Ольга Трушкина
Приключения гламурного грузчика

– Какой мужчина! – подумал Генрих Валентинович, разглядывая себя в большом старинном зеркале, висевшем в гостиной.
Он недавно вернулся из отпуска, который, на этот раз, проводил у моря. Но надежды мужчины на перспективное знакомство с милой дамой не оправдались. И виноват в этом был, конечно же, его новый знакомый, доктор Шприц.

История первая. Каникулы с доктором Шприцем

   Доктор Шприц сошел с трапа самолета и направился в здание аэропорта вместе с другими пассажирами. Пока ожидали багаж, Демид Уколович опять думал о своей жене. Настроение у старика было отвратительное. Недавно его бросила, вернее даже сказать, от него сбежала, обожаемая супруга, Василиса Абрамовна.
   Для престарелого доктора это был тяжелый удар судьбы. Уже прошло полгода, а он все не мог прийти в себя.
   Тем временем, Демид Уколович получил багаж и направился к остановке автобуса. Там толпился народ.
   Для тех читателей, кто не знаком с доктором Шприцем, сообщаю, что Демид Уколович – маленький, худенький, сморщенный старичок семидесяти лет, почти совершенно лысый, но, зато с косматыми седыми бровями, нависающими над старомодными круглыми очками в железной оправе. Очки эти покоятся на громадном горбатом носу, а из-под них хитро поблескивают маленькие умные глазки. Завершает эту замечательную физиономию гордо торчащая вперед козлиная бороденка. Надо заметить, что и голос достопочтенного эскулапа вполне соответствует его бороде.
   В тот день одет Демид Уколович был, как всегда, шикарно. Не смотря на тридцатиградусную июльскую жару, на нем был коротенький стариковский плащик морковного цвета, из-под которого выглядывали худые кривенькие ножки в синих брюках. Тощую шею обвивало парижское шелковое кашне с изображением Эйфелевой башни. А на ногах красовались яркие новенькие китайские кеды.
   В правой руке Шприц нес старинный фибровый чемоданчик с курортными принадлежностями, в левой – свежие газеты, свернутые в трубочку. Его стиль одежды невольно привлекал взгляды прохожих.
   Не успел Демид Уколович простоять и пяти минут на автобусной остановке, как к нему подошла мордастая бабка в косынке и спросила:
   – Что, молодой человек? Отдыхать приехали? Комната не потребуется? Сто метров от моря!
   – Вы очень любезны, мне как раз негде остановиться, а сколько вы за нее просите?
   – Не боись, не обижу! Цены самые низкие на всем Черноморском побережье! Пошли скорей, машина ждет!
   Бабка энергично потащила его за рукав к стоящим невдалеке "Жигулям".
   Комната оказалась уж очень маленькой, с единственным узким окошком. Вся меблировка состояла из двух довоенных железных кроватей, стоящих вдоль стен, тумбочки и гардероба. Под низким потолком сиротливо висела одинокая лампочка без абажура.
   – А зачем же здесь вторая кровать?
   – А это так просто, для мебели, – пояснила бабка, – попрошу уплатить мне денежки вперед, у нас так принято!
   Когда она ушла, Демид Уколович снял плащик, аккуратно повесил в шкаф. Затем открыл чемодан, достал необходимые для посещения пляжа вещи: ярко-красные плавки, светлые брюки, белую хлопчатую футболку с изображением жирного бульдога и зеленые резиновые шлепанцы. Переодевшись, Шприц понял, что чего-то не хватает. Он порылся в чемодане и извлек оттуда музейную редкость – колонизаторский пробковый шлем. Водрузив сей убор на голову, сложил оставшиеся вещи обратно, поставил чемодан в шкаф и, предвкушая заранее удовольствие от морского купания, отправился на пляж.
   Когда насытившийся морем и солнцем старик вернулся в свое временное пристанище, его ждал неприятный сюрприз, в виде мирно спящего на соседней кровати белобрысого молодого человека. Возмущению Шприца не было предела – Хозяйка! Хозяйка – грозно закричал он, но никто не ответил, а спящий молодой человек даже не проснулся.
   – Хозяйка!!! – он заорал еще громче. В коридоре послышались тяжелые шаги, в дверь просунулась усатая красная морда.
   Кто вы такой? – возмущенно спросил Демид Уколович.
   Тут в комнату вошел весь владелец морды и сказал:
   – Я – Юра!
   – И что из того, что вы Юра? Где хозяйка? И почему в моей комнате спит какой-то посторонний юноша?
   – Хозяйка, тетя Люся, только что уехала, а я – вместо нее, сын ее – Юра. А парнишка этот, вовсе не посторонний, а такой же, как и вы постоялец. Уплатил денежки сполна и спокойно отдыхает, а вы тут кричите, почем зря!
   – Мы так не договаривались, – возразил доктор.
   – А вот хозяйка приедет, с ней и разбирайтесь, откуда мне знать, о чем вы тут столковались. Я пойду, приятных снов!
   Юра ушел и закрыл за собою дверь. Демид Уколович с досадой посмотрел на так и не проснувшегося соседа, тяжело вздохнул и лег спать.
   Следующие два дня пролетели для доктора спокойно и незаметно. Ничто, даже присутствие молодого человека не смогло омрачить его беззаботный отдых. Целыми днями старик нежился на солнце, купался в теплом море и только вечером приходил домой, ложился и тут же засыпал. Воспоминания о бросившей его жене больше не тревожили его.
   Третье курортное утро начиналось, как обычно. Погода была прекрасная. Демида Уколовича разбудил солнечный луч, падавший из щели между занавесками ему прямо на лицо. Ласковое прикосновение утреннего солнышка заставило Шприца лениво улыбнуться. Он сел на постели, потянулся и посмотрел на своего соседа. Парень спал сном праведника. Доктор тихонечко, чтобы не разбудить спящего, оделся и вышел в коридор.
   Тут его внимание привлекли громкие голоса, доносившиеся из противоположного конца коридора. Там на повышенных тонах разговаривали Юра и уборщица Сусанна, по прозвищу курдошка Сью. Хозяин за что-то ее отчитывал, не стесняясь в выражениях.
   Доктор встречал ее уже не раз не только в доме, но и на пляже, где женщина приторговывала пирожками и вареной кукурузой.
   Он не мог спокойно смотреть, как обижают беззащитную женщину, и решил вмешаться в разговор:
   – Молодой человек, мужчине не подобает разговаривать с женщиной в таком тоне!
   – Не учи ученого, – огрызнулся хозяин, но замолчал и ушел на кухню.
   Курдошка Сью благодарно улыбнулась доктору и продолжила уборку коридора.
   Уколыч умылся, позавтракал в ближайшем кафе и, как обычно, отправился на пляж. Он расстелил полотенце и улегся на него вниз животом. В голову снова лезли мысли о коварной супруге. Размышления старого доктора прервал чей-то гулкий бас:
   – Здравствуйте, дорогой сосед! Узнаете? Мы с вами третий день в одной комнате живем, да так и не познакомились. Нехорошо как-то.
   Уколыч узнал своего белобрысого соседа, улыбнулся и протянул ему руку.
   – Демид Уколович Шприц. Можно дядя Дема.
   – Михаил Петров. Можно просто Миша. Я недавно защитил диплом юриста, и первое время отсыпаюсь, уж очень переутомился.
   Они обменялись крепким мужским рукопожатием. Парень присел на песок рядом с доктором, завязалась дружеская беседа.
   Когда они вдоволь наговорились и накупались, Демид Уколович покинул пляж и вернулся домой. Был полдень. Большинство постояльцев в это время отдыхали на море, но одного из них Демид Уколович встретил в коридоре.
   Это был одинокий мужчина, который остановился в комнате напротив. У доктора этот тип вызывал наибольший интерес, он немедленно решил с ним познакомиться. Внешне это был типичный интеллигент: высокий, тощий дядечка в очочках, лет сорока – сорока пяти. Одевался очень прилично, но совсем не по-пляжному: всегда в рубашечке и при галстуке.
   Демид Уколович широко улыбнулся и открыл рот для приветствия. Но мужчина прошел мимо него, словно не заметив, в свою комнату. Доктор тихонько постучался в дверь.
   – М-дя, да что ж такое то?! – донесся скрипучий голос, заранее раздраженный неожиданным вторжением.
   – Можно мне войти?
   – Ах, да! Это вы, профессор?
   – Не совсем, я обычный лечащий врач, Демид Уколович Шприц. Вот, пришел познакомиться с вами.
   – Очень рад. Ах да, я забыл представиться. Генрих Валентинович Кружкин, – он протянул доктору унизанную перстнями, узенькую ладошку.
   – Позвольте вас спросить, уважаемый. Почему вы не на пляже? Погода великолепная, все купаются и загорают.
   – Ничего странного. Видите ли, милейший, я просто не переношу жары, у меня больное сердце, нельзя перегреваться. Посещаю пляж лишь рано утром и после заката солнца.
   – Все ясно. А не желаете ли вы прогуляться со мной вместе вечерком? Я здесь никого не знаю, а мой сосед по комнате – совсем юный мальчик, у нас разные интересы. Заметил, что вы, как и я, прозябаете в гордом одиночестве. А мы могли бы вместе гулять, рыбачить, посещать экскурсии.
   – Это гениальная идея! Мне тоже будет приятно иметь такого спутника, как вы. Как раз сегодня вечером собирался пойти в кафе, надеюсь там познакомиться с какой-нибудь милой дамой. Будет здорово, если составите мне компанию.
   – Ну, значит, договорились! Зайду за вами, как только стемнеет.
   – Рад был познакомиться и побеседовать, но теперь мне пора. Я в это время хожу обедать. Может, сходим вместе?
   – Да нет, что-то я еще не проголодался. Пойду к себе, отдохну.
   Выйдя из комнаты, доктор увидел Михаила, оживленно беседующего с уборщицей, и решил к ним подойти.
   – Здравствуйте, Сусанночка, вы сегодня прекрасно выглядите!
   Некрасивая пожилая женщина в грязном фартуке смущенно заулыбалась, показав остатки желтых зубов.
   – А вы давно знаете своих хозяев? – поинтересовался Демид Уколович.
   – Уж десятый годок, почитай, пошел!
   – А что, часто обижают?
   – Да нет, не особливо. Мамаша-то вообще ангел небесный! Юра мужик хозяйственный, справный. Да уж и выпить не дурак, как напьется, так и начинает ко мне придираться, и то ему не так, и это не этак! Прости господи, – она перекрестилась черной, заскорузлой рукой.
   – А скоро ли хозяйка вернется?
   – Не сегодня, так завтра! – при этих словах курдошка Сью громко высморкалась в застиранный фартук.
   – Ну, ладно, не будем вас более беспокоить.
   Демид Уколович и Миша пошли в свою комнату. Было жарко и скучно, есть не хотелось, и старик лег спать.
   Проснулся он под вечер, когда усталое раскаленное солнце медленно опускалось за горизонт.
   "Ну что ж, пора идти на прогулку, жара спала, в летнем кафе будет очень приятно посидеть и поболтать с новым знакомым", – подумал доктор.
   Он быстро встал, принарядился, пшикнулся одеколоном "Шипр" и вышел в коридор. Там его уже поджидал расфуфыренный в пух и прах Генрих Валентинович. На нем были модные джинсы и яркая рубашка-тропиканка, тощие длинные руки щедро украшены многочисленными кольцами и браслетами, которые сверкали и звенели, словно новогодние игрушки на елке.
   – Ух, ты, какой франт, мне до вас далеко, – улыбнулся Демид Уколович, и они не спеша направились кафе.
   Мужчины довольно приятно провели вечер, весело беседуя и потягивая пиво, но познакомиться с дамами на этот раз не удалось.
   Так доктор Шприц и Генрих Валентинович подружились. Они везде стали появляться вместе: на пляже, в парке, в кафе.
   Кружкин беспрерывно рассказывал доктору о своих необычайных подвигах во время службы в горячих точках, хотя на самом деле никогда не служил в армии по причине плоскостопия. Он просто бессовестно врал и хвастал. Говорил, что был лучшим снайпером в полку, и, как-то раз, сидя в засаде в одиночку перестрелял целый отряд чеченских боевиков. За это ему присвоили звание героя. А однажды враги сбили вертолет, в котором летел Кружкин с другими российскими военными, машина рухнула на землю, все погибли, кроме Генриха. Кружкин отделался легким испугом и сломанной ногой.
   Он постоянно показывал доктору левую лодыжку, в которой, якобы, вместо кости был вставлен металлический стержень.
   Шприц поначалу искренне восхищался мужеством и отвагой своего нового товарища, и, в свою очередь потчевал его невыдуманными историями из своей медицинской практики.
   Так они весело и интересно проводили свой отдых.
   Однажды Генрих Валентинович по секрету рассказал Демиду Уколовичу о том, что дал объявление в местную газету о знакомстве. Оно гласило:
   Познакомлюсь с милой дамой до сорока лет, для приятного времяпрепровождения.
   Далее прилагался номер его мобильника.
   Мужчина выразил уверенность, что скоро от желающих не будет отбоя, и он выберет себе богатую и привлекательную особу, которая сделает его отдых еще приятнее.
   Этот разговор вскоре забылся.
   Как-то раз друзья решили отправиться на рыбалку. Генрих часто хвастал, что он непревзойденный рыболов и не раз вылавливал огромных рыбин. Шприц тоже любил рыбную ловлю. Они выпросили у Юры старую весельную лодку. Накануне вечером накопали червей возле курятника, приготовили удочки, и рано утром отправились в море.
   Доктор сидел на веслах, Генрих Валентинович, размахивая длинными руками, разглагольствовал о способах ловли рыбы. Когда берег скрылся из виду, друзья закинули удочки и стали терпеливо ждать клева. Вдруг Кружкин удивленно сказал:
   – А у меня ноги мокнут. Да что ж такое-то?
   Доктор посмотрел вниз и с ужасом заметил, что лодка дала течь и постепенно наполняется водой.
   – Срочно берите ведро и вычерпывайте воду, а я поищу, чем можно будет заткнуть отверстие.
   Генрих страшно испугался, засуетился и вместо того, чтобы вычерпывать воду начал громко орать:
   – Караул! Помогите! Тонем! Сос!
   Тогда Шприц понял, что от приятеля толку мало, и начал вычерпывать воду сам. Старик был возмущен поведением Генриха Валентиновича, приказал ему заткнуться и помогать. Но тот не слушался, а продолжал размахивать руками и кричал:
   – Чертов Юра, он нарочно подсунул дырявое корыто. Надеялся, что мы потонем, и тогда он присвоит наши вещички!
   При этом Кружкин так сильно раскачивал лодку, что она зачерпнула бортом воду и стала медленно идти ко дну. Поблизости, как назло, не было ни одного суденышка. Справа торчал одинокий утес. Помощи было ждать не от кого.
   – Тонем! Прыгайте в воду и плывите к той скале! – скомандовал доктор.
   – Я не умею плавать! Спасите меня! Я тону, – орал, дико барахтаясь и поднимая брызги, Кружкин. Он тут же наглотался воды и пошел ко дну. Подоспевший Шприц едва успел его подхватить. Утопающий судорожно вцепился доктору в шею и потащил в глубину. Рассерженный старик сильно ударил тонущего кулаком по башке, вынырнул и схватил за волосы обмякшее тело.
   Вскоре Демид Уколович выбрался на узкий песчаный берег, волоча за собой Генриха. Пока Кружкин с обиженным видом выяснял, зачем его стукнули по голове, старик обследовал местность, где они оказались.
   – Итак, друг мой, мы на острове, людей не видно. Значит, он необитаем. Придется нам пожить какое-то время робинзонами, пока нас не спасут. Думаю, долго ждать не придется, мы не далеко от берега. Если бы вы умели плавать, то мы могли бы спокойно добраться до пляжа. А теперь придется подождать, – и он растянулся на песке рядом с плачущим Генрихом. Старику почему-то вспомнился сериал "Остаться в живых". Он представил себя на месте своего коллеги Джека Шеппарда. Да ситуация не завидная! Но сдаваться нельзя! Нужно искать какой-то выход. Надеяться можно только на собственные силы.
   "Ну и фрукт этот Генрих! Как не стыдно так себя вести, трусить и постоянно врать?! Семьдесят лет на свете живу, но такого еще не видел!" – возмущался про себя Шприц.
   Солнце поднималось все выше и выше, становилось жарко. Хотелось пить и есть. Генрих вплотную прижался к скале, пытаясь найти хоть немного тени. При этом он держался за сердце, захватывал воздух широко открытым ртом, изображая сердечный приступ. Доктор Шприц молча подошел и осмотрел "умирающего".
   – У вас все в порядке, пульс в норме. Хватит прикидываться! Со мной этот номер не пройдет! Я, как-никак, опытный врач! Вставайте, пойдем, обследуем остров.
   Но в ответ Кружкин закатил глаза и откинул голову назад, показывая всем видом, что не в силах даже сдвинуться с места.
   Шприц сплюнул в сторону:
   – Ну и шут с вами! Пойду один!
   И старик стал бодро карабкаться на скалу, нащупывая удобные выступы сухонькими ножками. Вскоре раздался его бодрый козлиный голос:
   – Генрих! Мы не на острове! Это всего лишь скалистый выступ нашего пляжа! Мы почти дома, надо только подняться по склону и пройти через парк.
   Кружкин моментально выздоровел и, с ловкостью горного барана, вскарабкался вслед за доктором. Через десять минут горе-рыболовы уже были дома. Генрих, со свойственным ему красноречием, долго рассказывал всем соседям о кораблекрушении, пребывании на необитаемом острове и чудесном спасении благодаря его мужеству и выдержке. Слушая такое бахвальство, Демид Уколович лишь усмехался в жидкую бороденку.
   Но тут появился Юра и стал требовать компенсацию за утопленную лодку и моральный вред. Доктор уже было потянулся за кошельком, но неожиданно вмешался молодой юрист Миша Петров.
   – Кто кому должен выплачивать компенсацию – вопрос спорный. Вы забыли, что по вашей вине чуть не утонули двое людей? Давая им дырявую лодку, вы подвергали их жизни смертельной опасности.
   – Да откуда мне было знать, что она течет?
   – Ты все прекрасно понимал, и еще месяц назад собирался отвезти эту рухлядь на свалку, сам мне об этом говорил. Просто решил срубить с них бабки, точно знал, что лодка потонет, – возразила курдошка Сью. Женщина как раз в это время мыла пол в коридоре.
   После ее слов Юра смутился и ретировался. Конфликт был исчерпан.
   Два дня Генрих избегал общения со Шприцем, а тот и не навязывал ему своего общества. Старик сильно разочаровался в новом приятеле.
   На третий день, к вечеру, Кружкин, как ни в чем не бывало, ввалился в комнату к доктору с газетой в руках:
   – Послушайте, вот наконец-то вышло мое объявление, и на него даже есть отклик. Конечно, я ожидал большей активности среди женского населения, но зато думаю, что клюнула крупная рыба. Ах, у нее такой голос! Чарующее контральто! Собирайтесь, сегодня мы идем на свидание, потому что милая дама придет с подругой!

   Надо сказать, что Василиса Абрамовна, бывшая супруга Шприца, коварно бросившая его полгода назад, в это же самое время отдыхала с подругой в гостинице неподалеку.
   Это была дородная пышногрудая дама пятидесяти лет от роду. Она отчаянно молодилась, втирая в свое весьма потрепанное лицо целые тонны дорогой косметики, тратила все свои деньги на модные наряды.
   Василису не удовлетворяла жидкая растительность на голове, данная природой. Даме приходилось тщательно ее скрывать под пышным ярко-рыжим париком.
   Примечательным был и ее голос, тембру и силе которого мог бы позавидовать сам Федор Шаляпин. В целом, гладя на Василису Абрамовну, можно было смело утверждать:
   – Не перевелись еще богатыри на Земле Русской!
   Зинаида Петровна, а для друзей – просто Зита, казалась полной противоположностью своей подруги. Это было маленькое хилое создание с длинным буратинским носом, крошечным ротиком и тихим вкрадчивым голоском. Свои длинные, крашеные в черный цвет волосы, она скручивала на затылке в виде кренделя. Обожала носить мини-юбочки, открывающие ее тощие узловатые коленки. Глядя на Зиту, прохожие часто шутили:
   – Сзади пионерка, спереди – пенсионерка!
   Целью приезда дам на курорт, был поиск состоятельных поклонников. Долгие и бесплодные хождения по пляжам, прогулки в парке и многочасовые сидения в кафе не принесли ожидаемых результатов. Вокруг всегда оказывалось немало более молодых и красивых девушек. Силы были неравные: две стареющие красотки остались без мужского внимания. Им не удалось подцепить даже самых захудалых кавалеров. На самом деле, Василиса уже давно жалела о том, что бросила своего небогатого, но доброго и любящего мужа. Но подруге она об этом не говорила.
   – Надо сменить стратегию! Так у нас ничего не выйдет! – грустно возвестила басом мадам Шприц.
   – Что ж нам делать-то, а? – пропищала Зита.
   – Вот, смотри, я купила газету. Там есть объявления о знакомствах. Только так приличные дамы могут найти себе достойных женихов!
   – Ну-ка, ну-ка, читай вслух! Это интересно, – попросила Зинаида Петровна.
   – Смотри, кажется это нам подходит!
   "Познакомлюсь с милой дамой до сорока лет…" и тут есть телефончик!
   – Там же сказано "до сорока лет"! – робко возразила Зита.
   – Даме столько лет, насколько она выглядит! – ответила Василиса.
   – Звони же поскорей! И попроси его прийти с другом!
   В назначенное время Генрих Валентинович, звеня бижутерией, как коза колокольчиком, и сопровождающий его Демид Уколович, пришли в летнее кафе и заняли лучший столик. Приятели заказали пива и с нетерпением ожидали появления прекрасных незнакомок. Звучала песня Шуфутинского: "За милых дам".
   И вот они появились: впереди величаво выступала гигантская Василиса в обтягивающем золотистом платье, за ее спиной робко пряталась маленькая Зита. На ней было белая кружевная блузка и непозволительно короткая юбочка. Они представляли собой незабываемое зрелище, достойное кисти художника.
   Доктор сидел спиной к входу и не сразу их увидел, зато Генрих тут же вскочил, и галантно подав Василисе руку, повел дам к столу.
   Когда новые знакомые уселись, Шприц потерял дар речи от неожиданности. Перед ним сидела его незабвенная и обожая супруга.
   Генрих все время что-то без умолку болтал, но его никто не слушал. Демид Уколович и Василиса Абрамовна не могли оторвать глаз друг от друга. Наконец, дама заговорила:
   – Милый Демочка, как ты тут оказался? Неужели ты приехал за мной? Я так скучала по тебе!
   – Да, да милая, и я не забывал о тебе ни на минуту.
   Тут в разговор вступил Генрих Валентинович:
   – Позвольте, доктор, это моя дама! Не смейте к ней приставать, займитесь лучше ее подругой!
   – Ах ты, гнусный ловелас, это моя жена! – и тут старик изо всех сил заехал сухоньким кулачком в нос Генриха. Демид Уколович вложил в этот удар все накопившееся к Кружкину раздражение. Тот не удержал равновесие и свалился вместе со стулом, но в последний момент успел вцепиться в скатерть и потянул за собой весь стол. С грохотом повалилась на плиточный пол посуда, пролилось пиво. Генрих вскочил, и завязалась драка. Зита завизжала, Василиса захохотала басом, как Дед Мороз на детском утреннике:
   – Хо, хо, хо!
   Посетители вскочили с мест и окружили дерущихся, кто-то попытался их разнять, но Василиса не позволила. Вскоре исход поединка стал ясен. Доктор одержал безоговорочную победу: он сидел верхом на Генрихе и молотил его кулачками, приговаривая:
   – Вот тебе, вот тебе, будешь знать, как врать, хвастать и ухлестывать за чужими женами!
   – Рукоприкладство – это не метод! Надо решать все проблемы мирным путем! – орал избиваемый.
   – Отпусти его, Дема! – величественно приказала Василиса, – достаточно.
   И помирившиеся супруги удалились рука об руку, под аплодисменты и восторженные крики отдыхающих. Демид Уколович едва доставал головой до плеча своей роскошной супруги и когда пытался поцеловать ее в щечку, ему приходилось подпрыгивать.
   На следующее утро влюбленная пара улетела домой в Москву. Так счастливо завершились каникулы доктора.

История вторая. Женитьба Генриха Валентиновича

   – Зря я связался с этим старым хрычом. Мало того, что всю охоту мне испортил, так еще и в море чуть не утопил. Да, до чего мерзкий докторишка! Надо мне впредь быть более разборчивым в выборе знакомых. М-дя!
   Отражение в зеркале очень нравилось Генриху. Чтобы ни было, но отдых пошел ему на пользу. Он сильно загорел и еще больше похудел, что придавало ему значительное сходство с засушенной саранчой. Треугольное, обтянутое коричневой кожей, личико и большие круглые очки подчеркивали это сходство. Его громадный мягкий нос приобрел приятный малиновый оттенок и стал похож на большую перезрелую клубничину.
   Оставшись очень довольным собой, Кружкин отошел от зеркала, сел в мягкое кресло и начал обдумывать планы на будущее.
   Незадолго до смерти мама Генриха, Нина Ричардовна, дала ему устный завет:
   – Смотри сыночко, не женись! Охверистка поподется, облопошит!
   О матушке Генриха, пожалуй, тоже стоит немного рассказать. Это была очень своеобразная женщина с большими странностями и неприятными привычками.
   В комнате, в которой она жила в последние годы, было всего столько понаставлено, что она больше напоминала склад, чем жилище человека. На полу расстелен грязный, давно нечищеный бурый с узорами ковер.
   По коврику висело на каждой стенке. А еще три стояли, свернутые рулонами, у стены за тахтой, на которой и спала хозяйка комнаты, маленькая тощая старушонка Нина Ричардовна. Под самой же тахтой плотно стояли трехлитровые баллоны с огурцами, их было огромное количество, те что не поместились под старушечьим ложем – сиротливо толпились у окна. Все они были закатаны не прошлым и даже не позапрошлым летом, а гораздо раньше. Их содержимое, судя по всему стало непригодным в пищу, но Нине Ричардовне было жаль их выбросить. До этого ей было жалко их открыть и употребить в пищу, а теперь стало жалко выкинуть. Время от времени какой-нибудь баллон взрывался, вонючий тухлый рассол проливался на ковер. Нина Ричардовна, ругаясь на чем свет стоит, убирала осколки и вялые сморщенные овощи, но едкий запах после еще долго стоял в комнате, которую женщина никогда не проветривала.
   – Все хвори от сквозняков, – говорила она сыну.
   Почти половину помещения занимал гигантский, до самого потолка, платяной шкаф, темный и мрачный, как гроб. Там было сложено такое количество одежды, что даже самой старушке было страшно туда заглядывать. В гардеробе хранились шубы, пальто, плащи, куртки, свитера и прочие вещи не только принадлежавшие ей, а еще и ее покойным маме и бабушке. Она специально наняла газель и съездила за их пожитками в деревню, чтобы перевезти все старье сюда. На вопрос Генриха, зачем ей это старое проеденное молью, барахло, матушка отвечала:
   – Вещи хорошаи, добротнаи, таких чичас не делають, – она перекладывала все это пыльное, заплесневелое, давно потерявшее первоначальный цвет старье, из мешков в шкаф, – авось ишшо пригодятси.
   А в боковом отделении гардероба на полках хранилось огромное количество нового нетронутого постельного белья. Тут было все: белоснежные простыни и наволочки, вышитые пододеяльники, нежнейшие махровые полотенца. Сама Нина Ричардовна и ее сынок спали на застиранном до дыр дрянном посеревшем бельишке, а свои огромные запасы берегла впрок, для какого-то светлого будущего, которое, судя по-всему уже никогда не настанет.
   На нижней полке необъятного шкафа стояли многочисленные жестяные банки со вздувшимися мясными и рыбными консервами, упаковки с чаем и кофе, все это богатство было выпушено в 70–80 годах прошлого века и давным-давно уже пришло в негодность, но Нина Ричардовна продолжала его заботливо хранить по причине своей просто фантастической скупости. Такие знаменитые литературные герои как Гобсек, Скрудж, Плюшкин и Скупой рыцарь, по сравнению в Ниной Ричардовной были сущими транжирами.
   Старушка ничего и никогда не выкидывала. Всю свою зарплату, а теперь уже и пенсию тратила на создание все новых и новых припасов.
   Очевидно, она твердо верила, что когда-нибудь наступит Очень Черный День и все это ей тогда пригодится.
   Даже конфетные обертки она тщательно разглаживала утюгом и собирала в особую коробочку. Клетки из-под яиц аккуратно вставляла друг в друга и складывала на кухне. Одна такая башня уже достигла потолка, зато вторая была построена еще только на половину.
   Кухонные шкафы ломились от новеньких сияющих кастрюль, сковородок и ковшиков. Чайные и обеденные, ни разу не использованные сервизы, заполняли все полки. Бархатные коробки с мельхиоровыми и серебряными ложками, ножами и вилками были аккуратно сложены в углу, под пирамидой из связанных стопками старых газет. Несмотря на такое богатство и изобилие Нина Ричардовна ела из страшной отбитой эмалированной миски гнутой алюминиевой вилкой. А чай пила из настоящего музейного экспоната – солдатской жестяной кружки времен первой мировой войны.

