (кто смущенно, а кто горделивой походкой) поднимались по ступенькам – к раскрасневшейся Алёне.
   – Королькову Александру, Ким Виталия, Сотейникову Юлю…
   Заслуженные радиослушатели уже составляли внушительный косяк. Бок о бок стояли Прохоров Евгений, Митяева Ольга, Соловец Ксения, Андрейченко Владимир, Ким Виталий, Сотейникова Юля и другие. Саша Королькова на сцену не вышла. Напрасно Артём Сухорецкий пытался найти девушку, которую никогда не видел. Саши Корольковой среди заслуженных радиослушателей не было. Пожаты руки, расцелованы щёки, вручены дипломы. Сцена пустеет, но праздник не закончен. Включается цветомузыка, колонки издают оглушительный «чих» и начинается дискотека.
   Конечно же, Артём был расстроен. И Сева не забыл подколоть, и Алёна не прошла мимо с ехидным замечанием. С другой стороны – не хочет человек знакомства, пребывая в своём мире. Ну и ладно!

   Сухорецкий позволил себе немного расслабиться – хлебнул пива из Севиной бутылки, обсудил удавшиеся и неудавшиеся моменты. Народ лихо отплясывал, а сотрудники радиостанции разбрелись по углам – уж очень все устали за сегодняшний день.
   – Артём… – услышал Сухорецкий за спиной и обернулся.
   На него смотрела девочка с роскошными волосами. И в инвалидной коляске. Подъехать ближе она не могла – мешали ступеньки. Артем подошел к поклоннице.
   – Здравствуйте, – сказала девочка или девушка. На вид – лет 14 или 18 – совершенно непонятно. Маленькая, худенькая и с роскошными волосами.
   Сухорецкий улыбнулся:
   – Здравствуйте, – и тут же потянулся в карман за ручкой – этой девочке надо оставить какой-нибудь душевный автограф.
   – Я Саша Королькова, – спокойно сказала девочка и посмотрела Артёму в глаза.
   – Да… – пробормотал уставший Сухорецкий, и тут же почувствовал, как в голове как будто прострелило.
   – Саша?! – он понимал, что на выражение ужаса на собственном лице просто не имеет права, но сделать ничего не мог.
   Саша совершенно спокойно улыбнулась:
   – Да – это я. И приехала сюда для того, чтобы попросить прощения… – на последних словах улыбка исчезла.
   – Прощения?.. – Сухорецкий чувствовал, что впадает в какое-то непонятное состояние – ни одной мысли в голове.
   – Я хочу поблагодарить вас за всё и попросить прощения за письма. Всё, что там написано – неправда…
   Артём молчал – воображение отказывало ему.
   – У меня саркома. Рак кости. Это продолжается не один год. Через два дня мы улетаем в Москву на операцию. Думаю – мне ампутирую ногу. Родители, конечно же, об этом не говорят. Но я не такая маленькая, чтобы не догадываться… – Саша поправила непослушную прядь и единственная мысль достучалась до Сухорецкого «Это же парик. Вот почему он так странно смотрится».

   – Я прошу у вас прощения за эту выдуманную историю. Просто мне она очень помогла выдержать этот … этот… – Саша запнулась. – Да, впрочем, и неважно. Когда я вам писала – я верила в это по настоящему, – девочка снова улыбнулась, но столько тоски было в этой улыбке!
   – Синее море… – вышел из ступора Сухорецкий.
   – Я никогда не была на море… Но вы же помните про мечту, в которую нужно обязательно верить? – Саша говорила достаточно рассудительно, но Артём нашел в себе силы только кивнуть головой.
   – Я верю. И всё будет…
   – Но как же… столько подробностей… мысли… – выдавил из себя, наконец, Артём.
   – Есть же книги. Есть телевизор. И фантазия имеется, – Саша снова улыбнулась.
   Сухорецкий сглотнул. Невыносимо болела голова, и хотелось присесть – куда-нибудь – хоть на асфальт.
   Девочка не стала больше мучить Артёма. Уверенно взялась за рычажок на коляске.
   – Артём, еще раз – огромное вам спасибо. Вы очень меня поддержали. Вы вряд ли заметили, а я будто общалась с вами. Спрашивала и получала ответы. Удивительное чувство. Очень прошу – не обижайтесь за этот … обман. Честное слово – никакого умысла. Простите…
   Саша Королькова аккуратно развернула коляску.
   – Всего хорошего! – обернулась на секунду и … поехала.
   Артём едва выговорил:
   – Тебе… всего хорошего… – достал сигарету и прикурил.
   Сквозь дым виднелись очертания уезжающей коляски. Легкий ветерок что-то шепнул. Артём вздрогнул и оглянулся. Никого. Только скрип стареньких колёс – он то и выдал себя за шёпот ветра. Артём почувствовал, что сигарета обожгла пальцы. Недоуменно взглянул на неё, отшвырнул в сторону и полез за новой. Страшно хотелось подумать и даже проанализировать, но мысли разбегались. Разбегались и прятались все мысли – кроме одной.

   У человека обязательно должна быть мечта. Мечта – это вера…

Листочек в клеточку

   Михаил Петрович поздоровался с соседкой и нажал кнопку вызова лифта. В ответ – глухое молчание и неповиновение. Он попробовал ещё раз – бесполезно.
   Так не работает! – весело отозвалась соседка, уже закрывая дверь в подъезд. Михаил Петрович смачно матюгнулся и отправился пешком на 7 этаж. Дорога домой заняла минут пятнадцать. На каждом этаже Михаил Петрович останавливался и переводил дух, не забывая сыпать проклятия в адрес ЖЭКа. Уже третий день за неделю лифт перестаёт подавать признаки жизни, а ремонтную бригаду приходиться ждать по нескольку часов.
   – Сволочи проклятые! – ругался Михаил Петрович.
   – Чё случилось, Петрович? – упитанный сосед Гриша решил вынести мусор.
   – Да лифт опять не работает! За что деньги платим?! Я старый больной человек – в следующий раз могу просто не дойти до своей квартиры. И никому до этого нет дела!
   Опрокидывая ведро в мусоропровод, Гриша печально заметил:
   – Это же Россия, Петрович. Чем меньше старых и больных – тем веселее правительству. Может, неработающие лифты – это программа по изживанию пенсионеров? А?
   – Да пошли все!.. – пробубнил Михаил Петрович.

   В этом доме Михаил Петрович прожил всю жизнь. Сначала с родителями, затем привёл жену – но через пару лет выгнал. Умерли родители, поменялся мир. А квартира как была – так и осталась. В последнее время вид у неё был, мягко говоря, запущенный. Обои отваливались везде, где только можно. Текли краны, скрипел паркет. И не то, чтобы руки не доходили до ремонта – просто не попадался необходимый материал. Несколько лет назад Михаил Петрович увидел небрежно сваленные смесители возле мусорного контейнера. Видимо, делали дорогой ремонт в квартире, и старые смесители выбросили на помойку. Не пропадать же добру! С помощью этой находки Михаил Петрович поменял все краны в своей «двушке». А ещё некоторое время назад соседи хотели избавиться от купленных когда-то давно обоев (жуткий дефицит, который так и не пригодился). Таким образом, Михаил Петрович привел в очень даже приличный вид большую комнату и прихожую. К сожалению, время не стоит на месте. Таких ухарей, как Михаил Петрович, хватало по всей стране. Не успевал он «к раздаче». И возраст не тот – почти 70 лет. Хотя многие старики в свои 60 были ещё «ого-го»! Кто-то, но не Михаил Петрович. Сердце болело, давление выделывало непонятные пируэты.
   Ни нагнуться толком – схватывала поясница. А в последнее время начались проблемы с ногой. Михаил Петрович исправно ходил в местную поликлинику. Но таких, как он, там не любили. В регистратуре, не спрашивая имени, брезгливо подавали медицинскую карту. Вместо нормального разговора – врач стремительно выписывал рецепт, особо не вдаваясь в подробности. А разве он, Михаил Петрович, виноват в том, что поговорить ему не с кем? Разве он виноват в своих болячках, которые вылезают, словно грибы после дождя? Может быть, сложилась бы жизнь иначе – и нянчил бы сейчас внуков, даже не вспоминая о том, что где-то болит. Но, увы, не дал Бог детей.

   Михаил Петрович направился на кухню. Из крана тоненькой струйкой вытекала вода, оставляя проложенный ржавый след. Попробовал закрутить – бесполезно. Махнул рукой и занялся хлебницей. Вернее тем, что в ней осталось. Полбатона белого хлеба – чёрствого и заплесневелого. Михаил Петрович любовно разложил хлеб на доске, и разрезал на маленькие кусочки. Аккуратно разложил на противне и поставил в духовку. Через несколько минут будут сухарики. Но сухарики – это не еда, а легкое дополнение к чаю. Михаил Петрович взял кастрюлю и направился к мешку с гречкой. По дороге споткнулся о мешок с сахаром. В общей сложности таких замечательных мешков в доме было немало. Любил Михаил Петрович делать оптовые закупки – в целях экономии. Потом можно было на протяжении года или двух не беспокоиться о наличии риса, гороха, макарон. С мясом было сложнее – его на несколько лет вперёд не закупишь. Но и здесь Михаил Петрович нашёл выход. Когда душа требовала мяса – он отправлялся на рынок и искал самые дешёвые собачьи наборы. Мяса может и не очень много, но бульон получался неплохой. А если раскошелиться и добавить бульонный кубик «Магги» – праздник живота обеспечен. Когда-то давно Михаил Петрович работал на заводе и зарабатывал неплохие деньги. Даже ездил в командировки. Но та жизнь давно осталась в другом мире.

   Мир, который вдруг повернулся к пожилым людям самым отвратительным своим местом. Не было больше пионеров, с искренним азартом собирающих металлолом и макулатуру, а так же лихо уступающих места в транспорте бабушкам и дедушкам. Не было больше поздравительных открыток с завода. Пенсия, обеспечивающая старость неожиданно трансформировалась в жалкую подачку. Всё изменилось так неожиданно и бесповоротно, что Михаил Петрович до сих пор не мог разобраться – во что верить. Раньше все верили в светлое будущее. А сегодня, просматривая выпуски новостей и политические программы – Михаил Петрович сомневался. Сомневался в словах, которые с экрана пытались достучаться до его сознания – слишком громкими они были при условии, что ничего не менялось. Сомневался в людях, которые их произносили – слишком ухоженный и лощёный вид у них был.
   Звонок в дверь заставил Михаила Петровича оторваться от перебирания гречки.
   – Петрович, поделись солью, – на пороге стояла соседка по лестничной площадке – Раиса Филлиповна.
   – Ты знаешь, что солью делиться к ссоре? – предупредил Михаил Петрович.
   – Знаю, только нам с тобой делить нечего. А лифт не работает – я бы уже давно сама сходила, – не растерялась соседка.
   Михаил Петрович взял стаканчик и ушёл на кухню. Соль у него хранилась в огромной банке. Насыпал немного в стакан. А вдруг мало? Досыпал ещё немножко. Показалось – много. Немножко отсыпал обратно в банку. Вернулся к соседке.
   – Как напи́сал! – не удержалась Раиса Филлиповна.
   – А тебе чего – огурцы солить? – огрызнулся Михаил Петрович, не любивший намёков на его жадность.

   С самого утра Михаил Петрович затеял стирку. Перед этим два часа провозился со стиральной машинкой «Золушка». Да, умели придумывать названия в прежние времена! «Золушка» из миловидной девочки превратилась в полуржавую старуху, век которой, судя по всему, был сочтён. И разбирал её Михаил Петрович, и стучал по ней, и даже пытался поговорить. Бессмысленно. «Золушка» умерла. Пришлось, Михаилу Петровичу, кряхтя и постанывая замачивать бельё в тазиках – перед этим натерев хозяйственное мыло на тёрке. Нет ничего лучше хозяйственного мыла – считал Михаил Петрович. А вся эта реклама стиральных порошков – обычное выманивание денег у народа.
   Уже днём, передохнув после мучительной стирки, Михаил Петрович отправился в магазин за хлебом. Лифт работал, Гриша снова выносил мусорное ведро (они там что – из-за стола не вылезают что ли?!). По инерции проверил почтовый ящик. Вместо бесплатной газеты или квитанции об оплате очередных коммунальных услуг – в ящике белел конверт. Михаил Петрович растерялся. Поздравление с завода? Но нет праздников. А может, рекламная акция каких-нибудь прохиндеев? Михаил Петрович осторожно достал письмо. На конверте – неуверенный почерк. Обратный адрес – город Ростов. Ростов! Масса приятных воспоминаний заполнила Михаила Петровича – в этот город он ездил в командировку. Какие там люди! Какие рестораны!
   Затея с хлебом была отложена на неопределённый срок. Сжимая в руках письмо, Михаил Петрович вернулся домой. Нацепил очки – обмотанные изолентой и кое-как держащиеся на носу. Вскрыл конверт.

   «Здравствуй, Миша!
   Наверное, ты сейчас пытаешься понять – от кого это письмо. Помнишь Любу Дворцову? Это я. Уже не Дворцова – да это неважно. Мужа моего давно нет в живых…»

   На этом моменте Михаил Петрович на несколько секунд отложил письмо в сторону. Конечно же он помнил Любу Дворцову! Весёлая девушка – хохотушка и заводила. Из-за неё чуть не была сорвана командировка. Все ночи подряд они с Любой гуляли и даже признавались друг другу в любви. А днём Михаил Петрович (тогда ещё Миша) ничего не понимал из того, что ему говорили коллеги. Единственная мысль стучала в голове – спать. Уезжая из Ростова, он вроде бы оставлял Любе свой адрес. Или нет? По крайней мере, она никогда ему не писала. Да и женился он через год на другой. Михаил Петрович снова поднёс листочек к глазам.

   «Очень надеюсь, что ты не переехал. Иначе нет смысла в этом письме. Миша, я очень больна. Врачи не говорят ничего хорошего. Они вообще ничего не говорят, но чувствую себя с каждым днём всё хуже и хуже…»

   Михаил Петрович снова отвлёкся и попытался представить Любу Дворцову спустя 40 лет. Не получалось. Она написала, что мужа её нет в живых, а сама умирает. Может, любила его, Михаила Петровича всю жизнь и теперь хочет попрощаться? Михаил Петрович тут же представил – сколько сейчас стоят билеты в Ростов. Наверное, не дешево. А он больше не работает – так что завод поездку не оплатит.

   «Когда ты уехал – я хотела написать тебе письмо. У тебя тоже был мой адрес и даже телефон. Но ты пропал. И я подумала, что мы тебе не нужны. Я и твой сын Миша…»

   Михаил Петрович отбросил письмо, словно белый листок в клеточку обжег ему пальцы. Какой сын Миша?! Неужели после всех признаний в любви (сейчас ему было неловко вспоминать о том, что еще происходило помимо признаний) – у Любы родился мальчик, о котором она ему не сообщила? Разве может такое быть? Ведь женщины – существа хитрые и настырные. Их самое любимое слово – алименты.
   Михаил Петрович достал из кармана рубашки пузырёк с «нитроглицерином». Сунул под язык. Подождал, пока успокоится разбушевавшееся сердце.

   «39 лет назад у тебя родился сын, которого я назвала в твою честь. Жили мы не очень хорошо, но я узнала, что ты женился. И побоялась просить о помощи. А вскоре и сама вышла замуж: за хорошего человека. Николай стал Мише вторым отцом, но он умер. А скоро умру и я. Никого у Миши нет. Никого, кроме тебя. С самого детства я не скрывала при каких обстоятельствах он родился. Поэтому Миша знает – кто его настоящий отец. Мне бы очень хотелось, чтобы вы познакомились. Если у тебя семья, дети – Миша всё равно не помешает. Он взрослый мужчина – добрый и хороший. Но мне очень бы хотелось знать, что он не останется один. Если это письмо тебя нашло, и ты согласен познакомиться со своим сыном – позвони мне, пожалуйста…»

   Ниже был написан телефон. Михаил Петрович снова полез за «нитроглицерином». Узнать в 70 лет о том, что у тебя есть сын… Михаил Петрович пока не мог разобраться в чувствах, которые испытывал. Покосился на старенький телефон – как бы не пришлось вызывать «Скорую помощь». Самое лучшее успокоительное средство – заняться домашними делами. Михаил Петрович отправился перебирать рис – на будущее. И думать… Думать о том – как изменилась его жизнь после этого листочка в клеточку. Но изменилась ли?
   Уже поздно вечером Михаил Петрович вспомнил, что так и не купил хлеба. Зато риса перебрал почти весь мешок. Но всё никак не мог решиться – звонить Любе или нет. Весть о взрослом сыне заставляла сердце Михаила Петровича сбиваться с нормального ритма. И, казалось бы – нет ничего плохого в этой неожиданной новости. Но Михаил Петрович никому не верил. Столько лет жили без него – и вдруг он понадобился! Может, с жильём проблемы? Или рассчитывают на какое-нибудь богатство? При этой мысли Михаил Петрович нахмурил густые брови. На его сберкнижке лежало около восьмидесяти тысяч рублей. Сумма не маленькая, но каждая копейка была пропитана потом и отказом от более достойной жизни. Зачем ремонт в квартире – если в ней никто, кроме Михаила Петровича не живёт? Зачем тратить деньги на колбасу, если это временное удовольствие потом смывается в известном месте?
   Долго думал Михаил Петрович. Взвешивал все «за» и «против», тянулся к телефону и отдёргивал руку. Наконец, поняв, что терять ему в принципе, нечего, Михаил Петрович набрал номер, указанный в письме. Через несколько гудков, в трубке послышался тихий голос:
   – Алло…
   Михаил Петрович откашлялся:
   – Люба?..
   В трубке замолчали, но уже через секунду тот же голос воскликнул:
   – Миша!
   Ну, вот и поговорили. О чём спрашивать?
   – Миша, ты получил письмо… – Люба говорила с некоторым трудом. – Я расстроила тебя? В твоей семье какие-нибудь проблемы?
   – У меня нет семьи, – Михаил Петрович хотел ответить просто, но получилось с некоторой горделивой ноткой.
   Люба замолчала.
   – И детей тоже нет, – эту фразу Михаил Петрович выпалил неожиданно, как будто бы из принципа.
   – У тебя есть Миша, – возразила Люба. – Можно он к тебе приедет?
   – Надолго? – вырвалось у Михаила Петровича.
   Люба вздохнула:
   – Да нет – на пару-тройку дней. Познакомитесь, а потом он вернётся домой. Ты не волнуйся, у нас 3-комнатная квартира, – Михаилу Петровичу стало очень неудобно. И вопросы он не те задаёт, и вообще, ведёт себя, как трусливый мальчишка. С другой стороны – этот мир жесток. Чего можно ожидать в следующую минуту – предположить не мог никто.
   – Когда Миша возьмёт билеты – я перезвоню, – сказала Люба. Разговор закончен. Михаил Петрович испытал странное чувство – он не один. Но тут же одёрнул себя. Никто не знает – что может из этого получиться. Достал пузырек с «нитроглицерином», перевёл дыхание и направился к тайнику.
   В тайнике у Михаила Петровича хранилась шкатулка с драгоценностями. Когда он выгнал из дома эту шалаву – его жену, то драгоценности забрать с собой не разрешил. Несколько массивных перстней, три золотых цепочки, изумительной красоты брошь, которая досталась ему от мамы. Михаил Петрович долго разглядывал украшения, протёр их бархатной тряпочкой. Затем пересчитал деньги, которые тоже лежали в тайнике. Пять тысяч рублей. Надо завтра отнести их в сберкассу. Чем меньше соблазна – тем лучше. Наконец закрыл дверцу импровизированного сейфа и прикрыл ковром, который висел на стене. Отошёл на пару метров – пригляделся. Успокоил себя мыслью о том, что догадаться о тайнике практически невозможно. А если сыночек не так прост, каким его описывает мать? Михаил Петрович запустил руку в седую шевелюру. Что ж, найти тайник можно – если сильно захотеть. Но вот открыть его вряд ли получится. Михаил Петрович взглянул на ключ. И его осенило!

   Сын приехал через неделю. Так сильно Михаил Петрович не волновался уже много лет. Ходил из угла в угол, поглядывая на ароматно пахнущие кастрюльки на плите. Сын всё-таки! Михаил Петрович решил на этот раз отказаться от собачьего набора, а купил настоящий кусок мяса, из которого наделал котлет. Салат из огурцов и помидоров гордо красовался посередине стола.
   Звонок в дверь. На пороге стоял Михаил Петрович. Только молодой. Такой же, каким он был 40 лет назад. Сомнения в родной крови тут же отпали, но неловкость не могла исчезнуть просто так.
   – Здравствуй… отец, – сказал Миша, застыв в дверном проёме.
   – Здравствуй…, – Михаил Петрович замялся. Слово «сын» было для него новым и пока непривычным.
   Церемонии позади. Миша прошёл на кухню с двумя огромными сумками. Когда он начал выкладывать содержимое на стол – Михаил Петрович растерялся. Тут тебе и колбаса трех видов, курица замороженная, копчённая, какие-то банки с черными бусинами, нарезки, мясо в упаковке. Под конец Миша достал бутылку водки. Смущенно улыбнулся:
   – Взрослые вроде. Выпьем за встречу?
   Конечно, Михаил Петрович не отказался. Но про себя решил разузнать – не страдает ли сынок алкоголизмом.
   Пир начался в достаточно напряжённой обстановке. Но уже через некоторое время алкоголь растопил суровые мужские сердца. Миша рассказывал о своём детстве, показывал привезённые из Ростова фотографии. Спать отправились уже далеко за полночь. Михаил Петрович не мог не признать – сын ему понравился. Но при всей к нему симпатии – спал Михаил Петрович беспокойно. Любой лишний звук заставлял его напрягаться и вслушиваться. Бог его знает – что у парня на уме. Колбасой задобрил, а во сне горло перережет. Только под утро Михаил Петрович смог немного успокоиться и нормально заснуть.
   – Ну что, отец, Москву покажешь? – не смотря на количество выпитого (Миша бегал ночью в павильон за дополнительной порцией алкоголя) – сын выглядел весьма прилично.
   – А чего её показывать? Как была Москва – так и осталась. На Красную площадь тебя что ли отвезти? – Михаил Петрович чувствовал в голове лёгкий туман.
   – Хоть на Красную – хоть на Зелёную. Когда ещё в Москве буду? А так и с тобой пообщаемся, и матери будет что рассказать. Она ведь так и не была ни разу в столице, – при мысли, что, скорее всего «и не будет», Миша нахмурился.
   Михаил Петрович понял – о чём думает сын. Жалко его стало. Поэтому, не обращая внимания на туман в голове, начал быстро собираться.
   Весь день они ездили по Москве. И на Красной площади побывали, и в парке имени Горького. Даже в кафе заходили. Михаил Петрович почувствовал себя в этом заведении крайне неуютно. Но милая официантка общалась исключительно доброжелательно, а когда Миша расплачивался по счёту – что-то вроде гордости за себя шевельнулось в душе Михаила Петровича. Надо же – жил один, покупал косточки на рынке. А сейчас за него сын платит. Наверное, тысячу рублей отдал. Кошмар!
   Домой возвращались уставшие, но довольные. По дороге снова купили бутылку водки, но договорились, что больше одной сегодня пить не будут.
   – Миша, а ты вообще – любитель употребить? – поинтересовался Михаил Петрович.
   Миша сначала отца не понял, но потом рассмеялся.
   – То, что ты имеешь в виду – нет. Сейчас есть повод, а так я работаю с утра до вечера. Некогда мне пить. И неохота. – Отлегло у Михаила Петровича от сердца.
   И снова разошлись далеко за полночь. На этот раз Михаил Петрович успел рассказать о своей жизни – Миша просил. Но за водкой больше не ходили – как и договорились.
   В эту ночь Михаил Петрович спал спокойнее. Но шальная мысль о том, что всё гладко не бывает – не давала ему покоя. Узнав о существовании сына – Михаил Петрович не сразу бросился названивать его матери. Он думал. А о чём же тогда думает Миша, первый раз увидев отца в 40 лет и спокойно называя его «папа»? Может, не всё так просто?

   Новый день Миша решил посвятить рабочим делам. Извинился перед отцом и уехал о чём-то с кем-то договариваться. Михаил Петрович смутно понимал принцип Мишиной работы – нечто, связанное с современными технологиями. Вот если бы Мишу интересовала самая дешёвая картошка в городе…
   Михаил Петрович хотел сходить в магазин, но оказалось – незачем. Холодильник забит всем необходимым. Такой роскошной еды он не пробовал никогда. В местный супермаркет не заходил ни разу – зачем душу травить? А иметь представление о деликатесах позволяли фильмы, которые Михаил Петрович смотрел в огромных количествах – делать то больше нечего.
   Завтра Миша уезжает. Никаких разговоров о том – кому достанется квартира после смерти отца. Никаких вопросов о накоплениях. Михаил Петрович зачем-то подошёл к тайнику и проверил – закрыт ли. Всё было на своих местах. Зазвонил телефон – явление редкое для Михаила Петровича.
   – Алло, пап, это я. Можно я подъеду с другом? Это армейский товарищ – хочу вас познакомить, – Сердце Михаила Петровича упало. Ну вот – началось.
   – Приезжайте, – дрогнувшим голосом ответил он сыну и положил трубку. Какой-то друг – армейский якобы, теперь ещё будет что-то здесь вынюхивать. Михаил Петрович положил под язык очередную таблетку «нитроглицерина».
   – Это Иван. Знакомьтесь. А это мой отец – Михаил Петрович, – Миша был в хорошем настроении, совершенно не обращая внимания на не очень гостеприимное поведение отца.
   А Михаил Петрович насупился – вяло пожал руку армейскому другу сына, и ушел на кухню. Готовить он ничего не стал принципиально. Но Миша не обиделся – нырнул в холодильник, и появился уже с колбасой, сыром и банкой паштета. Постепенно завязался разговор. Михаил Петрович начал высказываться, горячо одобряя или осуждая поступки правительства. Затем речь зашла о войне в Чечне. Михаил Петрович стучал кулаком по столу, все старались друг друга перекричать. Жуткое дело – разговоры о политике. Когда часы показывали одиннадцать вечера – Иван засобирался домой.
   – Я тебя почему ещё пригласил? – начал Миша. – Это мой отец – он, как ты видишь, живёт один.
   Михаил Петрович насторожился.
   – Пожалуйста, позванивай ему и спрашивай – что нужно. Я далеко. А не дай Бог что-нибудь случиться – и помочь некому.
   – Да я и так всё понял, – Иван, дурачась, отдал честь.
   Уходя записал номер своего телефона на обоях в прихожей – над стареньким телефонным аппаратом.
   Долго размышлял Михаил Петрович над словами сына. Получается, что Миша переживает за отца? Странное дело. Увиделись первый раз пару дней назад. И вот уже парень волнуется. А разве такое может быть? Он, Михаил Петрович, ни о ком никогда не заботился. Может, это не забота, а продуманный план? Только приняв решение сменить замки после отъезда сына – Михаил Петрович смог уснуть.

   С самого утра Миша снова куда-то исчез. Сказал – за покупками. Через 4 часа поезд, а он решил по магазинам пробежаться. Михаил Петрович злился. Но не мог понять «почему» – из-за нерасторопности сына или терзала обида за утекающее время, которое можно было бы провести вместе? Наконец в дверь позвонили. За Мишиной спиной маячили два парня с огромной коробкой в руках.
   – Пап, я тебе машинку стиральную купил. Твоя ведь не работает, – Добры-молодцы, матерясь, втащили коробку в прихожую. Миша обратил внимание на то, как часто задышал отец.

   – Ты что?! – возмутился он. – Не смей так волноваться! Было бы из-за чего! Как я тебя в таком состоянии оставлю?
   Михаил Петрович не мог ничего ответить. Кто-то очень сильный сжал сердце и не собирался отпускать.
   – Где твои таблетки?! – в Мишином голосе послышался страх.
   Михаил Петрович трясущимися руками достал пузырёк. Через несколько минут железная хватка исчезла.
   – Пап, я тебе деньги оставлю – чтобы машинку подключили. Чёрт, не успеваю уже. Давай быстренько присядем на дорожку, – Миша сел на тумбочку в прихожей.
   Но Михаил Петрович неожиданно сорвался с места и подбежал к мешку с рисом. Видя, как отец что-то судорожно ищет в рисе – Миша испугался.
   – Пап, ты чего?
   – Миша, помоги мне! Быстро!
   Сын подбежал и стал неловко топтаться возле мешка.
   – Высыпай его! – скомандовал отец.
   – На пол?! – в Мишином голосе был ужас.
   – Ну, высыпай же! Я не сошел с ума… – умоляюще закончил фразу Михаил Петрович.
   Миша с трудом, но всё-таки опрокинул мешок с рисом. Михаил Петрович начал быстро и смешно перебирать крупу. Неожиданно в его руке оказался ключ от тайника. Не отвлекаясь ни на секунду, Михаил Петрович подбежал к стене, ловким движением отогнул ковёр и вставил ключ в сейф.
   – Ну ты, отец, даёшь… – Миша усмехнулся – сообразив что к чему.
   А Михаил Петрович, тем временем, достал из сейфа шкатулку. С тоской посмотрел на содержимое, и резко захлопнул.
   – Возьми, сынок.
   Миша вздрогнул. Но не от вида шкатулки, а услышав первый раз обращение – «сынок».
   – Пап, да чего ты выдумываешь? Ещё подумаешь, что я за этим ехал!
   Михаил Петрович схватил Мишу за руку и насильно усадил на диван.
   – На дорожку, – пояснил.

   – Пап… – начал Миша.
   – Помолчи, – оборвал Михаил Петрович.
   Посидели. Встали.
   – Пап… – снова попытался сказать Миша.
   Но Михаил Петрович всучил сыну шкатулку и убрал руки. Он начал легонько подталкивать Мишу к двери.
   – Пап… – в третий раз попробовал Миша.
   – Ничего не говори. Пожалуйста. Езжай с Богом! И… спасибо, что приехал, сынок.
   Михаил Петрович буквально вытолкал сына за порог. Закрыл дверь. Достал заветный пузырек. И заплакал – глухо и неумело. Тут же о чем-то вспомнил. Подбежал к окну. Миша уже вышел из подъезда, но, пройдя несколько шагов – обернулся. Нашёл взглядом окно – помахал рукой.
   – С Богом, сынок, – одними губами прошептал Михаил Петрович.
   Под ногами хрустел рассыпанный рис, но он не обратил на него никакого внимания.

