&nbsp;-------<br>|&nbsp;Библиотека iknigi.net<br>|-------<br>|&nbsp;&nbsp;Александр&nbsp;Алексеевич&nbsp;Богданов<br>|<br>|&nbsp;&nbsp;Потапыч<br>&nbsp;-------<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Александр Алексеевич Богданов<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потапыч<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;I<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Снег уже стаял, но весенние морозцы сковывают землю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В ночную тишину падает надсаживающийся пьяный крик:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пота-а-пыч!.. А-а-ать? Пота-а-апыч!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ветер подхватывает крик и кружит над пустынной площадью неуютного села. Как большой мрачный гроб, темнеет здание волостного правления. Новое крыльцо пахнет сосной. Мутно белеют в полумгле лужи и колесники дороги. А за дорогой – молчаливые и холодные поля.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ста-ри-ик!.. А-аать?.. Задремал, ста-арик? Пота-а-апыч!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Против волостного правления дощатый, крытый соломой пожарный сарай. Оттуда неторопливо выныривает человеческая тень, качается и плывет в ночном тумане. Навстречу ей с крыльца сползает другая человеческая тень.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это старшина, еще не протрезвившийся после короткого сна, вышел освежиться и кстати проверить ночной пожарный караул. Строгим и хриплым голосом он кричит:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спа-ал, старик?.. А?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуй, Микита Кузьмич!.. – слышится в ответ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здоров буди!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через силу бредет от сарая дряхлый старик. Сняв замызганную ватную шапчонку и опираясь на толстую кленовую палку, он тяжело ковыляет к крыльцу. На старике короткий заплатанный полушубок, не доходящий до колен. Ноги обуты в рыжие стоптанные валенки и в полусвете похожи на кривые медвежьи лапы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты чего же, старик?.. Аль умер? Почитай, целый час тебя старшина кличет, а ты хотя бы што!.. А-ать?.. Право, так и думал, што ты умер али заснул…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Прости, Микита Кузьмич! Слаб ухами стал… Ты уж не взыскуй с меня строго…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– То-то не взыскуй… Знаю сам… Ну, да ладно… Чего с тебя такого взять? – бормочет старшина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Старшина в новой суконной поддевке и кожаных высоких сапогах… От него пахнет вином. Потапыч успокаивается. Он знает, что когда старшина пьян, то становится добрей и сговорчивей, не так, как другие драчуны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пожалей, Микита Кузьмич, старика!.. Чать, душа-тело пить-есть хотят… не гадал, не чаял, что на девятом вот десятке лет кормильцем сделаюсь, – надрывно и жалостливо говорит Потапыч. – Деваться некуда, кормить семью некому… Хоша и нет силы, а хлеб надо заработать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Знаю, знаю…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оба молчат. Потапыч виновато жмется в полушубке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Потерпи, Микита Кузьмич!.. О-о-хо-хо! Вот внук с войны вернется – всем полегче станет! Чего ж подеешь?.. Один я из работников-то остался в семье поилец-кормилец, небось не сладость… Как внук вернется, то и помирать можно… А сейчас и умирать-то нельзя, семья не отпускает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ладно, ладно… – бормочет старшина. – Нешто и мне сласть? Вот взял я вас к сараю, старого да малого, а теперь и сухотись! Начальство поди с меня первого спросит, коли беда случится…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, уж и приключится? С чего приключиться? О-о-хо-хо! Разве можно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– То-то!.. Хочешь по человечеству, а вместо того виноватым станешь. Ну-ну, карауль! Пожарный струмент в справности?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В справности, Микита Кузьмич…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Чья смена?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Моя да Павлухина…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну карауль, карауль!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Старшина сонно позевывает и уходит обратно в правление. Дверь, обшитая старым рваным войлоком, визжит, стучит привешенный на блоке камень, и затем снова все погружается в тишину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потапыч долго стоит в раздумье, опершись на палку. Мерно и тоскливо дребезжат часы на колокольне. Старик вздыхает, нахлобучивает низко до ушей шапку и садится на холодные ступеньки крыльца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ветер с легким шумом кружится около. Весенние облака кучами толпятся в небе, и в прорывах между ними четко горят морозные звезды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мысли старика сбивчиво перескакивают от одного к другому.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Весна ранняя, отсеваться скоро надо будет, а внук Игнат на войне. Не справляется одна молодайка с хозяйством. Он, Потапыч, помощник ей плохой. Э-эх, война!.. Много она горя и слез принесла… Чего-то давно нет писем от Игната… Не знай, жив он, нет ли? Может, к немцам в плен попал? Может, где-нибудь без руки али без ноги в гошпитале лежит? На то война… Вон Митрохин Семен вернулся домой – вместо ног две чурочки. О-хо-хо!