   Вся кухня была заставлена мешками с рисом, гречкой, мукой сахаром и солью. Которые приобретены недавно, а какие – двадцать лет назад, она уже не помнила.
   Питалась Нина Ричардовна очень экономно. Обычно, каждую неделю она варила большую кастрюлю каши, а потом один раз в день перекладывала немного варева в свою эмалированную мисочку, разогревала на газе и ела. Этим же кормила Генриха, когда он приходил с работы. Вот и вся пища. Раз в неделю она позволяла себе неслыханную трату: приобретала немного куриных гузок. И варила из них суп. Таким изысканным лакомством она обычно угощала единственного сына по воскресениям.
   В правом углу кухни пылились нераспечатанные красивые коробки с импортной бытовой техникой: кухонным процессором, миксером, соковыжималкой и кофеваркой. Нина Ричардовна время от времени любовалась на них, читала надписи на коробках, но раскрыть их так и не решилась.
   Ванная комната в квартире была недоступна, она превратилась в хранилище стиральных порошков, мыла и шампуня. Тут были совершенно уникальные экземпляры, например пачка Тайда 1965 года выпуска, а еще ГДРовский антистатик "Юбилей" в высоком флаконе и еще множество моющих средств импортных и отечественных, датированных последней четвертью прошлого века. Дверь в ванну теперь нельзя было открыть, оттуда шел невыносимый концентрированный запах стирального порошка. Даже проходя мимо этой двери можно было подхватить приступ аллергического насморка.
   Стены гостиной и спальни украшали коробки из-под готовых коржей для торта и обертки от шоколадных плиток. Сейчас и жить-то можно было только в одной комнате, вторая, побольше была заполнена до отказа старыми не нужными вещами, которые она перевезла сюда из деревенского дома. Там был настоящий склад ветхой, поломанной, никому не нужной мебели. Если кто-то из соседей собирался купить новый диван или шкаф, а старый при этом выбросить, то Нина Ричардовна просила, чтобы эту вещь не выкидывали, а приносили ей.
   Одевалась старушка весьма и весьма оригинально. Она носила ярко-красный кремплиновый костюм с укороченными рукавами, под который поддевала теплые свитеры и фуфайки зимой, а летом легкие блузки или футболки. Круглый год на ней были толстые нитяные чулки грязно-бежевого цвета, неаккуратно свисающие складками на ее тощих кривых ногах.
   Голову Нины и на улице, и в помещении украшала ярко желтая шелковая косынка с изображением олимпийского мишки и надписью "Олимпиада-80". Когда было холодно, старушка надевала поверх нее огромную вязаную шапку, в которую, для придания объема и более высоких эстетических качеств она напихивала старого тряпья. Водрузив это величественное сооружение на голову, она становилась похожей на ужасного марсианина из фильма "Марс атакует", еще большее сходство придавало ее маленькое сморщенное личико со злыми, колючими глазками.
   Когда в одно прекрасное утро старушка тихо скончалась, Генрих почувствовал невероятное облегчение. Схоронив матушку, как положено, мужчина первым делом занялся благоустройством квартиры. За несколько дней ему удалось вынести из жилища весь хлам. Затем Кружкин нанял бригаду отделочников, и они на старухины сбережения привели квартиру в жилое состояние. Материалы использовали недорогие, но в комнатах теперь стало светло и чисто. Часть старой мебели пришлось оставить. На новую денег не было.
   Генрих твердо решил жениться, ему было нечего терять, кроме своих дешевых фальшивых цепочек и колец. Одинокая холостяцкая жизнь ему порядком надоела. Тем более, что удачный брак мог поправить его катастрофическое материальное положение. Кружкин уже несколько лет работал в кукольном театре монтировщиков сцены. В его обязанности входило перетаскивать и устанавливать декорации к спектаклям. Это не составляло особого труда, но и платили мало. Работу в театре Кружкин считал престижной и представлялся всем главным режиссером театра (не называя, какого) и театральным деятелем искусств.
   – Нужно действовать как можно скорее! Подавать объявление в газету – пустой номер, там одни аферистки попадаются, которые хотят устроиться в жизни за счет богатого мужа. Надо обратиться к свахе, – размышлял вслух Генрих.
   На следующий день он сидел в приемной свадебного агентства, ожидая своей очереди. Толстая коротенькая сваха Елена Юрьевна попросила заполнить анкету и заплатить первоначальный взнос.
   "Однако!" – подумал Генрих Валентинович, неохотно выкладывая требуемую сумму и две свежие фотографии, на которых он был снят в новом кожаном пиджаке и при галстуке, и как ему казалось, выглядел неотразимым мачо.
   – Все! – сказала сваха, забирая анкету, деньги и фотографии, – вы включены в наш каталог женихов. Теперь ждите, вам позвонят, До свидания!
   С этими словами, толстуха ловко выпроводила Кружкина из кабинета.
   – Что-то мне все это не нравится! Подсунут мне каких-нибудь залежалых, никому не нужных невест. Вот сердцем чую!
   Но отступать было поздно.
   На следующий день Генрих вышел на работу, началась подготовка к новому театральному сезону. Труппа репетировала спектакль "Приключения Буратино". Кружкин жил в предвкушении многообещающих знакомств с милыми дамами и, из-за этого, был очень рассеян и невнимателен. Почти каждый день с ним случались неприятности, он ронял и ломал декорации, путал ширмы и кукол. А однажды даже умудрился отколоть длинный нос главному герою, за что и получил строгий выговор с лишением премиальных. Генрих очень расстроился. Ему очень нужны были деньги, чтобы красиво ухаживать за потенциальными невестами.
   Наконец, в субботу вечером, раздался долгожданный звонок. Его приглашала на свидание первая претендентка. Условились встретиться через час в парке. Генрих решил подготовиться к судьбоносной встрече основательно. Он надел красивую белую рубашку, повязал на тощую шею розовый галстук с разводами и облачился в тот самый кожаный пиджак. Обильно полив себя духами, нацепил на кривые паучьи пальчики многочисленные кольца. Полюбовавшись своим отражением в зеркале, остался очень доволен. Вскоре он предстал перед дамой, мило улыбаясь и держа перед собой в руке, как свечку, тощий букетик гвоздик.
   Внешний вид новой знакомой сразу же разочаровал Генриха. Это была маленькая, тщедушная женщина лет пятидесяти, а то и больше. Она была одета в строгий коричневый костюм.
   "Ну ладно, страшна, как смертный грех, но может быть богата? Хотя по одежде этого не скажешь. Не будем делать поспешных выводов. Поживем, увидим," – подумал Кружкин.
   – Анна Петровна, – сказала женщина, протягивая руку.
   – Очень приятно, для вас просто Генрих, театральный деятель искусств – любезно ответил мужчина.
   – А я школьная учительница. Преподаю русский язык и литературу.
   "М-да, – подумал Генрих Валентинович, – вот это я влип! Попал как кур в ощип! Надо поскорей отсюда линять под любым предлогом."
   Они немного прошлись по аллее, разговор не клеился. Вдруг Генриха осенило. Изысканным театральным жестом он дотронулся до лба и воскликнул:
   – Ах, да! Прошу меня извинить, но я вынужден вас покинуть. У меня через десять минут генеральная репетиция. Что-то с памятью моей стало. Как я мог забыть!
   Вежливо откланявшись, он быстрым шагом отправился к себе домой, оставив на аллее парка растерянную Анну Петровну. Пройдя шагов десять, Генрих обернулся, изящно помахал ручкой и прокричал:
   – Я вам позвоню! – и скрылся за углом.
   Первая неудача не охладила пыл Генриха. Он был настроен по-боевому и сдаваться не собирался. Рабочая неделя пробежала быстро. Наступили долгожданные выходные.
   Генрих проснулся рано утром в субботу и пошел на кухню варить себе овсянку. Проходя по узкому коридору, наступил на швабру и сильно получил от нее по лбу. От этого потерял равновесие и сел костлявым тощим задом прямо в переполненное мусорное ведро, которое сам же с вечера приготовил на выброс. Раздались страшные ругательства. Мужчина с трудом выбрался из ловушки и, злобно матерясь, быстро собрал разбросанный мусор.
   В итоге, все-таки добравшись до кухни, Генрих насыпал немного овсянки в старый алюминиевый ковшик, верой и правдой служивший ему последние двадцать лет. Половина крупы оказалась на полу и на кухонном столе. Долив нужное количество воды, поставил ковшик на огонь и принялся аккуратно помешивать варево.
   В этот момент в гостиной раздался телефонный звонок. Шлепая по линолеуму громадными лягушачьими лапами, сметая все на своем пути, он добрался до телефона и судорожно схватил заветную трубку, в надежде, что это звонит очередная невеста.
   – М-да, Кружкин у аппарата. Слушаю вас.
   На другом конце раздался нежный тоненький голосочек.
   – Здравствуйте, я от свахи, по поводу знакомства.
   – Я весь внимание.
   – Это Даша. Мне двадцать пять лет.
   – О, вы такое юное создание. Мне не терпится с вами встретиться.
   – Подходите в шесть часов к кафетерию "Фишка". Знаете, где это?
   – Конечно, знаю. Я там завсегдатай, – беззастенчиво соврал Генрих. На самом деле, он ни разу не посещал это заведение, а просто проходил мимо.
   – А как же мы узнаем друг друга, Дашенька?
   – О, не беспокойтесь об этом, я сама подойду к вам.
   На этом разговор закончился, и Генрих начал с беспокойством подсчитывать скудное содержимое своего роскошного бумажника, недавно купленного на распродаже. Ведь придется угостить даму хотя бы чашечкой кофе! За этим занятием он совершенно забыл о каше. Вскоре из кухни донесся резкий запах гари.
   – Ах, да! Овсянка! – впопыхах бросив бумажник, он ринулся на кухню.
   Картина была неприглядная. Убежавшая каша залила всю плиту, а ковшик злобно потрескивал и пускал черный дым. Генрих срочно выключил газ, схватился голой рукой за ручку чадящего ковшика, обжегся, дико заорал и уронил посудину на пол. Черная зловонная масса растеклась по линолеуму.
   – М-да, овсянка, сэр!
   Уборки Генриху хватило на полдня. Позавтракать в этот день, впрочем, как и пообедать ему не удалось. Это еще раз убедило Кружкина в необходимости срочно жениться.
   За час до назначенного времени тощая фигура Генриха Валентиновича уже маячила возле кафетерия "Фишка". Цветов на этот раз он не купил по экономическим причинам, помня о предстоявших затратах на угощение.
   Приближался назначенный час, но никто к нему не подходил. Кружкин начал волноваться. Прошло еще полчаса, но дама так и не появилась. Генрих решил подождать еще немного. И только, когда стрелки часов показали семь, он понял, что Даша не придет.
   "Да что ж такое-то! Да что ж такое-то делается-то, а! Продинамила меня! Сука, тварь! Эээ! Такого мужчину! Я к ней со всей душой, а она ко мне со всей жопой!" – выругался про себя Генрих.
   Обиженный и оскорбленный, Кружкин отправился домой. Чтобы как-то себя утешить, он купил десяток пирожков с повидлом и полкило самых дешевых пряников. Придя домой, навел себе поллитровую кружку растворимого кофе, положил туда восемь ложек сахара, разложил сладости на большой тарелке и включил телевизор. Там показывали офигительный фильм про десантников. Многозначительно подняв палец к потолку, он сам себе гордо сказал:
   – Спецназ! Десантура! Это вам не мелочь по карманам тырить!
   Забравшись с ногами на кресло, Генрих с наслаждением откусил половинку пряника и потянулся жадным ртом к кружке с кофе, как вдруг раздался телефонный звонок.
   – Поесть человеку не дают, сволочи! – рассердился голодный мужчина.
   Но, тем не менее, взял трубку и с важностью произнес:
   – М-да, Кружкин у аппарата. Слушаю вас.
   На другом конце провода раздалось звучное дамское контральто.
   – Здравствуйте, Генрих! Это Маша. Желаю с вами познакомиться.
   – Ой, Машенька! Я так рад, что вы позвонили, – его голос сделался елейно-приторным.
   – Давайте не будем откладывать наше знакомство, а встретимся прямо сейчас.
   Генрих за день очень устал и перенервничал, никуда идти не хотелось. Но вдруг его осенило. Угощение есть, кофе есть. Не пропадать же добру!
   – Я приглашаю вас в гости на чашечку кофе. Вы не против?
   Маша немедленно согласилась и через пятнадцать минут уже звонила в дверь.
   "Надо же, какая шустрая", – подумал Генрих Валентинович и пошел открывать.
   На пороге стояла внушительных размеров молодая дама с прехорошеньким ангельским личиком. В руках она держала большой торт со взбитыми сливками.
   – Я вот тут подумала, нехорошо идти в гости с пустыми руками, тем более в первый раз!
   Генрих обрадовался гостье, а особенно торту: "Ишь ты, какой торт, не меньше трехсот рублей тянет!".
   Пышная красавица поставила торт на стол и протянула пухлую ручку:
   – Маша!
   – Очень приятно, для вас просто Генрих, театральный деятель искусств, – любезно ответил Кружкин, – и поцеловал ей руку.
   Разговор сразу принял непринужденный характер. Генриху казалось, что он знаком с Машей уже тысячу лет. Пожирая огромные куски торта, подливая себе и милой даме кофе, он еле сдерживался от желания сделать ей предложение прямо сейчас. Маша, казалось, тоже была очарована новым знакомым. Они проболтали до полуночи, а затем Генрих отправился ее провожать.
   – Не надо, не провожайте, я вызову такси, – пробасила красавица, доставая из сумочки дорогой мобильник.
   – Позвольте мне оплатить такси, – поддавшись внезапному порыву, сказал Генрих, ужаснувшись в душе собственной щедрости.
   – Ну что вы, это такие пустяки! У меня много денег, – простодушно ответила Маша.
   В ту ночь Генрих не мог заснуть от внезапно свалившегося на него счастья. Радужные картины из будущей семейной жизни проплывали перед ним: вот Маша подает ему на блюде огромного, прекрасно зажаренного индюка с хрустящей корочкой и гарниром. А вот они плещутся в теплом море, затем нежатся на белом коралловом песке, попивая ананасовый сок, а вот едут в дорогом автомобиле, а он, Генрих, за рулем.
   – Вот она, Дольче Вита – сладкая жизнь! То, о чем я мечтал с раннего детства! – сказал он сам себе и быстро выскочил из постели, чтобы доесть остатки роскошного торта.
   Генрих и Маша стали встречаться каждый день. Он щедро потчевал ее байками из героического военного прошлого, хотя сам никогда не был в армии по причине сильного плоскостопия, а все свои подвиги черпал из остросюжетных фильмов. А она верила каждому его слову и закармливала разными вкусностями.
   Наконец, настало время, когда Маша захотела познакомить его со своей семьей, а Генрих решил попросить ее руки на званом обеде. Кружкин снял со своей сберкнижки последние пять тысяч рублей, купил недорогое, но очень красивое золотое колечко в бархатной коробочке и огромный букет красных роз. Жаба давила его.
   "Ничего, – мысленно утешал он себя. – Все окупится сторицей!"
   Обед был назначен на три часа. Для пущей важности Генрих Валентинович заказал такси и отправился в коттеджный поселок, где жила семья Ватрушкиных.
   Кружкина поразили размеры и красота дома, в котором жила его возлюбленная. На пороге его встретила румяная, улыбающаяся Машенька в розовом шелковом платье, подчеркивавшим каждую складку ее гигантского тела и изящных туфельках на шпильках. Она была похожа на породистую свиноматку. Генриху казалось, что один из каблуков обязательно подломится, и красавица рухнет всей своей массой на красивый паркетный пол. Поэтому он заботливо подхватил ее под руку, и они вместе прошли в гостиную, где за богато сервированным столом сидело семейство Ватрушкиных.
   Это была династия потомственных толстяков, отличавшихся добротой и веселым нравом. Во главе стола восседала невероятных размеров бабушка Матрена Ивановна. Она приветливо улыбалась, сверкая золотыми зубами. Слева от нее расположился ее сын, Владимир Олегович: лысый, краснолицый, с большой окладистой бородой и веселыми маленькими глазками. Но толще всех была мама, Екатерина Львовна. В доме не нашлось стула, на котором бы уместились ее необъятные формы, и она восседала на специальной просторной банкетке. Рядом с мамой тихонько сидел младший братишка Машеньки Антоша, мальчик лет восьми с кудрявой белокурой головой. Щеки ребенка были румяны, и казалось, что вот-вот они лопнут с жиру. В общем, он напоминал сильно располневшего купидона.
   При появлении молодых, вся семья, с грохотом отодвигая стулья, встала, приветствуя их громкими возгласами. Генрих Валентинович, церемонно раскланиваясь, преподнес мамочке свой роскошный букет и поцеловал ее огромную, толстую лапу. Она растрогалась, застеснялась и тихонько захихикала басом. Затем Кружкин торжественным театральным жестом вынул бархатную коробочку и, преклонив колено, преподнес Машеньке золотое колечко. У всех на глазах выступили слезы умиления.
   – Ах, какой мужчина, внученька! – восхитилась бабушка.
   – Уважаемые Екатерина Львовна и Владимир Олегович! – начал он значительным голосом, – в этот торжественный день я хочу попросить руки вашей прелестной дочери! Обязуюсь быть ей идеальным мужем и носить ее на руках!
   Насчет "носить на руках" Генрих явно погорячился, Машенька весила сто сорок килограммов, ровно в два раза больше него самого. Но чего не скажешь ради красного словца! Владимир Олегович и его супруга благосклонно выслушали будущего зятя и полностью одобрили его слова.
   – По такому случаю предлагаю выпить. Первый тост: за знакомство! – торжественно произнес папаша, разливая пятизвездочный коньяк по красивым хрустальным рюмкам.
   Все удобно уселись и с наслаждением выпили. Исключение составил только Кружкин. Он поднял бокал и поставил его на место.
   – Как?! – хором воскликнула вся семья, – вы не хотите выпить за знакомство? – добавил папаша.
   – Извините меня, Владимир Олегович, но я вообще не употребляю спиртные напитки.
   – Что так? – удивилась мамаша, – у вас проблемы со здоровьем?
   – Нет, что вы, это принципиальный вопрос. По морально-этическим соображениям.
   – Вот, Машенька, как тебе повезло. Такой интеллигентный мужчина, да еще и не пьет! – восхитилась бабушка.
   – Смею заметить, что я еще и не курю. И вообще, идеальный мужчина во всех отношениях.
   Все сидящие за столом дружно зааплодировали. Кружкин, почувствовав себя героем дня, решил взять инициативу в свои руки. Он долго и нудно разглагольствовал о морали и нравственности, а также о катастрофических падениях нравов среди современной молодежи. Устав от длинной тирады, Генрих Валентинович решил немного подкрепиться, тем более что стол ломился от яств. Машенька любезно пододвинула к нему блюдо с гусем и вазочку с черной икрой. Кружкин быстро наложил себе полную тарелку дорогого деликатеса и начал намазывать бутерброды один за другим. Покончив с икрой, он принялся за гуся. Тем временем папаша провозгласил второй тост:
   – За молодых!!!
   Все радовались, чокались, а Кружкин пил только ананасовый сок. Он вошел во вкус и пожирал яства одно за другим, почти не слушая то, о чем говорилось за столом. Семейство с восхищением, а затем и с неподдельным ужасом наблюдало за этим процессом. Когда, наконец, все тарелки с угощениями вокруг Кружкина опустели, он удовлетворенно вздохнул и откинулся на спинку стула: "М-дя, – думал он, – давненько я так не угощался. Вот это я удачно зашел! Кажется, я нашел то, что искал!"
   Мило улыбнувшись, он нежно поцеловал пухленькую ручку Маши.
   Все суетились вокруг жениха, старались сказать что-нибудь ободряющее и приятное. Вскоре все перешли в малую гостиную пить кофе со сладостями. На столе стоял огромный торт, на вазочках вокруг него были разложены замечательные пирожные и дорогие конфеты. При виде такой роскоши, у Кружкина снова разыгрался волчий аппетит. Кофе подали в маленьких золоченых чашечках. Он был восхитителен, но Кружкин привык пить этот напиток поллитровыми кружками. Поэтому все время просил подлить еще и еще. Кончилось тем, что Маша сбегала на кухню и принесла ему полный кофейник.
   А разговоры о свадьбе продолжались. Ее назначили на следующий месяц. За это время нужно было многое успеть: подать заявление в загс, купить свадебные наряды для новобрачных, составить список приглашенных.
   Ушел домой Кружкин далеко за полночь, сытый, счастливый и окрыленный.
   Машенька и ее мама еще два часа обсуждали, где и какое свадебное платье выбрать для церемонии.
   На другой день Маша с Генрихом Валентиновичем подали заявление в загс.
   А еще через день заказали свадебное платье.
   Наконец настала очередь Генриха. Влюбленные отправились по магазинам подобрать что-нибудь пошикарнее для жениха. Тут Генрих со слезами признался Маше:
   – Милая, мне очень стыдно тебе это говорить, но в последнее время я много истратил, и у меня совсем нет денег на покупку костюма.
   На что невеста ответила:
   – Какие пустяки. Мне папаша выдал приличную сумму на свадебные расходы. Я думаю, что нам хватит на все.
   При этих словах Кружкин повеселел и взбодрился.
   Они отправились в магазин мужской одежды "Лондонский денди". Надо сказать, что размер у Генриха Валентиновича был сорок шестой, причем как одежды, так и обуви. Подобрать костюм было несложно, но красивые туфли сорок шестого размера оказалось достать проблематично. Им пришлось обойти несколько обувных салонов, прежде чем подобрали подходящую пару.
   Свадебную церемонию решили провести в особняке. Бабушка и мама сказали, что в ресторанах и кафе слишком плохо готовят и усердно принялись составлять праздничное меню. Со стороны Ватрушкиных были приглашены многочисленные толстые родственники и несколько знакомых, в основном машины подружки. А Генрих Валентинович, как ни ломал голову, не мог вспомнить даже пару своих приличных знакомых. Большинство его школьных дружков к этому возрасту уже стали бомжами и алкоголиками со стажем, а те, кто хорошие и работящие, разъехались по всей стране, и он потерял с ними связь.
   – Ах, да! – вдруг вспомнил Кружкин, – ведь есть еще супруги Шприц, с которыми я познакомился на отдыхе. Думаю, Демид Уколович не откажется быть моим свидетелем, хотя мы и поссорились.
   Вскоре Генрих уже звонил по мобильнику в Москву. На другом конце послышался козлиный голосок Шприца:
   – Але, Генрих, это вы? Какими судьбами! Вот уж не ожидал услышать вас!
   – Мое почтение, Демид Уколович! Жизнь не стоит на месте! И звоню я вам по особому случаю. В моей судьбе наступил торжественный момент: я решил связать себя священными узами брака!
   – Мои поздравления, дорогой Генрих! Давно пора, давно! Невеста-то хороша?
   – Красавица, сущий ангел! Не окажете ли вы мне такую великую честь: мы с Машенькой слезно просим быть свидетелем на нашей свадьбе. Жду также и вашу супругу.
   – Разумеется, всенепременно будем-с.
   И вот наступил знаменательный день. После церемонии в загсе молодые принимали гостей в особняке Ватрушкиных. К дому подъезжали машины, одна за другой. Из них выходили веселые и нарядные гости.
   Сначала торжественно вошел брат хозяина с супругой: такие же толстенькие, как и Владимир Олегович и его семейство. Они преподнесли молодым в подарок путевку на Мальдивы. Такому подарку все гости бурно обрадовались. Далее шли многочисленные родственники Ватрушкиных с различными дорогими дарами, кроме того, было много букетов и коробок с конфетами.
   Затем появился доктор Шприц с женою. Их встретили восторженными аплодисментами, супруги выглядели чрезвычайно живописно. На Демиде Уколовиче была фрачная пара и блестящие лакированные штиблеты на высоких каблуках. Но, несмотря на эти ухищрения, он едва доставал до плеча своей дородной супруги, одетой в открытое бархатное платье. Ее могучую шею обвивало экстравагантное розовое боа из страусиных перьев, стоившее две докторских зарплаты. Чета Шприцев преподнесла молодым обеденный сервиз на шестнадцать персон. Шофер такси и специально нанятый грузчик с трудом втащили коробки с посудой в гостиную. Доктор Шприц, широко улыбаясь, обнял Генриха и трижды облобызал его.
   – Дорогой друг, как я счастлив за вас! Совет вам да любовь!
   Затем он склонился над ручкой невесты, нежно сжал и поцеловал ее, и, подняв глаза, встал на цыпочки, чтобы получше рассмотреть молодую. Старик восхищенно произнес:
   – Настоящая царь-девица!
   Генриху все эти высказывания доктора очень понравились, они возвышали Кружкина в глазах окружающих: "Как я хорошо придумал пригласить на свадьбу Шприцев! Очень удачный ход, Генрих Валентинович," – восхитился мужчина сам собой.
   После поздравлений все гости уселись за стол. Началось шумное застолье, и был пир на весь мир! Шампанское лилось рекой, обслуга, приглашенная из ресторана, разносила роскошные блюда. Все были очень довольны и больше всех – Генрих Валентинович.
   На другое утро семья провожала молодых в свадебное путешествие.
   Пока Генрих с молодой женой развлекался на курорте, в семье Ватрушкиных произошли необратимые изменения. Бизнес Владимира Олеговича потерпел крах. Его обокрал партнер по бизнесу – родной брат Валерий. Он оставил огромные долги и непогашенные кредиты в нескольких банках. Владимир Олегович потерял всю свою собственность: дорогой автомобиль, шикарный особняк и всю мебель в доме описали приставы. Ватрушкины остались почти голыми, всего с тремя чемоданами. До возвращения молодых они проживали у сердобольных соседей. О несчастье, постигшем семью, молодоженам не сообщили, чтобы не портить медовый месяц.
   Счастливые, довольные и загорелые Генрих и Маша вернулись в квартиру Кружкина. Разбирая чемоданы с подарками и сувенирами с островов, Генрих, без умолку болтал, посвящая Машеньку в планы будущего евроремонта, который Генрих запланировал на ближайшее время:
   – Так вот, Машенька, все, что ни делается, все к лучшему! То, что меня уволили с работы, несомненно, пойдет на пользу для общего дела. Будет, кому следить за ремонтом и руководить рабочими. Так вот, эту стеночку мы снесем нафиг, а здесь построим новую. И запомни, милая, никаких обоев! Это позапрошлый век! Только венецианская штукатурка! А эти двери мы вообще уберем, сейчас так не модно, установим арочку! От кого нам закрываться? Ведь мы одни в квартире!
   В этот момент раздался длинный тревожный звонок в дверь. Машенька было кинулась открывать, но Генрих ее остановил, и со словами:
   – Погоди, я сам открою! – распахнул дверь.
   На пороге стояли четыре жалкие фигуры с тремя чемоданами.
   – А, милости просим! Вы в гости? Как раз во время! Мы собираемся пить чай.
   – Нет, Геночка, мы не в гости, мы насовсем. Жить теперь тут будем.
   – Да что ж такое-то! Что случилось? – удивился Генрих, а сам подумал: "Вот так номер, чтоб я помер!".
   Он все еще не мог поверить в случившееся и держал их на пороге, не впуская в квартиру.
   Смущенные Ватрушкины переминались с ноги на ногу и были похожи на бедных родственников, коими они теперь и стали.
   – Сынок, мы потеряли все, мы нищие теперь и бездомные! Просим приюта и милосердия у вас с Машенькой. Мой родной братец ограбил меня! – объяснил Владимир Олегович.
   – Ну что ж поделать-то, проходите, располагайтесь. В тесноте, да не в обиде!
   Все уселись пить чай за круглым столом в гостиной. Во время чаепития семейство Ватрушкиных поведало обо всех своих злоключениях. Толстая мама плакала и сморкалась, размазывая тушь по огромным дряблым щекам. Бабушка Матрена причитала:
   – От сумы да от тюрьмы не зарекайся! Хорошо, что Машенька успела выйти замуж за мужчину с квартирой, а то жили бы мы на улице, стали бы бомжами!
   Только Владимир Олегович сохранял бодрость духа и спокойствие.
   – Ничего, – говорил он, – где наша не пропадала! Найду какую-нибудь работенку! Прокормимся!
   А Генрих Валентинович сидел грустный и подавленный. Все его мечты о сладкой жизни развеялись как сон, как утренний туман.
   "Эх, – думал Генрих, – видно я погорячился, уйдя из театра. Так ведь сами виноваты, не хотели отпуск давать! Премьера у них, видите ли! Не мог же я от поездки на Мальдивы отказаться! Ведь в первый и, увы, в последний раз в жизни! Обратно теперь не возьмут! Такое место потерял! Эх, рано я радовался! Думал, буду жить в шоколаде, а теперь сижу в полном дерьме! Вот как оно обернулось! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал!"
   После чаепития Матрена Ивановна убирала со стола, а семейный совет решал, кто и где будет спать. Генрих с молодой женой заняли крошечную десятиметровую спаленку, в гостиной разместили сразу трех толстяков: папу, маму и Антошу. Бабушка оккупировала кухню и объявила ее своей суверенной территорией.
   На оставшиеся от поездки деньги срочно приобрели кушетку для бабушки и кресло-кровать для младшего братишки. Владимир Олегович с супругой с трудом разместились на дряхлом раскладном диване, оставшемся еще от матушки Генриха.
   Вот так и зажили: тесно, но весело. Нерадостно было только одному Генриху. Вскоре он устроился грузчиком в магазин "Интерьер", торговавший отделочными материалами и хозтоварами. Работа оказалась тяжелая, мало оплачиваемая и непрестижная. Но ничего лучше ему найти не удалось.
   Владимира Олеговича из-за возраста взяли только дворником в домоуправление, но он был доволен и этому, весело махал метлой, сгребая в кучу осенние листья.
   Екатерина Львовна нашла место вахтерши в музыкальной школе, где Антоша обучался игре на аккордеоне. Маша, которая раньше вела бухгалтерию в папиной фирме, теперь устроилась продавцом на рынок. Хозяйка иногда разрешала брать ей просроченные продукты, чему очень радовалось все семейство.
   Бабушка вела домашнее хозяйство. Она с утра до ночи готовила, убирала и обстирывала большое семейство.
   Теперь, когда усталый и злой, как черт, Генрих приходил с работы и хотел по обыкновению полежать у единственного в квартире телевизора, то все лучшие места уже бывали заняты. Теперь он не мог даже посмотреть свои любимые фильмы про десантников и спецназовцев, потому что пультом всецело владела Екатерина Львовна, а она предпочитала слезливые мелодрамы и бесконечные сериалы.
   Так получилось и в этот день. Диван и оба кресла занимали толстые фигуры Ватрушкиных. Мама, папа, бабушка и внучек увлеченно смотрели "Жаркий лед". Машенька хлопотала на кухне, разогревая для мужа остатки обеда.
   Генрих Валентинович, тяжело вздохнув, уселся прямо на старенький коврик, устилавший пол и вытянул свои длинные, усталые ноги.
   "М-да, – думал Кружкин, – права была мамочка! Не надо было мне жениться! Теперь в собственном доме я чувствую себя лишним! Тяжела ты, шапка Мономаха, но мы в ответе за тех, кого приручили!"
   Невеселый ход его мыслей прервала огромная тарелка с дымящимся пловом, которую ему преподнесла прибежавшая с кухни Машенька. С наслаждением втягивая аромат горячей пищи и глядя на улыбающееся розовое личико своей супруги, Генрих сразу же повеселел и подобрел, он подумал: "Все не так уж плохо! И в моем теперешнем положении можно найти приятные стороны!".

История третья. А не гульнуть ли нам? или Каждый мужчина имеет право налево

   Утро выходного дня началось, как всегда, весело – со скандала. Бабушка, побывав в местах общего пользования после Генриха Валентиновича, завела утреннюю проповедь.
   – Уважаемый Генрих Валентинович, – начала старушка. – Вы знаете, что интеллигентность заключается не в искусстве красиво завязывать галстук, а, прежде всего, в умении пользоваться туалетом! Если вы побреетесь, то вся раковина засыпана мелкими волосками, если умоетесь, то весь пол залит водой, не говоря уже об унитазе, который вы за собой никогда не смываете! Мама в детстве не научила вас пользоваться ершиком?
   – М-да!!! Да что ж такое-то! Да как вы смеете оскорблять память моей матушки?! Да и, вообще, это был не я!
   – А кто же тогда? Владимир Олегович носит бороду, а маленький Антоша еще не бреется! И вообще, как вам известно, они вместе с мамой еще вечером укатили на дачу к знакомым. Так что ж, по-вашему, это я побрилась, залила пол и загадила унитаз? А, может, это мои носки висят на трубе и смердят, как дохлая кошка?!
   – Не исключено! И вообще прекратите выдвигать против меня эти гнусные инсинуации! Не пойман – не вор!
   В этот момент на их крики прибежала Машенька и позвала завтракать, тем самым, загладив конфликтную ситуацию.
   За завтраком Генрих Валентинович обычно съедал не менее десяти бутербродов и выпивал две полулитровые кружки крепчайшего приторного кофе.
   Откусывая громадные куски хлеба, щедро намазанного маслом, он прокручивал в уме планы мести разбушевавшейся бабушке. "За что боролся, на то и напоролся! Пригрел змеиное гнездо в своей квартире! Не было печали, черти накачали!" – размышлял он.
   После еды Кружкин удобно расположился на диване со свежим номером газеты "Из рук в руки". Делая вид, что читает, Генрих Валентинович на самом деле обдумывал свой коварный план: "Подсыпать бы им всем яду! Нет, нет, это слишком рискованно, можно сесть на всю жизнь! Нельзя губить свою молодость таким образом! А если ночью придушить зловредную старуху подушкой? Нет, она начнет орать и перебудит весь дом! Не пойдет! М-дя! О! Эврика! Надо столкнуть старую кошелку с лестницы! Она покатится по ступенькам, как мешок с дерьмом, переломает себе все кости и подохнет в страшных мучениях!" Он представил себе эту приятную картину и блаженная улыбка растянула его лягушачий рот до ушей.
   Машенька, заметив его улыбку, спросила:
   – Милый, что ты вычитал такое смешное в этой газете?
   – Да так. Анектодец смешной попался! – выкрутился Генрих Валентинович.
   – Ну-ка прочитай мне! Я тоже хочу посмеяться.
   – Так вот, слушай, – произнес он, открывая последнюю страницу газеты. – Доктор говорит больному: "Что-то вы мне не нравитесь!", а пациент ему отвечает "Знаете, доктор, да и вы не такой уж красавец!".
   Маша захихикала:
   – И, вправду, смешно!
   В это время Генрих Валентинович заметил, что бабушка куда-то собирается. Она накрасила губы ярко-розовой помадой, нацепила прямо поверх халата старомодный плащ и повязала на голову позитивную, апельсинового цвета косынку.
   – Вы куда-то собрались, Матрена Ивановна? – поинтересовался Кружкин добрым голоском, делая вид, что не помнит недавнего конфликта.
   – Ясное дело, в холодильнике мышь повесилась, хоть шаром покати! У нас в доме не люди, а саранча какая-то, гусеницы прожорливые! Сколько продуктов ни купи, все одно – на вас не напасешься! Вот, иду в супермаркет!
   – Ах, да! Позвольте вас сопровождать. Мне хотелось бы загладить утренний инцидент. Я помогу нести вам покупки, в вашем возрасте непозволительно поднимать тяжести, – с лживой заботливостью сказал Генрих Валентинович, а сам подумал: "Вот оно! Воплотим планы в жизнь, сделаем сказку былью! Избавимся от слабого звена!".
   Старушка была приятно удивлена. Она не ожидала подвоха и подумала, что в Генрихе наконец-то проснулась совесть.
   Они вышли за дверь и начали медленно спускаться по лестнице. Кружкин шел немного сзади, все время примеряясь, как бы половчее толкнуть старушку. Он так увлекся своим планом, что совсем не смотрел под ноги. Генрих уже тянул свои длинные руки со скрюченными паучьими пальцами к спине ничего не подозревавшей Матрены Ивановны, как вдруг все померкло в его глазах, и что произошло, он понял только когда очутился распластанным в позе морской звезды на лестничной площадке. Старуха с воплями и причитаниями спешила на помощь к потерпевшему. Оказывается, увлекшись исполнением своего коварного плана, Генрих не заметил банановой кожуры, брошенной кем-то на лестнице. Осознав, что произошло, Генрих открыл пасть и зашипел:
   – Эээээээ! Суки! Твари! Понакидали всякой дряни, а потом честные люди себе ноги-руки ломают!!!
   – Геночка! – суетилась Матрена, – ты цел, ничего не сломал? Вставай, вставай, я тебе помогу. Обопрись на меня. Вот так! Потихоньку пойдем…
   Бабушка еле доволокла умирающего Кружкина до квартиры и сгрузила на диван. На самом деле Генрих Валентинович ничего себе не сломал, отделался только легкими ушибами и испугом. Но стонал и причитал, притворяясь, что у него и сотрясение мозга, и спина переломана, и ноги не ходят.
   За покупками отправили Машу, а бабушка провела весь день возле страдальца, делала ему припарки и поила травяными чаями. Мадам Кружкина принесла из супермаркета две сумки продуктов и огромный ореховый торт, специально для больного.
   "Вот это жизнь!" – думал Генрих, пожирая огромные куски торта и запивая его горячим кофе, вот так бы каждый день! Но план избавления от старухи придется пока отложить на неопределенный срок, уж очень она старалась для меня. Как жаль, что завтра на работу!"
   Рабочая неделя протекала, как обычно: нудно, скучно, пыльно, грязно… А в пятницу, в конце дня к Генриху подошел Панас Жук – водитель "бычка", который возил товар в магазин. Это был маленький, но очень плотный мужчина лет пятидесяти, с загорелой лысиной и длинными, обвисшими усами а-ля Тарас Бульба. Он обладал чрезвычайно живой и деятельной натурой и всегда был чем-нибудь занят. Жук то, весело матерясь, копошился в моторе своего многострадального "бычка", давал ценные указания грузчикам или активно ухаживал за молоденькими продавщицами. Боялся он лишь завскладом – Марину Адольфовну. Эта маленькая, но очень властная женщина с мощным командным голосом наводила ужас не только на шофера, но и на весь персонал магазина, за что и получила прозвище "Гитлер в юбке".
   Жук, вальяжно покачиваясь, подошел к Генриху.
   – Ну что, Валентинович? Как жизнь молодая? У меня, понимаешь ли, карбюратор барахлит, хоть ты тресни. Уж я его и так, и эдак, и туды его растуды, – тут он добавил длинное нецензурное выражение – а он, сука, все барахлит и барахлит, мать его! Но не будем о грустном. Сегодня пятница! А не гульнуть ли нам? Как ты на это смотришь, дружище?
   – М-да! А почему бы и нет? Как говорят французы, каждый мужчина имеет право налево! – радостно подхватил Генрих. Ему уже давно надоела размеренная семейная жизнь, и захотелось острых ощущений.
   – Мне-то все равно, у меня никого, все на дачу укатили, до самого понедельника! Фатера свободная, гуляй – не хочу! А ты-то молодой жене что скажешь?
   – А чего? Скажу, что фура с гипсокартоном из Питера приехала, всю ночь разгружали, а ты подтвердишь, если что!
   – Не боись, братан, за мной не заржавеет!!!
   – А куда же мы направимся, дорогой друг? Есть ли у вас какие-нибудь мысли на этот счет?
   – А то! Знаю я одно местечко! Там такие цыпочки! Собирайся. Я сейчас тоже поброюсь в сортире, надушусь освежителем воздуха и как огурчик! Готов к труду и обороне!
   "Тоже мне, огурчик, желтяк перезрелый! Не то, что я – мужчина в самом соку! – подумал Кружкин, разглядывая себя в маленьком карманном зеркальце. Собственное отражение очень нравилось Генриху Валентиновичу. Недавно мужчина начал отращивать небольшую бородку, и был уверен, что она ему очень идет: ни дать, ни взять – Антон Павлович Чехов! Настоящий русский интеллигент, человек умственного труда".
   Он переоделся из рабочего комбинезона в штатскую одежду, восхитился собственной прозорливости: именно сегодня надел свой любимый кожаный пиджак и повязал розовый галстук, как сердцем чувствовал!
   Тут из туалета вышел довольный и источающий неповторимый аромат морской свежести, Панас.
   Вскоре друзья уже ехали в переполненном автобусе.
   – Кинотеатр "Центральный", – объявил скрипучий голос диктора.
   – Все, выходим, – засуетился Жук и стал пробиваться к дверям, с трудом таща за собой Генриха сквозь людские джунгли.
   – Идем скорее, у меня тут сеструха двоюродная вахтершей работает, пропустит нас бесплатно, – шептал Панас Кружкину на ухо.
   На дверях кинотеатра красовался яркий, нарисованный акварелью плакат: "У нас сегодня дискотека для тех, кому за тридцать! Стоимость билета – сто пятьдесят рублей, пенсионерам и школьникам – скидка!"
   Сеструха-вахтерша, кокетливо улыбаясь, пропустила Жука и Кружкина в большое, плохо освещенное фойе. Обстановка была скромная, чтобы не сказать – жалкая. В самом дальнем углу располагалась барная стойка, возле которой толпились несколько дам пенсионного возраста и два тощих подростка. Вдоль стен стояли узкие деревянные скамейки. На одной из них сидел совсем древний, реликтовый старичок в вязаной мохеровой безрукавке, рядом у стенки стоял его костыль. Громко играла музыка, но никто не танцевал. Народу было мало. Заметив недоуменный взгляд Генриха, Жук пояснил:
   – Погоди, еще рано, вечеринка даже не началась, сейчас народ подтянется и такое будет! Веселуха! Ух!
   "М-дя, – подумал Генрих Валентинович, – зря я с этим Жуком-навозником связался, сразу видно, что он человек не моего круга!"
   Тем временем народ собирался. В основном, это были женщины, правда не во вкусе Генриха – уж очень пожилые и не интеллигентные. Вскоре все скамейки уже были заняты перезрелыми красавицами, активно выискивающими глазами хоть какого-нибудь, пусть самого захудалого, мужичка.
   Вдруг музыка перестала звучать, и в фойе дали полный свет. Сияя обольстительной улыбкой на середину величественно вышла ведущая, "наша Ируся", так называли ее завсегдатаи.
   Это была необычайно маленького роста пожилая женщина, с ярко раскрашенным кукольным личиком, нарисованными губами и бровями, нарумяненными щеками. Ее коротенькие ножки были обуты в удивительные туфли на невиданной толщины платформах, так Ируся пыталась, хоть немного, добавить себе росту. Длинное, черное в блестках и стразах платье, облегало ее крошечное тельце, а голову венчал пышный, кудрявый парик, изображавший естественную копну каштановых волос.
   – Дамы и господа, – пропищала Ируся мультяшным голоском, – и снова пятница! Объявляю наш бал, для тех, кому за… – открытым!
   Не важно, сколько нам лет – сегодня мы все молоды душой и телом и пришли сюда повеселиться! А теперь – белый танец. Дамы приглашают кавалеров!
   И что тут началось! Толпа жаждущих женщин ринулась приглашать малочисленных мужчин. Две бойкие не по годам старушенции раньше других успели ангажировать подростков и теперь гордо вальсировали в их объятиях посреди зала. Из-за старичка чуть было не разгорелась драка. Но одна гигантская дама, растолкав, соперниц мощной грудью, завладела желанной добычей, и, несмотря на сопротивление приглашенного, вынесла его на руках и, нежно прижав к богатырскому торсу, закружила в танце. Тощие ножки старикашки беспомощно болтались в воздухе, а от нестерпимого запаха ее духов, у него перехватывало дыхание и текли слезы, но дедушка стоически переносил мучения. А как же иначе? Назвался груздем – полезай в кузов.
   Больше всего женщин претендовало на внимание Жука и Кружкина. Дамы обступили друзей плотным кольцом и, гудя, словно рассерженный рой, приглашали на танец. От богатого выбора рябило в глазах. Жук вскоре пошел плясать с какой-то худосочной старой девой, а Генрих с пышногрудой пятидесятилетней Мерлин Монро.
   Еле отделавшись от назойливых дам, друзья подошли к барной стойке и заказали пиво. В этот момент в зал вошли две новые красавицы. На вид им казалось никак не больше сорока, и одеты они были в дорогую и модную одежду.
   – Вот это цыпочки! – обрадовался Жук, указывая Генриху на дамочек, – я же говорил тебе, что здесь такие телочки попадаются! Девочки, идите к нам, мы вас пивком угостим!
   Красотки, придирчиво оглядев зал и не увидев больше достойных внимания персон, неторопливо подошли к приятелям.
   Вблизи они оказались далеко не красавицами, но отступать было поздно и некуда.
   – Салют, мальчики! – сказала низким чувственным голосом та, что повыше ростом, – я Роза, а это моя подруга Тамара!
   – Очень приятно, я просто счастлив, – широко осклабился Кружкин – я Генрих Валентинович, очень известный преуспевающий адвокат, а это мой друг Панас – бизнесмен, занимается грузоперевозками.
   Жук при этих словах раздулся от важности, как тетрадон и активно закивал лысой башкой, подтверждая все сказанное.
   В этот момент заиграла песня "Там, где клен шумит". И две парочки пошли танцевать. Генрих пригласил Тамарочку, а Розочка завладела Жуком.
   У Тамары было круглое курносое личико, сплошь покрытое веснушками и невыразительные тусклые глазки. По сравнению с Машей она была, словно воробей против павлина. Но для Генриха, жаждущего новых ощущений, она, в тот момент, казалась самой желанной женщиной в мире.
   – Я очарован вами, моя прекрасная леди! – шептал он ей на ушко и, время от времени, наклонялся, чтобы поцеловать ручку.
   Тамарочка лепетала в ответ:
   – Ах, как приятно встретить такого культурного интеллигента, как вы!
   – Еще бы! Я интеллигент в пятом поколении! Как Антон Павлович Чехов! Слышали про такого? (На самом деле Генрих закончил семь классов сельской школы, отец его всю жизнь проработал трактористом, пока не помер от белой горячки, а мать была дояркой-ударницей. В родном колхозе их семейство очень уважали. Кружкин же, стыдился профессий своих родителей, поэтому сочинил себе новую биографию и даже записал в тетрадку, чтобы ненароком чего-нибудь не забыть).
   – Да, конечно! В школе проходили, "Муму", про слепого пастуха и его корову. Очень трогательная история, пастушок, кажется, в конце утонул. Вы даже на него чем-то смахиваете, не на пастуха, а на Чехова…
   "– М-дя! Эрудиция так и прет!" – подумал Генрих, но ничего не сказал.
   Когда танец закончился, Жук со значительным видом подошел к Кружкину и сказал вполголоса:
   – Я обо всем договорился! Сказал, что сегодня – мой день рождения. Возьмем две, нет лучше три, бутылки водки, шоколадку, поймаем такси – и ко мне! Там-то мы и оторвемся по полной! Иди, вызывай машину, а я сейчас все куплю в баре…

   Развеселая компания сидела у Жука в гостиной за круглым столом. Кружкин встал во весь свой огромный рост и торжественно поднял стакан с апельсиновым соком:
   – Милые дамы и ты, дорогой именинник! Разрешите объявить начало романтического ужина! Панас, гаси свет и зажигай свечи.
   Жук усиленно налегал на водку, дамы пили по чуть-чуть, а Генрих ограничивался апельсиновым соком. Было весело. Кружкин пересказывал содержание недавно увиденного боевика, выдавая за подлинную историю из своего героического прошлого. Захмелевший Жук слушал с нескрываемым интересом, а дамы, изредка ни к месту похихикивая, о чем-то шептались. Все шло по плану. Но вдруг пьяный Панас вместо того, чтобы ухаживать за Розочкой, почему-то начал оказывать знаки внимания Тамарочке и попытался схватить ее за коленку под столом. Кружкин заметил этот маневр и был крайне возмущен. Вежливо-ледяным тоном он пригласил друга выйти с ним на пару слов в коридор. Нетвердой пьяной походкой Жук последовал за Кружкным.
   – Да что ж такое-то! Да что ж такое-то делается-то, а? Как вы смеете ухаживать за моей Тамарочкой! Неужели, вам мало Розочки?! – возмущался Генрих, прижимая растерянного Жука к стене.
   – Как?! Разве это была не Розочка?! Извиняй, братан, спьяну перепутал…
   – Пить надо меньше! – наставительно ответил Генрих.
   И мужчины вернулись за стол.
   А пока приятели отсутствовали, скромная тихоня Тамарочка успела подсыпать в их стаканы маленькие белые таблеточки.
   Захмелевший Жук вырубился сразу, уронив голову в тарелку с огурцами. Трезвый Генрих удивился:
   "М-дя, да что ж такое-то! Я ведь кроме кружки пива ничего не пил! Совсем осла…, – не успев додумать последний слог, он отключился.
   Увидев, что оба кавалера уже готовы, воровки-клофелинщицы приступили к своим прямым обязанностям. Для начала они обыскали все карманы своих ухажеров. У Генриха не нашлось ничего, кроме измятой пятисотки. Негодяйки сняли с гламурного грузчика всю бижутерию, приняв за настоящие драгоценности. Жук принес богатый урожай. У него вынули паспорт, кредитную карточку и толстый кожаный бумажник, набитый купюрами. Затем бандитки обшмонали всю квартиру. Их добычей стали золотые украшения мадам Жук, набор серебряных ложек, две замороженные курицы и палка сервелата. Закончив дела, они сложили добычу в позаимствованную на кухне кошелку и направились к выходу. Но, вдруг, Тамарочка вернулась в комнату и прихватила со стола две нераспечатанные бутылки водки, погасила свет, и плутовки были таковы.