Милые бранятся…

   В споре рождается … что-то

   – Телевизор!
   – Компьютер!
   – Телевизор!
   – Компьютер!
   – Телевизор!!!
   – Компьютер!!!
   Спор не прекращался последние полчаса. С того момента, как Люда любовно пересчитала деньги – неожиданно вернувшийся долг, о котором уже забыли за давностью лет. Заботливо скрепила купюры резиночкой, и даже вложила бумажку с надписью «15 000». Затем деньги были убраны в комод – место хранения абсолютно всех финансовых поступлений. С того момента судьбу внезапно появившейся суммы определить не получалось.
   – Надо купить компьютер! – настаивал муж Гена.
   – Какой компьютер?! – возмущалась жена. – У тебя уже есть один!
   – Да он старый, как моя жизнь! Еле работает,-
   – А для чего он нужен? Ты только о себе думаешь, эгоист! – закипала Люда.
   – Сама ты эгоистка! Компьютер мне нужен для работы, и ты это прекрасно знаешь!
   Люда даже задохнулась от такой наглости мужа:
   – Какой работы?!! Ты на нём в сто раз чаще играешь, чем работаешь!
   – Нечего болтать ерунду! – злился Гена. – Или ты считаешь покупку телевизора нормальным вложением денег?! А смотреть этот телевизор никто, кроме тебя не будет! Потому что там сплошным потоком идут сериалы, и не дай бог, кто-то захочет переключить!
   Люда просто взвилась после последних слов мужа:
   – Ах, так?! Да я смотрю телевизор после того, как всё сделаю в доме. А ты в доме палец о палец лишний раз не ударишь!
   Наступила очередь мужа – брызгать слюной.
   – Да что ты делаешь-то? В квартире грязь, будто в свинарнике! Который день полуфабрикатами питаемся. И после этого ты ещё можешь заявлять о своей хозяйственности?! Я, в отличие от тебя…
   Но Люда оперативно перебила:
   – Ты, в отличие от меня – вообще полный ноль! Другие мужики хоть что-то по дому делают, а ты, как был идиотом – так им и остался! Ничего не умеешь!
   – Сама ты идиотка! Шкафчик кто в ванной повесил, а?!
   – Ты как выражаешься?! Шкафчик повесил! – Люда театрально развела руками. – Какие молодцы! Может, вам медаль за это вручить?!
   – Да пошла ты со своей медалью, дура! Целыми вечерами пялишься в телевизор, как завороженная! И ничего тебя больше не интересует! – Гена схватил платок и вытер вспотевшую от жарких баталий лысину.
   – Я тебе дам «дура»! А кто меня должен интересовать?! Ты что ли?! – не сдавалась Люда. – Уставишься в свой компьютер, и делаешь вид, будто работаешь. Толку же от тебя никакого! Нахлебник!
   – Я нахлебник?!! – Гена тяжело задышал. – Да я зарабатываю побольше тебя!
   – Ну-ну, и половину тратишь на свои диски, придурок!
   – На что хочу – на то и трачу! Не на тебя же! Сама слюни роняешь перед телевизором, причёсками восхищаешься, фигурами. А ты в зеркало на себя когда последний раз смотрела? – Гена вышел на тропу запрещённых приёмов.
   – Я-то смотрю, и другие на меня смотрят – ещё как! А ты – вообще импотент! – Люда, пунцовая от крика, не задумываясь, отбила удар.
   – Что?! – Гена снова схватил платок и несколько секунд жесточайшим образом тёр лысину. Видимо, этот маневр настраивал его на нужный лад.
   – Это я импотент?! Да просто у меня на такую корову, как ты – не встаёт!!!
   – Да у тебя ни на кого не встаёт! И не встанет, импотент несчастный!
   Можно было с самого начала понять – трепыхнёшься пару раз и «приехали»! А я тебя, дура, пожалела двадцать лет назад! И никто на тебя ни тогда, ни сейчас не позарится!
   – Да чего ты несёшь?! Какой «пару раз»?! С таким бревном, как ты, и один раз – уже поступок!!!
   – Мерзоев, – когда Люда очень злилась – её обращение начинало носить фамильярный характер. – Ты как был козлом – так им и остался! Не зря мне мама всегда говорила «наплачешься ты с ним!».
   – Чего?! – возмутился Гена. – Мне твоя мама разве что пятки не целовала, и каждый раз напоминала, что я – тот зять, о котором она и мечтать не смела!
   – Это она тебе так говорила, а мне правду!
   – Да с такой мегерой, как ты – только слепой и глухой мог ужиться! И мама твоя прекрасно об этом знает!!!
   – Ну, уж ты свою ублюдочную натуру скрыть никак не можешь!
   – Ты на свою натуру посмотри! А с мамой я разберусь – пускай только попросит картошечку окучить! Я ей окучу – и картошечку, и всё остальное!
   – Ты мне маму не тронь! – завизжала Люда. – Просиживаешь штаны целыми днями – теперь уже и слова лишнего не скажи?!
   – Да в гробу я видел тебя с твоей сумасшедшей мамой! – огрызнулся Гена и расстегнул воротничок рубашки.
   – А я тебя – с твоей! Оглоеды и тунеядцы! Только жрать умеете!
   – Это ты о ком говоришь?! Я тебе сейчас устрою «оглоеды и тунеядцы»!!! В отличие от твоих родителей – мои прожили достойную жизнь, и заслуживают нормальной старости!
   – Ага – нормальной! Лизоблюды твои родители! Всю жизнь под кого-то подстраивались, а теперь отдохнуть решили?!
   – Люда, заткнись по-хорошему!!! – Гена сделал два угрожающих шага вперёд.
   – Одно на уме – чего бы ещё сожрать! Чтобы ноги их в моём доме не было! – выкрикнула жена и поспешила скрыться на кухне.
   – Аналогично!!! – рявкнул вслед Гена.
   Больше в этот вечер супруги друг с другом не разговаривали. Гена невидящим взглядом уставился в компьютер, а Люда пыталась смотреть очередной сериал, но постоянно отвлекалась на воспоминания. Надо же, какая сволочь этот Гена! Корова, говорит. А себя-то в зеркале узнаёт – лысый хер с железными зубами?!
   «Импотент, значит» – думал в то же время Гена. А у него там что – заводной механизм? Тем более, как взглянешь на неё – ни один механизм не поможет. А эта старая ведьма – матушка – вот как поёт!
   «Наплачешься»! Я их всех рыдать заставлю, сучье племя!
   Около двенадцати ночи пришёл сын Егор – невозмутимый и рассудительный парень. Он учился в институте, имел свою, скрытую от посторонних взглядов жизнь. И никогда не досаждал родителям какими-то проблемами или неприятностями – только в случае острой необходимости. Хороший мальчик.
   Люда молча разогрела еду, налила сыну чаю.
   – Мам, ты чего такая тихая? С отцом что ли поругались? – поинтересовался Егор.
   – Отец твой – дебил и дегенерат! – неожиданно ответила мать, яростно размешивая сахар в чае.
   – Ух ты! – присвистнул сын. – Куда это вас занесло?
   Но Люда взяла себя в руки:
   – Пойду я, сынок. Завтра рано вставать.
   – Мам… – обернулся Егор.
   – Завтра, сынок. Я сегодня устала.
   Когда ложились спать, Люда предусмотрительно принесла второе одеяло – после сегодняшних оскорблений у каждого должно было быть своё. А ещё лучше – два дивана. Нет, самый оптимальный вариант – две квартиры. И в разных концах города.
   Утром Люда быстро позавтракала, и демонстративно ушла на работу раньше Гены. «Я ему покажу «корову»!
   Рабочий день тянулся медленно. В законный перерыв Люда пожертвовала обедом, зато провела время в беготне по магазинам. Какой он – телевизор её мечты? С плоским экраном, яркими цветами и прекрасным звуком! Удивительное дело! Когда у нас нет денег – в магазинах продаётся столько нужных и замечательных вещей! Но как только мы целенаправленно отправляемся за покупкой – восторг сменяется придирками. Это не такого качества, тут могло бы быть и получше. В итоге, желанная и стремительная вылазка превращается в многочасовое блуждание по торговым точкам.
   У Люды в запасе не было столько времени. На «всё про всё» – час. И под конец перерыва она начала заметно нервничать. Как же так? Телевизоров не просто много – их фантастическое количество буквально на каждом углу. Но в очередном экземпляре Люда умудрялась разглядеть или услышать какое-то отклонение от необходимой ей нормы. Практически отчаявшись – Люда вдруг увидела свой телевизор. Это было настоящее произведение искусств! Шикарный во всех смыслах – он не то, чтобы привлекал внимание или вульгарно зазывал. Этот телевизор будто говорил Люде: «А вот и я. Существуем только ты и я».
   Люда с трудом дождалась завершения рабочего дня. Отложенный любимец завтра переедет к ней домой – с продавцами женщина договорилась.
   Вернувшись домой, первым делом Люда бросилась к комоду. Открыла и … её сердце остановилось. Денег не было. Если бы в этот момент поблизости оказался Гена – Люда убивала бы его молча и с особой жестокостью. Она даже испугалась таких мыслей, но руки продолжали дрожать от ярости. Через полчаса в дверном замке повернулся ключ. И первое, что услышал вошедший Гена, это истеричное:
   – Подонок!
   – Люда, закрой рот или доведёшь меня до греха,-
   – Да я тебя сейчас убью, сволочь! Эгоист! Думаешь только о себе! Как ты смел?! Ненавижу! – для убедительности жена замахнулась, но Гена схватил Люду за руки:
   – Ты что, истеричка? Совсем чокнулась? Как твоя мамаша, да?!
   – Убью! – кричала распалённая женщина, пытаясь вырваться. – Ты не имел никакого права брать эти деньги!
   – Какие деньги?!
   Люда замерла.
   – В комоде. Ты взял. На компьютер.
   – Да не брал я ничего! Истеричка! – Гена грубо отпихнул жену.
   Такого поворота Люда не ожидала:
   – А кто тогда взял? – тихо, но с убийственной интонацией спросила мужа.
   – Кроме Егора – больше некому. Подвинься, – Гена прошёл мимо жены на кухню.
   Теперь его трясло от злости, а Люду – от ненависти. Потому что она не верила мужу. Из комода берут деньги на дорогу, еду, прочие мелочи. Но зачем Егору пятнадцать тысяч рублей?!
   Сын снял родительскую агонию уже через час. Едва успел раздеться и пройти на кухню – как сразу обратил внимание на какие-то нечеловеческие выражения лиц родных.
   – Сынок, ты брал деньги из комода? – ласково спросила мать, не выпуская из поля зрения мужа.
   – Пятнадцать тысяч? Да.
   У родителей стали одновременно вытягиваться лица, и Егор даже испугался:
   – Вы чего? Разве это были деньги не на институт? Как раз пятнадцать тысяч! Я же вам ещё две недели назад говорил о том, что меня не допускают к сессии – из-за просрочки! А утром залезаю в комод – лежат. Резиночкой перевязаны, на бумажке сумма указана. Я даже и не сомневался!
   – Да, Егор. На институт… – с трудом ответила мать и медленно пошла в зал.
   Отец, словно китайский болванчик закачал головой. Но всё никак не мог остановиться.

   – Мам, пап, что случилось?
   Егору никто не ответил.
   Люда села перед телевизором, пытаясь услышать пламенную речь дона Педро. Но в голове были совсем другие мысли. Как же так – забыть об институте! Вот тебе и корова с бревном…

   Гена включил компьютер, который завёлся с жутким гулом.
   Набычившись, уставился в монитор. Импотент, значит. Нахлебник…
   Тихо было в квартире Мерзоевых. И ни одной темы для разговора – всё, что могли, уже друг другу сказали.

Очень-преочень

   В комнате плакал ребёнок. Настя с отчаянием взглянула в сторону детской, но Андрей, словно прочитав её мысли, встал перед дверью.
   – Убирайся… – тихо сказал он и сжал кулаки.
   – Ты всегда был эгоистом! Но не доводи это до абсурда! – Настя с трудом сдерживала слёзы.
   – Тебе никто не нужен, кроме твоего кобеля. И Тимофей в том числе. Ты свихнулась на почве секса… – Андрей говорил спокойно, но Настя видела – как тяжело ему даётся это спокойствие.
   – Андрей, мы можем поговорить нормально. В том, что происходит – никто не виноват. Ни ты, ни я. Пожалуйста, дай мне успокоить Тимошу! Я уйду, и вернусь за ним – как только улажу все проблемы! Пожалуйста!
   – Убирайся прямо сейчас. Или я размажу твои мозги по стенке, – предупредил муж.
   Настя попятилась. Она понимала, что Андрей не просто угрожает – он едва сдерживается.
   – Я прошу тебя, пожалуйста, не доводи до абсурда! Тимоша и мой сын тоже!
   – Пошла вон! – коротко ответил Андрей и сделал шаг навстречу жене.
   – Какая же ты сволочь! – закричала Настя. – Ты всегда им был! Тебе не нужен Тим – ты просто хочешь сделать мне больно!!!
   Андрей сделал резкий рывок в сторону жены, но она успела выскочить за дверь.
   – Ты не человек, ты – чудовище! – донеслось с лестничной площадки, но Андрей захлопнул звуконепроницаемую дверь.
   Плач Тимофея перешёл во всхлипывания. Андрей зашёл в детскую и мрачно взглянул на 8-месячного сына. Ребёнок лежал в мокрых ползунках. Андрей посмотрел по сторонам – где эта шлюха хранит сухие штаны?

   Когда-то они поженились по большой любви. По очереди чистили картошку и гуляли в парке. Эта идиллия продолжалась недолго. Андрей устал от «сюсюканья» жены, от постоянных требований уделять ей больше внимания и быть вечно ласковым. Он стал задерживаться на работе и поздно приходить домой. Настя пыталась устраивать скандалы, но быстро устала, потому что ничего не менялось. Возможно, этот брак развалился бы намного раньше, если бы не Настина беременность. У них родился сын. Тимофей. Андрей отмечал рождение первенца целых три дня. Друзья говорили, что «сын – это круто». Андрей не сомневался. Его пацан вырастет нормальным мужиком – уж он-то приложит для этого все усилия. Но пока было рано что-то прикладывать. Сын был похож на пупса, срыгивал на новые рубашки, умудрялся описывать всех, кто брал его на руки и отказывался говорить. Пока. Андрей любовался Тимохой издалека. Все эти Настины «скажи: агу» и «сюси-муси» вызывали неприязнь. Ему нравилось, когда Тимофей улыбался – забавный такой становился. А ещё у него на голове выросли волосы – хоть на человека стал похож.
   Семья для Андрея – это святое. Настя увлечена Тимохой, сам Тимоха подрастает до состояния отцовского внимания. Когда жена успела увлечься другим мужчиной – Андрей не знал. И разбираться не хотел. Он просто вычеркнул её из жизни, оставив сына. Твёрдым решением, не подлежащим обсуждению. Возможно, Настя была права – он хотел сделать ей больно. Потому что кормил их с Тимохой, одевал-обувал, а она в это время снюхалась с каким-то придурком, который даже не смог прийти и помочь отвоевать ребёнка. Что ж, девушка сделала свой выбор, и пускай помимо «внимательного» и «ласкового» кобеля получит наказание в виде лишения материнского права. Он, Андрей, лишает бывшую жену этого права. И плевать ему на суд!
   Переодев сына (каким образом эта дура умудрялась поменять ползунки в два раза быстрее?), Андрей пошёл на кухню. Где-то здесь должно было находиться детское питание. Тимоха причмокивал, а это значит – проголодался. Надо кормить. Но чем? Знакомых баночек он не нашёл. Растерянно потёр виски. Выбора не оставалось. Андрей сварил сосиску и отправился кормить сына.
   Тимофей ужин оценил. Хватал сосиску цепкими пальчиками и жадно запихивал её себе в рот. Андрей усмехнулся – вот настоящая пища для настоящих мужиков! А то всё кашки, да молочко. Серьёзные ребята любят мясо!
   В эту ночь они не спали. Тимофей орал, а Андрей смотрел на сына и не знал что делать. Под утро, когда сын обделался по самое «не хочу» – Андрей (стараясь реже дышать), кое-как помыл ребёнка, и они, наконец, уснули. Оба.
   Наука, под названием «воспитание ребёнка» началась с той самой ночи. Андрей отказался от «настоящей пищи для настоящих мужиков», и полчаса слушал советы продавщицы в супермаркете относительно детского питания. Когда он ушёл, девушка с восхищением подумала о том, как повезло маме и ребёнку иметь такого заботливого отца.
   Бабушка из соседнего подъезда согласилась сидеть с Тимофеем – пока Андрей на работе. За умеренную плату, естественно.
   Андрей научился разбираться в подгузниках – которые приходилось подбирать по весу ребёнка и по качеству. Некоторые, знаете ли, плохо держат влагу – быстро становятся тяжёлыми и протекают.
   Андрей неприятно удивился тому факту, что дети вырастают из ползунков и рубашек. Причём очень быстро. Первый поход в «Детский мир» вызвал непривычную для него головную боль. Но в третий раз он делал покупки, как постоянный покупатель – стремительно и со знанием дела.
   Тимофей попытался говорить «мама». Андрей объяснил, что сын не прав. Тимошка не понимал. Андрей задумался, и решил купить толстенную книгу по воспитанию детей. Что происходит в мозгу у этих писающихся несмышлёнышей? Вечером, уложив ребёнка – Андрей раскрывал фолиант и пытался вникнуть в написанное.
   Не смотря на постепенный прогресс – Андрей уставал. Уставал до такой степени, что готов был вернуть Тимоху Насте. Но она не оставила своих координат, и сама не выходила на связь. Можно было попытаться разыскать её через подруг, но этот вариант Андрей решил оставить на самый крайний случай. Который никак не наступал. С каждым днём Тимоха вытворял что-то новое. Вот уже начинает кряхтеть – когда хочет в туалет, и Андрей бросался за горшком. Первые признаки человеческой речи – понятные только родителям, но всё равно достижение! Первая простуда, протекающая под неусыпным взором отца. Когда Андрей вёл Тимошку в поликлинику, он даже не представлял – насколько это утомительно! Везде очереди, сопливые дети: крик, шум, балаган. После этого похода Тимохе предстояло очередное испытание – закаливание. Так решил папа. Которому проще было обтирать сына влажным полотенцем (в фолианте прочитал!), а не терять время в больницах и ночных подрывах – когда ребёнок закашлялся.
   Когда Тимошке исполнилось два года – он пошёл в детский сад. И Андрей был поражён. Бабушке платить не надо, ребёнок целый день с воспитателем и сверстниками, накормлен, коленки зелёнкой уже помазали. Только вечером забирай, ужин предложи, сказку почитай и спать! Андрей был в шоке – как он жил до этого? Как он выжил?!
   В детском саду Тимошка не болел – видимо, сказывалось когда-то начатое отцом закаливание. Его речь стал понимать не только отец, но и окружающие. Игры становились разнообразнее, а вечера интереснее. Те вечера, в которые Андрей не вышивал по два часа на новых Тимохиных колготках инициалы сына – для детского сада.
   – Пап, а где мама? – Тимофей поднял белобрысую голову и посмотрел на отца.
   – Мамы нет, – растерялся Андрей, не ожидая этого вопроса.
   – А где она? – не отставал мальчик.
   – Ну… она ушла.
   – Куда?
   – На Кудыкину гору, – резко ответил отец, но Тимошку это не смутило.
   – А почему?
   – Потому что ты плохо себя вёл и не хотел спать! – брякнул Андрей первое, что пришло в голову.
   Тимошка задумался на несколько секунд, и нашёл выход:
   – А если я буду спать – она придёт?..
   – Тимофей, всё – заканчиваем разговоры! Ты уже пятнадцать минут как должен видеть сны. Спокойной ночи! – Андрей поднялся с кровати.
   – Спокойной ночи, папочка. Я тебя люблю!
   – Спокойной ночи, – ещё раз сказал Андрей и вышел из комнаты.
   Настя не появилась за эти два года ни разу. Андрей давно попрощался с мыслью отдать ей Тимошку – через многое пришлось пройти, чтобы делать ей такой подарок. Тем более, Тимофей ЕГО сын. И уже в большей степени, нежели Настин. А она, видимо, со своим кобелём так и продолжает жить. Кто-то пытался рассказать Андрею о бывшей жене, но он пресёк эти разговоры. Ему нет до этого никакого дела. Возможно, Настя утешила себя ещё одним ребёнком – поэтому оставила их с Тимофеем в покое. В любом случае, с каждым днём Андрей чувствовал себя спокойнее и увереннее.
   – Пап, а Ванька меня сегодня ударил! – жаловался сын, возвращаясь из детского сада.
   – Ты ему сдачи дал?
   – Дал. Он плакал, а я нет! – похвастался Тимофей.
   – Правильно, мужчины не плачут, – поддержал сына Андрей.
   – А мне всё равно больно… – грустно заметил мальчик.
   – Боль надо терпеть. Всё пройдёт, и ты о ней забудешь.
   – А Марина Владимировна говорит, что надо поцеловать место, которое болит, и оно быстрее заживает.
   Андрей фыркнул:
   – Это всё бабские выдумки! Ты видел, чтобы взрослым мужикам целовали царапины, а?
   – А я взрослый?
   – Конечно! – успокоил отец.
   Они уже подходили к дому.
   – Кто первый добежит до подъезда – тому мороженное! – крикнул Андрей.
   Тимошка развеселился, и помчался впереди отца. Почти добежав, мальчик споткнулся о камень, и растянулся на асфальте. Андрей помог сыну подняться. На Тимошкиной коленке проступила кровь, а в глазах набухли слёзы, которые он отчаянно пытался сдержать.
   – Ну что – поцеловать? – иронично спросил Андрей.
   Мальчик отрицательно покачал головой. Андрей улыбнулся – настоящий мужик растёт!
   – А теперь за мороженным!
   Тимошка отвернулся, и быстро вытер слезинку – пока папа не заметил.
   – «Жили-были дедушка да бабушка. И была у них внучка Машенька»…
   – Пап, а у Машеньки были родители? – прервал Тимошка, и Андрей недовольно поморщился.
   – Наверное, были. Слушай дальше. «Собрались раз подружки в лес по грибы, да по ягоды и позвали Машеньку»…
   – А почему тогда Машенька жила с бабушкой и дедушкой, а не с родителями? – сын решил докопаться до правды.
   – Тимофей, спроси у Машеньки – я откуда знаю?
   – А как спросить?
   Андрей захлопнул книжку.
   – Пап, я больше не буду! Читай! – заныл Тимошка.
   – Я уже тысячу раз читал тебе эту сказку. Не надоело? – «сказочный» запал у Андрея исчез, и теперь хотелось только одного – с бутылочкой пива сесть перед телевизором.
   – Пап, а медведи умеют разговаривать человеческим языком?
   – Нет.
   – А когда они спрашивают «Кто съел мою кашу?» – они на медвежьем языке говорят?
   – Наверное. Давай спать, а?
   – А когда к нам Олеся придёт?

   Эта невероятная способность детей – менять тему разговора, вызывала у Андрея противоречивые чувства. С одной стороны – удобно. С другой – не знаешь, что отчебучит отпрыск в следующее мгновенье.
   – Ты хочешь, чтобы Олеся пришла в гости?
   – Хочу, – коротко ответил Тимошка.
   – Значит, придёт, – не менее лаконично согласился отец. – Спокойной ночи!
   – Спокойной ночи, пап. Но люблю я только тебя!
   Андрей замер в дверях.
   – Я тебя тоже, Тимофей. Спи.

   Олеся появилась в жизни Андрея и Тимошки три месяца назад. Хотя, «появилась» – слишком громко сказано. Коллега по работе – милая, спокойная девушка. Она ненавязчиво показала свой интерес к Андрею. Один раз, побывав в гостях – сразу подружилась с Тимошкой. Андрей был в лёгком замешательстве. Олеся ему нравилась, но он видел – эта девушка, вряд ли согласится на несерьёзные отношения. Он же, в свою очередь, не мог согласиться на серьёзные. Брак виделся Андрею в виде ненужных и обременительных отношений, которые ничего, кроме разочарования не дают. Более того, не смотря на спокойствие – Олеся может показать себя в будущем с какой-нибудь новой стороны. Андрей не хотел никаких потрясений. Всё это осталось в прошлом.
   – Андрей, почему твоя жена оставила Тимошку? – спросила Олеся, и сняла какую-то ворсинку со свитера Андрея.
   – Во-первых, она мне не жена. Во-вторых, потому что она не мать, а так – название одно.
   – Люди говорят, что ты не отдал ей сына. Это правда?
   – Правда. И что? – Андрей не любил подобных разговоров. И если бы вопросы задавала не Олеся, а другой человек – уже бы поставил на место.
   – Мне кажется, что Тимошке очень не хватает матери. Ты здорово его воспитал – мальчишка просто прелесть. Но ласка нужна и девочке и мальчику…
   – Мне пригласить его мать, чтобы она восполнила эти пробелы? – Андрей начал заводиться, и Олеся это почувствовала.
   – Не злись. Ты ведь сыну добра желаешь…
   – А ты можешь дать ему то, что я не в состоянии? – Андрей как-то странно посмотрел на девушку.
   – В смысле? – растерялась Олеся.
   – Приходи к нам почаще, общайся с ним, будь поласковее – но чтобы без перебора, – пояснил Андрей.
   – Без перебора приходить или быть ласковой? – решила уточнить Олеся.
   – Ну, нежности всякие, «муси-пуси».
   – Ясно… Если ты не против – то я с удовольствием. Тимошка, на самом деле, очаровательный малыш.
   – Пацан, – поправил Андрей.
   Олеся фыркнула.
   – Тётя Леся, ты не гладь меня – когда папа зайдёт. Он будет ругаться, – предупредил Тимошка Олесю.
   Девушка чмокнула мальчика в нос и улыбнулась:
   – Не будет!
   – Тётя Лесь, а для чего у женщин тити?
   – Не тити, а грудь. Для того, чтобы кормить маленьких мальчиков и девочек.
   – Таких, как я?
   – Нет, совсем малюсеньких.
   – А меня кормили?
   – Конечно.
   – А мамы любят своих детей?
   Олеся напряглась:
   – Любят…
   – А папы?
   – Конечно, любят! – с большей уверенностью ответила Олеся.
   Мальчик задумался.
   – А если бы папы не любили – они бы не покупали мороженное, да?
   – Они бы много чего не делали, – Олеся поняла – к чему клонит Тимофей.
   – Тимка, твой папа очень тебя любит. Очень-преочень!
   Мальчик на мгновенье отвернулся, затем повернулся и порывисто обнял Олесю. Тут же застеснялся, но нашёл выход из положения:
   – А давай играть в бандитов?
   – Давай! – с лёгкостью согласилась девушка.
   Андрей забирал сына из садика, а Тимофей аж приплясывал от нетерпения.
   – Говори! – коротко предложил отец, зная эту особенность сына – пританцовывать перед важным вопросом.
   – Ваня едет с бабушкой на море, Данила с родителями тоже. А мы поедем?
   Андрей усмехнулся:
   – Не поедем. Мне надо работать. Деньги откуда берутся?
   Тимошка опустил голову.
   – А море – это много воды?
   – Да. Много грязной воды. Не расстраивайся, как-нибудь в другое лето обязательно прокатимся!
   – Честно? – воодушевился сын.
   – Обещаю, – подтвердил отец.

   Андрей буквально на минутку забежал домой, чтобы переодеться.
   Телефон разрывался от звонков.
   – Алло!
   – Здравствуй, Андрей.
   Этот голос он не мог спутать ни с каким другим. Когда-то он хотел его услышать – когда у Тимошки резались зубки и он орал целыми днями напролёт. Потом боялся услышать этот голос. А затем успокоился и выбросил дурацкие мысли из головы.
   – Думал, что никогда не появлюсь? Не напомню тебе о том, что у Тимошки есть мать?
   Андрей не сдержался:
   – Да какая ты мать! Ребёнку пятый год – он тебя и не помнит, и не знает.
   И не узнает!
   – Не торопись с выводами. Я же тебе обещала вернуться – когда решу все проблемы. Забыл?
   – Что-то долго ты решала, – подцепил Андрей.
   – Так получилось, – Настя вздохнула. – Готовь Тимошку – я за ним приеду. Говорят, ты хороший отец. Но я тоже неплохая мать – и времени у меня впереди очень много.
   – Слушай, ты! Лечиться не пробовала?!
   – От чего? – не поняла Настя.
   – От проблем с головой! – закричал Андрей. – Неужели ты думаешь, что я отдам тебе сына?! Объявилась, всё решила. А меня ты спросила?
   – Да не собираюсь я тебя спрашивать, – совершенно спокойно ответила Настя, и у Андрея поползли мурашки по коже.
   – Да любой суд на основании…
   – Плевать я хотела на твой суд, – миролюбиво перебила Настя бывшего мужа. – Правда на стороне денег. Всегда. Можешь истоптать все ботинки, бегая по бабушкам за показаниями. Всё делается намного быстрее. Так что не утруждай себя. До встречи! – Настя положила трубку.

   Андрей несколько секунд слушал короткие гудки. Она его поставила на место. Она была невозмутима и абсолютно уверена в своих действиях. Андрей действовал машинально – схватил спортивную сумку и стал кидать в неё Тимошкины вещи. Не было времени думать и анализировать. Всё слишком плохо, чтобы взывать к справедливости. Андрей это чувствовал каждой клеточкой своего организма. А чутьё его никогда не подводило.
   Тимошка очень обрадовался, неожиданно увидев отца.
   – Так, быстренько отпрашивайся у воспитательницы! – скомандовал Андрей.
   – Марина Владимировна, за мной папа пришёл!!!
   Через пять минут они уже быстро шли по улице.
   – Пап, а куда мы идём?
   – Едем на море.
   Тимошка даже остановился.
   – На море?!
   – Тимофей, у нас нет времени! Поторопись!
   Сын запрыгал от восторга.
   – Папочка! Мы всё-таки едем на море! Ура! Ура! Ура!
   Андрей плохо соображал. Единственная мысль – уехать как можно дальше отсюда. А дальше что? Надо позвонить Юрке – пускай предупредит на работе и даст денег в долг. Если Настя решила опереться на материальную сторону – значит, он поступит так же. Найдёт денег и наймёт адвоката. Но сначала они уедут с Тимкой – потому что в данный момент нет ни серьёзных денег, ни нормального плана.
   – А Леся с нами поедет? – спросил Тимошка.
   Ах ты, чёрт, Олеся. Не предупредил её, да и времени нет. Сначала надо позвонить Юрке – это самое главное.
   – Не знаю, Тимофей. Может быть потом.
   – Когда? – не мог успокоиться сын.
   – Не знаю. Не терзай меня.
   Приехав на вокзал, Андрей купил билеты до первого попавшегося морского города – это оказался Адлер. Тимошка с восторгом разглядывал толпу и вслушивался в громкоговоритель. Впереди ждал первый в его жизни поезд. Андрей поставил сумку на пол, и наклонился к сыну:
   – Тимофей, я сбегаю позвонить. Быстро. Сиди на этом кресле и никуда не уходи. Понял? Я буду недалеко.
   Тимофей радостно согласился. Андрей направился к телефонным будкам, но, сделав пару шагов – вернулся:
   – Не вздумай никуда уходить! Это опасно!
   – Я не уйду, пап, – пообещал Тимошка.
   Сердце Андрея сжалось. Ему стало страшно оставлять сына одного, но поезд отправляется совсем скоро, а эти телефонные будки надо ещё найти. Не с ребёнком же бегать!
   Разговор с другом был стремительным.
   – Когда вернусь на работу – не знаю. Напиши заявление на отпуск на моё имя. Подпишут – никуда не денутся. И ещё. Мне нужны деньги. Чем больше – тем лучше. Ты поможешь?
   – А сколько тебе надо? – удивился Юра.
   – Сколько не жалко. Юр, это очень важно. И очень нужно.
   – Ты во что-то вляпался?
   – Нет времени объяснять. Но ты не беспокойся – никакого криминала.
   Андрей вернулся через десять минут. Тимофея на кресле не было. Земля резко ушла из-под ног, и Андрей покачнулся. Неужели Настя их выследила?! Если есть деньги – есть возможности! Может, она «вела» их от самого дома – предполагая такое развитие событий? Андрей судорожно сглотнул и огляделся. Лица людей показались далёкими и нечёткими. Господи, где Тимошка?! А вдруг его увели цыгане, а не Настя?!
   – Мужчина, вам плохо? – спросила проходившая мимо бабушка.
   – Вы мальчика не видели? – Андрей не узнал своего голоса – хриплый и какой-то ненастоящий.
   – Мальчика? Какого?
   – Четыре года и пять месяцев! В жёлтой б…б… бейсболке! – Андрей неожиданно начал заикаться.
   – Ой, ну что же вы такого маленького – одного оставили? – начала сокрушаться бабушка.
   Андрей схватил за руку стоящего недалеко мужчину.
   – Вы не видели мальчика?! В жёлтой бейсболке!
   – Да что вы так хватаете?! – возмутился мужчина. – Не видел я никаких мальчиков!
   Андрей машинально вытер пот со лба и бросился к другим потенциальным свидетелям:
   – Кто видел м…мальчика в жёлтой бейсболке?!
   – Папа, я здесь, – раздался за спиной родной голосок.
   Андрей развернулся так, что едва не сбил с ног проходивших тёток с сумками. Те неодобрительно загалдели.
   – Я просто собачку посмотрел. Я не уходил далеко… – Тимошка первый раз видел отца в таком состоянии, поэтому немножко испугался.
   Андрей схватил сына за плечи:
   – Я же просил тебя – никуда!
   – Папочка, ты только не ругайся! Я чуть-чуть отошёл! На капельку!
   Тимошкины глаза начали наполняться слезами.
   – На капельку? – переспросил Андрей. – Я чуть с ума не сошёл!
   – Папочка, прости меня. Я больше так не буду! Я очень тебя люблю! Я не хотел…
   – Сынок, я тебя тоже очень люблю! – Андрей сжал сына ещё сильнее. – Я тебя очень люблю – очень-преочень! – Андрей не мог остановиться. – Никогда, слышишь, никогда не уходи от меня! Потому что я очень тебя люблю!
   Из Тимошкиных глаз покатились слёзы. Андрей сжимал плечи сына и целовал мокрые щёчки.
   – Я убью и порву за тебя всех! Я никому тебя не отдам!
   – Всех врагов убьёшь? – всхлипнул Тимошка.
   – Всех на свете!
   – А я знаю «почему», – сын немножко оправился от испуга, вызванного странным поведением отца.
   – Почему?
   – Потому что ты мой папа. А я убью тех врагов, которые захотят напасть на тебя!
   – Договорились! – они ударили друг друга по рукам.
   Их ждал поезд. У Андрея ещё немного дрожали руки. Но он не удержался, и погладил Тимошку по голове.
   – Ты чего, па? – удивился сын.
   – Да так… – неопределённо ответил Андрей.
   – Опять меня любишь? – с детской непосредственностью поинтересовался Тимка.
   – Люблю… – повторил Андрей и отвернулся, разглядывая сплетение высоковольтных проводов. Поезд снова издал протяжный гудок.

Записки сумасшедшего

   Это должно было случиться. Её время истекло. Пять лет благополучия и счастья из разряда «настоящее» перешли в «прошлое». Всё. Не надо заламывать руки и кусать губы. Не стоит плакать в подушку и искать в аптечке последнюю таблетку успокоительного. Надо достойно встретить перемены – покориться им и найти выход. Хотя, зачем искать то, что лежит на поверхности? Пора уходить. Спокойно, без истерик, с высоко поднятой головой. И не забыть поблагодарить судьбу за то, что было.
   В последнее время Катя почти перестала спать. Ей всё время было холодно, и даже попытки согреть ледяные ноги о горячие ступни Артёма не давали результата. Ворочаясь с боку на бок, Катя вставала и выходила на кухню – выпить чая с молоком. Это немножко её согревало. Но, вернувшись в постель, всё начиналось по новой. Когда же Кате всё-таки удавалось уснуть – через некоторое время её будил жуткий кошмар. Эта последняя неделя превратила Катю в бледное существо с синяками под глазами. К тому же она почти перестала есть – не было аппетита. Но самое главное, что нужно было сделать в этой ситуации – это поговорить с Артёмом. Катя не могла не понимать этого, даже пыталась отрепетировать предстоящий разговор. Но как только Артём возвращался с работы – в животе у Кати что-то неприятно сжималось, ладони становились влажными, и она не могла сказать ни слова по поводу волнующей её темы. Кате было очень страшно. От того – что она может услышать в ответ.
   Это должно было случиться. Артёму тридцать, Кате – тридцать девять. Они женаты маленькую жизнь – целых пять лет! В самом начале их отношений Катя отчаянно сопротивлялась желанию Артёма пожениться. Ей казалось, что всё это временно. Утихнет страсть, пройдут года, и Артём начнёт стесняться своей «взрослой» жены. Однако, не смотря на разницу в возрасте – до настоящего момента они поддерживали друг друга в любой ситуации, и им всегда было хорошо вместе. Катя почти поверила в то, что они созданы друг для друга. Одно омрачало эту идиллию – у них не было и, скорее всего, не будет детей. Проблема была в Кате – так говорили врачи. Но супруги на этом моменте старались не зацикливаться – отвлекались, как могли. До недавних событий. Катя посчитала невозможность иметь детей основной причиной для перехода отношений из разряда «настоящее» в «прошлое».

   Артём потрясающий мужчина – самый лучший на свете. И только одно это не давало Кате права цепляться за него и портить ему жизнь. Всё было хорошо. Наверное, и сейчас всё хорошо – для Артёма. Потому что у него…появилась женщина. Как только Катя это почувствовала – она умерла. И замёрзла. Ни солнце, ни вопросы мужа не могли её оживить. Катя понимала, что надо встряхнуться, что-то предпринять или, наоборот – сделать вид, что ей ничего не известно. Ни один из этих вариантов Катя не могла воплотить в жизнь. Заставить себя улыбаться? Но у неё перед глазами стоит одна и та же картина – Артём целует и любит другую женщину. Катя не могла избавиться от этих мазохистских представлений. Оставить всё, как есть? Это мудрое решение мудрой женщины. Но при подобной мысли начинали неметь кончики пальцев. Нет… Она не сможет… Она сойдёт с ума…. Поговорить с мужем? Но что она хочет услышать в ответ? «Котёнок, тебе показалось!» или «Солнышко, это только секс и ничего больше – люблю-то я тебя!»
   Катя умирала. От боли и страха. От сознания потери – самого обожаемого человека на свете.
   Женщина, которая вошла в их семью… Катя почувствовала её две недели назад. Артём вдруг стал с небывалой тщательностью следить за собой, задерживаться с работы. Да и вид у него стал другой – временами озадаченный, временами восторженный. Причём никаких изменений на работе не происходило – Артём работал специалистом по ценным бумагам в фирме своего друга. И ничего нового о происходящем в офисе не рассказывал. Но Катя стала ловить странные взгляды мужа – то задумается и ничего вокруг себя не замечает, то излишнюю суету наводит – будто не знает, куда деть энергию. Сначала Катя, не подумав ничего дурного, попыталась расспросить мужа об изменениях в поведении – с чем связано? Но Артём вдруг начал путаться в объяснениях, и Катю, словно током ударило – она всё поняла. Только женщина способна заставить мужчину так преобразиться и измениться.
   Когда мужчина хочет женщину – он способен переодеваться по десять раз на день, не забывать бриться и мечтательно уноситься в свои фантазии – не реагируя на окружающих.
   С того дня начались проблемы со сном, едой, с немеющими кончиками пальцев и постоянным страхом. Катя должна была что-то сделать или, по крайней мере, привести себя в чувство. Но снова превратиться в легкую и светлую Катеньку не получалось. А разговор с Артёмом откладывался и откладывался.

