Галина Владимировна Врублевская
Еще один шанс

1.

   В купе поезда дальнего следования я оказалась одна. В это время года, на исходе осени, люди предпочитают сидеть дома, но мое путешествие было вынужденным. Оскверненная любовь, порушенная семья, разбитая жизнь – все это, вместе взятое, подтолкнуло меня в дорогу. Куда я еду? Зачем? Колеса вагона ритмично постукивают на стыках рельсов: «Од-на, од-на, одна-на-на».
   Мой неподвижный взгляд застыл на темном стекле – ночь. В полумраке вагонного освещения окно отражает мое собственное лицо: едва обозначенные штрихами нос и губы, и глаза, подернутые дымкой печали. Глаза у меня разного цвета – один карий, другой зеленый, и в юности меня расстраивало это несоответствие, казалось, все обращают внимание, смеются. Я где-то читала, что по глазам можно определить характер и даже предсказать судьбу, но в мистические бредни не верю. Мой единственный спутник – новый чемодан на колесиках – при каждом толчке откатывается от столика: я поленилась его убрать в рундук под сидение, благо еду одна. Я встаю, и вынув из наружного отделения все необходимое мне в дороге, убираю чемодан на место. Так-то лучше, спи, дружок. Я раскладываю постель, переодеваюсь в спортивный костюм и вытягиваюсь на полке, прикрываю глаза. Но спасительный сон не приходит ко мне – горестные думы мешают заснуть.
   Разве я виновата в том, что случилось, что еду сейчас одна, неведомо куда? Но в который раз корю себя за выбор, сделанный почти двадцать лет назад. Я связала свою жизнь с этим негодяем, когда вокруг было столько хороших парней. И ведь все началось тоже в поезде. Тогда я ехала в плацкартном, а не в купе, как сейчас …
//-- * * * --//
   В поезде дальнего следования я еду впервые. Немного тревожно, но интересно ехать так далеко с незнакомыми мне людьми. Я уже закончила два курса института культуры, но меня впервые отпустила меня одну так далеко. Прежде я проводила свои каникулы на даче у бабушки с дедушкой. Не только летом, но и остальное время мама строго следит за мной. Я должна приходить домой не позже одиннадцати, знакомить ее с моими мальчиками и прочее, прочее. Поэтому я вообще сижу дома, и мальчиков у меня тоже нет. Да и кто обратит внимание на меня, незаметную мышку с хвостиком на затылке и выпуклым прыщавым лбом, даже не прикрытым челкой. Только когда кому-то нужны конспекты, вспоминают обо мне. Хорошо, что у меня появилась хоть одна подружка – с ней вместе мы готовимся к семинарам. Именно эта девочка, чьи родители живут у моря, и пригласила меня к себе.
   Мое место на верхней полке. Я прижалась спиной к стенке вагона и, лежа на боку, исподволь поглядываю на своих попутчиков. На меня никто внимания не обращает. Старушка внизу наискосок от меня, как поезд тронулся, принялась махать спицами. Вообще, бабка немного чудаковатая. На ней связанные из разноцветных ниток пестрые вещи: юбка, длинная кофта и нелепая соломенная шляпка. Тоже, видать, самодельная. Что она вяжет, мне непонятно.
   Пожилой мужчина, на полке под моей, сидит у окна, видно, дремлет: никаких движений. При посадке он помог мне убрать чемодан на багажную полку, но разговаривать нам было не о чем. Вид у него простовато-деревенский: белая, в полоску рубашка, застегнутая на все пуговицы, но галстука под воротником нет. Темный старомодный пиджак он сразу снял и повесил на вешалку. Вот он зашевелился, достал книгу, выложил на столик, склонился над ней – розоватая плешь светится сквозь редкие, гладко зачесанные волосы. Трудно себе представить более скучную внешность. Этот мужик похож на военрука в нашем институте. Может, он деревенский учитель?
   Место на второй полке напротив пустует уже второй час, а жаль. При посадке шикарный парень, рост обалденный, как у баскетболиста, забросил на свое место какие-то мешки и коробки, и сразу куда-то исчез. Где же он?