   А дома Маша ждала мужа с работы. Она несколько раз подогревала обед и ставила чайник. Генрих все не шел и не шел. Они с бабушкой, как всегда на выходные, оставались дома вдвоем. Женщины сидели у телевизора и терпеливо ждали.
   – Уж полночь близится, а Генриха все нет! – оперным голосом пропела Матрена Ивановна.
   – Ах, бабуля, мне сейчас не до шуток. Вдруг он нашел другую женщину и сейчас с ней?
   – Ну что ты, внученька, зачем сразу думать о самом плохом. Может, он просто попал под машину, – процитировала старушка старый анекдот.
   – Ну, бабушка, ты тоже скажешь! Теперь я еще больше буду переживать.
   И Маша принялась обзванивать все городские больницы и даже морг, но никуда человек с приметами Генриха не поступал.
   – Вы не волнуйтесь, живой или мертвый, ваш супруг найдется, – бодро ей ответил дежурный морга – позвоните попозже, большинство покойничков к утру привозят.
   Идти милицию было бесполезно, Маша знала, что заявление на поиск пропавшего принимают только после трехдневного отсутствия. Оставалось только ждать и надеяться на лучшее…
   Генрих заявился только в воскресенье к вечеру. Все время с пятничной ночи приятели так и проспали сидя за столом, под действием зловредных таблеток. Проснулись они лишь когда супруга и дочь Жука вернулись с дачи. Понимая, что в жучином семействе назревает конфликтная ситуации, Кружкин поспешил откланяться и помчался домой.
   Маша уже потеряла всякую надежду увидеть мужа живым, и поэтому страшно обрадовалась. Она обнимала и целовала Генриха и только когда приступ восторга пошел на убыль, начала его расспрашивать:
   – Так, где же ты был все это время?
   – Как где? На работе! Машину из Питера разгружали, если не веришь, спроси у Жука, он подтвердит.
   – А почему ты в таком виде?
   – Устал очень, да и подраться пришлось!
   – С кем?
   – Знаешь, милая, когда я возвращался домой после разгрузки, на меня напали грабители. Сначала я их раскидал, как котят, но силы оказались неравны, и они, четверо против одного, успели сорвать с меня украшения, отняли телефон и деньги. А потом я собрался с силами и избил их всех. Один жулик, у которого было все награбленное, успел удрать. Но потом они вернулись, скрутили меня и бросили в какой-то грязный подвал. Долго не мог оттуда выбраться, руки и ноги у меня были связаны. Но я нашел осколок стекла и перерезал веревки, потом выломал дверь и вышел на свободу. И вот я перед тобой, любимая!
   – Ты настоящий герой, мой дорогой! Я так горжусь твоими подвигами, просто счастье иметь такого храброго мужа, как ты! – рыдая от счастья, говорила Маша. Она гладила Генриха по голове и целовала ему руки.
   А бабушка стояла в стороне и тихонько посмеиваясь, слушала этот бред, не веря ни одному слову.
   – Ну и горазд, ты, Геночка, выдумывать! Тебе бы книги писать, и то больше бы заработал, чем в своем магазине.
   – Да что ж такое-то! Как вы смеете! Я едва в живых остался, а вы опять инсинуации разводите! – раздраженно ответил Генрих, всякий раз, когда он что-то сочинял, тут же и сам начинал верить в свои россказни. И его просто возмущал тот факт, что кто-то смеет не верить в его враки. Рассерженный Кружкин подумал: "Надо все-таки воплотить в жизнь план по ликвидации слабого звена! Иначе мне житья не будет в собственном доме. Вот оно как".

История четвертая. Дачные приключения

   Нещадно палило полуденное солнце. Генрих Валентинович уже почти целый час стоял на автобусной остановке вместе с Антошей. Юный толстячок очень тяжело переносил жару, был весь красный, как помидор, жутко потел, и постоянно ныл, чем очень раздражал и без того злого Генриха:
   – Ну, когда же приедет этот чертов автобус?! Он, что, ходит всего раз в сутки?!
   Генрих Валентинович, в свою очередь, изнемогал под тяжестью огромного, туго набитого продуктами, рюкзака, но не решался снять его и поставить на землю, автобус мог подъехать в любую минуту. Этот раздолбанный драндулет обычно ходил строго по расписанию – один раз в час, но сегодня почему-то запаздывал. А народ жаждал попасть на свои дачи. Количество старух, обремененных гигантскими корзинами, неподъемными рюкзаками и баулами, было просто угрожающим.
   – М-да, – сказал Генрих Валентинович, вытаскивая из нагрудного кармана футболки измятое расписание движения автобуса номер 15. Он театрально приподнял брови и посмотрел на наручные часы, а затем вновь на расписание. – Да что ж такое-то?! Да что ж такое-то делается-то, а, граждане пассажиры?! Надо принимать какие-то меры! Автобус опаздывает уже на двадцать минут!
   Несколько старушечьих голов в пестрых платочках повернулись в сторону Генриха Валентиновича и сочувственно закивали, выражая свою солидарность.
   В этот момент из-за поворота показалась долгожданная развалюха. Она медленно, но верно приближалась к остановке. Первым автобус заметил глазастый Антоша:
   – Бабковоз едет! – закричал он.
   Услышав это, старухи немедленно заняли свои боевые позиции. Их главной задачей было немедленно влезть в автобус и при этом перекрыть доступ к дверям остальным. Наконец-то долгожданный драндулет со скрежетом остановился и с громким пыхтением открыл двери. Оказалось, что он уже набит дачниками до отказа. Вряд ли там хватало места для всех желающих, но многоопытные старухи-пассажирки, тем не менее, стали проникать в автобус, прессуя уже находившихся там людей. Такая методика дала прекрасные результаты. Минуты через две все бабки успешно влезли в автобус, давя друг друга и злобно переругиваясь. Генрих Валентинович, сразу же оттесненный от заветной дверцы, попытался подсадить Антошу под толстый зад, мужчине удалось поставить длинную ногу на ступеньку. Балансируя на одной конечности, он попытался хоть за что-нибудь ухватиться свободной рукой. Оказалось, что вцепился в чью-то сумку, в которой что-то громко захрустело. Генрих тут же получил сильный удар по носу, от которого они вместе с Антошей вывалились из автобуса. К счастью, бедолаги упали на огромный рюкзак Кружкина и почти не ушиблись. Из медленно отъезжающего автобуса раздался истошный бабий вопль:
   – Ирод! Супостат очкастый! Всю мою мармашель перемял! Да что б ты сдох, интеллигент проклятый!
   На этих словах двери закрылись, и переполненный автобус, тяжело пыхтя, медленно пополз дальше по своему маршруту. Генрих с Антошей встали и отряхнулись.
   – М-да, ну, ладно! Придется идти пешком!
   – Дядя Гена, давай возьмем такси! У меня ожирение третьей степени, мне противопоказаны тяжелые физические нагрузки, да еще и в такую жару!
   – Ничего, Антоша, похудеешь немного! Придется тебе растрясти жирок, денег на такси у нас нет!
   В ответ мальчишка только заревел и понуро поплелся вслед за бодро шагающим Генрихом в сторону дачи.

   Нужно сказать, что впервые за три года Кружкину дали, наконец-то, недельный отпуск. Поехать отдохнуть к морю или в санаторий ему не позволяло финансовое положение, поэтому он решил провести свой отпуск на загородной даче, принадлежавшей когда-то его матушке. Узнав об этом, теща страшно обрадовалась и решила отправить вместе с ним Антошу.
   – Ребенку нужен свежий воздух. Мы целыми днями работаем, а бедное дитя вынуждено проводить каникулы в городской квартире в обществе бабушки. Как славно, Геночка, что ты едешь на природу! Антоша составит тебе компанию! Да и бабушка от него отдохнет.
   Генрих вовсе не обрадовался от этого предложения. У него были совсем другие планы. Он намеревался пригласить к себе в гости какую-нибудь милую даму, чтобы приятно провести досуг.
   "Что ж, придется отказаться от задуманного. Ах, мечты, мечты, где ваша сладость? – подумал он. При этом тяжко вздохнул, но покорился судьбе. – Человек предполагает, а Бог располагает."
   На следующий же день бабушка, Матрена Ивановна, начала собирать их в дорогу. Она накупила мясных и рыбных консервов, "Роллтонов", картошки, конфет, печенья, чаю, кофе и сахару. Старушка напекла устрашающее количество пирожков. Гигантский Генриховский рюкзак еле закрылся. Пришлось посадить на него сверху бабушку, и только так Кружкину удалось застегнуть пряжки.
   – Ну, с Богом! – сказала Матрена Ивановна, выпроваживая будущих дачников за порог.
   Она закрыла за ними дверь на все замки и облегченно вздохнула.
   – Слава Богу! – сказала она. – Не знаю, как они, но вот я-то уж точно без них неплохо отдохну!

   Почти два часа Генрих и Антоша тащились по пыльному шоссе к дачному поселку «Любитель». Мальчик всю дорогу ныл и причитал.
   – Ой, ножки болят! Ой, голову напекло! Ой, пить хочу! Достань мне лимонад!
   – Я не собираюсь раскрывать рюкзак. Придется тебе потерпеть. Еще совсем чуть-чуть!
   Наконец, когда силы почти оставили их, путники достигли цели.
   – Вот, уже пришли! – объявил Генрих, указывая на потемневшее и покосившееся от времени строение, ушедшее в землю по самые окна.
   – Какой мерзкий домишка! Я не хочу тут быть ни минуты! – заорал Антоша.
   – Чем богаты, тем и рады! Если ты сейчас не заткнешься, я выпорю тебя ремнем. Тут нет ни мамы, ни бабушки, ни сестры – защитить тебя не кому. Так что слушаться меня – в твоих интересах! Всяк сверчок знай свой шесток!
   В ответ мальчишка поревел еще минут десять, просто так, для порядка, а затем успокоился и пошел обследовать сад. Генрих Валентинович, тем временем, отправился в дом распаковывать рюкзак. Внутри хижины оказалось, и правда, очень не уютно, темно и сыро. Стоял затхлый запах гниющего дерева и плесени. Кружкин попытался включить свет, злобно щелкая выключателем и приговаривая: "Да что ж такое-то!". Но лампочки так и не загорелись. Тогда, чертыхаясь и матерясь, постоянно ударяясь тощими коленками об острые углы мебели, он добрел до окна и с трудом открыл ставни. Свежая струя воздуха проникла в затхлое помещение, и комната осветилась дневным светом. Представшая взору Генриха картина поразила его самым неприятным образом. Лежащий на полу ковер уже давно прогнил до дыр и нестерпимо вонял, под ним ползали гигантские мокрицы и еще какие-то неизвестные ужасные твари. С потолка свешивались огромные паутины из которых на мужчину злобно смотрели крупные, волосатые пауки. По углам копошились неприятные насекомые.
   Обстановка комнаты состояла из двух старых металлических кроватей, круглого стола со стульями, платяного шкафа и большущих, обитых железом сундуков, наполненных всякой дрянью: пустыми конфетными коробками, старой одеждой, пустыми консервными банками и прочим мусором. Мама Генриха Валентиновича была крайне бережливой и никогда ничего не выкидывала: "Авось, когда-нибудь пригодится!" – говорила она, убирая в сундук очередную ненужную вещь.
   – М-да! – сказал Генрих Валентинович, глядя на все это. – Прежде, чем отдыхать, здесь придется провести генеральную уборку. Ведь чистота – залог здоровья!
   Порывшись в шкафу, Генрих извлек огромный мешок и стал перекладывать в него содержимое гардероба.
   Тем временем, Антоша обследовал старый запущенный сад. Там ему нравилось все больше и больше. Среди густой травы он находил целые заросли клубники, в которых алели крупные ароматные ягоды. В колючих джунглях кустарников он заметил крыжовник и малину. Спелые ягоды мальчик срывал и тут же поедал с огромным удовольствием. С деревьев свисали сладкие черные вишни. Сливы и яблоки еще не поспели, но их было не просто много, а невероятно много. Ветки деревьев наклонились чуть ли не до самой земли под их тяжестью. Чувствовалось, что в этом саду уже давно не ступала нога человека. Разноцветные птицы нагло сидели на деревьях, клевали спелые вишни и от удовольствия пели во всю глотку. Продравшись сквозь джунгли, Антоша дошел до небольшого пруда, заросшего ряской и камышом. На его поверхности блаженствовали гигантские разъевшиеся лягушки. При виде мальчика они даже не сдвинулись с места. А одна, самая главная, приветственно заквакала, раздувая на шее огромный пузырь.
   – Ну, привет, лягушенция! Что, сыграем в Зуму? – сказал Антоша и кинул в нее зеленым яблоком, но не попал. Лягушка очень удивилась и лениво плюхнулась в воду. Тут до Антошиных ушей донесся скрипучий голос Генриха:
   – Антон, иди, немедленно, сюда!
   Антоша подумал, что его зовут обедать, и радостно побежал к дому.
   – Что, будем кушать? Ты уже все приготовил?
   – Нет, электричество кончилось, кина не будет. Даже чаю не сделать. Видно, какая-то сволочь, обрезала провода.
   – Как, нет электричества?! А ты пробки проверял?
   – Ах, да, совсем забыл!
   Антоша быстро сбегал в сени и включил пробки, лампочки зажглись.
   – Совсем другое дело! – обрадовался Кружкин. – Сейчас мы вскипятим чайник.
   Вскоре путешественники приступили к трапезе. Аппетит у Антоши был ничуть не хуже, чем у Генриха Валентиновича. За один присест им удалось умять почти весь стратегический запас бабушкиных пирожков, выдуть двухлитровую бутылку лимонада, а на десерт они уничтожили полкило шоколадных конфет, запивая крепким чаем. После еды их разморило, и отдыхающие вышли в сад. Генрих расстелил стеганое одеяло под яблоней и сказал:
   – Отдохнем минут пятнадцать, а потом приступим к уборке.
   Они растянулись в тенечке и проспали до самого вечера.
   – Да что ж такое-то! – Генрих вскочил как ошпаренный, взглянул на часы и заорал – Антон, почему ты меня не разбудил?
   – Как я мог тебя разбудить, если я тоже спал? Вообще-то, старшие должны будить младших. Так положено.
   – Ладно, поговори мне тут! Больно умный! Яйца курицу не учат! Нам надо успеть до темноты расчистить комнату. Иначе негде будет ночевать.
   Генрих и Антоша с трудом выволокли на середину двора два огромных сундука, набитых тряпьем и мусором. Затем Генрих Валентинович, кряхтя и охая, вынес на спине гигантский мешок со старой одеждой. Затем мужчина тщательно подмел и протер сырой тряпкой пол. А Антоша вытер пыль с мебели и вымыл окошко.
   – Ну, вот, совсем другой табак, – удовлетворенно изрек Кружкин, любуясь наведенным порядком, – теперь можно поужинать и лечь спать. А завтра приберем кухню и приступим к сжиганию мусора. Утро вечера мудренее.
   Ночь выдалась жаркая во всех смыслах этого слова. Было очень душно, но стоило только открыть окошко, чтобы впустить свежего воздуха, как в дом устремлялись целые тучи комаров и прочей летающей и кусающейся мерзости. От постоянного жужжания и болезненных укусов заснуть было невозможно. Дачники задремали лишь под утро.
   Встали они измученные, искусанные и распухшие. Их тела покрылись волдырями, которые нещадно зудели и приносили нестерпимые мучения. Особенно страдал Антоша. Его и без того толстое лицо распухло, как подушка, и теперь больше напоминало задницу. Тощий и засушенный Генрих пострадал значительно меньше. Очевидно, он показался ночным вампирам менее сочным и аппетитным.
   – М-да! – сказал Генрих Валентинович. – Варфоломеевская ночь! Второй такой нам не пережить. Нужно купить репеллент и москитную сетку. Вот что, Антон, сразу после завтрака я отправлюсь в город за всем необходимым. А ты, за это время, вынеси весь мусор с кухни и наведи там порядок. Приеду, проверю, как ты работал в мое отсутствие.
   Сказав это, Генрих отправился к автобусной остановке.
   А Антоша, вместо того, чтобы работать, пошел гулять по саду. Погода была замечательная. Жара еще не наступила, и солнце светило нежно и ласково. В саду распускались благоухающие пионы, над ними гордо возвышались бордовые, розовые, белые и ярко синие люпины. Они были на целую голову выше мальчика. Рядом с малинником цвели гордые фиолетовые ирисы. Возле них росли нежные темно-голубые колокольчики. Казалось, что они тихонько звенят при каждом дуновении ветерка. Из пруда призывно квакали лягушки. Над ними летали огромные стрекозы, похожие на игрушечные вертолетики. На ярко-розовых цветках клевера сидели толстые мохнатые шмели. Они напоминали Антоше плюшевых мишек и поэтому вызывали у мальчика симпатию. Толстячок наклонился и протянул руку, чтобы погладить шмеля, как услышал сзади угрожающее завывание. Не успел обернуться, как почувствовал, что к нему на спину вспрыгнул какой-то зверь и начал избивать когтистыми лапами по шее и стриженому затылку. Антоша заорал от ужаса и боли, попытался сбросить обидчика. Но это получилось не сразу. Ему удалось увидеть лишь рыжий толстый зад с длинным пушистым хвостом удирающего кота.
   – Ах ты, гад! Я тебе покажу! Чертов урод!
   Он достал мобильник и стал звонить своему лучшему другу Вониилу.
   Ваня Волков по прозвищу "святый отрок Вониил" воспитывался в православной семье. Родители держали его в строгости, телевизор смотреть не позволяли, а заставляли соблюдать посты, ходить в церковь, молиться, причащаться, исповедоваться и вести праведный образ жизни. Старшие братья Вониила пошли по стопам отца и теперь мотали срок на зоне за воровство, сам же папа Володя лет пять назад откинулся и теперь честно трудился уборщиком на Сенном рынке. Платили ему очень мало, но зато мужчина имел возможность собирать после торговцев все остатки продуктов: протухшее мясо и рыбу, подгнившие фрукты и овощи. Все это "богатство" приносилось домой, тщательно сортировалось. Что было получше и посвежее шло на приготовление обедов и ужинов. Все остальное мама Вониила упаковывала в сумку (не пропадать же добру!) и отрок ежедневно относил ее в кафе к знакомому повару, который готовил из этого изысканные деликатесы местной кухни. Кафе называлось "Отрада" и пользовалось большой популярностью у местного населения и гостей города. В награду за приношения Ваня получал пирожное, мороженое или бутылочку лимонада. Все были очень довольны.
   Будучи дома Вониил свято соблюдал все заповеди своих родителей, но стоило мальчику выйти за порог, как он превращался в отпетого озорника и хулигана, как и все его друзья.
   – Алло, Ваня, это ты? Чем занимаешься?
   – Привет, Тоша! Я Библию читаю, Евангелие от Матфея. Интересная вещь! Но очень нудная.
   – Бросай ты свою Библию и приезжай ко мне. Я тут на даче балдею! Здесь клубника, вишня, смородина – ешь не хочу! А потом еще и костер будем разводить!
   – Клево! – обрадовался Вониил, – говори адрес. Сейчас приеду. А можно мне взять с собой Пуконьку?
   – Конечно, можно. Еще веселее будет. Да и жратвы какой-нибудь захватите! И еще средство от комаров!
   Пуконька, он же Леша Смирнов был одноклассником Вониила и Антоши. Они часто вместе играли в футбол и ходили на прогулки. Втроем приятели придумывали самые дерзкие шалости, за которые потом попадало от взрослых. Как-то раз Пуконька утащил у отца упаковку презервативов. Мальчишки набирали в них воду, завязывали и сбрасывали на головы прохожим. А зимой юные хулиганы обычно подкарауливали какую-нибудь вредную старушку и кидали ей под ноги петарды. После взрыва бабку, как правило, увозили на скорой.
   Пуконька был очень богатый мальчик. Жил он в роскошной пятикомнатной квартире в центре города. Его родители занимались бизнесом. Мама была хозяйкой сети парикмахерских, а папа владел строительной компанией. Взрослых целыми днями не было дома. Они уходили, когда Пуконька еще спал, а приходили, когда он уже спал.
   Поэтому для мальчика купили двух такс – Гришу и Тишу, с которыми он проводил все свободное время. Кроме того, у Пуконьки был очень крутой компьютер самой последней модели, да еще и отделанный красным деревом.
   Антоша и Вониил почти каждый день приходили поиграть с ним в компьютерные игры. А еще у Леши в квартире стоял огромный холодильник, битком набитый всякой вкусной едой. Там постоянно была ветчина, колбасы разных сортов, разнообразные сыры, красная икра в маленьких баночках, гусиный паштет, овощные и фруктовые консервы, йогурты и еще много-много всякой вкуснятины, которой Леша щедро делился со своими друзьями. Особенно этому рад был Вониил в дни постов, когда дома мама кормила его только вареной картошкой без масла и пустыми щами. В такие дни Вониил обязательно ходил в гости к Пуконьке.
   В письменном столе у Леши хранились деньги, запас которых ежедневно пополняли родители. Они разрешали мальчику брать столько, сколько ему угодно, полагая, что этим восполняют отсутствие родительского внимания к сыну. Но Пуконька, никогда не злоупотреблял их доверием, ведь у него и так было все, что нужно человеку для счастья: вкусная еда, хорошие друзья, две собаки, компьютер и полная свобода.
   Через час после разговора Антоши с Вониилом к воротам дачи подъехало желтое такси. Оттуда с заливистым лаем выскочили две светло-коричневые таксы, а вслед за ними с трудом вылезли нагруженные тяжелыми сумками мальчишки. Антоша побежал встречать гостей.
   – Где холодильник? – первым делом спросил Пуконька, – у меня тут всякое мясо, три курицы и еще какая-то хрень. В общем, все, что нашел в морозилке.
   – Здорово, будем жарить шашлыки!
   Из багажника Вониил выгрузил несколько корзин с едой и ящик колы.
   – Вы что, с ума сошли? Для чего столько жратвы притащили? Тут даже холодильника нет.
   – Без паники. А колодец-то у вас есть? – поинтересовался Вониил.
   – Конечно, есть.
   – Значит, все будем хранить именно там! – заметил Вониил. – Показывай, где он, а то у меня масло уже тает. Его тут целых полтора кило!
   Ребята подбежали к колодцу и опустили туда, предварительно обвязав пакет веревкой, все скоропортящиеся припасы.
   – Ну вот, теперь я спокоен за продукты, – сказал хозяйственный Вониил.
   – А где мы будем ставить палатки? – спросил Пуконька.
   – Какие еще палатки?
   – Да мы тут с Пуконькой купили две палатки, три спальных мешка, спиртовку, удочки и металлический садок для рыбы. Надеюсь, здесь есть пруд? – спросил Вониил.
   – Конечно, есть. А как же без пруда-то?
   – Ну, тогда пошли скорее туда, давненько я рыбешки не ловил!

   Когда Генрих Валентинович вечером вернулся из города, то не поверил глазам своим. На лужайке возле дома стояли яркие новенькие палатки, возле них весело потрескивал пионерский костер. Рядом был мангал с уже нанизанными шашлыками. Устрашающе ревел какую-то песню 50 cent, а возле костра сидели трое мальчишек. Они весело болтали. По участку с заливистым лаем носились две таксы.
   – М-да! Да что ж такое-то! Это что же, турслет что ли?! И откуда взялись палатки?
   – Ура, дядя Гена вернулся! Присоединяйтесь к нам! Пивка холодного хотите? – предложил Вониил.
   – Я не пью и вам не советую, по морально-этическим принципам. А лимонад у вас есть?
   – Конечно, целый ящик! А икры и омаров не желаете? – любезно предложил Пуконька.
   – Не откажусь! – ответил Генрих Валентинович, поспешно подсаживаясь к костру в предвкушении обильной трапезы.
   Вониил побежал к колодцу за припасами.
   – Вы что, ограбили продуктовый магазин? – спросил Кружкин глядя на Ваню, тащущего целую гору продуктов.
   – Да нет, никого мы не грабили. Это Пуконька все принес. У него дома полный холодильник!
   – А родители в курсе? – спросил Генрих, запихиваясь куском копченой утки и держа в другой руке палку салями.
   – Ему все разрешают, они очень богатые! – ответил Вониил.
   – Ну, тогда ладно! – успокоился Генрих Валентинович и принялся за омаров. – Таким гостям мы всегда рады. Живите мальчики, отдыхайте. Солнце, воздух и вода наши лучшие друзья!

   Следующим утром все проснулись от того, что кто-то громко стучал в ворота.
   Генрих нехотя встал с кровати и, как был, в семейных трусах поплелся к калитке.
   Там стоял маленький, сухонький, горбатенький старикашка в соломенной шляпе. Синеватый цвет лица и черные мешки под глазами выдавали в нем хронического алкоголика.
   – Я председатель садового товарищества "Любитель" Ярослав Егорович, – сказал старикан, многозначительно посмотрел Кружкину прямо в глаза и выдержал паузу.
   – Что вам угодно, еще только восемь утра! Что вы тут стучите?!
   – Где это видано! Вы пять лет не появлялись на своем участке, не платили взносы! Ваша трава так и прет на соседские огороды! Вы должны немедленно все скосить и уплатить взносы, иначе мы исключим вас из товарищества и отключим электричество!
   – Сколько я должен?
   – По двести рублей за каждый год… итого ровно тысячу рублей!
   – Тысячу?! Но у меня нет с собой такой суммы!
   – Ваши проблемы, если к вечеру не погасите задолженность, то я буду вынужден отрезать электричество, а потом перекрою воду!
   Генрих побледнел и повесил нос. Ситуация показалась ему безвыходной.
   – Вот и накрылся мой отдых. Не было печали, черти накачали! – пробормотал он.
   В этот момент из палатки вылез Пуконька, который слышал весь разговор. Он подбежал к калитке и протянул Егорычу тысячу рублей. У того глаза разгорелись жадностью, а в уме старик моментально подсчитал, сколько бутылок водки можно купить на эту сумму. Только он попытался схватить деньгу, как мальчик быстро ее отдернул.
   – Квитанция где? – поинтересовался многоопытный Пуконька. – А то я вам денежку отдам, а вы завтра снова придете!
   – У меня с собой нет квитанции, – растерялся председатель.
   – Тогда пиши расписку, старый хрыч. А то пропьешь и глазом не моргнешь, знаю я таких как ты!
   – Так у меня того этого, ни бумаги, ни ручки нету!
   – А вот! – сказал неизвестно откуда взявшийся Вониил и протянул старикашке блокнот и гелевую ручку.
   – Тьфу ты, пропасть, пионерлагерь развели, понаехали тут, дачники-тунеядцы! – но расписку написал.
   Разобравшись с председателем, отдыхающие позавтракали и отправились бороться с травяными джунглями. Мальчишки включили музыку, чтобы было веселее работать. Генрих и Вониил косили траву вдоль забора, а Антоша и Пуконька принялись очищать от сорняков заросшую клумбу.
   Вскоре у калитки снова раздался стук.
   – Антоша, пойди, посмотри, кто там ломится!
   На этот раз за забором стояла невероятных размеров баба в открытом ситцевом сарафанчике. Ее жирные дряблые телеса вылезали из всех проемов одежды. Лицо у тетки было огромное плоское и круглое, как сковородка.
   "Вот это да! Не баба, а Баобаба" – подумал Антоша.
   – Вам кого? – вежливо спросил мальчик, думая, что таких толстых теток не бывает.
   – Что у вас творится? Шум да гам, собаки брешуть, музыка ореть! Что за бордель тут открылся?
   – А вы что, на работу пришли наниматься? – ехидно спросил Антоша.
   Баба побагровела от возмущения, и ее три подбородка затряслись от ярости.
   – Ах ты жирный ублюдок! Ты еще и грубиянничаешь! Мало того, что вы тут пол ночи шумели, костры жгли и дым пускали, так вы еще и с утра начинаете? Ну-ка, позови свою мамашу. Я ей космы-то повыдергаю!
   – А мамы нет, только дядя Гена!
   – Так зови ентого дядю!
   Тут появился Генрих с косой в руке. Он был в одних трусах, худой, как скелет, с лицом, похожим на череп, обтянутый кожей. Глаза его покраснели от ярости.
   – Что вам нужно, с утра уже достали! – злобно прорычал мужчина.
   – Батюшки святые! – пробормотала баба, пятясь и энергично крестясь. Ей показалось, что это сама смерть с косой явилась к ней.
   – Ничего, ничего не надо. Отдыхайте. Я пойду, пожалуй.
   Больше в тот день их никто не беспокоил, и они занимались благоустройством сада до самого обеда.
   После обильной трапезы, Генрих продолжил косить траву, а ленивые мальчишки расположились отдохнуть в саду под деревьями. Было тихо и жарко, детей клонило ко сну, объевшиеся таксы Тиша и Гриша дрыхли возле яблони кверху пузами. Вдруг внимание Антоши привлекло движение на свежепрополотой клумбе. Он пригляделся и увидел своего обидчика, того самого рыжего кота. Мерзкое животное раскапывало землю между маргаритками, собираясь сделать в ямку свое черное дело. Антоша тихонько, чтобы не спугнуть разбойника, подполз к собачкам и разбудил их:
   – Взять его!
   Сообразительные таксы тут же заметили кота и атаковали его. Наглый котяра даже не попытался убежать, он выгнул спину, задрал хвост трубой и грозно зашипел. Как видно, не посчитал такс серьезной угрозой. Он видал на своем веку собак и покруче. Это и стало его ошибкой. Тиша и Гриша были прекрасными охотниками, обожавшими гонять дворовых кошек. У них имелся богатый опыт и особая тактика. Гриша подошел к коту почти вплотную, оскалил белые зубы и зарычал, высоким, гнусавым голосом. В ответ котяра угрожающе завыл. Тем временем Тиша подкрался к противнику сзади и вцепился ему в хвост. Кот завыл еще громче, уже от боли, и попытался врезать таксюлю по носу когтистой лапой. В это время Гриша ухватил бедолагу за шиворот. Кот оказался в совершенно беспомощной позиции – он висел в воздухе между двумя таксами, а они тянули его в разные стороны. Кот дико и злобно вопил, пытался поцепить собак когтями, но ничего не получалось. Очнувшиеся от дремоты Ваниил и Пуконька с интересом наблюдали за сражением.
   – Это тот самый кот, который на меня напал, – пояснил приятелям Антоша, – поделом ему! Не будет больше на наш участок шастать.
   А собаки, тем временем, от души наслаждались своим занятием. Они то немного сходились, то расходились, играя на коте, как на гармошке, извлекая изысканные, чарующие звуки.
   Мальчишки покатывались со смеху и подбадривали собак.
   – Так его, негодяя! Растяните посильнее, чтобы орал громче! Какой у него прикольный голос!
   Тут на душераздирающие вопли истязаемого, прибежал Генрих Валентинович. То, что он увидел, возмутило Кружкина до глубины души. Он с детства обожал котов и кошек, считал их милыми и безобидными существами.
   – Да что ж такое-то! Что ж это делается-то, а? Злобные твари терзают невинного котеночка, а вы им потакаете? Что ж вы за дети-то, а? Кто ж из вас вырастит? Гестаповцы! Садисты!
   И он кинулся выручать кота. Генрих вырвал несчастного из собачьих пастей и прижал к сердцу.
   – Милая киса! Тебя обидели? Но ничего, теперь…
   Но что будет теперь, ему договорить не удалось. Котяра, почувствовав свободу, резко полоснул по его щеке когтями, а затем извернулся, задрал хвост и пустил зловонную струю прямо Генриху в лицо. От неожиданности мужчина выпустил кота и сел на траву. Разбойник моментально смылся, только его и видели. А Генрих Валентинович на какое-то время потерял дар речи. Он сидел на земле, нелепо раскинув длинные ноги, и вытирал рукой с лица кровь и кошачий понос.
   Мальчишки смеялись так, что тряслись деревья. Лишь осознав, что Генриху больно и плохо, они перестали хохотать и начали оказывать пострадавшему первую помощь. Вониил, тут же окатил его водой из колодца, чтобы смыть кошачий кал. Но запах не проходил. Тогда Пуконька принес гель для душа и обильно намазал им Генриха, лишь после этого Кружкин избавился от неприятного запаха. Он вновь почувствовал себя человеком и грозно сказал:
   – Необходимо изловить и уничтожить этого зверя! Очевидно, он бешеный! Его поведение непозволительно. Я не потерплю подобного отношения к себе…
   Генрих приказал мальчишкам обыскать весь сад, чтобы поймать подлого кота и устроить ему экзекуцию. Но разбойника так и не нашли, больше он в саду не появлялся.
   Вдруг у Пуконьки зазвонил мобильник. Это была встревоженная мама.
   – Солнышко, где же ты? Куда исчез? Дома не ночуешь, и собаки куда-то пропали!
   – Не беспокойся, мама, я с Антошей и Ваней на даче. Собаки тоже со мной!
   – А там есть кто-нибудь из взрослых?
   – Конечно, с нами дядя Гена!
   – Передай ему трубочку!
   – Дядя Гена, с вами хочет поговорить моя мама, она очень беспокоится, – Пуконька подозвал Генриха Валентиновича.
   – М-да, Кружкин у аппарата! Здравствуйте, мадам. Ваше беспокойство не имеет основания. У меня все под контролем. Дети соблюдают режим дня, они правильно питаются, и я наладил трудовую дисциплину. Никаких эксцессов быть не может.
   – Спасибо вам, Генрих Валентинович! Вы меня успокоили. Я рада, что мой Леша и собачки отдыхают на природе в хорошей компании.
   – Мадам, не стоит благодарностей, забота о детях – священный долг каждого взрослого. Ведь дети – цветы жизни. Всего доброго, мадам.
   Этот разговор привел Кружкина в хорошее настроение, он вновь почувствовал свою значимость.
   Генриху надоело работать на участке, мужчина решил прогуляться к роднику. Этот источник считался целебным, и о нем часто рассказывала матушка. Кружкин взял с собой пустую бутылку из-под лимонада и по заросшей тропинке отправился в путь. Вскоре он оказался у родника. Прохладные кристально чистые струи весело журчали, превращаясь в небольшой ручеек, который впадал в речку Коровку. Возле источника росли вековые сосны и создавали густую тень и прохладу. Прямо под деревьями на небольшой скамеечке сидело очаровательное создание. Совсем молодая, но очень полная девушка. У нее были свежие розовые щечки, яркие голубенькие глазки и обилие оранжевых веснушек по всему лицу. Одета красавица была по последней моде: в очень короткий топик, едва прикрывавший пышную грудь и коротенькую джинсовую юбочку, низко сидящую на бедрах. Это одеяние позволяло Генриху любоваться ее полными ножками и очаровательными складками на животе. Юная красавица приветливо улыбалась Кружкину: "Вот это шанс!" – подумал он про себя, а вслух произнес:
   – Приветствую тебя, богиня здешних мест!
   – Здравствуйте, я Анжелика! Вы тоже отдыхаете? Здесь скучно, совсем нет молодежи! Не с кем потусоваться!
   – Такая красавица не должна скучать в одиночестве! Я весь ваш, располагайте мною! Для вас я просто Генрих – театральный деятель искусств!
   – Вы, наверное, снимаете кино?
   – Случается! – и тут Генриха понесло, – вот вы, к примеру, "Титаник" смотрели или сериал "Солдаты"?
   – Конечно, смотрела!
   – Это все я снял, а сейчас работаю над новым сериалом "Милый Ангел". Единственное, чего мне не хватало, так это такой очаровательной девушки, как вы на роль главной героини!
   – Ой, правда?! Вы серьезно?
   – Конечно, серьезно! Такими вещами нельзя шутить! Это искусство! А искусство превыше всего!
   Он нес всякую чушь и так вдохновлялся, что сам начинал в нее верить.
   – Так вот, – продолжал он, – сегодня вечером я приглашаю вас на кинопробу! Только вот нет свободного помещения. Может, вы подскажете, где это можно сделать?
   – Давайте у нас в саду! Моя мама сегодня уходит к знакомым и ее не будет почти весь вечер. Так что нам никто не помешает. Жду вас ровно в десять. Наш участок номер 17. А теперь мне пора, – и она ушла, легко подхватив ведро с водой и плавно покачивая бедрами.
   Генрих долго смотрел девушке вслед и уже предвкушал романтическое свидание.
   – Вот так повезло, – он настолько увлекся своими мечтаниями, что забыл набрать воды и вернулся домой с пустой бутылкой.
   Смеркалось. Мальчики развели костер, чтобы испечь в нем картошку. Они оживленно беседовали, вспоминали и проклинали рыжего кота, нанесшего Генриху моральный и физический вред. Кружкин рассказывал им о своих великих военных подвигах в горячих точках. В качестве иллюстраций демонстрировал фотографии на своем мобильном, которые он сделал недавно дома с экрана телевизора, когда показывали фильм "Солдат Джейн".
   – Да, я был настоящим морским пехотинцем – храбрым и беспощадным к врагу! Вот он я! – и, в качестве доказательства, показывал фото какого-то вояки со спины.
   Пуконька и Вониил слушали его, открыв рот, верили каждому слову и восхищались. Антоша им поддакивал, а сам в душе смеялся, ровно неделю назад мальчик видел, как Кружкин делал эти фотки с экрана.
   Вдруг Генрих посмотрел на часы, прервал свой рассказ и куда-то засобирался.
   – Куда это вы, на ночь глядя, дядя Гена?
   – У меня тут важное дело к председателю. Надо кое-что обсудить. Немедленно погасите костер и ложитесь спать, уже поздно.
   – Сейчас ляжем. Все будет о-кей, не беспокойтесь.
   Вскоре Генрих, держа в руке сорванную по дороге розочку, стучался в калитку участка номер 17.
   – Ах, это вы? А я думала, что вы пошутили – кокетливо сказала Анжелика.
   Но по ее виду было понятно, что она долго готовилась к встрече.
   – Проходите сюда, в беседку, в доме слишком душно. А где ваша аппаратура для пробы?
   – Аппаратура всегда при мне! – гордо ответил Генрих, вынимая из кармана мобильник.
   – Для начала сделаем несколько снимков. Примите какую-нибудь изящную и сексуальную позу, а я вас сниму. О, вы так фотогеничны. Какие у вас аппетитные ножки – прошептал Генрих, постепенно к ней приближаясь и нежно поглаживая жирную ляжку.
   – Какой вы шустрый, Геночка! – прошептала она, прижимаясь к нему всем телом.
   – А теперь я должен проверить, умеете ли вы целоваться, моя прелестница!
   И он жадно приник к ее губам. Но в этот момент ему показалось, что небо обрушилось на землю. Он ощутил страшный удар по голове и оказался лежащим на полу беседки. Над ним нависала грозная фигура Баобабы с лопатой в руках.
   – Ты, паскудник, решил мою доченьку испортить?! Ей только семнадцатый годок пошел! Она ж еще дитя малое, неразумное. Потчуйся, сукин сын, – и она щедро угощала его ударами черенка лопаты.
   Генрих понял, что надо удирать, и как можно быстрее. Он резво поднялся и пустился наутек. Позади слышались тяжелые шаги и сиплое дыхание Баобабы, тщетно пытавшейся его догнать. Вскоре она отстала.
   Генрих перешел с рыси на шаг, поправил очки, и гордо вздернув голову, медленно пошел домой.
   "М-да! – думал он, – а так все хорошо начиналось! Надо же, эта жирная корова оказалась малолеткой! Да еще мамаша какая! Еле ноги унес. Но все хорошо, что хорошо кончается".
   Придя на свой участок, он увидел, что дети все еще сидят у костра. Заметив Генриха, да еще и в таком потрепанном виде, они очень удивились и спросили:
   – Дядя Гена, что случилось?
   – Так вот, дети мои, я до председателя так и не дошел! Не успел пройти и трех участков, как на меня, откуда ни возьмись, напали хулиганы. Человек семь, не меньше. Тяжело мне пришлось, но я их всех раскидал, боюсь, как бы кого не убил ненароком. Сходите, посмотрите, там никто не валяется?
   Вониил сбегал и быстро вернулся:
   – Нет, никого нет!
   – Ну, слава Богу, значит, все остались живы. Будут помнить мои кулаки до конца дней своих! Ну а теперь давайте спать, поздно уже, и костер залить не забудьте. Спокойной ночи! – сказал Генрих, а сам подумал: "Все, с меня хватит! Завтра же домой! Где же еще отдохнуть интеллигентному человеку, как не дома, у телевизора? Всего два дня от отпуска осталось. Все, сюда я больше не ездок! Карету мне! Карету!"