   Сегодня Катя услышала голос этой женщины. Всё было просто и незатейливо. Телефонный звонок.
   «Алло. Здравствуйте. Могу я услышать Артёма?» – молодой сексуальный голос.
   Катя почувствовала неприятное щекочущее чувство в груди. Но нашла в себе силы вежливо ответить «Артём будет позже». Положила трубку и побежала ставить чайник – зубы клацали от холода.
   Выход возник сам собой. Надо уезжать. Прямо сейчас. Артём ни в чём не виноват – это должно было случиться. Но она, Катя, на грани нервного срыва. Разговор с мужем может закончиться некрасивыми слезами и опухшим лицом после всего этого. Не надо никаких сцен. Она должна остаться в памяти Артёма легкой и светлой Катенькой. Катя схватила первый попавшийся листок, и начала писать. «Артём, я всё прекрасно понимаю, и, ни в коем случае, не злюсь на тебя, не обижаюсь и уж, конечно, не осуждаю. Всё нормально, честное слово. Вижу, что тебе сейчас нелегко, поэтому уезжаю. Не пишу банальное «желаю счастья» – то ведь знаешь, что на самом деле для меня важно твоё благополучие. И я всегда буду рада, если у тебя всё будет хорошо». Катя хотела дописать «Целую», но почувствовала неуместность такого завершения. Поэтому в конце записки просто поставила своё имя. Затем Катя быстро кинула в сумку кое-какие вещи, и трясущимися руками закрыла дверь. Несколько минут размышляла – что делать с ключами? Догадалась – бросила связку в почтовый ящик.
   – Катюш, куда ты собралась-то? – не дали пройти незамеченной бабушки возле подъезда.
   – К маме съезжу, – заставила себя улыбнуться женщина.
   – К маме – это хорошо! – словно попугайчики, бабульки одновременно закачали головами. – Родители – это святое! Но молодёжь сейчас никакого уважения…
   Не дослушав, Катя стремительно пошла к автобусной остановке.

   Вокзал. Люди. Громкие голоса. Детский плач.
   Катя перекладывала сумку из одной затёкшей руки – в другую. Ноги стали ватными, сердце колотилось – будто бы после спринта. Катя вспомнила Анну Каренину. А что, если… И не надо жить чёрт знает сколько времени с этой душераздирающей болью. Не надо объяснять маме своё неожиданное появление и слышать очередное «Все мужики – сволочи!» в адрес мужа. Да не сволочи они! Люди – такие же, как и мы. И у каждого человека есть право на выбор! И никто никому ничего не должен!
   Кате достался последний вагон. И очередная порция бабушек в купе. Говорить ни с кем не хотелось. Катя вышла в тамбур, смотрела на людей, которые прощались на перроне, и хотела только одного – согреться.
   Когда поезд медленно тронулся – Катя увидела Артёма. Он бежал, тяжело дыша и заглядывая в окна. Катя испуганно вздрогнула. Артём заметил жену и принялся отчаянно махать руками:
   – Катя, выходи! Ты что учудила?!! Что за записки сумасшедшего?!! Катя! – Катя почувствовала, что ещё немного – и ноги перестанут её держать. Она ни слова не слышала из того, что кричал Артём, но сам факт его неожиданного появления… Нет, она не может продлить эту агонию.
   – Я проходил собеседования в финансово-аналитическую компанию! Ты знаешь, какие там зарплаты?! В случае положительного решения сегодня должна позвонить секретарь! Катя, я хотел сделать тебе сюрприз, а ты какие-то сумасшедшие записки оставляешь! Что случилось?! – Артём совсем выдохся и сел на корточки.
   Поезд, набирая скорость, покидал перрон. Артём с трудом поднялся, и, держась за бок – побежал к выходу из вокзала. Не успел водитель такси открыть рот, как Артём тут же закричал:
   – Едем, шеф! Надо догнать поезд! По дороге объясню – поехали!
   Катя прижала ледяные руки к полыхающим щекам. Спокойно, не надо нервничать – ты всё сделала правильно. Но почему он пришёл?! Может быть, просил прощения? Или пытался оправдаться «мол, неправильно поняла»? Катя еле зашла в купе – ноги совсем не держали. Одна из бабулечек развернула фольгу, из которой тут же вырвался аромат жареной курицы. Но он не вызывал аппетита. Катя стала выкладывать вещи из сумки. Полотенце, ночная рубашка, прокладки… Прокладки. Господи, всё навалилось в одночасье! И женщина Артёма и сбившийся цикл. Неужели, климакс? Но ведь ей всего 39! Наверное, на нервной почве… Катя тяжело вздохнула, и снова вышла в тамбур. Не было сил слушать бабулек, нюхать эту отвратительную курицу, которая вызывала непонятные приступы тошноты и горевать об Артёме. Ей нужно было подумать о будущем – как жить дальше…

Смешной человек

   Отношения с отчимом у Вовки не сложились с самого начала. Тогда Вовке только исполнилось 5 лет, и он стал понимать: существование папы – это не факт, но так здорово – когда он всё-таки есть. Папа должен быть высоким сильным и любящим. И этот «факт» в Вовкиной жизни появился. Дядя Витя был высоким, сильным и … пьяным. Не всегда, конечно. Но частенько. А пьяных людей Вовка боялся. Особенно таких, как дядя Витя. Глаза налиты кровью, речь местами бессвязная, но жажда общения сильнее всего. Посадит дядя Витя перед собой испуганного Вовку, и давай ерунду молоть:
   – Смешной ты человек, Вован! Маленький, а жрёшь столько же – сколько и я. И где у тебя всё помещается?
   Вовка пытался незаметно сползти со стула, но дядя Витя маневр раскусывал, и тогда в его речи появлялись угрожающие нотки:
   – Ты хоть знаешь, сколько стоит килограмм картошки?!
   Вовка быстро – быстро мотал головой – мол, знает. Но дядя Витя уже входил в раж:
   – В твоём возрасте надо не в садике сопли жевать, а семью содержать! – эта мысль начинала нравиться пьяному отчиму всё сильнее.
   – А ну быстро во двор – машины мыть!
   Вовку, словно ветром, сдувало со стула. Не дожидаясь лифта – он проносился все девять этажей со скоростью света. Конечно, мыть машины ему бы никто не доверил и не позволил. Но спорить с отчимом казалось неразумным. Вовка просто гулял недалеко от собственного подъезда, и ждал маму. Не смотря на то, что дядя Витя (как всегда после побега Вовки на «заработки») заваливался спать – мальчику было спокойнее возвращаться домой с матерью.
   Мама у Вовки – самая лучшая. Всегда пожалеет и приласкает – когда они с сыном остаются наедине. Правда, с рождением Насти времени на Вовку поубавилось. Но он не обижался. И маленькую сестрёнку любил со всей искренностью своей маленькой души. Ей было уже полтора года. Дядя Витя родную дочку тоже любил – по-своему. Хотелось ему, как и, практически, любому мужику – сына. Но получилась Настя. Поэтому иногда отчим любил завести длинный разговор о несправедливости в жизни. О том, как он мечтал о сыне. О том, что третьего ребёнка им с матерью просто не вытянуть. О том, что Вовка балбес и тунеядец – учится на «тройки», семье не помогает и т. д. А был бы его родным сыном – всё было бы иначе. После этих слов, дядя Витя обычно запрокидывал в себя очередной стакан водки, и в его глазах разливалась неподдельная грусть. Грусть, тоска и несбывшиеся мечты. Вовка прекрасно знал, что вслед за печалью последует серьезное разбирательство относительно его оценок. Поэтому, на этом этапе он всегда «вспоминал» о недоделанных уроках. Дядю Витю данный факт немного приводил в чувство.
   – Смешной ты человек, Вован, – радовался отчим, милостиво отпуская пасынка в комнату.
   Вовка обкладывался учебниками, даже доставал «Природоведение». Вообщем, старался обезопасить себя по полной программе. Тем временем, дядя Витя, лишившись собеседника, отправлялся в большую комнату. Стучал дверцей шкафа, кряхтел, что-то шептал и как-то странно причмокивал. Слышимость в квартире была потрясающей. Вовка знал, что отчим достал деньги, которые копил не один год на ещё одну свою мечту – на машину. С сыном не получилось, а покупка машины позволяла дяде Вите не так сильно печалиться на этот счёт. Одного Вовка понять не мог – каким образом отчим, чуть ли не каждый день закладывающий за воротник, сможет садиться за руль? Ну да Бог с ним! Вовка ещё некоторое время вслушивался в пьяное бормотание отчима, пересчитывающего доллары (это родители думали, будто Вовка не знает о тайнике и о долларах, находящихся в нём). А Вовка, как и полагается 10-летнему ребёнку, знал всё. Или почти всё. Но о своих знаниях предпочитал не распространяться.
   – Сынок, – позвала мама.
   Вовка отодвинул учебник по математике, который не сколько приносил знания – сколько служил защитой от нравоучений отчима, и прибежал на кухню.
   – У меня к тебе серьёзный разговор, – мама села за стол.
   Дядя Витя на работе – чинит свои машины. Вернее, машины заказчиков.
   Настя дрыхнет в комнате родителей. Вовка насторожился – когда дело касается серьёзных разговоров – жди неприятностей. Поэтому он начал говорить первым.
   – Мам, я тебе клянусь, что Илюха начал первым. Я его не трогал! Но он сказал, что я «урод». Мам, ты же сама говорила – надо защищать свою честь и … и …, – Вовка не мог подобрать слово.
   – И достоинство, – подсказала мама.
   – Да, честь и достоинство! Мам, я же не могу повернуться и уйти, если этот придурок называет меня «уродом». Я …
   – Ну-ну, – прервала мама. – Как много интересного узнаешь, когда хочешь поговорить о другом. Так что ты там Илюхе сделал?
   Вовка понял, что сильно «прокололся» и попытался отступить.
   – А ты о чём хотела сказать?
   Но маму не проведёшь:
   – Давай закончим этот разговор. Что ты с Ильёй сделал?
   – Ну… немного ему бровь разбил. Мам, но почему…
   Мама встала из-за стола:
   – Бровь разбил?! Вова, мне опять ждать звонка от его матери?! Да? – мама нервно заходила по кухне.
   – Я не знаю. Но он начал первый – я…
   Мама даже рассердилась:
   – Так, Вова, хватит! Мы с тобой не один раз говорили о том, что Илья тебя провоцирует. А ты попадаешься на его уловки. Мне же потом звонит его мама и кричит, как сумасшедшая. Сколько раз я тебя просила – не обращай внимания на этого мальчика! Неужели ты думаешь, что в разговоре по телефону я буду ей говорить, что он начал первым, а ты, такой незаслуженно обиженный, решил защитить свою честь? Она этого не поймет, да и не нужно ей это!
   Всё. Мамино настроение окончательно испортилось. Вовке даже плакать захотелось от обиды. Ну, дёрнул его чёрт за язык!
   Мама начала мыть посуду, повернувшись к сыну спиной. Разговор окончен.
   «Увижу этого Илюху – убью!» – решил Вовка, и поплёлся в комнату – таращиться в учебник по математике.

   Вечером пришёл дядя Витя. Трезвый и весёлый. Подмигнул жене, чему-то рассмеялся и скрылся в большой комнате.
   «Может погулять отпроситься?» – подумал Вовка и направился к матери.
   – Мам… – осторожно начал он.
   Мама посмотрела на сына, и, не дожидаясь продолжения, ответила:
   – Никаких «гулять». Придёт дядя Саша. А ты с Настей посидишь.
   Ну вот, приехали. Дядя Саша – друг дядя Вити появлялся у них дома через день. Ну, через три. Надоел уже! Ни «здрасьте», ни «до свидания» детям, ни одной хоть завалящей конфеты! «Мёдом что ли здесь намазано?» – Вовка вспомнил, как эту фразу мама говорила про какого-то надоедливого человека. И снова взрослые закроются на кухне – сигаретный дым столбом, разговоры о жизни, споры, смех. Ничего интересного для Вовки. Зато жутко притягательное мероприятие для Насти. Тянет её вечно туда, где её не ждут. А он, Вовка снова станет виртуозом в плане придумывания отвлекающих маневров.
   Вовка вздохнул. С тоской посмотрел на окно. Его пацаны неплохо проводят время – наверное, лазают по заброшенному дому, всякие страшилки рассказывают. А он, как дурак: «Настя, посмотри – что я нашёл!», «Настя, а кто это здесь прячется?», «Настя, туда нельзя, а смотри – что у меня есть!»
   Вовка вздохнул и сел ужинать.
   Вечер прошёл на «ура». Для взрослых, конечно. А Вовка хоть и замучился с сестрёнкой, но решил не расстраиваться по этому поводу. К тому же, «сидение» с сестрой освобождало его от других обязанностей. А Настя брата просто обожала, называя «Ва». Так ей было удобнее. Так ей хотелось. И пускай. На то она и младшенькая, чтобы иметь больше преимуществ в своём отношении к родным.
   – Ва, на!
   Это значит – Настя опять нашла что-то типа оторванной пуговицы. Или ещё хуже – выковыряла непостижимым образом шуруп из кроватки. Это, кстати, всегда оставалось для Вовки загадкой. Почему маленькие дети, в частности – его сестра, умудряются находить вещи, которые никто не видит. И совершать поступки, которые никто не может объяснить.
   Вовка честно собирал все Настины находки. И зорко следил, чтобы тот же самый шуруп сестра не решила ввинтить в розетку. Вернувшись к тому же вопросу – почему маленькие дети выбирают для своих экспериментов места опасные и к этому не приспособленные? Например, пытаются упорно вставить вилку в розетку, а вишнёвую косточку непременно запихнуть себе в нос? Почему?
   Долго об этом думать Вовка не смог. По телевизору начался мультик, и Настина жажда знаний на некоторое время осталась без внимания.
   – Вован! – послышался из кухни крик отчима.
   Вовка, внутренне содрогнувшись от предполагаемого хода развития событий, поплёлся на кухню.
   Лица взрослых выражали непонятный восторг.
   – Вован! – отчим взмахнул сигаретой, и пепел просыпался в районе его джинсов. – Мамка сказала, что ты этому Илюхе – …дядя Витя крепко выразился, пытаясь охарактеризовать Вовкиного одноклассника. – Так вот, ты этому Илюхе врезал, как следует?
   По настроению отчима Вовка понял, что поводов для расстройства тот не испытывает.
   – Ну, да. Он…
   – Молодец, сынок! Их, жидов, мочить надо!!! И не в бровь, а в глаз! Будет кто обижать – бей, не стесняйся! А проблемы возникнут – скажи «папке пожалуюсь»! Или – нет, не говори. Что ты, чмырь что ли какой-то? Мы их, гадов, внезапно! Без предупреждения!
   – Хорошо, пап. Ну, я пойду? – Вовка взглянул на дверь, которая тихонечко приоткрывалась – на кухню уже пыталась протиснуться любопытная Настя.
   – Иди сестрёнке сказку почитай! – дядя Витя стал добрым не только по отношению к пасынку, но и к дочери.
   Ещё бы, он то никогда Насте сказки не читал и не представлял – какое это мучение. В этом возрасте дети предпочитают не слушать, а стучать по страницам ладошками, пытаясь их перевернуть и сбить с ритма рассказчика. Ну ладно, почитать – так почитать.

   На следующий день мама всё-таки решила продолжить разговор с Вовкой, начатый накануне.
   – Сынок, я хочу с тобой поговорить о серьёзных вещах.
   Вовка тут же попытался вспомнить – что он успел натворить за последнее время. Учительнице нагрубил, пару двоек остались пока незамеченными родителями. Так, что ещё? А может, дело совсем в другом? Может, мама решила отправить его к бабушке, чтобы не мешал им с дядей Витей? Нет, мама так не сделает. Кто же будет с Настей сидеть? А вдруг… У Вовки даже дыхание перехватило от мысли, которая появилась в его маленькой 10-летней голове. А вдруг мама сейчас скажет, что у него будет братик, о котором так мечтает отчим? Чёрт, мечтает отчим, а вся забота ляжет на плечи Вовки. Конечно, он ничего не имел против братьев-сестёр, но в таком случае разговоры о «нахлебничестве» станут не просто постоянными – они не прекратятся ни на минуту.
   Мама, видя, что на лице сына сменилась полная гамма чувств – поспешила расставить все точки над «и».
   – Мы решили переселить Настю к тебе в комнату, – Вовка подпрыгнул.
   – И всё?!!
   – Да… Я понимаю, что это не очень тебя обрадует, но…
   – Мамочка, конечно, я согласен! Настю переселяйте – тем более, она уже не писается! А я ей буду сказки на ночь читать! – и столько радости было в Вовкиных словах, что мама растерялась:
   – Вов, ты, правда, не против?..-
   – Нет, конечно! Мам, можно погулять?
   – Иди…
   Вовка уже весело перепрыгивал ступеньки, а мама задумчиво смотрела в окно – почему он так обрадовался совершенно не радостному известию? Он-то знала, насколько важна для Вовки собственная комната.
   Странно…

   Через три дня в семье случилась катастрофа. Из кармана куртки дядя Вити, висевшей в прихожей, пропали деньги. Целая тысяча рублей. Вовка был вызван на разговор.
   – Брал? – коротко спросил отчим.
   Вовка испуганно замотал головой.
   – Я тебя ещё раз спрашиваю – брал?
   – Не брал… – тоненьким от страха голосом проблеял Вовка.
   – Смешной ты человек, Вован, – совсем невесело продолжал дядя Витя. – Я у себя деньги красть не буду. Мамке это тоже не нужно. Настя даже до куртки не дотянется. Остаёшься только ты…
   – Но я не брал, честное слово! – закричал Вовка.
   – Вить, – тихо сказала мама. – Всё-таки, не пойман – не вор…
   – Не вмешивайся, Люда, – отмахнулся от слов жены дядя Витя.
   – Я тебя последний раз спрашиваю – брал?! Лучше сразу признайся. Тебе от этого будет легче – обещаю.
   – Я клянусь, не брал! Я даже не знаю – где они лежат! – Вовкино отчаяние достигло апогея.
   Люда погладила мужа по голове.
   – Вить, давай не пороть горячку. Попробуем разобраться, а?
   Отчим молчал.
   – Вов, чего там Настя притихла? Иди – посмотри.
   Вытирая о штаны влажные от страха ладони, Вовка рванул к сестре.
   В этот вечер отчим не разговаривал с Вовкой. Если тот попадался ему на глаза – взгляд дяди Вити выражал такую ярость, что Вовка один раз просыпал сахар, делая себе чай, а на ужин и вовсе не пошёл, предпочитая остаться голодным.
   Напряжение немного разбавил приход дяди Саши. Взрослые снова закрылись на кухне, а Вовка с огромным удовольствием остался возиться с Настей. Он читал ей сказки, не обращая внимания на переворачивающиеся детской рукой страницы. Изображал чудовище – лишь бы только Настя смеялась. Играл с ней в «ладушки», учил танцевать и говорить не «Ва», а полностью «Вова». Чем закончится эта история с деньгами – Вовка думать не хотел. Но не получалось. Тревожные мысли о судьбе денег занимали меньшую часть времени. Больше всего Вовку волновало другое – к какому решению придёт отчим. Вернее, к какому наказанию. Вряд ли Вовка сможет доказать свою непричастность к краже. Ведь всё указывает на него…
   Вовка занял Настю новой игрушкой и решил сбегать в туалет. Туалет находился рядом с прихожей. И сейчас, в этой тёмной прихожей кто-то был. Вовка испуганно вздрогнул, но в следующую секунду увидел, что это дядя Саша – отдёргивающий руку от куртки дяди Вити. Дядя Саша попытался схватить Вовку за руку, но тот с неожиданной силой вырвался и побежал на кухню.
   – Я знаю – кто украл деньги! – закричал Вовка с порога.
   И дядя Витя, и мама удивлённо уставились на мальчика.
   – Это дядя Саша! Я видел – он сейчас пытался опять залезть в твою куртку!
   Шкафчики на кухне вдруг полетели куда-то в сторону. Одновременно Вовкину щёку что-то обожгло, а затем возникло ощущение тысячи вонзившихся иголок.
   – Витя! – откуда-то издалека закричала мама.
   Вовка схватился за холодильник. Шкафчики вернулись на место. Щека страшно чесалась. Звук спускаемой воды в туалете. Недоуменный вопрос дядя Саши, зашедшего на кухню:
   – А что случилось?
   Вовка не мог разрыдаться при отчиме, который не захотел ни в чём разбираться. Не мог этого сделать при дяде Саше, который только что пытался украсть очередную купюру. Вовка развернулся и побежал в свою комнату. Рыдания вырвались из груди – отчаянные и безысходные.
   – Щенок!!! – понеслось в спину. – Сопляк!!! – кричал отчим.
   Но Вовка захлопнул дверь, закрыл уши руками и упал на кровать. Он плакал навзрыд, едва успевая вздохнуть. Подушка промокла, но Вовка не мог остановиться. Возле его двери послышались возмущенные голоса.
   Кто-то зашёл. Судя по тихим шагам – это была мама.
   – Вовочка…

   Вовка повернулся к матери. Слезы и страшное чувство несправедливости не позволяли нормально говорить – он начал заикаться:
   – Мама, но это же правда! Почему он мне не верит?! За что он меня ударил?! Мама, я же ничего не сделал!
   Мама гладила сына по руке. Подняла голову наверх – будто разглядывая потолок. Вовка знал: она всегда так делает – когда хочет сдержать слёзы.
   – Сынок, я тебе верю…
   – Зачем он нам нужен?! Зачем?! Он пьяница! Он дурак! – не мог успокоиться Вовка.
   – Всё очень сложно, сынок… Пожалуйста, постарайся его понять…
   Вовка даже икнул:
   – Мам, ты о чём?! Кого понять?! Его?!! – и в последнем слове было столько отвращения, что мама не выдержала:
   – А меня сынок – получится понять?
   – Зачем он тебе нужен?! Зачем?! У тебя есть мы с Настей! Зачем тебе он?! Я пойду машины мыть! Я заработаю денег! Пацаны металл собирают – я с ними попрошусь!.. – Вовка свято говорил в то, что говорил. Ему казалось, что ещё минута – и он сможет убедить маму выгнать этого алкоголика из дома.
   Но мама молча обняла Вовку. Она ничего не говорила. Просто обняла и слегка раскачивала. И Вовка понял – ничего не получится. Не сможет он ни заставить, ни убедить. Какая-то своя правда у мамы. Непонятная ему…
   Когда все уснули – Вовка продолжал ворочаться в постели. Странная апатия накрыла его с головой. Не хотелось плакать, не хотелось о чём-то молиться, не хотелось загадывать желания. Ничего не хотелось. Он лежал на кровати, уставившись на трещину в потолке. Если долго смотреть, то трещина начиналась увеличиваться в размерах. «Наверное, так рушатся дома» – думал Вовка. И представлял, как его накрывает бетонная плита. Но он выживает. И мама тоже. Настя, конечно, остаётся в живых. А дядя Витя – нет. Он погибает. Страшной смертью. Или нет. Пускай просто погибает. И не будет у него никогда ни сына, ни друзей воров, ни… Неожиданная мысль сделала Вовкины ладони мокрыми. Ну конечно! Как же он сразу не догадался!!! Вовка ещё раз прислушался – вроде, спят. Как был – в трусах и футболке, на цыпочках отправился в большую комнату. Дело в том, что зал был проходной комнатой. И Вовка очень рисковал. В любую минуту мама или дядя Витя могли выйти в туалет или за водой для Насти (а идти через зал!) Но кто не рискует – тот не пьёт шампанское!
   Скрипнула дверь шкафа – Вовка замер. Спят… Он бесшумно достал коробку с накоплениями дядя Вити – с его почти сбывшейся мечтой. В коробке лежали зелёные бумажки – доллары. Много долларов. Вовка даже не пытался сосчитать – сколько. Мальчик он не такой уж маленький – прекрасно понимал – сумма в этой коробке серьёзная.
   Сначала Вовка высыпал все деньги на пол. Кучка впечатляющая. А потом стал брать по нескольку купюр и рвать их на мелкие кусочки, которые сыпал обратно в коробку. Через полчаса работа была закончена. Интересное дело – в пачках деньги помещались в коробке без проблем, а будучи клочками – потребовали гораздо большего места. Вовка пышную кучу аккуратно примял и закрыл крышкой. Ну вот – а он грезил о каком-то обрушении дома. Ведь больно можно сделать не только рухнувшей стеной!
   Вовка вернулся в кровать. Сон настойчиво просился в отомщенное тело. Вовка накрылся одеялом и провалился в свой невесомый мир. Мир, в котором дети умеют летать и совершать сумасшедшие пируэты. Мир, в котором легко и спокойно…
   Утреннюю тишину разрезал нечеловеческий вопль отчима. Заплакала Настя. Вовка заворочался, но Морфей надёжно охранял своего воспитанника – отправив его в очередной полёт над сказочными вершинами сказочного мир.

Старая ворона

   Сколько помнила Лариса свою замужнюю жизнь – столько времени она ругалась со свекровью. Вернее, свекровь с ней. Тон, как правило, задавала Клавдия Васильевна. То Лариса суп пересолит, и зловредная старуха – пока никто не видит – выльет его в унитаз. То невестка плохо бельё постирала, то сказала глупость, или просто «не так» посмотрела. Каждый раз Лариса понимала, что свекровь её провоцирует. Но понимать – это одно. А делать-то что с этим?! Кто-то из подруг посоветовал во время конфликта «врезать старухе как следует». Лариса такие меры не приветствовала. Но, каждый раз, когда Клавдия Васильевна начинала шумный скандал из-за какой-то мелочи – Лариса едва сдерживалась. Ей страшно хотелось схватить старуху за волосы, и оттаскать по всей квартире – за вылитый суп, за специально испачканное бельё, за все оскорбления, которые Лариса не заслуживала. Чего этой ведьме не хватало?! Сын обут, одет, накормлен. У внуков – Ларисиных дочки и сына тоже всё в порядке. Да и сама Лариса не алкоголичка или гулёна какая-нибудь! Врач-педиатр – соответственно, с высшим образованием и многолетней практикой за плечами. Почему Клавдия Васильевна так её ненавидит? Лариса пыталась поговорить на эту тему со свекровью. Но та отвечала одно и то же: «Не трогайте меня – и я вас не буду!». Да кто же вас трогает, Клавдия Васильевна?!! Вы же первая начинаете обвинять, выяснять и кричать! «Ах, не нравится?! Правда-матка глаза режет?!» На этом этапе Лариса хваталась за голову и спешила укрыться в своей комнате. Замкнутый круг! Илья – муж Ларисы и сын Клавдии Васильевны старался в женские склоки не мешиваться. Но если Клавдия Васильевна переходила на невыносимые для человеческого уха частоты – сползал с дивана, выходил на кухню, и говорил одну – единственную фразу:
   «Мать, угомонись!» Но как он это говорил! В спокойной фразе звучала весьма ощутимая угроза. Свекровь тут же уменьшалась в размерах и начинала заговариваться, а Лариса уходила на поиски таблетки от головной боли. Жилищный вопрос в этой семье даже не стоял – разменивать двухкомнатную квартиру не имело смысла, а деньги на новую и не предвиделись. Так и жили – в одной комнате Клавдия Васильевна, а в другой Лариса с Ильёй и детьми. И помимо вопроса «Чего же, в конце концов, нужно свекрови?» – не давал Ларисе покоя ещё один вопрос «Почему я ещё не сошла с ума?»

   И вдруг Клавдия Васильевна умерла. Вообще-то, Лариса была уверена, что такие люди не умирают. Они переживают собственных детей, невесток и многочисленную родню. Но Клавдия Васильевна умерла. И Лариса (попросив у Бога прощения за греховные мысли) – хотела посчитать смерть свекрови за счастье, которое она заслужила. Но не смогла. В её душе поселилась непонятная пустота. Лариса злилась на себя – как же так, столько лет терпеть издевательства «старой вороны» (так её про себя называла невестка) – и вдруг затосковать. Было бы по кому! Всё это Лариса понимала, но упорно шла в бывшую комнату свекрови – теперь здесь поселились дети, и начинала перебирать вещи, оставшиеся после Клавдии Васильевны. Одежду надо было собрать в большие пакеты и выбросить. Лариса же подолгу сидела над одной и той же кофточкой – вспоминая время, когда свекровь её носила. Это были праздники или будни – неважно. Почему-то, взяв в руки блузку или юбку – перед глазами Ларисы появлялся образ свекрови именно в этой одежде. Ещё бывшая невестка заметила невероятную затасканность и потрёпанность почти всех вещей. И что-то защемило в груди – надо же, за все пятнадцать лет совместной жизни Лариса ни разу не подарила свекрови обновку. Тогда, после злых высказываний в её адрес – смешно и глупо было идти в магазин за подарком для свекрови. А к чему думать об этом сейчас?! Лариса продолжала машинально перебирать вещи, но так ничего и не сделав, уставшая и разбитая возвращалась в свою комнату.
   Этим вечером Лариса спешила с работы домой. Сопливые мальчики и девочки постарались забрать всю энергию участкового врача, но Лариса на них не обижалась. Когда дети болеют – они не только капризничают, но и периодически становятся очень тихими и несчастными малышами. По дороге Лариса зашла в магазин и купила хлеба с макаронами. Вместо сдачи продавец предложила лотерейный билет. Лариса не сопротивлялась. В удачу она не верила, а объяснять это продавцу не имело смысла. Женщина положила продукты в пакет, а лотерейный билет бросила в сумку. Илья приготовил нехитрый ужин. Настя с Ромкой повисли на матери, и каждый начал рассказывать о произошедших событиях за день. К такому сложному общению Лариса привыкла, и даже научилась не только усваивать сказанное, но и реагировать на это.
   – Надо же, Ром! И что ты ему ответил?
   – Настя, я тобой горжусь! А учительница как поступила?

   Потом все сели ужинать. Наступила очередь Ильи, но, как и любой мужчина – он был немногословен. Завершился ужин парочкой рассказов о невероятных приключениях маленьких деток в поликлинике. Все друг друга выслушали – все довольны. Теперь папа «садится на насест» перед телевизором, Настя начинает звонить подружке, а Рома идёт доделывать уроки. «Скорее бы лечь спать!» – только эта мысль была способна на существовании в Ларисиной голове. Лариса очень устала.
   Ночью ей приснился сон. Как будто бы Лариса находится в странной комнате без окон, и сидит за дубовым столом. Вдруг открылась дверь, и в комнату вошла свекровь. Села на табуретку – напротив Ларисы. Голова Клавдии Васильевны была опущена.
   – Дочка, прости… – неожиданно сказала свекровь, всё так же, не поднимая головы.
   – Да что вы, Клавдия Васильевна, я не обижаюсь уже! – горячо возразила Лариса – поразившись не только обращению, но и просьбе простить – из уст свекрови-то!
   Свекровь тяжело вздохнула, встала с табуретки и медленно вышла из комнаты – закрыв за собой дверь.
   Лариса проснулась с колотящимся сердцем. Первая мысль «Не к добру!», вторая – надо забежать в церковь. С трудом уснула – ворочаясь, и пытаясь думать о другом.
   Утром Лариса рассказала Илье про сон. Муж, как и полагается, просто хмыкнул. А Лариса, всерьёз обеспокоенная таким визитом свекрови – попыталась посоветоваться с коллегами по работе. Все были единодушны – надо сходить в церковь и поставить свечку за упокой. Что Лариса и сделала этим же вечером.
   Следующие два дня женщина спала без сновидений. Но на третью ночь Клавдия Васильевна появилась опять. Всё было так же, как и в прошлый раз – комната, стол, табуретки.
   Неожиданные слова: «Дочка, прости…» – и покорно опущенная голова.
   «Я простила, Клавдия Васильевна! Простила, честное слово!» – искренне сказала Лариса.
   Но свекровь снова вздохнула и, сгибаясь под невидимой ношей – молча вышла из комнаты.

   В этот раз Лариса долго не смогла уснуть. Свечку поставила, зла не держит – так что же это такое?! Даже нехорошая мысль проскользнула «Не давала покоя в жизни, и с того света достанет!»
   Однако жизнь, как ни странно, налаживалась. Неожиданно Ларисе (и всем остальным врачам) повысили зарплату. Илья получил очень хороший заказ. Но, что самое странное – вызовов на дом к больным детям стало намного меньше. А ведь это был самый горячий сезон! И врачи возвращались домой в буквальном смысле полумёртвые от усталости. Лариса размышляла над последними приятными изменениями, и пришла к выводу – не обошлось без свекрови. Эти странные сны и налаживающаяся жизнь – звенья одной цепи. Или всё-таки везенье? Что бы там ни было, одно Ларисе не давало покоя – уже не то, что Клавдия Васильевна просит прощения – есть за что. А как доказать свекрови – что простила? Лариса снова отправилась в церковь. Очередная свечка за упокой и едва слышная молитва. Женщина направилась к выходу, но вдруг передумала. Поискала взглядом батюшку. Подошла. Объяснила проблему.
   – Значит, нет в твоём сердце прощенья, – печально сказал батюшка и внимательно посмотрел на Ларису.
   – Ну, как же «нет»?! Я клянусь – не держу зла. Было и прошло – ведь свекрови уже нет, царство ей небесное, – Лариса неумело перекрестилась.
   – А Бог всё видит… – задумчиво ответил батюшка.
   – Мама, я по контрольной «пятёрку» получила! По русскому! – неожиданным известием встретила маму Настя.
   – Неужели? Как такое могло случиться? – удивилась Лариса – у дочери были вечные проблемы с русским языком.
   – Не знаю… – ответила счастливая Настя. – Просто написала – и ни одной ошибки!
   – Чудеса… – только и смогла сказать Лариса.
   Роман колдовал на кухне – пытаясь приготовить свой первый в жизни ужин.
   – Дети, вы меня убьёте своими хорошими делами и новостями, – улыбнулась Лариса.

