-------
| bookZ.ru collection
|-------
| Паблик на ЛитРесе
|
| Пётр и Петруша
-------
Пётр и Петруша
Жил на свете такой царь, Петром звали, а по прозвищу Великий.
В одно время поехал он на охоту зверьё ловить. А Пётр, надо сказать, в царскую одежду не любил рядиться, всё больше простую носил.
Вот едет он лесом всё далее и далее и заплутался. Пристигла его в лесу тёмная ночь.
А тут – ещё беда! – напал на него медведь и растерзал его охотную собаку.
Опечалился царь Пётр.
«Эх, – думает, – остался я теперь ни при чём!»
Ну и закружил Пётр в тёмном лесу.
Всю ночь кружил, а лесу конца-краю нет.
Выехал Пётр на маленькую полянку и вдруг видит: сидит на пеньке солдат.
«Ага, – думает Пётр, – солдат-то мой!»
Пётр одним только глазом глянул на его шинельку и уже знает, какого он полка.
А солдат этот в бегах был, в лесу прятался.
– Здравствуй, служивый, – говорит ему Пётр.
– Здравствуй, не знаю, кто ты таков, – отвечает солдат.
– А я из царской свиты. Поехал с царём на охоту да и отстал, с дороги сбился. А ты откуда? Куда путь держишь?
– Тебе-то что за надобность, откуда я да куда? – говорит солдат.
– Да я по простоте спрашиваю, – говорит Пётр. – Может, дорогу мне покажешь.
– А я сам с дороги сбился, – говорит солдат. – Домой на побывку ходил да и заплутался в этом лесу.
– Ну, пойдём, будем вместе дорогу искать, – говорит Пётр. – Авось выберемся.
И отправились. Пётр – на коне, а солдат – пеший.
– Тебя как звать-то? – спрашивает царь.
– Меня – Петром, – отвечает солдат. – А тебя?
– А меня Петрушей, – говорит царь.
– А по батюшке как? – спрашивает солдат.
– А по батюшке Алексеич, – отвечает царь.
– И меня Алексеич, – говорит солдат. – Значит, мы с тобой полные тёзки.
– А ты откуда родом? – спрашивает царь.
– Оттуда-то.
– Ну и я тоже. Значит, мало что тёзки, а ещё и земляки. А что, земляк, – говорит ему царь Пётр, – как тебе в полку служится?
– Служба-то ничего, – говорит солдат, – да полковник больно зол: чуть что не по нём – сейчас драться. Пуговицу вот потерял, так он меня за эту пуговицу му́кой замучил. Каждый день бил. Хоть плачь. Хоть беги.
– А ты, верно, и сбежал? – говорит царь.
Солдат и признался тут, что он бежавший.
– Да ты не робей, царь, может, и простит, – говорит Пётр.
А потом спрашивает:
– А кто у вас полковник, кто ротный?
Солдат ему всё толком и доложил: кто ротный, кто полковник.
– А как, служивый, у вас в полку пища? – спрашивает Пётр. – Говядины по скольку варят? По уставу в котёл кладут?
– Про устав одна слава идёт, – говорит солдат, – а говядина мимо плывёт.
Пётр только головой покачал.
– А кашу крутую варят? – опять спрашивает.
– Какое там крутую? – говорит солдат. – Крупинка от крупинки за версту, на ложку и не поймать.
– Да, плохая ваша жизнь, – говорит Пётр. – Я и сам сбежал бы от такой жизни!
Долго ли, мало ли плутали они по лесу и увидели преогромную сосну.
– Ну-ка, тёзка, – говорит Пётр солдату, – подержи моего коня, а я заберусь повыше, посмотрю, не видать ли где огонька.
Забрался Пётр на самую вершину, поглядел туда, сюда: всюду тьма непроглядная, только в одной стороне, далеко-далеко, огонёк светится, может, в деревне где или в избушке лесничего.
Слез Пётр на землю, вскочил на коня и говорит:
– Садись, служивый, и ты, мой конь сильный, двоих увезёт.
А солдат не соглашается.
– Нет, – говорит, – я уж лучше пешком.
Так и двинулись в путь, конный да пеший, два товарища.
Долго ли, коротко ли – выехали к огоньку.
Видят: стоит дом. Все окошки тёмные, а одно – наверху – светится.
Дом высоким забором обнесён, нигде ни входа ни выхода.
Постучались они. Стоят, ждут. Никто на стук не отвечает.
Солдат и руками и ногами в ворота колотит, а всё равно никто на стук не выходит, никто не открывает. Только огонёк в верхнем окошке погас.