Приложение: Как стать Интеллигентом (пособие для молодежи от Генриха Валентиновича)

   В нашем постоянно меняющемся не к лучшему мире процветают хамство, бескультурье, неуважение к окружающим, и все это на фоне ухудшающегося материального положения народов России, роста цен, инфляции, глобального экономического кризиса и потепления. Интеллигенты стремительно вымирают! М-дя! Поэтому в такое нелегкое время особенно престижно быть интеллигентом. Это дает целый ряд преимуществ: интеллигент всегда выделяется на фоне серой толпы своими изысканными манерами, предупредительностью, вежливостью, преклонением перед слабым полом, готовностью оказать помощь ближнему в трудную минуту. Кроме того, интеллигенту гораздо легче устроиться на работу с достойной зарплатой, чем простому смертному. Например, я являюсь типичным представителем русской интеллигенции.
   С ранней юности занимаюсь самовоспитанием и самосовершенствованием, в результате чего и достиг таких высот.
   Хочу дать представителям современной молодежи несколько ценных советов, которые значительно повысят уровень их культуры и позволят после длительных психологических практик и изотерических тренингов стать настоящими интеллигентами, почти такими же, как я, хотя достичь моего уровня, я думаю, не сможет никто.
   Вы спросите, так как же стать настоящим интеллигентом? Я отвечу:
   Шаг первый: приобретите очки в тонкой оправе, даже если у вас прекрасное зрение. Ношение таких очков моментально меняет ваш облик и придает ему гораздо более культурный и благородный вид.
   Шаг второй: выучите для начала несколько слов первой необходимости, таких как "отнюдь", "м-да", "инсинуации", "нюансы", "аргументы". На первое время этого хватит. Данные слова необходимо употреблять в правильном контексте. Например, вас кто-то спросит: "Это не ваши ли носки провоняли всю ванну?". Вы смело отвечайте: "Отнюдь!" – и этим сказано все, больше к вам приставать не будут, но если ваш оппонент будет стоять на своем, то вы должны гордо ответить: "Прекратите выдвигать в мой адрес грязные инсинуации!".
   А если домашние вас достали переключением телевизора на недостойную вашего культурного уровня программу и вам очень хочется выматериться, сдержите свои эмоции и просо произнесите многозначительное "М-да!". Уверяю вас, все всё поймут.
   Если вы поздно вернулись домой и ваша супруга начала донимать вас расспросами типа: "Где ты шлялся, скотина?! Ночь на дворе!", то вы не волнуйтесь, спокойно отвечайте: "Видишь ли дорогая, на работе возникли кое-какие нюансы, требующие моего неукоснительного присутствия.". Скорее всего она отстанет, но если нет, и скажет вам: "Знаю я твои нюансы, небось, опять был у своей бабы?!", спросите ее уверенным и спокойным тоном: "А какие у тебя есть аргументы?". После этого она уж точно заткнется и больше не потревожит вас.
   Шаг третий: вам необходимо выучить несколько трафаретных фраз и устойчивых выражений. Подойдут высказывания из популярных фильмов, цитаты из классиков, а также народные пословицы и поговорки. Если у вашей супруги кончились аргументы и она перешла к мерам физического воздействия и грубой силы, надо орать как можно громче: "Да что ж такое-то! Да что ж такое-то делается-то, а? Рукоприкладство это не метод!!!".
   Если жена послала вас за покупками, а вы потратили деньги на себя и вернулись с пустыми руками, выход один: схватиться руками за голову, притвориться, что вы забыли, куда и зачем ходили и сказать трагическим голосом: "Что-то с памятью моей стало!". После чего вас пожалеют и ругать не будут. А если вы все перепутали и купили совсем не то, что нужно, сделайте скорбное лицо и тихо скажите: "Инициатива наказуема!".
   Если на работе кто-то из коллег попросит у вас в долг, весело похлопайте себя по карманам и пропойте: "Мои финансы поют романсы!".
   Шаг четвертый: учитесь правильно одеваться. Куда бы и с кем бы вы ни шли, даже если просто вынести мусор, необходимо быть в костюме и при галстуке. В руках обязательно должна быть барсетка. Если она пуста, то напихайте в нее старых газет, все будут думать, что барсетка набита деньгами, а вы будете выглядеть респектабельно.
   Шаг пятый: обязательно носите украшения. Подойдут всевозможные кольца, браслеты, цепочки, кулоны, медальоны, обереги, талисманы. Главное, чтобы их было много. Если у вас нет денег на настоящие золотые или серебряные драгоценности, смело носите бижутерию, все равно никто не отличит. Дамы будут вами восхищаться, а мужчины – завидовать.
   Шаг шестой: правильное обхождении с дамами. Все женщины от 0 до 99 любят, когда ими восхищаются. Говорите милым дамам комплименты. Они это очень любят. Допустим, вы встретили старую знакомую вашей матери, она совсем одряхлела и стала словно мумия. Скажите ей, как она хорошо и молодо выглядит, при встрече обязательно поцелуйте ей руку. Или же вы встретили уродливую конопатую соседскую девчонку. Не забудьте сказать ей, как она выросла, расцвела, словно подсолнух, стала настоящей красавицей. Заметьте, что все представительницы слабого пола будут просто в восторге от вашей интеллигентности и обходительности.
   Ах, да, совсем забыл, обращаться к любой даме нужно в уменьшительно-ласкательной форме, им это очень нравится. Даже если ситуация требует обращения по отчеству, то и это не помеха. Например, мою начальницу зовут Марина Адольфовна. А я к ней всегда обращаюсь "Мариночка Адольфичка". Или мою тетю зовут Лилия Германовна, она для меня "Лилечка Германичка", особенно если мне надо что-то у нее попросить, например денежек в долг. Действует безотказно!
   Ну вот, в общих чертах и все, что я хотел вам рассказать, дети мои.

История пятая. Чудесное исцеление Генриха Валентиновича

   «Вот и пролетел мой отпуск, как сон, как утренний туман», – подумал Генрих Валентинович, с самого утра приступая к разгрузке огромной фуры с краской. Работать очень не хотелось. Короткого отпуска хватило лишь на то, чтобы расслабиться и окончательно облениться.
   " М-да! Так дело не пойдет! Заболеть мне, что ли? Хорошая мысль, Генрих Валентинович, ведь вы еще ни разу не были на больничном!"
   Кружкин внимательно огляделся по сторонам и убедился, что на складе он один. Тогда мужчина быстро приподнял металлическую стремянку и изо всех сил швырнул ее на плиточный пол, а сам тут же прилег рядышком, в обнимку с банкой краски.
   На шум сразу прибежала завскладом Марина Адольфовна. Услышав ее шаги, Генрих закатил глаза, откинул голову назад и беспомощно разбросал руки и ноги. При виде бездыханного распластанного тела завскладом дико закричала. На ее вопль сбежался весь персонал магазина.
   – Кажется, он умер! Как видно, упал со стремянки. Господи, неужели, Генрих мертв! – суровая Марина Адольфовна потеряла самообладание от ужаса. – Надо же, в мою смену. Это конец моей карьере! – подумала она. Завскладом стояла, обливаясь слезами, боясь дотронуться до "трупа".
   Более храбрый Панас Жук подскочил к Кружкину и пощупал пульс.
   – Он жив, но без сознания! Срочно вызывайте скорую! Может, его еще удастся спасти!
   Тут Кружкин перепугался не на шутку. Он понял, что переиграл. Мужчина медленно открыл глаза, не меняя позы, и жалобно застонал слабым голосом.
   – Генка, что болит? Отвечай! Сейчас врачи приедут! – затараторил Панас, заметив, что его друг подает признаки жизни.
   Но в ответ Генрих только стонал.
   – Как видно, от удара он потерял дар речи! – констатировал Жук.
   Все собравшиеся вокруг продавщицы и грузчики сочувственно охали и причитали.
   – Пропустите доктора! – сказал кто-то из толпы, и плотное кольцо расступилось.
   Старенький врач скорой осторожно ощупал тощее тельце Генриха на предмет выявления переломов и удивленно поднял брови.
   – Видимых повреждений нет, но, наверняка, у пострадавшего сотрясение мозга! Мы его срочно госпитализируем для полного обследования.
   – Доктор, он будет жить? – спросила Марина Адольфовна.
   – Будем надеяться на лучшее, – ответил старик.
   Генриха погрузили на носилки и повезли в Пироговскую больницу. Госпитализация не входила в планы Кружкина. Поэтому, как только его оставили одного в приемном покое, мужчина немедленно вскочил с каталки и удрал. Для пущей важности он поймал такси.
   Выйдя из машины у подъезда, Генрих вызвал по домофону бабушку Матрену и сказал:
   – Со мной произошел несчастный случай на производстве! Немедленно спуститесь и оплатите такси!
   С трудом поднимаясь по лестнице, опираясь на крепкое плечо Матрены Ивановны, Генрих громко стонал.
   Вскоре домой примчалась взволнованная Машенька, которой позвонила Марина Адольфовна. Мадам Кружкина хотела взять для Генриха в больницу кое-какие вещи и запас еды. Она страшно удивилась, увидев мужа лежащим в гостиной на диване и смотрящего фильм про десантников. При виде супруги, Генрих немедленно скроил страдальческую физиономию и схватился за голову, изображая нечеловеческие мучения.
   – Геночка, что случилось и почему ты не в больнице? Марина Адольфовна сказала, что ты был при смерти и тебя увезли на скорой!
   – У меня тяжелейшее сотрясение мозга, но, к счастью, все кости целы, что удивительно при падении с такой огромной высоты! Меня хотели положить в больницу на полтора месяца, чтобы я прошел полный курс лечения! Но я сказал "НЕТ! У меня семья, я должен зарабатывать деньги, чтобы ее кормить!" встал и пошел домой! Отлежусь пару дней и снова в строй! Когда я воевал в Афгане, было и похуже! Но я же мужчина!
   А про себя подумал: "Отдохну хорошенько, поваляюсь на диване, подкормят, а там видно будет!"
   – Как же так, Геночка? Тебе надо к врачу, с сотрясением не шутят!
   – Не надо! Все обойдется! Лучше сделай мне кофейку! И сбегай за пирожными! Доктор сказал, что при сотрясении мозга нужно есть как можно больше сладкого! Нейронам нужно усиленное питание для восстановления!
   Три дня Генрих провел, словно в раю. Он объедался тортами, пирожными и шоколадом. И пил столько кофе, что потом не мог заснуть.
   "Вот это я себе устроил праздник желудка!" – думал он, восхищаясь своим умой и изобретательностью.
   Но все хорошее когда-нибудь кончается. Вечером третьего дня позвонила Адольфовна и потребовала, чтобы завтра же Генрих вышел на работу, иначе его уволят.
   Тем же вечером у Кружкина случился сердечный приступ. Если бы он снимался в кино, то такой талант непременно удостоился бы "Оскара" за лучшее исполнение роли больного. Да, кинематограф многое потерял!
   О, как он естественно заламывал руки, хватался за сердце, бледнел. Как тяжело дышал, захватывая синеющими губами воздух! Как закатывал глаза, изображая частичную потерю сознания! Этот спектакль одного актера длился минут двадцать до прибытия скорой. Приехавшие врачи немедленно сделали Кружкину кардиограмму, которая не показала никаких нарушений сердечной деятельности.
   – У вашего мужа здоровое сердце и прекрасное давление! Хоть сейчас в космос! Можете не опасаться за его жизнь! Но все-таки рекомендую сходить в поликлинику и провести амбулаторное обследование. Сейчас я сделаю ему болеутоляющий укол, и пусть немного отлежится, – бодро и весело сказал усатый врач скорой помощи.
   После ухода доктора Генрих очень сердился:
   – Да что ж такое-то! Да что ж такое-то делается-то а?! Присылают к тяжелобольному каких-то шарлатанов с испорченным аппаратом! Я лучше знаю, что у меня болит! Машенька, звони Адольфовне, пусть дает мне отпуск за свой счет, мне просто необходимо обследоваться, чтобы доказать всем, насколько сильно я болен, и какие мучения мне приходится испытывать!

   На следующий день Маша встала в пять утра, чтобы взять талончик к кардиологу. Когда она шла к поликлинике, только-только светало, здание было еще закрыто, но вокруг него уже толпилось огромное количество старух, жаждущих попасть на прием хотя бы к какому-нибудь врачу.
   – Кто последний за талончиком? – спросила Маша и пристроилась в самом конце длиннющей очереди, состоящей из одних бабушек.
   Часа через два открыли поликлинику и очередюга, словно огромная пиявка присосалась к окошку регистратуры. Еще, примерно через полтора часа, очередь дошла до Маши.
   – Мне талончик к кардиологу, пожалуйста, для мужа – пояснила Кружуина, протягивая суровой регистраторше полис Генриха.
   – А на сегодня талончиков нет, все разобрали, надо приходить пораньше, – наставительно ответила регистраторша.
   – Как, еще пораньше? Я с половины шестого в очереди стою! Тогда дайте талончик на завтра, – попросила Маша.
   – Талончики на завтра будут только завтра, придете немного пораньше, может вам и достанется…
   – А возможно как-нибудь по-другому попасть к кардиологу? Уж очень моему мужу плохо!
   – Можно, а как же! Платно – всегда, пожалуйста! Оплатите в соседнем окошке, вам назначат час приема, и придете тихо, спокойно в назначенное время. Сердечникам нельзя нервничать, а в очередях – одна нервотрепка…
   Маша оплатила двести рублей три копейки в соседнем окошке и получила талончик. В одиннадцать тридцать того же дня она привела изнемогающего от сердечной боли Генриха к кабинету врача. Обе длинные скамейки были заняты старухами. Несколько бабок, не сумевших занять сидячие места, сиротливо толпились у противоположной стенки. Две старушенции закрывали своими мощными телами дверь в кабинет.
   – Разрешите пройти? – вежливо попросила Маша, – у нас талон на 11–35, мы платно!
   При этих словах старухи насторожились, еще плотнее прижались к друг другу и к двери.
   – Ишь ты, больно молодая, да умная, платно они! Мы все тоже платно, но без очереди не лезем, становитесь в конец, вон за той женщиной в белой кофточке, все равно вас никто не пропустит, – злобно брызгая слюной прошипела жирная, краснолицая бабка в пестром платочке.
   Все остальные старухи из очереди поддержали ее одобрительными возгласами.
   При этих словах Генриху сделалось хуже, он обеими руками схватился за сердце и громко застонал.
   – Да как это так! Мне в регистратуре сказали, что платно – без очереди! – закричала испуганная Маша, из последних сил удерживая Генриха от падения.
   – Ишь, какая молодежь пошла! – возмущались старухи, – мы вон – старые больные, сидим спокойно и ждем, и вы подождете – не помрете! Все равно мы вас не пропустим!
   Маша прислонила мужа к стенке, а сама побежала в регистратуру.
   – Мы платно к кардиологу пришли, а там очередь нас не пропускает, что делать? – жалобно спросила она у регистраторши.
   – Ну, чего тут удивительного? Это всегда так, вы не нервничайте, сейчас я все улажу, – высокая крепкая женщина в белом халате величественно вышла из своего закутка и быстрым шагом двинулась по коридору, за ней мелкой рысцой трусила Маша.
   – Немедленно пропустите платного больного! – грозно сказала она старухам. Те испуганно расступились и Маша с Генрихом прошли в кабинет.
   Молодая девушка-врач внимательно осмотрела Кружкина, послушала его сердце, постучала молоточком по впалой грудке.
   – Жалуетесь на боли в сердце? Но я никаких нарушений и патологий не вижу. Может у вас что-нибудь другое болит, но никак не сердце. На всякий случай сдайте анализы – вот направления в лабораторию…
   Через полчаса разочарованный и обескураженный Генрих Валентинович, опираясь на руку супруги, возвращался домой. Для порядка он через каждые два шага тихонько постанывал и кривил лицо от боли.
   Маша была в задумчивости: "Неужели мой муж – симулянт?" Эта мысль незаметно закралась к ней в голову, и уходить оттуда не собиралась.
   Перед сном у Кружкина случился еще более сильный "сердечный приступ". На его стоны сбежалась вся семья. Владимир Олегович встревожено совал зятю в рот таблетку валидола, Екатерина Львовна положила ему на лоб мокрое полотенце, а бабушка стояла в сторонке и причитала:
   – Такой молодой мужчина и так мучается! За что ж такое наказание! Антоша тихонько наблюдал за Генрихом из-за маминой спины. Он, как и Маша, сомневался в болезни Генриха, прекрасно зная его лживую натуру.
   – Все, дорогой Геночка! Завтра же мы идем с тобой к народному целителю. Врачи в поликлинике слишком невежественны и невнимательны, чтобы тебе помочь. Они даже не могут определить, чем ты болеешь. Я записала тебя на прием к Аркадию Петровичу Галахову. Это великий народный целитель, фитотерапевт, экстрасенс и белый маг. Он-то поставит тебя на ноги, – бодро сказала Маша, с интересом наблюдая за реакцией мужа. Но Кружкин промолчал, и его артистическое лицо не выдало скрытых чувств.
   С вечера до рассвета мужчина играл моноспектакль под названием "Ночь великих мучений Генриха Валентиновича".
   До самого утра Кружкин изображал нечеловеческие страдания: корчился, стонал, поджимал коленки к подбородку, бился в судорогах и слабым голосом просил воды. Потом устал, выдохся и проспал до самого обеда.
   На четыре часа был назначен визит к целителю. Перед этим Генрих хорошенько пообедал и выпил целый литр кофе с пятью пирожными. Несмотря на тяжелую болезнь сердца, он не потерял аппетит и прекрасно помнил, что его "сотрясение мозга" требует усиленного питания сладостями.
   В назначенное время Кружкины ожидали приема в полутемной прихожей великого мага. Минут через десять из комнаты вышел предыдущий клиент с идиотской улыбкой на лице. Помощница мага Захрума-ханум проводила больного до самых дверей и сказала ему на прощание напутственную речь:

     – Жизнь – мираж, тем не менее – радостным будь.
     В страсти и опьянении – радостным будь.
     Ты мгновение жил – и тебя уже нету.
     Но хотя бы мгновение – радостным будь.

   После этих слов тетушка Захрума схватила под руку Генриха Валентиновича и повела в комнату, где на большом мягком кресле восседал сам Аркадий Петрович.
   Это был плотный мужчина лет пятидесяти с большой лысой головой. Его лицо несколько напоминало физиономию океанического ската. Тем не менее, он держался с большим достоинством.
   – Доброго здоровьица! – поприветствовал вошедших великий маг и целитель.
   Захрума усадила Кружкиных на диван и тихонько удалилась из комнаты, дабы не мешать процессу исцеления.
   – Ну-с, господин Кружкин, – спросил Аркадий Петрович, сверившись с тетрадочкой, – на что жалуетесь?
   Генрих Валентинович хотел что-то промямлить, но Машенька его опередила:
   – Моего мужа беспокоит сердце, да так сильно, что он даже не может спать по ночам. В поликлинике нам не смогли помочь. Вся надежда только на вас, дорогой Аркадий Петрович.

     – Я познание сделал своим ремеслом,
     Я знаком с высшей правдой и с низменным злом,
     Все тугие узлы я распутал на свете,
     Кроме смерти, завязанной мертвым узлом.

   Дорогие мои, вы пришли по адресу. Постараюсь вам помочь. Больной, раздевайтесь до пояса, я хочу осмотреть вас.
   Маша помогла Генриху Валентиновичу снять пиджак и рубашку, и он предстал перед целителем в своей отталкивающей наготе. Аркадий Петрович внимательно осмотрел и ощупал его тощий торс и критически покачал головой.
   – Давно он у вас так отощал? – обратился целитель к Машеньке.
   – Аркадий Петрович, Геночка всегда был таким худеньким.
   – Да, печальная картина. Боюсь, что мне придется вас огорчить. Ваш супруг тяжело болен. У него акустическая дистония пролапса пятого желудочка сердечного нерва. Не исключено, что он находится на последнем издыхании. Вы очень во время ко мне обратились. Завтра было бы уже поздно!
   Надо сказать, что Аркадий Петрович умышленно запугивал больных, придумывал несуществующие болезни и ставил ужасающие диагнозы для того, чтобы выудить у клиентов как можно больше денег. И такая методика давала просто потрясающие результаты, а также многократно увеличивала ряды "выздоровевших". Ведь так легко вылечить пациента, если он ничем и не болен!
   Маша прекрасно понимала политику целителя и поэтому сделала вид, что поверила в страшный диагноз и попросила как можно быстрее начать лечение.
   – Садитесь за стол и записывайте рецепт зелья! Пишите? Диктую! Возьмите сто граммов сушеных жабьих языков, горсточку риса, две столовые ложки высушенного чистотела, залейте это все полутора литрами кипятка и поставьте на водяную баню. Через три часа добавьте большого паука-крестовика и продолжайте варить еще 10 минут, тщательно перемешивая. После чего процедите, остудите и давайте больному три раза в день по чайной ложке за пол часа до еды. Через неделю вы его не узнаете.
   – Аркадий Петрович, а где я возьму столько сушеных жабьих языков?
   – А я вам продам по дешевке! Всего пятнадцать тысяч рублей за сто грамм.
   Практически даром, учитывая, как тяжело добывать это сырье!
   – Но у нас нет таких денег! Может, у вас найдется какой-нибудь другой рецепт – попроще и подешевле?
   – Конечно, а как же! – а сам подумал: "Не хотите платить, пеняйте на себя! Сейчас я вам дам такой рецептик!"
   – Записывайте! В ночь перед полнолунием нужно сходить в лес, найти совиное гнездо и взять оттуда одно яйцо. Соедините его содержимое со змеиным ядом, толчеными зелеными гусеницами и мушиными лапками. Хорошенько смешайте все это в блэндере. А затем растворите полученную массу в пол литре самогона. После чего настаивайте две недели в темном месте. Готовый эликсир следует принимать по сто пятьдесят граммов перед сном. Ваш муж будет как огурчик!
   Генрих Валентинович все это время тихонько сидел на диване и слушал рецепты Галахова с все возрастающим негодованием. Он думал: "На черта я, вообще, сюда пришел?! Этот шарлатан отправит меня на тот свет! Надо бежать и, как можно скорее!".
   И он злобно дернул Машу за рукав и сказал ей тихим, елейно-приторным голоском:
   – Милая, давай пойдем домой, мне уже намного лучше!
   – Подожди, дорогой, Аркадий Петрович еще не закончил, – и обратилась к магу, – извините, уважаемый, но я боюсь, что и этот рецепт нам не доступен. Вряд ли мне удастся найти ночью в лесу гнездо, а тем более с моей комплекцией влезть на дерево за яйцом. Продиктуйте мне чего-нибудь еще попроще.
   – С удовольствием! – ответил Аркадий Петрович и подумал: "Сейчас я вам выдам такое, что уж, действительно, мало не покажется!" – Пишите! Диктую. Нужно встать на рассвете и насобирать в траве примерно два килограмма собачьих какашек. Нужно брать только те, которые уже побелели, это важно. Потом их нужно посушить в духовом шкафу минут 30–40. А затем смолоть на кофемолке до получения однородного порошка, готовое лекарство нужно…
   Что делать дальше с этим мерзким порошком, Аркадий Петрович так и не успел договорить, потому что Генрих схватил Машу за руку, и они пулей вылетели из кабинета. Через минуту супруги были уже на улице.
   Генрих задыхался от ярости, а Маша весело смеялась. Немного отдышавшись, Кружкин торжественно заявил:
   – Ты знаешь, милая, а я уже абсолютно здоров и готов завтра приступить к работе! Как видно, Аркадий Петрович, действительно, великий целитель. Он излечил меня одним своим видом и голосом! У меня ничего больше не болит!
   – Вот видишь, значит, мы не зря к нему приходили, – улыбаясь, ответила мадам Кружкина, ликуя в душе.
   – А давай по дороге домой зайдем в тот магазинчик и купим десяток медовых пирожных? Надеюсь, ты не забыла, что мое "сотрясение мозга" требует усиленного питания сладостями.
   – Да, дорогой, я помню, – она встала на цыпочки и поцеловала своего любимого Геночку во впалую коричневую щечку.

История шестая. Генрих и братья сантехники

   Как-то раз Генрих Валентинович вернулся с работы домой немного пораньше. В магазине, где он работал, возникли проблемы с электропроводкой. Директриса вызвала бригаду электриков и отпустила весь персонал «Интерьера».
   Генриху не хотелось идти домой. После того, как Владимир Олегович с супругой переехали к престарелой родственнице в Москву, в квартире накопилось множество мелкой мужской работы, которую Кружкин делать не умел, а признаваться в этом было ниже его достоинства. Поэтому он старался бывать дома, как можно реже. В будни возвращался затемно, притворяясь неимоверно уставшим, а в выходные удирал на дачу. Там он тоже теперь ничего не делал, и, слава Богу, потому что, как и в квартире, так и на грядках, он был источником повышенной опасности для себя и всего окружающего.
   Однажды произошел такой случай. Маша с Антошей, еще в апреле купили в цветочном магазине несколько саженцев сортовой сирени. Они высадили их на даче вдоль забора, и каждые выходные приезжали за ними ухаживать. Растения прекрасно прижились, тронулись в рост и радовали хозяев нежно-зелеными листочками в форме сердечек. Но длилась эта идиллия недолго. Антоша на летние каникулы уехал в Москву к родителям.
   Супруги Ватрушкины уже полгода проживали в столице. Тяжело заболела родная тетя Владимира Олеговича, и нужно было за ней ухаживать. Кроме него у старушки других родственников не имелось, если не считать сбежавшего заграницу подлого младшего братца Ватрушкина. Тетя Аля обещала оформить завещание на отзывчивого племянника. Антоша отказался уезжать из родного города. Мальчику не хотелось менять школу и расставаться с друзьями, поэтому он остался жить с бабушкой и старшей сестрой.
   У Маши начались проблемы по работе, ее сменщица уволилась, и Кружкиной теперь приходилось работать без выходных.
   – Как же теперь наши грядки? Кто будет за ними ухаживать? – ужасалась молодая женщина. – Кроме сирени я еще посадила гладиолусы, посеяла салат и зелень. Все ведь надо пропалывать и поливать!
   – Спокойно, Маша, я Дубровский! – гордо глядя на супругу вдруг заявил Генрих. Та ничего не поняла, и он начал пояснять. – Если вы еще не знаете, то довожу до вашего сведения, что я опытный садовод-огородник, член садоводческого товарищества "Любитель" с 1989 года. Можешь не переживать, буду каждые выходные наведываться на дачу и ухаживать за зелеными насаждениями с полной ответственностью.
   Кружкин сдержал обещание, три викэнда подряд, пока Маше не подобрали новую сменщицу, Генрих педантично посещал дачный участок и возвращался оттуда украшенный темно-коричневым загаром и ярко-розовыми комариными укусами.
   – Все под контролем! Спокойствие, только спокойствие. Битва за урожай складывается в нашу пользу. Нелегкий крестьянский труд приносит пользу обществу! – после этого мужчина отправлялся в душ, затем плотно ужинал и укладывался спать.
   Маша была спокойна, а как же? Обожаемый муж ухаживает за ее любимыми растениями не щадя сил и здоровья. Волноваться нет причины.
   Наконец, женщине дали долгожданные выходные. Маша, радостно, в сопровождении Генриха Валентиновича, отправилась на дачу. Она предвкушала встречу со своими любимыми сиреньками, представляла, как они вытянулись и разрослись в ширину. Какого же было ее разочарование, когда Маша увидела, что вдоль забора растет лишь лебеда да крапива. Она не поверила глазам своим, подошла поближе, стала раздвигать высокие стебли руками, чтобы обнаружить кустики сирени, но напрасно. Их там в помине не было.
   – Геночка, – срывающимся голосом спросила она, – а где мои сиреньки? Мы с Антошей их в апреле посадили. Куда они подевались?
   – Сирень? Не было тут никакой сирени. Росли какие-то зеленые кустики без цветов, я их все и повыдергивал. Нечего тут им делать, – гордо ответил Генрих. Маша не выдержала и разрыдалась. Жалко было потраченных денег, вложенных сил, а главное – самих саженцев. Они так хорошо начали расти!
   – Не понимаю, милая, почему ты плачешь! Я всего лишь выполнил свой долг, уничтожил несанкционированную растительность на вверенном мне участке, – его лицо выражало гордость и безразличие.
   Немного успокоившись, Маша, пошла осматривать огород. Картина была неутешительная. Гладиолусов не было в помине. А то место, где они росли, было вытоптано так, словно там толпилось стадо носорогов. Зелень засохла и заросла одуванчиками. Грядки с клубникой оказались перекопаны, не осталось ни одного кустика. В остальных местах выросли сорняки в рост человека. У Маши больше не было сил смотреть на это.
   – Ладно, я пойду домой. И больше никогда сюда не приду, ты слышишь?
   – М-дя! Так я и думал, что от тебя будет мало помощи в нелегком дачном труде. Ты слишком ленива и неповоротлива. Подожди немного, я только полью яблони, и пойдем домой вместе.
   Генрих взял старый, местами дырявый трехлитровый чайник и аккуратно наполнил его колодезной водой. Затем старательно обошел с ним все яблони. Каждому деревцу едва ли досталось по сто граммов воды. Но Генриха это ничуть не смущало. Он искренне верил, что сделал все правильно, яблони политы, и теперь следует ожидать богатый урожай…
   Маша сдержала свое обещание, на дачу больше не ездила. А Генрих регулярно продолжал туда наведываться, активно продолжая свою разрушительную деятельность. Он загубил несколько кустов крыжовника, поливая гербицидами. Мужчина был уверен, что их удобряет. Спилил лучшую яблоню, посчитав, что она затеняет участок. Сломал сруб колодца, чтобы заменить его на новый, но подходящего стройматериала под руками не оказалось и он оставил все, как есть. И еще много чего он там натворил, хорошо, что Маша этого так и не увидела.
   Так вот, в этот день Кружкина пораньше отпустили с работы. Интеллигентный мужчина целый час гулял по магазинам, жадно глазея на товары, но вскоре ему захотелось есть, и он решил пойти домой. Там его ожидал неприятный сюрприз: вернулся из Москвы Антоша. Мальчик сидел за компьютером в гостиной и играл в какую-то стрелялку, время от времени оглашая комнату победными криками.
   – Здравствуй, Антон! Как отдыхалось? – спросил Генрих больше из вежливости, его абсолютно не интересовала жизнь маленького родственника.
   – Спасибо, дядя Гена, все отлично! – ответил мальчик и вновь погрузился в игру.
   Маша еще не пришла с работы. Генрих Валентинович сполоснул руки и уселся за стол, в ожидании, что ему подадут ужин. Но бабушка Матрена Ивановна этого делать не собиралась, она увлеченно смотрела любимый сериал. Тогда Кружкин громко прокашлялся, чтобы на него обратили внимание. Не помогло. Прокашлялся еще раз, гораздо громче – нет результата. Тогда он решился.
   – М-дя! Матрена Ивановна, позвольте вас спросить, что у нас с ужином? Я, знаете ли, весьма проголодался после трудового дня. Как говорится, соловья баснями не кормят! Намек поняли?
   – Да, да, Геночка. Сейчас принесу, – старушка нехотя встала с удобного кресла и побежала на кухню, она очень спешила, опасаясь пропустить какой-нибудь интересный момент в телесериале.
   – Батюшки мои! – с кухни раздался ее испуганный голос.
   Генрих отправился посмотреть, что же там такое стряслось.
   – Все залито! Я кран открыла, и как снизу польет! Видно сифон прохудился. Надо срочно чинить. Сантехников не дождаться, завтра выходные, если только частника вызвать. Надо что-то самим сделать. Погляди, Геночка. Вон там в гофре дырочка образовалась, ее бы, как-нибудь, залатать.
   Генрих с важностью заглянул под раковину.
   – М-дя, вижу. Но, я же не сантехник! Тут требуется сложный квалифицированный ремонт. Специальный набор инструментов, сантехническая пакля и цемент. Ничего этого у нас в наличии не наблюдается. Подложите на пол тряпку, пусть полежит до вызова ремонтной бригады. А я очень устал и хочу отужинать, если вы не против?
   Генрих схватил тарелку с котлетой и макаронами, вернулся в гостиную и приступил к трапезе. Но порция показалась слишком маленькой. Маша ему, обычно, накладывала намного больше. Но Генрих придумал новый универсальный способ утолять свой непомерный аппетит. И сейчас собирался им воспользоваться. А суть его была вот в чем: Генрих Валентинович наливал полную поллитровую кружку крепкого и сладкого кофе, отрезал здоровенный ломоть хлеба. Надо было все так рассчитать, чтобы, когда закончится хлебушек, в кружке еще оставался бы напиток. Тогда он говорил: "Ой, а кофе-то остался, надо еще хлебца взять!"
   Отрезал еще ломоть, начинал есть, но тут заканчивался кофе в кружке.
   – Ой, кофеек закончился, а хлебушек остался. Надо еще кофейку сделать!
   Таким образом, процесс мог продолжаться до тех пор, пока в доме не кончался кофе или хлеб. Тогда Кружкин, наконец, успокаивался.
   Только мужчина приступил к третьему циклу кофепития, как вернулась Маша.
   – Машутка, деточка! – тревожно встретила ее бабушка. – У нас раковина течет. Все залито! Скоро Льва Николаевича затопим. Вот стыд-то, а? Живет тихий скромный старичок, никого не трогает, а у него с потолка вода польется! Надо что-то делать! Срочно!
   – А Геночка смотрел? Может, он починит?
   Генрих тут же перестал пить кофе. Он скорчил страдальческую физиономию, обеими руками схватился за сердце и застонал.
   – Тебе плохо? – участливо спросила Маша, – ты сиди, отдыхай, мы сами справимся.
   Вместо ответа Генрих лег на ковер и сделал вид, что корчится от боли. Получалось очень натурально, но потенциальным зрителям было не до него. Надо же кому-то чинить раковину?
   Антоша решил помочь сестре. Он извлек из недр шкафа старый портфель, в котором хранились разные инструменты, патроны от лампочек, обрезки проводов, остатки клея и прочий хлам. Про себя мальчик называл этот портфель "Набор идиота". Это потому, что Генрих время от времени доставал его из шкафа, высыпал его содержимое прямо на пол, присаживался рядом и долго, внимательно все рассматривал, затем убирал обратно в портфель и прятал на место. Мальчик считал, что там могло найтись что-нибудь полезное, чтобы залатать дыру в сифоне. Кусок пластилина, который они с Машей долго прилаживали, отвалился тут же, стоило только пустить воду.
   – Так не пойдет, – сказала Маша. – Надо что-то посерьезнее!
   Они заглянули под раковину. Там было мерзко, сыро и неприятно. Маша поняла, почему сантехники все время матерятся. При виде старых проржавевших труб ей тоже захотелось выругаться последними словами, но она сдержалась.
   – Смотри! Эпоксидка! – обрадовался Антоша, все это время копавшийся в "Наборе идиота". – Нужно ее развести по инструкции, пропитать какую-нибудь тряпку и обмотать сифон в том месте, где дыра. Все застынет и течь не будет.
   – Тошка, ты гений! Вместо тряпки лучше взять старые колготки, сейчас притащу их.
   Вскоре, общими усилиями, Антон и Маша заделали дыру. Вода перестала течь. Бабушка успокоилась. А Генрих, на всякий случай, продолжал корчиться на ковре, изображая нечеловеческие мучения и предсмертную агонию.
   – Дядь Гена, вставай! Мы уже все починили, – радостно сообщил мальчик.
   – М-дя! – сказал Кружкин. Что это означало, никто не понял. Но спрашивать не стали. Мужчина допил остывший кофе, доел хлебушек и начал готовиться ко сну.
   Нужно сказать, что дыру заделали так хорошо, что вызывать сантехников не было надобности. После этого случая Маша с Антошей стали выполнять всю сантехническую работу сами. Они меняли смесители, прочищали газовую колонку, ликвидировали засоры. Бабушка на них не нарадовалась. А Антоша говорил:
   – Мы теперь, Маша с тобой сантехники, как братья Марио из игры. Это совсем несложный труд – простой набор примитивных действий.
   Генрих Валентинович испытывал по этому поводу двоякие чувства. С одной стороны радовался, что не ему приходится работать, а с другой стороны было задето его мужское достоинство, как это так? Женщина и ребенок умеют делать то, за что ему и взяться-то боязно.
   "М-дя! Но, нельзя же требовать от человека, чтобы он умел делать все? Разве не достаточно того, что я пашу в огороде, как простой быдлан, несмотря на мое среднетехническое образование? Собираю мебель? Такой интеллигентный мужчина! Мне, вообще, положено только умственным трудом заниматься…"

