Любовь Федоровна Воронкова
Снег идёт

Подружки

   Вот и лето прошло… Глубокая осень стоит на дворе. Листья облетели с деревьев, цветы засохли, трава пожелтела. Не поют птицы в лесу, не шумят жнейки в поле, не пылят по дорогам машины, тяжело груженные хлебом, – урожай убран с полей. Только слышно, как с утра до вечера шумит молотилка на колхозном гумне и в два голоса наперебой стрекочут веялки.
   Утром мать втащила в избу большое деревянное корыто, а дедушка наточил сечки. Таня обрадовалась:
   – Капусту рубить!
   Дедушка взял топорик и пошёл в огород подрубать кочаны. Таня сказала:
   – Я тоже пойду в огород. Я помогать буду!
   – Иди помогай, – сказала мать, – только оденься получше. Помогай и за себя и за меня, потому что мне некогда с вами капусту рубить – я на молотьбу ухожу.
   Таня оделась. Заправила со лба под платок светлые завитушки и побежала в огород. Пусто было в огороде: ни морковки, ни огурчика. Только большие растрёпанные кочаны сиротливо сидели на грядках.
   – Дедушка, уж им тут стало скучно, – сказала Таня, – морковка – в подполе, и репа, и картошка лежат себе там, а кочаны живут здесь одни, и на них ветер холодный дует!
   – А вот мы сейчас их тоже отсюда уберём, – сказал дедушка. – Я буду подрубать, а ты в кучку таскай.
   Дедушка подрубал кочаны, и они скатывались в межу. А Таня таскала их в кучку. Кочаны были крепкие, тугие. А попадались такие, что и не поднять.
   – Эти не таскай, – сказал дедушка, – эти я сам принесу.
   А потом собрал кочаны в корзину и понёс домой. Таня тоже за ним побежала, но увидела, что Алёнка стоит на своём крыльце.
   – Алёнка! – закричала Таня. – Пойдём к нам, у нас капусту рубят!
   – А я в валенках, – сказала Алёнка, – как мне по грязи?
   – А ты сторонкой проберись.
   – Ну ладно. Сейчас проберусь.
   У Алёнки были очень большие валенки. Она стала пробираться сторонкой, оступилась и попала в лужу. Таня рассердилась:
   – Вот всегда ты, Алёнка, в лужи попадаешь!
   – А вот и нет, не всегда! – сказала Алёнка.
   – А вот и да, всегда!
   – А вот и нет!
   Тут Алёнка опять попала в лужу и не стала больше спорить. Но раз валенки всё равно уж промокли, она побежала к Тане прямо по грязи, не разбирая дороги.
   Звонко и часто стучала сечка в избе. Бабушка рубила капусту.
   – Бабушка, давай мы тоже рубить будем, – сказала Таня. – Мы тебе помогать пришли!
   Но бабушка ответила:
   – Вы лучше кочерыжки погрызите. А уж капусту я как-нибудь сама изрублю.
   Таня и Алёнка набрали кочерыжек и пошли на крыльцо. Они уселись на ступеньки и стали чистить кочерыжки. Кочерыжки хрустели, как сахар. И сладкие были, как сахар. Одну кочерыжку Алёнка засунула себе в карман:
   – А эту Дёмке отнесу. Он тоже кочерыжки любит. Даже в колхозный огород за ними бегал – вон куда, за реку!.. У нас ещё капусту не рубили.
   – Бери, – сказала Таня. – Ты побольше бери!
   Алёнка взяла ещё две и сунула их в другой карман.
   – Ладно, – сказала она. – А когда у нас будут капусту рубить, ты к нам тоже придёшь. Какую захочешь кочерыжку, такую и выберешь!

Снег идёт

   Подули студёные ветры, и зима загудела в трубу:
   «Я иду-у-у!.. Я бреду-у-у!..»
   Зачерствела грязь на дороге, стала жёсткой, как камень. Лужицы промёрзли до дна. Вся деревня стала тёмная, скучная – и дорога, и избы, и огород, и лес… Таня сидела дома, играла в куклы и на улицу не глядела. Но пришла бабушка с колодца и сказала:
   – Вот и снежок пошёл!
   Таня подбежала к окну:
   – Где снежок пошёл?
   За окном густо падали и кружились снежинки, так густо, что сквозь них даже соседнего двора не было видно. Таня схватила платок и выбежала на крыльцо:
   – Снег идёт!
   Всё небо и весь воздух были полны снежинок. Снежинки летели, падали, кружились и снова падали. Они ложились на чёрствую грязь на дороге. И на все деревенские крыши. И на замороженные лужицы. И на изгороди. И на разрытые огородные грядки. И на деревья. И на ступеньки крыльца. И на зелёный байковый Танин платок… Таня подставила ладонь – они и на ладонь упали. Таня стала их разглядывать. Когда снежинки летят, они как пух. А когда разглядишь поближе, то увидишь звёздочки, и все они резные, и все разные. У одной лучики широкие и зубчатые, у другой – острые, как стрелки. Но разглядывать их долго не пришлось – снежинки растаяли на тёплой ладони.
   Бабушка понесла пойло овцам в хлев и раскрыла дверь. А белая корова Милка думала, что её в стадо выпускают. Обрадовалась, замотала головой и вышла из хлева. Но вышла и остановилась. Где же трава? Где же лужайки?
   – Что смотришь? – сказала бабушка. – Думала куда-нибудь в клевер убежать? Или в кусты запрятаться? А вот и нет ничего. Иди-ка лучше обратно в хлев, там хоть тепло.
   Бабушка отнесла ей охапку зелёного сена, но Милка всё стояла и глядела кругом. Тогда Таня взяла хворостину и погнала её в хлев:
   – Ступай, ступай! Что вышла уши морозить? Тут тебя снегом занесёт!
   А снег всё шёл и шёл. Снежинки всё кружились и падали. После обеда Таня вышла гулять и не узнала свою деревню. Стала она вся белая – и крыши белые, и дорога белая, и огород белый, и лужок белый…
   А потом выглянуло солнышко, снег заблестел, загорелись искорки. И Тане стало так весело, будто праздник наступил. Она побежала к Алёнке и застучала в окно:
   – Алёнка, выходи скорее – к нам зима пришла.

Лепёшки с творогом

   Пшеница в этом году в колхозе уродилась богатая. Хорошо удобрили колхозники землю, глубоко вспахали, сортовыми семенами засевали поле – вот и хлеба на трудодни досталось много. Алёнкина мать напекла пшеничных лепёшек с творогом. Алёнка взяла себе лепёшку, и Алёнкин братишка Дёмушка взял. Тогда Алёнкина мать сказала:
   – Что ж, вы будете лепёшки есть, а Тане на вас глядеть? На-ка и тебе, Танюшка!
   – А у нас бабушка в воскресенье напечёт пирогов с капустой, – сказала Таня и взяла лепёшку.
   Все трое вышли на улицу.
   Увидела их ворона с дерева, спустилась пониже, а сама то одним глазом, то другим поглядывает на творожные лепёшки.
   – Не гляди, не гляди, – сказал Дёмушка, – всё равно не дадим!
   И спрятал руку с лепёшкой за спину.
   Все глядели на ворону и не заметили, как прибежал озорной пёс Снежок. Он подошёл к Дёмушке сзади, понюхал вкусную лепёшку и схватил её зубами. Схватил и убежал и хвостом замотал от радости.
   Дёмушка сразу заревел на всю улицу.
   – А ты куда глядел? – закричала на него Алёнка. – Ты что – галок ловил?
   – Я не галок… я на ворону…
   – «На ворону»! Ну вот, лепёшку-то и проворонил!
   А потом Алёнке стало жалко Дёмушку, она отломила от своей лепёшки половину и дала ему. Таня тоже отломила от своей половину. И стало у Дёмушки всех больше: у Тани одна половинка, у Алёнки одна половинка, а у Дёмушки – две!