«Ох, недоброе это место», – думает солдат.
А потом говорит царю:
– Послушай, тёзка, подсади-ка ты меня. Я через тын [1 - Тын – забор, частокол.] перелезу.
Так и сделали. Перелез солдат через забор и открыл ворота.
– Пожалуйста, – говорит Петру, – хлеба-соли откушать, в тепле согреться.
А сам взбежал на крыльцо и давай в дубовую дверь стучать.
– Эй, кто тут есть? – кричит.
Слышат – зашевелился кто-то в доме.
Вышла к ним старуха с фонарём в руках.
– Ты что же, старая, добрым людям не открываешь? – кричит на неё солдат.
– Ах вы, мои родимые! – говорит старуха. – Напугали вы меня. Одна я в целом доме. Хозяина нет, на охоту уехал. А место здесь дикое, сами видите, всякий тёмный люд бродит, вот и запираюсь.
– Ладно, ладно, ты зубы не заговаривай, – говорит солдат. – Куда лошадь ставить?
– Да ставьте, родимые, под навес, тут и ясли [2 - Ясли – кормушка для скота.], и сено есть.
Солдат привязал лошадь, дал ей корму и в избу без спросу идёт. Пётр за ним.
– Ну, старая, – командует солдат, – подавай, что у тебя есть, мне и моему другу Алексеичу.
Старуха видит, что он шибко на неё наступает, спорить не стала, собрала из горшков да котлов остатки – и на стол. У солдата только аппетит разжёгся.
– Не больно-то для гостей ты расщедрилась!
А старуха жалостно так говорит:
– Милые вы мои, нет у меня ничего. Что наготовила – хозяин с собой увёз, а я на пустых щах весь день сижу.
– Врёшь ты, старая, – говорит солдат, – да я не верю. Может, друга моего, Алексеича, и проведёшь, а я не зря в солдатах служил, меня не обманешь. Вот сейчас я сам посмотрю, что у тебя есть.
Открыл он печку и достал оттуда на сковородке жареного гуся.
– Ах ты, старая карга! – закричал солдат. И с кулаками на старуху.
– Оставь ты её! – говорит Пётр. – Чего со старухой связываться!
– Эх, Алексеич, – говорит солдат, – пропадёшь ты со своим смиренством.
Потом подошёл к поставцу, открыл и давай снимать с полок вино, и пироги, и хлеб белый.
Сели они за стол, стали угощаться. Наелись, напились, что было у старухи жарено-варено – всё съели.
– Ну, старая, готовь ночлег, – говорит солдат. – Не видишь, мой друг Алексеич спать хочет.
– А идите, дорогие гости, на чердак, на сеновал, – говорит им старуха. – Там вам и тепло будет, и мягко.
– Это что же, для гостей и угла в доме нет? – говорит солдат. – А в другой горнице у тебя что? – И сам на дверь показывает.
– Разный хлам у меня там свален, родимый, хлам разный, – говорит старуха, а сама поплотнее дверь в соседнюю горницу прикрыла.
Солдат думает: «Что-то хитрит старая ведьма. Дай-ка я погляжу, что там за дверью».
И заглянул незаметно в щёлку. Да так и похолодел!
По стенам горницы сабли да ружья развешаны, а в углу человеческих черепов и костей – целая гора.
Тут понял солдат, что попали они прямо к разбойникам, в самое их гнездо.
Отошёл он тихонько от двери, ничем себя не выдал.
– Что ж, – говорит, – пойдём на сеновал, там ещё лучше спать.
Старуха рада, что гости хоть с глаз подальше уберутся, сена им подбросила и фонариком посветила, пока они наверх лезли.
Расстелил солдат на чердаке сено и говорит Петру:
– Ложись, Алексеич, отдыхай.
– А сам-то что не ложишься? – спрашивает Пётр.
– А дозор нести кто будет? – отвечает солдат. – Это дело солдатское. Да ты спи, спи. А я у окошечка посижу, полюбуюсь, как солнышко поднимается.
Пётр спит, а солдат у окошка сидит, в оба смотрит. «Как бы, – думает, – смерть свою не проглядеть».
Вдруг – бряк, стук, колокольцы звенят, копыта стучат, – с гиком, свистом едут на двор разбойники.
Посчитал их солдат – всех разбойников пятеро: четверо молодых, а пятый старик, над всеми, верно, голова.
Старуха на крылечко выбежала, руками на них машет:
– Тише, тише вы, ко мне в силки́ [3 - Сило́к – петля для ловли птиц и мелких животных.] два птенца попались. Один, видать, птица важная, одежда на нём с золотыми галунами, рог – серебряный. А другой хоть и простоват, да такой отчаянный! Одно слово – солдат.