История седьмая. Спецагент Диего или тайная жизнь Генриха Валентиновича

   – М-да, так жить нельзя, – сказал сам себе Генрих Валентинович, усаживаясь на скамейку в парке. Он, по обыкновению, шел домой с работы пешком, экономя деньги, выданные женой на проезд. Генрих Валентинович намеревался накопить некоторую сумму на карманные расходы.
   – Да разве ж так можно? Дом – работа, работа – дом! Выходные – на дачу, а там опять полезный труд на благо семьи. Ох уж эта ячейка общества! Как же они меня все достали! Никакого уважения к моим интересам и потребностям. На день рождения, что за подарки я получил? Трусики, носочки, галстучек, платочки! Прямо детский сад какой-то. А так хотелось еще одно кольцо, вот на этот пальчик, – он принялся разглядывать свои узкие, костлявые ладошки с узловатыми пальцами, и без того унизанные перстнями и кольцами. Только на одном пальце правой руки – указательном не было украшения. Генрих тяжело вздохнул, и собрался было продолжить свой путь домой, как неожиданно в его голове раздался чей-то голос, очень знакомый, похожий на его собственный, но гораздо моложе.
   – Ну-с, – насмешливо начал он, – за что боролись, на то и напоролись? Семья, жена-красавица, небольшой, но стабильный заработок, дача, родственники! Скукотища, тоска смертная! Где романтика? А не лучше ли сразу в петлю?
   – Почему же в петлю, – возмутился Генрих, и кто вы такой, вообще, чтобы меня учить? Позвольте узнать?
   – Как это кто? Да что ж такое-то! – рассердился голос. – Дожили, своих не узнаем. Я – спецагент Диего! Разве забыл, как лет двадцать назад ты сам меня придумал, а потом сочинял разные истории с моим участием, в которых я проявлял чудеса героизма и изворотливости на спецзаданиях? А потом, по большому секрету, рассказывал их девушкам, тем самым, привлекая к себе внимание? Как я воевал в Афгане, Чечне, Югославии, выполнял ответственные задания для многих стран. А когда закончил карьеру разведчика – перешел в профессиональный спорт и побеждал на чемпионатах мира по карате, дзюдо и боксу. Да, дорогой мой я – это ты! Только улучшенный, де люкс, так сказать совсем не такой тухлый и скучный интеллигент как ты!
   – Ах, да! Диего, припоминаю. Моя далекая юность: танцульки, девушки, пиво, водка, пьяные разборки. Хорошее было время… – с тоской в голосе ответил Генрих. – Все прошло, как с белых яблонь дым… Жизнь не стоит на месте.
   – У тебя, как раз, стоит. И ты сидишь, как в болоте. Ничего нового, изо дня в день – одно и то же, и никакой перспективы, – ехидно заметил Диего.
   – А я-то чем виноват? Все так живут, у кого денег мало. Я, как раз, старался, хотел изменить свою жизнь к лучшему, жену богатую подыскивал, и, заметьте, нашел! Только вот оно как потом все получилось… – горестно ответил Кружкин.
   – Эх, вы, Генрих Валентинович, не в деньгах счастье, и не в их количестве! – возразил несуществующий спецагент. – Дышать надо полной грудью, ценить каждое мгновение уходящей молодости, наслаждаться жизнью. Помнишь, как мы с тобой раньше ни одной юбки не пропускали? А сейчас? Тебе даже супружеский долг исполнить в тягость, куда там, по девочкам бегать. Совсем кураж потерял, козел старый! Смотреть противно! Стыдно мне за тебя, Генрих. А ведь были когда-то и мы рысаками…
   – Да я и сейчас еще мужчина хоть куда, в самом соку! – возразил Генрих словами Карлсона. – Вот недавно на даче за одной девчонкой приударил, я ей так понравился…
   – А чем все это закончилось, помнишь? Лопатой по башке получил? Хорошо было? А как ты улепетывал от Баобабы, я чуть со смеху не помер, – весело хихикая, напомнил Диего.
   – Все не так было, попрошу вас не извращать факты, – надулся Кружкин.
   – Ну, мне-то хоть не ври! Я ведь твое второе я, альтер эго, культурно выражаясь. Да ты на меня не обижайся, я ведь тебе только добра желаю, как самому себе, не сомневайся. Давай лучше подумаем, как жизнь твою поменять. Есть какие-нибудь предложения? – спросил спецагент.
   – А что ж мне делать-то? Я домой должен вовремя приходить и всю зарплату отдавать, до копеечки, маленькая она уж очень. А без времени и денег, что можно придумать? На что? Когда? С кем? – горестно ответил Генрих.
   – Начнем с того, что ты ничего и никому не должен. А кому это не нравится – их проблемы. Это твоя жизнь и ты сам себе хозяин. На все будет одна отмазка – ты тайный агент Диего и выполнял спецзадание. А поверят или нет – дело техники, нужно врать очень убедительно. Дальше – не отдавай всю зарплату, оставляй себе пятисотку, а то и тысчонку, кто будет проверять, сколько, на самом деле, тебе заплатили? Я уверен, что Машка не станет этого делать, она тебе доверяет. И еще запомни, тебе давно не двадцать, случайные связи нам не нужны. Обычно они плохо заканчиваются. Главная задача – завести себе любовницу. Это скрасит твое унылое и скучное существование, добавит романтики, поднимет настроение, – Диего говорил очень логично и убедительно.
   Генрих уже представил себе заманчивую картину. После работы, он, вместо того чтобы плестись домой, заходит в цветочную палатку, чтобы купить недорогой, но очень красивый букет, потом в гастрономе приобретает коробочку шоколадных конфет, а затем идет в гости к милой даме. Она, невероятная красавица-блондинка, встречает его на пороге в прозрачном пеньюаре, под которым надето эротическое нижнее белье. Ох, страстные объятия и поцелуи. Как это романтично!
   – Ну что? Ты готов к осуществлению мечты? Изменим жизнь к лучшему? – спросил спецагент.
   – Несомненно! Завтра же и приступим. У нас тут недавно появилась новая сотрудница, продавщица. Довольно симпатичная, – игриво ответил Кружкин.
   – Вот и славно! Только помни, отныне ты – спецагент Диего! Щедрый, храбрый, гордый и романтичный. Любимец всех дам!
   Отныне – ты – это я, – сказав такие слова голос исчез, а Генрих Валентинович ощутил в себе небывалый прилив сил и энергии. Он бодро поднялся со скамейки и быстрым шагом отправился домой.
   – Что-то ты поздно сегодня, милый, – удивилась Машенька.
   – Да так, на работе задержался, дела были важные, – гордо ответил Генрих (Или теперь Диего?), и задрал подбородок кверху, показывая, что подобные расспросы неуместны.
   Поужинав, Кружкин переключил телевизор на первый канал, где как раз начался новый сериал "Десантура", он надеялся почерпнуть оттуда материал для увлекательных историй о приключениях Диего, и, даже сделал несколько фотографий с экрана.
   – Для чего это? – удивилась супруга.
   – Да так, значит нужно, – сухо ответил Генрих.

   Машенька примерно догадывалась, зачем Генриху эти снимки. Как-то заглянув в телефон к мужу, она увидела несколько снимков-кадров из фильма «Солдат Джейн» с интересными подписями: «Я в Афгане, 1986 г», «Я в Чечне, 1991 г». Женщина поняла, что Генрих показывает эти картинки своим коллегам по работе в качестве подтверждения своего героического прошлого. Ей было смешно от того, что такой интеллигентный, важный Генрих ведет себя, как маленький мальчик, хвастается своими несуществующими приключениями и подвигами. Но потом у нее возникла страшная мысль: «А все ли в порядке с психикой у ее любимого мужа?» Но Маша, тут же выбросила ее из головы, потому что во всем остальном Генрих был вполне вменяемым. Позже Кружкина находила тетрадки с рассказами о невероятных похождениях спецагента Диего. С увлечением их прочла, ей стало приятно, что у нее такой творческий и талантливый супруг.

   Утром Генрих пришел на работу в приподнятом настроении. Надо было воплощать в жизнь мечту. Поэтому он, первым делом, подошел к новой продавщице Инессе и завел с ней непринужденную беседу о погоде.
   Это была очень рослая, под два метра, худая женщина с непропорционально большими грудями. Инесса недавно накачала силиконом эти части своего тела, она была уверена, что после такой операции станет гораздо привлекательнее для мужчин, и быть может, теперь ее позовут замуж. Надо сказать, что она оказалась права, именно красивый пышный бюст и привлек к ней Генриха. Инессе было около сорока лет, и она тщательно следила за внешностью. Жидкие волосенки были выкрашены в ярко-желтый цвет и взбиты в пышную прическу. Свои брови тщательно выщипаны, а вместо них нарисованы другие, гораздо выше прежних. Ресницы и ногти нарощены в салоне, кожу покрывал искусственный загар. Словом, она считала себя ухоженной и неотразимой женщиной. Внимание Генриха было ей очень приятно. В магазине Кружкин считался самым достойным мужчиной. Он не ругался матом, всегда вовремя приходил на работу, а главное, никто и никогда не видел его пьяным. Поэтому Инесса поставила себе цель женить Кружкина на себе, она прекрасно знала, что Генрих Валентинович несвободен, но не считала жену препятствием. Да разве кто-нибудь мог сравниться с красавицей Инессой? Это же просто смешно.
   После пустой недолгой беседы, Генрих перешел к решительным действиям и сказал:
   – Ах, Инесса! Если бы вы знали, как я одинок! Мне так не хватает душевного тепла. Я один, как бездомный пес…
   В прежние времена эта фраза производила огромное впечатление на юных девушек, они тут же стремились пожалеть и утешить несчастного. Примерно так же она подействовала и на новую продавщицу.
   – О, Генрих! Бедняжка! А как же ваша супруга? Вы ведь женаты? – спросила Инесса.
   – Увы, я выбрал совсем не ту женщину. Она холодная и равнодушная, словно кафельная плитка. В ней нет понимания и сочувствия, ей нужны лишь деньги. Только принесу аванс, как она тут же спрашивает: "А когда зарплата?", мои духовные искания ее не волнуют. Вот если бы со мной рядом могла быть такая милая и чуткая дама, как вы? – и Генрих, убедившись, что на него, кроме Инессы, никто не смотрит, пустил слезу. Он понимал, что на женщин мужские слезы производят неизгладимое впечатление.
   – А вы приходите ко мне в гости, – вдруг сказала пышногрудая красотка.
   – Я буду просто счастлив вас посетить! – обрадовался Генрих, – а когда?
   – Да чего тянуть-то? Прямо сегодня, сейчас вам адресок напишу, – она полезла в карман за ручкой.
   Генрих был очень доволен. Целый день он летал, как на крыльях, несмотря на тяжелые мешки с цементом за спиной. У него скопилась небольшая сумма, на которую он собирался купить цветы и конфеты. Мечта воплощалась в жизнь, причем с необычайной скоростью.
   Вечером, он нарочно ушел с работы позже остальных, чтобы Василий, второй грузчик за ним не увязался. Обычно они вместе доходили до перекрестка, а потом шли каждый в свою сторону.
   Генрих тщательно умылся в туалете, и даже помыл голову холодной водой, было очень неприятно. Красота требует жертв, и пришлось терпеть. Потом он вынул карманное зеркальце и тщательно осмотрел свое треугольное, коричневое личико. Смочил палец слюной и разгладил жиденькие бровки. Так гораздо лучше!
   Затем быстрым шагом вышел на проспект и направился к цветочной палатке. Приличный букет стоил недешево, а скопленная сумма была весьма скромной. Если купить хороший букет, то на конфеты уже не останется.
   "Да ладно, – подумал Генрих, – на первый раз, хватит и букета"
   Он купил пять ярко-красных роз на длинных ножках и попросил завернуть в подарочную упаковку. Придирчиво осмотрел и остался доволен. Напевая веселую песенку, он пошел по адресу, написанному Инессой.
   Позвонил в дверь ее квартиры. В ответ раздался тонкий, заливистый лай. Генрих не любил собак и был неприятно удивлен.
   – Ах, Генрих! Как вы долго, – кокетливо сказала красавица, опуская на пол крошечную собачонку и принимая букет, – я уже не надеялась, что вы придете, проходите в комнату, будем пить чай.
   Кружкин, с неприличной поспешностью, уселся за журнальный столик, сервированный к чаепитию. Очень хотелось есть. За целый день ему удалось выпить стакан чаю с булочкой, и теперь, привыкший к обильным трапезам, желудок бунтовал. На столике стояла лишь вазочка с печеньем, причем его было очень мало, штучек шесть-семь. Генрих был способен после обильного ужина из трех блюд умять килограмма полтора выпечки и конфет, а на голодный желудок и подавно. Эти жалкие крохи могли его только раззадорить, но никак не насытить.
   "Ничего, дома наверстаю, – подумал Генрих, деликатно откусывая кусочек печеньица. Оно оказалось несвежим и совсем не вкусным. – Я сюда не жрать пришел, а совсем для другого."
   И он посмотрел на глубокое декольте сидящей рядышком Инессы, откуда выпирали ее большие силиконовые груди. Красавица заметила его нескромный взгляд и кокетливо улыбнулась…
   В этот момент в комнату вошел огромный рыжий персидский кот. Он передней лапой дал по морде собачонке, скромно сидящей на ковре, словно показывая гостю, кто здесь настоящий хозяин. Та с обиженным визгом убежала в другую комнату.
   – Ой, Лева! Что же ты Мимишку обижаешь? – ласково пожурила его Инесса.
   Кроме Левы, в квартире жили еще две персидские кошки – Эльвира и Земфира, его жены. Они постоянно были на сносях или же выкармливали котят. Инесса профессионально занималась разведением породистых персов, продажа котят приносила ей скромный, но стабильный доход.
   Кот презрительно посмотрел на хозяйку и отвернулся. Сейчас его интересовал Генрих. Вальяжной походкой перс подошел к Кружкину и тяжело запрыгнул к нему на колени. Генрих пришел в восторг и почтительно погладил зверя по мягкой шерстке. Тот в ответ басовито замурлыкал.
   Генрих Валентинович обожал котов и кошек. Пока была жива его матушка, в квартире Кружкиных постоянно проживал какой-нибудь кот. Последний из них – Василий, белый дворняжистый уродец не отличался примерным поведением. Все обои, мебель и полы были испорчены его когтями. К туалету его приучить так и не удалось, и в квартире постоянно стоял тяжелый запах. Матушка воспитывала Ваську при помощи мухобойки, которую Генрих переименовал в "котобойку", но пользы от физических наказаний было мало. После смерти матушки, прежде чем делать ремонт, Кружкин был вынужден отдать Василия в "добрые руки".
   Внимание красавца Левы очень польстило самолюбию Генриха. Он продолжал самозабвенно ласкать доверчивое животное, надеясь, тем самым, завоевать еще большее расположение его хозяйки. И это возымело действие. Инесса пересела поближе к Генриху, чтобы тоже погладить Леву, их руки встретились, и Генрих осмелился поцеловать красавицу, она совсем не сопротивлялась…
   Домой Кружкин вернулся далеко заполночь, в прекрасном настроении. Ему было все равно, будет жена ругать или нет, главное – он добился своего. В этот прекрасный романтический вечер очаровательная продавщица стала его любовницей.
   – Кто может сравниться с Инессой моей! – напевал он вполголоса, пока Маша разогревала ему ужин.
   После того, как муж насытился, мадам Кружкина приступила к расспросам.
   – Ну, и где же ты был? – спокойно спросила супруга.
   – Как – где? На работе, – злобно ответил Генрих.
   – Так поздно? – уточнила она.
   – М-дя, и что тут такого? Фуру разгружали, – пояснил Кружкин.
   – Что-то мне не верится, – сказала Маша.
   – А ты позвони Адольфовне, – нагло предложил Генрих Валентинович.
   Часы показывали половину второго, разумеется, Маша никому звонить не стала, и супруги легли спать.
   Генрих и Инесса начали встречаться ежедневно, после работы. Они пили чай у продавщицы дома, ходили в кафе поесть мороженого, разумеется, если у Генриха были деньги. Просто прогуливались по набережной, а потом долго целовались на скамейке. Это было так романтично! У Кружкина словно выросли крылья за спиной, он не ходил, а порхал как херувим, был рассеян и все время напевал модные песенки.

   Маша сразу же заподозрила неладное. Ей теперь приходилось чуть ли не до утра ожидать загулявшего мужа, нервничать и переживать. На все расспросы он отвечал односложно «Задержался на работе, был занят» или еще что-нибудь, в этом же духе. Генрих Валентинович быстро съедал ужин и сразу же ложился спать, повернувшись спиной к супруге. Маша целую неделю терпела его поведение, ожидая, что вскоре все станет по-прежнему, но с каждым днем было только хуже. Генрих держался все более гордо, холодно и совсем перестал с ней разговаривать, на вопросы не отвечал, а лишь задирал повыше подбородок и отворачивался. Маше надоело такое поведение мужа, и она решила серьезно поговорить с Кружкиным. Неприятный разговор она планировала провести в выходные. Но когда Генрих Валентинович поздно вечером в пятницу вернулся с работы, то тут же заявил, что на этой неделе у него выходного не будет.
   – Как это так? – удивилась Маша.
   – А вот так, производственная необходимость, – официальным тоном ответил Генрих Валентинович. На самом деле он планировал провести романтический уик-энд со своей возлюбленной.
   Маша сразу же поняла, что муж врет и поэтому решила тоже сказать неправду, чтобы его подловить.
   – Вот как? А я только сегодня встретила в городе Адольфовну и она передавала тебе привет и желала приятного отдыха на выходных.
   Такого Генрих не ожидал и начал выкручиваться:
   – Я имел в виду другую работу!
   – Какую? Ты нашел подработку? А может быть, другую женщину?
   – М-дя, как ты могла такое подумать? Что бы впредь не было грязных инсинуаций, придется открыть тебе страшную тайну, – Генрих сделал театральную паузу, чтобы подчеркнуть значимость своих слов, и понизил голос до шепота. – Прости, милая, но я совсем не тот, за кого себя выдаю.
   И он посмотрел на супругу, чтобы увидеть, какое впечатление произвели его слова. Но круглое розовое личико Маши оставалось спокойным и безмятежным.
   – А кто ты? – спросила она.
   – Я спецагент Диего! А завтра у меня важное задание, от которого зависит судьба всего мира. Это государственная тайна, поэтому ты не должна никому рассказывать, – назидательно подняв палец, продолжил Кружкин.
   – Хорошо, я никому не скажу, можешь быть уверен, – ответила Маша серьезным голосом.
   – Милая, ты должна гордиться своим мужем! Ведь он такой герой, – гордо сказал Генрих, сладко зевая и укладываясь в постель.
   – Да, уж, – согласилась Маша, она не стала спорить с мужем, но в ее голове созревал некий план, который она собиралась воплотить в жизнь завтра же.
   Утром, выпроводив Кружкина "на задание", Маша быстро нацепила старый бабушкин плащ, повязала пеструю косынку, прикрыла лицо огромными солнечными очками, позаимствованными у мамы, и побежала вслед за мужем. К счастью, Генрих Валентинович еще не успел далеко уйти, и его длинная тощая фигура маячила неподалеку. Кружкин шел медленно, никуда не торопясь. То и дело останавливался, что бы посмотреть на цветочки, растущие на клумбе, и конечно же, не замечал Машеньку, скромно идущую позади него. Эта нехитрая маскировка сделала ее неузнаваемой.
   Генрих Валентинович зашел в цветочный ларек и приобрел скромный букетик гвоздик, а после этого, танцующей походкой счастливого влюбленного, отправился к Инессе. Маша незаметно шла за ним. Генрих вошел в подъезд, легко взбежал по лестнице на четвертый этаж хрущевки. Обманутая супруга следовала за ним почти до самой квартиры.
   С расположенной между этажами лестничной площадки, она прекрасно видела, что Генриху открыла дверь расфуфыренная дамочка в неприлично коротеньком халатике. Влюбленные расцеловались и, нежно обнявшись, зашли в квартиру.
   Хотя Маша и догадывалась, что муж ей изменяет, она не ожидала, что это ее так разозлит. От ревности и ярости женщина чуть не упала в обморок. Мадам Кружкина решила немного прогуляться, чтобы успокоиться, потому что в таком состоянии она была способна на все, даже на убийство.

   Генрих и Инесса уютно расположились в гостиной. Ушлая продавщица, после недолгого знакомства поняла, что самый короткий путь к сердцу Кружкина лежит через его огромный и ненасытный желудок. Поэтому решила накормить его обильным вторым завтраком.
   Готовить она не умела, и поэтому наделала целую гору бутербродов с колбасой и с сыром, поставила хрустальную вазу, полную конфет и печенья. Глядя на обильное угощенье, Кружкин был просто счастлив. Он пожирал бутерброд за бутербродом и запивал их крепчайшим кофе.
   Лева из соседней комнаты учуял запах своей любимой "Озерской" колбаски и проснулся. Котяра поспешил принять участие в трапезе. Для этого он вспрыгнул на колени Генриха. Стоило Кружкину поднести очередной бутерброд ко рту, как Лева ловким движением подцеплял кусочек колбаски и с басовитым урчанием жадно пожирал его. Увлеченный приятной беседой, Генрих Валентинович не сразу заметил эти маневры кота и, жуя пустой хлеб, очень удивлялся тому, что бутерброды такие безвкусные. Потом он увидел, что кот нагло таскает колбасу, и попытался незаметным движением столкнуть его с колен. Но умный и хитрый Лева успел вцепиться в брюки мужчины. Тогда Кружкин посильнее толкнул его под зад. Не привыкший к грубому обращению, кот злобно зашипел и врезал Генриху по морде когтистой пятерней.
   – Ой, киса играет! – восхитилась Инесса.
   А Лева, опасаясь заслуженной кары, быстренько удрал в прихожую. Там он сразу же обнаружил большие, как две байдарки, туфли Кружкина, и от души помочился в них, чтобы выместить обиду. После этого, котяра с чувством исполненного долга, отправился спать в свою корзинку.

   В это время Маша бесцельно бродила по улицам, чтобы хоть немного успокоиться. Вдруг в ее голову пришла блестящая мысль. Она зашла в хозяйственный магазин и купила там красивую и прочную выбивалку для ковров. После этого, решительным шагом направилась к Инессе, чтобы застать изменщика с поличным. Минут через десять, она уже звонила в дверь коварной разлучницы.
   – Дама, вам кого? – недовольно спросила Инесса.
   Маша, ничего не отвечая, легко отодвинула тощую бабенку в сторону и прошла в гостиную. Ее трясло от ярости.
   – Ну что, спецагент Диего, кофеи гоняем? – взяв себя в руки, спросила она.
   Генрих от неожиданности подавился бутербродом.
   – Милая, это ты! Что ты тут делаешь? – прокашлявшись, подхалимским голоском спросил Кружкин.
   – Нет, это ты что здесь делаешь, с этой силиконовой куклой? Надо же, на кого же ты меня променял, урод бессовестный?! Ты только посмотри на нее! Сиськи – искусственные, брови – нарисованные, губы – накачанные, ресницы – наклеенные! Что же в ней своего-то осталось?!
   Все это время Инесса растерянно стояла в стороне, наблюдая за супружеской ссорой.
   – Инесса, это правда, что у тебя грудь силиконовая?
   – Да, – с достоинством ответила красавица, – я делала такую операцию, хотя стоит она недешево. Мне ради красоты ничего не жалко!
   А я-то думал, – тут Генрих заметил в руках Маши выбивалку и не на шутку испугался.
   – Зачем ты, вообще, сюда пришла? – перешел он в наступление, зная, что лучшая оборона – это атака, – я мужчина и имею право на личную жизнь!
   – Ах ты, гад! Выходит, ты еще и прав! – и Маша замахнулась на него выбивалкой, а он решил опередить супругу и швырнул в нее чашкой с недопитым кофе, но не попал. Мутная коричневая жидкость разлилась на прекрасный светлый ковер, а чашка со звоном кокнулась об стенку.
   – Ах, мой дорогущий шерстяной ковер! Моя прекрасная чашка от японского сервиза! Да как вы смеете устраивать драку в моем доме! – завопила Инесса.
   Но Генрих и Маша не слышали ее слов, они были слишком увлечены разборкой. Маша изо всех сил лупила мужа по тощим плечам и загривку. А он дико орал:
   – Милая, только не по лицу, очки разобьешь!
   Но чему быть, того не миновать: один из ударов пришелся прямо по интеллигентной морде Генриха, разбил ему очки и расквасил нос. Вид крови, текущей по лицу супруга, привел Машу в сознание. Она бросила выбивалку, подошла к Кружкину и тихо спросила:
   – Геночка, тебе больно?
   – Ничего, я потерплю! – гордо ответил мужчина. – Так мне и надо! Какой же я был дурак! Как я мог променять тебя, такую красавицу, на эту крашеную швабру!
   – Это я-то швабра?! Как ты с приличной девушкой разговариваешь? А еще интеллигент! На себя посмотри, Кощей очкастый! Убирайтесь оба, и чтобы тут духу вашего не было!
   – Милая, прости меня, пожалуйста! Я больше не буду! – и Генрих встал на колени перед супругой, – давай пойдем домой.
   В этот момент Кружкин почувствовал, что спецагент Диего, до недавнего времени руководивший всеми его поступками, куда-то испарился. В душе Генриха остались только стыд, растерянность и желание вымолить прощение.
   – Ладно, пошли, там разберемся, – ответила Маша и взяла мужа за руку.
   – Подожди милая, я только туфли надену, – обуваясь, Генрих почувствовал непривычную влажность и отвратительный запах. "Надо же, как у меня ноги вспотели, все носки мокрые! От волнения, наверное", – подумал он.
   Супруги молча шли по улице, понимая, что на этом инцидент не исчерпан.

Глава восьмая. Козел-Дерезел или Генрих, ты довыдрючивался!

   Генрих Валентинович, как обычно, вторую половину ночи спал очень плохо. Он просыпался каждые пятнадцать минут и смотрел на ручные часы со светящимися стрелками. Мужчина боялся проспать.
   Возле дивана, который служил для супругов брачным ложем, стоял старый железный будильник. На журнальном столике лежал мобильный телефон, на котором тоже был установлен будильник, мало того, телевизор должен был включиться в определенное время, дабы разбудить гражданина Кружкина на работу.
   Но Генрих не доверял технике, его задачей было проснуться и встать чуть раньше будильника. Это стало навязчивой идеей.

   А маленький таксеныш, Бруно Сикерз в тот день тоже собирался проснуться пораньше. Немного опередить Генриха Валентиновича. Он готовил мужчине сюрприз.
   – Ага, – думал Бруничек, – еще не пора, – и поспал еще немного, проснулся и понял: "Теперь точно пора!" Щенок встал, тихонько выбрался из своей корзинки и бесшумно направился в прихожую. Там в уголке стояли огромные зимние ботинки Генриха Валентиновича. Малыш внимательно их обнюхал, аккуратно присел над ними и отложил в обувь интеллигентного человека несколько черных, блестящих "сникерсов". Затем таксюль сладко потянулся и отправился досыпать в свою постельку.
   "Не тормознул, сникерснул", – весело подумал щенок и заснул с безмятежной улыбкой на черных губах.

   В семье Кружкиных щенок появился совсем недавно, благодаря настояниям Антоши.
   Мальчик с раннего детства мечтал о собаке и завидовал своему другу Пуконьке, счастливому владельцу двух такс Гриши и Тиши.
   Генрих Валентинович не любил собак и был категорически против:
   – Если так уж хотите завести домашнего любимца, давайте возьмем котеночка! Во-первых, с ним не надо гулять, во-вторых, он не умеет лаять. А в третьих, я могу прямо на улице за час наловить целое ведро кошек, причем совершенно бесплатно.

   – А мне нужно гулять. С моим ожирением надо как можно больше быть на свежем воздухе, мне доктор посоветовал, – вполне резонно возразил Антон. – Не хочу я никаких котеночков, мне нужна такса, как у Пуконьки!
   – Да, котята, к сожалению, отпадают, у меня аллергия на кошачью шерсть, – согласилась Маша, – но породистая такса стоит немалых денег, а где их взять?
   – М-дя! Мои финансы поют романсы, – подтвердил гражданин Кружкин, – зарплату снова урезали, кризис у них, видите ли. Так что никаких собак в моем доме! Не забывайте, что я ответственный квартиросъемщик и категорически против того, чтобы мою жилплощадь, мои родительские стены превратили в псарню.
   На этом разговор был окончен. Но через пару дней Антоша принес под курткой крошечное длинноухое существо, которое все время тихонько хныкало. Это был месячный щенок таксы.
   – Какая прелесть! – восхитилась Маша, прижимая к себе дрожащий рыжий комочек, – где ты его раздобыл?
   – Пуконька подарил. Это Гришин сын от седьмого брака. Алиментный щенок. Мы ходили с ним к хозяевам мамаши и выбрали этого. Он самый толстый из всех.
   – А как мы его назовем? – спросила Маша.
   – Я уже придумал имя. Пусть будет Бруно по фамилии Сикерз, – ответил мальчик.
   – Классно! Маленький Бруничек, толстенький Бруничек, – запричитала Маша, лаская щеночка.
   Генриха Валентиновича не было дома. А когда мужчина вернулся с работы, его ждал неприятный сюрприз в виде мирно спящего в коробочке из-под обуви собачьего младенца.
   Кружкин брезгливо посмотрел на малыша, сказал "М-дя!" и гордо отвернулся.
   С самого начала отношения между Генрихом и Бруничком не клеились. Малыш радостно кидался к мужчине, пытался неуклюже заигрывать с ним, но в ответ получал лишь тычки и презрительные взгляды. Щенок не понимал, почему его отвергают, и продолжал ласкаться к Генриху Валентиновичу. Но тот оставался холоден и неприступен, как скала.
   Когда малыш немного подрос, ситуация резко изменилась. Теперь таксеныш старался всячески напакостить интеллигентному мужчине, и это прекрасно удавалось, причем почти всегда он избегал заслуженного наказания.

   И в то утро, Генрих Валентинович, обуваясь перед выходом на улицу, вдруг нащупал ногой в ботинках что-то твердое. Он не сразу сообразил в чем дело, пока не почувствовал специфический запах. Кружкин отдернул ногу, словно ее ошпарил кипяток, и заорал:
   – Да что ж такое-то! Да что ж такое-то делается-то, а? Маша! Вставай немедленно! Я обнаружил в своей обуви собачьи экскременты! Это просто беспредел! Вставай немедленно и освободи мои ботинки от этой гадости, – с этими словами гламурный грузчик побежал в ванную менять носки.

   Сикерз, услышав крики Генриха страшно обрадовался, малыш понял, что план удался. Он тут же выпрыгнул из корзинки и спрятался под диваном, чтобы избежать заслуженного наказания.

   Генрих очень торопился, и расправы не последовало, лишь уходя, мужчина грозным голосом пообещал спустить с мерзкого гаденыша шкуру.
   Незадолго до этого интеллигент обильно позавтракал, уложил приготовленные Машей банки с мясным рагу и салатом оливье в свой рюкзачок. Затем он долго прихорашивался перед зеркалом в ванной.
   Внимательно оглядев свое треугольное коричневое личико, мужчина чисто побрился, пригладил пластиковой расческой жиденькие волосики, которые торчали в разные стороны, как стружки у Буратино, и остался очень доволен собой.
   Кружкин напевал вполголоса самим же придуманную песенку неопределенного мотива:

     "Мужской мужчина – это он,
     мужской мужчина – это он,
     красивый словно Аполлон
     и мудрый как Наполеон,
     короче, просто эталон!"

