Сергей Михайлович Брюшинкин
Мистерия Сириуса в свете легенд о царях птиц

Звёздная система Сириуса в представлении догонов

   Догоны, живущие в современном государстве Мали, на северо-запад от Зимбабве, считают Сириус А (они его называют «Сиги Толо») и его невидимый спутник Сириус В («По Толо» – «глубокое начало») важнейшими объектами на небосклоне [8]. Звезда «По Толо» ассоциируется у них с зерном фонио, самым мелким из африканских злаков. Считается, что она крупнее Сириуса и в четыре раза ярче его. Они изображали Сириус (четырёхлучевой белый символ в центре) в соединении с красным четырёхлучевым солнечным диском, символизировавшим гелиакальный (то есть при восходе Солнца) восход Сириуса, как это отмечает Темпл. Но, возможно, это воспоминание о наблюдении уникального явления Сириуса А на фоне Сириуса В, тем более, что при гелиакальном восходе Сириуса его не возможно увидеть на фоне Солнца по той простой причине, что он находится значительно дальше центра нашей солнечной системы. Согласно догонской мифологии, как пишет А. П. Редько, на основе собственных бесед с жрецами догонов, в сборнике «И звезда с звездою говорит» [32]:
   Основу Мира – звезду Сириус А – олицетворяет могучий бог по имени Амма. Скучно было ему одному. Взял он кусок глины, размял и швырнул в пространство. Так образовалась его дочь – звезда Сириус С., называемая догонами Эмме йа Толо. Она лежала в виде распластанного в небе женского тела с обнажёнными гениталиями в виде муравейника и клитором в виде термитника. Не выдержал такого сладостного зрелища Амма и захотел с ней соединиться.
   Но термитник мешал близости, и тогда всемогущий бог сбил его, совершив первую эксцизию (вырезание) и совокупился со своей дочерью. От этой близости у неё родилась дочь – планета Ара Торо. И ею также овладел похотливый бог. После чего на этой планете зародились номмо. Это были полулюди-полузмеи с восемью гибкими конечностями без суставов, красными глазами и раздвоенным языком. И жили они в воде… И не знали они смерти.
   Но этот инцест, как нарушение порядка в первозданном мире, привёл к тому, что на небе появился ещё один мрачный объект. Это непорочно возникший сын Амма – звезда Сириус В, или По Толо, явившийся следствием божественного греха и тёмных побуждений. Он также возжелал первую звезду женского пола и овладел своей сестрой. Эмме йа Толо и ему родила планету Йу Толо, на которой также получились разумные существа. Это были люди птицы балако, с длинными ногами, клювами и огромными крыльями. Этакие большие птицы с крыльями бабочки.
   И невзлюбил брат свою сестру за несхожесть и стал гоняться за ней вокруг собственного отца. И понял тогда Сириус-Амма, к каким грехам может вести похоть. И кроме эксцизии у дочери, сделал обрезание у сына. Вырезанный клитор превратился в скорпиона, а обрезанная крайняя плоть – в ящерицу. Раздосадованный По Толо лопнул от гнева и превратился в маленького злобного карлика. Во искупление своего греха, бог Амма создал ещё несколько молодых звёзд с планетами и послал туда небесные ковчеги с номмо. Одной из таких планет оказалась Земля, и, таким образом, первыми разумными существами, появившимися на ней были земноводные номмо. Наша планета высыхала постепенно, и они, в конце-концов, вышли на сушу, заменив свои гибкие конечности на руки и ноги и превратились в людей. Сжавшийся от злобы По Толо не смог стерпеть упорядоченности мира и послал на землю свой мистический дух – Йугуру. И началось извечное противостояние двух полярных сил: борьба добра со злом, света с тьмой, плодородия с засухой.
   Следствием этой борьбы и явилась смерть, ставшая приходить за жизнью людей в виде духа Йугуру. Потому-то догоны и проводят теперь ритуал Сиги как память о всех покойниках, павших жертвами этой вселенской борьбы.
   Люди-птицы, прилетевшие когда-то с Йу Толо до сих пор живы… Именно они руководят всей жизнью догонов, используя специально подготовленных жрецов олубару, и это их праздник те справляют каждые 50 лет! Поселение людей-птиц скрыто в особом ущелье плато Бандиагара, и лишь иногда они приходят на пятничные ярмарки догонов.
   Они давно изменили каким-то образом свой облик на человеческий, но их можно узнать по глазам. Те остались птичьими: округлыми, свободно вращающимися и имеющими дополнительное мягкое веко в виде полупрозрачной плёнки. (Ни один народ не имеет таких глаз!)
   Это сказание догонов является одним из распространённых в мировой мифологии истории противостояния земноводных и птиц, но в данном случае оно жёстко привязано к космогонии догонов, основанной на рождении системы звёзд Сириуса.
   На форуме портала «Миф» «Астрономические представления догонов» есть информация о вспышке Сириуса В в преданиях догонов, с ссылкой на книгу «Бледный Лис» М. Гриоля и Ж. Дитерлена:
   Странно, но факт – единственная известная в настоящее время информация о взрыве Сириуса В исходит именно от догонов. Олубару сообщили французским исследователям, что вскоре после появления людей на Земле спутник Сириуса – звезда По – внезапно вспыхнул, а затем начал постепенно тускнеть и через 240 лет стал совершенно невидим.
   Можно предположить: именно догонам удалось зарегистрировать взрыв Сириуса В, не замеченный астрономами других регионов. Но здесь мы оказываемся в ситуации, когда – по известному выражению – "загадка объясняется тайной". В самом деле, догоны не только отметили сам факт изменения яркости Сириуса, но и прекрасно разобрались, что взорвался не он, а его спутник, известный нам как Сириус В, а догонам – как По толо, звезда По.
   Догоны, как уже упоминалось, каждые пятьдесят лет пышно отмечают праздник, называемый ими «Сиги». Этот праздник посвящён прохождению Сириуса через нижнюю точку своей обиты вокруг невидимого спутника. Как пишет в книге «Небесные учителя» Эрих фон Дэникен [58]:
   Догоны показали учёным наскальные рисунки, на которых был выгравирован эллипс с точкой в нижней его части, обозначавший «невидимую звезду», побуждающую Сириус вращаться по эллиптической орбите. Там были нанесены и другие точки, снабжённые знаками, которые напоминают по форме конские копыта. Одна обозначает «Планету Сапожник», другая – «Планету Женщин». Догоны также объяснили учёным, что «невидимая» звезда обладает чрезвычайно большим весом. Все свои знания догоны, по их словам, получили от бога Номмо…

Согласно легенде догонов, Номмо спустился с небес в аппарате, напоминающем короб. Во время его приземления звучали раскаты грома, сотрясалась земля, в небо взметались высокие столбы песка и пыли. Пламя, исходившее из нижней части короба, погасло, как только он коснулся поверхности Земли. Из него спустилась лестница с десятью ступенями, и в шестой ступени открылась дверь, ведущая в восемь помещений внутри аппарата. Поразительно, как отмечает далее Дэникен, что Сириус А совершает оборот вокруг их общего с белым карликом Сириусом В центром тяжести за пятьдесят лет – и именно в момент завершения цикла вращения догоны отмечают свой праздник Сиги, посвящённый этому событию.

Разгадка тайны догонов

   После того, как книга «Тайны происхождения человеческих богов» [31] была принята к печати, редактировать её было поручено моей старой знакомой Нине Николаевне Якимовой.
   Она сообщила мне также, что журналом «Дельфис» предполагается организовать «круглый стол» по проблемам, связанным с Сириусом, догонами и т. д. Меня она попросила подготовить небольшую статью о Сириусе на основе моей книги, с особым упором на догонов. По результатам круглого стола, состоявшегося в декабре 2006 г., выпушен сборник статей «И звезда с звездою говорит» [32], в который вошли ряд моих статей, а также статьи других авторов, посвящённых этой теме и смежным вопросам. Пересмотрев известную мне литературу, в какой-то момент я понял, что проблема догонов может иметь другое решение, отличное от того, что предлагают известные сторонники палеоконтактов, никогда меня не привлекавшее. Я обратил внимание на следующую аргументацию Темпла в главе «Восход «змеиного зуба»» в его книге [8]:
   В египетском языке иероглиф чет обозначал «змею» и «тело». Иероглифическое изображение кобры – дра – значило «змея» и «богиня», причём чаще – именно последнее. Не исключено, что изобилие «змеиных» параллелей в греческих преданиях, имеющих отношение к знаниям о Сириусе, связано или с непониманием этого обстоятельства («змея» была на самом деле не змеёй, а богиней Сотис), или с очередным каламбуром. Действительно, пожелай мы написать по-египетски фразу «богиня Сириус», результат был бы следующим:

   Буквально его можно было бы понять как «змеиный зуб». Но помимо египетского каламбура, в истории об аргонавтах можно найти и греческий. Как мы знаем, Ясон сеял зубы дракона. Греческое слово, обозначающее рост зуба из десны, – анатоле (вариант – анателло). Основные значения этих слов – «взращивать» и «порождать». Рост зубов из земли, при всей странности подобного процесса, также описывался бы этими словами. Но они же употреблялись древними греками, когда речь шла о восходе звёзд и созвездий. Таким образом, выражения «зуб вырастает из земли, словно из десны» или «из земли рождается зуб» являются описаниями восхода Сириуса. Вот, оказываются, откуда взялись все эти земноводные персонажи!
   Для меня стало понятно, что за восходом Сириуса с большой точностью следили не только догоны, но и греки. Более того, наблюдение за восходом Сириуса привело их к открытию периодических изменений в восходе Сириуса с длительностью 50 лет. Вот как это аргументирует Темпл:
   Само слово «ковчег» (в английском языке – «ark», что по-русски можно с некоторой долей условности транскрибировать как «арк». – Прим. перев.) также заслуживает внимания. Пятидесятивёсельный корабль «Арго», от названия которого оно происходит, символизирует, на мой взгляд, орбиту Сириуса В, период обращения которого равен пятидесяти годам.
   В другом месте Темпл отмечает неоднократное упоминание в греческом эпосе, и не только в нём, пятидесяти сыновей, дочерей и различных пятидесятиглавых чудовищ:
   Число 50 столь часто встречается в мифологиях народов мира, что Вильгельм Рошер написал целую монографию об этом мифологическом мотиве. Называется она «Число 50 в мифе, верованиях, эпосе и военном искусстве греков и других народов, в частности семитов». В своём замечательном труде Рошер рассматривает мифы о Данаидах – пятидесяти дочерях Даная, пятидесяти сыновьях Египта, пятидесяти аргонавтах, пятидесяти дочерях Нерея, а также о разных пятидесятиголовых и пятидесятируких (вариант – стоголовых и сторуких) чудовищах, пятидесяти дочерях Феспия, пятидесяти сыновьях Ориона, пятидесяти сыновьях Приама, пятидесяти сыновьях Лакаона, пятидесяти сыновьях Палланта, пятидесяти дочерях Эндимиона, пятидесятиголовой Гидре, пятидесяти головах чудовищного пса Кербера, пятидесяти головах Тифона, пятидесяти коровах, украденных Гермесом у Апполона, и т. д. и т. п.
   Очевидно, что такое наблюдение за Сириусом продолжалось достаточно долго. Если бы была хронология греческих богов, героев и чудовищ, то можно было бы определить время такого наблюдения Сириуса А и Сириуса В. Но во всяком случае 50 сыновей Приама говорят о том, что во времена легендарной Трои Сириус В наблюдался наряду с Сириусом А. Из эпоса других народов мы знаем, что число 50 встречается с самого начала сотворения мира. Плутарх в трактате «Об Исиде и Осирисе» [4], рассказывая об истоках верований персов, сообщает:
   Затем Горомазд, троекратно увеличившись, удалился от Солнца настолько, насколько Солнце удалено от Земли, и украсил небо звёздами. Одну звезду, Сириус, он поместил впереди других как стража и дозорного. Сотворив затем ещё двадцать четыре бога, он поместил их в яйцо. Равные им по числу боги, произошедшие от Аримания, проникли в яйцо, вследствие чего добро смешалось со злом. Кроме того, что в начале рождения Вселенной у персов Сириус занимает одно из центральных мест, число богов добра и зла снова составляет число 50 – период обращения Сириуса В вокруг Сириуса А. В Древнем Шумере в поэме «Энума Элиш» говорится о том, что у бога неба Ана, стоявшего у истоков Вселенной шумеров, было 50 сыновей.
   Первоначально я решил прикинуть, под каким углом с Земли можно было наблюдать вращение Сириуса А и Сириуса В. Оказалось, что оно было за гранью различения человеческим глазом. Но потом я догадался, что в отличие от современного состояния, когда Сириус В является малоразличимой точкой на фоне Сириуса А, во времена, когда Сириус В был ещё красным гигантом, он значительно превосходил своего Сириус А на фоне Сириуса В спутника по размерам.

   Рисунок догонов: Сириус А на фоне Сириуса В

   Вследствие этого вращение двух звёзд состояло из четырёх фаз. Первая фаза, условно, когда Сириус В был слева от Сириуса А. По-видимому, люди с острым зрением могли различить слева от яркого Сириуса А красную окантовку. Затем в течение некоторого времени красный Сириус затмевал Сириус А, что приводило к заметному уменьшению яркости и изменению цвета звезды. Далее Сириус А вновь ярко сиял, Сириус В уходил вправо и почти 40 лет находился в этом состоянии, постепенно удаляясь от него и потом вновь приближаясь. Изменяющая свою форму красная окантовка была с правой стороны от Сириуса А. В последней фазе яркость Сириуса А усиливалась красной кольцевой окантовкой.
   По-видимому, какой-то догонский Коперник догадался, что такие эффекты возможны при вращении вокруг Сириуса А Сириуса В по эллиптической траектории, возможно, эти знания ими были получены от гарамантов. Кстати в статье М. Гриоля и Ж. Дитерлена «Суданская система Сириуса» в книге Темпла [8] отмечается, что Сириус кажется глазу красным, Дигитария же (в прошлом красный Сириус, ныне белый карлик) – белого цвета. Догоны ошибаются в определении цвета звёзд ныне, но в целом они помнят времена, когда звёзды были разноцветными.

Окончание Ледникового периода в легендах Индии и птица Гарутмант

   Утверждение, что день и ночь богов длится по 6 месяцев, крайне широко распространено в ведической литературе. Обратил на это внимание Б. Г. Тилак более ста лет назад в книгах «Орион, или исследование древности Вед» и «Арктическая родина в Ведах». До него аналогичные утверждения об исходной земле человеческой расы вблизи Северного полюса сделал д-р Уоррен в книге «Найденный рай, или Колыбель человечества на Северном полюсе». Гора Меру признается в «Махабхарате» земным Северным полюсом:
   "На Меру боги видят солнце после его однократного восхождения и на протяжении его пути, равного половине его обращения вокруг земли".
   В «Тайттирийя Брахмане» говорится, что «Год – это всего лишь день богов». Как указывает Тилак, описание горы Меру в «Махабхарате» не оставляет сомнений, что это Северный полюс:
   В одной из книг этого эпоса, в «Ванапарве» («Лесной»), в разделах 163 и 164 детально описывается приход героя Арджуны на эту гору и говорится так:

   «На Меру Солнце и Луна ходят кругами слева на право („прадакшинам“) каждый день, и это же совершают все звёзды».

   И дальше:

   «Гора своим сверканием настолько превосходит мрак ночи, что ночь бывает трудноотличима от дня».

   И несколько дальше:

   «День и ночь вместе равны году для обитателей этого места»… Указание на сверкание горы особо интересны, поскольку это, видимо, может быть описанием северного сияния, видимого в области Северного полюса.

   В «Авесте» мы находим аналогичные утверждение Ахуры-Мазды:

   «там звезды, месяц и солнце можно один раз в году видеть восходящими и заходящими, и год кажется одним днем».

   Как отмечает Тилак,

   «Вращение небосвода над головой является одной из специальных характерных черт Северного полюса, и этот феномен столь особого свойства, что каждый может надеяться найти его следы в ранних традициях того народа, который или сам, или же его предки когда бы ни то ни было жили вблизи Северного полюса. Пользуясь этим тестом применительно к ведической литературе, мы явно находим строки, в которых сравнивается кружение неба с вращением колеса и указывается, что небесный свод как бы поддерживается осью. Так, в Ригведе (Х, 89, 4) об Индре говорится, что он „раздельно удерживает своей силой землю и небо, как два колеса повозки удерживаются одной осью“».

   Эти и аналогичные отрывки из Ригведы противоречат традиционному представлению об Индре, как боге гроз, громовержце. Тилак отмечает, что

   «Сами Веды, являющиеся, безусловно, древнейшими произведениями арийской расы, до сих пор полностью не поняты. Уже во время создания Брахман, за несколько веков до рождения Христа, они стали непонятными, и если бы не было у нас трудов индийских этимологов и грамматистов, они доныне оставались бы запечатанными книгами».

   Это мнение подтвержает и известный переводчик ведических гимнов XIX в. Макс Мюллер, в предисловии к своим переводам Вед («Священные книги Востока») отмечавший, что «перевод Ригведы – это задача для следующего столетия». Однако ожидания Мюллера в полной мере не оправдались. Одной из причин этого, как замечает тот же Тилак, является то что

   «истинные учёные иногда бывают не в состоянии объяснить ряд мифов, не располагая правильным ключом к пониманию их содержания».

   Именно таким кодом к разгадке тайн «Ригведы» является уже неоднократно использованный ключ, состоящий в использовании явлений, связанных со вспышкой в звёздной системе Сириуса.

   Роль Тиштрии-Сириуса в Индии играла птица Гаруда. Образ этой птицы восходит к упомянутому в «Ригведе» [34] орлу Индры Гарутмант, хранителя вод, смысл этого мифа до сих пор оставался неразгаданным:

   Гимн – загадка

     I, 164 1. У этого любимого седого хотара
     Средний его брат – пожиратель.
     Третий его брат – жирноспинный.
     Здесь я увидел хозяина племён с семью сыновьями.

     2 Семеро запрягают однокольную колесницу.
     Один конь везёт с семью именами.
     Трёхступенчатое колесо, нестареющее, неудержимое —
     Где все эти существа стоят.

     6 Незрячий – зрячих провидцев об этом
     Я спрашиваю, несведующий – чтобы ведать.
     Что ж это за Одно в виде нерождённого,
     Который установил порознь эти шесть пространств?

     7 Пусть скажет здесь о нём тот, кто его точно знает:
     Об оставленном следе этой милой птицы.

     45 На четыре четверти размерена речь.
     Их знают брахманы, которые мудры.
     Три тайно сложенные (четверти) они не пускают в ход
     На четвертой (четверти) речи говорят люди.

     46 Индрой, Митрой, Варуной, Агни (его) называют,
     А оно божественное, – птица Гарутмант.
     Что есть одно, вдохновенные называют многими способами.
     Агни, Ямой, Матаришваном (его) называют.

     47 По чёрному пути золотистые птицы,
     Рядясь в воды, взлетают на небо.

     51 Это одна и та же вода
     Движется вверх и вниз с течением дней.
     Землю дожди омывают
     Небо оживляют огни.

     52 Небесного орла, птицу большую,
     Отпрыска вод, приятного на вид, отпрыска растений,
     Насыщающего дождём вдосталь —
     Сарасвата (священная небесная вода ариев) я призываю на помощь.

   Да, это опять одно из описаний вспышки Сириуса, а Индра, Митра, Варуна, Агни, Яма, Матаришван и Гарутмант лишь различные эпитеты, описывающие различные стороны этого явления.

   Ригведический Сурья описывался как «прекраснолетящая птица» или как «передвигающийся на колеснице, в которую запряжены одна, семь или много быстрых и сильных коней.

   Непонимание этой загадки приводит Тилака к неверной трактовке Адитьев, как семи Солнц, и умирающего восьмого – Мартанду, упоминавшихся выше в гимне о происхождении мира (Ригведа Х, 72). Вот его описание сути проблемы, которая была и остаётся в центре дискуссий учёных:

   «…В „Араньяке“ даются имена восьми сыновей Адити в таком порядке: Митра, Варуна, Дхатри, Арьяман, Амша, Бхага, Индра и Висават. Но никаких дальнейших пояснений нет, и нам не сообщается, который из этих восьми является Мартандом. Но есть и другой пассаж в этой „Араньяке“ (I, 7, 1, 6), который в известной мере освещает природу этих Адитьев. Здесь приводятся другие имена Солнца: Арога, Бхаджа, Патара, Патанга, Сварнара, Джьотишмат, Вибхаса и Кашьяпа. О последнем сказано, что он постоянно пребывает на горе Меру, непрерывно освещая всё вокруг. О других семи Солнцах говорится, что они получают свой свет от Кашьяпы, и только они видны людям».

   Отмечая, что удовлетворительного объяснения этой проблемы нет, Тилак приводит своё объяснение. Он отмечает, что в более поздних текстах, таких как «Шатаптха Брахмана» утверждается, что Адитьев было 12, и они были идентичны 12 месяцам года. На этом основании он заключает:

   «Видя такое объяснение и веря, что разные сезонные изменения могут быть объяснены только наличием разных Солнц, легко прийти, не напрягая воображения, к выводу, что, поскольку 12 Адитьев теперь представляют двенадцать месяцев года, то семь Адитьев могли некогда считаться семью месяцами года».

   Отмечая далее, что «как бы ни было резонно и это объяснение, оно не очень привлекает…», он всё же излагает предположение о том, что восьмой месяц Мартанд был месяцем «мёртвого» Солнца, скрывшегося за горизонтом. В фундаментальном труде Бируни «Индия» [74] утверждается, что названия 12 индийских месяцев родственны с названиями лунных станций, но, кроме того, месяцы имели свои Солнца, а по различным источникам их названия не совпадают. Приведём таблицу, составленную на основе данных Бируни

   Здесь уместно напомнить отрывок из гимна-загадки, в котором, кстати, упоминаются по крайней мере трое из Адитьев (Индра, Варуна и Митра), а также Агни, Матаришван и Яма:

     2 Семеро запрягают однокольную колесницу.
     Один конь везёт с семью именами.

   Всё встаёт на места, когда мы обратимся к гипотезе о вспышке в звёздной системе Сириуса. Семь Адитьев – это четыре дня и три ночи наблюдения вспышки Сириуса, каждый из которых имеет своё имя, Индра связан с наиболее яркой фазой вспышки и прохождением ударной волны, поколебавшей и Землю, и Солнце, и планеты, и оси их вращения. Тогда Мартанд – это последний день наблюдения вспышки Сириуса В.

Легенда о Гаруде

   В других вариантах мифов Индии, ведущих происхождение, возможно, от цивилизации Хараппы, где были найдены изображения этой птицы, ставшими источником для сказаний Махабхараты, рассказывается о гигантской птице Гаруде и её брате Аруне. В Махабхарате место Гарутмант Ригведы занимает жар-птица индусов – Гаруда [22].

   Рождение Гаруды.
   Во времена стародавние, в благочестивый Золотой Век, у Праджапати Дакши были две умные, безгрешные дочери, две удивительных, редкостной красоты сестры. Звали их Кадру и Вината, и обе они стали женами первозданного мудреца Кашьяпы, равного своей славой Праджапати. Будучи доволен своими доброчестивыми женами, Кашьяпа с радостью вызвался исполнить их за ветные желания. Услышав, что муж хочет осчастливить их редкими дарами, обе эти чудесные женщины преисполнились ни с чем не сравнимого ликования.
   Кадру попросила, чтобы муж даровал ей тысячу сыновей-змеев одинаковой силы; Вината же высказала желание иметь двух сыновей, которые превосходили бы детей Кадру энергией, силой, доблестью и духовным влиянием. Муж, однако, даровал ей лишь полтора сына, зная, что она не может иметь больше. Вината сказала тогда Кашьяпе:
   – Пусть у меня будет хоть один поистине замечательный сын. Вината чувствовала, что ее желание будет удовлетворено и оба ее сына все же будут отличаться особым могуществом. И Кадру чувствовала, что ее желание будет удовлетворено: у нее будет тысяча одинаково сильных сыновей. Обе женщины были в восторге от обещанных им даров. Затем Кашьяпа, этот могущественный отшельник, предупредив их, чтобы они с величайшей бережностью выращивали своих детей, удалился в лес.
   Через некоторое время, Кадру снесла тысячу яиц, а Вината – всего два. Обрадованные слуги уложили яйца во влажные сосуды, где они пролежали пятьсот лет. По прошествии этого времени сыновья Кадру вылупились из яиц, но оба сына Винаты так и не появлялись на свет. Эта благочестивая, сурового поведения женщина, которой очень хотелось иметь детей, испытывала сильный стыд. Вскрыв одно яйцо, Вината увидела в нем своего сына. Люди сведущие утверждают, что верхняя половина его тела была полностью развита, но нижняя отставала в своем развитии.
   Разъяренный тем, что естественный ход его развития был таким образом прерван, сын проклял свою мать Винату:
   – Ты так торопилась иметь сына, мать, что родила меня уродливым и слабым. За это ты лишишься своей свободы и пятьсот лет будешь служанкой той самой женщины, с которой пыталась соперничать.
   Второй сын спасет тебя от этого унижения – если, конечно, мать, ты не разобьешь яйцо и не изувечишь его туловище и конечности, как ты поступила со мной. Если ты в самом деле хочешь иметь сына несравненной мощи, ты должна терпеливо ожидать его рождения, которое последует через пятьсот лет.
   Прокляв свою мать Винату, ее сын вознесся в космическое пространство, где его и можно видеть отныне, – это Аруни, красноватый свет зари. В положенный срок появился и пожиратель змей, могучий Гаруда. Едва родившись, он тут же оставил Винату и, голодный, готовый пожрать все, что ни пошлет ему Создатель, взмыл в небо.

   В Махабхарате, таким образом, рождение Гаруды предшествует, как мы увидим далее тому, что в Ригведе называется «Рождением богов». В Махабхарате это называется «Пахтанием океана», породившем и белого коня Уччайхшрава и Луну. Этот белый конь вызывает ассоцииации с Авестой, где белый конь, символизирующий Сириуса-Тиштрию борется с дэвом засухи Апаошей. Здесь происходит наложение различных легенд индо-арийцев, имеющих происхождение от индо-ариев и иранских ариев.

   Пахтание океана

   Однажды обе сестры увидели, что к ним приближается конь Уччайхшрава, радостно почитаемый всеми богами, прекраснейший алмаз среди всех лошадей, родившийся во время пахтания океана. Нестареющий небесный скакун, отмеченный все ми благоприятными знаками, был дивно красив и необыкновенно силен; среди всего лошадиного рода он, бесспорно, был наилучшим и самым быстроногим.
   Как и где полубоги добыли нектар, из которого родился царь коней столь необычайной силы и красоты? Есть одна светящаяся гора, называемая Меру; она купается в своем собственном сиянии. Прекраснейшая из всех гор, ослепительным сверканием своих золотых вершин она затмевает даже солнечный свет. Она напоминает изумительное золотое украшение. Излюбленное местопребывание богов и гандхарвов, гора безмерно велика и приблизиться к ней могут лишь истинные праведники. По этой великой горе любят блуждать свирепые хищные звери, ее украшают светящиеся небесные травы.
   Своей необычайно высокой вершиной она уходит за небесные своды. Недостижимая для большинства существ, лежащая даже за пределами их воображения, богатая реками и лесами, эта гора [денно и нощно] звенит от пения разнообразных чудесных птиц.
   Однажды все могущественные полубоги собрались на ее сверкающей, усыпанной драгоценными каменьями, почти отвесно уходящей ввысь вершине. Собравшиеся обитатели небес стали держать совет: как добыть небесный нектар. Чтобы их замысел увенчался благословенным успехом, они строго соблюдали все религиозные правила и совершали суровое подвижничество. Покуда боги размышляли и всесторонне обсуждали свой замысел, Нараяна (Вишну) сказал Брахме:
   – Полубоги и демоны должны соединить свои силы в пахтании океана, ибо только таким путем можно добыть нектар бессмертия.
   Взбивайте же океан, о боги, и вы непременно добудете все целительные травы и всевозможные дорогие каменья, а в конце концов и нектар бессмертия.
   Решив использовать в качестве мутовки Мандару, боги тотчас же направились к этой превосходной горе, украшенной как бы парящими в небе пиками и стаями высоких облаков. Изобилующая переплетающимися лианами, звенящая песнями всевозможных птиц и населенная всякими зверями, вооруженными клыками, бивнями и острыми зубами, гора Мандара служила любимым местом пребывания для киннаров, апсар и даже самих богов. Она достигает высоты в одиннадцать тысяч йоджан и на такую же глубину уходит в землю. Но даже совместными усилиями полубоги не могли поднять эту гору. Они приблизились к восседающим на земле Вишну и Брахме и сказали им:
   Мы просим вас: сосредоточьте свои всеблагие мысли на нашей конечной цели, помогите нам, ради нашего блага, поднять гору Мандару.
   – Да будет так, – изрек Вишну; изъявил свое согласие и Брахма. Поощряемый Брахмой и повинуясь велению Нараяны, за это [непомерно] трудное деловзялся могучий Ананта. Ананта поднял властительницу гор со всеми ее лесами и лесными тварями. Вместе Анантой, боги отправились к океану и предупредили могучее море:
   – Сейчас мы будем пахтать твои воды, чтобы добыть нектар бессмертия.
   Повелитель вод ответил:
   – Если вы уделите мне толику нектара, я постараюсь вытерпеть удары такой тяжелой мутовки, как гора Мандара.
   Боги и демоны обратились тогда все вместе к черепашьему царю Акупаре ("Безгранично великому"):
   – О господин, послужи опорой для горы Мандара.
   Царь черепах согласился и не споря подставил свою могучую спину.
   Индра особым орудием сплющил вершину горы, придав ей форму мутовки, и используя небесного змея Васуки как веревку, боги принялись взбивать обширнейшие воды океана. Даитьи и данавы также хотели испить нектара, о брахман, и они тоже приняли участие в пахтании. Могучие демоны ухватились за один конец Васуки, царя змеев, тогда как полубоги сообща взялись за его хвост.
   Вновь и вновь Ананта поднимал голову змея и бросал ее вниз. То же самое делали с Васуки и полубоги, и змей то и дело извергал огонь и дым. Клубы дыма [постепенно] сгустились в тучи, и на разгоряченных трудной работой, измученных полубогов хлынул ливень, сопровождавшийся яркими молниями. С высочайшей вершины горы посыпались гирлянды цветов, увенчивая равно и богов и демонов.
   В то время как боги и демоны продолжали взбивать океан горой Мандарой, из его водных недр начал доноситься громкий рокот, похожий на могучие раскаты небесного грома. Под ударами огромной горы в соленом море гибли многие сотни различных водяных существ. Громадная Мандара беспощадно уничтожала обитателей космических глубин, покорных власти бога Варуны. Во время ее вращения большие деревья, где обитали многочисленные птицы, раскачиваясь, ударялись друг о друга и низвергались с вершин. Трение друг о друга падающих деревьев порождало огонь, языки которого быстро охватывали всю Мандару, подобно тому, как вспышки молний окружают синеватые дождевые тучи. Пожар спалил даже могучих слонов и львов, тщетно пытавшихся спастись бегством. В его полыхании гибли всевозможные смертные существа. Наконец лучший из полубогов Индра погасил этот пожар своими ливнями. Травяные соки и древесные смолы в большом обилии стекли с горы Мандары в океан. От млека этих соков, наделенных жизнетворностью нектара, и потока расплавленного золота боги и должны были обрести свое бессмертие. И вот теперь, смешавшись с лучшими соками, океанская вода превратилась в молоко, а взбитое молоко превратилось в масло.
   Полубоги сказали сидевшему рядом с ними подателю даров Брахме:
   – Мы уже в полном изнеможении, а божественный нектар все еще не появляется из моря. Кроме Нараяны, ни у кого из нас, включая даитьев и самых сильных нагов, не остается больше сил. Ведь мы уже так давно пахтаем океан.
   Брахма сказал Нараяне:
   – Мой дорогой Вишну, даруй им необходимые силы, ибо Ты их единственная опора.
   Вишну ответил:
   – Я дарю необходимые силы всем, кто полон твердой решимости завершить начатое. Взбивайте же воды! Вращайте же гору Мандару!
   Когда полубоги и даитьи услышали эти слова Нараяны, их силы сразу же восстановились и мощными объединенными усилиями они возобновили пахтание великого океана. И тогда из глубины вод, словно второе солнце, сверкая сотнями и тысячами холодных лучей, появилась луна.
   Вслед за ней, в своем белом одеянии, из очищенного масла появилась богиня процветания, за ней – богиня вина, а за ней – быстроногий белый скакун. А затем из нектара, великолепный и ярко сверкающий, появился драгоценный божественный камень Каустубха, предназначенный для того, чтобы украсить собой грудь Нараяны. Богиня процветания, богиня вина, луна и быстрый, как мысль, скакун – все направились солнечной тропой к тому месту, где находились боги.
   И тогда из океана, держа в руках белый сосуд камандалу, наполненный нектаром бессмертия, вышел прекрасный Дханвантари. Увидев столь великое чудо, демоны разразились громкими криками.
   – Мой нектар! Мой! – наперебой кричали они, но Нараяна, явив Свое мистическое могущество, принял образ поразительно красивой женщины и решительно вошел в толпу демонов. В этом чарующем женском воплощении, Мохини-мурти, Он наслал морок на демонов, и все даитьи и данавы, завороженные, без колебаний отдали Ему нектар.
   [Поняв, что их ловко провели], объединившиеся даитьи и данавы, схватили свои прочнейшие щиты и различное оружие и ринулись на полубогов. Но всемогущий глава богов Вишну, отобрав нектар у лучших из данавов, успешно удержал его с помощью Нары (вечного друга и преданного приверженца Господа), и сонмы полубогов, получив нектар бессмертия из рук Господа, пили его с оглушительным шумом и гомоном.
   Но в то время как полубоги пили нектар, который они так стремились получить, к нему жадно присосался данава Раху, принявший обличие полубога. Когда нектар достиг горла данавы, солнце и луна, желая помочь полубогам, подняли тревогу. И в тот самый миг, когда Раху проглотил нектар, благословенный Господь, метнув Свой вращающийся диск, начисто срезал его украшенную голову. Большая голова данавы, отсеченная диском, упала на содрогающуюся землю, словно гранитная горная вершина. С этого времени меж головой Раху, – она стала небесной планетой, – и солнцем и луной существует непримиримая вражда. И поныне во время лунных и солнечных затмений, Раху пытается заглотить своих давних врагов.
   Меж тем Господь Хари, утратив свое женское обличие, предстал перед трепещущими данавами в своем истинном духовном теле, вооруженный многими ужасными видами оружия. На берегу океана меж богами и демонами завязалась великая битва, более ужасающая, чем какая-либо другая. В воздух взвились тысячи копий с широкими наконечниками и острых, как бритвы, дротиков. В ход были пущены мечи, кинжалы и другие смертноносные виды оружия. Поражаемые диском, под ударами мечей, копий и палиц, асуры, извергая кровь, падали наземь. В этой яростной битве отделенные трезубцами головы катились по земле, точно потоки расплавленного золота. Могучие демоны, все в крови, лежали поверженные на поле сражения, точно горные вершины с цветными прожилками минералов. Под краснеющим солнцем враги острым оружием рубили друг друга, и отовсюду слышались предсмертные стенания. В то время как они крушили друг друга бронзовыми и железными палицами, а на близком расстоянии и кулаками, шумный гомон вознесся до самых небес.
   Со всех сторон слышались устрашающие крики:
   – Руби их!.. Коли его!.. Гони их!.. Убивай их!.. Вперед на них!..
   Когда битва достигла небывалого ожесточения и ярости, в бой вступили Нара и Нараяна. Вишну, Нараяна, увидев, что Его благословенный приверженец Нара пустил в ход свой небесный лук, тотчас призвал к себе Свой диск, производящий опустошение среди демонов. Едва только Он вспомнил о Своем оружии, как с неба, словно второе солнце, низвергнулся ярко сверающий диск, острый, как бритва, Сударшана, погубитель врагов, ужасный, непобедимый и не имеющий себе равных. В тот же миг ослепительно пылающий диск оказался в могучих и толстых, словно слоновий хобот, руках Господа, который метнул его во врагов. Диск непостижимым образом, ярко сверкая, завис в воздухе, затем с захватывающей дух стремительностью обрушился на плотные вражеские ряды.
   Чакра Сударшана источала зловещий блеск, подобный сиянию самой смерти. Вновь и вновь яростно обрушивалась она на врагов, разнося на куски тысячи демонических отпрысков Дити и Дану. Ибо в этой битве она повиновалась воле Бога. Чакра носилась, полыхая огненными языками, и рассекала демонов вражеской рати. Как светящийся призрак, витая меж небом и землей, она пила и пила вражескую кровь.
   Однако демоны не сдавались; наделенные ужасающей мощью, они взмыли в небо и, повиснув там, точно белые облака, швыряли в богов целые горы. Лесистые громады, также подобные скоплениям облаков рушились с неба, сея панический страх и ужас, особенно когда они с грохотом сталкивались, а их отвалившиеся вершины и хребты разлетались вдребезги. Под тяжким бременем рушащихся на нее каменных громад земля со всеми ее лесами дрожала и трепетала; тем временем обе стороны непрерывно продолжали ожесточенное сражение.
   Но тут Нара своими мощными стрелами с наконечниками из чистейшего золота начал разбивать на лету падающие горные вершины; тучи его смертоносных оперенных стрел заслоняли все небо. Великий страх объял рать демонов. Слыша, как яростно завывает в небе диск Сударшана, вкусившие горечь поражения предводители асуров спрятались в земле или в глубине соленого моря. Одержав победу над врагами и получив столь желанный нектар, полубоги со всеми почестями водрузили гору Мандару на ее прежнее место. И водоносные тучи, приятно рокоча в небе, уплыли так же, как и появились.
   Тщательно спрятав нектар, полубоги с величайшей радостью отпраздновали свою победу. Затем Индра и другие полубоги доверили хранение нектара увенчанному диадемой [Наре].

   Несомые Гарудой, змеи быстро достигли острова, окруженного океанской водой и звенящего от птичьего пения. Здесь, куда ни кинь взор, виднелись рощи различных плодовых и цветочных деревьев, красивые дома и живописо покрытые лотосамиозаре с необыкновенно свежей водой. Над землей плыли небесные ароматы, гонимые струями чистейшего бодрящего воздуха. При каждом дуновении ветра с благоуханных сандаловых деревьев на собравшихся под ними змей сыпались целые тучи красивых лепестков.
   Этот священный остров был дорог всем гандхарвам, [которые развлекают богов своей музыкой и песнями], и апсарам, [возлюбленным богов]. Чарующий остров, где не смолкало оживленное пение птиц, наполнил ликованием сердца всех сыновей Кадру.
   С большим удовольствием порезвившись в здешних прекрасных рощах, змеи сказали лучшей из птиц, могучему Гаруде:
   – О небесный путник, паря в небе, ты видишь много чудесных мест. Отнеси же нас на какой-нибудь другой – еще более чудесный, изобилующий свежей водой остров. Гаруда, подумав, сказал своей матери Винате:
   – Почему, матушка, я должен исполнять желания змей?
   Вината ответила:
   – О лучшая из птиц, я побилась об заклад с сестрой, но ее сыновья хитростью обманули меня, и я стала служанкой этой невежественной и грубой женщины.
   Когда Вината объяснила причину, почему они с сыном должны служить змеям, Гаруда, сострадая несчастной матери, сказал змеям:
   – Что я должен добыть или разузнать, какой подвиг свершить, чтобы избавиться от услужения вам? Скажите мне правду, змеи, все скажите.
   В ответ на его слова змеи сказали:
   – Добудь нам своим могуществом нектар бессмертия, о небесный путник, и ты освободишься от услужения нам.
   В ответ на это предложение змей Гаруда сказал матери:
   – Я раздобуду нектар, но я хочу знать, какой пищей мне следует питаться.
   Вината ответила:
   – На пустынном берегу океана находится главное поселение нишадов. Там их много-много тысяч. Ты можешь съесть их, прежде чем лететь за нектаром. Запомни только, что ты не должен причинять вред брахманам. Даже не думай об этом, ни при каких обстоятельствах. Никто не должен убивать брахманов, ибо брахманы обладают чистотой и смертностью огня. Разгневанный брахман подобен солнцу, яду или губительному оружию. Когда подают пищу, первым вкушает ее брахман. Он самый важный член общества, отец и духовный наставник людей.
   Гаруда задал еще вопрос:
   – Объясни, матушка, как можно вразумительнее, по каким благоприятным знакам можно отличить брахмана.
   Вината сказала:
   – Если тот, кого ты проглотишь, вцепится в твое горло, словно крючок, и будет жечь его, словно докрасна раскаленный уголь, знай, мой сын, что это возвышенный духом брахман.
   Хотя Вината и знала о несравненной мощи своего сына, она любовно благословила его:
   – Пусть ветер оберегает твои крылья! Пусть Луна оберегает твою спину, дорогой сын! Пусть огонь оберегает твою голову! Пусть молнии оберегает тебя всего! Дитя мое, я неусыпно забочусь о твоем спокойствии и благополучии. Да минует тебя всякая опасность в полете, дорогой сын, и да увенчается успехом задуманное тобой дело!
   Выслушав это напутствие, могучий Гаруда взмахнул крыльями и взмыл в небо. Подгоняемый голодом, он направился к злочестивым нишадам, обрушившись на них как великая сила Времени, уничтожающего все сущее. Согнав в одно место всех нишадов, Гаруда взметнул в небо большие облака пыли и, сотрясая окрестные холмы, осушил всю воду в океанском заливе. Затем царь птиц широко раскрыл клюв, преградив путь нишадам, хотевшим убежать от этой грозной, поедающей змей птицы. Но так широко был раскрыт клюв, что нишады, ничего не видя в клубах пыли, тысячами ринулись в него – так, отчаяно ища спасения, взлетают в небо птицы из сотрясаемого бурей леса. И тогда могучая, находящаяся в вечном движении птица, погубительница врагов и властительница неба, с жадностью сомкнула клюв, чтобы пожрать всех нишадов.
   Однако в клюв Гаруды попал брахман со своей женой, и святой человек начал жечь горло птицы, как пылающий уголь.
   О лучший из брахманов, – сказал небесный путник Гаруда, – скорее выйди наружу! Я приоткрыл клюв, выходи же. Я не могу убить брахман, даже если он нарушил свои обеты и погряз в грехах.
   На эти слова Гаруды брахман ответил:
   – Со мной моя жена нишадка, выпусти и ее.
   Гаруда сказал:
   – Выходи вместе со своей нишадкой да побыстрее. Покуда жар моего желудка не переварил тебя!
   Ученый брахман и его жена нишадка быстро вышли наружу, брахман поблагодарил Гаруду, пожелал ему все большего благополучия и вместе с женой отправился в выбранную им страну. Едва брахман и его жена вышли наружу, повелитель птиц широко распахнул крылья и с быстротой мысли взлетел в небеса.
   Затем Гаруда встретился со своим отцом [Кашьяпой], который спросил его, как он поживает, на что тот ответил: Змеи послали меня за нектаром бессмертия, и я хочу выполнить их желание, дабы вызволить матушку из услужения. Я должен сделать это сегодня же. Матушка посоветовала мне съесть нишадов, и я проглотил их многие тысячи, но так и не утолил голода. Поэтому, господин, укажи мне какую-нибудь другую пищу, которая дала бы мне достаточно сил, чтобы я мог добыть нектар.
   Кашьяпа ответил:
   – Во времена минувшие жили некий возвышеный духом мудрец по имени Вибхивасу, весьма воспыльчивый нравом, и его младший брат Супратика, великий подвижник. Супратике не нравилось, что братья совместно владеют всем богатством, и он постоянно предлагал разделить его, покуда Вибхавасу не сказал однажды своему брату Супратике:
   – Есть много глупцов, желающих разделить [совместное] имущество, но едва раздел состоится, каждый из их опьяняется собственным богатством и отказывает другому в уважении. Кроме того, каждый заботится лишь о своей доле богатства, а это разделяет [даже самых близких людей]. Пользуясь благоприятной возможностью, враги в личине друзей сеют раздоры и разъединяют общину.
   Видя, что община разъединена, другие пользуются этим, чтобы обобрать ее. Разъединенная община скоро оказывается полностью разоренной. Поэтому, дорогой брат, люди мудрые не поощряют раздел богатства среди тех, кто строго следуют наставлениям святых учителе и заветам священных писаний и кто искренне желают друг другу добра. И все же даже ценой разъединения нашей семьи ты хочешь иметь свое собственное богатство! И добиваешься этого с таким упрямством, Супратика, что тебя просто невозможно удержать. Поэтому я проклинаю тебя: отныне ты да будешь слоном!
   – А ты станешь отныне морской черепахой! – сказал Супратика. Так два брата, Супратика и Вибхавасу, чьи рассудки помутились от алчности, прокляв друг друга, стали слоном и черепахой. Недостойный гнев перевоплотил их в животных и, гордясь своими новыми размерами и силой, они продолжали взаимную вражду. Здесь, в этом озере, и сражаются два этих огромных закоренелых врага. Один из них, большой красивый слон, как раз направляется туда. Как только он из даст свой могучий трубный рев, озеро тут же взволнуется и всплывет гигантская черепаха. Увидев врага, могучий слон совьет в кольцо хобот и своими бивнями, ногами и туловищем обрушится на черепаху. Увидев, как он баламутит полное рыбы озеро, черепаха поднимет голову и бросится навстречу. Слон этот около пяти йоджан в высоту и вдвое больше в длину, а черепаха около двух с половиной йоджан в высоту и восемь йоджан в окружности. Эти двое совсем обезумели от постоянных схваток, в которых каждый их них стремится к победе. Немедленно проглоти обоих, избавив их таким образом от этой бессмысленной вражды, а затем осуществи свой замысел.
   Услышав слова отца, эта невероятно могучая птица, блуждающая в небесном пространстве, одной лапой схватила слона, а другой черепаху и, крепко их держа, вознеслась высоко в небо. Полетев в священную землю Аламба, она хотела было сесть на небесные деревья, но сгибаясь от мощных порывов ветра, исходившего от ее крыльев, деревья в страхе закричали:
   – Ради всего святого не сломай нас!
   Видя, как сильно содрогаются эти деревья, ветки и корни которых могут удовлетворить любое желание, небесный путник Гаруда направился к исполинским деревьям необычайно красивых цветов и форм, деревьям, увешанным золотыми и серебряными плодами. Среди этих сверкающих деревьев, окруженных морскими водами, высился очень большой и старый баньян, который сказал Гаруде, лучшей из птиц, подлетевшей к нему с быстротой мысли:
   – Видишь ли ты мой большой сук, простирающийся на восемьдесят йоджан? Сядь на него и съешь слона и черепаху.
   Но когда могучий властитель пернатых сел на огромное, подобное горе, дерево, служившее приютом для многих тысяч птиц, даже оно задрожало, и его мощный сук, одетый пышной листвой, сломался под непомерно большим весом Гаруды.
   Как только Гаруда опустился обеими своими лапами на этот прочнейший сук, он тут же сломался, но Гаруда не разжал когтей; с улыбкой глядя на громадный переломленный сук, он заметил, что под ним, головой вниз, висят небесные валакхильи. Опасаясь причинить им вред, он нагнулся и схватил сук клювом. Стремясь посадить маленьких мудрецов на землю, озабоченный Гаруда летел как можно тише, но всякий раз, когда он пытался сесть в этом гористом краю, горы под ним разламывались. Движимый состраданием к валакхильям, Гаруда облетел много земель, все еще держа слона и черепаху, но так и не нашел подходящего места для приземления.
   Наконец Гаруда подлетел к лучшей из гор, несокрушимой Гардхамадане. Там он увидел своего отца Кашьяпу, занятого суровым подвижничеством. И Кашьяпа тоже увидел своего крылатого сына, сверкавшего божественной красотой; полный героической отваги и силы, Гаруда двигался с быстротой мысли и силой [ураганного] ветра; величиной он походил на большую горную вершину; голову держал прямо, как Брахма свой жезл; всем существам он казался непостижимым, недоступным и ужасным; он был наделен мистической силой, отличался такой же беспощадностью, как огонь; и не только не мог быть побежден богами или демонами, но даже не страшился их угроз; ко всему еще ударами своих крыльев он мог сносить горные вершины, мог осушать реки, а от его ужасающего, как лик смерти, взгляда трепетали целые миры.
   Видя прибытие своего сына и угадывая его намерения, возвышенный духом Кашьяпа обратил к нему такое наставление:
   – Не делай ничего опрометчивого, мой сын, ибо ты можешь оказаться в большой беде. И прежде всего не гневи валакхильев, которые живут, поглощая свет, и которые могут спалить тебя. Беспокоясь за своего сына, Кашьяпа попытался умиротворить валакхильев, объяснив им причину его поведения.
   – О отшельники, чье богатство – подвижничество. Мой сын Гаруда действует на благо всех существ. Поэтому, прошу вас, не препятствуйте осуществлению его замысла. Услышав эту просьбу прославленного Кашьяпы, мудрецы соскользнули с сука и отправились к чистому гималайскому хребту в поисках подходящего для суровых подвигов места. Когда они ушли, сын Винаты, все еще держа в клюве сук, сказал своему отцу Кашьяпе:
   – О господин, где я могу оставить этот сук? Скажи мне, господин, есть ли такая земля, где нет брахманов?
   И тогда Кашьяпа рассказал ему о необитаемой горе, долины и пещеры которой доверху завалены снегом, горе, куда другие живые существа не могут попасть даже в своем воображении. Гаруда сперва мысленно побывал в тех горных краях, затем стремительно полетел туда с суком, слоном и черепахой. Даже длинный тонкий ремень, вырезанный из сотни шкур, не мог бы обхватить могучий сук, который нес Гаруда.
   Казалось, всего за один миг Гаруда, этот лучший из всех летающих, преодолел расстояние в 80000 йоджан. Достигнув описанной отцом горы, он отпустил громадный сук, с грохотом рухнувший наземь. От крыльев Гаруды исходил такой сильный ветер, что даже эта властительница гор содрогалась; осыпая цветочные дожди, с нее падали вырванные с корнями деревья. Распадались на куски и высокие горные вершины, богатые дорогими каменьями, золотом и минералами, придавая горе еще более ослепительный блеск. Упавший сук задел многие украшенные золотыми цветами деревья, которые трепетали и сверкали, точно дождевые тучи, пронизанные молниями. Словно вылитые из золота, осыпанные многоцветными минералами, эти деревья, казалось, были озарены алеющими лучами восходящего солнца.
   Стоя на горной вершине, лучший из всех летающих Гаруда сожрал и слона и черепаху, а затем с быстротой мысли снова взлетел ввысь.

   Гаруда похищает нектар

   Несомые Гарудой, змеи быстро достигли острова, окруженного океанской водой и звенящего от птичьего пения. Здесь, куда ни кинь взор, виднелись рощи различных плодовых и цветочных деревьев, красивые дома и живописо покрытые лотосамиозаре с необыкновенно свежей водой. Над землей плыли небесные ароматы, гонимые струями чистейшего бодрящего воздуха. При каждом дуновении ветра с благоуханных сандаловых деревьев на собравшихся под ними змей сыпались целые тучи красивых лепестков.