Новые галоши

   Наступила настоящая зима. По льду через реку протянулась дорога. На стёклах мороз нарисовал всё, что ему вздумалось. И на улицах залёг глубокий снег.
   – Танюшка, ты одевайся как следует, – сказала бабушка, – теперь не лето.
   И принесла ей из чулана зимнее пальто с меховым воротником и вязаный шерстяной платок. А через несколько дней мать привезла Тане из города галоши на валенки. Галоши были новенькие, блестящие. Если проведёшь по ним пальцем, они так и заскрипят, так и запоют! А когда Таня вышла на улицу, следы её печатались на снегу, как пряники. Алёнка полюбовалась на Танины галоши, даже рукой их потрогала.
   – Какие новые! – сказала она.
   Таня посмотрела на Алёнку, подумала.
   – Ну, а хочешь, давай разделим? – сказала она. – Тебе одну галошу и мне одну…
   Алёнка засмеялась:
   – А давай!
   Но посмотрела на свои валенки и сказала:
   – Да она мне не влезет – очень валенки велики. Вон у них носы-то какие!
   Подружки прошлись по улице – во что бы поиграть? Алёнка сказала:
   – Пойдём на пруд, на льду покатаемся!
   – На пруду-то хорошо, – сказала Таня, – только там прорубь.
   – Ну и что ж?
   – А мне бабушка не велела на прорубь ходить.
   Алёнка оглянулась на Танину избу:
   – Ваша изба вон где, а пруд вон где. Бабушка-то увидит, что ли?
   Таня и Алёнка сбегали на пруд, покатались на льду. А домой вернулись – ничего бабушке не сказали.
   Но бабушка пошла на пруд за водой, вернулась и говорит:
   – Татьянка! А ты всё-таки опять к проруби бегала?
   Таня вытаращила на бабушку глаза:
   – А как же ты, бабушка, увидала?
   – Я тебя-то не видела, а вот следы твои видела, – сказала бабушка. – У кого ж ещё такие новые галоши есть? Ох, не слушаешься ты, Таня, бабушку!
   Таня опустила глаза, помолчала, подумала, а потом сказала:
   – Бабушка, я больше не буду не слушаться!

Бабушкины дела

   Ночью шумел буран. Страшно гудело и завывало в трубе. Жёсткий снег взвивался вихрем и ударялся о стены.
   Таня спала в горнице, около маленькой печки.
   – Мама, кто это стучится? – спросила она сквозь сон.
   А мать ответила:
   – Спи, спи. Это дедко Морозко веселится на улице.
   Наступило утро, а дед-мороз всё ещё не унимался. После завтрака Таня взялась было за полушубок, но бабушка сказала:
   – На улице свету белого не видно – сиди дома!
   Таня подошла к окну, поглядела в узенькую чистую проталинку. Ох, что творится! Белая вьюга несётся вдоль деревни, снежные вихри взвиваются вверх, и ничего больше не видно – ни дворов, ни берёз, ни леса…
   – Так весь день и сидеть дома? – сказала Таня. – А что дома делать?
   – Дел в доме сколько хочешь найдётся, – ответила бабушка. – У меня вот дела ещё до свету начались: печку истопила, обед сварила, завтраком вас всех накормила… А сейчас давай за работу вместе приниматься: я буду кринки мыть, а ты чашки со стола убирай. Только, смотри, потихоньку, не разбей.
   Таня налила горячей воды в самое глубокое блюдце. Много воды налила, до самых краёв.
   – Бабушка, смотри-ка, у меня здесь пруд получился! – сказала она.
   Но бабушке было некогда – она тёрла кринки мочалкой, отскребала у горлышка жёсткие пенки и не слушала Таню.
   Таня взяла одну чашку – синюю с цветочками – и окунула в воду. Вода из блюдца полилась через край, побежала ручьём по столу и на пол.
   – Что это там? – спросила бабушка.
   – Ничего, – ответила Таня. – Это пруд из берегов вышел!
   Таня вымыла чашку синюю с цветочками и взяла другую, с ягодками. А когда стала мыть дедушкин стакан, то воды оказалось очень мало. Таня поворачивала стакан с боку на бок, он гремел, звенел и будто сердился.
   – Ну и ладно, обойдёшься так, – сказала Таня и стала вытирать стакан.
   Вытерла, поставила – что же это такое? Стакан стоял мутный, весь в молочных полосах.
   – Бабушка, – сказала Таня, – а стакан никак не моется!
   Бабушка тем временем уже перемыла кринки, сполоснула водой и поставила в печку просушиться и прожариться.
   – Ну, что тут у тебя? – сказала она. – Реки и озёра? Давай-ка я тебе помогу.
   Бабушка налила в миску чистой воды.
   Вдвоём с Таней они сполоснули чашки, а дедушкин стакан вымыли так, что он весь заблестел. Потом поставили посуду в шкаф, а клеёнку на столе вытерли сухо-насухо.
   – Ну, вот и всё, – сказала Таня, – вот и дела кончились!
   – По-твоему, кончились, а по-моему, начинаются, – сказала бабушка. – Я вот пойду половики вытрясу, а ты бери веник, пол выметай. Да сначала водой побрызгай!
   Бабушка собрала с полу пёстрые дорожки, оделась и вышла из избы. А Таня зачерпнула из ведра кружку воды и начала брызгать по всему полу.
   – Дождик идёт! – кричала она. – Эй, прячьтесь все – дождик идёт!
   Брызги разлетались по всей избе – и на стены попало, и на лавки попало, и на сундук попало… И по всему полу, по белым половицам запестрели тёмные капли.
   А потом Таня взяла веник и стала подметать. Она так размахивала веником, что весь сор вихрем взлетал кверху.
   Бабушка вошла с половиками.
   – Тише, тише! – сказала она. – Разве так метут!
   И показала, как надо мести: тихо, ровно и сор не расшвыривать. Так они вместе подмели пол и постелили пёстрые дорожки. Чисто стало в избе!
   – Вот и всё! – сказала Таня.
   – Нет, не всё, – сказала бабушка, – сейчас пойдём гусей кормить.
   Она насыпала в бадейку мякины, намяла туда картошки, облила всё горячей водой, замесила. Потом обе покрылись большими платками и пошли во двор.
   Гуси уже стояли около своей кормушки и ждали. Увидев бабушку с ведром, они сразу закричали на разные голоса. Таня даже уши заткнула:
   – Ой, теги, не подмазаны телеги! Замолчите!
   Но они всё кричали и кивали головами, пока бабушка не дала им корму. А как только дала корму, так они уткнулись в кормушку и умолкли.
   Куры тоже прибежали, но подойти боялись. Гуси шипели на них: не подходи, ущипну!
   Тогда бабушка принесла горстку овса и посыпала курам в сторонке, чтобы гуси не видели.
   – Ну, вот всех и накормили! – сказала Таня.
   Но в это время из коровника раздался негромкий, как бы скучающий голос:
   «М-му-уу…»
   А потом из овчарника:
   «Б-бя-а…»
   Но бабушка сказала:
   – Рано, рано запросили! Ещё полудня нет!
   И пошла в избу. А Таня вперёд побежала. Бабушка вымыла руки, взяла гребень и веретено и уселась прясть кудельку. А Таня стала раздёргивать шерсть – тонко-тонко, по волоконышку.
   – Вот спрядёшь кудельку, и работа вся. Да, бабушка? – спросила она.
   – Спряду кудельку и скотине сенца дам, – ответила бабушка. – А потом обедать собирать – дед из лесу с дровами приедет, мать из риги придёт. Они сегодня всей бригадой в риге лён мнут… Ну, после обеда кудельку спряду, а там и убираться надо: скотину поить, скотину кормить, корову доить, за водой идти… А там уж и вечер – в горнице печку топить, картошку варить на ужин…
   После обеда явилась Алёнка – вся в снегу! Таня обрадовалась.
   – Что ж ты не шла так долго?
   – Я вьюги боялась. И то едва добежала. А ты на улице была?
   – А когда мне! Я всё бабушке помогала!
   Подружки уселись играть в куклы. А когда стемнело, залезли на лежанку и принялись рассказывать друг другу сказки. Бабушка входила, выходила, гремела вёдрами, а Таня и забыла, что она ей собиралась целый день помогать.
   И только вечером вспомнила, когда Алёнка ушла:
   – Бабушка, а что ещё делать надо?
   – А ещё сейчас полезу в подпол, картошки наберу на завтра, капусты достану.
   – Бабушка, и я с тобой! Я тоже буду картошку набирать!
   Бабушка зажгла лампу, взяла корзинку и полезла в подпол. И Таня с ней. В подполе было очень интересно. В одном углу лежал целый ворох картошки, в другом – брюква и свёкла, в третьем стояли пузатые кадки с капустой и огурцами.
   Таня тоже хотела набирать картошку. Но бабушка сказала:
   – Не грязни руки. Лучше выбери себе брюковку.
   Таня выбрала брюкву, посмотрела, а у неё бочок погрызенный.
   – Бабушка, смотри-ка! Кто-то брюкву обгрыз!
   – Это мыши, – сказала бабушка. – Вот негодные!
   Таня живо оглянулась:
   – А где они живут?
   – Да где-нибудь тут, в норочках.
   В это время сверху спрыгнул в подпол кот Михей. И сразу пошёл лазить по углам. Глаза у него в темноте светились, как зелёные огоньки.
   – Вот Михей знает, где мыши живут, – сказала бабушка. – Он уж их проучит!
   Бабушка набрала в корзину картошки, положила из кадки капусты в миску, взяла морковку для щей.
   – Ну, полезем? – сказала она.
   – Сейчас, бабушка, – ответила Таня, – только подожди – я себе огурчик достану.
   Таня приподнялась на цыпочки и достала из кадки большой солёный огурец. А когда увидела, что бабушка уже ногу на ступеньку поставила, то ей вдруг стало страшно в тёмном и тихом подполе.
   – Подожди, подожди! – закричала она. – Чур, я первая вылезу!
   Таня и бабушка вылезли. А кот в подполе остался – мышей искать.
   – Вот мы и управились. Да, бабушка? – сказала Таня.
   Но в это время загремела дверь на крыльце, заскрипели морозные шаги – в избу вошла мать.
   – Ох, вьюга все глаза залепила! – сказала она отряхиваясь. – Еле дошли из риги!
   Снова загремела дверь – пришёл дедушка.
   – Ну и ну, погодка! Бабка, давай ужинать – прозяб совсем!
   – Накрывай на стол, Таня, – сказала бабушка, – будем ужин собирать.
   – Ой, бабушка! – сказала Таня. – А когда же твоим делам конец?
   Бабушка улыбнулась и ответила:
   – Моим делам конца не бывает!