   Через полчаса должен был подойти Илья. Лариса «пустилась во все тяжкие» загадав бриллиантовые серёжки – раз такие чудеса происходят. Но Илья серёжки не принёс. Лариса мысленно уколола себя – размечталась, жена кровельщика! Но настроение всё равно было замечательным, а после того, как Илья положил на стол пять тысяч рублей – Лариса даже испугалась. За новую жизнь, естественно.
   – Это что? – растерянно спросила мужа.
   – Деньги, – с довольной ухмылкой ответил Илья.
   – Я вижу, что деньги. Откуда?
   – Премию дали. Так что в выходные едем покупать диван!
   Дети радостно завизжали – хотя диван предназначался не им, а родителям. Лариса же про себя подумала, что эта покупка намного важней, чем серёжки. Не было их у неё никогда, не будет – да и не больно хотелось! Зато скоро пружины старого доисторического дивана перестанут впиваться в спину!
   Ночью ей снова приснилась Клавдия Васильевна. Она так же понуро вошла в комнату, села напротив Ларисы, и снова жалостливо попросила:
   – Прости меня, дочка.
   Почему-то в этот момент Лариса вспомнила свекровь, сидящую на кухне, возле окна – старый и одинокий человек в красно-зелёной кофте – которую невестка так и не смогла выбросить после смерти хозяйки. И снова сердце сжалось. Лариса даже привстала с табуретки, и порывисто воскликнула:
   – Мам, да простила я тебя! Ни на что не обижаюсь! Ну, поверь мне, пожалуйста!
   Неожиданно свекровь подняла голову:
   – Спасибо тебе, дочка, – а затем встала и вышла из комнаты.
   Лариса проснулась в холодном поту. Попыталась проанализировать сон – он ведь отличался от предыдущих! Но чем? Лариса говорила то же самое, но в этот раз свекровь её поблагодарила. Поверила, наконец? Слава тебе, Господи! Уснуть не удавалось. Лариса вышла на кухню попить воды. Наткнулась взглядом на именную тарелку свекрови – яркую, расписную – такую же старую, как её хозяйка. Взяла тарелку в руки. Провела пальцем по неровностям и шероховатостям. Почему-то защипало в глазах. Одна слезинка упала на расписную тарелку. Потом вторая. За окном потихоньку оживал город, а Лариса смотрела в окно и тихо шептала:
   – Простила я тебя… Простила… Спи спокойно…

   Первый ледок на лужах. Морозный воздух, бодрящий не хуже холодного душа. Лариса шла на работу – к своим мальчишкам и девчонкам, к их обеспокоенным родителям, к запаху лекарств и дезинфицирующих средств. Неожиданно Ларисина нога лихо взлетела вверх, и не успев ничего предпринять – женщина упала. Удар было весьма ощутимым для копчика. «Вот тебе и Божья благодать» – подумала Лариса, и потянулась за сумкой, которая отлетела в сторону и открылась. Единственное, что выпало из сумочки – лотерейный билет. Как хорошо, что рядом не было прохожих! Иначе бы они неправильно поняли выражение лица молодой женщины, которая сидит на земле и счастливо улыбается. И было чему радоваться! Ведь Лариса совсем забыла о лотерейном билете, и, тем более, о розыгрыше, который должен был состояться сегодня. Не упала бы – не увидела бы лотерейный билет. Тот самый, который готовил для Ларисиной семьи большой сюрприз – в этом она уже не сомневалась. Лариса посмотрела на небо, и сказала, всё так же улыбаясь:
   – Спасибо, мам.
   Где-то, совсем рядом, пронзительно закаркала ворона.

Челобрек

   Будете мимо проходить – ПРОХОДИТЕ!

   За окном залаяли собаки, и казалось, заработали сигнализации всех машин, стоявших во дворе.
   Михалыч заворочался и с головой накрылся одеялом, успев пробормотать:
   – Не спится им – чертям!..
   Светало…

   Этот день, как и все предыдущие – на протяжении последних лет, начинался обычно. Яркое солнце заливало страшную комнатку Михалыча. Тёплые лучики скользили по пыльным бутылкам из под водки – стоявшим и безропотно лежавшим в углу комнаты. На столе валялись засохшие куски хлеба – вчерашний ужин Михалыча. Сам Михалыч лежал на своём импровизированном ложе – три рваных одеяла на полу составляли вполне приличную по мягкости перину. Укрывался Михалыч пледом, который подарила соседка – Нина Петровна, периодически жалевшая своего непутёвого соседа по коммунальной квартире. Под головой свёрнутая вонючая телогрейка вместо подушки. Раньше у Михалыча была кровать. Но годы взяли своё – и в один печальный день, кровать просто развалилась на глазах. Вообще-то, практически каждый день своей жизни Михалыч мог бы назвать печальным. Кроме любимого 20-ого числа. В этот день приносили пенсию, и Михалыч, раздав долги соседям – умудрялся не только приобрести пару бутылок водки, но и кочан капусты, картошки, свёклы, мяса. Он любил борщ. Любил не только кушать, но и готовить. Но соседи гнали вшивого Михалыча из кухни, и борщ быстренько варила Нина Петровна. Та самая, которая крыла Михалыча трёхэтажным матом, а потом приносила старенький плед или полбатона несвежего хлеба. В принципе, не только Нина Петровна – остальные соседи так же подкармливали Михалыча. Тем, что осталось после завтрака, обеда или ужина. Тем, что слегка, на их взгляд, подпортилось. Тем, что стало издавать не вполне нормальный запах – так называемый душок. Михалыч не роптал. На судьбу свою он давно махнул рукой. Иногда ему казалось, что и имени то своего он не помнит. Все называли «Михалычем». С другой стороны, пускай называют как хотят. Главное – не бьют и подкармливают. А гордость свою он оставил в каком-то переулке лет десять назад. Или двадцать. Михалыч не любил вспоминать прошлое.
   Этим утром он проснулся с привычным ощущением тупой боли в голове, едва ворочающимся языком и противно трясущимися руками. Славно вчера с мужиками в подъезде посидели! Михалыч почесал волосатую грудь. Всё-таки не важно – сколько тебе лет. Общение необходимо в любом возрасте. Постанывая, Михалыч попытался подняться со своего «королевского ложа». Сначала встал на четвереньки – подождал, пока в голове перестанут взрываться снаряды. И потихонечку, держась за стол, привёл себя в вертикальное положение.
   Проклятое солнце! От яркого света заслезились глаза, но сделать Михалыч ничего не мог. Занавески перестали существовать в этой комнате еще много лет назад. Газетами что ли заклеить? Мутный взгляд Михалыча наткнулся на совершенно уникальный предмет в его комнате – горшочек с цветком, стоявший на подоконнике. Вернее, на горшочек с тем, что осталось от цветка. Михалыч попытался сфокусировать взгляд. Дело в том, что сиротливая сухая палочка, бывшая когда-то растением – выглядела сегодня совершенно иначе. В полурасколотом горшке что-то цвело. Зелёное – с листиками, похожими на маленькие ручки и нежным бутончиком. Настоящее живое растение! Михалыч протёр глаза. Ну да – так и есть. Несколько минут он таращился на это «нечто», но вскоре пришёл в себя и, махнув рукой – как он выразился «на эту хренотень» – зашаркал в сторону кухни. Может, соседи покормят?

   – Михалыч, паразит проклятый, где ты полночи прошлялся?! – зашипела Нина Петровна, как только увидела соседа.
   – Нинуль, я с товарищами общался… – попытался оправдаться Михалыч.
   – С какими товарищами? С бомжами что ли?! – Нина Петровна замахнулась на соседа половником. – Ты как пришёл, гремя своими ботинками по всей квартире – я потом уснуть не могла!
   Михалыч печально вздохнул.
   – Нинуль, не подсобишь полтинничек? Умру ведь…
   – Скорей бы уже сдох, ирод несчастный! Никакого от тебя толку – только комнату занимаешь! – бушевала Нина Петровна.
   – Нинуль… – жалобно «заквакал» Михалыч.
   – Никаких тебе «Нинуль»! Если хочешь есть – неси свою тарелку! А больше ничего не дам!
   Что всегда нравилось Михалычу в соседке – так это внезапная смена настроения. Может полотенцем в сердцах огреть, и тут же денег подкинуть на необходимые нужды.
   Раздумывать Михалыч не стал – зашаркал за своей тарелкой. Через несколько минут Нина Петровна снова разошлась не на шутку:
   – Ты хоть посуду когда-нибудь моешь?! Наливать противно! – брезгливо держа тарелку на вытянутой руке, соседка быстренько поделилась с Михалычем супом. Отблагодарив доброе сердце Нины Петровны, Михалыч вернулся в свою халупу.

   – Вкусный суп?
   Когда Михалыч услышал этот вопрос, заданный нежным тоненьким голоском – ложка в его руке дёрнулась, и часть бульона пролилась на штаны. Михалыч стал испуганно озираться. Но в комнате никого не было.
   – Суп-то вкусный, Михалыч? – снова послышался вопрос, но уже с маленькими нотками раздражения.
   Этого Михалыч вынести не мог. Быстро поставив тарелку на край стола – он стал пятиться к выходу.
   – Ты куда? – удивился голосок.
   – Кто здесь? – истерично выкрикнул Михалыч, задом касаясь двери – что придавало ему некоторую уверенность.
   – Я, – просто ответил голос.
   И вдруг Михалыч заметил, что листики на внезапно ожившем растении зашевелились. Как будто махали ему.
   – Цветок?!!
   – Называй, как хочешь. Но суп доешь, а то вид у тебя не из лучших, – доброжелательно ответило растение.
   И тут Михалыч понял – настал его час. Сколько он слышал о галлюцинациях – зелёных чёртиках и серых лошадках. Всегда было интересно – как это. Вот оно как! Только почему-то в виде цветков.
   «Это ещё цветочки, а ягодки будут потом» – неожиданно всплыло в сознании.
   Михалыч осторожно подошёл к растению.
   – Так вот ты какой… – пробормотал с непонятной нежностью.
   – А ты откуда знаешь – какой я должен быть? – удивился цветок. Когда он говорил – его бутон слегка раскрывался.
   Михалыч на вопрос не ответил – любовался растением. И было ему совсем не страшно. А кого бояться? Этого что ли? Не-а. Бояться надо соседей, друзей-бомжей – мало ли что придёт им в голову. А этого галлюциногенного чуда – ни в коем случае. Не просто разговаривает – ещё и заботится.
   – Михалыч, ты чего такой счастливый? – забеспокоилось чудо.
   Но Михалыч снова проигнорировал вопрос. Вернулся к вожделенной тарелке и начал с аппетитом наворачивать суп.
   – Михалыч, почему молчишь? – засуетилось растение.
   – Я даже не спрашиваю – откуда ты знаешь моё имя. Просто говори и всё, – отозвался старик.
   – Ещё бы мне не знать твоё имя – я же Высший Разум! – гордо отреагировал цветок.
   Михалыч поперхнулся.
   – При чём тут Высший Разум?! Ты же мой глюк.
   – Сам ты глюк! – обиделось растение и нежно затрепетало. – Я – Высший Разум, осланный Высшими силами на вашу планету.
   Михалыч растерялся и снова отложил тарелку.
   – Подожди. Я фантастику-то никогда не читал. Чего ты тут несёшь?
   – А при чём тут фантастика?! Ты что – все мозги пропил что ли? Я тебе про Высший Разум говорю. Про Послание! Про миссию!
   – Слышишь, миссионер, – насупился Михалыч. – Я вот сейчас Нину Петровну позову – будешь ей рассказывать. Понял?
   – Зови, – радостно отозвался цветок.
   Но Михалыч решил не торопиться. Одно ему было непонятно – у всех ли галлюцинации проходят в таком усложнённом варианте? Про водку бы говорил, про жизнь – но почему сразу о Высшем Разуме? Даже интересно стало.
   – И что там у тебя с этой, как его – миссией?
   Растение как будто бы обрадовалось:
   – Я послан на вашу планету с целью определить количество хаоса.
   – Чего?.. – не понял Михалыч.
   – Хаоса. То есть неорганизованности, отсутствия дисциплины. Вы – люди, выбрали удивительный образ жизни – схему самоуничтожения.
   У Михалыча снова начала болеть голова, которая немного подутихла после горячего супа.
   – А ко мне ты как попал? – решил не сдаваться старик.
   – Куда отправило Семя Разума – там и очутился. Мои браться – сёстры так же разбросаны по вашей планете в самом разнообразном виде.
   – Так ты это – им… иномо… инопланетянин?! – догадался Михалыч.
   – Это вы нас так называете. Ну… вообщем-то – да.
   – А ты мог бы быть собакой?! – в голосе Михалыча послышался восторг, связанный с азартом.
   – Конечно! Всё зависит от Семени….
   – А домом?! – перебил Михалыч.
   – Нет. Только живым органическим существом, – «учил» цветок Михалыча.
   Неожиданно дверь распахнулась. В дверном проёме стояла Нина Петровна.
   – Доел? – сурово спросила соседа.
   – Да, Нинуль, очень вкусно! – засуетился Михалыч.
   – А с кем разговариваешь?! – не меняя тона, поинтересовалась соседка.
   – Нина, тут такое творится! Ко мне прилетел инопланетянин! Ну, скажи что-нибудь, – последняя фраза была адресована растению.
   Нина Петровна подошла к подоконнику. Посмотрела на обычный цветок в горшочке, затем на соседа, и тихо сказала:
   – Всё, Михалыч. Я иду и звоню в «Скорую».
   – Нина! – взвился Михалыч. – Не надо! Я прошу тебя! Я тоже думал, что это глюк, но он мне такое рассказал! Нинуля, честное слово!
   – Сегодня ты разговариваешь с растением. А завтра подожжёшь квартиру – потому что это будет приказ твоего инопланетянина, – так же спокойно сказала Нина Петровна и направилась к выходу.
   Михалыч понял, что его проживание в этой коммуналке висит на волоске.
   – А здорово я тебя разыграл? – Михалыч вымученно рассмеялся. – Зря я всё-таки не поступил в театральное – мне все говорили, что талант есть. А я, как дурак, на машиностроительное.
   Нина Петровна обернулась и внимательно посмотрела на соседа.
   – Ох, Нина – Нина, слишком серьёзная ты женщина! – Михалыч захихикал.
   – Тебя бы и театральное не спасло, алкоголик несчастный, – гордо изрекла соседка и вышла из комнаты.
   Опасность миновала. Но как только закрылась дверь, цветок радостно воскликнул:
   – Ну ты молодец, Михалыч! Высший пилотаж!
   Михалыч в ярости повернулся к подоконнику.
   – Ты почему молчал, сволочь?! Я тебе сейчас все листья пообрываю вместе с твоими семенами разума!
   – Интересный ты! – обиженно сказал цветок. – Если бы я ей что-нибудь сказал – представляешь, что бы началось? Для начала истерика. А потом экспертизы, лаборатории, опыты на мне. И никакой исследовательской программы по вашему хаосу! Всё. Задача не выполнена. Я отстранён от работы.
   Михалыч присел на «кровать». Растение поставил на пол – чтобы удобнее было разговаривать.
   – Тебя как хоть зовут? – после всего вышесказанного, Михалыч решил таки познакомиться со своей галлюцинацией поближе.
   – Ты не выговоришь, – просто и со знанием дела ответил цветок.
   Михалыч помолчал – что-то обдумывая.
   – Ну, раз так – значит, будешь Челобреком. И говоришь по-человечески, и даже выглядишь – как человек. Только маленький, зелёный и в горшке.
   Цветок со странной логикой Михалыча спорить не стал – только кивнул в знак согласия бутоном.
   – А какая там у вас жизнь инопланетская? Ты в космосе был, Челобрек? – поинтересовался Михалыч. В конце концов, если есть собеседник, то почему бы и не поболтать? И не важно – человек это, инопланетянин или видение спившегося алкоголика.

   До вечера Михалыч общался с Челобреком. Даже прошмыгнул в ванную, чтобы набрать воды в чашку и полить нового друга. На обратном пути попалась Нина Петровна.
   – П..попить, – пробормотал Михалыч и, не дожидаясь вопросов, юркнул в свою комнату.
   – Хочешь выпить, Михалыч? – неожиданно спросил Челобрек.
   – А кто же не хочет! – обиделся Михалыч.
   Обиделся – потому что этот животрепещущий вопрос из уст растения выглядел издевательски.
   – Иди на улицу – к мусорным бакам. Во втором контейнере найдёшь старую сумку. В ней деньги, – просто и спокойно ответил Челобрек.
   – Ты что, издеваешься?!! – начал закипать Михалыч.
   – Ты сначала сходи, а потом будешь ругаться. Только сумку ищи, как следует. Если не найдёшь – я тут не при чём. Но она там есть.
   Михалыч ещё раз внимательно посмотрел на Челобрека. И злость, и странная надежда наполнили душу Михалыча. Ни слова не говоря, он вышел из комнаты и направился к мусорным бакам.
   Во втором контейнере было много всяких интересных вещей. Но у Михалыча не хватало времени на детальную инспекцию бака. Он искал сумку. Тихо матерился, но продолжал разбирать завалы, отбрасывая всё ненужное в соседний контейнер. Когда Михалыч увидел старую потёртую сумку – ему стало страшно. Дрожащими руками схватил произведение советских мастеров и, не оглядываясь, быстро пошёл в сторону своего дома. А вдруг – это не та сумка?! У Михалыча даже закружилась голова. Какое-то растение отправляет его на помойку, и он следует указаниям. Но, открыв сумку – ничего не обнаружит. И это будет нормальным событием. Михалыч осторожно заглянул внутрь. В сумке лежала пачка денег, перетянутая резинкой.
   Такого пиршества в данной комнате данной коммунальной квартиры не помнили уже давно. Ни соседи, ни сам Михалыч. На столе гордо красовались две бутылки водки и всевозможная закуска. Сам Михалыч пританцовывал возле стола, ежеминутно обращаясь к своему другу нежно-ласкательно «Челобричуля». Растение не возражало. Все мысли Михалыча относительно галлюцинаций претерпевали серьёзные изменения, но он предпочитал не вдаваться в детальное разбирательство. Отвлекающая сила – водка в центре стола казалась могучее всех необъяснимых и невероятных фактов. После второго стакана Михалыч вспомнил о законах гостеприимства.
   – Слушай, Челобрек, а тебе может тоже налить, а? Вы же там в своём Мухозасранске ничего подобного не пробовали. Давай? За знакомство!
   Челобрек задумался, но ненадолго.
   – Ну, давай. Только чуть-чуть.
   – Знаем мы ваши «чуть-чуть»! – обрадовался Михалыч, и наклонил бутылку над горшком.
   Тут же опомнился:
   – Или тебе куда заливать то?
   – Лей в горшок. Только немножко. Я ещё не исследовал реакцию на вашу веселительную воду, – предупредил Челобрек.
   Нина Петровна, проходя мимо комнаты Михалыча – остановилась. Прислушалась. За дверью лилась песня:

     «Широка страна моя родная,
     Много в ней лесов, полей и рек,
     Я другой такой страны не знаю,
     Где так вольно дышит человек…»

   К пропитому басу Михалыча присоединился какой-то непонятный нежный голосок. Странно… Вроде бы в квартиру никто не звонил… Не приходил… А, ну его! Нина Петровна махнула рукой в сторону комнаты Михалыча и отправилась по своим делам.

Телёнок

   – Максим, не забудь позвонить Алику. Может, ему деньги нужны, – Елена схватила телефонную трубку и развернулась на 180 градусов – чтобы выйти из кухни.
   – Лен, я ухожу, – бросил вслед убегающей жене Максим.
   – Доешь сначала!
   Максим встал из-за стола и направился вслед за женой. Поймать её удалось в спальне.
   Елена уже успела начать телефонный разговор. При появлении мужа сделала страшные глаза – мол, не мешай.
   Максим сделал вид, что ничего не заметил. Устало облокотился о дверной косяк, ожидая завершения телефонного разговора. Елене пришлось быстро попрощаться с собеседником.
   – Максим, ты что – не понимаешь?! Какого чёрта ты здесь стоишь и капаешь мне на мозги?! – её злости не было предела. Казалось, ещё немного, и волосы на загривке встанут дыбом, а изо рта полетит слюна.
   – Ты же не слушаешь меня! – Максим начал волноваться. – Я же сказал, что ухожу!
   – Так иди тогда! При чём здесь я?!! – остатки самообладания покинули Елену, и вместо привычного шипения – последнюю фразу она прокричала во весь голос.
   Максим нервно захрустел пальцами.
   – Лена, я от тебя ухожу. Из дома ухожу. Теперь понятно?
   В первые секунды Елена не успела справиться с новостью. Её лицо, искажённоё яростью – стало превращаться в растерянное. Даже руки медленно опустились вместе с телефонной трубкой. Но это была бы не Елена Мещерякова – самообладание появилось в тот самый момент, когда вместе с руками готовы были опуститься и уголки губ.
   – Вещи собрать? – только и спросила она, гордо выпрямив спину.
   – А ты умеешь? – вопросом на вопрос ответил Максим.
   – А не пойти бы тебе…?
   Муж усмехнулся:
   – Вот и ухожу.
   Елена оттолкнула Максима, загораживающего дверной проём. Вышла в зал – деловая и высокомерная. Мысли бешено закружились в совершенно пустой голове – что делать? Нельзя бесцельно бродить по залу, показывая свою растерянность. Женщина подбежала к беспорядочно наваленной стопке журналов, и принялась сортировать их по дате. Весь её вид выражал озабоченность данным предприятием.
   Максим встал сзади.
   – Всё? Поговорили? – грустно поинтересовался у жены.
   – А, ты ещё здесь? – удивленно приподняла брови Елена.
   Максим сжал кулаки.
   – Я ведь ухожу…
   – Я всё прекрасно поняла – не надо мне объяснять по сто раз, – с видимым спокойствием отозвалась Елена.
   Максим резко развернулся и направился к входной двери, но тут же, как будто передумав, остановился.
   – Лен… Я не в никуда ухожу…
   Жена на мгновенье оторвалась от журналов:
   – Ты купил себе квартиру?
   – Нет. Я ухожу к другой женщине…
   Елена вернулась к своей стопке, и только побелевшие пальцы выдавали напряжение, которое она испытывала.
   – А что ты ещё мог сказать после двадцати лет совместной жизни? – и в этой фразе прозвучала неожиданная боль – неожиданная, как для Елены – так и для Максима.
   – Тебе плохо? – сочувственно спросил муж.
   Елена встала, с некоторой усмешкой посмотрела на мужа, и не сдалась:
   – Мне хорошо. Теперь не надо будет готовить, стирать кучу твоих рубашек, нюхать носки и выслушивать твои жалобы на несправедливых критиков. Свободен! – Елена взмахнула рукой в сторону двери.
   – Как будто ты с утра до вечера готовишь! Как будто у нас нет автоматической стиральной машинки! А уж по поводу своих жалоб я вообще молчу! Когда мне жаловаться? И кому? Ты ведь постоянно занята! – во время этой пламенной речи Максим отчаянно жестикулировал руками. Очередной взмах снёс с комода красивую рамку с фотографией их сына.
   Елена бросилась к фотографии – словно к спасительной шлюпке. Начала бережно собирать осколки.
   – А что от тебя ещё можно ждать? – с горечью спросила жена, и было совершенно непонятно – то ли она имеет в виду разбитое стекло, то ли уход мужа из дома.
   – А что можно ожидать от тебя? – не отступил Максим. – Скажи мне хотя бы сейчас – ты замуж выходила по любви или потому что «надо было»?!
   Елена посмотрела на мужа с недоумением:
   – С какой стати это тебя интересует? По моему, ты уходишь к какой-то бабе, а я должна вывернуть душу наизнанку?!!
   Максим опустил глаза. Затем направился на кухню. Елена услышала, как открылся кран с водой.
   Вот так и рушится семейная жизнь. Вроде бы крепкой стеной смотрелась, а оказалось – фундамент ни к чёрту. Она, Лена, ничего не замечала. Крутилась 24 часа в сутки в своём издательстве, домой возвращалась и падала замертво. Не было сил ни с мужем поговорить, ни с сыном. А тут ещё скандал на работе. Лена отчаянно включилась в борьбу, встав на сторону одного из враждующих лагерей. Оказалось, что война в издательстве позволила проглядеть войну какой-то стервы за Максима.
   Муж вернулся из кухни.
   – Лен, ты по-прежнему считаешь, что твои заказчики и подруги важнее нас с Аликом?
   После сегодняшних новостей – обвинения в невнимании показались Елене верхом бесстыдства.
   – Убирайся отсюда!!! – закричала жена и схватила кипу журналов, которые, выскользнув, рассыпались к её ногам.
   Максим вздохнул и направился к выходу. Вслед ему полетела бронзовая статуэтка. Муж уже закрыл за собой дверь, но статуэтки и сервизы продолжали с весёлым звоном разбиваться о стену.

   Елена швыряла всё, что попадалось ей под руку. Сволочь! Ублюдок! Пока он выдавливал из себя гениальность – она работала, как ненормальная. «Подруги и заказчики важнее его с Аликом»! Да кто он такой, чтобы осуждать и обвинять?!! Побродит по детским садам, пофотографирует детей, и снова пытается возомнить себя Блоком. Видите ли, поэзия – его призвание. Но даже в своем издательстве Елена не смогла пристроить этот «грандиозный талантище». Внимания ему не хватало?! А заслужил ли он это внимание?!
   Через полчаса большая комната стала похоже на поле боя. Осколки, клочки – полный кавардак. Лена села на пол и заплакала. Сейчас, когда никто не видит – можно. Можно позволить себе эту женскую слабость – поплакать с надрывом и, даже по-бабьи повыть. Двадцать лет семейной жизни разлетелись, словно сервиз – осколками разбросанный по комнате. Взрослый сын снимает квартиру с любимой девушкой. У него всё по-другому – всё только начинается. А у Елены закончилось. Было и прошло. Нет Алика, нет больше и Максима. Она, Лена, осталась одна. Со своими заказчиками и подругами… И сын, и муж – с женщинами. А она одна.
   Лена обхватила голову руками и закачалась. Странная музыка появилась у неё в голове. Медленная и печальная. С какой-то прощальной ноткой. Лена пыталась вспомнить – что за композиция такая. Но и в голове – как и в комнате, творился бардак. Всё разбросано и разбито. Абсолютно всё…

   В этот день Лена прогуляла работу. Первый раз за всю жизнь (не считая больничных и отпусков). Даже не звонила, чтобы предупредить. Первыми забеспокоились коллеги в издательстве. «Не приду» – коротко ответила Лена на многочисленные вопросы и положила трубку.
   В морозильной камере она обнаружила мороженное, которое всегда покупал Максим. Выложила несколько пачек на стол, и ела, пока не заболело горло. Словно одумавшись, брезгливо выбросила остатки лакомства в мусорное ведро. Максим всегда покупал то, что ей нравится.
   Орешки «кешью» например. Лена ревниво распахнула дверцу шкафчика – не должно там было быть никаких орешков. Но они были. Страшненькие, продолговатые и … уже нелюбимые. Пускай своей корове покупает! Кстати, почему «корове»? Лена задумалась. Какой должна быть женщина её мужа? Крашеной блондинкой? Ах, нет же – она должна быть моложе лет на десять минимум. Это – во-первых. Интересно, чем ОНА взяла Максима? Лена стала вспоминать – что представляет собой муж. Сдержанный, спокойный и очень ласковый. Да, конечно же, ОНА взяла Максима лаской! Раньше он просто жить не мог без того, чтобы лишний раз не поцеловать Лену, голову постоянно подставлял, чтобы она его погладила. Раньше Лену это умиляло. Раньше… Потом стало раздражать. Например, разговаривает она по телефону с Татьяной – лучшей подругой. Обсуждают серьёзные вещи – развод Татьяны с мужем. А этот, как телёнок, подстраивается! Нормально, да?
   Лена снова открыла холодильник. К чёрту диету! Захотелось мяса, даже сала какого-нибудь. Можно ещё картошки нажарить! Но холодильник подмигнул огуречно-капустным глазом. Не было в нём ничего, кроме огурцов и капусты брокколи. Не было, потому что в последние месяцы Лена сидела на диете. А чтобы вкусные запахи не сбивали с верного пути, и Максима приучала к овощам. Ему полезно – а то животик уже наметился. Хотя, в его возрасте выглядел Максим весьма неплохо. Выглядел… Был… Нет больше Максима. Лена резко захлопнула холодильник. Надо сходить в магазин. Надо. Надо много чего сделать. Но не сейчас. Потом.

   Лена со злостью запихнула рубашки-брюки-трусы Максима в одну сумку. Не складывая. Затем вытащила и сложила вещи, как полагается. Зачем лишний раз показывать себя с не лучшей стороны? Пускай думают, что ей всё равно. Захотел – ушёл. И никто его держать не стал!
   Но в этот вечер Максим за вещами не пришёл. Лена поглядывала на часы. Стрелки равнодушно передвигались, не обращая внимания на встревоженные взгляды хозяйки. Лена позвонила сыну Алику, надеясь узнать какие-нибудь новости. Но, Алик, как всегда, был невозмутим и спокоен. Лена поняла – сыну ничего не известно о выходке отца.
   – Как Маша? – спросила Лена.
   – Да нормально, – удивлённо ответил Алик.
   – Как твоя учёба? – не отступала мать.
   – Мам, – осторожно начал Алик. – У тебя всё в порядке?
   Лена вспыхнула:
   – А почему у меня должно быть не в порядке?!
   – Ну, не знаю. Ты всё время на каком-то подрыве. А сейчас … другая что ли. Про Машку интересуешься. Ладно, не обращай внимания. Мы тут фильм классный смотрим. Ты звони – если чё.
   Одна. Совсем одна. Никому не нужна – ни сыну, ни мужу. Не раздеваясь, Лена прилегла на диван, который стоял тут же, в зале. Идти в спальню не хотелось. Там всё родное. Привычное. Там всё то, чего больше нет…
   На следующее утро Лена отправилась на работу. Пока она собиралась – под ногами хрустели вчерашние осколки. И в груди какие-то осколки. В жизни осколки. Везде – осколки. Лена вздрогнула. Этот мир превратился в сплошной колюще-режущий предмет. Но она же сильная женщина! И всегда была такой! Никто и ничто не могло сбить её с выбранного пути. Ничто. Лена расправила плечи, но от одного не смогла удержаться. Подбежала к холодильнику, достала огурец и принялась им колотить по мойке. Салатовая мякоть с чувством оседала на мойке и кафеле. Лена достала второй огурец, а затем третий. То, что осталось от огурцов – грустно стекало по стене.
   «Ненавижу!» – прошептала Лена.

   На работе всё было как обычно. Кроме Лены Мещеряковой. Когда третий человек подошёл к ней с вопросом «Что-нибудь случилось?» – Лена молча взяла сумку, и вышла из офиса – под изумлённые взгляды коллег.
   На улице радостно кривлялось солнце. И повода нет, а оно пускает во все окна-витрины солнечных зайчиков. А вдруг – в эту минуту кто-то родился? Но Лене хотелось думать о том, что кто-то умер. Не было у неё желания разделять радость с солнцем. Почему не хмурое небо? Почему не плачущее небо над головой? Несправедливо.
   Навстречу Лене попалась немолодая пара. Мужчина что-то рассказывал женщине, а она смеялась. Лена отвернулась. Ей не хотелось видеть чужого счастья. Потому что своего больше не было.
   Несколько часов Лена бродила по городу. В магазины не заходила, знакомых не встречала – просто бесцельно шла от одного светофора к другому. Одна улица сменяла другую. Неожиданно Лена вспомнила, что Максим так и не забрал вещи. Вдруг он решил это сделать тогда, когда жена на работе? Лена встрепенулась, начала определять место, в котором оказалась. Нужно срочно попасть домой! Надо отдать Максиму вещи самой! Надо посмотреть ему в глаза! Пускай скажет – чего ему не хватало с Леной, а потом убирается к чёртовой матери!
   «Телёнок!» – зло подумала Лена. «Ласки ему не хватало?! Любви?! Эгоист!»

   Сумка с вещами стояла на месте. Лена растерялась. Почему он не возвращается? Почему не приходит? Большая комната по-прежнему выглядела – как после боя. Прибраться. Немедленно. Он не должен это видеть. Она – сильная женщина.
   Через пару часов часть осколков из Лениной жизни исчезла. С засохшей мякотью огурцов пришлось повозиться. Но вот уже чистота и порядок сигнализируют о нормальном состоянии души сильной женщины. Завеса спокойствия и безразличия. Лена налила чай. Покосилась на часы. Нет, они не остановились. На улице кричат дети, сигналят машины. Послышался шум проезжающего лифта – Лена напряжённо выпрямилась. Мимо. Всё мимо. И все…
   В полночь Лена поняла, что ждать бесполезно. Он не придёт. Сегодня.
   Он боится её гнева. Он даёт ей время остыть.
   Лена устало поплелась к дивану. Не было сил расправлять плечи.
   Она проснулась в 6 утра. Светало. Словно яркая вспышка – озарила мысль. Максим не мог прийти в то время, когда она должна была быть на работе. Не мог – словно вор прокрасться за своими вещами. Сначала он бы позвонил. Но телефон молчал весь день и весь вечер. Лена спрыгнула с дивана, и босиком подбежала к телефону. Работает…
   Спать уже не хотелось. Лена побрела на кухню, но вспомнила, что в холодильнике ничего нет. А в магазин зайти она забыла. Налила крепкий кофе – вот тебе и диета. Утренняя тишина давила. Хотелось криков, шума, движения. Хотелось жизни…
   На работу Лена не пошла. Третий день прогулов. Вот тебе и женщина-скала. Вот тебе и палочка-выручалочка для всех. Лена хотела переодеться, но передумала. Ночная рубашка показалась ей единственным родным существом.
   Монументальные альбомы с пожелтевшими фотографиями лежали где-то на антресолях. Лена обчихалась, пока смогла достать их из необъятного нутра шкафа. Свадебная фотография… Господи, какими же они были смешными. Кстати, а почему она убрала это фото с комода? Ах, да – по-дурацки оно смотрелось среди Алика в стиле «панк рок» и Лениных солидных заказчиков. Максим тогда даже обиделся. Или нет? Она не помнила. Зато вспомнила другую фотографию – Алику 1 год, они с Максимом постригли его «под ноль» (бабушки настояли). Мама, папа и лысый мальчик. Максим тогда ещё смеялся – будто ребёнок с Чернобыльской АЭС. Вот другая фотография – вид у них с Максом озадаченный – им только что сказали, что они получат квартиру. В этом самом доме. В доме, из которого ушёл Алик. А теперь Максим. Лена перевернула страницу. Бумажная семья. Год за годом. Интересно, Максим попросит какие-нибудь фотографии? Вот на этой Лена очень хорошо получилась – это была одна из её любимых фотографий. Господи, о чём она думает?! Он ушел к другой женщине – за каким чёртом ему фотографии бывшей жены?
   Лена продолжала листать альбом. Надо же, как всё быстро забывается. Собираешь хорошее – радуешься этому некоторое время, а потом забываешь. Вкладываешь в альбом. На дальнюю ячейку своей памяти. И всё. Совсем другое отношение к плохим эмоциям. Эти бережно складываются поближе. Чтобы можно было быстро извлечь. Насладиться болью. Обидой. Пожалеть себя.