   Этот священный остров был дорог всем гандхарвам, [которые развлекают богов своей музыкой и песнями], и апсарам, [возлюбленным богов]. Чарующий остров, где не смолкало оживленное пение птиц, наполнил ликованием сердца всех сыновей Кадру.
   С большим удовольствием порезвившись в здешних прекрасных рощах, змеи сказали лучшей из птиц, могучему Гаруде:
   – О небесный путник, паря в небе, ты видишь много чудесных мест. Отнеси же нас на какой-нибудь другой – еще более чудесный, изобилующий свежей водой остров. Гаруда, подумав, сказал своей матери Винате:
   – Почему, матушка, я должен исполнять желания змей?
   Вината ответила:
   – О лучшая из птиц, я побилась об заклад с сестрой, но ее сыновья хитростью обманули меня, и я стала служанкой этой невежественной и грубой женщины.
   Когда Вината объяснила причину, почему они с сыном должны служить змеям, Гаруда, сострадая несчастной матери, сказал змеям:
   – Что я должен добыть или разузнать, какой подвиг свершить, чтобы избавиться от услужения вам? Скажите мне правду, змеи, все скажите.
   В ответ на его слова змеи сказали:
   – Добудь нам своим могуществом нектар бессмертия, о небесный путник, и ты освободишься от услужения нам.
   В ответ на это предложение змей Гаруда сказал матери:
   – Я раздобуду нектар, но я хочу знать, какой пищей мне следует питаться.
   Вината ответила:
   – На пустынном берегу океана находится главное поселение нишадов. Там их много-много тысяч. Ты можешь съесть их, прежде чем лететь за нектаром. Запомни только, что ты не должен причинять вред брахманам. Даже не думай об этом, ни при каких обстоятельствах. Никто не должен убивать брахманов, ибо брахманы обладают чистотой и смертностью огня. Разгневанный брахман подобен солнцу, яду или губительному оружию. Когда подают пищу, первым вкушает ее брахман. Он самый важный член общества, отец и духовный наставник людей.
   Гаруда задал еще вопрос:
   – Объясни, матушка, как можно вразумительнее, по каким благоприятным знакам можно отличить брахмана.
   Вината сказала:
   – Если тот, кого ты проглотишь, вцепится в твое горло, словно крючок, и будет жечь его, словно докрасна раскаленный уголь, знай, мой сын, что это возвышенный духом брахман.
   Хотя Вината и знала о несравненной мощи своего сына, она любовно благословила его:
   – Пусть ветер оберегает твои крылья! Пусть Луна оберегает твою
   спину, дорогой сын! Пусть огонь оберегает твою голову! Пусть молнии оберегает тебя всего! Дитя мое, я неусыпно забочусь о твоем спокойствии и благополучии. Да минует тебя всякая опасность в полете, дорогой сын, и да увенчается успехом задуманное тобой дело!
   Выслушав это напутствие, могучий Гаруда взмахнул крыльями и взмыл в небо. Подгоняемый голодом, он направился к злочестивым нишадам, обрушившись на них как великая сила Времени, уничтожающего все сущее. Согнав в одно место всех нишадов, Гаруда взметнул в небо большие облака пыли и, сотрясая окрестные холмы, осушил всю воду в океанском заливе. Затем царь птиц широко раскрыл клюв, преградив путь нишадам, хотевшим убежать от этой грозной, поедающей змей птицы. Но так широко был раскрыт клюв, что нишады, ничего не видя в клубах пыли, тысячами ринулись в него – так, отчаяно ища спасения, взлетают в небо птицы из сотрясаемого бурей леса. И тогда могучая, находящаяся в вечном движении птица, погубительница врагов и властительница неба, с жадностью сомкнула клюв, чтобы пожрать всех нишадов.
   Однако в клюв Гаруды попал брахман со своей женой, и святой человек начал жечь горло птицы, как пылающий уголь.
   О лучший из брахманов, – сказал небесный путник Гаруда, – скорее выйди наружу! Я приоткрыл клюв, выходи же. Я не могу убить брахман, даже если он нарушил свои обеты и погряз в грехах.
   На эти слова Гаруды брахман ответил:
   – Со мной моя жена нишадка, выпусти и ее.
   Гаруда сказал:
   – Выходи вместе со своей нишадкой да побыстрее. Покуда жар моего желудка не переварил тебя!
   Ученый брахман и его жена нишадка быстро вышли наружу, брахман поблагодарил Гаруду, пожелал ему все большего благополучия и вместе с женой отправился в выбранную им страну. Едва брахман и его жена вышли наружу, повелитель птиц широко распахнул крылья и с быстротой мысли взлетел в небеса.
   Затем Гаруда встретился со своим отцом [Кашьяпой], который спросил его, как он поживает, на что тот ответил: Змеи послали меня за нектаром бессмертия, и я хочу выполнить их желание, дабы вызволить матушку из услужения. Я должен сделать это сегодня же. Матушка посоветовала мне съесть нишадов, и я проглотил их многие тысячи, но так и не утолил голода. Поэтому, господин, укажи мне какую-нибудь другую пищу, которая дала бы мне достаточно сил, чтобы я мог добыть нектар.
   Кашьяпа ответил:
   – Во времена минувшие жили некий возвышеный духом мудрец по имени Вибхивасу, весьма воспыльчивый нравом, и его младший брат Супратика, великий подвижник. Супратике не нравилось, что братья совместно владеют всем богатством, и он постоянно предлагал разделить его, покуда Вибхавасу не сказал однажды своему брату Супратике:
   – Есть много глупцов, желающих разделить [совместное] имущество, но едва раздел состоится, каждый из их опьяняется собственным богатством и отказывает другому в уважении. Кроме того, каждый заботится лишь о своей доле богатства, а это разделяет [даже самых близких людей]. Пользуясь благоприятной возможностью, враги в личине друзей сеют раздоры и разъединяют общину.
   Видя, что община разъединена, другие пользуются этим, чтобы обобрать ее. Разъединенная община скоро оказывается полностью разоренной. Поэтому, дорогой брат, люди мудрые не поощряют раздел богатства среди тех, кто строго следуют наставлениям святых учителе и заветам священных писаний и кто искренне желают друг другу добра. И все же даже ценой разъединения нашей семьи ты хочешь иметь свое собственное богатство! И добиваешься этого с таким упрямством, Супратика, что тебя просто невозможно удержать. Поэтому я проклинаю тебя: отныне ты да будешь слоном!
   – А ты станешь отныне морской черепахой! – сказал Супратика. Так два брата, Супратика и Вибхавасу, чьи рассудки помутились от алчности, прокляв друг друга, стали слоном и черепахой. Недостойный гнев перевоплотил их в животных и, гордясь своими новыми размерами и силой, они продолжали взаимную вражду. Здесь, в этом озере, и сражаются два этих огромных закоренелых врага. Один из них, большой красивый слон, как раз направляется туда. Как только он из даст свой могучий трубный рев, озеро тут же взволнуется и всплывет гигантская черепаха. Увидев врага, могучий слон совьет в кольцо хобот и своими бивнями, ногами и туловищем обрушится на черепаху. Увидев, как он баламутит полное рыбы озеро, черепаха поднимет голову и бросится навстречу. Слон этот около пяти йоджан в высоту и вдвое больше в длину, а черепаха около двух с половиной йоджан в высоту и восемь йоджан в окружности. Эти двое совсем обезумели от постоянных схваток, в которых каждый их них стремится к победе. Немедленно проглоти обоих, избавив их таким образом от этой бессмысленной вражды, а затем осуществи свой замысел.
   Услышав слова отца, эта невероятно могучая птица, блуждающая в небесном пространстве, одной лапой схватила слона, а другой черепаху и, крепко их держа, вознеслась высоко в небо. Полетев в священную землю Аламба, она хотела было сесть на небесные деревья, но сгибаясь от мощных порывов ветра, исходившего от ее крыльев, деревья в страхе закричали:
   – Ради всего святого не сломай нас!
   Видя, как сильно содрогаются эти деревья, ветки и корни которых могут удовлетворить любое желание, небесный путник Гаруда направился к исполинским деревьям необычайно красивых цветов и форм, деревьям, увешанным золотыми и серебряными плодами. Среди этих сверкающих деревьев, окруженных морскими водами, высился очень большой и старый баньян, который сказал Гаруде, лучшей из птиц, подлетевшей к нему с быстротой мысли:
   – Видишь ли ты мой большой сук, простирающийся на восемьдесят йоджан? Сядь на него и съешь слона и черепаху.
   Но когда могучий властитель пернатых сел на огромное, подобное горе, дерево, служившее приютом для многих тысяч птиц, даже оно задрожало, и его мощный сук, одетый пышной листвой, сломался под непомерно большим весом Гаруды.
   Как только Гаруда опустился обеими своими лапами на этот прочнейший сук, он тут же сломался, но Гаруда не разжал когтей; с улыбкой глядя на громадный переломленный сук, он заметил, что под ним, головой вниз, висят небесные валакхильи. Опасаясь причинить им вред, он нагнулся и схватил сук клювом. Стремясь посадить маленьких мудрецов на землю, озабоченный Гаруда летел как можно тише, но всякий раз, когда он пытался сесть в этом гористом краю, горы под ним разламывались. Движимый состраданием к валакхильям, Гаруда облетел много земель, все еще держа слона и черепаху, но так и не нашел подходящего места для приземления.
   Наконец Гаруда подлетел к лучшей из гор, несокрушимой Гардхамадане. Там он увидел своего отца Кашьяпу, занятого суровым подвижничеством. И Кашьяпа тоже увидел своего крылатого сына, сверкавшего божественной красотой; полный героической отваги и силы, Гаруда двигался с быстротой мысли и силой [ураганного] ветра; величиной он походил на большую горную вершину; голову держал прямо, как Брахма свой жезл; всем существам он казался непостижимым, недоступным и ужасным; он был наделен мистической силой, отличался такой же беспощадностью, как огонь; и не только не мог быть побежден богами или демонами, но даже не страшился их угроз; ко всему еще ударами своих крыльев он мог сносить горные вершины, мог осушать реки, а от его ужасающего, как лик смерти, взгляда трепетали целые миры.
   Видя прибытие своего сына и угадывая его намерения, возвышенный духом Кашьяпа обратил к нему такое наставление:
   – Не делай ничего опрометчивого, мой сын, ибо ты можешь оказаться в большой беде. И прежде всего не гневи валакхильев, которые живут, поглощая свет, и которые могут спалить тебя. Беспокоясь за своего сына, Кашьяпа попытался умиротворить валакхильев, объяснив им причину его поведения.
   – О отшельники, чье богатство – подвижничество. Мой сын Гаруда действует на благо всех существ. Поэтому, прошу вас, не препятствуйте осуществлению его замысла. Услышав эту просьбу прославленного Кашьяпы, мудрецы соскользнули с сука и отправились к чистому гималайскому хребту в поисках подходящего для суровых подвигов места. Когда они ушли, сын Винаты, все еще держа в клюве сук, сказал своему отцу Кашьяпе:
   – О господин, где я могу оставить этот сук? Скажи мне, господин, есть ли такая земля, где нет брахманов?
   И тогда Кашьяпа рассказал ему о необитаемой горе, долины и пещеры которой доверху завалены снегом, горе, куда другие живые существа не могут попасть даже в своем воображении. Гаруда сперва мысленно побывал в тех горных краях, затем стремительно полетел туда с суком, слоном и черепахой. Даже длинный тонкий ремень, вырезанный из сотни шкур, не мог бы обхватить могучий сук, который нес Гаруда.
   Казалось, всего за один миг Гаруда, этот лучший из всех летающих, преодолел расстояние в 80000 йоджан. Достигнув описанной отцом горы, он отпустил громадный сук, с грохотом рухнувший наземь. От крыльев Гаруды исходил такой сильный ветер, что даже эта властительница гор содрогалась; осыпая цветочные дожди, с нее падали вырванные с корнями деревья. Распадались на куски и высокие горные вершины, богатые дорогими каменьями, золотом и минералами, придавая горе еще более ослепительный блеск. Упавший сук задел многие украшенные золотыми цветами деревья, которые трепетали и сверкали, точно дождевые тучи, пронизанные молниями. Словно вылитые из золота, осыпанные многоцветными минералами, эти деревья, казалось, были озарены алеющими лучами восходящего солнца.
   Стоя на горной вершине, лучший из всех летающих Гаруда сожрал и слона и черепаху, а затем с быстротой мысли снова взлетел ввысь.

   В этот миг зловещие знамения возвестили опасность для полубогов. Было потревожено и блеснуло, как бы в мучительной боли любимейшее оружие Индры – молния. Среди бела дня, в дыму и пламени, с неба посыпались метеоры. Личное оружие Васу, рудр, адитьев, садхьев, марутов и других богов начало сражаться друг с другом. Этого до сих пор еще никогда не случалось, даже в великих войнах меж богами и демонами. Могучие вихри обрушивались на мир, повсюду падали метеоры.

   Безоблачное небо угрожающе ревело, и Индра, бог богов, мог ниспослать лишь кровавый дождь. Цветочные плетеницы, украшавшие богов, увяли, а сами боги лишились своей огненной силы. Зловещего вида гневные тучи низвергали густую кровь; клубящаяся пыль окутывала короны небесных властителей.
   Даже Индра, что свершил сто великих жертвоприношений, был встревожен и устрашен при виде столь грозных знамений и вместе с другими богами поспешил поговорить с небесным жрецом Брихаспати.
   – Господин, – сказал он, – что означают эти великие ужасные предвещания? Я не вижу никаких врагов, которые могли бы одолеть нас в сражении.
   Брихаспати сказал:
   – О лучший из богов, хотя ты и свершил сто жертвоприношений, по твоей оплошности и беспечности, а также благодаря суровым подвигам валакхильев, на свет появилось поистине поразительное существо. Это сын Кашьяпы Муни и Винаты, могучее летающее создание, способное принимать любой по желанию облик, которое задумало похитить небесную сому. Это крылатое создание самое могучее на всем свете и вполне может выполнить свой замысел. Я думаю, что для него все возможно. Нет ничего невозможного.
   Услышав это предостережение, Индра объявил хранителям небесного нектара:
   – Смелая и могучая птица хочет похитить у нас сому. Предупреждаю вас: будьте настороже. Брихаспати сказал, что наш враг обладает неслыханной силой. Это повеление изумило полубогов; они заняли свои караульные посты, окружив драгоценный нектар. С молнией в руке сам Индра встал рядом с ними. Облаченные в бесценные золотые латы, разнообразно изукрашенные драгоценностями, искусные [в воинском деле] боги подняли свое многочисленное, остро отточенное оружие. Это сверкающее, извергающее огонь оружие шипело и дымилось от своей мощи. Тут были метательные диски, палицы, трезубцы, боевые топоры и всевозможные пылающие копья, а также безупречно выкованные мечи и устрашающие на вид боевые булавы. Все оружие было хорошо прилажено к телам владельцев.
   Держа в руках это блистающее оружие, сияющие сонмы богов, украшенные небесными драгоценностями, с чистыми, смелыми сердцами бестрепетно ожидали [появления врага]. Твердые в своем намерении уберечь нектар, обладающие непревзойденной отвагой, силой и мощью, все эти небожители, успешно сокрушившие города нечестивцев, стояли, сверкая, подобно большим полыхающим факелам. Полубоги заполняли все поле сражения, уходившее далеко за окоем, они стояли, грозно подняв сотни и тысячи сеющих опустошение палиц, ярко поблескивавших в ласковых лучах солнца.
   Шаунака сказал:
   О сын Ромахаршаны, в чем состояла оплошность Индры, почему он был столь беспечен, что допустил, чтобы, благодаря подвижничеству валакхильев, у мудреца Кашьяпы родился царь птиц Гаруда? Почему Гаруда непобедим, ни одно живое существо не может его убить? Каким образом эта огромная крылатая птица может принимать любой, по своему желанию, облик? Откуда у него способность увеличивать, лишь стоит захотеть, свою мощь? Если в древних Пуранах содержатся ответы на эти вопросы, я хотел бы их слышать.
   В Пуранах и в самом деле говорится обо всем этом. Послушай, брахман, сейчас я расскажу тебе эту историю.
   Однажды прародитель Кашьяпа, желая иметь сына, свершал жертвоприношение с помощью мудрецов, полубогов и гандхарвов. Индра, по просьбе Кашьяпы, носил дрова для священного огня. Участвовали в жертвоприношении и мудрецы валакхильи.
   Могучий Индра без труда взалил на плечи и понес огромную гору дров. И тут вдруг увидел на дороге группу мудрецов, крохотных, словно нижний сустав большого пальца. Все вместе они несли небольшой листок с черенком, но, ослабев от долгого поста, крошечные отшельники едва стояли на ногах, ко всему еще они попали в заполненную водой вмятину, след от копыта коровы, и барахтались, не в силах оттуда выбраться.
   Опьяненный своей безмерной силой, преисполненный гордыни могучий Индра посмеялся над ними, а затем еще и оскорбил их, быстро перешагнув через головы. Ужасный гнев охватил мудрецов, и они тут же дали выход своей ярости, замыслив некое дело, которое должно было вселить страх в сердце надменного Индры. Безупречные в своем подвижничестве отшельники, не допуская никаких ошибок, прочитали перед жертвенным огнем мантры. Послушай, что задумали ученые мудрецы.
   – Пусть будет в этом мире еще один Индра, – решили отшельники, новый властитель всех богов, наделенный всей силой, какую он пожелает, способный направляться всюду, куда захочет, дабы внушить страх небесному царю. Пусть это передвигающееся со стремительностью мысли, во сто крат превосходящее доблестью и силой самого Индру, ужасающее существо родится сегодня как плод нашего подвижничества!
   Услышав эту торжественную клятву, царь богов, свершитель ста жертвоприношений, был крайне встревожен и тотчас же направился к неуклонному в исполнении обетов Кашьяпе. Поговорив с небесным царем, Кашьяпа подошел к валакхильям и осведомился, успешно ли протекает их подвижничество. Честные валакхильи ответили:
   – Оно будет успешным!
   Надеясь умиротворить их, прародитель Кашьяпа сказал:
   – Нынешний Индра занимает свое [высокое] место по велению самого Брахмы. Но вы, отшельники, пытаетесь создать еще одного Индру. О благочестивые, вы не должны отменять слово Брахмы, но я понимаю, что и ваш замысел не может не осуществиться. Пусть же на свет появится безгранично могучая, увенчанная славой птица, Индра крылатых существ, вас же я прошу явить милосердие царю богов, умоляющему о снисхождении. Услышав эту просьбу Кашьяпы, богатые подвижничеством валакхильи почтили этого лучшего из мудрецов и сказали:
   – О прародитель, наше намерение сотворить еще одного Индру одновременно предусматривает, что у тебя родится сын. Будь главным жрецом этого могущественного жертвоприношения и поступай, как считаешь нужным. Как раз в это время прекрасная дочь Дакши, Вината, женщина доброславная и добронравная, желая иметь сына, с большим рвением свершала отшельнический подвиг и даже соблюдала пост пумсавана. [Соблюдающие этот пост женщины, желающие иметь детей, питаются одним молоком.] Затем она свершила омовение и, очистившись, подошла к мужу.
   Кашьяпа сказал ей:
   – О богиня, твое желание осуществится, ты родишь двоих неустрашимых сыновей, что будут править всеми тремя мирами. Благодаря подвижничеству валакхильев, а также и по моей воле, ты будешь иметь двоих возвышенных духом сыновей, почитаемых всеми людьми.
   Помолчав, великий Кашьяпа, сын Маричи, добавил:
   – Вынашивай своих детей как можно бережнее, ибо их ожидает великая слава. Один из твоих сыновей станет властителем (Индрой) всех крылатых существ. Когда твой доблестный сын будет парить в небесах, увеличивая свою мощь по желанию, ему будет воздавать почести весь мир.
   Затем прародитель Кашьяпа обратился к Индре:
   – Эти две птицы будут помогать тебе как родные братья. От них тебе не воспоследует никакого вреда. О разрушитель вражеских городов, да рассеется твое беспокойство, лишь ты один будешь Индрой. Но никогда больше не оскорбляй мудрецов, постигших Абсолют, и не смей насмехаться над ними, ибо в ярости они бывают ужасны, а их слова – губительны, словно яд.
   Услышав эти слова, Индра, успокоенный, вернулся в свой небесный чертог; обрадовалась и Вината, ее желание исполнилось, и она родила двоих сыновей – Аруну и Гаруду. Покалеченный Аруна стал утренней зарей, возвещающей рождение дня. Гаруда же был провозглашен верховным властителем, самим Индрой всех крылатых существ. А теперь, отпрыск рода Бхригу, послушай о его необыкновенных деяниях. Затем, лучший из дваждырожденных, воспользовавшись всеобщим смятением, царь птиц Гаруда стремительно напал на полубогов. Едва полубоги заметили его приближение, а также, какой чудовищной силой он обладает, в полном ошеломлении они стали хвататься друг за друга и за свое оружие. Среди них был Вишвакарма, невообразимо могучий и сверкающий, как молния или пламя. Именно ему, с его невероятной силой, была доверена охрана нектара. Он оказал яростное сопротивление властителю птиц, но после недолгой схватки был повержен, жестоко израненный крыльями, клювом и когтистыми лапами Гаруды. Могучими взмахами крыльев великая птица вздымала огромные облака пыли, которые заволакивали и миры и богов. Все в пыли, в ослеплении и замешательстве полубоги не могли видеть нападающую птицу, и в общем переполохе хранители нектара оказались разрозненными. Приводя сами небеса в смятение, Гаруда все нападал и нападал на богов своими крыльями, клювом и когтистыми лапами.
   Тут тысячеокий Индра быстро повелел ветру:
   – Рассей эти тучи пыли, о Марута. Займись этим. Могучий ветер тотчас же разогнал пыль, и как только мрак рассеялся, боги насели со всех сторон на Гаруду. Но не дрогнув перед этим мощным нападением, он издал оглушительный рев, подобный небесному грому, вселяя страх в сердца всех сущих. Царь птиц, истребитель могучих врагов, взмыл высоко ввысь и реял над богами, как воплощение силы. Облаченные в доспехи небожители пустили в ход всевозможные виды оружия: копья, железные булавы, трезубцы, палицы и пылающие, словно маленькие солнца, остро заточенные диски. Но царь птиц, казалось, был неодолим, он с дикой яростью отражал все нападения. Пылая огненным гневом, сын Винаты ревел в небе и, спускаясь вниз, крушил богов крыльями и грудью.
   Под мощным натиском Гаруды, израненные его когтями и клювом, обливаясь кровью, боги обратились в бегство. Потерпев поражение от Индры птиц, садхьи и гандхарвы устремились на восток, васу и рудры – на юг. Адитьи бросились на запад, а Ашвины – на север, и все они на бегу оглядывались на великое, могучее существо, с которым только что сражались. Затем громадная птица сразилась с отважным Ашвакрандой, крылатым Ренукой, доблестным Шурой, потом с Тапаной, Улукой, Швасаной и крылатым Нимешей и наконец с Праруджей и Пралихой. Вайнатея (Гаруда) бил врагов крыльями, раздирал их когтями и острым клювом, неистовствуя, как могучий Шива, когда эпоха заканчивается всеразрушением. Хотя и великие телесной силой и духом, небесные стражи были жестоко изранены своим могучим врагом и кровь струилась из них, словно потоки ливня из туч.
   Расправившись с этими великими воинами, лучший из летающих перешагнул через них, намереваясь похитить нектар, но увидел, что его со всех сторон окружает море огня, раздуваемого резкими порывами ужасного ветра. Огонь простирался так высоко, что, казалось, сжигал сами небеса. Великий духом Гаруда тотчас же вооружился девяносто раз по девяносто клювами, этими клювами очень быстро выпил много рек, а затем ринулся в гущу огня. Сбивая пламя своими крыльями, заливая его речными водами, истребитель врагов погасил пылающий пожар, после чего уменьшил свое тело до самых крошечных размеров. Ибо теперь потушив пожар, Гаруда хотел проникнуть в хранилище небесного нектара.
   Как речные воды пробивают себе путь к морю, так и Гаруда, чье золотое тело светилось, словно солнце или луна, проник в хорошо охраняемое святилище, где хранился нектар. Здесь он увидел непрерывно вращающееся железное колесо, снабженное острыми, как бритва, лезвиями. Это раскаленное, как солнце, чрезвычайно опасное и ужасное устройство было сооружено богами, для того чтобы рассечь на куски всякого, кто попытается похитить нектар. Но великая птица сразу же сообразила, как ей проникнуть сквозь колесо: уменьшившись до еще более крохотных размеров, она стала вращаться вместе с колесом, а затем вдруг скользнула меж его спицами. Но за колесом таились два чудовищно могучих змея, сверкающих, точно пылающее пламя; головы у них были огненные, глаза огненные, а языки походили на молнии. Эти змеи обладали способностью извергать смертельный яд своими глазами.
   А своими яростными неподвижными взглядами они могли спалить любого, кто посмел бы вторгнуться в святилище: несчастный тут же превратился бы в пепел. Гаруда бросил быстрый взгляд на двух хранителей нектара и, прежде чем они могли его заметить, забил им глаза пылью. Незримый для змеев, он бросился на них, тесня их и осыпая ударами. Затем сын Винаты затоптал их лапами и разорвал на куски, после чего ринулся в хранилище. Бесстрашный могучий сын Винаты осторожно поднял нектар и, сломав колесо с острыми лезвиями, поспешно воспарил в небо. Не отпив ни единой капли нектара, бесстрашная птица неутомимо мчалась все вперед и вперед, заслоняя солнечный свет своими громадными крыльями.
   Пролетая по небесам, Гаруда неожиданно встретился с бессмертным Вишну, довольным совершенным им редчайшим бескорыстным подвигом. [Ведь Гаруда добыл нектар не для себя.] Господь обещал великой птице:
   – Я исполню любое твое желание.
   Высоко летающая птица попросила благословения Господа и сказала:
   – Я всегда хочу быть над тобой.
   Затем, обращаясь к Нараяне, Гаруда добавил, прося еще одного дара:
   – Я также хочу, даже не испив нектара, быть нестареющим и бессмертным.
   Господь подарил ему оба просимых дара и, приняв их, Гаруда сказал Вишну:
   – А теперь и я благословляю Тебя: хоть Ты и Господь, проси у меня какого хочешь дара. В качестве дара Себе Господь Кришна выбрал самого Гаруду, который отныне должен был возить Его на колеснице. На ее флаге Господь велел поместить изображение Гаруды, чтобы тот всегда был над Ним. Так Он выполнил Свое обещание. Затем Гаруда продолжил свой путь, и тут Индра, который считал его врагом богов, ибо не мог простить ему похищения нектара, поразил его своей сокрушительной молнией. Удар был очень силен, и Гаруда, лучший из всех летающих по воздуху, издал яростный крик, но затем улыбнулся и кротким тоном сказал Господу Индре:
   – О Индра, поскольку тебе сделали громовую стрелу из костей мудреца [Дадхичи], я воздам дань почитания этому мудрецу, громовой стреле и тебе самому. Я сброшу одно-единственное перо, непостижимо великое. Только знай, что я не чувствую никакой боли от ударов твоей молнии.
   Все существа заявили:
   – Пусть этот царь птиц зовется Супарной, прекрасноперым, – ибо они были изумлены красотой пера, уроненного Гарудой. Видя такое чудо, даже могучий тысячеокий Индра подумал: "Эта птица поистине поразительное создание" и сказал Гаруде:
   – Я хотел бы знать, каковы пределы твоей великой, ни с чем не сравнимой силы, о лучшая из птиц, и я прошу твоей вечной дружбы.
   Гаруда сказал:
   – О дорогой Индра, да будет меж нами, как ты того желаешь, вечная дружба. Что до пределов моей силы, то знай, что мое могущество велико и необоримо. Но святые не одобряют восхваления собственной силы и превознесения собственных достоинств. Я отвечу на твой вопрос только потому, что отныне мы друзья, в противном случае я никогда бы не стал беспричинно восхвалять самого себя. Скажу только, что весь этот мир с его горами, лесами и морями, включая и тебя, Индра, мог бы висеть на стержне одного из моих перьев. Чтобы ты мог уяснить себе, сколь велика моя сила, скажу также, что если бы соединить все миры с их движущимися и неподвижными существами, я мог бы нести их, не чувствуя ни малейшей усталости.
   – О Шаунака! Облаченный в свой царский шлем, Индра, владыка богов, преданно служащий благополучию всего сущего и являющийся самым богатым среди всех прекрасных и знаменитых мужей, обратился к отважному Гаруде с такими словами:
   – Да пребудем мы всегда наилучшими друзьями. Поскольку ты сам не испытываешь никакой надобности в нектаре, отдай его мне, ибо те, кому ты намереваешься его вручить, замышляют против нас зло.
   Гаруда сказал:
   – У меня была очень веская причина для похищения нектара, но я никому не дам его испить. О тысячеокий, как только я поставлю его наземь, ты можешь тотчас же его похитить.
   Индра сказал:
   – Я удовлетворен твоими словами, Гаруда. Проси у меня какого хочешь дара. Слушая его, Гаруда вспомнил сыновей Кадру и о той недостойной уловке, с помощью которой они превратили в служанку его и ни в чем не повинную мать.
   – Хоть я и являюсь повелителем всех живущих, – ответил он, – все же я обращусь к тебе с такой просьбой: пусть все могучие змеи отныне станут моей пищей.
   – Да будет так, – сказал Индра, губитель данавов, и последовал за Гарудой, то и дело повторяя. – Как только ты поставишь нектар наземь, я тотчас же его заберу. Гаруда, отныне чествуемый под именем Супарны, быстро домчался до того места, где находилась его мать, и с великим ликованием сказал всем змеям:
   – Вот нектар. Я поставлю его на траву куша. Свершив омовение и выполнив все благоприятствующие обряды, о змеи, вы сможете его отведать. Итак, я выполнил свое обещание, с этого дня моя мать свободна от услужения.
   – Да будет так, – ответили змеи Гаруде и отправились свершать омовение, тем временем Индра схватил нектар и возвратился с ним в свое небесное царство. Меж тем змеи омыли тела и спели необходимые священные гимны. Завершив все благоприятствующие обряды, они торопливо вернулись на то место, где стоял нектар. Увидев, что весь нектар похищен и таким образом они обманулись в своих ожиданиях, змеи тотчас же принялись лизать траву дарбха, где стоял нектар. С тех пор у их раздвоенные жала, а трава дарбха от прикосновения небесного нектара сделалась чистой и священной. Прекраснокрылый Супарна изведал высшее счастье и вместе с матерью восславил ее освобождение в этом чудеснейшем лесу. Получив право поедать змей, высоко почитаемый всеми небесными жителями, пользующийся благородной славой Гаруда возвратил радость своей матери Винате.
   Столь велик и высок духом Гаруда, что всякий, кто будет постоянно слушать эту историю на собрании духовно образованных людей, скопив запас святой заслуги, которая обретается истинным благочестием, несомненно, придет в небесную обитель.

   В этом отрывке несомненный интерес представляет суждение Гаруды о своём могуществе:

   весь этот мир с его горами, лесами и морями, включая и тебя, Индра, мог бы висеть на стержне одного из моих перьев. Чтобы ты мог уяснить себе, сколь велика моя сила, скажу также, что если бы соединить все миры с их движущимися и неподвижными существами, я мог бы нести их, не чувствуя ни малейшей усталости.

   Это описание вспышки Сириуса связано с его оптической фазой, то есть никак не связана с обычной ударной волной от сверхновой звезды, приход которой в данном случае произошёл примерно через 240 лет и связан с обрушением оболочки сверхновой с метеорами и кровавым дождём раскалённого метала. Могущество Гаруды есть описание мощной скалярно-гравитационной волны, которая распространяется со скоростью света и совпадает с оптической фазой вспышки.
   Эти слова Гаруды являются и пророческими. Солнце в своей эволюции тоже достигнет стадии красного гиганта, а последующий затем взрыв унесёт вместе с оболочкой звезды значительную часть метеорных потоков, комет, а также небольшие планеты.
   Относительно происхождения Гаруды интересны рассуждения Ю. А. Шилова в книге «Истоки славянской цивилизации» [82]. Он цитирует римского автора Солина, комментатора знаменитого географа Страбона:

   В той части (Скифии), которой владели скифы-пахари вспоминают иногда город Геранию (что называется варварами Какитон), откуда, рассказывают, пигмеи были изгнаны журавлями.

   Согласно Дж. Греппину греческие названия птицы Геранос и мифического грифона, впервые упомянутого в «Илиаде», происходят от ведического Гаруды, потомка индоевропейского гер – «журавля». О. Н. Трубачёву некоторые моменты такой трактовки кажутся сомнительными, и он акцентирует родственность мифического Гаруды с индоевропейским же «пожирателем (змей)». В этой связи Шилов отмечает, что это не противоречит первичному образу журавля. Он проводит параллель между индийской журавлиной рекой – Сарасвати и греческим Герросом. Он подчёркивает, что

   Санскритское сарас при этом – не только «журавель» или «цапля», но и «лебедь».

   Лебедь же в свою очередь является частым персонажем мифов, связанных с вспышкой Сириуса. Достаточно вспомнить легенды, связанные с Аполлоном и Фаэтоном, а также славянскую птицу Матерь сва (Матерь лебедь).

   Спор между Кадрой и Винатой

   Увидев этого коня, Кадру сказала Винате:
   – Дорогая сестра, скажи не раздумывая – какого цвета Уччайхшрава?
   Вината ответила:
   – Конечно же, царь коней – белого цвета. А каково твое мнение, моя прелестная сестра? Скажи, какого цвета этот конь, и [если мы не сойдемся во мнениях], мы сможем побиться с тобой об заклад.
   Кадру сказала:
   – Моя мило улыбающаяся сестра, я думаю, что у этого коня черный хвост. Давай же побьемся об заклад, о страстная спорщица, а затем проверим, кто прав. Проигравшая станет служанкой победительницы.
   Они условились, что проигравшая станет служанкой победительницы, вернулись домой, договорившись, что завтра пойдут и проверят, [как обстоит дело в действительности].
   Однако Кадру, замыслив хитрый подвох, призвала себе на помощь тысячу своих сыновей.
   – Дорогие сыновья, – велела она им, – чтобы избавить меня от участи служанки, станьте черными волосками в хвосте коня. Но сыновья, происходившие от змей, не хотели слушаться ее повеления, и поэтому она прокляла их:
   "Когда мудрый святой царь Джанамеджайя, принадлежавший к роду Панду, будет свершать свое жертвоприношение, вы все погибнете в пламени жертвенного костра."
   Проклятие Кадру было столь жестоким, даже более жестоким, чем могли бы быть любые предопределения судьбы, что сам Брахма обратил на него внимание. Но великий Праотец, как сонмы полубогов, желая благополучия всем сущим, не стали отменять ее проклятие, ибо заметили, в каком множестве расплодились змеи. Эти ползучие гадины, чей губительный яд глубоко проникает в тело, непрестанно кусали всех других и возымели большую силу. Видя, что змеи столь опасны, и одновременно желая помочь всем сущим, Брахма наделили великого духом Кашьяпу знанием противоядий, необходимых для исцеления укушенных.
   Когда ночь перешла в утреннюю зарю и взошедшее Солнце возвестило о наступлении нового дня, обе сестры, Кадру и Винату, побившиеся об заклад на свою личную свободу, весьма взволнованные и раздраженные, отправились осмотреть стоявшего недалеко от них Уччайхшраву. Приближаясь к нему, они увидел огромное море, изобилующее акулами и тимингилами [громадными морскими чудищами, способными заглатывать и китов] и тысячами всевозможных, различной формы и обличия существ.
   Густо населенное гигантскими черепахами и злобными крокодилами, море – опасное место, но зато оно является хранилищем жемчужин и дивным обиталищем полубога Варуны и нагов. Оно владыка всех рек, прибежище подводного огня и тюрьма для демонов. Великий страх наводит на всех живущих пенящееся море, сокровищница вод.
   Сверкающие небесной синевой, являющиеся источником нектара для богов, удивительные священные морские воды безграничны и непостижимы. Море со своими глубокими течениями и водоворотами бывает ужасным, так и чудится, будто из его глубин доносятся устрашающие яростные крики его обитателей. Так море устрашает всех сущих.
   Подхлестываемое налетающими с берегов ветрами, море начинает бурлить и волноваться. Кажется, будто воздев руки волн к небу, оно танцует. Повинуясь прибывающей и убывающей луне, оно то вздымается так, что к нему не подойти, то опускается. Величайшее хранилище жемчужин, море породило и принадлежащую Господу раковину – Панчаджанью.
   Когда Говинда, обладающий неизмеримой силой и доблестью, принял облик великого вепря и извлек из глубин моря погрузившуюся в него землю, Он оставил его воды в бурном кипении. Но даже после столетнего подвижничества, просветленный мудрец Атри не мог достичь нижней части бездонного моря.
   В самом начале Золотого века, когда безмерно могущественный Вишну погружается в Свой трансцендентный мистический сон, Он ложится на поверхность океанских вод. И священный океан, повелитель рек, безгранично раздвигается в своих неустановившихся берегах и предлагает приношения воды огню, который извергается из пасти божественной кобылицы.
   Кадру и Вината смотрели на великое многопенное море, куда, как бы соревнуясь меж собой, непрерывно втекают тысячи больших рек. Море было глубокое и изобиловало акулами и пожирателями китов, тимингилами; из его глубин слышались ужасные крики его обитателей. Эта безграничная, ужасная пучина вод, словно зеркало, отражало в себе столь же безграничное небо. Осмотрев волнующийся океан, глубокий и обширный, как небо, с мерцающими в его глубине подводными огнями, сестры Кадру и Винату быстро перелетели через него и приземлились около небесного коня. Показав на черные волоски в его хвосте, Кадру тотчас же потребовала от удрученной горем Винаты исполнения обязанностей служанки. Бедная Вината была просто в отчаянии, ибо, проиграв спор, она вынуждена была вести жизнь простой служанки.
   Меж тем второй сын Винаты, Гаруда, в должный срок вылупился без всякой помощи матери, и на свет появилось новое могущественное существо. Сверкая, точно исполинский язык пламени, ужасная птица вдруг выросла до огромных размеров и взмыла в небо. Увидев его, все сущие укрылись под покровом бога огня, сидевшего рядом с ними в своем космическом обличии. Простершись перед ним ниц, они сказали:
   – Дорогой Агни, почему ты объят такой яростью? Уж не хочешь ли ты спалить нас всех дотла? Твое сверкающее пламя угрожающе приближается.
   Агни сказал:
   – Мои дорогие полубоги, покорители демонов, вы ошибаетесь. Вы видите перед собой не кого иного, как могущественного Гаруду, равного мне своей огненной силой.
   Выслушав эти слова Агни, полубоги и мудрецы оправились к Гаруде и вознесли ему всяческие хвалы:
   – Ты возвышенный духом мудрец, властелин птиц. Своим могуществом и огненной силой ты уподобляешься солнцу; ты величайшее средство нашего избавления. Могущество исходит от тебя волнами, но ты честен и справедлив, чужд всякой низости и слабости. Ничто не может противостоять твоей силе, ты всегда добиваешься успеха. Мир уже знает о твоей огненной мощи, велика твоя былая слава, столь же велика будет и грядущая.
   Великое чудо, ты озаряешь весь мир своими ослепительно яркими лучами, словно ты само солнце. Ты даже превосходишь лучезарное солнце. Ты могуществен, точно сама смерть, превосходя своим могуществом все неизменное и преходящее в этом мире. Подобно тому, как разгневанное солнце может спалить все живое, так и ты можешь испепелить все сущее, как священный огонь, пожирающий жертвенное масло.
   Твой взлет внушает ужас, точно разрушительный пожар, бушующий в конце юги, и ты достаточно силен, чтобы остановить цикл космических эпох.
   О властитель птиц, мы прибегаем к твоей защите и покровительству, ибо твое могущество так велико, что ты можешь рассеивать тьму, парить среди облаков. Мы склоняемся перед тобой, о бесстрашный, летающий в небесах то близко то далеко Гаруда, восхваляя твое великодушие и непобедимость.
   Так горячо восхваляемый полубогами и сонмами мудрецов прекраснокрылый Гаруда замкнулся в своем ужасающем могуществе. Затем Гаруда, царь птиц, полный великой энергии и мощи, который мог летать, куда пожелает, перелетел на дальний берег великого океана и приблизился к своей матери. Проиграв спор и став простой служанкой, Вината испытывала мучительное горе.
   В это время Кадру позвала Винату, которая была обречена на услужение, и сказала ей в присутствии сына:
   – Дорогая сестра, в одном из океанских заливов есть чудеснейший уединенный остров, называющийся Раманийяка, где живут наги. Отнеси меня туда, Вината!
   Вината отнесла на остров свою сестру Кадру, а Гаруда по просьбе матери перенес всех змей. Когда летающий сын Винаты взмыл ввысь, к самому солнцу, змеи под нестерпимо палящими лучами впали в бесчувствие. Видя, что ее дети в опасности, Кадру принялась молиться Индре: "Почтительно склоняюсь перед тобой, о владыка полубогов, склоняюсь перед тобой, о сокрушитель целых армий! Склоняюсь перед тобой, о победитель Намучи, о тысячеокий муж Сачи. Пусть хлынут твои воды и спасут змей, припекаемых пылающими солнцем. Только ты можешь спасти нас от всех опасностей, о лучший из бессмертных!
   Ты опустошаешь города своих врагов, ты же ниспосылаешь обильные ливни. Ты туча, ветер и полыхание молнии в небе. Ты гоняешь рассеиваешь сонмы облаков.
   Ты ужасная громовая стрела, твое несравненное оружие. Ты грохочущая дождевая туча, ты же создатель и разрушитель планет, тот, кто не знает поражений. Ты свет, озаряющий всех, ибо солнце и пламя подчинены твоей воле. Ты удивительное и великое создание. Ты истинный царь и лучший из бессмертных. Ты представляешь в этом мире Вишну, ты мое самое надежное прибежище, о тысячеокий!
   О божественный, ты для нас все: и владелец нектара и повелитель луны; тебе и любовь и поклонение самых могущественных. Ты лунный день, и час, и светлая и темная половина лунного месяца, и миг и мгновение ока. Ты и мельчайшая частица времени, и годы, сезоны, месяцы, дни и ночи. Ты эта чудесная изобильная земля с ее горами и лесами. Ты небо, все в солнечных лучах, разгоняющее мрак, ты же и огромное море с его вздыбленными волнами, с его рыбами, акулами, китами и тимингалами.
   Велика твоя слава! Чтимый мудрыми и превозносимый знаменитыми риши, ты радостно пьешь жертвенную сому и принимаешь все жертвы, приносимые тебе ради процветания мира.
   Для своего же блага ученые брахманы всегда почитали и почитают тебя, ибо ты обладаешь несравненным могуществом, воспетым еще в ведических гимнах. Ради тебя все дваждырожденные, чей долг – свершать священные жертвоприношения, изучают все Веды и их дополнения".
   Внимая восславлениям Кадру, Индра, разъезжающий в колеснице, запряженной гнедыми, затянул все небо стаями синих туч, ярко сверкающих молниями; эти тучи низвергали бурные потоки воды и постоянно грохотали в небе; казалось, они громко ревут друг на друга.
   Ливень хлестал с еще небывалой силой, никогда еще не гремел с таким неистовством гром. Впечатление было такое, будто само небо танцует в ужасающих потоках воды и [бешеных] порывах ветра, под барабанные удары грома.
   Наслаждаясь дождем, ниспосланным Индрой, змеи ликовали; вся земля была повсеместно покрыта водой.

Легенды о Жар-птицах

Легенды о Симурге народов Средней Азии

Глава из книги «Мистерия Сириуса в свете легенд о царях птиц».

Абу-ль-Касим Фирдоуси (ок. 949 – 1025) в 994 г. написал первую редакцию поэмы «Книга царей» («Шахнамэ») [81], вторая редакция была завершена в 1010 г. В Шахнамэ собраны и переложены в стихи древние иранские легенды, о царях и героях персов и таджиков. Книга написана двустишиями (бейтами), их 60 000.

   Двуглавый Симург

   В главе «Заль и Рудаба» Фирдоуси рассказывает о Симурге, приемном отце Заля. Поскольку поэма является одним из первых описаний этой необыкновенной птицы, перескажем вкратце её содержание.
   У богатыря Сама родился сын ослепительной красоты, но он был совершенно седой.
   Узнав об этом, разгневанный отец приказал отвезти сына к подножию самой высокой горы Эльбора. Слуги взяли мальчика, на быстрых конях довезли до подножья горы и оставили там прямо на земле.
   У птицы Симург в это время кончилась пища, вылетев в поисках добычи, она обнаружила плачущего младенца. Схватила ребёнка исполинская птица и отнесла к себе в гнездо, где он и стал расти вместе с птенцами.

   Мальчик превратился в отрока, а затем и в стройного юношу, которого однажды увидели путешественники. Так пошла молва о седом юноше, которая дошла до Сама. Однажды приснился богатырю сон, будто спустился с горы Эльбора исполин на могучем коне и сказал Саму, что сын его стал настоящим витязем. В великом смятении проснулся шах и решил пойти на поиски сына.
   Сам слышит предостерегающие советы, рисующие образ Симурга – грозного, несущего гибель, преграждающего запретный путь:
   Сам слышит предостерегающие советы, рисующие образ Симурга – грозного, несущего гибель, преграждающего запретный путь:

     В пути нападенье Симурга грозит
     И снежная буря, что кедры крушит.
     Увидишь ты гору главою до туч,
     Там птицу, чей облик суров и могуч,
     Симургом зовут ее; полного сил,
     Его ты с крылатой горой бы сравнил.
     В когтях унести в поднебесье слона
     И чудище моря с глубокого дна…
     Довольно ему над равниною взмыть,
     Чтоб солнцу померкнуть, чтоб миру застыть.
     Путь, верь мне, назад тебе лучше держать,
     Горы и Симурга того не искать.

   Однако Сам отправляется в путь, достиг горы Эльборо, но как забраться по отвесным скалам он не знал. Но сама птица Симург, выглянув из своего гнезда, увидела шаха, попрощалась с Замом, дала ему на прощанье волшебное перо, которое должно было помочь ему в трудную минуту, и, схватив Заля, опустила его прямо перед поражённым отцом.
   После радостного знакомства нарёк Сам своего сына Заль-Зером и они вернулись в родной город. Не будем в подробностях пересказывать перепетии его судьбы. Заль приезжает к Мехрабу кабульскому и влюбляется в его дочь Рудабу. После ряда испытаний Заль и Рудаба сыграли свадьбу, и они зачали необыкновенного ребёнка.
   Он был настолько велик и тяжёл, что Рудаба стала чахнуть и сохнуть. Видя, что умирает его возлюбленная Заль достал перо птицы Симург и подержал его над жаровней. Тьма внезапно окутала дворец, и из этой тьмы появилась волшебная птица.
   – Утри глаза, шах! – молвила она Залю. – Твоя жена родит тебе небывалого богатыря. Но родиться он должен не так, как прочие. Вели принести острый меч и позвать искусного лекаря. Пусть он рассечёт тело женщины и достанет твоего сына. Напои Рудабу крепким вином и она не почувствует боли. Когда лекарь зашьёт рану, ты сам осторожно омоешь её чудодейственным бальзамом и прикоснёшся к ней моим пером. Рана тут же заживёт
   Тут Симург обронила перо и скрылась во мраке. Сам подобрал перо и сделал так, как сказала вещая птица. И вдруг невиданное сияние разлилось по дворцу: это родилось чудесное дитя. Так появился на свет Рустам, величайший богатырь всех времён, которого народ прозвал Могучим.
   Когда он вырос и стал богатырём, происходит единоборство Рустама с Исфандияром. Последний неуязвим. Рустам спасается бегством. Тогда старец Заль сжигает хранившееся у него перо Симурга и великая птица слетает с небес. Она излечивает Рустама и открывыает тайну Исфандияра, которого можно поразить, лишь выстрелив стрелой из тамарискового дерева стрелой в глаз. Симург объявляет также, что убившему бронзовотелого царевича предопределено погибнуть страшной смертью, а на том свете изведать многие муки. Но богатырская честь для Рустама всего дороже. Он выходит на новый поединок и убивает Исфандияра волшебной стрелой.
   С родословной у Симурга все в порядке: его предок – гигантский пес Сэнмурв, собака с крыльями и рыбьей чешуей (внешние данные подчеркивали, что Сэнмурв одинаково уверенно чувствовал себя на море, на суше и в полете). Химерическое существо обитало на мировом древе.
   На других ветвях генеалогического древа восседают еще одни родственники нашего героя – птицы-близнецы из “Шах-наме”, два Симурга – хороший и плохой (и здесь не обошлось без всепроникающего иранского дуализма). Плохую птицу умерщвляет герой Исфандиар, а хорошая активно принимает участие в судьбе героя Рустама: воспитывает в своем гнезде рустамова отца Заля, потом оказывает акушерское содействие рустамовой матери, помогая герою народиться на свет. Затем с помощью Симурга Рустам побеждает Исфандиара – все же вышло так, что положительный Симург наказал-таки убийцу своего негативного двойника. Впрочем, некоторые источники утверждают, что Симург на самом деле был один, но обладал амбивалентной натурой.

Фарид-ад-Дин Аттар в XIII веке возвышает Симурга до символа или образа божественности. Это изложено в «Мантик-аль-Тайр» («Беседе птиц»). Содержание поэмы, состоящей из примерно четырех с половиной тысяч двустиший, вкратце таково. Обитающий где-то далеко царь птиц Симург роняет в центре Китая великолепное перо; птицы, которым постыли раздоры, решают отыскать его. Они знают, что имя царя означает «тридцать птиц», знают, что его дворец находится на Кафе, горе, или горной кольцевидной гряде, окружающей землю. Вначале некоторые птицы выказывают малодушие: соловей ссылается на свою любовь к розе; попугай – на свою красоту, ради которой он должен жить в клетке; куропатка не может расстаться со своими холмами, цапля – с болотами и сова – с развалинами. В конце концов, они пускаются в дерзновенное это путешествие; преодолевают семь долин или морей; название предпоследнего из них «Головокружение», последнего – «Уничтожение». Многие паломники дезертируют, другие погибают при перелете. Тридцать же, достигших благодаря своим трудам очищения, опускаются на гору Симурга. Наконец они ее узрели, и тут они понимают, что они-то и есть «Симург» и что «Симург» – это каждая из них и все они вместе.

Поэма «Язык птиц»

   В поэме Навои Низамаддина Мир Алишера (1441–1501) «Язык птиц» [81] творчески развита поэма Фарид-ад-Дина Аттара. Эта поэма оказалась наиболее интересной в описании Симурга, поэтому мы приведём довольно пространные выдержки, характеризующие эту птицу, в интерпритации Навои.
   В следующем отрывке Удод рассказывает о Симурге, когда птицы, не найдя себе шаха, были объяты смятением:

     "К-эй, невежды, – сказал он, – безумное стадо!
     Ваше сердце суетам невежества радо.
     Шах ведь есть, но не мог его разум ничей
     Описать даже сотнею тысяч речей.
     Он – властитель пернатых всего мирозданья,
     Все он знает про вас – вашу жизнь и деянья.
     Он всегда рядом с вами, незрим и неведом,
     Вы не с ним – он при вас вездесущим соседом.
     Оперенье – ста тысяч цветов перелив,
     Сто узоров, и каждый чудесно красив.
     Разум сникнет пред тем изобильем узорным,
     Но неведенье это не будет позорно.
     Пред его совершенством бессилен и разум:
     Ведь рассудок не может постичь его разом.
     А владенья его Каф-горою зовут,
     А его птицей Анкой порою зовут.
     А Симург – его имя, известное всюду, —
     На земле и под ширю небесною, – всюду!
     Быть вдали от него – так судьба вам сулила,
     Он же – тут, возле вас, будто шейная жила.
     Что за жизнь, если нет его рядом с собой?
     Лучше смерть, чем мириться с такою судьбой".