Подружки отправляются в путь

   Два дня и две ночи веселился дед-мороз, крутил снег, гудел в трубу. А потом ушёл отдыхать в лес, в овраги…
   К полудню стало тихо в деревне. Выглянуло солнце, и сразу на стёклах заблестел разноцветный морозный бисер.
   После обеда бабушка сказала Тане:
   – Таня, сегодня мать не скоро домой придёт: льну уж очень много насушено, боится – перемять не успеют. Снеси-ка ты ей в ригу киселя – уж очень хорош у меня нынче овсяный кисель вышел.
   Она завязала в платок горшок с киселём и дала Тане.
   Таня вышла на улицу и даже зажмурилась – так ударило в глаза блеском снега и солнца. Горбатые сугробы, усыпанные искрами, залегли на улице, завалили изгородь у палисадника, заслонили дорогу. Всё бело, всё пышно, лишь чей-то одинокий след синими ямками протянулся через сугроб. Таня огляделась, подобрала шубейку и пошла по следу.
   Только выбралась Таня на дорогу, только отряхнулась, как слышит – Алёнка кричит:
   – Куда собралась?
   Алёнка, закутанная в голубой полушалок, стояла на крыльце и боялась сойти: сугроб привалился к самым ступенькам, к самым перильцам.
   – В ригу иду, – ответила Таня, – матери кисель несу. Пойдём со мной?
   – Пойдём, – сказала Алёнка.
   И полезла через сугроб к Тане на дорогу. Как ступит ногой, так кричит:
   – Ой, тону! Ой, тону!
   Но не утонула, выбралась.
   Подруги шли по дороге и разговаривали.
   – Гляди-ка, что это с неба сыплется? – сказала Таня. – Сыплется и блестит! Видишь?
   – Вижу, – ответила Алёнка. – Это мороз иголочки сорит.
   – Такие тоненькие иголочки? А кто ж такими иголочками будет шить?
   Деревня расступилась. Отошли в стороны заметённые снегом дворы. Подруги вышли на широкий выгон. Вот сколько снегу! Вот сколько огоньков на снегу!
   И вдруг остановились.
   – Таня, гляди-ка!
   – Ох, Алёнушка!
   На выгоне самый большой сугроб поднялся высокой стеной, а на стене – зубцы, а между зубцами – окошечки. В окошечки маленькими квадратиками смотрит синее небо.
   – Гляди, там кто-то есть!
   – Кто-то есть, только прячется!
   «Га-га, га-га!» – вдруг заскрипело невдалеке.
   Это гуси, переваливаясь, шагали оранжевыми лапами по снежной дороге. Целое стадо гусей шло навстречу девочкам, высоко подняв головы на длинных шеях, и все они кричали и скрипели, как немазаные колёса:
   «Га-га! Га-га!»
   Дошли до Тани и Алёнки и остановились. Будто два воза встретились на дороге.
   – Уклюнут, – прошептала Алёнка.
   Таня закричала на гусей:
   – Что стали? Сворачивайте с дороги да проходите!
   Но гуси подняли такой крик, такой скрип, что и своего голоса не услышишь.
   Таня замахнулась было на них варежкой. Но гусак распустил свои огромные крылья, пригнул длинную шею, зашипел, как змея, и двинулся на неё. Таня и Алёнка завизжали и, спасаясь от гусака, бросились через сугроб за ракитовый куст. И тут же споткнулись обо что-то и обе сразу полетели в снег. И горшок с киселём уронили.
   Но что же такое случилось? Кто это выскочил из-под куста? Кто закричал на них?
   – Вот ещё козявки ходят тут! На разведчиков спотыкаются! Слепые, что ли?
   Из-под куста выскочили председателев Юрка и его товарищ Витя Бубенцов. Но как только выскочили из-под куста разведчики, за высокой стеной с зубцами вдруг замелькали шапки и треухи, раздались крики и роем взлетели крепкие снежки. Разведчики залегли за куст, стали отстреливаться, а девочки очутились под перекрёстным снеговым огнём.
   – Убирайтесь отсюда! – закричал им Юрка. – Боевым действиям мешаете!
   – Да подожди ты, – отвечала ему Таня, – тут кисель пролился…
   Но оказалось, что киселя пролилось немного, только платок смочило. Подруги обрадовались, что кисель цел, вылезли из сугроба и, пригибаясь, побежали подальше от крепких снежков.
   Девочки и не заметили, что выбрались не на ту дорогу, по которой шли. Они выбрались на широкую тропку, которая увела их в другую сторону.
   – Алёнка, ты смотри, куда мы идём, – сказала Таня. – Мы не в ригу идём!
   Они остановились.
   – И правда не в ригу, – сказала Алёнка. – Мы с тобой на реку идём!