   Почти весь день прошёл в разглядывании старых фотографий. Новых почти не было. Странное чувство – будто Лене ампутировали какую-то часть тела – не оставляло её в покое. А она думала, что ничего не может измениться в этом мире. Не в том они возрасте, чтобы решаться на серьёзные изменения. Ещё лет десять назад при позднем возвращении Максима домой – Лена недовольно хмурила брови. Интересовалась причиной задержки. Нервничала. А Макс над ней смеялся. Знать бы – где упасть…
   Чем больше времени проходило – тем сильнее Лена боялась выйти из дома в магазин. Очень хотелось есть, но должен был прийти или позвонить Максим. Лена не хотела его пропустить. Когда чувство голода стало совсем невыносимым – Лена решилась. Она бежала в магазин в буквальном смысле слова. И так же, бегом, возвращалась домой. Бабушки у подъезда недоумённо покачали головой.
   Лена выложила из пакета покупки. Пачка лапши быстрого приготовления, хлеб, колбаса и бутылка водки. Да, она решила выпить водки – ей показалось, что так она сможет легче принять болезненные ранки от осколков этой проклятой жизни. Хотелось притупить колюще-режущий мир.

   Съедена лапша – какая вкуснотища после многонедельной диеты. «Всё. Больше не съем ни одного огурца» – решила Лена и покосилась на бутылку водки. Наступала очередь огненной воды. Это мужики любят водку «вприкуску» с едой. Женщины относятся к ней как к чему-то противному, но необходимому для поднятия настроения. После первой рюмки Лену едва не стошнило. Пришлось выпросить у обиженного холодильника полузасохшую банку варенья. Лена приготовила морс, которым щедро разбавляла алкоголь. Совсем скоро она почувствовала легкость в теле и ощущение непонятной свободы. Ушёл муж? Да ради Бога! Не очень то и хотелось выслушивать его нытьё! Пускай другая дура гладит его по головке и восторгается стихами! А Лена – сильная женщина. Ей и одной хорошо. Правда, хорошо. Честно. Ой, разлилось немножко…
   Ещё через пару рюмок Лене захотелось общения. Но телефон лучшей подруги оказался занят. Попытка перезвонить через десять минут так же не увенчалась успехом. Лене немножко взгрустнулось. Она набрала телефонный номер Алика. Насколько это возможно – собралась с силами. Сын не должен заметить нестандартное состояние матери. Но разговор получился коротким. Очень.
   – Мамуль, спасибо, что позвонила! Но мы с Машкой убегаем – уже одетые стоим. Давай завтра созвонимся? Пока!
   Лена ещё слушала телефонные гудки, а глаза уже наполнялись слезами.
   Откуда-то вспомнилась фраза «Завтра не наступит никогда». Или как там?
   На часах – одиннадцать вечера. Она совсем одна. Никто ей не звонит. Никто не приходит – даже за вещами. А может, Максим решил начать новую жизнь без старых вещей? Но как же так?! Лена вскочила и начала вытряхивать брюки-рубашки-трусы из сумки. Вот эта рубашка совсем новая! А эту Максим обожал – он просто не мог без неё жить! Вот брюки – одевая их, Максим всегда начинал выпендриваться – мол, какой он в них сексуальный, не смотря на возраст.
   Лена судорожно рылась в вещах. Футболка, которую она подарила мужу год назад – дорогая вещь, фирменная. Неужели и её он оставит здесь?! Отчаяние, словно цунами накрыло Лену с головой. С футболкой в руках, она ринулась на кухню. Взгляд наткнулся на полупустую бутылку водки. Но где же Максим?! На часах половина двенадцатого. Как ему позвонить? Куда? Сотовый телефон Максим не покупал, говорил – незачем. Но ведь надо позвонить! Во что бы то ни стало! Может, он забыл про свою любимую рубашку? Какой бы ни была новая семья, а есть вещи важнее!
   Лена металась по квартире, и вдруг поняла – никому она не нужна. Ни Алику с Машей. Ни Максиму со всеми его рубашками и ласковыми женщинами. Поняла и испугалась. Жуткий страх сковал её и снаружи и внутри. Никому не нужна. На работе Лена ценится – пока работает. А не будет её – все печально вздохнут и забудут. У Алика есть Маша. У Максима тоже кто-то есть. А у неё – никого. И Максим не приходит за вещами, потому что нет на это времени. Там же всё иначе. Там по-новому. Там интереснее. Свежее. Лучше.
   Лена достала коробку с лекарствами. Отобрала более-менее необходимые. Не нужны никакие записки. Не надо никого обвинять. Она сама во всём виновата. Вот сейчас, в эти минуты – ведь можно быть честной. Хотя бы по отношению к себе.
   Несколько минут ушло на выдавливание таблеток из пачек. Когда-то она слышала, что, запивая таблетки водкой – можно добиться более быстрого и точного эффекта. Лене больше не было страшно. Слишком сильно болело там, где должно быть сердце. А было оно у неё? В этом Лена уже сомневалась.
   Она пила таблетки горстями. От водки больше не тошнило. Ещё немножко, и отпустит боль. Умрёт вместе с хозяйкой. Так ей и надо. Кому? Да им обоим – ей и боли.
   Всё на самом деле происходило очень быстро. Практически голодный желудок, алкоголь, снотворное. Тяжесть в руках и ногах. Язык становится непослушным и каким-то большим. Спать? Спать…
   В замке повернулся ключ.
   – Лена! – позвал Максим.
   В ответ тишина. И тогда он увидел жену, положившую голову на обеденный стол. И разбросанные таблетки. Максим закричал. Подбежал к Лене и стал хлестать по щекам. Лена дёрнула головой. Трясущимися руками Максим набрал номер «Скорой». Всё это время он не мог остановиться, и словно заклинание кричал имя жены. «Скорая» в пути. Максим стащил Лену со стула, роняя на пол чашки, всё-таки умудрился налить в одну из них тёплой воды.
   – Лена! Пей!!!
   Лена была в полубессознательном состоянии. Максим стал заливать воду ей в рот. Она закашлялась.
   – Леночка, пей!!! Пожалуйста!!! Леночка!!! Пожалуйста! Пей!!! Леночка!!!
   Он повторял одни и те же слова. Ему казалось, что чем громче он будет кричать – тем больше шансов на то, что она его услышит. Лена начала пить воду маленькими глотками. Через раз. Максим подносил кружку к губам, половина выливалась на Ленину водолазку. Она сонно-пьяно отрицательно покачала головой – мол, больше не могу.
   – Пей! Пей! Пей! Пей! – закричал Максим. От этой воды – не сказочной и не живой зависело очень многое.
   Лену вырвало. Максим продолжал поить жену. Лена захлёбывалась, кашляла, но пила.
   – Леночка! Родная моя! Прости меня!!! Я сволочь! Леночка! Господи, что же я наделал!!! Я тебя обманул! У меня никого нет! Я не хотел никуда уходить! Леночка, прости меня!!! Я хотел тебя напугать! Я хотел, чтобы ты поняла, что мне очень тебя не хватает! Леночка, любимая моя, прости меня! Я хотел обратить на себя внимания! Я ублюдок! Лена! – голос Максима сел, но он знал, что надо всё успеть сказать.
   О том, что эта попытка обратить на себя внимание – будет иметь такие последствия – не могло прийти в голову. Никому. Ведь Лена всегда была сильным и гордым человеком.
   Лена в очередной раз замотала головой.
   – Пей, пожалуйста!!! – встрепенулся Максим.
   Но Лена попыталась поднять руку.
   – Что? Что такое, родная моя? – испугался муж.
   – Дай… – с трудом выговаривала Лена.
   – Что? Что тебе дать?
   – Дай… голову… погладить…

   За окнами заверещала «Скорая».

Крылья для Любы

   Первый раз Иван сломал жене нос через три месяца после свадьбы. Уже давно срослась переносица, и прошли синяки под глазами. Но железный кулак мужа Люба ощущала на себе с незавидным постоянством. Только теперь это были удары не по носу, а в другие, не защищенные части тела. 18 лет совместной жизни научили Ивана с умом подходить к «воспитательной работе». Люба шёпотом (чтобы не разбудить детей) умоляла мужа остановиться, а потом беззвучно рыдала на кухне, прикладывая к набирающим силу синякам – мясо или полуфабрикаты из морозилки. На следующее утро скрывала следы вечерней «беседы» с помощью тонального крема. На работе все делали вид – будто ничего не заметили. А вечером Люба торопилась домой – к традиционному букету цветов и шоколадке. Это на самом деле превратилось в традицию. Вечером – кулаки, на следующий день – цветы. Иван оправдывался тем, что, будучи пьяным – ничего не помнит, и главное, не соображает. Глядя в глаза мужа – полные сожаления и раскаяния, Люба начинала разворачивать шоколадку. На шорох фольги тут же сбегались дети: 15-летняя Таня, 10-летний Ванечка и 7-летняя Оля. Люба делила шоколад на всех, и инцидент был исчерпан. Конечно, приторный вкус какао-бобов не мог уничтожить горькие мысли. Но Люба считала себя умной женщиной. А на что может рассчитывать умная женщина в такой ситуации? Заставить мужа ползать на коленях? Гордо уйти, хлопнув дверью (не забыв прихватить с собой троих отпрысков)? Отвезти мужа в наркологический диспансер? И что она скажет в этом диспансере – мол, закладывает мужик пару раз в месяц – вылечите! Да там таких желающих – которые годами не просыхают!
   Люба избавлялась от неприятного осадка одним проверенным способом – звонила подруге Ирине. Но Ирина в последнее время начиталась умных книг, и вместо привычной жалости начала выдвигать немыслимые теории:
   – Люб, ты уже сколько лет со своим Брюсом Уиллисом живёшь?
   – Восемнадцать отметим в августе, – неуверенно отвечала Люба, не понимая, к чему клонит подруга, которой эта цифра и так была знакома.
   – Так вот, восемнадцать лет – это тебе не два месяца! И никаких изменений. А знаешь ли ты, что человек получает такое отношение к нему других людей, которое заслуживает?
   – В смысле? – терялась Люба.
   – В прямом! Если твой Иван так к тебе относится – значит, ты этого заслуживаешь! – делала заключение Ирина.
   – Ир, ты что – с ума сошла? – Люба начинала задыхаться от негодования.
   – Ты хочешь сказать, что я заслужила все эти переломы и синяки?! Ты…
   – Подожди, не злись. Ответь на один вопрос – почему ты всё-таки живёшь со своим ненаглядным? Как ты говоришь: синяки, переломы, ушибы – это мы всё видим и знаем. Но ты продолжаешь проживать с ним под одной крышей и не забываешь отмечать очередную годовщину свадьбы. А?
   – Да потому что – дети! – односложно выкрикивала Люба несообразительной подруге.
   – Ага, дети, – соглашалась Ирина, и тут же начинала новую атаку:
   – Когда тебя Ванька первый раз избил – дети тоже были? Или во второй раз, в третий?
   – Я любила его! – сердито защищалась Люба.
   – Что ж, принимается. Но насколько я помню – твой Иван бушует как минимум раз в месяц. Ты никогда не пробовала подсчитать – сколько раз он тебя избил за восемнадцать лет «счастливой» супружеской жизни? Ты позволяешь ему делать это – не сопротивляясь и не предпринимая никаких шагов! Значит, устраивает?
   – Ир, если тебе нравится надо мной издеваться…
   Подруга перебивала:
   – Это тебе нравится над собой издеваться! Давно бы уже собрала детей. Не перебивай! Сейчас начнётся – куда я пойду, на что мы будем жить?! А раньше ты не задумывалась об этом? Или шоколадки вносили в твою жизнь море любви? И ты бежала делать новых детей, чтобы сейчас простирать руки к небу «за что?!» Если ты продолжала жить с этим человеком, который то нос тебе сломает, то ребро – видимо, подсознательно тебя это устраивало. Может, ты жертва по своей сущности?
   – Ир, то, что ты сейчас говоришь – больше походит на бред, – устало отзывалась Люба.
   – А я это не выдумала – так считают психологи. И если я живу в своё удовольствие и не трачу на себя кучу тонального крема – значит, я это заслужила. А ты…
   – Тебе просто повезло. Вот и всё.
   – Ну-ну, самая выгодная позиция. У кого всё хорошо – тому, значит, повезло. А у кого полная жопа – значит, судьба такая. Только вот, не думаешь ли ты о том, что, послав своего Ваню на хер – жизнь твоя была бы совсем другой?
   Кому помогут такие разговоры? Позади больше половины жизни, дети, сложившийся быт, условия, привычки. Любе хотелось простого человеческого сочувствия, а не разглагольствования о том – кто что заслужил. Она, Люба, никак не могла заслужить ТАКОЕ. Иван был её первым мужчиной. Первым и единственным. Не сразу в семье наладился быт, но Люба очень старалась. И муж, и дети всегда ухожены, завтраки-обеды-ужины готовятся без опозданий. Никто не сможет показать на неё пальцем и сказать: «Вон идёт плохая мать и отвратительная хозяйка!». Никто.

   Люба промывала макароны, когда с работы вернулся Иван. По радостным крикам детей в прихожей сразу определила – трезвый.
   – Мать, голодный, как чёрт. Накладывай – чё у тебя там есть! – здоровый 90-килограммовый мужик плюхнулся на табуретку, которая подозрительно крякнула.
   Люба достала тарелки на всю ораву. Младшая не отрываясь, висела на отце. Старшая Таня, в силу своего возраста вела себя более спокойно, а 10-летний Ванечка подсовывал отцу в лицо склеенный из бумаги кораблик.
   – Ну что, Танька, двойки есть? – начал отец стандартный опрос в ожидании ужина.
   – Не получаю, – гордо ответила Татьяна.
   – Молодец, моя школа! А ты, шкет, успел чего-нибудь в школе разбить или сломать? – Иван обратил взор на сына.
   – Не-е-а. Пап, смотри, какой я кораблик сделал!
   – Молодец, моя школа! Олька, не надоело учиться?
   Младшая отрицательно закачала головой, отчего косички забавно разлетелись в стороны.
   Люба называла это красивым словом – идиллия. На самом деле Иван был хорошим отцом. Детям ведь много не надо – там спросил, тут поинтересовался. Зато они все вместе – одна большая семья.
   – Чего улыбаешься, мать? – Иван любил выглядеть строгим.
   – Да так – на вас посмотрела. Тебе может супчика налить или сразу второе будешь?
   – На фига мне ваш супчик – вода одна. Давай нормальную еду для нормальных мужиков. Верно, Вань?
   Сын радостно кивнул.
   После ужина кухня снова превратилась в девять квадратных метров одиночества. Люба мыла тарелки и размышляла о словах Ирины – об отношении окружающих, которое мы заслуживаем. В голову лезли примеры соседей, знакомых, родственников. Люба с трудом домыла посуду, и побежала звонить подруге.
   – Ир, вот ты говорила об отношении. Вспомни Гальку – одноклассницу нашу. Зараза заразой, да? Но какого мужика отхватила – катается, как сыр в масле. И ты хочешь сказать, что она это заслужила?
   – Конечно, – невозмутимо ответила Ирина. – Ты пойми, что не кто-то даёт людям право на хорошую жизнь или хорошее отношение, а мы сами добиваемся этого права.
   – А теперь по-русски! – потребовала Люба.
   – Например, та же самая Галя. Человек она не очень приятный – соглашусь. Но подаёт себя с определённой стороны – «хочу вот так и не иначе!». Твоё право послать её куда подальше, либо согласиться с её требованиями. Кому что. Наверное, Галькиному мужу нравится выполнять её прихоти. Может, он об этом всю жизнь мечтал?
   – Ну, не знаю… Она и изменяет ему…
   – А это его дело. Не нравится, как говорится – не кушайте, – Люба совсем растерялась:
   – Но как измены могут нравиться?!
   Ира усмехнулась:
   – А тебя устраивают тумаки от собственного мужа?
   – Ира, это совсем другое!
   – Да нет, моя дорогая. Вывод один – не устраивает – меняй. А если ищешь тысячу причин, чтобы этого не делать – значит, не всё так плохо. Или тебя это устраивает.
   Как всё запутанно. Как всё сложно… Люба отправилась укладывать детей спать.
   Рабочий день начался обычно. За одним исключением – в курилке (Люба ходила за компанию с коллегой Анечкой), Анечка задала ей обескураживающий вопрос:
   – Любовь Антоновна, а ты заметила, что Григорий Васильич к тебе неравнодушен?
   Глаза у Любы превратились в два больших блюдца. От удивления она даже не сразу ответила.
   – Ну, чего ты уставилась? Не маленькая же! – Аня задумчиво тушила сигарету в блюдце.
   – Да что ты такое говоришь?.. – обрела дар речи Люба.
   – Нет, ты меня удивляешь! Сколько тебе лет – 40, 45?
   – Сорок два, – машинально ответила Люба.
   Сорок два года! А вид у тебя сейчас – будто все шестьдесят. Чего ты так испугалась? Влюбился мужик, так и на здоровье! Радоваться надо, а не стоять с видом человека, увидевшего призрак! – Аня, наконец, потушила сигарету и направилась в кабинет.
   – Подожди, – взмолилась Люба. – Почему ты так решила? – странное чувство, очень похожее на радость мелкими шажками завоевывало Любину душу.
   – По-моему, об этом знают все – кроме тебя. Григорий Васильич глаз с тебя не сводит, – Аня решительно взялась за ручку двери.
   Люба осталась в курилке. Почему-то хотелось отдышаться. Григорий Васильевич ей всегда нравился – как человек. Невысокий, с маленьким пузиком и добрыми-добрыми глазами. Ему было лет пятьдесят. Жил, насколько Люба знала, один. Детей нет. Как сотрудника – Григория Васильевича уважали и ценили. Неужели он… Люба даже про себя стеснялась подумать о возможных чувствах коллеги. Неужели она, мать троих детей, может кому-то нравиться? Люба взглянуло в окно, которое немного отражало курилку. А почему бы и нет? Стройная 42-летняя женщина. Конечно, не 90/60/90, но всё же! Люба ещё немного покрутилась перед стеклом. Но из других кабинетов народ потянулся на перекур, и ей пришлось вернуться на рабочее место. Во время обеда – в буфете Григорий Васильевич подошёл к Любе с просьбой:
   – Любовь Антоновна, можно я с вами разделю трапезу?
   Люба едва не уронила поднос на пол. Покраснела, отвернулась в сторону, едва слышно промямлила:
   – Да, конечно.
   Как разговаривает человек, а? Если бы она услышала от Ивана предложение «потрапезничать» – сразу бы подумала о нездоровом состоянии мужа. А из уст Григория Васильевича такие вещи звучат настолько естественно… Люба начала стесняться коллегу, словно девочка. Только сейчас она иначе взглянула на поведение Григория Васильевича. Не первый раз он садится с ней обедать, задаёт вопросы, галантно придерживает дверь, когда она входит в кабинет.
   – Люба, а вы сдали отчёт? – поинтересовался Григорий Васильевич.
   Люба с трудом проглотила кусочек хлеба, который до этого долго катала в пальцах.
   – Н… нет. Но мне немножко осталось…
   – Если хотите – я вам помогу, – предложил коллега.
   – Не надо – я сама! – поспешно ответила Люба и покраснела ещё больше.
   Ну что ты будешь делать! Зачем отказалась?! Люба ругала себя последними словами. Первый раз в этой жизни за ней начинает ухаживать мужчина (Иван не считается – давно это было и… неправда). А она голову в песок!

   Рабочий день на этом не закончился, но Любе больше не удалось пообщаться с Григорием Васильевичем. Однако это не помешало ей лететь домой на крыльях. Только что это были за крылья? При мысли о любви Люба себя строго одёрнула: «Перестань! Тебе 42 года и трое детей. Выдумала тоже!» Но почему-то хотелось петь – что Люба и делала целый вечер – на девяти одиноких кухонных метрах.
   – Люба, мать твою, что за бардак в прихожей?! Чуть шею себе не сломал!
   Иван продолжал материться, а Люба уже двигала ящик для обуви на место.
   – Да Ванька во что-то играл, а убрать за собой, как всегда, забыл, – спокойно ответила жена и вернулась на кухню.
   Время бурных встреч давно прошло, а может и не было никогда этого времени – приснилось Любе или показалось. Начиная жить, на многие вещи мы смотрим проще. Потом начинаем выделываться, качать права. И как-то само собой всё это сходит на «нет». Остаётся течение реки под названием «жизнь». Не всегда хочется повернуть русло в другую сторону – силы для этого требуются или желание. Всё одно – когда знаешь о поворотах, бурлящих потоках, мелководье или наоборот – привыкаешь. А это тоже, в некотором роде, спокойствие – когда всё знаешь наперёд.

   Ужин, как всегда, прошёл в шумной обстановке. Один раз Иван отвесил подзатыльник сыну, которой баловался с едой. Неуклюже, по-мужски погладил Олечку по голове – за очередную «пятёрку». Любе достался нагоняй за невнимательность. А она, как ни странно, и правда не могла сосредоточиться. Домашние что-то попросят – Люба не слышит. Рассказывают, а у неё взгляд затуманенный – как будто сквозь человека смотрит.
   После ужина дети разбрелись по комнатам, Иван плюхнулся в кресло смотреть телевизор, а Люба осталась одна. Помыла посуду и – за телефон. Дверь на кухню закрыла, говорила чуть ли не шепотом – даже Ирина начала злиться «Что за шпионские страсти?». Люба ввела подругу в курс дела. Иринино настроение изменилось – такого сюжета от Любы ожидать было практически невозможно.
   – Господи, Люба, кто-то услышал мои молитвы! За тобой ухаживает приличный человек – насколько серьёзны его намерения – мы не знаем. Но это уже лучше – чем ничего! Любаша, не робей! Я тебя умоляю!
   Люба почувствовала, что ей стало душно. Распахнула окно – жадно вдохнула осеннего холодного воздуха.
   – Люба, почему ты молчишь?!
   – Я не знаю, что тебе сказать. Всё это так неожиданно. А у меня дети…
   – Да при чём тут дети?! Тебя же не замуж зовут! Я тебя об одном прошу – не отталкивай, не отказывайся. Ну, хотя бы чуть-чуть узнай о существовании другой жизни. Хотя бы раз в жизни получи шоколадку не за разбитый нос, а просто так. Люба! – монолог Ирины превратился в страждущий призыв.
   Холодный воздух не мог остудить эмоции, которые Люба прятала где-то глубоко в себе. Поблагодарила подругу за поддержку. Словно призрак появилась перед детьми, отстранение попросила всех ложиться спать. Дети с недоумением посмотрели на мать, но в этот раз спорить и выпрашивать отсрочку не стали.

   На следующий день с лёгким недоумением Любу провожали взглядами уже коллеги. Создалось впечатление, будто человек неуловимым образом преобразился. Изменилась осанка, походка – да и выражение глаз другое. Что случилось с человеком? Никто не знал. А Люба, тем временем, совсем не обращала внимания на окружающий мир, и даже не пошла обедать. Только испуганно вздрогнула, когда перед её лицом появилась булочка с компотом.
   – Больше на вынос не дают, – извинился Григорий Васильевич.
   Не смогла сдержать Люба предательскую краску, бросившуюся к щекам.
   И коллегу поблагодарила слегка дрогнувшим голосом.
   Булочка эта показалась Любе бесценным подарком. Просто так и ни за что. Совершенно чужой человек о ней побеспокоился. Как же это приятно! Люба не выдержала, повернулась к Григорию Васильевичу и ещё раз сказала «спасибо» – даже нашла в себе силы посмотреть коллеге в глаза – не отворачиваясь и почти не смущаясь.
   Мостик перекинут! Люба чувствовала себя героиней любовного романа, но мысли об Иване периодически омрачали нежданную радость. Неправильно это. Не по-людски. Тут же в голове проносились вчерашние слова Ирины «Ну, хотя бы чуть-чуть узнай о существовании другой жизни. Хотя бы раз в жизни получи шоколадку не за разбитый нос, а просто так». И тогда Любе становилось легче. На некоторое время.
   Сделанный вовремя отчёт! Возвращение домой! Люба догадывалась о том, что за спиной появилось нечто новое. Воздушное и сильное. Придающее уверенность в себе, желание пританцовывать и петь. Наверное, это крылья. А что же ещё может быть?
   – Люба, блин, ты пробовала это мясо?! – Иван с грохотом отодвинул тарелку.
   – Нет, а что с ним?
   – Ты его пересолила! – ярость, с которым было брошено это обвинение, приравнивалась, скорее, к обвинению в серьёзном преступлении..
   – Странно… – задумчиво отреагировала Люба.
   – И это всё, что ты можешь сказать?! – Иван сжал кулаки.
   – А что ещё? – словно не чувствуя грозы, ответила Люба.
   Иван растерялся. Сжал кулаки – разжал. Покосился на жену. Люба снова была где-то далеко – как всегда в последние дни. Буркнул себе под нос нечленораздельное ругательство и придвинул тарелку обратно.

   – Любовь Антоновна, можно я вас провожу? – Григорий Васильевич неожиданно появился перед Любой, когда она выходила из стен родного комбината.
   Люба тут же представила удивлённые взгляды знакомых, которых она может встретить по пути. Но желание пообщаться с Григорием Васильевичем пересилило страх.
   Не спеша, парочка двинулась в сторону автобусной остановки. Григорий Васильевич расспрашивал Любу о том, чем она занимается в свободное время. Сам он оказался страстным поклонником театра.
   Люба робела, отвечала односложно, но каждое слово Григория Васильевича ловила с жадностью и восторгом. Уже привычным сдало ощущение крыльев за спиной.
   – Простите, а можно я вас буду называть Любой? – спросил мужчина.
   Люба кивнула головой, неожиданно рассмеялась.
   – Что вас рассмешило? – удивился Григорий Васильевич.
   – Ну, я подумала, что могу обращаться к вам «Гриша». И настолько это непривычно – после десятка лет менять имя-отчество на такое… человеческое что ли «Гриша».
   – А вы попробуйте, – предложил Григорий Васильевич.
   Осень отчаянно прощалась с летом. То бросит под ноги ворох грязно-жёлтых листьев, то окропит противной моросью. Ничего этого Люба не замечала, да и Григорий Васильевич, похоже, тоже. Они стояли на автобусной остановке и, пожалуй, в первый раз Люба не хотела увидеть знакомый до боли номер автобуса. Не нужен был ей этот автобус!
   – Я помню, вы как-то рассказывали про своих детей. У вас очень хорошие дети.

   Люба улыбнулась. Каждая мать видит в своём ребёнке то, что могут не заметить другие люди. Но как приятно, когда о твоём чаде или чадах по-доброму отзывается совершенно посторонний человек! Подъехал автобус. Люба попрощалась с Григорием Васильевичем. Единственное, чего ей хотелось в эту минуту, помимо общения с коллегой – это позвонить Иринке.
   – Ты не представляешь, как я за тебя рада! – говорила Ирина часом позже. – Чувствую, что это серьёзный человек, хотя выводы, конечно, делать рано, – Люба придерживала трубку плечом и, разговаривая с подругой, рассеянно чистила картошку на ужин. Сладкой музыкой ложились Иринкины слова на Любино сознание. Одно обидно – почему рабочий день такой короткий? Что можно успеть за 8 часов? Несколько раз увидеть хорошего человека и перекинуться с ним парой фраз.
   – Люба, смотри, что я принёс! – послышался из прихожей голос Ивана.
   Люба подошла к мужу. Иван держал в руках облезлого котёнка.
   Всплеснула руками:
   – Господи, это что такое?
   – Пищал – наверное, голодный. А Олька давно просила. Вот, решил взять с собой.
   Люба внимательно посмотрела на мужа. Трезвый и… добрый. Когда-то он всегда был таким. Или почти всегда.
   Ужин был отложен в сторону – вся семья занялась котёнком, которого пришлось приводить в приличный вид.

   – Люба, можно пригласить вас в театр? – Григорий Васильевич не стал её смущать вопросом при всех – дождался, когда в кабинете никого не будет.
   Люба начала лихорадочно размышлять. Театр – это здорово. Тысячу лет там не была! Но что сказать Ивану? Ответ пришёл тут же.
   – Вань, я в среду иду в театр – меня Иринка пригласила.
   – Делать вам не хрена – ни тебе, ни твоей Ире, – отозвался муж, на секунду оторвавшись от телевизора.
   Но это было разрешение! Любе пришла в голову очередная идея – обезопасить свой поход в театр с помощью всё той же лучшей подруги. А почему бы им не отправиться втроём? Вряд ли Гриша будет возражать.
   Да и Иришка увидит Любиного поклонника.
   Этот вечер запомнился Любе надолго. Их троицу окружали серьёзные красивые люди. Иринка много шутила – все смеялись. Особенно после нескольких глотков коньяка в буфете. Люба наслаждалась близостью человека, который с каждым днём нравился ей всё больше и больше. Каким галантным был Гриша, каким остроумным и внимательным! Любе с трудом верилось в то состояние, которое она испытывала, с трепетом заглядывая в завтрашний день.

   – Люба, этот Гриша – просто сокровище! Я так за тебя рада! Теперь ты понимаешь, что заслуживаешь большего? – говорила Ирина подруге по телефону.
   – Он тебе правда понравился? – Любино сердце замирало в предвкушении нового одобрения.
   – Конечно – понравился! А как он на тебя смотрит – столько нежности в его глазах! Как он до тебя дотрагивается – одно удовольствие вами любоваться! – Люба зарделась.
   – Люба, хватит трепаться по телефону! – послышался крик Ивана. С телефонной трубкой Люба подошла к мужу.
   – А что такое?
   – Сделай мне лучше чаю, – хмуро ответил Иван. Потом добавил: – Пожалуйста.
   Любе пришлось прервать разговор с подругой. Через пару минут закипел чайник. Женщина сделала все необходимые приготовления, даже положила несколько баранок на блюдце. Молча отнесла мужу чай с баранками, и так же молча ушла на кухню. Иван отправился вслед за Любой.
   – Слышь, Люб, ты чего такая странная в последнее время?
   – Не понимаю – о чём ты. По-моему, такая же, как и всегда, – ответила Люба и начала выкладывать продукты из холодильника – самое время для разморозки агрегата.
   Иван ещё немного потоптался на кухне.
   – Нет, ты странная…
   Люба бросила короткий взгляд на мужа:
   – В чём хоть это выражается?
   – Не знаю… Ну, вроде ты здесь, а как будто тебя и нет, – Люба усмехнулась, затем взглянула на часы: – Ах ты, детям-то спать пора! – и тут же полетела уговорами и шлепками настраивать отпрысков на сон грядущий.
   Иван растерянно почесал голову.
   – Люба, как насчёт ещё одного культурного мероприятия? Не хочу показаться однообразным, но это опять театр – правда, спектакль совсем другой, – Григорий Васильевич улыбнулся.
   Люба немножко качнула крыльями, с которыми уже не расставалась.
   – Что ж, театр – это хорошо. Давайте попробуем. Но только с Ириной.
   – Возражений не имею! – Григорий Васильевич шутливо поднял руки вверх.
   И снова рабочий день пролетел слишком быстро – не давая возможности насладиться каждой минуткой. Люба решила задержаться – отвлекаясь на разговоры с Григорием Васильевичем – не успевала выполнять все свои обязанности.
   Через час, растирая затёкшие от писанины пальцы, вышла из дверей комбината. Григорий Васильевич ждал её возле выхода.
   – Ой! – только и смогла сказать Люба.
   – Видите ли, темнеет рано, а вам ещё до остановки дойти надо – мало ли что. Вот, решил подстраховать, – оправдался Григорий Васильевич. Неужели? Её, Любу, кто-то целый час ждал на холодном осеннем ветру – и только для того, чтобы проводить до остановки! Люба, не ожидая от себя такой смелости, взяла Григория Васильевича под руку.

   Иван был пьян. Люба поняла это по особенной тишине, стоящей в квартире. Дети обычно сводили к минимуму звуковое сопровождение, стараясь лишний раз не напоминать о своём существовании. Пьяный папа, решивший проверить уроки – это особая история. Как только Люба зашла на кухню, Иван поднял хмельную голову:
   – И где ты шлялась?!
   – На работе задержалась – не успела разобраться с накладными, – как можно спокойнее ответила Люба, но сердце сжалось в ожидании нехорошего предчувствия.
   – Знаем мы вашу работу! Все вы так говорите – пока по койкам шастаете. Так?!
   Ивану нужен был скандал. И Люба это понимала – до дрожи известный сценарий.
   – Я на самом деле разбиралась с докладными – можешь спросить у Николая Аркадьевича. Ты кушал что-нибудь?
   – Нет, ты скажи – кто твой любовник?! Может, сам Николай Аркадьевич?!
   Иван повышал голос, через каждое слово, вставляя мат.
   – Ваня, у меня нет любовников. Ты прекрасно это знаешь.
   – Да ты сука! – взревел Иван. – Ты что делаешь в последнее время?!
   Мразь! Думаешь, я не знаю?! Я тебя убью, сука!
   Иван сорвался со стула и навис над женой. Но на Любу нашло поразительное спокойствие и усталость. Оправдываться не имело смысла, просить о чём-то тоже.
   – Убивай… – покорно сказала Люба, даже не закрыв лицо руками.
   Иван стоял в нескольких сантиметрах от жены, раскачиваясь и дыша в лицо перегаром.
   – Сука! – прохрипел муж.
   Люба подняла глаза и… не встретилась с кулаком.
   – Ванька, а ну показывай уроки! – рявкнул Иван и пошёл в детскую, пнув по дороге пока ещё облезлого котёнка.
   Опасность миновала? Нет времени на удивление – надо спасать сына.
   На следующий день Иван вернулся с работы раньше обычного. Был непривычно молчалив. Когда дети разбрелись по своим комнатам – муж достал из кармана шоколадку. «Так не бил же!» – чуть было не сказала вслух Люба.
   – Давай поговорим, – неожиданно предложил Иван.
   Только от этого предложения уже необходимо было срочно сесть – что Люба и сделала.