   Далее Удод рассказал о свойствах Симурга в ответ на почтительные просьбы птиц

     "Все, что знаю о нем, слово в слово скажу,
     Что из тайн я постиг дорогого, – скажу.
     Только этим рассказом не кончится дело:
     От речей ведь казна не была еще целой.
     Шах и сущность его велики беспредельно,
     Ваша цель и пути далеки беспредельно.
     «Расскажи нам о шахе», – я слышу от вас,
     Мне ж и в тысячу лет не закончить рассказ!
     Суть его никогда и никем не открыта,
     Но и имя его да не будет забыто.
     Если влаги живящей касаешься с жаждой,
     Счет ведешь не глотками, а капелькой каждой.
     Каждый раз, как язык увлажняет уста,
     Да вспомянут то имя, чья суть не проста!
     Шах велик, моего разумения выше,
     Суть его – моего постижения выше.
     Как же выразить высшую суть я посмею,
     Как же немощным словом дерзнуть я посмею?
     Но уж если у птиц есть желанье сейчас,
     Чтобы я о том шахе повел свой рассказ,
     Я о сути его, хоть и в тысячной доле,
     Разных мыслей вам выскажу тысячи боле.
     Он ведь наш повелитель, над шахами шах он,
     Нет того, чтоб не ведал о наших делах он.
     Суть едина и образ един у него.
     Больше тысячи свойств и личин у него.
     Все они, где природа жива, проявились,
     Все в единстве его существа проявились.
     Никому не вздохнуть ни единого раза,
     Если нет на то воли его и приказа.
     То вздымаясь над нами, то падая вмиг,
     Он в деяньях бывает и мал и велик.
     Пестр он перьями – тысячи пестрых пушинок,
     В каждом перышке – тысячи тысяч ворсинок.
     С трудной думой он встретится или с простою,
     Его мудрость и ум – с океан широтою.
     Он вам жизнь буйной силой своею открыл,
     В поднебесье вспарили вы взмахами крыл.
     Алой крови поток в ваших венах – он, знайте,
     И душа в вашем теле и членах – он, знайте.
     Даже ближе души он для вашего тела,
     Близок так, что уж ближе и нету предела.
     От него вы на тысячу лет далеки,
     Даже так, что уж дальше и нет, далеки!
     И душа для того, кто не с ним, бесполезна,
     Жить тому, кто душой не храним, бесполезно!
     Если ж с ним единенье достигнуто вами,
     Это – лучше владения всеми мирами.
     Жить в разлуке с ним – смерть. Восемь райских садов
     Будут хуже, чем ад и его семь кругов.
     Но найти его запросто, вдруг – невозможно.
     Без труда, без терпенья, без мук – невозможно.
     К цели двинешься – тысячи бедствий приспели,
     Но ее не достигнешь, не ведая цели.
     Бесконечная даль – в ту долину идти,
     Бесконечны опасности к ней на пути.
     Жить без отдыха надо в парении смелом,
     Даже если бессмертие будет уделом.
     На пути будут реки с водою кровавой,
     Нет, не с кровью, а с ядом, со жгучей отравой!
     Там хребты вознесли к небесам острия,
     И по каждому крови стекает струя.
     Там простерлись пустыни – бескрайнее пламя,
     И огонь прямо в небо взвился языками.
     Там леса угрожают пришельцу враждою,
     Ветви злобой чреваты, а листья – бедою.
     Там по небу тяжелые тучи кружат,
     И не ливень из них, а каменьями – град.
     Просверк молний из туч там в падении яром
     Опаляет весь мир и сжигает пожаром.
     Там скиталец ночлег в непогоду не сыщет,
     И вовеки ни пищу, ни воду не сыщет.
     Миллионы пернатых, покинув свой кров,
     Бились крыльями в небо десятки веков,
     Но никто не бывал в том пределе доныне,
     И никто не достиг этой цели доныне!
     Но отдавшему жизнь в этой доле исканий
     Смерть – ста жизней прекрасней, бессмертья желанней.
     Сколько птиц в цветнике всего мира – везде,
     Сколько их ни найдется – в полете, в гнезде, —
     Клич вселенский им крикнуть проворнее надо,
     В те края дать дороги им горние надо.
     Пусть умрут на пути к той долине забвенья
     За того, кто не ведал доныне забвенья.
     Коль ста тысячам душ благо смерти дано,
     Смерть – во благо: ведь каждой бессмертье дано!
     Если ж счастье в судьбе им радетелем будет,
     Если рок вожаком к добродетелям будет,
     Пусть их путь пролегает в бескрайней пустыне,
     Где ни счастья, ни радостей нет и в помине,
     Но обрящут все птицы цветущий тот дол,
     Где бы сонм их навек единенье обрел,
     Да пребудут при шахе под благостной сенью,
     Да сподобятся вечному с ним единенью,
     Да найдут свой приют на небесном престоле
     И да вступят под сень Гамаюновой воли!"

   Здесь Гамаюн (Хумаюн) – птица счастья, дарующая счастье тому, на кого падет Джебраил – библ. архангел Гавриил. Далее начинается рассказ о наиболее интересном месте, связанном с Симургом.

   Это описание города Китая и рассказ о том, как туда упало перо Симурга.

     В дни иные, – поведал Удод птичьим стаям, —
     На востоке был город, он звался Китаем.
     Нет, не город! То был целый мир без предела,
     Словно десять миров, там народу пестрело!
     А страна там прекраснее райских садов,
     А вода там чудеснее райских прудов!
     Как-то ночью властитель всех гнезд в этом мире
     Пролетал над вселенной в подоблачной шири,
     И полет его горний пролег над Китаем —
     Над страною, что схожа по прелести с раем.
     Вдруг сияньем залило полночную тьму,
     И народ беспредельно дивился тому.
     Это шах тот перо обронил, пролетая,
     И оделись в сиянье пределы Китая.
     То перо было пестрым, с чудесным узором, —
     Если все описать, слово будет нескорым.
     И наутро народ вновь обрел свой покой,
     Но дивился перу и расцветке такой.
     То перо разожгло любопытство к узорам,
     Каждый стал в рисованьи умелым и спорым.
     И от этого всем им – и детям, и взрослым —
     Дар был послан к художествам, к дивным ремеслам.
     Был один человек там уменьем высок —
     В живописном искусстве великий знаток.
     Его имя – Мани, а пером – Чудодей он,
     Дар его был редчайшею славой овеян.
     Правду пишут мужи разуменья, считая
     Манихейскую мудрость твореньем Китая.
     То перо и сейчас озаряет Китай,
     Словно гурия светлым сиянием – рай.
     Вот как было. Перо то явилось чудесно,
     А что дальше случилось – совсем неизвестно.
     Повстречают его – и утратят дар речи,
     И ни слова не могут промолвить о встрече.
     Рассказать о нем не было воли судеб:
     Кто перо повидал, тот в мгновение слеп.
     Тьма ворсинок в пере! Вот где славное свойство!
     Знай: из качеств его – это главное свойство!
     Сколько было бесчисленных изображений
     И владельца пера, и его проявлений!
     Оперенье его не сравнимо ни с чем,
     А вот имя его – имя ведомо всем.
     Неизвестно, каким он проследовал краем,
     Хоть и нету земли, где б он не был незнаем.
     Наша воля его повеленьям подвластна,
     Ослушанье – стократною карой опасно.
     Для покорных надежда – свидание с ним,
     А строптивый испугом и мукой томим.
     Ни в одном государстве нет шаха бесценней,
     А лишенным его – сотни тысяч мучений.
     Он замолк и, с тревогой и криком летая,
     Всполошилась в волненьи пернатая стая

   О том, как рассказ Удода о Симурге и огонь рвения воспламенили сердца птиц

     Не пристало без шаха жить птичьему роду.
     Жить бы нам вот с таким, как сказал ты нам, шахом,
     Все теперь о нем ведомо птицам и птахам.
     Но в неведенье мы, как в оковах, живем,
     Мы в разлуке с ним в муках суровых живем.
     Лучше смерть, чем в неведенье гибнуть всечасно,
     Кто разумен, тому наше бедствие ясно.
     Раз уж ты между нами нарекся вожатым,
     Нашей просьбе внемли, помоги ты пернатым.
     Благосклонен к смиренным просителям будь,
     В наших странствиях нам предводителем будь.

     Мы на поиски шаха пуститься готовы,
     Со слезами восторга все птицы готовы.
     Мы увидеть его одержимы желаньем,
     Не отступим от поисков и не устанем.
     Будем крыльями бить и сильней, и быстрей,
     Одолеем просторы пустынь и морей.
     Иль достигнуть желания нашего сможем,
     Или души и жизни за это положим!"

   О том, как Удод одобрил рвение птиц и высказал им поощрение

     И сказал им Удод, радость в сердце питая:
     "Ваша речь мне по сердцу, о падшая стая!
     Если нам небосвод обещает подмогу,
     Если все вы готовы в такую дорогу,
     Я готов, сколько рвения есть у меня,
     Сколько сил и умения есть у меня,
     Быть всегда вместе с вами в великом и в малом
     И вести вас по всем перепутьям-привалам.
     Будет трудно в пути – я подмогой вам буду
     И утехой в печалях дорогой вам буду.
     Если вы на пути попадете в беду —
     Чтобы справиться с горем, я средство найду.
     Что ни встретите – радость ли, злую судьбину,
     На мгновение даже я вас не покину.
     В перелете беречь вас надежно я буду,
     На ночлегах вам стражей надежною буду".
     И когда он у птиц их решенье узнал,
     Много высказал им он великих похвал.
     И на сборище, к высшим свершеньям готовом,
     Обратился он к птицам с восторженным словом:
     "Вы взыскуете тайны познанья вселенной!
     Сам ваш облик глаголет о тайне бесценной.
     Где началом природы был рай осиян,
     Не об этом ли вечность слагает дестан?
     К тайнам шаха отныне причастны вы стали,
     Меж собою в той тайне согласны вы стали.
     Ваши песни поются в его прославленье,
     И дестаны – величья его восхваленье.
     Речь его – ваша пища, а мысль – ваша снедь,
     А без речи и мысли его вам не петь!
     Он внушил вам все сущее, дал все, что надо,
     Но сокрыл этот светоч от вашего взгляда".
     И когда в птичьем сборище вспыхнула смута,
     Каждый был там – как странник, лишенный приюта.
     И потерян был путь в сокровенный тот сад,
     Словно вовсе у памяти был он отнят.
     В сад вселенной дорогу им сделал открытой
     Тот, кто бренную землю им сделал защитой.
     "В этой бренной обители так уж случилось,
     Что не тешат сердец ваших благость и милость,
     Если ж бог доведет, вам помочь я смогу,
     Снова с ними свести вас воочью смогу.
     Это странствие бедами будет чревато,
     Но за них вам сердец очищенье – отплата.
     Одолеете путь – и победа приспела,
     Будут чистыми души, а с ними и тело.
     Снова счастье сиянье свое вам вернет,
     А за ним и блаженству наступит черед.
     А познаете шаха дерзанием смелым —
     И для душ ваших вечность да будет уделом.
     Вы спознаетесь в странствиях с трудной судьбою,
     И увидите шаха в единстве с собою".

   Обращение Удода к попугаю

     "Попугай сладкогласный, ты песню пропой нам
     Рассудительной речью, напевом достойным.
     О взыскующий шаха! В зеленом халате
     Будь ты Хызром в пути для заблудших собратий.
     Поначалу о родине нам расскажи,
     Нас порадуй, потешься и сам, – расскажи.
     Ведь отчизна твоя Индустаном зовется,
     Шахским садом в цветенье багряном зовется.
     Твой напев – это сладкая нега свиданья,
     Кто глотнет той услады – слагает сказанья.
     Удостоен сидеть ты на шахской руке,
     Отзвук шахских речей – на твоем языке.
     Ты с чужбины к далекому дому сбирайся,
     И лететь прямо к саду родному сбирайся".

   Обращение Удода к павлину

     "Покажи нам, Павлин, свой цветник сокровенный,
     Ты яви нам свой блеск – изумленье вселенной!
     Над твоей головою – корона главенства,
     А сокровище тела – само совершенство.
     Ты великой красы в оперенье достиг,
     Описать твою прелесть – немеет язык.
     Твоему существу подобает величье,
     Твоему естеству – совершенство в обличье.
     Но забыл ты приют свой в отчизне далекой,
     Блещет шахский цветник в красоте одинокой.
     Но смотри, свой родимый цветник не забудь,
     Прутья гнусной темницы сумей разомкнуть.
     И о пиршествах шахских напевы слагая,
     Ты лети к цветникам позабытого края!"

   Обращение Удода к соловью

     "Соловей! О певец, вдохновляемый страстью,
     Звонкой песней залейся, внушаемой страстью!
     Песнь любви ты слагаешь – в ней тысячи трелей,
     Безголосых срамишь ты, чтоб были умелей.
     Тебя шахские розы пьянят красотой,
     И вкушаешь ты страсти пьянящий настой.
     Лишь оденутся розы пылающим цветом,
     В каждом перышке пламя зардеет отсветом.
     А вдали от садов твоя песнь онемела,
     Стало пеплом от жара разлуки все тело.
     В голубых небесах к дальним странам лети,
     Вдаль к возлюбленным розам багряным лети.
     Сотни роз в цветнике рдеют пламенем ярым,
     Рдеют тысячи искр в твоем сердце пожаром".

   Обращение Удода к горлице

     "Спой нам песню, о Горлица сада вселенной,
     Дай услышать в ней отзвуки лада вселенной!
     Пусть пернатые стаи в смущении смолкнут,
     Пусть в бессилье, услышав то пение, смолкнут.
     Венчик перьев на шейке, как четки, надет,
     Рассказать о нем – слов восхищения нет.
     Ты в любом цветнике – словно диво всем птахам,
     Твои перья окрашены кровью и прахом.
     Запоешь ты – и словно бы стоном застонешь,
     В лад безумною страстью влюбленным застонешь.
     Только вспомнишь любви очарованный сад, —
     Голос твой словно трепетной негой объят.
     Не останься в печалях, порадуй нас вестью,
     Что летишь ты в цветник свой, вспарив к поднебесью".

   Обращение Удода к куропатке

     "Куропатка из дальней нагорной долины!
     От печали глаза твои – будто рубины.
     Как Фархад среди гор, ты в труде неустанна,
     Ты, не зная покоя, спешишь беспрестанно.
     Красный клюв твой – пылающий жаром тюльпан,
     Он от крови страданий, наверно, багрян.
     Каф-горою близ горних высот ты бродила,
     Не о ней ли в сей дали ты стонешь уныло?
     То не хохотом взвились высокие звуки, —
     Это – крик твоей ядом напитанной муки.
     К Каф-горе ты спешишь, путь далекий открыт,
     Пусть надежда свиданья тебя веселит.
     Близок час ликования, – ввысь, на свободу!
     Через скалы разлуки стремись на свободу".

   Обращение Удода к фазану

     "О Фазан пестроперый, изяществом славный,
     Кипарис – твой слуга в своей доле неравной!
     Весь цветник – это дар твоего совершенства,
     Розы меркнут от чар твоего совершенства.
     Блеск твой видели горы и в долах сады,
     Красотой твоей горы и долы горды.
     Люб ты живности всякой в полянах веселых,
     Мил ты тварям, живущим в заброшенных долах.
     И хотя совершенство твое несравненно,
     А краса – несравнимо ни с чем совершенна,
     Ты красою своей никогда не гордись,
     Красотой, как она не горда, не гордись.
     Вспомни ту красоту, что не знает порока,
     В край пылающих роз путь стреми свой высоко".

   Обращение Удода к турачу

     "Эй, послушай, Турач, ты изящен и строен,
     Словно птица души, ты любви удостоен.
     Лес в наряд свой одет красотою твоею,
     Дан лугам яркий цвет красотою твоею.
     Твой пьянящий напев так чарующе мил,
     Что у внемлющих сердце лишается сил.
     Вид твой – чудо чудес, оперенье красиво,
     Облик дивно прекрасен, а речь – словно диво.
     И с таким совершенством, с повадкой такою,
     Да и с речью пленительно-сладкой такою
     Ты по вольному должен обычаю жить
     Или шаху достойной добычею быть.
     Мчится шах на охоту – добычею падай,
     И за жертву твою будет вечность наградой".

   Обращение Удода к голубю

     "Взмой, о Голубь, биением крыл в поднебесье,
     Спой нам песню о том, как парил в поднебесье.
     Разве в темном жилище томиться приятней?
     Ты ослепнешь навеки, томясь в голубятне.
     Вспомни небо над шахским чертогом, вспари,
     В горнем небе летай от зари до зари.
     Иль забыл ты, как сердце в паренье пологом
     Замирает и бьется над шахским чертогом?
     Видно, ты поотвык быть с султанами рядом,
     Ворковать разучился торжественным ладом?
     Полетай в те края и над крышей вспари,
     И над высью времен, даже выше, вспари.
     Пусть изловят тебя – это жребий приметный:
     Ты дорогу найдешь к голубятне заветной".

   Обращение Удода к соколу

     "Добрый путь тебе к нам, Сокол, шахам подобный,
     Бесподобен твой облик – красы бесподобной.
     Бог возвысил тебя над крылатою ратью,
     Наделил красотой и изысканной статью.
     Ты от века на шахской деснице сидел,
     Есть с державной руки – твой высокий удел.
     Шах ласкал тебя, гладил по крыльям и перьям,
     Трогал клюв и к когтям прикасался с доверьем.
     Небосвод обернулся судьбой вероломной, —
     Ты от шахской руки вдалеке – как бездомный.
     Ты попался, измена накинула сеть,
     И привык ты разлуку в неволе терпеть.
     Будь же пленником шаха, будь снова с ним вместе, —
     Руку шаха лобзать удостоишься чести".

   Обращение Удода к кречету

     "Здравствуй, Кречет могучий, подоблачный житель,
     Воля шаха тебе нарекла ту обитель.
     Венценосец, средь птиц ты – как шах красотою:
     Шах отметил короной тебя золотою.
     Ты средь птиц венценосных властителем стал,
     Шах, как другу, тебе покровителем стал.
     И на пиршествах шахских ты принят с почетом,
     Нету счета к тебе обращенным заботам.
     Не сравнится с тобой птиц и целый десяток —
     В десять раз больше всех дан тебе и достаток.
     Шах свое уваженье тебе подарил,
     Жемчуга и каменья тебе подарил.
     Далеко ты теперь, но забудь про чужбину,
     Прямо в руки лети к своему властелину".

   Ответ Удода птицам и рассказ его о явлении Симурга

     И ответил Удод расшумевшимся стаям:
     "Шахиншахом великим его мы считаем.
     Как сокровище, скрыт он, и суть его тайна,
     Блещет в зеркале мира красы его тайна.
     И когда он явить себя миру решил,
     Он затмил своим блеском сиянье светил.
     И в лучах его солнцеподобного блеска
     Сто мильонов теней обозначились резко.
     И к теням, засверкавшим по дальним просторам,
     Вездесущим своим обратился он взором.
     Образ птиц всего мира, все их существо —
     Знай: то тень многомудрой природы его.
     Кто познал мудрость этих свершений и понял,
     Тот к Симургу свое отношение понял.
     Но, провидец, кому этот смысл будет ведом, —
     Не вверяй эту тайну речам и беседам.
     Знаешь правду ты, глубь этой сути познав,
     Поручи ее богу – и будешь ты прав.
     Смысл познавший над смыслом не властным зовется,
     А лишь к истине смысла причастным зовется.
     Если ведаешь ты, чьей являешься тенью,
     Мощь и сила даны твоему разуменью.
     Тот, кто тень эту ищет, а света лишен,
     Знай: Симургову тень не изведает он.
     А желал бы Симург быть неведомой тайной,
     Тень его не была бы такою бескрайней.
     Знай, что сущ отблеск тени повсюду дающий,
     Если тень его сути является сущей.
     Если ж видеть Симурга глазам не дано,
     То зеркального блеска сердцам не дано.
     Кто тот лик прозревающих глаз не имеет,
     Знай, что смысла чужой пересказ не имеет.
     Красота его сути любви пожелала,
     И явил он подобное солнцу зерцало.
     Чтоб себя в нем красой просветленной явить
     И красе своей отклик влюбленный явить,
     Ведай: сердце восприняло свойство зерцала,
     Чтоб сверкание истины в нем не престало.
     Так что вот: он являет красы просветленье,
     Ты же с сердцем твоим – лишь его отраженье".

   Притча

     Жил-был шах, красотою – как месяц в зените,
     Словно шах среди лун был он в войске и в свите.
     Кипарису по статности с ним не сравниться,
     Солнце быть рядом с ликом его устыдится.
     Был смятением мира чудесный тот лик,
     Кто смотрел на него, погибал в тот же миг.
     В мир краса его бедственной смутой запала,
     В души страсть к нему гибелью лютой запала.
     Кто красой всему миру на диво отмечен,
     Сотней тысяч примет он счастливо отмечен.
     И когда он на площадь верхом выезжал,
     И в толпу, бойко правя конем, выезжал,
     Кто ему по пути не встречался, бывало, —
     Всех краса его сразу же насмерть сражала.
     Вся, как есть, в горах трупов, бывало, дорога,
     Погулял – да назад: не проедешь тут много.
     А молва о красе его всюду была,
     И беда от него всему люду была.
     И когда весь народ мор оплакивал в плаче,
     Он задумал являть лик свой людям иначе.
     Повелел он – и сделали слуги зерцало,
     И поставили так, чтоб пред троном стояло.
     Пред дворцом приказал он построить чертог,
     И светильник в нем яркий, как звезды, зажег.
     Он и сам на свое естество любовался,
     И народ отраженьем его любовался.
     А пока он не сделал такого зерцала,
     Красоты его людям добра не давала.
     А теперь от красы сам изведал он прок,
     И смотревших красою он радовать мог.
     Поразмысли и ты: сердце – это зерцало,
     Чтобы в нем красоты отраженье являла.
     Сердце – как бы зерцало в обители тела,
     Зри, и шаха красу в нем разглядывай смело.
     Только ежели зеркалу блеск не придать,
     Падишах тот не явит свою благодать.
     Отраженье красы той прозришь ты в зерцале,
     Коль к прозренью себя подготовишь вначале.
     Сколько в зеркале будет сверканья и блеска —
     Столько в нем отражений проявится резко.

   Притча

     Как-то раз Искандер ввел обычай забавный —
     Самому быть послом своей воли державной.
     Так Симурга, привыкшего к славе и высям,
     Сделал он как бы голубем – носчиком писем.
     Вот в какое-то царство приехал он сам,
     А повел себя, как подобает гонцам.
     Искандеров указ возвестил он исправно,
     А ведь сам Искандером и был он, – забавно!
     Речь свою по повадкам послов возгласил он,
     Сам указ свой – из собственных слов – возгласил он.
     Кто ж мог знать, что вот он-то и есть Искандер?
     Что гонцом сам принес свою весть Искандер?
     Дал он ход повеленьям своим и указам
     И поведал все то, что таил его разум.
     И средь тысяч людей не постиг ни единый,
     Что за образ таится под этой личиной!
     Кто о шахе болтать небылицы готов,
     Внял бы лучше потайным значениям слов.

   Космограф Аль Казвини в своих «Чудесах творения» утверждает, что Симург Анка живет семьсот лет, и когда у него подрастает сын, отец разжигает костер и бросается в огонь.
   Это напоминает легенду о Фениксе.
   В поэме Навои птицы отправляются на поиски мудрого шаха Симурга, дабы он спас их от страданий жизни. Миновав семь долин (семь ступеней на пути совершенствования), пройдя множество испытаний, птицы в финале странствия достигают пышных садов единения – обители Симурга – где в каждой розе, словно в зеркале, видят собственное отражение.
   Птицам открывается, что шах Симург – это они, тридцать птиц (из огромной стаи лишь тридцать достигли цели) – слово “си” по-персидски – тридцать, “мург” —птица; Симург и его подданные едины:

     Тот, кто был вознесен к единению разом,
     Тайн единого бога достиг его разум.
     Блеск лучей единенья даст свет его взгляду,
     Меж “тобою” и “мною” разрушит преграду.

   В целом поэма служит обоснованию монотеизма, исходя из древней языческой легенды.
   Для нас в этом отрывке представляет интерес то, что из большой стаи лишь 30 птиц достигли райского сада. Сколько их было в начале полёта в языческой легенде?
   Дело в том, что Авесту передала Ахуре Мазде птица Каршипа на языке птиц. Однако сама Авеста уже является произведением, творчески переработанным под монотеизм.
   Попытку ответить на вопрос: что же это за странное сборище птиц мы продолжим завтра.

Гамаюн

   Гамаюн. Виктор Васнецов 1896

   Из Википедии Гамаю́н – в русской мифологии вещая птица, поющая людям божественные песни и предвещающая будущее тем, кто умеет слышать тайное.
   Гамаюн знает всё на свете. Когда Гамаюн летит с восхода, приходит смертоносная буря.
   Слово «гамаюн» происходит от «гамаюнить» – баюкать, очевидно, потому, что эти легенды служили также сказками детям на ночь.
   Первоначально образ пришел из восточной (персидской) мифологии. Изображалась с женской головой и грудью. В мифологии древних иранцев есть аналог – птица радости Хумаюн (ср. тюркское заимствование Ума́й (также Ума́йя, Хума́й) – древнейшее божество в тенгрианстве, занимало второе место после Тенгри. Иногда рассматривается как женское олицетворение Тенгри, которые вместе формируют двуединое божественное начало. Среди современных тюркских народов известно у алтайцев, башкир, хакасов и др.).

   Виктор Калашников «Славянская мифология» М.:Белый город, 2001 г:
   "Гамаюн – сказочная райская птица. Летает в поднебесье, но живет в море. У неё женское лицо и грудь. Иногда изображают просто большой птицей, взлетающей из морских глубин. Если кричит птица Гамаюн-пророчит счастье"

   Ю.Л. Воротников «О птице Гамаюн»
   Райская птица Гамаюн "залетела" на Русть из Персии, a не из Греции, в отличие от Сирин и Алконоста. Корни её отыскиваются, по мнению академика О.Н. Трубачёва, на Востоке, причём не на арабском, а на иранском. Древняя форма, с которой связано слово гамаюн, это младоавестийское humaiia – 'искусный, хитроумный, чудодейственный', откуда в древнеиранском мире употреблено было имя собственное Humaya. О.Н. Трубачёв замечает, что эта птица – прообраз птички гамаюн «была не только райской, но и хитроумной. Образ этот, родившийся, вероятно, ещё на почве иранского фольклора, рано пересёк границы стран и культур и стал международным». На Руси птица гамаюн была хорошо известна из различных сочинений естественнонаучного и географического характера.

   Гамаюн. Виктор Корольков 1996

   Птица Гамаюн – посланница славянских богов, их глашатай. Она поет людям божественные гимны и провозвещает будущее тем, кто согласен слушать тайное. В старинной «Книге, глаголемой Козмография» на карте изображена круглая равнина земли, омываемая со всех сторон рекою-океаном. На восточной стороне означен «остров Макарийский, первый под самым востоком солнца, близ блаженного рая; потому его так нарицают, что залетают в сей остров птицы райские Гамаюн и Феникс и благоухание износят чудное». Когда летит Гамаюн, с востока солнечного исходит смертоносная буря. Гамаюн все на свете знает о происхождении земли и неба, богов и героев, людей и чудовищ, зверей и птиц. По древнему поверью, крик птицы Гамаюн предвещает счастье.

   А.Ремизов. Гамаюн
   Один охотник выследил на берегу озера диковинную птицу с головой прекрасной девы. Она сидела на ветке и держала в когтях свиток с письменами. На нем значилось: «Неправдою весь свет пройдешь, да назад не воротишься!» Охотник подкрался поближе и уже натянул было тетиву, как птицедева повернула голову и изрекла:– Как смеешь ты, жалкий смертный, поднимать оружие на меня, вещую птицу Гамаюн! Она взглянула охотнику в глаза, и тот сразу уснул. И привиделось ему во сне, будто спас он от разъяренного кабана двух сестер – Правду и Неправду. На вопрос, чего он хочет в награду, охотник отвечал:– Хочу увидеть весь белый свет. От края и до края. – Это невозможно, – сказала Правда. – Свет необъятен. В чужих землях тебя рано или поздно убьют или обратят в рабство. Твое желание невыполнимо. – Это возможно, – возразила ее сестра. – Но для этого ты должен стать моим рабом. И впредь жить неправдой: лгать, обманывать, кривить душой. Охотник согласился. Прошло много лет. Повидав весь свет, он вернулся в родные края. Но никто его не узнал и не признал: оказывается, все его родное селение провалилось в разверзшуюся землю, а на этом месте появилось глубокое озеро. Охотник долго ходил по берегу этого озера, скорбя об утратах. И вдруг заметил на ветке тот самый свиток со старинными письменами. На нем значилось: «Неправдою весь свет пройдешь, да назад не воротишься!» Так оправдалось пророчество вещей птицы Гамаюн.

   О роли птиц Феникс и Гамаюн повествует отрывок из книги «Древо жизни» Афанасьева А.Н.
   «Яйцо, как метафора солнца и молнии, принимается в мифологии за символ весеннего возрождения природы, за источник ее творческих сил. Когда холодное дыхание зимы налагает на небо землю печать смерти и разрушения, в этом яйце таится зародыш будущей жизни, и с приходом весны из него созидается новый мир. Космогонические мифы суть собственно сказания о весеннем обновлении природы… По преданию, записанному Геродотом, мир создан из яйца, положенного баснословной птицею Фениксом (Феникс – сказочная птица, которая каждые 500 лет прилетала из Аравии в Египет для погребения в Гелиополе своего отца. В некоторых мифах Феникс, достигнув возраста 500, 1461 или 7006 лет, сжигал себя и возрождался из пепла молодым. Обычно Феникса представляли орлом с золотым и огненно-красным опереньем) в святилище Гелиоса. Греческие и римские философы происхождение вселенной вели от яйца, а в наших старинных рукописях повторяются византийские уподобления мира – яйцу… Уподобляя круглый свод неба верхней половине яичной скорлупы, предполагали, что нижняя ее половина спускалась вниз и замыкала собою подземный мир. Таким образом не только солнце, но и вся вселенная представлялась одним огромным яйцом… Стихийные силы природы – даже тогда, когда были олицетворяемы в человеческих образах, – удерживали за собой мифическое родство с птицами. Богам своим язычник нередко придавал смешанные формы человека и птицы; крылья и пернатая одежда были для многих из них самыми существенными атрибутами, ибо быстрота появления и исчезания богов, принадлежащая им как воплощениям стремительных стихий, обыкновенно уподоблялась полету…
   Гермес (Гермес – один из олимпийских богов, покровитель пастухов, торговли, прибыли и т. д. Как вестник Зевса, покровительствовал глашатаям, послам, путникам в Геба – в греческой мифологии богиня юности, небесная супруга Геракла. Изображалась с кувшином и чашей или кормящей Зевсова орла), Зевсов посланник, имел крылатую обувь, с помощью которой легко и скоро, как ветер, носился над водою и сушею; Гомер дает этой обуви эпитеты золотой и амброзиальной. В ней нетрудно узнать наши сказочные сапоги-скороходы или самоходы, которые могут переносить своего владельца и через огонь, и через воду, и скорость которых так велика, что он с каждым шагом делает по семи миль… Это – поэтическая метафора бурно несущегося облака, и хотя сапоги-скороходы уже лишены крыльев, но тем не менее удерживают за собою сверхъестественное свойство переноситься с места на место с быстротою вихря… Русские сказки сохранили предания о голубиных, утиных и лебединых рубашках или крылышках: надевая их, вещие девы превращаются в голубок, уток и лебедей, а снимая – опять становятся девами…»

   «В индийской мифологии известна баснословная птица Гаруда (Гаруда – в мифологии древних индусов царь птиц. Изображается человеческим существом с головой орла, крыльями, когтями и клювом) с прекрасными золотыми крыльями; знают ее и предания других народов. На Руси она слывет Жар-птицею – названия, указывающие на связь ее с небесным пламенем и вообще огнем: жар – каленые уголья в печи, жары – знойная пора лета. Перья Жар-птицы блистают серебром и золотом, глаза светятся, как кристалл, а сидит она в золотой клетке. В глубокую полночь прилетает она в сад и освещает его собою так ярко, как тысячи зажженных огней; одно перо из ее хвоста, внесенное в темную комнату, может заменить самое богатое освещение; такому перу, говорит сказка, цена ни мало ни много – побольше целого царства, а самой птице и цены нет!.. Жар-птица есть такое же воплощение бога грозы, как свет-ясен сокол, которому сказка дает цветные перышки и способность превращаться в доброго молодца, или орел – разноситель перунов. Она питается золотыми яблоками, дающими вечную молодость, красоту и бессмертие и по значению своему совершенно тождественными с живою водою. Когда поет Жар-птица, из ее раскрытого клюва сыплются перлы, т. е. вместе с торжественными звуками грома рассыпаются блестящие искры молний… Раскаты грома и вой бури уподоблялись говору и пению, и на этом основании все олицетворения грозовых туч фантазия наделила словом и вещим даром; потому и баснословная птица Перунова получила название птицы-говоруньи. Из того же источника возникло сказание о Соловье-разбойнике, гнездящемся на высоких дубах, дети которого оборачиваются черными воронами с железными носами…»

   Повествование о птице Хумай башкир в сказании об Урал-батыре продолжит наше повествование об истоках птицы Гамаюн.

Легенда об Урал-батыре

   Байрамгулова Алия (Aliya)/автолитография/ Мировое древо тюрков

   Ума́й (также Ума́йя, Хума́й) – древнейшее божество в тенгрианстве, занимало второе место после Тенгри. Те́нгри – верховное божество неба политеистического пантеона народов Евразии тюрко-монгольского происхождения. Другое его название – «Вечное небо».
   Впервые зафиксировано в китайских летописях при описании хуннов.
   Умай, Хумай иногда рассматривается как женское олицетворение Тенгри, которые вместе формируют двуединое божественное начало. Среди современных тюркских народов известно у алтайцев, башкир, хакасов и др.
   Наиболее полно легенда о птице Хумай изложена в башкирском народном эпосе Урал-батыр, который мы приведём полностью

   Урал-батыр
   Башкирский народный эпос

     Давно, давно, давным-давно
     Было, говорят, место одно,
     Где не жила ни одна душа,
     Где не ступала ни одна нога.
     И жили в том месте, говорят,
     Только двое, так говорят, —
     Янбирде – старик, давший жизнь,
     Со старухой по имени Янбикэ.
     Где край родной – они не знали,
     Где отец и мать – позабыли.
     Так и жили первыми на той земле —
     Янбирде и Янбикэ.
     А вскоре родились у них, говорят,
     Два сына, так говорят, —
     Шульген – имя старшему сыну,
     Урал – имя младшему сыну…

   Были у них лев, кречет и щука. На льве они ездили, кречет им птицу в небе сбивал, а щука рыбу ловила. И часто думал Урал – что такое Смерть, что это за сила? И спросил однажды у отца:

   Урал

     Отец, если Смерть упорно искать,
     Найти ее можно ли?
     А если настигнешь – к горлу ее
     Нож приставить можно ли?

   Янбирде

     Сын мой, то, что смертью зовут, —
     Нельзя увидеть глазами,
     Услышать нельзя ушами.
     Только знаю – против нее
     Есть, говорят, средство одно:
     Далеко, на земле падишаха-дива,
     Течет родник – единственный в мире,
     Человек, испивший из него воду,
     Смерти становится не подвластен.

   Однажды Янбирде и Янбикэ уехали на охоту, наказав сыновьям не пить крови из ракушек. Шульген нарушил их наказ – отпил по глоточку. Янбирде, вернувшись, начал бить его палкой. И тогда Урал, схватив его за руку, сказал:

   Урал

     Вот бьешь ты сына своего.
     Не значит ли, что ты решил
     На детях миру показать —
     Как Смерть приходит… От кого?
     От сильных к слабым… А потом,
     Когда сила от тебя уйдет,
     Подумай, не придется ли тебе
     Встретить Смерть в своем жилье?

   Янбирде, смутясь, задумался, собрал всех зверей и птиц, чтобы порасспросить – в каком обличье ходит Смерть. Молодой Урал горячо призывал не губить друг друга, не давать волю Смерти, поймать ее и задушить. Но хищные звери и Шульген с ним не согласились.
   Старик Янбирде и старуха Янбикэ теперь не решались одни ходить на охоту и стали брать с собой сыновей. Однажды много дичи они добыли и среди птиц – белую лебедушку. И когда Янбирде приставил к ее горлу нож, заплакала лебедушка кровавыми слезами и так сказала, говорят:
   Лебедушка

     Я в небе летала,
     Мир узнавала,
     Я птица небесная, а не земная.
     Есть род у меня, есть страна,
     От отца Самрау я рождена.
     Когда на земле было голо и пусто,
     Отец мой искал себе пару,
     По на земле никого по нашел,
     Из другого племени выбрать подругу,
     Равную себе, тоже не смог.
     И тогда полетел он высоко в небо,
     Желая возлюбленную найти,
     Луну и Солнце повстречал в пути,
     Стал к ним присматриваться
     И ласковым словом сразу обоих приворожил
     И вскоре в жены себе взял,
     Всем птицам главою стал
     И зажил счастливо падишахом,
     Не ведая горя, болезней и страха.
     Две дочери у него родились,
     Ничем они никогда не болели,
     И отец до сих пор живет падишахом.
     Отпустите меня, я к нему вернусь,
     В пищу я вам все равно не гожусь,
     Не режьте меня – я не съедобна.
     Взяв воду из родника живого,
     Тело мое мать омыла,
     Потом в солнечных лучах искупала.
     Имя матери моей – Койш,
     Я же самого падишаха Самрау
     Старшая дочь по имени Хумай.

   Шульген хотел убить птицу, но Урал за нее заступился.
   Хумай из здорового крыла выбросила три перышка, обрызгала их кровью из раны, и они упали на землю – появились три лебедя и, подхватив Хумай, ставшую красивой девушкой, унесли в небо.
   Янбирде велел сыновьям идти вслед за лебедями и найти то место, где течет живой родник. А если в дороге встретится Смерть, срубить ей голову и принести ему.
   Долго ехали на своих львах Шульген и Урал.
   Однажды под огромным деревом увидели седобородого старца.
   И сказал он им: "Налево пойдете – страну счастья падишаха Самрау увидите, направо пойдете – страну горя падишаха Катилы увидите".
   Братья бросили жребий. Идти направо выпало Шульгену, но он, уговор нарушив, пошел налево. Урал не стал спорить со старшим братом и пошел направо – в страну горя. Много гор он перевалил, много рек переплыл и однажды в лесу увидел сгорбленную старуху.
   Она рассказала, плача, о страшных делах Катилы и умоляла Урала не ездить в эту страну.
   Но Урал так сказал:

   Урал

     Много я бурных рек переплыл,
     Много хребтов перевалил,
     Я людям зла не несу с собой,
     Хочу я со Смертью вступить в бой.
     И Смерть, которая прячется здесь,
     Должен я непременно поймать
     И с этой земли навсегда прогнать.
     Если этого не сделаю я,
     Что будет стоить вся жизнь моя?
     Зачем мне ходить с именем Урал?

     Такие слова, говорят, он сказал,
     Сел на льва и поехал в страну падишаха Катилы.

     Несколько дней прошло, говорят,
     Урал подъехал к такому месту,
     Где люди голые, словно только что рожденные,
     Стоят, согнанные в большие толпы.

     Смело к ним подошел Урал,
     Горько плачущих утешал,
     О своем намерении рассказал.
     И один старик тогда сказал:
     "Егет, по твоей одежде,
     По тому, что ты на льве приехал,
     Вижу, что ты человек нездешний.
     Вон там – приближенные падишаха,
     И среди них туре,
     Взгляни – на стяге черные вороны изображены —
     Они отсюда хорошо видны.

     Каждый год в день рожденья Катилы,
     В честь колодца, где воду брали
     И в этой воде его искупали, —
     Приносят богу кровавую жертву.
     Видел ли ты воронов черных?
     Вон они, видишь, на гору сели,
     Жертву кровавую ожидая,
     Ждут, когда девушек бросят в колодец,
     Потом, когда девушки мертвыми станут,
     Их вынут, и воронов черная стая,
     Грозно крича и крылами махая,
     Начнет мертвым мясом насыщаться…

     А там вон, видишь, стоят егеты,
     Собранные из разных родов егеты,
     Стоят со связанными руками.
     Из них дочь падишаха Катилы
     Выберет себе одного егета,
     Других во дворец возьмут, остальных же
     Принесут тенгри в жертву".

     Старик замолчал.
     Ряды колыхнулись —
     Это дочь падишаха явилась,
     На трон золотой молча села,
     Взмахнув рукой, нести приказала.
     Четыре раба несли ношу,
     А по бокам слуги шагали —
     Важные да спесивые,
     Отчужденные, горделивые.
     Видом своим страх нагоняя,
     Взором своим спесь выражая.

     Обошла всех егетов дочь падишаха,
     Ни один по душе ей не пришелся,
     Повернулась, увидела Урала,
     Подошла, в глаза ему заглянула,
     С улыбкою яблоко протянула.
     Взмахнув рукой, села на трон
     И приказала нести во дворец…
     А к Уралу со всех сторон
     Бросились слуги. "Егет-молодец!
     Дочь падишаха тебя полюбила,
     Теперь ты станешь зятем Катилы!
     Мы тебя отведем во дворец!"

     И слышит народ – Урал отвечает:
     "Ваших порядков я не знаю,
     Во дворец идти не собираюсь,
     К здешним обычаям хочу присмотреться.
     А время придет – по любви, по сердцу,
     Себе девушку я найду
     И сам к ней подойду".

     Слуги, обиженные таким ответом,
     Отошли от Урала-егета
     И девушке, которая во дворце ожидала,
     Пошли рассказать об отказе Урала.
     И вот на майдане затих гул,
     Глашатай крикнул: «Падишах идет!»
     Настороженно притих народ.
     Рабы осторожно носилки несут,
     На носилках – трон, а на нем падишах,
     Четыре батыра сзади идут,
     Не отставая ни на шаг.
     Огромный, как обвешанный кладью верблюд,
     Сопящий, как ожиревший медведь,
     С налитыми кровью глазами,
     Со вздутыми веками и бровями,
     Со сросшимся, как у кабана, затылком,
     С ногами, толстыми, как у слона,
     С животом, раздувшимся, как хаба,
     Кумысом наполненный до краев,
     Явился Катила – злой падишах,
     Видом своим нагоняя страх.

     К толпе девушек он подошел,
     Глазами красавицу отыскал,
     Зубы велел слуге осмотреть,
     Потом отбросил в сторону плеть,
     Руку, закрывавшую румяное лицо,
     Откинул резко, потрогал грудь,
     Ладонями талию молча ощупал.

     "Для дворца подойдет, – сказал Катила
     Эй, слуги, других девушек осмотрите
     И сколько надо – себе возьмите. —
     Так падишах сказал, говорят,
     К трону опять зашагал, говорят. —
     А всех остальных в жертву отдайте
     В честь колодца, где воду брали
     И в этой воде меня искупали".

     Тут дочь Катилы из дворца вернулась,
     Подошла к Уралу и, в глаза ему глянув,
     Со словами упрека обратилась:
     "За что ты меня опозорил, егет?
     Очернил лицо мое, гордый егет?
     Я тебя среди сотни рабов отыскала,
     Яблоко подарила, равным признала,
     А ты отказался идти во дворец…・・

     Слова ее услышал отец,
     Спросил: "Егет, из какого ты рода,
     Что посмел опозорить нас перед народом?"

   Урал

     Человека, который людей убивает
     И при том падишахом себя называет,
     Сколько ни странствовал я по дорогам,
     Мне повстречать не приходилось.
     Не только знать, но и думать об этом,
     Разве я мог, скитаясь по свету?
     Смерти я с детства привык не бояться
     И с нею всегда я готов сражаться,
     Не отдам ей не только человека,

     Но даже самую малую птицу!
     Зачем тебе предо мной гордиться?
     Тебя я еще совсем не знаю —
     Поживу, на дела твои погляжу,
     Тогда все, что думаю, – прямо скажу.

     Народ, приближенные и батыры
     Смотрели с завистью на Урала:
     Так смело говорит с самим Катилой,
     А может, и зятем ему станет!

     Дочери своей закричал Катила:
     "Зачем ты себе глупца избрала?
     Он же тебя совсем недостоин.
     Не томись, моя дочь, напрасно, —
     Он человек для нас опасный.
     Вернись во дворец", – так он приказал
     А слугам людей убивать приказал,
     Урала велел в кандалы заковать.
     Народ начал плакать, громко стенать,
     Падишаха кровавого проклинать.

     И тут увидел народ, говорят,
     Как Урал рванулся вперед, говорят.

   Урал

     Я отправился в долгий путь,
     Чтоб Смерть невидимую уничтожить,
     Спасти людей от людоеда-дива.
     Чтоб счастье людей приумножить,
     Хотел из родника взять живую воду
     И воскресить мертвых…
     Вот для чего я рожден батыром.

     Услышав такие речи Урала,
     Катила, от гнева багровым ставший,
     Крикнул своим четырем батырам:
     "Пусть он землю запомнит нашу!
     Хочет Смерть повидать? Ну что же, —
     Надо нам его волю уважить, —
     Покажите Смерть чужому батыру".

     Этот грозный фарман выполняя,
     Вышли вперед четыре батыра.
     «Будешь биться или бороться?» —
     Нагло смеясь, они спросили.

     Сказал Урал, взглянув на Катилу:
     "А вы подумали, хватит ли силы?
     Смотрите – как бы вам не погибнуть…
     Может, сильнее себя зверя
     Вы на меня бы напустили?!"

     Батыров эти слова рассмешили,
     И, хохоча, они так говорили,
     Над противником издеваясь:
     "Ай-хай, оказывается, какой ты сильный —
     Нас, четверых, один не боишься!"

     Катила рукою взмахнул: "Ну, ладно,
     Раз пришелец жаждет крови
     И жить на земле ему надоело,
     Из дворца быка приведите,
     А вы, батыры, пока подождите".

     Люди эти слова услыхали,
     «Ой, пропадет егет!» – зашептали,
     Головы низко склонив, стояли,
     Слезы ладонями вытирали.
     Дочь падишаха к отцу подбежала
     И такими словами его умоляла:

     "Отец мой, прошу – не губи егета,
     Добрее его во всем свете нету.
     Твою волю, отец, выполняя,
     Я жениха себе выбирала
     И выбрала лишь одного Урала.
     Прошу – не проливай зря крови…・・

     Катила дочь свою не послушал —
     Велел быка пустить на волю.
     И вот, как гора, огромная туша,
     Скребя копытами голую землю,
     Брызжа слюной, вдруг появилась,
     Из ворот дворцовых к майдану пустилась.
     Народ испуганный разбежался.

     Бык страшно всхрапнул и, рога склонивши,
     Кинулся яростно на Урала,
     Чтобы поддеть и поднять высоко
     Рогами насквозь пронзенное тело.

     Урал, говорят, не растерялся,
     От удара ловко увернулся,
     Руками крепко рога схватил,
     Начал шею быку ломать
     И голову ниже к земле пригибать.

     Над майданом раздался страшный рык —
     Не может вырваться грозный бык,
     В землю уходит ногами бык,
     Не может туловище повернуть,
     Не может рогами Урала боднуть,
     Из пасти черпая кровь потекла,

     Из челюсти выпал верхний зуб.
     А Урал слово свое сдержал,
     Убивать быка он не стал,
     Из земли его выдернул, говорят,
     На ноги поставил, так говорят.

   Урал

     Твои прямые рога изогнулись —
     И вечно будут теперь такими!
     Плотные копыта твои разомкнулись —
     И вечно будут теперь такими!
     Не только у тебя – у всего рода!
     Силу человека сейчас испытал ты,
     Слабость свою сейчас узнал ты.
     Рогами людей устрашить не пытайся,
     Одолеть людей никогда не надейся.

     Четыре батыра переглянулись,
     Подошли к Уралу с гордым видом,
     Один из них, кривя рот в усмешке,
     Сказал егету слова такие:
     "Если душа твое тело покинет,
     В какую сторону его закинуть?
     Если же в схватке ты уцелеешь,
     В какую страну тебя забросить?"

     Урал смело вышел вперед:
     "Ну что же, настал и ваш черед,
     Вчетвером сразу ко мне подходите,
     И, если погибну, льву тело отдайте,
     А если поднять вам меня удастся,
     В живой родник мое тело забросьте".

     Первый батыр, продолжая смеяться,
     Сказал: "Коль меня одолеешь
     И силой своей на спину повалишь,
     Брось мое тело тогда под ноги
     Моему властелину падишаху Катиле".

     Разом кинулись четыре батыра,
     За плечи егета они ухватились,
     Но только не долго с Уралом бились.
     Схватив одного левой рукою,
     Кинул Урал его в ноги Катилы,
     А трех других, схватив всех сразу,
     Ударил о землю с такою силой,
     Что горы вздрогнули и пошатнулись,
     И ветры вихрем в небо взметнулись
     И мотыльками затрепетавших
     Приближенных Катилы, мукою ставших,
     Самого Катилу, талканом ставшим,
     Подхватив, развеяли в небе…

     Все люди видели битву Урала —
     Матери, рыдавшие от страха,
     Отцы, плачущие кровью,
     Дети со связанными руками —
     Кинулись все к егету Уралу
     И, окружив его плотной толпою,
     Повели во дворец падишаха,
     Куда раньше никогда не входили.

     Урал объявил всем, говорят,
     Справедливый фарман, так говорят:
     Беглым в свои жилища вернуться,
     Злодея Катилу не бояться,
     Каждому роду избрать старших —
     Самых доблестных и справедливых.

   По совету старых людей Урал женился на дочери Катилы. После свадьбы через несколько дней он снова тронулся в путь и увидел в лесу, как огромный змей пытается проглотить оленя: проглотил бы оленя – рога не проходят, отпустил бы оленя – выплюнуть не может.
   Змей назвался Заркумом, сыном дива Кахкахи, и молил спасти его – сломать рога оленю, за что обещал дать много жемчуга и отвести во дворец отца. И тут же выдал отцовскую тайну: у Кахкахи, оказывается, есть волшебная палка – "с ней в воде не утонешь, в огне не сгоришь, а коль надо скрыться от страшных врагов, невидимым станешь, и сколько б враги тебя ни искали, найти невидимого не смогут"… Урал поверил Заркуму, сломал рога, Заркум проглотил оленя, превратился в красивого егета и повел Урала к отцу Кахкахи.

     …Урал и Заркум, отправились в путь,
     Много дорог, говорят, прошли,
     Много переплыли быстрых рек
     И вот увидели вдалеке
     Что-то черное, говорят,
     На гору похоже, говорят.
     Вверху – огонь, зарницами полыхающий,
     Внизу – серый дым, искрами сверкающий.
     Что-то серое, туманом покрытое,
     Увидел Урал и спросил: «Что ото?»
     Заркум пемного помедлил с ответом
     И сказал: "Это змей, дворец охраняющий,
     Покой отца оберегающий".

     Вскоре Урал увидел ограду
     И не гору, а змея, лежащего рядом,
     Девятиглавого страшного змея.
     Заркум приказал сторожу-змею
     Отпереть кованые ворота.
     Змей зашипел и так свистнул,
     Будто рухнули горы и скалы.
     Раздался грохот – четыре змея
     По земле ключ волочили
     И этим ключом ворота открыли.

     Заркум, широко распахнув ворота,
     Пригласил Урала войти как гостя
     И, поклонясь, сказал: "О твоем приходе
     Я отца предупредить должен… "
     Так сказав, он закрыл ворота,
     Шаги Заркума вдали затихли.
     Урал прислушался – за воротами змеи
     Между собою так говорили:
     "Я – одиннадцатиголовый,
     Мой черед съесть егета,
     Чтобы двенадцатая по счету
     Отросла голова на моем теле.
     И стану я визирем падишаха".

     Но его перебил девятиголовый:
     "Этот егет узнал нашу тайну,
     Заркум, испугавшись, ему проболтался…
     Его падишах есть не станет —
     Он же спас любимого сына!
     И вы зря тут не толпитесь,
     На жертву не надейтесь —
     Мне одному его есть придется —
     Потому что секрет самого падишаха
     Я один только и знаю…・・

     Расползлись змеи, в углах притихли,
     Остался один лишь – девятиголовый
     И, приняв девичий облик,
     Неслышно прошел через ворота,
     Протягивая руки к Уралу,
     Завораживая взглядом.

     Но коварство змея знал Урал,
     Протянутые руки так крепко сжал,
     Что кровь полилась…
     Змей, снова став змеем,
     Шипя набросился на Урала,
     Стараясь хвостом с ног сбить,
     Стараясь огнем лицо опалить.

     За горло змея схватил Урал
     И, говорят, так сказал:
     "Это ты знаешь тайну
     Своего коварного падишаха
     И хочешь, чтоб все дрожали от страха
     От одного твоего вида!"

     Змей удивился: "Так ты тенгри?
     Так ты, оказывается, сам тенгри?
     А я-то думал, что ты человек!
     Потому и подслушал наш разговор
     И падишаху о нем рассказал…»

   Диаграмма тенгрианского мировоззрения на барабане шамана

     С такими словами змей в ноги упал,
     Хребет свой низко к земле пригибал.
     Но тут же снова голову поднял —
     Он человеческий запах узнал.
     "Нет, ты не тенгри, ты человек,
     Ты – человек, узнавший тайну,
     Ты, повстречавший Заркума случайно,
     Заставил его проговориться
     И хочешь теперь своего добиться".

     Только хотел он дыхнуть огнем,
     Урал размахнулся и так ударил,
     Что девять голов с тела свалились,
     На пол упав, они раскололись.
     Из одной – ключи посыпались со звоном,
     Из других – восемь батыров явилось.