Окно в речку

   Тропка голубой канавкой убегала в овражек и по овражку – к реке. А рядом с овражком падал к реке крутой склон. Снег с него сдуло, и накатанный лёд крепко сверкал под солнцем. Таня засмеялась:
   – Шли-шли и на гору пришли!
   – На гору пришли, а санок нету! – сказала Алёнка.
   – Можно и без санок, – сказала Таня, – можно на соломе.
   – А солома где?
   – А вон, около сарая!
   – А кисель куда?
   – На снегу постоит.
   Девочки поставили горшок с киселём в снег, а сами подбежали к сенному сараю. Около сарая под большим навесом лежало много соломы, а снаружи – соломенный заслон. Край заслона был приоткрыт. Но только они сунулись туда, как в соломе зашумело, и большой заяц выскочил из-под навеса, шарахнулся и бросился бежать в кусты – весь белый, только на ушах чёрные кончики. Убежал и скрылся. Лишь маленькие круглые следы остались на снегу.
   – Ах ты косой! – засмеялась Таня. – Приходил мякину воровать!
   – Меня даже лапой ударил, – сказала Алёнка. – Чуть с ног не сшиб – как бросился!
   Подруги вытащили по большому снопу соломы и отправились на гору. Золотые соломинки терялись у них по дороге. Притащили снопы на гору, уселись на них и помчались вниз по ледяному бугру. Лучше, чем на салазках: и весело, и не страшно. Внизу въехали в мягкий сугроб.
   – Вот как, почти до реки домчались!
   – А давай в прорубь посмотрим?
   Девочки уселись на корточки около проруби. Прорубь была словно круглое окно в реку. Но ни жуков, ни рыбок не было в тёмной воде, только мелкие волны шли и шли одна за другой.
   – А где же рыбы? – удивилась Алёнка. – Помёрзли?
   – Не помёрзли, а спят, – сказала Таня. – Дедушка говорил – они стадом стоят на дне и спят. Только жабрами шевелят.
   – Ага! Гляди, гляди! – вдруг крикнула Алёнка. – Видела?
   – Видела, – ответила Таня. – Как она хвостом-то! Вырь-бырь – и нет её.
   – А ты говоришь – спят!
   – А может, это налим? Налим зимой не спит. Он спит летом.
   – «Летом спит»! Да летом его, сонного, можно сразу схватить!
   – А схвати-ка! Он под коряжину забьётся или под камень – вот и схвати!
   – Дедушка говорил?
   – Конечно.
   Подружки ещё посидели, посмотрели сквозь круглое окно в реку. Но больше ничего не увидели. А потом взяли свои снопы и пошли обратно. Ох и круто же подниматься!

Приключения с киселём

   Вылезли наверх. Запыхались.
   – Давай ещё разок скатимся? – сказала Алёнка.
   Но Таня вдруг всплеснула руками:
   – Ой! А кисель-то где же?
   Горшка с киселём не было. Была только ямка в снегу.
   – Лучше бы мы не катались! – всхлипнула Таня.
   – Это всё гуси виноваты – сбили нас с дороги! – сказала Алёнка. – Кабы не сбили, мы бы на гору не пришли…
   Упала крупная пушистая снежинка прямо Алёнке на нос. Она подняла голову – никак, снег начинается?
   Подняла голову и вдруг засмеялась:
   – Таня, погляди наверх!
   Таня поглядела. А наверху, на ракитовой ветке, висит их горшок с киселём!
   – Кто-нибудь шёл мимо по тропочке и нарочно повесил!
   Подружки обрадовались, да рано. Нашли свой кисель, а достать не могут – очень высока ветка. Они стали друг друга подсаживать, но только кряхтели да падали в снег. Хотели нагнуть ветку – силы не хватило. Ветка толстая, не гнётся, только иней с неё валится на голову.
   – Знаешь что, Таня? – сказала Алёнка. – Пойди в деревню, позови кого-нибудь… Может, Юрку…
   – А ты?
   – А я отнесу солому и буду здесь стоять. Буду стеречь.
   – Будешь стоять?
   – Буду.
   – А если замёрзнешь?
   – Всё равно буду стоять.
   Таня приподняла полы своего синего пальтеца и побежала по тропочке в деревню.
   А Алёнка отнесла в сарай снопы и вернулась под большой ракитовый куст, на котором висел горшок с киселём.
   Небо между тем побелело, потускнело. На сугробах уже не играли острые огоньки, и лёд на горе уже не сверкал так ярко. А снежинки всё гуще падали, всё веселей кружились.
   Алёнке стало зябко. Снизу, из овражка, начинало подувать, начинало завихривать. Однако взялась Алёнка стоять, значит, стой!
   Но Алёнка ждала недолго. Таня уже шла к ней на выручку, а с ней – тётка Марья Бубенцова. Тётка Марья шла за водой на реку. Она нагнула ракитовый куст и сняла горшок с киселём.
   – Это скотник дядя Павел повесил, я знаю, – сказала тётка Марья. – Он в сарай за соломой ходил, увидел ваш узелок да и подшутил над вами!
   Таня и Алёнка сразу повеселели. Они опять взяли свой узелок: Таня с одной стороны, Алёнка – с другой. И пошли в ригу, понесли Таниной матери овсяный кисель.
   Подруги шли, а ветер подгонял их. Он теребил их пальтишки, закидывал на головы концы платков. Снег стал густым, совсем завесил и небо и землю. А тут уж и темнеть начало. Сквозь снег и сумерки едва разглядели ригу.
   Под навесом риги, за соломенными заслонами, колхозницы мяли лён.
   Мягко и ровно тарахтел трактор, негромко рокотала мялка.
   Работа шла спорая. Одна колхозница разбирала большие пуки льна по горстям. Другая подавала эти жёсткие прямые горсти в мялку. Третья принимала их из мялки уже мягкими, мятыми и складывала в кучку. А остальные колхозницы трепали лён, выколачивали из него костру. И костра эта – сухие мелкие обломки жёстких стеблей – летела вокруг, словно белая придорожная пыль.
   Около самой стены топорщились жёсткие пуки льна, ещё тёплые, только что вынутые из риги.
   – Батюшки мои! – сказала Танина мать, приостанавливая работу. – Это вы откуда взялись? В такую-то непогодь!
   – Мы тебе кисель принесли, – сказала Таня. – Полдничай!
   Все колхозницы засмеялись: ужинать пора, а они с полдником! И Танина мать засмеялась тоже.
   – Какие же полдники – уж вечер на дворе. Что же так поздно вас послали?
   – Да нас давно послали… – сказала Таня.
   – А где ж вы были?
   – Да мы всё шли…
   – У вас небось, пока шли, и кисель-то льдом подёрнулся! – сказала соседка Татьяна.
   А соседка Катерина сказала:
   – Ничего, что льдом подёрнулся. Не дорог кисель – дорога забота!
   – Ну, отдохните – видно, далёкий у вас путь был, – сказала мать. – А мы сейчас последний лён домнём и пойдём домой все вместе. А дома тогда уж и кисель съедим.
   Часто-часто замелькали в её руках льняные горсти, посыпалась, полетела сухая костра. Таня глядела, как длинные льняные стебли становились всё мягче, всё чище, превращались в серебристое светлое волокно.
   Алёнка и Таня пробрались поближе к самой риге, к тёплой бревенчатой стене, к открытой дверце.
   В глубине риги было темно. Круглый фонарь, повешенный наверху, слабо освещал длинные частые жерди-колосники. На эти жерди насаживают снопы – и ржаные, и овсяные, и льняные, – когда чей черёд. А внизу, под колосниками, топят большую печь, и снопы сохнут.
   Сухую рожь и сухой овёс легче молотить. А сухой лён мять легче.
   Из тёмной глубины риги дышало теплом и крепким запахом просохшего льна.
   – Слазить бы туда, а? – прошептала Таня.
   Но Алёнка даже отодвинулась от дверцы:
   – Нет уж! Провалишься, да прямо в печку!
   – А всё-таки посмотреть бы, а? Вот как дядя Иван Таланов полезет печку топить, и я с ним попрошусь!
   – Много там ещё льну-то? – спросил кто-то. – А то уж темно становится.
   – Девчонки, есть там лён на колосниках? – крикнула бригадирша тётка Дарья. – Видно вам или нет?
   – Видно! – ответила Таня. – Все колосники видно, а льна – ни одного снопа нету!
   – Ну тогда давайте поживей, – сказала тётка Дарья. – Давайте поживей, да и домой. Теперь немного осталось.
   Ещё чаще застучала мялка, ещё гуще, полетела костра, ещё веселей замелькали длинные льняные горсти.
   Колхозницы домяли лён и пошли домой. И Таня с Алёнкой пошли с ними.
   Снежный ветер летел им навстречу и сбивал с дороги. Тогда мать распахнула своё широкое пальто и накрыла одной полой Таню, а другой – Алёнку. Идти втроём было тесно, но зато тепло и весело. Таня кричала:
   – Ку-ку!
   Алёнка откликалась ей, а мать смеялась:
   – Я с вами, как наседка с цыплятами. Цыплята, как озябнут, – сейчас к курице под крылья. Так и вы у меня!