   Иван долго подбирал слова – не зная, как начать. Решился:
   – Ты там это… Не подумай ничего. Я не знаю, что с тобой происходит. Но ты это, знай, что я тебя… люблю, – договорил, и чуть было не покраснел.
   Люба не верила своим ушам! Когда Иван признавался в любви последний раз? Похоже, перед свадьбой.
   – Ты ведь знаешь – сколько у нас всего было. Ну, дети там… Хорошее и плохое. Я не мастер говорить. Вот. Но ты имей ввиду.
   – Что иметь ввиду? – не поняла Люба.
   Иван даже растерялся:
   – Как «что»? Ну это, моё отношение к тебе… Ну, то, что люблю…
   Любино сердце наполнилось непонятной жалостью к этому огромному мужику, похожему на медведя. С которым её связывало 18 лет не только плохой жизни.
   В дверях возникла фигурка младшей дочери:
   – Пап, – прошептала Олечка. – Я тебе тут вышила… – девочка держала в руках новую отцовскую рубашку.
   Иван нахмурившись, забрал рубашку из рук дочери. На груди красовался кривой цветочек, вышитый крестиком. И даже если бы он был идеальным – в такой одежде отец уже не мог появиться на людях. Взрослый мужик и вышивка на груди.
   – Какая ты умница! – похвалил Иван и обнял дочку, едва не раздавив в своих объятьях.
   Любе захотелось плакать. И от умиления, и от жалости, и от обиды. Всё смешалось, не разберёшь – где что. Кто-то пришёл, и все мысли разбросал в хаотичном порядке, придерживаясь какой-то своей цели.
   Ирина позвонила на следующий день.
   – Люба, я такое платье видела – ты в нём будешь, как конфетка!
   – Ир, сходи с Григорием Васильевичем одна, – прервала подругу Люба.
   – Как? Почему? Тебя Иван не отпускает?!
   – Я сама не хочу…
   – Люба, ты что говоришь? Что-то случилось, да? Кто тебя обидел?! – запереживала Ирина.
   – Никто не обидел. Просто нет смысла в этих отношениях. Дал мне Бог Ивана – с ним я и должна быть до конца.
   – Люба, очнись! Я не знаю, что там у вас с Иваном произошло, но пойми одно – это всё временно! Завтра он вернётся с работы и сломает тебе шею, потому что ему так хочется! Люба! – отчаянию подруги не было предела.
   Но Люба оставалась спокойной и мёртво-невозмутимой:
   – Я так решила.
   – Господи, ну пойми же одно – вся твоя жизнь – это настроение известного тебе человека! Неужели ты недостойна лучшего? Цветов, отношения соответствующего, нормальной любви, в конце концов!!! – Ира не заметила, как начала кричать.
   – Значит, недостойна, – лаконично ответила Люба.
   – Но ведь тебе даётся такой шанс! Люба, второго уже не будет! Очнись!
   – Ира, ты никогда не была замужем – тебе не понять. А Иван не всегда такой плохой, как кажется.
   – Дура! – не выдержала подруга и бросила трубку.
   Люба пошла на кухню. Не было ни лёгкости, ни привычного «крылатого» ощущения. Только тяжесть в ногах и размышления в голове – что приготовить на ужин. Нормальное состояние, от которого Люба успела немножко отвыкнуть. Но только немножко…

Целуя пальчики…

   – Так вы считаете, сударь, что любовь не умирает?
   – Ну почему же так категорично! Любовь умирает. Но только после того – как умирает душа…
   – Хм… По вашей оригинальной версии – в течение всей нашей жизни душа умирает несколько раз. Так?
   – Вы пытаетесь меня на чём-то подловить? Не получится, сударь. Ведь я вам говорю о любви, а вы пытаетесь синтезировать влюбленность…

   – Этот пальчик самый главный и самый любимый… Целую его миллион раз и все равно не могу оторваться… – Костины губы коснулись блестящего ноготка и заскользили к основанию.
   Аня улыбнулась.
   – А этот пальчик самый важный и самый строгий… – продолжил «путешествие» муж.
   – Это как? – усмехнулась Аня.
   – А ты не спрашивай… просто имей ввиду,-
   – Вот этот – самый беззащитный, но в то же время самый отважный…
   Аня не выдержала и рассмеялась. Костя продолжал оставаться серьезным, но видно было, что это дается ему с трудом.
   – Фан-та-зёр! – по слогам сказала жена и упала на подушки.
   – А если и так – ты видишь в этом что-то плохое?
   – Только самое хорошее вижу. Самое-пресамое. Хорошее-прехорошее…
   Аня обняла мужа, и ему пришлось оторваться от пальчиков.
   – Это и важно. Верно?
   Аня кивнула головой и постепенно смешинки в её глазах растаяли. Так было всегда – сначала они смеются, а потом подкрадывается обожание. Обожание, порой вызывающее слёзы – так много его было, и оно просто не помещалось в душе.
   – Ты чего? – прошептал Костя.
   Слезинка выкатилась из зеленого глаза и медленно покатилась по щеке.
   – Люблю тебя… – едва слышно ответила Аня и виновато улыбнулась.
   – Я же тоже люблю тебя. Может, и мне всплакнуть?.. – муж, постоянно встречающийся с подобным состоянием жены – не растерялся, а попробовал перевести всё в шутку.
   – Ты мужчина, – предположила Аня.
   – Черт!.. – вполне натурально расстроился Костя, и они оба рассмеялись.
   Так продолжалось 7 лет. 7 счастливых и наполненных любовью лет. Правда, первый год семейной жизни был отмечен ссорами и конфликтами. Молодые понимали, что это так называемая «притирка». Узнают друг друга, с чем-то не соглашаются, что-то раздражает. Важно разглядеть это «что-то». И либо принять – либо так и продолжить перестраивать вторую половину под себя. А разве легко изменить взрослого сформировавшегося человека? Первый год Аня отчаянно обижалась. Надувала губки и уходила к окну – трагически любоваться природой. Сначала Костя чувствовал себя виноватым, и пытался заслужить прощение. Потом перестал обращать внимания на обиды жены – это, кстати, вдвойне неприятно. Для жены. Вот тут Анечка и принялась пересматривать их отношения и искать золотую серединку. Говорят «ломать – не строить». И, на самом деле, отношения – словно дом, в котором каждый кирпичик пристроен твоими собственными руками. Ничего не было в начале – даже фундамента. Только голый пустырь. А вот уже и добротный красивый дом – в котором так и уютно и светло. И в этом нет ничьей посторонней заслуги, кроме вас двоих.
   Потолок протекает? Стены не ровные? Так не на кого пожаловаться, кроме как на самих себя. Работайте на совесть, люди!
   Анечка поработала на совесть. Да и Костя не замедлил присоединиться. С тех пор прошло 7 лет. И, спустя столько времени, Костя мог оставить трогательную утреннюю записку для жены, а Анечка могла заплакать от избытка светлых чувств к мужу.

   Телефон заверещал, прервав идиллию, и Аня подпрыгнула от неожиданности. Бросила быстрый взгляд на часы – девять вечера. Костя хмыкнул – уж он-то сразу догадался о личности позднего абонента.
   – Анечка, сто раз привет и ни одного «нет»! – затараторила лучшая Анина подруга – Олеся.
   – При… – попыталась поздороваться Аня, но Олеся тут же перебила:
   – Мне мой сделал офигенный подарок – два билета на концерт Патрисии Каас. Для нас с тобой. Ты не можешь сказать «нет» – потому что я жду от тебя только «да»!!!
   – Олесь…, – попыталась вставить девушка.
   – Даже не хочу и слышать про дела и прочую ерунду! Ты всегда обожала Каас! Не смей мне отказывать! Ты знаешь, сколько стоят эти билеты?!
   – Ну, так сходи со своим Славой… – предложила Аня.
   – Ты с ума сошла? Что он понимает в этой музыке? Ни-че-го! Аня, не будь дурой!
   Аня вздохнула – отвязаться от подруги чрезвычайно сложно, но возможно.
   – Спасибо, Лесечка. Но я не хочу никуда идти. Не обижайся. Пожалуйста.
   – Аня!!! Но ведь она так редко бывает в Москве! Ты совсем больная стала, да?
   – Кто «бывает»? – не поняла подруга.
   – Патрисия Каас! Господи, я как будто с пустотой разговариваю!
   – Аааа… Ну так передавай ей привет! И Славке тоже!
   Аня понимала, что её шутки – верный путь к Олесиной обиде, но ничего не могла с собой поделать.
   – Я с тобой не разговариваю… – надулась Олеся.
   – Жалко, а я с тобой разговариваю, – утешила Аня.
   – Ну и всё…
   – Не дуйся, Лесь. Я, правда, не хочу никуда идти,-
   – Ладно. Пока.
   Олеся обиделась. Теперь телефонная тишина на неделю – как минимум.
   – Почему ты отказалась? – спросил Костя. – Это ведь твоя любимая певица.
   – Ну и что! Ты мне важнее какой-то там Патрисии Каас. Разве я получу столько удовольствия, сколько получаю с тобой?
   Костя улыбнулся:
   – Смотря как на это посмотреть. Если бы она начала целовать твои пальчики…
   Аня бросила в мужа подушкой.
   – Может, ты бы и пересмотрела своё мнение… – продолжил муж, изворачиваясь от следующей подушки.
   Бой продолжался несколько минут. Уставшая Аня, уже забывшая об обиде подруги – в изнеможении рухнула на постель. Костя медленно приближался.
   – И кем я сегодня буду? Злобным тигром? Интеллектуальным учителем?
   Развязным подростком?
   – Самим собой! – успела крикнуть Аня, и муж набросился на девушку с каким-то непередаваемым рычанием.
   В перерыве между борьбой, Аня жалобно простонала:
   – Так кто же ты?
   – Я? – задумался Костя. – Я – пингвин!
   – Пингвины так не делают! – засмеялась Аня, пытаясь ускользнуть от железной хватки псевдо-пингвина.
   – Да что ты? А ты знаешь, как именно ведут себя пингвины? У тебя с ними что-то было?!
   Аня захохотала – не в силах ответить. Атака «пингвинов» продолжалась…

   А потом было утро. Аня заставляла себя проснуться, но это так плохо получалось. Рядом любимый мужчина, вокруг драгоценный запах любви и счастья. Выползать из этого удовольствия? Аня собрала все свои силы. Босые ноги утонули в длинном и холодном ворсе ковра.
   – Что приготовить на ужин?.. – сонный шепот мужа разбудил девушку окончательно.
   – Что хочешь… – прошептала Аня, не желая пускаться в длинные разговоры. Сегодня у Кости выходной – пускай поспит подольше. А завтра выходной у Ани – зато Костя заступает на смену. Эх, жизнь-злодейка!
   На улице перекрикивали друг друга птицы, разбуженные ярким солнцем. Почти у всех прохожих сонные невыспанные лица, быстрая походка и рассеянный взгляд. Ане нравилось угадывать мысли людей. Вот этот господин в строгом костюме наверняка начнет рабочий день с выволочки сотрудников. А эта спешащая девушка, видимо, что-то придумывает в свое оправдание – такой уж у неё вид. Но есть и счастливые лица! Наверное, эти люди провели ночь в любви и никак не могут расстаться с воспоминаниями. Интересно, что приготовит Костя на ужин? Иногда из под его рук выходят настоящие кулинарные шедевры. Аня улыбнулась – еще не все успели позавтракать, а она уже думает об ужине!
   День пронёсся с сумасшедшей скоростью. Аня давно заметила, что чем больше работы – тем стремительнее пролетает время. Сегодня её просто завалили материалом (Аня работала корректором в одном довольно серьезном журнале). Буквы, слова, предложения – к концу рабочего дня всё превратилось в единый круговорот под названием «великий и могучий, но трудноразбираемый русский язык».

   Непередаваемый аромат встретил Аню прямо с порога. Девушка замерла на секунду, а потом радостно воскликнула:
   – Голубцы! Ура!
   Услышав возгласы жены – Костя вышел в прихожую. Нежно чмокнул Аню в щечку и забрал сумки.
   – Устала? – заботливо поинтересовался.
   – Просто сил нет!
   – Раздевайся и ужинать. А потом телевизионный сеанс под названием «релакс». Это наша вечерняя программа.
   Аня уже сняла туфли – как вспомнила:
   – Кость, а ты мусор выносил? Там еще с утра было полное ведро.
   – Ой, забыл, котенок!
   – Давай его сюда – я быстро сбегаю.
   «Бежать» – слово слишком сильное для Аниного состояния. Размахивая ведром и думая о голубцах, Аня медленно добрела до мусорного контейнера.
   – Здравствуй, Анечка! – вежливо поздоровались бабушки возле подъезда.
   – Здравствуйте! Как самочувствие?
   – Ой, старость – не радость. В поликлинике никакого уважения! Всю жизнь отработали, а теперь ходишь, словно милостыню просишь… – начала жаловаться самая активная бабушка, Зинаида Филипповна.
   Это было начало долгой песни – Аня прекрасно понимала. И при всём своём уважении к бабушкам, вежливо остановила жалостливый поток:
   – Не болейте – выздоравливайте. А мне пора – извините.
   Как только Аня отошла от подъезда – бабульки тут же придвинулись поближе друг к другу и зашептались, поглядывая в сторону девушки.
   «Что ж, не смогла уделить внимания – так хоть тему какую-то подкинула» – успокоила себя Аня.
   Возле мусорного контейнера играли местные собаки. Аня даже забыла на мгновенье о ведре, которое только и осталось – что опрокинуть в контейнер. Уж очень душевно – если можно так сказать – играли друг с другом псы. Нежно покусывая, падая на спину и подставляя все части тела, а потом удивительно трогательно хватали друг друга за лапы. И всё настолько осторожно – не дай бог прикусить товарища сильнее, чем полагается. Зрелища, состоящие из собачьих драк или «любовей» были намного привычнее, нежели эти ласковые игры. Людей, ведущих не очень красиво по отношению друг к другу, мы привыкли презрительно называть животными. Но, оказывается, и животные способны не только на проявление примитивных инстинктов…

   Дома Аню ждал ужин и любимые серые глаза. Усталость осталась где-то там – за гранью доступного. Светло и хорошо на душе – как, впрочем, и всегда.

   Телефонный звонок застал Аню за мытьём посуды.
   – Костя, возьми трубку! – крикнула жена, но напрасно.
   – Я в ванной! – отозвался Костя.
   Неужели Олеся оттаяла? Увы, это была мама. С мамой у Ани сложились довольно сложные отношения. Мама всегда считала, что самостоятельность – это главное достоинство детей. Аня не возражала. Уже с 11 лет она сама ходила по необходимости в поликлинику, ответственно училась – не нагружая лишний раз маму проверкой дневника и уроков, училась защищать себя и узнавала от подруг о премудростях жизни. Иногда маленькой, но самостоятельной девочке ужасно хотелось стать крошечной и беспомощной – чтобы почувствовать мамину заботу. Но все эти дурацкие мысли Аня гнала прочь, потому что мама достаточно понятно объясняла о необходимости быть умной и сильной без постороннего вмешательства. Первые романы, разочарования и слезы прошли в одиночестве. Поделиться с мамой Аня не решалась – это бы разрушило её репутацию – репутацию сильного человека. Мама бы расстроилась. Мама бы не поняла. Мама бы разочаровалась. Но ведь она так много дала дочери – воспитывая девочку одна, что Аня не решалась огорчать единственного близкого и родного человека.
   И как-то в одночасье близким и родным человеком стал Костя. Ему можно было поплакаться и пожаловаться, не боясь осуждения. Аня поняла это не сразу, но удивление и счастье от чувства быть кому-то нужной в любом состоянии было непередаваемым. Постепенно раскрываясь, Аня обрушила на Костю не только любовь, но и огромную благодарность за возможность любить без препятствий и ограничений. За счастье быть всегда желанной и самой лучшей.
   – Ну, как ты? – спросила мама после того, как поздоровалась.
   – Хорошо, мамуль. А ты?
   – Мурыська, сволочь, опять куда-то сбежал, – Ольга Петровна пожаловалась на любимого кота и тяжело вздохнула.
   Аню снова обуяло чувство вины – маме одиноко.
   – Да вернется он, мам. Первый раз что ли? – попыталась успокоить Аня мать.
   – Ну, первый – не первый, а вдруг последний?
   Ане показалось, будто мама всхлипнула. Наверное, мерещиться.
   – Не переживай, мамуль. Всё будет хорошо, – Аня мучительно пыталась найти нужные слова, но в голову ничего не приходило.
   – Ладно, – смилостивилась Ольга Петровна. – Я чего звоню? Хочу завтра к тебе приехать.
   Вот так поворот! Хотя, мама уже давно не приезжала… О чём разговаривать? Все эти встречи являлись маленьким испытанием для дочери. Но разве можно отказать родной матери?
   – Конечно, приезжай, мамуль! – Аня улыбнулась, но сама почувствовала, какой кривой и неестественной вышла эта улыбка.
   – Ну всё тогда. Приеду – поговорим!
   Аня положила трубку и задумалась. Разные чувства её посетили – и чувство вины от нежелания общаться с мамой и в то же время радость от того, что мама интересуется её делами. Такой водоворот…
   – Кость, мама завтра приедет…, – поделилась Аня новостью с мужем – когда тот вышел из ванны.
   – Ну и хорошо – поболтаете на пару!
   Аня вздохнула, но тут же повернула мысли в нужное русло – всё-таки она старалась быть хорошей дочерью. А Костя, тем временем, включил телевизор и настроил нужный канал. Интересный фильм, любимый человек рядом и возможность вздремнуть в неответственные художественные моменты…

   Может быть, Аня еще бы час ходила бы по квартире сонной мухой, но в этот раз её разбудил маленький листочек бумаги, прикрепленный к зеркалу в прихожей «Сонечка была бы Сонечкой, если бы не Анечкой… Доброе утро, любимая!». Размашистый крупный почерк. Слегка подпрыгивающие буковки. От кончиков замерзших пальчиков ног тепло пробиралось всё выше и выше. «Господи, как мало человеку надо для счастья!» – подумала Аня и распрощалась с остатками сна. Впереди – ванна, затем уборка-глажка-готовка и … приход мамы.
   Холодную тишину квартиры наполнила музыка. Завораживающие аккорды ворвались в каждый уголок, и обратились ко всем безделушкам – со смыслом и без смысла стоящих на полочках. Аня приступила к уборке, а музыка ей в этом помогала.
   – Мама! Мамочка! – донеслось с улицы, и Аня прильнула к окну. 5-летняя соседская девочка, прижимая к груди куклу – смотрела на свои окна. Наверное, ждет маму. Аня вздохнула и убавила звук музыкального центра. Как жаль, что у них с Костей нет детей. Сначала они были не готовы и хотели «пожить для себя». Потом задумались, загорелись желанием, но как-то не получалось. Просто не получалось и всё. Желание иметь детей становилось всё сильнее и осмысленнее, но, видимо, мало иметь одно только желание… Врачи разводили руками – причин для отсутствия малышей они не видели. Ничего не видели, кроме желания родителей…
   Костины брюки, рубашки, Анины блузки и юбка, постельное белье. Гладить Аня любила. Незатейливые движения утюгом расслабляют и позволяют гулять мыслям столько, сколько им вздумается. Можно помечтать, а можно обратиться и к вещам более серьезным – обдумать свои поступки, подготовиться к важному разговору. За всем этим время пролетает незаметно. Настолько незаметно, что Аня даже вздрогнула от звонка в дверь.

   Мама, как всегда, едва войдя – тут же критично осмотрела дочь.
   – Похудела…, – расстроенно вынесла вердикт. – Кушаешь или так, на голодном пайке сидишь?
   – А как ты думаешь? Вечно всем мамам кажется, что их дети не доедают, – улыбнулась Аня.
   Ольга Петровна вздохнула и, поставив сумки в прихожей, начала осмотр всей квартиры. Давно она здесь не была… Но ничего не изменилось. Всё стояло и лежало на своих местах. В комнате немного парило после глажки. Ольга Петровна задержалась возле стопки с бельем. От Ани не ускользнуло повышенное внимание матери к рубашкам и брюкам Кости.
   – Гладила? – почему-то спросила Ольга Петровна.
   – Ага, – спокойно ответила дочь.
   Мама поджала губы и отвернулась. Экскурсия закончилась. Наступило время чаепития.
   Ольга Петровна и Аня сидели на кухне, пили чай с принесенными мамой пирожками и пытались разговаривать. Разговаривать было в общем-то и не о чем. Бывшие соседи, несколько не исчезнувших родственников… В Аниной работе мама не разбиралась и что-то обсуждать здесь было бы сложно. Ольга Петровна начала задумчиво размешивать в чашке уже давно растворившийся сахар. Аня знала – мама готовится к разговору и не знает – с чего начать.
   – Говори, мам, не стесняйся, – приободрила дочь.
   – А что говорить? – мама заметно нервничала. – Завтра это… 17-ое…
   – Я знаю.
   – Что ты знаешь? Лучше скажи – ты на кладбище поедешь?
   – Зачем? – удивилась Аня.
   – Ну, как «зачем»? Аня, ведь как-то не по-человечески это! Вторая годовщина, а ты ни разу со дня Костиных похорон не была на его могиле! Аня, ты же это … любила его!..
   – Что значит «любила»? Я люблю его! – Аня воскликнула это с такой горячностью, что мать вскочила с табуретки.
   – Хватит! Не желаю ничего слышать о твоих бреднях! Он умер, Аня – УМЕР!!! Сколько можно так жить?! Пять лет? Десять? Ты…
   – Мама, это я не хочу ничего слышать о твоих бреднях! – жестко прервала Аня.
   Ольга Петровна метнулась в прихожую и схватила плащ с вешалки, едва не сорвав вместе с крючком.
   – Я врача вызову! Слышишь?!
   – Вызывай. Но никакой врач не сможет отнять у меня то, что есть, – спокойно ответила Аня.
   Ольга Петровна на мгновенье задохнулась от этого спокойствия и очередная порция слов так и осталась при матери. Хлопнула входная дверь. Сквозняк сорвал белоснежный листочек с зеркала и отправил в полет. Словно в танце, выписывая легкие пируэты, девственно белый листок опустился на пол. Опустился и вздрогнул в последнем «па»…

Мужики не плачут

   Почти каждый день, перед тем, как провалиться в свой детский сон, наполненный погонями и приключениями, Лешка мечтал. Мечтал о том, как встретится с отцом. Как они обнимутся – так обнимутся, что у Лешки хрустнут косточки. И папа спросит «Где же ты был так долго, сынок?!» Каждый раз Лешка наполнял свою мечту новыми подробностями, из-за которых потом долго не мог уснуть. А утром мама буквально уговаривала сына идти в школу – навстречу сложению, вычитанию и прочим премудростям. Лешка учился в первом классе. Учился не лучше всех, но и не хуже, справедливо полагая, что если мама не ругается – то всё нормально.
   Другое дело – отец. Лешка не раз представлял, как они делают уроки вместе. И результаты его становятся просто потрясающими – даже отличница Маша Култышова растерянно смотрит на одноклассника, который вдруг стал учиться лучше НЕЁ. А может он и сейчас не дотягивает до Машиного уровня только потому, что позволяет себе и на уроках помечтать о встрече с отцом?

   Отец исчез из Лешкиной жизни два года назад. Именно исчез. Потому что был, был и вдруг…
   «Папа больше с нами не живет. Он ушел» – сказала мама и отвернулась к окну.
   Леша ничего не понял и полез с вопросами, но мама молчала и смотрела в окно – как будто на улице происходило что-то интересное. И тогда Лешка испугался. В то время он еще не умел держать себя в руках – совсем малец в 5 лет. Лешка заплакал, а мама, наконец, оторвалась от своего окна и обняла сына.
   «Папа умер?» – сквозь рыдания спросил Лешка.
   «Он просто ушел» – ответила мама, сильнее прижав к себе мальчика.
   Лешка так ничего и не понял. Во-первых: что значит «ушел»? По делам или насовсем? А как можно уйти насовсем – если он, Лешка, остался здесь? «Настоящий перец» – как называл его папа. «Перец», который умел играть с отцом в шахматы! Который каждый день ждал прихода отца с работы – как никто другой! Сколько игр вместе сыграно! Сколько удовольствия от совместных прогулок!
   Лешка совсем растерялся и снова пристал к маме с тысячей «почему». Но мама была странной – гладила сына по голове, а на вопросы не отвечала – как будто их не слышала. И теперь Лешка испугался. Папа ушел из-за него? Потому что вчера он опять не собрал игрушки, которые раскидал по всей комнате? Из-за этого? А может потому, что Ольга Геннадьевна – воспитательница в детском саду, снова жаловалась родителям на плохое поведение их сына? Догадки окружили Лешку со всех сторон, и он даже сделал то, чего не делал года три как минимум – описался.
   Мама не стала ругаться – помогла Леше переодеться и снова уставилась в окно. Слёзы высохли на детской мордашке, сон отогнал все «почему». Но с того злополучного вечера Леша стал писаться по ночам. Об этом постыдном факте знала только мама. Лучший Лешкин друг – Серега, знал о многом. Но только не о ночных «проделках» товарища.
   Леша научил Серегу играть в шахматы. Потому что верил – папа обязательно вернется или Лешка сам его найдет. И первое, что они сделают – после того, как отхрустят косточки – сыграют в партию-другую. И папа удивится мастерству подросшего сына! Еще Лешка мечтал о том, как покажет отцу свою коллекцию боевой техники, фотографии и картинки из которой он любовно вырезал из журналов и открыток. Вот зенитный ракетный комплекс «ОСА»… А вот зенитная ракетная система «ТОР»… Любимая зенитная самоходная установка «ШИЛКА», которая стреляет с зеркальным отворотом… Свою коллекцию Лешка мог разглядывать часами. И ни капельки не сомневался, что папа оценит его увлечение, а может даже и разделит!

   Много времени прошло с тех пор, как отец исчез из Лешкиной жизни. Лешка больше не плакал, потому что был единственным мужчиной в своей маленькой семье, а мужики, как известно, не плачут. Так частенько говорил папа…
   А ещё Лешка успел с огромным букетом гладиолусов отправиться в первый класс. Мечта о том, что папа появится в этот волнующе важный день, не сбылась. Но Лешка не отчаивался. Столько дум было передумано – не счесть. Лешка вспомнил, что незадолго до ухода отца – они с мамой часто ругались. Сына при этом отправляли в детскую, где он сидел и вздрагивал от каждого их крика. Впоследствии Лешка даже стал злиться на маму – неужели папа ушел из-за неё? Не сказав сыну «до свидания» – вообще ничего не сказав. Разве может такое быть?
   Наверное, мама запретила – она способна на такое. Но всё же, долго злиться на маму Лешка не мог – всё-таки это мама. Любимая… Родная… То зацеловывающая сына с головы до пят, то равнодушная и неразговорчивая… Мама – она и есть МАМА.
   Уже в школе Лешка узнал, что он такой не один. У некоторых одноклассников папы тоже не жили с ними. Но выглядело это по-разному. Кто-то из ребят продолжал встречаться с отцом. А чей-то папа присылал для своего ребенка деньги под непонятным названием «алименты».
   У Лешки всё было по-другому. Был папа – и нет папы. Но он верил, что обязательно его найдет!!! И если у папы нет возможности встречаться с сыном, то Лешка ему в этом поможет!
   Одна беда – Лешка совершенно не представлял, где искать отца. Мама на вопросы отвечала категорично «Нечего его искать!» И Лешка понял – всё зависит только от него. Последний год он стал очень наблюдательным. Хоть и не маленький у них город, но вдруг счастье ему улыбнется? Тем более Лешка считал, что вполне заслужил это самое счастье – увидеть отца. Учился он более-менее нормально. К приходу мамы с работы мыл посуду. Игрушки не разбрасывал, а бумажные обрезки от новой фотографии боевой техники, попавшей в коллекцию – тут же выбрасывал в мусорное ведро. Однажды Лешка даже отправил письмо в передачу «Жди меня». На написание письма ушёл целый день, и Лешка имел полное право гордиться своим посланием:

   «Ищу папу. Гаврилевсково Юру. Заранее спасиба. Сын Лёша»

   Теперь Лешка не пропускал ни одного выпуска «Жди меня». Мама, конечно, удивилась этому новому увлечению сына, но заострять на этом внимание не стала. А Лешка боялся отойти от телевизора. Но пока никто не искал его папу… Однако он не обижался, прекрасно понимая, что в программу пишет очень много людей. Дойдет очередь и до его папы!
   В тот день они ехали с мамой на рынок. Лешка привычно разглядывал людей за окном – естественно, обращая внимания только на мужчин. Скучные панельные дома, вечно зеленые елочки, кокетливо играющие со снежком, мамочки с колясками, постоянно что-то поправляющие своим юным отпрыскам. И в этой спокойной и умиротворяющей картине Лешкино сердце вдруг ухнуло, а потом непонятный спазм скрутил живот.
   По скверу шел папа. Живой. Настоящий.
   И только когда автобус отъехал на расстояние, с которого невозможно было смотреть на отца – Лешка согнулся, обхватив руками живот.
   – Что случилось? – испугалась мама.
   На Лешкином лбу от боли выступили маленькие капельки пота. Но в эту секунду ему больше хотелось рассмеяться от счастья, которое он … заслужил. И никакая боль не шла в сравнение с ощущением сбывающейся мечты!
   – Укололо, мам… Сейчас пройдет… – вымученно улыбнулся сын.
   – Ну, ты смотри! Не пугай меня так больше!
   – А какой номер у этого автобуса? – просипел Лешка.

   Какие яблоки лучше купить – красные или зеленые? Сколько мандарин? Лешка с трудом отвечал на вопросы – мама даже предложила вернуться домой и вызвать «Скорую». Но живот уже давно перестал болеть, а перед глазами стоял папа… И план по предстоящей встрече. Какие там яблоки с мандаринами!..

   – Леш, не забудь – у тебя сегодня дополнительные занятия по математике! – крикнула мама из прихожей, торопливо застегивая шубу.
   – Я помню, мам! – с набитым ртом ответил сын. Он пытался съесть положенную утреннюю кашу, но не мог. Так и хотелось выплюнуть всё обратно в тарелку.
   – Поторопись, а то опоздаешь! – напоследок крикнула мама.
   Леша ничего не ответил. Зачем врать? В школу он сегодня не собирался – у него были планы важнее всех школ, вместе взятых.
   Хлопнула входная дверь. Лешка тут же отодвинул тарелку с кашей и направился в комнату. Самое главное, что он должен был взять с собой – это бархатный альбом с любимой коллекцией. Когда Лешка запихивал альбом в школьный рюкзак, то заметил, что у него дрожат руки. Еще бы – волнение от предстоящей встречи лишило его сна, аппетита, а теперь еще не только руки дрожат, но и в животе подозрительно урчит… Но было безумно жаль тратить драгоценное время на туалет, и Лешка переключился на другое – а брать ли с собой шахматы? Только они уже не влезали в рюкзак. Лешка решил, что шахматы у отца должны быть по любому. Но через несколько минут не удержался – вытащил «Родную речь», «Математику» и коробка с шахматами достойно заняла их место. На всякий случай…
   Неприкосновенная Лешкина копилка-«свинья» даже хрюкнуть не успела – как рассталась со своим содержимым. Сегодня был её день.

   Нужный автобус подошел очень быстро. Расталкивая пассажиров своим рюкзаком и пробравшись к заиндевевшему окну, Лешка больше всего боялся пропустить нужный скверик. Но потом успокоил себя – если проедет, то снова сядет на этот же маршрут и будет кататься столько – сколько нужно. Тяжелый карман с мелочью позволял ему это сделать…

   Сквер, в котором Лешка увидел отца – он узнал с первой попытки. И тут же побежал к выходу. Вслед неслось о невоспитанности юного поколения – Лешкин рюкзак неплохо зацепил некоторых пассажиров. Но всё это недовольство было ерундой – по сравнению с предстоящим событием. Знали бы они, суровые дяденьки и тетеньки о том, что Лешка бежит на встречу с отцом! Но откуда они могли знать?

   Засыпая и просыпаясь, Лешка представлял, что встретит отца на том самом месте – на котором увидел два дня назад. Естественно, в столь ранний час в сквере было пусто и уныло. Лешка потоптался и замер в ожидании. А дальше что? Снежок весело похрустывал под ногами, оставляя следы 29 размера. Лешка обошел весь сквер, но встретил пару собачников, которые выгуливали своих питомцев. Рюкзак болезненно оттягивал плечи. Неужели мечта, которая поманила, буквально проскользнула перед носом – вдруг так и останется мечтой? Нет. Этого себе Лешка позволить не мог. А потому решительно отрезал желание поныть – по-детски, с надеждой на чью-либо помощь, и энергично пошел вдоль сквера.
   – А ты чего не в школе? – спросила проходившая мимо женщина.
   – Да у нас это… отменили… – неумело соврал Лешка.
   – Ну-ну, – сурово изрекла женщина и пошла дальше.
   – Извините…
   Женщина обернулась.
   – А вы не знаете Гаврилевского Юрия? – спросил мальчик.
   – Нет – не знаю.