   Проводник, небрежно бренча стаканами, остановился у нашего купе. Поезд кинуло в сторону, брызнул кипяток на мою голую пятку, торчащую в проходе. Я ойкнула, вытаращив глаза от испуга, подтянула ногу под себя. Он замер, видно испугавшись моего вскрика, даже не извинился, невежа. Потом, стараясь больше не проливать, осторожно поставил стаканы на столик. «Учитель» поспешно убрал книгу, но старушка отрицательно мотнула головой. Я тоже отказалась. Распивать чаи в компании со старым занудой мне не хотелось, и я была еще не голодна. Проводник, держа в руках оставшиеся стаканы, повернулся к выходу и теперь чуть не столкнулся с нашим «баскетболистом». Тот как раз возвращался на свое место. Тоном, не терпящим возражений, он отдал приказ:
   – Постой, парень, поставь еще два стакана. Чай с лимоном для меня и для дамы, – он кивнул в мою сторону. – И никаких возражений, девочка.
   Я и не думала возражать. Быстро соскочила со своей полки. Пристроились с «баскетболистом» на бабушкином месте, та на самый край отодвинулась. «Учитель» быстро закончил свою трапезу и лег, отвернулся к стене. Потом я достала свои припасы, и мы принялись поедать их с «баскетболистом», запивая душистым чаем. Мне не приходилось задумываться, о чем говорить с моим красивым попутчиком. Он без умолку болтал сам. Оказалось, он и впрямь спортсмен, правда занимался не баскетболом, а греблей на шлюпках, тоже командный вид. А сейчас ехал с товарищами на летние сборы, в то же местечко на берегу моря, что и я. Но билетов в один вагон им в кассе не хватило, и мой спортсмен оказался вдали от своей команды, в нашем купе. «Однако, это чудненько – сказал он, обращаясь ко мне, – Теперь мне будет не так одиноко, у нас, ведь, одни мужики. А ты, как майская розочка, – подарок судьбы». Сейчас меня бы покоробило от такого пошлого сравнение, но тогда … Я впервые слышала комплимент в свой адрес. Мое лицо запылало смущенным румянцем, замаскировав розовые прыщики на лбу. Затем мой спортсмен покопался в своих мешках и вытащил из футляра гитару. Лирический перезвон гитарных струн окончательно растопил мою скованность. Я стала подпевать Спортсмену.
   Может, это кому-то покажется странным, но я не только ехала одна впервые в поезде, но и впервые сидела рядом с человеком, играющим на гитаре. Ведь на институтские вечеринки я не ходила. Не передать словами, как велика разница между исполнителем, увиденным в рамке телеэкрана и человеком, перебирающим струны у тебя на глазах. Его длинные пальцы, мечтательно прикрытые глаза, хрипловатый, задушевный голос. Сейчас бойкий спортсмен превратился для меня в артиста, человека, понимающего мою душу. Звучащие слова любви не были для меня просто текстом песни – то были признания, адресованные лично мне. Когда спортсмен невзначай коснулся своим коленом моего, я почувствовала ожог, но не отодвинулась. Теперь мы были одно: широкоплечий статный спортсмен и я, щуплая девчонка, почти подросток. И сила этого человека подчинялась мне!
   Сельчанин похрапывал, глаза старушки были невидяще обращены к потолку, губы ее шевелились, подсчитывая петли. Но мы со Спортсменом и не таились ничьих взглядов – кроме нас двоих никого теперь не существовало в целом мире. Когда мелькающие за окном поезда картинки стали погружаться в сумеречную темноту, Спортсмен встал. Он взял меня за руку и повел узким коридором в другой вагон, где ехали его друзья. Толчки колес на стыках рельсов бросали меня от стенки к стенке, но я, не чуя ног, шла за Спортсменом.
   Новый друг представил меня своей команде, ребята потеснились и дружелюбно приняли в свой круг. Меня окружала восьмерка парней. В институте Культуры, где учусь, почти сплошь девочки: красотки-искусствоведы. Среди них я, безусловно терялась, так как красоткой не была. Но здесь … Когда парни то в шутку, то всерьез осыпают тебя комплиментами, то становишься пьяной без вина. Однако и бутылка ходила по кругу. Кто-то пил прямо из горлышка, но мне налили в чайный стакан, и никогда я не пила ничего вкуснее, чем этот дешевый портвейн. Разумеется к своим восемнадцати годам я уже пробовала вино, но всегда в культурной обстановке, под закуску и под присмотром мамы. Но сейчас, все было гораздо интереснее. Мамы рядом не было, голова кружилась все сильнее и все тело наливалось приятным теплом. Однако на сей раз вместо мамы меня остановил Спортсмен. «Стоп, с нее хватит, – сказал он, когда я уронила голову на его плечо, – не люблю пьяных женщин!».
   Я же была в том состоянии, когда с равной готовностью выпила бы еще вина или сомкнулась губами с сидящим рядом Спортсменом. Случилось второе. Не обращая внимания на остальных ребят, мы соединились в долгом поцелуе с моим новым другом. Я отпрянула лишь тогда, когда ощутила его ладонь в совсем неприличном месте и увидела собственное, задранное доверху платьице. На миг мне показалось, что не тусклый светильник, а взгляд мамы направлен на нас с потолка вагона. Он заставил меня отодвинуться и поправить подол.
   Двое суток продолжалось наше со Спортсменом противостояние, я удерживала бастион своей невинности под неявным надзором мамы. Но утром третьего дня я не смогла найти в веселом купе свои трусики, и больше мама не беспокоила меня. Я не поехала на квартиру подруги, адрес которой лежал у меня в сумочке. Я поселилась вместе со Спортсменом в палатке, раскинутой на диком пляже, и стала его женщиной. Тренер команды смотрел сквозь пальцы на эти вольности, видно эти сборы были у ребят вместо каникул.
   Маме я отбила чинную телеграмму, что доехала благополучно, и, что мы ходим с подружкой на море, загораем, читаем книжки. Через несколько дней я навестила свою однокурсницу и попросила ее прикрыть меня, если мама вздумает позвонить ей сама.
   В группе гребцов, принявших меня, не было профессиональных спортсменов. Ребята учились в каком-то экономическом вузе, но главной их задачей было выступать за этот вуз на соревнованиях. Мой Спортсмен учился на экономическом факультете неслыханно сколько лет. То, какой он шалопай, открылось мне гораздо позднее. Но в это лето шквал любви лишил меня и глаз, и разума.
   Когда осенью я вернулась домой, мама не узнала меня. Она лишь была довольна, что дочка хорошо выглядит. Я загорела, окрепла, и даже противные прыщи исчезли с моего лба. Перемены в моей жизни какое-то время оставались ей неведомы. Я по-прежнему допоздна засиживалась в библиотеке. Однако теперь я готовила не свои задания, а писала рефераты и курсовые за своего Спортсмена. Он учился в институте уже восемь лет, но пока он был в хорошей спортивной форме, его не отчисляли. Но могли. И я принялась тащить его к диплому. И хотя его задания были не по моему профилю, я с ними справлялась: моя школьная золотая медаль была заработана честно. Учиться я умела и любила. Довольно скоро я стала разбираться в финансовых схемах и экономике лучше, чем в древних летописях, изучаемых в моем институте. В зимнюю сессию я удивила маму первыми в жизни тройками. Зато мой Спортсмен наконец продвинулся на один семестр.