В гостях на скотном

   На другой день в сумерки Таня и Алёнка возвращались с горы и волочили свои большие салазки.
   – У меня в валенках снегу полно, – сказала Алёнка.
   – А ты вытряхни, – посоветовала Таня.
   – Да как я вытряхну? Он там растаял, вода хлюпает.
   Они шли мимо скотного двора. В сторожке на скотном светился огонёк и над крышей поднимался дым.
   – Ваш дедушка печку топит, – сказала Алёнка, – вон дым из трубы идёт.
   – Пойдём к дедушке, – сказала Таня. – Твои валенки посушим.
   Подружки подошли к окну и постучались. Дедушка отворил дверь.
   – Ах, батюшки! – сказал он. – Да ко мне, никак, гости пришли!
   Дедушка ночевал в сторожке на скотном дворе – он сторожил по ночам скотину. Глядел, чтобы какой-нибудь бык с привязи не сорвался. Или коровы не забодали бы друг друга. Или не вздумал бы забрести волк из лесу в глухую зимнюю ночь.
   Дедушка топил в сторожке печку, чтобы не холодно было ночевать. Алёнка как вошла, так сразу сняла валенки и поставила их к огню сушиться. А потом все трое – дедушка, Таня и Алёнка – уселись перед огоньком на лавочке.
   – Дедушка, – сказала Таня, – а ты не боишься ночевать один?
   – А я разве один? – сказал дедушка. – У меня здесь скотины полон двор.
   – Ну, всё-таки это не люди же!
   – Ну, положим, не люди. Только чего ж мне бояться?
   – А если волк? – сказала Таня.
   Дедушка кивнул в угол:
   – А ружьё на что?
   – А если медведь? – робко спросила Алёнка.
   Дедушка усмехнулся:
   – Ну и что ж? Пусть приходит. Поможет мне за скотиной смотреть… Да вот, слышно, кто-то уже бродит под окнами.
   Алёнка живо подобрала ноги на лавку. А Таня вскочила и подбежала к окну.
   – Где медведь?
   За окном и правда мелькнула чья-то тень, и кто-то толкнулся в дверь. Алёнка вскочила на лавку:
   – Ой, дедушка, не открывай!
   А Таня, вглядевшись в темноту, сказала:
   – И правда медведь! Ох, страшный! Чёрный какой!
   Она говорила, а сама поглядывала на Алёнку и тихонько посмеивалась.
   Дедушка открыл дверь и сказал:
   – Кто здесь?
   Знакомый голос ответил:
   – Это я!
   И в избушку вошёл Дёмушка.
   – У, Дёмка-Ерёмка! – крикнула на него Алёнка. – Ходит по ночам, только всех пугает!
   Но дедушка сказал:
   – Ну, полно, полно! Что ты на него кричишь? Сами себе медведя придумали, а парень виноват.
   Все снова уселись против печки. Грелись, разговаривали. Таня сняла пальто, сбросила платок. Алёнка развязала свой голубой полушалок, положила его на плечи. Дёмушка тоже снял треух и распахнул шубёнку. Щёки у всех раскраснелись от огня. А валенки Алёнкины сохли так, что даже пар от них шёл.
   – Дедушка, а ты настоящего медведя видал? – спросила Таня.
   – Медведя-то я никогда не видал, у нас они не водятся, – сказал дедушка, – а вот огненного змея видел.
   Таня быстро поглядела на дедушку:
   – Дедушка, правда?
   Алёнка опять подтянула ноги на лавку, а Дёмушка так и уставился на деда любопытными глазами.
   – Правда, видел, – сказал дедушка.
   И рассказал такую историю:
   – Это случилось давно. Жаркое в тот год лето стояло, засушливое. Всё попалило. Надо пахать, а земля – как камень, плуг не врежешь. Тогда мужики придумали: будем пахать ночью. Ночь была светлая, всё видно. А пахал я недалеко от болота – вон там, за поляной. Вот пашу я, пашу. Вдруг лошадь у меня остановилась. Я говорю: «Ты что, Серый?» А Серый храпит, ушами прядает – испугался чего-то. А чего испугался, и понять не могу. Но тут я гляжу – всё поле осветилось. Поднял глаза – а он и летит…
   – Ой! – прошептала Алёнка и обхватила Дёмушку за плечи.
   А Таня спросила:
   – А какой он? С крыльями?
   – Нет, не с крыльями, – сказал дедушка, – а так, летит по небу огненная змейка, летит, извивается. Пролетела и скрылась за лесом. Ну, тут и я заодно с конём испугался, поворачиваю Серого – и домой!
   Дедушка помолчал, покурил. А потом сказал:
   – А уж после-то я сам над собой посмеялся. Это, оказывается, такая молния была… Говорят, такие молнии в жару над болотом бывают. А я тогда ещё молодой, мальчишка был и ничего этого не знал, вот и убежал с поля.
   Таня перевела дух, и Алёнка спустила ноги со скамьи.
   – Значит, это не змей был? – спросил Дёмушка.
   Таня сказала:
   – Ну и хорошо, что не змей. А то чего им, змеям, по небу летать!
   Пока дедушка рассказывал, Алёнкины валенки высохли. Алёнка надела их – и сразу тепло ногам стало! На улице совсем стемнело. Дедушка взял фонарь:
   – Пойти скотину поглядеть.
   Дедушка шёл с фонарём между стойлами. А ребятишки – за ним.
   На скотном было тихо и дремотно. Коровы – рыжие и пёстрые – лежали в своих стойлах, жевали жвачку, вздыхали в полусне, шуршали соломой. Дедушка подошёл к большому быку, посветил на него:
   – Спишь, Рыжик?
   Бык сонно посмотрел на дедушку. Голова у него была лобастая, с белой звёздочкой, прямые рога торчали в стороны. Он добродушно засопел и тихонько промычал в ответ.
   – Ну спи, – сказал ему дедушка, – а мы ужинать пойдём.
   Дедушка зашёл в сторожку, поставил фонарь на окошечко, загрёб в печке угли, закрыл её заслонкой. А потом они вышли все вместе на улицу, взяли салазки и пошли ужинать.