     "Когда-то мы с семьями жили,
     В стране своей мужчинами были,
     Всех нас страшный змей погубил,
     Из тел наших головы отрастил.
     И если ты рассечешь его сердце,
     Ключ золотой там увидишь,
     Этим ключом дворец тайн откроешь…»

     Так и сделал Урал, говорят,
     Ключ золотой достал, говорят,
     Дворец тайн открыл, говорят,
     И красавицу там увидал, говорят,
     Шелком тело ее покрыто,
     Шея обвешена жемчугами,
     Только поблёк на лице румянец…
     Открыл Урал дверь другую —
     Там, возле трона, палку увидел —
     Вся она хрусталем сверкает,
     Вся изукрашена жемчугами.
     Сказали батыры: "Возьми эту палку,
     Она, егет, помощницей будет".

     Тут еще одна дверь раскрылась
     И белый змей из нее появился,
     Окинул всех взглядом, говорят,
     Дохнул ядом, так говорят.

     "Кто посмел войти и взять палку,
     Которой ничья рука не касалась?!"
     Перед собою увидев Урала,
     Он пасть раскрыл… Но егет ловкий
     Его скрутил и о землю ударил.

     "Я со Смертью пошел сражаться
     И буду до тех пор за нею гнаться,
     Пока не настигну
     И не сдавлю ей горло.
     И всех, на ее стороне стоящих,
     Такая же участь ожидает…
     С рожденья назвали меня Уралом,
     И я на свет для того родился,
     Чтоб сделать землю навек свободной.
     А тот, кто Смерти злой помогает,
     Пусть от меня пощады не знает!
     Если ты – падишах, ты должен
     Дать сейчас же приказ справедливый:
     Пусть сползутся все твои змеи,
     Головы низко к земле склоняя.
     И пусть мой меч над ними сверкает,
     Змеиные головы отрубает,
     Людей из неволи освобождая".

     Кахкахи, говорят, подчинился:
     "Раз я палку не удержал
     И ее хозяином ты стал,
     Значит, ты меня сильнее,
     Тебе противиться я не смею… "
     И приказ отдал своим змеям.

     Змеиные головы Урал отсекал,
     Из них невольников освобождал,
     Узников из темниц выпускал,
     Во дворце все двери велел раскрыть,
     А Кахкахи сказал: "Заркума найди
     И ко мне живым приведи…»

     Толпою народ на свободу вышел,
     И с ними девушка тоже вышла,
     И все Урала окружили
     И такие слова ему сказали:

     "Помощь, которую бог всемогущий,
     Даже бог не мог оказать нам,
     Ты, егет, принес народу.
     И мы теперь решить не можем —
     Какую дать тебе награду,
     Какими словами тебя возвеличить?"

     "Никакого величия мне не надо.
     Ваша свобода – вот мне награда.
     Батыром станет лишь тот мужчина,
     Который любит народ всем сердцем.
     Давайте на праздник все соберемся
     И выберем лучшего из лучших,
     Чтоб стал он отныне вождем вашим…»

     И люди Алгыра вождем назвали —
     Он много лет со змеем боролся,
     А дочь его с именем Гулистан
     Была рабыней белого змея —
     Это ее Урал встретил,
     Впервые ворвавшись во дворец падишаха.
     Тогда меж собой порешили люди
     Отдать Гулистан Уралу в жены…

   Байрамгулова Алия (Aliya)/автолитография/ Верхний мир

   А старший брат Урала Шульген шел по стране счастья и видел: в реках, в озерах рыбы – плотва, пескари да щуки плавают вместе, на ветках прыгают птицы – ястреб с жаворонком рядом, кукушка с соколом тоже рядом, а соловей им трели выводит, а на склонах гор ходят овцы рядом с волками, петухи да куры с лисою рыжей привольно пасутся на одной поляне. И подумал Шульген: «Сначала пойду к падишаху, тайну дворца его разузнаю, а когда стану домой возвращаться, много дичи себе добуду – зверей доверчивых, рыб не пугливых». Но вскоре ему повстречался Заркум, бежавший от Урала, и, назвавшись сыном Азраки-дива, уговорил его идти с собою, обещая много дать подарков и живой воды – сколько захочет. Подошли к дворцу, и тут – крылатые кони-тулпары навстречу вышли, а за ними огромные дивы, и повели Шульгена с почтеньем, как важного гостя…

     …А во дворце два падишаха —
     Хозяин Азрака и гость Кахкахи
     Сидели в растерянности и страхе,
     Сидели, думая об Урале.
     Сынчи в разговоре им помогали
     Разгадывать самые сложные тайны.
     Старый сынчи сказал: "Падишах мой,
     Когда однажды в неведомом крае
     Родился неведомый нам ребенок
     И первый крик того младенца
     До твоего дворца донесся,
     Летавшие в небе наши дивы
     Все от страха на землю упали.
     Ты послал тогда грозных дивов
     С наказом – выкрасть, убить ребенка.
     Но он так взглянул на них, что от взгляда
     У дивов со страху сердца онемели.
     А когда, вырастая, он к нам явился,
     Чтоб взять воды из родника живого,
     Родник забурлил, вскипел пеной
     И обмелел наполовину.
     И ты, падишах, впал в большое горе.
     Сейчас нам нельзя сидеть сложа руки,
     Надо найти храбреца такого,
     Чтоб смог у Самрау-птицы
     Акбузата – тулпара коня выкрасть.
     Тогда и мы обретем силу".

   Азрака

     Чтоб Акбузатом-конем овладеть
     И ко мне на нем прилететь,
     Я посылал семерых дивов,
     Где конь укрыт – им указал.
     А коль не удастся коня поймать,
     Тогда убить его приказал.
     Долго они за тулпаром гонялись,
     Лаской его подманить пытались,
     Но Акбузат не подошел
     И к себе не подпустил…
     Дивы, страшась моего гнева,
     В синем небе жить остались.
     И теперь семь звезд ночью светят —
     По имени Етигеп – горят в небе.

     Рожденную от Луны дочь Самрау
     Все же сумел я похитить,
     Но конь, подаренный ей отцом,
     К своей хозяйке не прилетел —
     Не вышло так, как я хотел.
     И теперь я знаю: из рода людского
     Надо найти егета такого,
     Который бы мог Хумай – дочь Солнца
     Заворожить своею силой,
     И если девушка его полюбит,
     Тогда Акбузата и меч из булата
     Она сама поднесет нам в подарок.
     Тогда мы егета отблагодарим —
     Любую страну ему отдадим,
     Ничего для батыра не пожалеем,
     Тогда и Урала мы одолеем!

     И тут Заркум к Азраке подошел.
     "Мой падишах, я к тебе привел
     Шульгена – старшего брата Урала,
     Его мне в дороге судьба послала… "
     А когда Шульген во дворец вошел,
     Падишах его ласковым взглядом обвел,
     Гостеприимным, приветливым был,
     Рядом с собою усадил.

     Потом падишах хлопнул в ладоши,
     Дворцовых девушек вызывая.
     Вышли они, разбившись на группы, —
     Стройные все, высокого роста,
     Красотою и нежностью изумляя.

     Из всех девушек самой красивой
     Была Айхылу – как на камешках белых
     Горсточка жемчуга сверкает,
     Как в небе звездном Луна сияет,
     Как на щеке у красавицы стройной черная родинка,
     Так и она, как цветок весенний,
     Всех собой украшала.

     Шульген смотрел и не мог насмотреться,
     Не мог отвести от нее взгляда.
     Спросил у Заркума: «Кто такая?»
     Тот ответил: "Сестра родная,
     Хочешь – сделаю тебя зятем".
     Шульген усомнился, счастьем считая
     Такую девушку взять в жены,
     Но Заркум его утешил:
     «Скажу отцу, и он вас поженит».
     И тут же сказал Азраке – гость желает
     Взять Айхылу себе в жены.
     Азрака опять похвалил Заркума,
     Дивов созвал на высокую гору,
     А Айхылу запугал – чтоб молчала
     О том, что похищена у Самрау,
     И живет как невольница – не говорила.
     "Если нарушишь мою волю,
     Оторву твою голову, а тело
     Брошу в огонь, чтоб оно сгорело…»

     Славная свадьба неделю длилась.
     Шульген, позабыв обо всем на свете,
     Жил, нежданному счастью не веря, —
     Айхылу его полюбила…
     В один из дней падишах Азрака
     Позвал Заркума к себе и Шульгена
     И, обращаясь к нему как к зятю,
     Велел в дорогу быстрей собираться.
     "Ты славный егет из рода людского,
     И верю – ты выполнишь мое слово.
     Ты сможешь Хумай – дочь Солнца
     Силой своею заворожить
     И, если девушка тебя полюбит,
     Тогда Акбузата и меч из булата
     Она сама поднесет нам в подарок".
     При этом осторожно глядел на Шульгена,
     Желая думы его прощупать,
     Обещая дивов дать на подмогу.

     Заркум и Шульген собрались в дорогу,
     На диве верхом так быстро летели,
     Что даже глазом моргнуть не успели,
     Как очутились в стране Самрау.
     Снова короткий совет держали —
     Как бы получше все обделать.
     И тут в разговоре Заркум осторожно
     Вставил слово и об Урале.

   Заркум

     Слышал я – недалеко отсюда
     Есть страна Аждаха-змея,
     Падишах там по имени Кахкахи
     Жил, волшебной палкой владея.
     Она, при желании, огнем вспыхнет,
     А если надо – водой разольется
     Или поднимет такие ветры,
     Что страшнее, чем ураганы.
     Но вот, я слышал, неизвестно откуда
     Какой-то егет к нему заявился,
     Уралом-батыром объявился
     И не то лестью, не то обманом
     Похитил эту волшебную палку
     И назвал себя падишахом…

     С радостью весть Шульген услышал.
     «Жив и здоров младший брат», – подумал.
     Но вскоре зависть мутить душу стала:
     "За что его счастье так одарило?
     Неужели слабее моя сила?"

     "Ничего, – они вместе с Заркумом решили, —
     Вот обуздаем Акбузата,
     Возьмем в руки меч булатный,
     Тогда никто не сравнится с нами…»

     Но Заркум, хотя и делился с Шульгеном
     Своими помыслами и мечтами,
     Черные мысли в душе лелеял:
     "Нет, пока он мне доверяет,
     Надо воспользоваться его силой.
     А потом я убью Урала,
     Палкой волшебной один завладею,
     Непобедимым стать сумею…»

     Вскоре они дворец увидали
     И перед ним много-много
     Белых птиц увидали.
     Одна птица, взглянув на дорогу,
     Махнула крылом своим подругам,
     И птицы встревоженно разлетелись,
     А та, что сигнал дала, – наблюдала.
     Шульген и Заркум подошли поближе
     И о Хумай-птице спросили.
     «Ее дома нет», – отвечала птица,
     Знак подала, и вдруг вся стая,
     Крылья свои высоко вздымая,
     Разом скинула птичьи шубы
     И в красивых девушек обратилась.

     Шульген с восторгом смотрел на красавиц
     И среди них увидел такую,
     Какой на земле никогда не увидишь.
     Красота этой девушки жизнь вдохнула,
     И мир перед ней застыл в изумленье.

     А та, что знаки подругам давала,
     Подошла к пришельцам и как хозяйка
     Слова приветливые сказала:
     "Видно, прошли вы по многим странам
     И в трудных дорогах утомились,
     О Хумай узнав, вы к ней явились.
     Что же, прошу – во дворец войдите,
     Хумай вернется – ее подождите".

     Шульген и Заркум догадались,
     Что Хумай не хочет пред ними открыться,
     Вошли во дворец, как желанные гости,
     Сели на почетное место.
     Так недолго они сидели.
     И весь дворец окутался дымом.
     Гости сознания лишились.
     Во дворце страшный шум раздался —
     Земля надвое раскололась,
     И Шульген с Заркумом в подземелье,
     В глубокую яму полетели.

     Когда очнулись – глаза застилала
     Тьма и так страшно было,
     Что слова вымолвить не сумели,
     Начали шарить друг друга руками,
     Но так нащупать и не сумели.

     Хумай за пришельцами наблюдала
     И, когда Заркум превратился в змея,
     Велела девушкам затопить яму
     Холодной водой бурлящей.
     Заркум опять заметался в страхе
     И из змея в кушул превратился,
     Теряя свои последние силы,
     Водяною крысою плавал…

     А Хумай подошла к Шульгену
     И, говорят, так сказала:

   Хумай

     Когда ты летел в пропасть,
     Сердце твое зашлось ли от страха?
     То время, когда вы меня поймали
     И нож точили и ноги связали,
     Может быть, ты сейчас вспомнил?
     За страх свой тебе отплачу страхом.
     А сердце твое, живых губившее,
     А сердце твое, злобой заплывшее,
     Пусть от недоброго жира оттает
     И от всего плохого очистится.
     Пусть в тебе родится душа,
     Любить способная.

     Так сказала Хумай-птица
     И во дворец к себе удалилась.
     Вошла к ней девушка и рассказала —
     Пришел незнакомец…
     Хумай взглянула —
     Узнала Урала,
     А Урал не мог и подумать,
     Что перед ним спасенная птица.
     А голос ее серебристый
     Давно знакомым Уралу казался.

     Знаком Хумай войти пригласила,
     И Урал вошел, спросил о здоровье.
     Хумай, к Уралу обращаясь,

   Байрамгулова Алия (Aliya)/автолитография/ Птица Хумай

   Хумай

     Егет мой, по лицу, по твоей одежде
     Вижу – пришел ты издалека…
     Расскажи о себе, о своем крае,
     Где ты был, что видел в дороге.
     Ты не станешь таиться – я знаю.
     Если окажется в моих силах,
     То помощницей тебе стану.

   Урал

     Хоть я и молод еще годами,
     Известно мне о пяти странах:
     В одной рожден, а две увидел,
     Когда странствовал по свету.
     А две последних – хочу увидеть.
     И вот что странно:
     В тех дальних странах —
     Куда пи придешь, кого ни увидишь —
     Один себя главою считает,
     Другой перед ним спину сгибает,
     Сильный слабого пожирает,
     Сколько хочет – кровь проливает…

     И еще я знаю, —
     Есть сила такая —
     Невидима глазу,
     Никто ни разу
     Ее, говорят, нигде не видел.
     Злая Смерть – вот ее имя.
     С ней-то задумал свести я счеты,
     Людей от нее навсегда избавить.
     Еще в детстве попала мне в руки
     Лебедь и рассказала,
     Что в ее стране есть средство,
     Чтобы людей от смерти избавить.
     Но что за средство такое – не знаю…

   Хумай

     Чтоб жить на свете, не умирая,
     Чтобы не лечь в черную землю,
     Есть родник с живою водою.
     Но где течет он – никто не знает.
     Им владеет падишах дивов.
     И если ты хочешь найти эту воду
     И отдать ее народу,
     Я помогу тебе… Но прежде
     Выслушай ты мое условье.

     Муж, прошедший страну змея,
     Где лево, где право – узнать сумеет,
     Сам себе сможет выбрать дорогу,
     В этом ему не нужна подмога.
     Но если ты отыщешь птицу,
     Если ты ее мне привезешь, —
     Тогда и я тебе помогу,
     Где течет родник – укажу.

   Урал

     Что же, тебе я послужу —
     Твое доверие заслужу,
     Птицу разыщу для тебя.
     А на прощанье так скажу:
     Нет воза у меня – золото грузить,
     Нет любимой у меня – украшения дарить,
     А в сердце, кроме добра,
     Я не имею ничего —
     Злобы на людей нет у меня,
     Коварных дум нет у меня…
     Награда твоя пусть будет такой:
     Помоги мне людям добыть покой,
     Счастье и радость всем им вернуть,
     В силы людские веру вдохнуть.
     А когда мне Смерть преградит путь,
     Ты мне помощницей верной будь.

   Хумай

     Не сгорит, коль в огонь попадет,
     Не утонет, коль в воду войдет,
     Ветру не даст за собой угнаться,
     Гор и скал не станет бояться,
     Копытом ударит – горы расколет,
     В прыжке грудью рассечет море,
     Верный в трудностях и лишеньях
     Своему хозяину батыру,
     На небе рожденный, он в небе вырос,
     На лугах земли его племени нет.
     Дивы Азраки тысячи лет
     Гонялись за ним, но не поймали,
     Ласковым словом не подманили,
     Этого коня мне мать подарила,
     «Отдай любимому», – говорила.
     Акбузат-тулпар – мой конь крылатый —
     Тебе его я отдам в награду.
     А еще отдам тебе меч булатный.
     Джинны и дивы знают о нем
     И перед ним от страха трясутся,
     Увидят – как стадо овец разбегутся.

     Так сказала Хумай. Урал согласился
     Желание девушки исполнить.
     Но и тогда Хумай-птица
     Не решилась Уралу открыться
     И о Шульгене, что сидит в темнице,
     Ничего не рассказала.
     …И вот новое утро настало.
     Проснулся, говорят, Урал на рассвете,
     Умыл, говорят, лицо водою.
     Хумай сытно его накормила,
     Потом в дорогу проводила…

   Долго странствовал Урал и наконец озеро увидал: берега его не из камня, дно его не из гальки, – берега и дно серебром покрыты. Цветы, росшие на берегу, даже на самом сильном ветру не колыхались, а гладь водяная застыла, будто бы ледяная. Тут он и увидел чудесную птицу, палкой волшебного помахал, и птицу околдовал, и привез ее к Хумай.
   Птица эта ее сестрой Айхылу оказалась, она, потеряв мужа, от дивов в далеких краях скрывалась.
   И тут Хумай таиться не стала, свое имя Уралу сказала, о том, как он спас ее, рассказала и повела к отцу Самрау. И отец сказал: "Айхылу, уставшую от скитаний, испытавшую столько страданий, надо к матери Луне отправить в гости". Так и сделали – на своем коне Сарысае Айхылу улетела на Луну. А Хумай, после того как ей Урал в любви открылся, выпустила Шульгена из темницы.

     Радостно встретились братья родные,
     Не перестают улыбаться,
     Говорят – не наговорятся,
     Урал о себе все рассказал,
     А Шульген о себе больше молчал
     И в думах своих так рассуждал:
     "За что его счастье так одарило?
     Неужели слабее моя сила?.. "

     Так думал Шульген, и эта дума
     Не давала ему покоя.
     Ни про Азраку, ни про Заркума
     Не рассказал он тогда брату.
     А утаив однажды правду,
     Он и на злое дело решился —
     Брата родного убить замыслил,
     Овладеть мечом булатным,
     Оседлать коня Акбузата,
     А Хумай – любимую брата
     Взять себе в жены…

     Урал заметил, что брат всегда хмурый.
     Подумал: "Долго сидел в темнице,
     Вот и не может развеселиться".
     Однажды увидел: Шульген, насупясь,
     Сидит один с лицом багровым.
     Урал ободрить его постарался,
     Говоря брату такие речи:

     "Против огня – становись водою,
     Против врага – вырастай горою,
     В трудностях не себе – другим дай дорогу…
     Батыр без лестницы на небо влезет,
     Батыр без ключей землю откроет,
     Добрый поднесет питье – выпьешь воду,
     Злой поднесет – вода станет ядом…・・

     Глядя на хмурое лицо Шульгена,
     Птица-Хумай насторожилась,
     Чуяла – здесь какая-то тайна,
     За братьями она с тревогой следила.

     Однажды Шульген сказал Уралу:
     "Многие страны ты, брат, объехал,
     Многое увидел на свете,
     Стал ты батыром, почет и слава
     Тебя повсюду окружают…

     Теперь ты в стране падишаха Самрау
     Живешь привольно, забот не зная…
     Но есть у меня дума другая.
     Зачем нам Самрау поклоняться,
     Когда мы сами
     Страной можем править?
     Я твой старший брат и желаю
     Добыть себе настоящей славы".

   Урал

     Люди Самрау зла не знают,
     Никого не мучают, не убивают,
     Как же могу я коварством и злобой
     Отплатить за добро падишаху Самрау?!
     Невинную кровь проливать разве можно?
     Злодеями стать – нам не пристало.
     Как мы вернемся домой – подумай —
     С кровью запятнанною душою?!
     Если полюбит тебя дочь Самрау,
     Станет тогда тебе женою
     И сама Акбузата подарит.
     Нет, Шульген, мы с тобою
     Должны идти за мечтой другою —
     Надо дивов злых уничтожить,
     Открыть невольникам темницы,
     Надо со злым Азракой сразиться
     И воды из родника живого
     Добыть народу для бессмертья.

     Однажды к Хумай Шульген тайно явился,
     Тихо положил на плечо ее руку,
     Слово свое сказал, говорят,
     Любовь открыл, так говорят.

   Шульген

     Сама ты, Хумай, как-то сказала —
     По делам человеку воздается…
     И я так думаю – между нами
     Нет злого умысла, кровавой свадьбы.
     К тебе свое слово я обращаю —
     Дружбе сердце мое открыто,
     И буду предан я ей неизменно.

     Как только я во дворец явился,
     Как только тебя увидел,
     Сразу сердце мое ты пленила,
     Но на меня и не взглянула,
     Может быть, ты испугалась
     И за зло испытать решила —
     Уважения не оказала
     И закрыла меня в темнице?!

     Может быть, после беседы нашей
     Или с приходом брата Урала
     Сердце твое опять смягчилось —
     Ты во дворец меня пригласила,
     И вижу я, что во всем мире
     Ты всех добрее и красивей.
     Дашь ли ты мне свою руку?
     Пойдешь ли за меня с любовью? —
     Так я думал, душой встрепенувшись.
     Захочешь – останусь рядом с тобой,
     Полюбишь – сделаю женой,
     А если откажешь – тогда придется
     Мне выбирать другую дорогу
     И совершить то, что задумал.

   Хумай

     Егет, я к тебе давно присмотрелась,
     Узнала и думы твои и дело.
     Я – старшая дочь падишаха Самрау,
     Теперь ты, егет, меня послушай.
     Пусть мысли твои делами станут
     И никого никогда не обманут.
     При всем народе, на большом майдане
     Соберу я егетов на состязанье.
     И там ты силу свою покажешь.
     Есть у меня конь Акбузат,
     Его мне мать подарила,
     Он на майдан к народу прискачет.
     И если ты за узду схватишь,
     И ловким прыжком на коня сядешь,
     И снимешь с седла меч булатный, —
     Значит – ты батыр настоящий,
     Тогда подарю тебе Акбузата,
     И буду отца просить о свадьбе,
     И одной тропою пойду с тобою,
     И стану тебе любимой женою.

     Так, говорят, Хумай решила,
     И Шульген с ней согласился.

   Байрамгулова Алия (Aliya)/автолитография/ Мировое древо башкир и Срединный мир

     Устроила Хумай майдан, говорят,
     Акбузата позвала, говорят.
     Сразу гром загремел-загрохотал,
     Буря поднялась на всей земле,
     Белесый, как светлое небо,
     Усеянный звездными крапинками,
     Акбузат-тулпар разгоряченный
     С неба слетел, говорят,
     Словно звезда летящая,
     К красавице Хумай подскакал
     И голову перед ней склонил, говорят.

     Потрепав по шее коня Акбузата,
     Хумай слово свое сказала:

     "Ты прискакал ко мне без батыра,
     Ни одного не счел себе равным.
     Взгляни – здесь собрались егеты,
     Они ждут тебя, надеясь,
     Что ты изберешь, который по силе,
     По красоте тебе не уступит.
     Тогда тебе он товарищем станет,
     А для меня возлюбленным станет".

   Акбузат

     Красивый егет мне не подходит,
     Вряд ли в седле моем усидит он.
     Когда тучи с громом в небо приходят,
     Когда над землею буря бушует, —
     Птицы в небе еще летают,
     И даже перекати-поле
     В овраге укрытье себе находит.

     Но я поскачу, и буря такая поднимется сразу,
     Что даже скалам не удержаться,
     Даже воды в реках взбурлятся,
     И рыба плыть по волнам не сможет.
     Ударю копытом – и Каф-тау —
     В одно мгновенье рассыплется прахом.

     К золотой луке седла дорогого
     С алмазным лезвием меч привязан —
     Долгие годы его закаляло
     На своем пламени солнце.
     Огонь, способный всю землю обуглить,
     Его не сможет даже расплавить,
     Ничто на свете его не затупит.

     Кто не поднимет и в небо не кинет
     Тяжесть в семьдесят батманов,
     Тот не достоин батыром зваться.
     Тот, кто мечом взмахнуть не сможет, —
     Мне в наездники не годится.
     Слабосильный мне не товарищ.
     Только тот меня получит,
     Которому равных нет – ни по силе,
     Ни по ловкости, ни по сноровке…

     Так Акбузат сказал, и люди,
     Чтобы узнать – кто всех сильнее,
     Весом в семьдесят батманов
     Разыскали огромный камень.
     Подошли к нему и руками
     Хотели все вместе сдвинуть с места.
     Толкали месяц, год толкали —
     Но так и не сдвинули этот камень.
     Хумай посмотрела на Шульгена
     «А ну подними!» – ему сказала.

     Бросился Шульген к тяжелому камню
     И от земли отрывать начал.
     Так он напрягся, что по колено ушел в землю…
     Месяц с камнем Шульген возился,
     Год, говорят, поднимал камень,
     Но сдвинуть не смог…
     Изнемогая,
     Отошел в сторону, совсем уставший.

     Хумай взглянула тогда на Урала,
     Поднять ему камень приказала.

     Урал рассердился, – камень тяжелый
     Покрыл позором его брата, —
     И так кулаком по нему ударил,
     Что камень по земле покатился.
     Урал подхватил его ловко и кинул
     Высоко в небо со всего размаха.
     Стрелою, свистя, улетел камень —
     И вскоре из глаз скрылся…
     А люди стояли
     И головы в небо задирали.
     Утро прошло, и настал полдень,
     Полдень прошел, и настал вечер, —
     А камня в небе еще не видно…

     Пронзительный свист над землею раздался —
     Это камень назад возвращался.
     Люди, попадав, прикрылись руками.
     А Урал ловко схватил камень,
     Поймал, говорят, на лету камень,
     Спросил – где живет падишах Азрака
     И в ту сторону камень бросил.

     И тут Акбузат подошел к Уралу,
     Склонил перед ним голову низко,
     Сказал: "Теперь мною
     Ты один владеть будешь…"
     А Самрау руку подал,
     Сказал Уралу: «Будь моим зятем…»
     Всю страну на пир созвали,
     Несколько дней свадьба длилась,
     И все люди Уралу сказали:
     «Будь отныне страны батыром!»

     Шульген, увидев, как славят Урала,
     Все больше и больше хмурил брови.
     Хумай и Урал, его жалея,
     Решили отдать Айхылу ему в жены
     И посоветовались с Самрау.
     Падишах согласился с ними,
     Решил вернуть Айхылу и снова
     Большой туй устроить,
     Сказал: "Проведем свадьбу,
     Сердце Шульгена подобреет,
     И все кончится тихо и мирно…"

     …Шла еще свадьба Хумай и Урала,
     И вдруг, говорят, земля задрожала,
     Народ, ничего не понимая,
     Смотрел в небо, а там – пламя,
     А что там горит – никто не знает,
     Отчего земля затряслась – непонятно.
     Разные думы думали люди,
     Но так ничего и не узнали…

     Наконец увидели:
     С плачем, с воплем
     Что-то черное, одетое в пламя,
     Клубком катится прямо на землю.
     Урал схватил клубок руками,
     И весь народ от испуга замер —
     Это клубком Айхылу катилась.
     Когда она домой возвращалась,
     Пламя ее, говорят, охватило.

   Айхылу

     Видела я, как Урал подбросил камень в небо
     И как снова, поймав на лету, в сторону кинул.
     Летел камень со свистом,
     Через моря летел, через горы
     И в стране падишаха Азраки
     Упал, и земля раскололась,
     И пламя взметнулось высоко в небо.
     Оно меня собой захлестнуло,
     Повергло в ужас, лишило силы,
     И я упала, изнемогая…
     А придя в себя, сюда поспешила…

     Люди ее словам удивились,
     А Самрау, радуясь, думал:
     "Вот наделали Азраке шуму!
     Сколько хлопот ему причинили!"
     Тут и Шульген, говорят, понял,
     Смекнул, говорят, что все изменилось, —
     Девушку, которая с неба скатилась,
     Ему Азрака отдал в жены,
     За дочь свою ее выдавая.
     Но все тогда обманом было —
     Айхылу, оказывается, дочь Самрау,
     Вот, оказывается, она какая!

     Шульген подвел Айхылу к Самрау
     И рассказал, что они женаты,
     Их Азрака женил, но вскоре
     Оба они испытали горе —
     Азрака их счастье разрушил,
     Заточив Шульгена в подземелье,
     Но ему удалось бежать из плена…
     Айхылу, любившая Шульгена,
     Сразу поверила обману.
     А Самрау думал: "Два брата,
     Два батыра со мной породнились…"

     И только Хумай насторожилась,
     В ней сомнение зародилось.
     Шульген – она знала – пришел с Заркумом,
     Так где же он со змеем сдружился
     И почему вместе с ним явился?

     Она осторожно сошла в подземелье —
     Хотела правду узнать у Заркума.
     За нею Шульген следил и понял —
     Заркум его выдаст и, ради спасенья,
     Всю вину на него свалит.
     Теперь он решил волшебную палку
     Во что бы ни стало взять у брата,
     Потом всех затопить водою,
     Всех уничтожить, все разрушить,
     Сесть верхом на Акбузата
     И, захватив Хумай с собою, бежать к Азраке.
     Так Шульген задумал.
     А брату сказал:
     "Хочу добыть славу —
     Пойду в страну падишаха Азраки,
     Один завоюю… Дай мне палку!"
     «Пойдем вместе», – Урал ответил,
     Но Шульген не согласился.
     Урал не стал с братом старшим спорить
     И палку отдал…
     С женой не встречаясь,
     На глаза Самрау не попадаясь,
     Шульген к подземелью прокрался,
     Он одного опасался,
     Как бы Хумай у Заркума правду
     О его предательстве не узнала
     И брату Уралу не рассказала.

     У двери подземелья остановился,
     Волшебной палкой о землю стукнул,
     И сразу вода все захлестнула.
     Заркум, превратясь в большую рыбу,
     Схватил Хумай… и тут же Солнце
     В небе безоблачном затмилось —
     Оно знать Акбузату давало,
     Что дочь Хумай в беду попала.

     Бросился Акбузат в воду —
     Вода с гулом вскипела.
     Загородив поток своим телом,
     Акбузат отрезал Заркуму дорогу.
     Заркум отпустил Хумай и скрылся…
     И Солнце в небе опять засияло,
     Вода, укрощенная, спадала,
     Уже не поток, а ручьи журчали,
     С каждой минутой все больше мелея..
     Хумай во дворец к Уралу вернулась,
     О коварстве Шульгена рассказала —
     Молча сидела рядом с Уралом,
     Ни одним словом не утешала.
     Теперь только понял Урал, говорят,
     Что Шульген – его родной брат
     С душою предателя оказался,
     Из зависти врагам предался…

   И начал Урал страшную, многолетнюю битву с падишахом Азракой, дивами, драконами и змеями, которых возглавляли Кахкахи, Заркум и предатель Шульген. Азрака, чтобы в небе птицы не летали и по земле люди не ходили, велел водою залить землю, а небо поджечь.
   И залилась земля водою, небо пламенем озарилось. Но Урал ни огня, ни воды не боялся, месяц бился, год бился, защищая небо и землю, людей тонущих защищая.

     В битвах прошло много лет.
     Дети, рожденные на свет,
     Давно выросли, возмужали,
     Многие егетами стали.
     И вот однажды к батыру Уралу
     Группа всадников подскакала —
     Впереди четыре батыра,
     За ними следом еще четыре…

   Это Урала разыскали его три сына – Идель, Яик и Нугуш. Четвертым был сын Шульгена, рожденный от Айхылу, егет по имени Хакмар. И с ними четыре друга-батыра. Нугуш, рожденный от матери по имени Гулистан, рассказал, как убил змея Заркума. Урал по-отцовски обнял сыновей, радуясь, что они выросли богатырями, вскочил на Акбузата и повел своих сыновей-батыров в бой.

     И вот, когда битва разгорелась,
     Когда в небе пламя забушевало,
     Когда разлились морские воды,
     Ревели и грозно вскипали, —
     Сошлись две силы – Урал с Шульгеном,
     Лицом к лицу они столкнулись,
     Два брата сцепились между собою.

     По-разному братья в бою бились —
     Шульген, держа волшебную палку,
     Бросался на Урала коварно —
     Хотел его огнем спалить,
     Хотел ему голову снести.

     Урал коварства не испугался,
     Быстро выхватил меч булатный
     И, собрав всю свою ярость,
     По волшебной палке ударил, —
     Палка вдребезги разбилась,
     На кусочки разлетелась.
     Громы по небу прокатились,
     И море в озеро превратилось,
     А дивы, оказавшиеся на суше,
     Силы лишились и ослабли.
     Сыновья Урала их крушили,
     А Шульген, теряя силы,
     Не смог Уралу сопротивляться,
     На землю упал и не мог подняться.
     Хакмар мечом на него замахнулся,
     Но Урал задержал его руку,
     И Хакмар отца не ударил.
     Урал собрал всех людей —
     Перед ними у всех на виду
     Шульгена поставил.

   Былины. Худ. П. Соколов-Скаля

   Урал

     С детства ты коварным был,
     Тайком от отца крови испил,
     Добрый совет мой не послушал
     И отцовский запрет нарушил.
     Еще тогда от добра отвернулся
     И вот теперь кровью захлебнулся.

     Сердце твое камнем стало,
     Лицо отца чужим тебе стало,
     Вкус молока материнского забыл ты,
     Землю родную огнем спалил ты.
     Людей для себя сделал врагами,
     А злобных дивов назвал друзьями,
     Ты зло конем себе оседлал
     И всюду на этом коне скакал.

     Так кто же сильнее – добро и правда
     Или зло, с которым ты сжился?
     Что человек всех сильней на свете,
     Разве ты не убедился?
     Отныне тела убитых дивов,
     Которых ты считал друзьями,
     Превратились в каменные груды,
     В скалы, где прячутся дикие звери.
     Отныне войско Кахкахи-злодея
     Будет ползать, ног не имея.
     И если ты, землю целуя,
     Не склонишь голову перед правдой,
     Не поклянешься словом егета,
     Если ты слезы людские
     На совесть свою не примешь,
     А у отца и матери при встрече
     Не станешь вымаливать прощенья,
     То я твою голову, как точильный камень,
     Метну в небо,
     А душу,
     Ту, что сейчас мотыльком порхает,
     Превращу в туман.
     Окровавленную тушу
     Зарою в горах Яман-тау,
     Возникших из тела твоего друга —
     Кровавого падишаха Азраки.

     И ты превратишься в скалу черную,
     И ни одна душа людская
     Добрым словом тебя не вспомянет.
     Эти слова брата Урала
     Шульген выслушал и испугался,
     Зная, что брат не пожалеет
     И убить его прикажет.

   Шульген

     Позволь, Урал, брату умыться
     В озере, что осталось от моря,
     Сотворенного моей злой волей,
     Позволь поцеловать ту землю,
     По которой нога твоя ступала.
     Зло не творя, жить буду,
     Наши обычаи не нарушая.
     Со всеми людьми в согласии буду,
     Всюду, всегда с тобою буду.

   Урал

     Лицо от крови растолстевшее,
     Разве отмоет вода озерная?
     Душа твоя очерствевшая
     Найдет ли к добру дорогу торную?
     Кровью умытые, огнем опаленные,
     Разве забудут люди прошлое
     И другом тебя посчитают ли?
     От проклятий ставшее каменным,
     Против добра восставшее,
     Твое сердце ядом наполнилось.
     Верю – камень может расплавиться,
     Но сердце твое навсегда останется
     Твердым, нерастаявшим.

     Если любишь людей и вместе со всеми
     Хочешь помочь живущим в бедствии,
     Помогай поднять страну на ноги.
     А тех, кто против людей идет,
     Врагами назови,
     Кровь их в озеро преврати.
     О прошлом своем задумайся.
     И пусть боль обожжет сознание,
     Что за горе, тобой причиненное,
     Тело твое раздутое черной кровью наполнилось.
     Пусть просветлеет душа в страданиях,
     Пусть высохнет в сердце кровь черная
     И заалеет по-прежнему…
     Только тогда ты изменишься,
     Тогда ты в стране останешься,
     Тогда ты батыром прославишься,
     Снова человеком станешь ты…

     Молча слова эти выслушав,
     Снова Шульген начал каяться,
     Просьбу свою высказывал.

   Шульген

     Дважды споткнулся мой лев верховой,
     И дважды я ударил его
     Так, что на теле показалась кровь…
     Но и третий раз споткнулся он,
     И с мольбой посмотрел на меня,
     И поклялся, что никогда
     Спотыкаться не будет.
     Поверил я, не стал упрекать,
     Не стал камчою полосовать.

     Вот и я, брат твой – Шульген,
     Дважды сбивался с пути,
     Как дважды споткнувшийся лев.
     И тревогу вселил в сердце твоем.
     Поверь – в третий раз не споткнусь.
     Кровью дивов смою позор,
     От злобы умою лицо свое
     И с просветленною душой
     Другом предстану перед тобой,
     Поцелую землю у ног твоих,
     Буду любить всех людей простых,
     И вместе с тобою
     Жилище построю…

   Урал

     Мужчина, потерявший честь,
     Теряет вместе с нею и жизнь.
     Мужчина, считающий кости людей,
     День свой превращает в ночь.
     Для жестокой души нет дней —
     День для нее ночи черней.
     Того, кто ходит с черной душой,
     Всегда радует темнота, —
     Потому что в темноте
     Легче жертву свою поймать.

     Когда для людей была ночь,
     Ты, Шульген, торжествовал,
     Потому что кромешную темноту
     Ты – днем называл.
     Убивая слабых людей,
     Ты себе славы искал,
     Потому-то и дивов злых
     Ты друзьями называл.
     Не знал ты, что среди темноты
     Все равно для людей взойдет Луна,
     А за нею заря взойдет,
     А потом и Солнцу дорогу даст.
     Теперь ты видишь – день настал
     Для всех обиженных людей,
     А для тебя и для дивов твоих

     Теперь наступила черная ночь.
     Смотри – оживает наша страна.
     Поднимаются снова – и млад и стар.
     Неужели не понял:
     Людей победить злою силою нельзя.
     Никому, кто на земле живет,
     Коварство победы не принесет!

     И если клятву твоего льва,
     Как говоришь, запомнил ты,
     Тогда запомни и мои слова:
     Ради нашего отца,
     Ради матери, что жизнь нам дала
     Испытаю тебя еще раз…

   Байрамгулова Алия (Aliya)/автолитография/ Средний мир, Урал-батыр

     …Проводив Шульгена в путь,
     Урал всех людей собрал
     И, радости не тая,
     Так, говорят, сказал:

     "Смерть, доступную нашему взору,
     Мы в жестоких боях победили,
     Уничтоженные нами дивы
     Превратились в угрюмые скалы.

     Сейчас у нас забота другая,
     Из родника, где вода живая,
     Черпать все вместе воду будем
     И отдадим ее людям.
     Тогда от Смерти, невидимой глазу —
     От болей, от болезней разных,
     От немощи, недугов,
     Телесных страданий —
     Мы всех людей избавим,
     Принесем им счастье и радость,
     И бессмертными люди станут".

     Тут из толпы старик дряхлый
     Подошел, горестно вздыхая,
     С мольбою Смерть к себе призывая, —
     Все тело его иссохло,
     Кости в суставах расшатались,
     Подошел и сказал слова такие:

   Старик

     Пережил я многие поколенья —
     Ни отца, ни матери не помню,
     Забыл и деда, забыл и внуков…
     Во многих краях был,
     Знал горе и муки.
     Я жил тогда еще, когда люди Страха не знали,
     Чувств не имели —
     Отец сына не признавал,
     Сын отца не признавал…
     Видел потом я,
     Как люди стали
     Собираться вместе —
     В один род, в одно племя.
     Сильные племена грабили слабых.
     От змей, дивов и падишахов
     Житья не было человеку.

     Теперь я новый мир увидел;
     Радостные лица людей увидел
     И в том, что человек всех сильнее,
     Сам воочию убедился.
     Глаза у людей, гляжу, просветлели,
     Вижу – вы дивов злых одолели,
     И я принес вам слова привета.

     Урал, ты батыром оказался,
     Ты, как один зрачок у глаза,
     На земле единственным оказался
     Батыром, достойным восхваленья
     Из поколения в поколенье.
     Для того отец подарил тебе жизнь,
     Для того мать тебя молоком вскормила,
     Чтоб ты стране принес счастье.
     Они тебе сердце такое дали —
     К врагу оно камнем становилось,
     А к другу делалось всегда добрым.
     Они вырастили тебя батыром
     И первыми на льва посадили.

     И вот сейчас я к тебе явился.
     Взгляни на меня: я стар и сгорблен,
     Крови во мне – не больше капли,
     Силы мои давно иссякли,
     Скрипят мои иссохшие кости,
     Давно развеялись ум и память,
     Дышу я пока – и тем существую.

     Молил я:
     Пусть Смерть подберет мое тело,
     Но принять мою душу
     Она не хотела,
     Сказала:
     "Воды ты живой напился,
     И я умертвить тебя не в силах.
     Пусть иссохнет твое тело,
     Пусть его источат черви,
     Но и тогда ты не умрешь,
     Из этого мира не уйдешь
     И будешь ждать меня напрасно".

     К тебе я пришел, егет, не случайно,
     Явился поведать тебе тайну,
     Ты меня, старика, послушай:
     Если мы жизни закон нарушим,
     Будем к бессмертию стремиться,
     Не желая Смерти подчиниться,
     Этим мы счастья не достигнем.
     Потому говорю:
     Живую воду из родника живого не пейте,
     Не обрекайте себя на муки,
     Которые меня сейчас терзают.

     Мир вокруг нас —
     Это сад цветущий,
     И в этом саду людские души —
     Только цветы, что всегда отцветают,
     Живут в предназначенные сроки,
     А потом без мук умирают…
     Одни потомство оставляют,
     Другие вянут пустоцветом.
     Весною, осенью или летом —
     Каждый в свой срок – цветы умирают.
     Сад с каждым сроком себя обновляет
     И становится еще краше…
     В этом и есть бессмертие наше,
     Всей земли бессмертие – в этом!

     И я говорю: не ищите бессмертья,
     Из родника живого не пейте.
     То на нашей земле бессмертно,
     Что жизни цветущий сад украшает,
     Красоту мира собой дополняет.
     Имя бессмертью тому – добро.
     Добро – в небо взлетит,
     Добро – в огне не сгорит,
     Добро – в воде не утонет,
     Добро – молва возвеличит,
     Всех дел оно выше.
     И тебе самому,
     И всем людям
     Пищей будет добро вечно.

     …Урал слова старца услышал
     И всю тайну понял.
     И людей позвал идти за собою,
     Идти к роднику с живою водою.
     Припал к воде, но ни капли не выпил,
     Набрал в рот и, распрямившись,
     Начал обрызгивать горы, долины,
     Луга и холмы, леса и поляны —
     Брызгал направо,
     Брызгал налево,
     Во все стороны брызгал водою,
     Живою родникового водою.

     И так говорил: "Леса и горы,
     В зеленый наряд оденьтесь, цветите
     И всему живому приют дайте.
     Пусть мир возликует в своем цветенье,
     Пусть птицы радость земли воспевают,
     А люди в песнях ее прославляют".

     Там, куда больше воды попало,
     Сосны и ели вырастали,
     Украшая горы, долины,
     Возрождая мертвую землю.
     В холод цвет не меняющие,
     В жару не увядающие,
     Развернулись листья вечнозеленые,
     Распустились цветы нежные.

   Байрамгулова Алия (Aliya)/автолитография/ Нижний мир

     Весть об этом дошла до Шульгена,
     И, радуясь, он так подумал:
     "Значит, Смерть остается в мире,
     Ей опять пришло раздолье,
     Опять помощницей она мне станет.
     По одному людей хватая,
     Понемногу уничтожая,
     Я заставлю их покориться".

     Тайком он собрал уцелевших дивов,
     На дне озерном укрывая,
     И змеи к нему приползли по зову…
     И вот беда началась снова —
     Люди, построившие жилища,
     Песни поющие в час досуга,
     В гости ходившие друг к другу,
     Стали недобрые вести слышать.
     Девушек, что за водой ходили,
     Мужчин, что в дорогу отправлялись,
     Дивы начали караулить,
     Хватать и, сердца вырвав,
     Высасывать кровь из тела.
     А змеи, те, что в камнях скрывались,
     Людей начали жалить.

     И опять люди пришли к Уралу,
     Обо всем ему рассказали,
     Снова прося у батыра защиты.
     Урал собрал свое войско,
     Во главе отрядов сыновей поставил —
     Иделя, Яика и Нугуша
     И Хакмара – сына Шульгена.
     Снова взял свой меч булатный,
     Снова вскочил на Акбузата,
     Направился к озеру Шульгена,
     Бури на земле поднимая,
     Волны на воде поднимая.

     "Озеро это выпью до капли,
     До дна его высушу,
     Чтобы от дивов,
     От вероломного Шульгена
     Защитить нашу землю…"
     Сказав так,
     Припал он к воде губами
     И начал пить…
     Вода забурлила,
     Волной заходила, закипела —
     Это спрятавшиеся дивы
     В страхе по топкому дну метались.

     Все пил и пил Урал воду
     И дивов вобрал в себя вместе с нею.
     Озеро, с каждым глотком мелея,
     До самого дна упало,
     А дивы, вошедшие в Урала,
     Начали грызь его сердце и печень.
     Урал распрямился
     И выплюнул воду,
     Но было уже поздно…
     Батыр повалился, теряя силы,
     Не смог подняться на ноги,
     Не мог повести за собой войско
     И упал…
     Вокруг собрались люди,
     Плакали горько, говорили:
     «Был он для всех людей счастьем…»

   Урал

     Все вы видели – вместе с водою
     В тело мое дивы проникли,
     Сердце мое они истерзали,
     Лишили рук богатырской силы.

     Народ мой, к тебе последнее слово,
     Дети мои, к вам обращаюсь:
     Знайте – в озерах, в лужах
     Всегда дивы будут водиться,
     И стоит только воды напиться,
     Как дивы к вам в нутро проникнут
     И, зло творя, обрекут вас на муки…
     Поэтому, люди, себя жалейте —
     Никогда из озер воду не пейте!

     Против дивов я шел войною,
     Моря от них очистил,
     Помогал жилье на земле построить,
     Был конь у меня, как птица, крылатый,
     Был солнцем каленный меч булатный,
     И много друзей у меня было,
     Много помощников отважных,
     Но я, возгордясь своей силой,
     Понадеялся только на свой разум,
     Ни с кем не держал совета
     И поплатился за это…

     Народ мой, к тебе последнее слово,
     Дети мои, к вам обращаюсь:
     Слушайте все – я с вами прощаюсь
     И говорю:
     Пусть ты самый сильный,
     Пусть ты самый смелый и ловкий,
     И рука крепка, и грудь могуча,
     Но пока ты в скитаниях не закалился,
     Пока всю страну не прошел с боями,
     Сердце свое не считай отважным,
     Зло в спутники не бери,
     Без совета дела не твори.

     Сыновья мои, к вам обращаю слово:
     На земле, которую я очистил,
     Создайте людям такое счастье,
     Чтоб каждый радовался жизни.
     За мудрость – старшего почитайте,
     Его советов не отвергайте,
     Молодых голоса не лишайте,
     Молодость тоже уважайте…

     Чтобы глаза не могли ослепнуть,
     Их охраняют густые ресницы,
     Соринки, летящие по ветру,
     Всегда собою задержат ресницы…

     Хочу я, чтоб вы такими же были, —
     Будьте ресницами для народа, —
     Собою любую беду заслоняйте.
     Акбузат крылатый и меч булатный
     Пусть в награду останутся людям,
     Кто смел и ловок, владеть ими будет.

     А матерям привет передайте,
     Пусть простят меня и скажут:
     «Прощай, Урал…» – и меня не забудут.
     А вы по-сыновьи их берегите.

     А всем я скажу слова такие:
     "Гордясь званием человека,
     Добро для себя конем оседлайте,
     От хорошего в сторону не уходите,
     Плохому дорогу не уступайте!"

     Так сказал Урал свое слово
     И, закрыв глаза, умер…

     Все люди, скорбя,
     Над ним склонились.
     По небу звездочка прокатилась,
     От нее Хумай весть узнала
     О смерти батыра Урала,
     Снова Хумай перья надела
     И попрощаться к нему полетела.

   Хумай

     Ах, Урал мой, Урал,
     Лежишь ты мертвый,
     Тебя живым я не застала
     И слов последних не услыхала.
     …Я небесная, а не земная
     И без тебя буду жить в небе,
     Не снимая птичьего наряда,
     Не привлекая чужого взгляда.

     А тебя схороню у дороги,
     По которой скакал ты на Акбузате,
     Схороню в горе, по которой ходил ты,
     И гора, омываемая морем,
     Скроет тебя в своих объятьях.
     Все люди тебе родные братья
     И будут помнить тебя вечно…

     Так Хумай на прощанье сказала…
     И гора, в которой его схоронили,
     С тех пор называется Уралом.

     …Прошло много лет.
     И Хумай, тоскуя,
     К Уральским горам прилетела,
     На скалу у могилы села
     И задумалась об Урале.
     Потом она лебедушкой стала,
     Вывела птенцов и вскоре
     Дружные лебединые стаи
     По всему Уралу расселились,
     И люди на белых птиц дивились,
     Детьми красавицы Хумай считая,
     На них охотиться не стали.

     И были Уральские горы
     Пристанищем птиц перелетных,
     И бык Катилы привел свое стадо,
     Чтоб на отрогах пастись привольно.
     И Акбузат пригнал табун свой
     И подружил коней с человеком,
     И стали кони послушны людям.

     Каждый день и каждый месяц
     На Урал приходили новые звери,
     И, отмечая дни их прихода,
     Люди названья месяцам дали.

     Еще годы прошли…
     И тело захороненное истлело.
     И земля вокруг засветилась.
     Люди диву такому дивились,
     Принесли к могиле земли по горсти…
     Позже на том месте, говорят, золото появилось.

     Годы все шли.
     На просторах Урала
     Все живущее процветало,
     Птицы и звери размножались…
     Воды для питья не стало,
     А из озер пить воду боялись…
     И тогда пришли люди
     К четырем батырам —
     К Иделю, Яику, Нугушу и Хакмару,
     «Что нам делать?» – спросили.
     Идель взял в правую руку меч булатный,
     Вскочил на крылатого Акбузата
     И призвал пойти войной на Шульгена,
     Чтобы отнять у него воду.

     Но тут Хумай к нему подлетела
     И такие слова, говорят, сказала:

   Хумай

     Егет, я вижу, ты растерялся,
     А к лицу ли растерянность батыру?
     Разве забыл ты – Урал, умирая,
     Призывал жить в мире,
     Злобы не зная. Не сказал ли он:
     "Люди, себя жалейте,
     Из озер воду не пейте,
     Себя опасностям не подвергайте…"
     Пусть ты пойдешь войной на Шульгена,
     Пусть разгромишь его,
     Но пользы от его воды не будет —
     Не утолит она жажду людям,
     Не станет им молоком материнским…

     Идель задумался, сошел с Акбузата,
     Выхватил меч отцовский, булатный,
     Взошел на гору, встал половчее
     И поднял меч над головою.
     Идель
     Эта булатная сталь сверкала
     В руке отца моего Урала.
     Без воды тоскует земля родная,
     Люди задыхаются от жажды.
     Вправе ли я
     Называться мужчиной,
     Если бессилен найти воду?!
     Так Идель воскликнул
     И, ударив мечом булатным, рассек гору,
     И серебристый ручей с журчаньем
     Побежал вдоль горы проворно,
     Но на пути преградой черной
     Встала гора Яман-тау,
     Возникшая из тела Азраки.

     Яростно Идель размахнулся —
     Пополам перерубил гору,
     И ручей побежал дальше
     И, наполняясь белой водою,
     Стал настоящей, большой рекою.

     Гора, на которой стоял Идель,
     Иремель-горою стала зваться,
     А место, по которому меч ударил,
     Стало Кыркты именоваться,
     А реку назвали в честь егета —
     И теперь ее Иделью называют.

     К берегам реки подбежали люди,
     С наслаждением пили воду,
     Радостно говорили друг другу:
     "Белую реку открыл Идель,
     Она с журчаньем бежит по долине
     И грустные думы уносит…
     Отныне сладкие воды реки Идель
     Смоют с лица нашего слезы…"

     Братья – Яик, Хакмар и Нугуш
     Пошли искать новые реки
     И так, как Идель, они прорубили
     В горах высоких ручьям дорогу.
     И, по-братски разделив землю,
     Вдоль этих рек построили жилища.