   Сквер снова опустел. Лешка снял варежки и попытался отогреть замершие пальцы. Вот он – сложный путь к мечте. Холодный и неприветливый… Лешка поставил рюкзак на землю и начал прыгать – это помогло ему немного согреться.
   Уже через полчаса в сквер потянулись мамочки из близстоящих домов. Воздух наполнили детский смех и плач. Кто-то с визгом пытался бросить снежок, а кто-то настойчиво требовал соску. Лешка проголодался – очень проголодался. Можно было поискать какой-нибудь павильончик с сосисками в тесте и горячим чаем. Но страх пропустить отца оказался сильнее голода. Притоптывая возле рюкзака, Лешка вглядывался в лица прохожих – он не собирался бросать свою мечту – слишком долго лелеял её и хранил, чтобы отказаться в один миг – из-за холода и голода.
   Красный мячик – такой неуместный на снегу – словно вызов лету, выкатился из-за Лешкиной спины.
   – Пацан, подай мячик! – услышал Лешка и обернулся.
   В нескольких метрах от него стоял … отец. Стоял согнувшись, пытаясь удержать за капюшон болтающееся чудо в розовом комбинезоне.
   Лешка машинально толкнул ногой мячик в сторону отца и тут же услышал:
   – Спасибо!
   Отец с розовой неваляшкой отвернулись, а Лешке показалось, что он потерял голос. Наконец, с третьей попытки, у него получилось глухое:
   – Папа!
   Отец не обернулся, и Лешка ужасно испугался – вдруг это видение сейчас растает, как будто ничего и не было. А было ли?
   – Папа!!! – заорал Лешка, и на его крик обернулось еще несколько мужчин, в том числе и отец.
   – Лешка?.. – прищурившись, недоверчиво спросил отец.
   Сын сорвался к отцу, забыв про рюкзак. Подбежал, жадно дыша и не обращая внимания на пар, вырывающийся изо рта.
   – А ты как это … здесь оказался?.. – отец выглядел растерянным.
   – Я к тебе приехал! – выпалил Лешка и посмотрел на неваляшку. Отцу приходилось по-прежнему держать ее за капюшон. Следовательно – ни о каких объятиях не могло идти и речи.
   – Папа, я так долго искал тебя! Пап… – Лешка затараторил, еще не поверив до конца в свою удачу.
   – Да?.. – отец никак не мог справиться с растерянностью. – Ты давно здесь? У тебя нос красный… Ко мне, может, поднимемся?..
   – Конечно, пап! Я тебе столько всего расскажу! И покажу! Ты видел «Осу»? Ты…
   – Какую осу?..
   – Ну, зенитный ракетный комплекс! Я тебе еще покажу…
   – Давай домой поднимемся…

   Лешка не чувствовал онемевших от холода пальцев рук. Не чувствовал ног. Не чувствовал боли в натертых плечах. Весь мир перевернулся в одно мгновение – ОН НАШЕЛ ОТЦА! Хотелось петь, кричать и плакать одновременно!
   Лешка не заметил, как отец оставил его в прихожей – пытающегося непослушными пальцами развязать шнурки на ботинках – и ушел для какого-то разговора с какой-то женщиной в комнату. Уже нестерпимо горели обмороженные щеки, заныли пальцы, попав в тепло. Лешка продолжал ликовать!
   – Чаю хочешь? – вернулся отец.
   – Да! – выдохнул Лешка, все еще возясь с одеждой.

   На кухне было тепло. И уютно. На кухне были только он и папа. И тишина…
   Они молчали. И каждый по своей причине – Лешка, например, просто не знал, с чего начать.
   – А я учусь в 1 «Б»!
   – Да? Ну, молодец! Как учишься?
   – Хорошо. Нормально. Только Алла Сергеевна иногда ругается на меня – за то, что этот… невнимательный я…
   – А… – задумчиво отозвался отец.
   Лешка понимал, что должен взять разговор в свои руки.
   – Пап, а хочешь – я тебе покажу свою коллекцию?! – не дожидаясь ответа, Лешка сорвался с места и убежал в прихожую – извлекать драгоценный альбом из рюкзака.
   О каждой единице боевой технике Лешка знал если не всё, то почти всё.
   Отец перебил через две минуты:
   – Лех, извини… – и вышел из кухни.
   Вернулся он с неваляшкой, которая превратилась из розовой в желто-голубую.
   – А это кто? – спросил Лешка.
   – Это моя дочь… ну, твоя … сестра Даша, – отец посадил девочку к себе на колени, и та превратилась радостно лупить маленькими ладошками по зенитно-ракетным установкам.
   Папа на такое варварство никак не отреагировал, и тогда Лешка аккуратно забрал альбом.
   – А чего она такая… лысая? – обратил внимание сын на скудную растительность юного создания.
   – Она не лысая, – рассердился отец. – Просто еще маленькая – ей только год.
   Лешка понял, что показать отцу коллекцию не удастся. Равно как и не получится сыграть в шахматы – это безволосое чудо поскидывает все фигуры.
   – Может, бутерброд хочешь? – предложил отец.
   У Лешки тут же заурчало в животе, и он радостно кивнул.
   – Подержи тогда Дашу – я сделаю.
   Чего Лешка никогда не умел – так это обращаться с такими маленькими детьми. Дашу интересовало в Лешке всё – и глаза, и губы, и нос. Он с трудом дождался – когда можно будет вернуть сестру отцу.
   – А мама мне летом велик купила! – едва прожевав кусок, поделился радостью Лешка.
   – Научился кататься?
   – Почти. Маме тяжело велик держать, а так я падаю. Но я всё-таки научился немножко проезжать сам!
   Папа кивнул. Лешка снова занялся бутербродом – пока в его голове не созрел самый важный вопрос:
   – Пап, а почему ты ушел?
   Отец нахмурился:
   – Ну, так получилось… Ну… Вырастешь – поймешь…
   Такой пространный ответ Лешку не удовлетворил – он только открыл рот для уточнений, но тут раскапризничалась Даша, и отец вышел из кухни.
   Немного не так представлял Лешка их беседу с отцом. Тут еще эта Даша… Но должны же маленькие дети спать днем? Вот он, Лешка, аж до 6 лет дрых днем – вместе со всей группой. Может и Дашу уложат? Тогда они с папой нормально пообщаются – у них море времени! Лешка улыбнулся.
   – Как жизнь вообще? – на кухне снова появился отец, и принялся расставлять чашки.
   – Дерусь иногда с Ванькой из соседнего подъезда – он гавнюк такой! – принялся вдохновенно рассказывать Лешка.
   – Кто? – замер отец.
   – Ну, этот… нехороший человек… – попытался исправиться Лешка, осознав свою оплошность.
   В дверь позвонили.
   – Ты представляешь, он меня обзывает…
   В этот момент папа приоткрыл кухонную дверь, и обернулся со словами:
   – Лёш, мама пришла…
   Лешка чуть не подавился:
   – К… какая мама?
   – Твоя – какая же еще!
   Мальчик растерялся:
   – А как она узнала?..
   – Ну «как-как» – я позвонил! Ты же ей ничего не сказал!
   – Но зачем?!! Ну почему не попозже?! Ведь мы даже…
   – Мама должна знать – где ты и что с тобой. И вообще – так нельзя поступать! – отец нахмурился, объясняя сыну прописную истину.
   Лешка нехотя отодвинул чашку с уже остывшим чаем и сполз со стула.
   Молча вышел в прихожую. Молча оделся.
   – Ну, давай, Лех! Учись там хорошо! Увидимся! – бодренько попрощался отец.
   Лешка молча вышел на лестничную площадку – вслед за такой же неразговорчивой мамой. Уже в лифте маму прорвало:
   – Ну что – увиделся?! И чего ты этим добился?! Легче тебе стало?! Легче?! – мама говорила и говорила, не в силах остановиться.
   А Лешка продолжал молчать. Не хотел вопросов и, тем более, ответов. Он не хотел сейчас думать о мечте. Не хотел беспокоиться – не оставил ли свой бесценный альбом там, на кухне… Не хотел знать – когда у детей вырастают волосы… Ничего не хотел… Только сжал кулаки в промокших варежках, и всё повторял и повторял про себя «Мужики не плачут… Мужики не плачут…»

Птичка-невеличка

   Может он в футбол играть,
   Может книжку мне читать,
   Может рыбу он ловить,
   Кран на кухне починить.
   Для меня всегда герой —
   Самый лучший ПАПА мой!
Ольга Чусовитина

   Сильный порыв ветра пригнул ветку старой березы к самому окну. Неприятный скребущий звук по стеклу заставил Олю испуганно поднять голову. Что-то страшное творилось на улице. Ветер яростно собирал в свои воздушные объятия все, что не умело летать по своей сущности. Он как будто бы на кого-то злился. И выбрал единственный способ для объяснений – ураган.
   Оля скомкала полностью промокший носовой платок. Какой по счету? Лучше не задумываться об этом. Их так много – этих мокрых соленых тряпочек. А может быть наоборот – мало? Может не стоит отказывать себе в желаниях? Тем более, таких женских и необходимых. Выплакаться за один раз. Во весь голос, не думая о соседях и последствиях. Говорят, легче становится и спокойнее. Хотя… Что такое спокойствие и от чего оно зависит? Наверное, не от количества выплаканных слез. А от решений, которые мы принимаем.
   Оля включила холодную воду в ванной. Наступило время бесчисленного количества компрессов, которые помогут более-менее привести в порядок заплаканное лицо. Никто не должен знать о том, что ей плохо. Тем более – Вадим.

   Вадим смотрел на молодую женщину, которая сидела на кровати в вызывающе откровенной ночной рубашке.
   – Скажите, Вадим Алексеевич, если подобное повториться – мне снова придется обращаться к вам? – игривый тон женщины менее всего подходил к смыслу вопроса.
   «Нет – к гинекологу» – хотелось ответить Вадиму, но вслух он произнес:
   – Будем надеяться, что все прошло хорошо, и нога вас больше не побеспокоит.
   Женщина слегка нахмурилась. А ведь еще недавно, главной ее целью было не заигрывание с доктором, а избавление от нарыва, который сначала появился на коленке в виде маленькой царапины. Через некоторое время царапина, не желая заживать – превратилась в болезненную ранку. Когда женщина обратилась в больницу – ей уже потребовалось хирургическое вмешательство. Операцию провел симпатичный хирург – Ламин Вадим Алексеевич. Как только пациентка обнаружила у врача не только блестящие хирургические способности, но и привлекательные черты лица – из дома срочно была вызвана старая мать с самой эротичной ночной рубашкой в целлофановом пакете.
   – Послезавтра, во время обхода, я взгляну еще раз. Но пока поводов для беспокойства нет, – Вадим встал со стула и вышел из палаты, плотно прикрыв за собой дверь.
   Зайдя в ординаторскую, Вадим услышал беспомощный всписк мобильного телефона. На дисплее высветилась надпись «непринятые вызовы». Так и быть, пока Ярчева, демонстрируя свой пеньюар, морочила ему голову – звонила Оленька. Вадим набрал номер телефона.
   – А я знаю, что это ты, – не дожидаясь приветствия, весело сказала жена.
   – Еще интереснее то, что я тоже об этом знаю, – подыграл Вадим. – Что с голосом? Ты простыла?
   – Может быть! А может на меня так действует твое отсутствие? – Оля засмеялась. – Все пациентки попали под твое обаяние?
   Эта тема – взаимоотношения Вадима и его «раненых» подопечных периодически поднималась в семье Ламиных. Правда всегда с веселым и непринужденным оттенком.
   – Знаешь, моя хорошая, если бы все женщины были такими, как ты – я был бы только рад их присутствию. Но ты одна такая. Единственная и неповторимая. Все остальные почему-то считают, что, флиртуя с мужчиной – они показывают себя с совершенно очаровательной стороны. Даже если бы я это кому-нибудь из них объяснил – меня бы не поняли, – договорив пылкую речь до конца, Вадим начал перекладывать на столе сумасшедшее количество бумаг.
   – Все, не буду отвлекать. Люблю тебя и жду домой.
   Вадим вздохнул. Вот такая она – его жена. Все понимает, и как будто бы предугадывает ход событий. Господи, что же в голове у таких женщин, как Ярчева? Которые считают своим главным оружием сексуальное белье или чуть приоткрытые, намазанные кровавой помадой (это в больнице-то!) губы.
   Супруги попрощались. Ворох бумаг уже не мог испортить Вадиму настроения. Скоро домой. Олечка, как всегда, приготовит что-нибудь вкусное-превкусное. И так уже целых 10 лет. Фраза-то какая мрачная – «целых 10 лет!» Но на душе хорошо! Светло и спокойно.
   – Идиллия! – вслух заметил Вадим.
   – Ты с кем там? – вдруг раздался за спиной голос.
   Вадиму не обязательно было оборачиваться – такие скрипучие интонации в голосе могли принадлежать только хирургу Шилову. Так точно. Звук открываемой дверцы, звяканье стакана.
   – Это я сам с собой, Васильич. А ты опять «для драйву»?
   – А для чего еще, Вадик? Без драйва в нашей профессии нельзя. Лягу спать, а мне снятся одни гангрены, кисты, переломы и прочая нечисть. Снимаю, так сказать, эмоциональное напряжение! – Шилов замолк, занимаясь «самолечением».
   – Ну, не знаю. Я проблем таких не испытываю, – не удержался от выпада Вадим.
   – У тебя жена хорошая, – лаконично изрек Шилов.
   И этим все было сказано.
   Вадим благополучно избежал задержки на дежурстве. Мысленно он был уже дома. Там, где его ждут…Только одна мысль немножко царапнула душу «Обойдутся ли они сегодня без ненужных разговоров?»

   – Вадим, ты думал о том, что я говорила? – Оля с какой-то неохотой ковырялась в тарелке.
   «Нервничает» – подумал Вадим. И спокойствие в их доме несколько сгустилось, приобретая неприятные оттенки. Надо было брать инициативу в свои руки.
   – Конечно, думал! Даже к Ярчевой приглядывался!
   Оля не улыбнулась.
   – Я ведь серьезно…
   Боже мой, как он злился на себя, когда Олин голос становился ТАКИМ. В подобные минуты он боялся посмотреть ей в глаза. Знал, что там властвует боль. Ее видно. Ее слышно. Она чувствуется.
   – Давай взглянем на это с другой стороны, – Вадим отодвинул вилку в сторону. Видимо, отложить разговор не получится. Слишком важен он для Оли. – У нас не может быть детей. Ты считаешь себя виноватой – я повторяю – ты так считаешь, а не я. В поисках выхода – ты предлагаешь какие-то невообразимые вещи. Создание второй семьи. Жизнь, как говорится, на два фронта. Но почему ты вбила себе в голову эти мысли, с которыми не хочешь расстаться? Почему ты не хочешь поверить в то, что мне хорошо? Хорошо с тобой!
   Вадим, наконец, решился посмотреть на жену. Так он и думал. Душа ее плакала – он просто ощущал эти невидимые слезы родного человека.
   – Я знаю, что ты бы стал хорошим отцом. Тебе нужны дети. Дети, которых я не могу тебе дать… – Оля говорила тихо, но настойчиво.
   – Подожди, это ты решила, а не я, – перебил ее Вадим, но договорить не успел.
   – Я знаю, Вадичка. Я женщина, и этим все сказано. Женщина, которая тебя очень любит и знает, что для тебя важно, а что – так, пустое.
   Вадим растерялся. Доказывать обратное не имело смысла. Не мог он лгать так красноречиво. Одно дело – сбить немного Олю с выбранного пути, охладить ее чувство вины. И совсем другое – клясться и божиться в том, что было неправдой. Он мечтал о детях. Но судьба распорядилась именно так, а не иначе. Она подарила ему такую женщину, как Оля.
   Оставив за собой последнее слово. Этим словом и являлась Олина невозможность иметь детей. Как искренне любящий человек, который сделал все возможное и невозможное для того, чтобы родить малыша, жена стала искать выход. Как ей казалось – она его нашла. Вадим должен завести вторую, так сказать, приходящую семью. И стать отцом. Легко или тяжело далось ей это решение – сказать могло только сердце. Которое то отчаянно пульсировало, то замедлялось почти до полной остановки. Олю бросало и в жар и в холод. Когда Вадим уходил на дежурство – она плакала. От страха перед тем – ЧТО предлагает. От бессилия, потому что не могла придумать другой вариант. От неясности будущего. А еще – от любви к Вадиму. Иначе бы этот кошмар не начался.
   Звонок в дверь заставил всех вздрогнуть. Оля с Вадимом были гостеприимными людьми. Поэтому довольно часто в их уютной квартире становилось чрезвычайно шумно от наплыва друзей. Хорошее настроение? К Ламиным! Есть, о чем поговорить? К Ламиным! И все в таком духе. На этот раз, серьезный разговор между супругами прервал веселый человек по имени Леха. Иначе его никто и не называл, хотя возраст требовал в некоторых случаях добавлять к имени отчество. Но это казалось невозможным. 45-летний мужчина постоянно пребывал в состоянии непрекращающегося задора. В сложные жизненные периоды – когда от Лехи уходила очередная подружка с криками «Ты достал своим шутками – в тебе нет ничего серьезного!». Так вот, и в эти периоды Леха себе не изменял. Рассказывая о личной трагедии, он уже через две минуты начинал все представлять в смешном свете. Незнакомые люди сначала думали, что это такая защитная реакция. Но, узнав Леху поближе – понимали, что у этого человека в крови сплошные веселящие пузырьки. И, скорее всего, на смертном одре этот парень заставит всех смеяться, а в последний путь его будут провожать с шутками-прибаутками.
   – Ну что, доктор?! – заревел Леха, как только Вадим открыл дверь. – Скольких ты сегодня угробил?
   Вадим только открыл рот, но друг не дал ему опомниться:
   – Мы же все свои! Не стесняйся, говори. Хочешь, я буду твоим духовным отцом? – Леха сделал проникновенное лицо.
   Оля достала еще одну тарелку. Ужин продолжался.
   – Друзья-товарищи, посоветуйте – как мне быть? – Лехин громкий голос, казалось, проникал во все уголки на кухне. И даже занавески как будто шевелились. – Встретил я на днях девушку своей мечты. Прекрасна, как царица! Умна, как наш президента. Есть одно «но». У этого чуда природы трое детей…
   Вадим хмыкнул, и даже Оля улыбнулась.
   – И в чем проблема? В том, что детей слишком много? – Оля не спрашивая, положила Леше добавку.
   – Детей много не бывает! – торжественно изрек друг. – Моя Клеопатра не может прибегать ко мне на свидания – она женщина серьезная. Остается одно – перевезти всех к себе.
   – А совет то какой нужен? – не удержался Вадим.
   Леха поучительно поднял палец:
   – В том то и дело! Как можно любить женщину в однокомнатной квартире, в которой помимо нее и меня находятся еще трое детей? Я в раздумьях… – закончил Леха с печальной ноткой, но это была видимость.
   Проблема, на самом деле, требовала решения. Причем такого же веселого, как сам Алексей. Но не успели озадачиться этим самым решением, как друг уже сменил тему. Все в его жизни происходило стремительно и энергично.

   Спать ложились поздно. Выплеснув свой оптимизм, и рассказав с десяток новых анекдотов – Леха ретировался. Оля уже давно вымыла посуду – потратив на нее уйму времени, Вадим успел сходить на прогулку с собакой – подарив Норе на целых полчаса больше свободы, чем обычно. Все сделали вид – будто так и надо. Дом пугал своей тишиной. Обычно они обменивались новостями, успев соскучиться друг по другу за сутки. Сегодня не было ссор или обид. Но разговор, который Оля начала за ужином – кружился в воздухе, делая его спёртым.
   Они уже лежали в постели, делая вид, что смотрят телевизор. Конечно, ничего не понимая из происходящего на экране. Вадим пытался представить возможную вторую семью. Таких женщин, как Оля, не существует. Значит, его вторая жена (черт, как султан какой-то!) будет посредственным человеком. Но что ему до второй жены? Ребенок… То, что не дает Оле покоя. Его ребенок…Маленький человечек с нежной кожей, которая пахнет молоком. Крохотные ноготки на таких же крохотных пальчиках. Беззубая улыбка, ради которой хочется стоять на голове – лишь бы улыбнулся. Вадим тряхнул головой. Его испугала та нежность, которая теплом разлилась в груди. Нет, не надо об этом думать. Дети не только улыбаются, но и плачут, делают назло, постоянно чего-то требуют! Но Оля… Она же не оступится от своего. Она считает, что это единственное верное решение – они будут вместе, но Вадим станет отцом. Пускай не она – так другая женщина родит ему ребенка.
   Оля тоже не могла смотреть телевизор, а тем более уснуть. Но ее мысли текли немного в другом направлении. Она пыталась представить их с Вадимом будущее. Многие женщины с удовольствием приняли бы ухаживания Вадима. И, наверное, не отказались бы родить от него малыша. На этом моменте Оля слегка поёжилась – показалось, что в комнате сквозняк. А дальше что? Вадим станет отцом, но как же можно предугадать поведение чужой женщины? А если она попытается разлучить их, по кусочкам отрезая или отрывая от семьи Ламиных? Если она начнет шантажировать Вадима, то к чему мы придем? Вадим будет знать, что у него есть ребенок, с которым он не может быть из-за Оли. Как это скажется на их отношениях? Оля почувствовала, что слезы подобрались слишком близко, но она не имела права плакать сейчас – при Вадиме. Она понимала, что он очень переживает. Так пускай догадывается, но не знает настоящей картины ее боли и мук. Господи, где же искать ответы на все эти сложные вопросы? Как сделать правильно? По человечески! По-людски…
   Оля прошла в ванную, и достала аптечку. Без снотворного ей сегодня не уснуть. Впрочем, как и всю последнюю неделю.

   На следующий день Вадим проснулся раньше жены. Оля была под воздействием снотворного, выпитого накануне. Она вздрагивала и беспокойно поворачивалась на кровати. Понаблюдав несколько минут за женой, Вадим отправился на кухню. Обычно он никогда не курил до завтрака. Но сегодня был другой случай. За первой сигаретой, практически без перерыва последовала вторая. Прошло около часа, когда телефон, устав от безмолвия – нетерпеливо зазвонил. Это была соседка Аня, которой в 10 утра понадобилось жаропонижающее для заболевшей дочери. Вадим предложил Анюте подняться и пошел за аптечкой.

   – Я извиняюсь еще раз, – соседка слегка запыхалась, пока бежала по лестнице, не став дожидаться лифта.
   – Да ладно, перестань. Что там с Настей случилось? – Вадим протянул Ане упаковку жаропонижающего.
   – Температура ночью поднялась. Сначала 38, а сейчас до 39-и дошло. Я врача вызвала, но надо же чем-то сбить.
   Предлагать соседке кофе было бессмысленно.
   – Оля проснется – зайдет к тебе, – пообещал Вадим на прощание.
   Анюта стала соседкой Ламиных лет 5 назад. С ней была 3-летняя дочь. Об отце девочки сказала просто «Не сошлись характерами». Сказала, и улыбнулась. Оля тогда заметила по поводу Анюты «Сильная женщина!». Оля уважала сильных людей. Тех, которые падают, но тут же встают и отряхиваются. Не сокрушаются по поводу гололеда или плохой работы работников ЖЭУ. Просто продолжают идти дальше по своим делам, может только, ступая чуть осторожнее.
   Оля довольно быстро подружилась с Анютой и Настеной. Иногда Аня прибегала к подруге черпать вдохновение, так как писала статьи в женские журналы. Душевный разговор или легкий спор срывал Аню с места и уносил в недры своего рабочего компьютера. Оля, как счастливая женщина, хотела видеть такими же счастливыми всех хороших людей. В последнее время она не раз подходила к Вадиму с идеей познакомить Анюту с Лёхой. Оба – жизнерадостные товарищи. Возможно, эта парочка найдет друг в друге всё то, чего им так не хватает в других людях.

   Нора коснулась носом руки Вадима. Посмотрев в печальные и влажные глаза собаки, Вадим выругался про себя. Ну, надо же, совсем забыл про бедную девочку! А она терпит и ждет. Вадим быстро оделся и отправился на прогулку с собакой.
   Вчерашний ураган оставил после себя перевернутые урны и кучу мусора. Повсюду было слышно характерное шарканье метлы – проклиная на чем свет стоит непогоду, дворники трудились без отдыха. Вадим направился в лес. Нора никак не могла решить – где же ей отметиться, и поэтому суетливо металась от одного столба к другому.
   Детский визг заставил Вадима взять Нору на поводок. Так и есть, малыш лет 2-ух испугался большой псины. И теперь стоял, как вкопанный, растерянно хлопая огромными глазищами. С одной стороны, он испытывал неподдельное восхищение при виде такой большой собаки. Но по всем правилам ему полагалось заплакать. Малыш никак не мог решиться – что ему выбрать. Вадим ускорил шаг, и совсем скоро мальчик остался далеко позади. Но перед глазами стояла детская голубая кепочка и большие испуганные глаза. Ну вот, началось… Как говорит Оля, чем дальше – тем хуже. Вадим тогда не решился спросить жену – что чувствует она. Ведь он может стать отцом. А Оля – никогда не станет матерью…

   8 с лишним лет назад, стоя в ЗАГСе, Вадим боялся только одного – потерять обручальные кольца. В то время кольца продавали по специальному разрешению из ЗАГСа, которое выдавали парам, подавшим заявление на регистрацию брака. Почему-то Вадиму казалось, что самое страшное – это потерять кольца перед самым торжественным событием в его жизни. Оля смеялась над ним, а вместе с ней и свидетели – единственные присутствующие на свадьбе. Родители не в счет, их присутствие – непременный факт. Вадим только закончил институт – его ждала замечательная карьера в качестве хирурга местной больницы.
   Оля уже работала учителем в начальных классах. Денег не хватало катастрофически. В подобной ситуации находилась практически вся молодежь того времени. Это сейчас шикарные свадьбы на лимузинах, платья от Кутюрье и шампанское, льющееся рекой. В то время фасоны свадебных платьев придумывали сами невесты, и тут же, дома, воплощали задуманное. Заказать «Волгу» казалось верхом шика. А на свадебный стол спиртное выдавали по специальным талонам. Вадим невольно улыбнулся. И тут же нахмурился. Да, потерянные кольца казались настоящей бедой. Но жизнь не удержалась и решила подсказать – что есть беда, а что – так, молодая дурь.
   Первые два года Ламины даже радовались, что есть возможность пожить «для себя». Вадим работал в больнице, постепенно получая более ощутимую зарплату. Оля учила своих «почемучек». Неожиданно у нее начались проблемы со здоровьем. После долгого семейного консилиума, работу в школе решили оставить. Оля стала домохозяйкой. Получилось не сразу. Вроде бы и времени свободного много, а как-то неразумно оно расходуется. Постепенно, блинчики становились румянее, супы ароматнее, а уборка в квартире производилась за считанные минуты. Плюс ко всему решились проблемы со здоровьем. И Ламины поняли, что созрели и морально, и материально. Будущие дети вызывали не чувство «надо», а чувство «хотим». Очень хотим. Очень-очень. Оля гуляла по магазинам детской одежды – приценивалась. Вадим взял еще одну ставку в больнице. Только… по-прежнему было тихо в доме. В продаже появились импортные тесты на беременность. Оля покупала их пачками. Но с каждым месяцем поход в ванную с тестом в руках уже не был таким радостно непредсказуемым. Однажды Вадим вернулся с работы, и услышал непонятный шум в ванной. Оля резала ножницами тесты на беременность и плакала. Вадим схватил ее за руки и понял – надо что-то делать. И Вадим, и Оля полностью прошли обследование. Результаты выбили Олю из нормальной жизни на полгода. Никогда ей не быть мамой. Никогда. Когда ей то же самое сказал очередной врач из четвертой по счету больницы – Оля поверила. И отказалась от всего – от еды, разговоров и тем более, каких-то своих обязанностей. Слонялась по квартире, словно привидение, и пила только воду. Вадим испугался – никакие увещевания не помогали. И тогда он обратился к психологу, умоляя того приехать к ним домой – Оля отказывалась выходить из квартиры. По крайней мере, доктор заставил Олю кушать и умываться. Жизнь налаживалась медленно, но верно. На того психолога, что работал с женой, Вадим потратил целое состояние. Но не жалел об этом. Правда, через несколько месяцев Оля заговорила о расставании. Она считала, что не имеет права портить Вадиму жизнь. И снова разговоры ни к чему не приводили. Вадим опять призвал на помощь уже ставшего родным психолога. С той поры прошло много лет. Оля очень изменилась.
   Всю свою любовь и заботу она направила на мужа. Но это была особенная любовь. Самая лучшая, которая только существует на свете. Любовь, собравшая в себя всю мудрость, весь смысл и понимание.

   Вадим нехотя поискал взглядом Нору. Жизнь снова совершает крутой вираж. Но нет истерик, отказов от еды или слез. Это – самое страшное. Есть жестокая рассудительность, растущая из истоков той самой любви. И может, не было бы все так плохо, если бы в голове снова и снова не всплывали голубая кепочка и большие испуганные глаза. А ведь эта кроха кого-то называет «папой»… Вадим попытался отмахнуться от наваждения, энергичным свистом подзывая к себе Нору. Пора домой.

   Оля уже проснулась. Сумасшедший аромат яичницы с беконом напомнил Вадиму о завтраке в виде сигарет. Не густо. Вадим поцеловал Олю в затылок. Ее волосы пахли цветами. Бог ты мой, сколько времени он гулял с собакой – жена успела не только проснуться, но и принять ванну (а купаться Оля любила – не менее часа плескалась в воде).
   – Олененок, Анюта приходила за жаропонижающим. У Насти температура. Ты, может, сходишь их проведать?
   Оля разложила яичницу по тарелкам и включила чайник.
   – Позавтракаем – обязательно спущусь. Ты йогурты в холодильнике все съел? Я бы Настене отнесла.
   Вадим изобразил сожаление.
   – Ну ладно, посмотрю конфеты. Анюта, правда, не очень балует ее сладким. Но в этот раз можно.
   Завтрак, который можно было бы смело отнести к обеду – судя по времени, прошел спокойно и без ненужных разговоров. Видимо, Оля решила пока не поднимать тему, приносящую столько переживаний. Но какова отсрочка?

   Маленькая 8-летняя девочка, комочком свернувшись на огромной кровати, вызвала неимоверный прилив жалости.
   – Бедная моя девочка, – Оля присела рядом с Настей, положив руку на ее влажный лобик.
   – Врач приходил. Сказал – обыкновенная простуда. Хорошо хоть температуру я сбила, – Аня задернула плотные шторы. – Пойдем на кухню – пускай поспит.
   Расположившись на уютной кухне, женщины завели обычный разговор.
   – Как там твой Костя? – начала беседу Оля.
   Аня загадочно улыбнулась.
   – Все в порядке с Костей. С Настёной на днях познакомила. Очень даже неплохой мужик оказался. Ты Настю знаешь – она к чужим идет неохотно, но с Костей общий язык нашла сразу.
   Оля развернула очередную конфету, подумав о сумасшедшей притягательности кондитерских изделий. Ну за что им, женщинам, такое наказание – любить сладкое? Получаешь удовольствие, а расплачиваешься диетами. Вот мужики тоже получают удовольствие – только от водки. И от нее не толстеют. Вслух же сказала:
   – Я, конечно, за тебя рада. Но у меня тут на примете есть один веселый парень. Кажется, он бы тебе точно подошел. Кстати, тебя разница в возрасте в 15 лет не смущает?
   – В какую сторону отсчитывать? – засмеялась Анюта.
   На улице истерически завыла чья-то автомобильная сигнализация.
   – Разница в возрасте меня не смущает. Разве только наличие Костика, – продолжила Аня. – Я вообще-то хотела тебе рассказать о двух статьях, которые наваяла за один вечер. Темы сногсшибательные – как изменить мужу, и вторая – как для разнообразия сменить сексуальную ориентацию.
   Оля поперхнулась чаем.
   – Подожди, про измены мне не очень интересно, а с ориентацией ты как справилась? – Олин взгляд стал немножко испуганным.
   – Да не волнуйся ты! – Анюте, как всегда, было весело. – С нужными людьми поговорила!
   – Нет, тебя надо срочно с Лёхой познакомить!
   Истошный визг сирены за окном сменил надрывный детский плач. Оля, как будто, слегка съёжилась. Не смотря на веселый нрав, Анюта была понятливым человеком. И о проблемах в семье Ламиных знала, как никто другой.
   – Ты снова разговаривала с Вадимом? – Аня встала, и подошла к окну.
   – Да, – не сразу ответила Оля. – Он успокаивает меня, как может. Но я-то вижу, что мысль о своем ребенке не дает ему покоя. Аня, ты понимаешь, я очень его люблю! – Оля заговорила громче. – Я не смогу без него! Но жить и делать вид, будто все в порядке – тоже выше моих сил!
   Аня, наконец, оторвалась от окна.
   – Я понимаю тебя. Вернее, пытаюсь это сделать. То, что ты предлагаешь Вадиму – сложно укладывается в моей голове. А большинство женщин вообще бы покрутили пальцем у виска. Но это совсем другие женщины…
   Подруги замолчали. Они не раз обсуждали эту тему – Оле больше не с кем было поделиться своей бедой.
   – Мам… – послышался из комнаты измученный голосок дочери.
   Аня вздохнула.
   – Еще поболтаем, – успокоила ее Оля, собравшаяся домой.

   Прошла неделя. Вадим заметно нервничал на работе. Но дело было не в его обязанностях, а совсем в другом. Оля пока не поднимала тему «второй семьи», но их послерабочие разговоры приняли тревожный оттенок. Оля с неподдельным интересом слушала рассказы Вадима о пациентах, какие-то истории о коллегах. Сначала Вадим расслабился, но через два дня обнаружил, что Олю интересуют именно женщины. Пациентки-женщины, медсестры и врачи-женщины. Не нужно было обладать сверхъестественными способностями, чтобы догадаться – к чему эти расспросы. Оля искала мать для будущего ребенка. Поэтому Вадим стал заметно нервничать на работе, стараясь держаться ближе к коллегам своего пола. Чтобы нечего было рассказывать. Судя по целеустремленности жены – отговаривать ее было бесполезно. Вадим даже попытался найти телефон того психолога, который спасал Олю не один раз. Но пока поиски не увенчались успехом. Обращаться к «чужому» доктору он не хотел. И самое неприятное в этой ситуации было то, что сам Вадим периодически думал о второй семье. Женщину представить он не мог. А вот малыш возникал довольно отчетливо. Правда всегда в голубой кепочке и с испуганными глазами. Иногда этот малыш смеялся, и тянул к Вадиму ручки.
   «Мы все сходим с ума» – в очередной раз подумал Вадим, и набрал номер мобильного телефона Лёхи.
   Разговор начался с вопроса:
   – Как поживает многодетный отец?
   Лёха не растерялся ни на минуту:
   – Я в разводе! Дети – это цветы жизни, но, как говорится, пускай лучше цветут на чужой клумбе!
   Мужские разговоры, как правило, не ставят никаких рекордов по длительности – в отличие от женских. Обсудили последние новости, попрощались и забыли.
   – Олененок, давай в кино сходим? – неожиданно сказал Вадим.
   Оля удивленно подняла брови.
   – С чего бы это?
   – А просто так! 100 лет никуда не выбирались. Я тебе поп-корна куплю и кока-колы!
   Последнее предложение выглядело заманчиво. Оля представила, будто они с Вадимом влюбленная молодая парочка, с удовольствием рассыпающая кукурузные шарики на дальних местах для поцелуев.
   Собрались довольно быстро, но перед кинотеатром пришлось погулять – следующий сеанс начинался только через час. Вадим вспомнил прошлые годы – тогда они «выбирались в люди» намного чаще. И все казалось проще. А сейчас всё дома, да дома. Хорошо, что друзья не забывают – каждую неделю кто-то появляется: с чем-нибудь горячительным или сладким, да и просто так тоже. Домашняя замкнутость Вадима не расстраивала. Но как было бы здорово видеть в этом уютном мире разбросанные игрушки. Всё. Хватит.