   Следующие каникулы я снова провела с моим другом. Теперь нас окружали другие ребята. Прошлогодняя команда как-то вдруг распалась. Одни ребята сменили спортивный клуб, другие вообще сошли с дистанции, бросили спорт. Мой спортсмен оказался среди новичков стариком. И он уже тоже стал задумываться о своей карьере. Для профессионального спорта у него не было нужных достижений, в любительском заработки были очень скромны. И все меньше внимания мой Спортсмен уделял тренировкам. Однако и служба на ниве экономики мало привлекала его. И он загорелся новой идеей – выступать в музыкальном ансамбле. В этом сезоне он стал прирабатывать, играя на гитаре в курортном ресторанчике. Я принялась помогать ему, сочиняла слова песен, которые он подкладывал под музыку. Кончилась эта афера тем, что из команды моего спортсмена отчислили, теперь под угрозой стало и его пребывание в институте.
   Во что бы то ни стало мы должны были защитить диплом. Я говорю «мы», но речь шла, разумеется, о его дипломе. На четвертом курсе я завалила сессию, зато мой Спортсмен, с моей помощью, получил квалификацию экономиста. К этому времени наши с ним отношения уже не были секретом для моей мамы. Теперь она мечтала лишь о том, чтобы он не бросил меня, а взял в жены.
   Но вышло так, что в мужья пришлось взять мне его. Да, он оказался мужем на моем иждивении. Целый год он болтался без дела: из спорта ушел, в ансамбле не прижился, о серьезной работе экономиста не мог думать без отвращения. Я работала уборщицей. Но когда родился наш ребенок, ему пришлось взяться за ум. Он устроился вторым тренером в только что открывшийся фитнес-клуб (тогда они назывались иначе) и стал тренировать смазливых дамочек, жен кооператоров. Новые русские еще только нарождались. С его-то дипломом, в лихое время перестройки, он мог бы стать воротилой на финансовой бирже, но он абсолютно не разбирался в котировках, марже и прочих премудростях продвижения средств. Не разбирался и не пытался вникнуть. Зато, оказалось, что в женских прелестях он разбирается отлично. Скоро мне открылась одна интрижка, затем другая. Я не могла бросить ребенка, но он и не собирался уходить от меня. Я к тому времени закончила курсы бухгалтеров и стала прилично зарабатывать. Он по-прежнему бегал из клуба в клуб, зарабатывая крохи.
   И вдруг: он словно проснулся. Нашему сыну было восемь лет, когда он взялся за него. Он решил сделать из него профессионального гребца. Стал водить его в гребной клуб. Вначале занимался сам, потом определил к серьезному тренеру. По мере того, как сын рос, он все больше отдалялся от меня. Его взяли в сборную города, затем страны. Я почти не видела своего мальчика. А теперь он вырос и заключил контракт с заграничной командой. После отъезда сына вскоре и муж окончательно бросил меня. Владелица фитнес —клуба, где он работал тренером, приняла Спортсмена в свой бизнес и в свои объятия.
   Я осталась совсем одна – уже не «майская розочка», а высохшая ветка, с колючками обид на стебле.
//-- * * * --//
   Как я была глупа и наивна. Игра мускулов и перезвон гитарных струн затмили мне суть моего Спортсмена. А человек-то он был мелкий, подленький. Он использовал меня и выбросил вон. Конечно, я могу заработать себе на хлеб, но разве это главное? Мне просто не хочется жить, я еле удерживаюсь, чтобы не натворить глупостей.
   А, если бы добрая волшебница, я знаю, они не существуют, дала бы мне еще одну попытку? Волнение охватило меня. Я перевернулась на другой бок и уставилась в стену, будто на ней был начертан едва различимый текст. Если бы я сделала другой выбор?

2.