     …Спят Уральские горы спокойно,
     Их сон баюкают четыре речки
     С именами четырех батыров.
     Не замутняются белые воды,
     И все живущие здесь народы
     Из поколения в поколенье
     Помнят и чтут славных батыров.

   Послесловие
   Мы видим, что птица Хумай (Гамаюн) играет одну из центральных ролей в башкирском эпосе. Что роднит её с Жар-птицами? Она дочь Самрая от Солнца, её сестра дочь Луны, перья Хумай являются волшебными, она летает как птица, но может превращаться в царевну, живая вода, женитьба на главном герое, которому она дарит волшебного коня, похожего на звезду, несколько потопов, которые сопровождают действие легенды, катастрофические изменения в окружающей среде – всё это является обычным сопровождением такого рода легенд.

Ногай-птица

   Происхождение.
   Имя Рухх арабского происхождения, но есть у неё и другие имена: Нуг и Нагай на Руси, Симург в иранской мифологии.
   Происхождение этих птиц описывается только в иранских мифах, где говорится, что Птица Симург произошла от существа по имени Сэнмурв – в иранской мифологии это крылатый морской пес, тело которого покрыто рыбьей чешуей.
   На Руси о птице Нагай говорится в Голубиной книге, где кроме Стратима-птицы есть ещё одна, которая всем птицам мати, которая живёт на берегу окияна-море

     А нагай-птица – всем птицам мати,
     А живет она на океане-море,
     А вьет гнездо на белом камени;
     Набежали гости корабельщики
     А на то гнездо нагай птицы
     И на его детушак на маленьких,
     Нагай-птица вострепенется,
     Океан-море восколыблется,
     Кабы быстры реки разливалися,
     Топят много бусы-корабли,
     Топят много червленые корабли,
     А все ведь души напрасные.
     Ерусалим-град – всем градам отец.
     Почему Ерусалим всем градам отец?
     Потому Ерусалим всем градам отец,
     Что распят был в нем Исус Христос,
     Исус Христос, сам Небесной Царь,
     Опричь царства Московского».

   Из словаря Владимира Даля
   ОПРИЧЬ нареч. и предлог, опричь, кроме, окроме, окроме; особо, отдельно; сверх, не считая чего

   Из Голубиной книги трудно понять, что из себя представляет птица Ногай и чем она отличается от птицы-Стратим, разве что живёт и выводит птенцов на берегу. Понять что это были за птицы помогает русская народная сказка о молодильных яблоках и живой воде. Из содержания этой сказки становится понятно, что птица Ногай, это всё та же древняя птица Анзунд шумеров, Симург персов, ирано-ариев, а также Самрук казахов и ещё многих и многих народов

   Сказка о молодильных яблоках и живой воде
   В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь, и было у него три сына: старшего звали Федором, второго Василием, а младшего Иваном.
   Царь очень устарел и глазами обнищал, а слыхал он, что за тридевять земель, в тридесятом царстве есть сад с молодильными яблоками и колодец с живой водой, Если съесть старику это яблоко – помолодеет, а водой этой умыть глаза слепцу – будет видеть.
   Царь собирает пир на весь мир, зовет на пир князей и бояр и говорит им:
   – Кто бы, ребятушки, выбрался из избранников, выбрался из охотников, съездил за тридевять земель, в тридесятое царство, привез бы молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
   Тут больший стал хорониться за середнего, а середний за меньшого, а от меньшого ответу нет.
   Выходит царевич Федор и говорит:
   – Неохота нам в люди царство отдавать. Я поеду в эту дорожку, привезу тебе, царю-батюшке, молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец.
   Пошел Федор-царевич на конюший двор, выбирает себе коня неезженого, уздает узду неузданую, берет плетку нехлестаную, кладет двенадцать подпруг с подпругою – не ради красы, а ради крепости… Отправился Федор-царевич в дорожку. Видели, что садился, а не видели, в кою сторону укатился…
   Ехал он близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, ехал день до вечеру – красна солнышка до закату. И доезжает до росстаней, до трех дорог. Лежит на росстанях плита-камень, на ней надпись написана:
   "Направо поедешь-себя спасать, коня потерять. Налево поедешь – коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь – женату быть".
   Поразмыслил Федор-царевич: – "Давай поеду – где женату быть".
   И повернул на ту дорожку, где женатому быть. Ехал, ехал и доезжает до терема под золотой крышей. Тут выбегает прекрасная девица и говорит ему:
   – Царский сын, я тебя из седла выну, иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.
   – Нет, девица, хлеба-соли я не хочу, а сном мне дороги не скоротать. Мне надо вперед двигаться.
   – Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого.
   Тут прекрасная девица его из седла вынула и в терем повела. Накормила его, напоила и спать на кровать положила.
   Только лег Федор-царевич к стенке, эта девица живо кровать повернула, он и полетел в подполье, в яму глубокую…
   Долго ли, коротко ли, – царь опять собирает пир, зовет князей и бояр и говорит им:
   – Вот, ребятушки, кто бы выбрался из охотников – привезти мне молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
   Тут опять больший хоронится за середнего, а середний за меньшого, а от меньшого ответу нет.
   Выходит второй сын, Василий-царевич:
   – Батюшка, неохота мне царство в чужие руки отдавать. Я поеду в дорожку, привезу эти вещи, сдам тебе в руки.
   Идет Василий-царевич на конюший двор, выбирает коня неезженого, уздает узду неузданую, берет плетку нехлестаную, кладет двенадцать подпруг с подпругою.
   Поехал Василий-царевич. Видели, как садился, а не видели, в кою сторону укатился… Вот он доезжает до росстаней, где лежит плита-камень, и видит:
   "Направо поедешь-себя спасать, коня потерять.
   Налево поедешь – коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь – женату быть".
   Думал, думал Василий-царевич и "поехал дорогой, где женатому быть. Доехал до терема с золотой крышей. Выбегает к нему прекрасная девица и просит его откушать хлеба-соли и лечь почивать.
   – Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого…
   Тут она его из седла вынула, в терем повела, накормила, напоила и спать положила.
   Только Василий-царевич лег к стенке, она опять повернула кровать, и он полетел в подполье.
   А там спрашивают:
   – Кто летит?
   – Василий-царевич. А кто сидит?
   – Федор-царевич.
   – Вот, братан, попали!
   Долго ли, коротко ли, – в третий раз царь собирает пир, зовет князей и бояр:
   – Кто бы выбрался из охотников привезти молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
   Тут опять больший хоронится за середнего, середний за меньшого, а от меньшого ответу нет.
   Выходит Иван-царевич и говорит:
   – Дай мне, батюшка, благословеньице, с буйной головы до резвых ног, ехать в тридесятое царство – поискать тебе молодильных яблок и живой воды, да поискать еще моих братьецев.
   Дал ему царь благословеньице. Пошел Иван-царевич в конюший двор – выбрать себе коня по разуму. На которого коня ни взглянет, тот дрожит, на которого руку положит – тот с ног валится…
   Не мог выбрать Иван-царевич коня по разуму. Идет повесил буйну голову. Навстречу ему бабушка-задворенка.
   – Здравствуй, дитятко, Иван-царевич! Что ходишь кручинен-печален?
   – Как же мне, бабушка, не печалиться – не могу найти коня по разуму.
   – Давно бы ты меня спросил. Добрый конь стоит закованный в погребу, на цепи железной.
   Сможешь его взять – будет тебе конь по разуму.
   Приходит Иван-царевич к погребу, пнул плиту железную, свернулась плита с погреба.
   Вскочил ко добру коню, стал ему конь своими передними ногами на плечи. Стоит Иван-царевич – не шелохнется. Сорвал конь железную цепь, выскочил из погреба и Ивана-царевича вытащил. И тут Иван-царевич его обуздал уздою неузданой, оседлал седельцем неезженым, наложил двенадцать подпруг с подпругою – не ради красы, ради славушки молодецкой.
   Отправился Иван-царевич в путь-дорогу. Видели, что садится, а не видели, в кою сторону укатился… Доехал он до росстаней и поразмыслил:
   "Направо ехать – коня потерять, – куда мне без коня-то? Прямо ехать – женату быть, – не за тем я в путь-дорогу выехал. Налево ехать – коня спасти, – эта дорога самая лучшая для меня".
   И поворотил он по той дороге, где коня спасти – себя потерять. Ехал он долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, по зеленым лугам, по каменным горам, ехал день до вечеру – красна солнышка до закату – и наезжает на избушку.
   Стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке.
   – Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.
   Избушка повернулась к лесу задом, к Ивану-царевичу передом. Зашел он в нее, а там сидит баба-яга, старых лет. Шелковый кудель мечет, а нитки через грядки броеает.
   – Фу, фу, – говорит, – русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел.
   А Иван-царевич ей:
   – Ах ты, баба-яга, костяная нога, не поймавши птицу – теребишь, не узнавши молодца – хулишь. Ты бы сейчас вскочила да меня, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и для ночи постелю собрала. Я бы улегся, ты бы села к изголовью, стала бы спрашивать, а я бы стал сказывать – чей да откуда.
   Вот баба-яга это дело все справила – Ивана-царевича накормила, напоила и на постелю уложила. Села к изголовью и стала спрашивать:
   – Чей ты, дорожный человек, добрый молодец, да откуда? Какой ты земли? Какого отца, матери сын?
   – Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич.
   Еду за тридевять земель, за тридевять озер, в тридесятое царство за живой водой и молодильными яблоками.
   – Ну, дитя мое милое, далеко же тебе ехать: живая вода и молодильные яблоки – у сильной богатырки девицы Синеглазки, она мне родная племянница. Не знаю, получишь ли ты добро…
   – А ты, бабушка, дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.
   – Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня. Мой конь будет бойчее, довезет он тебя до моей середней сестры, она тебя научит.
   Иван-царевич поутру встает ранехонько, умывается белешенько. Благодарит бабу-ягу за ночлег и поехал на ее коне.
   Вдруг он и говорит коню:
   – Стой! Перчатку обронил.
   А конь отвечает:
   – В кою пору ты говорил, я уже двести верст проскакал…
   Едет Иван-царевич близко ли, далеко ли. День до ночи коротается. И завидел он впереди избушку на курьей ножке, об одном окошке.
   – Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.
   Избушка повернулась к лесу задом, к нему передом. Вдруг слышно – конь заржал, и конь под Иваном-царевичем откликнулся.
   Кони-то были одностадные. Услышала это баба-яга – еще старее той – и говорит:
   – Приехала ко мне, видно, сестрица в гости.
   И выходит на крыльцо:
   – Фу-фу, русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел.
   А Иван-царевич ей:
   – Ах ты, баба-яга, костяная нога, встречай гостя по платью, провожай по уму. Ты бы моего коня убрала, меня бы, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и спать уложила…
   Баба-яга это дело все справила – коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила, на постелю уложила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
   – Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич.
   Еду за живой водой и молодильными яблоками к сильной богатырке, девице Синеглазке…
   – Ну, дитя милое, не знаю, получишь ли ты добро.
   Мудро тебе, мудро добраться до девицы Синеглазки!
   – А ты, бабушка, дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.
   – Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня, поезжай к моей старшей сестре. Она лучше меня научит, что делать.
   Вот Иван-царевич заночевал у этой старухи, поутру встает ранехонько, умывается белешенько. Благодарит бабу-ягу за ночлег и поехал на ее коне. А этот конь еще бойчей того.
   Вдруг Иван-царевич говорит:
   – Стой! Перчатку обронил.
   А конь отвечает:
   – В кою пору ты говорил, я уж триста верст проскакал…
   Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Едет Иван-царевич день до вечера – красна солнышка до закату. Наезжает на избушку на курьей ножке, об одном окошке.
   – Избушка, избушка, обернись к лесу задом, ко мне передом! Мне не век вековать, а одну ночь ночевать.
   Вдруг заржал конь, и под Иваном-царевичем конь откликнулся. Выходит на крыльцо баба-яга, старых лет, еще старее той. Поглядела – конь ее сестры, а седок чужестранный, молодец прекрасный…
   Тут Иван-царевич вежливо ей поклонился и ночевать попросился. Делать нечего! Ночлега с собой не возят – ночлег каждому: и пешему и конному, и бедному и богатому.
   Баба-яга все дело справила – коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
   – Я, бабушка, такого-то царства, такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Был у твоей младшей сестры, она послала к середней, а середняя к тебе послала. Дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум, как мне добыть у девицы Синеглазки живой воды и молодильных яблок.
   – Так и быть, помогу я тебе, Иван-царевич. Девица
   Синеглазка, моя племянница, – сильная и могучая богатырка. Вокруг ее царства – стена три сажени вышины, сажень толщины, у ворот стража – тридцать богатырей. Тебя и в ворота не пропустят. Надо тебе ехать в середину ночи, ехать на моем добром коне.
   Доедешь до стены – бей коня по бокам плетью нехлестаной. Конь через стену перескочит. Ты коня привяжи и иди в сад. Увидишь яблоню с молодильными яблоками, а под яблоней колодец. Три яблока сорви, а больше не бери. И зачерпни из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. Девица Синеглазка будет спать, ты в терем к ней не заходи, а садись на коня и бей его по крутым бокам. Он тебя через стену перенесет.
   Иван-царевич не стал ночевать у этой старухи, а сел на ее доброго коня и поехал в ночное время. Этот конь поскакивает, мхи-болота перескакивает, реки, озера хвостом заметает.
   Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, доезжает Иван-царевич в середине ночи до высокой стены. У ворот стража спит – тридцать могучих богатырей Прижимает он своего доброго коня, бьет его плетью нехлестаной. Конь осерчал и перемахнул через стену. Слез Иван-царевич с коня, входит в сад и видит – стоит яблоня с серебряными листьями, золотыми яблоками, а под яблоней колодец. Иван-царевич сорвал три яблока, а больше не стал брать да зачерпнул из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. И захотелось ему самою увидать, сильную, могучую, богатырку, девицу Синеглазку.
   Входит Иван-царевич в терем, а там спят – по одну сторону шесть полениц – девиц-богатырок и по другую сторону шесть, а посредине разметалась девица Синеглазка, спит, как сильный речной порог шумит.
   Не стерпел Иван-царевич, приложился, поцеловал ее и вышел… Сел на доброго коня, а конь говорит ему человеческим голосом:
   – Не послушался, ты, Иван-царевич, вошел в терем к девице Синеглазке. Теперь мне стены не перескочить.
   Иван-царевич бьет коня плетью нехлестаной.
   – Ах ты, конь, волчья сыть, травяной мешок, нам здесь не ночь ночевать, а голову потерять!
   Осерчал конь пуще прежнего и перемахнул через стену, да задел об нее одной подковой – на стене струны запели и колокола зазвонили.
   Девица Синеглазка проснулась да увидала покражу:
   – Вставайте, у нас покража большая!
   Велела она оседлать своего богатырского коня и кинулась с двенадцатью поленицами в погоню за Иваном-царевичем.
   Гонит Иван-царевич во всю прыть лошадиную, а девица Синеглазка гонит за ним.
   Доезжает он до старшей бабы-яги, а у нее уже конь выведенный, готовый. Он – со своего коня да на этого и опять вперед погнал… Иван то царевич за дверь, а девица Синеглазка – в дверь и спрашивает у бабы-яги:
   – Бабушка, здесь зверь не прорыскивал ли?
   – Нет, дитятко.
   – Бабушка, здесь молодец не проезживал ли?
   – Нет, дитятко. А ты с пути-дороги поешь молочка.
   – Поела бы я, бабушка, да долго корову доить.
   – Что ты, дитятко, живо справлюсь…
   Пошла баба-яга доить корову – доит, не торопится. Поела девица Синеглазка молочка и опять погнала за Иваном-царевичем.
   Доезжает Иван-царевич до середней бабы-яги, коня сменил и опять погнал. Он – за дверь, а девица Синеглазка – в дверь:
   – Бабушка, не проскакивал ли зверь, не проезжал ли добрый молодец?
   – Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги поела блинков.
   – Да ты долго печь будешь.
   – Что ты, дитятко, живо справлю…
   Напекла баба-яга блинков – печет, не торопится. Девица Синеглазка поела и опять погнала за Иваном-царевичем.
   Он доезжает до младшей бабы-яги, слез с коня, сел на своего коня богатырского и опять погнал. Он – за дверь, девица Синеглазка – в дверь и спрашивает у бабы-яги, не проезжал ли добрый молодец.
   – Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги в баньке попарилась.
   – Да ты долго топить будешь.
   – Что ты, дитятко, живо справлю…
   Истопила баба-яга баньку, все изготовила. Девица Синеглазка попарилась, обкатилась и опять погнала в сугон. Конь ее с горки на горку поскакивает, реки, озера хвостом заметает. Стала она Ивана-царевича настигать.
   Он видит за собой погоню: двенадцать богатырок с тринадцатой – девицей Синеглазкой – ладят на него наехать, с плеч голову снять. Стал он коня приостанавливать, девица
   Синеглазка наскакивает и кричит ему:
   – Что ж ты, вор, без спросу из моего колодца пил да колодец не прикрыл!
   А он ей:
   – Что ж, давай разъедемся на три прыжка лошадиных, давай силу пробовать.
   Тут Иван-царевич и девица Синеглазка заскакали на три прыжка лошадиных, брали палицы боевые, копья долгомерные, сабельки острые. И съезжались три раза, палицы поломали, копья-сабли исщербили – не могли друг друга с коня сбить. Незачем стало им на добрых конях разъезжаться, соскочили они с коней и схватились в охапочку.
   Боролись с утра до вечера – красна солнышка до закату. У Ивана-царевича резва ножка подвернулась, упал он на сыру землю. Девица Синеглазка стала коленкой на его белу грудь и вытаскивает кинжалище булатный – пороть ему белу грудь. Иван-царевич и говорит ей:
   – Не губи ты меня, девица Синеглазка, лучше возьми за белые руки, подними со сырой земли, поцелуй в уста сахарные.
   Тут девица Синеглазка подняла Ивана-царевича со сырой земли и поцеловала в уста сахарные. И раскинули они шатер в чистом поле, на широком раздолье, на зеленых лугах.
   Тут они гуляли три дня и три ночи. Здесь они и обручились и перстнями обменялись.
   Девица Синеглазка ему говорит:
   – Я поеду домой – и ты поезжай домой, да смотри никуда не сворачивай… Через три года жди меня в своем царстве.
   Сели они на коней и разъехались… Долго ли, коротко ли, не скоро дело делается, скоро сказка сказывается, – доезжает Иван-царевич до росстаней, до трех дорог, где плита-камень, и думает:
   "Вот нехорошо! Домой еду, а братья мои пропадают без вести".
   И не послушался он девицы Синеглазки, своротил на ту дорогу, где женатому быть… И наезжает на терем под золотой крышей. Тут под Иваном-царевичем конь заржал, и братьевы кони откликнулись. Кони-то были одностадные…
   Иван-царевич взошел на крыльцо, стукнул кольцом – маковки на тереме зашатались, оконницы покривились. Выбегает прекрасная девица.
   – Ах, Иван-царевич, давно я тебя поджидаю! Иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.
   Повела его в терем и стала потчевать. Иван-царевич, не столько ест, сколько под стол кидает, не столько пьет, сколько под стол льет. Повела его прекрасная девица в спальню:
   – Ложись, Иван-царевич, спать-почивать.
   А Иван-царевич столкнул ее на кровать, живо кровать повернул, девица и полетела в подполье, в яму глубокую.
   Иван-царевич наклонился над ямой и кричит:
   – Кто там живой?
   А из ямы отвечают:
   – Федор-царевич да Василий-царевич.
   Он их из ямы вынул – они лицом черны, землей уж стали порастать. Иван-царевич умыл братьев живой водой – стали они опять прежними.
   Сели они на коней и поехали… Долго ли, коротко ли, доехали до росстаней. Иван-царевич и говорит братьям:
   – Покараульте моего коня, а я лягу отдохну.
   Лег он на шелковую траву и богатырским сном заснул. А Федор-царевич и говорит Василию-царевичу:
   – Вернемся мы без живой воды, без молодильных яблок – будет нам мало чести, нас отец пошлет гусей пасти.
   Василий-царевич отвечает:
   – Давай Ивана-царевича в пропасть спустим, а эти вещи возьмем и отцу в руки отдадим.
   Вот они у него из-за пазухи вынули молодильные яблоки и кувшин с живой водой, а его взяли и бросили в пропасть. Иван-царевич летел туда три дня и три ночи.
   Упал Иван-царевич на самое взморье, опамятовался и видит – только небо и вода, и под старым дубом у моря птенцы пищат – бьет их погода.
   Иван-царевич снял с себя кафтан и птенцов покрыл. а сам укрылся под дуб.
   Унялась погода, летит большая птица Нагай. Прилетела, под дуб села и спрашивает птенцов:
   – Детушки мои милые, не убила ли вас погодушка-ненастье?
   – Не кричи, мать, нас сберег русский человек, своим кафтаном укрыл.
   Птица Нагай спрашивает Ивана-царевича:
   – Для чего ты сюда попал, милый человек?
   – Меня родные братья в пропасть бросили за молодильные яблоки да за живую воду.
   – Ты моих детей сберег, спрашивай у меня, чего хочешь: злата ли, серебра ли, камня ли драгоценного.
   – Ничего, Нагай-птица, мне не надо: ни злата, ни серебра, ни камня драгоценного. А нельзя ли мне попасть в родную сторону?
   Нагай-птица ему отвечает:
   – Достань мне два чана – пудов по двенадцати – мяса.
   Вот Иван-царевич настрелял на взморье гусей, лебедей, в два чана поклал, поставил один чан Нагай-птице на правое плечо, а другой чан – на левое, сам сел ей на хребет. Стал птицу Нагай кормить, она поднялась и летит в вышину.
   Она летит, а он ей подает да подает… Долго ли, коротко ли так летели, скормил Иван-царевич оба чана. А птица Нагай опять оборачивается. Он взял нож, отрезал у себя кусок с ноги и Нагай-птице подал. Она летит, летит и опять оборачивается. Он с другой ноги срезал мясо и подал. Вот уже недалеко лететь осталось. Нагай-птица опять оборачивается.
   Он с груди у себя мясо срезал и ей подал.
   Тут Нагай-птица донесла Ивана-царевича до родной стороны.
   – Хорошо ты кормил меня всю дорогу, но слаще последнего кусочка отродясь не едала.
   Иван-царевич ей и показывает раны. Нагай-птица рыгнула, три куска вырыгнула:
   – Приставь на место.
   Иван-царевич приставил – мясо и приросло к костям.
   – Теперь слезай с меня, Иван-царевич, я домой полечу.
   Поднялась Нагай-птица в вышину, а Иван-царевич пошел путем-дорогой на родную сторону.
   Пришел он в столицу и узнает, что Федор-царевич и Василий-царевич привезли отцу живой воды и молодильных яблок и царь исцелился: по-прежнему стал здоровьем крепок и глазами зорок.
   Не пошел Иван-царевич к отцу, к матери, а собрал он пьяниц, кабацкой голи и давай гулять по кабакам.
   В ту пору за тридевять земель, в тридесятом царстве сильная богатырка Синеглазка родила двух сыновей. Они растут не по дням, а по часам. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается – прошло три года. Синеглазка взяла сыновей, собрала войско и пошла искать Ивана-царевича.
   Пришла она в его царство и в чистом поле, в широком раздолье, на зеленых лугах раскинула шатер белополотняный. От шатра дорогу устелила сукнами цветными. И посылает в столицу царю сказать:
   – Царь, отдай царевича. Не отдашь, – все царство потопчу, пожгу, тебя в полон возьму.
   Царь испугался и посылает старшего – Федорацаревича. Идет Федор-царевич по цветным сукнам, подходит к шатру белополотняному. Выбегают два мальчика:
   – Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идет?
   – Нет, детушки, это ваш дяденька.
   – А что прикажешь с ним делать?
   – А вы, детушки, угостите его хорошенько.
   Тут эти двое пареньков взяли трости и давай хлестать Федора-царевича пониже спины.
   Били, били, он едва ноги унес.
   А Синеглазка опять посылает к царю:
   – Отдай царевича…
   Пуще испугался царь и посылает середнего – Василия-царевича. Он приходит к шатру.
   Выбегают два мальчика:
   – Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идет?
   – Нет, детушки, это ваш дяденька. Угостите его хорошенько.
   Двое пареньков опять давай дядю тростями чесать. Били, били, Василий-царевич едва ноги унес.
   А Синеглазка в третий раз посылает к царю:
   – Ступайте, ищите третьего сынка, Ивана-царевича. Не найдете – все царство потопчу, пожгу.
   Царь еще пуще испугался, посылает за Федором-царевичем и Василием-царевичем, велит им найти брата, Ивана-царевича. Тут братья упали отцу в ноги и во всем повинились: как у сонного Ивана-царевича взяли живую воду и молодильные яблоки, а самого бросили в пропасть.
   Услышал это царь и залился слезами. А в ту пору Иван-царевич сам идет к Синеглазке, и с ним идет голь кабацкая. Они под ногами сукна рвут и в стороны мечут.
   Подходит он к белополотняному шатру. Выбегают два мальчика:
   – Матушка, матушка, к нам какой-то пьяница идет с голью кабацкой!
   А Синеглазка им:
   – Возьмите его за белые руки, ведите в шатер. Это ваш родной батюшка. Он безвинно три года страдал.
   Тут Ивана-царевича взяли за белые руки, ввели в шатер. Синеглазка его умыла и причесала, одежу на нем сменила и спать уложила. А голи кабацкой по стаканчику поднесла, и они домой отправились.
   На другой день Синеглазка и Иван-царевич приехали во дворец. Тут начался пир на весь мир – честным пирком да и за свадебку. Федору-царевичу и Василию-царевичу мало было чести, прогнали их со двора – ночевать где ночь, где две, а третью и ночевать негде…
   Иван-царевич не остался здесь, а уехал с Синеглазкой в ее девичье царство.
   Тут и сказке конец.
   Теперь становится понятно, что птица Ногай – это отрывок из большого мифологического сказания славян, в котором присутствует три элемента, характерные и для многих сказаний и других народов: огромная мифическая птица, живая вода и молодильные яблоки, которые восходят к общему коню сказаний индоевропейцев о Золотом веке. Тогда люди могли стать богами поев золотых яблок, избавлялись от смерти и ран с помощью живой воды, а волшебная огромная птица, матерь всех птиц, парящая в небе, совершала многочисленные чудеса.

Птица Стратим

   В «Славянских Ведах» Верковича есть сказание об Име-царе, в котором важную роль играют небесные птицы Вилы. Има получил от Велеса Ясную книгу, а она в свою очередь сопровождалась появлением звезды Зорницы, прилётом девяти Вил, одна из которых золотым жезлом прогнала зиму лютую.

     И вот сошёл с небес Има-царь,
     Неся ту Ясную книгу,
     Что мир вокруг озаряла
     И землю всю освещала.

     И вот ждали вилы и Има-царь
     у Фаф-горы три недели
     и вести к ним прилетели,
     что в ясном небе явилась звезда,
     Явилась звезда Зорница
     Явилась перед зарницей,
     И Солнце землю согрело!
     Знать вся зима пролетела!
     Ушла зима снеговитая,
     И лето пришло плодовитое!

     И златой жезл вила взяла,
     и в руке его понесла,
     и тем жезлом волшебным вила,
     зиму лютую прогнала,
     лютую и сердиую,
     вьюжную и снеговитую:
     Пусть зима скорей уйдёт!
     Лето красное придёт!

     Им дева дар тот дала
     и такое слово рекла:
     «Вы украсте, малые вилы, белыми цветами главу.
     И сойдите вы со Святой горы, и в святое поле идите,
     В Кайле-град скорее спешите и там Иму-царя сыщите,
     Что собрался заклать овна малого,
     Агнца – первенца белоярого»…

   Девять вил, девять сестёр – это девять фаз превращения звезды Зорницы в птицу Матерь Сва. Для нас эти сказания интересны и тем, что в них упоминается о птице Матерь-Сва. В сказании о Саде-короле эта птица является весницей Дивьего короля:

     – Мне весть прилетела от дальней земли,
     От той сторонки Загорской,
     От дальней земли Заморской!
     И мне Птица Сва принесла
     Беле Книгу,
     Белу Книгу чёрного письма.
     И крылья той птицы трепетали,
     Когда нисходила мне «Белая Книга».

   Юда Жива Самовила, принесла с неба, от Бога книгу Ратную, Звёздную, Птичью книгу Голубиную.

     Юда, Юда! Жива Самовила!
     На небе ты, Юда, сидела!
     На небе ты, Юда, при Боге
     В его золотом чертоге.
     Там Бог Ясной книге тебя обучил
     И сей Канон учреждал.

     И вот от Бога ты дар дала,
     Ту книгу ты принесла
     Ту ясную книгу, Ратную,
     Ту ратную книгу, Звёздную,
     Ту Звёздную книгу и книгу Земель,
     Ещё дала ты Птичью книгу Голубиную, Голубиную…

     И ты с небес на землю сходила,
     Иму-царя тогда научила
     Нашего царя, Иму-короля,
     Те славы Всевышнему воспевать,
     Святые гимны писать

     От того возрадовались все племена и роды,
     Все князи и воеводы,
     И в правой руке у Имы была золотая книга
     И так царь Има стал первым той Книги Златой создателем,
     Священной книги писателем.

   К сожалению до нас не дошла языческая Голубиная книга, а дошла Голубиная книга, в которой странным образом сочетается христианская вера и языческие легенды.
   Начинается она как языческое предание.

   Голубиная книга

     Восходила туча сильна, грозная,
     Выпадала книга Голубиная,
     И не малая, не великая:
     Долины книга сороку сажень,
     Поперечины двадсяти сажень.
     Ко той книге ко божественной
     Соходилися, соезжалися
     Сорок царей со царевичем,
     Сорок князей со князевичем,

   Туча сильная, грозная символизирует бога Перуна, которого поминать при господстве христианства было уже нельзя, но и христианство это Православное, которое в отличие от нынешней церкви, даёт отпор жидовству.

     Наши помыслы от облац небесныих,
     У нас мир-народ от Адамия,
     Кости крепкие от камени,
     Телеса наши от сырой земли,
     Кровь-руда наша от черна моря.
     От того у нас в земле цари пошли:
     От святой главы от Адамовой;
     От святых мощей от Адамовых;
     От того крестьяны православные:
     От свята колена от Адамова".
     Возговорит Володимир-князь,
     Володимир-князь Володимирович:
     "Премудрый царь Давыд Евсеевич!
     Скажи ты нам, проповедай:
     Который царь над царями царь?
     Кая земля всем земля мати?
     Кая глава всем главам мати?
     Который город городам отец?
     Кая церковь всем церквам мати?
     Кая река всем рекам мати?
     Кая гора всем горам мати?
     Который камень всем камням мати?
     Кое древо всем древам мати?
     Кая трава всем травам мати?
     Которое море всем морям мати?
     Кая рыба всем рыбам мати?
     Кая птица всем птицам мати?
     Который зверь всем зверям отец?"
     Белый латырь-камень всем камням мати.
     На белом латыре на камени
     Беседовал да опочив держал
     Сам Исус Христос, Царь Небесный,
     С двунадесяти со апостолам,
     С двунадесяти со учителям;
     Утвердил он веру на камени,
     Распущал он книгу Голубиную
     По всей земле, по вселенныя, —
     Потому латырь-камень всем камням мати.
     Кипарис-древо всем древам мати.
     Почему то древо всем древам мати?
     На тем древе на кипарисе
     Объявился нам животворящий крест.
     На тем на кресте на животворящем
     Распят был сам Исус Христос,
     Исус Христос, Царь Небесный, свет, —
     Потому кипарис всем древам мати.
     Плакун-трава всем травам мати.
     Почему плакун всем травам мати?
     Когда жидовья Христа распяли,
     Святую кровь его пролили,
     Мать Пречистая Богородица
     По Исусу Христу сильно плакала,
     По своем сыну по возлюбленном,
     Ронила слезы пречистые
     На матушку на сыру землю;
     От тех от слез от пречистыих
     Зарождалася плакун-трава. —
     Потому плакун-трава травам мати.
     Океан-море всем морям мати.
     Почему океан всем морям мати?
     Посреди моря океанского
     Выходила церковь соборная,
     Соборная, богомольная,
     Святого Климента, попа римского:
     На церкви главы мраморные,
     На главах кресты золотые.
     Из той из церкви из соборной,
     Из соборной, из богомольной,
     Выходила Царица Небесная;
     Из океана-моря она омывалася,
     На собор-церковь она Богу молилася, —
     От того океан всем морям мати.
     Кит-рыба всем рыбам мати.
     Почему же кит-рыба всем рыбам мати?
     На трех рыбах земля основана.
     Стоит кит-рыба – не сворохнется;
     Когда ж кит-рыба поворотится,
     Тогда мать-земля восколыбнется,
     Тогда белый свет наш покончится, —
     Потому кит-рыба всем рыбам мати.
     Основана земля Святыим Духом,
     А содержана Словом Божиим.
     Стратим-птица всем птицам мати.
     Почему она всем птицам мати?
     Живет стратим-птица на океане-море
     И детей производит на океане-море.
     По Божьему все повелению
     Стратим-птица вострепенется,
     Океан-море восколыхнется;
     Топит она корабли гостиные
     Со товарами драгоценными, —
     Потому стратим-птица всем птицам мати.

   Видно птицу Матерь Сва поминать уже было нельзя, она входит в Голубиную книгу под именем птицы Стратим, которая всем птицам мати., при виде которой Перун возгремел громами в том ясном небе. Есть версия, что птица Стратим берёт своё название от Стрибога. Рассказывает о птице Стратим сказание о Крылат-камне Ремизова

   КРЫЛАТ-КАМЕНЬ
   Ремизов, Алексей

   В давние времена шла морем ладья на Соловки из Архангельска. И вдруг средь ясного дня налетела буря великая. Потемнело все кругом, ветер ревет, волны ладью заливают. И тут явилась над волнами Стратим-птица, та, что моря колеблет, и воскричала:
   – Выбирайте мне по жребию одного корабельщика в жертву!
   А в ладье той несколько воинов плыли в Кемский острог. Один отчаянный был храбрец, настоящий сорви-голова. Крикнул он в ответ Стратим-птице:
   – Пусть все погибнем, но тебе не поддадимся. Сгинь, нечисть поганая! – и уж лук боевой натянул, чтобы птицу лютую стрелить.
   Но тут поднялась из моря смертная волна выше лесу стоячего, какой даже кормщик бывалый в жизни своей не видывал, а только слыхал про нее от стариков. Сразу смекнул: спасенья от смертной волны никому не будет. Осталось только молитвы читать, да еще неведомо, помогут ли те молитвы!
   И в этот миг сын кормщика, отрок Ждан, немой от рождения, вдруг прыгнул за борт в ледяную воду, а она в Белом море всегда ледяная…
   Тотчас утихла буря, улеглись волны. Но сколько ни вглядывались люди, ни Ждана в воде, ни Стратим-птицы в небесах так и не заметили.
   Прошли годы. И вот нежданно-негаданно объявился в родной Кеми безвестно сгинувший Ждан, но уже не отрок немотствующий, а парень на загляденье: статный, кудрявый, звонкоголосый. Мать его сразу признала по родинке на щеке и по шраму на левой руке.
   Стали спрашивать родственники и знакомые, из каких краев явился, где запропастился на столько лет. На все вопросы только улыбался Ждан загадочно да в небеса перстом указывал. Порешили люди, что он малость умом тронулся, и в конце концов отстали с расспросами.
   Стал Ждан в праздники да свадьбы по деревням хаживать, на гуслях звонкоголосых наигрывать, сказки да былины сказывать. И про Алатырь-камень, и про Ирий-сад, и про водяных-домовых, и про птицедев прекрасных, кои зовутся Алконост, Гамаюн да Сирин.
   Только про Стратим-птицу ничего не сказал и не спел, сколько его ни упрашивали!
   С тех пор и повелись на Беломорье сказители, былинщики и песнопевцы под гусельные звоны. Но всякий такой краснослов ходил на выучку к Ждану, потому что был он лучшим из лучших.
   И вот что еще чудно было: так и не подыскал себе Ждан невесту. Многие девицы по нему вздыхали, кое-кто из вдовушек нарожали от него детишек, таких же кудрявых да синеглазых, но до скончания дней так и остался он холостяком.
   А за два года до упокоения своего нанял Ждан целую артель каменотесов, и принялись они на Трехгорбом острове камень преогромный обтесывать, пока не явилась взору птица диковинная с головой девичьей. Там, у подножия каменной птицы, и схоронили Ждана по его последней воле, но слишком много лет прошло с тех пор, от могилы небось и следа не осталось. Унес Ждан с собой загадку Стратим, пощадившей его юность и красоту. А птица та каменная, сотворенная по воле сказителя Ждана, в народе зовется Крылат-камень.

   Жар-птица: что знал Иван-дурак и не знали его умные братья

   Жар-птица. Иван Билибин

   Сказка «Конёк-горбунок» писателя П.П. Ершова, в которой одним из главных персонажей является «Жар-птица», начинается с довольно обычной для русских сказок присказке о том, что у крестьянина было три сына:

     Старший умный был детина,
     Средний был и так и сяк,
     младший вовсе был дурак.

   Сама «Жар-птица» в основном появляется в двух вариантах: либо она ворует яблоки, либо пшеницу. В древней легенде скорей всего это были яблоки в божественном Ирийском саду, но у Ершова сюжет начинает разворачиваться в обычной крестьянской среде и объектом вожделения сказочной птицы становится пшеница:

     Братья сеяли пшеницу
     Да возили в град-столицу.

   Сюжет сказки хорошо известен и мы не будем целиком её пересказывать, но постораемся выделить наиболее яркие стороны, характеризующие это необыкновенное явление. При этом мы будем также пользоваться вариантом сказки писателя Н.М. Языкова «Жар-птица», тем более, что первое появление этого персонажа описано особенно ярко. Действие этой сказки начинает разворачиваться на более высоком уровне: при дворе царя Выслава:

   Министр

     Я виноват, что не дерзнул доселе
     Открыть тебе великую беду,
     Тяжелое общественное горе:
     В твой царский сад повадилась Жар-Птица
     И яблоки заветные ворует,
     И прилетает кажду ночь, и яблонь
     Несчастная теперь едва похожа
     На прежнюю любимицу твою.

   Царь Выслав

     Поймать Жар-Птицу! Что это за птица?

   Министр

     Прекрасная, диковинная птица!
     У ней глаза подобны хрусталю
     Восточному, а перья золотые,
     И блещут ярко…

   Царь Выслав

     Все-таки поймать!

   Министр

     Поймать ее! Могуче это слово
     Державное, да малосильны мы,
     Твои рабы, явить его на деле.
     Твои рабы усердные, Жар-Птицу
     Уж мы давным-давно подстерегаем!
     Устроены засады, караулы
     И оклики; отряд дружины царской
     Дозором ходит; наконец, я сам
     Не раз уже ходил ее ловить,
     И все напрасно!

   Царь Выслав

     Стало быть, она
     Огромная, из рода редких птиц
     Времен предысторических?

   Министр

     Она
     Величиной с большого петуха
     Иль много что с павлина. Но у ней
     Глаза и перья блещут и горят
     Невыносимо ярко. Лишь она
     Усядется на яблони и вдруг
     Раскинет свой великолепный хвост —
     Он закипит лучами, словно солнце;
     Тогда в саду не ночь, а чудный день,
     И так светло, что ничего не видно!
     А между тем все это от нее ж,
     И тишина, такая тишина,
     И нежная и сладкая, что самый
     Крепчайший сторож соблазнится: ляжет
     На дерн, кулак подложит под висок,
     Заснет и спит до позднего обеда!

   Это описание уже напоминает появление птицы Матерь-Слава в «Книге Велеса». У Языкова один из главных персонажей, хотя также Иван, но не Иван-дурак, а Иван-царевич, впервые отличившийся в поимке пера Жар-птицы:

   Иван-царевич

     Перо Жар-Птицы.

   Царь Выслав

     Что ты, в самом деле?
     Возможно ли!

   Иван-царевич

     Я не поймал ее!
     Пресильная, пребешеная птица!
     Одно перо осталось у меня.

   Царь Выслав

     А как его достал ты?

   Иван-царевич

     Очень просто:
     Я взлез на яблонь и в густых ветвях
     Под самою верхушкой притаился;
     Сижу и жду, что будет? Ночь тиха,
     Безмесячна, во всем саду ни листик
     Не шевельнется; я на яблони сижу.
     Вдруг вижу, что-то на краю небес,
     Как звездочки, заискрилось; гляжу
     В ту сторону; оно растет и будто
     Летит, и в самом деле ведь летит!
     Все ближе, ближе, прямо на меня,
     И к яблони – и листья зашумели;
     Однако ж я ничуть не оробел.
     Сидит Жар-Птица, знаю… да как гаркну —
     И хвать ее обеими руками!
     Она рванулась, вырвалась и мигом
     Ушла из глаз в далекий небосклон,
     А у меня в руке перо осталось.

   Перо Жар-птицы, акварель В.А. Милашевского.

   Царь Выслав
   (рассматривая перо)

     Прекрасное, редчайшее перо!
     Как тяжело! Знать, цельнозолотое!
     Как тонко, нежно, гибко, что за цвет!
     Прекрасное, редчайшее перо!
     Хоть на шелом Рогеру! Слава богу!
     Любезные царевичи, я рад,
     Сердечно рад Жар-Птицыну перу!
     Теперь я ожил: я почти уверен,
     Что не уйдет она от наших рук.
     По-прежнему ходите караулить,
     И с нынешней же ночи. Я надеюсь,
     Что ты, Димитрий… Ну, Иван-царевич!
     А я грешил: я думал, ты… ан нет!
     Ты, как герой, ничуть не испугался —
     И действовал благоразумно. Славно!

   Это перо играет существенную роль не только в этой сказке, но и в легендах Индии, Ирана и Средней Азии, где Жар-птицы этих стран Гаруда, Симург и другие бросают или теряют своё перо, которое обладает чудодейственной силой…

   Обратимся к эпизоду поимки Жар-птицы в сказке Ершова, в которой Конёк-горбунок даёт наставление Ивану в предстоящем деле:

     «Скоро ночь, Иван, начнется,
     И тебе стеречь придется.
     Ну, в корыто лей вино
     И с вином мешай пшено.
     А чтоб быть тебе закрыту,
     Ты под то подлезь корыто,
     Втихомолку примечай,
     Да смотри же, не зевай.

     До восхода, слышь, зарницы
     Прилетят сюда жар-птицы
     И начнут пшено клевать
     Да по-своему кричать.
     Ты, которая поближе,
     И схвати ее, смотри же!
     А поймаешь птицу-жар —
     И кричи на весь базар;
     Я тотчас к тебе явлюся”. —

     “Ну, а если обожгуся? —
     Говорит коньку Иван,
     Расстилая свой кафтан. —
     Рукавички взять придется,
     Чай, плутовка больно жгется”.
     Тут конек из глаз исчез,
     А Иван, кряхтя, подлез
     Под дубовое корыто
     И лежит там как убитый.

   Вот собственно единственное объяснение того, почему эту птицу называли Жар-птица, хотя в индийской легенде о Гаруде прямо говорится, что от неё исходил жар, грозивший спалить всё живое. Кстати, в книге В. Н. Дёмина «Русь гиперборейская» обсуждается вопрос об общности Жар-птицы и Гаруды:

   Слово «жар» в имени чудесной птицы выступает в своём первоначальном смысле – «сияние», «горение» (от древнеиндийского «гарас» – «огонь», «пламя»: путём чередования гласных «г» и «ж» оно и образовано)… С учётом чередования согласных «ж» «г» понятия «жар» и «гарь» имеют общую генетическую и смысловую основу. Ту же корневую основу имеет и имя царя птиц индуистской мифологии Гаруды, ездового животного бога Вишну (вспомним общеарийского Вышнего и общеславянского Вышень).
   Далее в сказке Ершова появляется эпизод прилёта птиц, который меня буквально потряс, после того как я разгадал тайну происхождения знаний догонов о звёздной системе Сириуса, а именно о пятидесятилетнем периоде обращения Сириуса А и Сириуса В, и вновь перечитал сказку:

     Вот полночною порой
     Свет разлился над горой,
     Будто полдни наступают:
     Жары-птицы налетают;
     Стали бегать и кричать
     И пшено с вином клевать.
     Наш Иван, от них закрытый,
     Смотрит птиц из-под корыта
     И толкует сам с собой,
     Разводя вот так рукой:
     “Тьфу ты, дьявольская сила!
     Эк их, дряни, привалило!
     Чай, их тут с десятков с пять.
     Кабы всех переимать —
     То-то было бы поживы!
     Неча молвить, страх красивы!
     Ножки красные у всех;
     А хвосты-то – сущий смех!
     Чай, таких у куриц нету;
     А уж сколько, парень, свету —
     Словно батюшкина печь!”

   Число пятьдесят появилось здесь не случайно. В поэме. Фарид-ад-Дин Аттара XIII века «Мантик-аль-Тайр» («Беседа птиц»), посвящённоё божественному орлу Семургу, говорится о том, что тридцать птиц опускаются на гору Каф, и когда они её обозрели, поняли, что они-то и есть «Симург» и что «Симург» – это каждая из них и все они вместе. Трудно сказать какое значение числа тридцать в данном случае, можно лишь напомнить, что в Авесте тридцать дней продолжается битва Сириуса-Тиштрии с дэвом Апошей, однако, в древнегреческой мифологии, как мы уже говорили очень распространено число пятьдесят для потомков героев и персонажей легенд. К этому вопросу мы ещё вернёмся, анализируя роль птиц в Славянской мифологии.
   В русской сказке Жар-птица Иван-дурак не только знал, как мы увидим далее, что эта птица является описанием небычного небесного явления, с героем которого отождествляется дочь Месяца и сестра Солнца, но и знал, что она изменяется с периодом пятьдесят лет, то есть с периодом вращения Сириусов А и В. Вернёмся к описанию эпизода поимки Жар-птиц, в котором выделяется момент, в котором «ярким пламенем сверкая, встрепенулася вся стая, кругом огненным свилась и за тучи унеслась».

     И, скончав такую речь
     Сам с собою, под лазейкой
     Наш Иван ужом да змейкой
     Ко пшену с вином подполз —
     Хвать одну из птиц за хвост.
     “Ой! Конечек-горбуночек!
     Прибегай скорей, дружочек!
     Я ведь птицу-то поймал!” —
     Так Иван-дурак кричал.
     Горбунок тотчас явился.
     “Ай, хозяин, отличился! —
     Говорит ему конек. —
     Ну, скорей ее в мешок!
     Да завязывай тужее;
     А мешок привесь на шею,
     Надо нам в обратный путь”. —
     “Нет, дай птиц-то мне пугнуть! —
     Говорит Иван. – Смотри-ка,
     Вишь, надселися от крика!”
     И, схвативши свой мешок,
     Хлещет вдоль и поперек.
     Ярким пламенем сверкая,
     Встрепенулася вся стая,
     Кругом огненным свилась
     И за тучи понеслась.
     А Иван наш вслед за ними
     Рукавицами своими
     Так и машет и кричит,
     Словно щелоком облит.
     Птицы в тучах потерялись;
     Наши путники собрались,
     Уложили царский клад
     И вернулися назад.

   Далее сюжет сказки о Жар-птице подходит к рассказу, как выразился царь, о «другой птице, сиречь молвить, Царь-девице»:

     У далеких немских стран
     Есть, ребята, окиян
     По тому ли окияну
     Ездят только басурманы;
     С православной же земли
     Не бывали николи
     Ни дворяне, ни миряне
     На поганом окияне.
     От гостей же слух идет,
     Что девица там живет;
     Но девица не простая,
     Дочь, вишь, Месяцу родная,
     Да и Солнышко ей брат.
     Та девица, говорят,
     Ездит в красном полушубке,
     В золотой, ребята, шлюпке
     И серебряным веслом
     Самолично правит в нем;
     Разны песни попевает
     И на гусельцах играет…

   Описание небесной девы в русских сказках довольно разнообразны, напомним в этой связи описание царевны лебедь в сказке А. С. Пушкина о царе Салтане:

     За морем царевна есть,
     Что не можно глаз отвесть:
     Днём свет божий затмевает,
     Ночью землю освещает,
     Месяц под косой блестит,
     А во лбу звезда горит.

   Далее следует описание небесной светлицы Царь девицы, особо отметим, что на столбах хрустального свода по три звезды, а в райском саду в «раззолоченных во клетках птицы райские живут», то есть Жар-птицы:

     Посмотри-ка, горбунок,
     Видишь, вон где, на восток,
     Словно светится зарница…
     Чай, небесная светлица…
     Что-то больно высока!” —
     Так спросил Иван конька.
     “Это терем Царь-девицы,
     Нашей будущей царицы, —
     Горбунок ему кричит, —
     По ночам здесь Солнце спит,
     А полуденной порою
     Месяц входит для покою”.
     Подъезжают; у ворот
     Из столбов хрустальный свод:
     Все столбы те завитые
     Хитро в змейки золотые;
     На верхушках три звезды,
     Вокруг терема сады;
     На серебряных там ветках,
     В раззолоченных во клетках
     Птицы райские живут,
     Песни царские поют.
     А ведь терем с теремами
     Будто город с деревнями;
     А на тереме из звезд —
     Православный русский крест.

   Существует версия, что сказку «Конёк-горбунок» на самом деле написал не Ершов, а Пушкин, но мы не будем вторгаться в область литературных дебатов.

Чудесная птица Самрук

   Легенда об огромной птице, которая в благодарность за спасение своих птенцов от дракона или змея покровительствует герою, известен мифологиям многих народов. У казахов и киргизов иногда она отождествлялась с птицей самрук (Симрух или Симург). В мифологии тюркских народов известна также птица "алып-каракус («черная птица», «богатырь черная птица», иносказательное наименование беркута, орла), в мифологии казахов, киргизов (алп каракуш), казанских татар (каракош). Приведём отрывки из казахской легенды о Самруке [34], которая кроме этого известного сюжета, содержит также фрагменты, характерные для легенд о Жар-птице.
   В очень давние времена жил хан. У него было трое сыновей: Асан, Усен и младший – Хасан. Хасан был красивый, умный и к тому же батыр. Однажды хан увидел во сне чудесную птицу. Когда птица смеялась, изо рта ее падали цветы, а когда плакала – из глаз сыпались бусинки жемчуга. Хан решил раздобыть эту птицу. Позвал он к себе Асана и Усена.
   – Во сне я видел чудесную птицу. Когда она смеется, из ее рта сыплются цветы, когда она плачет, из ее глаз сыплются бусинки жемчуга. Найдите ее и доставьте мне, если не найдете, велю отрубить вам головы! – повелел он сыновьям. Хасан стал упрашивать отца отпустить его на поиски чудесной птицы. Отец согласился, и Хасан поехал вслед за братьями. Хасан догнал братьев, уехавших на сорок дней раньше его, и втроем они продолжали путь по большой дороге. Доехали братья до развилки трех дорог. Одна дорога шла вправо, другая – влево, а третья – прямо. У каждой дороги стояли три камня с надписями. На камне у первой дороги было высечено: «Поедет – вернется». На втором: «Поедет – может вернуться, а может не вернуться». А на третьем камне высечено: «Поедет – не вернется». Асан решил ехать по дороге «Поедет – вернется». Усен – «Может вернуться, а может не вернуться». Хасану досталась дорога «Поедет – не вернется». И братья разъехались.
   Едет Хасан несколько месяцев и несколько дней – впереди показался большой город. Прошло несколько дней – и он увидел большой красивый дворец. Но здесь шаманка превратила его в газель. Хасан-газель вошел во дворец. Навстречу ему вышла красивая девушка и превратила его в жигита. Когда к жигиту вернулся дар речи, он вежливо поклонился девушке, поблагодарил ее и рассказал все, что произошло с ним. Девушка также рассказала Хасану все, что с нею приключилось.