– Ну, сынки, – говорит старшой своим сыновьям-разбойникам, – смотрите-ка, добыча сама в руки идёт!
Те смеются:
– А как же, на ловца и зверь бежит!
Распрягли они лошадей, задали им корму и пошли в дом. Мешки с золотом на скамейки побросали и говорят:
– Давай, хозяйка, есть-пить.
Старуха собрала разные остатки и выставила на стол.
– Что же ты, старая, ни гуся, ни пирогов не даёшь? – спрашивает старшой.
– Да ничего не осталось, – отвечает старуха. – Всё, что было, постояльцы съели-выпили.
– Ладно, – говорят разбойники, – получим с них расчёт за хлеб-соль. Где же они, твои гости?
– На чердаке, на сеновале, – говорит старуха. – Храпят во всё горло.
– Снять их, что ли? – один разбойничек говорит.
– Погоди, не торопись, – приказывает атаман. – Пущай спят до времени.
А солдат слышит всё и давай погромче храпеть.
«Не стану, – думает, – Алексеича будить. Один справлюсь с разбойниками».
Приготовил тесак [4 - Теса́к – рубящее и колющее оружие с широким и коротким клинком на крестообразной рукояти.] и ждёт, что будет.
Тем временем старуха затопила печь, стала обед варить.
Наелись разбойники, напились, и говорит старик старшо́му сыну:
– Ну, Саватейка, ты у меня первый, значит, тебе и начинать. Иди сними петушков с жёрдочек.
Взял Саватейка нож и полез наверх. А солдат не дремлет. Только разбойник просунул голову на чердак, солдат как махнёт тесаком – Саватейка и свалился замертво с лестницы.
Отец с братьями удивляются: что это Саватейки долго нет?
– Иди-ка погляди, что он там возится, – говорит старик второму сыну.
Пошёл тот в сени, видит: Саватейка под лестницей лежит.
«Видно, выпил лишнего», – думает разбойник.
И сам полез по лестнице на чердак.
Солдат и его так же встретил.
За вторым братом третий пошёл, за третьим – четвёртый. И со всеми у солдата один разговор: махнёт тесаком, разбойник и повалится.
Ждал-ждал старый разбойник сыновей и пошёл сам.
Подходит к лестнице и видит: сыновья все вповалку лежат.
Заругался старик:
– Бездельники, дармоеды, не могли отцова дела выполнить.
И полез по лестнице.
Только просунул старик голову на чердак, солдат своим тесаком – раз!
– Иди, вожак, к своей стае!
И снял ему голову долой.
Тут принялся он будить Петра:
– Вставай, тёзка. Довольно спать! Эка ты сонуля, как я погляжу!
Пётр проснулся, протёр глаза и спрашивает:
– Что, неужто рассвет уже?
– Рассвет не рассвет, – говорит солдат, – а надо нам отсюда убираться. Занесло нас с тобой в разбойничье гнездо. Они-то, разбойники, думали, что напали на лёгкую добычу, да и сами в силки угодили. Вот, гляди, все лежат.
Пётр глянул – и верно, лежат в сенях пять мёртвых тел, пять разбойников.
– Что же ты меня не разбудил? – спрашивает Пётр.
– Уж больно ты сладко спал, – говорит солдат, – пожалел я тебя будить. Для усталого человека сон – первое дело.
Стали они спускаться по лестнице.
Старуха думает, что это разбойники, и выбежала с фонарём в сени посмотреть, какую добычу они несут.
Тут солдат на неё и налетел:
– Вот, старая карга, чем ты занимаешься! А ну, признавайся, кого ещё у себя прячешь?
А сам тесаком над её головой помахивает.
Пётр смеётся, а старуха плачет:
– Ой, служивенький, никого я больше не прячу! Ой, служивенький, не губи!
Солдат и слушать её не хочет – расходился так, что и не унять.
– Открывай, – кричит, – все потайные погреба, сейчас всех вас на чистую воду выведем, всю сорную траву повыдергаем!
Открыла старуха ему все погреба и подвалы, все потайные кладовые – а там золото горами лежит.
– Ну-ка, тёзка, – говорит царь солдату, – насыпай себе казны [5 - Казна́ – имущество, деньги.] сколько хочешь.
Солдат золотыми монетами оба кармана себе набил, и за голенища по горсти сунул, и за пазуху, – всего себя кругом деньгами обсыпал.
– Бери и ты, Петруша! – говорит.