   Половину фильма Вадим и Оля восторженно разглядывали темный зал и прислушивались к умопомрачительным звукам со стереоэффектом, льющимся из колонок. Да, в их время походов по киношкам такого не было. Фильм Ламиным особенно не запомнился, а вот ощущения некоего семейного счастья хватило до самой ночи.

   Аня прибежала к Оле вечером – раскрасневшаяся и с бутылкой красного вина.
   – Ого, есть повод? – обрадовалась Оля.
   – Есть, – лаконично ответила Анюта, и прошла на кухню.
   С трудом, но все же открыли вино. Вадим на дежурстве – помочь некому.
   – Не томи – рассказывай.
   – Давай еще выпьем! – отмахнулась от просьбы Анюта.
   Бокалы быстро опустели.
   – Ты долго будешь меня мучить? Говори же! Костя сделал предложение? – Оля не могла сдержать любопытства.
   Анюта снова наполнила фужеры.
   – Расстались? – осенила Олю страшная догадка. Дело в том, что Анюта была непредсказуемым человеком, и отмечать могла что угодно – как предложение руки и сердца, так и расставание.
   – Костя здесь вообще не при чём, – наконец заговорила Аня.
   – Тогда сдаюсь, – Оля шутливо подняла руки.
   За стеной ругались соседи – черт бы их побрал. Вечно орут так, что мысленно начинаешь прощаться либо с Андрюхой либо с Татьяной.
   – Оль, как ты смотришь на то, что я рожу Вадиму ребенка? – неожиданно спросила Анюта.
   Бокал в Олиной руке застыл в воздухе. В голове заметались десятки мыслей.
   Аня ожидала увидеть растерянность на лице подруги, но сейчас в глаза бросался скорее страх. Она тут же поправилась:
   – То есть не только Вадиму. Вам. Я хочу родить ребенка вам, – она немного замялась, и добавила:
   – Нам. Нам всем.
   Оля по-прежнему не могла найти слов. Бокал наклонился, и несколько капель вина упали на стол.
   – Я всё узнала. В институте Генетики и репродукции делают искусственное оплодотворение. Дети из пробирки – слышала о таком?
   – Почему? – прошептала Оля.
   – Что «почему»? – не поняла Анюта. – Почему искусственное оплодотворение? Да потому, что не нужна Вадиму вторая семья, которой ты себя мучаешь. Да и его тоже. Вы должны быть вместе! И этот ребенок не создаст никакой угрозы вашей семье. Не надо сходить с ума от мыслей «какой должна быть женщина, подарившая Вадиму малыша»!
   – Почему – ты? – Оля пребывала в состоянии шока, не ожидая услышать от подруги такое предложение.
   – Потому что я люблю вас, – просто ответила Анюта.
   Оля молчала. Может, она чего-то не знает?
   – Потому что я хочу второго ребенка, – продолжала Аня. – Можно, конечно, прибегнуть к услугам Кости. Или Васи. Или Пети. Только зачем? Олечка, милая, почему ты так на меня смотришь? Я не влюблена в твоего Вадима! Я люблю вашу семью! Почему бы нам всем не стать счастливыми от принятия решения, которое нужно и вам, и мне?!
   – Но как же?.. – Оля не могла подобрать нужных слов.
   – О чем ты? Мы сделаем искусственное оплодотворение. Я рожу малыша, который будет проводить со мной столько же времени – сколько и с вами. Я могу позволить себе родить ребенка. Потому что работа моя связана с наличием компьютера и вдохновения. Писать статьи я в состоянии и на 9-ом месяце беременности, и даже в роддоме. Что касается постоянного мужчины, то меня это не интересует. Того, кто мне нужен – просто не существует в природе! И в чем тогда проблема? – Анюта обеспокоено посмотрела на Олю, которая до сих пор не могла прийти в себя.
   – Проблема? – растерянно переспросила Оля. – Давай сходим за второй бутылкой…

   Вадим никак не мог поверить в то, что ему говорила Оля. О ребенке, который для них родит соседка Аня. Как такое может быть? Третий раз он задавал жене один и тот же вопрос, не в состоянии сконцентрироваться на ответах. Такое даже в голову не могло прийти!
   – Вот и птичка-невеличка… – вырвалось у Вадима.
   За небольшой рост, но отчаянную целеустремленность Ламины иногда называли Анюту «птичкой-невеличкой». Оля продолжала что-то говорить, но у Вадима уже возникли перед глазами голубая кепочка и большие глаза. Вот оно как бывает. Бьёшься головой о стену, ищешь выход. А он совсем рядом – стоит только голову повернуть. Сегодня вечером должна была состояться встреча всех троих – Оли, Вадима и Анюты.

   – Что такое искусственное оплодотворение? – спрашивала Анюта окружающих, и тут же сама отвечала: – В специальные лунки помещают женские яйцеклетки, а к ним подсаживают сперматозоиды. Бывает, этого недостаточно. Тогда под микроскопом вводят мужские половые клетки непосредственно в яйцеклетку. Потом ставят пробирку в инкубатор на 4–5 суток. Именно столько зародившийся эмбрион «идет» в женском организме по маточным трубам к матке. Затем подсаживают женщине два или три эмбриона. Первые 10–12 недель существует угроза прерывания беременности. В это время я должна принимать препараты гормона прогестерона. «Заселяют» одновременно не более трех эмбрионов – так есть шанс, что хоть один из них приживется. Во время беременности делают еще одно обследование плода. Если к матке прикрепились все эмбрионы, а женщина не хочет или не может их выносить, делают редукцию – один или два убирают.
   – Откуда ты все это знаешь? – пораженно спросила Оля.
   – Здравствуйте! Я кем работаю? Уборщицей что ли? А во-вторых, решение было принято мной не в тот день, когда мы вином упивались, а намного раньше. Я консультировалась в институте Генетики и репродукции, – Аня даже раскраснелась от сознания – какую глобальную работу провернула, «убив» Ламиных информацией.
   – Ты просто супер, – не удержался Вадим. – И что нам теперь делать в преддверии зачатия?
   Анюта скорчила рожицу:
   – Для начала бросаем пить и курить. Месяца три идет подготовка организма к операции. Отказываемся от лекарств и так далее. Единственное, о чем я все-таки должна предупредить. Врач сказал, что по статистике только у 42 % всех пришедших женщин получается забеременеть. И денег за неудачное оплодотворение не возвращают.
   Ламины не обратили внимания на предупреждение. Неожиданно мечта оказалась так близко, что всё остальное просто не имело значение. Вадим отправился к заветной коробочке, в которой хранились все сбережения.

   Вадим даже и не предполагал, что придется сдать такое количество анализов. Ему казалось, что ни одна клеточка в организме не осталась не изученной. Анюту замучили ещё сильнее. Но она держалась молодцом – шутила и веселилась.
   – Генитальной герпетической инфекцией не страдаете? – сурово спросил доктор Вадима.
   Вадим разнервничался, и даже не сразу понял – что имеет ввиду врач.
   Хотя и сам, вроде, как, доктором был – так им и остался.
   – Герпес на половом органе имеется? – поведение пациента насторожило.
   – На половом органе? – глупо переспросил Вадим. – Ах, на органе! Нет. Не имеется.
   – А где есть? – не отставал доктор.
   Вадим уже пришел в себя:
   – Простите великодушно, но к вашему сожалению – нигде.
   Врач еще раз нахмурил брови, но на колкость отвечать не стал.
   Наконец назначили день операции. Врач, которая должна была извлекать Анину яйцеклетку, чтобы в дальнейшем устроить ее встречу со сперматозоидами – оказалась очень милой женщиной.
   – Пожалуйста, воздержитесь от половых контактов, по крайней мере, за 3 дня, но не более чем за 7 дней до сбора спермы.
   Вадим чувствовал себя подростком перед свиданием с девушкой, которого поучает мама. Хотя, таких мам тоже нечасто встретишь!

   – Как ты думаешь, у нас получится? – не первый раз, и видимо, не последний спрашивала Оля Вадима.
   – Даже не знаю – что тебе ответить. Всё в руках божьих? Но, насколько мне известно, религия не одобряет такой способ зачатия. Поэтому, давай будем думать так – если это судьба – значит, всё получится. О другом мне пока размышлять не хочется.
   – Давай думать о судьбе, – с лёгкостью согласилась Оля. Еще недавно она и предположить не могла, что ребенок Вадима сможет оказаться и ее ребенком тоже. Конечно, яйцеклетка Анина. Но, какая разница? Этот малыш (Господи, помоги, пожалуйста!) будет жить и с ними тоже. Его будет любить не только Вадим. Она, Оля, даст ребенку все, что только может дать настоящая мать! Правда, еще один момент немножко волновал Олю:
   – А что мы скажем соседям?
   Вадим усмехнулся:
   – А мы разве обязаны им что-то говорить? Это наша жизнь. И наш ребенок. Пускай судачат о чем угодно. По крайней мере, продать квартиры и переехать в другой район можно всегда,-

   – Мам, – канючила Настёна. – Ну когда мы купим собачку?
   – Собачку? – растерянно переспросила Аня, с головой окунувшись в очередную статью. – Я могу предложить тебе кое-что получше. Например, братика или сестренку.
   Настя раскрыла рот.
   – Ты не шутишь?
   – Нет, конечно, – Аня отвлеклась от компьютера, и внимательно посмотрела на дочь.
   – Здорово!.. – восхищенно протянула Настя.
   Собачка уже казалась чем-то примитивным. А вот брат или сестра – совсем другое дело…

   Операция прошла удачно. Аня без сожаления простилась с несколькими яйцеклетками, которых ждало бурное свидание со сперматозоидами. Через несколько дней предстояла более серьезная процедура. Как себя поведут оплодотворенные яйцеклетки? Приживутся ли в матке? Подарят ли трём людям новую жизнь, которую они так ждут? Вопросы, вопросы, вопросы…

   Вадим работал и не мог нарадоваться. Завихрения влюбленных пациенток оставались незамеченными. Но их проблемы Вадим решал блестяще. Даже главный врач на совещании отметил чрезвычайно продуктивную работу Ламина. Похвала от начальника – явление редкое. Наверное, Вадим действительно обнаружил второе дыхание. Или был на грани открытия второй жизни. Той, о которой он мечтал последние несколько лет…

   Всё позади. Операции, анализы, процедуры. Быть или не быть? Вот в чём вопрос. Анюта немного похудела, но жизнерадостности своей не растеряла. Каждый день приходила к Ламиным и ловила на себе взгляды Вадима и Оли. Свершилось? Или нет? Никто не знал. И обсуждать был не в состоянии. Слишком хрупким казалось – это предполагаемое счастье. Или очередное несчастье. Когда Анюта поднялась к соседям в очередной раз – у Оли подкосились ноги.

   – Да! Да! Да! Мы сделали это!!! – закричала Анюта, размахивая тестом на беременность.
   Исчезли все слова и окружающая обстановка. Оля с Анютой обнялись и заплакали.
   – Что за шум? – вышел из дальней комнаты Вадим.
   Увидев своих девочек, и радостно вертящуюся возле них Нору – всё понял.
   Суетливо схватил первую подвернувшуюся под руку куртку:
   – Я за вином!
   Анюта подняла голову, и, вытирая слезы, сказала:
   – А я не пью. Следующие 9 месяцев.
   Конечно, необходимо было продержаться первые 10–12 недель беременности. Так сказал доктор. Оплодотворение произошло, но следующий шаг – оставить все, как есть. Не позволить организму избавиться от инородного (как ему, организму, кажется) телу. Оля разве что на руках Анюту не носила. Какие магазины? Всё это будущей маме запретили тут же. Причём, не врачи, а будущие родители. Их ведь было так много – этих родителей. Не двое, как обычно. А на одного больше.
   И вот уже Анюта появляется у Ламиных с зеленым цветом лица.
   – Тошнит? – сочувственно спрашивает Оля.
   – Тошнит! – радостно отвечает Анюта.
   Летели дни, за ними – недели. Когда прошел испытательный срок, и УЗИ показало одного, но прекрасно развивающегося эмбриончика – Вадим напился. До состояния «нестояния». До невозможности держаться на ногах и говорить. Единственное, что услышала от него Оля, когда раздевала – это два не совсем членораздельных, но всё – таки понятных слова:
   – Господи, спасибо…

   – Так, покупайте кроватку и коляску, – командовала Анюта. – Я себе, естественно, тоже куплю.
   – Ну что ты? Мы и тебе и себе купим! – возмутилась Оля.
   – Знаете что? Траты у вас впереди немаленькие. А я тоже хочу не только выносить это чудо, но и сделать что-нибудь для него, – Оля недовольно всплеснула руками.

   – Итак, 15 недель – это уже возраст, – серьезно сказала врач-гинеколог, постукивая ручкой по столу. – Рост вашего малыша около 12 сантиметров, а весит он около 100 грамм.
   – Ух ты, 12 сантиметров – это где-то с мою ладонь? – обрадовалась Анюта.
   – Совершенно верно, – доктор любила таких вот счастливых будущих мам.
   Все дальнейшее Аня благополучно прослушала, с восторгом рассматривая собственную ладонь.

   – Представляете, – не успев раздеться, затараторила Анюта. – Наш ребенок весит целых 100 грамм!
   – Ого, прямо слоник какой-то! – засмеялся Вадим.
   Оля промолчала, прокручивая в голове два прекрасных слова – «наш ребенок».
   – Ой! – неожиданно вскрикнула Аня.
   – Что такое? – испугались Ламины.
   Анино лицо засветилось.
   – По моему, он только что шевельнулся…
   Все сразу припали к животу девушки. Но до конца вечера малыш больше не давал о себе знать.
   – О чем это говорит? – спросил всех Вадим, провожая Анюту. – Наш богатырь весит не 100, а 200 грамм. Акция протеста, так сказать.
   Все засмеялись.
   На 20 неделе беременности Аню настигла легкая депрессия. Статьи не писались, Настена была представлена сама себе.
   – Почему ты грустишь? – допытывалась Оля.
   – Не знаю… – печально отвечала Анюта. – Ты только не переживай – это никак не связано с вами. Наверное, всевозможные гормональные перестройки. Все пройдет.
   В дверь позвонили. Оля пошла открывать.
   – Где этот убийца?! – послышался в прихожей радостный Лёхин бас.
   Аня насторожилась – с Лёхой ей еще не доводилось общаться.
   – Вадим на дежурстве. А ты проходи – будем чай пить, – предложила Оля.
   – Ты еще скажи – с конфетами! – возмутился Алексей.
   – А что тут такого? – удивилась Оля.
   – Эх, женщины, несчастные вы существа, не получающие радости от жизни! Вот если бы ты мне вместо чая водочки предложила!
   Оля хмыкнула.
   На кухне состоялось знакомство балагура с беременной Анютой. Конечно, теперь все выглядело иначе, чем представляла себе Оля несколько месяцев назад. С другой стороны – о чем печалиться? Лёха – известный бабник. Может, кто-то свыше лучше знает о том, что делает.

   Алексей шутил, не переставая. Но Аню невозможно было смутить.
   «Достойный соперник!» – залюбовалась подругой Оля. Но уже через минуту суетливо захлопотала вокруг нахмурившейся Анечки:
   – Толкается?
   – Еще как! – застонала Аня, держась обеими руками за живот.
   Лёха напрягся. Через некоторое время решился:
   – А можно я потрогаю?
   Женщины удивились, но вида не подали.
   – Трогайте – чего стесняться, – разрешила Анюта.
   Леха осторожно приложил ладонь к Аниному животу, приготовившись в любой момент ее отдернуть.
   Первый толчок малыша заставил его вздрогнуть.
   – Живой… – ошарашено пробормотал Леха.
   – А какой же еще? – обиделась Анюта.
   – А вы знаете, кто будет? – не унимался мужчина.
   – Знаем. По крайней мере, на УЗИ обещают мальчика. А там – кто родится!
   – Как это – говорят о мальчике, а родиться может девчонка? – не понял Алексей.
   – Конечно! Дело в том, что мальчики могут спрятать свой… – Аня замялась. – Спрятать свой орган, зажав его между ножек. И все думают, что это девочка. Либо наоборот, у девочки набухают её…органы, и все считают, что это мальчик.
   Леха удивленно покачал головой, но руки с Аниного живота не убрал.
   – Удивительно! Маленький такой, а толкается, как взрослый!
   – Он уже весит 500 грамм. И не такой уж маленький – сантиметров 20 есть! – с гордостью возразила Анюта.
   Леха снова покачал головой. К концу вечера он уже знал о том, как развиваются дети – с момента зачатия до появления на свет. Интересная информация. И девушка хорошая…

   Все свободное время Оля ходила по магазинам. Пеленки, распашонки, игрушки – все, что относилось к маленькому человечку – не могло заставить ее пройти мимо. Вадим снова взял вторую ставку в больнице – в ближайшее время предстояли ощутимые траты. А все сбережения были пущены на искусственное оплодотворение. Разговоры в семье приобретали, так сказать, глобальные размеры. На днях уже договорились о том, в какой институт мальчик будет поступать. Потом резко остановились, и расхохотались, глядя друг на друга. Анина дочь – Настёна, все больше времени проводила у Ланиных. Сама Анюта подтверждая свою независимость – работала без остановки. Правда потом хваталась за поясницу, и Оля выступала в роли массажиста.
   30-ая неделя беременности была встречена торжественно. Причем Анюте пришлось с грусть смотреть на алкогольные излишества на столе. Но в еде будущая мама не могла себе ни в чем отказать. Периодически Аня выходила из-за стола. Живот ее, как казалось, приобрел гигантские размеры. Немного отекали лодыжки, периодически не хватало железа в крови. Но во всем остальном – это была нормальная беременность.
   – Мам, а долго ты будешь такой большой? – спрашивала Настёна.
   – Месяца два еще. А потом у тебя появиться самый лучший братик. Который будет любить тебя больше всех на свете.
   Настёна даже зажмурилась от удовольствия.
   – А играть он со мной будет?
   – Будет – будет, – Аня погладила дочь по голове. – Но не сразу.

   За две недели до предполагаемых родов – врач посоветовал Анюте лечь в больницу. Дабы избежать возможных осложнений – плод крупный, а Анюта – девушка хрупкая. Но будущая мама категорически отказалась. Не смотря на палату, которую ей были готовы оплатить Ламины.
   – Что мне там делать?! – спрашивала Аня, а Оля с Вадимом пожимали плечами. Они и сами с трудом представляли двухнедельное заточение в больнице.
   Все осталось на своих местах. Правда преобразилась квартира Ламиных. Оля даже умудрилась купить коня-качалку, на которого будущий малыш смог бы сесть не раньше, чем через год. В маленькой комнате сделали ремонт. Красивая кроватка и масса игрушек ждали своего хозяина.
   Анюта позвонила поздно вечером – Оля с Вадимом уже собирались лечь спать.
   – Ну всё. Приехали, – мрачно сказала она.
   – Что такое? – испугался Вадим.
   – Рожаю, – так же грустно ответила Аня, а Вадим после ее слов чуть не потерял сознание.
   На самом деле печаль в голосе будущей матери была связана с вдохновением, которое било из нее фонтаном. А тут такие дела – роды.

   Срочно позвонили в «Скорую». Пакет с необходимым имуществом давно стоял в коридоре. Некоторое время назад у Оли промелькнула мысль о присутствии Вадима на родах, но из-за этических соображений от нее пришлось отказаться.
   Приехала «Скорая». Аня, не смотря на околоплодные воды, которые только отошли – резво направилась в машину.
   – Мы с тобой! – рванул к «Скорой» Вадим.
   – Вы что?! – возмутилась Анюта. – Под окнами стоять что ли будете? Оставайтесь дома, и звоните в больницу. Как только – так сразу! – успокоила молодая женщина будущих родителей.
   Машина «Скорой помощи» уехала, а Вадим Анин совет воспринял буквально – стал звонить в роддом уже через двадцать минут. Первые два раза ему отвечали вежливо «Нет, не родила». На третьем звонке в голосе медработника появились металлические нотки.

   Тем временем Аня лежала на кушетке в предродовом зале. Лежала, стиснув зубы и сжав кулаки. Казалось, будто ее тело кто-то пытался разорвать на несколько частей. Схватки начались практически сразу, как только отошли воды. И уже через полчаса приобрели довольно динамичный оттенок. Аня успевала набрать воздуха в грудь, как невидимая сила заставляла ее вцепиться в кушетку, выпуская этот самый воздух порциями.
   – Молодец, девочка. Терпеливая, – заметила проходившая мимо акушерка.
   Аня стиснула зубы еще сильнее. Бог ты мой, мы проклинаем этот менструальный цикл, приносящий боль в низу живота. Но что такое по сравнению с ним рождение ребенка! Это сто циклов собранных в одно время и в одном месте.
   – Плод крупный – таз у мамочки узкий. Родит? – будто не замечая Ани, переговаривались между собой врач и акушерка.
   – Роды вторые? – попыталась уточнить доктор у будущей матери.
   – Вы еще адрес спросите и группу крови! – закричала между схватками Аня. – В приемном покое об этом десять раз интересовались!!!
   Действительно, вопросы к рожающей женщине – не самый лучший выход. Если, конечно, это не сопряжено с риском для матери или младенца.
   – Ладно, переводите ее в родовой зал. Пора, – распорядилась доктор и ушла.
   Схватки – схватками, а роды – это нечто особенное.
   – Тужься! – командовала акушерка.
   И Аня тужилась. Ужасное чувство, что она рожает не ребенка, а слоненка, попавшего к ней вследствие врачебной ошибки.
   – Передохни. Все, хватит! Давай опять! – раздавала указания акушерка.
   Не хотелось Ане этой помощи, кроме одного – встать и врезать по накрашенному лицу.
   – Сильнее тужься!
   «Да куда уж сильнее?!» – кричала про себя Аня, чувствуя, что еще чуть-чуть, и она разлетится на куски.
   – Еще немножко осталось. Давай, девочка, не ленись. Головка видна!
   Не было ни сил, ни желания. Но слова о голове малыша вдохнули в Аню новую жизнь.
   – А-а-а-а!!! – заорала Анюта во весь голос. Ей показалось, что стены больницы содрогнулись.

   – Здравствуйте еще раз. Скажите, пожалуйста… – в очередной раз говорил Вадим.
   – Родила Антонова! Мальчика родила! Три восемьсот, пятьдесят четыре сантиметра! – перебила Вадима медсестра, истерически выкрикивая данные – так ее достал этот ночной папаша.
   Вадим молча положил трубку.
   – Не родила? – обреченно спросила Оля.
   Вадим удивленно поднял на жену глаза, и так же удивленно сказал:
   – Родила… Мальчика…
   Оля всхлипнула и прижалась к мужу.
   – С ней все в порядке? А с сыном?
   – Да… – так же растерянно ответил Вадим.
   Оля, уже не стесняясь, заплакала. Вадим гладил жену по спине. Поднял голову – разглядывая потолок. Появилась непонятная резь в глазах – как будто сразу в два глаза попали соринки.

   Педиатр навестила Анюту в палате, и сообщила – ребенок в порядке. По 10-ой бальной шкале – малыш тянул на 9-ку. Это очень хорошо. Анюта устала. Пятичасовой сон не восстановил ее силы, но в палату уже заходили Вадим с Олей.
   – Как ты, девочка моя? – участливо спросила Оля.
   – Как будто меня в мясорубке прокрутили.
   – Как малыш? – Вадима интересовали совсем другие вопросы. Он так и не мог полностью осознать – сегодня ночью он стал отцом.
   – Врач только что приходила. Говорит, что все замечательно. Пора имя выбирать! – Анютины глаза слипались.
   – Ладно, ты отдыхай. С именем разберемся потом, – супруги направились к выходу.
   – Ага, разбирайтесь, – сонно пробормотала Анюта. – Но фамилия у него будет ваша. Ланин.
   Вадим с Олей нерешительно остановились у двери, но Анюта уже спала.

   Вернув все свои силы после родов – Аня загрустила. Ее грудь отказывалась наполняться молоком. Женщина пыталась до синяков сцедить хотя бы несколько грамм столь ценного и необходимого продукта, но тщетно.
   – С первым ребенком были такие проблемы? – поинтересовалась врач.
   – Нет, тогда молока оказалось достаточно.
   – Организм – это как душа чужого человека – сплошные потёмки. Но будем надеяться, что все будет хорошо.
   Но молоко так и не появилось. Бедный мальчик с самого рождения вкусил «прелести» искусственного питания.
   – Чем больше мы будем об этом думать – тем меньше шансов, что у тебя что-то появится. Зато тебе можно пить вино! – подбодрил Вадим уже не соседку, а маму своего ребенка.
   Анюта невесело улыбнулась.

   Её выписали через 5 дней. В специальной комнате малыша переодели в привезенные вещи из дома, не забыв шикарную голубую ленту.
   В холле роддома Оля с Вадимом ожидали появления Ани с ребенком. Торжественный момент наступил. Медсестра, улыбаясь, вручила белый сверток Вадиму. Новоявленному отцу показалось, что руки дрожат слишком сильно, и окружающие это заметят. Оля заглянула в конверт. Крохотное сморщенное личико сладко посапывало.
   «Вадик. Вылитый Вадик» – успела подумать Оля, когда к ней повернулась Анюта, и нарочито серьезно сказала:
   – Мамаша, заберите ребенка, а то отец сильно нервничает. И имейте в виду – у меня три статьи лежат недописанные. Так что сегодняшняя ночь – ваша. И завтрашняя, может быть, тоже.
   На улице требовательно просигналил в машине Леха, поджидающий маленького человечка вместе с его большой семьёй.

Плохое слово

   Лене Курниковой посвящается…

   У Шуры клацали зубы – причём так громко, что ей пришлось придерживать подбородок руками. Шуре казалось, что это клацанье обязательно услышат, и она будет обнаружена. Сено царапало лицо, но Шура боялась пошевелиться. Руки и ноги давным-давно онемели. Но она не имела права ни на одно лишнее движение или звук.
   Шуркин отец ушёл на фронт, и… пропал без вести. Мама говорила, что чувствует отца – он жив. Шура ей верила. А Шуркина сестра Люба во время разговоров об отце начинала плакать. Может, чувствовала что-то другое? Мужчин в деревне практически не осталось. Всю тяжёлую работу взвалили на свои плечи женщины, но и детям тоже доставалось. Рубили в лесу хворост, помогали по хозяйству. Сначала изматывало отсутствие отцов и сыновей, а потом подобрался голод. Оставшихся коров, свиней и куриц берегли, как родных. Только для чего? Вернее, для кого? В деревню пришли немцы и отобрали всё. Обессиленные войной, недоеданием и потерями родных – люди всё равно пытались поддержать друг друга. Кого-то словом, кого-то сморщенной картошиной. Немцы заставили почти всех переселиться в подвалы или сараи для скотины – таким образом, освобождалось место в хате. Они вели себя по-хозяйски, и никого не стеснялись. Могли справить нужду на глазах женщин, при этом квакая на своём языке и веселясь.
   Немцы были очень чистоплотными людьми, поэтому заставляли женщин убираться в доме и стирать им вещи. Женщины плевались, но возмущаться в открытую не решались. Проклятия сыпались в адрес фашистов за спиной – как вообще можно такое представить: а вдруг – именно этот гад убил её сына, а она ему штаны стирает, и обед на стол подаёт!
   – Люба, не высовывайся! Не дай бог, эти изверги тебя заметят – а ты девка видная, – мать перекрестилась. – Иди к Савельевне – не рви моё сердце!

   Любе было восемнадцать лет – на шесть лет старше Шурки. После мольбы матери, ей пришлось огородами пробираться к Савельевне – какой-то дальней родственнице Михеевых.
   – Мам, – шептала Шура, прижимаясь к теплому маминому боку. – А скоро война закончится?
   – Скоро… – задумчиво отвечала мать.
   – Ты мне год назад то же самое говорила, – напоминала дочь.
   – Тогда не спрашивай! – злилась мать, и вставала к зовущей бурёнке – они с Шуркой и тремя соседями спали в хлеву.
   Скотина больше не принадлежала людям. Теперь это была собственность нелюдей. Когда немцы пили молоко, и оно, проливаясь, тоненькой струйкой стекало по подбородку – женщины отворачивались. Их дети, не отрываясь, смотрели на фашистов и сглатывали слюну. Молоко… Только для немцев. Шурка с подружками бегала на колхозное поле, где они пытались откопать картошку, морковку и репу, которые остались после уборки. По полдня рылись в сухой истерзанной земле, собирая «урожай» в подол. Перебежками возвращались в деревню. Добытчицы!
   Шура любила мамин суп, состоящий из подсоленной воды и кукурузы. Это было настоящее пиршество – от горячей воды и кукурузы в животе становилось тепло и сытно. Но самым вкусным блюдом были щи из крапивы или лебеды. Жаль, что их невозможно было готовить круглый год…

   Спустя некоторое время немцы почти перестали смеяться. Видимо, военные известия оставляли желать лучшего.
   Когда фашист расстрелял Соню Лихову, заподозрив в связи с партизанами (девушка возвращалась из леса с охапкой хвороста) – половина деревня выла в своих подвалах и сараях. Это было начало. Буквально через несколько дней был убит безногий инвалид Потапыч. За то, что медленно переезжал дорогу на своей самодельной тележке. Эту смерть уже никто не объяснял. Люди в ужасе замерли. Война, голод, лишение скотины и домов – что же будет ещё? А дальше начались убийства, которые немцы не собирались оправдывать. «Русские свиньи» платили за неправильный взгляд, мешающий детский плач, подозрительное лицо.
   – Шура, не вздумай бегать в поле! – предупредила мать.
   – Есть хочется… – прошептала девочка.
   – Жуй солому, потом выплюнешь.
   Шура жевала солому и вспоминала о супе из кукурузы – сил мечтать о хлебе уже не оставалось.
   Немцы стали готовиться к отходу. Люди в очередной раз насторожились. Никто не знал, что сделают фашисты напоследок. Сожгут дома? Убьют тех, кто ещё жив? Правда оказалась не менее страшной – всех оставшихся жителей деревни стали уводить с собой – в Германию.

   У Шуры клацали зубы – причём так громко, что ей пришлось придерживать подбородок руками. Шуре казалось, что это клацанье обязательно услышат, и она будет обнаружена. Сено царапало лицо, но Шура боялась пошевелиться. Руки и ноги давным-давно онемели. Но она не имела права ни на одно лишнее движение или звук. Шура сидела в стоге сена уже несколько часов. Это было ненадёжное укрытие – уходя, немцы прокалывали все стога вилами. Но девочка не нашла другого места.
   Когда немцы стали вытаскивать пинками и прикладами людей на улицу – началась паника. Дети кричали, женщины плакали, фашисты стреляли под ноги – для усмирения толпы. Шурка вцепилась в мать и дрожала. Пронёсся слух, будто кого-то убили на другом конце деревни – трёх старух и двух молодых девушек. Мать, словно заклинание, повторяла:
   «Не Любу, нет? Не Любу?» Люди не знали, а мать, словно заведённая, задавала один и тот же вопрос каждому, кто оказывался рядом.
   Надрывно мычали коровы. Дом Золотухиных загорелся. Маруся, хозяйка хаты, кричала, как сумасшедшая. Рядом стояли двое её детей, но Маруся простирала руки к пылающему дому: «Душегубы! Сволочи! Зачем?!!» Немец выволок Марусю из толпы и сделал всего один выстрел в голову. Маруся упала. Люди притихли. Только Марусина 5-летняя дочка попыталась завизжать, но кто-то из соседок зажал ей рот рукой. Когда Шурка почувствовала удар в спину – она едва не упала. С ужасом обернулась.
   – Беги! – одними губами сказала мать. – Беги!
   И Шура побежала. Тем временем мама начала громко ругаться – пытаясь переключить внимание немцев на себя.
   Шура пробежала немного. У неё почти не было сил, и только страх помог ей, упавшей на дороге, доползти до ближайшего стога сена и зарыться в него.
   Прошло несколько часов. Шура не чувствовала ни ног, ни рук. Ей очень хотелось пить, но она не могла вылезти из стога. По-прежнему были слышны выстрелы и крики людей – то затихающие, то приближающиеся. Шуре казалось, что время остановилось и ЭТО не закончится никогда. Она изо всех сил старалась не думать о маме и Любе, потому что слёзы начинали разъедать кожу, а она боялась лишний раз пошевелиться, чтобы их вытереть.
   Шура стала засыпать, когда услышала совсем рядом немецкую речь. Кто-то принялся ворошить сено, и Шура оцепенела. Через несколько секунд она встретилась взглядом с немцем, который вздрогнул – не ожидая увидеть человека. Шура почувствовала, как теплая жидкость потекла по ногам. Она описалась от страха.
   – Дьевочка? – с акцентом спросил немец и нахмурился.
   Шуре показалось, что она перестала дышать.
   – Убежал? – снова спросил фашист, но Шура молчала. Она не могла говорить – даже если бы хотела.
   – Война… – неожиданно сказал немец. – Плохой слово – война. Я не хотеть воевать. Дети. Киферсфельден. Дети, – повторил немец и полез в карман, из которого достал фотографии.
   Шура не могла взять карточки в руки – пальцы её не слушались. И тогда немец повернул к ней фотографии, с которых смотрели маленький серьёзный мальчик и девочка, примерно Шуриного возраста.
   – Дети. Скучать. А война – плохо. Нельзя.
   Шура по-прежнему молчала, и немец открыл тощий рюкзак.
   – Голодный? – уже не дожидаясь ответа, он достал буханку хлеба и кусочки сахара, завёрнутые в бумажку. Рюкзак совсем опустел. Немец вложил богатство в Шуркины скрюченные пальцы.
   – Война – плохой слово. Сидеть. Тихо!
   Невдалеке послышалась немецкая речь. Шурин спаситель быстро обернулся, и, сказав ещё раз «Тихо» – стал забрасывать её соломой.
   – Nein!
   Шура слышала удаляющуюся немецкую речь, и боялась о чём-то думать. Наверное, она спит… Но какой удивительный и нереальный сон! И только буханка в непослушных пальцах пахла настоящим хлебом, издавая невероятный и забытый аромат…

Виктория Рожкова Плохое слово