   – Я единственная дочь той самой жалмауыз-кемпир, которая превратила тебя в газель, – сказала она. – Мне было тяжело видеть, как мать издевается над людьми, превращая их в животных, взяла свое приданое и думала, что никогда больше не увижу человека, а тут сам аллах послал мне тебя. Теперь я от тебя не отстану.
   – Я не могу жениться на тебе, я должен выполнить обещание, данное мною отцу, – ответил Хасан.
   – Какое же обещание ты дал отцу?
   Хасан рассказал, как его отец во сне увидел чудесную птицу и повелел отыскать ее.
   Выслушала девушка слова Хасана и заплакала.
   – Если ты и дальше будешь искать эту птицу, то я потеряю тебя, – говорила она. – Эта птица принадлежала мне и умела говорить человечьим языком. Дочь царя дяу по имени Кульжахмал пришла с войском и отобрала ее у меня. Ты, конечно, найдешь становище тех дяу, но добыть птицу тебе будет нелегко,
   – Я готов на любые лишения. Я должен во что бы то ни стало найти птицу и доставить ее отцу. Если я достану птицу и вернусь живой и невредимый, то заеду и женюсь на тебе, – дал обещание Хасан. Девушка перестала плакать и указала Хасану дорогу.
   Прошло девяносто дней, и Хасан доехал до высоких гор, вершины которых упирались в небо. С большим трудом перевалил жигит через горы, потом доехал до большого одинокого дерева и присел отдохнуть в его тени. «Эй, человек, спаси нас, спаси!» – вдруг услышал он пискливые голоса птенцов Самрука. «Что случилось с бедняжками?» – подумал Хасан и бросился в их сторону. Огромный удав полз по стволу дерева вверх, намереваясь проглотить птенцов. Хасан выхватил меч и изрубил удава на куски.
   Спасенные птенцы горячо благодарили своего избавителя. Они были голодны и вмиг проглотили куски тела удава. Вдруг поднялся сильный ветер и пошел ливень.
   – Откуда ветер, откуда дождь? – спросил Хасан у птенцов.
   – Это не ветер, это летит наша мать. Ветер от ее крыльев, а дождь – ее слезы. Наша мать ежегодно на этом дереве выводила своих птенцов. Когда мать улетала за кормом для птенцов, удав, которого вы убили сейчас, выползал из своей норы, проглатывал вылупившихся птенцов и прятался в своей норе. Вот и сейчас наша мать возвращается с охоты и думает, что не увидит нас живыми. Мать очень любит человеческое мясо. Она может проглотить вас, спрячьтесь под нашими крыльями.
   Хасан спрятался. Прошло немного времени, и самрук грузно опустилась на дерево. От тяжести самрука дерево изогнулось и достало до земли. Мать принесла оленей, газелей и много других зверей и сложила в большую кучу. Увидев, что ее птенцы живы и невредимы, птица перестала плакать. Ветер утих, засверкало солнышко. Самрук, глотая слюну, стала оглядываться по сторонам.
   – Чую запах человека, вы не видели его? – спросила она у птенцов.
   – Если вы не тронете, мы покажем человека, – ответили они. Самрук в знак согласия кивнула головой. Когда птенцы выпустили из-под крыльев Хасана, птица подхватила его и хотела проглотить. Но птенцы запищали и впились ей в горло. Самрук выпустила Хасана.
   – Почему вы его жалеете. Какое добро сделал вам этот человек? – спросила мать.
   – Он убил удава и спас нас от смерти, – запищали птенцы.
   Самрук поблагодарила Хасана, расспросила, почему он пришел сюда и чем она может помочь ему. Хасан без утайки рассказал все и попросил доставить его в становище дяу.
   Самрук согласилась. Она посадила Хасана на спину и полетела к становищу дяу.
   Летели они семь дней и семь ночей. Перелетели через океан, пустыню, и когда подлетели к большой огненной реке, у самрук от голода закружилась голова, помутнело в глазах, и птица не знала как быть.
   – Эй, человек, боюсь, что мы не долетим до места, силы меня покидают, скоро упаду! – обратилась она к Хасану.
   Хасан, не задумываясь, вырезал у себя из бедер два куска мяса и протянул птице. Самрук проглотила мясо и полетела дальше.
   – Откуда такое мясо? Оно очень вкусное и придает большую силу! – сказала птица.
   – Эти куски я вырезал из своих бедер, – ответил Хасан. Самрук быстро провела крыльями по ранам Хасана, и они вмиг зажили. Прошло немного времени, и они прилетели в земли дяу.
   – Когда дяу ложатся спать, они засыпают на сорок дней. Вот уже три дня как они спят. Я тебя буду ждать здесь еще три дня. Если за это время ты не вернешься, ждать дольше не стану и улечу, – сказала ему Самрук.
   Хасан обещал вернуться через три дня и направился в город. Город дяу был очень красивый: тут все было построено из золота. Хасан, не видевший раньше такого чудесного города, забыл про чудесную птицу, про Самрук и стал осматривать все улицы.
   Переходя с улицы на улицу, он пришел к красивому дворцу и вошел в него.
   Он прошел вперед, переступил порог этой комнаты и увидел в золотой клетке птицу.
   Птица расхохоталась, из ее рта посыпались цветы. Это была та самая птица, которую разыскивал Хасан. Его радости не было предела. Хасан решил взять птицу и только протянул руку к клетке, как птица завизжала.
   – Ты меня не заберешь, – сказала птица, – если я запою громким голосом, все спящие дяу этого города проснутся. А один грамм твоего мяса здесь стоит тысячу дилля.
   Хасан в слезах стал молить птицу. Он рассказал о своих мучениях в пути, об уговоре жениться на ее прежней владелице. Птица сжалилась над Хасаном. Хасан взял клетку и вернулся к Самрук. Самрук уже приготовилась было улетать. Жигит с клеткой сел на спину огромной птицы, и они без особых трудностей прилетели в гнездо Самрука. Чтобы перелететь дальше, Самрук дала Хасану одно свое перо. Это было волшебное перо. Хасан с птицей сел на перо Самрука и прилетел к девушке. Не было предела ее радости.
   Отдохнули они там несколько дней, и Хасан с девушкой и птицей сел на перо Самрука и полетел на свою родину.
   Это перо является характерным элементом сказок и легенд о Жар-птицах, таких как легенды о Гаруде и Симурге, как мы увидим в последствии.

Сказание о трёх Жар-птицах

   Герб республики Северная Осетия

   Предания о Жар-птицах достаточно широко распространены у российских народов, так в осетинском эпосе есть легенда об Уархаге, его сыновьях и о трёх Жар-птицах [34]:

   В старости родилось у нарта Уархага два сына близнеца. В час, когда поют первые петухи, родился первый, в ту же ночь, когда утренняя звезда Бонварион ещё не взошла на небо, в час, когда поют вторые петухи, родился второй.
   Позвал Уархаг небесного кузнеца Курдалагона, повелителя бездны морской Добеттыра, много почтенных людей во главе с Бором и Алыбегом. Назвали сыновей Ахсар и Ахсартаг, что значит «отважный» и «отважнейший». Не по дням, а по часам росли братья.
   Посреди трех селений нартов у Бора был сад. В него повадились три птицы, и назначил Бора сторожить сад в ночь от каждого дома двух человек. Из года в год вонзались два кола по обе стороны (вокруг) сада, и в чей черед проникали в сад птицы, тем он отсекал кому голову, кому руку и насаживал их на два кола.
   Во дворе Борафарнуга росла необыкновенная яблоня. На ней созревало одно золотое яблоко. Было оно лекарством от старости. А дерево это было такое: до полуночи оно цвело, с полуночи до рассвета приносило плоды. Нартам это дерево было очень дорого, они стерегли его как большое сокровище по очереди. Пришёл черёд охранять сад от загадочных птиц двум братьям-близнецам Ахсару и Ахсартагу. Договорившись между собой, что до полуночи сторожит один, а от полуночи до рассвета другой, один из братьев, Ахсар, засыпает, другой же, Ахсартаг, подкарауливает ночную птицу. В час, когда ночь сменяется днём, словно птица прилетела какая-то, осветился весь сад. Ахсартаг пустил стрелу и ранил ее. С рассветом у дерева братья обнаружили окровавленное золотое крыло. Подобрав его, Ахсартаг бросается в погоню. Дорога приводит к морю, на дно которого он и опускается, предварительно повелев брату ждать его на берегу.
   Ахсартаг пускается в опасный путь. Он спускается на дно моря в поисках умирающей загадочной птицы и обнаруживает там необычный подводный дом, в который и входит. Сидят в доме семь братьев. Две их сестры выше их сидят – их золотые волосы на плечах не умещаются, в золотые сундуки спадают. Третья в соседней комнате стонет. Отворив следующую дверь, наш герой чуть не ослеп, он увидел саклю до того блестящую, как будто она была сделана из стекла, и ее разом освещали солнце, луна и звезды. Так же, как и в первой сакле, тут посередине был разведен костер, и вокруг него сидели люди.
   Внимательно присмотревшись, наш герой замечает, что они сидят возле больной, но очень красивой девушки, каждый волос у девы-птицы золотой, а в безлунную ночь она светится, как луна. Это наводит его на мысль, что «от ее красоты, должно быть, и свет такой в сакле». Четыре молодца, один краше другого, поднялись ему навстречу… Он подошел ближе и увидел, что у изголовья больной сидит мать ее. Она говорит герою:
   «Здравствуй, если ты принес куски тела моей дочери, а не то будь проклят, и лучше бы ты сюда совсем не приходил!».
   Но Ахсартаг прикладывает недостающий кусок к телу ее дочери (девы-птицы), даёт яблоко и та оживает. Путешествие героя заканчивается женитьбой.

Роль Агни и Матаришвана в описании этой космической вспышки

   Что касается Агни, то в Ригведе он играет особую роль, ничуть не уступая Индре, иногда
   дублируя его.

     III, 2, 7. Он заполнил оба мира, заполнил великое Солнце,
     Когда его, только родившегося, деятельные жрецы держали в руках.

     9 Для юного Агни, совершающего круговой обход,
     Бессмертные Ушиджи очистили три полена.
     В то время, как одно из них они установили для наслаждения смертного,
     Два других приблизились к родственному миру.

     10 Быстро действуя, он движется по высотам и низинам.
     Он вложил зародыш в эти существа.

     11 Родившись в разных утробах, он оживает,
     Бык, ревущий, словно лев…

     12 Вайшнавара (эпитет небесного Агни), как некогда, поднял небосвод,
     Спину неба, приветствуемую доброжелателями.

     13 Кого захватил Матаришван, когда тот жил на небе,
     К имеющему яркий путь, златовласому, прекраснопламенеющему
     Агни мы обращаемся за новой удачей

     14 К чистому, как светило в своём движении, подвижному,
     подобному Солнцу

   Гаруда (Матаришван) становится одной из его ипостасей, как Прометей похитивший огонь для людей:

     I, 71, 4. Когда Матаришван, носясь в разные стороны, похитил его,
     Светлый стал родным в каждом доме.
     И тогда он, близкий к Бхигу, взял на себя службу вестника,
     Как тот, кто сопровождает очень сильного царя.

   С тех пор приготовление пищи в каждом доме стало ритуалом принесения жертвы богу Агни

     I, 128, 2. Мы раздуваем его, привозящего жертву к цели…
     Он не стареет эти своим обликом,
     Который Матаришван для человека принёс издалека,
     Бога, которого Матаришван принёс издалека.

     3 В быстром движении в один день он обегает вокруг земного пространства,
     Ежеминутно воспеваемый бык, громко ревущий, изливая семя…

   Легенда о Гаруде создаёт впечатление, что Агни всё же является более древним богом, не «стареющим этим своим обликом», которого похитил, принёс издалека деятельный Матаришван для людей.
   Для нас более важным является космическая сторона существования Агни. Следующий отрывок демонстрирует, что Митрой является не только Солнце в зените своей яркости, но то же самое относится и к Агни:

     III, 5, 4. Митрой становится Агни, когда зажжён.

     8 Едва родившись, он увеличивается благодаря растениям,
     Когда они, дающие побеги, укрепляют его своим жиром

     9 И вот прославленный, юный Агни вспыхнул благодаря дровам,
     На вершине неба, на пупе земли.
     Как Митра Агни достоин призывов, он, Матаришван.
     Как вестник пусть привезёт он богов на жертвоприношение!

     10 Благодаря дровам, он укрепил небосвод, он, вздымающийся.
     Этот Агни, становящийся высшим из источников света,
     Когда Матаришван для Бхигу
     Зажёг Агни, скрывавшегося возницу жертва.

   Следствием того, что Агни в максимуме своей яркости стал Митрой, стало появление, как здесь определяется, появление чёрного дня и белого дня – т. е. ночи, когда светил Агни и белого дня, когда светило Солнце.

     VI, 9, 1. Чёрный день и светлый день – Вращаются два пространства по своему разумению.
     Агни-Вайшнавара, рождаясь,
     Как царь преодолел светом мрак.

     4 Вот первый хотар – взгляните на него!
     Этот свет бессмертный среди смертных.
     Это он родился, прочно уселся,
     Бессмертный, растущий телом.

     5 Прочный свет установлен, чтобы его видели…

     7 Все боги преклонились тебе в страхе,
     О Агни, когда ты пребывал во тьме.
     Вайшнавара да будет милостив нам на милость!

   Оценивая результаты арктической теории (теории полярной зари), а также других теорий пытающихся объяснить происхождение ведических богов, Тилак так резюмирует ситуацию:
   Напомним, что имеется четыре единовременных эффекта, порождённых победой Индры: освобождение вод, освобождение коров, рождение зари и появление Солнца. Теория грозы (Индра бог грозы, который молнией разбивает гору и освобождает из грозовой тучи воды) разъясняет два первых, а теория зари – два вторых. Но все четыре не были объяснены никем, как, в равной мере, соединив эти четыре теории, нельзя использовать их указания для уточнения вопроса о четырёх результатах.
   Кроме упомянутых четырёх эффектов, необходимо добавит ещё один эффект – рождение Агни, Индры, Матаришвана и других астральных богов. И все эти пять эффектов получают своё объяснение в гипотезе о вспышке Сириуса В в комбинации с возникновением вследствие с этой вспышки нового местоположения полюса.

   В следующем отрывке устанавливается семь ступеней в эволюции Агни, чему соответствует семь сестёр-юниц, вскармливающих его:

     III, 1, 3. Усладу создал себе мудрый, обладающий чистой силой действия,
     Тесно связанный по рождению с небом и землёй
     И вот боги нашли Агни, достойного, чтобы его видели,
     В водах, во время деятельности сестёр.

     Семь юниц усилили счастливого,
     Родившегося светлым и алым в величии,
     Они спешили к нему, как кобылицы – к новорождённому жеребёнку.
     Боги любовались Агни при рождении.

     5 Распространяясь в пространстве своими сверкающими членами…
     Одеваясь в пламя и жизненную силу вод,
     Он создаёт свою высокую, совершенную красоту.

     6 Он вошёл в тех, что никого не порочат и не терпят обмана,
     В юниц неба, не одевающихся и в тоже время не нагих.
     Тут древние и вечно юные, происходящие из одного лона,
     Восприняли зародыша – эти семь голосов.

     7 Расправились его скованные разноцветные члены…

     8 Выношенный, о сын силы, ты засверкал,
     Принимая то ясные, то неистовые облики.

   В следующем отрывке число сестёр увеличивается до десяти. Это может быть число дней, в течение которых Сириус совершив свою эволюцию, стал «бессмертным». Впрочем, соотношение семи и десяти сестёр может рассматриваться, как количество летних месяцев до и после вспышки, так как сёстры были в то же время и кобылицами.

     III, 29, 11 Танунапат («отпрыск самого себя» – эпитет Агни) – зовётся отпрыск Асуров
     Нарашансой становится он, когда рождается;
     Матаришваном – когда сформировался в матери;
     Порывом ветра стал он в своей стремительности.

     13 Смертные породили бессмертного…
     Десять девиц-сестёр вместе
     Охватывают новорождённого мужа

     14 Окружённый семью хотарами, сверкал он издревле…

   Вот ещё один фрагмент, указывающий на то, что Агни, сверкавший издревле, окружённый семью хотарами (звёздами созвездия Большого Пса), «отпрыск самого себя», трижды рождённый, то есть трижды достигший максимальной яркости, пройдя семь или десять фаз изменений самого себя (семь или десять девиц-сестёр), становится бессмертным:

     IV, 1, 7. Трижды происходят эти высшие, истинные,
     Желанные рождения этого бога Агни.
     Сокрытый внутри бесконечного мрака, он явился
     Чистый, светлый, благородный, ярко сверкающий.

     17 Исчез беспорядочный мрак, засверкало небо,
     Возник божественный луч Ушас,
     Поднялся Сурья на высокие равнины,
     Видящий, что прямо среди людей и что криво.

     V, 9, 4. Ты также тот, кого трудно поймать,
     Как детёныша петляющих существ.
     Ты тот, кто сжигает много дров,
     О Агни, словно скот, съедающий всё на пастбище.

     5 Он ещё тот, чьи языки пламени
     Сплетаются вместе дымные.
     А когда Трита на небе
     Раздувает его словно раздуватель мехов,
     Он оттачивает пламя, как при выдувании металла.

   Следующий гимн, описывающий подвиги Агни в победе над мраком, сравнивает его со «странствующим кругом Солнцем»:

     Словно странствующее кругом Солнце, ты правишь, о бог
     с чудесным блеском,
     О Агни, словно Митра, высоким законом.
     Ты раздатчик обильного добра, о бог.

     3 Этот благой повелитель силой убивает Вритру.

   По – видимому, «Ригведа» складывалась из сказаний разных племён, поскольку одни и те же события, такие, как победа над Вритрой, приписываются разным богам в различных фрагментах, Индре, Трите, Агни. Один из редких гимнов, возлагающий ответственность за убийство Вритры на Агни. В следующем фрагменте также редкое упоминание о победе над Эташей, которая обычно приписывается Индре:

     VI, 15, 5. Кто своей очищающей приметной красой
     Всегда сиял на земле, словно зори своим блеском,
     Словно торжествующий победу в походе, в борьбе с Эташей,
     Кто подбегает, словно мучимый жаждой при солнечном зное (– к воде), нестареющий…

     6 Почитайте вашего Агни раз за разом дровами!

   Для Тилака с точки зрения арктической теории осталось непонятным, как Солнце, породив Агни, само уходило за горизонт:
   Солнце, движущееся между небом и землёй в течение десяти месяцев, подобно пребыванию в материнском лоне. Приводило на ум ведическим поэтам параллельную мысль о десятимесячной беременности, но удивление вызывалось тем, что ребёнок. Появляющийся на свет, виден всем, а Солнце становилось невидимым как раз в момент выхода из лона матери. Куда оно уходило? Заключали ли его в деревянный ящик или обвязывали кожаными ремнями в водном мире? Почему мать не показывалась его отцу после благополучных родов? И были ли они благополучны? Вся эта история, естественно, вызывает много вопросов, и ведические поэты, кажется наслаждались этой загадкой, возвращаясь к ней в разных гимнах. А ведь то, что относится к Солнцу, в равной мере относится и к Агни, и во многих местах в Ведах Агни идентичен Сурье…
   Однако, как это следует из приведённого ниже отрывка, родителями Агни были Небо-и-Земля и Тваштар и воды:

     X, 2, 7. Ты, кого Небо-и-Земля, кого воды,
     Кого Тваштар, порождающий прекрасное, породили,
     Точно зная путь, исхоженный предками,
     Ярко свети, о Агни, когда тебя зажгут!

   А сам Агни, «рождённый для силы действия», сам «порождает юную женщину», «телёнок сам породил свою мать» (это можно понимать так, что после дня, соответствующего светимости «юной женщине», последовал день с максимальной яркостью Сириуса В – «телёнок Агни», а затем вновь яркость соответствующая «юной женщине-матери»), укрепил «направленный вверх луч Сурьи», он сравнивается с «бушующим морем Солнца»

     X, 63, 1. Зажжён деятельный посланник, о царь,
     Легко родившись, этот, похожий на Рудру, появился для силы действия.
     Искусно блистает он высоким блеском.
     Он идёт к светлой Ушас, гоня тёмную Ночь.

     2 Когда благодаря обманному облику он овладел чёрной пёстрой Ночью,
     Порождая юную женщину, потомство могучего отца.
     Блистает посланник неба вместе с Васу («благой», класс богов, возглавляемых Индрой),
     Укрепляя направленный вверх луч Сурьи.

   Интересна параллель меду Агни и Тритой. Рождённые оба в небесных реках, Агни, «трижды рождённый», как и Трита, третий конь, причастены к победе Индры над Валой и Вритрой:

     X, 8, 1. С высоким знаменем Агни идёт вперед.
     Громким рёвом бык оглашает две половины мироздания.
     Он достиг крайних пределов самого неба.
     Бык возрос в лоне вод.

     3 Кто ухватил за макушку двоих родителей,
     Того они вложили в обряд как бушующее море Солнца.
     Во время его полёта красноватые языки пламени, кончающиеся конями,
     Радовались самим себе в лоне закона.

     7 По его совету, Трита в яме,
     По обычаю высшего отца, стремясь к озарению,
     Ища покровительства в лоне обоих родителей
     Обращается к оружию, называя его родственным.

     8 Зная оружие, идущее от предков, этот
     Апья, посланный Индрой, победил в борьбе.
     Убив трёхглавого, о семи лучах,
     Трита выпустил коров даже у сына Тваштара.

     9 Индра зарубил того, кто замахнулся на слишком большую силу,
     Благой господин – того, кто мнил себя таковым.
     Забрав себе коров самого Тваштара
     Вишварупы, он оторвал три его головы.

   Главные итоги рассмотрения
   1. Ригведа помнит о временах жизни арийцев в приполярных регионах, где Солнце и Луна ходят летом по кругу, а лето длится семь месяцев.
   2. После вспышки Сириуса, это явление описывается в Ригведе такими богами, как Индра, Агни, Матаришван, Митрой, Варуной, Ямой, Гарутмант, год стал длится десять месяцев.
   3. Один из главных подвигов Индры – победа над Вритрой и освобождение коров (месяцев), он породил, заставил подняться Солнце (изменение параметров земной орбиты и прецессии земной оси) и выпустил поток вод (Потоп).
   4. От вспышки при рождени Индры, усилившимся за один день, сотряслось небо, затряслась Земля, потекли потоки вод.
   5 Индра подтянул бадью неба (ковш неба по Тилаку) тройным рывком, Агни трижды обходит вокруг жертвы (бадьи неба?) – три дня вспышки Сириуса. Индра и Агни выливают источник неиссякающий (Потоп) небесных вод вместе с Солнцем, ушедшим в результате этого в нижний мир в результате прецессии земной оси, после чего лето стало длиться десять месяцев, вместо семи.
   6. Повозка полярной зари Ушас улетела в дальние края, арийцы молятся о том, чтобы никогда не вернулись времена, когда Солнце в Ночи.
   7 Указание Ригведы на то, что повозка Индры догоняет повозу, Солнца может говорить о том, что в результате прецессии сократилось время между заходом Сириуса и восходом Солнца.
   8. Легенда о Гаруде указывает на то, что жар от вспышки Сириуса был столь сильным, что грозил сжечь всё живое, а также на то, пятьсот лет до появления вспышки Сириуса-Гаруды, возможно, была вспышка Сириуса, связанная с рождением его недоношенного брата Аруны. Эта легенда указывает также, что, возможно, Агни является более древним богом, чем Гаруда-Матаришван, связанный с предыдущей крупной вспышкой Сириуса.
   9. Матаришвана Ригведа называет арийским Прометеем, принесшим огонь людям, что указывает на то, что эти события вспышки Сириуса, связываются со временами овладения огнём.
   Млечному пути.

Вспышка Сириуса в мифологии Китая

Среди первосоздателей Вселенной в китайской мифологии упоминается дух Чжулун с горы Чжуншуань. Этот дух был с лицом человека, телом змеи или дракона длинной в тысячу ли, с кожей красного цвета. У него были необычные глаза, подобные двум оливковым деревьям, когда он их закрывал, превращались в вертикальные линии (согласно «Книге гор и морей» [83] у Чжу-луна «глаза выступают вперёд, и веки, смыкаясь, образуют прямую линию»). Стоило ему приоткрыть глаза и в мире, как в мире наступал день, когда он из закрывал, на землю спускалась ночь. Стоило ему лишь подуть, как появлялась пелена красных облаков, падал хлопьями сильный снег, и наступала зима; дохнёт – тотчас красное Солнце начинало палить, текли металлы и плавились камни, и наступало лето. Он лежал, свернувшись, как змея: не ел, не пил, не спал, и не дышал, – как только дохнёт, подует ветер на десять тысяч ли. Светом свечи, которую Чжу-лун держал во рту, он мог освещать высочайшие сферы неба и глубочайшие пласты земли, где царил вечный мрак. А так как он всегда держал во рту свечу и освещал мрак в небесных воротах на севере, то его ещё называли Чжу-инь – Освещающий мрак.
Существует удивительное сообщение о том, что Пань-гу имел голову дракона и туловище змеи. Когда он вздыхал – поднимались ветер и дождь, а когда выдыхал – гремел гром и сверкала молния, открывал глаза – наступал день, закрывал – спускалась ночь. В этом Пань-гу был подобен духу Чжу-лун с горы Чжуншань.

   Из южных районов Китая, откуда происходит легенда о Пань-гу, ведёт своё происхождение и сказание о чудесном псе с фонетически близким именем Паньху. Он жил во дворце императора Гаосинь-вана (одно из имён Ди-Ку). Однажды у императрицы заболело ухо. Три года продолжались боли, а потом из него выполз маленький золотистый червячок. Государыня положила его в тыкву и прикрыла блюдом. Через некоторое время из тыквы появился красивейший пёс с блестящими узорами. Его назвали Паньху, именем, сложенным из слов «пань» – блюдо и «ху» – тыква.
   В то время князь Фан-ван поднял мятеж. Император посулил свою дочь тому, кто принесёт ему голову мятежного князя. Сановники побоялись идти на Фан-вана, но в тот же день из дворца исчез Паньху. Пробравшись в стан мятежника, Паньху отгрыз голову мятежного князя и принёс её императору. Император повелел накрошить ему много мяса, но пёс отказался его есть.
   Император удивился, уж не хочет ли Паньху взять в жёны его дочь, на что пёс ответил человеческим голосом, что если посадить его на семь дней и ночей под золотой колокол, то он сможет превратиться в человека. Император исполнил эту просьбу, но его дочери нетерпелось посмотреть на своего будущего жениха, боясь, что он умрёт от голода, она приподняла колокол. Тело Паньху уже превратилось в человеческое, лишь голова оставалась собачьей. Невеста надела шапку в форме собачьей головы, в таком виде они и сыграли свадьбу.
   У них родились три сына и дочь. Старшего сына после рождения положили на блюдо, и поэтому его назвали Пань – «Блюдо». Второго сына после рождения положили в корзину и назвали его Лань – «Корзина». При рождении младшего сына раздался гром, поэтому мальчика назвали Лэй – «Гром». Когда дочь стала взрослой, её выдали замуж за человека по имени Чжун – «Колокол». Впоследствии люди из этих четырёх родов – Пань, Лань, Лэй и Чжун – переженились, и от них пошёл народ, почитавший Паньху как общего предка.

Легенда о десяти Солнцах

   В Древнем Китае существовала легенда о десяти Солнцах. Эта легенда содержит сведения о необычном событии, спутавшем привычный порядок смены дня и ночи, Солнца и Луны. Солнце и Луна рассматривались как первопредки китайских родов. В «Книге гор и морей» говорится:
   "Есть долина, называется долина Вэньюань (Тёплых источников). На вершине Тангу (Кипящее Ущелье) есть дерево фу. Одно Солнце садится на него, другое Солнце взлетает, каждое летит на вороне… Посреди Великой пустыни стоят горы, называются Цзюйлин, Юйтянь, Дууцзи и Лимао. Это место, откуда восходят Солнца и Луны".
   На территории древнекитайского царства Инь (Шан) находилось пять огромных районов, которые носили названия Западные, Южные, Восточные, Северные и Центральные (Шан) земли.

Владыка Центра Хуан-ди, имел необычный вид. По преданию, у него было четыре лица, что позволяло ему наблюдать одновременно за всеми четырьмя сторонами света. Владыка Севера Чжуаньсюй родился от луча звезды, пронзившего Луну, словно радуга. Владыкой Юга был бог Солнца Янь-ди. После того, как он не подчинился владыке Центра, Хуан-ди сразился с ним, в результате чего Янь-ди ушёл на Север, а его место занял великан Чию. В битве Чию с Хуан-ди, последний использовал барабан, сделанный из шкуры быка Восточного моря Куя, глаза которого сверкали словно Солнце и Луна. В качестве палочки для барабана Хуан-ди использовал кости бога грома Лэй-шена, жившего в озере Грома – Лэйцзэ. Когда Хуан-ди ударил костью по барабану, раздался грохот намного сильнее грома. Этот грохот позволил Хуан-ди победить Чию.
С незапамятных времён китайцы почитали древнейших правителей своей страны, которые со временем приобретали божественные черты. Об императорах Ди-цзюнь и Ди-Ку имелось много сходных преданий, что позволяет предполагать, что речь идёт об одном и том же лице. Так, легенде о десяти братьях-солнцах, сыновей Ди-цзюня, соответствует предание о том, что жена Ди-Ку перед рождением очередного сына видела во сне, как глотает Солнце. Всего она видела восемь таких снов и родила восемь сыновей. Они стали известными сочинителями песен и танцев.

В мифологии древних китайцев верховным владыкой был Ди-цзюнь («Желтый Предок»), обитая на небе, он иногда спускался на землю к своим друзьям, разноцветным птицам.

   У него было три жены. В «Книге гор и морей» [38], которую относят к 4–2 вв. до н. э., об этом сказано так в разделе «Великих пустынь Юга»:
   "За Юго-Восточным морем, у реки Благостной, расположено царство Сихэ. Там живет женщина по имени Сихэ. Здесь Солнца купаются в водоёме Благостном. Сихэ – жена Предка Выдающегося (Цзюнь) родила десять Солнц".
   Десять Солнц мужского цикла (десять золотых трёхлапых воронов), имеют имена: Цзя, И, Бин, Дин, У, Цзи, Гэн, Синь, Жэнь, Гуй. Солнца после купания живут на дереве фусан (тутовое дерево), оттуда они отправляются на колеснице матушки Сихэ на Запад, где есть дерево жо, цветы которого освещают землю (вечерняя заря). В разделе «Великих пустынь Запада» говорится:
   "В Великой пустыне лежит гора под называнием гора Солнца и Луны. Это Небесный Стержень. В небесные ворота Уцзюй заходят Солнца и Луна. Бог приказал Великому поднять небо, а Чёрному – опустить землю. Опустив землю, Черный родил Е. Е поселился на краю запада, чтобы управлять чередованием Солнца и Луны, звёзд и планет… Есть женщина, она купает Луны. Жена Предка Выдающегося Цзюня Чанси родила двенадцать Лун. Она первая начала купать их".
   Двенадцать Лун женского цикла (трехлапые жабы), называются: Цзы. Чжоу, Инь, Мао, Чэнь, Сы, У, Вэй, Шэнь, Ю, Сюй, Хай. Имена для сыновей и дочерей Ди-Дзюня дали родовые племена древних китайцев. Сочетание десяти Солнц (десяти стволов в интерпретации книги «Глубинных морей» Цзи Пина) и двенадцати Лун (двенадцати ветвей по книге «Глубинных морей») дает 60-ричный цикл, которым измерялись периоды года. Дни такого цикла составлялись из сочетания имен Солнц и Лун (1 – цзянцзы, 2 – ичжоу, 3 – бининь, 4 – диньмао и т. д.). Шесть циклов по 60 дней дает продолжительность года в 360 дней. Но была у Ди-Цзюня и третья жена – Эхуан, которая породила трёхтелые существа. По книге Цзы-Пина «Глубинные моря» [39]:
   "В начале существования Неба и Земли… отец не знал своего сына, а сын не знал отца. Не сажали ещё пять злаков, а пили кровь животных и ели мясо с остатками шерсти. Жили разнузданно, предавались веселью. Тогда и появились совершенные мудрецы. Их звали Фу-Си, Шэнь-Нун, и Хуан-Ди. В результате разделились мудрость и глупость, а вслед за этим появились различия между государем и чиновниками, между отцом и сыном".
   Хуан-Ди (Ди-Цзюнь), которого называли «Жёлтый предок» и «Жёлтый император» считался олицетворением магических сил Земли, он почитался в качестве драконоподобного существа грома, имел солнечный рог, четыре глаза и четыре лица. Он один из пяти богов, божество центра. В историзованной традиции Хуан-Ди почитался как правитель, наследовавший Шэнь-Нуну (Янь-ди), которому предшествовал Фу-Си.
   Считается, что «Жёлтый предок» правил с 2698 по 2598 г. до н. э. С десятью Солнцами связан миф о стрелке И – одном из сыновей Ди-Цзюня. Сыновья матушки Сихэ сменяли друг друга на колеснице, а люди думали, что им светит одно Солнце. Но однажды сыновья взбунтовались и нарушили привычный порядок. Небо засияло в десять Солнц. В мире наступила засуха, леса вспыхнули как сухой тростник, звери искали спасения в реках, но и реки вскипали от жары, а птицы всплывали брюхом вверх, птицы падали вниз с опалёнными крыльями. Тогда Ди-Цзюнь послал своего сына И, в «Книге гор и морей» об этом сказано так:
   "Предок Выдающийся (Цзюнь) даровал Охотнику красный лук и десять стрел с белым опереньем".
   Услышав шум громких шагов, уцелевшие люди высунулись из пещер и приветствовали стрелка. И выстрелил, и одно из Солнц лопнуло, как багровый бычий пузырь. Вновь и вновь натягивал лук И, Солнца разрывались с треском, как огненные шары.

   Мудрый правитель Яо неслышно подошёл к И и вытащил у него одну стрелу. Метавшееся на Небе последнее Солнце упало в объятья своей матери Ночи. Как-то И узнал, что на западе в горах Куньлунь живёт богиня по имени Сиванму, у которой хранится лекарство от бессмертия. Стрелок И решил добраться до Сиванму, несмотря на расстояние и трудности. У Сиванму действительно могло оказаться лекарство от бессмертия, так как на горе Куньлунь росло дерево бессмертия. Благодаря своей чудодейственной силе и несгибаемой воле Стрелок И благополучно проник через огненное и водное кольцо и взобрался на вершину горы. Там И увидел страшного стража ворот по имени Кайминшоу – Зверь открывающий свет, с девятью головами, ростом в четыре чжана. В «Каталоге гор и морей» о нём сказано так:
   "Животное, открывающее свет похоже на огромного тигра с 9 головами, у каждой из которых человеческое лицо; стоит на вершине Кунлуня, обернувшись к востоку".
   По счастливой случайности богиня Сиванму была дома и Стрелок И рассказал богине цель своего прихода. Сиванму торжественно передала лекарство Стрелку И, предупредив, что лекарства хватит на двоих, если выпьет один, то вознесётся на небо. Когда стрелок И вернулся домой после одного из походов, его жена выпила всё лекарство одна и вознеслась на Луну. На Луне предательница превратилась в огромную жабу (её можно видеть во время полнолуний). В том же «Каталоге гор и морей» говорится о последствиях появления десяти Солнц в одном из районов Царства Женщин:
   "Вот труп Нюйчоу (Женщины Чоу). Она была заживо сожжена десятью Солнцами. Это произошло к северу от (Царства) Мужчин. Правой рукой (Нюйчоу) прикрывает своё лицо. Десять Солнц стоят наверху, а Нюйчоу стоит на вершине горы. Есть человек, одет в зелёное платье, рукавом закрывает лицо. Именем зовётся Труп Нюйчоу".

Легенда о двух Солнцах

В более позднее время во времена династии Ся существовала легенда о двух Солнцах [84]:
Государством Ся правил Цзе-ван. На поте и крови своих подданных он возвёл великолепный дворец «Яшмовая башня». В нем были собраны великолепные вещи и красавицы со всей Поднебесной. Рядом с дворцом был пруд, наполненный вином. При ударе в барабан три тысячи человек подползали к пруду на четвереньках и начинали пить вино. Некоторые, перепившись, падали в пруд и тонули. Сам Цзе-ван вместе со своими наложницами искренне наслаждался этим зрелищем.

   Для ночных забав у него существовал Дворец Вечной Ночи в тёмном уединённом ущелье, где он веселился со своими подданными иногда по несколько месяцев. Однажды, когда в Яшмовой башне собралась весёлая компания, И Инь, приехавший из соседнего государства Инь, и ставший главным поваром, сказал: «Вы, правитель, не хотите слушать моих слов и поэтому своими глазами увидите, как страна рано или поздно придёт к гибели». Цзе-ван в гневе ударил кулаком по столу. Но немного подумав, он сказал: «Я в Поднебесной, как Солнце на небе. Кто видел, что Солнце можно было уничтожить? Меня можно будет уничтожить лишь тогда, когда будет уничтожено Солнце».
   После этого И Инь понял, что совершил ошибку и вернулся на родину. У Цзе-Вана был приближённый по имени Фэй Чан. Однажды он прогуливался вдоль реки Хуанхэ и увидал, что на небе одновременно появились два Солнца. Солнце на восточном берегу излучало яркое сияние, лучи его играли, освещая облака. Солнце на западе было красным и тусклым, окружённое пепельными, похожими на клочки ваты, облаками. Вскоре оно совсем закатилось. В это время на небе раздался удар грома. Фэн Чан, увидев это чудо, вспомнил народную пословицу: «На небе не бывает двух Солнц, на земле не бывает двух правителей».
   Фэй Чан в душе испугался и спросил водяного бога Хэ-бо: «Какое из этих Солнц олицетворяет Инь и какое Ся?» Хэ-бо ему ответил: «Западное Солнце – это Ся, а восточное Инь». Так Фэй Чан узнал, что мощь династии Ся сходит на нет, и страна погибнет. Пословица говорит: «Тот кто понимает ход событий, – герой». Он тоже собрал домочадцев и убежал к Тан-вану.
   Эта легенда интересна тем, что на небе одновременно светили настоящее Солнце и его красный тусклый аналог, заход которого сопровождался громом. В этом описании угадывается последняя фаза вспышки Сириуса В. Государство Ся было северной провинцией по отношению к государству Инь, возможно, племена Ся появились в этих регионах из приполярных районов, где возможен был эффект наблюдения двух Солнц: настоящего и вспыхнувшего Сириуса В. О принадлежности этих племён приполярным районам говорит название второго дворца правителя Ся – Дворец Вечной Ночи.
   Среди астральных китайских мифов обращает на себя внимание ленгенда о Волопасе и Ткачихе, имеющая много общих черт с основным японским солярным мифом о богине Солнца Аматэрасу и её брате Сусаноо, о чём речь пойдёт ниже. Ткачиха Чжи-нюй была внучкой небесного императора Хуан-ди, известного также как жёлтый император, с которым связывается возникновение шелководства. Легенда о Ткачихе и Волопасе
   Чжи-нюй была небесной феей, и жила на восточном берегу Серебряной реки, Млечного Пути, и ткала на станке красивые слоистые облака из удивительного волшебного шёлка. Кроме Чжи-нюй, над одеждой для неба трудились ещё шесть молоденьких фей, сёстры ткачихи – небесные мастерицы. Чжи-нюй была самой усердной, самой трудолюбивой из них.

   А по другую сторону от прозрачной и блестящей Серебряной реки – мир людей. И жил в нём пастух по прозвищу Ню-лан – Волопас. Родители его рано умерли, вот и приходилось ему терпеть попрёки да побои жены старшего брата. Не выдержал Ню-лан, отделился от брата. Дали ему старого вола, и зажил он сам по себе.
   Однажды старый вол заговорил сам по себе человеческим голосом и сказал, что Ткачиха вместе с другими феями подойдёт к Серебряной реке купаться. Он посоветовал подкрасься, и унести её одежду, тогда Ню лан сможет на ней жениться.
   Изумлённый Ню-лан отправился к Серебряной реке, и когда ткачихи сбросили свои лёгкие одежды, прыгнули в чистый поток, став подобными белым лилиям, он выхватил одежду Ткачихи. Испуганные феи. Расхватав свои одежды, испуганные феи разлетелись словно птицы.
   На берегу Серебряной реки осталась только бедная Ткачиха, которая прикрыла грудь распущенными волосами. Ню-лан сказал ей, что он вернёт платье, только если она согласится стать его женой. Ткачиха стыдливо кивнула головой, поскольку у неё уже давно родилась любовь к этому смелому, хотя и немного грубоватому парню. Так она и стала женой Волопаса. Вскоре у них родились сын и дочь.
   Небесный император пришёл в ярость и направил одного из богов схватить Чжи-нюй и привести её в небесный дворец. С тех пор только раз в году он позволил супругам встречаться вечером седьмого дня седьмой луны на мосту, который строили сороки из своих хвостов.
   По обеим сторонам Небесной Реки в ночном осеннем небе можно увидеть две довольно большие сверкающие звёзды – Волопаса и Ткачихи. Прямо за Волопасом две маленькие звёздочки – его дети: сын и дочь. Ещё дальше – четыре, образующие параллелограмм звезды, говорят, что это ткацкий челнок, брошенный Ткачихой своему мужу. А неподалёку от Ткачихи три небольшие звезды, составляющие равнобедренный треугольник, – это воловий кнут, который Ню-лан бросил жене. Они привязывали письма к челноку и кнуту и так передавали их друг другу.

   Если посмотреть на осеннее небо в северном полушарии на северную половину небо, то, конечно обратим внимание на созвездие Тельца (старый вол), рядом с которым немного ниже расположено созвездие Ориона, которое состоит из треугольника с яркой звездой a-Ориона – Бетельгейзе, и трапеции – челнока брошенного Ткачихой.
   С самой Ткачихой всё обстоит не так просто. Соблазнительно принять за неё самую яркую звезду созвездия Большого Пса, она же самая яркая звезда на небосклоне – Сириус.
   Интересно бы было взглянуть на эту фею без её одежд! Слева вниз от Сириуса расположен почти правильный треугольник – воловий кнут. Но в легенде говорится, что они сияют по обе стороны Небесной Реки. С другой стороны, когда-то они должны были быть по одну сторону реки, чтобы родить детей.
   В аналогичной японской легенде по обе стороны от Млечного Пути находились богиня Солнца Аматэхрасу и её брат Сусаноо, меч которым он был опоясан, богиня разгрызла на три части, омыла в Небесном Колодце (созвездие Близнецов), родив трёх дочерей. Здесь явное соответствие меча, которым был опоясан Сусаноо, разломанного на три части, с Поясом Ориона, состоящего из трёх звёзд.
   Сама богиня Аматэрасу позже оказалась в священном ткацком покое, куда Сусаноо бросил небесного пегого жеребчика, распугав ткачих. Где находился ткацкий покой в японской легенде не говорится. Ничто не мешает отождествить его с созвездием большого Пса, вспышка Сириуса которого во многих мифологиях связана с огненными конями или жеребцами.

Китайский феникс

   Также как и многих других народов у древних китайцев были свои священные птицы. Китайский феникс – Фэн-Хуан (самец и самка – «Фэн» и «Хуан» были символом супружеской верности и дали имя этой птице).
   … Стоит Яо-гора… Есть пятицветные птицы, их три: одна называется птица Хуан, другая называется птица Луань, и ещё одна называется птица Фэн… Луань птица сама поёт, Фэн сама танцует, Фэн-Хуан (самка-самец) несёт яйца.
   Образ этой птицы имел определённые модификации. Одна из них зовётся Сян Шэ (образ-змея) и имеет образ двуполой птицы, имеющей явное сходство с птицей Фэн-Хуан пятичастной системы сян:
   Ещё на Восток 300 ли стоит гора, называется Ян-гора… Есть птица там, по облику подобна самке фазана. Пять цветов её оперения даны узорами. Она самка-самец. Именем зовётся Сян-ше. Она кричит себя называя.
   Это подтверждается существованием описания птицы Фэн-Хуан, в которой проявляются значения пяти нравственных категорий:
   Есть птица там, её вид подобен петуху, она пятицветно-узорчатая. Зовётся Фэн-Хуан. Узор головы называется Дэ (добродетель), узор крыльев называется И (справедливость), узор спины называется Ли (ритуал), узор груди называется Жэнь (взаимность), узор живота называется Синь (доверие). Увидят (Фэн-Хуан), то поднебесная умиротворяются, успокаивается
   Одной из ипостасей птицы Феникс была модификация в виде духа шень девятичастной системы:
   Посреди Великой Пустыни стоит гора, называется Небесный столб Северного предела. Сюда, к Северу, протекает Океан-вода. Есть дух, у него девять голов с человеческими лицами, туловище птицы. Называется Девятиглавый Фэн (Феникс).
   Согласно одному из описаний, были различные сочетания первых двух Фениксов:
   спереди Феникс напоминает лебедя, со спины он похож на единорога цинлина. У него шея змеи, хвост рыбы, окраска дракона, туловище черепахи, горло ласточки, петушиный клюв.
   На бронзовых сосудах они изображались с пышным хвостом, огромными глазами и гребнем в виде трезубца. Фэн-Хуан принадлежала к типу царских животных, она считалась символом императора и императрицы. Были и модификации, отражающие чисто духовную змеевидность:
   И ещё есть дух, во рту змея, в руках змея. В его облике сочетается тигриная голова и человеческое туловище, четыре копыта, длинные локти. Зовётся цинлян.

Кроме фениксов в Китае почитались птицы бифан и бииняо («птицы, соединившие крылья»). Появление птицы бифан обычно сопровождалось вспышкой удивительного пламени. Птица бифан походила на журавля, но при этом была зелёная, с красными полосами, белым клювом и одной ногой.
Бииняо были похожи на дикую утку с красно-зелёным оперением. У каждой птицы было по одному крылу, одной ноге и одному глазу. Они могли летать по небу только парами, а поодиночке могли лишь ковылять по земле на одной лапе мелкими шажками. По некоторым источникам, в каждой паре одна из птицы была зелёная, другая – красная.

Список многоглавых птиц в «Книге гор и морей» довольно значителен:

Каталог южных гор: гора Основная (Цзи), водится птица, похожая на петуха, но с тремя головами, и шестью глазами, шестью ногами и тремя крыльями. Каталог западных гор: Гора-зимородок, водятся птицы лей, по виду сороки, но черно-красные, имеют две головы и четыре ноги. Каталог западных гор: гора Иван, водится птица, похожая на ворона, но с тремя головами и шестью хвостами; умеет смеяться. Каталог западных земель внутри морей: животное, Открывающее свет, похоже на огромного тигра с девятью головами, у каждой человеческое лицо; стоит на вершине Куньлуня, обернувшись к востоку; к югу от Открывающего свет водится птица о шести головах.

Японская космогония и вспышки Сириуса

   После ознакомления с мифологией Ригведы казалось, что все основные событя, связанные со вспышкой Сириуса, уже ясны, и книгу можно считать законченной. Я принял для себя некоторый план написания книги с рабочим названием «Космогенезис Великих богов» и принялся за работу. Но как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Волею судьбы, благодаря одной моей знакомой Маргарите, мне пришлось отправиться весной 2004 г. на свою родину, в Ленинград. Раз уж вышла такая оказия, я решил прочесать тамошние книжные магазины, тем более, что в Питере есть известное издательство восточной литературы «Летний сад». Мне повезло, там я нашёл книгу корейских преданий о Женщине – Солнце, из которой я узнал о существовании соответствующего японского предания.
   Знакомство со сказаниями древних японцев: «Козики. (Записи о деяниях древности)» позволило в связном виде обозреть всю картину вспышки Сириуса и осознать, что произошло действительно необычное событие в истории землян – исчезновение Солнца среди лета. Со «Славянскими Ведами» тогда ещё я не был знаком, а, ознакомившись, понял, что придётся переделывать всю книгу заново и на многое взглянуть по-новому.
   Японская космогония начинается с рождения богов одиночек ками. После этого рождаются божественные пары. Первыми в этой серии стали бог всплывающей грязи и богиня осаждающегося песка. Последней стала пара – Изданаки (призывающий муж) и его сестра Идзанами (призывающая женщина).
   Легенда гласит, что от них пошли все боги. С благословения небесных богов после брачного ритуала обхода вокруг небесного столба Идзананки и Идзанами породили восемь самых больших японских островов. Из капелек воды, которой Идзанаки омыл свой левый глаз, родилась богиня Солнца Аматэрасу («небесное сияние»); из воды, омывшей правый глаз, – бог Луны Цукуёми («бог счёта лун»), а из водяных капелек, стекавших с его носа, явился Сусаноо («доблестный, быстрый ярый бог-муж»), бог ветра и водных стихий. Аматэрасу и Сусаноо подобно Исиде и Осирису стали супругами.

Легенда о рождении восьми солнечных божеств от Аматэрасу и Сусаноо

   Идзанаки подарил Аматэрасу ожерелье из драгоценных камней и власть над «равниной высокого неба», Цукуёми получил царство ночи, Сусаноо – морскую стихию. Но последний, постоянно плакал, от чего моря и реки иссякали, а деревья засыхали. Причиной его печали стало желание навестить в подземном царстве свою мать, Идзанами. Недовольный сыном Идзанаки прогнал его.
   Тогда Сусаноо отправился на небо, чтобы попрощаться с Аматэрасу. И тут все горы и реки загрохотали, все земли заколебались. Аматэрасу испугалась и спросила брата, по какой причине он поднялся на небо? Сусаноо предложил сестре поклясться в верности друг другу и родить потомство. Аматэрасу согласилась. Для этого они становятся по обе стороны Небесной спокойной реки. Первой к процедуре приступает богиня Аматэрасу, которая, облачившись как лучник, вооружась тремя колчанами (с пятью сотнями и тысячью стрел) и луком, совершает следующие действия:
   1) выпрашивает у бога Сусаноо подвешенный к его поясу меч в 10 сяку длиной с десятью рукоятками, который он ей и передаёт;
   2) разбивает меч на три куска;
   3) издаёт звон нитями 500 яшмовых магатама-бусин, потрясая ими;
   4) погружает обломки меча в Небесный колодец (который находится на острове отмели на середине Небесной спокойной реки, как полагают комментаторы)
   5) разгрызает их зубами;
   6) изрыгает изгрызенное вместе с дыханием.

   Из извергнутого ею изо рта тумана, рождаются три женских божества (Богиня Тумана, Богиня Причалов и Богиня Водопадов).
   Наступает очередь бога Сусаноо. Он совершает следующее:
   1) выпрашивает у Аматэрасу нить из 500 магатама-бусин, подвешенную к волосам у левого уха богини, которую она ему и передаёт;
   2) со звоном потрясая нитью,
   3) погружает её в Небесный колодец;
   4) разгрызает яшмовые магатама;
   5) извергает изгрызенное вместе с дыханием.
   Бог Сусаноо производит пять мужских божеств(Истинно Побеждая, Завоевал Я Победу, Быстрого Солнца Бог Небесных Обильных Рисовых Колосьев; Бог Небесного Рисового Колоса; Небесный Бог-Солнечное Дитя; Живущий Бог-Солнечное Дитя; Бог Диковинный Дух из Кумано).

   Прежде всего, бросается в глаза, что Аматэрасу и Сусаноо производят своё потомство на берегах Небесной спокойной реки, которая является ни чем иным, как Млечным Путём. Небесный колодец имеет аналог в китайской астрологии, как одно из созвездий Красной Птицы южного сектора Неба из общего числа 28 лунных домов, под именем Колодец (восемь звёзд созвездия Близнецы). Меч Сусанно, который Аматэрасу разбивает на три куска, конечно же, является Пясом Ориона, который имеет фаллический смысл в различных мифологиях. Три женских божества, которые рождаются от Аматэрасу, похожи по виду на свою мать и имеют размеры в 1/3 меча Сусанно. Это, конечно же, три дня наблюдения вспышки Сириуса, когда ночью было светло как днём. Пять мужских божественных существ, появившихся от Сусаноо, имеют вид яшмовых магатама-бусин, о размерах которых мы можем только догадываться, но они явно меньше 1/3 меча и отражают звёздную часть вспышки Сириуса.