Что случилось у житницы

   Утром Таня только вышла на улицу, а уж Алёнка ей навстречу:
   – Что такое всё трещит и трещит около житницы? – спросила она. – Веялка, что ли?
   – А пойдём посмотрим, – сказала Таня.
   Они пришли к житнице. А там уже все ребятишки собрались. И Дёмушка тут, впереди всех стоит и смотрит.
   Около житницы и в самом деле стояла машина – новенькая голубая веялка-сортировка. Колхозники сортировали овёс. Кладовщик и председатель взвешивали овёс на больших весах и засыпали в сортировку. А сортировку вертел Серёжа Таланов. Как завертит ручку, так сортировка сразу затрещит, как трещотка, – чётко, весело, по всей деревне слышно. Лёгким дымком взлетала над сортировкой пыль, а внутри, под голубой деревянной обшивкой, ровно шуршали овсяные зёрна.
   Таня подошла ближе:
   – Серёжа, дай покрутить, а?
   – Покрути, – сказал Серёжа.
   Таня взялась за гладкую ручку, подёргала, а ручка не крутится.
   – Очень туго, – сказала Таня.
   – Дай я помогу, – сказала Алёнка.
   Они вдвоём взялись за ручку и еле-еле повернули. Сортировка затрещала, только медленно, лениво. Зашатались внутри решётки и сита, посыпался, зашелестел овёс.
   – Сортирует! – обрадовался Дёмушка. – Работает! Дайте я тоже поверну!
   И полез к сортировке. Но Алёнка закричала:
   – Отойди! От горшка – два вершка, а тоже к машине лезет!
   Тогда за Дёмушку заступились все его товарищи – и Юрка Грачёв, и Егорка, и Ваня Берёзкин. Они тоже полезли к сортировке.
   – Всё вы будете вертеть! А нам когда же?
   – Что, ваш, что ли, овёс?
   – А ваш?
   – Наш!
   – А может, наш!
   Серёжа уж и не рад был, что пустил ребятишек к сортировке:
   – Уходите отсюда, вертельщики! Вот, налетели, как воробьи, да ещё и дерутся!
   И неизвестно, кто победил бы – Таня с Алёнкой, Дёмушка со своими товарищами или Серёжа прогнал бы их всех, – но тут случилось вот что: со скотного двора вдруг выскочил бык Рыжик и с рёвом побежал по деревне. Быку надоело стоять в стойле, он бегал и рыл снег то рогом, то копытами.
   Лишь только бык выскочил на улицу, ребятишек от сортировки будто ветром сдуло: все забились под житницу. Сидят там и смотрят, как рыжий бык веселится на улице.
   Потом пришёл скотник дядя Павел, взял Рыжика за верёвку и повёл обратно во двор. Тогда и ребятишки один за другим выползли из-под житницы.
   – Ну что, трусы, попрятались? – сказал Серёжа. – Другие взяли бы хворостину да стали бы своё добро защищать, а то: «Овёс наш! Овёс наш!», а сами все под житницу залезли!
   Таня с Алёнкой переглянулись и отошли от житницы. И больше не стали просить покрутить ручку у сортировки… А жалко! Очень интересно она рокочет, когда вертишь ручку, а овёс внутри сыплется, пересыпается и шуршит потихоньку…

Хитрый снеговик

   Ребята-школьники сложили на выгоне огромного снеговика. Колхозницы ходили на колодец и смеялись:
   – Вот какой дядя стоит! Ночью испугаешься!
   – Давай мы тоже снеговика сделаем? – сказала Таня.
   Алёнка согласилась:
   – Давай. Только не страшного.
   Они сделали маленького снеговика. А снеговик вышел кривой. Постоял-постоял, наклонился набок да и упал.
   Таня попросила бабушку:
   – Бабушка, слепи нам снеговика!
   Но бабушка сказала:
   – Вот только у меня и заботы – вам снеговиков лепить!
   – Ну давай этого приподнимем, – сказала Алёнка.
   Они стали поднимать своего снеговика, а он и совсем на куски развалился. У Тани даже слёзы брызнули.
   Дедушка вышел во двор колоть дрова.
   – Вы чего насупились? – спросил он.
   – Снеговик не выходит, – сказала Таня, – разваливается!
   – Вот это беда так беда! – сказал дедушка. – Придётся вам помочь.
   Они все втроём – Таня, Алёнка и дедушка – скатали ком, большущий-пребольшущий!
   Потом скатали ком поменьше. Потом совсем маленький.
   Дедушка на большой ком положил ком поменьше, а наверх – самый маленький. Вот и получился снеговик.
   – А теперь вы нарядите его, – сказал дедушка, – шапку ему наденьте, глаза ему сделайте! А я пойду дрова колоть.
   Таня и Алёнка до самых сумерек наряжали и прихорашивали своего снеговика. Сделали ему глаза из угольков, вместо носа воткнули еловый сучок, на голову надели дырявое решето. И очень ему радовались.
   Таня пришла домой, когда уже совсем стемнело. Она так устала, что даже забыла положить свои варежки в печурку. А варежки были совсем мокрые.
   За ужином Таня всё рассказывала про снеговика. А потом легла спать в свою тёплую постель, сунула ноги к тёплой печке, подложила руку под щеку и закрыла глаза.
   Тихо-тихо было в горнице. Тихо-тихо было на улице. Вдруг Таня слышит – скрипят по снегу чьи-то неуклюжие шаги.
   Она поглядела в окно – на улице светит чистый месяц. А мимо окна идёт её снеговик; решето сдвинул на ухо, палкой подпирается и шагает – скрип-скрип… хруп-хруп…
   «Куда пошёл! – закричала Таня. – Зачем уходишь? Что ж, нам теперь другого лепить?»
   А снеговик идёт да идёт. И даже не оглядывается. Так и ушёл куда-то по светлой снежной дороге…
   Утром Таня, как только проснулась, так сразу и вспомнила, что случилось.
   – Ты что это сегодня ночью кричала? – спросила у неё мать. – Сон, что ли, страшный приснился?
   – Не сон, – насупясь, сказала Таня. – У нас снеговик со двора ушёл…
   – Снеговик ушёл? – удивилась мать и засмеялась. – Ну и выдумала ты, дочка! Вон он стоит, твой снеговик. Куда он денется?
   Таня подбежала к окну, а окно совсем заморожено, и ничего сквозь него не видно. Тогда она живо оделась и выскочила во двор. Снеговик стоял на том же самом месте, где и вчера!
   Таня обрадовалась.
   – А, вернулся! – сказала она. – Ну и хорошо. А ты всё-таки скажи: зачем ты ночью уходил?
   Но снеговик задумчиво глядел куда-то своими угольками и ничего не отвечал Тане.