   В поезде дальнего следования я еду впервые. Немного тревожно, но интересно ехать так далеко, с незнакомыми мне людьми. Я только что закончила второй курс института, но голова моя напичкана фантазиями о неземной любви, о служении любимому человеку, о самоотдаче и чувстве долга. Все эти ценности как-то ненароком привил мне дедушка, профессор университета.
   Старушка внизу, подо мной, распускает почти готовое вязание и сматывает нитки в клубок: что-то у нее не получилось. Пожилой мужчина у окна молчит. Кажется, он не решается со мной заговорить. Жаль. У него такой умный, проницательный взгляд, наверно, он многое повидал, мог рассказать что-нибудь интересное. Сейчас он читает книгу.
   Парень на верхней полке напротив меня почти всю дорогу отсутствует. Он едет в другом вагоне со своими дружками-спортсменами. Вчера он заглянул сюда на полчасика, повыставлялся перед нами, даже под гитару спел пару песенок. Смех один: слуха нет, голос никакой, и все пение под один аккорд. Я таких трепачей терпеть не могу, за версту обхожу. Как будто в другой, неведомой мне жизни, я получила печальный опыт. Разумеется, я вчера отказалась пойти с ним в другой вагон, к его компании. Он вернулся под утро, вдрызг пьяный, потом безобразно храпел на своей полке. Но прежде, спьяну, завалился прямо на старушку, чей испуганный визг и разбудил все купе. Лишь к обеду он проснулся и снова ушел к своей компании балдеть. Еще перегар из купе не выветрился.
   Я спустилась со своей полки и присела на нижнее место, чуть отстраняясь от пожилого мужчины. Он тотчас закрыл книгу, показал мне ее обложку.
   – Не читали, случаем?
   Читаю я много, но исторические разоблачения – не мой жанр. Я люблю стихи и романы про любовь. Ну, еще по учебной программе читать приходится.
   – Нет, к сожалению. Здесь какое время описано?
   – Давнее, – улыбнулся мой попутчик, – вас тогда и на свете не было, а я был мальчонкой.
   Разговаривая со мной, мужчина приосанился, пригладил ладонью редкие волосы, поправил несуществующий галстук. Спросил, не желаю ли я сесть к окошку. Слово за слово, выяснилось, что он вдовец, живет один, никто его не ждет. Дочь замужем, у той своя семья, своя жизнь. Работает он учителем, сейчас возвращается из областного центра, с учительской конференции. Затем учитель стал нахваливать свой яблочный край, свежий воздух, и чистую речку. Робко улыбнувшись, он предложил мне сделать маленькую остановку в пути: сойти на его станции.
   – Погостите у нас недельку. Белый налив уже поспевает, меду вдосталь, на рыбалку сходим на заре. Вы были когда-нибудь на рыбалке?
   Я никогда не была на рыбалке, я ни разу не срывала яблока с дерева, и настоящей деревни тоже не видела. Дача, где живут бабушка с дедушкой, не в счет. Там растут только кусты крыжовника и цветы.
   Тактичность, необыкновенная предупредительность, а также начитанность учителя заворожили меня. Я, как сомнамбула, последовала за ним, когда поезд замедлил ход у приземистого деревянного здания маленькой станции. Проводник неохотно вылез из своего купе – этот мальчишка почти всю дорогу спит – откинул ступеньки в тамбуре, и я спрыгнула на утрамбованную галькой узкую дорожку. Едва я коснулась ногами земли, как поезд тронулся вновь.
   Неподалеку от станционного здания, под тусклым фонарем, стояла телега, запряженная лошадью – позапрошлый век! Возница забросил наши вещи на телегу, уселся боком, свесив ноги с плоского настила телеги, взял в руки вожжи Мы с Учителем сели на задок, к нему спиной.
   Пожилого педагога, действительно, никто не ждал. Дом его – добротная пятистенка, встретил нас темными окнами. Учитель отвел мне отдельную комнатку, пожелал спокойной ночи и ушел спать в залу, как он назвал просторную горницу с грубыми дерюжками на полу. Деликатнейший человек! Ни вольного жеста, ни двусмысленного словца, ни сального взгляда. За неделю пребывания в его доме я сумела оценить богатство души этого человека. Он преподавал в местной восьмилетке математику, и за нехваткой учителей – физкультуру и столярное дело. В его доме все поделки из дерева тоже были сделаны его руками.
   Мой гостеприимный хозяин не досаждал мне жалобами, но как-то ненавязчиво дал понять, как он одинок и как нуждается в женской ласке. Несмотря на преклонный возраст (он годился мне в отцы), этот человек в душе был романтиком. Он называл меня «Моя Офелия» и говорил, что нынче таких чистых девушек, как я, уже не сыскать. Их деревенские девчата были во сто крат бойчее. Сделав паузу, он признался, что предложил бы мне руку и сердце, если бы не боялся выглядеть смешным в моих глазах.
   – Ничуть, – с горячностью воскликнула я. – И вы совсем не стары! – добавила я, больше убеждая себя, чем его. – Если вы сделаете мне предложение, я буду счастлива принять его.
   Образ светлого, чуть наивного, но мужественного сельчанина уже захватил мое сердце. Я осталась в этом доме и через месяц стала законной женой этого человека.
   Мама приезжала на свадьбу. Она была в черном платье, как будто хоронила меня. Но против моей самоотверженной любви не устояли бы и полчища матерей. Мама только заклинала меня не бросать учебу, но учитель клятвенно заверил ее, что проследит за этим. Я перевелась на заочное отделение.
   Жизнь в селе диктовала свой ритм. Постепенно я впряглась в хозяйство: коровы, свиньи, куры. Для страстных объятий времени почти не оставалось, да и мужские возможности моего учителя таяли с каждым годом. Однако я успела родить дочку. Учитель также сдержал обещание, данное моей маме – я закончила свой институт культуры. Однако работы по специальности в деревне не нашлось: старый клуб давно развалился, а в новом нужды не было. Молодежь уезжала из деревни. У меня не было общественно значимого дела, но главная моя беда заключалась в другом: я угасала как женщина, хотя еще была молода. Я томилась и беспричинно плакала, но мой дорогой старик не замечал моего томления, не понимал, что мне нужна мужская ласка. Он уже вышел на пенсию, но с домашними делами справлялся вполне. Главной его радостью и гордостью была пасека – с пчелами он проводил больше времени, чем со мной. Но однажды эти пчелы напомнили ему обо мне. Я невзначай потревожила рой и тотчас была наказана его бойцами. Несколько дней я ходила с опухшим лицом, обвязанная мокрым полотенцем. Мой старик как будто проснулся ото сна. Как-то после дневных трудов мы сидели с ним на лавочке перед домом. Он взял мои еще молодые и гладкие руки (я не забывала ухаживать за ними – сказывалась городская привычка) в свои сморщенные и заскорузлые пальцы и сказал:
   – Вот и еще одно лето на исходе, смотри-ка: листья на кустах пожелтели. Давай-ка, хозяюшка моя ненаглядная, нынче, как с огородом управимся, съездим к морю. Давно мы там не бывали!
   Он совсем забыл, что моря я так и не увидела вовсе. Он снял меня с поезда, когда я ехала отдыхать к подруге, и больше речь о курортах никогда не заходила. Я уезжала только дважды в год, сдавать сессии в институте, повидаться с мамой – и сразу назад. Скотина без хозяйки скучает и худеет.
   В конце сентября, когда мы выкопали всю картошку и привели в порядок огород, мы тронулись в путь. Нас провожало грустное мычание оставленной на соседку коровы и кудахтанье ни о чем не подозревающих кур. Тот же возница, что когда-то привез меня сюда, запряг свою лошаденку (гужевой транспорт и сейчас, двадцать лет спустя, остается в этих местах популярным средством сообщения с железной дорогой) и повез на станцию. Скопления народа не было, мы без труда купили билет на поезд и заторопились на посадку. Песчаную платформу давно заасфальтировали, но как и прежде, поезд стоял здесь всего лишь минуту. Бедный мой старик так боялся опоздать, что лоб его вспотел от волнения! Он схватил огромный чемодан и побежал на платформу, едва услышав гул приближающегося состава. От непомерного усилия изношенное сердце надорвалось, и мой муж умер на месте.

   Примерно так могла бы сложиться моя жизнь, сделай я двадцать лет назад выбор в пользу пожилого сельского учителя. Потом пошли бы споры из-за наследства. Его дочь от первого брака часто с завистью заглядывалась бы на наш дом. На месте старой деревянной пятистенки, наверняка, стоял бы новый, кирпичный дом. Моя собственная дочь, к тому времени уехавшая на учебу в столицу, вряд ли вернулась бы в наши края. И опять я оставалась одна. Опять, подчинив свою жизнь мужу, я незаметно упустила свое счастье.
//-- * * * --//
   Печальный итог этой прожитой лишь в воображении жизни совершенно лишил меня сна. Я вновь села у столика, подвернув под себя ноги. Темнота за окном стала еще гуще, но теперь картина оживилась вереницей мерцающих вдали огоньков. И они дали новый поворот моим мыслям. Дважды я оказалась в роли жертвы: кинув на алтарь мужчины свою молодость, забыв свои интересы. Как легко обвел меня вокруг пальца спортсмен-гитарист, живущий лишь в свое удовольствие. Для него я оказалась игрушкой и кормушкой. А вдовец из села? Я увидела в нем одинокого, страдающего Байрона, хотя он нуждался лишь в хозяйке для подворья. Я теперь почти уверилась в том, что прожила с ним жизнь на самом деле. Всему виной моя уступчивость, мое стерильное воспитание! Я не научилась отстаивать свои интересы. Где же та фея, что даст мне еще один шанс?

3.