   Генрих мило улыбнулся собственному отражению и был неприятно поражен. Голливудской улыбки не получилось. Не доставало двух передних резцов.
   Кружкин с раннего детства дал зарок никогда не чистить зубы и свято его соблюдал. Он не связывал потерю резцов с нарушением правил гигиены, а обвинял во всем авитаминоз:
   – И вообще, меня недостаточно хорошо кормят! – возмущенно сказал он сам себе. – Работаю, как ишак, с утра до ночи – а толку? Еле-еле семь тысяч платят, жопошники! И это мне – такому мужчине! Умному, интеллигентному, непьющему и дисциплинированному. Да я у них лучший работник, если честно! За три года ни разу не опоздал. Я к ним со всей душой, а они ко мне – со всей жопой. Нет, так дальше не пойдет! Все, с меня хватит! С сегодняшнего дня начинаю сачковать! Пусть дураки за такую зарплату стараются.
   На работу он, вопреки желанию, как обычно, пришел раньше всех, за полчаса до открытия магазина. Заняться было нечем, и он решил еще раз позавтракать, свежий зимний воздух вызвал у него волчий аппетит.
   Генрих скромно устроился в уголке комнаты отдыха и достал банки с едой. К приходу остальных сотрудников он успел опустошить обе посудины.

   А в обеденный перерыв ему снова захотелось кушать. Причем, очень сильно.
   Аппетит Генриха разгорался еще больше при виде того, как его коллеги собираются славно перекусить: достают свои припасы и заваривают чай.
   Мужчина со скорбной физиономией вынул из кармана завалявшийся пакетик чая и опустил его в большую эмалированную кружку. Залил кипятком из общего чайника. Даже сахара не было. Вчера вечером он, из жадности, сгрыз последние кусочки рафинада. Генрих демонстративно, на виду у всех, громко прихлебывал пустой чай.
   Надо сказать, что в магазине народ работал бедный, но добрый. Юная продавщица Катя заметила страдания гламурного грузчика и протянула ему большой кусок сдобного пирога.
   – Угощайтесь, Генрих Валентинович, мама вчера испекла, с капустой!
   Кружкин жадно схватил угощение:
   – Спасибо, Катенька! Ты меня выручила. Я, понимаешь ли, свой завтрак дома забыл. Что-то с памятью моей стало! Но мир не без добрых людей.
   Вслед за Катей к Генриху потянулись и другие сотрудники, услышавшие его громогласную тираду.
   – Вот, Генка. Возьми бутик с колбаской, у меня еще есть, не стесняйся! – предложил грузчик Василий.
   – Скушайте булочку, Генрих, – сказала старушка-бухгалтер Ольга Алексеевна.
   Несчастному голодающему несли кто что мог: пирожки, бутерброды, яблоки, печенье, конфеты.
   Он с удовольствием принимал подношения и выражал свою благодарность в самых изысканных словах.
   Вскоре возле Генриха образовалась целая гора всевозможной снеди, которую он пожирал с завидным аппетитом.
   За этой картиной внимательно наблюдала завскладом, Марина Адольфовна.
   Обожравшись, Генрих нехотя приступил к разгрузке фуры. Но на переполненный желудок работать очень не хотелось. И он решил немного посимулировать.

   Кружкин вдруг слабо вскрикнул, выпустил из рук ношу и схватился за сердце. Ноги подкосились, и мужчина неуклюже сел на пол, страдальчески закатывая глаза.
   – Генрих, что с вами? – подскочила Адольфовна, – вам плохо?
   – Да, пустяки, сердчишко побаливает, – кривясь от воображаемой боли, тихо ответил грузчик.
   – Может скорую?
   – Да уже почти отпустило, могу приступать к работе, – продолжая строить гримасы, сказал Генрих.
   – Ну, уж нет! Идите ка вы лучше домой, отдохните, – приказала Марина Адольфовна, – и никаких возражений!
   Кружкин с величайшим трудом поднялся с пола, и, продолжая держаться обеими руками за сердце, направился в раздевалку.
   Вскоре он уже шел по улице, преображаясь на глазах удивленных прохожих. Сгорбленные плечи постепенно распрямлялись, скорбное выражение исчезло, его заменила игривая улыбка.
   Вместо несчастного больного человека по улице бодро шагал веселый, энергичный, готовый к новым приключениям молодой мужчина.
   Домой, разумеется, Кружкин и не собирался. Чего он там не видел? Куда как приятнее пройтись по улицам, заглянуть в магазины, выпить чашечку кофе в недорогом кафетерии. Может ему повезет, и удастся познакомиться с какой-нибудь милой дамой…
   Время пролетело быстро, и в положенный час, Генрих вернулся домой, как будто бы с работы…
   Он взял с полки свои огромные расшлепанные домашние туфли, сел на стул, аккуратно поставил их перед собой на полу и принялся расшнуровывать ботинки.

   – Ну, здравствуйте, Генрих Валентинович! Давно не виделись! С самого утра! Что-то вы какой-то скучный сегодня, невеселый! Впрочем, как всегда. Ничего, я вас мигом расшевелю, не дам закиснуть! Придется вам попрыгать на одной ножке! – сказал Сикерз, разумеется, на собачьем языке, схватил левую громадную тапку и с ней вприпрыжку быстро куда-то ускакал.
   – Да что ж такое-то! Да что ж такое-то делается-то, а? Дорогие мои домашние, всему должен быть предел! Маша, твое мерзкое животное утащило мою туфлю. Прими меры, немедленно! Накажи его по всей строгости закона, а иначе я сам расправлюсь с маленьким гаденышем!
   Испуганная Маша перехватила воришку и принесла Генриху тапок вместе с повисшим на нем щенком. Тот явно не считал себя побежденным, продолжал крепко держать трофей и угрожающе порыкивал.
   – Бруничек, отдай маме туфельку! – ласково сказала Маша.
   Сикерз не устоял перед ее просьбой, отпустил свою добычу и убежал в гостиную. Там щенок занял выгодную позицию под обеденным столом.
   Сикерз знал, что предстоит кормление гражданина Кружкина.
   Генрих Валентинович помыл руки и переоделся в домашнее. Затем мужчина устроился в мягком кресле и, благодушно улыбаясь, предвкушал обильный ужин.
   Маша принесла на подносе первое и второе: огромную миску дымящегося куриного супчика и хорошо подрумяненную говяжью отбивную с жареной картошкой.
   – Ну что ж, приступим к трапезе! – высокопарно заявил Генрих.
   – Давай приступим! Я не против! Я только за! – эхом вторил Бруничек из-под стола.
   Генрих Валентинович всегда кушал не спеша, очень сосредоточено, наслаждаясь вкусовыми ощущениями. И сейчас интеллигентный мужчина аккуратно наполнил ложку прозрачным душистым бульоном, щедро приправленном пряными травами. В супе плавали кусочки сладкой оранжевой моркови, мелкая вермишель в виде звездочек и полупрозрачные кольца слегка обжаренного лука. Всю поверхность божественного блюда покрывали янтарные кружочки жира и изумрудные кусочки мелко нарезанной свежей петрушки, укропа и киндзы. Генрих, прикрыв глаза от удовольствия, втянул в рот этот замечательный бульон и застыл от наслаждения.

   А Сикерз в это время перебрался из-под стола на диван, чтобы лучше видеть происходящее. Он с явным сожалением провожал каждую ложку, отправляемую Генрихом Валентиновичем в его широкий, жадный рот.
   – Сколько же в него помещается? Ведь уплетает все подряд и не подавится. Да, на суп уже можно и не рассчитывать, почти весь выхлебал. Но ведь есть еще и второе, правильно? Прекрасный, сочный бифштекс… – думал щенок. И тихонько пересаживался все ближе и ближе к заветной тарелке со вторым блюдом.
   – Вот он, решающий момент! Сейчас или никогда! – и Сикерз с быстротой молнии схватил кусок мяса с тарелки и мигом нырнул под диван. Все это было сделано так тихо и незаметно, что Генрих даже ничего не понял, и лишь приступив ко второму блюду, удивился и позвал жену.
   – Милая! Иди-ка сюда. Что-то с памятью моей стало! Не могу сообразить. Вроде на второе был порядочный бифштекс с картошкой. Вот он картофель, а где же мясо? – Генрих растерянно переводил взгляд с жены на тарелку, и тут до него дошло.
   – Бруно! Маленький гаденыш, ну-ка вылезай немедленно из-под дивана, я тебе покажу! Подлый ворюга!
   Но щенок и не думал выходить. Он, лежа под диваном, спокойно поедал прекрасный, сочный бифштекс.
   – Милый, мне нужно с тобой поговорить, – сказала Маша, когда Генрих Валентинович окончил трапезу.
   – Я весь внимание, дорогая, – мило улыбаясь, ответил Генрих.
   – Тут вот какое дело, в магазине считают, что я тебя не кормлю, не даю с собой еду, всячески обижаю и унижаю, а также принуждаю заниматься непосильным для больного человека трудом. Недавно звонила Марина Адольфовна и в грубой форме высказала мне эти претензии. Что случилось на работе, и для чего ты распускаешь обо мне подобные слухи? Почему тебя считают сердечным больным, почти инвалидом? – спокойно, не повышая голоса, спросила Маша.
   Генрих в ответ принял гордую позу, но ничего не ответил.
   – Молчишь? Хорошо! Мне и так все ясно. Кстати, Адольфовна сказала, ты не будешь допущен к работе, пока не принесешь справку из поликлиники, что здоров. Она боится, что ты можешь крякнуться прямо в магазине, разгружая фуру. И эта смерть будет на ее совести. Вот так. А теперь поступай, как хочешь. Выпутывайся без меня, раз я такая плохая жена и жестокая женщина.
   – Да что ж такое-то! – возмущенно заорал Генрих. – Какую еще справку? Я здоров, как бык!
   – Знаю, но ты, как видно, перестарался, притворяясь больным. Тебе поверили! Радуйся!
   – Я немедленно звоню Адольфовне! – грозно сказал Кружкин и потянулся за мобильником.
   Но завскладом была непреклонна, она сказала, что если в течение трех дней Генрих не принесет справку от врача, то будет уволен за профнепригодность. И еще добавила: "Магазину "Интерьер" грузчики-инвалиды не нужны!"

   Следующим утром, Генрих поднялся в пять утра, нужно было добыть талончик к кардиологу. Отстояв длиннейшую очередь, он заполучил нужный клочок бумаги и в назначенный час явился к доктору.
   – Мы таких справок не даем! – удивилась врачиха, – как мы можем брать на себя такую ответственность? Сегодня вы здоровы, а завтра у вас инфаркт или инсульт. А мне потом отвечать за вас. Ну уж, нет. Надо делать полное обследование. Вот ляжете в больницу, сдадите там все анализы. Но это сейчас невозможно, мест нет. Подождите до лета, может, к тому времени появятся свободные койки…
   Женщина быстро вытолкнула растерянного Кружкина в коридор и нажала кнопку вызова:
   – Следующий!
   Генрих вернулся домой в расстроенных чувствах. Он сам заварил кашу. И теперь не знал, как ее расхлебывать. Маша помогать ему отказалась, она была очень обижена. С тех пор и словечком не перемолвилась.
   Генрих Валентинович решил к ней подлизаться. Для этого сделал к ее приходу генеральную уборку: пропылесосил ковры и мебель, вымыл полы, вытер пыль, и даже, отмыл плиту на кухне, к величайшей радости бабушки Матрены.
   Кружкин сбегал в цветочный ларек и на последнюю заначку купил букетик гвоздик, на розы не хватило денег.
   Когда Маша вернулась с работы, она была приятно удивлена. Квартира сияла чистотой, на столе в хрустальной вазе стояли цветы. Генрих Валентинович с медовой улыбкой встретил ее в прихожей. На руках у него сидел удивленный Бруничек с розовой ленточкой на шее.
   – Здравствуй, любимая! – проворковал мужчина. – Смотри какой у нас красивый щеночек! Правда, он милашка?
   Маша поняла, что ради примирения Генрих готов на все. Женщина перестала дуться и простила мужа, да чего там! Она ему и не такое прощала, и не раз.
   – Ладно, Генрих, я что-нибудь придумаю. Мы достанем эту справку.
   После ужина при свечах, сервированного Кружкиным, Маша позвонила своему бывшему однокласснику Илье Бухалову, врачу-психотерапевту и рассказала все, что случилось с Генрихом.
   – Ну, твой Генка дает! Ему бы в театре работать, а не мешки грузить, – Илья долго хохотал в трубку раскатистым басом.
   – Я понимаю, что смешно! Но он может потерять работу, Илюша, что делать? Мы итак едва концы с концами сводим.
   – Да уж, положение тяжелое, что и говорить. Но не смертельное! Вызывай скорую, скажи, что у мужа боли в груди. Они сделают кардиограмму и никаких патологий не найдут. А тут ты и попроси, напишите, мол, все как есть, и сунь доктору пятисотку в карманчик, уверяю тебя, он сделает все как надо.

   И действительно, приехавшая на вызов бригада скорой помощи, сделала Генриху кардиограмму. Никаких отклонений обнаружено не было.
   Толстый очкастый доктор долго осматривал обнаженного по пояс Генриха, а затем сказал:
   – Мужчина, ваши боли не сердечного происхождения, очевидно у вас межреберная невралгия. Это болезнь неприятная, но не опасная. Ваше сердце совершенно здорово, можете быть спокойны.
   Тут подскочила Маша с денежкой в руке и очаровательной улыбкой на хорошеньком розовом личике.
   – Вот и напишите, пожалуйста, справочку, что сердце у него здоровое, а то моего мужа хотят уволить с работы, – прощебетала женщина, аккуратно засовывая купюру в нагрудный карман доктора.
   – Ну, ладно, что с вами делать! Ведь все равно, правду пишу, – согласился врач, игриво поглядывая на мадам Кружкину.

   На следующий же день Генрих Валентинович, гордо размахивая справкой, явился на работу.
   – И как вам не стыдно было притворяться? Взрослый мужчина, а ведете себя, словно школьник, – сердито сказала Адольфовна, принимая документ, – идите, работайте! Но до первого же нарушения дисциплины. Я буду строго следить за вами!
   – Спасибо, Мариночка Адольфичка, уже бегу работать, рад стараться! – приторным голоском пролепетал Кружкин и умчался на склад.

   Целый месяц Генрих Валентинович усердно трудился на благо родного магазина, проявляя особенное рвение в присутствии Марины Адольфовны. Завскладом была довольна, но продолжала внимательно наблюдать за поведением Кружкина.
   Все постепенно становилось на свои места.
   Дома Генрих вел себя, как обычно: был невнимателен к Маше и грозно орал на Бруничка. Все стало так же, как и до неприятного происшествия.
   А однажды ночью Маше приснился странный сон. Будто бы едут они с Генрихом в открытом автомобиле по извилистой горной дороге. С одной стороны – скала, с другой – зияющая пропасть. Так вот, едут они, едут, и вдруг, перед ними мост. Страшный такой, ветхий подвесной и прямо над бездной. А на другой стороне – прекрасный лес, елочки растут, птички щебечут, ручеек журчит. И чтобы туда перебраться, нужно по этому ветхому мостику проехать. Страшно! Но нужно двигаться вперед, манит прохладная тень под деревьями и свежесть воды. Поворачивает автомобиль на мост, и смело мчатся они вперед, но трещат под тяжестью машины ветхие доски. И вот, кажется опасность уже позади, почти приехали. Тут раздается страшный треск под колесами, и Маша, несмотря на свои полтораста килограмм, легко, как пушинка, выпрыгивает из падающего автомобиля и оказывается в полной безопасности, под сосной.
   А злосчастная машина, вместе с Генрихом, валится в пропасть. И, как это бывает только во снах, Маша видит ужасное падение, словно в замедленном повторе, с мельчайшими душераздирающими подробностями.
   Вот Генрих Валентинович, почему-то обнаженный до пояса, вылетает из автомобиля и медленно кувыркается в воздухе с громкими криками:
   – Да что ж такое-то? Да что ж такое-то делается! Маша! Прими меры! Спаси меня! Ааааааааааааааааа!
   Его длинные руки и ноги беспомощно раскинуты в воздухе, мужчина падает все ниже и ниже, пока не пропадает из виду. И тут, непонятно откуда взявшийся, голос за кадром торжественно произносит:
   – Он сдох!
   На этом Маша проснулась с бешено колотящимся сердцем.
   Рядом, мирно посапывая, спал Генрих.
   "Слава Богу, это всего лишь сон, – облегченно подумала женщина. – Но даже сон такой не к добру!"
   Утром, провожая мужа, Маша сказала:
   – Геночка, береги себя, у меня какое-то предчувствие нехорошее, сон плохой снился.
   – Какие пустяки, милая. Мы же цивилизованные люди, высокомыслящие существа! Разве можно верить каким-то снам? Не беспокойся по пустякам, у меня все под контролем, – Генрих поцеловал жену в щечку и отправился на работу.
   А во второй половине дня приехала огромная фура с кафельной плиткой. Генрих Валентинович, бравируя перед Адольфовной и грузчиками, поднял сразу три тяжеленные коробки:
   – А чего их по одной таскать-то? Я же мужик, спецназовец!
   И сорвал себе спину…
   От адской боли коробки выпали у него из рук, и в глазах потемнело. Генриха скрючило не на шутку, из его груди вырвались лишь слабые стоны.
   Но Марина Адольфовна, умудренная горьким опытам, на этот раз ему не поверила. Она строго посмотрела на Кружкина и сказала:
   – Господин Кружкин, вы уволены! Можете идти за расчетом в бухгалтерию, и не забудьте сказать Ольге Алексеевне, чтобы она вычла из вашей зарплаты стоимость разбитого кафеля.
   Генрих Валентинович, превозмогая боль в спине, понуро поплелся в бухгалтерию.
   "М-дя! А Машкин сон-то в руку оказался! Теперь придется новую работу искать. А это, ой как, нелегко! А впрочем, не вернуться ли мне в кукольный театр? Там и работа полегче, и платят побольше, все-таки муниципальное учреждение! А какие там девочки, выпускницы театрального! Просто прелесть, сплошные очаровашки! Да уж, что не делается все к лучшему! Вот там-то я разгуляюсь!" – так думал Генрих Валентинович. Он во всем умел находить положительные стороны.

История девятая. Один дома, не считая, собаки

   Генрих вернулся с работы в подавленном настроении.
   – Милая, накапай мне чего-нибудь успокоительного. Кипит наш разум возмущенный!
   И Кружкин выразительным театральным жестом охватил голову обеими руками.
   – Что случилось? На тебе лица нет! – удивилась Маша.
   – Я на собственном горьком опыте убедился, кто такие акулы капитализма, и что инициатива наказуема!
   – Тебя с работы выгнали? – догадалась женщина.
   – Вот-вот, в самую точку! Но они еще об этом пожалеют! Надо же, додумались уволить самого дисциплинированного, законопослушного и образцового работника! Но ничего, так им и надо! Пусть теперь в магазине одни алкаши вкалывают, за поганые семь тысяч! А я вернусь в кукольный театр. Там мне всегда рады.

   Собираясь усесться в любимое кресло, Кружкин заметил в нем мирно спящего щенка. Шипя от злости, он ухватил Бруничка за шиворот и грубо сбросил на пол. Малыш больно ударился о ножку стола, очень испугался и долго плакал: «Сииик, сииик, сиииик!», но потом успокоился и решил отомстить обидчику, при первом же удобном случае.

   Свою возмущенную тираду Генрих продолжил за ужином. Смачно пожирая спагетти с мясной подливкой, он, не стесняясь в выражениях, высказал все, что думает о своих коллегах, а особенно – о Марине Адольфовне.
   Даже ложась в постель, Кружкин продолжал клеймить позором зарвавшееся руководство магазина.
   Выпустив пар, интеллигентный мужчина заснул сном праведника.
   Надо сказать, что Бруничек терпеливо ждал этого момента. Как только Генрих захрапел, щенок тихонечко вылез из своей корзинки и подкрался к стулу, на спинке которого аккуратно висела любимая рубашка интеллигента.
   "Сейчас, сейчас!" – думал Бруничек, пытаясь ухватиться зубами за ее край. Он ловко стянул предмет генриховского гардероба на пол, и удобно улегшись на нем, начал методично, одну за другой, откусывать пуговицы. Таксеныш никуда не торопился. Это занятие доставляло ему огромное удовольствие. Щенок легко перегрызал нитки острыми маленькими резцами, некоторое время катал гладкую пуговку во рту, а затем ловко выплевывал ее на пол. Пооткусывав все пуговицы спереди, перешел к манжетам. Когда и там все было сделано, как надо, Сикерз удовлетворенно вздохнул и аккуратно присев посередине рубашки, напустил на нее огромную лужу: "Вот так! Мама говорила, что надо писать на тряпочку! Чем это вам не тряпочка, а? Я хороший, всегда слушаюсь маму! Да!"
   Затем он схватил огромный расшлепанный тапок Генриха и потащил на кухню, где стояла миска с водой для питья. Щенок попытался опустить туфлю в воду, но из-за большого размера она не влезала. Титаническими усилиями удалось подтолкнуть носом переднюю часть так, что она опустилась до дна и промокла насквозь. Затем малыш отнес тапок на место и проделал то же самое со вторым.
   После этого щенок, с чувством выполненного долга, отправился отдыхать в свою корзинку.
   Среди ночи Маша, по дороге в ванную комнату, заметила валяющуюся на полу рубашку, подняла ее и повесила обратно на стул.
   Несмотря на то, что на работу идти не надо было, Генрих встал в положенное время. Он считал себя очень дисциплинированным человеком. Засовывая ноги в тапочки, Кружкин почувствовал, что они мокрые.
   – Блин! Как же ноги у меня потеют! Очевидно, на нервной почве, – он положил домашнюю обувь для просушки на батарею и продолжил одеваться.
   Мужчина взял со стула любимую рубашку.
   – Ничего себе! Это как же я вчера употел! Вся рубашка насквозь мокрая! А запах-то какой! Вот так, трудишься до седьмого пота, а тебя на улицу выставляют из-за всякой ерунды! Вот оно, государство-то российское! Вот она, ваша демократия-дерьмократия! Ведь во всем обмануть трудящихся стараются!
   С этими словами Генрих попытался застегнуть рубашку, но ничего не получилось.
   – Что за чертовщина? Куда девались пуговицы? Ну и ну, неужели все разом отвалились? Небось, гнилыми нитками были пришиты! Позор нашей легкой промышленности! Вот так и Олимпиаду просрали! В какой же стране мы живем? Куда мы катимся? Да что ж такое-то!

   Бруничек внимательно наблюдал за действиями Кружкина из корзинки со злорадной улыбкой на черных губах.

   Так, страшно ругаясь, Генрих полез в гардероб за другой рубашкой. Наконец, одевшись, мужчина уселся в свое любимое кресло.
   Семь утра. Заняться нечем. Идти некуда. Кукольный театр открывается только в одиннадцать. Жена встает в девять, ей на работу к десяти.
   Генриху пришлось просидеть в кресле почти два часа, прежде, чем Маша проснулась и накормила его завтраком.
   – Что будешь делать? Какие планы на сегодня? – поинтересовалась женщина.
   – Работу искать! Я же мужчина, глава семьи! Должен работать, чтобы кормить домочадцев! М-да, таков мой гражданский долг! Для начала схожу в кукольный, а там видно будет.

   В театре Кружкина встретили очень приветливо, угостили кофе с конфетами, но на работу не взяли.
   – Свободных вакансий пока нет, но если месяцок еще подождете, то может, появятся. Бутафорша Валентина Владимировна на пенсию уходит, если не передумает, конечно. И монтировщик Анатолий в запой собирается, так что шансы у вас есть, – весело ободрила его директриса, – такие работники, как вы, Генрих Валентинович, на улице не валяются! Заходите, позванивайте, что-нибудь придумаем!
   Довольный и окрыленный Генрих вернулся домой. Кроме Сикерза, там никого не оказалось. Маша была на работе, Антоша в школе, а Матрена Ивановна, очевидно, отправилась за покупками. Почувствовав полную свободу, Генрих решил слегка перекусить, но заглянув в холодильник, был глубоко разочарован – все полки оказались пусты. Только в самом низу сиротливо стояла банка с маринованными огурцами. А на дверце еще оставалось немного яиц.
   – Ничего, нам спецназовцам, не привыкать! Сейчас такую яишенку соорудим – пальчики оближешь! А пока можно съесть огурчик-другой для аппетиту! Да, скорее всего, у меня авитаминоз, поэтому так много потею. Необходимо усиленно питаться.
   Он открыл баночку и опустил туда длинные пальцы, в надежде подцепить какой-нибудь корнишон. Но сколько он не шарил в мутноватом рассоле, попадались лишь пожелтевшая зелень и дольки чеснока.
   – Ну ладно, придется довольствоваться тем, что есть. Используй все, что под рукою, и не ищи себе другое!
   Он выловил и жадно схрустел чеснок и зелень из банки, а затем медленно выпил весь рассол. При этом громадный кадык на его тощей шее равномерно ездил вверх и вниз, словно лифт. Мужчина аккуратно закрыл баночку крышкой и поставил на место в холодильник, оставив на донышке маленький зубок чеснока и листик сельдерея.
   – Ну что ж, самое время приступить к приготовлению десантной суперяичницы! Ну-ка, ну-ка, как тут все включается? – Генрих жил на полном обслуживании, и был знаком с устройством новой плиты лишь понаслышке. Ему, с тех пор, как женился, еще ни разу не приходилось готовить или что-нибудь себе разогревать.
   Сколько Кружкин не щелкал кнопкой электроподжига, зажечь газ не удавалось. Не получалось синхронно открутить газовый крантик и высечь искру.
   Вскоре кухня наполнилась отвратительным запахом газа. Генрих поспешил открыть форточку.
   "Так дело не пойдет, – подумал он, – кажется, где-то должны быть спички, зажжем плиту старым дедовским способом, так будет надежнее".
   Генрих Валентинович лихорадочно перерыл все ящики кухонного стола, пошарил в буфете. Безрезультатно. Спичек нигде не было.
   – Да что ж такое-то! Да что ж такое-то делается в этом доме! Даже спичек днем с огнем не сыщешь! Что же мне теперь, голодным сидеть? – бушевал мужчина.
   Тут его взгляд случайно упал на подоконник, где возле горшка с кактусом лежала еще не начатая упаковка спичечных коробков. Интеллигентный мужчина судорожно разорвал бумагу и извлек заветную коробочку.
   – Живем! Из спички возгорится пламя! – обрадовался Кружкин, но зажечь газ ему удалось лишь после нескольких неудачных попыток. Спички то ломались, то не загорались. Наконец, когда заветный голубой огонек весело заиграл на белой поверхности плиты, Генрих поставил сковородку и щедро налил на нее подсолнечного масла.
   "Теперь надо подождать, пока нагреется" – подумал интеллигент и отправился в комнату смотреть телевизор. Показывали дневной повтор сериала "Братаны". Генрих так увлекся захватывающим сюжетом фильма, что совершенно забыл про сковородку, стоящую на огне.
   И лишь когда едкий черный дым наполнил всю квартиру, Кружкин вспомнил о ней. Сметая все на своем пути, включая отчаянно лающего Бруничка, он примчался на кухню.
   Но было поздно. Плиту уже охватило яркое оранжевое пламя, а почерневшая сковородка источала удушливый едкий дым. Жадные языки пламени лизали стену, оставляя ужасные черные пятна.
   – Надо что-то делать! Пожар! Горим! Спасите! – орал Генрих Валентинович, стоя на месте, как вкопанный.
   Наконец, до Кружкина дошло, что помощи ждать не от кого. Он один дома, если не считать трехмесячного щенка. Тогда мужчина, в отчаяние, заметался по кухне, не зная, что предпринять. Генрих схватил первую попавшуюся кастрюлю, наполнил ее водой из-под крана и выплеснул на пылающую плиту. До конца погасить пламя не удалось, но оно стало намного меньше. Тогда Генрих Валентинович вылил на источник возгорания несколько раз подряд по полной кастрюле. Пожар был побежден. Кружкин даже догадался закрыть газ.
   Мужчина страшно возгордился собой и совершенным подвигом. Кухня представляла собой ужасное зрелище: стена над плитой почернела до самого потолка, газовая печь пришла в негодность, весь пол был залит водой и усыпан осколками разбитой посуды, которую Генрих уронил во время приступа паники. Теперь помещению требовалась не просто уборка, а настоящий ремонт.
   – М-дя! Придется поработать. Ни минуты отдыха! Покой нам только снится! – Кружкин, злобно матерясь, взял тряпку и начал вытирать пол.
   В этот момент скрипнула дверь в прихожей. Бруничек с радостным лаем бросился встречать любимую бабушку. Матрена Ивановна вернулась с двумя переполненными продуктами сумками. Тяжело дыша, старушка снимала пальто и сапоги.
   Генрих, чумазый как черт, резво выскочил к ней на встречу.
   – Дорогая Матрена Ивановна, вы только не волнуйтесь, вам вредно! – торжественно-скорбным голосом начал Кружкин, – случилось ужасное несчастье!
   Старушка побледнела и схватилась за сердце:
   – Что-то с Антошей? Он попал под машину? Говори скорее, не томи, итак уже сердце колет!
   – Я надеюсь, с Антоном все в порядке, так вот, я хочу сказать, что произошла страшная беда! – продолжил мужчина.
   – Машенька! Что с ней? Заболела? Где она? В больнице? Почки отказали?
   – Как где? На работе! С ней все нормально, я о другом! Свершилось страшное! У нас все сгорело!
   – Как? Вся квартира? То-то тут запах такой стоит! Что, все комнаты и мебель? – допытывалась старушка.
   – Да нет, только кухня, а точнее, всего лишь, плита! Я не виноват! Она сама! Очевидно что-то с электроподжигом случилось! Сейчас кругом один брак гонят! Вот и Олимпиаду проиграли, и у рубашки моей, ни с того, ни с сего все пуговицы отвалились! Никакого контроля качества, кругом полная безответственность и коррупция. И у нас последствия пожара были бы непредсказуемыми, ели бы не мои своевременные героические действия! Но я же настоящий мужчина, спецназовец, а священный долг каждого российского гражданина защищать до последней капли крови имущество своей семьи! Если не я, то кто?
   У Матрены Ивановны отлегло от сердца.
   – Подумаешь, плита! Не нервничай по пустякам. Новую купим, пенсию возьму, завтра же в "Эльдорадо" сходим, тем более что там сейчас большие скидки и подарки раздают. Главное, что все живы остались! А то я уже такое думать начала, страшное дело! – и старушка пустила слезу, но тут же взяла себя в руки, – давай Геночка, разбирай покупки. Сейчас чайку попьем, благо, что чайник у нас электрический! Я тут сырку, колбаски купила. А в той сумке два кило печенья, конфеты и пирожные. Ты осторожно, не помни! Уж очень они нежные…
   Вскоре Генрих Валентинович и Матрена Ивановна пили чай за круглым столом в гостиной. Рядом суетился Бруничек, выпрашивая у бабушки кусочки сервелата.
   "Главное, что меня не ругали! Как же я ловко выкрутился на этот раз!" – думал Генрих, с наслаждением пожирая пятое пирожное.
   – Кушай, Геночка, кушай! Набирайся сил. Нам сейчас большая уборка предстоит. Эх, во что наша кухня-то превратилась! – причитала Матрена Ивановна, прихлебывая из большой керамической кружки ароматный чай.
   "М-дя! А что же будет, когда Маша вернется и увидит весь этот тарарам? Она не столь гуманна, как бабушка. Можно за такое и по шее схлопотать! А рука у нее тяжелая. Но ничего, чему быть, того не миновать! Я же мужчина! Переживу. Все проходит, пройдет и это…" – размышлял Кружкин.