Баня

   Таня и Алёнка играли в жохи. Жохи им сделал дедушка. Он взял гладкую ольховую палочку, разрезал на ровные кусочки, а потом каждый кусочек расколол пополам.
   Вот и получились жохи.
   А играют в них так. Возьмут в горсть и бросят на стол. Одна палочка ляжет на плоскую сторону – это жох. Другая ляжет на горбатую – это ничка. И нужно щелчками выбивать: жохом в жох, а ничкой в ничку. И при этом ни одной другой не задеть и не пошевелить.
   От усердия подружки взгромоздились на табуретки с ногами. А иногда, чтобы ловчее бить, совсем ложились на стол. Алёнка била потихоньку, жохи у неё ходили вяло и останавливались на полпути. А у Тани жохи даже со стола летели и вместо одного сразу пять жохов сбивали. И кон тянулся долго, потому что обе проигрывали.
   Девочки и не заметили, как засинело в окнах. Мать пришла с работы.
   – Со льном разделались, – сказала она, – весь обтрепали. А пыли-то сколько!
   Она сняла полушалок и вытрясла его в сенях. Таня поглядела на неё:
   – А у тебя и на волосах пыль! И на бровях тоже!
   – Ступай-ка в баню, – сказала матери бабушка, – сегодня с утра баню топят. И Татьяну с собой возьми.
   – Нет, не пойду я! – закричала Таня. – На мне пыли нету! И мне некогда – я в жохи играю!
   – Да ведь сегодня суббота, всё равно надо в баню идти, – сказала мать.
   – Я потом пойду, с бабушкой!
   – А бабушка поздно пойдёт, после всех.
   – И я после всех.
   – Ну, иди с бабушкой, – сказала мать.
   И ушла в баню.
   Совсем синими стали окна, только морозные серебринки светились на стёклах. Подружки доиграли кон, оделись и убежали на улицу.
   – Куда это, на ночь глядя! – закричала им вслед бабушка. – Смотрите, недолго!
   Но Таня ничего не ответила, будто не слыхала.
   Девочки побежали на пруд, покатались с маленькими ребятишками с ледяного бугра, поиграли в снежки. Потом сбегали к Алёнке домой – посмотреть новый календарь с картинками, который недавно привезли из города.
   И, когда уже совсем стемнело и затихло на улице, а в окошках засветились огоньки, Таня пошла домой.
   Уж теперь-то ей бани опасаться нечего: бабушка, наверное, пождала-пождала да и ушла одна.
   Но не успела Таня порог переступить, а бабушка ей навстречу:
   – А! Как раз вовремя! Пойдём скорей, банька нас с тобой заждалась совсем.
   – Куда идти? Уж ночь наступила, спать надо! И зачем только эти бани строят!
   Но бабушка взяла её за руку и повела. И разговаривать не стала.
   Колхозная баня была новая, большая. Она стояла среди сугробов, у самой речки. Узкая глубокая дорожка вела к ней, а недалеко от крыльца чернела прорубь, чтобы поближе в баню воду таскать.
   В бане уже никого не было – Таня с бабушкой пришли позже всех.
   Лавочки в бане были белые-белые, начисто промытые. От печки так и несло жаром, над большим котлом поднимался пар к потолку, а на потолке собирались крупные капли и падали вниз сквозь пар прямо на Таню. И Таня каждый раз кричала:
   – Ой, бабушка! С потолка дождь идёт!
   Таня мылась и плескалась в деревянной шайке и не боялась проливать воду на пол, потому что пол и так был залит водой.
   – Бабушка, а можно я на полок влезу? – спросила Таня.
   – Ну что ты! – сказала бабушка. – Там жарко, угоришь.
   Но Таня всё-таки полезла. А на лесенке остановилась. На полке в жарких сумерках что-то чернело, притаившись в углу.
   – Бабушка, – сказала Таня шёпотом, – а на полке у нас кто-то есть… Вроде барсук…
   – Ну, какой там барсук! – сказала бабушка. – Все барсуки теперь в лесу, в норках спят!
   – А может, он из норы-то выскочил – да сюда, погреться?
   Таня поднялась на одну ступеньку. Потом на другую. И вдруг засмеялась.
   – Бабушка, а это веник! – закричала она. – Это просто веник там у стенки притаился! А я думала – может, барсук…
   Таня стащила с полка мокрый, распаренный веник. Бабушка покачала головой:
   – Вот какой у тебя барсук-то лохматый! Дай-ка его сюда, я тебя попарю.
   Бабушка вымыла Таню и сказала:
   – Ну, одевайся, домой пойдём.
   Но Тане уже не хотелось уходить:
   – Подожди, бабушка, дай мне ещё помыться!
   – Вот ведь ты какая у нас поперешная, – сказала бабушка, – в баню зовут – не идёшь, из бани зовут – тоже не идёшь!
   Бабушка закутала Таню в большую шаль. Они шли по узкой тропочке, снег хрустел, и большие морозные звёзды мерцали сквозь кусты.
   Когда Таня и бабушка вошли в избу, дед сказал:
   – Ну, вот и наши из бани идут. С лёгким паром вас!

Таня выбирает ёлку

   Один за другим проходили зимние дни – то вьюжные, то снежные, то морозные и румяные. И с каждым днём всё ближе да ближе подходил Новый год.
   Как-то раз Таня пришла с улицы с громким плачем.
   – Ты что? – спросила бабушка. – Руки отморозила?
   – Я не отморозила руки! – прорыдала Таня.
   – Ну, тогда что же? Мальчишки отколотили?
   – Нет, не отколотили!
   – А тогда что же стряслось?
   – В школе ёлку будут делать… А нас не возьмут… Говорят – до школы далеко, маленькие замёрзнут… А мы и не замёрзнем даже ни капельки!..
   – И правда, – сказала бабушка, – куда вы такую-то даль по морозу потащитесь!
   – Да-а! «По морозу»! А там ёлка будет вся наряженная!
   – Эва беда какая! А мы возьмём да свою нарядим!
   – А где она у нас?
   – Вот дед поедет за хворостом да и срубит.
   – А чем наряжать?
   – Найдём чем.
   – И Алёнку позовём?
   – Конечно, позовём.
   Таня вытерла слёзы и сразу повеселела. После обеда дедушка стал запрягать лошадь.
   Бабушка сказала ему:
   – Дед, не забудь, сруби нам ёлочку. Да получше выбери.
   – Какая встретится, ту и выберу, – сказал дедушка.
   Но Таня закричала:
   – Ой, дедушка, ты не такую выберешь! Надо пушистенькую. И чтобы прямая была. И чтобы густая. Дедушка, давай я сама с тобой поеду, а то ты не такую привезёшь!
   – Поедем, – сказал дедушка. – А замёрзнешь – не реветь.
   – Не буду реветь, – сказала Таня.
   И тут же забралась в розвальни.
   Лошадь бежала рысью по гладкой дороге.
   В лесу было тихо, деревья стояли совсем неподвижно. Они словно увязли в снегу да и заснули.
   Села какая-то птица на ветку и стряхнула сверху снежок прямо Тане на голову.
   – Дедушка, а ведь холодно деревьям в лесу стоять, – сказала Таня.
   – Конечно, холодно, – сказал дедушка, – и вьюжно и морозно.
   – А как же они терпят?
   – Так вот, терпят и молчат – переживают тяжёлое время. Как и человек всё равно.
   – Человек-то не молчит, – подумав, сказала Таня, – человек-то возьмёт да заплачет.
   – Ну, кто заплачет, тот человек не настоящий. Настоящий человек беду молча выносит.
   Таня вспомнила, как она утром плакала, и примолкла.
   В лесу, около самой дороги, лежала куча хворосту. Дедушка её ещё с осени приготовил.
   – Я буду хворост на сани складывать, – сказал дедушка, – а ты пока что ёлку себе выбирай.
   Таня пошла по лесной дороге.
   Вот хорошая ёлочка, только ветки не донизу… Вот другая, тоже хорошая, только велика очень, в избу не войдёт… Вот и третья, рядом с берёзкой, – маленькая, пушистая, прямая, как раз такая, какую Тане хотелось!
   – Я вот эту выбрала, – сказала Таня.
   Дедушка срубил ёлочку и положил на воз. И Таню на воз посадил. Бодро пошла лошадка, запели полозья по накатанной дороге. Таня сидела на возу и крепко держала свою ёлочку.