   В поезде дальнего следования я еду впервые. Немного тревожно, но интересно ехать так далеко с незнакомыми мне людьми. Хотя я закончила лишь два курса института, я уже не наивный ребенок. Я вполне современная девушка, и этим все сказано. Не скажу, чтобы родители одарили меня большой красотой, но личико милое – все вокруг так говорят. Длинные, распущенные волосы, челка прикрывающие юношеские угри на лбу, а глаза! Ну, это особая тема. Некоторым нравятся игра цвета в моих глазах, но я немного стесняюсь своей особенности. Потому к месту и без оного я надеваю дымчатые очки. В них я выгляжу особенно загадочной, становлюсь просто неотразимой.
   В этом сезоне я качу к подружке на море, возможно, там я свою половинку отыщу. Мне нужен мужчина самостоятельный, с деньгами и собой не урод. В поезде я уже осмотрелась: кажется, подходящих кадров рядом нет. Придурковатая старушка – вся облачена в трикотаж и вяжет всю дорогу. Вяжет и распускает, делать ей нечего. Деревенский старик у окна – тоже не в счет. На него только посмотреть разок – тоска заедает. А вот спортсмен – ничего себе, занятный парень, только я таких уже знаю: поиграет и кинет. К тому же у него ни гроша за душой. Нет, мне пора уже всерьез о своей жизни задуматься. Уже треть моих подружек замуж повыскакивала.
   Пожалуй, я уже проголодалась немного. С проводником нам не повезло: какой-то разгильдяй – чай разнес разок и дрыхнет себе в служебном купе. Хоть бы кипятку приготовил! Пирожки я могу на станции купить. С завистью смотрю на супружескую пару, что едет на боковых местах. Мне бы такого Лапу! Всю дорогу вокруг своей женушки крутится, то окошко прикроет, то одеяльце ей подоткнет, то кипяточку принесет из другого вагона. Загляденье, а не муж! А супруга, знай, покрикивает, команды ему отдает.
   А это уж совсем неожиданно: едва жена в туалет удалилась – там очередь на полчаса – как Лапа ее мне стал подмигивать. Я сняла темные очки, томно свои глаза в его сторону устремила. Так мы в гляделки играли, даже парой слов успели перекинуться, пока жена на свое место не вернулась. Но мы уже договорились, что на следующей станции вместе погулять выйдем. Она-то всегда в вагоне остается, вещи сторожит.
   Поезд затормозил, мы выскочили на перрон. Проводник попросил принести ему пару бутылок пива, ему тоже нельзя отлучаться. Я пообещала, но тут же забыла о своем слове. Времени у нас с Лапой в обрез, а хотелось вдоволь пошептаться. Его супружница, высунув в окно голову, еще раз прокричала, что надо купить. Наконец мы отбежали к дальнему от нашего вагона ларьку, смешались с толпой пассажиров, гуляющих на платформе. Кажется, здесь мы недосягаемы для ее взгляда.
   Теперь я могла рассмотреть своего нового знакомца без помех. Приземистый, располневший мужик лет тридцати пяти. Шея короткая, толстая, уши оттопырены, но в остальном очень даже ничего. Волосы курчавые, густые. А, главное, в средствах явно не стеснен. Хотел разменять самую крупную купюру, каких у меня отродясь не водилось. Но в ларьке ему отказали, подумали, что фальшивая. Я свои рубли ему ссудила.
   Лапа постоянно улыбался, разговаривая со мной, несколько раз коснулся моей руки. Не прошло и пяти минут, как мы поняли, что нравимся друг другу. Правда мысль о его жене еще держалась в моей памяти:
   – А, что это вы перед своей половиной так стелитесь, все ее прихоти угождаете? Любите сильно?
   – Честное слово, сам не понимаю. Привык как-то. К тому же, чем я ласковей с нею держусь, тем скорее ее бдительность притупляется, – он засмеялся и, воровато оглянувшись, чмокнул меня в щечку.
   Я оторопела посмотрела на него, потом схватила за руку и увлекла за собой.
   – Куда вы меня ведете?
   Лапа еще сопротивлялся, животик его мелко подрагивал, но я уже видела, что победа останется за мной. Мы пронеслись по платформе, выбежали на привокзальную площадь. Здесь, к нашей удаче стоял вот-вот готовый отправиться в рейс автобус. Мы вскочили в него, не интересуясь, какой у него маршрут.
   Мы оказались в совершенно неожиданном месте. Но этом городе у меня обнаружилась студенческая подруга. Не та, что жила у моря, а другая, с которой мы вместе по дискотекам бегали. Она приютила нас с Лапой на первое время. Но мы не злоупотребляли ее гостеприимством. Лапа был человек самостоятельный, и вскоре обустроил и свою новую семью, со мной.
   Позднее мы переехали в столицу и неплохо обосновались там. Лапа был чудесным мужем – ласковым, внимательным и зарабатывал много денег. Однако работа была для него горькой необходимостью. Главная его жизнь проходила вне ее. Он любил пикники, шашлыки, рестораны. От такой сытной жизни я немного растолстела, что не помешало мне закончить институт. Потом он устроил меня на работу – у него всюду были связи. Моя специальность, «клубный работник», пришлась кстати на вещевом рынке, куда меня приняли администратором. Там такие фокусы-покусы, никакой цирк не сравниться. Что-то появлялось неизвестно откуда, что-то бесследно исчезало. У меня было почти все, но счастливой я так и не стала.
   Во-первых, у нас не было детей. Во-вторых, Лапа оказался большим ветреником, с чем мне пришлось смириться. Правда и я не отказывала себе в удовольствии иногда развлечься, но голову не теряла. Лапа же иногда заходил слишком далеко. Однажды я заглянула к нему на работу в сторожевую будку (он руководил службой безопасности на рынке) и застала его в объятиях директорши рынка. В окружении светящихся телеэкранов наружного наблюдения они занимались любовью!
   Я, конечно, пыталась бороться за свою семью, но директорша оказалась круче. Однажды она увезла моего Лапу к себе на дачу, и больше он не вернулся домой. Я осталась опять у разбитого корыта: ни мужа, ни ребенка. А тут еще и рынок закрыли, так что еще я потеряла и работу.
//-- * * * --//
   Что-то опять не сложилось. Как ни крути: хоть ублажай мужиков, хоть под башмаком держи – итог один. Они все равно вывернутся, себе на пользу твое присутствие обернут. Тьма за окном снова стала кромешной, огоньки исчезли. Засвистел ветер, зажатый между нашим поездом и встречным. Удвоенный двумя составами грохот напомнил мне судьбу Анны Карениной. Она смогла! А я? Что, если выпрыгнуть на всем ходу и кинуться под колеса встречного, ломая голову и шею? Я обхватила руками свои плечи, будто удерживая себя от безрассудного шага. Нет, жизнью нельзя бросаться. Это страшный грех!
   Но …. Может необязательно связывать свою жизнь с кем-то, искать свою половинку? Ее не существует. Это миф, выдумки поэтов. Жить одной, счастливо и свободно, что может быть лучше. Правда, я так и так остаюсь сейчас одна, и время мое упущено. Сорок лет, а ни кола, ни двора, ни специальности. Надо была раньше иметь голову на плечах! Госпожа Судьба, дай мне еще одну попытку!