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С деревенского порядка; где безлюдно и тихо, плетется пес. На его втянутых сухих ребрах и спине шерсть местами облезла, местами свалялась в седые пучки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пес подходит к Потапычу, ласково обнюхивает его и, виляя хвостом, трется мордой о полушубок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потапыч ласково треплет пса по зашеине.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Што, Волчок?.. Скучаешь поди один? А?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пес сладко изгибает спину и потягивается, пружиня лапами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– На покой нам с тобой, Волчок, пора! А?.. Стары мы с тобой стали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пес понимает Потапыча, дружески обходит его с другой стороны, обнюхивает снова полушубок и жалобно начинает скулить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ишь ты, воешь? Может, кровь Игнатову почуял? – суеверно тревожится старик и встает с крыльца.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;II<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В сарае на дощанике под тулупом спит пожарный сменщик, подросток лет пятнадцати Павлуша. У изголовья на больших ржавых гвоздях висит охлестанная сбруя. В углу мешок с овсяной соломенной сечкой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Две лошади в стояке при появлении Потапыча настораживаются, поднимают стрелками уши и нетерпеливо перебирают ногами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потапыч подходит к подростку и заботливо прислушивается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Угомонился, паренек?.. Спи, голубок!.. Намаялся за день.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он отыскивает в углу закопченный керосиновый фонарь и зажигает скупой огонь. Тусклое пламя больше коптит, чем светит. Причудливые тени переламываются на стене.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потапыч засыпает в колоду стойла овсяную сечку. Лошадь с пегой челкой и белым пятном на лбу протягивает к нему морду, ловит мягкими губами руки с сечкой и радостно фырчит, почуяв корм и знакомый запах человеческого тела.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потапыч любовно гладит лошадь по теплой горбоносой морде.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Проголодался, Васька? Кушай, родимец, кушай!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лошадь тычется мордой в колоду, ворошит сечку и, жадно вбирая обмолоченные пустые колосья, хрустит зубами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из перегородка в широкие щели между досок пытается просунуть голову еще лошадь. – Ай и тебе покушать захотелось? – шамкает Потапыч. – На вот и тебе, кушай, кушай!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он засыпает сечкой и вторую колоду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лошади фырчат и возятся в стояках. Потапыч следит, как они едят. Потом он выходит из сарая, прикладывает руку ко лбу и всматривается в даль.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Небо яснеет. Крепчает утренничек. Деревня тихо спит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потапыч зябко пожимается в полушубке и возвращается в сарай. Горькие неотвязные думы преследуют его.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот получу двадцать целковых, – высчитывает он. – Десятку на семена надо да десятку на пашню с бороньбой… А жить-от чем? Эх, кабы Игнат к поре-времени вернулся!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А за сараем в белесую муть неба вонзаются багровые огни. Сперва они еле заметны, острые и тонкие, как лезвие ножа. Потом огни расходятся ярче и шире и окрашивают небо зловещим заревом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тревожные далекие крики будят тишину ночи:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Э-эй! Пож-ааа-ар!<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;III<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Арестантская при волостном правлении сырая и холодная, с развалившейся печью, сложенной из саманных кирпичей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вверху в одной из стен небольшой круглый вырез вместо окна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На земляном полу солома для спанья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сторож Федор, болезненный солдат, инвалид русско-японской войны, громыхает замком и отворяет дверь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потапыч поднимается с соломы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ванятку навестить тебя привел, – объясняет сторож. – Ну, ты лезь, пострел, скорей, покудова старшины нет! Заметит старшина, – обоим беда будет!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Белоголовый мальчуган с болячками на губах проскальзывает мышонком в дверь и говорит:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не заметит, дяденька!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А ежели заметит, тогда что?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А заметит, я в солому зароюсь!.. Не найдут!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, то-то! – соглашается сторож.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А-а, это ты, Ванятка? – радостно встречает Потапыч правнука.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сторож торопливо запирает дверь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуй, дедушка! Мамка навестить тебя прислала! – говорит Ванятка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спасибо, милый! Садись-ка вот сюды рядом…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мальчуган подсаживается на солому. Пугливо и с любопытством он осматривает арестантскую. В руках у него узелок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Што, как Дарья? Как вы там? А? – спрашивает Потапыч.