Как ёлку наряжали

   Танина ёлочка стояла в горнице, расправив густые ветки. Она словно проснулась от лесного зимнего сна. По всей избе пахло свежей хвоей.
   К Тане пришли Алёнка и Дёмушка наряжать ёлку. Алёнка принесла два пряника, розовый и белый. Дёмушка принёс только один пряник, белый, а розовый он не утерпел – съел по дороге.
   Тане бабушка дала целую пригоршню конфет в пёстрых бумажках. Таня и Алёнка продевали нитки и в пряники и в конфеты и вешали их на ёлку.
   А когда всё повесили, пришла мать с работы, поглядела:
   – Эх, что-то у вас, ребятишки, на ёлке жидко!
   – Давайте баранок навешаем, – сказала бабушка. – Я их на праздник целую связку припасла.
   Бабушка достала связку, и вскоре все до одной баранки висели на ветках.
   Но матери всё-таки не понравилось:
   – Ну что это за украшение – баранки!
   Она оделась и пошла в село в магазин.
   Вернулась мать из села очень скоро, потому что ходила быстро.
   Таня увидела её из окна и бросилась навстречу:
   – Мамушка, ты что купила?
   Мать поставила на стол белую коробку, развязала верёвочку, подняла крышку…
   – Ой! – У Тани даже дух захватило от радости. – Игрушки!
   – Уж если наряжать ёлку, так наряжать! – сказала мать и засмеялась. – Ну что же ты глядишь? Доставай игрушки, вешай на ёлку.
   Бабушка тоже подошла к столу:
   – Вот это игрушки так игрушки, всеми огнями сияют!
   Бабушка и Таня стали вынимать игрушки из коробки и вешать на ёлку. Тут были и шарики – жёлтые, зелёные, красные; и разные зверюшки из золотого и серебряного картона; и бусы – длинные-предлинные нитки бус. И самое главное – здесь была блестящая ярко-красная звезда. Мать встала на табуретку и прикрепила звезду на самой маковке.
   – Теперь только свечек бы… – сказала бабушка. – Ну, а уж где свечек раздобыть, ума не приложу.
   В это время пришёл с работы дедушка. Он медленно стягивал с плеч ватную стёганку и глядел из кухни на ёлку.
   – О свечках не тужите, – сказал дедушка, – свечки ужо нам учитель из города привезёт. Я ему наказывал.
   Таня подбежала к деду:
   – Дедушка, а ты хорошенько наказывал-то? Может, ты плохо наказывал, а он и забудет?
   – Не забудет, – сказал дедушка. – Ему и для школьной ёлки надо свечек привезти – как же он забудет?

Новый год пришёл

   Учитель не забыл – свечек привёз. А ещё привез бенгальских огней и дал деду немного серебряной канители и золотого дождя.
   – А когда свечки зажигать будем? – спросила Таня.
   – Вечером, – сказала бабушка. – Как стемнеет на улице, так и зажжём.
   Таня и Алёнка не могли дождаться, когда настанет вечер.
   Они собрали всех своих кукол, нарядили их в самые лучшие платья и усадили под елку. А сами они тоже были нарядные. Алёнка пришла в новой вязаной кофточке, а Таня надела своё самое красивое платье – красное клетчатое с пуговицами на груди.
   В сумерки пришёл Дёмушка и привёл своих товарищей – Егорку, Юру Грачёва и Ваню Берёзкина.
   – Бабушка, смотри-ка, и все мальчишки к нам пришли! – закричала Таня.
   Но бабушка сказала:
   – Ну пусть они тоже на ёлке побудут, они ведь маленькие.
   Мать пришла с работы пораньше, прибралась в избе, накрыла стол белой скатертью. Таня украдкой взяла шаль и выбежала на задворки посмотреть, не идёт ли Новый год. Но тихо было кругом, неподвижно стояли голые берёзы, и на снежной дороге никого не было.
   – Не идёт ещё! – вздохнула Таня и побежала обратно в избу.
   Скоро на улице совсем стемнело. Бабушка управилась со скотиной. Пришёл из конюшни дедушка.
   – Ну вот, скоро и Новый год пожалует, – сказала мать. – Теперь и зажигать можно!
   Мать зажгла на ёлке свечки, и вся изба осветилась. Заблестела на ёлке серебряная канитель, засверкал золотой дождик, красная звезда и все конфетки в пёстрых бумажках засветились и засияли. Тане показалось даже, что и старые куклы, которые сидели под ёлкой, развеселились и заулыбались.
   – Давайте мы Новому году песенку споём, – сказала мать. – Девчатки, начинайте, как я вас учила!
   Таня и Алёнка стали рядом и запели песню про ёлку.
   Дёмушка и мальчики тоже им подтягивали, и получалось хоть и не очень складно, зато очень весело.
   Когда спели песенку, мать включила радио, и в избе зазвучала музыка, громкая и весёлая. Такая музыка, что всем плясать захотелось.
   А потом дедушка зажёг серную палочку – бенгальский огонь. Ну, уж это было настоящее чудо! Огонёк бежал по этой палочке, трещал, и по всей избе разлетались белые искры и белые звёзды.
   Потом палочка сгорела, погасла, и пошёл дымок.
   – Дедушка, ещё зажги! – закричала Таня.
   – Ещё, ещё зажги! – закричала и Алёнка.
   И мальчики закричали:
   – Ещё! Ещё!
   Дедушка зажёг другую палочку, и снова по избе с треском полетели белые искры и белые звёзды. Дёмушка отскакивал от бенгальского огня – боялся, что обожжётся. Он не знал, что бенгальский огонь холодный.
   А Таня и Алёнка подставляли ладони, ловили огненные звёздочки и смеялись:
   – А мы не боимся! А мы огонь хватаем!
   Поздно вечером пришла Алёнкина мать и увела Алёнку и Дёмушку домой. И Дёмушкины товарищи тоже домой ушли. Танина мать всем гостям дала на дорожку по горсти разноцветных конфет. Конфеты были круглые, как крыжовник, и розовые и зелёные.
   Таня свои конфеты есть не стала. Она высыпала их в блюдце и поставила куклам под ёлку – кукол ведь тоже угостить нужно.
   Свечки на ёлке стали гореть тише. То одна погаснет, то другая. Но серебряная канитель и золотой дождик всё ещё блестели и светились.
   – Давайте ёлку гасить, – сказала бабушка, – да за ужин пора.
   Но Таня сказала:
   – Что ты, бабушка! Новый год придёт, а у нас ёлка не горит. И радио пусть играет!.. – А потом спросила: – А когда же он придёт? Уж и свечки стали маленькие, и трескучий огонёк сгорел, а он всё не идёт и не идёт. Может, он сегодня не придёт совсем?
   Мать засмеялась. А дедушка сказал:
   – Как не придёт? Хоть все ворота запри, но всё равно здесь будет.
   Таня опять потихоньку вышла во двор, опять посмотрела на дорогу. Но в деревне стояла тишина, молчали берёзы, и на пустынной дороге никого не было…
   После ужина Таня не хотела ложиться спать.
   – Я не хочу спать, – сказала она, – а то усну и Новый год не встречу… Я буду его дожидаться.
   – Дожидаться и в постели можно, – ответила мать. – Лежи и дожидайся.
   Мать повернула рычажок радиоприёмника, и музыка стала тихой и далёкой, как во сне. Таня легла. Она смотрела, как мигают на ёлочке последние свечки, и ждала: вот заскрипят шаги по морозу, вот стукнут в дверь или в окно… Но шаги всё не скрипели, и в окно никто не стучал. Последняя свечка на ёлке погасла, и серебряный дождь перестал светиться. И Таня сама не заметила, как заснула.
   Тихо было кругом. Все спали – и мать и бабушка. А дед ушёл ночевать на скотный двор.
   И тогда вдруг умолкла музыка, и в тишине раздался большой серебряный звон часов. Это били часы в Москве, на кремлёвской башне.
   Они пробили двенадцать раз, и на земле наступил Новый год.

Любовь Федоровна Воронкова Снег идёт