– Мне, служивый, не надо! – отвечает Пётр. – А ты это золото и впрямь заслужил.
Для забавы только взял одну монетку царь Пётр, и всё.
Вот вылезли они из подвала. Солдат опять на старуху наступает:
– Показывай, старая карга, дорогу!
Ну, она и вывела их из лесу.
Выбрались они на большак [6 - Больша́к – большая (основная) дорога, в отличие от просёлочной.]. Тут Пётр говорит:
– Вот что, тёзка, теперь давай попрощаемся. Я вперёд один поеду. А ты, как придёшь в столицу, уж сделай милость, приходи в гости.
– Где ж мне тебя найти? – говорит солдат. – Да и поймают меня там!
– Не сомневайся, никто не тронет, – говорит Пётр. – Иди прямо во дворец и спроси Петрушу. Меня там всякий знает. – И проскакал на коне вперёд.
Подъехал Пётр к своей столице и на каждой заставе [7 - Заста́ва – в старой России место въезда в город, пункт контроля привозимых товаров, грузов и приезжающих.] приказывает караульным, чтобы таковому солдату прохожему все честь отдавали и в город пропускали.
А беглый солдат идёт-бредёт, не торопится. Подходит он к первой заставе. Что за диво! Караульные на караул берут и честь ему воздают, ну словно самому царю.
Пожертвовал он им горсть золота, а сам думает: «Ай, Петруша, вон что сделал! Ведь недаром честь-то мне воздают! Знают, что при мне деньги имеются!»
Дошёл до другой заставы – и там то же. Караульные, как увидели его, сразу навытяжку.
– Что вы, братцы, – говорит солдат, – выпили, видно, лишнего? Рядового за офицера принимаете! Ну, коли так, уважение за уважение!
Сунул он руку в карман, достал горсть золота и раздаёт караульным:
– Выпейте за моё здоровье!
Наконец пришёл в столицу.
«А что, – думает, – пойду я во дворец, повидаюсь с Алексеичем».
Подошёл к дворцу и спрашивает у привратника [8 - Привра́тник – сторож у входа, у ворот.]:
– Как бы мне Алексеича повидать, Петрушу, он у вас в царской свите состоит, охотником.
– Извольте, – тот говорит, – я вас провожу.
И прямо в царёвы покои его ведёт.
«Ну, – думает солдат, – попал я!»
Тем временем Пётр царскую одежду скинул, охотничью надел и вышел к солдату:
– Здравствуй, тёзка!
А у того и язык не поворачивается. Тихонько так промолвил:
– Здравствуй, Петруша!
А потом и говорит:
– Что же ты, Петруша, со мной сделал? Царю выдал! Теперь пропала моя головушка!
– Ты не сомневайся, – говорит ему Пётр. – Мне царь обещал! Да он сам тебе скажет.
И тут же за перегородку пошёл, царскую одежду надел и опять вышел к солдату.
– Здравствуй, служивый!
Солдат честь отдал, навытяжку стал, сам ни жив ни мёртв со страху.
– Здравия желаю! – отвечает.
Он хоть не робкого десятка был, а тут оробел. В глаза царю смотрит, как по уставу положено, а видеть – ничего не видит.
Стал царь его допрашивать:
– Ты чей, откуда?
Ну, делать нечего, надо сознаваться.
– Бежавший я, – говорит солдат.
– Слыхал, – говорит царь. А потом спрашивает: – Петрушу моего знаешь?
– Знаю малость, – отвечает солдат. – Вместе в лесу бедовали.
– Это, значит, ты его от смерти спас?
Молчит солдатик.
«Я-то спас, – думает, – а он вот меня погубил».
– А скажи-ка, солдат, – опять спрашивает царь, – правду ли говорят, что Петруша этот со мной лицом схож?
Солдат глядит и сам себе не верит, ну, одно лицо! Стоит пред ним вчерашний его друг Алексеич.
– Малость смахивает, – отвечает солдат.
Тут царь вынул из кармана золотую монетку, что у разбойников взял, повертел её, с руки на руку перекинул и будто подмигнул солдату.
– Так вот, – говорит, – мне-то хорошо известно, что ты Петрушу от смерти спас. За то и он тебя нынче спас. По уставу-то знаешь, что полагается за то, что убёг? Ну, да что там говорить! Иди в свой полк и служи, как служил, верой и правдой. Заступишь на место полковника, а полковник пускай на твоём месте послужит, разучится небось воровать.
Подал ему царь своеручное письмо, и зашагал солдат к себе в полк. А друга своего Алексеича не встречал больше никогда. Уж кого только он ни спрашивал – никто про такого знать не знал.