4.

   В поезде дальнего следования я еду впервые. Немного тревожно, но интересно ехать так далеко, с незнакомыми мне людьми. Позади два курса института, но я уже определила цель своей жизни. Аспирантура, хорошая работа, самостоятельность. Девчонки в группе уважают меня, ценят за независимость суждений, хотя немного сторонятся. Я для них – не от мира сего. Ну и пусть, у меня своя дорога. Гадостей я никому не делаю, чужих парней не отбиваю, но и в свою жизнь вмешиваться не позволю. Сейчас моя основная задача – учеба, мужчины мне не нужны. Дорожные знакомства я и вообще презираю, там никогда правды о человеке не узнаешь. Наплетет о себе с три короба и не проверишь!
   Сейчас в купе нас только двое: я и старушка-вязальщица. Она только что в очередной раз распустила свое вязание и чуть не плачет, что-то опять получилось криво. Я высвободила из-под резинки свои волосы и расчесываю их перед зеркалом. Волосы у меня красивые: густые, каштановые, чуть ниже плеч. Я, вообще, своей внешностью довольна. Лицо – то задумчиво-серьезное, то приятно-насмешливое. Подруги считают, что я перед зеркалом тренирую его выражение, настолько оно изменчиво. Но они не правы. Просто внешность моя определяется настроением и требованием момента. Когда я сдаю экзамены: волосы заплетены в короткую, но толстую косу, лоб слегка нахмурен, в глазах сосредоточенность – какой препод не поставит мне «отлично»! Правда и знания мои всегда на уровне.
   Вечеринка – другое дело. Волны взбитых волос струятся по спине, достигая лопаток. Изящный макияж, прикид соответственный – прямо модель с обложки модного журнала. Впрочем на вечеринках я бываю редко, если только на чей-нибудь день рождения. На дискотеки и вовсе не хожу,
   Попутчики в купе мне попались неважнецкие. Кроме старушки со мной едут еще спортсмен с одной извилиной и унылый вдовец. Оба на стороне время проводят. Спортсмен в соседнем вагоне, со своей братвой выпивает – вряд ли они при таком режиме хороших результатов добьются. Вдовец в вагоне-ресторане весь день сидит. Наверно, невесту себе высматривает. А супружеская пара на боковых местах вообще смех вызывает. Муженек, по прозвищу Лапа, вокруг своей половины вытанцовывает, пока она рядом. А, едва она отлучилась, он мне стал двусмысленные знаки подавать. Оттого я и не жалую мужскую братию, что все они сволочи.
   Я повернулась к зеркалу и занялась своими волосами. Расчесала их, закрутила в замысловатый пучок, укрепила резинкой – красоваться здесь не для кого и нечего. Снова обратила свой взгляд на старуху. Она для своего возраста очень немногословна. Все-таки любопытно, для кого она так старается?:
   – Вы, бабуля, как Парки, то плетете, то распускаете свою пряжу. Не устали еще?
   – Портки? Ох, шутница. Нет, я вяжу не штаны. Я и сама не знаю, что получится, но хочется, чтобы и зимой согревало, и летом не преть.
   Я спохватилась, что вряд ли старушка знает о Парках, богинях судьбы. Нам профессор на лекции по римской мифологии рассказывал. Вообще-то их была целая троица, и каждая старалась, как могла, свою нить вплести. Мысль, что эта бабушка вывязывает чью-то судьбу показалась мне забавной. Но говорить со старушкой на эту тему было бы смешно. Проводник принес нам жиденький бесцветный чай, и мы со старушкой перекусили. Потом я залегла на свою полку и больше о своих попутчиках не думала.
   К концу путешествия я осталась в купе одна. Вдовец и старушка сошли на промежуточных станциях, спортсмен так и просидел в соседнем вагоне со своими друзьями. Супружеская пара на боковых местах наконец-то затихла: оба спят. Я без помех дочитала взятую в дорогу книгу на английском языке. После института я собираюсь не только заниматься в аспирантуре, но и возить за границу туристов. Одной наукой сыт не будешь.

   На море я отдохнула замечательно. В доме подруги я не знала никаких забот. Ее мать и готовила, и убирала, и в магазин за продуктами ходила. Мы же с подружкой целыми днями на пляже валялись, вечера проводили в кафешках, иногда к нам подсаживались парни. Подруга моя вскоре от меня отделилась: попала под чары местного красавца, я же сохранила независимость, о чем ни капли не жалею.
   Через год были еще каникулы – тоже безмятежные и пустые. Потом еще одни. Затем их сменили отпуска. Обычно я брала их зимой. Летом у экскурсоводов – самая горячая пора, работы много. Я работала с туристами несколько лет, но потом стада необразованных, глупых людей стали меня раздражать. У меня была ученая степень, я много знала и много чего могла рассказать своим экскурсантам. Но их не интересовали ни тонкости архитектурных стилей, ни исторические нюансы – только байки и анекдоты об именитых особах. Большей частью под всеми местными легендами и вообще никакой исторической правды нет. Я ушла в издательство, стала работать с рукописями, а не с людьми.
   Подруги одна за другой выходили замуж, рожали детей, губили свои жизни у плиты и стиральной машины. Я же вдруг обнаружила, что никому не нужна. Мужчина, который посещал меня по средам, помирился со своей женой, покаялся перед нею и расстался со мною. Но, возможно он нашел любовницу помоложе. Даже в театр мне теперь сходить не с кем, разве что с разведенными приятельницами. Да и те вот-вот станут бабушками, и снова уйдут от меня в свой личный мирок. И опять моим уделом станет одиночество.
//-- * * * --//
   В очередной раз я не сумела распорядиться дарованным мне шансом. Даже в мыслях, в мечтах, не получается сложить себе складную судьбу – что за проклятие! Я перебрала всех мужчин, встреченных мною на жизненном перекрестке. Я примерила к ним роль мужа и ничего путного из этого не вышло. Память цепко сохранила тех, кто ехал со мной в мое первое самостоятельное лето в одном вагоне. Разве, что старушку-вязальщицу мне пришлось сочинить. Наверно, пассажиры на четвертом месте постоянно менялись, входили и выходили на разных станциях, потому и не запомнились мне. Думаю, там ехали какие-нибудь тетки или мамаши с детьми. Естественно они не могли заинтересовать молодую девчонку.
   Я стала вспоминать других мужчин, встреченных мною при иных обстоятельствах, позднее. Но голова моя устала от тщетных сожалений, тем более, что настрой сегодня был явно отрицательный. Ответ на вопрос, с кем из встреченных в жизни мужчин, я могла бы обрести свое счастье, я так и не нашла.
   – Спать, спать, спать, – приказывали колеса, убаюкивая меня.