Легенда об исчезновении богини-Солнца Аматэрасу

После рождения детей Сусаноо на радостях совершил в царстве Аматерасу ряд поступков, относящихся в Древней Японии к «восьми небесным прегрешениям». Он разрушил оросительные каналы, питавшие водой поля, осквернил покои, содрал шкуру с живой лошади и, проломив крышу ткацких покоев выпустил его внутрь, напугав девушек-ткачих, работавших вместе с богиней над изготовлением ритуальных одеяний. Разгневанная выходками брата, Аматерасу покинула небеса и спряталась в пещере Небесного Скалистого Грота, оставив весь мир в полной темноте, наступила вечная ночь. Тогда боги, стремясь выманить богиню из её укрытия, придумали хитрость. Амацумара, небесный кузнец, с помощью богини Исикоридомэ, чьё имя переводится как литейщица, создали «Большущее зеркало». Бог-Предок Гранильщик изготовил нить магатама (украшение из агата, яшмы, нефрита, золота, янтаря, стекла и глины; бусины имели размер от 1 до 5 см, их число ясака-но переводят как «восемь холмов» или «множество») После этого Амэ-но-коянэ (Бог Возносящий) и Футодама (Бог Привносящи у оленя-самца с небесной горы Кагуяма вывернули лопатку, взяли небесное дерево Хахака с небесной горы Кагуяма, чтобы исполнить гадание.
Густоветвистые (букв. «пятисотенные») деревья Масакаки с небесной горы Кагуяма, выкопав с корнями, к верхним веткам прикрепили длинные нити со множеством магатама, на средние ветки нанесли большущее зеркало, к нижним ветвям подвесили белые, голубые лоскуты нигитэ, заставили Бога Привносящего для Аматэрасу держать, поставив его перед входом в пещеру.

   После этого Амэноудзумэ (Небесная Богиня Отважная), с небесной горы Кагуяма, поставив перед дверью Небесного Скалистого Грота пустой котёл к верху дном, ногами по нему с грохотом колотя, в священную одержимость пришла и, груди вывалив, шнурки юбки до тайного места распустила.
   Тут Равнина Высокого Неба ходуном заходила – все восемьсот мириад богов разразились хохотом. Выглянув из пещеры, Аматэрасу спросила у Амэноудзумэ, с какой стати она потешает богов? Тогда Амэноудзумэ сказала: «Есть высокое божество, превосходит тебя – богиню. Вот мы и веселимся-потешаемся».
   После этого перед Аматэрасу подставили зеркало, и она увидела в нём своё отражение, которое приняла за какую-то другую красавицу. Но это ещё не всё. За стенами пещеры продолжали громко смеялись боги. Их веселье вызвал вид танцующей на перевёрнутом чане богини Амэноудзумэ, развязавшей все завязки своей одежды. Любопытная Аматэрасу вышла из пещеры, и её быстро схватил за руку Амэ-но тадзикаро («Бог-Муж Могучих Рук»). После этого Бог Привносящий протянул у входа в пещеру верёвку-заграждение и сказал: «Отныне возвращаться туда не изволь». Аматэрасу стала впоследствии прародительницей японских императоров.

   Исчезновение богини Солнца Аматэрасу соответствует исчезновению бога Солнца Ра из Ладьи Миллионов Лет в мифологии Древнего Египта и аналогичным мифам, славян, финно-угров и многих других народов. Но данный миф имеет несколько очень информативных подробностей.
   Во-первых, у небесной горы Кагуяма с небесным деревом Хахака, что очевидно означает Северный полюс, боги вывернули лопатку небесного оленя-самца, т. е. повернули небесную ось. При этом новая ось – дерево Масакака было поставлено у Небесного Скалистого Грота и богине Солнца Аматэрасу было запрещено возвращаться в своё бывшее укрытие.
   Во-вторых, на верхних ветвях новой оси – дерева Масакака, была прикреплена нить магатама, аналогичная мифу о рождении восьми отпрысков Аматэрасу и Сусаноо. По нашей версии эта нить из восьми бусинок-холмов является отражением вспышки Сириуса В в течение восьми дней.
   В-третьих, эпизод с высоким божеством, превосходящим богиню Солнца Аматэрасу, чьё отражение в зеркале на средних ветвях древа Масакака увидела богиня. Роль, которую исполняет Небесная Богиня Отважная Амэноудзумэ, с горы Кагуяма, снова возвращает нас к вспышке Сириуса В.
   В-четвёртых, белые и голубые лоскутки на нижних ветках небесного древа Масакака, по-видимому, являются отражением звёздного небосвода в японском мифе.

Легенда об уничтожении восьмиглавого дракона Ямато-но Орти и второй женитьбе Сусаноо

   Что касается Сусаноо, то он спустился на землю Идзумо, так как боги его прогнали за бесчинство во владениях Аматэрасу. С ним связана ещё одна легенда, имеющая свои корни во вспышке Сириуса В.
   Путешествуя по реке Хи, Сусано обратил внимание на плывущие по реке палочки для еды. Вскоре он встретил плачущих старика, старуху и их дочь. Они сообщили, что вот уже восемь лет Идзумо терроризирует восьмиглавый и восьмихвостый дракон Ямато-но Орти. Он съел уже восьмерых их дочерей, и теперь они должны отдать чудовищу свою последнюю дочь. Сусанно решил помочь несчастным, и те пообещали отдать ему в дочери свою последнюю дочь, если он спасёт её.
   Подготовив восемь больших бочек с сакэ, Сусаноо расставил их на восьми холмах, вокруг которых возвёл ограду. В ней восемь проёмов. Змей, увидев столь страшное сооружение, просунул свои головы в проёмы и, увидев бочки, осушил их содержимое. Когда страшилище опьянело и уснуло, Сусанно разрубил его на множество частей и обнаружил в теле змея меч кусанаги.
   Спасённая героем девушка оказалась богиней рисовых полей Кусинада-химэ. Она вышла за Сусаноо, построившего для своей семьи огромный дворец недалеко от Суга. От божественных супругов пошли новые поколения богов, среди которых особо выделялся О-кунинуси, сташий правителем Идзумо. В дальнейшем его сменил потомок Аматэрасу, бог Нининги.
   Впоследствии Сусанно оказался, как и Осирис, стал покровителем земледелия, а затем и правителем царства мёртвых, куда он был отправлен всё за те же прегрешения в царстве Аматэрасу. Кроме того, он остался владыкой морской стихии.

   Восьмиглавый дракон может символизировать восемь дней вспышки Сириуса, а его убийство вновь позволило Сусаноо обрести меч, имеющий явный фаллический смысл, что выразилось в рождении нового поколения богов. Но то, что бочки с сакэ Сусаноо расставил на восьми холмах, может указывать и на то, что Змей или Дракон Идзумо, как и во многих других мифологиях символизирует Потоп, жервами которого стали восемь дочерей старика и старухи. Формула «8=3+5» играет большую роль в японской культуре, «Восемь островов» – поэтическое название Японии, из которых три являются по сравнению с другими гигантскими. Эта формула кроме мифа о рождении 8 островов богами Идзанаги и Идзанами, связана с мифом о рождении трёх дочерей и восьми сыновей богами Аматэрасу и Сусаноо, отражающим вспышку Сириуса В.

Пернатый Змей в мифологии народов Западного полушария

   Космогенезис и вспышка Сириуса в мифологии индейцев Америки

   Происхождение великих цивилизаций в Центральной Америке возводят к первой высокоразвитой культуре ольмеков, живших на территории мексиканских штатов Веракрус и Табаско со II тыс. до н. э. до 400 г. до н. э.
   Ольмеков называют отцами культуры тольтеков, майя и ацтеков, которые жили на территории современной Мексики, а также на территориях современных государств Белиза, Гондураса, Гватемалы и Сальвадора. История племён майя, согласно [65], делится на следующие исторические периоды:
   Ранний доклассический период –2000–1200 гг. до н. э.
   Средний доклассический период –1200 –400 гг. до н. э.
   Поздний доклассический период –400 г. до н. э –300 г. н. э.
   Ранний классический период –300–600 гг. н. э.
   Поздний классический период –600–900 гг. н. э.
   Ранний послеклассический период –900 –1200 гг. н.э
   Поздний послеклассический период –1200–1520 гг. н. э.(вторжение испанцев).
   В периоды раннего и среднего доклассического периодов возникли древнейшие культурные центры майя. Золотым веком майя считается эпоха VII–IX столетий и часть постклассического периода до тольтекского правления, а впоследствии и ацтекского завоевания.
   Мифологическое наследие народа майя-киче представлено, чудом уцелевшим, памятником «Пополь-Вух» («Книга Народа») [68] народности майя-киче из горной Гватемалы. Оно начинается с повествования о творении мира:
   Это – Первый рассказ, первое повествование… Поверхность земли тогда ещё не появилась. Было только холодное море и великое пространство небес… Одни лишь Создательница и Творец, Тепеу и Кукумац, Великая мать и Великий отец, находились в бесконечных водах. Да они находились там, скрытые под зелёными и голубыми перьями, и потому они назывались Кукумац. По природе своей они были большими мудрецами и большими мыслителями. Вот в таком виде существовало небо, и там находилось Сердце небес – таково имя бога, и так он называется.
   Тогда пришло его слово. К Тепеу и Кукумацу, собравшимся вместе во мраке, в ночи пришло оно, и Тепеу и Кукумац говорили с ним… Так было установлено это во мраке и в ночи силой того, кто есть Сердце небес, кто именуется Хуракан. Первый называется Какулха-Хуракан. Второй – Чипи-Какулха. Третий – Раша-Какулха. И эти три суть единое Сердце небес.

   Кукумац называли майя-киче Пернатого Змея, которого ацтеки называли Кецаткоатль. Слово «хуракан» означает буквально «одноногий», бог бури на Антильских островах назывался Хуракан (слово «ураган» через испанцев вошёл во все европейские языки, в том числе и русский), общая для всех ипостасей часть имени – Какулха – «блеск молнии» также имеет смысл бога-громовника, что подчёркивается и общим названием Сердце небес. Процесс творения был прост:
   «Земля!» – воскликнули они, и немедленно она была сотворена… Сперва были созданы земля, горы и долины; был указан путь водным потокам, ручьи стали свободно бежать у подножья холмов и между ними. С тех пор отделены были друг от друга реки, когда появились великие реки… Затем они создали малых диких животных, лесных человечков, духов гор, оленей, птиц, пуму, ягуаров, пресмыкающихся, змей, ехидн, хранителей лесных чащ… Сначала боги пытались сделать людей из глины, но их творения разваливались и они уничтожили их.
   Затем они сделали людей из дерева. Для этого боги создали Прародительницу и Прародителя. Праматерь и Праотец бросили жребий из семян кукурузы и ците и были созданы деревянные люди, но они оказались непослушными и непочтительными, тогда боги вызвали потоп, уничтоживших большинство этих людей, оставшиеся превратились в обезьян.
   Как пишет У. Салливан [45] в книге «Тайны инков»:…подобно андским народам, киче-майя также вели счет Мировым Векам. Согласно "Пополь-Вуху", развитие жизненного пути киче охватывало четыре Века, начавшееся с самой примитивной эры кочевых охотников и достигшее высшей точки в Четвертом и последнем Веке земледельческой деревенской жизни. В сходной андской схеме было пять Веков, из которых Третий Век возвестил о земледельческой эре, в то время как Четвертый и Пятый Века отводились для появления Воинов, а затем Инков.
   Салливан продолжает, что этот «технический» язык счёта Всемирных Веков а андской мифологии использовался для описания и осмысления прецессии, также как у майя.
   Эта информация содержится в "Пополь-Вухе" в обращении к родословной Близнецов-героев земледельческого века, Солнца и Луны. Кича-майя возводят эту пару к гермафродитному божеству, изначальной паре – Дедушке (Шпийакоку) и Бабушке (Шмукане)… Эта формулировка о Дедушке-небе и Бабушке-земле, казалось, определенно принимала участие в официальной терминологии о разделении вселенских родителей, то есть (мужчины) неподвижной сферы звезд и (женщины) небесной "земли"… В ночи были рождены Хун-Хун-Ахпу («один хун-ахпу» – двадцатый день в календаре киче, существовал обычай получения имени ребёнка по дню его рождения. Племена майя обозначали день года путём соединения числа месяца (от одного до тринадцати) и названия дня) и Вукуб-Хун-Ахпу («семь хун ахпу»).
   Поколение, стоящее между Дедушкой и Бабушкой и их внуками Солнцем и Луной по женской линии представляла Шкик, дочь Бабушки и мать Солнца и Луны. Подобно своей матери Шмукане, Шкик – это лунно-земная богиня, которая, согласно "Пополь-Вуху", была чудодейственным образом оплодотворена другим нечеловеческим существом того же самого "поколения". Это существо, известное как Семь Ахпу, было (были) у киче богом семикратности, "сыном(вьями)" Дедушки/Шпийакока. Они появились перед Шкик в образе свисающих с дерева семи волшебных плодов. Страстно желая попробовать их, Шкик забеременела от слюны Бога-Семи.

   Детьми Хун-Хун-Ахпу стали Хун-Ахпу («один стрелок») и Шбаланке («маленький ягуар – олень»). Когда братья немного подросли, они очень полюбили охотиться на птиц и игру в мяч.
   Однажды Хун-Ахпу и Шбаланке узнали от мышки о путешествии своего отца и дяди в Шибальбу и их смерти. Они решили отомстить за своих родственников и стали специально с большим шумом играть в мяч. Владыки Преисподней снова пригласили братьев для матча.
   Для того, чтобы не попасть впросак, братья послали вперёд разведчика-москита. Он, кусая владык, разузнал многие их секреты и рассказал об этом близнецам. Поэтому братья успешно прошли испытания, на которых спасовали их предшественники, и, кроме того, успешно прошли испытания в Доме Мрака, Доме Ножей, Доме Холода, Доме Ягуаров и Доме Пламени.
   Эти названия домов, возможно, соответствуют деканам египтян или небесным овчарням вавилонян, отмечающим дни пребывания Хун-Ахпу и Шбаланке под землёй. В таком случае братья должны быть сопоставлены утренней и вечерней Венере. По мифам народов Центральной Америки изобретателями астрологии и календаря были первопредки старец и старица. Согласно их представлениям [68]
   "центральной фигурой майянского Зодиака являлся Млечный путь – яркая светящаяся полоса на ночном небе, формой напоминающая рептилию с разинутой пастью, которая делила зодиакальный круг на две половины: условно говоря, южную, или «живую» («мужскую»), и северную, или «мистическую» («женскую»). В отличие от традиционных 12 созвездий Старого Света, майя выделяли на небе пояс из 13 зодиакальных созвездий. Особое мистическое место было отведено тринадцатому созвездию – Летучей Мыши (в Старом Свете – Змееносец), соединяющей в себе признаки млекопитающего и птицы. Слева от Летучей Мыши (центра Галактики) – на «живой» половине зодиакального круга – по часовой стрелке располагались млекопитающие: Кабан (у нас – Стрелец), Олень (Козерог), Обезьяна (Водолей), Ягуариха с ягуарятами или Сука со щенятами (Рыбы), Белка (Овен).
   По другую сторону пояса, справа от Летучей Мыши, против часовой стрелки расположены птицы, рептилии и Скорпион – созвездия так называемых «связных» между мирами: Лягушонка (Скорпион), Солнечноглазый попугай (Весы), Пернатый Змей или Удав (Дева), Сова (Лев), Скорпион (Рак), Черепаха (Близнецы) и Гремучая Змея (Телец)".

   В доме Летучих мышей братьев всё-таки постигла неудача. Там им было предложено провести ночь, стоя неподвижно. Братья забрались внутрь своих выдувных трубок, где и заснули. Утром, когда Хун-Ахпу, проснувшись, забеспокоился, не занимается ли заря, и высунулся из трубки, его голова была отрезана крылом гигантской Летучей Мышью Камасоц.
   Но братьям помогли боги, даже Сердце небес и Хурракан спустились к дому Летучих мышей. Они вместо отрезанной головы поместили черепаху, сделав её похожей на голову Хун-Ахпу. Братья снова вышли на матч с владыками Пресподней, в самом начале которого, воспользовавшись тем, что игроки Преисподней, ошибочно погнались за кроликом вместо мяча, Шабланке водрузил вместо черепахи настоящую отрезанную голову Хун-Ахпу.
   Потерпев неудачу в матче, владыки Преисподней решили уничтожить братьев, предложив полетать над большим костром. Однако братья, воспользовавшись услугами провидцев, вначале отказались от этого. Но потом, объявив, что им известно о замыслах владык, они прыгнули на раскалённые угли и сгорели. Не было предела радости владык, по совету провидцев они размололи кости братьев и бросили в реку.
   На пятый день братья снова появились в реке в виде людей-рыб. Обитатели Преисподней охотились за ними по всей реке, но безрезультатно. На следующий день в Преисподней появились два оборванных старца, совершавшие многочисленные чудеса:
   Они сжигали дома, как будто они горели в действительности, и тотчас восстанавливали их снова… Наконец они умышленно разрезали друг друга на куски; они убивали друг друга. Тот, кто первый дал себя убить, распростёрся и лежал как мёртвый, и в то же время другой возвращал его к жизни.
   Молва об этих чудесах дошла и до владык Шибалбы Хун-Каме и Вукуба-Каме. Они тоже пожелали испытать ощущения смерти и возрождения. Братья удовлетворили их пожелание, но, конечно, не вернули их к жизни. Так были побеждены владыки Преисподней. Братья объявили обитателям подземного мира, что отныне они будут жить по новым правилам. Они больше не получат подарки в виде человеческих жертвоприношений, лишь закоренелые грешники будут их добычей, отныне им было запрещено играть в любимую игру в мяч. После этого братья почтили своих предков, Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Хун-Ахпу такими словами:
   «Прежде всего, вы должны стать почитаемыми, и вам первым будут молиться порождения света, Сыны Света. Ваши имена не будут забыты никогда. Да будет так!.. Мы отомстили за вашу смерть, за вашу гибель, за страдания и печаль, которые были причинены вам»… Тогда они удалились от них и поднялись наверх, в сосредоточие света; в одно мгновение они были подняты на небо. Одному было дано Солнце, другому – Луна. Теперь они обитают на небесах. И вот тогда четыреста мальчиков, убитых Сипакной, также поднялись на небо; они снова стали товарищами братьев и обратились в звёзды на небе

   Ещё до того как взошло Солнце Создательница и Творец, Тепеу и Кукумац узнали от животных, что в стране Пашиля и Кайала растут жёлтые и белые початки кукурузы. Они пошли в эти страны и убедились, что там растёт большое количество этих злаковых культур. И тогда они решили создать первых людей. Вот как об этом говорится в поэме «Пополь Вух»:
   "Размолов початки жёлтой кукурузы и початки белой кукурузы, Шмукане изготовила девять напитков, и из этой пищи пришла сила и плоть, и из кукурузы были созданы мускулы и сила человека. Вот что сделали Великая мать и Великий отец, Тепеу и Кукумац, как они именовались. После этого они начали беседовать о сотворении и создании нашей первой матери и отца; только из жёлтой кукурузы и из белой кукурузы они создали их плоть; из кукурузного теста они создали руки и ноги человека. Только тесто из кукурузной муки пошло на плоть наших первых отцов, четырёх людей, которые были созданы. Вот имена первых людей, которые были сотворены и созданы: первый человек был Балам-Кицу («Ягуар со сладкой улыбкой», второй – Балам-Акаб («Ягуар ночи»), третий – Махукутах («Выдающееся имя»), а четвёртый был Ики-Балам («Ягуар луны»)".
   Бакабы у майя были богами дождя и ветра. По легенде, Бакабы были четырьмя братьями, которых бог поместил в четырёх частях сотворённого мира, для поддержания неба. То есть они были Атлантами, из них первые три праотца возводились к тольтекским предводителям майя-киче. О них говорили, что они спаслись, когда мир был разрушен потопом. Чтобы отпраздновать торжество своего нового года, киче использовали пять роковых дней, добавленных в календарь к 360 обычным дням. В эти дни они совершали большие обряды, посвящённые Бакабам, а затем демонам Вайеябам, которых тоже различали по сторонам света. После Бакабов были созданы их жёны. Они были созданы во время сна мужей. Божество ещё раз осуществило своё намерение, создав жён. Вот их имена:
   Каха-Палуна («Вода водопада») именовалась жена Баларама-Кице, Чомиха (Прекрасная, избранная вода») была женою Баларама-Акаба, Цуцуниха («Вода колибри») именовалась жена Махукутаха, и Какишаха («Вода попугая») было именем жены Ики-Баларама. Они зачали людей, людей малых племён и больших племён, и они были началом нас самих, нас – народа киче… Возникло великое число людей, и в темноте они множились: не были рождены ещё ни Солнце, ни свет, когда они умножались… И одеяниями их были только лишь шкуры животных; они не имели хороших тканей, чтобы одеться; шкуры животных были их единственной одеждой. Они были бедны, они не владели ничем, но они были людьми, дивными по своей природе. Когда они прибыли в Тулан-Суйву, Вукуб-Пек («Семь Пещер») и Вукуб-Сиван («Семь Ущелий») – как говорится в старых сказаниях, – их странствования, пока они добрались до Тулана, были очень продолжительными.

   В этой местности племена стали ожидать появления звезды Икоких («обгоняющая Солнце звезда»). Имелась в виду планета Венера. Если в мифологии азиатских народов характерен элемент исчезновения Солнца и Луны, то в легенде киче интересен момент первого появления Солнца после восхода «обгоняющей Солнца звезды». Вот как описывается восход Солнца:
   "Баларам-Кице, Баларам-Акаб, Махукутах и Ики-Баларам были очень счастливы, когда они увидели утреннюю звезду. Она поднялась первая, с сияющим ликом появилась она перед Солнцем, а оно следовало за ней. Немедленно они развязали свои курения, которые они доставили с востока, надеясь в душе, что они смогут пригодиться… И они зажгли его, когда начали танцевать, обратясь лицом к востоку… И вот тогда взошло Солнце".
   Необходимо отметить, что хотя переход индейских племён из Азии в Америку произошел, возможно, более 10 тыс. лет до н. э., можно отметить определённые параллели в их мифах и мифах восточных народов Азии. Характерной их особенностью является наличие в мифах таких существ, как драконов, пернатых змеев, черепах, ягуаров-оборотней и птиц (орлов, соколов, сов и попугаев, одноголовых и многоглавых, одноногих и двуногих и т. д.).
   Характерна для них также определённая раскраска сторон света. У майя это: чёрное (запад), белое (север), красное (восток) и жёлтое (юг). По четырём сторонам света и по цветам у разных племён майя распределялись чаки (боги дождя), павахтуны (боги ветра) и бакабы (носители и держатели неба)
   Ещё одной характерной особенностью является присутствие особых магических чисел, наиболее часто встречающихся в индейских мифах: это цифры 3, 7, 9 или в комбинации 7+1=8 (Сердце небес (Какулха-Хуракан, Чипи-Какулха, Раша-Какулха), киче (три рода Кавек, Ниха и Ахау); один и семь Хун-Ахпу (вождей), Каме (мертвецов); семь Какиш (попугаев арару), Моц (семь звёзд Плеяды), семь Пек («Пещер»), семь Сиван («Ущелий»); девять напитков из кукурузы для создания людей, девять родов Кавек и Ниха и т. д. Как и в мифах народов Восточной Азии эти магические цифры связаны, по нашему мнению, с восемью или девятью днями наблюдения вспышки Сириуса В, из которых в течение трёх дней было также ясно, как днём.

   После испанского завоевания монахи с неистовостью фанатиков уничтожали древнейшее наследие майя, ацтеков и других племён. Тысячами в кострах сжигались ценнейшие рукописи, «идолы» и «алтари». Как пишет Г. Хэнкок в книге «Следы Богов» [1]:
   "Испанцы, глаза которых были затуманены невежеством, фанатизмом и алчностью, погубили в Мексике драгоценное наследие человечества. Они лишили будущие поколения информации о ярких и замечательных цивилизациях, ранее процветавших в Центральной Америке.
   … Отличился епископ Мексики Хуан де Суммарага, который похвалялся, что уничтожил 20 000 идолов и 500 индейских храмов. В ноябре 1530 года он сжёг принявшего христианство ацтекского аристократа, обвинив его в возврате к поклонению бога дождя; позднее на рыночной площади в Техкоко он устроил грандиозный костёр из трудов по астрономии, рисунков, рукописей и иероглифических текстов, которые конкистадоры силой отобрали у ацтеков в течение предшествующих одиннадцати лет.
   …монах Диего де Ланда сжёг тысячи рукописей майя, чьи свитки из оленьего пергамента были покрыты иллюстрациями и иероглифами. Он также уничтожил бессчётное количество «идолов» и «алтарей», которые он объявил «делом рук дьявола, злостно желавшего отвратить индейцев от пути истинного и не дать им принять христианство…»" В другом месте он так развивал эту тему: «Мы нашли множество книг [написанных индейскими буквами], но поскольку в них не было ничего, кроме суеверий и дьявольских предрассудков, мы все их сожгли, что туземцы восприняли с большой скорбью и болью».
   Как отмечается в той же книге, немного южнее университетского городка Мехико, стоит круглая ступенчатая пирамида. Она была на три четверти погребена вулканическим извержением. Когда геологи попытались датировать время извержения, то оказалось, что она была погребена вместе с 150 квадратными километрами окружающей территории 7000 лет назад.
   Кто был этим народом, строившим пирамиды задолго до сохранившихся пирамид не только Центральной Америки, но и Древнего Египта? Никаких сведений об этом народе нет, но известно, что цивилизации майя предшествовала цивилизация ольмеков. Как пишет Хэнкок:
   "…ольмеки намного древнее, чем майя. Они были умелым, цивилизованным, технически развитым народом. И именно они изобрели календарь с точками и тире, в котором началом отсчёта является загадочная дата 13 августа 3114 года до н. э., и который предсказывает конец света в 2012 году".

   Также неожиданно, как появились в Центральной Америке ольмеки, оставив после себя загадочные каменные головы с явными негроидными чертами лица, также неожиданно они и исчезли. Их место постепенно заняли различные племена тольтеков и майя, унаследовавшие в значительной степени и их культуру.
   Именно они воздвигли большинство пирамид и в том числе наиболее грандиозные из них в Теотиуакане («Городе Богов»), Паленке и Чечен-Ице. Как известно в комплексе пирамид Теотнуакан от пирамиды Луны идет Дорога Мёртвых протяжённостью почти пять километров, слева от Дороги – пирамида Солнца, еще дальше слева от Дороги, посреди комплекса Цитадели Храм – пирамида Кецалькоатля. Периметр основания пирамиды Солнца составляет 1000 м, её высота составляет 65 м. Хотя по высоте она уступает пирамиде Хеопса, по площади своего основания она её превосходит. Высота пирамиды Луны составляет около 42 м, а пирамиды Кецалькоатля – 22 м. Расположение трех пирамид, как и трёх великих пирамид в Гизе, снова напоминает расположение звёзд Пояса Ориона.
   Названия пирамид остались от ацтеков, воинственного племени, покоривших частично племена тольтеков и майя, остальная часть которых отошла южнее. Истинное назначение Города Богов и названия пирамид никому не известны. Не известна и точная датировка его возведения. Большинство учёных считает, что расцвет города пришёлся на период между 100 годом до н. э. и 600 годом н. э. Другие относят его возведение к периоду 1500 и 1000 годами до н. э. Есть исследователи, относящие его возведение к 4000 году до н. э. Большие разногласия возникли и о смысле, заложенном в комплекс пирамид Города Богов. Не ясно, почему Дорога Мёртвых отклонена от направления на север на 15°30.
   Были высказаны версии об астрономической ориентации этого города на Плеяды, Сириус-Орион и Млечный путь. Согласно последней версии С. Хагарда, пирамиды, курганы и прочие сооружения, расположенные вокруг Улицы Мёртвых отражают «звёздный план небес». Были несколько попыток сопоставления пирамид Солнца, Луны и Кецалькоатля планетам Солнечной системы, вплоть до внешних к Земле планет Юпитера, Сатурна и т. д. Но в этом отношении сразу возникает препятствие в необычности пирамиды Кецалькоатля. Вот как описывает её Хенкок:
   Открывшийся храм представлял собой зрелище одновременно прекрасное и странное. На нём сохранились остатки многоцветной окраски, покрывавшей его в древности. В оформлении преобладал скульптурный мотив в виде огромных змеиных голов, которые выглядывали из облицовочных плит и красовались по бокам массивной центральной лестницы. Удлинённые челюсти этих в чём-то человекоподобных рептилий были отягощены клыками, а верхнюю губу украшали усы в форме велосипедного руля. На толстой шее у каждой змеи – венчик из перьев, несомненный символ Кецалькоатля.
   По нашей версии три Великих пирамиды в Теотиукане, это, как и в Гизе, три дня наблюдения вспышки Сириуса В. При этом пирамида Кецалькоатля, уступая двум Великим пирамидам по высоте, также как и пирамида Менкаура в Гизе, отличается от них и по цвету.

   Кецалькоатль («змея, покрытая зелёными перьями» или «драгоценный близнец»), в мифологии индейцев Центральной Америки одно из трёх главных божеств, бог-творец мира, создатель человека и культуры, владыка стихий, бог утренней звезды, близнецов, покровитель жречества и науки, правитель столицы тольтеков – Толлана. Имел много ипостасей, из которых наиболее важные: Эекатль (бог ветра), Тлауискальпантекутли (бог планеты Венера), Шолотль (бог близнецов и чудовищ), Се-Акатль и др. Кецалькоатль – сын Мишкоатля и Чимальмат. Первые изображения Кецалькоатля, обнаруженные в скульптуре ольмеков, относятся к 8–5 вв. до н. э. В этот период Кецалькоатль был олицетворением ветров с Атлантики, приносивших влагу на поля, и культурным героем, давшим людям маис. В 1–6 вв. н. э. культ Кецалькоатля распространился по всей Центральной Америке. Он стал верховным богом, творцом мира, создателем людей и основателем культуры.
   Кецалькоатль добывает людям пищу: превратившись в муравья, он проникает в муравейник, где спрятаны зёрна маиса, выкрадывает их и передаёт людям. Кецалькоатль научил людей находить и обрабатывать драгоценные камни, строить, создавать мозаики из перьев, следить за движением звёзд и вычислять даты по календарю. В этот же период у Кецалькоатля появляются и функции покровителя жречества: по мифу, он является установителем жертвоприношений, постов и молитв. В последующий период Кецалькоатль вступает в борьбу со своим антиподом Тескатлипокой. Тескатлипока соблазняет старого Кецалькоатля, и тот нарушает свои же запреты: пьянствует, вступает в общение с сестрой. С его подданными – тольтеками происходят несчастья, вызванные тем же Тескатлипокой. Огорчённый Кецалькоатль покидает Толлан и удаляется в добровольное изгнание в страну Востока, где умирает, а тело его сжигают. По одному из мифов ацтеков, Кецалькоатль после поражения в Толлане удалился на плоте из змей в восточную заморскую страну Тлилан-Тлапаллан, обещав через некоторое время вернуться из-за океана. Поэтому, когда бородатые испанские завоеватели высадились на восточном побережье Мексики в год, посвящённый Кецалькоатлю, то первоначально ацтеки приняли предводителя испанцев Кортеса за возвратившегося Кецалькоатля.
   Кецалькоатль изображался в виде бородатого человека в маске, с огромными губами, или в виде змеи, покрытой перьями. Кецаль – малораспространенная птица, обитающая в труднодоступных высокогорных районах северной Гватемалы и близлежащем Гондурасе. Разноцветные хвостовые перья кецаля очень ценились и издавна были предметом роскоши, ими украшали одежду знати. «Коатль» – на языке ацтеков «змея». Кецалькоатль – человек-змей, «покрытый зелеными перьями кецаля», – один из главных богов в мифологии ацтеков, творец мира и человека, бог мудрости, созидания и вдохновения, покровитель ремесел. Кецалькоатль известен в Центральной Америке под многими именами, майя-киче именовали его Кукумац, в Чечен-Ице его знали как Кукулкан, но в переводе с местных наречий его имя всегда означает «Пернатый Змей».

   По многим легендам Кукулькан прибыл в Центральную Америку из-за Восточного моря. Как гласит одно из преданий:
   Кукулькан прибыл с девятнадцатью спутниками, двое из которых были богами рыбы, двое других – богами земледелия и ещё один – богом грома… Они оставались в Юкатане десять лет. Кукулькан сотворил мудрые законы, после чего поднял парус и исчез в направлении восходящего Солнца…
   Очевидно, в данном описании спутники Кукулькана являлись богами майя, отражавшими вместе с ним 13 месяцев года. В некоторых легендах утверждается, что Кукулькан был вынужден уйти из-за борьбы со своим соперником, по некоторым легендам братом Тескатилпокой, злобным богом, имя которого переводится как «Дымящееся Зеркало», позволявшее ему наблюдать за людьми и богами. Вечно молодой, всемогущий и всезнающий Тескатилпока ассоциировался в легендах с ночью, тьмой и священным ягуаром. Его культ требовал приносить людей в жертву. Возможно борьба с этим культом, привела к необходимости отъезда Кукулкана. По одной из версий Кецалькоатль покончил с собой:

     Истинно говорят,
     Что он пошёл умирать туда,
     В Страну Чёрного и Красного Цвета.
     В год Камыша он взошёл на костёр и сжёг себя,
     Это называется местом сожжения,
     Где Кецалькоатль принёс себя в жертву,
     Ещё говорят, что, когда он сгорел,
     Его пепел мгновенно поднялся вверх,
     И все дивные птицы слетались посмотреть…
     Когда жертвенный огонь погас,
     Сердце Кецалькоатля вознеслось в небеса,
     И древние говорили,
     Что оно превратилось в утреннюю звезду.

   Кецалькоатля сопровождал повсюду пес Ксолотль, который так много плакал, что его глаза выпали из глазниц. Несмотря на слепоту, он мог находить дорогу в темноте и отправился с Кецалькоатлем на Венеру, став одной из звезд-близнецов (вечерней Венерой). На крышке саркофага из Паленке глаза Ксолотли закрыты пятками бога огня Шутекутли. Вторым сопровождающим Кецалькоатля в путешествии на Венеру был бог льда, ставший утренней Венерой [45].

Вертикально мир ацтеков делился на 13 небес. В первом находилась Луна, во втором звёзды, которые соответствовали двум особым группам богов: Сенцион Минишкоа («четыреста северян») и Сенцион Уицнауа («четыреста южан»). На третьем небе располагались владения Солнца – Тонатиу, на четвёртом обитал Тлаиспалькантекутли, или Уэйситлалалин («большая звезда»), на пятом жили кометы – Ситлалинпопока («дымящиеся звёзды»). На шестом и седьмом небе (чёрном и синем) находились божества ночи и дня. Первая сфера считалась также востоком, где обитали души погибших воинов, вторая – западом, местом обители женщин, умерших во время родов. Восьмое небо являлось вместилищем бурь, а девятое, десятое и одиннадцатое, обозначавшееся белым, красным и жёлтым цветами соответственно, служили домом для богов Теотиуакана.

Центральный диск: лицо, четыре эры и стороны света

На «Камне Солнца» ацтеков, весом 24,5 тонны, изображено несколько концентрических окружностей, около каждой из которых, сделана замысловатая надпись. В них, как и в «Ватикано-Латинском кодексе» (собрании редких письменных памятников), а также календарях майя, сообщается, что Первое Солнце продолжалось 4008 лет. Второе Солнце продолжалось 4010 лет. Третье Солнце продолжалось 4081 год. Четвёртое Солнце продолжительностью 5026 лет. Тонатиу был первым движущимся Солнцем, и современная эпоха всё ещё принадлежит ему. Древние центральноамериканские предания ацтеков и майя относят рождение этой эпохи к 4-му тысячелетию до рождества Христова. Как известно, ацтеки и майя являются создателями грандиозных храмов, пирамид, строительство которых учёные относят к первому тысячелетию до н. э.

   Существовал и более поздний календарь «Хааб» – «нечётный год», состоящий из 365 дней. Он состоял из двух периодов: «тун» – 18 месяцев по 20 дней (всего, как и у египтян 360 дней) и «хма кабак кин» («неудачные» безымянные дни), составлявшие короткий месяц «уэйб» с пятью дополнительными днями. Вот названия этих месяцев:
   1. Поп 11. Сак
   2. Уо 12. «Ч»
   3. Сип 13. Мак
   4. Соц 14. Канкин
   5. Тцек 15. Муан
   6. Хул 16. Пах
   7. Яхкин 17. Каяб
   8. Мол 18. Куму
   9. Чен 19. Уэйб (5-дневный)
   10. Ях

   Как и в системе Цолкин, так и в системе Хааб названия месяцев тоже служили имена богов. Теперь если дополнить два первых зубчатых колеса Цолкин третьим – колесом Хааб, состоящим из 365 зубцов, то получится Большой год майя, состоящий из 18 980 дней, или 52 года по 365 дней.
   Поразительно то, что календарь майя является и по настоящее время самым точным из всех практических календарей, применявшимися человеческими цивилизациями. Майя знали, что земной год продолжается чуть больше, чем 365 дней. Однако система корректировки календаря отличается от всех остальных. Как отмечается в книге «День, когда явились боги» [62]:
   Они каждые 52 года прибавляли сразу 13 дней, то есть месяц священного календаря, а затем от общего макроцикла протяжённостью 3172 года постепенно отнимали 25 дней…
   В результате время обращения Земли вокруг Солнца имеет в календаре майя лишь минимальные отклонения от абсолютных астрономических данных:
   Юлианский календарь 365, 25 дня
   Грегорианский календарь 365, 2425 дня
   Календарь майя 365, 242129 дня
   Абсолютные астрономические расчёты 365, 242198 дня

   Для расчётов длительных периодов времени майя придумали «Долгий счёт времени», который наглядно представляется введением четвёртого зубчатого колеса. В результате возникают циклы, охватывающие миллионы и миллиарды лет:
   1 кин 1 день
   1 униаль 20 дней
   1 тун 360 дней
   1 катун 7200 дней (20 тун)
   1 бактун 144 000 дней (20 катун, 400 тун)
   1 пиктун 2 880 000 дней (20 батун, 400 катун, 8000 тун)
   1 салабтун 57 600 000 дней (20 пиктун, 400 бактун, 8000 катун, 160000 тун)
   1 кинчильтун –3 200 00 тун
   1 алаутун –23 040 00 0000 –64 000 000 тун –64 109 589 лет

   Невообразимые циклы, но в отдельных надписях майя упоминаются астрономические события, произошедшие 400 000 000 лет назад.
   В этой связи особенно интригующим выглядит то, что все пять Солнц, о которых упоминается в мифологиях ацтеков, майя и других племён, приходятся на последние 22 тыс. лет.
   Если вопрос о начале юлианского или грегорианского календаря является вполне прозрачным, то вопрос о начале календаря майя остаётся открытым и по нынешнее время. Профессор Р. Хенселинг предложил отнести нулевую точку на начало июня 8498 г. до н. э. В дальнейшем было высказано несколько точек зрения на время начала календаря майя, но они группировались в районе 4000–3000 гг. до н. э. Знаток доколумбовой Америки А. Л. Фоллемарс принял за начальную дату 16 сентября 3606 г. до н. э. Профессор Г. Д. Спинден, специалист по цивилизации майя, высказался за дату 14 октября 3373 г. Его не менее знаменитый коллега Джон Э. С. Томсон отнёс эту дату почти на 260 лет позднее, на 11 августа 3114 г до н. э. По его расчётам конец предыдущей эпохи Четвертого Солнца и начало эпохи Пятого Солнца, согласно календаря майя, отстоят от эпохи конца Пятого Солнца, приходящийся на 22 декабря 2012, на 1 872 000 дней, или 13 бактунов или 5126 лет.
   Предыдущая эпоха Четвёртого Солнца продолжалось 5026 лет, согласно «Ватикано-Латинскому кодексу», следовательно она началась 8140 лет до н. э. Эта дата также может рассматриваться как начало календаря майя. Отметим, что эта дата близка к дате предполагаемой вспышки Сириуса около 7500 лет до нашей эры, определённой из других косвенных данных, о чём говорилось в предыдущих разделах.

   Камень пяти Солнц

   Продолжая далее, мы должны рассмотреть возможность начала календаря майя также в эпохи
   Третьего Солнца – 12 221 г. до н. э.
   Второго Солнца – 16 231 г. до н. э.
   Первого Солнца – 20 239 г. до н. э.
   В целом продолжительность эпохи Пяти Солнц составляет 22 351 год, немного уступая продолжительности прецессионного цикла, имеющего продолжительность от 25 920 до 26 000 лет.

Календарь пяти Солнц у майя и ацтеков

   «Первое Солнце» Матлактили.
   Продолжительность 4008 лет. Люди тогда ели маис и были великанами. Солнце тогда погубила вода (наводнение, потоп). Люди тогда превратились в рыб. Говорят, будто только одна пара, Нене и Тата, спаслись, укрывшись под большим деревом у воды. Рассказывают также, что спаслось семь пар, укрывшихся в пещере, до тех пор, пока вода не ушла. Они вновь населили Землю и стали богами своих народов. Главной богиней этой эпохи была Чалчиутлике («Та, что в нефритовой юбке»), жена Тлалока.

   «Второе Солнце»

   Ээкатль (ипостась Кецеткоатля).
   Продолжительность 4010 лет. Люди ели дикие плоды и назывались «акоцинтли». Солнце погубил Ээкатль, бог ветра. Люди превратились в обезьян и, держась за ветки деревьев, уцелели. Это случилось в год «Одинокой собаки». Одна пара, мужчина и женщина, стоявшие на скале, спаслись от общей участи. Эта эпоха именовалась Золотым веком, и главным богом считался бог ветра.

   «Третье Солнце» Тейквияуилло.
   Продолжительность 4081 год. Потомки пары, спасшейся во второй эпохе, питались плодами «цинокоакок». Мир был разрушен огнём. Эта эпоха получила имя «Красная голова», и главным богом был бог огня.

   «Четвёртое Солнце»
   Эта эпоха продолжалась 5026. В это время была основана Тула. Эта эпоха именовалась «Чёрные волосы». Люди умирали от голода после огненного и кровавого дождя.

   «Пятое Солнце»
   Продолжительность 5126 лет. Символом этой эпохи Пятого Солнца является морщинистое лицо самого бога Солнца Тонатиу, оно очень старое, отсюда морщины на лице.

Изо рта у него высовывается язык в виде обсиданового ножа, показывая, что бога необходимо напитать человеческой кровью и сердцами.

Интересно, что, как и в мифологии Евразии в Центральной Америке есть указание на повторение вспышек с интервалом около 500 лет [1]:
Для ацтеков видимый диск Солнца был богом Тонатиу – «Тем, кто выступает в сиянии». За четыре предыдущие эпохи, по их представлениям, было создано четыре разных Солнца, погибавших в конце каждой космической эры. Большой популярностью среди ацтеков пользовался эпос о Кецалькоатле. Вместе с братом Тескатлипокой «пернатый змей» Кецалькоатль создал мир, разодрав на части чудовище Тлальтекутли. В новорождённом мире брат Кецалькоатля стал первым Солнцем. По прошествии 676 лет (тринадцати 52-летних циклов) Кецалькоатль превратился в ягуара, сшиб его лапой и стал вторым Солнцем, также продолжавшемся 676 лет. Согласно легенде Кецалькоатль отправился в нижний мир, чтобы собрать кости для изготовления человечества в пятую эпоху.

   Мы уже отмечали в других разделах возможность вспышки Сириуса в около 12 000 лет до нашей эры и ранее. Но из календаря майя следует, что такой же вероятной даты вспышки Сириуса может являться рубеж Первого и Второго Солнца около 16 000 лет до н. э. Интересно, что эпоха Первого солнца закончилась потопом, от которого погибли почти все люди. На эту же дату указывает и шумерский план строительства городов вдоль рек Междуречья – как отражение Млечного пути с зведой Площадь – Денеб, созвездия Лебедь, бывшей Полярной звездой 16 000 до н. э.
   «Божественный взгляд», коим Жрецы взирали на звездные циклы, наверное, вел к тому, что культ обрел космический характер. Духовное перерождение, вознесение и переселение подкреплялось вероучением, разные Времена и Вселенные казались вполне доступными.
   Особенно ярко «космическое сознание» проявилось в эпоху Кецалькоатля. Ранее отмечалось, что об этом человеке и божестве сохранилось мало исторических сведений, но много легенд. Кецалькоатль преобразовал древний культ. Сохранив привычные ритуалы, он возродил эзотерический календарь и вознес поклонение «Пернатому Змею» превыше Луны и Солнца, обновленное божество обрело космический масштаб. Полагают, что произошло это на рубеже Х и XI столетий, когда Кецалькоатль он увел своих приверженцев из Тулы (Толлана), что в Центральной Мексике, в далекий Юкатан. Предания сообщают, что вождь по имени Кукулькан захватил город Чичен-Ицу на севере полуострова. Жители Чичен-Ицы признали его власть и вскоре стали поклоняться как Богу. В честь нового властелина было построено главное здание города, воздвигнуты пирамиды. Характерно, что разные имена вождя и жреца имели общий смысл: Кукулькан и Кецалькоатль означают – «Пернатый Змей».

Пирамида Кецаткоатля в Чечен-Ице

«Пернатый Змей» – наглядный символ Звездного Года. В мифологии многих стран кольцеобразный змей, одноглавые или семиглавые летающие драконы являлись знаками божественного Закона, единого для Неба и Земли. Полярное созвездие Дракона издревле известно астрономам шумеров, египтян, майя. Солнечный Календарь ацтеков тоже органично встроен в систему этого Закона. Диалектику восходящей геометрии выражают числа Мировых Часов, ее изображают фигуры, расположенные по периметру Солнечного Календаря. «Кушан Суум-дорога в Небеса».

Пирамида Кецаткоатля в Туле

Сам Бог управляет временем и пространством. На следующем рисунке из доиспанского кодекса наглядно представлен другой вид ацтекского календаря. Каждый из 20 кинов имеет свой знак и свое имя. Возле каждого рисунка – 12 точек, что вместе с эмблемой дает число 13 – количество винапей в священном году. По-видимому, картина служила своеобразным наглядным пособием, позволявшем сразу определить название первого и последующих дней месяца. Проходя круг за кругом по точкам (например, по каждой 1-й, потом 2-й, 3-й и т. д.), можно было точно знать имя каждого дня в каждом месяце, 13-й круг завершал священный год: 20*13=260 кинов. Вся картина выражает более сложное разделение времени. Возможно, символика обозначает 5200 тунов, поскольку Бог Солнца Тонатиу всегда выражает целую Эпоху. Все знаки характеризуют время, которое было, есть и будет. В Чичен-Ице Кецалькоатль, или «Пернатый Змей» в первую очередь построил святилище Богу, имя которого он принял. Но высшее Божество – это Бог Времени, видимо, поэтому новое сооружение воплотило все календарные и мистические пропорции. «Пирамида Кукулькана, несомненно, была сердцем майянско-тольтекской столицы. Девятиступенчатая пирамида имеет квадратное основание. На вершину ведут четыре лестницы, окаймленные балюстрадой, которая в первом этаже начинается с прекрасно выполненной змеиной головы и в виде змеиного тела продолжается до верхнего этажа. На каждой лестнице 91 ступень. 91 умножить на 4 – это 364. Где же 365-я ступень – последний день года? Я нахожу ее на самой вершине пирамиды, перед святилищем Кукулькана-Кецалькоатля.

   Пирамида Кецаткоатля в Теотиуакане

   Однако подсчетом дней года пирамида-календарь не ограничивается. Люди «Пернатого Змея» обозначили на ее стенах и месяцы. Каждая из четырех стен пирамиды разделена лестницей на две половины. Если учесть, что в пирамиде 9 уступов, то 9 половин, помноженные на 2, дают число 18. Да, 365-дневный год, воплощенный в этой пирамиде, имеет 18 месяцев. Таким образом, пирамида «Пернатого змея» показывает год индейского календаря.
   Однако тольтеки привнесли в майяскую астрономию еще и другой календарь – год Венеры, и связанный с ним новый элемент – свой высший календарный цикл, длящийся ровно 52 года (по 365 дней). Для майя этот высший цикл был удобен еще тем, что включал в себя, не теряя ни одного дня, и священный год цолькин. Семьдесят три цолькина составляют ровно 52 года – один тольтекский цикл. И эту свою высшую календарную единицу строители пирамиды вписали в стены святилища. Каждую из них украшают ровно 52 каменных рельефа.
   Пирамида «Пернатого Змея», конечного, заслуживает тщательных обмеров и системного анализа. Скорее всего, это грандиозное сооружение, подобно Календарю Солнца, воспроизводит символическую картину Мироздания. Об этом свидетельствуют восходящие к небу ступени – 91×4=364, что равно четверти Господствующего Числа 1456. К спасительному Пределу вечной жизни, в сверхкосмические высоты стремился Кецалькоатль.

Рерьеф на воротах Солнца

Вспышки Сириуса в мифологии индейцев Южной Америки

   У южноамериканских индейцев существовал солярный миф о происхождении небесных светил, имеющий общие черты с легендой народа майя-киче «Пополь-Вух» о звезде предшествующей восходу Солнца. Характерной особенностью южноамериканских мифов, как и легенды народа киче, является первоначальная тьма, в которой жили боги и люди. Появлению Солнца и Луны предшествует появление Утренней звезды. Наличие в мифологии европейских и азиатских народов легенд об исчезновении Солнца и Луны, в мифологии египтян легенды об остановке Ладьи Владыки Миллионов Лет; в мифологии Ригведы об остановке Индрой коня Солнца Эташи, и о том, что он бросил его в тёмное пространство; и, наконец, в мифологии южноамериканских индейцев о рождении Солнца и Луны, с предшествующим им появлении Утренней звезды, возможно, являются описанием одного и того же явления. Если вблизи от Северного полюса, в приполярных районах это было исчезновение Солнца среди летнего дня, то вблизи южного полюса это было появление Солнца среди ночи с предшествующей вспышкой Утренней звезды – Сириуса В. Вот один из таких мифов, в которой птица урубу-король порождают Звезду, Луну и Солнце:

   Рождение Звезды, Луны и Солнца

   Бог Канан-Сиуе, создавший мир и жизнь спокойно почивал в темноте от трудов праведных, когда его тёща, споткнувшись о панцирь черепахи и упав, устыдила его за то, что он до сих пор не создал свет. Чтобы избавиться от попрёков он отправился в долину реки и, превратившись в тапира, стал поджидать, когда прилетит урубу-король, у которого тело было покрыто не перьями, как у других птиц, а волосами.
   Когда урубу-король прилетел, надеясь подкрепиться тапиром, Канан-Сиуе схватил его и стал душить, угрожая убить, если тот не отдаст свет. Чувствуя приближение смерти, урубу-король, раздвинув волосы, выпустил из груди утреннюю Звезду Таина-Кан.
   Утренняя Звезда полетела на небо, тогда Канан-Сиуе натянул свой лук, зазвенела струна и пронзила ногу Таина-Кан, пригвоздив утреннюю Звезду к ночному своду.
   Однако этот свет не удовлетворил Канана-Сиуе и он потребовал большего света. Тогда урубу-король, раздвинув блестящие волосы на груди, выпустил Луну – Рендо. Канан-Сиуе опять натянул лук и пригвоздил Луну к небосводу, как и звезду. Но и этот свет не устроил бога, он потребовал самого большого света, эти, мол, годятся лишь для ночи. Он опять нажал на шею урубу-короля и тот выпустил прекрасное и ослепительное Солнце – Тшу. Канан-Сиуе вновь натянул лук, и стрела пригвоздила Солнце к стенам дня.

Культовый центр на берегу озера Титикака

В андской мифологии сотворение мира богом в человеческом облике – Виракочей произошло в районе озера Титикака. Тогда мир был во мгле и Виракоча, у которого были такие же эпитеты, как у и Кецаткоатля, – «пернатый змей» и «первобытный гром», поднимает из озера Титикака Солнце, Луну и звёзды.

В ряде гимнов Виракочу величают «Владыкой Источника Солнца». Вот как в книге «Тайны инков» [45], описываются окрестности озера Титикака около высокой горы Вильканота:

"Маленькое озеро у подножия этой горы находится у истоков не только Вилькамайу, текущей на северо-запад, но также и реки Пукары, которая течёт на юг в озеро Титикака. Тем самым топография Вильканоты в точности отражает космологическое представление о том, что на «горе июньского солнцестояния» Солнце «рождается» у истоков двух небесных потоков Млечного Пути, один из которых течёт на северо-запад к земле богов, а другой – на юго-восток к Титикака, ассоциируемой с преисподней… Наконец, огромное значение, придававшееся инками этому изображению, с наибольшей очевидностью проявляется в великолепной инкской святыне на Острове Солнца в озере Титикака. На восточной стороне острова инки смоделировали длинную лестницу от края воды вверх к источнику, стекающему от самого отвесного склона, где, как говорили, Виракоча создал Солнце, Луну и звёзды. Вода из этого фонтана, облицованного безупречной инкской каменной кладкой, течёт в большой, столь же совершенный каменный бассейн, а отсюда обратно в озеро через два канала по сторонам лестницы. Здесь в духовном эпицентре Анд, инки вылепили космограмму Млечного Пути с двумя потоками, текущими с севера (утёса или горы) прямо в преисподнюю (озеро).