История десятая. Генрих и тумбочка

   Прошло несколько дней после истории с пожаром. Генрих не зря волновался, ему хорошенько досталось от Маши за сожженную плиту, правда, только на словах. До рукоприкладства дело не дошло – вмешалась бабушка. Но мадам Кружкина успела высказать Генриху Валентиновичу все, что о нем думает. И это мужчине очень не понравилось, он даже представить себе не мог, как низко пал в глазах жены. Напротив, до того злополучного дня бывший грузчик был уверен, что Маша его боготворит и обожает. На деле все оказалось совсем наоборот. «Безрукий урод, тупой дебил», – это было самое мягкое, что ему довелось услышать. Генрих не мог простить жене такого отношения к своей персоне.
   "Кипит наш разум возмущенный! Ну, подумаешь, устроил пожар, ну плита сгорела! Так все это пустяки, дело житейское! Разве можно из-за этого так унижать интеллигентного, умного и красивого мужчину? Неужели материальное благополучие для нее дороже моих морально-нравственных страданий? Нет, это не женщина – жадное, корыстолюбивое чудовище! С кем я связался? Какую змеищу на сердце пригрел? Анаконду! Да если бы не бабушка, она пустила бы в ход швабру, и ходить мне потом с синяками. А что же люди в таком случае обо мне подумают? Что гражданин Кружкин пьяница и дебошир? Нет, это невыносимо! Чаша моего терпения переполнилась. Надо поставить Машку на место. Жена да убоится мужа! Золотые слова!" – так рассуждал Генрих Валентинович. В его душе все кипело и клокотало от ярости. Но внешне он сохранял полное спокойствие, был подчеркнуто вежлив и холоден с женой.
   Уже две недели мужчина сидел дома. Новая работа не находилась, из кукольного до сих пор не позвонили.
   В то утро Генрих Валентинович, как обычно, просматривал газету с объявлениями, в поисках вакантного места. Но ничего подходящего не было. Требовались только строители и дворники. Его среднее техническое образование теперь никому не было нужно. Генрих в свое время получил специальность полиграфиста, и даже в начале девяностых пару лет поработал в Доме печати. Но с тех пор полиграфическая отрасль шагнула далеко вперед, к компьютерным технологиям, а Генрих так и остался в темном прошлом со своими неандертальскими методами печати.
   – М-дя! Опять ничего подходящего, – сказал Генрих Валентинович, откладывая газету в сторону, – что ж, придется и дальше ждать звонка из театра. А пока посмотрим, что там по телеку!
   Он потянулся длинной рукой за пультом. В это время в комнату вошла Матрена Ивановна. После инцидента на кухне у Генриха с бабушкой завязались близкие родственно-дружеские отношения. Тем более, что они теперь целые дни проводили вместе, пока Антоша учился, а Маша работала.
   – Геночка, ты знаешь, я решила купить новую тумбочку под телевизор. Старая-то совсем разваливается. Пойдем вместе выберем?
   – С огромным удовольствием, Матрена Ивановна, уже бегу одеваться, – вскочил Кружкин.
   Мебельных магазинов, в последнее время, стало много, словно грибов после дождя. И Генриху с бабушкой пришлось обойти не меньше десятка, чтобы, наконец, сделать покупку.
   Матрена Ивановна совсем выбилась из сил. Маленький выбор плохо, а большой – еще хуже. Уж очень трудно решиться, когда тебе предлагают десятки похожих моделей. Наконец, бабушка решила приобрести небольшую тумбу темно-орехового цвета с изящными стеклянными дверцами в магазине "Русь".
   – Геночка, это то, что нам нужно! И я не в силах идти еще куда-нибудь. Эта и по размеру, и по цене подходит. Возьмем ее!
   – М-дя! А точно такая же тумбочка была в "Монархе", но на двести рублей дешевле. Давайте вернемся и купим там!
   – Ой, я так устала, просто ноги не держат, не забывай, что мне восьмой десяток пошел. И черт с ними с двумястами рублями, не могу больше никуда идти.
   Но после долгих и нудных уговоров Генриха, старушка, все же согласилась вернуться в "Монарх", но оказалось, что там похожая модель стоит не дешевле, а наоборот, на пятьсот рублей больше.
   Матрене Ивановне хотелось просто убить Генриха, а тот был готов провалиться сквозь землю от стыда. Но не переплачивать же пятьсот рублей! Они взяли такси и вернулись в "Русь".
   – Я хочу приобрести эту тумбочку, – сказала Мартена Ивановна молоденькой продавщице.
   – Хорошо, я выпишу вам чек, оплатите в кассе.
   – А как у вас с доставкой? – поинтересовалась старушка.
   – Мелкие вещи мы не доставляем. Сейчас грузчик вынесет вам в коробочке вашу покупку. Она вполне влезет в багажник машины.
   – Но у нас нет автомобиля, – возмутился Генрих, – какое безобразие! Вы обязаны доставить товар на дом! Это крупногабаритное изделие!
   – Я вам сейчас вызову такси. Сборщик не потребуется? – поинтересовалась продавщица, – он очень аккуратный, опытный и берет недорого, всего триста рублей.
   – Еще чего! Платить за сборку тумбочки, нашли дураков! Я же мужчина! Прекрасно справлюсь сам, – Генрих взвалил покупку на плечи, Матрена Ивановна отдала оплаченный чек продавщице, и они направились к выходу.
   Дома их радостно встретил Бруничек, он выскочил с заливистым лаем и начал с интересом обнюхивать коробку.
   "Это, наверное, мне подарок! Классно", – думал щенок.
   Дело в том, что к Новому Году ему прислали посылку с подарками. Антоша заполнил анкету на сайте "Pedigree", когда в доме появился щенок. А через месяц пришла посылка, картонная коробка с собачим кормом и игрушкой – пупырчатым мячиком с пищалкой. Бруничек чуть не умер от восторга. Щенок носился по всей квартире, сжимая в зубах игрушку так, чтобы она издавала резкие и громкие звуки. Антоша был в восторге, Маша и бабушка умилялись щенячьими играми. Недоволен был только Генрих Валентинович. Его жутко раздражали звуки пищалки. Стоило Бруничку начать игру, как Кружкин демонстративно зажимал ладонями уши, делал страдальческие гримасы, говорил "М-дя!", пытался поймать таксеныша и отнять у него любимую игрушку. Но Сикерз был проворнее, он легко убегал от преследователя и прятался под диваном в гостиной, где и продолжал свою пищально-шумовую деятельность. Генрих возмущался, чертыхался, но поделать ничего не мог.
   Бруничек обнюхал коробку со всех сторон, и даже попытался ее прогрызть с уголка, чтобы добраться до содержимого. Но Генрих на него так громко цыкнул, что щенок испуганно отпрянул в сторону, поджал хвост и свернул уши в трубочки, изображая скромность и невинность. А сам подумал: "Ничего, я все равно доберусь до подарка, чего бы мне это не стоило. Отступим на время, а когда будет подходящий момент, повторим попытку. Таксюли не сдаются!"
   В этот момент вернулся Антоша из школы.
   – А это еще что? – удивился мальчик, увидев большую картонную коробку в прихожей.
   – Это, Антон, новая тумбочка под телевизор. После обеда мы с тобой будем ее собирать, – гордо ответил Генрих Валентинович, с таким видом, будто он не купил этот предмет мебели на бабушкины деньги, а сделал собственноручно.
   – Клёво! – обрадовался Антоша, – я еще ни разу в жизни не собирал тумбочку! А ты, дядя Гена?
   – М-дя! И я тоже. Но если у мужчины есть голова на плечах, и руки растут не из задницы, то собрать тумбочку для него – пара пустяков! – самоуверенно заявил Кружкин.
   Юный толстячок внимательно оглядел Генриха с ног до головы.
   – Мальчики, идите кушать! Обед на столе, – позвала Матрена Ивановна.
   – Странно, что Бруничек не попрошайничает! – удивился Антоша, с аппетитом поедая макароны по-флотски, – обычно, когда я ем, он тут как тут, и тычется носом мне в ноги.
   – Наверное, умаялся, и дрыхнет теперь в своей корзинке, – предположила Матрена Ивановна.
   – А что это за шорох такой в передней? – насторожился Генрих Валентинович, и тут же понял в чем дело, выскочил из-за стола и бросился в прихожую.
   – Ах ты, подлый гаденыш! Вот я тебя! – но проворный щенок быстрее молнии удрал с места преступления и скрылся под диваном.
   Сикерз успел разодрать весь правый бок коробки, вынул и порвал пакетик с фурнитурой. Весь пол был усеян кусками картона вперемешку с шурупами, шайбами и обрывками пластика.
   – Да что ж такое-то! Антон! Иди сюда немедленно и собери всю фурнитуру! Твое мерзкое животное тут такую вакханалию устроило! Одной уборки на полдня, – возмущался Кружкин.
   Антоша нехотя оторвался от еды и принялся собирать мелкие детали в поллитровую баночку. Генрих взял веник и подмел мусор. Вскоре они вернулись за стол, чтобы закончить трапезу.
   Немного отдохнув после обеда, Генрих разделся до пояса. Он долго разглядывал свой тощий жилистый торс в большом старинном зеркале, принимал различные культуристские позы, напрягая хилые плоские мышцы. Остался очень доволен: "Какие мускулы! Какой пресс, и заметьте, ни капли жира! Какой же я все-таки красавец, просто заглядение. А эта дурочка еще меня не ценит. Такого мужчину! Но ничего, сейчас как соберу эту тумбочку! Сразу меня зауважает!"
   Антоша с усмешкой наблюдал за Кружкиным, а тот был уверен, что мальчик любуется его божественно прекрасным телом и завидует.
   – Вот будешь Антон заниматься спортом, как я в молодости, и вырастут у тебя такие же мускулы. Мужчина не должен быть жирным и пузатым, как индюк, это стыдно. Бери пример с меня, мне уже сорок лет, а в какой я отличной форме! Просто сам себе завидую! – гордо глядя на свое отражение сказал Кружкин.
   – Куда уж мне, – тяжело вздохнул юный толстячок, – мне хотя бы килограммов на десять похудеть.
   – Терпенье и труд все перетрут! Будет и на твоей улице праздник, если, конечно, очень постараться, – наставительно сказал Генрих, – ну ладно, не будем терять время, тащи мою сумку с инструментами, сейчас приступим к сборке! – Кружкин приволок из прихожей наполовину разорванную коробку и принялся вынимать оттуда детали тумбочки.
   – М-дя! – задумчиво произнес интеллигентный мужчина, ему было совершенно непонятно, что куда и как надо приделать, что с чем соединить, чтобы из этой груды разнокалиберных досочек получился предмет мебели.
   Бруничек с огромным интересом наблюдал за представлением из своей корзинки, вскоре он оттуда вылез и подошел поближе, чтобы ничего не упустить из происходящего.
   – Дядь Гена! Смотри, тут и схема сборки имеется, – Антоша протянул Генриху Валентиновичу листок с чертежом.
   – Ну, это уж для дураков совсем рисуют. Если человек хоть раз в детстве складывал конструктор, то собрать тумбочку для него раз плюнуть! – храбрился Кружкин, принимая чертеж. Он вертел листок и так, и сяк, пытаясь хоть как-нибудь в нем разобраться. Наконец до него кое-что дошло.
   – М-дя! Ага! Значит так, вот эта досочка пойдет вниз, а эти будут с боку, эти стекла – дверцы, а колесики к донышку крепятся, вон тот листок картона – вместо задней стенки. Сейчас я ее мигом соберу! Как-никак я мужчина, десантник! – и он начал копаться в баночке в поисках нужных шурупов.
   – Где моя отвертка? Она только что была здесь! Я же сам ее вынимал!
   Бруно с отверткой в зубах во весь опор скакал на кухню. Его перехватили, отобрали инструмент и заперли в спальне. Последующие полчаса оттуда доносились душераздирающие собачьи вопли.
   Сложный, но увлекательный процесс сборки продолжился.
   – Дядя Гена! Что же ты не той стороной боковинки прикручиваешь?
   – Погоди, сам знаю! Это я так, пока примериваюсь, – соврал интеллигент и перевернул детали, но шурупы, которые должны были их держать, оказались слишком толстыми.
   – Да что ж такое то! – возмутился Кружкин, – вот оно государство российское – бракодельное! Даже дырки нормально просверлить не могут! Найди мне дрель, немедленно!
   – Да ты не те шурупы взял, эти для колесиков, возьми которые надо, я их нашел, – подсказал ему мальчик, протягивая нужную фурнитуру.
   Генрих, немного смутившись, взял шурупы и продолжил сборку.
   Дальше все пошло немного лучше. Вскоре кривая, косая, шаткая конструкция была кое-как собрана, оставалось только приладить стеклянные дверцы.
   – Вот Антон, смотри на меня и учись, пока я жив. Тумбочка почти готова! Надо только чуть-чуть молоточком подправить, чтобы меньше шаталась. Вуаля! Последний штрих! – торжественно сказал Генрих Валентинович и ударил молотком по уголку конструкции, от чего она рассыпалась на детали, словно никто никогда ее и не собирал.
   Антоша захохотал так, что задрожали стены, на его голос прибежала с кухни бабушка.
   Генрих, багровый от смущения и злости стоял посреди комнаты с молотком в руке.
   – Ну, как дела? – поинтересовалась Матрена Ивановна, – я слышу, у вас тут такое веселье!
   – М-дя! Веселимся, дальше некуда, – Кружкин осклабился, улыбка получилась жалкой натянутой, – где гарантийный талон? Там должен быть телефон магазина.
   Вскоре приглашенный мастер аккуратно и прочно собрал новую тумбочку.
   – Вот что значит профессиональный инструмент! Был бы у меня такой, я бы ого-го! – распинался Кружкин, закрывая за сборщиком дверь.
   – Какая красота! – восхитилась бабушка, глядя на удачную покупку – а Машеньке мы скажем, что ее Геночка собрал, ведь он так старался, правда, Антоша?
   – Конечно, бабуля, так и скажем, – согласился толстячок, насмешливо глядя на притихшего Генриха.
   Вскоре Маша вернулась с работы. Она, как всегда несла тяжелые сумки с продуктами, купленными по дороге домой.
   – Милая! – радостно кинулся к жене Генрих, перехватывая ее ношу, – ты только погляди, какую тумбочку мы купили!
   – Да, действительно, очень красивая! Теперь к ней бы еще и новый телевизор! – размечталась мадам Кружкина.
   – Будет и телевизор, не сомневайся, – сказал Генрих, – вот только устроюсь на работу, погоди немного!
   – А ведь тумбочку Геночка сам собрал! – вставила бабушка.
   – Правда? – удивилась Маша.
   – М-дя! Не сомневайся, вот этими вот руками, – подтвердил интеллигентный мужчина, – демонстрируя супруге узкие, унизанные перстнями, ладошки.
   – Какой же ты у меня молодец! – и она поцеловала Генриха во впалую, коричневую щечку.

   Илья Бухалов – одноклассник Маши.
   Сикерз не унимался с самого утра. Он носился, как угорелый по квартире, рассыпал собачий корм из пакета по всей кухне, опрокинул чашку с водой, погрыз ножку стола, а затем с грохотом гонял по всем комнатам пустую пластиковую бутылку.
   Его взгляд остановился на бабушке, которая только вернулась из аптеки и, сидя в кресле, с увлечением изучала инструкцию к новому лекарству.
   – Ага! Хорошая игрушка! Нужно украсть у нее эту бумажку!
   И он ползком, по-пластунски, подобрался к креслу, улучив удобный момент резко вспрыгнул в воздух, схватил листок и быстро убежал с ним под диван, зная, что оттуда его не достать. Для начала малыш лизнул добычу, но она неприятно плаха лекарством, затем немного пожевал ее, но и это было противно:
   – Какая гадость! Ненавижу ее! – и Сикерз стал разрывать листок на мелкие части, аккуратно придерживая передними лапами, злобно рыча и приговаривая: "Так тебе! Так тебе!".
   Потом и это занятие наскучило, он решил пойти на кухню, чтобы чем-нибудь поживиться. Для начала Бруничек обследовал мусорное ведро, но к его разочарованию, оно оказалось пустым. Тогда щенок решил вылизать свою тарелку – там, на донышке оставалось еще немного каши. Малыш все доел, но захотелось еще. Он немного похныкал от разочарования: "Сиик! Сиик! Сиик!", причем строго по нотам, на понижение звука. Потом ему стало очень жалко себя, и он расплакался по-настоящему, во весь голос: "Сииууу! Сииууу! Сииууу!". На его крики прибежал Антоша:
   – Чего тебе Бруничек? Кушать хочешь?
   В ответ Сикерз задребезжал пустой миской.
   – Ну, сейчас, маленький! – и Антон вывалил в миску мягкий корм из пакетика.
   Сикерз с жадностью напал на угощение и мигом опустошил миску. Но вместо благодарности маленькая собачка вцепилась мальчишке в тапок, стараясь прокусить толстую ткань и достать до пальцев. И это ему удалось.
   – Отстань, зараза! – взвизгнул маленький хозяин и поднял ногу, но щенок повис на нем и не ослабил хватку. Таксеныш угрожающе рычал:
   – Я еще и не такое могу! Откушу тебе все пальчики! Вот будет весело!
   Хромая, Антоша побежал в спальню, но Сикерз не отпускал его ногу и приговаривал:
   – Эх, прокачусь! Какой же таксюль не любит быстрой езды! Он схватил свою большую плюшевую собаку, служившую ему и игрушкой и лежанкой, и принес на кухню. Малыш решил напоить ее водой и окунул плюшевую голову прямо в миску. Игрушка тут же намокла, и Маше пришлось ее отобрать, чтобы подсушить на батарее.
   Бруничек заскучал, попробовал, было, покатать мячик, но и это занятие вскоре надоело, тогда он пошел в комнату бабушки. Матрена Ивановна увлеченно смотрела телевизор, а дверь была плотно закрыта.
   – Бабушка! Пусти меня, я хочу к тебе! Сиик, сиик, сииуууу! – кричал Сикерз, но телевизор работал громко, и Матрена его не слышала.
   – Что же делать? Мама занята – обед готовит. Антошка, как всегда, сидит за компьютером. Поиграть не с кем! – думал малыш и продолжал орать все громче – Сиииу, сиииииууууу!
   Но все было безрезультатно. Тогда хитроумный таксюль решил попробовать открыть дверь сам. Если бы она открывалась внутрь, то он давно бы уже справился, но дверь открывалась наружу. Что же делать? Малыш попробовал просунуть лапку как можно глубже в щель и подцепить дверь когтями – получилось, но сил не хватало, и несколько попыток потянуть дверь на себя не удались. Тогда щенок собрал все свои силенки и с громким "Сиииуууу!" еще раз дернул дверь.
   – Ураааа! Все получилось, бабушка, возьми меня на ручки, – радостно закричал таксеныш.
   Вскоре малыш, собравшийся поиграть, так и заснул на коленях у Матрены Ивановны. Открытие упрямой двери отняло у него все силы.
   Когда он проснулся, уже вечерело. Его разбудил звонок в дверь.
   – Интересно, кого это принесло? Все свои открывают дверь ключом, значит это гости! – догадался Сикерз, – пойду их встречу! Малыш спрыгнул с дивана и побежал в прихожую.
   Маша уже открыла дверь. В прихожей, широко улыбаясь, уже раздевался гость – высокий, розовощекий мужчина, внешне похожий на героя народной песни, у которого: "головушка кудрява, а бородушка кучерява". Это был Илья Бухалов – врач-психотерапевт, – бывший одноклассник Маши, друг семьи. Он с детства был влюблен в Машу, но так и не решился ей признаться в своих чувствах. Вот так и получилось, что она вышла замуж за другого.
   Генрих чувствовал, как Илья относится к Маше и ему очень не нравилось, когда тот приходил с дружеским визитом. Поэтому Маша принимала школьного товарища только в отсутствие супруга, чтобы избежать лишних скандалов.
   Бруничек, весело махая хвостиком, подбежал к незнакомому дядьке и тщательно обнюхал его большие, толстые ступни в добротных шерстяных носках.
   – Вот это носочки, вот это я понимаю, ни то что, у нашего интеллигента – вечно вонючие и дырявые. А все потому что, ногти на ногах стричь надо, дорогой мой человек, а не ждать пока сами отвалятся, – тут Сикерзу вспомнился громадный, толщенный слоистый черный ноготь на большом пальце левой ноги Генриха, – да уж, если сам не пострижешь, так я и помочь могу, а то перед людьми за тебя стыдно, тьфу, старый неряха!
   Илья Валерьевич обулся в домашние тапочки и чтобы сделать приятное хозяйке дома, обратил благосклонное внимание на щенка.
   – А кто это тут у нас? – начал Бухалов медовым голосом, – какая симпатичная собачка, просто маленькая красавица! Пойдешь к дяде на ручки? – и гость, не дожидаясь ответа, загреб Бруничка огромными ручищами и прижал к груди. Так, вместе со щенком он прошел в гостиную, и уютно устроился, ласково поглаживая Сикерза, в большом мягком кресле.
   – Хороший дядька! Да еще и торт большой принес, – расчувствовался Бруно и стал лизать Бухалова в щеки, но вдруг не удержался и от избытка добрых чувств, хватанул маленькими острыми зубками гостя прямо за нос.
   – Ай! Ай-ай-ай-ай – закричал Илья Валерьевич, ему, правда, было очень больно, на носу выступили мелкие капельки крови. – Маленькая гадина! За что?
   – Ой, ой-ой-ой-ой, что же я наделал, я ведь не хотел, такой хороший дяденька, надо скорее бежать, а не то, – и малыш спрыгнул с колен гостя и спрятался, как всегда, под диваном.
   А Бухалов тем временем вытер кровь красивым чистым носовым платком и успокоился, Маша заварила чаек в большом красивом фарфоровом чайнике, бабушка принесла тарелки и нарезала торт. Все сели пить чай. Ах, что это был за торт! Большой, бело-розовый, многослойный из пышного светлого бисквита, промазанный взбитыми сливками и украшенный свежей клубникой! А как он благоухал! Сикерз сидел под диваном и смотрел только на торт, все остальное перестало для него существовать.
   – Вот бы съесть хоть кусочек! Только самую малость, чуть-чуть попробовать! А ведь не дадут, я плохо себя вел, укусил доброго, ни в чем не повинного дяденьку.
   Малыш чуть не расплакался от горя. Но тут он заметил такую вещь: Бухалов, разговаривая, широко жестикулирует ручищами, причем в одной из них он держит кусочек торта, да того самого чудесного вожделенного торта. А амплитуда движений бухаловской руки такова, что во время ее нахождения в нижней точке, если все хорошо рассчитать и вовремя подпрыгнуть, вполне можно дотянуться до торта. Сикерз незаметно вылез из-под дивана и тихонько сел возле той самой руки. И вот он, момент истины! Один точный прыжок и Бруничек, с добычей в зубах, быстрее молнии снова бежит под диван.
   – Оооо! Какое наслаждение, этот торт еще вкуснее, чем я думал. Какой хороший вы человечище, Илья Валерьевич, навещайте нас почаще! – думал маленький таксеныш, смакуя кусочек торта.
   А Бухалов так ничего и не понял.
   – Извините, кажется, я кусочек обронил, сейчас подберу, а то потом растопчется по всему полу, – сказал он и принялся шарить под столом, но так ничего и не нашел. Разумеется, он взял себе другой кусок торта…
   – Вот и славно, никто не обижен, – подумал щенок и сладко заснул. Взбитые сливки и бисквит медленно и приятно переваривались в его животике.
   А Бухалов смотрел на Машу влюбленными глазами. Бабушка и Антоша ушли в другую комнату, чтобы не мешать их дружеской беседе.
   – Знаешь, Машенька, – сказал Илья, его голос немного дрожал от волнения, – каким же я был трусом и болваном. Упустить такую прекрасную девушку, как ты! Один я во всем виноват. Но ведь еще можно все исправить? Я прекрасно понимаю, чего стоит твой Генрих. Как ты его терпишь?
   – Илюша, сейчас уже поздно об этом говорить. Мы женаты три года, наш быт налажен. Он неплохой человек, приютил всю нашу семью в трудные времена, я должна быть ему благодарна до гроба. Не хочу ничего ломать. Боюсь, а вдруг потом не сложится?
   – К чему такие жертвы? Все равно он не оценит. Сколько раз ты плакала из-за его измен и просто идиотских поступков? Расплатилась за все сполна. Я почти достроил коттедж, могу забрать вас всех к себе хоть сегодня. Маша, я так люблю тебя! Если ты не будешь со мной, то я никогда не женюсь, мне не нужны другие женщины.
   – Не говори глупостей. На свете есть много прекрасных девушек, достойных любви. Если бы ты мне сказал это раньше! Ах, если бы… Но теперь слишком поздно. Я тоже тебя любила с детства, но никогда не верила, что ты сможешь ответить мне взаимностью, мне толстой девчонке, над которой смеялись все одноклассники.
   – Маша, дурочка! Ты всегда была и есть для меня самой красивой в мире! Я думал, что не могу понравиться тебе, мы с мамой жили в хрущевке, а ты, словно принцесса, в сказочном замке… Прекрасная и недосягаемая!
   – Какие же мы были глупые! Упустили свое счастье, так жаль!
   – Машенька, милая, пойми, еще не поздно! Обещай, что хотя бы над этим подумаешь?
   – Ладно, обещаю, – она улыбнулась и ласково посмотрела в добрые серые глаза Ильи. И увидела в них любовь…

История одиннадцатая. Весь мир – театр

   Был конец марта – весенние каникулы. Антоша вместе с Сикерзом уехали на недельку в Москву, навестить Владимира Олеговича и Екатерину Львовну.
   Кружкин, после отъезда юного толстячка и собаки, наслаждался тишиной и покоем. Он полулежал в мягком кресле, уютно устроив длинные ноги на пуфике. Яркое по-весеннему солнышко пробивалось сквозь щель между шторами и приятно щекотало его огромные черствые пятки. Генрих Валентинович сквозь сон ощущал его нежные прикосновения.
   Громкий звонок телефона прорезал тишину. Генрих Валентинович очнулся от сладкой послеобеденной дремоты, быстро снял трубку.
   – М-дя, Кружкин у аппарата, – сказал он хриплым спросонья голосом.
   – Здравствуйте, Генрих Валентинович! Это вас Елизавета Михайловна беспокоит, узнали?
   – Ах, да! Как же я могу вас не узнать, драгоценнейшая Елизаветочка Михайличка? Безумно рад вас слышать, – голос мужчины резко изменился, он приобрел елейную мягкость и приторную сладость.
   – Вы уже устроились на работу?
   – Никак нет, ничего подходящего найти так и не удалось. Вот оно, государство-то российское, – скорбно ответил Генрих.
   – Вот и славно! Наша уважаемая бутафорша Валентина Владимировна ушла на пенсию, а достойной замены мы так и не нашли. Если желаете, можете завтра же приступить к работе. Я знаю, что у вас нет опыта, но это не беда, дело наживное, главное, чтобы человек был хороший. Так что будьте любезны подойти завтра к началу утренней репетиции с трудовой книжкой! Всего вам доброго!
   – Огромнейшее вам спасибище, Елизаветочка Михайличка! Не знаю, как вас и благодарить, – бормотал Кружкин, но директриса театра кукол уже повесила трубку.
   – Ну вот, труба зовет! И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди! И Генрих, такой молодой, и Кружкин всегда впереди! – немилосердно фальшивя, пропел бывший грузчик и побежал на кухню, делиться своей радостью с Матреной Ивановной.
   Но бабушка весьма скептически отнеслась к его новой должности:
   – Молодой здоровый мужчина и кукольный театр! Прости Геночка, может я старая и отстала от жизни, но это звучит смешно! Будешь с разными тряпками да Петрушками возиться, подшивать да подклевать, не мужское это дело, уж поверь мне. Да и платить за это много не станут, вот увидишь.
   Генрих очень рассердился и обиделся. Гордо задрав подбородок и сказав свое знаменитое: "М-дя!", пошел готовиться к завтрашнему вступлению в новую, чрезвычайно ответственную должность.
   Прежде всего, он вынул из шкафа и тщательно почистил щеткой выходной черный пиджак, затем приготовил розовый с разводами галстук и любимую белую рубашку. Она оказалось не первой свежести, внутреннюю сторону воротника украшала жирная черная полоса. Маши дома не было, а на бабушку Генрих обиделся, так что постирать ее было некому, а самому Кружкину заниматься стиркой было совсем не охота, да и честно сказать, не умел он.
   "Да ладно! Авось никто и не заметит, кто же станет мне под пиджак заглядывать? А что запах не свежий, так мы ее сейчас одеколончиком попшикаем, и все будет в ажуре."
   Так он и сделал, неприятный запах, вроде бы, ушел, но на самом видном месте образовалось большое желтоватое пятно.
   "Не беда, к утру высохнет и исчезнет, а если нет – галстуком прикроется" – решил Генрих.
   С одеждой на завтра теперь было все в порядке. Мужчина отыскал в серванте трудовую книжку и положил ее во внутренний карман пиджака, затем немного подумал и поместил туда же свой паспорт в красивой кожаной обложке, недавно купленной на распродаже.
   "Так, с документами все в порядке! Теперь можно подумать и о хлебе нашем насущном. Искусство искусством, а соловья баснями не кормят", – подумал интеллигент и отправился на кухню. Прежде чем туда войти, долго прислушивался, ушла ли бабушка в свою комнату. Ему не хотелось лишний раз с ней столкнуться.
   – Так-с! Что тут у нас? – сказал он сам себе, открывая дверцу холодильника.
   На полочках оказалось немного продуктов: половина батона вареной колбасы, жареная курица, заботливо увернутая в фольгу, порядочный кусок сыра, банка майонеза и остатки вчерашнего мясного супа в кастрюльке.
   – Живем, Генрих Валентинович! Голодная смерть нам не грозит никоим образом, – обрадовался мужчина и принялся готовить бутерброды, чтобы взять с собой на работу.
   Прежде всего, вытащил из буфета большой белый батон и разрезал его вдоль. Густо намазал обе половинки майонезом и уложил на одну толстые кружочки колбасы, а на вторую – ломтики сыра. Сложил все вместе и упаковал полученное сооружение в пластиковый пакет. Затем перелил суп из кастрюли в поллитровую баночку и плотно закрыл крышкой. Все это интеллигент положил в старый школьный рюкзак, с которым обычно ходил на службу. Он ему достался, когда Антоше купили новую сумку. Кружкин забрал себе старый портфель, неаккуратно кое-где зашил неподходящими по цвету нитками и стал ходить с ним на работу. Это было очень удобно, туда много чего помещалось.
   Приготовленных на завтра продуктов ему показалось недостаточно, мужчина снова полез в холодильник, схватил еще и курицу. От нее исходил божественный аромат чеснока и специй. Генрих не удержался, оторвал правую ножку и мигом ее обглодал. Лучше бы он так не делал! Это только разожгло в нем волчий аппетит. Отломил вторую ножку и тут же сожрал, чуть не подавившись косточкой от жадности. Затем оторвал кусочек грудки и запихнул в свой огромный, прожорливый рот. Тут послышались шаги Матрены Ивановны. Старушке зачем-то понадобилось на кухню.
   – Чертова перечница! Не сидится на месте старой калоше! – выругался Кружкин, завернул курицу обратно в фольгу и быстро уложил в рюкзачок, вместе с остальными припасами.
   – Геночка, ты себе завтрак собираешь? – спросила старушка, ласково глядя на Генриха ясными голубыми глазами, – там, в холодильнике курочка жареная лежит, отрежь себе кусочек!
   – Спасибо, Матрена Ивановна, обязательно отрежу, – фальшиво улыбаясь, ответил Генрих.
   – И хлебушка возьми, не забудь! Там в буфете еще полкило печенья есть, положи себе в сумку. Сахарку отсыпь в баночку и заварки возьми, не всухомятку же кушать! Так и желудок недолго испортить…
   Генрих Валентинович так и сделал: насыпал в литровую банку сахарного песку, взял пачку "Лисмы", печенье и еще прихватил баночку яблочного джема, так, на всякий случай.
   Наблюдая за этими сборами можно было подумать, что Кружкин собирается не на работу в театр, который находится в пятнадцати минутах ходьбы от дома, а, как минимум, в недельное путешествие.
   – Все, милая! Завтра вступаю в должность, – радостно сказал Генрих Валентинович встречая Машу в прихожей, когда она вернулась с работы. Он говорил так гордо и высокопарно, словно его назначили, по меньшей мере, министром.
   – Правда? Я так рада! А где и кем ты будешь работать? – поинтересовалась супруга.
   – Бутафором в театре, мне сегодня звонила лично сама директриса и слезно умоляла их выручить, я не мог ей отказать. Если завтра не выйду на работу, у них все спектакли сорвутся, а это такие убытки, даже подумать страшно! – с важностью заявил Кружкин.
   – Вот и хорошо, я просто счастлива, что ты снова будешь при деле, в коллективе, где тебя ценят и уважают.
   – М-дя! Меня в театре всегда очень уважали, даже некоторые важные роли доверяли. Эх, жаль только, отдохнуть, как следует, не успел!
   Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Да ничего не поделаешь, трудовые будни – праздники для нас, – сказал Генрих.
   У него оставалось еще одно важное дело – выманить у супруги немного денег на карманные расходы. Просто попросить, как все нормальные люди, Генрих не мог, не позволяла мужская гордость.
   Надо было тонко намекнуть жене, чтобы она сама предложила ему некоторую сумму, и тогда, разумеется, он не стал бы отказываться.
   Маша не спеша поужинала и начала смотреть какой-то увлекательный фильм по телеку.
   Генрих, расположившись на полу между женой и телевизором, так, чтобы не перекрывать ей экран, но при этом находиться в ее поле зрения, принялся, громко звеня мелочью, яростно пересчитывать скудное содержимое своего роскошного бумажника. Маша не обращала на него внимания. Тогда Генрих Валентинович негромко пропел:
   – Мани, мани, мани, шиш в кармане, денег нет совсем!
   Но жена не среагировала на его ужимки. Она была слишком увлечена действием фильма. Тогда Генрих сложил мелочь обратно в бумажник и злобно швырнул его на пол. Со стороны Маши никакой реакции не последовало. Кружкин, теряя терпение, снова высыпал монетки на пол и начал их считать, громко напевая: "Мои финансы поют романсы!" Но и тогда супруга не отреагировала должным образом, скорее наоборот. Взяла пульт и добавила громкости. Гражданин Кружкин пропел еще громче тонким жалобным голосом: "А-а, а-а, мальчишки отняли копеечку!"
   – Геночка, тебе денежек выдать? Завтра на работу идешь, понадобятся на карманные расходы. Так и попросил бы по-человечески! Для чего мне тут спектакли разыгрывать? Ты пока еще не в театре! – сказала Маша и потянулась за сумочкой.
   – Спасибо, милая! – ответил интеллигент, целуя жену в щечку и поспешно укладывая купюры в бумажник, – я люблю тебя!

   Утром Генрих проснулся очень рано, задолго до звонка будильника. Светало. В комнате стоял тревожный полумрак.
   Маша, разбуженная шумной возней, сквозь густые ресницы наблюдала за мужем. Кружкин, в одних трусах, телосложением удивительно походил на Голлума из фильма "Властелин колец". У него были огромные плоские ляжки, как у саранчи. Теперь молодая женщина не понимала, как ее угораздило выйти замуж за такого нелепого урода, да еще с тяжелым характером.
   Генрих наклонился, чтобы надеть носки. Его тощий костлявый зад в пестрых семейниках оказался недалеко от Машиного лица. Это было отвратительное зрелище! В полумраке ей казалось, что задница постепенно увеличивается и надвигается прямо на нее. У женщины возникло огромное желание изо всех сил наподдать ногой по этому отвратительному, мосластому заду. И она это сделала, но только мысленно. Представила, как нацеливается и наносит резкий сильный удар в самый центр этой части тела своего супруга.
   – Ой! Да что ж такое-то! – Генрих Валентинович внезапно пошатнулся и упал, врезавшись мягким носом в пол, – совсем я плох стал! Вестибюлярный аппарат отказывает! М-дя, как молоды мы были… А теперь все в прошлом. Жизнь не стоит на месте! Мои года – мое богатство…
   Так, бормоча всякий бред себе под нос, Кружкин отправился в ванную.
   Примерно через час, Генрих Валентинович уже был возле театра и громко стучался в запертый служебный вход.
   – Сейчас-сейчас! Уже иду! – до него донесся заспанный голос сторожихи. Тетя Вера, громко звеня связкой ключей, открыла ему дверь.
   – Что так рано? Ни свет, ни заря! До репетиции больше часа! – сердито спросила старушка.
   – М-дя! Так у меня важное дело – вступаю в должность бутафора, слыхали? – гордо ответил Кружкин.
   – Слыхом не слыхивала!
   – Позвольте ключики от бутафорской.
   – Еще чего! Только после личного распоряжения Елизаветы Михайловны. Мне неприятностей не надо. Ключи он захотел! – злобно пробормотала сторожиха и ушла к себе в каморку.
   Генрих прошел в фойе, где уселся на одном из мягких стульев. Театр недавно отремонтировали, купили новую мебель. Для завлечения публики в фойе устроили роскошный зимний сад с тропическими растениями и огромным аквариумом.
   Кружкин, от нечего делать, разглядывал ленивых золотых рыбок, медленно плавающих в прозрачной зеленоватой воде. Лишь минут через сорок начали подтягиваться сотрудники. Да, здесь многое изменилось за два года его отсутствия, не только интерьер и обстановка! И эти перемены очень понравились Генриху Валентиновичу. Появилось несколько новых молоденьких актрис, они-то больше всего и заинтересовали бывшего грузчика.
   Вскоре подошла и сама директриса.
   – Пройдемте в мой кабинет, – сказала она, подхватывая вскочившего Генриха под руку, – я очень рада снова видеть вас в нашем дружном коллективе. С возвращением!
   – Я тоже безумно рад, Елизаветочка Михайличка, – Кружкин галантно наклонился и поцеловал директрисе ручку.
   – Ну что вы, что вы, – она засмущалась и кокетливо отвернулась, – сейчас передам вам ключи. Валентина Владимировна обещала подойти и ознакомить вас с вашими служебными обязанностями. А пока идите в бутафорскую, осваивайтесь!
   Кружкин прошел по широкому, выкрашенному светло-зеленой краской коридору. Бутафорская находилась в самом конце, напротив туалета.
   – Вот и хорошо! Далеко бегать не придется, – сказал Генрих и попробовал открыть замок. Это удалось не сразу. Все-таки попав в помещение, он включил свет. Это была большая, заваленная реквизитом комната. Возле единственного окошка стоял рабочий стол, на котором прежняя бутафорша обычно подшивала и подклеивала своих подопечных. На столе, неподвижный и холодный, словно труп в прозекторской, лежал Буратино, главный герой сегодняшнего спектакля. У него был сломан нос.
   – Во как! – сказал Кружкин, – не повезло тебе, братан!
   В этот момент в бутафорскую вошла Валентина Владимировна. Пожилая дама долго и нудно объясняла Кружкину, как правильно обращаться с куклами и костюмами, что и как нужно делать. Генрих Валентинович делал вид, что внимательно ее слушает, время от времени поддакивал и кивал головой, как китайский болванчик. А сам думал совсем о другом. Ему очень понравилась одна очаровательная молодая актриса. Он еще не успел даже узнать ее имя. Это была невысокая стройная девушка с большими ярко-голубыми глазами и прелестными каштановыми кудряшками вокруг юного румяного личика. Генрих был поражен в самое сердце.
   "Кто создал тебя такую? Целый мир собой чаруя, ты идешь навстречу мне! – звучала в голове Кружкина популярная песня, она в точности соответствовала его чувствам: Ничего! Эта юная богиня будет моей! Никаких сомнений нет, молодые девушки просто без ума от таких красивых интеллигентных мужчин, как я! Прочь сомнения! Так и надо идти, не страшась пути, хоть на край земли, хоть за край!"
   В голове Генриха Валентиновича уже зрел некий хитрый план, который он собирался воплотить в жизнь не позднее, чем завтра.

   На следующее утро мужчина поднялся ни свет, ни заря, примерно за час до будильника. Нужно было кое-что подготовить для выполнения своего хитроумного плана. Сидя в любимом кресле, в рассветном полумраке он быстро набивал подписи к снимкам на своем мобильнике, сделанным с экрана телевизора во время Зимних Олимпийских игр.
   "Красота! – подумал Генрих, еще раз пересматривая картинки с аннотациями. – Вот это я молодец. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!"