5.

   Старушка, со спицами в руках, размышляла о своих попутчиках, в очередной раз распуская связанное полотно – узор опять не складывался. Пассажиры, едущие с ней, мало обращали на нее внимания, но она видела их насквозь. Особенно ей было жаль хорошенькую девушку на верхней полке.

   Ох …, я понимаю девчушку. Ей, бедняжке, так хочется, чтобы спортсмен обратил на нее внимание. И он обратит, не заставит себя ждать. Он как вошел, так и зыркнул на ее стройные обнаженные ножки, легкомысленно вытянутые поверх простыни. Но кто ее осудит – в вагоне так жарко. Крепкое, мускулистое тело мальчонки требует разрядки, а девушка так близка, так соблазнительна.
   Вот уже оба, прыская в кулак, вместе смеются над моим нелепым видом, над моей старостью. Я не в обиде – дело молодое. Спортсмен продолжает шутить, бросает комплименты девушке. Она розовеет от смущения, но спрыгивает с полки. Стой, девочка, не торопись! Твоя душа еще не созрела для такого варианта. Мама лишь научила тебя подчиняться, и девчонка подчинится этому шалопаю, бросит в топку его жизни свою собственную судьбу. А, между тем, будь она немножко поумнее, поопытнее, все могло бы сложится иначе. Даже из этих двоих можно вывязать неплохой узор. Увы, житейский опыт приходит с годами.
   Та, зрелая, не стала бы взваливать на себя дурацкие обязанности по учебе своего мужа. Диплом, который он получил, ему абсолютно не нужен. Подтолкни его умная подруга в институт физкультуры (какой из него экономист!), и все могло бы быть иначе. Он сам бы не вылезал из лабораторий, постигая физиологию тела, законы движения. Он стал бы неплохим тренером, ему бы доверили сборную страны, а девушке не пришлось бы бросать свой институт.
   Она стала для своего мужа верной служанкой, но это совсем не то, что ему было надо. Он нуждался в требовательном друге и просто в женщине. Служить ей он должен быть сам. И к чему это противостояние, навязанное их сыну: спорт или мама. Нормально, когда мальчик побивает рекорды, посвящая их маме. Вначале маме, а потом любимой девушке. В общем, много чего хорошего могло бы ожидать эту пару, если бы к моменту встречи они были немножко взрослее. Но узор не получился. Может попробовать другой вариант?
   Девочка обратила взор на вдовца? Тоже неплохо, если подойти с умом. Учитель – достойный человек, уже сложившийся. Но разве можно вырывать цветок из той почвы, где он вырос? Уговори девушка переехать своего избранника в город, и все было бы иначе. Квалифицированные педагоги везде нужны. В городе его бы заметили гораздо быстрее. Статьи в газетах, выступление на телевидении. Его методики преподавания стоят, чтобы о них говорили. Он – известный человек, она – верная соратница и подруга. Разумеется, у нее есть и свое дело. Может быть, в каком-нибудь музее. Да, вот только ….Разница в возрасте со временем породит проблемы известного рода.
   Что-то в купе стало жарко. Пришлось размотать шарф, скинула кофту, отложила работу в сторону – опять не клеится. Осмотрелась кругом. Мои подслеповатые глаза встретились с игривыми глазками Лапы с боковой полки. Он просто промахнулся: целил в девушку, зацепил меня, старуху. Все понятно: жена пошла скандалить с проводником. Белье ее не устраивает или стаканы мутные – не в этом суть. Мужичок больно резвый – сразу в холостяка превратился. А, что же моя голубка? Неужели клюнет на его удочку. Так и есть, с верхней полочки слетела, внизу, у прохода пристроилась. Учитель еще дальше к окну отодвинулся. Понял, бедолага, что шансов приманить красотку у него нет.
   Девушка и ветреный женатик? А почему бы и нет! Задачка не простая, не люблю я за такие браться. Тут от нее еще больше зависит, чем в предыдущих случаях. Не всякая и сильная женщина справится. А, если подтолкнуть их друг к другу? Вот они уже прогуливаются по перрону, к оградке продвигаются. И автобус за углом им подготовлен. Успели, уехали. Что же дальше. Моя девочка, кроме дерзости, ничего пока за душой не имеет, это ей аукнется. Она подхватила бесстыжего бабника, увела от жены, у нее другая уведет. Не она его должна удерживать при себе, пусть он опасается ее потерять. Но где ей такие игры вести, не по силам это моей пташке. Постой, девочка. Остановись, вернись назад – не твоя это судьба.
   Услышала, из автобуса выскочила и назад к поезду помчалась. Забралась на свою полку, лежит, думает. Думай, думай, дитя мое, тебе это ой как полезно. И, что же ты надумала, несносная гордячка. Жить в одиночестве? Быть самодостаточной, слово-то какое выискала. Что ж, попробуй.
   Я порылась в своей корзинке с нитками, перебирая разноцветные клубки. Совсем не обязательно одинокой женщине ходить в черном. Я вот тоже никогда замужем не была и не страдаю от этого. Но то я: мой удел особенный. Возьму-ка я для своей девчоночки сиреневую ниточку. Фиолетовый – цвет духовности, отрешенности от земного. В одиночку, право дело, тоже можно неплохую жизнь прожить, но при одном условии. Коль уж ты мужчине не хочешь отдаваться, отдайся творчеству – полностью, целиком. Иначе ничего не получится. Ни ученая степень, ни деньги счастья не принесут. Все обесценится, если любви в жизни нет. Что-то взгрустнула моя девочка. Кажется мои слова подтверждаются, не складывается ее судьба и в этом варианте. Ну, прямо не знаю, как быть. Все нитки извела, одна катушка осталась.
//-- * * * --//
   Кажется, я немного вздремнула. В старости часто сонливость на людей накатывает. И на меня, вот, тоже. Куда-то все мои попутчики подевались: ни вдовца, ни спортсмена, ни супружеской парочки. Да и, вообще, я кажется, теперь в другом вагоне еду. Тот был плацкартный, а сейчас с комфортом устроилась, в купейном оказалась. Никак одна? Нет, на соседней полке еще одна пассажирка едет. Немолодая женщина, как-то неспокойно она ворочается. Под глазами – темные круги. Плакала что ли? Ладно, не буду ее тревожить до поры, до времени. Не буду в ней будить ту девушку, чья судьба на моих глазах раскручивалась, моими пальцами вывязывалась.
   Опять в уголке глаза моей новой попутчицы навернулась слеза. Свои ошибки оплакивает? Душе время нужно, чтобы вызреть.
   Ну, не могла, никак не могла та двадцатилетняя девчонка разглядеть свою судьбу. Она смотрела лишь на тех, кто маячил перед ее глазами, кто был на виду. Мальчишка-проводник проскользнул незамеченным мимо. Неказистый студент-железнодорожник, подрабатывающий на каникулах. Он и появлялся перед нашими глазами считанные разы. При посадке проверил билеты, пару раз принес чай да в конце пути веником в вагоне помахал.
   Откуда было узнать моей горемыке, что мальчишка тоже умеет бренчать на гитаре. Она ведь так и не купила ему пива, о чем он попросил ее однажды. А, зайди она к нему в служебное купе, все могло бы сложится иначе. Сколько возможностей люди отвергают по своей незрелости! Что гитара! Через несколько лет он станет большим человеком, начальником дороги. Но, главное, он умеет хранить в своем сердце любовь и ценит верность больше всего на свете.
   Какие пылкие, какие робкие взгляды он бросал на мою красавицу. И я ведь ее толкала: обернись, посмотри.
   Не увидела, не услышала, не почувствовала. А что ж он? Да не о нем сейчас речь. Я вновь взглянула на спящую. Женщина привстала со своего места, подтянулась к окну, посмотрела в темную даль. Глаза ее открыты, но, кажется, она продолжает спать и не видит ни меня, ни пейзаж за окном.
   Я посмотрела в ту сторону, куда были обращены глаза спящей с открытыми глазами женщины. Мы подъезжали к узловой станции. Последняя возможность выйти из поезда, сделать пересадку, поехать в другую сторону. Иначе завершающий перегон, без единой остановки, до самого конца!
   Я легонько коснулась руки женщины, будить надо очень осторожно, иначе она не поверит, что проснулась. А мне пора покидать этот вагон. Больше мне здесь делать нечего. Работа моя закончена: вполне приличная получилась шаль, большая, с длинными кистями по краю, а главное, годится на все случаи жизни: не жаркая, и греет, если надо.