   Как в Египте восхождение Сириуса означало прилив Нила и начало нового года и корректировалось жрецами с солнцестоянием, так и в Мезоамерике эту роль играла Альциона – звезда Плеяд – на языке майя ЦАБ– «Погремушка на хвосте гремучей змеи», только здесь корректировка шла с равноденствиями, корректировка основывалась на календаре Мучучу Мил – пророческом календаре Плеяд, этот календарь соединяет солнечный календарь Хааб и звездный календарь Цолькин.

   Тольтекская пирамида в Чичен-Ице – загадка архитектуры. Она спроектирована так, что когда Плеяды находятся ровно на прямой линии точно над центром пирамиды в дни равноденствия, солнечные лучи, игра света и тени заставляют огромную змею, чья голова вырезана у подножия ступеней, ползти вверх или вниз по лестнице: вверх-весной и вниз – осенью, образуя семь правильных треугольников, узор из которых носит на себе гремучая змея.

   Расшифровка автором [45] названия горы Вилькакото, как «Горы Солнечных Плеяд», указывает на важную роль этого созвездия не только для определения времени жатвы, но и в общей космогонии инков. С этим созвездием связана такая легенда южноамериканских индейцев:

   О возникновении созвездия Плеяды
   У одного женатого человека было семь сыновей. Целыми днями они плакали и просили есть. На что отец отвечал: «Ах, дети мои! Всю-то жизнь я работаю, чтобы кормить вас, а вам всё мало! Вечно вы голодны! Однако дети продолжали плакать, и вот однажды мать, не выдержав, обозвала их обжорами и со злостью бросила им небольшой кусок вяленого мяса тапира, которого на всех детей явно бы не хватило. Тогда старший брат взял мясо и раздал его младшим со словами: «Хоть вы поешьте, братики. На всех ведь всё равно не хватит». Малыши поели, а когда мясо закончилось, старший брат сказал: «Вот что, братья, давайте-ка улетим на небо и станем звёздами!» Все семеро взялись за руки и принялись петь и плясать. Так, танцуя, они поднимались всё выше и выше в небо. Выбежала из дома мать, увидела, что дети её поднимаются в воздух, и расплакалась: «Сынки! Куда же вы?
   Смотрите, сколько еды я вам наготовила!»
   Но дети ответили ей: «Не нужно, мама! Нам больше уже ничего не нужно! Мы улетаем на небо, а там встретим нашего дядю и тоже станем звёздами».

   ГИМН БОГУ СОЛНЦА КОН-ТИКИ ВИРАКОЧИ

     О, Виракоча! Ты, кому равных
     Нет на всем свете,
     С кем не сравнится никто,
     Ты дал нам жизнь, дал сознанье,
     Ты сказал: да будет сотворен мужчина!
     Ты сказал: да будет сотворена женщина!
     Ты их создал, ты их сотворил.
     И дал им жизнь.
     О, охраняй же тех, кого ты создал.
     Да живут они в покое и во здравии
     И пребудут в мире!
     Где ты? Ты высоко на небесах?
     Или внизу? Иль в грозовых тучах?
     Или в грохоте грома?
     О, выслушай меня!
     Ответь! И жизнь мою продли!
     Рукой своей нас охраняй,
     Прими дары наши и жертвы,
     Где только пожелаешь.
     О, Виракоча!

   Пакачути Ямки Салькамайя
   Боливия

   Здесь уместно напомнить, что в ведийской традиции «Семь Риши» рассматривались одновременно как семь светил – Солнце, Луна, и пять видимых планет, и как семь звёзд Большого Медведя (у нас Большой Медведицы), указывающих на Полярную звезду. Инки тоже «поклонялись только небесным светилам и звёздам». Как отмечается в книге [45], список из пяти главных божеств возглавляет Венера (Часка), которая «роняет капли росы на землю, когда встряхивает свои волосы». Юпитер называется Пируа («зернохранилище»), и идентифицируется как планетарный опекун и Инкской империи, и плодородия полей. Само имя «Перу» происходит от бога Пируа. Марс – это Аукайок, бог войны, буквально «он с врагами». Сатурн есть Ауча – слово, означающее «жестокий». Ауча – хранитель небесного огня, носитель посоха и бог справедливости и воздаяния. Описание самых ярких звёзд (планет), кроме общих суждений имеет и явный эзотерический подтекст [45]:
   Они называют звёзды, которые сияют, перемещаются, поскольку они движутся по кругу, «Пинчаконки». Но те, которые выглядят самыми большими и действительно велики, они называют «Покорчак» [которые приносят созревание], Уилкауарак [которые вызывают восход Солнца], «Канчоуарак» [которые вызывают появление блеска]. Характеристики этих трёх поименованных «звёзд» в переводе Аргедаса с кечуа на испанский, указанных как «самые большие» из Пинчаконки, соответствуют Юпитеру, Венере и Сатурну.
   Единственное слово, не переведённое Аргедасом, – это пинчаконки. Его значение разъясняется следующим образом. Пичка – это кучуанское слово для «пяти». Так что эти «очень яркие 3 звезды» (три самые яркие из которых были названы) являются пятью «нечто». Кон – древний эпитет для бога Виракочи, «Кон Тиксе Виракоча».

Напиток матэ дарит бог Виракоча

Согласно словарям Кечуа, как древним, так и современным, слово кон буквально означает «греметь» и по метонимии относится к звуку, издаваемому сферическими жерновами – раскатистому грому.

Календарь майя и вспышки Сириуса

   Самый древний календарь майя – «Цолкин» восходящий к временам ольмеков, связан с религиозными ритуалами. Он состоял из коротких месяцев, состоящих из тринадцати дней. Таких месяцев было двадцать, и каждый из них носил имя какого-либо бога. Вот названия этих месяцев и их значение:
   1. Имикс – морской дракон, вода, вино 11. Чуен – обезьяна
   2. Ик – воздух, жизнь 12. Эб – щётка
   3. Акбаль – ночь 13. Бен – камыш
   4. Кан – зерно 14. Икс – ягуар
   5. Чикхан – змея 15. Мен – птица, орёл, мудрец
   6. Сими – смерть 16. Сиб – сова, хищник
   7. Маник – олень, хватка 17. Кабан – земля, сила
   8. Ламат – кролик 18. Эзнаб – кремень, нож
   9. Мулук – дождь 19. Сауак – буря
   10. Ок – собака 20. Ахау – владыка

В году майя было 20 месяцев по 13 дней в каждом, всего 260 дней. Месяц и год майя можно представить в виде колёс соответственно с 13 и 20 зубцами. Если совместить оба этих колеса, то совместное перемещение одного по другому в результате 13 оборотов малого колеса даст продолжительность года в 260 дней, причём каждый день будет иметь собственное имя: 1 Имикса, 2 Ика, 3 Акбаля и т. д.

Теория перемещения земной коры?

   Когда я познакомился с теорией перемещения земной коры Чарльза Хэпгуда в книге «Следы богов» Хэнкока [1], первое интуитивное впечатление было отрицательным, не смотря на авторитет Альберта Эйнштейна, подписавшего предисловие к книге. Такое перемещение земной коры, по мнению Эйнштейна, могло быть вызвано несимметричным расположением ледниковых шапок относительно полюсов:
   Вращение Земли действует на эти ассиметрично расположенные массы и создаёт центробежный момент, который передаётся жёсткой земной коре. Постепенно возрастая, этот момент достигает порогового значения, которое вызывает движение земной коры, относительно ядра планеты, а это переместит полярные районы к экватору.
   По мнению Хэпгуда, сдвиг произошел в основном между 14 500 и 12 500 годами до н. э., но некоторые связанные с этим явления планетарного масштаба продолжались до 9500 г. до н. э. Величина сдвига составила около 30° (порядка 3 тыс. км), как указывают данные донных отложений, взятые в море Росса одной из антарктических экспедиций Бэрда, убедительно доказывают, что в этой части Антарктиды вплоть до 4000 г. до н. э. текли большие реки, несущие мелкозернистый осадок. Отложения возрастом от 6 до 15 тыс. лет носят мелкозернистый характер. Это предполагает отсутствие льда в этот период, за исключением, возможно, отдельных айсбергов около 12 тыс. лет тому назад. При этом, как пишет Хэнкок:
   …северо-восточный сектор Северной Америки (где в Гудзоновом заливе прежде находился Северный полюс) переместился на юг, за пределы Полярного круга, в умеренные широты, а в то же время северно-западный сектор (Аляска и Юкон) сдвинулся на север внутрь Полярного круга вместе со значительной частью северной Сибири В книге приводятся ряд свидетельств параллельности климатических изменений в Северной Америке и Сибири, указывающих на такой сдвиг:

   Некоторые острова в Северном Ледовитом океане не были покрыты льдом во время последнего Ледникового периода. Например, на Баффиновой земле, в 1400 км от Северного Полюса, в торфянике были обнаружены остатки ольхи и берёзы, что заставляет предполагать, что менее 30 тыс. лет тому назад климат там был существенно теплее чем сегодня. Такие условия сохранялись там ещё 17 тыс. лет тому назад. «Во время Висконсиского оледенения в центе Северного Ледовитого океана существовала зона умеренного климата, благоприятного для флоры и фауны, которые не могли в то время существовать на территории Канады и Соединённых Штатов.
   Русские учёные пришли к выводу, что Северный Ледовитый океан был тёплым на протяжении большей части последнего ледникового периода. В докладе академиков Сакса, Белова и Лапиной, посвящённом различным этапам океанографических исследований, говорится, что от 32 тыс. до 18 тыс. лет тому назад преобладали особенно тёплые условия.
   В вечной мерзлоте сохранилось огромное количество тел теплокровных млекопитающих средней полосы, мгновенно замёрзших вдоль полосы смерти, протянувшейся от Юкона через Аляску и в глубь северной Сибири. По оценкам, максимум гибели животных приходится на XI тыс. до н. э., хотя ещё один всплеск вымирания наблюдался вблизи 13 500 г. до н. э.

   «Фотографии» двумерного коллапса в разные моменты времени

   Хотя все приводимые свидетельства являются весьма убедительными, сама теория Чарза Хэпмена, опубликованная в 1953 с предисловием А. Эйнштейна, в котором он высказался в пользу представленной концепции, не может в настоящее время рассматриваться как достаточно серьёзная. Это косвенно признаётся и в книге Хэнкока, где, говоря о теории дрейфа континентов, он отмечает что «типичная скорость удаления (или сближения) континентов не превышает обычно 3 тыс. км за 200 миллионов лет». Вернуться к этой теории меня заставила оценка продолжительности воздействия скалярной и гравитационной волны от вспышки Сириуса В на планету Земля. Ранее я считал, что такое воздействие продолжалось несколько часов. Но такая оценка имела своим основанием центральносимметричный коллапс звезды.
   При коллапсе Сириуса В имелся явный фактор несимметричного коллапса, а именно Сириус А. В случае несимметричного коллапса возникает гораздо более сложная картина. В книге «Гравитационный коллапс, гравитационное излучение и космология» [91] изложен сценарий такого несимметричного коллапса: вращающаяся звезда коллапсирует в «блин», который в свою очередь распадается на части. Эти части теряют энергию, расходуя на периодическое скалярное и гравитационное излучение, после чего вновь постепенно сливаются в единое целое. Так продолжается до тех пор, пока после множественного периодического излучения, два оставшихся осколка, потеряв момент количества движения, объединятся. При этом предполагается, что последующие всплески могут достигать больших значений потери энергии, чем при первоначальном образовании «блина». Такой процесс коллапса может занимать уже значительно большее время и характеризоваться значительно большим количеством излучённой энергии и момента количества движения.
   В случае зафиксированной вспышки сверхновой SN1987А промежуток времени между двумя импульсами нейтрино, свидетельствовавшими, по крайней мере, о двух фазах коллапса, составлял пять часов, это время надо, по крайней мере, удвоить, а, возможно, и утроить, чтобы получить полное время, когда происходило излучение мощной скалярно-гравитационной волны. Если учесть, что поток энергии от вспышек Сириуса В, в пересчёте на поперечное сечение Земли, может достигать значений
   Р = 1026 Дж.,
   что превосходит энергию тектонических процессов и на два порядка превосходит энергию крупнейших метеоритов, которые, как полагают, способны привести к смещению земной оси, то тем с большим основанием мы можем говорить о смещении земной коры и оси в результате мощной вспышки Сириуса В.
   Дело в том, что основная часть момента импульса волны от вспышки Сириуса В прилагалась к жёсткой коре Земли, мантия, как и океанская масса, вследствие своей вязкой структуры, в меньшей степени и с запозданием, подверглись такому воздействию. Воздействием на ядро такой волны вообще можно в первом приближении пренебречь, хотя именно оно определяет направление магнитного полюса. К сожалению, более или менее точно оценить результаты такого воздействия вспышек Сириуса В, в настоящее время не представляется возможным. Кроме того, что скалярное поле, по-видимому, не одно, а три, каждое со своей константой связи с гравитационным полем, неизвестны более или менее точно масса Сириуса В, и параметры несимметричности коллапса. Поэтому говорить о характере воздействия вспышек Сириуса В можно лишь в качественной форме.
   На то, что это было мощное тектоническое движение, указывают многочисленные свидетельства мощных извержений и землетрясений в различных районах земного шара, как об этом говорится в книге Г.Хэнкока, «Следы богов». Мощные извержения, были наиболее интенсивными в конце Висконсинского оледенения, но они были не только в Северной, но и в Центральной и Южной Америках, в северной Атлантике, на азиатском континенте и в Японии. Как отмечается:
   "Вулканические явления и землетрясения также часто упоминаются в связи с наводнением, особенно в обеих Америках. Чилийские арауканы прямо говорят, что наводнение было вызвано извержениями вулканов, которые сопровождались сильными землетрясениями. Мам-майя из Сантьяго-Чимальтенанго, что в западных нагорьях Гватемалы, хранят память о потоке горящей смолы, который, как они говорят, был одним из инструментов уничтожения мира. А в Гран-Чако (Аргентина) индейцы матако рассказывают о черной туче, которая пришла с юга во время наводнения и закрыла все небо. Сверкали молнии, гремел гром. Но капли, что падали с неба, походили не на дождь, а на огонь… "

   Саблезубый тигр, вымер примерно 10 000 лет назад. Вероятность сохранения ДНК: кости саблезубого тигра находили в смоляном озере Ла-Бреа в Лос-Анджелесе. К радости ученых, известно, что останки саблезубого тигра сохранились также в районах вечной мерзлоты. Подходящая суррогатная мать: львица.

   О повышении тектонической активности свидетельствуют и археологические данные в Северной Америке и Сибири:
   "В вечной мерзлоте сохранилось огромное количество теплокровных млекопитающих средней полосы, мгновенно замёрзших вдоль дуги смерти, проходившей по Сибири, Юкону и Аляске. Здесь "в глубинах вечной мерзлоты, иногда вперемежку с нагромождениями костей и бивней, залегают слои вулканического пепла. Нет сомнения, что одновременно с мором происходили вулканические извержения ужасающей силы".
   Существуют убедительные доказательства необычайно сильного вулканического извержения во время отступления Висконсинского ледяного панциря. Далеко к югу от замёрзших плывунов Аляски тысячи доисторических животных и растений утонули в один момент в знаменитых озёрах битума Ла-Бреа под Лос-Анджелесом. Среди извлеченных на поверхность существ – бизоны, лошади, верблюды, ленивцы, мамонты, мастодонты и не менее семисот саблезубых тигров.
   …найденные Ла-Бреа останки (изломанные, смятые, деформированные и смешанные в однородную массу) ясно говорят о внезапном и ужасном вулканическом катаклизме. Аналогичные находки типичных птиц и млекопитающих последнего Ледникового периода были сделаны в двух других месторождениях асфальта в Калифорнии (Карпинтерия и Мак-Киттрик). В долине Сан-Педро были обнаружены в стоячем положении скелеты мастодонтов, погребенные в толще вулканического пепла и песка. Ископаемые останки из ледникового озера Флористан в Колорадо и из бассейна Джон-Дэй в Орегоне также были найдены в вулканическом пепле".

   Хотел уже заканчивать книгу, но что-то в написанном меня не удовлетворяло. Что это за свидетельства русских академиков в книге Хэнкока [1], утверждавших об отсутствии льдов в Северном Ледовитом океане во время последнего Ледникового периода, о которых я ничего не знаю.

   С некоторым трудом удалось найти в Интернете сведения о Саксе. Он оказался не академиком, а член-корреспондентом, но у него, действительно есть карта последнего Ледникового периода, где побережье восточнее Новосибирских островов свободно от ледника. Но карта эта была довольно древней. В процессе поиска меня ждал настоящий сюрприз. Это исследования профессора Михаила Григорьевича Гросвальда.
   В процессе своей деятельности ему пришлось столкнуться, в частности, с «академиками» Саксом и т. д.
   В изданном в Англии учебнике "Ледниковая эпоха Земли. Позднечетвертичная геология и климат" есть глава – оледенение Земли по Гросвальду; следующая глава – модель оледенения по Величко. По Гросвальду последнее оледенение Земли, которое достигло максимума 20 тысяч лет назад, занимало всю полярную область и прилегающие территории Европы, Азии и Америки целиком, по Величко оледенение было в несколько раз меньше и состояло из разобщенных ледниковых щитов, главным образом в Скандинавии, Северной Америке и на Арктических островах – это традиционная точка зрения, устоявшаяся еще в начале XX столетия. К этой традиционной точке зрения и принадлежал «академик» Сакс.
   В процессе поиска пришлось достать книгу «Тайны ледниковых эпох» [92], которой я пользуюсь со времён её выхода, то есть ещё с советских времён. На развороте обнаружил безымянную карту, в которой отражено то самое оледенение Земли по Гросвальду. В конце книге находится скромное послесловие член-корр. Г. А. Авсюка и М. Г. Гросвальда, в котором упомянуты конечно авторитеты XIX и XX веков Кропоткин и Окладников, но нет упоминания о Саксе и других «академиках», нет упоминания и о модели оледенения Гросвальда, в списке литературы упомянут лишь Величко А. А.
   Ещё в рамках Международного геофизического года – 1957–1959 годы, в одной из последовавших за экспедицией статей М.Гросвальд показал, что в последнюю ледниковую эпоху Землю Франца-Иосифа покрывал ледниковый щит толщиной более километра, центр которого находился над Баренцевым морем.
   Его работа – «Покровные ледники континентальных шельфов», означала новый взгляд на историю оледенения Арктики, утверждая существование обширных "морских" ледников, таких которые налегали на дно моря, на шельф – продолжение материкового склона под водой. Революционная статья 1977 года, опубликованная в авторитетном журнале «Nature» совместно с двумя американскими соавторами Хьюзом и Дентоном под заголовком «Не существовал ли арктический ледяной щит?», оказала влияние на целое поколение ученых.

   Масштабы оледенения Северной Евразии согласно моделям «ограниченного оледенения» (А) и Панарктического ледникового покрова (Б), и их сравнение с компьютерной реконструкцией [18], основанной на данных о климате ледниковых эпох (В). Ледниковые покровы и шапки показаны крапом, шельфовые ледники (их линии тока) – прерывистыми линиями, озера – горизонтальной штриховкой. Изолинии высоты ледниковых покровов – в километрах.
   Из работы М.Г. Гроссвальда "ПРОБЛЕМА ЛЕДНИКОВОЙ ИСТОРИИ ПОЛЯРНОГО ШЕЛЬФА ОСТАЕТСЯ НЕРЕШЕННОЙ":
   "Показательно, что реконструкция Панарктического покрова в главных своих чертах совпадает с трехмерными моделями оледенений, которые создаются на базе мощных компьютеров по прямым данным о палеоклимате. Этот способ реконструкций – одна из методик XXI века; он чрезвычайно перспективен, так как использует простые связи баланса массы ледников с палеотемпературами и атмосферными осадками и позволяет свести к минимуму роль геологических методов, которые, как известно, чреваты массой собственных трудностей. Сравнение одной из таких – климатических – моделей (рис. 1В), заимствованной из работы Ф.Хайбрехтса и С. Циобеля [18], со схемой евразийского сектора Панарктического покрова (рис. 1Б), взятой из работ [6, 15, 16], приводит к выводу об их принципиальной близости. В самом деле, на обеих схемах оледенение представлено сплошным, покрывавшим и приморскую сушу и шельфы, одинаково интенсивно развитым и в европейской Арктике, и на полярных окраинах Сибири и Дальнего Востока. Ту же картину рисуют реконструкции других "модельщиков" – М.Я.Вербицкого, Р.Оглсби, И.Марсиат, У.Бадда. Однако, существующие реконструкции древнего оледенения Евразии отнюдь не исчерпываются моделью Панарктического покрова. Есть (а в России – даже преобладает) и другая система взглядов, которую обычно называют "концепцией ограниченного оледенения". Принципиальные положения этой концепции неоднократно формулировались А.А.Величко и другими [2, 9, 12], их можно свести к следующим положениям:
   * материковый, т. е. по-настоящему обширный, ледниковый покров существовал только в Скандинавии; * на шельфе Баренцева и Карского морей появлялись лишь сравнительно небольшие ледниковые шапки, которые были в основном приурочены к полярным архипелагам и оставались разобщенными; * на равнинах Сибири и сопредельного шельфа ледников не было вообще. Последнее – отсутствие оледенения Сибири – до сих пор объясняют крайней сухостью сибирского палеоклимата.
   Сторонники этой концепции считают свои построения "новыми" (хотя они мало отличаются от взглядов К.К.Маркова, высказанных 60 лет назад) и единственно верными. Модель Панарктического покрова ими либо не обсуждается, либо объявляется устаревшей и давно опровергнутой. "Идея о повсеместном оледенении арктического шельфа Евразии, – пишет, например, Ю.А.Павлидис [9, с. 33], – не подтверждается данными прямых геологических исследований". Ни о каких исследованиях при этом не сообщается, а приводятся одни и те же, не меняющиеся десятилетиями, схемы". Как пишет Валентин Маслов в статье «Всемирный потоп на просторах России», опубликованной в «Московской правде»:
   "Изданная в 1999 году в издательстве "Научный мир" книга носит обстоятельное название, в котором не уловишь на слух ничего особенно сенсационного: "Евразийские гидросферные катастрофы и оледенение Арктики". Однако, созданная по методу Шерлока Холмса, научная монография эта как детектив и читается, захватывая той похожей на откровение логикой, которая обращает у вас на глазах невероятное в очевидное".
   Далее Маслов продолжает:
   "Логика эта в самом общем и кратком изложении выглядит так: Манычская ложбина, система озер и сухих долин на севере Кубани и Ставропольского края, по общему согласию геологов соединяла в прошлом бассейн Каспийского и Черного морей. Подсчеты одного из последователей и сторонников Гросвальда американского ученого В.Бейкера, основанные на изучении космических снимков, показали, однако, что через Манычскую ложбину проходили некогда настолько большие водные потоки, что их нельзя объяснить простым "переливанием" из Каспийского в Черное море. Споткнувшись на этой неувязке, М.Г.Гросвальд, взялся за карты и космические снимки всей Европы и Азии. Прежде всего, он обнаружил и показал повсеместные следы временных водных потоков, грандиозных рек, которые текли не с юга на север, как повсюду сейчас в Сибири и на севере России, а с севера на юг и с востока на запад. Это не трудно было объяснить: поскольку сплошное оледенение Арктики создало на севере неодолимую ледяную плотину высотою до трех километров, подпруженные на севере реки образовали подобные морям приледниковые озера и течение обратилось в конце концов вспять".
   Ледяной щит толщиной до трёх километров – это уже сравнимо с Антарктидой. Но то, что я узнал дальше из этой статьи, повергло меня в настоящий восторг:

   Все прежние несообразности, бессмысленный набор загадочных, необъяснимых в каждом отдельном случае улик сложились в единую, жестко обусловленную причинно-следственными связями, законами гидродинамики систему, когда М.Г.Гросвальд показал в книге механизм грандиозных вселенских потопов.
   Потоки полукилометровой глубины, в тысячу и больше километров шириной, вздыбленная стена воды, всю мощь которой трудно себе представить, – ничего подобного в истории Земли никогда и не предполагалось – неслись быстрее волков, оленей и птиц через весь материк; все сносящий, смывающий, сверлящий твердые породы особым, холодным кипением воды – кавитацией, несущий с собой горы льда поток взлетал против уклона, преодолевая водоразделы и возвышенности. Через переполненное до краев, взбаламученное Каспийское море вода бурно изливалась в Черное, хлестала через европейскую Россию и через Польшу, Германию в Северное море, оставив здесь прямолинейные с востока на запад европейские прадолины – такие может выработать только грандиозный, несущийся с огромной скоростью поток. Из Черного моря вода рвалась через Босфор и Дарданеллы, углубляя и вытачивая эти проливы, через прорывные долины Болгарии и Малой Азии, идущие параллельно проливам, – в Средиземное море. По данным бурения на коралловых островах, которые отмечают три внезапных, катастрофических подъема уровня океана, это происходило последовательно 12, 1О и 7 тысяч лет назад.
   Некоторые из оценок времени этих Всемирных потопов совпадают с оценками времени вспышек Сириуса. Что же служило причиной таких мощных потоков? В статье даётся ответ и на этот вопрос:
   "Центр оледенения, как это и предполагали двести лет назад основатели ледниковой теории, (потом двести лет эти взгляды дружно опровергались) находился вблизи северного полюса. Масса ледника неуклонно нарастала за счет осадков, а единственно возможный выход льда из Северно-Ледовитого океана – в Атлантику, через глубоководный пролив Фрама, был на самом деле закрыт, забит подпиравшими с трех сторон ледниковыми щитами, в результате чего сообщение между Ледовитым океаном и Атлантическим прекратилось. Уровень мирового океана понижался – речь идет о десятках тысяч лет ледниковой эпохи, – а ледяной купол над Ледовитым океаном, который стал замкнутым морем – подледным озером, продолжал расти. Когда началось потепление климата, произошел хорошо изученный в меньших, частных масштабах коллапс ледникового щита. Купол его внезапно осел, как бы провалился вниз, выдавливая воду, подледное озеро-океан плеснуло из-под льда – выплеснулся примерно двухсотметровый слой воды со всего океана".

   Знакомство с другими публикациями на эту тему позволило понять, что такая точка зрения на причины ледниковых катастров не является однозначной. Во-первых, такие накопления подлёдных озёр существовали не только на территории Евразии, но и в Северной Америке. Пока мне не удалось узнать о датировке аналогичных катастроф в Америке. Кроме того, высказываются идеи о возможной сейсмической причине таких явлений:
   "Сейсмическая нестабильность бассейнов крупных ледниково-подпрудных бассейнов, обусловленная периодическими и резкими колебаниями нагрузки на днищах озерных котловин, могла служить и импульсами к ледниковым подвижкам – сёрджам, в результате которых реки вновь подпруживались и озерные ванны вновь начинали заполняться талыми водами".

   Вспышки Сириуса В приводили к землетрясениям на всей планете, что и приводило к таким к таким экстремальным наводнениям, по нашей версии. Итак, Северный полюс был практически на своём месте за всё время ледникового периода и после него. А как же быть с теорией смещения земной коры?
   Если принять, что под воздействием момента импульса скалярно-гравитационного поля земная кора двигалась по отношению к ядру со скоростью течения лавы по пологому склону вулкана (5 – 10 км/час), то за три дня полюс мог отклониться на 300–700 км. Я думаю, что такое смещение не могло привести к радикальным климатическим изменениям, но вот для образования ледниковой катастрофы этого было вполне достаточно.
   На территории Евразии существуют различные датировки времени таких катастроф. В работе «Ледниковые катастрофы в новейшей истории Земли» А.Н.Рудого подтверждается точка зрения Гросвальда:

   «Как отмечает Гросвальд, объемы единовременных поступлений воды в океан были настолько велики, что они просто не могли не оставить свидетельств в строении коралловых рифов тропического и экваториального поясов. По результатам изотопных анализов (14С и U/Th) рифов Acropora palmata в Карибском бассейне американские исследователи установили три таких эпизода, которые накладываются на плавную кривую подъема уровня океана во время последней дегляциации. Они совпадают с началом беллинга (12 тыс. лет назад), с началом пребореала (10 тыс. лет назад) и с началом атлантического времени (около 7 тыс. лет назад), т. е. приходятся на этапы резких потеплений климата».

   Вместе с тем в работе «Эпоха экстремальных затоплений» Д. Мисюрова даётся другая датировка аналогичных событий: "Возможно, что 16–17 тыс. лет назад с севера начали надвигаться воды Океанского потопа (общая площадь затоплений шельфов северо-западной Евразии составила до 2,5–3,5 млн. км -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, уровень воды поднимался на 14 мм/год)". Это привело, в свою очередь, к затоплениям Капийского и Черноморского бассейнов:
   "около 16 тыс. лет назад уровень Каспия (для того периода он называется Раннехвалынским бассейном) поднялся и дал начало водному каскаду, который через Маныч-Керченский пролив достигал Черного моря (тогда еще Новоэвксинский бассейн) и далее уходил в Босфор и Мраморное море. А.Л. Чепалыга назвал этот период "эпохой экстремальных затоплений", оставившей после себя множество «памяток». Хвалынский этап длился 5–6 тыс. лет, за это время произошло до десяти циклов колебаний уровня воды с периодичностью 500–600 лет, которые можно объединить в три волны, каждая из которых длилась около 2 тыс. лет"

   Чем дальше в лес, как говорится, тем больше дров. Кроме цифр, близких с временами предполагаемых вспышек Сириуса около 16, 12 и 8 тыс. лет до н. э. проявляется и более тонкая структура экстремальных затоплений с периодичностью 500–600 лет, с периодичностью появления птицы Феникс, пернатого змея Кецаткоатля и Аруны, предшественника Гаруды, т. е. как мы предполагаем более мелких вспышек Сириуса В. Таким образом, экстремальные затопления были неодинаковы по масштабам:
   "Первая и самая мощная волна затоплений (Раннехвалынская), нахлынула 16–15 тыс. лет назад и длилась около 2 тыс. лет. Высота уровня моря по сравнению с нынешним предположительно изменялась трижды (+36 м, +50 м, +35 м). Порог стока в Манычском проливе находился в то время на отметке +20 м, поэтому каспийская вода переливалась в Черное море через Маныч-Керченский пролив. Вторая (Среднехвалынская) волна эпохи экстремальных затоплений в своих пиковых показателях составила +22 м, +16 м, +6 м, однако пролива в тот период, возможно, уже не существовало. Воды в древнем Каспии стало слишком мало, чтобы «переливаться» через пролив в древнее Черное море. Во время третьей волны (Позднехвалынской) вода поднималась незначительно (-5 м, 0 м, – 5 м, – 12 м)".
   Более того, некоторые учёные, в частности американские исследователи Б. Райан (Ryan) и В. Питман (Pitman), считают
   "что «виновником» экстремальных затоплений того периода было Черное море".

   В моей книге «Тайны астрофизики и древняя мифология» также излагалась точка зрения о прорыве Босфора водами Чёрного моря:
   "Народы, населяющие причерноморские степи испытали 7500 лет до нашей эры грандиозную катастрофу – прорыв Босфора повышающимся уровнем мирового океана и Средиземного моря, в результате которого пресноводное озеро – Черное море превратилось в настоящее море с соленой водой и, кроме того, образовалось Азовское море. Как отмечается в статье Г. Александрова «Всемирный потоп. Как он изменил жизнь людей» в журнале «Наука и жизнь» [86], народы, населявшие эти места, переселились как в Западную и Восточную Европу, так и в регион Эгейского моря и Малой Азии".
   Несмотря на то, что публикация Александрова является довольно свежей, интересно было бы узнать, что думают о ней сторонники потопов Ледникового происхождения. Во всяком случае, последний такой потоп по их версии произошел 7 тысяч лет назад, или 5 тыс. лет до н. э.

Разгадка тайны дорог комплексов пирамид

Виракочи считался также воплощением одного из правителей Сипана, которые вели свой род от Солнца. После смерти он возродился в виде звезды. Расположение Виракочи и его «детей» в Храме каменных голов в Тиауанако в Боливии отражает расположение звёзд в поясе Ориона.
Перечитывая предыдущие разделы спустя некоторое время после написания обратил внимание на странное отклонение Дороги Мёртвых на 15º к Востоку от направления на Север в Теотиуакане. В Тиуанако также просматривается дорога, которая, имея первоначальное направление около 12º на Север от восточного направления, потом отклоняется на 12º к Югу от восточного направления.

Просмотрел книгу Хэнкока «Следы богов», в которой представлены планы комплексов пирамид в других местах Центральной Америки. Во всех планах центральные улицы или отдельные пирамиды отклонены от направления Север-Юг, но на разные углы. Большинство имеют такое же отклонение, как и в Теотиуакане, около 15º на Северо-Восток. Так отклонены комплексы в Усмале, Паленке, Чичен-Ице, правда, в последнем случае встречаются также углы несколько меньшие или несколько большие для отдельных пирамид.
На величину около 15º отклонены основные направления в Монте-Ольбан и Мачу-Пикчу, но на Северо-Запад. Но направление Север-Юг не является доминирующим. В Туле основное направление отклонено на 15º от Восточного в сторону Восток-Юг. В Боливийском комплексе пирамид в Тиауанако кроме отклонения на Северо-Запад и Северо-Восток есть чисто восточное направление и на 15º на Северо-Восток.

   Последние два комплекса напомнили мне комплекс великих пирамид в Гизе. В книге «Тайны астрофизики и древняя мифология» уже была изложена гипотеза о смысле дорог, идущих от великих пирамид, напомню, что одна из них направлена на Восток, а две на 14º в Северо-Восточном и Юго-Восточном направлении от восточного направления. Сейчас эта гипотеза, о том, что дороги – это стрелки прецессионных часов, т. е. часов, в которых стрелки отмечают важные события, сопоставленные с прецессией земной оси, которая совершает оборот на небосклоне с периодом около 26 тыс. лет, хотя и остаётся непротиворечивой с математической точки зрения, после более близкого знакомства с мировой мифологией кажется наивной. Возможно, древние люди имели представление о прецессии земной оси, но хронология их была в зачаточном состоянии и, тем более, сомнительно, что они могли сопоставить эту хронологию столь же смутным представлениям о прецессии.
   Но вот с солнечными часами они, несомненно, были знакомы, то есть направление восхода Солнца, они наблюдали каждый день. И если он менялся необычным образом, то это, конечно, не могло пройти незамеченным. Если три Великие пирамиды в Гизе символизируют три ночи наблюдения вспышки Сириуса, то три дороги, ведущие от пирамид, обозначают направления восхода Солнца.
   Бьювэл и Хенкок в книге [18] отмечают, что среди самых непонятных деталей некрополя Гизы выделяются массивные дороги – дамбы, которые соединяют три великие пирамиды с расположенной внизу долиной Нила.
   Бьювэл нашёл дверь, ведущую к разгадке тайны пирамид, но вот ключ от этой двери ему найти не удалось.

   Интиуатана – камень солнца из Маку-Пикчу

   В книге Салливана «Тайны инков» [45] упоминается, что одно племя на окраине империи инков, мокови, даже в первой половине восемнадцатого столетия помнило об исчезновении Солнца:
   "Когда-то (Солнце) упало с неба, и это так отозвалось в сердцах мокови, что они ухитрились поместить его обратно и привязать его на место, чтобы оно больше не сваливалось вниз. То же самое произошло и с небом, но изобретательные и крепкие мокови подняли его, поддерживая на концах полюсов, и снова прикрепили к его осям. Солнце упало во второй раз либо потому, что его привязь не была достаточно прочной, либо потому, что время ослабило его силу. И так наступило время, когда потоки огня и пламени распространились повсюду и жгли все, и поглотили деревья, растения, животных и людей. Несколько мокови, чтобы спастись, нырнули на дно рек и озер и обратились в капигуарас и кайманов. Но двое из них, муж и жена, нашли убежище на верхушке очень высокого дерева, откуда они наблюдали огненную реку, затопившую поверхность земли".
   По этому поводу Салливан замечает, что когда в 1911 году Хайрем Бингхем обнаружил Мачу-Пикчу, он нашел единственный оставшийся образец из класса предметов, систематически уничтожавшихся испанцами, известный как интиуатана. Интиуатана из Мачу-Пикчу – это столп, или гномон, возвышающийся из гранитного блока. Интиуатана буквально означает «для привязывания солнца», хотя наиболее часто она переводится в значении «стойка для привязывания солнца». Далее Салливан продолжает:
   "…широкое распространение мифов о «привязывании солнца», встречавшихся по всей Америке и Океании и не менее часто в Европе и Азии. В таких мифах «привязывание» солнца обычно связано с солнцестояниями. С седой древности эта идея часто интерпретировалась как описание ежегодного пути солнца".
   В уарочирийских мифах [45] Век Виракочи завершается катаклизмом, «опрокидыванием пространства-времени»:
   "Они говорят, что в то время был величайший потоп, и они полагали, что это был конец мира, но что сначала они перенесут величайшую засуху и что Солнце и Луна, которым они поклоняются, исчезнут, и по этой причине индейцы имели обыкновение плакать и издавать громкие крики и причитания, когда случалось затмение, особенно Солнца (миф Уарочири)".

Для жителей Древнего Египта, это явление представлялось следующим образом: в первый день вспышки Сириуса, произошедшей летом, Солнце взошло вблизи половинки от точки летнего солнцестояния; во второй день оно взошло вблизи точки половинки от зимнего солнцестояния, что соответствовало отсутствию Солнца у древних римлян (о местоположении которых в то время мы не знаем, но существует версия, что этруски по своему происхождению близки к славянам); в третий день Солнце взошло вблизи точки осеннего равноденствия для египтян, что соответствовало астрономической осени у славян, и начавшейся полярной зимы, продолжавшейся три недели, когда небыло Солнца.

В книге Бьювэла и Хэнкока дорога идущая от пирамиды Микерина рассматривается как указатель на точку весеннего равноденствия. Но Сфинкс, смотрящий на точку равноденствия, расположен в конце дороги, идущей от пирамиды Хеопса, направленной под углом 14º к этому направлению. Надо себе представлять, что движение оси вращения Земли в процессе прецессии, под воздействием скалярного излучения от вспышки Сириуса, по-видимому, не являлось равномерным, и было направлено в сторону, противоположную, обычному вращению. Движение между точками половинки от летнего и половинки от зимнего противостояния, занимающего при обычном вращении Земли вокруг своей оси и движения Земли вокруг Солнца два месяца, в процессе прецессии занимало сутки. Движение от точки осеннего равноденствия до точки половинки зимнее-весеннего движения от точки зимнего противостояния, занимающее шесть месяцев в процессе обычного вращения, в процессе прецессионного движения от точки половинки зимнего противостояния до точки осеннего равноденствия занимает опять таки сутки.

Чтобы подобрать параметры сходной астрономической ситуации я обратился к программе Skyglobe 3,6, о которой упоминал Бьювэл в своей книге [18]. Оказалось, что идеально подошла ситуация, уже описанная им в книге в 10 500 г. до н. э. В день весеннего равноденствия, в книге правда не сказано, что это было 13 июня в 6 ч. 04 мин., когда Солнце появилось на горизонте, точно на Востоке, куда смотрит Сфинкс, как написано в книге, при этом

«…три звезды Пояса Ориона достигают кульминации на меридиане, находясь в таком положении, которое в точности воспроизводится на Земле тремя Великими пирамидами. Таким образом, Сфинкс и пирамиды „работают вместе“, отображая архитектурными средствами уникальную небесную картину»

При этом меридиан, на котором находится Пояс Ориона, расположен в южном направлении. Как оказалось, половинка от точки летнего солнцестояния приходится на 11 июля, а половинка от точки зимнего солнцестояния приходится на 8 мая. Интересно, что в Центральной Америке, где обитали племена ольмеков, майя и ацтеков, 11 июля, когда Солнце всходило в Гизе на 14º северо-восточнее от наравления от точки весеннего равноденствия, то же направление наблюдалось в Сан-Сальвадоре под углом 12º. В Мехико, столице Мексики, это же направление наблюдалось под углом 12º 30´, а в Нью-Орлеане, который находится на одной параллели с северными границами Мексики, этот угол составлял около 15º 30´.

   На Северном Полюсе Солнце после своего появления из-за горизонта 13 июня после полугодового отсутствия, 13 июля вновь в результате вспышки скрылось на Полярную ночь. Возможно также, что в результате вспышки Сириуса изменился наклон земной оси, и произошло её смещение относительно прежнего полюса, в результате чего изменились границы полярного круга, что, по-видимому, отражено в корякской легенде о Сохолыхан, согласно которой, после исчезновения Солнца, оно стало появляться дальше и греть меньше, чем раньше.
   У всех народов, проживающих за Полярным кругом, в той или иной степени, в зависимости от отдалённости от полюса, происходили аналогичные явления. Во всяком случае, на Новосибирских островах, на которых были найдены большие нагромождения костей мамонтов и других животных, а значит, мог обитать человек, на Северной Земле, Новой Земле и полуострове Таймыр эти явления были испытаны в полной мере. Однако, вернёмся к пирамидам Южной Америки. В первую очередь нас будут интересовать пирамиды Тиауанако, расположенные на берегу полуострова высокогорного озера Титикака, поскольку, как и в Гизе здесь встречаются разнообразные направления дорог и пирамид. Как пишет У. Салливан в книге «Тайны инков»:
   "Город Тиаунако… является священным центром Анд. Пребывающий ныне в руинах, он для Южной Америки означает то же, что Теотиуакан для Мексики или Стоунхендж для Англии: легендарное место, талисман, пробный камень. Именно здесь, согласно мифу, был создан мир, в смысле заложенных Виракочей принципов интегрирования андской земледельческой цивилизации. Руины находятся приблизительно в двенадцати милях от берегов озера Титикака, виднеющегося на северо-западном горизонте. Обращенные к восходу солнца, они являются самым знаменитым археологическим памятником в Южной Америке, Воротами Солнца, над которыми высечено изображение Виракочи".
   В андской мифологии сотворение мира богом-творцом в человеческом облике – Виракочей произошло именно на берегах озера Титикака. Вот как Салливан описывает это событие:

«Традиция помещает это событие в район озера Титикака, обширного пресноводного озера, которое находится на высоте 12.500 футов над уровнем моря и располагается, словно огромная масса ляпис-лазури, в окрашенном в серые тона пространстве плато. Давным-давно, в самом начале истории, мир был во мгле. Затем в ночной тиши над темными водами озера Титикака Виракоча создал Солнце, Луну и звезды и повелел им всходить над чернокаменным утесом, выступающим из озера островом, называвшимся Титикакой, а сегодня – Островом солнца. Затем, согласно мифу, Виракочи создал все племена Анд – каждое с его особыми одеждами, языком, обычаями – и повелел каждому выйти из пещер, ущелий и стволов деревьев к центрам соответствующих каждому племени мест обитания».

Прежде всего, обращает на себя внимание дорога, идущая сначала в направлении 12º к Северу от восточного направления, воль берега озера, а затем меняющая своё направление примерно в середине на 12º к Югу от направления равноденствия. Если мы обратимся к программе Skyglobe 3,6, то обнаружим, что 13 июня 10500 г. до н. э., также как и в Гизе Солнце взошло точно на Востоке. При этом точка половинки от направлений от дней зимнего и летнего солнцестояния составляла в этой местности именно 12º.

Южнее дороги наиболее значительными являются два сооружения. Это Каласасая с Воротами Солнца и пирамида Акапана. Каласасайя переводится как «Место вертикально стоящих камней». И действительно, через равные промежутки, торчат камни высотой более трёх с половиной метров. Всё это выглядит, как пишет Хенкок [1], как грандиозный частокол, ограждающий площадку 150 на 150 метров. Учёные считают, что Каласасайя была сложной системой для наблюдения звёзд, фиксирования равноденствий и солнцестояний. Отдельно стоят в Храме Каменных Голов вертикально стоящие скульптуры Виракочи и его детей, отражающих расположение звёзд в Поясе Ориона. Каласасайя, также как и Храм Каменных Голов, ориентированны в направлении 12º на Север по отношению к восточному направлению.

А вот пирамида Акапана, расположенная немного южнее Каласасайи, ориентирована строго на Восток. Относительно этой пирамиды, как пишет Хенкок, существует зловещая легенда о смертоносном предназначении этой довольно странного сооружения, состоящего в плане из четырёх присоединённых друг к другу параллелипипедов (можно рассматривать как квадрат с тремя выступами), с внешней стороны объединённых общей лестницей из семи ступеней. В используемом ещё кое-где древнеаймарском наречии «аке» означает «народ», «люди», а «апана» означает «погибнуть», возможно, «утонуть». Таким образом, Акапана означает «место, где люди гибнут или тонут». В книге Салливана «Тайны инков» [45] раскрывается возможный смысл такой формы пирамиды. В андской астрономии три звезды Пояса Ориона именовались Чаканой («Лесницей»).

На крыше пирамиды было выбито углубление, по одной версии, аналогичное профилю пирамиды, но три уступа направлены в сторону противоположную трём уступам самой пирамиды, четвёртый уступ вообще отделён от трёх других. В другой версии, дело в том, что сама пирамида в значительной степени разрушена, это углубление, бывшее резервуаром пресной воды, предстваляло из себя крест, полученный из профеля пирамиды, дополненный недостающим выступом. Создатели пирамиды как бы хотят сказать, что направление, по которому ориентированна пирамида, имеет не весеннее направление, как можно было ожидать из направления Каласасайи с Воротами Солнца на точку половинки от летнего солнцестояния, а противоположное, осеннее направление. В нашей интерпретации все эти малопонятные намёки приобретают вполне определённый смысл: Каласасайя с Воротами Солнца фиксирует момент начала необычных событий, когда Солнце, выйдя из-за камня Виракочи (одна из звёзд Пояса Ориона), за три дня совершило попятное движение из лета через весну и зиму в осень, закончившуюся потопом и гибелью людей.

   При исследовании боливийским археологом австрийского происхождения Артуром Познански окрестности Тиаунако и озера Титикака, была проведена топографическая съёмка и картографирование местности [44]. Познански обратил внимание, что горизонтальные углы между угловыми камнями одного из храмов (Каласасайи, или Храма стоячих камней) и частично погребённого лавового блока, некогда обозначавшего положение монолита Врат Солнца, составляют 23 градуса 8 минут и 45 секунд – цифру, очень близкую к современному углу наклона земной оси. Далее выяснилось, что Солнце восходило бы над каждым из углов главного входа в Каласасайю в дни солнцестояния, 21 декабря и 21 июня, если бы не лёгкое несоответствие: наклон земной оси должен составлять не 23 градуса 27 минут (по результатам измерений Познански; современные измерения дают цифру 23 градуса 44 минуты), а 23 градуса 8 минут и 48 секунд. Познански изучил возможность значительного изменения наклона земной оси за последние несколько тысяч лет (предполагаемое изменение выходило за пределы любых смещений, связанных с астрономическими циклами, известными в то время, включая прецессию – медленное возвратное смещение точек равноденствия в плоскости эклиптики).
   Метод Познански для вычисления возраста Тиауанако основан на формулее экстраполяции, рекомендованной международной конференцией по эфемеридам (астрономическим таблицам) в Париже (1911 г.). Этот метод был использован и британским астрономом Номаном Локайром, опубликовавшим свои расчёты в статье «Стоухендж и другие каменные монументы Британии». Он указал, что некоторые мегалиты были бы точно сориентированы по астрономическим реперным точкам, если бы не тот факт, что со времени постройки монумента наклон оси вращения Земли незначительно изменился.
   По результатам расчётов Познански основание Тиауанако относится к XVI тысячелетию до нашей эры. Это вызвало настоящую бурю в археологическом сообществе. Если расчёты были правильны, то Тиауанако оказывался древнейшим архитектурным сооружением на Земле, а его основатели обладали глубокими астрономическими знаниями, которые они могли воплотить в своих монументах.

   Как указал сам Познански, «… если в результате более точных астрономических исследований и будущих экспериментов вид кривой будет меняться, то расчёты, связанные с возрастом Тиауанако, тоже претерпят свои изменения».
   Как отмечает Морис Котрелл в книге [44], ему не удалось найти
   "Никакой астрономической информации, подкрепляющей утверждение Локайра о том, что земная ось наклонялась постепенно (т. е. линейно и непрерывно) в течение тысячелетий, что позволило бы построить кривую эфемерид. Более того, идея постепенного наклона идёт вразрез с соображениями здравого смысла".
   Далее Котрелл отмечает, что ещё в 50-х годах прошлого столетия учёный Иммануил Великовский указал, что
   "наука не в силах объяснить, каким образом угольные отложения могли образовываться в холодной арктической тундре, где не растут деревья, каким образом окаменевшие пальмы могли оказаться на Шпицбергене за полярным кругом, где Солнце светит шесть месяцев в году, и как превосходно сохранившиеся волосатые мамонты, останки которых с непереваренной пищей в желудке были обнаружены в сибирской вечной мерзлоте, могли выжить в местности, где сейчас они не нашли бы для себя никакой пищи".
   Великовский пришёл к заключению, что эти явления находят своё объяснение, если принять гипотезу о катастрофических событиях в определённые периоды своей истории, когда

   «Земля наклонялась вдоль своей оси, но не постепенно, а внезапно, на значительное угловое расстояние, что приводило к глобальным катастрофам. Регионы, которые некогда были полярными, перемещались к экватору, а жаркие экваториальные регионы оказывались за полярным кругом. Гиантские приливные волны прокатывались по континентам, погребая леса под толщами ила; силы инерции смещали, дробили и сталкивали тектонические плиты, сравнивая горы с землёй и поднимая прибрежные равнины на заоблачную высоту. Этим, в частности, объясняется присутствие больших количеств морских ракушек вокруг Тиаунако, на высоте 4000 метров над уровнем моря». Вспышки Сириуса В и других сверхновых в окрестностях Солнечной системы могли стать источником подобных катастрофических изменений.

   Sirius Mystery in the light of the legends about the kings of birds

   Annotation
   Among numerous descriptions Sirius flashes in mythology one description stands out particulary and it is characteristic of all the mifologies of the world. These are legends about the kings of birds, dragons, winged snakes and numerous hybrids of these characters with the inhabitants of the forests, fields, rivers and seas. Especially whimsically these legends are interlaced in mythology of dogons, where birds, amphibious and people arise up in kosmogenezise, in which a central role is played by the star system of Sirius. The analysis of legends of different people allows to select the row of general elements of these space phenomena in mythology, that served basis for writing of this book which from one side sufficient simple and accessible to the widest circle of readers, and from other – compels thoughtful about an origin and development of our civilization.

Брюшинкин Сергей Михайлович

Сергей Михайлович Брюшинкин, как он сам о себе говорит, «в прошлом физик, физик-теоретик. Почти 25 лет проработал в Институт атомной энергии им. Курчатова». С.М. Брюшинкин – учёный, занимавшийся теорией гравитации и электромагнетизма, теорией объединения физических полей. В предложенном им варианте пятимерной единой теории гравитации и электромагнетизма, возникает новое фундаментальное поле скалярно-гравитационное. Занимался изучением сверхновых звёзд и высказал гипотезу о мощном воздействии взрывов сверхновых звёзд скалярно-гравитационной волной.

Сейчас С.М. Брюшинкин известен как писатель, и создал уже несколько книг: «Тайны астрофизики и древняя мифология», ВЕЧЕ, 2003, «Мистерия Сириуса в свете легенд о царях птиц» Амрита-Русь, 2008, «Тайны происхождения человеческих богов» АСТ, 2008, «Мистерия Сириуса как цикл земных катастроф», Амрита-Русь, 2009. Вспышки, которые происходили на загадочной красной звезде-гиганте Сириусе В, спутнике ныне самой яркой звезды Сириусе А на небосклоне, несли глобальные перемены нашей планете. Так, С.М.Брюшинкин считает, что Всемирный потоп, окончание Ледникового периода, гибель мамонтов и Дриасское похолодание были связано со вспышкой на этой звезде и обрушением на Землю её оболочки около 13 тыс. лет назад. Автор рассказывает о том, что процессы, происходящие во Вселенной, нашли своё отражение в мифологии разных народов мира. Народы древнего Египта, Греции, шумеры, догоны, арийцы, праславяне-пеласги, майя и ацтеки зафиксировали эти явления в своих эпосах. И, как считает автор, Сириус является прародителем земного дважды разумного человечества.

Сергей Михайлович Брюшинкин Мистерия Сириуса в свете легенд о царях птиц