   Вскоре в репетиционном зале кукольного театра Кружкин собрал вокруг себя целую толпу сотрудников. Всем не терпелось полюбоваться на спортивные подвиги коллеги. А раздувшийся от гордости, словно индюк, Генрих Валентинович пояснял:
   – Вот это я в лыжном марафоне, лица, к сожалению, не разглядеть, план слишком мелкий. А вот соревнования по биатлону, вот он я – в синем костюме и красной шапочке, видите? Надпись "Россия"! Да, тяжело было, возраст поджимает, силы уже не те, что в молодости, зато стрелял метко, опыт большой помог. В первую тридцатку вошел. Были когда-то и мы рысаками… Но годы берут свое, против природы не попрешь! Это была моя последняя олимпиада, ушел я из большого спорта. Так что уж в Сочи пускай без меня отдуваются. Тяжело им придется! Но что ж поделать? Я у них вместо играющего тренера был, помогал мудрыми советами молодежи. М-дя, молодым везде у нас дорога… Но и мне в старики еще рано записываться. Я мужчина хоть куда!
   Закончив монолог, Кружкин посмотрел в лицо предмету своей влюбленности. Девушка ответила очаровательной улыбкой.
   Артисты, помреж и монтировщик Анатолий возбужденно обсуждали прошедшие спортивные игры. Мужчины, не стесняясь в выражениях, ругали руководство нашей сборной, обвиняя его в плохой подготовке спортсменов.
   В этот момент в зал вошла директриса в сопровождении какой-то полной дамы неопределенного возраста.
   – Здравствуйте! О чем вы так горячо беседуете, если не секрет? – поинтересовалась Елизавета Михайловна.
   – Какие могут быть секреты от любимого руководства? – медовым голоском ответил Кружкин. – Олимпиаду обсуждаем.
   – Меня? Вы же меня еще не знаете, – удивилась незнакомая дама, – или слухи обо мне дошли сюда раньше, чем я сама?
   И она кокетливо улыбнулась толстыми напомаженными губами.
   – А разве вы тоже выступали на Олимпиаде? – удивился помреж Ибрагим Искандерович, дама совсем не была похожа на спортсменку. Очень полная, коротконогая, толстозадая, да и с виду – не первой молодости.
   – Что вы, что вы, голубчик, помилуйте! – и незнакомка жеманно захихикала.
   – Разрешите представить нашему дружному коллективу моего нового заместителя – Олимпиада Иванова Поппер-Душкина. Прошу любить и жаловать!
   – Как-как? Попердушкина? – засмеялся Анатолий. Вслед за ним захохотали и другие сотрудники.
   – Ты у меня еще похохочи тут! – строго оборвала его Елизавета Михайловна, – ничего смешного нет, просто двойная фамилия Поппер-Душкина. Ты что, никогда двойных фамилий не слышал? Ну ладно, некогда нам тут с вами, пойдемте ко мне в кабинет, Олимпиада Ивановна. У нас полно дел! А вы репетируйте, хватит лясы точить!
   Вскоре монтировщик установил декорации, и все заняли свои рабочие места. Генрих Валентинович пристроился на лавочке рядом с понравившейся ему актрисой.
   "Работа не медведь, в лес не уйдет!" – подумал он.
   Девушка ожидала своего выхода, поправляя костюм на кукле, изображавшей Мальвину.
   – Позвольте я вам помогу, – любезно предложил Генрих, и не дожидаясь ответа принялся исправлять красавице с голубыми волосами растрепавшуюся прическу, – меня зовут Генрих Валентинович, я новый бутафор. А позвольте узнать ваше имя?
   – Саша, я тоже недавно здесь работаю, меня после института распределили, – сказала девушка, протягивая маленькую розовую ладошку для пожатия.
   – Мне очень приятно, – ответил Генрих и поцеловал ручку прелестнице.
   Не привыкшая к подобному обхождению девушка застеснялась и густо покраснела. Кружкин заметил ее смущение и истолковал в свою пользу: "Ух, до чего же я ей понравился! Правильной дорогой идете, товарищ!"
   – Александра, Александра, этот город наш с тобою! – ужасно фальшивя, пропел бутафор. – И как вам у нас в театре нравится? Я ведь тут уже много лет работаю, правда, уходил на время в большой спорт, а теперь вернулся.
   – Очень нравится. Люди хорошие и работа интересная. Правда, я мечтала попасть в Драмтеатр, но без знакомства это невозможно. А так хотелось играть самой на сцене!
   – Как я вас понимаю, ведь даже я в ваши годы грезил театром. О, Шекспир! Быть или не быть? Мечты, мечты, где ваша сладость? Не сложилось, понимаете ли. Но зато в спорте я добился успеха, вот и сейчас на Олимпиаде вошел в десятку лучших.
   И он еще раз продемонстрировал Сашеньке картинки из мобильника.
   – И тут я выхожу на финишную прямую, обхожу одного, другого, и…
   Его монолог прервал Ибрагим Искандерович, пригласивший Сашу на сцену.
   – Ты чего сидишь? Скоро твой выход! Хочешь мне репетицию сорвать?
   Испуганная девушка, подхватив Мальвину, быстро убежала за кулисы. Генрих, как завороженный, смотрел ей вслед, тихонько напевая: "Милая, милая, милая! Нежный мой ангел земной…"

   После знакомства с Сашенькой Генрих все время пребывал в состоянии эйфории. Он смотрел на сотрудников блаженно-отсутствующим взглядом, путал кукол и реквизит.
   Помреж постоянно делал ему замечания, но считал, что Кружкин ошибается по неопытности, и со временем все будет нормально.
   Саша вела себя как обычно, не проявляя к Кружкину особого интереса. Вежливо с ним здоровалась, отвечала на вопросы, но не более того.
   Генрих Валентинович не мог поверить, что красавица к нему равнодушна. Он был уверен, что юная девушка просто стесняется выражать свои чувства.
   "Ничего, немного терпения и все будет в шоколаде! Терпение и труд все перетрут!" – утешал себя интеллигентный мужчина.
   Время шло, а отношения с девушкой так и не клеились.

   Дома Маша с первого же рабочего дня мужа на новом месте, почуяла неладное. Генрих все время напевал какие-то мелодии, на вопросы отвечал невпопад, а главное злостно увиливал от выполнения супружеских обязанностей. Словом вел себя также, как во время прошлого служебного романа с продавщицей из «Интерьера».
   Как-то раз, когда Кружкин принимал ванну, Маша заглянула к нему в телефон и среди отправленных СМС обнаружила такое послание:
   "Сашка-очаровашка! Я поражен в самое сердце! О, моя принцесса, мой нежный ангел. Как хорошо, что ты есть у меня!"
   Мадам Кружкина была разгневана и обижена до глубины души. Она убедилась, что ее супруг неисправим, но мириться с его изменами и дальше, женщина не собиралась. Развод! Вот единственный разумный выход. Маша до поры до времени решила не показывать мужу, что узнала о его новом увлечении, но между тем, твердо решила с ним расстаться. Единственное, что ее волновало, так это то, что она, бабушка и брат жили в генриховской квартире. Другого жилья у них не было. Сама она была готова уйти в любую минуту, но не тащить же старушку и ребенка на улицу? Снимать жилье при ее зарплате, было невыполнимой задачей.
   – Ничего, пока потерплю, а потом что-нибудь придумаю, – решила она и продолжала вести себя с мужем, как ни в чем не бывало.
   А Генрих ничего и никого вокруг не замечал, кроме своей Сашеньки. Перед восьмым марта, он, утаив значительную часть аванса от жены, решился на рыцарский жест: купил немыслимо дорогой букет из красных роз, чтобы преподнести его своей возлюбленной.
   "Перед такой красотой ни одна женщина не устоит, уж я-то знаю!" – думал интеллигент.
   Неся перед собой на вытянутой руке прекрасные цветы, окрыленный Кружкин, весело напевая "миллион алых роз", танцующей походкой шел по театральному коридору. Вдруг дорогу ему преградила какая-то жирная туша в дорогом светло-сером костюме. Приглядевшись, он понял, что это новая замдиректора, Олимпиада Ивановна.
   – Здравствуйте, дорогая Олимпиадочка Иваничка, – пропел Генрих, и намеревался проскользнуть мимо нее по коридору, но не тут-то было. Дама своими пышными формами наглухо перекрывала дорогу.
   – О, милый Анри! – сказала она томным басом и с французским прононсом, – как вы любезны! Как это мило с вашей стороны, – она потянулась жирной коротенькой ручкой, чтобы схватить букет, и схватила.
   Генриху совсем не хотелось отдавать Олимпиаде предназначенный для Сашеньки подарок, и он потянул букет в свою сторону, но замдиректора не сдавалась: она, весело хихикая тянула цветы к себе, очевидно, принимая действия Кружкина за милую шутку.
   – Ох, какой же вы проказник, – сказала дама, победившая в этом поединке, – замечательный букет, я просто обожаю розы!
   Олимпиада Ивановна, послав Генриху изящный воздушный поцелуй скрылась в своем кабинете, крепко прижимая роскошный букет к пышному бюсту.
   Раздосадованный Кружкин глупо улыбался, пока дама не захлопнула дверь, а затем злобно прошипел:
   – Щщщщука! Чччччварь, эээээээээээээ!
   Эго великолепный план был бездарно, отвратительно загублен этой необъятной, самоуверенной и грубой женщиной. Он негодовал, был готов рвать на себе волосы, биться головой о стену. Но теперь уже ничего не изменишь, Сашенька осталась без подарка, а его любовь повержена и растоптана слоновьими ножищами Олимпиадихи.
   Генрих, чуть не плача, начал судорожно рыться в карманах и, о чудо! Нащупал какую-то бумажку в кармане пиджака, вытащил ее на свет божий, и оказалось, что это какой-то старый чек из супермаркета. Кружкин расстроился еще больше, он был в отчаяние. Но тут вспомнил, что в рюкзаке должна была оставаться нетронутая плитка шоколада. Сейчас она была бы настоящим спасением. И вот он нашел ее, нераспечатанную, правда сломанную в двух местах, но что же теперь поделаешь? Кружкин быстро сунул ценную находку в карман и побежал в гримуборную поздравлять Сашеньку с Международным женским днем.
   В витиеватых, изысканных выражениях Генрих Валентинович пожелал девушке всех благ и торжественно вручил свой подарок. Саша вежливо его поблагодарила, не проявляя особой радости. Нет, не такого он ожидал!
   "Вот если бы был у меня тот букет, наверное, не так она бы среагировала! Небось визжала бы от восторга! Увы мне, увы!" – подумал Кружкин. И в тот же миг в гримуборную, которую Сашенька делила еще с четырьмя актрисами, ввалилась замдиректора. Олимпиада гордо держала в руках великолепный генриховский букет.
   – Девочки, смотрите, какой подарок мне сделали! – радостно кричала дама.
   – Ой, какая красота! Кто же из наших мужчин на такое способен? – поинтересовалась молоденькая актриса Сонечка.
   – Конечно же, наш любезный Анри! Так он и сам здесь, – обрадовалась Поппер-Душкина. – Настоящий интеллигент! Рыцарь без страха и упрека, дамский угодник и шалунишка!
   Олимпиада громко расхохоталась, выражая свой восторг по поводу букета и Кружкина.
   Тот от ее слов гордо раздулся и приосанился, ему было очень приятно слышать похвалу, особенно в присутствии Сашеньки.
   – Ну ладно. Милые дамы, мне пора выполнять свой служебный долг, позвольте откланяться! – сказал Генрих и гордой павлиньей походкой направился к выходу.
   – Еще раз гран мерси, мон ами, – пропела ему вслед Олимпиада Ивановна, по всему чувствовалась что эта почтенная дама уже положила блудливый глаз на господина Кружкина.
   Восьмое марта, праздник, на который Генрих Валентинович возлагал большие надежды пролетел, ничего не изменив к лучшему в его отношениях с Сашенькой. Хуже того, занятый любовными переживаниями и вложивший огромные по его меркам деньги в букет, Генрих совсем забыл купить подарок жене. Маша, разумеется, очень обиделась, но ничего не сказала мужу.
   "Всегда приходится чем-нибудь жертвовать ради высокой цели. Некрасиво с Машкой получилось, да что ж поделаешь? Многие мужья не поздравляют жен с праздниками, это в порядке вещей. Переживет как-нибудь. Неделька, другая пройдет – и все забудется", – думал Генрих сидя в любимом кресле и лениво потягивая крепчайший кофе. Бруничек, вернувшийся с Антошей из Москвы пару дней назад, усиленно работал над его тапком. Кружкин не обращал на него внимания. Все его мысли были заняты предстоящим корпоративом, назначенным на следующую неделю. Дело в том, что приближался любимый праздник всех кукольников – Всемирный День Петрушки, разумеется, не одноименной пряной зелени, а главного героя кукольных театров всех времен и народов.
   Банкет должен был состояться в пятницу. В честь праздника отменили вечерний спектакль. Предстояла грандиозная попойка, роскошное угощение и дискотека для работников кукольного театра. Все расходы на себя взял муниципалитет. Генрих понимал, что на этой вечеринке решится его судьба. Вопрос стоял ребром: быть или не быть Кружкину с любимой девушкой? У Генриха были серьезные намерения. Ради Сашеньки он собирался развестись с Машей и выгнать ее вместе с родственниками из квартиры.
   "Ничего, не пропадут! Мамаша и папаша из Москвы деньжат подкинут, квартиру снимут или комнату, на худой конец! Мне-то какое до них дело? Хватит с меня того, что я терпел всю эту ораву у себя целых три года! Пора и честь знать, господа хорошие. А валите ка вы отсюда ко всем чертям! А главное, собачечку свою, не забудьте, нам с Сашенькой она тут не к чему! – и Генрих посмотрел на уснувшего возле его ног щенка с нескрываемой неприязнью. – Ничего! Не долго тебе тут командовать осталось. Ишь, тварюга, дрыхнет! Скоро будете всей семейкой под забором валяться, и поделом вам! А я начну вкушать плоды любви с юной девой. Да, есть правда на Земле".
   Генрих рассуждал так, словно Сашенька уже согласилась стать его женой и переехать к нему в квартиру. Кружкин не сомневался, что так оно и будет.
   Неделя пролетела быстро.
   "Как сон, как утренний туман!" – думал Кружкин. – Прямо завтра все и свершится"
   – Машенька, милая, поди сюда! – позвал Генрих, – завтра у нас корпоратив, не могла бы ты почистить мой свадебный костюм и погладить розовую шелковую рубашку, уж очень она туда подходит?
   – Ага, сейчас, – ответила супруга и принялась отпаривать через мокрую тряпку роскошный серебристо-серый пиджак Генриха, – а мы вместе туда пойдем?
   – Нет, что ты, банкет только для работников театра, – соврал Генрих, – мужей и жен никто не приглашал.
   – Как жаль, а мне так хотелось туда пойти, – грустно сказала Маша.
   – Что поделаешь, милая, не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями. Посидишь дома, посмотришь телевизор. Да, меня не жди – приду поздно, будем веселиться до утра! Гуляй, пока молодой, – весело пропел Кружкин, рассматривая выглаженную рубашку. – Какой красивый цвет, правда? Он мне так идет!

   После торжественной части в зрительном зале, гости перебрались в роскошный буфет, где уже было приготовлено угощение на составленных вместе столиках. Повара постарались на славу! И муниципалитет не поскупился. Чего здесь только не было! Всевозможные салаты в хрустальных вазочках, украшенные лилиями из вареных яиц и свежей зеленью, заливное на большом блюде, колбасно-сырные нарезки на тарелочках, копченые куры и мясо, корейские закуски из овощей и даже красная икра в маленьких изящных вазочках. А сколько выпивки! Водка, коньяк, виноградные вина и конечно же шампанское! Возле стены на отдельных столиках красовались фрукты и пирожные. Генрих был поражен подобным изобилием и жадно набросился на еду. Остальные сотрудники от него не отставали. Почти все они пришли с мужьями и женами. Супруги чинно сидели парами, подкладывая друг другу на тарелки разные вкусности. Сашеньки не было.
   "Да что ж такое-то? Я своими ушами слышал, что она собирается прийти. Разве можно так опаздывать? Вот оно, нынешнее поколение некст, ни малейшего понятия о дисциплине!" – возмущался в душе Генрих. И вот она пришла, юная и прекрасная в изящном небесно-голубом вечернем платье, но, к величайшему разочарованию Генриха, не одна. Ее сопровождал красивый молодой человек, нежно поддерживающий очаровательную спутницу под локоток. Сомнений быть не могло. По тому, как молодые люди смотрели друг на друга, было сразу понятно, что это муж Сашеньки. И не просто муж, а любимый, желанный и обожаемый супруг.
   "Все пропало! Она замужем, и вряд ли собирается разводиться. Ишь, какой красавчик! Почти как я в молодости, паразит! Напиться, что ли, с горя?"
   От грустных мыслей Генриха отвлек чей-то густой, но приятный голос.
   – О, Анри! Вы скучаете тут в одиночестве. Разрешите мне присесть рядышком? – это была разодетая в пух и прах Олимпиада Ивановна.
   "Господи, за что? Только не она! Черт принес сюда эту бегемотиху!" – подумал Генрих, а сам скроил приветливую физиономию и сказал ласковым голоском. – Конечно, присаживайтесь Олимпиадочка Иваничка, буду безумно рад и безмерно счастлив.
   – О, вы так любезны, – кокетливо сказала дама и огромной задницей тяжело плюхнулась на жалобно застонавший под ее весом стул.
   Теперь она была совсем рядом и Генрих мог подробно разглядеть ее лицо. Это была обширная, заплывшая жиром физиономия, с нарисованными в виде ровных дуг угольно-черными бровями. Между огромных, щедро нарумяненных щек, задорно торчал курносый носик, похожий на поросячье рыльце. Над выцветшими от времени светло голубыми глазками нависали густые накладные ресницы, придававшие ее взгляду, как говорят в рекламе, особую таинственную притягательность. Толщенные силиконовые губы были густо намазаны ярко-розовой с блестками помадой. А на левой щеке красовалась большая темно-коричневая бугристая родинка, поросшая волосами. Белокурые локоны взбиты в высокую прическу, по мнению парикмахерши, сотворившей сей шедевр, придававшую Олимпиаде удивительное сходство с Екатериной Второй. Словом, дама была очаровательна.
   Поппер-Душкина хлестала коньяк, рюмку за рюмкой, почти не закусывая, и Генрих старался от нее не отстать. Вскоре милую даму потянуло на танцы. Разумеется, она пригласила Генриха, а тот не посмел отказать начальству.
   Олимпиада крепко прижала хилое тельце Кружкина к пышным телесам. Генриху после выпитого это показалось довольно приятно: "Воистину народная мудрость права – некрасивых женщин не бывает!"
   И он нежно напел ей на ушко:
   – Я встретил девушку, полумесяцем бровь, на щечке родинка, а в глазах любовь…
   Поппер-Душкина басовито захохотала, кокетливо указывая жирным пальчиком на мерзкое родимое пятно на своей щеке.
   – А поедемте в номера? – вдруг громогласно спросил Кружкин, невольно привлекая внимание остальных танцующих парочек.
   – Зачем же в номера, мон шер ами? – удивилась дама. – Лучше прямо ко мне в апартаменты, у меня там прелестный будуар, я угощу вас кофием!
   – Я просто обожаю кофе, – страстно шепнул ей на ушко Генрих, и подвыпившая парочка, слегка пошатываясь, направилась к выходу.

   Утром Генрих проснулся от того, что кто-то игриво щекотал его пятку. Приоткрыв один глаз, мужчина очень удивился. Не понял, где это он находится? Впереди маячило какое-то огромное расплывчатое нежно-голубое пятно и кокетливо хихикало, кожей он ощущал приятную нежность шелковых простынь, и кто-то продолжал щекотать его большую черствую пятку.
   "Господи! Где это я?" – подумал интеллигент и левой рукой начал судорожно нащупывать под подушкой свои очечки.
   "Слава Богу, нашел" – он нацепил очки, и теперь его взору предстала весьма интересная картина. Он возлежал на огромной, широченной и высокой кровати, застеленной нежно-розовым шелковым бельем. А голубое пятно оказалось новой замдиректора – мадам Поппер-Душкиной. Это она, весело хохоча, щекотала его пятки.
   – С добрым утречком, Олимпиадочка Иваничка. – Генрих хотел это сказать ласковым, елейным голоском, но получилось почему-то грубым и хриплым басом. Мужчина громко прокашлялся и его голос вновь приобрел необходимую для общения с начальством нежную сладость, – мне так неловко! Кажется я вчера на празднике позволил себе выпить лишнего, извините!
   – Хо, хо, хо! За что же это вас извинять, мой милый Анри? Вечер, проведенный в вашем обществе, был прелестным, а затем случилась незабываемая ночь страстной любви, вы понимаете меня? – дама мило и застенчиво улыбнулась, игриво прикрывая лицо оборкой пеньюара.
   – Ночь любви? – удивился Генрих Валентинович, он абсолютно ничего не помнил с того самого момента, как вчера вечером они с Олимпиадой покинули банкетный зал. Но, чтобы не обидеть Поппер-Душкину, сделал вид, что все прекрасно помнит. – Ах, да! Эта чудная ночь, эта дивная ночь! Ах, зачем эта ночь, так была хороша, не болела бы грудь, не страдала б душа! Ох, душенька, вы такая знойная женщина, как сказал бы поэт!
   – Замолчите, проказник. Вы вгоняете даму в краску! Мы женщины нежные и деликатные существа не можем обсуждать подобные вещи, – и Олимпиада состроила невинные глазки.
   – Прошу меня извинить, мадам, я просто хотел выразить искреннее восхищение вашей неземной красотой!
   – О, милый, Анри, благодарю вас за изысканный комплимент, вы прекрасно знаете, как угодить женщине. Лежите, не вставайте! Сейчас я принесу вам утренний кофий, я его уже сварила.
   И действительно, откуда-то доносился чарующий аромат этого божественного напитка. Олимпиада вышла, кокетливо виляя огромным задом. Вскоре она вернулась с красивым серебряным подносом, на котором стояли две маленькие изящные чашки и хрустальное блюдо со свежими круассанами.
   Кружкин с наслаждением сделал глоточек. Кофе был великолепен, ароматный, крепкий, обжигающий. Первый раз в жизни он пил этот напиток лежа в постели, да еще в такой роскошной!
   "Вот это я удачно зашел! Никогда не видел такой шикарной спальни!" – подумал интеллигент. И действительно, комната была большая и светлая. А ее убранству мог позавидовать любой провинциальный музей. Вся мебель была роскошная, старинная, но в прекрасном состоянии. Стены были покрыты бледно-розовой венецианской штукатуркой, на полу лежал узорчатый паркет. Возле окна располагался прелестный туалетный столик, над которым висело огромное зеркало в бронзовой раме. Рядом стоял пухлый уютный диван со светло-розовой же флоковой обивкой, под потолком красовалась огромная хрустальная люстра.
   – Ну, как вам кофий? – поинтересовалась дама, когда Кружкин выпил до дна чашечку и сожрал все круассаны. – Надеюсь вы понимаете, что как честный человек вы теперь обязаны на мне жениться?
   И Поппер-Душкина снова весело расхохоталась. – Да не пугайтесь, мон шер амии, это шутка!
   – Вот как? – Генрих принял гордую позу, выражающую возмущение, – значит для вас это всего лишь шутка? А у меня по отношению к вам самые серьезные намерения. Я, как мальчишка, влюбился в вас с первого взгляда, а вы своей холодностью разбиваете мне сердце! Жестокая! Кровь моя льется, словно мохито, о сеньорита, мое сердце разбито!
   – Что вы, Анри! Не принимайте мои слова всерьез, это же просто дамское кокетство! Я тоже к вам неравнодушна, разве вы этого не видите? Неужели вы еще сомневаетесь в моей любви? Обнимите же меня скорее. Я хочу прижать вас к моему горячему сердцу! – и она сгребла Кружкина в охапку и изо всех сил прижала его к своему пышному бюсту.
   Генрих чуть не задохнулся от сладкого запаха ее духов и крепких объятий.
   Вернулся домой Кружкин лишь к вечеру. За это время Маша успела обзвонить все больницы и морги. Генрих Валентинович явился слегка навеселе, от него сильно пахло коньяком и женскими духами. Все было понятно без слов. Он прошел в гостиную и уселся в любимое кресло.
   – Присядь, Мария! У нас будет серьезный разговор, – торжественно и строго заявил гражданин Кружкин.
   Маша испуганно присела рядышком на диван. Она примерно догадывалась, о чем пойдет речь, и чем все это кончится, но она не ожидала что все произойдет так быстро.
   – Так вот, – официальным голосом продолжал Генрих, – хочу довести до вашего сведения, что при сложившихся обстоятельствах наше совместное проживание стало невозможным. Я считаю необходимым подать заявление на расторжение брака, чтобы компетентные органы сделали соответствующую запись в наших паспортах. Так как детей у нас не имеется, нас разведут в загсе без всяких бюрократических проволочек.
   – Хорошо, я согласна на развод, – ответила Маша, – только объясни мне, пожалуйста, какие именно обстоятельства у тебя вдруг сложились, и почему так внезапно?
   – Видишь ли, Мария, я уже давно понял, что наша любовь осталась в прошлом. Жизнь не стоит на месте. Сама понимаешь. Ушла любовь, завяли помидоры… Я в тебе разочаровался. Ты не тот человек, с которым я хотел бы встретить старость. Любовная лодка разбилась о быт, как говорится. Нет в тебе романтики, ты ограниченная приземленная женщина. А я тонкая возвышенная натура. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень не столь различны меж собой! Ну, ты поняла?
   – Да! Чего же тут непонятного? Я тебя не достойна, и все, – констатировала Маша. Ее душа просто разрывалась от обиды. Почти три года она была примерной, доброй и ласковой женой этому человеку. А он так легко, так быстро от нее отказался. Просто никогда не любил. Она только сейчас это поняла. Раньше думала: ну пусть он такой дурак и хвастун, эгоист и сноб, никчемный человек, но все же как-то по-своему любит ее, привязан к ней. Но ничего этого не было, просто ей так казалось. – Ладно, Генрих, все что не делается – к лучшему. Нам прямо сейчас собираться и уходить?
   – Да нет! Можете пока тут пожить. Уйду я. Дело в том, что я наконец встретил женщину своей мечты. Она нежная, милая, романтичная, а к тому же у нее прекрасно обставленная пятикомнатная квартира в двух шагах от театра. Она обещала купить мне машину! – не удержался, чтобы не похвастаться, Кружкин. – Так что сейчас я возьму все необходимое и поеду к ней! А вы живите, пока не подыщите себе жилье. А потом я буду сдавать эту квартиру, деньги лишними не бывают. Это моя Липочка так решила, она такая умница и красавица! Женщина моей мечты! – на лице Генриха отразился неподдельный восторг. Самое интересное, что про Сашеньку, ради которой совсем недавно был готов на любые подвиги, он больше ни разу не вспомнил. Теперь в его сердце царила Олимпиада.
   Маша помогла Кружкину собрать пожитки, и, не позже чем через час, он распивал кофеи в роскошной гостиной Поппер-Душкиной.
   Олимпиада вдохновенно играла на старинном белом рояле и пела романс:
   – Отцвели уж давно хризантемы в саду…
   Генрих фальшиво подпевал ей. Оба были счастливы.

   Свадьбу сыграли через два месяца. Ровно столько потребовалось времени, чтобы оформить развод и подать заявление. Поппер-Душкина решила не устраивать шумного торжества, а ограничиться небольшим банкетом в узком кругу друзей. В украшенной разноцветными надувными шарами в форме сердечек и красивыми букетами гостиной, собралась кампания. У Олимпиады не было родственников, а близких друзей имелось четверо: известный художник Валико Мордабидзе с супругой Нателой, хормейстер из Академии Семен Семеныч и учительница музыки Эльвира Павловна, старая дева. С этими людьми Генрих Валентинович успел познакомиться еще до свадьбы. Каждую пятницу они собирались у Поппер-Душкиной попить чаю, сыграть партию, другую в покер и помузицировать. Это были сливки высшего общества, как называла их Олимпиада Ивановна. Она очень гордилась дружбой с такими умными и интеллигентными людьми.
   Угощение заказали в ближайшем ресторане, он находился на первом этаже старинного особняка, в котором располагались поппер-душкинские апартаменты. Кстати она никогда не называла свое жилье квартирой, только апартаментами. Да и комнаты именовала несколько странно на французский манер – дортуары, будуары. Прихожую называла "фойе" или "вестибюль", причем с истинно парижским прононсом, хотя французского языка не знала.
   Олимпиада Ивановна выходила замуж в четвертый раз. Все предыдущие мужья умерли, так что была она трижды вдовой. Поппер-Душкина получила первую часть своей двойной фамилии, так же как и квартиру, от последнего, третьего мужа Исаака Поппера. Это был маленький добродушный человечек на десять лет ее моложе, который работал директором кладбища. Ися имел приличный доход и оставил супруге довольно крупные вклады в нескольких банках, так что вдовушка могла роскошно жить на проценты с капитала. Исаак Наумович отличался кротким нравом, но и ему, в конце концов, надоело терпеть бесконечные капризы строптивой супруги и, перед самой смертью, он собирался с ней развестись. Это означало раздел имущества и выселение из апартаментов, чего очень не хотелось Олимпиаде Ивановне.
   Исаак Поппер погиб при очень странных обстоятельствах: на него упала тяжелая бронзовая статуя, много лет украшавшая сиреневый будуар. Это была прекрасная скульптура изображавшая Дон Кихота в натуральную величину в латах и с копьем в руке. Сие произведение искусства подарили Попперу коллеги на юбилей несколько лет назад, специально для этого случая ее отлили в мастерской по изготовлению надгробий и памятников. Как она могла обрушиться на злополучного Исечку, милиция так и не выяснила. Происшествие посчитали несчастным случаем, дело закрыли. Олимпиада унаследовала все движимое и недвижимое имущество супруга, который так и не успел подать заявление о разводе.
   И мадам Поппер-Душкина осталась безутешной вдовой, богатой и свободной, как птица. На работу в кукольный театр она устроилась по совету Эльвиры Павловны, чтобы увеличить шансы на новый брак. Учительница музыки была великим спецом в вопросах замужества, несмотря на то, что сама ни разу не состояла в браке. И на этот раз Эльвира оказалась права, ведь Генрих подвернулся Олимпиаде именно в театральном коллективе. И теперь была веселая свадьба.
   Валерьян Северьянович, маленький тщедушный старикашка, взял на себя роль тамады, он постоянно произносил длинные веселые тосты за жениха и невесту с истинно грузинским красноречием. Его огромная усатая супруга Натела выполняла обязанности хозяйки: подносила с кухни угощения, убирала грязные тарелки и пустые бутылки. Эльвира Павловна обеспечивала музыкальное сопровождение, она сидела за роялем и наигрывала приятные мелодии и песни, которые с жаром исполнял знаменитый Семен Семериков, узким бородатым лицом и манерой пения, несколько напоминающий старого козла. Было очень весело.
   Олимпиада Ивановна нарядилась в красивое вечернее платье бледно-зеленого цвета, щедро украшенное стразами и перьями. Генрих был в том же самом костюме, в котором три года назад женился на Маше. Покупать новый Поппер-Душкина посчитала излишним расходом.

История двенадцатая. Генрих после свадьбы

   Медового месяца у молодых не было. На следующий же день после свадьбы ситуация в новой семье Кружкина перевернулась с ног на голову. Началось все с того, что Олимпиада Ивановна вместо того, чтобы принести мужу завтрак в постель, дала ему хорошего пинка под зад толстой короткой ногой и сказала:
   – Милый Анри, с этого дня ты сам будешь бегать в ресторан за кофием и круассанами, как раньше это делала я.
   – Да что ж такое-то! Милая, могла бы и сама сходить, тем более, что ты уже привыкла.
   – О, Анри, на привычку есть отвычка. Разбаловала я тебя! Ступай без разговоров, а то на работу опоздаем!
   Делать нечего, возражения были бесполезны. Генрих, злобно шипя, оделся и спустился в ресторан.
   Сладкой жизни, о которой он мечтал с детства, так и не получилось. Теперь на Кружкине лежало множество неприятных и непривычных для него обязанностей: хождение за продуктами, уборка огромной квартиры, мытье посуды, а также выполнение всевозможных капризов и прихотей мадам Поппер-Душкиной. Она могла разбудить мужа среди ночи и отправить в супермаркет за ананасами и шампанским, мороженым, свежей клубникой или красной икрой, причем потом пожирала все эти деликатесы совершенно самостоятельно, без всякого участия Генриха.
   – Милый Анри! Ты должен выполнять мои маленькие скромные просьбы, ведь я представительница прекрасного пола и имею право на дамские капризы.
   А если Генрих пытался что-то возразить, то в него немедленно летел какой-нибудь тяжелый предмет: бронзовая пепельница, пресс-папье или канделябр.
   Были и другие неприятные моменты. Питаясь изысканными деликатесами из ресторана, Олимпиада кормила мужа только сваренными на воде кашами, мотивируя тем, что у него, якобы, больной желудок. Она говорила:
   – Драгоценный Анри! Ты у меня такой худенький, хрупкий. В этом виновато больное пищеварение. Тебе необходимо питаться исключительно здоровой пищей: овсяной и гречневой кашей – и никакого кофе со сладостями, только травяные чаи! Я хочу жить с тобой долго и счастливо, поэтому буду следить за твоим здоровьем.
   Генриха такое положение ох, как не устраивало! Его огромный жадный желудок требовал обильной и вкусной еды, к которой приучила его Маша. Кружкину было тошно от одного вида сваренных Олимпиадой каш, а без кофе он постоянно чувствовал себя разбитым и немощным.
   – Так дело не пойдет, Генрих Валентинович! Вот это, я понимаю, вы влипли, по самые уши! Немедленно примите меры, а иначе помрете голодной смертью, придется вам сыграть в ящик, и я не думаю, что вы выйдете победителем в этой игре! М-да.
   Однажды, делая уборку в ящиках роскошного бюро, Генрих случайно наткнулся на паспорт супруги. Пролистав документ – ужаснулся! Оказалось, что мадам Поппер-Душкиной недавно исполнилось шестьдесят восемь лет!
   – Липочка, это правда? Тебе почти семьдесят? – спросил мужчина, сотрясая в воздухе паспорт жены.
   – Не понимаю, что тут такого? – нимало не смутившись, отвечала Олимпиада Ивановна, – ну я немного тебя старше, это сейчас даже модно. Все интересные дамы в возрасте имеют молодых мужей или любовников, ты что же, телевизор не смотришь? Совсем отстал от жизни, милый?
   – Немного?! Ты старше меня на целых тридцать лет, и даже меня не предупредила! Кипит наш разум возмущенный!
   – Анри, вы забываетесь! Как вы разговариваете с законной супругой, это мове тон. Вы разочаровываете меня, мон шер ами! А разум покипит-покипит и остынет, так вот пока не остынет, я не желаю с вами разговаривать. Держите себя в рамках приличий, а то как бы вас Дон Кихотом не пришибло!
   В тот раз супруги все-таки помирились, но Генрих принял твердое решение уйти от Поппер-Душкиной, тем более, что она не выполнила своего обещания купить ему машину, и на вопросы об обещанном подарке лишь мило улыбалась и отшучивалась. Кружкин понял, что его обманули.
   "М-дя! Провела, как младенца! Мечты-мечты, где ваша сладость? Остался я у разбитого корыта, попал как кур в ощип!"
   Генрих Валентинович надумал помириться с Машей. Как-то днем между репетициями он наведался в квартиру, чтобы повидаться с членами бывшей семьи, но к своему удивлению обнаружил, что там пусто: ни бабушки, ни Антоши, ни даже Бруничка, нет.
   – Да что ж такое! Куда же они подевались-то, а? Все ушли на фронт, что ли?
   И он в первый раз после долгой разлуки решил позвонить Маше.
   – Алло, милая? Это я звоню, твой бывший супруг, надеюсь, не забыла еще?
   – А, это ты, Гена? Что-нибудь случилось?
   – М-да. Вот такой вопрос меня мучает. Я тут нашел времечко наведаться в нашу квартирку и никого там не обнаружил. В чем дело? Куда это вы все вдруг подевались?
   – О, Геночка, разве ты не в курсе? Я же вышла замуж! И мы переехали к моему новому супругу в его просторный коттедж. Тут так замечательно: большой двор, тенистый сад. Антоше и Бруничку есть, где побегать, да и бабушке полезно посидеть на свежем воздухе в тенечке.
   – Замуж? Быстро же ты утешилась, однако! Вот уж не ожидал. И кто этот счастливец, если не секрет?
   – Ты его знаешь! Это мой бывший одноклассник Илья Бухалов! Как только он узнал, что ты меня бросил, сразу же сделал мне предложение. И я, конечно же, согласилась. У меня просто не было другого выхода, ты же знаешь, что мы остались без жилья. Да и бабушке уж очень Илюша нравится!
   – Так вот, значит, как! Ну ладно! Не буду мешать вашему счастью! Совет да любовь, всех благ! М-да! – добавил он и злобно нажал кнопку мобильника.
   Мужчина твердым уверенным шагом отправился на кухню. Он вытащил из буфета свою огромную поллитровую кружку и баночку, на дне которой оставалось еще немного растворимого кофе. На его счастье в сахарнице был окаменевший от времени сахар. В хлебнице лежало несколько засохших пряников.
   – Вот и славно! Обойдусь без вас! – злобно включив чайник, сказал мужчина.
   Вскоре он уже сидел в своем любимом кресле, жадно пил крепчайший сладкий кофе и закусывал его пряниками. По телевизору показывали его любимый сериал "Нудные дядьки-2".
   – Ничего, Генрих, в жизни всякое бывает. Человеку свойственно ошибаться, даже такому умному и опытному не по годам, как вы. И на старуху бывает проруха! Но ничего, мы еще повоюем. Машка пожалеет и вернется ко мне! Нас ждет огонь смертельный, и все ж, бессилен он! Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный, десятый наш десантный батальон, десятый наш десантный батальон.
   В этот момент зазвонил мобильный.
   "Это Маша! – обрадовался мужчина. – Решила вернуться!" Но звонила "его любимая супруга" Олимпиада Ивановна.
   – О, мон шер ами, Анри! Где же вы пропадаете все это время? Я так скучаю! Бегите скорее в ресторан и закажите мне фрикасе из пулярки, фуагра и свежих круассанов! И побольше, я помираю с голоду! А еще мне очень не хватает вашего общества.
   – А не пошла бы ты в жопу, старая жаба?! Ноги моей не будет в твоем доме! И никогда мне больше не звони! Вот тебе, гнида! Щщщщука, ччччварь, ээээээээээ, – и он с азартом показал телефону костлявый коричневый кукиш.

Гимн Генриха Валентиновича

     Настоящие мужчины
     Никогда не чистят зубы
     Никогда не моют ноги
     Это все не по-мужски

     Никогда не чистят обувь
     И одежду не стирают
     Если высохнет грязюка
     То отвалится сама

     Настоящие мужчины
     Постоянно на работе
     Но у них начальник – сука
     Злобно платит им гроши

     Настоящие мужчины
     Разговаривают матом
     Так понятнее гораздо,
     Чем на русском языке

     Настоящие мужчины
     Очень слабого здоровья
     Постоянно пьют лекарства
     Все всегда у них болит

     Настоящие мужчины
     Обожают сериалы
     Про ментов и про бандитов,
     Десантуру и спецназ

     Настоящие мужчины
     Все бесстрашные герои
     И почти что не боятся
     Тараканов и мышей

     Настоящие мужчины
     Любят пить вино и водку
     А потом от их дыханья
     Погибает все вокруг

     Настоящие мужчины
     Знаменитые спортсмены
     Все борцы и чемпионы
     По дзюдо и карате

     Настоящие мужчины
     Постоянно лезут в драку
     И, бывает, побеждают
     Старых бабок и бомжей

     Настоящие мужчины
     Все не платят алименты:
     Больно нужно тратить деньги
     На каких-то там детей!

     Настоящие мужчины
     Все когда-то воевали
     И, причем, одновременно
     И в Афгане и в Чечне

     Настоящие мужчины
     Часто пишут объявление:
     "Познакомлюсь с милой дамой
     До пятидясити лет

     Настоящие мужчины
     Просто редкие красавцы
     Но жена у них уродка,
     В жизни им не повезло

Ольга Трушкина Приключения гламурного грузчика