   Старуха выскользнула из купе, прикрыв за собой дверь. Одинокая женщина медленно выплывала из своего сна.

6.

   – Это ваша шаль?
   Я сплю или божественный мужской голос действительно прозвучал над моим ухом? Я с легким замешательством повернула голову в сторону говорящего, хотя именно в этот момент мы подъезжали к узловой станции, и я хотела посмотреть ее название. В проходе купе стоял подтянутый мужчина в мундире железнодорожного начальства и объяснял свое появление:
   – Мы проверяем, нет ли в купе забытых кем-то вещей. Знаете, сейчас такое время: террористы, экстремисты кругом. Почему-то шаль под столиком валяется.
   Я заворожено слушала. Казалось, говорили два мужчины одновременно: официальный тон и божественный тембр его голоса будто спорили друг с другом. Мне трудно было их совместить. Однако я спохватилась, что мужчина ждет от меня ответа. Правда, мне было непонятно, какое отношение я имею к шали в его руках. Ничего подобного в моем гардеробе не было.
   – Это не моя шаль, – я пожала плечами. Возможно, кто-то уронил, забыл, хотя не представляю, кто. С самого начала я одна еду.
   – Ну вам это только кажется. Вы, ведь, спали и могли не заметить пассажиров, проехавших с вами часть пути. Хорошо, что я обнаружил шаль, а не что-нибудь другое. Так …Куда же нам ее пристроить?
   – А давайте-ка повесим ее на вешалку, – хором сказали мы и осеклись …
   – А впрочем, – снова в один голос продолжили мы с мужчиной и рассмеялись.
   Я медленно поднялась и встала рядом с мужчиной в проходе – наши глаза оказались на одном уровне. Непонятное волнение охватило меня. Я глубоко вздохнула, потом задержала дыхание. Грудь моя так и осталась приподнятой. Мною овладело смутное чувство, что я уже когда-то встречала этого человека. В тот же момент тени узнавания промелькнули и в его глазах:
   – Девушка с разными глазами? Один карий, другой зеленый? Когда-то, лет двадцать назад …
   Божественные нотки, услышанные мною в момент пробуждения, теперь исчезли. Голос у мужчины был вполне обычный, с легкой хрипотцой. Но я знала, что голос божества я буду теперь слышать до конца жизни. И чудо продолжалось – я вспомнила!
   – Поезд Москва-Сочи? Вы ехали в том вагоне, проводником? – Неясные ночные грезы еще раз провернули колесо моей памяти. – Не может быть!
   Мы присели на мою полку, положили на колени нечаянную шаль и смущенно теребили ее кисти. Мало-помалу мы вспомнили подробности той давней поездки: юную девушку и стажера-проводника, даже не спросивших имен друг друга.
   Поезд заскрипел тормозами, останавливаясь на узловой.
   – Сейчас узловая, мы должны непременно сделать здесь пересадку, – с уверенностью сказал железнодорожник.

   Мы стояли с моим Проводником вдвоем на опустевшей платформе, а вагоны поезда плавно катились мимо. Проводник накинул мне на плечи найденную шаль и обнял меня. Вдруг в одном из окошек я увидела голову старушки в нелепой, вязаной шляпке. Неужели Парка не приснилась мне, а была настоящей?

Галина Владимировна Врублевская Еще один шанс

1.

2.

3.

4.

5.

6.

Галина Владимировна Врублевская
Еще один шанс