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мамка тебе хлеба с картошкой испекла, – говорит Ванятка и развязывает узелок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Белые пушистые брови старика двигаются радостно, и лицо оживает в кротком, тихом просветлении.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спасибо, детка!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оба молчат. Потапыч отламывает кусок хлеба и медленно жамкает беззубыми деснами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Дедушка, долго ты будешь сидеть? – спрашивает Ванятка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не знаю, касатик… Федор говорил, што завтра ослобонят!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Поскорее просись, дедушка!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– То-то, милый, што спросу моего не послушают! Земский, вишь, на пять ден к отсидке приказал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– За что, дедушка?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Начальство, детка, ничего не поделаешь… Без начальства, детка, и чирий не вскочит… Вот при господах управители еще строже были… Стар, говорят, ты… А нешто я виноват, што стар… Девяносто годов, слышу-вижу плохо, давно бы на покой пора, да куды денешься?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Плохо здесь, дедушка?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Надо бы хуже, да некуда…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потапыч тяжело вздыхает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не получила Дарья письма?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не-э…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оба молчат. Каждый думает о своем. Потапыч о том, как выйти теперь из нужды, чтоб не умереть с голоду, Ванятка – о дедушке. Добрый он, а вот все обижают его. И все потому, что он старый. Старого любить надо, а они обижают…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Дедушка, я слышал, мужики говорили, будто тебя, урядник на пожаре вдарил?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ударил, касатик… Как приехал я с баграми да стал около лошади хлопотать, он на меня и налетел… Вот и сейчас спину ломит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Што же ты, дедушка, ему?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Што ему… Сказано, детка: «С сильным не борись». Спасибо, ребята заступились за старика…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В глазах Ванятки вспыхивают гневные огоньки. Он выпрямляется и с возмущением говорит:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А я бы, дедушка, не стерпел… Сам бы сдачи дал… взял палку да отлупцевал урядника…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну-у?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот тебе, дедушка, и ну-у! А еще, дедушка, взял бы да их поджег!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А-их, ты, глупый!.. Разве можно такие страсти баять! Дай-ко я те за вихор маленько потреплю!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не надо, дедушка!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– То-то не надо! Мы, детка, люди маленькие… Каждый, кто бляху надел, тот нами и помыкает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тятька с войны вернется, я все тятьке расскажу… Тятька им задаст! – не успокаивается Ванятка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А-их, глупый ты, глупый…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потапыч любовно гладит мальчугана по голове. Оба близко прижимаются друг к другу, и от этого спадает тяжесть с сердца старика.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сторож стучит в стенку арестантской, давая знать, что срок свиданья окончился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ванятка встряхивается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Домой, дедушка, пойду!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Иди, голубок, иди! А то старшина застигнет, обоим беда будет… И тебя побьют!.. Да скажи Дарье-то, што завтра, мол, дедушка на свободу выйдет. А денег старшина только десять целковых посулил! Кабы весь срок протянул, двадцать бы получил. Да вот не довелось! И еще скажи Дарье, штоб не сокрушалась! Дедушка, мол, вернется домой, все поможет устроить… Как-нибудь сладимся с пашней…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Скажу, дедушка!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поднимаясь с соломы, чтоб проводить внука, Потапыч простуженно закашлял и тихо простонал…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;IV<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лицо Потапыча строгое, с открытыми неподвижными глазами, углы рта опустились, и нос побелел и заострился по-птичьи. Старик как-то необычно лежит на соломе, запрокинув назад голову и широко расставив вытянутые ноги в валенках. Рот его полуоткрыт, но зубы крепко стиснуты, и на запекшихся губах белые сгустки ссохшейся слюны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сторож Федор осторожно тормошит его.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вста-а-вай, старик… Эй, вставай!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потапыч не двигается. Федор чиркает спичкой. При свете огня он видит перед собой мертвые остекленевшие зрачки и пену на похолодевших губах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Никак умер старик-от! – в ужасе бормочет он и пятится к двери.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подталкиваемый неудержимой внутренней силой, он бежит в волостное правление.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дверь в арестантскую открыта. Ветер стучит ею и скрипит ржавыми петлями. И Федору от страха начинает казаться, что это позади стучит и стонет мертвец.<br>
<br>&nbsp;1897–1899<br><br><br><br>